Воплощение
Феликс положил глухо звякнувший тесак на ободранный край раковины и какое-то время наблюдал за тем, как розовый ручеёк исчезает в решётчатом отверстии эмалированной ванны. Затем, стряхнув с рук воду, прошёл в комнату и сел на диван. Работал телевизор, и Феликс смотрел на слегка рябящий экран с преувеличенным вниманием, потому что справа в углу лежало то, что властно притягивало его взгляд.
Композиция, достойная кисти Караваджо. Как забыть его «Успение Марии», где образ Богоматери писался с мёртвой девушки лёгкого поведения? Будь итальянец посмелее, он непременно усилил бы впечатление – как сделал это Феликс. Может, снял бы кожу или отрезал какую-нибудь часть тела. Для чего? Да просто ради искусства. Ради того, чтобы шагнуть вперёд, выйти за рамки. Как Босх. Вот нидерландец был истинным новатором. Его фантасмагории просто завораживали Феликса когда-то. Потом они стали казаться лубочными, но это из-за того, что он сам стал видеть мир, как художник. Его глаза превратились в призму, преломлявшую каждый образ, каждый луч света, каждую тень.
Он сидел перед телевизором долго, не шевелясь, но потом не выдержал и посмотрел на прислонившийся к стене ком. Белое лицо висело в темноте неестественным и приковывающим внимание пятном, похожее на проглядывающую сквозь пелену облаков луну. Феликс заметил на нём маленькое и словно движущееся чёрное пятно. Он встал с дивана, приблизился и, присев на корточки, стал рассматривать восковое лицо мертвеца. «Таракан», – понял, наконец, Феликс и, передёрнувшись от отвращения, щелчком удалил насекомое со своего полотна.
Пора было «воплотить» шедевр. Это был особый термин, значение которого знал лишь Феликс. Некоторые художники пишут красками, некоторые – экскрементами, некоторые режут себя и снимают процесс на видео, кто-то голодает и доводит себя до изнеможения, кто-то поджигает на себе одежду. Всё это Феликс отвергал. У него был свой метод – по его мнению, единственно достойный современного искусства. Он поедал свои шедевры. Он был их творцом и единственным зрителем. Потребителем. Его картины «воплощались» через уничтожение, тем самым прославляя великую идею вселенной – неотвратимость разрушения и скоротечность бытия. Плоть, материя… Они всегда привлекали художников. Феликса тоже. Он «писал» тлен.
Рука потянулась к приготовленной дрели. Мощное короткое сверло было почти чёрным. Палец попробовал кнопку включения, и мотор радостно взвизгнул. Хорошо. Отлично. Феликс проверил регулятор направления вращения, хотя знал, что тот занимает нужное положение. Привычка делать всё тщательно.
Он взял свободной рукой тело за подбородок и приставил сверло ко лбу. Вернее – к черепной кости, очищенной от кожи и мышц. Плоть висела кровавыми лохмотьями, начиная от бровей и прикрывая щёки, нос и верхнюю губу. Феликс включил дрель и надавил, следя за тем, чтобы сверло не гуляло по кости, а проделало идеально ровное отверстие. Пыль и запах – всего лишь мгновение дискомфорта. Он отложил один инструмент и взял другой – электрический нож. Вставил узкое лезвие в проделанное отверстие и включил. Вращая кистью, методично превращал мозг в месиво. Наконец, решив, что достиг нужной консистенции, вытащил и отложил нож.
Феликс поднялся и прошёлся по комнате, чтобы размять колени. Возраст давал о себе знать. Лет с тридцати. А ему уже почти сорок. Сколько лет потрачено впустую. Но теперь, когда он обрёл свой стиль, всё иначе. Феликс прислушался к ощущениям в суставах и мышцах. Кажется, всё в порядке: ни боли, ни покалывания. Когда он станет поглощать свой шедевр, ничто не должно отвлекать.
Руки расправили гибкую прозрачную трубку с пластиковым наконечником. Каждый раз требовалась новая. Поливинилхлорид слегка поскрипывал.
