Лагерные страсти

Пионерский лагерь. Пожалуй, каждый школьник Советского Союза обязательно хоть раз, но побывал в пионерлагере. В то время дачи или домик в деревне были не у всех семей, поэтому руководство страны придумало вот такой массовый и организованный отдых для детей на фоне природы, причём, как правило, в живописном месте среди леса и возле речки.
Стоило это родителям недорого, а чаще всего путёвки были вообще бесплатными, так как профсоюз обычно оплачивал всё.
Каждое солидное предприятие считало делом чести иметь собственные ясли, детсад, пионерлагерь, а иногда и больницу или санаторий. В таком случае сотрудники могли свои чада отправлять на все три смены и не париться о том, куда бы деть их на лето.
Вообще, должен заметить, в Советском союзе довольно серьёзно относились к детям и молодёжи. Были не только пионерлагеря, но и Дворцы Пионеров, различные кружки, спортивные секции. И всё это бесплатно! Это потом, когда подрастающее поколение вступало во взрослую жизнь, то государство выжимало из людей все соки, давая при этом минимум благосостояния и среднюю зарплату. Помните, как там сказано у Высоцкого?
Грядёт надежда всей страны –
Здоровый, крепкий манекен.
По окончании первого класса меня родители премировали путёвкой в международный лагерь «Маяк» - подсобил папин знакомый, который работал в одном крутом министерстве. А может просто хотели отдохнуть от своего ненаглядного чада. Перевести дух, так сказать.
Опыт проведения летнего отдыха в учреждениях такого плана у меня уже был в пятилетнем возрасте, когда меня мама с папой отправили на детскую дачу. Да, были и такие заведения для дошкольников в советские времена. Правда, тот опыт был печальный – меня выгнали оттуда за отвратительное поведение.
В общем, прибыли мы на место сбора возле Белорусского вокзала торжественные и нарядные с сестрёнкой, сопровождаемые счастливыми родителями.
Кругом стояли столы с табличками номеров отрядов. Вот к одному мы и подошли поинтересоваться, к какому отряду приписаны. Какая-то тётенька заглянула в список и отправила нас по назначению.
Возле таблички с моим отрядом сновала туда-сюда бойкая девушка лет двадцати пяти. Когда мои родители подали ей документы, то она, увидев мою фамилию, громко завопила:
- Где, где этот сорванец?! Покажите мне его!!!
Я вздрогнул и посмотрел на девушку недоумённо. Что её могло так напугать-то? Встревоженная девушка подбежала ко мне, присела на корточки и внимательно заглянула мне в глаза.
Глаза её сразу потухли и она запричитала, закрыв своё лицо руками.
- Боже мой, это действительно ты! За что, за что мне это наказание?! Мало что ли я с тобой намучилась на даче! Что же теперь-то будет?! Я этого не выдержу просто!
Дело оказалось в том, что в своё время именно она была воспитательницей моей группы на той самой даче дошколят.
Разумеется, я и там чудил по полной программе так, что это врезалось в память столь впечатлительной девушке. Ну что же, бывает. Теперь Катя, а её звали именно так, стала моей вожатой.
Мама, быстро сориентировалась и гневно дала мне подзатыльник.
- Везде о себе память оставишь, хулиган! Вечно позоришь нашу семью. Немедленно пообещай тёте, что будешь вести себя тише воды и ниже травы.
Конечно же, я всё пообещал - трудно мне что ли? - да и не в первый раз ведь.
Потеряв всякий интерес к Кате, маме, папе, сестрёнке Нине, я стал рассматривать вокруг себя народ, с кем мне предстояло провести 3 недели бок о бок.
Боже мой, кого я только не увидел! Тут были и вьетнамцы с соломенными шляпами на голове, и даже… негры! Я стоял потрясённый внешним видом негров. Я же никогда живьём не видел чернокожего человека!
