Лого

Наталья Александрова - Маска Нерона

Наталья Александрова

Маска Нерона


Александра плыла вдоль скалы, неторопливо работая ластами и вглядываясь в зеленоватую тьму. Мимо нее промчалась стайка мелких рыбок, дружно сменила направление, сверкнув ослепительным серебряным дождем, и скрылась за поворотом скалы. Из темного грота медленно выплыла крупная рыбина, остановилась, едва заметно шевеля плавниками, уставилась на Александру удивленными выпуклыми глазами, немного подумала и ушла в глубину.

Александра глубоко вдохнула, сильно загребла руками и устремилась вниз, за рыбой.

Приблизилось дно – белый песок, разбросанные тут и там крупные камни, раковины с приоткрытыми створками. Она плыла в метре от дна, испытывая восхитительное, ни с чем не сравнимое чувство свободы, и высматривала что-нибудь интересное.

Рядом с темным камнем затаился краб, выставив перед собой единственную клешню. По другую сторону камня в песке что-то сверкнуло. Александра опустилась ниже, пригляделась.

Это была монетка в один евро. Александра протянула за ней руку – у нее было правило каждый раз приносить из моря какой-нибудь сувенир. Эти находки она складывала в черепаховую шкатулку, чтобы потом, дома, перебирать их и вспоминать теплое бирюзовое море и чудесное ощущение свободы. В шкатулке лежали несколько красивых раковин, игральная кость, янтарная бусина, несколько монет.

Однако, уже протянув руку за монетой, Александра увидела рядом с ней на песке что-то гораздо более интересное.

Улыбающийся рот, отверстия для глаз…

Это была греческая театральная маска, усмехающаяся маска комического персонажа. Маска была маленькая, чуть больше ногтя, но все равно это куда интереснее монеты.

Александра схватила маску – и испуганно отдернула руку: краб незаметно подобрался к ней и попытался ухватить клешней за палец. Она погрозила крабу свободной рукой, изогнулась и устремилась к поверхности, сжимая в кулаке свою находку.

Навстречу ей двигалась сияющая, дробящаяся стена, осыпанная осколками солнечного света, сверкающая граница между подводным и надводным миром. Александра пробила эту стену головой и вынырнула на поверхность моря, продула трубку и поплыла к берегу, мягко работая ластами.

У берега песчаное дно сменилось крупной белой галькой. На мелководье плескались дети, несколько молодых парней играли в пляжный волейбол.

Александра сняла маску, прошлепала к своему лежаку, вытерла волосы и еще раз внимательно разглядела находку.

Это была камея, удивительно тонко и искусно вырезанная овальная камея с греческой маской. Приглядевшись, Саша поняла, что камея сделана не из раковины, как те, что продаются на каждом шагу в сувенирных лавочках, а из камня, из чудесного двухслойного оникса. И еще удивительным ей показалось то, что камея была совершенно чистой, не замечалось на ней никаких наслоений.

Да, это действительно интересный сувенир, не чета ее прежним находкам!

Александра невольно улыбнулась, до того заразительно смеялась маска.

– Тетенька, что это у тебя? – раздался рядом с ней звонкий детский голосок. – Дай мне поиглать!

Александра удивленно подняла глаза.

Рядом с ней стоял мальчуган лет пяти, с очень светлыми, слипшимися от соленой воды волосами. Он тянул к ней загорелую лапку с растопыренными пальцами, глаза его блестели, как два морских камушка.

– Что тебе дать? – спросила Александра удивленно.

– Вот это! Вот этот камешек с глазками!

Неожиданно с Александрой случилось что-то странное. В глазах у нее потемнело, во рту пересохло. Что это – неужели солнечный удар?

Но нет, она твердо стояла на ногах, только вдруг почувствовала, что не может расстаться со своей находкой, с этой смеющейся камеей. Сжав руку в кулак, она смущенно улыбнулась ребенку и проговорила каким-то чужим, взволнованным голосом:

– Нету у меня никакого камешка!

– Как нету? – удивленно, недоверчиво переспросил мальчик, и лицо его сложилось в расстроенную гримаску – вот-вот заревет.

– На вот, возьми лучше это, – Александра протянула ребенку квадратик жевательной резинки.

– Не надо лезинку, не хочу лезинку! – проговорил он капризно. Александра внезапно разозлилась, сузила глаза и прошипела:

– Не хочешь – как хочешь! Ничего другого у меня нет!

– Есть длугое… – неуверенно проговорил мальчик, но, перехватив ее сердитый взгляд, попятился и побежал прочь, к дальнему концу пляжа. Александра проследила за ним и увидела, как он подбежал к рослому черноволосому мужчине с жесткой щеточкой усов, в длинных красных плавках и что-то ему сказал, обернувшись и посмотрев на нее.

Мужчина пристально взглянул на Александру. На мгновение их глаза встретились, и ей стало зябко и неуютно. В глазах незнакомца был неприязненный интерес – как будто он смотрел на какое-то редкое, но отвратительное насекомое.

Александра быстро собралась и ушла с пляжа – у нее резко испортилось настроение.

Вторую неделю она отдыхала в маленьком черногорском городке на берегу Которской бухты. Бо́льшую часть дня проводила на берегу моря, ныряя с маской, плавая или бездумно валяясь на солнце. Потом обедала в одном из бесчисленных ресторанчиков – брала жареную или запеченную рыбу, морепродукты, пило терпкое душистое вино. Иногда гуляла по старому городу, поднималась в средневековую крепость, откуда открывался чудесный вид на бухту, на дальние берега в темной зелени садов, на такие же маленькие, уютные городки.

Ей было хорошо и спокойно, все неприятности и заботы остались далеко на севере, в холодном и мрачном городе возле другого моря – неприветливого, угрюмого, свинцового.

Александра поднялась по каменной лестнице, пересекла узкую улочку, вошла в квартиру. На время отпуска она сняла маленькую квартирку рядом с морем, это было удобнее, чем жить в гостинице. Квартирка была уютная, с кондиционером и просторной террасой, правда, вид из окон и с террасы был не на море, а на соседний сад.

Переодевшись, она вышла на террасу повесить сушиться купальник.

С террасы железная лесенка спускалась в маленький садик, где росли лаванда, лантана и две чайные розы. Хозяйка очень просила, чтобы квартиранты поливали цветы, иначе при такой жаре они завянут без полива через два дня.

Александра взяла лейку и спустилась в садик.

И вдруг у нее возникло неприятное чувство, что за ней кто-то наблюдает.

Александра вскинула глаза и успела заметить в соседнем саду какое-то едва уловимое движение – качнулись ветки кустов, как будто за ними кто-то спрятался. Сад всегда был пустой, густо заросший, довольно-таки неухоженный, но Александре это нравилось – никто не мешает, не смотрит, не лезет к ней с пустыми разговорами. И вот сейчас там кто-то был и следил за ней из-за кустов.

Ерунда, конечно, но у нее остался какой-то неприятный осадок в душе.

Александра машинально сунула руку в карман и нащупала там маленький твердый предмет.

Это была камея, которую она нашла в море.

Повинуясь некоему внезапному побуждению, прежде чем вернуться в квартиру, она бросила камею в лейку.

Оставаться дома ей не хотелось, она надела нарядный сарафан и отправилась в старый город.

В узких улочках старого города стояла приятная прохлада, и повсюду пестрели цветы – пышные гроздья бугенвиллеи свисали с балконов и стен, в палисадниках алели канны, цвели алые и чайные розы. Александра зашла в свой любимый ресторанчик «Под липой».

В центре просторного двора действительно росла вековая липа, накрывавшая столики своей тенью.

Перед входом в ресторан Александра столкнулась с нищим стариком. Она часто видела его то на идущей вдоль моря пешеходной дорожке, то здесь, в старом городе. Его запрокинутое к небу, выдубленное солнцем лицо, изуродованное глубокими шрамами, длинные пряди седых волос и его огромная белая собака были такими же непременными атрибутами города, как и средневековая часовая башня или как испанский форт, мрачной громадой возвышавшийся над бело-розовыми домиками, взбегавшими по вершинам прибрежных холмов.

Старик повернул к молодой женщине непроницаемое, как всегда, лицо и проговорил с достоинством, по-русски, хотя и с легким акцентом:

– Помогите боевому инвалиду!

Александра стыдливо сунула в кружку старика монету в два евро, вошла в ресторан и заняла свободный столик в тени, возле самого ствола старой липы. Официант торопливо сметал с белоснежной скатерти липовый цвет.

Есть ей не хотелось. Она заказала чашку кофе по-восточному и легкий салат, знакомый официант принес ей за счет заведения рюмку чудесного айвового ликера.

Александра откинулась на спинку стула, подставила лицо ласковому ветерку, в котором ощущался солоноватый запах моря и теплый, чуть горчивший аромат сухих горных трав. Но блаженного покоя, который она обычно испытывала в эти тихие предзакатные часы, в ее душе не было. Ее что-то волновало…

Прислушавшись к себе, она поняла, что вновь чувствует чье-то пристальное, недоброе внимание.

Это было странно. То есть внимание-то ей мужчины оказывали – одинокая женщина, весьма привлекательная, на отдыхе, одна… С такими приставалами Александра быстро расправлялась. Даже не нужно было ничего говорить: она просто смотрела на них в упор своими темными глазами. Несомненно, во взгляде ее было что-то особенное, это признавали все – и самые завистливые ее коллеги, и самые недоброжелательные критики. Все сходились на том, что глаза актрисы Александры Соколовской – очень сильный козырь! Она явно умеет управлять своим взглядом.

Александра сделала равнодушное лицо, повернула голову, но не заметила ничего подозрительного.

Аппетит окончательно пропал. Допив кофе и пригубив ликер, она оставила салат нетронутым, бросила на стол деньги и направилась к выходу под удивленным и разочарованным взглядом официанта.

Александра прошла по знакомой узкой улочке, свернула в каменную арку, спустилась по ступеням к порталу маленькой старинной церкви. На пороге церкви дремал тощий черно-рыжий кот. Услышав шаги, он приподнял ухо, но не проснулся.

Иногда Александра заходила в эту церковь, стояла две-три минуты перед скромным алтарем, смотрела на изображение местного святого, согбенного старца с добрыми проникновенными глазами, думала о своем, а чаще просто впитывала окружавшую тишину, и душа ее обретала временный покой.

Но сейчас у нее не было соответствующего настроения. Ее гнало вперед некое смутное, неосознанное беспокойство.

Она свернула в очередную арку, прошла по каменному мостику, перекинутому над узким ущельем улицы, поднялась на несколько ступеней и оказалась на крошечной площади. Отсюда вели к морю два переулка, она выбрала левый, потому что увидела впереди знакомый балкон, увитый темно-розовой бугенвиллеей.

Однако через пять минут она поняла, что ошиблась, – выбранная ею дорога вела не к морю, а наверх, в лабиринт узких старинных улочек, к подножию испанского форта.

Это ее не слишком расстроило: она никуда не спешила, старый город ей всегда нравился, она любила часами гулять по его узким улочкам. Только непонятное беспокойство никак не проходило.

Свернув в очередной переулок, Александра оказалась в тупике. Впереди была глухая каменная стена, по которой карабкался шустрый блекло-зеленый геккон. В боковой стене, на уровне третьего этажа, было открытое окно, из которого свисала клетчатая скатерть.

Александра повернулась и вдруг увидела, что выход из тупика загораживает высокий мужчина. Он стоял посреди дороги, засунув руки в карманы и перекатываясь с пятки на носок, на его губах играла неприятная, ускользающая улыбка.

Она узнала длинные черные волосы, забранные в «хвост», и аккуратную щеточку усов. Это был тот мужчина с пляжа…

Над головой Александры хлопнуло, закрывшись, окно.

– Пропустите меня! – проговорила она сердито.

Мужчина молчал, и она пошла навстречу, надеясь, что он посторонится…

Но когда она поравнялась с ним, вместо того чтобы посторониться, мужчина шагнул ей навстречу, оттеснил к стене, криво усмехнулся и проговорил:

– Так-так-так! Какая неожиданная встреча! Что же вы обидели ребенка? Нехорошо!

Он говорил по-русски, правильно, но с едва уловимым акцентом.

– Ка… какого ребенка?! – едва слышно выдохнула Александра.

Она никогда не робела в присутствии мужчин, но этот тип вовсе не собирался к ней приставать: он излучал какую-то глухую, но весьма ощутимую угрозу.

– Ребенок просил вас отдать ему то, что вы нашли, – а вы не отдали… нехорошо!

Внезапно на смену страху пришло возмущение.

– А ну, отвали! – зло, раздраженно проговорила Александра. – Отвали, козел! Дай пройти!

Он молча, сверля ее взглядом, склонялся над ней, словно хотел что-то сообщить ей по секрету. Александра почувствовала запах мятной резинки и еще чего-то знакомого, но неприятного.

– Пропусти! – выдохнула она ему прямо в лицо и попыталась протиснуться к выходу из переулка.

Но незнакомец прижал ее к стене, нагнулся еще ниже и процедил:

– Отдай камею, или пожалеешь, что родилась на свет! Это не твое – понятно?

– Ты что – совсем сдурел?! – жестко, неприязненно проговорила женщина. – А ну, пропусти меня!

– Ты, кажется, не поняла!

Александра услышала щелчок, скосила глаза вниз и увидела в левой руке незнакомца нож с узким выкидным лезвием.

– Лучше отдай! – повторил он. – Лучше отдай по-хорошему! Ты даже не понимаешь, во что ввязалась! Не понимаешь, кому ты перешла дорогу, каким силам вздумала противостоять!

И вдруг за его спиной раздалось негромкое грозное рычание.

Мужчина напрягся, отстранился от Александры, повернул голову.

Позади него, у входа в переулок, стоял нищий старик со своей собакой. Огромная белоснежная собака грозно рычала, обнажив желтоватые клыки, с ее нижней губы капала слюна. Старик опирался на трость и вовсе не выглядел робким и беспомощным, наоборот, вся его фигура дышала силой и уверенностью.

– Ты? – удивленно, с раздражением проговорил мужчина с ножом. – Не лезь не в свое дело! Не вставай на моем пути! Кто ты такой, чтобы мешаться у меня под ногами?!

Старик молчал. На его изборожденном шрамами лице напряглись желваки.

Мужчина с ножом медленно повернулся, опустил голову, шагнул навстречу старику. Собака присела на задние лапы, рыкнула, приготовившись к прыжку.

Александра мстительно пнула черноволосого по ноге, бросилась к выходу из переулка, свернула за угол. За ее спиной послышалось рычание, зазвучали короткие хриплые выкрики.

Вскоре все стихло. Она выбежала на знакомую площадь, откуда открывался широкий вид на бухту, на окружавшие ее горы, на выход в Адриатику.

Бирюзовая равнина моря лежала внизу, как сияющая улыбка мира, солнце медленно опускалось в воду. По глади бухты скользила яхта с белым треугольником паруса.

Александра перевела дыхание, огляделась.

Вокруг гуляли счастливые, спокойные люди, парочки и компании сидели за столиками открытого кафе.

Все, произошедшее с ней только что в глухом переулке старого города, показалось Александре чем-то далеким и нереальным.

Она провела рукой по волосам, на мгновение прикрыла глаза, резко выдохнула и зашагала к дому.

Пока она дошла до своего дома, окончательно стемнело.

Сильно запахло пряными южными цветами, в кустах громко запели цикады, в воздухе замелькали быстрые призрачные тени – летучие мыши вылетели на ночную охоту. Одна из них пролетела перед самым лицом Александры.

Александра подошла к своей двери, вставила ключ в замочную скважину.

Ключ не поворачивался.

Что за дела? До сих пор замок прекрасно работал…

Она чертыхнулась, попробовала еще раз, и на этот раз ключ повернулся и дверь открылась.

Александра вошла в квартиру – и прежнее беспокойство вновь шевельнулось в ее груди, у сердца.

В квартире что-то было не так!

Она нащупала рукой выключатель, загорелся свет.

Тапочки, которые она, уходя, оставила у самого порога, валялись теперь посреди прихожей. А дальше…

В гостиной все было перевернуто вверх дном – ящики стола выдвинуты, чемодан выволокли из шкафа, открыли и вытряхнули из него содержимое, один стул валялся посреди комнаты.

Александра почувствовала, как охвативший ее в первую секунду испуг превращается в злость.

Какого черта?! Все говорили ей, что в Черногории практически нет воровства, что здесь царят патриархальные нравы и при желании можно вообще не запирать двери! Какая же скотина вломилась в ее жилье, рылась в ее вещах?!

Первым побуждением Александры было вызвать полицию. Однако, к собственному ее удивлению, она заметила, что не пропали ни деньги, ни документы, так что в полиции к ней вряд ли отнесутся с пониманием.

Она запихнула вещи обратно в чемодан, кое-как навела порядок и, чтобы немного успокоиться, вышла на террасу.

Южная ночь окончательно вступила в свои права. В небе сияли крупные яркие звезды, пахло цветами, со стороны моря доносилась музыка и голоса – прибрежные рестораны жили своей ночной жизнью.

Александра немного успокоилась: такая ночь восстанавливает душевное равновесие лучше любого лекарства.

Но какой-то червячок беспокойства все еще шевелился в ее душе.

Кто и зачем вломился к ней в квартиру?

Какие-нибудь безбашенные подростки решили продемонстрировать подружкам свою лихость?

Нет, не похоже. И потом… дверь не взломана – ее открыли отмычкой. Подростки действуют не так.

А если это не подростки – то кто? И что они здесь искали?

И вдруг отчетливая мысль озарила ее сознание.

Александра спустилась в сад, нашла лейку и запустила в нее руку.

Камея была на месте.

Александра вошла в дом, опустила жалюзи и только тогда осмелилась разжать руку. Положив камею на стол, она задумалась.

Этот мужчина – на пляже и там, в старом городе… Он ясно дал ей понять, что пойдет на все, лишь бы заполучить камею. Здравый смысл подсказывал ей, что камею следует отдать. То есть не вступать ни в какие переговоры, ни в какие пререкания, просто положить – сейчас же! – свою находку на ограду террасы, а утром ее не будет. И все, Александру оставят в покое. Потому что она сама никому не нужна, не станет этот тип ее убивать, хоть и грозил ей ножом. И это будет правильно, потому что надеяться на защиту старого нищего просто глупо. Ну, один раз он оказался рядом, да еще он был благодарен ей за милостыню. А дальше?

Александра взяла камею в руки и задумчиво поднесла к глазам. И снова поразилась: с какой тщательностью вырезаны черты маски! Хотелось долго-долго смотреть на них и смеяться. И выбросить из головы все неприятные мысли.

Она сжала камею в кулаке и поняла, что никому ее не отдаст – просто не сможет с ней расстаться. В конце концов, это она вытащила камею со дна моря, а по старинному морскому закону кто вещь нашел – тому она и принадлежит.

Как всегда, после принятого решения она легла спать со спокойной душой. Но уснуть не сумела. Теперь ее мысли были иного рода.

Только что в ее рассуждениях проскользнуло соображение, что лично она никому не нужна. А если вдуматься: если бы этот тип пырнул ее ножом там, в переулке, кого бы это взволновало? Да-да, когда пришла бы весть в далекий Петербург о том, что она, Александра, умерла, кто бы расстроился?

Уж точно не ее коллеги по театру! Они только обрадовались бы. Вот именно, Александра поняла совершенно ясно: никто, ни один человек, не пролил бы ни единой самой крошечной слезинки. Услышав о том, что Александра не появится больше в театре, лишь некоторые пожали бы плечами, а многие так и просто возликовали бы. Ну да, эта стерва Колонкова и ее клика – те просто устроили бы праздник с шампанским! Или эта тетеха Подушкина… Нет, как раз Подушкина не стала бы злорадствовать, она даже на такие сильные чувства не способна. Это же надо – пойти в актрисы с такой фамилией! Элина Подушкина – с ума сойти!

Тут Александра осознала, что она просто занимается мелким злопыхательством, причем ночью, наедине с собой, как будто ей нечем больше заняться…

Но сон не шел. И мысли в ее голове вертелись самые неприятные.

Так, с коллегами по театру разобрались. Они все Александре просто завидуют – ее броской внешности, ее таланту, ее успеху. А что – ей нет еще и тридцати, а уже почти все главные роли в театре – ее. И была еще парочка сериалов, вполне успешных, правда, шли они не на главных каналах, но все же Александру на телевидении запомнили.

Она прекрасно отдает себе отчет: это все ненадолго, но вовсе не собирается сниматься во всякой лабуде. Она – актриса театральная, она любит сцену, она добилась многого. И совершенно незачем попрекать ее связью с главным режиссером Медениковым – как перед самым отпуском вздумала вдруг упомянуть об этом старая грымза Невеселова. Встретила ее в коридоре: «Вы, – говорит, – милочка, уже всякие границы переходите! Я, – кричит, – четырех главных пережила, но такого безобразия никогда не бывало!» Она тогда в кабинет к главному ворвалась: «Сережа! Сережа!» – а он как раз Александре голову на колени положил: «Устал, – говорит, – как собака…» И что такого? Так эта Невеселова прямо позеленела от злости! Она с женой главного в лучших подругах состоит. Так что, жена, можно подумать, не знает, что ли, про них с Александрой? Донесли ей уже… доброхоты! Главный – мужчина еще ничего, правда, только внешне, в постели, конечно, от него толку маловато, все больше разговоры. Но и Александре от него не этого надо.

А жена-то его на пять лет старше, и если Меденикову уже за полтинник перевалило, так ей-то сколько?..

И при чем тут мораль? Вот если бы Александра завела молодого любовника – это, конечно, было бы некрасиво. Сергей Константинович ей так и сказал – чтобы даже взглядов никаких не было, ни улыбок, ни словечка! Не позорь, мол, меня в театре, я этого не потерплю. И она условия их договора честно соблюдает.

Старой ведьме она тогда посоветовала поменьше совать нос в чужие дела. А та – да вы, мол, еще на свет не родились, когда я в этом театре играла! Нашла чем гордиться!

Александра скрипнула зубами и повернулась на другой бок. Все же она ужасно устала от всеобщей недоброжелательности, от косых взглядов и перешептываний за своей спиной, оттого и поехала в отпуск одна. Чтобы никто не вертелся рядом, не лез с пустыми разговорами. Хотела отдохнуть.

И отдохнула, несмотря ни на что. Набралась сил. Это важно, потому что по возвращении ей предстоит борьба. Будет читка новой пьесы, главный так и сказал ей – сделаю шедевр. А он может, его-то в театральных кругах хорошо знают.

Она сама не заметила, как заснула.

* * *

– Этот поворот? – спросила Даша, не отводя взгляда от дороги.

– Да, кажется, этот. – Две женщины на заднем сиденье оторвались от увлекательной беседы и посмотрели в окно.

– Вы точно знаете? – Даше не хотелось сворачивать впустую.

Они уже час колесили по поселку, и если главные дороги были чистыми и асфальтовое покрытие – новым, то в переулках между домами вполне можно было завязнуть. День будний, народу вокруг немного, потому что осень, да если и окажется поблизости какой-нибудь мужчина, то трактор им уж точно нигде не сыскать.

– Дарья, как ты разговариваешь? – тут же «возникла» одна из женщин. – Никакого уважения к старшим!

– Ну что ты, Лидочка, – заговорила вторая, та, к которой обращалась Даша, – девушка права, она машину бережет. Машинка старенькая, еще развалится по дороге, нужно быть осторожнее…

Даже в зеркале было видно, как Лидия Васильевна плотно сжала губы.

Даша сочла за лучшее промолчать и сосредоточилась на повороте. В переулке, как она и ожидала, разлилась огромная лужа – после вчерашнего дождя. Даша остановила машину и выглянула в окно. За ближайшим забором хмурый дед в ватнике сгребал листья.

– Пойди спроси у него дорогу! – приказала ей Лидия Васильевна. – Раз Иза не помнит.

Изу звали Изольдой Яновной, она приходилась Лидии закадычной подругой. А Лидия Васильевна вот уже второй год была Дашиной свекровью. Этим все сказано.

Нынче подруги решили прокатиться за город, чтобы посмотреть дачу, которую купил недавно Изольдин зять. Дача была старая, но зато участок огромный и место очень престижное – в поселке Комарово, где издавна селились академики, маститые художники, театральные режиссеры и прочая элита советских времен. У Даши как раз был выходной, и свекровь решила, что все получится очень удачно.

– Что спросить? Какой адрес? – Даше ужасно не хотелось идти, но не стоять же тут, перед лужей, целую вечность!

– Ну, я не зна-аю… – протянула Изольда, – там дом такой, с башенкой. Мы его назвали «Три медведя»…

Вот и спрашивай после такого объяснения дорогу – да тот дядька сочтет ее ненормальной!

– Иди! – сурово приказала свекровь, и Даша, как обычно, не стала спорить.

С трудом перебравшись через лужу, она подошла к калитке и попыталась открыть ее. Тут же откуда ни возьмись подскочила к калитке огромная собака и грозно зарычала.

– Скажите, пожалуйста… – начала было Даша, но голос ее потонул в громовом лае.

Собака рыла землю лапами и бросалась на калитку, весь ее вид говорил, что стоит только Даше приоткрыть калитку, как ее немедленно разорвут на тысячу кусков.

– Ну что ты лаешь, я же только спросить хочу… – жалобно сказала Даша.

Собака прибавила громкости. Ее хозяин по-прежнему монотонно двигал граблями, не оглядываясь на посетительницу. Даша постояла немного и пошла обратно. Собака мгновенно замолчала, как будто у нее выключили завод. Ее хозяин так и не обернулся.

Когда Даша с предельной осторожностью перебиралась через лужу обратно к машине, мимо проехал велосипедист и весьма ощутимо ее обрызгал.

– Да чтоб тебя! – крикнула она ему вслед.

Грязная вода попала на джинсы и кроссовки, еще на куртку, и кое-что оказалось даже на ее левой щеке. Даша выбралась из лужи и остановилась в растерянности. Джинсы еще ладно, они далеко не новые и прекрасно отстираются, кроссовки тоже, но вот кожаная куртка… примет ли ее химчистка, а если примет, то сможет ли отчистить? В прошлый раз юбку вернули с тем же пятном, что и взяли, и у Даши не хватило сил убедить приемщиц, что они были не правы.

Кое-как вытерев лицо случайно завалявшейся в кармане салфеткой, она побрела к машине. И с удивлением увидела, что Изольда Яновна поймала за рукав этого наглого мальчишку на велосипеде и оживленно с ним беседует.

Даша прибавила шагу и услышала конец их разговора.

– Спасибо, милый, – щебетала Изольда, – мы теперь в том доме жить будем! Пока что, а потом, конечно, новый построим… Так что спасибо тебе за то, что дорогу объяснил!

Мальчишка ловко вырвался из цепких Изольдиных рук и укатил.

– Какой приятный мальчик! – сказала ему вслед Изольда.

«Угу», – подумала Даша.

– Дарья, где ты ходишь? – напустилась на нее свекровь. – За смертью тебя посылать! Все равно ведь ничего не выяснила, только изгваздалась вся! Говорила ведь – не надевай за город новую куртку! Так тебе бы только форсить!

Вот интересно: не свекровь ли утром двадцать минут кряду выговаривала Даше, чтобы она не смела надевать любимую старенькую джинсовую курточку и позорить ее перед Изольдой?

Зять Изольды Яновны лет пять тому назад неожиданно разбогател, и она неустанно напоминала об этом всем вокруг. Язычок у нее был острый, она и не пыталась его сдерживать – как произошло совсем недавно, когда она прошлась насчет старой Дашиной машины.

Не такая уж она и старая! Даша свой «опелёк» любила.

– Что ты, Лидочка, так нервничаешь! – и сейчас Изольда не утерпела. – Ну, немножко испачкалась девушка, ничего страшного! Ей же не на прием идти!

Пока ехали, Изольда, захлебываясь от обилия впечатлений, пересказывала подруге, как ее дочка с мужем были на шикарной вечеринке у владельца известного банка, и какой у него огромный дом, и сколько прислуги, и что было надето на жене банкира…

Даша не слишком-то прислушивалась к оживленному разговору на заднем сиденье, но свекровь жадно внимала подруге и, надо полагать, наливалась черной завистью.

Изольда никогда не обращалась к Даше по имени, и, хоть ей неоднократно говорили, что Даша – невестка ее подруги, то есть жена сына подруги, она все равно считала, что перед ней – нечто среднее между горничной и шофером. Или упорно притворялась.

Даша мысленно пожала плечами. И правда, на прием ей не идти. Завтра ей на работу – в обычную фирму, Даша трудилась там старшим менеджером. Правда, в грязной куртке на работу не пойдешь – неправильно поймут.

– Сейчас развернешься – и назад, – скомандовала свекровь, – потом второй переулок направо, окажешься на главной улице, по ней – до магазина, а там уже близко.

Даша молча выполнила все маневры, а у магазина им указала дорогу словоохотливая тетенька с крошечной собачкой на руках.

Дом и вправду оказался очень большим и каким-то волшебным. Было там резное крыльцо, и даже дорожка к нему оказалась вымощена желтым кирпичом, как в сказке про волшебника Изумрудного города. Вдоль второго этажа шла широкая открытая терраса, а сбоку и правда была пристроена башенка – высокая, в три этажа.

Сразу стало понятно, почему Изольда упомянула о трех медведях. Нижний этаж застекленной башни был побольше, средний – чуть меньше, а на третьем имелось и вовсе крошечное помещение, два человека с трудом поместятся, и то стоя. Увенчивалась вся эта красота остроконечной крышей с проржавевшим флюгером наверху.

Изольда достала старинный фигурный ключ и отперла замок. Пока Даша разворачивала машину и закрывала ворота, дамы удалились в дом, откуда вскоре послышалось восторженное кудахтанье свекрови. Даша хотела пройтись по участку, но он безобразно зарос крапивой и кустами малины, так что она решила не искушать судьбу: мало того что куртка грязная, так еще и порвать ее вполне можно.

Она потянула на себя тяжелую дверь и услышала голоса в глубине дома. Изольда, захлебываясь, расписывала дом, ее подружке уже надоело охать и ахать, и она молча мучилась завистью.

– Дарья, поди сюда! – услышала Даша недовольный зов свекрови.

Она затаилась в прихожей. Стоит отозваться, как свекровь мигом придумает ей какое-нибудь дело – закрой окно, открой окно, достань, вытащи, убери, положи на место, ах, какая же ты неловкая и медлительная… Нет, Даша и так уже утомилась за сегодняшний день! И ладно бы просто отвезти подруг на дачу, это-то как раз ей нетрудно, она любит водить. Но слышать за спиной бесконечное недовольное ворчание свекрови, ее понукания и ценные указания – нет, Даше на сегодня хватило.

Голоса послышались ближе, сейчас они выйдут и увидят ее. Даша спиной нашла ручку двери и проскользнула в какое-то незнакомое укрытие, плотно прикрыв за собой дверь, постаравшись, чтобы она не заскрипела.

Она оказалась в небольшом круглом помещении, освещенном скупым светом из окон. Деревья на участке выросли очень большие и подступили к самому дому. По виду из окон Даша сообразила, что она находится в нижнем этаже башенки «Трех медведей».

В комнатке стояла деревянная садовая скамья с высокой спинкой, а также книжный шкап. Именно – шкап, потому что на вид было ему лет сто, а может, и больше.

Верхние полки когда-то застеклили, но теперь стекла были выбиты, и на полках стояла всякая всячина – разномастные битые чашки, расписная крышка от супницы, фарфоровые статуэтки – собака с отбитой ногой, мальчик без головы, другой – с головой, но зато без руки, пастушка с половинкой овечки. Были там еще диванная подушка, здорово поеденная молью, дверной колокольчик, покрытый патиной, и медный ковшик без ручки. Все покрывал толстый слой многолетней слежавшейся пыли. Ясно, что бывшие хозяева забрали все мало-мальски ценное, а это бесполезное барахло поленились выбросить. Даша чихнула – тихонько, как кошка, – и испуганно прислушалась. Эти двое находились за стенкой, совсем рядом.

– Опять куда-то запропастилась, – недовольно сказала свекровь, – ужас, до чего она меня раздражает! Ну, о чем он только думал, когда на этой женился?!

– Да, не повезло тебе с невесткой, – с фальшивым сочувствием поддакнула подруге Изольда, – как говорится, ни рожи, ни кожи, ни жилплощади…

– И не говори! – подхватила свекровь. – Одевается ужасно, готовить не умеет совершенно, неряха страшная – ну, это ты и сама видишь. Да еще и руки дырявые, что ни возьмет, то непременно либо разобьет, либо сломает. И за что мне такое наказание?! И главное – какие девушки у него были! Одна в институте – умница, красавица, меня очень уважала, – так нет! Выбрал эту… эту…

– Сердцу не прикажешь, – съехидничала Изольда.

– О чем ты говоришь? Не иначе она его опоила чем-то… Хотя чем она его взяла – ума не приложу. Ведь никакого вида – рыжая, морда вся в веснушках… тьфу!

Даша вжалась в стену и застыла, моля бога только об одном: чтобы этим двум мегерам не пришло в голову подняться на башню. Она не представляла, как встретится глазами со свекровью после того, что только что услышала.

Свекровь все время ворчала, и Даша, следуя советам мужа, относилась к этому терпеливо, он говорил – не обращай внимания, мама всегда была немножко занудной. Она не хочет плохого, просто у нее характер такой, что с этим поделаешь?

Дашу с детства учили хорошим манерам. Не ругаться, не скандалить, ни в коем случае не выяснять отношения на людях. Уважать старших, никогда «не начинать» первой и побольше молчать. Именно такой тактики она и придерживалась в отношении свекрови. Нельзя сказать, что ей очень уж нравилась эта женщина, но свекровей ведь не выбирают. Если уж живут они вместе, то нужно терпеть и не доводить дело до открытой конфронтации, а то вообще жизни не будет.

В этом плане Даша была вовсе не боец, она и сама это понимала.

Именно поэтому она старалась выполнять желания свекрови – чтобы не было конфликтов и противостояния. И вот сейчас она услышала про себя столько всего! И не в запале же это было сказано, не в пылу скандала, когда человек сам не помнит, что делает. Оттого, что свекровь говорила со спокойной горечью, Даше стало совсем плохо. Вот как, оказывается, о ней думают! И за что?! Что ей Даша сделала плохого?..

Голоса отдалились – обе ведьмы ушли в кухню. Даша на цыпочках поднялась по скрипучей винтовой лесенке на второй этаж. Эта комнатка была поменьше, тут стояло продавленное кресло с высокой спинкой и разодранной обивкой и круглый обшарпанный столик. На нем валялась ломаная курительная трубка.

Даша поняла, что когда-то давно сиживал здесь хозяин дачи, курил трубку и смотрел сверху на сад и дорогу. Она миновала эту комнатку и поднялась на самый верх. Тут было тесновато, зато из окон открывался вид на дальний лес. Мебели не было, только в углу стоял большой фанерный ящик. Даша прижалась лбом к грязному оконному стеклу и застыла. На душе у нее было гадостно.

В конце концов, если свекровь была так настроена против нее, она могла бы отговорить Димку от брака с ней! Он к матери относится трепетно, хотя… Даша подумала немного и поняла, что муж запросто мог от мамашиных слов отмахнуться – да ладно тебе, да не волнуйся, мам, все будет тип-топ! Именно так он и с Дашей разговаривал – улыбнется, отмахнется и убежит куда-нибудь.

И ведь свекровь все преувеличивает! Ну, Даша, конечно, не блещет красотой, она насчет своей внешности не обманывается, так ведь и не уродина она! Ну, волосы рыжие, веснушки, росту она небольшого… А глаза – зеленые, красивые, это все признают. А Димка, между прочим, говорит, что Даше веснушки идут. И вообще, смеется, – волосы рыжие, веснушки, если, говорит, еще штаны тебе клетчатые на лямках – будешь вылитый Карлсон! Так со свадьбы и зовет ее Карлисончиком.

И вовсе Даша не неряха, и руки у нее не дырявые, это сама свекровь уже перебила все чашки из маминого сервиза! И денег она зарабатывает, может, и не слишком много, но уж не меньше, чем Димочка, а ему свекровь почему-то ничего не говорит!

А уж насчет жилплощади – так это вообще полное вранье! Что у Даши есть – так это жилплощадь. Трехкомнатная квартира, где они все и живут, – Дашина!

То есть жили там когда-то Даша с матерью и дедом, а теперь никого из них на свете нет, кроме Даши. А у свекрови с сыном была двушка, где-то далеко, в южной части города. Даша там один раз была, когда мужу вздумалось ее с мамой познакомить.

В общем, как только они поженились, свекровь все названивала им – то ей плохо, то лекарство нужно срочно привезти, то хлеба у нее нет, то молока… Димка и говорит – давай маму сюда перевезем, места много, а мы больше времени сэкономим. Надоело ему мотаться в дальний конец города. Даша и согласилась, не хотелось ей дело до конфликта доводить. Вот и получила!

Свекровь как въехала к ним – так ее и не выставить обратно никакими силами. Ей-то явно здесь лучше – квартира большая, в центре, и сыночек рядом. А свою двушку она быстро сдала, так что теперь уж точно никуда не уедет.

Даша очнулась. Она стояла у окна, по щекам ее текли слезы и капали с подбородка на грязный дощатый пол. Внизу возле дома она увидела свекровь, та стояла возле машины.

– Дарья, ты где? – кричала она. – Выходи немедленно!

Даша отпрянула от окна и села на фанерный ящик, спрятав голову в ладонях. Сидеть было очень неудобно, она поерзала, и тут ящик под ней просто развалился. Даша оказалась на полу, а вокруг нее кучей лежали странные вещи.

Выпиленные из фанеры плоские звери – волк, лиса, заяц, петух. Краска на них давно уже облезла, но все еще можно было различить, кто есть кто. Были там еще принц со шпагой, рыцарь в блестящих доспехах, король в горностаевой мантии с длинной бородой, парочка принцесс – блондинка и брюнетка, и еще – большая картина на картоне: озеро, лебеди, а на заднем плане – горы и замок.

Да это же театр, догадалась Даша, вот фигурки и декорации!

Когда-то здесь, в этом доме, жила большая семья, и дети устраивали настоящие кукольные представления. Та жизнь давно кончилась, дети выросли и разъехались в разные стороны…

Даша попыталась собрать ящик, но безуспешно. Тогда она просто решила сложить все поаккуратнее, пусть новые хозяева сами решают, что им с этим делать. Что-то ей подсказывало, что все эти вещи очень скоро отправятся на свалку.

Что-то блеснуло в куче деревянных плоских фигурок. Даша разгребла их и увидела круглый камешек, закатившийся в щель в полу. Взяв его в руки, она разглядела, что это камея. На бело-розовом камне была вырезана театральная греческая маска – маска злодея. Черты его лица, искаженные гневом и злостью, заставили Дашу вздрогнуть. Тем не менее она долго рассматривала камею, не будучи в силах оторваться от нее.

Даша не очень-то разбиралась в подобных вещах, но поняла, что камея – старинная и вырезана очень искусно. Она сжала вещицу в руке. Оставить ее здесь? Пропадет… Нужно отдать ее Изольде. Но как ей сказать об этом? Изольда еще заподозрит, что Даша тайком шарила по углам и прихватила что-либо ценное, поди докажи потом, что ничего такого Даша не делала!

Даша прикрыла кучу деревяшек уцелевшей фанеркой и начала осторожный спуск по лестнице. Ей удалось незаметно выйти из башенки и закрыть за собой дверь.

На кухне старухи сидели у стола и ели шоколад, по очереди отламывая от большой плитки.

– Ты где была? – невнятно спросила свекровь, а Изольда поскорее запихнула в рот последний квадратик шоколадки.

Мысль о том, что Даша вела машину и проголодалась не меньше их, ни одной женщине в голову просто не пришла.

Не отвечая, Даша очень пристально уставилась на пустую упаковку от шоколадки. Свекровь и бровью не повела, Изольда поджала губы и выразительно подняла глаза к потолку – мол, что за манеры, людям в рот заглядывать!

Даша нащупала в кармане камею, и ее охватила веселая злость. Нет, ни за что она эту безделушку не отдаст и никаких упреков в краже не примет, пусть это считается оплатой за поездку. Изольда, выжига этакая, всю дорогу своим богатством хвасталась, а за бензин Даше заплатить даже не предложила!

Она развернулась на пятках и пошла во двор, к машине. Протерла лицо влажной салфеткой, причесалась и накрасила губы. От вида своего лица в зеркале лучше ей не стало. Даша скорчила зверскую рожу самой себе. Но получилось нестрашно.

Старухи с ворчанием рассаживались на заднем сиденье. Теперь Даша знала дорогу, и на шоссе они выехали быстро. Изольду развезло от свежего воздуха, и Даша видела, как она усиленно борется с дремотой. Свекровь же оставалась свеженькой, как огурчик. Ей было скучно. Восхищаться чужой дачей женщине надоело, а натура ее требовала действия, поэтому она начала цепляться к Даше:

– Чем это у тебя в машине пахнет? Натурально помойкой! Наверно, под ковриком что-то сгнило…

Поскольку вопрос не был направлен напрямую к Даше, девушка сочла за лучшее промолчать, как обычно.

– Нет, это просто невозможно терпеть! – свекровь поерзала на сиденье, потом наклонилась и исследовала пол под ногами. – Грязи-то! – вздохнула она. – Ну, как мне тебя к порядку приучить? Нет уж, видно, если смолоду не научили человека аккуратности, теперь толку не будет…

Как будто Даша – кошка, которая гадит, где ей только вздумается!

Даша представила, что она – кошка: большая, рыжая, пушистая. Глаза, как и полагается, у нее зеленые, розовый нос и шикарные усы. Она потянула носом, принюхиваясь, и повела ушами. По ее кошачьему мнению, в машине и правда пахло неприятно – двумя противными человеческими существами. Да еще они шоколад ели – нет бы рыбу…

Даша вспомнила, что у свекрови дома есть круглый аквариум. Как здорово было бы улучить минутку и, сдвинув крышку, поболтать там лапой, авось какая-нибудь рыбка и попадется в ее когти. А если изловчиться и вообще опрокинуть аквариум на пол…

Даша почти воочию увидела, как рыжая кошачья лапа ловит трепыхающихся рыбок, а свекровь, войдя в комнату, хватается за сердце и медленно, словно бы всем напоказ, оседает на пол…

От этого странного видения ее отвлек чей-то наглый «жигуленок»: он проскочил мимо ее машины, едва не сорвав ей зеркало, да еще и просигналил что-то обидное. Она зашипела, словно ей наступили на хвост…

И – опомнилась. Что это с ней?! При чем тут кошка?..

Даша включила кондиционер, потому что ей вдруг стало жарко.

Свекровь вытерпела минут пять и завелась по новой:

– Холод какой в машине устроила! Ты что – выморозить нас решила, как тараканов? – Тут она спохватилась, что сравнение подобрала не слишком-то приятное, и замолчала.

«Тебя холодом не возьмешь, разве что дихлофосом», – с тоской подумала Даша.

И удивилась своим мыслям – никогда она так откровенно и прямо о свекрови не думала! С другой стороны, она-то ведь про Дашу еще и не такое говорила, сама и виновата.

Свекровь вновь принялась ныть, что ей холодно. Даша выключила кондиционер и включила музыку, чтобы не слышать больше ее скрипучего голоса.

С проселочной дороги выскочил – едва ли не под колеса – мальчишка на велосипеде, Даша еле-еле успела притормозить. Сердце ее ухнуло куда-то вниз. Представить страшно, что было бы!.. Перед ее глазами замаячила жуткая картинка: скрежет тормозов, глухой удар – и безжизненная фигурка рядом с искореженным велосипедом.

Нужно взять себя в руки. Господи, доехать бы уж поскорее! Она сделала музыку погромче и сосредоточилась на дороге. Понемногу руки ее перестали дрожать и дыхание выровнялось, она даже стала тихонько подпевать мелодии. И вдруг кто-то сильно тряхнул ее за плечо. Повинуясь рефлексу, Даша до упора вдавила педаль тормоза. Ехавший за ней «Мерседес» свильнул на обочину, едва не скатился с дороги в кювет, но чудом на обочине удержался, опытный водитель выровнял машину и даже сумел вклиниться в поток автомобилей, обтекавший Дашин «Опель», и умчался, зло мигнув ей на прощание задними огнями.

Даша кое-как приткнулась к краю шоссе, хорошо хоть, ехала она в правом ряду, дождалась, когда сзади перестали раздраженно гудеть, и обернулась к своим спутницам:

– Что случилось?

Очнувшаяся от дремы Изольда недоуменно хлопала глазами.

– Ничего не случилось! – ответила свекровь. – До тебя же докричаться было невозможно, голова разболелась от твоей музыки.

– Вы что – совсем рехнулись? – тихо спросила Даша. – Ведь мы в аварию могли влететь, хорошо, что машин мало на дороге…

Никогда раньше она не говорила со свекровью в таком тоне, но сейчас просто собой не владела.

– Дарья! – свекровь опомнилась. – Как ты смеешь так разговаривать со старшими?

Даша стиснула зубы и очень осторожно тронула машину с места. Свекровь что-то орала сзади. Даша свернула к первой попавшейся заправке. Бензина осталось мало, кроме того, ей требовалось срочно успокоиться, хоть воды выпить или кофе.

Старухи, против обыкновения, не ворчали – им тоже хотелось размять ноги.

Заправка была не из лучших – кофейный автомат сломан, перед входом размазывала на тротуаре грязь старуха в синем сатиновом халате. На вошедших она поглядела волком.

Даша разобралась с бензином, затем пошла в туалет умыться. Ее мегеры купили себе по стаканчику мороженого и поедали его прямо тут, у кассы. Даша прошла по рядам. Хотелось есть, но бутерброды были какие-то сомнительные, не первой свежести, а от шоколада на голодный желудок еще замутит… Она свернула в закуток в поисках негазированной воды, и тут откуда ни возьмись выскочил парень, почти мальчишка, и зажал ее между стеллажами.

– Пусти! – Даша удивилась, потому что парень не внушал страха – самый обычный подросток лет пятнадцати, довольно хилый и маленького роста.

Он ощерился и потянул на себя ее сумку.

– Пусти! – закричала Даша, крепко прижав сумку, у нее там были документы на машину, ключи и еще много всего нужного.

– Заткнись! – прошипел он, и Даша с ужасом увидела, что у него в руке сверкнул нож.

От страха ее ноги приросли к полу, руки ослабли… Гаденько усмехаясь, парень ножом отрезал ремешок и уже потянул сумку к себе, но в это время откуда-то сбоку выскочила старуха-уборщица.

– Ты что же это, сволочь, делаешь?! – заорала она и с размаху сунула парню в лицо свою швабру. Очевидно, попала прямо по глазам, потому что парень вскрикнул и выронил нож. А бабка еще и поддала ему шваброй по уху, тогда он бросился бежать, а старуха вдогонку угостила его быстрым профессиональным ударом по спине.

– Ты смотри, какой гад… – она подняла нож. – А ты-то как?

– Хорошо… – блеющим голосом ответила Даша, – спасибо вам… спасибо…

– Ну-ну, – бабка, не глядя, схватила со стеллажа бутылку и протянула ее Даше, – на вот, выпей.

Это оказалась пепси, но Даша не стала возражать. Никто ничего не заметил – ни кассирша, ни парень, работник колонки, крутившийся в магазине в ожидании чаевых за заправку и протертое стекло.

Даша сделала шаг вперед и пошатнулась, схватившись за бабкино плечо.

– Ну, паразит какой, ишь, что выдумал, – бормотала старуха, – прямо в магазине, среди бела дня… Никогда у нас такого не водилось… совсем с ума сдвинулись наркоманы эти…

Даша отхлебнула еще глоток из бутылки, после чего у нее в голове наконец перестало шуметь и окружающие предметы увиделись яснее.

– Дарья! – послышался скрипучий голос свекрови от кассы. – Куда ты опять делась? Господи, вечно она куда-то пропадает! Ну не доехать нам сегодня до дома!

Вот так вот! Посторонняя старуха спасла ей если не жизнь, то здоровье и сумку, а от свекрови доброго слова и то не дождаться.

От злости Даша окончательно пришла в себя.

– Едем! – решительно сказала она, выходя к кассе. – Вас только и жду!

Она забыла заплатить за пепси, но никто ее не остановил. Развернув машину, Даша оглянулась назад и заметила, что парень, пытавшийся вырвать у нее сумку, поодаль от магазина разговаривает с каким-то мужчиной. Мужчина был очень загорелый, волосы – седоватые. Он говорил что-то парню, почти не разжимая губ, потом схватил его за плечи и сильно тряхнул.

Кто это может быть? Отец парня? По возрасту вроде подходит…

Парень обмяк в руках мужчины, тот бросил его на газон, как тряпичную куклу, и скрылся за углом.

До города ехали молча. Изольду довезли до дома, и перед тем, как выйти из машины, она сказала подруге:

– Ты, Лидуся, совершенно права в этом плане – ну, о ком мы с тобой говорили? Так вот, я тебе очень сочувствую!

И все – ни «спасибо за поездку», ни «до свидания», – даже не кивнула Даше на прощание. Глядя ей вслед, Даша явственно представила, как по дорожке растекается огромная лужа. И в ней не грязная вода, а… ну, допустим, канализацию прорвало. И если въехать с размаху в эту лужу, то Изольда окажется залитой этим самым с ног до головы. Да, но машину жалко. И лужи такой нету.

– Да уж, съездили… – вздохнула свекровь.

Даша вновь промолчала, поскольку к ней напрямую вроде бы не обращались.

– Машина у тебя – развалюха, – завелась свекровь, – водишь ты плохо, чуть в аварию не попали!

Очень хотелось высказать ей все, что накипело на душе. Но как это сделать, когда ты за рулем и нужно смотреть на дорогу? И так уж нервы целый день на пределе.

В свое время мама внушила Даше, что, во-первых, ссориться вообще нехорошо, а во-вторых, если уж приходится выяснять отношения, то делать это нужно с человеком один на один, причем очно – не по телефону и не в письме – и еще обязательно при этом смотреть в глаза, чтобы видеть реакцию собеседника. Опять-таки, для того чтобы вовремя остановиться, не переступить ту грань, которую никогда не переступает воспитанный человек. Сейчас, когда Изольда наконец убралась, и можно было бы высказаться, но не выскакивать же из машины и не орать на всю улицу…

Даша захотела опять включить музыку, чтобы не слышать за спиной скрипучего голоса свекрови, но вспомнила, чем это кончилось в прошлый раз, и передумала. Надо терпеть…

* * *

В доме Гнея Домиция Агенобарба царило веселье. Хозяин собрал в триклинии своих близких друзей, пригласил знаменитую гетеру Лелию, услаждавшую слух гостей пением и игрой на цитре. Безмолвные рабы приносили новые изысканные блюда, лукринские устрицы сменялись жареными дроздами, за жаворонками в соусе из трюфелей следовали угри, фаршированные зайчатиной. Фалернское вино лилось рекой, голоса сотрапезников звучали все громче, шутки становились грубее. Но время от времени все голоса замолкали, и гости невольно прислушивались к звукам, доносившимся из глубины дома.

Это были хриплые крики, полные боли и страдания, – в задней комнате особняка второй день не могла разродиться жена Гнея Домиция Агриппина-младшая.

Услышав крики жены, хозяин велел Лелии петь погромче.

– Нечего портить настроение благородных людей! – воскликнул он, подливая вино в кубок своего соседа, Марка Криспина.

Вдруг крик роженицы перекрыл пение гетеры и тут же стих.

На пороге трапезной появилась старая рабыня, низко склонилась перед Гнеем Домицием и положила перед ним на пол крошечное сморщенное существо с красным личиком, похожим на луканский орешек.

– У тебя родился сын, господин! – проговорила она почтительно. – Изволишь ли ты взять его в свои руки?

Хозяин дома поднялся с ложа, подошел к новорожденному сыну и остановился, разглядывая его.

Сотрапезники Гнея Домиция замолчали в ожидании.

Как он поступит?

Если он возьмет младенца на руки – значит, признает его своим законным ребенком, наследником знатного и старинного рода Домициев, рода, давшего Риму семерых консулов, двоих цензоров, триумфатора и множество прочих достойных граждан, верой и правдой служивших великому городу.

Если же он откажется поднять его с земли, отвергнет его, новорожденного по старинному обычаю выбросят на улицу, где он не доживет до утра. Если, конечно, его не подберет торговец живым товаром, чтобы вырастить и продать в школу гладиаторов или на галеры Кипра.

Гней Домиций склонился над ребенком, внимательно оглядел его и наконец поднял с земли.

Только тогда гости разразились радостными криками: ведь только с этого момента он считался родившимся.

– Поздравляю тебя, старый друг! – проговорил Марк Криспин и протянул Гнею Домицию кубок, наполненный фалернским. – Наконец-то ты стал вполне взрослым человеком!

Криспин шутил: Гней Домиций был далеко не молод, почти на тридцать лет старше своей жены. Но в этой шутке была и доля правды: ведь только с рождением ребенка римлянин считался вполне взрослым.

– Однако ты не очень-то рад рождению первенца! – воскликнул Марций Варрон. – Лицо у тебя кислое, как будто ты пьешь не божественный фалерн, а дешевое вино с каменистых виноградников Тибуртина!

– Не вижу особой причины для радости, – желчно ответил ему хозяин. – От меня и Агриппины не может родиться ничего, кроме горя и ужаса для человечества.

Гости затихли: тихие слова Гнея Домиция невольно повергли их в трепет.

Впрочем, все знали, что он не любит свою жену, внучку Божественного Августа и сестру нынешнего императора Гая Юлия Цезаря Германика, а если попросту – Гая Калигулы, ведь женился он на ней только по приказу покойного Тиберия.

Гней Кальпурний, известный своим злым языком, вполголоса сказал своему соседу:

– И вообще – кто знает, кого родила Агриппина: сына или племянника?

Он говорил вполголоса, но, как назло, в эту минуту в триклинии наступила тишина, и его слова услышали все, включая хозяина.

Гней Домиций помрачнел.

Агриппина проводила слишком много времени со своим братом, императором, и злые языки говорили, что Калигулу связывают с ней и с их сестрой Друзиллой кровосмесительные отношения.

Но такие сплетни подпадают под закон об оскорблении величия, и Гней Домиций не поощрял опасных разговоров у себя дома. Он хлопнул в ладоши, и рабы вынесли полупустые блюда и чаши с вином, показывая тем самым, что пир подошел к концу.

Тем временем в спальне Агриппины молодая женщина, измученная родами, полулежала на высоких подушках, напряженно вглядываясь в дверной проем.

Волосы ее слиплись от пота, грудь высоко вздымалась, но она не могла расслабиться и заснуть.

Она кого-то ждала.

В спальню вошла старая рабыня с ребенком на руках. Поднеся младенца к матери, она почтительно поклонилась и торжественно проговорила:

– Господин поднял ребенка с земли! Он признал его своим законным сыном!

– Еще бы не признал! – губы Агриппины скривились в едкой улыбке. – Если бы он посмел – брат велел бы его казнить!

Она мельком взглянула на крошечное красное существо и велела отнести младенца к кормилице.

И в этот момент на пороге спальни появилась фигура, закутанная в черное покрывало.

– Наконец-то! – воскликнула Агриппина и приподнялась на локте. – Ты заставляешь себя ждать!

Черное покрывало откинулось, открыв женское лицо с глубокими черными глазами, с густыми бровями, похожими на крупных гусениц, и жесткой складкой возле губ.

– Я боялась встретить возле твоего дома прохожих, госпожа! – проговорила женщина глубоким сильным голосом. – Сама знаешь, ни к чему, чтобы по городу поползли слухи.

– Слухи, слухи… этот город только и живет слухами и сплетнями о знатных и могущественных людях! Впрочем, это неважно, – Агриппина нетерпеливо махнула рукой и уставилась на гостью. – Ты пришла. Говори же: что ждет в жизни моего сына?

– Слушаю и повинуюсь, – гостья низко поклонилась, оглянулась, хлопнула в ладоши – и в комнату вошла чернокожая рабыня с тяжелым мешком.

Ночная гостья Агриппины была предсказательницей Сатурниной, о которой по всему Риму ходили мрачные слухи. Говорили, что она поклоняется то ли Молоху, кровавому богу поверженного Карфагена, то ли какому-то столь же мрачному восточному божеству. Впрочем, эти слухи ничуть не мешали популярности Сатурнины, поскольку ее предсказания сбывались на удивление часто.

А еще о ней говорили, что она умеет составлять всевозможные снадобья, которые помогают не только от разных болезней, но и от мелких житейских неприятностей, таких, к примеру, как надоевший муж или опостылевшая жена.

Сатурнина выдвинула на середину комнаты низкий столик на львиных лапах. Ее прислужница бросила мешок на мозаичный пол рядом со столиком. Мешок шевелился.

Предсказательница запустила в него руку и внезапно бросила на стол двух извивающихся змей, двух огромных, смертельно опасных египетских кобр.

Рабыня Агриппины, молодая иллирийка, стоявшая рядом с кроватью госпожи, ахнула и попятилась в ужасе. Сама же Агриппина не издала ни звука, она, не отрываясь, смотрела на змей: они сплелись в смертоносный клубок.

Сатурнина звучным, сильным голосом произнесла несколько слов на незнакомом варварском наречии, затем протянула руку, и прислужница подала ей маленькую фракийскую флейту. Приложив флейту к губам, колдунья извлекла из нее странную, заунывную и в то же время завораживающую мелодию.

В такт этой мелодии две кобры, высоко подняв головы и раскрыв свои расписные капюшоны, начали удивительный танец.

В комнате наступила напряженная тишина. Агриппина закусила губу, не отрываясь, следила она за танцем змей. Колдунья продолжала наигрывать свою волшебную мелодию, и эта мелодия подчинила своему удивительному волшебству не только змей, но и людей.

Внезапно Сатурнина отбросила флейту. В руке ее оказался узкий бронзовый нож, она дважды взмахнула им, и две отсеченные змеиные головы упали на мозаичный пол спальни. Обезглавленные тела египетских кобр еще продолжали извиваться. Предсказательница мгновенно подставила под срезы их шей золотую чашу, собрала в нее змеиную кровь, добавила в эту чашу какой-то зеленоватый, странно пахнущий порошок и протянула ее Агриппине:

– Выпей, госпожа!

Сестра императора на мгновение заколебалась, но все же решилась: поднесла чашу к губам и в один глоток осушила ее.

Глаза ее заволокла мутная пелена, она забилась в судорогах и вдруг неподвижно вытянулась на постели.

– Что ты сделала с моей госпожой?! Ты отравила ее, мерзкая чужестранка! – воскликнула служанка Агриппины и бросилась на предсказательницу, в слепой ярости размахивая маленькими твердыми кулачками.

Сатурнина легко оттолкнула ее, презрительно усмехнулась и проговорила:

– Молчи и смотри, дурочка! Ничего твоей госпоже не сделалось, она всего лишь общается с богами!

И правда: грудь Агриппины вздымалась, руки ее сжимались в кулаки, губы шевелились, как будто она с кем-то разговаривала или просила у кого-то пощады. Так прошло несколько томительных минут, и вдруг Агриппина открыла глаза и села.

– Я видела сон, – проговорила она пересохшими губами и повернулась к Сатурнине. – Колдунья, растолкуй мне его!

– Я для того и пришла к тебе, госпожа! – почтительно ответила предсказательница. – Итак, что же ты видела?

– Мне приснилось, что я родила не младенца мужского пола, но змея! Золотого змея, увенчанного короной. Золотого змея с перепончатыми крыльями…

– Этот змей именуется Василиск, или царственный. Он обитает в жарких пустынях Западной Индии и убивает своим ядовитым дыханием и даже взглядом.

– Мне нет дела до того, как этот змей называется и где обитает! – раздраженно перебила ее Агриппина. – Не для того я тебя позвала, колдунья! Скажи мне: что предвещает этот сон?

Сатурнина опустила глаза и проговорила негромко и как бы нерешительно:

– Я не смею, госпожа.

– Что?! – Агриппина приподнялась на постели, лицо ее пылало, глаза, казалось, извергали молнии. – Не смеешь? Прежде ты не отличалась такой робостью! Когда ты отравила сенатора Марка Лициния по просьбе его жены Юлии, разве ты проявила робость?

– Тише, госпожа, тише! – испуганно пробормотала Сатурнина, опасливо покосившись на дверь. – Зачем повторять эти злонамеренные слухи? Мало ли кто нас услышит!

– Это не слухи! – оборвала ее Агриппина. – Юлия сама все рассказала мне. И если ты сию минуту не растолкуешь мой сон, я перескажу эту историю своему царственному брату! Как ты думаешь, колдунья, что он с тобой сделает?

– Умоляю, госпожа! – воскликнула предсказательница. – Я все вам скажу!

– Так говори!

– Ваш сон означает, что дитя, которое вы родили сегодня в муках, будет править в Риме, станет императором…

– Это прекрасно, – глаза Агриппины вспыхнули от радости. – Отчего же ты не решалась сказать мне это?

