Лого

Виктория Лисовская - Клад Василия Блаженного. Роман

Виктория Лисовская 
  
Клад Василия Блаженного 

Все события, описанные в книге, вымышленные, а любые совпадения — случайны…

От автора
 Москва. Центр. Наши дни 
— «Я видел его лишь издали и совершенно очарован. Вообразите себе скопище маленьких, разной высоты башенок, составляющих вместе куст, букет цветов; вернее, или, еще лучше, разноцветный кристалл, ярко сверкающий своими гладкими гранями в солнечных лучах, как бокал богемского или венецианского стекла, как расписной делфтский фаянс, как лаковый китайский ларец: это чешуйки золотых рыбок, змеиная кожа, расстеленная поверх бесформенной груды камней, головы драконов, шкура хамелеона, сокровища алтарей, ризы священников; и все это увенчано переливчатыми, как шелка, шпилями; в узких просветах между нарядными щеголеватыми башенками сияет сизая, розовая, лазурная кровля, такая же гладкая и сверкающая на солнце; эти пестрые ковры слепят глаза и чаруют воображение». — Вы уже, наверное, догадались, что же описывал известный французский путешественник девятнадцатого века маркиз Кюстин Астольф в своей книге «Россия в тысяча восемьсот тридцать девятом году». Мы с вами сейчас находимся рядом с этим чудом света, чудом не только России, но и объектом международного исторического значения! Собор Покрова Пресвятой Богородицы, что на Рву, больше известный, как храм Василия Блаженного! — экскурсовод Елена Синицкая заученным движением поправила шелковый шейный платок и продолжила свою лекцию.

Синицкая обожала свою работу, о Москве и ее достопримечательностях она могла рассказывать часами, а если за это еще и платят деньги — так вообще работа-мечта. Только Елена терпеть не могла, когда ее не слушали или даже игнорировали.

Если не интересно, так зачем же согласились на экскурсию по храму?

Синицкая уже несколько раз кидала гневные и вопросительные взгляды на высокого худого мужчину, который ну совершенно не хотел ее слушать. Он все время отвлекался, то принимался копаться в телефоне, в абсолютно простой и дешевой модели, то отходил от группы при прохождении церквей храма. Его часто приходилось ждать.

— Строительство храма Василия Блаженного велось с тысяча пятьсот пятьдесят пятого по тысяча пятьсот шестьдесят первый год. Собор объединяет одиннадцать церквей — приделов, часть из которых освящена в честь святых, дни памяти которых пришлись на решающие бои за Казань, — уверенным профессиональным голосом продолжила Елена.

Она знала, что ее экскурсии интересны и поучительны, что после них туристы всегда благодарят со слезами на глазах, что многие возвращаются снова и снова, чтобы узнать незнакомую для них столицу и один из главных ее символов.

Елена Синицкая всегда долго и кропотливо готовилась к каждой экскурсии, потому ее безумно раздражало поведение долговязого. Этот худой мужчина совсем не походил на обычных посетителей храма и любителей истории.

Сейчас группа Синицкой состояла из девяти человек. Обычно больше десяти она и не брала никогда. Сложно держать большую аудиторию, да и церквушки внутри очень малы, большее количество людей и не протиснется.

Вот и сегодня было девять — две бодрые старушки-пенсионерки, жаждущие новых впечатлений, девчонка-студентка лет двадцати, неформалка с дредами, парень — типичный ботаник в очках, гости столицы: полненькая женщина лет сорока пяти с пятнадцатилетним сыном, который даже в церкви умудрялся из рюкзака лакомиться сэндвичем из фастфуда. Он думал, что Елена не видит этого. Но на него она уже несколько раз выразительно взглянула. Мужчина-пенсионер с военной выправкой и прямой спиной и вот этот худой и длинный.

У него был какой-то изможденный вид и бегающие глазки, которые, казалось, жили какой-то своей жизнью. Он все время сновал вдоль стен, и от его передвижений у Елены холодели ладони. Какой-то странный субъект!

Елена вела экскурсию по храму, но сама все время присматривалась к худому. От него почему-то веяло опасностью, а своим ощущениям Синицкая привыкла доверять.

— Собор Покрова Пресвятой Богородицы является таким же символом Москвы, как Нотр-Дам — символом Парижа.

— Ой, вы слышали, он же сгорел недавно, в прошлом году. Такой кошмар был, пожар страшный, мы по телевизору смотрели, — затрещала одна из старушек.

Елена различала их только по цвету седых кудряшек. У старушки номер один кудряшки были абсолютно белые, а старушка номер два красила свои волосы в светлый оттенок фиолетового.

Отмахнувшись от говорливой бабушки, Елена продолжила:

— Сейчас мы с вами находимся в одной из главных церквей собора — церкви Василия Блаженного. Над захоронением самого святого установлена арка, украшенная резной сенью — одна из наиболее почитаемых московских святынь. Рака святого в этой части была разрушена в Смутное время, однако сохранился лежащий на ней покров с шитым образом Василия Блаженного, изготовленный в мастерских Ирины Годуновой и выполненный из атласа и шелка золотыми нитями, что способствовало…

— А что, здесь реально гроб святого Василия? И он реально здесь лежит? — грубый и глухой голос раздался рядом.

От неожиданности Елена вздрогнула, она ненавидела, когда ее перебивают, но не ответить худому, а это именно он спросил, она не могла.

Неужели он заинтересовался экскурсией? Не поздновато ли?

— Да, здесь, реально, — на последнем слове Синицкая сделала ударение, — здесь реально похоронен святой Василий Блаженный, также известный как юродивый Василий Нагой — один из покровителей Москвы.

— Уродивый! Ха-ха, — захихикал пухлый малолетний любитель фастфуда, — Мама, прикинь, она сказала «уродивый».

— Не уродивый, а юродивый. Василий Блаженный — легендарный московский юродивый. Святой чудотворец, обладавший даром прозрения. А юродство — это такой христианский подвиг, заключающийся в намеренном стремлении казаться безумным. Юродивый Василий ходил по Москве абсолютно голый, даже в лютые морозы. Потому у него и есть второе имя Василий Нагой. Он прославился многими чудесами…

Экскурсия плавно перетекла в следующий зал, Синицкая чувствовала аудиторию, рассказывала о красивейших древних иконах храма.

— Советский и российский филолог, академик Дмитрий Лихачев высказывал мнение о том, что собор оказался своего рода символом русского характера: «Храмина-домина вроде бы огромна, широка, размашиста, а войдешь внутрь — так и помолиться-то особенно негде, малы и тесны клетушки-церквушки».

Только в этот момент Елена заметила, что худого и долговязого она не видит в своей группе. Куда же он делся и где он отстал? Она видела его в последний раз у захоронения святого Василия. Где же он теперь?

Елена отвечает за группу, за каждого из ее членов, какими бы странными и неприятными типами они ни были.

Синицкая принялась оглядывать зал, где они сейчас расположились.

Ну да, все, кроме худого, здесь, на месте.

В этот момент ее лекцию все же перебили. Раздался жуткий протяжный звериный крик, от которого кровь застыла в жилах.

Причем крик шел со стороны церкви Василия Блаженного…

 1552 год от Рождества Христова, или 7060 год от сотворения мира. Где-то недалеко от Кремля   На Алевизове рву 
— Ванька! Ванька! Да где этот паршивец? Сколько можно звать тебя, вот поймаю, за уши оттаскаю, ишь чего задумал! Когда надо, никогда нет рядом!

Крупный розовощекий детина тряс за плечи маленького семилетнего мальчишку.

— Вот ты и попался! Где ты шляешься? Кто работать будет? Когда твоя вечно голодная мать давала тебя мне во служение, как она заливалась соловьем, что ты и работящий, и шустрый, и даже грамоте обучен! А когда надо, тебя вечно нет на месте! — изгалялся детина, тряся щупленького мальчугана.

— Ну, дядя Прохор, я больше не буду! Я же на секундочку, я же одним глазком посмотреть — там наши войска вернулись из града Казанского! Такие все красивые, статные, я только на секундочку взглянул! — оправдывался мальчишка, извиваясь, пытаясь спастись от огромных ручищ мужика.

— А кто работать будет, я тебя спрашиваю? Кто мне тут, на стройке, помогать будет? Или ты думаешь, я сам должен песок таскать! Ух, я тебя!

— Ну, дядя Прохор!

Но гроза уже миновала, Ваня знал, что дядя Прохор хотя и сердит на вид, но вполне отходчив, и если не открутил уши сразу, то теперь можно его и заболтать, и ничего страшного уже не будет.

— Что там, воины вернулись из града Казанского? — почесав окладистую бороду, спросил Прохор.

— Ой, вернулись, сейчас от Варваринских ворот ехали! Красивые все! Ой, какие! Я бы тоже в служивые пошел! — с воодушевлением начал рассказывать Ваня.

— Куда ты пошел бы, сорванец?! Да я тебе сейчас точно уши откручу, а кто работать будет, если ты служить собрался? А ну иди сюда, иуда!

Но мальчишка понуро повесил голову и принялся набирать в огромный жбан песок.

— Ладно, Вань. Ты мне лучше скажи, что, действительно Казань взяли или народ брешет все? — спросил Прохор.

— Вот те крест, взяли. Точно взяли. Я сам лично в толпе слышал, как обсуждали осаду града Казанского. Теперь точно — Казань наша. Бают, что царь-батюшка Иван Васильевич, многие лета царю, присоединил Казанское княжество к Московскому.

— Многие лета царю. А татары местные чаво?

— А чаво? Кто перебит, кто в полон взят, а кто теперь и в истинно христианскую веру перейдет, — откинул светлый чуб со лба грязной ладошкой мальчишка.

— Да уж. Вот чудо чудное! По такому поводу и в кабак можно сходить чарочку-другую пропустить, — Прохор мечтательно улыбнулся в бороду, уже представляя, как терпкая и крепкая медовуха, которую гнал в соседнем кабаке старый прохиндей Пантелеич, уже плещется в его огромной кружке, а потом и в бездонном брюхе.

Но работы меньше не становится, до кабака еще нужно было доделать фундамент церкви, которую по приказу самого царя-батюшки нужно было воздвигнуть на этом самом месте.

А место-то проклятое, несмотря на близость к Кремлю, на рву происходят дурные дела. И шалят разбойники по ночам, скидывают в ров неугодных и зазевавшихся путников, а недавно рассказывали, что и чертовщина здесь появилась. Надо рвом стелется по утренней зорьке туман странный, а оттуда слышны крики и сатанинский хохот. Потому церковь здесь явно не помешает, может, дьявольские козни успокоит и лихих людей отпугнет?

— Надо свечки Киприану поставить, в день его памяти Казанский град взяли-таки! О-хо-хо, — жалобно застонал старый Никодим.

Он уже разменял пятый десяток, болячки всякие, хвори лихие преследовали рабочего, но лучше его никто не мог церкви строить. За его спиной был колоссальный опыт в Новгороде, откуда он и был родом.

На Троицком надворье, как еще многие теперь говорят, на красивой, Красной, площади, были уже поставлены многие деревянные церкви. Ставились они быстро, споро, в память о победах над лихими татарами.

Со всех концов Москвы и из ближайших деревень пригнали народ на стройку, на работу для царя. Виданное ли дело, почти семь десятков мастеров, рабочих, зодчих трудились на Алевизове рву.

А ров тот глубок и опасен — почти тридцать локтей глубины и восемьдесят пять — ширины. В такой свалиться — костей не собрать.

— Дядя Никодим, а правда говорят, что тут сам Василий похоронен? — Голубые глаза мальчонки вопросительно уставились на мастера Никодима.

— Васька-юродивый, что ли? — уточнил старый мастер, наморщив лоб.

— Да, он самый, — любопытство так и распирало мальчонку.

— Да, вот здесь, неподалеку, на старом Троицком погосте похоронен. Недавно преставился, этим летом. Ох и святой был человек!

— Да, в городе про него многое болтают. Например, что нельзя на месте его могилы храм строить, — мальчишка невольно понизил голос.

— Вот ты глуп, Ванька. Кто ж на месте могилы строит? Могила — отдельно, а храм — отдельно. Ишь, чего надумал! На погосте святое место строить, — разозлился Никодим.

— Да гони его в шею с вопросами. Работать надо, а не языками чесать, — проворчал Прохор.

Но Ванютку было не остановить, любознательный и пылкий нрав требовал ответов на многие вопросы, появляющиеся в белокурой голове.

— А правда, что Василий чудеса всякие делать мог?

— Вот правда самая настоящая, вот те крест. Сказывают, что именно Василий в Крестовоздвиженском монастыре, что на острове, долго плакал перед иконами. Сначала понять не могли, почему он плачет, а на следующий день в Москве начался сильный пожар. Полгорода выгорело, и Китай-град, и Занеглименье.

— А при чем тут Василий? — удивился Ваня.

— Да как причем? Пожар именно с Крестовоздвиженского монастыря и начался. Он его предвидел, вот как! — Никодим развел руками.

— Да ладно? — удивился Прохор, и от удивления даже рот раскрыл.

— А что еще Василий делал? — не унимался мальчик.

— Он на каждой зорьке обходил весь град Московский и в одни дома кидал камни, а углы других целовал, — объяснял Никодим.

— Ну, это понятно. Наверное, камни кидал там, где плохие люди живут, грешники, а для праведников — его поцелуи? — рассудительно заявил Ваня.

— А вот и нет, — ухмыльнулся Никодим. — Как раз наоборот, камни он кидал в дома праведников, он таким образом бесов отгонял камнями от праведных и честных людей.

— А целовал тогда кого? — это вмешался в разговор Прохор.

— А целовал он углы домов, где безбожники жили, где хулу или, не дай Бог, крамолу на царя и государство готовили, где прелюбодействием и другими, тьфу-тьфу, лихими делами занимались. Целованием Василий ангелов в эти дома приглашал, потому что ангелы там нужны, чтобы спасти хозяев дома. Вот как!

— Ух ты! — задорно присвистнул мальчик.

— А еще сказывают, что Василий ходил нагим всегда, даже в самые лютые морозы, и никогда не болел, потому что молился постоянно за наши души и за град наш Москов. И нам молиться завещал, дела праведные совершать. — Никодим почесал лысую голову.

— А что, он совсем голым ходил? Совсем-совсем? Везде-везде? — от этого вопроса мальчик смутился, но очень ему хотелось прояснить этот пикантный вопрос.

— Совсем-совсем, везде-везде, — с улыбкой ответил Никодим.

А ближайшие рабочие разразились громким заливистым хохотом, посмотрев на пунцовые от смущения уши Ванютки…

 Москва. Центр. Наши дни 
— Так вот, Елена Андреевна, вы утверждаете, что никогда раньше не видели и не знаете этого мужчину? — усталым голосом произнес прибывший сотрудник Следственного комитета. Создавалось впечатление, что устал он уже от всего, а в первую очередь от своей работы, от бестолковых свидетелей, от пронырливых адвокатов и ворчливых судей.

Глаза красные, опухшие, под ними синяки, вид бледный и нездоровый — и откуда взялось все это у молодого симпатичного парня?

«Что, так много работы? Или чем он там ночами занимается?» — Все эти мысли вились роем в голове у экскурсовода Лены Синицкой.

Но вслух она, конечно, сказала другое:

— Я вам уже сообщила, что до моей экскурсии я этого мужчину никогда не видела и не знаю, кто он такой.

— Как он записался к вам в группу? — Красные опухшие глаза разглядывали девушку будто бы под микроскопом.

Причем он разглядывал ее не как интересную и симпатичную представительницу противоположного пола, а как какое-то жалкое и мерзкое насекомое, мешающееся под ногами.

Лена обиженно поджала губы.

Что за день такой? Сначала в ее группу затесался странный субъект, который погиб при невыясненных обстоятельствах прямо возле захоронения святого Василия Блаженного, теперь она вынуждена общаться с еще одним субъектом, представившимся следователем Яшиным Владимиром Ивановичем, который изначально все и всех ненавидит, а в первую очередь Елену Андреевну Синицкую.

«Может, у него живот болит или несварение? Язва?» — принялась придумывать диагнозы нездоровому следователю Лена.

— Записался ко мне так же, как и все остальные, купил билет в кассе, и все! — пришлось все-таки ответить на вопрос.

— Что он делал и как себя вел на экскурсии? Заметили ли вы что-нибудь странное в его поведении?

— Как себя вел? — Елена задумалась. — Вел себя странно, меня не слушал, постоянно отвлекался. В телефоне копался.

— В телефоне? — хмыкнул следователь. — Хорошо, проверим его телефон. Что еще он делал?

— Меня почти не слушал, я повторяю вам. Я все время удивлялась, что ему тут понадобилось. Такие, как он, по музеям и экскурсиям не ходят, — ответила девушка и поправила яркий шейный платок.

— Какие — такие? — задал провокационный вопрос Яшин.

— Вы его видели уже? На любителя старины, обычного туриста и знатока столичных достопримечательностей этот субъект не тянет.

— Субъект? Ну-ну. Да, я видел уже вашего субъекта. Он с кем-нибудь разговаривал на экскурсии? — Взгляд холодных серых глаз следователя просто пригвоздил Лену к стулу.

— Да нет. Я не видела, с кем он разговаривал. Он всего один раз вопрос задал во время экскурсии. — Синицкая принялась разглядывать свой свежий маникюр.

— Какой вопрос он задал? — Глаза у следователя засверкали.

— Он спросил, правда ли, что здесь, то есть в храме, похоронен святой Василий?

— И что вы ответили?

— Я ответила, что да. Именно здесь, точнее, именно там, на том самом месте, находятся мощи святого Василия Блаженного, — ответила гид.

— Значит, он специально искал именно это место, то самое место, где и умер. Возле захоронения Василия, — задумчиво произнес следователь Яшин.

— А мне можно узнать? Можно тоже задать один вопросик? А от чего тот мужчина умер? У него было такое лицо, и этот крик… Страшный, нечеловеческий вой просто, такой звериный. Мы все испугались. У него было такое жуткое лицо, как будто как минимум он увидел Сатану и всю его свиту чертей, и те его конкретно напугали. — Синицкая даже немного смутилась от своего предположения.

— Причина смерти устанавливается. Пока ничего сказать не могу, — официально ответил Яшин, но, увидев обиженное лицо Лены Синицкой, добавил: — Открытых ран у него не обнаружено, ни пулевых отверстий, ни крови, ни следов борьбы или удушения, ничего такого.

— Может, отравление? Его могли отравить? Здесь, у нас, в храме, в музее? — Лена очень любила читать детективы в свободное от работы над диссертацией время.

Яшин кивнул.

— Я тоже так подумал. А вы молодец, — и уже с интересом взглянул на Лену.

Та приосанилась и даже постаралась улыбнуться в ответ на такой странный комплимент. Но что поделаешь, следователи, видать, все такие.

— Отравление вполне возможно. Тело сейчас у медэкспертов находится. — Немного помолчав, Владимир добавил: — Только вот откуда здесь взялся яд? Не думаю, что он специально пришел на экскурсию, специально подошел к могиле Василия Блаженного и специально именно здесь принял яд, который тоже специально с собой постоянно носил. — Яшин уже широко заулыбался.

«Специфический у него какой-то юмор, чернее некуда», — подумала Лена, хотя не могла не отметить, какой открытый и дружелюбный взгляд у следователя, и, если бы не эти красные воспаленные глаза, то его можно было бы назвать вполне симпатичным, интересным парнем.

«Милашка-следователь с красными опухшими глазами, как у обезумевшего кролика, — Лена про себя хмыкнула. — Еще чего не хватало, строить глазки представителю власти».

Синицкая еще до конца не отошла от тяжелого развода с вечно недовольным эгоистом и нытиком Толиком, который потрепал ей так много нервов, что Лена заверила саму себя, что в ближайшее время ни на какие отношения не подпишется.

Пока с нее хватит!

— А удалось выяснить, кто он такой, как звали этого мужчину? — снова задала вопрос Лена.

— Ой, да у нас тут, оказывается, допрос! — Яшин уже в открытую насмехался над попытками Лены узнать правду.

Но потом он напустил на себя излишнюю серьезность:

— Вы что-нибудь знаете про тайну следствия? Вот поэтому я вам и не скажу, что личность пострадавшего пока выясняется. Документов у него при себе не было. Но вот что странно, скажите, Елена Андреевна, почему смерть неизвестного произошла в храме Василия Блаженного? Почему снова Василий Блаженный? — про себя чуть тише добавил следователь.

— Почему Василий Блаженный, вам нужно спрашивать у убийцы, а почему снова, я вас не поняла, — Синицкая покачала головой.

— Почему снова?! Да так. Я не очень-то верю в совпадения, но вот буквально пару дней назад в одной небольшой церквушке в Подмосковье произошла кража икон и церковной утвари, при этом была сильно испорчена старинная икона Василия Блаженного. Был сломан оклад, доска с иконой проломлена. А вот вчера был убит Иван Васильевич Плотников, доктор исторических наук, специалист по времени правления Ивана Грозного, он как раз-таки работал над монографией, посвященной — угадайте кому? Бинго, — Василию Блаженному! Поэтому я и хотел вас спросить, почему снова Василий Блаженный? — Яшин забарабанил пальцами по столешнице.

— Иван Васильевич Плотников убит? — От изумления у Елены даже открылся рот.

— Вы его знали? Тоже знали?

— Как это случилось? Когда? — Елена чуть ли не подпрыгнула со стула.

— Откуда вы знали Плотникова? — Следователь Яшин напрягся.

— Он мой научный руководитель, точнее, теперь уже был моим научным руководителем, я под его руководством работала над диссертацией. Он такой хороший и уникальный человек был, я не могу поверить. — Лена еле держалась, чтобы не расплакаться перед этим бездушным роботом в погонах. — Ивана Васильевича я знала с первого курса исторического факультета. Больше такого преподавателя не найти. Чуткий, умный, понимающий. Все мечтали с ним работать — необыкновенной души человек. — Синицкая комкала в руках носовой платок, силясь не разрыдаться во весь голос.

Яшин молчал, думая о чем-то своем.

— Снова Василий Блаженный, — тихо промолвил он наконец.

— Его, Плотникова, тоже отравили? — Лена боялась задать этот вопрос.

— Нет, в том-то и дело. Его зарезали в собственной квартире, в кабинете. Зарезали ножом для бумаг. Я все удивлялся, кто такими предметами еще пользуется. Нож для бумаг! В современных квартирах такие вещи не встретишь, — пояснил Владимир.

— Иван Васильевич был педантом до мозга костей. Он всегда вскрывал письма и телеграммы только специальным ножом для бумаг — это был подарок от какого-то выпускника. Я хорошо помню этот ножик. Сиреневый такой, с длинным лезвием.

— Хорошо, что помните, нож пропал. Если бы я вчера не дежурил и не выезжал на вызов, то, возможно, не обратил бы внимания, что зарезали Плотникова практически на письменном столе, где была уйма книг и работ, посвященных как раз Василию Блаженному. А теперь еще одна смерть на могиле этого же святого. А ранее была испорчена его икона. — Владимир перестал барабанить и обратил свой взгляд в окно, где толстый и наглый воробей шустро сновал по подоконнику.

— Иван Васильевич в последние месяцы писал монографию о Василии Блаженном. Говорил, что у него появился какой-то новый, не исследованный материал о нем. Мечтал сделать историческое открытие. Ой, а с моей научной работой-то теперь что будет? — всполошилась Синицкая.

— Это вам нужно будет на кафедре вашей уточнить, — развел руками Яшин.

— Иван Плотников действительно был хорошим человеком. У него не было врагов, его все любили.

— Видать, не все, раз кто-то убил. А конфликтов с преподавателями или студентами у него не возникало? — спросил следователь.

— Нет, его на самом деле все любили. Студенты выстраивались к нему в очередь, чтобы писать дипломные. Почти стопроцентная посещаемость на лекциях, даже больные и вечные прогульщики приходили, чтобы послушать Ивана Васильевича, он так интересно занятия проводил. — Лена все-таки не выдержала, предательская слеза выкатилась из глаза и сползла по щеке. Синицкая попыталась спрятать ее от проницательного взгляда утомленного следователя и принялась искать в сумочке зеркальце, чтобы украдкой взглянуть на собственное отражение, не красный ли нос, не заплаканные ли глаза.

— Вот, возьмите, — Яшин протянул ей салфетку. — Извините, не хотел вам приносить дурные вести, — покаянно произнес он.

— Найдите, пожалуйста, того, кто это сделал. Кто убил Плотникова! Пожалуйста. — Лена выразительно посмотрела на Яшина.

— Я постараюсь, — серьезно ответил тот. — А теперь, если не возражаете, я пообщаюсь с другими членами вашей экскурсионной группы. Вот вам моя визитка, если вспомните что-то важное про доктора Плотникова или про худого незнакомца, позвоните мне.

Напоследок он улыбнулся Лене, как старой знакомой. Хотя девушка надеялась, что не очень-то и старой.

* * *
Сумерки опустились на весеннюю Москву — город дерзких желаний и людских разочарований, город пороков и добродетелей, город, где каждый может найти себе место под солнцем. А может и не найти.

Обо всем этом думала Лена Синицкая, привычным маршрутом направляясь в собор Пресвятой Богородицы, что на Рву.

День сегодня был сложный, взбалмошный и полный печальных новостей.

Она все никак не могла свыкнуться с мыслью, что Ивана Васильевича больше нет. Что великий педагог и выдающийся ученый погиб от ножичка для резки бумаги. Того самого ножичка, который очень часто студенты видели в руках у Плотникова. Он постоянно носил его в верхнем кармане серого в полосочку пиджака. Нет, не ради самообороны, он им вскрывал всю свою корреспонденцию.

Доктор исторических наук был педантом и аккуратистом, у каждого предмета в его карманах было свое предназначение. Плотников почти не пользовался электронной почтой, отдавая предпочтение обычным почтовым конвертам, самым простым письмам, которые он получал пачками каждый день практически со всех концов земли.

Ему писали и бывшие студенты, его выпускники, и коллеги-профессора, ученые из Австралии и Индии, и со всеми Иван Васильевич поддерживал переписку. Он умел дружить, любил жизнь, обожал своего кота Малюту, подаренного ему деканом факультета, а теперь его в одночасье не стало.

Лена тяжело вздохнула.

Это была поистине невосполнимая утрата как для всей исторической науки — ведь сколько открытий не успел сделать доктор Плотников! — так и для всех его друзей и близких. Своих детей у Ивана Васильевича не было, как-то не сложилось, но ко всем без исключения студентам он относился как к собственным любимым чадам. И даже бессовестные прогульщики и двоечники всегда питали к Ивану Васильевичу уважение.

Лена уже позвонила сегодня на кафедру, но со всей этой свистопляской не смогла никого застать на месте. Надо завтра туда съездить, узнать насчет похорон и прощания с научным руководителем и разобраться, что ей делать со своей диссертацией.

А делать еще предстояло много, работа была сложная и кропотливая, Плотников помогал и направлял любимую аспирантку. Хотя у него все были любимые, а кто сейчас ей достанется, Синицкая даже не представляла.

В храм она спешила, чтобы поработать. У нее была договоренность с директором музея, что она проводит экскурсии днем, а ночью ей разрешается писать диссертацию в самом музее, проводить анализ находящихся там древностей, которые, конечно же, выносить за пределы нельзя. И дело тут не только в баснословной стоимости артефактов, но и в их исторической ценности — это же реликвии для следующих поколений.

Последние посетители давно ушли, симпатичный следователь, попытав возможных свидетелей в кабинете директора, тоже удалился. У входа и на первом этаже дежурили двое охранников. Так что Лена была здесь практически наедине с ноутбуком и кипой исторических документов XVI века.

Синицкая пыталась сосредоточиться на работе, ведь все равно кто-то будет ее новым научным руководителем, и новые главы сами себя не напишут. Но из головы все не выходил образ мудрого Плотникова, да и красные воспаленные глаза Яшина, чего уж тут скрывать, тоже прочно засели в Лениной памяти.

Девушка и сама не заметила, как заснула прямо на раскрытом ноутбуке.

Сон был тревожный и суматошный.

Сиреневые ножички для бумаги окружали плотным кольцом храм Василия Блаженного. Кольцо сужалось вокруг храма, сужалось. Ножей становилось все больше и больше, вот они уже влезают в окна, двери, танцуют прямо на могиле Василия, из которой почему-то встает доктор Плотников и говорит Лене:

— А теперь проснись, пора, Синицкая!

От этих слов Лена и впрямь проснулась, потерла затвердевшую от неудобного положения щеку, и тут услышала тихий аккуратный скрип, доносящийся откуда-то из дальней галереи.

Что это может быть?

Шум ей явно не померещился, она слышала его довольно отчетливо и, скорее всего, из-за него девушка и проснулась.

Может, это охранник дядя Петя ходит и проверяет подведомственную ему территорию?

Вставать и выходить из кабинета очень не хотелось, но по своей сути Лена была настоящей авантюристкой, тем более что этот скрип, как она для себя определила, раздавался откуда-то со стороны церкви Василия Блаженного. А это она проверить должна была обязательно!

Синицкая сняла свои туфли на небольшом каблуке и в одних колготках, на цыпочках принялась спускаться по лестнице.

В первом зале она в темноте чуть не споткнулась о чьи-то ноги в тяжелых армейских ботинках, ей пришлось с силой зажать себе рот, чтобы не закричать от ужаса.

Это был охранник Виктор Седов, он лежал без сознания и не подавал признаков жизни.

Значит, злоумышленник или вор где-то здесь, ей нельзя выдать себя криком и шумом, а то не поздоровится уже ей.

Она нагнулась у пощупала пульс у Седова. Пульс был, так что мужчина скоро придет в себя.

Лена от облегчения выдохнула: «Уф, спасибо, что живой».

На цыпочках она кралась вдоль стенки, не зная, что делать. Звонить в полицию? Так бы поступил любой здравомыслящий человек, но Лена была не любая. Ей очень хотелось узнать, что же злоумышленник делает в церкви Святого Василия?

Здесь скрывалась тайна, а Лена с самого своего детства обожала тайны и головоломки.

В полутемном приделе горели по стенам лампадки, чувствовался нежный запах ладана и восковых свечей. Иконы по стенам, казалось бы, с сочувствием и укоризной взирали на Лену. Ей даже чудилось, что многие лики святых не одобряют ее ночные гулянья по церкви, а другие иконы вообще недовольны, что их разбудили.

Несмотря на полумрак, Синицкая отчетливо ощущала, что кроме нее в приделе явно есть кто-то чужой, причем этот кто-то находится здесь явно не с хорошими намерениями.

Своей интуиции девушка привыкла доверять, но она не знала, даже самой себе не могла объяснить, зачем же она идет к злоумышленнику совершенно одна, без оружия, без поддержки.

Любой нормальный человек в такой ситуации хотя бы вызвал внутреннюю охрану здания, или на худой конец нашел бы второго охранника, дядю Петю.

«А вдруг и его тоже… — с ужасом подумала Лена. — Нет. Не может быть». — Она со злостью отогнала от себя неприятные мысли.

Между тем девушка потихонечку подкралась к захоронению святого Василия Блаженного.

У подножия могилы, подсвечивая себе небольшим карманным фонариком, копошился человек во всем темном.

Лена видела его со спины и не могла разобрать, что же он там делает.

«Ну вот, ты убедилась, что здесь явно кто-то есть! — сказала сама себе Лена. — А теперь беги вниз за дядей Петей».

Этот голос разума иногда сам по себе появлялся в ее голове, причем он всегда говорил правильные вещи и подсказывал ей, как поступить в трудных ситуациях.

Но дело было в том, что Синицкая его не часто слушала.

Но сейчас голос здравомыслия просто вопил в унисон с инстинктом самосохранения.

Лена принялась пятиться назад, уже сделала два шажочка, как вдруг, надо же было такому случиться, у нее запел будильник на мобильном телефоне.

Причем запел во всю громкость любимый саундтрек «The Road is Far» из опять же любимого Лениного сериала «Сверхъестественное».

Но сейчас главная музыкальная тема из мистических приключений братьев Винчестеров оказалась очень даже некстати.

Незнакомец в черном подпрыгнул от неожиданности, выпрямился и уставился на Синицкую. Его глаза сверкали в прорезях черной плотной маски, какие носят омоновцы.

Лена вжалась в стенку, припала спиной к иконе Пресвятой Богородицы и принялась судорожно вспоминать слова молитвы, потому что злоумышленник тяжелой походкой неспешно, но неотвратимо и уверенно шел к ней…

 1555 год. Москва. Кремль   Царские покои 
«Ох, знала бы покойница-матушка Авдотья, как в жизни повезет ее сыну Ивану. Кто бы мог подумать, что ему удастся воочию увидеть убранство самих царских палат, такую роскошь и богатство», — об этом думал мальчик Ваня, с любопытством разглядывая стены широкой комнаты.

Большие оконца, закрытые белоснежными парчовыми полотнами с вышитыми на них диковинными птицами, зверями, рыбами, красивая изразцовая печь в углу, еще горячая, дающая долгожданное тепло в слякотную московскую погоду, а в красном углу множество икон с горящими лампадками. Но больше всего мальчика поразил богато накрытый стол с угощениями, стоявший по центру горницы.

Его, десятилетнего подмастерья, взял в услужение сам знаменитый на весь град Москов зодчий Постник, сын Якова. Его еще частенько называли Барма из-за непонятного произношения. Он почти постоянно негромко бормотал себе под нос, так что иногда и разобрать было невозможно, что он говорит.

«Барма» настоящий — бормочет на своем псковском наречии. Потому так и стали кликать его все московские люди. А Постник — так как все посты держит и заставляет держать (и великие, и не очень) всех своих работников, всю свою челядь, а это ни много ни мало около сотни мужиков.

Что отнюдь не радовало Ваньку. Кушать ему хотелось всегда, а христианские посты следовали один за другим, не оставляя времени на то, чтобы подкрепиться молодому организму.

Потому с таким воодушевлением, чуть ли не облизываясь, Ваня смотрел на накрытый в горнице стол.

Пока Постник будет представлять идею нового храма самому Ивану Васильевичу, многие лета царю, все приглашенные помощники зодчего могут отдохнуть и подкрепиться в царских палатах.

По такому случаю Ваня впервые надел новую белую рубаху, которая ему необыкновенно шла. Он уже поймал несколько приветливых взглядов прислуживающих им девушек, подававших еду и напитки.

Ах, какие яства-кушанья были на столе! Многие из них Ваня и представить не мог, даже не знал, как они называются. Но пахли они одуряюще вкусно.

«Видела бы меня сейчас матушка Авдотья, или даже дядя Прохор», — снова подумал про себя Иван.

Дядя Прохор преставился в прошлом году, не вынеся суровую зиму. Шел из кабака мертвецки пьяный, упал и заснул в сугробе. А зима выпала лютая, студеная. Так и не проснулся дядька. Туго пришлось тогда Ване, хорошо, что работать на стройке был приучен, там его и заметил Постник, сын Якова из псковских мастеров.

Хороший, добрый зодчий! Понравился ему Ваня, взял себе в услужение, принести, унести, помочь — да много всего умел делать юркий мальчишка.

Теперь вот и к царю в Кремль взяли. Впервые мальчик попал в такие палаты, от удивления долго рот не мог закрыть. Каких только чудес здесь не было! До самой смерти он будет гордиться такой милостью, оказанной ему.

Другие, взрослые дядьки-мастера, только насмехались над малым, подтрунивали над ним.

Если бы не вечный полуголодный пост, который, по подсчетам Вани, практически не прекращался, то не жизнь была бы у мальчика, а просто сказка. Вот только Рождественский пост закончится, ан вот и Великий пост на подходе, потом Петров, Успение, а это, не считая каждой среды и пятницы, Крещенского сочельника, Дня Усекновения главы Иоанна Предтечи, Воздвижения Креста Господня и прочего-прочего-прочего. По пальцам можно было пересчитать дни, когда выпадала возможность нормально поесть.

Вот и сейчас малец смотрел на пышущего жаром ароматного жареного поросенка, и рот наполнялся слюной.

Интересно, можно ли его сейчас съесть, в пост-то? А начальник его, Постник Барма, потом не осерчает на мальчишку? А то вдруг выгонит за дерзость подобную, и придется на улице жить?

Такие мысли проносились в голове у Ивана. Он робко взял с блюда ярко-красное яблоко и сочно впился в него зубами, продолжая рассматривать споро жующих соседей по столу. Яблоко-то сегодня точно можно было!

Другие мастера, ничуть не стесняясь, ели и жареных гусей, и ароматного порося, и чудо-рыбу с ярко-золотой чешуей, и даже рыбьи яйца, зовущиеся странным словом «икора».

Мальчик вздохнул, и, пока никто не видит, откусил огромный кусок мясного пирога со стоящего рядом блюда с выпечкой.

От удивления он даже зажмурился.

Боже Иисусе, как же вкусно!

За столом разговор шел, конечно же, вокруг строительства нового храма.

На месте разрозненных деревянных церквушек, разбросанных по всему Троицкому надворью, решено было выстроить один большой храм, причем, что удивительно, храм сделать каменный. На смену старой деревянной Москве шла новая, каменная, которой не были страшны постоянные пожары.

Пригласили на строительство более трехсот мастеров и зодчих из самого Новгорода и даже Пскова, Ладоги и окрестных деревень.

Один из главных помощников Бармы — государев мастер Иван Шишаев — вполголоса обратился к соседу по столу Михею, Петра сыну:

— Слышь, Михей, что-то долго они заседают! А вдруг батюшке Иоанну Васильичу не понравится Постника задумка!

— Страшен Иоанн во гневе, — еще тише добавил Михей. — Не сносить нам всем головы, — покосился он глазами на соседние палаты, куда некоторое время назад удалились на встречу с царем Барма и два его главных товарища — Иоанн Хромой и Василий Новгородский.

— Да вы что! Мужики! Даже думать не смейте о худом! — обратился к ним старый Никодим. Тот, несмотря на преклонный возраст, еще был прозорлив в строительстве и обладал несомненным авторитетом среди мастеровых. — Постник, сын Якова, такое чудо чудное придумал, а не храм. Больше нигде такого не будет, не только в граде Московском, но и во всех заморских краях. Мне сам Постник сказывал, что батюшке-царю обязательно понравится!

— Так уж тебе и сказывал?! Сам Постник? Брешешь ты все, Никодим! — грубо ответил Михей. — Будет он с тобой своими планами делиться?

— А вот и не брешу. Ладно, не сам Постник сказывал, а Ванька Хромой говорил! Про чудо чудное! — с обидой ответил старый рабочий.

— Ванька Хромой языком мелет, что хочет! Веры ему нет никакой! — зло отбрил Михей.

— А я ему тогда и скажу, как ты о нем отзываешься! — продолжал гневаться Никодим.

Он насупился и со злобой смотрел на обидчика. Того и гляди, драка начнется!

— Все, хватит собачиться! Не на стройке ведь, а в княжеском тереме. Побойтесь Бога! Побойтесь царя! — остановил перепалку Шишаев. — А понравится — не понравится задумка Постника, мы скоро все узнаем!

Ванютка зажмурился, ярко представив, что будет, если задумка нового каменного храма не понравится батюшке-царю, долгие лета Иоанну Васильевичу!

Ох уж и суров был царь в гневе! Тут были правы старшие подмастерья! Но и отходчив бывал Васильевич, здесь все зависело от настроения верховного правителя!

Но пока ничего не показывало на царскую опалу. Яства на столе и питье хмельное не заканчивались, красные девицы сновали с кувшинами и чарками с квасом и вином от гостя к гостю.

«Стали бы нас так кормить, если бы что не устраивало?» — подумал Ваня и откусил от крылышка румяного поджаренного гуся.

Улыбнувшись красавице в малиновом сарафане, которая едва ли была старше Вани, мальчик придвинулся к дяде Никодиму и спросил:

— Дядька Никодим, а точно мы чудо дивное построим? Точно тебе об этом сам Хромой говорил?

Старик почесал тощую козлиную бородку и ответил мальчонке:

— Вот те крест, говорил он. А они не верят, ироды, — со злостью, но негромко выругался старик. — Думают, совсем я из ума выжил. Вот увидите все скоро, — потряс он сухоньким кулачком. — Да, и еще… — он почти прижался губами к уху мальчика и прошептал: — Еще Василий святой, Нагой, пророчествовал, что на этом самом месте чудо-храм будет, какого еще мир не видывал!

— Да ладно?! — удивился мальчик.

— Вот те крест, чистая правда! — Никодим удовлетворенно улыбнулся.

В этот момент по рядам гостей пошел шепот, а потом все как один подскочили с вышитых лавок и поснимали шапки, наклонив головы.

Ваня в первый момент и не уразумел, что же произошло, пока его буквально не вытолкал со скамьи старый Никодим.

Мальчик вцепился в ворот нарядной рубашки, внезапно стало душно, трудно дышать.

В горницу величаво вошел молодой боярин, почти отрок. Боярин был невысок, даже мал ростом, но широк в плечах, несмотря на довольно юный возраст. Одет в расшитый шитьем кафтан, на котором сверкали разноцветные каменья. На голове у него была красная шапка, отороченная мягким мехом пушистой чернобурки.

Мастеровые стояли молча, понурив головы. Боярин с улыбкой рассматривал их, презрительно щурясь на небогатые наряды рабочих.

Ваня боялся поднять глаза, только украдкой рассматривал богато украшенные сафьяновые сапожки знатного вельможи.

— Что, государевы люди? Понравилось вам царское угощение? — с ухмылкой, медленно растягивая губы, поинтересовался пришедший.

Мастера, не поднимая глаз, все согласно покивали.

— А знаете ли вы, какая честь вам предложена? — громко спросил молодой боярин.

Все вновь закивали.

— Что молчите? Или вам языки развязать надо? — принялся гневаться вельможа. — А то я могу! Ишь, какие гордые, молчат все! Я вас всех сейчас…

Ваня от страха втянул голову в плечи, боясь даже оторвать взгляд от красных сапожек.