Феликс вернулся к телу и опустился на колени. Аккуратно ввёл катетер в дырку, зиявшую посреди лба. Из отверстия вытекло немного жижи. О запахе лучше не думать – он досадный, но неотъемлемый побочный эффект. Катетер подошёл идеально, и Феликс испытал укол радости. Поспешно приник губами к срезу трубки, но втянуть разжиженные мозги не торопился. Требовалось соблюсти правила. Два глубоких вдоха-выдоха, закрыть глаза, расслабиться. И всосать месиво из крови и серого вещества, ощутить вкус и консистенцию.
Существа его расы, прибывшие на Землю тысячи лет назад, были не просто художниками, они питались образами, хранившимися в мозгах своих «полотен». Это насыщение не могло сравниться ни с чем. Когда Феликс попал на космический корабль чемоситов, то увидел, что они делают, и понял: он - один из них! Конечно, не истинный, а переродившийся в человеческом теле, но это не меняло сути. Откровение стало для него подобно пробуждению от долгого мучительного сна. Год за годом Феликс жил, не зная, зачем, не понимая, чего ему не хватает – и вот! Истина открылась ему на борту звездолёта. Правда, у него отсутствовали гибкие хоботки, как у истинных инопланетян, но он нашёл способ обойти это препятствие. Как ни странно, чемоситы не признали в нём своего, и, если бы корабль не потерпел крушение – кто знает, почему? – Феликса постигла бы та же участь, что и других похищенных. Но он выжил и, придя в себя, увидел мир совершенно по-иному. Он стал художником.
Когда из черепной коробки ослышались только хлюпающие звуки, Феликс понял, что она пуста. Облизнув губы, он вытащил катетер и отбросил ненужную больше трубку. Теперь, когда с главным было покончено, пора было приниматься за остальное. Рука вновь потянулась за электроножом. Кусок за куском – вся плоть постепенно отправится в желудок творца. Пусть на это понадобится день или два – истинный художник никогда не торопится. Никто ещё не создавал шедевров в спешке.
Феликс резал, отрывал, жевал и глотал. Он потерял счёт времени. Казалось, всё потеряло значение, осталась лишь вечность, сосредоточенная в точке, где он находился. Это было именно то ощущение чистого искусства, акта незамутнённого творения, которое он стремился достичь.
По телу пробежал долгожданный холодок, ноги начала покалывать судорога. Она распространялась от стоп по икрам, затем – вдоль бёдер к ягодицам и промежности. Казалось, всё тело вот-вот онемеет. Феликс хотел пошевелиться и не мог, он словно прирос к полу, потеряв власть над собственным орагнизмом. В голове гудело, перед глазами поплыли чёрные круги, и безумно заныли лицевые мышцы. Они устали жевать. Феликс замер. Его челюсть перестала двигаться, по подбородку потекли струйки смешанной со слюной крови. Он ждал, когда ему откроется новое заветное знание. Каждый раз он открывал что-то новое, по крупицам собирая ощущения в надежде, что однажды они сольются в ниспровергающий основы катарсис.
И вот стена, перед которой сидел Феликс, медленно раздвинулась, заливая комнату мучительно-ослепительным светом. Его поток больно ранил глаза.
Раздались приглушённые голоса. Какие-то фигуры бесшумно выступили из разлившегося вокруг сияния. Феликс не видел устремлённых на него глаз, но чувствовал этот пристальный изучающий взгляд. Затем что-то коснулось его, подняло и повлекло в образовавшийся проём, навстречу свету. Феликс хрипло вскрикнул и потерял сознание.
***
Он очнулся в полутёмной комнате и попытался сесть, но у него ничего не вышло – Феликс обнаружил, что пристёгнут к кровати широкими жёсткими ремнями. Сердце мгновенно ударило гулко и ощутимо – инстинктивно откликнулось на предчувствие опасности.
- Эй! – позвал негромко Феликс. Голос оказался сиплый и словно чужой. Комната поглотила звук, и снова стало тихо. - Слышит меня кто-нибудь? – сделал Феликс ещё одну попытку.
Внезапно стало очень светло – со всех сторон брызнул яркий свет.
