Наталья Солнцева - Мантия с золотыми пчелами. Звезда Вавилона (сборник)

Они стояли на краю ямы и с облегчением вытирали рукавами пот, заливавший глаза. Жарко, от телеги, на которой лежит тело, несет сладковатым трупным запахом…

– Пойдем… Надо быстрее покончить с этим…

В лесу звонко распевали птицы, на старом дереве постукивал дятел. Лошадь мирно щипала сочную травку. А двое мужчин тащили третьего, завернутого в серое солдатское одеяло к свежевырытой могиле. К одеялу прилипла солома, которой присыпали труп, когда везли сюда. Бросили его вниз, на глинистое дно ямы, поспешно закидали землей…

– Господи! Грех-то какой… грех!

Один крестился дрожащей рукой, второй тщательно укладывал поверх влажных комьев зеленый дерн.

– Место глухое… никто не найдет… ни в жизнь!

– Неужто не страшно тебе?

– Кого бояться-то?

С этими словами второй разогнулся, крякнул и неодобрительно покосился на товарища.

– Да не дрожи ты! Все! Забудь о том, что было. Поехали…

Они уселись на телегу, и лошадка потрусила по лесной дороге. Колеса то проваливались в заполненные дождевой водой рытвины, то подпрыгивали на кочках. Из чащи пахло сыростью и грибами.

– Опят нынче будет, завались! И насолим, и наедимся досыта. Любишь жареные опенки?

Не дождавшись ответа, разговорчивый возница затянул протяжную песню.

– Прекрати… как ты можешь? – возмутился молчун.

– А что такого? Ты это брось, дружище! Поедом-то себя не ешь…

– Неужели мы из-за какой-то бумажки… человека убили?

– Он сам нарвался! Не хотел по-хорошему!

– Из-за какой-то бумажки… – простонал молчун. – Не могу поверить…

– И не верь! Не верь! Не было ничего… Понимаешь? Не бы-ло…

– А как же… – молчун повернулся в сторону леса, где они закопали труп, и схватился за голову. – Загубили мы себя! Ему теперь все равно, а нам…

– Поздно спохватился. Снявши голову, по волосам не плачут…

– Может, тот монашек блаженным был… ну, то есть… свихнулся?

– Блаженные, они и есть истинные пророки… Им и прошлое ведомо, и будущее.

Молчун побледнел.

– Тогда нам на роду смерть написана… – подавленно вымолвил он.

Мужчина, который управлял лошадью, досадливо сплюнул и натянул вожжи, останавливая телегу.

– Тпррру-ууу… Перестань каркать, ради Христа! – одернул он молчуна. – Еще ничего не началось, а ты уже панихиду служишь! Вот повезло с напарничком…

Он спрыгнул на землю, достал из-под соломы топор и махнул молчуну рукой.

– Айда валежник рубить! Я телегу брал, чтобы дров домой привезти…

Игорь Тарханин установил дома новый компьютер, но включал его редко. Ему хватало работы в офисе. Дома он предпочитал пассивный отдых – валяться на диване, ни о чем не думая…

Избавиться от мыслей – трудная задача. Одно время он даже посещал специальные тренинги: учился расслабляться, разгружать мозг – что-то среднее между мантра[1]-йогой и психологической релаксацией. Привести ум в состояние покоя ему так и не удалось, несмотря на подробнейшие рекомендации наставников. В результате Тарханин удовольствовался тем, что научился отличать негативное мышление от позитивного, старался гасить в себе первое и развивать второе.

Сегодняшний вечер он решил посвятить ничегонеделанию. Поужинал холодным мясом, напился чаю и улегся в гостиной, одновременно являвшейся еще и кабинетом. Мысли коварно, исподволь выплыли из неведомого неиссякаемого источника и хороводом закружились в голове…

– Стоп! – вслух приказал себе Тарханин. – Хватит! Отвлекись от расчетов, парень, перестань прикидывать, сравнивать и анализировать. Дай мозгу окунуться в нирвану!

Однако вожделенные блаженство и безмятежность ускользали от него словно тени – неуловимые, неосязаемые. Он давно заподозрил, что их не существует. Есть только фантастически прекрасная мечта о них, несбыточная сказка…

Мысли о несуществующей безмятежности были ничем не лучше любых других мыслей.

– Черт! – выругался Игорь и нервно перевернулся на другой бок.

«Ты поддался негативным эмоциям, – незамедлительно откликнулся внутренний голос. – Забыл, чему тебя учили на тренинге? Если уж ты не в состоянии остановить поток мыслеформ, то хотя бы думай о приятном!»

Тарханин попробовал переключиться на приятное, отыскать в памяти моменты счастья, чистой детской радости. Вот он, голенастый беззаботный мальчишка, садится на дареный велосипед! Но радость от езды с ветерком быстро померкла, потому что маленький Игорь «не справился с управлением», упал и больно ударился, разбил себе коленку и локоть…

«Не годится! – злорадствовал его неутомимый критик. – Оплошал, брат. Поищи-ка что-нибудь действительно стоящее. Не ленись!»

Тарханину вспоминались победы на школьных соревнованиях… летние каникулы у бабушки в деревне… приз зрительских симпатий на танцевальном конкурсе… удачно сданный экзамен… и, конечно же, первое свидание… Пожалуй, короткий роман с одноклассницей Улей вышел на первый план по накалу чувств и волнующих переживаний. Уля! Сколько они не виделись? Кажется, с выпускного вечера… Они гуляли по ночному городу до рассвета, целовались, говорили всякую чепуху… В пустынных скверах сладко пахло отцветающей сиренью. Он сделал Уле предложение, она, естественно, отказала… Он решил, что жизнь кончена, и хотел броситься с моста в Москву-реку. Не смог. Вероятно, слишком сильна была в нем жажда жизни, перемен, новых впечатлений…

То первое убийственное поражение на любовном фронте повлияло на его будущие отношения с женщинами. Он дал себе зарок: осечки больше быть не должно, и заводил интрижки со смазливыми куколками, которые сами вешались ему на шею.

Гордость не позволяла ему искать встреч с бывшей одноклассницей – с того памятного дня он старательно избегал ее. Особого труда это не составило. Во-первых, Тарханины переехали – родителям дали квартиру в Отрадном. Во-вторых, всех школьных друзей-приятелей разбросало в разные стороны. Он изредка виделся с Пашкой, с которым последний год сидел за одной партой, и тот охотно делился слухами: кто где устроился, кто женился, кому повезло, а у кого черная полоса. Игорь напряженно ждал, что приятель упомянет об Уле, но тот говорил о ком угодно, только не о ней. Самому спрашивать язык не поворачивался. «Что было, то быльем поросло, – твердил он про себя. – Пашка правильно поступает. Ни к чему бередить душу!»

Уля как в воду канула.

Однажды Игорь не выдержал – ноги сами принесли его в тихий московский дворик, где он впервые с дрожью в сердце прикоснулся губами к щеке девушки… Отсюда он провожал ее в школу и сюда приводил после уроков. Их скоротечный роман вспыхнул в выпускном классе и длился полгода. Весной они допоздна сидели на лавочке, слушали, как фальшиво бренчит на гитаре сосед Ули, веснушчатый рыжий паренек, и обнимались украдкой. Ее окна выходили во двор, и после девяти мама Ули, Надежда Порфирьевна, сердитым голосом звала дочку домой. Та поспешно вставала, а Игорь пешком шагал домой, вдыхая майскую свежесть и наслаждаясь предвкушением завтрашнего дня. Завтра он снова увидит Улю! Такого упоительного ощущения восторга и трепета он больше не испытывал…

– Уля… – пробормотал Тарханин и заложил руки за голову, закрыл глаза. – Какая ты сейчас? Где ты? Кем работаешь? Замужем?

Он посчитал, сколько лет прошло. Целых четырнадцать! Сам он успел жениться, развестись и теперь с удовольствием вел холостяцкую жизнь. На жену не обижался – сам выбирал. Чтобы – боже упаси! – ничего общего с Улей: ни внешне, ни внутренне. А потом день за днем занимался самогипнозом, убеждал себя, что счастлив. Но через два года терпение оборвалось.

Жгучее желание увидеть Улю – хоть со стороны, хоть краем глаза – внезапно вспыхнуло в нем с ужасающей силой, поглотило, затопило, как весенний разлив реки затапливает луга. Раньше Тарханин справлялся с этими приступами тоски по прошлому, но каждый раз это давалось ему все труднее. С годами к ним прибавилось чувство вины.

Он вскочил с дивана и зашагал по комнате. Вдох… задержка дыхания… медленный выдох… вдох… выдох… Тугой спазм в груди постепенно ослаб, рассеялся по телу тупой болью. Затылок отяжелел, заныл.

– Дурость, – пробормотал Тарханин, усаживаясь за компьютер. – Совершеннейшая дуристика!

Он нарушил наложенное им же самим табу: заглянул в одну из социальных сетей. Хорошо знакомые и забытые лица, строчки новой биографии, той, которая началась после выпуска. Многих нельзя было узнать, кое-кто просто слегка изменился, некоторые как будто остались прежними… Ули среди них не было. Он отыскал ее на одном из групповых снимков, долго всматривался в милые неправильные черты, ощущая, как просыпается в сердце юношеская страсть – незрелая, взрывоопасная, словно сухой порох.

Свой школьный альбом Тарханин уничтожил еще до женитьбы – развел на загородном участке костер, безжалостно бросил в огонь и присел на корточки, наблюдая, как лижут языки пламени листы с фотографиями, с памятными надписями, среди которых затерялась скромная строчка, сделанная рукой Ули: «Люби и помни…»

– Какого черта! – процедил он сквозь зубы. – Лучше бы написала: «Прости и прощай…»

Альбом сгорел, но след в душе остался. Его ничем не выжечь, не вытравить. Тогда Тарханин, кажется, начал постигать разницу между материальным и духовным… Есть ли на свете огонь, который сожжет страдания и боль любви? Что произойдет с человеком, лишенным этой боли? Совместимы ли страдание и любовь?

Со временем ему пришло на ум, что вместо любви он испытывает ненависть к Уле. Он развенчивал ее, обвинял во всех грехах, высмеивал, изливал на нее свою злость. Заочно, не будучи в состоянии оказаться рядом с ней, посмотреть в глаза, задать мучительный и бессмысленный вопрос: «Почему?»

Почему она отвергла его чувства? Почему он не прыгнул тогда в холодную мутную воду реки? Почему остался жить и даже женился? Почему ничто не радует его по-настоящему? Почему без Ули все померкло? Цветы потеряли запах, из лунных ночей ушло очарование, из музыки – волшебство, а стихи перестали трогать…

Игорь еще раз перерыл сайт в поисках каких-нибудь сведений о ней. Ничего. Пустота. Как будто Уля перестала существовать. Растворилась в летних сумерках, напоенных любовью и отчаянием…

Матвей Карелин никак не мог решить, куда они с Астрой поедут этим летом. Опять в Крым? Или лучше пригласить ее в Таиланд? Дела в конструкторском бюро «Карелин» идут в гору, прибыль растет, и он вполне в состоянии обеспечить достойный отдых самой придирчивой женщине. Хотя Астра ею не была – несмотря на богатство ее отца, она сумела избежать соблазнов и пороков «золотой молодежи» и остаться самой собой.

Ее двухкомнатная квартира на Ботанической улице не блистала роскошью, деньги она брала у родителей в исключительных случаях. Считала, что зарабатывать их гораздо интереснее, чем тратить. Возможно, изобилие, в котором она росла, наскучило ей. По натуре Астра вовсе не была светской дамой. Она предпочитала идти по жизни своей дорогой и отстаивать собственные ценности.

Склонность к раскрытию преступлений говорила об остроте ее ума и любви ко всему таинственному. Карелин успел заразиться от нее этой страстью к приключениям, без которых жизнь становилась изнурительно монотонной. Тем более что он тоже был не прочь получить щедрую порцию адреналина. Разве не это свойство характера заставляло Матвея возиться с трудными подростками, на которых махнули рукой и родители, и друзья, и педагоги с психологами? Он учил их выживать в экстремальных условиях – в городе, в лесу, на реке, в безлюдной местности, зимой и осенью, под дождем и снегом, в жару и холод, добывать себе пропитание и воду, сооружать шалаши и землянки, разводить огонь без зажигалки и спичек.

Его группа в военно-спортивном клубе «Вымпел» считалась лучшей. Два раза в неделю он проводил тренировки по русскому бою и третий год подряд возил своих воспитанников на соревнования в Тверь. Парни показывали хорошие результаты.

Система рукопашного боя, которую он выбрал еще в юности, стала для него не просто спортом – жизненной философией. Любую ситуацию он привык подвергать осознанному анализу.

– Если есть хоть малейшая возможность обойтись без драки, обязательно воспользуйтесь ею, – неустанно повторял он вспыльчивым, гонористым мальчишкам. – Кулаками махать – дело нехитрое.

Сегодняшняя тренировка проходила в обычном режиме. Отрабатывали толчки, захваты и броски. Матвей остался доволен, похвалил ребят.

В раздевалке к нему подошел новенький:

– Правда, что в августе мы пойдем на Зеленое озеро?

– Правда…

Зазвонил сотовый, и Матвей вынужден был прервать разговор.

– Ты еще в клубе? – прозвучал в трубке радостный голос Астры. – Когда заканчиваешь?

– Уже выезжаю. Поужинаем вместе?

– Боюсь, вдвоем не получится. Меня пригласил в ресторан один человек… Помнишь Дмитрия Евланова?[2] Так вот, он позвонил, попросил встретиться с его знакомым. У того какая-то проблема. Надеюсь, ты составишь нам компанию?

– Предлагаешь быть третьим лишним?

– Третьим, но не лишним, – засмеялась Астра. – Так ты заедешь за мной?

– Конечно. Жди…

Ресторан «Золотая рыбка»[3] славился рыбными блюдами. Здесь можно было заказать все, что водится в соленой и пресной воде: от вареных раков и свежих устриц до экзотических японских рыбных деликатесов.

Астра выбрала себе салат из крабов и стерлядь под клюквенным соусом. Матвей последовал ее примеру.

– Принесите даме белое вино, а мне – минеральную воду, – сказал он официантке.

– Такова участь человека за рулем, – вздохнула Астра. – Поэтому я не вожу машину. Сплошные ограничения!

Матвей обвел взглядом уютный полукруглый зал в бирюзовых тонах. В стенных нишах – росписи на древнегреческие мотивы: Посейдон в окружении тритонов, резвящиеся наяды. Посередине зала в маленьком бассейне плавали между водорослей юркие золотые рыбки. Почти все столики были заняты.

– Где же твой будущий клиент? – усмехнулся он.

– Опаздывает…

– Кто он?

– Игорь Тарханин, чиновник из министерства транспорта. По крайней мере, так сказал Евланов.

Им уже принесли заказ, когда, наконец, появился молодой человек, назвавшийся Игорем Сергеевичем.

– Можно просто Игорь, – с натянутой улыбкой произнес он.

На вид ему было лет тридцать – рослый, худощавый брюнет с приятным лицом и непринужденными манерами. Строгий деловой стиль в одежде, прямой взгляд, правильная речь…

– Я думал, вы придете одна.

– У меня нет секретов от господина Карелина, – улыбнулась Астра. – Если вы нам не доверяете…

– Нет-нет… все в порядке. Я просто не ожидал…

Подошла официантка. Чиновник заказал себе осетрину и овощи. Он явно не торопился приступать к делу. Его что-то тревожило.

Астра похвалила здешнюю кухню, отдавая дань и рыбе, и салату. Вино тоже оказалось превосходным.

– Вы любите детективы? – обратилась она к Тарханину.

Тот смешался:

– Как читатель я предпочитаю классику… а как зритель – французские фильмы. В жизни лучше держаться подальше от криминала.

– В таком случае, чем я обязана встрече? Не ужинать же мы сюда пришли?

– Счет будет оплачен мной, – сказал он.

Астра рассмеялась:

– Вижу, дело у вас уж очень щекотливое. Так или иначе, придется рассказывать. Не тяните…

Молодой человек сверкнул глазами. Они были такими темными, что зрачок сливался с радужкой.

– Честно говоря, ни вы, ни ваш спутник совершенно не похожи на…

– Сыщиков? Мы и не претендуем на эту роль. Я по профессии актриса, а Матвей – инженер-конструктор. Но если вы изложите суть проблемы, мы постараемся вам помочь. Решайтесь…

– Уже решил. Значит, вы актриса? Я слышал, ваш отец, господин Ельцов, владеет страховой компанией «Юстина». Он состоятельный человек. Вряд ли при таком отце вы нуждаетесь в деньгах. Что же, позвольте узнать, побудило вас заняться… столь необычной деятельностью?

– Почему необычной? – удивилась она.

– Я имел в виду… для людей вашего круга…

– Она с детства обожала разгадывать кроссворды! – ввернул Матвей.

– Шутите?

– Вы привыкли подходить к вопросу обстоятельно, – усмехнулась Астра. – Тогда вам лучше поискать настоящего детектива, с опытом, со связями в силовых структурах. А я – всего лишь легкомысленная женщина, которая больше полагается на подсказку провидения, чем на факты и вещдоки.

– Подсказка провидения! – повторил Тарханин. – Это то, что мне нужно. Вы обладаете способностью к ясновидению? Меня не обманули?

– Скорее, я использую нетрадиционные методы. Знаете, существует два вида медицины: традиционная и народная. Вам выбирать того, кто вылечит вашу болезнь, – дипломированный врач или народный целитель. Один использует лекарства и скальпель, другой уповает на силы природы и помощь свыше. Что вам ближе к сердцу?

Молодой человек понемногу оттаивал, расслаблялся. Эта доверительная беседа расположила его к Астре и ее молчаливому спутнику.

– Я не могу обратиться в милицию по тому поводу, который… Возможно, даже сам повод отсутствует. В общем… видите ли, в школе у меня был роман с одноклассницей, Улей Бояриновой… первая любовь, так сказать…

Тарханин смущенно кашлянул. Девушка-официантка принесла его заказ, и он получил пару минут передышки.

– Вы говорили о первой любви, – напомнил Матвей, когда девушка отошла.

Ее подозвали к соседнему столику. Там расположилась шумная компания из трех мужчин и одной женщины. Похоже, они праздновали день рождения дамы и потребовали еще две бутылки шампанского.

– Нашли где отмечать, – скривился чиновник. – В рыбном ресторане!

– Чем закончился ваш роман?

– Ничем. Первый блин всегда комом… и первое чувство тоже…

– Не всегда, – возразила Астра. – В вашем случае ведь это не так?

Тарханин попробовал кусочек осетра, не ощутил вкуса и отложил вилку.

– Я думал, что забуду Улю, выброшу ее из сердца. Начал напропалую встречаться с другими. Наверное, хотел отомстить ей! – в его голосе звучали горечь и сожаление. – Женился ей назло. А вышло, что хуже стало только мне. Она не интересовалась моей жизнью, перевернула ту страницу нашей юности и не возвращалась к ней.

– Так вы женаты?

– Разведен. Два года самообмана и неизбежный финал.

– Вы не пытались встретиться с Улей, поговорить?

– Я делал вид, что охладел к ней.

– Перед кем?

– Перед самим собой! Глупо, да? Я сжег ее фотографии, в том числе и школьные, где мы все вместе. Не помогло. Она извела меня, измучила! Я сдался…

У него пересохло в горле, и он налил себе минералки.

– Я сдался, – повторил Тарханин. – Прошло четырнадцать лет, как мы не виделись. А для меня будто их и не было! Будто еще вчера мы с ней сидели на лавочке в ее дворе, обнимались, я вдыхал запах мяты и дешевых духов, чувствовал сквозь платье ее тепло… Я не выдержал и пошел в тот двор, к ее дому. За эти годы столько воды утекло! Она могла переехать, выйти замуж…

– Вы нашли ее?

Молодой человек подавленно кивнул:

– Да. Она живет все там же, одна. Похоронила маму год назад. Уля была поздним ребенком. Отец их бросил. Уля его совсем не помнила. Господи! Я же ничего не знал! Я бы помог… деньгами и так… участием. Все проклятая гордость! Мне казалось унижением прийти к ней после того, как она мне отказала.

– Отказала? В чем?

– Я хотел жениться на ней. Сразу после выпуска. Она сказала, что еще рано, что нужно проверить наши чувства… Вы будете смеяться, но я едва не покончил с собой! До сих пор не пойму, что меня удержало. Наверное, грязная вода в реке… Или мое отчаяние еще не достигло предела…

– Вы так сильно любили ее?

– До сих пор я сам не понимал, насколько сильно… – признался Тарханин. – Стена, которую я выстроил между собой и Улей, оказалась фикцией. Наверное, мужчина не имеет права быть гордым. Эта ничтожная блажь испортила мне жизнь.

Астра представила, как он ведет себя на работе: умный, напористый, быстрый, из тех, что сразу берут быка за рога. К женщинам относится с подчеркнутой вежливостью и скрытым презрением. Неудачный школьный роман положил начало комплексу неполноценности, породил страх получить новый отказ. Провал на любовном фронте Тарханин наверняка компенсирует карьерным ростом.

– Вы хорошо продвигаетесь по службе, – сказала она.

– А… да, – махнул он рукой. – Как вы догадались?

– Ясновидение!

В ее глазах вспыхивали искорки смеха.

– Только карьера – не главное. По крайней мере, для меня. Я не буду оригинален, если скажу, что хочу обыкновенного счастья. Столько лет уже потеряно…

– В чем же состоит наша задача? – осведомился Матвей.

– Понимаете, мне вдруг стало невыносимо без Ули. Я забыл о своей дурацкой гордости и пришел к ней, но не застал дома. Соседи рассказали мне, что после смерти мамы она живет одна. Работает журналистом-фрилансером. Замужем не была, мужчин к себе не водит… во всяком случае жильцы ничего такого не видели. Я ужасно обрадовался! В выходной день я приехал к ее дому и сидел в машине, ожидая, пока она выйдет. Дождался. Она сильно изменилась за эти годы – другая прическа, одежда. Но я ее узнал. В первый раз подойти не посмел, приехал на следующий вечер – в ее окнах горел свет. Она поздно ложится спать… В общем, переломить себя оказалось сложно. Прошла неделя, вторая… Наконец я сделал это – дождался подходящего момента и подошел к ней. Поздоровался… Она смотрела на меня, как на абсолютно чужого человека! Сложилось впечатление, что она понятия не имеет, кто я.

– Вероятно, вы тоже изменились, – заметила Астра. – Повзрослели, сменили имидж.

– Безусловно. Однако я же назвался, а она продолжала недоумевать. Я объяснил ей, что мы учились в одном классе и даже испытывали друг к другу симпатию. Прошло несколько минут, прежде чем она выдавила: «Ах, это ты…» Я не уверен, что она вспомнила меня! Я пытался завязать разговор. Она отвечала односложно… нехотя. Каждое слово едва ли не клещами приходилось из нее вытягивать. По-вашему, это нормально?

– Должно быть, ваша Ульяна пережила стресс, у нее могло развиться душевное расстройство. Или частичная потеря памяти после какой-нибудь травмы. Вы ведь не знаете, как она жила все эти годы.

Молодой человек покачал головой:

– В остальном она выглядела вполне адекватно. Ухожена, добротно одета – вещи на ней не кричащие, но купленные в хороших магазинах. Она не стеснена в средствах, судя по всему.

Мимо их столика осторожной походкой прошествовала официантка, неся на подносе тарелки с дымящейся ухой. Аромат рыбы, лаврового листа и укропа на мгновение перебил все остальные запахи. Тарханин замолчал и проводил девушку взглядом. Он подбирался к главному, постепенно подготавливая то ли слушателей, то ли себя.

– Что было дальше?

– Я спросил, куда она направляется, предложил подвезти. Она колебалась, я уговаривал. Потом она все же согласилась, и мы поехали на набережную. Была суббота, кажется. Ясный солнечный день. Все цвело… Уля взяла с собой фотоаппарат – большой, дорогущий, каким и пользуются профессионалы, – сказала, что собирается делать снимки для своей статьи.

– Она пишет статьи?

– Для женских журналов, с которыми связывается через Интернет. Уля, по ее словам, окончила журфак. Она еще в школе стремилась к свободе. Говорила, что не представляет себя штатным сотрудником, что сможет заниматься только творчеством и только по собственному желанию. Дисциплина ей претила. «Я вольный художник», – так она любила повторять.

– У вас есть основания не верить ей?

Тарханин ослабил узел галстука и глубоко вздохнул:

– Вроде бы нет… С другой стороны, чем больше я приглядываюсь к ней, тем сильнее меня одолевает странное чувство… Боюсь, вы сочтете ненормальным именно меня. Я бы на вашем месте сам так подумал. С тех пор, как я увидел Улю, меня терзают дичайшие мысли! Я забыл, что такое спокойный сон. Лягу и начинаю анализировать, сравнивать – ту Улю, которую я любил… и эту, новую… с фотоаппаратом и фальшивой улыбкой, будто приклеенной к ее губам. Знаете, от нее все так же пахнет мятой, как тогда, в нашей юности… Кое-что свидетельствует за Улю, а кое-что – против. И последнего больше.

– То есть… вы хотите сказать, что нынешняя Уля не та или не совсем та, которая училась с вами в одном классе?

– Да! – словно в омут с головой бросился Тарханин. – Я никак не мог это произнести.

– Вы имеете в виду внешность?

– Отчасти…

– Сейчас пластическая хирургия стала более доступной. Женщины помешались на своей красоте и…

– Только отчасти! – перебил чиновник. – Некоторые качества ее характера тоже… претерпели изменения. Словно кто-то стер ее личность и загрузил иную программу… похожую, но иную. Кому-то необходимо, чтобы эту женщину принимали за Ульяну Бояринову!

– Зачем?

Он пригладил волосы, которые и без того лежали безукоризненно.

– Вот мы и подобрались вплотную к вашей задаче. Я хочу, чтобы вы выяснили, кому и зачем понадобилась такая… нелепая рокировка.

– Вы любите играть в шахматы? – спросила Астра.

– Что? А… немного увлекался в отрочестве. Забросил. Я поклонник подвижных игр: футбол, баскетбол. Впрочем, мы отклонились от темы.

Справившись с самой тяжелой частью разговора, чиновник воспрянул духом.

– Вы утверждаете, что Ульяна – на самом деле не Ульяна, а кто-то другой? – уточнил Матвей. – Двойник? Это из области фантастики, простите…

– Это и есть причина, по которой я искал не просто детектива, а человека, способного вникнуть в ситуацию, разложить ее на составляющие, а не с ходу отметать. Мне порекомендовали госпожу Ельцову. Признаться, я был удивлен, – он повернулся к Астре. – Однако поразмыслив, пришел к выводу, что вы – подходящая кандидатура. Вы занимаетесь сыском не столько ради денег, сколько из любви к тайнам. Вы обладаете способностями, которые позволяют вам видеть то, что недоступно уму. Я прав?

Она пожала плечами:

– Не хочу вас обнадеживать, Игорь… Мои способности не простираются так далеко, как вы полагаете. Люди склонны приукрашивать действительность.

– Послушайте, вы беретесь мне помочь? Возможно, я сгущаю краски, возможно, я не в силах смириться с тем, что Уля изменилась, что она остыла. Что я сам остыл, черт возьми! Убедите меня в обратном, и я сниму перед вами шляпу.

– А вы не допускаете, что плохо изучили девушку, в которую были пылко влюблены? – спросил Матвей. – Любовь слепа! Многие годы вы рисовали в своем воображении идеал, а теперь разочаровались в нем, и это разбило вам сердце. Возвращаясь к старому, мы порой не находим того, что искали.

– Я не разочаровался. Я… впрочем, не важно… Чего я только не передумал за то время, пока пытался понять нынешнюю Улю, проникнуть в ее мир. Она почти не отзывается на мои слова, отказывается вспоминать прошлое. Говорит, что со смертью матери былое для нее тоже умерло. Я не вижу в ней радости, не вижу и горя… Она какая-то неестественная, натянутая. Но стоит мне оставить ее в покое, как она оживает. Несколько раз я украдкой наблюдал за ее прогулками с фотоаппаратом. Она улыбается, ее походка и жесты становятся раскованными, она щелкает все подряд, не выбирая ни ракурса, ни стоящего вида…

Он повел руками в воздухе, выражая крайнюю степень недоумения.

– Вы разбираетесь в фотографии?

– Как все люди. Я полагаю, что фотограф должен делать снимки со смыслом, с каким-то эстетическим содержанием.

– Она журналистка, а не фотограф, – напомнил ему Матвей. – Прогулки с фотоаппаратом могут быть ее хобби. По-моему, вы придираетесь к женщине. Прошло без малого полтора десятка лет, вы оба уже не юные школьники!

Тарханин замолчал и уставился в свою тарелку. Он ничего не ел. Кусок осетрины остыл, соус подернулся пленкой.

Шумная компания за соседним столиком добралась до десерта. В маленьких чашечках дымился кофе. Женщина громко смеялась и пыталась выпить на брудершафт с одним из сидящих рядом мужчин.

– Вы возобновили свое ухаживание за бывшей одноклассницей? – спросила Астра.

– За Улей? – встрепенулся чиновник. – Вряд ли это можно так назвать. Я приезжаю, наблюдаю из машины, как она выходит из дому или, наоборот, заходит… Когда я предлагаю ей провести вместе время, она вежливо отказывается… Изредка она садится в мою машину, и я везу ее в какой-нибудь тихий ресторанчик. Мы болтаем о разных пустяках. Сначала она боялась меня, потом привыкла. Увидела, что я не опасен, – усмехнулся он. – В общем, наши отношения больше похожи на приятельские. Самое ужасное, что я не испытываю к ней никакой страсти, влечения: будто существуют две Ули – эта и та, далекая, недоступная…

– У нее есть особые приметы… наподобие родимого пятна, шрама?

Молодой человек покачал головой:

– Нет. Возможно, на теле где-нибудь и есть, но мне об этом не известно. Мы не переходили известной грани. Уля бы не позволила.

– А как насчет ее близких подруг?

– Она ни с кем не водила тесной дружбы. Я был единственным. Но в бане, как вы понимаете, мы вместе не парились. После выпуска она перестала общаться с одноклассниками – так же, как и я. Думаю, Уля не ожидала, что ее отказ выйти за меня замуж повлечет за собой полный разрыв. Она переживала это по-своему, я – по-своему.

– Вы намерены продолжать встречаться с ней? – спросила Астра.

– Да, – твердо заявил Тарханин. – Я должен разгадать этот ребус. Или мне придется идти на прием к психиатру. Чего я, кстати, не исключаю… Знаете, мне стало казаться, что за мной кто-то наблюдает.

– За вами следят?

– Когда я приезжаю к дому Ули, я начинаю чувствовать чей-то взгляд. Но не могу определить, откуда на меня смотрят. Это ведь тоже из разряда… психических расстройств. Мания преследования и прочее…

– Не обязательно, – сказал Матвей. – Бывает, соседи проявляют любопытство. Их хлебом не корми, дай в окно поглазеть.

Этот довод не успокоил Тарханина.

…Змея кольцами обвивает могучее дерево… Вооруженные всадники преследуют дикого кабана, тот скрывается в тумане, который поглощает охотников – одного за другим… Мрачные своды замка; в очаге из каменных валунов горит огонь. Над огнем – богато изукрашенный серебряный котелок. В нем булькает ритуальное варево – угощение для богов и героев… Бронзовая русалка восседает на постаменте посреди круглого водоема… Карнавальная ночь на улицах Венеции. Танцы наряженных в маскарадные костюмы людей. Золотое блюдо с лежащей на нем отрубленной головой… Старинная усадьба проглядывает между деревьев, на фасаде – лепной декор в виде масок… Толпа ряженых сжигает на костре соломенное чучело… Обнаженные любовники в масках слились в объятиях на роскошном ложе… Россыпь Млечного Пути сияет на темном небе… Загадочно улыбается богиня Афродита, изваянная из мрамора. На ее волосах – венок из мандрагоровых цветов… Корова пасется на зеленом лугу… Повешенный раскачивается на виселице… Туристы окружили фонтан и бросают туда монетки…

Астра в очередной раз просматривала «кассету из тайника», когда в комнату вошел Матвей.

– Опять? – возмутился он. – Ты знаешь каждый эпизод наизусть!

– Угадай, какой из них предвещает новое расследование? Куда вписывается история Тарханина и Ульяны?

– По-моему, у парня проблемы с психикой…

– Погляди-ка на русалку! – как ни в чем не бывало, воскликнула она. – На ее рыбий хвост! Не зря Игорь Сергеевич назначил нам встречу в рыбном ресторане.

Матвей прыснул со смеху:

– Что да, то да. Ты забыла, дорогая, одну мелочь: мимо нашего столика проносили тарелки с ухой. А уху могли варить в котелке… Значит, эпизод с котелком имеет такие же шансы, как и русалка.

– Издеваешься?

Эту кассету Астра вынесла из горящего дома баронессы Гримм, вместе с венецианским зеркалом и корешком мандрагоры[4]. Мнения Астры и Матвея по поводу любительского видеофильма, созданного сумасшедшим убийцей, расходились. Она считала разрозненные кадры проекцией будущего. Он – случайным набором зловещих картинок.

– Безумец ушел, но продолжает управлять нами посредством этого видео, – твердил Матвей. – Выбрось кассету и забудь о ней!

– Нельзя, – возражала Астра. – Отснятые на ней кадры указывают нам путь. Это подсказки.

– Куда же мы должны прийти, по-твоему?

– Не куда, а к чему? К новому пониманию себя…

Эпизоды странного фильма сопровождались песней без слов, высоким женским голосом пленительного тембра. Мелодия завораживала слушателя, увлекая в мир мрачных колдовских грез. Астра утверждала, что эти кадры связаны с древнейшей разновидностью чародейства – магией древних кельтов, народа, канувшего в Лету, но оставившего после себя самые романтичные из легенд.

– Раз кассета попала нам в руки, за этим что-то стоит.

– Или кто-то! – злился Матвей. – Кто сам свихнулся, а теперь хочет свести с ума других. Ты поддаешься!

– Я пытаюсь понять…

Их споры обычно заканчивались длительным перемирием на время очередного расследования. Слова Астры невероятным образом сбывались. Какой-нибудь полученный из видеофильма намек наводил ее на мысль, которая оказывалась ключом к раскрытию преступления. Она руководствовалась интуицией, тогда как Матвей привык к осознанному анализу. В ее действиях не было логики, но в результате они полностью себя оправдывали.

Он продолжал подтрунивать над ней скорее по инерции. Особенно из-за зеркала. Астра вообразила, что в зеркале из «венецианского» стекла живет двойник его владельца. Она часами сидела, вглядываясь в блестящую поверхность, покрытую желтоватой амальгамой. И порой измученный мозг выдавал именно то, чего она ждала, – образ похожей на нее женщины. Женщина якобы давала Астре советы, необходимые для успеха дела.

– Это твое отражение, – посмеивался Матвей. – Ты разговариваешь сама с собой!

Для «энергетической подпитки» зеркала она зажигала десятки свечей и ставила их вокруг себя. Хотя кто больше нуждался в подпитке от живого пламени – еще вопрос. Астра обожала огонь в любом его проявлении. Свечи, камин, горящие в печи дрова, костер, разведенный в лесу, – она бесконечно могла любоваться огнем.

В ее квартире на Ботанической улице были большие запасы свечей на любой вкус. Она покупала их коробками, упаковками.

– Значит, ты поверила этому Тарханину, – скептически улыбнулся Матвей, усаживаясь рядом с ней на диван. – И теперь ищешь связь между его школьным романом и кельтской магией. Скажу прямо, я ничего подобного не вижу. Кроме рыбного ресторана…

Он сдержал смешок.

– Зачем кому-то подменять одну женщину другой?

– Никто и не подменял. Я больше чем уверен! На поверку окажется, что наш уважаемый госслужащий стал жертвой собственного разочарования. Оно слишком велико! Игорь Сергеевич не может поверить, что его незабываемая любовь исчерпала себя еще той давней весной. Он не находит в Ульяне былой милой девушки, которая покорила его сердце… и просто не в силах смириться с этим. Все мы в юности обожествляем предмет первой страсти. А жизнь разрушает пьедесталы и низводит наших кумиров до уровня обыкновенных людей, ничем не примечательных обывателей. Не каждый в состоянии держать удар.

– Тебе бы лекции читать молодому поколению – о вреде пылких чувств.

– При чем тут вред? Я говорю о душевной закалке.

Астра вспомнила собственное несостоявшееся замужество, измену и смерть жениха[5] и загрустила.

– Ну вот, я испортил тебе настроение!

В ее гостиной преобладали яркие тона: красный, желтый, зеленый. Она постоянно что-то меняла в интерьере, как будто ей недоставало впечатлений. Должно быть, по той же причине она увлеклась частным сыском.

– С какого конца ты собираешься распутывать этот клубок? – спросил Матвей, чтобы отвлечь ее от печальных мыслей. – Заметь, речь идет о молодой женщине, а не об отшельнике, который ни с кем не общается и которого никто не видит. Соседи первые бы забили тревогу, будь что-то не так. Эта Ульяна выросла среди них, ходила в школу, жильцы дома знали ее мать…

Он сам сообразил, какую ерунду говорит. Времена нынче не те, что раньше. Никому ни до кого нет дела.

– Мне нужно прогуляться по той улице, почувствовать кто чем дышит, – сказала Астра. – Кто там живет, что за люди. Понаблюдать за самой Ульяной. Хотя бы издали…

– Тарханин-то ее узнал, выходит, она не так уж изменилась.

– Жаль, что она «вольный стрелок». Коллеги порой знают о человеке больше, чем соседи. Люди продают квартиры, переезжают, умирают… В подъезде остаются один-два старожила.

– В лучшем случае, – выразил свой пессимизм Матвей. – Боюсь, мы не найдем толкового собеседника. Позвони-ка ты Борисову, пусть тот пробьет по милицейской линии, по ЖЭКу…

Ему показали ее в ночном клубе «Мустанг» – заведении не слишком роскошном, но вполне приличном. Интерьер в духе американского ранчо: деревянная отделка, на стенах – степные пейзажи, оживленные табунами диких лошадей, и жанровые сценки: стрижка овец, состязания ковбоев. Персонал, облаченный в ковбойские штаны и сапоги. В баре – пестрая батарея любимых ковбоями крепких напитков по сумасшедшим ценам.

Она сидела за столиком со скучающим видом.

– Настоящая леди. Одинокая и грустная! – игриво подмигнул ему бармен, смешивая коктейль. – Рискните, мистер…

Он брезгливо поморщился. Фамильярность была ему не по душе. Они тут прикидываются американцами, а выглядит это довольно смешно.

Девушка была одета в потертые джинсы и клетчатую рубашку, красный шейный платок подчеркивал нежную белизну ее кожи.

– Разрешите?

Она подняла густо накрашенные глаза и улыбнулась. Мужчина удовлетворял ее требованиям – не желторотый юнец, который шикует на родительские деньги, а вполне самостоятельный мэн, крепко сбитый, уверенный в себе, опытный в обращении с дамами. На лице – легкая модная щетина и ни тени смущения. Можно знакомиться.

– Марк, – непринужденно представился он. – Вот, решил развеяться… Составите компанию?

– Присаживайтесь…

– Как вас зовут?

– Люси…

Она не умела вести заумные беседы, поэтому ограничивалась короткими репликами. Интеллект – далеко не главное достоинство женщины. Но все же не стоит сразу выставлять напоказ его отсутствие.

– Эй, парень! – Марк подозвал официанта. – Принеси-ка нам фирменный коктейль!

– «Всадник без головы»?

– Прикольно, – захихикала девушка. – Я тут всего третий раз, еще не пробовала…

– Напиток сбивает с ног лошадь, – заученно пошутил официант. – Для дамы лучше взять…

– Я сам знаю, что лучше! – оборвал его Марк и повернулся к Люси. – Вы хотите «Всадника без головы»? Вижу, что хотите. В некоторых случаях потерять голову даже приятно…

В его словах и усмешке сквозила фривольная двусмысленность. Люси не обольщалась на его счет. Она пару раз обожглась на таких клубных знакомствах и теперь смотрела на мужчин более трезвым взглядом. Если повезет, знакомство продолжится, а нет – она не намерена проливать горькие слезы. Хватит с нее развода. При ее субтильных формах и плоском животике потерять три килограмма – нешуточное дело. Именно столько «живого веса» ушло у нее при расставании с мужем.

Предприимчивая провинциалка, Люси сделала в Москве головокружительную, по меркам ее родного Зарайска, карьеру – от рядовой работницы фирмы добрых услуг до супруги молодого респектабельного столичного чиновника. То ли подъем оказался чрезмерно высоким, то ли судьба вздумала посмеяться над Люси, но ей пришлось быстро спуститься с неба на землю. Муж стремительно охладевал, и через год брака он уже разговаривал с ней сквозь зубы и оттаивал только в постели. Однако неутомимая в сексе Люси и тут потерпела фиаско. Напрасно она изводила себя диетами, морила голодом и мучила тренажерами. Ее худоба, вместо того чтобы привлекать, отталкивала супруга. В конце концов он обвинил ее в расточительстве, глупости и подал на развод. Люси сопротивлялась недолго. Решила, что надо выжать из неудавшегося брака все возможное и начинать новую жизнь. Еще два-три года, и время сведет на нет ее шансы обзавестись обеспеченным мужем.

Возвращаться на старое место работы она сочла ниже своего новоприобретенного статуса. Хотя сам он был потерян, Люси продолжала вести жизнь, к которой успела привыкнуть. Благо бывший муж сжалился и оставил ей немного денег; с тем, что удавалось получить от скороспелых любовников, на праздную жизнь пока хватало. Однако серьезные отношения не складывались. Один поклонник бросил ее, другого она сама прогнала… словом, на личном фронте Люси пошла черная полоса.

Она меняла места охоты – там, где ее уже знали, появляться с определенной целью становилось неловко. Бывших знакомых она избегала по той же причине. Клуб «Мустанг» привлек Люси простотой «дресс-кода» – здесь можно было обойтись без дорогостоящих нарядов. Ковбойский стиль не требовал больших затрат.

– О чем задумались? – спросил Марк.

Люси встрепенулась и внутренне обругала себя. В кои-то веки попался нормальный мэн, а она ударилась в воспоминания.

Между ними завязался обычный разговор – о погоде, о том, где лучше провести отпуск: в Европе или на островах. Люси робко кокетничала, дабы сразу не отпугнуть потенциального ухажера. Он ни о чем ее не расспрашивал и о себе не распространялся. Она последовала его примеру, сознательно избрав подражательное поведение. Так было проще. Ей надоело попадать впросак.

«Всадник без головы» оказался крепким напитком. Сделав несколько глотков, Люси захмелела. Мужчина напротив улыбался, откровенно поглядывая на ее грудь. Слава богу, за размер ей краснеть не приходится. То, чем обделила природа, теперь легко восполнить за деньги. Будь у нее бюст, как сейчас, муж бы ее не бросил!

Когда Люси пьянела, мысль о муже появлялась сама собой, словно чертик из табакерки. Хорош был, мерзавец! И деньги умел зарабатывать, даром, что на государственной службе. Впрочем, этот, кажется тоже ничего…

Люси невольно пришло на ум знакомство с бывшим мужем. Это случилось на Рождество, в ресторане. Она была Снегурочкой – приехала от фирмы по вызову вместе с Дедом Морозом развлекать публику. В свои двадцать Люси выглядела на шестнадцать: юная, светлокожая, светлоглазая, светловолосая, с трогательным румянцем на нежных щеках, с розовыми нетронутыми губами, в платье из синего атласа, расшитом серебром и стразами, в шапочке с белой опушкой…

Будущий супруг много выпил. Черт знает, кого он в ней тогда увидел – девочку-Снегурочку, дочь Весны и Мороза или воплощение чистой любви. Она подыгрывала ему, как могла, как получалось. Наверное, он влюбился не в нее, а в принцессу из снежного царства, холодную и неприступную. Ему лестно было растревожить ее ледяное сердце, разгорячить ее кровь… Из ресторана они поехали к нему, провели восхитительную ночь, полную страсти и сумасшедших признаний. Снегурочка молчала, как ей было положено, и, боясь своего счастья, сдержанно принимала пылкие ласки возлюбленного. За окнами шел густой снег. Они пили шампанское и закусывали черным виноградом. Наутро он сделал ей предложение, она ответила согласием. Вряд ли оба понимали, что делают. Их закружила, заморочила рождественская сказка, сентиментальная вера в чудо…

До самого момента обмена кольцами Люси не верила, что все происходит наяву. Потекли супружеские будни – день за днем, ночь за ночью. Она ждала темноты и боялась дневного света. При свете они казались такими разными – муж и жена.

– Хочешь, устрою тебя на работу? – как-то вскользь предложил он. – Секретаршей в какой-нибудь департамент?

– Почему не в твой? – удивилась она.

– Зачем же мне позориться? Извини, детка, но ты двух слов связать не можешь и пишешь, вероятно, с ошибками!

Она засмеялась, потому что он попал в точку. Тогда на его лице впервые появилось выражение брезгливого недоумения…

– С вами все в порядке? – Марк наклонился через столик, обдавая ее запахом «Дживанши».

– Д-да… – очнулась она. – Просто коктейль ужасно крепкий… Я, кажется, не смогу подняться…

Люси сделала еще глоток и попробовала встать на ноги. Ее хохот потонул в звуках банджо, которое терзал джазмен в ковбойской шляпе.

– Отвезти вас домой?

Марк чуть ли не на руках вынес ее на улицу. Стояла тихая летняя ночь. В траве стрекотали сверчки. На парковочной площадке двое мужчин курили, беседуя вполголоса. Город, расцвеченный огнями, жил своей тайной и порочной жизнью. Люси едва соображала, что с ней происходит…

– Я… вас… совсем не знаю… – выдавила она.

– Это легко исправить.

– У меня… голова… кружится…

Он усадил ее в машину и завел двигатель.

– Говорите адрес…

Если бы Люси была чуть трезвее, она бы испугалась. Незнакомый человек везет ее неведомо куда…

Жизнь то была или сон? Сначала сказочный, потом кошмарный. Разве думали, гадали ее родители, какая злая доля выпадет их любимой дочери? Вместо царственного мужа – постылый насильник; вместо золотого венца – монашеское покрывало; вместо счастья и радости – горе и слезы; вместо привычной роскоши – нищета; вместо почета – посрамление и поругание; вместо славы – забвение…

Даже имя у нее отобрали, нарекли при постриге Ольгой. Пусть! Она о том не жалеет. Все минуло, кануло, сердце облилось кровью, запеклось, окаменело. К прежнему возврата нет и не будет. Недолго уж осталось ей томиться душою и телом, скоро прекратятся ее страдания: придет за ней смерть. Не разлучница – долгожданная посланница милосердных небес, что соединит ее навеки с теми, кого она любила. С дорогим батюшкой, с ласковой матушкой, с милым братцем, с красавцем женихом…

В сумрачной келье холодно – едва греет маленькая жаровня с углями, присланная из милости Шуйским[6]. Но это не спасает от пронизывающей сырости. А может, совсем остыла душа старицы Ольги, бывшей царевны Ксении Годуновой, злополучной дочери царя Бориса…

Выросла она у подножия трона, в неге и холе, в шелках и бархате. Расцветала, осознавая незавидную участь русских царевен. Выдать замуж за иноверца – для московского государя грех, а православного жениха не сыскать, чтобы по происхождению своему был достоин руки царской дочери. Вот и сохли высокородные девицы в изукрашенных светелках, укрывались от мира в тихих обителях. Печальною чередою проходили они, безвестные, безгласные, по свету и исчезали во тьме веков… Воистину, родиться в порфире еще не значит вкусить наслаждений земных!

Иную судьбу сулила Ксении переменчивая фортуна. Отец ее, став царем, сразу начал искать иноземного принца – в женихи образованной и прелестной отроковице. Бог наделил Ксению и умом, и красотой. Ни мала ни велика, стройна, лицом румяна, черноглаза и черноброва, с длинными пышными волосами, заплетенными в косы, с телом будто из сливок, «млечною белостию облиянна» – настоящая красная девица из народных сказаний. При том она была обучена чтению, письму и музыке, знала латынь, ездила верхом и умела танцевать. Борис Годунов, мечтая устроить счастие единственной дочери, вел переговоры с правящими домами Западной Европы.

Звездочеты, коих он созвал на тайный совет, предсказали ему, что он будет царствовать всего семь лет.

«Хоть бы семь дней!» – воскликнул честолюбивый Годунов. Шапка Мономаха грезилась ему днями и ночами, жажда самодержавной власти затмевала рассудок. По сути, он и без царского венца управлял государством Московским при физически слабом Федоре Иоанновиче[7]. Пока царь молился и самолично пел на клиросе, Борис делал все, что положено делать монарху, пекущемуся о благосостоянии своих подданных. Со смертью «постника и молчальника» Федора оборвалась линия Рюриковичей. Борис Годунов – «худородный боярин», – завладев троном, не мог чувствовать себя уверенно. Породнившись с законным отпрыском европейской королевской династии, он надеялся упрочить свое положение. Отчасти этим объяснялась его одержимость «достать» для царевны знатного жениха. Русские бояре казались ему холопами, недостойными руки Ксении. Эх, кабы знать, что ждет впереди!

Сватовство не ладилось. Царь настаивал, чтобы жених принял русскую веру и жил в России, обещая дать в приданое за дочерью Тверское княжество. Первым претендентом оказался шведский принц Густав. Ксении показали его портрет – она была разочарована. Да и Густав не оправдал ожиданий: наотрез отказался менять вероисповедание и продолжал вести разгульный образ жизни. Его любовница ездила по Москве в карете, запряженной четверкой белых лошадей, как полагалось ездить только царицам. Бояре роптали, московский люд указывал на нее пальцами. Оскорбленный Борис разорвал помолвку и отправил принца в Углич, назначив ему денежное содержание. Такой человек не мог стать его зятем.

Ксения сидела в тереме, с тоской глядела на маковки кремлевских храмов, представляла, как в жемчугах и платье вишневого бархата ступает по парчовому ковру, как празднично звонят колокола, как гостеприимно распахнуты двери Успенского собора, освещенного сотнями свеч… Ее сердце сладко замирало в груди, дыхание учащалось, а щеки горели алым румянцем. Неведомый, но «зело чудный образом» благородный юноша преклонял колени и подносил ей богатые свадебные подарки, его глаза светились любовью и восхищением…

Прошли три долгих года. Царедворцы перешептывались: «Рано вянет девичья красота, стареет царевна… Засиделась! Кто ее теперь возьмет за себя?»

Всего-то двадцатый годок пошел Ксении, она вызрела в царских покоях, будто драгоценный плод, достигла полного расцвета. А ее уж называли старой девой…

Батюшка ее между тем неустанно хлопотал, и хлопоты его не остались втуне. Датский король Христиан согласился отпустить своего брата в далекую Московию. Герцог Иоанн должен был навсегда поселиться в уделе, назначенном ему тестем. Корабль принца благополучно пересек Балтийское море, и тот сошел на берег в сопровождении многочисленной свиты. Его путь до Москвы был обставлен с подобающей пышностью: на каждой остановке датчан угощали медом и обильными яствами, при въезде в города палили пушки, и ратные люди выстраивались в ряд, дабы отдать честь высокому гостю. Кортеж делал не более тридцати верст в день, герцог развлекался охотой, любовался просторами незнакомой земли. Перед ним расстилалась бескрайняя загадочная Россия, где ему предстояла встреча с царственной невестой…

Он проехал Новгород, Торжок, Старицу. Приставленные к чужестранцу боярин Салтыков и дьяк Власьев рассказывали о житье-бытье и обычаях московитов. Царь прислал в подарок будущему зятю расписной деревянный возок с дорогой обивкой, породистых лошадей для упряжки и одежду, расшитую золотом и самоцветными каменьями.

Москва встретила жениха Ксении оглушительным колокольным звоном и толпами любопытных. В Китай-городе для него заранее приготовили лучший дом, устлали коврами, заставили богатой утварью. Велено было обеды принцу и его дружине ежедневно подавать из царской кухни «на тридцати золотых блюдах и множество сосудов с вином и медом».

Царь Борис и царевич Федор, брат невесты, на пиру обнимали датчанина как родного, усадили возле себя, потчевали разносолами: и дичью, и пирогами, и прочими яствами. Бракосочетание решили отложить до зимы. Царская семья собиралась отправиться на богомолье в Троице-Сергиеву лавру, как полагалось перед важным событием.

Ксения, которой нельзя было появляться на пиру, поднялась в верхний коридор трапезной палаты и оттуда незаметно наблюдала за женихом. По русскому обычаю невеста до свадьбы не могла видеть суженого лицом к лицу. Иноземец сразу ей приглянулся. Молодой, красивый, статный, с горделивой осанкой, одетый в европейское платье, герцог Иоанн выгодно отличался от бородатых бояр, которые неопрятно ели и слишком много пили. Было в нем еще что-то, запавшее в душу царевны с первого взгляда… Кровь ее взыграла, быстрее побежала по жилам, сердце затрепетало. Так вот каков он, избранник, который поведет ее к венцу! Вот для кого берегла она себя…

Томительное и ужасное предчувствие сжало ей грудь, она начала задыхаться. Королевич, странным образом ощутивший ее присутствие, поднял глаза… Ксения отшатнулась, отступила в глубь коридора, сжала губы, чтобы сдержать рвущийся из горла крик. Раненой птицей упала на руки матери. Царица Марья тоже была тут, придирчиво рассматривала зятя, искала изъяны. Хорош датчанин, ничего не скажешь…

Что с тобой? – испуганно склонилась она над Ксенией. – Сомлела, голубка кроткая… Аль жених не по нраву?

Дом на Тихвинской улице, где проживала Ульяна Бояринова, был пятиэтажным, без лифта, построенным, вероятно, полвека назад. Во дворе росли липы и старые кусты сирени. Сирень отцвела, листья лип казались влажными, клейкими. Несколько удобных деревянных лавочек помещались в тени деревьев.

Астра присела рядом, достала из сумки фотоаппарат и принялась щелкать. Соседка встрепенулась, открыла глаза и с интересом покосилась на нее из-под полей линялой панамы.

– Ты кто будешь, дочка?

– Корреспондент газеты «Заповедные уголки Москвы», – без запинки выпалила Астра. – Готовлю фотовыставку. Ищу дома и дворы, связанные с историей нашего города.

Старушка с сожалением вздохнула:

– У нас нет ничего примечательного… Никто из знаменитых людей в нашем доме не жил. Никакой исторической ценности он не представляет. Типовая послевоенная застройка. А вот ремонт не мешало бы сделать. Гляди, стены облупились, и в подъездах безобразие. Ты все сфотографируй! Вдруг у наших начальников совесть проснется…

Астра послушно выполнила ее просьбу. В подъездах, которые показывала ей пожилая дама, на стенах местами обсыпалась штукатурка, плитка на площадках потрескалась, окна были грязными. Щелчки фотоаппарата отзывались гулким эхом в лестничных пролетах.

– Ты людей тоже снимаешь или только дома?

– Могу и людей, – кивнула Астра.

Старушка поправила выбившиеся седые волосы и приосанилась.

– А меня можешь снять для выставки? Я тут, почитай, лет сорок живу! Я ветеран войны, у меня и награды есть. Хочешь, покажу?

Она пригласила Астру в свою просторную квартиру на первом этаже, полную книг и воспоминаний. Повсюду – полки с тисненными корешками разноцветных томов, стопки толстых журналов, портреты в рамках. Молодой военный в летном шлеме стоит у крыла самолета, санитарка с огромной медицинской сумкой через плечо застенчиво улыбается в объектив…

– Библиотеку мой покойный муж собирал, – сообщила старушка. – Очень он книжки любил. Рука не поднимается продать. Вот когда умру, пусть дети решают, как с ними быть.

– Это вы? – Астра показала на черно-белое фото санитарки.

– Я… Летом сорок третьего года, Курская дуга. Девчонка еще совсем… Ты садись, дочка, за стол, чай пить будем.

К чаю Антонина Федоровна – так звали гостеприимную хозяйку – подала пышки и малиновое варенье.

– Прошлогоднее, – объяснила она. – Ягоды не покупные, с собственной дачи. Ты ешь, ешь, не брезгуй…

– Как же вы на даче управляетесь?

– С трудом. Слава богу, дети помогают…

Они разговорились, словно две давние подруги, – разница в возрасте стерлась. Старушка рассказывала о войне, Астра слушала, угощалась вареньем и гадала, как бы плавно перейти к вопросу об Ульяне Бояриновой.

– В вашем доме, кажется, живет одна журналистка. Я ее статью читала и снимки видела. Она любит фотографировать уголки старой Москвы.

– Кто ж такая-то?

Астра наморщила лоб, делая вид, что пытается припомнить.

– Бояринова… Ульяна… если не ошибаюсь…

– Ах, Улька! – просияла старушка. – Она разве журналистка? Тунеядка! На работу не ходит, болтается по улицам со своим фотоаппаратом… И на что только живет? Пока мать была, небось ее пенсию проедала. Та в гроб-то и легла с горя. Ульке все лучшее – и самый сладкий кусочек, и обновку, и то, и се… А доченька по кривой дорожке пошла! Не в мать уродилась, в отца. Тот ребеночка сделал Надежде и был таков. Не про него, вишь, семейную лямку тянуть. Всю жизнь Надя, бедолага, одна промучилась, дочку подняла, на ноги поставила, выучила. На копейки перебивалась, во всем себе отказывала, лишь бы Уленьке было хорошо. Она ведь ее поздно родила, уже в возрасте.

Антонина Федоровна насупилась, как будто непутевая Ульяна была ее дочерью, а не покойной соседки.

– Все потому, что больно баловала Надежда свою девку, – вынесла она суровый вердикт. – Потакала всем прихотям. У той еще молоко на губах не обсохло, а она уж с парнями обнимается – прямо во дворе! Усядутся на скамеечку и воркуют, что твои голубки… Срам! Я говорила Надежде: гляди, как бы она тебе в подоле не принесла. Хоть в этом повезло ей, горемычной. Улька в учебу ударилась, целыми днями то в университете пропадала, то к занятиям готовилась, а парня своего прогнала, одна осталась. Учебу-то закончила, диплом получила, а счастье свое проморгала. До сих пор безмужняя ходит. Надежда сильно переживала за нее – позовет, бывало, меня на чай и давай душу изливать. Несчастливые, говорит, мы, Бояриновы: что у меня судьба не сложилась, что у дочери. Ей уж скоро тридцать, а жениха все нет и нет. И с работой не клеится… Очень она у меня своенравная выросла, гордая. Таких не любят.

Астра сделала несколько фотографий словоохотливой старушки. Та достала из лаковой шкатулки ордена и медали, стала показывать, сопровождая каждую награду драматической историей.

– Кто еще давно проживает в вашем доме? – вскользь поинтересовалась гостья. – Я бы их тоже сфотографировала.

– Нету больше никого… Подруга моя, Зинаида, скончалась три года назад, другие тоже умерли, остальные разъехались кто куда. Из старых жильцов в нашем подъезде только я, Трошкины да Ульяна. Только какие Трошкины ветераны? Им еще до пенсии далеко. Они ничего не застали, ни войны, ни разрухи послевоенной.

– Я бы с ними все-таки побеседовала.

– Сейчас не получится, – ревниво поджала губы старушка. – На работе они, а сын в школе. Ты, дочка, зря время потеряешь. Чего Трошкины расскажут-то? Как соседей залили? Как ихняя собака Сеньку со второго этажа покусала?

Она ни словом не обмолвилась о странностях в поведении Ульяны. Выходит, та не вызывала у старожилки никаких подозрений.

– Жаль, что Надежда Бояринова умерла. Она, наверное, могла бы поделиться интересными воспоминаниями! – «огорчилась» Астра.

– Да, жалко Надю… Болела она в последнее время, почти не выходила из квартиры. Похороны были скромные, едва десяток людей набралось. Несколько соседей, остальные незнакомые – бывшие друзья Надежды, видать. Ульяна плакала, аж опухла вся. Дошло до нее, что такое без матери-то остаться! До сей поры не в себе будто…

– Что значит «не в себе»?

Антонина Федоровна долго думала, прихлебывая чай.

– Как в облаках витает, не видит никого. Если поздороваешься, ответит, а не поздороваешься… После похорон она даже внешне изменилась, – похудела, осунулась, волосы подстригла. У нее были длинные, а теперь до плеч и собранные в узел.

– У нее есть подруги?

– Улька всегда была замкнутая, себе на уме. Кажется, ей и не нужен никто. Я имею в виду, с девчонками она не водилась. Выйдет во двор гулять и бродит кругами, то в одну сторону, то в другую. Кошку подберет приблудную и шепчет ей что-то – разговаривает. В школе, правда, хорошо училась, в университет поступила. А подруг как не было, так и нет.

– А мужчины? Есть у нее кто-нибудь?

– Она рано начала с парнями любовь крутить, – неодобрительно покачала головой старушка. – Говорю же, сядут на лавочку и обнимаются, бесстыжие! Мало ли чем еще занимались? Может, и переспали. А потом разошлись, как в море корабли. Видно, Надежда крепко за дочку взялась, держала ее в ежовых рукавицах, чтобы больше ни с кем ни-ни! Или та сама одумалась. Я ведь подробностей не знаю… Вдруг Ульке пришлось аборт делать? В жизни всякое бывает. Только с того времени я ее ни с кем не видала. Надежда уж и не рада была. Не хочу, говорит, чтобы дочь по моим стопам пошла. А куда денешься-то?

– Значит, Ульяна совсем одна?

– Вроде бы так. Но вот что я заметила. У нее обновки стали появляться! Откуда, спрашивается? То пальтишко новое, то сумка, то платье. У меня глаз-алмаз. Я Улькин гардероб наперечет знаю. Вещи она покупает скромные, неказистые. А тут вдруг такой шик! Нигде постоянно не работает, денег нет, а за квартиру платит исправно, одевается хорошо, на продуктах не экономит – набирает все, что приглянется. Мы же в одном супермаркете отовариваемся, во-о-он, за углом, у остановки. Еще она дверь поменяла – старую деревянную на бронированную.

– Многие журналисты неплохо зарабатывают, – сказала Астра.

– Это Ульяна-то журналистка? Да она дома сидит целыми днями или по городу шатается… Я как в поликлинику еду на процедуры, так и вижу из троллейбуса – шагает по улице, витрины разглядывает! Журналистка…

– Статьи можно писать дома. А потом отсылать в разные издания.

– Нет, – строго произнесла Антонина Федоровна. – Если она раньше и писала, то после смерти матери совсем от рук отбилась. Я думаю, уж не на панели ли промышляет девка? Все на то указывает. И обновки, и… все!

Она наклонилась и понизила голос:

– Уже несколько раз в наш двор незнакомая машина приезжает и стоит подолгу… Не иначе, кавалер Ульку поджидает. Машина темно-зеленая, блестящая, новая… уйму деньжищ стоит! Я когда из окна выгляну, когда во дворе гуляю – и вижу: опять прикатил. Пару раз Улька к нему подсаживалась, и они уезжали. Ясно, куда! В гостиницу или к нему домой…

Старушка подробно описала автомобиль господина Тарханина. Она даже номер запомнила.

– А с кем-нибудь из соседей Ульяна поддерживает отношения?

Бывшая санитарка склонила голову набок и уставилась на гостью проницательным взглядом:

– Что ты все про нее расспрашиваешь? Может, неспроста сюда явилась? Не дворы фотографировать, а про Ульку разузнавать?

Астра предусмотрела такой поворот и «вынуждена была признаться», что она действительно интересуется Ульяной Бояриновой.

– Значит, моего портрета на выставке не будет? – разочарованно протянула старушка. – И ремонта нам в подъезде не сделают?

– Почему же не сделают? Снимки я вам принесу, а вы их приложите к жалобе, которую напишете на нерадивых коммунальщиков. А в конце обязательно укажите, что вы ветеран войны, и перечислите свои награды.

Антонина Федоровна оживилась. Она долго выпытывала, кому лучше адресовать жалобу – градоначальнику или самому президенту.

Чай остыл. Астра собралась уходить.

– Засиделась я у вас. Пора и честь знать. Спасибо за помощь…

– Ты, случайно, не жена этого… который на машине приезжает? – хитро прищурилась старушка.

– Я его сестра и действительно работаю корреспондентом в газете. Вот решила выяснить, с кем мой брат проводит время. Не нравится мне все это!

– Правильно! Улька хорошему мужику – не пара. Странная она какая-то, непонятная. Никогда не остановится, не поговорит по душам, не спросит, как у меня дела. А ведь я ее сызмальства знаю, сопливой девчонкой по двору бегала… После похорон матери Ульяна окончательно от всех отгородилась. Едва глаза поднимает при встрече. И все торопится, будто опаздывает куда-то…

– Можно я еще приду? – спросила Астра. – Только вы обо мне никому не говорите. Брат узнает – рассердится, обидится. Он очень ранимый.

Старушка с видом заговорщицы кивнула:

– Я умею хранить тайны…

Игорь Тарханин не испытывал недостатка в женском внимании. Ему ничего не стоило завести знакомство, закрутить любовную интрижку с какой-нибудь молодой девушкой – в ночном клубе, например, или на вечеринке, куда его наперебой приглашали друзья-приятели. Некоторые даже брались его сватать. Он был завидным женихом – привлекательной наружности, при должности. Перспективным, как теперь принято говорить.

С женой Игорь расстался без сожалений. Она прекратила попытки к примирению, когда поняла, что он непоколебим, и пустилась на поиски нового претендента на руку и сердце. Ее не обремененная мыслями ветреная головка нуждалась в надежном плече, куда ее можно было бы приклонить. Миниатюрность, белые кудряшки и пронзительный голос жены ассоциировались у Тарханина с болонкой. Даже имя «Людмила» она переделала на «собачий» манер – Люси. После развода Люси сделала операцию по увеличению груди, так как решила, что муж бросил ее по причине недостаточно пышных форм.

Она и помыслить не могла, в чем кроется истинный повод. Далекий от сантиментов, прагматичный Тарханин не может забыть свою первую любовь! Если бы кто-то сообщил об этом Люси, на ту напал бы истерический хохот. Слово «любовь» существовало в ее лексиконе исключительно потому, что нравилось мужчинам. Они хотели любви, а Люси могла предложить им только хороший секс.

– Чем ты недоволен? – искренне недоумевала она, когда муж объявил о разводе. – Я тебе не изменяла, клянусь! Я хоть раз отказала тебе в постели?

– Ты слишком много тратишь денег, – брякнул он, только чтобы она отстала. – Ты транжира, Люси. И плохая собеседница. Я со скуки умираю, слушая твои бредни. Квартира завалена твоими тряпками, косметикой и глянцевыми журналами. Примитивизм выходит из моды, детка! Мне пора позаботиться о своем имидже. Вдруг я решу баллотироваться в парламент?

Он внутренне заливался смехом. Жена смотрела на него, хлопая длинными накрашенными ресницами. При слове парламент она зевнула, прикрыв алые губки тонкими пальчиками.

– Ты белоручка! – добавил Игорь. – Меня тошнит от твоей ежедневной яичницы!

Он бил без промаха. Люси краснела, бледнела, снова краснела… Зато он наслаждался ее удрученным видом. Еще бы, такой жирный карась сорвался с крючка! Впору волосы на себе рвать.

Когда Люси съехала, он вздохнул с облегчением и уже на следующий день забыл о ней. Пришлось отдать ей однокомнатную квартиру в Химках, где он держал жильцов, – за глупость надо платить.

Отделавшись от Люси, Тарханин почувствовал себя помолодевшим и полным сил. Она здорово тянула из него соки. Находиться изо дня в день рядом с чужим человеком, оказывается, утомительно – будто нести в гору ненужный груз.

Окружающие наперебой начали предлагать Тарханину знакомства с женщинами, в том числе и родители. Мама несколько раз заговаривала о «девочке из хорошей семьи».

– Я не хочу жениться! – отмахивался он. – Мне хватило Люси. Я сыт по горло семейной жизнью!

Это была правда. Он не помышлял о семье, он мечтал об Уле, о тех теплых весенних днях, когда они гуляли до темноты, забросив учебники, не думая об экзаменах. Та сирень, залитая лунным светом, которую он ломал для нее, те первые сладкие поцелуи на лавочке в ее дворе, вопреки всему запали ему в душу, отравили всю жизнь…

Возвращаясь к Уле, он возвращался к самому себе. Он еще не знал, что не существует обратного пути.

Новая Ульяна, с которой начал встречаться Тарханин, все меньше напоминала ему девушку его юности. Впрочем, их отношения скорее походили на пробные шаги. Он пытался вызвать в ней ностальгию, она вяло сопротивлялась. Вот и сегодня наотрез отказалась пригласить его к себе на чашку чая.

– У меня не убрано, – отнекивалась она.

– Давай сходим в кафе, – настаивал он. – Поужинаем. Я голодный, как волк.

– А я на диете…

– Закажем что-нибудь диетическое, – неуклюже шутил Тарханин.

Он вышел из машины и загораживал ей дорогу к подъезду. Уля стояла, поглядывая по сторонам. Она избегала смотреть ему в лицо, в глаза. Одетая в легкое летнее платье, она продрогла.

– Возьми мой пиджак…

– Нет, спасибо! Я лучше пойду.

– Раньше ты не могла меня пригласить домой из-за матери. А сейчас?

– Что было, то прошло. Где ты был все эти годы, когда мы с мамой перебивались на гроши? Потом она болела, а я работала с утра до ночи, чтобы покупать лекарства и платить врачам. Потом она умерла… Уходи, Игорь, оставь меня в покое…

– Я не виноват в смерти Надежды Порфирьевны.

– Куда ты пропал после выпуска? Я ждала, что мы вместе будем поступать в университет, что ты поможешь мне готовиться…

– Ты не захотела стать моей женой. Почему?

– Мы оба были детьми, Игорь! Что тебе мешало просто любить?

Он растерянно молчал. Та Уля не имела привычки упрекать его в чем-либо. Возможно, он не давал повода. Тогда все было проще.

Темнело. Собирался дождь. В сыром воздухе пахло мятой. Этот аромат шел от Ули – в ее карманах, вероятно, полно мятных конфет. Впрочем, у нее нет карманов.

Тарханин отметил, что ее стильные босоножки и сумочка одного цвета, из мягкой кожи, – он знал, сколько стоят такие вещи. Видимо, статьи, которые она пишет, пользуются спросом и хорошо оплачиваются.

«Это она! – думал Тарханин, глядя на ее талию, обтянутую желтым шелком платья. – Напрасно я сомневался. Или не она? Неужели я схожу с ума? Не похоже… Я по-прежнему прекрасно справляюсь с работой, нормально общаюсь с людьми, решаю вопросы. Все мы – пешки в руках времени. За четырнадцать лет я сам стал другим. Меня не узнать!»

Первые капли дождя падали на асфальт, оставляя темные пятна, шумели в листьях старых лип. Порыв ветра растрепал волосы Ули.

– Мне холодно, Игорь, – сказала она. – Да и ты промокнешь… Пока!

Она повернулась и быстрой походкой направилась к подъезду.

Он смотрел ей вслед, пока она не исчезла за дверью. В окне первого этажа колыхнулась занавеска, мелькнуло лицо старухи…

Тарханин, ощущая на себе пристальный взгляд, сел в машину и завел двигатель.

День за днем проходила перед старицей Ольгой вся ее жизнь. Беззаботное детство, сладостная юность, тревожное ожидание замужества…

Жарко, истово молилась царевна Ксения в Троицкой обители, просила себе любви, счастья с молодым герцогом Иоанном. Гнала прочь дурные мысли, ночные страхи. Потеряла сон… Едва сомкнет веки – разверзается перед нею бездна, куда она стремительно падает… летит, летит… и нет той бездне конца и края. Кто-то невидимый злобно хохочет, вещает скрипучим голосом: «Высоко вознеслась, голубица, больно падать будет! Не свадьба у тебя впереди – срам и бесчестие! Беду привез на своем корабле твой суженый, обручился он не с тобой – со смертью безглазой. Плачь, царевна, пока все слезы не выплачешь! А когда выплачешь, вырвешь от горя свои черные косы, расцарапаешь нежные щеки…»

– Господи! – в ужасе шептала царская дочь. – Почто караешь? В чем моя вина?

Преданная мамка, которая всюду сопровождала Ксению, успокаивала:

– Какие у тебя грехи, дитя? Чиста ты перед Богом и телом, и помыслами.

– А гордыня? – рыдала Ксения. – Разве батюшка мой не тем же грешен?

Мамка испуганно озиралась: не колыхнется ли парчовая занавесь, не скрипнет ли дверь? Доносчиком мог оказаться кто угодно: и постельница[8], и простая прислужница.

– Тише, тише…

– Я завет нарушила, повидалась с женихом до венца, – стуча зубами от нервного озноба, призналась Ксения. – Лицо свое ему открыла. Поклялись мы друг другу в верности навеки…

Мамка затрясла рогатой кикой[9], запричитала.

– Нельзя было! – сокрушалась она. – Кто ж тебя надоумил?

– Сама… сама! Не утерпела.

Царевна прижала руки к груди, так забилось сердце при воспоминании о тайной встрече. Датский принц был изящен, воспитан в европейском духе, по-русски знал всего пять слов, но у любви – свой язык, понятный лишь двоим. По тому, как засияли его глаза, дрогнули красивые губы, Ксения догадалась, что вызвала у нареченного ответное чувство.

– Мы созданы один для другого, мамушка…

Старуха прижала ее к себе, как в детстве, гладя по густым шелковистым волосам.

– Даст Бог, сыграем свадебку! Уж я меду напьюся досыта. А ты спи, спи…

Она запела колыбельную, коей убаюкивала маленькую Ксению, и та сладко вздохнула, закрыла темные очи. Ишь, брови-то собольи, ресницы в полщеки, губы алые, будто спелые вишни. Как же красу такую не полюбить, яблочком наливным не соблазниться? Сказывают, иноземки сухи, желты и корявы, волос не моют, в мыльню не ходят…

Мамка уложила царевну, подлила маслица в лампаду, опустилась на колени и давай бить поклоны, молить Богородицу о заступничестве, просить счастия для своей любимицы.

В полночь Ксения проснулась, вскочила, потребовала зажечь свечи. Во сне ей привиделся диавол в царском обличье. Кто то был, она не узнала. Московский люд и бояре поклонялись сему диаволу, а царевну отдали ему на растерзание. «Ежели жить хочешь, покорись!» – шептал скрипучий голос. И стоял в палатах запах серы, дыма и крови…

– Они все м-мертвые… – бормотала Ксения. – Мертвые…

– Кто? – наклонилась над нею мамка.

– Батюшка… матушка… и б-братец…

Забегали прислужницы, принесли святой воды, кинулись окроплять все углы, и кровать, и перину с подушками, и саму прелестную боярышню.

– Никак порчу кто навел, – бубнила мамка, вздрагивая от каждого шороха. – Не уберегли голубицу! Ох, горе нам! Горе!

Наутро царь Борис приказал собираться в обратный путь, в Москву. Ехали медленно. То и дело пускался дождь. Ветер срывал с бояр и стрельцов шапки. Деревья стояли наполовину голые, унылые. Дорожные колеи развезло. Из-под колес летела жидкая грязь, возки приходилось вытаскивать из колдобин вручную. Хрипло кричали возничие, громко ржали лошади. Рыжие поля вокруг деревень мокли под дождем, крестьяне боязливо смотрели с обочин на царский поезд…

Ксения всю дорогу плакала, изнемогая от тоски. Царица Марья страдала головной болью, ее растрясло, она едва дышала. Бориса снедало беспокойство. Вся семья словно предчувствовала недоброе. К вечеру из Москвы прискакал гонец, доложил о внезапной болезни герцога.

– Зело опасен недуг? – всполошился Борис.

– Врачи уверяют, что болезнь излечима. Королевич «неосторожно нарушил пределы воздержания и умеренности». Ежедневно доставляемые из дворца кушанья прилежно отведывал, вот и захворал.

Об этом писал и сам Иоанн в своем послании нареченному тестю. Однако царя это не утешило. Он пока ничего не говорил дочери, не желая расстраивать ее раньше времени.

Теперь процессия ехала почти без остановок, невзирая на непогоду. По прибытии в столицу Борис собрал на совет лучших лекарей, в том числе и прибывших с дружиной жениха. Те в один голос клятвенно заверяли: есть средства, способные вернуть герцогу пошатнувшееся здоровье.

Вопреки надеждам, Иоанну становилось все хуже. Болезнь без видимых причин «принимала более и более зловещий характер», и когда царь, взяв с собою патриарха и ближайших бояр, решился проведать будущего зятя, тот уже никого не узнавал и не мог говорить. «С ним сделалась сильнейшая горячка».

Напрасно царь давал обеты и сулил за спасение королевича «великия милости». Напрасно молились царица Марья и царевна Ксения. Высокородный жених скончался, несмотря на все усилия врачей и аптекарского приказа. Царю донесли об этом ночью, сразу как свершилось прискорбное событие. Ксения, услышав горькую весть, лишилась чувств…

– Сглазили мою ягодку, – причитала мамка. – Сие порча и колдовское заклятие! Наговор!

По Москве поползли слухи, что королевича отравили. Некоторые указывали на князя Белосельского, который не скрывал своей страсти к дочери царя Бориса. Иные подозревали самого Годунова, который-де возревновал будущего зятя, быстро снискавшего народную любовь, и поспешил избавиться от него.

Ксения была безутешна. Бояре тишком прозвали ее «вдовствующей невестой», переглядывались, шушукались. Она заперлась в кремлевских палатах и никого к себе не допускала, кроме мамки.

Однажды старуха сообщила царевне, что ее желает видеть придворный из свиты почившего герцога Иоанна. У него, мол, поручение от господина.

Ксения тотчас же накинула шубу и, никем не замеченная, выскользнула из дворца. Каблучки сафьяновых сапожек с хрустом проламывали лед. В ночном воздухе летали белые мухи. Темноту освещал смоляной факел, прикрепленный к стене…

– Царевна, – на ломаном русском произнес мужской голос. – Ты ли это?

– Я…

Она показала кольцо, подаренное Иоанном, с его вензелем.

Человек, укутанный в теплый плащ, вытащил из-под полы шитый серебром кожаный мешочек.

– Возьми. Велено тебе передать от королевича. Он когда слег, но был еще в памяти, попросил…

Ксения, затаив дыхание, подошла ближе. Она, презрев приличия, осмелилась без ведома родителей и охраны покинуть дворец, встретиться с иноземцем, говорить с ним! Ее поведение неслыханно. Батюшка будет недоволен.

Человек в плаще прошептал ей на ухо несколько слов. Мешочек перекочевал из его обветренной руки в нежную белую ручку царской дочери. Ксения половину из услышанного не поняла – посланец плохо изъяснялся на языке московитов. Она с трудом уловила смысл. В мешочке – военный трофей Иоанна, который был отозван королем Дании прямо с поля боя. Покинув баталию, принц направился к невесте, трофей захватил с собой. Чувствуя приближение смерти, Иоанн не нашел, кому доверить мешочек, и поручил передать его Ксении. Она одна в чужой Московии стала ему роднее всех…

– Сохрани это, царевна, – добавил датчанин. – Спрячь подальше. Так, чтобы никто не нашел. Герцог вернется за трофеем…

– Вернется?

Из глаз Ксении покатились слезы. Она укрыла мешочек под меховой шубой. А посланец растворился в ночи, словно бестелесный призрак…

Венецианское зеркало было овальным, в раме из бронзового багета, украшенной завитками. От этих завитков рябило в глазах.

– Все, не могу больше…

Астра встала и прошлась по комнате, разминая затекшее тело. Десяток свечей догорали на столе, в воздухе стоял сизоватый туман и запах крашеного парафина.

– Фу! Хоть топор вешай, – ворчал Матвей. – Неужели у тебя голова не болит от этого чада?

– Болит… только по другой причине. Два часа прошло, а она молчит.

Астра имела в виду женщину-двойника, которая жила в зеркале.

– Что ты хочешь у нее узнать? С чего начинать расследование?

– Я его уже начала…

Было около десяти вечера. Матвей приехал с тренировки и с порога почувствовал запах дыма. Бросив в кухне пакеты с едой, он ринулся в гостиную открывать окно. Если в квартире Астры горят свечи, значит, она проводит сеанс с зеркалом. Такой особый вид гадания, при котором она задает вопросы собственному отражению, принимая его за мифического двойника.

Зеркало, бесспорно, интересное – сделанное неизвестно кем и когда, с золотистой амальгамой, с надписью латинскими буквами на обратной стороне: ALRUNA, что означает сокровенное, тайное. Если долго вглядываться, поверхность мутнела, в ее глубине словно клубился желтоватый туман. А дальше вступала в игру фантазия Астры…

– Мы с Улей почти ровесницы, – выпалила она. – Я должна понимать ее. Вот я и решила пройтись по ее улице, посидеть во дворе – представить себе ее жизнь, день за днем, год за годом…

– Почему ты не позвонила? Ты же обещала, что без меня туда ни ногой! Мало ли что за птица эта Ульяна Бояринова? Ее бывший одноклассник произвел на меня двойственное впечатление. Я бы ему не доверял…

– В жизни все имеет две стороны. Если я смотрю в зеркало, то и оттуда смотрят на меня.

Астра любую тему могла свести к парадоксу.

– К чему ты приплела зеркало, скажи на милость? – вспылил Матвей.

– А к тому, что не только я разглядывала двор и дом Ульяны, но и меня разглядывали…

У Карелина пересохло в горле.

– Кто?

– Испугался? – усмехнулась она. – Правильно. Нам предстоит очень опасное и запутанное дело. Все в нем наполовину реальное, наполовину придуманное… И люди, и слова, и события…

Он подумал, что их с Астрой отношения тоже какие-то нереальные… с двойным дном. Любовными не назовешь, дружескими – тем более.

– Не морочь мне голову! Ты звонила Борисову?

– Конечно.

Борисов много лет работал у ее отца начальником службы безопасности. Астра, можно сказать, выросла у него на глазах, и он по-отечески опекал ее. У Борисова были связи в правоохранительных органах, в криминальной среде, в деловых кругах – он мог добыть любую информацию. В одном случае он покупал необходимые сведения, в другом – налаживал равноценный обмен.

– Ну, что он сказал? – нетерпеливо спросил Матвей. – Эта Ульяна Бояринова та, за кого себя выдает?

– Никаких подтверждений обратному Николай Семенович не нашел. Она действительно родилась и выросла в Москве, живет по месту регистрации, то бишь в квартире, которая после смерти матери перешла в ее собственность. Действительно окончила факультет журналистики МГУ, замужем не была, ни в чем подозрительном не замечена, ни по каким гражданским или уголовным делам не привлекалась… Официально нигде не работает, пишет статьи и самостоятельно рассылает их по Интернету в газеты и журналы. Тем и кормится. Других средств к существованию у нее вроде бы нет…

– Вроде бы?

– Соседи, проживающие этажом выше, – некие Трошкины, – заметили, что Бояринова стала модно и дорого одеваться. Вероятно, у нее появился мужчина.

– Откуда им это известно?

– Они знают Ульяну не первый год, в отличие от новых жильцов, и помнят ее скромный гардероб. Ее мать, Надежда Порфирьевна, едва сводила концы с концами.

Несколько свечей догорело, остатки фитильков с шипением гасли в оплывшем парафине. С улицы через оконную сетку пробивались в комнату крохотные ночные насекомые.

– Послушай, а эти Трошкины не доложат Ульяне, что ею кто-то интересуется? Тарханин поставил условие…

– Я помню. Ульяна ничего не узнает. Я строго предупредила Борисова. Да он сам с усами. Не первый раз нам помогает. Наверняка с Трошкиными побеседовали под достоверным предлогом.

– А ее паспорт кто-нибудь видел?

– С паспортом все в порядке. К Ульяне заходил человек под видом сотрудника избирательной комиссии. Предъявил удостоверение, сказал, что идет обновление списков. Просьба показать документ не вызвала у нее ни паники, ни замешательства.

– Надеюсь, к остальным жильцам он тоже заходил?

– А как же! Кстати, она не торопилась открывать дверь – ждала, пока на площадку выйдут соседи.

– Осторожная дама…

– При нынешнем уровне квартирных краж и мошенничества Бояринова поступила правильно. Я кому попало никогда не открываю.

– Значит, либо Тарханин ошибся, либо сознательно ввел нас в заблуждение.

– Получается, так.

Матвей ощутил приступ голода и вспомнил, что не ел с самого утра. По дороге из «Вымпела» он накупил кучу еды.

– Ты ужинала?

– Я же тебя ждала!

– Давай туши свечи, а я пошел на кухню…

За ужином Астра рассказала, что ей удалось выведать у болтливой любопытной старушки Антонины Федоровны.

– Мне повезло. Бабулька, которая сидела на лавочке под липой, оказалась именно той, что была мне нужна. Во-первых, она живет в одном подъезде с Ульяной – на первом этаже; во-вторых, целыми днями либо торчит у окна, либо дышит свежим воздухом во дворе. И все подмечает.

– Она видела Тарханина?

– Во всяком случае его машину она описала довольно подробно и номер запомнила.

– Сколько ей лет?

– За восемьдесят, но бодра, не потеряла вкуса к жизни, и память у нее сохранилась – дай бог каждому.

– А зрение?

– Она обходится без очков. Если только для чтения пользуется. Точно не скажу.

– Наверное, возрастная дальнозоркость! – засмеялся Матвей. – У бабушки осталось не так много развлечений, и наблюдать за соседями – основное. Что ж, отлично.

– Я завела с ней знакомство… Напросилась еще раз в гости. После моих вопросов она глаз с Ульяны не спустит.

Астра рассказала о чаепитии и беседе с бывшей санитаркой.

– По моему мнению, Антонина Федоровна ни о какой «подмене» Ульяны ни сном ни духом. Соседка кажется ей странной, что неудивительно. Любой, чье поведение не соответствует общепринятым меркам, вызывает у людей настороженное внимание. Меня тоже многие считают странной!

