Операция «Бухой Дунай» или вторжение колхозников в Чехословакию. 16+

Мутные времена тогда были. По радио информация была однобокая и идеологически кастрированная, но народ понимал, что в Чехословакии явно происходит какая-то нездоровая ебанина. Поэтому, когда десятке военнообязанным нашей деревни пришли срочные повестки, ничего хорошего от этого события никто не ожидал.

Делать нечего, собрались утром угрюмые партизаны с многозначительно позвякивающими стеклом "сидорами", загрузились в кузов и приготовились к отбытию. Как только водила завёл автомобиль, Гриша натянул меха гармошки и урезал "прощание славянки", спустив тем самым курок всеобщей бабской истерики, и наступил форменный пиздец.
Все бабы и девки разом заголосили, одна половина загородила дорогу, а вторая разбежалась по хатам и принесла торбы со всеми оставшимися запасами бухла. Подвывая, все перецеловались, помахали на прощание платочками и разошлись по хатам плакать, ибо объявили выходной.

Когда бойцы доехали до райвоенкомата, им ВНЕЗАПНО объявили, что мобилизация отменяется, поэтому все свободны, спасибо за службу и пиздуйте, мол, домой. Все радостно погрузились обратно, с шутками и прибаутками раскупорили бутылки, и транспорт, подскакивая на ухабах, повёз братву в родную деревню под весёлый визг дядькиной гармошки, матерные частушки и незлобные крики "Ебуттваюмаць, ня дровы вязеш, курва!", когда содержимое стакана на очередном ухабе пролетало мимо чьего-нибудь рта.

Где-то на подступах к деревне, на водилу, который с завистью прислушивался к стремительно развивающейся в кузове вакханалии, снизошло озарение. Свернув с трассы на лесную дорогу, он заглушил мотор, вылез и попросил у общества слова.
- А нахуя вы так домой спешите? У вас же полные сидоры самогонки и сала. И денег полные карманы. Вас же дома не ждут сегодня. - выдал он гениальную мысль, недолго обдумав которую, народ согласно разгрузился, разбил лагерь, и пиздец обрёл свою законченную форму окончательно...

На следующее утро все жёны, часть которых уже начала считать себя вдовами, заявились в кабинет к председателю, у которого был единственный телефон на всю округу, и дозвонились в военкомат. Услышав от комиссара информацию, что партизанов ещё вчера отправили домой, бабы слегка припухли. Неизвестно, кто из них первая ляпнула идею, что военный нагло пиздИт, а их половинки уже где-то сидят в окопах под обстрелом, но по деревне пошла волна паники.

Ближе к обеду, у конторы собралась гудящая толпа, многие были с дрынами, а то и с вилами, приехал участковый, тщетно пытаясь успокоить народные массы, всё явно шло к тому, что ещё вот-вот, и начнётся тот самый бессмысленный и беспощадный бундЪ. И никто, что характерно, прекрасно зная о наличии у служивых кучи денег и бухла, не догадался озвучить самое очевидное, что можно было предположить. Ситуация накалилась.

Участковый, каким-то чудом умудрившись к вечеру успокоить толпу, посадил в козла самых активных солдаток с боевым ветераном дядькой Михалём и повёз их в райцентр, чтобы они там лично перетёрли с комиссаром. Где-то километров через пять, они увидели дым костра и грузовик... 

Смеркалось.
Народ по хатам не расходился, все нервно ждали возвращения делегации, мужики не переставая курили, бабы тихо переговаривались, дети беззаботно маялись обычной детской хуйнёй, изредка огребая подзатыльники.
И тут сельчанам явился сюжет, достойный быть увековеченным всеми видами искусства! Толпа запыхавшихся, потных, пыльных, опухших и просто охуевших служивых хуярила марш-бросок, а за ними ехал отчаянно виляющий уазик. Вилял он потому, что участковый обессиленно икал и плакал, не находя уже сил для смеха и ровного управления машиной. А из окна уазика то и дело высовывалась трость дядьки Михаля, переёбывая поперёк хребта очередного отстающего.

Построив косячников в шеренгу, капитан запаса Михаль лично охуячил каждого ещё по разу тростью, после чего велел увести детей, вполне логично опасаясь порушить их психику, и выписал таких словесных пиздюлей, что портовые грузчики покраснели и нервно закурили в сторонке. Досталось всем. И мамам наших героев, и им сёстрам, и собакам с богородицей. Искренне поблагодарив дядьку за то, что каждому в сраку не был поперёк запихнут горшок с геранью, измученные организмы разбрелись спать.

Кроме Гриши, который трижды отмаршировал строевым шагом через всю деревню, одновременно играя "прощание славянки". Просто потому, что взял вину на себя, сказав, что это он уговорил народ на это непотребство.