Феликс вскрикнул от неожиданности и завертел головой, но уберечь глаза было невозможно: сияние легко проникало сквозь веки и жгло сетчатку.
Прошло не меньше минуты, прежде чем он счёл, что привык и осмелился приподнять веки. По щекам потекли слёзы.
Феликс старался разглядеть, что происходит, но никакого движения не замечал. Похоже, он был в помещении один. Но кто-то зажёг свет – очевидно, чтобы наблюдать за ним. Изучить. Когда препарат помещают на стекло микроскопа, его тоже подсвечивают.
Феликс пошевелился. Тело было вялым – то ли от долгого лежания в постели, то ли от чего-то другого. Спина ныла, особенно в области поясницы.
- Как мы себя чувствуем? – неожиданно спросил возникший справа голос.
Феликс повернул голову и увидел человека в длинном белом халате, который глядел на него поверх солнцезащитных очков. Тот подошёл бесшумно – словно материализовался прямо из пустоты.
- Вы меня слышите? – спросил человек и, протянув руку к лицу Феликса, пощёлкал пальцами. - Видите?
Феликс слабо кивнул.
- Где я? – спросил он тихо. - В больнице?
- Не совсем, - ответил человек, оборачиваясь и с грохотом придвигая к себе металлический поднос на колёсиках. - Мы заинтересовались вашим феноменом, Феликс Константинович. Да-да, - он покачал большой круглой головой, - вы нам очень интересны. И… нужны, - добавил человек, выбирая что-то на подносе. Нечто блестящее и, должно быть, очень холодное.
- Зачем? – спросил Феликс, не сводя глаз с металлической искры, пляшущей в руке его собеседника.
Только теперь он почувствовал резкий запах антисептика. Реальность будто постепенно врывалась в его сознание.
- Для исследований. Вы, я полагаю, знаете, что люди заинтересованы в создании гуманного общества, в котором не будет места насилию и злу. А вы, мой друг – большая помеха на этом пути. Эти ваши… - человек помахал в воздухе рукой, как бы подбирая нужное слово, - склонности… Они очень неудобны. Но вы ещё принесёте пользу, - продолжал он, расстёгивая на груди Феликса рубашку и смачивая кожу прохладным гелем, который с едва слышным всхлипыванием выдавливался из тюбика. - Возможно, таких, как вы, нельзя истреблять, но мы станем вас лечить. Посмотрим, что пошло в ваших мозгах наперекосяк, и сделаем лекарство. Если сможем, конечно, - с этими словами человек извлёк откуда-то ворох электродов и ловко подсоединил их к телу Феликса при помощи присосок. - Постарайтесь заснуть. Это займёт несколько часов.
Человек повернулся и исчез в слепящем сиянии. Болезненном, льющемся со всех сторон, поглощающем сознание, мешающем мыслить. Свете, который был хуже темноты.
Феликс не знал, сколько прошло времени: недели, месяцы, годы…
Он потерял счёт времени. Совсем как тогда, когда поедал куски мёртвых тел, достигая подобия транса.
В палату вошли санитары, молча переложили Феликса на каталку и повезли. Он слышал скрип колёс, топот обутых в спортивные туфли ног, чувствовал, как подпрыгивает на неровностях пола тележка. Перед глазами проплывали круглые светильники, расположенные на потолке коридора.
Потом движение прекратилось. Комната, в которую привезли Феликса, наполнилась людьми. У всех лица были закрыты хирургическими масками. Он хотел спросить, что с ним будут делать, но не решился. Судя по шуму, народу становилось всё больше.
Спустя несколько минут Феликсу тоже надели на лицо маску – правда, резиновую и чёрную, противно пахнувшую жжёным маслом. Дышать было тяжело, почти невозможно. Феликс хотел сбросить её, но не мог пошевелиться. Грудная клетка готова была лопнуть от напряжения, глаза слезились, по лбу струился пот.
- Трепан готов? – спросил чей-то хрипловатый, но звучный голос.
- Да, профессор.
И тут в лёгкие хлынул сладковатый холодный поток.
Феликс потерял сознание.