Батя мой, тот ещё юморист, заметив моё смятение, подошёл ко мне и спросил:
- Что, сынок, впечатлили негры?
- Ага!
- Ты смотри, Серёжа, не связывайся с ними, а то они могут укусить, а у них ведь слюна ядовитая.
- Что, правда что ли, папка?!
- Да точно тебе говорю!
Ну, ляпнул и ляпнул мой батя, отойдя от меня, а мне же его слова запали в душу. Ну, надо же, подумал я, оказывается, есть на свете ядовитые люди! Это был для меня, что называется, «культурный» шок!
Наконец, нас всех рассадили по автобусам и весёлая ватага, безудержно галдя, помчалась, сопровождаемая милицейскими автомобилями с мигалками, к месту назначения – международному пионерлагерю «Маяк».
Лагерь находился в живописном месте где-то под Дедовском, на берегу небольшой речушки, окружённый сосновым бором.
Разместили нас в деревянных корпусах, выкрашенные зелёным цветом. Только административное здание, столовая и медпункт были белого цвета.
Первые дни я потратил на адаптацию к строгому распорядку дня и знакомству с ребятами из своего отряда, а так же территорией лагеря.
Кормёжка, должен отметить, была просто шикарной! О чём говорить, если нам на полдник, помимо стандартного кефира с печенюшками, подавали кабачковую игру. Кто жил в советское время, тот поймёт о чём я.
Быстренько освоившись, я начал искать слабые места в обнесённом деревянным, так же зелёном, заборе лагере.
И нашёл-таки досочки, которые можно было отодвинуть и вырваться на свободу!
Нет, конечно же, скучно в лагере не было и так: разнообразные секции, кружки и соревнования были в распоряжении ребятни на протяжении всей смены. У нас даже своя бильярдная была в отдельном корпусе!
Однако, мятежный дух и неуёмная энергия требовала чего-то такого своего, выходящего за «рамки закона», так сказать.
Подбив своего нового друга Серёгу Фокина на рисковое дело, после завтрака обычно, мы выбирались на «природу». Ненадолго, правда, часика на два, чтобы вожатые не заметили наше отсутствие.
Поплескаться в речушке и разжечь на берегу костерок с помощью увеличительной лупы(папка научил в своё время!), которую я тайком от родителей прихватил с собой, было для нас неким таинством и братством.
Мы чувствовали себя взрослыми и самостоятельными, в отличии от ребят, которые под присмотром вожатых бегали, прыгали, играли, пинали-гоняли мячик или занимались в секциях по интересу.
Там же на берегу я впервые в своей жизни увидел настоящих живых ящериц. Охота на них приобрела азартный характер. Самое клёвое было поймать ящерку так, чтобы она хвост не отбросила.
Помню, было у нас поверье, что ящерица чёрного цвета ядовитая. Было страшно, но один хрен ловили таких. И ценились они куда круче, чем серенькие или зеленоватые .
В детстве ведь инстинкт самосохранения находится на нулевом уровне.
Со временем к нашим самоволкам приобщилось ещё несколько ребят, поэтому пронос на территорию лагеря всякой живности начал носить массовый характер. Но только я «бережно» хранил их в своей тумбочке.
Бедные девчонки-вожатые с мелкой дрожью опасливо открывали дверцу моей тумбочки во время утреннего осмотра.
А оттуда с радостным кваканьем выскакивали жабы, лягушки и стремительными молниями разбегались-разлетались по корпусу ящерицы, жуки короеды и «пожарники», саранчи и прочая хренотень.
Когда меня за шкирку тащили к тумбочке и истерично спрашивали откуда всё это «богатство», я недоумённо отвечал, что ведать не ведаю и сам ничего не понимаю, невинно глядя своими детскими глазульками на вожатых.
Меня вызывали к директору лагеря, который то ласково упрашивал рассказать всю правду и тогда мне ничего не будет, то грозно кричал, обещая чуть ли не небесную кару и позорное изгнание из пионерлагеря.