«Разве это не так? – подумал Матвей. – Мы оба по-своему странные. И чувства, которые нас связывают, были бы непонятны окружающим. Да и я сам не понимаю себя до конца…»

Вслух он принялся рассуждать о другом: как действовать дальше. Вести разговоры об Ульяне с жильцами дома больше нельзя.

– После Борисова и тебя, дорогая, кто-нибудь из них смекнет, что дело нечисто, и проболтается. Мы нарушим обещание, данное клиенту. Его бывшая одноклассница не должна ничего заподозрить. Пустые разговоры ничего не дадут. Надо бы проследить за этой барышней: куда она ходит, с кем общается, откуда берет деньги на новые шмотки… Не с неба же они валятся?

– Ну, допустим, Ульяна получает их по карточке в банкомате.

– Гонорары за статьи?

– Ты же не знаешь, о чем она пишет!

– Гораздо интереснее, где она берет материал для статей. Не на улице же? Вдруг дама промышляет шантажом?

– Я бы не прочь заглянуть в ее компьютер… – мечтательно произнесла Астра. – Если бы Тарханин увез Ульяну в какой-нибудь ресторан и продержал там хотя бы час, мы бы скинули содержимое машины на флэшку и…

Матвей решительно возразил:

– Предлагаешь забраться в чужую квартиру без ведома хозяйки? Это взлом… Я против! К тому же на компьютере наверняка установлен пароль…

– Жаль, что мы с тобой не хакеры.

– Хочешь ввязаться в неприятности?

Воодушевление, охватившее Астру, угасло. Она высказала банальную мысль о сестрах-близнецах и сама же ее опровергла. Чтобы сестра-близнец, о которой не было слышно долгие годы, заняла место Ульяны, нужны повод и смысл.

– И серьезная подготовка, – подтвердил ее сомнения Матвей. – Женщина, выдающая себя за Ульяну, должна иметь представление о ее привычках и образе жизни.

– Может, поискать ее отца?

Астру одолевали плохие предчувствия – поиски отца таинственной Ульяны казались бесполезной тратой времени.

– Кого-то убьют, чует мое сердце… – пробормотала она.

Ту ночь, когда она напилась в клубе «Мустанг», Люси помнила смутно. Крепыш Марк доставил ее домой, уложил в постель и… уехал. Она провалилась в сон, полный кошмаров. Утром, заглянув в зеркало, Люси ужаснулась. Ее маленькое личико, обрамленное спутанными кудряшками, было помятым и опухшим, под глазами образовались сизые мешки.

– Что за гадость мне подсунули? – простонала она, прикладывая ко лбу холодный компресс. – Бр-ррр-р!

Люси пила мало, потому что ее организм совершенно не выносил алкоголя – она быстро пьянела и отключалась. Даже бокал шампанского ударял ей в голову.

– Боже… – причитала она, прислушиваясь к ноющей боли в темени. – Как же мне плохо…

Если бы не Марк, она не рискнула бы пробовать фирменный коктейль, о котором была немало наслышана. Да и цена «кусалась». Но когда платит мужчина, грех отказываться. К тому же Марк мог обидеться, и знакомство не имело бы продолжения. Он ей приглянулся – такой вежливый, сильный, надежный и при деньгах.

«Всадник без головы» оправдал свое название. Люси очухалась только к вечеру, проклиная свою безрассудную страсть к острым ощущениям. Знаешь, что нельзя пить, – повесь на рот замок и терпи.

Она поужинала омлетом и улеглась у телевизора. Попытки вспомнить, обещал ли Марк позвонить, ни к чему не привели. Но Люси все-таки ждала звонка. Неужели она не сумела заинтересовать крепыша? Было бы жаль…

Он не позвонил. Разочарованная Люси успокаивала себя тем, что Марк просто решил не торопить события.

На следующий день она отправилась в салон красоты приводить в порядок свой основной «капитал» – внешность. Роясь в сумочке, она наткнулась на визитку Марка с косой надписью на обратной стороне: «Захочешь – позвони!». Лаконично и прямо. Он передавал инициативу ей – быть или не быть развитию отношений. Видимо, Марк сунул визитку в сумочку, когда уходил…

Конечно же, быть! Люси едва дотянула до вечера, чтобы не показаться навязчивой. Замужество не прошло для нее даром. Кое-какие навыки хорошего тона она успела перенять у бывшего супруга. Может, попросить у него денег на операцию по уменьшению носа? При ее мелких чертах лица нос кажется великоватым.

– Он мне должен, в конце концов! – прошептала Люси, нанося на кожу освежающую маску. – Он сломал мне жизнь…

От жалости к себе она прослезилась и набрала номер Тарханина.

– Люси? – удивился тот. – Что-то случилось?

– Мне нужны деньги, – с ходу заявила она. – На операцию.

– Ты заболела?

В его голосе прозвучал откровенный сарказм. Ему было отлично известно название этой «болезни» – одержимость выгодным браком. Люси нуждалась в надежном мужском плече и тугом кошельке – второе даже важнее. Тех денег, что он перевел ей на счет, катастрофически не хватало.

Честно говоря, Люси немного побаивалась Тарханина. Он на многое способен. Не будь этого страха, она бы потребовала при разводе куда больше, чем однокомнатная квартира в Химках и те гроши, которые он по-барски «отстегнул» ей.

– Не жадничай, Игорь… – обиженно протянула она. – Я тебя выручила, а ты…

– …расплатился с лихвой! – закончил он фразу по-своему. – У тебя что, есть претензии?

– Нет, но… Бог велел делиться…

– Что на сей раз будешь переделывать? Ноги удлинять?

– Мне нужна коррекция носа, – пропищала Люси. – И, возможно, подтяжка.

– Какая подтяжка в двадцать четыре года? – взвился Тарханин. – Ты в своем уме?

– Я не хочу остаться одна из-за мелких дефектов, которые можно убрать…

– Самый серьезный твой дефект неизлечим, – вздохнул бывший муж. – Это глупость, милая. Тут даже трепанация черепа бессильна.

– Как ты смеешь оскорблять меня? – захныкала Люси. – Сам бросил и еще издеваешься… Не надо было жениться на дурочке!

– Ты права…

– Дай денег, Игорь, от этого зависит моя судьба…

– Никак на твоем горизонте появился жених? – осенило его. – Приятно слышать. Рад за тебя!

– Дашь денег или нет?

– Все деньги в обороте, – терпеливо объяснил он. – Ни одного лишнего рубля изымать отчим не позволит. Ты же знаешь, бизнес ведет он.

– Но деньги-то твои! – не унималась Люси. – Нету рублей, дай «зелени»!

– Ты и без операций прекрасна, детка. Зачем тебе лишний раз ложиться под нож хирурга? Побереги здоровье.

Она помолчала, осмысливая услышанное.

– Это угроза?

– Помилуй, солнышко. Исключительно забота!

– Знаю я твою заботу…

Люси в сердцах бросила мобильник на диван. Он зазвонил – пора было смывать маску.

– Жадина, – выкрикнула она в потолок. – Чертов скупердяй! Ну и плевать…

Покончив с косметическими процедурами, Люси набрала номер нового знакомого. На визитке было написано: Брагинский Марк Александрович, брокер. Последнее слово привело ее в замешательство.

– Слушаю вас, – сразу отозвался он.

– Это я, Люси…

– Ах, Люси! Я мечтал о вашем звонке…

На исходе лета 1622 года старица Ольга совсем ослабела. Она с трудом поднималась с ложа, долго молилась у образов в углу кельи, потом садилась к окошку и глядела во двор монастыря. Мимо ходили сестры в черных покрывалах, чуть в отдалении зеленели березы. В листьях уже пробивалась желтизна. Волосы Ольги тоже рано побелели от пережитого. Чем ближе подкрадывалась к ней смерть, тем чаще она ощущала себя не стареющей инокиней, а пленительной и гордой принцессой, рожденной царствовать. Ее имя – Ксения Годунова…

Она все помнила до мелочей – и внезапную кончину любимого батюшки, и страшные дни смуты, и то, как на ее глазах удавили брата Федора и матушку… Ксению самозванец велел пощадить, «дабы ему лепоты ея насладитися еже и бысть»…

Вот он, диавол в царском обличье, беглый монах-расстрига Гришка Отрепьев, холоп из холопов, который при помощи польских сабель и колдовского ухищрения уселся на царский трон и стал править на Москве! Всех одурачил, опутал своими чарами – и польского короля, и русских бояр, и народ, и мать убиенного в Угличе царевича Дмитрия, коим назвался. «Неведомо каким вражьим наветом прельстил царицу и сказал ей воровство свое. И она ему дала крест злат с мощьми и камением драгим сына своего, благовернаго царевича».

Инокиня Марфа – бывшая царица Мария Нагая – прилюдно признала шельму своим родным сыном! «Новый царь» въехал в столицу верхом, в раззолоченной одежде. Самозванца сопровождали польские всадники, бояре и окольничие[10]. По обеим сторонам дороги толпились москвичи – приветственные крики заглушали перезвон колоколов.

Ксении казалось, она вот-вот проснется, и рассеется жуткий сон – исчезнет приземистый уродец, которого с хоругвями и святыми образами ожидали в Кремле архиереи… Но уродец беспрепятственно помолился в Кремлевских соборах, а после лил притворные слезы на гробу «отца своего» – Иоанна Грозного.

Видать, Гришка заключил договор с нечистым, и тот посадил его на царство Московское. Не иначе как в бесовском тумане присягали воеводы расстриге, сдавали ему города и крепости, а крестьяне и посадские люди встречали его хлебом-солью.

Ксению заперли в доме князя Рубец-Мосальского, приказали ждать, пока потребует ее к себе «государь»…

– Гляди, не вздумай перечить царю! – строго предупредил ее князь. – Он тебя помиловал, ты ему должна ноги целовать! А станешь противиться, он разгневается, еще убьет ненароком. Силища у него, ух! Не гляди, что мал. Подковы гнет шутки ради!

С улицы доносились крики, шум, стук копыт и выстрелы. Пахло пылью и пороховой гарью. Пьяные шляхтичи бесчинствовали в столице, волокли к себе на потеху молодых женщин и девушек, грабили богатые дома. Панские гайдуки стреляли в воздух, громили лавки и винные погреба…

Ксения помнила, как обмерла, увидев Дмитрия вблизи. Низкого роста, неуклюжий, с непомерно широкими плечами и короткой «бычьей» шеей, он был безобразен. Одна рука длиннее другой, волосы рыжие, лицо противное, с большими бородавками на лбу и щеке. «Царь» поднял на Ксению бесцветные водянистые глаза, облизнулся…

Рубец-Мосальский, который привел ее в покои самозванца, поспешил удалиться.

– Иди сюда… – промолвил Дмитрий. – М-ммм! И правда, хороша! Не врали людишки…

Он был одет в желтую шелковую рубаху, подпоясанную по-московски, штаны и сапоги светлой кожи. Ксения боялась упасть, так онемели ноги.

Что было потом, лучше забыть навсегда…

Старица Ольга трижды перекрестилась и смиренно опустила очи. В монастырских стенах негоже предаваться греховным мыслям. Токмо не вырвать из памяти тех долгих дней и ночей, проведенных в объятиях палача всех ее родных, кособокого чудовища с железной хваткой и бесстыжей ухмылкой… Уж и терзал он ее, и мучил, приговаривая: «Сладка царская кровь… как мед! Сладки чистые уста… Не для меня ли сберегла свое девство, царевна?» И хохотал, запрокидывая голову, показывая неровные зубы. Ксения лежала на скомканных простынях ни жива ни мертва, содрогаясь от ужаса и отвращения. А он снова приникал к ее груди, не целовал – кусал, не ласкал – щипал, мял, заламывал руки, сдавливал шею, пока не захрипит, не застонет. Выдохшись, расплетал ей косы, приказывал стоять посреди опочивальни нагой, едва прикрытой волосами, а сам ходил кругом со свечой, щупал ее тело, причмокивал…

– Чего дрожишь? – спрашивал. – Думаешь, мало дед твой, Малюта Скуратов[11], девок попортил, мало поизмывался над ими? А сколь кровушки дворянской пролил, не сосчитать! Он забавлялся, а тебе платить… Ты проклята! Все вы, Годуновы, прокляты! Зачем я тебя живой оставил, не догадываешься?

– Ты бес! – захлебывалась слезами Ксения. – Бес!

Дмитрий не отпирался, злорадно посмеивался.

– А ты, дьяволица, разжигаешь меня… Из-за твоей красоты я к невесте своей остыл, к ясновельможной панне Марине[12].

Больно охоч до женского полу оказался самозванец: приводили к нему и молодых боярских жен, и дочерей, и даже монахинь… Натешившись с ними вдоволь, он неизменно возвращался к Борисовой дочери.

– Присушила ты меня, приворожила, – шептал. – Чертовка! Изголодался я по твоей белой коже, по твоим жарким губам…

Рвал в нетерпении ее вышитую сорочку, наваливался своим коротким тяжелым телом, часто дышал в лицо, обдавая запахом яблочного вина, с животным наслаждением вгрызался в ее плоть… Казалось, не человек он вовсе – демон похотливый, жадный до удовольствий, с силою зверя, со страшным бесцветным взглядом. От этого взгляда Ксения цепенела, теряла всякую волю к сопротивлению, позволяла творить над собою поругание и срам, коих не представлялось ей в самом кошмарном сне…

Очнувшись от наваждения, она не могла понять, как до сих пор не умерла, как продолжает терпеть унижения и позор, подвергая себя насилию ненавистного тирана. Молиться Ксения не могла – уста ее сковывались, а по телу разливалась невыносимая боль. Предоставленная сама себе в запертых снаружи покоях, она бродила от стены к стене, ощущая всю бездну своего падения и взывая о спасении к покинувшему ее жениху. Но тот ее не слышал…

В конце лета, измучив Ксению своей ненасытной страстью, Дмитрий вдруг предложил:

– Хочешь, отпущу тебя, красавица? Денег дам, карету, коней резвых…

– Не верю…

– Опять правы люди, – заложив руки за спину, заявил новый «государь». – Умна ты больно, отроковицей еще славилась «чудным домышлением». Так просто не отпущу. Выкуп потребую. Отдай мне то, что оставил датский принц Иоанн…

Ксения отшатнулась, побледнела:

– Не знаю, об чем говоришь…

– Трепыхнулось сердечко? – ухмыльнулся расстрига. – Ты мне не лги, голубица! Не то перышки вмиг ощипаю!

– Ничего не знаю, – уперлась Ксения.

Круглое лицо самозванца со вздернутым носом побагровело от ярости, но он сдержался, сжал пальцы в кулаки.

– Врешь! Себе надумала дорожку к трону проторить. А нету в тебе истинно царской крови! Ни капельки! Отец твой, Борис, из простых опричников вышел, конюшим[13] служил моему батюшке Иоанну Грозному. Едино по слабоумию братца Федора Иоанновича до власти был допущен. А мать твоя – дочь гнусного злодея – через то в царицы выбилась. Они на мой престол посягнули!

Ксения, стараясь не смотреть ему в глаза, забормотала:

– Ты не сын царя, ты беглый инок, расстрига и вор, Гришка Отрепьев. Колдовством, волхвованием трон занял. Настоящий царевич в Угличе погиб, зарезался по неосторожности. Мамки проглядели! Он в ножички любил играть, а тут приступ падучей болезни случился, вот он и ткнул себя ножиком… Не виноват мой батюшка в его смерти! Не мог он…

– Борис вознамерился преступным путем надеть шапку Мономаха, – мрачно изрек самозванец. – Токмо меня верные люди спасли. Как сына княгини Соломонии! Не в разбойники же мне подаваться?

Ксения опустила голову, понурилась. Ей была известна печальная история Соломонии Сабуровой, жены Василия III. Родила ли она в монастыре сына, и куда потом исчез мальчик, оставалось загадкой.

Лицо самозванца без бороды и усов, по-европейски выбритое, просветлело, оживилось. Его настроение быстро менялось. Угрюмая задумчивость переходила в бурное веселье, а смех мог оборваться, разражаясь приступом злобы. Будто бы в нем сидели два разных человека.

– Подло поступил князь Василий со своей княгиней, – заявил он. – За то и поплатился! Молодая женушка его – чик, и спровадила на тот свет…

В такие моменты уродец казался Ксении чуть ли не пророком, дьявольской хитростью своей проникающим в чужие тайны. Может, и верно, что бес в него вселился…

– Хочешь, к венцу тебя поведу? – неожиданно предложил Дмитрий. – Честь по чести! Будешь не наложницей, а венчанной женой, царицей.

– Ты полячке обещался…

– Марина далеко, а ты рядом… Московиты к тебе привыкли, ты одной с ними веры, православной. А польская панна – католичка, ей креститься надобно. Некрещеную иноверку архиереи благословлять не станут и мирром не помажут.

Ксения молчала, не поднимая глаз. Соблазн был велик. Став государыней, она сможет отомстить боярам, посмевшим поднять руку на ее родных. А потом хоть в омут головой.

– Гляди, пропадет твое счастье! – гнусавил самозванец. – Не хочешь в царицы, отправлю в монастырь, по вашему обычаю! Постригут тебя насильно, посадят в келью – попрощаешься с белым светом навеки.

– Я другого люблю, а ты мне не мил.

– У тебя, вдовица, никто любви не просит! Ты мне отдай трофей, который датский королевич привез, а я тебе взамен – корону. Выбирай, боярышня: царство или монашество!

– Не мил ты мне, – дрожащим голосом повторила Ксения.

– А он мил? Почто тогда в монастырь не ушла после его смерти? Небось в верности клялась? Почто тогда не постриглась? У вас, московитов, так заведено… или я ошибаюсь?

– Твоя правда… лучше посвятить себя Богу, чем жить с немилым…

– Почто не сбежала с князем Белосельским? Звал ведь тайно венчаться и ехать в Англию, под крыло короля тамошнего? Князь из-за тебя голову мог потерять на плахе. За измену!

Дмитрий громко захохотал.

«Откуда он знает, дьявол? – похолодела Ксения. – И про Белосельского, и про трофей? Как догадался?»

– Мне бес нашептал! – прочитал ее мысли уродец. – Боишься беса? Бойся, боярышня! Жениха твоего из-за трофея убили… и тебя убьют…

В спальне горела настольная лампа, шторы были задернуты.

– Иди сюда, Альраун, ложись. Может быть, мне приснится вещий сон. И ты, как всегда, будешь рядом и протянешь мне руку помощи, если понадобится.

Сухой корешок, похожий на маленького человечка, днем находился в кипарисовой шкатулке, а ночи проводил в постели Астры – под подушкой.

– Он сопровождает меня в моих снах, – объясняла она Матвею. – Там, куда ты не можешь добраться. Он – мой проводник!

Тот не скрывал раздражения:

– Какая-то деревяшка тебе дороже человека!

– Альраун – не деревяшка, а корень мандрагоры, домашний божок, верный спутник в опасных путешествиях… Неужели ты ревнуешь, Карелин?

Матвей ревновал, но ни за что не признался бы в подобной глупости.

– Ты не сыщица, ты ведьма! И методы у тебя дурацкие! Кому-нибудь скажи – засмеют!

– Не надо никому говорить…

Ее невозмутимость порой выводила его из себя. Зеркало, мандрагоровый человечек, кассета с бредовой записью… Уму непостижимо, как это все приводило Астру к разгадке преступления. Но ведь приводило!

Матвей приехал из офиса, когда она уже засыпала. Он прикрыл дверь в спальню и включил компьютер. Надо еще немного поработать. Тишину нарушали щелканье клавиатуры и тиканье часов…

Он уснул под утро, не раздеваясь, на диване в ее гостиной, с мыслями о том, что ему следовало ехать к себе домой, а не сюда, на Ботаническую. Кто он здесь? Друг? Гость? Любовник? Ха-ха! Брат? Еще смешнее…

Родители Астры уверены, что он собирается жениться на их дочери. Она заставляет его играть роль жениха, и он послушно пляшет под ее дудочку… Она вертит им, как хочет! Она…

Его сморило раньше, чем он успел довести размышления до логического конца.

Тем временем Астра досматривала предрассветный сон. Она гуляла с Альрауном по цветущему лугу, прилегающему к реке. За рекой виднелись разноцветные купола церквей…

– Какая красота! – воскликнула она, вдыхая медвяный аромат трав.

Мандрагоровый человечек продирался сквозь цветы, которые были выше его роста.

– Куда мы забрели? – пищал он. – Здесь заблудиться можно! И полно пчел! Будь осторожна! Не размахивай руками, иначе они укусят тебя!

Астра обратила внимание, что вокруг полно пчел, от их жужжания кружилась голова. Ж-жжж-ж… З-зз-зззз… Ж-ж-ж-жжж… Пчелы устремились к Астре, словно она была обмазана клубничным вареньем. Она не выдержала и начала отмахиваться…

– Ж-жжж! – разозлились пчелы. – Ззз-зз-зз!

Они лезли в глаза, в нос, в уши, запутывались в волосах и складках ее платья.

– Беги! – вопил Альраун. – Спасайся!

– Что им от меня надо? – испугалась она.

– Прыгай в реку! Ныряй!

Она без раздумий побежала к реке, бросилась с берега вплавь. Пчелы черной тучей неслись следом. Альраун плыл рядом, не отставая.

– Не бойся за меня, я же деревянный!

Пчелиный рой не отставал. Альраун потянул Астру за руку вниз, в холодную глубину… Она не успела набрать воздуха и быстро начала задыхаться. Чем ниже они опускались, тем темнее становилась вода. Мимо скользили щуки и юркие караси…

– Мы тонем… – простонала Астра. – Тонем…

– Держись!

Она изо всех сил вцепилась в мандрагорового человечка, отдалась на его волю… Пчелы потеряли их из виду.

– Поднимаемся… – словно сквозь толстый слой ваты донеслось до ее ушей.

Они вынырнули далеко от того луга, над которым кружили насекомые. Астра хватала ртом воздух, солнце слепило глаза…

– Просыпайся, – прозвучал знакомый голос. – Уже десять. Завтрак остывает.

Это был Матвей. Он впустил в спальню солнечный свет и стоял, глядя на Альрауна, зажатого в ее руке.

Астра медленно приходила в себя. Пчелы все еще жужжали в ее замутненном сознании…

– Где они?

– Кто?

– Пчелы… целый рой…

Он снисходительно кивнул и присел на краешек широкой кровати:

– Женщинам вредно спать в одиночестве. Им снятся кошмары! Дай сюда…

Он хотел взять корешок из ее побелевших пальцев, но не тут-то было – Астре не сразу удалось разжать руку.

– Что с тобой? Ты такая бледная…

– Помнишь загадки Сфинкса?[14] – вымолвила она дрожащими губами. – Там тоже присутствовали насекомые… Это подсказка! Только что она означает?

Астра села, блуждая взглядом по комнате. Сегодняшний день обещал быть жарким. С утра из окон лилось тепло, на ясном небе – ни облачка.

– Идем завтракать. Я и так опоздал на работу. Ты меня расхолаживаешь…

Ему хотелось есть – запах кофе и гренок возбуждал аппетит. Но Астра не думала о еде.

– Пчелы… – повторила она. – Это означает смерть!..

Тарханин любил светлую одежду, особенно летом. Государственная служба обязывала соблюдать классический стиль: костюм, галстук… Зато в свободное время Игорь носил легкие белые рубашки и брюки из хлопка. В этом они с Улей не расходились.

Он несказанно удивился, увидев ее в черном платье.

– Зачем ты приехал? – сказала она, останавливаясь возле машины.

– Соскучился… Ты где была?

– Что за допрос? Гуляла… Теперь вот иду домой. Жарко…

Раскаленные за день дома и асфальт делали город душным, пыльным. Даже сумерки не давали облегчения.

– Покатаемся? – он вышел и распахнул перед ней дверцу. – В машине кондиционер. Поболтаем…

– О чем?

Когда Игорь не знал, что ответить, он задавал встречный вопрос:

– Ты ужинала? Может, сходим куда-нибудь, поедим?

– Я ем дома. Не каждый может себе позволить питаться в ресторанах.

– Я угощаю!

– Спасибо, не надо. Зачем тратиться?

– Для тебя мне ничего не жалко. Кстати, мы классно смотримся: ты – в черном, я – в белом. На нас будут бросать завистливые взгляды…

Он ненавидел себя за плоские реплики, за пустоту, которая стояла за ними.

Уля не садилась в машину, но и не уходила, словно заставляя себя играть заданную роль. Тарханин чувствовал, что начинает ей нравиться. Она боролась с этой нежданной симпатией…

Он говорил бессмысленные слова, чтобы удержать ее.

– На тебе вечернее платье! – заметил он. – Собираешься в театр? Или на вечеринку? Возьми меня с собой. В качестве эскорта.

– Ты ничего не понимаешь, – покачала она головой. – Я иду домой, а не из дому.

Ее волосы были уложены в пышный валик. Слабый аромат средства для укладки смешивался с духами и потом. Будь ее платье другого цвета, под мышками виднелись бы мокрые пятна. Это был запах ухоженного чистого тела, которое поддерживало здоровый теплообмен.

«Неужели даже запах может измениться? – подумал Тарханин. – Я помню аромат юности, а теперь мы оба зрелые люди…»

Он сделал открытие: запах человеческого тела неповторим и врезается в память наряду со всеми остальными особенностями женщины.

– Где твой фотоаппарат? – с глупой улыбкой спросил он.

– Я сегодня не работала… У нас случилось несчастье. Умерла соседка, тетя Тоня. Мне поручили заказать кое-что для похорон.

Тарханин невольно бросил взгляд на окна первого этажа.

– Ты знаешь, где она жила? – удивилась Уля.

– Нет…

– Значит, догадался. Тетя Тоня помнила меня ребенком, иногда они с мамой закрывались на кухне и долго-долго разговаривали… – На ее переносице залегла горестная складка, но глаза остались сухими. – Не могу плакать. После мамы как отрезало.

– А отчего она умерла?

– Кто, мама?

– Соседка.

Ульяна повернулась в сторону подъезда и вздохнула:

– Упала с лестницы, ушиблась головой… и все. В ее возрасте кости становятся хрупкими… Ужасно жалко.

– Кто-нибудь видел, как это произошло? – отчего-то заинтересовался Тарханин.

– Кажется, нет… Я не знаю. Ее нашли уже мертвой… Вызвали «Скорую», милицию…

Он подумал, что черное платье Ули – траурное, а не вечернее.

– Тетя Тоня любила смотреть в окно, – зачем-то сказал он.

– На что ты намекаешь?

– Она видела нас с тобой… других… кто приходит, кто уходит… какие машины стоят во дворе…

Молодая женщина вспыхнула, первым ее побуждением было оттолкнуть Тарханина и уйти. Собственно, она давно могла бы это сделать.

– Все старушки обожают следить за соседями, – поспешил добавить он. – В каждом доме есть своя «тетя Тоня», а то и не одна.

Какой-то опасный азарт овладел Тарханиным. Ему хотелось довести бывшую возлюбленную до срыва, до дерзкой, возможно, грубой выходки. Пусть она обругает его, ударит. Все лучше, чем эта непроницаемая маска, которую она надела.

«Вдруг ты ошибаешься? – гундосил внутренний оппонент. – И то, что ты принимаешь за маску, как раз и есть ее истинное лицо? Лови момент! Заставь ее выйти из образа, если это образ. Или убедись, что имеешь дело с той самой женщиной, которая похитила твое сердце!»

«Хуже, – признался Тарханин. – Она завладела моей душой…»

– Тетя Тоня жила на первом этаже, – многозначительно произнес он, глядя на Улю. – С какой же лестницы она упала? Надеюсь, не со стремянки?

– Там есть лестница…

– Десять ступенек, ведущие из парадного на площадку?

– Да… у нее закружилась голова… вероятно…

– Угу, – скептически кивал он. – Угу… Так я не понял, она поднималась или спускалась?

– Говорят, спускалась… в темноте… могла оступиться…

Их разговор походил на диалог следователя и преступника. Тарханин как будто обвинял, а Ульяна оправдывалась.

– Разве в подъезде нет света?

– Вообще-то был, но вчера вечером…

– Лампочка перегорела? – подсказал он.

– Н-не знаю… – смешалась она. – Дети могли разбить из баловства, подростки… Или перегорела. Что здесь такого?

Тарханин, игнорируя ее вопрос, усмехнулся:

– Трагическая случайность, значит…

– Похоже… – Ульяна нервно пожала плечами и переложила сумочку из одной руки в другую. – К чему ты клонишь?

– Зачем больной старушке поздно вечером понадобилось спускаться по лестнице?

– Она всегда выходит… выходила… кормить бездомных котов…

– В одно и то же время?

– Примерно…

– Кто об этом знал?

– Все…

– Ты тоже знала?

– Я? – Ульяна отвела глаза и повесила сумочку на локоть. – Нет, я редко выхожу из дому в такое время… Я по вечерам работаю. Я сова!

«Сходится. Та Уля тоже допоздна сидела за уроками, – механически отметил Тарханин. – Чтобы вечером вытащить ее во двор, приходилось решать за нее задачки…»

– Откуда же тебе известны подробности?

– Тетю Тоню нашла Трошкина, когда спускалась выгуливать собаку… Поднялся жуткий переполох, крики, собачий лай! Я выглянула в окно – около подъезда стояли люди, охали, ахали, причитали…

– Ты вышла?

– Нет, зачем? Там и без меня народу хватало. Терпеть не могу зевак! Я крикнула из окна: «Что случилось?» Мне сказали: тетя Тоня расшиблась… Тут «Скорая» приехала, а я села за компьютер. Не думала, что она насмерть…

– Тебе было все равно?

– Я не врач! Помощи от меня никакой… Утром пришла Трошкина, все рассказала и попросила денег с жильцов собрать на похороны, кто сколько даст. Я отказалась… Не могу ходить по квартирам и… в общем, вспомнила маму, расстроилась…

Ульяна махнула рукой, полезла в сумочку за платком. Из ее глаз не выкатилось ни слезинки, но она усиленно шмыгала носом.

– Тогда Трошкина взяла с меня сто рублей и сказала, что после обеда зайдет: отпросится с работы и приедет помогать родственникам тети Тони. У той в Москве живет сын с семьей. Кажется, они уже явились, хозяйничают в ее квартире.

В том, как она произнесла слово «явились», слышалось пренебрежение.

– Что, плохого сына воспитала старушка?

– Не судите и не судимы будете… – назидательно вымолвила Ульяна.

– Да ладно! Я же не из праздного любопытства спрашиваю. Может, денег дать? Жалко старушку. Твоя мать дружила с ней…

– У мамы не было подруг. Она относилась к тете Тоне тепло, по-соседски, но не больше. А что касается сына покойной… он не часто наведывался сюда. Трошкина говорит: раньше не вспоминали о матери, зато теперь налетели, коршуны! Добыча-то немалая…

Она осеклась и оглянулась на окна первого этажа, словно ее могли услышать.

«Той Уле не пришло бы в голову ничего подобного, – подумал Тарханин. – Ей была чужда меркантильность. Хотя жизнь порой ломает людей…»

– Где тело? Увезли в морг?

Ульяна кивнула:

– На вскрытие. Милиция настояла…

В воздухе запахло смертью. Тарханин настолько явственно ощутил ее запах, что у него мороз пошел по коже, несмотря на духоту.

– Старушке могли помочь скатиться с лестницы, – вырвалось у него. – Родственники, например…

Ульяна раскрыла сумочку, на этот раз в поисках мятной конфеты. Она вытащила несколько штук и предложила Тарханину.

– Хочешь?

– Давай…

Ульяна положила конфету за щеку и уставилась на него, сверкая глазами.

– Тебе не кажется, что за нами постоянно кто-то наблюдает? – спросил он.

– Нет…

– Какой заказ для похорон тебя попросили сделать?

– После обеда зашла Трошкина, принесла список… какие-то платочки, полотенца, свечки… и венок от соседей. Слушай, у тебя же машина! Ты не мог бы завтра забрать все это и привезти сюда? Вот квитанция…

– Сдается мне, старушка умерла не своей смертью… – заявил он.

– Разве бывает чужая смерть? Точку ставит рука судьбы, не важно, каким образом…

Люси успокоилась по поводу носа и отстала от бывшего мужа. Марк начал ухаживать за ней по-настоящему, с цветами и подарками, с прогулками по реке. Его умиляло то, что она натуральная блондинка – везде.

– Ты пришла из сказки, – говорил он. – Маленькая, беленькая, как Белоснежка!

«То Снегурочка, то Белоснежка, – думала Люси, смущаясь. – Везет мне на сказочных персонажей! Главное, чтобы Белоснежку не постигла та же участь, что и Снегурочку».

Она внимательно присматривалась к Марку и, улучив момент, залезла в его бумажник. Там не было фотографии жены и детишек. Кольца на безымянном пальце он не носил. Люси не решалась приставать к нему с вопросами, боясь спугнуть.

– Ты свободен? – как-то обронила она.

– В каком смысле? А… ну, разумеется! – сообразил он. – Я холост, если ты об этом.

– Разведен?

– У меня была женщина, но когда я встретил тебя…

Марк много и подолгу говорил по телефону – Люси не понимала, о чем. Он сыпал словами, от которых ее клонило в сон. Почти как ее бывший супруг. Тот тоже употреблял в телефонных разговорах непонятные слова. Иногда новый поклонник зарывался в ноутбук, и тогда ничего вокруг не видел и не слышал, только щелкал и щелкал по клавишам, уставившись на экран.

– Я работаю. Прости… – отмахивался он от Люси.

Жизнь в столице приучила ее к практичности. Импозантный Марк мог на поверку оказаться брачным аферистом или альфонсом. Но пока что он не давал повода для опасений. В долг не просил, о кредите не заикался и вообще никоим образом не использовал Люси в корыстных целях.

Ей было не интересно, в чем заключается работа брокера. Целыми днями Марк где-то пропадал и заезжал к ней только после семи вечера, приглашал на ужин или на прогулку по ночному городу. Денег не жалел, покупал ей все, что хотела. В просторной квартире на Профсоюзной он жил один.

– Твоя или снимаешь? – спросила-таки Люси.

– Снимаю…

Она прикинула, сколько он выкладывает за этакие апартаменты, и удовлетворенно вздохнула. Для афериста дороговато будет.

Каждый раз, проводя время с Марком, Люси молилась, чтобы он не начал спрашивать, чем она занимается, на что живет. Не рассказывать же про фирму добрых услуг и провалившееся замужество?! Но развод с Тарханиным рано или поздно всплывет. «Чем позже, тем лучше, – решила Люси. – Не потребует же он у меня паспорт! Это как-то… грубо, не по-джентльменски».

Она осталась с фамилией супруга: Людмила Тарханина куда благозвучнее Людмилы Прищепы! Свою предыдущую жизнь в Зарайске, равно как и профессию «Снегурочки» вкупе с неудобоваримой девичьей фамилией Люси старалась предать забвению. К счастью, Марк не страдал любопытством…

Он был классным любовником, но относился к сексу без ажиотажа, и этим напоминал Игоря. Люси не раз ловила себя на том, что всех бойфрендов так или иначе сравнивает с бывшим мужем.

– Может, съездим на море? – намекнула она Марку. – Ты уже отгулял отпуск?

– Нет… Я беру отпуск зимой, еду в горы. Ты умеешь кататься на горных лыжах?

У Люси испортилось настроение – лыжи она терпеть не могла. Вообще спорт она рассматривала только как способ сбросить лишний жир, хотя применительно к ее телосложению слово «жир» звучало нелепо. Рядом с плотным, коренастым Марком она выглядела тростинкой.

– Хочешь отдохнуть? – в свою очередь поинтересовался он.

– Не откажусь. Меня утомляет город, эти вечные толпы, спешка, шум и суета. Особенно летом, когда все накаляется и совершенно нечем дышать.

Она с мимолетной благодарностью помянула Тарханина, который настойчиво искоренял из ее лексикона слова-паразиты: типа, короче, как бы и прочие шедевры современного «фольклора». «Говорить чисто – признак хорошего тона, – наставлял ее бывший муж. – Осваивай правильную речь, детка. Пригодится!»

– Я подумаю об отдыхе… – неопределенно высказался Марк. – Ты… где-нибудь работаешь?

Люси понимала, что этот вопрос возникнет неизбежно, и все равно он застал ее врасплох.

– Я мечтаю открыть свой бутик…

– Мечты, это хорошо! – одобрил Марк. – А в чем загвоздка?

– В деньгах…

Люси отвечала неуверенно, словно школьница, которую вызвали к доске, а она не выучила урока.

– Нужен спонсор?

– Да… но…

Спасительные паузы должны были увести собеседника в сторону от нежелательной темы. Науку многоточий Люси постигла вместе с правилами поведения за столом на полусветских тусовках.

– Что же Игорь Сергеевич не позаботился о твоем маленьком бизнесе?

Марк будто окатил ее ушатом ледяной воды. Выходит, он все знал! И молчал… Почему? Хотя что тут говорить?

– Я сама отказалась! – с показной гордостью выпалила она. – Зависеть от бывшего мужа? Спасибо, не надо.

В критические моменты у Люси открывалось второе дыхание: подходящие мысли сами приходили в голову. Марк обнял ее и прижал к себе. От него веяло силой, умением добиваться своего.

– Под моим крылом не пропадешь, – шепнул он, целуя Люси в ушко. – Будет у тебя и бутик, и своя линия одежды, и еще много чего…

Они стояли на палубе белого прогулочного катера, любуясь спокойным течением реки и берегами, утопающими в зелени. Солнце садилось в малиновую воду, на небе проступали первые звезды. Люси таяла от восторга и радужных надежд. Ветер раздувал подол ее платья из тонкого льна, играл мягкими кудряшками.

– Он тебя обидел? – спросил Марк, с умилением глядя на Люси.

– Кто?

– Твой бывший!

Она растерялась от вопроса и тона, каким он был задан. В голосе Марка звенел металл, вибрировала угроза.

– Ну… в общем… я не держу на него зла… – пролепетала Люси, ощущая пробравшийся под платье холодок.

Закат из золотисто-малинового вдруг показался ей багровым, алым, словно кровь.

Старица Ольга перебирала в памяти день за днем, год за годом своей злосчастной жизни. Может, всему виной – опасный «трофей»? Где, каким образом раздобыл его датский королевич? Почему передал на хранение ей, велел спрятать, сберечь, покуда он за ним не вернется? А как он может вернуться, если умер? Вот уже и ей пора собираться в неведомый путь…

Самозванец искал усердно, весь дворец царский перевернул вверх дном, весь прежний дом Годуновых перерыл. В сумрачных кремлевских палатах ему было не по себе: по углам опочивальни таились тени, в парадных залах показывались призраки мертвых государей, наводили тоску, предрекали жуткий конец «бесовского правления». От того много пил Дмитрий, закатывал пиры, развлекался с женщинами, но Ксению от себя не отпускал, держал в отдельной светлице. Вваливался к ней в темноте пьяный, страшный, выкатывал глаза, хрипел:

– Надумала, боярышня, али упираешься? Жизнь твоя вот у меня где, – сжимал короткую руку в кулак. – Не отдашь трофей, р-раздавлю!

В подтверждение своих угроз хватал что-нибудь железное, гнул и бросал ей на колени.

– Нет у меня ничего, – твердила Ксения. – А ежели бы и было, так ворами, татьми раскрадено. Дворец наш московские люди по твоему навету разорили, с них и спрашивай. И другие боярские подворья нашей родни громили. Все выгребли! Неужто Бельский с Басмановым[15] не донесли?

Самозванец угрюмо сдвигал брови, сердито плюхался на пышное ложе:

– Снимай с меня сапоги! Видишь, царь устал…

Проснувшись наутро, он долго ходил в одной рубахе, пил квас и ругал Ксению, требовал признаться, где спрятана реликвия Иоанна Шлезвиг-Гольштейнского.

– Мертвому власть без надобности, а нам пригодится!

Ксения получила хорошее образование. Отец нанимал для нее иноземных учителей, она много читала. Ей было известно, что принадлежность к царской крови являлась для правителя вопросом жизни и смерти. Вот и расстрига не зря назвался царевичем Дмитрием, якобы не убиенным, а чудесно спасшимся. Люди падки на чудеса – поверили. Сам польский король Сигизмунд и папский нунций[16] признали его наследником Ивана IV. Без диавола не обошлось…

– Не знаю никакой реликвии, – отпиралась царевна. – В глаза не видала!

– Ты, дочка конюшего, смеешь царю не покоряться?

Как ни бесился Дмитрий, как ни запугивал Ксению, та стояла на своем. Если и была у датчанина реликвия, ей про то не ведомо. И куда он ее подевал, одному Богу известно. Тайну сию герцог унес в могилу вместе с ее счастием…

Самозванец потерял терпение.

– Вот, гляди… – тыкал он ей под нос письмо от Юрия Мнишека, отца панны Марины. – Какие упреки из-за тебя сношу! Есть у меня неприятели, распространяющие дурную молву обо мне. Слушай, что польский пан пишет: «Любя вас как сына, дарованного мне от Бога, прошу ваше величество остерегаться всяких поводов, и так как девица, дочь Бориса Годунова, живет вблизи вас, то по моему и благоразумных людей совету, постарайтесь ее удалить и отослать подале».

Ксения на то сжала губы и отвернулась. Иногда расстрига, продавшийся нечистому, не брал над ней верха, а в другой раз она была не в силах ему противиться. Не иначе как напускал он колдовского туману, и она теряла волю, сдавалась на милость зверя.

– Господу предаюся, – смиренно промолвила царевна. – Пусть он решит мою судьбу.

– Я твой повелитель! – гремел Дмитрий. – Я тебе приказываю!

– Он карает, Он и милует… А ты – беглый монах – берегись гнева Божия…

Как в воду глядела Ксения. Не знал самозванец, какая позорная гибель ему уготована. Измывался над царской дочерью, будто она последняя простолюдинка. Отослал ее в монастырь, чтобы насильно сделали ее инокиней Ольгой, а сам отправил в Самбор свадебные подарки для невесты и будущего тестя – сундуки с тысячами злотых, с золотыми дублонами. Марине послал шкатулку, полную драгоценностей из русской казны, чистокровных коней, золотые бокалы, соболиные шкурки. Под Москвой разбили для ее свиты роскошные шатры, а для въезда в столицу гордой полячке была пожалована карета, украшенная серебром и царскими гербами, запряженная дюжиной коней серых в яблоках…

Ксении надели на голову монашеское покрывало. Высокомерную Марину ждал брачный венец… Чей жребий завиднее, не угадаешь.

О падении самозванца инокиня Ольга узнала из послания Шуйского. Вскоре после ее пострига, когда свадебные торжества были в разгаре, а новый царь давал балы, танцевал и веселился с молодой женой, в Москве зрел боярский заговор. По приказу Шуйского ударили в набат на Ильинке. Толпа вооруженных саблями и бердышами[17] людей кинулась «на злого еретика». Дмитрий выпрыгнул из дворцового окна, пытаясь спастись…

Вскоре все было кончено. Тело убитого самозванца приволокли на Красную площадь, сорвали одежду. Три дня труп посыпали песком, мазали дегтем и «всякой мерзостью», а потом похоронили на кладбище для упившихся и замерзших.

По какой-то причине могущественный покровитель, с коим расстрига заключил договор, подписанный кровью, отвернулся от него. И тут же все окружающие «прозрели» и сообразили, что «царь» не тот, за кого себя выдает…

Небывалые для той поры морозы вдруг побили посевы на полях, а над могилой Отрепьева показывались странные огни, слышались звуки бубнов и пения. «Бесы расстригу славят», – шептались москвичи. Тело самозванца немедленно достали из-под земли, сожгли, смешали пепел с порохом и выстрелили из пушки в сторону Польши, откуда тот явился…

Инокиня Ольга была обласкана Шуйскими. Прах ее родителей и брата торжественно перенесли из убогого монастыря в Троицкую лавру. Она ехала за погребальной процессией в закрытых санях и громко рыдала.

По сему случаю она изъяла из тайника, известного ей одной, память об Иоанне Шлезвиг-Гольштейнском – загадочный «трофей», который увезла во Владимирскую Княгинину обитель…

Матвей оторвался от чертежей и взял трубку.

– Куда ты пропал? Антонину Федоровну убили! – сообщила Астра. – Соседку Ульяны Бояриновой! Ты где?

– У себя в бюро…

– Теперь у нас есть труп! – сердито провозгласила она. – Дождались!

– Я ничего такого не ждал…

Он отодвинул бумаги и взглянул на часы – скоро обед. В окна его кабинета било солнце, под потолком монотонно гудел кондиционер. На улице, вероятно, жара. Какой труп?

– Только что позвонил Тарханин, сказал, что тетя Тоня умерла – скатилась с лестницы в темноте и разбила голову, – тараторила Астра. – Та самая старушка с первого этажа! Горелкина! Помнишь? Она еще поила меня чаем и…

– А-а! Ну, да. Ее фамилия Горелкина?

– Он считает ее смерть насильственной. Тетя Тоня давно жила рядом с Бояриновыми, знала покойную мать Ули и ее саму с детства. Игорь Сергеевич обвиняет нас в том, что мы опоздали. Кто-то убрал опасного свидетеля.

– Свидетеля чего?

– Понятия не имею… – призналась она. – Мне надо было не дома сидеть, а ехать на Тихвинскую, наблюдать за этой Ульяной, настоящей или мнимой. А ты запретил!

– И не жалею, – отрезал он. – Ты бы и старушку не спасла, и себя под удар подставила.

– Тарханин целые сутки молчал, надеялся от меня услышать трагическую новость. Потом не выдержал и позвонил, спросил, чем я занимаюсь. А я торчу в четырех стенах без всякого толку! Как будто ответ придет сам собой.

На самом деле Астра иногда предпочитала размышления действиям. Хаотичные движения еще больше все запутывают – такая тактика скорее подходит преступнику, чем сыщику. Дичь петляет, охотник идет по следу. Но если след потерян, лучше остановиться и подумать.

– Ты не обязана дежурить у подъезда госпожи Бояриновой.

– Знаешь, какая мысль не дает мне покоя? Антонину Федоровну убили из-за меня! Кто-то увидел нас вместе и решил не рисковать. Однако в чем же риск, не пойму?

– Постой… Может, старушка действительно упала с лестницы? В ее возрасте…

– Нет! Сдается мне, это не несчастный случай.

– А что говорят родственники? – вздохнул Матвей. – Милиция?

– Надо ехать на Тихвинскую. Давай собирайся. Я жду.

– Не мешало бы сначала пообедать…

Но Астра слышать не желала о еде. Чувство вины лишило ее аппетита. Молодое лицо девушки в военной форме с санитарной сумкой через плечо стояло у нее перед глазами. Надо было пройти всю войну и вернуться невредимой, чтобы стать жертвой какого-то негодяя…

Сын Антонины Федоровны произвел на Астру отталкивающее впечатление: закормленный розовощекий толстяк безуспешно пытался изобразить скорбь. Его жена, крашеная брюнетка с недовольным лицом, одетая во все черное, фальшиво заламывала руки. Двое детей-подростков жались в углу на диване, исподлобья поглядывая на гостей. В квартире царил дух смерти – пахло еловыми ветками и ладаном, зеркала были занавешены. У фотографии покойной горела желтая церковная свечка.

– Мы из комитета ветеранов, – представился Матвей. – Принесли деньги…

Пять минут назад по этому поводу у них с Астрой возникли разногласия.

– Вдруг придут из настоящего комитета? – шептала она, стоя в гулком парадном. – Как мы будем выпутываться?

– Предоставь это мне, – сказал Матвей. – Мы же не брать пришли, а давать. Вряд ли кто-то станет проявлять неуместную дотошность!

Толстяк молча взял у него из рук конверт и сунул в карман брюк. Его жена сопроводила деньги настороженным взглядом.

– Мы бы хотели попрощаться с покойной…

– Тело еще не привезли, – вполголоса объяснила брюнетка. – Оно в морге. Проводилось вскрытие! Соседи вообразили, будто мы причастны к смерти мамы. Вызвали милицию… Нас допрашивали, как преступников. К счастью, мы провели тот вечер все вместе, за праздничным столом. Друг мужа отмечал день рождения. Не то бы на нас свалили бог весть что!

Видно было, что она давно собиралась выплеснуть перед кем-нибудь накопленное негодование.

– Неслыханная наглость! – вторил ей супруг. – Кощунство! Как им могло прийти в голову!

– Может быть, стоит подключить наших адвокатов? – предложил Матвей.

– Зачем? – вскинула брови брюнетка. – Все уже выяснилось. Никаких следов насилия на теле мамы не обнаружили. Она просто упала с лестницы и сильно ушиблась. Рядом валялась плошка с остатками кошачьей еды.

– Мама была такая сердобольная! – подхватил толстяк. – Жалела приблудных котов, подкармливала их, чем могла. А соседи ворчали на нее, им, видите ли, не нравился запах! Коты… пардон… писали на половички, поэтому мама вынуждена была выносить им еду во двор. Вечером, когда никто не видит…

– Мы хотим подать иск на сотрудников ЖЭКа, – злобно кривила губы его жена. – Они должны следить, чтобы подъезды были освещены. Пусть компенсируют нам моральный ущерб!

– Да! Пусть компенсируют… Маму уже не вернешь, но им будет наука! Чтобы другие не пострадали.

Не дождавшись приглашения, Астра присела на стул. Матвей остался стоять.

– У Антонины Федоровны были враги? – спросила Астра. – Мог кто-нибудь желать ей смерти?

– Из-за котов?! Не думаю, – покачал головой толстяк. – С соседями маме не повезло, но чтобы убить… нет, они на такое не способны.

Он выглядел лет на пятьдесят, с пробивающейся сединой, отягощенный лишними килограммами, одышкой и придирчивой, требовательной женой. Похоже, она держала его и детей в ежовых рукавицах.

– Откуда ты знаешь? – прошипела брюнетка. – Чего им стоило толкнуть старушку в спину? Много силы не надо. Поди докажи, что она не сама упала…

Астра прикинула, во сколько лет эта претенциозная дама женила на себе толстяка. Он тогда был уже не молод. Возраст погибшей Антонины Федоровны позволял ей иметь правнуков, а детям Горелкиных едва исполнилось четырнадцать-пятнадцать. Они казались погодками.

– Вы поможете нам с транспортом? – спросил толстяк. – На похоронах будет человек двадцать, не больше. Одного автобуса хватило бы…

– Я попробую договориться, – пообещал Матвей, делая Астре знаки, что пора уходить. – Но вы все-таки позвоните в военкомат. Они обычно выделяют автобус для таких целей.

Они вышли из квартиры удрученные. Ничего нового узнать не удалось. Во дворе, на той самой лавочке, где Астра познакомилась с покойной Горелкиной, сидела женщина в летнем сарафане с коляской. В коляске спал ребенок…

– Ты чувствуешь? – спросила Астра.

– Что?

– Чей-то взгляд…

Матвей сосредоточился на своих ощущениях. Ему действительно показалось, будто за ними кто-то пристально наблюдает…

Тарханин уже не мог объяснить себе, какие чувства испытывает к Уле. Любовь, страсть, тоску по прошлому или жгучий интерес? Он постоянно думал о ней – дома, на работе, сидя за рулем автомобиля. Пару раз он проехал на запретительный знак и спохватился: так и до аварии недалеко!

Сегодня у него выдался особенно трудный день: много сложных переговоров, много бумаг, много напряжения. Он не успел пообедать, забыл об ужине – забегался. Уединившись, наконец, в кабинете, он увидел, что на улице стемнело. В коридоре раздавался приглушенный гул: уборщица пылесосила ковровую дорожку.

Он сидел, отупевший от усталости, голодный, измученный. Ехать домой не хотелось – не хотелось даже шевелиться. На глаза попался телефон. Утром звонила бывшая жена, вспомнил Тарханин. Несла всякую чушь. Проявляла притворное беспокойство. Что она говорила, кстати? Из-за нее он целый день не мог сконцентрироваться, то и дело возвращался мыслями к ее словам.

– У тебя все в порядке? – спросила Люси несвойственным ей озабоченным тоном.

– Вроде бы… А что? – ощетинился он.

Опять будет просить денег, но не получит ни копейки. Хватит быть дойной коровой этой безмозглой куколки!

Вопреки его ожиданиям, Люси не упоминала ни о деньгах, ни о величине своего носа.

– Будь осторожен, Игорь, – сказала она. – Не ввязывайся ни во что!

Он раздраженно хмыкнул и подумал об Уле. Неужели Люси пронюхала о его первой любви? Сомнительно. Она не способна логически мыслить и делать правильные выводы. Значит, бывшая супруга намекает на его служебную деятельность.

– Я взяток не беру! – заявил он.

Люси смешалась. Он ясно представил, как на ее щеках выступает пунцовый румянец, а губы беззвучно открываются и закрываются.

– Ты меня не понял… – выдавила она. – Я не об этом!

– А о чем, Люси, дорогая? Говори быстрее, я опаздываю на совещание!

Торопить ее было равносильно полному ступору. Люси «зависла», в трубке раздавалось ее прерывистое дыхание.

– Будь осторожнее… – жалобно повторила она и… отключилась.

Тарханин ослабил узел галстука, чертыхнулся. Звонок Люси выбил его из колеи. Что она имела в виду – кто-то собирается подставить его? Но откуда бы это стало известно бывшей супруге?

После совещания он закрутился, с головой окунулся в работу. Но предупреждение Люси – такое не типичное для нее – занозой засело в подсознании. Улучить свободную минутку, чтобы позвонить Астре Ельцовой, ему не удалось. Только сейчас, под гудение пылесоса за дверями, он набрал ее номер.

– Есть новости?

– Я была у Горелкиных, – ответила она. – Родственников тети Тони.

– А-а… и что же? Они получили заключение экспертизы?

– Да. Смерть старушки наступила в результате закрытой черепно-мозговой травмы по причине падения с лестницы. Несчастный случай.

– Вот как… – со странной интонацией протянул Тарханин. – Вы видели заключение своими глазами?

– Я побеседовала с патологоанатомом. За ваши деньги он очень подробно объяснил мне, почему пришел к такому выводу. Единственное, что его смутило, – небольшой синяк на верхней стороне стопы погибшей. Не совсем понятно его происхождение. Но в справке он этого не указывал. Мало ли как тело катилось по ступенькам? Зачем зря людей будоражить? Тем более, когда никто не собирается заводить уголовное дело.

Игорь Сергеевич молчал, собираясь с мыслями.

– Вы кого-нибудь подозреваете? – спросила Астра. – Думаете, старушке помогли упасть?

– Не исключено…

– А смысл?

– Это уж ваша работа, разобраться в мотивах…

– Где вы сами были в тот вечер около десяти часов? – не осталась в долгу она.

– Дома… смотрел телевизор…

– Какая была передача, по какому каналу?

– Не помню, – усмехнулся Тарханин. – Я задремал, кажется. Вы что, намекаете… Ну и ну! Я вам плачу не за то, чтобы вы на меня же вешали всех собак.

– Только некоторых, – уже мягче произнесла Астра.

– Это у вас называется ясновидением? – съязвил он. – Без лишних усилий сделать виноватым клиента?

Она засмеялась:

– Поди догадайся, что движет человеком, который обращается к сыщику!

– Вы довольно бесцеремонная особа… госпожа Ельцова.

– У меня есть замечательный подсказчик, неподкупный и бесстрастный. Это мой двойник. Правда, его не всегда удается вызвать на откровенность.

– Все парапсихологи и экстрасенсы весьма э-э… своеобразные люди, – заметил Тарханин. – Слегка не от мира сего. С вами не соскучишься.

– Вы мне льстите! Я просто чуть-чуть более внимательна, чем остальные.

– Что же говорит ваша интуиция?

– Старушку Горелкину, безусловно, убили, но сделали это хитро. Не подкопаешься!

Тарханин вспомнил предупреждение Люси, и его лоб покрылся испариной.

– У Бояриновых была какая-нибудь родня в Москве? – спросила Астра. – Ближняя или дальняя?

– Н-не знаю… я ничего такого не слышал… Судя по всему, Ульяна с матерью жили вдвоем, о родне не упоминали. Надежда Порфирьевна была уже на пенсии, но подрабатывала, как могла.

– Где подрабатывала?

– На почте. Сортировщицей, кажется… Платили копейки. Будь у них хоть какая-нибудь родня, наверное, они бы общались, ездили друг к другу.

«Не обязательно, – сам себе возразил он. – Родственные связи легко рвутся, если их не подкрепляют общие интересы!»

– Ульяна не поддерживает отношений с отцом?

– Он бросил ее в младенчестве. С тех пор о нем ни слуху ни духу.

– Вы уверены?

Тарханин вдруг вспылил – отчего-то ему пришелся не по душе вопрос об отце бывшей одноклассницы.

– Разве можно быть в чем-то уверенным, когда дело касается людей?

Астру не смутила его враждебность:

– Значит, в принципе, отец Ульяны мог объявиться?

– При чем тут ее отец?

– В жизни всякое бывает… Вспомнил человек о родной дочери, решил наверстать упущенное, окружить ребенка любовью, помочь материально…

– Где же он? Почему не появляется? Да и Ульяна не стала бы молчать.

– Вы ее спрашивали?

Тарханин не сразу нашелся, чем парировать, и громко сопел в трубку. Астра ясно представила его нахмуренные брови, колючие глаза.

– Вы фантазируете, – жестко произнес он. – А я сторонник непреложных фактов.

Тарханин оставил машину во дворе и поднялся на третий этаж, позвонил. В дверях Ули был глазок. Обостренным слухом он уловил ее шаги.

– Я знаю, что ты дома… – сказал он вполголоса. – Открывай, не бойся!

– Зачем ты пришел, Игорь?

– Поговорить…

– Не стоит ворошить прошлое, – отозвалась она. – Я отвыкла от тебя, и мне хорошо.

– А мне без тебя чего-то не хватает…

Он долго стоял под дверью, уговаривая ее открыть. Ульяна упиралась.

– Уже поздно…

– Ты же любишь работать по ночам! – не сдавался он. – Неужели тебе хочется спать?

– Посмотри на часы! Соседей разбудишь…

– У меня был трудный день. Я ужасно устал, Уля, дай мне хоть чашку чая.

Она была непреклонна.

– В городе полно круглосуточных кафе…

– О, черт!

Он уселся прямо на ступеньки лестницы, обхватил голову руками. Виски ломило. Ульяна так и не сжалилась, не впустила его. Та, другая, не была так жестока… Впрочем, он тоже фантазирует, придумывает несуществующие качества несуществующей девушки, женщины…

Тарханин услышал, как наверху заскулила собака, как ругался ее хозяин. В конце концов тот решил вывести пса. Хлопнула дверь, на лестнице раздались шаги и радостные повизгивания.

Тарханин встал и сделал вид, что курит. Он бросил, но пачку сигарет и зажигалку иногда носил с собой – тренировал волю.

– Микки, не торопись! Задушишься!

Мужчина в спортивном костюме и кроссовках вел на поводке серого пуделя. Тарханин отвернулся.

– Наелся гадости, теперь бегай с тобой! – ворчал хозяин пуделя. – Всю ночь покоя не будет!

Тарханин спиной ощутил его пронизывающий взгляд. Что это за чужак дымит в подъезде? Уж не грабитель ли?

«Какого лешего я торчу здесь, под запертой дверью? – подумал он. – Людей пугаю? Я давно не школьник, и Ульяна – не моя девушка. Не хочет открывать, не надо! Пусть поищет еще такого дурака…»

Он затушил сигарету и спустился вниз, во двор.

– Микки! Микки! – звал пуделя мужчина. – Домой! Спустил негодника на свою голову! – пожаловался он Тарханину.

Пес не желал возвращаться в душную квартиру – убежал в кусты и гонял там голодных котов. Они по привычке собрались на ужин, а кормить их было некому.

– Оставьте его на улице, – посоветовал мужчине Тарханин. – Нагуляется, сам прибежит.

Хозяин пуделя плюнул с досады:

– Нельзя. Жена без этого черта домой не пустит! Микки! Микки! Ко мне!

Тарханин махнул ему рукой и пошел к машине. Сел, завел двигатель. Вокруг стояла темнота, полная запаха маттиолы и шелеста деревьев. Глаза сами нашли окна Ульяны – в ее гостиной горел свет, какая-то тень мелькнула за занавеской. Что, если она там не одна?

– К дьяволу все! – процедил он сквозь зубы, сдавая назад.

Из-под колес с громким мяуканьем кинулась черная кошка.

– К дьяволу…

Тарханин вырулил на дорогу и дал газу. Машин было мало. «Тойота» полетела вперед, рассекая фарами ночной мрак. Он запоздало подумал о черной кошке. Дурная примета. Сегодня все не заладилось… Впервые после развода с Люси его потянуло закурить по-настоящему, в затяжку, но он сдержался, не полез в карман за сигаретами.

– К дьяволу!

Он сам не понимал, к кому или к чему обращено ругательство. «Не поминай всуе князя тьмы…» – каркнул внутренний голос. В ту же секунду через дорогу метнулась собака. Тарханин ударил по тормозам – педаль поддалась легко, провалилась до упора…

– Не понял…

«Тойота» не сбросила скорости. Она продолжала лететь прямо на троллейбус, который приближался к остановке. Тарханин дернул ручной тормоз – машина присела, ее зад занесло… Избегая столкновения с троллейбусом, он резко свернул вправо – «Тойота» выскочила на бордюр, сбила ограждение, вгрызлась в газон и уткнулась носом в ствол дерева. Ручник успел погасить скорость, иначе капот разлетелся бы вдребезги. А так его только смяло, да полетели в траву осколки разбитых фар…

Тарханин, оглушенный и потрясенный случившимся, не сразу пришел в себя. Он был жив, хотя подушки безопасности не сработали. «Значит, удар был не очень сильный, – сообразил он, выбираясь наружу. – В чем дело? Тормоза вышли из строя?»

Вокруг, несмотря на позднее время, собралась кучка любопытных.

– Эй, мужик, ты цел?

– У него кровь! – взвизгнула пьяная девушка.

Она была в брючках-дудочках и полосатой майке. Приятель с волосами торчком дернул ее за руку.

– Не подходи! Вдруг бензин взорвется?

– Боевиков насмотрелся? – пронзительно заверещала его подружка. – Отвали! Давай звони в «Скорую»…

У Тарханина болело в груди, что-то теплое стекало по щеке. Он дотронулся пальцами до онемевшей брови. Мокро… в темноте пальцы казались черными…

«Это кровь… – догадался он, чувствуя во рту соленый вкус. – Кровь…»

– Неужто ты видел его, брат Феодосий?

– Не токмо видел, но и говорил с ним…

– Да ну!

– Вот как тебя, брат Макарий, – истово перекрестился седовласый инок. – Глаза у него, что два угля, огнем горят!

– Страшо́н «валаамский монах», – прошептал Макарий. – Ох и страшо́н!

– Сама матушка государыня Екатерина, царствие ей небесное, велела монаха расстричь и подвергнуть смертной казни, но потом сжалилась. Заключили его в Шлиссельбургскую крепость… пожизненно.

– За речи бесовские?

– За них… Ему бы смириться, а он за свое взялся! Опять с бесом беседы вел и после людям про то докладывал, – опасливо озираясь, прошептал Феодосий.

– Сказывают, он в Валаамском монастыре постригся, год нес назначенное ему послушание, а после удалился в пустынь и жил там отшельником. За праведное житие и усердные молитвы получил дар пророчества. Будто бы неведомая сила вознесла его на небо, и там перед ним открылись тайные книги… Он их прочитал, и с тех пор всюду проникал к нему вещающий голос!

– Про голос лучше забыть…

– Был голос или не было? – заволновался молодой инок, облаченный в грубую рясу.

– Был и приказал не скрывать прозрение свое от избранников божьих…

– Кто же сии избранники? Государи, что ль?

– Тсс-с…

Мимо них прошел ключник, ведавший погребами и складами с провизией, неодобрительно покосился. Что, мол, лясы точите, а работа стоит? Но промолчал, скрылся в хлебном амбаре.

– Леность разрушает благоговение, – пробормотал Феодосий. – Берись-ка за вилы, брат!

Иноки рьяно принялись перекидывать сено для просушки. Сладко пахла скошенная трава, в березах щебетали синицы. Солнце стояло высоко, прямо над монастырским собором, белокаменным, ослепительным в своей стройной и строгой красоте.

– Что ж ему тот голос вещал? – опять пристал к Феодосию молодой монашек.

– А то, сколько кому править и когда смерть придет… Самой императрице Екатерине якобы царствовать отведено сорок лет, а потом корона достанется не внуку, а сыну… Слухи дошли до Синода[18] и государыни… Та взъярилась! Ведь шел ужо сороковой год ее правления… Уф-ф…

Старик устало перевел дух и вытер рукавом потное лицо. Он уже не так ловко орудовал вилами, как раньше, – задыхался, в груди саднило от сенной пыли, временами нападали приступы кашля.

– Посижу чуток…

– Отдохни, брат, – засуетился Макарий. – Я один управлюсь…

Но мысли о «валаамском монахе» не оставляли его, возмущая спокойствие. Он поспешно перекидал сено и опустился на прогретую солнцем землю рядом с Феодосием:

– А потом что было?

Старший инок почти задремал, и вопрос Макария пробудил его.

– Что? Где? – всполошился он.

– Да с расстригой же!

– С Авелем? – не сразу сообразил Феодосий. – Ну посадили его в крепость, а когда пророчество исполнилось и государыня скончалась, ее сын Павел сел на престол. Повелел новый царь призвать Авеля. Закрылся с ним наедине и долго о чем-то беседовал. А после отпустил с миром и даже разрешил опять стать особой духовного звания.

– Что ж он, повторно постриг принял?

Феодосий степенно кивнул. Его совсем разморило, он клевал носом.

– Принял, только житие монастырское ему быстро наскучило, и отправился он странствовать. Ходил, ходил по Руси великой, да и потянуло его назад в родной Валаам. Там написал он предсказание о скорой смерти нового императора: «Коротко будет царствие твое, и вижу я лютый конец твой – от неверных слуг мученическую кончину примлешь, в опочивальне своей удушен будешь злодеями[19]…»

Брат Макарий аж подпрыгнул от ужаса, зажмурился и затряс длинноволосой головой.

– Спаси, Господь! Как же он осмелился такое про царя писать?

– То-то и оно… Взяли Авеля, потащили в Тайную канцелярию, провели дознание и заточили в те же казематы…

– В Шлиссельбург? – ахнул Макарий. – Опять? Сколь же он там просидел?

– Меньше года – пока Павла не убили в точности так, как было предсказано.

Молодой инок слушал, приоткрыв рот от изумления. В его волосах и жидкой бороде запутались сухие былинки.

– Новый владыка отпустил Авеля, – продолжал между тем Феодосий, который неожиданно взбодрился. Отдых и свежий ветерок вернули ему силы. – Но не дал ему воли, сослал на Соловки. А тот возьми и напиши пророчество о нашествии французов и пожаре Москвы! Царь Александр ногами-то затопал, в гневе приказал бросить непокорного монаха в монастырскую тюрьму…

– Так это ж правда, – прошептал инок. – Наполеон пошел на нас войной, а Москва была разорена и сгорела. Все правда!

– После войны Авель по высочайшему повелению получил паспорт и разрешение свободно путешествовать не токмо по России, но и за ее пределами. Дошел сей монах до самого Царьграда, в Иерусалиме побывал, на Афоне[20], и везде дивились его дару предвидения. Не приглянулась Авелю чужбина! Решил он на родину вернуться, поселиться в Троице-Сергиевой лавре. Туда к нему приезжали вельможи, знатные дамы и молодые дворянки с просьбами угадать их будущее. Авель всем отказывал и затворился в уединении. Затосковал он на одном месте, пустился в скитания и давай снова предсказывать императору скорую кончину… Тот стерпел, не стал донимать монаха преследованиями. Николай I, брат его, как пришел к власти, издал указ о взятии Авеля под стражу и водворении его в Спасо-Евфимиев монастырь – к нам, стало быть. Тут он и окончил житие, тут и его останки похоронены…

Брат Феодосий, утомленный длинной речью, закашлялся, его жилистое от работы тело сотрясалось под пыльной рясой, глаза слезились.

Брат Макарий надолго задумался, глядя в сторону монастырской тюрьмы. Интересно, что за «голос» сообщал Авелю о божественном предначертании? Разве не Господь определяет судьбы правителей и подвластных им государств? За что же тогда монах-прорицатель томился в казематах и застенках?

– Ежели проявлять излишнее любопытство, можно живо попасть за решетку, – откашлявшись, хрипло произнес старший инок. – Держи рот на замке, молодой брат, и на тебя снизойдут смирение и благодать…

Борисов ждал Астру в кондитерской. Он заказал ей шоколадный торт, а себе – фрукты со взбитыми сливками. Хорошо, что жена не видит – вся диета насмарку! В последние годы он пристрастился к сладкому и стал набирать вес…

На улице шел дождь. Благодаря этому посетителей в зале прибавилось. С раскрытых для просушки зонтиков натекали на пол лужицы. Официантка разносила дымящийся кофе.

Астра вошла, запыхавшись, улыбнулась Борисову и уселась у окна. Было слышно, как барабанят по стеклу капли.

– Вам бы обсушиться, Астра Юрьевна, – заметил он. – Не ровен час, простуду подхватите.

– Так лето же!

– Летом как раз и болеют. Вчера жара, сегодня ливень: наш организм перепадов не любит…

Ее легкий костюм промок, в туфлях хлюпала вода.

– Не могли мне позвонить, я бы заехал за вами! – неодобрительно покачал головой начальник службы безопасности. – Небось пешком добирались.

От ее дома до кондитерской было рукой подать.

– Гулять полезно в любую погоду… Я закаляюсь.

Он вспомнил, как она девочкой бегала босиком по лужам, и рассмеялся. Неугомонная дочка шефа сохранила в характере детскую непосредственность.

– Вы узнали о родственниках Ульяны Бояриновой? – с полным ртом спросила Астра. – Кто они? Где проживают?

Борисов не торопился отвечать. Он медленно пережевывал десерт, наслаждаясь вкусом сливок.

– Можно полюбопытствовать, чем вас заинтересовала эта дама? Обыкновенная москвичка – ленивая, незамужняя, с претензией на оригинальность. Но не успели вы попросить навести о ней справки, как появился труп! Меня пугает такая тенденция.

– Труп не криминальный, – потупилась Астра. – Старушка упала и разбила голову.

– Мне известна причина смерти почтенной госпожи Горелкиной.

– Я тут ни при чем…

– Надеюсь, – вздохнул Борисов. – Не забывайте, что я отвечаю за вас перед вашим отцом! Не дай бог что случится – он с меня спросит.

– Папа напрасно нервничает. Я никогда не лезу на рожон.

Начальник службы безопасности «Юстины» не уставал удивляться причудам богатых. Зачем этой обеспеченной барышне понадобилось играть в детектива? Проводила бы время в салонах красоты, занималась шопингом, как ее бывшие подружки, замуж бы вышла, как положено – с пышной свадьбой, с заграничным путешествием, ребеночка бы родила, наследника ельцовского капитала. Всем радость и никаких хлопот! Так нет же! Ей другое подавай…

– И у меня есть защитник, – добавила Астра. – Это все равно, что телохранитель! Даже лучше…

– Господин Карелин! – кивнул Борисов. – Знаю, знаю. Ладно, ваше поручение я выполнил, только насчет отца Ульяны Бояриновой осечка вышла. В метрике указан некий Роман Павлович Капитанский. Полагаю, персонаж вымышленный. В записях ЗАГСа есть оговорка, что фамилия, имя и отчество родителя указаны со слов матери. Понимаете, что это значит?

– Ульяна родилась в Москве?

– Да. Ее мать не состояла в браке и дала дочери свою фамилию. Такие вещи не редкость.

– Вы пробовали искать этого Капитанского?

– Проще найти иголку в стоге сена. Бесполезно! Боюсь, его попросту не существует.

Астра надолго задумалась. Отца Ульяны найти не удалось, зато он мог отыскать дочь без труда – у нее ведь прежний адрес. Жаль, что нельзя поговорить с ней. Тарханин категорически против.

– А где родилась сама Надежда Порфирьевна?

– В Суздале, – ответил Борисов, – маленьком провинциальном городке, где церквей больше, чем жителей. Ее родители давно умерли, а вот брат живет и здравствует. Можно сказать, процветает. Ему шестьдесят два года, но он полон сил и энергии. Занимается гостиничным бизнесом, торгует сувенирами, в общем – молодец.

Астра не поверила своим ушам. У Надежды Порфирьевны есть младший брат? Который приходится Ульяне родным дядей? И не где-нибудь за тридевять земель, а в Суздале? И они не поддерживают никаких связей?

– Странно… – пробормотала она.

– Что тут странного? – не понял Борисов. – Человек еще не старый, предприимчивости ему не занимать. Вот и зарабатывает на туристах.

– Он женат?

– Был. Жена умерла несколько лет назад.

– От чего?

Борисов развел руками. Таких подробностей он не выяснял.

– Болела, наверное… От чего люди умирают?

– А дети у них есть?

– Детей нет.

– Значит, единственная родня этого провинциального коммерсанта – племянница из Москвы, Ульяна?

– Выходит, так…

– Она же и наследница, случись что с дядей?

Начальник службы безопасности отправил в рот кусочек киви и поморщился. Кисло…

– Какое там наследство? – возразил Борисов. – Не те в Суздале масштабы. Господин Бояринов, конечно, человек не бедный, но…

Астра жевала торт, не чувствуя вкуса любимого ею шоколада. Ульяна не сирота и бесприданница. У нее есть богатый дядюшка из Суздаля! Это меняет дело…

– Спасибо, – тепло поблагодарила она Борисова. – Вы мне очень помогли.

– Рад стараться…

– У меня есть еще просьба! Разузнайте все, что можно, о Тарханине. Игорь Сергеевич Тарханин, чиновник из транспортного ведомства…

– Большая шишка?

– Пока нет. Делает карьеру, довольно успешно, как мне кажется. Ему тридцать один год. Из молодых, подающих надежды.

– Сейчас молодежь умная, хваткая – можно позавидовать. Не то что мы в их возрасте.

Они поболтали о летнем отпуске. Борисов купил дачу в Подмосковье и ездил туда каждый раз, когда брал выходной.

– Баньку рубить начал собственными руками, – похвалился он. – Бревнышко к бревнышку! Душу вкладываю. Будет готова, приглашу париться. Приедете?

– С удовольствием…

У него было достаточно средств, чтобы нанять строительную бригаду, но своими руками – совсем другое дело.

Астра слушала, а в голове бродили шальные мысли. Смерть старушки Горелкиной, дядя Ульяны, наследство. Надо немедленно ехать в Суздаль…

Борисов положил на столик пухлый конверт:

– Возьмите, пригодится.

– Что это?

– Фотографии вашей Ульяны… Мой человек побывал на похоронах Горелкиной, нащелкал барышню в разных ракурсах. На кладбище она не ездила, попрощалась с соседкой у дома. Вот, взгляните – тут почти все, кто пришел проводить старушку в последний путь.

Борисов по собственной инициативе восполнил пробел, который образовался в расследовании. После того как Астра с Матвеем назвались Горелкиным представителями комитета ветеранов, нечего было и соваться на церемонию. Их могли вывести на чистую воду…

– Николай Семенович! – просияла Астра. – Как вы угадали, что мне нужно?

– Заразился частным сыском…

Она пробежалась глазами по снимкам: ни одного знакомого лица, кроме толстяка с женой и детьми. Тарханина на фотографиях тоже не оказалось. А с чего бы ему там быть?

Матвей не пришел в восторг от ее предложения провести недельку-другую в старинном городке, облюбованном туристами. «Музей под открытым небом» его не привлекал.

– Я бы лучше в свою вотчину подался, в Камышин, проведал бабкин дом… Между прочим, там мы познакомились.

– Ты спас меня от клыков взбесившегося пса, – с ностальгической тоской произнесла Астра. – Там я работала у баронессы Гримм…

– …и чудом избежала гибели в огне! Значит, нам было суждено встретиться.

В его глазах читался вопрос, на который Астра не хотела отвечать. Она еще не готова.

– Бояриновы – родом из Суздаля, – сказала она. – Их историю можно узнать только от людей, которые жили с ними бок о бок, ходили по одним улицам, молились в одном храме, сидели за одним столом. Суздальцы наверняка богобоязненны, добры и наивны. Я уверена, что они нам все расскажут!

– Если есть о чем.

– Должна быть причина, по которой дядя не поддерживает отношений с племянницей. Или она с ним.

– Причин сколько угодно, – усмехнулся Матвей. – От давней семейной ссоры до несходства характеров.

– Я хочу посмотреть на этого дядюшку. На его дом, домочадцев, на бизнес, в конце концов… Не мешало бы показать ему фотографии Ульяны, послушать, что он скажет.

– Думаешь, дядя ее узнает? Они могли видеться много лет назад…

– Неужели он даже на похороны сестры не приезжал?

– А ему сообщили?

– Кроме Ульяны и его самого, этого никто не знает. Ульяну нам запрещено расспрашивать, но на дядю запрет не распространяется.

– Вряд ли он пожелает говорить о семейных проблемах с посторонними.

– Придется искать подходы…

– Когда едем? – смирился с неизбежным Матвей. – Раньше чем через пару дней не получится. Надо подтянуть дела, предупредить ребят из «Вымпела».

Торопить события не имело смысла. Слежку за Ульяной Астра решила отложить на неопределенный срок. Обычные розыскные методы хороши в одном случае и совершенно не годятся в другом.

Матвей, раздосадованный предстоящей поездкой, отправился к себе в бюро. Астра осталась дома – сидеть перед зеркалом, жечь свечи, думать…

Ко всему прочему куда-то пропал Тарханин. Она звонила ему вчера и сегодня, но тот не брал трубку.

«Человек занят на государственной службе, – успокаивала она себя. – Его могли срочно послать в командировку или так завалить работой, что ему некогда голову поднять».

Ехать в департамент было бы с ее стороны наглостью и нарушением договора о конфиденциальности. Впрочем, она пока не собиралась сообщать клиенту о дядюшке из Суздаля и своих дальнейших планах.

– Жди, Астра… – кивала ей из зеркала женщина-двойник с такими же подстриженными в каре волосами и круглым лицом. – Жди…

– И на похоронах Горелкиной его не было, – сказала она.

Женщина в зеркале в точности повторила фразу. Язычки свечей придавали ее коже персиковый оттенок. У Астры кожа была чуть светлее, а глаза – темнее.

– Мы разные, – заявила она.

Женщина-двойник не стала возражать. Она смотрела на свою визави с едва заметной улыбкой.

Тарханин объявился через час. На дисплее телефона высветился незнакомый номер, но Астра ответила:

– Да? Это вы, Игорь!

– Я в больнице, – глухо произнес он. – Вторые сутки.

– Что-то серьезное?

– Авария. У моей машины отказали тормоза, и она врезалась в дерево. Я еще легко отделался: рассеченная бровь, синяки, ссадины и сотрясение мозга. Медики уложили меня на койку не меньше чем на неделю.

– Почему вы сразу не позвонили?

– Телефон разбился при ударе… Вот попросил отчима привезти новый мобильный. Он упирался – доктора прописали мне полный покой, – но все же сдался.

– Как могло случиться, что ваша машина оказалась неисправна?

– Она сейчас в автосервисе, причина поломки установлена. Более предметно поговорим при встрече, – сказал он. – Вы приедете?

– Да, конечно! Сейчас же… Диктуйте адрес.

Она вызвала такси и помчалась в больницу. Тарханин позаботился о том, чтобы ее беспрепятственно пропустили в отделение. Он лежал в отдельной палате, правда, маленькой, зато выкрашенной в веселые тона, с окном, выходящим во внутренний двор. Окно было открыто. Дождь смыл пыль с деревьев и асфальта, в воздухе пахло травой, свежестью. Небо очистилось, из лужи на дорожке пили голуби.

Тарханин выглядел бледным, под глазами желтели тени, бровь пересекал кусок пластыря. На тумбочке у его кровати стояли фрукты и сок.

– Угощайтесь… – предложил он Астре. – Мне ничего в горло не лезет. Тошнота замучила…

– Это от сотрясения.

Она придвинула стул и села так, чтобы им было удобно разговаривать.

– Что с вашей машиной? – без обиняков спросила она.

– Тормозные шланги оказались надрезанными. Я не успел как следует разогнаться, и дорога на мое счастье не была загружена. Иначе мы бы с вами не увиделись.

– Насчет тормозных шлангов… их действительно надрезали или они износились?

Тарханин вздохнул и укоризненно посмотрел на нее:

– Вы мне не верите? Думаете, я сам подстроил аварию? Бога ради, зачем?

– Сколько лет вашей машине?

– Она новая – я взял ее из салона два года назад. А до этого ездил на подержанном внедорожнике.

– У вас постоянный мастер или вы пользуетесь услугами разных автосервисов?

– Какая разница? Я совсем недавно отдавал машину на техосмотр – тормоза были в порядке. Механик сказал, что такие повреждения шлангов сразу дали бы о себе знать. Мне еще повезло: полагаю, я не должен был остаться в живых…

– Кому же вы перешли дорогу?

– Иными словами, есть ли у меня враги? – саркастически улыбнулся Тарханин. – Разумеется, как у всякого чиновника, который кому-то способствует в решении вопросов, а кому-то вынужден отказывать. Но чтобы из-за этого убивать? В нашем департаменте уже полностью обновился бы коллектив…

– Может, вы особенно досадили кому-нибудь?

Тарханин пожал плечами. Он был одет в белую футболку, укрыт до пояса легким одеялом, по которому скользили солнечные зайчики.

В окно доносился птичий щебет и смех молоденьких сестричек, которые сидели на скамейке у цветочной клумбы. Через открытую створку в палату залетела пчела, жужжанием внеся в разговор тревожную ноту.

– Пчела… – задумчиво произнесла Астра. – Что она вам напоминает?

Случайно оброненная фраза произвела неожиданный эффект. Молодой человек изменился в лице: его черты заострились, губы сжались и побелели.

– Вам плохо?

– М-ммм… что-то голова закружилась… – простонал он.

– Позвать врача?

– Нет… не надо… пройдет…

Пчела опустилась на кисть винограда и перестала жужжать.

– У меня аллергия на пчелиный яд, – объяснил Тарханин. – Не люблю пчел…

Насекомое, как будто уловив его недовольство, вспорхнуло, сделало круг над горкой фруктов и вылетело прочь.

– При аварии кто-нибудь пострадал? – спросила Астра, возвращаясь к предыдущей теме.

– Только я и мой автомобиль. Он подлежит ремонту, но ездить на нем я больше не стану. Придется продать за бесценок. Кому нужна битая машина?

– Что вы намерены предпринять? Заявите в милицию о покушении на вашу жизнь?

– Ужасно не хочется поднимать шум… Сейчас наши доблестные пинкертоны начнут копаться в моих служебных делах и столько намутят, что я же еще буду оправдываться. Знаю я этих ребят! Станут шептаться между собой – зарвался, мол, парень, жадным оказался не в меру, с кем-то из партнеров не поделился, все себе заграбастал. Одним словом, взяток меньше брать надо! А я не беру…

– Разве такое возможно? При вашем уставе белой вороной быть опасно. Честные и принципиальные как бельмо на глазу, вот их и стараются убрать. По-моему, вы…

– Да знаю, знаю… – раздраженно перебил Тарханин. – Все мы не без греха, и я на бескорыстие и кристальную честность не претендую. Не ангел, признаю, но и не хапуга. Вообще, мне кажется, это не связано с моей работой.

Астра была того же мнения, но не спешила его высказывать. Пусть Игорь Сергеевич сам намекнет…

– Где вы оставляете машину?

– Вот вы подбираетесь к сути дела. Тот день я без продыху проторчал на службе, а у нас своя стоянка, причем охраняемая. Освободившись, я сразу поехал на Тихвинскую, к Уле. Страшно хотелось ее увидеть! Пока добрался, было уже довольно поздно… Она наотрез отказалась впускать меня в квартиру. Мы переговаривались через дверь.

– Почему не по телефону? – улыбнулась Астра. – Удобнее, и соседи не слышат.

– Она не дает мне своего номера, а сам я не навязываюсь. Один раз попросил, Уля сказала «нет». Глупо, правда? Как будто мы дети, несмышленые подростки…

– Как же вы встречаетесь?

– Когда у меня есть время, я приезжаю к ее дому и жду…

– Подкарауливаете?

– Звучит смешно. Однако так и есть… Я понимаю, что в моем возрасте и положении люди ведут себя по-другому, но…

Он смешался, замолчал, глядя куда-то мимо Астры.

– По-другому не складывается?

– Чего-то мне недостает… куражу, наверное… – признался Тарханин. – Сомнения гложут: она, не она… Вдруг я не перед ней бисер мечу? Вот смеху-то будет!

– Боитесь показаться смешным?

– Черт знает, чего я боюсь… Иногда так закрутит, хоть вешайся!

– Значит, пока вы переговаривались через дверь с Ульяной, кто-то подрезал тормозные шланги вашей «Тойоты»?

Он угрюмо кивнул:

– Теперь понимаете, почему я не обратился в милицию? Вдруг это… связано с Улей? Как бы там ни было, а ее я подставлять не собираюсь. Ни при каких обстоятельствах.

– Даже если она пыталась вас убить?

– Она не могла! – горячо возразил Тарханин. – Она не выходила из квартиры!

– Вы ее видели?

– Я ее слышал! Она стояла за дверью…

– Н-да, странная ситуация… Кто же, в таком случае, мог желать вам смерти?

– Знаете, я сейчас вспомнил! – оживился он. – В тот день мне позвонила бывшая жена! Люси! Мы с ней разошлись полтора года назад без истерик и слез. Наш брак – типичный мезальянс, который не мог привести ни к чему, кроме развода. Я искал женщину, меньше всего похожую на Улю, и я ее нашел. Слабое утешение! Это только подстегнуло мое неудовлетворенное чувство к бывшей однокласснице. В юности мы чужды расчетов и отдаемся любви без оглядки, без рассуждений… Это дорогого стоит. Впрочем, я, кажется, говорю лишнее…

– Люси ревнива?