* * *
- Не понимаю, почему он вас так интересует, - говорил молодой врач, распахивая стеклянную дверь перед группой представительных мужчин, облачённых в белые халаты. Некоторые из них держали наготове блокноты и ручки. - Главное – результат, и мы его добились. Преступников можно лечить. Сумасшествие больше не причина держать людей взаперти, пока они не умрут. Мы, наконец, нашли ключик к любому разуму. Небольшое хирургическое вмешательство, простейшая операция на определённых долях головного мозга, едва заметные имплантаты, и человек вновь становится полноценным членом общества. В каком-то смысле, мы достигли степени искусства. Да, профессор Бретонов – настоящий художник реабилитационной хирургии. А господин…э-э, - врач быстро заглянул в папку, - Лебски просто стал первым. Пионером, так сказать. Ему не повезло так, как остальным, но должен же кто-то был оказаться на его месте, - с этими словами врач провёл группу коллег в небольшую комнату и, указав на широкий кожаный диван, сказал:
- Вот, пожалуйста. Феликс Константинович Лебски.
В палате работал телевизор. На его экране рябил серебряный дождь. Перед ним на диване чёрным сгустком теней сидел одетый в больничный халат человек. Полуприкрытые глаза были неподвижно устремлены на экран - казалось, он ничего не слышит и не видит. На лбу виднелся неровно заросший шрам в том месте, где во время операции проделали отверстие для имплантата. По лицу, освещаемому всполохами телевизора и оттого казавшемуся неестественно белым и застывшим, медленно двигалось маленькое чёрное пятно.
- Диагноз, поставленный до операции, довольно банален, - врач подавил зевок. – Шизофрения. Пациент считал, будто был похищен инопланетянами. Называл их чемоситами. Вообще, это мифические чудища, якобы обитающие в Африке. Похожи на медведей или что-то в этом роде. В воображении Лебски они превратились в гуманоидов, изо рта которых выдвигаются этакие хоботки, проделывающие в черепе дыру, через которую чемоситы высасывают у своих жертв мозги, чтобы насытиться хранящимися там образами. Ах да, ещё они потрошат и расчленяют трупы, создавая из них безумные композиции, которые потом поедают - примерно так же, как сам Лебски. Правда, некоторых оставляли на некоторое время в живых, но только тех, у кого в голове роились по-настоящему удивительные, фантасмагорические картины. В общем, пациент полагал, будто подражает этим гуманоидам. Вернее, был убеждён, что сам является одним из них. Надо заметить, ему удалось выстроить довольно стройную логическую систему в своём воображении, что редко для шизофреников. Тяжёлый случай, короче говоря.
Врач пожал плечами и замолчал. Посетители смотрели на пациента.
- Что это? – спросил вдруг один из них.
- Разновидность каталепсии. Побочный эффект операции. Больше подобных ошибок не случается, как вам известно.
- Я спрашиваю про вон то пятно, - пояснил врач. Но его чисто выбритом лице появилась гримаса отвращения. – Кажется, оно шевелится.
- Где? – живо осведомился приведший группу.
- Да вот же! – не выдержал другой посетитель, - Ползёт… по лицу.
- А, это! – снисходительно усмехнувшись, молодой врач приблизился и звонким щелчком убрал чёрное пятно. - Всего лишь таракан. Желаете ещё что-нибудь посмотреть? Должен предупредить, пациент не говорит, так что вы не сможете вступить с ним в беседу. Однако могу предложить взглянуть на его больничную карту, раз уж вы так интересуетесь…
Смущенно переглядываясь, посетители потянулись к двери. Их провожатый последовал за ними, но потом, словно о чём-то вспомнив, вернулся.
Прежде всего, он выключил телевизор. Затем, подойдя к Феликсу Лебски, наклонился и внимательно вгляделся в неподвижные глаза пациента. Тот был погружён в себя, но воображение его продолжало создавать причудливые и жуткие картины. Врач открыл рот, и из него вытянулся тонкий гибкий хобот. Извиваясь, он коснулся лба Лебски, нащупал шрам и легко протиснулся между складками кожи. Напрягся, вытянувшись в струну, возбуждённо запульсировал, высасывая из мозга безумца образы. С губ психиатра протянулась ниточка слюны. Фантазии Лебски были вкусными и сытными. А главное – они казались чемоситу по-настоящему прекрасными.