Но я был, что герой-партизан на допросе у жестоких гестаповцев, ни в чём не сознаваясь, обильно смачивая щёки жалостливыми слезинками.
В конце концов, за нами тайком проследили и вывели на чистую воду. Скандал вышел приличный(директор рвал и метал!) и досталось всем: вожатым за ненадлежащее выполнение своих обязанностей, нам – за самоволки.
Меня тогда в качестве наказания на ТРИ дня поместили в изолятор, который находился в медпункте, остальных насильно записали в различные секции.
Там-то я и познакомился с американцем по имени Джон, который там лежал с небольшой температурой. По-русски он балакал вполне себе сносно и был сыном какого-то коммуниста. Свободный выход из изолятора нам был категорически запрещён, что только усиливало мои страдания.
С Джоном мы любили ночами выбираться из «плена» через окошко, пробираясь в мой отряд. Там мы от души разрисовывали спящих мальчишек и девчонок зубной пастой, связывали шнурки, смачивая их водой. Шалили в общем, как могли и умели в силу своего возраста и характера.
Через 3 дня мой срок подошёл к концу, и я довольный вышел на крыльцо, искренне веря, что теперь я свободный человек. Ан нет: обмишурился. Меня уже ждала вожатая Катя(да-да, та самая!). Взяв за руку, она, сердито выговаривая мне, быстренько отвела в шахматную секцию, торжественно вручив меня бородатому мужику в роговых очках.
Тот, прервав свою лекцию ребятне о величии шахмат, снисходительно посмотрел на меня и спросил: «Ну что, лишенец, будем уму-разуму набираться или и дальше станешь живности хвосты отрывать?»
Смело глядя в глаза «гроссмейстеру» я ответил: «Я вообще-то уже год, как играю в шахматы. Мной папка занимается».
Сомнительно хмыкнув, наставник усадил меня за доску против лучшего своего ученика. Ну что сказать, разделал я его в пух и прах.
Потом другого, потом ещё одного…
Сколько партий я выиграл, не припомню уже, но точно только одну свёл к ничьей – остальные выиграл.
Шахматы, спасибо моему бате, я полюбил с первого раза. И эту любовь пронёс через свою калейдоскопично-приключенческую жизнь.
Покупал различные специализированные книжки и сидел, разбирая партии великих гроссмейстеров, дебюты, комбинации и так далее. До сих пор в каждую продолжительную поездку беру с собой магнитные шахматы, купленные в спортивном магазине, и обязательно нахожу с кем бы сыграть партеечку.
А вы что думали, Серёжа только футбол, хоккей и велосипед любит?!
Однажды, слоняясь от безделья, согреваемый нежным солнышком, я забрёл в бильярдную. Казалось бы, ну забрёл и забрёл, чего тут такого скажете. Однако, последствия такого вот вполне себе невинного решения скоротать дообеденное время вышли далеко за пределы пионерлагеря. Моему папе знакомый, который и выбил путёвку в этот лагерь, потом со смехом рассказывал эту историю, которая облетела всё министерство, обрастая разнообразными подробностями.
Короче, зашёл я в бильярдную и, осмотревшись, остановился у одного стола, наблюдая, как старшие ребята катали шары. Одни из них был как раз негр: невысокий, худощавый и немного дерзкий своим поведением.
И что-то у них пошло не так, начали они спорить, толкаться, хватая шары со стола. И чего меня чёрт дёрнул встрять в их спор, но я схватил один из шаров, выкатившийся из рук негритёнка, крепко сжав его в руках. Зачем я влез и сам не знаю.
Негритёнок вдруг всё бросил, обратив на меня внимание, и начал вырывать шар из моих рук. Но не тут-то было! Шар я держал крепко и отдавать не собирался, выворачиваясь из цепких объятий соперника. Вот тут-то отчаявшийся негр вцепился зубами в мою руку! Причём больно так вцепилась эта падла, обильно смочив мою кисть своей слюной.