– Разве существует ревность без любви?

Астра задумалась. Чего не бывает под луной и звездами?

– Простите, я отвлекла вас. О чем вы говорили с Люси в тот день, когда…

– Да-а! Очень интересный был звонок. Люси меня предупредила об опасности. Она сказала: «Будь осторожнее!» Это ей не свойственно. Если она звонит, то лишь затем, чтобы попросить денег. Больше ничего!

– Вы продолжаете помогать ей?

– Материально…

В голосе Тарханина появилась неприветливая сухость. Он дал Астре понять, что не намерен распространяться на эту тему.

«Курочку, несущую золотые яйца, не убивают, – подумала она. – Хотя ревнивая женщина способна на что угодно».

– Могу я поговорить с вашей… с Люси?

– Если угодно… Только вряд ли она скажет вам больше, чем мне. Люси вообще мало говорит. Ее любимая тема – тряпки, побрякушки и собственная неземная красота. Моя бывшая жена классически, непередаваемо глупа. Беря ее с собой в приличное общество, я запрещал ей открывать рот. Иначе позор был бы неминуем! Мне пришлось учить ее поддерживать беседу, используя исключительно междометия.

Он откинулся на подушку и горько рассмеялся.

– Ульяна, в отличие от нее, умна?

– Вы не поняли. Я подразумеваю не ум как таковой, а наличие содержания в человеке. Люси пуста. Это просто изящная форма, ничем не наполненная.

– Вы очень злы на нее?

– С какой стати? – фыркнул Тарханин. – Если я и зол, то на себя! Боже мой…

Слова, которые он собирался произнести, застряли у него в горле. Он побледнел и закрыл глаза.

– Я устал… как же я устал от всего этого…

Астра так и не получила прямого ответа, можно ли ей встретиться с Люси и задать той пару-тройку вопросов. Но протеста Тарханин тоже не выразил.

«У меня есть свобода выбора, – подумала она. – Это развязывает руки».

– Какие у вас отношения с отчимом?

– Прекрасные… – отозвался молодой человек. – Мой отец умер семь лет назад от болезни почек. Мама почти сразу вышла замуж. Мы с отчимом легко нашли общий язык. Он ведет наш семейный бизнес. Мне ведь нельзя заниматься предпринимательской деятельностью как должностному лицу.

– Покушение на вас может касаться бизнеса?

– Прибыль не настолько велика, чтобы из-за этого убивать. Отчим управляет посреднической фирмой, часть денег вкладывает в производство упаковочной продукции. Все находится на стадии развития.

– Люси не претендует на часть вашего бизнеса?

– Я же сказал: бизнес принадлежит отчиму, – снисходительно улыбнулся чиновник. – Люси не имеет к нему отношения. Никакого.

– Вы даете ей деньги добровольно?

– Не совсем, – вздохнул Тарханин. – Она клянчит, бьет на жалость… Я не выношу женских слез. В конце концов, в чем-то она права. Я испортил ей жизнь. Она стала жертвой моего комплекса неразделенной любви…

Астра встала и подошла к окну. В больничном скверике прогуливались пациенты. На асфальтированной площадке у черного хода стояла машина «Скорой» и пара легковушек. В сущности, любой мог при желании повредить тормозные шланги, ослабить крепление колес…

– Ваш неизвестный враг может повторить попытку убить вас, – сказала она, повернувшись к Тарханину. – А вы водите меня за нос…

– Я ничего не скрываю!

– Звучит неубедительно…

Молодой человек ничего на это не возразил. Ему стало трудно дышать. Сказывался ушиб грудной клетки, полученный при ударе о руль.

Астра показала ему фотографии, сделанные на похоронах Антонины Горелкиной:

– Узнаете кого-нибудь?

Он приподнялся, разложил снимки на одеяле:

– Только Ульяну…

– Посмотрите внимательно.

– Вот… – он ткнул пальцем в фотографию мужчины. – Это ее сосед, он выводит собаку, серого пуделя… И вот еще, тоже соседи. Я видел их во дворе! Мельком…

Астра собрала снимки и спрятала в сумку.

– Я бы на вашем месте закрывалась изнутри на замок хотя бы на ночь…

Марк вызывал у Люси странное чувство, которое она затруднялась определить. Он вел себя, словно приехал в Москву погостить. Такое поведение присуще людям на вокзале – они не обживаются, не бросают якорь, а ждут поезда, который увезет их домой. Марк ждал какого-то события. Люси не знала, какого, даже не догадывалась.

«Я боюсь его!» – осенило Люси, когда Марк оставил ее одну в квартире на Профсоюзной.

Она обошла все комнаты, обследовала прихожую, кухню и ванную на предмет чего-нибудь личного, принадлежащего человеку, который тут жил. Ни фотографий, ни документов, никаких мелочей, способных поведать о привычках и пристрастиях их хозяина, не нашлось. Кроме хрустального шара. Он стоял на прикроватной тумбочке Марка, излучая легкий свет даже ночью. Люси боялась к нему притрагиваться. В этой квартире она чувствовала себя неуютно, словно в чужом гостиничном номере. Ей не хватало ума сделать какие-либо выводы… но на уровне инстинкта она испугалась. Опасность – вот чем фонило от Марка.

Он побывал у нее раз или два и предложил встречаться в его апартаментах.

– У тебя теснота, – сказал он. – Будешь приходить ко мне, ждать меня с работы. Пустая квартира удручает.

– Да, – соглашалась Люси. – Если ты хочешь…

Ждать с работы! Он ни разу не обмолвился, где его офис. Смутные познания Люси, приобретенные в замужестве, позволяли ей связать брокера, каковым являлся Марк, с биржей. На этом ее мозги стопорились.

– Вот моя Уолл-стрит! – посмеивался он, щелкая ногтем по ноутбуку. – Здесь все, что мне нужно.

«Где же он тогда пропадает целыми днями? – гадала Люси. – Куда ездит на своей машине? Откуда возвращается так поздно?»

Она не разбиралась в автомобилях. Марк сам сказал ей, что у него новая модель «Мицубиши».

– Машина не из дешевых, но в глаза не бросается…

«На бандита он не похож, – успокаивала себя Люси. – На теле нет татуировок, только родимое пятно. И блатных словечек не употребляет. Но почему он все время один? Где его друзья, знакомые, коллеги, наконец?»

– Ты меня любишь? – осмелилась она спросить у Марка.

– Я утоплю тебя в любви! Ты еще попросишь пощады…

Казалось, он шутит, но глаза его оставались холодными. Подарки и цветы, которыми он щедро осыпал Люси, перестали ее радовать. В какой-то момент она поняла, что не сможет уйти от Марка, даже если захочет. Все будет решать он.

Люси никогда не отличалась ни самостоятельностью, ни храбростью. Зависимое положение устраивало ее – лишь бы мужчина служил источником материальных благ и защитником, каменной стеной, за которой она могла бы укрыться от житейских бурь и неурядиц. Мысль о том, чтобы бросить Москву и укатить в родной Зарайск, не пришла ей в голову. Не для того она приехала в столицу. Вернуться униженной в город, где она выросла и стала предметом зависти всех бывших подружек и знакомых? Нет уж, увольте. Лучше перебиваться с хлеба на воду!

Впрочем, Марк не скупился, давал ей много карманных денег. Но именно карманных. Если речь заходила о серьезной покупке, вроде ожерелья с оранжевыми гранатами, Марк предпочитал платить сам.

Вкус к оригинальным украшениям привил Люси Тарханин. Кое-что из его уроков она успела усвоить.

Люси привела нового поклонника в ювелирный салон и показала ему ожерелье. Это был намек. Марк не стал прикидываться непонятливым и пообещал сделать ей подарок в честь их встречи. Он сдержал слово, но не выразил восторга. Сорить деньгами не входило в перечень его достоинств. Люси не знала, как относиться к этому факту. С одной стороны, она огорчилась, с другой – успокоилась. Мот – не самая лучшая партия для безработной женщины, которая претендует на красивую жизнь.

Она развеселилась, примеряя ожерелье и вертясь перед зеркалом. Необычный оттенок камней требовал нового платья. Люси позвонила стилисту и попросила совета. Тот рекомендовал насыщенный синий цвет. Марка не было дома, и она отправилась по бутикам на поиски подходящего наряда. Если подберет что-нибудь стоящее, позвонит ему.

Она вернулась на Профсоюзную только к вечеру, усталая и недовольная. Все, что ей предлагали, не годилось то по качеству, то по цене. В окнах квартиры было темно. Люси поднялась по лестнице на второй этаж и вставила ключ в замок. Дверь открылась…

В прихожей стоял запах сигарет и одеколона Марка. Люси замерла, прислушиваясь.

– Где ты была? – раздалось из темноты.

Она сдавленно вскрикнула, попятилась. Ноги подкосились, и Люси рухнула на пуфик в углу. В арочном проеме, который вел из коридора в гостиную, возникла фигура Марка. Люси его не видела, но уловила надвигающуюся угрозу.

– Я ходила… по магазинам… – пролепетала она, прижимая к груди сумочку, как будто та могла защитить ее. – Искала платье…

Щелкнул выключатель, и Люси зажмурилась от бьющего в глаза света.

– Какое еще платье? – прогремел Марк. – Тебе что, мало тряпок? И так все шкафы забиты! Ну… где твоя покупка?

– Я…

У Люси от страха онемели губы, пересохло во рту. Она не смотрела в сторону Марка.

– Где платье, спрашиваю?!

– Ты что… Марк… ревнуешь?

Неловкая шутка только сильнее разозлила его.

– Я ничего не выбрала! – выпалила Люси, инстинктивно догадываясь, что сейчас лучше говорить, а не молчать. – Я хотела…

– Почему ты не брала трубку?

Она лихорадочно соображала, почему. Телефон не звонил. Она забыла взять его с собой. Поставила на зарядку и забыла…

Люси кое-как объяснила Марку, в чем дело. Он понемногу оттаивал, смягчался.

– Я уж подумал, не побежала ли ты к своему бывшему?

«Он жутко ревнивый, – утвердилась Люси в своей догадке. – Пожалуй, набросится и побьет!»

– У нас с Игорем все кончено, – торопливо оправдывалась она. – Навсегда! Клянусь, Марк…

– Если бы не ты, сидеть ему за решеткой!

Люси смешалась. Марк знает о ней слишком много для случайного знакомого. Откуда? Может, они с Тарханиным давние враги? И все это ухаживание, вся страстная любовь – притворство?

Будь Люси чуть умнее, она бы развила свое предположение и довела до логического конца. Но она была лишь ограниченной и меркантильной особой, для которой мыслить последовательно – непосильная задача…

Инок Макарий потерял покой и сон, даже молитвы не приносили ему прежнего умиротворения. Напрасно он изнурял себя постами и непосильным трудом. Демоны, овладевшие его мыслями, не желали сдаваться.

– Что с тобой, брат? – забеспокоился Феодосий. – Не захворал ли, часом?

– Авель из головы не идет… Едва веки сомкну, а он уж тут как тут, стоит в углу кельи и сверлит угольным взглядом…

– Спаси, Господь и Пресвятая Богородица! Ты молитвы читал? Ладаном углы окуривал? Святой водой сбрызгивал?

– Все делал…

– А что Авель?

– Приходит… Белый, длинный, аки жердь, космы седые развеваются, а сам колышется… Рта не раскрывает, а я его все одно слышу! Бубнит и бубнит про житие свое и страдания…

– Чего ж ему надобно? – испугался старый монах.

– Скучно ему, муторно, поговорить хочет…

– С тобой?

– Выходит, со мной. Я сам беду накликал! Зачем я тебя слушал? Речи твои греховные до души допускал?

– Ты меня пытал про Авеля, я и сказывал, – обиделся Феодосий. – Коли он в твою келью повадился, тебе и ответ держать. Видно, помыслы твои нечисты…

Макарий смиренно опустил голову и пригорюнился.

Разговор этот происходил по дороге в трапезную, где братию ожидало праздничное угощение в честь основателя монастыря. Когда они вошли, перед иконостасом уже горели свечи, молодой голосистый инок пел тропарь[21]дня. Столы были накрыты белыми скатертями и обильно уставлены блюдами с едой: рыба вареная и жареная, горох, каша, пирожки с яйцами и медом, свежий хлеб, квас. Игумен благословил трапезу и раздал братии принесенные из церкви просфоры[22]. Монахи, крестясь, рассаживались за столы.

Макарию, несмотря на длительное воздержание от пищи, не хотелось есть. Он с трудом заставил себя прожевать просфору. Феодосий, наслаждаясь угощением, с тревогой поглядывал на него.

После обеда прозвучала благодарственная молитва, и братия направилась в церковь. Там Макарий под неусыпным оком Феодосия, едва шевеля губами, послушно пел псалмы…

– Полегчало тебе? – украдкой шепнул старший инок и не услышал ответа.

Макарий потупился и молча зашагал в келью, отдохнуть до следующего богослужения.

Закрывшись у себя, он лег на твердое ложе и позволил мыслям вырваться на свободу. Дух Авеля, которому, по всей видимости, наскучило безделье, искал собеседника. То, что монах-прорицатель не успел записать на страницах «Книги бытия», просилось наружу.

– Почто ты меня искушаешь? – робко осведомился инок у призрака.

Авель – если то был он, а не принявший его обличье Змий – долго молчал, отвернувшись. Дрожащий от страха Макарий мог видеть только его спину в гробовом саване и белые волосы. Наконец тот безмолвно указал перстом на крохотный столик с письменными принадлежностями…

После того как урожай на монастырских угодьях был собран, а сено на зиму припасено, зарядили осенние дожди, и Макарию назначили новое послушание: переписывать монастырские счета, так как он получил в миру образование, прочитал множество книг и обладал красивым почерком. Чтение и пытливый ум завлекли молодого человека в дебри религиозной философии. Душевные метания в конце концов окончились постригом. Жажда постижения благодати обернулась монашеской аскезой. Однако, смирив плоть и чувства, Макарий так и не сумел смирить ум.

Бывало, он допоздна просиживал над бумагами и засыпал, уронив голову на стол, с гусиным пером в руке, весь измазанный чернилами. Но физическое измождение не могло заставить его рассудок погрузиться в спячку. Некоторые загадочные явления жизни, так называемые «чудеса», особенно занимали Макария. Здесь в обители он никому не смел задавать крамольных вопросов, опасаясь быть обвиненным в ереси и посаженным за решетку, как многие узники монастырской тюрьмы. Один лишь брат Феодосий понимал его и изредка давал пищу мятущемуся уму. Но и тот начал всерьез беспокоиться о душе молодого инока. Уж не бесы ли одолевают брата Макария? Не поддается ли он искушению диавольскому? Змий, многоглавый и многоречивый, в охоте за душами может принимать любой облик и произносить любые слова, дабы не укрепленного в вере обратить к себе в прислужники, низринуть из рая в преисподнюю…

Макарий уже и сам задумался: кто является ему в образе почившего Авеля?

– Ты кто? – испуганно вопрошал он призрака, едва белая фигура будто из воздуха возникала в полумраке кельи.

– Я – это ты…

– Мы – не одно и то же! – замирал от ужаса инок. – Иначе как я мог бы узреть тебя и говорить с тобой?

Занятия философией не прошли для него даром, вооружив логическими заключениями. Призрак тем не менее не терялся и ловко отражал его выпады.

– Я часть тебя – та, которую ты запрятал подальше от себя и других. Ты хочешь заглянуть в прошлое, заглянуть в будущее, но не движешься с места из страха. Чего ты боишься?

– Я не умею видеть сквозь время, – признался Макарий.

Молодой монах не заметил, как призрак повернулся к нему лицом – вернее, тем, где оно должно было бы находиться. Но вместо лица перед Макарием маячило расплывчатое пятно света…

– Изыди! – вскричал он, осеняя себя крестным знамением. – Сгинь в геенне огненной!

Белая фигура никуда не девалась, все так же колыхалась в углу кельи, словно сгусток лунных лучей. Возможно, это была игра света и тени.

– Не гони меня, – смеялся призрак. – Ведь мы с тобой связаны неразрывно…

– Зачем я тебе надобен? Отстань, ради Христа! Уйди прочь…

– Это ты вызвал меня из небытия, – парировал призрак. – Нарушил мой глубокий спокойный сон. А теперь кричишь, будто тебя режут. Неужто я так страшен?

– Мне нечего бояться, – забормотал инок. – Я только хотел узнать, как можно угадывать судьбы царей и мира…

– Сущая безделица! Но прежде позаботься, чтобы тебе не оказаться в темнице. Сидеть за решеткой несладко, мой милый друг…

Призрак заговорил вкрадчиво и ласково, его язык изменился, равно как и тон. Ужас разжал тиски, и Макарий вздохнул свободнее.

– Как ты это делаешь? – окончательно осмелел он.

– Просто… Сосредоточься на чем-нибудь…

– Я тщуся проникнуть в тайну Софии Суздальской, – признался Макарий. – Истинно ли родился у нее в монастыре ребенок?

– Бедный царь Иван, даром, что прозвали его Грозным, жил в беспокойстве и тревоге великой. Боялся, что явится старший брат, который имеет право на московский престол…

– Сын несчастной княгини Соломонии?

Призрак Авеля качнул седой головой и важно изрек:

– Бог есть Творец мира и Промыслитель его. Ты, инок, проси, и тебе откроется «Книга бытия»…

– Поговаривают, что ребенок умер и похоронен в Покровском соборе, рядом с его матерью. А может, младенец вовсе не появлялся на свет?

– Сядь и закрой глаза, а потом записывай то, что увидишь… – прошептал призрак.

Пальцы Макария сами схватили перо, и на желтоватую монастырскую бумагу легла первая неровная строчка…

Раздался стук в дверь. Фигура Авеля исчезла, растворилась в воздухе. Инок вскочил, поспешно свернул листок, на котором писал, и сунул в потайное отверстие между камнями. Он давно заприметил эту дыру в кладке, в самом низу стены, там, где она соединяется с полом. Видать, кто-то из его предшественников использовал тайник для своих целей. Движимый неуемным любопытством Макарий залез туда и нашел пару серебряных монет и полуистлевший кожаный шнурок.

– Эй, брат! – позвал из-за двери Феодосий. – Просыпайся! Пора ко всенощной!

Молодой инок открыл глаза и ничего не увидел. Свеча давно погасла, в келье стояла кромешная тьма. Было слышно, как за маленьким оконцем шумит дождь.

– Макарий! – взывал из коридора старый монах. – Братия идет на службу…

«Я спал! – догадался тот. – Это был сон! Хвали, душа моя, Господа!»

Он быстро поднялся, поправил рясу и пригладил волосы.

– Иду, брат Феодосий…

– То есть ты хочешь сказать, что на жизнь Тарханина покушались из-за Ульяны? Да ну! – усомнился Матвей. – Какой смысл убивать бывшего одноклассника?

– Чтобы тот не докучал ей, – неуверенно вымолвила Астра. – Не лез туда, куда ему не положено. Чтобы ничего не вынюхивал…

– Не проще было бы увезти куда-нибудь эту Ульяну, если уж она такая секретная?

– Не возьму в толк, в чем заключается эта секретность. Живет себе молодая женщина, никого не трогает, ничем предосудительным не занимается…

– Может, как раз наоборот – занимается? Она журналистка, пишет статьи… Мало ли о чем? О наркомафии, например. Или о коррупционерах! Журналисты часто становятся жертвами тех, кого разоблачают…

Матвей сам не верил в то, что говорил. Образ жизни Ульяны Бояриновой никак не подразумевал такой профессиональной активности. Он вообще не представлял: на какую тематику ее статьи. О кулинарии, что ли? Или о психоанализе одиночества?

Они перерыли Интернет в поисках материалов, принадлежащих перу Бояриновой, – тщетно – и пришли к выводу, что дама издается под псевдонимом.

– В данном случае жертвой стала не Ульяна, а престарелая Антонина Горелкина, – возразила Астра. – Второй жертве удалось спастись чудом. Я имею в виду Тарханина. Кстати, какого ты мнения о нем?

Выходной день они решили провести за городом, на природе. Посидеть у костра, пожарить на огне свиные ребрышки и, как водится, обсудить ход расследования.

– Он не так прост, – сказал Матвей, укладывая ребрышки на сетку. – Явно чего-то недоговаривает.

– Его действительно интересует Ульяна…

– Ты приняла за чистую монету его сказку о «двойнике»?

– Не совсем. Бесспорно одно: их с Ульяной что-то связывает…

– И это не школьная любовь, – подхватил Матвей. – Я угадал твою мысль?

– Почти…

Они будто играли в пинг-понг, перебрасываясь вместо целлулоидного мячика фразами. Это было увлекательно и забавно.

– Тарханин живет не по средствам, – заявила Астра.

– Берет взятки?

– Вряд ли. У его отчима – бизнес, правда, по московским меркам пока скромный.

– И тот делится с пасынком?

– Почему бы нет? Борисов навел справки. Игорь Тарханин считается более-менее порядочным чиновником, старается не использовать служебное положение. Если что-то и берет, то изредка и осторожно. С волками жить, по-волчьи выть.

– Зуб даю, что Игорь Сергеевич во всем проявляет разумную осторожность. С Ульяной он тоже не форсирует события.

– А жизнью едва не поплатился! Вывод? Его подозрения имеют под собой почву.

– Вот только в чем он ее подозревает? Если кто-то повредил тормоза его машины в то время, когда он беседовал со своей бывшей возлюбленной…

– То у нее есть сообщник! – заключила Астра.

– Они попытались избавиться от Тарханина, но вышла осечка.

– Игорь Сергеевич – обычный человек, который сам пробивает себе дорогу на верх должностной пирамиды. Может, в начале его кто-то и подтолкнул, однако не каждый способен удержаться на карьерной лестнице. Влиятельных родственников у Тарханиных нет, большими деньгами, чтобы купить место в министерстве, они тоже не располагали. Значит, своим продвижением Игорь Сергеевич обязан исключительно свойствам собственного ума.

– Кем был его отец?

– Транспортным управленцем, не очень высокого уровня.

– Все-таки без протекции не обошлось! – усмехнулся Матвей.

– Таковы правила игры…

Ребрышки начали поджариваться, распространяя аппетитный запах. Жир с шипением капал на угли.

Астра сидела на бревнышке, наслаждаясь отдыхом и видом на речку с пологими, заросшими ивняком берегами. Неподалеку на черных деревянных мостках рыбак забрасывал удочки.

– Тарханин внешне производит впечатление благополучного парня, но внутри у него кипят страсти, – заметила Астра. – Его эмоции подавлены, а такие люди тяжело переживают самые обычные вещи. Он решил порвать с любимой девушкой и забыть ее, но добился обратного. Его женитьба, на мой взгляд, является мелочной местью оскорбленного мужчины. Спустя годы он не сумел утолить свою обиду. Думал, что причинит боль Ульяне, а пострадал сам. Она небось и не знала про его Люси…

Астра, не отрываясь, смотрела на перегоревшие в костре дрова. Там, куда попадали капельки жира, вспыхивал огонь. Матвей брызгал на него водой, чтобы не подгорало мясо.

– Для любого бизнеса необходим начальный капитал, – сказал он. – Кто вложил деньги в создание фирмы и производство, отчим Тарханина или он сам?

– Я о любви, а ты о деньгах! О, мужчины!

– И все-таки…

– Борисов сказал, что примерно три года назад Игорь Сергеевич получил наследство. Умер его дядя – старший брат отца, – который был холостым и бездетным. Все его имущество: дом, участок и счет в банке – достались племяннику.

– По завещанию?

– Представь, да. Никто другой на наследство не претендовал, и в положенный срок Тарханин вступил в права собственника. Дом и землю он продал, а вырученные деньги пустил в оборот. Чтобы избежать кривотолков и обойти закон, официально фирма оформлена на отчима, и тот управляет делами. Но вот что подозрительно: смерть дяди наступила в результате несчастного случая.

– Надеюсь, он не с лестницы упал?

– Нет. Его завалило поленьями в сарае. В доме была печка, старик, видимо, любил погреть косточки. Пошел в сарайчик за дровами, а на него обрушилась поленница. Травма головы и преждевременная кончина.

– Травма головы, – выразительно повторил Матвей. – Уж больно похоже на причину смерти Горелкиной. Там поленница, тут лестница, а результат тот же. Кстати, как Борисову удалось накопать это все про дядю…

Не успел он завершить мысль, как его поразила догадка.

– Ба-а… я понял, какая появилась зацепка! У Бояриновой обнаружился дядя и у Тарханина – это их сближает. Один дядя уже на том свете, а второй жив… пока что.

– Ты циник, Карелин!

– Я провожу параллели, как ты изволишь выражаться…

Он поворошил угли и перевернул сетку с ребрышками. Рыбак на мостках с радостным восклицанием вытащил карася.

– Ух ты! – восхитилась Астра. – Поймал!

Ветра не было. На гладкой поверхности реки, как в перевернутом зеркале, отражались деревья. Посередине слегка рябило течение. Над водой летали стрекозы, садились на круглые глянцевые листья кувшинок. За рекой виднелись на возвышенности дома, утопающие в садах. Эта простая картина деревенского покоя и умиротворения не вязалась с темой их обсуждения – злым умыслом.

– У Борисова всюду свои люди, даже в Суздале. Там в райотделе милиции работает сын какого-то его знакомого.

– В Суздале? – удивился Матвей. – Постой, как в Суздале?

– А так! Покойный дядя господина Тарханина проживал не где-нибудь, а именно в этом тихом городке, на Березовой улице в доме номер восемнадцать. Работал реставратором, потом музейным смотрителем, потом вышел на пенсию, но работу не бросил.

Она замолчала. Матвей погрузился в раздумья, не забывая, впрочем, о ребрышках, которые уже хорошо подрумянились.

– Интересное совпадение, – наконец изрек он.

– Я еще главного не сказала. В день смерти дяди Игорь Сергеевич находился в Суздале – приехал погостить.

– Он что, находился в доме, когда…

– Именно! Тарханин и его жена Люси давали свидетельские показания. Они якобы сидели в гостиной и пили чай, а хозяин зачем-то вышел во двор. Старик долго не возвращался, и племянник отправился его искать. Нашел мертвым. Завели дело, но следствие установило, что пенсионер погиб по неосторожности: плохо укрепил поленницу, которая неожиданно обвалилась.

– Другими словами, доказать вину племянника не удалось?

– Нет, – подтвердила Астра. – Домишко у дяди был неказистый, особой ценности не представлял, зато счет в банке оказался внушительным. Откуда, спрашивается? Тарханины твердили, что про завещание и деньги понятия не имели, а с покойным состояли в самых теплых отношениях. Нотариус встал на их сторону. Старик-де составил завещание буквально за несколько дней до смерти, потребовав держать его волю в тайне от всех и огласить только в случае его кончины.

– В любом случае существует нотариальная тайна.

– Но дядюшка Игоря Сергеевича настаивал на том, чтобы о его завещании никто не знал, в том числе и наследник. В общем, тот вышел сухим из воды!

– Возможно, он действительно не причастен к смерти дяди.

– Как ни крути, надо ехать в Суздаль, – рассудила Астра. – Побеседовать с соседями покойного, с музейными работниками, а заодно и с дядей Ульяны Бояриновой. До отъезда я хочу встретиться с бывшей женой Тарханина. Она – самый важный свидетель того происшествия.

Матвей снял с огня ребрышки и достал из переносного холодильника бутылку красного вина, налил Астре.

– Ты пей, а я за рулем.

Тень дерева, под которым они расстелили скатерть, спасала их от палящих солнечных лучей. Над землей поднимался горячий воздух. Астра посмотрела на нестерпимо синее небо, на мелкие облачка на горизонте.

– Парит, к обеду жди дождя…

Сочное, пропитанное дымком и специями мясо таяло во рту. Некоторое время они молчали, поглощенные едой. Между тем сознание продолжало просеивать полученные данные, отделяя зерна от плевел.

– Что-то здесь не сходится… – насытившись, заявил Матвей. – Не складывается пасьянс.

Он улегся на бок, любуясь неподвижной гладью реки. От воды тянуло влагой и запахом ила. В ведерке рыбака плескались караси. Астра с удовольствием обсасывала косточки.

– Угу, – кивнула она. – Все ужасно запуталось.

– Может, у Игоря Сергеевича возникли разногласия с отчимом? И тот решил избавиться от пасынка?

Астра медленно покачала головой. Она объелась. Ей было жарко и хотелось спать.

– Вряд ли…

– Месть как мотив ты исключаешь?

– Кто кому мстит и за что?

«На первый взгляд смерть Горелкиной и покушение на Тарханина не связаны между собой, – подумал Матвей. – Тем более ни при чем несчастный случай с его дядей из Суздаля. Может, причина в государственной службе?»

– Неужели Игорь Сергеевич чист, как стеклышко? При его-то должности!

– Конечно, нет. Перешел кому-нибудь дорогу или отказал в содействии, вот и нажил врага. Люди бывают разные! Один отступится, а другой горло перегрызет. Только в нашем случае мотив не касается работы и бизнеса – я чувствую, что дело не в этом.

– Тогда остается Ульяна…

Они возвратились к тому, с чего начинали разговор:

– Странно все!

Астру не пугали странности. Она была уверена: именно в них и кроется разгадка. Оставалось разобраться в природе несоответствий.

– Тарханин боится пчел… – обронила она.

– Что?

– У него аллергия на пчелиный яд… Врет, как пить дать!

– По-моему, ты перегрелась на солнце, – пробормотал Матвей. – Давай собирайся, поехали домой…

Игорь Сергеевич уже не помнил, когда ему доводилось сутками валяться в постели. Давно, в детстве, когда он вывихнул ногу. Тогда он мог хотя бы читать свои любимые книжки о приключениях Незнайки и его друзей, а сейчас…

Голова гудела, яркий свет раздражал, подташнивало. Телевизор доктора смотреть не рекомендовали, равно как и напрягать глаза чтением. Тарханин безуспешно пытался бороться с негативными мыслями, но после визита Астры он дал им волю.

Кто-то хочет его убить, это ясно. Убийца подобрал способ, который мог сойти за несчастный случай. Неужели это Уля? Ей-то зачем убивать старого школьного друга? А вдруг она…

«Нет, – оборвал он себя. – Уля же стояла за дверью, говорила со мной…»

– А ее дружок тем временем подрезал тормозные шланги у моей машины, – вслух произнес он.

По палате пронесся сквозняк, и на пороге появилась молодая женщина.

– Вам пора ужинать, – бодрым голосом сказала медсестра. – Я принесла оладьи с вареньем, как вы заказывали.

Тарханин ощутил комок в горле. Ни слова о еде!

– Не хочу…

– Попробуйте, они очень вкусные!

– Вы не поняли?

Он с трудом выпроводил ее вместе с оладьями и облегченно вздохнул. Полное отсутствие аппетита его не огорчало. Закрыв глаза, он позволил прийти воспоминаниям. Перед внутренним взором появился уютный провинциальный Суздаль, тихие улочки с деревянными домами – резные наличники, рябины у ворот, последние осенние цветы. И повсюду над облетевшими садами упираются в небо колокольни, монастырские башни, церковные главки: золотые, синие, зеленые…

Суздальский дядюшка жил отшельником, московскую родню не жаловал… И вдруг пригласил в гости племянника с женой. Игорь не хотел ехать, но мать настояла.

«Проведай дядю Василия, сынок, один он остался, как перст. Семьей не обзавелся, все грозился в монастырь уйти, да не сподобился. Теперь уж поздно. Тоска, видать, его одолела. Поезжай, и Люси с собой возьми. Папа был бы тебе благодарен!»

Игорь с детства знал, что в Суздале живет старший брат отца, Василий Федотыч – пару раз они навещали его, привозили гостинцы из Москвы, приглашали к себе с ответным визитом. Тот обещал приехать, но так и не выбрался, времени не нашел. Последний раз они виделись на похоронах отца. Дядя Василий непритворно горевал, жалел, что мало общался с братом.

«Смолоду я по стройкам мотался, – каялся он перед вдовой. – А с годами врос в землю, как старый пень. Вы уж не держите на меня зла! Такой я уродился, таким и помру. Видишь, даже жениться не сумел, векую бобылем. Может, мне и правда стоило в монахи податься…»

Уехал дядька сразу после поминок, ни на день не остался. Вдова его не укоряла, отпустила с миром. Каждый живет, как может, и умирает, когда приходит пора. Она оплакивала мужа, ей было не до Василия с его угрюмым характером. А потом встретила отчима, и у нее случилась вторая молодость.

Игорь испытывал к отчиму благодарность за то, что тот заполнил пустоту в ее сердце. Сам он был уже достаточно взрослым, чтобы не ревновать маму и не чинить препятствий новому браку. Живому человеку свойственно заботиться о жизни…

В какой-то степени замужество матери повлияло на его решение жениться на Люси. Он думал, что сумеет утешиться любовью другой женщины… Наивный! Оказывается, он не знал себя.

Неожиданное приглашение дяди провести недельку-другую в Суздале удивило Тарханиных.

– Наверное, приболел Василий, – гадала мама. – Затосковал. Захотел с родней повидаться. Кроме нас, у него никого нет!

Игорь не горел желанием ехать, тем более с Люси. Жить в доме без удобств, топить печку, вести нудные разговоры с чужим, по сути, человеком – ради чего? Памяти папы? Но они с братом не были близки.

– Мы испортим себе отпуск! – капризничала Люси. – Я хочу на море! Да и тебе нужно нормально отдохнуть. В этом Суздале умрешь со скуки!

В данном случае Тарханин был с ней согласен, однако с морем вышла накладка. В конце октября бархатный сезон в Крыму уже закончился, а Египет или Тунис, куда его тянула Люси, оказались не по карману. Тарханин отдавал долги за новую квартиру, и денег было в обрез.

– Едем в Суздаль! – заявил он, с мстительной радостью глядя на огорченное лицо жены. – Проведаем дядю. Это наша родственная обязанность, милая!

Люси раздражала его своей жаждой развлечений и необузданной страстью к покупкам. Казалось, она вышла за него только затем, чтобы ни в чем себе не отказывать.

– Остановимся в гостинице? – чуть не плача, спросила она. – Не будем же мы мыться в тазике и ходить в холодный туалет!

Тарханин не стал возражать – он сам любил комфорт. Заглянув в Интернет, он убедился, что в Суздале имеются приличные номера, и сделал заказ.

– Не ной! – пришлось прикрикнуть на Люси. – Иначе поселю тебя в черной избе и заставлю варить щи!

Жена испугалась и притихла. Они отправились в путь на своей машине. Люси спала на заднем сиденье и открыла глаза уже на Березовой улице, во дворе дядькиного дома. После дождя колеса увязали в грязи; забрызганный автомобиль едва не забуксовал. Люси с ужасом взирала на привязанную у забора козу и стайку кур, которые рылись на убранных грядках. Дядя Василий встречал их в замызганном ватнике и резиновых сапогах. Его щеки нездорового желтоватого цвета были небриты.

– Давай сначала в гостиницу, милый! – захныкала Люси. – Примем душ, поужинаем…

– Первый день проведем здесь, – жестко сказал Тарханин. – Переночуем, а завтра в гостиницу.

Лучше бы он послушался Люси…

Минуло несколько холодных пасмурных дней. Макарий корпел над счетами, когда в келью кто-то поскребся.

– Это я, Феодосий! – донеслось из коридора.

– Входи, брат…

Молодой инок осунулся, побледнел. Ряса висела на нем мешком, глаза ввалились. Каждую ночь он записывал свои лихорадочные видения. Беседы с Авелем оказались не сном – безумной явью. Вернувшись из монастырской церкви с той памятной всенощной, Макарию вздумалось проверить тайник в стене – так, на всякий случай. Он сунулся в пыльное отверстие и обомлел. Там лежала свернутая в трубочку бумага, испещренная торопливыми строчками…

– Моя рука… – задохнулся от ужаса монашек. – Пресвятая Богородица, сжалься! Пощади…

Но пощады ему не было. Едва в углу кельи брезжило неровное сияние, сродни лунным лучам, как из него возникала фигура старца в саване, от присутствия которой инока бросало в дрожь. Он запутался, где Авель, а где он сам, его воспаленное воображение, рисующее одинаково яркие картины прошлого и будущего. Пальцы Макария бессознательно тянулись к перу и бумаге, сами собой бежали строчка за строчкой…

Утром он приходил в себя в холодном поту, задувал лучину и твердил слова молитвы. Брат Вассиан, выдавая ему чернила и бумагу, заметил, что молодой инок слишком много жжет свечей.

– Много бдишь, Макарий, – посетовал тот. – Телом высох, душой изможден. Излишне прилежен в послушании. А то еси гордыня!

– Пощуся строго, жития святых читаю…

Макарий согрешил против правды и с этих пор старался больше пользоваться лучиной. Сухие щепки трещали, отбрасывали на каменные стены красноватые блики, давали мало света. Но монаху иного и не требовалось. Рядом с призраком Авеля он погружался в странное состояние, похожее на молитвенный транс… Вместо кельи он каким-то образом переносился то в царские палаты, то на борт парусника, то в гущу кровопролитной баталии, то в девичью светелку, а то и вовсе в чужой незнакомый мир…

– Об чем замыслился, брат? – воскликнул над его ухом Феодосий. – Да у тебя чело в испарине! Хвораешь?

Макарий вздрогнул.

– Я здоров… – неуверенно отозвался он.

– А коли здоров, так идем раздавать милостыню! Игумен велел, в честь праздника. Деньги, кои на внутреннее убранство пожертвованы были князем Голицыным, пойдут сирым и убогим. То верно, что «церковное украшение емлемо бывает огнем и варварами и татьми крадомо. А еже нищим дати, сего диавол не может украсти!»

Молодой инок со вздохом поднялся. Раздавать милостыню – благое дело. Он послушно зашагал вслед за Феодосием к монастырской трапезной, в то время как думы его витали вокруг ночных бдений наедине с призраком. Записанные на бумагу причудливые события, переживаемые им во мраке ненастных ночей, в самый неподходящий момент одолевали Макария. Он ходил, исполнял поручения, пел псалмы, бил поклоны, вкушал пищу, даже отвечал братьям и настоятелю, ежели те к нему обращались, и почти всегда правильно, чему потом сам дивился. Макарий уставал от этой двойственности, невольного перевоплощения то в иноземного государя, то в преступного заговорщика, то в целомудренную деву, то в искусного военачальника или трусливого солдата…

– Брат, ты словно оглох и онемел! – взывал к нему Феодосий. – Что за странный морок на тебя находит?

При раздаче милостыни седовласый монах пристально наблюдал за молодым, одергивал, подталкивал, нашептывал, сокрушенно вздыхал. Не нравился ему отрешенный взгляд Макария, его бледность, замедленные движения, внезапно пробегающие по телу судороги…

– Ты когда-нибудь видел золотых пчел, Феодосий? – вопрошал тот.

– Как не видеть? Вот еще диво дивное!

Изумлению старика не было предела. Монастырь торговал выделанной кожей, медом и воском, поэтому монахи держали большую пасеку. С пчелами умели ладить не все, и качать мед, заготавливать воск посылали опытных в этом деле братьев, в том числе и Феодосия. Старик, почитай, всю молодость бортничал, добывал лесной мед для маленького скита, где обосновались монахи-отшельники. А уж с пасекой управлялся играючи. Кому, как не Макарию, знать об этом?

– Я не про то! Золотые пчелы несут смерть…

– Ежели рой сядет на человека, то заест до смерти, – соглашался Феодосий.

Макарий молчал и загадочно улыбался. Эта улыбка пугала старого инока.

– Бывают девицы-вдовицы, цари-бесы, могилки без покойников… – забормотал Макарий. – А подарок от мертвого жениха лучше схоронить подальше… Много охотников за пчелами развелось! Без пчел трон шатается, к царю погибель подбирается…

Феодосий прикладывал сухую жилистую ладонь ко лбу молодого брата, тряс головой. Никак лихорадку подхватил Макарий, жар у него, бредит в горячке…

Астре показалось, что Люси чем-то напугана. Ее голос в телефонной трубке дрожал, а речь была бессвязной.

– Кто вы? Что вам от меня нужно?

– Я знакомая вашего мужа, Игоря…

– Мы развелись, – отрывисто бросила Люси. – И больше не живем вместе.

– Я знаю. Он дал мне ваш телефон и поручил поговорить с вами. Видите ли, Игорь попал в аварию, чудом остался жив. Его хотели убить.

– Ч-что? Я не расслышала… у-убить?

– На него совершено покушение.

На том конце связи повисло напряженное молчание. Астра почти физически ощущала растерянность Люси, ее страх.

– Вы… из милиции? – с трудом выдавила бывшая жена Тарханина.

– Нет, я частное лицо.

– Частное?

Люси медленно соображала. Игорь Сергеевич ничуть не преувеличивал, когда называл жену глупой. Астра поняла, что ей следует выражаться предельно просто.

– Давайте встретимся и поговорим, – предложила она.

– З-зачем? Я… ничего не знаю… Мы с Игорем давно не общаемся…

– Он в больнице. У него сотрясение мозга и…

– Я ничего не знаю! – взвизгнула Люси.

Она бросила трубку. Астра набирала ее номер раза три, пока у той не лопнуло терпение. Похоже, Люси одинаково боялась как говорить о Тарханине, так и не говорить. Она руководствовалась одним критерием: кабы хуже не вышло. В ее голове возник полный сумбур.

– Почему вы звоните мне? Я здесь ни при чем!

– Выслушайте меня, госпожа Тарханина, – с нажимом произнесла Астра. – Возможно, вам тоже угрожает опасность!

– Мне? Господи… ерунда какая-то…

– Смерть – далеко не ерунда. А вы еще так молоды, у вас вся жизнь впереди…

– По… почему Игорь сам не позвонил?

– Я же говорю, он в больнице. Ему необходим полный покой.

Люси громко дышала, осмысливая услышанное.

– Ладно… давайте встретимся, раз вы настаиваете, – «смилостивилась» она.

На самом деле она не на шутку испугалась. Ей вспомнились холодные, беспощадные глаза Марка. Чего доброго, он и с ней расправится! Сильный, уверенный в себе мужчина, которого она в мечтах рисовала рядом с собой, на поверку оказался опасным.

– Я могу приехать к вам, – предложила Астра.

– Нет! Только не у меня…

По паническим ноткам, прозвучавшим в ее голосе, стало ясно, что Люси чего-то смертельно боится.

Она чувствовала себя между двух огней: с одной стороны – Игорь, с другой – Марк. Оба обвинят ее, что бы ни случилось. Мужчины – хозяева этой жизни, а удел женщин – подстраиваться, плясать под их дуду. Если Тарханин пострадал из-за нее, ей крышка. Он найдет способ унизить ее, ущемить кровный интерес: лишит денежной подпитки, бросит на произвол судьбы. А если она выдаст Марка, тот сумеет закрыть ей рот. Какие виды имеет на нее Марк – неизвестно. Как быть?

– …алло, Люси, вы меня слушаете? – сквозь пелену замешательства донеслись до нее слова Астры.

– Да… да…

«В сущности, Марк всего лишь делал намеки… – лихорадочно думала Люси. – Он мог просто выпендриваться передо мной. Показывать характер. Это необязательно касается аварии, приключившейся с Игорем…»

Астра уговорила ее встретиться у метро «Ботанический сад», поближе к ее дому, подальше от Химок, где проживала бывшая жена Тарханина.

Люси приехала через полтора часа, встревоженная и удрученная. Копна светлых кудряшек, яркий сиреневый костюмчик – мини-юбка и открытая блузка с золотистыми пуговицами – выделял ее в толпе. Большие темные очки закрывали половину личика.

Астра улыбнулась. Если Люси надеялась таким образом сделаться менее заметной, то добилась противоположного – на нее оглядывались.

Астра помахала ей рукой. Люси нерешительно двинулась навстречу, слегка раскачиваясь. Вся ее тонкая фигурка с осиной талией казалась неустойчивой, и первый серьезный порыв ветра грозил свалить ее с ног. Это впечатление усиливали высокие каблуки.

– Вы мне звонили? – для верности спросила она.

– Я, – кивнула Астра. – Пойдемте, прогуляемся? Или посидим в кафе? Вы любите мороженое?

– Лучше прогуляемся…

Пока они шли к саду, Люси несколько раз оглядывалась.

– За вами следят?

– Нет, что вы! – дернулась та. – Я просто… а что случилось с Игорем? Как он попал в аварию?

– Кто-то повредил тормоза его машины.

– Кто-о?!

Вопрос Люси прозвучал с преувеличенным недоумением.

– Я пытаюсь это выяснить.

– Вы… адвокат?

– В некотором роде… Как вы думаете, кому выгодна смерть вашего бывшего мужа?

– Я обязана отвечать?

– Разве вы не хотите помочь Игорю? Пока что он не заявлял в милицию, не подключал к расследованию официальные органы. Однако, если ему будут угрожать…

Астра сделала долгую паузу, предоставив Люси возможность завершить фразу по своему разумению.

Перед тем как отправиться на встречу, та звонила бывшему мужу сначала на домашний, потом на сотовый – он не ответил. Видимо, Игорь действительно в больнице. А раз так… Логические построения оказались Люси не по силам, она перестала ломать голову и поехала сюда. Авось все само прояснится.

– Игорь изменял вам?

– Когда мы были женаты? – вскинула выщипанные бровки Люси. – Не знаю… думаю, нет… Он постоянно занят на работе…

В ее сознании хаотично мелькали обрывки мыслей. Тарханин… авария… Марк…

– А сейчас у него есть женщина?

– Почему бы вам не спросить у него?

– Мне интересно ваше мнение. Игорь легко увлекается, поддается страсти?

– Не очень…

Они медленно шагали по тенистой аллее. Было душно. Деревья замерли в неподвижном воздухе. Каблучки Люси утопали в размягченном асфальте. Она то и дело вздыхала…

– Вы собираетесь снова выйти замуж?

– Не сидеть же одной до седых волос?

– У вас уже есть… жених?

Люси презрительно фыркнула. Кто так старомодно выражается? Жених! Бойфренд…

– Это не имеет отношения к аварии! – поспешно заявила она.

– Вы помните поездку в Суздаль?

Молодая женщина споткнулась и упала бы, не подхвати ее Астра под локоток, острый и колючий.

– С… мужем?

– А вы еще с кем-то ездили?

Люси растерянно озиралась по сторонам. Она понятия не имела, что говорил по сему поводу Игорь, и оказалась в затруднении.

– Нет… только с ним. У него там дядя… жил… Разве Игорь… при чем тут это…

Она так разволновалась, что безропотно позволила Астре усадить себя на скамейку. Лучи солнца косо падали сквозь листву, словно стрелы из света.

– Послушайте, Люси, вам придется рассказать мне все. Игорю повезло, но убийца ни перед чем не остановится, чтобы довести начатое до конца. Он не шутит. Если вы тоже представляете для него опасность, я за вашу жизнь рубля не дам. Бывший муж вам не поможет, он будет спасать себя, а не вас.

Астра приводила доводы, которые более умный человек отмел бы. Однако Люси они показались убедительными. Она не давала себе труда задуматься, о чем вообще идет речь. Ее глаза расширились от ужаса.

– Что же мне делать?

– Вы что-то видели, тогда, в Суздале…

– Вам Игорь рассказал?

– Не все. Он еще очень слаб, врачи запрещают беспокоить его.

Астра вынуждена была двигаться на ощупь, пробуя почву, шаг за шагом преодолевая собственное неведение и глухую защиту Люси. Она больше не верила Тарханину. Теперь требовалось вывести его из-под удара, а он продолжал обманывать ее. Вернее, недоговаривать…

Люси судорожно вздыхала, ее щеки пылали. Казалось, ей вот-вот сделается дурно.

– Я не хотела ехать в этот дурацкий скучный городишко! – вылетело у нее. – Но Игорь как с цепи сорвался. Мы были женаты всего полгода, и я ему уступила. Женщины должны уступать, правда?

Астра ободряюще кивнула.

– Этот его дядя… откуда он взялся? Я считала, что у Игоря нет родственников, кроме мамы и отчима. Он ничего не говорил про дядю… Когда я увидела его дом, то чуть в обморок не упала! Деревянная развалюха с печкой, без всяких удобств! Вокруг непролазная грязь, во дворе воняет куриным пометом… Игорь обещал, что мы остановимся в гостинице, даже номер заранее заказал.

Люси заново переживала испытание, выпавшее на ее долю.

– Вы поселились в доме его дяди?

– Только на одну ночь! Мы приехали к обеду, устали и… Игорь решил отдохнуть.

– Разве нельзя было отдохнуть в гостинице?

– Вы тоже так считаете? – просияла Люси. – Я ему намекнула, но он уперся и ни в какую. Мужчины ужасно упрямые. Мы поели… слава богу, хоть продуктов привезли нормальных. А то дядя вздумал угощать нас козьим молоком и вареной картошкой! Представляете? Казанки все черные, перемазанные сажей… каменный век! Печка потрескалась, полы скрипят, крыша течет… Игорь взялся давать ему советы по ремонту, а тот сидит, курит прямо в комнате и молчит, молчит… Табак дешевый, едкий, аж глаза слезятся…

Несвойственным ей многословием Люси прикрывала свое желание избежать скользкого момента.

– Дядя умер в тот же день?

Прямой вопрос Астры заставил ее вздрогнуть и зябко поежиться.

– Да… вечером…

– Как это произошло?

– Он… в общем, мы с Игорем собирались помыться с дороги… дядя Василий пошел топить баню. У него была баня во дворе, за домом. И все… На него посыпались дрова в сарайчике. Врач потом сказал, что у него голова разбита поленом. Ужасно, да?

– А вы чем занимались в это время?

– Мы? – Люси не сумела скрыть смущения. – Сидели за столом, пили чай из самовара. С крыжовенным вареньем. Кислятина, но я смолчала. Игорь и без того был на взводе. Его раздражало каждое мое слово. Может, ему тоже не нравилось у дяди, но он не признавался.

– Как долго вы оставались за столом?

– Не помню… полчаса, наверное… или чуть больше…

– И вас ничего не насторожило?

Люси нервно передернула угловатыми плечиками.

– Насторожило, конечно… Где, мол, дядя пропал? Игорь решил ему помочь… Вернее, мы оба решили, – поправилась она. – Было темно. Мы взяли фонарь, вышли во двор, глядим, из трубы на крыше баньки дым не идет. Стали звать: «Василий Федотыч! Василий Федотыч!» Никто не откликался. Тогда Игорь заглянул в сарай, посветил, а там только сапоги торчат из-под поленницы…

– Сапоги?

– Ну, ноги дядьки в сапогах, а головы и туловища не видать… Игорь кинулся дрова разбрасывать, кричит: «Что стоишь? «Скорую» вызывай!» Я побежала в дом, позвонила, пока растолковала им, куда ехать… адреса-то я не запомнила. Пришлось опять выходить, искать на доме название улицы и номер. Как сейчас перед глазами стоит: Березовая, 18.

– Все это время ваш муж оставался в сарае наедине с дядей?

– Старик был уже мертвым… – пробормотала Люси.

– Откуда вы знаете?

– Игорь сказал… Когда я вернулась в сарай, стала ему помогать разбрасывать дрова… К приезду врачей мы управились. Дядя лежал лицом вниз и не дышал, его голова была в крови… Игорь не переворачивал тело, только пощупал пульс и сказал: «Он мертв…» Я жутко испугалась и закричала! Я боюсь покойников… Игорь отправил меня в дом звонить в милицию, а сам сидел в сарае, ждал… Потом… нас до утра донимали вопросами, как это случилось, кто где был… и все такое…

«Тарханину ничего не стоило, откопав старика еще живым, добить его любым попавшимся под руку поленом, – подумала Астра. – Жена побежала вызывать милицию, тем самым предоставив ему свободу действий. Может, он специально отослал ее?»

– Во дворе у Василия Федотовича была собака?

– Нет, – покачала головой Люси. – За ужином он немного рассказывал о себе… Жаловался, что соседняя дворняга кур таскает. Поэтому собак не любил. Они с Игорем выпили коньяка, и у старика развязался язык. Он начал вспоминать свою жизнь, про одиночество талдычил, про монастырь… про грехи…

– Вам что-нибудь запомнилось из этого разговора?

– Ничего особенного… Я скучала и мечтала поскорее помыться и лечь… Дядя предложил затопить баню. Игорь хотел пойти с ним, но тот отказался. Вы, мол, отдыхайте с дороги, а я сам парную приготовлю для дорогих гостей… Сказал и пошел…

– А вы остались за столом?

– Да… я же говорила…

– Никто из вас не отлучался?

– Нет… – Люси отвела глаза и полезла в сумочку за платком. – Фу… духота какая, – обмахиваясь, вымолвила она.

– Ничего не показалось вам подозрительным? Поведение хозяина дома, например, или вашего мужа?

Бывшая жена Тарханина перестала махать платком и повернулась в Астре.

– Конечно, показалось! Что за родственные чувства проснулись вдруг у этого дядюшки? Они с Игорем совершенно чужие друг другу… Знаете, что я заметила? Пока я разбирала продукты и накрывала на стол, они о чем-то шептались… Игорь с дядей! Я даже прислушалась… из любопытства… Дядя обещал мужу одолжить денег на бизнес. Мне стало жутко смешно! У него вода в дом не проведена, из колодца носит ведрами, и дощатый туалет, в котором ветер гуляет… а он денег предлагает в долг. Не соседу-алкашу на бутылку, а московскому племяннику! Самое удивительное, что у него потом и правда оказался банковский счет, хитрый какой-то, на предъявителя… Если бы не завещание, плакали бы те денежки!

– Так вы знаете о завещании? – «удивилась» Астра.

– Еще бы не знать! Из-за него весь сыр-бор и разгорелся! Заподозрили, что дядя не сам погиб по неосторожности, а Игорь его…

Она осеклась и замолчала, продолжая обмахиваться платочком.

– Игорю была выгодна смерть дяди, как ни крути.

– Ну… в общем, да, – с неохотой признала Люси. – Но он про завещание понятия не имел. И когда дядя про деньги говорил… Игорь ему не поверил. Я тоже не поверила. Думала, чудит старикан! Умом тронулся. У него болезнь какая-то развивалась, выглядел он не очень – желтый, худой…

– Вы меня обманываете, Люси. Почему?

– Я? Ничего подобного…

– Может, у дяди из Суздаля были другие наследники, которые теперь охотятся за вашим бывшим мужем? Поскольку вы помогли ему выпутаться из сложной ситуации, ответственность ложится и на вас…

Люси волею случая оказалась единственным свидетелем, который мог подтвердить, что в то время, когда Василий Федотович отправился топить баню, Игорь Тарханин сидел с ней за столом и никуда не отлучался. По сути, они обеспечивали друг другу взаимное алиби.

– Или наоборот? – добавила Астра. – Это он вас выгородил? Вы услышали, что у старика водятся деньги, и решили избавиться от него. Выскользнули вслед за дядюшкой во двор, подкрались к сараю и обрушили на беззащитного человека поленницу? А ваш супруг, как настоящий мужчина, не выдал вас.

Люси растерянно хлопала густо накрашенными ресницами. Ее наносная «воспитанность» изменила ей.

– Брехня! – выпалила она, с ненавистью глядя на Астру. – Это он придумал? Когда запахло жареным, он все валит на меня? Да? Не выйдет! Пусть скажет спасибо, что не загремел за решетку!

– Значит, вы дали ложные показания…

– А как бы вы поступили на моем месте? Игорь был моим мужем… я думала, он меня любит… наша жизнь только началась… И все пустить под откос?

– Он выходил из комнаты вслед за дядей?

Люси не успевала опомниться, сообразить, что к чему. Ее неповоротливое мышление давало сбой за сбоем.

– Выходил… да… Он сказал, что забыл закрыть машину…

– Сколько его не было?

– Минут пять… я не помню…

– Это Игорь велел вам солгать милиционерам?

– Нет… Когда я увидела мертвеца с окровавленной головой… я все забыла. Я забыла, что Игорь выходил во двор! И вспомнила об этом позже… через день или два. Я сказала мужу, а он накричал на меня и приказал держать рот на замке. Иначе его упекут в тюрьму… Придется, мол, продавать квартиру и платить ментам и адвокатам, чтобы отмазаться. А мы и так сидели по уши в долгах. Может, он правда выходил к машине, – плаксиво протянула Люси. – Я за ним не следила!

– Он мог убить своего дядю?

Она затрясла головой так, что ее кудряшки разлохматились.

– Не знаю… я ничего не знаю…

Астра достала фотографии с похорон Горелкиной и без надежды на успех показала их собеседнице.

– Вы узнаете кого-нибудь из этих людей?

Несколько снимков не произвели на Люси никакого впечатления. Но один она рассматривала особенно пристально. Ее губы сжались.

– Нет, я их не знаю…

Сбоку в кадр случайно попал молодой человек, который стоял, прислонившись к дереву, и закуривал. Это был Марк. Он сразу бросился Люси в глаза, хотя она не ожидала его увидеть на этих фото.

– Чьи-то похороны? – как бы невзначай спросила она.

– Одной пожилой женщины, которая упала с лестницы…

Люси не осмелилась задавать еще вопросы. Ей хотелось, чтобы эта пытка поскорее окончилась. Страх перед Марком усилился из-за фотографии. Что он делает на похоронах? Почему знакомая Игоря показывает ей снимки, где присутствует Марк?

– Как вы относитесь к пчелам?

– Я их боюсь… – машинально ответила Люси. – Они кусаются. И жужжат… Не люблю жужжание.

– Тогда, в Суздале, вы не заметили ничего необычного? Связанного с пчелами…

Последние слова вылетели у Астры сами собой. Она не собиралась говорить с Люси о пчелах. Это было смешно.

Но Люси не засмеялась. Она побледнела…

– Мы не поедем, не повидавшись с Тарханиным, – заявила Астра.

– Нас к нему не пустят в такую рань! – возражал Матвей. – Посещения в больнице начинаются после десяти утра.

Он заехал за ней на рассвете, когда над крышами московских многоэтажек разливалось розоватое зарево. На траве и листьях лежала роса. Небо было чистое, как фарфор.

– Значит, задержимся!

– А смысл? Все, что наш клиент счел нужным рассказать, он уже рассказал.

– Даже смерть его не пугает…

– Он запутался – в жизни, в себе, в своих женщинах… Он чего-то ищет, а чего – сам не знает.

– Думаешь, это он убил дядю?

– Я бы не исключал такого варианта.

– Между Тарханиными и Бояриновыми существует какая-то связь, – заключила Астра. – Ниточки тянутся в Суздаль. Порой судьбы людей переплетаются теснее и причудливее, чем в мыльных сериалах.

– В маленьких городках все друг друга знают. Наверняка покойный Василий Федотыч был знаком с Николаем Бояриновым. А его племянник крутит роман с племянницей оного. Скажешь, совпадение?

Астра покачала головой. Совпадения и случайности – это маска закономерности, которая прячет лицо. Иначе игра жизни потеряла бы львиную долю адреналина.

– До Суздаля пилить часа три, как минимум, – сообщил Матвей. – Пока выедем за город, пока перекусим, уже и полдень. Может, отложишь визит к больному? После поездки у нас появятся новые аргументы, которые заставят его открыть карты.

Не дожидаясь ее согласия, он свернул на объездную. Астра промолчала, сознавая его правоту. Если Тарханин будет продолжать изворачиваться и лгать, они зря потратят время.

Вдоль дороги потянулась молодая лесопосадка. Красный диск солнца всплывал над верхушками деревьев, на него еще можно было смотреть без очков.

– Кажется, Люси кого-то узнала на фотографии…

– Кого?

– Она не призналась. Но я заметила ее испуг.

– Вроде бы похороны старушки Горелкиной ни с какой стороны ее не касаются, – рассудил Матвей.

– Вот именно, что вроде бы! Будешь кофе?

Астра захватила с собой большой термос и коробку с бутербродами. Есть в придорожных ресторанчиках бывает рискованно. А так – в любой момент можно заморить червячка.

– Пока не хочу, – отказался Матвей.

Она с удовольствием отхлебнула кофе. Все-таки молотый гораздо вкуснее растворимого. В приоткрытое окно ветер вносил запах сосен.

– Люси сказала, что они с Игорем нашли в доме дяди конверт с мертвыми пчелами. Искали документы и наткнулись на него. Конверт лежал в ящике комода вместе с другими бумагами.

– Почтовый конверт?

– Почтовый, но без адреса и штемпеля. Просто конверт. Указано только имя получателя: Василию. А внутри – несколько безжизненных насекомых. На Тарханиных это произвело отталкивающее впечатление. По виду они определили, что конверт был заклеен и потом разорван. Похоже, дядя получил его, вскрыл, ничего не понял и бросил к бумагам. У него к калитке был прибит почтовый ящик. Конверт могли бросить туда.

Астра с наслаждением сделала еще глоток горячего кофе.

– Чья-то нелепая шутка?

– Возможно. Или предупреждение. Помнишь фильм про черных дроздов по Агате Кристи? Там подброшенные дрозды означали скорую смерть.

– Выходит, дядя намек понял и срочно вызвал племянника из Москвы.

– При том он еще составил завещание, – кивнула она. – Впрочем, Люси говорила, что он плохо выглядел. Завещание могло быть продиктовано болезнью.

– Если он лечился, надо встретиться с врачом.

– Самое интересное, откуда у обычного реставратора деньги в банке? По словам Люси, внушительная сумма.

– Это как раз просто. Музеи – благодатная нива для нечистых на руку сотрудников. В музейных запасниках хранятся бесценные раритеты, для которых не хватает экспозиционных площадей. А что реставрировал покойный – иконы, полотна старых мастеров, ювелирные изделия?

– Монастырские постройки – трапезные, башни, надвратные храмы…

– Выполнял строительные работы? – разочарованно протянул Матвей. – Да, кирпичи коллекционерам не продашь. Но у него могли быть связи с другими реставраторами.

– Скажи еще про интернет-аукционы! Судя по всему, у погибшего не было дома компьютера, и он не умел с ним обращаться. Выйдя на пенсию, бывший реставратор подрабатывал смотрителем в каком-то музее…

– В каком?

– Приедем в Суздаль, выясним. Борисов созвонился со знакомым оперативником из местного отделения милиции. Тот готов оказать нам посильную помощь. Разумеется, за конфиденциальность придется доплатить.

– Деньги клиента экономить не стоит, – улыбнулся Матвей. – Пусть он сполна прочувствует собственную расточительность. Детектив с даром ясновидения – это услуга высшего качества.

– Хватит зубоскалить, – фыркнула Астра. – Кто смеялся, когда мне приснились пчелы? И пожалуйста, вот они, наяву…

– Слушай, может, Василий Тарханин собирался обзавестись пасекой? И ему прислали образцы пчел?

– Мертвых? Даже Игорь и Люси заподозрили неладное, обнаружив конверт с таким «подарком»…

Макарий был уже не рад открывшемуся дару проникать взглядом сквозь завесу времени. Призрак Авеля перестал вызывать у него безотчетный ужас. Почивший монах-прорицатель сросся с молодым иноком: тот уже не мог отделить его от себя, разобраться, где глаголет Авель, а где он сам становится участником воображаемых событий, попадает в водоворот чужих страстей, борьбы и смертоносных интриг…

Одному он продолжал следовать неукоснительно: старательно записывал свои видения на бумагу. Так ему было легче. Он как бы сбрасывал свой груз, вкладывал мысли и чувства в слова и строчки, отсоединялся от непосильного бремени знаний, которые не имели применения. Его мозг изнемогал. Макарий понял, как люди сходят с ума. Теперь ему также стало ясно, почему Авель записывал свои пророчества…

До него дошел и смысл известного выражения: «Богу богово, а кесарю кесарево». Не каждому по плечу дар Всевышнего! Не каждый способен нести бремя прозрения. Вот почему сильные мира сего, услышав от Авеля предсказание судьбы, гневались и прогоняли монаха, а то и заточали в темницу. Страшна не прикрытая угодничеством и лестью истина! Не хочется в нее верить…

– Что ты давеча про пчел говорил? – вспомнил Феодосий. – Запамятовал небось?

Макарий обиженно покосился на старика:

– Они охраняют покой великого короля! Но не все… Некоторые сюда прилетели, к нам… Их заморский принц привез.

– Для разводу?

– Для власти… и для любви… В подарок красавице невесте! Только у тех пчел смертельный укус… Кто их зря потревожит, тому конец! Принц умер… не суждено было сыграть свадебку царской дочери…

Феодосий изумленно воззрился на инока, осенил себя крестным знамением.

Они возвращались в кельи после вечернего богослужения. Близилась зима. Начало подмораживать, первый тонкий ледок похрустывал под ногами.

– Холодно, брат… – поежился молодой инок. – Зябко! Ночью зубы стучат. Вот бы печурку затопить!

– Надобно не токмо дух укреплять, но и плоть.

Макарию казалось, что он совладал с плотью. В миру он, кроме прочего, пережил безответную любовь – отчасти сердечная рана подтолкнула его к чтению книг и духовным исканиям. Он желал избавиться от страданий раз и навсегда, научиться вести существование, которое оградило бы его от подобных болезненных ударов. Женщины стали для него строжайшим табу… он почти обуздал волнение крови. И тут дар провидения безжалостно бросил его в пучину соблазна.

Сие не было соблазном непосредственным, ибо монашеским уставом возбранялось активное общение с противоположным полом. Изредка выходя из обители, Макарий, как и другие братья, мог созерцать на улицах старозаветного Суздаля и крестьянок, и дам иного сословия: почтенных матрон, юных барышень, монахинь из женского монастыря. Ничто в его душе не отзывалось при их виде, не будило в памяти вожделенный образ. Былая любовь к женщине истаяла в свете любви к Господу, словно снег от ярких лучей солнца. Мужчина, казалось, навсегда умер в иноке Макарии…

Но то, что было подавлено в реальной жизни, неожиданно обернулось пророческим безумием. В картинах прошлого молодые красавицы – одна прекраснее другой – обступали монаха, являясь ему в разных воплощениях: от разодетых в шелка царских наложниц до гордых и печальных царевен, от юных царских невест до надменных цариц в торжественных уборах. Сцены венчаний, коронаций, праздничных шествий и дворцовых увеселений сменялись откровенными альковными, кои вызывали на щеках Макария краску жгучего стыда. Раскаяние и неподдельный ужас терзали его: а не диавол ли принимает сии прелестные обличья, пытаясь уловить неокрепшую душу в силки разврата и похоти?

Закончив свои писания, инок порой едва дышал и мгновенно забывался сном. Наутро, весь в холодном поту, он замаливал ночные грехи, не разбирая, свои или чужие. Господу виднее, кто в чем провинился.

Особенно яркими были сцены, связанные с местом пребывания царственных затворниц – Покровским женским монастырем. Безутешная Соломония, роняющая слезы на свое вышивание, ослепительная Ксения Годунова, доживающая в обители последние дни, не смирившаяся, продолжающая плести заговоры Евдокия Лопухина…

– Эгей, брат! – тормошил его за рукав Феодосий. – Ты не оглох, часом?

Макарий вздрогнул и оглянулся вокруг. Оказывается, он вовсе не в темной келейке бывшей царицы, а под открытым черным небом, откуда медленно опускаются белые снежинки, предвестницы зимы. Рядом семенит старик в монашеской рясе…

– Ты? – удивился Макарий, проводя ладонью по взмокшему лбу.

– Знамо дело, я! Кому ж еще быть-то? А ты, гляжу, совсем плох…

– Простыл, видать. Согреюсь, и все образуется.

– Я трав целебных насушил для такого случая. Заварю и принесу, – пообещал Феодосий. – Ты ложись, брат, укрывайся потеплее.

Когда через полчаса он заглянул к молодому иноку, тот лежал на боку, накрывшись с головой овечьим одеялом. От железной кружки с травяным напитком шел пар. Феодосий, обжегшись, пока нес кружку, дул на пальцы.

– Проснись, Макарий, выпить надобно…

Инок открыл воспаленные глаза, с укоризной прошептал:

– Оставь меня, дай соснуть часок…

– Выпей и спи! Не то игумену доложу, он тебя в больницу определит…

Макарий неохотно потянулся к кружке, сделал глоток.

– Горько, будто яд… Что за травы-то?

– Липа, душица, полынь… Ты пей, пей.

Макарий со стоном закрыл глаза. Перед ним сразу закружились золотые пчелы. З-з-ззз-ззз… ж-жжж-ж…

– Жужжат… – пробормотал он.

– Бредишь, брат… – уплывая в даль, отозвался Феодосий. – То хворь твоя говорит…

В гостинице «Подворье» оказались отличные номера. Матвей еще в Москве забронировал двухкомнатный с камином и видом на Покровский монастырь.

– Настоящий уездный городок, – сказала Астра, любуясь живописным пейзажем с монастырской стеной и выступающими над ней церковными маковками. – Как будто здесь жизнь остановилась несколько веков назад. Зачарованный мир!

Матвей разбирал сумку и складывал вещи в шкаф.

– Хочу посмотреть Кремль, потом Гостиный двор, потом…

– Не забывай, зачем мы сюда приехали, – обернулся он. – Сначала дело. Куда пойдем в первую очередь?

– На Березовую улицу… Поговорим с соседями, с новым хозяином. Представимся сотрудниками общества охраны памятников архитектуры.

– Не слишком мудрено?

– Для обывателей сойдет. Люди уважают громоздкие названия.

Они приняли душ, пообедали в гостиничном ресторане и отправились на прогулку. Астра надела легкое платье и шляпу с полями. Матвей захватил с собой туристическую карту. Суздаль входил в Золотое кольцо России и в список мирового наследия ЮНЕСКО.

Было тепло. Тенистая улочка обогнула исторический центр, и Астра с Матвеем не заметили, как оказались на возвышенности. Склоны поросли боярышником и бузиной. Внизу петляла извилистая речка Каменка. Над крышами одноэтажных домов повсюду, куда ни бросишь взгляд, луковки храмов, шатры колоколен и бескрайнее синее небо.

– Это, наверное, какой-то древний вал, по которому мы идем, – предположила Астра. – Ой, смотри!

На прибрежном лугу паслись коровы. Буренки так же жевали траву много веков назад, потом шли к реке на водопой…

В Каменке, будто в зеркальной ленте, отражалась раздробленная рябью синева. Матвей хмыкнул.

– Коровы, жующие траву! Как на кассете! Ты это хотела сказать?

– Мы на правильном пути…

– Такую картину можно увидеть в любой деревне, дорогая.

Она приподняла поля шляпы, подставляя лицо солнечным лучам. Откуда-то издалека раздался мелодичный колокольный звон. Хорошо…

Дом номер восемнадцать на Березовой улице оказался не деревянной избушкой на курьих ножках, как описала его Люси, а вполне приличным коттеджем с внушительным каменным фундаментом и пластиковыми окнами. Пластик не особо гармонировал с бревенчатыми стенами и резьбой, зато обеспечивал зимой тепло, а летом – защиту от пыли.

Матвей нажал на вмонтированный сбоку от калитки звонок. Хозяин не торопился открывать. Прошло минут десять, прежде чем он соблаговолил впустить незваных гостей в свой чистенький уютный дворик.

– Мы разыскиваем Василия Тарханина, – глядя на него через темные очки, объявила Астра.

Матвей пробормотал что-то об архитектурных памятниках, которым требуется реставрация.

– Я такого не знаю, – отрезал упитанный мужичок лет сорока с небольшим. – Я не местный. Из Владимира. Только-только дом отстроил, как бы собираюсь семью перевозить.

Он едва доставал Матвею до плеча, и тот сразу окрестил его «мужичок с ноготок». Астра обвела глазами двор – никакого сарая, никакой баньки здесь и в помине не было. Только примыкающий к коттеджу гараж.

– Василий жил в этом доме, нам дали его адрес, – сказала она.

– О, черт! – хлопнул себя по лысине новый хозяин. – Ну, ясное дело! Тарханин! Он мне как бы продал этот участок с развалюхой… Только его не Василием звали, а… блин, не помню! Игорь, кажется… Короче, развалюху пришлось снести и все тут перестраивать.

Гости огорченно переглянулись.

– А Василий где?

– Это вам к соседям надо, – коротышка озабоченно потирал подбородок. – Может, они в курсе. Постойте… а разве он не умер, этот Василий? Ну да, точно, блин! Умер он. Потому наследник как бы участок и продал. Короче, он сам из Москвы, зачем ему развалюха за тридевять километров?

– У-уме-е-ер? – с притворным сожалением протянула Астра. – Вот беда! А мы на него рассчитывали. Мы храм решили восстанавливать… на спонсорские деньги…

– На пожертвования, – поправил ее Матвей. – Ищем опытных реставраторов, знакомых со старинными приемами кладки.

«Мужичок с ноготок» сочувственно вздохнул:

– Короче, не повезло вам, ребята… Ну, ничего, блин, другого найдете. Тут в городе как бы вовсю идут восстановительные работы. Походите, поспрашивайте. Работяги, они народ ушлый! За больший тариф переманите, как пить дать. Сейчас, блин, лето, горячая пора, их все рвут на части. А зимой они без денег сидят, тут-то и берите их тепленькими!

Он неожиданно громко захохотал.

– Вещи Василия кто-нибудь забрал? – робко поинтересовалась Астра. – Или они пропали?

– Какие, блин, вещи? – развеселился новый хозяин. – Хлам один! Доброго слова не стоит. Короче, даже этот, родственник московский, ничего на память не взял. Когда дом развалили, я бревнышки получше себе оставил, а остальное как бы на свалку вывез. Кое-что потом сжечь пришлось. Зачем мне мусор?

– Вы правы, – согласился Матвей. – Но, может, книги какие-нибудь сохранились от Василия? Записи?

– Я, блин, все сжег! Всю рухлядь!

Астра с внутренним вздохом признала, что они опоздали.

– К кому из соседей лучше обратиться? – спросила она. – Вдруг Василий им что-нибудь передал на хранение?

Коротышка склонил голову набок и смерил ее хитрым взглядом.

– Соседи меня невзлюбили, – объяснил он. – Я с ними не контачу. Мелочные люди, блин! С одним из-за межи поссорился. Он говорит, я на его участок залез своим забором, значит. А того не замечает, что забор-то у нас как бы общий получился! Короче, я заплатил, а он пользуется. Второй тоже барыга оказался. Он стройматериалами торгует, и с меня, блин, «по-соседски», содрал, как положено. Без всякой скидки. Во, народ пошел! Я ему говорю, побойся бога, парень, а ему, блин, хоть бы хны…

Астра и Матвей терпеливо выслушали его возмущенную тираду и откланялись.

– Ну что, поболтаем еще с кем-нибудь? – без энтузиазма осведомился Матвей.

Перспектива копаться в дрязгах и взаимных обвинениях жителей Березовой улицы Астру не прельщала. Но и уйти так просто она не могла.

– Чем еще развлекаться в уездном городишке? – пошутила она. – Сплетнями!

Солнце садилось. Одноэтажный Суздаль, облитый закатом, блестел в наступающих сумерках золотом и белизной соборов. Над рекой зарождался млечный туман. Пастух гнал из долины стадо коров, они с мычанием брели по пыльной грунтовке. В высокой траве стрекотали сверчки. За заборами лениво лаяли очумелые от жары собаки. Глушью, деревенским неспешным житьем веяло от печных труб на крышах, от окон с тюлевыми занавесками с цветущей геранью на подоконниках…

Соседи покойного Василия Тарханина ничего существенно к его портрету не добавили. Бывший реставратор жил замкнуто, пил мало, а без бутылки – какие разговоры? Здоровье Василия пошатнулось смолоду: то ли каменной пылью надышался, то ли тоска заела. Словом, страдал он болезнью печени. Врачи на нем крест поставили, так он сам лечился травами, молился усердно… Очень верующий был. Кабы не поленница, прожил бы еще годков пять-шесть, а может, и поболе того. Только судьбу, видать, не обманешь.

Каждому, кто согласился поговорить о Василии, Астра задавала вопрос о пчелах. Люди недоумевали. Какие пчелы? Пасеки погибший отродясь не держал, мед покупал на рынке, делал медовуху, как все суздальцы…

– Первейший наш «фирменный» напиток! – похвалилась пожилая соседка из дома напротив. – Хотите, угощу?

– Нет, спасибо, мы торопимся.

– Если решите купить, то у торговцев на площади в пластиковых бутылках не берите. Лучше уж тогда в дегустационном зале попробуйте…

Они с Матвеем вернулись в гостиницу, когда совсем стемнело. Подсвеченные прожекторами храмы казались призрачными видениями из канувших в Лету времен. Не верилось, что на дворе – двадцать первый век…

– Завтра созвонимся с оперативником, который обещал помочь, – сказала Астра. – Может, он чего вспомнит?

С улицы в комнату проникал запах дыма. Где-то на открытом воздухе жарили шашлыки, раздавались молодые голоса и женский смех. Зацокали копыта, зазвенели бубенцы – птица-тройка пронеслась под окнами и скрылась за поворотом.

– Вот бы покататься…

Матвей подошел и обнял ее сзади за плечи:

– За чем же дело стало? Только скажи!

– Спать надо…

Над Покровским монастырем стояло бледное сияние, словно нимб над головами святых.

– Знаешь, какие знатные и родовитые женщины доживали здесь свой век монахинями? – спросила Астра.

Матвей ответил раньше, чем успел подумать. В нем проснулся граф Брюс, сподвижник Петра Великого, фельдмаршал, алхимик и колдун. Кому, как не Брюсу, было знать, куда сослал опальную царицу Евдокию Лопухину венценосный реформатор? Насильно постригли законную жену, спрятали мягкие локоны под монашеский куколь[23], заперли навеки в тесной келье – слезы лить, проклинать злую долю. А Петр новую супругу взял, безродную чужестранку Марту Скавронскую: то ли латышскую крестьянку, то ли полюбовницу шведского драгуна…

Астра не удивилась словам Матвея, восприняла их как должное. Его второе «я» не вызывало в ней протеста, было близко и понятно. Она сама порой ощущала себя в двух мирах – по эту и по ту сторону Зеркала.

– Евдокия Лопухина – не первая царица, против воли ставшая инокиней. В кельях Покровского монастыря томились Анна Васильчикова, одна из жен Ивана Грозного, и Соломония Сабурова, которую обвинил в бесплодии великий князь Василий III. Кстати, завтра сходим в музей, поглядим на посвященную ей экспозицию.

Астра купила с лотка книжку «Легенды Суздаля» и успела в нее заглянуть.

– Здесь написано, что княгиню Соломонию постригли с именем София и теперь почитают как святую Софию Суздальскую… А еще в Покровской обители провела последние годы жизни Ксения Годунова, дочь царя Бориса. По одной из версий, она здесь умерла. Мнения историков расходятся…

Матвей слушал ее и смотрел в темноту, где скрывались мощные монастырские стены и башни, похожие на застывших великанов в воинских шлемах. Думал: есть ли у камней память?

Тарханин не знал, куда отправилась Астра. Она сообщила только, что будет отсутствовать несколько дней, а ему велела соблюдать осторожность.

– Уезжаете? – вежливо осведомился он. – Куда, если не секрет?

– В интересах следствия я лучше промолчу, – заявила она. – Стены тоже имеют уши!

– Ну, раз это в интересах следствия…

Она поставила его перед фактом. После ее звонка он долго лежал, закинув руки за голову и глядя в потолок. Головокружение и тошнота унялись, но снедающая его тревога, наоборот, усилилась. В ушах стоял звук удара машины о дерево – скрежет железа, хруст стекла, глухой стон древесины, во рту появлялся соленый привкус крови, а в глазах вспыхивали искры. Его спасло нечто высшее, чему он должен быть благодарен. Ангел-хранитель не сплоховал или чьи-то молитвы возымели действие…

Сейчас лежать бы ему не на больничной койке, а в гробу, в земле. Прощай, любовь! Прощай, Ульяна…

Он снова втянулся в мучительный внутренний диалог с самим собой. Впрочем, так не бывает. Нельзя самому себе задавать вопросы, отвечать на них, возражать или соглашаться. Значит, внутри его обменивались точками зрения двое. Один – это Игорь Тарханин, публичная роль, которую он играет; второй – это его сокровенная суть, без имени, без образа, беспристрастный судья, которого никто не видит.

«Я виноват перед Улей, – корил себя Тарханин. – Я обманул ее… Я не сказал ей самого главного!»

«Она тебя ни о чем не спрашивала, – тут же отзывался второй. – Она не желает тебя знать! Оставь ее в покое!»

«Я люблю ее…»

«Той Ули из твоей юности больше не существует. А эту ты не понимаешь, как, впрочем, и она тебя. О какой любви идет речь? Ты испытываешь чувства к женщине, созданной твоим воображением. Запечатлей ее на картине или изваяй из мрамора и поклоняйся!»

«Я не художник… – сопротивлялся Тарханин. – Я обычный человек. Не умею даже стихов писать, не то что картины. Я хочу просто любить и быть любимым… это ведь так естественно!»

«И так сложно! – издевался второй. – Люди умудряются величайшую усладу жизни превратить в страдания. Ты – не исключение. Уля была с тобой, а ты бросил ее… из-за дурацкой гордости, из-за оскорбленного самолюбия. Себя ты любил больше, чем Улю… и теперь пожинаешь плоды этой любви!»

«Ты слишком строг ко мне…»

«Пришла расплата за грех… – нашептывал из темноты невидимка. – Тебя обуяла алчность, парень! И подтолкнула на ложь…»

«Я взял только то, что принадлежало мне по праву!»

«Здесь нет ни твоего, ни моего, – хихикал невидимка. – Здесь все – божье… Какой-то ничтожный надрез тормозных шлангов, и ты выходишь из игры. Голый! Нищий! Такой же, каким пришел…»

Тарханин очнулся. Над ним навис белый потолок, люстра с тремя рожками… Стены больничной палаты казались тесными, словно тюремная камера.

«Я не совершил никакого преступления… – подумал он. – Я ни в чем не виноват…»

«А как же авария? Без вины никого не наказывают!»

Железная логика оппонента разила, словно меч. Это была даже не логика, а крик души.

– Я остался жив… – едва шевеля губами, вымолвил Тарханин. – У меня есть надежда…

«Сегодня ты еще жив, – посмеивался невидимка. – А что будет завтра? Есть множество способов убрать пешку. А у тебя – ни охраны, ни верных друзей, ни тайного убежища. Тебе надо ходить по улицам, снова садиться в машину… Ты тень, Игорь! Я не поставлю на тебя ни гроша…»

– Иди к дьяволу, – выругался Тарханин. – Я не лошадь, чтобы делать на меня ставки!

«Скажи еще, что ты не пешка!»

– Ты меня достал! – заорал он. – Достал!

В палату вбежала медсестра, та самая, которая получала от отчима доплату за «индивидуальный уход».

– Вам плохо? – испуганно спросила она. – Может, уколоть успокоительное?

– Да, пожалуйста…

Она кивнула и метнулась за шприцом.

После укола Тарханину стало легче. Мысли отступили, боль притупилась. Приятное забытье покачивало его на своих волнах… вверх… вниз… вверх… На границе яви и сна его осенила догадка: «Они поехали в Суздаль… Астра и ее спутник… Люси, вероятно, все выболтала…»

Во сне он опять оказался в доме дяди Василия. Тело уже увезли, а Игорь искал повсюду бумаги: документы, квитанции, счета и прочее. Хоронить-то придется ему. Другой родни у старика нету.

Люси залезла на диван с ногами и рыдала. Его это взбесило. Можно подумать, она потеряла близкого человека!

– Хватит выть! – прикрикнул на нее Тарханин. – Давай помогай мне искать!

– Что… искать?

– Паспорт, пенсионное, может, страховки есть, – повернулся он к Люси. – Я не знаю, что может понадобиться.

Жена, красная и опухшая, размазывала по щекам краску. В экстремальных ситуациях она привыкла слушаться мужа. Раз он велит искать, надо искать…

Тарханин выдвигал ящик за ящиком, чертыхался. Люси бестолково тыкалась по шкафчикам, шмыгала носом.

Документы лежали в комоде, на дне второго ящика, под застиранными полотенцами. Он перебрал их – среди обычных бумаг, которые хранятся в любом доме, внимание Игоря привлек вскрытый конверт без адреса…

– Принеси мне воды! – приказал он Люси. – В горле пересохло!

Пока она ходила в кухню, он заглянул в конверт.

– На, пей…

Он забыл, куда только что отправил Люси, и раздраженно отвел ее руку со стаканом.

– Ты чего? Сам же просил воды…

– Поставь на стол…

Она заглянула ему через плечо и ахнула.

– Ой, что там? Фу, какая гадость! Дохлые мухи!

– Кажется, это пчелы, – удивленно возразил он. – Но дохлые, тут ты права…

– Гадость! Выбрось!

Тарханин продолжал держать конверт с пчелами в руках. Ему стало не по себе. В голову пришла мысль, что это послание – знак смерти.

– Выбрось! – требовала Люси.

– Зачем старик положил их в конверт? Хотя нет, конверт был запечатан, а потом разорван. Выходит, он получил пчел по почте…

– У него был маразм, – прошептала Люси, как будто мертвый хозяин мог ее услышать. – Видел, какой он желтый? Разве нормальный человек будет прятать дохлых пчел в комоде?

Тарханин проснулся в темноте. Голова не болела, но в душе ощущалась гнетущая тяжесть.

«Я спал и видел сон, – подумал он. – В точности, как все и было…»

Лунный свет узкими полосами проникал в палату сквозь жалюзи. В коридоре раздались торопливые шаги – куда-то спешил врач или медсестра.

– Я мог ничего не узнать… – пробормотал Тарханин.

Оперативник, к которому порекомендовал обратиться Борисов, оказался молодым худощавым старлеем. Летняя милицейская форма сидела на нем мешковато, словно с чужого плеча. У него было вытянутое лицо, нос с горбинкой и светлые волосы.

– Эрик, – представился он, пожимая руку Матвею.

«Типичный германец, – отметила про себя Астра. – Какой-нибудь дальний потомок викингов. Очевидно, власть суздальских князей в старину опиралась на варяжские дружины. Кровь перемешалась, и получились вот такие светлоглазые русичи».