– Это не все, госпожа… – Сатурнина понизила голос. – Да, ваш первенец станет императором… но он же станет и причиной вашей смерти. Он убьет вас, госпожа…

В спальне воцарилась мертвая тишина.

Агриппина смотрела прямо перед собой со странным выражением лица, как будто перед ней в виде четких картин проходило ее будущее. Ее губы зашевелились, она что-то ими шептала самой себе или разговаривала с кем-то – с кем-то невидимым и могущественным.

Наконец она глубоко вздохнула, словно пробуждаясь от тяжелого сна, и проговорила ясным и твердым голосом:

– Пусть убьет, только бы правил!

– Он будет править, госпожа! – уверенно проговорила Сатурнина. – Но если ты хочешь, чтобы это непременно случилось, возьми вот этот древний талисман и сделай так, чтобы твой первенец никогда с ним не разлучался!

С этими словами предсказательница протянула Агриппине две небольшие камеи, две вырезанные из двухслойного оникса маски – одна из них грозно хмурилась, другая улыбалась.

– Что это? – спросила Агриппина, с любопытством разглядывая маленькие камеи. – Я думала, что мой сын станет императором, а не актером!

– Не волнуйся, госпожа! – успокаивающе проговорила Сатурнина. – Твой первенец станет императором – древние талисманы помогут ему в этом. А искусство актера… ты зря считаешь его презренным и недостойным знатного человека. Искусство актера позволит твоему сыну завоевать полезных и влиятельных друзей, а от врагов – до поры до времени – скрывать его истинные намерения. Тот, кто хочет властвовать, должен в совершенстве освоить искусство актера!

– Будь по-твоему, – согласилась Агриппина. – Я положу эти камеи в буллу своего сына и прослежу, чтобы он никогда ее не снимал.

Сатурнина удовлетворенно кивнула.

Она прекрасно знала: согласно старинному римскому обычаю, на шею ребенку вскоре после рождения надевают особый круглый медальон – буллу. У бедных людей булла может быть кожаной, у богатых – золотой. В буллу вкладывают амулеты, предохраняющие ребенка от сглаза и от злых духов, перед которыми маленький ребенок особенно уязвим: на спящего младенца могут напасть стриги, ужасные существа с железными клювами и когтями. Спасти от них ребенка могут амулеты из кораллов и золота, из волчьего зуба и особого черного камня, называемого антипатис. Каждая мать знает, сколько опасностей подстерегает младенца, поэтому она следит, чтобы булла всегда была при нем.

* * *

На следующее утро Александра стояла на пирсе, любуясь бирюзовым морем, неподвижно застывшим в обрамлении лесистых гор, как драгоценный камень в искусно вырезанной оправе. Погода была прекрасная (впрочем, другой здесь и не бывает), солнце сияло, легкий ветерок освежал лицо. Вчерашние приключения казались Александре далекими и нереальными. Она решила пока не думать о них, а просто наслаждаться отдыхом. У нее была заранее куплена экскурсия по Которской бухте, и теперь она ждала появления экскурсионного корабля в компании таких же, как она, беззаботных туристов. Неподалеку от нее стоял мужчина лет пятидесяти в расстегнутой на груди джинсовой рубахе, из-под которой выбивались седые волоски, и в белой фуражке с «крабом». Он то и дело с интересом поглядывал на Александру, но все не решался с ней заговорить.

Со стороны моря послышался ровный шум мотора, и к пирсу подошел нарядный кораблик. Туристы по сходням перебрались на борт, компания молодежи расположилась на верхней палубе, люди постарше заняли места под тентом. За штурвал встал загорелый белозубый красавец, и кораблик заскользил по глади моря.

Александра надела темные очки и залюбовалась проплывавшими мимо берегами.

Вот из-за скалы показался хорошо знакомый ей испанский форт, они обогнули его и поплыли дальше. Рулевой на двух языках (на сербском и английском) рассказывал о том, что они видят на берегах бухты.

Позади оставались живописные городки – каменные средневековые церкви с изящными колокольнями, нарядные домики, увитые бугенвиллеей, розовые и голубые виллы бизнесменов и артистов, известных спортсменов и политиков.

В изумрудном склоне на дальнем берегу бухты показались два глубоких темных провала, словно две разверстые пасти огромного двуглавого чудовища. Рулевой, таинственно понизив голос, сообщил, что это входы в огромную пещеру, где в советские времена находилась замаскированная база югославских подводных лодок. Выдержав небольшую паузу, он добавил, что позднее в этой пещере снимали один из фильмов о Джеймсе Бонде.

Затем он показал на пришвартованный слева по курсу корабль и сообщил, что это личная яхта многолетнего главы Югославии, покойного маршала Тито.

Яхта была небольшая и неказистая, не чета огромным роскошным кораблям современных воротил нефтяного, строительного и прочего бизнеса.

Мимо проплывали многочисленные городки, по глади бухты скользили парусные суденышки, рыбачьи лодки и спортивные яхты, иногда с треском и грохотом проносились водные мотоциклы. Справа на лесистом мысу красовалась старинная церковь. Она постепенно приближалась, и вдруг зазвонили колокола. Густой прозрачный звон поплыл над водой, эхом отражаясь от скал и склонов.

Александра встала со скамьи, сбросила босоножки и уселась верхом на борт кораблика, свесив босую ногу. Иногда гребешки волн задевали ступню, ей было щекотно и весело.

К ней подошел мужчина в белой фуражке, откашлялся и заговорил:

– Красиво как здесь!

– Очень тонкое замечание, – фыркнула Александра.

Мужчина предпочел не заметить ее сарказма и продолжил процедуру знакомства:

– Вы, вообще-то, откуда? Я, к примеру, из Москвы…

– А я, к примеру, из Крыжополя.

– Откуда?! – У него брови полезли на лоб.

– Из Крыжополя, – серьезно и вежливо ответила Александра. – Между прочим, очень высококультурное место.

– Правда? – В голосе мужчины явственно послышалась растерянность.

– Одно плохо, – вздохнула Александра, сбив ногой пену с очередной волны. – Педикулез у нас очень распространен.

– Что?! – Ее собеседник заморгал и попятился. – Что у вас… распространено?

– Вши! – гаркнула Александра.

Ухажера как ветром сдуло.

Впереди бухта сужалась. Рулевой сообщил, что это Вериги, самое узкое место Которской бухты. Здесь от берега до берега всего триста метров, и в Средние века жители протягивали через бухту цепи, чтобы через пролив не могли пройти вражеские корабли.

Миновав Вериги, кораблик вошел в широкую часть бухты, где располагались два самых старых и богатых историческими памятниками города – Котор и Пераст.

Прямо по курсу Александра увидела два небольших островка, на каждом виднелась церковь.

Рулевой рассказал, что один из них – естественного происхождения, второй же – искусственный: многие годы рыбаки и торговцы из соседнего города привозили на это место камни, пока в море не появился рукотворный остров, на котором позже возвели церковь замечательной красоты.

– В этой церкви находится чудотворная икона шестнадцатого века «Богоматерь в скалах», – закончил он рассказ и подвел кораблик к каменному пирсу.

Корабль пришвартовали, и туристы перебрались на островок.

Александра одной из первых перешла на пирс и огляделась.

Бо́льшую часть острова занимала церковь, к которой сбоку прилепилось готическое здание музея с ажурной каменной лестницей и резными воротами. Позади музея располагалось маленькое кладбище, несколько потемневших от времени каменных плит с надписями по-сербски, на одной из этих плит лежал скромный букетик.

Островок казался небольшим. Пассажиры туристического кораблика разбрелись по нему, и Александра осталась одна.

Она вошла в церковь. Внутри было полутемно и прохладно, пахло ладаном и свечами. Возле пышного барочного алтаря крестили ребенка. Старый седобородый священник что-то ласково говорил молодой красивой матери, она внимательно, почтительно слушала.

Александра почувствовала неловкость, отошла от алтаря и чуть не столкнулась с мужчиной в белой фуражке. Тот что-то разглядывал в левом приделе церкви. Александра попятилась, тихонько вышла из церкви и обошла ее с другой стороны. Здесь было тихо и безлюдно. В прозрачной воде возле берега медленно ходили-плавали, шевеля жабрами, крупные золотистые рыбины. Александра загляделась на них и не услышала приближавшихся сзади шагов. Только когда на каменные плиты возле нее упала тень, она оглянулась.

Солнце слепило ее, и она успела разглядеть только мужской силуэт.

В следующую секунду ей на голову надели мешок, ее обхватили сильные руки и куда-то потащили.

– Что за дела! – выкрикнула она, скорее удивленно и возмущенно, нежели испуганно. – Отпустите меня немедленно!

Мешок был плотный и пыльный, он заглушал голос, а от пыли у нее засвербило в носу, и Александра чихнула. Она попыталась вырваться, пнула похитителя ногой – но промахнулась.

Ее подняли в воздух и швырнули на мокрые доски, раздался плеск, хлюпающий скрип – и Александра поняла, что она лежит на дне лодки, плывущей куда-то по морю…

– Гады, сволочи, мерзавцы, отпустите сейчас же! – закричала она, но из-за мешавшего ей мешка крик получился негромким и неубедительным, а главное – ей никто не ответил.

Скрип уключин и ритмичное покачивание лодки немного успокоили ее. Александра попыталась понять: что, собственно, с ней произошло и как из этого выпутаться?

Мыслей не было – только злость и растерянность.

Кому это могло понадобиться – похищать ее?

Она не знает никаких военных или промышленных секретов, у нее нет брата-олигарха, который заплатил бы за нее миллионный выкуп, дома у нее не висит картина работы Рембрандта или Веласкеса. Значит, на кого-то произвела впечатление ее неописуемая красота? Ну, это даже не смешно! Внешность у нее, конечно, яркая, выразительная, однако для похищения обычно выбирают девушек помоложе.

Оставались какие-то уж вовсе депрессивные варианты – вроде похищения из-за органов для трансплантации или для продажи ее в бордели Ближнего Востока.

Александра вдруг подумала, что зря она отвадила того пошлого типа в морской фуражке – возможно, тогда не стали бы ее похищать – все же свидетель! Хотя вряд ли бы он защитил совершенно незнакомую женщину.

Вдруг размеренный скрип уключин прекратился, лодка мягко ткнулась носом в берег.

Плыли они совсем недолго, доплыть до берега не успели бы – значит, ее перевезли на соседний островок…

Перед внутренним взором Александры встал этот небольшой остров – серые стены монастыря и огромные сосны, а людей не видно, туристов туда не возят.

Сильным грубым рывком ее подняли со дна лодки и опять куда-то поволокли.

На этот раз Александра молчала и не сопротивлялась – она поняла, что это бесполезно, и ждала, когда похититель наконец покажется ей и сообщит, чего, собственно, ему от нее нужно.

Эта тактика поведения себя оправдала.

Хлопнула дверь, стало заметно прохладнее, из чего Александра сделала вывод, что ее втащили в какое-то помещение. Наконец ее силой усадили на жесткий стул и сорвали с головы мешок.

Она находилась в просторном полутемном помещении со сводчатыми потолками и белыми стенами, на которых кое-где проступали полустертые изображения каких-то растений и животных. Перед ней стоял высокий мужчина в плаще с капюшоном. Из-под капюшона на Александру смотрели пронзительные темные глаза.

Увидев аккуратно подстриженные усы, она узнала мужчину, напавшего на нее вчера в старом городе. Сердце ее упало, в ушах и висках словно забили молоточки. Так вот в чем дело!.. Впрочем, встреча эта вовсе не была неожиданной: Александра в глубине души знала, что так просто он от нее не отстанет, но отгоняла от себя эту мысль.

– Ах, это ты! – процедила Александра, справившись со своим голосом. – Давно не виделись! И что же тебе нужно на этот раз?

– Нечего придуриваться! – неприязненным тоном ответил мужчина. – Ты отлично знаешь, что мне нужно.

– Ах, каме-ея… – удивленно протянула Александра.

Вчерашние события все еще казались ей какими-то нереальными. Ее, современную молодую женщину, твердо стоявшую на ногах и рассчитывавшую только на собственный ум и решительность, хватают какие-то уроды и требуют отдать им эту грошовую ерунду! В глубине души она считала, что это какой-то бред, мягкая форма солнечного удара. Кому могла так уж понадобиться камея, найденная ею на дне морском? Но вот же – этот странный мужчина последовал за ней, не поленился, похитил ее и вновь требует эту чертову камею!

Ничего не поделаешь – придется ее отдать.

Она уже хотела было сказать, где лежит ее находка, – но ее язык словно прирос к гортани, она не в состоянии была произнести ни слова.

И в следующую секунду Александра поняла почему.

Если она отдаст ему камею, точнее, если скажет, где она спрятана, – вовсе не факт, что этот человек отпустит ее. Наоборот – что-то ей подсказывало, что, едва заполучив камею, он ее убьет. В самом деле – не повезет же он ее обратно! Экскурсанты давно уехали, и ее отсутствие заметит разве что тот приставучий тип в морской фуражке. Да и то – после того, как она так по-хамски его отвадила, он из вредности промолчит. Так что никто ее не хватится. И этому типу с усами проще выбросить ее труп в море. Или прямо тут закопать.

Александра всегда умела мыслить здраво и называть вещи своими именами.

И еще одно.

Александре очень не хотелось расставаться с камеей. Эта камея долго, очень долго лежала на дне моря и ждала ее, именно ее! Это ее вещь!

– В последний раз спрашиваю – где камея? – мужчина придвинулся к ней, в глазах, сверкавших из-под капюшона, горела мрачная ярость. – Уж здесь-то тебе никто не поможет!

Александра поняла, что в данном случае он прав.

– Так где она? – мужчина отбросил капюшон на плечи, схватил ее за волосы, накрутил их на руку и встряхнул Александру, как тряпичную куклу. – Говори живо, куда ты ее спрятала?!

Глаза похитителя были абсолютно безумными. Александра поняла, что перед ней – фанатик, настоящий средневековый фанатик! Такие в Средние века шли на костер, но еще чаще посылали на него других людей по велению инквизиции!

– Говори, где камея, иначе пойдешь на корм рыбам! Но перед этим тебе будет больно, очень больно!

Александра всегда отличалась богатым воображением, без этого в ее профессии просто нечего делать. Она живо представила себе, как он привяжет к ее ногам огромный камень и бросит на дно бухты… Те золотистые рыбы, которыми она только что любовалась, объедят ее лицо… впрочем, ей-то на это будет уже наплевать! По той простой причине, что она будет мертва.

Александру невольно передернуло от такой перспективы.

Может, все же сказать ему, где она спрятала камею?

Она вспомнила свою террасу, пластмассовую лейку с теплой водой и лежавшую на ее дне камею. Сказать ему – и все закончится…

Вот именно, все закончится! Горевшие ненормальные глаза похитителя не оставили у нее никаких сомнений: узнав, где она спрятала камею, он ее в живых не оставит. Ему не нужны свидетели.

Нет, говорить правду этому психу нельзя, но и долго молчать не выйдет, он настроен очень серьезно и вскоре примется мучить ее – по всем правилам средневековой инквизиции.

Значит, нужно повернуть дело так, чтобы она по-прежнему была ему нужна, чтобы без нее похититель не смог заполучить злополучную камею. Надо перехитрить его, и требуется сыграть искреннее, чистосердечное признание так, чтобы он ей поверил! Изобразить страх, растерянность, унижение… И это легко получится, ведь она и в самом деле напугана и растеряна.

– Не надо! – взвизгнула она. – Не делайте мне больно!

– Еще не то будет! – мрачно пообещал он и ударил ее по щеке так, что ее голова мотнулась в сторону.

Было ужасно больно, и из глаз Александры хлынули непритворные слезы.

– Не бейте! – вскрикнула она, закрыв лицо локтем. – Не бейте, я скажу, я все вам скажу!

– Ну так говори! – рявкнул мужчина.

Александра всхлипнула, опустила глаза и едва слышным, дрожащим голосом проговорила:

– Я очень испугалась после того, как вы вчера… ну, тогда, в старом городе… вы напали на меня… это было так страшно, так непонятно и неожиданно…

Мужчина внимательно слушал ее и следил за выражением ее лица. Александра чувствовала себя, как на генеральной репетиции перед самым строгим режиссером, и играла с полной отдачей сил. Сергей Медеников никому и никогда не делал никаких послаблений, будь то хоть жена, хоть любовница, хоть мать родная.

– Я испугалась, – повторила она, всхлипнув. – Но я не хотела отдавать вам камею, и утром, перед тем, как отправиться на пирс, оставила ее на хранение у одного парня на пляже…

– У какого еще парня? – недоверчиво переспросил мужчина.

– Ну, знаете, там, на пляже, дежурит такой симпатичный парень, голубоглазый блондин. У него можно оставлять на время ценные вещи. Например, мобильный телефон, кошелек и тому подобное… Вы же понимаете, когда купаешься, вещи остаются без присмотра… вот у него я и оставила в конверте ту камею…

Похититель слушал ее очень внимательно, и в его взгляде она не заметила сомнений. Кажется, ей удалось сыграть свою роль достаточно достоверно! Она выдержала этот экзамен!

– Что он тебе дал – квитанцию?

– Нет! Я не взяла у него квитанцию – мало ли что, ее ведь можно потерять. И вообще – зачем она нужна? Тот парень меня хорошо знает и отдаст конверт без всякой квитанции. Но только мне в руки!

– Вот как! – похититель помрачнел, задумался… Достал из кармана мобильный телефон, отступил на несколько шагов и с кем-то заговорил. Говорил он очень тихо, так что Александра не могла разобрать ни слова, сообразила только, что беседа ведется не по-русски.

Она воровато огляделась по сторонам.

Пожалуй, сейчас – самый подходящий момент для побега! Похититель занят разговором и не успеет перехватить ее. Главное – выбраться наружу из этого склепа, добежать до берега… Даже если она не найдет лодку, на которой ее сюда привезли, она доберется до соседнего островка вплавь, а там всегда полно туристов…

Александра метнулась к выходу, но навстречу ей из-за колонны выступил низкорослый широкоплечий мужчина с огромной окладистой бородой, похожий на сказочного гнома. В руке у него блеснул короткий нож.

– Куда, красавица? – проворчал он басом. – Не спеши, ты еще не закончила разговор с хозяином.

Александра попятилась, и тут ее крепко схватил за локти первый похититель.

– Сбежать хочешь? – зашипел он ей прямо в ухо. – Далеко не убежишь! Здесь повсюду мои люди! Сейчас за нами придет катер, и мы поедем, заберем камею. Но если ты мне наврала – берегись!

Он вывел ее наружу. Они действительно были на втором островке, естественного происхождения, на той его стороне, откуда не был виден рукотворный остров с церковью. Соответственно, и их не могли увидеть оттуда, так что не было смысла звать на помощь. Александра зябко повела плечами. Похоже, дела ее плохи. Однако не в ее правилах отчаиваться раньше времени. Еще не все потеряно! Она вскинула голову и твердо зашагала за усатым похитителем.

Ее подвели к самому берегу. Здесь стояла лодка, на которой ее привезли, но они направлялись не к ней, а к низкому каменному пирсу.

Через несколько минут неподалеку послышался приближавшийся звук лодочного мотора, и из-за поворота показался быстроходный катер с кабиной.

Катер подошел к острову, сбросил ход и ткнулся носом в причал. Возле штурвала стоял до черноты загорелый человек в синей бейсболке, повернутой козырьком назад.

Бородатый «гном» помог перекинуть на катер сходни, по ним и перетащили Александру. Вся компания разместилась на катере, и смуглый моряк запустил мотор.

Катер отошел от пирса и, быстро увеличивая скорость, помчался в обратном направлении.

Александра сидела на скамье и думала, что ее ждет впереди. Ее приведут на пляж, там быстро выяснится, что она никому не оставляла камею на хранение, и этот фанатик озвереет окончательно…

Но она хотя бы выиграла немного времени, кроме того, на пляже всегда много людей, и на глазах у них убить ее не посмеют… или все же посмеют?

Ее похититель сидел рядом, опустив на голову капюшон. Из-под него его мрачные глаза неотступно следили за Александрой. Казалось, он замечает не только каждое ее движение, но и каждую мысль.

Скоро они подошли к Веригам, к самому узкому месту бухты. За этим проливом ветер был гораздо сильнее, здесь играли, танцевали волны с пенными барашками гребней. Рулевой слегка снизил скорость лодки, повернул штурвал налево, навстречу ветру…

И вдруг из-за левого мыса навстречу их катеру вылетела другая моторная лодка.

Рулевой что-то испуганно выкрикнул по-сербски, резко повернул штурвал, пытаясь избежать столкновения, но неизвестная лодка шла встречным курсом, явно не собираясь сворачивать. Она мчалась, зарываясь носом в низкие волны, прямо наперерез катеру.

Глава шайки вскочил, откинув капюшон, что-то приказал рулевому и вытащил из-за пазухи пистолет.

Рулевой бешено крутил штурвал, всеми силами пытаясь избежать столкновения, но только потерял скорость. Катер крутился на месте и плясал на волнах, из-за этого главарь не мог как следует прицелиться. Он дважды выстрелил в атаковавшую их лодку, но оба раза промазал. Моторка стремительно приближалась и вдруг со страшным, душераздирающим треском врезалась в борт катера.

Александра испуганно вскрикнула, взмахнула руками – и оказалась в воде.

Плавала она хорошо и сразу же, несколько раз сильно взмахнув руками, отплыла от места столкновения. Затем, приподнявшись на гребне, она огляделась. Катер похитителей развалился на две части, на волнах плавали его обломки. Похитителей не было видно. Незнакомая лодка медленно кружила чуть в стороне.

Вдруг над водой мелькнула чья-то рука, затем показалась голова с темными, стянутыми в хвост волосами… Александра узнала главаря похитителей. Он широко открыл рот, что-то крикнул – и вновь погрузился в воду, накрытый волной с головой.

Александра поплыла к ближнему берегу, но каждый гребок давался ей все тяжелее.

Видимо, во время столкновения она обо что-то ударилась головой: на нее накатила смертельная слабость. Кроме того, с каждой минутой ветер усиливался, волны становились все выше, они накрывали Александру с головой, и каждый раз она все с бо́льшим трудом выныривала на поверхность.

Перед ее глазами снова возникли крупные золотистые рыбы.

Неужели она все-таки послужит им кормом?!

Стараясь сохранить силы, Александра легла на спину – и тут ее захлестнула огромная волна…

В глазах у нее потемнело, легкие разрывались от недостатка воздуха. Александра рванулась вверх, пытаясь выбраться на поверхность. Вода над ее головой посветлела, еще немного, еще одно усилие – и она всплывет, глотнет воздуха…

Сил не хватило. Море не хотело отдавать свою добычу.

Александра почувствовала свинцовую тяжесть в ногах, во всем теле, она неумолимо тянула ее на дно.

И вдруг ее подхватили чьи-то сильные руки, вырвали из воды, перебросили через борт лодки. Над ней склонилось странно знакомое лицо, изуродованное страшными шрамами. Она хотела что-то сказать – и потеряла сознание.

Пришла в себя Александра от холода.

Она открыла глаза, приподнялась на локте и огляделась.

Она лежала на траве, а совсем рядом, в нескольких шагах от нее, синело море. Ветер стих, волны улеглись, и на поверхности бухты играли на солнце все оттенки бирюзы.

Солнце медленно опускалось, день клонился к вечеру, но холодно Александре было оттого, что ее одежда была еще влажной.

Тут она вспомнила все: плавание на экскурсионном кораблике, похищение, столкновение с неизвестной лодкой, свою отчаянную попытку доплыть до берега…

Она вскочила на ноги и оглядела бухту.

В стороне от берега по воде расплылось маслянистое пятно, плавало там и несколько обломков – все, что осталось от катера похитителей. Их нигде не было видно, должно быть, столкновение с таинственной лодкой стоило им жизни.

Зато она жива, жива и свободна!

Сунув руку в карман, она нащупала кошелек и мобильный телефон. Правда, телефон безнадежно испортила морская вода, но в кошельке оставались деньги.

Александра нашла тропинку и через полчаса вышла на шоссе, опоясывавшее всю бухту.

Вскоре ей удалось остановить попутную машину. Водитель-серб удивленно оглядел ее, но ни слова не сказал и за двадцать евро довез до ее городка.

Пока они ехали, солнце село. Как это всегда бывает на юге, моментально наступила ночь.

Александра вышла возле маленького магазинчика и побрела к знакомой лестнице, по которой можно было подняться к ее дому. Одежда ее подсохла, так что Александра никому не бросалась в глаза.

От основания лестницы просматривался пляж. Там мелькали огни и наблюдалось необычное для этого времени суток скопление народа. Все толпились вокруг какого-то большого темного предмета, лежавшего на береговой гальке.

Ощутив некое странное беспокойство, Александра спустилась на пляж и подошла к одной из групп. Люди тихо переговаривались, вздыхали, горестно качали головами.

– Что случилось? – спросила Александра.

К ней обернулся высокий седой человек лет шестидесяти и проговорил:

– Какой молодой! Жалко…

– Да что там такое? – Александра втиснулась в толпу, работая локтями и коленями. Ее пропускали, только еще какой-то старик сказал, поправив длинные усы:

– Не надо бы тебе, дочка, смотреть…

Тем не менее она пробилась в самый центр толпы и увидела то, что там лежало.

Сначала она увидела загорелое мускулистое тело, светлые волосы и голубые глаза. Правда, волосы были спутаны и всклокочены, а глаза помутнели и погасли, но Александра все же узнала своего знакомого – парня, дежурившего на пляже. Он смотрел в звездное небо и как-то странно улыбался.

И только через минуту она поняла, что это вовсе не улыбка.

Горло парня было перерезано от уха до уха, словно у него появился второй, широко открытый рот.

Александра отшатнулась, еле справившись с внезапно подступившей тошнотой, и спряталась за чью-то спину. Ее забила крупная дрожь.

– Я говорил тебе, дочка, что не надо на это смотреть! – проговорил усатый старик и положил ей на плечо тяжелую сильную руку. – Не для женских глаз такие зрелища!

– Кто его?! За что его?.. – пробормотала Александра.

– Кто – не знаю… – старик пожал плечами. – Только точно – это сделал не наш человек! Наши люди на такое не способны! А за что… этот парень принимал вещи на хранение, прятал в шкафчики. Убийца взломал их…

Рядом остановилась машина с синим «маячком», появились важные, значительно выглядевшие полицейские в черной униформе, велели всем посторонним разойтись.

Александра побрела к своему дому, пытаясь привести мысли в порядок, как-то свести концы с концами.

Она сказала похитителю, что отдала камею на хранение этому парню – и вот его убили… его убили, а шкафчики взломали… значит, это случилось из-за нее…

Александра застыла на месте и закусила губу.

Выходит, парня убили из-за ее слов?! Что же она наделала! Она обрекла человека на смерть…

Она прикрыла глаза, вспоминая, как болтала с ним о том о сем, как он угощал ее колой или настоящим кофе… Несколько дней назад он подарил ей красивую раковину…

И тут она одернула себя.

Неизвестно еще – может быть, его убили совсем по другой причине, а она теперь будет винить себя, еще, чего доброго, и спать перестанет!

Ей нужно было срочно что-то придумать, чтобы спасти свою жизнь, – вот она и придумала. Ничего плохого она не имела в виду. В конце концов, в этой жизни каждый стоит сам за себя.

И вообще, тот тип в капюшоне погиб во время столкновения двух лодок, он утонул, так что нет никакой связи со смертью этого парня… как же его звали?

Александра мучительно пыталась вспомнить имя загорелого парня. Почему-то это казалось ей необыкновенно важным…

Ах, да, ведь его звали Милан! Ну и что? Здесь каждого второго мужчину зовут или Миланом, или Душаном, или в крайнем случае Слободаном! Значит, такая уж у него была судьба…

Все равно парню уже ничем не поможешь, а вот ей следует подумать о себе. И, боже мой, как же ей надоела эта Черногория! Говорили – тихая спокойная страна, преступлений тут почти не бывает, даже двери можно не запирать. Ага, как же… То нападают, то похищают, то едва не утопили ее! Хорошо, что завтра она улетает…

* * *

На следующее утро Александра проснулась рано.

В двенадцать часов за ней должен был заехать таксист, чтобы отвезти в аэропорт, а требовалось еще собрать вещи.

Она хотела напоследок искупаться, но вдруг вспомнила вчерашний вечер, толпу на пляже, сгрудившуюся вокруг мертвого парня, и почувствовала, что не сможет еще раз оказаться на том же месте.

Там, на пляже, ей слишком многое будет напоминать об этой страшной и нелепой истории.

Вещи она сложила быстро и все же решила до отъезда выпить кофе. На берег идти она была не в состоянии после вчерашнего и заглянула в маленькую кофейню, располагавшуюся на полпути к старому городу.

Она сидела за столиком в тени старого раскидистого платана и смотрела на море, синевшее в просвете между домами.

За эти две недели она привыкла к этому виду, привыкла к одуряющему аромату цветов, к ослепительному южному солнцу, к ощущению покоя и безмятежности. Даже странные, трагические события последних дней не перевешивали этого блаженного состояния. Но сегодня она вернется в свою обычную жизнь, надо перестраиваться: в Петербурге ей придется вновь включаться в борьбу за существование, в непримиримую борьбу за место под солнцем, и здешнее благодушное, безмятежное настроение необходимо оставить в шкафу вместо купальников и легких летних платьев, которые она увезет домой.

Кофе показался ей не таким вкусным, как обычно, и принесла его не та официантка, которая всегда ее обслуживала, а пожилая темноволосая женщина, прежде торговавшая в маленьком кондитерском магазинчике при кофейне.

Александра проводила ее взглядом и увидела в комнатке за стойкой знакомую официантку. Она сидела сгорбившись перед низким столиком. Плечи девушки вздрагивали от рыданий.

Когда продавщица из кондитерской вновь вышла в зал, Александра попросила у нее счет и тихонько спросила:

– Что со Снежаной случилось?

Имя молодой официантки вдруг всплыло у нее в памяти.

– Ой, такое несчастье! – ответила ей женщина, покосившись на открытую дверь. – Ее друг умер, Милан…

Александре вдруг стало холодно. Она прикрыла глаза – и увидела ночной пляж и людей, столпившихся вокруг мертвого тела… И все вчерашнее вспомнилось ей так ярко – как тонул катер и мелькнуло напоследок перед ней перекошенное лицо того типа и его горящие глаза. Александру передернуло. Вот уж о ком она не пожалеет никогда в жизни! Сам напоролся.

Его сообщники утонули вместе с катером, но если убили Милана, значит, остался кто-то еще…

Взглянув на часы, она поняла, что до отъезда остался всего час, и заторопилась.

Войдя в квартиру, Александра решила напоследок полить цветы в садике. Взяла лейку, направила ее под корень бугенвиллеи – но вода не полилась.

В чем дело? Воды в лейке было вполне достаточно, значит, что-то попало в носик…

И тут она вспомнила о камее.

Запустив руку в лейку, она нашарила камею под водой, вытащила ее и растерянно взглянула на овальный розоватый камень.

Первой ее мыслью было оставить камею здесь, в Черногории, и забыть о ней, как забывают страшный сон. В самом деле, из-за этой штучки у нее пока что были только одни неприятности!

Но чем дольше она смотрела на розовый камень, на смеющуюся маску с провалами глаз – тем яснее понимала, что не хочет расставаться с ней. Что за дела! Она нашла ее, достала со дна моря, она, Александра, имеет на нее все права, а то, что какой-то жуткий тип пытался ее отобрать, ее совершенно не касается, тем более что она своими глазами видела, как он утонул, так что вопрос закрыт…

У нее мелькнула еще какая-то неоформившаяся мысль, но в это время в дверь позвонил таксист, и Александра обо всем забыла. Она машинально сунула камею в карман и подошла к двери.

Самолет взлетел точно по расписанию.

Александра дремала в кресле, и с каждой минутой полета Черногория с ее ослепительным солнцем и пышной тропической природой отходила от нее все дальше и дальше, становилась все менее реальной, как будто ее никогда и не было, а Петербург – с его отвратительной погодой, с повседневными заботами и проблемами – неотвратимо приближался и становился единственной и несомненной реальностью.

Уходило в туман небытия и все произошедшее с ней в Черногории.

Александра уже не верила в реальность этих событий, не верила, что все это было с ней. Казалось, что она прочла на пляже какой-то приключенческий роман в потрепанной бумажной обложке и приняла за реальность события, описанные в нем.

* * *

Выйдя из особняка Гнея Домиция Агенобарба, предсказательница Сатурнина направилась в сторону форума. Однако, немного не дойдя до него, она отпустила чернокожую служанку, огляделась по сторонам и свернула в мрачный лабиринт переулков возле знаменитой и страшной Мамертинской тюрьмы. Здесь, в этих гнилых местах, обитали беглые рабы и гладиаторы, игроки в кости и стукалку, а также прочие сомнительные и опасные личности. Сюда редко заглядывали патрули преторианской стражи, зато здесь часто можно было встретить грабителя или убийцу, или еще кого-нибудь из тех, кто называет себя «народом ночи».

Не успела Сатурнина пройти и сотню шагов, как навстречу ей из глубокой тени выступила закутанная в рваный плащ фигура. Как раз в это мгновение из-за облаков выглянула луна, и ее мертвенный свет озарил лицо ночного бродяги.

Лицо это было страшным: кривой шрам пересекал его от подбородка до левого глаза, и вместо ока на лице зиял черный провал.

– Ох ты, какая знатная госпожа забрела в наши края! – проговорил одноглазый, хищно оглядывая Сатурнину. Так кот оглядывает испуганную горлинку, которая сломала крыло и не может взлететь. – Должно быть, госпожа заблудилась? Так я могу за умеренную плату показать дорогу и даже проводить госпожу куда ей угодно!

– Я не нуждаюсь в твоих услугах, красавчик! – ответила Сатурнина. – Я хорошо знаю дорогу, и мне не нужен провожатый!

– Ах вот как? – перебил ее одноглазый. – Коли ты знаешь дорогу – так знаешь и то, что в здешних местах положено платить за проход! Я собираю пошлину в пользу «народа ночи»! – С этими словами он выхватил из складок своего драного плаща длинный заржавленный нож и нацелил его в грудь женщины: – А ну, гони деньги!

– Это ты-то говоришь от имени «народа ночи»? – отозвалась Сатурнина, не скрывая насмешки. – Что ты знаешь о ночи, несчастный побирушка!

– Я знаю о ней все! – прохрипел грабитель и замахнулся ножом. – Ночь – моя мать и кормилица! В темноте я – как у себя дома! Я – один из тех, кто крадется под покровом тьмы и собирает дань со случайных прохожих! Хватит болтать – давай мне свои деньги!

– Слушаю и повинуюсь, – ответила Сатурнина с фальшивой покорностью и протянула грабителю кожаный мешок.

– Давно бы так! – тот ухмыльнулся, отчего его изуродованное лицо стало еще отвратительнее. – Что-то твой кошель больно легок! Золото обычно куда тяжелее. Не хочешь ли ты, несчастная, обмануть сборщика податей?

Он дернул завязки и запустил руку в мешок. Тотчас же окрестности огласил крик изумления и боли. Грабитель выдернул руку из мешка и затряс ею в воздухе.

– Что это?! – Он швырнул мешок на землю, и оттуда выползла небольшая зеленая змейка с черной полосой вдоль туловища.

– Это нубийский аспид, – спокойно ответила Сатурнина. – Его укус смертелен. Так что ты, красавчик, не проживешь и часа! Не стоило тебе собирать подать от имени «народа ночи», о котором ты ровным счетом ничего не знаешь.

– Ведьма! – хрипло выкрикнул незадачливый грабитель, в ужасе глядя то на змею, то на ее хозяйку. – Проклятая ведьма! Ты за это поплатишься… поплатишься своей жизнью…

Он вновь замахнулся ножом, попытался ударить Сатурнину, но клинок выпал из слабеющей руки, грабитель схватился за грудь и пошатываясь побрел куда-то в темноту – в вечную темноту.

А Сатурнина, проводив его взглядом, наклонилась и проговорила шипящим шепотом, обращаясь к зеленой змее:

– Возвращайся домой, дружок! Ты сделал свое дело!

Змея послушно заползла в мешок, предсказательница подняла его и продолжила путь.

Впрочем, шла она недолго: не прошло и десяти минут, как она остановилась возле жалкой лачуги, притулившейся к склону холма, и трижды постучала в дверь.

– Кто беспокоит нас в такой поздний час? – донесся из-за двери сварливый голос.

– Я проделала немалый путь, чтобы прийти к вам! – отозвалась Сатурнина.

Дверь открылась с жалобным ревматическим скрипом, и предсказательница вошла в лачугу. Ее встретила старая женщина с седыми всклокоченными волосами, похожая то ли на этрусскую ведьму, то ли на одну из мстительниц – эринний. Облачена она была в жалкие лохмотья, но на морщинистом лице жили своей жизнью яркие внимательные глаза. Едва тлевшую сальную свечу старуха поднесла к лицу ночной гостьи.

– Это ты, сестра Сатурнина! – прошамкала старуха. – Проходи, отец ждет тебя!

Казалось, кроме нее, в хижине никого нет. Только в грубом очаге, сложенном из неотесанных камней, тускло горел огонь, над которым в котелке булькало какое-то отвратительное варево, да рядом с очагом за грубой занавеской покачивалась деревянная колыбель. Однако старуха отдернула занавеску и сдвинула колыбель в сторону.

В стене за колыбелью обнаружился низкий лаз. Сатурнина взяла из рук старухи сальную свечу, согнулась в три погибели, протиснулась в щель и оказалась в коридоре, вырубленном в глубине скалы.

Под великим древним городом Римом вся земля была пронизана бесчисленными ходами и коридорами. Заброшенные каменоломни, штольни и подземные ходы, созданные римлянами за тысячу лет жизни города, источили скалистую почву, как черви выедают изнутри перезрелое яблоко. В этих катакомбах прячутся беглые рабы и преступники, здесь же находят приют члены тайных запрещенных сект. Никто не знает доподлинно всех потайных мест подземного города, и никто не рискует излишне углубляться в тайные ходы. Суеверные бедняки и рабы шепотом передают друг другу страшные рассказы о живущих в катакомбах чудовищах, о многоголовой собаке, охраняющей спрятанные здесь сокровища, о новой секте христиан, которые совершают под землей свои кровавые обряды, о том, что именно здесь, в подземных катакомбах, находится вход в загробный мир, в Царство Мертвых.

Прорицательница Сатурнина не была суеверна, она ничуть не боялась идти по подземному коридору. Пройдя с десяток шагов, она уверенно повернула направо и увидела впереди тусклый мерцающий свет.

Вскоре этот свет стал настолько ярким, что Сатурнина задула свечу, прибавила шагу и оказалась в просторном подземелье с высоким сводчатым потолком.

Посреди этого грота стоял медный бык почти в натуральную величину. На шее быка висели ожерелья из недавно срезанных цветов, рога его были вымазаны темной запекшейся кровью. Перед медной статуей горели несколько ярких масляных светильников, и стоял спиной к Сатурнине высокий человек в длинной одежде из багряной, отделанной золотом драгоценной ткани.

Услышав шаги Сатурнины, он обернулся.

Он был чем-то похож на прорицательницу: такие же густые брови, пронзительные темные глаза, смуглое лицо, иссеченное глубокими складками. На черных густых волосах, заплетенных в десятки кос, покоилась митра с изображением золотой змеи – головной убор жреца.

– Здравствуй, дочь моя! – проговорил жрец, благословляя Сатурнину плавным жестом. – Скажи, с чем ты пришла в наше тайное святилище?

– Здравствуй, отец! – ответила прорицательница, низко поклонившись. – Жена Гнея Домиция Агенобарба, сестра императора, разродилась мальчиком. Я была у нее и совершила обряд.

– Что предвещали знамения?

– Знамения были благоприятны: мальчик вырастет и станет императором.

– Что принесет его правление Риму?

– Его правление будет ужасно. Он убьет собственную мать и разрушит родной город.

– Слава Молоху! – воскликнул жрец, повернувшись к медному изваянию быка. – Наконец-то наши молитвы услышаны! Наконец-то надменный Рим понесет заслуженное наказание за то, что разрушил наш родной город, великий Карфаген! Наконец-то будет низвержена статуя Юпитера Капитолийского и на его месте воздвигнется медный бык, наш великий и грозный бог Молох!

Внезапно он вновь повернулся к Сатурнине, пристально взглянул на нее и спросил:

– Передала ли ты матери будущего императора священные маски?

– Конечно, отец! – заверила жреца Сатурнина. – Я вручила ей обе маски и заверила Агриппину, что они принесут ее первенцу здоровье и долголетие, а главное – помогут ему добиться верховной власти.

– Слава Молоху! – повторил жрец и подал кому-то сигнал.

Тотчас же из бокового коридора появились двое молодых мужчин с плетеной корзиной в руках. Они поднесли корзину к медному изваянию, поставили ее на землю, откинули плетеную крышку.

В корзине лежал белоснежный ягненок с нежной кудрявой шерстью. Ягненок смотрел на жреца кроткими невинными глазами и не издавал ни звука – должно быть, страх полностью парализовал его.

Жрец схватил ягненка левой рукой, поднял к морде медного быка и воскликнул сильным, звучным голосом:

– Великий Молох, бог наших отцов и дедов, бог великого Карфагена, владыка моря и земли, прими эту невинную жертву от своих верных слуг! Ты видишь, что ягненок этот непорочен, ни одного черного пятна нет на нем – значит, угодна будет тебе такая жертва!

Ягненок затрепетал, чувствуя приближение смерти.

Правой рукой жрец поднял священный нож, выточенный из черного камня с отрогов Атласских гор, и одним взмахом клинка перерезал горло жертвенному животному. Алая кровь ягненка брызнула на рога медного быка.

И тут из его медной глотки послышался, нарастая, глухой торжествующий рев.

– Слава Молоху! – воскликнул жрец, отбросив все еще трепещущее тельце ягненка. – Великий Молох принял нашу жертву! – Он повернулся к Сатурнине и проговорил уверенным властным тоном: – Сегодня великий день! Сегодня родился человек, который разрушит гордый Рим, совершив великое возмездие.

Этот город достоин смерти. Его жители возомнили себя владыками мира, они отправили свои легионы в Галлию и в Германию, в Испанию и в Иллирию, в Британию и в Африку. Гордые римляне разрушили великий Карфаген, могучий и свободный город наших отцов, город мореплавателей, торговцев и воинов. Гордые римляне не оставили от Карфагена камня на камне! Они разрушили дворцы правителей и невольничьи рынки, они разрушили школы и стадионы, они разрушили храмы, и теперь мы должны служить Молоху в этом мрачном подземелье. Но возмездие неотвратимо! Справедливость восторжествует! Скоро придет час, когда медное изваяние нашего великого бога воцарится на Капитолийском холме, и тысячи верных будут приносить ему кровавые жертвы! Мир снова услышит грозное имя нашего бога, услышит – и содрогнется! Карфаген не смог одолеть римлян силой своего оружия, хотя во главе его войск стоял великий, непобедимый Ганнибал. Ну что ж – мы победим их руками самих римлян, руками их будущего императора! Слава Молоху!

– Слава Молоху! – повторила вслед за жрецом Сатурнина.

* * *

Дома Дашу встретил злой и голодный муж.

– Где, интересно, ты ходишь? – сразу набросился он на Дашу. – Я пришел пораньше, думал, раз у тебя выходной, мы поужинаем вместе по-семейному, а жену, оказывается, где-то носит!

– Я Лидию Васильевну на дачу возила! – буркнула Даша, но муж и слушать не хотел никаких оправданий.

– Целый день дома сидела!.. – патетически начал он словами классического анекдота, но Даша круто развернулась и заторопилась в ванную комнату, пока ее не заняла свекровь.

Когда она вышла, муж демонстративно резал черствый батон и выдавливал на булку печеночный паштет из запаянной «колбаской» упаковки. Дырку в «колбасе» он проколол вилкой, так что по булке размазалось нечто очень неаппетитное.

С голодным мужчиной спорить бесполезно, это Даша тоже узнала от мамы. И ведь были у нее на сегодня планы – повозиться в кухне, приготовить лазанью или запечь форель с лимоном и базиликом. Почему бы не побаловать мужа в свой законный выходной? Но свекровь выдернула ее в эту поездку, как морковку с грядки, даже заранее не предупредив, и все Дашины планы пошли прахом.

Даша открыла холодильник. Так, продукты-то есть, но все в сыром или замороженном виде. Придется «как всегда», вздохнула она и поставила на плиту две кастрюли – для макарон и для сосисок.

– Опять сосиски… – обиженно протянул муж.

– Не нравится – не ешь! – буркнула Даша.

Муж поглядел ей в глаза, понял, что она тоже голодная и злая и что его возражения могут привести к семейной сцене. Не то чтобы Даша устроит полноценный скандал с битьем посуды, это не в ее характере, но она будет долго на него дуться и обижаться.

Надо отдать ему должное – Димка скандалов не любил. Поэтому он мигом сменил тактику, тем более что после поедания четырех бутербродов ощутил «минимальную» сытость и умиротворение.

– Да ладно, поедим и сосисочек! – он подмигнул Даше и достал из холодильника бутылку пива.

Явилась свекровь – в розовом атласном халате, втянула носом воздух и, учуяв запах сосисок, страдальчески подняла глаза к потолку, как будто там было написано что-то интересное.

– Это преступление – после тяжелого рабочего дня кормить человека сосисками! – молвила она с выражением, с каким, вероятно, леди Макбет посылала своего мужа убивать короля Дункана. – Я-то ладно, мне все равно недолго осталось, но…

В присутствии сына она открыто к Даше никогда не цеплялась и вечно представлялась женщиной больной, слабой и немощной.

После ужина, свершившегося в молчании, свекровь отправилась к себе, отдыхать и смотреть телевизор, Димка ушел в Интернет, а Даша на кухне мыла посуду и варила суп на завтра. Свекровь могла бы это сделать и сама, но Даше не хотелось ни о чем ее просить. Потом она протерла пол, потом пыталась отчистить свою куртку, потом закрепила ремешок на сумке – тот мерзавец на заправке все-таки успел его надрезать!

В спальне она наскоро подобрала разбросанные вещи, а когда перекладывала джинсы, из их кармана на пол выпала камея и покатилась прямо под ноги мужу, сидевшему за письменным столом.

– Что это у тебя? – он наклонился и протянул было руку, но Даша бросилась к камню коршуном и успела выхватить камею у него из-под рук.

– Не тронь!

– Дашка, да ты чего?! – оторопел он. – Что с тобой?

– Что?! – закричала она. – Целый день твою мамашу возила, как наемный водитель! Так вместо «спасибо» только хамство всю дорогу и слышала!

Она вовсе не собиралась жаловаться мужу на свекровь, не было у нее такой привычки. И не в первый раз нечто подобное случилось, и Даша обычно справлялась сама, без жалоб и причитаний. Но сейчас ей очень не хотелось показывать мужу камею, не потому, что стыдно было признаваться, что она взяла ее без спроса на чужой даче. Просто это была ее вещь, только ее!

Сжимая камею в кулаке, она твердо осознала, что никому ее не покажет и никому не отдаст. Поэтому и начала она орать, чтобы криком отвлечь мужа от камеи. Это ей удалось без труда: он тут же переключился на другую тему.

– Ты о моей матери так не говори… – начал он неуверенно.

– Еще и подружку свою мне навязала, эту заразу Изольду! Дачу ей посмотреть понадобилось!

Изольду Димка и сам терпеть не мог – она вечно ставила ему в пример своего зятя – какой он, мол, деловой и удачливый.

– Ну, отказалась бы…

– Ага, как же… – отмахнулась от него Даша, – легче товарный поезд остановить, чем твою маму, когда она чего-нибудь захочет!..

Димка обиженно засопел и уткнулся в экран монитора. Даша незаметно спрятала камею в сумку.

* * *

Наутро Даше удалось не столкнуться со свекровью в кухне и выехать из дома пораньше. Она не попала в пробку и успела запарковать машину возле офиса на свободном месте. Дальше начались обычные повседневные проблемы.

Фирма занималась торговлей парфюмерией и косметикой. Фирма была маленькой – несколько магазинчиков и офис. Народу в офисе трудилось шесть человек. Директор, он же хозяин, Михаил Борисович, бухгалтер Ольга Павловна и три менеджера, из которых старшая – Даша. Еще были секретарши.

Михаил Борисович был мужчиной организованным. Поскольку коллектив под его началом был исключительно женским – учитывалась специфика товара, – он сразу навел везде порядок и, по его собственному выражению, привел всех к общему знаменателю.

Никаких ссор, склок и свар на работе, говорил шеф. Мужиков не делить, сплетни не разносить, тряпки не мерить!

Причем непонятно, что он имел в виду, потому что из мужского пола в наличии имелся только он сам, а уж свою-то личную жизнь он упорядочил с самого ее начала.

Личная жизнь Михаила Борисовича проходила у всех на глазах, он ничего не скрывал от коллектива. Была она проста, как редис, и незатейлива, как грабли, и заключалась в частой смене секретарш. Зачем выдумывать велосипед, когда за тебя все уже выдумали другие?

Секретарша была шестым членом их небольшого коллектива. Обычно девушки держались на работе полгода, потом переходили в иное качество. Одна из них, самая удачливая, года полтора тому назад стала женой шефа. Другая недавно закончила институт и нашла приличную работу в Москве.

В основном девицы увольнялись без скандалов и слез и дальше устраивались в жизни как могли. И только предпоследняя, Катерина, осталась в фирме и перешла из секретарей в менеджеры. У нее был совершенно пофигистский характер, ко всему на свете она относилась спокойно и с юмором. Она подружилась бы даже со своей «сменщицей-последовательницей», но та сразу поставила себя выше всех, вела себя вызывающе и явно нарывалась на скандал.

У Даши из-за этой новой девицы возникли сплошные неприятности. У нее и так были проблемы в их небольшом коллективе, причем не у сотрудниц с Дашей, а у нее – с ними.

Шеф Михаил Борисович любил во всем определенность.

– Дарья, – повторял он, – ты – старшая, и спрошу я только с тебя! Как уж ты заставишь их работать – твои проблемы. Меня это не волнует. Все должно быть выполнено к сроку, хоть всю ночь тут сиди.

Бухгалтер, Ольга Павловна, свое дело знала и вполне справлялась одна, без помощников. А вот девицы постепенно садились Даше на шею. Одну бросил хахаль, и она неделю рыдала (в течение всего рабочего дня), у другой ребенок то дрался в садике, так что приходилось его тащить в больницу и накладывать швы, то объедался хурмой – со всеми вытекающими последствиями, то засовывал в ухо пуговицу, то обзывал воспитательницу неприличным словом (из-за последней выходки отпрыска у несчастной его мамы было неприятностей больше всего). И Даша всех утешала, «входила в положение», отпускала девушек пораньше, потому что не могла им отказать.

Только у упомянутой выше пофигистки Катерины ничего не происходило, но она была по жизни патологической лентяйкой и вечно все путала.

В результате Даше приходилось основную часть работы выполнять самой. Но как-то же существовали они и до того времени, как Михаил Борисович взял в секретари Алину! Эта дива сразу дала понять всем, что требовать чего-либо от нее может только шеф лично, и максимум, что она может для него сделать на работе, – это сварить кофе. И то, по наблюдению Даши, готовила она этот напиток из рук вон плохо.

На Дашу Алина взирала с презрением. Ну да – она же была выше, по крайней мере, на голову! Убедившись, что что-то сделать на благо фирмы Алину невозможно заставить никакими силами, Даша решила перетерпеть несколько месяцев – время в данном случае работало на нее. Однако девица вела себя нагло. Она сбивала с толку менеджеров, часами болтала по служебному телефону и, судя по некоторым признакам, наговаривала на Дашу шефу.

Сегодня с утра на Дашу навалилась текучка, и к приходу шефа она была уже по уши в работе.

– Дарья! – позвал он ее. – Отчеты мне принеси за прошлый месяц! И договора с поставщиками!

Даша вытащила из стола две папки и пошла в кабинет к шефу. Помещение его было большим и светлым, с мягкой мебелью и красивыми занавесками. У нее же – крошечный закуток, отгороженный фанерной перегородкой от общей комнаты.

Девицы собрались стайкой у стола Милки – сотрудницы, которую недавно бросил бойфренд. Прорыдав целую неделю подряд, она вскоре вполне утешилась и даже познакомилась в ночном клубе с парнем, катавшимся на дорогущей «Ауди». Теперь общество решало сложный вопрос – как узнать, его ли это машина или он ее просто водит по доверенности?

– Девочки, – укоризненно сказала им Даша, – вы бы хоть при шефе видимость работы создавали…

– Да ладно тебе, Даш! – откликнулись они.

В кабинете шефа – прямо на столе – сидела Алина и нашептывала что-то Михаилу, прильнув губами к его волосатому уху. Он смеялся – ему было щекотно. Увидев Дашу, они нехотя оторвались от своего увлекательного занятия. Михаил спихнул Алину со стола и шлепком придал ей направление к двери. Проходя мимо Даши, она пренебрежительно фыркнула.

Даша разложила на столе договора и отчеты.

– А это что? – Надо отдать должное Михаилу Борисовичу, в бизнесе он соображал, поэтому сразу понял, что одного отчета не хватает.

– Что за дела?! – Даша потрясла папку, хотя и так ясно было, что она пуста. – Ладно, я сейчас.

Она побежала к себе и поискала нужную бумагу в ящиках и на полках. Ничего не нашла. Она точно помнила, что позавчера положила все в папки! Ну, ладно, с этим потом, а сейчас нужно срочно распечатать файл с отчетом и отнести его шефу.

Она проглядела файл, и глаза ее полезли на лоб. Там были совсем не те цифры! Она же сама составляла этот отчет, потому что у Насти снова что-то случилось с ребенком – не то он спрыгнул с горки и ударился головой, не то утащил у воспитательницы маркер и расписал им стены в комнате их группы…

Это просто мистика! Но чудес на свете не бывает. Даша проверила дату последнего изменения записи – двадцать второе сентября, вчера! Но ведь ее не было на работе, она возила свекровь в Комарово!

Дашу бросило в жар. Она полезла в сумку за платком, и тут в ее ладонь – словно бы сама собой – легла камея. Даша крепко сжала ее в кулаке и глубоко, медленно вдохнула.

В общей комнате девицы прилежно сидели и трудились каждая за своим столом. Они поняли, что происходит нечто необычное и им следует держаться тише воды, ниже травы.

– Кто был вчера у меня? Кто пользовался компьютером? – громко спросила Даша.

– Я – никогда… – пискнула Настя, – ты же знаешь, мы с Милкой вообще после обеда ушли…

– Катерина…

– Ничего не знаю, – не поворачиваясь к Даше, ответила Катерина, – ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу…

Даша рывком крутанула на себя ее компьютерное кресло и отпихнула его вместе с Катериной к стене. Девица взвизгнула. Кресло проехало через всю комнату и врезалось в Алину, которая как раз несла воду для кофеварки. От толчка кресло опрокинулось, Катерина вывалилась из него на пол, да еще сверху полили ее водой.

– Ты что – рехнулась?! – заорала Алина, тоже вся мокрая.

– Кто включал мой компьютер? – теперь Даша говорила достаточно тихо, но в голосе ее было что-то такое, что даже Алина растерянно замолчала.

– Отвечай! – Даша пнула Катерину ногой в бок.

– Это она! – Катька в испуге отползла от Даши на четвереньках и указала на Алину. – Это она вчера там что-то делала!

– И что тебе там понадобилось? – прищурилась Даша.

– Твое какое дело?! – вызверилась на нее Алина. – Что хочу, то и делаю! Ты мне не указчица!

– Зачем ты испортила отчет?

Хотя, задавая этот вопрос, Даша уже знала ответ. Мерзкая девка копает под нее. Михаил Борисович проверит отчет и поймет, что там все неправильно. Устроит Даше головомойку, премии ее лишит, а то и что похуже устроит. В общем, Алинка воспользовалась удобным случаем, чтобы здорово Даше нагадить.

– Ничего я не делала! – нагло ответила Алина. – Я просто играла… Если не можешь правильно отчет составить, нечего на других сваливать!

«Точно: это она», – поняла Даша.

Открылась дверь кабинета, и на пороге возник шеф.

– Что у вас происходит? Катерина, ты что это на полу разлеглась? Подними зад и прибери здесь! Не офис, а натуральная помойка! Дарья, я отчетов дождусь когда-нибудь?

– Подождешь! – резко бросила Даша, круто развернулась и пошла к себе.

Сказала она это тихо, но шеф услышал. Вопросительно посмотрел на всех, но Настя и Милка спрятались за компьютерами, Катерина вытирала пол бумажным полотенцем, а Алина сделала самое жалостливое выражение лица.

До обеда Даша переделывала отчет, в обед перехватила булочку, принесенную Катериной, и выпила кофе, а шеф повез Алину обедать в новый итальянский ресторан, открывшийся неподалеку от их офиса. Они задержались, не иначе случился у них еще и сеанс послеобеденного секса, так что вернулся Михаил Борисович сытым и довольным.

– Ну что там у тебя? – добродушно спросил он у вошедшей Даши. – Напортачила? Давай, не тяни время!

– Значит, так, – сказала она твердо, – ты прекрасно знаешь, что напортачить я не могла! Не было такого случая, чтобы я сделала что-то неверно и не вовремя. Твоя… Алина залезла в мой компьютер и нарочно стерла все нужные цифры. Она хотела меня подставить! Зачем? Это другой вопрос – не думает же она занять мое место? Работать она не умеет и не хочет, ведет себя нагло. Пока она просто хамила и настраивала сотрудников против меня, я молчала. Ты совершенно правильно говорил, что отношения с сотрудниками – мои проблемы. Но теперь, когда она начала гадить по работе, я тебе заявляю со всей ответственностью: это уже серьезно. И я так работать не могу! Или я, или она, иначе будет не работа, а черт знает что! И пострадает в конечном итоге репутация фирмы, так что тебя это тоже должно беспокоить.

Михаил Борисович словно раздулся в кресле и смотрел на Дашу исподлобья тяжелым взглядом. Смотрел долго и, поскольку она глаз тоже не отводила, молвил, роняя слова, как камни в пропасть:

– Я сам разберусь со своим персоналом, тут я хозяин, и я решаю, кто мне в данный момент нужен, а кто – нет! Будешь иметь свою фирму – тогда и выделывайся, а пока что как я скажу – так и будет!

– Угу, – ничуть не смутилась Даша, – тогда вот что…

Она протянула ему листок бумаги с напечатанным на принтере заявлением об уходе.

Когда-то дед учил свою внучку: никогда не давай обещаний, которые ты не можешь или не собираешься выполнять. В любой ситуации: в семейной жизни, на работе, в воспитании детей. Если ты говоришь, что уволишься с работы, – будь готова уйти. Если грозишь мужу разводом – будь к нему готова. А если не готова, то нечего и болтать попусту! Только тогда тебе будут верить, только в таком случае твое слово будет весомым.

Даша запомнила его уроки, как и вообще все, что говорил ей дед.

Сегодня до обеда у нее было время обдумать ситуацию. В конце концов, что она – работы не найдет, что ли?

Не дожидаясь, пока шеф дочитает заявление, она покинула кабинет и отправилась к себе. Нужно было кое-что разобрать – и в столе, и в компьютере.

* * *

Петербург, как обычно, встретил Александру дождем.

Зонтик она, конечно, оставила в чемодане и, пока добралась до здания аэропорта, успела промокнуть. Паспортный контроль она прошла быстро, но у багажного транспортера застряла.

Все пассажиры ее рейса уже получили багаж и разъехались, а ее чемодана все не было и не было.

Александра уже хотела было идти разбираться с администрацией, но тут наконец на транспортере показался ее чемодан.

Правда, выглядел он странно.

Из него торчал край красного купальника, как из пасти объевшегося крокодила торчит нога недоеденной антилопы.

Александра схватила чемодан, кое-как засунула в него купальник и поспешила прочь из аэропорта.

Дома она убедилась, что в ее чемодане кто-то рылся, но не придала этому большого значения: ничего вроде бы не пропало, так что повода для скандала с авиакомпанией не было. А что ее вещи скомкали и помяли, так их все равно ведь стирать…

В квартире было душновато и пыльно, а в остальном – так же, как она и оставила.

Александра любила свою квартиру – главным образом за то, что это было ее личное, неприкосновенное пространство, больше никто не смел тут хозяйничать. Квартирка была небольшой, но за три года – с тех пор, как она разъехалась с матерью, – Александра успела отремонтировать и обставить ее по своему вкусу. Вкусы у нее были довольно простые – как можно больше света и свободного пространства, никаких фарфоровых безделушек на комоде, никаких фотографий в резных рамочках. Да и комода никакого у Александры в квартире не имелось, так что безделушки ставить было бы некуда. Вот зеркало во всю стену – да, нужно же ей отрабатывать жесты и движения. Иногда и танцы. А на других стенах у нее ничего не висело. Не любила она отвлекаться.