Тут в горницу вошел другой сановник, постарше, одетый ничуть не хуже первого.

— Что ты тут, Малюта, мастеровых стращаешь?! — грозно поинтересовался вновь пришедший.

«Малюта! Наверное, таково прозвище из-за маленького роста», — пронеслось в голове у мальчика.

Откуда Ване было знать, что через десять лет из этого капризного юноши вырастет самый грозный опричник, гроза почти всего московского люда?

Сколько же народа будет замучено и убито в знаменитых Малютиных подвалах, пыточных застенках, где из людей всеми правдами и неправдами будут выбивать страшные признания, доносы на близких. Так будут искоренять крамолу в государстве. Но батюшка-царь Иоанн Васильевич, многие лета царю, поверит и доверится суровому опричнику и его воинам, потому на методы искоренения крамолы будет взирать вполне милостиво. Главное, чтобы порядок был в государстве.

А пока, в 1555 году, Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский делал свои первые робкие шаги в палатах царского Кремля. Выходец из шляхетской среды, невысокого роста, а проще — малыш, Малюта пытался всеми правдами и неправдами закрепиться в Московском государстве.

— Малюта, а ну брысь отседа, чтоб я тебя не видел! Пугать он народ вздумал, мальчишка! — кричал на него боярин с небольшой бородкой и умным взглядом голубых внимательных глаз.

Малюта в мгновение ока покраснел до самых ушей и проворчал проклятия.

Подмастерье Ваня не мог сдержать лукавую улыбку, он поднял глаза и сразу напоролся на злой взгляд Скуратова.

Тот не мог скрыть своего гнева и злости. Он капризно надул губы и прошипел:

— Я вам всем еще покажу. И вам, строители, — он со злостью рассматривал и будто запоминал своего ровесника Ваню, — и тебе, дядюшка Ондрей!

— Гришка, а ну кыш, я повторять не буду! — снова шикнул на парня боярин. — А то как шелудивого пса я тебя выдеру!

Малюта, задрав нос, удалился из горницы.

— Присаживайтесь, мастера, угощайтесь, не серчайте на пацана. Норовом очень свиреп, но силенок еще не хватает, — обратился к зодчим боярин. — Звать меня Андрей из рода Курбских князей. Ответ от батюшки-царя вам принес, что после трапезы можете возвращаться к работе над храмом. Постник, сын Якова, со товарищи позже к вам присоединится. Проект его больно хорош. Батюшке-царю все приглянулось. Царь Иоанн Васильевич подробно все еще хочет рассмотреть, уразуметь. Постника не ждите, возвращайтесь. А вам перед трудным делом всем царь-батюшка деньгу жалует, каждому, за усердие, — произнеся последние слова, князь ухмыльнулся в пышные усы.

Эту новость мастеровые встретили радостными криками. Пир продолжался, вино текло рекой, а Ваня все не мог оторвать взгляд от блестящей монеты — деньги, дарованной самим батюшкой-царем, многие лета.

Даже встреча с противным мальчишкой Малютой больше не огорчала Ваню, хотя он никак не мог забыть взгляд парня, полный ненависти именно к нему, Ивану Мастеровому.

Главное, каменному храму быть на красной Троицкой площади, храму, посвященному заступнице-матушке Богородице!

 Москва. Храм Покрова Пресвятой Богородицы, что на Рву, более известный как храм Василия Блаженного   Наши дни 
— Елена Андреевна, а вы всегда будильник на полпервого ночи ставите? — усталым голосом поинтересовался следователь Яшин, заполняя новый протокол.

Лену Синицкую просто трясло от пережитого стресса, даже две выпитые таблетки валерьянки не помогали успокоиться.

С ней так всегда бывало. В моменты каких-то сильных переживаний или сложных жизненных обстоятельств Синицкая была собрана и спокойна, а вот когда все оставалось позади, девушку в прямом смысле слова начинало трясти. Вот и сейчас трясло, стоило вспомнить, что только чудо спасло ее от смерти прямо здесь, на любимой работе в музее, в храме Василия Блаженного.

Ее бешено орущий будильник услышал не только злоумышленник, но и второй охранник, дядя Петя, проводивший осмотр первого этажа; он не смог связаться по рации с охранником Седовым и поспешил на звук Лениного мобильника.

А незнакомец в черном уже вытащил из-за пояса складной нож с зазубренным лезвием и приближался к Лене явно не с дружескими намерениями. Девушка стояла, зажмурившись, практически вжавшись в фреску семнадцатого века, судорожно вспоминая все известные ей молитвы. Ноги ее стали ватными, она понимала, что сил бежать у нее нет.

То ли молитвы ее были услышаны, как-никак церковь же, то ли воззвания к святому Василию Блаженному дошли до адресата, но появившийся в дверном проеме охранник Петр Петрович показался Синицкой ее ангелом-хранителем.

— А ну, стоять, не двигаться! Буду стрелять! — Петрович начал аккуратно снимать оружие с предохранителя, вспоминая служебные инструкции.

Но раньше ничего подобного в храме не происходило, и Петр Петрович считал свою работу спокойным и тихим местом, где можно отдохнуть и телом (смотря маленький телевизор в холле) и душой, наслаждаясь искусством и видом древних икон.

Злоумышленник стоять и не подумал, он метнулся тенью мимо Синицкой, одним точным движением снес неповоротливого и грузного Петровича с ног, и тот, смешно охнув, упал.

А незнакомец в черном уже несся вперед из церкви на выход, через открытую галерею, подальше от мощей святого Блаженного.

Синицкая отмерла, подбежала к Петровичу, они вместе вызвали полицию и «Скорую» для охранника Виктора Седова. По инструкции позвонили и директору музея — Злате Ильиничне Куликовой, чтобы та проверила сохранность вверенного ей имущества.

Пока ждали подкрепления, Лена вместе с Петровичем пила в подсобке сладкий горячий чай вприкуску с валерьянкой. Ее все еще трясло и через полчаса, когда наконец-то приехал следователь Владимир Яшин вместе с командой полицейских. Охранника Седова увезли на «Скорой», врач заверил, что с ним будет все в порядке.

Яшин выглядел еще хуже, чем днем. Весь помятый и осунувшийся, с воспаленными глазами. Он явно не тянул на защитника обиженных и оскорбленных.

«Да его самого лечить нужно, а то и спасать», — с недоумением подумала Лена.

— Итак, снова здравствуйте, повторяю вопрос — вы всегда, Елена Андреевна, ставите будильник на полпервого ночи? — устало потирая переносицу, спросил Яшин.

Лена откинула льняную прядь волос за ухо, представив себе, как она сейчас выглядит — бледная, выжатая как лимон, да еще и трясется от пережитого страха, как при лихорадке. А еще на следователя наговаривает! Вон он как на работе горит!

— Я иногда засыпаю на рабочем месте, потому для встряски, чтобы не отключиться, каждый час у меня будильник звенит. Если я бодрствую, то будильник сразу отключаю, — тихо промямлила она.

Объяснять этому следователю с красными глазами про такую дурацкую привычку и про то, что она, бывает, дрыхнет на работе, было очень неприятно.

Яшин сразу ухватился за эту несостыковку:

— А что вы делаете на работе ночью? Ваш рабочий день, насколько я помню, заканчивается в восемнадцать ноль-ноль? — строго спросил он.

«Откуда он знает, во сколько мой рабочий день заканчивается? Может, он у меня вообще ненормированный?» — удивилась про себя Синицкая.

— По ночам, конечно же, по договоренности с начальством, я здесь работаю над диссертацией. В храме находятся уникальные письменные источники, которые необходимы мне для научной работы. Можете у Златы Ильиничны уточнить, — с обидой добавила она.

— Хорошо, я так и сделаю. А какая тема вашей работы? — прищурившись, спросил следователь.

— Тема моей работы? Не думаю, что вам это интересно. Но я отвечу — моя тема: «Московские святыни шестнадцатого века». В частности, большой акцент в работе я делаю на архитектурном ансамбле храма Покрова Пресвятой Богородицы, что на Рву, где мы с вами сейчас и находимся! — гордо ответила Синицкая.

— Храм, что на Рву. Снова святой Василий, — тихо промолвил Яшин. — Вы мне еще расскажите, что делал ваш таинственный грабитель у могилы Василия Блаженного.

— Во-первых, это не мой грабитель, во-вторых, он даже не грабитель, так как ничего не украдено, в-третьих, я понятия не имею, что он здесь делал. Я видела его только со спины, он сидел на корточках возле раки святого и что-то там делал! Что — не знаю. Может быть, молился? — предположила Лена.

— Ага, как же, молился! В полпервого ночи, перед этим отключив сигнализацию, чуть не укокошив одного охранника и чуть не убив вас. Больше же ему помолиться негде! К тому же учитывая, что днем произошла загадочная смерть еще одного странного товарища, опять же бывшего членом вашей группы любителей экскурсий.

Лена немного надулась и с обидой сказала:

— Вы так говорите, будто это я сначала днем придушила долговязого, а потом ночью привела сюда грабителя!

— Все может быть, — задумчиво произнес Яшин. — Я вас попрошу хотя бы в ближайшие сутки ни во что не ввязываться и держаться подальше от всего, что связано с Василием Блаженным. Да, и не уезжайте из города.

— Я и не собиралась, — буркнула Лена.

Тут в коридоре раздался громоподобный голос приехавшей директрисы.

Злата Ильинична была женщина колоритная во всех отношениях. Большая и статная, с выразительным бюстом и тремя не очень выразительными подбородками. В музее называли ее не иначе, как Генеральша. Петр Петрович добавлял, что Ильинична могла бы парадами командовать, причем даже без микрофона. Ее звучный глас было слышно во всех концах музея. Сейчас же она, судя по всему, искала именно научного работника Елену Синицкую.

Яшин пожал плечами и по телефону разрешил пропустить директрису Куликову в кабинет.

— Что у вас тут происходит, я у вас спрашиваю? Почему меня в три часа ночи выдергивают из дома? — нависая над следователем всем своим дородным телом, вопрошала директриса.

Яшин улыбнулся и мило и спокойно ответил:

— Присаживайтесь, Злата Ильинична, с вами я тоже очень хочу побеседовать!

— Нет, я не сяду. Немедленно объясните, что тут творится! На каком основании… — принялась кричать Куликова.

— А ну сядь, — негромко, но властно сказал следователь, да так, что директриса, смешно ловя губами воздух, как выброшенная на берег рыба, плюхнулась в кресло.

Синицкая, поймав взгляд следователя, одними губами прошептала:

— Можно я пойду?

Но тут ее заметила грозная директриса:

— Ага, Синицкая, ты тоже тут! Я так и знала, это все из-за тебя. Эх, чуяло мое сердце, нельзя тебе разрешать ночью тут ошиваться. Небось ты с собой мужика притащила, а тот решил нас ограбить! Я все понимаю, дело молодое! Но грабеж?

Синицкая в мгновение покраснела до корней волос.

Да как Куликова может так думать и такое говорить, подозревать ее?! Да Лена тут работает ночами, как проклятая, не зная ни покоя, ни сна. Какие мужики — тем более бандиты, — ей диссертацию сдавать скоро!

Но сообщить все это вредной бабе Лена не успела. К ней на помощь подоспел следователь Яшин:

— Злата Ильинична, смею вас заверить, что только благодаря Елене Андреевне удалось остановить преступника. Ваш научный работник Елена Синицкая смогла сберечь музейные ценности, не побоялась дать отпор грабителю. А с вами я буду серьезно беседовать на предмет того, почему меры безопасности в самом центре столицы на таком примитивном уровне. Почему у вас всего два ночных охранника и такая простая система сигнализации, которую легко отключить грабителю? У вас же здесь уникальные сокровища шестнадцатого века, древние иконы, старинные книги. Вы представляете, какую они имеют не только историческую, но и финансовую ценность?! И что будет с вами, если что-то пропадет?! — тихо, но твердо спросил у Куликовой следователь.

Та осела в кресле, просто стекла по нему вниз, схватившись за сердце:

— Леночка, скажи, пожалуйста, ничего не пропало? Удалось все осмотреть? — слабым голосом пробасила она.

«Уже „Леночка“? Не та вертихвостка, что на работу мужиков водит?» — со злорадством подумала Синицкая.

— Нет, Злата Ильинична. Судя по всему, ничего не пропало, — вслух сообщила она.

— Нужно утром провести ревизию, обзвони всех — и Толечку, и Эмму Эдуардовну, и Попову сообщи — завтра с утра они мне все нужны. Уже не завтра, а сегодня, получается, — посмотрев на дорогие часы, заявила директриса. — А ты, Лена, извини, погорячилась я. Ты можешь на три дня взять больничный, отсидись дома, отдохни, все равно тут ревизию делать будем, — нехотя добавила Злата Ильинична.

Лена сухо поблагодарила и даже не спрашивая разрешения, просочилась на выход. Ей срочно требовался горячий чай и очередная таблетка валерьянки, лечить расшатанную нервную систему.

* * *
На часах было полпятого утра. К этому моменту Синицкая влила в себя уже не меньше шести чашек крепкого сладкого чая. В голове все еще шумело, но вызывать такси Лена не спешила. Она боялась оставаться одна дома. Она все еще видела перед собой прищуренные, горящие ненавистью глаза злоумышленника и нож с зазубренным лезвием. Только чудо спасло ее от смерти. Или чудо, или молитвы ко всем святым, которые девушка судорожно вспоминала перед лицом неминуемой смерти.

Уже, конечно, нервы немного успокоились, но все равно Синицкая не представляла, что она будет делать одна дома: лечь спать в пять утра — тоже не вариант, лучше на бесконечных чашках кофе продержаться до вечера.

Сейчас появилось время, чтобы подумать обо всех произошедших событиях — что искал незнакомец в черном у могилы Василия Блаженного? Кто убил профессора Плотникова? От чего умер долговязый парень днем в храме? И как все эти события связаны между собой? И почему везде встречается святой Василий, как он с этими преступлениями-то связан?

Было над чем подумать!

Елена Синицкая обожала читать детективы (как классические, так и не брезговала современными ироническими), смотреть криминальные сериалы, пыталась раньше киношного сыщика найти настоящего убийцу. Иногда это у нее получалось, чему она бывала безумно рада.

Потому криминал, внезапно нашедший ее на собственной работе, и экстремальные приключения, с ним связанные, Синицкую безумно интриговали.

Оперативная бригада наконец-то закончила собирать улики, и криминалисты, подхватив свои необъятные чемоданчики, заковыляли к выходу.

Тут, как чертик из табакерки, возник в дверях следователь Владимир Яшин. Его глаза были еще более воспалены, чем каких-то два часа назад.

«Точно, больной. Надеюсь, это не заразно!» — обреченно подумала Синицкая и машинально отодвинулась от красноглазого.

От Яшина не укрылось ее движение. Казалось, его это только позабавило.

— Мы наконец-то закончили разговор со Златой Ильиничной и с охранником Петром Смирновым. А вы все еще здесь? — поинтересовался строгим голосом следователь.

Лена недовольно нахмурилась. Она что, должна отчитываться перед ним?

— Я все еще тут. Нервы успокаиваю. — И, поддавшись какому-то импульсу, добавила: — Если честно, я боюсь одна домой ехать.

— Хм… — протянул Яшин. — Я вас хорошо понимаю. А давайте сделаем так, я вас подвезу куда нужно, а вы мне немного поможете. Насколько я понял, вы специалист по храму Василия Блаженного? И неплохо знали Ивана Васильевича Плотникова. Я могу с вами проконсультироваться по двум этим темам? Обещаю долго не задерживать. — Он застенчиво улыбнулся, и даже его красные воспаленные глаза заискрились.

Его улыбка показалась Лене такой искренней, что она была готова согласиться на все. Ну, или не на все, но на очень многое.

— Конечно, — тоже улыбнулась в ответ Синицкая. — Поехали.

Выйдя с черного входа музея и пройдя парочку кварталов до Ветошного переулка, они подошли к неприметному серому «Опелю».

Яшин объяснил, что даже при всех своих корочках он парковаться на Красной площади у храма Василия Блаженного не имеет права.

Утренняя весенняя Москва была чудо как хороша. Первые ласковые лучи апрельского солнца золотили маковки церквей и крыши сонных домов. Весь центр утопал в зелени и цветах, и, глядя из окна автомобиля на это весеннее великолепие, Лена еще раз подумала о том, как же она любит столицу.

Да, шумную, да, многоголосую, да, с вечными пробками и хмурыми лицами, но вместе с тем такую светлую и праздничную — когда, конечно, столица бывает в настроении.

Синицкая подумала, что Москва — как капризная барышня. Да, красотка, но с очень тяжелым характером. А еще, как любую кокетку, Москву пугало увеличение размеров, в том числе на юг.

Размышляя об этом, девушка немного задремала, хотя не намеревалась этого совсем сегодня делать.

Проснулась она минут через тридцать, уже у собственного подъезда в Отрадном, куда привез ее заботливый следователь. В ожидании, когда девушка проснется, он читал какую-то информацию на своем мобильном.

— Ой, извините! — сконфузилась Лена. — Давно тут стоите?

Яшин снова улыбнулся своей фирменной голливудской улыбкой.

Елена подумала, что даже воспаленные глаза его ничуть не портят. Да, просто милашка в форме!

Еще больше сконфузившись от таких мыслей, девушка порывисто выскочила из автомобиля и принялась искать в своей необъятной сумке «на все случаи жизни» заветные ключи. И, найдя их, открыла скрипучую подъездную дверь.

Небольшую двушку Лена, по счастливому стечению обстоятельств, получила в наследство от двоюродной бабушки, которую она никогда в жизни и не видела. Потому была дико, просто невероятно удивлена, когда та оставила своей внучатой племяннице двухкомнатную квартиру в Москве.

Что пришлось как нельзя кстати. После неудачного замужества, о котором Лена и вспоминать не хотела, она практически оказалась на улице, так что квартирка от бабушки была подарком небес в тот тяжелый для нее жизненный период.

Как говорят, от дурака женщины уходят хоть куда-нибудь, лишь бы уйти.

Так и Лена тогда просто сбежала, в один далеко не прекрасный день устав от капризов и безвольного эгоизма своего так называемого супруга.

Мать Лены давно жила за границей, выйдя уже в третий или даже в четвертый раз замуж — на сей раз за гражданина Канады. Своего родного отца Синицкая никогда и не видела, потому новость о наследстве от двоюродной бабушки сначала была принята как шутка, но шустрый юрист все объяснил, все проверил, дал прочитать соглашение о наследстве. Но Лена все равно в течение года вздрагивала от каждого стука в дверь, все ждала, что ее кто-то будет выгонять из так вовремя доставшейся двушки.

Небольшая квартирка в хрущевке, с малюсенькой кухней, в далеко не престижном спальном районе — зато своя собственная, зато сама себе хозяйка.

Все это вспоминала Лена, поднимаясь по лестнице на свой пятый этаж. Конечно, лифта здесь нет. Зато, как успокаивала себя Синицкая, не нужно на фитнес-зал тратиться, такой суперкардиотренажер для стройных ножек.

А ножки у нее были что надо, об этом заявляли многие представители мужского пола. Вот и сейчас, поднимаясь вслед на ней, следователь Владимир Иванович уже несколько раз кидал взгляды на ее щиколотки и красивые туфельки на каблуках.

Приготовив быстрый завтрак — яичницу и мини-блинчики с джемом, переодевшись в легкое домашнее платье и наконец-то скинув каблуки, в которых Лена бегала уже с прошлого утра, девушка налила себе и гостю свежеприготовленный кофе, и, наблюдая, как парень неторопливо завтракает, наконец-то задала вопрос, который мучил ее со вчерашнего дня:

— Вы думаете, что профессора Плотникова убил наш ночной музейный посетитель?

Яшин чуть не поперхнулся очередным блинчиком.

— С чего вы, Елена Андреевна, это взяли? И вообще это оперативная информация, — и густо намазал блинчик вишневым вареньем.

Лена хмыкнула.

— Оперативная информация, говорите? Так вы же собирались сделать меня консультантом в этом деле, я вас правильно поняла?

С набитым ртом Владимир Иванович кивнул.

— Ну так вот, — продолжила Лена. — Если я оперативный консультант, то, наверное, имею право знать подробности этого дела!

Она испытующе уставилась в глаза Яшину.

Тот глубоко вздохнул, вытер рот от варенья салфеткой. Лена не могла не отметить, какие у него красивые чувственные губы, и снова сконфузилась.

Яшин, заметив ее смущение, ухмыльнулся и, вытащив свой телефон, потыкав в клавиши, показал Синицкой фотографию.

— Вот о чем, Елена Андреевна, я хотел вас спросить. Вы, наверное, знаете окружение профессора Плотникова, с кем он работал на кафедре. Как вы думаете, кто у вас там в университете подходит под это определение?

На фотографии был запечатлен лист из научной работы профессора Плотникова, измазанный чем-то красным.

Лена, зажмурившись, поняла, что это явно не вишневое варенье, а, скорее всего, кровь, настоящая кровь. Внизу листа крупным почерком Ивана Васильевича (его почерк Лена узнала бы из тысячи, так как вся ее диссертация была им исписана), была сделана надпись: «оп. ску… знает».

После буквы «у» или закорючки, ее обозначающей, стояла крупная красная клякса. Дальше что-то неразборчивое.

— Что это? — спросила Лена.

— Посмертное послание от профессора Плотникова, — споро жуя очередной блинчик, ответил Яшин.

— Это его кровь? — побледнев, спросила Лена.

Одно дело читать о кровавых преступлениях в бульварных книжках и дешевых детективчиках, другое дело — понимать, что эта красная клякса — кровь ее обожаемого учителя, преподавателя, да и просто хорошего человека.

Лена прижала руки к лицу, оно пылало.

Владимир хмуро кивнул.

— Да, кровь. Вы сами хотели узнать подробности дела! — заметил он.

— Да, да, извините. А кто такой «ску»? — успокоившись, спросила девушка.

— Вот об этом «ску» или «ку» — там неразборчиво написано — я и хотел вас спросить! У вас есть в университете кто-то с такой фамилией? — приняв деловитый тон, поинтересовался следователь. — Эту записку мы нашли на столе профессора Плотникова, ее он написал, уже будучи при смерти, понимая, что счет идет на секунды, он что-то пытался до нас донести, — объяснил Владимир.

— Вы думаете, это имя убийцы? — поразила Синицкую догадка.

— Скорее всего. Если вам остается жить несколько секунд, то логично написать для полиции имя преступника, вы так не находите?

— А что такое «оп»? — разглядывая записку, спросила Лена.

— Не знаю точно. Там кровь попала, много неразборчиво. Но этот «оп. ску» что-то явно знает, это пытался сообщить Плотников. Подумайте, Лена, кто у вас в вузе или в ближайшем окружении профессора имеет фамилию, начинающуюся на «Ску» или «Ку»?

Лена ненадолго задумалась, потом сказала:

— Знаете, у нас на кафедре русской истории есть профессор Скурвин, но он не имеет отношение ко времени Василия Блаженного, он занимается двадцатым веком — большевиками, съездами КПСС и сталинской эпохой.

— Отлично, профессор Скурвин, а как его инициалы?

— Олег Павлович, это, выходит, и есть «оп»? — Лена изумленно закрыла рот руками.

— Хм, очень складно выходит, надо навестить этого Олега Павловича, — потер руки в предвкушении следователь Яшин.

— Но вы не знаете Скурвина, этот старичок сам дышит на ладан, ему восемьдесят семь недавно стукнуло. Он совершенный божий одуванчик, не от мира сего. Кроме своей работы, он ни о чем говорить не может! Не могу поверить, что он мог пырнуть Плотникова ножом! Он еле ходит, куда ему ножами орудовать, — покачала головой Лена.

— Все равно надо его проверить, и божии одуванчики иногда способны на убийство, — твердо произнес Яшин.

— Но в записке написано, что «оп. ску» что-то знает, а не что он убийца! — резонно заметила Синицкая.

— Трезвое замечание, а кто-нибудь у вас в универе еще есть на «ску»?

— Есть у нас аспирант Курочкин, мой ровесник. Он на «ку». Зовут его Алексей, отчество не помню, — немного подумав, ответила Елена.

— А может, тут и не «оп», а «ап», или даже «ан», — рассматривая надпись, заметил Яшин, — тут все очень неразборчиво.

— Всех студентов Плотникова я не знаю, но у него занимались все пять курсов, там, возможно, есть с подобными фамилиями. Это надо в деканате узнать. Детей и внуков у Ивана Васильевича не было, работала у него одна Антонина Сергеевна, баба Тоня, приходящая домработница. Но он был очень компанейский человек, его все любили в университете, и студенты, и аспиранты, и коллеги, — непрошеная слеза скатилась по щеке девушки. — Кто же мог его убить?

И уже не стесняясь, Синицкая заревела в полный голос. Она уже не обращала внимания на Яшина, который бестолково забегал по кухоньке, пытаясь ее успокоить. Со слезами у Лены выходило нервное потрясение последнего суматошного дня.

Яшин скрылся в ванной, нашел там аптечку, накапал в стакан пару капель валерьянки и сунул его Лене под нос. Синицкая, все еще в слезах, оттолкнула его руку с лекарством и скрылась в недрах ванной.

Там, включив кран, принялась долго и с надрывом рыдать, вспоминая профессора Плотникова, нож в руках незнакомца из музея. Перед ее глазами прыгал храм Василия Блаженного, с икон которого смотрели с жалостью и сожалением святые.

 1558 год. Город Москов   Стройка на Троицком подворье, ныне Красная площадь 
— А еще Василий ох и мудрен был, и прозорлив гораздо. Он будущее предрекал как обычным людям, таким, как мы с тобой, так и, поговаривают, даже царю-батюшке, всему граду Москов и стороне нашей родной пророчествовал. Вот ты знаешь, Ванютка, что он про страну нашу говорил? Нет, головой машешь, то-то же. А Василий всю правду чистую вещал.

Подросший Иван неуверенно мотнул головой:

— Все ты, дядька Никодим, придумываешь! Опять своими сказками потчуешь, работать надо, а ты лясы чешешь.

— Ничего не придумываю, слушай сюда, только тихонько, — дальше он заговорил шепотом. — Я, еще когда молод был, частенько Василия слушал, запоминал его слова, авось в жизни чаво пригодится. А теперь хочу тебе свое знание передать. Чтобы память о Василии Блаженном и его чудесах сохранилась. Память у меня до сих пор хорошая. Вот слово в слово помню: «…Не может люд российский жить без кнута. Уж сколь страшен мой друг и кровопиец Ивашка Грозный, уж сколько проклятий высыпано на его голову, яко зола от сожженных душ, а будут чтить его как самодержца великого». Вот как говорил Василий.

Ваня от изумления зажмурился, закрыл уши и замотал головой:

— Окстись, окаянный. Ты что, Никодим, мне тут крамолу и клевету на царя-батюшку вешаешь?! Да за такие слова нам обоим языки отрежут и кожу спустят. Я ничего не слышал от тебя и слышать не собираюсь, а будешь еще такие речи вести — я сам на тебя донесу государевым людям. Ишь чего удумал!

От возмущения Иван покраснел до ушей, подскочил с лавки, на которой сидел и отесывал небольшие камешки для строительства. Его глаза горели праведным гневом, только преклонный возраст старого Никодима и уважение к нему не позволяли дать ему по морде за святотатство в отношении царя Иоанна Васильевича.

— Да сядь ты, молод, видать, еще. Не понимаешь многого, Ваня. Или для тебя в диковинку, что на самом деле происходит в государстве? — так же тихо, но твердо спросил Никодим.

— Ничего не слышу, ничего не вижу. — Ваня снова закрыл уши руками и зажмурился. Потом, чуть отдышавшись, открыл один глаз и спросил: — Так царь-батюшка наш почитал и уважал Василия Нагого? Я слыхал, после того смерти сам царь Иван Васильевич и важные бояре на руках несли гроб юродивого, а отпевание проводил митрополит Макарий.

— Все так, все так и было. Вот те крест, я сам там присутствовал. А про будущее пророчества узнать хочешь?

— Нет уж, дядюшка. Хватит на сегодня пророчеств, если хотим до утра дожить и в особый приказ не загреметь. Да и работать надо.

Иван демонстративно отвернулся от Никодима. Старик недовольно закашлял, вот уже пару месяцев мучила его немочь старческая. От каменной крошки при строительстве першило горло, но умереть, не передав свои знания новому поколению, Никодим никак не мог.

— О-хо-хо, — по-стариковски закашлял он, а сердце заныло от нехорошего предчувствия…

 Москва. Наши дни   Где-то в Отрадном 
— …За Ивашкой Грозным будет много царей, но один из них, богатырь с кошачьими усами, злодей и богохульник, наново укрепит русскую державу, хотя на пути к заветным синим морям поляжет треть народа русского, аки бревна под телеги… И буде долго править третий душегуб. И ради грозного порядка в великой державе усатый этот царь из диких горцев положит на плаху и всех сотоварищей своих, и друзей верных, и тысячи тысяч мужей и женок… Сожгут и уничтожат малые и великие храмы. И потом отстроят их. Hо Бог не вернется в них, ежели служить в новых храмах будут не ему, а злату. И тогда бедный люд вновь отвратится от церквей наших… И буде Россия целый век жить без царя и прольет реки своей крови. И потом посадят на престол несмышленого юношу, но вскоре его вместе со свитой объявят самозванцами и погонят с Руси… Долго будет продолжаться в царстве великая смута, пока ее не остановит великий воин, призванный всем народом нашим… — Елена Синицкая оторвала взгляд от книги и уставилась в ярко-голубые, но еще воспаленные глаза следователя Яшина.

Тот почесал нос и заметил:

— Все это, конечно, очень интересно, но я не вижу никакой связи пророчеств юродивого шестнадцатого века с нашими современными убийствами.

Лена нахмурилась и, немного замявшись, сказала:

— Но вы же сами попросили рассказать вам поподробнее о личности Василия Блаженного. Ведь все эти преступления так или иначе связаны с ним. Он — святой, чудотворец, пророк. Он предсказал правление Петра Первого: «богатырь с кошачьими усами», который «на пути к заветным синим морям» положил треть населения. Василий Блаженный предсказал правление Сталина: «усатый царь из диких горцев», что положил на плаху тысячу людей. — Лена рассказывала с жаром и азартом, глаза ее горели живым огнем. — Потом пророчества об уничтожении храмов и церквей, о том, что царей не будет. Даже некоторые исследователи трактуют предсказания так, будто в них было о приходе к власти Путина, и…

— Так, стоп-стоп, про Путина давайте не будем, Елена Андреевна. Так мы совсем отойдем от нашего исследования и залезем в густые политические дебри. Все это весьма познавательно, я признаю великий дар пророка и чудотворца у Василия Блаженного. Хотя во все это я не очень-то и верю, но все-таки кто и зачем убил Плотникова в его собственном кабинете и оставил практически лежащим на монографии о том самом святом Блаженном, и что искал таинственный посетитель в храме, и кто такой «оп. ску»? — все это я надеюсь выяснить с вашей помощью. — Он улыбнулся Лене озорной располагающей улыбкой, от которой девушка просто растаяла.

— Хорошо. Не будем углубляться в политику, просто я хотела вам рассказать о колоритной фигуре Василия Блаженного, — тем не менее недовольно пробормотала она.

— Вы мне лучше о храме Василия расскажите, — заискивающе попросил Яшин.

— Храм называется собор Покрова Пресвятой Богородицы, что на Рву, строительство велось предположительно с тысяча пятьсот пятьдесят пятого по тысяча пятьсот шестьдесят первый годы, — сложив руки на коленях, тоном заправской отличницы перед экзаменатором принялась рассказывать Лена. — Собор объединяет одиннадцать церквей-приделов, часть из которых освящена в честь святых, дни памяти которых пришлись на решающие бои за Казань. Центральная церковь сооружена в честь Покрова Богородицы, вокруг нее группируются отдельные церкви в честь: Святой Троицы, Входа Господня в Иерусалим, Николы Великорецкого, Трех Патриархов: Александра, Иоанна и Павла Нового, Григория Армянского, Киприана и Иустины, Александра Свирского и Варлаама Хутынского. Они размещены на одном основании-подклете. А также имеется придел в честь нашего с вами знакомца Василия Блаженного, по имени которого храм получил второе, более известное название, и церковь Иоанна Блаженного, вновь открытая после длительного запустения в ноябре две тысячи восемнадцатого года. Собор входит в российский Список объектов всемирного наследия ЮНЕСКО и является филиалом Государственного исторического музея, где я и работаю, — Синицкая сделала небольшую передышку.

— Все это весьма интересно, но я могу это же прочитать и дома в Википедии, — сурово процедил Владимир. — Вы не ответили на вопрос, почему именно здесь убивают людей?

Лена вспыхнула:

— Да откуда я знаю, почему именно здесь убивают людей?! Как будто я их здесь убиваю! Вам не угодишь, про пророчества о будущем — не надо, про собор — не надо. Так что вам рассказать? — гневно воскликнула девушка.

Ей было еще неловко после сцены в ванной, когда она, поддавшись эмоциям, вдоволь нарыдалась, а потом Яшин долго успокаивал ее валерьянкой и чуть ли не гладил по головке.

С одной стороны — да, неудобно, стыдно перед посторонним человеком, причем перед симпатичным мужчиной, да еще и пришлось выходить из ванной с красными глазами заплаканными, с распухшим носом — тоже мне, красавица.

Но он должен понимать, что она все-таки женщина, а эмоции прекрасному полу не чужды.

Лена кинула на него неприязненный взгляд. То по головке гладит, то бездушного робота включает.

— Ладно, извините меня, Елена Андреевна. Я сам не знаю, какая информация по храму мне от вас нужна. И, наверное, я поеду, засиделся уже. Спасибо за завтрак, за чай, за лекцию по истории. Извините, если что. Вот моя визитка. Если что-то вспомните, звоните в любое время дня и ночи. И еще раз извините, — отчего-то сконфузился следователь.

Лена хмыкнула и пошла провожать гостя в прихожую.

* * *
«Так, сегодня уже поспать не получится — нужно заехать в деканат, узнать, что же теперь делать с диссертацией и кто мой новый научный руководитель» — так рассуждала Лена, запихивая в сумочку многострадальный ноутбук и бумаги по научной работе.

Милашка-следователь уже укатил, потому придется добираться до вуза на метро. Хотя уже далеко не раннее утро, в подземке такой толкучки нет, можно благополучно доехать в другой конец Москвы.

Лена, накинув светло-оливковый плащ и сменив туфельки на удобные и комфортные балетки, заспешила в сторону метро.

* * *
На кафедре скучала Марианна Владимировна, секретарь декана исторического факультета Натана Юрьевича. Сегодня веселушка и болтушка Марианна выглядела какой-то помятой, заметно похудевшей и с черными кругами под глазами, даже яркая рыжая шевелюра и боевой макияж не добавляли радости в ее облик.

Увидев Синицкую, она обрадовалась, через силу улыбнулась и зашептала:

— Ах, Леночка, ты уже знаешь? У нас горе! У нас такое горе! Иван Васильевич… Он… Его… — дальше ее слова прервались обильными рыданиями.

Лена ободряюще погладила Марианну по полной пухлой руке, унизанной серебряными кольцами с камнями всевозможных цветов и размеров.

Любовь к серебру у Марианны Владимировны давно стала притчей во языцех для всех студентов и работников деканата. Зато никогда не возникало проблемы, что же дарить трепетной секретарше на день рождения или Новый год.

Она радовалась любой серебряной цепочке как самому роскошному платиновому колье и обязательно надевала ее на следующий день. Вот и сегодня поверх ее модной, горчичного цвета водолазки на пятом размере груди красовался не один десяток цепочек с кулонами. Выглядела она как рождественская елка — это не считая еще серебряного пирсинга в носу и нескольких, конечно же серебряных, колечек в левом ухе.

— Ах, какой преподаватель был! Ах, у кого же рука поднялась на него?! — шмыгая носом, вопрошала небеса Марианна. — Ах, кто же теперь у нас факультативы вести будет? Натан Юрьевич уже с утра с Потаповым закрылся в кабинете, все решают, что же делать. А ты что хотела? — обратила свой взор на Синицкую секретарша.

— Так у меня Плотников научным руководителем… был, — с трудом произнесла последнее слово Лена. — Вот хотела узнать, к кому мне теперь обращаться…

— Ах, Иван Васильевич… — снова заголосила Марианна.

Потом, внезапно успокоившись, сказала как отрезала:

— Сегодня у нас все равно ничего не понятно, дурдом такой. И Натан Юрьевич занят, и все замы его бегают, как ужаленные. Ты пока иди работай, спокойно пиши, как с Плотниковым договаривалась. А когда все прояснится, я тебе сама звякну, или заходи через недельку, — снова шмыгнув носом, пояснила секретарь.

— А другие аспиранты чего?

— А чего-чего? Тоже спрашивают, все Плотникова жалеют, эх, какой мужик был! Тут где-то Курочкин с утра слонялся, у него тоже Плотников научным был. Можешь с ним посоветоваться, а вот и он, только вспомнишь… — скривила ярко накрашенный рот Марианна.

Лешку Курочкина она не переваривала, как, кстати, и многие преподаватели и студенты. Сложным был товарищ Курочкин — он любил, как сейчас говорят, подстраиваться под обстоятельства. Марианна в курилке употребляла другие слова про него, но злые языки поговаривали, что виной здесь была именно женская ревность. Еще на четвертом курсе Марианна пыталась кокетничать с Алексеем, но тот внезапно дал ей от ворот поворот. Потому нынешняя секретарша и затаила злобу на симпатичного аспиранта.

То, что Леха был симпатичный и к нему липли девочки, Лена признавала как факт, как данность, тем более для нее стало потрясением, когда Курочкин начал оказывать ей знаки внимания.

Но, во-первых, на тот период Лена, как она считала, состояла в благополучном браке, а во-вторых, смазливые и скользкие мужчины, такие как Леша, ей никогда не нравились.

Он был предупредителен, галантен, всегда модно одет, но что-то в его глазах и улыбке было неестественное, наигранное, как будто он всегда был ненастоящий, неживой, а просто играл на публику, каждый момент ожидая реакции зрительного зала.

— Леночка, синичка моя, ты тоже здесь?! Уже слышала про Плотникова? — подошел неспешной походкой довольного кота Алексей.

Лена скривилась, она терпеть не могла, когда коверкали ее фамилию.

— Добрый день, Алексей. Да, я уже слышала. Какая большая трагедия, — сочувственно, но вместе с тем твердо произнесла она.

— Да, Иван Васильевич крутой мужик был. Кто же его прирезал-то? Вы не знаете? — со смешком осведомился Курочкин.

Девушки одновременно развели руками.

— Откуда же нам знать? — капризно фыркнула Марианна.

— Леночка, а я с тобой хотел поговорить, так сказать, тет-а-тет. — Подхватив Синицкую под локоток, Курочкин потащил ее по коридору, подальше от всевидящего ока Марианны Владимировны.

Лена, оглянувшись, кивнула ей на прощание и нехотя пошла вслед за Алексеем.

— Пойдем в столовку, пирожков полопаем, поболтаем, — сильно и уверенно тянул аспирант Синицкую по гулким пустым коридорам вуза.

— Да куда ты меня так тащишь? Я сама дойти сумею! Что случилось? — наконец рявкнула она.

— Да ничего не случилось. Просто я так опечален смертью Плотникова, он же у тебя тоже был научным руководителем? Давай посидим в тихом месте?

Они уже дошли до столовой.

Алексей плюхнулся за пластиковый стол, принес бутылку колы себе, чашку капучино для Лены и четыре пирожка с яблочным повидлом.

— Что с тобой, ты какой-то нервный, взвинченный? — поинтересовалась у него девушка.

— Станешь тут нервным. Мне защищаться надо, а Плотникова прирезали, кого теперь в руководители дадут? Эту грымзу Старовойтину? Или Пименова? Они совсем не по моей тематике. Я с тобой хотел посоветоваться, — откусывая пирожок, сообщил Курочкин.

— А что со мной советоваться, я тоже без руководителя осталась. И тоже не знаю, к кому нас распределят. Марианна сказала, что ничего пока не понятно. Что только на следующей неделе ясно будет, что с нами делать.

— Так что же, сидеть без дела? — подскочил с пластикового стула Алексей.

— Почему же без дела?! Пиши дальше свою работу. Ты без Ивана Васильевича что, работать не можешь? — ухмыльнулась Лена.

— Могу, конечно. — Красивое лицо Курочкина изуродовала неприятная гримаса.

Лена неопределенно хмыкнула.

Она пригубила принесенный капучино и сразу закашлялась. Кофемашина в столовой была дрянная, и кофе она варила так себе, но на безрыбье, как говорится… А без кофе сегодня никак. После такой бессонной ночи.

— Ты чего-то сегодня тоже какая-то заполошная! Из-за Плотникова переживаешь? Или что случилось? — сочувственно произнес Алексей.

— Да, на работе неприятности. — Лене не хотелось ни с кем обсуждать события в музее, но подписку о неразглашении она же не давала.

— В храме Василия, что ли? — проявил догадливость Курочкин. Многие в вузе знали, что Синицкая там подрабатывает и одновременно проводит научные исследования.

— Ага, — неопределенно кивнула Лена.

— И че там?

— Да вчера день был напряженный. Сначала какого-то мужика убили прямо в храме возле раки Василия, а затем ночью кто-то залез в музей, опять же в церковь Василия Блаженного.

— А что ему там нужно было? — внимательно взглянул на нее аспирант Курочкин.

— Да понятия не имею. Чуть меня преступник не убил, хорошо, что дядя Петя, охранник наш, вовремя появился. — От пережитых волнений у Лены на глазах появились слезы.