Ужасу моему не было предела, ведь я помнил слова моего бати о ядовитости негров! Я заорал дурным голосом, немедленно бросив шар, и пулей вылетел из бильярдной, панически рванув со всех ног в медпункт.
В кабинете скучающе дремала медсестра, меланхолично слушая мурлыкающую музыку из транзистора на подоконнике, в лучах солнышка монотонно жужжала жирная муха, время от времени тараня своей тушкой стекло оконной рамы.
И тут, представьте себе эту картину, вбегаю я, растрёпанный нервами и эмоциями, с криком: «Ааааа, спасите, я умираю! Меня укусили! Яд попал в мою кровь! Делайте прививку или мне конец!».
Медсестра аж взлетела со своего стула, подскочила ко мне и, ошарашенно заглядывая в глаза, начала осматривать, ощупывать меня, нервно вопрошая: «Где, когда, кто укусил тебя, Серёжа?»
- В бильярдной. Негр. Укусил. Сууукааа! – Захлёбываясь от отчаяния, запинаясь, выдавил я из себя.
Медсестра непонимающе смотрела на меня, поэтому пришлось ей сбивчиво всё рассказать о предупреждении папки и об инциденте в бильярдной. Бог ты мой, как же она смеялась, переломившись пополам, словно после хорошего удара кулаком в живот, закрывая лицо, ставшее мгновенно пунцовым, руками, а слёзы лились и лились по её лицу.
Когда нас с сестрёнкой навестили папа с мамой в родительский день, я рассказал папке об этом случае. Оказывается, он и позабыл о том, что в шутку брякнул тогда мне, поэтому искренне и заливисто смеялся над моей «трагедией». Мама же возмущённо выговаривала бате, что ничему хорошему он, конечно же, сына научить не может.
Ну почему, может. После того, как бате администрация лагеря рассказала всё о моём поведении, он пообещал провести со мной беседу, а сам повёл меня к той самой речушке и научил правильно ловить ящериц, чтобы они не отбрасывали свой хвост. До сих пор стоит перед глазами, как он азартно прыгал за ними по кустам, словно Лев Иванович Яшин за мячами. Мама же, наблюдая за нами, только недовольно бурчала что-то себе под нос, раскладывая гостинцы на пледе, а сестрёнка гонялась с сачком за бабочками и стрекозами.
Вторая история произошла летом семьдесят девятого года в пионерлагере «Сатурн».
Лагерь был ведомственный от папиной работы, поэтому там было много детей папиных подчинённых. Батяня перед отправлением в лагерь чуть ли не слёзно просил меня не проявлять себя во всей красе, чтобы я не опозорил его уважаемое имя.
Я клятвенно обещал вести себя прилично и не подвести любимого папу, ведь я был к тому времени уже пионером!
Хе-хе, стоит отметить, что в те самые пионеры меня приняли в последнюю волну, а всё из-за моего пресловутого поведения. Кстати, если первых кандидатов принимали в музее им. Ленина, то меня, как и таких же «отличившихся» со всей Москвы, - в музее им. Калинина. Торжественности и там хватало, зато мне подарили очень интересную и значимую для меня книгу «Сто вопросов. Сто ответов» по военной тематике. А я же чуть ли не с пелёнок бредил армией и мечтал стать офицером-танкистом. Так что и из дурной славы можно извлечь выгоду. Я же помню, как тем, кого принимали в ленинском музее, дарили книжку с рассказами об Ильиче. Ну, на кой ляд мне это было бы нужно? Пылилась бы где-то на антресолях, а свою книжку я зачитал до дыр.
Сам лагерь оставил у меня какие-то тягостные воспоминания. Скучно мне там было, да и после «Маяка» как-то всё простенько и по-спартански. Даже туалетов не было в корпусах, поэтому на ночь в коридоре ставили ведро, так как после отбоя нельзя было пойти в уличный туалет.