Так что не было у нее ни картин, ни календарей, ни детских рисунков… что там еще люди вешают на стены? Портрет любимой собачки? Так никакой собачки тоже не было. Никакого животного она решила не заводить – она ведь часто уезжала, пришлось бы просить кого-то, одолживаться… Кто-то возьмет зверюшку, подержит ее недельку, а в следующий раз подсунут на месяц ей самой чьего-нибудь бордоского дога, или четырех кошек, или вообще, на все лето «отдадут» ей древнюю бабушку в маразме. А как им отказать? Тебе же люди пошли навстречу – взяли твоего песика или кошку… Нет, Александра этого не хотела. По той же причине не было у нее в квартире и комнатных цветов – чтобы никого не просить их поливать. Все она правильно устроила у себя.

Единственное бесполезное украшение, которое было у нее в квартире, – синяя керамическая рыба на стене. Эту рыбу Александра почему-то любила, она считала, что рыба приносит ей удачу.

И еще не так давно она привезла из Барселоны керамического же быка, покрытого мозаичным узором в стиле Гауди. Этого быка ей вручили на театральном фестивале как лучшей молодой актрисе. Но, хотя этот бык напоминал ей о приятном моменте в жизни, даже он ее раздражал, и она запихнула его на верхнюю полку шкафа-купе.

Александра обвела глазами квартиру и вдруг ощутила небывалую тоску. Захотелось, чтобы ей открыли дверь близкие, зашумели бы, засмеялись, собака чтобы залаяла и запахло в квартире пирогами – человека ведь с дороги накормить нужно… И усадили бы ее за большой стол, и чаю ей налили – горячего, крепкого и сладкого. А пироги чтобы обязательно с капустой… А она бы смеялась, раздавала всем подарки и сувениры, показывала фотографии, и все засиделись бы за ужином надолго, и она бы так и не успела разобрать толком чемодан, и он так и простоял бы весь вечер посреди комнаты раскрытый, как пасть голодного бегемота, и все спотыкались бы об него, а потом подвыпивший дядя свалился бы наконец прямо на ее купальники и полотенца. Да так и заснул бы на чемодане…

Александра вздрогнула и очнулась.

Что это с ней? Откуда взялись такие странные мысли и желания? Чтобы вместо тишины и порядка ее встречала толпа родственников, которых она в жизни не видела? Нет у нее никаких дядьев – ни родных, ни троюродных. И братьев-сестер тоже нет. Мать – есть, но с тех пор, как они разъехались, видятся они с мамой редко, только иногда перезваниваются. И уж мать-то точно не станет встречать ее улыбками и пирогами! Александра вообще пирогов не ест, это вредно для здоровья и фигуры. И чай сладкий она в жизни не пила, с самого детства.

Нет, что-то с ней сегодня не то! Наверное, перелет повлиял.

Александра усилием воли заставила себя разобрать вещи и даже запустила стиральную машину. Холодильник на время отпуска она не выключала, так что там дожидались ее три яйца и одинокая банка варенья. В шкафчике нашлись крекеры, так что ужин был обеспечен. Можно принять ванну с лавандовой пеной и лечь пораньше. Если бы не эта тоскливая тишина в квартире…

Вновь Александра осознала, что никому нет до нее никакого дела. Вернулась она, не вернулась – кто о ней вспомнит? Позвонить Сергею Константиновичу? Но он терпеть не может, когда ему звонят на мобильный, – в самом, говорит, крайнем случае это позволительно, если приступ аппендицита с Александрой вдруг случится или она под машину попала. На репетиции в театр им вообще запрещают мобильники приносить, одну актрису он за это уволил. Правда, у нее мобильник зазвонил во время генеральной репетиции.

Давно это было, тогда Александра только в театр пришла. А эта Ленка Корсакова уже три года там работала. Сразу невзлюбила Александру, потому что Лена и Александра похожи были внешне – худощавые брюнетки, а стало быть – типаж общий. Александра, конечно, поинтереснее, у Ленки нос длинноват и волосы короче.

Ну, и стала Корсакова делать Александре гадости, сначала мелкие – то ключ от уборной куда-то спрячет, то костюм порвет. Александра тогда, как начинающая актриса, часто в детских спектаклях играла. И вот Корсакова – или сама, или попросила кого-то, – но костюмчик Винни-Пуха в результате этих усилий оказался без застежки. Молнию выпороли, заразы! Так что костюмерша зашила Александру намертво, так и пришлось ей весь спектакль проходить. В антракте – ни отдохнуть, ни в туалет сходить.

Это бы еще ладно, Александра выдержала. Тогда зараза Корсакова и вовсе вразнос пошла. На детском утреннике давали «Русалочку» Андерсена. И вот, пока Русалочка ходила с хвостом, все было нормально. А как вышла она на берег – и Александра едва не заорала. Классический прием – в туфли подложила ей эта сволочь кусочки бритвенного лезвия! А Русалочке по пьесе надо было на пиру у принца танцевать…

Александра и тут не сдалась, даже зубами не заскрипела. Так с улыбкой и протанцевала всю сцену, как положено. Но про себя решила, что терпение ее кончилось: пора отомстить.

Корсакову подвело отсутствие воображения. Не смогла она ничего новенького придумать. А у Александры с этим всегда был полный порядок. Напрягла она мозги, поразмыслила пару часов, понаблюдала за соперницей – и выдумала одну штуку.

Купила мобильник на подставное лицо, настроила его на будильник и подсунула его Корсаковой. Тогда «Медею» ставили, и вот в финальной сцене – когда Медея мертвыми детьми перед Ясоном потрясла (куклы это были, конечно) и монолог произносила перед тем, как в костер броситься, – у нее вдруг веселая мелодия из мобильника заиграла: «Дети, в школу собирайтесь, петушок пропел давно!»

А репетиция-то генеральная, в зале критики сидят, из начальства кое-кто, пресса… Ух, как главный разозлился! Даже не орал на Корсакову, просто побелел, как сугроб, и заговорил так тихонько: «Чтобы я тебя больше никогда не видел!» И тут уж никто выяснять не стал, чей это мобильник да как он на сцену попал: выставили Корсакову вон, а роли ее Александре отдали – типаж-то общий! Коллеги за спиной у Александры перешептывались, но в открытую выступить, конечно, никто не решился: поняли, что связываться с ней – себе дороже.

А главный с тех пор мобильники ненавидит. Так что не стоит и пытаться ему звонить. А если домой позвонить, то ведь на жену его можно нарваться. В общем, ничего страшного, мало ли кто звонит из театра, раньше это Александру не смущало… А теперь вдруг стало неудобно. Ведь жена режиссера знает ее голос… И вообще, все о ней знает, та же ведьма Невеселова ей все небось в подробностях расписала! И от себя еще добавила. Вот зачем старому, не очень здоровому человеку нервы портить? А Александру еще упрекает в аморальности…

Но если все же позвонить, то что сказать? Я, мол, приехала, соскучилась, хочу тебя увидеть… И чтобы он приперся – сейчас, когда она так устала с дороги, в эту неубранную квартиру… И начнутся привычные разговоры: что там творится в театре, и как у него не ладится с новой пьесой, и худсовет, как всегда, вставляет палки в колеса, и вместо того, чтобы отдохнуть после тяжкого перелета, Александра должна будет все это выслушивать и утешать его…

Сил нет. Она выложила на стол камею и долго глядела на улыбающуюся маску. А потом решила позвонить матери.

С матерью отношения у них были прохладные. Напрямую они не ссорились, но не было между ними особой сердечности, что и говорить. Александру это не слишком огорчало – времени не было раздумывать на эту тему. Она вообще старалась не заморачиваться из-за ерунды.

О чем речь, в самом деле? В свое время они с матерью честно разменяли квартиру на две равноценные, Александра еще и оплатила все издержки и переезд. Из-за мебели и разных чашек-плошек она с матерью не спорила никогда – бери, сказала, что хочешь. Не делили, в общем, имущество.

С тех пор они виделись редко, только по необходимости. Ну, еще на праздники Александра к ней иногда заезжала. Мать еще вполне бодра, ей едва за пятьдесят, после смерти Сашиного отчима она быстро оправилась, работает, у нее полно знакомых. Свой круг, говорила она. И смотрела при этом на дочь так выразительно, что Александре становилось ясно: собственную дочь она в этот круг принимать не хочет. Да не больно-то и хотелось…

Так Александра рассуждала прежде. А сейчас вот захотелось ей с мамой поговорить. Перед отъездом она ее не застала, оставила сообщение на автоответчике – уезжаю, мол, на две недели, вернусь – позвоню. Черт, с этой кутерьмой из-за камеи она не купила матери никакой ерунды на память! Хоть бы и саше с лавандой…

Долго никто не брал трубку, наконец послышался весьма недовольный голос.

– Мам, это я.

– Кто – я? – раздраженно повторила мать.

– Дочь твоя! – Александра невольно повысила голос. – Или у тебя их много?

– Немного, – согласилась мать, – одна всего, и та – непутевая.

– Почему – непутевая? – растерялась Александра.

– В частности, потому, что нормальные люди, прежде чем звонить, на часы смотрят!

– А сколько… – Александра взглянула на часы – так и есть, она забыла их перевести. Так что если у нее на часах – половина десятого вечера, то на самом деле…

– Мам, извини, пожалуйста, я не думала, что ты уже спишь! В общем, я вернулась.

– С чем тебя и поздравляю, – язвительно заметила мать, причем в голосе ее не было и следа сонливости.

– У тебя все в порядке? – спросила Александра, чтобы сменить тему.

– С каких пор тебя начало это интересовать? – парировала мать.

– Слушай, ну я же извинилась! – вскипела Александра. – Просто хотела узнать, как у тебя дела…

– Нормально, – сухо ответила мать, – у меня все нормально, а если что-то будет не в порядке, я вполне способна справиться со своими неприятностями сама.

– Тогда спокойной ночи, – проговорила Александра, – счастливых сновидений…

И положила трубку. Вот и поговорили! Не хотела же звонить, так будто кто-то чужой в нее вселился и все твердил: позвони матери, позвони матери, как там она… Да прекрасно!

На душе у нее остался очень неприятный осадок. В конце концов, не глубокой же ночью она позвонила, всего лишь в половине двенадцатого. Да не кому-то, а родной матери… Раньше Александра просто пожала бы плечами и выбросила неприятный инцидент из головы, теперь же на душе у нее стало муторно.

Она безумно устала, но все равно не смогла уснуть сразу. Отчего-то вспоминала свою жизнь с матерью.

Родного отца у нее не было. Вот так – не было, и все, так мать сказала когда-то давно, когда дочке вздумалось о нем спросить. «У всех есть, а у меня – нет», – осмелилась возразить пятилетняя Сашенька. На что мать ответила, что она – не такая, как все, и это не так уж плохо. Слова матери запали Саше в душу – не про отца, а про то, что неплохо быть не такой, как все. Впоследствии жизнь научила ее не показывать этого слишком часто – люди любят себе подобных.

Жилось ей хорошо – мать дочку баловала, потому что уродилась Саша хорошенькая, комплименты ей еще в детстве делали. Они ездили с мамой к морю, ходили в театры. С первого класса школы Саша знала, что станет актрисой. Но никому об этом не говорила, она вообще была себе на уме, не болтушка.

И все было бы прекрасно, если бы матери не вздумалось выйти замуж. Саше едва исполнилось одиннадцать лет, и на ее день рождения мать преподнесла дочери подарочек – привела в дом незнакомого рыжего мужчину и неестественно веселым голосом объявила, что Александр будет у них жить. Хорошо, что сразу в папы не определила!

Характер у Саши с детства был сильный, ведь мать сама воспитывала ее жестко, говоря, что так ей будет легче жить. И теперь она и пожинала плоды собственного воспитания.

Саша отчима невзлюбила сразу. И ладно бы он вел себя спокойно и тихо, не лез бы к ней с нотациями и вообще не замечал. Нет, характер у отчима оказался тоже не сахар, но это Александра поняла, уже будучи взрослой, а тогда, в детстве, он просто очень мешал ей своим постоянным присутствием.

Во-первых, с его приходом мать перестала уделять дочери прежнее внимание: прекратились их совместные походы в театр, в кино и в зоопарк. Мать вообще любила подобное времяпрепровождение, она часто разгуливала по магазинам с подружками и просиживала в кафе за легкой приятной беседой.

Как выяснилось, ее муж все это не слишком-то одобрял, но – в данном случае – он был не оригинален.

Но от привычек, тем более вредных, отказаться очень трудно, и, поскольку улизнуть из дома ей становилось все труднее, мать поздно возвращалась с работы. Отчим же по роду своей работы много сидел дома – писал что-то в толстых тетрадях или на маленьких картонных разноцветных карточках. Саша как-то захотела их рассмотреть, не смогла разобрать его бисерный почерк, однако отчим, застав ее за этим занятием, сильно раскричался.

Вообще он часто орал, на взгляд Саши, по совершенно пустяковым поводам. Брошенные в раковине колготки, пересоленный суп, пыль на подоконнике… Мать ему отвечала – иногда со смехом, иногда резко, а потом срывала зло на Саше.

После появления в доме этого человека все стали много думать о еде. Вечером нужно было обязательно узнать, что именно отчим предпочтет на завтрак. Меню недельных обедов обсуждалось по воскресеньям.

Сашина мать не слишком-то умела готовить, поэтому от отчима часто доставалось всем. Но если даже в холодильнике стояла кастрюля с супом, самостоятельно разогревать его отчим и не собирался, и в отсутствие матери он терроризировал Сашу. Она должна была все разогреть, накрыть на стол – по всем правилам – и постучаться в дверь комнаты, которую отчим сделал своим кабинетом. А потом стоять в уголке в кухне и смотреть, как он ест, брезгливо выискивая в тарелке супа пережаренный лук или еще что-нибудь «не то». Иногда ей хотелось вылить эту тарелку ему на голову.

Примерно раз в неделю супруги скандалили капитально – с криками и взаимными упреками. Сашу они перестали стесняться очень быстро. После таких скандалов отчим уходил из дома, хлопнув дверью, а мать орала на Сашу.

Но в целом все было не так уж плохо, пока – по истечении двух лет их брака – Саша случайно не нашла одно письмо.

Что-то ей понадобилось на антресолях – не то найти, не то убрать, но никого не было дома, и Саша полезла туда самостоятельно. Письмо выпало из старой тетрадки с рецептами сладкого песочного пирога и узорами вышивки.

Почерк был незнакомый, но твердый и четкий, Саша мельком зацепилась за слово «дочь» и потом уже не могла от письма оторваться.

Оно было от ее отца, то есть от человека, с которым у ее матери был в свое время роман. Позже они поссорились, чем-то он мать, кажется, оскорбил, и они разошлись, она даже не сказала ему, что была беременна. А он уехал в другой город, совершенно случайно через два года узнал о том, что она родила дочку, – и вот написал письмо. Спокойное такое письмо, вежливое: дескать, что было, то было, но ребенок не должен расти без отца, он хотел бы повидать дочку и готов помогать им деньгами. И далее – в том же духе.

Саша долго перечитывала письмо, сидя на полу среди разбросанных вещей, за этим занятием и застала ее вернувшаяся мать.

Если бы у нее было время немного успокоиться, все, возможно, повернулось бы по-другому. Но мать с ходу напустилась на нее за беспорядок, и Саша пошла в разнос.

– Что это?! – Она бросила письмо в лицо матери. – Ты мне всю жизнь врала, что у меня нет отца, а это что?!

– Как ты посмела читать чужие письма?! – взвизгнула мать.

Они жутко поскандалили. Орали друг другу что-то уж и вовсе несусветное.

Повзрослев, Саша поняла, что мать должна была повести тогда себя умнее и выбрать для беседы с подраставшей дочерью другой тон. Но она этого не сделала, кричала, что тот человек – подлец, он их бросил и Саша не должна вспоминать о нем никогда.

– Это он тебя бросил, – кричала в ответ Саша, – а меня он не бросал, даже и не знал, что я есть! А когда узнал от чужих людей, написал письмо, а ты даже ему не ответила!

– Я ответила, чтобы он оставил нас в покое – навсегда! – высокопарно заявила мать.

– Дура! – крикнула Саша. – Только о себе и думаешь! Подсунула мне этого рыжего…

После выплюнутого дочерью неприличного слова мать ударила ее по лицу. Саша пришла в неописуемую ярость, и вернувшийся отчим застал их с матерью в разгаре самой настоящей драки. Он едва оттащил Сашу от матери, в процессе борьбы она его укусила, а он сильно дернул ее за волосы – так, что слезы брызнули из ее глаз.

Отчим запер ее в темной ванной, крикнув, что не выпустит Сашу, пока она не извинится перед матерью. Ох, не в добрый час решил он вмешаться в их чисто семейный конфликт! Саша люто его возненавидела. И решила ему отомстить – за все и одним чохом.

Раз они так с ней поступают, то и она с ними церемониться не станет!

Просто удивительно, до чего иногда подростки бывают изобретательными в своей жестокости! Теперь-то Александра понимала, что здорово испортила отчиму с матерью жизнь. Но тогда отчим добился только одного: просидев часа два в темной ванной комнате, она полностью успокоилась и выработала план действий. Злость ее превратилась в холодную, постоянную ярость, а это, согласитесь, гораздо опаснее.

Сидя на холодном бортике ванны, Саша не спеша обдумывала планы мести. Можно напустить полную ванну воды, она перельется через край, и, когда в дверь позвонят возмущенные соседи, полоснуть себя по запястью бритвой. Откроют они двери, а она лежит в ванне, притворившись, что умирает! Потом, в больнице, она признается, что родители довели ее до самоубийства. Им уж мало не покажется!

Оно-то так, но вдруг соседей нет дома? Так ведь и помереть можно, если кровь вовремя не остановить. И где взять бритву? Она обшарила все шкафчики и не нашла ничего подходящего. Отчим брился электрической бритвой, и даже маникюрные ножницы куда-то подевались. Ну, это и к лучшему – полоснуть себя по запястью она бы сумела: рука-то у нее не дрогнула бы, но ведь останутся шрамы… Она же собирается стать актрисой, так что ни к чему ей портить руки…

Как уже говорилось, Саша с детства умела рассуждать здраво и четко ставить перед собой различные задачи.

Перед матерью она извинилась – со слезами до икоты, выговорила дрожавшими губами: «Мамочка, прости, прости…» – и приплюсовала это дополнительное унижение к внушительному списку своих смертельных обид. Как выяснилось, мама плохо знала свою родную дочь, потому что поверила ей.

Дальше началась долговременная планомерная осада.

Оказалось, все довольно легко устроить. Услышав, что открывается дверь соседской квартиры, Саша выскакивала на площадку, утирая самые настоящие слезы, и на участливый вопрос соседки «Что с тобой, детка?» только молча мотала головой, предоставляя той самой додумывать, в чем тут дело. Саша тщательно «культивировала» любой случайный синяк и царапину, старалась, чтобы в школе их обязательно заметили, и на вопросы по поводу этих травм никогда не давала прямого ответа, только отводила глаза и тяжко, горестно вздыхала. Учение ей всегда давалось легко, даже точные науки, хотя Саша их никогда не любила. Теперь же она подолгу замирала у доски, якобы впадая в транс, стала рассеянной, отвечала невпопад, забывала дома дневник и тетрадки с домашним заданием.

Сначала учителя сердились, потом стали смотреть на нее с сочувствием. Это случилось после того, как учительница физкультуры заметила синяк у Саши на плече (ее толкнули дверью в магазине).

Потом наступила холодная снежная зима, и как-то раз Саша в декабре навернулась на скользком месте. Ничего не сломала, но отбила бок. Матери она ничего не сказала, но на уроке ей и правда стало плохо, ее проводили в медпункт. На вопрос врача она честно ответила, что упала, но при этом так отводила глаза и выглядела такой несчастной, что у докторши тут же возникли нехорошие мысли.

А Саша воображала себя бедной сироткой Козеттой из романа Гюго «Отверженные» и очень хорошо вошла в роль.

Отбитый бок послужил последней каплей: мать вызвали в школу.

Она ни о чем не подозревала, потому что дома Саша держалась тише воды ниже травы, о родном отце больше не вспоминала, отчиму не дерзила и матери ни в чем не перечила. Поэтому мать растерялась от града неожиданных упреков, которые обрушили на нее завуч и классная руководительница, и не сумела поговорить с ними спокойно. А учителя не церемонились: пригрозили обратиться в РОНО, в какой-то Комитет по защите детства, чуть ли не к прокурору. Домой мать вернулась в ярости, но Саша была начеку.

Зная, что соседка теперь подслушивает под дверью – не из любви к сплетням, а из желания помочь бедной девочке, – Саша начала кричать прямо в прихожей.

– Мамочка, я сказала в школе, что упала! – прорыдала она. – Мама, не ругай меня!

Тут до матери что-то дошло: все же перед ней стояла ее родная дочь, плоть, так сказать, от плоти…

– Ты это нарочно, да? – тихо спросила она и шагнула к Саше.

– Мама, не надо! – Саша испугалась всерьез.

И в этот момент в дверь заколотила соседка.

– Открывайте, а то я милицию вызову!

Милиция – это уже получился бы перебор, поэтому Саша открыла дверь и уверила соседку, что с ней все в порядке, просто она упала вчера, оттого у нее и синяк, и слезы все время льются.

Все же соседка сумела всколыхнуть общественное мнение – людям ведь до всего есть дело, долго они перешептывались у матери за спиной, а на Сашу смотрели с сочувствием. Своего она добилась: мать грубого слова ей больше не сказала, а отчим просто боялся ее – о нем во дворе уже болтали всякое: и бьет он падчерицу, и пристает к ней… На чужой роток, как известно, платок не накинешь.

Теперь больше не нужно было подавать ему обед и выслушивать бесконечные нарекания, и Саша находила это вполне справедливым: раз у матери есть муж, пускай она сама его и обслуживает. Она подтянула учебу и записалась в молодежную студию при театре. Сашу там хвалили и прочили ей большое будущее.

Однажды руководитель студии в шутку сказал, что обязательно увидит ее имя на афише ведущего театра, вот только, к сожалению, фамилия у нее подгуляла. Александра Лепёхина – звучит не очень изящно. Придется ей псевдоним взять или замуж выйти за человека с подходящей фамилией. Потом, конечно, сразу развестись, потому что раннее замужество может погубить карьеру актрисы.

Замуж Саша в ближайшее время не собиралась, она подумала и выбрала иной путь.

Фамилия отчима была Соколовский, она неплохо будет смотреться на афише: в главной роли – Александра Соколовская!

Она выбрала момент и поговорила с матерью. Скоро ей шестнадцать, сказала она, нужно получать паспорт. И если уж мать из-за своих амбиций лишила ее отца и поставила в свидетельстве о рождении дочери прочерк в соответствующей графе, то отчего бы теперь это не исправить? Она согласна взять фамилию отчима, пусть он ее удочерит. Со своей стороны она обещает, что не будет набиваться ему в дочки, все останется как было.

Мать удивилась, но дело уладила. Александра в подробности не вникала. После школы она поступила в театральный, подрабатывала на съемках и на детских утренниках Снегурочкой. Дома бывала редко, потом сняла квартиру. А позже, когда она устроилась в театр и достигла там прочного положения, отчим неожиданно умер от инфаркта. И тогда они с матерью разменяли квартиру…

Александра очнулась, мысли ее развеялись. Ого, второй час ночи, пора спать! Совершенно ни к чему терзать душу воспоминаниями, да и вспомнить-то ей нечего. Невеселая у них в семье была жизнь. Да и не было никакой семьи, каждый – сам по себе. Вряд ли теперь у них с матерью наладятся отношения, да и зачем? Пусть все идет как идет…

* * *

Лидия Васильевна заварила чашку хорошего крепкого чая и с комфортом расположилась за столом в кухне. Слава богу, ее невестка, эта несимпатичная личность, ушла на работу, можно немного расслабиться.

Присутствие невестки Лидию Васильевну ужасно раздражало. Она и сама не могла объяснить, чем именно. Точнее сказать – всем, самим своим существованием. Одно ее имя чего стоит! Надо же – Дарья! Какое ужасное, грубое, простонародное имя!

Нельзя сказать, что Лидия Васильевна ревновала сына к невестке. Димочку она, конечно, любила, но не слепой материнской любовью, когда все остальные чувства приглушены и весь мир заключается только в сыночке – бесконечно любимом, родном, единственном, и в сердце больше нет места ни для какой любви, даже к внукам.

Внуков, кстати, у нее не было, и Лидия Васильевна не слишком-то по этому поводу переживала: как известно, появятся внуки – и прощай, спокойная жизнь!

Собственно, прицепиться к невестке было не за что – та работала, приносила в дом какие-то деньги, в выходные как-то успевала по хозяйству и никогда не ссорилась с Димой. С самой Лидией Васильевной невестка тоже выбрала позицию примиренческую, и это-то и раздражало свекровь больше всего. Ну, сделает она невестке замечание – та, как всегда, промолчит. Нет чтобы ответить, тогда можно было бы обидеться, раскричаться, устроить скандал… Если повезет, то и приступ, с вызовом «Скорой помощи»… Сын бы ее утешал, невестка просила бы прощения… После такого всплеска эмоций дня три можно спать спокойно. И аппетит улучшается.

Но невестка не давала ей такой возможности. Тогда, сама того не сознавая, Лидия Васильевна начала ее провоцировать. Она цеплялась к ней по поводу и без повода, она замечала крошечные промахи невестки и раздувала их до размеров дирижабля. Так, брошенные второпях колготки она считала проявлением неряшливости, разбитую чашку объясняла общей косорукостью, а обращение невестки к мужу на предмет передвижения мебели или замены перегоревшей лампочки объясняла всеобъемлющей ленью. Она культивировала свое раздражение, растила его, холила и лелеяла и добилась в конце концов в отношении невестки ровной устойчивой ненависти.

Лидия Васильевна намазала на хлеб толстый слой масла, положила сверху огромный кусок розовой ветчины. Ну вот, хоть позавтракать можно спокойно!

В присутствии невестки она почти ничего не ела – хотела показать пример скромности и воздержания. А попросту – ей кусок в горло не лез от злости и раздражения. При невестке она съела один жалкий сухарик, намазав его тонким слоем невкусного покупного джема, и запила его чашкой ромашкового настоя.

Ромашку для этого настоя она не покупала, а собирала летом своими собственными руками. Получалось невкусно, зато экологически чисто, да и бесплатно.

Ну, теперь-то она может спокойно отвести душу!

Лидия Васильевна открыла рот и хотела откусить кусок – и вдруг в дверь квартиры позвонили.

Ну вот, наверняка это Дарья вернулась! Опять что-то забыла, растяпа несчастная!

Лидия Васильевна аккуратно положила бутерброд на тарелку, накрыла его салфеткой (вовсе ни к чему, чтобы Дарья видела, что она второй раз завтракает, сразу после ее ухода) и неторопливо отправилась к входной двери.

Открыла замок, повернула ручку, отворила дверь, натянув на лицо маску сдержанного неодобрения, и проговорила скучным недовольным голосом крайне занятого человека:

– Ну, что ты опять забыла?

Однако за дверью оказалась вовсе не невестка. На пороге квартиры стоял интересный смуглый мужчина лет сорока с небольшим, с начинающими седеть волосами.

– Здравствуйте, Лидия Васильевна! – проговорил он приятным, располагающим голосом.

– А вы кто? – растерянно осведомилась женщина, невольно отступив на шаг.

– Я – секретарь районного отделения общества представителей поощрения, предоставления и распределения благ и компенсаций! – произнес смуглый мужчина на одном дыхании.

– Чего? – переспросила Лидия Васильевна, моргая глазами. – Какого общества?

– Районного общества выделения всевозможных преимуществ, льгот и поощрений!

– И чего вам надо? – спросила Лидия Васильевна, на всякий случай еще немного отступив.

От уверенного голоса незнакомца и от длинных красивых слов, которые он произносил, в голове у нее все мысли перемешались и спутались, как бывает с шерстяной пряжей, попавшей в лапы игривого котенка.

– Мне, для себя лично, совершенно ничего не нужно! – ответил мужчина, просочившись в прихожую. – Для меня важно только одно – чтобы все наши клиенты, и в частности, вы, Лидия Васильевна, были довольны! Я считаю потерянным тот день, когда я не удовлетворил хотя бы одного нашего клиента! – Он сделал эффектную паузу, уставился на женщину пристальным взглядом и продолжил: – Я хочу обрадовать вас, Лидия Васильевна. Вы выиграли в нашей благотворительной лотерее ценный приз, результат соединения инноваций и нанотехнологий – многофункциональную высокопроизводительную кастрюлю-нановарку!

Лидия Васильевна порозовела.

О такой замечательной кастрюле она мечтала всю последнюю неделю, после того как увидела ее у своей возмутительно богатой подруги Изольды Яновны. Она не очень поняла, чем эта кастрюля хороша, но все, что было у Изольды, казалось ей замечательным и вызывало в ее душе мучительные спазмы черной зависти.

Кажется, эта кастрюля готовила сама, без участия человека. Ей только нужно было сказать, что ты хочешь получить на обед, – и все, дальше можно было ни о чем не беспокоиться.

Глаза Лидии Васильевны загорелись, она мечтательно вздохнула и оглядела своего симпатичного гостя.

Кастрюли при нем не было.

– А где же кастрюля? – спросила она с сожалением. – Мне что – нужно куда-то за ней прийти?

– Ни в коем случае! – воскликнул мужчина, сделав большие глаза. – Кастрюлю сейчас принесет мой ассистент!

Он выглянул в дверь и кого-то позвал.

В квартире тотчас же появился второй мужчина – такой же смуглый и темноволосый, но заметно моложе. В руках у него была большая картонная коробка.

– Вот ваш приз! – объявил первый гость, широким жестом показав на эту коробку. – Только сначала, Лидия Васильевна, прежде чем вручить вам приз, мы должны ознакомиться с условиями вашего проживания, убедиться, что близкие окружают вас достаточной заботой!

«Какой приятный человек! – подумала Лидия Васильевна. – Какой внимательный! Какой предупредительный! Есть же еще на свете хорошие люди, не все такие, как моя невестка!»

Правда, в глубине ее сознания мелькнула смутная мысль, что не стоило бы впускать в квартиру посторонних и совершенно незнакомых людей, но мужчина вновь взглянул на нее своими выразительными глазами – и Лидию Васильевну охватило странное оцепенение.

Впрочем, это было даже приятно: она могла ни о чем не думать, ни о чем не заботиться, полностью доверившись смуглому незнакомцу.

Он так и сказал:

– Доверьтесь мне, Лидия Васильевна! Сядьте и расслабьтесь! Вам хорошо, вы совершенно спокойны, вас ничто не волнует, ничто не беспокоит!

И Лидия Васильевна доверилась ему полностью. Она села на стул, полузакрыла глаза и погрузилась в странное состояние полусна-полуяви.

Впрочем, она видела и слышала все, что происходит.

Двое смуглых незнакомцев быстро ходили по квартире, открывали шкафы и шкафчики, выдвигали ящики и рылись в их содержимом, негромко переговариваясь между собой.

Потом старший из них спросил, в какой комнате проживает невестка Лидии Васильевны.

– А при чем здесь она? – хотела было спросить женщина. – Ведь это не она, а я выиграла приз!

Но она ничего этого не спросила, потому что голос ей не повиновался. Зато она смогла показать на дверь Дашиной комнаты. То есть их совместной с мужем спальни.

Оба мужчины удалились туда, закрыли за собой дверь, и из-за этой двери еще долго раздавались странные звуки, как будто в Дашиной комнате резвилась большая компания невоспитанных подростков.

Наконец двое мужчин вышли из комнаты невестки.

Вид у них был недовольный и разочарованный.

– Ну что ж, Лидия Васильевна, – проговорил старший, подойдя к ней. – Сейчас мы с ассистентом уйдем, а через пятнадцать минут вы сможете встать и осмотреть свой выигрыш. Но только через пятнадцать минут, не раньше!

Гости покинули квартиру и закрыли за собой дверь.

Лидия Васильевна еще пятнадцать минут просидела неподвижно, а потом встала и, негромко напевая, поставила чайник.

Ведь она хотела выпить чаю, но ей что-то помешало… И бутерброд вон лежит под салфеткой, ветчина уже немного заветрилась…

Что же ей помешало?

Лидия Васильевна смутно помнила, что кто-то позвонил в дверь, кто-то приходил к ней в квартиру…

Тут она заметила, что все вокруг перерыто, все вещи лежат не на своих местах.

И еще…

Еще она увидела большую картонную коробку!

И тут в ее мозгу вспыхнул яркий свет.

Ведь она же выиграла чудо-кастрюлю, такую же, как у Изольды! Господи, какое счастье!

Лидия Васильевна торопливо открыла коробку. Внутри было удивительно много упаковочной бумаги. Нетерпеливо развернув упаковку, она уставилась на содержимое…

Это была самая обычная эмалированная кастрюля на два с половиной литра.

Точно такая же, как та, что стояла на кухонном столе, – голубого цвета, с ромашкой на боку.

Лидия Васильевна смотрела на кастрюлю в полной растерянности.

Выходит, тот человек обманул ее!

Никому, совершенно никому нельзя доверять!

Машинально Лидия Васильевна принялась наводить порядок в квартире – на кухне, в прихожей, в своей комнате. Только в комнату невестки она не заходила. Не то чтобы из деликатности, скорее ей просто не хотелось что-то делать для этой неряхи и лентяйки.

Собственно, сначала она и уборку квартиры хотела оставить на Дашину долю, но потом сообразила, что в этом случае всплывет вся история с кастрюлей и подозрительными гостями.

Она только-только успела собрать разбросанные вещи и начерно подмести пол, как в двери заскрипел ключ.

Это сын вернулся с работы.

Лидия безошибочно определяла по звуку ключа в двери, кто пришел – сын или невестка. Точно так же кошки узнают, что вернулся хозяин, услышав звук поднимающегося лифта. Если в лифте едет чужой человек – кошка и ухом не поведет, если же едет хозяин – она неторопливо поднимется, потянется и подойдет к двери, чтобы встретить хозяина на пороге.

Лидия Васильевна встретила сына в дверях.

Дима снял ботинки, нашарил ногой тапочки и только после этого заметил странное выражение на лице матери.

– Что с тобой? – спросил он озадаченно. – Что-то случилось?

– Ничего не случилось! – отозвалась Лидия Васильевна, пряча глаза. – Ну, конечно, я очень плохо себя чувствовала весь день, но разве это кого-то волнует!

– Ну, зачем ты так говоришь, мама! – поморщился Дима. – Конечно, меня волнует твое здоровье! Оно меня очень волнует! Может быть, вызвать Гиену Тимофеевну?

Гиена Тимофеевна, в действительности Галина Тимофеевна, была участковым врачом, она много лет лечила Лидию Васильевну и хорошо ее изучила. Она знала даже ее главный секрет – то, что Лидия Васильевна была практически здорова, а все ее жалобы носили характер чисто психологический. При этом она умудрялась находить общий язык с капризной пациенткой и действовала на нее гораздо лучше любого успокоительного. Эти доверительные отношения врача и больной за много лет перешли в близкую дружбу. И с тех пор, как два года тому назад Лидия Васильевна переехала из своей двушки на окраине в центр, Галина Тимофеевна приезжала к ней просто так – поболтать, чайку попить, выписать какое-нибудь недорогое и невредное лекарство и уйти, получив мелкий подарочек – так, по дружбе…

– Не надо Галину Тимофеевну! – отрезала Лидия Васильевна и сразу же перешла к своей любимой теме: – Ты, конечно, голоден, а твоей жены, как всегда, нет дома! Хорошо, что у тебя есть мать, иначе бы ты просто умер с голоду!

– Мама, ну ты же знаешь, Даша работает… – отмахнулся сын и вновь озадаченно огляделся: в квартире что-то было не так.

– Знаю я, как она работает! – проворчала Лидия Васильевна, доставая из холодильника кастрюлю с супом, сваренным вчера невесткой. Кастрюля вызвала у нее неприятное воспоминание, и она добавила невпопад: – Вообще, какие же сейчас вокруг нас бессовестные люди! Им ничего не стоит обмануть пожилого человека!

На этот раз сын насторожился.

– Мама, что случилось? Кто тебя обманул?

– Меня? – Лидия Васильевна отвернулась, теребя краешек фартука. – При чем тут я? Я говорю вообще… о современной молодежи… о падении нравов… хотя даже не очень молодые люди совсем лишились совести! Надо же, подсунуть мне обычную кастрюлю!..

Она поставила перед сыном тарелку и вооружилась поварешкой.

– Какая кастрюля? – Дима отставил тарелку и строго взглянул на мать. – Мама, скажи мне толком: что произошло?

– Ничего не случилось! Ты будешь есть?!

– Но я же вижу, что-то произошло, ты себя странно ведешь, говоришь про какую-то кастрюлю…

– Не какую-то! – вспыхнула Лидия Васильевна и трагическим жестом сложила руки на груди. – Он обещал мне замечательную кастрюлю-нановарку, которая сама готовит… точно такую же, как у Изольды Яновны! А вместо этого… – и она покосилась на подоконник, где стояла жалкая бледно-голубая эмалированная кастрюлька с отвратительной ромашкой на боку.

– Та-ак… – Дима положил ложку и пристально уставился на мать. – Сейчас же мне все расскажи! Кто такой «он»? Что он тебе обещал? Откуда здесь взялась эта кастрюлька? И как, черт побери, он попал в квартиру?

Лидия Васильевна села, пригорюнилась и в общих чертах рассказала сыну о визите смуглого господина, об обещанном выигрыше, который оказался обманом и надувательством, и о постигшем ее горьком разочаровании.

Кое-что она опустила – в частности, не рассказала сыну о странной дремоте, в которую она погрузилась во время визита незнакомца, и о том, как тот со своим ассистентом перелопатил всю их квартиру.

Впрочем, и то, что она рассказала, произвело на Диму сильное впечатление.

– Мама! – воскликнул он, выслушав ее рассказ. – Тебе же десятки раз говорили, что нельзя впускать в квартиру незнакомых людей! Это же стопроцентные жулики! Сейчас таких аферистов развелось сотни! Сколько ты заплатила за эту кастрюлю?

– Нисколько! – гордо заявила Лидия Васильевна. – Ведь это выигрыш! То есть приз…

– Тем более подозрительно! – Сын огляделся по сторонам. – Наверняка они что-нибудь украли!

– Они ничего не украли, я проверила!

– В таком случае это совсем странно! Как можно впускать в квартиру каких-то подозрительных людей? Ведь домофон, в конце концов, есть! И глазок!

– Он мне представился, – проговорила Лидия Васильевна неуверенно. – Он назвал свою должность – секретарь районного общества льгот и привилегий… или что-то в этом роде.

– Представился?! – воскликнул Дима. – Да такой организации вообще не существует! Он даже документы тебе не предъявил, да если бы и предъявил, сейчас ничего не стоит напечатать любую бумагу! В переходах метро торгуют удостоверениями!

– Я не интересуюсь тем, что продают в переходах метро! – высокомерно отрезала Лидия Васильевна и повысила голос: – Ты что же хочешь сказать – что твоя мать впала в маразм? Что она ничего не соображает? Вот до чего я дожила – родной сын обозвал меня маразматичкой!

– Мама, ну что ты говоришь! – растерянно протянул Дима, ему, как обычно, совершенно не улыбалось после работы получить сцену с рыданиями и сердечным приступом.

– Я знаю, что я говорю! – воскликнула Лидия Васильевна и вдруг испуганно замерла. Из прихожей донесся звук ключа, поворачивавшегося в замке.

– Это она! – трагическим голосом проговорила Лидия Васильевна. – Это твоя жена! – Тут же глаза ее округлились, и она добавила быстрым смущенным шепотом: – Не говори ей о том, что случилось!

– Ну что ты, мама, конечно… – заверил ее сын, – тем более что ничего не пропало…

* * *

Рано утром Александре позвонили из театра. Интересовались, будет ли она на сегодняшней репетиции. Репетировали Островского «Женитьбу Белугина». У Александры – главная женская роль: Елена. Так, ничего особенного, но все же – костюмная классическая пьеса, публике всегда такие нравятся.

– Так вы будете? Или Подушкиной звонить?

– Что-о? Подушкина меня заменяет?! – изумилась Александра. – Танечка, вы ничего не путаете?

– Я Галочка, – сказала трубка, – и ничего не путаю, не имею такой привычки.

Вечно Александра не узнает по голосам этих девчонок! Но, с другой стороны, эта Галочка говорила с ней нагловато… Да что там у них происходит? На две недели уехать нельзя! Надо же, главный взял в спектакль еще одну актрису! А говорил ей, что подождет, две недели можно репетировать другие сцены, а потом, после ее возвращения, быстро прогнать все. Она, Александра, работать умеет.

Но Подушкина… С виду такая тихоня, всем в глаза заглядывает, улыбается… Тетеха тетехой, а вот – решила выдвинуться. Момент она выбрала правильный – когда Александра отсутствовала. Тоже мне, примадонна, одна фамилия чего стоит! Элина Подушкина – с ума сойти!

* * *

Александра затормозила перед светофором и взглянула на часы. Времени у нее оставалось в обрез. Сергей Константинович совершенно не выносит, когда кто-то из актеров опаздывает на репетицию. Даже если это она, Саша. Особенно – если это она!

Вдруг ее кто-то окликнул. Она обернулась и увидела, что из стоявшей слева темно-вишневой «Тойоты» ей сигналит растерянная женщина средних лет.

Вступать на улице в разговоры с незнакомыми людьми она никогда не любила, но… то ли у этой тетки был уж очень несчастный и беспомощный вид, то ли у самой Александры изменился характер, но она опустила стекло и спросила:

– Что у вас случилось?

Тетка высунулась в окно чуть не по пояс и спросила, чуть не плача:

– Девушка, милая, как проехать на Конюшенную улицу? Второй час тут кручусь…

– На которую? – уточнила Александра. – На Малую или на Большую Конюшенную?

– Ох ты, господи! – всполошилась незнакомка. – Их еще и две! Только этого мне не хватало!

– Ну да, Малая и Большая… если вам нужна Большая, тогда второй поворот налево, а если Малая, то она вообще пешеходная, по ней проезд запрещен, вам тогда нужно припарковаться где-нибудь в стороне и дальше идти пешком…

– Ну, надо же! – охнула тетка. – Я из Владивостока, у вас в Питере в первый раз, совсем запуталась…

«Ах, из Владивостока! Понятно, почему у нее машина с правым рулем…» – сообразила Александра.

– Значит, говорите, второй поворот налево… – проговорила женщина. – Ну, спасибо… вы меня очень выручили, а то кручусь тут, кручусь без толку…

Светофор как раз переключился на зеленый, и машины тронулись с места. Александра проводила взглядом вишневую «Тойоту», бросила взгляд в зеркало и увидела на лице темное пятно копоти. Господи, до чего же грязно в городе! Она протянула руку, чтобы взять в сумке влажную салфетку…

Рука ее впустую зашарила по сиденью.

Сумки там не было.

Александра в недоумении скосила взгляд.

Сумки не было ни на сиденье, ни под ним, ее, этой сумки, вообще не было!

Ну как же такое возможно?! Ведь она сама только что положила ее туда…

И тут до нее дошел смысл происшествия. Ее только что развели, как последнюю лохушку! Пока тетка из «Тойоты» отвлекала ее разговорами, с другой стороны подъехал (или даже подошел) какой-то умелец, открыл правую дверцу ее машины и украл сумку.

Ей рассказывали подобные истории, особенно часто так ловили рассеянных водителей лет десять тому назад, но Александра всегда считала, что уж с ней-то ничего в этом духе никогда не может произойти, она внимательная, собранная женщина и не поддается на эдакие дешевые уловки…

И вот – на тебе! Именно с ней это случилось!

Она оглядела улицу.

Вишневой машины и след простыл.

Ну, надо же, как эта тетка ловко сыграла роль растерянной провинциалки! Александра, как профессионал, вынуждена была признать ее мастерство.

И еще… еще она с грустью поняла, что с ней действительно что-то произошло. Ее характер каким-то непостижимым образом изменился. Раньше она ни за что не попалась бы в ловушку вульгарных уличных мошенников, более того – прежде ей бы и в голову не пришло болтать с незнакомой особой. Ехала себе спокойно, следила за дорогой, на разные пустяки не отвлекалась. Нет, в последнее время Александра напрочь утратила присущие ей бойцовские качества! А разве может себе это позволить одинокая современная женщина, которую к тому же угораздило родиться актрисой, или, как говорит старуха Невеселова, актеркой…

Но вот что удивительно – Александра как будто даже и не расстроилась. Идиотское происшествие ее скорее развеселило.

Она не сразу поняла причину своей странной реакции, а поняв, удивилась еще больше.

Сунув руку в карман куртки, она нащупала камею. И, как только осознала, что камея не пропала, – тут-то у нее и исправилось настроение.

Что же такое с ней случилось?

У нее украли сумку (кстати, почти новую, итальянскую, очень хорошей фирмы), в ней были деньги, документы (к счастью, не на машину!), много прочих нужных вещей, а ее почему-то беспокоит только злополучная камея!

Нет-нет, поспешно поправила себя Александра, не злополучная, а счастливая!

– Я никому-никому тебя не отдам, – сказала она, глядя на задорную улыбку маски, – ты мой талисман, ты принесешь мне счастье…

Сзади ей давно уже возмущенно сигналили.

* * *

Жена Гнея Домиция, Агриппина, проснулась от внезапно нахлынувшего на нее страха.

Она села в постели, пытаясь понять, что ее так напугало.

Сон?

Она попыталась вспомнить, что же ей снилось, но в памяти всплывали только какие-то обрывки: плеск волн, бившихся о прибрежные камни, солнечный свет, пробивавшийся сквозь кружевную листву, какие-то лица…

Среди этих лиц она особенно четко запомнила два – странные, с темными провалами вместо глаз, одно – беззаботно смеющееся, другое – гневающееся…

Ах, ну да! Это ведь те камеи, маски, которые подарила ей прорицательница Сатурнина в день рождения сына Агриппины, маски, которые с того самого дня ее маленький Луций носит в золотой булле, не снимая ее даже на ночь…

Агриппина вспомнила об этих масках и подумала, что до сих пор жизнь обращалась к ней только своей смеющейся стороной. Кто знает, долго ли это продлится?..

Она хотела лечь вновь, но вдруг услышала где-то вдалеке, у входа в дом, приглушенные голоса, шум борьбы.

Эти звуки неотвратимо приближались, и вот уже из коридора донеслись тяжелые шаги многих людей.

Агриппина узнала тяжелую поступь преторианцев – и поняла, что страх ее был ненапрасным.

Она вскочила, накинула поверх легкой ночной туники плащ – и в ту же секунду дверь распахнулась, и в спальню, грохоча сапогами, ввалились трое рослых солдат преторианской гвардии.

Агриппина отшатнулась, но тут же приняла величественную позу и воскликнула, гордо сведя брови:

– Как посмели вы, мужланы, потревожить мой сон?! Знаете ли вы, кто я такая?! Я – Агриппина, сестра императора!

– Ты-то нам и нужна! – ответил старший из преторианцев грубым голосом. – Собирайся!

С этими словами он шагнул к Агриппине, словно намереваясь схватить ее за плечо и силой вытащить из покоев.

– Да как ты смеешь, деревенщина, поднимать на меня руку! – воскликнула Агриппина, попятившись. – Что будет, если об этом узнает мой брат?!

– Ах, что будет! Просто страшно об этом подумать! – раздался от двери писклявый, издевательский клоунский голос. – Должно быть, он страшно разгневается!

Агриппина повернулась к двери – и увидела закутанную в плащ фигуру. Лицо ее было закрыто смеющейся маской, но она не скрывала светлых вьющихся волос и подбородка с ямочкой – известного всему Риму подбородка ее очаровательного брата, ее злобного и развратного брата, Гая Юлия Цезаря Калигулы.

– Здравствуй, сестричка! – пропищал император и ловким движением сменил маску – теперь на нее смотрело гневное, яростное лицо театрального злодея, и голос Калигулы тоже изменился вместе с маской: теперь он был хриплым и злобным, как у сицилийского пирата:

– Не ждала?

– Чего ты хочешь, брат? – пролепетала Агриппина, побледнев. – Зачем ты пришел в такой час?

– А что – я больше не император? – Калигула отбросил маску, показав собственное лицо – куда более страшное и разгневанное, чем маска. – Я больше не хозяин в этом городе? Я не могу приходить, куда захочу и когда захочу?

Агриппина молчала, пытаясь понять, что вызвало гнев брата.

В это время откинулась занавеска, закрывавшая вход в соседнюю комнату, и в спальню вбежал маленький Луций. Короткая детская туника сползла с его плеча, на шее болталась золотая булла на кожаном ремешке.

– Мама, мамочка! – закричал он и зарылся лицом в колени матери. – Мамочка, кто тебя обижает? Я накажу его! – он отстранился от Агриппины, повернулся к преторианцам и императору и погрозил им кулачком.

– Ах, какой у тебя смелый защитник, сестрица! – Калигула ухмыльнулся. – Он меня и вправду напугал! Пожалуй, я не буду тебя обижать! Лучше я сделаю тебе подарок!

Лицо императора разгладилось, теперь оно выражало не гнев, а насмешку и фальшивое добродушие. Агриппина испугалась еще больше – она знала, что такое выражение на лице ее брата никому не предвещает ничего хорошего.

Но маленький Луций, похоже, немного успокоился. Он отступил от матери и захлопал в ладоши:

– Подарок, подарок! Я люблю подарки!

– Где же мой подарок? – Калигула повернулся к преторианцам, и один из них подал ему кожаный мешок.

– Как ты думаешь, сестричка, что в этом мешке? – Калигула насмешливо взглянул на сестру и потянул за кожаные завязки.

Агриппина схватилась за грудь.

Мешок упал на пол, раскрылся – и из него выкатилась голова. Нос с горбинкой, шрам на левой щеке…

Агриппина узнала Марка Пизона, и сердце ее провалилось куда-то вниз живота.

Марк смотрел прямо на нее широко открытыми мертвыми глазами.

– Узнаешь, сестричка, своего любовника? – гневно прогремел Калигула. – Узнаешь, волчица?!

– Это плохой подарок! – прохныкал маленький Луций и вновь прижался к коленям матери.

– Тебе он не нравится? – Калигула повернулся к племяннику. – А он и не тебе предназначен! Это подарок для твоей мамочки. Думаю, он ей понравился – ведь ей нравился этот человек, пока он был целым, с руками, ногами и другими частями тела!

Агриппина почувствовала, что сейчас упадет без чувств, и сжала волю в кулак: она не могла себе позволить такую слабость в присутствии сына и брата!

Вдруг боковая дверь открылась, и в спальню вошел ее муж.

– Что здесь происходит? – проговорил он хриплым спросонья голосом. Затем огляделся, узнал императора и поклонился.

– То, что здесь происходит, не касается тебя, старик! – бросил ему Калигула. – Мы с сестрой как-нибудь сами разберемся!

– Все, что происходит в моем доме и в моей семье, касается меня! – возразил пожилой мужчина. – Я – Гней Домиций Агенобарб, мои предки были трибунами, консулами и полководцами, и я никому не позволю хозяйничать в моем доме!

Двое преторианцев шагнули к Гнею Домицию, один грубо схватил его за плечи, другой приставил к груди меч и оглянулся на Калигулу, ожидая приказа.

– А ты смелый, старик! – задумчиво протянул император. – В наше время осталось так мало смелых людей! Пожалуй, я не буду тебя убивать. Я вот думаю, что сделать с твоей женой… Понимаешь, старик, она завела шашни вот с этим молодчиком, – он пнул ногой голову Марка Пизона. – Это бы еще ничего, нам с тобой нет до этого дела. Хуже другое – она и ее сестрица задумали устроить переворот и поставить его на мое место, а уж этого я никак не мог допустить! Ну, с этим-то все ясно, а вот как поступить с моими сестрами?.. – Он изобразил глубокую задумчивость, затем проговорил: – Убить? Это слишком просто, да и жалко убивать таких красивых женщин. – Император еще немного помолчал и усмехнулся: – А может, отдать их солдатам преторианской гвардии? Пусть ребята немного развлекутся! Они заслужили такой подарок, правда, старик?

Гней Домиций рванулся к нему, но преторианцы удержали его на месте.

– Что, старик, тебе не нравится такая идея? – насмешливо протянул Калигула. – Признаться, мне она тоже не очень по душе. Ведь это же не простые девки, они – сестры императора! В их жилах течет кровь Цезаря и Августа! – Он сделал паузу и проговорил таким тоном, словно эта мысль только что пришла ему в голову: – Вот что, старик! Я отправлю их в ссылку!

* * *

На репетицию Александра вбежала последней, когда все уже сидели на местах. К счастью, прокатывали эпизод без нее.

– Привет! – она подсела к Зине Ласточкиной, безобидной травести, которая ни с кем никогда не ссорилась по причине легкого характера. – Как тут у вас?

– А, привет, – вяло отозвалась Зина. – Да как… все потихоньку… Колонкова в отпуске, Ирку Слезкину со спектаклей наконец сняли. Как говорится, затягивай живот, не затягивай – все равно, шестой месяц пошел, беременность не скроешь. Наш тут разорался – или, говорит, рожать, или в театре играть. А вы, говорит, бабы, хотите все успеть, вот ничего у вас и не получается!

Александра хмыкнула – Зинаида очень похоже передразнила режиссера.

– Ирка расстроилась, чуть не родила прямо тут, от стресса, – продолжала травести.

– Да ну?!

– Вот тебе и ну! Наш-то сказал, чтобы она после декрета не возвращалась, он ей ролей не даст. Начнутся, говорит, пеленки-распашонки, игрушки-погремушки, этак каждая захочет рожать. И будет у нас не театр, а ясли-сад!

– Зато ребеночка родит… – Александра не успела сдержать вздох. Зинка, хоть и была вялой амебой, но далеко не дурой. Она удивленно воззрилась на свою собеседницу и уже открыла было рот для вопроса, но тут раздался грозный рык главного:

– Эй, вы там! Может, прекратите языками молоть и дадите остальным работать?!

Зина испуганно примолкла, а Александра отчего-то обиделась. Ведь он ее видел, а даже ни словом, ни взглядом не выразил… ничего! Все-таки они две недели не виделись… Ладно, на репетициях он грубит, это все знают, но она все же не Зинка Ласточкина! Она – это она, Александра Соколовская, одна из ведущих актрис театра, она – близкий ему человек!

Репетиция пошла своим чередом. Александра выбросила из головы неуместную обиду и посторонние мысли и окунулась в работу. Медеников строг, капризен, он может разораться из-за пустяка, но, если он видит, что человек на репетиции не халтурит, а полностью выкладывается, всегда это оценит.

Александра не сразу нашла нужный тон – сказались две недели расслабухи у теплого моря. Он крикнул на нее пару раз – грубо, как всегда, и обидно. Раньше она не стала бы придавать этому значения, теперь же сердце ее больно сжалось. Она наклонила голову, низко, чтобы никто не смог прочитать ничего по ее лицу.

– Соколовская, не стой коровой, шевелись!

«Он прав, – подумала Александра, – не время распускаться, надо взять себя в руки».

Только железная профессиональная выучка помогла ей собраться. Больше нареканий в ее адрес не прозвучало.

После репетиции коллеги разошлись по своим делам. Никто не подошел к Александре, лишь некоторые скупо ей кивнули. Только старуха Невеселова сделала неожиданный комплимент:

– Загорели вы, милочка, неплохо, цвет лица замечательный. Однако Соню в «Дяде Ване» вам не сыграть – уж больно у вас вид свежий и преуспевающий…

Надо же, и эта туда же – все норовит гадость сказать! И с какого, интересно, перепугу ей Соню играть? У них в репертуаре из Чехова только одноактные водевили, Невеселова там в амплуа комической старухи подвизается.

Александра привела себя в порядок и уверенно постучалась в кабинет главного.

– Ну, кто там еще? – рыкнули из-за двери. – Не лезьте по пустякам, меня нет!

– Даже для меня? – игриво спросила Александра, входя.

Он оглянулся и нехотя раздвинул губы в улыбке.

– А, заходи… Как съездила?

Спросил он ее об этом совершенно равнодушным тоном, не ожидая ответа, как, впрочем, и всегда. Его никогда не интересовала ее жизнь вне театра. В глубине души он считал, что жизни вне театра вообще не существует – как жизнь на Марсе, к примеру.

Где была, что делала, о чем думала, что читала или смотрела – ничего этого Александра с ним не обсуждала. Она давно уже поняла, что Сергея Константиновича Меденикова интересовал только он сам – его волнения, горести и переживания. Справедливости ради следует отметить, что переживания эти были творческими. Он действительно был талантлив, это все признавали.

– Все хорошо, – она с улыбкой положила руку ему на плечо.

Показалось ей или нет, что он слегка дернулся и попытался отстраниться?

– Как дела в театре? – спросила она. – Вижу, что «Женитьба Белугина» идет неплохо.

Он недовольно скривился: ага, значит, маэстро чем-то недоволен. Не нравится ему что-то. Терзают его творческие сомнения. Ну, это нам хорошо знакомо.

Александра погладила его по голове, начала мягко массировать шею и плечи.

– Не надо! – отмахнулся он.

– Чем ты недоволен? Что не так в пьесе?

– Все! Все не так! – он повысил голос.

– А конкретно? – спросила она.

Старая песня, вот сейчас они разложат все по полочкам, разберут по косточкам, и она убедит его, что проблема пустяковая. Сколько было у них уже таких разговоров! И всегда Александра находила нужные, правильные слова.

– Конкретнее? Пожалуйста! – Медеников встал, а ее, наоборот, толкнул на стул. И сказал, глядя на Сашу сверху вниз: – Мне не нравишься ты! Ты не подходишь для этой роли.

– Я?! Я не подхожу?! – Александра не поверила своим ушам. – Что ты говоришь?!

– Эта Елена – молодая девушка, из дворянского рода, хорошего воспитания. Бедная, но честная и порядочная.

– И что?

– А то, что она изначально чиста, а Агишин совращает ее. Не физически, а морально: вливает ей по капле яд в душу. Уговаривает ее выйти замуж за богатого купца Белугина – тот, дескать, дурак полный и простофиля, сможешь им вертеть, как хочешь, деньги его проживать, а самого динамить. А у нее душа чистая, ей это противно сначала, но постепенно она меняется и проникается его идеями.

– И что? – повторила Александра холодно. – По-твоему, я это не сыграю? Не ты ли говорил вот в этой комнате, что я могу сыграть практически все? И что-то еще – про безупречное мое мастерство? Оно никуда не делось!

– Мастерство твое при тебе осталось, – вздохнул он, – только этого мало. Нужно еще душу показать – чистую, но слабую. Так-то ты, конечно, за молодую девицу сойдешь – фигура, движения в норме…

«И на том спасибо», – подумала Александра.

– Но вот глаза… По твоим глазам видно, что тебя ни в чем убеждать не надо, ты сама уже обо всем догадалась, план выработала, как на себе этого купчишку женить, а потом и обобрать его. Тебе никакой совратитель не нужен, ты сама кого хочешь совратишь и под свою дудку плясать заставишь! И тогда получается, что половину пьесы совершенно пустые разговоры происходят.

– Да с чего ты это выдумал?! – возмутилась Александра.

Зря она так сказала, но уж очень неожиданными и болезненными для нее оказались его упреки.

– Ты не забыла, что на сцене я вижу всех вас насквозь? – он зло прищурил глаза. – Я читаю ваши мысли и знаю все ваши чувства…

– Смотришь прямо в душу, – усмехнулась она.

– У тебя нет души! – бросил он.

– Это потому, что мы не на сцене, – она решила свести все к шутке, – поэтому ты ее и не видишь…

– У тебя нет никакой души! – повторил он мстительно. – Вместо души у тебя – холодное расчетливое мастерство. Но этого мало!

Александра сглотнула вязкий комок, подступивший к горлу. Стало быть, он думает, что она – просто холодная расчетливая стерва. И не только он один – все о ней так думают. До всех, положим, ей нет никакого дела, но вот он, Сергей… Все же они были близки… А может, это только она так думала?

– К чему ты завел этот разговор? – она собрала всю свою волю в кулак. – Ты можешь высказаться прямо: чего ты от меня хочешь?

«Что я делаю? – мелькнула мысль. – Я сдаю позиции без боя! Сейчас он скажет, что убирает меня с этой роли и вообще – из спектакля!»

– Ого! – он заглянул ей в глаза. – Стало быть, проняло? Ишь, как ты смотришь, глаза как блестят! Но все равно, не получается у тебя девушка с чистой душой. Вот Настасью Филипповну ты бы сыграла превосходно. Но я «Идиота» в ближайшее время ставить не собираюсь.

«Сам ты идиот!» – подумала Александра.

На это Сергей ничего ей не сказал – стало быть, мысли читать он все же не умеет.

– Ладно, пока что все оставим как есть, – медленно, задумчиво сказал он. – Я посмотрю завтра на репетиции. И вот еще что… – он взял ее за локоть. – Я сегодня в Комитете по культуре должен быть, так, если пораньше освобожусь, заеду.

Вот так, в утвердительной форме, не спросив – даже для приличия – ее разрешения. Еще и гадостей ей наговорил, а теперь желает постельных утех! Впрочем, какая там постель, одни разговоры в пользу бедных… Ну уж нет, только не сегодня!