– Ну, как вам наш город? – с затаенной гордостью спросил Эрик. – Где успели побывать? Преподобной Софии поклонились?

– Сегодня собираемся…

– «Святая праведная княгиня София инокиня, яже бысть в Покровском монастыре девиче, чудотворница», – процитировал старлей. – Так сказано в рукописных святцах. Может, здоровьице желаете поправить? На гробнице святой Софии случались чудесные исцеления. А в начале семнадцатого века она спасла Суздаль от погромов и пожарища. Явилась отряду поляков и устрашила их своим грозным видом. У командира отняло руку, он в ужасе пообещал не трогать жителей и монастырь.

– Вы можете работать экскурсоводом, – улыбнулась Астра.

– У меня мама водила экскурсии, – объяснил Эрик. – Я еще мальцом почти все, что она говорила, наизусть знал. Если понадоблюсь, зовите. Вы на сколько дней приехали? До выходных побудете?

– Как получится.

– Куда нам спешить? – ввернул Матвей. – Мы же отдыхаем. Дышим свежим воздухом, наслаждаемся красотами…

Эрик, в отличие от Астры, не уловил в его словах иронии.

– Правильно! Такого душевного покоя вы ни в какой Швейцарии не обретете, ни в каком Баден-Бадене. Это святая земля. Здесь все наше, родное, православное. Один колокольный звон чего стоит… Вы еще наших огурцов не пробовали, сбитня, медовухи!

Он долго расхваливал достопримечательности Суздаля, так, что гости немного притомились.

– Я читала, у вас тут местечко есть, Ярунова гора называется, – вклинилась в его восторженный монолог Астра. – Покажете?

Милиционер смутился, его мальчишеские скулы покрылись румянцем.

– Там было языческое капище, – подсказала она.

– Ну да, капище Яруна, славянского бога плодородия и мужской силы… – промямлил Эрик.

Он был воспитан в христианских традициях, и язычество представлялось ему неким бесовским наваждением, о коем и упоминать-то грешно. Вообще он больше походил на провинциального учителя, чем на стража порядка.

– Наверное, на Яруновой горе отправлялся культ воинов, – предположил Матвей.

– Да, да, я обязательно поведу вас туда, – поспешно заверил Эрик. – Хоть сегодня вечером!

– Лучше завтра. Сегодня у нас трудный день. Хотим в музей сходить, а потом навестить господина Бояринова.

– Какого именно? У нас их несколько.

– И все – родственники?

– Однофамильцы. Может, когда-то пошли побеги от одного корня, – философски рассудил Эрик. – Но потом разъединились. Вам небось Николай Порфирьевич нужен. О нем Борисов справки наводил.

Они расположились в кафе Гостиного двора, за массивным дубовым столом. Официантка принесла заказанный кофе и сладости. Эрик от угощения отказался, но Астра настояла, чтобы он попробовал клубничный пирог со взбитой сметаной.

– М-мм, вкус райский, – признал милиционер. – Здешние цены рассчитаны на иностранных туристов. Скромному оперу не по карману.

– Что вы можете сказать о Николае Порфирьевиче? – напомнила она.

– Мужик основательный, хозяин – держит гостиницу и несколько сувенирных лавок. Расписные деревянные изделия, керамика, береста, резные вещицы, вышивка – все, что пользуется спросом у туристов. Законопослушный гражданин, налоги платит исправно. Ни в чем предосудительном не замечен. Не пьянствует, не распутничает, дорожных правил не нарушает…

– Он богат?

– Я бы отнес его к среднему классу. Но по нашим суздальским меркам, зажиточный человек. Хороший дом, правда, на самой окраине, машина, процветающий бизнес. Только семейная жизнь у него не удалась – детей нет. А жена умерла, под грузовик попала. Водитель набрался вдрызг и давай куролесить, а она из церкви возвращалась, со всенощной. Он ее сбил и помчался дальше. Прихожане, которые со службы шли, вызвали «Скорую», но женщина скончалась, не приходя в сознание. Такой вот печальный случай…

– Водителя нашли?

– Нашли, чего ж не найти? Он далеко не укатил, врезался в столб на соседней улице, голову разбил. Его привели в чувство, а он ничегошеньки не помнит. Посадили, конечно. А человека-то не вернешь.

– На все воля Божья, – пробормотал Матвей.

Эрик доел пирог и с сожалением вздохнул.

– Берите еще, – предложила Астра. – Мы столько не осилим.

– Нет, спасибо. Наелся. Много сладкого вредно.

– Почему Бояринов поселился на краю города? – спросил Матвей. – Там земля дешевле или он любит уединение?

– Скорее второе. Он ведет обособленный образ жизни, ни с кем близко не сходится. Друзей у него нет, только сотрудники и партнеры. К себе в дом никого не приглашает, сам в гости тоже не ходит. Если какой праздник или юбилей, заказывает ресторан. В последние годы Бояринов совершенно закрылся от мира. Его можно понять. Говорят, он очень горюет по жене… По сути, никто толком его не знает как человека. Только как предпринимателя.

– А раньше он кем работал?

– Еще при Союзе? В молодости – киномехаником, потом завхозом в гостинице, окончил заочно институт, получил повышение: стал администратором. Опыта в гостиничном деле ему не занимать, вот и подался на вольные хлеба. И не прогадал, скажу я вам. Лопатой деньги не гребет, но живет – не тужит.

– Какая у него была семья? Ну, никаких драм не разыгрывалось? Измены, например, или еще чего?

– Бояриновы, по свидетельству соседей и прислуги, жили душа в душу. Ни ссор, ни скандалов между ними не возникало. Я кого мог, опросил аккуратненько по просьбе Борисова. Видно, ему мало этой информации, раз он вас прислал.

– Просто всплыли новые обстоятельства, – отодвинув тарелку с пирогом, пояснила Астра. – Бояриновы нанимали прислугу?

– Помощницу по хозяйству, – кивнул Эрик. – С ними еще секретарша живет на правах члена семьи. Она сирота, дальняя родственница покойной жены Николая Порфирьевича. Бояриновы ее пригрели, обласкали, дали работу.

– Секретарша?

– Да. Она все бумажные дела ведет, печатает, напоминает Бояринову, что запланировано на каждый день, в общем, правая рука.

– Как ее зовут?

– Маняша… то есть Мария Мельникова. Приятная барышня, только неразговорчивая. Из дому практически не выходит, корпит над бумагами. Если гуляет, то в своем саду, загорает прямо во дворе. Да они все такие, Бояриновы! И погибшая супруга Николая Порфирьевича носа из-за ворот без нужды не высовывала. Разве что в церковь, на службу.

– Секретарша тоже посещает храм?

– Не знаю… Наверное, редко. Я этим не интересовался.

«Маняшей незнакомую женщину не называют, – подумала Астра. – Хитрит старлей. В этом деле каждый, кого ни возьми, что-то скрывает. Круговая порука!»

– Вам это не кажется странным? – спросила она. – Ладно Бояринов, он уже в возрасте, к тому же потерял жену, мог впасть в депрессию и на этой почве замкнуться в себе. А почему его секретарша, молодая женщина, сидит взаперти?

Эрик задумчиво покачал головой:

– Взаперти ее никто не держит. Они всегда такими были, Бояриновы, – нелюдимыми. Семейная черта это или характер, трудно сказать. Любой человек имеет право на частную жизнь. Его дело, где проводить время, с кем общаться. Сама обстановка у нас в Суздале располагает не к суете, а к созерцанию. Потому здесь столько монастырей.

«Да уж, – внутренне согласилась Астра. – Насчет семейной черты он верно подметил. Ульяна, родная племянница Николая Порфирьевича, тоже не стремится к общению ни с соседями, ни с родственниками. Яркий образец затворницы. Даже работает на дому…»

Матвей словно прочитал ее мысли.

– У Бояринова была сестра в Москве, – сказал он Эрику. – Умерла год назад. Он хоть на похороны ездил?

Тот развел руками:

– Понятия не имею… Должен был бы поехать. Он, в общем, нормальный мужик. У кого не бывает странностей?

– Сколько лет его секретарше?

– Тридцать. А что случилось-то?

– Пока ничего. Но может случиться… – многозначительно произнесла Астра.

Милиционера терзало любопытство, но воспитание не позволяло ему приставать с вопросами к гостям из столицы.

– Вдруг эта «секретарша» на самом деле – любовница господина Бояринова? – предположил Матвей. – Сначала-то он ее взял в дом как сироту…

– Она ему родственница, – напомнил Эрик.

– Дальняя! К тому же со стороны жены…

– Она давно с ними живет. Что же он, при живой жене шуры-муры с девчонкой крутил? А та смотрела и молчала?

– Потому ее и машина сбила, – внесла свою лепту Астра. – Мешала пожилая супруга Николаю Порфирьевичу с секретаршей любовью заниматься.

– Не-е-ет, – горячо возразил Эрик. – Это бы непременно наружу вылезло. У нас городок маленький, сплетникам на язык лучше не попадаться.

– Вот Бояриновы и живут за семью замками! Чтобы, не дай бог, кто не пронюхал об истинном положении вещей.

– Быть такого не может, – упрямо твердил молодой человек. – Шила в мешке не утаишь. Уже бы давно слухи поползли!

– Почему у Бояриновых нет детей?

– Мне такие подробности неизвестны, – признался Эрик. – Наверное, есть причина. Болезнь или…

– Есть возможность узнать?

– Я попробую, только на это время понадобится.

– Хорошо, мы подождем. Расскажите нам еще про случай на Березовой улице. Вы тогда работали вместе со следователем, который…

– Да-да, – с облегчением вздохнул Эрик. – Конечно! Меня уже Борисов спрашивал. Я отлично все помню… Я тогда был лейтенантом, только-только из школы милиции. Суздаль – место тихое, благостное, намоленное. Здесь – тьфу-тьфу! – криминальная обстановка спокойная. Разное случается, не без того, но злостных, вопиющих преступлений при мне не наблюдалось. Тот старик, Тарханин, кажется, погиб нелепо, по неосторожности. Плохо закрепил поленницу! Она была высокая, завалилась и накрыла его. Зачем было так дрова складывать? Ясно же, что если потянуть снизу поленья, верхние не удержатся…

«Не иначе как с Бояриновыми его связывает что-то личное, – подумала Астра. – Ишь, обрадовался, что можно говорить о другом!»

Они с Матвеем переглянулись. Тот тоже заметил перемену в выражении лица и настроении Эрика.

– Значит, старика никто не убивал?

– Похоже, нет. Несчастный случай… Одно из поленьев угодило ему пониже затылка, проломило основание черепа. Мы провели тщательный осмотр места происшествия. Все указывало на то, что пострадавший пришел взять дров на растопку, согнулся, начал доставать снизу дубовые чурки, и тут на него посыпалась поленница. Не повезло человеку! Сам виноват, но все равно жалко… Глупая смерть.

– Выходит, он не понимал, какой опасности себя подвергает? – удивился Матвей.

– Думаю, понимал, только мы, русские, привыкли полагаться на «авось» да «небось». Вот и…

Эрик глотнул остывшего кофе, предоставив приезжим самим додумывать концовку фразы.

– У него как раз гостили родственники из Москвы, племянник с женой, – после паузы добавил он. – Они были свидетелями. Оба дали совершенно одинаковые показания: пили, мол, чай в гостиной, отдыхали, а хозяин пошел баньку растапливать…

Он повторил то, что Астре и Матвею уже было известно, но они слушали, не перебивали. Вдруг какая-нибудь мелочь не сойдется, какой-нибудь новый фактик обнаружится? Ожидания не оправдались.

Астра вспомнила слова Люси: «Игорь заглянул в сарай, посветил, а там только сапоги торчат из-под поленницы…»

– В сарай, где хранились дрова, был проведен свет? Я имею в виду электрическую лампочку.

Эрик сосредоточенно нахмурился.

– Н-нет, кажется… Среди разбросанных поленьев валялся разбитый фонарик. Видимо, старик пользовался им, а потом, когда все посыпалось, уронил, ну и тот не уцелел.

– А следы там были? – уныло осведомилась Астра. – Во дворе, в сарае?

– Полно. Самого пострадавшего и его родичей. Они ведь бегали, искали старика, в сарай тоже заходили. Стояла осень, дождливая пора… во дворе, естественно, – ни асфальта, ни плитки. Грязь да трава. К тому же дождь моросил… Сами понимаете, какие следы!

– Значит, посторонние во двор не заходили?

– Если и так, со следами нам не подфартило. Во-первых, все было затоптано. Во-вторых, никто не собирался возбуждать уголовное дело. Честно говоря, у следователя возникли сомнения по поводу смерти Тарханина только после оглашения завещания. Мы были удивлены самим существованием этого документа. Человек работал за обычную зарплату, жил более чем скромно, и вдруг – деньги в банке. Откуда? Ну, с мертвого спросу нет, а племяннику с женой досталось. Нервы им потрепали основательно. Появился мотив для убийства! Однако улик против них не было, ничего доказать не удалось… Явился к нам адвокат из Москвы, разбил все доводы следствия в пух и прах, начал строчить бумаги в вышестоящие инстанции. Словом, наделал переполоху! Отмазал клиента и был таков…

– Вы сами как думаете? Старика убили?

Эрик поднял глаза к потолку:

– В принципе, несчастный случай мог быть подстроен. Племянник унаследовал от погибшего кругленькую сумму. Но если он не знал о завещании, то вроде бы смысла убивать дядю у него не было. Как выяснилось по ходу дела, они практически не общались. Дядя жил чуть ли не отшельником, подумывал уйти от мира и посвятить себя служению Богу. Вдобавок он страдал тяжелой болезнью печени. Так что родственникам стоило немного подождать, и они стали бы обладателями наследства без всякого криминала. Вот это они как раз знали: потому что выглядел старик, прямо скажем, неважно. Ему ведь было шестьдесят пять, а на вид – все восемьдесят.

– На этом и сыграл адвокат? – догадалась Астра.

– Причем мастерски, – кивнул Эрик. – Он раздобыл медицинскую карту покойного, привлек в свидетели врачей. В целом обстоятельства сложились в пользу подозреваемого.

– У вас тут кого ни возьми, тот отшельник, – скептически усмехнулся Матвей.

– Место у нас такое – охлаждает житейские страсти и побуждает к духовным исканиям…

– Если погибший был набожным человеком, то мог завещать свое имущество монастырю, – предположила Астра. – Но оставил все племяннику.

– Родная кровь!

– Где Василий Тарханин работал реставратором?

Эрик, будучи человеком добросовестным, предугадал вопросы, которые могли возникнуть у москвичей, и основательно подготовился.

– Повсюду. Он был членом бригады и выполнял работы для разных заказчиков. И у нас, и в Кидекше[24]… А когда вышел на заслуженную пенсию, устроился смотрителем в Музей славянской культуры. Сотрудники отзываются о нем положительно.

– Никаких громких краж у вас не случалось? Иконы, церковная утварь не пропадали?

– Понимаю, куда вы клоните, – смутился Эрик. Как будто он нес личную ответственность за нравственность суздальцев. – Ничего вопиющего не было. От мелких краж не убережешься, а крупных я на своем веку не помню.

– Вы еще молоды…

– Да, конечно. Но три года назад, после оглашения завещания реставратора, следствие пыталось установить происхождение его денег.

– И что?

– Безуспешно. Самого Василия Тарханина не спросишь, а родственники клялись, что ни сном ни духом помыслить не могли о таком богатстве. Окружающие тоже находились в полнейшем неведении. Ни сотрудники музея, где работал пенсионер, ни соседи ничего вразумительного сказать не могли.

– Какова же была сумма? – не выдержал Матвей.

– Банкиры сначала отказывались давать информацию, требовали официальный запрос. Пришлось действовать по букве закона. Выяснилось, что за десять лет до смерти пострадавший открыл в местном отделении банка валютный счет на предъявителя, куда положил сто пятьдесят тысяч долларов.

– Ого!

«Для крупного бизнесмена деньги не так уж велики, – подумала Астра. – Но для реставратора, обитающего в деревянной избушке…»

– Почему на предъявителя? – спросила она.

Милиционер пожал плечами:

– Наверное, перестраховался человек. Решил, что так надежнее. Народ у нас запуганный, неадекватный в вопросе денежных средств. Людей клинит! Особенно, когда речь идет о больших суммах.

– Скажите, Эрик, а чего-нибудь связанного с пчелами следствие не обнаружило?

– С пчелами? В каком смысле?

– Пчелы в каком-либо виде фигурировали? Живые или… мертвые?

Старлей задумался, потирая затылок:

– Пчелы… точно нет… – Он посмотрел на часы и присвистнул. – Ух, ты! Мне пора, ребята. Вы извините, служба. Я и так надолго отлучился. Начальство рвет и мечет.

Эрик ушел, а Матвей и Астра остались сидеть, озадаченные и растерянные.

– Наверное, с Бояриновым нам поговорить не удастся, – после некоторых раздумий, заключила она. – Он нас пошлет подальше, и дело с концом.

– Надо попытаться. Вдруг не пошлет?

– В дом он нас точно не пустит. Поедем к нему в гостиницу…

Ночью Тарханин внезапно проснулся. Ему показалось, что кто-то крадется по больничному коридору. Он резко приподнялся, сел и прислушался. Шаги приблизились к двери его палаты… Он замер. К горлу подкатила тошнота, виски сдавило, заныла бровь, хотя небольшая рана, полученная от удара о руль, уже затянулась.

«Ваша жизнь вне опасности, Игорь Сергеевич, – любезно улыбаясь, сообщил ему вчера доктор. – Еще пару дней постельного режима, и мы вас отпустим на все четыре стороны. При условии, что вы будете продолжать принимать таблетки, вам не о чем беспокоиться!»

Игорь так не думал. Нет таких таблеток, которые защитили бы его от неведомой угрозы. Тот, кто повредил его машину, не успокоится. Почему бы ему не прийти в больницу и не довести начатое до конца? Охрана пациентов здесь не предусмотрена.

«А заявлять в милицию ты не захотел! – поддразнивал его внутренний голос. – Не дай боже навредить обожаемой Уленьке. Эта подруга чуть не отправила тебя к праотцам, а ты все с ней церемонишься!»

Шаги в коридоре стихли. Кто-то притаился за дверью в палату и выжидал. Ручка повернулась, и Тарханин мысленно попрощался с жизнью. Прятаться было некуда. Выскочить в окно? Высоковато…

Он поднялся на ноги, схватил стул и скользнул к стене: «Если кто сунется, садану по голове изо всех сил!» Предательская слабость разлилась по телу – ноги дрожали, сердце неистово колотилось.

Дверь скрипнула. В образовавшуюся щель просочился свет лампы, которая горела на столике дежурной медсестры. Тарханин замахнулся… В палату заглянула девушка. Она стояла, пока ее глаза привыкали к темноте, не подозревая о занесенном над ее головой стуле.

– Ой! Где это он?

Стул вырвался из рук Тарханина и с грохотом упал на пол. В ночной тишине звук показался оглушительным. Девушка взвизгнула и захлопнула дверь. В коридоре забегали. Хлопали двери соседних палат, люди спросонок спрашивали друг у друга, что случилось.

Пережитый страх заставил Тарханина опуститься на пол рядом со стулом. В палату ворвался дежурный врач. Щелкнул выключатель, и желтый свет ослепил пациента.

– Где больной?

Врач по инерции кинулся к пустой кровати, а потом уже оглянулся и обнаружил привалившегося к стене Тарханина.

– Что с вами?

– Я гляжу, его нету, – заикаясь, оправдывалась сестричка. – И вдруг что-то как загрохочет! У меня душа в пятки!

Доктор, отмахнувшись от нее, присел на корточки возле больного и взял его за руку.

– Пульс частит! Человек, наверное, звал вас, а вы дрыхнете в ординаторской! – вызверился он. – Распустились!

– Сигнального вызова не было… – выдавила готовая расплакаться девушка. – Вы нажимали на кнопку, Игорь Сергеевич?

Тарханин покачал головой. Каждое движение давалось ему с трудом.

Только через полчаса, когда его уложили в постель и сделали укол, он ощутил, как нервное напряжение отступает и сознание погружается в дрему.

«Надо выбираться отсюда, – подумал он, борясь с ватным лекарственным забытьем. – В этой палате я слишком легкая добыча! Буду долечиваться дома…»

Ему опять снилась скамейка под липами во дворе Ули, ее робкие поцелуи и торопливые, смущенные слова любви… Уля, Уля! Неужели ты все забыла?

– Это не она! – хихикал кто-то черный, бесформенный, источающий угрозу. – Не она! Ты ошибаешься…

– Уля, где ты? – в отчаянии звал Тарханин.

– Ты продал свое счастье! За дядюшкины деньги! – раздавалось из темноты.

Надрывно звонили суздальские колокола. Целая стая ворон с громким карканьем кружила над колокольней, над синими, словно небо, куполами…

И вот уже он сидит в неприбранной горнице, за самоваром.

– Угощайся, муженек! – воркует Люси, подает ему расписную чашку. – Пей!

Что-то неумолимое и страшное надвигается изо всех углов деревянного дома и возится, и шепчет, и хохочет голосом Ульяны…

Затейливый деревянный дом с вывеской «Бояринский Терем» стоял посреди вишневого сада, полного молодой завязи.

– Вишен в этом году будет много, – сказал Матвей.

Астра с любопытством осматривалась. Теплый ветерок насквозь продувал ее легкие брюки и тонкую блузку без рукавов.

Администратор гостиницы пригласил их в круглую беседку из янтарных бревен. Деревянные лавки были нагреты полуденным солнцем.

– Что будете пить? – склонился он в вежливом поклоне. – Может, кваску холодненького принести? Или обед изволите заказать? У нас сегодня рыбные расстегаи, ушица отменная.

– Квасу, пожалуй…

– Скажите своему хозяину, что приехали журналисты из Москвы, – добавила Астра.

– По какому вопросу?

Администратор демонстрировал блестящую выучку. С одной стороны – искреннее радушие, с другой – четкая оценка ситуации. Позовет он хозяина или не позовет, зависело от инструкции, которой ему велено придерживаться.

– Мы занимаемся развитием туризма, – небрежно обронил Матвей. – Пропагандируем памятники Золотого кольца, собираемся провести конференцию для средств массовой информации. Подбираем место.

– Я доложу…

Администратор исчез, а на смену ему явилась румяная официантка в коротком русском сарафане. Она поставила на стол поднос с блинами и кувшин с квасом. Стекло запотело, на блинчиках медленно таяло сливочное масло.

Все здесь как будто дышало уютом и гостеприимством, но в самой атмосфере витала некая скрытая тревога. В шелесте сада, в солнечных бликах на столешнице, даже в походке официантки чувствовалась настороженность.

– Здравствуйте, господа…

Хозяин гостиницы вырос перед ними, словно из-под земли. В густых зарослях сирени с правой стороны беседки пряталась вымощенная булыжником тропинка, которая, очевидно, вела к летней кухне. Оттуда и пришел родной дядя Ульяны Бояриновой.

Астра и Матвей церемонно представились. Подтверждающие документы Николай Порфирьевич у них не спросил – не захотел показаться придирчивым и подозрительным. С представителями прессы следует быть осторожным. Ославят потом на всю Русь-матушку! Поди-ка, отмойся…

– Чем могу быть полезен? – сдержанно осведомился он, присаживаясь на лавку напротив.

Не так страшен черт, как его малюют. В этом лишний раз убедилась Астра, глядя на господина Бояринова. Плечист, кряжист, лицо квадратное с аккуратной бородкой, подстрижен по-купечески в скобку, шелковая косоворотка – соблюдает внешний стиль старорусского хозяина богатого постоялого двора. Экзотика для привлечения туристов. С виду смирный, а внутри на взводе, начеку. За полуопущенными веками таятся колючие зрачки. Голос низкий, рокочущий, как будто зажатый.

Матвей заговорил с ним о конференции. Сослался на рекомендацию его племянницы, Ульяны, которая расхвалила древний Суздаль, здешние спокойные ландшафты, украшенные святыми обителями, белокаменные храмы, относительно недорогой и качественный сервис.

Ни один мускул не дрогнул на гладком, лоснящемся от жары лице Николая Порфирьевича.

– Вы что же, лично знакомы с Ульяной? – все же поинтересовался он. – Или статьи ее читали?

Дядюшка, оказывается, был в курсе того, чем занимается его московская племянница.

– В основном статьи, – обтекаемо выразился Матвей. – Мы, журналисты, следим за публикациями друг друга. Интернет расширил наши возможности. Дефицит времени теперь компенсируется общением в Сети.

– Ну, да…

Бояринов опустил голову и разглядывал столешницу. Московские гости чем-то ему не нравились. Он с трудом заставлял себя сидеть и отвечать на их вопросы. Сколько человек может принять его гостиница, есть ли сауна, бильярд, хорош ли шеф-повар в ресторане…

Наконец, у дядюшки лопнуло терпение.

– Я вам администратора пришлю, – заявил он.

– Нет уж, извините! – решительно возразила Астра. – Мы признаем информацию только из первых уст. Если бы не Ульяна, мы бы к вам не обратились. Кстати, она вас в Москву приглашала…

– Меня? – вскинул голову Бояринов. И моментально осадил свой порыв. Только на скулах заиграли желваки.

– После смерти матери у нее никого, кроме вас, не осталось.

– Да… бедная моя сестра… царствие ей небесное…

– Надежда Порфирьевна большой души была человек, – скорбно произнес Матвей. – Чудесную дочь воспитала, умную, интеллигентную, порядочную. Сейчас такие женщины – редкость!

– Да… да… – нервно кивал Бояринов. – Жалко Ульяну! Уж как она на похоронах убивалась, как плакала!

Астра слушала, смотрела и не могла отделаться от мысли, что перед ней разыгрывают спектакль. Казалось бы, Николай Порфирьевич им поверил, пошел на поводу… ан нет! Он с самого начала вел свою партию. Теперь им ничего не оставалось, как пустить в ход «домашние заготовки». Может, хоть это собьет его с толку.

– Ульяна говорила, что вы много лет не поддерживали отношений. Она даже не знала, что у нее есть дядя в Суздале.

– Чушь! – не моргнув глазом, парировал Бояринов. – У нее, вероятно, от горя рассудок помутился. Между мной и Надеждой с детства кошка пробежала, отрицать не стану. Она как уехала отсюда, так и забыла о моем существовании. Ни письмеца, ни весточки. Мыкалась одна в чужом городе, но ни разу помощи не попросила. Гордая! Так ведь и я – гордый! Семейная черта…

Он замолчал с видом человека, которому больше нечего сказать. Астра понимала: это провокация. Бояринов ждет новых вопросов, хочет выведать, с какой целью они приехали.

Матвей без всяких объяснений протянул ему фото Ульяны, сделанное во дворе ее дома:

– Узнаете?

Хозяин гостиницы должен был выразить удивление, и выразил. С недюжинным актерским мастерством.

– Что вам от меня нужно? – побагровел он. – Вы все придумали про конференцию, а на самом деле вас интересует моя племянница Ульяна, наши личные отношения. Так вот, господа хорошие, со своими проблемами мы сами разберемся. А вам лучше уйти!

– Простите, но…

– Журналисты! Паскудная профессия! – негодовал Бояринов. – Будь Улька моей дочерью, выпорол бы ее как следует…

– И запер в чулане! – закончила за него Астра. – Не те нынче времена!

Они уставились друг на друга, как разъяренный лев и цирковой укротитель. Дядюшка предпочел не раздувать конфликт.

– Идите с богом… – махнул он рукой. – Не то велю вас выдворить.

«Не посмеет, – подумал Матвей. – Просто пугает. Защитная реакция. Он сам чего-то боится».

– Вас, случаем, не конкуренты подослали? – злобно прищурился хозяин гостиницы. – Кое-кто давно мечтает прибрать к рукам мой «Терем» с прилегающей территорией. Только вот им! – он скрутил дулю. – Кукиш! Не позволю опорочить свою фамилию! Чем бы там Улька ни занималась, – она сама по себе, а я – сам по себе. Я за нее не в ответе!

Он распалился: глаза выкатились из орбит, налились кровью, ноздри раздувались, подбородок подрагивал.

– Хорошо, хорошо, мы уйдем… Ваша племянница не сделала ничего плохого.

Бояринов все еще не мог остановиться.

– Сестру я помог похоронить, достойные поминки справил, хотя она меня знать не желала! Денег на памятник дал… А в остальном увольте. Мы с Улькой как были чужими, так и останемся! С сестрой, Надеждой, не сошлись характерами, а с племянницей и подавно!

– Вам известно, кто отец Ульяны? – рискнула спросить Астра.

Николай Порфирьевич стукнул по столу кулаком, да так, что поднос с блинами подпрыгнул, зазвенели тарелки и стаканы.

– Нагуляла сестрица дочку, зачала в блуде! А где, с кем, то не моя забота! Надька теперь перед Господом отчет держит, не перед людьми… С меня за нее спросу быть не может.

Он пыхтел, как паровоз, и это «благородное» возмущение опять казалось наигранным. Бояринов слишком бурно выражал свои эмоции.

Фотографии, запечатлевшие Ульяну во время прощания с покойной старушкой Горелкиной, все это время лежали перед ним. Он старательно отводил от них глаза.

Астра под столом наступила Матвею на ногу.

– Последняя просьба, и мы удаляемся! – примирительно улыбнулся тот.

– Что-о? – взбеленился хозяин. – Еще какие-то просьбы? Если касательно Ульки, то… Денег не дам! Ни под каким видом! Это наглость…

Он не успел договорить, как Матвей чуть придвинул к нему снимки:

– Взгляните, будьте любезны…

В его голосе прозвучала вежливая настойчивость, и Бояринов не сумел противостоять ей. Должно быть, ему не терпелось избавиться от назойливых «журналистов». Он опустил глаза и уставился на фото, пробурчал:

– И что дальше?

– Вы узнаете свою племянницу?

– Разумеется, узнаю! Я еще в своем уме!

– Когда вы видели ее в последний раз?

– На похоронах Надежды… а в чем, собственно, дело?

– Раньше вам приходилось общаться с ней?

– Я же вам русским языком объяснил: сестра со мной отношений не поддерживала. Про дочку написала один раз, когда та родилась… и все!

– Вы ей ответили?

– Нет! – с вызовом ответил Николай Порфирьевич. – Я рассудил по справедливости. Сама нагуляла, сама пусть и воспитывает. Разве я не прав?

От Бояринова они отправились на берег Каменки, в Покровский монастырь. Машину – черный «Фольксваген Пассат» – оставили на парковке, рядом с туристическими автобусами.

Монастырь оказался действующим. Современные постройки в его ограде – гостиничные «избушки» в псевдорусском стиле – выглядели чужеродным элементом. Монахини в долгополых одеяниях сторонились туристов, спешили поскорее скрыться от любопытных глаз. Здесь стояла особая тишина, которая поглощала звуки шагов, голосов, щелчки фотоаппаратов. От мощных каменных стен, от древних храмов веяло стариной…

Покровский собор, словно жемчужина на зеленом травяном ковре, поражал величием и строгостью линий. Плоские золотые купола, обилие сквозных арок, просвеченных солнцем, узкие окна-бойницы, устремленная в небо шатровая колокольня, соединенная с храмом белой галереей. Все сахарное, сияющее, наполненное воздухом и торжественным покоем. Галерея похожа на мост с двумя арочными пролетами. Через них, разделенная надвое, течет вечная река времени…

– В подклети[25] Покровского собора нашли упокоение многие знаменитые монастырские узницы, – рассказывала женщина-экскурсовод. – В том числе и бывшая великая княгиня, жена Василия III[26] красавица Соломония. А как романтично все начиналось…

Великий князь Василий надумал жениться, когда ему стукнуло двадцать шесть лет. Для смотрин собрали по всем городам и весям самых прелестных девушек, невзирая на знатность их происхождения. После тщательного отбора из полутора тысяч претенденток выбрали всего сотню юных невинных созданий, выхоленных в боярских теремах: белолицых, чернобровых, с губами, как маков цвет, с густыми косами до пят. Из этой сотни в финал конкурса «царских невест» вышли только лишь десять. После того как последнее слово сказали опытные повивальные бабки, счастливиц представили великому князю. Ведь едва ли не главное предназначение княгини – произвести на свет потомство, дать престолу наследников, продолжить династическую линию.

Из этой-то десятки красавиц и выбрал Василий себе жену – Соломонию Сабурову, распрекрасную девицу с нежной кожей, румяную, статную, с волосами, как шелк, с глазами, как звезды. Зажил князь с молодою супругой весело и согласно. Шли годы, а долгожданного ребенка все не было. Чего только не делала княгиня Соломония: ездила на богомолье, пешком ходила по святым местам, приносила богатые дары в монастыри и храмы, неустанно просила Господа о «чадородии». Отчаявшись, тайно обращалась к гадалкам и знахаркам, к колдовству и «заговорам»…

Детей не было. Василий терпел долгие двадцать лет и, наконец, решился на неслыханное: развестись с бесплодной женой, принудить ее к постригу и вступить в новый брак. Константинопольский патриарх ответил ему отказом, но великий князь не собирался отступать. Московский митрополит Даниил нашел правителю оправдание для развода: «Неплодную смоковницу посекают…»

Соломония сопротивлялась всеми силами, она и слышать не желала о разводе. Однако ее участь уже была решена. В преддверии зимы, когда московские раскисшие дороги покрылись снегом и ударили первые заморозки, великую княгиню привезли в Рождественский монастырь.

Германский посол Герберштейн свидетельствует, что Соломонию постригли насильно. Она кричала, что против воли совершают над нею обряд, срывала с себя монашеский куколь и топтала его ногами. Посланный надзирать за княгиней боярин ударил ее плетью в храме! Только после этого она присмирела, заплакала и дала облачить себя в иноческую ризу со словами: «Бог накажет моего гонителя…»

Поскольку многие осуждали развод Василия и сочувствовали Соломонии, бывший муж выслал ее подальше от Москвы, в суздальский Покровский монастырь. А сам вскоре женился на шестнадцатилетней Елене Глинской.

В заключение экскурсоводша процитировала Псковскую летопись:

– «Князь великий Василий Иоаннович постриже княгиню свою Соломонию, а Елену взял за себя. А все то за наше согрешение, яко же написал апостол: пустя жену свою, а оженится иною, прелюбы творит».

Астра смотрела на белокаменную громаду Покровского собора, куда, вероятно, ходила молиться инокиня София, бывшая великая княгиня Соломония, где стояла на коленях у иконостаса… Чего просила она у Бога? В чем каялась?

Астра пыталась представить, каково это – после великокняжеского терема, изысканных яств, злата да серебра, шелковых простыней да лебяжьих перин оказаться в тесной келейке со слюдяным окошком, жестким ложем, чадящею свечой и влачить однообразные дни, полные неустанных трудов и молитв.

Матвей в то же самое время думал о другой опальной царице – Евдокии Лопухиной, незадачливой супруге Петра, которая из роскошных кремлевских палат была брошена за эти стены, ничуть не уступающие крепостным. Увы! Даже самое высокое положение и аристократическая кровь не гарантируют завидной судьбы.

– Пойдем внутрь? – предложила Астра и накинула на голову прозрачный шарф. – Хочу взглянуть на мощи преподобной Софии Суздальской.

Что-то в печальной истории Соломонии занимало ее, казалось важным. Матвей молча пошел следом. Внутри собор был бело-золотым, просторным и гулким…

Астра долго стояла и, не отрываясь, глядела на закрытую раку с останками старицы Софии – не так давно их выкопали из усыпальницы и перенесли сюда, – потом повернулась и зашагала к выходу.

– Ну, что? – спросил ее Матвей уже на улице.

– Не знаю… Думала, побуду в соборе, послушаю его тишину, дыхание, и мне откроется какая-то тайна. Ничего подобного!

– Значит, нет никакой тайны.

– А ребенок Соломонии?

– Какой ребенок? Она же была бесплодна?

– Надо поговорить с экскурсоводом…

Они отыскали женщину, которая проводила экскурсию, и засыпали ее вопросами. Женщина улыбалась и терпеливо отвечала, глядя на странных туристов через очки в роговой оправе. Она сама чем-то походила на монахиню – гладко причесанная, тихая, в закрытом темном платье.

Оказалось, рождение инокиней Софией ребенка в монастыре одни историки воспринимают как непреложный факт, другие отрицают. Главным камнем преткновения является дальнейшая судьба царевича. Куда он подевался? Если ребенок в самом деле появился на свет, то, судя по срокам, во время пострижения великая княгиня уже носила его под сердцем. Таким образом, он был законным сыном государя и наследником. Это не могло не всполошить великого князя и его новую супругу. Назревал грандиозный скандал.

Женщина-экскурсовод говорила легко, без запинки – привыкла излагать эту историю для посетителей монастыря. Она столько раз повторяла ее…

– Спустя несколько месяцев после женитьбы Василия III по Москве поползли слухи, что-де инокиня София родила в монастыре мальчика и назвала его Георгием. Великий князь встревожился и послал в Суздаль своих людей, которым приказал провести розыск. Ссыльная жена проявила мужество и выдержку, отказавшись показать следственной комиссии ребенка, однако не отрицала его существования и даже пригрозила, что ее сын, «когда облечется в величие свое, то отомстит за обиду матери». Как вы понимаете, самым простым способом замять скандал и оградить себя от различных осложнений было убийство. Василий III наверняка тайно поручил кому-то из членов комиссии – будь то дьяк или доверенный боярин – не столько установить истину, сколько избавиться от опасного младенца. Соломония это подозревала, зная коварство мужа. По свидетельству современников, она отличалась не только красотой, но и умом, решительным характером. Сначала своими опрометчивыми высказываниями она чисто по-женски пыталась досадить Василию и Елене, но потом опомнилась. Кто-то из верных людей помог ей спрятать мальчика в надежном месте, а в монастыре инсценировали его смерть и похороны. Только так бывшая великая княгиня сумела убедить засланного убийцу, что опасности больше нет.

– И тот поверил? – спросила Астра.

– Видимо, да…

– Значит, ее сын остался жив?

– Надо полагать, среди бояр или влиятельных духовных лиц нашлись люди, которым было выгодно такое развитие событий, – кивнула экскурсоводша. – Ведь впоследствии они могли использовать царевича в борьбе за власть. Но по какой-то причине Георгий ни разу не предъявил свои права на престол.

– Наверное, судьба матери доказала ему, что вблизи трона счастье недостижимо, – сказал Матвей.

– Судьба отца еще ужаснее, – добавила женщина. – У новой царицы Елены Глинской тоже не было детей, и она во многом повторила путь своей предшественницы: те же походы по святым местам, те же молебны, те же пожертвования. Только Глинская, женщина из рода потомственных интриганов и авантюристов, оказалась хитрее Соломонии. Злые языки утверждали, что она забеременела от своего любовника, князя Оболенского. На пятый год брака у нее родился долгожданный наследник, будущий царь Иван Васильевич, известный как Грозный. Вот как сообщает об этом летопись: «Внезапну бысть гром страшен зело и блистанию молнину бывшу по всей области державы их, яко основанию земли поколебатися…» А через три года Василий III скончался в страшных мучениях. У него внезапно появилась на бедре «болячка с булавочную головку», которая вызвала заражение всего организма. Лекари разводили руками, а великий князь истекал гноем…

– Выходит, он умер не своей смертью?

Женщина-экскурсовод пожала плечами:

– Судите сами. Старый муж отдает Богу душу, а Елена и ее фаворит Оболенский фактически становятся правителями при малолетнем государе… Тут-то бы и появиться Георгию! Но он не появился… Легенда утверждает, что рожденный Соломонией мальчик благополучно вырос и стал отважным разбойником Кудеяром. Вел вольную жизнь, никому не поклонялся, ни у кого не просил милостей. Все, в чем нуждался, добывал с оружием в руках: грабил богатых бояр и купцов. Может, такова была его месть «брату», который то ли был законным сыном Василия III, то ли не был… Во всяком случае, сам Иван Грозный чувствовал себя на троне неуютно, постоянно боялся заговоров и даже вел секретные переговоры о предоставлении ему убежища за границей. Кстати, придя к власти, он затребовал все архивы, где речь шла о деле Соломонии…

Беседуя, они прогуливались вокруг собора. У колокольни шумели деревья, поднимаясь кронами к шатровым скатам, украшенным окошками. На верхушке блестела луковка с крестом. Казалось, она упирается в самое небо… В это же синее небо смотрела несколько веков назад и преподобная старица София, и другие родовитые монахини. А теперь – Астра с Матвеем и степенная женщина-экскурсовод, остальные туристы… Удивительная штука – время.

– Это вход в подклет? – спросил Матвей, показывая на толстые темные двери с висячим замком.

– Да, только он заперт. Вас интересует усыпальница?

– Мальчика ведь должны были похоронить там?

– Во время реконструкции собора в подклете нашли фальшивое детское захоронение, – подтвердила экскурсоводша. – Между могилами старицы Александры и старицы Софии обнаружилось каменное надгробие с затертой надписью. А под ним – небольшая деревянная колода, обмазанная изнутри известью. Вместо останков ребенка там лежала кукла, одетая в шелковую рубашечку и укутанная расшитым жемчугом свивальником. Сейчас эту рубашечку и надгробную плиту с детской могилы можно увидеть в суздальском музее. Там же вам покажут покров, вышитый руками бывшей великой княгини, и ее портрет. Хотя лик преподобной был написан уже после ее смерти, считается, что художник достоверно отобразил черты инокини Софии и передал ее гордый, непокорный характер.

Заученные фразы в обрамлении подлинного исторического антуража теряли официальную сухость и наполнялись живым смыслом. Настоящая драма с детективным сюжетом разворачивалась перед слушателями…

Темная ночь. Безмолвная процессия приближается со стороны келий к застывшей громаде собора. Ветер колышет пламя свечей. Скрипят железные петли, с натугой отворяются дверные створки. Несколько человек в монашеских рясах сносят в подклет храма маленький гробик…

Знают ли они, что хоронят обряженную по-царски куклу? Как церковь могла пойти на такой откровенный подлог? Как жила все последующие годы Соломония, как смотрела на могилу собственного ребенка, то ли не родившегося, то ли чудесно спасенного? Как замаливала свой обман? Обрела ли, наконец, душевный покой?..

Марк предупредил Люси, что уезжает из Москвы на несколько дней, у него важная командировка.

– Когда ты вернешься? – спросила она.

– Точно не знаю. Ты мне не звони. Я буду занят, возможно, отключу телефон.

– Зачем?

– Во время переговоров сигналы сотового ужасно мешают, – недовольно буркнул он. – Потерпи до моего приезда. Ладно?

– Хорошо…

Она пыталась изобразить сожаление, но на самом деле обрадовалась, что Марка не будет рядом. Его присутствие пугало и сковывало ее. Особенно после встречи с той женщиной, знакомой Игоря. Почему та задавала вопросы о происшествии в Суздале? Женщина намекала, что Люси тоже угрожает опасность…

«Не сболтнула ли я лишнего? – беспокоилась она. – Игорь, вероятно, будет сердиться. Но он сам виноват. Надо было предупредить… Хотя если он сильно пострадал в аварии, то…»

Мысли путались в очаровательной кудрявой головке Люси, заставляли ее нервничать. Подозрения, что Марк может оказаться преступником, приводили ее в панику. Каким образом он попал на снимок, который показывала Ельцова?

Она с облегчением проводила Марка, сделала ему целую коробку бутербродов и налила кипятку в термос.

– Заваришь себе чай или кофе…

Он что-то промычал в ответ, складывая вещи в сумку. Уже в прихожей чмокнул ее в щечку и дал денег «на мелкие расходы».

– Пока, Белоснежка, не скучай!

Она состроила вымученную улыбку, молясь, чтобы он не заметил фальши.

Когда за ним закрылась дверь, Люси приплелась в спальню, рухнула на кровать и некоторое время лежала в полной прострации. Марк преспокойно оставил ее в своей квартире, потому что знал: ничего компрометирующего она не обнаружит. Хрустальный шар, и тот забрал с собой. То, что он ведет двойную жизнь, теперь стало ясно даже Люси. Ее инертный мозг слабо зашевелился, пытаясь нащупать выход из ситуации.

Если аварию подстроил Марк, он может повторить попытку, которая окончится для бывшего мужа смертью. Тогда Люси станет соучастницей. Кто лучше ее знает особенности поведения Игоря, его привычки? Кто затаил на него обиду и лелеет надежды на страшную месть? Конечно, брошенная жена! У нее есть мотив для убийства, и любой опер за это ухватится. Люси придется оправдываться, доказывать свою непричастность. Марк практичен и лишен сантиментов: в случае разоблачения он потянет ее за собой. Он уже попал в поле зрения заинтересованных лиц – будь то Ельцова или кто-то другой…

«Они начнут давать свидетельские показания, и мне не поздоровится, – думала она, скользя взглядом по натяжному потолку. – Что делать? Как выкрутиться?»

Домашний телефон Тарханина по-прежнему молчал, сотовый тоже. Звонить его матери и отчиму Люси не рискнула. Что она им скажет – у меня роман с парнем, который едва не убил вашего сына? Они тут же потащат ее в ментовку. А Марк догадается, кто его сдал, и придушит ее.

Люси не умела пить. Она сразу пьянела и теряла соображение. Теперь это качество пригодилось. Она тяжело поднялась на ноги, поплелась в гостиную, достала из бара бутылку коньяка, плеснула в стакан изрядную порцию и проглотила. Ее повело – голова закружилась, в груди разлился приятный жар… Чтобы не упасть, Люси поспешно опустилась в кресло. Тревога отступила, ей захотелось закрыть глаза и ни о чем не думать. Добрая фея из коньячной бутылки тут же исполнила ее желание…

В музее Астра долго стояла у портрета Соломонии, потом разглядывала вышитый княгиней покров. Представляла, как та сидела за пяльцами, как стежок за стежком ложились на ткань шелковые и золотые нити. Какие думы одолевали за рукоделием знатную монастырскую пленницу? Оставила ли она свои мечты за Святыми воротами? Или продолжала верить в несбыточное? Может, вспоминала первые счастливые годы, прожитые в любви с князем Василием…

С портрета на посетителей глядела несломленная женщина с тонкими чертами и мягким овалом лица, подчеркнутым черным монашеским убором.

У кого-то пискнул мобильный телефон. Люди сердито зашептались.

Матвей задержался у витрины с детской рубашечкой и свивальником из ложного захоронения. Неровный речной жемчуг потемнел, ткань полуистлела. Какую тайну хранили эти вещи, надетые на куклу вместо умершего ребенка?

– Вот еще одно нераскрытое дело, – пробормотал он. – Видать, плохих сыщиков послал в Суздаль великий князь.

Астра подошла и взяла его под руку, прошептала:

– Идем отсюда…

– Мы же только пришли!

– Эрик прислал сообщение. Он ждет нас на Яруновой горе.

Они тихонько выскользнули из музейного зала. На улице накрапывал дождь. Сквозь сизые облака проглядывало солнце, и сочетание падающих капель и света придавало воздуху хрустальный оттенок.

Матвей завел машину, и они поехали в сторону бывшего капища.

– У Эрика есть новости… – заявила Астра.

Дождь припустил сильнее. Заработали дворники, очищая лобовое стекло. Солнце спряталось. Вдоль улиц тянулись одноэтажные деревянные дома, сады, дощатые заборы.

– Здесь должна быть церковь, – сказал Матвей. – Вон, кажется…

Приходилось объезжать выбоины на дороге. Заросшие бурьяном обочины были мокрыми. Над рекой на пригорке стояла белая остроугольная церковь в окружении деревьев. Астра приоткрыла окно со своей стороны и выглянула, ища глазами Эрика. В салон ворвался свежий запах травы и шум капель.

Милиционер ожидал их под березами. Он был в форме, рубашка намокла и потемнела на плечах.

– Это и есть Ярунова гора? – разочарованно протянул Матвей.

– А вы что надеялись увидеть? Языческий курган с каменными идолами?

Эрик, словно его уличили в ереси, опасливо покосился на церковь. Он был бы не прочь перекреститься, но постеснялся гостей из Москвы.

Небо полыхнуло зарницей, над холмом пронесся отголосок грома. Где-то за рекой бушевала гроза. Низкие тучи волочили за собой хвосты ливня.

– Скоро сюда докатится, – поднял голову Эрик и поежился. Мокрая рубашка липла к телу, казалась ледяной.

– Садитесь скорее в машину, простудитесь!

Милиционер с удовольствием устроился на заднем сиденье. Здесь хотя бы не капало.

– Хотите выпить? – предложил Матвей.

– Не откажусь…

Астра достала термос с горячим кофе, добавила туда коньяка и протянула Эрику.

– Вам нужно согреться.

– Так лето же! – возразил тот, но кофе послушно выпил.

Он полдня бегал по городу и рылся в архивах. Хотел повести гостей на кладбище, а погода подвела.

– У Бояриновых был ребенок, – доложил милиционер. – Только он умер еще в младенчестве. Жена Николая Порфирьевича пережила сильный стресс, долго болела, ей даже порекомендовали уехать на время из дому… В общем, больше она забеременеть не смогла.

– Везет нам на умерших детей…

– Что?

– Да так, ничего, – махнул рукой Матвей. – Не обращайте внимания. Просто мы ходили в музей, наслушались про Соломонию Сабурову и ее ребенка.

– А-а! Ну, это совсем другое. Давняя и темная история.

Астра вспомнила о ложной могилке в Покровском соборе и повернулась к Эрику.

– Бояриновы похоронили младенца?

– А как же! Я проверил. Могила существует…

– Вы ее видели?

– Лично нет. Я звонил директору кладбища, он смотрел записи. Я думал, мы вместе туда подъедем…

– Поехали! – скомандовала Астра.

– Прямо сейчас? – растерялся Эрик. – Как же Ярунова гора? Вы же хотели…

Вспыхнула молния. Оглушительный раскат грома потряс окрестности. Пустился ливень. Потоки воды стекали по стеклам «Пассата». Ямки на проселочной дороге мгновенно превратились в лужи.

– В следующий раз побродим здесь, на капище, – извиняющимся тоном произнес Матвей. – Если получится! Давайте, Эрик, показывайте, куда поворачивать…

Кладбище под дождем выглядело особенно мрачно. Дул ветер. Над крестами и памятниками торчали черные верхушки елей. В проходах между могилами стояла вода.

– Вы ноги промочите, – сокрушался Эрик, глядя на легкую обувь москвичей. – Может, отложим все это на завтра? Могила ведь никуда не денется!

– Ведите, – заупрямилась Астра. – Вы знаете, где это?

– Я тут набросал план…

Она раскрыла пестрый зонтик, под которым всем троим было не уместиться, и двинулась вслед за милиционером. Ливень чуть приутих. Матвей шел сзади, хлюпая по лужам и проклиная ее неугомонный характер. Обязательно в такую погоду месить грязь! Приспичило!

Эрик сгорбился и молча шагал, читая надписи на надгробиях. Пару раз он свернул не в ту аллею. На табличках и памятниках нередко повторялись одни и те же фамилии, в том числе и Бояриновых. Милиционер был прав: в городке проживало много однофамильцев.

– Вы не заблудились? – раздраженно осведомился Матвей.

В кустах сирени, нахохлившись, прятались от дождя воробьи и синицы. Он бы и сам не прочь был нырнуть в гущу зелени. Там хоть не так льет…

Эрик явно напутал в своем плане. Они уже вымокли с головы до ног, а детской могилки все не попадалось.

– Может, нам направо? – уныло спросила Астра. Она замерзла, идти было трудно, ветер рвал из рук зонтик. Ее волосы прилипли к щекам и шее, по спине текло.

– Где-то тут, кажется… – виновато бормотал милиционер. – Или вон там…

– Дайте сюда план!

Он протянул ей бумажку, на которой все расплылось. Могила ребенка Бояриновых была отмечена крестиком.

– У них был мальчик или девочка?

– Девочка…

– Постойте, я вижу! – она свернула в сторону и вскрикнула: – Сюда!

Они подошли к маленькому надгробию из серого гранита с выбитой надписью: «Ксюше Бояриновой от безутешных мамы и папы».

– Какой ужас, – прошептал Эрик, смахивая с лица воду.

Для оперативника он был слишком чувствителен.

– Могилка ухожена, – заметил Матвей. – Кто за ней смотрит, Эрик?

– Мне сказали, что Бояринов регулярно платит смотрителю кладбища, чтобы тот содержал захоронение в порядке.

– А сам он сюда приходит?

– Если верить источнику, крайне редко. Покойная мать ребенка каждый раз билась в истерике, и муж запретил ей посещать кладбище, – объяснил милиционер. – Он боялся за ее психику. А теперь, когда прошло столько лет, это потеряло смысл. Боль притупилась, память тоже.

– Кто же ваш «источник»?

– Жена смотрителя, – признался Эрик. – Я случайно встретил ее в городе и…

Астра перестала его слушать, захваченная чудовищной мыслью: пробраться сюда ночью и раскопать могилу. Вдруг там вместо младенца тоже нарядно одетая кукла?

Она имела неосторожность поделиться этой мыслью с милиционером. Тот ужаснулся:

– Вы с ума сошли! На каких основаниях? Никто не даст разрешения на эксгумацию…

– А мы сами, без разрешения.

– Ну уж нет! – возмутился Эрик. – Осквернение могил преследуется законом.

Матвей горячо поддержал его. Не ровен час, Астра ночью потащит его с лопатой на кладбище. С нее станется!

– Где похоронена жена Бояринова? – заинтересовалась Астра.

– На другом конце кладбища.

– Почему не здесь, рядом с ребенком?

– Это давняя могилка, места не оставлено, как видите.

Ливень припустил с новой силой, и троица чуть ли не бегом вернулась к машине. Астра насупилась и молчала. Эрик искоса поглядывал на нее. Слова о кукле заставили его задуматься.

– Зачем Бояриновым могла понадобиться такая дикая ложь? – недоумевал он.

– История знает подобные случаи…

– Вы намекаете на Соломонию Сабурову? Но Бояриновы не имеют отношения…

– …к царскому роду? – подхватила Астра. – Бесспорно. Зато они могут иметь отношение к чему-то другому…

Бояринов приехал домой не в духе. Появление столичных «журналистов» и разговор в беседке беспокоили его. Что они явились вынюхивать? Почему расспрашивали про Надежду и Ульяну?

– Маняша, ты где? – крикнул он в глубину коридора.

– В кухне! – отозвалась та. – Мойте руки, Николай Порфирьевич. Гусь поспел.

Секретарша готовила ужин. Год назад домработница уволилась, и Бояринов нашел выход из положения, переложив ее обязанности на родственницу. Вопреки ожиданиям, та не сопротивлялась. Кажется, ей доставляли удовольствие хлопоты по хозяйству. Уборки стали редкими, зато Маняша вкусно стряпала.

Николай Порфирьевич даже начал поправляться, впервые после смерти жены. Той было скучно сидеть за семью замками, и она развлекалась кулинарными изысками. Пельмени, пирожки, домашние соленья и варенья давали выход ее творческой энергии. Супруг, который любил поесть, сильно раздобрел. Когда жены не стало, он сбросил лишний вес и продолжал худеть, пока за стряпню не взялась секретарша.

Маняша вытащила из русской печи гуся и разделывала тушку, когда хозяин тяжело опустился на кухонный диванчик. Дом был оснащен современной бытовой техникой, но русская печь являлась предметом особой гордости Бояринова. Он обожал блюда из печи.

Секретарша положила ему на тарелку румяную гусиную ножку. Хозяин выглядел осунувшимся, под глазами набрякли мешки.

– Был трудный день? – спросила она.

– Черт бы побрал этих любопытных проныр!

– Каких проныр?

– Да приходили ко мне двое… шпионов. Наверняка их подослал этот воротила, который положил глаз на мою гостиницу!

В глубине души Николай Порфирьевич желал бы, чтоб так и было, но в его голову закрались сомнения.

Маняша подавила улыбку. Бояринову повсюду мерещились если не шпионы, то воры или бандиты. Она подозревала, что у него развивается мания преследования.

– Вы поешьте, поешьте…

Одним из правил домашнего уклада Бояриновых были совместные трапезы. Николай Порфирьевич ненавидел ресторанную еду, считал, что от нее портится желудок. Он откусил кусочек гуся и похвалил:

– Отменное мясо! Во рту тает.

Маняша деликатно грызла крылышко, вытирая губы салфеткой. И правда вкусно. Запах божественный, корочка хрустящая, соли и специй в меру… Ни в электрической духовке, ни тем более в микроволновке так не зажаришь.

– Чудо эта ваша русская печка!

– Наша печка, – поправил ее Бояринов. – Привыкай, голубушка, теперь мы с тобой вдвоем остались хозяйничать.

Он мигом обглодал косточку.

– Еще положить?

– Давай грудку, пожалуй, да водочки анисовой плесни…

За едой Николай Порфирьевич предпочитал молчать, дабы не портить аппетит дурными разговорами. На сей раз он сделал исключение.

– Гляди, в дом никого не пускай! Они же наглющие! Могут и сюда вломиться.

– Кто, шпионы?

– Ты не смейся! – вспылил он. – Они тебя вокруг пальца обведут да в дураках-то и оставят! Лучше не выходи никуда пару дней… или даже неделю.

– Я и так за забор ни ногой…

– Вот и сиди! – непонятно от чего рассвирепел Бояринов. – И по телефону ни с кем не болтай.

– С вами хоть можно?

– Только со мной!

– Хорошо…

Он опрокинул граненую рюмку водки и закусил квашеной капусткой. Кусочек моркови застрял у него в бороде. Секретарша прыснула – она совсем не боялась грозного работодателя.

– Хихикаешь? – с сердцем произнес он, наливая себе еще водки. – А мне, дорогуша, не до смеху!

– Вы бы не пили больше, Николай Порфирьевич. Давление поднимется.

– Оно уже и без того поднялось! Пару таких ходоков, как нынешние, и можно гроб заказывать. Тьфу-тьфу! – суеверно сплюнул он. – Язык – первейший враг человека. А? Как думаешь, голуба?

– Вижу, вы сильно расстроены.

– Будешь тут расстроенным…

Он снова потянулся за бутылкой. Маняша проворно убрала ее со стола.

– Хватит вам, ей-богу! – рассердилась она. – Ночью плохо станет, а я уколы делать боюсь. Придется «Скорую» вызывать.

– Никаких врачей я к себе не подпущу. Запрещаю, слышишь? Духу постороннего чтоб в доме не было! – При этих словах лицо Бояринова налилось кровью, глаза засверкали. – Дай сюда бутылку! Молода ты еще меня учить! Я сам знаю, чем лечиться. Водка – лучший доктор для русской души.

– Ай, ну вас… – обиделась секретарша.

– Иди в свою комнату, дорогуша, приляг, телевизор включи. Ты собаку спустила? – спохватился он. – На отшибе живем! Безо всякой охраны. Сейчас много охочих до легкой добычи развелось.

– Ох, накаркаете, Николай Порфирьевич! Наняли бы охранника, если боитесь.

– У меня кошелек не резиновый, – отрезал Бояринов. – Иди, спусти Лютого.

Дом окружал высокий глухой забор, на ночь по двору выпускали бегать сторожевого пса по кличке Лютый. Характер овчарки полностью соответствовал имени. Она кидалась на чужих без раздумий, о чем знали все жители этой окраинной улочки.

Маняша не стала перечить хозяину и послушно отправилась во двор, к вольеру. После ливня в воздухе стояла холодная сырость. Лютый радостно вырвался на свободу, побежал по дорожке в мокрый сад…

Она поднялась в свою спальню на втором этаже, распахнула окно. Молодые яблони этой весной цвели густо, пышно, обещая обильный урожай. Теперь ветки были усеяны зелеными яблочками. С лугов тянуло запахом душицы и таволги…

Маняша со вздохом уселась на широкий подоконник, обхватила руками колени. Ночное небо все еще дышало дождем. Было слышно, как носится по траве между деревьев овчарка, где-то в соседнем дворе бранятся муж с женой… Опять он пришел пьяный, а она отчитывала его и грозилась забрать детей и уйти к матери.

«Никуда она не уйдет, – подумала Маняша. – Так и будет терпеть, ругаться и проклинать судьбу. Дети вырастут и уедут во Владимир или дальше, в Москву, забудут постылый родительский дом…»

Она слезла с подоконника и подошла к комодику, на котором стояли дареные безделушки, флакончики с духами, зеркало и фотографии в рамках. На одной из них – местный милиционер, Эрик, в залихватски сдвинутой на затылок фуражке…

«И думать не смей! – строго предупредил насчет него Николай Порфирьевич. – Он же мент!»

Маняша зевнула и прилегла, не раздеваясь, на узкую девичью кровать. Странно все повернулось в ее жизни, нежданно, негаданно…

– Надо бы сходить к бывшей домработнице Бояринова, – заявила Астра за завтраком. – Эрик дал ее адрес. Весьма неохотно!

– Может, он клинья подбивал к секретарше? – предположил Матвей. – А та дала ему от ворот поворот? Вот он и боится, что его неудачный роман наружу вылезет.

– Чего ему бояться? Любовь – не преступление.

– Но из-за нее люди становятся преступниками.

– Неужели ты подозреваешь Эрика? В чем, позволь спросить?

– Он не до конца откровенен.

– Значит, он нам не доверяет. Его можно понять. Мы как приехали, так и уедем, а ему здесь жить, работать…

Вчерашняя непогода оставила после себя лужи, грязь и промозглый ветер. Астра и Матвей, вернувшись с кладбища, едва отогрелись в горячем душе. Они заказали в номер глинтвейн и жаркое из телятины. Горничная по их просьбе растопила камин, принесла два шерстяных пледа. Астра так и уснула в кресле у огня.

– Обувь по твоей милости можно выбросить, – проворчал утром Матвей. – Ее уже не отмоешь!

– Купим новую. На деньги клиента! – развеселилась она. – Сыщика ноги кормят!

Хорошее настроение говорило о том, что у нее появилась по крайней мере одна стоящая идея. Она нашла зацепку.

– Надеюсь, мы не застрянем на раскисшей грунтовке…

– Там асфальтированная улица, – успокоила его Астра. – Закажи себе крепкого кофе для бодрости. На тебя больно смотреть.

– Мне всю ночь снилась разная чертовщина! Гробы, кресты, разрытые могилы…

– …и кровавые мальчики?

– До этого не дошло.

В гостиничном ресторане оказалась хорошая кухня, и Матвей отдал должное мясу по-монастырски. Грибы в сметане тоже не разочаровали.

– Сколько можно есть? – возмущалась Астра.

– Не знаю, придется ли пообедать… – философски рассудил он.

За окнами открывался пасмурный вид на Каменку. Речка делала такие изгибы, что ее было видно почти из любого уголка города. Над водой стелился туман.

Астра натянула куртку, и они пошли к машине.

– Полюбуйся, на что она похожа, – сокрушался Матвей. – Где тут автомойка?

– Нет смысла мыть машину, если мы ее опять испачкаем. Поехали!

Он смирился. Более чем плотный завтрак сделал его сговорчивым. «Пассат» плавно покатился к повороту. Астра положила на колени туристическую карту Суздаля.

– Сейчас направо, – командовала она. – И прямо до спуска к реке.

Городской ландшафт был смешанным: равнину сменяла возвышенность, пологие берега реки внезапно вздымались, и казалось, что внизу под обрывом течет не мелководная Каменка, а сама Волга.

– Неудивительно, что здесь столько монастырей, – обмолвился Матвей. – Там обрыв, тут река, грех не соорудить крепостные стены.

– Да уж…

– Кстати, в Спасо-Евфимиевом монастыре по указу Екатерины II содержали преступников. Этакая тюрьма для «безумствующих колодников». Ты читала в путеводителе? Любого инакомыслящего могли объявить безумным и запереть в келью, пардон, в камеру. Комендантом назначался настоятель святой обители. Очень мило!

– И в этой тюрьме сидел монах Авель, – отозвалась Астра. – Великий прорицатель.

– Надеешься провести с ним спиритический сеанс?

– Я подумаю…

За разговором она чуть не пропустила нужный дом.

– Ой, проехали! Сдай немного назад.

Матвей притормозил у домика, выкрашенного в голубой цвет. На улицу смотрели три окна с резными наличниками и белыми занавесками. На подоконниках стояли цветы в горшках. Залаяла рыжая собачонка, просовывая морду в щель между штакетинами.

Астра подошла к калитке. За забором цвели флоксы, ромашки и синие садовые колокольчики.

– Эй, хозяева!

Из окна, отодвинув занавеску, выглянула женщина.

– Постояльцев принимаете?

Женщина скрылась, и через пару минут сбоку на крыльце скрипнула дверь. Бывшей домработнице Бояринова было лет пятьдесят. По словам Эрика, в доме она проживала одна и брала на квартиру туристов, которым гостиничные цены были не по карману. Звали ее Василиса.

– Поди прочь, Муська! – прикрикнула она на собачку. – Да вы входите, не бойтесь, она не кусается.

Калитка оказалась открытой. Во дворе росли кусты смородины и крыжовника. За сараем виднелись парники и овощные грядки.

– Вы на сколько дней хотите остановиться? – спросила хозяйка.

Ее круглое лицо загорело от работы на огороде, ситцевое платье было чистое и выглаженное. Волосы она забирала в пучок на затылке.

– Покажите нам комнату, – сказал Матвей. – Тогда будем решать.

Хозяйка провела их по дому, небогатому, но ухоженному, с высокими пружинными кроватями, перинами и обилием вышитых подушек и подушечек, лаковыми миниатюрами на стенах, потемневшими от времени иконами, запахом лампадного масла и герани.

– Хорошо у вас…

– Постояльцы не обижаются, – откликнулась она. – Беру за комнату недорого. Живите, сколько душа пожелает. Если любите домашнюю еду, я могу для вас готовить. За дополнительную плату.

Эрик сообщил, что Василиса нигде не работает с тех пор, как ушла от Бояринова. Сдает комнаты, варит медовуху и сбитень на продажу, солит по оригинальному рецепту огурцы. Уважаемый в Суздале овощ, между прочим. В июле весь город празднует День огурца.

«Их у нас можно попробовать в любом виде: и тушеных, и жареных, и в кляре, и сладких, и острых, и с медом, – похвалился старлей. – Огурец – кормилец наших пенсионеров. И гости огурчики обожают, берут нарасхват!»

Астра с удовольствием уселась на самодельный деревянный стул:

– А мне здесь нравится…

– Ну, что, остаетесь? – улыбнулась Василиса. На ее щеках образовались две милые ямочки.

Матвей медлил с ответом. Они с Астрой разыгрывали супружескую пару – привередливый муж и покладистая жена.

– Может, огурцами угостите?

– Ой, да запросто! Сию минуту…

Хозяйка принесла из кухни миску, полную отборных свежих огурчиков, один к одному.

– Парниковые? – придирчиво смотрел на них Матвей.

– На грядке растут, только что под стеклом! – объяснила Василиса. – В открытом грунте они так рано не вызревают. Я никакой химии в землицу не добавляю, ничем не брызгаю. Все по дедовскому методу!

Они попробовали огурчики, похвалили. Женщина расцвела от удовольствия.

– Мы к вам по делу, Василиса, – вдруг сказала Астра. – Извините, что прикинулись туристами. Хотели взглянуть, какая вы хозяйка. Вы только не пугайтесь!

Румянец сбежал со щек Василисы, было видно, как она напряглась.

– Мы из Москвы приехали, – сообщил Матвей, как будто сие обстоятельство могло успокоить женщину. – Нам нужно с вами поговорить. Об одной щекотливой вещи… Это по поводу господина Бояринова, у которого вы работали.

– Я о нем даже слышать не хочу! – чуть не заплакала Василиса. – Век не забуду, как он меня отблагодарил за честный труд! Уж как я старалась, как угождала…

В ее глазах стояли слезы, голос дрожал.

– Что между вами произошло?

– А вы кто? – опомнилась бывшая домработница. – Это он вас прислал? Передайте, что я больше в его дом ни ногой! Ни за какие деньги!

– Послушайте… Мы адвокаты его племянницы, Ульяны Бояриновой. Она в Москве проживает, – на ходу сочиняла Астра. – Выясняем некоторые подробности семейной жизни Николая Порфирьевича. Сколько лет вы у него проработали?

– Почитай, десяток будет… Нелегкое это дело, чужое хозяйство вести. На первых порах я каждый день плакала, валерьянку пила… Потом постепенно обвыклась, притерпелась к его характеру. Как жена-то его умерла, он совсем ума лишился! Только вот не было у него никакой племянницы. Я ничего такого от них не слыхала, ни от хозяйки покойной, ни от хозяина… Хотя знаете, как раз перед моим уходом он в Москву ездил, на похороны…

– Когда именно?

– Примерно год назад…

– Год назад умерла единственная родная сестра Николая Порфирьевича. Ее он и ездил хоронить. После похорон возникли некоторые… имущественные разногласия.

– Сестра… – недоуменно вскинула брови Василиса. – Что за люди эти Бояриновы?! Родню, и ту не признавали…

– Видите, раз была сестра, значит, у нее могла быть и дочь, верно?

– Ну да… – машинально кивала Василиса. – Только Бояринов ни про сестру, ни про ее дочь слова не проронил. Он вообще странный человек. Настоящий деспот! Жена боялась нос за ворота высунуть, едва выпросилась у него в церковь ходить… И девицу эту, Маняшу, от себя ни на шаг не отпускает. Истинный домострой развел! Он никого не слушает, все требует, чтобы по его было!

Она осеклась и виновато вздохнула:

– Вы не подумайте, я не сплетница… Обидел меня крепко Николай Порфирьевич, но напраслину я наговаривать не собираюсь. Платил он хорошо, без задержек, а то, что нрав у него крутой… тут уж ничего не попишешь.

– За что он вас уволил?

– Можно сказать, я сама ушла. После Москвы Бояринов стал вести себя просто невыносимо! Теперь думаю, он смерть сестры переживал, раскаивался, что при жизни не уделял ей внимания. Все мы так устроены. Пока жив человек, не жалуем его, а когда умирает, плачем и рвем на себе волосы.

– Что же Николай Порфирьевич, сильно придирался к вам?

– К каждой мелочи цеплялся, скандалил, посуду даже бил: то чашку об пол грохнет, то тарелку. И притом без повода! – жаловалась Василиса. – Стряпню мою забраковал, говорил, несъедобные, мол, твои блюда, Васька! Это он так меня называть стал – Васькой! Словно шелудивого кота! Поднимет крышку кастрюли, поглядит на щи, скривится и плюнет: «Помои! Вылей в яму!» Ну, кто такое обращение выдержит?

– И вы не выдержали?

Василиса горестно подперла рукой щеку:

– Я терпела, сколько могла, видит Бог! Жалко было работу терять. У нас в Суздале не больно устроишься. Но потом решила, что не заслуживаю таких оскорблений и поборов. Он ведь что вздумал: штрафы с меня брать! Обед плохой – часть зарплаты долой! Соринка где-нибудь валяется – еще штраф. Раньше-то ему и обеды нравились, и к уборке не было претензий. Как подменили человека! Вот я и ушла…

– Бояринов вас не уговаривал остаться? – спросил Матвей. – Не извинялся?

– Какое там? – махнула рукой Василиса. – Он даже обрадовался. И про штрафы забыл. Дал мне всю зарплату, хотя месяц еще не закончился, и выпроводил. Доброго слова напоследок от него не услышала…

– А как Бояриновы жили между собой, дружно?

– С женой-то? Я за ними не подглядывала. Но так, напоказ, у них всегда были теплые отношения. Можно сказать, полюбовные. Николай Порфирьевич ни в чем жене не отказывал… кроме свободы. Я поняла, что она и сама не особо стремилась вырваться за стены дома. Привыкла жить на всем готовом, никуда нос не высовывать… словно кошечка у ласкового хозяина. Спит себе на перинке и в ус не дует. Зачем ей на улицу-то? Там холодно, голодно, собаки загрызть могут…

– Человек – не кошка.

– Иногда женщины сами идут на неволю… – рассудила Василиса. – Муж о них заботится, а они тем и счастливы. Вот стала хозяйка в церковь ходить да под машину и угодила. Как тут не поверить, что Бояринов правильно делал, запирая ее дома? Ой, как вспомню ту беду, до сих пор сердце щемит! Хозяин и бушевал, и плакал, и грозился шофера-убивца на куски порвать. Едва весь дом не разнес! Мы с Маняшей за него испугались прямо, хотели «Скорую» вызывать, да он ни в какую… Чуть ли не с кулаками на нас набросился! Ну, тогда понятно, мы на него не обиделись, не в себе человек был от горя…

Она замолчала, заново переживая то страшное событие: внезапную трагическую гибель жены Бояринова. Со двора донеслось пронзительное тявканье рыжей собачки. Василиса встала, выглянула в окно.

– Чего тебе, Петька? – крикнула она. – За огурцами явился? Погоди чуток, гости у меня. Это сосед мой, Петрушка, – обернулась Василиса к приезжим. – Он огурцами на рынке торгует, забирает у меня оптом.

Она бросила взгляд на железные ходики, прикрепленные к стене. Это был намек, что гостям пора и честь знать.

– Мы вас задерживаем?

– Да нет… – застеснялась женщина. – Но Петька всегда торопится. Вечно у него времени нету. А мне еще нужно огурчики дособирать, чтобы полная корзина была.

– Пара вопросов, и мы уходим, – обнадежила ее Астра. – Что вы можете сказать о Маняше? Кто она Бояриновым?

– Бедная сиротка, они ее приютили из жалости, вырастили, ну, привязались, конечно, полюбили, как свою. Покойная хозяйка души в ней не чаяла. Но Маняша, конечно, понимала свое место. От скуки взялась помогать хозяину в работе – бумаги разные печатала сперва на машинке, потом на этом… на компьютере… подсчеты разные вела…

– Бесплатно?

– О деньгах речь не шла. Зачем Маняше деньги? Бояриновы ее всем обеспечивали, кормили, поили, одевали, выучили на бухгалтера. Она заочно институт окончила, диплом имеет. Хозяин самолично ее на экзамены возил, в своей машине.

– Выходит, у Бояриновых не было своих детей?

– Не было, – подтвердила Василиса. – Когда только поженились, родился у них ребеночек, но сразу умер. Хозяйка заболела от горя, умом тронулась, чудом вылечили. Николай Порфирьевич запретил о ребеночке говорить и на кладбище жену не пускал.

– Кто же за могилкой ухаживал?

– Сначала не знаю, кто, я тогда у них еще не работала. А теперь кладбищенский смотритель, вернее, его жена. Хозяин им платил за это. То я им деньги носила, то он сам возил.

– Как Бояринов относился к Маняше? Не пытался ли… приударить за ней?

– Да вы что? – выпучила глаза Василиса. – Она же им как дочь… Нет! Ничего такого я не замечала.

– При жене он мог сдерживаться, а когда той не стало…

– Не-е-ет! – замахала руками бывшая домработница. – Николай Порфирьевич такого себе не позволил бы. Он старой закалки мужик, насчет баб устойчивый. За каждой юбкой не волочится, как мой Миша покойный. Тот и лишнюю чарочку мог пропустить, и до баб был жадный, прости, Господи!

Она повернулась к образам и трижды перекрестилась. Видно было, что по мужу Василиса не убивалась, восприняла его кончину как должное. Возможно, это оказалось для нее облегчением.

– Значит, никаких нежных чувств Бояринов к сироте не испытывал?

– Что вы! – залилась краской женщина. – Как можно? Он любит Маняшу, конечно, но по-отцовски. Во всяком случае, при мне так было. А что сейчас между ними происходит, мне не ведомо.

– Как нам известно, секретарше Бояринова уже тридцать лет. Пора бы и замуж выйти. Что, во всем городе для нее жениха не нашлось?

– Так ведь она живет за забором, будто девица в темнице! – с сердцем воскликнула Василиса. – Где жених-то сыщется? Не в собственном же саду на яблоне вырастет? Жалко мне Маняшу, пропадет девка почем зря.

– И что, за все время на нее никто глаз не положил? Не в тюрьме же она сидит, в самом деле? Хоть изредка да выходит?

– Был один ухажер – милиционер наш. Когда в гостинице юбилей справляли, они и познакомились.

– Чей юбилей? – уточнила Астра.

– Хозяина, Николая Порфирьевича, шесть десятков ему стукнуло. Маняша там исполняла роль хозяйки… Гостей много сошлось, и парень этот был среди приглашенных. Имя у него редкое – Эрик. Понравились они с Маняшей друг дружке, а хозяин-то – на дыбы!

– Запретил встречаться?

– Не то чтобы запретил, а выражал свое недовольство. Не пара, дескать, Маняше простой милиционер. Зарплата маленькая, перспективы никакой, а у той вообще ни кола ни двора. Не к хозяину же в дом мужа приводить? Николай Порфирьевич прямо заявил: мента к себе на порог не пущу! Застращал… Она же привыкла к хорошей жизни, к сытости, к удобствам всяческим. Эрик стал ей звонить, на свидания вызывать, а она робела – хозяина побаивалась, – но иногда выходила к нему тайком. Меня слезно просила не выдавать ее, я и помалкивала. Разве ж я не понимаю? Природа свое берет… Как-то раз Бояринов явился домой чернее тучи и сразу – шасть в комнату к Маняше! Я на цыпочках за ним – если что, думаю, буду оборонять девку. У нее ж защиты нету! Слышу, они разговаривают на повышенных тонах. Хозяин кричит, Маняша плачет. Но слов не разобрать было, стены в доме толстые, двери пригнаны так, что ни щелки… Я чисто нутром почуяла: об Эрике речь идет! Стою, жду, чем дело кончится. Покричали они, потом угомонились, долго сидели вдвоем, обсуждали что-то… С тех пор Маняша совсем погрустнела, о свиданиях пришлось забыть. Видимо, убедил ее Бояринов, что Эрик ей в женихи не годится. Ну, а вскоре я уволилась…

– Похоже, что Николай Порфирьевич приревновал сироту к милиционеру, – заметил Матвей. – Значит, сам к ней неравнодушен.

– Не могу поверить! – возразила Василиса.

– Почему бы нет? Жена давно умерла, а он еще мужчина в соку…

– Ой, что вы! – засмущалась женщина. – Маняша для него молодая совсем…

– Молодость в любви не помеха. Скорее наоборот.

Василиса прижала ладошки к горящим щекам, опустила глаза.

– Вы меня не слушайте! – взмолилась она. – Я это от злости наболтала, от обиды на Бояринова! Он к сироте относился со всей душой, просто норов у него тяжелый, властный. Он по-иному не может! А я ему вреда не желаю. Грешно гневаться на ближних, когда сам не святой.

Она повернулась к иконам, будто извиняясь за несдержанность. В серебряной лампадке теплился огонек, едва заметный при дневном свете.

– Скажите, вы знали Василия Тарханина? – спросила Астра. – Он жил на Березовой улице, работал реставратором, потом дежурил в музее…

– Слышала краем уха. Не то два, не то три года прошло, как он преставился… Болел сильно, но Бог ему быструю смерть послал. Кажется, угорел в баньке или дровами присыпало… Миша мой лет шесть тому ходил вместе с ним на богомолье в какую-то пустынь. Там старец жил, который от любой хвори травами лечил и убеждением. Миша думал, старец его от пьянства излечит. Не помогли травы! Так и спился мой благоверный, свалился зимой под чужим забором да и замерз насмерть…

– А Бояринов был знаком с Тарханиным?

Василиса пожала плечами:

– В Суздале почти все друг друга знают. Большая деревня. Только Бояринов жил сам по себе, дружбы ни с кем не водил… Не помню, чтобы он говорил о Василии. Может, в молодости они и были приятелями, а потом разошлись. Тарханин-то постарше будет…

– Спасибо, Василиса, за то, что согласились ответить на наши вопросы, – с признательностью улыбнулась Астра. – Кстати, вы пчел не боитесь?

– Чего их бояться? – удивилась женщина. – Летают себе и летают. Сколько их в огурцах вьется, когда начинается цветение! Они же растения опыляют. Пчела зря никогда не укусит. Если ее не трогать, она тем паче не тронет.

– У Бояринова есть пасека?

– Нет, он мед для ресторана берет у пасечника Аверкия. У него многие берут. С ульями возни много, а Николаю Порфирьевичу некогда пчелами заниматься. У него же бизнес.

– Когда вы работали у Бояринова, не замечали ничего странного, связанного с пчелами?

Василиса задумчиво покачала головой:

– У нас пасеку держать выгодно: мед не залеживается – без него ни сбитня не приготовишь, ни медовухи нашей знаменитой. А что тут может быть странного? Ну, разводят люди пчел: кто для себя, кто для заработка. Жить-то надо!

Она опять взглянула на ходики. Это были старые механические часы с цепью и гирями. Удивительно, что они все еще тикали.

– Нам пора, – поднялась со стула Астра и сделала знак Матвею. – Засиделись мы у вас, Василиса, время заняли. Давайте, мы вам заплатим.

– Я за разговор денег не беру…

– Тогда хоть огурцов купим у вас.

– Это завсегда пожалуйста!

Она проворно сбегала в кухню, насыпала огурчиков в пакет и принесла гостям. Матвей щедро расплатился, сдачи не взял. Василиса проводила их до калитки.

Они уже садились в машину, когда она выскочила на улицу и крикнула:

– Постойте! Я, кажется, вспомнила… Про пчел…

К Музею славянской культуры вела березовая аллея. Табличка на дверях висела новенькая, как будто ее только что вымыли. В гулком холле уборщица пенсионного возраста с тряпкой в руках вытирала пыль.

– Закрыто у нас, – пробурчала она. – Санитарный день!

– Мы по личному делу пришли, – объяснила Астра. – Кто-нибудь из сотрудников есть на месте?

– Почитай, все… Порядок наводим!

– Вы Василия Тарханина помните? Он работал здесь смотрителем.

– Ваську-то? Как не помнить? – пожилая дама опустила тряпку в ведро с водой, прополоскала, выкрутила и отложила в сторону. – А вы кто будете?

– Мы хорошего реставратора ищем, – вмешался Матвей.

– Васька теперича там трудится! – уборщица подняла кривой указательный палец к потолку. – На божественном промысле! Умер он. Ужо третий годок, как преставился.

Она что-то пошептала и широко перекрестилась. Набожный был народ в Суздале, благочестивый.

– Жалко, – скорбно кивнула Астра. – Нам бы с его друзьями поговорить! Может, они посоветуют, к кому обратиться?

– У Васьки друзей не было, – отрезала пожилая дама. – Он бирюком жил, – прости, Господи! – ни с кем близко не сходился. Молчун, каких свет не видывал! Бывало, подойдешь к нему, и так заговоришь, и этак, а он насупится, глядит исподлобья, и ни словечка! Как есть, бирюк. У нас его монахом звали…

– Почему монахом?

Уборщица обрадовалась возможности посудачить:

– Он все грозился в монастырь податься, да так и не решился. Грешен, видать, был. Бог-то его и не принял в святую обитель. Он же бобыль-бобылем, Васька! Ни жены, ни детишек – один жил, неприкаянный. Все через свою угрюмость!

В ее голосе прозвучало досадное сожаление. Уж не пыталась ли пенсионерка окрутить бывшего реставратора? Тот не поддался – отсюда и досада.

Астра прикинула в уме, сколько сейчас исполнилось бы покойному Тарханину. Выходило, что шестьдесят восемь лет. Уборщица выглядела помоложе, но вполне подходила ему в подруги жизни.

– Что, он всегда такой молчун был?

– Смолоду-то нет… На стройках работал, в комсомольской бригаде, потом клубом заведовал. На танцах такие кренделя выписывал! – пенсионерка заулыбалась, стеснительно прикрывая губы ладошкой. – Он мне еще тогда приглянулся…

Проговорившись, она сразу подобралась и отвела глаза. Негоже откровенничать при чужих людях! Тем более в ее возрасте про любовь вспоминать.

– Почему же Василий не женился?

– Поговаривали, была у него тайная зазноба… да не склеилось у них…

– В музей вы его устроили? – догадалась Астра.

– Я, по старой памяти. У нас смотрителей не хватало. Молодые не хотят идти, платят мало, а Ваське в самый раз. Он болеть сильно начал. Куда ему по лестницам карабкаться, кирпичи таскать, ведра с раствором? Пришлось из бригады уходить, а на одну пенсию-то не протянешь. Печенка у него слабая оказалась, хотя он сроду не пил… Не то чтобы совсем не брал в рот – раньше пропускал рюмочку по праздникам, но не так, чтобы печенку загубить. Вон, алкаши бутылями хлещут и хоть бы что… Я думаю, его болячка внутри сидела, в душе, грызла его, ела поедом, пока не доконала совсем.

– Какая такая болячка?

Уборщица сокрушенно развела руками:

– Кабы знать-то?! Васька сам чувствовал, что ему душу облегчить надобно, от того и искал утешения в молитвах, по святым местам ходил, у преподобных старцев совета спрашивал. Видно, не мог он покаяться в грехах, очиститься от скверны… А все-таки Бог его помиловал, послал легкую смерть. Дровами его засыпало. Доктор мне сказал, что Васька быстро кончился, без мучений. К нему как раз племяш приезжал из Москвы, было кому похоронить по-человечески. Знаете, после выяснилось, что Василий деньжата имел. У нас народ деревенский, дотошный, ничего от них не утаишь, но про Васькины деньги никто слыхом не слыхивал. Я до сих пор не могу поверить! Откуда он их взял-то? Видать, нечистые те денежки…

– Почему же обязательно нечистые?

– Стали бы вы прятать честно заработанное? – прямо спросила она. И сама ответила. – Не стали бы! У Васьки крыша на доме текла, забор покосился, а он все сетовал: починить, мол, не на что. Я потом думала, уж не приключилось ли у него чего с мозгами от болезни? Бывает же такое?

– Бывает, – подтвердила Астра. – А как Василий стал реставратором?

Уборщица наморщила лоб, вспоминая дела давно минувших дней.