© Виктор Глебов
Композиция, достойная кисти Караваджо. Как забыть его «Успение Марии», где образ Богоматери писался с мёртвой девушки лёгкого поведения? Будь итальянец посмелее, он непременно усилил бы впечатление – как сделал это Феликс. Может, снял бы кожу или отрезал какую-нибудь часть тела. Для чего? Да просто ради искусства. Ради того, чтобы шагнуть вперёд, выйти за рамки. Как Босх. Вот нидерландец был истинным новатором. Его фантасмагории просто завораживали Феликса когда-то. Потом они стали казаться лубочными, но это из-за того, что он сам стал видеть мир, как художник. Его глаза превратились в призму, преломлявшую каждый образ, каждый луч света, каждую тень.
Он сидел перед телевизором долго, не шевелясь, но потом не выдержал и посмотрел на прислонившийся к стене ком. Белое лицо висело в темноте неестественным и приковывающим внимание пятном, похожее на проглядывающую сквозь пелену облаков луну. Феликс заметил на нём маленькое и словно движущееся чёрное пятно. Он встал с дивана, приблизился и, присев на корточки, стал рассматривать восковое лицо мертвеца. «Таракан», – понял, наконец, Феликс и, передёрнувшись от отвращения, щелчком удалил насекомое со своего полотна.
Пора было «воплотить» шедевр. Это был особый термин, значение которого знал лишь Феликс. Некоторые художники пишут красками, некоторые – экскрементами, некоторые режут себя и снимают процесс на видео, кто-то голодает и доводит себя до изнеможения, кто-то поджигает на себе одежду. Всё это Феликс отвергал. У него был свой метод – по его мнению, единственно достойный современного искусства. Он поедал свои шедевры. Он был их творцом и единственным зрителем. Потребителем. Его картины «воплощались» через уничтожение, тем самым прославляя великую идею вселенной – неотвратимость разрушения и скоротечность бытия. Плоть, материя… Они всегда привлекали художников. Феликса тоже. Он «писал» тлен.
Рука потянулась к приготовленной дрели. Мощное короткое сверло было почти чёрным. Палец попробовал кнопку включения, и мотор радостно взвизгнул. Хорошо. Отлично. Феликс проверил регулятор направления вращения, хотя знал, что тот занимает нужное положение. Привычка делать всё тщательно.
Он взял свободной рукой тело за подбородок и приставил сверло ко лбу. Вернее – к черепной кости, очищенной от кожи и мышц. Плоть висела кровавыми лохмотьями, начиная от бровей и прикрывая щёки, нос и верхнюю губу. Феликс включил дрель и надавил, следя за тем, чтобы сверло не гуляло по кости, а проделало идеально ровное отверстие. Пыль и запах – всего лишь мгновение дискомфорта. Он отложил один инструмент и взял другой – электрический нож. Вставил узкое лезвие в проделанное отверстие и включил. Вращая кистью, методично превращал мозг в месиво. Наконец, решив, что достиг нужной консистенции, вытащил и отложил нож.
Феликс поднялся и прошёлся по комнате, чтобы размять колени. Возраст давал о себе знать. Лет с тридцати. А ему уже почти сорок. Сколько лет потрачено впустую. Но теперь, когда он обрёл свой стиль, всё иначе. Феликс прислушался к ощущениям в суставах и мышцах. Кажется, всё в порядке: ни боли, ни покалывания. Когда он станет поглощать свой шедевр, ничто не должно отвлекать.
Руки расправили гибкую прозрачную трубку с пластиковым наконечником. Каждый раз требовалась новая. Поливинилхлорид слегка поскрипывал.
Феликс вернулся к телу и опустился на колени. Аккуратно ввёл катетер в дырку, зиявшую посреди лба. Из отверстия вытекло немного жижи. О запахе лучше не думать – он досадный, но неотъемлемый побочный эффект. Катетер подошёл идеально, и Феликс испытал укол радости. Поспешно приник губами к срезу трубки, но втянуть разжиженные мозги не торопился. Требовалось соблюсти правила. Два глубоких вдоха-выдоха, закрыть глаза, расслабиться. И всосать месиво из крови и серого вещества, ощутить вкус и консистенцию.