– Извини, дорогой, – Александра посмотрела на него чистым, незамутненным взглядом, – сегодня никак не получится, маму на ужин пригласила.

Он недовольно отвернулся, и Александра поскорее вышла.

* * *

Она свернула в узкий тупичок, где никто никогда не ходил, и там дала волю чувствам. Что происходит?! Отчего Медеников ею недоволен? Это из-за ее отпуска: с глаз долой, из сердца вон? Или кто-то напел ему в уши? Да нет, он никого не слушает. Неужели он и правда думает, что Александра не может сыграть эту роль? А, пустое, просто он выделывается, гений наш… Однако ее тщательно устроенная карьера грозит рухнуть. Сначала ее не возьмут в новый спектакль, потом уберут из ведущих актрис – вот и конец всему. А читка совсем новой пьесы? Он об этом и не заикнулся, стало быть, тоже не хочет давать ей там роль?.. Что делать? Уходить из театра? Но куда? В другом театре будут те же проблемы, придется все начинать сначала, с той только разницей, что теперь она старше на десять лет.

Александра вытащила камею и поднесла ее к лицу.

– Смеешься? – горько вздохнула она. – Я-то думала, ты принесешь мне удачу…

Улыбка маски показала ей, что так оно и будет, нужно только подождать немного – и все наладится. Наладится само собой: не придется больше Саше собачиться с коллегами и ждать от них любой гадости, опасаться удара в спину от главного режиссера, уезжать в отпуск одной, потому что ей стало невмоготу находиться в атмосфере всеобщего недоброжелательства. Так и будет!

– Хорошо бы… – вновь вздохнула Александра.

– С кем это вы тут разговариваете, милочка? – спросила старуха Невеселова.

Надо же, вроде бы и габариты у нее приличные, а умеет подкрадываться неслышно, как кошка! Александра поскорее убрала камею в карман и сказала, что она репетирует роль.

– Ах, роль… – протянула Невеселова, и стало ясно, что она полностью в курсе событий и, разумеется, в этой ситуации она отнюдь не на стороне Александры. – И какую же?

– Это вас не касается, – сухо ответила Александра и ушла.

* * *

Даша вошла в прихожую и поймала себя на том, что ей до судорог не хочется возвращаться домой. Свекровь к ней опять привяжется, наговорит гадостей… Муж примется чего-то от нее требовать – внимания, сочувствия, ласки… У нее не было сегодня никаких сил ни на кого, особенно на свекровь.

Казалось, она уже привыкла, научилась не слышать, не замечать этого – как говорится, в одно ухо влетело, в другое вылетело, но в последние дни, после поездки на дачу с Изольдой, что-то в ней изменилось, и привычные обиды стали невыносимыми.

Судя по ботинкам, Димка уже был дома. Даша заглянула в кухню, увидела ссутулившуюся спину мужа и тут же наткнулась на раздраженный взгляд свекрови.

– Я уж тут кормлю твоего мужа, – проговорила Лидия Васильевна с фальшивым смирением. – Мужчина пришел с работы, а его никто и не накормит!

– Почему же никто? – ответила Даша, еле сдерживаясь. – Вот вы и кормите…

– Да, как будто у него нет жены!

– Я, между прочим, тоже работаю!..

Тут Даша сообразила, что говорит не совсем то. Получается, что с завтрашнего дня она как раз не работает. Уволилась она – по собственному желанию.

– Не знаю, не знаю! – свекровь демонстративно отвернулась и загремела кастрюлями, чтобы заглушить возможные возражения. Впрочем, она привыкла, что невестка не смеет ей возражать.

Даша несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, чтобы справиться с охватившим ее возмущением, развернулась и ушла в свою комнату.

И замерла на пороге, как громом пораженная.

В их с мужем спальне как будто Мамай прошел. Платяной шкаф был широко открыт, вещи в беспорядке валялись на полу. Ящики стола выдернуты и перевернуты. Фотография деда была сброшена со стола и надорвана, фарфоровая рамочка разбита. И большой старинный альбом семейных фотографий, в тяжелом бархатном переплете с серебряными застежками, тоже лежал на полу, старые пожелтевшие снимки выпали из него и рассыпались веером.

Когда два года тому назад они приняли решение жить вместе со свекровью (то есть они, эти двое, просто вынудили ее дать согласие), Даша сделала в квартире перестановку.

Сколько Даша себя помнит, они жили в этой квартире втроем – они с мамой и дед. Бабушка умерла еще до ее рождения, отца Даша не помнила. Квартира была большая, трехкомнатная, и у каждой комнаты был свой хозяин. Дед много работал дома – что-то писал или редактировал, принимал учеников, так что Дашу приучили с раннего детства не входить к нему в кабинет без стука. Он тоже, перед тем как войти к ней в детскую, спрашивал – можно ли…

Зато как Даша любила проводить время в его кабинете! Дед сажал ее на колени, они вместе рассматривали книжки со старинными гравюрами, проложенными папиросной бумагой, дед учил ее играть в шахматы и многим другим вещам. Он рассказывал ей обо всех, кто был изображен на старинных пожелтевших фотографиях, и о каждом человеке – что-то свое, особенное. Это были только ее воспоминания, даже мама не всегда знала, о чем они разговаривают.

После свадьбы Даша решила устроить свою спальню в бывшем кабинете деда, ей не хотелось, чтобы свекровь трогала его вещи. Димке она тоже строго-настрого это запретила.

Она убрала кое-какие книги на антресоли и отдала соседке на дачу старинные дубовые полки, взяла из маминой комнаты трехстворчатый платяной шкаф и старинный туалетный столик красного дерева с резным зеркалом. Перед зеркалом стояла парочка фарфоровых маминых безделушек и флакон из синего хрусталя. Сейчас флакон с отбитой крышкой валялся на полу.

Старый кожаный диван, на котором спал дед, выбросила еще мама – кожа прорвалась, и наружу торчал конский волос. Зато письменный стол был в хорошем состоянии, Даша установила на нем компьютер, и еще осталось много места для фотографий.

Свекровь она поместила в бывшую детскую, там сделали ремонт и поменяли мебель и занавески.

И вот теперь она стояла на развалинах своего тщательно оберегаемого мирка в полном отчаянии.

Кто это сделал?! И зачем?!

Слезы хлынули из ее глаз, она сунулась в карман жакета за платком, и в руку ей попалась камея. Даша привычно сжала ее в кулаке, и тут ее переполнило возмущение. Такого она простить не могла! И смолчать тоже не получится: ее просто распирало от злости. Впервые в жизни Даша оказалась во власти неуправляемого гнева. Он рвался наружу, сдерживаться больше не было сил.

Она развернулась, влетела в кухню и закричала:

– Как вы посмели?! Что вы делали в моей комнате?!

Лидия Васильевна побледнела, встала, приоткрыла рот, но тут же опомнилась и проговорила обычным своим презрительным голосом, каким всегда разговаривала с невесткой:

– Что это за тон? Как ты со мной разговариваешь? Что за базарная интонация? Ну да, конечно: это твое истинное лицо вылезло наружу! Хоть бы мужа своего постеснялась! Впрочем, чему я удивляюсь? Я всегда знала, что ты собой представляешь!

Дашины глаза застлала багровая тьма. Она шагнула к свекрови, страстно желая схватить мерзкую бабу за плечи и трясти, трясти так, чтобы у нее заклацали зубы и глаза вылезли из орбит! Муж будет хватать Дашу за руки и вклиниваться между нею и своей мамашей, а она – отпихивать его ногами и лягаться. Потом она вцепится в жидкие свекровкины волосики… нет, пожалуй, не получится, там и ухватить-то не за что. Нет, она схватит свекровь за шею и будет сжимать руки, сколь достанет сил…

Даша почти воочию увидела, как лицо свекрови синеет, и вот уже язык ее вываливается изо рта… Господи, что это с ней?! Дикость какая!

Она остановилась, опустив руки, с трудом перевела дыхание и проговорила звенящим от злости голосом:

– Что – вы – делали – в моей – комнате?!

– Да в жизни я туда не входила! – отрезала свекровь. – Что мне там делать? Любоваться беспорядком, который ты там развела? Пытаться прибрать этот бедлам? Я тебе не прислуга!

– Тогда – кто же – там – устроил – разгром?! – отчеканила Даша, с такой силой сжав кулаки, что ногти впились в ладони.

Только тут Дима развернулся, виновато взглянул на жену и растерянно проговорил:

– Дашутка, это правда не она! Это какие-то жулики обманом проникли в квартиру…

– Жулики?! – Даша уставилась на мужа, как будто впервые его увидела. – Она – впустила – в квартиру – жуликов?! Да ее в сумасшедший дом пора определять!

– Что?! – взвизгнула Лидия Васильевна и повернулась к сыну: – Дмитрий, ты это слышал? Эта твоя так называемая жена перешла всякие границы! И ты это терпишь? Но я-то не потерплю, чтобы меня унижали и оскорбляли в собственном доме!

– В собственном доме? – переспросила Даша и огляделась по сторонам. – У вас точно крыша поехала! Этот дом, насколько я знаю, – мой собственный, а вас я сюда пустила, чтобы Диме не приходилось мотаться к вам через весь город! И, пожалуй, мне это надоело! Выметайтесь-ка в свою дрянную двушку с картонными стенами и совмещенным санузлом! Вот где действительно ваш собственный дом – и там вам самое место!

Она сама не ожидала от себя такого – словно в ней сидел кто-то злобный и мстительный и заставлял ее говорить злые и несправедливые слова. Она мечтала, чтобы свекровь оставила их наконец-то в покое и переехала к себе, но никогда не решилась бы даже завести об этом разговор.

– Я поменяю замки и на порог вас больше не пущу!

С этими словами Даша шагнула к свекрови, будто и в самом деле собираясь вытолкать ее из квартиры.

– Я немедленно вызываю милицию! – заверещала Лидия Васильевна, шустро отскочив в сторону. – Это хулиганство, причем не простое, а злостное, и с особым цинизмом!

– Милицию? Вот-вот, милицию обязательно надо вызвать! Вы впустили в квартиру воров и жуликов! Надо разобраться, не сговорились ли вы с ними! За соучастие знаете сколько дают?

– Воров? Тебя что – обворовали? – свекровь делано рассмеялась. – Да что у тебя красть? Что у тебя есть, кроме каких-то старых бумажек да выцветших фотографий каких-то придурков?

– Что-о?! – прохрипела Даша, потому что у нее внезапно отказал голос. – Что ты сказала?!

Дима вскочил, взглянул на Дашу с укором, обхватил мать и увел ее, что-то примирительно бормоча.

А Даша почувствовала себя совершенно обессиленной, ослабевшей, словно она была детским воздушным шариком и из нее кто-то выпустил воздух.

С одной стороны, она наконец высказала свекрови то, что давно копилось в душе, – но это не принесло ей облегчения, а последние слова свекрови причинили ей ужасную боль.

Назвать так ее семью, ее предков…

Сгорбившись, Даша вернулась в свою комнату.

Она хотела навести здесь порядок, ликвидировать следы погрома, но первым делом подняла с пола фотографию деда и застыла, погрузившись в воспоминания…

Сколько она помнила себя, дед всегда был рядом.

Отца Даша не знала, он оставил их с мамой, когда Даша была еще совсем маленькой, но дед не допустил, чтобы в ее жизни образовалась пустота, и заполнил ее без остатка.

Сперва, когда она была еще крошкой, он заходил к ней перед сном, чтобы рассказать сказку – сначала про глупого и умного мышат, про Кота в сапогах, о Красной Шапочке, о Дюймовочке… затем он научил ее читать – научил хитростью: дочитал книжку до самого интересного места, а потом сказал, что у него устали глаза, и тогда Даша стала понемножку читать сама…

Даша росла, но эти вечерние разговоры с дедом по-прежнему были ей необходимы. Только теперь вместо сказок он рассказывал ей историю их семьи, историю их дома.

Это был непростой дом.

Этот дом, выстроенный в годы первых пятилеток в современном лаконичном стиле, одним корпусом выходил на Неву, другим – на площадь Революции, третьим примыкал к Институту мозга. В городе его называли «дворянским гнездом», официально же он именовался домом политкаторжан, поскольку с самого начала был предназначен для выживших русских революционеров, прошедших царские тюрьмы и каторгу, участников трех революций.

В этом доме мирно соседствовали большевики и левые эсеры, анархисты и народовольцы, социал-демократы и даже несколько кадетов. Кто-то из них работал в Институте истории партии, в Историческом архиве, в расположенном поблизости Музее революции, кто-то давно уже вышел на пенсию.

Среди этих старых революционеров, как они сами себя называли – обломков истории, жил и Дашин прадед, отец деда. Он был старый социал-демократ, до революции – известный адвокат, прославившийся как защитник во время громких процессов эсеров-террористов.

Среди этих террористов прадед нашел свою жену, Дашину прабабку – миниатюрную стройную черноглазую женщину, которой грозила виселица за покушение на тамбовского губернатора.

Прабабка к тому времени уже побывала на каторге, где познакомилась со знаменитой эсеркой Марусей Спиридоновой, но на этот раз ей грозила смертная казнь.

От виселицы ее спас будущий муж, а из тюрьмы освободила Февральская революция.

Так и жили в этом доме «обломки истории». Жили до поры до времени, точнее – до тридцать шестого года.

Тогда их начали забирать – сперва по одному, по двое, затем – целыми группами.

А в тридцать восьмом арестовали практически всех, без разбора их партийной принадлежности, – и эсеров, и эсдеков, и случайно затесавшегося в эту компанию кадета, и даже стариков-народовольцев. В огромном доме остались лишь дети, они бродили из квартиры в квартиру, подъедая съестные запасы.

И еще – каким-то чудом – остался на свободе Дашин прадед.

Собственно, большой вопрос – было ли это чудо или удивительная предусмотрительность пожилого человека?

Еще в тридцать четвертом году, после смерти жены, у прадеда начались «странности». Он забывал, как его зовут, и объявлял себя то императором Франции Наполеоном Бонапартом, то путешественником Лемюэлем Гулливером, то еще кем-нибудь из исторических личностей или литературных персонажей.

Особенных хлопот близким он не доставлял, только в те дни, когда считал себя Наполеоном, требовал, чтобы ему отдавали императорские почести, а когда становился Гулливером, ходил по квартире очень осторожно и умолял, чтобы все держались от него подальше, а то он ненароком может наступить и раздавить кого-нибудь.

Прадеда осмотрел знаменитый врач-психиатр Дурново́ – между прочим, его старинный знакомый, – и сказал, что пациент вполне безопасен и может находиться в домашней обстановке.

Хотя, добавил он, по нынешним временам в сумасшедшем доме, может быть, и спокойнее.

Когда же большинство обитателей дома уже арестовали и пришли за прадедом, он сидел на полу в меховой шапке и строгал доску столовым ножом. На вопрос главного чекиста, кто он такой и что это он делает, прадед сообщил, что он – Робинзон Крузо, моряк из Йорка, что он уже десятый год находится на необитаемом острове и в данный момент вырезает лодку, чтобы с этого острова уплыть, потому что жить здесь дальше не представляется возможным – на острове развелось слишком много обезьян, которые своими криками мешают ему спать.

Чекист подумал-подумал – и оставил прадеда в покое, решив, что следствию от него никакого толку не будет, а хлопот с ненормальным не оберешься.

Так прадед, один из всех жильцов знаменитого дома, остался на свободе.

Сыну его, то есть Дашиному деду, было в то время пятнадцать лет.

К началу войны он успел закончить школу и поступить на филологический факультет университета. Как только началась война, он записался добровольцем в армию. Почти все его однокашники погибли в первые же месяцы войны, но деду повезло: он знал несколько языков, в том числе – редкий норвежский, а боевые действия шли повсюду, в том числе, и на Севере, на границе с Норвегией. И деда отправили в разведотдел Карельского фронта. Там он писал тексты листовок, которые разбрасывали с самолетов над позициями противника, допрашивал пленных и переводил перехваченные радиограммы.

Там, на границе с Норвегией, и провел дед всю войну.

Вернувшись, он застал своего отца живым. Старик как-то прожил всю блокаду, понемногу сжигая в буржуйке мебель и книги. Сумасшествие его к тому времени прошло, должно быть, от голода, но чекисты о нем, к счастью, так и не вспомнили.

Дед окончил университет и пошел по научной части. Через несколько лет он женился на своей студентке – худенькой, невысокого роста девушке, всегда бледной до синевы. Она была круглой сиротой, вся семья ее погибла в блокаду, умиравшего ребенка чудом нашли в не топленной несколько дней квартире.

Даша видела немногочисленные фотографии бабушки – неправдоподобно огромные глаза на крошечном, с кулачок, личике. Молодая дедушкина жена так и не смогла восстановить жизненные силы, после рождения дочери, Дашиной мамы, она все время болела и умерла, не дожив до тридцати пяти лет.

Фотографий было много – старых, с подписью знаменитых фотографов прошлого. В детстве Даша жадно слушала рассказы деда и навсегда запомнила их лица и судьбы. Они стали ее семьей. И этих людей, ее близких, свекровь посмела назвать придурками?!

Даша ринулась к двери в бывшую свою детскую. Вновь из глубины ее души поднялась неудержимая злоба. Она толкнула дверь, та оказалась запертой, тогда Даша с размаху бухнула в дверь ногой.

– Открывай! Открывай, ведьма старая!

«Что я говорю?! – промелькнуло в ее голове. – Разве так можно о Димкиной матери?»

За дверью молчали, тогда Даша стукнула еще раз, и еще, и с непонятным удовлетворением заметила, как по двери разбегаются трещины. Тут до нее дошло, что замков на двери никаких нету, просто она открывается наружу. Даша рванула ручку и влетела в комнату.

Свекровь сидела на кровати. Увидев Дашу, она вскинула голову и попыталась было что-то сказать, но передумала.

– Молчишь?! – Даша рассмеялась каким-то не своим смехом. – Язык твой ядовитый отсох?! Это правильно!

– Дарья, выйди немедленно! – приказал ей муж, оказывается, он тоже был здесь.

– Это с чего я должна выходить? – она подбоченилась и пошла на него. – С какой радости?

– Ты потом пожалеешь…

– Угу. Пожалела уже! – сообщила она. – В общем, так! Я, конечно, дура, но исправлюсь. Повторяю – вон из моего дома! Немедленно! Мы уж с моими придурками как-нибудь сами!..

– Прекрати! – Теперь муж тоже стоял перед ней, злой и взъерошенный, как попавшая под дождь птица. – Немедленно остановись! Ты прекрасно знаешь, что та квартира сдана на полгода и матери некуда идти! Даша, опомнись! Я тебя не узнаю!

«Я тоже», – подумала Даша.

Чтобы дать выход накопившейся злости, она схватила хрустальную вазу, стоявшую на серванте, и бросила ее об пол. Ваза разбилась на множество сверкающих кусков, свекровь ахнула. Даша прислушалась к себе – ей стало чуть легче. Тогда она деловито потерла руки и подошла к серванту.

У свекрови было полно хрусталя – когда-то давно она работала в школе, и на каждый праздник родители дарили ей вазы. Или салатницы. Или менажницы.

Бах! – на пол полетело большое блюдо для пирожных. Бах! – настала очередь вазочки для варенья. Менажница застряла в дверце серванта, Даша рванула ее, оцарапала руку.

– Ох! – это свекровь издала крик раненого зверя и рванулась к Даше. – Не надо, не бей!

Даша бросила менажницу и схватила вазу для цветов.

– «Лидии Васильевне в День учителя от шестого «Б», – прочитала она вслух.

Даша подняла вазу повыше, чтобы она уж наверняка разбилась. Свекровь смотрела на нее снизу вверх, и в глазах у нее было страдание. Подскочил муж и попытался вырвать у нее из рук дурацкую вазу. Не получилось, тогда он сильно сжал ее руку, так что у Даши слезы брызнули из глаз, и ваза выпала прямо в руки свекрови, подхватившей ее.

Муж схватил ее за плечи, сильно тряхнул, так что у Даши хрустнули косточки, и из-за обшлага рукава выпала камея. Злость прошла, в душе остались боль и обида. Даша вырвалась из железной хватки мужа и устремилась в прихожую. Она поняла, что не может здесь больше оставаться, рванула с вешалки то, что попалось ей под руку – это оказалась злосчастная кожаная куртка, – и сунула ноги в кроссовки.

* * *

Даша сбежала по лестнице, выбежала на улицу и только тогда опомнилась.

Что с ней творится?! Сколько она себя помнит – всегда она была сдержанной, рассудочной, осторожной. Она никогда не повышала голоса, никогда не совершала необдуманных поступков. Прежде чем что-то сказать или сделать, она долго раздумывала, взвешивала, прикидывала, к чему это может привести.

И часто случалось так, что, пока она обдумывала последствия своих слов или поступка, делать или говорить что-то было уже поздно и незачем.

И к чему же привело ее разумное, рассудочное поведение?

Только к тому, что на ней ездили все, кому не лень: от начальства и сослуживцев до мужа и свекрови!

Сегодня Даша саму себя не узнавала. Она говорила и совершала поступки, не задумываясь о последствиях – и это принесло ей удивительное чувство освобождения! Как будто она разорвала душный, сковывавший движения кокон и вырвалась на свободу, развернув яркие цветные крылья.

Даже то, что она сейчас ушла из дома…

Раньше она не могла такого даже вообразить!

Куда она ушла поздно вечером? Куда направляется?

Она не имела об этом ни малейшего представления.

У нее не было с собой ни документов, ни денег, но это ничуть ее не волновало.

Она шла по улице, не выбирая направления, и твердила про себя одно-единственное слово: «Свободна!»

Так прошло, может быть, полчаса, а может, и час, и Даша вдруг опомнилась – в каком-то совершенно незнакомом месте.

Она шла по узкому безлюдному переулку. Справа от нее возвышалось фабричное здание из красного кирпича, увитое густыми побегами дикого винограда, слева – четырехэтажные жилые дома, довольно старые, с отбитой штукатуркой и ржавыми водостоками. В маленьком сквере в конце переулка царила какая-то суета: там звучали чьи-то вопли и раздавался собачий лай.

Даша прибавила шагу и увидела жалкую и отвратительную картину.

Посреди сквера к детской карусели была привязана большая белая собака. В нескольких шагах от нее, на безопасном расстоянии, стояли несколько мальчишек. Они по очереди швыряли в собаку камнями и обломками кирпичей и громко радовались, когда попадали точно.

Несчастная собака то визжала от боли, то громко лаяла, пытаясь сорваться с привязи или дотянуться до своих мучителей, но короткая веревка не пускала ее.

Один из подростков поднял большой обломок кирпича, швырнул в собаку, но промахнулся.

– Ну, Колян, ты мазила! – засмеялся его приятель. – Смотри, как надо!

Он подобрал здоровенный камень, прицелился…

Даша схватила валявшийся на земле сук, подняла его над головой и бросилась на малолетних мучителей:

– А ну, гаденыши, убирайтесь отсюда сию секунду, иначе я руки-ноги вам переломаю!

Мальчишки удивленно оглянулись, увидели ее. Было им лет по десять-одиннадцать, не больше.

– Ты чего, тетка, с ума, что ли, сошла? – вяло осведомился один из них. – Да мы тебе самой сейчас морду набьем!

– А это мы еще посмотрим! – Даша налетела на него и изо всей силы ударила в бок палкой.

Мальчишка жалобно взвыл, отскочил в сторону и заблажил:

– Ты что, совсем сдурела?! Ребенка бьешь!

– Это ты-то – ребенок? – Даша вновь замахнулась на него палкой. – Я тебе сейчас вообще все кости переломаю!

– Тикаем, пацаны! – закричал второй подросток. – Она ненормальная! Вон как глаза горят!

Малолетних садистов как ветром сдуло.

Даша подошла к карусели и стала отвязывать собаку. Псина сперва зарычала на нее, но вскоре немного успокоилась и повернулась боком, чтобы Даше было удобнее.

В ту же минуту распахнулось окно второго этажа, высунулась женская голова в розовых бигуди. Щеки дамочки пылали румянцем праведного возмущения.

– Ты кто такая?! – завопила незнакомка. – Ты как смеешь деток обижать?! Вот я сейчас милицию вызову! Детки гуляют себе, отдыхают, а ты на них с палкой!

– Вызывай, – отозвалась Даша, развязывая узел. – А я им расскажу, что эти детки тут делали! Между прочим, это статья – издевательство над животными!

– Мой Коленька – хороший мальчик! – огрызнулась женщина в окне. – И он несовершеннолетний! Он за себя не отвечает!

– Значит, ты за него ответишь! – крикнула Даша, отвязав наконец собаку. – Как животное мучить, так он вполне совершеннолетний!

Окошко с треском захлопнулось.

Собака благодарно лизнула Дашину руку.

– Кто же тебя здесь привязал? – проговорила Даша, оглядываясь по сторонам. – У кого хватило совести?

Собака пошла вперед, оглядываясь на Дашу, словно приглашая девушку следовать за ней.

Даша на мгновение замешкалась и пошла вперед – все равно у нее не было никаких определенных планов и намерений.

Собака направилась куда-то в конец переулка.

Издали Даше казалось, что там тупик, что жилой дом вплотную смыкается с фабричным корпусом, но, подойдя ближе, она увидела узкий проход между домами. Сюда-то и направлялась белая собака.

Перед проходом Даша остановилась в растерянности, но собака вновь оглянулась на нее и тихонько заворчала, словно приглашая ее идти дальше.

– Ну, раз уж ты так настаиваешь… – пробормотала Даша и пошла следом за псиной.

В следующую секунду она пожалела о своем решении – в тесном проходе между домами на нее вдруг словно навалилась какая-то тяжесть, стало трудно дышать. Однако Даша преодолела себя и прибавила шагу, чтобы скорее миновать это скверное место.

Пройдя между домами, она оказалась на широкой улице, где было много магазинов и кафе. Из-за обилия сияющих витрин, рекламных огней улица казалась оживленной, но людей здесь почти не было, хотя час был вовсе не поздний. Это сочетание безлюдных тротуаров и ярко освещенных витрин производило странное впечатление, словно город внезапно вымер из-за какой-то страшной болезни населения или все жители покинули его.

Белая собака уверенно шла вперед, и Даша следовала за ней как привязанная.

Наконец собака остановилась перед дверью магазина.

Над дверью висела странная вывеска.

На этой вывеске непривычными старинными буквами, с применением правил дореволюционной орфографии, было выведено:

«Колониальные товары. Армистъ и сыновья».

Собака встала на задние лапы, нажала всем телом на дверь, внутри мелодично звякнул колокольчик, и дверь отворилась.

– Ты тут живешь? – догадалась Даша и на прощание погладила собаку, собираясь уйти.

Собака, однако, имела на нее другие планы. Боком придерживая дверь, чтобы не дать ей закрыться, она зубами мягко прихватила Дашу за рукав и потянула ее в лавку.

– Ты хочешь, чтобы я зашла? – спросила Даша. – Но мне туда не нужно, да и твоему хозяину это может не понравиться!

Но собака явно не собиралась сдаваться. Она сильно потянула за рукав, и Даша волей-неволей переступила через высокий порог и оказалась внутри.

Дверь за ней захлопнулась.

В лавке было полутемно, в первый момент Даша ничего не разглядела, но зато на нее разом обрушились сотни запахов.

Это были ароматы кофе и какао, запах тонкого дорогого табака и экзотических фруктов, горьковатый запах апельсиновой цедры, ванили, гвоздики и других пряностей, названия которых Даша не могла вспомнить, запах сандалового дерева и палисандра.

Глаза ее наконец привыкли к полутьме, и она увидела полки, заставленные коробками, ящиками и банками, бутылками с яркими наклейками и старинными жестянками.

И наконец, в глубине лавки она увидела пожилого человека в старомодной шелковой домашней куртке, с ярким шейным платком. Хозяин лавки (а это, несомненно, был он) сидел в черном кресле с высокой резной деревянной спинкой и резными подлокотниками, украшенными львиными головами.

Как уже было сказано, в лавке царил полумрак, и Даша не разглядела лица хозяина, увидела только его глаза, блестевшие в темноте, и крупные морщинистые руки, лежавшие на коленях.

Перед ним стоял низкий столик красного дерева, на нем горела единственная свеча в массивном серебряном подсвечнике и стояла раскрытая шахматная доска. Шахматы были, как и следовало ожидать, старинные: король – статуэтка в короне и пышной мантии, ферзь – королева в роскошном одеянии, слоны – в виде настоящих слонов, с погонщиками на спине, кони – фигурки лихих всадников. Даже пешки изображали пехотинцев с мечами и щитами. Белые фигуры были выточены из слоновой кости, черные – из темного стекла или из какого-то полупрозрачного темного камня.

Хозяин поднял голову и первым заметил собаку.

– А, это ты, Сапсан! – проговорил он неожиданно сильным, выразительным голосом. – Где ты пропадал?

Пес негромко взлаял, как будто ответил хозяину, и тот повернул голову к Даше. Казалось, он только теперь заметил ее.

– А у нас гостья! – проговорил он удивленно. – Здравствуйте, милая барышня! Проходите, будьте как дома! Сапсан о вас хорошо отзывается, а он неплохо разбирается в людях!

– Его кто-то привязал, – проговорила Даша раздраженно. – Мальчишки кидали в него камни. Не стоило вам отпускать его одного…

– Ну, знаете, мне не всегда удается его удержать! – старик улыбнулся одними уголками губ. – Но все же проходите, посидите со мной.

Он указал ей на второе кресло – не такое массивное, как его собственное, с круглой ажурной спинкой. Даша опустилась в него, взглянула на шахматную доску.

В детстве дед научил Дашу играть в шахматы, и сейчас она узнала позицию на доске. Это была хорошо известная партия: хозяин лавки играл белыми против черных, которые разыгрывали классическую староиндийскую защиту.

– Вам нужно пойти конем на Е6! – проговорила Даша неожиданно для самой себя.

– Вот как! – хозяин взглянул на нее с интересом. – А вы, оказывается, играете?

– Да нет, – Даша отчего-то смутилась. – То есть я играла немного в детстве, меня научил дедушка. Но уже очень давно не брала шахмат в руки…

Она отвернулась от доски, затем вновь взглянула на нее и увидела, что черные сделали очередной ход. Они выдвинули вперед белопольного слона, создав сильную угрозу на левом фланге.

– Вот как! – хозяин лавки потер пальцами переносицу, как будто ход противника поставил его в тупик. – Неожиданный ход… сильный и неожиданный… – Он поднял глаза от доски, улыбнулся Даше и проговорил: – Извините, я очень плохо исполняю обязанности хозяина. Дело в том, что эта партия чрезвычайно важна, от ее исхода зависят судьбы многих людей, и не только людей!

«Странный старик, – подумала Даша. – Играет сам с собой – от одиночества, конечно, но считает эту партию такой важной, словно на кону стоят судьбы мира… впрочем, в его возрасте такие чудачества вполне простительны».

Тем временем старик, не вставая с кресла, достал и поставил на стол вторую свечу в подсвечнике, зажег ее. Только теперь Даша разглядела его лицо. Оно было покрыто застарелым загаром, словно его продубило жестокое солнце южных морей, и исполосовано глубокими кривыми шрамами, как у старого пирата.

Вслед за второй свечой на столе появилась запыленная бутылка и два старинных хрустальных бокала.

– Позвольте предложить вам немного вина, Дарья Александровна! – проговорил хозяин, поднимаю бутылку. – Это замечательное вино, уверен, вы такого никогда не пробовали.

– Я, пожалуй, не буду… – ответила Даша и удивленно воскликнула: – А откуда вы знаете, как меня зовут?

– Странный вопрос, – старик взглянул на нее искоса. – Не думаете же вы, что у меня какие-то сверхъестественные способности? Разумеется, я узнал ваше имя в горсправке.

– Где? – переспросила Даша.

– Неважно, – хозяин махнул рукой. – Так все же как насчет вина? Не отказывайтесь, потом всю жизнь будете жалеть!

– «Лучше сделать и жалеть, чем жалеть о несделанном!» – проговорила Даша всплывшую откуда-то из недр ее памяти фразу. – А, ладно, наливайте! Где наша не пропадала!

– Золотые слова! – одобрил старик и наполнил ее бокал.

Вино было темно-рубиновым, изумительного оттенка.

Даша подняла бокал, посмотрела сквозь него на пламя свечи. Полутемная комната наполнилась удивительным живым светом, рубиновые отсветы рассыпались по стенам.

Даша вспомнила детство, дачу на Карельском перешейке. Дом был старый, должно быть, построенный сразу после войны, очень большой, но самой интересной его частью была веранда с удивительными разноцветными стеклами – янтарно-желтыми, сапфирово-синими, но самые красивые были густо-красными, такого же удивительного рубинового оттенка. Маленькая Даша смотрела на улицу через эти стекла, и все становилось таким незнакомым, таким удивительным…

– Выпьем за судьбу, Дарья Александровна! – торжественно произнес старик. – За судьбу и за тех людей, кто вольно или невольно становится ее орудием!

Даша поднесла бокал к губам, отпила маленький глоток.

Вино и правда было удивительное – у него был теплый, нежный вкус и запах летнего полдня, запах луговых трав, от которых сладко замирает дыхание и кружится голова…

– Кто же вы такой? – спросила Даша, отставив бокал и с любопытством глядя на нового знакомого.

– Кто я такой? – машинально переспросил хозяин. Он ее не слушал, он снова погрузился в позицию на шахматной доске, недовольно морщась и потирая переносицу. – Однако… какой сильный и неожиданный ход!

– А что, если вам поставить ладью на G4? – предложила Даша, взглянув на доску.

– Как вы говорите? – старик высоко поднял брови. – А что, пожалуй, это лучший выход!

Он переставил фигуру и поднялся из своего кресла, ушел в темноту лавки и что-то принялся искать на одной из полок.

– Я хочу сделать вам маленький подарок! – проговорил он, не оборачиваясь. – Да где же она?..

Даша проследила за ним взглядом и снова посмотрела на шахматную доску.

Черные снова сделали ход, на этот раз переместив ферзя. Черный ферзь угрожал и белому королю, и другим фигурам.

Но как это возможно? Ведь хозяин лавки не подходил к доске, вот он, возится возле полки! Кто же тогда переставил черного ферзя? Против кого играет хозяин?

– Вот, Дарья Александровна, я ее нашел! – радостно проговорил старик, вернувшись к столу, и поставил перед ней красивую жестяную коробку.

На коробке были нарисованы люди в нарядных костюмах восемнадцатого века – дамы в пышных платьях с кринолинами, мужчины – в расшитых серебром и золотом камзолах, и те и другие – в напудренных париках.

– Что это? – спросила Даша.

– Чай! – ответил хозяин и поднял брови. – Очень хороший чай! И коробочка тоже непростая, это музыкальная шкатулка…

Даша подумала, что видела подобные чайные коробки в обыкновенном магазине, но не стала расстраивать хозяина.

Он тем временем взглянул на доску и забеспокоился:

– Ну, надо же, опять – какой сильный ход! Этот ферзь может разрушить всю мою оборону! Что же делать?.. – Старик забарабанил пальцами по столу, наморщил лоб, глубоко задумавшись. Затем поднял глаза на Дашу и проговорил виноватым, смущенным голосом: – Простите, Дарья Александровна, опять я плохо исполняю роль хозяина! Но дело в том, что эта шахматная партия очень важна, и не только для меня, но и для вас, и для многих людей. От ее исхода зависит нечто важное, весьма важное… Никак нельзя допустить, чтобы черные выиграли, поэтому я так невнимателен к вам…

– Да что вы, – вежливо ответила Даша. – Напротив, вы ко мне очень внимательны, и вообще, мне, наверное, уже пора идти…

– Подождите, подождите еще немного! – воскликнул старик. – Чтобы вам не было скучно, послушайте пока эту музыкальную шкатулку!

Он повернул маленький ключик на боковой стенке чайницы, и раздались первые такты старинного менуэта.

Даша сложила руки на коленях, как прилежная ученица. Она решила из вежливости выслушать менуэт, а после этого откланяться.

Музыка тем временем звучала все громче и громче, слишком громко и выразительно для музыкальной шкатулки. Даша с удивлением услышала приглушенные, вкрадчивые звуки клавесина, потом к ним присоединились скрипка и виолончель. Взглянув на чайную коробочку, она не поверила своим глазам. Дамы и кавалеры, нарисованные на ее стенках, чинно танцевали под музыку! Один из кавалеров, высокий господин в голубом с серебром камзоле, перехватив Дашин взгляд, поклонился ей и протянул руку, в которой был зажат лист бумаги.

– Что это?! – воскликнула Даша.

– Ах, это! – старик взглянул на нее. – Я же сказал вам, что это непростая коробочка…

Листок, который протянул Даше кавалер в голубом, плавно спланировал на стол. Даша подняла его.

Это был листок желтоватой от времени почтовой бумаги с золотым обрезом, на нем были изображены одна латинская буква и одна цифра: «D3».

В уголке листка стоял изящный значок, нечто вроде монограммы – маленькая золотая корона.

Приглядевшись к надписи, Даша с удивлением поняла, что это – запись шахматного кода.

– Ферзь на D3! – проговорила она, повернувшись к старику.

– Что вы говорите?! – он оживился, взглянул на доску и радостно потер руки. – А ведь это гениальный ход! Вы прекрасный шахматист, Дарья Александровна!

– Но это вовсе не… – начала Даша, она хотела сказать, что не она придумала такой ход, но кавалер в голубом поднес палец к губам, призывая ее к молчанию. Даша пожала плечами и замолчала. Кавалер улыбнулся ей, послал воздушный поцелуй, подал руку своей даме и продолжил танцевать менуэт.

Старик поставил белого ферзя на поле D3 и удовлетворенно улыбнулся:

– Ну, посмотрим, как ему это понравится!

– О ком вы говорите? – спросила его Даша. – С кем вы играете?

– Это сложный вопрос… – хозяин помрачнел. – Хотел бы я сам знать ответ на него… Боюсь, что этого никто не знает. Однако исход нашей партии важен, очень важен! И вы, Дарья Александровна, очень помогли мне. Скажите, кто научил вас играть в шахматы?

– Мой дед, – проговорила она неохотно. – Он с самого раннего детства учил меня играть, почти каждый день упражнялся со мной, но я никогда не думала, что у меня хорошо получается!

– Вы скромничаете! – воскликнул старик. – Николай Евгеньевич очень хорошо научил вас, но не это главное – у вас наверняка от природы были к этому незаурядные способности!

Даша удивленно, с подозрением взглянула на хозяина:

– Откуда вы знаете, как звали моего деда?

– Как же я могу не знать! – старик развел руками. – Я был с ним знаком, хорошо знаком!

– Очень странно… – проговорила Даша. – Я никогда не видела вас в доме деда.

– Немудрено! Мы с вашим дедом были знакомы задолго до вашего рождения… – Старик заметил, что она хочет еще о чем-то спросить, и предупредил ее вопрос: – Но сейчас не это важно. Про Николая Евгеньевича мы поговорим в другой раз, а сегодня я пригласил вас не для этого.

– Как? Разве это вы пригласили меня? А мне показалось, что я попала к вам совершенно случайно…

– В жизни не бывает ничего случайного! – возразил старик. – Разве Сапсан не передал вам мое приглашение?

Он повернулся к своей собаке.

Белый пес виновато заскулил.

– Сапсан! – укоризненно проговорил хозяин. – Неужели ты забыл? Как тебе не стыдно! Дарья Александровна невесть что обо мне подумает! Примет за невоспитанного человека!

Пес смущенно закрыл морду лапами и отполз в темноту.

– Не ругайте его! – усмехнулась Даша. – Ему и так досталось от малолетних хулиганов!

– Ах, да, действительно, он мне рассказывал! И сказал о том, как храбро вы себя вели!

– Да какое там… – смущенно отмахнулась Даша. – Все же вы хотели мне что-то рассказать.

– Да, конечно! – Старик уселся поудобнее в своем кресле и внимательно взглянул на Дашу. Сцепил большие тяжелые руки, доверительно наклонился к Даше и проговорил: – Так вот: я пригласил вас для весьма важного и серьезного разговора.

– Слушаю вас, – отозвалась Даша настороженно.

– Разумеется, Дарья Александровна, вы знаете древнюю легенду о том, что когда-то, очень давно, человеческие души были разделены надвое, и с тех пор каждая из этих половинок мучается от своего несовершенства и незавершенности, разыскивает потерянную вторую половину, чтобы вернуть себе прежнюю цельность…

– Ага, тысячу раз слышала! – усмехнулась Даша. – Своими глазами видела рекламу брачного агентства: «Мы поможем вам найти свою вторую половину в любой стране Европы или Америки». Вы что же – по совместительству работаете свахой? Или как нужно называть сваху мужского рода – свахом?

– Всякая истина бывает опошлена и доведена до абсурда, – ответил старик, поморщившись. – Но от этого она не перестает быть истиной. Мир устроен так, что свет не существует без тени, белое не существует без черного – вот как в шахматах. Какой смысл был бы в шахматах с одними белыми фигурами? Только равновесие света и тьмы, только равновесие двух противоположных начал придает миру его яркость и разнообразие. Тень без света мрачна, мертва и безысходна – но ничуть не лучше и свет без тени. Жарким полднем мы прячемся в тень… в общем, все явления имеют свои противоположности – день и ночь, зима и лето, жизнь и смерть… хотя мы предпочитаем жизнь, но в глубине души понимаем, что без смерти она не имела бы смысла…

– Извините, – перебила собеседника Даша. – Уже поздно, я устала, и ваши философские рассуждения плохо до меня доходят. Я не понимаю: какое отношение все это имеет ко мне?

– Потерпите еще немного! – старик поднял руку. – Сейчас я подойду к главному. Итак, все вещи и явления в этом мире имеют свои противоположности. Все круговращение жизни основано на взаимодействии этих противоположностей. Люди давно поняли это – много веков и даже тысячелетий тому назад, они поняли, что жизнь держится на равновесии двух начал, и с давних времен поклоняются двум божествам – светлому и темному. Имена у этих богов были разные – Ормузд и Ариман, Озирис и Сет, Один и Локи, но суть их от этого не меняется, и один не может существовать без другого.

Почти три тысячи лет назад на севере Африки, в Карфагене, также поклонялись двум великим божествам – светлому богу Мелькарту и кровожадному Молоху, или Ваалу. Жрецы Мелькарта и Молоха издревле враждовали, но они знали, что только равновесие великих богов способно сохранить и поддержать равновесие мира. Символом этого равновесия была священная двуликая маска, хранившаяся в тайном храме под дворцом правителей Карфагена.

Однако римские легионы разрушили Карфаген, уничтожили храмы обоих богов. Пески пустыни засыпали некогда многолюдные улицы и площади великого города, на месте величественных храмов разбивают свои шатры кочевники-бедуины…

– Все это очень интересно, – перебила его Даша. – Но нельзя ли покороче… я устала…

– Я уже почти закончил! – успокоил ее старик. – Как я уже сказал, храмы были разрушены – но жрецы Мелькарта и Молоха чудом уцелели, они продолжали служить своим богам в тайных святилищах, спрятанных от посторонних глаз в горных пещерах и рукотворных подземельях, на безлюдных островах и в пустыне. Сохранились и хранители священной двуликой маски, хранители священного равновесия. Жрецы Молоха пытались завладеть этой маской, чтобы обеспечить своему богу перевес в многовековой борьбе света и тьмы. Трудно вообразить, что случилось бы с миром, если бы им это удалось! Однако хранители маски сумели спрятать ее. Чтобы это было легче сделать, вместо древней большой золотой маски они изготовили ее маленькую копию, в которую вложили священную силу, удерживающую в равновесии мировые начала. Так возникла Малая Маска, которую две тысячи лет безуспешно ищут служители Светлого и Темного божества… В какой-то момент маска случайно разделилась на две половинки… Хранители не смогли удержать их.

С тех пор половинки маски странствуют по свету, попадают в руки простых людей – и никак не могут соединиться. Хрупкое равновесие мировых начал едва удерживается, и с каждым годом сделать это становится все труднее…

Голос старика убаюкивал Дашу. Она очень устала, и теперь, в тепле и покое, ей становилось все труднее бороться со сном. В какой-то момент ей вдруг привиделось медное изваяние быка с окровавленными рогами. Даша вздрогнула и проснулась.

* * *

Она сидела на садовой скамье посреди пустынного сквера. Рядом с ней на этой же скамье сидел небритый тип неопределенного возраста в потертом черном пальто без пуговиц. Глядя в сторону с самым невинным видом, он осторожно шарил левой рукой в Дашином кармане.

– А ну, пошел вон, козел! – крикнула Даша и пнула вора ногой по щиколотке.

Тот вскочил, замахал руками, как ветряная мельница крыльями, и истошно заголосил:

– Сижу, никого не трогаю, ничего плохого не делаю, дышу перед сном воздухом, а эта ненормальная дерется!

– Пошел вон! – повторила Даша. – Можешь дышать воздухом в другом месте – подальше от меня!

– Сквер общественный, я имею полное право тут находиться… – проворчал вор, потирая ушибленную ногу.

– Сейчас еще добавлю! – пообещала Даша.

Вор припустил прочь, что-то обиженно бормоча и время от времени оглядываясь.

Даша огляделась.

Как уже было сказано, она сидела на скамье в сквере, расположенном посреди той улицы, куда привела ее белая собака. Вон там, чуть левее, светится витрина круглосуточного магазина, дальше – химчистка и прачечная, а между ними должен быть тот самый магазинчик, в котором она разговаривала со странным стариком… Как же он назывался, этот магазин? Как-то очень странно… Ах да, «Колониальные товары». И еще имя хозяина было написано…

Даша встала, зябко поежившись – на улице было довольно-таки холодно.

Она подошла к лавке, желая прочитать имя владельца на вывеске…

И удивленно застыла: над дверью висела совсем другая вывеска! На белом фоне ярко-красными буквами было написано:

«Стоматологическая клиника «Щелкунчик».

Даша протерла глаза, еще раз прочитала надпись на вывеске – нет, ничего не изменилось, перед ней была стоматология.

Что же это получается? Она, как последняя бомжиха, заснула на садовой скамейке, и ей приснился странный магазин, и его удивительный хозяин, и его шахматная партия с неким невидимым противником, и странный разговор…

Стыд-то какой! Она, приличная женщина, заснула на улице!

Оставалось утешаться тем, что ее никто не видел, кроме того неудачливого воришки…

Что делать? Зря она набросилась на воришку – у нее в карманах пусто, ни денег, ни документов. Карточки проездной – и то нет. Однако в кармане что-то бренчало, и при ближайшем рассмотрении это «нечто» оказалось ключами от квартиры. Очевидно, убегая из дома, она машинально сунула их в карман куртки.

Даша еще раз огляделась по сторонам.

Она узнала улицу и быстро зашагала к дому. Шла долго и во время этой быстрой ходьбы немного успокоилась.

Дверь она открыла, стараясь не шуметь.

К счастью, все уже спали.

Из комнаты свекрови доносились такие звуки, как будто там проводили ходовые испытания спортивного мотоцикла – Лидия Васильевна храпела, как целый полк солдат.

Даша прокралась в спальню, разделась в темноте и скользнула в постель. При свете фонарей, падавшем из окна, было видно, что в комнате относительно прибрано. Муж собрал все фотографии и разложил вещи по местам.

Димка пробормотал во сне что-то нечленораздельное, повернулся на бок и потянул на себя одеяло.

Даша пристроилась на своем краю кровати, натянула на себя краешек одеяла.

Она думала, что долго не сможет заснуть, однако провалилась в глубокий сон, как только голова ее коснулась подушки.

Ей снился огромный зал, уставленный целым лесом квадратных черных колонн. В глубине этого зала, на мраморном возвышении стояло медное изваяние быка. Перед изваянием возвышался жертвенник: массивная золотая чаша, укрепленная на трех звериных лапах, в которой пылало темно-багровое пламя.

По сторонам от медного быка выстроились два ряда людей в длинных черных одеяниях, с черными бородами, заплетенными в десятки тугих косичек. Лица этих людей закрывали золотые маски с гневно сведенными бровями, с перекошенными яростью ртами.

В нише позади медного изваяния кто-то ударил в гонг, и густой, мощный звук заполнил все пространство храма.

Звон начал затихать, но тут же два ряда жрецов запели низкими, глубокими голосами.

Это было странное песнопение – в нем звучали и мольба, и гнев, и страх, но в то же время – торжество и мощь. И еще в этой молитве (а это, судя по всему, была молитва, обращенная к медному богу), еще в этой молитве слышалась какая-то фальшивая нота, какая-то ложь и дисгармония.

Песнопение постепенно затихло, и тогда из самой глубины храма, из ниши за медной статуей, вышел высокий человек в пурпурном плаще.

Лицо его, как и у остальных жрецов, скрывала маска, но из-под маски не виднелась заплетенная в косы борода.

В руках этот жрец нес сверток, закутанный в белое полотно.

Даша услышала детский плач и в ужасе поняла, что сейчас произойдет.

Она попыталась проснуться, но сон не отпускал ее, он оплетал ее подробностями, как паук оплетает свою жертву паутиной. Даша почувствовала запах ладана и сандала, услышала потрескивание огня в жертвеннике, почувствовала исходившее от него тепло – и ледяной холод черных колонн, поддерживавших своды храма.

Человек в пурпурном плаще подошел к жертвеннику, поднял над ним сверток – и вдруг повернулся к Даше, взглянул ей прямо в глаза сквозь пустые глазницы своей маски.

– Пощади ребенка, – прошептала Даша едва слышно.

Она думала, что ее шепота никто не услышит, но внезапно в храме наступила глубокая тишина, и эти два слова прозвучали необыкновенно громко.

Во всяком случае, священнослужитель услышал их.

– Пощадить? – спросил он, и, хотя лицо его было закрыто маской, Даша почувствовала, что он усмехнулся. – Разве о пощаде идет речь? Этому ребенку, отпрыску богатой и знатной семьи, выпала счастливая и завидная участь! Он будет принесен в жертву великому Молоху, он предстанет перед грозным ликом бога! Многие родители принесли в храм своих первенцев, чтобы пожертвовать их богу – но только этому повезло! Только он оказался достоин предстать перед Молохом! Только он достоин передать богу наши молитвы!

– Пощади ребенка! – повторила Даша гораздо громче. На этот раз ее голос наполнил храм, как незадолго до этого – гром гонга и песнопение жрецов. – Никакое божество не стоит того, чтобы ради него убивать невинного ребенка!

– Не убивать, а возрождать к вечной жизни! – прогремел ответ жреца. – Впрочем, если ты хочешь, чтобы этот ребенок остался жив, отдай нам то, что тебе не принадлежит!

– Что? – переспросила Даша.

– То, что тебе не принадлежит! – повторил жрец и, поскольку она молчала, вновь поднял ребенка над пылающим жертвенником.

Ребенок зашелся оглушительным криком.

Даша закрыла глаза, чтобы не видеть ужасную сцену, зажала уши, чтобы не слышать этот крик, но он пробивался в ее голову, пронизывал ее мучительной болью…

Даша вскрикнула – и проснулась.

* * *

– Мерзавец! Скотина! Деревенщина! – белокурый юноша вскочил, ударил нерасторопного цирюльника в нос, в нетерпении оглянулся на дверь. – Стража!

В дверях безмолвно возник рослый преторианец и замер, ожидая приказаний.

Цирюльник упал на колени, опустил глаза, взмолился:

– Я не виноват! У меня просто дрогнула рука! Прошу тебя, несравненный, пощади меня!

– А ты меня пощадил?! – юноша топнул ногой. – Посмотри, как ты порезал мое лицо! Варвар! Убийца! Надо еще выяснить, не сделал ли ты это по наущению моих врагов! – Он повернулся к преторианцу и приказал: – В колодки изменника! На галеры его! Пусть помнит о том, как он порезал императора!

Вдруг занавеска, закрывавшая вход в соседнюю комнату, колыхнулась, и взбешенный юноша увидел плотного приземистого человека с широким решительным лицом. Он смотрел на юного императора с молчаливым укором.

Ну да, опять он! Конечно, это он – Луций Анней Сенека, наставник, которого вызвала из ссылки Агриппина для своего сына, юного императора. Нигде от него не укроешься! Всюду он возникает в самый неподходящий момент со своей постной физиономией! Прав, прав был его приемный отец, покойный император Клавдий, отправивший зазнавшегося философа в ссылку! И незачем было его оттуда возвращать, но Агриппина, мать императора, всегда и во всем поступает по-своему.

Хотя, надо признать, именно она принесла Нерону императорскую власть.

Когда Калигулу убили восставшие преторианцы, к власти пришел его дядя, пожилой незаметный Клавдий. Он возвратил из ссылки свою опальную племянницу и выдал ее замуж за сказочно богатого Гая Саллюстия Криспа. Вскоре старый муж Агриппины умер, оставив ей все свое состояние. А чуть позже Мессалина, жена Клавдия, попала в немилость и была казнена.

И старый император по совету приближенных женился на своей племяннице.

После этого Агриппина сделала все, чтобы Клавдий назначил Нерона своим наследником. Ее план увенчался успехом, Нерон стал императором, но мать слишком часто напоминает, кому он этим обязан…

– Ты не забыл, принцепс, что я говорил тебе о милосердии и сдержанности? – проговорил Сенека, незаметным жестом отослав преторианца.

– Не много ли ты на себя берешь, старик? – раздраженно бросил император. – Ты говоришь о милосердии? А он – он думал о милосердии, когда располосовал мне лицо?

– Он был неосторожен, но в этом нет злого умысла, – ответил Сенека. – Он – человек маленький, ему мало дано судьбой, значит, глупо с него много спрашивать. Тебе же, принцепс, дано очень много, значит, у тебя много обязанностей!

– Обязанности, обязанности! – проворчал юноша. – Неужели у меня есть только обязанности? Я – Нерон Клавдий Цезарь Август Германик, первый сенатор, император, трибун и принцепс сената, – не могу по своей воле покарать жалкого брадобрея?

– Цезарю многое непозволительно именно потому, что ему позволено все! – отчеканил Сенека, словно выбил надпись на золотой монете, и добавил: – Каждый твой поступок, принцепс, становится известен народу, а зачастую – остается в истории, значит, ты должен выглядеть и действовать достойно. Главное же – ты должен соблюдать законы, тем самым подавая пример подданным.

– Какой закон я нарушил, пожелав наказать этого безрукого брадобрея? – огрызнулся Нерон.

– Иные неписаные законы тверже писаных! – отрезал Сенека. – К примеру, принцепс, твой плащ всегда должен быть аккуратно застегнут, даже когда ты в собственных покоях…

Он поднял с полу и протянул Нерону заколку для плаща. Две театральные маски смотрели с этой заколки на юного императора – одна простодушно смеялась, другая грозно скалилась. Нерон взял заколку, аккуратно заколол край плаща – и почувствовал, что Сенека, как всегда, прав. Он, властитель великой империи, не может позволить себе подобные вспышки ярости. Чтобы владеть страной, нужно прежде всего владеть своими чувствами.

– Ты прав, наставник, ты, как всегда, прав, – проговорил он, чувствуя, как гнев покидает его душу.

Сенека действительно прав: обладать высшей властью достоин лишь тот, кто владеет самим собой.

* * *

Репетиции закончились, театр опустел, вечерний спектакль не был назначен – электрики меняли освещение.

Александра хотела было уйти домой, но вдруг вспомнила, что завтра дают «Много шума из ничего», она играет в этой пьесе роль Беатриче, и неплохо бы заранее поискать костюм, потому что мало ли куда он мог подеваться за две последние недели. С этой целью она решила заглянуть в костюмерную и убедиться, что с костюмом не будет неожиданностей и осложнений.

Там она застала старшую костюмершу Маргариту Васильевну.

Маргарита работала в театре тысячу лет, прекрасно знала всех знаменитых актрис и режиссеров, начинавших здесь свою карьеру, и называла старых заслуженных примадонн не иначе как Леночками и Тамарочками, а актрис помоложе – исключительно деточками. И перед ней все невольно заискивали, включая даже Сергея Константиновича. Александру она называла Шурочкой. Этого уменьшительного имени Александра не выносила и никому другому не позволила бы так себя называть, но от Маргариты приходилось терпеть.

– Маргарита Васильевна, душечка! – разлетелась с порога Александра. – Мне завтра Беатриче играть, как там платье – в порядке?

– Беатриче? – костюмерша как будто немного смутилась. – Шурочка, понимаешь, пока тебя не было, Беатриче играла Слезкина, а она немного полнее тебя…

– Немного? – фыркнула Александра. – Да она меня как минимум на три размера толще!

– Ну уж и на три… Это она сейчас, конечно, располнела, в положении, а раньше…

– Так что с платьем?

– Платье пришлось расставить, но ты не беспокойся, деточка, я его отдала Люсе, она его наверняка уже привела в порядок. Ты посиди минутку, я к ней схожу и принесу…

– Может быть, я сама… – заикнулась было Александра, но костюмерша уже вышла и закрыла за собой дверь.

Александра села в старое кресло, обитое вытертым зеленым ситцем. Это кресло предназначалось для посетителей, сама Маргарита сидела обычно в другом, бархатном. Она посидела минут десять, закрыв глаза и откинув голову на неудобную спинку. В свое время она приучила себя расслабляться в любую свободную минутку, при ее профессии без этого нельзя. Но сейчас желанный покой никак не наступал. Она встала, прошлась взад-вперед, снова села. Взглянула на часы.

Было уже время обеда, ей хотелось есть, хотелось домой, а Маргарита словно сквозь землю провалилась.

Александра решила не дожидаться ее, прийти завтра пораньше и зайти за платьем перед спектаклем. Она встала, подошла к двери, попыталась ее открыть…

Дверь была заперта.

Вот это номер! Маргарита заперла ее в костюмерной то ли по забывчивости, то ли еще почему, а сама, скорее всего, отправилась домой – вечернего спектакля-то сегодня не будет! Странно, раньше на нее никогда не находила такая рассеянность, видимо, возраст дает себя знать.

И что теперь ей прикажете делать?

Ночевать в театральной костюмерной?

Вот уж это никак не входило в сегодняшние планы Александры!

Она снова попыталась открыть дверь – и опять без малейшего успеха. Тогда она постучала в нее, надеясь, что ее кто-нибудь услышит, но на ее стук никто не отозвался. Наверняка из театра уже все ушли, рабочие шумят и не услышат ее стука, а сторож еще не пришел.

Она снова уселась – на этот раз в бархатное кресло Маргариты – и мрачно уставилась на дверь.

Может быть, Маргарита просто заболталась с Люсей, или платье еще не готово, и она все же вернется и выпустит свою пленницу? Но с чего она дверь-то заперла, хотелось бы знать…

Вдруг на глаза Александре попалась задернутая плюшевая занавеска в дальнем углу костюмерной. Эта занавеска отчего-то буквально притянула к себе ее взгляд.

В конце концов она встала, подошла к занавеске и отдернула ее.

За занавеской оказалась низкая обшарпанная дверь.

Александра повернула дверную ручку. Дверь была не заперта, она открылась с болезненным ревматическим скрипом, за ней обнаружился темный коридор, из которого на Александру повеяло затхлостью и застарелой пылью.

Но, так или иначе, этот коридор куда-то вел, а все пути в театре, как известно, ведут в театральное фойе и оттуда – на свободу…

Александра решительно шагнула в темноту, слегка пригнувшись, чтобы не удариться головой о притолоку.

Впрочем, ей только в первый момент показалось, что тут темно, очень скоро она начала различать очертания предметов.

Коридор был незнакомый, хотя Александра работала в театре достаточно давно и считала, что знает здесь все уголки и закоулки. Но в этом месте она прежде не бывала.

Она медленно пошла вперед, оглядываясь по сторонам, чтобы найти какую-нибудь дверь, ведущую в знакомые помещения. Наконец она увидела впереди полоску света, пробивавшуюся из-под двери.

Подойдя к этой двери, она почувствовала внезапную робость и, прежде чем войти, постучала.

– Входите! – донесся из-за двери сильный, звучный голос.

Александра открыла дверь и вошла.

Она оказалась в большой полутемной комнате, освещенной единственной свечой в старинном серебряном подсвечнике. При свете этой свечи она разглядела старика, сидящего в черном кресле с резной деревянной спинкой – должно быть, позаимствованном из театрального реквизита. Старик был одет в старомодную шелковую куртку с ярким шейным платком. В полутьме помещения Александра не смогла разглядеть его лица, она увидела только блестевшие в темноте яркие глаза и большие морщинистые руки, лежавшие на краю низкого столика. На этом столике перед ним стояла какая-то коробка, в которую старик заглядывал с живейшим интересом.

Вся остальная комната пряталась в темноте, и Александре на какой-то миг померещилось, что из этой темноты на нее глядят чьи-то многочисленные недоверчивые и настороженные глаза.

Услышав шаги Александры, старик оторвался от своего занятия, повернулся к ней и проговорил:

– Проходите, Александра Александровна, посидите со мной!