— Бедная моя девочка, ты же знаешь, что всегда можешь на меня рассчитывать, — Курочкин положил свою сильную мужественную руку на ее ладошку. — А ты хорошо запомнила негодяя? Сможешь его узнать при встрече? — проникновенно заглядывал он в глаза девушки.

— Спасибо, Леша, за поддержку, но мужика того я не узнала, да и не видела я его толком, — произнесла Лена, но руку свою все-таки вытащила.

Курочкин неопределенно хмыкнул, потом, снова закусив пирожком, спросил:

— А что тот мужик делал в храме, ну, тот, которого траванули? — спросил он.

— Траванули? Откуда ты знаешь, что его траванули? Я вроде не говорила об этом. Ну, не важно, а может, и говорила. Да не знаю я толком, что с ним случилось. Тот мужик у меня на экскурсии был, а потом мы услышали крик такой жуткий, просто волосы дыбом от него. Яшин сказал, что его отравили.

— Яшин? Кто такой Яшин? — удивился Алексей.

Лена чуть не прикусила свой болтливый язычок.

— Владимир Яшин — следователь, он занимается этим делом, и убийством Ивана Васильевича, кстати, тоже, — смущенно ответила она.

Это смущение не осталось незамеченным для аспиранта Курочкина.

— Да? Неужели? Вот так совпадение! И ты с ним знакома, с этим следователем? Что ты о нем думаешь? — принялся засыпать ее вопросами Алексей.

— Мы познакомились сегодня, когда он меня допрашивал, — при этих словах Лена покраснела до кончиков ушей, вспомнив, как Володя Яшин отпаивал ее валерьянкой и гладил по голове, успокаивая ее истерику.

Курочкин отпил колу из пластикового стаканчика и с неопределенной ухмылкой продолжил:

— Ну-ну, а следователь Яшин наверняка молод и хорош собой?

«Что это, ревность? Дорогой Курочкин, так я тебе ничего и не обещала», — пронеслась в голове у Лены правильная мысль.

— Я его не рассматривала, — твердо проговорила она, глядя в глаза собеседнику. — А вы с какой целью, аспирант Курочкин, интересуетесь? — попыталась перевести все в шутку девушка.

— Да так просто, — немного смутился Алексей. — Я вот что спросить еще хотел, ты же с Плотниковым близко общалась? Он тебе ничего не передавал, на хранение, так сказать?

— Да нет вроде, а что?

— Да понимаешь, бабушка моя Элеонора подружка его хорошая, еще со студенческой скамьи. Вместе на одном курсе учились, и сейчас поддерживали хорошие отношения, дружили семьями, так сказать. Он перед смертью у нее кое-какие бумаги по Василию Блаженному взял. Хотел эти исследования в своей монографии прописать, а теперь вот — бабушка просила забрать этот дневник, который еще деду моему принадлежал. Теперь-то Ивану Васильевичу он точно не понадобится, — развел руками заботливый внук.

— А я не знала, что твоя бабушка научной работой занимается, — удивилась Лена.

— Да она и не занимается. Она вот уже тридцать лет в школе работает, историю преподает. А этот дневник, как она говорила, нечаянно нашла на даче нашей, в каких-то старых коробках. Это мой дед Михаил Осипович всю жизнь до самой смерти собирал старые документы, исследовал храм святого Василия. Он был архитектором, но интересовался историей архитектуры и строительства собора. Я вспомнил, что твоя диссертация тоже по этой тематике, думал, что, может, Плотников с тобой поделился материалами, — медленно жуя пирожок с яблочным повидлом, сообщил Алексей.

— Нет, мне он ничего не передавал, — покачала головой Синицкая, а затем продолжила: — Я сегодня собираюсь наведаться к бабе Тоне, домработнице Плотникова. Передать соболезнования, предложить свою поддержку. Если хочешь, поедем вместе — поищешь там документы своей бабушки. А как они хоть выглядят?

— Да там блокнотик небольшой, старый, типа ежедневника в коричневом переплете.

На первой странице написано, что он принадлежал Михаилу Осиповичу Каретникову, моему деду.

— Я сейчас бабе Тоне позвоню и сразу поедем.

— Заметано. — Сразу повеселев, Курочкин принялся доедать уже третий пирожок с повидлом.

 <strong>1561 год. Град Москов</strong>   <strong>На Троицком подворье</strong> 
Эх, не обманули зодчие-мастера — действительно построили чудо-храм, да таков, что не только во всей столице Москов, но и во всей Руси-матушке такой красоты не видывали. И местные, и чужестранцы — все дивились на невиданное строение, ходили, рты раскрывши.

А сегодня и праздник великий — храм, посвященный матушке-Богородице, что на рву, освещать будут.

По такому случаю все мастеровые надели свои самые праздничные одежды, причесали нечесаные косматые бороды и отправились к храму.

Сам митрополит Макарий освещал новосделанный храм.

Усмехаясь в окладистую белоснежную бороду, Макарий радостно потирал руки. Ведь теперь Москва — поистине Третий Рим. Именно он задумал воссоздать в центре Москвы образ святого города Иерусалима, города в городе, так сказать. Сам митрополит, считая не зазорным и для своего почтенного возраста, и для своего не менее почтенного сана, ручкался с зодчими и вместе с ними чертил и придумывал приделы нового храма.

Москва — Третий Рим, первый Рим пал, Византия пала, а Москва получила все величие и славу предшествующих городов. Именно столице Руси выпала доля продвигать древнее наследие и культуры предшественников, стать оплотом религии, науки и образования.

Так думал митрополит. В новом Иерусалимском храме все должно быть иначе, он простоит века, многие века, прославляя силу и мощь московского государства.

Много сил было потрачено, чтобы уговорить Иоанна Васильевича на строительство, чтобы показать незыблемость устоев православия в новом храме, новый подход к строительству и зодчеству. И вот теперь звездный час настал.

С этого дня лета 7069 года от сотворения мира, с 29-го дня месяца июня храм официально начал действовать.

«Божиим благоволением и Пресвятыя Богородицы милостию и всех святых молитвами повелением благочестивого великого князя Ивана Васильевича всея Руси самодержца и при его благородных чадах, при царевиче Иване и при царевиче Феодоре, по благословению Макария митрополита всея Руси совершена бысть святая сия церковь Покров Пресвятыя Богородицы на память святых и всехвальных верховных апостолов Петра и Павла в честь и славу Святая Троицы», — именно такую надпись повелевал сделать Макарий по кругу на переходах к шатру и на гранях Покровского собора.

Пока проводил освещение храма, в мозгу Макария застыла одна нехорошая мысль, которая, как свирепый червячок ароматное яблочко, все грызла и грызла пресветлые думы преподобного.

А как, если зодчие возгордятся, и бес лукавый их соблазнит, и построят они такой же храм в другом городе, или, не дай Боже, в другой стороне, чужеземной.

Заманят сладкими посулами и речами в сторону фрязевскую или на басурманский берег.

Уже в толпе поговаривают, что храм весьма похож на нарядную мечеть, а если такую красоту построят еще где-нибудь? Что же тогда будет?

Неужели Богородица допустит такое кощунство, чтобы храм, ей посвященный, или храм, похожий на храм, ей посвященный, стоял на турецком берегу, и богохульники басурманские вели там свои сатанинские службы?

Макарий сурово стиснул зубы.

Тогда его идея «Москва — Третий Рим» потерпит поражение. Какой же «Третий Рим», если такие же дивные храмы будут по всей земле плодиться?

Надо царю-батюшке Иоанну Васильевичу доложить, что не может быть еще одного такого же храма, что надобно с зодчими провести беседу вкрадчивую и узнать их планы.

А вот и повод хороший — праздничный княжеский пир. Вино и медовуха текут рекой, угощения следуют одни за другими.

Все мастеровые здесь. Барма Постник во главе стола по правую руку от именитых бояр сидит, радуется, усмехается в свои пышные усы.

Уже много чарок за успешное строительство, за хорошую работу поднесли ему бояре. Радуется Барма — теперь он настоящая знаменитость в Москве, все горожане ему в пояс кланяются, бегут показать свою признательность, поблагодарить за чудесный храм.

Захмелев от гордости, не заметил Постник настороженный и суровый взгляд Грозного царя.

Тот же не спеша поднялся и, не сводя колючих глаз с зодчего, спросил с вкрадчивой улыбкой:

— А скажи-ка, друг мой, мастер Постник, сможешь ты построить еще один такой же красивый храм или, может быть, даже лучше, чем этот? Сможешь, скажи, не таи свои думы!

Толпа мгновенно замолкла, пронесся тихий шепоток, и воцарилась оглушительная тишина. Потому в такой тишине пьяный и лихой голос Бармы услышали все:

— Царь-батюшка, я все могу! Могу даже лучше построить, как прикажете!

Иван Васильевич насупился, поднял свой могучий посох и грозно стукнул об пол:

— Ты лжешь, сучий сын! Не бывать этому!

И снова повысил голос:

— Стража, схватите этого богохульника. В темницу его, а завтра на рассвете чтоб выкололи ему глаза его бесстыжие, чтобы нигде и никогда такого храма больше не было! Чтоб этот сучий сын ничего больше построить не смог!

Снова стукнул посохом об пол и стремительно вышел из горницы.

Стража подхватила мгновенно протрезвевшего Постника.

В горнице повисла оглушительная тишина…

 <strong>Москва. Наши дни</strong>   <strong>Центр</strong> 
При выходе из альма-матер Лена Синицкая вместе с упирающимся Курочкиным просто налетели в дверях на старого знакомца — капитана Яшина.

— О-па, какие люди! — весело улыбнулся Владимир. — Что же вы, Елена Андреевна, не здороваетесь? — Его глаза улыбались, и он уже не казался похожим на жуткого красноглазого монстра из ужастика.

— Добрый день, Владимир. Извините, не помню, как по отчеству… Вы какими судьбами в наш вуз?

— По отчеству — Иванович. Да, Владимир Иванович, вот так оригинально меня звать-величать, — снова заулыбался Яшин.

Улыбка ему необычайно шла, и Лена, можно сказать, просто «поплыла», глядя на него.

Ее вывело из оцепенения вежливое покашливание аспиранта Леши.

— Да, познакомьтесь, Владимир Иванович, это наш аспирант Алексей Курочкин, у него тоже научным руководителем был профессор Плотников.

— Очень приятно. — Мужчины крепко пожали руки.

От Синицкой не укрылось, что Курочкину Яшин, мягко говоря, не понравился.

«Неужели ревнует?» — пронеслась быстрая мысль.

— А был я в вашем деканате, познакомился с яркой мадам Петрушиной Марианной Владимировной. Она же мне с радостью презентовала список преподавателей и студентов с нужными нам инициалами. — Яшин выразительно покосился на Курочкина, который был не в курсе загадочной фразы про «оп. ску».

— Ах да, конечно. А мы с Лешей собирались сейчас поехать к бабе Тоне, это домработница Ивана Васильевича. Может, помочь ей с похоронами, узнать, что да как. И Леша хотел поискать…

Курочкин грубо перебил Лену:

— Ты знаешь, Синицкая, я тут вспомнил про важную встречу. Извини, сейчас никак не могу с тобой поехать к бабе Тоне. Ты лучше вечером приезжай к моей бабушке Элеоноре Яковлевне на чай, часиков в семь. Как раз все обсудим, и твою, и мою научную работу. А сейчас извини, дела… Еще раз приятно познакомиться. — Он снова крепко пожал руку Яшину и неуклюже клюнул Лену в щеку на прощание.

И умчался вниз по лестнице.

— Странный какой-то товарищ, — неопределенно сказал Владимир.

— Да, есть немного, но он блестящий ученый, за ним, как говорят, великое будущее в исторической науке, — зачем-то принялась защищать Лешу Синицкая.

Ей было неприятно, что капитан Яшин негативно отзывается о ее знакомом.

— Он, как видно, к вам неровно дышит, — пристально глядя ей в глаза, продолжил Яшин.

Его улыбка как-то сразу потухла.

— Вам показалось, мы с Лешей просто друзья, — с излишней горячностью ответила Елена.

— Ну, друзья так друзья, — послушно закивал Яшин. — Вы, Елена Андреевна, сейчас собираетесь к Плотникову ехать или без своего друга одна не поедете?

— Почему не поеду? Поеду, конечно, — поспешно закивала девушка.

— Ну, тогда, если вы не против, я составлю вам компанию. Тем более что ваш аспирант Алексей так благополучно слинял, — сообщил с той же ослепительной улыбкой Яшин, а потом, немного понизив голос, добавил: — Мне нужно показать вам список, который я получил в вашем деканате, вы знаете многих преподавателей и студентов на «Ку» и «Ску» и, надеюсь, с вашей помощью мы сможем вычислить загадочного «Оп. Ску».

— Хорошо, просто замечательная идея, — с радостью согласилась Лена.

И вот, загрузившись в знакомый старый «Опель», они отправились к дому профессора Плотникова.

Яшин завел мотор и плавно выехал со двора.

— Кстати, я сегодня, кроме вашей Марианны, побеседовал и с профессором Скурвиным. Очень уж подозрительны его инициалы — Олег Павлович.

Лена выразительно взглянула на следователя:

— И как? — прерывисто спросила она.

— Да никак. Вы, Елена Андреевна, как всегда, оказались правы, — с улыбкой, перестраиваясь в правый ряд, сообщил Яшин. — Мне удивительно, как такой божий одуванчик в его-то годы до сих пор преподает в вузе. Он абсолютно не от мира сего. Или он гениальнейший актер, по которому просто рыдают все «Оскары» мира, но на безжалостного убийцу он совсем не похож.

Лена удовлетворенно хмыкнула, еле удержавшись от фразы: «Я же говорила!»

Еще чего не хватало.

— Так вот, ваш Олег Павлович ни о чем, кроме съездов КПСС, говорить не умеет. Я ему о Плотникове, он мне про Сталина, я ему про Василия Блаженного, он — про Хрущева. Вот так весело пообщались, — развел руками Яшин.

Синицкая рассмеялась.

— Это явно не он. Не тот «Оп. Ску», которого мы ищем!

— Да, я тоже так думаю. «Это не те дроны, которых вы ищете!» — рассмеялся Владимир.

Лена весело улыбнулась. Оказывается, следователь Яшин не такой сухарь, как хочет казаться, и фильмы знает правильные, Синицкая просто обожает «Звездные войны» и помнит многие цитаты из киносерии.

Вот так, весело болтая о киновселенной Джорджа Лукаса, они подъехали на место.

Иван Васильевич проживал в сталинском доме с огромными окнами и остатками лепнины на высоченных потолках — шикарная жилплощадь с годами только прибавляла в цене, а в семидесятые квартиры здесь бесплатно выдавали всему преподавательскому составу университета.

Сам Иван Васильевич был родом из небольшой деревеньки под Смоленском, и только благодаря выдающимся способностям и живому уму он смог закрепиться в столичном мегаполисе, а, получив квартиру, молодой доцент Плотников стал завидным женихом, но ни одна из знакомых не смогла затащить его под венец.

Любимая работа стала главным смыслом всей его жизни, на романы не хватало ни времени, ни сил. Так и прожил всю жизнь бобылем, хотя был душой компании, имел много друзей, товарищей, единомышленников.

Только приходящая домработница баба Тоня скрашивала его холостяцкие будни, да еще любимый рыжий кот Малюта, которого подарил ему декан вуза Натан Юрьевич пару лет назад.

Морда у кота была бандитская, потому Плотников, не задумываясь, назвал его Малютой — в честь опричника и палача царя Ивана Грозного Малюты Скуратова-Бельского.

Малюту профессор Плотников обожал, холил и лелеял, кормил его заморскими деликатесами и, как поговаривали студенты, на ночь читал ему главы из своей новой монографии.

Хотя кот не получил университетского образования, он презрительно хмурился на ошибки и неточности в тексте и одобрительно дергал хвостом при правильных выводах профессора.

Студенты шутили, что Малюту вполне можно вписывать в соавторы многих научных трудов профессора Плотникова.

* * *
— Владимир, скажите, а дверь не опечатана? Там же произошло убийство! — у дверей профессора спросила Лена.

— Во-первых, следователь из Следственного комитета уже здесь. — Яшин шутливо поклонился. — Во-вторых, эксперты уже здесь поработали и все закончили. А в-третьих, мы не можем опечатать квартиру, так как здесь все еще живет приходящая домработница. Там много ее личных вещей.

Баба Тоня открыла дверь сразу же, как только Синицкая вежливо постучала.

Глаза у Антонины Сергеевны были заплаканы, черная косынка на голове подчеркивала скорбный вид.

Увидев Елену, баба Тоня, некрасиво шмыгая носом, обняла ее крепко и зарыдала у нее на плече.

Так, обнявшись, они и простояли несколько минут в прихожей.

Следователь Яшин неуклюже топтался позади женщин, не зная, что предпринять в этом случае.

Наконец Елена похлопала Антонину по плечу и, обнимая домработницу, прошла в гостиную.

В комнате было все так же — ничто не говорило о смерти хозяина. Небрежно накинутый вельветовый пиджак на спинке стула, фарфоровая чашка на столике, бежевые домашние тапочки — все, казалось бы, было так же, как при Иване Васильевиче. Казалось, что он только на минуточку отлучился из комнаты и вот сейчас вернется, придет из университета и будет по-прежнему по вечерам сидеть на диване или за письменным столом, дописывая очередную главу про время правления Ивана Грозного.

Рыдающую Антонину Сергеевну удалось все-таки усадить на диван. Немного успокоившись, она шмыгнула носом и, гундося, произнесла:

— Вам, наверное, чаю принести?

— Нет, сидите-сидите, Антонина Сергеевна. Ничего не надо, мы на минуточку зашли… Подскажите, может, какая-нибудь помощь вам нужна? Помочь с поминками? — на последних словах Лена замешкалась, опасаясь новой порции рыданий.

— Спасибо, Леночка, спасибо, моя дорогая, но пока ничего не нужно. Ивана Васильевича, его тело… до сих пор нам из полиции не выдали. Когда похороны будут, непонятно. Экспертизы какие-то проводят, дознания. А потом на днях должна приехать Людмила, сестра троюродная Ивана Васильевича, из Смоленска. Она будет решать насчет квартиры, поминок, да и всего остального, — махнула рукой баба Тоня.

В комнате повисла печальная тишина.

— А я боюсь тут оставаться, тем более на ночь. Сейчас приехала кота покормить и потому что ты мне позвонила, а так, наверное, уеду я назад к сыну в Подмосковье, надо отдохнуть, нервы подлечить, — вытирая глаза грязным носовым платком, произнесла Антонина.

— Это вы нашли Ивана Васильевича? — довольно резко спросил Яшин.

— Да, меня ваши сотрудники уже допрашивали, — засмущавшись, ответила домработница. — Я в тот день утром часов в восемь приехала, сначала в дверь позвонила, никто не открыл. Я свой ключ тогда достала, в кабинет зашла, а там — он… наш Иван Васильевич… Уже синий весь. Я, каюсь, сначала сознание потеряла, упала, а как очнулась, «Скорую» и полицию вызвала.

— Вы тем утром никого во дворе или на лестнице не встретили? — снова принялся за допрос Яшин.

Лена даже скривилась, вот чего он прицепился к пожилой женщине? Ее уже допрашивали на этот счет, замучили уже, а теперь этот со своими вопросами.

— Да нет, никого вроде бы не видела. Я и не приглядывалась особо, мне к чему? Зашла, как обычно, только удивилась, что котика видно не было. Он всегда сразу к двери бежит, всех посетителей встречает, а в тот раз спрятался куда-то.

— Дверь была закрыта на замок?

— Да, закрыта, но в том-то и дело, что это не Иван Васильевич закрывал. Дверь была закрыта на два замка — верхний и нижний, причем нижний — на один оборот. А Иван Васильевич всегда только нижний закрывал, и на два оборота. Это мне показалось странным.

— Значит, это убийца закрывал дверь, — сделал вывод Владимир Иванович. — А запасные ключи в квартире были?

— Были, конечно. Вот в прихожей на гвоздике висели, как раз их сейчас там и нет.

— Хм… — неопределенно произнес следователь.

— Да, полицейские тоже интересовались этими ключами, я все рассказала. Ой, а как же теперь с котиком-то быть?

Малюта в этот момент ловко запрыгнул на диван и потерся шелковой рыжей шерсткой о руку домработницы.

— Милый, кис-кис, как же ты без хозяина-то будешь? Что же делать? Я взять его не могу, я к сыну поеду, там ребенок маленький родился — куда тут с кошарой? Невестка и не пустит с шерстью такой. Ой, Леночка, возьми себе котика, он ласковый такой! И кушает немного, непривередливый!

Рыжий нахально сидел на диване и рассматривал зелеными глазами свою потенциальную хозяйку, как будто прицениваясь к ней. Создавалось впечатление, что это он ее выбирал, а не Лена.

— А потом Людмила приедет, может быть, она его заберет! Возьми, Леночка, хотя бы на парочку дней, — уговаривала ее Антонина Сергеевна.

Лена опешила, у нее никогда не было домашних животных. Ни в детстве, хотя она частенько просила маму купить щенка, ни во взрослом возрасте — не до того было, да и работает она допоздна. Жалко кота одного оставлять в закрытой квартире. Но без хозяина коту еще хуже.

Лена тяжело вздохнула, а потом решилась:

— Кис-кис, Малюта, пойдешь ко мне жить?

Кот приосанился, снова взглянул Лене в лицо умными глазками, а потом спокойно подошел к ней и вальяжно плюхнулся на ее колени. Благо девушка была в джинсах, а то конец колготкам.

Кот, похоже, принял решение и был готов к переменам в своей жизни.

— Ой, как замечательно! А то я и не знала, что с ним делать. Подождите, я сейчас соберу его вещи. Тут корма целый мешок, лоток кошачий, наполнитель, Иван Васильевич прямо перед смертью купил ему дорогущий ошейник с камушками, а коту не нравится, все время снять пытался. Сейчас на него оденем — он такой милашка в нем, — принялась болтать домработница.

Она тут же нацепила на Малюту кожаный ошейник с красивым камешком, на нем был написан адрес и телефон владельца — на случай, если кот потеряется. Хотя Малюта на улицу никогда не выходил, но профессор боялся, что он может по весне под влиянием гормонов выскочить на лестничную площадку и заблудиться, потому очень беспокоился о кошачьей безопасности.

— О, как Иван Васильевич любил своего кота, никаких денег на него не жалел! Сейчас, сейчас я соберу все его вещи, — засуетилась баба Тоня, бегая по комнате и собирая кошачий гардероб.

— А можно мы пока в кабинет к Ивану Васильевичу зайдем? Мне нужно кое-какие бумаги там просмотреть, аспирант Курочкин говорил, что где-то здесь должен быть его, точнее, его бабушки Элеоноры Яковлевны блокнотик. Такой коричневый, вы не видели?

У Антонины Сергеевны поднялись брови, она презрительно скривила губы, но ответила:

— Не люблю я их семейку, Курочкиных этих, ни его, ни его бабку. Она по молодости, мне сам Иван Васильевич рассказывал, на его счет матримониальные планы строила, замуж за него хотела. Но не срослось, а потом она ему просто прохода не давала, пока за своего архитектора не выскочила. Так и внук ее такой настырный молодой человек, часто тут ошивался. Иван Васильевич очень к нему хорошо относился, он ко всем хорошо относился, а я видела насквозь этого Алексея — скользкий он товарищ, только о своей выгоде пекся. И в научной работе все норовил выводами и материалами профессора воспользоваться, сам работать не хотел. Когда ни придет — только натопчет, насорит, слово вежливого не скажет. — Потом, помолчав, закончила: — Если вам нужно в кабинет, ступайте — я там после смерти Ивана Васильевича не убирала, все оставила в таком же виде. Даже почти не заходила туда, и кота не пускала. Идите.

Еще раз погладив ласкового кота, принявшегося усиленно мурлыкать для новой хозяйки, и без сожаления спустив его со своих тощих коленок, Лена вслед за Яшиным вошла в кабинет профессора Плотникова.

Там действительно было все так же, как и на прошлой, и на позапрошлой неделе. Большой письменный стол, заваленный документами и книгами, старый стационарный компьютер (Иван Васильевич не признавал ноутбуков, хотя всячески скрывал свою нелюбовь к новомодным гаджетам). Только ярко-алые капли крови на белоснежных документах свидетельствовали о трагедии, недавно здесь произошедшей.

Увидев алые лепестки крови, Лена громко ойкнула и оперлась своей ледяной рукой о сильную ладонь следователя Владимира Ивановича.

Тот трогательно сжал ее ладошку и прошептал на ухо:

— Не волнуйтесь, Лена, мы найдем преступника. Обязательно найдем, я вам обещаю.

Лена послушно кивнула, но подойти к столу она не смогла.

Следователь Яшин отпустил ее руку и спокойно спросил:

— Так что мы ищем?

— Старый блокнот, потрепанный, в коричневом переплете. Леша просил посмотреть.

— Ах, Леша… просил, — ухмыльнулся Владимир.

— Да, просил, я ему обещала, — принялась оправдываться Лена.

— Тут криминалисты уже поработали. Но здесь так много бумаг, могли и пропустить блокнот. А зачем он Курочкину?

— Он мне сказал, что его родная бабушка Элеонора Яковлевна передала блокнот своего мужа профессору Плотникову, там якобы были какие-то сведения о строительстве собора Василия Блаженного, что-то настолько значимое, что Иван Васильевич собирался использовать эти сведения в своей монографии.

— А откуда у Элеоноры эти сведения? — спросил Яшин, осторожно перебирая бумаги на письменном столе.

— Элеонора была замужем за известным архитектором Михаилом Каретниковым, который много лет занимался историей строительства собора и что-то важное, видимо, нашел, — все еще бледная, но собранная Лена принялась рассматривать бумаги на столе, стараясь не замечать капель крови.

— А сама Элеонора тоже занимается научной работой? — поинтересовался Владимир.

— Да нет, я ее немного знаю, я вспомнила, она преподает историю в соседней школе. Леша приглашал меня сегодня вечером к ним на чай, вот я и спрошу про этот блокнотик. Нашли что-нибудь?

— Нет, ничего похожего тут нет. Может, конечно, блокнот и не здесь, а в шкафу где-нибудь, — Яшин указал рукой на соседнюю стену.

Весь кабинет по периметру опоясывали огромные книжные шкафы, полные разнообразной научной литературы. Здесь не было ни ярких детективов в смешных обложках, ни серьезных классических томов, ни тем паче фантастики — только учебники по истории, исторические трактаты, монографии и научные историографические труды по времени правления царя Ивана Грозного.

Яшин даже присвистнул:

— Чтобы разобрать все эти книги, придется пару лет трудиться. Сколько их здесь — сто, тысяча, пять тысяч? Нет, скажи своему Курочкину, что мы ничего не нашли.

— Это не мой Курочкин, — вяло отбивалась Лена, хотя ей тоже было понятно, что разобрать все эти огромные шкафы им одним не под силу.

Да и к чему такие хлопоты? Это же не ее блокнот, а Лехин, вот пусть сам и ищет.

Приняв такое решение, Лена даже повеселела, насколько это было возможно в ее положении, и спросила Владимира:

— А есть какие-то новости по расследованию? Удалось узнать, кто был тот долговязый и чем он отравился в соборе?

— Снова допрос? Вы меня радуете, Елена Андреевна. А вопросы вы задаете в принципе правильные. Убитый опознан по отпечаткам пальцев — это Степан Коломийцев, вор-рецидивист, занимался мелкими аферами, вот только несколько месяцев назад освободился из мест не столь отдаленных.

— Зэк откинулся и сразу в музей рванул? Просвещаться, что ли? — удивилась Лена.

— Вот и мне показался странным выбор досуга для законченного вора-рецидивиста. Что же ему в храме Василия Блаженного могло понадобиться? Вы, случайно, Лена, не знаете?

Синицкая отрицательно покачала головой. Она действительно не знала, что могло связывать жемчужину архитектуры шестнадцатого века и отсидевшего зэка.

— Однако зачем-то он там был. И это не все, — продолжил Владимир Иванович. — Вот посмотрите, пожалуйста, сюда. Надеюсь, вы не слабонервная, не изнеженная барышня из «Инстаграма».

Он протянул Лене свой мобильный. На экране была фотография, и в первую секунду Лена не могла разобрать, что же на ней изображено.

На железном столе в морге лежало тело мужчины, но все кожные покровы были высушены, кожа вся скукожилась. Больше всего труп напоминал древнеегипетскую мумию, с которой сняли все бинты. Это смотрелось жутко, просто нереально жутко.

— Кто это? Что это? — онемевшими губами прошептала Лена.

— А это наш знакомец Степан Коломийцев собственной персоной.

— А что это с ним? — снова шепотом прошептала Лена.

— А это результат действия яда шестнадцатого века. Как говорят наши эксперты-криминалисты, он был отравлен соединением мышьяка, ртути, фосфора и еще целого букета химических элементов, плюс какая-то древняя ядовитая травка, — пояснил Яшин.

— Да, средневековое мышье зелье, я читала об этом. Сильное отравление мышьяком приводит к обезвоживанию организма, но чтобы так — чтобы превратиться в мумию? Древний Египет какой-то!

— Вот именно мышье зелье и раствор сулемы — ртути, видите, я тоже подготовился. Все это привело к таким последствия для Степана Коломийцева. Мышьяк имеет обыкновение накапливаться в организме, он убивает не сразу, а постепенно. А в теле нашего вора-мошенника, или в том, что от него осталось, обнаружено более тридцати пяти миллиграммов мышьяка. И это притом что в здоровом организме — всего один миллиграмм. А про соединение ртути я вам сказать не могу. К сожалению, я не химик. Но там еще много всякой гадости скопилось. Именно это соединение вкупе с мышьяком и вызвало моментальную остановку сердца и паралич головного мозга.

— Но как яд попал к Коломийцеву? — удивилась Лена.

— А вот тут самое интересное. На кончике указательного пальца правой руки была найдена малюсенькая ранка — порез, через который яд и попал в организм, — ответил Яшин, открывая первый книжный шкаф и рассматривая корешки книг.

— И где же он мог пораниться?

— Вот вопрос еще лучше. Как говорят эксперты, он поранился, и уже через несколько секунд яд распространился по организму и вызвал остановку сердца, — объяснил Яшин.

— То есть вы хотите сказать, что средневековый мышьяк он нашел в храме Василия Блаженного? — удивилась Синицкая.

— Бинго, Леночка! А где же еще? Где же он еще мог найти яд шестнадцатого века, как не в храме шестнадцатого века!

— Но это же невозможно! Если там яд, то могут погибнуть и другие посетители, музейные сотрудники, посторонние люди, — в ужасе закрыла рот рукой Синицкая.

— Не погибнут, если не полезут куда не надо! — сурово ответил Яшин.

— А куда — не надо?

— Вот вспоминайте, Лена. Где был найден труп рецидивиста Коломийцева? Правильно, возле могилы святого Василия! А что он там делал? Скорее всего, что-то искал! Скорее всего, у него была наводка что-то найти или что-то достать! Потому он вас и спрашивал, это ли настоящая могила святого Василия. Но клад достать не получилось, потому что средневековые мастера не хуже зодчих Древнего Египта умели делать смертельные ловушки, в том числе и с ядом. И если мы хотим выяснить, что там произошло, то я вас приглашаю прогуляться в храм Василия Блаженного и все проверить на месте! — с ехидной улыбкой доложил Яшин.

— Сейчас? — удивилась Лена.

— Нет, зачем сейчас? Сейчас, насколько я помню, там, в музее, у вас комиссия вместе с директрисой проверяет вверенное ей имущество, пересчитывают экспонаты. Мы им мешать не будем. А вот вечером или ночью, когда все уйдут, вполне можно заехать в храм и посмотреть, что там!

— А вы сами не боитесь средневекового яда? — робко спросила Синицкая.

— Не боюсь. Во-первых, уколовшись об острый шип или иголку, Коломийцев принял всю смертельную дозу на себя. Я на это очень надеюсь, а во-вторых, не боялся яда и ваш второй ночной посетитель, тот, который тоже копался возле могилы святого и который вас чуть не убил. Он откуда-то узнал о смерти Степана и тоже явился за чем-то, находящимся в храме. Вы его спугнули, и он ушел ни с чем.

— А если бы он не ушел и тоже об смертельную колючку укололся?

— Тогда у нас были бы в морге уже две мумии, — неприятно хохотнул Яшин.

Лена вздрогнула.

— Лена, я тоже боюсь. Потому беру вас с собой. Если со мной что-нибудь случится, вам придется самой все рассказать в полиции. Обещаете? — Яшин посмотрел на нее красивыми голубыми глазами.

Лена не могла устоять и только в ответ кивнула. А что ей оставалось делать?

 <strong>1588 г. Город Москов</strong>   <strong>Где-то за Неглинкой</strong> 
— Эх, Ванька, эх, паршивец! А куда ты подевался, окаянный! — рослый статный детина тряс за грудки маленького худенького мальчонку.

— Ай, папенька, не ругай меня! Ай, батюшка, не буду больше убегать! Я же одним глазком только, одним глазком посмотреть!

— Да что посмотреть?! Куда ты бегал, шельмец? — мастеровой Иван уже оттаял, очень любил он своего младшенького, тоже Ванечку, потому дюже за него беспокоился, когда тот убегал от отчего дома.

Тут на ум пришли воспоминания о собственном детстве, когда он точно так же бегал от дядьки Прохора, не желая работать на стройке.

С той поры много зим и лет минуло. Мастеровой Иван уже стал Иваном Феодоровичем, зажиточным зодчим, если по чужеземному наречию — архитехтуром, специалистом по строительству церквей и храмов столицы.

А нет-нет и забрезжит искорка в лукавых глазах, вспомнит он свою молодость, когда вот так за уши удастся подрать младшенького своего сыночка Ванечку.

— Так куда ты бегал, шельма? — строго спросил отец.

— Батенька, сегодня мощи святого Василия Московского в храм на Рву перенесли. Именно сегодня там служба праздничная началася.

Недавно, в этом же году, был к храму пристроен новый церковный придел, посвященный Василию Блаженному, участие в строительстве принимал и Иван Феодорович, а вот теперь, после канонизации святого, и его мощи были перенесены в церковь.

— Ох, и святой был человек, сказывают. К нему помолиться уже очередь стоит длиннющая, на целую версту. Все калеки и убогие из разных земель пришли помолиться и о помощи попросить Василия. Говорят, он многим помогает, многие исцеляются, приложившись к мощам. Я тут подумал, батюшка, а может, мы это… ну… — Малец зашмыгал носом.

— Что — ну это? Говори, что надумал! Говори, я не буду гневаться! — Иван Феодорович приосанился и опустил мальчишку на землю.

— Ну, может, мы матушку приведем туда! Может, поможет и ей святой Василий, раз уж никто не помогает. — Меньшой Иван шмыгнул носом.

Иван Феодорович глубоко задумался. Его супружница Матрена уже несколько лет страдала от неведомой хвори. После рождения и смерти последнего младенца Иакова она не могла встать с постели. По женской хвори мучилась, и ни знахарки, ни ворожеи, ни даже заморский дохтур Леон из фрязевских земель не могли поднять убогую. Никаких денег не жалел Иван ради женушки-любавушки своей, но все было одно. Сколько она будет так лежать, не вставая, исстрадалась вся и деток малых на нянек и мамок скинула.

Иван Феодорович всерьез задумался. А малец Ваня дело говорит! Он тоже слышал много про чудесные исцеления от Василия Блаженного, может, попробовать женушку к нему привести?

Решено, так он и сделает.

Собрал он дворовых мужиков покрепче и посильнее, соорудили для Матрены носилки и отправились на площадь красивую, Красную.

Как семью известного мастерового-зодчего, церковные служители провели их с женой без очереди к могиле Василия. Много часов подряд молился он у изголовья святого и просил, и молил, и требовал, и слезы проливал, но все без толку. Утомился, умолился, и Матрена все слезы иссушила.

Вышли чуть живые из церкви, как навстречу им старушка идет, старая, древняя, еле ноги перебирает.

Ночь на дворе темная, один месяц в вышине сияет.

Иван давно отпустил своих людей восвояси, сам Матрену на руках нес к дому, а тут старуха эта, ну, чистая ведьма, как Баба-яга из сказок, что он деткам своим рассказывал на ночь.

Увидела их с Матреной, остановилась и спрашивает:

— Мил-человек, а подай бабушке копеечку!

На нищенку она была не похожа, но что не подать-то.

Иван достал толстый кошель и отсыпал старухе горсть монет:

— Держи, бабушка.

— А куда вы путь держите, люди молодые? — пристала ведьма.

— Домой идем, куды еще!

— Так то один ты идешь, и жену на шее своей тащишь! Пусть сама она идет, и Василий говорит — чтоб сама пошла она!

— Да как она пойдет? Ноги не ходят второй год как!

— А Василий говорит — пусть идет! — С этими словами ведьма кинула под ноги Матрене монетку, что дал ей Иван. От монеты взвился в воздух яркий столп света и повалил густой белый дым.

Когда дым рассеялся, старухи уже и видно не было, и след простыл.

— Вот шельма какая! Не напугала она тебя, любава моя? — обратился Иван к женушке.

Та же улыбнулась счастливо, оттолкнула его руку и сначала несмело, а потом быстро и с веселым смехом побежала своими ногами к дому родному.

Иван Феодорович смотрел ей вслед, не веря собственному счастью. Вот Василий, вот спасибо, подсобил!

Не пожалеет он для церкви Василия даров денежных несметных, будет прославлять везде и всюду имя святого. А следующего сыночка обязательно в честь Блаженного назовет!

 <strong>Москва. Наши дни</strong>   <strong>Где-то в Отрадном</strong> 
Вместе с подаренным Малютой Лена Синицкая наконец-то прибыла домой. Галантный следователь Яшин довез их до подъезда, серьезно попрощался с котом и более благожелательно — с экскурсоводом Синицкой, пообещал заехать поздно вечером часов в одиннадцать, чтобы совершить дерзкую ночную вылазку в храм Василия Блаженного.

— Эх, Елена Андреевна, чувствую я, просто селезенкой чувствую, мы на правильном пути. И разгадка преступления кроется возле могилы святого. Надеюсь, вы мне поможете ее найти?

— Я попробую, — промямлила Лена, стараясь не смотреть в искрящиеся азартом глаза молодого следователя.

— Да, чуть не забыл. Вот список из деканата со студентами и преподавателями на «Ску» и «Ку». Просмотрите его, пожалуйста. Отметьте тех, кого вы точно знаете, и кто, на ваш взгляд, очень подозрительный субъект и вполне может быть замешан в преступлении. Все понятно? — серьезно спросил Владимир.

— Слушаюсь, мой генерал, — с улыбкой приложила руку к голове Лена.

Яшин хмыкнул, сунул ей в руки стопку с листами и отбыл по служебным делам.

Лена с котом в переноске поднялась к себе в квартиру, где долго и обстоятельно обустраивала быт питомца.

Тот с неподдельным любопытством осмотрел вверенную ему жилплощадь, одобрительно мявкнул и с превеликим удовольствием плюхнулся на мягкие диванные подушки.

Лена налила ему в миску прохладненькой водички, насыпала корма и решила сама пообедать.

На маленькой, еще советской плитке, оставшейся от бабы Веры, она подогрела в кастрюльке домашний супчик-лапшу, накрошила в тарелку легкий салатик из помидорчиков-огурчиков плюс прибавила к угощению большую чашку крепкого черного чая.

Плотно пообедав и развалившись вместе с мурчащим котом на диване, Лена принялась изучать список из деканата.

Однако на «Ску» и «Ку» было аж сорок шесть человек. Факультет у них большой — кроме пяти курсов студентов, преподавательский состав, работники вуза, аспиранты и еще много кто еще.

— Скуматова, Скучаев, Скупов, Скуратова, Скулкина, Скуредин, Скуредина, Скурская, Скугаревский, Скумбрия, Скуднова, Скупко, Скупова… — принялась читать вслух список Лена. — Хорошо, что не Иванова ищем.

Надо же, Скумбрия! Интересная фамилия!

Лена улыбнулась и вспомнила, что, когда она еще в студенчестве подрабатывала вожатой в детском лагере, то у заведующего хозяйственной части была фамилия Копай-Лопата, и весь лагерь за спиной у Степана Евгеньевича смеялся над ним. А тут всего лишь Скумбрия!

Какая-то умная мысль пронеслась у нее при чтении списка, но снова растворилась во всех этих Ску.

— Кузин, Кузьмина, Кузоватин, Курочкин — а вот и наш Леша, Куваев, Кумбатов, Кулькин, Кучин, Кучеренко, — Лена продолжала читать вслух, правда, уже не коту, который отвернулся от неинтересного, на его взгляд, чтива, и еще громче замурлыкал.

— Так можно бесконечно читать, и легко запутаться во всех этих «Ку» и «Ску», — решила Лена.

Она взяла новый лист бумаги и принялась выписывать всех именно ей знакомых сотрудников на «Ску» и «Ку», этот список оказался короче — всего восемь имен.

Половина из них были старички-преподаватели весьма преклонного возраста, и представить кого-нибудь из них в роли убийцы было невозможно. С инициалами О.П. было совсем мало — только Олег Павлович Скурвин — профессор на кафедре отечественной истории и Оксана Петровна Кузякина из бухгалтерии вуза.

— Да, негусто, — немного расстроилась Лена. — Тем более что профессора Скурвина уже проверили — он точно ни при чем. Бухгалтер Кузякина, я думаю, тоже нет.

Она думала, что с помощью этого списка за десять минут сможет найти преступника, на которого указал профессор Плотников в своей посмертной записке.

Елена еще раз посмотрела на фотографию в смартфоне с надписью кровью «оп. ску… знает».

— Что знает? Кто знает? Кого знает? Эх, и перед смертью подкинул нам Иван Васильевич загадок! — Синицкая машинально почесала кота за ухом и задумалась.