Существа его расы, прибывшие на Землю тысячи лет назад, были не просто художниками, они питались образами, хранившимися в мозгах своих «полотен». Это насыщение не могло сравниться ни с чем. Когда Феликс попал на космический корабль чемоситов, то увидел, что они делают, и понял: он - один из них! Конечно, не истинный, а переродившийся в человеческом теле, но это не меняло сути. Откровение стало для него подобно пробуждению от долгого мучительного сна. Год за годом Феликс жил, не зная, зачем, не понимая, чего ему не хватает – и вот! Истина открылась ему на борту звездолёта. Правда, у него отсутствовали гибкие хоботки, как у истинных инопланетян, но он нашёл способ обойти это препятствие. Как ни странно, чемоситы не признали в нём своего, и, если бы корабль не потерпел крушение – кто знает, почему? – Феликса постигла бы та же участь, что и других похищенных. Но он выжил и, придя в себя, увидел мир совершенно по-иному. Он стал художником.
Когда из черепной коробки ослышались только хлюпающие звуки, Феликс понял, что она пуста. Облизнув губы, он вытащил катетер и отбросил ненужную больше трубку. Теперь, когда с главным было покончено, пора было приниматься за остальное. Рука вновь потянулась за электроножом. Кусок за куском – вся плоть постепенно отправится в желудок творца. Пусть на это понадобится день или два – истинный художник никогда не торопится. Никто ещё не создавал шедевров в спешке.
Феликс резал, отрывал, жевал и глотал. Он потерял счёт времени. Казалось, всё потеряло значение, осталась лишь вечность, сосредоточенная в точке, где он находился. Это было именно то ощущение чистого искусства, акта незамутнённого творения, которое он стремился достичь.
По телу пробежал долгожданный холодок, ноги начала покалывать судорога. Она распространялась от стоп по икрам, затем – вдоль бёдер к ягодицам и промежности. Казалось, всё тело вот-вот онемеет. Феликс хотел пошевелиться и не мог, он словно прирос к полу, потеряв власть над собственным орагнизмом. В голове гудело, перед глазами поплыли чёрные круги, и безумно заныли лицевые мышцы. Они устали жевать. Феликс замер. Его челюсть перестала двигаться, по подбородку потекли струйки смешанной со слюной крови. Он ждал, когда ему откроется новое заветное знание. Каждый раз он открывал что-то новое, по крупицам собирая ощущения в надежде, что однажды они сольются в ниспровергающий основы катарсис.
И вот стена, перед которой сидел Феликс, медленно раздвинулась, заливая комнату мучительно-ослепительным светом. Его поток больно ранил глаза.
Раздались приглушённые голоса. Какие-то фигуры бесшумно выступили из разлившегося вокруг сияния. Феликс не видел устремлённых на него глаз, но чувствовал этот пристальный изучающий взгляд. Затем что-то коснулось его, подняло и повлекло в образовавшийся проём, навстречу свету. Феликс хрипло вскрикнул и потерял сознание.
***
Он очнулся в полутёмной комнате и попытался сесть, но у него ничего не вышло – Феликс обнаружил, что пристёгнут к кровати широкими жёсткими ремнями. Сердце мгновенно ударило гулко и ощутимо – инстинктивно откликнулось на предчувствие опасности.
- Эй! – позвал негромко Феликс. Голос оказался сиплый и словно чужой. Комната поглотила звук, и снова стало тихо. - Слышит меня кто-нибудь? – сделал Феликс ещё одну попытку.
Внезапно стало очень светло – со всех сторон брызнул яркий свет.
Феликс вскрикнул от неожиданности и завертел головой, но уберечь глаза было невозможно: сияние легко проникало сквозь веки и жгло сетчатку.
Прошло не меньше минуты, прежде чем он счёл, что привык и осмелился приподнять веки. По щекам потекли слёзы.