До сих пор помню, как выйдешь ночью из палаты, а они у нас были на 4 человека, в коридор, а на ведре сидит какая-нибудь девчонка. И ты стоишь рядом такой заспанный, переминаясь с ноги на ногу, ожидая своей очереди. А утром дежурный должен был содержимое этого ведра вылить в туалет. Сомнительное удовольствие. Я в первое же дежурство якобы случайно споткнулся и опрокинул ведро в коридоре. К тому же я, брезгливо глядя на разлившуюся субстанцию по коридору, обильно наблевал. Убирал весь отряд, пока меня в чувство приводила вожатая. Больше меня на дежурство не ставили. Чего, собственно, я и добивался.
Кормёжка тоже была так себе, не впечатлила вообще. К тому же по утрам постоянно давали геркулесовую кашу, которую я ненавижу с яслей! В отличии от яслей и детсада, в лагере меня никто не заставляли её кушать, мол не хочешь и не надо, поэтому я спокойно обходился бутербродами с маслом и яйцами.
По совету моего предусмотрительного папы меня записали в кружок киномехаников, где мы долго, нудно и кропотливо изучали сам аппарат и работу оператора. И я стал всё чаще и чаще прогуливать занятия.
Был у нас в отряде такой Миша Рогозянский, который к тому же был моим соседом по палате, других я смутно помню. Неопрятный, неорганизованный, вечно разбрасывающий свои вещи по всей комнате. Ещё он мог взять без спроса твою вещь, что вызывало у меня искреннее недоумение и возмущение. А я таких просто ненавижу! Цеплял я его постоянно, называя баба Рогозянская. Его это бесило, но связываться он со мной решался.
Как-то раз, я незаметно улизнул с очередной лекции своего идиотского кружка и пошёл, непринуждённо насвистывая, в свой отряд. Думал, пойду в свою палату, завалюсь на койку и почитаю чего-нибудь из внеклассного чтения, что в обязательном порядке в советское время входило в школьную программу на лето. Если не ошибаюсь, то это был «Остров сокровищ». Читать-то я всегда любил, так что для меня это было приятным, даже любимым времяпрепровождением.
Заходу я, значит, в свою комнату, а эта падла Рогозянская роется в моём чемодане! Я, конечно, возмущённо спрашиваю какого хрена ему надо в моих вещах, на что он мне так нагло отвечает, что не моего ума дело, и вообще, он не обязан передо мной отчитываться.
Ну, я человек нервный, поэтому накостылял ему прилично. Он даже не пытался защищаться, забившись в угол между стеной и тумбочкой.
И что вы думаете, эта сволочь настучала на меня, перевернув всё с ног на голову. Он рассказал, что застав меня в отряде, сделал мне замечание, что я прогуливаю занятия, а я в ответ набросился на него с кулаками. Не, ну не падла ли, а?!
Помню, меня вызвали на какой-то совет дружины, где вожатые и активисты из пионеров с умными и серьёзными лицами осуждали меня, решая мою дальнейшую судьбу.
Я стоял в центре зала, словно преступник, мысленно представляя реакцию моих родителей, если меня решат выгнать из пионерлагеря, морально готовясь к генеральной порке ремнём. Оправдываться не хотелось, понимая, что это бестолку, поэтому просто молчал и всё.
Наконец с меня взяли слово, что это больше не повторится, пригрозив исключением из пионеров, о чём будет письменное уведомление в мою школу. Я согласно кивнул головой и с миром был отпущен восвояси с испытательным сроком за спиной.
Держался я стойко, хотя кулаки чесались. Хорошо, что Рогозянского от меня на всякий случай убрали, подселив тишайшего паренька в очёчках. На удивление, он оказался интересным малым, жаль, не припомню уже его имя. С ним я постоянно играл в шахматы и обсуждал книги, фильмы и мультики.
От киномехаников меня убрали, переведя в футбольную секцию, где я чувствовал себя, как рыба в воде.