– Вообще-то, мне некогда, я хотела только спросить, как отсюда попасть к выходу из театра, – проговорила Александра растерянно. – Представьте, я заблудилась… – Тут она спохватилась: – Откуда вы знаете, как меня зовут?

– Ну, что вы! – старик улыбнулся. – Кто же не знает вас… в нашем театре? Ну, все же присядьте, посидите немного со стариком, а то у меня такие скучные собеседники…

Не вставая с места, он поставил на стол еще одну свечу в таком же серебряном подсвечнике, зажег ее.

В комнате стало значительно светлее, и Александра разглядела висевшие на стенах театральные костюмы – расшитые камзолы, фраки, платья с кринолинами, наряды придворных и крестьян, гвардейцев и разбойников. Тут же, рядом с этими костюмами, висели большие, искусно сделанные куклы-марионетки с живыми, выразительными лицами. Именно их глаза Александра и увидела в темноте.

И еще при свете второй свечи она отчетливо разглядела лицо старика.

Это лицо было покрыто густым, глубоко въевшимся, многолетним загаром, выдублено беспощадным солнцем южных морей, обветрено соленым ветром всех океанов и исполосовано кривыми глубокими шрамами, как у старого пирата.

«Какое интересное, необычное, выразительное лицо! – подумала Александра. – Я уверена, что никогда не видела его в театре, и вообще никогда раньше не видела, но отчего же оно кажется мне таким странно знакомым?»

– Присаживайтесь, Александра Александровна! – повторил старик и придвинул ей обычный стул.

Она невольно подчинилась ему и спросила:

– А вы давно работаете в нашем театре?

– Давно ли я работаю в театре? – переспросил старик. – Можно сказать, всю жизнь… ведь, как известно, вся наша жизнь – театр, по крайней мере, так говорил один ваш коллега…

– Вы, наверное, бутафор? – продолжала расспрашивать старика Александра.

Старый незнакомец вызвал у нее неподдельный интерес, и она уже забыла, что спешит домой.

– В каком-то смысле… – уклончиво ответил он и придвинул к ней то, что в первый момент показалось ей коробкой. – Вот занимаюсь я, к примеру, и такими вещами.

Приглядевшись, Александра поняла, что это – сценический макет, какие изготавливают театральные художники, чтобы представить – в объеме – декорации и оформление будущего спектакля.

Макет представлял собой мрачный, скудно обставленный зал средневекового замка. В одном конце, на возвышении, стоял трон, на нем сидел, склонив голову на плечо, плотный широколицый человек средних лет. Чуть в стороне, в деревянном кресле, похожем на кресло старика, сидела женщина со следами былой красоты на лице. В правой руке она сжимала маленький веер из черных кружев. На круглом столике перед ней стоял крошечный серебряный кубок. Александра подивилась тому, насколько тщательно и мастерски были изготовлены все детали макета и насколько хорошо были сделаны обе куклы: лица их выглядели совершенно живыми, казалось, что они дышат и вот-вот заговорят. Даже кубок на столике казался совершенно настоящим, и в нем вроде бы плескалось красное вино.

Не сразу она заметила в другом конце зала еще двух кукол, точнее – двоих людей. Эти были гораздо моложе, один – очень высокий, с длинными руками и ногами, с длинным злым лицом, второй – среднего роста, чуть полноватый и бледный. Оба держали в руках шпаги и, судя по их позам, собирались приступить к поединку.

– А, так это финальная сцена «Гамлета»! – догадалась Александра. – Поединок Гамлета и Лаэрта!

– Совершенно верно! – старик улыбнулся. – Вам ли не узнать эту сцену! Вы же профессионал! Но вы, конечно, помните, чем она обычно заканчивается?

– Горой трупов, – машинально ответила Александра. – Что значит – обычно? По-моему, эта сцена всегда заканчивается одинаково. Режиссеры придумывают новые прочтения, одевают героев в современные костюмы или вовсе раздевают их, но сюжет драмы от этого не меняется. Гамлет смертельно ранит Лаэрта, тот, умирая, заверяет своего противника, что он успел поцарапать Гамлета отравленной шпагой, так что жить ему осталось недолго. Его мать, королева Гертруда, по ошибке пьет отравленное своим мужем вино, которое он приготовил для того же Гамлета, и Гамлет убивает короля Клавдия отравленной шпагой. В общем, все участники этой сцены погибают, и появляется Фортинбрас, чтобы произнести свою заключительную реплику.

– Вы правы, конечно, – кивнул старик, – обычно так и бывает. Но этот макет не совсем обычный, и события могут повернуться вовсе не так, как задумал Шекспир.

С этими словами он достал из кармана старинные серебряные часы-луковицу и завел их.

В ту же секунду по комнате пронесся порыв ветра. Он качнул пламя свечей, и странные, фантастические тени заметались по углам. Александре даже померещилось, что развешанные по стенам куклы-марионетки ожили, зашевелились, принялись строить ей страшные и смешные гримасы. Впрочем, наверняка это была просто игра света и тени.

Но самым удивительным оказалось не это.

Куклы в картонной коробке макета зашевелились, как живые актеры. Клавдий потер руки и сел поудобнее, Гертруда шумно вздохнула и принялась обмахиваться веером.

– Что это?! – взволнованно прошептала Александра. – Мне кажется или они движутся?..

– Тс-с! – старик приложил палец к губам и глазами указал на другой конец зала.

Там противники, вооруженные рапирами, двинулись навстречу друг другу. Гамлет встал в боевую позицию, поднял крошечный клинок и воскликнул:

Ну, в третий раз, Лаэрт, и не шутите,Деритесь с полной силой. Я боюсь,Вы неженкой считаете меня.

Лаэрт взмахнул своей рапирой и ответил:

Вам кажется? Начнем…

Крошечные бойцы скрестили клинки. Они поочередно наступали друг на друга, делали выпады, обманные движения, но ни один из ударов не достигал цели.

– Удивительная игрушка! – проговорила Александра, наблюдая за поединком. – Вы сами сделали ее?

– Игрушка? – переспросил старик. – Это вовсе не игрушка! Этот поединок, Александра Александровна, очень важен. От его исхода зависят судьбы многих людей… и не только людей.

– Что вы говорите? – в голосе Александры против ее воли прозвучала насмешка. – Ведь исход этого поединка давно известен, рапира отравлена, как и вино в кубке, так что всех персонажей в самом ближайшем времени ожидает смерть.

– Никогда ни в чем нельзя быть уверенным! – возразил бутафор. – Дуэль – такое дело, где все, или почти все, определяется везением. Кроме того, в нее всегда могут вмешаться высшие силы…

Гамлет и Лаэрт продолжали обмениваться ударами. Гертруда вдруг протянула руку, взяла серебряный кубок и воскликнула:

За твой успех пьет королева, Гамлет!

Клавдий приподнялся и взволнованно произнес:

Не пей вина, Гертруда!Мне хочется! Простите, государь! —

возразила она и уже поднесла было кубок к губам, но вдруг порыв сквозняка пролетел по комнате. Пламя свечей качнулось, Гертруда испуганно вскрикнула и уронила кубок. Красная жидкость разлилась по столу.

– Я же говорил вам, – старик покосился на Александру, – всегда могут вмешаться высшие силы!

– Но как же так, – Александра невольно возмутилась, как человек, преданный театру. – Как же так, ведь в пьесе Шекспира этого не было! Гертруда выпила отравленное вино и умерла…

– Разве вы не знаете, Александра Александровна, что автор далеко не всегда властен над своими героями? С какого-то момента они перестают подчиняться его мыслям и желаниям и начинают жить и действовать по своей собственной воле. Причем это тем более верно, чем талантливее автор и, соответственно, чем лучше и правдоподобнее выписаны характеры персонажей, тем более живыми они выглядят.

– Не знаю… – неуверенно возразила Александра. – Мне кажется, это как-то неправильно…

– Все правильно! – ответил старик, внимательно следя за поединком. – Главное, чтобы противники соблюдали условия игры! Смотрите, Лаэрт провел очень опасную атаку! Гамлет едва сумел отбить его удар! Еще немного – и он был бы ранен, а вы сами говорили, что рапира отравлена, и любая рана может стать смертельной!

– Вы так волнуетесь, будто и впрямь верите, что от этого кукольного поединка зависят судьбы мира!

– Как знать, Александра Александровна, как знать! Может быть, все куда серьезнее, чем кажется… Кстати, не хотите ли вы узнать, для чего, собственно, я вас пригласил?

– Разве это вы пригласили меня? – Александра удивленно взглянула на старика. – По-моему, я случайно зашла к вам в комнату! Кстати, мне пора домой. Ваша игрушка восхитительна, но у меня мало времени, и я, пожалуй, пойду.

– Конечно, вы пойдете, когда вам заблагорассудится, но только сперва я хотел бы рассказать вам одну старинную историю… историю, которая началась больше двух тысяч лет тому назад…

– Может быть, как-нибудь в другой раз! – Александра попыталась встать, но ноги не слушались ее, они налились свинцом, а руки, наоборот, стали почти невесомыми, так что ни упереться, ни взять что-то со стола было невозможно.

Старик же продолжал:

– Когда-то давно в Северной Африке шумел и процветал богатый могущественный город Карфаген. Жители этого города поклонялись многим богам, но самыми могущественными из них были два – темный бог Молох, или Ваал, и светлый Мелькарт. Жрецы Молоха и Мелькарта боролись за власть и влияние в Карфагене, но они знали, что только равновесие между двумя великими богами обеспечивает равновесие и порядок в мире, что ни один из богов не должен одолеть другого, потому что такая победа может привести к ужасным последствиям. Чтобы поддержать равновесие между богами, древние мастера изготовили священную маску с двумя лицами, каждое из которых…

Голос старика становился тише и глуше, словно между ним и Александрой вырастала стеклянная стена.

Нет, не стеклянная стена, а толща зеленоватой, полупрозрачной, пронизанной полуденным солнцем морской воды… полупрозрачная толща времени…

Внезапно перед глазами Александры возникло огромное помещение, огромный мрачный зал, уставленный целым лесом квадратных черных колонн. В глубине этого зала, на мраморном возвышении, стояло медное изваяние быка, рога которого были вымазаны чем-то темно-красным. Перед изваянием возвышался жертвенник, массивная золотая чаша, укрепленная на трех когтистых звериных лапах, в которой пылало темно-багровое пламя.

В нише позади медного изваяния кто-то ударил в гонг, и густой, мощный звук заполнил все пространство храма.

Звон начал затихать, и тут же из глубины зала показались два ряда жрецов, два ряда людей в длинных черных одеяниях, с черными бородами, заплетенными в десятки тугих косичек. Лица этих людей закрывали массивные золотые маски с гневно сведенными бровями, с перекошенными яростью ртами.

Остановившись по сторонам медного быка, жрецы запели странную, мрачную песню. Нет, не песню – это была молитва…

Александра вслушивалась в слова этой молитвы, и, хотя она не знала этого древнего языка, ей казалось, что еще немного – и она поймет, о чем просят чернобородые жрецы своего мрачного медного бога. Еще совсем немного…

Но вдруг песнопение замолкло, и какой-то гневный голос зазвучал в храме:

– Среди нас посторонний! Среди нас чужак! Он обманом проник в наш храм, осквернил святыню!

Александра поняла, что они говорят о ней, и спряталась за колонну. Но кто-то из жрецов увидел ее, подошел к ней, схватил за плечо, встряхнул… и Александра вздрогнула и – проснулась.

Она осознала, что сидит в костюмерной, больше того – в любимом бархатном кресле Маргариты Васильевны, а сама Маргарита стоит над ней и трясет ее за плечи.

– Шурочка, душечка, ты задремала? Вот, я принесла твое платье! Люся как раз закончила его перешивать! А ты, я смотрю, устроилась здесь с комфортом…

– Извините, Маргарита Васильевна, – пробормотала Александра, сонно протирая глаза. – Я ваше кресло заняла…

– Да уж вижу… – проворчала костюмерша.

– Простите, Маргарита Васильевна… вы этого старика-бутафора хорошо знаете?

– Какого еще бутафора? – Маргарита удивленно уставилась на нее.

– Ну, старый такой, лицо, как у пирата, все в шрамах…

– Бог с тобой, Шурочка, впервые о нем слышу! У нас в театре такого точно нет… Тебе, видно, сон приснился…

«Хороша! – недовольно подумала Александра. – Это же надо – разоспаться у Маргариты. Хорошо, что она тетка невредная, кто-нибудь другой тут же разнес бы по театру сплетню, что актриса Соколовская тайно пьет, а потом засыпает где придется… Но какой удивительный сон! Я так четко все помню!»

* * *

Даша вскрикнула – и проснулась.

Но мучительный, резкий звук не прекратился.

Наконец она поняла, что это – всего лишь пронзительный звон будильника.

Будильник зазвонил, как обычно, в половине восьмого. Даша всегда вставала легко, без проблем, но не сегодня: легла-то она вчера за полночь, где-то ее носило…

Димка обрадованно натянул на себя одеяло и укрылся с головой. Ему на работу к десяти, можно еще поспать.

Тут Даша вспомнила, что вчера написала заявление об уходе, так что прийти на работу ей, конечно, нужно, чтобы забрать документы и кое-какие вещи, но вовсе не обязательно делать это с раннего утра. Однако все равно – она уже проснулась, и этот злодей не отдаст одеяло, так что придется вставать.

На письменном столе лежал альбом, и даже фарфоровую рамочку с фотографией деда Димка замотал скотчем. Рядом скромно пристроилась камея. Даша поглядела на злобно искривленные черты маски и поскорее спрятала камею в сумочку.

Она долго стояла под душем, чередуя горячую и холодную воду, чтобы прогнать остатки сна, благо в квартире стояла настороженная тишина. Проходя по коридору, она заметила, что дверь свекрови слегка приоткрыта, видна совсем малюсенькая щелочка. Даша приблизилась, и дверь с грохотом захлопнулась.

«Так-то оно и лучше», – подумала Даша.

Оказавшись в кухне, она неожиданно осознала, что безумно хочет есть. Вчера ведь она даже не обедала, перехватила булочку, а вместо ужина получился у них скандал.

В холодильнике было пустовато. Забытая кастрюля с супом отдыхала на плите. Даша открыла крышку и понюхала. Суп явно прокис в тепле. Ну и черт с ним!

Она мстительно разбила на сковородку два последних яйца и посыпала их тертым сыром. Пусть эти двое хоть друг друга на завтрак съедят – ее это не волнует!

В офисе, несмотря на раннее время, кто-то был. Даша сильно удивилась, увидев шефа, колдовавшего над кофеваркой.

– Привет! – сказал Михаил Борисович. – Вот за что я тебя, Дарья, люблю, так это за дисциплину. Сказано – приходить раньше всех – ты и приходишь!

– Здрасьте! – ответила Даша и тут заметила, что стол Алины девственно пуст. Не было на нем ни единой бумажки, ни стаканчика для карандашей, ни скрепки не валялось, ни кнопки.

– Ты что ж это думаешь, – шеф перехватил ее удивленный взгляд, – что я – сам себе враг и полный идиот в придачу? Что для меня какая-то… – тут он в сердцах вставил непечатное слово, – важнее безупречной работы фирмы? Таких, знаешь, на базаре – пучок пятачок, так что же – я буду из-за нее благополучием фирмы рисковать?

– А я? – спросила Даша ошеломленно.

– Что – ты?

– Я почем на базаре?

– Ты уж не обижайся, – насупился Михаил, – тебя, конечно, при желании тоже заменить можно, но… не так скоро. Я так рассудил – вот уйдешь ты, и кого я старшим менеджером поставлю? Этих дур? – он кивнул на пустые столы. – Вот то-то! Так что Алинку я выгнал, а заявление твое порвал на мелкие кусочки. Кофе будешь?

– Буду, – улыбнулась Даша, – и покрепче!

– А девок все же приструни, – сказал шеф, подавая ей чашку, – распустила ты их, обленились они совсем…

Даша уселась в своем крошечном кабинетике, держа в руке чашку крепкого ароматного кофе, и решила немного поразмыслить. Давно пора понять, что с ней случилось.

У нее изменился характер – это точно. Раньше на ней ездили все, кому не лень, начиная со свекрови и кончая лентяйкой Катериной. Даша была рохлей и мямлей, никому не могла отказать в малейшей просьбе – не по глупости, а из желания не вступать в конфликт. То, что она сумела наконец себя «поставить» на работе, только к лучшему, давно пора было это сделать. Но вот вчерашний скандал дома…

Конечно, свекровь сама виновата, она давно нарывалась. И давно следовало поставить ее на место, а Даша все не решалась. Если уж на то пошло, она сама свекровь распустила – не хотелось ей, видите ли, ругаться с пожилой женщиной по мелочам. Вот и получила!

Но вчера все же Даша явно перегнула палку. Она вспомнила, как орала: «Вон!» – и била хрустальные вазы, и ощутила не то чтобы стыд, но сожаление. Уж очень укоризненно смотрел на нее Димка, испуганно и удивленно. Еще бы – он увидел жену совершенно с другой стороны, и сторона эта, надо думать, ему очень не понравилась.

И из-за чего же с Дашей произошла такая неожиданная метаморфоза? Ясное дело, из-за камеи! Как только возьмет она ее в руки, так сразу и нахлынет на нее такая злость…

Так нельзя, нужно что-то делать с этой камеей…

Даша достала из сумочки косметичку и аккуратно выложила камею на стол, не прикасаясь к ней руками. Черты маски поражали своей неукротимой злобой, Даше показалось даже, что они еще больше искривились. А вдруг это взаимосвязано? Ведь и Даша не сразу начала набрасываться на людей, а раскалялась постепенно. И после вчерашнего скандала со свекровью чего еще она могла от себя ожидать?

С Михаилом вроде бы они отношения выяснили… Отлупить лентяйку Катерину? Выбросить в окно Милкин компьютер, потому что она вместо работы непрерывно лазает по сайтам знакомств? Нельзя, имущество казенное, с Даши же еще и вычтут…

– Даш, ты на месте? – Катерина заглянула в ее закуток. – Надо же, легка на помине!

– Чего тебе? – хмуро спросила Даша, стремясь дать понять сотруднице, чтобы ее не беспокоили по пустякам.

Но у Катьки кожа была слоновья, ей, как уже говорилось, все было по фигу. Она уселась на Дашин стол и принялась болтать.

– Ой, что вчера было! Ты ушла, а шеф сразу Алинку в кабинет вызвал. Та и пошла, еще на нас так посмотре-ела… – Катерина повернулась и показала, как Алина посмотрела.

Для этого пришлось изогнуться и оторвать руку от стола, да еще махнуть ею в воздухе. Без упора Катька при своих габаритах на столе не удержалась и с грохотом свалилась вниз. Ее это ничуть не смутило, и она продолжала болтать, потирая поясницу:

– Дверь, конечно, она закрыла, но Миша так орал – мы все слышали. А потом Алинка завизжала, как пароходная сирена: «Не знаю ничего, не портила, не прикасалась, вообще близко к ее компьютеру не подходила…» Только недолго она так орала, потому что шеф вдруг как гаркнет – я чуть со стула не свалилась.

– Это ты можешь… – проворчала Даша.

– Пошла, говорит, вон! Собирай, говорит, манатки – и на улицу, прямо сейчас, без разговоров! Она, говорит, ценный работник, – это он про тебя, – а ты – никто, и звать тебя никак! Знала бы свое место – была бы в шоколаде, а раз не хочешь, то…

– Катерина, – Даша поняла, что разговор через секунду пойдет по второму кругу, – тебе, случайно, на рабочее место не пора? Вроде бы у вас с Настей срочная работа…

– А Настя не придет, – ответила Катерина, – она в садике окна моет… Только с обеда выйдет.

– Кто позволил? – тихо спросила Даша и даже привстала с места.

– Никто, – растерялась Катерина, – она утром мне позвонила…

– Так, стало быть, это ты теперь у нас начальник?!

До Катьки наконец дошло. Помня о вчерашних событиях, она взволновалась – где еще найдет она такую работу, чтобы ничего не делать, а получать, в общем-то, не так уж мало? Распустила их Даша, что и говорить, сама виновата…

Катерина опустила виноватый взор, и тут на глаза ей попалась камея, терпеливо ожидавшая на столе своего часа.

– Что это у тебя? – она мигом схватила камею в руки, откуда только прыть взялась!

– Отдай! – Даша выдохнула приказ, как дракон – огненную струю. Так что Катька, хоть и была толстокожей слонихой, но все моментально поняла и выронила камею.

– Не трогай чужое! – отчеканила Даша и крепко сжала в руках камею. Тотчас к горлу подступила злоба. – Займись работой, – прошипела она, сдерживаясь из последних сил, чтобы не наброситься на эту тетеху, посмевшую прикоснуться к самому для нее дорогому. – Настина доля обязанностей – тоже твоя на сегодня. Если к вечеру все не сделаешь – пеняй на себя. Человека на твое место я быстро найду!

Катька молча попятилась к двери, глаза ее стали круглыми, как у совы. Когда она наконец вышла, Даша перевела дух и разжала кулак.

Невозможно это терпеть, подумала она, глядя на искаженные черты маски, этак скоро начнешь кусаться… или ножом пырнешь кого-нибудь. Выбросить ее, к чертовой матери, на помойку!

Но при этой мысли Даша ощутила вдруг такую тоску, что у нее защемило сердце и в глазах потемнело. Если она лишится камеи, то не выдержит и повесится. К тому же имеет ли она право ее выбрасывать?

Что там говорил странный старик из ее сна? Для того чтобы уравновесить влияние сил добра и зла, существуют две маски. Их надо соединить… Дальше Даша не помнит, и ведь это все же был сон.

В конце концов Даша решила не ломать голову попусту, а побыстрее окунуться в работу. И не сидеть в офисе допоздна, а уйти пораньше, чтобы по дороге заехать в супермаркет, поскольку в доме холодильник пустой и вообще шаром покати. А надеяться на то, что свекровь зароет на время топор войны и займется хозяйством, значило бы ожидать от жизни слишком многого. Даша и не ждала ничего хорошего и надеялась – в смысле ведения хозяйства – только на себя.

Катерина и Милка весь день сидели тихо-тихо и даже, кажется, работали. Все-таки камея приносит большую пользу!

* * *

В супермаркете народу после работы было полно. Даша шла вдоль касс, высматривая свободную тележку, но все, как назло, грузили свои покупки обратно в них, чтобы довезти до машины. Вот наконец какая-то старушка переложила продукты в сумку на колесиках, и Даша обрадованно ухватилась за освободившуюся тележку:

– Можно?

Она повернулась к старушке, та только махнула рукой и пошла, волоча за собой свою ношу. Даша потянула на себя тележку, но не тут-то было – оказалось, что с другой стороны в ручку вцепилась здоровенная краснорожая тетка.

– Отвали! – визгливо закричала она. – Не видишь – занято!

Раньше Даша без слова отдала бы тележку и пошла искать дальше. Теперь же она вцепилась покрепче и сказала тихо:

– Сама отвали, корова! Я первая подошла!

Баба открыла рот, огромный, как пасть землечерпалки, и явно собралась заорать, как пароходная сирена, но Даша, не дожидаясь ее вопля, резко дернула тележку на себя. Тетка, не подготовленная к такому маневру, выпустила тележку и плюхнулась на пол.

– Хулиганство! – крикнула она Даше в спину, но без должного куража.

«И правда, хулиганство, – подумала Даша, – но зато действенно!»

Набросав в телегу упаковки мяса, рыбы, овощей, пачку ветчины, которую любила свекровь, сыра и молочных продуктов, она свернула к стеллажам с чаем и кофе.

Даша шла вдоль полки, на которой длинными рядами стояли коробки и банки с черным и зеленым чаем, с цветочным и мятным сбором. Китайский и индийский, цейлонский и бирманский чай… В глазах у Даши зарябило от ярких упаковок и этикеток, от коробок со слонами и парусниками, с тиграми и обезьянами… и вдруг одна коробка остановила на себе ее взгляд.

Это была жестяная коробка, на ее стенках художник изобразил людей в нарядных костюмах восемнадцатого века – дамы в пышных платьях с кринолинами, мужчины – в расшитых серебром и золотом камзолах, и те и другие – в напудренных париках.

Это была музыкальная шкатулка из ее сна.

В том сне старый шахматист подарил ей точно такую же музыкальную коробку с чаем, отыскав ее на полке своего странного магазина.

Или это был вовсе не сон?..

Даша остановилась и как следует осмотрела жестяную чайницу. В ее боковую стенку, как и у шкатулки из Дашиного сна, был вставлен маленький заводной ключик.

Рядом с этой чайницей стояли еще несколько похожих жестяных коробок, но рисунки на них были другие – на одних изображался каток и катались конькобежцы в смешных спортивных костюмах позапрошлого века, на других – ехали кареты, запряженные серыми в яблоках лошадьми. И лишь одна коробка была в точности похожа на чайницу из ее сна…

Даша нашла на ней кавалера в голубом камзоле с серебряным шитьем, и вдруг ей показалось, что он подмигнул ей…

Она зажмурилась… открыла глаза…

Да нет, конечно, это был самый обыкновенный рисунок!

Однако Даша не удержалась и положила жестяную коробку в свою тележку.

Вернувшись домой, она открыла дверь своими ключами – со свекровью встречаться ей совсем не хотелось.

В квартире стояла зловещая тишина. Ступая осторожно, как по минному полю, Даша внесла тяжеленные сумки в кухню и перевела дух. Кто ее знает, эту свекровь, еще устроит какую-нибудь ловушку! Даша отогнала от себя жуткое видение: свекровь встает на стул и подвешивает над дверью ведро с клеем или протягивает в дверном проеме тонкую леску, чтобы Даша упала и сломала ногу. А что, такое вполне возможно – Даша помнит, какими глазами смотрела свекровь на осколки своих хрустальных ваз. Никогда не простит, на смертном одре Даше все припомнит!

Но, видимо, свекровь тоже отнюдь не жаждала общаться с невесткой после вчерашнего скандала и заблаговременно спряталась у себя в комнате. Даша убрала купленные продукты в холодильник, оставив на столе только расписную жестянку с чаем.

Эту жестянку она отнесла в свою комнату и первым делом завела ее торчавшим из боковой стенки ключиком.

Если Даша ждала чуда, то ее ожидания не оправдались. Внутри коробки что-то скрипнуло, щелкнуло, и раздались негромкие звуки старинного менуэта – того самого менуэта, который Даша слышала во сне. Но кавалеры и дамы на шкатулке оставались неподвижными, как и должны быть неподвижны самые обычные рисунки. Даже кавалер в голубом камзоле не подавал никаких признаков жизни.

Даша дослушала менуэт до конца. Еще раз оглядев жестянку, она под влиянием внезапного порыва открыла ее.

В коробке был вовсе не чай.

В ней оказались шахматные фигурки, искусно изготовленные из черного и белого шоколада. Фигурки были такие же, как в Дашином сне: король – статуэтка в короне и пышной мантии, ферзь – королева в роскошном одеянии, слоны – в виде настоящих слонов, с погонщиками на спинах, кони – фигурки лихих всадников, пешки были одеты в форму пехотинцев, с мечами и щитами.

– Странно! – проговорила Даша вслух. – Ведь в этой коробке должен быть чай! Вот и на этикетке написано – отборный цейлонский чай с бергамотом…

Она снова вспомнила свой удивительный сон, вспомнила шахматную партию, которую разыгрывал старик с неким невидимым таинственным противником.

Нет, это не может быть простым совпадением! Точно такая же чайная жестянка, как во сне, – и в ней такие же шахматные фигуры, как те, которыми играл странный старик…

Внезапно Даша почувствовала непреодолимое желание расставить шоколадные фигуры на доске, восстановить шахматную партию из своего сна и, возможно, доиграть ее.

Ей вдруг стало интересно, кто выиграет в этой партии – черные или белые? Больше чем интересно – у нее возникло странное ощущение, что от исхода этой партии зависит ее судьба.

Шахматная доска в доме была – старинная, еще дедушкина. Но года два тому назад, наводя в доме порядок, Даша убрала ее на антресоли – все равно никто в доме давно уже не играл в шахматы.

Даша вышла в коридор (при этом ей послышался испуганный шорох, и дверь в комнату свекрови плотно закрылась). Приставив к стене стул, она встала на него и забралась на антресоль.

Она зачихала от слежавшейся за несколько лет пыли, но не сдалась. Отодвинув в сторону стопку старых журналов (один бог знает, почему их не вынесли на помойку, а засунули на антресоли), засунув поглубже несколько рулонов обоев, оставшихся от последнего ремонта, Даша нашла наконец старый желтый саквояж.

В этот саквояж она когда-то давно сложила бумаги и фотографии деда, кроме тех, которые оставила у себя в комнате. Туда же, насколько Даша помнила, она запихнула и шахматную доску.

Спустив саквояж на пол, она закрыла антресоли и слезла со стула.

Саквояж оказался необыкновенно тяжелым, и ей пришлось тащить его в свою комнату волоком.

Поставив его на пол посреди комнаты, Даша уселась прямо на ковер и открыла замочек.

Сперва ей попалась стопка учебников и монографий по классической германской филологии, затем несколько толстых тетрадей в черных клеенчатых обложках. Насколько Даша помнила, в этих тетрадях были черновики статей и лекций деда.

Каждый раз, перебирая эти книги и тетради, Даша думала, что их вряд ли кто-нибудь будет читать, их давно пора выбросить, но каждый раз у нее рука не поднималась. Она думала, что в этих книгах, а особенно в тетрадях, сохранилась частица души деда, и пока они остаются в доме, и сам дед еще не окончательно ушел от нее. Казалось, что, открыв их, Даша услышит его тихий голос…

Бережно отложив черные тетради, Даша погрузилась в желтый саквояж.

Конверты со старыми письмами и фотографиями, коробка с какими-то безделушками… и вот, наконец, она вытащила на свет божий дедовскую шахматную доску.

Как она и помнила, доска была старинная, из ценного дерева, закрытая на изящный серебряный крючок. Даша откинула его и открыла доску.

Внутри находились фигуры – не такие сложные и изысканные, как в Дашином сне, но все же старинные, красивые, хорошей работы. Черные фигуры были выточены из африканского эбенового дерева, белые – из какого-то более светлого сорта, то ли из палисандра, то ли из карельской березы, Даша не очень-то разбиралась в сортах древесины. Она уже собиралась расставить позицию на доске, как вдруг из-под фигурок на пол выпал какой-то конверт большого формата.

Даша хотела отложить этот конверт в сторону, куда отложила черные тетради с дедушкиными записями, но неожиданно заметила в углу конверта рисунок.

Там была изображена маска! Маска злодея из греческой трагедии. Раскрытый в крике рот, гневно нахмуренное лицо, избороздившие лоб глубокие складки, темные провалы глазниц – в точности то же лицо, как на камее, которую Даша нашла на старой даче в Комарове!

Ее сердце тревожно забилось.

Наверняка она уже когда-то раньше видела этот конверт, но не обратила на него внимания, и только теперь, после обнаружения странной камеи, она поняла, что здесь явно хранится что-то важное!

Даша бережно раскрыла конверт, вынула из него несколько измятых листов, исписанных мелким, торопливым, словно летящим почерком с сильным наклоном.

Это не был почерк ее деда. Его руку Даша знала очень хорошо – и по черным тетрадям, и по письмам, которые дед писал ей во время своих нечастых отлучек.

Внезапно, пристально вглядевшись в эти наклонные строчки, Даша поняла, что это – почерк ее отца, и у нее перехватило дыхание.

Отношение к отцу было у нее очень сложным, болезненным, саднящим, как незажившая рана.

Отец ушел от мамы, когда Даше не было еще и пяти лет, она плохо его помнила. И теперь, давно став взрослой, она понимала, что расстались они нехорошо, не по-доброму. Ну, бывает, что люди разводятся, но дети-то тут при чем? Отец с дочкой вполне мог бы общаться – на елку ее сводить, летом за город вместе съездить. На выпускной вечер прийти, подарок дорогой на восемнадцатилетие сделать! Хотя не в подарках дело.

В общем, с тех пор отца в ее жизни не было. Мама ничего о нем не говорила – ни плохого, ни хорошего, как будто у нее вообще никогда не было мужа. А когда Даша в первое время после их расставания пыталась о нем спрашивать, у мамы становилось такое лицо…

Тогда Даша приступила с расспросами к деду. И в первый раз увидела его растерянным и поняла, что он не может ответить. Это так ее поразило – ее дед, который знал, казалось, все на свете и отвечал всегда на любые, самые заковыристые, вопросы, в этом случае смешался, смутился и отвел глаза, бормоча что-то о том, что Даша должна повзрослеть, и тогда она сама все поймет. Хотя по лицу его Даша тотчас догадалась: понять то, что произошло между матерью и отцом, невозможно… во всяком случае, он, дед, так этого и не понял.

Даше довольно быстро надоело задавать бессмысленные вопросы – все равно никто ей не отвечал. Она не скучала по отцу – они никогда не были близки. Отца ей заменил дед.

Но вот теперь почерк отца заставил ее сердце забиться чаще. И еще – этот рисунок, в точности совпадающий с изображением на найденной ею камее…

Она вгляделась в наклонный почерк.

Видимо, первые страницы отсутствовали, текст начинался прямо с середины.

«…как и тот, в чьи руки случайно или закономерно попала одна из двух масок. Обе маски обладают удивительными свойствами, помимо прочего, они очень сильно воздействуют на характер владеющего ими человека. Маски обладают также сильным взаимным притяжением, то есть они хотят соединиться в одно целое, как если бы они были частями одного живого существа или же двумя живыми душами, самой судьбой предназначенными друг для друга…»

Даша подняла глаза от страницы.

Ведь это правда! С той минуты, как она нашла камею, ее характер удивительным образом изменился! Прежде она была мягкой, покладистой, можно даже сказать – безответной, на ней ездили все, от сослуживцев до свекрови, а в последние дни она стала совершенно другим человеком! Она научилась отвечать ударом на удар!

Но откуда отец мог знать об этом?! Как вообще он связан с этой удивительной камеей?! Ведь это именно о ней, то есть о них, о двух камеях, идет речь в его письме!

Даша вернулась к письму, надеясь, что продолжение поможет ей найти ответы на все эти вопросы.

«…Маска становится как бы частью своего владельца, точнее, они становятся частью одного целого…»

Внизу лист был поврежден, и прочесть дальнейшее Даша не смогла, как она ни пыталась. Тогда она отложила первый лист и взяла следующий.

«…попала в руки римского императора Клавдия Августа Германика Нерона. В первый период правления Нерона камеи были всегда вместе, и правление императора в этот период было разумным и взвешенным. Но на шестом году правления камеи разделились. Император Нерон постоянно носил то одну, то другую. Из-за этого его характер стал неуравновешенным, с внезапными переходами от раздражения к миролюбию, с неожиданными вспышками гнева. В таком состоянии он и устроил знаменитый пожар Рима. Правда, потом (возможно, под действием другой камеи) он восстановил сгоревший город, при этом значительно улучшив его планировку. Также он помог деньгами людям, потерявшим на пожаре свое имущество…»

* * *

Даша сложила листы в аккуратную стопку и только теперь пригляделась к самому конверту.

Он был большого формата, из плотной голубоватой бумаги, в левом верхнем углу было напечатано название организации – Институт истории религий. Имелся и странный логотип – переплетенные, словно сцепившиеся между собою, крест, полумесяц и шестиконечная звезда.

Поскольку тема отца была в их семье табу, Даша понятия не имела, где он живет и работает, однако, подумав немного, она вспомнила, что как-то раз случайно услышала один телефонный разговор…

Тогда ей было лет двенадцать. Позвонил некто незнакомый и попросил к телефону ее отца. Даша растерялась, даже не сразу сообразила, кто это такой – Александр Михайлович, и первым ее побуждением было ответить, что такой здесь не живет, и повесить трубку. Хорошо, что дед по ее голосу понял, что разговор непростой, и подошел сам, а ей кивнул, чтобы она шла в свою комнату. Телефон в те годы был в коридоре, и Даша, подслушивавшая у двери, поняла, что отца ищет какой-то приезжий, может, даже иностранец. Дед говорил с ним вежливо и пытался помочь, однако честно признался, что понятия не имеет, где сейчас его бывший зять. Вроде бы у него другая семья, но адреса он не знает. А если его по работе искать, так Александр Михайлович некоторое время работал в каком-то историческом институте (дед назвал его, конечно, точно, но у Даши из головы тогда все сразу вылетело, гораздо больше ее поразил тот факт, что у отца появилась другая семья).

Когда дед повесил трубку, Даша спросила с кривой усмешкой – для чего он так старался все вспомнить?

– Это важный человек, Александру он может быть полезен для работы, – ответил дед.

– С чего это ты так заботишься о его благополучии? – крикнула Даша, у нее в тот период все разговоры об отце протекали непременно с надрывом и со слезами в голосе.

– Пусть этот тип его найдет, а нас оставит в покое, – твердо ответил дед.

И сейчас Даша подумала, что, вполне возможно, отец работал именно в Институте истории религий…

Приглядевшись, она увидела, что ниже названия института мелким шрифтом указан его адрес – Лодейнопольская улица, дом восемнадцать.

Интересно, находится ли сейчас этот институт на прежнем месте? И есть ли там кто-то, помнящий ее отца?..

Даша задумалась, и надолго… Так и застал ее вернувшийся муж – сидевшей на полу, растрепанной, всю в пыли.

– Дашка! – удивился он. – А ты чего это такой кавардак развела?

Тут он заметил шахматную доску, потянулся было к ней с любопытством, но тут же отдернул руки и с опаской покосился на Дашу.

Даша расстроилась – до чего же надо дойти, чтобы тебя боялся собственный муж.

– Это дедушкины шахматы, – она раскрыла доску.

– Ого! – он осторожно тронул фигуры. – Хорошая вещь! А ты зачем ее прячешь? Нужно, чтобы она всегда под рукой была…

– А ты играешь? – удивилась Даша.

– Ага, я два года в кружок ходил при Дворце пионеров. А потом мы переехали, далеко стало ездить. А ты хоть фигуры-то умеешь переставлять?

– Угу, – Даша поскорее опустила глаза, чтобы он ничего не заподозрил. Дед играл очень хорошо, и она многому от него научилась. Даже тот странный старик вчера ночью сделал ей комплимент. Значит, это все же был не сон?..

Муж заметил, что она встревожилась, и тоже помрачнел. Но не в его характере было начинать выяснение отношений.

– Ужинать будем? – спросил он, отворачиваясь.

Тут только Даша вспомнила, что, положив продукты в холодильник, она совершенно забыла об ужине. А само-то ведь мясо не поджарится и картошка не сварится… Она встала, но не успела сделать и шага, как в дверь робко постучали.

– Ребятки! – послышался сладкий голос свекрови. – Ужинать будете?

Даша с мужем поглядели друг на друга с огромным изумлением и ответили хором:

– Будем!

– Даша… – Димка задержал ее на пороге кухни, – ты… это… извинись перед мамой за вчерашнее…

– Ладно, – сказала Даша, взглянув на свекровь в упор, – я, конечно, вчера погорячилась. Прошу прощения за разбитые вазы. Ну, у вас их еще много осталось. И гнать вас из своего дома я больше не буду – живите, чтобы Диме спокойнее было. Но, Лидия Васильевна, я вас предупреждаю: если вы еще раз позволите себе выразиться неуважительно о моих родных, то проститесь с этой квартирой.

– Ты ставишь мне условия?! – в голосе свекрови на мгновение прорезались прежние нотки, что, надо сказать, не произвело на Дашу ни малейшего впечатления.

– Точно, ставлю, – согласилась она, – и, кстати, вот еще одно! Чтобы ваша Изольда Яновна к этой квартире и на пушечный выстрел не подходила! Видеть ее не желаю!

– Тут я с тобой согласен! – оживился Димка. – Изольда – жутко противная тетка, глупая и хвастливая. Мам, ну о чем тебе с ней разговаривать?

– А обо мне, – подсказала ему Даша, – они сплетничают обо мне!

– Ты подслушивала?! – возмутилась свекровь.

– Ага, – радостно ответила Даша, – и узнала о себе много интересного! Оказывается, твоя мама считает меня неряхой, лентяйкой, уродиной и неумехой. Не понимает, что ты во мне нашел, потому что в институте у тебя была девушка – умница, красавица, из приличной семьи, которая тебя просто обожала, – а ты вот отчего-то не захотел на ней жениться!

– Какая девушка?! – завопил Димка. – Не было никакой девушки, мама все путает!

Однако Даша расслышала явственную фальшь в его голосе. Ладно, с этим она разберется позднее.

* * *

Император смотрел на раскинувшийся у его ног великий город – и странные мысли теснились в его голове.

Вот уже десять лет он правит этим городом – и всем миром. Вот уже десять лет его воля значит больше, чем воля богов. Да и сам он уже причислен к сонму богов, его статуи стоят в многочисленных храмах по всей империи, и им воздаются божеские почести.

Вот уже десять лет никто не может противиться его воле, а тех, кто пытался это сделать, постигла суровая кара. Сенека, этот самовлюбленный моралист, вечно читавший ему нотации, внушавший, как следует жить, объяснявший, что хорошо и что плохо, по его приказу покончил с собой. А все остальные усвоили наконец главную истину: хорошо лишь то, что угодно ему, а плохо – то, что ему неугодно.

Вот уже десять лет он держит в своих руках высшую власть – но это не делает его счастливее.

Он выступал на конных состязаниях, участвовал в соревнованиях актеров и поэтов. Многотысячные амфитеатры рукоплескали ему – но он и от этого не чувствовал подлинной радости. Потому что подозревал: ему рукоплещут из-за выгоды или от страха, а едва покинув амфитеатр, римляне тут же его забудут…

Он должен совершить что-то беспримерное, что-то такое, что повергнет всех его подданных в восторг – или в ужас!

Император вновь взглянул на великий город.

Его жители суетятся там, внизу, как муравьи в своем муравейнике, они заняты своими ничтожными делами, добывают хлеб насущный, хитрят и изворачиваются в борьбе за место под солнцем, и им дела нет до страданий великого человека – до его страданий!

Привычным жестом он открыл висевший на шее золотой медальон, нашарил там половинку камеи, той самой, лежавшей когда-то в его детской булле, сжал ее в кулаке.

Перед его глазами вдруг возник мрачный храм в какой-то далекой стране: лес квадратных черных колонн, медное изваяние быка, и чей-то глухой голос прошептал:

– За то, что было совершено, Рим должен быть сожжен!

Голос затих, но глаза императора вдруг широко открылись. С них словно сдернули пелену, как с новой, только что законченной статуи.

Вот что он должен сделать, чтобы они, его неблагодарные подданные, навеки запомнили своего императора!

Рим должен быть сожжен!

Этот наглый, самовлюбленный город, город, который считает себя вечным, должен ощутить на себе гнет его воли!

Нерон прикрыл глаза – и увидел охваченные пламенем дворцы патрициев и дома простолюдинов, пылающие храмы и форумы, рушащиеся колонны и портики.

Да, такое они забудут не скоро!

Император хлопнул в ладоши, и тут же рядом с ним появился грек-вольноотпущенник Афтазий, преданный и исполнительный слуга.

– Что угодно повелителю? – спросил он, низко склонившись перед Нероном.

– Ты знаешь многих, – проговорил Нерон. – Найди мне такого человека, который возьмется за тайную и трудную работу.

– Слушаюсь, повелитель, – Афтазий поклонился еще ниже и исчез.

Нерон ценил его за то, что Афтазий никогда не задавал вопросов и в глазах его никогда не мелькало и тени удивления.

В тот день императора посетило вдохновение. Он написал двадцать стихов новой трагедии, прочел их придворным поэтам.

После того как умер Сенека, приближенные раз от разу все громче и восторженнее восхищались литературным даром молодого императора. Это было вполне объяснимо и даже понятно: ведь его талант с годами зрел и совершенствовался, как хорошее вино.

За этими интересными занятиями Нерон забыл о поручении, которое дал Афтазию, и удивился, когда тот подошел к нему после вечернего застолья.

– Где ты пропадал? – недовольно спросил император вольноотпущенника.

– Я его нашел, повелитель! – ответил Афтазий, склонившись ниже обычного. – Угодно ли тебе будет говорить с ним?

– Кого? – спросил Нерон в недоумении.

– Человека, способного взяться за трудную и секретную работу. Человека, который выполнит ее без сомнений и колебаний.

– Ах, да! – проговорил император.

Он вновь представил себе охваченный пламенем Рим – и странное чувство шевельнулось в его душе.

– Пусть он придет! – повелел Нерон.

Афтазий почтительно сложил руки перед грудью и удалился, пятясь, не поворачиваясь к императору спиной.

Через минуту в покои Нерона вошел высокий смуглый человек с пронзительным, холодным взглядом. Остановился перед императором, поклонился – но недостаточно низко, и взгляд не опустил: смотрел прямо в глаза.

– Кто ты такой? – спросил Нерон недовольным тоном.

– Гаробал, – ответил смуглый незнакомец, как будто это все объясняло.

– Умеешь ли ты держать язык за зубами? – спросил император, помолчав.

– Да, господин.

– Я хочу поручить тебе дело трудное и опасное.

– Я весь внимание!

* * *

Император говорил долго. Смуглый человек слушал его очень внимательно. На лице его не дрогнул ни один мускул, но в глазах загорелся тусклый, мрачный огонь, какой вспыхивает в давно погасшем костре, когда тлеющие угли оживают под порывом ветра.

Выйдя из императорского дворца, Гаробал оглянулся, закрыл голову краем плаща и еле слышно проговорил:

– Слава Молоху! День мести настал!

Затем он направился в трущобы, располагавшиеся поблизости от Мамертинской тюрьмы.

Подойдя к жалкой лачуге, притулившейся у склона горы, он трижды постучал в дверь. Дверь отворилась с унылым скрипом, и Гаробал вошел в хижину. В глубине единственной комнаты над очагом кипело какое-то варево, распространяя по помещению странный, необычный запах. Возле двери гостя встретила сгорбленная старуха с всклокоченными седыми волосами, похожая на тех ведьм, которые по ночам бродят на кладбищах и подкарауливают путников на перекрестках дорог.

– Здравствуй, брат Гаробал! – приветствовала она гостя. – С чем ты пожаловал?

– С хорошими новостями, сестра! С очень хорошими новостями! День мести пришел. Заносчивый Рим заплатит сегодня за гибель великого Карфагена! Молоху будет принесена славная жертва. Рога медного быка обагрятся кровью!

Старуха приоткрыла беззубый рот и радостно засмеялась. Неприятный каркающий смех исходил из ее тощей груди, как будто старуха превратилась в старую больную ворону.

– Порадуемся позже, когда все будет позади. Сейчас нужно действовать, – проговорил Гаробал, дождавшись, когда ее хриплый смех затихнет. – Пошли своих внуков ко всем преданным братьям, пусть они приготовятся к сегодняшнему вечеру. Встретимся здесь сразу после захода солнца.

Отдав приказание, Гаробал кивнул старухе и покинул лачугу.

Едва лишь дверь закрылась, старуха открыла вторую дверь, спрятанную за продранной занавеской, и громко свистнула в два пальца. Через минуту в лачугу вбежал мальчуган лет десяти, следом за ним – еще один, на год старше, потом появились третий и четвертый.

– Беги в дом жестянщика Мезия! – приказала старуха старшему внуку. – А ты – к брадобрею Кардалу, ты – к водовозу Алезию, а ты – к зеленщику Никиппу…

Через несколько минут дети разбежались по разным концам города. Они стучали в дома ремесленников и торговцев, в лавки и бедные лачуги и всем передавали приказы старой ведьмы.

Когда солнце опустилось за холмы, возле старухиной лачуги собралось несколько десятков человек в темных плащах, скрывающих смуглые лица. Они молчали, ожидая новостей.

Наконец, когда на великий город опустилась тьма, из-за Мамертинской тюрьмы появилась повозка, запряженная парой кляч.

Рядом с повозкой шел Гаробал.

Люди, собравшиеся возле хижины, двинулись ему навстречу, приветствуя своего предводителя.

– Настал великий день! – проговорил смуглый человек, оглядев собравшихся. – Зерно, которое мы посеяли много лет тому назад, дало всходы, и сегодня мы соберем обильный урожай! Сегодня надменный Рим заплатит нам за все горе и унижения нашего народа! Сегодня великий Карфаген будет отмщен!

– Слава Молоху! – в один голос воскликнули собравшиеся.

– Молох возрадуется! – продолжал Гаробал, когда наступила тишина. – Рога медного быка обагрятся кровью. Но нам этой ночью предстоит потрудиться.

Присутствующие придвинулись ближе, чтобы не пропустить ни слова.

– Сейчас каждый из вас возьмет мех с греческим маслом, – Гаробал скинул рогожу со своей повозки, и все увидели на ней десятки туго завязанных кожаных мехов, от которых исходил терпкий, неприятный запах. – Вы разойдетесь по разным концам Рима. Ты, Мезий, пойдешь в квартал ткачей и прядильщиков возле форума, ты, Никипп, – в торговые ряды возле большого цирка, ты, Кардал, – к хлебным складам на берегу Тибра…

– Гаробал! – подал голос хромой возчик. – У нас ничего не получится, нас остановят «неспящие», городская стража! Они всю ночь патрулируют улицы, и мимо них невозможно проскользнуть незамеченными!

– Не бойся, брат! – успокоил возчика Гаробал. – «Неспящие» не будут нам мешать, они получили приказ императора этой ночью не покидать свои казармы.

– Ты точно знаешь это? – переспросил недоверчивый возчик.

– Точнее не бывает! Даю тебе свое слово, а ты знаешь, что оно твердо, ведь я – Гаробал из рода Барка, в моих жилах течет кровь Гамилькара, кровь великого Ганнибала! Сегодня ночью боги отдадут заносчивый Рим в руки Молоха!

Через полчаса, разобрав мехи с нефтью – греческим маслом, – потомки карфагенских торговцев и воинов под покровом ночи разошлись по разным концам городских кварталов.

Рим спал, погруженный во тьму и тишину, даже мерные шаги ночных стражников, «неспящих», не нарушали покоя великого города, и ни одна живая душа не видела, как потомки карфагенян подкрадывались к лавкам и складам, к лачугам бедняков и домам богачей. Развязав мехи, они поливали стены домов нефтью.

Вдруг в ночной тишине раздался громкий звук трубы.

И по этому сигналу в разных концах города поджигатели высекли искры кремневыми кресалами и запалили облитые нефтью дома.

Рим вспыхнул разом с двадцати концов, и через несколько минут огромный город превратился в огненный ад.

Карфагеняне растворились в темноте, вернулись к своим домам, чтобы спасти своих близких и заранее приготовленные пожитки. Прочие римляне просыпались от треска ломающихся балок, от гудящих звуков пламени. Они вскакивали с постелей, пытаясь понять, что происходит, хватались то за одно, то за другое, полуодетыми выбегали на улицы, возвращались, чтобы спасти детей и стариков.

Кто-то тащил сундучок с золотом, кто-то – старинные папирусы или пергаментные книги. Среди огня метались, как безумные, женщины и мужчины, пытаясь найти выход из огненного лабиринта. Воры и грабители пользовались моментом, чтобы поживиться за счет человеческого горя, они пробирались в горящие дома и тащили оттуда золото и серебро, в суматохе брошенное хозяевами.

Наконец вышли из своих казарм «неспящие», запрягли повозки с пожарными помпами и бросились в бой с огненной стихией.

Но силы были неравны: несколько сотен стражников никак не могли сладить с разбушевавшейся стихией, и пламя завоевывало все новые кварталы Вечного города.

В это время на холме, поодаль от пылавшего Рима, император Цезарь Клавдий Август Германик Нерон стоял, облаченный в театральный костюм и золотую трагическую маску, аккомпанировал себе на лире и декламировал поэму собственного сочинения под названием «Гибель Трои»:

Троя многоколонная пламенем жарким охвачена,С грохотом рушатся кровли дворцов, храмы пылают!Ты, Илион горделивый, вчера возвышался над миром,Завтра в жалких руинах ты будешь лежать!

Далеко внизу огромный город полыхал, со всех сторон охваченный пламенем. Отсветы этого пламени падали на облака, на рощи олив по склонам холма, на золотую маску императора.

– Какое зрелище! – воскликнул Нерон, прекратив декламацию и повернувшись к вольноотпущеннику Афтазию. – Такого величественного зрелища не видел еще никто – с самого момента сотворения мира! Никакая театральная постановка не сравнится с этой! Теперь мое имя навсегда останется в истории!

– Совершенно верно, повелитель. – Афтазий, по обыкновению, до земли склонился перед императором. – Этой ночи римляне не забудут!

– Они и в самом деле не забудут эту ночь, – мрачно проговорил префект преторианской гвардии Публий Метелл. – Не забудут и не простят.

– Они не посмеют посягнуть на священную власть императора! – воскликнул Нерон.

Публий Метелл промолчал, и это молчание было красноречивее и выразительнее любого ответа. Нерон вспомнил убийство великого Цезаря, смерть Калигулы от кинжалов заговорщиков, страшную гибель Тиберия, задушенного собственным приближенным, и мурашки пробежали по его спине.

– Я возмещу из своей казны урон погорельцам! – объявил он после недолгого раздумья. – Я построю им новые дома, лучше прежних! Я заново отстрою весь этот город, сделав его куда красивее и величественнее, нежели он был прежде!

– Этим ты опустошишь свою казну, – подал голос Афтазий. – В ней и так не слишком много денег после последних празднеств. Кроме того, повелитель, ты знаешь людей – они злопамятны и неблагодарны. Даже если ты поселишь каждого из них во дворце, они будут твердить, что это ты приказал поджечь город.

– Что же мне делать, Афтазий? – Нерон с надеждой взглянул на вольноотпущенника. – Ты знаешь ответы на все вопросы. Подскажи – как поступить?

– Тебе следует найти виновных, предать их справедливому суду и жестоко покарать! Казнь их должна быть столь страшной, столь чудовищной, чтобы римляне говорили только о ней, забыв о пожаре, как будто его и не было!

– Найти виновных? – удивленно переспросил император и в упор посмотрел на Афтазия. Тот зябко поежился под этим взглядом. – Но они под пыткой укажут на тебя, а ты…

– Что ты, повелитель, как можно! – воскликнул Афтазий без обычного своего подобострастия в голосе. – Что ты, разве можно предавать суду истинных виновников? Упасите, боги, нас от этого! Так не поступал ни один правитель – со дня сотворения мира! Виновниками следует избрать только тех, кто не имеет к пожару никакого отношения, тех, кто ничего о нем не знает, следовательно, ничего не сможет рассказать на суде.

– О ком же ты говоришь?

– Следует возложить вину на людей, раздражающих римлян своими обычаями, своей несхожестью с остальными. Слышал ли ты о тех, кого называют христианами?

– Да, мне приходилось слышать о них. Кажется, это какая-то восточная секта?

– Да, повелитель, эта секта происходит из Иудеи. Христа, от имени которого они получили свое название, казнил при Тиберии прокуратор Понтий Пилат. Это зловредное суеверие было на время подавлено, но вскоре оно вновь прорвалось наружу, как воспалившийся нарыв, и не только в Иудее, но и в Риме. Ведь сюда со всего мира стекается все самое гнусное и постыдное, и здесь любая, самая отвратительная ересь найдет многочисленных приверженцев.

– Чем же так отвратительны эти… как ты их назвал? Кажется, кристиане?

– Христиане, повелитель! – Афтазий вновь почтительно склонился перед Нероном. – Самое отвратительное в их вере – то, что они утверждают, будто после смерти первые станут последними, и наоборот – последние станут первыми. То есть какая-нибудь жалкая нищенка или мелкий мастеровой после смерти окажутся выше патриция, сенатора, полководца и даже – простите мне эти ужасные слова, повелитель, – выше самого императора!

– В самом деле мерзавцы! – возмущенно воскликнул Нерон. – Как их только земля носит!

– Да, отвратительная ересь и очень опасная! От нее проистекает масса вреда. Во-первых, простолюдины перестают смотреть на знатных людей, как на высших существ, а на императора – как на бога, ибо они считают, что бог всего один…

– Какое убожество!

– Полностью согласен! Своими гнусными обычаями христиане навлекли на себя всеобщую ненависть, и если ты объявишь, что это они подожгли Рим из ненависти ко всему роду человеческому, – римляне охотно поверят тебе и с горячим приветствием примут самую жестокую расправу с еретиками.

– Ты молодец, Афтазий! – обрадовался Нерон. – Что бы я без тебя делал? Таким образом мы убьем сразу двух зайцев – найдем виновных в поджоге Рима и очистим город от членов этой зловредной секты! – Император повернулся к префекту преторианцев и проговорил: – Ты слышал, Метелл? Афтазий установил, что этот ужасный пожар устроили христиане! Ты отвечаешь за то, чтобы незамедлительно выявить их – всех до одного – и предать суду! Думаю, дело пойдет быстрее, если ты объявишь, что имущество христиан отойдет тем из соседей, кто донесет на них. – Нерон секунду подумал и добавил: – Пожалуй, мы отдадим доносчикам только половину имущества христиан, с них и этого хватит. Вторая половина отойдет в казну императора. Ведь мне предстоят очень большие расходы! Я хочу восстановить город после пожара. Да, вот еще что – если возмущенные граждане сами начнут ловить христиан на улицах и вершить над ними справедливый самосуд или если они примутся громить дома и лавки христиан, ты и твои люди отнесутся к этому… снисходительно. Ведь снисходительность и милосердие к подданным – главное достоинство истинно великого правителя!

– Слушаю и повинуюсь, повелитель! – отчеканил префект преторианцев и удалился, печатая шаг, чтобы передать приказ императора своим подчиненным.

Нерон проводил его взглядом, вновь вскинул лиру, коснулся ее струн и предался стихосложению:

Ты, Илион горделивый, гордых троянцев оплот,Слал корабли по морям ты, как стаю посланцев пернатых,Ныне же пламенем жадным объят,Гибнешь от бронзовых копий ахейских…

Прочитав последние строки поэмы, Нерон окинул взором пылавший Рим и повернулся к Афтазию.

– Вот о чем я подумал, – проговорил он с воодушевлением. – Казни христиан можно превратить в замечательное зрелище, какого еще не видел Рим! Скажем, устроить бои между христианами и обычными гладиаторами… Христиан нарядить в яркие восточные костюмы… Это же очень зрелищно!

– Ты, как всегда, неподражаем, повелитель! – поддержал императора Афтазий. – А вот что еще пришло мне в голову… Можно вывести христиан на арены, нарядить их в звериные шкуры и натравить на них диких зверей. Это понравится римлянам. Кроме того, таким образом мы покажем дикую, варварскую природу этой секты.

– Прекрасная идея! – одобрил его Нерон. – Ты очень изобретателен, Афтазий! Что бы я без тебя делал!

– Думаю, вы нашли бы другого способного вольноотпущенника, – скромно ответил хитрый грек.

* * *

– Прокатываем первую сцену Елены с Агишиным! – распорядился Медеников.

Александра, в платье с кринолином и в гриме, вышла на сцену и радостно воззрилась на своего партнера Славу Рогозина, игравшего Агишина:

– Боже! Вы здесь, а я и не знаю, маменька и не скажет!

– Да я давно уж!.. – ответил Слава, потянувшись вытянутыми в трубочку губами к ее руке – для поцелуя.

– Давно ли вы из Петербурга?

– Вчера утром.

– Как же вы смели так долго не являться?!

Сцена шла как по накатанным рельсам, Александра играла легко и уверенно, реплика следовала за репликой, Рогозин как партнер был хорош – не вылезал вперед, не проглатывал реплики, не скатывался к скороговорке, не мельтешил, не переигрывал, не тянул одеяло на себя.

Дело шло к кульминации. Разговор перешел на личность жениха Елены, Андрея Белугина.

– Я его никак не разберу, – молвила Александра. – Глуп он или юн еще очень?

– Пороху он, конечно, не выдумает, – задумчиво ответил Слава, точнее, Агишин, в которого Рогозин перевоплотился совершенно. – Нет, не выдумает, а поразовьется, так будет человек как следует, для домашнего обихода, разумеется! Вообще, этот Андрюша – драгоценность. Он очень удобен.

– Для кого? – Александра постаралась передать в тоне этого коротенького вопроса всю наивность и неискушенность своей героини, непонимание того, о чем говорит ей собеседник.

– Для жены, для женщины, которая сумеет понять, как дорога, при полном довольстве, полная свобода и независимость! Благоразумная девушка едва ли оттолкнет его!

– Знаете ли, – Александра презрительно фыркнула, – ведь он, голубчик, влюблен в меня без ума, без памяти!

– Стоп! Стоп! – закричал режиссер и взлетел на сцену. – Никуда не годится! Елена – молодая, наивная, невинная девушка, постепенно поддающаяся на уговоры Агишина, а ты играешь прожженную опытную особу! Не верю!

– Опять! Тоже мне, Станиславский нашелся! – пробормотала Александра.

Она сказала это едва слышно, но, как назло, в это мгновение в зале наступила полная тишина, и режиссер расслышал ее реплику. Он побагровел, затопал ногами и рявкнул:

– Вон! Ты в этой пьесе не играешь! Подушкина! Где Подушкина?! Найдите Подушкину!