Опять какая-то важная мысль, связанная с загадочным «Ску», крутилась в ее голове, но ускользала. Это было важно, очень важно, но догнать подлую мыслишку не удавалось.

Посмотрев на часы, Лена ахнула — а ведь она же собиралась в семь часов в гости к Элеоноре Яковлевне зайти. Леша уже звонил, уточнял, будет ли Лена.

А сейчас со всем этим списком совсем вылетело из головы.

Быстренько переодевшись в удобные джинсики, светлый свитерок и мягкие мокасины на небольшом каблучке, Лена сердечно попрощалась с Малютой, выбежала из дома и зашагала в сторону автобусной остановки.

Автобус прибыл скоро, и через полчаса она уже стучалась в дверь заслуженной учительницы истории Элеоноры Яковлевны Каретниковой.

Та открыла сразу же, как будто ждала ее.

— Ах, Леночка, добрый вечер. Как доехали? Давайте я за вами поухаживаю, курточку можно здесь повесить.

Худенькая старушка с большими голубыми глазами и замысловатой прической хлопотала вокруг Лены.

Сама Лена была невысокого роста, из-за чего частенько комплексовала, но рядом с Элеонорой Яковлевной она чувствовала себя чуть ли не Годзиллой. Сухонькая старушка с трудом доставала ей до плеча, и это притом что на бабульке были домашние туфли с пятисантиметровым каблуком.

Немного смущаясь такому радушному приему, Лена по приглашению хозяйки прошла в комнату. Там уже стоял накрытый стол, который просто ломился от угощений.

Лена протянула хозяйке коробку «Коркунова», которую купила в магазинчике внизу, но поняла, что ее конфеты здесь явно лишние.

На столе стояла ароматная домашняя шарлотка, в вазочках блестели боками спелые яблоки и груши, ароматные печатные пряники и шоколадные печенюшки заботливо, один к одному были уложены в красивую хрустальную вазочку, вкусно пахло абрикосовым вареньем, которое хозяйка перелила из банки в хрустальную креманку.

— Присаживайтесь, Леночка. Как говорится, чем богаты. Я вот только шарлотку испекла, попробуйте ее, пока теплая. Я сейчас вам чайку налью, вам черного или зеленого? Есть еще фруктовый каркаде, внук из Египта привез. Хотите? — громко треща, вилась вокруг Синицкой Элеонора.

— Спасибо, мне черный чай, обычный. А где Алексей? — спросила Лена.

— Лешенька сейчас подойдет, он мне звонил, сказал, что в дороге, чтобы мы его не ждали, а за стол садились.

— Вот, право, мне неудобно даже. Такое угощение, такой стол! — смущаясь, произнесла Лена.

— Да что вы, Леночка. Мне Алексей столько про вас рассказывал. Я так давно хотела с вами познакомиться! Леша у нас хороший парень, вот только никак девушку приличную не найдет… Потому такое счастье вас тут видеть.

При этих словах Лена чуть не подавилась куском яблочного пирога.

Какой абсурд! Элеонора приняла ее за Лешину невесту — вот почему так ее обхаживает!

— Элеонора Яковлевна, вы неправильно поняли, я не Лешина девушка. Мы с ним просто друзья-коллеги, вместе в аспирантуре учимся! — запротестовала девушка.

— Ну, друзья так друзья! Я же не против! — улыбалась старушка, накладывая Лене в тарелку очередную порцию обалденно вкусного пирога. — А вы вместе с Лешенькой работаете? В университете? Сразу видно, такая девушка красивая, интеллигентная, умненькая.

— Да. Мы с Алексеем вместе писали научную работу у профессора Плотникова Ивана Васильевича.

— Да, Ванечка, бедный Ванечка. Я уже знаю о несчастье. Мы с Ванечкой давние друзья были, много лет дружили. Хороший он мужик был, таких, как он, больше нет. Надо бы помянуть его, — не дожидаясь ответа от Лены, Элеонора Яковлевна полезла в старый допотопный сервант и достала бутылочку вишневой наливки.

Лена решила было, отказаться от спиртного. Впереди была еще ночная вылазка с Володей Яшиным, но умоляющие, по-детски лучистые глаза старушки не оставили ей никаких шансов.

Не чокаясь, они выпили вишневой наливки, закусили печенюшкой, и Лена вспомнила, зачем сюда пришла:

— Мне Леша говорил, что вы у Ивана Васильевича забыли блокнот какой-то с записями.

— Ах, это. Не забыла, а дала ему документы, чтобы он использовал их в своей монографии. Ему понравились эти сведения.

— А что там были за документы? — строго спросила Лена.

— Да я точно и не знаю. Не особо вчитывалась, от мужа моего достались, что-то связанное с храмом Василия Блаженного, — допивая наливку и жмурясь от удовольствия, ответила старушка.

— С храмом?

— Да, но я точно не знаю, Иван Васильевич писал работу как раз про это время правления Ивана Грозного, и в тех записях что-то его заинтересовало.

— Я сегодня была в кабинете профессора, но там блокнот не нашла, — Лена закусила чай печатным пряником.

— Ой, не берите в голову, сам найдется. Ничего стоящего. Это все Лешка хотел посмотреть материал, может, для его научной работы что-то сгодится. Вы, Леночка, что это сидите — ничего не едите, не пьете. Еще чайку налить?

— Да, спасибо большое. Вкусный чай. А откуда вы узнали о смерти Ивана Васильевича? — спросила девушка.

— Ой, Москва — маленький город, все друг друга знают. Мне позвонила Мария Степановна с кафедры, моя стародавняя подруга. Она сообщила, а Лешеньки, как на грех, дома не было. Он как раз в Новгороде на конференции был научной, я ему позвонила, он только на следующий день смог приехать.

«Значит, на момент смерти Плотникова у аспиранта Курочкина есть алиби», — про себя подумала Синицкая.

Не то чтобы она подозревала в чем-то Алексея, но все-таки его фамилия начиналась на «Ку», да и от сердца отлегло, что его не было в городе в это время.

Лена заметно повеселела.

— Хороший был человек Иван Васильевич, очень его жалко. Честный, принципиальный, неподкупный, — подперев сухонькой ладошкой голову, рассказывала Элеонора.

— Вы Ивана Васильевича давно знаете?

— Да, мы учились вместе в вузе, а потом как-то наши дорожки разошлись, хотя общаться мы продолжали. Он и с мужем моим Михаилом Осиповичем хорошо общался, много общих тем у них было. Хотя Иван таким важным ученым стал, а я в школе осталась работать с детками, — при этих словах лоб старушки прочертили две вертикальные морщинки.

Лена сделала вывод, что в школе «детки» приносят много неприятностей учителям, особенно Элеоноре Яковлевне. Подрастающее поколение — оно такое!

— А вы тоже занимаетесь изучением храма Пресвятой Богородицы, что на Рву? — осторожно спросила старушка.

— Да, мои исследования тоже касаются этой темы.

— А знаешь ли ты, голуба моя, что этот храм под покровительством многих святых находится?

Лена неопределенно хмыкнула. Она еще не рассматривала этот аспект в своей научной работе.

— А знаешь ли ты, дорогая моя, что ни Наполеон, ни большевики не смогли взорвать храм. Что именно высшие покровители защитили собор. Наполеону так понравился храм, что он хотел перенести его в Париж, но на тот момент подобных технологий не было, так что от этой идеи пришлось отказаться. Бонапарт так и называл храм «многоглавой мечетью», подумать только, мечетью! Сначала французы использовали его как конюшню, держали на нижнем ярусе лошадей, а потом был подписан приказ о взрыве храма. Но произошло чудо — согласно легенде, москвичи молились у стен, чтобы не допустить подобного кощунства, и пошел сильный дождь, и все фитили у взрывателей были потушены. Второй раз взрывать храм Наполеон уже поостерегся, да и другие дела у него в Москве нашлись, — принялась рассказывать Элеонора.

— Как интересно, я, конечно, слышала про эту легенду, но из ваших уст все очень увлекательно выходит, — улыбнулась Лена.

— Профессиональная болезнь всех учителей — так рассказывать. И большевики не смогли избавиться от храма, хотя Лазарь Каганович, один из соратников Сталина, даже подготовил макет Красной площади без собора Пресвятой Богородицы, якобы тот мешал парадам и демонстрациям. На многих планах тридцатых годов собор также не был отмечен. Так вот, когда Каганович представил Иосифу Виссарионовичу макет Красной площади и поднял с макета картонную фигуру, его изображающую, Сталин сказал ему: «Лазарь, поставь на место». Вот так и спасли его.

— Я еще читала про большую поддержку от реставратора Барановского, который писал гневные телеграммы в ЦК партии и самому Сталину, чтобы храм не сносили, — подтвердила Лена.

— Да, это тоже было. Мало того, по воспоминаниям очевидцев, Барановский был приглашен по этому вопросу в Кремль, где встал перед членами ЦК на колени, умоляя пощадить храм. Это, как ни странно, произвело на них яркое впечатление.

— Хотя потом все-таки Барановский попал в лагеря, — заметила Лена.

— Попал, но совершенно по другому поводу, — ухмыльнулась Элеонора.

Тут раздался звонок в дверь.

— А вот и Лешенька пришел, — сообщила старушка гостье и побежала открывать дверь.

Леша пришел не с пустыми руками, а с огромным букетом ярко-алых роз, которые были бережно вручены засмущавшейся Елене.

— Спасибо большое, а по какому поводу? — с удивлением спросила она.

— А просто так! Что я, не могу сделать красивый подарок красивой девушке? — вопросом на вопрос ответил Алексей.

Его бабушка согласно закивала и даже захлопала от удовольствия в ладоши:

— Какой молодец наш Лешенька!

Лена снова смутилась, но букет все-таки приняла, а потом они все вместе снова принялись пить чай. Теперь бабулька крутилась и вертелась вокруг обожаемого ею внучика.

Тот принимал ее ухаживания как должное, сам даже не утруждался не то что налить себе чаю или положить кусок шарлотки, но даже достать ложечку. Не говоря уже о заботе по отношению к Лене.

Подарив ей букет, он как бы застолбил свое место, поставил на девушке метку. От таких мыслей Лену обожгло до кончиков ушей.

Вот уж странная ситуация, хотя никаких авансов она Алексею не давала!

Чтобы скрасить затянувшееся молчание, Синицкая спросила:

— Алексей, а что же ты ничего не рассказываешь про конференцию в Нижнем? Как все прошло? Понравилось все?

— Да конференция как конференция, все как всегда. Я даже не хотел ехать, там не совсем моя тематика была представлена, но меня завкафедрой выдвинул, не мог отказаться, — промямлил Алексей, облизывая с ложечки абрикосовое варенье.

— А кто еще из наших ездил?

— Дьяконов был с русской кафедры, Верочка Смирнова — его аспирантка, Борисыч, наш завкафедрой. Мы все в одной гостинице останавливались.

— А о смерти Плотникова ты от кого узнал?

— Сначала мне бабушка позвонила, а потом Борисыч прискакал, испуганный такой, говорит, сегодня Ивана Васильевича зарезали. Ужас какой! Мы спешно все свернулись и домой уехали, тем более что конференция и закончилась уже, — развел руками Курочкин.

— А сколько дней она длилась?

— Так четыре дня, мы каждый день доклады читали. Там около трехсот человек было со всей России и ближнего зарубежья. А ты с какой целью интересуешься? — подозрительно прищурил глаза Леша.

— Да так, ни с какой. Просто завидую, меня-то не пригласили, — тут же вывернулась из щекотливой ситуации Лена.

Однако она успела заметить, как настороженно блеснули глаза у Элеоноры Яковлевны.

— А-а-а, понятно. Так не знаю, почему тебя не пригласили. Меня лично завкафедры Борисыч приглашал. Наверное, моя работа ему больше приглянулась, — Курочкин шумно отпил глоток горячего чая.

— Леша, извини, дано хотела спросить, а у тебя какое отчество? — негромко поинтересовалась Лена.

— Мое? — изумился Курочкин.

— Алексей Андреевич он, — вмешалась бабушка аспиранта, подкладывая внуку на тарелку новый кусок пирога.

«Значит, Курочкин у нас А.А. — тоже не подходит», — задумалась Синицкая.

Чаепитие продолжилось в теплой обстановке, после чего Леша согласился проводить Елену хотя бы до автобусной остановки.

До встречи со следователем Яшиным оставалась пара часов, а Синицкой еще предстояло подготовиться к их ночному приключению.

 <strong>Москва. Наши дни</strong>   <strong>Собор Покрова Пресвятой Богородицы, что на Рву</strong> 
Эх, чувствовала себя Лена не коварной авантюристкой, а обычной мошенницей-воровкой. Чтобы не вызывать справедливых и правильных вопросов у охраны, из которой теперь остался один дядя Петя, а Виктор Седов все еще отдыхал в больничке, следователь Яшин поколдовал над сигнализацией и без шума и пыли отключил ее.

— Говорил я вашей «генеральше», что бардак тут у вас. Любой залезть может. Вот второй день подряд злоумышленники в храме, а воз и ныне там, — прошептал Лене на ухо Владимир.

Надо признаться, что близость симпатичного следователя в романтической ночной обстановке необычайно заводила Синицкую. Тем паче усиливал эти приятные ощущения и азарт, чувство опасности и покров тайны, царившие в темном закрытом храме.

В черной водолазке, приталенных брючках и удобных темно-серых кроссовках Лена, как она сама считала, почти стала невидимой тенью, сливаясь с церковными стенами.

Лики святых с икон смотрели на их ночной демарш неодобрительно, некоторые, как снова показалось Лене, даже сурово поджимали губы.

— Надеюсь, Елена Андреевна, вы отключили будильник на телефоне! Сейчас он нам совсем не нужен! — снова прошептал на ухо Володя.

От его такого интимного шепота Лену чуть не кинуло в холодный пот.

«Так, надо успокоиться, идиотка влюбленная. Ты своими нервами всю операцию сорвешь», — сама себя ругала Синицкая, но на всякий случай снова проверила будильник на смартфоне.

Конечно, она его забыла выключить. Вот было бы позору, если бы он вскоре заорал знакомой мелодией. Дежавю настоящее! Снова прибежал бы охранник дядя Петя, но потом было бы уже не отвертеться, ее объяснениям мало кто поверит, даже присутствие симпатичного следователя не спасет ее от увольнения.

А скорее всего, и у Яшина будут серьезные проблемы на работе.

Его в первую очередь подставлять не хотелось.

Лена судорожно вздохнула и вслед за Владимиром на цыпочках прошла в придел церкви Святого Василия.

А вот и могила святого, его мощи были перенесены в храм только в 1588 году, до этого его могила была у крепостной кремлевской стены. Это была единственная отапливаемая церковь в те времена, потому в лютые морозы московский люд очень любил здесь бывать, греться. И постепенно весь храм получил в народе название Святого Василия Блаженного. Судя по легендам, многие слепые и увечные исцелялись, всего лишь помолившись у изголовья Василия, — все это вспомнила экскурсовод Синицкая, зайдя в придел церкви.

Следователь Яшин водил карманным фонариком по стенам, рассматривая убранство церкви.

— Да, тесновато. Ночью все здесь смотрится совсем иначе, не так, как днем. Итак, что мы ищем? Лена, вспоминайте, что и где делал злоумышленник с ножом? Где он конкретно стоял?

Лена наморщила лоб, закрыла глаза, пытаясь вспомнить все детали произошедшего.

— Так, я, когда зашла в церковь, увидела его только со спины. Он сидел на корточках вот где-то здесь, да-да, именно здесь. Тоже что-то освещал фонариком на телефоне. Причем я вспомнила, фонарик был яркий, мощный. Телефон, кажется, какой-то айфон, но не самый последний.

— Так, где-то здесь? Отлично. Коломийцева тоже нашли вот здесь, возле гроба Василия. Итак, посветите мне, Лена, еще своим телефоном.

Они вдвоем принялись освещать боковую стенку захоронения.

Лена давно уже работала в храме, ей казалось, что она знает все фрески, все иконы, все орнаменты, узоры из убранства церквей, но ей никогда с такой дотошностью не приходилось рассматривать орнамент боковой стенки захоронения святого Василия.

— Где-то здесь должна быть подсказка, но где и что? — бормотала она себе под нос.

— Я думаю, подсказка есть у меня. Вот смотрите, что нашим спецам удалось вытрясти из телефона погибшего Коломийцева. Эти стихи были в записях в телефоне покойного.

Яшин развернул свой телефон к Лене.

На экране был представлен текст: «Сестра с дружною семьей в высоте небесной проживает».

— Это что за детские загадки? — удивленно спросила Лена.

— Вот и я подумал, что загадка действительно не сочетается с нашим вором-рецидивистом, мне показалось странным, что эта запись у него в телефоне оказалась. Может, отгадав эту загадку, мы сможем что-то найти, — торопливо и негромко сказал Яшин.

Лена в этот момент разглядывала изображения по краю орнамента. Орнамент был древний, тоже века шестнадцатого, многие фигурки уже стерлись, но с одного края, как раз там, где был обнаружен труп Коломийцева, явственно прослеживались три изображения — солнце, месяц и звезда.

— Я думаю, вот нам и разгадка. Кто проживает в небесной вышине — явно солнце, месяц и звезда. Вот только нам нужно выбрать один ответ, — поразмыслив, сказала Лена.

— Именно что один правильный, а если выбрать не тот, то отравленный шип-колючка тоже превратит нас в мумии, как и Степана Коломийцева, — задумчиво ответил Яшин. — Никогда в школе не любил загадки, — промямлил он.

— Давайте думать. Кто проживает в небесной вышине — все эти небесные тела подходят, — начала развивать свою мысль Синицкая.

— Кто проживает на дне океана, это я знаю, — хохотнул следователь.

— Не отвлекайтесь. Это все серьезно.

— Этим смехом я и пытаюсь скрыть свою тревогу, — объяснил следователь.

— Хорошо, предположили, — голосом вредной учительницы продолжила Лена. — Все эти светила — и солнце, и месяц, и звезда — в небесной вышине. Но у нас есть еще одна подсказка «Сестра с дружною семьей», что это может быть?

— Сестра? Возможно, луна — она сестра солнцу, хотя звезда тоже подходит, — сухо сказал Яшин.

— Да, и луна, и звезда — женского рода, они обе могут быть сестрами, но что такое «с дружною семьей»?

— Это значит, что у них есть дружная семья, только и всего, — снова ухмыльнулся Яшин.

— Солнце и луна появляются на небе поодиночке и всегда порознь, а вот звезда всегда сияет в вышине вместе со своими подружками, сестрами-звездочками. Вот ее дружная семейка. Я считаю, что ответ — звезда, — твердо сказала Елена.

— Лена, вы точно уверены?

Лена зажмурилась, она понимала, что от ее ответа зависит участь следователя Яшина, что, если она ошиблась, он сейчас умрет в ужасных мучениях. Тем более что следователь был ей явно небезразличен.

— Володя, я не знаю, — мученически простонала она. — А вдруг с тобой что-нибудь случится? — она кинулась ему на шею и, размазывая слезы по щекам, застонала: — А может, мы неправильно отгадали? И ты… И тебя сейчас… А там… Мумия… — дальше шли судорожные рыдания.

Яшин спокойно погладил ее по голове, нежно поцеловал в щеку и сказал:

— Леночка, малыш, успокойся, пожалуйста. Все будет хорошо, я тебе обещаю.

— А может, тебе перчатки какие-нибудь надеть?

— Ага, латную рукавицу, чтоб яд не просочился! Не придумывай! Звезда так звезда! — он нежно поцеловал Лену, сильно прижал ее к себе, и едва слышно промычал: — Надеюсь, мне не звезд настанет!

Лена замерла от ужаса, боясь даже пошевелиться.

Следователь Владимир Яшин смело шагнул к саркофагу Василия, присел на корточки, перекрестился и нажал на изображение звезды.

Сначала пару секунд ничего не происходило, Лена уже даже подумала, что все обошлось, ядовитый шип заклинило за пятьсот лет-то, но тут аккурат под звездочкой нижняя панель легко отошла в сторону, и открылась небольшая ниша тайника.

— Ох ты ж! Мне что, опять туда руку пихать? — с недоумением спросил Яшин, но Синицкая ему договорить не дала.

Хватит одному ему жертвовать своей жизнью, не зря же она с ним потащилась, не детские же загадки разгадывать.

Оттолкнув Владимира в сторону, Лена храбро просунула руку в потайную нишу и вытащила на свет звезду с девятью лучами из яркого блестящего металла.

Звезда была теплой на ощупь, как будто бы она не пролежала в тайнике без света более пяти веков.

Лена с недоумением уставилась на нее.

Яшин же со злобой сжал зубы и вцепился ей в локоть:

— Никогда, больше никогда так не делай! — прошептал он ей.

Их глаза встретились, и, забыв про всю средневековую тайну, про храм, про святых, взирающих со стен, Владимир нежно и страстно поцеловал Елену.

Она просто растворилась в его руках. Время на миг остановилось.

Они страстно целовались возле могилы святого Василия Блаженного, в руке у Лены теплым светом пульсировала звездочка, и им двоим казалось, что они одни во всей вселенной и наконец-то они друг друга нашли.

 <strong>Москва. Наши дни</strong>   <strong>Храм Василия Блаженного</strong> 
Уже в автомобиле, старом «Опеле», Лена смогла немножко выдохнуть и привести свои сумасшедшие мысли в порядок. Что это на нее нашло? Что это на них двоих нашло? Какие-то юношеские гормоны, ей-богу! Она теперь даже опасалась смотреть на Владимира, хотя какого, к черту, Владимира, на ее Володю, на ее Вовочку. Хотя, тьфу… Вовочка никак к нему не подходит.

Они не говорили на тему личных взаимоотношений. Наконец отлепившись друг от друга — негоже же заниматься любовными отношениями в церкви, они, взявшись за руки, как двое влюбленных школьников, прошли к автомобилю.

Сердце у Лены стучало, как заведенное. Она не знала, что говорить, не знала, куда он ее везет.

Владимир же был необычайно серьезен, молчал и смотрел только на дорогу.

Лена мусолила в руках найденную старинную звезду, она рассматривала ее со всех сторон, хотя для нее эта находка была сейчас не самой главной.

Она нашла Его, ее сердце сейчас точно не ошибалось. Вот он — мужчина ее мечты, даже самой себе она боялась признаться, как сильно влюбилась, даже нет — как сильно втрескалась в милашку-следователя.

Да, дела!

А что, интересно, значат эти страстные поцелуи для самого Владимира — может, он не придает им такого глобального значения, как влюбленная курица Синицкая, может быть, это просто нервы, нахлынувшее облегчение, что в этот раз удалось обмануть смерть и средневековые ловушки. Может, это туман, наваждение, морок, наконец, а сейчас все, как дым, развеется.

Лена сидела и чуть не плакала от обиды и досады.

Конечно, вообразила себе, идиотка, то, чего нет и быть не должно. Скоро тридцать лет, а мозгов так и не нажила, — так любила повторять ее мать.

«Однако ты влипла, — думала про себя Лена. — Что делать собираешься?»

Она снова с тоской и обидой посмотрела на Володю.

Тот как будто не замечал ее взглядов, а преспокойненько вел машину, глядя только вперед.

Звездочка на коленях снова потеплела, хотя для Лены это было уже не важно, сейчас все звезды, все клады, все сокровища мира она бы отдала, чтобы быть вместе с Яшиным.

Но, скорее всего, это невозможно.

Прими это как факт, дурында. И успокойся, и живи дальше.

Приняв такое решение, Синицкая даже обрадовалась.

Конечно, нет мужика — нет проблем. Точно.

Также в гробовой тишине Яшин высадил ее у родного подъезда, сухо попрощался, и серый «Опель», взметнув тучу пыли из-под колес, умчался в душную ночь столицы.

Лена стояла у подъезда, и ее сердце колотилось как ненормальное. Душу рвали беспризорные кошки.

«Ну почему? Ну что я сделала не так? Чем я его обидела? Почему он так себя ведет? Неужели было трудно поговорить со мной, объясниться, если я не нужна, сказал бы об этом нормально, но просто высадить у подъезда и ничего не объяснить — дичь какая-то!» — думала Лена.

Не спеша она поднялась по лестнице на свой этаж, ключами открыла дверь и замерла в испуге на пороге.

Узнать ее квартиру было невозможно.

Все шкафы были распахнуты, все вещи выкинуты на пол, посуда перебита, рамка с фотографией родителей, стоявшая на письменном столе, была разбита, снимок сиротливо валялся в углу. На кухне был распахнут холодильник, из которого выкинули все продукты. Ровным слоем пол и все поверхности покрывали гречка, рис, макароны и мука. В спальне были вскрыты подушки, пух и перья летали по комнате.

Любимый ноутбук был безжалостно разбит и разломан пополам.

Из книжного шкафа все книги были выкинуты, многие разрезаны ножом.

Лена кинулась к шкафчику с украшениями, пара золотых колечек, сережки с рубинами — подарок матери на день рождения и несколько тысяч на хозяйство — все это нашлось в шкатулке.

Злоумышленники деньги и украшения не взяли.

Но кто же к ней влез? И что они искали?

Тут Лена вспомнила про Малюту. А где же котик?

Кот обнаружился на шкафу, он дрожал в самом дальнем углу, куда забился и боялся вылезти.

Весь его смущенный вид говорил: извини, хозяйка, что не усторожил, что допустил такое безобразие!

Лена достала кота, запихнула его в переноску, забрала оставшиеся деньги и колечки, вышла на лестничную площадку и только оттуда позвонила самому дорогому человеку на свете:

— Володя, приезжай, пожалуйста, тут такое…

 <strong>1590 г. Град Москов</strong>   <strong>Кремлевские палаты</strong> 
Давно мастеровой Иван Феодорович не был в Кремле, давно не видывал царские палаты. После смерти Ивана Грозного Кровавого на престол взошел Федор Иоаннович, третий сын Ивана IV и Анастасии Романовны Захарьиной-Юрьевой.

В народе царя Федора любили, еще бы, после Грозного царя-батюшки тихий и миролюбивый Федор был словно глотком свободы, свежего воздуха, позволяющим забыть все ужасы опричнины. Он был прекроток и незлобив, но весьма слаб здоровьем, потому всю власть в стране поделили между собой родовитые сановники-бояре, а Федор стал всего лишь марионеткой, которую удобно было выставлять на приемах и встречах с зарубежными послами.

Никита Романович Захарьин-Юрьев, князь Иван Федорович Мстиславский, князь Иван Петрович Шуйский, Богдан Яковлевич Бельский и, конечно же, Борис Федорович Годунов — вот истинные правители Руси этого времени.

Это все прекрасно было известно и видному зодчему Ивану, потому он так удивился, когда его пригласил на прием ни много ни мало, а сам князь Мстиславский.

Что же видному боярину нужно от зодчего?

Немного посомневавшись, слезно простившись с любавушкой своей Матреной, которая ожидала появления уже шестого ребеночка, Иван Феодорович, надев самый нарядный свой кафтан, отправился на аудиенцию к видному боярину.

Белобрысый шустрый отрок любезно проводил его в просторную, богато обставленную горницу, сам князь Мстиславский — с тонкими чертами лица, по-европейски причесанными волосами и без окладистой бороды, зато с пшеничными ухоженными усиками — казался олицетворением новой власти, новых устоев и новой политики государства.

— Присаживайся к моему столу, мил-человек, не откажись испить со мной вина искристого, вот только недавно полученного в дар из виноградников южных, — начал неторопливую беседу князь.

Отказать ему Иван не посмел.

Он сел за дубовый стол, сразу к нему подскочил служка, старый Захар, правая рука князя Мстиславского, хитрый придворный, уши и глаза князя в стенах Кремля.

— Как тебе поживается, зодчий? Не обижает тебя никто, твою семью? — сев напротив за стол и пригубив терпкое вино, начал беседу князь.

— Спасибо, князь, все хорошо у меня и дома, и в хозяйстве, — негромко ответил зодчий.

Очень ему не нравился вкрадчивый тон Мстиславского. Тот был известен в Москве как хитрый и изворотливый лис, который ничего просто так не делает.

— А как дочурка твоя старшенькая поживает, Настенька, кажись? Двенадцать лет уже девке, не засватали еще? Пора, давно пора. Слышал я, красавица растет, надо быстрее ее засватать, — льстиво начал беседу князь.

— А ты, князь, теперь сватовством занимаешься? — грубо ответил зодчий.

Не нравился ему этот скользкий человек, к чему он дочкой его любимой интересуется?

— А ты не серчай, мил-человек, помочь я тебе хочу, по доброте душевной, так сказать. У боярина Харитонова отрок растет, хороший парень, Василий, да и древнего боярского рода.

— И что же, бояре захотят с нами породниться? — не поверил Иван.

— Да просто так не захотят, а вот если выполнишь просьбу мою одну пустяковую, то я смогу договориться и свадебку голубкам организовать, — усмехнулся в пшеничные усы князь.

— А тебе-то, князь, в чем корысть? — недоуменно пожал плечами Иван.

— А у меня тут свой интерес имеется! Ты же один из немногих мастеров, кто принимал участие в строительстве храма Василия, что на Рву?

— Ну да, я, — согласно кивнул Иван.

— Мало вас осталось в профессии, Барму в свое время еще царь Грозный ослепил, другие мастеровые кто в кремлевских пыточных погиб, кто от старости умер, а ты один из немногих остался, кто знает весь храм от сих до сих. Я прав?

— Ну да, я строил, помогал строить, с детства на строительстве обучен, — снова утвердительно кивнул Иван.

— Тогда ты-то мне помочь и сможешь. Времена сейчас неспокойные, никому доверять нельзя. А как говорят кремлевские провидцы, скоро времена еще хуже настанут, скоро такая смута начнется, что многие живые будут мертвым завидовать. Мор и суровые испытания ждут всю страну нашу и град Москов, — серьезно заявил князь.

— А чего же от меня требуется?

— Есть одно дело, нужно в храме спрятать одну вещь, важную вещь для будущего, для будущих поколений, для всей страны, да так, чтобы ни одна живая душа об этом не знала. Понял, ни одна живая душа?! Когда времена поганые пройдут, можно будет достать сокровище. Если сделаешь все хорошо — озолочу, а нет — так не серчай, примешь смерть мученическую, и семья твоя многочисленная пострадает. Так что выбора у тебя нет.

Иван задумался, а выбора действительно не было — негоже было ссориться с князем Мстиславским, этот царедворец всесильный и впрямь мог погубить не только мастера, но и всю его семью.

 <strong>Москва. Наши дни</strong> 
Нет, каким же надо было быть идиотом, чтобы целоваться со свидетельницей, да еще и прямо на месте преступления!

Тебе, следователь Яшин, не то что криминальные происшествия расследовать, тебе, болвану такому, нельзя и коз пасти доверить, — так ругал сам себя Владимир, гоня машину по сонному городу.

Какой жуткий профессиональный промах — влюбиться в свидетельницу, да, весьма симпатичную свидетельницу — но дело-то еще не закончено, а он полез к ней с этими поцелуями. Как она его по башке еще не огрела там, в храме?! Нашли тоже место.

Он столько лет работает в органах, четко знает все правила и законы, и что творит? И почему при виде прекрасных глаз Елены ему так голову сносит?!

Как теперь ей в глаза смотреть после такого промаха? Зачем он ей нужен, такой красавице-умнице-комсомолке-спортсменке, нищий следак, все свое свободное время проводящий на работе? Что он ей стоящего предложить может?

Руку и сердце — ой, не смешите мои тапочки! Нужны ей его рука и сердце и все остальное в придачу. А ведь сам себе клялся, что после бывшей Оксанки, к которой прикипел всей своей следачьей душой, больше никогда не влюбится, больше не поведется на женские прелести. Вот, а еще и полгода не прошло после того горестного расставания, когда он застал Оксану в тепленькой постельке с бывшим же его другом Андрюхой Рюминым.

Больно тогда было, безумно больно и обидно. Что вот так в одночасье можно потерять двух, как казалось, самых близких людей на планете.

А теперь снова-здорово — тянет его к Лене Синицкой, безумно тянет, ничего поделать с этим не может.

Как увидел ее заплаканную мордашку в ванной, как погладил ее по головке и принес валерьянки, так не захотелось никогда уходить из маленькой уютной кухоньки в Отрадном, а еще этот хлыщ Курочкин рядом ошивается, и дураку видно, что он тоже к ней неровно дышит.

Еще поревнуй красотку, дурак старый!

Потащил ее ночью в храм, подверг ее жизнь опасности. А если бы действительно с ней что случилось — если бы были два шипа-колючки, а она спокойно сунула свою миниатюрную ручку в тайник — доставать звездочку.

А она то ли его, дурака немощного, пожалела, то ли не смогла со своим любопытством справиться, но перепугался он за Лену ужасно, до колик в животе, потому и не смог справиться с чувствами и поцеловал ее, такую родную и милую.

А что теперь с этими чувствами делать, он не знал! Он не знал, как смотреть теперь на Лену, что говорить и что делать! Он, тридцатитрехлетний мужчина, следователь, теперь терялся, как сконфуженный пятиклассник, впервые сходивший с девочкой в кино.

Потому он как дурак смотрел только вперед, иногда в зеркало заднего вида, перестраиваясь на соседнюю полосу.

Как знать, может, если делать вид, что ничего не случилось, все и пройдет? Может, Лена простит его минутную вспышку и не акцентирует на этом внимание?

А то как же стыдно и обидно было бы услышать из ее уст слова, что, мол, давай останемся друзьями, ты хороший человек, туда-сюда, но мы не можем…

Такое всегда слышать неприятно, тем более от любимой девушки, да и следствие еще не завершено, и надо искать преступников, двигаться дальше, а следователь Яшин не может сосредоточиться ни на чем, кроме прекрасных глаз Елены.

Да, дела. Высадив прекрасную даму у подъезда и дав по газам, он попытался немного успокоиться и отдышаться, но не успел далеко уехать, как мобильник ожил, и Синицкая (неужели попыталась вернуть его обратно таким примитивным способом?) попросила приехать к ней, причем очень срочно.

 <strong>Москва. Наши дни</strong> 
Лена в обнимку с кошачьей переноской стояла у подъезда, перепрыгивая с ноги на ногу, — апрельские ночи весьма прохладны, а на ней, кроме тонкой кожанки, накинутой поверх свитерка, не было ничего теплого.

Наконец-то вернулся Владимир.

Молча, ничего не объясняя, Лена поднялась с ним в квартиру и так же молча продемонстрировала учиненный злоумышленниками бардак.

Володя от удивления даже присвистнул:

— Ну ничего себе! Тут славно поработали! А я грешным делом подумал, что это ты так меня вернуть хочешь. Под таким предлогом.

У Синицкой от обиды мгновенно заалели уши, она нахохлилась, а потом, уперев свой яркий наманикюренный ноготок в грудь нахалу, медленно и четко произнесла:

— А теперь послушайте меня, Владимир Иванович! Не знаю, что вы там себе нафантазировали в храме. Что там на мой счет придумали. Но я вам заявляю, что, во-первых, я никогда бы со своей квартирой и со своими вещами такое не сделала, даже ради ваших прекрасных глаз, а во-вторых, за те десять минут, пока вы катались туда-сюда, я бы реально не успела все перебить и раскидать! Тут, даже на мой дилетантский взгляд, что-то искали, причем искали в то время, когда я с вами была в храме. Когда вы за мной заезжали, вы видели, что все было как обычно! Так что не надо гнусных инсинуаций, если не хотите помочь, то и не нужно, я сама справлюсь, а вот подозревать меня не стоит! — произнеся все это на одном дыхании, Лена гневно сверкнула глазами.

— Лена, не горячитесь, я вас понял. За храм извините, подобное больше не повторится, — сухо промолвил Яшин.

— Вот и отлично, вот и замечательно, — так же сухо согласилась Синицкая. — А что мне сейчас со всем этим делать? — спросила она, взглядом обведя квартиру, больше похожую на поле битвы.

— Деньги и драгоценности, как я понимаю, не взяли? — суровым полицейским тоном поинтересовался Яшин.

— Не взяли, все на месте, но тут явно что-то искали, — добавила девушка.

— Да, это я заметил. Вы, Елена Андреевна, своим ключом дверь открыли, значит, было заперто?

— Да, замок был закрыт, — подтвердила Лена.

— Ясно, значит, у него были ключи.

— У него? У кого? И что искали?

— Я думаю, что-то связанное с храмом Василия.

— Эту звезду? Но никто не знал, что мы ее нашли в тайнике.

— А может, и не звезду! Вам здесь оставаться нельзя, если у преступника есть ключ, и он не нашел то, что ему было нужно, он на этом не остановится. Кто-нибудь знал, что вас вечером не будет дома?

— Нет, я никому не говорила.

— Так, ясно. Собирайтесь, возьмите самое необходимое. Я жду внизу в машине.

— Да, сейчас, через пять минут спущусь.

Спустилась она уже через три минуты, прихватив с собой всего лишь кота в переноске, пакетик с женскими мелочами и бельем и разломанный ноут — у Лены еще теплилась надежда, что его можно реабилитировать или хотя бы спасти информацию, ведь там почти вся ее научная работа.

Так же молча они поехали на восток столицы.

Остановились у блочной девятиэтажки где-то в районе Новогиреево.

В полной тишине Яшин помог отнести кота, который безумно мяукал в переноске, и пакет с вещами к лифту.

Скрипящий лифт довез их до седьмого этажа.

Лена боялась даже спросить, куда он ее привез. Но она, конечно, понимала, что дома ей оставаться нельзя.

Новенькая чистенькая двухкомнатная квартира, добротная качественная мебель, пушистые ковры на полу, уютная огромная кухня, заставленная самой новейшей техникой.

— Заходи, располагайся. Вот сюда, в спальню. Сейчас дам новое постельное белье и полотенце. Ванна — прямо по коридору, — устало произнес Яшин.

— А чья эта квартира? — спросила Синицкая.

— Моя, но не волнуйтесь, Елена Андреевна, на вашу девичью честь я посягать не собираюсь, по крайней мере, без вашего соизволения. Я постелю себе в гостиной. Вы располагайтесь, — так же устало и задумчиво, без малейшей улыбки проговорил следователь.

При этих словах Лена недовольно хмыкнула.

«Вот еще, посягать на девичью честь, размечтался!»

Выпустив кота, поставив ему в туалете лоток и показав, где находится миска с вкусняшками, Лена прошагала в сторону ванной.

На всякий случай дверь она предусмотрительно закрыла на крючок. К чему такие сложности, она сама себе сказать не могла, но ее очень задел издевательский тон и обидные слова Владимира.

Хотя в глубине души, очень глубоко, она надеялась, что он все-таки поскребется в дверь ванной комнаты, но не тут-то было.

Ну и ладно! Ну и не стоило унижаться! Подумаешь!

Когда Лена вышла из душа, на часах было уже полчетвертого ночи — или утра. Она услышала, как в комнате на диване крутится Владимир, и тихо на цыпочках прошла в отведенную ей спальню.

Кот Малюта — тоже предатель, немного освоившись в квартире, пошел спать на диван к Владимиру и всю ночь мурчал ему на ухо, наверное, рассказывал про ветреных и бессердечных женщин.

 <strong>Москва. Наши дни</strong> 
Утром Лена немилосердно проспала. Когда она с трудом открыла глаза, на часах было уже половина одиннадцатого.

Квартира встретила мутной тишиной. Володи не было, на столе в кухне сиротливо белела записка:

«Доброе утро, Елена Андреевна, продукты в холодильнике. Кушай, что найдешь, не стесняйся. Запасные ключи на тумбочке у входа. Можешь сходить прогуляться. Я на службе — буду в семь. Пожалуйста, будь осторожна».

Внизу под запиской ухмылялся довольный смайлик.

Лена хмыкнула, погладила прибежавшего к ней за порцией ласки Малюту, нашла в кухонном шкафчике хороший зерновой кофе. С трудом, но смогла освоиться с суперсовременной кофемашиной, сделала себе из найденных в холодильнике продуктов бутерброд с сыром и колбасой и устроилась на кухонном диванчике, задумчиво глядя в окно.

У нее сейчас на работе отгулы, «генеральша» Злата Ильинична отпустила ее на три дня. За это время можно если не отдохнуть и подлечить нервишки, то хотя бы попытаться разгадать загадку найденной звезды.

Только вот досада, вчера ее ноут расколотили и разбили, значит, из первоочередных задач — нужно после завтрака выйти и попытаться найти здесь сервис-центр по реабилитации убитых компьютеров.

Малюта завтракал сухим кормом и серьезно посматривал на хозяйку, не поделится ли она с котиком кусочком докторской? Но Лена не зря прочитала несколько статей в интернете о том, чем можно и чем нельзя кормить котов.

А этот полный витаминов, микроэлементов и еще много чего супер-пупер элитный корм для супер-пупер котов как-то не вызывал аппетита у Малюты.

— Кушай давай, а колбаса — это зло, — заявила наглой кошачьей морде Лена, с аппетитом поглощая это самое зло.

Ревизия холодильника показала то, о чем Лена и так подозревала — продуктовый запас холостяка — сосиски, колбаса и классика жизни — замороженные пельмени.

Значит, в магазин тоже можно сходить и отблагодарить спасителя хотя бы вкусненьким домашним супчиком, да и самой питаться сосисками — это не полезно, да и для пищеварения и фигуры вредно.

Так что, собравшись, Лена с ноутбуком под мышкой отправилась осматривать красоты района.

Район как район, обычные панельные дома, скучающие мамаши на детских площадках, пенсионеры, выгуливающие лохматых болонок, подростки на скутерах, рассекающие пространство бульваров, — обычные будни весенней столицы. Даже не верилось, что совсем рядом, в центре, в соборе шестнадцатого века существуют смертельные ловушки, тайники с сокровищами, ядовитые шипы с мышьяком, превращающие авантюристов в скрюченные мумии.