Феликс старался разглядеть, что происходит, но никакого движения не замечал. Похоже, он был в помещении один. Но кто-то зажёг свет – очевидно, чтобы наблюдать за ним. Изучить. Когда препарат помещают на стекло микроскопа, его тоже подсвечивают.
Феликс пошевелился. Тело было вялым – то ли от долгого лежания в постели, то ли от чего-то другого. Спина ныла, особенно в области поясницы.
- Как мы себя чувствуем? – неожиданно спросил возникший справа голос.
Феликс повернул голову и увидел человека в длинном белом халате, который глядел на него поверх солнцезащитных очков. Тот подошёл бесшумно – словно материализовался прямо из пустоты.
- Вы меня слышите? – спросил человек и, протянув руку к лицу Феликса, пощёлкал пальцами. - Видите?
Феликс слабо кивнул.
- Где я? – спросил он тихо. - В больнице?
- Не совсем, - ответил человек, оборачиваясь и с грохотом придвигая к себе металлический поднос на колёсиках. - Мы заинтересовались вашим феноменом, Феликс Константинович. Да-да, - он покачал большой круглой головой, - вы нам очень интересны. И… нужны, - добавил человек, выбирая что-то на подносе. Нечто блестящее и, должно быть, очень холодное.
- Зачем? – спросил Феликс, не сводя глаз с металлической искры, пляшущей в руке его собеседника.
Только теперь он почувствовал резкий запах антисептика. Реальность будто постепенно врывалась в его сознание.
- Для исследований. Вы, я полагаю, знаете, что люди заинтересованы в создании гуманного общества, в котором не будет места насилию и злу. А вы, мой друг – большая помеха на этом пути. Эти ваши… - человек помахал в воздухе рукой, как бы подбирая нужное слово, - склонности… Они очень неудобны. Но вы ещё принесёте пользу, - продолжал он, расстёгивая на груди Феликса рубашку и смачивая кожу прохладным гелем, который с едва слышным всхлипыванием выдавливался из тюбика. - Возможно, таких, как вы, нельзя истреблять, но мы станем вас лечить. Посмотрим, что пошло в ваших мозгах наперекосяк, и сделаем лекарство. Если сможем, конечно, - с этими словами человек извлёк откуда-то ворох электродов и ловко подсоединил их к телу Феликса при помощи присосок. - Постарайтесь заснуть. Это займёт несколько часов.
Человек повернулся и исчез в слепящем сиянии. Болезненном, льющемся со всех сторон, поглощающем сознание, мешающем мыслить. Свете, который был хуже темноты.
Феликс не знал, сколько прошло времени: недели, месяцы, годы…
Он потерял счёт времени. Совсем как тогда, когда поедал куски мёртвых тел, достигая подобия транса.
В палату вошли санитары, молча переложили Феликса на каталку и повезли. Он слышал скрип колёс, топот обутых в спортивные туфли ног, чувствовал, как подпрыгивает на неровностях пола тележка. Перед глазами проплывали круглые светильники, расположенные на потолке коридора.
Потом движение прекратилось. Комната, в которую привезли Феликса, наполнилась людьми. У всех лица были закрыты хирургическими масками. Он хотел спросить, что с ним будут делать, но не решился. Судя по шуму, народу становилось всё больше.
Спустя несколько минут Феликсу тоже надели на лицо маску – правда, резиновую и чёрную, противно пахнувшую жжёным маслом. Дышать было тяжело, почти невозможно. Феликс хотел сбросить её, но не мог пошевелиться. Грудная клетка готова была лопнуть от напряжения, глаза слезились, по лбу струился пот.
- Трепан готов? – спросил чей-то хрипловатый, но звучный голос.
- Да, профессор.
И тут в лёгкие хлынул сладковатый холодный поток.
Феликс потерял сознание.