– Я здесь, Сергей Константинович! – Элина выплыла на сцену. Она была в гриме и в платье, подходящем для героини.

Ага, так наша тихоня уже была наготове, она все предусмотрела! Но шустра… Александра смотрела, как Подушкина мелкими шажками приближается к главному, как преувеличенно робко заглядывает ему в глаза, – и не ощущала ни злости, ни ярости. С удивлением она поняла, что ей вовсе не хочется вцепиться Подушкиной в волосы или расквасить ей физиономию. В общем, эту позицию она сдала, можно сказать, без боя.

– Роль помнишь? – спросил режиссер Подушкину, постепенно успокаиваясь.

– Конечно, Сергей Константинович! Я ведь заменяла Александру Александровну, пока ее не было…

У Александры внезапно заныли все зубы. Она смотрела на соперницу новыми глазами. Ах, Элина! Да ты та еще стерва! Нарочно назвала ее по имени-отчеству, якобы демонстрируя свое уважение, а на самом деле – чтобы подчеркнуть разницу в возрасте! Да подумаешь, разница – Элина всего года на два ее моложе!

«На четыре, – раздался в ее душе ехидный голос, – ей – двадцать шесть, а тебе через месяц будет тридцать».

– Соколовская, уйди со сцены! – крикнул Медеников. – Не мешай работать!

И все – даже Славка Рогозин – поглядели на Сашу не с сочувствием, а с нескрываемым злорадством. Господи, ну и змеюшник!

Александра сжала зубы, чтобы не показать, как ее задело хамство главного, и ушла со сцены, стараясь высоко держать голову. Едва скрывшись за кулисами, она в остервенении стащила платье героини и швырнула его на пол. Ей хотелось растоптать его ногами, но тут из-за поворота показались старуха Невеселова – под ручку с вернувшейся из отпуска злодейкой Колонковой. Александра юркнула за ведущую к колосникам лестницу, чтобы не попасться на глаза этим записным театральным сплетницам в «разобранном» состоянии.

Как оказалось, сделала она это очень вовремя. Закадычные подруги беседовали именно о ней, о Саше.

– Все-таки надо отдать ей справедливость, один раз наша Александра сорвала самую настоящую овацию! – проговорила Колонкова, поддерживая под локоть свою спутницу.

– Да что ты, Танюша? – недоверчиво переспросила Невеселова. – Когда же это? Что-то я не припомню!

– Когда она играла Дездемону. В финале, когда Отелло ее душил, зрители аплодировали как ненормальные и даже требовали повторить эту сцену на бис!

– Но мне все же кажется, что в ней дремлет драматический талант! – с постной миной промолвила Невеселова.

– Да, только не дай бог, чтобы кто-нибудь его разбудил! Тогда, боюсь, все настоящие театралы сбегут после второго акта…

– Почему только после второго?

– Да потому, что после первого в гардеробе будет не протолкнуться!

– А ты знаешь, дорогая, что на одном из спектаклей она потребовала, чтобы ей предоставили для первого акта настоящее жемчужное ожерелье? Сказала, что иначе она не может войти в образ!

– И что же наш главный?

– Пообещал, что все будет настоящим – и жемчуг в первом акте, и яд в последнем…

Сплетницы, хихикая, скрылись за углом.

Александра только хотела было выбраться из своего укрытия, как со сцены вылетела сияющая Подушкина. Промчавшись мимо лестницы, она закружилась на месте и радостно воскликнула:

– Ура! Ура! Роль моя… теперь, если…

Закончить фразу Элина не успела: из-за картонной скалы выскользнул высокий мужчина с забранными в хвост темными волосами. Подскочив к Подушкиной, он схватил ее за плечо и поднес к ее лицу платок. Даже издали Александра почувствовала резкий химический запах. Подушкина покачнулась и упала бы, но мужчина обхватил ее за плечи и утащил в какой-то укромный уголок за декорации.

В первый момент Александра растерялась и замерла на месте. Затем в ее голове промелькнула злорадная мысль, что Подушкиной недолго пришлось радоваться отбитой у нее роли и что главному волей-неволей придется вернуть эту роль ей, Александре.

Но уже в следующее мгновение она устыдилась этих мыслей. Кроме того, она вспомнила, что уже видела этого мужчину, и не просто видела – это именно он с подручными напал на нее в Черногории… нет, не может быть, ведь она же видела – он утонул!..

Александра выскочила из укрытия и бросилась вслед за злодеем, уволокшим куда-то несчастную Элину.

Обогнув картонную скалу, она увидела лежавшую на полу Подушкину и двух склонившихся над нею мужчин. Один из них был ее черногорский знакомый с хвостом, второй – мужчина средних лет с короткими седоватыми волосами.

Александра застыла на месте, потеряв дар речи.

Мужчины по-хозяйски обшаривали платье Подушкиной.

– Нету! – раздраженно проговорил седой. – Ты уверен, что она у нее?

– Больше нигде ее нет, – ответил длинноволосый. – Я все проверил… Она ее с собой все время носит, нигде не оставляет, только из кармана в карман перекладывает.

Александра вздрогнула, до того верно было то, что сказал злодей, – посмеиваясь над своей слабостью, она всегда носила камею с собой. Вот и сейчас камея была спрятана за корсет между пластинками. Им полагалось бы быть из китового уса, но нынешние костюмеры использовали более современный материал.

– Постой, – седой вдруг удивленно вгляделся в лицо потерявшей сознание женщины. – Да это вообще не она… Кого ты притащил?!

– Как – не она? – длинноволосый недоуменно завертел головой. – Черт! Я обознался! Это платье и грим!..

– Ты знаешь, что бывает с теми… – начал было седой.

– Всякий может ошибиться! – нервно отозвался его спутник. – Моей вины здесь нет…

– Мне не оправдания нужны, а дело! Твое счастье, что у меня не осталось больше людей! – седой потянулся к горлу Подушкиной. – Эту в любом случае нужно убрать!

Александра опомнилась и что было сил закричала:

– Пожар! Пожар! – поскольку знала, что на крики о пожаре люди сбегутся скорее, чем на любой другой. И тем более – на зов о помощи.

Седой поспешно убрал руки от горла Элины, вскочил и уставился на Александру.

– Вот же она! – прошипел он и сделал шаг навстречу женщине. Его спутник шагнул следом.

В это время за спиной у Александры раздались тяжелые шаги, и из-за декораций выбежал театральный пожарник Филимоныч, здоровенный дядька с широкой красной физиономией. В одной руке он держал багор, в другой – огнетушитель.

– Где пожар?! Что горит?! – прохрипел Филимоныч, оглядываясь. – Где объект возгорания?

Мужчина с хвостом выдернул из кармана складной нож, щелкнул кнопкой, из рукоятки выскочило узкое лезвие. Филимоныч не растерялся: в ответ на эту угрозу он встряхнул огнетушитель и направил прямо на незнакомцев пышную пенную струю.

Из-за спины пожарника уже выглядывали прибежавшие на крик Александры актеры и рабочие сцены.

Двое злоумышленников, мгновенно оценив ситуацию, бросились наутек и через секунду скрылись за дверью.

Александра подбежала к распростертой на полу Подушкиной, опустилась рядом с ней на колени и проверила пульс. Пульс был, грудь Элины ритмично вздымалась в такт дыханию. Тогда Александра пару раз хлопнула ее по щекам.

Это подействовало. Подушкина хрипло выдохнула, открыла глаза и в ужасе уставилась на Александру:

– Это ты?! За что ты на меня?! Сергей Константинович сам мне эту роль отдал…

– В общем, есть за что, – проворчала Александра. – Но в данном случае я тебе ничего плохого не сделала…

Поблизости прозвучали знакомые шаги, послышался раздраженный голос главного:

– Соколовская, что здесь происходит? Я не потерплю, чтобы актрисы выясняли отношения при помощи мордобоя! Если ты думаешь, что таким способом вернешь себе роль, то ты глубоко ошибаешься…

– Да плевала я на эту роль! – проговорила Александра, поднимаясь на ноги.

Он посмотрел на нее и попятился: вид у Александры и вправду был впечатляющий – в одном корсете и крахмальной нижней юбке, глаза горят, волосы выбились из прически и рассыпались по плечам.

– Сергей Константинович, – загудел густым басом Филимоныч. – Александра тут ни при чем, на Подушкину какие-то посторонние типы напали, а Александра вовремя подоспела и меня позвала… на предмет объекта возгорания…

– Возгорания? – недовольно переспросил режиссер. – Не вижу никакого возгорания! Это у меня скоро будет самовозгорание нервной системы – от этого бардака!.. Стой! Посторонние, говоришь?! А почему в театре оказались посторонние?! Кто допустил?! Театр – это храм искусства, а не балаган! Здесь никаких посторонних быть не должно!

Он удалился с царственным видом, за ним потянулись все остальные, и через минуту Александра осталась наедине с Филимонычем.

– Ты, это, не переживай! – попытался утешить ее пожарный. – Он, то есть главный наш, Сергей Константинович, такой вспыльчивый, прямо порох! Того и гляди – самовозгорится. Но остывает тоже быстро, как будто его углекислотой залили или, к примеру, смесью порошковой противопожарной ПСП-4…

– Да я и не переживаю, – отмахнулась Александра.

Как ни странно, она и в самом деле не переживала из-за потерянной роли и даже из-за размолвки с Медениковым. То есть это, конечно, не размолвка, а окончательный разрыв. При мысли о том, что больше он никогда не явится в ее квартиру и не потребует от нее утешения, понимания и жалких постельных ласк, в душе Александры пышным цветом расцвело ликование. Как же он ей надоел!

– Слышь, Саша, – по-свойски пригласил ее Филимоныч, – может, пойдем ко мне в закуток, я тебе кой-чего налью. А то простынешь – в таком виде по коридорам бегать-то…

Все в театре были в курсе, что пожарник прилично зашибает, но дело свое он знал и лишнего на работе не позволял.

– Спасибо, дядь Паша, – Александра чмокнула его в щеку, – за рулем я.

– Три дня мыться не буду, – расплылся он, – такая женщина меня поцеловала! Эх, и красивая же ты баба, Александра!

От его откровенного «мужского» взгляда у нее потеплело на душе.

* * *

Сидя в своей уборной, она сжимала в кармане камею и думала о том, сколько опасностей и неприятностей обрушилось на нее из-за этой маски. Но она готова была примириться с этими неприятностями и даже с еще бо́льшими, лишь бы сохранить камею.

В чем же дело? Почему эта маленькая улыбающаяся маска вдруг возымела над ней такую большую, такую непонятную власть? И, судя по всему, не только над ней. Те двое мужчин хотели убить из-за камеи ни в чем не повинную Подушкину (кстати, насчет ее вины – вопрос весьма спорный), а еще раньше, в Черногории, длинноволосый тип со своими подручными похитил Александру и не задумываясь убил бы ее… И смерть Милана, парня с пляжа, – тоже на его совести…

Нужно что-то делать, поняла Александра. Эти двое не остановятся ни перед чем, рано или поздно они ее настигнут и убьют! С другой стороны, они могли бы сделать это и раньше, если бы им не мешали.

Вот именно: Александре все время кто-то помогает – то ли случай, то ли… Ну, в Черногории, положим, это был вполне реальный человек – тот нищий с собакой, который на самом-то деле совсем и не нищий. Это он спас ее тогда – на катере.

Александра вдруг резко вскинула голову. Так вот кого напомнил ей старик из сна! Он был похож на того деда из Черногории! Ну да, только дед выглядел простым рыбаком или бродягой, а этот старик – приличным человеком, но дело же не в одежде! Да, но ведь старик ей приснился…

С ней что-то происходит! Именно с ней! Что-то в душе ее изменилось: она стала другим человеком. И случилось это после того, как она нашла камею.

Она вновь поглядела на смеющуюся маску. А ведь верно, где-то должна быть и вторая камея, с вырезанной на ней маской – другой, злобной. И что болтал тот старик в ее сне? Что где-то в Карфагене была такая маска – с двумя лицами…

«Откуда у вас такой текст?» – вопрошает в подобных «смутных» случаях Сергей Константинович. Тут Александра вспомнила, как отвратительно он себя вел сегодня на репетиции, и помрачнела.

* * *

На следующий день после обеда шеф вызвал Дашу к себе и попросил ее съездить к поставщикам, в оптовую фирму, занимающуюся поставками элитного швейцарского парфюма.

– Понимаешь, они нам прислали какие-то странные духи, – шеф протянул Даше флакон синеватого стекла, на котором мелкими золотыми буквами было написано что-то непонятное. Язык был не немецким, не французским и даже не итальянским. И уж точно – не английским.

– Я предложил их в пару магазинов, но у них не пошло, – проговорил шеф с сомнением. – Цена, правда, хорошая, но запах какой-то странный… Поговори с ними, разберись. Пусть забирают обратно всю партию, и желательно было бы компенсировать наши убытки. Я в тебя верю!

Оптовая фирма располагалась на задах Петроградской стороны, на Глухой Зелениной улице. На Петроградской стороне этих Зелениных улиц целых три. Даша давно не бывала в этом районе и не сразу там сориентировалась. Она проехала по Большой Зелениной, затем по Малой и свернула на Глухую Зеленину. С трудом отыскав офис оптовиков, занимавший первый этаж пятиэтажного сталинского дома, она прямиком прошла в кабинет коммерческого директора.

Звали его Славик, он был толстый, жизнерадостный парень лет тридцати, Даша с ним часто разговаривала по телефону, иногда он сам приезжал к ним, но в кабинет Славика она попала впервые и была поражена его обстановкой. Весь кабинет был заставлен бегемотами самых разных цветов, фасонов и размеров. Здесь были бегемоты керамические и матерчатые, бегемоты деревянные и металлические, был замечательный африканский бегемот из черного дерева и оригинальный гиппопотам в стиле хай-тек из хромированного металла. Подставка для ручек и карандашей, разумеется, тоже была в виде оранжевого пластмассового бегемота, настольная лампа – в виде бегемота из матового стекла.

Но самым заметным и внушительным бегемотом в этой коллекции был сам Славик. Он едва помещался в офисном кресле, джинсовая рубашка не сходилась на его объемистом животе.

Войдя в кабинет, Даша с порога обрушилась на его хозяина:

– Что вы нам подсунули?! Что это за дрянь? – Она потрясла перед Славиком злополучным флаконом. – Ни один магазин не хочет этим торговать! Вообще, где вы это откопали? В какой дыре? Здесь даже надпись не поймешь на каком языке! В общем, забирайте назад всю партию и оплати́те нам возмещение ущерба!

Славик удивленно уставился на нее и проговорил:

– Карасева, привет! Какая муха тебя укусила? Ты что, сегодня не с той ноги встала?

Даша смутилась и замолчала: в самом деле, они со Славиком работали не первый год, и, прежде чем устраивать скандал, нужно было с ним поговорить нормально, выяснить все обстоятельства дела. Но у нее за последние дни характер каким-то удивительным образом резко испортился.

– Ладно, извини! – она понизила тон и села в кресло (разумеется, в форме дремлющего кожаного бегемота). – Так что это за духи? Где вы их нашли?

– Там же, где и всегда! – обиженно проворчал Славик. – В Швейцарии, само собой!

– Ага, рассказывай! – Даша вновь начала заводиться. – На швейцарских товарах надписи или по-французски, или по-немецки, а тут – непонятно на каком языке…

– На нормальном швейцарском языке! – перебил ее Славик.

– Ты что – разве есть такой язык? – удивилась Даша. – У них же их там три: немецкий, французский и итальянский…

– И старошвейцарский, или ретророманский! – гордо добавил Славик. – Эта фирма очень старая, и они из принципа пользуются только старошвейцарским! Фишка у них такая…

– Пусть они хоть монгольским пользуются, но эти духи ни один приличный магазин не хочет брать! Ты сам-то понюхай! На что это похоже? – Она нажала на металлический шпенек, из флакона вылетело серебристое облачко, и в кабинете запахло, как в рыбном отделе супермаркета, причем не самым свежим товаром. – Скажи честно: тебе понравилось бы, если бы от твоей девушки пахло таким парфюмом?

– При чем здесь моя девушка? – Славик удивленно заморгал. – Карасева, да ты в уме ли?! Этот парфюм вовсе не для девушек!

– А для кого – для мужчин, что ли? Мечта рыболова?!

– Да нет, при чем тут мужчины? Я же звонил, объяснил все этой вашей… как ее… Алине. Она обещала все передать шефу…

– Ах, Али-ине! – протянула Даша, до которой постепенно дошел «юмор» ситуации. – Она у нас, к счастью, больше не работает. И шефу, разумеется, она ничего не передала. Так что, будь добр, объясни-ка все это еще раз – лично мне!

– Это новое слово в нашем бизнесе! – гордо сообщил ей Славик. – Парфюм для кошек! Вся Европа буквально с ума сходит! Вот я и решил вам первым его предложить, как нашим старым, проверенным клиентам. Между прочим, в Швейцарии эти духи – лидер продаж! И я вам, как старым партнерам, дал самую привлекательную цену!

– Для ко-ошек? – протянула Даша.

– Ну да! Если есть одежда для собак, включая смокинги и вечерние платья, если имеются украшения и аксессуары для домашних любимцев, если придумывают даже мобильные телефоны для попугаев – почему же парфюмерная промышленность должна отставать? Ты ведь знаешь, владельцы собак и кошек – это сумасшедшие люди! Они готовы платить любые деньги, только бы у их любимцев было все самое лучшее!

– Да, пожалуй, за этим парфюмом действительно большое будущее! – согласилась Даша, принюхиваясь и морща нос. – Ладно, извини, мы попробуем прощупать рынок!

– Попомни мои слова, Карасева: вы еще дополнительную партию у меня попросите! – заверил ее Славик.

Благополучно решив вопрос с новыми духами, Даша покинула офис поставщиков и поехала обратно.

Она выехала с Глухой Зелениной, но, видимо, пропустила нужный поворот и оказалась в тупике. Включила навигатор, собралась было развернуться, чтобы выехать на Большую Зеленину, но мельком углядела название улицы, на которую случайно заехала.

Это была улица Лодейнопольская, и на ближайшем доме висела табличка с названием: «Институт истории религий».

Даша решила, что сама судьба привела ее сюда.

Время у нее было, с поставщиками она разобралась очень быстро, так что вполне могла потратить полчаса или даже час на то, чтобы узнать хоть что-то о своем отце.

* * *

Утром Александра спала очень долго. Вчера она поздно вернулась со спектакля, который прошел на ура. Александра отбросила все мелкие огорчения, позабыла о распрях и хамском поведении главного и играла в полную силу. Прекрасная пьеса Шекспира, очень выигрышная, ее любимая роль – Беатриче. Александра дала себе волю и увлекла за собою партнеров. Публика была в восторге. Вызывали ее семь раз, и это притом что пьеса шла в их театре уже третий сезон.

Главного вечером в театре не было – не царское это дело, на поклоны выходить, когда премьера давным-давно прошла! Но донесли до него, конечно, информацию. А вообще-то, Александре было все равно, знает он о ее успехе или нет. Важно то, что она сама была довольна, что так отлично сыграла!

Позвонили из театра, сказали, чтобы Александра приходила на репетицию – так, на всякий случай. Ага, стало быть, маэстро еще не окончательно решил насчет роли Елены!

– Я не могу! – и Александра нарочито зевнула в трубку. – У меня мигрень, так и передайте Сергею Константиновичу, Галочка.

На этот раз она угадала имя девушки, или просто там, в трубке, не стали «заедаться».

Таким образом, у Александры образовался свободный день, и она решила употребить его с пользой. Хорошо бы конечно пройтись по магазинам, прикупить кой-чего по хозяйству, но выход из дому наверняка чреват для нее большими неприятностями. Эти двое, побывавшие вчера в театре, небось пасутся поблизости. В квартиру они не полезут – замки у Александры отличные, да еще и дверь в тамбуре железная. А вот «прихватить» ее возле машины или по дороге – это для таких типов запросто.

Александра, прикрывшись занавеской, осторожно выглянула в окно кухни.

Так и есть: вон ее машинка – стоит возле подъезда, а чуть в стороне притулился чужой синий «Фольксваген». Александра все машины во дворе знала, со всеми водителями была знакома, ни у кого такого «Фольксвагена» нет. А если кто-то посторонний приехал – к примеру, к Анне Борисовне с пятого этажа учеников на дом привозят – она их по английскому языку натаскивает, – то он ни за что машину на это место не поставит. Потому что все во дворе знают – четыре места возле подъезда принадлежат Василию Кожемяке, соседу Саши по площадке.

Этот Кожемяка купил две квартиры, объединил в одну, да еще и отдельную выделил, для тещи, поставил в тамбуре дверь – добротную, – а Александру взял в компанию, потому что его теща, Мария Семеновна, за нее попросила, они с Сашей на почве театра очень подружились. Теща из-за театра сама не своя, готова по пять раз спектакли смотреть и сплетни про актеров слушать. Сама же – женщина умная, про зятя ни слова не говорит: кто он такой, как он деньги зарабатывает… Да и так ясно, что он с криминалом каким-то связан. Дочка ее, Алка, – лентяйка фантастическая, ничего не делает, теща тоже по дому не ломается, няня у них и домработница тоже имеются. Кожемяка во дворе себя сразу строго поставил – чтобы его личные четыре места ни в коем случае не занимать! Одно – для его, хозяйского, «Мерседеса», другое – для Алкиной «Ауди», третье – для машины с водителем, он их детей в школу возит, домработницу на рынок и тещу в театр, а четвертое – для Александры: по дружбе и по соседству.

На дворе стоял белый день, Кожемяка давно по делам уехал, детей в школу шофер доставил, потом прислугу по магазинам повез, а Алка небось дрыхнет еще, вон ее «Ауди» красненькая стоит.

Что ж, сейчас Александра примет меры: вы, голубчики, сами напросились!

Она натянула джинсы и майку, наскоро заколола волосы и позвонила в дверь к соседям. Долго ей не открывали, но Александра была настойчива, и наконец на пороге показалась заспанная физиономия Алки. Даже сейчас, со сна, растрепанная и с опухшими глазами, Алка была удивительно хороша. Матовая, чуть розоватая кожа, пышная копна рыжеватых волос, плавные движения, ямочки на щеках… Вася Кожемяка «держал» ее исключительно за красоту.

– Привет! – Александра мягко отодвинула Алку и просочилась в квартиру.

– Кофе выпить хочется, а никого нету… – зевнула Алка.

Александра направилась в кухню, не уставая поражаться Алкиной фантастической лени: кофеварка-то капсульная, тут всего-то надо кнопку нажать – и то рука у нее не поднимается!

Выпив кофе, Алка продрала наконец глаза, и с ней стало возможно общаться.

– Я зачем пришла-то, – начала Александра, осторожно подбирая слова, – машина какая-то возле подъезда стоит… подозрительная!

– А? – Алка достала из холодильника тирамису в хрустальной вазочке и принялась уплетать его ложкой, даже не сев за стол.

– Что – а! – Александра повысила голос. – Алка, не тормози! Забыла, что Вася велел?

У Василия в последнее время возникли большие проблемы с конкурентами, дошло до серьезных разборок, и однажды какие-то подозрительные личности попытались увезти с собой его сына, когда парень ждал запоздавшего водителя у дверей школы. Тогда, к счастью, дело обошлось, директора школы Вася запугал по полной программе, водителя уволил, а домашним своим велел держать ухо востро и смотреть в оба: если что-то подозрительное увидят – сразу сообщать ему.

Алка нехотя отставила вазочку с десертом и подошла к окну.

– Точно, – протянула она через некоторое время, – незнакомая машина на нашем месте…

– Звони! – приказала ей Александра, в противном случае эта засоня и лентяйка еще год будет собираться.

– Вася-а… – сказала Алка в трубку, невыносимым образом растягивая слова, – тут такое де-ело… ты за-анят?

Она оглянулась на Александру, но та изобразила совершенно зверское лицо, и Алка продолжила:

– Нет, ко-отик, я не могу по-озже… Это сро-очно…

Тут Александра четко ощутила, что ей хочется придушить Алку на месте. Очень хочется! Судя по всему, Алкин муженек почувствовал такое же желание. Из трубки послышался львиный рык, после чего Алка «мобилизовалась» и сообщила – вполне внятно, – что возле их подъезда стоит незнакомая машина, а в ней уже давно сидят какие-то странные люди. И наблюдают, добавила она, понукаемая Александрой.

– Сиди где сидишь! – бросил ей Вася и отключился.

– А я что делаю? – удивилась Алка, потянувшись к десерту. – Что-то мне есть захотелось. Саш, может, пиццу закажем?

Домработница по полдня простаивает возле плиты, готовит разные блюда на любой вкус, а Алка обожает пиццу и готова лопать ее хоть по три раза на дню!

В который уже раз Александра подивилась загадкам человеческой природы.

– Спасибо, – отказалась она, – я к себе пойду.

Вернувшись домой, она с удобством устроилась возле окна в кухне. Ждать ей пришлось недолго.

С визгом во дворе затормозила большая черная машина, из нее высыпались трое крепких мо́лодцев. Без ненужных шумовых эффектов они мигом выволокли из синего «Фольксвагена» двух Сашиных «знакомых» – усатого с «хвостом» и типа постарше, седоватого. Не слушая их криков и возмущенных вопросов, мо́лодцы затолкали обоих злоумышленников в свою машину, затем один из них сел за руль «Фольксвагена», и обе машины уехали. Все происшествие заняло не больше пяти минут, и Александра с одобрением подумала, что ее сосед явно умеет подбирать персонал.

«Это вам не безоружному парню горло резать, – злорадно подумала она, – и не Подушкину душить! Хотя Элинку, может, и следовало бы…»

Что ж, теперь у нее есть некоторое время. Вася – отнюдь не зверь, просто так убивать посторонних людей он не станет. Допросит их и отпустит, ну, может, его мо́лодцы поволтузят их немножко – так, в воспитательных целях. Александра надеялась, что у этих двоих хватит ума не рассказывать Васиным ребяткам, за что они ее преследуют. Вася может заинтересоваться камеей, а она ни с кем не собирается ею делиться, даже со своим добрым соседом.

Она оделась и отправилась по магазинам – пешком, пожелав прогуляться.

* * *

Ворота в западном конце арены открылись. Вооруженные тяжелыми копьями гладиаторы вытолкали на арену толпу безоружных людей. Исхудавшие, перепуганные, они затравленно оглядывались по сторонам, косились на трибуны, заполненные народом. Для большего эффекта организаторы игр нарядили этих несчастных в яркие восточные одежды, в пестрые шелковые туники и плащи из дорогой индийской ткани, в удивительные варварские шапки. В этих ярких фантастических одеждах осужденные выглядели еще более жалко и нелепо. Они жались друг к другу, пятились, пытаясь отступить обратно в ворота цирка, но гладиаторы копьями выталкивали их на середину арены.

– Это еще что за клоуны? – спросил горшечник Аристобул своего соседа, водоноса Селевка. – Парфяне, что ли?

– Да нет, это новые сектанты, забыл, как же их называют… кажется, христиане или что-то в этом роде. Ужасные злодеи! Они исповедуют какую-то кошмарную религию: говорят, что на своих богослужениях эти христиане совершают всяческие непотребства и даже поедают собственного бога! Сам знаешь, сосед, все мерзости приходят в Рим с Востока. Говорят, это они, христиане, подожгли наш город, учинили великий пожар!

Соседи сидели на скамьях удобной северной трибуны, где не так сильно жарило беспощадное солнце. Эти места водонос сумел занять благодаря своему знакомству с одним старым ланистой, поставлявшим гладиаторов для ежегодных цирковых игр. Впрочем, день был удивительно жарким, и даже на этой трибуне зрители изнывали от духоты.

– Они? – недоверчиво переспросил горшечник. – А я слышал, что это сделали люди императора, по его приказу…

– Тс-с! – зашипел водонос, нервно озираясь по сторонам. – Что ты болтаешь, сосед?! Твои крамольные слова могут услышать! Не знаю, как ты, а я вовсе не хочу попасть в руки преторианцев! У меня большая семья, ее нужно кормить!

– Да я не хотел сказать ничего плохого, – спохватился горшечник. – Я просто повторил то, что слышал от других людей… сам знаешь, люди многое болтают…

– Просто повторил! – передразнил его сосед. – Иногда лучше просто помолчать! Лучше послушай, что скажет глашатай!

И правда: на арене появился глашатай, огромный детина с рыжей окладистой бородой. Во всю свою луженую глотку он прокричал на весь цирк:

– Господа сенаторы и всадники, воины преторианской гвардии и весь великий римский народ! Отец отечества, верховный понтифик, принцепс сената, консул и трибун, великий император Нерон Клавдий Цезарь Август Германик…

– Неужто все это – один человек? – пробормотал горшечник. – Этих имен и титулов вполне хватило бы на когорту, а может быть, и на целый легион!

– Опять ты за свое, сосед! – одернул его водонос. – Ох, не миновать тебе тюрьмы!

Горшечник испуганно замолчал и внимательно прислушался к словам глашатая.

– …Нерон Клавдий Цезарь Август Германик повелел найти злоумышленников, виновных в великом пожаре, уничтожившем едва ли не половину нашего великого города, и подвергнуть их заслуженному наказанию! Виновные были найдены, ими оказались участники злонамеренной восточной секты христиан. За свои злые дела, за свои мерзкие и отвратительные обычаи, переполнившие чашу терпения императора и всего римского народа, христиане заслуживают смерти, и отец отечества, верховный понтифик и прочая, и прочая, распорядился использовать их смерть ко благу и удовольствию римлян. Сейчас на ваших глазах эти подлые христиане будут во славу богов и во славу великого императора растерзаны дикими зверями, доставленными из дальних провинций!..

Зрители зааплодировали, предвкушая увлекательное зрелище. Глашатай поспешно покинул арену: служители цирка уже начали открывать обитые железом ворота в восточном конце арены.

Христиане сбились в кучку и в ужасе смотрели на створки ворот.

Наконец ворота распахнулись, и на арену выбежали звери.

Вперед тяжелой поступью вышел огромный лев с косматой черной гривой, за ним следовали два леопарда, гирканский тигр и черная пантера с желтыми глазами, горевшими голодным блеском. Зверей несколько дней не кормили, чтобы они стали еще более свирепыми и кровожадными.

Один из леопардов поравнялся со львом. Царь зверей угрожающе зарычал на него, замахнулся тяжелой лапой. Леопард отступил, прижимая уши к голове, стелясь брюхом к самой земле, как огромная кошка. Лев двинулся к перепуганным христианам, с интересом оглядел их и приоткрыл огромную пасть.

Христиане переглянулись, взялись за руки и забормотали слова молитвы.

Звери медленно надвигались на них, рыча и скалясь. Лев, как и подобает царю зверей, шел впереди. Наконец он остановился в двух шагах от людей и издал грозный рев.

Вдруг из толпы христиан вышел тощий старик в нелепом позолоченном колпаке, с безумно горящими глазами. Встав перед кучкой единоверцев, он запрокинул голову, вздернув к небу бороду, и воскликнул высоким, срывающимся голосом:

– Именем Бога Живого заклинаю тебя, лютый зверь, – отступись, не покушайся на жизнь людей божьих! Именем Творца, создавшего тебя, как и все живое, заклинаю тебя!

Лев удивленно уставился на смельчака, захлопнул огромную пасть и попятился.

По трибунам цирка пробежал удивленный, недовольный ропот.

Старик-христианин сбросил нелепый колпак. Он стоял прямо перед львом и выглядел теперь не менее грозно и внушительно, нежели этот огромный хищник. Глаза его пылали, лицо покрыла смертельная бледность. Прочие христиане сомкнулись за спиной предводителя, голоса их возвысились и слились, единым дыханием повторяя слова молитвы.

Внезапно лев опустил голову, словно склонившись перед старым христианином, опустился на песок и вытянул перед собой тяжелые лапы. Его желтые глаза прикрыли тяжелые веки. По обеим сторонам ото льва улеглись на песок леопарды, тигр беспокойно зарычал и отступил к воротам.

Предводитель христиан гордо оглядел затихшие трибуны и громко, уверенно проговорил:

– Как эти дикие звери склонились перед лицом истинной веры, так скоро склонится перед нею весь мир! Как этот лев смирил передо мной свой свирепый нрав, так и владыки мира сего смирят перед истинной верой свою гордыню!

По трибунам вновь пробежал недовольный ропот, как ветер пробегает по траве.

Император, возлежавший в своей ложе в окружении друзей и приближенных, приподнялся на локте и повернулся к префекту преторианской гвардии:

– Сделай же что-нибудь, Семпроний! Мне не нравится то, что происходит на арене!

– Слушаюсь, повелитель! – префект удалился через потайную дверь, выходившую в коридор, опоясывавший цирк изнутри.

Через несколько минут восточные ворота открылись вторично, и на арену вышли два десятка закованных в латы воинов преторианской гвардии. Вооруженные бичами преторианцы с опаской приблизились к зверям. Бичи защелкали, пугая зверей и принуждая их броситься вперед, на группу христиан. Однако вместо этого лев с рычанием повернулся и с угрожающим видом напал на преторианцев. Воины замешкались, и огромный зверь ударом лапы сломал шею одному из них. Соратники погибшего обрушили на льва удары мечей и копий, и через мгновение израненный зверь забился в конвульсиях на арене рядом с трупом преторианца.

Прочие звери, рыча и огрызаясь, заметались по арене, при этом они не причиняли никакого вреда христианам.

Преторианцы опомнились, выстроились в боевой порядок, вытеснили обезумевших зверей с арены и быстро удалились следом за хищниками через восточные ворота, оставив на арене христиан.

Те громко, радостно молились, окружив своего предводителя и воздевая руки к небу.

– Это дурное предзнаменование! – Горшечник Аристобул повернулся к водоносу. – Звери отказываются пожирать этих христиан. Может быть, они ни в чем не виноваты?

– Перестань болтать, сосед! – оборвал его водонос. – Такие речи не доведут тебя до добра!

Тем временем префект гвардии что-то негромко приказал ланисте, ответственному за представление. Тот, в свою очередь, отдал распоряжения своим подручным, и на освободившуюся арену выбежали гладиаторы – бестиарии, оснащенные дротиками и кинжалами, мурмиллоны с короткими мечами, в шлемах с изображениями рыб, ретиарии с сетями и трезубцами, скиссоры, вооруженные страшными мечами с одной рукоятью и двумя лезвиями наподобие огромных ножниц. Гладиаторы с дикими криками набросились на толпу христиан, как голодные волки набрасываются на овечье стадо, и через несколько минут все было кончено – на песке остались только окровавленные трупы в ярких изодранных одеяниях и нелепых головных уборах.

Император из своей ложи наблюдал за происходящим. На его лице читалось явное недовольство.

– Скверные игры! – проговорил он, ни к кому специально не обращаясь. – Подлец ланиста не нашел по-настоящему свирепых зверей! Или он нарочно покормил их перед тем, как выпустить на арену? Надо его самого скормить хищникам, чтобы впредь другим было неповадно лишать меня удовольствия!

– Позволь сказать, повелитель! – обратился к нему один из придворных, знатный сириец. Много лет тому назад он попал в Рим в качестве заложника и остался при дворе. Император ценил его за остроумие и умение много пить, не пьянея.

– Говори! – недовольным тоном произнес Нерон.

– Я считаю, что ланиста ни в чем не виноват.

– Вот как? – Лицо Нерона еще больше омрачилось. – Кто же, по-твоему, виноват? Уж не я ли?!

Приближенные императора насторожились, опасливо переглядываясь и невольно отодвинувшись от смелого сирийца. Тот, однако, ничуть не смутился.

– Никто, повелитель! Звери не стали пожирать христиан, потому что вера этих сектантов – поистине зверская вера, и хищники не захотели истребить своих единоверцев. Люди же охотно и с радостью перебили этих изуверов!

Лицо Нерона разгладилось. Император мгновение подумал над словами сирийца и… расхохотался.

Услышав смех повелителя, засмеялись и все его придворные, находившиеся в императорской ложе.

Наконец Нерон успокоился и проговорил довольным тоном:

– А ты умен, мой друг! Надо же – звери не стали есть своих единоверцев! Надо распространить твои слова по всему городу! Это заткнет рты моим недоброжелателям!

* * *

Александра остановилась перед витриной книжного магазина. Там были выставлены книги, канцелярские принадлежности, пазлы, и среди всего прочего она увидела картонный макет, представлявший собой зал рыцарского замка.

Увидела – и не поверила своим глазам!

Это был тот самый макет, который она видела во сне, когда позавчера задремала в костюмерной! Макет финальной сцены «Гамлета». Макет сцены поединка…

Ну да, вот же – Клавдий сидит на троне, вот королева Гертруда, перед ней, на столе, кубок. А в другом конце зала стоят друг против друга Гамлет и Лаэрт с обнаженными клинками…

Но… этого не может быть!

Впрочем, почему – не может?

Обычный театральный макет, изготовленный для оформления витрины… персонажи трагедии вырезаны из картона и аккуратно раскрашены, не более того.

На картонной подставке Александра увидела ценник, значит, макет продается.

Она вошла в магазин с твердым намерением его купить. Неважно, зачем он ей – она подумает об этом потом.

В магазине было пусто: время рабочее, а дети – в школах.

Подойдя к молоденькой продавщице, Александра сказала, что хочет приобрести макет сцены из «Гамлета», выставленный в витрине.

Девица неохотно оторвалась от глянцевого журнала и тупо уставилась на покупательницу.

– Чего? Какой макет? Какой Гамлет?

– Ну, вот этот, он стоит у вас в витрине! – терпеливо повторила Александра и подвела продавщицу к окну. Девица слегка упиралась, но Александра подталкивала ее твердой рукой.

Впрочем, она уже вовсе не была уверена, что хочет купить макет. Зачем ей эта дешевая картонная игрушка?

– Вот видите: это – макет театральной сцены. «Гамлет» – пьеса Шекспира! – втолковывала она девице, но та только глупо моргала глазами.

В это мгновение золотистый луч солнца осветил коробку, и все персонажи трагедии словно ожили, на их лицах появились выражения подлинных страстей – гнева, торжества, скорби. Александре показалось даже, что фигурка Гамлета сделала выпад, коснувшись противника своей рапирой.

– Ах, э-этот! – протянула девчонка. – Так он не продается. Он же последний…

– Как это – не продается? – Александра начала злиться. – Что значит – последний? Ценник есть – значит, вы мне должны его продать! У вас же магазин, а не музей!

– Наталья Борисовна! – позвала продавщица. – Тут покупательница хочет коробочку с витрины!

Из задней комнаты на помощь продавщице уже спешила женщина постарше.

– Хочет – продай, – проговорила она, окинув Александру наметанным взглядом. – У нас же магазин, а не музей!

Через пять минут Александра вышла из магазина с коробкой под мышкой.

Впрочем, теперь она и сама не могла бы объяснить, зачем купила этот макет.

Вернувшись домой, Александра поставила коробку с макетом на стол и недоуменно взглянула на нее.

Зачем она купила этот дурацкий макет? Только потому, что он напомнил о странном сне, приснившемся ей накануне в комнате театральной костюмерши?

Солнечный луч упал на макет, как тогда, в магазине, и Александре вновь показалось, что картонные фигурки персонажей ожили. Еще немного, и они заговорят, задвигаются, как во сне… Гертруда поднесет кубок к губам, Лаэрт сделает выпад шпагой…

Александра встряхнула головой, чтобы сбросить наваждение, склонилась над коробкой, чтобы получше разглядеть детали макета, и вдруг увидела на стене зала, над камином, две крошечные театральные маски – мрачно нахмурившуюся и улыбающуюся.

Вторая маска была удивительно похожа на ее камею.

Нет, это не может быть случайным совпадением! Этот макет не случайно попался ей на глаза!

Она еще раз внимательно осмотрела его и даже перевернула коробку вверх дном.

И здесь-то, на дне, она опять обнаружила те же две театральные маски, на этот раз они были напечатаны на товарном ярлыке, где размещались реквизиты производителя.

«Макет изготовлен артелью «Милан» Всероссийского общества слепых».

Ниже был отпечатан адрес и телефон артели.

Милан… так звали симпатичного парня, работавшего на пляже в Черногории. Парня, которого убили эти двое злодеев.

Еще одно совпадение?

Нет, слишком уж много их, этих совпадений!

Внезапно Александра поняла, что должна найти артель, где изготовили этот макет. Она почувствовала, что там найдет ответы на свои вопросы.

А вопросов у молодой женщины накопилось множество. Кто эти люди, так упорно преследующие ее, не гнушающиеся ни воровством, ни убийством? Для чего им нужна камея? И какое отношение имеет ко всему этому Александра и ее сны? Да и сны ли это?..

* * *

Дом, в котором находился Институт истории религии, был двухэтажным особнячком девятнадцатого века, с колоннами по сторонам высокого каменного крыльца. Однако его очень давно не ремонтировали, так что весь фасад был покрыт трещинами, и только с большим трудом можно было установить его первоначальный цвет.

Пожалуй, когда-то он был светло-розовым, но этот цвет совершенно выцвел и поблек, и сейчас его можно было с натяжкой назвать «цветом пятки убегающей нимфы».

Даша припарковала свою машину неподалеку от крыльца и подошла к особняку.

Парадная дверь была заперта давно и надежно, на ней красовался большой амбарный замок. Справа от парадного входа была проделана еще одна дверь, на которой красовалась вывеска «Оперативная полиграфия. Изготовление визиток и буклетов».

За неимением других вариантов, Даша открыла эту дверь и вошла внутрь.

Она попала в просторное, недавно отремонтированное помещение. Комната была ярко освещена, вся отделка выполнена с большим вкусом, в двух цветах – оранжевом и белом. Прямо напротив двери сидела девушка в белой блузке с оранжевым шарфиком. Увидев Дашу, она заученно проговорила:

– Визитные карточки от ста штук, срок изготовления от трех часов. Буклеты рекламные полноцветные или в две краски – изготовление от одного рабочего дня…

– Да мне ничего этого не нужно! – попыталась перебить ее Даша. – Мне…

– Печать настольных и перекидных календарей с фирменной символикой, нанесение логотипа фирмы или портрета заказчика на кружки, футболки, шарфы и скатерти…

– Да я совсем по другому делу! – Даша повысила голос. – Как пройти в Институт истории религии?

– Ах, вы к этим! – девица поскучнела. – Это налево по коридору, мимо туалета…

Даша поблагодарила девицу и направилась в указанном направлении.

Едва лишь она удалилась от полиграфического офиса, как территория евроремонта кончилась, на смену сочетанию оранжевого и белого цветов пришли унылые оттенки тускло-зеленого. Под потолком с раздражающим гудением горели люминесцентные лампы, половина из которых перегорела, поэтому в коридоре было полутемно. Даша шла по этому коридору, оглядываясь по сторонам. Вдруг одна из дверей распахнулась, оттуда выскользнул необыкновенно худой мужчина с горящими глазами и всклокоченной бородой, схватил Дашу за руки и воскликнул:

– Ну, наконец-то! Мы уже думали, что вы не приедете! Пойдемте скорее, коллектив вас ждет!

– Коллектив? – удивленно переспросила Даша. – Какой коллектив?

– Коллектив нашего отдела! Отдела поисков смысла жизни! У нас к вам так много вопросов… чтобы ничего не упустить, мы их выписали в алфавитном порядке… Лично у меня к вам вопрос: существует ли мировой разум?

– Боюсь, что вы меня с кем-то перепутали, – осторожно ответила Даша, пытаясь высвободить руки.

– Перепутал? – всклокоченный мужчина удивленно заморгал. – Разве вы не Филинова из алтайского филиала?

– Нет, должна вас огорчить, я вовсе не Филинова, – заверила Даша незнакомца. – И на Алтае ни разу в жизни не была. Вообще, ни разу не была восточнее Урала.

– Так, значит, это не вы были командированы в Шамбалу? – В глазах мужчины проступило горькое разочарование, он отпустил Дашины руки и попытался скрыться за дверью. Но теперь уже сама Даша схватила его за пуговицу и быстро проговорила:

– Постойте! Я ищу человека, который здесь когда-то работал. Кто мне может помочь?

– Это вам к Нестору Рюриковичу! – ответил всклокоченный и показал Даше обитую коричневым дерматином дверь на противоположной стороне коридора. Над ней висела аккуратная табличка с надписью «Отдел кадров».

Даша поблагодарила всклокоченного господина, но он уже скрылся в своей комнате.

Толкнув дверь, Даша оказалась в странном помещении, больше напоминавшем не отдел кадров научного института, а монастырскую келью. Комната была небольшой, полутемной и очень холодной. В глубине ее за простым деревянным столом сидел внушительный старик с длинной седой бородой, в черной рясе и маленькой круглой шапочке. Даже сидя он казался необыкновенно высоким.

На столе перед ним лежала огромная книга в кожаном переплете, куда он что-то записывал самым настоящим гусиным пером.

Услышав скрип двери, старец поднял глаза и уставился на Дашу.

– По какому вопросу, дочь моя? – осведомился он скрипучим, как несмазанная дверь, голосом.

– Здесь когда-то работал один человек… – неуверенно проговорила Даша.

– Выражайся яснее, дочь моя! Что за человек, когда работал, чем занимался…

– Александр Михайлович Соколовский… – выдавила Даша, – мой отец…

– Соколовский? – старец пристально взглянул на Дашу, затем начал листать свою книгу, негромко бормоча: – Соколов… Сокольский… Соколицкий… Ага, ну вот же он, Соколовский! Все верно, Александр Михайлович!

Он вновь взглянул на Дашу, словно хотел убедиться, что она никуда не делась, и прочитал:

– Соколовский Александр Михайлович, старший научный сотрудник отдела древних религий Северной Африки. Действительно, он работал в нашем институте, но с тех пор прошло уже много лет.

– Так что же – здесь я о нем ничего не узнаю? В институте не осталось никого, кто может его помнить?

– Отчего же никого? В том отделе по-прежнему работает Никодим Иванович Кордовский, он должен помнить вашего батюшку.

– Кордовский? – переспросила Даша. – А где находится этот отдел?

– Дальше по коридору, – отозвался старец и вновь углубился в свою книгу, утратив интерес к посетительнице.

В это время дверь распахнулась и в келью вошла самая обычная уборщица – немолодая тетка в синем сатиновом халате с ведром и шваброй на изготовку.

– Нестор! – заговорила она громко. – А чего это у тебя такая темнотища? Слава тебе господи, за электричество организация заплатила, так что свет дали! И отопление скоро включат!

Она пошарила по стене возле двери, и комнату залил свет. В этом неярком свете комната совершенно изменилась. Теперь она вовсе не напоминала монашескую келью – обычное помещение, только потолки высокие. Нестор Рюрикович встал из-за стола и потянулся. Ряса его упала, и оказалось, что это не ряса, а черное пальто – он просто накинул его, потому что в комнате было прохладно. И борода была вовсе не бородой, а просто его белый шарф свисал на воротник пальто, а Даше в темноте и привиделось. Толстая книга, правда, была, но писал Нестор в ней обычной шариковой ручкой.

– Так-то лучше, – проворчала уборщица, гремя ведром, – а то сидишь тут, как монах в келье…

Даша пожала плечами и пошла прочь из этого подозрительного отдела кадров.

Пройдя еще с десяток шагов по коридору, она увидела дверь, на которой висела табличка:

«Традиционные религии Африки».

Из-за нее доносились раздраженные голоса. Даша постучала, но ей никто не ответил. Тогда она приоткрыла дверь и осторожно заглянула внутрь.

За этой дверью была большая полутемная комната, стены которой были увешаны шкурами диких животных. В глубине комнаты, перед длинным столом, громко пререкались два человека с очень загорелыми лицами. Один был в поношенном черном костюме, в мятой черной шляпе и черных очках, другой – в свободном одеянии из яркой ткани, расписанной тропическими цветами и райскими птицами.

Тот, что был в райских птицах, громко и раздраженно говорил своему собеседнику:

– Я, как начальник отдела, не могу смотреть на это сквозь пальцы! Вы убили уже третьего практиканта под видом превращения его в зомби! В конце концов, нам негде будет взять новых сотрудников! У нас и так штатное расписание укомплектовано только наполовину!

– Вы ретроград! – отвечал ему человек в темных очках. – Вы ставите палки в колеса научного прогресса! Я изучаю безграничные возможности человеческого организма, а вы говорите о каких-то практикантах! И потом, они вовсе не убиты, все процессы в их организме просто временно приостановлены…

– Ага, и так приостановлены, что в вашей лаборатории уже дышать нечем!

– Ничего, я как раз купил освежитель воздуха…

Тут человек в райских птицах заметил Дашу, повернулся к ней и спросил:

– Девушка, что вам нужно? Вы разве не видите, что мы работаем?

– Да я только хотела спросить… – начала Даша, но тот, что был в шляпе, перебил ее:

– Вы случайно не на практику к нам прибыли?

И шагнул ближе, окидывая Дашу алчным взглядом.

– Нет-нет! – шарахнулась от него Даша. – Я разыскиваю одного человека…

– Что, практиканта Чижикова? – поскучнел человек в шляпе. – Так вот я о нем знаю не больше вашего! Он как ушел из лаборатории две недели назад, так больше и не появлялся!

– Нет-нет, мне нужен сотрудник института, Никодим Иванович Кордовский.

– Ах, Кордовский! – воскликнул человек в шляпе с заметным облегчением. – Так это вам нужно в другой отдел… Кордовский работает в отделе древних религий Африки…

– Северной Африки! – уточнил его начальник.

– А это разве не тот отдел? На двери написано, что здесь отдел африканских религий…

– Это, девушка, отдел традиционных африканских религий – вуду, кандомбле, йоруба и некоторых других, а вам нужен отдел древних религий, в настоящее время уже неактуальных.

– И где же этот отдел находится?

– До конца коридора и по лестнице вниз!

– Спасибо, – улыбнулась Даша и, не удержавшись, добавила: – Свет дали, и отопление тоже скоро включат…

И, как давешняя уборщица, пошарила по стене возле двери. Однако выключателя не нашла. Да и ладно, ведь вовсе неинтересно смотреть, как яркая ткань, в которую с шиком завернулся заведующий отделом, окажется, например, старой занавеской, а тот, в шляпе, наверное, лысый, голова мерзнет, вот и надел шляпу в помещении…

Даша спустилась по лестнице на один марш и оказалась перед обшарпанной металлической дверью, на которой красовались целых две таблички:

«Отдел древних религий Северной Африки» и «Не влезай – убьет».

Даша решила, что вторую табличку на дверь прикрепил какой-нибудь шутник и на нее можно не обращать внимания. Она решительно толкнула дверь и вошла в длинное, плохо освещенное помещение с низким сводчатым потолком. Все помещение было заставлено многочисленными ящиками. Прямо напротив двери сидел плотный краснолицый мужчина в клетчатом пиджаке. Весь он был какой-то квадратный – квадратные плечи, квадратное лицо, квадратная, коротко остриженная голова. Увидев Дашу, он строго проговорил:

– Девушка, вы, собственно, куда? Там же на двери написано, что сюда нельзя…

– Я думала, это так, кто-то пошутил.

– Какие могут быть шутки? Здесь серьезное учреждение, а не филармония какая-нибудь! Если на двери написано, значит, надо соблюдать. На двери просто так ничего не пишут…

– Мне, вообще-то, нужен Кордовский, Никодим Иванович…

– Ах, Никодим Иванович! Подождите минутку… – на квадратном лице проступило какое-то странное выражение, маленькие глазки воровато забегали, он как-то фальшиво улыбнулся и проговорил совершенно другим голосом: – Ну, раз вы к Никодиму Ивановичу, то это совсем другое дело. Вы здесь немного подождите, за вами сейчас придут!

– Придут? – удивленно переспросила Даша. – Кто придет? Зачем придет? Я бы и сама прошла, мне не трудно…

– Нет, сами вы не найдете! Тут новый человек запросто заплутает! У нас тут такие, извиняюсь, катакомбы… Потом, Никодим Иванович сейчас все равно у директора, так что нужно подождать. Вот, присядьте пока на табуреточку!

Он показал Даше на табурет, выглядевший крайне неустойчивым. Она опасливо села. Табурет жалобно скрипнул, но все же выдержал ее вес. Квадратный мужчина тем временем достал мобильный телефон, набрал на нем номер и, отвернувшись от Даши, что-то негромко забормотал в трубку. Даша невольно прислушалась и разобрала:

– Да, к Кордовскому… да, велел подождать… слушаюсь… никуда не отпущу…

Табурет под Дашей пришел в движение. Она вскочила, чтобы не свалиться на пол. Квадратный мужчина оторвался от мобильника и тоже поднялся.

– Вы это куда? – рявкнул он и шагнул к Даше. – Я сказал – подождите, значит, надо ждать!

– Да мне некогда, – залепетала Даша, удивленно глядя на квадратного. – Я, пожалуй, пойду…

– Никуда вы не пойдете! – мужчина встал перед ней, отрезая путь к двери. – Сидеть!

«Что это он раскомандовался? – подумала Даша. – За кого он меня принимает?»

Вдруг телефон квадратного зазвонил. Он поднес его к уху, переменился в лице и что-то виновато забормотал. Даша решила воспользоваться удобным моментом. Поскольку путь к выходу был отрезан, она бросилась в обратную сторону, в глубину помещения.

– Куда! – раздался за ее спиной раздраженный, повелительный голос. – Я сказал – сидеть!

– Ага, сейчас! – пробормотала Даша. Прямо перед ней оказалась дверь с прикрепленной к ней визитной карточкой:

«Никодим Иванович Кордовский. Начальник лаборатории».

Сзади приближались шаги квадратного. Даша дернула дверь. К счастью, она оказалась не заперта, Даша протиснулась внутрь и торопливо захлопнула дверь за собой.

Отдышавшись, она огляделась по сторонам.

Она оказалась в комнате, меньше всего напоминавшей лабораторию научного института. Для начала, эта комната была освещена несколькими серебряными канделябрами, в которых горели черные свечи, распространявшие странный сладковатый аромат. По стенам были развешаны старинные гравюры и фотографии с изображением безлюдных скалистых пейзажей, а также каких-то мрачных храмов и статуй. Кроме того, возле левой стены стоял застекленный шкаф, на полках которого Даша разглядела небольшие керамические и каменные статуэтки – быков, слонов и других животных. Рядом с этим шкафом стоял еще один – двустворчатый, с глухими деревянными дверцами.

Посреди этой комнаты за массивным письменным столом сидел пожилой человек с квадратной черной бородой и круглой лысиной, отражавшей пламя свечей. Бородач разбирал бумаги в верхнем ящике стола. Услышав шаги, он поднял взгляд на Дашу.

– Девушка, вы ко мне? – спросил он ее негромким приятным голосом с едва заметным акцентом.

– Я ищу Никодима Ивановича Кордовского.

– Это я. А по какому вы вопросу?

Даша растерялась. Странная обстановка этой комнаты, волнующий аромат свечей выбили ее из колеи, она забыла, зачем пришла сюда, зачем искала Кордовского.

– А тот человек сказал, что вас нет, что вы у директора… – проговорила она, чтобы как-то собраться с мыслями.

– Какой человек? – спросил Кордовский.

– Ну, такой… квадратный…

– Ах, Феликс Артурович! Начальник хозяйственного отдела! – Кордовский поморщился. – Вы сказали ему, что ищете меня? Скверно! Так все же что вам нужно?

– Ах, ну да! – опомнилась Даша. – Возможно, вы помните Александра Михайловича Соколовского…

– Соколовского? – бородач пристально уставился на Дашу и забарабанил пальцами по столу. – А в чем, собственно, дело? Почему вас интересует Александр Михайлович?

Даша глубоко вздохнула и выпалила, как в прорубь бросилась:

– Дело в том, что я – его дочь! В смысле, он мой отец.

– Вот как? – Никодим Иванович откинулся на спинку стула, пригляделся к Даше еще более внимательно. – Встаньте левее… вот туда, там больше света!..

Даша послушно перешла на несколько шагов влево и остановилась.

– Да, вы на него действительно похожи… – протянул Кордовский. – Особенно волосы, движения… надо же! Сколько лет прошло! Сколько лет! Я уже не думал, что когда-нибудь… – Он опустил веки, погрузившись в воспоминания, затем привстал и проговорил виновато: – Что же я вас держу на ногах? Присядьте… простите, как вас зовут?

– Даша.

– Присядьте, Дарья Александровна! – Кордовский указал ей на жесткое деревянное кресло. – Скажите, а что произошло? Почему именно сейчас вы начали… – Вдруг на его лице проступило беспокойство. Он поднял голову, словно к чему-то прислушивался, и проговорил: – К сожалению, ничем не могу вам помочь. Эти материалы уже упакованы и отправлены в новое здание.

– Материалы? – удивленно переспросила его Даша. – Какие материалы? Я не понимаю…

– Те, за которыми вы пришли! – Кордовский округлил глаза, поднес палец к губам и покосился на дверь.

– Я не понимаю, о чем вы… – начала Даша, но Кордовский вновь покосился на дверь и начал что-то быстро писать на картонном прямоугольнике.

Даша тоже взглянула на дверь.

Дверная ручка медленно, беззвучно поворачивалась.

* * *

Кордовский вскочил, сунул ей в руку картонку и вдруг подтолкнул к двустворчатому шкафу. Даша удивленно заморгала, хотела было что-то спросить, но Никодим Иванович сделал страшные глаза, открыл дверцу шкафа и втолкнул ее внутрь.

Даша совершенно растерялась.

В шкафу было темно и душно, пахло застарелой пылью, нафталином и еще чем-то незнакомым и неприятным. Снаружи до нее донеслись быстрые удаляющиеся шаги.

Дверца шкафа была закрыта неплотно, Даша прильнула к щелке и выглянула.

Кордовский как ни в чем не бывало сидел за столом.

Вдруг входная дверь распахнулась, и в лабораторию быстро вошли два человека. Один – смуглый мужчина средних лет, с легкой сединой, второй – такой же смуглый, но гораздо моложе, с жесткой щеточкой усов, его длинные черные волосы были собраны в «хвост» на затылке.

– Где она? – с порога спросил седоватый.

Кордовский поднял взгляд на неожиданных гостей и удивленно проговорил:

– Здравствуйте, господа! Вы ко мне? По какому вопросу?

– Не придуривайся! – оборвал его седой и раздраженно повторил: – Где она?

– Не понимаю, о ком вы! – Кордовский незаметно выдвинул правый ящик стола, но длинноволосый мужчина подскочил к нему, ударил по руке и задвинул ящик.

– Без фокусов! – прошипел седой, наклонился к Кордовскому и добавил: – Ты знаешь, зачем мы пришли. У тебя два пути – помочь нам или умереть. Какой ты выбираешь?

– Но, господа… – протянул Кордовский. – Я решительно не понимаю… кто вы, вообще, такие?

– Все ты понимаешь! – прошипел мужчина. – Значит, не хочешь нам помочь? Ты знаешь, что за это придется заплатить!

– Но, господа, вы прочли то, что написано на двери? – воскликнул Кордовский и повторил уже гораздо громче: – Вы прочли то, что там написано?

– Что еще? – раздраженно переспросил седой. – Ничего особенного там не написано!

– То, что там написано, очень важно! – с нажимом повторил Никодим Иванович. – Вы непременно должны это прочитать!

– Да что там такое написано? – седой злобно завращал глазами. – Что ты мелешь?

Кордовский молчал. И тут до Даши дошло, что его слова были обращены не к этим смуглым мужчинам, а к ней, Даше. Он хотел привлечь ее внимание! Это она должна что-то прочесть… что именно? Да ясно же – то, что он написал на картонном прямоугольнике! Ведь он писал поспешно, поняв, что сейчас появятся незваные гости, значит, это что-то очень важное!

Даша поднесла картонку к неплотно прикрытой двери шкафа. Через щель проникало немного света. В первую секунду она поняла, что это не просто картонка, а плоская упаковка спичек, какие продают в барах и кафе. На ее чистой стороне Кордовский и нацарапал свою записку. Даша напрягла зрение и с трудом прочла кривые, расползавшиеся строчки:

«Через заднюю стенку, потянув зонтик, вниз по лестнице до бычьей головы, дальше вспомнить детский стишок».

Чушь какая-то! Бессмыслица! Какой зонтик?! Какая бычья голова?! Какой детский стишок?!

Даша вновь выглянула в щелку, словно надеялась, что Кордовский еще что-то ей подскажет.

Но ему было явно не до нее.

– Что ты его слушаешь? – сказал напарнику усатый. – Не видишь – он нам вешает лапшу на уши! Тянет время! Сейчас я с ним поговорю по-своему!

Усатый злоумышленник склонился над Никодимом Ивановичем и коротко, без замаха, ударил его по шее.

Кордовский вскрикнул от боли, голова его качнулась, как у тряпичной куклы.

– Отвечай, когда тебя спрашивают! – рявкнул седой. – Говори, где она!

Кордовский молчал.

– Ты заговоришь! Ты запоешь соловьем! У меня и не такие язык развязывали! – вторил седому усатый.

Громила надавил пальцами на глазные яблоки Кордовского.