– Надоело ему в клубе сидеть на бобах, – сказала она. – Захотелось больше зарабатывать. У нас потихоньку начали церкви восстанавливать, вот Васька туда и подался. Потом в Москву его направили, учиться…

– Чему учиться? – не понял Матвей.

– Этому самому – как камни по-старинному ложить, как стены штукатурить правильно… Раньше ведь на века строили, не то что сейчас!

– Как в людях все это сочетается? Был комсомольцем, клубной работой занимался и вдруг в религию ударился, в монастырь собирался уйти…

– Никакого дива тут нет, – вздохнула уборщица. – Жизнь одних гнет, других ломает, а третьим преподносит дары на блюдечке с золотой каемочкой. Будто скатерть-самобранка! Васька невезучим оказался, сломался он. Думаю, деньги грязные его сгубили, от них он и заболел. Спасения искал, грехи замаливал, а с деньгами теми расстаться не смог. И не воспользовался, не отрешился…

Она замолчала, пригорюнившись. В музее стояла тишина, нарушаемая только чьими-то шагами в глубине залов.

– Значит, в жизни Василия произошел перелом? – спросила Астра. – Из веселого, компанейского парня он превратился в нелюдимого и мрачного человека?

– Да, так и случилось…

– А когда он переменился? В каком году?

– О-о, милая! – всплеснула руками пожилая дама. – Сколько воды утекло! Разве упомнишь?

– Вы постарайтесь, это очень важно, – умоляюще произнесла Астра. – Может, вам запомнилось какое-то событие, связанное с Василием, или необычное происшествие, о котором говорил весь Суздаль…

Уборщица разволновалась. Прошлое все еще отзывалось в ее сердце тоскливым недоумением и болью. Она стояла, глядя прямо перед собой, и теребила пуговицу синего рабочего халата.

– Событие? Вроде ничего такого… У меня, родимые, большая семья, семеро по лавкам! Я, чтобы их прокормить, всю жизнь как белка в колесе крутилась. Муж на заработки уехал, да и был таков. Несерьезный мужик попался. Одна детей поднимала. Не до сплетен мне было, не до слухов!

– Значит, ходили какие-то слухи про Василия?

– Ну, ходили… что он бабу себе нашел, сох по ней… но до женитьбы не дошло. Это теперь-то я понимаю: не мог Васька жениться ни на мне, ни на ком другом. В нем уже болезнь сидела, не в теле – в душе. А в черной душе любовь не уживается…

– Вы его любили?

– Любила, не любила… какая теперь разница? Вышла замуж, детишек нарожала, они – вся моя отрада. А Васька теперь нам неподсуден, он перед Богом ответ держит. Я порой пойду в храм, поставлю свечечку ему за упокой, и легче становится. Может, мои молитвы ему на том свете помогают…

– Что за женщину нашел Василий? Она здешняя?

– Чего не знаю, того не знаю. Врать не буду. Ой, заболталась я тут с вами! – спохватилась уборщица. – Лясы точу, а работа стоит!

Она схватилась за тряпку, всем своим видом давая понять, что разговор окончен.

– По-моему, нам здесь больше делать нечего, – шепнул Астре Матвей.

Они вышли из музея. Над ближайшей колокольней плыли облака. Стволы берез, освещенные полуденным солнцем, казались золотыми.

– Надо было показать Василисе фотографию Ульяны, – вдруг сказала Астра.

Матвей скептически хмыкнул:

– Зачем?

– На всякий случай.

– Давай вернемся, покажем…

– Не сегодня.

У нее из головы не шли слова бывшей домработницы. Она думала, какая связь существует между Василием Тарханиным и Николаем Бояриновым?

Напоследок Василиса вспомнила, что в ее обязанности входило доставать корреспонденцию из почтового ящика Бояриновых. Как-то раз она обнаружила там странный конверт. На нем не было никакого адреса, только напечатано имя получателя: Николаю. И внутри как будто семечки насыпаны…

– Что вы сделали с конвертом? – спросила Астра.

– Отдала Николаю Порфирьевичу вместе с остальной почтой. Он выписывал пару газет и журнал о туризме. Я подумала, что ему прислали какие-нибудь семена. Только почему-то без обратного адреса. Он любил выписывать семена редкостных растений, чтобы высаживать их у себя во дворе и на территории гостиницы. Вы видели его гостиницу?

– Бояринский терем?

– Да…

– Но в конверте оказались не семена?

Василиса помотала головой:

– Там были дохлые пчелы… Бояринов ужасно разъярился. Позвал меня, кричал, топал ногами. Я испугалась, что его удар хватит. Покраснел весь, по́том покрылся… Где, спрашивает, ты взяла эту гадость? Я стою, чуть не плачу. Чего, думаю, он взбесился? А он высыпал из конверта пчел и показывает мне. Тычет прямо в лицо! Я не пойму, в чем дело, глазами хлопаю… А он бранится! Еле успокоился. Пчел я хотела в мусорное ведро выбросить, но Бояринов приказал сжечь.

– Когда это было? – спросила Астра.

– Примерно год назад, перед моим уходом…

– До того, как Бояринов ездил в Москву на похороны сестры или после?

Женщина закусила губу, припоминая:

– Кажется, до… Он как раз собирался в дорогу. Я еще решила, что у него нервы разыгрались. Расстроился человек, вот и кидается по любому поводу. Похороны – не свадьба! Тем более, вы говорите, родная сестра умерла. Теперь ясно, почему он сам не свой был…

– А где находится почтовый ящик?

– Как у всех, на столбике у калитки…

– С наружной стороны забора?

– Ну да…

– Выходит, любой мог бросить в ящик конверт с пчелами?

– Ну да… – повторила Василиса. – Может, кто-то решил так подшутить? На Николая Порфирьевича многие зуб имеют. С теми, кто послабее, он резкий, грубый, а с теми, кто сильнее – вежливый, но жесткий. Слышали бы вы его разговоры по телефону! Сразу ясно, кто на проводе – работник или городское начальство. Твердый человек Бояринов, неуступчивый, весь в себе, словно черепаха в панцире. И как с ним покойная хозяйка жила, ума не приложу!

– Почему в конверте оказались именно пчелы? – спросила Астра.

Этого Василиса не знала. Сколько-нибудь достоверных предположений у нее тоже не было.

– Взгляни-ка назад, – сказал Матвей, отрывая Астру от раздумий. – Мне кажется или за нами следят?

Она повернулась. По пустынной улочке в некотором отдалении ехал внедорожник цвета металлик.

– Наверное, кто-то из местных…

– Я уже видел эту машину у музея.

По спине Астры пробежал холодок.

– Оторваться сможешь?

– Оторваться! – передразнил он. – Дорога узкая, городок крохотный. Этот парень, если он интересуется нами, уже давно разнюхал, где мы остановились. Суздаль – не Москва и даже не Владимир. Здесь не спрячешься.

Матвей все-таки прибавил газу. Внедорожник не отставал, но и не приближался.

– Давай свернем!

Он послушался и повернул направо, к центру города. Внедорожник не стал повторять маневр и проехал прямо.

– Видишь? – с облегчением вздохнула Астра.

– Вижу, что парень – не дурак…

По вечерам Эрик не торопился домой. Он любил прогуливаться по торговым рядам, где толпились туристы, или сидеть над рекой, созерцая облитые закатом башни монастырей и разноцветные маковки храмов. Шумели деревья, беззвучно текла Каменка, медными волнами наплывал колокольный звон, бередил душу…

С приездом москвичей вечерним прогулкам Эрика наступил конец. Приходилось бегать, выполняя поручения, а то и проводить время в их обществе, отвечать на вопросы, крутиться, как ужу на раскаленной сковороде. Сдался им этот Бояринов?! Почему именно он? Интересовались бы реставратором Тарханиным – тот умер, а с мертвого какой спрос?

Сейчас Эрик сидел на скамейке у подсвеченного прожекторами Рождественского собора.

– Привет! Давно ждешь?

– Да нет…

Он привстал, обмениваясь с Матвеем рукопожатием. Они с Астрой отлично выглядели, как будто не провели день в разъездах и утомительных разговорах.

– Поужинаем? – предложила она.

– Спасибо, я не голоден…

Астра опустилась на скамейку рядом с милиционером. Матвей стоял, разглядывая собор. В темноте тот совершенно преобразился. Сбросил лет двести…

– Эрик, вы любите Маняшу? – без обиняков спросила она. – Марию Мельникову, сироту, воспитанную Бояриновыми?

Молодой человек медлил с ответом. Вокруг царило оживление, раздавались голоса и щелчки фотоаппаратов. Вечерние пейзажи Суздаля по-своему красивы.

– Она мне нравится…

– Почему вы сразу не сказали?

– Вы об этом не спрашивали.

– Допустим, – кивнула Астра. – Но сейчас можете объяснить…

– Я не обязан оправдываться! – вспылил Эрик. – Это мое личное дело.

– Да, конечно…

Она замолчала, ожидая, что тот встанет и уйдет, однако старлей остался сидеть на скамейке. Господин Борисов был уважаемым человеком, никогда не отказывал в помощи, и поступить невежливо с его посланцами Эрик не мог.

– В чем вы подозреваете Бояринова? – спросил он. – Он замешан в каком-то преступлении?

– Возможно…

– То есть у вас ничего против него нет?

– Нет, – честно призналась Астра. – Просто возникли сомнения насчет девушки, которая живет в его доме.

– Маняши? – На лице Эрика отразилось искреннее изумление.

– Как давно вы с ней виделись?

– Давно…

Матвей оставил их наедине и медленным шагом двинулся вокруг собора. Ему захотелось со всех сторон полюбоваться этим белокаменным чудом. Интуитивно он почувствовал, что молодому человеку будет проще открыться женщине.

– Послушайте, Эрик, – сказала Астра, едва Матвей отошел на достаточное расстояние. – Я не представляю официальные органы и не собираюсь давать делу ход. Мне просто нужно кое-что выяснить. Это касается семьи Бояриновых. Вы можете оказать содействие!

Милиционер напряженно думал – это было видно по складке на переносице.

– Я не хочу подставлять Николая Порфирьевича… – наконец выдавил он. – Каким бы он ни был. Не исключено, что мы с ним… породнимся. Хоть Маняша и не его дочь… но эти люди ее вырастили… и они… то есть он… имеет право на хорошее отношение с ее стороны. И с моей, разумеется. Я не намерен причинять ему вред! – разволновался он. – Вы понимаете?

– Даю вам слово, что все сказанное останется между нами.

– Почему я должен вам верить? Пройдет несколько дней, вы вернетесь в Москву, а мы будем продолжать жить здесь: я, Маняша, Бояринов – и расхлебывать кашу, которую вы заварили.

Эрик мучительно покраснел. В темноте казалось, что на его черты легла густая тень.

– Мы еще ничего не сделали, – возразила Астра.

– А могилка ребенка? Вы же собирались…

– Нет, Эрик! Вы правы, захоронение трогать нельзя. Это ничего не даст.

– Вы думаете… там пусто?

– Это уже не имеет значения.

Он уставился на Астру болезненно горящим взглядом. Признался:

– Я в полной растерянности. Всю ночь ломал себе голову, зачем вам понадобилось ворошить старое. В чем виноват Николай Порфирьевич?

– Полагаю, ему самому угрожает опасность.

– Какая? На него наезжают конкуренты?

– Если бы я знала… Вам не приходило на ум, что Бояринов чего-то боится?

– Приходило. Я пытался объяснить себе, почему он ведет такой замкнутый образ жизни. Почему заставляет своих женщин сидеть взаперти? Почему запретил Маняше встречаться со мной? Неужели из-за денег? В конце концов, я могу уйти из милиции, заняться чем-то другим, более прибыльным…

– Значит, это он наложил запрет на ваши отношения с Мельниковой?

– В некотором роде… Я не совсем правильно выразился. Он отговаривал Маняшу от отношений со мной, а потом поставил нам обоим условие. Якобы его волнует не мое благосостояние, а подлинность наших чувств друг к другу. Он думает, что я корыстолюбец, который позарился на его бизнес и пытается охмурить сироту. Но Маняша по закону не является наследницей. Честно говоря, мне плевать на его деньги! Мне просто нравится девушка… Она тайком приходила на свидания, но Бояринов откуда-то прослышал об этом и страшно разозлился. Устроил ей допрос с пристрастием, кричал, чуть ли не с кулаками кидался. Он вообще по любому поводу взрывается, как порох. А тут его основательно прорвало. Маняша сказала мне по телефону, что Бояринов предлагает испытательный срок…

– В каком смысле?

– Настаивает, чтобы мы проверили свои чувства. Если в течение года они не охладеют, то можно будет говорить о серьезных отношениях.

– То есть вы целый год не должны встречаться с Мельниковой?

– Ни встречаться, ни просто видеться, ни даже говорить по телефону. Таково его условие. Иначе, мол, это не настоящая проверка.

– Вы согласились?

– А у нас был выбор? – горько усмехнулся Эрик.

– Вам не кажется, что условие слишком суровое? Чем оно продиктовано, по-вашему?

Молодой человек пожал плечами:

– Хотелось бы думать, что заботой Бояринова о Маняше… но в голову приходит другая причина. Самодурство, превратившееся в манию! И что прикажете делать с этим? Выкрасть девушку и жениться на ней вопреки всему? Маняша на такое не пойдет… Во-первых, она старше меня. Во-вторых, Суздаль – деревня со своим укладом, с религиозными нормами, с провинциальной моралью… Это вам не столица, где все дозволено. Да и по натуре мы оба не авантюристы. Вернее, я…

– Насчет Мельниковой вы сомневаетесь?

– Я не достаточно хорошо ее знаю, – вздохнул Эрик. – Мы не успели как следует изучить друг друга. Но раз она не протестовала, значит, не готова впопыхах вступать в брак, и главное – отплатить за добро черной неблагодарностью. Что ни говори, а Бояриновы приняли ее в дом, ничего для нее не жалели.

– Вам бы тоже не хотелось так поступать? Стать предметом сплетен, попасться на язык местным кумушкам?

– Вы угадали. Я не герой! Не Фанфан-Тюльпан, который похищает красавиц из роскошных спален, сажает на коня и мчится сломя голову в чисто поле. Я хочу иметь нормальную семью и прямо смотреть в глаза людям.

Он был консервативен и придерживался общепринятых правил. Что ж, не самый страшный недостаток в мужчине.

– Можно уехать из Суздаля… – предложила Астра. – Туда, где вас никто не будет знать и не осудит.

Эрик покачал головой:

– Нигде нет такой тихой и чудной красоты… такого колокольного звона и душистых лугов… Вам не понять! Технократическая цивилизация еще не наложила лапу на Суздаль. Он остался островом вне времени… Я хочу жить на этом острове!

– Как вас занесло в милицию? – удивилась она. – Вам бы стихи писать.

– Я пишу…

Астра подняла голову, задумчиво глядя на выхваченные светом из черноты ночи купола собора. В траве пели свою неумолкаемую песню сверчки. Пахло дымом, луговыми цветами, мокрой после дождя землей. Здесь, в Суздале, и правда время как будто остановилось, замерло в ожидании… Вот только чего?

– Сколько уже длится ваш испытательный срок? – спросила она.

– Подходит к концу… В сущности, уже закончился.

– Так чего же вы медлите?

Эрик молчал. В свете фонаря его профиль казался нордически твердым, четким, что совершенно не соответствовало мягкому характеру парня. В конце концов, мягкость и твердость – две стороны одного и тот же явления. В испытании на прочность твердое ломается, а мягкое видоизменяется. И как знать, что предпочтительнее?

– Слово за ней, – вымолвил молодой человек. – Быть может, год разлуки сделал свое дело, и Маняша забыла обо мне…

– Вы что, не делали попыток увидеть ее? Хотя бы издали?

– Я дал обещание и выполняю его.

– Вы фантастический парень, Эрик, средневековый рыцарь!

– Я житель средневекового города. Это обязывает, – улыбнулся он. – Однако я не заслуживаю вашей похвалы. На самом деле я вовсе не стоик. Я слаб! Каюсь, мы с Маняшей слукавили: договорились, что я в условленное время буду прохаживаться у ее дома, а она – выглядывать в окно. Два раза в месяц.

– Очень романтично…

Он не почувствовал иронии в словах Астры. Матвей обошел собор вокруг и вернулся к скамейке, на которой они сидели. Становилось прохладно. С реки дул свежий ветер. Было слышно, как по дороге цокают копыта лошадей, гремят колеса… Из темноты доносился женский смех и звон бубенцов.

– Туристы на тройках катаются, – объяснил Эрик. – Наше исконно русское стало экзотикой. Странно, да?

Астру занимал не этот вопрос.

– Когда вы в последний раз видели в окне Маняшу?

Эрик встревожился:

– Вы так говорите, словно… словно…

– Все в порядке, – подал голос Матвей. – Она жива и здорова, я уверен.

– Я и не подумал ничего такого, – смутился милиционер. – Ее комната на втором этаже, угловая: одно окно выходит в сад, другое – на улицу. Как раз перед вашим приездом мы виделись. Она распахнула створки и молча стояла, глядя на меня.

– Вы не разговаривали?

– Нет, только смотрели…

– Как Штирлиц и его жена в кафе! – пошутил Матвей. – Ну, вы даете, ребята!

Эрик обиженно засопел. Эти безмолвные свидания на расстоянии нескольких метров казались ему такими необыкновенными, такими трепетными. А столичный стиляга насмехается!

– Тогда в окне была Маняша, вы не могли ошибиться? – брякнула Астра.

Парень изменился в лице:

– Конечно, она… – растерянно пробормотал он. – У вас есть основания думать?..

– Я ничего не думаю, Эрик. Просто спрашиваю.

– Вы меня пугаете…

– Испытательный срок окончился, а ваша девушка не звонит вам, не назначает встречу. Почему?

– Наверное, ждет удобного момента…

– Задайте прямой вопрос, каково ее решение! – посоветовал Матвей. – Через окно или каким-либо другим способом. Почтового голубя пошлите…

Эрик скептически усмехнулся:

– Я не буду навязываться.

– Опасаетесь получить отказ?

– И это тоже…

– Вы меня удивляете.

– Мы вращаемся на разных орбитах, – произнес старший лейтенант. – Живем по разным законам.

– По-моему, иногда стоит проявить инициативу…

– …за которую вас непременно накажут! – пошутила Астра.

Эрик терялся в догадках. Ему было невдомек, зачем приехали сюда эти двое, что ищут, под кого копают. Кто они вообще такие? Частные детективы?

– Есть у вас в Суздале человек, который занимается историческими загадками? – спросила Астра. – По-моему, почва здесь благодатная для подобных изысканий. Какой-нибудь энтузиаст-любитель, который совершенно бескорыстно, ради собственного удовольствия роется в архивах, изучает летописи, лазает по монастырским подвалам?

Милиционер назвал нескольких.

– Некоторые даже из других городов приезжают, – похвалился он. – Правда, наши музейщики и ученые их не жалуют. От них, мол, больше вреда, чем пользы.

– Кто из них самый завзятый?

– Богдан Сабуров, – не задумываясь, выпалил Эрик. – Настоящий фанат. Возомнил себя дальним потомком тех самых Сабуровых, из рода святой Софии Суздальской.

– А вы в этом сомневаетесь?

– Как вам сказать… – замялся старлей. – Скорее всего просто однофамилец. Мало ли в России Сабуровых? Он, кстати, здешний, родился и вырос в нашем городе. Вам телефончик дать?

– Если можно.

– Конечно-конечно! Как я сразу про него не вспомнил? Он бы вам про каждый камешек, про каждую кочку столько порассказал!

Эрик с облегчением проводил москвичей до гостиницы, где они сняли дорогой двухкомнатный люкс. Этот факт наводил на размышления.

Астра молча вдыхала чистый ночной воздух. Она колебалась, показывать Эрику фотографию Ульяны или повременить. Вдруг он заодно с Бояриновым?

В гостиничном дворе горели желтые фонари. Портье курил, облокотившись на перила крыльца.

– Ну, вот, доставил вас до места в целости и сохранности, – улыбнулся милиционер. – Приятных снов!

Уже прощаясь, Матвей краем глаза приметил в отдалении внедорожник с затемненными стеклами. Водитель неосторожно поставил машину так, что на нее падал свет из окон соседнего дома…

– За нами следят, – сказал он, едва закрыв дверь номера.

– Значит, мы наступаем им на пятки!

Астра не очень испугалась. Ее отношение к сыску стало слишком беспечным. Она увлекалась призрачной игрой, пренебрегая реальной опасностью.

– Хотелось бы знать, кто наш противник…

– Ребята в черных шляпах! Гвардейцы кардинала! – хихикала Астра, потирая руки.

– Послушай, если этот «гвардеец», который сидит внизу в машине, проникнет ночью в гостиницу, нам не поздоровится!

– Не проникнет. Ночью мы будем спать, а ему это не интересно.

– Что же его интересует, по-твоему?

– Полагаю, он ждет, пока мы вытащим каштаны из огня…

Матвей недовольно нахмурился. Она, как всегда, говорила загадками, принуждая его «шевелить мозгами», а он устал, мечтал завалиться в постель и спокойно выспаться.

– Завтра с утра махнем к Василисе, покажем ей фото Ульяны Бояриновой, – сказала Астра. – Чем черт не шутит? Надо испробовать метод тыка. Когда улик нет, а факты не стыкуются, приходится действовать наобум. Не самый плохой метод, между прочим.

Матвей невнятно хмыкнул и закрылся в ванной. Через минуту до нее донеслись звуки льющейся из душа воды. Не теряя времени, Астра взялась названивать Богдану Сабурову. Тот не брал трубку.

– Этот Сабуров не отвечает!

– Ты на часы смотрела? – возмутился Матвей, вытирая голову гостиничным полотенцем. – Нормальные люди вообще-то десятый сон видят.

– Мы сюда не дрыхнуть приехали…

– Мы – само собой. А за местных жителей я бы не расписывался.

Астра со вздохом отложила мобильник:

– Ладно, утром дозвонюсь.

У Матвея слипались глаза. Он даже от чая отказался. Когда Астра вышла из ванной, разморенная и сонная, ее спутник уже мирно похрапывал на диване…

Ей показалось, что она только-только закрыла глаза, как раздался сигнал сотового. Матвей, выругавшись, накрыл голову подушкой.

За шторами брезжил рассвет.

– Здравствуйте, – слегка напряженно произнес в трубке мужской басок. – Вы мне звонили?

Астра спросонья молчала, ничего не понимая.

– У меня высветился ваш номер, – сообщил мужчина. – Может, ошиблись?

– Сабуров? – дошло до нее. – Господи, нет! Я не ошиблась. Мне очень нужно с вами поговорить. Мы с мужем – туристы из Москвы. Нам порекомендовали вас как гида.

– Меня? – удивился басок.

– Да, да! Мы тут бродили по развалинам, и у нас возникли вопросы…

Она взглянула на часы: семь утра. Господин Сабуров явно не обременяет себя правилами хорошего тона.

– Еще, наверное, рановато, – запоздало сообразил он. – Я всегда встаю вместе с солнцем. Столько успеваю сделать за день… Я вас разбудил? Извините…

Астра прикинула, сколько времени ей понадобится, чтобы умыться и натянуть спортивный костюм. Из окна тянуло холодом – утро обещало быть пасмурным.

Матвей заворочался на диване, и она понизила голос. Пусть выспится как следует, а то снова будет ворчать.

– Когда мы сможем встретиться, господин Сабуров?

– Просто Богдан. Я хоть сейчас готов. Но вы…

– Я через полчаса буду, – перебила Астра. – Где вам удобно?

Он назвал улицу неподалеку от гостиницы. Она нашла ее на карте и удовлетворенно хмыкнула. Подойдет.

На сборы ушло четверть часа. Еще столько же было в запасе, чтобы выскользнуть из гостиницы и добраться до условленного места. Астра на цыпочках подошла к окну – подозрительной машины вроде бы нет. На площадке стоят несколько легковушек, но вчерашнего внедорожника она среди них не увидела. «Хвост» то ли отстал на время, то ли спит. «Гвардейцы кардинала» – тоже люди.

Астра сочла это благоприятным знаком. Она спустилась по лестнице в холл. Сонный портье проводил ее удивленным взглядом.

– Доброе утро… – пробормотал он.

Во дворе садовник, щелкая секатором и насвистывая, ровнял кусты. Над рекой курилась молочная мгла. Вдали, там, где поднималось за пеленой облаков солнце, разливалась лиловая заря. За забором Астра быстро свернула влево и зашагала вдоль берега, стараясь согреться. Очень хотелось оглянуться, проверить, не крадется ли кто следом, но, помня наставления Матвея, она удержалась. Вертя головой, она покажет преследователю, если таковой имеется, что заметила его.

Вид хмурой долины с пасущимся на лугу стадом был точно как во сне, где ее сопровождал домашний божок, только тогда стоял солнечный день. Астра сунула руку в карман – Альраун остался в номере, под подушкой. Она забыла взять его с собой! Не хватало, чтобы появился рой разъяренных пчел и погнался за ней…

– Спокойно, – прошептала Астра, высматривая Богдана Сабурова. – Не надо себя накручивать!

В этот ранний час улица была пустынна. Провинциальный уклад подразумевает неторопливую размеренность, впрочем, из любого правила бывают исключения. В подтверждение сей не новой мысли из переулка чуть ли не вприпрыжку выскочил парень в велосипедной майке, джинсах и бейсболке. Завидев Астру, он устремился к ней:

– Вы Ельцова?

– А вы Богдан?

Похоже, она ему понравилась. Сабуров выглядел на свои двадцать четыре года – поджарый, как гончая, загорелый до черноты, улыбчивый.

– Музеи сейчас закрыты, – сказала Астра. – Придется ждать.

– Зачем вам музеи? Здесь всюду – живая история! – с воодушевлением заявил молодой человек. – На любом огороде копните – найдете куски керамики, какие-нибудь гвозди, железные кольца от сбруи. А что конкретно вас интересует?

– Знаменитые монахини…

– Ах, это! София Суздальская? Евфросиния Суздальская[27]? Евдокия Лопухина? Анна Васильчикова? Кто?

– Ксения…

– Годунова, что ли? – удивился он. – Не факт!

– В каком смысле?

Молодой человек приподнял козырек бейсболки, чтобы та не мешала ему смотреть на собеседницу.

– А почему именно она?

У Астры перед глазами возникло маленькое надгробие с надписью «Ксюше Бояриновой от безутешных мамы и папы». Хороша она будет, если примется объяснять, какие ассоциативные связи привели ее к выводу, что…

– Вы не думайте, я не вредничаю! – начал оправдываться Сабуров. – Просто Ксения Годунова у нас не котируется. Нет достоверных свидетельств, пребывала ли она вообще в Покровском женском монастыре. О ней мало кто знает. Я сам пытался это выяснить…

– И что же?

– Получается, есть такое мнение, но не подкрепленное фактами. Видите ли, после падения Лжедмитрия царем стал Василий Шуйский. Он благоволил к Ксении, назначил ей денежное содержание и позволил участвовать в перенесении праха Годуновых в Троице-Сергиеву обитель. Туда же она ездила поминать своих близких, там же завещала после смерти похоронить и себя. Завет этот исполнили. А вот где именно упокоилась царевна, откуда ее тело доставили в лавру… – Парень развел руками. – Времена были смутные, монахини кочевали из монастыря в монастырь. В 1609 году Ксения точно пребывала в Троице, потому как была застигнута там осадой. Сохранилось ее письмо к тетке, урожденной Сабуровой.

– Вы происходите из такого древнего рода? – польстила ему Астра.

Богдан смутился, залился краской. Эта туристка вызывала у него симпатию.

– Надеюсь, что да… Я занимаюсь генеалогией нашей семьи и намерен доказать свою принадлежность к московским боярам Сабуровым. Дальняя ветвь, но все же…

Они продолжали идти вдоль берега, вдыхая запах речной воды и мокрых от росы лугов.

– Так вот! Ксения, то есть инокиня Ольга, писала тетке об осаде Троицкой лавры войсками Сапеги и Лисовского. Внутри обители свирепствовал мор, и она не чаяла выжить. Однако Бог был милостив, осаду отбили, а Ксения выздоровела. Тем не менее она не вернулась во Владимир, видимо, из-за опасности на дорогах. В 1611 году мы находим ее в московском Новодевичьем монастыре. Оттуда после всех мытарств заезжих инокинь отослали обратно во Владимир. С тех пор до лета 1622 года я нигде не обнаружил никаких упоминаний о дочери царя Бориса…

Он говорил самозабвенно, полностью погружаясь в события многовековой давности. «Шпарит, как по-писаному!» – сказал бы Матвей.

Астру поразило то, что Сабуров помнил наизусть даты. Для нее в школе было каторгой их заучивать.

– А что произошло в 1622 году? – спросила она.

– Старица Ольга, то бишь Ксения Годунова, умерла.

– У вас хорошая память.

– Не жалуюсь! – радостно кивнул парень. – Школьные учителя меня обожали. Я специально не стараюсь, все само в голове отпечатывается. Ксения Годунова, выходит, тоже мне родня – по тетке, дочери Богдана Сабурова.

– Вас в честь него назвали?

– Да нет, просто совпало… Жизнь развивается по спирали. Все повторяется, но не в прежнем виде, а по-другому. В нашем генеалогическом древе есть знаменитые отростки! Я пока прослеживаю свою родственную линию, много чего перелопачиваю. Вот и про Ксению тоже узнал… из разных источников.

– Значит, Ксении в Покровском монастыре не было?

– Вы меня не поняли. Я сказал, нет достоверных свидетельств ее пребывания. Кое-кто из историков, например, считает Покровскую обитель ее последним пристанищем. Она-де тут доживала и скончалась. Существует обрывок грамоты от царя Михаила Федоровича[28] суздальскому архиепископу Арсению, где речь идет о кончине «царя Бориса дочери царевны старицы Ольги», которая завещала «чтобы тело ее было погребено вместе с прахом ея родителей». Государь повелел Арсению и архимандриту Спасо-Евфимиева монастыря «поступить согласно желанию усопшей». Что и было сделано.

– Ну да, – поразмыслив, кивнула Астра. – Спасо-Евфимиев монастырь находится в Суздале, значит…

– Естественно, царь не стал бы обращаться к суздальскому духовенству, если бы Ксения умерла в другом месте.

– Логично. А что еще вы можете рассказать о Ксении?

– Она родилась для блеска и власти, – торжественно произнес Сабуров. – А вместо этого испила горькую чашу лишений, издевательств и поруганий. Ей не везло с замужеством. Первый жених – Густав Шведский, – которого сосватал ей отец, оказался кутилой и бабником. Второй – датский королевич Иоанн Шлезвиг-Гольштейнский, которого она полюбила всей душой, – перед свадьбой внезапно заболел и умер. Есть версия, что его отравили.

– Кто?

– Молва обвиняла самого Бориса в убийстве будущего зятя, но я так не думаю. Борис любил своих детей и заботился об их судьбе. Герцог Иоанн понравился Годуновым, пришелся ко двору, как принято говорить. Зачем бы царю его убивать? Нет, за смертью датчанина что-то кроется. Какие-то закулисные интриги. Возможно, его убрали с дальним прицелом…

Астра остановилась, залюбовавшись мягкими красками заречного пейзажа. Разбросанные среди зелени домики были покрыты серой дымкой, шпили колоколен упирались в рыхлые пласты облаков. Вдоль реки тянулась полоса монастырских стен. Вода в Каменке казалась тусклой, в ней отражались прибрежные деревья…

– Что, простите? – спохватилась Астра. Она пропустила мимо ушей нечто важное.

– Я говорю, жениха Ксении убрали с дальним прицелом, – повторил Сабуров. – Борису оставалось жить недолго, а на горизонте уже маячил призрак самозванца, «царевича Дмитрия». На Россию надвигалась великая смута.

Они некоторое время стояли молча, глядя на спокойное течение Каменки. Ветер стих. Звуки разносились далеко. Было слышно, как позванивают колокольчики на шеях буренок.

– Появление первого Лжедмитрия – удивительнейшая вещь! – воскликнул Сабуров. – Это не человек – сфинкс! Его внешность в точности совпадала с приметами истинного царевича, погибшего в Угличе, – опять-таки при невыясненных обстоятельствах. Сошлись даже такие детали, как бородавки на лице, разная длина рук! Сама царица Мария Нагая, мать Дмитрия, признала в самозванце своего сына… Потом, правда, отреклась от него.

– У каждого из нас есть двойник…

– Знаете, вы правы. Я долго размышлял об этом… Пришел к выводу, что с воцарением Лжедмитрия не обошлось без нечистого. Существует легенда о договоре беглого монаха Гришки Отрепьева с дьяволом. Якобы монах продал душу в обмен на московский трон. Чем еще объясняется массовый гипноз, которому поддались не только поляки, но и русские бояре, и воеводы, и весь народ? Потом, когда наваждение рассеялось, люди даже песню сложили:

– При чем тут Ксения Годунова? – спросила Астра.

– Ее связь с самозванцем выглядит вопиюще. Почти сразу по вступлении Лжедмитрия в Москву она становится его наложницей.

– Вероятно, по принуждению.

– Согласен. Однако Ксения живет во дворце нового «государя» не неделю, не две – около полугода! И если бы не возмущенное письмо Юрия Мнишека, который потребовал у будущего зятя немедленно отправить «дочь Борисову» подальше от себя, неизвестно, сколько бы еще это продолжалось.

– Должно быть, самозванец влюбился в нее. Она ведь была красива?

– Очень, очень! – подтвердил молодой человек. – Беглому монаху и не снилась такая красота. В Польше он встретил Марину Мнишек и поклялся взять ее в жены, как только займет царский престол. А тут он увидел Ксению, и гордая полячка была забыта. Лжедмитрий, ужасно падкий на женскую красоту, не пропускал ни одной юбки. Но неизменно возвращался к Годуновой!

– Что значит «возвращался», если ее держали под замком в его апартаментах?

– Почему он не отправил ее восвояси, как всех других, после того, как удовлетворил свою страсть и чувство превосходства? Женщина, о которой он мечтать не смел, теперь была полностью в его власти, он мог делать с ней все, что хотел. И делал, уверяю вас! Почему он не отослал ее прочь или не убил, как остальных членов царской семьи?

– Пожалел…

– Я думаю, он колебался, кого вести под венец, – православную царевну Ксению или «католическую девку» Марину. Не исключено, что чашу весов склонили в пользу последней польские сабли. Марину короновали, а Ксению постригли. Вот вам и гримаса судьбы!

Астра немного знала о самозванце из театрального курса. Они проходили пьесу Пушкина «Борис Годунов».

– Разве могло быть по-другому?

– История с самозванцем кишит темными пятнами, – признал Сабуров. – И Ксения – одно из них. Мне кажется, существует какая-то тайна в их отношениях… Отправляя Ксению в монастырь, самозванец просто брал паузу. Вряд ли он собирался оставить ее в покое. Однако у Лжедмитрия ничего не вышло…

– Что же помешало ему осуществить задуманное?

– Смерть…

Они еще поболтали о Смутном времени и роли личности в истории. Богдан на все имел собственную точку зрения, часто отличную от общепринятой. С ним было интересно беседовать. Астра спрашивала, он отвечал.

– Соломония Сабурова – тоже росток вашего генеалогического древа?

Парень не торопился с ответом.

– Получается, да, – наконец, вымолвил он. – С моей стороны это наглость, но против родословной не попрешь.

– У нее был ребенок или это блеф?

– Конечно, был. Откуда же тогда взялось фальшивое захоронение? Без веской причины церковь не пошла бы на обман, не решилась бы ввести в заблуждение великого князя. Соломония родила в монастыре, а не в современной частной клинике, где все шито-крыто, – усмехнулся он.

Его доводы звучали убедительно.

– Вы верите, что великокняжеский сын стал разбойником Кудеяром?

– Я бы на его месте поступил так же. Зная, как обошлись с его матерью, он зарекся помышлять о троне и выбрал вольную жизнь.

Мобильник в кармане Астры издал оглушительную трель.

– Мне звонят, – извинилась она. – Одну секунду!

Это был Матвей. Он проснулся и не обнаружил ее в номере.

– Ты бы хоть записку оставила! – возмущался он. – Я уже не знал, что и думать! Спасибо, телефон с собой захватила.

– Спускайся в ресторан и заказывай завтрак. Я буду через полчаса.

– Хорошо…

– Это мой муж, – объяснила она Сабурову. – Нервничает! Он еще спал, когда я уходила. – Она посмотрела на часы. – Ого! Как время пролетело…

Астра поливала блинчики медом, Матвей – сметаной. Она сменила спортивный костюм на летние брюки и блузку из хлопка. На спинке ее стула висела ветровка.

– Вижу, ты аппетит нагуляла, – заметил он.

В зале гостиничного ресторана было полутемно. За столиком у окна завтракала пожилая пара, остальные места пустовали. Хмурое утро не располагало к раннему подъему. Официантка, позевывая, принесла кофе с молоком.

– Сабуров рассказал мне кучу интересного! – с полным ртом сообщила Астра. – Он настоящий кладезь полезной информации.

– Тебе не стоит выходить одной!

– Я была осторожна. Сначала убедилась, что той машины нет, а потом уже… – Она запивала блинчики кофе. – Надо было заказать мне большую чашку! Ты знаешь, что я много пью.

– Следить можно и без машины.

– «Хвоста» не было, я проверяла.

Он саркастически рассмеялся, скрывая пережитый страх за нее. Вроде бы они ничем особенным не занимаются, никуда не суют нос, а в воздухе пахнет грозой. Подумаешь, какие-то семейные разборки, провинциальный бизнес, сомнительное наследство! Не шпионские же игры, не наркотики, не торговля людьми.

Он успокаивал себя, сдерживая справедливые, по его мнению, упреки. Она за обе щеки уплетала блинчики.

– Этот Сабуров, кто он такой?

– Музейный библиотекарь. Кстати, ему к девяти на работу. Человек день напролет дышит книжной пылью. А по утрам у него прогулки на свежем воздухе. Вот я и составила ему компанию, заодно и поговорили. Все расспросить я, конечно, не успела.

– Он любезно согласился встретиться еще раз. Я угадал?

Матвей сам не понимал, почему злится. Он испугался, что с ней может произойти «несчастный случай», как с женой Бояринова, со старушкой Горелкиной или бывшим реставратором Василием Тарханиным. Осознание собственной беспомощности вывело его из себя. С одной стороны, он не желал признавать всей серьезности ситуации, с другой – сердился на Астру из-за ее беспечности. Никакой логики! Никакой последовательности… Любовь делает мужчину идиотом.

Астра подняла на него глаза:

– Ты сгущаешь краски, дорогой.

– Да, наверное…

Она рассказала ему о Ксении Годуновой. Он молча слушал, теряя остатки терпения. Астра опять пытается вытащить на свет темное прошлое, когда в настоящем и без того хватает путаницы.

– К чему ты клонишь?

– Помнишь надпись на могилке дочери Бояриновых? – прошептала Астра.

– Ну… при чем тут это?

– Ксюше Бояриновой… Ксюше! Понимаешь? Это подсказка…

Он выпрямился и с недоумением уставился на нее. Сейчас она скажет, что вместо останков ребенка в захоронении спрятан клад времен Смуты и самозванцев. И не будет большого греха, если они под покровом ночи отправятся на кладбище и раскопают детскую могилку… Она уже высказывала нечто подобное.

– По-моему, ты слишком углубляешься в прошлое…

– Наоборот. Я разбираюсь в настоящем. Ум и подсознание работают в разных режимах. Подсознательное проявляется неожиданно и открывает то, о чем ум даже не подозревает…

– У меня голова гудит! – заявил Матвей. – Нельзя ли попроще выражаться?

– Куда же проще?

– Я на кладбище не пойду! – отрезал он. – Не хватало, чтобы нас привлекли за осквернение могил и с позором выдворили из Суздаля!

Теперь пришла очередь удивляться Астре:

– Я ничего такого не предлагаю… Вот если бы к Бояринову в дом как-нибудь проникнуть, другое дело.

– И в чужой дом не полезу! Попроси Эрика, у них с секретаршей Бояринова роман. Она его тайком впустит, когда хозяин уйдет на работу. А что ты надеешься там найти?

– Эрик откажется. Ладно, поехали к Василисе, покажем ей фотографии…

Астра ушла от ответа. Матвей попросил у официантки счет.

Они молча, как раздраженные муж и жена, вышли к машине. В воздухе стояла водяная пыль, над городом плыли дождевые тучи.

– Черт, зонтики остались в номере…

Астра приготовилась отбивать его атаки, но ошиблась. До самого дома Василисы он рта не раскрыл.

– Одна пойдешь?

– Я на пару минут, ты посиди в машине.

Матвей кивнул с деланым равнодушием. Он включил «Радио Ретро», приоткрыл дверцу и откинулся на сиденье. На ветровом стекле показались мелкие капли.

Астра смело шагнула во двор. Рыжая Муська тявкала, виляя ей хвостом, как хорошей знакомой. На крыльце уже стояла Василиса в шерстяной кофте и платке.

– Дождь будет! – широко улыбнулась она. – А вы что, все-таки надумали поселиться у меня?

– Пока нет. Я вам хочу фотографии показать.

– Какие фотографии?

– Московских родственников Николая Порфирьевича.

– На что они мне сдались? – поджала губы женщина.

Однако гостеприимство взяло верх над обидой на бывшего работодателя, и она пригласила Астру в дом.

Матвей смотрел, как Муська, выбежав за калитку, разглядывает его машину. Она заливалась пронзительным лаем.

– Цыц ты, малявка! – буркнул он. – В ушах заложило!

«Я могла бы побежать за поворот… – выводило радио. – Я могла бы, только гордость не дает…»

Муська, добросовестно исполнив свой собачий долг, вернулась во двор. Моросило. По улице прошли двое туристов в костюмах хаки и сандалиях на босу ногу. Они искали, кто сдает комнаты.

Через несколько минут с крыльца спорхнула Астра и, довольная, похвасталась:

– Бояринов у нас в кармане!

– Каким образом? У Василисы на него компромат?

– Она кое-кого узнала на снимках…

Чувство самосохранения оказалось у Игоря Тарханина не самым сильным. Он боялся, конечно, повторного покушения, но что-то подсказывало ему: злоумышленник или злоумышленники, если их несколько, на время перестали им интересоваться. По неизвестной причине. Пока он лежал в больнице, ничего угрожающего не происходило. Никто его не искал, не следил за ним, не звонил матери и отчиму… То есть звонки были исключительно от друзей и знакомых семьи, от коллег по работе, которые сочувствовали и предлагали помощь.

Возможно, его не собирались убивать, просто хотели вывести из строя, отвлечь от Ульяны. Да, именно с Ульяной он связывал происшествие, уложившее его на больничную койку. Сама судьба распорядилась так, чтобы он переосмыслил свою жизнь и определился с приоритетами!

Астра и Матвей исчезли, даже на телефонные звонки не отвечали. Правда, госпожа Ельцова предупредила, что им нужно уехать, но куда, на сколько, не уточнила. Вероятно в Суздаль, догадался Тарханин. Что ж, пускай…

Оправившись от недомогания, он выписался на амбулаторное лечение. Врачи советовали больше лежать, избегать физических перегрузок и волнений. Легко сказать! Попробовали бы сами не волноваться…

В пустой квартире Тарханину постоянно мерещились какие-то звуки, скрипы и возня за входной дверью. Он подкрадывался к глазку и убеждался, что имеет дело с разыгравшимися нервами и бурным воображением. На ночь он глотал снотворное, но заснуть удавалось с трудом. В один прекрасный момент он осознал, что потребность видеть Улю превращается в навязчивую идею, своего рода манию.

Он решил дать выход этому рискованному желанию…

«Должно быть, меня оставили в покое именно потому, что я отстал от Ули, и если я снова появлюсь и начну докучать ей, последствия могут быть роковыми, – размышлял Тарханин. – А, плевать! Зато я увижу ее…»

«Или не ее! – не преминул возразить внутренний оппонент. – Ты же сомневаешься, что Уля – девушка из твоей юности. Она другая! Тебя просто шлепнут из-за этой другой, парень! Застрелят из какого-нибудь чердачного окошка, или попадешь в темноте под колеса неизвестного автомобиля. Глупая бесславная смерть! Во имя чего ты лезешь на рожон?»

«Во имя любви!» – хотел сказать Тарханин.

Его остановила до тошноты дешевая тривиальность этой великой фразы. Люди умудрились затаскать святое и возвышенное, превратить в пошлость… Он посмеялся над своей доморощенной философией и перестал искать ответ на вопрос «Зачем?», но не отказался от самой идеи.

Этим же вечером он отправился на Тихвинскую улицу, убеждая себя, что просто прогуливается, дышит свежим воздухом. Для здоровья… Машины у него не было, вернее, она стояла в автомастерской. После такого удара ремонт влетит в копеечку. «Лучше купить новую», – со вздохом заключил отчим, осмотрев полученные «Тойотой» повреждения. Игорь с ним согласился.

Он отвык ездить общественным транспортом, да и голова побаливала, поэтому вызвал такси. За квартал до дома Ули он попросил водителя припарковаться и подождать.

– Сколько? – спросил тот.

– Час или два…

– Ого!

– Я заплачу. Вот аванс.

Он сунул таксисту крупную купюру.

– Хорошо.

Вокруг было тихо, безветренно. Ни один листок не шелохнулся на старых деревьях. Таксист, опустив стекло, слушал по радио блюз. Желтые фонари освещали знакомую с детства дорогу. Тарханин вновь ощутил себя восторженным подростком, который идет на свидание с любимой девушкой. В нем все пело и дрожало…

Во дворе дома, где жила Уля, застыли в темноте липы. На пустую лавочку падал лунный свет. Из кустов раздавались звуки кошачьей драки. Совсем как много лет назад…

Его глаза сами собой поднялись и пробежались по окнам. Уля еще не спала – из-за штор пробивались светло-зеленые полосы.

«Зеленая лампа! – с ностальгией вспомнил он. – Та самая, которую я подарил ей на Восьмое марта! Она ее не выбросила, хранит до сих пор!»

«Остынь… – процедил сквозь зубы его неустанный критик. – Наверняка это новый торшер или люстра. Не обольщайся, мой друг!»

– Черт… – шепотом выругался Тарханин.

Двор как будто вымер: ни пенсионеров с собаками, ни молодежи с гитарой, ни влюбленных парочек – никого. Может, подняться, позвонить, признаться в своих сомнениях, развеять их, наконец? Рассказать, как много она для него значит…

«Вряд ли Ульяна будет тебя слушать! – злорадно посмеивался критик. – Ты уже пытался вызвать ее на откровенность. А она заставила тебя изливать душу на лестничной площадке. Даже в квартиру не впустила. Теперь-то что изменилось? У нее наверняка завелся крутой хахаль – ревнивец, который едва не отправил тебя в мир иной. Времена честных дуэлей канули в Лету. В борьбе за женщину все средства сгодятся… Гляди, как бы во второй раз ты оказался не в клинике, а на кладбище!»

«Заткнись…»

Тарханин переминался с ноги на ногу, словно бегун на старте. И в этот момент во двор из-за поворота вползла машина. Фары потухли, стукнула дверца… Водитель – высокий плечистый мужчина в кепке – набрал код дверного замка.

«Это он! – вспыхнуло в голове Тарханина. – Тот, кто подрезал мои тормозные шланги! Убрал меня с дороги и ведет себя, как хозяин. Он идет к ней, сейчас она радостно повиснет у него на шее, они поцелуются… На кухне уже кипит чайник, на столе стынет праздничный ужин с бутылкой шампанского. Они поедят, потом лягут в постель…»

Он мучил себя, растравляя свои раны, безжалостно посыпая их солью. А мужчина тем временем скрылся за дверью подъезда. Тарханин всерьез подумывал, не ворваться ли следом, не учинить ли скандал… Может, и драку затеять – отвести душу! Он ничуть не боялся более сильного по виду соперника. Он вдруг потерял страх и благоразумие, был уверен, что сумеет одолеть кого угодно…

Свет в окнах Ули погас. Слишком быстро. Они еще не успели поужинать… Что же, сразу в койку?

На скулах Тарханина играли желваки. Голову сжал болезненный обруч, к горлу подкатила дурнота.

– Уля… – простонал он. – Это не ты!

Свет из парадного ударил ему в лицо, и он невольно подался в сторону, в тень раскидистой липы. Мужчина в кепке вел Улю к машине, крепко держа ее за локоть, оглядываясь вокруг, словно выискивая опасность. Он учуял непрошеного соглядатая! Так зверь, который охраняет пределы своей территории, чует запах чужака.

Уля была напугана. Она послушно дала посадить себя в машину… Тарханин готов был поклясться, что ее увозят насильно.

Он оцепенел. Любое его движение в этот момент могло спровоцировать похитителя на неадекватный поступок. Зная, что его заметили, тот решит избавиться от жертвы, и тогда…

«Я ее больше никогда не увижу, – с отчаянием подумал Тарханин. – Никогда!»

Он пытался рассмотреть номера темного автомобиля, который поворачивал за дом, хотя прекрасно понимал, что они наверняка липовые. Его обостренный слух ловил каждый звук. Зашуршали шины, свет фар упал на детскую площадку, мелькнула горка, и все опять погрузилось во мрак. Машина исчезла за поворотом…

Неподалеку от гостиницы «Бояринский терем» Матвей снова заметил серебристый внедорожник, который въехал следом за ними в ворота и припарковался на вымощенной плиткой площадке.

– Вот и весь секрет, – хмыкнул он. – «Наружку» к нам приставил милейший Николай Порфирьевич. Значит, у него рыльце в пушку.

– Его кабинет на втором этаже, в самом конце коридора, – сказала Астра. – Мне Эрик сообщил.

По дороге она дозвонилась до милиционера, и тот посоветовал идти к Бояринову без предупреждения. Иначе он откажется от встречи.

– А если мы его не застанем? – засомневался Матвей.

– В крайнем случае, будем ждать.

– Он может запросто нас выставить…

– Теперь нет, – уверенно заявила Астра. – У меня есть веские аргументы, которые развяжут ему язык.

Выйдя из машины, они сделали вид, что любуются клумбами, – сначала постояли под моросящим дождиком, потом неторопливо двинулись к входу. Думали, что водитель внедорожника возьмет с них пример. Не тут-то было. Он не собирался показываться.

– Хитрый, черт! Ну, делать нечего, пошли к хозяину.

В гостиничном холле пахло деревом и средством для чистки ковров. Где-то рядом гудел пылесос.

Портье говорил по телефону. Он спохватился, когда они уже поднимались по лестнице на второй этаж. Всюду радовала глаз искусная резьба: растительный орнамент, деревянные птицы с павлиньими хвостами, клыкастые чудовища с крыльями. Эта красота стоила уйму деньжищ.

– Что вам угодно? – крикнул им в спину портье.

– Мы к хозяину…

– Его нет!

– Разберемся…

Администратора, который встречал их в прошлый раз, не было, видимо, отлучился по делам. В коридоре горели желтые светильники, на стене висел в рамке план пожарной эвакуации. За дверями одного из номеров раздавались возбужденные голоса: молодая пара выясняла отношения.

– Давай быстрей, – обернулась Астра. – Сейчас портье прибежит.

Тот и правда поднялся по ступенькам и выдохнул:

– Господа… вы нарушаете…

Он был слишком полный для беготни по лестницам.

Матвей дернул дверь с табличкой «Дирекция», когда портье остановился на полдороге – понял, что опоздал. Дверь распахнулась…

Николай Порфирьевич сидел за большим письменным столом над какими-то бумагами. Застигнутый врасплох, он взбеленился.

– Кто вас впустил?! Я же приказал…

Его квадратное лицо, обрамленное бородкой, побагровело: он узнал «журналистов», которые недавно донимали его бесцеремонными вопросами. Портье робко заглянул в кабинет хозяина со словами:

– Я им говорил, что вас нет… а они…

– Вон отсюда! – вызверился Бояринов. – Все вон!

– Вы очень любезны, – улыбнулась Астра и, как ни в чем не бывало, уселась на кожаный диван.

Зато портье как ветром сдуло. Матвей закрыл за ним дверь и последовал примеру дамы.

– Вас что, вытолкать взашей? Сейчас я вызову охрану… – пригрозил Бояринов.

– У вас нет охраны.

В кабинете было два полукруглых окна, одно выходило во двор, за другим шумел влажный вишневый сад. Николаю Порфирьевичу стало душно, он дернул горловину косоворотки.

– Вам плохо? – участливо спросила Астра. – Принести воды?

– Что вам нужно? Опять будете врать про конференцию? Или деньги клянчить для Ульяны? Сказал, не дам! И баста! Вы зачем сюда приехали?

– Отдохнуть… заодно и раскрыть преступление…

– Какое еще преступление? – прохрипел он. – Все, уходите, я не намерен слушать ваш бред!

– Где ваша дочь? – выпалила Астра, глядя ему в глаза. – Лежит на кладбище или…

Этого уж Бояринов не стерпел, вскочил и замахал руками в сторону двери:

– Убирайтесь!

– И не подумаем, – спокойно произнес Матвей. – Пока вы нам все не расскажете…

– Мне нечего рассказывать! – взревел Николай Порфирьевич.

Астра достала из сумочки фотографию Ульяны и показала ему:

– Кто эта женщина, господин Бояринов?

– Моя племянница… Это все?

Его гнев вдруг стих, лицо побледнело.

– Зачем вы приставили к нам слежку? – спросил Матвей. – Если у вас есть вопросы, мы с удовольствием на них ответим.

– Слежку? – встревожился Бояринов. – С чего вы взяли?

– Джип «Мицубиши», который стоит на вашей парковке…

Бояринов встал из-за стола и выглянул во двор:

– Этот, что ли? Он принадлежит нашему постояльцу… Не знаю, почему я все еще не выставил вас! Мне безразлично, что вы обо мне думаете, считаете ли жадным или бессердечным. Я поступаю так, как хочу, и не намерен ни перед кем отчитываться!

– Кто живет у вас в доме?

Вопрос Астры окончательно лишил хозяина гостиницы самообладания.

– Как вы смеете… – задохнулся тот. – Это вас не касается! Я не позволю совать нос в мою жизнь!

– Какую тайну скрывает маленькое детское надгробие?

Если бы Бояринов мог обрушить на наглых пришельцев гром и молнию, он бы это сделал. Он сдерживался невероятным усилием. Его рука непроизвольно потянулась к тяжелому письменному прибору в виде лежащего медведя.

– Хотите запустить в меня этим мишкой из яшмы? – с улыбочкой осведомилась Астра. – Потому что я попала в точку? Ведь так?

– Кто вы, черт бы вас побрал?! – взвился Николай Порфирьевич.

– Ваша секретарша не совсем секретарша…

– Замолчите! Или я за себя не ручаюсь… Кто вам дал право…

Его рот перекосился, из глаз летели искры.

– Она ваша любовница! – ввернул Матвей. – Вы убили жену, чтобы развязать себе руки.

Бояринов гомерически расхохотался. Это был громкий неудержимый смех.

– Да! Да! Любовница! И что? Она уже давно совершеннолетняя… Ну, давайте, прочтите мне лекцию о морали и нравственности! Вы за этим явились?

– Держать человека взаперти против его воли…

– Кто вам сказал, что Маняша недовольна жизнью в моем доме? Вы ее спрашивали? Что касается жены – я ее не убивал. Я ее любил, к вашему сведению!

– И теперь спите с воспитанницей?

– Я мужчина, она женщина… этим все сказано. Существует природное влечение! Надеюсь, вы понимаете, о чем я.

– Понимаю, – кивнул Матвей. – Эрос! Бог любви поразил ваше сердце! А у женщины согласия спрашивать не обязательно. Да и деваться ей некуда. Вы же ее содержите!

– Слава богу, у меня есть такая возможность…

Как ни странно, Николай Порфирьевич немного успокоился. Он расслабился, в выражении его лица и в голосе сквозила издевка.

– Завидуете? – злорадно спросил он.

– Ничуть. Марии Мельниковой перевалило за тридцать, ей замуж пора… Почему вы препятствуете ее браку?

– С кем? С этим молокососом Эриком? Да у него ветер в карманах! А Маняша привыкла к комфорту, к обеспеченному быту. Она копейки считать не умеет, убежит от него через месяц такой, с позволения сказать, «семейной идиллии»! Уж я-то знаю… Кроме душевной травмы, она ничего не получит. Я сам на ней женюсь, если уж на то пошло!

– Почему же вы до сих пор этого не сделали?

– Забыл у вас спросить, когда и кого мне вести под венец! Спасибо, что подсказали. Теперь всенепременно сыграю свадебку.

Бояринов откровенно дерзил, с явным удовольствием отвечая на вопросы «журналистов».

– Мария Мельникова – молодая, полная сил женщина, а вы не выпускаете ее за ворота. Она целые дни проводит в четырех стенах, в одиночестве.

– Ей так нравится! – с вызовом произнес хозяин кабинета. – У нас, чай, не столица! Не дошли еще до нас городские соблазны да всяческий разврат. Знаете, как в старину полагалось девушку воспитывать? «Учить страху Божьему, положить на нее грозу свою и блюсти ее от телесных грехов, да не посрамила бы лица своего, да в послушании ходила, да не свою волю имела». Так записано было в «Домострое»[30]-то! Не мешает сию полезную книгу опять в обиход ввести.

– Поэтому вы сами Мельникову в блуд ввергли?

Бояринов стукнул ладонью по столу:

– Ну, хватит! Оставьте меня, господа «журналисты», я хочу поработать. А со своей секретаршей я сам разберусь: жениться мне на ней или уволить, выпускать за ворота или под замком держать. У нас с ней все по обоюдному согласию! Разве она кому-нибудь жаловалась?

Незваные гости промолчали, чем ободрили Николая Порфирьевича.

– То-то! – обрадовался он. – Вот вам Бог, а вот – порог…

– Можно нам с ней поговорить? – осторожно поинтересовалась Астра.

– С кем? С Маняшей? Ни в коем разе! Она представителям прессы интервью не дает. Напишете потом всякую дрянь про честного человека, выльете ушат грязи, и хоть бы что!

– Зря вы нас боитесь. Мы вам вреда не причиним.

– Вы уже мне навредили! Ворвались без приглашения, время отнимаете, дурацкие вопросы задаете, бросаете тень на мое доброе имя. В блуде даже обвинили! А где доказательства?

– Позвольте нам встретиться с Мельниковой…

– Я сказал, нет!

– Вы ведь давно в страхе живете, господин Бояринов. Только не ведаете, откуда опасность нагрянет. А мы можем вам помочь…

– Господь поможет! На Него единственного уповаю! Идите, господа, Христом Богом прошу!

Он встал и показал жестом на дверь. Дальше упираться было бессмысленно…

– Теперь куда? – спросил Матвей, заводя машину.

Астра ничуть не расстроилась, хотя ей не удалось вызвать Бояринова на откровенность. Она погрузилась в свои мысли и едва слышала, о чем ее спрашивают.

– Куда? А, пожалуй, просто покатаемся…

Матвей бросил взгляд на парковочную площадку. Серебристый внедорожник стоял на приколе.

– Как ты думаешь, водитель внутри или отправился к себе в номер? Ты вообще веришь, что он обычный жилец гостиницы?

– Без разницы… Давай прибавь газу!

– В населенном пункте существует ограничение скорости, – напомнил Матвей, выруливая за ворота. – Кстати, почему ты не пустила в ход главный козырь?

– Слова Василисы? Передумала… Он бы все отрицал. Годы, прожитые в страхе, делают человека неадекватным. Кто мы для него? Чужие люди, залетные! Он никому не верит…

– По-моему, Николай Порфирьевич не похож на труса. Бизнес он ведет довольно уверенно и успешно, насколько можно судить. У себя дома тоже командует парадом. И с нами он говорил отнюдь не робко…

– Это маска, которую он носит так давно, что сросся с ней. Образ преуспевающего дельца – щит, который он поставил между собой и неведомой опасностью. Таким способом он защищается, чтобы не сойти с ума.

Матвей скептически хмыкнул:

– Ты наделяешь его вымышленными качествами… Он проще. Маленький деспот местного разлива, утверждающий свою власть над женщинами и сотрудниками.

– Его деспотизм имеет более глубокие корни, чем кажется на первый взгляд.

Они замолчали. Астра смотрела на мокрую дорогу, на серую мглу вдали. Матвей думал о том, что сказала бывшая домработница Бояринова.

– Василиса не могла ошибиться?

– Могла, конечно… Из всех фотографий, которые я ей показала, она выбрала снимок Ульяны и сказала, что это – Маняша, только по-другому одета и причесана. В любом случае выходит, что они с Ульяной очень похожи.

– Получается, в московской квартире на Тихвинской проживает Мария Мельникова? А в доме Бояринова тогда кто живет? Ульяна? Абракадабра какая-то…

Они ехали по заповедным улицам, мимо церквей и монастырских развалин, поливаемых мелким летним дождем.

– Раз Ульяна и Маняша похожи, то можно предположить, что они сестры.

– Родные?

– Скорее двоюродные, – заключила Астра. – Мне кажется, Маняша – дочь Николая Порфирьевича, которую он выдает за воспитанницу-секретаршу. Он даже готов признать, что вступил с ней в любовную связь, лишь бы не вылезла наружу правда.

– Абракадабра… – повторил Матвей. – Чушь собачья! Какие у тебя основания так думать?

– Никаких… Но наш клиент, Игорь Тарханин, выразил сомнения по поводу Ульяны. У него возникли подозрения, что это не она.

– Давай покажем фотку Ульяны Эрику. Если это Маняша… черт, как все запутано… Не понимаю, в чем смысл такой перестановки? И сколько времени Маняша живет в Москве, а Ульяна в Суздале?

– Полагаю, около года, – поразмыслив, сказала Астра. – Именно год назад умерла Надежда Порфирьевна, мать Ульяны, и ее брат затеял эту авантюру с подменой. Василису уволили примерно тогда же. Вернее, ее вынудили уволиться бесконечными придирками. Вывод?

– Бояринов избавился от человека, который мог заметить, что Маняша сильно изменилась. Внешность внешностью, а привычки, манеру разговаривать, жесты скопировать трудно. Да и внешность тоже – вряд ли Ульяна и Маняша похожи как две капли воды. Они же не близнецы. Разве что двойники! – съязвил он.

Астра не сочла нужным отвечать колкостью. Слишком причудливая картина разворачивалась.

– Это многое объясняет, – сказала она. – Теперь ясно, почему Бояринов запретил мнимой Маняше не только встречаться с Эриком, но даже созваниваться. Парень наверняка поднял бы переполох! Их «свидания» на расстоянии, когда он видел девушку через окно, должны были успокоить его. Издалека легче ввести человека в заблуждение. К тому же Эрик – милиционер! Персона особо нежелательная для Бояринова.

Матвей сбавил скорость, объезжая большую рытвину. Выровняв «Пассат», он спросил:

– Год «испытательного» срока, назначенного строгим хозяином, истек, и что дальше? Рано или поздно Эрик захочет увидеться с Маняшей, и тайное станет явным.

– Видимо, у Бояринова существовали расчеты, которые не оправдались.

– Какие расчеты?

– Узнав их, мы вплотную приблизимся к разгадке. Я надеялась, что он как-нибудь проговорится…

Дождик припустил сильнее. Дворники убирали воду, струящуюся по стеклу, и их монотонные движения раздражали Астру. Она терялась в догадках, мозаика фактов и допущений не складывалась.

Матвей притормозил и съехал на обочину, заросшую высокой травой.

– Что, если наш клиент Тарханин не зря разыскивает Ульяну? Помогая ему, мы окажем женщине медвежью услугу. В конце концов…

Он вспомнил похороны старушки Горелкиной и запнулся.

– Соседку Ульяны могли убить по той же самой причине, что и покушались на Тарханина! – осенило его. – Она хорошо знала Надежду Порфирьевну и ее дочь…

– Если бы не мы… не я со своими расспросами… бабулька была бы жива.

– Вот головоломка! – вздохнул Матвей. – Мозги кипят.

– Если на Тихвинской улице проживает дочь Николая Порфирьевича… то логично предположить, что он установил за ней наблюдение – в целях безопасности. Приставил охрану! И смерть Горелкиной – его рук дело. Дабы старушка не наболтала лишнего, ее…

– Убрали?

– Та же участь ожидала и бывшего ухажера Ульяны, который совершенно некстати появился рядом и начал оказывать ей знаки внимания – вернее, не ей, а Маняше.

– Послушай, но ведь дочь Бояринова умерла в младенчестве…

– Могилка пустая, зуб даю! Русская история знает похожий случай.

– Намекаешь на сына Соломонии Сабуровой? Так то хоть понятно – династическая борьба и прочее… А зачем обычному человеку хоронить дочь при жизни? Это жутко! Недаром жена Бояринова свихнулась и потом ходила по храмам замаливать грехи…

– Видишь, ты почти согласился с моими доводами. Кстати, на кладбище «безутешная» мать не показывалась. Якобы муж не пускал. А если посмотреть с другой стороны?

– Ходить было не к кому?

– Вот именно, – кивнула Астра.

– Для такого м-м… странного поступка должен быть веский мотив.

– И он у Бояринова был! В чем суть ложного захоронения? Сделать вид, что ребенка не существует, он умер. А на самом деле жена Николая Порфирьевича уехала из Суздаля, где все на виду, чтобы поставить малышку на ноги и потом привезти ее уже в качестве воспитанницы. Кому придет в голову проверять, так это или нет? Девочка получила имя Мария и фамилию родственников… или взятую наугад.

– А как же соответствующие документы – разрешение на погребение и прочее?

– За деньги можно любые документы выправить, – возразила Астра. – Тебе это отлично известно. Тем более что никакого криминала в том не было. Допускаю, что Бояриновы могли похоронить мертворожденного младенца другой женщины, а своего скрыть. Договорились в роддоме, заплатили, кому следует, и все. Полагаю, у Бояринова хватило ума отправить жену рожать во Владимир, к примеру. Или еще куда подальше.

– Наверняка остались свидетели этой аферы.

– Кто? Врач, акушерка? Получив деньги за молчание, они постарались поскорее забыть курьезный случай.

– Курьезный? Это смешно, по-твоему?

– В известном смысле, да. Люди не бросают своего младенца, не отказываются от него – просто берут в придачу мертвое тельце и просят сделать в карточке запись о гибели новорожденного.

– Ничего себе «запись»! А если они этого новорожденного продадут на органы?

– Возможно, ребенка сразу оформили как-то по-другому… Конечно, по сути, медики пошли на должностное преступление. Видимо, Бояринов сумел их уговорить или…

– Предложил сумму, от которой они не смогли отказаться.

– Как бы там ни было, это дело прошлое. Сейчас детали не важны. Мертвого ребенка могли взять у женщины, которая согласилась на искусственные роды. Такое бывает, когда время для аборта упущено, а плод нежизнеспособен. Или есть противопоказания по наследственности…

Матвей опустил стекло, и в салон ворвался напоенный дождем воздух. Сады по бокам дороги стояли потемневшие, мокрые, почти осязаемо пьющие небесную влагу. Где-то за забором кудахтали куры.

– Судя по всему, Ульяна добровольно согласилась подыграть дядюшке, – продолжила Астра. – Что ее заставило? Обрадовалась вновь обретенному родственнику? После смерти матери у нее никого не осталось… Чем Бояринов обосновал свою экстравагантную просьбу? Какими доводами убедил племянницу переехать к нему в дом, полностью изменить образ жизни, называться другим именем? Запугал? Подкупил? Разжалобил?

Матвей покачал головой. Его поразил сам замысел.

– Зачем Бояриновым скрывать свою дочь? От кого? – недоумевал он. – Во имя чего задумана и осуществлена эта хитроумная комбинация?

– Игорь Тарханин нашел у дяди в комоде конверт с дохлыми пчелами. Должно быть, старик получил зловещее «послание» незадолго до смерти.

– Как знать, сколько конверт пролежал в ящике комода…

– Принимается, – кивнула Астра. – Однако я связываю написание им завещания не с болезнью печени, а именно с пчелами. Он испугался… Спустя два года конверт с таким же содержимым приходит Николаю Бояринову. Тот впадает в бешенство, выживает из дому прислугу и отсылает Маняшу – то есть свою дочь – в Москву. А племянницу Ульяну привозит в Суздаль и выдает за воспитанницу. Принятые ранее меры предосторожности – фальшивая могила – кажутся ему недостаточными. Он решает дополнительно подстраховаться.

– Если хочешь что-то спрятать, оставь его на видном месте?

– Примерно так. Маняша под видом Ульяны продолжает вести в Москве прежний образ жизни – и ни у кого не должно закрасться сомнений по сему поводу. В то же время никаких перемен не происходит и в Суздале. Воспитанница-секретарша обитает в доме Бояринова, все чин чином. Карты путают мужчины! Игорь Тарханин, как назло, вспоминает о своей первой любви, да и Эрик не перестает ухаживать за «Маняшей». В обоих случаях план Николая Порфирьевича трещит по швам.

– Тогда жизнь Эрика – в опасности! Горелкина уже на том свете, Игорь Тарханин чудом спасся…

По лицу Астры пробежала тень сомнений.

– Бояринов – убийца! – сказал Матвей.

– Скорее инициатор… Только Эрик нам не поверит. У нас нет доказательств, одни домыслы.

– А Маняша? То есть Ульяна…

– Им запрещено видеться. Эрик не пойдет на обострение отношений. Он поднимет нас на смех!

– Даже если его любимая женщина исчезла, а ее место заняла другая?

– Это только предположение… Я могу ошибаться.

Он помолчал, слушая тихий шепот капель в садах и отдаленную перекличку колоколов.

– Василий Тарханин умер своей смертью или его убили?

– Думаю, убили. Вопрос, кто? Тоже Бояринов?

– А причина?

Астра развела руками. Ей стало зябко от проникающей в салон сырости.

– Надо показать фотографию Ульяны Эрику, – предложил Матвей. – Может, он тоже узнает в ней Маняшу…

– Рано. Вдруг Эрик и есть тот, кого боится Николай Порфирьевич?

– Сомневаюсь… Это Эрику следует бояться.

– Интересно, что произошло между Надеждой и Николаем Бояриновыми?

– Кто-то из жителей Суздаля наверняка мог бы нам помочь… Тот, кто помнит размолвку сестры с братом. Из-за чего они поссорились? Да так, что перестали общаться друг с другом на долгие годы.

– Не обходить же нам дом за домом с подозрительными расспросами? Мы похожи на слепых котят, которые тыкаются носом куда попало, – огорчилась Астра.

– Давай сами поговорим с Маняшей… вернее, о черт, запутался… с Ульяной!

– Как ты себе это представляешь? Станем под забором и начнем кричать: эй, хозяева! Откройте! Мы пришли вывести вас на чистую воду!

Она скорчила комичную гримасу, и он улыбнулся:

– Зато соседей рассмешим…

– И спровоцируем Бояринова на какой-нибудь фортель! Он может обрубить концы, и поминай как звали.

– Ладно, – согласился Матвей. – Не стоит торопить события.

– Слушай, поехали в музейную библиотеку, к Сабурову. Я не успела задать ему самый важный вопрос…

На работе молодой человек выглядел иначе, чем на утренней прогулке: светлая тенниска, брюки, аккуратно приглаженные волосы. Он удивился при виде «любознательных туристов».

– Как вы меня нашли?

– Язык до Киева доведет! – улыбнулась Астра.

В библиотеке было тесно. Книги, которые не помещались на стеллажах, лежали стопками где попало: на стульях, на подоконниках. Сводчатый потолок отсырел и покрылся желтыми разводами.

– У нас инвентаризация… – растерянно пояснил Сабуров. – Видите, какой беспорядок…

Он держал в руках подшивку старых журналов, ища глазами, куда бы их определить.

– Сесть негде! – констатировал Матвей. – Воздух ужасный.

– Извините, – пробормотал парень.

Женщина-библиотекарь в мятом халате мышиного цвета внимательно разглядывала посетителей поверх очков.

– Вам кого, господа?

– Мы журналисты! – заявила Астра. – Пишем о культурном наследии! Об условиях хранения сокровищ, оставленных нам предыдущими поколениями. Можем мы побеседовать с вашим сотрудником?

Библиотекарша взволнованно вздохнула, раскраснелась.

– Да, разумеется! Богдан, расскажи им все, как есть. Пройдемте в мой кабинет, там чисто. Я приготовлю чай…

«Журналисты» вежливо отказались.

– Не хочется вам мешать. Мы побеседуем в холле, если вы не против.

Сабуров молчал как рыба, переводя взгляд с Астры на Матвея.

Они втроем вышли из библиотечного зала. В холле было сумрачно и прохладно. В углу приткнулся пыльный фикус. У стены стоял ряд откидных стульев.

– Вы правда журналисты? – недоверчиво протянул молодой человек.

Астра смущенно потупилась:

– Простите нас за эту уловку… Вас ведь не отпустили бы в рабочее время болтать с обыкновенными туристами? Пришлось схитрить.

Сабуров молча сел и скрестил руки на груди – ждал дальнейших объяснений.

– Сегодня утром… я забыла задать вам вопрос о пчелах! – выпалила она. – Мы говорили о Ксении Годуновой, о самозванце, о…

– Я в курсе. Только при чем тут пчелы?

– Не знаю… Надеюсь, вы мне объясните. Это не просто насекомые, это символ власти, не так ли? Я порылась в Сети и обнаружила некоторые сведения…

Молодой человек имел привычку перебивать.

– Так бы сразу и говорили! – не дослушал он. – Вас интересуют не насекомые, а геральдический символ?

– Наверное…

Сабуров посмотрел на нее испытующим взглядом: эта женщина не производила впечатления любопытной туристки. Он еще утром засомневался, что она приехала просто поглазеть на памятники старины.

– Вы кладоискатели?

– Нет, с чего вы взяли? – опешил Матвей. – Мы с женой…

– В общем-то, меня это не касается, – отмахнулся Сабуров. – Каждый развлекается на свой вкус.

Выслушивать очередную порцию вранья было утомительно, и он решил поскорее отделаться от навязчивой пары.

– Пчел использовали в символике знаменитые Меровинги. Династия франкских королей, самый таинственный род, облеченный самой необыкновенной властью. Их окружает ореол магического и сверхъестественного. Если хотите проследить историю рода Меровингов – к вашим услугам куча преданий и масонских культов.

– Нам покороче! – взмолилась Астра. – В двух словах.

– Ну… Одна легенда гласит, что основатель рода Меровей был рожден от двух отцов: франкского короля и морского чудовища, и в его жилах текла смешанная кровь. А другая – основателями династии стали «пришельцы» из африканского царства Мероэ. Они высадились на берегах Франции и постепенно вытеснили белую кельтскую расу. Некоторые называют Меровингов родоначальниками священной династии Грааля. Возможно, есть еще гипотезы…

– Сказки! – фыркнул Матвей.

– Вряд ли, – спокойно возразил Сабуров. – Не бывает полностью вымышленных легенд. За аллегориями порой скрывается больше правды, чем в исторических трактатах. История пишется на заказ, а мифы передаются из уст в уста. Меровингов считали земным воплощением Божественного. Они якобы обладали силой исцелять «наложением рук»: даже кисти, свисающие с их одежды, могли чудесным образом избавить человека от болезней. На их теле было красное родимое пятно в виде креста с раздвоенными концами, по которому их узнавали. Крест располагался либо на спине между лопатками, либо на левой стороне груди. Подобный знак впоследствии появился на белых плащах тамплиеров. Загадочные короли с длинными волосами должны были править до самого конца света…

– Почему с «длинными волосами»?

– Меровинги не стригли волос, подобно библейскому Самсону[31]. Потому что в волосах помещалась суть их могущества и силы.

– Вашим познаниям можно позавидовать.

– Я много читаю, иногда помогаю наводить порядок в архивах. Мои дни проходят среди книг.

– Зарплата здесь, вероятно, невысокая, – сказала Астра. – На жизнь хватает?

– Летом я подрабатываю гидом. Как-то обхожусь. У нас сад, огород, несколько ульев. Родители продают на рынке овощи и мед. Впрочем, это скучно. Вернемся к пчелам! На востоке Бельгии расположен городок Турнэ, который некогда служил столицей королям франков из рода Меровингов. В середине семнадцатого века там было обнаружено древнее захоронение. Чисто случайно! У стены церкви Сен-Брис каменщик расчищал место для пристройки и наткнулся на золотые предметы. В усыпальнице покоился Хильдерик I, сын Меровея и отец Хлодвига. Легенда о Меровингах получила вполне реальное подтверждение. Вместе с королем под слоем земли и камней лежали сокровища: оружие, украшения, монеты, золотая голова быка, хрустальный шар и три сотни миниатюрных золотых пчел, которыми был расшит плащ монарха.

– Почему именно пчел?

– В мифических заморских землях, откуда родом предки Меровингов, пчел почитали как священных животных. Когда родился царственный младенец, рой пчел опустился на его колыбельку. Так его и прозвали – «Избранный Пчелами». С тех пор мантия, расшитая золотыми пчелами, стала чем-то вроде шапки Мономаха у русских. Она давала всю полноту власти, освященной высшими покровителями земных царей.

Он говорил увлеченно, как человек, который привык отстаивать свой взгляд на вещи. Речь Богдана была гладкой и грамотной. Вероятно, у него гуманитарное образование, и он охотно размещает в Интернете свои литературно-исторические эссе.

– Ваша специальность…

– …археология! – усмехнулся Сабуров. – А вы подумали, история? Почти угадали. Я поступал на исторический, но на втором курсе бросил. Историки лгут, археологи же имеют дело с фактами.

– Трактовка фактов тоже дает простор для вымысла.

– Это вы по поводу Меровингов?

– Я о пчелах!

Библиотекарь охотно вернулся к интересующей ее теме:

– Ах да, пчелы. Итак, сокровища из гробницы Хильдерика были переданы Габсбургам, потом их обладателем стал французский король Людовик XIV. Он приказал спрятать золото в хранилище своей библиотеки. О кладе случайно узнал Наполеон. Именно он сделал золотых пчел геральдическим символом новой империи. На коронацию Бонапарт явился в мантии с прикрепленными к ней пчелами, тем самым доказывая свое неоспоримое право повелевать судьбами народов.

– Где эти пчелы теперь?

Сабуров повел рукой в воздухе:

– Улетели! Я шучу… Никто не знает, куда они исчезли. В 1831 году, если не ошибаюсь, в Париже было совершено дерзкое ограбление Национальной библиотеки. Воры похитили множество ценностей, в том числе и предметы из захоронения короля Хильдерика. Полиция сбилась с ног, а преступники как в воду канули. Все, что удалось полицейским – выловить из Сены мешок с остатками клада. Несколько безделиц и две золотые пчелки! Как водится, пошли разговоры, что никаких сокровищ не существовало вовсе…

– Выходит, Наполеону пчелы не помогли, – констатировал Матвей.

– Император Бонапарт грезил магический властью… По его поручению была изучена генеалогия Меровингов после падения династии. Оказалось, что род Богарне восходит к меровингскому королю Дагоберу. Возможно, это обстоятельство сыграло не последнюю роль в женитьбе Наполеона на Жозефине[32]. Ходили слухи о предсказании крушения и гибели после его разрыва с Жозефиной. Но император пренебрег ими…

В холл спустилась молодая сотрудница с кипой бумаг и смерила Сабурова укоризненным взглядом: мы-де работаем, а кое-кто болтает.

– Ты еще долго, Богдан?

– Сейчас иду…

– Погодите, – возмутилась Астра. – У меня вопрос. Вы обо всем так подробно осведомлены… Пчелы Меровингов имеют отношение к здешним преданиям?

– Я бы не назвал это преданием, – сказал молодой человек. – Скорее досужей выдумкой. На какие ухищрения не пускаются люди, дабы привлечь в наш городок побольше туристов!

– И все же…

– Ну, хорошо, хорошо! – кивнул он. – Говорю сразу, я не сторонник этих басен… В прошлом наш Спасо-Евфимиев монастырь служил тюрьмой для инакомыслящих. Такова печальная или позорная страница в биографии сей славной обители, – смущенно заметил Сабуров. – Из песни слов не выбросишь! Так вот, среди прочих узников там содержался монах-прорицатель Авель. Он с поразительной точностью предсказывал судьбы правителей России. Например, Николаю II, последнему императору из династии Романовых, Авель предрек «терновый венец» вместо царской короны, Первую мировую войну и потерю трона накануне победы, якобы «брат на брата восстанет» и все в таком духе… Довольно достоверный прогноз. Мы можем об этом судить с высоты своего опыта, когда предначертанное сбылось.

– В книжке про Суздаль написано об Авеле, но кратко.

– Прорицатель умер в заточении, и после его смерти некоторым особо впечатлительным братьям стал якобы являться призрак старца. За такими фигурами, как Авель, всегда тянется шлейф таинственности, порождающий мифы. Думаю, «призрак Авеля» – один из них.

– Вы не верите в существование призраков?

– Я не верю людской молве. Любопытство и желание увидеть хотя бы тень знаменитого пророка не раз приводили меня в тот длинный узкий дворик между бывшей тюрьмой и монастырской стеной, где, по преданию, мог появляться Авель. Я ничего не видел, кроме одинокого дерева, зарешеченных оконец и вымощенной камнем дорожки. Вы будете смеяться, но я звал Авеля, умолял его явить мне свой фантом… увы, тщетно.

– Значит, вы не представляете для него интереса, – рассудила Астра. – Он не нуждается в общении с вами.

– Очевидно, да. С тех пор… я имею в виду с того момента, как умер брат Макарий, призрака больше никто не видел.

– Брат Макарий? Кто он?

– Обыкновенный инок из мещан, правда, образованный, с пытливым умом. Я поднимал уцелевшую переписку между монастырскими священниками того времени. Макарий характеризуется как усердный в послушании, грамотный молодой человек, которому доверяли записывать хозяйственные счета и вести прочий учет. От излишнего рвения монашек заболел и стал блаженным.

– Умом тронулся, что ли? – усмехнулся Матвей.

– В некотором роде… Он и раньше слыл чудаковатым, а после свиданий с призраком вовсе с катушек съехал. Городил разную чепуху, сам с собой разговаривал в келье, впадал в невменяемое состояние – сейчас бы сказали, в транс. Долго так продолжаться не могло, и Макарий умер.

– Значит, призрак Авеля являлся этому брату Макарию? Я правильно поняла? – спросила Астра.

– По-моему, у него просто были галлюцинации от переутомления и голода. Строгие посты не всякому человеку на пользу.

– Допустим. А как это связано с пчелами?

– Другой инок, Феодосий, с которым Макарий поначалу откровенничал, показал, что молодой брат записывал свои видения на бумагу. Причем куда подевались эти записи, неведомо. Сошлись на том, что Макарий в припадке безумия сам их сжег. Когда болезнь совершенно его одолела, он слег и целыми днями бредил. Феодосий сидел с ним, менял компрессы, давал питье… Но Макарию становилось все хуже и хуже. Наконец он перестал кого-либо узнавать, разговаривать и скончался. Спустя некоторое время Феодосий признался, что в бреду умирающий часто упоминал золотых пчел, которые несут смерть, и пчелы эти прилетели будто бы с прелестной мученицей, невестой-вдовицей, получившей их в подарок от мертвого жениха… Бес было вознамерился теми пчелами укрепить свою власть, да не допустил того всемилостивейший Господь… И теперь пчелы те ждут своего часа, когда придет за ними достойный… Посланникам же бесовским будет от тех пчел неминучая смерть… В общем, нес сущую ахинею.

Сабуров замолчал, глядя перед собой, но видел не стены холла, не окно, за которым мокли под дождем березы, а умирающего Макария и склонившегося над ним седого Феодосия…

– Вы же не считаете это ахинеей, – сказала вдруг Астра.

– Не считаю… – машинально откликнулся библиотекарь и спохватился: – То есть это все ерунда, конечно. Но если вдуматься, можно найти зерно. Предсказания Авеля касались исключительно царских особ – простым людям, даже именитым и богатым, монах отказывался открывать будущее. Видения инока Макария были навеяны призраком. Вряд ли Авель, перейдя в мир иной, изменил своим принципам. Отсюда вывод: Макарий имел в виду под «прелестной мученицей» женщину царского рода. Я прикинул, кого. Получается, невеста-вдовица – это Ксения Годунова, а мертвый жених – это датский принц Иоанн. Правда, неизвестно, откуда у него пчелы, хотя в королевских домах так все переплелось…

– Кто же тогда бес?

– Самозванец! Гришка Отрепьев, который называл себя Лжедмитрием…

– А золотые пчелы, которые способствуют укреплению власти, это пчелы Меровингов?

– Да… – ответил Сабуров. – По приказу Лжедмитрия семья Годуновых была истреблена. Не пощадили ни молодого царя Федора, ни его мать – царицу Марью, вдову Бориса. Остальная родня тоже пострадала. Одна Ксения избежала этой участи… Даже после того, как самозванный монарх около полугода продержал ее в наложницах, царевну не убили, а отправили в монастырь. Ее легко могли отравить, например… Однако ни волоска не упало с ее головы. Ясно, что она была зачем-то нужна! Зачем? Исходя из вышесказанного, Лжедмитрий надеялся выудить у нее тайну пчел. Неуклюжий коротышка хотел с их помощью обрести магическое величие Царей над Царями Меровингов. Не успел…

– Откуда ему стало известно про то, что Иоанн Гольштейнский мог владеть пчелами и, тем более, что он подарил их невесте?

– Бес нашептал! – с кривой усмешкой заявил Сабуров.

– Так уж и бес?

– Почему нет? В переписке правительства Годунова с польским королем Сигизмундом прямо говорится про самозванца: «Отступил от Бога, впал в ересь и в чернокнижье, и призывал духов нечистых…» А если серьезно – датский королевич умер на чужбине от скоротечной и странной болезни. Кому, как не любимой женщине, он стремился выразить последнее «прости» и заручиться встречей в вечности? Геральдические пчелы Меровингов освящали их царственный союз и властные полномочия. Не все заканчивается с земной жизнью…

– Вы романтик, Богдан. И где сейчас эти пчелы, по-вашему?

– В Суздале, конечно. Если Ксения Годунова умерла в Покровском монастыре, то… Понимаете, она обязательно взяла бы их с собой.