Со временем всё поутихло и успокоилось: я с удовольствием посещал тренировки и футбольные матчи, Рогозянского я видел только на утреннем и вечернем умывании, а так же в столовой.
Казалось бы, живи да радуйся, но вмешался нелепый случай. Как обычно, впрочем, в моей жизни.
Один из дней наш тренер куда-то уехал по делам, поэтому наша команда разбрелась по лагерю. Сначала я подсматривал за целующимися у забора в кустах старшими пионерам, а потом от безделья пришёл на веранду нашего корпуса.
А там был Миша Рогозянский. Я, заметив его, уже развернулся, чтобы уйти от греха подальше. Однако, этот наглец, уверенный в своей безнаказанности, крикнул мне в спину: «Что, боишься меня?! То-то, знай, с кем связываешься!».
Именно поэтому я решил: «А, будь, что будет». Резко остановившись, я развернулся и в один рывок приблизился к нему. Скажу честно, я хотел ударить его всего один раз, чтобы этот трусливый провокатор знал своё место. Однако, он заорал таким дурным голосом, что веранда громким эхом разнесла по всей округе глас вопиющего. От отчаяния, лишь бы он заткнулся, я его бил и бил, бил и бил, не помня себя от ненависти. Вожатые, рассказывали, еле оторвали меня от этого бабьего тельца.
Со мной в тот день даже не стали проводить беседу, закрывшись в кабинете директора лагеря на совещание, решавшее мою судьбу.
До самого отбоя я находился в своей комнате под домашним арестом. Мне даже обед и ужин приносили дежурные по столовой, молча укоризненно качая головой. Конечно, я переживал за себя и свою задницу, чувствуя, что одним ремнём дело не закончится и дома будут серьёзнейшие наказания. На решение администрации пионерлагеря мне было глубоко плевать.
И вот наступило утро. Сначала, как обычно, утренние умывания, туалет и завтрак. Потом утренняя линейка, на которой и произошло знаменательное в моём детстве событие.
Когда по периметру центральной площади выстроились все отряды, вышли барабанщики с горнистом, на трибуну взобрался директор лагеря. Гневно, обличительно поливая моё имя всякими словами и эпитетами, директор объявил, что глава совета дружины зачитает текст наказания, которое постановили в отношении меня.
Меня вывели в центр каре из отрядов лагеря, барабанщики и горнист играли что-то тревожное, флаг приспустили, словно это траурное событие в жизни лагеря, металлическим голосом зачитывался приговор. Меня исключали из пионеров, и моя вожатая подошла ко мне, нарочито медленно развязала галстук на моей шее и сняла, аккуратно сложив его.
Моя сестрёнка стояла в строю и непонимающе таращила глаза. Она же была в другом отряде, поэтому ничего не знала.
Я себя ощущал так, словно декабристы в Петропавловской крепости в день казни. Очень похоже был разыгран весь этот спектакль.
Было ли мне стыдно и раскаивался ли я? Отнюдь. Мне вообще было до фонаря, главное, что заботило меня, чтобы не узнали родители.
С сестрёнкой я договорился, чтобы она помалкивала и ничего не говорила родителям. Из лагеря меня не выгоняли, а это было самое важное.
Самое интересное, что письмо в школу так и не пришло, поэтому я остался пионером, хоть и не легитимным. Родителям перед первым сентября я сказал, что не знаю где мой галстук, поэтому они дали мне денег на покупку нового.
Позже до бати дошла информация о моих подвигах в пионерлагере. Он решил маме ничего не говорить, но сказал, что это была моя последняя смена. Дальше я с родителями всегда ездил летом на юга нашего необъятного Советского союза.
Что меня, если честно, и радовало. Пионерлагеря не были для меня местом желанного отдыха. Мне больше по душе отдых в деревне или на Кавказе, где просторы и свобода дают разгуляться душе и фантазии