Лена поплотнее запахнула на груди курточку, ветер усиливался, и совсем уже не пахло весной, точнее, пахло, но абсолютно другими ароматами.

«Ага, прямо тут выгуливают собачек, что ж, мило, весьма мило, но за животными стоило бы и убирать», — думала Лена, перешагивая через очередную кучку.

Найденную звездочку Лена спрятала в квартире Владимира. Тайник, конечно, не шел ни в какое сравнение с храмовым, но что же делать — не с собой же ее таскать! Или сама потеряет, или украдут вместе с сумочкой. Яшин тоже просил особо не светиться здесь, если за Леной и ее квартирой идет охота.

Сервисный центр по ремонту ноутбуков нашелся на соседней улице, недалеко от метро.

Темноволосый мастер с густыми сросшимися бровями обещал разобрать умерший комп. И даже, если получится, скинуть всю информацию на флешку.

Лене пришлось придумать невразумительную историю о полубезумной бабушке, которая ночью нечаянно наступила на ноутбук всей своей стокилограммовой массой.

— Ну-ну, — покачал головой мастер. — А такое чувство, что ноут специально ломали, причем каким-то тяжелым предметом. Ну, это ваше дело.

Он ей, конечно, не поверил.

Лена покраснела до ушей, она терпеть не могла, когда ее ловили на вранье, причем на таком примитивном.

Мастер обещал разобраться с почившим компом к вечеру, а Лена затрусила к ближайшему супермаркету. Набрала там все необходимое для вкусного и полезного ужина.

Надо хотя бы порадовать Яшина, он ее приютил, не мешало бы отблагодарить его хотя бы готовкой.

Лена уже предвкушала праздничный ужин, без пельменей и без сосисок, когда в очереди на кассу услышала весьма занимательный разговор.

Пожилая бабулька ругала пятилетнего внука, который, не дождавшись своей очереди, съел из тележки шоколадное яйцо-киндер.

— Ну вот, посмотри на себя, какой бандит вырос! Весь грязный, в шоколаде! Бандит настоящий! Мы же с тобой договаривались, что дома яйцо откроешь! А теперь перемазался, у тебя усы шоколадные, как у кота из сказки! Теперь все скажут, такой милый малыш, а рожа — бандитская!

Лена улыбнулась малышу и его бабушке и полезла в сумочку за влажными салфетками, пачку которых всегда носила с собой. Она передала их заботливой бабушке, чтобы та отмыла своего внука.

— Вот, скажи тете спасибо!

— Спасибо, теперь я не бандит, а просто малыш! — улыбнулся перемазанными шоколадом губами мальчишка.

— Да, ты, малыш, точно не бандит! — задумчиво произнесла Лена.

При этих словах в ее голове снова появилась спасительная мысль. Что-то щелкнуло, и она поняла, что же ее насторожило в списках из деканата.

Сразу всплыло воспоминание месячной давности. Она, как обычно, работала над диссертацией. Была в гостях у профессора Плотникова. Тот, как обычно, вносил изменения в ее научную работу, а тут неслышной походкой в кабинет забрел рыжий кот и плюхнулся хозяину на колени.

— А, разбойник, ты здесь? Посмотри, Леночка, ну чистый бандит-опричник, да, Скуратов, рыжая морда! Ты бандит? — И Иван Васильевич прижал своего негодника к сердцу.

При этих воспоминаниях о погибшем научном руководителе на щеке заблестела слеза, но сейчас некогда было горевать, нужно было найти убийцу.

Выкатив тележку к дверям магазина, Лена, порывшись в смартфоне, нашла номер бабы Тони.

Та взяла трубку не сразу, а, наверное, только после седьмого гудка.

— Лена, привет. — Антонина Сергеевна была очень удивлена звонком.

— Добрый день, я на секундочку, не буду вас отвлекать. Но это очень срочно. Скажите, как Иван Васильевич называл своего кота?

— Кота? Малюту, что ли? Ну, он его по-разному кликал, но чаще всего звал опричником, бандитом или даже Скуратовым! Это в честь какого-то исторического деятеля, я точно и не знаю, — немного подумав, ответила баба Тоня.

— Да, спасибо. Я так и подумала! — обрадовалась Синицкая.

— Надеюсь, ничего не случилось?

— Нет, все хорошо! Вы мне очень помогли!

Лена ликовала — вот и нашелся загадочный «оп. ску…», который на самом деле оказался опричником Скуратовым — котом Малютой.

Конечно, профессор Плотников зашифровал или попытался зашифровать свое послание, разобрать смысл которого смогли бы только близкие ему люди.

Теперь осталось поделиться этой информацией со следователем Яшиным и подумать, что знает свидетель — рыжий Скуратов — и как это можно использовать.

Лена написала Володе эсэмэс:

«Я знаю, кто такой оп. ску».

 <strong>Москва. Наши дни</strong> 
— А вы знали, что в этом знаменитом соборе, за его мощными стенами, раньше хранились бесценные сокровища? В стенах подклета, вход в который закрывали металлические двери, были устроены глубокие ниши. Там стояли тяжелые кованые сундуки, в которых богатые горожане хранили свое ценное имущество — деньги, украшения, утварь и книги. Долгое время там же хранилась и царская казна, — рассказывала Лена за поздним ужином следователю.

— Так, может, эту казну ищут злоумышленники? Казну Ивана Грозного? — спросил Владимир, с удовольствием доедая вкуснейшую жареную курочку, приготовленную к его приезду Леной.

— Сомневаюсь, что именно казна Грозного так их заинтересовала, — покачала головой Елена.

— А как со всем этим связана наша находка, та самая звездочка? — с набитым ртом снова спросил Яшин.

— А вот это уже интересно, смотрите, что я нашла, — девушка, порывшись в смартфоне, показала Владимиру экран. — Вот это план храма сверху, здесь можно увидеть, что церкви, которые расположены по периметру вокруг центральной, образуют геометрическую фигуру — так называемую Вифлеемскую звезду, а ведь это символ Пресвятой Богородицы.

— Потому и наша звезда такой странной формы? — задумался Владимир.

— Вот именно, девять глав у храма, девять лучей у звезды — я думаю, это не случайное совпадение.

— Да, Елена, вы правы. Но что нам это дает? И как быть с нашим Малютой Скуратовым? Эй, опричник, поди сюда, — крикнул он рыжему.

Кот встрепенулся, явно откликнувшись на свое имя, и неторопливо подошел к Владимиру.

«Может быть, человек все-таки покормит меня вкусной курочкой, а то от этого суперполезного и противного корма уже живот болит» — все это было написано на его бандитской кошачьей морде.

— А что, действительно Малюта Скуратов, настоящий Малюта Скуратов, а не наш рыжий, был жестоким садистом и палачом? — спросил следователь, внимательно рассматривая ошейник кота.

Лена подложила себе на тарелку салат и, прожевав его, ответила:

— Что мы знаем о Малюте, настоящее имя которого Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский? Он видный государственный деятель, политик эпохи Ивана Четвертого Грозного. Один из руководителей опричнины — специальной службы, защищающей царя и государство от предательства и крамолы. Опричное войско ограждало личную безопасность царя, истребляя крамолу, гнездившуюся в русской земле, преимущественно в боярской среде. Конечно, в своих методах опричники не останавливались ни перед чем. В кремлевских пыточных палачи любыми средствами выбивали признания. Много людей погибло при опричнине.

— Да, нашей стране везет на тиранов — и репрессии, и ГУЛАГ, и тридцатые годы двадцатого века, а еще и опричнина, — согласно закивал Яшин.

— Вот именно. Царь Иван Четвертый Васильевич Грозный действительно отличался необузданным нравом, излишней подозрительностью и вспыльчивостью. По свидетельствам многих современников, и это подтверждают исследования современных историков, у него просто были проблемы с психикой, — ответила Лена.

— Да, ему попить бы валерьяночки или отдохнуть, полежать на пляже, а может, к психоаналитику сходить — и не было бы никакой опричнины и миллионов загубленных жизней, — поддакивая, Яшин механически поглаживал кота.

— Насчет миллиона жизней я сомневаюсь. Население всей Москвы того времени составляло всего несколько десятков тысяч, миллионы убитых Грозным — еще одна из легенд и мифов средневековой Москвы, но насчет опричнины и Малюты Скуратова — это да, личные воины царя беспощадно убивали и под пытками выбивали все, что им было нужно, у населения. Жестокий век — жестокие сердца! Чего стоит только одна карательная экспедиция в Новгород, когда было истреблено более половины населения города. Тогда же и появилась пословица: «Не так страшен царь, как его Малюта». Впрочем, не совсем справедливо вешать всех собак на Скуратова, нельзя думать, что опричник резал или пытал только невинных заблудших овечек. Если вспомнить, он истреблял врагов не только царя, но и государства. Чего стоит, например, Афанасий Вяземский, князья Басмановы, Иван Висковатый — они, что уже доказано историками, вели переговоры с недругами России, поляками, и пытались продать родину, а не только царя.

— А почему его назвали Малюта — он же Григорий? — запоздало удивился Владимир.

— Многие историки считают, что Малюта — от слова «малыш», «маленький». Он действительно обладал небольшим ростом, и, скорее всего, весьма комплексовал по этому поводу.

— Да, Иван Грозный истреблял виноватых бояр, а вы, Елена Андреевна, видели хоть сегодня безгрешных бояр-чиновников? Вот то-то же, — ухмыльнулся Володя.

Следователь Яшин снял с кота ошейник и принялся методично ножом откручивать с него яркие камешки.

— Меня при прочтении списка из деканата сразу зацепила одна фамилия — Скуратов, это первокурсник, никакого отношения к профессору Плотникову он не имеет. Пацан семнадцатилетний, но меня в этот момент поразила догадка, что Иван Васильевич мог записать Скуратова, ведь именно этим периодом истории он занимался. Я не обратила внимания или просто выскочило из головы, что Плотников своего кота называл опричником, бандитом, так, любя. Я это много раз слышала, но даже не могла подумать, что в предсмертной записке профессор дает указания на своего кота.

— А наш Малюта действительно что-то знает, — сообщил Яшин, показывая маленький клочок бумажки, обнаруженный им в ошейнике кота, и маленький металлический ключик.

— Что это? — удивленно спросила Лена. — «Пл. 3 В. — Каз. в. В2−16», что, опять шифровка?

— А теперь я вас просвещу, Лена. Это просто — «Площадь трех вокзалов. Казанский вокзал, ячейка В2−16».

— Профессор что-то спрятал в ячейке на вокзале?

— Получается, что так! Придется нам с вами это проверить. Вы же не против, Елена?

— Нет, я только за, — с улыбкой согласилась Синицкая.

 <strong>1591 год. Москва</strong>   <strong>Кремлевские пыточные подвалы</strong> 
— Ты все сделал, как просил князь? — Хитрое лицо старого Захара нависало над мастеровым Иваном.

— Да, все как договаривались, — тяжело ответил Иван.

Московские палачи хорошо знали свое дело, все его тело горело, как в огне, как в аду. Перебитые кости на ногах и руках, перетянутые на дыбе сухожилия — Иван уже с трудом мог дышать, но молить о пощаде и не думал.

Этим палачей не разжалобишь, еще и не такие молитвы и мольбы они слышали. А вот теперь и старый Захар пожаловал.

— Кто, кроме тебя, знает о том, что в храме скрыто? — снова тихо спросил княжеский посланник.

— Больше никто не знает. Те рабочие, что были со мной, те десять человек, уже испустили дух, вот прямо здесь, в застенках, — с трудом разлепляя окровавленные губы, прошептал Иван.

— Ты дома семье говорил своей, куда ты идешь и что делать будешь? — допытывался Захар.

Иван с необычайной для исстрадавшегося тела силой затряс головой:

— Нет-нет, не трогайте мою семью, детей, они ничего не знают! Отроки малолетние, они ничего не знают! Нет-нет, — снова раздался оглушающий хруст ломающихся на дыбе костей.

— Вот и славненько, кончайте его, — кивнул Захар двум здоровенным детинам в заляпанных кровью фартуках. — Сделайте его смерть милосердной, это единственная милость от князя, которую он смог даровать.

Ухмыльнувшись в свою окладистую бороду, Захар побежал докладывать князю Мстиславскому, что дело сделано, что никаких проблем и лишних свидетелей не осталось. Что тайна сия запрятана надежно и глубоко, и что только сам князь знает местоположение сокровища и сможет его достать, когда плохое смутное время закончится.

 <strong>Москва. Наши дни</strong>   <strong>Казанский вокзал</strong> 
Поездка на площадь трех вокзалов тоже оказалась невеселой и молчаливой.

Угрюмо молчал Яшин, внимательно следя за дорогой, пристыженно молчала Синицкая, разглядывая сумрачные московские проспекты за окном.

Наступал поздний вечер, люди возвращались с работы, от метро шли толпы уставших после трудовых будней горожан. Москва встала в многочасовые пробки, потому к Казанскому вокзалу они прибыли только через полтора часа.

— Надо было утром ехать, — с досадой произнес Яшин.

— Вот уж нет. До утра может много чего случиться, может, злоумышленники тоже выйдут на ячейку? — резонно ответила Лена.

— Да как же они выйдут, если кот Малюта у нас? И ключ от ячейки тоже у нас! — не согласился с ее доводами следователь.

— Все равно надо ковать железо…

— Ага, не отходя от кассы, — продолжил ее мысль Владимир. — Хорошо, нетерпеливая вы наша, пойдем посмотрим, что там такое ценное запрятано! Золото? Бриллианты? — ухмыльнулся он.

— Может, и золото, — хмыкнула в спину шедшему впереди Володе Лена. Она любила, чтобы последнее слово всегда оставалось за ней.

Казанский вокзал встретил их привычной кутерьмой — встречающие, отъезжающие, туча чемоданов, сумок, тележек, призывные вопли таксистов и продавцов сим-карт и пирожков с несъедобным содержимым. Толпы подозрительных личностей, плачущих детей и визгливых старух.

Лена любила поезда — в память о далеком детстве, когда они с родителями выбирались на южное море в таком же помятом вагоне. Ей нравилась железнодорожная романтика, чай в серебристых подстаканниках и укачивающий стук колес — все это для маленькой Леночки было родным, близким и знакомым.

Сейчас она на поездах почти и не ездила, в отпуск — чаще всего на самолете, в Питер к подруге Юльке — на машине, а на Казанском вокзале она не была уже, казалось, тысячу лет, а может, и больше.

— Куда нам идти? — От гомона толпы и острых запахов неприятной несвежей пищи Лена бестолково крутила головой во все стороны.

— Не отвлекайся. — Володя схватил девушку за руку и потащил на другой конец перрона.

От прикосновения его теплой и такой сильной ладони Лена опять зарделась, как маков цвет, но сама себя тут же одернула.

В глазах Яшина плясали безумные бесенята.

Спустившись по лестнице, они оказались в длинном узком коридоре.

Здесь людей уже не было, и Лена с облегчением выдохнула. Все-таки толпа ее подавляла и пугала.

За пустой стойкой скучал огромный рыжеволосый детина неопрятного вида.

Яшин подошел к стойке и положил перед ним ключик.

— И чаво надо? — позевывая, спросил рыжий.

— Ячейку открыть, — невозмутимо вежливо ответил Яшин.

— Ну, открывай. Хотя, погоди, сейчас посмотрю — оплачено у вас или нет. В-два-шестнадцать. Ага, оплата была только до вчерашнего дня, — заявил детина, сверяясь с записями в толстой пыльной амбарной книге, лежавшей перед ним на стойке.

— Хорошо, мы оплатим. Надеюсь, содержимое ячейки еще цело? — с небольшой угрозой в голосе поинтересовался Владимир.

— Цело, конечно, что с ним сделается. С вас пятьсот рублей и штраф еще двести, вот квитанция, подписывайте.

Не торгуясь, Яшин достал из кармана две шуршащие купюры и сунул в волосатую лапу приемщика.

Тот удовлетворенно хмыкнул, открыл дверь и пропустил их в небольшую комнатку, заполненную автоматическими ячейками.

Ряд В2 и ячейка номер 16 нашлись быстро. Вставив ключик в маленькую замочную скважину и чуть ли не столкнувшись лбами, Яшин и Синицкая уставились в недра шкафчика.

Сначала показалось, что там пусто, но пошарив рукой, следователь Яшин достал маленький старый блокнотик в темно-коричневом потрепанном переплете.

— Случайно не этот ли блокнотик ищет твой разлюбезный Курочкин и его драгоценная бабушка? — с удивлением спросил Яшин.

— Во-первых, Курочкин не мой, а во-вторых, я не знаю. Но очень похоже, что именно про этот блокнот они спрашивали! А зачем Иван Васильевич его спрятал? И почему с такими предосторожностями? С кошачьими «оп. ску» и т. д.

— Я думаю, что разгадка кроется в самом блокноте, — уверенно заявил следователь.

— А там больше ничего нет? В ячейке? — снова сунула свой любопытный нос в распахнутый ящик Лена.

— Нет, больше ничего. Так, гражданка Синицкая, вам персональное задание — ознакомиться с содержимым блокнота и мне доложить, есть там что-то, проливающее свет на убийство профессора Плотникова, или это пустышка.

— Ты считаешь, что его могли убить из-за этого блокнота?

— Скорее, из-за тайн, что этот блокнот скрывает, а еще из-за звезды из храма. Куда ты ее, кстати, дела?

— Насчет звезды не волнуйся, она хорошо запрятана, — задумчиво протянула Лена. — А блокнот я, конечно, почитаю на досуге.

— Великолепная идея, а теперь ночь уже на дворе — поехали домой, — и взяв Лену под острый локоток, Владимир потащил ее на парковку, где скучал его преданный «Опель».

 <strong>Москва. Наши дни</strong> 
Лена спустила очки, в которых она обычно работала, на кончик носа и задумчиво уставилась в окно.

Почти всю ночь она просидела за любезно предоставленным Владимиром ноутбуком, ведь ее милый компьютерный друг все еще оставался у мастера.

Всю ночь она штудировала всю имеющуюся в интернете информацию о храме Василия Блаженного, проверяла свои знания. Искала любую информацию о кладе, спрятанном в соборе, о Вифлеемской звезде и прочих символах.

«Все равно уснуть сегодня не получится» — так размышляла Лена.

А вот виной тому близость симпатичного следователя, который так великолепно целуется, или волнение, связанное с загадкой собора Пресвятой Бородицы, что на Рву, — это не могла Лена решить даже для себя самой.

Как бы то ни было, за окном уже светало, в семь часов по будильнику проснулся Володя, хмуро поздоровался с Синицкой, заседавшей с ноутом на кухне с чашкой крепкого кофе, и поспешил в душ.

— Ты знаешь, Володя, я просмотрела столько информации о храме, у меня уже глаза болят, но я так и не могу понять, какое такое уникальное сокровище там сокрыто! — сообщила ему девушка, когда он с влажными волосами и с полотенцем на плече вышел из ванной.

Лена старалась не смотреть на его накачанный торс, на кубики пресса, просматривающиеся под тонкой материей футболки.

— А с чего ты взяла, что сокровище действительно уникальное? — спросил хмурый Яшин, наливая себе в огромную чашку с надписью «Бусечка» крепкий американо.

Он неспешно вытирал полотенцем волосы, внимательно глядя в окно, как будто бы там происходило что-то необычайно интересное.

«Бусечка!» — про себя хмыкнула Синицкая, а вслух сказала:

— Конечно, уникальное! Как же иначе, из-за него весь сыр-бор, и Ивана Васильевича из-за этого убили. Из-за чего-то, скрытого в храме!

— А вот не факт, может быть, мы все напутали, и эти дела совсем между собой не связаны, — задумчиво произнес Володя, помешивая в чашке сахар.

— То есть как? — удивилась Лена.

— То есть убийство профессора, отравление Коломийцева и нападение на тебя ночью в храме — это события, совершенно между собой не связанные, три разных дела.

— Да нет, таких совпадений не бывает! И потом, а как же звезда, блокнот — ты забыл о них? — с горячностью принялась объясняться Лена, размахивая нетерпеливо руками.

— Не забыл, вот хотел спросить тебя, что там с блокнотом? И почему ты думаешь, что сокровище не может быть спрятано в храме?

— Тут все просто, вот, смотри сюда, — Синицкая развернула к Яшину экран ноутбука. — Вот подробная схема храма — глубокие ниши-тайники, они использовались как хранилища. Их закрывали дверями, от некоторых из них до сих пор сохранились петли. До тысяча пятьсот девяносто пятого года в подклете прятали царскую казну и ценные сбережения горожан.

— Типа банковской ячейки? — с ухмылкой спросил Владимир.

— Ага, типа ячейки. В подклет вела внутристенная белокаменная лестница из центральной церкви Пресвятой Богородицы, о которой знали лишь некоторые посвященные. Позднее этот вход был заложен, вот, обрати внимание сюда. В процессе реставрации в тридцатых годах века уже двадцатого потайную лестницу эту и обнаружили, — как внимательная и въедливая учительница, рассказывала Лена.

— И чаво? — спросил Яшин, подвигая к Лене скоро нарезанные бутерброды с колбасой и сыром.

— А таво, что кроме этих ниш-тайников прятать в храме сокровища больше негде! — устало прикрыв глаза, ответила Лена, надкусывая бутерброд.

— Как это негде? А внизу? Под фундаментом?

— Под каким фундаментом? В этом-то и дело, такова особенность архитектуры храма Пресвятой Богородицы, что несколько храмов расположены на одном, только на одном фундаменте. Там нет глубокого фундамента, только небольшая каменная кладка-основание.

— А подземный вход? — с воодушевлением спросил Яшин.

— Подземных входов и на территории Кремля, и под Красной площадью предостаточно. Вспомнить хотя бы хрестоматийный случай, мне о нем рассказывала Мария Кондратьевна, старейшая музейная работница храма. Кстати, к ней тоже можно обратиться за консультацией, она никогда не откажет. Так вот, Мария Кондратьевна говорила, что в тысяча девятьсот девяностом году, я, понятное дело, тогда еще не работала в музее, из-под пола в храме Василия Блаженного появился барсук.

— Кто появился? — Володя фыркнул и чуть не обжегся горячим кофе.

— Барсук, самый обыкновенный, живой такой, толстенький барсучок. Много тогда сил и времени ушло на то, чтобы его выловить. Ловили по всему храму. Его потом в зоопарк отдали, в московский, — объяснила Лена, споро жуя бутерброд. Она только сейчас поняла, как сильно проголодалась.

— Подожди ты с зоопарком, а как барсук в храме появился? Откуда? — перебил ее на полуслове Яшин.

— В том-то и дело, это повод для размышлений. Едва ли барсук сам прорыл тоннель, по которому зашел в гости к музейным работникам. Его шкурка была чистой и блестящей, — запивая бутерброд бодрящим кофе, ответила Синицкая.

— То есть ты хочешь сказать, что он вполне мог воспользоваться тайным подземным ходом под храмом? — задумчиво протянул Володя.

— То, что под Красной площадью, в Кремле, на территории Александровского сада были и есть подземные ходы — это непреложный факт. Археологи многие из них нашли, но почти все они никуда не ведут, завалены много веков назад, хотя во многих тоннелях под землей находят скелеты в одеждах шестнадцатого, семнадцатого и даже пятнадцатого веков. А под Мавзолеем достаточно неглубоко проложены трубы канализации, и был такой конфуз, когда хоронили Ленина, эта канализация прорвалась, и все вонючие нечистоты вылились на Красную площадь. Узнав об этом, патриарх Тихон даже злословил: «По мощам и елей», — терпеливо и дотошно рассказывала Лена.

— Так, Ленина оставим в покое, бедный барсучок откуда же в музей пролез? Где он жил до этого? В лесу?

— Нет, я думаю, скорее всего, бедняга нашел тайный лаз из Александровского сада.

— А там что, живут барсуки? — изумился Володя.

— Ой, да не знаю я, где эти барсуки живут! Но как факт, он действительно воспользовался подземным ходом под храмом, — отмахнулась от него Синицкая.

Володя неопределенно хмыкнул.

— Кстати, ты просмотрела найденный блокнот?

— Да, это действительно дневник мужа Элеоноры Яковлевны Михаила Каретникова, довольно знаменитого архитектора. Он в свободное время интересовался историей архитектуры, в частности, временем возведения собора Василия Блаженного. Он предавался этому делу со всей страстью, читал все, что мог найти о строительстве собора, покупал древние книги, свитки, летописи этого периода. В этом блокноте его заметки, впечатления, в принципе ничего такого нового эта информация не несет, кроме одной надписи, очень необычной, в самом конце блокнота. Вот, смотри, — Лена открыла последнюю страницу.

— Она написана как-то иначе, — внимательно разглядывая текст, сообщил Яшин.

— Конечно, иначе. Она написана невидимыми чернилами — а именно, молоком. Михаил Осипович очень не хотел, чтобы ее прочитал кто-то чужой.

— А как ты ее выявила? — удивился Володя.

— Очень просто, сам по себе дневник — обычные записи обычного архитектора, в нем ничего такого, из-за чего можно убить, нет. Тогда я принялась рассматривать обложку и на последней странице заметила какие-то разводы. И я вспомнила, что, чтобы прочитать надпись, написанную молоком или раствором уксуса, достаточно нагреть ее на огне. Я так и сделала, и вот — вуаля, гляди, что получилось.

Володя Яшин внимательно рассматривал блеклую надпись, волшебным образом появившуюся на задней обложке дневника.

— Какие-то каракули, опять шифровка?

— Типа того. Могу сказать одно, Михаил Осипович плохо умел рисовать.

— Каз. К-Ш — стрелочка — потом цифры два, ноль, ноль, три, запятая цифра два и то ли буква «з», то ли тройка. Что это, карта сокровищ?

— Или что-то, на нее очень похожее, — согласилась Лена.

— А наша звезда, какое она имеет отношение ко всему происходящему? И что такое Каз. К-Ш? Снова Малюту спрашивать?

— Пока не знаю, надо попытаться разгадать очередной шифр Василия Блаженного и Михаила Каретникова.

— Да, знал бы Василий, что тут, в Москве, после его смерти творится! — заявил следователь Яшин. Вместе с Леной они склонились над шифровкой.

 <strong>1591 год. Град Москов</strong>   <strong>Где-то за Неглинкой</strong> 
— Ой, горе-горюшко, вдовье горе неминуемое, несокрушимое, сгинул муж любимый, дорогой. Сгинул, погиб, да не на чужбине, не от рук татар али лихих людей, а убили его в самом центре града Московского. В Разбойный приказ приволокли любушку Ивана Зодчего, там и сгубили палачи лукавые, — во весь голос рыдала вдова Матрена, прижимая к себе шестерых деток.

Нет у нее теперь заступника, нет теперь защитника. Что делать вдовушке скорбящей с детками малолетними, как теперь жить? Только недавно болезнь тяжелую, хворь неизлечимую победила, с мужем любимым соединилась — теперь бы жить да радоваться, да вот новая напасть!

Сбережений надолго не хватит, в опалу попала семья зодчего, нет покровителей всесильных.

Такие мысли крутились роем в голове у Матрены. Вот зачем согласился Иванушка на работу эту мутную?

Чуяло ее сердце женское, неугомонное, чуяло беду, не хотела отпускать его на эти работы.

Плакало, стонало сердце, предупреждало муженька, но тот упорством своим славился, обещал, что все будет хорошо, что денег ему золотых обещано, что сам князь Мстиславский задание дал.

Вот тот Мстиславский и погубил Ивана Федоровича, а до этого, как говаривают, исчезли и другие работники со строительства, более десятка молодых парней, кто помогал зодчему Ивану.

А что тот делал — неведомо, даже жене, дорогой, любимой, не сказал.

Только оставил маленькую захоронку, повелев никому про нее не говорить. А когда старший сыночек Иван али дочь его любимая Настенька войдут в возраст — открыть им страшную тайну и передать шкатулку, что в красном углу за иконами сокрыта.

 <strong>Москва. Наши дни</strong> 
— Так, что мы имеем на сегодняшний день? Карта сокровищ с нерасшифрованными знаками — одна штука, звезда непонятная, предположительно Вифлеемская — одна штука, трупы — две штуки, — мрачно почесывая подбородок, заявил Яшин.

— Пока что две, — невесело пошутила Лена.

— Ты так даже не говори, тьфу-тьфу на тебя, — улыбнувшись, заметил следователь. — Я думаю прокатиться в гости к твоей Элеоноре Яковлевне, узнать у нее все, что можно, про этот блокнотик. Не зря же с внучком они его ищут. Возможно, что-то знают о спрятанном сокровище.

— Алексей не мог убить профессора Плотникова, чтобы завладеть дневником. Он в это время находился на научной конференции в Нижнем Новгороде, его там видели человек пятьдесят. Именно в тот день, когда убили Ивана Васильевича, у Курочкина был доклад, что тоже подтверждено документально. С конференции он никуда не отлучался, — добавила Синицкая.

— А ты тоже его стала подозревать? Замечательно просто! — уже откровенно ухмылялся следователь.

— Да не то чтобы подозревать, — сконфузилась Лена.

Ей было неприятно говорить про алиби своего поклонника, но убийца профессора должен быть найден и наказан.

— Так, тогда от кого же прятал дневник профессор в ячейке на вокзале? Почему он доверил эту тайну только своему Малюте? — задумчиво потер лоб Яшин. — Кстати, где этот пушистый разбойник? Малый? Скуратов? Ты где? Кис-кис!

Рыжий негодник нашелся быстро, он вольготно расположился на постели Яшина, свернулся в клубок и, мигая ярко-зелеными глазами, всячески давал понять, что он хочет отдохнуть и чтобы двуногие его не беспокоили.

— Опричник и есть! Только поесть и поспать! — погладил его Володя.

— Как и все мужики, — сквозь зубы прошептала Лена.

Но, судя по искоркам в глазах следователя, тот все-таки ее услышал.

Чтобы скрыть неловкость, она спросила:

— Ну что, съездим в гости к Элеоноре?

— Да, обязательно, только нужно позвонить и предупредить ее о визите. И скажи ей, что дневник ее покойного мужа нашелся, и мы хотим его вернуть!

— Но?.. Как же? — изумилась девушка.

— Не волнуйся! Дневник мы вернем, только без последней страницы, вот и посмотрим, как отреагирует старушка на возврат потерянного.

В глазах следователя плясали чертенята, и Лена даже задержала дыхание от восхищения, так красив был Яшин в этот самый момент.

Она облизнула губы, вспомнив о страстных поцелуях, и со вдохом потянулась к телефону:

— Элеонора Яковлевна, доброе утро! Это Лена Синицкая вас беспокоит. Да, да, она самая. Я приходила к вам в гости! Да, конечно, обязательно. У меня хорошая новость, я разбиралась в шкафу у Ивана Васильевича и нашла там старый дневник, коричневый такой, потрепанный, — самозабвенно врала девушка. — Да, я сразу о вас вспомнила. Могу при оказии вам занести его, ну, на недельке. Что? Прямо сегодня? Прямо сейчас?

Лена удовлетворенно взглянула на Яшина и подняла вверх большой палец.

— Ну, я не знаю. Еще так рано. Прямо сейчас к вам приехать? Завтраком накормите? Блинчики с капустой? Ммм… замечательно. Только я не одна заеду, да, с одним молодым человеком. Нет, не моим молодым человеком, — с неким огорчением заметила Лена. — Да, хорошо, собираемся, скоро будем.

Отключившись и положив телефон на столешницу, Лена с вызовом взглянула на Володю.

— Ты все слышал! Собираемся в гости!

— Судя по всему, старушка обрадовалась, что дневник нашелся?

— Обрадовалась — не то слово. Она просто скачет от счастья! Определенно, она что-то знает о том, что содержится в дневнике. Я побежала одеваться!

Лена выскользнула из кухни, еще раз взглянув на рельефный торс Яшина.

Через пятнадцать минут, рекордное время для гида Синицкой, они с Яшиным уже сидели в «Опеле» и двигались по загруженному Садовому.

Лену клонило в сон, все-таки ей уже не восемнадцать лет — это тогда можно было не спать сутками, питаясь только кофе и бутербродами. Сейчас даже два крепких американо не помогали одолеть сонливость.

Сон так и норовил затянуть Лену в свои сети.

Она падала… Она падала в бездонную пропасть. Со всех сторон чудились мужские тени в костюмах стрельцов шестнадцатого века. Вокруг девушки сужались стенки бездонного колодца, слышались приглушенные голоса, как вдруг из небольшого зарешеченного окошка выглянула довольная мордочка барсука, тот тыкался ей холодным мокрым носом в ладошку и что-то громко пищал.

От этого писка Лена и проснулась, увидела, что все еще находится в машине, в пробке, а писк этот — сигнал клаксона, который нажимал нетерпеливый водитель в «Лендровере» на соседней полосе.

— Извини, тебя все-таки разбудили? Ты так мило спала, — с конфузливой улыбкой заметил Володя.

— Да, я ночью не спала, вот и вырубилась. Долго я дремала?

— Да нет, минут двадцать, скоро пробка закончится, уже подъезжаем к дому нашей бабульки.

Действительно, через несколько минут пробка, которая казалась бесконечной, все-таки закончилась, и они подъехали к старому дому сталинской постройки.

Позвонив в домофон и услышав гостеприимное: «Заходите», на скрипучем лифте, ровеснике самого дома, они поднялись на пятый этаж.

Элеонора Яковлевна уже встречала их у дверей, от нетерпения подпрыгивая на месте:

— Леночка, дорогая! Ты принесла его?

— Его?

— Да, дневник моего Мишеньки! Скажи, он у тебя? — протягивая руки к девушке, с безумными глазами шептала старушка.

Несмотря на свой маленький рост, выглядела она довольно величественно и вместе с тем угрожающе.

— Проходите, проходите, — прошипела она, буквально втаскивая Лену с Володей в тесную прихожую.

Скинув балетки и надев вполне еще приличные ярко-розовые гламурные тапочки с мордочками котов, Лена Синицкая прошла в гостиную.

Там уже, как и на прошлой неделе, стоял накрытый стол — с пирогами, блинами и незабвенными вазочками с вареньем.

Протянув нетерпеливой Элеоноре дневник, Лена присела на диван.

Бабулька судорожно принялась его перелистывать, бросая на Лену и Володю подозрительные взгляды.

— Где ты, говоришь, его нашла? — наконец оторвавшись от дневника, спросила бабулька.

— В шкафу книжном у Ивана Васильевича. Я вчера вечером заходила к Антонине Сергеевна, предложила помочь с уборкой, этот дневник обнаружился на последней полке. Он завалился за другое издание и оказался за полкой, — принялась самозабвенно врать Лена. Она даже не ожидала от себя такой искрометной фантазии.

Яшин пил чай с вареньем, внимательно посматривая на присутствующих дам.

— Извините за излишний напор. Но этот дневник — память о моем любимом покойном муже. Мишенька так дорожил этими бумагами, что я не хотела бы их потерять. Сейчас, — снова перелистывая дневник, сообщила хозяйка квартиры.

— А зачем же вы тогда такой дорогой дневник отдали профессору Плотникову? — задал вопрос следователь.

Старушка подняла на него умело накрашенные глаза и, взмахнув руками, ответила:

— Так Иван Васильевич сам очень просил, обещал вернуть через неделю, а продержал около месяца, а потом и умер.

При этих словах было непонятно, кого старушке жальче — профессора или потерянный дневник.

— Ну, я думаю, смерть профессора Плотникова — это не его вина, — ухмыльнулся Яшин. — А зачем ему нужен был этот дневник? Мы его просмотрели, там ничего нет такого, что могло бы заинтересовать знаменитого ученого Плотникова. Все эти данные в открытом доступе, их можно найти в библиотеке или в интернете. А вы говорили, что Иван Васильевич хотел использовать данные из дневника в своей монографии.

Элеонора Яковлевна недовольно поджала губы.

— Вы его просматривали? — обратилась она к Лене, всячески игнорируя Владимира. — И что можете сказать, Леночка?

Синицкую немного покоробило, она терпеть не могла, когда малознакомые называли ее Леночкой, но, проглотив обиду, девушка все-таки смогла выдавить из себя улыбку и ответила:

— Я могу сказать то же самое, что и Владимир, мой друг, кстати, — покраснев, зачем-то добавила девушка. — Дневник как дневник, старые записи касаемо храма Василия Блаженного, архитектурная информация о расположении церквей и ниш, расчеты высоты, ширины. Все это есть в интернете.

— А вы ничего из дневника не забирали? Там больше ничего не было? — с подозрением Элеонора уже обратилась к Володе.

Тот улыбнулся и развел руками.

Лена немного покраснела и, чтобы спрятать свое смущение, уткнулась в чашку с чаем.

— Понимаете, мой Мишенька был очень увлеченным человеком, особенно в последние годы. Он собирал все, так или иначе связанное с храмом Василия Блаженного, — положив сморщенные ручки на колени, сообщила Элеонора Каретникова.

— А зачем ему нужен был храм, он же не историк? — спросила Лена.

— Да, он не историк, он был выдающимся архитектором, но больше теоретиком. Строить обычные панельные хрущевки он не мог и не хотел, его тянуло к чему-то большему, возвышенному. Рутина и бытовуха — не для таких людей. А храм он вообще считал олицетворением божественного порядка и идеальных пропорций. Вы знаете, Леночка, что храм Василия Блаженного в какой-то степени напоминает знаменитую мечеть Кул-Шариф в Казани. Именно после покорения Казанского царства и после кровопролитных боев под стенами города, когда русские войска все-таки вошли в Казань, и было принято решение о постройке собора Пресвятой Богородицы, что на Рву. Второго октября тысяча пятьсот пятьдесят второго года после двухмесячной изнурительной осады и жестокого штурма, сбив Арские ворота, русское войско ворвалось в горящую Казань. На всех городских улицах, переулках, площадях, в каждом доме почти шли кровопролитные бои. Одно из самых сильных сопротивлений защитников города русские встретили у стен мечети Кул-Шариф. Но все-таки, несмотря на яростные бои, Казань была захвачена русскими. По легенде, царь Иван Васильевич Грозный был очарован красотой древней мечети, и при строительстве собора Пресвятой Богородицы, что на Рву просил зодчих внести элементы мусульманской архитектуры в новый храм, — теребя в руках платочек, менторским учительским тоном вещала старушка.

— Так храм-то православный! Как могут элементы исламской культуры быть в русской православной церкви? — изумленно спросил Яшин.

Каретникова загадочно улыбнулась:

— Могут, еще как могут. В нашей российской культуре сплелись элементы не только ислама, католицизма, православия, языческих верований, но даже зороастрийские и буддийские веяния. Но это уже другая история. А в веке шестнадцатом храм Василия Блаженного стал олицетворением победы русского оружия над татарами, над всем Казанским царством. Эта победа была очень важна и в политическом, и в экономическом плане для всего Русского государства, она открыла путь к Каспийскому морю и стала первым шагом к превращению Московского княжества в Русскую империю.

Старушка замолчала и откусила кусок пирога.

— А что случилось с мечетью Кул-Шариф потом? Ее русские после взятия Казани уничтожили? — спросил Володя.

Синицкая улыбнулась и добавила:

— По мнению некоторых историков, Михаила Худякова, Айдарова, мечеть после взятия города не исчезла бесследно, она была перестроена в каменный Благовещенский собор, православный храм.

— А он все еще существует? — Горло у Владимира пересохло от осенившей его догадки.

— Конечно, существует. Благовещенский собор был построен сразу после взятия Казани, — ответила Лена.

— А мечеть Кул-Шариф?

— А мечеть Кул-Шариф в Казани — относительно молодой храм. Он был построен всего пятнадцать лет назад, в две тысячи пятом году. Причем на месте бывшего Юнкерского училища, и с мечетью Кул-Шариф шестнадцатого века он имеет только общее название.

Лена с Володей переглянулись.

Обоим пришла на ум записка в дневнике: «Каз. К-Ш».

— А вот ты какой, цветочек аленький! — довольно промурлыкал себе под нос следователь Яшин.

Лена Синицкая задумалась, не донеся кусок пирога до рта.

Элеонора с шумом пила чай из большой кружки и тоже думала о чем-то своем, потом, встрепенувшись, она продолжила:

— Мой Мишенька был еще и яростным коллекционером, он собирал знания — информацию о храме Василия Блаженного. Можно сказать, это стало его хобби, пагубной страстью. Он рыскал по всем библиотекам страны, списывался с историками зарубежья.

— Но что конкретно он искал в храме? — спросила Лена.

Бабулька пожевала губами.

— Ну, я точно не знаю, — тихо промычала она.

Было видно, что старушка интригует, она на самом деле знает, и причем знает довольно хорошо.

— Я особо не интересовалась. Ой, а времени-то сколько, спасибо, что зашли, что навестили старушку. Всего хорошего! — Как будто вспомнив что-то важное, Элеонора принялась чуть ли не силой выпроваживать дорогих гостей.

Лена даже не успела надеть балетки, как ее в одних колготках выставили за дверь, напоследок все-таки сунув в руки ее обувь.

Владимир недоуменно воззрился на девушку:

— Ну и что это было? С чего это бабулька нас так резво выставила? Может, обиделась?

Лена неопределенно пожала плечами.

— Может, и обиделась! Зато я теперь определенно знаю, куда нам стоит двигаться?

— Дай я угадаю! В Казань? — ухмыльнулся Володя.

— Бинго! В нее самую!

— В мечеть Кул-Шариф? — снова ухмыльнулся Володя.

Лена остановилась на лестнице, лифт они решили не вызывать.

— Нет, ни в коем случае! Ты что, не слышал? Новую мечеть построили только в две тысячи пятом году, нам она не нужна. Тем более что Михаил Осипович умер раньше, он и не знал о новой мечети. Я думаю, нам нужно будет зайти в Благовещенский храм!

— И что мы там будем искать?