– В могилу, что ли?

– Не-е-ет! Полагаю, она держала свое сокровище в тайнике. Когда смута пошла на убыль, Ксения выбрала себе более-менее надежное пристанище и привезла пчел туда. Она не могла их нигде оставить! Как знать, что было у нее на уме? Должно быть, она берегла подарок от жениха где-нибудь под рукой.

– И после ее смерти пчелы стали вожделенной добычей для разного рода искателей власти над миром…

Библиотекарь уловил сквозящий в словах Матвея сарказм.

– Но самозванец же подписал договор с дьяволом из-за трона! Почему бы другим честолюбцам не охотиться за пчелами? – парировал он. – Думаете, люди сильно изменились за четыре века?

– Не похоже, – покачала головой Астра. – А где, по-вашему, Ксения могла спрятать бесценный подарок?

– Если бы знал, давно бы нашел и стал миллионером.

– Или трупом.

– Вы правы…

Они вышли из музея, взволнованные близкой развязкой. Как бы ни протекало расследование – быстро или медленно, рывками или постепенно приоткрывая завесу тайны, – неизбежно наступал момент, когда события начинали развиваться стремительно. Астра ощущала приближение развязки по тревожному жару в груди, по легкости и свободе мыслей, которые опережали текущую реальность.

– Я чувствую, мы опаздываем! – воскликнула она, садясь в машину.

Город с его соборами, деревянными домиками и громадами монастырей погрузился в серую мглу. Воздух был вязким от сырости. Улицы опустели, по мостовым бежали мутные ручейки. С крыш капало.

– Почему именно Ксения Годунова? Почему Лжедмитрий? – недоумевал Матвей.

– Ксения… Ксюша… эхо подсознательного, – бормотала Астра. – Бояринов не просто хоронил пустой гробик или чужого младенца. Он прятал свой страх, закапывал в землю секрет. Он уже знал о пчелах! И пытался оградить себя от опасности. Он чувствовал угрозу и боялся за дочь. Тридцать лет назад, когда мог родиться его ребенок, он еще не занимался бизнесом, не имел гостиницы и сувенирных лавок, ему было нечего терять, кроме своей дочери!

– Куда едем? – спросил Матвей, кладя руки на руль. – У тебя горячка. Остынь, не то перегоришь раньше времени. Выпей воды!

Она послушно потянулась в кармашек на дверце за минералкой, глотнула из бутылки.

– Давай позвоним Эрику, пусть он уговорит Маняшу встретиться с нами.

– Ты хотела сказать, Ульяну?

– Он-то считает ее Маняшей! Женщину могут убить! Бояринов решил подставить племянницу вместо дочери… Она ни сном ни духом, что ходит по лезвию ножа…

– У тебя слишком разыгралась фантазия.

Но Астра уже набирала номер старшего лейтенанта. В трубке раздался мелодичный женский голос: «Подождите, пожалуйста, ваш абонент разговаривает…»

– Черт, он с кем-то болтает! Как назло…

Через несколько минут Эрик перезвонил.

– Нам нужно срочно увидеться… – затараторила она. – Срочно!

– Не получится, – сдержанно ответил милиционер. – Убит Николай Порфирьевич, я еду на место происшествия.

– Как? – опешила она. – Как… убит? Где?

– У себя в гостинице, в кабинете…

«Мы разговаривали с ним часа два назад!» – чуть не выпалила Астра, но вовремя придержала язык.

Эрик отключился.

– Бояринов убит! – сообщила она Матвею. – Я чувствовала…

– Надеюсь, после нашего визита его кто-нибудь видел живым! Сейчас портье опишет наши приметы, и местные пинкертоны объявят план-перехват. Ты никогда не сидела в кутузке?

– Нет…

– У тебя есть шанс приобрести опыт.

Астра не успела испугаться. Ей на ум пришла машина на гостиничной парковке.

– Это он… он убил Бояринова…

– Кто?

– Водитель серебристого внедорожника. Не зря же он следил за нами? Увидел, что мы вышли на Бояринова, и поспешил его убрать.

– У меня голова идет кругом от твоих версий! Нас с минуты на минуту арестуют по подозрению в убийстве… Что будем делать?

– Поехали в гостиницу.

– Нас там сразу повяжут. Эрик знает, где мы остановились.

– Да не к себе, в «Бояринский терем»!

– Ты рехнулась?

– Поехали!

Он выругался, но спорить не стал, повернул в сторону «Терема».

«Мицубиши» цвета металлик около гостиницы не было – это Матвей отметил сразу, как только въехал в ворота. У входа стояла милицейская машина. На крыльце под навесом плакала навзрыд официантка из ресторана, которая угощала их блинами. Она была в том же русском сарафане выше колен. Ее гладила по голове женщина постарше, по виду похожая на горничную.

– Что случилось? – участливо осведомилась Астра.

– Хозяина убили… – отрывисто вымолвила старшая дама, одетая в униформу. – Нас всех теперь допрашивают. Да хватит тебе, Устя, слезы лить! Какая из тебя преступница?

– Вы горничная? – строго спросил Матвей.

– Да… – кивнула дама. – А Устя – официантка. Хозяин перед смертью коньяку потребовал и закуску. Она принесла, а он уже того…

Горничная протянула Усте бумажную салфетку:

– На, вытри тушь-то и перестань реветь! Ей бы успокоительного чего-нибудь…

– Врача вызвали?

– Я сама звонила, – сказала горничная, оглядываясь. – В милицию и в «Скорую». Долго едут…

Будто желая реабилитироваться, к гостинице подкатила машина с красным крестом. Из нее показались врач средних лет с серым лицом и молоденький фельдшер.

– Где пострадавший? – устало спросил доктор.

– Он уже покойник… – сообщила горничная. – Вы девушке чего-нибудь выпить дайте. У нее истерика.

– Хорошо.

Из гостиницы выскочил портье и трясущимися руками пытался прикурить сигарету. Зажигалка не работала.

– Черт! Газ закончился!

Он в сердцах запустил зажигалку в кусты. Матвей протянул ему свою, щелкнул. Тот жадно затянулся, с благодарностью поднял глаза.

– А, это вы… Вовремя уехали. У нас тут ЧП… Чем вы так хозяина разозлили? Он потом меня чехвостил в душу мать… Зачем, мол, пропустил? Уволить грозился! Выгоню, кричал, к чертовой матери! А сам, вон… преставился…

«Нам повезло! – подумал Матвей. – Портье засвидетельствует, что после нашей беседы Бояринов остался жив и здоров. Можно расслабиться!»

– Кто же его?

Портье нервно замотал головой, пуская из ноздрей дым.

– Дьявол, вот кто! Через окно забрался, не иначе! Или кто-то из постояльцев… Только им-то зачем? Бедная Устя… представляю, каково ей было это увидеть…

Он бросил взгляд в сторону «Скорой», где официантке оказывали помощь.

– Что, страшная картина?

– Меня самого едва не стошнило, – признался портье. – Хозяина задушили! Причем не удавкой, а руками: пальцы на горле отпечатались. Это ж какую силищу надо иметь?! Николай Порфирьевич, конечно, не Рембо, но за себя постоять мог. А тут, выходит, даже дернуться не успел.

– Откуда вы знаете?

– Я школу милиции окончил, разбираюсь в таких вещах. Четыре года прокантовался во Владимире, на участке, и написал рапорт на увольнение: понял, что эта служба не для меня. С тех пор охранником работал, пока сюда не переехали. Жена замучила нытьем: домой хочу, к родне поближе. Она здешняя, суздальская. Тесть мне местечко подыскал, в гостинице…

– В «Бояринском тереме»?

– Ну, да, – кивнул портье. – Мы с напарником тут и за вахтеров, и за сторожей, и за охранников. Жаль хозяина – толковый был мужик, хоть и въедливый. Иногда, конечно, спускал полкана, орал не по делу. Нервы у него пошаливали. Бизнес – занятие хлопотное, вредное для здоровья.

Он немного успокоился. Сигарета и подвернувшийся повод высказаться разрядили напряжение. Он снова закурил, уже без дрожи в руках.

Дождь то затихал, то пускался вновь. На дорожках и перед крыльцом образовались лужи. Запах вишневых листьев перемешивался с дымом табака.

Астра незаметно дергала Матвея за рукав.

– Отойдем… – шепнула она.

Горничная подозвала портье, и они вдвоем повели официантку к деревянной беседке – посидеть на свежем воздухе, развеяться.

– Ей лучше лечь! – крикнул врач. – А, ладно, как знаете…

Из окна второго этажа высунулся оперативник и махнул медикам рукой:

– Эй, эскулапы! Давайте, поднимайтесь…

Астра достала мобильник.

– Я звоню Эрику! – с придыханием вымолвила она. – Надо немедленно ехать к Бояринову домой! Маняшу… тьфу… Ульяну могут убить. Она же теперь одна осталась.

– Тогда поехали.

– Без Эрика нельзя! Девушка нам не откроет. Он, как ни крути, представитель власти.

– Ей уже сообщили, наверное…

– Не думаю.

Она торопливо набрала номер старшего лейтенанта:

– Эрик! Это Астра, спускайтесь скорее! Как это не можете?! Счет идет на минуты. Маняшу могут убить. Я в своем уме… Нет, мне не до шуток… Хорошо… жду…

Она выключила телефон и повернулась к Матвею.

– О том, что дочь Николая Порфирьевича живет в Москве под именем Ульяны, Эрику пока ни слова!

– Ты его подозреваешь?

– Я всех подозреваю…

– Мне вообще лучше молчать, – заключил он. – У нас нет ни единого факта. Весь Суздаль знает, что у Бояриновых не было детей. Вернее, что их ребенок…

– Тсс-с! – Она прижала пальцы к его губам. – Эрик идет!

Молодой человек выглядел бледным и осунувшимся. Его форменная рубашка под мышками намокла от пота.

– Едемте к Бояринову, – скомандовала Астра. – Здесь и без вас обойдутся.

Портье вернулся на крыльцо, держа во рту незажженную сигарету, и проводил их удивленным взглядом. Эрик молча сел на заднее сиденье, Астра устроилась рядом.

– Посмотрите, – сказала она и протянула ему фото Ульяны возле дома на Тихвинской. – Узнаете?

Милиционер так же молча уставился на снимок. Его лицо дрогнуло.

– Это Маняша… Мария Мельникова… только с другой прической. Откуда у вас ее фотография?

– Вы не ошибаетесь?

– Да что сегодня за день! – тоскливо вздохнул Эрик. – С утра неприятности! Начальник распекал на чем свет стоит, теперь убийство… У нас в Суздале такого давно не было. Чтобы человека задушили прямо в кабинете, на рабочем месте… Как я скажу Маняше? Она ничего не знает…

– На фотографии Мельникова? Вы уверены?

– Конечно, уверен! У нее, правда, волосы обычно в косу заплетены и это… на прямой пробор…

«Пассат» свернул на окраину. Из-под колес летели грязные брызги. Сизые клочья облаков висели над блестящими от воды крышами.

– Направо… – подсказал Эрик. – Здесь не такие рытвины… Вон на холме их дом с флюгером на дымоходе.

Матвей притормозил у забора из темно-красного кирпича с острыми металлическими наконечниками.

– Солидное ограждение, – заметил он. – Так просто не перемахнешь.

– Вы собираетесь лезть через забор? Там собака – злющий пес по кличке Лютый, – сообщил старлей.

– Звоните! Требуйте, чтобы вам открыли. Вы же милиция!

– Рядом с калиткой переговорное устройство, – пробормотал Эрик, вылезая под дождь.

Его рубашка тут же покрылась темными крапинками. Он нажал на кнопку звонка и ждал, пока ему ответят.

– Маняша… это я… Николай Порфирьевич мертв… его убили…

Астра с Матвеем стояли у него за спиной, дыша в затылок. Он толкнул калитку и вошел во двор…

Гостиная, куда их пригласила растерянная молодая женщина, была обставлена в купеческом вкусе. Мебель начала двадцатого века, картины, откуда сурово взирали предки хозяина, плюшевые портьеры и скатерти соседствовали с ультрасовременным телевизором в полстены. Даже при беглом осмотре интерьер тянул на солидную сумму.

«Портреты явно писались на заказ, – прикинула Астра, – мебель пришлось реставрировать…» Она успевала оценивать обстановку и наблюдать за Эриком и Маняшей. Впрочем, та ли она, за кого себя выдает, должно было выясниться с минуты на минуту.

Похоже, секретарша испытала шок от услышанного и плохо соображала, что происходит. Ее глаза бесцельно блуждали, губы побелели. Она никак не выделила Эрика из троицы незваных гостей, зато он не сводил с нее напряженного взгляда.

Матвей сел в кресло у двери, чтобы контролировать вход: вдруг кому-то захочется покинуть компанию, не попрощавшись! Других дверей в комнате не было, два окна с наполовину задернутыми бордовыми портьерами пропускали немного света. Он еще снаружи обратил внимание: окна первого этажа забраны решетками, так что через них сигануть не удастся.

– В доме еще кто-то есть? – спросил он, видя полное замешательство Эрика.

Женщина отрицательно качнула головой. Она была в блузке и юбке из легкой ткани в цветочек; одежда подчеркивала ее формы – не слишком пышные, но приятной округлости. Прямой пробор делал ее лицо открытым и милым, коса почти расплелась.

– Что… случилось? – выдавила она.

– Николай Порфирьевич убит, – сказала Астра. – Его задушили. Теперь нет нужды продолжать комедию.

Женщина беззвучно заплакала. Эрик ерзал на диване, кусая губы.

– Маняша… – робко произнес он. – Это… ты?

– А что, есть сомнения? – поймал его на слове Матвей.

– Нет… но… Неужели она… так изменилась за год? Лицо как будто другое… Я не то хотел сказать! Это она… только… ничего не понимаю…

Его высокий лоб покрылся испариной, верхняя губа подрагивала.

– Вы ведь не Маняша? – в упор спросила Астра у молодой дамы. – Признайтесь лучше сейчас, пока сюда не приехала милиция. Иначе у вас будут неприятности.

Она понимала всю шаткость своих угроз. Паспорт Мельниковой и явное внешнее сходство с последней играют на руку сидящей перед ними «секретарше». У нее – наличие документа, подтверждающего личность, тогда как у Астры – ничего, кроме смутных фантазий. Кто станет ее слушать? Вот если бы Эрик подтвердил…

«Что? – спросила она себя. – Что он может подтвердить? Маняша-де вовсе не Маняша, а просто очень похожая на нее женщина? Заинтересован ли он в разоблачении своей возлюбленной?»

В ее мыслях царил хаос, который упорно не желал упорядочиваться. Примерно то же происходило с Эриком. Матвей внимательно наблюдал за этой драматической немой сценой.

«Секретарша» подняла заплаканные глаза на милиционера, словно ища у него защиты. Тот молчал, готовый провалиться сквозь землю. Что-то не позволяло ему утешить эту испуганную женщину, сесть рядом, обнять, в конце концов.

– Николай Порфирьевич убит… – повторил он, тупо уставившись в угол, где стоял торшер с матерчатым абажуром.

– У-убит? – переспросила она.

Он подавленно кивнул.

– Господи… и он… У меня больше никого не осталось…

Слезы проложили на ее щеках мокрые дорожки, она смахивала их тыльной стороной ладони. Ногти были ухожены, но без маникюра.

– Как вас зовут на самом деле? – спросила Астра. – Ульяна?

Эрик бросил на нее изумленный взгляд. Серый дождливый день просачивался в гостиную, приобретая багровый оттенок, и от этого лица людей казались неестественно красными.

– Да… – вымолвила «секретарша». – Ульяна Бояринова. Это дом моего дяди…

– Дяди? – воскликнул милиционер. – Николай Порфирьевич – твой дядя? Разве ты не…

Он задохнулся от переполнявших его эмоций.

– Я знала о его существовании, но ни разу в жизни не видела… Перед смертью мама вспоминала о нем и дала его адрес. Он приехал на похороны… и там мы… обрели друг друга. Я была так одинока, убита горем, что согласилась бы на что угодно… Он предложил пожить у него какое-то время…

– Но почему под чужим именем?

– Мы с ним долго беседовали – целую ночь… Я не могла спать! Он рассказал, что несколько лет назад потерял жену, она трагически погибла… попала под грузовик…

Речь Ульяны прерывалась всхлипами и вздохами. Матвей подал ей носовой платок. Она не поблагодарила – ей было не до вежливости.

– Еще дядя говорил, что у них умер ребенок в младенчестве, и они взяли на воспитание сироту… из родни жены. Любили девочку, как свою дочь… а она связалась с плохим человеком, которому нужны только деньги…

Эрик вспыхнул, что-то промычал и снова затих.

– Он говорил вам, что вы похожи на его воспитанницу?

– Да… не сразу… потом… на следующий день. Для него это было потрясением. Он остановился в гостинице и после поминок увез меня туда, к себе в номер. Я бы ни за что не осталась ночевать в квартире одна… Я и там не могла уснуть! Он давал мне пить коньяк, и становилось легче…

– О чем еще вы беседовали?

– О разном… я не все запомнила… Дядя объяснял, почему они с сестрой рассорились…

– С вашей матерью?

– Угу. У них оказались слишком разные характеры… непримиримые в некоторых вещах… Они постоянно цапались. Дядя был моложе, но считал себя главным, потому что он мужчина… диктовал сестре, какую одежду носить, где работать, с кем встречаться. Они рано остались без родителей, были предоставлены сами себе. Мама не выдержала и уехала куда глаза глядят…

– Любила свободу? – вмешался Матвей.

Ульяна пожала плечами:

– Не знаю… Она мало говорила о своей семье. Эта тема всегда была табу. Когда я подросла, то стала задавать вопросы об отце. Мама очень бурно отреагировала. Просто ужасно! Раскричалась, хотя до этого редко повышала голос. Мы впервые серьезно повздорили…

– Она сказала, кто ваш отец?

– Нет. Замкнулась, ушла в себя… мы не разговаривали больше месяца. Жили, как два немых человека. Она молча собирала меня в школу, кормила, молча давала карманные деньги… копейки на горсть конфет или мороженое… Наши средства были ограничены. Постепенно она оттаивала, но с тех пор я зареклась упоминать об отце.

– Вы пытались его искать?

– Зачем? Мама объяснила, что он ее бросил, как только узнал о беременности. И с тех пор о нем ни слуху ни духу. Они ведь даже не были женаты…

– Ваш дядя тоже не знал, кто он?

– Я его не спрашивала…

– Теперь уже и не спросите! – с сожалением проговорил Матвей.

– Для меня это давно перестало иметь значение…

Эрик созрел для открытого выражения возмущения:

– Почему ты не призналась, что ты – не она… не Маняша? – выпалил он. – Это же… подлый обман…

– Я дала слово… пообещала дяде, что выполню его просьбу. В этом нет ничего дурного. Вы оба согласились на «испытательный срок», а я только играла роль Маняши, чтобы все было чисто, без плутовства.

– Без плутовства! – с ехидной усмешкой передразнил ее милиционер. – Это вы называете честной игрой? Сплошная ложь…

Его больно резанула по сердцу трогательная романтика «немых свиданий», когда он раз за разом с обожанием взирал на силуэт возлюбленной в окне. А на самом деле то была подстава. Он млел от восторга, созерцая чужую ему женщину! Ох, как веселился, должно быть, господин Бояринов! Потому-то он и не препятствовал этим мелким «нарушениям».

У Эрика горели уши от стыда за свою глупую доверчивость.

– Любовь слепа… – утешила его Астра. – Не один вы обманулись, товарищ старший лейтенант.

Она имела в виду Игоря Тарханина, хотя в отношении того еще не все прояснилось.

– Мы с дядей договорились, что через год выяснится, как прошла проверка разлукой, и вы с Маняшей сами будете решать свою судьбу, – едва слышно произнесла Ульяна. – До этого я поживу в его доме, как воспитанница, выполняя ее обязанности, если захочу.

– Вы выполняли их?

– Да… Это оказалось легко. Я хорошо знаю компьютер, бухгалтерию освоила быстро. Почему бы не помочь дяде в делах? Целый день сидеть в доме сложа руки скучно…

– Чем он объяснил необходимость вашего затворничества?

– Тем же, чем и переезд из Москвы сюда, и этот маскарад – желанием убедиться, что женихом Маняши движет любовь и ничего более… «Если ты станешь разгуливать по городу, – твердил дядя, – Эрик непременно станет приставать к тебе, навязываться со своими ухаживаниями и заметит подмену. Он не такой идиот, чтобы…» Ой! – она прижала пальцы к губам. – Простите, Эрик, я не хотела, извините, ради бога! Нечаянно вырвалось… В общем, я даже дома не называла Николая Порфирьевича дядей, а он меня – племянницей.

– Как он к вам обращался?

– Маняша – чтобы все было по-настоящему. Иначе, говорит, забудемся, ляпнем по привычке не то и все испортим.

– О покойниках плохо не говорят, – с надрывом в голосе вымолвил милиционер. – Но Николай Порфирьевич иногда перегибал палку. Это уж слишком!

Ульяна совсем сникла.

– Скажите… а кто дядю… за что его убили?

– Началось следствие… надеюсь, преступник скоро окажется за решеткой, – вздохнул Эрик.

– Ужас! Что же… что теперь делать?

– У вас есть паспорт? – спросил он. – Где доказательство, что вы – Ульяна Бояринова? Может, вы опять играете какую-то роль…

– Паспорт? Да… конечно… только это не мой…

– Как – не ваш? А чей же?

– Маняши… Марии Мельниковой… А она пока пользуется моим. Так решил дядя.

Эрик грозно сдвинул брови. За напускной суровостью он прятал растерянность и обиду.

– Вы шутите?

– Я… нет… Это правда.

– Постойте… но где же… где Маняша? В Москве?

– Она живет в моей квартире на Тихвинской… – пробормотала Ульяна. – Дядя отправил ее туда, чтобы исключить встречу с вами… Он хотел, чтобы она обо всем подумала в разлуке, все взвесила…

– Просто цирк какой-то! – сорвался на фальцет милиционер. – Фокусы индийского факира! Вы бы пошли на такое ради проверки чувств?

Он никому конкретно не адресовал свой вопрос и ни на кого не смотрел – спрашивал кого-то неведомого, наблюдающего со стороны за страстями человеческими. Будучи представителем закона, в этот момент Эрик совершенно пренебрег своими обязанностями и отдался личным переживаниям. Они затмили в нем ответственность, долг и стремление сохранить лицо перед приезжими. Он больше не заботился о своей репутации, о том, как он выглядит в глазах посторонних… Он страдал, открыто выражая душевную боль и горечь разочарования в женщине, которую боготворил. Как она могла пойти на такой дешевый спектакль, жалкое притворство? Как могла подвергнуть его и себя такой бессмысленной и бесполезной пытке?

Астра воспользовалась возникшей паузой:

– Значит, Маняша живет в Москве, выдавая себя за вас, Ульяну Бояринову?

– Да…

– Это еще зачем? Разве Эрик поехал бы проверять? Разве ему было известно о существовании племянницы?

– Я понятия не имел ни о какой племяннице! – отозвался старлей. – Меня не интересовал никто, кроме Маняши. А она… Мне не нужны деньги господина Бояринова! Неужели не ясно?

– Я, право, в затруднении, – смешалась Ульяна. – Дядя потребовал, чтобы мы с Маняшей… поменялись местами. Так он это называл. Он говорил, что Эрик будет использовать служебное положение, рыть носом землю…

При этих словах милиционера передернуло.

– …что ему нельзя верить… – продолжала она. – Что если он как-нибудь пронюхает об отъезде Маняши, то бросится на поиски. Упустить такой лакомый кусочек для него – смерти подобно! Поэтому все должно выглядеть естественно. Ни здесь в доме, ни в московской квартире ничего не стоит менять. Пусть все считают меня Маняшей, а Маняшу – мной… К счастью, ни она, ни я не работаем официально… то есть я – свободная журналистка, она – секретарша дяди. Все очень удачно складывалось…

– И вы слушали этакий бред? – не выдержал Матвей.

– Мне это не казалось бредом… У меня был шок после смерти мамы… Я бы на что угодно согласилась, лишь бы уехать подальше от всего, что напоминало о моей утрате… Я даже обрадовалась его предложению! Мне было все равно, как это выглядит или что подумают другие люди…

– А Маняша почему не протестовала?

– Думаю, ей очень захотелось вырваться отсюда – любой ценой. Ощутить вкус жизни в большом городе, глотнуть свободы. Дядя… был хорошим человеком, но деспотичным. Мне-то его деспотизм не претил, я наслаждалась своим одиночеством и провинциальной тишиной Суздаля. Мне вполне хватало для счастья этого дома и сада, вечерних бесед с родным человеком. Я все прощала Николаю Порфирьевичу за то, что мы с ним одной крови! Понимаете? А Маняша, наверное, устала от его принципов, от насаждаемого порядка, от изоляции… Каждому надоедает привычное, каким бы оно ни было. Хочется изменений, свежего ветра… Меня измотала столичная суета, Маняшу – уездная глушь. Вы простите ее, Эрик! Ей ничего не оставалось, как принять условия хозяина. Зависимость – вещь несладкая…

– Бояринов рисковал, отпуская Маняшу в свободное плавание, – заметила Астра. – Где гарантия, что она не нарушит данное обещание, не позвонит Эрику, не вызовет его в Москву, где они смогут беспрепятственно встречаться? Сколько тут ехать?

– Но она почему-то не позвонила… – огорчился молодой человек. – Видно, забыла меня. Хитер был Николай Порфирьевич… и умен. Обвел меня вокруг пальца, как несмышленыша!

– Нет-нет… – возразила Ульяна. – Дядя все предусмотрел. Он послал с ней телохранителя.

– Что? – выдохнул Эрик. – Телохранителя? Чтобы тот жил с Маняшей в одной квартире? Ну… тогда тем более…

– Вы неправильно подумали. Телохранителю было велено не спускать с нее глаз и ограждать от всяческих опасностей, которые подстерегают молодую неопытную женщину в мегаполисе. Но жить он должен был в соседнем доме – напротив, в квартире с окнами во двор. Чтобы мои соседи ничего не заподозрили. Я-то одна жила, а тут мужчина. Пошли бы сплетни, пересуды… И без присмотра Маняшу оставлять было нельзя. «Жизнью за нее отвечаешь! – сказал телохранителю Николай Порфирьевич. – Убережешь, денег не пожалею. Не дай бог, что случится – пеняй на себя!» Я сама слышала…

– Может, вы его еще и видели?

Ульяна сделала отрицательный жест. Телохранителя она не видела, зато слышала о нем. Все разговоры шли по сотовому.

– Маняша о телохранителе знала?

– Конечно. Дядя ее строго предупредил. При мне заявил, что если она слова не сдержит, то телохранитель все доложит, и прощай богатое приданое. А голодранку в наше время никто замуж не возьмет. Пугал, разумеется, – на самом деле он в Маняше души не чаял. Любил, как родную дочь. Знаете, сколько стоит нанять телохранителя на целый год?

– Видно, хорошо шел бизнес у Николая Порфирьевича.

– Не жаловался…

– Зря мы оставили эту племянницу одну! – заявил Эрик, едва они вышли из гостиной.

– Боитесь, сбежит? – усмехнулся Матвей. – Вряд ли. Окна зарешечены, дверь – в пределах нашей видимости.

В широком холле, где они решили обсудить сложившуюся ситуацию, стояли мягкие диваны и китайские розы в керамических горшках.

– Из гостиной можно попасть только сюда, – сказала Астра.

Эрик уселся на угловой диван, уронив руки на колени. Она обратила внимание на его длинные крепкие пальцы – пожалуй, он бы мог задушить дядю Ульяны. Все-таки милиционер, физическая подготовка позволяет.

– Они очень похожи, – произнес он. – Маняша и эта женщина. Так не бывает.

– Это потому, что они близкие родственницы…

– Какие же близкие? Седьмая вода на киселе!

– Ближе, чем вы думаете. Я полагаю…

Матвей украдкой сжал ее руку – рано, мол, раскрывать карты. Она послушно замолчала. Эрик не заметил этой заминки, поглощенный свалившимися на него событиями. Будущий тесть мертв… Маняша – вовсе не Маняша… Тут у кого угодно нервы сдадут.

– За что, по-вашему, убили Бояринова?

Эрик понуро пожал плечами. Откуда ему знать?

– Есть версия, что это конкуренты по бизнесу. Николая Порфирьевича просили продать гостиницу, он отказывался. «Бояринский терем» приносит немалую прибыль, а когда туризм в наших краях достигнет европейского уровня… – он махнул рукой. – Когда это еще будет?

– Значит, вы не верите в конкурентов?

– Нет…

– Кому же выгодна смерть Бояринова?

– Если вспомнить криминальную практику – в первую очередь этой новоявленной племяннице. Наследство – довольно распространенный мотив для убийства. Может, именно поэтому она согласилась участвовать в дурацком розыгрыше? Чтобы находиться рядом с дядей и… в общем, вариантов несколько. В любом случае, у нее должен быть сообщник.

«С таким же успехом он сам мог убить Николая Порфирьевича, – подумала Астра. – Женившись на его дочери, Эрик становится заинтересованным лицом. Маняша могла посвятить его в семейную тайну! Уж ей-то было известно, что Бояриновы – ее родители…»

– Как преступник проник в кабинет хозяина гостиницы? – спросил Матвей.

– Через окно.

– Залез на второй этаж?

– При определенной сноровке это не трудно, – сказал милиционер. – Уцепился за решетку первого этажа… в общем, дело техники. На подоконнике обнаружены смазанные следы и на полу, за креслом потерпевшего… Внизу под окнами – густая газонная трава, ничего толком не разглядишь. К тому же идет дождь…

– Какой размер обуви у преступника?

– Примерно сорок третий…

– Обувь можно снять и выбросить, – рассудила Астра. – Или сжечь.

– И нет улики! – кивнул Эрик. – А ничего другого убийца не оставил. Ни пуговицы, ни окурка, ни отпечатков пальцев. Разве что на горле жертвы… Он не дурак! Наверняка орудовал в перчатках.

– Могла это сделать женщина?

– Тогда она спортсменка и силачка. А та… – он дернул головой в сторону гостиной. – Даже кролика не прикончит.

Он был прав. Ульяна не способна задушить взрослого мужчину.

– Скорее всего, Бояринов не ожидал нападения… он был захвачен врасплох… и не успел оказать сопротивления. Следов борьбы практически нет. Кстати, а с какой целью вы к нему наведывались? – прищурился Эрик. – Портье сказал, что после вашего визита Николай Порфирьевич разнервничался не на шутку. О чем вы говорили?

– Как раз о его племяннице, – не растерялась Астра. – Мы ее ищем. Вернее, уже нашли…

– И что он?

– Отказался сотрудничать. Наотрез.

– Н-да… странная история… – Старший лейтенант забарабанил пальцами по колену. – А что, в московской квартире этой дамочки действительно проживает… Маняша? Вы проверяли?

– Там живет молодая женщина, очень похожая на Ульяну Бояринову… – кивнул Матвей. – Домработница Василиса узнала в ней воспитанницу Мельникову. Да и вы тоже…

– Бог мой! Так вы показывали мне фото… Ульяны… то есть… Маняши? – Эрик затряс головой. – У меня мозги плавятся!

В холле вдруг стало тихо. Дождь прекратился, только слышно было, как плачет в гостиной женщина и сердито сопит милиционер.

– Как вы объясните происходящее своим коллегам и следователю? – спросила у него Астра. – Я имею в виду Ульяну и Маняшу.

Тот молчал, плотно сжав губы.

– Ну же, Эрик!

– Не знаю… Послушайте, разве бывают двойники?

Астра предпочла пожать плечами. Пусть Эрик думает на сей счет, что хочет.

– Бывает же такое сходство… – промямлил тот. – Я не могу допустить, чтобы Маняша пострадала! И промолчать не могу! Я сам себя загнал в угол…

Перспектива выступить с разоблачением собственной невесты его совершенно не прельщала. А вдруг две эти женщины окажутся в сговоре с целью убийства Бояринова… Нет! Не может быть!

– Сотрудники или постояльцы гостиницы кого-нибудь видели? – спросил Матвей. – Я имею в виду, убийцу?

– Никого, – махнул рукой Эрик. – Этот малый, кто бы он ни был, довольно ловко все провернул. С той стороны, где он влез, окно кабинета выходит в сад. Потом он выбрался тем же путем, перемахнул через забор и был таков. Ни одного свидетеля!

– На парковочной площадке возле гостиницы стоял серебристый джип «Мицубиши»…

– Правда? Я не помню…

– Бояринов говорил, что машина принадлежит человеку, который поселился в «Тереме»… Вы могли бы проверить, кто он?

– Да, обязательно… Оперативники и так всех опросят: и персонал, и жильцов…

Ему не давала покоя какая-то мысль. Разговор все время отвлекал его, мешал сосредоточиться.

Рыдания в гостиной смолкли. Эрик сразу же заволновался, повернулся к двери. Астра встала.

– Идемте к Ульяне, – предложила она. – У меня есть к ней еще вопросы…

Они застали в кресле у незажженного камина красную от слез женщину с опухшими глазами и ртом. Мокрый носовой платок валялся у ее ног.

– Ульяна… вы можете говорить? – спросил Эрик.

– Да…

– Вы целый год жили под одной крышей с Николаем Порфирьевичем… Заметили что-нибудь необычное? Поступали какие-то угрозы в его адрес? Тревожные телефонные звонки?

– Нет… ничего такого… – она тяжело вздохнула. – Только… дядя постоянно был начеку, на взводе… как будто боялся чего-то. Он даже принимал успокоительные таблетки. Я спросила, зачем он их употребляет… дядя рассердился, сказал: «Поживи с мое, тогда узнаешь!». Потом остыл, начал объяснять, что потерял новорожденную дочку, а несколько лет назад – жену. Вот и пьет лекарства, чтобы забыться.

– Чего именно он боялся?

– Не знаю… Всего. Ему всюду мерещилась опасность. То бандиты, которые могут вломиться в дом, то воры, то конкуренты по бизнесу. Я подумала, что у него действительно проблемы с психикой.

– У него были враги?

– Наверное… Он жил очень замкнуто. Если бы не работа, то общался бы только со мной. Когда дядя ложился спать, он ставил рядом с собой заряженное ружье.

– Серьезно?

– Да… Я была неприятно удивлена этим.

– Ружье сейчас здесь, в доме?

– Конечно… в дядиной спальне, в шкафу… Я к нему не прикасаюсь! Боюсь, что выстрелит. Это охотничье ружье, на него имеется разрешение…

– Пойду взгляну, – сказал Эрик.

Он удалился, и Астра воспользовалась моментом, спросила про пчел. Брови Ульяны изогнулись.

– Пчелы? Нет, пчел дядя не разводил. Собственно, у нас и разговора о них не заходило.

Эрик вернулся в гостиную с ружьем в руках.

– Правда, заряжено… – Он вытащил из стволов патроны и положил себе в карман. – Так-то будет лучше.

Ульяна молча наблюдала за ним. У нее задрожали губы, а глаза снова наполнились слезами. Милиционер сел и поставил двустволку рядом с собой.

– Как вы связывались с Маняшей? – спросил он.

– По мобильному… это было редко. Мы договорились звонить только в крайнем случае.

– Например?

– В случае непредвиденных обстоятельств… Мне здесь проще. Дядя всегда может… мог подсказать, как себя вести, что говорить… чтобы казаться Маняшей. А ей там, в Москве – сложнее. Хотя я рассказала ей о себе все, что нужно, но каждую мелочь не учтешь…

Эрик оживился, его великоватый нос с горбинкой еще больше вытянулся и стал похож на клюв.

– Немедленно позвоните ей и скажите, что Николай Порфирьевич убит… Дайте номер, я сам!

– Я пыталась дозвониться Маняше, но она не берет трубку… Вот, возьмите… – Ульяна подала ему сотовый телефон. – Там в записной книжке ее номер закодирован.

Она назвала цифры кода. Старший лейтенант фыркнул и принялся нажимать на кнопочки. На том конце связи никто не отзывался.

– Видите? – всхлипнула молодая женщина. – С ней ничего не случилось? После того как… после этой ужасной новости… в голову лезет самое страшное…

– Вы уверены, что это ее номер?

– Конечно… я по нему звонила… давно… месяц назад… – Она опять приготовилась плакать. – И дядя звонил…

– Как часто?

– Каждую неделю… все было нормально, а сегодня… творится какой-то кошмар…

Пока Эрик терроризировал телефон, Астра задала вопрос, который вертелся у нее на языке:

– Вы знакомы с Игорем Тарханиным?

Ульяна вздрогнула и выдавила фальшивую улыбку:

– Откуда вы… хотя какая разница… Да, я его знаю… знала… в школе мы были друзьями. Вернее, мы… любили друг друга. Потом разошлись… глупо, по-детски повздорили. Мы оба слишком гордые! В этом вся беда…

– Что послужило поводом для ссоры?

– В общем… Игорь сделал мне предложение… прямо на выпуске. Мы гуляли всем классом… ходили встречать рассвет… И вдруг он говорит: «Выходи за меня замуж, Уля!»

– Вы отказали?

– Мне пришлось… Мама запретила мне даже думать об Игоре. В чем-то она была права. Мы ведь только-только окончили школу, впереди – поступление, учеба в университете. Где жить? На какие средства? Перебиваться на стипендию, клянчить у родителей? Мама и так экономила каждую копейку. Студенческая семья – это ад. Я пыталась объяснить Игорю, что нам не стоит спешить, но он воспринял мои слова в штыки, оскорбился, вспылил… С тех пор я больше его не видела. У него сложный характер, да и я не подарок…

– Значит, дело только в том, что вы оба были не готовы к семейной жизни? Ни морально, ни материально?

– Не совсем, – призналась Ульяна. – Мама невзлюбила Игоря. Она едва терпела его. Чем-то он вызывал у нее полное отторжение. Я ее спрашивала, почему он ей не нравится, но ничего вразумительного в ответ не слышала. «Он тебе не пара! Забудь о нем!» – вот и все. Мама иногда бывала очень жесткой. Они с дядей в этом похожи. Брат и сестра…

– Вы не могли перечить матери?

– Я ее жалела. Не хотелось причинять ей боль. Она растила меня без отца, всю душу вкладывала, от всего отказывалась ради меня. Мы с ней срослись корнями, понимаете? Я думала, как-нибудь все уладится… Игорь остынет, вернется, мы найдем выход, который будет устраивать всех. А он так и не вернулся…

– Вы пытались возобновить отношения с ним?

– Нет. Я ведь тоже Бояринова! Мама с детства твердила мне о женском достоинстве, о том, что лучше жить одной, чем поступаться принципами. Вот я и живу одна. Если бы Игорь хотел, он бы давно нашел способ встретиться, поговорить… До меня дошли слухи, что он женился, и я перестала о нем вспоминать.

– Действительно перестали?

– Мне казалось, что да. Люди часто себя обманывают. Я просто подавила собственные чувства, глубоко запрятала и решила, что справилась. Но оказывается, я… все еще люблю Игоря…

– Когда вы это поняли?

– Пару месяцев назад Маняша в панике позвонила и пожаловалась на преследование какого-то мужчины. Он якобы исподтишка наблюдает за ней, пристает с ухаживаниями. Намекает на прошлые отношения… Я сразу догадалась, что это Игорь. Почему он появился через столько лет? Чего добивается? После того разговора с Маняшей я целую ночь глаз не сомкнула, все во мне проснулось… прежняя любовь, юные мечты… Смешно, да?

– Вовсе нет, – покачала головой Астра. – Вы рассказали дяде о Тарханине?

– После звонка Маняши он устроил мне допрос с пристрастием. Докапывался до каждой мелочи. Всю душу наизнанку вывернул! Потом мы долго обсуждали, как быть, и пришли к выводу, что прогонять Игоря нельзя. Он может озлобиться, учинить разборки, а в нашем положении любое постороннее вмешательство, любая огласка нежелательны. Вот я и посоветовала Маняше тянуть резину, не говорить ни да, ни нет, изображать равнодушие и постепенно охлаждать его пыл… Зная натуру Игоря, его гонор, я не сомневалась, что он быстро отстанет.

– Неужели, вам не захотелось самой встретиться с ним, посмотреть в глаза, спросить, как он жил все эти годы без вас?

– Захотелось… Но в жизни опасно идти на поводу у своих чувств. Я даже была рада, что нахожусь далеко от Москвы… вне пределов досягаемости для Игоря. Сердце-то у меня не каменное… могла бы поддаться на его сладкие речи. Говорить он умеет красиво… женщины млеют и тают… Когда-то я подпустила его слишком близко и потом долго страдала. С меня довольно! К тому же он женат…

– Он развелся.

Ульяна не выразила ни огорчения, ни любопытства. Похоже, ее эмоции притупились шоком от смерти дяди.

С того момента, как прозвучала фамилия Тарханина, Эрик навострил уши, словно гончая. Он перестал витать в своих мыслях и ловил каждое слово.

– Итак, вы договорились, как Маняше вести себя с вашим бывшим… кавалером? – ревниво спросил он.

– Да. По возможности, отклонять его ухаживания… без резких движений… Мы с дядей надеялись, что это сработает.

– Это сработало?

– Не совсем. Игорь проявил неприсущую ему настойчивость. Мне Маняша больше не звонила, советовалась только с Николаем Порфирьевичем, а он уже обсуждал некоторые вещи со мной. Похоже, Игорь изменился… или что-то в его жизни изменилось…

– Вас не удивило ваше внешнее сходство с Маняшей?

– Мы обе были поражены… Однажды я писала статью о двойниках для интернет-журнала. Считается, что у каждого человека есть двойник, но я не думала, что когда-нибудь увижусь со своим. Когда видишь почти копию себя, это немного пугает… Дядя объяснил мне, что мы – дальняя родня.

– Не по крови, – мрачно возразил Эрик. – Маняша – родственница жены Бояринова, а не его самого. Она, по сути, вам чужая…

– Значит, просто так совпало.

– Ловко вы это использовали! – усмехнулся он. – Она должна была водить за нос вашего жениха, а вы – меня.

– Игорь мне не жених…

– Был когда-то. Не придирайтесь к словам! Лучше скажите, какую концовку вы придумали для этого мерзкого спектакля?

Ульяна поникла от его презрительного тона и написанной на лице откровенной враждебности.

– Дядя обещал, что все разрешится со дня на день… – пролепетала она. – А теперь он… теперь я не знаю… Я ничего не знаю!

Матвей прокашлялся. Пора было вмешаться и смягчить ситуацию.

– Послушайте, друзья, у меня в горле пересохло, – бодро заявил он. – Пусть женщины приготовят нам чаю и каких-нибудь бутербродов. Астра, ты поможешь хозяйке?

Титул «хозяйки» прозвучал двусмысленно, но Ульяна не обратила на это внимания. Она послушно поднялась и отправилась в кухню. Астра замешкалась…

– Идите за ней, – с нажимом произнес Эрик. – Не то я пойду!

Когда мужчины остались одни, милиционер обиженно процедил:

– Почему вы не сказали мне о Тарханине? Этот Игорь, кажется, племянник покойного Василия Тарханина, о котором вы наводили справки?

Матвей кивнул.

– Час от часу не легче! Просто каша из племянниц и племянников! Не расхлебаешь…

Матвею пришло в голову, что Игорь Тарханин вполне мог приехать в Суздаль, убить Бояринова и сегодня же вернуться в Москву…

Чай пили из самовара, по-старинному, как было заведено в доме Николая Порфирьевича. Астра набрала в глиняную миску варенье из райских яблочек. Все эти обычные житейские вещи успокаивали ее.

Матвей был голоден и с удовольствием уминал бутерброды с мясом и сыром. Ульяна беззвучно плакала – слезы капали прямо в чашку. Эрик ел вяло, без аппетита. Он оказался между двух огней. С одной стороны – следствие и его коллеги-оперативники, с другой – судьба любимой женщины.

– Что вы решили? – спросила его Астра. – Расскажете следователю о том, что Маняша – вовсе не Маняша?

– Это может иметь отношение к убийству…

Астра, жуя бутерброд, незаметно поглядывала на него. Он все сильнее нервничал.

– Чтобы ставить рядом с кроватью заряженное ружье, надо кого-то сильно бояться, – сказал Матвей. – Как выяснилось, Бояринов не был параноиком. Его убили! Могут убить и его… воспитанницу.

– За что? – встрепенулся Эрик.

– Как секретарша, она может обладать информацией, за которой охотится преступник… или преступники. Возможно, Маняшу отправили в Москву под именем Ульяны вовсе не из-за вас и ваших меркантильных расчетов.

– Я не…

– Да-да, я в курсе, – кивнул Матвей. – Вами движет исключительно любовь. Тем более вам следует все взвесить, прежде чем вы разоблачите хитроумный замысел покойного Николая Порфирьевича. Он приложил столько усилий, чтобы спрятать Маняшу, а вы собираетесь сдать ее.

– Бросьте вы свою чертову иронию! – взбеленился старлей. – Человек погиб, идет поиск убийцы, а вы предлагаете мне скрывать важные факты, лгать?

– Вы сами могли бы заблуждаться, как до сих пор… Просто промолчите, пусть события развиваются своим чередом.

– Я обязан помочь следствию…

– Главный принцип – не навредить! – вмешалась Астра.

– То у врачей, а я – мент.

– У вас уже есть подозреваемый?

– Нет!

– Вот видите. Ваши слова могут указать ему на настоящую Маняшу. И чем это для нее закончится, неизвестно.

Эрик покраснел и громко сопел, уставившись на миску с вареньем. Отчего-то пропитанные сиропом яблочки ужасно раздражали его.

– Надо срочно ехать в Москву… – буркнул он.

– Я бы не торопилась. Возможно, преступник этого и ждет.

До Ульяны медленно доходил смысл их перепалки.

– Я одна здесь ночевать не останусь! – вырвалось у нее. – Мне страшно!

Она подняла умоляющий взгляд на Эрика.

– Я должен вернуться в гостиницу… потом поеду в отделение писать бумаги, проторчу там в лучшем случае до полуночи, – отговорился он. – Так что…

Матвей пришел ему на помощь:

– А мы с Астрой, пожалуй, сможем переночевать здесь. С ружьем и собакой нам бояться нечего.

– Это выход! – обрадовался милиционер. – Только ружье я заберу – от греха подальше. Еще подстрелите какого-нибудь пьянчужку, который вздумает лезть через забор. У нас такое не редкость.

– Ночная стрельба? – невинно осведомился Матвей.

– Бытовое пьянство…

Тоскливый протяжный звук заставил Ульяну вздрогнуть.

– Лютый воет, – поежилась она. – Может, выпустить его из вольера?

Астра подошла к окну, приоткрыла штору и выглянула во двор. Над входом горела наружная лампа, освещая мокрые черные кусты и косые струи дождя.

– Эрик, вы позвонили коллегам насчет серебристого внедорожника? – напомнила она.

– Конечно, около часа назад. Я сейчас все узнаю…

Он вышел в коридор. Оттуда донеслись отрывистые реплики. Через минуту старлей вернулся и с удовольствием доложил:

– «Мицубиши» действительно принадлежит постояльцу гостиницы Брагинскому Марку Александровичу, 1976 года рождения. Место регистрации – Москва, улица Профсоюзная… По профессии сей господин – биржевой брокер, в Суздаль приехал, по его словам, отдохнуть, привести нервы в порядок. Номер снял на неделю, но если ему здесь понравится, он продлит свое пребывание…

Эрик как в воду глядел, – пришлось ему сидеть в отделении до полуночи. У других челюсти сводила зевота, а он от нервного напряжения забыл о сне. Бутерброд, съеденный в доме Бояринова, стоял у него поперек горла.

Покончив с бумагами, он засобирался домой.

– Ты без зонта? – удивился дежурный. – Промокнешь. Где-то тут плащ валялся…

– Не надо…

Старший лейтенант вышел под дождь и зашагал по лужам, не разбирая дороги. Вскоре его рубашка намокла и облепила плечи, стало холодно. Туристы, несмотря на погоду, катались на тройках, вздымая фонтаны брызг. Освещенные прожекторами соборы сверкали в ночи, словно облитые серебром. Эрик ничего не замечал, думая о внезапной смерти Николая Порфирьевича, которая повлекла за собой нечто из ряда вон выходящее…

Оказывается, вместо Маняши в его доме живет какая-то сомнительная племянница, а почивший реставратор Василий Тарханин приходится дядей ее бывшему жениху!

– Змеиный клубок… – прошептал милиционер. – Поди разберись, кто из них убил хозяина гостиницы…

А что, если Маняша в этом замешана? – обожгла его страшная догадка. – И они с Ульяной – сообщницы? Выходит, он их покрывает, он тоже соучастник. Еще, пожалуй, личную заинтересованность пришьют! Как-никак, наследство Бояринов оставил солидное… Это железный мотив для убийства.

Зазевавшись, он чуть не угодил под копыта очередной птицы-тройки.

– Эй, оглох, что ли? – крикнул мокрый возница.

Эрик поспешно выскочил на тротуар. И правда оглох, раз не услышал ни хохота подвыпивших катающихся, ни звона бубенцов под дугой конской упряжи! Мимо него, грохоча колесами, пронесся экипаж с крытым верхом.

– Черт… – выругался он, отряхиваясь. – Теперь брюки стирать придется…

Миновав центр, старший лейтенант свернул в тихую улочку с рябинами, сиренью, растрепанными от воды цветниками и прибавил шагу. Он вымок, в туфлях хлюпало. Дома стояли темные, только кое-где еще светились одно-два окошка. Даже собаки попрятались и не подавали голоса.

Поравнявшись с подслеповатым фонарем, Эрик невольно оглянулся по сторонам. Никого… Родители уже спят: привыкли к тому, что сын часто задерживается на работе. Вечером он позвонил, предупредил, чтобы не ждали, ужинали без него и ложились.

«У нас убийство… – сказал он матери. – Боюсь, до ночи не управлюсь…»

В Суздале преднамеренное убийство – вопиющий случай. Бытовуха разная, уличные потасовки бывали, не без того… Но чтобы приличного человека, хозяина гостиницы среди бела дня прикончили в собственном кабинете – о таком Эрик не слыхивал. И главное – ни одного свидетеля среди жильцов: кто по номерам сидел, отдыхал, кто спать завалился. Под дождем не больно погуляешь. Но все, как один, твердили, что ничего подозрительного не заметили. Ни звука из кабинета не доносилось! Эрик им верил. Убийца, по прикидке эксперта, был очень ловок и силен: вмиг вскочил через окно, схватил Бояринова сзади за горло и сжал пальцы. Намертво. Тот и пикнуть не успел…

Владельца серебристого «Мицубиши» пришлось допросить более тщательно. Недаром же москвичи про него выпытывали, кто да что… Только он оказался ни при чем. Сидел, дескать, в машине, говорил по мобилке, на ноутбуке работал… Долго сидел. Сколько? Точно не помнит. Почему не в номере? Так его работа где застанет, там он и трудится. «Куй железо, пока горячо! – посмеивался Брагинский. – Я же брокер, ребята! Потом проголодался, поехал обедать в кафе «Речное». Вернулся в гостиницу, а там менты…»

Туфли у него были хоть и сорок третьего размера, но чистые и сухие. Мог переобуться, конечно, но где доказательства, что именно он задушил Бояринова? И зачем? Вряд ли их интересы пересекались.

«Да вы что? – выкатывал наглые глаза брокер. – Вы на меня убийство хотите повесить? Я этого кадра первый раз увидел в коридоре, когда он нагоняй горничной давал… ей-богу! Мамой клянусь!»

Оперативники вздыхали, переглядывались. Пришлось Брагинского отпустить. Попросили задержаться на несколько дней до выяснения обстоятельств. Таких подозреваемых, которые теоретически имели возможность убить Бояринова, с десяток наберется: тот же садовник, некоторые постояльцы, да и недругов у погибшего хватало. Резкий он был мужик, вспыльчивый, порой грубый. Кто-то мог затаить на него обиду…

Эрик толкнул калитку и оказался в темном дворе. Дом его отец построил на две половины, чтобы сын жил рядом и в то же время имел отдельный вход. Очень удобно.

«Когда женишься, приведешь супругу в свою половину, чтобы она там была хозяйкой. Негоже двум бабам на одной кухне стряпать. Толку не будет!»

Стараясь не шуметь, Эрик прошел к своему входу. Дождь барабанил по крыше, по навесу. С жестяного желоба, журча, стекала в бочку вода. У крыльца раскинулся густой куст жасмина. Милиционер полез в карман за ключами, щелкнул зажигалкой, чтобы осветить замок.

– Эрик… – позвал его женский голос.

Почудилось?.. Голос прозвучал громче, прямо из-за куста.

– Эрик!

– Кто здесь?

Язычок пламени зашипел и погас. Жасмин всколыхнулся, с него полетели брызги. Эрик выронил зажигалку…

– Это я, Маняша…

Ослышался он, что ли? Из-за куста показалась бесформенная фигура. Эрик не сразу узнал в ней женщину, одетую в непромокаемый плащ с капюшоном. В чем еще она могла прятаться здесь в саду под дождем?

– Хорошо, что у вас нет собаки, – с робкой улыбкой вымолвила она.

Старая овчарка Чанга умерла в прошлом году, и мать Эрика не соглашалась взять новую. Она привыкла к Чанге и не могла представить на ее месте другого пса.

Женщина в плаще сделала пару шагов вперед, повторила:

– Это я… Прости, что без приглашения. Мне было некуда идти…

Молодой человек зачерпнул из бочки воды и плеснул себе в лицо. У него галлюцинации! После такого сумасшедшего дня психика сдает.

– Мне ужасно холодно, – вымолвила женщина. – Просто зубы стучат. Ты не впустишь меня в дом?

Глаза привыкли к темноте, и он уже смог рассмотреть ее нос, губы и подбородок. Это вправду Маняша или ему кажется? Откуда она взялась? Недавно выяснилось, что ее увезли в Москву… О, черт!

– Разве ты не в Москве? – брякнул Эрик.

– Я все расскажу, только дай мне согреться! Сухие носки и стакан горячего чая у тебя найдутся?

Она была очень бледна, плащ блестел от воды. Сколько она простояла тут, ожидая, когда он придет домой? Час, два… больше?

Эрик ожесточенно кивнул и торопливо зашарил по карманам в поисках спичек. Искать в темноте зажигалку – пустое дело. Тоненький фирменный коробок из кафе Гостиного двора отсырел, нечего было и думать зажечь спичку.

Эрик провозился с замком минуты две, затылком ощущая напряженный взгляд женщины. Он запутался в именах и фамилиях, в племянницах и секретаршах – не знал, как ее называть и верить ли вообще?

На веранде пахло рогожами и краской для пола. В выходные Эрик занимался ремонтом.

– Входите…

Женщина скользнула в дверь и остановилась у порога. С ее плаща капало. Старший лейтенант включил свет, прищурился… Она сбросила плащ и поискала глазами вешалку.

– Давайте сюда!

– Ты весь мокрый…

– Нам нужно переодеться, – сказал Эрик, искоса поглядывая на нее. – Снимайте туфли…

Она была похожа на Маняшу, только одета и причесана по-другому: в вязаной кофте с большими пуговицами и узких брюках, волосы собраны сзади в узел. Покойный Николай Порфирьевич не потерпел бы такого «фасона». Знает она или еще нет?

С ее туфель натекли лужицы. Она босиком прошла за Эриком в большую комнату, разделенную печью на две половины. Такая вот кухня-гостиная в русском деревенском стиле: бревенчатые стены, пучки сухих трав, длинный стол, покрытый домотканой скатертью, неизменная герань на подоконниках. Тепло, уютно. Печные изразцы яркие, с петухами и крупным узором. В правом углу кухни – современная плита, чайник, электрический самовар.

– Сейчас вскипячу воду… – пробормотал Эрик.

Непонимание происходящего сковывало его, он даже забыл, что рубашка прилипла к телу, а штаны хоть выжимай. Женщину сотрясал сильный озноб.

– Я все объясню, – выдавила она, обхватив себя руками за плечи. – Только чуть-чуть согреюсь…

Ульяна решила заночевать в гостиной – в свою комнату, расположенную рядом с дядиной спальней, она отказалась идти наотрез. На первом этаже, мол, не так страшно, и окна зарешечены. Гостям она предложила занять соседнюю комнату – домашнюю библиотеку.

В комнате, куда Ульяна провела гостей, стоял раскладной диван, шкаф и кресло-качалка. На стене висели картины, написанные маслом, – пейзажи Суздаля. Вид на Каменку с монастырской башни, синие купола Рождественского собора, желтые березы на пригорке вокруг низкой церквушки…

Матвей и Астра не собирались спать – не для того они остались в доме Бояринова. Когда Ульяна угомонилась в гостиной и перестали раздаваться ее тревожные шаги и вздохи, гости выключили свет. Их комната находилась рядом, через стену. Дверь Матвей решил не закрывать.

– Думаешь, убийца может сунуться сюда? – глядя в залитое дождем окно, спросила Астра.

– Почему бы нет?

По садовым дорожкам бегал Лютый, что-то обнюхивал, кого-то ловил. Листва на деревьях казалась черной, блестящей.

– Он лягушек ест, – передернуло ее. – Фу, гадость!

– Это для тебя гадость, а для него – деликатес.

Матвей лежал на спине и прислушивался к звукам за окном. Кто знает, где сейчас преступник? Что у него на уме?

– Ты веришь этой Ульяне? – спросил он.

– Скорее да, чем нет… Меня больше волнует, куда подевалась Маняша. На телефонные звонки она не отвечает, значит, что-то изменилось. Надеюсь, она жива и здорова.

– Я тоже надеюсь. Телохранитель, вероятно, связывался с Бояриновым… Интересно, он знает, что его работодателя убили? Из-за чего вообще весь сыр-бор?

– Пчелы…

– Ты шутишь?

– Тарханин получил в конверте мертвых пчел, и где он теперь? На том свете. По словам Василисы, Николаю Порфирьевичу прислали то же самое…

Матвей молча смотрел, как плавают по потолку тени.

– Тсс… тихо! Кажется, машина едет…

– Мимо…

Они переговаривались шепотом, чтобы не разбудить Ульяну, если та уснула. Завтра ей предстоит трудный день: увидеть убитого Николая Порфирьевича, отвечать на вопросы следователя…

Эрик обещал пока никому не говорить о Маняше. «Если меня прямо спросят, кто она, тогда придется сказать правду. Если не спросят…» Кому придет в голову спрашивать о том, что и без того известно? Кто, кроме воспитанницы-секретарши, может жить в доме потерпевшего?

– Кто же убийца? И чего он добивается?

– Ему нужны пчелы, – ответила Астра. – Золотые пчелы Меровингов.

– Из могилы короля Хильдерика?

– Нет, что ты? Сабуров же говорил, что захоронение Хильдерика в Турнэ раскопали в середине семнадцатого века… точнее, в 1653 году, и ничего из сокровищ не пропало. Золото франков было украдено неизвестными много позже, уже после коронации Наполеона. По одним источникам, оно хранилось во французской Национальной библиотеке, по другим – в Парижском музее медалей и монет. Между прочим, подробное описание франкских реликвий, сопровожденное рисунками, осталось благодаря врачу правителя Нидерландов Жан-Жаку Шифле. Я в Интернете прочитала, на сайте одного из кладоискателей. Этим людям можно доверять.

– При чем тут Нидерланды?

– Во время раскопок гробницы Хильдерика городок Турнэ, как и вся Бельгия, входил в состав Австрийских Нидерландов. Турнэ же, судя по историческим хроникам, в древности был столицей Меровингской династии.

– Да, Сабуров что-то такое говорил…

– Отцом Хильдерика считался полумифический Меровей. Не исключено, что его мантия тоже была расшита пчелами, украшенными гранатами, в стиле Меровингов. Это они ввели в обиход ювелирные изделия в технике инкрустаций и перегородчатой эмали. В нашем случае речь идет о пчелах, которые могли принадлежать самому Меровею! Они бесценны… Вряд ли мы когда-нибудь узнаем, как они попали к датскому принцу Иоанну. С некоторой долей вероятности можно предположить, что принц завладел ими в бою – отобрал в качестве военного трофея. Ведь он прибыл в Московию чуть ли не с театра военных действий. И проходили они не где-нибудь, а в Нидерландах! Не исключено, что Иоанн Шлезвиг-Гольштейнский имел собственные честолюбивые замыслы и мечтал стать императором. Наверняка в нем была хоть капля крови Меровингов.

– То есть он приберег пчел для себя?

– Не выпускать же из рук такой безусловный атрибут королевской власти?! Выходит, датчанина могли отравить в Москве по этой причине… Сначала принц не придал значения недомоганию, но когда болезнь приняла опасную форму, поспешил позаботиться о судьбе пчел. Он поручил верному человеку передать их на хранение даме сердца…

– Очень по-рыцарски! – скептически усмехнулся Матвей. – Разве на пороге смерти человек об этом думает?

– А о чем, по-твоему, думают перед уходом из жизни? О самом дорогом…

После полуночи сорвался ветер. Он безумствовал в саду, завывал в дымоходах, надувал занавески. На подоконнике образовалась лужица дождевой воды.

– Закрой окно, – попросила Астра.

– Так мы ничего не услышим.

– Во дворе же Лютый! Он залает, в случае чего…

– Существует куча способов нейтрализовать собаку.

– Думаешь, убийца пойдет на такой риск? Надо быть идиотом, чтобы лезть в дом к человеку, которого накануне прикончили.

– Все зависит от свойств характера. Есть такие отморозки, что им море по колено.

Он выглянул во двор и прислушался. Шумел дождь, ветер со свистом гнул деревья. Свет наружных ламп выхватывал из темноты клумбу, часть газона, вымощенную плиткой дорожку, забор, угол деревянного сарая…

– Если Бояринов кого-то боялся, почему не оснастил дом сигнализацией, не установил парочку видеокамер, не нанял охранников, наконец?

– Не хотел привлекать к себе внимание, – поразмыслив, заключила Астра. – Он прятал свой страх от всех, кроме домашних. Серьезные меры предосторожности говорили бы о том, что он стремится скрыть. Ты заметил, что у него каждая дверь в доме закрывается на ключ? Один я прихватила с собой, – похвасталась она. – От двери в гостиную!

– Зачем?

– Я закрыла там Ульяну. Чтобы не сбежала.

– С ума сошла? А если она в туалет захочет?

– Невелика беда, постучит! Я выпущу…

– Она знает, что ее заперли?

– Нет, конечно. Я потихоньку… Так спокойнее.

Матвей промолчал. Астра, как ни в чем не бывало, пустилась в дальнейшие рассуждения.

– Ксения Годунова умерла в 1622 году, – сказала она. – Я не поленилась, проверила. Могла она получить в подарок и затем спрятать пчел, которые в то время еще преспокойно лежали в гробнице вместе с Хильдериком? Значит, Иоанн передал ей других пчел, более древних…

– Откуда известно, что она вообще что-то получала? Мало ли какие фантазии приходят в голову библиотекарю, который день-деньской торчит среди пыльных фолиантов…

– А пророчество инока Макария? Кого же еще, кроме Ксении, можно назвать «невестой-вдовицей»? Только она могла получить пчел «в подарок от мертвого жениха»!

– Ну, знаешь… Это все домыслы…

– «И теперь пчелы те ждут своего часа, когда придет за ними достойный… – процитировала Астра. – Посланникам же бесовским будет от тех пчел неминучая смерть…»

– Смотри-ка! – присвистнул он. – Слово в слово запомнила!

– Актерская память! Кстати, по версии того же кладоискателя, пчел Меровея следует искать в Суздале. Потому как именно здесь оборвался земной путь царевны Ксении.

– Неминучая смерть… – пробормотал Матвей. – Выходит, пчелы были у Бояринова? Каким образом они к нему попали?

– Спроси лучше, почему погиб Василий Тарханин? У меня теперь нет сомнений, что его тоже убили. Они оба получили зловещее послание, и оба мертвы…

Во дворе что-то скрипнуло, раздался оглушительный лай. За стенкой вскрикнула Ульяна.

– Сиди тихо! – прошептал Матвей Астре. – Пойду взгляну, что там происходит…

Маняша согрелась и порозовела: чашка чаю с медом и красным вином сделала свое дело. Она сидела на тахте, поджав ноги и укутавшись в плед. Эрик ждал объяснений, она медлила…

– Николай Порфирьевич убит, – сказал он.

– Ты нарочно меня пугаешь, – не поверила она или притворилась, что не поверила.

– Его тело лежит в морге, ждет судебно-медицинской экспертизы. Кто-то пробрался в гостиницу, прямо в кабинет, и задушил его.

Женщина залилась слезами. Она устала от долгого ожидания в темном саду, под дождем, от неизвестности и мучительной тревоги. Она промокла и замерзла, а теперь еще это…

– Вот почему он не повез меня домой! Заявил, что туда нельзя.

– Кто «он»?

– Охранник, приставленный ко мне Бояриновым. Он должен был следить, чтобы со мной ничего не случилось. Вернее, чтобы я не убежала к тебе или ты не приехал в Москву…

Она всхлипывала и шмыгала носом.

– Эрик, почему ты… какой-то чужой? Разве ты не рад меня видеть? Сам же когда-то велел запомнить твой адрес… на всякий случай! Вот этот случай и настал…

– Вы поменялись ролями с Ульяной?

– Николай Порфирьевич нас заставил! То есть… меня. На Ульяну он не давил. А я привыкла его слушаться. Я выросла в его доме, жила по его правилам. Оказывается, у него были родная сестра и племянница в Москве. Он столько лет молчал… Что за странный человек?! Господи… он же… его же больше нет…

У нее тряслись губы, слезы стекали по щекам.

– Вы с Ульяной очень похожи.

– Да… Удивительно, правда? В жизни такое бывает. Редко, но бывает. Мы не близнецы… и даже не близкие родственницы. Своих родителей я не помню… меня маленькой забрали к себе Бояриновы. Я хотела стать их дочерью… мечтала об этом. Рыдала по ночам в подушку! Хоть бы раз назвали меня дочкой… Ничего подобного! Маняша и Маняша! Ненавижу это дурацкое прозвище…

Эрик кашлянул. Он ведь тоже называл ее Маняшей. Остолоп!

– Как ты здесь оказалась?

– Меня привез охранник. Николай Порфирьевич велел называть его Олегом. Вряд ли это его настоящее имя.

– Почему ты так думаешь?

Он перестал обращаться к ней на «вы». Ее заплаканное лицо, несчастный вид и застывший в глазах страх смягчили сердце Эрика.

– Николай Порфирьевич обставлял все с такой секретностью, что я заподозрила неладное. Только из-за тебя он бы не стал затевать подобных сложностей. Он боялся отпускать меня в большой город… я видела, чего ему стоил мой переезд. Он замучил меня подробными инструкциями, что делать, как себя вести… куда ходить, куда не ходить, что можно, чего нельзя… Боже мой! Доходило до истерики… моей, разумеется… Я чуть ли не наизусть зазубрила биографию Ульяны, выучила ее привычки, ее манеру говорить, одеваться… Безумие какое-то!

– Бояринов свел вас?

– Да, буквально на пару дней. Запер в номере московской гостиницы и приказал «поменяться образами». Так и выразился! Для меня с детства его слово было законом. Я не смела задавать вопросов…

– А Ульяна?

– Она была слишком подавлена смертью матери. По-моему, она делала все на автомате, как зомби. Я ее понимала… Сама пережила смерть тети Кати, самого близкого мне человека…

– Охранник должен был жить с тобой?

Она улыбнулась сквозь слезы:

– Ты ревнуешь?

Эрик отвел глаза и мотнул головой. Конечно, его снедала ревность. Даже в таких напряженных обстоятельствах.

– Он поселился в доме напротив, – объяснила Маняша. – Снял квартиру с окнами во двор и оттуда глаз с меня не спускал. А когда я куда-то шла или ехала, сопровождал меня пешком или на машине, но так, чтобы никому не пришло на ум связать его со мной. Он не имел права приходить ко мне, только в исключительном случае. Ульяна ведь не нуждалась в услугах телохранителя, это могло вызвать кривотолки…

– Какая у него марка автомобиля?

– «Ниссан»… черного цвета… Он парковал машину в соседнем дворе, чтобы та всегда была под рукой. Я могла звонить Олегу при необходимости, но старалась не делать этого. Он тоже не звонил мне без особой нужды.

– У тебя есть его номер?

– Да, записан в мобильном…

– Можешь связаться с ним сейчас же?

– Нет… – удрученно вымолвила Маняша. – Он сказал, чтобы я забыла о его существовании.

– Как это? Дай сюда телефон!

– Он в сумочке, в боковом кармашке… Возьми сам…

Мокрая сумка висела на спинке стула возле печки – сохла. Там же была шерстяная кофта гостьи, под стулом стояли ее туфли. Эрик достал мобильник и вопросительно уставился на Маняшу.

– Номер Олега зашифрован буквой «Т»…

– Конспираторы! – пыхтел милиционер. – Пароли и явки у вас тоже предусмотрены?

– Ты мне не веришь? – обиделась она.

Он несколько раз набрал номер некоего «Т», неизменно получая ответ об отсутствии связи с абонентом.

– Откуда мне знать, что это его номер? – разозлился Эрик.

Маняша пожала плечами, укутанными пледом:

– Это номер, по которому я звонила Олегу. Буква «Т» означает…

– Телохранитель! Я понял, не дурак! Ну, и где этот чертов «Т»?

– Я же рассказываю…

– Ладно, извини…

– Вчера вечером Олег явился и начал трезвонить в мою дверь. Я испугалась! Спросила, в чем дело. Он вошел, велел мне собираться в дорогу, взять только документы и деньги, какие есть. Объяснил, что ему позвонил Николай Порфирьевич и попросил срочно перевезти меня на частную квартиру, пока он решит, как быть дальше. Я и раньше чувствовала, что дело нечисто, а тут совсем растерялась. Ехать с ним, не ехать? Однако поехала. Куда мне было деваться? Прошлую ночь и половину сегодняшнего дня мы просидели в грязной хрущевке… Олег выходил в кухню, с кем-то говорил по телефону, я пыталась подслушивать, но без толку. После обеда он заявил, что надо возвращаться в Суздаль. Мы сели в машину, и вот я здесь…

– Почему ты не удостоверилась, что он выполняет указания Бояринова?

– Я хотела, но Олег запретил до поры пользоваться мобильником и забрал его себе. Мол, так будет безопаснее.

– Как же телефон оказался у тебя в сумочке?

– Олег мне его отдал – сегодня, когда уезжал… Сказал, что он свою задачу выполнил, и теперь я могу поступать, как считаю нужным. Я, мол, сама за себя теперь отвечаю… А ему с ментами пересекаться не резон! О нем приказал забыть.

– Ты хоть номер его машины запомнила?

– Угу, – кивнула Маняша. – И в блокнот записала. Как чувствовала, что понадобится. Возьми в кармане кофты…

Он достал маленькую записную книжку и подал ей. Она вырвала листок и протянула Эрику.

– Московский номер…

В комнату через открытые окна доносились звуки льющейся в бочку воды, ветки жасмина ударялись о столбы навеса над крыльцом.

– Странно, что он не отвез тебя домой…

Маняша закуталась плотнее: ее била мелкая дрожь. Опять стало зябко, тревожно.

– Мы приехали в Суздаль поздно вечером, – промямлила она. – Шел дождь, темнотища… Олег купил мне по дороге непромокаемый плащ и спросил, нет ли у меня знакомых в городе, которые пустили бы переночевать. Я сказала, что нет. Это правда! Он отказался везти меня домой, сославшись на какое-то неведомое обстоятельство… Мол, домой мне нельзя ни под каким видом. По крайней мере, пару дней надо пересидеть в безопасном месте…

«Это неведомое обстоятельство – смерть Бояринова, – догадался Эрик. – Телохранитель понял, что вляпался, и сбежал!»

– Я вспомнила о тебе. Ты же давал мне адрес… Олег привез меня на твою улицу, выпустил из машины, отдал мобильник и сказал: «Сама выпутывайся, я умываю руки! Хозяину не звони, он тебе не ответит. Только засветишься! Обо мне никому ни слова. Я из-за тебя за решетку не собираюсь!» Я еще больше испугалась… в голове звон, в глазах туман… не помню, как добрела до твоего дома. Вижу, одно окошко светится. Ты говорил, у вас нет собаки и два входа. Я заглянула в окно – там твои родители спать укладываются… Не беспокоить же их? Да и боязно… Решила на твою половину идти, дверь подергала – заперто. Я поскреблась, постучалась осторожно… Тишина. Подумала, что ты или уснул крепко, или с работы еще не пришел. Решила ждать… Замерзла, продрогла, страху натерпелась! Давай в твои окошки стукать. Опять ничего! Плачу от досады. Приготовилась уже в саду ночевать, под навесом, там, где бревна сложены… Ноги промокли, зуб на зуб не попадает, совсем худо мне… Тут слышу, идет кто-то! Неужто ты?

Эрик слушал со смешанным чувством жалости и недоверия. В принципе, история Маняши не особо расходилась с историей Ульяны. Но если они сговорились, то заранее придумали себе оправдание… Позвонить москвичам, что ли? Может, Астра с Матвеем быстрей разберутся в этой чертовщине?

– Почему у тебя такое лицо? – протянула Маняша.

– Какое «такое»?

– Сердитое… Ты что, думаешь, я вру?

Он тяжело вздохнул. Правду она говорит или лжет – ситуация яснее не становится. Пожалуй, наоборот.

– На какие средства ты жила в Москве? – сурово спросил он.

– Николай Порфирьевич перечислял мне деньги на счет, а я их снимала в банкомате. Сама покупала себе обновки! Сначала это казалось чудом… Никто не следил за длиной моих юбок, за вырезами кофточек, не указывал, какой каблук должен быть у туфель…

Она опять всплакнула. Будущее разверзлось перед ней, словно черная дыра. Ее благодетель мертв, она предоставлена самой себе. Долгожданная мечта сбылась, но какой ценой?

– Мне хотелось немного самостоятельности, – призналась Маняша. – Гулять по улице под руку с парнем, как другие девушки, носить модные вещи, золотые украшения… Бояриновы покупали мне кое-что, они не были жадными, но мое мнение не учитывали. После того несчастья с тетей Катей Николай Порфирьевич стал совершенно невменяемым…

– В каком смысле?

– Он вообще перестал выпускать меня из дому. Если мне надо было куда-то ехать, то он непременно со мной. Даже в зубной кабинет меня сопровождал либо он, либо Василиса, наша домработница. Когда мы с тобой познакомились, я подумала, что смогу вырваться из этого круга… Но Николай Порфирьевич встал на дыбы. Чего он только не наговаривал на тебя…

– Я не в обиде, – вставил Эрик. – Очевидно, у него были на то причины.

– Он никому не верил, никому! Собственной тени боялся… Двери запирал на пять замков, пса держал сторожевого, специально обученного. А сигнализацию ставить не решался. Дескать, это грабителей привлечет! Раз сигнализация или камеры на доме, значит, там есть чем поживиться. Охранников нельзя было нанять, потому что они продажны и за деньги предадут его! Я удивляюсь, как он рискнул послать со мной Олега… Где он его откопал? Похоже, из Москвы вызвал, по рекомендации надежного человека. Всю жизнь мне внушали, что подпускать кого-либо слишком близко к себе – опасно. А что тут опасного, скажи на милость?

Старший лейтенант склонил голову набок. Его светлые волосы успели высохнуть и слегка вились после дождевой воды.

– Вроде бы ничего… – согласился он. – Только вот убили же твоего хозяина! Выходит, не зря он ружье заряжал и в спальне ставил. Не помогло…

– Ты уже знаешь про ружье?

– Служба обязывает…

– Как там Ульяна?

– Плачет…

– Ну да, это же ее родной дядя… был… – Маняша со стоном закрыла лицо руками. – Что же теперь будет, Эрик? Сначала я лишилась родителей, потом тети Кати, а теперь и Николай Порфирьевич умер… Он по-своему меня любил! Просто нрав у него крутой, жесткий…

– Может, тебе чего-нибудь успокоительного дать, капель сердечных? У меня нету, надо к родителям идти…

– Зачем стариков посреди ночи будить? – отказалась она.

– Тогда ложись на мою кровать, вздремни пару часов.

– Нет… сна ни в одном глазу… Лучше поговори со мной еще…

Эрик встал и прошелся по комнате, стряхивая усталость. Ну и денек выдался, а ночка пуще того веселая. Чего не ожидал, так это застать в своем саду Маняшу! Он пытался понять, рад он или не рад… Пожалуй, все-таки рад.

– Кто такой Игорь Тарханин? – повернулся он к ней.

– Ты и это знаешь… Ульяна рассказала? У нее с ним был школьный роман. Тарханин сделал Уле предложение, но ее мама была категорически против. Он страшно обиделся, и они расстались. Тарханин женился, а Уля так и жила одна.

– Она любила его?

– Трудно сказать. Наверное, раз ни за кого другого не вышла.

– Что ему было нужно от тебя?

– Он думал, что я – Уля… Когда Тарханин впервые пристал ко мне с разговорами, я жутко перенервничала. Кое-как отделалась от него и позвонила Николаю Порфирьевичу, потом Ульяне. Она пришла в изумление. Оказывается, много лет они с Тарханиным не поддерживали никаких отношений, не общались. И вдруг ни с того ни с сего он появляется и начинает ухаживать…

Маняша смотрела на Эрика и невольно сравнивала его с Тарханиным – явно не в пользу первого. Видать, ее чувства к милиционеру были неглубокими, и Бояринов правильно настаивал на испытании разлукой. Эрик не вызвал в ее сердце никакого трепета, никакой нежности. Сейчас она нуждалась в его помощи и защите, но не в его любви… Чтобы это понять, ей нужно было встретить другого мужчину.

Жаль, что ее роль не позволяла ей принимать знаки внимания москвича и отвечать взаимностью. Впрочем, эти знаки внимания предназначались не ей, а Ульяне…

– По-твоему, Тарханин решил реанимировать первую любовь?

– Реанимируют умирающего, а Игорь Сергеевич просто осознал, что выпустил из рук свое счастье, и вернулся за ним.

В ее голосе прозвучала неожиданная холодность. Желая смягчить неприятное впечатление, Маняша рассказала, какой страшный сон приснился ей накануне отъезда из Москвы. Явилась к ней покойная соседка, старушка Горелкина, и заявила, что раньше срока ушла из жизни по ее вине…

– Так и сказала: «Из-за тебя, вражья девка, я упала с лестницы и разбилась насмерть… Чтоб тебе пусто было! Чтоб твоему хахалю кверху колесами перевернуться!» И захохотала жутким смехом…

После короткой схватки Матвей одолел ночного гостя, связал ему бельевой веревкой руки и привел в дом.

– Тарханин? – ахнула Астра, не веря своим глазам. – Вот уж не думала, что это вы…

– Я тоже не рассчитывал встретить вас здесь! Ваша псина чуть не перегрызла мне горло, – пожаловался чиновник. – Настоящий монстр! Не подавал голоса, пока я не перелез через забор… А потом как кинется! Я уж решил, что мне конец…

Он выглядел ужасно – весь мокрый, в грязи, с ссадинами на лице и порванным в клочья рукавом: этой рукой он защищался от собачьих клыков.

Лютый оказался молодцом, действовал, как учили: повалил противника и напугал как следует, но не искусал. В Матвее он сразу безоговорочно признал старшего и слушался его, как хозяина. Чутье подсказало овчарке, что теперь придется подчиняться этому человеку.

Астра стояла в холле в футболке и брюках, босиком, простоволосая, с любопытством разглядывая связанного Игоря Сергеевича. На его штанине зияла дыра.

– Вот, полюбуйтесь! – пожаловался ей пленник. – Весь забор утыкан острыми железками. Я чудом не покалечился!

– Негоже приличному господину лазать в чужие дворы без приглашения, – усмехнулась она. – Тем более вам! Не рано ли вас выписали из больницы? Может, у вас того… с головой не в порядке?

– Я вполне здоров… Освободите мне руки! Что вы себе позволяете?

– Хотите, чтобы мы сдали вас в милицию? – разозлился Матвей. – Вы убийца!

– Ха-ха-ха! Смешно…

Из гостиной раздался стук в дверь. Тарханин повернулся туда, потом перевел вопросительный взгляд на Астру. «Это Ульяна, – подумала она. – Я же закрыла ее на ключ. Весьма предусмотрительно!»

– Кто там стучит? – нервно спросил чиновник.

– Не ваше дело. С какой целью вы проникли в частные владения господина Бояринова? Покойного, смею заметить… Собираетесь еще кого-то прикончить?

– Что вы несете? – оскорбился Тарханин. – Я наоборот… – Он запнулся и с досадой покосился на Матвея. – Могу я сесть?

Тот придвинул визитеру стул. Тарханин осторожно сел и перевел дух. У него кружилась голова; прыгая с забора, он зашиб ногу. Чувствовалось, как ноет, набрякая, лодыжка.

– Хозяин этого дома убит, – сообщила Астра.

– Да знаю я, знаю… – раздраженно отозвался пленник. – В таких городках, как Суздаль, слухи разносятся с быстротою молнии. Только я ни при чем! Я пальцем не трогал Николая Порфирьевича.

Матвей достал из кармана какую-то штуку, похожую на фонарик.

– Это я у него отобрал, при обыске, – сообщил он Астре. – Электрошокер! Больше при нем ничего не было.

– Электрошокер я захватил против собаки, – объяснил Тарханин. – Пес оказался хитрющий! Затаился, а потом набросился… я даже не успел воспользоваться этой штуковиной…

– Зачем вы приехали?

– Ульяну похитили! – выпалил он. – Вернее, женщину, которая… Черт! Я совсем запутался – в себе, в ней, в том, что происходит… Даже в вас! Вы мне друзья или недруги?

– Смотря кто вы. Если убийца, то…

– Хватит вам! Заладили… Будь я замешан в убийстве, уже бы давно унес ноги. Вчера вечером какой-то дюжий мужик посадил Ульяну в авто и… В общем, ей угрожает опасность! Я не смог догнать их, проследить – пока ловил такси, они растворились в потоке машин. Моя «Тойота» накрылась, и теперь я без колес… Ее надо спасать!

– «Тойоту»?

Тарханин уставился на Астру, как на умалишенную.

– Женщину, кем бы она ни была…

– Почему вы решили, что она в Суздале? Тем более в доме господина Бояринова?

– Бояринов – родной дядя Ульяны… Я прикинул, что он вполне способен организовать ее похищение. Я не мог ждать! Я привык действовать.

– А теперь послушайте, что я думаю, – заявил Матвей. – Историю про похищение вы сочинили, чтобы оправдаться. Убив Бояринова, вы решили избавиться и от единственного близкого ему человека, воспитанницы Мельниковой! Вы – охотник за наследствами, Игорь Сергеевич! Бояринов мог составить завещание в пользу своей воспитанницы. Это вас не устраивало. Женившись на Ульяне, вы могли получить все и ни с кем не делиться! Ведь других родственников у покойного нет. Наверняка вы и это выяснили.

Тарханин сидел, морщась от боли. Его беспокоила лодыжка и стук в дверь, доносящийся из гостиной.

– Понятия не имею ни о какой Мельниковой…

– Врете! Кого вы собрались вызволять?

– Ладно, ваша взяла, – сдался пленник. – Допустим, я знал, что Бояринов живет с сиротой, которую воспитал. Но это не помешало бы ему выкрасть Ульяну! Вы спросите меня, на кой черт ему похищать племянницу? Могу тот же вопрос адресовать вам…

– Кстати, какой у вас размер обуви? – осведомился Матвей.

– Сорок третий…

– Что и требовалось доказать! – торжествующе воскликнул он. – Алчность не зря относится к категории смертных грехов: она застилает разум. Первый опыт с собственным дядей Василием Тарханиным разбудил в вас жажду легкого обогащения. Вы обрушили на больного пенсионера поленницу дров и завладели его деньгами. Но бизнес требует все новых и новых вложений. Не так ли? На государственной службе миллионов не накопишь! Взятки брать вы боитесь – вдруг повяжут? Коррупционерам нынче приходится несладко. Вот вы и вспомнили о школьной любви…

– Чушь…

– Следователь по делу об убийстве Бояринова вцепится в эту версию зубами! – заметила Астра. – Вас уже подозревали в убийстве – в этом же городе, с тем же мотивом. В тот раз вам удалось соскочить с крючка, но сейчас…

– Сущий бред! – играя желваками, процедил чиновник. – Если так, зачем я вас нанял?

– Это яснее ясного. Сблизившись с Ульяной после стольких лет разлуки, вы засомневались в ней. Что-то вас насторожило, сбило с толку. Она оказалась не замужем, без детей, – что облегчало вашу задачу, – но ее внешность и поведение изменились. Вы не могли допустить проблем с оформлением наследства. Не дай бог, Ульяна окажется не той Ульяной, и прощай, денежки! Идя на убийство, возможно, двойное, вы должны были иметь полную гарантию успеха. Риск слишком велик.

– Не вы ли когда-то подкупили шофера грузовика, который сбил насмерть Катерину Бояринову, супругу Николая Порфирьевича? – добавил жару Матвей.

Тарханин опустил голову. Он не возражал, но и не соглашался с предъявленными обвинениями.

– Что вы молчите?

– Недооценил я вас, господа… – выдохнул пленник. – Мозги у вас работают отлично, и языки подвешены, как надо. Только уверяю вас, вы ошибаетесь. Я никого не убивал… Я говорю правду: вчера вечером Ульяну похитили… Я с ума сходил, гадал, где ее искать. Единственное место, которое пришло мне в голову, – Суздаль, дом ее дядюшки. И вот я здесь…

– Надо было в милицию заявить о похищении.

– Смеетесь? Меня бы там никто слушать не стал, я бы потерял время и ничего не сделал…

– Почему же вы сразу не рассказали нам про Бояринова?

Игорь Сергеевич дернул плечом:

– Не хотел пускать вас по проторенной дорожке.

– Неужели?!