* * *
- Не понимаю, почему он вас так интересует, - говорил молодой врач, распахивая стеклянную дверь перед группой представительных мужчин, облачённых в белые халаты. Некоторые из них держали наготове блокноты и ручки. - Главное – результат, и мы его добились. Преступников можно лечить. Сумасшествие больше не причина держать людей взаперти, пока они не умрут. Мы, наконец, нашли ключик к любому разуму. Небольшое хирургическое вмешательство, простейшая операция на определённых долях головного мозга, едва заметные имплантаты, и человек вновь становится полноценным членом общества. В каком-то смысле, мы достигли степени искусства. Да, профессор Бретонов – настоящий художник реабилитационной хирургии. А господин…э-э, - врач быстро заглянул в папку, - Лебски просто стал первым. Пионером, так сказать. Ему не повезло так, как остальным, но должен же кто-то был оказаться на его месте, - с этими словами врач провёл группу коллег в небольшую комнату и, указав на широкий кожаный диван, сказал:
- Вот, пожалуйста. Феликс Константинович Лебски.
В палате работал телевизор. На его экране рябил серебряный дождь. Перед ним на диване чёрным сгустком теней сидел одетый в больничный халат человек. Полуприкрытые глаза были неподвижно устремлены на экран - казалось, он ничего не слышит и не видит. На лбу виднелся неровно заросший шрам в том месте, где во время операции проделали отверстие для имплантата. По лицу, освещаемому всполохами телевизора и оттого казавшемуся неестественно белым и застывшим, медленно двигалось маленькое чёрное пятно.
- Диагноз, поставленный до операции, довольно банален, - врач подавил зевок. – Шизофрения. Пациент считал, будто был похищен инопланетянами. Называл их чемоситами. Вообще, это мифические чудища, якобы обитающие в Африке. Похожи на медведей или что-то в этом роде. В воображении Лебски они превратились в гуманоидов, изо рта которых выдвигаются этакие хоботки, проделывающие в черепе дыру, через которую чемоситы высасывают у своих жертв мозги, чтобы насытиться хранящимися там образами. Ах да, ещё они потрошат и расчленяют трупы, создавая из них безумные композиции, которые потом поедают - примерно так же, как сам Лебски. Правда, некоторых оставляли на некоторое время в живых, но только тех, у кого в голове роились по-настоящему удивительные, фантасмагорические картины. В общем, пациент полагал, будто подражает этим гуманоидам. Вернее, был убеждён, что сам является одним из них. Надо заметить, ему удалось выстроить довольно стройную логическую систему в своём воображении, что редко для шизофреников. Тяжёлый случай, короче говоря.
Врач пожал плечами и замолчал. Посетители смотрели на пациента.
- Что это? – спросил вдруг один из них.
- Разновидность каталепсии. Побочный эффект операции. Больше подобных ошибок не случается, как вам известно.
- Я спрашиваю про вон то пятно, - пояснил врач. Но его чисто выбритом лице появилась гримаса отвращения. – Кажется, оно шевелится.
- Где? – живо осведомился приведший группу.
- Да вот же! – не выдержал другой посетитель, - Ползёт… по лицу.
- А, это! – снисходительно усмехнувшись, молодой врач приблизился и звонким щелчком убрал чёрное пятно. - Всего лишь таракан. Желаете ещё что-нибудь посмотреть? Должен предупредить, пациент не говорит, так что вы не сможете вступить с ним в беседу. Однако могу предложить взглянуть на его больничную карту, раз уж вы так интересуетесь…
Смущенно переглядываясь, посетители потянулись к двери. Их провожатый последовал за ними, но потом, словно о чём-то вспомнив, вернулся.
Прежде всего, он выключил телевизор. Затем, подойдя к Феликсу Лебски, наклонился и внимательно вгляделся в неподвижные глаза пациента. Тот был погружён в себя, но воображение его продолжало создавать причудливые и жуткие картины. Врач открыл рот, и из него вытянулся тонкий гибкий хобот. Извиваясь, он коснулся лба Лебски, нащупал шрам и легко протиснулся между складками кожи. Напрягся, вытянувшись в струну, возбуждённо запульсировал, высасывая из мозга безумца образы. С губ психиатра протянулась ниточка слюны. Фантазии Лебски были вкусными и сытными. А главное – они казались чемоситу по-настоящему прекрасными.
© Виктор Глебов
Популярное