— То, что там скрыто!

 <strong>Москва. Наши дни</strong>   <strong>Казанский вокзал</strong> 
Заказать билеты на сайте РЖД, там же оплатить их, собрать небольшую дорожную сумку — на все про все потребовалось пару часов.

Еще пару часов ушло на то, чтобы пристроить опричника в хорошие руки на пару дней. Выручила Иришка, школьная подруга Синицкой, просто обожавшая любую живность. Она заверила, что сбережет Малюту, откормит и отмоет, мол, Лена может не переживать.

И вот теперь в 16.40 скорый фирменный поезд отбывал в славный город Казань.

Купе было пустым, что и неудивительно. Они выкупили его полностью, чтобы никто не помешал им обсуждать расследование.

Лена немного нервничала: дневниковая тайна Михаила Осиповича Каретникова, его туманные намеки, загадки, кремлевские тайны, симпатичный следователь в одном с ней купе — все это давало простор для фантазий, причем не всегда даже приключенческого плана.

Как только устроились, поезд плавно тронулся, увеличивая потихоньку ход.

— Завтра рано утром в Казани будем! Ты была уже в этом городе? — спросил Лену Володя.

— Была, правда, давно. С мамой ездили, мне лет десять-одиннадцать было. Она меня по экскурсиям таскала, вроде бы даже в мечети Кул-Шариф мы тоже были. Ее тогда только построили. Красивая внутри, а у меня в воспоминаниях, как мама, волнуясь, на меня все платочек надевает, поправляет его.

— А туда, в мечеть, разве женщин пускают? — не поверил Яшин.

— Что удивительно, в эту мечеть пускают — там, правда, для женщин другой вход, другая лестница, но в отличие от других мечетей, им можно пройти внутрь.

— Расскажи мне еще про Кул-Шариф и как она связана с храмом Василия, — вежливо попросил Яшин.

— Конечно, в русских исторических источниках мечеть Кул-Шариф именуется Кулшарифовой. Многие ученые, проводившие исследования в отношении мечети, утверждают, что мечеть не исчезла бесследно после вторжения русских. Она была перестроена в каменный Благовещенский собор. Я почитала о ней информацию в интернете, действительно много параллелей с храмом Василия Блаженного. Многие иностранные исследователи, сопоставляя этот памятник с многочисленными церквями, выделяют в нем отсутствие традиций русского православия, мол, этот храм построен по стилям «всех времен и народов». Даже французский император Наполеон Бонапарт, завоеватель Египта, знакомый с многими мечетями Востока, войдя в Москву в тысяча восемьсот двенадцатом году, назвал церковь Покрова мечетью. В архитектуре собора Василия Блаженного лежат такие характерные черты татарского строительного искусства, как башенки, подобные минаретам татарских мечетей. Царь Иван Четвертый Грозный, отдавая приказ о строительстве в Москве церкви, пожелал, чтобы она состояла из восьми столпов. В архитектуру церкви Покрова в Москве попросту внесен центральный шатер, который и придает ей вид православного русского храма. Еще одна особенность, отличающая собор Василия Блаженного от прочих русских церквей — это четыре столпа, или, говоря иначе, минарета. Единственным отличием этих столпов от минаретов, например, мечети пятнадцатого века в Каире или от мечети в городе Булгар шестнадцатого века, являются их украшение и декор.

— Но что мы собираемся искать в Благовещенском соборе и как это связано с тайной смерти профессора Плотникова? — раскладывая свои вещи под полкой, спросил Яшин.

— Ну вот приедем и на месте разберемся! — с энтузиазмом заявила Лена.

— Я всегда поражался красоте и изяществу храма Василия Блаженного, но я никогда не видел и не замечал в нем элементы ислама. Как-то привык считать его истинно православным и народным храмом, — сказал Володя, присаживаясь на свое место.

— Да, он символ Москвы, символ России — единство, православие, народность. Но в нем сплелись характерные черты многих народов, проживающих на территории нашей многонациональной империи.

— А теперь оказывается, что под ним скрыто какое-то сокровище, ради обладания которым уже погибли люди, — наливая себе сок в стеклянный стакан, конечно же, в железном подстаканнике, проговорил следователь.

— Кстати, а тебя на работе не хватятся? — подсаживаясь за столик, поинтересовалась Синицкая.

— Нет, не хватятся. Я у начальства на хорошем счету — это раз, а во-вторых, я взял несколько дней за свой счет, тем более что я занимаюсь здесь непосредственным делом — ищу убийцу профессора и злоумышленника, напавшего на тебя в музее.

— А есть новости по этим делам? — отхлебывая яблочный сок, поинтересовалась Лена.

— Тело Коломийцева до сих пор в полицейском морге, его никто не востребовал.

— Слушай, я только сейчас задумалась, а откуда вор-рецидивист мог узнать о тайнике в могиле храма?

— Сейчас все версии отрабатываем, — немного сурово ответил Яшин.

— Ага, еще скажи — тайна следствия, — обиженно протянула Лена. — А что там с тем милашкой в черной шапочке, который меня чуть не зарезал?

— Все версии отрабатываем, — снова напомнил следователь.

— Что ты как попугай заладил — отрабатываем да отрабатываем! Неужели в самом центре Москвы, в самом главном храме столицы, не нашлось ни одной даже малюсенькой видеокамеры? Что, ни на одной камере он не засветился? Не верю, — удивилась Лена.

— Да, это странно. Он, конечно, есть на камерах, там даже виден автомобиль, в который он садится в самом начале Ветошного переулка, но что толку? Машина стояла далеко от фонаря, номера почти не видно — старая грязная «Шевроле Авео». На номере удалось разглядеть цифры один и девять, дальше все замызгано и непонятно. Сейчас наши спецы колдуют над видеозаписью, пытаются еще что-то выжать, но пока безрезультатно. Сам злоумышленник виден со спины, высокий, стройный, накачанный — да таких пол-Москвы бегает.

— Да, глухо как в танке, — согласилась Лена.

— Ваш охранник тоже ничего толкового сказать не может, пришел — увидел — получил в бубен — очнулся уже в больнице.

— А как злоумышленник вообще проник в музей, там же сигнализация, защита, система безопасности и все такое прочее?

— Как я уже говорил вашей «генеральше», сигнализация самая простая и примитивная. Неясно, как вообще такая защита может в наше время существовать в центральном храме столицы!

— Да, я слышала, наша директриса сейчас замучилась — пишет отчеты и отписки в министерство, почему да как это произошло, — глядя в окно на проплывающие за ним пейзажи, заметила Лена.

— Скандал вышел знатный, но это нисколько не продвинуло нас в поисках преступника. Наш отдел сейчас прорабатывает всех знакомых и друзей Ивана Васильевича Плотникова, но ты даже представить не можешь, насколько он дружелюбен и коммуникабелен был. Там несколько сотен только самых близких друзей, не говоря уже об иногородних и иностранных студентах, преподавателях, коллегах, аспирантах — и со всеми он близко общался.

— Иван Васильевич был уникальным преподавателем, такого больше нет и никогда не будет. Весь университет в трауре. А я даже не смогла пойти на похороны, не хочу видеть его в гробу. Это слишком тяжело, хочу запомнить его живым, улыбающимся, здоровым. Что за сволочь могла с ним так поступить? — смахнув непрошеную слезу, ответила Лена.

— Давай выпьем за него, правда, есть только сок, — предложил Яшин.

— Профессор не пил, и я думаю, он не обидится там, наверху, на то, что его поминают яблочным соком. Лучше так, чем никак! — заметила Синицкая.

Они молча, не чокаясь, выпили по стакану сока, закусили шоколадкой.

Оставшееся время Лена провела, копаясь в интернете, снова читая информацию о Василии Блаженном, о Благовещенском соборе, о мечети Кул-Шариф и обо всем, с ними связанном. Конечно, многое она знала — проходила в вузе и аспирантуре, и эти материалы использовала в своих экскурсиях, да и впечатлять никого, а тем более следователя Яшина, не было в ее планах, просто тайна и загадка храма Василия Блаженного занимала ее все больше и больше. Что же там скрывается под его сводами? И как же это нечто им достать?

Володя на своей полке тоже что-то сосредоточенно читал на своем смартфоне.

Потом они вместе посмотрели новый кассовый фильм на ноутбуке, и умывшись, каждый на своей полке, под мирное раскачивание поезда, заснули.

Завтра тяжелый день.

Завтра Казань!

* * *
Казань встретила их проливным дождем и тяжелыми свинцовыми тучами над головой.

Зябко кутаясь в короткую курточку, Лена медленно спустилась на перрон. Володя следом тащил дорожную сумку с вещами.

Они планировали остановиться у друзей Володи, которые как раз уехали в отпуск и обрадовались, что за их квартирой хоть несколько дней кто-то присмотрит.

Квартира была светлая, уютная и находилась почти в центре города, недалеко от Казанского кремля.

За окном все так же уныло моросил непрерывный дождь.

Лена смотрела в окно — вещи уже были разобраны, заниматься какими-то делами было лень, да и погода не радовала.

Неслышной походкой сзади подошел Владимир. Еле сдержав порыв обнять следователя, Лена отвернулась.

В этот момент у Яшина зазвонил телефон.

— Да, зая. Да, конечно. Извини, сейчас не могу говорить. Я тебе перезвоню позже. Да, помню, да, обязательно. И я тебя тоже, — проговорил он в трубку.

На Лену неожиданно навалилась депрессия. Ей сделалось тоскливо и муторно. И виной тому, конечно, была не слякотная погода и не гибель любимого преподавателя — в глубине души Лена отлично знала настоящую причину. Все понятно, у Яшина есть своя «зая», которую «я тебя тоже»… А страстные поцелуи с экскурсоводом Синицкой для него ничего не значат, то-то он от нее отшатывается, как от прокаженной.

Что же она сделала не так? Что же его так напугало?

«Вот так комплексы и развиваются», — грустно размышляла Лена, смотря в окно на бесконечный дождь. Стоило ехать столько часов в Казань, чтобы здесь накрыла волна безысходности от присутствия в жизни следователя Яшина какой-то там «заи».

Будущее, по крайней мере, общее будущее с Яшиным ей не светит, Володе она точно не нравится, вон он даже не смотрит в ее сторону.

Конечно, наверное, считает ее зубрилой и синим чулком, слишком умничала с ним, историчка, блин! Историческими фактами блеснуть пыталась, покорить следователя с помощью информации о центральном храме Москвы. Мужчины таких зануд не любят. По крайней мере, не считают подходящими кандидатурами для серьезных отношений. А ведь нормальных отношений, не считая бывшего мужа, у нее никогда и не было.

Лена глубоко вздохнула и попыталась смахнуть непрошеную слезу.

Володя деликатно кашлянул за спиной.

— Лена, что-то случилось? — едва слышно спросил он.

— Ничего не случилось, все замечательно, — прозвучало это весьма резко и грубо.

— Все замечательно? Точно? Ну-ну, — с большой долей ехидства парировал следователь.

Синицкая обернулась к нему с перекошенным от злобы лицом и по слогам, обращаясь, как к душевнобольному, прочеканила:

— У МЕНЯ ВСЕ ЗАМЕЧАТЕЛЬНО!!! Разве непонятно? И твоя жалость мне не нужна!

— А почему ты кричишь тогда, если все замечательно! — тоже повысил голос Яшин.

— Хочу и кричу, имею право! — срываясь на предательский фальцет, взвилась Лена. — И вообще, что ты ко мне прицепился: что случилось? Что случилось? НИЧЕГО не случилось!

Володя с ошарашенным лицом смотрел на разъяренную Елену. Он совсем не понимал этой вспышки агрессии. Женщина, еще утром бывшая Еленой Прекрасной, Еленой Премудрой, теперь превратилась в Елену Ужасную и Елену Яростную.

Лена немного упокоилась и, буркнув: «Я спать», отправилась в соседнюю комнату.

— Спать? Но сейчас всего три часа дня! — удивленно воскликнул Володя.

— Тогда я иду гулять! — яростно промычала Лена.

— Гулять? В такую погоду?

Словно в подтверждение его слов, за окном мелькнула вспышка молнии и прогрохотал гром.

— Да-да, именно гулять. А отчитываться перед тобой я не обязана, ты мне не муж! — выпалила Лена и закрыла рот ладонью, испугавшись своих слов.

— Не муж и не буду им! — тоже закричал Володя.

— Ну и замечательно! Не очень-то и хотелось!

— Чудесно! Великолепно! — Володя вышел из комнаты, крепко хлопнув на прощание дверью.

Лену душили слезы, но она не могла позволить, чтобы этот гад Яшин их увидел.

Она оделась, достала из чемодана зонтик и выскочила из квартиры под проливной дождь. Под козырьком подъезда она вызвала такси и направилась в ближайший торговый центр.

Шопинг и вкусное пирожное — лучшее лекарство от хандры.

* * *
В туалете крупного торгового центра Лена попыталась более-менее привести себя в порядок, немного подкрасила глаза, причесалась, умылась.

Ей было очень стыдно перед Яшиным за свою вспышку гнева, за беспричинную ревность. Кто она такая, чтобы ревновать его?

Да, конечно, было бы глупо предполагать, что у него нет своей личной «заи».

Так, об этом стоит забыть, проехать, жить дальше, она подумает об этом завтра.

Однако рецепт Скарлетт О’Хары в данном случае не помогал.

Еще немного походив по магазинам и так ничего и не купив, Лена на такси отправилась домой, точнее не домой, а в ту квартиру, где они со следователем остановились в городе Казани.

Дождь не прекращался ни на минуту, он даже стал сильнее.

Выскочив из машины, Лена спешно забежала в теплый подъезд. Несмотря на близость к центру, дом был старый, постройки шестидесятых годов прошлого века, и не был оборудован даже примитивным домофоном.

Лена, стоя на лестничной площадке первого этажа, пыталась отряхнуть и закрыть зонтик. Тут она краем глаза увидела какое-то движение у себя за спиной, но не успела оглянуться, как сильная мужская рука сзади схватила ее за шею. Лена только успела ойкнуть, как услышала хриплый шепот у себя над ухом:

— Не рыпайся, а не то хуже будет. — В бок уткнулось лезвие острого ножа.

— Что вы хотите? Денег? Возьмите, я сейчас достану кошелек, — медленно, стараясь говорить спокойно, сказала Лена.

— Не нужны мне твои деньги, отдай то, что было в дневнике, — снова зловещий шепот.

— В дневнике? В каком дневнике? — Лена была в шоке, откуда он знает про дневник? Это и есть убийца Ивана Васильевича?

— В том самом дневнике, не шути со мной. Лучше отдай по-хорошему! А не то недосчитаешься нескольких важных органов. — В бок снова ощутимо ткнулось лезвие ножа.

— Но у меня нет дневника. Я его отдала хозяйке, Элеоноре Каретниковой. — Мысли в голове Лены крутились в бешеном хороводе.

— Я знаю, что ты его отдала. Но не целиком. Что там еще было? Ну? Мне надоело ждать! — снова жуткий шепот за спиной.

— Погодите, я не знаю! Я не знаю, что вам сказать!

— Все ты знаешь!

Незнакомец угрожающе наклонился к девушке.

Лена похолодела от страха. Неужели вот так на грязном полу в подъезде незнакомого города закончится ее молодая жизнь?

— В дневнике больше ничего не было, — пыталась выкрутиться из сложной ситуации Лена.

— Нет, ты, наверное, меня не понимаешь, дрянь! А так?!

Лена была прижата лицом к грязной вонючей стене подъезда, руки заломлены за спину, сзади на нее навалился мужчина.

Но тут на лестничной площадке послышался шум и громкий недовольный рык. Лена краем глаза увидела огромную темную тень на площадке.

Рык повторился, незнакомец вздрогнул, нож в его руках, которым он пугал Синицкую, зашатался.

Тут какая-то грозная тень метнулась с площадки второго этажа:

— Эльза, взять!

Огромный черный доберман, который, скорее всего, и был Эльзой, вцепился в руку злодею. Завизжав от боли, тот грязно выругался и уронил нож.

Пошатываясь от страха, Лена отскочила в другой угол, где сползла вниз по стене. Она затравленно наблюдала за разыгрывающейся перед ее глазами сценой.

Эльза висела на руке у мужчины в черном. Тот же неестественно высоким голосом визжал и ругался. В какой-то момент он ухитрился пнуть собаку ногой и выскочить из подъезда.

К Лене подскочила маленькая старушка со смешными кудряшками, хозяйка Эльзы.

— Как ты, милая? Что случилось?

Лена неопределенно мотнула головой. По щекам снова потекли слезы.

— Девонька, брось ты своего хахаля, ты посмотри, что делает! Ну-ну, милая! Ну-ну, нельзя же так! — Старушка присела на корточки перед Синицкой, а доберманша Эльза с виноватым видом переминалась с лапы на лапу рядом.

— А ты, дурочка мохнатая, че, упустила злодея? — спросила ее хозяйка.

Эльза уныло тявкнула.

Старушка помогла Лене подняться.

— Ты новенькая в нашем подъезде? Раньше тебя не видела! А мы с Эльзочкой выходим, смотрю, парень на тебя напал! Вот негодяй! Ну, ничего, ничего, хорошая моя! Выпей чайку горячего, сладенького, нервы успокой!

Лена кое-как вытерла слезы и нагнулась над ножом, который выронил злодей. Это был сиреневый ножичек для писем, тот самый сиреневый ножичек, который когда-то принадлежал Ивану Васильевичу Плотникову. Забрав его, хромая, Елена Синицкая поднялась на нужный ей этаж.

На шум открывающейся двери в прихожую вышел Яшин.

— Ой, Лена, что случилось?

Она показала ему сиреневый ножичек, а затем прижалась к крепкому мужскому плечу и сквозь слезы, сбивчиво и невнятно, рассказала следователю о том, что произошло в подъезде пару минут назад.

 <strong>Град Москов. 1591 год</strong> 
Высокая круглолицая девушка с изящным резным коромыслом медленно шла по внутреннему двору усадьбы. С тех пор как сгинул батюшка Иван Феодорович, дела в доме сильно ухудшились. Пришлось продать и половину конюшни, многих красивых жеребцов, дарованных зодчему благодарными посадскими людьми, пришлось уменьшить и дворовую челядь, которую тоже кормить было нечем. Если так дела пойдут и дальше, то мать Матрена будет продавать свои украшения, в замужестве подаренные. А пока всю работу во дворе выполняла старшая Настена и братья ее родные.

Настена глубоко вздохнула.

Кто же ее теперь, бедную, замуж возьмет? Без отцовского благословения и без хорошего приданого! А то матушка скоро и приданое дочернее продавать примется.

Настена снова вздохнула. Двенадцатый год уже минул, пора, давно пора сватать девку, скоро уже поздно будет! Неужели в старых девах останется?

Тьфу-тьфу, от лукавого!

От такой страшной мысли девушка даже ойкнула и в сердцах ногой топнула.

Нет, так дело не пойдет. Не бывать сему! Надо сегодня же с матушкой поговорить родимой, и пусть сватают, пока еще хоть что-то за душой есть, пока в сундуке еще приданое осталось.

— Настя, Настенька! Бегом в дом, матушка тебя ищет! Быстро беги! — с воплями подскочил к ней брат меньшой, пятилетний Митенька. — Матушка срочно приказала тебе в горницу бежать!

— Да что случилось-то? Пожар, что ли? В чем срочность? — удивилась девушка.

— Случилось, случилось! Сваха пришла! К тебе!

— Сваха? Ко мне? Настоящая сваха? — девушка охнула, стянула с головы цветную косынку.

— Бабка Федотья, она самая. Я сам видал, как она прибыла, возок какой у нее красивый был. Сейчас с матушкой в горнице беседует, тебя вон кликать велели, — обстоятельно рассказывал Митенька.

Бросив ведро с коромыслом, Настенька поспешила в дом.

Поклонившись в пояс матушке и толстой дородной свахе, девушка промолвила тихим голосом, не поднимая глаз от полу:

— Матушка, ты меня звала?

Матрена взглянула на дочь с плохо скрываемой злостью и досадой.

— Ступай к себе, попроси Прошку причесать тебя красиво и переоденься. Не видишь, гости у нас!

Федотья, даже не скрывая, с любопытством рассматривала девушку.

Та, испуганно ойкнув, выбежала из комнаты.

Немного пожевав полными губами, сваха заметила:

— Да, не врет народ, хороша ваша девка. Кровь с молоком! Только не старовата ли? — спросила сваха. — Тринадцатое, поди, лето будет?

— Да ты что, сватушка? Какое тринадцатое? Двенадцать годочков всего! Вот те крест, двенадцать, — перекрестилась, глядя на образа, Матрена.

— Двенадцать, говоришь? Ну, ты, Матрена, должна понимать, какие люди с вами породниться хотят. Сам боярский сын Василий Харитонов сватов засылает! Старый московский род. Это знаешь, какая честь!

— Знаю-знаю. — Матрена покусала губы. — Ну и мы не голытьба какая-то нищая! Мой муж известным зодчим был, храмы великие строил!

— Да, такой известный зодчий, что сгинул в царской тюрьме! — вполголоса промолвила сваха.

Матрена с яростью во взоре взглянула на Федотью.

— Да что ты говоришь, старая?! Мой муж великий человек! Не преступник, не тать ночной, не разбойник.

Федотья усмехнулась и, погладив второй подбородок, миролюбиво проговорила:

— Ладно-ладно, не серчай, хозяйка. Как скажешь. За этот брак и за твою дочь сам князь Мстиславский хлопочет, якобы он обещал твоему мужу помочь вам.

Матрена искренне удивилась:

— Князь Мстиславский? Да неужто тот самый?

— Агась, тот самый, — Федотья понизила голос и почти шепотом добавила: — Говорят, Захар, личный помощник князя, сам приезжал к боярину Харитонову Ивану Игнатьевичу и к его сыну Василию и уговаривал присмотреться к вашей Настасье. Вот как!

Матрена ахнула.

В этот момент в дверь постучали, и вошла похорошевшая Настя.

В новом накрахмаленном сарафане, с нарумяненными щеками и натертыми ярким соком клюквы губами девушка заметно похорошела и посвежела.

Она встала в стороне, потупив глазки в пол.

— Ну что, по рукам? — Федотья уставилась прищуренными маленькими глазками на хозяйку дома.

Та неопределенно кивнула, а Настасья едва сдержалась, чтобы не подпрыгнуть от счастья. Красавца Василия Харитонова знала вся Москва, еще бы, такой жених завидный.

А сваха Федотья удовлетворенно поцокала языком, и они с Матреной принялись обсуждать размер и качество приданого.

 <strong>Казань. Наши дни</strong> 
— Так ты, говоришь, не разглядела его? Того мерзавца?

— Нет, я же рассказывала. Он со спины напал, я его не видела толком, — шумно вытирая нос, прогундосила Лена.

После рискованного приключения в подъезде Синицкую просто трясло. Ни теплое одеяло, ни горячий чай с медом, ни грелка в ногах — ничего не помогало согреться. Перенесенный стресс очень часто так действовал на девушку. Она уже все, как могла, рассказала следователю Яшину, тот сначала долго не мог поверить, что их нашли в другом городе, и что кто-то знает о том, что они обнаружили в дневнике.

— Значит, нас выследили? Но как и кто? — бушевал Володя.

— Я не знаю! Извини, но я его не смогла разглядеть! — Лена снова зарыдала.

— Может, ты что-то у него заметила? Может, кольцо, украшение, ботинки, наконец? Может, пах он одеколоном знакомым?

— Нет, ничего такого. Я… я… я испугалась, — Лена забилась в рыданиях.

— Ну, ну, малыш. Все хорошо, все закончилось. — Володя присел к дивану и начал гладить расстроенную девушку по голове.

— Если бы не Эльза, не эта собака, я… он бы… меня… убил, наверное… — Синицкая заикалась от перенесенного стресса. — У него в руках нож был, тот самый нож, ты не понимаешь?

— А почему ты не рассказала ему о том, что было в дневнике? — серьезно спросил Яшин и даже перестал гладить Ленины растрепанные волосы.

— Как это? Отдать ему нашу тайну? Чтобы преступник, который погубил Ивана Васильевича, завладел сокровищем? Тем, что столько лет скрывали? Как ты можешь такое говорить?!

Лена подскочила на диване, глаза ее сверкали праведным гневом.

— Я просто спросил, успокойся. — Яшин мягко обнял ее и усадил на подушку.

Лене вдруг стало очень и очень жарко, даже странно, что всего несколько минут назад она тряслась от холода.

Володя сходил на кухню, принес еще одну чашку горячего чая с лимоном и кусочком шоколадки, заставил Лену выпить.

— Знаешь, сейчас сложно поверить, но в детстве я часто болел. И мама меня почти всегда лечила именно горячим чаем и шоколадом. Таблетки она почти не признавала, только в экстренных случаях. Она говорила, что горячий чай с лимоном способен творить чудеса, а шоколад — это одно из самых лучших изобретений человечества, — рассказал Яшин.

— Твоя мать была мудрой женщиной, — улыбнулась Лена.

— Почему была? Она и сейчас есть, и скоро я вас с ней познакомлю. Она тебе обязательно понравится, — с задорными искорками в глазах произнес Яшин. — А сейчас тебе нужно отдохнуть, поспать. Здесь злодей до тебя не доберется, я обещаю. А теперь спи.

Яшин забрал у Лены опустевшую чашку, как маленькой девочке, заправил одеяло, потушил свет и вышел из комнаты.

А Лена еще несколько минут лежала и думала, что же сегодня с ней произошло. Она даже на несколько часов забыла свои выдуманные обиды на Володю, забыла его «заю», забыла свои слезы и переживания. Сейчас самым важным было другое — кто-то знает о тайне дневника, кто-то охотится за ним и готов на все, чтобы его заполучить.

А еще душу грела мысль, что когда-нибудь Яшин познакомит ее со своей мамой. Он же обещал.

С этими приятными мыслями экскурсовод Синицкая и заснула крепким здоровым сном.

* * *
Казанский кремль поражал воображение.

Синицкая под руку с Яшиным вошли в кремль Казани через ворота Спасской башни.

— Неужели она тоже называется Спасская? Как и в Московском Кремле? — поинтересовался Володя.

— Да, представь себе, тоже. Здесь надвратная церковь Спаса Нерукотворного, по ней башня и получила свое название, — с улыбкой ответила Лена.

— Ух ты, тут, как и на московской Спасской, часы есть! — задрав голову вверх, впечатлился Яшин. — Они старинные, наверное?

— Да нет, какие старинные? Раньше здесь, конечно, были какие-то древние часы. А это современные, с автоматическим боем, они установлены в семидесятых годах двадцатого века.

— Знаешь, ты так интересно и увлекательно рассказываешь! Сразу видно, профессиональный экскурсовод, — сделал девушке комплимент Володя.

Затяжной дождь наконец-то закончился, и столица Татарстана порадовала гостей ясной солнечной погодой.

— Ну, так что именно мы ищем? Командуй, гражданин-начальник, — взяв под козырек, ухмыльнулся следователь.

— Что именно ищем, не знаю. Но как только увижу, сразу пойму, — серьезно ответила Синицкая.

— Мы куда сначала зайдем — в Благовещенский собор или в мечеть?

— Я думаю, и туда, и сюда. Грех не воспользоваться таким шансом — посетить уникальные достопримечательности. Что мне нравится в Казани, так это то, что совсем рядышком находятся православный храм и мусульманская мечеть. Как в сказках, восток и запад вместе сошлись, — опираясь на руку Володи, сообщила Лена.

— Да, как в сказках, в нашей стране, в Казани живут на одной улице, в одном доме и татары, и русские, и представители разных национальностей и конфессий.

Так, мило беседуя, как обычная парочка туристов, Яшин с Синицкой под руку прошли к Благовещенскому собору, древнейшей из кремлевских построек.

Это монументальное сооружение выглядело очень красиво. Солнечные лучи освещали четыре большие небесно-голубые главы и золотой купол храма.

Внутреннее убранство собора потрясло следователя Яшина. Давно он не посещал церковь, хотя в глубине души считал себя истинным православным христианином. Но ни один пост он ни разу не держал, причащался последний раз лет десять назад, да и забежать в церковь даже просто поставить свечку за здравие родных и близких, и то ему было некогда.

Он с интересом рассматривал богатый позолоченный иконостас и яркие сочные фрески на стенах и сводах собора. Особое впечатление оставила большая икона Божьей Матери в полутемном приделе храма.

Туристов, как и самих прихожан, сегодня было мало, только несколько старушек-богомолок и праздных зевак бродили по храму.

Лена купила несколько свечек, поставила их в глубине, возле иконы Богоматери, а потом подошла к Владимиру и прошептала ему на ухо:

— Уважаемый следователь, я здесь ничего не нашла. Да я и не знаю, что искать.

— Я тем более не знаю. Давай еще раз тут осмотримся.

Они вдвоем еще раз обошли весь храм, пытаясь заглянуть во все места, куда возможно.

— Как ты думаешь, за алтарную перегородку нас пустят? — скосив глаза в сторону алтаря, спросил вполголоса Яшин.

— Точно не пустят, — уверенно ответила Лена. — И я думаю, что должна быть какая-то подсказка, какой-то знак.

— А что там в дневнике точно было сказано? Может, мы вообще зря сюда приехали?

— В дневнике «К-Ш. Каз.» — вот мы и решили, что это Казанская мечеть Кул-Шариф.

— Ну да, все правильно, подходит. Тем более что есть яркая связь с нашим собором Василия.

Они еще раз все внимательно осмотрели, обойдя храм по периметру.

— Теперь пошли в мечеть, ведь в дневнике ясно написано «К-Ш» — Кул-Шариф.

Выйдя из собора и пройдя через уютный скверик мимо современного памятника, они подошли к мечети.

— В поезде я тоже почитал о мечети, чтобы не ударить в грязь лицом, так сказать. А то мне уже неудобно перед тобой, перед твоими неиссякаемыми историческими знаниями, — улыбнулся Владимир.

Лена зарделась от смущения. У нее даже уши покраснели. Она смогла только промямлить:

— Да ладно тебе, это же моя работа — экскурсии водить.

— Ты знаешь, а мне очень нравится твоя работа, — подмигнул ей Яшин.

— А мой бывший муж постоянно смеялся над моей деятельностью, он говорил, что я всего лишь говорящий магнитофон, что болтаю, как дрессированный попугайчик, — сконфузилась Лена.

Чтобы немного сгладить неловкость от своих слов, Синицкая спросила:

— Владимир, а новостей по нашему делу никаких нет? Вам не звонили?

— Нет, к сожалению, пока все без изменений. Мне утром звонил мой коллега, друг хороший, тоже следователь. Он также работает по этому делу, сказал, что пока ничего интересного нет. Слушай, а это что такое красивое? — Он указал рукой куда-то в сторону, за мечеть.

— Ой, это башня Сююмбике, она датируется второй половиной семнадцатого — началом восемнадцатого века. Вообще, точная дата ее постройки, как и предназначение, не известны, но явно бросается в глаза, что она выбивается из общего архитектурного замысла. С ней связана прекрасная романтическая история.

— Куда уж без любви-то! Тем более в семнадцатом веке! — ухмыльнулся Яшин.

— А вот не надо смеяться! Там очень интересная легенда про красавицу Сююмбике и ее трагическую смерть, но это все потом. Тем более, что мы подошли к мечети Кул-Шариф.

— Да, любовь — это замечательно! — подтвердил Яшин.

При этих словах Лена помрачнела, вспомнив про утренний разговор с «заей».

Огромная мечеть с изумительными пересекающимися арками и стрельчатыми витражными окнами поражала своей неординарной архитектурой и совсем не была похожа на новодел. На бирюзовом куполе, на стеклах окон в виде тюльпанов сверкали солнечные зайчики.

Но когда через двадцать минут Лена и Володя вышли из мечети, настроение у них было испорчено.

— Мы просмотрели там все, что можно и что нельзя, но ничего не нашли. Я даже не представляю, где там еще можно искать, — ворчал Яшин.

— Я тоже не знаю. Я думаю, что-то должно быть, мы просто его проглядели, а оно лежит на поверхности, — ответила Лена.

Они сели на скамеечку в небольшом сквере недалеко от мечети.

— Мечеть была построена в две тысячи пятом году. Михаил Осипович уже умер к тому времени, его не стало в две тысячи четвертом — скончался от инфаркта. Он не мог ничего спрятать в недостроенном здании, да и как он туда попал бы? — рассуждала вслух Лена.

— Каретников должен был оставить какой-то знак, какую-то подсказку.

— Да, я тоже так думаю. Ну-ка, что там было написано в записке: «Каз. К-Ш. Далее два-ноль-ноль-три, потом снова два и три, возможно, буква „з“».

— Наверно, это какой-то код, шифровка. Но мы ее попробуем разгадать. Тем более мы на правильном пути. Первая часть — это Казань, Кул-Шариф, ошибиться невозможно.

— Благовещенский собор мы тоже весь осмотрели. Неужели снова тупик? — поникла головой Елена.

— Не хочется просто так, с пустыми руками, возвращаться в Москву, — с сожалением протянул Володя.

— И мне не хочется, — Лена напряженно нахмурила лоб, думая, что же делать.

Немного помолчали.

Володя достал из кармана семечки и принялся рассыпать их прожорливым казанским голубям, крутившимся возле скамейки, на которой они сидели с Леной.

Голубей становилось все больше и больше, прилетали новые. Они крутились под самыми ногами, ничего не боясь, дрались за семечки, которые Яшин подкидывал из своего, казалось бы, необъятного кармана. Некоторые голуби слетали с памятника, располагавшегося прямо напротив скамейки.

Лена подняла глаза на него и вздрогнула от неожиданности:

— Вова, Володя… — срывающимся голосом произнесла она. — Вова, смотри сюда, это что?

— Что? — не понял Яшин.

— Сюда смотри, — Лена подскочила со скамейки и подбежала к памятнику. — Что это?

— Ну, памятник… — все еще не совсем понимал ее следователь.

— Не «ну памятник», — передразнила его Лена, — а монумент «Зодчим Казанского кремля», открытый, если мне не изменяет память, в две тысячи третьем году.

— И что? — тупил Володя.

— Объясняю. В две тысячи третьем году. Два-ноль-ноль-три.

Глаза у Яшина заблестели.

— И кто здесь изображен? — продолжила Синицкая.

— Зодчие! — с воодушевлением крикнул Яшин.

— А сколько зодчих? Правильно, двое — то есть два «з» — два зодчих. Я молодец? — радовалась Лена.

— Ты большая молодец и умничка! Все сходится! — Владимир привстал со скамейки и обнял Лену.

— Точно! Зодчие! А наш Михаил Осипович очень увлекался именно средневековой архитектурой и древними мастерами-зодчими, — сказала Лена, рассматривая памятник.

— А здесь какие-то конкретные зодчие изображены? Есть их имена, фамилии?

— Ты еще спроси их паспортные данные! Нет, конечно, это собирательные образы зодчих. Эта скульптура призвана увековечить память всех мастеров, трудами которым был создан Казанский кремль.

— Да, интересный памятник. Но тут два зодчих. Какой из них нам нужен? — продолжая рассматривать монумент, спросил Яшин.

— Да, здесь один мастер — татарский придворный архитектор со свитком-чертежом ханского дворца и русский зодчий с чертежом Спасской башни, — ответила Лена.

— И кто из них наш мастер?

— Я думаю, русский, — Лена поднялась на цыпочки, но достать до высокого памятника она не могла.

Яшин подошел поближе, поднял худенькую и субтильную Синицкую, и она легко на руках подтянулась, залезла на постамент и заглянула в чертеж Спасской башни.

— Ой, точно. Здесь есть знак.

— Какой знак?

— Изображение нашей девятиконечной звезды. Ну, той самой, из храма Василия. Она нарисована на чертеже. Подожди, я кое-что попробую.

Лена нажала на каждый лучик звезды, они были немного выпуклыми.

Сначала ничего не происходило, но потом раздался негромкий скрежет, и правая рука русского зодчего легко отошла в сторону, и в ладони у мастера появился какой-то предмет.

Лена с удивлением протянула руку и достала маленький позолоченный ключик. Рука зодчего снова встала на место.

Спрыгнув с постамента, Синицкая продемонстрировала находку потрясенному Яшину.

— Золотой ключик? Как у Буратино? — спросил Яшин.

— Да, золотой ключик, а с обратной стороны изображение двуглавого орла, — разглядывая предмет, сказала Лена.

— Типа того, что на нашем гербе?

— Очень на него похожий, по крайней мере, — размышляла Лена.

— Отлично, а теперь бы узнать, где та волшебная дверь, что этот ключик открывает.

— Найдем, не беспокойся. Я чувствую, мы на верном пути.

 <strong>Град Москов. 1595 год</strong> 
— Анастасия, дочь моя любимая, ненаглядная, подойди поближе, прошу тебя, — слабый голос Матрены глухо звучал в затемненной комнате.

Исхудавшая женщина лежала на сбитых пуховых подушках, под теплыми перинами. Черты лица у нее заострились, под глазами залегли темные тени, она все время нетерпеливо перебирала мелкие невидимые крошки на покрывале и все время звала дочь.

— Анастасия, Настенька, — кричала она в бреду, голос у нее дрожал, она боялась, что не успеет, не сделает того, что обещала мужу своему любимому, что преставится, не поговорив напоследок с дочерью.

Верную служанку еще давеча послали за Анастасией, которая жила счастливо в боярском замужестве, воспитывала уже двух отроков — погодков.

Дочь нетерпеливо топталась у порога. Ей было очень страшно подходить к больной уродливой старухе, в которой она никак не могла признать свою красавицу-молодицу мать.

— Настенька, подойди, не бойся. Прошу тебя, — голос слабел.

Матрена чувствовала, что ей мало осталось, но она должна успеть, обязана все сделать, а потом она соединится со своим суженым Иваном.

— Послушай меня, доченька милая, любимая, молю, сделай, как я скажу. Ты осталась у нас старшой после гибели братца твоего прошлой зимой от лихорадки падучей. Послушай, милая, отец твой Иван завещал… — дальше она зашептала, и девушке пришлось приложить ухо к губам матери, чтобы услышать ее предсмертные слова.

— Поклянись перед образами, что сделаешь все так, как я сказала. А перед своей смертью передай тайну сию старшему твоему сыну али дочери, кто будет у тебя. Но знание сие не должно попасть к лихим людям. Прошу тебя…

Слабый стон раздался из уст Матрены, Настенька вскрикнула и зарыдала на груди у умершей матери.

 <strong>Москва. Наши дни</strong> 
Поезд пришел на вокзал точно по расписанию. Подхватив свою дорожную сумку-кейс, Лена выскользнула вслед за Яшиным на пыльный перрон московского вокзала.

Золотой ключик, не ясно что открывающий, был надежно спрятан и подшит в шов нижнего белья Лены. А то мало ли…

Девушка наотрез отказалась от заманчивого предложения Володи поехать к нему в Новогиреево, а, позвонив подруге и забрав у нее обрадовавшегося ей Малюту, поехала к себе домой.

Ей нужно было дома поработать на своем компьютере (который благополучно был починен и восстановлен) и подумать о деле, и, что гораздо важнее, поразмышлять над своим отношением к симпатичному следователю.

Яшин обещал звонить, если что. Ему тоже нужно было срочно по делам, как он сказал. Но Лена подозревала, что он торопился к своей «зае».

Тяжело вздохнув, она открыла ключом дверь своей квартиры, и пришлось вздохнуть еще раз.

Она же забыла, какой здесь был учинен разгром. Теперь точно нашлись важные дела — необходимо было привести квартиру в порядок, разложить вещи, помыть окна и полы.

Под песни любимой «Мельницы» убираться было легко и весело. И уже через час находиться в квартирке в Отрадном стало гораздо приятней.

Малюта снисходительно взирал на Ленины старания со спинки дивана, периодически презрительно фыркал на жужжащий в прихожей пылесос, но покидать свой наблюдательный пост не собирался.

Когда уборка более-менее была завершена, в дверь требовательно позвонили.

В глазок была видна только расплывчатая фигура и букет ярких цветов.

Открыв дверь, Лена с удивлением уставилась на огромный букет алых роз и смущенную физиономию Леши Курочкина, протягивающего ей цветы.

— Э-э… привет, — промямлила Синицкая, отступая в прихожую и пропуская гостя в дом.

— Извини за вторжение, это тебе. — Леша сунул ей в руки букет.

— Э-э-э… спасибо, а сегодня праздник? — Лена наморщила лоб. Она реально не понимала, чем вызван незапланированный визит молодого аспиранта.

— Нет, не праздник. К тебе можно? — Леша с интересом рассматривал Ленин прикид.

А рассматривать было что. Без макияжа, в грязной после уборки растянутой футболке с Микки-Маусом, в коротеньких домашних шортах и косынке на волосах девушка выглядела, мягко сказать, весьма экстравагантно.

— Да, конечно, заходи. Я сейчас, — она рванула в ванную, чтобы хоть немного привести себя в порядок. По дороге она сунула букет в первую попавшуюся вазу.

В рекордные сроки умывшись, переодевшись и причесавшись, Лена выпорхнула из ванной и застала странную картину.

Рыжий Скуратов угрожающе шипел на притихшего на диване Курочкина.

Хвост Малюты злобно ходил из стороны в сторону, он прижал уши к голове и шипел на аспиранта.

— Э-э-э… а что у вас тут происходит? — удивилась Лена.

— Леночка, я не знаю, что на него нашло. Я просто зашел, а он на меня кидается, — принялся оправдываться Леша. — Он шипит, я его боюсь! Откуда у тебя этот пушистый шерстяной террорист?

— Леша, что за выражения? — Лена подошла к Малюте, попыталась его успокоить, взяла на руки, но кот вырывался, он был вне себя от злости. Пришлось вынести его из комнаты и закрыть на кухне.