– Ну, допустим… я кое-чего опасался… думал, если вы узнаете про смерть моего дяди Василия, то истолкуете это превратно… У каждого человека есть скелет в шкафу. Я не исключение… Да, да, я не святой! Но я не убийца…

– Хватит выкручиваться, господин Тарханин, – строго произнесла Астра. – Или вы во всем признаетесь, и тогда мы даем вам шанс сдаться самому, или…

– Что? Ну что мне грозит? Обвинение в убийстве Бояринова? Шито белыми нитками!

– У вас есть алиби на сегодняшнее утро? То есть уже на вчерашнее… – поправился Матвей, бросив взгляд на часы.

Тарханин нахмурил брови, призадумался.

– Все утро я провел в электричке – ехал из Москвы во Владимир, там пересел на автобус до Суздаля…

– Значит, алиби у вас нет. Небось вы и билеты выбросили?

– Выбросил, и что? Не люблю мусор в карманах.

– Откуда же узнали про убийство Бояринова?

– Сорока на хвосте принесла! – разозлился чиновник. – Приехал в гостиницу «Бояринский терем», решил там остановиться, присмотреться, что к чему. А на крыльце зеваки в голос обсуждают трагическую новость. Так и узнал!

Он говорил, прислушиваясь к звукам из коридора. Стук прекратился. Видимо, узница смирилась со своим заточением и утихомирилась.

– Где Ульяна? – вдруг напрямик спросил он. – Да развяжите же вы меня, черт возьми!

– Вы преступник и лжец. Из-за вас мы проделали кучу лишней работы.

– Я заплачу вам по двойному тарифу! Идиотизм какой-то… За мои же деньги меня вываляли в грязи, скрутили и собираются засадить в кутузку.

– В грязи вы сами вывалялись, – возразил Матвей. – Я только отбил вас у Лютого и связал руки. Кто знает, что у вас на уме? Зачем-то вы захватили с собой электрошокер?

– Я уже объяснял…

– Мне надоело слушать его выдумки, – подавив зевок, заявила Астра. – Звони Эрику, и дело с концом. Пусть он забирает господина Тарханина в отделение… Там он поймет, что мы не шутим.

Игорь Сергеевич попытался было встать, но Матвей толкнул его обратно на стул. От боли в лодыжке пленник едва не взвыл. Он со свистом втянул в себя воздух и выругался.

– Ладно, ладно, убедили. Иного выхода вы мне, кажется, не оставили.

И он начал говорить – то, что уже и без него было известно. Про дядю Василия, про завещание…

– Но я дядю не убивал. Его действительно завалило дровами!

– Может, кто-то помог поленнице упасть?

– Ну не я!

– Ваша жена пошла на лжесвидетельство. Она сказала, что когда старик отправился растапливать баню, вы никуда не отлучались. По сути, она спасла вас от подозрений.

– Полагаю, мы с ней в расчете, – насупился Тарханин. – Я действительно выходил во двор на несколько минут – проверить, закрыта ли машина. Мне показалось, я забыл это сделать. Собаки у дяди не было, и ночью кто угодно мог залезть и поживиться нашим добром. Я только убедился, что все в порядке, и сразу вернулся.

– Вы могли добить дядю потом, когда разбросали дрова, добрались до тела и отослали Люси звонить в милицию.

– Он уже не дышал… и пульс не прощупывался…

– Это вы так сказали Люси, а она поверила.

– Зачем мне было его добивать? Клянусь, я понятия не имел о завещании и о том, что дядя успел разбогатеть! Видели бы вы его домишко… Моя жена закатила истерику, когда узнала, что нам придется там ночевать.

– Разве дядя не предлагал вам денег в долг?

– Откуда вы… – вскинулся Игорь Сергеевич. – Впрочем, ясно, Люси наболтала… Да, он спросил, не дать ли мне денег на развитие бизнеса. Я не принял его слова всерьез. Отшутился, чтобы не обижать старика. Он уже на ладан дышал…

– Помните конверт с мертвыми пчелами?

– Да…

– Бояринов примерно за год до смерти получил такой же. Интересное совпадение?

– Пожалуй, – сдержанно ответил Тарханин.

– Следователю понравится! – не преминул съязвить Матвей. – У вас не возникало вопроса, откуда ваш дядя Василий, скромный реставратор, раздобыл деньги, которые вы унаследовали?

Пленник молчал, глядя в пол.

– Простите за нескромность: какая сумма лежала на счету в банке?

– Почти сто пятьдесят тысяч долларов.

– Ничего себе…

– Я был крайне удивлен, – выдавил Тарханин. – Мама тоже недоумевала, откуда у дяди такие деньги. Он жил стесненно, его дом требовал ремонта, здоровье оставляло желать лучшего… Почему он ничего не тратил, не лечился у толковых специалистов? Очевидно, боялся…

– Какие-нибудь бумаги, документы после него остались?

– Я искал, но не нашел. То есть обычные документы лежали в комоде: паспорт, пенсионное удостоверение… в общем, стандартный набор.

Игорь Сергеевич все сильнее волновался. Его медленно, шаг за шагом загоняли в угол.

– На сей раз вы не сможете отвертеться, – выразительно произнесла Астра. – Не тешьте себя надеждами.

В его глазах полыхнула молния и тут же погасла.

– Хорошо… Дайте мне собраться с мыслями… Вы обещали конфиденциальность!

– Я от своих слов не отказываюсь… А вот вы ведете себя нечестно: лжете, юлите, изворачиваетесь, находясь на волосок от гибели. Испорченные тормоза ничему вас не научили…

– Не давите на меня… Ладно, черт с вами. Когда нотариус узнал о смерти дяди Василия, он позвонил мне и пригласил к себе в офис. Вместе с завещанием дядя оставил письмо в заклеенном и опечатанном конверте, которое разрешалось вскрыть только после его кончины. Письмо было адресовано мне. Мы обговорили все формальности, и я забрал письмо. Мне не хотелось читать его в присутствии нотариуса, а тот и не настаивал. Он выполнил свою миссию…

– Ближе к делу, Игорь Сергеевич!

– Ну… я принес письмо домой, уединился и прочитал его… Дядя писал, что совершил в жизни одну страшную ошибку, в чем горько раскаивается… что собирался уйти в затвор и вымаливать у Бога прощения, но так и не смог. Что жить ему недолго – болезнь, которая точит его внутренности, послана свыше в наказание… и все прочее…

– В чем же состоял его грех?

– Более тридцати лет назад, занимаясь реставрационными работами в Спасо-Евфимиевом монастыре, его товарищ наткнулся на тайник, где обнаружил рукопись в виде свитка, поврежденного временем и сыростью. Они решили ничего не говорить бригадиру и взять рукопись себе, чтобы затем выгодно продать. Любопытство заставило их попытаться прочесть уцелевшие кусочки текста, дабы определить ценность находки, но это оказалось не просто. Тогда дядя решил показать свиток одному человеку – своему бывшему сотруднику – и спросить у него совета, как быть дальше. Тот увлекался предметами старины, но не имел отношения ни к реставраторам, ни к музейщикам. Он занимался подпольной коммерцией: покупкой и перепродажей церковной утвари, икон и древних книг.

– Имя и фамилию этого торговца ваш дядя указал? – спросила Астра.

– В том-то и дело, что нет. В письме он называет его «коммерсант». Дядя объяснил, что не желает никого впутывать в свою грязную историю. Пусть каждый сам расплачивается за собственные поступки… Так вот, поздно вечером они с товарищем пришли к тому человеку и показали находку. Сначала почти пришедшая в негодность рукопись не произвела на коммерсанта должного впечатления. Вооружившись лупой, он принялся читать отдельные строчки… Постепенно смысл текста захватил его, и он предложил за свиток небольшую сумму денег. Дядя готов был согласиться, однако его товарищ неожиданно заартачился. Он заявил, что чем отдавать находку за бесценок, лучше оставить ее себе. Как ни уговаривал его дядя Василий, тот уперся и не хотел уступать. Тогда коммерсант увеличил сумму вдвое… Это возымело обратный эффект. Упрямец смекнул, что свиток может стоить гораздо дороже и покупатель попросту дурит несведущих продавцов. Видя такое развитие ситуации, коммерсант предложил не торопиться, обсудить все за чаркой водки и хорошей закуской. Он жил один, без жены, и попросил дядю Василия, с которым был на короткой ноге, помочь ему соорудить ужин. Они удалились на кухню, и там хозяин дома предложил дяде избавиться от «третьего лишнего».

– Прошу прощения, – прервал его Матвей. – Вы имеете в виду… убийство?

– Не я, а коммерсант… В общем, вы правы. Именно так он был намерен завладеть рукописью. Свиток, дескать, судя по датам, относится ко второй половине девятнадцатого века и особой ценности не представляет, зато его содержание заслуживает самого пристального внимания. Речь там идет о кладе времен Смуты. Семнадцатый век, кризис власти, самозванцы, нашествия поляков, шведов… Естественно, люди предпочитали прятать свои сокровища в укромных местах. Если подробнейшим образом изучить текст рукописи, принадлежащей некоему Макарию, иноку Спасо-Евфимиевой обители, то можно найти и сам клад…

– Секундочку! – насторожилась Астра. – Как вы сказали? Текст написал инок Макарий?

– Ну да – он каждое пророчество подписывал «инок Макарий со слов усопшего брата Авеля». Усопшего! Как вам это нравится? По-моему, монахи зачастую сходят с ума от одиночества и воздержания.

– Так то был свиток пророчеств?

– Как я понял из письма – да… Некий полоумный Макарий, кроме всего прочего, сообщал, что «золотые пчелы прилетели вместе с невестой-вдовицей и укрылись с нею одним покровом… И ежели кто на них покусится, окромя законного владельца, то заплатит жизнью своего рода…» Дальше он иносказательно излагал, где эти пчелы нашли себе приют.

– И где же?

– Этих подробностей в письме дяди не было. Он сослался на Макария, который строго предупреждал людей, одержимых демоном алчности, не пытаться присвоить себе то, что им не принадлежит, и предостерегал от смертельной опасности…

– У вас хорошая память, – заметил Матвей.

– Я то письмо наизусть выучил, – признался Тарханин. – Дядя приказал после прочтения оба письма предать огню. Такова, мол, его последняя воля. Как же я мог ослушаться?

Неосторожно вылетевшая оговорка «два письма» повергла пленника в уныние: он сам выдал главную тайну! Но слово – не воробей…

– Было еще второе письмо? – вцепилась в него Астра.

– О, черт! Давайте сначала с одним разберемся…

– Хорошо, – кивнула она. – Продолжайте.

– В общем, дядя описал свое раскаяние в содеянном. Коммерсанту удалось соблазнить его богатством, которое они обретут благодаря кладу, и подбить на страшный поступок – убийство! «В одиночку я ним не справлюсь, здоров больно, – заявил-де хозяин дома, – а вдвоем мы его одолеем. Кто-нибудь видел, знает, что вы пошли ко мне?» – «Ни одна живая душа!» – заверил его дядя Василий. На него будто морок напал, полное помутнение сознания. Кончилось тем, что они напоили третьего, дали ему кочергой по голове и сволокли тело в подпол. Там оно пролежало двое суток, пока коммерсант не раздобыл телегу. Рано утром, когда все соседи еще спали, они с дядей увезли труп далеко в лес и закопали. «Теперь мы с тобой повязаны, – предупредил дядю Василия коммерсант. – Ежели что, оба в тюрьму сядем!» Дядя ужаснулся, очнулся от наваждения и тут до него дошло, какой грех они сотворили. Но ничего уже было не поправить. «Зачем ты втянул меня в смертоубийство? – запоздало сокрушался он, обвиняя во всем коммерсанта. – Зачем загубил мою жизнь?» – «Жизнь у нас с тобой только начинается, – не спасовал тот. – Чует мое сердце, времена поменяются, будет и на нашей улице праздник!» Но обещанный праздник так и не наступил. Нечистая совесть превратила существование дяди Василия в ад, изломала его судьбу. Он сторонился людей, боялся, что они догадаются о совершенном им злодействе…

– Труп нашли?

– Этот третий слыл любителем выпить. Жил бобылем, деньги спускал на водку. Когда он не вышел на работу, его отсутствие списали на очередной запой. Потом, правда, искали, но вяло, объявили пропавшим без вести. Решили, что напился, полез в речку купаться и утонул. По крайней мере, так написал дядя.

– А что с кладом? – полюбопытствовал Матвей.

– По всей видимости, коммерсанту для поиска сокровищ нужен был надежный помощник. Причем такой, который держал бы язык за зубами. Дядю Василия он знал, но для верности еще связал его соучастием в убийстве. Теперь он мог быть уверенным, что помощник не меньше его заинтересован в сохранении тайны. Они занялись разгадкой головоломки, составленной иноком Макарием. Дядя пишет, что несколько раз они ошибались, но в конце концов сообразили, где находятся «золотые пчелы». Он наотрез отказался брать свою долю. Коммерсант этому только обрадовался. Дядя Василий опасался его и предупредил: «Если со мной что-нибудь случится, то мой брат в Москве отправит в милицию письмо, где изложена вся история убийства и сокровищ». Тот, казалось, не поверил, но оставил мысли избавиться от сообщника. Разумеется, никто не знает, посещали они его или нет…

– Можно предположить, что посещали, – сказала Астра. – Значит, у вашего отца хранилось еще одно письмо?

– Боюсь, дядя блефовал… на свой страх и риск. Ни о каком письме от брата мой отец не заикался. И после его смерти никакого письма мы с мамой среди бумаг не нашли.

– Итак, сокровища, то бишь золотые пчелы, достались неизвестному коммерсанту?

– Получается, так. Рукопись Макария, которая больше не представляла ценности, коммерсант предложил продать, а деньги поделить пополам. Дядя согласился. Судя по всему, коммерсант успешно осуществил сделку. Деньги от продажи свитка дядя сначала прятал в подполе, а потом, когда все утихло и забылось, решился положить в банк. Он называл их «проклятыми» и в завещании оставлял за мной право распорядиться ими по своему усмотрению.

– Вы не побоялись пустить их в ход?

– Я не суеверен. Деньги не пахнут, как говорили еще древние римляне…

– Кто же покупатель рукописи?

Господин Тарханин повел плечами и поморщился. У него затекли руки, а нога онемела и распухла.

– В письме об этом ни слова, – вздохнул он. – Вероятно, нынешний собственник свитка жутко разочарован. Ведь не что иное, как указания на местонахождение «золотых пчел» и придавали ему ценность. Кто станет выкладывать целый капитал за порченую бумагу с сомнительными откровениями суздальского монаха?

– Неужели вас не мучило любопытство, какие пчелы сыграли роковую роль в судьбе вашего дядюшки?

Чиновник криво усмехнулся:

– Конечно, я кое-что разузнал… Это знаменитые «пчелы Меровингов», самой загадочной королевской династии…

– Ай-яй-яй… – укоризненно протянул Матвей. – Некрасиво поступили с покупателем. За такие бабки втюхали ему пустышку! Как он, вероятно, зол на вашего дядю и коммерсанта!

– Поэтому они оба умерли? Вы это хотите сказать? Полагаю, сделка была анонимной. Коммерсант не так прост. Я вообще слабо представляю, каким образом осуществлялась передача свитка и денег. Сумма-то по тем временам огромная…

– Благодаря предусмотрительности коммерсанта, они с сообщником прожили достаточно долго. Все эти годы обманутый покупатель искал сначала клад, а потом мошенников. Неудивительно, что…

«…коммерсант ставил возле кровати заряженное ружье!» – чуть не ляпнула Астра. Она догадалась, что «коммерсант» – это Николай Бояринов. Мертвые пчелы в конверте – знак мстителя, предупреждение о неотвратимости наказания. Но кто этот мститель?..

– Ваша жена знала о содержании этого письма? – спросила она.

– Люси? Конечно, нет…

– Вы обмолвились о втором письме, – напомнила она Тарханину. – Изложите его содержание…

К рассвету ветер разогнал тучи, и на востоке над сонным Суздалем разливалась малиновая заря.

«Пассат» Матвея, вздымая грязные брызги, подъезжал к воротам кладбища.

– Надо было оставить Тарханина связанным, – ворчал он, выбирая место посуше. – Мужик горазд сочинять сказки! Ишь, как разговорился, прямо соловьем заливался…

– Ты с ума сошел, – огрызнулась Астра. – Человек вымок, поранился, ногу повредил. Мы и так продержали его связанным больше, чем положено.

– Пожалел ягненок волка! Вот он возьмет и прикончит Ульяну… Как будем оправдываться?

– Не прикончит…

– Откуда такая уверенность?

Она молча выбралась из машины и, огибая лужи, торопливо зашагала вперед. Матвей едва поспевал за ней.

– Черт, лопату забыли! – воскликнула Астра.

– Я копать не буду и тебе не советую…

– Может, уже и не понадобится. Кто-то более прыткий нас наверняка опередил.

– Лучше бы я позвонил Эрику и сдал этого ночного нарушителя спокойствия в милицию… – бубнил сзади Матвей. – Знаешь, как называются наши с тобой действия? Укрывательство!

Нога Астры соскользнула в воду, она ойкнула и остановилась. Среди залитых дождем могил высились кусты сирени и жасмина, торчали молодые елки.

– Ты помнишь, как Эрик нас вел?

– Кажется, туда… – Матвей показал на громоздкий памятник из черного мрамора. – Там мы повернули направо…

Задевая мокрые ветки, Астра с шумом нырнула между оградок. На чугунных завитках висели капли. Железные цветы блестели, отмытые от пыли.

– Кажется, теперь нам вон в ту аллею…

Они чудом не заблудились между рядами крестов и надгробий. Город мертвых на сей раз оказывал им содействие. Будто незримый провожатый шел впереди, указывая дорогу…

– Стой! – Матвей придержал ее за рукав и потянул в заросли дикого плюща. – Там кто-то есть…

Вода с листьев окатила их ледяным душем. Астра зажала себе рот, чтобы не вскрикнуть – холодные ручейки побежали по ее спине. Матвей осторожно раздвинул тяжелые плети ползучего растения, и она во все глаза уставилась в образовавшийся просвет…

Над могилкой Ксюши Бояриновой – вернее, тем, что от нее осталось, – стоял с лопатой в руках… Эрик. Он был одет в камуфляжные брюки, резиновые сапоги и легкую спортивную куртку.

– Эрик! – громко позвал его Матвей. – Что вы здесь делаете?

Милиционер не бросил лопату, не побежал, а в изумлении поднял голову и посмотрел в сторону увитого плющом памятника.

– Это мы! – сообщила Астра, ступая на посыпанную гравием дорожку.

Серое гранитное надгробие со скорбной надписью валялось, вывороченное, поперек аллеи в окружении мокрых комьев земли и глины. На месте захоронения зияла яма. Железный конец лопаты, которую держал Эрик, и нижняя часть рукоятки были сплошь в грязи.

– Полюбуйтесь… – хрипло произнес он, заглядывая на дно ямы. – Кому-то понадобилось разорять детскую могилу…

– Разве это не ваших рук дело?

– Я что, похож на гробокопателя?

– Что же привело вас сюда в столь ранний час, да еще с лопатой?

– Это не моя лопата, она торчала в куче земли… Я ее взял, чтобы… сам не знаю, зачем. Машинально…

– Думаете, вам кто-то поверит?

Астра вытянула шею, ища на дне ямы остатки гроба и косточки. Ни первого, ни второго не было…

– Доски, вероятно, истлели, как и тельце, – сказал Матвей. – Что вы надеялись найти в могиле, Эрик?

– Ничего… Я размышлял о смерти Бояринова и вдруг вспомнил, как вы собирались вскрывать захоронение… Ноги сами принесли меня сюда! Захотелось проверить, все ли в порядке. Когда я увидел, что здесь творится… просто оцепенел. Не вы ли постарались? – От оправданий он перешел в наступление. – Разворотили все, а услышав мои шаги, спрятались!

– Наши руки чисты… – заявила Астра, показывая белые ладошки. – Чего не скажешь о вас, старший лейтенант.

Тот недоверчиво хмыкнул:

– Успели отмыться?

– Мы и не пачкались. В отличие от вас! Что, смерть будущего тестя вдохновила вас на этот акт вандализма? Думали, в гробу спрятан клад?

– Говорю вам, я ничего не трогал, кроме лопаты… Какой клад? Вы о чем?

– О пчелах!

Эрик попятился, поскользнулся на размокшей глине и упал на спину. Матвей выхватил лопату, забросил подальше и только потом помог ему подняться.

– Извините, но я вынуждена попросить вас вывернуть карманы, – заявила Астра.

– Вы оба чокнутые! – разозлился милиционер. – Я представитель закона!

– Сейчас вы – частное лицо, застигнутое на месте преступления.

Он молча подчинился, предложив Матвею обыскать его. Тот ничего не обнаружил, кроме фонарика, носового платка и мобильного телефона.

– Ну что, съели? – осклабился Эрик…

Эрик с деланым равнодушием последовал за ними к машине и уселся на заднее сиденье.

– Кто-то побывал на кладбище еще до меня, – повторил он. – Зря вы не верите! Пока мы подозреваем друг друга, настоящий преступник сбежит из города.

– Это если он нашел в гробу то, что искал… – возразила Астра.

– А что там было?

– Легче сказать, чего там не было. Тела Ксюши Бояриновой.

– Перестаньте говорить загадками! О чем вообще идет речь? Вы использовали меня вслепую. Так нечестно. Знай я все обстоятельства дела, возможно, Бояринов был бы жив.

– Разве вы ничего от нас не скрываете?

Осознав справедливость упрека, милиционер отвернулся и стал глядеть в окно. Он ни словом не обмолвился о Маняше, которая спала в его доме, запертая снаружи на ключ.

– Давайте побеседуем начистоту…

– Вы опять станете ходить вокруг да около? – усомнился Эрик. – Мы теряем время!

«Пассат» отъехал от кладбища и остановился на обочине, заросшей мокрыми ромашками. Матвей сцепил руки на шее и потянулся. Затылок ломило, в глаза будто песку насыпали. Бессонная ночь и долгие разговоры утомили его.

– Маняша – родная дочь Николая Порфирьевича, – заявила Астра. – Вам это известно?

Эрик вздрогнул, но продолжал смотреть в окно на вековые клены, за которыми прятался квадратный храм с облупившейся штукатуркой.

– Поскольку Бояринов умер, скоро многое прояснится, – добавила она. – Он, безусловно, составил завещание, где львиная доля нажитого, если не все, отписано так называемой воспитаннице… То есть вашей невесте, Эрик!

– Кто же тогда был похоронен под именем Ксюши Бояриновой? – сквозь зубы вымолвил милиционер. – Зачем такие сложности?

– А затем, что Николай Порфирьевич всю жизнь смертельно боялся за себя и своих близких. Недаром же он спал с заряженным ружьем под боком? Скрыть рождение дочери ему бы не удалось, а так – все на виду: детская могилка, безутешная мать, потерявшая ребенка. И девочка, которую взяли из милости в обеспеченную семью.

– В то время Бояриновы ничем не отличались от других семей, – заметил милиционер. – Николай Порфирьевич развернул свой бизнес лет десять назад… Правда, хорошо преуспел.

«Коммерсант, в отличие от реставратора, все же осмелился воспользоваться «проклятыми» деньгами, – подумала Астра. – Все сходится!»

– Кто угрожал Бояриновым, по-вашему? – прищурился милиционер.

– Враг…

– Ясно, что не друг.

– Этот враг присылал в конверте мертвых насекомых, а потом убивал… Год назад Николай Порфирьевич получил роковое предупреждение и затеял переселение Маняши в Москву. Хочешь что-то спрятать – положи на видное место. Маняша должна была жить под именем его племянницы Ульяны, а Ульяна – притворяться его воспитанницей. В крайнем случае, если враг раскроет хитрость с могилкой и догадается, кто такая Маняша, можно будет пожертвовать племянницей. Ульяну не так жалко, как родную дочь.

– Вы говорите чудовищные вещи… – пробормотал молодой человек.

– Чудовищные замыслы были у покойного Бояринова, а я просто пытаюсь расставить точки над «и».

– Значит, враг приходил на кладбище, чтобы убедиться… Но это же нонсенс! Кости младенца давно истлели, он не мог не понимать этого.

– Его интересовали вовсе не кости тридцатилетней давности, – покачала головой Астра. – Он искал нечто куда более ценное…

Ее прервал мобильный Эрика.

– Это ребята из дорожно-патрульной службы…

– Включите громкую связь! – потребовал Матвей. – Я вам не верю.

– Пожалуйста…

Милиционер тут же пожалел о том, что послушно нажал на кнопку громкой связи. Его приятель из ДПС сообщал об аварии автомобиля «Ниссан» с теми номерами, которые продиктовал ему по телефону Эрик. Выезд на встречную и лобовое столкновение с автофургоном. Это случилось около полуночи на трассе из Владимира в Москву. По предварительным данным, водитель «Ниссана» уснул за рулем…

– Он жив? – со слабой надеждой спросил старший лейтенант.

– Погиб мгновенно…

«Чтоб твоему хахалю кверху колесами перевернуться!» – вспомнились Эрику слова Маняши. Старуха-то неспроста ей приснилась…

– Телохранителя Маняши больше нет в живых, – понуро пробормотал он. – Разбился. Вы сами слышали.

– А Маняша?

Ему пришлось рассказать о неожиданном появлении Мельниковой и о том, что сейчас она находится у него дома…

Тарханин, хромая, подошел к окну, раскрыл его и подергал решетку.

– Прочная, – обернулся он к Ульяне. – Твой дядя постарался на славу. Будем сидеть здесь, пока кто-нибудь не выпустит.

– Почему нас закрыли?

Он не стал щадить ее нервы:

– Мы – подозреваемые в убийстве, иными словами, сообщники. Ты рассчитываешь заполучить дядино имущество, а я – жениться на тебе. Прошло четырнадцать лет, и мы вернулись к тому, из-за чего расстались…

За те пару часов, что они провели вместе в гостиной дома Бояриновых, Игорь объяснил, как он здесь очутился. Ульяна же призналась бывшему возлюбленному в том, что они с Маняшей поменялись ролями и местом жительства.

– Чужие люди не могут обладать таким сходством, – твердил он. – Вы почти как близнецы. Нет… теперь-то я вижу разницу! Но после многолетней паузы в наших отношениях я принял ее за тебя… Прости! Правда, меня не покидали сомнения… Она знала твои привычки, но в них сквозила фальшь.

– Дядя дал нам минимум времени на подготовку. Он ужасно торопился.

– У вас неплохо получилось. Я почти поверил…

Ульяна мерзла и куталась в плед. Несмотря на присутствие Тарханина, ей было страшно.

– Кто эти люди? – спросила она об Астре и Матвее.

– Они должны были убедить меня, что ты – это ты…

– Как это все странно!

– Ты не знаешь, кто убил твоего дядю?

Ульяна отрицательно качала головой. Она больше не плакала. Сухие глаза лихорадочно блестели.

– У тебя лицо поранено… Надо обработать…

– Я еще легко отделался. Ваш волкодав мог меня загрызть. Вон, рукав разодрал! Опасная зверюга…

– Лютый – отличный сторож, – через силу улыбнулась она. – Зря не укусит, но и в дом не пустит. А я привязалась к нему. Наверное, заберу с собой в Москву. Думаешь, он в городе приживется?

– Не знаю… Уля… я страшно виноват перед тобой…

Она протестующе махнула рукой:

– Я тоже хороша. Маменькина дочурка… А в общем, все к лучшему. Какие из нас с тобой были бы муж и жена?

– Нет, ты послушай! – разволновался Тарханин. – Ты… прости меня, Уля! Я идиот… подонок… но не совсем конченый… Я хочу все исправить!

– Что, Игорь? Не пугай меня…

– Ты знаешь, кто твой отец?

Она побледнела и горько вздохнула:

– Мама так мне и не сказала… даже перед смертью… Впрочем, я ее не спрашивала. Какое мне дело до него? Я уже давно выросла и ни о чем не жалею. Если он ни разу за столько лет не вспомнил обо мне… значит, вычеркнул меня из своей жизни. Я его не сужу… но и теплых чувств не питаю…

– Уля… три года назад мне в руки попало письмо твоей матери, Надежды Порфирьевны…

– Какое письмо? Мама не любила писать письма.

– Она писала человеку, который был твоим отцом. Сообщала ему, что родилась девочка, которую она назовет Ульяной и даст ей свою фамилию. Это было прощальное письмо. Надежда Порфирьевна просила твоего отца ни при каких обстоятельствах не появляться больше на ее пути и забыть о дочери. Ребенок, мол, только ее, и она воспитает его сама! А ему посоветовала замаливать грехи.

– Похоже на маму… – прошептала Ульяна.

– Твой отец, видимо, подчинился ее воле. У него была причина так поступить, – горячо произнес Тарханин. – Поверь!

– Ты что, в адвокаты к нему нанялся? Так я его ни в чем не виню…

– Он за все заплатил с лихвой. Прожил один, как бирюк, в нужде, в бесконечном покаянии, в болезни духа и тела. Можно сказать, умер от жажды вблизи источника.

Ульяна прижала руки к груди и спросила:

– Он… умер?

– Да, три года назад. Здесь, в Суздале.

– Постой… – она облизнула пересохшие губы. – Как… здесь? Мой отец жил в Суздале? Да… дядя ведь тоже здешний, значит, и мама… Они могли быть знакомы, а потом он приехал в Москву… Господи! Она никогда не упоминала о своем детстве, юности! Она говорила, что начала жить с чистого листа, с того момента, как родилась я… Она уничтожила, выбросила из памяти все, связанное с прошлым… У нас даже фотографии – только мои и мамины, где она держит меня на руках… потом за руку… потом я на утреннике в детском саду… она провожает меня в первый класс…

Ульяна закрыла глаза и застонала. Ее мать умела хранить тайны, она хотела унести их в могилу, но судьба распорядилась иначе.

Тарханин не собирался рассказывать Уле, что она дочь человека, который отнял жизнь у себе подобного… Неизвестно, кто из двоих – коммерсант или реставратор – ударил третьего кочергой по голове, да это теперь и не важно. Оба они принимали участие в убийстве и сокрытии преступления. Оба понесли наказание – суд Божий оказался неумолим, в отличие от суда людского. Но зачем Уле знать об этом?

– Каким образом к тебе попало мамино письмо? – хрипло спросила она.

– Дело в том… что твой отец… это мой родной дядя, Василий Федотович Тарханин. Он жил в Суздале… мы мало общались… потом он умер, я стал наследником…

– Что?

Ей показалось, она ослышалась.

– Письмо твоей матери хранилось у нотариуса… вместе с дядиным завещанием.

– Ты что-то перепутал, Игорь!

– На конверте был указан ваш московский адрес, как обратный…

– Это какая-то ошибка…

– Не думаю. Дядя завещал все свое имущество и деньги мне. Он нарочно положил письмо Надежды Порфирьевны в один пакет с другими важными документами, чтобы я позаботился о своей сестре, если сочту это возможным. Дело в том, что наследство… не очень чистое, как я понял…

Игорь Сергеевич старательно искал объяснения в обход главного факта: сомнительного происхождения денег. Дядя был замешан в убийстве, как ни крути.

– Не может быть…

– Мы с тобой двоюродные брат и сестра, – подтвердил Тарханин. – Такая вот степень родства. В принципе, это ничему не мешает… я имею в виду, нашему браку…

Ульяна вдруг прозрела. Яростное сопротивление матери ее отношениям с Игорем стало понятным и объяснимым. Мама знала, что он – племянник Улиного отца. Но молчала! Обороняла свой бастион до последнего вздоха…

«Если дядя Василий признался любимой женщине в своем прегрешении, что вполне вероятно, то ясно, почему она порвала с ним, – думал Тарханин. – Либо он сам не захотел ввергать Надежду Порфирьевну и собственную дочь в неприятности. «Проклятие», в которое он верил и которое, по его мнению, могло перекинуться на близких ему людей, заставило его отдалиться от всех и вся, зарыться в своей норе… Любовь, вопреки душевным мукам, вспыхнула в его сердце, но отрезвление пришло быстрее, чем дядя успел связать себя узами брака. Надежда Порфирьевна была старше его, мудрее и сумела отказаться от семейной жизни с человеком, над которым тяготело темное прошлое. Взаимная симпатия, возникшая между ними еще в Суздале, могла получить развитие, когда Василий Федотович приехал в Москву учиться мастерству древних каменщиков… Но к тому времени роковое стечение обстоятельств уже надломило его судьбу и характер, наложило отпечаток на его жизнь. Чем дальше, тем больше он увязал в паутине своего страха и гнетущего чувства вины…»

– Твой дядя… знал о нашей…

Ульяна запнулась, не в силах ни назвать Василия Тарханина отцом, ни вымолвить слово «любовь» теперь, когда Игорь оказался ее братом… слава богу, хоть не родным.

– Дядя понятия не имел о нашем школьном романе, – быстро сказал он. – Я же говорил, мы не общались. Я сам узнал обо всем три года назад, клянусь!

Ульяне стало дурно. Николай Порфирьевич убит, Маняша похищена, а Игорь Тарханин – ее кузен! Несколько таких новостей выбили бы из колеи кого угодно. Однако душевное смятение не повлияло на работу ее ума…

– Как ты оказался в этом доме? – опомнившись, спросила она. – Почему решил искать Маняшу здесь?

– Я принимал ее за тебя… Не был до конца уверен, но…

Ульяна не дослушала:

– Как ты узнал о том, что Николай Порфирьевич – мой дядя? Господи! Игорь! Что происходит? Ты… может, это ты его… убил?

Она ахнула и зажала рот руками.

– Ты мне не веришь? Правильно… Я тоже никому не верю. Даже тебе, Уля! Но от этого люблю тебя еще сильнее…

– Как ты нашел меня?

– Надежда Порфирьевна в своем письме упоминала о брате. Дескать, из-за него ей пришлось уехать из Суздаля. Коля вмешивался в ее жизнь, они постоянно ссорились. Младший брат взял на себя смелость поучать ее, тогда как сам был далеко не святой. На этой почве у них случались стычки, которые переросли в полное неприятие друг друга. Короче, нашла коса на камень…

– Покажи мне это письмо! – потребовала Ульяна.

– Я его сжег…

– Лжешь!

– Дядя просил уничтожить оба письма, как только я их прочитаю. Каюсь, сделал это не сразу. Я пытался запомнить каждое слово. Но потом все-таки предал письма огню. Я не мог поступить иначе… Можешь считать, что я все придумал, если тебе так будет легче.

Ульяна вскочила и распахнула окно. Ей было душно, тесно в этой дядиной гостиной с портретами бородатых купцов и дородных купчих в шелковых шалях. В мокром саду пахло зелеными яблоками…

– Траву пора косить, – обронила она, не глядя на Тарханина. – Кто теперь станет этим заниматься? Я всех потеряла… маму, дядю… отца… Какими бы они ни были, их больше нет. Все мертвы! Что с Маняшей – неизвестно…

У Игоря едва не вырвалось: «У тебя есть я!» Но он вовремя спохватился. Расхожая фраза вряд ли пришлась бы к месту.

– Николай Порфирьевич что-то рассказывал о себе?

Она пожала плечами:

– Мало… Говорил, что они с сестрой – моей мамой – рано осиротели. Выживать помогала бабушка, потом и она умерла. Приходилось крутиться, добывать деньги на пропитание любыми путями… Он с детства мечтал стать зажиточным человеком, хозяином, крепко стоять на ногах. Я спрашивала, почему они с мамой забыли свое родство, жили, как чужие? Он обещал все объяснить… позже… Ты, мол, незрелая еще, – твердил, – не поймешь!

– Все это смутно… путано…

– Дядя чего-то боялся, – помолчав, сказала Ульяна. – Я думала, у него психическое расстройство, а он… а его…

Она отвернулась к окну и прислонилась лбом к холодным прутьям решетки.

– Я его не убивал, – ровно, без волнения произнес Тарханин.

Он слишком устал от переживаний, от тряски в электричке, от боли, от всего, что на него свалилось.

– Где ты остановился? В гостинице?

– Не важно, – отмахнулся он. – Уля… половина тех денег, которые оставил дядя Василий, – твои. Нет, они все твои! Только я поздно пришел к этому решению. Вся сумма вложена в бизнес…

– Замолчи! – она закрыла уши руками. – Я не хочу слышать ни о каких деньгах! Они мне не нужны… Неужели тебе больше нечего мне сказать?

– Выходи за меня замуж. И все разрешится само собой…

– Ты что-то скрываешь, Игорь! Мама всю жизнь скрывала от меня, кто мой отец… Дядя тоже о чем-то умалчивал. Со всех сторон меня окружают какие-то тайны… Это невыносимо! Недомолвки, ложь, туманные намеки… Когда это кончится?

Вместо ответа Тарханин подошел к дверям и покачал головой.

– Можно взломать замок, – пробормотал он, не обращая внимания на ее пылающий негодованием взгляд. – И сбежать, послать все к черту! Уехать вдвоем в Москву!

– Я никуда с тобой не поеду…

– Ты права. Нас не поймут! Сочтут побег чуть ли не признанием вины…

С кладбища Астра решила ехать в «Бояринский терем», а не домой к Эрику.

– Разве ты не хочешь поговорить с Маняшей? – удивился Матвей.

– Хочу, но сейчас меня интересует…

Она обернулась к Эрику. Тот сидел насупленный и обиженно смотрел в окно. Раз ему не доверяют, он лучше будет молчать.

– Вы взяли у Брагинского подписку о невыезде?

– Мы попросили его задержаться в Суздале… – буркнул милиционер. – Как и остальных постояльцев, кто во время убийства Бояринова находился в гостинице и мог… в общем, вы понимаете…

Астра не сказала ему ни слова о появлении Игоря Тарханина. Все потом, когда выяснится главное.

– Его допросили?

– Кого? Владельца серебристого внедорожника? Дался он вам…

– Он следил за нами. Ездил по пятам – куда мы, туда и он!

– Вам не показалось? – усомнился Эрик. – В нашем городке трудно разминуться. Здесь просто тесно. А насчет допроса – у Брагинского взяли показания. Я говорил…

– Не мешало бы взглянуть на его обувь…

– Убийцу надо искать среди местных жителей, – высказал свою точку зрения Матвей. – Или в ближайшем окружении покойного. Вряд ли смерть Бояринова связана с его бизнесом. Судя по разгрому на кладбище…

Милиционер молча слушал, никак не комментируя его слова.

– Надеюсь, Брагинский не откажется ответить на наши вопросы, – обмолвилась Астра. – Эрик, вы поможете?

– Я еще должен помогать вам, после того как… – он выразительно вздохнул. – Впрочем, ладно. Может, хоть что-то прояснится.

Во дворе «Терема» было на удивление пусто. Никто не курил на крыльце, не стриг кусты, не поливал клумбы. Эту работу за садовника выполнил дождь. Белогрудые сороки с шумом перелетали с дерева на дерево. «Мицубиши» цвета металлик мирно стоял на парковочной площадке. Колеса были в грязи, кузов сильно забрызган.

– Видите, все в порядке, – криво улыбнулся милиционер. – Никуда не делся ваш преследователь. А то, что машина грязная… ваша не чище.

Они вошли в прохладный холл. Другой портье дремал в кресле за стойкой. Он узнал Эрика и поздоровался кивком головы. Хозяин гостиницы умер, но персонал продолжал выполнять свои обязанности.

– Сегодня утром кто-нибудь из постояльцев выходил? – справился Матвей.

Портье хлопал сонными глазами. Вряд ли он что-нибудь видел.

– При мне? Кажется… нет…

– Тогда, может быть, кто-то входил?

– Д-да… входил, да! Мужчина… черноволосый, спортивный. Жилец! Я был на больничном… – начал оправдываться портье. – Спина прихватила. Новых постояльцев не успел запомнить…

Эрик невнятно выругался.

– Вы знаете, где номер Брагинского? – шепнула ему Астра. – Ведите…

Тот молча повел их по коридору первого этажа и постучался в дверь с цифрой шесть. Жилец уже не спал, потому что сразу отозвался недовольным тоном.

– Я же просил не беспокоить!

– Откройте, милиция, – строго произнес Эрик.

– Ну и что? – с этими словами жилец распахнул дверь. – Я имею право отдохнуть после вчерашнего? Устроили здесь настоящий содом!

На пороге однокомнатного номера стоял крепкий чернявый мужчина в одних шортах, на вид лет тридцати с хвостиком. Ростом он был пониже Матвея, но разворотом плеч и тренированными мышцами не уступал. Такой одним движением мог перехватить шею потерпевшего, и тот бы не рыпнулся.

– Чем обязан? – раздраженно осведомился он, пропуская в комнату ранних гостей. – Да тут целая делегация! И дама… Извините, я не во фраке. Прошу, располагайтесь, господа. Правда, у меня всего одно кресло, но можно сесть на кровать.

Он, видимо, разбирал вещи или переодевался – на постели валялись спортивные штаны, тенниска и полотенце. Что-то в его внешности насторожило Астру. Когда он на мгновение повернулся спиной, она едва сдержала удивленный возглас.

Брагинский непринужденно опустился на край кровати и заложил ногу на ногу. Дама заняла предложенное кресло, а мужчины остались стоять.

– Ну-с?

– У нас к вам парочка вопросов, Марк…

– Можно без отчества, – нагло ухмыльнулся хозяин номера. – Какие еще вопросы? Кажется, я вчера ответил на все.

Матвей бросил взгляд на порог, когда они входили: пол и коврик у двери были чистыми. Туфли постояльца немного испачкались, но далеко не в кладбищенской земле и глине. Впрочем, умный человек переодел бы обувь, а грязную выбросил. Марк не был похож на простофилю.

– Портье сказал, что рано утром вы выходили из гостиницы и брали машину, – произнесла Астра. – Куда вы ездили?

Если Брагинский носа не высовывал из номера – не беда, он так и заявит. Однако Марк притушил злой блеск в глазах и притворно вздохнул:

– Я гулял! Это запрещено?

– Ни в коем разе! – заверил его Эрик. – Где именно вы прогуливались, господин Брагинский?

– Поехал на речку – вода успокаивает нервы. Мне их изрядно потрепали ваши коллеги. Поставил машину на берегу, прошелся… А в чем, собственно, дело?

Астре казалось, она уже видела этого уверенного в себе крепыша. Но где?

– Идет следствие, – подчеркнул милиционер. – Убит человек. Хозяин гостиницы. Извольте отвечать на вопросы. Эти люди утверждают, что вы следили за ними.

Брагинский перевел взгляд на Астру с Матвеем. Он демонстрировал легкое раздражение.

– Они, что ли? Ничего подобного! Я ни за кем не следил. Катался по городу… Здесь всего-то пять с половиной улиц!

Астра, наконец, вспомнила, откуда ей знакомы лицо и фигура Брагинского: с фотографии похорон старушки Горелкиной!

– Это вы убили Бояринова, – спокойно произнесла она. – А потом вскрыли могилу его малолетней дочери.

Марк невозмутимо покачивал головой. Говорить, мол, не возбраняется… а доказательств-то нет…

– Вы бросили лопату на краю вырытой ямы, от измазанных брюк и обуви, вероятно, тоже избавились. Но в вашей машине, на резиновых ковриках, непременно обнаружатся частички кладбищенской грязи и глины.

Ей удалось разозлить Брагинского. Его лицо перекосилось, глаза засверкали.

– Наши эксперты осмотрят внедорожник, и вам придется объясняться, – подлил масла в огонь Эрик. – Лучше признайтесь, зачем вы раскопали захоронение ребенка? Пока без протокола…

Марк уставился в пол и упрямо молчал. С левой стороны кровати на тумбочке мягко светился шар из прозрачного стекла. Астра поглядывала на странную вещицу, гадая, принадлежит ли она жильцу или является украшением гостиничного интерьера.

– Если будете упорствовать, следователь узнает о том, как вы убили соседку Ульяны Бояриновой и пытались убить Игоря Тарханина, ее жениха! – пригрозила она. – Вы преследуете эту семью, господин Брагинский! По какой причине?

– Что за бредни вы несете…

– Бредни? – оскорбилась Астра. – Вас засек телохранитель Ульяны! Он даст показания. Вы попали на снимок похорон Антонины Горелкиной… Люси подтвердит на суде, что вы грозились расправиться с ее мужем!

Она говорила все подряд, не заботясь о правдивости своих слов и надеясь расшатать непоколебимое спокойствие брокера.

Упоминание Люси сразило Марка.

– Чертова сучка! – вырвалось у него. – Продажная тварь! Меня предупреждали…

Эрик мало что понимал в этом обмене любезностями, но его заинтересованность росла по мере того, как Марк сдавал свои позиции. Москвичи, несомненно, имели на него какой-то компромат.

– Я никого не убивал, – процедил тот.

– Вы следили за Ульяной Бояриновой?

– Нет…

– Лжете, Брагинский! – Астра достала из сумочки фотокарточку и помахала у него перед носом. – Вот снимок! Каким ветром вас занесло на похороны ее соседки?

– Я… следил за Тарханиным… – неохотно проговорил брокер. – Он волочился за этой… барышней. Сначала я понятия не имел, кто она… Разве у нее был телохранитель? В таком случае, парень здорово маскировался. Послушайте… вы меня за дурака держите? Откуда у этой Ульяны телохранитель? Она что, звезда шоу-бизнеса?

Какие-то мысли роились у Марка в голове, из-за чего его ответы чуть запаздывали.

– Что вам было нужно от рядового чиновника транспортного департамента? – гнула свое Астра. – Почему вы решили его убить? Взяли и повредили тормоза. А он, как на грех, остался жив.

– Вы расследуете покушение на Тарханина? Я видел, как кто-то возился под его машиной, – признался Марк. – У него темно-зеленая «Тойота», верно?

– Значит, вы там были?

– Был, но пальцем не прикасался к машине Тарханина. Это сделал другой человек…

– Как он выглядел?

– Высокий, широкоплечий, во всем темном, в кепке… Я подумал, что это автомобильный вор или угонщик. Он провел около «Тойоты» не больше минуты и потом направился к своей машине.

– Куда именно?

– В соседний двор. Там стоял его «Ниссан»… я запомнил номера на всякий случай. – Брагинский без запинки назвал номер разбившегося накануне автомобиля телохранителя Олега. – Этот мужик открыл машину и то ли взял что-то, то ли, наоборот, положил… Потом он вернулся и вошел в дом напротив и все, больше не показывался.

– Зачем он туда вошел, по-вашему?

– Не знаю, может, живет там…

– Что вам понадобилось на похоронах Горелкиной?

– Ничего… я стоял во дворе, курил… ждал, не появится ли Тарханин… Но не дождался.

– Это вы помогли любопытной пенсионерке отправиться на тот свет? Чтобы не болтала лишнего…

– Мне не было дела до Горелкиной. Она, кажется, свалилась с лестницы, что в ее возрасте неудивительно. При чем тут я?

– Значит, Бояринова вы тоже не убивали?

– Не убивал! Я сидел в машине, за компьютером. У меня, между прочим, работа такая: сидеть за компьютером!

– Почему тогда вы приехали в Суздаль и выбрали именно эту гостиницу? Почему не поселились в любой другой?

– Так получилось…

– Вы что-то скрываете, Брагинский, и это может стоить вам жизни, – сказал Матвей. – Бояринов мертв, вы под подозрением. Может, вас хотели подставить? Но, убедившись, что номер не прошел, уберут как опасного свидетеля.

Черноволосый крепыш задумался. Он смотрел в одну точку, сдвинув сросшиеся на переносице брови.

– Зачем вы следили за Тарханиным? – не утерпел Эрик.

На лице Марка отражалась душевная борьба. Астра встала и сделала круг по комнате. Брокер сидел, не поворачиваясь. Она уставилась на его спину…

– Что это у вас за красная отметина между лопаток? Татуировка?

– Родимое пятно…

– В форме креста с раздвоенными концами! Знак Меровингов!

Ей вдруг ясно представилось, что руководило Марком и заставляло его совершать безрассудные поступки. Она поняла, какую роль играл хрустальный шар, который стоял на его прикроватной тумбочке.

– Считаете себя потомком великой королевской династии? Побегом тысячелетнего родового древа?

– Вас это не касается…

– Именно поэтому вы здесь! – продолжала Астра. – Следить за Тарханиным – ваша идея? В чем смысл этой слежки? Куда вас должен был привести Игорь Сергеевич? К золотым пчелам? Вы их искали в детской могилке?

По лицу Брагинского пробежала судорога. Он не ожидал от гостей подобной прыти и не заготовил дежурных реплик. Эрик застыл, весь превратившись в слух. Он не до конца понимал, что происходит, но проникся важностью момента.

– Я могу задержать вас до выяснения обстоятельств смерти господина Бояринова, – вымолвил он, обращаясь к брокеру. – Если в вашей машине найдутся кусочки кладбищенской глины – а они найдутся, я почему-то уверен…

– …то вы просидите в каталажке как минимум суток трое! – подхватила Астра. – А пчелы тем временем достанутся какому-нибудь самозванцу! Вы ведь не обнаружили их в захоронении Ксюши Бояриновой? И хрустальный шар вам не помог! Кто-то использовал вас самым бессовестным образом, Брагинский…

Она инстинктивно нашла его больное место. Реакция Марка последовала незамедлительно.

– Кто вы? – вскинулся он. – Откуда вы знаете про…

Осекшись, он наклонил голову, исподлобья зыркая то на мужчин, то на Астру.

– Негоже потомку великих Меровингов самому орудовать лопатой, – усмехнулась она. – Ваше предназначение – властвовать. Как вы могли опуститься до заурядного прислужника?

Задевая самые чувствительные струны души этого самолюбивого человека, Астра надеялась спровоцировать всплеск негодования и обиды, которые заставят Марка совершить оплошность, и у нее это получилось.

– Я думал, мы будем равноправными партнерами! – запальчиво проговорил он. – Но вижу, что обманулся. Он и вправду меня подставил: отправил на кладбище тянуть пустышку…

– Без сомнения, – кивнула она. – Ему было отлично известно, что в могилке ничего нет, иначе бы он заглянул туда сам.

В комнате наступила тишина, нарушаемая только прерывистым дыханием Брагинского. Слова Астры дошли до него во всей простоте и ясности. Поразительно, как он сам не пришел к этому очевидному выводу?

– Кто он, Марк?

– Черт, дьявол… хитрый, как лис! – вырвалось у брокера. – Убийство Бояринова – его рук дело, как пить дать! Вчера утром он попросил меня сидеть в машине и никуда не отлучаться до обеда. Сказал, что я могу понадобиться ему в любой момент! Теперь понятно, зачем. Решил сделать меня козлом отпущения!

– Как его зовут?

– Откуда мне знать? – огорчился Брагинский. – Мы общались через Интернет. Я повсюду таскаю с собой ноутбук, и мы связываемся по электронной почте. Ему так удобнее. Еще бы! Вместо имени – дурацкий «ник», вместо лица – глупая нарисованная рожица! Он – неуловимый призрак, а я – полный болван!

– И вы ни разу его не видели? – удивилась Астра.

– Не было нужды! На кой мне его внешность – он же не девушка! «Ник» он себе выбрал, скажу я вам, идиотский. Бес! Мне бы сразу сообразить, что он за птица…

– Как вы познакомились?

– В Сети. У нас оказался общий интерес…

– К поиску кладов?

– Можно сказать и так… Сначала мы просто обменивались мнениями, делились идеями. Потом между нами завязалась дружба…

– Виртуальная?

– Ну да… Я мечтал найти золотых пчел из гробницы короля Хильдерика. Они хранились во Франции и были украдены… В общем, след их давно затерялся. Я кое-что нащупал, но все ниточки раз за разом обрывались. А Бес сделал мне более реальное предложение: заняться поисками не в чужой стране, где на каждом шагу будут возникать неоправданные сложности, а у себя под носом, в Суздале. Существует, мол, пророчество о пчелах Меровингов, которые волею провидения оказались у русской царевны Ксении Годуновой…

– Он вас посвятил в подробности пророчества?

– Нет, конечно. Если бы я знал все то же, что и он, то обошелся бы своими силами. Мы оба зависели друг от друга. Он снабжал меня информацией, а я был исполнителем. Я же не знал, что он пойдет на убийство! Ни о чем таком и речи не было… Он сделал меня своим орудием! Чтобы в последний момент свалить вину… Бес, он и есть Бес!

– Это он велел вам следить за Игорем Тарханиным?

– Он, – кивнул Брагинский. – По его сведениям, дядя этого чинуши занимался реставрационными работами в монастыре и каким-то образом завладел кладом. А после смерти завещал все московскому племяннику. Бес сообщил, что уже три года наблюдает за этим племянником, но тот ведет себя крайне осторожно, ничем не выдавая, у него клад или нет. И поручил мне проследить за ним как следует. Я согласился. Это ведь не преступление? Я незаметно следил за Тарханиным, и он вывел меня на Ульяну Бояринову.

– Вы доложили об этом Бесу?

– Конечно. Я обязался сообщать ему о любой мелочи, которая касается Игоря Тарханина.

– И что тот?

– Был озадачен таким поворотом. По тону его переписки мне стало ясно, что он заинтересовался этой Ульяной. Он попросил меня познакомиться с Люси, бывшей женой Тарханина, чтобы собрать о нем побольше сведений. Я не успел ничего толком выведать у Люси, как Бес срочно отправил меня в Суздаль.

– Это он порекомендовал вам остановиться в «Бояринском тереме»? – спросила Астра.

– Да. Он сказал, что Ульяна – племянница хозяина гостиницы и что между ней и Тарханиным не зря завязался роман. Якобы он мог ошибиться относительно дяди…

– Какого дяди? – не понял Матвей.

– Ну, дяди Тарханина – будто бы тот завладел кладом. И велел мне глаз не спускать с Бояринова. Теперь он заподозрил, что клад как раз у дядюшки этой Ульяны, что они с племянницей заодно, а чиновник как-то пронюхал об этом и сам хочет вперед нас отыскать золотых пчел. Знаете, сколько за них дали бы на черном рынке раритетов? Баснословную сумму, смею вас уверить…

– Вы собирались продать пчел?

– Бес постоянно напоминал мне, что у него уже есть покупатель, который жаждет выложить за них кучу «зеленых», но я ему не верил.

– У вас был собственный план?

– Это мое пятно… Оно ведь не случайно в точности совпадает с родовым знаком Меровингов! Я рассудил, что пчелы сами летят мне в руки. Так распорядились силы небесные, и не нам, людям, решать, кто чего достоин в этой жизни. Возможно, передо мной открылось бы блестящее будущее, о котором я не смел и мечтать…

– То есть, отыскав пчел, вы присвоили бы их себе?

– Они принадлежат мне по праву, как носителю магического креста королевской династии франков! – напыщенно произнес Марк.

В эту минуту он забыл обо всем, кроме своего мнимого «королевского величия». Это выглядело жалко и комично. Обычный гостиничный номер, простенькая деревянная кровать, разбросанные на ней вещи и полуголый мужчина, возомнивший себя потомком легендарных Меровингов…

Эрик, молчавший с середины разговора, не сдержал скептической улыбки.

– Вы действительно брокер? – справился он.

– Я играю на бирже, сам по себе. Мне нравится такая жизнь – вольная, ни к чему не обязывающая. Денег хватает…

– Да-а, не царское это дело, трудиться не покладая рук! – съязвил милиционер. – Куда веселее легкий заработок.

– Кстати, для биржевой игры нужен особый склад ума, – вступилась за брокера Астра. – Это не каждому дано.

Брагинский бросил на нее благодарный взгляд и приободрился. К нему вернулось былое самообладание.

– Почему вы следили за нами? – спросила она.

– Бес поручил выяснить, что за люди интересуются Василием Тарханиным… – он вдруг мрачно расхохотался. – Все! Забудьте! Я ничего вам не говорил! Ни о пчелах, ни о чем другом. Беса я придумал, чтобы вы от меня отстали. Вы решили напугать меня и вынудить признаться в том, чего я не совершал. Но на мне нет никакой крови! Я чист, как стеклышко… Вам не удастся повесить на меня убийство Бояринова…

– А разгром на кладбище?

– Если докажете, за это готов ответить…

– Вы потеряете время, – многозначительно произнесла Астра. – А пчелы улетят! Бес нарочно послал вас разорять детскую могилку… Он не сомневался, что вы попадетесь.

– Он что же, решил от меня избавиться?

– Вам виднее…

Оставив Эрика разбираться с Брагинским, Астра вызвала Матвея в коридор.

– Ты уверена, что «коммерсант», о котором писал покойный реставратор, – именно Николай Порфирьевич? – шепотом спросил он.

Она отошла подальше от двери шестого номера и поманила его за собой.

– Бес пришел к тому же выводу, причем совершенно иным путем. Не представляю, как ему это удалось!

– По-моему, никакого Беса не существует, – возразил Матвей. – Брагинский просто хочет перевести стрелки на вымышленного сообщника. Он действительно придумал его, заранее. Этакого виртуального злодея. На самом деле, нам отводят глаза!

Астра медленно покачала головой:

– Я поверила Марку – он не лгал. Видел хрустальный шар у него на тумбочке?

– Разве это не ночник?

– Нет. Таким шаром пользуются ясновидящие. Помнишь, Сабуров говорил про хрустальный шар, обнаруженный в усыпальнице короля Хильдерика? Меровинги, вероятно, обладали даром предвидения.

– Марк этим похвастаться не может. Его родимое пятно – обманка, шутка природы. Ладно, черт с ним! – махнул рукой Матвей. – Я насчет Бояринова. Реставратор называл «коммерсанта» бывшим сотрудником. А Бояринов, насколько нам известно, никогда не был ни строителем, ни…

– Зато он был киномехаником, – перебила Астра. – А покойный Василий Тарханин заведовал клубом. Где раньше крутили кино, как думаешь?

– Да-а, точно…

– И еще. Реставратор вел скрытную и одинокую жизнь, похожую на жизнь Бояринова. Первый вовсе не стал обзаводиться семьей и отказался от любимой женщины и родной дочери, а второй прятал жену и дочь всеми возможными способами. Боялся навлечь на них беду, обещанную свитком. Помнишь, что там говорилось? Если кто на них – то есть пчел – покусится, кроме законного владельца, то заплатит жизнью своего рода…

– Законный владелец, по-твоему, Марк?

– Не знаю…

Из-за двери номера Брагинского доносились взволнованные голоса.

– Эрик донимает брокера, – пробормотал Матвей. – Выбивает из него признательные показания.

– Марк рассказал все, что знал.

– Выходит, реставратора тоже Бес убил?

– Скорее всего… Сначала он вышел на Василия Тарханина, а потом пустился по следу второго фигуранта. Послал Бояринову предупреждение в виде мертвых пчел, но тот не внял этому жесту. Возможно, таким образом Бес приглашал «коммерсанта» к диалогу. Отдай, мол, то, что взял… Но Николай Порфирьевич не мог расстаться с пчелами.

– Кто же этот Бес? Обманутый покупатель свитка?

– Человек, одержимый жаждой мифического могущества… Только такой согласился бы выложить кругленькую сумму за «откровения инока Макария».

– Пожалуй, да…

По коридору, оглядываясь на Астру с Матвеем, прошли к своему номеру двое парней в бейсболках.

– Опять менты тут крутятся… – проворчал тот, что был повыше ростом.

– Так убийство же… – отозвался второй.

Они торопливо прикрыли за собой дверь и затихли.

– Как Бесу удалось узнать, кто продал ему бесполезную рукопись?

– Чтобы убедиться в ее бесполезности, ему нужно было пройти той же дорогой к кладу, что и продавцам, – объяснила Астра. – Реставратор с коммерсантом искали пчел в Покровском монастыре и наверняка оставили следы своих поисков.

– Почему именно в Покровском?

– Потому, что Ксения Годунова могла доживать там последние дни – и в свитке сказано: «Золотые пчелы прилетели вместе с невестой-вдовицей и укрылись с нею одним покровом…» Понимаешь? Одним покровом – означает Покровский монастырь. Процедура продажи свитка тоже не в пустыне совершалась. Бес шел по следам долго, но упорно…

– В общем, реставратора с коммерсантом жадность сгубила! – вздохнул Матвей. – Зачем они продавали свиток?

– А что им было продавать? Пчелы заворожили их, околдовали. Это же не обычные золотые безделушки… Расстаться с такими вещами практически невозможно. Василий Тарханин сумел отказаться от про́клятого клада, а Бояринов не смог. Золото грело сердце, но коммерческая жилка не давала Николаю Порфирьевичу покоя. Обидно же потратить столько времени и сил, чтобы остаться ни с чем! Вот он и решил подзаработать. Выручить за рукопись Макария большие деньги – это была идея Бояринова, который мечтал разбогатеть, открыть свое дело. Он посулил Василию немалый куш, и тот дрогнул. Не знаю, как они разделили полученную сумму, поровну или нет, но разделили. Бояринов все же оказался по-своему честным. А может, чувствовал вину за убийство человека и за то, что втянул в это бывшего завклубом. Василий так и не осмелился использовать неправедные средства, а Бояринов не вытерпел, пустил их в ход…

– …когда в стране произошли перемены, открывшие дорогу предпринимательству, – заключил Матвей.

– Угу… Между тем Бес наконец отыскал одного из обманщиков и наказал его. Это был Василий Тарханин. После этого Бояринов испугался пуще прежнего. Наверняка он подозревал, что смерть сообщника не случайна. Гибель жены он еще мог списать на трагическое стечение обстоятельств, но когда умер бывший реставратор, Николай Порфирьевич усилил меры безопасности. Зуб даю, именно тогда он начал держать в спальне заряженное ружье.

– Думаешь, жену Бояринова тоже Бес убил?

– Ее убил рок. Заклятие, наложенное на золото Меровингов. Казалось бы, женщина попала под грузовик, за рулем которого сидел пьяный шофер. Но почему-то сбил он именно ее! Не трогай Бояринов клада, глядишь, грузовик проехал бы по другой улице…

В гостиничном коридоре стоял желтоватый от янтарных бревен полумрак. По обеим сторонам узких окошек скалились друг на друга фантастические чудовища – псы с орлиными крыльями и мощными когтистыми лапами. Резчик по дереву был истинным мастером своего дела, сумел передать свирепую и вместе с тем неодолимо притягательную красоту языческих символов…

– Знаешь, чего я не могу понять? – тихо произнесла Астра, глядя на крылатых псов. – Что для Беса важнее: отомстить или завладеть пчелами? После первого убийства он, вероятно, надеялся их заполучить. Это был акт устрашения. Который не сработал, вернее, сработал наполовину. Каким-то образом Бес дал знать потенциальному владельцу клада, что готов обменять его жизнь на золото Меровингов. Возможно, он разместил подобное предложение в Интернете – разумеется, завуалированное. Тот, кто способен понять – поймет. Помня о ловкой продаже рукописи, Бес правильно рассудил, что бывший продавец продолжает приторговывать древностями, следовательно, посещает соответствующие сайты, участвует в аукционах или хотя бы интересуется такой информацией. Вопреки его расчетам, Бояринов испугался и еще больше затаился, захлопнул створки своей раковины. Бесу понадобилось около двух лет, чтобы вычислить его. И послать предупреждение… Когда и это не оправдало себя, Бес решил обзавестись помощником. Марк Брагинский должен был стать орудием в его руках.

– Орудием возмездия? – усмехнулся Матвей.

– Вряд ли. Сладостью мести Бес не собирался ни с кем делиться. Марк должен был выполнять грязную работу: заниматься слежкой, плести интригу с бывшей женой Тарханина, выведывать, высматривать, мотаться туда-сюда. А в решающий момент послужить громоотводом, козлом отпущения, на которого, в случае надобности, можно будет свалить вину.

– В убийстве?

– Да в чем угодно…

– Зачем Бесу следить за племянником реставратора?

– Очевидно, он не был уверен, что пчелы – у Бояринова. В таком деле никогда не бывает полной уверенности. А если бывшие сообщники разделили золото так же, как и деньги?

– Смерть Бояринова – еще один акт устрашения? Теперь уже направленный на Тарханина?

– На любого, кто знает тайну местонахождения пчел…

– Зачем же было убивать «языка»? – удивился Матвей. – После реставратора только Бояринов мог сказать Бесу, где спрятан клад.

– Ярость порой ослепляет… Бес искал сначала тайник старицы Ольги, потом мошенников, которые бессовестно надули его. Он разуверился в том, что обладатель пчел добровольно отдаст ему бесценную добычу. И вообще, разве можно предугадать движения темной души?

Матвей неожиданно развеселился.

– Расследование подходит к концу, – со смехом проговорил он. – Остались два пустяковых вопроса. Где золото? И кто такой Бес?

Тарханин и Уля, несмотря ни на что, выглядели счастливыми.

– Вы продержали нас взаперти несколько часов! – возмутился чиновник.

– Зато мы оставили вам еду, воду, перевязочные средства и йод, – улыбнулась Астра. – По-моему, Ульяна отлично сделала вам перевязку, и ваша нога в порядке. Ссадины и ушибы тоже обработаны. Вижу, вы использовали время заключения с толком.

– Мы поговорили… – смущенно призналась женщина. – Обо всем.

– Вот и хорошо.

– Теперь вы меня отпустите? – осведомился Игорь Сергеевич. – Убедились, что я не собирался никому причинять вреда? Мне нужно принять душ, переодеться и сделать пару звонков…

Астра уклончиво повела плечами. Матвей молча наблюдал за этой странной парой. Те взволнованно переглядывались, обмениваясь какими-то им одним понятными знаками.

– Василий Тарханин… был моим отцом? – отважилась спросить Ульяна.

– Если верить словам Игоря Сергеевича, да. Письмо вашей матери попало к нему вместе с завещанием его дяди. Сам документ уничтожен якобы по просьбе покойного.

Она повернулась к Астре, сжав руки в молитвенном жесте:

– Получается, мы с Игорем – двоюродные брат и сестра.

– Это ни в коем случае нам не помешает, – твердо заявил чиновник.

– Ваша история приобретает несколько иную окраску… я бы сказала, скандальную, – добавила Астра. – Мы, конечно, не станем кричать о вашем родстве на каждом углу, но…

Она запнулась, остановленная внезапной мыслью.

– Я хочу осмотреть дом. Мне стоило сделать это гораздо раньше!

– Ради Бога, сколько угодно, – согласно закивала Ульяна. – Все комнаты открыты…

– Здесь есть тайник или стенной сейф?

– Тайник? Я не знаю… А сейф находится в кабинете дяди. Ключи были у него…

Астра начала с первого этажа, обходя комнату за комнатой. Что она искала? Подсказку! В этом доме жил человек, который изо дня в день, из ночи в ночь разговаривал со своей совестью, боролся со своим страхом. Его мыслями пропитано здесь все, от стен до потолка… Он сидел на этих диванах, ступал по этим коврам, по резным деревянным лестницам, изобретая для себя все новые и новые оправдания, придумывая все более и более надежные способы спрятать свое сокровище…

Мысли материальны. Они оставляют следы, видимые только тем, кто понимает их безмолвный язык. Затаив дыхание, Астра разглядывала шкафы и шкафчики, серванты, комоды, вазы, шкатулки, иконы в массивных окладах, подушки, перины, цветочные горшки… Купцы и купчихи с написанных маслом полотен провожали ее суровыми взглядами, пейзажи Суздаля навевали уныние… Здесь можно было искать тайник месяц, два, три: разбирать полы, простукивать стены, высыпать землю из вазонов, вспарывать подушки и матрацы… Человек, устроивший ложное погребение собственной дочери, достаточно умен, чтобы держать клад в месте, где никому не придет в голову искать…

Долгие годы ему удавалось оставаться недосягаемым как для правоохранительных органов, так и для обманутого покупателя рукописи. А получив предупреждение в виде мертвых насекомых, Бояринов наверняка предпринял дополнительные меры предосторожности… Знать бы, какие!

Он не стал бы хранить клад ни в домашнем сейфе, ни в погребе, ни в мешках с картошкой, ни в бочке с солеными огурцами… Пчелы должны были быть на виду, под руками, доступные в любой момент, на случай, если срочно придется бежать, спасаться…

Множество образов из прошлого и настоящего теснились в сознании Астры, переплетаясь между собой. Детское надгробие с именем Ксении… несчастная дочь царя Бориса… самозванец на русском престоле… Марк с его родимым пятном… Ульяна и Маняша… датский принц Иоанн… неведомый Бес, попутавший биржевого брокера…

– Если хочешь что-то спрятать, положи на видное место, – шептала она.

В угловой комнате, обставленной с особенной пышностью, Астру привлекли две картины: «Пострижение великой княгини Соломонии» и «Лжедмитрий и Марина Мнишек». На последней был изображен дворцовый парк, кованая скамейка под деревом, на которой гордо восседала польская панна в атласном платье с круглым, похожим на мельничный жернов, воротником, а перед ней на коленях застыл в неуклюжей позе коротышка в мундире с позументом.

Сам того не желая, Бояринов открыл Астре глаза на происходящее. «Отступил от Бога, впал в ересь и в чернокнижье, – всплыло в ее памяти, – и призывал духов нечистых…»

– Призывал духов нечистых! – вслух повторила она. – Вот он, Бес…

С этой минуты все кусочки мозаики сложились надлежащим образом. Астра быстрым шагом вернулась в гостиную и позвала Матвея.

– Кажется, я знаю, что делать…

Они вышли в коридор посовещаться.

– Марк должен заявить, что он обнаружил пчел на кладбище, – прошептала она на ухо Матвею. – Пусть свяжется с Бесом и скажет, что клад у него… Звони Эрику!

– Может, нам стоит поговорить с Мельниковой?

– Потом…

Для того чтобы предъявить Брагинскому обвинение в убийстве хозяина гостиницы, не было достаточных оснований: ни размер обуви брокера, ни отсутствие у него алиби не являлись уликами, а чтобы произвести анализ кусочков грунта и глины, взятых в его машине, понадобится время. Это понимал не только Эрик, но и сам подозреваемый. Пустые угрозы его не пугали. Гораздо сильнее Марка задели слова Астры о том, что его используют, что пока он будет отвечать на вопросы следователя или, того хуже, сидеть в СИЗО, пчелы Меровингов, эти волшебные символы власти над миром, достанутся Бесу.

«Я делал все, о чем он меня просил, – распалялся Марк. – И ни на шаг не приблизился к сокровищу! Бес дурачил меня, водил на коротком поводке и в конце концов решил подставить… Пока я, как идиот, ждал его распоряжений, сидя в машине, он убил Бояринова! Зачем, спрашивается? Он действует по собственному плану, а на меня ему плевать…»

Марк с холодной рассудочностью признался себе, что тоже мог бы убить человека, возникни такая необходимость. Но, слава богу, обошлось без этого.

Неожиданное предложение Эрика ему понравилось. Послать Бесу сообщение, что он был прав и в могилке ребенка находился клад… Теперь реликвию необходимо поскорее надежно спрятать, ведь в гостинице крутятся менты.

– Ваша барышня говорила, что Бес нарочно послал меня копаться в земле, а сам знал, что в захоронении ничего нет! – напомнил он милиционеру. – Бес поймет ваш финт.

– Мало ли какие сюрпризы бывают? – возразил тот. – Вдруг золото и правда лежало на кладбище, под гранитной плитой? Бес не захочет упустить свою долю. Мы заманим его в ловушку и заставим признаться в убийстве.

– Как это? – хмыкнул брокер. – Думаете, он сам себя оговорит?

– Там видно будет. Вы пишите…

Брагинский сел за ноутбук, его пальца забегали по клавиатуре. Эрик стоял сзади, не спуская глаз с монитора. Когда письмо было отправлено, он спросил:

– Как часто Бес проверяет почту?

– Не знаю, но задержки с ответами бывали крайне редко. Вероятно, он получает сигнал, что есть сообщение. По мобильнику.

Ответ пришел быстро. Бес лаконично поздравил партнера с успехом и назначил встречу через полчаса на одной из глухих окраинных улочек. «Без машины! – предупредил он Марка. – Иначе не подойду!»

Милиционер забарабанил пальцами по коленям. Он заметно нервничал. Если замысел москвичей сорвется, начальство его взгреет за самодеятельность. С другой стороны – без помощи Марка не обойтись. Выманить Беса из его логова никому другому не удастся…

– А вдруг он меня убьет? – с театральным эффектом воскликнул брокер. – Избавится от свидетеля, как вы говорите!

– Все предусмотрено. Вы не пойдете на встречу…

Тем временем Астра с Матвеем заняли наблюдательную позицию под сенью высоченных берез. Дул порывистый ветер. Трава была мокрой, с веток летели холодные капли, ударяя по крыше «Пассата». Солнце то проглядывало в разрывах туч, то снова пряталось.

– Хорошо, что мы сидим в машине, – сказала она.

– Это он, ты не ошиблась?

Астра только мотнула головой.

– Бес клюнет на приманку? Ты уверена? Сама же говорила: он нарочно подставил Марка, зная о том, что под могильным камнем ничего нет.

– Главное, не пропустить его…

Матвей сердито уставился на ворота, откуда должна была выехать машина.

– Может, он пешком пойдет!

– Нет, – упрямо твердила она. – Слишком рискованно.

– Вообще, с чего ты взяла…

Он осекся, увидев автоматически открывающиеся ворота. По улице мимо них скользнул белый «Фольксваген» старого образца. Водителя нельзя было рассмотреть за тонированными стеклами.

– Давай сворачивай на другую улицу, – скомандовала Астра. – Эрик сказал, она ведет туда же.

– Разве мы не поедем за ним?

– Опасно. Дорога пустая…

– Мы втянули Эрика в противоправные действия, – ворчал Матвей. – Сами выкрутимся, а ему достанется.

– Бес не остановится. Следующей его жертвой будет наследница покойного Бояринова или еще кто-то. В погоне за золотом Меровингов он отчаялся, обезумел и готов пойти на все, что угодно. Убив Бояринова, он надеялся на завещание, в котором тот должен был указать местонахождение пчел. Как деньги бывшего реставратора всплыли только после его кончины, так и…

– Приехали, – перебил ее Матвей. – Это здесь! Выходи быстрее…

Бес выбрал место встречи со знанием дела. Они опередили его всего на несколько минут. Их едва хватило, чтобы оставить машину в зарослях орешника и спрятаться неподалеку. Белый «Фольксваген» притормозил в ста метрах левее покосившегося дровяного сарая и юркнул в гущу дикого вишенника. Затрещали молодые деревца. Заброшенный участок был огорожен от дороги забором, зияющим прорехами.

– Черт! Никогда бы не подумал… – прошептал Матвей, глядя на мужчину, который появился с другой стороны вишенника и, воровато оглядываясь, поспешил к вымахавшим в человеческий рост кустам бузины. В руках у него был пистолет с глушителем.

– В кого он собрался стрелять?

– В Брагинского, разумеется…

До назначенного часа оставалось всего ничего.

– Где же Эрик? Пора бы уже ему быть тут…

– Мы одни с Бесом справимся? – нервно спросила Астра. – Если он почует неладное, то скроется. Где его потом искать?

Они не понимали, почему Эрик до сих пор не связался с ними. Улица будто вымерла. Было слышно, как рядом в переулке проехала машина. Шумел ветер, мотал на заржавелых петлях калитку, где-то заливалась лаем собака…

– Ой, смотри!..

Произошло неожиданное. Из-за поворота показался какой-то человек с сумкой через плечо, неторопливо перебрался через лужу, остановился у дуплистой ивы и взглянул на часы. Оттуда стрелку было плохо его видно…

– Это что, Марк? – не поверила своим глазам Астра. – Как он здесь оказался? А где Эрик?

Марк поворачивал голову, ища глазами партнера. Бес почему-то медлил. То ли передумал стрелять, то ли тщательно прицеливался. Верхушки кустов не шевелились…

– Я пошел, – выдохнул Матвей. – Еще пару шагов, и он его убьет!

– Промахнется.

Брокер, нутром чуя опасность, прильнул к стволу ивы. Сумку он поставил рядом с собой.

– Из-за бузины ему Марка не достать, – согласился Матвей. – Черт бы побрал этого старлея! Ничего нельзя поручить…

– Я здесь, Бес! – крикнул Брагинский, прячась за деревом. – Я не знаю, где ты… но чувствую твое дыхание. Оно пахнет серой!

Он замолчал, прислушиваясь. Ни звука не донеслось из кустов бузины у забора. Матвей прикинул, что Бесу до машины рукой подать, и он, скорее всего, перестрахуется, не станет высовываться. Стрелять на поражение ему не очень удобно – не угадал с позицией, – и на такой случай у него наверняка заготовлен запасной вариант…

– Они у меня, Бес! – снова крикнул Марк. – В сумке! Не веришь? Подойди и взгляни! Я думал, ты зря отправил меня на кладбище… Но они были там…

И снова тишина в ответ. Марк не мог знать, где прячется злоумышленник и что за полуразвалившимся сараем стоит белый «Фольксваген». А Бес, вероятно, размышлял, блефует сообщник или действительно нашел вожделенный клад. Что, если Бояринов, ничтоже сумняшеся, зарыл пчел в землю и водрузил над ними могильную плиту с именем Ксении? По сути, положил на видное место и прямо указал адрес… Эта простота расклада послужила лучшей защитой от охотников за реликвией. Даже Бес давно отверг сию нехитрую версию, которую явно подсовывал ему ловкач коммерсант…

– И что нам делать? – одними губами вымолвил Матвей.

– Ждать…

– Я должен хотя бы услышать тебя, Бес! – выкрикнул Марк, интуитивно повернувшись в сторону забора. – Иначе заберу сумку и уйду. Я не собираюсь нарушать наш договор, но оставить их здесь на произвол судьбы не могу. Так что не обессудь…

Он, продолжая прятаться за деревом, протянул руку к сумке.

– Брось сумку вперед! Как можно дальше! – донеслось из зарослей бузины. – И уходи! Иначе…

– А как же обещанные деньги, Бес?

– Один раз мой отец уже заплатил!

– Я тебя не понимаю…

Хлопок, тупой удар в ствол ивы и отлетевший кусок коры доказали Марку, что шутки закончились. Это была пуля, выпущенная Бесом. Брокеру ничего не оставалось, как подчиниться требованию сообщника. Он изо всей силы пнул сумку вперед, пригнулся и побежал, петляя, к брошенному коровнику…

Откуда-то издалека раздался приглушенный гул, сопровождаемый желтоватым сиянием. Астра решила, что у нее рябит в глазах. Она машинально сунула руку в карман ветровки и нащупала там деревянного божка Альрауна.

– Слышишь? – шепнула она Матвею. – Пчелы летят!

Этот гул, похожий на жужжание пчелиного роя, вызывал неконтролируемую внутреннюю панику. Захотелось вскочить и бежать, бежать прочь…

– Тебе показалось… – возразил он и схватил ее за руку. – Спокойно!

Они отвлеклись как будто всего на мгновение, но Бес успел покинуть свое убежище, пересечь грунтовку и добраться до сумки. Рванув молнию, он вытряхнул оттуда содержимое и зло выругался…

Марк скрылся из виду. Бес кинулся к сараю, за которым оставил машину. Время было упущено… Бежать за ним не имело смысла. Эрик так и не появился. Заработал двигатель, затрещали под колесами ветки… Бес собрался уезжать.

– Будем догонять? – спросил Матвей.

– А что мы ему предъявим? Незаконное хранение оружия? Возможно, у него есть разрешение.

– Вряд ли! Он бы не стал стрелять из ствола, зарегистрированного на его имя.

– Марк от всего откажется и…

В ушах Астры все еще стояло пчелиное жужжание. От этого тревожного назойливого звука мутилось сознание. Интересно, Матвей слышит то же самое?

На мокрую грунтовку с ревом выскочил «Фольксваген» и помчался в сторону коровника. Бесу, очевидно, была хорошо знакома эта пустынная местность на краю города.

– Звони Эрику! – потребовал Матвей. – Из-за него все срывается!

– Ничего подобного. Теперь мы знаем Беса в лицо.

– А дальше-то что?

Альраун в кармане Астры беспокойно зашевелился. Жаль, но разговаривать он умел только в снах. Она несколько раз лихорадочно набирала номер Эрика – милиционер не брал трубку.

– Бес уйдет, – напомнил Матвей.

– Едем за ним, – решилась она. – Вероятно, он будет преследовать Марка, пока не прикончит.

Они, не прячась более, подбежали к выпотрошенной спортивной сумке. На земле валялись какие-то железки, завернутые в грязную тряпицу, – то, что Марк подсунул Бесу вместо пчел…

– Представляю, как он взбеленился! Потерял голову от злости!

Они поехали по той же дороге и почти сразу заметили выскочивший из проулка у них перед носом серебристый внедорожник Марка. Каким-то образом «Фольксваген» оказался впереди, а «Мицубиши» сзади. Преследователь и преследуемый поменялись ролями.

– Нас за эти гонки по головке не погладят, – ворчал Матвей, прибавляя газу. – Дорога ужасная, сплошные ямы. Взгляни-ка на карту! Куда они едут?

– Тут особо не разгонишься. Но скоро поворот на асфальтированное шоссе…

Ситуация вышла из-под контроля. Теперь три машины мчались к повороту, и две первые набирали скорость: Марк настигал Беса. Неизвестно, какие мысли обуревали его… Что он собирался сделать? Прижать Беса к обочине, заставить выйти из машины, избить? Тот был вооружен…

– Он будет стрелять, – сказал Матвей, будто бы брокер мог его услышать.

На асфальте расстояние между «Мицубиши» и «Фольксвагеном» стало критическим. Бесу мешал едущий впереди длиннющий лесовоз, груженный бревнами, а по встречной полосе, как нарочно, одна за другой неслись машины…

– Жж-ж-ззз-жжж-ж… – гудело в ушах Астры. – З-зз-жжж-зззз…

Она готова была поклясться, что пчелы принимали самое активное участие в этом опасном ралли. Невидимые, они присутствовали и воздействовали на всех, кто так или иначе попал в зону их влияния. Где были границы этой зоны, бог весть!..

«Посланникам же бесовским будет от тех пчел неминучая смерть…» – прозвучало у нее в голове.

– Остынь, – велела она Матвею. – Теперь все разрешится без нас, само собой…

Тот, увлеченный погоней, не обратил внимания на ее слова. Альраун больно уперся сучком ей в бок.

– Притормози! – закричала она. – Съезжай с дороги! Мне плохо!

Он с неохотой подчинился.

– Ну, что с тобой?

– Тошнит…

Между тем Бес рискнул пойти на обгон лесовоза. «Фольксваген», словно пришпоренный скакун, вырвался влево и вперед. Внедорожник, презрев правила, ринулся за ним… Лесовоз вдруг попал колесом в яму и дернулся. Железные крепления не выдержали, и бревна с ужасающей неотвратимостью покатились вниз…

Портье, задыхаясь от волнения, открыл дверь шестого номера запасным ключом. На кровати лежал связанный Эрик, его рот был заклеен скотчем. Он отчаянно замычал…

– Как вас угораздило, любезный, поддаться Брагинскому? – возмутился Матвей, освобождая его от пут. – Чему вас только учили в школе милиции?

– Воды… – едва выговорил непослушными губами Эрик.

Портье поспешно ретировался. Попадется под горячую руку, и ему на орехи достанется.

Астра открыла холодильник и налила в стакан холодной минералки. Сделав пару глотков, милиционер пришел в себя.

– Он вдруг набросился… я не ожидал… Сообразить не успел, как он меня скрутил! И давай бог ноги! Вы его поймали?

– Он мертв…

– Я так и знал! А Бес?

– Тоже…

– Перестреляли друг друга, что ли?

– Авария на дороге. С лесовоза бревна посыпались… – объяснил Матвей. – Сами едва живы остались. Если бы вовремя на обочину не съехали…

«Нас Альраун спас, – подумала Астра, с признательностью опуская руку в карман и поглаживая корешок. – Предупредил об опасности!»

– На что вы рассчитывали? – упрекнул их Эрик. – Я же говорил, у нас против Беса – ничего. Разве что незарегистрированный ствол. И то – откуда было знать, возьмет он с собой оружие или нет?

– Он взял. И хотел пустить в ход. А вы проморгали Марка! Вместо того чтобы закрыть его в номере, сами оказались связанным! – не остался в долгу Матвей.

– Я с самого начала понимал, что это авантюра…

– Ладно, не ссорьтесь, – через силу улыбнулась Астра. – Мы надеялись раскрыть Беса, и нам это удалось. Теперь у вас, Эрик, есть законный повод обыскать его дом. Только боюсь, ничего вы там не найдете. Никаких улик…

– Я тут пока лежал, много чего передумал… – признался старший лейтенант. – Про пчел Меровингов вы серьезно говорили? И где они, по-вашему?

– Пока не знаю.

Матвей наконец задал ей вопрос, который не давал ему покоя:

– Как ты догадалась про Беса?

– Я увидела картину «Лжедмитрий и Марина Мнишек», и у меня будто пелена с глаз упала. Безобразный коротышка стоял перед полячкой на коленях и с мольбой заглядывал ей в лицо…

– И что?

– Богдан Сабуров называл самозванца коротышкой! Я вспомнила, что единственным коротышкой, которого мы встретили в Суздале, был новый хозяин дома на Березовой улице. «Мужичок с ноготок»! Ясно, он неспроста приобрел развалюху, ранее принадлежавшую Василию Тарханину. Наверное, разбирал дом, сарай и баньку по бревнышку, перекопал все, что мог, – искал клад.

– Покупатель свитка по возрасту должен быть гораздо старше.

– Бес ничего не покупал. Он же сказал Марку: «Один раз мой отец уже заплатил!» Помнишь? Свиток приобрел его отец… Видимо, тот умер, так и не добившись «справедливости». А сын решил продолжить его дело.

– Здорово он втянулся! – сказал Матвей.

– При чем тут самозванец? – окончательно растерялся Эрик.

– Его считали бесом! Поэтому коротышка и взял себе такой «ник». Самозванец тоже охотился за пчелами Меровингов… Он был невероятно силен. Ему бы ничего не стоило задушить Бояринова…

Матвей, привыкший к парадоксальным выводам, которые делала Астра, не удивился. Чего нельзя было сказать об Эрике.