– Говори, старый слизняк, где она? – процедил он, сверля Никодима Ивановича холодным, полным ненависти взглядом. – Говори, скотина, или ослепнешь!

Никодим Иванович застонал и вдруг упал лицом на стол.

– Что это с ним? – удивленно проговорил усатый.

Второй бандит прижал пальцы к шее Кордовского и раздраженно бросил:

– Мертв!

– Да я вроде не так сильно нажал…

– Не так сильно! – передразнил его стриженый. – Много ли старику надо? – Он вдруг низко склонился над Кордовским, принюхался и удивленно проговорил: – Пахнет горьким миндалем! Ты тут ни при чем. Старик перехитрил нас, принял яд!

– Что же теперь делать?

– Черт с ним! – седой внимательно огляделся по сторонам. – Она не могла уйти! Он спрятал ее где-то здесь!

Мрачный взгляд обежал лабораторию, остановился на дверце шкафа.

Сейчас он откроет шкаф, найдет Дашу… О том, что произойдет дальше, нетрудно догадаться. Судя по тому, как они обращались с Кордовским, Дашу тоже не ждало ничего хорошего…

Даша вновь взглянула на записку Никодима Ивановича.

Когда он писал ее, он, наверное, знал, что скоро умрет, значит, это не может быть бессмыслицей!

«Через заднюю стенку, потянув зонтик…»

Наверное, речь идет о задней стенке шкафа!

Даша обернулась.

Ее глаза уже привыкли к темноте, и она разглядела в шкафу висевшие на плечиках лабораторные халаты, черное мужское пальто… рядом с ним на металлической перекладине висел старомодный зонтик с изогнутой деревянной ручкой.

Даша потянула этот зонтик, и задняя стенка шкафа беззвучно отъехала в сторону. Из-за нее потянуло сыростью и холодом.

Раздумывать было некогда, и Даша шагнула в темный проем. И тут же стенка шкафа вернулась в прежнее положение, отрезав ей путь назад.

Даша испуганно оглянулась. У нее за спиной была глухая каменная стена, и в ней – никакого следа двери. Даша стояла на маленькой площадке, вниз вели крутые каменные ступени. Откуда-то сверху пробивался слабый свет.

Как там было написано? «Вниз по лестнице до бычьей головы…» Другого пути все равно не было, и она пошла вниз по ступеням.

С каждым шагом ей становилось все холоднее. Ледяная сырость пронизывала Дашу до костей. Вскоре, однако, спуск кончился. Лестница уперлась в глухую каменную стену, на которой виднелся барельеф в виде бычьей головы с диском между рогов.

Ну да, все именно так, как написал Кордовский.

А что теперь?

Даша достала спичечную упаковку с запиской Никодима Ивановича, с трудом перечитала ее при слабом свете, проникавшем откуда-то сверху.

«Вниз по лестнице до бычьей головы, дальше вспомнить детский стишок…»

Эти слова показались ей бессмыслицей.

Какой стишок? Что имел в виду Кордовский?

Впрочем, первая часть записки сначала тоже показалась ей бессмысленной, но в итоге она помогла ей сбежать от убийц Кордовского. Значит, и в этих словах должен быть какой-то смысл.

Даша начала лихорадочно перебирать в памяти детские стихи, хоть в какой-то степени подходящие к случаю. Единственное, что ей приходило в голову: «Идет бычок, качается, вздыхает на ходу: «Ох, доска кончается, сейчас я упаду…»

Никакого проку от этого стишка не было. Никакого выхода он не подсказывал и мысли внушал самые мрачные. Казалось бы, детские стихи должны внушать радость и оптимизм, а тут такое – бычок качается, вздыхает, вот-вот упадет… как можно читать маленьким детям такую откровенную чернуху?

Даша почувствовала глухую тоску и безысходность. Пути назад нет, дверь в стене закрылась, и за ней – двое безжалостных убийц. Впереди – тоже глухая стена. Она попала в каменную ловушку, из которой ей никуда не выбраться, и с каждой секундой холод все глубже проникает в ее тело.

Долго она не выдержит…

Даша в сотый раз уставилась на глухую каменную стену с изображением бычьей головы.

И вдруг в ее памяти всплыло смутное, едва различимое воспоминание.

Она совсем маленькая, лежит в своей кроватке, в комнате – мягкий вечерний полумрак, мамы нет, а рядом – большой, высокий человек с рыжими волосами, с большими руками и строгим голосом.

Это отец, папа… он подошел взглянуть на маленькую Дашу… Она плачет, ей страшно одной в комнате, а мама куда-то ушла. Кажется, в аптеку, потому что у Даши жар и горло болит. Отец нечасто приходит к постели дочери, он вообще не слишком-то умеет разговаривать с детьми, но сейчас такой случай…

Что он такое говорит? Да это же стихи…

У быка луна на рожках,Дай ему попить воды.На неведомых дорожкахОт копыт его следы…

Вот так – прошло много лет, а эти стихи вдруг выплыли из глубины памяти.

Даша поглядела на барельеф.

Ну да, как же она сразу не догадалась! Диск между рогами каменного быка – это же полная луна! Бык словно несет луну на своих рогах!

Хорошо, но что это ей дает?

Даша вновь напрягла память. Ведь в стихотворении были еще какие-то слова…

Она прикрыла глаза – и увидела полумрак детской, услышала негромкий голос отца:

Если рожки повернешь,Новый светлый день начнешь!

Вот оно!

Даша подошла к стене, взялась за каменные рога и что есть силы повернула их, как ручки штурвала.

Вместе с рогами со скрипом повернулся каменный диск луны – и в ту же секунду часть стены перед Дашей плавно отъехала в сторону, открывая темный прямоугольный проход.

Ура!

Впрочем, радоваться рано, впереди ее ждет неизвестность.

Однако лучше неизвестность, чем полная безысходность! Тем более что этот путь подсказал ей Кордовский, а он вряд ли заманил бы ее в ловушку…

Стена сдвинулась с места и поползла в обратном направлении. Еще несколько секунд – и проход закроется.

Даша перестала колебаться и проскользнула в темноту.

Стена за ее спиной с громким скрежетом встала на свое место. На Дашу обрушилась полная, беспросветная тьма.

Даша замерла, прислушиваясь.

Спереди, из мрака, до нее донеслись какие-то странные звуки, какой-то едва различимый шорох.

В этот момент Даша вспомнила, что Кордовский написал свою записку не просто на картонной карточке, а на спичечной упаковке.

Ну да, он ведь знал, что она окажется в темноте! Он знал это и позаботился о ней…

Даша нашарила в кармане картонку, чиркнула спичкой.

Крошечный огонек рассеял темноту вокруг нее, создал круг бледного, слабого света. Даша успела разглядеть уходивший в темноту коридор, лужи на полу и там, в темноте, движущиеся красноватые точки…

Что это такое?

Она еще не поняла, но уже почувствовала, как, несмотря на пронизывающий холод подземелья, липкий пот заструился между ее лопаток. Ей стало страшно.

И в эту секунду порыв ветра погасил ее спичку.

Она опять осталась в непроглядной темноте и вновь услышала тихий шорох. Этот шорох становился все громче, все слышнее. Он, несомненно, приближался.

Даша поспешно чиркнула второй спичкой, подняла робкий трепещущий огонек, бережно прикрывая его ладонью, и пристально всмотрелась в отступившую темноту.

Красные точки, которые она заметила в первый раз, теперь оказались значительно ближе к ней и стали значительно ярче. И на этот раз Даша поняла, что это такое.

Это были маленькие злые глазки. Крысиные глазки.

В каких-нибудь десяти метрах от Даши в темноте кишели десятки, сотни крыс.

Крыс Даша боялась всегда, с самого детства. Впрочем, кто же их не боится? Даже тот, кто этого не признае́т, в глубине души испытывает первобытный, необъяснимый страх перед этими маленькими, хитрыми и коварными созданиями.

Пока спичка в Дашиной руке горела, крысы не шевелились, не приближались к ней. Они сидели неподвижно, не сводя с нее глаз, и только шевелили усиками. И она смотрела на них как зачарованная, не в силах пошевелиться.

Мыслей у нее почти не было. Точнее, была единственная мысль – пока горит спичка, крысы не приближаются, но как только спичка погаснет, они бросятся вперед…

Словно подслушав эту мысль, спичка в ее руке догорела до конца и погасла, опалив Даше пальцы. Даша чертыхнулась, затрясла обожженной рукой.

Ее обступила темнота, и вновь раздался шорох сотен маленьких лапок. Даша поспешно зажгла следующую спичку, едва не выронив ее от волнения. Маленький огонек отодвинул темноту, и Даша увидела, что крысы подобрались к ней.

А что будет, когда спички у нее закончатся? Ведь их осталось совсем немного, всего несколько штук…

Она сунула свободную руку в карман, чтобы пересчитать оставшиеся спички – и ее пальцы нащупали маленький твердый предмет.

Ах, ну да, это камея!

Неожиданно Даша ощутила прилив энергии – энергии и злости.

Да что же это такое?! Неужели она сдастся, отступит перед этими мелкими злобными созданиями?! Неужели погибнет в этом сыром подземелье? Да ни за что! В конце концов, она – человек, венец мироздания, а они – всего лишь жалкие грызуны, пусть даже очень многочисленные!

Она шагнула вперед, высоко подняв горящую спичку – и та едва не погасла от движения воздуха. Но зато крысы немного попятились, отступили с громким раздраженным писком.

И тут, как назло, спичка догорела до конца.

Даша выругалась, но не стала терять времени на проявление эмоций, тут же зажгла следующую спичку, шагнула вперед… и увидела впереди закрепленный на стене факел. Она поднесла к нему спичку – и факел вспыхнул ярким багровым пламенем.

Круг света стал гораздо шире, Даша отчетливо увидела длинный коридор, а самое главное – крысы шарахнулись от нее, злобно пища и морща острые усатые мордочки.

Даша вытащила факел из крепления, опустила его к земле и повела из стороны в сторону, опалив усы сидевшим в первых рядах крысам, – и маленькие злобные зверьки бросились врассыпную.

– Вот вам! – злорадно прокричала Даша, напоследок опалив хвосты убегавшим прочь тварям. – Будете знать, как нападать на меня!

Она выпрямилась, подняла факел над головой и двинулась вперед, благо коридор тут был один-единственный, без поворотов и разветвлений.

Не успела она порадоваться этому обстоятельству, как коридор вдруг разделился на два рукава – вправо и влево уходили два совершенно одинаковых туннеля.

Даша остановилась на распутье, растерянно глядя перед собой.

Ну и куда теперь идти – направо или налево? Ведь от этого, возможно, зависит ее жизнь!

Она вспомнила слова Кордовского.

До сих пор все его подсказки вели ее по правильному пути, но теперь она растерялась: они закончились.

Даша вытащила картонку с оставшимися спичками, еще раз оглядела ее, перечитала записку.

Больше никаких подсказок не было, записка Никодима Ивановича ничего другого в себе не содержала.

Даша перевернула картонку.

На другой стороне был отпечатан логотип заведения, в котором Кордовский взял эти спички, и его название – «Пивной бар Левша».

Даша словно увидела яркий свет в конце тоннеля.

Ну, ясно! Вот же она, последняя подсказка Кордовского! Бар «Левша» – значит, нужно идти по левому коридору!

Она решительно повернула налево.

И очень скоро поняла, что сделала правильный выбор.

Коридор стал шире, потолок в нем – выше, лужи на полу исчезли, и воздух заметно посвежел. Даша прибавила шаг: она увидела далеко впереди слабо мерцавший свет.

У нее появилась надежда, что скоро она выберется на поверхность, и ноги сами несли ее вперед.

Свет становился ярче, так что вскоре можно было обойтись и без факела.

Однако коридор не вышел на поверхность. Через несколько минут Даша увидела в правой стене несколько узких прямоугольных окон и поняла, что именно через них свет проникает в туннель.

Она подошла к первому окну и выглянула в него.

За этим окном находился огромный зал, размером и формой напоминавший внутренность собора. Высокий свод поддерживали два ряда массивных черных колонн. Окно, у которого стояла Даша, находилось почти под потолком зала, на опоясывавшей его галерее, так что само пространство находилось глубоко внизу. Выше этой галереи, в сводах, были проделаны узкие поперечные окна, через них в это подземное святилище проникало достаточно света. В дальнем конце помещения возвышался жертвенник – массивная чаша на трех когтистых звериных лапах.

Внезапно Даша поняла, что уже видела и этот зал, и сводчатый потолок, и ряды черных колонн, и жертвенник на трех звериных лапах…

Она видела все это во сне, только тогда в чаше жертвенника горел огонь, а по обеим сторонам от него стояли в два ряда длиннобородые люди в черных развевавшихся одеяниях, в театральных масках, изображавших перекошенные яростью лица.

Это был ужасный сон!

Даша вспомнила жреца в пурпурном плаще, вспомнила сверток в его руках и громкий детский плач, и ужас охватил ее.

Но ведь то был только сон…

Да, но этот зал и лес черных колонн – вот они, перед ней, только в зале нет сейчас ни души и в чаше жертвенника не горит пламя.

Даша вспомнила еще одну деталь из своего сна: в глубокой нише позади жертвенника находилось медное изваяние быка.

Сейчас из узкого окна Даша не могла видеть эту нишу, возможно, там, как и в ее сне, стоял медный бык.

Она высунулась в окно, чтобы заглянуть за жертвенник, но быстро убрала голову, потому что услышала внизу приближавшиеся тяжелые шаги.

Шаги гулко отдавались под сводами зала, им отвечало эхо, так что Даша не могла понять, один ли человек идет внизу или целая толпа.

Даша разрывалась между страхом и любопытством, ужасом – и желанием увидеть того, кто появился в загадочном святилище.

Неужели ее дикий сон превратится в куда более кошмарную действительность? Неужели сейчас, на ее глазах, свершится чудовищный ритуал?!

* * *

По дороге к территории артели никто Александру не преследовал, очевидно, те двое находились еще «в работе» у Василия Кожемяки. Место она нашла без особого труда.

Среди стандартных блочных пятиэтажных домов, во множестве выросших в нашем городе в хрущёвские времена (впрочем, как и в других городах страны), виднелся чудом уцелевший двухэтажный деревянный дом. Судя по его причудливой архитектуре, по крутой высокой крыше с резным коньком, по резному крылечку и фигурным наличникам, он был построен еще до революции. Александра подумала, каким чудом этот дом не только уцелел с тех пор, пережив все войны и революции, но даже весьма неплохо сохранился.

Впрочем, ответ на свой вопрос она получила очень скоро, подойдя к особнячку. На его стене, возле самого крыльца, она увидела мемориальную доску, гласившую:

«В этом доме с 1924 по 1926 год жил и работал видный советский партийный и государственный деятель И. И. Скворцов-Степанов».

Александра ничего не знала об этом государственном деятеле, кроме того, что его именем была названа расположенная неподалеку психиатрическая лечебница, но она поняла, что имя Скворцова-Степанова защищало деревянный дом вплоть до самого распада Советского Союза и благодаря ему дом дожил до наших времен.

Теперь же в нем располагалась артель «Милан», которую разыскивала Александра.

Она подошла к крылечку одновременно с высоким пожилым мужчиной в черных очках, с белой тростью в руке.

Поняв, что перед ней слепой, Александра посторонилась, пропуская его вперед. Однако мужчина остановился, повернулся к ней и приветливо проговорил:

– Проходите, девушка, я за вами!

Александра не стала спорить, поднялась на крыльцо и открыла дверь.

За ней оказалась просторная прихожая, напоминавшая прихожую обычной пригородной дачи. Однако в углу сидел за небольшим столиком еще один мужчина в черных очках, помоложе человека, вошедшего вслед за Александрой.

Мужчина за столиком поднял лицо и проговорил, обратившись к ним обоим:

– Здравствуйте, Василий Иванович! Вас уже ждут! А вы к кому, девушка?

Александра подумала, что определить ее пол и возраст по походке, наверное, несложно, особенно потому, что, как говорят, у слепых особенно чуткий слух, но как этот человек узнал мужчину, вошедшего следом за ней? Ведь тот пока не сказал ни слова, так что узнать его по голосу не было возможности.

Человек с тростью пересек прихожую и скрылся за дверью. Мужчина за столиком повернулся к Александре и повторил:

– Так к кому же вы, девушка?

– Я купила в магазине театральный макет, изготовленный вашей артелью, – неуверенно начала Александра. – Так вот, я хотела бы увидеть человека, который его сделал.

Произнеся эту фразу, она смутилась: возможно, имея дело со слепыми, не следует употреблять слово «увидеть», оно может показаться им обидным, потому что напоминает о том, чего они лишены…

Мужчина в черных очках как будто прочел ее мысли. Он улыбнулся и проговорил:

– Не смущайтесь, вы меня ничуть не обидели. Вообще, я вовсе не чувствую себя в чем-то обделенным. Видите ли, в природе все устроено чрезвычайно разумно и справедливо: если кому-то не дано чего-то одного – взамен его наделяют чем-то другим. К примеру, я лишен зрения, конечно, это огромная потеря. Но взамен зрения природа наделила меня очень тонким слухом и психологической чуткостью. Эти качества в значительной степени заменили мне зрение. Именно поэтому я работаю в артели кем-то вроде привратника.

– Чуткость и слух заменили зрение? – переспросила Александра, внимательно разглядывая своего необычного собеседника. – Что вы имеете в виду?

– Ну, например, по вашей походке я понял, что вы – молодая привлекательная женщина, только что вернулись из отпуска, который провели возле теплого моря…

– Здорово! – восхитилась Александра. – Допустим, с полом и возрастом все ясно, но как вы догадались об отпуске у моря?

– Очень просто, – улыбнулся мужчина. – Во-первых, как я уже сказал, походка у вас легкая, но вы ставите ноги немного неуверенно, потому что за время отпуска отвыкли от обуви на каблуке, привыкли ходить в пляжных шлепанцах или вообще босиком. Кроме того, ваша кожа еще едва заметно пахнет морской солью и солнцем…

Александра смутилась: она почувствовала, что незрячий собеседник видит ее как на ладони, со всеми ее тайнами и секретами. Он тем временем продолжил:

– Кроме того, я чувствую, что вы чем-то озабочены и пришли к нам в поисках решения своей проблемы. Иногда для того, чтобы найти выход из сложной ситуации, нужно всего лишь взглянуть на нее с другой стороны. И физическое зрение здесь ни при чем. Я слышал как-то историю о двух нищих, которые сидели перед входом в церковь. Оба они были слепыми, перед обоими лежали таблички с просьбой о подаянии, но одному подавали очень мало, а у другого шляпа всегда была полна денег. Наконец первый не выдержал и спросил своего удачливого соседа, почему ему так охотно подают. Тот же в ответ спросил:

– Что ты написал на своей табличке?

– Я написал, что слеп и не могу заработать себе на жизнь. А что написал ты?

– Я написал, что сейчас весна, но я не могу ее увидеть.

Рассказав эту притчу, человек за столиком спохватился:

– Вы пришли к нам по делу, а я отвлекаю вас пустыми разговорами. Сейчас вас проводят… – Он повернулся влево и позвал: – Кречет!

Тотчас из-за шкафа в углу прихожей появилась большая белая собака с умными глазами. Увидев ее, Александра едва не вскрикнула – собака была как две капли воды похожа на виденную ею в Черногории. Это не может быть совпадением, значит, Александра на правильном пути!

Собака остановилась перед привратником и вопросительно взглянула на него.

– Кречет, – проговорил тот, – проводи нашу гостью в макетную мастерскую к Антону Андреевичу. Покажи ей нашу артель и проследи, чтобы она не заблудилась.

Пес тихо рыкнул, как будто подтвердил, что понял хозяина, взглянул на Александру, приглашая ее следовать за ним, и направился к двери, имевшейся в глубине прихожей.

Едва лишь гостья покинула прихожую, как привратник снял телефонную трубку и проговорил:

– Она пришла. Приготовьтесь, возможно, следом за ней придут и другие гости.

* * *

Проследовав за собакой, Александра оказалась в коридоре. Здесь было почти темно, света от единственной лампочки едва хватало, чтобы разглядеть дорогу. Это и понятно – ведь здешним обитателям свет не был нужен.

Собака толкнула носом следующую дверь, и они с Александрой попали в просторную комнату, в которой работали десятка полтора незрячих людей. Перед каждым из них на рабочем столе лежали мелкие детали каких-то сложных устройств и механизмов. Они уверенно собирали эти детали своими чуткими пальцами, и в их руках эти части превращались в выключатели и реле, электроприборы и другие устройства.

При появлении Александры некоторые из работников подняли головы, внимательно прислушиваясь, но, услышав хорошо знакомое цоканье собачьих когтей по деревянному полу, тут же успокоились и вернулись к прерванной работе.

Пройдя через эту мастерскую, они попали в следующее помещение.

Здесь работали незрячие женщины, ткавшие очень красивые ковры. За работой они негромко напевали.

Под их ловкими руками возникали удивительные узоры – цветы и деревья, райские птицы и чудесные пейзажи. Одна из работниц повернулась к Александре и с интересом проговорила:

– Какие у вас хорошие духи! Это Живанши?

– Исси Мияки, – машинально ответила Александра.

Собака тем временем подошла к следующей двери, остановилась и вопросительно взглянула на свою спутницу.

– Ах, ты не можешь повернуть ручку! – догадалась Александра.

Она повернула медную дверную ручку и вслед за собакой вышла на лестничную площадку. Отсюда деревянная винтовая лестница вела вниз, в подвальное помещение. Спустившись по ней, Александра и ее четвероногий спутник оказались в небольшой комнате, где работали всего четыре человека: юноша лет восемнадцати, мужчина и женщина средних лет и старик.

Юноша маленькими острыми ножницами очень ловко вырезал из тонкого картона фигурки людей и животных. Старик тонкой кистью раскрашивал эти фигурки, а мужчина и женщина вклеивали их в подготовленные коробки макетов. На одном из столов Александра увидела готовую сцену из «Золушки»: Золушка в белоснежном бальном платье сбегает по дворцовой лестнице, за ней бежит принц с хрустальной туфелькой в руке. Рядом делали сцену из сказки «Кот в сапогах» – роскошный зал в замке людоеда, и пушистый кот гоняется за хозяином замка, превратившимся в мышь.

В данный момент мастера работали над сценой из какой-то восточной сказки, должно быть, «Тысячи и одной ночи». Старик раскрашивал фигурку Шахерезады в пышном восточном одеянии. Он едва заметным движением кисти коснулся лица фигурки, и на нем появились изящно изогнутые черные брови.

– Какая тонкая работа! – не удержалась Александра. – Как вам удается…

Она не договорила фразу, смутившись.

– Как мне удается делать это вслепую? – закончил за нее старик, усмехнувшись. – Я работаю так уже сорок лет, так что ничего удивительного! Я уже «вижу» руками. Слышали ли вы когда-нибудь о старых мастерах персидской миниатюры?

– Ну, разве что о самих этих миниатюрах слышала, – неуверенно призналась Александра. – Вроде бы это такие ярко раскрашенные рисунки с принцами на конях, розами, черноглазыми красавицами и прочими восточными красотами…

– Ну, хоть о чем-то вы слышали, – старик вновь усмехнулся. – И то хорошо. Вообще-то, персидские миниатюры – это высокое искусство, самые знаменитые мастера украшали своими рисунками рукописные книги. Так вот, мастера миниатюры занимались тонкой росписью всю свою жизнь, до глубокой старости, и от подобной кропотливой работы к концу жизни они почти всегда теряли зрение. Но при этом не переставали работать, потому что, как говорили, у них открывался третий глаз, иначе говоря – внутреннее зрение. Они начинали видеть душой, сердцем. И тогда-то слепые мастера создавали свои лучшие работы…

Старик ненадолго замолчал. Александра тоже почтительно молчала.

– Так что в моем мастерстве нет ничего особенного! – закончил он. – Вот у Виталика – настоящий талант. – Старик повернулся к юноше с ножницами. – Он работает только первый год, а почти не ошибается!

* * *

Входная дверь деревянного дома распахнулась, и в прихожую вошли двое смуглых мужчин. Один – средних лет, седоватый, подтянутый, второй – гораздо моложе, с длинными, черными как смоль волосами, собранными в «хвост» на затылке. Будь на месте привратника человек зрячий, он сразу заметил бы, что эти двое побывали недавно в серьезной переделке. Левая скула длинноволосого визитера была гораздо больше правой, глаз слегка заплыл. Лицо второго было в порядке, зато он время от времени морщился, потирая плечо. На его рубашке не было верхней пуговицы, и мужчина пытался застегнуть куртку до горла.

Всего этого привратник видеть не мог, однако кое-что он наверняка почувствовал, поскольку губы его дрогнули в едва заметной презрительной улыбке.

Подойдя к столику привратника, длинноволосый проговорил:

– Где она?

– Здравствуйте, господа! – привратник откинул голову и поправил черные очки. – Вы к кому? По какому вопросу? Если вас интересуют поставки нашей продукции…

– Нам эта дрянь на фиг не нужна! – грубо оборвал его длинноволосый посетитель. – Я тебя еще раз спрашиваю, где она?

– Это вы о ком? – переспросил привратник, впрочем, без особого волнения. – Если о нашем главном бухгалтере Саломее Иродовне, то она в налоговой, будет после четырех…

– Меня твоя Слаломея Уродовна тоже не интересует! – рявкнул посетитель. – К вам минут десять назад молодая женщина вошла, так вот, где она?

– Не горячись, не горячись! – одернул старший посетитель своего спутника. – Ты же видишь – перед тобой человек больной, слабый, он от одного громкого крика загнуться может, а нам это надо? Тем более что он нам и так все скажет! Правда? – седой склонился над столом привратника и повторил вопрос: – Так куда пошла эта молодая особа?

– Ну, господа, вы же видите – я незрячий, – жалобно проговорил привратник. – Я же не могу узнать, молодая женщина передо мной или старая карга… ну, приходила тут действительно незадолго до вас какая-то особа…

– Только не говори мне, что она уже ушла! – процедил длинноволосый. – Я за вашей дверью следил! Отсюда ни одна живая душа не выходила!

– А я и не говорю, – сдался привратник. – Она прошла в отдел рекламаций, это прямо по коридору… – и он указал на дверь в глубине прихожей.

– В отдел рекламаций, говоришь? – длинноволосый грубо схватил привратника за воротник и сильно встряхнул. – Мы с другом пойдем и проверим, а ты нас, как положено хорошему хозяину, проводишь в этот самый отдел, и, если мы не найдем ее там или если ты, крот незрячий, попытаешься ее как-то предупредить, мы тебе такую рекламацию устроим, что ни одна больница тебя не примет!

Он рывком поднял привратника с места и потащил к двери, как кошка тащит слепого котенка.

Незваные гости вместе со своим невольным провожатым через несколько шагов миновали полутемный коридор, вошли в просторное помещение электромеханической мастерской. Незрячие монтажники занимались своей кропотливой работой. Услышав звук незнакомых шагов, они насторожились, кто-то поднял голову и оторвался от работы, кто-то делал вид, что продолжает трудиться.

– Не волнуйтесь, коллеги, спокойно работайте! – громко проговорил привратник. – Эти господа идут в отдел рекламаций! У них претензии по качеству…

– Ты что болтаешь?! – рявкнул длинноволосый и встряхнул привратника. – Я тебе сказал, чтобы ты помалкивал?

– Да я ничего…

Привратник не успел закончить фразу: один из монтажников приподнялся из-за стола и бросил гаечный ключ в единственную лампочку, освещавшую мастерскую. Лампочка с громким треском разлетелась на мелкие куски.

И до этого здесь было не слишком светло, теперь же помещение погрузилось в кромешную темноту.

– Вы что делаете, сволочи незрячие?! – истошно завопил длинноволосый громила, внезапно оказавшись во мраке.

Впрочем, теперь скорее его самого можно было назвать незрячим.

В темной комнате он ослеп и стал совершенно беспомощным, в то время как для слепых работников артели ровным счетом ничего не изменилось. Вся их жизнь проходила в темноте, и они научились в ней неплохо ориентироваться, тем более в том случае, когда, как сейчас, находились в хорошо знакомом помещении.

Вокруг длинноволосого послышались – по кругу – мягкие, крадущиеся шаги невидимых противников, и вдруг со всех сторон на него обрушился град ударов. Удары были не слишком сильными, но их было так много и они так быстро следовали один за другим, что через минуту длинноволосый начал терять силы.

Как только в комнате стало темно, громила от неожиданности выпустил привратника, которого тащил за собой, и теперь он полностью утратил контроль над событиями.

Он пробовал защищаться, пыхтя и ругаясь последними словами, время от времени сам наносил удары в окружавшую его темноту, но его противники ловко уворачивались, и громила только впустую тратил силы. Ему казалось, что он сражается с само́й темнотой, бесформенной и неуловимой, и в этой битве не имеет никаких шансов на победу.

– Шеф, где вы?! – воззвал он к своему старшему товарищу, но тот не ответил.

Седой мужчина выбрал гораздо более умную тактику: как только в мастерской стало темно, он бесшумно переместился и застыл на месте, стараясь ни единым звуком, ни одним движением не выдать своего местоположения. И этот метод оправдал себя: слепые не нашли его в темноте, и даже когда кто-нибудь из них случайно натыкался на него, то принимал за своего и проходил мимо.

Немного выждав, освоившись в непроглядной темноте и осознав, что происходит, седой обшарил карманы, нашел зажигалку и щелкнул колесиком.

Мастерская на мгновение осветилась маленьким, робко дрожащим огоньком.

Кто-то тут же задул этот огонек, но при его свете оба злоумышленника успели разглядеть окружавших их слепых, расположение столов и дорогу к выходу.

Комната вновь погрузилась в темноту.

Длинноволосый, приободрившись, нанес несколько ударов туда, где он только что заметил человеческие фигуры. Правда, эти выпады не достигли цели, но и ответные удары прекратились. В комнате наступила тишина.

Седой еще раз щелкнул зажигалкой.

На этот раз ее никто не погасил, и при слабом свете ее пламени стало видно, что мастерская опустела. Кроме обоих смуглых громил, в ней не было ни души.

– Разбежались, сволочи! – пропыхтел длинноволосый, приходя в себя после драки.

– Разбежались, – подтвердил его старший напарник. – Причем боюсь, что они ее предупредили и она тоже успела сбежать.

* * *

Неожиданно на столе перед слепым живописцем резко и тревожно зазвонил телефон. Старик вздрогнул, протянул руку и поднес трубку к уху. Выслушав короткое сообщение, он повесил трубку и повернулся к Александре:

– Вам нужно срочно уходить! За вами пришли. Это очень опасные люди, и вы ни в коем случае не должны попасть к ним в руки. Вы – и то, чем вы владеете…

– Откуда вы знаете… – начала было Александра, но старик властно поднял руку, давая ей понять, что сейчас не время и не место для долгих бесполезных разговоров.

Александра шагнула к двери, но старик остановил ее:

– Не сюда!

Он поднялся из-за стола, с удивительной для старого и слепого человека ловкостью прошел в дальний угол комнаты и без видимых усилий отодвинул в сторону массивный, окованный железом сундук. В полу под сундуком оказалось врезанное в доску кольцо. Старик ухватился за него и открыл крышку люка. Из-под пола потянуло холодом и сыростью, как из деревенского погреба.

Старик повернулся к своему молодому ученику и строго произнес:

– Виталик, проводи нашу гостью к Воротам. Будь осторожен, ты знаешь, какая это опасная дорога! И помни: за Ворота тебе входить нельзя, проводи туда девушку и немедленно возвращайся!

– Слушаюсь, учитель! – Юноша поднялся, подошел к люку и, повернувшись к Александре, проговорил: – Следуйте за мной!

– Постой! – остановил его старик. – Возьми, это посылка для Сильвестра! А сахар и семечки – для Ани и Варвары – у тебя наверняка есть! – с этими словами он протянул юноше небольшой сверток из плотной желтоватой бумаги.

– Слушаюсь! – повторил Виталий и начал спускаться по крутой металлической лестнице. Она начиналась сразу под полом мастерской и уходила в таинственную глубину. Александра последовала за ним, хотя ей было страшно. Еще бы – кому понравится спускаться в мрачное подземелье вслед за слепым провожатым!..

«Что я тут делаю? – мелькнула у нее в голове мысль. – Для чего я притащилась в этот дом? Зачем мне прятаться?»

«Затем, что тебя преследуют, – ответил ей некий строгий голос, – а эти люди хотят тебя спасти! Ты же пожелала узнать, в чем дело с этой камеей, вот все и выяснишь».

Лестница была крутой и казалась какой-то ненадежной, железные ступени скрипели и раскачивались под ее ногами, с каждым шагом становилось все темнее и темнее. Снизу доносились шаги Виталия, скрип ступеней под его ногами. Вверху виднелся, все уменьшаясь, светлый квадрат люка. Люк, похоже, был единственным источником света в подземелье, но и этого света хватало только для того, чтобы разглядеть кусочек осклизлой стены и несколько ближайших ступенек. Внезапно над головой Александры послышался скрип, и квадрат тусклого света исчез.

Должно быть, старик-живописец закрыл люк и поставил на место сундук, чтобы скрыть от посторонних потайной выход из мастерской, замаскировать путь, по которому ушли беглецы.

Александра оказалась в полной, беспросветной темноте.

Ей стало страшно, как никогда прежде. Внизу под ней невидимая лестница уходила в жуткую, бездонную глубину, полную неизвестных опасностей. Молодой женщине начали мерещиться какие-то скрывавшиеся во тьме немыслимые создания, фантастические чудовища, обычно населяющие кошмарные сны. Единственным, что ее связывало с реальностью, были холодные сырые металлические ступени лестницы. А что, если несколькими метрами ниже эта лестница обрывается и Александра сорвется в пропасть?

В этот страшный миг она вспомнила о своей камее, сунула руку в карман и прикоснулась к ней. И страх внезапно отступил, Александре стало не так одиноко, и даже полнейшая тьма уже не казалась ей такой угрожающей и враждебной, как минуту назад.

Александра перевела дыхание. Вокруг по-прежнему царили глубокий мрак и тишина, нарушаемая только ритмичными звуками капавшей со стен воды и удалявшимся скрипом ступеней, по которым спускался ее невидимый провожатый.

Александра подумала, что, когда старик закрыл люк, для Виталия ничего не изменилось, он этого просто не заметил – ведь он и так живет в постоянной темноте…

И вдруг снизу донесся его молодой голос:

– Не бойтесь, осталось совсем немного!

Александра взяла себя в руки и продолжила спуск, чтобы не остаться в одиночестве в этой бездонной темноте.

Она спускалась, делая шаг за шагом, закрыв глаза, поскольку все равно ничего не видела, кроме клубившейся вокруг нее мглы, а этого уж лучше не видеть! Теперь она хорошо понимала смысл выражения: «Темно, хоть глаз выколи».

Секунды складывались в минуты, долгие, как часы, и вскоре Александра утратила чувство времени.

Вдруг что-то изменилось.

Александра испуганно открыла глаза, но вокруг нее была все та же беспросветная тьма. Наконец она осознала, что больше не слышит внизу скрипа ступеней, как и шагов своего провожатого. Ей стало еще хуже, чем прежде, страх полностью овладел ею. Теперь она осталась один на один с бездонной тьмой, лицом к лицу со своими страхами…

– Виталий! – вскрикнула она испуганно. – Где ты?!

– Я здесь! – донесся снизу его спокойный голос. – Спускайтесь, еще немного, и лестница закончится!

Александра собралась с силами и продолжила спуск. Теперь она шла гораздо быстрее, ведь у нее появилась надежда.

Еще несколько ступеней…

Она сделала еще один шаг, начала нащупывать ногой следующую ступеньку – но ее не было, под ее ногой оказалась пустота.

И тут – совсем близко от нее – послышался голос Виталия:

– Прыгайте! Здесь невысоко!

Александра разжала руки, выпустив перила, и прыгнула.

Действительно, прыгать было невысоко, она даже удержалась на ногах.

– Вы в порядке? – спросил из темноты Виталий.

– Нормально! – отозвалась Александра. – Куда теперь?

– Минутку… здесь должны быть свечи…

В темноте послышался какой-то шорох, скрип, затем вспыхнул тусклый огонек, и наконец загорелась свеча. Александра обрадовалась этому живому неяркому свету, как будто уже выбралась из подземелья на воздух, на яркое солнце.

В свете свечи она разглядела впереди узкий туннель с невысоким сводчатым потолком. Рядом с ней, в самом начале этого туннеля, стоял Виталий. Неяркий свет свечи сделал лицо юноши старше и значительнее. Он смотрел вперед незрячими глазами, на лице его отражалось нетерпение.

– Если вы готовы, пойдемте! – проговорил он, подняв выше руку, в которой держал свечу. – Нам еще далеко идти!

– Я готова, – отозвалась Александра, и Виталий зашагал по туннелю.

В который уже раз Александра удивилась: слепой юноша шел вперед уверенно и быстро, словно хорошо видел дорогу. Он держал перед собой свечу – но только для нее, чтобы Александра чувствовала себя увереннее.

Словно прочитав ее мысли, Виталий проговорил:

– Я уже ходил прежде этой дорогой. Здесь нет развилок, и звук шагов, отражаясь от стен, помогает ориентироваться. Знаете, как летают в темноте летучие мыши? Вот, кстати, и они…

Впереди мелькнули какие-то тени, послышался пронзительный писк, и из темноты туннеля вылетело несколько маленьких крылатых созданий. Одна из мышей пролетела рядом со свечой и взмахом кожистого крыла погасила ее. В туннеле вновь воцарился непроглядный мрак, и вдруг лица Александры коснулось что-то живое и мягкое. Александра в ужасе вскрикнула, метнулась в сторону, схватилась за лицо…

Казалось, все ее детские страхи разом материализовались и толпой полезли на нее из темноты. Она завизжала на такой высокой ноте, что у самой же заложило уши.

– Не бойтесь, я здесь! – подал голос Виталий, когда у нее закончилось дыхание и в подземелье настала тишина.

Александра наткнулась на стену, ушибла локоть и с трудом удержалась на ногах. Боль от удара несколько отрезвила ее. Она поняла, что на нее налетела в темноте обыкновенная летучая мышь. Через секунду вспыхнула свеча. На полу, возле ее ног, лежало скорченное тельце мертвой летучей мыши.

Отдышавшись и немного успокоившись, Александра двинулась следом за Виталием.

Вскоре она услышала впереди какой-то ровный нарастающий шум. Он приближался, усиливался, наполняя все пространство туннеля, затем начал стихать.

– Что это такое? – спросила она своего провожатого.

– Поезд, – ответил тот. – Рядом с нами проходит туннель метро.

Александра представила себе метро – ярко освещенные станции, множество озабоченных, торопившихся по своим делам людей… так трудно было поверить, что где-то совсем рядом идет своим чередом нормальная, обыкновенная жизнь! Но ей туда нельзя, тут же поняла она, там ее немедленно настигнут эти двое злодеев. Быстро же им удалось вырваться от ребят Василия Кожемяки!

– Далеко еще? – спросила она своего спутника.

– Вы устали? – осведомился он озабоченно. – Скоро мы сможем подъехать…

– Подъехать? – удивленно переспросила Александра. – На чем?

На этот раз Виталий ей не ответил. Он к чему-то озабоченно прислушался, замедлил шаги и приблизился к левой стене туннеля. Александра не заметила на этой стене ничего особенного, но ее проводник принялся простукивать стену костяшками пальцев, прислушиваясь к звуку. Наконец одно место показалось ему подходящим, Виталий провел по камням пальцами и на что-то нажал. Часть стены отъехала в сторону, за ней оказалось круглое темное отверстие.

– Нам нужно пролезть сюда, – сообщил Виталий и тут же скрылся в люке.

Александра вновь осталась в темноте. Впрочем, из отверстия люка, в котором исчез Виталий, пробивался слабый свет. А еще – оттуда тянуло ветерком, в нем ощущался запах машинного масла и ржавчины.

Александра подошла к люку и на мгновение замешкалась.

«Что я тут делаю?» – вновь возник в ее голове смущавший девушку вопрос.

– Лезьте сюда! – окликнул ее спутник. – Не бойтесь, здесь безопасно.

Выбора не было, и Саша пролезла в круглый лаз, как в огромную кроличью нору.

По ту сторону люка тоже имелся туннель, но он был совсем другим.

Во-первых, он был не совсем темным – под потолком через равные промежутки горели лампы. Они давали не слишком много света, но после темноты только что покинутого ими туннеля это казалось настоящим чудом.

Во-вторых, этот коридор был гораздо просторнее – если в прежнем потолок был чуть выше человеческого роста, то здесь он смыкался на высоте не менее пяти метров.

И, наконец, было еще третье отличие – по дну этого туннеля змеились рельсы.

– Где это мы? – спросила Александра, оглядевшись.

– В метро, – ответил ее спутник.

В первый момент Александра бурно обрадовалась: они в метро, где-то совсем рядом – нормальная жизнь, живые люди…

Но простые соображения тут же заметно убавили ее энтузиазм.

Если они в метро, недалеко от станции, – мимо должны время от времени проезжать поезда. Правда, какое-то время тому назад она слышала грохот за стеной, но сейчас… прошло уже несколько минут, а поездов не видно и даже не слышно.

Виталий тут же дал ответ на ее невысказанный вопрос:

– Это запасная ветка, поезда здесь не ходят…

И тут, словно бы для того, чтобы опровергнуть его слова, слева в туннеле послышался нарастающий гул.

– Значит, говоришь, поезда здесь не ходят? – насмешливо переспросила она. – А это тогда что?

– Это Сильвестр, – невозмутимо ответил ее спутник.

– Кто? – удивленно спросила Александра.

– Сейчас увидите!

Через полминуты из-за поворота туннеля показалась низкая открытая платформа с мотором, что-то вроде дрезины. На ее переднем краю, свесив ноги, сидел странный человек в серой спецовке, вымазанной машинным маслом.

Странным его делали уши, огромные, как крылья летучей мыши, и черная повязка, закрывавшая левый глаз. Впрочем, человек, разъезжавший на дрезине по пустому туннелю, вряд ли оказался бы не странным, а обыкновенным.

При приближении дрезины Виталий замахал руками, чтобы привлечь к себе внимание. Водитель нажал на какой-то рычаг. Платформа сбавила ход и остановилась рядом с Александрой и ее спутником.

– Здравствуй, дядя Сильвестр! – проговорил Виталий с некоторой робостью.

– Здорово, племянничек! – отозвался ушастый. – А это что ж с тобой за краля?

– Это знакомая Учителя, – с уважением ответил юноша. – Учитель велел доставить ее к Воротам. Довезешь нас до переправы?

– К Воротам, говоришь? – Сильвестр с любопытством взглянул на Александру. – Ну, это ваши дела, а мне-то что за это будет?

– А тебе Учитель велел передать вот это, – и Виталий протянул Сильвестру сверток, врученный ему старым художником.

– Ух ты! – бурно обрадовался Сильвестр и спрятал сверток под сиденьем. – Ну, коли так, садитесь, я вас живо домчу!

Он помог Александре взобраться на платформу. Виталий, несмотря на слепоту, ловко вскарабкался следом, и дрезина плавно покатилась по рельсам.

После медленного и утомительного пешего похода по темному сырому туннелю ехать на дрезине было легко и приятно. Платформа разогналась и неслась по рельсам удивительно быстро. От этого стремительного движения ветер овевал лицо Александры и трепал огромные уши Сильвестра. Мимо пролетали боковые коридоры, уходившие куда-то в темноту ответвления туннеля с блестящими змейками рельсов.

Странный водитель дрезины устроился поудобнее, подпер щеку кулаком и затянул песню:

Степь да степь кругом,Путь далек лежит.В той степи глухойЗамерзал ямщик…

Александра думала, что еще совсем немного – и они попадут в обычное метро, окажутся на ярко освещенной станции, среди людей, или хотя бы в депо.

Однако дрезина мчалась все дальше и дальше, а туннель по-прежнему оставался безлюдным.

Наконец Сильвестр повернул рукоятку тормоза, дрезина замедлила ход и остановилась.

– Приехали! – проговорил подземный водитель и указал на что-то прямо перед собой. – Вот она, переправа!

Александра привстала и вгляделась в темноту.

Рельсы закончились.

Туннель впереди расширялся, края его терялись в темноте. И там, в темноте, лежало огромное подземное озеро – ровное, без единой морщинки, зеркало неподвижной черной воды.

– И куда же мы теперь? – разочарованно протянула Александра.

– На ту сторону! – ответил Виталий и уверенно, словно зрячий, спрыгнул с дрезины.

Подойдя к краю озера, он сложил руки рупором и заухал по-совиному.

Через минуту в ответ донеслось такое же уханье, и в темноте над озером возникло большое белое пятно. Оно приблизилось и превратилось в огромную белую сову. Мягко, бесшумно хлопая крыльями, сова опустилась на плечо Виталия.

Александра уже перестала удивляться, все происходящее казалось ей каким-то нереальным. Не сон, не глюки, не видения – просто иная жизнь, существующая параллельно с обычной. Однако сова была настоящей, и Сильвестр – вполне живым, от него пахло копченой рыбой и машинным маслом, а сова живо вертела головой и хлопала крыльями.

– Здравствуй, Варвара! – проговорил Виталий. – А хозяйка твоя где?

– Вот я, вот я! – донесся из тьмы визгливый голос. – Плыву, плыву уже! А ты пока Варю мою угости!

Сова тоже намекала на угощение: она заглядывала в незрячее лицо Виталия и громко щелкала клювом.

Виталий запустил руку в карман и достал кулек семечек.

– Ну, ладно, вы уж тут сами разбирайтесь, – проворчал Сильвестр. – Мне с Аней встречаться неинтересно, она женщина грубая…

Дрезина тронулась задним ходом и поехала прочь, медленно набирая скорость и постукивая колесами. Вскоре этот звук растаял в глубине туннеля.

Сова осторожно склевывала семечки с ладони Виталия.

Прошло не больше минуты, и из темноты донесся негромкий плеск, а затем появилась приближавшаяся к берегу лодка-плоскодонка. На носу плоскодонки горел тусклый керосиновый фонарь, рядом с ним сидела совершенно лысая женщина в прожженном ватнике и кирзовых сапогах, с коротким веслом в руке.

– Ну, кто тута? – осведомилась она, вглядываясь в берег. – Ты, что ли, слеподыр? А кто это тут с тобой? Что за краля? Фу-ты ну-ты, пальцы гнуты! Прям эта… мотопедаль! То есть, тьфу, фотомодель! Где это ты такую фрю откопал?

– Нам, Аня, на другую сторону переправиться нужно! – проговорил Виталий, помогая женщине вытащить лодку на берег.

– Чего вам там делать? – недовольно осведомилась лодочница. – На том берегу, сам знаешь, кто обитает! Приличным людям, к примеру, таким, как мы, там делать нечего!

Слово «людям» лодочница произнесла с ударением на второй слог.

– Учитель мне велел эту девушку доставить к Воротам.

– Ну, велел так велел! – проворчала лодочница. – Наше дело маленькое, отвези – привези, до всего остального нам дела нету… А ты Анюте сахарку принес?

– Само собой! Я порядок знаю! – Виталий вытащил из другого кармана пакетик колотого сахара, показал его женщине. Та необыкновенно оживилась, забормотала:

– Сахарок! Сладенький! Давай Анюте сахарок! – и протянула руку к пакетику.

– Э, нет! – Виталий вытряхнул ей на ладонь один кусок, остальное бережно спрятал обратно. – Я порядок-то знаю: тебе сразу все давать не положено! Ты сахару наешься, станешь плясать и песни петь, а нам еще плыть…

– Ну, знаешь так знаешь… – Анюта вздохнула и столкнула лодку в воду. – Поплыли, что ли? Садитесь! Варвара, отправляемся!

Сова глухо ухнула, перелетела к лодке и уселась на самом носу, перед фонарем. Виталий помог Александре забраться в плоскодонку, оттолкнул лодку от берега, запрыгнул в нее и устроился на корме. Лодочница заработала веслом, и плоскодонка быстро поплыла в темноту.

Вскоре берег подземного озера исчез.

Лысая лодочница вовсю работала веслом, лодка бесшумно плыла по неподвижной черной воде, но Александре казалось, что она стоит на месте. Фонарь освещал круг воды на пять-десять метров от бортов лодки, и за его чертой начиналась густая темнота. Минуты шли за минутами, и совершенно ничего не менялось – тот же равномерный плеск весла, тот же круг освещенной фонарем воды, та же тьма вокруг.

– Мы правильно плывем? – не выдержала наконец Александра.

Она не понимала, как лодочница находит дорогу в этой тьме без компаса, без звезд, без каких-либо примет.

– Правильно, правильно! – отмахнулась от нее Анюта и повернулась к сове: – Варя, слетай на разведку!

Сова громко ухнула и улетела в темноту.

Лодочница повернулась к Виталию и жалобно проговорила:

– Молодой-красивый, дай Анюте сахарку! Анюте сладенького хочется!

Виталий выдал ей кусочек сахара, и Анюта с аппетитом им захрустела.

Сова отсутствовала несколько минут и наконец появилась, бесшумно вылетев из мрака. В клюве у нее что-то блестело и извивалось. Опустившись на борт плоскодонки, сова бросила на дно крупную серебристую рыбу и негромко, но выразительно заклекотала.

– Молодец, Варя! – похвалила ее лодочница. – И на разведку слетала, и рыбку поймала! Ты, красавица, будешь рыбу есть?

– Что, сырую?! – ужаснулась Александра.

– Сырую, сырую! – лодочница облизнулась. – Сырая – она как раз самая вкусная!

– Нет, спасибо! – Александра невольно передернула плечами.

– И ты, слеподыр, тоже не будешь?

– Нет, я рыбы не ем!

– Ну, вот и хорошо – Ане с Варей больше достанется!

Александра отвернулась, чтобы не видеть дальнейшее, и вгляделась в темноту.

И вскоре ей показалось, что эта бесформенная тьма начинает постепенно приобретать какие-то очертания. Тьма сгущалась, придвигалась, становилась еще плотнее и непрогляднее, и наконец в свете фонаря проступила уходившая отвесно вверх каменная стена. Подземное озеро подходило к само́й стене, касаясь ее волнами темной маслянистой воды.

Лодочница немного повернула нос плоскодонки, направив ее вдоль стены, и вскоре они подплыли к спускавшимся в воду широким каменным ступеням. Вверху, там, где они подходили к стене, были видны огромные запертые ворота, по обе их стороны возвышались статуи из черного гранита. Это были две фигуры с человеческими телами, у одной из них на плечах была голова льва, у другой – быка.

– Вот они, Ворота, – проговорила лодочница, опасливо оглядываясь и невольно понизив голос. – Ну, наше дело маленькое, обещали переправить – и переправили, а тут уж вы сами разбирайтесь, нам здесь делать нечего… верно, Варя?

Сова утвердительно ухнула и на всякий случай перелетела на плечо хозяйки.

– Сахарку бы мне еще… – лодочница умильно взглянула на Виталия. – Работала я, утомилась…

– Сахарку – это можно, – спутник Александры вытряхнул на ладонь еще один кусок сахара и отдал его Анюте. – Только я тут не останусь, мне Учитель не велел. Я сейчас девушку высажу и с вами обратно поплыву.

– Это что же – мне тут одной придется остаться?! – Только теперь до Александры дошло, что ее ожидает. – Нет, я не согласна!

– Раз Учитель велел – значит, так и нужно делать! – строго ответил юноша. – Учитель лучше знает, как надо! Все равно возвращаться вам нельзя, а другой дороги отсюда нет!

– А разве здесь есть дорога? Ворота-то заперты!

– Ничего, скоро они откроются, надо только немного подождать! Главное, вы не бойтесь – раз Учитель сказал, значит, все будет хорошо! Учитель, он знает!

Александра внезапно ощутила какую-то вялость и апатию. Она послушно перебралась из лодки на каменные ступени. Виталий махнул ей рукой, и лодка заскользила в обратном направлении.

Александра проводила ее взглядом. Какое-то время из темноты еще проглядывал тусклый свет фонаря, похожий на чей-то пристальный, подозрительный глаз, но вскоре и он исчез, и вокруг девушки сгустилась тьма.

До Александры постепенно дошел весь ужас ее положения.

Она осталась в полном одиночестве, в глубокой темноте, на берегу подземного озера! Не просто в одиночестве – один на один с грозным, беспросветным, безвыходным мраком, со всех сторон обступившим ее, следившим за ней, словно живое и очень страшное существо.

Правда, перед ней были Ворота, но – запертые, и по другую их сторону находилась еще более страшная неизвестность.

А по эту сторону Ворот была тьма…

Впрочем, скоро она поняла, что эта тьма – не такая густая и непроглядная, как та, в туннеле.

Вода подземного озера слабо светилась, и, когда глаза Александры привыкли к темноте она разглядела в этом призрачном свете мрачную громаду стены, массивные створки Ворот и каменных стражей по обеим их сторонам.

То ли свечение воды с каждой минутой усиливалось, то ли зрение ее понемногу обострялось, но вскоре Александра различила не только внушительные фигуры каменных стражей, но и грозные выражения их звериных морд – свирепый оскал львиной пасти, мрачную угрозу, написанную на морде бычьей головы.

Больше того: переведя взгляд на створки Ворот, она увидела, что они покрыты какими-то загадочными письменами.

Эти письмена все отчетливее проступали на каменных створках. Александре начало казаться, что они словно что-то ей говорят, подсказывают что-то очень важное, еще немного – и она прочтет и поймет их…

Вскоре Александра уже не сомневалась, что свечение воды действительно становится все сильнее: теперь она видела Ворота и часть стены отчетливо, как при дневном свете.

А затем она увидела, что створки Ворот начали медленно открываться. Между ними образовалась щель, через которую проникал гораздо более яркий свет.

Постепенно щель расширялась, свет по ту сторону Ворот сиял все ярче, от него стало больно глазам…

Наконец Ворота с мучительным скрипом распахнулись.

* * *

Зрители разразились бурными рукоплесканиями и даже встали со своих скамей, чтобы полнее выразить восторг.

Нерон поклонился, поправил трагическую маску и пристально оглядел амфитеатр.

Здесь, в этом маленьком приморском городке, трудно было собрать многочисленную публику, и, как ни старался его новый секретарь Эпафродит, на многих скамьях зияли пустые места, как дырки на месте зубов во рту беззубого старика. Да и из этих зрителей едва ли не половину составляли придворные императора, вместе с ним проводившие летние месяцы на его вилле неподалеку от Остии. Зато амфитеатр был расположен на прекрасном месте, откуда открывался вид на скалистую бухту и на бирюзовую гладь моря, по которой ползли к горизонту две длинные торговые галеры и маленький рыбачий парусник.

Зрители не переставали аплодировать, то и дело опасливо косясь друг на друга – не приведи боги прекратить хлопать раньше других! Нерон еще раз поклонился. Ни от чего на свете не получал он такого удовольствия, как от аплодисментов – ни от изысканных кушаний, ни от женских ласк, ни от бешеной скачки на спортивной колеснице. И, хотя он понимал, что аплодисменты зрителей не вполне искренни, они все равно радовали его сердце, да и самому ему казалось, что сегодня он неплохо сыграл роль Ореста.

В конце концов, он ведь выступал в маске, так что зрители могут и не знать, что на сцене перед ними сам император!

Нерон в последний раз поклонился и прошел в пристройку, где его одевали и гримировали перед спектаклем. Обычно в этой пристройке гримировались все актеры, но сегодня она принадлежала только императору, всем остальным участникам спектакля пришлось довольствоваться простым сараем, подозрительно напоминавшим овечий загон.

Аплодисменты у него за спиной постепенно стихли, и император ощутил легкую грусть.

В пристройке, куда он направлялся, его должны были ждать слуги, чтобы переодеть Нерона в обычную одежду.

В помещении было полутемно, и, войдя с яркого солнца, император не сразу понял, что там происходит. Когда же понял – не поверил своим глазам.

Один из его личных слуг, худощавый кудрявый галл, лежал на земле с перерезанным горлом. Темная кровь пропитала его тунику, она еще выливалась толчками из страшной раны, но глаза галла уже подернулись смертной поволокой.

Второй же слуга, смуглый и коренастый уроженец Востока, то ли иудей, то ли финикиец, рылся в сложенных на скамье вещах Нерона. Не заметив появления императора, он схватил его золотую буллу, открыл ее и вынул заветные камеи.

– Что ты делаешь, негодяй?! – воскликнул Нерон.

Вор быстро обернулся.

Должно быть, стоявший в дверном проеме император показался ему неким сверхъестественным существом – на театральных котурнах он был на голову выше любого человека, а трагическая маска, которую Нерон все еще не снял, придавала ему грозный и устрашающий вид, словно это был не человек, а разгневанное божество.

Однако злодей не испугался. Он сжал в кулаке камеи и бросился в дальний угол, где имелся пролом в стене, через него можно было выбраться на морской берег.

– Стража! – закричал император. – Стража!

В помещение ворвались два дюжих преторианца. Моментально уяснив картину происшедшего, они бросились вслед за смуглым злоумышленником, однако пролом в стене оказался слишком узким для воинов в тяжелых доспехах, к тому же они мешали друг другу, и преторианцы потеряли несколько драгоценных секунд.

Нерон развернулся, выбежал из пристройки, как был – в театральном наряде и маске, – и увидел, что вор бежит по самой кромке обрыва, направляясь к крутой тропе, сбегавшей на морской берег. Там, внизу, его наверняка ждала лодка.

– Мои камеи! – закричал император. – Держите вора! Не дайте ему уйти!

Наперерез финикийцу уже бежали несколько солдат в тяжелых панцирях, сзади его догоняли двое преторианцев.

Император спешил к обрыву, но он не мог быстро бежать на котурнах. Наконец, сбросив маску, он подоспел к месту, где разыгрывалась последняя сцена трагедии.

Смуглый злодей увидел бежавших навстречу ему солдат и остановился на самом краю обрыва. Догонявшие его преторианцы сбавили шаг, понимая, что он никуда не денется.

Финикиец оглядывался по сторонам, как затравленный зверь. Он понял, что путь к лодке отрезан. На лице его на какое-то мгновение проступило смятение, но затем оно вновь стало спокойным, словно вору вообще ничто не угрожало. Видимо, он принял какое-то решение.

Взглядом найдя поверх приближавшихся к нему солдат фигуру императора, финикиец проговорил несколько слов на незнакомом языке и попятился, подойдя к самой кромке обрыва.

– Что?! – переспросил Нерон, подбегая к нему. – Что ты сказал?!

– Я пришел, чтобы забрать у тебя то, что тебе не принадлежит! – повторил финикиец на латыни и поднял над головой сжатый кулак.

– Не беспокойся, господин, он от нас не уйдет! – заверил императора преторианец и шагнул к вору.

Но в ту же секунду финикиец сделал еще один шаг назад – и спиной вперед полетел с обрыва.

Император метнулся следом и едва не упал в море – только на самой кромке обрыва его схватил за плечо дюжий легионер.

– Будь осторожен, господин! – проговорил, подойдя к Нерону, преторианский гвардеец и заглянул в пропасть. – Недалеко же он ушел!

Император проследил за его взглядом и увидел далеко внизу, в пенной кромке прибоя, плавно покачивающийся труп. Волны вокруг него окрасились кровью.

– Достать его! – выкрикнул Нерон. – Немедленно поднять! Вытащить на берег! Обыскать! У него должны быть камеи! Мои камеи! Немедленно! Что вы стоите?!

– Не беспокойся, повелитель! – Нерону показалось, что в голосе преторианца прозвучала насмешка. – Он уже никуда не уйдет! Он свое отбегал!

– Скорее! – император задыхался от нетерпения. – Он-то, может, и не уйдет, но мои камеи…

Солдаты уже спускались по крутой тропе. Император в нетерпении следил за тем, как они вытащили из воды финикийца и поволокли его наверх. Наконец смуглое тело бросили перед ним на траву.

Голова вора была расколота, как орех, но его лицо почти не пострадало, глаза были открыты, финикиец смотрел в небо спокойно и умиротворенно, словно хорошо выполнил какое-то очень важное дело.

– Камеи! – опустившись на колени, воскликнул Нерон, схватил сжатую в кулак руку мертвеца и принялся разжимать ее.

Пальцы были крепко сжаты, как будто и после смерти вор не хотел расставаться со своей добычей.

– Обожди, повелитель! – тот же словоохотливый преторианец склонился над трупом и кончиком меча разжал кулак.

– Осторожно, не повреди их! – выкрикнул император, но тут же понял, что напрасно беспокоился: камей в кулаке финикийца не оказалось, в нем была зажата крошечная, еще живая рыбка.

Нерон с ненавистью взглянул в мертвые глаза, и ему показалось, что он увидел в них торжество и насмешку. Он ощупал изодранную о камни одежду финикийца, но ничего не нашел.

К краю обрыва приближались сенаторы и военачальники из императорской свиты.

– Что случилось, принцепс? – осведомился один из них, оглядев кучку солдат и труп с раскроенной головой, возле которого на коленях стоял император в театральном костюме.