— Я даже не знаю. Он не так давно у меня живет, но я никогда от бабы Тони не слышала, чтобы он такое себе позволял, может, весна на него так влияет. — Синицкая развела руками.

— А давно он у тебя? Раньше вроде ты кошек не держала! — Алексей недовольно плюхнулся на диван, презрительно отодвинув плед, облепленный кошачьей шерстью.

— Ты не любишь кошек? — спросила Лена.

— Если честно, то не очень люблю, но этого рыжего нахала я уже видел. Ты не ответила, где взяла его?

— Он раньше у профессора Плотникова жил, после его смерти мне достался, — Лена ненавидела оправдываться.

— У Ивана Васильевича? А-а-а… точно, я его там видел. А почему ты его к себе взяла?

— А что, нельзя? — Лена начала заводиться. Чего это он так про кота расспрашивает? — Ты пришел про кошек поговорить, что ли? — недружелюбно ответила она.

— Все-все, кошачью тему оставим! Я просто мимо проходил и в гости к тебе напросился.

— Даже так? — удивилась девушка.

— Ну, не совсем так. Может, я соскучился. Я вчера приходил, тебя дома не было. Ты уезжала куда-то?

— Да, по делам, по семейным делам ездила, — немного соврала Лена.

— Одна ездила?

— Нет, не одна.

— У тебя кто-то есть?

— Леша, что за допрос?! Какая тебе разница, кто у меня есть?! — рассердилась Синицкая.

Алексей встал и принялся накручивать круги по ее гостиной.

— Нет, ты не понимаешь. Я волнуюсь за тебя, тут Плотникова убили, в музее на тебя напали, а ты непонятно с кем катаешься…

— Леша, во-первых, не кричи на меня, во-вторых, я большая девочка и сама могу выбирать, с кем и куда мне ездить, — примирительно ответила Лена.

— Да-да, извини. Ты права, но прошу тебя — будь осторожней, мало ли что, — Курочкин в знак примирения поднял руки вверх.

— Ой, а что это у тебя? Малюта все-таки тебя поцарапал? Хотя это больше на укус похоже. — Девушка увидела на запястье аспиранта след от зубов животного.

— Что? Кто? Малюта? — Курочкин торопливо поправил свитер на рукаве.

— Да, Малюта — мой кот, он на тебя кинулся? Поцарапал? Укусил? Почему ты не сказал об этом мне раньше? Давай я перекисью обработаю! — Лена взяла его руку в свою.

— А… что? Нет, не надо. Это не твой, это другой кот. Давно уже, не нужно ничего делать. Ладно, я пойду. Мне пора. — Курочкин торопливо выскочил из комнаты и принялся надевать темные кроссовки, на которых девушка заметила засохшую грязь.

— Ну ладно. Пока. — Лена закрыла за ним дверь, а потом выпустила из кухни кота. Все это время она спрашивала себя: «И что это было?»

С этими мыслями было невозможно продолжать уборку, тем более что Лена переоделась в чистое. Она налила себе чаю и принялась гладить кота Малюту, который был более чем взвинчен встречей с Курочкиным и все никак не мог успокоиться. Он выразительно мяукал, фыркал и словно укорял в чем-то Лену.

— Да чем тебе Леша так успел насолить? Что ты на него так ворчишь? — недоумевала Синицкая. — Не любишь ты аспирантов или, быть может, ревнуешь?

Скуратов снова злобно фыркнул, запрыгнул на стол и специально, как будто показательно, столкнул на пол вазу с букетом, подаренным Алексеем.

Ваза разбилась на миллион осколков, цветы разноцветным ковром покрыли комнату.

Лена испуганно ойкнула и, схватив негодника, закрыла его в ванной и даже свет выключила:

— Ах, ты так! Вот посиди здесь, злодей! Мои подарки портить! Да что на тебя нашло, комок шерсти?! — злилась она, подметая осколки некогда любимой вазы.

Ваза восстановлению не подлежала, как и Ленино настроение, испорченное всерьез и надолго.

В этот момент раздался звонок телефона. На том конце провода, хотя откуда у мобильных провода? — была Марианна Владимировна, секретарша из деканата.

— Леночка, это ты? Ты дома? — прошептала она.

— Да, конечно, дома. А почему ты шепчешь? Что-то случилось?

— Случилось, еще как случилось? Я быстро тебе скажу, пока Натан Юрьевич не слышит, — зачастила Марианна.

— Наш декан? А в чем дело?

— Короче, вчера я до тебя не дозвонилась, предупредить хотела. Вчера к декану приходил очень странный посетитель, дедок такой седой, но с военной выправкой, весь в черном.

— И что?

— Да не перебивай ты меня. Так вот, этот старик с деканом по поводу тебя долго разговаривал. Я всех подробностей не слышала. Я оставила дверь приоткрытой, когда он пришел. Но потом Натан Юрьевич заметил, что я подслушиваю, и отослал меня с документами в бухгалтерию, — рассказывала Марианна.

— А при чем тут я? Я никакого старика в черном не знаю! — удивилась Лена.

— Очень подозрительный старикан, очень. Он, когда пришел, так на меня взглянул, что прямо мороз по коже. Я ему: «Вы не записаны», а он на меня так зырк, и к декану нашему. И сразу: «Елену Синицкую знаете?»

— А Натан Юрьевич что?

— Он сначала громко спросил, кто он и по какому поводу, но тот какую-то ксиву ему показал, и наш декан сразу остыл. Ой, Лена, я тебя предупредить хотела, вокруг тебя какие-то странные дела творятся. Чувствую я, не к добру это. Если ты во что-то ввязалась криминальное, то завязывай давай, — Марианна Владимировна громко вздохнула. — Ладно, мне пора. Если еще что-то узнаю, то скажу тебе. Пока.

Лена нажала на трубке отбой и крепко задумалась, во что же она все-таки ввязалась или во что ее ввязал следователь Яшин.

* * *
А следователь Яшин тоже не терял времени даром. Он приехал в морг к знакомому судмедэксперту Пряникову.

Худой, как спичка, и прожорливый, как стадо бизонов, Гриша Пряников как раз в комнате для отдыха наливал чай в грязную эмалированную кружку с поцарапанной ручкой.

— Здорово труженикам морга, — с улыбкой поприветствовал приятеля Яшин.

— Здоровее видали, — хмуро ответил Гриша, прихлебывая чай из кружки. — Чай будешь? Али чего покрепче?

— А… наливай чайку! Ну, как дела? — спросил Яшин, добавляя в чашку две ложки сахара.

— Тебя мои личные дела интересует или что-то конкретное? — грустно осведомился Пряников.

— Конечно, твои личные, куда я без них?! А конкретно, как там наш клиент Степан Юрьевич Коломийцев поживает?

— Ну, предположим, он уже давно как не поживает, а во-вторых, я все написал в медицинском заключении о смерти, а в-третьих, это уже не ваш клиент, а тем более не наш, — также хмуро ответил эксперт.

— Так, во-первых, понятно, что он умер, во-вторых, кроме чтения заключения я хотел с тобой напрямую о Коломийцеве побеседовать, а в-третьих, как это — не наш и не ваш клиент? А чей же тогда? — удивился Володя.

— А тебе еще не сообщили? Пока ты по командировкам катался, тело Коломийцева забрали.

— Куда забрали? Кто забрал? Я не понял, — стукнул кулаком по столу Владимир.

— Забрали еще позавчера, очень серьезные люди пришли, показали начальству нашему постановление и труп забрали, — откусывая печенье, спокойно сообщил Пряников.

— А почему мне ничего не сказали? Что за безобразие?! Это мое дело, это мой труп! — бушевал Володя. Он даже встал с места и принялся ходить по комнате. — Я сейчас к вашему Владилену пойду ругаться! Как он позволил?! Что за ксивы, что за люди?!

— Смешались в кучу ксивы, люди, — ухмыльнулся Гриша. — Дело, может, и твое, а труп — не твой, ты же жив-живехонек!

— Очень смешно, я пошел разбираться! — Яшин направился к выходу. — Спасибо за чай.

— Подожди, торопыга. Я чего сказать еще хотел. Пока клиента не забрали нашего, я еще кое-что нашел, что в заключении дописать не успел.

— Говори давай, не томи, что там? — взмолился Яшин.

— Говорю-говорю. Короче, кроме яда, о котором уже было сказано, кстати, яда неизвестного и очень сильного, я еще кое-чего нашел. Правда, не свеженького. Смотри сюда, я успел сделать фото, пока жмурик еще тут у нас лежал.

Гриша поднялся, вытер руки о полотенце, открыл ноут и покликал мышкой.

— Вот, гляди. Когда я проводил вскрытие вашего Коломийцева и нашел этот странный яд, то обратил внимание на его правую руку, на ожоги на ней. Как я уже сообщил, у него был порез-царапина на указательном пальце, именно через эту ранку отрава и попала в организм. Но это не все. Мне очень не понравились его ожоги, точнее, они показались мне странными. Я провел осмотр его рук через фильтр ультрафиолетового излучения. Вот что получилось, — произнес эксперт.

Яшин придвинулся к ноуту и увидел снимок руки покойника. Бледно-голубым цветом были отмечены какие-то странные пятна на кончиках пальцев и на ладони Коломийцева.

— Что это? — спросил Владимир.

— Вот именно, что это такое?! Я медэксперт, мое дело — трупы вскрывать, в мертвецах ковыряться, а работа следователя — объяснять, что с ними произошло.

— Я прекрасно знаю, в чем состоит работа следователя, я спрашиваю, что за пятна на руках у Степана Коломийцева? — возмутился Яшин.

— Я могу только предположить. Подчеркиваю, это только мое предположение. В заключении этого нет. Это что-то типа пыльцы или другого биологического материала, который, как тонкая пленка, покрывает его пальцы.

— А что за пыльца? — поинтересовался Яшин.

— Извини, но я не знаю, какому растению она принадлежит.

— Она ядовитая? — немного подумав, спросил Яшин.

— В этом-то и дело! Еще какая ядовитая, во всяком случае, была ядовитой примерно лет пятьсот назад, — сняв очки и почесав переносицу, сообщил Гриша.

— Пятьсот лет назад? Как это?

— Ну, может, не пятьсот, а где-то около того — я же не историк. По проведенным анализам, эта пыльца по токсичности была сопоставима с ядом гремучей змеи, но, повторюсь, это было где-то пятьсот лет назад. За прошедшие века она стала безопасной. И я думаю, притронувшись к источнику этой пыльцы, наш друг Коломийцев и получил эти слабенькие ожоги. А несколько веков назад он бы быстро протянул ножки. Как-то так выходит. Один раз ему повезло, только обжегся слегка, а второй раз Степан все-таки сунулся, куда не следует, — поучительно поднял палец вверх Пряников.

— Гриша, скажи мне вот еще что: а эти ожоги свежие? То есть он их получил тогда же, когда и уколол указательный палец?

— Нет, друг мой Вовка. Этим ожогам — дня два-три, максимум неделя, и где он токсичную эту бяку нашел, я тебе тоже не скажу. В Москве и Подмосковье ничего подобного не растет. Возможно, в джунглях Южной Америки что-то такое водится, я без понятия.

— Ну что ж, спасибо и на этом. Ты говорил кому-то об этой находке? В заключении о смерти этой информации нет. — Володя снова плюхнулся на стул.

— Говорю же тебе, не успел это написать. Про ожоги я писал, даже подробно описал их, но вот додумался рассмотреть их в ультрафиолете только недавно. А потом пришли эти важные господа, и труп — тю-тю. — Гриша развел руками.

— Слушай, у меня для тебя еще кое-что есть! Вот, возьми на экспертизу. — Владимир достал из кармана сиреневый ножичек в целлофановом пакетике, который потерял злодей, пытавшийся убить Лену в Казани.

— А что это?

— Я думаю, это орудие убийства. Нужна экспертиза на пальчики, это по делу профессора Плотникова, — объяснил Владимир.

— Хорошо, оставляй здесь. Это дело пока еще закреплено за тобой, — ухмыльнулся Пряников. — Только бумаги все оформи как следует, а то у нас с этим весьма строго.

— Ладно, спасибо тебе, Гриш, все сделаю. — Яшин пожал ему руку и пошел искать начальника Пряникова, маленького и сморщенного старичка Владилена Исхаковича Губерштейна.

Тот сидел за заваленным бумагами столом. Не глядя на посетителя, он прогудел в ответ на приветствие Яшина:

— Я очень занят, меня ни для кого нет.

— Добрый день, Владилен Исхакович. — Володя бодрым шагом зашел в кабинет.

— А-а-а… Володенька, это ты? Какими судьбами? — Губерштейн все-таки оторвался от бумаг.

— Это вы мне объясните, какими судьбами у вас в морге трупы исчезают!

Владилен Исхакович нахмурился и начал барабанить по столу костяшками пальцев.

— Я чего-то не знаю? О чем это ты? Конкретно, какие трупы? Когда исчезли? Куда?

— Я про мое дело, про Коломийцева!

— А-а-а… ясно. Ты это про нашу засушенную мумию. Интересный случай, интересный весьма. Вот ты напугал старика, я уж подумал, и впрямь кто пропал, — Исхакович даже рассмеялся. — У нас, молодой человек, ничего просто так не пропадает. А дело уже не ваше, Володенька. Нужно чаще на рабочем месте появляться, тогда информация напрямую будет доходить. Сейчас смертью в храме Василия Блаженного занимается ФСБ. Надеюсь, вы знаете, кто это такие? Они принесли постановление, забрали тело и все бумаги, с ним связанные. По всем вопросам сказали обращаться к подполковнику Свиридову. А ты не знал, Володя? — Владилен Исхакович снял очки с большими диоптриями, протер их и снова водрузил себе на нос.

Яшин удрученно покачал головой.

Нет, он не знал. Ему даже не сказали, что делом занимается другая организация. Но почему же? Чем там заинтересовалась контора? Понятно, что дело странное — эти яды, мумии, шифровки…

Подполковник Свиридов — непосредственный начальник Яшина, надо ехать в Следственный комитет, разбираться.

Хмуро поблагодарив Губерштейна, Владимир поехал к Свиридову.

 <strong>Град Москов. 1599 год</strong>   <strong>Где-то за Китайгородской стеной</strong> 
Ах, как страшно и боязно было идти ночью девушке к старой Аграфене!

Ведьма жила на самом краю города, за дальней стеной Китая-городка, в полуразрушенной хибаре, аккурат напротив погоста.

Анастасия в смятении поправила на груди платок, поглубже запрятала золотой крест, негоже к колдунье с крестом на груди заявляться.

Повернуть обратно, а то как люди донесут, что сама боярская жинка, красавица Анастасия Иоанновна Харитонова ночью, как тать, окольными тропами и огородами пробиралась к ведьме? Но что же тогда делать? Обещала она матери своей на смертном одре, дала клятву нерушимую, что схоронит тайну, отцом завещанную.

На условный стук дверь хибарки приоткрылась, на пороге показалась женщина средних лет в грязно-сером переднике.

— Мне нужна Аграфена, — оглядываясь по сторонам, прошептала Анастасия.

— Я Аграфена, заходи, коль пришла. — Хозяйка сделала приглашающий жест.

Немного потоптавшись на пороге, чтобы хоть немного стряхнуть грязь с сафьяновых сапожек и поправив платок на голове, девушка зашла в горницу.

В ней было светло как днем, несколько десятков свечей освещали скромное убранство комнатки. По стенам и над потолком были развешаны высушенные травы и цветы. Приятно пахло ладаном и мятой.

— Ну, заходи, рассказывай, зачем я тебе понадобилась, боярыня! — зажигая еще одну тоненькую церковную свечку, велела хозяйка дома.

— Кто боярыня? Почему боярыня? Вы ошиблись! — смутилась Настя.

— Ну, ошиблась так ошиблась! — ухмыльнулась Аграфена. — Только глаз у меня алмаз, я вижу то, что другим недоступно. Рассказывай, зачем пришла. Приворотное зелье для мужа или травку, чтоб ребеночка заделать, надобно?

— Отрава нужна сильная, очень сильная, — тихо промолвила Анастасия, не поднимая глаз.

— Отрава, говоришь? Не ожидала, ммм… не ожидала от тебя, милая. Кого травить собралась? Мужа? Родню? Полюбовничка? Не похожа ты на убийцу! — покачала головой травница.

— Не все ли равно, кого я травить буду?! Я заплачу хорошие деньги, очень хорошие деньги за яд смертельный!

В ответ на недоуменный взгляд колдуньи Анастасия зачастила:

— Клянусь Господом Богом нашим, родителями своими покойными, детками своими малолетними, что не буду убивать и травить своих родственников, соплеменников, мужа любимого, — мне защитить наследство отцовское надобно от врагов-супостатов, злодеев лихих, чтоб не получили они ключ к тайне сокровенной.

Аграфена немного помолчала, а затем кивнула:

— Хорошо, я тебя поняла. Будет тебе яд, есть у меня одно средство, одолень-трава называется. Ни пеший, ни конный, ни стар, ни млад не может притронутся к отвару одолень-травы и не пасть мертвым. Великую силу имеет эта одолень. Сделаю я тебе зелье сие, приходи через три дня на вечерней зорьке.

Анастасия оставила на столе мешочек бархатный с золотом и медленно вышла в сени.

 <strong>Москва. Наши дни</strong> 
— А я тебе сказал, не наше это дело! Не наше, Яшин. Распоряжение сверху прилетело, этого твоего засушенного Коломийцева забрали, и правильно сделали. Тебе других дел не хватает? Еще одного глухаря захотел? Все, отставить разговоры! Все, я сказал. Иди работай и не отвлекай меня всякой чепухой. Кладоискатели, блин. Шифр он разгадывает! — бушевал начальник.

— Но, Иван Ильич, но как же так?

— Ты русского языка, Яшин, не понимаешь? Иди работай, — рявкнул Свиридов, его лысина покраснела еще больше, и все три подбородка мелко затряслись.

— Есть идти работать, — в ответ тоже рявкнул Яшин и ушел, еле удержавшись, чтобы не хлопнуть дверью напоследок.

Он был зол, очень зол. Что же контора нашла для себя интересного в деле Коломийцева? Они явно что-то знают!

Из кабинета он позвонил Синицкой.

Она ответила почти сразу и на вопрос, что нового, рассказала, что ее в университете разыскивал старик с военной выправкой.

— Я, кажется, знаю, кто это! — ответил Яшин.

— Кто же?

— Это сотрудники спецслужб.

— Но что им нужно от меня? — удивилась Лена.

— Они теперь занимаются делом Коломийцева. У меня это дело забрали! — хмуро доложил Владимир.

— Забрали? А как же так? Разве так можно?

— У нас, получается, можно. Теперь я не могу официально им заниматься.

— А неофициально можешь? — понизив голос, спросила Синицкая.

— А неофициально меня очень мучает любопытство, я не знаю, что открывает маленький золотой ключик, найденный в Казани, и не знаю, куда нас приведет звезда из храма Василия. Так что в свободное от работы время я могу заниматься тем, чем хочу.

— Ура! — обрадовалась Лена. — Приезжай сегодня вечером ко мне, у меня есть кое-какие мысли насчет кода из дневника, постараемся разгадать.

— Ммм… ты меня приглашаешь? Свидание? — с улыбкой спросил Владимир.

— Типа свидания, только форма спортивная или свободная, — тоже с улыбкой ответила Лена.

— Хорошо, тогда до встречи.

* * *
Они молча пили чай, и Володя чувствовал, что он дома. Это было ни с чем не сравнимое ощущение спокойствия и полной защищенности — словно он там, где должен быть, и не нужно никуда бежать, ни о чем беспокоиться. Одним словом, дома.

Однако бежать все-таки было нужно.

— Ты знаешь, я рассуждала о найденном нами ключике. И есть одна идея. Вот с чего все началось? На что все указывает? — прервала молчание Лена.

— Дай угадаю, храм Василия Блаженного?

— Бинго! А ты молодец! — похвалила Володю Лена.

— А ты думала! Вот и следователи тоже на что-то годятся, — приосанился Яшин.

— Мне тоже кажется, что все разгадки нужно искать в Покровском соборе, что на Рву. Все ниточки ведут туда, — согласно кивнула Синицкая.

— У меня такое чувство, что мы участвуем в каком-то приключенческом квесте — стоит найти один предмет, как он приводит к другому, и так далее. Одна находка тянет за собой следующую, — разворачивая шоколадную конфету и запивая ее крепким чаем, произнес Володя.

— Надеюсь, эта игра не бесконечна. Мы на правильном пути, и разгадка уже близко, я просто ее чувствую, — кивнула Лена.

— Я тоже, чувствую… я тоже. — Володя проникновенно заглянул девушке в глаза, придвинулся к ней ближе. Его рука нежно откинула прядь светлых волос с ее лица. Их глаза встретились, он наклонился, чтобы поцеловать ее, но в этот самый момент раздался звонок в дверь.

Волшебное наваждение закончилось, Синицкая вздрогнула и очнулась.

Яшин облизнул губы и недовольно спросил:

— Ты кого-то ждешь?

— А-а-а… Что? Нет, не жду, — смущенно произнесла девушка.

— Тогда не открывай, нас нету.

— А вдруг это что-то важное? Подожди секундочку.

Лена метнулась в прихожую и рванула на себя входную дверь, даже не удосужившись взглянуть в глазок. И была изрядно удивлена. Эффект дежавю — на пороге стоял аспирант Курочкин с точно таким же букетом, какой он преподнес утром.

— Привет, это тебе, — сунул он цветы оторопевшей Лене.

— Спасибо, а что, опять какой-то праздник? — поинтересовалась девушка.

— Типа того. Надеюсь, я не помешал? — снимая кроссовки, Леша прошел в гостиную.

Из кухни, играя желваками на скулах, вышел Яшин.

— Вообще-то помешал, — серьезным тоном сообщил он аспиранту.

— Да? Неужели? — набычился Курочкин.

Лена хмыкнула себе под нос и, повернувшись к мужчинам спиной, занялась цветами.

В этот момент из спальни вышел Малюта. Он грозно смотрел на Курочкина и злобно шипел, зеленые глаза метали молнии, хвост был угрожающе поднят.

— Вот видишь, гражданин Уточкин, тебе здесь не рады, — с иронией сказал Яшин, кивая на кота.

— Вообще-то я Курочкин, и буду я еще на всяких там… котов… внимание обращать, — парировал Алексей. Слово «котов» он издевательски выплюнул, не ясно было, кому оно было адресовано — Малюте или Володе. — Я пришел к Лене, и пусть она сама скажет, если я не ко двору или помешал чему-то весьма важному.

Лена покраснела до кончиков волос.

— Нет, что ты, Леша, ты не помешал, спасибо за цветы, — проблеяла она.

— Ага, красивый букет, недорогой, рублей двести стоит, наверное, — попытался поддеть Алексея Яшин.

— Так я хотя бы догадался в гости не с пустыми руками прийти, не то что некоторые, — еще больше набычился Курочкин.

— А я по работе, между прочим. И к тому же я еще понадарю Лене букетов, успеется, — принялся зачем-то оправдываться Яшин.

— По работе он! Знаем мы вашу работу, — распалялся Алексей.

— Все, мальчики, брейк. Оба успокойтесь. — Лена примирительно подняла руки вверх. Она раньше ни разу не попадала в такую ситуацию, чтобы из-за нее ссорились два симпатичных парня, и даже не знала, как на это реагировать. — Вы еще тут подеритесь!

— А что тут драться, и так все понятно! — гневался Володя.

— Все, я сказала, оба успокойтесь! — рявкнула Лена. — И ты тоже угомонись! — это уже адресовалось Малюте. — Устроили тут!

Все замолчали, даже разгневанный кот.

— Леша, тебе спасибо за цветы, честно, большое спасибо, но сейчас тебе, наверное, лучше уйти. Завтра созвонимся, извини, но в данный момент ты реально не вовремя.

— Да я уже понял. Пойду я. Всего хорошего! — сквозь зубы процедил Курочкин, обращаясь к Володе.

— Да, пока. Бабуле привет передавай, — с улыбкой парировал Яшин.

— Всенепременнейше, — не остался Алексей в долгу.

Лена со вздохом закрыла за ним дверь.

— И что это было? — спросила она Володю, через минуту заходя на кухню.

— А что было? Ничего! Чай пью, сижу, никого не трогаю.

— Ну да, ну да, — девушка устало плюхнулась на соседнюю табуретку.

Володя подвинул свой стул к ней и осторожно взял ее за руки.

— Не нравится мне этот хлыщ, что он вокруг тебя прыгает?

— Ты ревнуешь, что ли? — серьезно спросила Лена, а сердце ее застыло в ожидании ответа.

— А может, и ревную. Нельзя разве? — Володя провел большим пальцем по внутренней стороне ее ладони. — На чем мы остановились?

— Да, точно. Посиди тут минуточку, я переоденусь и сразу поедем в храм, искать там разгадку, искать сокровища. — Лена вскочила со стула. — Я мигом! — И упорхнула в комнату.

— Я вообще-то не об этом, — уныло пробормотал Яшин и продолжил пить уже остывший чай.

Через пять минут Синицкая была готова. Перед уходом она поставила вазу с цветами на самый высокий шкаф и серьезно сказала Малюте:

— А ты даже не думай! Выкинешь букет — я тебе твою рыжую башку откручу! — и погрозила ему пальцем.

Скуратов презрительно фыркнул, типа: «А оно мне надо?» — и принялся вылизывать хвост.

Яшин с Синицкой спустились во двор, сели в припаркованный недалеко «Опель» и отправились по ночным улицам в центр.

Однако уже через десять минут езды Яшин задумчиво произнес, что-то высматривая в боковом зеркале:

— Не нравится мне этот «Авео»!

— Что? — вздрогнула Лена, она успела немного задремать в автомобиле. — Кто не нравится?

— Вон, серый «Шевроле Авео», он едет за нами, как приклеенный от самого Отрадного. Похоже, нас пасут.

— За нами следят? Но кто это? — встревожилась девушка.

— Понятия не имею и не собираюсь сейчас это выяснять. Номера их машины я запомнил, но, скорее всего, они липовые. А теперь держись, постараемся от них отделаться.

Яшин разогнал автомобиль и полетел по узеньким переулкам Китай-города. Он юлил, поворачивал, разворачивался, и в итоге минут через двадцать они подъехали к Красной площади со стороны Васильевского спуска.

Возле набережной Яшин остановил машину и сказал:

— Вроде бы оторвались.

Да, преследователей нигде не было видно.

Держась за руки, как влюбленные школьники, они подошли к Покровскому собору.

Лена позвонила охраннику дяде Пете и попросила разрешения зайти в храм.

— Вообще-то это не по инструкции. Сейчас «генеральша» рвет и мечет, мне за это попадет. И вообще, у нас же ревизия проводится, — вещал Петрович.

— Скажи ему, что это следственный эксперимент, — шептал в другое ухо Яшин, его дыхание было горячим, и у девушки по спине побежали мурашки.

— Дядя Петя, я не одна. Тут со мной следователь, который ведет это дело. Нам срочно нужно еще раз место преступления осмотреть. Да, да, я знаю, что там все смотрели. Это следственный эксперимент такой. Спасибо, дядя Петя, мы сейчас подойдем.

Лена положила трубку и посмотрела на Яшина:

— Ура! Прокатило!

А у Володи даже дыхание перехватило, так красива была Синицкая в этот момент, и так ярко у нее блестели глаза.

— Да, пошли, — прохрипел он, взяв ее за руку.

Гремя ключами, охранник Седов пропустил их в храм. Стараясь не шуршать пакетом с элитным коньяком, полученным в подарок от новоиспеченных кладоискателей, он попросил и их соблюдать тишину.

Лена согласно кивнула.

— Ну, и куда нам надо? — спросил Яшин.

Девушка тащила его по крытым галереям храма куда-то вглубь.

— Я считаю, что нужно искать в подклете, ведь именно там хранилась государственная казна, деньги и драгоценности простых горожан шестнадцатого-семнадцатого веков.

— Так подклет же внизу, куда ты меня тянешь? — возмутился Володя.

— Подклет внизу, а лестница, к нему ведущая, находится в церкви Покрова Богородицы. Причем тут история тоже интересная. Лестница эта была потайная, сделанная в стене и замурованная. Ее совершенно случайно нашли при реставрации храма в тридцатых годах, — рассказывала девушка, уже спускаясь по лестнице. — Скорее всего, многие потайные ходы и лестницы до сих пор не найдены.

— Да, а лестница узковата, спускаться по ней довольно неудобно, — пожаловался Яшин.

Ему с его высоким ростом и довольно широкими плечами было и впрямь весьма неудобно, стены из красного кирпича давили на него, и сама атмосфера казалась ему угнетающей. Худенькая и хрупкая Леночка, как быстроногая лань, скользила впереди.

— А представь себе, как неудобно было спускаться раньше боярам в трех шубах или государевым людям в парчовых нарядах, — рассмеялась она. — Вот мы и пришли, вот и подклеты царские. Здесь экспозиция музея невелика, мы, я думаю, сможем тут найти, что нужно.

— Знать бы еще, что искать! — проворчал Яшин.

Они прошли по крытой галерее. Сводчатый потолок и расписанные стены, освещавшиеся сейчас необычными, выполненными под старину светильниками, производили необыкновенное впечатление.

— Вот, например, это что за орудия пыток? Я думал, у нас в старину не пытали, не было такой инквизиции, как в благодатной Европе! — сказал Яшин, уставившись в одну из витрин.

— Что? Нет, это не орудия пыток, хотя выглядят действительно жутковато. Это вериги. Их святые и блаженные носили сами, по собственной воле, терзая свое тело ради Господа, ради Его благодати, — объяснила Лена.

— Так это больно небось? — разглядывая вериги, спросил Володя.

— Еще как больно, в этом и смысл — бороться с физической болью, с искушениями во благо Христово. Некоторые монахи носили вериги пару часов, кто-то целый день, а некоторые, как, например, Иоанн Блаженный, постоянно, не снимая. По легенде, именно эти вериги ему и принадлежали. Но речь сейчас не о нем. Пойдем, я тебе кое-что покажу.

Они прошли дальше по коридору.

— Вот скажи мне, Володя, вокруг какого святого крутится наше дело?

— Василия Блаженного.

— Правильно. А знаешь ли ты, Володя, какая самая древняя икона в Покровском соборе? Маленькая подсказка, она датирована шестнадцатым веком.

— Неужели тоже икона Василия Блаженного? — удивился Яшин.

— Да, представь себе. Снова наш знакомец, — удовлетворенно кивнула Синицкая. — Вот она, полюбуйся. Совпадение? Нет, я так не думаю.

Она подвела его к изумительной иконе, на которой был изображен сам Блаженный, стоящий босяком, голый, в одной набедренной повязке на фоне белокаменного Кремля. В левом верхнем углу был изображен еще один святой, благословляющий старца Василия.

От иконы веяло спокойствием и благодатью, и Яшин невольно засмотрелся на изображение Василия, покровителя Москвы шестнадцатого века.

— Значит, раньше Кремль был белокаменным? — спросил он Лену. — Извини, я в школе историю не очень любил, больше математику.

— Еще и двоечник, — ухмыльнулась Лена. — Про белокаменный Кремль рассказывают в пятом классе, но не это главное! Как же я раньше не обратила внимание? Я же столько раз видела эту икону! Смотри, что это?

— Ммм… похоже на Спасскую башню с распахнутыми воротами, — ответил Володя.

— Тогда она называлась Фроловской башней. Она была построена в тысяча четыреста девяностом году, — сообщила Лена, рассматривая икону.

— А почему на шпиле двуглавый орел? Я думал, этот символ России появился позднее, при Романовых.

— Двуглавый орел — символ не России, он гораздо более древний, он пришел к нам из Византии, Константинополя, Царьграда. Помнишь доктрину «Москва — Третий Рим»? Про преемственность от Константинополя? То-то же мне этот орел таким знакомым показался! Да, и обрати внимание, Василий Блаженный рукой указывает на этого орла.

Она достала из кармана золотой ключик, на котором был выгравирован точно такой же двуглавый орел.

— Значит, ключик отсюда? — обрадовался Яшин. — Но что он открывает?

— Я знаю, что! Здесь на иконе есть только одна подходящая замочная скважина.

Яшин указал глазами на черный зияющий вход, изображенный на Спасской-Фроловской башне.

Лена кивнула, зачем-то перекрестилась и приложила ключик к поверхности иконы, там, где были изображены ворота Фроловской башни.

Сначала ничего не происходило, но через несколько секунд раздался громкий скрежет со стороны улицы.

Выйдя из музея на Красную площадь, они не поверили собственным глазам — часть стены у ворот Спасской башни отошла в сторону, открыв темный туннель.

— Ничего себе! — присвистнул Яшин.

— Надеюсь, ты захватил с собой фонарик, — с азартом воскликнула Лена и первая подошла к туннелю.

 <strong>Град Москов. 1599 год</strong>   <strong>Где-то за Китайгородской стеной</strong> 
— Одолень-трава, одолей всех лихих людей, всех злых гостей, защити от врагов-супостатов, от мыслей, поступков, от дел булатных. Забери черные мысли и черные дела, о одолень-трава, — нашептывала в горшочек с кипящим варевом ведьма Аргафена. — Слово мое сильное, слово мое цепкое, слово мое крепкое. Никто не снимет, никто не уберет. Злодеев одолень-трава покарает и убьет…

Аграфена помешивала деревянной ложкой варево и твердила волшебные слова, чтобы отрава ядовитая обладала еще большей силой и мощью.

Любопытная луна заглядывала в каморку ведьмы. Именно в ночь полнолуния подобные обряды обладают двойной повышенной силой.

Тут раздался громкий стук в дверь.

— Кого это принесло в ночь-полночь? — проворчала травница.

Однако клиентов не выбирают, значит, ночью старая колдунья Аграфена понадобилась.

Ремесло свое знахарское бабка знала на отлично, могла и хворь любую заговорить, и на тот свет супостата спровадить. А что? Все под одним небом ходим. Часто по ночам звали ее и в роли повитухи, принять дите, помочь роженице — со всей Москвы приходили немощные в каморку колдуньи. Редко кому отказывала Аграфена, но сейчас сердце сжалось у старухи в нехорошем предчувствии. Открывать не хотелось.

— А ну, открывай, старая ведьма! Чего ты там медлишь?! — Дверь угрожающе зашаталась, а после и вовсе слетела с петель.

На пороге стоял почти седой старик с хитрыми бегающими глазками и два дюжих молодца, одинаковых с лица, которые и сломали хлипкую дверь.

— Чего безобразничаете? Чего надобно? — набычилась Аграфена.

— А что не открываешь, ведьма? Сколько стучать надо? — злобно прищурился старик.

— А ночью, мил-человек, я не открываю. До утра ждите! — подбоченилась травница. — Ночь-полночь на дворе!

— Я тут сам выбираю, когда мне в гости приходить! — довольно хрюкнул старикан. — Ты не знаешь, кто я?

— Да как не знать, Захар, Якова сын. Кто ж в Москве тебя и твоего хозяина князя Мстиславского не знает? Что от меня надобно?

Без приглашения Захар уселся за дубовый стол, с презрительной гримасой рассматривая комнату.

— Бедновато живешь, хозяйка, — неопределенно хмыкнул он.

— Мне на все хватает, или ты с деньгами решил помочь? — спросила травница.

— Я, Аграфена, душа моя, как помочь, так и покарать легко могу!

Он кивнул своим дюжим молодцам, чтоб те остались за порогом. Негоже подслушивать и подглядывать в таком деле!

— Неужели князь твой Мстиславский занемог? Али в постели падучая напала и нужно перед девками дворовыми не осрамиться? — заулыбалась Аграфена.

— Ты так не шути, старая! А не то я тебя… — подскочил со скамьи Захар.

— А ты меня не пугай, давно пуганая… Не впервой из царских палат ко мне люди обращаются. Пришел, говори, чего надо… Некогда мне с тобой препираться, — Аграфена повернулась к гостю спиной и продолжила помешивать варево в горшочке.

— Я тебя, душа моя, не пугаю, а предупреждаю, что шутить с нами не надо! Я пришел к тебе не просто так, лясы точить. Скажешь мне правду — получишь кошель золота, а обманешь, старая, то несдобровать тебе! — поднял морщинистый кулак Захар.

Аграфена молчала, неспешно помешивая варево.

— Так вот, вчера на зорьке заходила к тебе боярыня Харитонова Настасья Ивановна. Не хмурься, я знаю, что она была у тебя! Так вот, ведьма, скажи, что ей надобно было от тебя! Зачем она приходила? Только не вздумай обмануть!

— Боярыня Харитонова. Да, была такая, была. Помню, — лицо колдуньи разгладилось.

— Ну, и че она хотела? — Захар снова привстал со скамьи.

— Дык, дела женские у нее болючие, вот травки просила боли заговорить. Я ей дала — мне не жалко, — пожала плечами Аграфена.

— Врешь, плутовка. Не та девица Настасья, чтоб к ведьме из-за женских хворей бегать! Врешь ты все! Я за их семейкой уже долго присматриваю, задумала Настасья чего-то! И ты мне сейчас все скажешь! — Захар кликнул молодцев-прислужников.

— Не хочешь — не верь! Но больше ничего тебе не скажу! — ухмыльнулась ведьма.

— Ну, не хочешь по-хорошему — твое право! Потолкуй с ней, Семен! — кивнул старик своему слуге.

Рыжий здоровенный детина протянул длинную волосатую руку к старухе, но он не ожидал, что варево одолень-травы было уже готово. Кипящий горшочек обрушился на его дурную голову.

Он заорал нечеловечьим голосом, ошпарившись кипятком. Второй молодец кинулся к ведьме, но той уже и след простыл. На том месте, где секунду назад стояла травница, теперь лежал опрокинутый горшок, растрескавшийся об дубовую голову его дружка, и лужица светло-зеленой водицы.

 <strong>Москва. Наши дни</strong>   <strong>Где-то под Красной площадью</strong> 
Конечно, фонарика, настоящего фонарика, под рукой не оказалось, но телефонный фонарик освещал все вокруг вполне достаточно.

Лена за руку со следователем Яшиным прошли по туннелю с низким сводом, который вывел их к спускающейся вниз крутой и узкой винтовой лестнице с неровными и пыльными каменными ступенями.

— Представь себе, по этим ступенями не спускались уже сотни лет, — шепотом сказала Лена.

Говорить громко в древнем туннеле Синицкой казалось чуть ли не святотатством.

— Ну, пойдем? — Лена потянула Яшина за руку к ступеням.

— Подожди, ты уверена? Я думаю, надо оставить хоть какое-то сообщение, что мы здесь. Если что-то случится, нас найдут и спасут, — уверенно сказал следователь.

— Ты прав, я тоже об этом думала, но мой сотовый здесь не работает. Я проверяла. Наверное, твой тоже?

Владимир посмотрел на свой телефон и кивнул.

— Мой тоже не ловит.

Он направил луч фонарика на лестницу. Она уходила далеко вниз, и конца ее не было видно.

— Далековато нам спускаться, — задумчиво произнес он.

Лена наклонилась, пытаясь разглядеть, что там внизу.

— Далековато, но надо идти, — сказала она. — Я никогда себе не прощу, если сейчас струшу. Ты представляешь, мы сделали великое открытие. Прямо под Красной площадью, под храмом Василия Блаженного, есть неизвестный подземный ход! Это же просто… Феноменально! Это же историческое открытие века.

Володя немного помолчал, потом, вздохнув, проговорил:

— Лена, я все это понимаю, но это очень опасно. Давай ты подождешь меня на улице у Спасской башни. Мы не знаем, что там, внизу.

— А что там может быть? Портал в ад? Сокровища партии? — сыронизировала Синицкая.

— А если обвал? Этим ступенькам шестьсот лет! Ты не понимаешь? Я не могу… я не хочу… я не могу тебя так потерять! — смутился Яшин.

Лена молчала, кусая губы. Она понимала, что следователь прав.

— Я там одна не останусь, — упрямо насупилась она.

— Лена, я очень тебя прошу! Я быстренько схожу в разведку и через десять минут вернусь. Я тебе обещаю, — он взял ее за руку. — По-хорошему бы надо вызвать специалистов с оборудованием, археологов, историков. Лена, подожди, ты куда? — закричал он.

Девушка, не став его ждать, побежала вниз по ступенькам лестницы.

Яшин тяжело вздохнул и пошел за ней следом.

Лестница, казалось, была бесконечной. Выщербленные ступени винтом уходили вниз, вглубь земли.

Они спускались уже минут пятнадцать, Яшин давно потерял счет ступенькам, а конца им и видно не было.

Лене чудилось, что они будут вечно вот так идти все вниз и вниз. Происходящее казалось ей фантастическим сном, который никак не заканчивался.

Свет телефонного фонарика скользил по стенам, высвечивая старинную кладку из темно-красных кирпичей, и по грязно-серым древним каменным ступеням.

— Скоро батарейка на телефоне сдохнет, — шепотом пожаловалась девушка.

Это была первая фраза, сказанная ею с того момента, как они ступили на лестницу. Да, Яшин был прав, абсолютно прав, ей следовало остаться ждать его наверху, но ей так хотелось увидеть все своими глазами!

— Мне кажется, мы скоро доберемся до центра земли или выйдем с другой стороны глобуса, где-нибудь в Австралии, — попыталась разрядить атмосферу Синицкая.

— Да, лифт тут явно бы не помешал, — произнес Володя.

Лена фыркнула. Она представила себе современный стеклянный лифт, как в Москва-Сити, который будет доставлять туристов и всех желающих взглянуть на Главную Тайну Москвы. А может, это место назовут ее именем — Сокровище Елены Синицкой?

Она снова фыркнула. Хотя клаустрофобией девушка никогда не страдала, но находиться под землей в замкнутом помещении — еще то удовольствие. Только она об этом подумала, как телефон пискнул и выключился, все-таки батарейка у «Самсунгов» не особо долговечная.

Теперь ступеньки освещал лишь телефон Володи.

Еще десять минут такой прогулки, и Синицкая почувствовала, что ступени стали шире, лестница немного раздалась, и скоро они все-таки достигли последней ступени и оказались в округлом небольшом зале.

Свет фонарика осветил стены. На одной из них на металлическом креплении висело что-то, похожее на факел.

Яшин достал из кармана зажигалку, которую вместе с сигаретами всегда носил с собой.

Факел они смогли зажечь только с третьей попытки, все-таки много веков до него никто не дотрагивался.

— Это нам явно повезло, этот факел тут висит несколько столетий. Я думал, вообще не зажгу, — проворчал Володя.

Яркий свет живого огня озарил небольшое глухое помещение. Здесь не было ни одной двери, ни одного прохода, только у противоположной стены Лена заметила два полуистлевших скелета в старинных одеждах.

Подойдя ближе, она склонилась над ними.

От одежды остались лишь лохмотья, которые при прикосновении обратились в пыль.

— Похоже, что стрельцы, — сказал Яшин.

Лена согласно кивнула.

— И что дальше? Мы зря, что ли, спускались сюда столько времени? Чтобы полюбоваться на этих бедолаг? — спросил Володя, рассматривая стены зала.

Лена покачала головой. Действительно, кроме факела и двух скелетов, здесь больше не было ничего.

У скелетов тоже не имелось в наличии ни оружия, ни доспехов, только истлевшие остатки одежды.

— Я не верю. Здесь должен быть секретный ход, — девушка принялась простукивать стены. Она видела, как это делали, в каком-то приключенческом фильме, но стены были без пустот.

— Да, негусто. Может быть, в этом зале раньше что-то хранилось, а потом это что-то перепрятали или украли? — спросил Володя.

— Ты думаешь, это стража? — Лена кивнула на скелеты. — А они так шестьсот лет тут и должны были стоять, клад охранять?

— Непохоже. Да и какая стража без оружия? Алебарды и бердыши не могли истлеть, они же из металла, — ответил Яшин.

— И что будем делать дальше? Возвращаться не очень хочется, с пустыми-то руками, — грустно произнесла девушка.

— Мне тоже не очень хочется, давай еще раз все осмотрим, — предложил Владимир.

— Ну, давай, — охотно согласилась Синицкая.

Однако поиски не увенчались успехом.

— Нет тут ничего, как ни прискорбно это признавать, — через пять минут сообщил Яшин.

Лена уже в сотый раз по периметру обходила помещение.

— Может, принести сюда лопату и попробовать покопать немного? — предложила она.

— И что копать будем? Неужели весь пол? Да, он земляной, но это ничего не значит, — Яшин присел на корточки возле стены и дотронулся до грунта.

— Глухо как в танке, — Лена очень расстроилась. Неужели все напрасно? Неужели все их поиски — и сокровища, и убийцы — закончатся прямо здесь, на земляном полу, в компании двух скелетов стрельцов?

Только она подумала об этом, как со стороны лестницы послышался приглушенный звук шагов.

* * *
Яшин тоже услышал подозрительные звуки, но даже не успел подойти к лестнице, как в помещение вошел Леша Курочкин. В руке у него был мощный фонарик.

Лена от неожиданности опешила:

— Леша, это ты? А что ты тут делаешь?

— Ух ты, какие люди! — присвистнул от удивления Владимир.

— Ага, это я! Заждались? Соскучились? — оскалился Курочкин.

— Как ты нас нашел? Леша, что случилось?

— Как нашел, очень просто! Я даже, наверное, знаю как! Это ты следил за нами на старом «Шевроле»? — спросил Яшин.

— Ага, все-таки догадался, гаденыш! — Лицо Алексея перекосило от ярости.

— Леша, что ты такое говоришь? — вскрикнула Синицкая.

— Заткнись, дура! Не до тебя сейчас!

— Эй, ты как с девушкой разговариваешь! — Яшин подскочил к Алексею, но тот успел увернуться, а в следующий момент в его руке появился пистолет.

— А ну, стоять! Эй, ты, следак, живо к стене! Я не шучу!

Владимир тоже увидел пистолет и застыл на месте:

— Эй, парень, как там тебя, Алексей, не дури, что ты творишь?!

— А я и не шучу! — ответил тот, переводя дуло с Яшина на Синицкую.

— Леша, ты что делаешь? Зачем тебе пистолет?! — пыталась говорить спокойно Лена.

— Вот дура, как же ты мне надоела! Ты ничего не поняла до сих пор? Надо было тебя убрать еще там, в подъезде в Казани! — прорычал Курочкин.

— Это был ты? — Лена закрыла лицо руками.

— А ты даже не догадалась? Говорю же, настоящая курица, — смачно сплюнул на пол он.

От облика скромного тихого аспиранта не осталось и следа, теперь посреди зала стоял наглый уверенный в собственной безнаказанности злодей.

— Лена, подержи, пожалуйста. — Владимир передал ей горящий факел. А затем прыгнул на Курочкина, между ними завязалась драка. Владимиру удалось выбить пистолет из рук аспиранта, оружие отлетело к самым ступенькам.

Одним мощным ударом в корпус Яшин откинул Курочкина к стене. Тот так и остался сидеть на полу, потирая ушибленную челюсть.

— А ну, вставай, зараза! Ты теперь нам все расскажешь, и как убил Ивана Васильевича Плотникова, и как обеспечил себе алиби, и как покушался на жизнь работника музея Синицкой, и что ты сделал с рецидивистом Коломийцевым. — Владимир наклонился над побитым аспирантом, пытаясь его поднять.

— А он вам ничего и не расскажет, потому что половину всего этого и не делал. Он тупой исполнитель, ни на что серьезное не годный. Даже сейчас все дело запорол. Все приходится делать самой, — раздался голос от лестницы.

— Ну… бабушка, — заныл Алексей.

— Что бабушка? Я тебе что сказала?! Ты даже с пистолетом не смог их остановить, идиот, — последнее слово Элеонора Яковлевна, а это была именно она, выплюнула с настоящей ненавистью.

Старушка наконец вышла на свет и, наклонившись, подняла лежащий у ее ног пистолет:

— А ну иди ко мне, болван, — кивнула она в сторону Алексея. — А вы, Володенька, кажется, так, стойте смирно, если не хотите обзавестись новыми дырками. Я не этот слизняк, я не промажу. — Старушка в смешном розовом пальто с пистолетом в руках выглядела бы нелепо, если бы не злобное выражение ее лица и не полный ненависти взгляд, обращенный к Лене и Владимиру.

— Элеонора Яковлевна, это вы? Это вы убили Ивана Васильевича? — Лена вскрикнула и закрыла рот руками. — Но зачем?

— А затем! А почему вокруг меня всю жизнь одни мужики-слизняки? Сначала мой никчемный муженек Мишаня прожужжал мне все уши про сокровище, ключ от которого находится в храме Василия Блаженного. Я не верила ему, отмахивалась постоянно, думала, все это старческие бредни. А потом этот старый дурак Плотников взялся писать монографию, хотел обнародовать эту информацию, чтобы все узнали — а это мой клад! — Лицо Элеоноры исказила гримаса ненависти.

— А откуда Михаил узнал про сокровище? — спросил Яшин.

— А этот дурак старый все деньги наши семейные тратил на свое хобби, собирал любую информацию о храме. Покупал антиквариат, старые рукописи, все, что хоть мало-мальски связанно с храмом. — Она оперлась рукой на плечо высоченного внука. — Я прекрасно помню, как у него глаза горели, когда он принес какую-то старую тетрадку — личный дневник некой Ольги Васильевны Сумароковой. Старушка-дворянка, спасаясь от Красной армии, после революции перебралась во Францию. Там начала писать мемуары о своей жизни, родственниках, о прошлом, о царской России. Она вроде бы из знатного боярского рода была, и у них в семье из поколения в поколение передавалось предание и некий золотой ключик, не ясно что открывающий.

Лена инстинктивно сглотнула, что не укрылось от Элеоноры Яковлевны:

— Да-да, это тот самый ключик, что вы в Казани нашли. Я знала, что на вас можно положиться — я сразу поняла, Леночка, что ты меня не подведешь. Не то что мой непутевый внук, не смог ни ключ найти, ни разгадку дневника у вас узнать. Одним словом, ничтожество полное. — Она ткнула Курочкина локтем в бок.

Тот обиженно засопел.

— А как вы узнали, что мы были в Казани и что что-то там нашли? — искренне удивился следователь.

— Ну я же не полная дура! Я сама истфак окончила, сама знаю много информации о храме — при разговоре с вами я специально завела разговор о Казани и видела, как вы с Леночкой выразительно переглядывались. Я поняла, что мои догадки оказались верны. Не зря же я вас пирогами да вареньем кормила. А дальше дело техники — послать за вами этого непутевого молодого человека, он, кстати, ехал в соседнем вагоне, но вы были так увлечены друг другом, что ничего и не заметили. И воткни ты этот чертов факел уже куда-нибудь! — крикнула она Лене, направляя на нее дуло пистолета.

Синицкая, все это время судорожно сжимавшая факел, послушно кивнула и водрузила его на законное место — металлическую подставку на стене.

Возле нее она на мгновение замешкалась, но скоро вернулась к центру залы.

— Это сокровище мое, оно будет мое. Вы думаете, что я сбрендила, вижу-вижу по глазам, что так думаете. Но почему одним все, а другим ничего? — в экстазе вопила Элеонора.

— Кому это другим? — спокойно спросил Владимир.

Он пытался маленькими крохотными шажками придвигаться ближе к сумасшедшей бабке и ее непутевому внуку.

— Другим — это Ваньке Плотникову! Доктор наук, профессор, фу-ты ну-ты, ножки гнуты! — Глаза бабки горели алчным огнем. — Мы с ним на одном курсе учились, а он стал профессором, денег куры не клюют, а я что — обычная училка в школе. Вы не представляете, как эти детки меня достали. Бестолочи все! Ради них я нервы и здоровье должна тратить, пока другие жируют!

— Вы из зависти к его научной карьере Плотникова убили? — спросил Яшин.

— Да нет, не только из зависти. Этот грамотей хотел обнародовать в своей писульке, монографии, тайну клада, тайну золотого ключика. Мой муж-дурак тоже с ним дружил и передал ему информацию, где ключик находится. А я ему не верила сначала! — горестно вздохнула Элеонора.

— А мы думали, это Леша его зарезал! — нахмурилась Лена.

— Этот слизняк и курицу зарезать не смог бы!

— Ну… бабушка! — заныл аспирант.

— Что бабушка? Он был на конференции в это время, отличное алиби, главное, стопроцентное. Его задача была найти дневник, а он не справился.

— Я искал, честно, искал, — принялся оправдываться Леша.

— Это, значит, ты мою квартиру всю перековырял, вверх дном все поставил! — догадалась Лена.

— Ну я! — Курочкин даже не стыдился этого.

— И еще это он на тебя в музее напал, — уверенно произнес Яшин. — А у меня еще вопросик — а что со Степаном Коломийцевым? Откуда вы его взяли? И что он должен был сделать?

— О-о-о, тут все еще проще! — бабулька расхохоталась. — Мало кто знает, но мой внучок по малолетке отсидел пару годочков за кражу.

— Бабушка, не рассказывай им, — заголосил Алексей.

— Семейка маньяков просто, — вполголоса проговорила Лена.

— Там, в местах не столь отдаленных, он и познакомился со Степкой. Проходимец чистой воды, да еще и патологически жадный, но для мелких поручений вполне сгодится, — рассказывала Элеонора.

— А в универе никто и не знал, что Алексей сидел! — задумчиво сказала Лена.

— Знал только Иван Васильевич. Он же был другом нашей семьи, — ответил Курочкин.

— А почему он никому не сказал? — спросила девушка.

— Почему, да по кочану и по капусте! Какие вы любопытные, однако! Но это ненадолго! — злобно оскалилась старушка. — Просила я Ваньку, в ногах валялась, чтоб нашего дурня в аспирантуру взяли, про его судимость чтоб не узнал никто. Обещала ему важную информацию о храме Василия дать. Я же не знала, что этот дневник так важен, что Мишка все туда записал. А после смерти разбирала его старые документы, письма нашла этой Сумароковой. И поняла, что тут есть чем разжиться. Плотников дневник взял, а потом мне звонит: «Это сенсация! Это тайна века! Это открытие перевернет весь мир!» Я приехала к нему за дневником, потому что это мое сокровище по праву — мой Мишка его нашел, а Ванька ни в какую отдавать не собирался. Ну, я его и того… ножичком по горлу… Ничего сложного! — Элеонора поигрывала в руках пистолетом.

— А Коломийцев тут при чем? — спросил Яшин.

— А Степка должен был из могилы Василия вторую часть ключа достать, но тоже не справился, умер на месте, дурак! — ответила Элеонора. — Я знаю, это вы звезду, второй ключ, достали, а мой внук даже не смог ее забрать у обычной бабы!

— А какое распоряжение Коломийцев последние дни до своей смерти выполнял? Где получил такие характерные ожоги? — спросил Яшин.

— А вы и это выяснили? — удивился Курочкин.

— А вы, господин хороший, полицейские сводки невнимательно читаете? Неужели не слышали, что несколько дней назад в Подмосковье в одной небольшой церквушке произошла кража? Забрали золотые оклады икон, кое-что из церковной утвари и… внимание… была испоганена, а именно разрезана икона Василия Блаженного, — спокойно объяснила Элеонора Яковлевна.

— Тоже ваших рук дело? — спросила Лена.

— Нет, не моих, а Степки Коломийцева. Думаете, откуда мы узнали, где находится вторая часть ключа? В письме Сумароковой была старая детская загадка про солнце и луну и имелась наводка на Подмосковье, где раньше находилась их усадьба и часовня для богослужений, позже превратившаяся в эту церковь. Там в иконе и была спрятана подсказка, но опять же с какой-то ядовитой дрянью. Степка руку в тайник сунул и заорал как резаный, получил ожог. Орал сильно, пришлось ему еще денег заплатить. Так, все, хватит болтать, тут не вечер воспоминаний.

— Последний вопросик, а чего это Леша ко мне несколько раз с цветами приходил? — спросила Лена.

— Как чего? Он хотел к тебе втереться в доверие, чтобы все ваши планы разгадать, узнать, что вы там нарыли. Но и тут облом у него вышел — пришлось следить за вами!

— Я поняла, почему Малюта так злился на Курочкина! Он видел, как тот громил мою квартиру, ища дневник! — воскликнула Лена. — А еще вот откуда у Алексея раны на запястье — это его доберманша Эльза укусила, там, в Казани.

— Эта дрянь на меня так резко накинулась! Больно же! — пожаловался Алексей.

— Больно? Вот сейчас будет точно больно! Даже с собакой справиться не смог!

— А я еще обратил внимание на грязь на кроссовках Алексея. В Москве было сухо, а в Казани шел дождь пару дней, — вспомнил Яшин.

— Ты, идиот, даже обувь не потрудился сменить? Да что за напасть! Хватит болтать! И так столько времени потратили! Давайте открывайте дверь! — скомандовала бабка.

— Какую дверь? — поинтересовался Владимир. — Вы видите здесь какую-нибудь дверь?

— Здесь должна быть дверь, какой-то вход-выход! Вы что, хотите сказать, что эта длиннющая лестница ведет в пустой зал? Я сказала, быстро открывайте! — Она направила пистолет на Яшина.

— Если бы мы могли это сделать, то столько времени здесь бы не торчали! — произнесла Лена.

— У вас есть два ключа, один вы нашли в Казани, где мой Мишка его спрятал, а второй ключ вы из могилы Василия достали. Первым ключом вы уже воспользовались, теперь давайте задействуйте второй, — кричала Элеонора.

— Мы действительно не знаем, что открывать! — попытался успокоить ее Владимир.

Он поднял руки в примиряющем жесте и сделал шаг по направлению к чокнутой бабке.

— Не ври мне, следак поганый! Ты думаешь, я не выстрелю в тебя? Мне терять нечего, я ради этих сокровищ уже на многое пошла! Открывай, говорю!

— Я могу отдать вам ключ-звезду, сами открывайте! Я мы пойдем отсюда, — попыталась договориться с ней Синицкая. — Если здесь и были сокровища, то давным-давно их отсюда вывезли.

Тут над головой раздался глухой гул.

— Что это? — вскрикнул Алексей.

— Я думаю, это метро. Где-то над нами находится станция «Охотный Ряд», если не ошибаюсь, — объяснил Владимир.

— А почему раньше мы этого не слышали? — спросила Лена.

— Не знаю, возможно, не обращали внимание на шум, — пожал плечами следователь.

Через мгновение, когда Элеонора Яковлевна на секунду отвлеклась, чтобы посмотреть наверх, Яшин сделал бросок в ее сторону. Старуха сразу же оглянулась и от неожиданности нажала на курок. Яшин упал на пол, прижимая к себе правую руку. Синицкая вскрикнула и подскочила к нему.

— Я же просила не совершать ошибок. Не слушаете вы старшее поколение, — покачала Элеонора головой и перевела взгляд на Синицкую. — А ты, Леночка, спокойнее, а то и тебе достанется. Я больше предупреждать не буду.

Девушка тем временем опустилась на колени рядом с Владимиром и осмотрела его пострадавшую руку, затем сняла с шеи шелковый платок и перевязала его.

— Как ты?

— Отлично, разве не видишь? — улыбнулся Яшин. — До свадьбы заживет, — подмигнул он Лене. Однако девушка поняла, что это всего лишь бравада.

— Элеонора, что вы наделали!? Ему нужно к врачу и срочно, он же здесь кровью истечет! Мы действительно не знаем, где тут дверь. Я отдам вам ключ-звезду, мы никому ничего не скажем, отпустите нас, иначе Володя умрет, — Синицкая чуть ли не плакала от отчаяния.

Она достала из кармана звезду и протянула ее Элеоноре.

— Я прошу вас, будьте же человеком. У вас есть ключ!

— А что с этим ключом дальше делать? Какой от него толк? — спросила Элеонора, однако взяла его в руку и принялась рассматривать.

— Вот ты какая, Вавилонская звезда! Ключ есть, двери нет! Короче, умница Леночка, если хочешь отвезти своего милого дружочка в больничку — как хочешь, открывай дверь! У тебя есть минут пять, чтобы ее найти.

Лена уверенно поднялась на ноги:

— А можно мне звезду еще раз осмотреть?

— Да, конечно, — Элеонора кинула ей артефакт.

Лена принялась размышлять вслух:

— Если предположить, что секретный вход все-таки тут есть, то наш ключ можно активировать где-то здесь, — она подошла к двум скелетам и присела перед ними на корточки, еще раз рассмотрела полуистлевшие кости. — Здесь пусто.

— Вот блин, — прокомментировал Курочкин. — Но, кроме скелетов, здесь больше вообще ничего нет!

— Это не так. Мы забыли про один очень нужный предмет. — Она подошла к висевшему на стене факелу. — Здесь есть факел, а факел — это в первую очередь огонь.

Девушка сняла его с крепления.

— Огонь — вот что нужно, — Синицкая поднесла ключ-звезду к огню и принялась его нагревать.

Сначала ничего не происходило, а через несколько секунд на обратной стороне звезды начали проступать буквы.

— Что это? Читай скорее! — торопила ее Элеонора.

— Это на старославянском. Написано «Люцифер откроет сии врата».

— Люцифер? Это что, шутка? При чем тут Сатана? — Старушка вырвала ключ из рук Синицкой. — Горячий, зараза! — Она чуть не выронила его на пол. — Действительно, написано Люцифер! Что это значит? Говори, быстро! — прикрикнула она на Лену.

— Я откуда знаю этого вашего Люцифера?!

— Падший ангел, Сатана должен открыть эти врата? Что за бред! — кричала Элеонора.

— А может быть, тут нужно Сатану вызвать? Обряд провести? — высказал предположение Курочкин.

— Браво, аспирант, — захохотал Яшин.

— Вот же дурак мне достался! — возмутилась Элеонора. — Ты совсем ку-ку?

— Я что? Я думаю! — обиделся Леша.

— Пусть Ленка думает, у нее хорошо получается, да и время уходит, а то действительно помрет ее следак ненаглядный.

— Я думаю, думаю, — Синицкая наморщила лоб. — «Люцифер откроет ворота сии». Ммм… Есть одна идейка. — Она крутила в руках факел. — У Сатаны, как известно, много имен — Люцифер, Вельзевул, правитель ада, падший ангел и тэ дэ и тэ пэ. Но вы знаете, как на самом деле переводится слово «Люцифер»?

— Люцифер — несущий свет, — догадалась Элеонора.

— Вот именно. Тогда получается: «Несущий свет откроет ворота сии». А кто или что у нас «несущий свет»? — Лена выразительно взглянула на факел, потом подошла к металлическому креплению, на котором он висел. Она взяла ключ-звезду и приложила его к основанию крепления.

Раздался громкий скрип, и часть стены, которую охраняли скелеты, медленно отошла в сторону, открыв следующую комнату.

 <strong>Град Москов. 1600 год</strong> 
Анастасия спешила по темному гулкому туннелю подземелья. Вслед неслись проклятия и громкие крики преследующих.

Бежать становилось все сложнее, тем паче что приходилось нести с собой горящую лампадку, которая отбрасывала тусклый свет на стены и крутые ступени лестницы.

Всего неделю назад она лишь посмеялась бы над тем, кто взялся бы утверждать, что боярыня Харитонова без свиты, без многочисленных служанок будет убегать от убийц, причем в самом центре города, у Кремлевских стен!

Все началось с того, что пару дней назад к ней в дом явился гнусный и лживый старик Захар, верный служка князя Мстиславского.

Заявился и принялся расспрашивать, выведывать о делах ее покойного батюшки, Иоанна-зодчего. Что да как, а не осталось ли в семье каких-то захоронок от него, а не говорил ли он что перед смертью, али, может, мать ее Матрена что-то упоминала? Обещал деньги немалые за захоронку, о которой кто-то из дворовых проболтался.

Ведь и у стен есть уши, особенно если дворовые девушки очень хотят получить цветную побрякушку за свои сведения.

Анастасия, конечно же, чинно и благородно встретила Захара, проводила за стол, попотчевала, но сказала, что не понимает, о чем речь идет.

Она сознательно капризно кривила губы и по-дурацки хлопала глазами, что возьмешь с недалекой красавицы?!

Однако Захар не поверил.

С неудовольствием он смотрел на Анастасию, ведь по всему городу шла молва не только о ее красоте необыкновенной, но и о хитром и изворотливом уме, мол, все дела в доме делаются только по ее повелению. Боярин Василий Харитонов, муж Анастасии, только и смотрел ей в рот и всегда прислушивался к жениным советам. Так что хлопанье глазками не помогло обмануть Захара.

Но и послать его лесом или приказать дворовым молодцам выставить его восвояси Анастасия не могла. Негоже в такие смутные времена ссориться с князем Мстиславским, коим Захар и послан. Неясно еще, что день грядущий готовит.

А потом, когда боярыня шла со службы в Покровском храме, на ее слуг напали неизвестные.

Преданных Игната и Прошку убили там же, на месте, а Анастасии пришлось бежать от злодеев по узким улочкам города.

Как кстати она вспомнила про тайный подземный ход, который ее батюшка построил! Открыть его можно было не только из храма Василия, но и с улицы, со стороны Фроловских ворот, что Настя и сделала.

Этот подземный ход имел ответвление — туннель, ведущий в ее отчий дом, где сейчас жил брат Митенька с семьей.

Анастасия решила укрыться у родичей. Она бежала по подземелью, два злодея в стрелецкой одежде неслись следом. Их намерения были понятны и без слов.

Все ходы-переходы туннеля Анастасия прекрасно знала, и на следующей же развилке нажала на нужный кирпич в кладке стены. Два мерзавца свалились замертво, сраженные стрелами с ядовитыми наконечниками.

Не подвела старая Агафья, яд одолень-травы действовал безотказно.

Знахарка сама пришла через неделю в дом к боярыне, принесла заветное зелье. Анастасия уже расстроилась, что не только потеряла деньги, но и не получит ядовитую травку. А тут колдунья сама на пороге.

Она успела предупредить, чтобы Настасья была очень осторожна, за ней охотятся злые люди, которые не остановятся ни перед чем.

Ведь не пожалели они и ведьму, каморка ее возле Варвариных ворот была сожжена дотла, еле успела ноги унести.

Но одолень-трава не подвела и в этот раз — в туннеле. С нечеловеческими криками свалились два преступника наземь от ядовитой стрелы.

Так и будут тела этих злодеев лежать в подземелье до скончания веков. Пусть души этих лихих убийц охраняют сокровище, тайну которого сохранит семья зодчего Ивана.

 <strong>Москва. Наши дни</strong>   <strong>Где-то под Красной площадью</strong> 
Часть стены отошла в сторону, и перед присутствующими открылась вторая комната, заполненная старыми сундуками, местами с позеленевшими от старости и плесени крышками. Зал был огромный, противоположной стены не было даже видно, сундуков здесь были сотни, а возможно, и тысячи.

— Сокровище! — закричал Курочкин и первым кинулся в комнату.

— Стой! — Лена успела перехватить его за долю секунды до того, как над их головами прозвенела стрела шестнадцатого века, чуть не пригвоздив их обоих к месту.

— Стой! Тут же могут быть еще ловушки, — отдышавшись, проговорила девушка.

— Ты… Ты… меня спасла, — заикаясь от пережитого страха, сказал Алексей. — Спасибо.

Лена кивнула.

Тем временем Элеонора завела в комнату с сундуками Яшина, подгоняя его дулом пистолета.

— Давай, шевелись!

— Вы обещали нас отпустить! — напомнила Лена.

— Я подумаю над этим! Позже! — отчеканила старушка. — Ты, — кивнула она в сторону Синицкой. — Иди проверь крайний сундук, а то вдруг тут и впрямь еще ловушки.

Яшин рванулся к девушке, но боль в руке заставила его прислониться к стене.

Лена кивнула и медленно подошла к сундуку. Крышка поднялась неожиданно легко.

Все остальные тоже подошли, чтобы взглянуть на сокровище.

— Здесь нет золота, только какие-то старые книжки. А где мои бриллианты? Где мои изумруды? — закричала Элеонора, роясь в сундуке.

— Элеонора Яковлевна, это лучше и дороже любых бриллиантов и изумрудов, это та самая библиотека, это Либерия. Собрание книг Ивана Грозного, доставшееся ему в наследство от его бабки Софьи Палеолог, — объяснила Синицкая. — Здесь уникальное собрание античных и византийских книг, это просто нереально! Смотрите, тут труды Светония, Тита Ливия, Тацита, Вергилия! Этот клад ищут уже много веков, а все это время Либерия была у нас под ногами, под Красной площадью!

— Библиотека царя Ивана Грозного! Ммм… А ты права, девочка! Это действительно намного лучше бриллиантов! А теперь извини, но мне лишние свидетели не нужны. — Она подняла пистолет и направила его на Лену. — Прощай, ничего личного!

Но злобная пенсионерка не успела нажать на курок, Алексей Курочкин со всей силы стукнул бабку по руке, а затем и вовсе на нее накинулся.

— Ты что, озверел? На родную бабушку бросаться! — зашипела Элеонора, отбиваясь от внука.

— Она мне жизнь спасла! А вы бегите отсюда, — это он крикнул Лене и Володе.

Синицкая подошла к бледному и обессиленному Яшину, подставила свое плечо и потащила его на выход.

В этот момент прозвучал выстрел. Пуля попала в потолок, потому что Курочкин успел толкнуть бабку, и она не смогла нормально прицелиться.

По потолку пошла трещина, и он начал стремительно разрушаться. А тут сверху донесся шум вагонов метро, и это лишь усугубило ситуацию.

Лена из последних сил потащила Володю наверх по бесконечной лестнице. Через пару секунд их догнал обезумевший Курочкин.

И сойти с ума было с чего! Лестница тоже принялась рушиться, каменная кладка обваливалась на глазах. Они старались двигаться как можно быстрее, но раненый Яшин еле стоял на ногах, Лене приходилось буквально тащить его на себе. Курочкин, ясное дело, даже не пытался помогать, он оттолкнул девушку с пути и пробежал мимо. Его порыв благородства иссяк там, внизу, в схватке с его безумной родственницей.

Кстати, Элеоноры не было видно, но разыскивать ее Лена не собиралась.

Бежать приходилось практически в темноте, телефон у Синицкой не работал, а факел остался внизу. Камни с потолка сыпались бесконечным градом. Девушка еле слышно молилась всем святым, включая Василия Блаженного, чтобы они помогли ей выбраться живой и дотащить Володю.

И вот наконец в лицо подул свежий ветер, показавшийся ей настоящей манной небесной. Лена вывалилась на брусчатку Красной площади, вытянула Володю, и… потеряла сознание от перенапряжения.

В последнюю секунду она успела увидеть перед собой военные ботинки размера этак сорок пятого и обладателя этих ботинок — седого старика в темно-сером пальто, склонившегося над ней.

* * *
Синицкая пришла в себя на больничной койке. За окном было раннее утро, по-весеннему ласково припекало солнышко, на тумбочке рядом с кроватью красовался огромный букет белоснежных роз.

Лена улыбнулась и снова уснула.

Следующее пробуждение произошло где-то в районе обеда. Темноволосая медсестра, увидев, что Лена сидит в кровати, куда-то упорхнула, и вскоре, предварительно постучав, в палату вошел высокий седой старик с военной выправкой.

— Добрый день, Елена Андреевна. Как вы себя чувствуете? Не помешаю? — вежливо спросил он.

— Добрый день. Чувствую себя вроде бы нормально. А вы кто? Врач? — спросила девушка.

— Нет, я не врач. Извините, не представился. Майор Федеральной службы безопасности Симонов Валерий Викторович. — Он раскрыл перед ошалевшей Синицкой красное удостоверение. — Это я вас в университете разыскивал, а познакомиться пришлось только сегодня.

— А какое отношение ко мне имеет ФСБ? — удивилась девушка.

— А вы не догадываетесь, Елена Андреевна? О ваших феноменальных умственных способностях я уже наслышан, так что не скромничайте. Ведь именно вы нашли тайный ход в библиотеку Ивана Грозного. Не так ли? — Взгляд его серых глаз стал очень внимательным.

— Не я одна. Что там со следователем Яшиным? Он жив? — задала девушка мучивший ее вопрос.

— Жив, но не совсем здоров. Он потерял много крови, но благодаря вам и отечественной медицине жить будет. Ему сделали вчера операцию, он находится в этой же больнице, но в другом отделении. Чуть позже вы сможете его навестить, — объяснил Симонов.

— А Курочкин? Элеонора Яковлевна?

— Алексей Курочкин задержан, ему уже представлено обвинение в покушении на убийство, в краже со взломом и еще в целом букете преступлений.

— А его бабушка?

— А Элеонора Яковлевна Каретникова не смогла выбраться из подземного туннеля, там произошел сильный обвал. То ли возраст подвел старую злодейку, то ли не захотела расстаться с сокровищем, то ли внучок ее хорошо по голове стукнул, сейчас мы это выясняем, — Валерий Викторович развел руками.

— А библиотека Либерия? С ней что? Ее откопали? Вы не представляете ее важность для страны, для всей исторической науки! — От волнения Лена чуть ли не подпрыгивала на больничной кровати.

— Еще как представляю, иначе этим делом и не занимались бы спецслужбы, — улыбнулся майор.

— А, ну да, конечно, — стушевалась девушка. — Так что с ней?

— А ничего, — тон майора стал суше. — Она там же, где и была — погребена под Красной площадью вместе с Элеонорой Каретниковой.

— А раскопать не получится? — робко спросила Лена.

— А копать там нельзя! Иначе под землю провалятся не только несколько станций столичного метрополитена, но и сам Кремль. Вам очень повезло, что вас не завалило.

— Это нам Василий помог. — Девушка тихо прошептала слова благодарности святому. — А как вы нас нашли? Тоже следили за нами?

Майор Симонов от души расхохотался.

— Следить? А зачем? Неужели вы, Елена Андреевна, думаете, что когда в самом центре Москвы у стен Кремля открывается подземный ход, то никто это не заметит? Да уже через пару минут после того, как внутрь прошли вы, а потом и бабулька с внуком, наши сотрудники были на месте. Все было оцеплено, мы ждали только особого распоряжения. Так около часа просидели у входа, наш самый главный решал вопросы. Но когда наконец-то получили приказ, начался сильный обвал, а вскоре и вы вывалились из прохода.

— А почему обвал начался? Столько веков все было в целости, а тут из-за одной пули потолок обрушился? — задумчиво произнесла Лена.

— Здесь можно только гадать, но, скорее всего, не только одна пуля и поезд метро — причина обрушения, но вы открыли потайную дверь, точнее, потайная стена отошла в сторону, открыв дверь, которую не открывали шестьсот лет, и потолок не выдержал своего веса и ваших действий, — развел руками майор. — Вот такие дела, Елена Андреевна. Да, кстати, вам нужно будет подписать протокол о неразглашении государственной тайны.

— А если я не подпишу? — набычилась Лена. Она не хотела, чтобы эта история осталась тайной.

Взгляд Симонова стал суровым.

— А что вы сделаете? В газету пойдете? Книгу напишете? В соцсетях поделитесь? Да кто вам поверит — это во-первых, а во-вторых, не нужно ссориться с государством, в котором вам еще предстоит жить и работать, — строго произнес он.

Синицкая намек поняла и, сжав зубы, согласилась.

— Да ладно вам киснуть, Елена Андреевна! Вы остались живы, прикоснулись к великому сокровищу прошлого. А некоторые тайны должны оставаться тайнами. Всего хорошего, — улыбнулся майор и вышел из палаты.

А Елена Андреевна Синицкая еще долго сидела в постели, смотрела в окно на чирикающих на подоконнике московских наглых воробьев и улыбалась своим мыслям.

 <strong>Эпилог</strong> 
Сентябрь в этом году в столице был что надо. Не по-осеннему теплое, даже жаркое солнышко радовало всех жителей и гостей Москвы. Парки и скверы наводнили отдыхающие — сидящие на лавочках пенсионеры, мамочки с колясками, детишки на велосипедах и роликах.

На одной из скамеек в парке сидела милая парочка.

Он — высокий загорелый шатен — обнимал за плечи хрупкую и нежную девушку с большими голубыми глазами.

— Хорошо-то как! — Лена подняла глаза к солнышку и зажмурилась от удовольствия.

— Да, неплохо. — Володя прижал ее к себе. — Наконец-то все закончилось, суд над Алексеем, вся эта писанина с отчетами-докладными.

— Да, наконец-то. Я вот тоже почти диссертацию дописала, — произнесла девушка.

— Умница ты моя! — Владимир поцеловал ее в щеку.

— Да, и еще, а как же твоя «зая»?

— Моя кто? «Зая»? — расхохотался Яшин. — А при чем тут Зая?

— Она не будет против? — смутилась Лена.

— А я вас познакомлю. Сергей Михайлович Зайцев, мой коллега, его все у нас в отделе называют Зая. Уменьшительное от фамилии Зайцев. Он мне тогда звонил в Казань, рассказывал свежую информацию о деле Плотникова, — крепче прижал ее к себе Володя.

— А почему ты сказал по телефону: «Я тебя тоже»? Что — тоже? — сощурила глаза Лена.

— Я тоже жду-не дождусь, когда выйду на работу, — захохотал следователь. — А ты что подумала?

— Честно? — Девушка поднял на него влюбленные глаза.

— Честно-честно! Честное пионерское!

— Слушай, совсем забыла. Давно хотела тебя спросить! А что у тебя тогда в апреле было с глазами? Они такие красные были, воспаленные, да и весь вид был убитый какой-то, — спросила Лена.

— Что, не понравился я тебе? Не зацепил красавицу? — улыбнулся Яшин.

— Понравился-понравился. А серьезно — что?

— Так аллергия у меня жуткая каждую весну. Так что тебе на мою опухшую моську придется любоваться каждый год! — засмеялся Володя.

— Так я не против! Ура! Еще одной тайной меньше! — Лена счастливо засмеялась, а Яшин в ответ поцеловал ее крепко-крепко.
Популярное
  • Механики. Часть 104.
  • Механики. Часть 103.
  • Механики. Часть 102.
  • Угроза мирового масштаба - Эл Лекс
  • RealRPG. Систематизатор / Эл Лекс
  • «Помни войну» - Герман Романов
  • Горе побежденным - Герман Романов
  • «Идущие на смерть» - Герман Романов
  • «Желтая смерть» - Герман Романов
  • Иная война - Герман Романов
  • Победителей не судят - Герман Романов
  • Война все спишет - Герман Романов
  • «Злой гений» Порт-Артура - Герман Романов
  • Слово пацана. Криминальный Татарстан 1970–2010-х
  • Память огня - Брендон Сандерсон
  • Башни полуночи- Брендон Сандерсон
  • Грядущая буря - Брендон Сандерсон
  • Алькатрас и Кости нотариуса - Брендон Сандерсон
  • Алькатрас и Пески Рашида - Брендон Сандерсон
  • Прокачаться до сотки 4 - Вячеслав Соколов
  • 02. Фаэтон: Планета аномалий - Вячеслав Соколов
  • 01. Фаэтон: Планета аномалий - Вячеслав Соколов
  • Чёрная полоса – 3 - Алексей Абвов
  • Чёрная полоса – 2 - Алексей Абвов
  • Чёрная полоса – 1 - Алексей Абвов
  • 10. Подготовка смены - Безбашенный
  • 09. Xождение за два океана - Безбашенный
  • 08. Пополнение - Безбашенный
  • 07 Мирные годы - Безбашенный
  • 06. Цивилизация - Безбашенный
  • 05. Новая эпоха - Безбашенный
  • 04. Друзья и союзники Рима - Безбашенный
  • 03. Арбалетчики в Вест-Индии - Безбашенный
  • 02. Арбалетчики в Карфагене - Безбашенный
  • 01. Арбалетчики князя Всеслава - Безбашенный
  • Носитель Клятв - Брендон Сандерсон
  • Гранетанцор - Брендон Сандерсон
  • 04. Ритм войны. Том 2 - Брендон Сандерсон
  • 04. Ритм войны. Том 1 - Брендон Сандерсон
  • 3,5. Осколок зари - Брендон Сандерсон
  • 03. Давший клятву - Брендон Сандерсон
  • 02 Слова сияния - Брендон Сандерсон
  • 01. Обреченное королевство - Брендон Сандерсон
  • 09. Гнев Севера - Александр Мазин
  • Механики. Часть 101.
  • 08. Мы платим железом - Александр Мазин
  • 07. Король на горе - Александр Мазин
  • 06. Земля предков - Александр Мазин
  • 05. Танец волка - Александр Мазин
  • 04. Вождь викингов - Александр Мазин
  • 03. Кровь Севера - Александр Мазин
  • 02. Белый Волк - Александр Мазин
  • 01. Викинг - Александр Мазин
  • Второму игроку приготовиться - Эрнест Клайн
  • Первому игроку приготовиться - Эрнест Клайн
  • Шеф-повар Александр Красовский 3 - Александр Санфиров
  • Шеф-повар Александр Красовский 2 - Александр Санфиров
  • Шеф-повар Александр Красовский - Александр Санфиров
  • Мессия - Пантелей
  • Принцепс - Пантелей
  • Стратег - Пантелей
  • Королева - Карен Линч
  • Рыцарь - Карен Линч
  • 80 лет форы, часть вторая - Сергей Артюхин
  • Пешка - Карен Линч
  • Стреломант 5 - Эл Лекс
  • 03. Регенерант. Темный феникс -Андрей Волкидир
  • Стреломант 4 - Эл Лекс
  • 02. Регенерант. Том 2 -Андрей Волкидир
  • 03. Стреломант - Эл Лекс
  • 01. Регенерант -Андрей Волкидир
  • 02. Стреломант - Эл Лекс
  • 02. Zона-31 -Беззаконные края - Борис Громов
  • 01. Стреломант - Эл Лекс
  • 01. Zона-31 Солдат без знамени - Борис Громов
  • Варяг - 14. Сквозь огонь - Александр Мазин
  • 04. Насмерть - Борис Громов
  • Варяг - 13. Я в роду старший- Александр Мазин
  • 03. Билет в один конец - Борис Громов
  • Варяг - 12. Дерзкий - Александр Мазин
  • 02. Выстоять. Буря над Тереком - Борис Громов
  • Варяг - 11. Доблесть воина - Александр Мазин
  • 01. Выжить. Терской фронт - Борис Громов
  • Варяг - 10. Доблесть воина - Александр Мазин
  • 06. "Сфера" - Алекс Орлов
  • Варяг - 09. Золото старых богов - Александр Мазин
  • 05. Острова - Алекс Орлов
  • Варяг - 08. Богатырь - Александр Мазин
  • 04. Перехват - Алекс Орлов
  • Варяг - 07. Государь - Александр Мазин
  • 03. Дискорама - Алекс Орлов
  • Варяг - 06. Княжья Русь - Александр Мазин
  • 02. «Шварцкау» - Алекс Орлов
  • Варяг - 05. Язычник- Александр Мазин
  • 01. БРОНЕБОЙЩИК - Алекс Орлов
  • Варяг - 04. Герой - Александр Мазин
  • 04. Род Корневых будет жить - Антон Кун
  • Варяг - 03. Князь - Александр Мазин
  • 03. Род Корневых будет жить - Антон Кун
  • Варяг - 02. Место для битвы - Александр Мазин


  • Если вам понравилось читать на этом сайте, вы можете и хотите поблагодарить меня, то прошу поддержать творчество рублём.
    Торжественно обещааю, что все собранные средства пойдут на оплату счетов и пиво!
    Paypal: paypal.me/SamuelJn


    {related-news}
    HitMeter - счетчик посетителей сайта, бесплатная статистика