– Ничего не случилось! – оборвал его Нерон и приказал префекту преторианцев: – Немедленно найти пловцов и ныряльщиков! Пусть обшарят дно в том месте, где упал этот мерзавец!

Через несколько минут в полосе прибоя работали греческие ловцы жемчуга и сицилийские ныряльщики за губками, но их поиски ни к чему не привели.

Префект доложил об этом императору.

Нерон был безутешен.

А вечером того же дня на виллу императора прибыл гонец в запыленном плаще, на взмыленной лошади. Он потребовал, чтобы его провели прямо к Нерону, и, оказавшись перед лицом императора, доложил, что наместник Лугдунской Галлии, Гай Юлий Виндекс, поднял мятеж и к нему присоединился старый, испытанный в боях полководец, наместник Испании, Сервий Сульпиций Гальба, со своими легионами. Войска провозгласили Гальбу императором и теперь походным маршем движутся в Италию. Германские легионы и легионы Ближней Галлии пока сохраняют верность законному императору.

Нерон выслушал гонца невнимательно. Во время доклада он ходил взад-вперед по комнате и повторял вполголоса:

– Мои камеи… мои камеи… все из-за того, что я лишился их!

Когда гонец покинул виллу, чтобы вернуться к своему полководцу, Нерон вызвал к себе префекта преторианцев.

Тот явился в походном плаще, уверенный, что император пошлет его с поручением к расквартированным в Ближней Галлии верным ему легионам. Он уже прикидывал, к каким карьерным высотам приведет его это поручение. Но Нерон приказал еще раз обследовать морское дно в том месте, где упал злосчастный финикиец.

– Мои камеи… – повторял он префекту. – Найди мне их, пусть даже для этого придется перебрать дно по камешку, по песчинке! Найди мой талисман – и я тебя озолочу!

Префект выслушал императора. Ни один мускул на его лице не дрогнул, но он отчетливо понял, что дни этого правителя сочтены.

* * *

Александра пыталась вглядеться в пространство, скрывавшееся за распахнувшимися Воротами, но ничего не видела, кроме ослепительного света. Этот свет пугал ее, она боялась того, что он в себе таит.

Это казалось непостижимым – только что ее приводила в ужас окружавшая тьма, теперь же ее испугал свет. Испугалась до такой степени, что попятилась, чтобы спрятаться в темноте – но за ее спиной плескалось озеро…

И вдруг оттуда, со стороны озера, до нее донесся мощный, ошеломляющий вздох. Как будто сама тьма выдохнула на Александру всю свою беспросветную, безграничную тоску. Этим выдохом ее подхватило и внесло за Ворота – и каменные створки тут же с грохотом сомкнулись у нее за спиной.

В то же мгновение ослепительный свет померк, и Александра увидела, что находится перед высоким стрельчатым окном, выходившим в какое-то огромное помещение. Оно напоминало центральный неф грандиозного готического собора.

Этот собор был больше любого другого, какой Александре доводилось видеть. Его невероятно высокий свод поддерживали два ряда черных колонн. Оттуда, из-под самого свода, лился заполнявший собор странный призрачный свет. В дальнем конце зала, там, куда стройными рядами уходили черные колонны, стоял жертвенник – массивная бронзовая чаша на трех когтистых звериных лапах. А позади, за жертвенником, на каменном постаменте возвышалось огромное изваяние быка.

Оглядевшись по сторонам, Александра поняла, что находится на галерее, опоясывавшей зал на большой высоте, почти под потолком.

И вдруг справа послышались приближавшиеся к ней шаги.

Эти шаги были ей как-то удивительно знакомы, и каким-то шестым чувством Александра поняла, что они несут ей опасность и угрозу. Пути назад не было, там – только запертые Ворота, ведущие к подземному озеру. Впереди – окно, выходившее в пропасть собора. Справа приближались таившие в себе угрозу и опасность шаги. Не раздумывая, она бросилась прочь – в единственном оставшемся ей направлении, налево.

Она бежала по галерее, мимо высоких окон, в которые был виден подземный собор, а позади неотвратимым рокотом звучали шаги ее преследователя.

Галерея сделала очередной поворот, и Александра увидела впереди невысокую худенькую женскую фигурку.

Незнакомка стояла возле одного из стрельчатых окон и что-то внимательно разглядывала, но, услышав шаги, обернулась.

Александра увидела ее лицо, и оно показалось ей странно знакомым.

Где она могла видеть эту молодую женщину? Рыжие растрепанные волосы, нос в веснушках, зеленые глаза…

Кажется, они с ней не встречались, но все же Александра определенно ее знала, и это почему-то показалось молодой женщине очень важным.

И еще… еще она почувствовала, что камея в ее кармане… ожила и запульсировала!

– Кто… кто ты? – спросила Александра незнакомку. – Мы раньше встречались?

Девушка смотрела на нее удивленно, но постепенно это выражение ее лица уступило место спокойствию. Искаженные тревогой черты ее лица разгладились, и оно стало довольно-таки привлекательным.

– Я Даша, – проговорила незнакомка растерянно, словно не была до конца уверена в своих словах. – Даша Карасева…

– А я – Александра… Саша Соколовская…

Александра не понимала, почему она назвала Даше свое имя, тем более – зачем она представилась ей детским уменьшительным именем, которым никто не называл ее уже долгие годы. Время и место совершенно не подходили для знакомства, позади неотвратимо грохотали шаги преследователя… но что-то в этой молодой женщине ее взволновало, как будто какое-то смутное, давно забытое воспоминание пыталось пробиться на поверхность ее сознания.

– Саша… – неуверенно повторила незнакомка, словно пробуя на вкус ее имя, и вдруг вскрикнула: – Соколовская?! Ты сказала – Соколовская?!

Она схватила Александру за руку и взглянула ей в лицо. Глаза ее казались теперь черными из-за расширившихся зрачков.

«Ненормальная! – Александра попыталась отшатнуться. – Или наколотая. Только этого мне не хватало… Впрочем, чего и ждать от сегодняшнего дикого дня!»

– Ну да, – она мягко отняла свою руку – сумасшедшим ведь нельзя перечить. – А почему тебя это так поразило?

– А отчество? Твое отчество – Александровна? – не слушая, девица попыталась вновь вцепиться ей в руку, но Александра была начеку и спрятала руки за спину.

– Ну да, Александровна, – подтвердила она, – а…

– Так я и думала, – пробормотала девушка, – что ж, все сходится…

– Ты, наверное, в театре меня видела, – сказала Александра, – или в сериале…

Но Дашино лицо вдруг исказилось от страха, и она заорала, показывая Александре за спину:

– Это он! Он гонится за мной!

Александра испуганно обернулась и увидела стремительно приближавшегося к ней смуглого мужчину с забранными в «хвост» черными волосами.

– За тобой? – переспросила она удивленно. – Это за мной он гоняется повсюду вместе со своим напарником!

– Некогда разбираться, за кем из нас он гоняется! – перебила ее Даша.

Она схватила Александру за руку и потащила ее к маленькой дверце, расположенной в стене напротив окна.

Девушки еле успели проскользнуть в щелку, захлопнуть дверь и задвинуть тяжелый ржавый засов. Преследователь подбежал к их укрытию, дернул ручку на себя и выругался, поняв, что дверь заперта. Он в сердцах ударил по ней кулаком и угрожающе воскликнул:

– Ну, ничего, далеко не уйдете!

Александра стояла, прислонившись спиной к стене и тяжело дыша. За дверью послышались тяжелые шаги – их преследователь удалился. Или сделал вид, что ушел, а сам остался ждать, когда им надоест сидеть в темноте и они отважатся выйти наружу. Так кот терпеливо ждет спрятавшуюся в норке мышь.

Даша отошла от двери и тоже прислонилась к холодной стене. Теперь она нисколько не напоминала ненормальную, и Александре даже стало стыдно за свои недавние подозрения.

– Все-таки ты кто и откуда меня знаешь? – спросила она.

– Я тебя не знаю, – грустно ответила Даша, – но я должна была быть на твоем месте…

– Не говори загадками, – отрывисто сказала Александра, прислушиваясь к доносившимся из-за двери звукам, – у нас мало времени! Эти двое так просто не отвяжутся.

– Я знаю, – кивнула Даша, – им нужны камеи.

– Камеи?! – Александра инстинктивно схватилась за карман, где лежала ее камея. – Ты хочешь сказать, что их две?!

– А ты будто не знаешь… – скривилась Даша. – И нечего на меня смотреть как на психованную, просто я очень волнуюсь! Знаешь, по всему получается, что ты – моя сестра…

– Час от часу не легче! – простонала Александра. – Да с чего ты взяла?!

– Александр Соколовский – мой отец…

– Да ну?! Постой-постой…

У Александры в голове всплыли обрывки сведений, которые она в свое время по крупицам слышала от матери, – ее муж уже был когда-то женат и имел в том браке ребенка. И все, больше ничего она не знала, даже кто у них родился – мальчик или девочка, какого этот ребенок возраста, что с ним стало, – ни о чем этом Александра понятия не имела. Ни разу за всю свою жизнь с отчимом она не слыхала, чтобы он, к примеру, покупал подарок своему первому ребенку на день рождения, ни разу не обмолвился он о школе или детском лагере, никогда не видела у него Александра ни единой детской фотографии. Тогда она об этом не думала, ее вообще жизнь отчима не интересовала, как, впрочем, и его – ее жизнь.

Александра взглянула на Дашу и наконец сообразила, отчего она показалась ей такой знакомой. Ну конечно – рыжие волосы, веснушки, и голову так же поворачивает, и брови хмурит, как отчим… Только глаза не его – красивые, глубокие, наверное, от матери они Даше достались.

– Ну да… – проговорила Александра с легкой насмешкой, – похожа на папочку! С чем тебя и поздравляю! Только я тебе не сестра – просто я взяла его фамилию, когда паспорт получала, моя прежняя-то не слишком благозвучная – Лепехина. А что мы тут делаем?

– Это судьба, – важно ответила Даша, – все было предопределено заранее. Мы должны соединить наши камеи!

– Это еще зачем? – Александра воззрилась на Дашу с неприкрытой враждебностью. – Не отдам!

– Тебе разве не объяснили, что это необходимо? Иначе темные силы получат перевес, и тогда в мире наступит…

– Спокойно, подруга, не начинай! – Александра крепко сжала камею в кулаке, и злость ее потихоньку прошла. – Объясни толком.

Но тут за дверью вновь послышались шаги, и вдруг она содрогнулась от обрушившихся на нее ударов. Судя по звукам, по двери били железной кувалдой.

Даша прижала палец к губам и показала на уходившую куда-то вниз винтовую лестницу. Александра кивнула – другого пути отсюда не было, а стоять под дверью и ждать, когда она рухнет, – в этом уж точно нет никакого смысла.

Девушки спустились по лестнице. Она сделала несколько поворотов и закончилась перед такой же, как наверху, дверью. Даша решительно взялась за ручку и открыла ее.

Они оказались в многоколонном зале, который видели сверху, из окон галереи. Причем именно в главной его части – позади огромной медной статуи быка. Впереди, за статуей, стояла чаша жертвенника на трех когтистых звериных лапах, за ней виднелись два ряда черных колонн.

– Что это за место? – удивленно прошептала Александра, оглядываясь по сторонам.

– Не знаю! – так же шепотом, словно она боялась потревожить тишину святилища, ответила ей Даша. – Не знаю, но только… не удивляйся, но я видела это место во сне… это был очень страшный сон!

– Во сне? – переспросила Александра.

Она вспомнила, как сама видела этот многоколонный зал, задремав в комнате костюмерши. Разве бывает так, чтобы разным людям снился один и тот же сон? Разве возможно, что он вдруг оборачивался явью?

А разве происходит в реальности все то, что случилось с ней с тех пор, как она нашла камею?!

«Камея! – подумала она. – Вот где таится ключ к разгадке всех этих тайн! Вот где ответ на все мучающие меня вопросы!»

Она вновь почувствовала живую пульсацию камеи в своем кармане…

И вдруг Даша испуганно схватила ее за руку.

Со стороны зала к ним приближались два человека: смуглый длинноволосый тип, недавно гнавшийся за Сашей по галерее, и его седоватый напарник.

– Ну вот, игра и закончилась! – проговорил седой, удовлетворенно улыбаясь. – Все получилось даже лучше, чем мы ожидали. Обе золотые рыбки попали в нашу сеть, и мы разом получим все, за чем охотились. Нам не придется гоняться за вами поодиночке. Вы отдадите нам то, что вам не принадлежит, и тогда, возможно, мы вас отпустим… хотя это не нам решать! Ваша судьба – в руках божества! – и мужчина поднял взгляд на медного быка, с которым он в этот момент поравнялся.

И внезапно медное изваяние низко, глубоко загудело, словно древнее божество ответило своему служителю.

На лице седого мужчины проступил благоговейный страх.

– Божество подало голос, – проговорил он тихо. – Его терпение на исходе. Гнев бога будет страшен. Отдайте камеи, пока не поздно!

Девушки молчали.

Седой мужчина двинулся вперед, не сводя с них глаз, и вновь заговорил мерным, монотонным, гипнотическим голосом, словно пытаясь сплести из своих слов прочную сеть и поймать в эту сеть обеих беглянок:

– Тысячи лет тому назад в Северной Африке, на берегу Средиземного моря, стоял великий и прекрасный город Карфаген. К бирюзовому морю сбегали кварталы белоснежных домов, окруженных цветущими садами. Возле пристаней стояли десятки кораблей, привозивших в Карфаген пшеницу из Египта, золото и слоновую кость из Африки, коней и верблюдов из Аравии, драгоценные камни и боевых слонов из Индии, пряности и шелка с далеких восточных островов… На огромных, многолюдных рынках Карфагена продавали и покупали эти и многие другие товары. Тысячи людей населяли этот город – торговцы и ремесленники, воины и жрецы. Жители Карфагена поклонялись великим богам – Молоху и Мелькарту. Они приносили этим богам богатые жертвы – и благодарные боги даровали им удачу в войне и торговле. Все дальше и дальше проникали торговые и военные корабли карфагенян, все богаче становился великий город.

Но на севере, в Италии, появился новый могучий враг – Рим!

Армии Карфагена столкнулись с римскими легионами, и борьба была непримиримой. Боевые слоны и лучники Карфагена бились с железными легионами римлян. И боги Карфагена уступили Юпитеру и Марсу, армии великого города отступили, и Карфаген был разрушен. На месте белоснежных дворцов, многолюдных рынков и величественных храмов древнего Карфагена раскинулась бесплодная пустыня, дикие кочевники пасли верблюдов там, где некогда приносили кровавые жертвы Молоху и Мелькарту…

Седой мужчина говорил и с каждым словом все плотнее окутывал беглянок пеленой своей речи. И с каждым словом он еле заметно приближался к девушкам, не сводя с них хищного, пристального взгляда. И сам он изменился – был крепкий мужчина в районе сорока или чуть больше, а теперь – прямо на их глазах – становился все старше и старше. Волосы его окончательно поседели, на лице прорезались морщины, под глазами обозначились мешки. И, хоть спина его все еще оставалась прямой, движения мужчины замедлились, стали более скованными. И только голос его остался прежним – глубоким и звучным.

– Карфаген пал, но жрецы великих богов сохранили свои святыни. Чтобы их легче было прятать от вездесущих врагов, вместо огромных символов божества они изготовили маленькую двуликую маску, в которую храмовые мастера вложили всю таинственную мощь древних богов. Два лица этой маски воплотили в себе две силы древних богов. Жрецы хранили эту маску как зеницу ока, но судьба сыграла свою игру, и маска покинула тайное святилище. Случилось так, что священная маска разделилась на две части, на две камеи. Эти две половинки древней святыни попали в руки разным людям. Жрецы Карфагена по всему миру искали камеи, чтобы вновь соединить их, чтобы вернуть могущество древнему божеству.

Две тысячи лет жрецы Молоха верно служили своему великому владыке, по всему миру создавали они тайные святилища, где исполняли древние ритуалы. Одно из этих святилищ создано здесь, в далеком северном городе. Мы нашли заброшенное подземелье, в котором когда-то, полвека тому назад, было устроено подземное убежище на случай ядерной войны. Он было законсервировано, и мы превратили его в тайный храм. Мы служили здесь своему богу и ждали, ждали, когда судьба вернет нам нашу древнюю святыню…

Жрец перевел дыхание и возвысил голос:

– И вот наконец наступил момент, когда половинкам священной маски вновь суждено объединиться! Звезды выстроились единственно возможным образом, благоприятствующим возрождению древних богов, возрождению их священной мощи. Вы случайно оказались на путях божества, случайно древняя святыня попала в ваши руки. Отдайте камеи нам, верным служителям Молоха, – и тогда, возможно, древнее божество пощадит вас в своем неизреченном милосердии!

Александра и Даша переглянулись.

Одна и та же мысль посетила их. Они вытащили камеи, подняли их над своими головами – и сложили вместе.

Две крошечные маски потянулись друг к другу, как два магнита, слиплись друг с другом, превратившись в одно целое, и вдруг засветились живым золотистым светом.

Медное изваяние опять загудело, на этот раз – гораздо громче. В его гудении слышалась тоскливая безысходность.

– Вы сами не понимаете, что сделали! – воскликнул седой жрец, переводя взгляд со светящейся маски на медное изваяние. – Вы не представляете, какую силу выпустили на свободу! Отдайте маску, иначе гнев бога будет страшен!

С этими словами он бросился вперед, вытянув руки в угрожающем и вместе с тем умоляющем жалком жесте.

И в то же мгновение огромный медный бык оторвал переднюю ногу от постамента и сделал шаг. Он опустил могучую голову, увенчанную грозными рогами, и издал мощный, яростный рев.

Седой жрец в благоговейном страхе упал на колени, воздел руки к ожившему изваянию и проговорил несколько слов на незнакомом гортанном языке. Медный бык вновь заревел и сделал еще один шаг.

Даша и Александра попятились, в ужасе глядя на ожившее божество. Они держались за руки и не выпускали сияющую единую маску, цепляясь за нее, как утопающий цепляется за обломок шлюпки.

Вдруг пол подземного храма содрогнулся, словно по его поверхности пробежала судорога. Медный бык удивленно поднял голову и вновь заревел, но на этот раз в его реве звучала не ярость, а испуг.

Земля под ногами чудовищного изваяния содрогнулась вторично, и по каменному полу пробежала трещина. Она расколола пол прямо под ногами медного быка – так перезрелый арбуз раскалывается от сильного удара. Бык покачнулся, тяжело переступил с ноги на ногу, как будто пытался устоять, но трещина в полу все расширялась и расширялась, и медный бык начал заваливаться набок.

Седой жрец вскочил, в ужасе глядя на падающее божество.

Медный бык накренился, окончательно потерял равновесие и со страшным грохотом рухнул на пол. При этом один из его огромных рогов пронзил насквозь старого жреца, как булавка энтомолога пронзает жука или бабочку.

Жрец, насаженный на медный рог, затрясся в агонии и испустил дух. Его кровь покрыла медный рог божества, принявшего последнее кровавое жертвоприношение. Трещина в полу разверзлась еще шире, и огромное изваяние провалилось в нее. Провал поглотил медного быка, словно голодное чудовище, и сомкнулся с жутким лязгом.

Весь подземный храм начал рушиться. Черные колонны трещали и ломались, как спички, огромные камни отрывались от свода и с оглушительным грохотом падали на пол. Александра потащила Дашу к стене, там пока было не так опасно, хотя по каменной облицовке уже зазмеились трещины.

Оглянувшись, она увидела второго жреца. Смуглый длинноволосый мужчина бежал через зал, уворачиваясь от падавших с потолка обломков. Одна из черных колонн рухнула совсем рядом с ним, жрец упал на колени и закричал, но его крик потонул в грохоте рушившегося храма, а через секунду и сам жрец исчез в пыли, поднятой упавшей колонной.

Даша что-то кричала, но ее голос не был слышен сквозь страшный шум разрушения. Тогда она указала на стену.

Там образовался широкий пролом, за ним уходил во тьму бездонный туннель. Александра кивнула, и молодые женщины бросились в ту сторону.

Они едва успели нырнуть в туннель, как за ними упал огромный обломок стены, закрыв пролом, закупорив его, как пробка закупоривает бутылку.

Беглянки бежали вперед в непроглядной темноте, бежали, не видя перед собой дороги, только чтобы уйти как можно дальше от рушившегося храма, как можно дальше от падавших со всех сторон каменных обломков. Вдруг пол под ними пошел под уклон, они потеряли равновесие и покатились вперед.

Они катились по гладкому наклонному полу, съезжали по нему, все больше разгоняясь, как в детстве съезжали с ледяной горки, скользили во мрак, в неизвестность.

Спуск длился и длился, наконец уклон начал уменьшаться, затем пол туннеля выровнялся, девушки еще немного прокатились – по инерции – и замерли, не шевелясь.

Александра поднялась на ноги, помогла встать Даше.

Они ощупали себя, убедились, что руки и ноги у них целы, и попытались сориентироваться в темноте.

Грохот и падавшие с потолка обломки камней остались далеко позади, а спереди доносился какой-то удивительно знакомый ровный гул. И, взглянув в том направлении, Александра заметила еле заметную полосу света.

– Пойдем туда! – проговорила она решительно. – Там свет, там должны быть люди… нормальные люди!

Все равно никаких других идей не было, и девушки осторожно двинулись вперед.

Вскоре полоса света стала ярче, девушки подошли к ней и поняли, что свет пробивается из-за неплотно закрытой двери. Из-за нее доносился ровный шум, напоминающий отдаленный гул морского прибоя.

Александра толкнула дверь, потом подергала ее, но та не поддавалась. Девушки навалились на нее вместе, но по-прежнему безрезультатно. Вдруг из-за двери донеслись шаги и приглушенный женский голос. Слов было не разобрать, но интонация выражала явное недовольство.

– Эй, откройте! Выпустите нас! – закричала Александра и что было сил заколотила кулаками по двери.

– Это кто это там ломится? – осведомился недовольный голос из-за двери. – Ты, что ли, Лидка? Как тебя угораздило там закрыться? Ты там что, с Петровичем уединилась? Говорила я тебе, не связывайся с ним, не доведет это до добра…

– Выпустите! – взмолилась Даша.

– Да сейчас, сейчас, только ключ найду…

За дверью что-то брякнуло, звякнуло, наконец она распахнулась, и девушки увидели мрачную особу лет пятидесяти в форменной куртке с эмблемой метрополитена на рукаве.

– А вы кто такие? – осведомилась особа, мрачно насупив брови. – Вы что, не видите, что тут написано? – с этими словами она указала на надпись, гласившую, что данная дверь предназначена только для персонала, а посторонним вход сюда категорически воспрещен.

– А мы неграмотные, – ответила Александра и протиснулась мимо рассерженной тетки.

Они оказались на перроне станции метро, среди обычных людей. Граждане были озабочены своими будничными делами и знать ничего не знали о древних богах, священных камеях и прочих невероятных вещах.

Раздался гул, который девушки услышали еще в туннеле, и к перрону подъехал поезд. Двери распахнулись, люди выходили из вагонов и входили в них, потом приятный голос проговорил:

– Двери закрываются, следующая станция «Горьковская»…

Даша и Александра переглянулись.

– Слушай, ущипни меня! – еле вымолвила Даша. – Я не могу поверить, что все это действительно со мной произошло!..

– Обойдешься, – проворчала Александра, она заметила свое отражение в окне вагона и расстроилась. Вид у нее был ужасный: волосы и одежда – в пыли, на щеке грязное пятно – не то тушь, не то сажа. У ее спутницы видок был и того хуже – кровоточащая глубокая царапина на шее, воротник блузки разорван.

Уловив ее взгляд, Даша взглянула на себя и охнула:

– И как это нас в метро пустили?!

Они вспомнили, каким образом попали в метро, и дружно рассмеялись. Люди смотрели на них по-разному: кто с удивлением, кто с брезгливостью, большинство – с подозрением. Женщины инстинктивно прижимали к груди сумки. Александра проверила карманы – просто удивительно, что во время этого бегства она ничего не потеряла. Ключи на месте, и деньги, и права на машину… Машина, правда, осталась далеко, но есть надежда, что до завтра ничего с ней не случится.

– Что будем делать? – спросила Даша. – Не можем же мы просто расстаться, разойтись в разные стороны… Нужно поговорить. И с камеями что-то надо делать…

Александра сжала в кармане камею – ту, новую… двойную. Она забрала ее себе, Даша не спорила. Да, после всего пережитого ими очень много осталось недосказанным.

– Едем ко мне! – предложила она. – Обсудим положение. Не бойся, я одна живу, – добавила она, заметив, как в Дашиных глазах всколыхнулась тревога.

Что она, в самом деле, как пичужка, как заяц, каждого куста боится!

* * *

По пути к Саше девушки хранили молчание, Даша совсем скисла, так что Александре пришлось до своего дома едва ли не тащить ее на себе.

– Уф! – сказала она на пороге. – Слава тебе, господи, все кончилось! Теперь ванну принять – и выбросить все из головы!

– Нельзя, – сказала Даша, усевшись в прихожей на коврик, – нужно все осмыслить… Понимаешь, тот старик сказал, что маски ищут друг друга, то есть каждая разыскивает свою половинку. Они обязательно должны соединиться, иначе в мире наступит полный хаос. Если бы их соединили те злодеи, то их божество, Молох…

– Этот железный бык, что ли? – перебила Александра.

– Ага, они ему человеческие жертвы приносят, я во сне видела… – вздрогнув, сообщила Даша.

И Александре не пришло в голову поднять ее на смех: дескать, что за глупость – снам верить! Она вспомнила свой сон.

– В общем, если бы половинки соединили те двое злодеев, в мире победило бы зло, – продолжала Даша, – а раз их соединили мы, все будет хорошо, так тот человек говорил. Не то чтобы сразу наступит эпоха всеобщего добра, но равновесие сил сохранится.

– И на том спасибо, – усмехнулась Александра. – А с нами что будет?

– Ну… он говорил, что как эти маски ищут друг друга, так и их владельцы ищут свою половинку. Вот мы и нашли друг друга, – неуверенно сказала Даша.

– И что – мы теперь должны слиться в экстазе? – прищурилась Александра. – Извини, у меня ориентация нормальная, женщинами я не интересуюсь!

– Я, между прочим, вообще замужем, – обиделась Даша. – И я совсем не это имела в виду!

– А что же?

– Сама не знаю… – она с оханьем встала. – Слушай, есть очень хочется!

Они пошли в кухню. Из еды в доме были кусок засохшего сыра, полтора крекера и пакет фисташек.

– Да… – погрустнела Даша, – негусто…

– А давай пиццу закажем! – нашлась Александра. – Я сама не очень ее люблю, но соседка часто так поступает…

– Мне только без жгучего перца… – попросила Даша.

– Ну вот, через полчаса привезут, – сообщила Александра, позвонив и заказав еду, – а мы пока выпьем, немножко расслабимся.

– Значит, не в этой квартире ты с… отцом… жила? – спросила Даша и отвела глаза.

– Слушай, что я скажу, – Александра отставила бокал, – если ты думаешь, что я твое место в его жизни заняла, то глубоко ошибаешься! Папочке твоему и родная-то дочка не нужна была, а я – уж и тем более. Если честно, ему вообще никто не был нужен: ни жены его, ни дети, он на своей истории был помешан. Характер у него был отвратительный, и вообще, человеком он был препаршивым! Так что не жалей: крови он нам с матерью много попортил! Из-за него мы теперь друг друга видеть не можем. А ты жила себе с мамой, с дедом – ничего, в общем, не потеряла.

– И то верно, – кивнула Даша, – на работе он был «подвинут», это точно. Нашла я одно письмо…

Александра вздрогнула, вспомнив, как она в детстве тоже нашла письмо и что из этого вышло.

– И из того письма мне стало ясно, что от… что он интересовался этими камеями. Про Нерона писал, про Карфаген… Так что не случайно эти камеи к нам попали… Он маму чем-то обидел, прямо до смерти…

– Ну и забудь о нем! – Александра махнула рукой.

Неожиданно Даше стало легко и свободно в этой незнакомой полупустой квартире. И Александре стало приятно общество этой смешной рыжей девчонки. Они сидели рядом и болтали. Даша рассказала, как она скучает по деду и как свекровь все время ворчит и говорит о ней гадости, а муж отмахивается, не принимая всерьез ее огорчений и обид. Александра же – неожиданно для себя – пожаловалась на одиночество, и на склоки в театре, и на черную неблагодарность Меденикова, и о том, как она мечтает встретить настоящую любовь, чтобы завести наконец семью, потому что время летит, ей уже совсем скоро тридцать, а на горизонте никого подходящего нет…

Она никому не раскрывала свою душу, а вот теперь появилась в ее жизни сестра, пусть и не сводная даже, а условная. И Саша знала, что Даша никогда не использует ее рассказы ей же во вред, и никто не узнает о ее слабости…

И тут послышался сигнал домофона.

– Кто это? – удивленно спросила Даша.

– Наверное, пиццу привезли!

Александра сняла трубку, и ее предположение подтвердилось. Мужской голос деловито сообщил:

– Доставка пиццы!

Александра нажала на кнопку.

Через минуту в дверь квартиры позвонили.

Александра щелкнула замком и посторонилась.

В прихожую вошел высокий мужчина в форменной белой куртке. Он вошел боком, неловко придерживая большую картонную коробку, так что Александра не увидела его лица.

– Сколько с меня? – осведомилась она, доставая кошелек.

– Ничего, – ответил курьер. – Пицца за счет фирмы.

– С какой стати? У вас что, какая-то акция? – Александра подняла на него глаза… и замерла, как громом пораженная.

Перед ней стоял смуглый мужчина с собранными в «хвост» длинными черными волосами!

– Господи, опять ты! – выдохнула она обреченно. – Я-то думала, что ты погребен под обломками храма… когда же это кончится?! Когда же ты оставишь меня в покое?!

– Как только ты отдашь мне камею. Точнее, как только вы с сестрой отдадите обе камеи…

– Саша, кто пришел? – в прихожей появилась Даша, увидела незваного гостя и попятилась.

– Стоять! – рявкнул длинноволосый и извлек из коробки массивный черный пистолет с глушителем. – Стоять на месте! Имейте в виду: мне нечего терять, и, если вы выкинете какой-нибудь фокус, я выстрелю, не раздумывая!

Чтобы подтвердить серьезность своих намерений, он нажал на спуск. Раздался негромкий хлопок, и керамическая рыба, висевшая на стене в прихожей, разлетелась на куски.

Даша испуганно вскрикнула. Александра криво усмехнулась и проговорила:

– Вот спасибо, давно хотела ее выбросить, да все никак руки не доходили!

– Еще раз повторяю: я не намерен шутить! – процедил длинноволосый. – Если вы сейчас же не отдадите мне обе камеи, я для начала прострелю одной из вас ногу, а дальше посмотрим… – и он навел ствол пистолета на Дашино колено.

Даша побледнела и испуганно взглянула на сестру:

– Что делать?

– Как – что? – ответила Саша. – Придется отдать ему эту чертову камею, показать, куда мы ее спрятали!

– Спрятали? – переспросила Даша.

– Ну да! – Александра подошла к шкафу-купе, откатила в сторону зеркальную створку и показала на верхнюю полку: – Только тебе самому придется за ней лезть. Камея там, на самом верху, в картонной коробке.

– Ну уж нет! – длинноволосый подозрительно оглядел сестер. – Задумали какую-то пакость? Нет уж, ты сама ее достанешь, и не вздумай сделать хоть одно резкое движение!

Он отступил к стене и перевел пистолет с Даши на Александру.

– Как скажешь. – Александра пожала плечами, придвинула к шкафу табурет и влезла на него. – Только смотри не пальни сдуру, а то уроню я твою камею, и она разобьется… – Она вытащила из глубины полки коробку, пододвинула к краю, полуобернулась и проговорила: – Ну вот, здесь она…

Длинноволосый подошел ближе к шкафу, с нетерпением уставился на коробку, и тут Александра резко толкнула ее.

Из коробки вывалился яркий керамический бык, приз барселонского фестиваля, и упал прямо на голову смуглому злодею.

Мужчина глухо охнул, ноги его подогнулись, и он рухнул на кафельный пол прихожей.

Даша вскрикнула.

Александра спрыгнула с табурета и наклонилась над поверженным врагом. Первой ее мыслью было завладеть оружием, но тут она увидела расплывающуюся по полу лужу крови, широко раскрытые пустые глаза мужчины и поняла, что на этот раз все кончено.

Острый рог барселонского быка пробил голову длинноволосого, убив его на месте.

– Он… – пролепетала Даша, подойдя к сестре и испуганно глядя на неподвижное тело. – Он, кажется…

– Тебе ничего не кажется, – отозвалась Александра. – Он мертв!

– Но как же…

– А вот так! Что характерно: его тоже убил бык. Как и его старшего товарища там, в храме. И теперь, сестричка, наши проблемы, кажется, закончились… то есть у нас осталась всего одна проблема – что делать с трупом… правда, это довольно серьезный вопрос.

– Есть еще одна проблема… – неуверенно проговорила Даша. – Не знаю, как ты, но я не хотела бы оставлять у себя… ну, ты знаешь что.

– Камею? – прямо переспросила Александра, и ее глаза вспыхнули. – Я ее никому не отдам!

– Ну да… – Даша явно смутилась. – Конечно, я понимаю, ты не хочешь с ней расставаться, она и меня притягивает как магнит и явно имеет надо мной большую власть, но после того, что мы видели в подземном храме… честно говоря, мне страшно! Держать ее у себя… это все равно что иметь домашнего тигра или даже больше… домашнее цунами, ручной вулкан, который в любую секунду может извергнуться, уничтожив тебя и заодно целый город!

– Тогда почему же ты не отдала свою камею тем людям, которые за ней охотились?

– Ну, сестричка, ты и сама все понимаешь. Это были не те люди! Им ни в коем случае нельзя было отдавать камею, нельзя было доверять такую большую власть… ты же знаешь, они использовали бы ее во зло. Кроме того, сохранив свою камею, я встретила тебя, а это – лучшее, что случилось со мной за последнее время!

Александра растерянно молчала, обдумывая слова сестры. И вдруг совсем рядом послышался чей-то мягкий, глуховатый голос:

– Ваша сестра совершенно права, Александра Александровна! Маску нельзя было отдавать этим людям, но вы не можете оставить ее и у себя. Это слишком большой груз, слишком тяжелая ноша, слишком большая ответственность для обычного человека!

Александра испуганно оглянулась.

Только что они были в квартире одни с Дашей, если не считать мертвеца на полу, – и вдруг рядом с ними неизвестно откуда возник высокий старик с выразительным лицом, выдубленным беспощадным южным солнцем и изборожденным глубокими шрамами. Старик, удивительно похожий на бутафора, приснившегося ей в мастерской костюмерши Маргариты Васильевны… и еще – на старого нищего, вступившегося за нее на улице старого города в Черногории…

Старик как будто выступил из стены, словно материализовался из сгустившейся полутьмы. И тут же рядом с ним появился огромный белоснежный пес.

– Кто вы такой?! – проговорила Александра пересохшими от волнения губами. – Как вы сюда попали?!

– Обычным путем! – старик улыбнулся одними губами и, оглядев сестер, продолжил, обращаясь к ним обеим: – Вы помните, я рассказывал вам о равновесии света и тьмы, о равновесии двух противоположных начал, придающих миру его яркость и разнообразие? О священной маске, две половинки которой воплощают в себе два этих вечно враждующих начала? Многие столетия служители светлого и темного божества борются за обладание этой маской… и многие столетия хранители священного равновесия следят за тем, чтобы маска не попала в неподобающие руки. Следят за тем, чтобы ни одно из этих начал не перевесило. Я – один из этих хранителей… – Старик вздохнул. – Наш путь труден и тернист. Время от времени волею случая маска попадает в руки обычных людей – и тогда эти люди играют важную роль в истории. Какое-то время маской обладал римский император Нерон. Пока Нерон пользовался обеими камеями в равной степени, он был достойным правителем, он делал все, что мог, для процветания империи и благоденствия ее жителей, но потом он начал отдавать все большее предпочтение злобной маске, и в нем возобладало темное начало…

– Нельзя ли ближе к делу? – перебила старика Александра.

– Я уже заканчиваю. На долгие годы маска исчезла, ее безуспешно искали служители древних богов – и мы, хранители равновесия. И вот теперь две ее половинки вновь объявились. Они избрали вас своим орудием, и вы достойно выполнили задачу: не отдали святыню в руки служителей Молоха и соединили ее в одно целое. Теперь вам осталось отдать ее мне, и на этом ваша трудная задача завершится, вы будете свободны…

– И почему, интересно, мы должны вам верить? – осведомилась Александра.

– А почему вообще люди верят кому-то и чему-то? Потому что они прислушиваются к своему сердцу!

Сестры переглянулись. Даша кивнула и сказала:

– Я вам верю. Сама не знаю почему, но верю.

– Да, пожалуй, я тоже… – Александра произнесла эти слова словно против своей воли. – Пожалуй, мы отдадим вам маску. Но вот только одна проблема – что нам делать с этим трупом? Вы ведь явно обладаете какими-то особыми возможностями… нельзя ли как-то от него избавиться?

– Знаете, Александра Александровна… – старик чуть заметно улыбнулся. – Использовать в таком случае мои, как вы выразились, особые возможности – это против правил. Все равно что забивать гвозди микроскопом. Думаю, вам поможет ваш сосед. Это больше по его профессии…

– Вы говорите о Васе? – удивилась Александра. – Но если он увидит этот труп…

– Думаю, это будет далеко не первый случай в его практике!

– Да, но это даст ему такой козырь против меня! Я у него буду на крючке всю оставшуюся жизнь!

– Нет, об этом вы можете не беспокоиться, я обещаю!

Александра с сомнением покачала головой, но все же взяла телефон и набрала номер Кожемяки. Сосед оказался дома.

– Вася, – проговорила Александра неуверенно. – У меня тут проблема… ты не мог бы зайти?

– Протечка, что ли? – осведомился сосед.

– Ну… что-то вроде…

Через полминуты Кожемяка уже звонил в дверь.

Белый пес старика недовольно заворчал.

– Спокойно, Беркут, спокойно! – старик потрепал его по загривку.

– Ну, что тут у тебя? – жизнерадостно проговорил сосед, войдя в прихожую. – Где протечка?

– Вот, – Александра показала ему на труп.

– Ох, ничего себе! – Вася с удивлением взглянул на соседку. – За что ты его?

– Долго рассказывать, – отмахнулась Александра. – Вообще-то, это был несчастный случай. Я, конечно, могла вызвать милицию, но подумала…

– Нет, милицию, конечно, не надо… – Вася почесал затылок. – Милиция нам ни к чему… Но вообще, Александра, ты девочка взрослая, должна понимать, что это дело серьезное! Я могу решить этот вопрос, но – сама понимаешь – мне это будет стоить недешево, так что за тобой должок…

– Молодой человек, – подал голос старик, – можно вас на секунду?

– А это еще кто? – Кожемяка удивленно уставился на старика, но вдруг что-то в его лице изменилось, и он приблизился к нему.

Старик что-то шепнул ему на ухо.

Кожемяка отстранился, посмотрел на старика с почтением и проговорил:

– Я, это, конечно, извиняюсь… я ведь не знал… я был не в курсе… в таком разе я, конечно, все сделаю… Александра, можешь не беспокоиться, все будет в лучшем виде… – Он вынул из кармана мобильный телефон, набрал номер и строго произнес: – Витек, тут у одного клиента проблемы со здоровьем. Вышли бригаду по такому-то адресу… и чтобы быстро, одна нога здесь, другая там!

Не прошло и десяти минут, как в дверь квартиры позвонили.

Александра вопросительно взглянула на Кожемяку, тот кивнул:

– Это мои люди!

Трое здоровенных грузчиков втащили в квартиру трехстворчатый платяной шкаф. За ними семенила невысокая женщина в синем сатиновом халате.

– Шкаф заказывали? – осведомился старший грузчик.

– Шкаф?! – удивленно переспросила Александра. – Нет, никакого шкафа мы не заказывали!

– Постой, соседка! – Кожемяка мягко отодвинул ее в сторону. – Заказывали, только не шкаф, а холодильник! – С этими словами он указал на труп.

– Как – холодильник? – возмутился грузчик. – У меня в накладной написано – шкаф!

Пока он перед дверью громко возмущался, его подручные ловко уложили труп в шкаф, что-то с ним сделали и понесли к дверям.

Женщина в синем халате за какие-то две секунды удалила следы крови и исчезла вслед за своими коллегами.

Из-за двери еще какое-то время доносились недовольные голоса грузчиков:

– Вечно начальство все перепутает, а нам таскать шкафы вверх-вниз по лестницам!

– Ну, вот и все… – Кожемяка развел руками. – Папаша, я все сделал, как вы просили, у вас ко мне нет претензий?.. Э! А где же папаша?!

Старик бесследно исчез вместе со своей собакой.

* * *

Император дернул за шелковый шнур.

За стеной, в комнате секретаря, глухо звякнул колокольчик. Секретарь императора Эпафродит появился на пороге и, как обычно, низко поклонился своему повелителю.

– Где мои гости? – капризным тоном осведомился Нерон.

– Прошу прощения, повелитель, но они пока не прибыли. Должно быть, на дорогах неспокойно.

– Вот как? Не прибыли? – Нерон отвернулся к окну, поправил плащ и саркастически усмехнулся: – Прежде мне не приходилось ждать, они прибегали по первому моему зову.

Эпафродит молчал. Впрочем, Нерон и не ждал от него ответа.

Вдруг за окном послышался конский топот.

– Кажется, кто-то все же приехал! – воскликнул Нерон, и в глазах его загорелась надежда. – Кто же, интересно, остался верен несчастному императору?

Из соседнего покоя послышались приближавшиеся шаги, занавес резко откинули в сторону, и на пороге появился высокий мужчина в военном плаще и оперенном шлеме.

– Нерон Клавдий Цезарь Август Германик! – торжественно произнес вошедший. – К тебе прибыл посланник сената!

Легионер отступил в сторону, и из-за его спины появился сухощавый мужчина средних лет, в тоге, с пергаментным свитком в руке.

– Нерон Клавдий Цезарь Август Германик, – повторил посланник полное имя императора. – Римский сенат рассмотрел твое дело и признал тебя врагом народа. Тебе вменяется в вину убийство многих сенаторов, патрициев и граждан Рима, поджог зданий и целый ряд других преступлений. Римский сенат приговорил тебя к смертной казни! Можешь ознакомиться с этим постановлением.

Посланник подошел к императору и протянул ему пергамент.

Нерон машинально взял его и уставился на свиток невидящими глазами, словно пытался понять: что это такое оказалось у него в руках? Буквы плясали перед его глазами, не желая складываться в слова.

– К смертной казни? – повторил он слабым, дрожащим голосом. – Как они посмели?! Трусы, изменники! Прежде они трепетали при моем появлении, а теперь осмелели! – Император швырнул пергамент на пол, дерзко взглянул на посланца сената: – Можешь идти! Ты выполнил свою работу. Можешь передать своим хозяевам, что Нерон Клавдий Цезарь Август Германик, Великий понтифик, пятикратный консул, Отец Отечества, прочел это жалкое послание и принял его к сведению!

Посланник ничего не ответил, развернулся и покинул покои императора вместе с сопровождавшим его легионером.

Нерон проводил его диким взглядом и повернулся к своему секретарю, безмолвно стоявшему у двери.

– Ты слышал, Эпафродит, эти трусы приговорили меня к смерти! Меня, своего императора!..

Секретарь шагнул вперед и проговорил негромко:

– Можно попытаться пробраться в Остию, на корабль, и уплыть на нем в восточные провинции… восточные легионы все еще верны тебе, повелитель!

– Ты прав, Эпафродит! – воскликнул Нерон, и глаза его радостно заблестели. – Вели подавать лошадей! Пусть запрягут в колесницу моего гнедого!

Секретарь скрылся за дверью.

Нерон ходил по комнате взад и вперед, как дикий зверь в клетке, он то трагически заламывал руки, то принимался нараспев декламировать греческие стихи.

Прошло уже немало времени. Нерон взглянул на дверь и прошептал:

– Ну вот, и этот тоже покинул меня!..

Но как раз в эту минуту на пороге появился секретарь, бледный, как полотно.

– Прости, повелитель, но во дворце не осталось ни конюхов, ни лошадей!

– Что?! – воскликнул Нерон. – Все, все покинули меня! Но ничего, не все еще потеряно… – он сорвал со своей шеи золотую буллу, открыл ее – и закусил губу, словно от внезапной сильной боли. – Я забыл… – пробормотал он вполголоса. – Я все забыл! Мой гнедой убит, моя булла пуста, маски пропали… Эпафродит, это уже неважно, все равно у меня не осталось верных людей. И в Остии ни один корабль не ждет меня. Только ты остался верен мне. Сослужи же мне последнюю службу! Пойдем со мной, найдем какого-нибудь легионера или стражника, который согласится заколоть меня мечом. Я хочу умереть от меча, как подобает мужчине, я не хочу попасть в руки палача, назначенного трусами из сената!

Низложенный император быстрыми шагами переходил из комнаты в комнату, верный секретарь едва поспевал за ним.

Однако все комнаты дворца были пусты.

– Похоже, Эпафродит, у меня не осталось ни друзей, ни врагов! – с горечью проговорил Нерон. – Меня даже некому убить! Крысы разбежались с моего корабля!

Вдруг он услышал какой-то шум в соседнем помещении, заглянул туда и увидел рослого широкоплечего раба, тащившего на плече мешок с дворцовой утварью.

– Эй, парень! – окликнул его Нерон. – Задержись-ка на минутку, окажи мне услугу!

– Мне некогда! – отмахнулся тот. – Не видишь – я тащу это добро к себе в лачугу, пока не пришел новый император и не прибрал все к рукам. Не теряй времени даром и ты, здесь, во дворце, есть чем поживиться, а охрана разбежалась!

– Ты прав, – вздохнул Нерон. – Пользуйся моментом. Когда еще подвернется такой случай… – Он повернулся к своему секретарю: – Видишь, Эпафродит, мне никто не хочет помочь! Вся надежда осталась только на тебя. Ты помогал мне при жизни, прошу, помоги же мне достойно умереть!

Эпафродит попятился, с ужасом глядя на императора:

– Повелитель, ты же знаешь, я не воин! Я мирный человек, я знаю семь языков, у меня прекрасный слог и отменный почерк, но мне никогда не приходилось убивать!

– Однако лишь ты остался верен мне, значит, лишь ты, Эпафродит, настоящий мужчина! – Нерон протянул секретарю свой короткий меч с золотой рукоятью и попросил его: – Сделай это для меня! Я всегда был добр к тебе, отплати же мне добром за добро!

– Это правда, повелитель, – проговорил секретарь, неуверенно взяв меч. – Ты был добр ко мне, но ведь я владею только пером, меч я не держал в руках ни разу в жизни!

– Все когда-нибудь случается впервые! Смелее! Вспомни какую-нибудь подходящую трагедию – ну, хоть «Клитемнестру»!

Эпафродит побледнел, поднял меч и неловко направил его в грудь императора.

– Ну, смелее же! – подбодрил его Нерон. – Вспомни, как ты играл Ахиллеса в пьесе моего сочинения! Рази меня, как тогда на сцене ты разил Приама!

– Но тот меч был картонным…

– Рази!

Эпафродит ударил мечом.

Нерон вскрикнул, покачнулся и упал на колени.

– Какой великий артист умирает! – воскликнул он, и вдруг лицо его перекосилось: – Больно! Это куда больнее, чем на сцене! Эпафродит, помоги же мне! Пусть смерть поторопится!..

Секретарь нанес ему еще один удар. На этот раз Нерон упал навзничь и повторил:

– Какой великий артист умирает!..

Из соседней комнаты донеслись приближающиеся шаги. В помещение вошли двое преторианцев.

– Где император? – спросил один из них Эпафродита.

Тот молча указал на истекавшего кровью Нерона.

– Скверно, – преторианец опустился на колени, потрогал шею императора. – Кажется, он еще жив!

– Это… недолго… – прошептал Нерон, приоткрыв глаза и пытаясь приподняться. – Ну вот и славно… наконец-то появились зрители! А то я уж думал, что мне… придется… сыграть свою последнюю… самую главную роль… при пустом зале…

* * *

Александра открыла дверь, не спрашивая, кто там, – звонок был свой, «местный», и она подумала, что у Алки опять закончились сигареты или ей захотелось поболтать в тишине. На пороге, однако, стояла Даша.

– Сестричка! – искренне обрадовалась Александра. – Вот это сюрприз! Проходи!

– Извини, Саша, у тебя телефон все время занят, я и решила, что ты дома…

– Ой, не говори! – рассмеялась Александра. – Достали меня все звонками и визитами! Мы же с тобой целую неделю не виделись, у меня столько новостей! Кофе будешь?

– Да нет, лучше чаю… Несладкого и покрепче…

Александра взглянула на сестру повнимательнее:

– Что-то ты бледная, под глазами круги… – и тут же перескочила на свое: – А я ведь уезжаю на съемки!

– Куда? – оживилась Даша.

– Да вот, давно уже разговоры шли, а теперь бюджет утвердили, готов сценарий сериала – исторического. Тридцать серий, рабочее название – «На суше и на море», сплошные приключения. Пока еще тепло, в поселок один под Ялтой поедем…

– Ну надо же… А в театре как же? – Даша приняла из рук Александры чашку и отхлебнула большой глоток.

– Вот тут-то самое интересное начинается! – Александра села на стул. – Значит, как только объявила я в дирекции, что отпуск прошу на полгода, так они прямо обалдели! Ну, я тогда заявление об отпуске написала – и ушла! Но недалеко, потому что перехватила меня секретарша Галочка… нет, кажется, Танечка. «Срочно, – кричит, – Сергей Константинович вас к себе требует!» Ну, думаю, если он опять хамить начнет – дверью хлопну и уйду, в гробу я видала такое отношение!

– А он? – Даша положила себе брусничного варенья.

Банку презентовала Александре теща соседа Василия. Она сварила варенье по новому рецепту, без сахара, и получилась такая кислятина, что у всех домашних мигом свело скулы. Ягод было жалко, и теща принесла варенье Александре, зная, что она все равно не ест сладкого.

– А он строго так говорит – ты что это надумала? Ты, мол, у меня ведущая актриса, во всех спектаклях репертуара занята, кем я тебя заменю? Ну, говорю, Сергей Константинович, не во всех я спектаклях занята, а незаменимых у нас нет, вы сами это часто повторяете. Вот молодежь и привлекайте! Подушкина, опять же, – восходящая звезда. Он как закричит – ты мне эти бабские штучки брось! А я ему – хватит орать, мы не на сцене. Это там вы – царь и бог, а здесь я и сама поорать могу. Только не стану, потому что неинтересно мне. И если хотите меня увольнять – увольняйте! Сама я из театра не уйду, люблю сцену. Тайм-аут только прошу, хочу себя в другом амплуа попробовать.

– А он что? – Даша мигом уплела варенье и положила еще.

Александра покосилась на нее удивленно, но продолжила о своем:

– Да ничего: надулся и замолчал. Я и пошла себе. А на следующий день утром – звонок. Жена его, собственной персоной. Мне, говорит, с вами очень нужно поговорить.

– Ой! – Даша зажала рот рукой, глаза ее округлились и стали похожи на ягоды крыжовника.

– Я – то да се, мол, некогда мне… а она – я уже внизу, у подъезда. Ну, думаю, бог не выдаст, свинья не съест, соседке звякнула, Алке, мол, если крики за стенкой услышишь – сразу Василию звони, пусть ребят своих высылает на подмогу.

– Страшно… – Даша вылизала блюдце досуха и умильно посмотрела на банку с вареньем.

– Ну, приходит тетя такая, немолодая, одета просто, фигура полноватая, волосы прокрашены кое-как – ничем, в общем, не примечательная особа. Усмехнулась – не бойся, мол, говорит, драться не стану. Сели мы вот тут, в кухне, она и говорит – очень ты меня, Александра, подвела, прямо нож в спину воткнула! Я, говорит, всю жизнь этого Меденикова опекала и направляла, в свое время на свою карьеру наплевала, да и не жалко, потому что он – большой талант. Но силы у меня, говорит, уже не те, хотелось бы отдохнуть. Тут ты у него появилась – и я малость расслабилась. Чувствую, что в надежных руках оказался мой Сережа. Толковая, думаю, девка попалась. И поддержит его, и научит, и утешит, и талант за ним признает безоговорочно, да и сама не бездарность. Ну, говорит она дальше, занялась я своими делами, в санаторий даже съездила пару раз. А тут – нате вам, такой политический переворот! Ты его и бортанула! Я говорю – да я, в общем, не бортанула, он сам выделываться начал. Ну, это он может, машет она рукой, да только раньше ты на это внимания не обращала… Да положи ты себе еще этого варенья, не облизывай банку глазами!

– Очень вкусно… – Даша смущенно опустила глаза.

– Да? – удивилась Александра. – А у нас никто его не ест…

– Чем все кончилось-то?

– Да ничем. Адресовала я ее к Подушкиной, так она даже ногами затопала. Эта, говорит, дура в постель-то к нему влезла с радостью, а по части умных разговоров оказалась слабовата. Так что очень, говорит, ты меня подвела, потому что снова пришлось мне все на себя брать. Бросить, мол, мне его нельзя – большой талант пропадет. А так, он еще много пьес может поставить!

– А ты что? – Даша с сожалением отставила полупустую банку.

– Не хотелось хорошую тетку обижать, и объяснила я ей, как умела, что стала другим человеком и спать с ее мужем больше не буду. Она поняла, и вполне по-хорошему мы с ней простились.

– Ну и нравы у вас в театре! – поежилась Даша. – Ой!

Она сорвалась с места и полетела в ванную комнату.

– Та-ак, – протянула Александра, через пару минут увидев появившуюся в дверях несчастную свою сводную сестричку. Лицо Даши было белым, на нем густой коричневой россыпью выделялись веснушки. – Ну а у тебя какие новости?

– Я беременна, – Даша без сил опустилась на стул, – уже второй месяц пошел…

– Да что ты? Ой, здорово! – Александра рванулась было обнять ее, но Даша уронила голову на стол и горько заплакала. – Ну, ты что? – растерялась Александра. – Радоваться нужно…

– Да, а Димка говорит, что это не ко времени… – прорыдала Даша, – его с работы увольняют… у них сокращение…

– Что?! Да как он смеет! – Александра топнула ногой. – Ну, я ему мозги-то вправлю!

– Он совсем не обрадовался…

– Ну, конечно, растерялся в первое время, это с молодыми папашами бывает…

– И еще свекровь ворчит, а как все узнает, вообще меня со свету сживет…

– Наоборот, она обрадуется, а если нет – я задушу ее собственными руками! – пообещала Александра.

Даше надоело плакать, она подняла голову и слабо улыбнулась:

– Ты правда поможешь? А то я как-то вся ослабла…

– Это из-за беременности. – Александра крепко прижала ее к себе. – Не бойся, никому свою сестренку я не дам в обиду! Денег на съемках заработаю, а Димке твоему работу хоть завтра найду! Да у меня знакомых – куча!

– Не надо, – твердо ответила Даша, – пусть он сам сначала побегает! А то что ему все сразу на тарелочке подавать…

– Тоже верно! – обрадовалась Александра. – Здраво рассуждаешь! Не кисни, Дашка, все уладится!

Точно, подумала Даша: все наладится, когда рядом с тобой есть кто-то родной и близкий…

Популярное
  • Механики. Часть 104.
  • Механики. Часть 103.
  • Механики. Часть 102.
  • Угроза мирового масштаба - Эл Лекс
  • RealRPG. Систематизатор / Эл Лекс
  • «Помни войну» - Герман Романов
  • Горе побежденным - Герман Романов
  • «Идущие на смерть» - Герман Романов
  • «Желтая смерть» - Герман Романов
  • Иная война - Герман Романов
  • Победителей не судят - Герман Романов
  • Война все спишет - Герман Романов
  • «Злой гений» Порт-Артура - Герман Романов
  • Слово пацана. Криминальный Татарстан 1970–2010-х
  • Память огня - Брендон Сандерсон
  • Башни полуночи- Брендон Сандерсон
  • Грядущая буря - Брендон Сандерсон
  • Алькатрас и Кости нотариуса - Брендон Сандерсон
  • Алькатрас и Пески Рашида - Брендон Сандерсон
  • Прокачаться до сотки 4 - Вячеслав Соколов
  • 02. Фаэтон: Планета аномалий - Вячеслав Соколов
  • 01. Фаэтон: Планета аномалий - Вячеслав Соколов
  • Чёрная полоса – 3 - Алексей Абвов
  • Чёрная полоса – 2 - Алексей Абвов
  • Чёрная полоса – 1 - Алексей Абвов
  • 10. Подготовка смены - Безбашенный
  • 09. Xождение за два океана - Безбашенный
  • 08. Пополнение - Безбашенный
  • 07 Мирные годы - Безбашенный
  • 06. Цивилизация - Безбашенный
  • 05. Новая эпоха - Безбашенный
  • 04. Друзья и союзники Рима - Безбашенный
  • 03. Арбалетчики в Вест-Индии - Безбашенный
  • 02. Арбалетчики в Карфагене - Безбашенный
  • 01. Арбалетчики князя Всеслава - Безбашенный
  • Носитель Клятв - Брендон Сандерсон
  • Гранетанцор - Брендон Сандерсон
  • 04. Ритм войны. Том 2 - Брендон Сандерсон
  • 04. Ритм войны. Том 1 - Брендон Сандерсон
  • 3,5. Осколок зари - Брендон Сандерсон
  • 03. Давший клятву - Брендон Сандерсон
  • 02 Слова сияния - Брендон Сандерсон
  • 01. Обреченное королевство - Брендон Сандерсон
  • 09. Гнев Севера - Александр Мазин
  • Механики. Часть 101.
  • 08. Мы платим железом - Александр Мазин
  • 07. Король на горе - Александр Мазин
  • 06. Земля предков - Александр Мазин
  • 05. Танец волка - Александр Мазин
  • 04. Вождь викингов - Александр Мазин
  • 03. Кровь Севера - Александр Мазин
  • 02. Белый Волк - Александр Мазин
  • 01. Викинг - Александр Мазин
  • Второму игроку приготовиться - Эрнест Клайн
  • Первому игроку приготовиться - Эрнест Клайн
  • Шеф-повар Александр Красовский 3 - Александр Санфиров
  • Шеф-повар Александр Красовский 2 - Александр Санфиров
  • Шеф-повар Александр Красовский - Александр Санфиров
  • Мессия - Пантелей
  • Принцепс - Пантелей
  • Стратег - Пантелей
  • Королева - Карен Линч
  • Рыцарь - Карен Линч
  • 80 лет форы, часть вторая - Сергей Артюхин
  • Пешка - Карен Линч
  • Стреломант 5 - Эл Лекс
  • 03. Регенерант. Темный феникс -Андрей Волкидир
  • Стреломант 4 - Эл Лекс
  • 02. Регенерант. Том 2 -Андрей Волкидир
  • 03. Стреломант - Эл Лекс
  • 01. Регенерант -Андрей Волкидир
  • 02. Стреломант - Эл Лекс
  • 02. Zона-31 -Беззаконные края - Борис Громов
  • 01. Стреломант - Эл Лекс
  • 01. Zона-31 Солдат без знамени - Борис Громов
  • Варяг - 14. Сквозь огонь - Александр Мазин
  • 04. Насмерть - Борис Громов
  • Варяг - 13. Я в роду старший- Александр Мазин
  • 03. Билет в один конец - Борис Громов
  • Варяг - 12. Дерзкий - Александр Мазин
  • 02. Выстоять. Буря над Тереком - Борис Громов
  • Варяг - 11. Доблесть воина - Александр Мазин
  • 01. Выжить. Терской фронт - Борис Громов
  • Варяг - 10. Доблесть воина - Александр Мазин
  • 06. "Сфера" - Алекс Орлов
  • Варяг - 09. Золото старых богов - Александр Мазин
  • 05. Острова - Алекс Орлов
  • Варяг - 08. Богатырь - Александр Мазин
  • 04. Перехват - Алекс Орлов
  • Варяг - 07. Государь - Александр Мазин
  • 03. Дискорама - Алекс Орлов
  • Варяг - 06. Княжья Русь - Александр Мазин
  • 02. «Шварцкау» - Алекс Орлов
  • Варяг - 05. Язычник- Александр Мазин
  • 01. БРОНЕБОЙЩИК - Алекс Орлов
  • Варяг - 04. Герой - Александр Мазин
  • 04. Род Корневых будет жить - Антон Кун
  • Варяг - 03. Князь - Александр Мазин
  • 03. Род Корневых будет жить - Антон Кун
  • Варяг - 02. Место для битвы - Александр Мазин


  • Если вам понравилось читать на этом сайте, вы можете и хотите поблагодарить меня, то прошу поддержать творчество рублём.
    Торжественно обещааю, что все собранные средства пойдут на оплату счетов и пиво!
    Paypal: paypal.me/SamuelJn


    {related-news}
    HitMeter - счетчик посетителей сайта, бесплатная статистика