– Ваши методы… э-э… вызывают сомнения…

– Но ведь я оказалась права?

– Господи! – спохватился милиционер. – У меня дома сидит Маняша… то есть… Мария Мельникова… одна! Я должен…

– Едемте к ней. Немедленно.

Они застали гостью Эрика измученной и напряженной. Она до сих пор ничего не ела. На плите закипал чайник, на столе стояли большая чашка, мед, початая бутылка красного вина и подсохший лимон на блюдечке…

– Кого ты привел? – испугалась она, увидев незнакомых людей.

– Это друзья…

Маняша покачала головой. Она плохо спала, глаза были красными от слез.

– Мне приснился кошмар.

– Ты просто устала. Сделать тебе завтрак?

Эрик говорил с ней так, словно кроме них двоих в комнате больше никого не было. Маняша, еще недавно родная и близкая, казалась чужой. Она стремительно отдалялась от него, подобно отчалившему от берега кораблю… Он искал повод удержать ее и не находил.

– Я не хочу есть… – отказалась она.

Астра, не обращая внимания на эту драму, переводила взгляд с предмета на предмет. Пучки зверобоя и бессмертника на стенах, печь с яркими изразцами, цветы на окнах, женская сумочка, висящая на спинке стула, коричневые туфли на маленьких каблучках…

– Н-наверное, мне нужно идти домой… – неуверенно вымолвила Маняша, вопросительно глядя на Эрика. – Да? Там… туда должны привезти…

– С похоронами я тебе помогу! Я все сделаю…

Она надела теплую вязаную кофту поверх футболки, но не могла унять нервную дрожь.

Матвей ни во что не вмешивался и молча стоял, прислонившись к дверному косяку. Астра, действуя сообразно собственной логике, отринув всякое сочувствие, жалость и «понимание момента», подошла к Маняше и требовательно произнесла:

– Вспомните, как год назад вы уходили из дома Бояриновых! Во всех подробностях!

Женщина, сидящая перед ней, была поразительно похожа на Ульяну. Она прожила всю свою молодую жизнь, будучи «похороненной» под именем Ксении, и в этом должен был заключаться какой-то смысл.

– Какое это имеет значение?

– Вы сами собирали свои вещи? – настаивала Астра. – Что вы взяли с собой?

– Ничего, почти ничего… В московской квартире оставались вещи Ульяны, и на первых порах мне этого хватало…

– И все-таки!

Маняша в недоумении пожала плечами:

– Я только оделась…

– Что вы надели? – пристала к ней Астра.

Эрик, испытывая крайнюю неловкость, порывался остановить этот бесцеремонный допрос. Но Матвей положил ему руку на плечо и дал понять, что не стоит дергаться.

– Я уже не помню… юбку, вероятно… Николай Порфирьевич терпеть не мог брюк. Он сам покупал мне одежду… Да, я была в юбке и блузке…

– А на ногах?

– Туфли…

– Где эти юбка и блузка? Где туфли?

Маняша с растущим изумлением отвечала на вопросы Астры:

– В Москве… кажется, в шкафу… хотя нет… туфли прохудились, и я их выбросила…

Астра сделала круг по комнате, разделенной печью на две половины. Она на пару секунд исчезла из поля зрения удивленной троицы, а затем появилась с нахмуренным и озадаченным лицом.

– А сумочку какую вы брали с собой? Эту? – она потянулась рукой к сумке, висящей на спинке стула.

– Нет… эту я купила потом… в Москве…

Но Астра, будто не слыша, раскрыла сумочку и высыпала на пол женские мелочи. Они разлетелись по деревянным половицам, покатились под стол…

– Что вы делаете?

Маняша вспыхнула, Эрик кинулся собирать губную помаду, кошелек, таблетки, ключи, пудреницу…

Астра схватила кухонный нож и раскромсала подкладку сумки, уже без вдохновения, по инерции.

– Вы с ума сошли! – резко произнес милиционер.

– Пусть режет… – с отчаянием вымолвила Маняша. – Мне не жалко… Ой, вспомнила! Когда я уезжала… Николай Порфирьевич вынес мне к машине кофту…

– Какую кофту?

– Вот эту, которая на мне… Это кофта тети Кати… Он сказал, чтобы я сберегла ее и непременно привезла обратно. Потому что это память! Я чуть не забыла ее там… в квартире Ульяны… но Олег, телохранитель, посмотрел на меня и сказал, что хозяин просил взять кофту! Строго так сказал. Я сразу же надела ее… и не снимала… Я любила тетю Катю, как маму…

Астра почувствовала разливающийся в груди жар… Своими расспросами про Ульяну они вспугнули Бояринова, и тот приказал телохранителю срочно перевезти дочь на другую квартиру. Когда же Олег узнал о смерти нанимателя, то поспешил умыть руки – доставил подопечную в Суздаль и был таков…

– Дайте мне кофту!

– Нет… Зачем? – Маняша плотнее запахнула полы и сжалась, словно защищаясь от удара.

– Прекратите! – взмолился Эрик. – Осторожнее, нож очень острый!

Он не успел остановить Астру, которая подскочила к молодой женщине и молниеносно отрезала ножом пуговицу от ее кофты. Пара движений наточенным лезвием освободили из-под ниток желтое тельце пчелы с розовыми крылышками.

– Вот они! Их всего семь штук… – возбужденно бормотала она. – Всего семь…

Это были не простые пуговицы – большие, выпуклые, обтянутые сверху кусочками вязаного полотна, такого же, как и кофта. И каждая скрывала золотую пчелку, искусно выкованную древним ювелиром и инкрустированную гранатами.

Комната наполнилась мягким светом и тихим нежным жужжанием. Хотя это могла быть игра воображения обессиленных и потрясенных людей…

– Не ходи за мной, – сказала Маняша и, не оборачиваясь, зашагала к реке. – Искушение будет слишком велико. Ты уверен, что сумеешь с ним справиться?

Эрик понуро смотрел ей вслед. Его иллюзии по поводу любви к нему этой молодой женщины неумолимо рассеивались. Она охладела – вынужденная разлука сделала то, чего не смогли сделать все увещевания и запреты. Ее чувства оказались хрупкими, словно весенний лед.

«Нельзя удержать дым… – говорила Маняша. – Нельзя остановить течение реки… Мы с тобой все придумали, Эрик! Жажду любви приняли за саму любовь…»

Он проводил ее взглядом и тяжело вздохнул. С высокого берега были далеко видны плавные повороты Каменки, влажные луга в низинах, разбросанные среди зелени крыши домов. И над всем этим – необъятная прозрачная синева…

Маняша спустилась по пологому склону к воде и скрылась из глаз. Она как будто вернулась в свое беззаботное, безмятежное детство. Сюда, к этой корявой ветле, дядя Коля и тетя Катя, как она называла Бояриновых, водили ее летом купаться. Вернее, они все вместе плавали, а потом, цепляясь за уходящие в воду корни, выбирались на траву, чтобы не пачкать ноги. Было так весело…

Дядя Коля показывал ей «гиблое место» – едва заметный водоворот чуть ниже ветлы. Там была глубокая яма, в которую затягивало беспечных купальщиков.

– Сюда нельзя подплывать, – предостерегал он маленькую Маняшу. – Тут живет водяной царь! Он любит золото и красивых девушек…

Женщина остановилась и поискала глазами водоворот. Давно она не приходила на речку купаться, страшно давно… Над ямой вода казалась чуть темнее, однообразно кружился сбитый ветром лепесток…

Маняша оглянулась – нет ли кого поблизости? – достала из кармана пластиковую коробочку с запаянной крышкой, куда она положила пчел, размахнулась и бросила как можно дальше. Ей удалось попасть почти в середину водоворота. Бульк! Коробочка исчезла под водой…

– Стереги их, водяной царь, – прошептала она. – Пока за ними не придет тот, кого они ждут…

Так закончилась история поисков реликвии Меровингов. По крайней мере та ее часть, которая описана в этой книге. У золотых пчел – своя судьба, начавшаяся в смутном прошлом и уходящая в туманное будущее… Короли умирают, а символы власти переходят из века в век, из рук в руки, оставаясь желанной добычей для авантюристов и честолюбцев.

Следствие по делу об убийстве Бояринова постепенно сошло на нет и было сдано в архив. Все свое имущество покойный завещал своей воспитаннице Марии Мельниковой, так и не признав ее родной дочерью. Даже после смерти он продолжал оберегать ее от неведомой опасности, предсказанной иноком Макарием «со слов усопшего брата Авеля». Бояриновы умели хранить тайны.

Игорь Тарханин увез Ульяну в Москву. Он надеялся уговорить ее выйти за него замуж.

Люси не оплакивала Марка. Она втайне обрадовалась, что освободилась от него. Продав подаренное им ожерелье, она выручила кое-какие деньги и отправилась на курорт, искать очередного жениха.

Погибший телохранитель Олег был нанят Бояриновым в одном из охранных агентств. Николай Порфирьевич подобрал преданного человека, готового за деньги исполнить любой приказ. Парень переусердствовал, когда решил обезвредить чрезмерно болтливую старушку Горелкину: затаился у лестницы в темноте и, когда она шла кормить бездомных котов, подставил ей под ноги палку – отсюда и синяк на верхней стороне стопы погибшей. Скорее всего, он не хотел ее убивать, так же, как и Тарханина. Он, по-видимому, выполнял указания Бояринова. Чиновнику повезло, что подрезанные шланги не укоротили ему жизнь…

Эрик получил повышение по службе, перевелся во Владимир и оттуда написал Маняше письмо в надежде возобновить отношения. Она порвала его, не читая. Вот если бы Тарханин предложил ей встречаться… Все-таки они с Ульяной не только внешне похожи. У них даже вкусы одинаковые…

Новый хозяин дома на Березовой улице, погибший в автомобильной аварии, оказался внебрачным сыном известного зарубежного коллекционера древностей русского происхождения. Богатый папаша, по официальным данным, часто наезжал в Москву, а когда умер, оставил сыну немного денег и старинную рукопись…

Астра и Матвей, окончив расследование, открыли каждому участнику ту часть правды, которая не касалась других.

– Я думаю, так будет правильно, – заявила она. – Мы выполнили все, что положено. Убийца мертв, реликвия у законной владелицы. А как она распорядится кладом, ее личное дело.

– Но Бояринов в завещании ни словом не упомянул о пчелах!

– Он предоставил это судьбе…

– Странный человек. Отправил дочь на год в Москву, а потом? На что он надеялся?

– Полагаю, он рассчитывал застрелить злоумышленника, когда тот сунется к нему в дом, или еще как-нибудь уладить ситуацию…

– Все-таки удивительно Ульяна и Маняша похожи друг на друга! Даже родные сестры порой не обладают таким сходством.

Астра привела исторический пример:

– Самозванец, абсолютно чужой человек, был копией подлинного царевича Дмитрия. Мы живем в мире двойников…

Старица Ольга умерла под вечер. Ее сморила усталость, она прилегла и погрузилась в блаженный сон… Звонили невидимые колокола, и ее, молодую и прекрасную царевну Ксению, держал за руку статный, горделивый принц Иоанн… Они поднимались по золотой лестнице вверх и вверх, в сияющую бесконечность… На ней было подвенечное платье, а на нем – мантия, расшитая золотыми пчелами.

– Где мы? – спросила она.

– Не оглядывайся назад! – прошептал он, с любовью глядя в ее счастливое лицо. – Никогда не оглядывайся!..

Она жестоко страдала от морской болезни. Доктор посоветовал не выходить из каюты – лежать, грызть сухарики и стараться поменьше пить.

– Мне страшно… – прошептала она.

– Вы не привыкли к качке. Ваши нервы напря-жены…

– Меня ужасно тошнит… Внутри все переворачивается…

– Шторм закончится, и вы поправитесь. Постарайтесь уснуть, – сказал он, уходя.

Она закрывала глаза и видела себя мертвой… Она лежала на полу, бледная и красивая, черты лица разгладились, обрели полную завершенность, волосы рассыпались…

Жалость к себе пронзила ее сердце. По каюте с шумом перекатывались незакрепленные вещи – мельхиоровый стаканчик, карандаши, планшет, полупустая бутылка из-под минералки.

На прогулочной палубе, откуда она еле спустилась, было безлюдно. Она думала, что свежий воздух, ветер приведут ее в чувство. Увы! Море и небо были свинцовыми, повсюду, куда ни бросишь взгляд, вздымались угрюмые волны. Судно бросало из стороны в сторону. Пассажиры, плохо переносившие качку, уединились в своих каютах. Она последовала их примеру…

«Кто-то знает, что застанет тебя здесь одну… – нашептывал ей в уши странный голос. – Что ему никто не помешает…»

Она потянулась к груди, нащупала камень… Щелчок дверной ручки заставил ее вздрогнуть. Крик ужаса застрял в горле, сведенном судорогой… Она попыталась встать, но очередной толчок бросил ее на койку. Резкий приступ дурноты скрутил желудок. Успеть кинуться в тесный санузел, добраться до крохотного умывальника или унитаза!..

Что-то черное, огромное навалилось на нее, дернуло, швырнуло назад, к столику. Что-то ослепительно вспыхнуло, и свет в ее глазах померк…

Судно качало. Кто-то, крепко держась за поручни, пробирался по коридору. В дверь каюты постучали… Тот, кто находился рядом с мертвой женщиной, метнулся прочь и поспешно закрылся в туалете. Он не сделал самого главного, из-за чего решился на убийство… Залюбовался ее красотой, промедлил!

Она все так же лежала на полу, неподвижная, безучастная. Ее блузка была расстегнута, под ней виднелся кружевной бюстгальтер. Витая серебряная цепочка сбилась на сторону, голубой камень в прочной оправе, казалось, пытался спрятаться под мышку бездыханной хозяйки…

Матвей Карелин ехал на встречу со своей бывшей любовницей в ночной клуб «Жозефина». Лариса позвонила ему в офис утром, после ежедневной пятиминутки. Он отвык от ее голоса и не сразу узнал.

– Кто это?

– Ну, ты даешь, Карелин! – возмутилась она. – Быстро же мужчины забывают своих возлюбленных! Видно, твоя новая пассия основательно вскружила тебе голову. Слышала, вы вместе проводите спиритические сеансы? – захихикала она.

– Ты не изменилась, – вздохнул он. – Как твой муж? По-прежнему прикладывается к бутылке?

– Теперь реже. У него проблемы с печенью. И мы по-прежнему спим в отдельных комнатах.

В ее словах прозвучал недвусмысленный намек, которого Матвей предпочел не заметить. Они «обменялись любезностями» и заговорили спокойнее. Лариса, как обычно, жаловалась на скуку, на приступы мигрени:

– Ужасно не люблю московские зимы! Этот снег, мороз… эти ночные метели сводят меня с ума. Каждый день приходится пить таблетки, а ведь это вредно.

Паркуясь на клубной стоянке, Матвей пытался представить себе Ларису – красивую, пылкую, полную огня и постоянно неудовлетворенную женщину. Ее супруг, Калмыков, весьма успешно занимался бизнесом, но это не распространялось на все остальное – жизнь в браке не удалась. Калмыковы оставались вместе, не желая затевать развод, – но каждый из них жил собственными интересами. Ларису устраивало приличное содержание, которое обеспечивал Калмыков, а его – представительная жена, статус хорошего семьянина, привычный порядок в доме. То, что у Ларисы были любовники, он, вероятно, знал, но закрывал на это глаза. Они не ограничивали свободу друг друга.

Когда Матвей вошел в полукруглый зал клубного ресторана, Лариса уже сидела за столиком – в открытом платье красного цвета, в изысканных украшениях от Веллендорф. Она грациозно помахала ему рукой.

В эту пору ресторан почти пустовал – публика обычно начинала подтягиваться после полуночи. Интерьер зала слепил глаза – дизайнер явно переборщил с позолотой, зеркалами и хрусталем. Впрочем, именно таков мог быть авторский замысел: контраст ночной темноты снаружи и непомерного, избыточного блеска внутри.

Матвей ничуть не покривил душой, когда рассыпался в комплиментах: Лариса и правда выглядела роскошно. Ее густые волнистые волосы, причесанные на прямой пробор и убранные назад, оттеняли точеные черты лица и позволяли рассмотреть витые серьги тончайшей работы. От нее шел знакомый запах китайской магнолии. Духов Лариса не жалела, несмотря на их баснословную цену. Судя по ее виду, дела у Калмыкова шли отлично.

– Я уже заказала еду, – улыбнулась она и одарила Матвея плотоядным взглядом тигрицы. – Все, что ты любишь. Спиртное тоже.

– Я за рулем.

– Мы по капельке! За встречу.

Без сомнений, она рассчитывала снова очаровать его, соблазнить своей внешностью и неуемной жаждой наслаждений.

Официант принес коньяк и закуски. Матвей был голоден, и Лариса с умилением наблюдала, как он ест:

– Приятно смотреть на мужчину, у которого хороший аппетит. Как твое конструкторское бюро? Много заказов?

– Достаточно.

– Ты все так же воспитываешь трудных подростков?

Матвей кивнул. Он не собирался вдаваться в подробности своих занятий с мальчишками из «Вымпела»: Ларису это совершенно не интересовало, она задавала вопросы из вежливости, поддерживая светскую беседу.

– Не надоело?

– Мне самому полезны пешие походы, чистый воздух, физическая закалка. Экстремальные условия мобилизуют, заставляют выкладываться. Встряска для изнеженных нервов городского жителя.

– Ты хотел сказать – измотанных нервов?

– Можно и так…

– Таскаться с рюкзаком по лесу, кормить комаров и есть всякую гадость из немытой посуды?! Фи, Карелин! В твоем возрасте пора бы угомониться.

Лариса скорчила брезгливую гримасу. Она терпеть не могла вылазки на природу и даже загородные пирушки. Город – вот среда ее обитания, где она чувствовала себя уверенно и комфортно. Отсутствие крыши над головой, горячей воды и удобной постели могло привести ее в отчаяние. Вряд ли она хоть раз провела ночь в палатке на берегу реки или в горах.

– Какой еще возраст? Я молод и полон сил. Смею предположить, именно эти качества побудили тебя назначить мне свидание. Не так ли, прекраснейшая?

– А эту Астру Ельцову… ты берешь с собой в по-ходы?

– Нет.

Лариса рассмеялась и захлопала в ладоши:

– Я знала! Признайся честно: ты любишь ее или… тебя привлекают денежки ее папаши? Господин Ельцов весьма обеспеченный человек, и Астра – его единственная дочь.

– Я не меркантилен, как тебе известно.

– Значит, любишь… – В глазах Ларисы мелькнуло разочарование. – Она действительно обладает ясновидением или это сплетни?

– Ты позвала меня, чтобы обсудить Астру? Я не стану говорить о ней.

– Любишь! – констатировала Лариса. – Выходит, я зря надеялась?

– Зря.

– О-о, какая непреклонность, какой металл в голосе! Что ты в ней нашел, Карелин? Я ее видела, – ничего особенного. Средний вариант. – Она вздохнула. – Завидую таким бабам. Чем они берут?

Матвей промолчал и налил ей коньяка.

– Почему не я? – не унималась Лариса. – Почему она?

Он картинно поднял глаза к потолку и пожал плечами.

– Хочешь переложить ответственность на «высшие силы»? Хитрые вы, мужики…

– Ты говорила о каком-то деловом предложении, – напомнил он. – Если по поводу секса, то я пас.

– За кого ты меня принимаешь?

Лариса с трудом сдерживала слезы. Она тщательно готовилась к этому свиданию – сутки потратила на то, чтобы выглядеть неотразимо, – а он…

Да она никогда не решилась бы вот так в открытую предлагать себя! Просто повод подвернулся. Она и обрадовалась, дурочка, ночь не спала, рисовала в воображении разные эротические сцены, рассчитывая на то, что Матвей увидит ее соблазнительные формы, вспомнит былые сладкие мгновения… и не устоит. Не каменный ведь!

– А ты какой-то другой, – вырвалось у нее. – Небось Астра тебя в ежовых рукавицах держит. Ни шагу налево! Еще бы, при таком тесте не забалуешь…

Он равнодушно, снисходительно усмехнулся:

– Если это все, то я, пожалуй, пойду.

– Нет, подожди. Думаешь, я без тебя скучала? – В ее голосе прозвучало отчаяние. – Думаешь, на тебе свет клином сошелся?

Он положил руку на ее холодные нервные пальцы. Меньше всего ему хотелось, чтобы Лариса устроила здесь, в клубе, публичный скандал с выяснением отношений. Что на нее нашло? Не надо было приезжать…

– Успокойся.

– У тебя лед вместо сердца!

– Так зима же на улице…

Лариса наклонила голову, засмеялась сдавленно и… проглотила обиду. Поняла, что к прошлому возврата не будет.

– Ладно, проехали. Не за тем я тебя позвала, чтобы душу изливать… Не к месту это, не ко времени.

Она была так же прекрасна, так же чувственна – годы только придали ее облику царственного великолепия, – но Матвей смотрел на нее трезвым взглядом ценителя женской красоты, а не влюбленного мужчины. С этим ничего нельзя было поделать. Что-то приходит, что-то уходит, суть бытия – обновление, а не повторение.

Лариса не собиралась выпрашивать милостыню. Раз ее чары оказались бессильны против той, другой, она сумеет смириться. Жизнь порой бывает безжалостна, и винить ее не имеет смысла. Человек – заложник весов судьбы, которые постоянно колеблются: сегодня милостивы к тебе, завтра – к другому.

– Меня попросили переговорить с тобой об одном деликатном деле.

Она надела маску пресыщенной богатой дамы и сразу показалась Матвею чужой. Неужели он когда-то целовал ее, забывался сном в ее объятиях? Что их связывало?

– Насколько деликатном? Моя группа укомплектована, и если ты хочешь составить протеже какому-нибудь великовозрастному балбесу, то я вынужден буду отказать. Я беру в год одного-двух новичков, чтобы каждому уделить достаточно внимания.

Он имел в виду ребят из военно-спортивного клуба, которых умудрялся за пару лет превратить из расхлябанных бездельников, пристрастившихся к «травке» и алкоголю, в более-менее нормальных парней. Родители распущенных недорослей просто молились на такого «наставника», с удовольствием перекладывая на его плечи ответственность за воспитание своих сыновей. Матвей водил подростков в лес в любую погоду, учил выживать в условиях дикой природы: добывать пищу, разводить огонь, сооружать укрытия. В спортивном зале отрабатывал с ними приемы русского боя по системе Кадочникова. Становиться мужчинами было нелегко, но мальчишки не роптали, старались изо всех сил. Секрет благотворного влияния на подрастающее поколение крылся в полном отсутствии нравоучений и безоговорочном авторитете, которым Матвей пользовался у подопечных. Они невольно подражали ему, и это с лихвой компенсировало всяческие новомодные педагогические приемы.

– Даже для меня не сделаешь исключения? – сердито поморщилась Лариса. – Знаю, знаю… никому никаких поблажек! Это твое кредо. Но я ведь не член вашей исправительной колонии?

– У нас не колония, а дружная команда.

– Расслабься, я вообще не о том. Собственно, речь идет о моей приятельнице. Вернее, бывшей подруге. Мы вместе работали в научной лаборатории еще до моего замужества. Сто лет не виделись, и вдруг случайно встретились!

– Где же, если не секрет?

Мысль о том, что Лариса заманила его в клуб обманом и он попался на ее удочку, разозлила Матвея, и теперь он искал в ее словах подвох.

– Представь себе, в косметическом салоне. Это заведение открылось совсем недавно и предлагает оригинальные методы омоложения кожи без инъекций и пластики.

– Скромная лаборантка посещает дорогой салон? – недоверчиво осведомился он. – Все эти «оригинальные методы омоложения» стоят баснословных денег.

– Ты зануда, Карелин. Стареешь?

– Умнею!

– Думаешь, я лгу? – Лариса, и так раскрасневшаяся в присутствии бывшего любовника, стала пунцовой от оскорбительных подозрений. – Ну, ты и фрукт! Неля Ракитина, между прочим, давно не лаборантка.

– Тоже вышла замуж за коммерсанта?

– Как раз нет. Она в отличие от меня интересовалась не выгодным браком, а химией. Защитилась, выучила два языка, сделала карьеру – сейчас работает в крупной компании, совместной с немцами. Прилично зарабатывает, и любые косметические процедуры ей по карману. Тем более живет она одна и все тратит на себя.

– Разведена или…

– Просто не удосужилась обзавестись мужем! – с вызовом заявила Лариса. – Некогда было. Она из тех женщин, которые стремятся к независимости и самообеспечению.

– Синий чулок?

– Вроде того… Честно говоря, мужчины на нее не очень-то заглядывались. Страшной Нелю не назовешь, но и до хорошенькой ей далеко. Молодость скрашивает недостатки внешности, а зрелость их усугубляет.

– Чего же вдруг ее потянуло в салон? Решила наверстать упущенное?

– Наверное… Мне-то какое дело?

Лариса пожала плечами – в ее движениях проскальзывала ленивая кошачья грация, которая раньше так нравилась Матвею. Неужели у него полностью изменился вкус?

– Похоже, ты меня сватаешь…

– Боже упаси! – искренне возмутилась она. – Я что, идиотка? Отдавать такого неутомимого любовника бывшей подруге? К тому же ты пока занят.

– Пока?

Лариса предпочла не углублять болезненную тему и вернулась к Неле.

– Собственно, она поделилась со мной горем. У нее сложные взаимоотношения в семье – с отцом, с мачехой, с братом. Там целый змеиный клубок! Ей нужна помощь, как я поняла.

– Ссорятся, что ли? Мачеха ненавидит падчерицу, а та платит взаимностью?

Лариса покачала головой.

– Если бы! Да и живут они врозь, кажется. Дело в другом. У нее появился какой-то немотивированный страх, нервы постоянно взвинчены, сон пропал.

– Я-то чем могу помочь? Пусть идет к психологу, принимает успокоительные. Может, ей замуж пора?

– Я ей намекнула, но она и слышать не хочет о замужестве. У нее был неудачный роман… О подробностях я не расспрашивала. Зачем бередить свежую рану?

– Свежую? Значит, роман был недавно?

– Судя по ее словам, да. В общем, не везет Нельке. Она трудяга, умница… а счастьем ее Бог обделил.

Матвей невольно рассмеялся. Лариса считала счастьем богатого мужа, гаранта праздной жизни, которому можно изменять. Впрочем, каждому – свое.

– Что тут смешного? – надула губки она.

– Прости, это я так…

В глазах Ларисы засветилось воодушевление.

– Слушай, а не согласится ли твоя Астра поговорить с Нелей?

– О чем?

– Ну… в семье Ракитиных явно происходит что-то странное. Раз Неля решилась признаться, что боится за свою жизнь…

– Даже так?

– Именно! Иначе бы я тебя не беспокоила. Я вообще-то не из пугливых, но вид Нельки меня впечатлил. Уставшая, издерганная, под глазами синяки! Она спрашивала, нет ли у меня знакомого детектива, который умеет держать язык за зубами. А у меня нет. Откуда? Сейчас порядочного человека днем с огнем не сыщешь!

– Так в чем все-таки проблема? Твоей подруге кто-то угрожает?

– Ой, я не хотела ввязываться в чужие дела! – махнула ухоженными пальчиками Лариса. – Неля особо не вдавалась в подробности, а я не выспрашивала. Зачем? Лишний груз только отягощает! А твоя Ельцова, кажется, любит страшные истории. Говорят, она видит людей насквозь…

– Не обольщайся. Эти слухи сильно преувеличены…

– Все равно, пусть попробует разобраться, кто желает Нельке зла. Кстати, она в состоянии оплатить чужое потраченное время.

Поскольку Матвей хранил молчание, она заявила:

– Я уже дала Неле номер твоего сотового. Будь джентльменом, Карелин…

Астра не доставала свое венецианское зеркало с начала зимы. Сверкающая белизна, укрывшая московские улицы, кружево деревьев, морозные рассветы пробуждали в ее воображении странные картины прошлого, прямо противоположные тому, что она видела. Приезжая за город, к родителям, она выходила на террасу дома и любовалась косматыми елями за забором, пологим спуском к реке, занесенным снегом, холодным блеском солнца…

Мать выходила следом за дочерью, выносила овчинный полушубок, накидывала Астре на плечи:

– Оденься, а то замерзнешь, простудишься. Нынче в Москве новый грипп свирепствует. Может, останешься у нас до Рождества? Вместе отпразднуем.

– Пока ничего обещать не буду.

Лилиана Сергеевна огорченно вздыхала. В кого дочка уродилась? Все ее ровесницы давно замуж повыскакивали, детей нарожали, кое-кто уже и развестись успел, и вторую свадьбу сыграть. А она будто ждет чего-то. Только чего ждать в этой жизни? Годы бегут незаметно, уносят свежесть и красоту, прибавляют морщин, портят характер. У Астры все не как у людей! Ладно бы, нуждалась в деньгах или жить негде было, тогда понятно, почему не спешит под венец. «Видно, избаловали мы с отцом ее без меры! – сокрушалась госпожа Ельцова. – Ни в чем отказу не знала, вот и выросла привередливая, капризная, упрямая! Теперь уж нипочем не сладишь! Поздно. Все норовит по-своему переиначить. Живет отдельно, в бабушкиной квартире, занимается какими-то темными делами, скрытная, замкнутая. От матери и то таится! И что у них с этим Матвеем Карелиным, не поймешь – то ли в гражданском браке, то ли просто любовники. Живут вроде бы врозь, а когда к нам приезжают, в одной постели спят. Что за мода пошла? Тьфу! Срам! И ведь слова не вымолви, – разобидятся, потом в гости не зазовешь. Скажут: нечего нам указывать!»

Юрий Тимофеевич на поведение дочери смотрел сквозь пальцы. На причитания супруги он неизменно отвечал: «Оставь их в покое, Леля. Пусть живут, как им хочется, были бы счастливы».

Лилиана Сергеевна с ним соглашалась. Только счастлива ли Астра? По ней ничего толком понять невозможно. В каждый приезд дочери она с пристрастием вглядывалась в ее лицо, ловила жесты, интонации голоса – не проскочит ли внезапная горечь или нечаянная радость? Но Астра держалась ровно, ни горечи, ни радости не выказывала. Бывало, что смеялась или грустила, но потом возвращалась к своей странной задумчивости. Говорят, у матери с дочерью существует некая особая близость, подсознательное единство. Выходит, они с Астрой – исключение.

Вот и сейчас Лилиана Сергеевна чувствовала желание дочери помолчать и некоторое время терпела – стояла рядом, облокотившись на балюстраду и делая вид, что наслаждается зимним пейзажем и чистым воздухом, – однако не долго. В этот раз Астра показалась ей похудевшей, какой-то обостренно взволнованной. Не спала до полуночи, жгла свечи десятками, задымила всю спальню, пол парафином закапала – домработница замучилась оттирать. Может, нездорова?

– Ты чай с лимоном пьешь? – заботливо спросила она. – Побольше лимона клади!

– Все хорошо, мам. У меня крепкий организм.

– Что ты все дома сидишь? Съездила бы к подружке какой-нибудь, поболтала. Не скучно тебе?

– Не скучно.

И все! Сказала – как отрезала. Будто предупредила: продолжения не будет. Лилиана Сергеевна обиженно поджала губы, но молчать было не в ее правилах.

– Не жалеешь, что отказалась от работы в театре? Я смолоду мечтала стать актрисой, да судьба по-другому сложилась. А у тебя все есть для сцены! Внешность, талант, образование…

– …и папины деньги! – закончила за нее Астра. – С его связями передо мной все пути открыты, особенно если задействовать материальный ресурс! Оплатить «раскрутку»!

– Зря, что ли, мы тебя учили?

– Ну, почему же зря? Жизнь – та еще трагикомедия! Без лицедейства ох как трудно. Люди куда охотнее воспринимают притворство, чем искренность.

– Искренность иногда коробит… – с сердцем произнесла старшая Ельцова. – Что у вас, молодых, за манера такая, резать правду-матку? Режете-то по живому…

– Больно, да? Зато полезно. Вскроешь нарыв – человек сразу на поправку идет.

– Или умирает…

– Значит, лучше пусть живет во лжи и неведении?

– А если эта ложь во спасение?

Мама опять вовлекла ее в дискуссию, которой нет конца. Астра сумела вовремя остановиться:

– Слушай, это, наверное, диалог из какой-нибудь старой пьесы? Островский, Чехов?

Лилиана Сергеевна грешила подобными «розыгрышами»: обычный разговор переводила вдруг в русло театрального диалога. Она перечитывала множество пьес и некоторые понравившиеся ей места запоминала наизусть, а потом ловко пускала в ход. Так она реализовывала в себе несостоявшуюся актрису.

– У нас с тобой отлично получается! Можно смело устраивать домашний спектакль. Давай, сыграем что-нибудь…

– Нет уж. Уволь! Любительские спектакли – дурной тон.

Столь весомый аргумент возымел действие – Лилиана Сергеевна сразу отстала. Она никак не могла смириться, что из ее дочери не получилась звезда драматического театра или большого кино, и пыталась пробудить в Астре творческие порывы.

– Пойду к себе, – сказала та со вздохом сожаления. – Ветер поднялся. Холодно…

Такой чудесный миг наедине с подмосковной природой был испорчен.

Лилиана Сергеевна, сдерживая слезы, постояла еще немного на террасе. Небо заволакивали снеговые тучи, понизу стелилась белая поземка. Ночь обещала быть вьюжной, непроглядной, тоскливой, когда часами лежишь без сна и размышляешь о несбывшихся надеждах. Почему человек вечно чем-то недоволен? Разве дети обязаны осуществлять мечты родителей? Астре не по душе сцена, бизнес тоже ее не привлекает. Чем наполнены ее дни и ночи? Какие мысли порождает ее бессонница?

Госпожа Ельцова вынуждена была признать, что самый близкий человек – родная дочь – совершенно закрытая для нее книга, в которой не удается прочитать не то что страницы – абзаца. Как это получилось? В какой из бесчисленных моментов времени они отдалились друг от друга, разошлись по разным берегам?

Астра закрылась в спальне и думала о предложении Матвея. Ее захватило предвкушение нового расследования. Пора, пора, засиделась она среди снегов и тишины, заскучала. Нарастающее беспокойство – верный признак того, что где-то рядом, в невидимом тонком мире, точной копии нашего, зреют опасные замыслы. Против кого? С какой целью одно существо покушается на жизнь другого? Ответ надо искать в лабиринтах прошлого, темных, покрытых пылью забвения…

Карелин позвонил рано утром и рассказал о встрече с бывшей любовницей. Ему бы хотелось скрыть сей факт, но обстоятельства не позволили: слишком непринужденно, легко он говорил о Ларисе. Притворство… Впрочем, на его месте так поступил бы каждый. Даже она. Чем жизнь отличается от театра? Размерами подмостков…

Не то чтобы Астру это задело: ревновать его к былым увлечениям глупо и недостойно. Но как избавиться от недоумения: что общего между ним и откровенно похотливой, пустой женщиной? Неужели приятный секс? Почему бы и нет…

Эта связь с Ларисой каким-то образом унижала Матвея, хотя чисто физиологически была объяснима и естественна. Было досадно за мужчину, которого Астра могла бы полюбить. Или уже любила… Она искала в возлюбленном безупречности, не будучи безупречна сама. Каким-то образом его унижение распространялось и на нее, напоминая ей о собственном опыте – неудавшейся первой любви и скандальном разрыве с женихом.

– Наверное, я становлюсь святошей, – пробормотала она, лежа на широкой кровати и глядя в потолок. – Прискорбно…

В голове бродили сумбурные мысли. Вспомнился провинциальный Камышин, дом баронессы Гримм, у которой Астра служила компаньонкой, их ночные бдения у камина, вой ветра и треск поленьев, объятых пламенем…[33]

Вероятно, она уснула, потому что опять оказалась в горящем коттедже… задыхаясь от дыма и ужаса, пыталась выбраться… но все двери были закрыты, а окна забраны решетками…

Тогда чудо спасло ее. Мандрагоровый человечек Альраун пришел на помощь, шепнул на ухо заветное слово: «Прыгай!» И она выпрыгнула с мансардной террасы в сад, освещенный пожаром. Теперь она была уверена, что, если бы не Альраун, ее постигла бы страшная участь сгореть заживо. В те роковые мгновения она не думала о «домашнем божке», зато он о ней позаботился. Ну и о себе, конечно. Говорят, корень мандрагоры в огне не горит и в воде не тонет, но Альраун предпочел не рисковать.

Кроме него, Астре удалось вынести из пылающего дома зеркало баронессы и кассету с видеозаписью, обнаруженную в тайнике. С тех пор зеркало выполняло при ней роль подсказчика и советчика в неразрешимых ситуациях. В нем жили двойники людей, которые им владели. Такой двойник появился и у Астры. Женщина, похожая на нее, выглядывала из золотистого тумана и давала ответы на трудные вопросы…

Матвей считал двойника отражением Астры, но сама она была убеждена: двойник – настоящий, обитающий в зазеркалье образ ее иной ипостаси, загадочной и непостижимой.

На обратной стороне зеркала сохранились полустертые, вырезанные на старинной бронзе буквы, – ALRUNA, что означало «тайный знак». Зеркало вполне отвечало своему предназначению: подавало знаки, проливающие свет на мрачные события, прошлые или будущие. Уловить смысл этих знаков становилось задачей хозяйки зеркала.

Уезжая из Москвы на несколько дней, Астра брала зеркало с собой. Привезла она его и в этот раз. Мутноватая амальгама искажала черты женщины-двойника, и та как будто посмеивалась над нетерпением своей визави. Куда торопишься, мол? Всему отведено положенное время…

Астра просиживала перед зеркалом часами, пролетающими незаметно, жгла свечи, питая огнем капризное венецианское стекло. Впрочем, из чьих рук вышло это чудесное изделие, неизвестно. Ей казалось, что зеркало существовало всегда, оно пришло из магического мира, тесно переплетенного с нашим, и что судьба подчиняется законам, неподвластным человеку.

Стеклянно-золотистый блеск слепил глаза, вызывал слезы. Наверное, Матвей прав, говоря об усталости мозга, который по желанию Астры создает призрачные видения. С другой стороны, эти видения воплощались наяву, доказывая, что они – не плод воображения.

Матвей смеялся над ее фантазиями, называл выдумщицей, но постепенно втягивался в эту игру и начинал понимать ход мыслей Астры. Он тоже имел двойника, хотя не признавался, что петровский вельможа граф Яков Брюс – чернокнижник, астролог и ученый – занимает слишком много места в его душе, слишком влияет на его ум, чтобы быть просто исторической фигурой. Иногда он путал рассуждения Брюса со своими и долго пытался разделить их.

– Не стоит бояться своих странностей, – говорила Астра. – Просто принимай себя таким, и тебе станет легче.

– Хочешь, чтобы я поверил в двойников?

Она пожимала плечами и мило улыбалась:

– Истина всегда немного безумна…

Он протестовал, но потом соглашался. Невозможно было спорить с Астрой. Ее доводы обескураживали, а тон и выражение лица заставляли усомниться, что она шутит.

Еще одна вещь из дома баронессы оказывала на нее серьезное влияние – видеокассета с заснятыми разрозненными эпизодами, то ли проникнутыми кельтской символикой, то ли навеянными венецианским карнавалом… По мнению Матвея, этот любительский «кинофильм» был рожден больным сознанием убийцы, который пытался заразить своими маниями окружающих. Астра утверждала, что кадры на пленке предрекают будущее.

Она просматривала кассету раз за разом и почти уверилась в своих выводах. Тем более что каждое расследование подтверждало ее правоту…

Блестящее тело змеи обвивает ствол могучего дерева… всадники загоняют дикого кабана и скрываются в тумане… под сводами средневекового замка варится в ритуальном котелке «пища богов»… бронзовая русалка грустит на постаменте посреди круглого водоема… люди в карнавальных костюмах танцуют на улицах Венеции… на золотом блюде лежит отрубленная человеческая голова… старинный усадебный дом с лепным декором выглядывает из-за деревьев… толпа ряженых сжигает на костре соломенное чучело… маски скрывают лица обнаженных любовников… россыпь Млечного Пути мерцает на ночном небе… мраморная Афродита красуется в венке из цветов мандрагоры… коровы пасутся на зеленом лугу… ветер раскачивает на виселице труп повешенного… туристы бросают в фонтан монетки…

Эпизоды, сменяющие друг друга, сопровождал ангельский женский голос, исполняющий вокализ. Так, вероятно, пели сирены, заманивая корабли путешественников туда, где их подстерегала гибель…

Профессор Ракитин готовил к изданию свою книгу о барельефах древнего Вавилона и с головой ушел в работу. Зарубежные коллеги поторапливали. Они задумали грандиозный проект по возобновлению раскопок в Ираке и надеялись собрать значительную сумму, заинтересовав общественность и спонсоров «библейскими тайнами» Междуречья. Правда, Багдад пока не дал добро, им не до этого: в стране чужие войска, обстановка сложная. Однако ученые не теряли надежды. Книга Ракитина должна была стать гвоздем программы на конференции в Берлине.

Сам он тоже собирался поехать, выступить с подробным докладом. Лавры немецкого археолога Роберта Кольдевея, раскопавшего Вавилон, не давали ему покоя. По ночам профессору снились пустынные плоские холмы в сотне километров от Багдада, под которыми долгие века покоился великий город, вместилище невиданной роскоши и порока. Уничтоженный завоевателями, стихией или разгневанным Всевышним, Вавилон перестал существовать, его считали вымыслом, легендой Священного Писания. Не верили даже свидетельствам Геродота.[34]

Местные жители не подозревали, что у них под боком лежит погребенная под слоем песка, щебня и золы столица некогда самого могущественного на земле царства. На вершинах мертвых холмов гулял ветер, молились Аллаху набожные бедуины…

Ракитин давно мечтал своими глазами увидеть развалины Вавилона. Ему казалось, там, на месте древнего города, на него снизойдет некое мистическое откровение, глубинное постижение смысла жизни… Почему именно там? Да потому, что между Тигром и Евфратом лежит колыбель человеческой цивилизации. Где же познавать явление, как не у истоков? Река людская берет начало из того родника, неужели ничего не встрепенется в немоте безбрежной, опаленной солнцем пустыни, не отзовется на томительный зов разума?

Ракитин слыл среди коллег неисправимым романтиком, поэтизирующим древнее прошлое, чудаком, грезящим несметными сокровищами канувших в Лету империй. Он поклонялся не золоту, а таинственным знаниям, которые исчезнувшие народы унесли с собой в гробницы и могильники. Он надеялся понять, что владело умами жителей Вавилона, простоявшего тысячи лет вопреки непрерывным войнам, наводнениям, засухам, пустынным ветрам… и умудрившегося попасть в пророчества Апокалипсиса в образе «великой блудницы… растлившей землю любодейством своим, яростным вином блудодеяния своего напоившей всех живущих на земле, все народы».

Чем Вавилон заслужил столь суровую хулу? Печально известная Вавилонская башня даже стала символом людской гордыни, дерзкого желания добраться до небес и сравняться величием с самим Творцом. Подобная наглость не осталась безнаказанной. Каждому школьнику известно, чем закончился сей рискованный эксперимент, – возмущенный Господь «смешал» язык строителей, они перестали понимать друг друга и рассеялись по миру.

Отголоски того печального события человечество ощущает до сих пор: с пониманием у людей так и не сложилось. Не то что государства – самые близкие, члены одной семьи не могут найти общего языка. В последнее время Ракитин начал чувствовать эту разобщенность особенно остро…

Он оторвался от компьютера, встал и, потирая виски, подошел к окну. Внизу раскинулось заснеженное Замоскворечье на фоне красного морозного заката. Кое-где уже переливались разноцветными огнями праздничные гирлянды, которыми украсили город к Новому году. Солнце наполовину скрылось в ледяной дымке, уступая место ночи…

Красота открывшегося вида не помогла профессору отвлечься от тягостных мыслей. В дверь кабинета постучали.

– Входи, Раенька…

Это была жена. Собственно, в его большой квартире они жили вдвоем. Раз в неделю приходила домработница, мыла окна, делала уборку и гладила выстиранные вещи. Готовила Рая сама, никому не доверяя диетическую кухню, прописанную Ракитину врачами. Профессор страдал одышкой и, несмотря на диету, набирал лишний вес. В его возрасте это грозило разными осложнениями хронических заболеваний. Шестьдесят семь лет за плечами, – годы преподавания, научная деятельность, постоянная нервотрепка, происки менее удачливых коллег, неправильное питание, сидячий образ жизни и прочие негативные факторы подорвали здоровье Никодима Петровича.

– Я тебе не помешала? – с благоговением осведомилась супруга.

– Нет, дорогая. Я, в сущности, закончил.

– Обедать пора…

За столом Раенька молча подкладывала мужу запеченные без жира овощи, которые он с отвращением проглатывал, и поглядывала на часы.

– Ждешь кого-то? – сухо обронил профессор.

Вынужденные ограничения в еде ужасно раздражали его – пожалуй, даже больше, чем семейные склоки. Он ловил себя на том, что, сидя за работой, думает не о культуре древней Месопотамии, а о жареной картошке с котлетой. К ним бы еще холодной водочки на зверобое да малосольных огурчиков с укропом…

– Нелли обещала приехать, – сообщила жена, ковыряя вилкой печеную морковь.

Дабы не провоцировать неуемный аппетит Никодима Петровича, она ела то же, что и он. При этом Раиса худела, а профессор нет.

– Неля? С какой стати?

Визиты дочери и сына всегда заканчивались одним и тем же – разговорами на повышенных тонах, взаимным недовольством и слезами Раеньки. При них она держалась молодцом, но после ухода падчерицы или пасынка запиралась в ванной и давала волю горькой обиде. Ни за что ни про что невзлюбили взрослые дети профессора новую мачеху.

Никодим Петрович был женат третий раз, и если предыдущую супругу сын и дочь от первого брака скрепя сердце приняли, то против Раеньки ополчились не на шутку.

– У тебя, папа, старческий маразм! – возмущался Леонтий. – Тебе сиделку впору нанимать, а ты молодую жену в дом привел! Соседи шушукаются, знакомые втихаря смеются. Не стыдно?

– Пусть смеются, – не сдавался профессор. – Их зависть берет, что меня полюбила такая милая, чудесная девушка, как Рая.

– Полюбила… – презрительно фыркал Леонтий. – Как же! Ей твоя квартира в Москве приглянулась! Твои картины, антикварная мебель, редкие книги, наконец…

– Добавь еще: моя скромная пенсия.

– Ты неплохо подрабатываешь лекциями и научными статьями. Твоими трудами заинтересовались за рубежом. А издание книг в Англии и Германии?

Профессор хмурил брови и лез в карман за валидолом. Сын сразу отступал, замолкал и только сверлил отца напряженным взглядом.

– У вас своя жизнь, у меня своя, – сердито повторял тот. – Я в ваши дела не вмешиваюсь. Оставьте и вы меня в покое.

Леонтию становилось неловко.

– И вообще, как ты смеешь так оскорблять мою жену?

– Извини, но в данном случае ты слеп, папа!

– Значит, я хочу быть слепым.

Они расставались почти врагами, однако на следующий день Леонтий каялся, звонил отцу и в знак примирения приглашал на ужин в свой ресторан. Тот деликатно отказывался:

– К сожалению, я неважно себя чувствую, придется лечь пораньше…

Они оба понимали, что совместный ужин не может состояться из-за Раеньки. Та мучительно стеснялась детей Никодима Петровича, не знала, как себя вести, и во избежание щекотливых ситуаций и душевных травм предпочитала лишний раз не встречаться с Нелей и Леонтием. Профессор ее в этом поддерживал.

Сын Ракитина не пошел по его стопам, – искусствоведение наводило на парня глухую тоску. Вместо гуманитарных наук он начал заниматься бизнесом, открыл сеть кафетериев, где подавали пиццу, салаты, легкие десерты и свежевыжатые соки. Бухгалтер по образованию, он сумел все рассчитать и наладить дело, чтобы кафетерии приносили прибыль, быстро разбогател и уже заимел пару солидных ресторанов. В его заведениях готовили блюда исключительно по старинным рецептам, а русская национальная кухня соседствовала с европейской и японской. Такое сочетание расширило круг постоянных клиентов, и Леонтий подумывал об открытии изысканного французского ресторана, где будет готовить повар из Парижа.

«Как у него язык поворачивается говорить о Раеньке такие гадости? – недоумевал профессор. – Квартира ее, видите ли, соблазнила и старая мебель, реставрация которой влетит в копеечку. Весь мой «антиквариат» легче продать, чем привести в порядок! Леонтий прекрасно обеспечен, а туда же – считает мои деньги. Где-то я допустил пробел в его воспитании. Если бы была жива Лидочка, дети выросли бы другими: не такими черствыми и меркантильными…»

Первая супруга Никодима Петровича умерла, когда сын и дочь ходили в садик. Вряд ли они как следует помнили родную мать, однако чуть ли не насильно заставили оставить в гостиной ее портрет – в пику второй жене, которая ради них, «бедных сироток», отказалась от собственных детей. Она целиком посвятила себя Неле и Леонтию – пестовала их, словно заботливая наседка цыплят. Те доставляли мачехе множество хлопот: болели, пропускали школу, гуляли допоздна, не удосужившись сообщить, где они и когда вернутся домой, открыто выражали свою неприязнь и норовили каждый год устроить «показательное выступление» – торжественно отпраздновать день рождения Лидии. «Может быть, хватит? – не выдерживал Никодим Петрович. – Я не собираюсь разводиться с Глафирой. Не знаю, как вам, а мне она подходит. Меня целыми днями нет дома, я по уши загружен работой. Кто будет встречать вас из школы, кормить, обстирывать, ходить на родительские собрания? Вы – маленькие неблагодарные существа, не умеющие ценить любовь ближнего. Глаша еще молода и способна родить ребенка, но она решила, что вам это причинит боль, и заменила вам мать, вместо того чтобы самой стать матерью…»

– О чем ты задумался, Нико? – спросила Раиса, прерывая поток его невеселых мыслей. – О книге?

– Зачем придет Неля?

Жена растерялась. Рука ее дрогнула, и вишневое варенье капнуло на скатерть.

– Ой…

– Не волнуйся, – улыбнулся профессор. – Подумаешь, скатерть. Новую купим. Я гонорар за статью получил. Так что нужно Неле?

– Она хочет шкатулку забрать, – пряча глаза, вымолвила Раиса. – Говорит, это ее матери.

– Какую еще шкатулку?

– Ту, в которой нитки лежат, иголки…

– Отдай ей шкатулку, милая, ради бога.

Нелли Ракитина назначила местом встречи турецкую кофейню «Наргюль». Здесь все дышало востоком – низкие диваны с подушками, шелковые драпировки, резные перегородки и маленькие шестиугольные столики. Запах жареных кофейных зерен кружил голову.

Астра увидела высокую, гладко причесанную шатенку в брюках и свитере и догадалась, что это Нелли. В зале кроме нее сидели совсем молодые девушки и оживленно беседовали. Перед ними на подносе лежала горка сладостей.

Нелли заказала себе кофе без сахара и пила его маленькими глотками. Астра попросила официантку принести то же самое.

– Я не знала, что вы любите, – сказала Ракитина, бесцеремонно разглядывая «ясновидящую». – Может, заказать горячий шоколад?

– Здесь делают?

– Да, кажется…

Ее портила расплывшаяся фигура и крупное лицо. Подведенные «индийские» глаза поднимались к вискам, чрезмерно длинный нос нарушал все пропорции, а губы были маленькими и тонкими. При таких чертах никак нельзя было ярко подчеркивать глаза и прилизывать волосы. Стилист, который обслуживал Ракитину, либо не сумел подобрать ей подходящие макияж и прическу, либо та отказалась выполнять его рекомендации.

– Вы действительно способны читать мысли? – спросила Нелли.

– Конечно же, нет.

– А мне говорили…

– Не верьте слухам!

– Как вы собираетесь мне помочь?

– Изложите суть дела, – мягко предложила Астра. – В чем заключается ваша проблема?

– Я должна быть уверена, что… Понимаете, выворачивать наизнанку грязное семейное белье не в моих правилах. Я не хочу, чтобы мой отец или брат пострадали из-за моих… расстроенных нервов. Любое неловкое слово, пущенная по городу сплетня могут повредить их репутации. Отец – известный в своих кругах ученый, брат держит рестораны. Скандалы им ни к чему. Возможно, проблема существует только в моем воображении! Я хочу посоветоваться с кем-то, кто не поднимет меня на смех и не отправит к психиатру. Полная конфиденциальность! Это мое непременное условие.

– Расследование предполагает определенные шаги, которые сопряжены с риском разглашения тайны. Нужно задавать людям вопросы, как-то добывать информацию.

– Да, но… у вас, я слышала, особый метод.

– Никаких сверхъестественных фокусов типа сеансов «ясновидения» и прочей чепухи не будет, – прямо завила Астра. – Мой метод прост и опирается на обычную наблюдательность и правильные выводы. Один и тот же факт можно истолковать по-разному.

Ракитина машинально кивала, не выпуская из рук чашечку с кофе. Она настроилась на более проникновенный разговор, и тон Астры привел ее в замешательство.

– Я не хочу поднимать бурю в стакане воды, – медленно произнесла она. – Возможно, мои домыслы и страхи не имеют под собой почвы.

– Если вы предпочитаете гадание на кофейной гуще, я дам вам адрес одной компетентной женщины. Жрица Тэфана практикует «лунную магию», ее салон пользуется популярностью.

Ракитина поставила чашку на столик и закусила губу. В словах собеседницы прозвучала смесь иронии и снисходительной вежливости. Нелли Никодимовна сама разговаривала подобным тоном с молодыми неопытными сотрудниками.

– Нет уж, увольте… – через силу пробормотала она. – Давайте прибегнем к эмпирике.[35] Моя работа приучила меня доверять прежде всего результатам наблюдений. В этом мы с вами сходимся.

– Тем лучше. Итак, я вас слушаю…

Ракитина собралась с духом и начала излагать обстоятельства, в которых она оказалась то ли по воле случая, то ли став жертвой слишком развитого воображения.

– Этим качеством провидение наделило нас всех!

– Кого вы имеете в виду? – уточнила Астра.

– Отца, брата и меня, разумеется. Мы все творческие личности, каждый по-своему. Даже в моем увлечении химией сыграло роль превращение одних веществ в другие, удивительные изменения их свойств. В детстве я зачитывалась средневековыми мистиками, представляя себя алхимиком, сидящим в подвале мрачного замка, среди тиглей и реторт, и колдующим над получением философского камня.

– С помощью которого можно превращать обычный металл в золото и исцелять любые болезни?

– Да…

Ракитина улыбнулась – впервые за все время разговора. Улыбка у нее была мечтательная… и закрытая, с сомкнутыми губами.

– Вам удалось получить его?

– Шутите?

– Отнюдь! Я сама бьюсь над загадкой философского камня, только мои опыты происходят в мыслях…

Это лирическое отступление растопило лед между ними: Нелли перестала излучать настороженность и напряжение, Астра тоже расслабилась, вся погрузилась в историю семьи Ракитиных.

– А ваша мама? Она чем увлекается? Пишет стихи? Играет на рояле?

– Мама умерла, когда мне было четыре года, а брату пять… Мы погодки.

– Простите…

– Да нет… боли я давно не чувствую. В сущности, я маму почти не помню. Не знаю, как брат, а у меня остались смутные картинки из детства… мама за роялем… мама склоняется над моей кроваткой, прикасается ладонью к моему воспаленному лбу. Она была очень красивая! Жаль, что ее внешность не передалась мне.

Ракитина сказала это без всякого кокетства, не ожидая, что Астра начнет уверять ее в обратном, не напрашиваясь на комплимент. Просто отметила, как данность.

Детям, рано потерявшим отца или мать, присуще идеализировать их образ. Видимо, не избежала этого и Нелли.

– Порой мне кажется, что и эти скудные воспоминания я придумала! – с горечью воскликнула она. – Мама ушла от нас с братом, вот и все… она нас бросила. Но мы ее простили и продолжаем любить…

– Она чем-то болела?

– Отец говорил, что она умерла от аппендицита. Ее не смогли спасти. Знаете, а ведь вы угадали! Она действительно умела играть на рояле и сочиняла неплохие стихи. Ее инструмент до сих пор стоит в нашей квартире… вернее, в квартире отца. Мы все живем отдельно, слава богу…

– Вы читали ее стихи?

– Нет! Отец сжег все мамины вещи… после ее смерти. В том числе и тетради. Говорит, не мог смотреть на них, слишком сильные страдания они ему причиняли. По малолетству мы ему верили. Он был для нас непререкаемым авторитетом… пока не женился второй раз. Привел в дом мачеху, представляете?

Она подняла на Астру глаза, полные «справедливого» негодования, но та ее не поддержала, и Ракитина спохватилась, спряталась в свою раковину, как улитка.

– Конечно, он должен был ходить на работу, оставлять нас с кем-то, чтобы быть спокойным. Отец уделял больше внимания науке, чем семье.

– Он тоже химик?

– Нет, что вы. Его специальность – искусствознание. Разные разделы. Сначала он занимался литературоведением, потом перешел на живопись – социалистический реализм в творчестве советских художников и все такое. Защитил диссертацию, стал профессором. Когда эта тематика потеряла актуальность, он несколько лет преподавал в Академии художеств смежные предметы, в общем, выживал.

– А сейчас?

– Отец посвятил себя тому, что по-настоящему его интересовало, – искусству древней Месопотамии. В его кабинете уйма книг о Вавилоне, Ниневии, ассирийских царях, клинописных табличках… Вместо сказок он рассказывал нам с братом о висячих садах Семирамиды и Вавилонской башне.

Девушка, одетая в широкое цветное платье и шаровары, готовила кофе по-турецки и разносила его посетителям. Людей прибавилось, теперь в зале почти все столики были заняты. Молодые парни, по-видимому студенты, заказали кальян.

– Что же вас беспокоит? – спросила Астра, когда девушка вернулась за стойку.

Из-за ширмы в углу, отведенном для курения, поплыл сладковатый кальянный дым.

Нелли морщилась и молчала. Астра ее не торопила, пусть собирается с мыслями.

– Не люблю курящих…

– В вашей семье никто не курит?

– Никто, – покачала головой Ракитина. – Кроме Эммы. Это жена моего брата. Он пытался отучить ее от сигарет, а потом смирился. Терпит! Куда деваться?

– Вы с ней дружите?

– Дружу? – Она поджала губы. – Мы родственники. Поддерживаем хорошие отношения. Стараемся…

– Вам не нравится Эмма?

– Я ее выслушиваю. Она иногда жалуется на брата, а я не их тех, кто обсуждает других за глаза.

– Поэтому вы смущены и не решаетесь признаться, в чем проблема?

– Отчасти. Мне сложно говорить о родных людях…

Румянец на щеках Нелли стал ярче, – она покраснела от внутренней борьбы. С одной стороны, она предпочитала не выносить сор из избы, с другой – вынуждена это делать.

– Но вы ведь пришли сюда, чтобы поделиться наболевшим?

– Да… я… видите ли…

Астра выразительно посмотрела на часы.

– Я отнимаю у вас время?

– Вы тратите его понапрасну, госпожа Ракитина. Берите быка за рога! Иначе мы не сдвинемся с места.

– Да, конечно… я понимаю… Все началось со скоропалительной женитьбы отца на этой… пигалице Раисе. Она интриганка! Сумела окрутить его за каких-нибудь восемь месяцев! Разве она пара такому человеку, как наш отец? Он даже не посоветовался с нами! – В ее голосе звучало неприкрытая досада. – Зачем, по-вашему, молодой девице выходить замуж за старика?

– По разным причинам… не обязательно корыстным.

Она уставилась на Астру густо подведенными глазами, в которых кипели слезы. Ракитины – по крайней мере, Нелли – обладали не только творческой жилкой, но и бурными эмоциями.

– Может, в девятнадцатом веке романтические героини и влюблялись в пожилых кавалеров, да и то преимущественно в романах. А в наше время такое «чудо» дурно попахивает! Предприимчивые провинциалки неспроста обхаживают московских женихов любого возраста. Главное – заключить законный брак, прописаться, а потом завладеть квадратными метрами столичной жилплощади. Как отец этого не понимает?!

– Простите… я, кажется, запуталась, – призналась Астра. – Вы говорили о второй жене…

– Раиса – уже третья!

– А… со второй ваш отец развелся?

Ракитина потупилась и отхлебнула остывшего кофе.

– Глаша умерла семь лет назад. Что вы на меня так смотрите? Да, она фактически вырастила нас с братом… но мы не стали называть ее мамой. Мать у человека бывает одна! – с вызовом произнесла она. – Или вы другого мнения?

– Я не спорю…

– Мачеха есть мачеха! Глаша прикидывалась любящей наседкой, но лично меня тошнило от ее сюсюканья. Она ни дня не работала, так и просидела на иждивении отца. Ее призвание – домашнее хозяйство. Правда, она была не глупа… но не сумела толком применить свой ум.

Астра представила себе жизнь этой незнакомой Глаши. Муж уходил на целый день, а она оставалась с двумя чужими детьми, которые ее ненавидели: возилась с ними, готовила еду, стирала и гладила их вещи, водила гулять в близлежащий сквер, помогала делать уроки, старалась подобрать к ним ключик. Они же наверняка вредничали, допекали ее, чем могли. Судя по Нелли, характеры у Ракитиных о-го-го какие! Брат, пожалуй, недалеко ушел от сестры…

– Осуждаете? – прервала ее размышления собеседница.

– Думаю…

– Какие мы с Леоном черствые, бездушные, да? Как мы портили жизнь бедной женщине и собственному отцу? И продолжаем портить… Мы изводили Глашу, теперь изводим невинное создание Раечку! Ангела во плоти, который слетел с небес, дабы скрасить последние годы профессора Ракитина. Ах, какие гадкие, жестокие дети! Два избалованных эгоиста!

– Вы уже не дети, – холодно заметила Астра.

– Вот именно. Поэтому нас трудно провести. Все далеко идущие замыслы Раечки написаны у нее на лбу. Она спит и видит скорую кончину «любимого» супруга. Молодая вдова с трехкомнатной квартирой в Замоскворечье – чем плохо для начала?

– Вы не торопитесь с выводами?

– Я опаздываю! Надо было все силы приложить, чтобы открыть папе глаза на эту ушлую бабенку. Милое наивное создание! – саркастически рассмеялась Нелли. – Робкое и стыдливое! Ну, вы бы попались на такую приманку?

– А где они познакомились?

– В консерватории, на концерте… Мама успела привить отцу любовь к настоящей музыке. Знала бы она, к чему это приведет!

– Вы против классической музыки?

– Музыка и музыканты – разные вещи. Мама играла любительски, а Раиса – профессиональная пианистка. В ее Урюпинске ей ничего не светит. Разве что скучное преподавание в музыкальной школе за гроши. То ли дело Москва! Неудивительно, что все они стараются зацепиться здесь любым способом. На здоровье! Только почему она выбрала нашего отца?

– Отчего умерла его вторая жена?

Вопрос Астры ошарашил Ракитину. Она мотнула головой, словно норовистая лошадь, которую останавливают на скаку.

– Глафира? При чем тут она?

– Допустим, мне любопытно.

– От сепсиса… Она поранилась, когда делала уборку на даче.

– У вас есть дача?

– Деревянный дом в Сосновке.

– Кто тогда находился на даче вместе с вашей мачехой?

– Папа… Вы на что намекаете?

– Я просто спрашиваю…

– Глаша как раз перед этим переболела гриппом, у нее был ослабленный организм. Отец взял отпуск и повез ее в Сосновку, на свежий воздух. Она принялась наводить всюду порядок…

– После болезни?

– Чистота была ее манией. Пока все вокруг не заблестит, Глаша не успокаивалась.

– Чем она поранилась?

– Не помню точно, кажется, железной стружкой. Загнала глубоко в руку, задела кровеносный сосуд, и началось заражение.

– Они приехали в Сосновку на машине?

– На папиной «Волге». Тогда он еще водил.

– Он сразу отвез ее в больницу?

– Глаша терпеть не могла больниц. Она сама промыла рану, залила йодом и легла спать. Думала, к утру станет легче. Потом отец привез ее в город, но было уже поздно. Он ужасно горевал, винил себя, едва отошел. Мы с братом настояли, чтобы он лег в клинику, подлечил сердце.

– Он согласился?

– С неохотой. Мы, Ракитины, обращаемся к врачам крайне редко. Обходимся своими силами.

– Так в чем же заключается моя задача?

Нелли наклонилась, понизила голос, чтобы никто не услышал ненароком, и произнесла:

– Вы должны вывести Раису на чистую воду…

– В каком смысле?

– Она хочет… убить всех нас… меня в первую очередь, потом брата… а отец сам умрет…

Клуб любителей бардовской песни «Вертикаль» располагался в подвальном помещении на Нижней Масловке. Большой полутемный зал изнутри был отделан под огромную палатку, с потолка свисали лампы «летучая мышь», импровизированная сцена представляла собой возвышение, сбитое из досок, куда мог взойти любой и продемонстрировать собравшимся образчик своего творчества. Судили новичков не строго – одобрительно посмеивались, хлопали, и если делали замечания, то в духе товарищеской критики, не обидно и без ехидства.

Здесь собирались молодые люди, которых объединяла страсть к путешествиям, дороге – одним словом, романтика странствий. Все стены пестрели фотографиями, сделанными в дальних походах, – Байкал, Ангара, Енисей, Саяны, Кавказские хребты, Афганская пустыня и Гималаи, – где только не пришлось побывать этим парням и девушкам с обветренными лицами и закаленными характерами.

Это была молодежная тусовка – бардов-ветеранов приглашали в качестве почетных гостей. Тогда зал не мог вместить всех желающих: самые непритязательные слушали легендарные песни стоя. Особую «дорожную» атмосферу создавал приглушенный шум поездов и близость Савеловского вокзала.

Сюда Апрель осмелился однажды пригласить ее – женщину, которая вошла в его сны, стала мучительной болью, наваждением.

– Привет, Апрель! – улыбнулась Марина, официантка из бара. – Будешь сегодня петь?

Бар, где работали она и ее сестра, назывался «Буфет». Тут подавали кашу с тушенкой «из котелка», травяной чай «из самовара на углях», а водку наливали в граненые стаканы, как в прошлом, по которому многие завсегдатаи испытывали ностальгию, тем более странную, что выросли они уже в другой стране – не той, воспетой Высоцким и Визбором, оставшейся на черно-белых фото, в наивных кинолентах и в памяти старшего поколения.

Апрель сидел на стуле, заложив ногу на ногу, и настраивал гитару. Марина уселась рядом. Ей нравился этот молчаливый мужественный парень, всегда аккуратный, подтянутый, хорошо одетый. Стихи у него были немного грустные, как и положено, а мелодии песен простые, как неторопливый вечерний разговор у костра. Апрель пел редко в отличие от некоторых – только когда «накатывало». Что он вкладывал в это слово, девушка до конца не понимала.

– Погляжу, какая придет публика… – отозвался молодой человек. – Если под настроение, отчего же не спеть…

Выглядел Апрель на двадцать два – двадцать три года. На самом деле ему исполнилось двадцать восемь. Лицо чистое, открытое, с крупными правильными чертами, волосы светлые, подстриженные по моде, глаза серо-зеленые, прозрачные, как вода горного озера. Когда Апрель сердился, глаза темнели, сливались цветом со зрачками. Марина откровенно залюбовалась.

– Ладно, пойду, – с сожалением вздохнула она. – Соня ждет. Работы много. У нас сегодня – санитарный день.

– Уборка, что ли?

– Генеральная.

Апрель проводил ее равнодушным взглядом. Хорошенькая девушка, но ничего в ней нет этакого, чтобы захватило дух, засело в сердце зазубренной занозой. Не то что…

Он тряхнул головой, усилием воли прогоняя непрошенные воспоминания. Того уже не вернуть! Он бы не прочь начать все сызнова, но она не хочет. Не ровня он ей, не пара. Ей солидный человек подошел бы, основательный, степенный, со стабильным доходом, без «вредной привычки» к свободе, к рюкзаку, костру и походному ветру, с которым можно поговорить на возвышенные темы. А кто он, Апрель? Что способен ей дать? Кропает дилетантские вирши, бренчит на гитаре, работает от случая к случаю, сильно не напрягается. У него даже образования нет. Поступил на физмат по настоянию родителей, протянул лямку два года и выдохся, бросил… Черт с ним, с дипломом! Жизнь измеряется другими категориями – количеством пережитого счастья, а не накопленных денег. Ему, Апрелю, хватает того, что у него есть.

«Не надо было давать мне такое имя, – заявил он расстроенной матери. – Назвали бы меня Петром или Василием, чтобы жил, как все. А теперь поздно пенять! Теперь я вольный казак, куда хочу, туда скачу».

«Верхом на палочке! – съязвил отчим. – Маша тебе редкое имя выбрала, надеялась, ты в люди выйдешь, опорой ей будешь в старости. А ты – перекати-поле!»

«Зачем ты так, Коля? – вступилась за сына мать. – Он нам помогает, чем может. Деньги хоть и небольшие, да присылает. Вон, у соседей дети институты позаканчивали, а толку-то? Забыли стариков, носа не кажут. Раз в год приедут и норовят последнее выгрести…»

«Скоро, мам, я на паркетчика выучусь, – обещал Апрель. – Буду на себя работать. Возьму заказ, сделаю, и свободен. В бригаду не пойду, ни у кого под началом ходить не стану».

«Как же ты один-то?»

«Хороший мастер без клиентов не останется».

Он оказался прав. Паркетчик из него получился так себе – звезд с неба не хватал, но компенсировал отсутствие таланта тщательным подходом к делу и добросовестностью. Лиха беда начало – пару лет перебивался, а потом заказы посыпались, как горох. Уже не Апрель искал, кому бы паркет положить, – его искали, записывались в очередь.

Он поймал себя на том, что напевает новый мотивчик и одновременно думает о своей жизни. Всем бы он был доволен, если бы не…

«О, черт, опять! – скрипнул зубами Апрель. – Где раздобыть рецепт лекарства от любви? И существует ли такое?»

Марина драила буфетную стойку, исподтишка поглядывая на парня. Какой он все-таки ладный, рослый, широкоплечий, недаром девчонки о нем шепчутся. И деньжата у него водятся – может запросто угостить выпивкой, на мюзикл пригласить. Стихами да песнями много не заработаешь, поэтому Апрель строительную специальность приобрел, без работы не сидит.

– Слушай, Соня, – шепнула она сестре. – У Апреля кто-то есть?

– Девушка?

– Ну да… Он с кем-нибудь встречается?

– Говорят, была зазноба… да сплыла.

Они пришли в «Буфет» недавно и не успели выяснить, кто чем дышит, кто кому симпатизирует. Здесь было весело: каждый вечер – концерты, пусть самодеятельные, любительские, зато душевные; каждый раз – уйма впечатлений, знакомств, горячих споров, интересного общения. Оказывается, бардовская песня пользуется популярностью даже на таком непрофессиональном уровне, – люди с удовольствием слушают, покупают кассеты и диски с записями неизвестных авторов-исполнителей, обмениваются мнениями, делятся творческими планами, договариваются о совместных проектах.

Апрель держался как-то особняком – ни с кем не объединялся, ни к кому в компанию не напрашивался. Его приглашали в очередной поход, пеший или водный, зазывали в горы, он отказывался. Много заказов, мол, освобожусь, тогда…

Марина пыталась расшевелить его, вызвать на откровенность. Соня пожимала плечами, качала головой.

– Оставь ты его в покое, сестричка. Еще не отошел от прежней любви, а ты ему новую навязываешь.

– Я не навязываю, – обижалась та. – Тебе его не жалко?

– Лучше себя пожалей!

– Апрель не такой, как остальные…

– Любовь слепа. Ты просто не видишь его недостатков.

– Он мне нравится, вот и все…

– Хочешь переспать с ним?

Марина смущенно опускала глаза, заливалась краской. Помимо всех прочих достоинств, Апрель действительно был очень сексуален. От него прямо-таки исходили эротические флюиды. Не только она учащенно дышала в его присутствии…

– Между прочим, одна дама предлагала ему поступить стриптизером в ее ночной клуб! – сообщила Соня.

– Какая еще дама?

– Кто-то ее привел… Митя, кажется.

Митя исполнял обязанности администратора и был начальником не только над «Буфетом», но и над всем малочисленным здешним штатом. Он отвечал за организацию творческих вечеров и праздничных «капустников», за порядок в зале и за все, что происходило в клубе.

Марина поискала глазами Митю. Тот оживленно беседовал с кем-то по сотовому, подходить к нему сейчас с вопросами она не решилась. Соня угадала ее намерение.

– Не вздумай! Еще чего не хватало! Апрель и без того нос задирает, а если узнает, что ты за ним бегаешь, вовсе загордится.

– Я не бегаю…

– Вот и выбрось его из головы. Он занят… понимаешь? Втемяшил себе в голову любовную чушь и страдает.

Марине стало обидно за Апреля. И за себя тоже. Неужели он не замечает ее чувства?

– Может, приворожила его та женщина? – вздохнула Соня. – Я вообще-то в колдовство не верю, но, глядя, как Апрель сохнет… чего только не подумаешь.

– А кто она? Какая? – с жадным любопытством спросила сестра.

– Не знаю. Митя говорил, она приходила сюда с Апрелем… Странная особа, замкнутая до ужаса. Ни с кем ни слова, ни полслова. Так и просидела весь вечер статуей!

– Мне запрещаешь расспрашивать, а сама…

– Случайно разговор зашел. – Соня протерла до блеска стеклянную дверцу холодильника и с удовлетворением кивнула головой. – Ты чисти, чисти самовар, не отвлекайся. Время поджимает.

– Больше она здесь не появлялась?

– Похоже, что нет. Должно быть, не пришлось ей по вкусу наше заведение.

«Ну и хорошо, – твердила про себя Марина. – Значит, не сложилось у них с Апрелем… Зря он тоскует! Она далеко, а я близко, рядышком. Всегда готова выслушать, посочувствовать, утешить…»

– Дура ты, – беззлобно произнесла сестра. – Все мы, девчонки, дуры!

– Почему это?

– Так… Западаем на красавчиков, а они и рады…

Марина тайком бросила взгляд на Апреля. Тот что-то напевал под гитару, ритмично покачивая носком зимнего шнурованного ботинка, за его спиной маячил смутный темный силуэт…

– Соня, посмотри, что это?

– Где? Ничего не вижу…

– Сзади Апреля!

– Крылья, – захихикала Соня. – Он ведь вылитый бог любви! Амур!

– Я серьезно… там чья-то тень…

– Не сходи с ума, Мариша. Тебе почудилось.

Администратор включил подвесные лампы, и от этого тусклого освещения лежащий по углам мрак еще больше сгустился…

По бокам аллеи громоздились горы снега, синие в декабрьских сумерках. Деревья заледенели от стужи. Матвей и Астра прогуливались, беседуя вполголоса. Бледная луна, похожая на сахарный пряник, застыла на небе. Было слышно, как играет музыка на открытом катке.

– Ты веришь этой разочарованной женщине? – с усмешкой спросил он, имея в виду дочку профессора Ракитина. – Она ведь не замужем, как я понял? Значит, сердита на весь белый свет. Особенно ее бесит любовь пожилого отца к молодой жене.

– Почему обязательно «бесит»? Я тоже не замужем…

– Ты – другое дело. Твоя мать, слава богу, жива. У вас дружная семья. А если бы родители развелись и Юрий Тимофеевич привел в дом мачеху, которая моложе тебя?

– Пожалуйста.

– Ракитины рассуждают иначе. По их представлениям, потерявший жену отец не имел права жениться вновь. Он должен был до конца дней оплакивать незабвенную супругу. По-моему, Нелли – типичная эгоистка, которая превыше всего ставит собственные интересы. Ей плевать на отца, да и на покойную мать… Она просто из принципа хочет разрушить чужое счастье.

– Вероятно, такое бывает. Но я хочу проверить, насколько далеко могут зайти дети в своей ревности.

– Очень далеко. Судя по всему, они ополчились на вторую мачеху из-за ее возраста. Их гложет стыд за поведение папаши, неловко перед соседями и знакомыми.

– Раиса уже третья супруга профессора.

– Не вижу в этом криминала.

– Разве не подозрительно, что две предыдущих его жены умерли?

– Нисколько. Человеку не везет в браке! Хочешь сказать, что Ракитин убивает своих жен? Но ведь Нелли боится за свою жизнь, а не за жизнь мачехи.

Астра поддела ногой снег и остановилась. Красноватые фонари в туманном ореоле тянулись вдоль дорожки и смыкались вдали, образовывая светящийся коридор.

– Это обман зрения… – пробормотала она. – Какая-то путаница. На самом деле огни расположены на том же расстоянии друг от друга…

Матвей знал этот ее отрешенный взгляд в никуда. Где, за каким горизонтом видела она события, которые пока только зарождались в темных людских помыслах? Может, это и есть мир теней, существующий бок о бок с земным?..

– Раиса, нынешняя жена профессора Ракитина, моложе его детей на много лет.

– Тебя удивляет разница в возрасте? По-моему, раньше юных девушек частенько выдавали замуж за дряхлых стариков. Такие браки были в порядке вещей. Наверное, обычаи периодически возвращаются.

– Нет… не то… да и пора юности для Раисы миновала. Ей двадцать восемь, а не восемнадцать.

Астра сама не понимала, что ее смущает.

– Ракитин не богат. Квартира и дача не в счет. Антикварная коллекция у него скромная…

– Как не в счет? – возразил Матвей. – Смотря для кого не в счет! Скажешь тоже! В Москве убивают из-за квартир. А тут еще и коллекция.

– Нелли объяснила, что это даже не коллекция, просто старинные вещи и картины нескольких поколений семьи Ракитиных.

– Какая разница?

– Профессор – не алкоголик, не больной одинокий старик. У него двое взрослых детей, которые ему наследуют. Чтобы пойти на тройное убийство, надо иметь весомый мотив.

– Согласен. Кстати, у его сына…

– Леонтия, – подсказала Астра.

– У Леонтия есть дети?

– Нет. Он поздно женился, детьми пока не обзавелся. Его жена Эмма тоже недолюбливает Раису. По крайней мере, так сказала Нелли.

Но Матвей имел в виду другое:

– Выходит, профессор не успел стать дедушкой? Значит, хотя бы внуки не станут претендовать на часть наследства. Надо бы встретиться с этой Раисой, познакомиться, поговорить.

Астра с сожалением покачала головой:

– Невозможно. Нелли против какого бы то ни было нашего контакта с мачехой. Она боится, что отец и брат не простят ей вмешательства посторонних в семейные отношения. Ракитины ужасно скрытные.

– Как же нам быть? Устраивать спиритические сеансы?

Он вспомнил саркастическую усмешку Ларисы и отвел глаза.

– На спиритических сеансах общаются с духами умерших, а все Ракитины живы. Тьфу, тьфу, тьфу!

Ему показалось, что Астра прочитала его мысли о бывшей любовнице, но деликатно промолчала.

– По каким признакам дочь Ракитина определила злые намерения новой мачехи? Раиса чем-то выдала себя?

– У Нелли начали пропадать вещи. Сначала разные мелочи – брелок от ключей, шарфик, зонт…

– Может, она сама их потеряла?

– Я задала ей тот же вопрос. Нелли твердит, что никогда не отличалась рассеянностью.

– Годы идут, берут свое. Появляется забывчивость, которой раньше не было.

– Шерлок Холмс не отмахнулся бы от такого странного факта! – заявила Астра. – Помнишь, как у молодого Баскервиля пропал ботинок?

– Ну, ты хватила! – рассмеялся Матвей. – Намекаешь на собаку? Большой город – не захолустные болота, где легко спрятать огромного пса.

Версия, связанная с собакой Баскервилей, настолько рассмешила его, что он не мог остановиться.

– Город – почище любого болота! – огрызнулась Астра. – Здесь целую свору собак никто не заметит. Вон их сколько бегает!

– По-моему, чушь несусветная…

– Ты прав, – согласилась она. – Но ничего путного в голову не приходит. Нелли ужасно напугана пропажей вещей. Она усматривает в этом зловещее предзнаменование.

– У нее нервы расшатаны, как у любой незамужней дамы в ее возрасте.

Астра набрала пригоршню снега и бросила в него. Он увернулся, продолжая посмеиваться.

– Лучше скажи, при чем тут вообще вещи? Если не для собаки, которая их понюхает и…

Она не выдержала и тоже расхохоталась. Прохожие косо поглядывали на странную парочку: с виду приличные люди, а ведут себя…

– На нас смотрят, – прошептал Матвей, обнимая ее. – Давай поцелуемся!

Леонтий Ракитин выходил из дому в одно и то же время, ровно в половине восьмого. Машину он не брал – его офис находился неподалеку, на соседней улице. Пройтись пешком по утреннему морозцу было приятно и полезно для здоровья. Он с удовольствием шагал по скрипучему снегу, вдыхая холодную свежесть. Ночью Леонтий видел дурной сон, он с трудом поднялся, измотанный, обессиленный, и поплелся в душ.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила его жена за завтраком. – Всю ночь крутился, выглядишь, как с креста снятый…

– Что у тебя за дурацкие сравнения? – вспылил он. – Я не выспался, а тут еще ты со своими причитаниями.

Она оскорбленно замолчала и углубилась в журнал, где печатались косметические и кулинарные рецепты. Ее манера читать за столом раздражала мужа, и Эмма прекрасно это знала. Она нарочно решила испортить ему настроение. Впрочем, портить было нечего – настроение отсутствовало, как и аппетит. Он отодвинул от себя тарелку с творогом и проворчал:

– Сделай мне бутерброд с котлетой. Эту бурду есть невозможно! Если уж ты пичкаешь меня творогом, будь добра покупать его на рынке, а не в супермаркете!

– Мне некогда ездить на рынок.

– Чем же ты занимаешься?

– Работаю.

– От твоей работы – никакого толку! Лучше бы сидела дома и занималась хозяйством.

Эмма злобно хлопнула дверцей холодильника, что тоже действовало мужу на нервы. Он еле сдержался. Холодильник с огромной морозильной камерой стоил немалых денег. Супруги не бедствовали – Леонтий зарабатывал достаточно, чтобы ни в чем не нуждаться, – но портить дорогие вещи было непозволительно, и он не раз напоминал Эмме о «разумной бережливости».

– Не хлопай дверцей!

Она со стуком водрузила на стол кастрюльку с котлетами.

– Поешь сам хоть раз в жизни! Здесь тебе не ресторан!

Вильнув бедрами, Эмма скрылась, и до Леонтия донеслись из гостиной звуки телевизора. Она включила пошлый сериал и уселась краситься. Будет накладывать на лицо тональный крем, слой за слоем, подводить глаза, мазать губы помадой вульгарного оранжевого цвета. Каждый день одно и то же…

– Боже мой, – процедил он сквозь зубы. – Как я терплю это все?! Не надо было жениться…

Эмма работала закройщицей в ателье за мизерную, по меркам Леонтия, плату и ни за что не соглашалась бросить это пустое занятие. Раньше она брала заказы еще и на дом, но после замужества перестала – Леонтий встал на дыбы и потребовал прекратить это безобразие. Вместо того чтобы уделять внимание ему, жена вечерами кроила чужим людям, допоздна возилась с лекалами, повсюду разбрасывала обрезки ткани, иголки и булавки. Однажды Леонтий наступил на булавку, поранился и устроил скандал. Не хватало, чтобы он пострадал из-за чьей-то неряшливости.

– Тебе денег мало? – негодовал он. – Я даю тебе на карманные расходы вдвое больше твоей зарплаты, не считая денег на хозяйство! Зачем ты продолжаешь зря тратить время?

– Это моя жизнь! – взвилась Эмма. – Я не рабыня, чтобы сидеть взаперти и ждать, пока ты оторвешься от своих официанточек и поварих!

– Я нанимаю поваров-мужчин… – опешил Леонтий. «А на официанток даже не смотрю», – собирался добавить он, но прикусил язык. Эмма ревнует! Это было для него открытием.

Их познакомила Глаша, когда еще была жива. Ее подруга шила себе наряды в ателье «Ромашка» и попутно присмотрела Леонтию невесту. Глаша одобрила выбор. «Сколько можно ходить холостяком?» – сказала она пасынку. Они с Эммой два года встречались, и тогда она казалась Леонтию идеальной спутницей жизни. За пять лет брака его иллюзии рассеялись.

«Мы с тобой не созданы для семейной идиллии, Неля, – признался он сестре. – Смерть мамы наложила отпечаток на наши судьбы. Наше детство прошло без материнской ласки и ожесточило нас. Мы не способны любить… вот, что я понял! У меня были увлечения, но ни одно из них не переросло в настоящее чувство, ради которого люди соединяются навеки».

Из глаз Нелли градом катились слезы. Она была некрасива и достаточно умна, чтобы не делать ставку на внешность. Роман с научным сотрудником из отдела, который она возглавляла, окончился болезненным разрывом. Мужчина оказался бабником и любителем приложиться к бутылке. Нелли понадобился год, чтобы разобраться в нем. Она обманулась в лучших ожиданиях! Надежды обрести семейный очаг таяли, женская зрелость была на исходе, невостребованная, иссыхающая, словно забытое на дереве яблоко.

«Честно говоря, я не имею права обвинять Олега, – вздыхала она. – Я не любила его. Просто хотелось стать женой, как все мои сверстницы. Надоело быть старой девой. Думала, привычка постепенно превратится в нежную привязанность».

«Стерпится-слюбится?»

«Ну да. Живут же другие…»

«Не повторяй моей ошибки, сестричка, – говорил Леонтий. – Выходить замуж без страсти – гиблое дело».

«Какие страсти в нашем возрасте? Мне вот-вот сороковник стукнет…»

«Ты отлично выглядишь…»

«Не смеши меня!»

Она улыбалась сквозь слезы, мысленно проклиная свою все еще не преодоленную сексуальность. Неужели так и суждено ей перезреть, не вкусив самого сладкого из плодов жизни?

«Я послушался Глаши и теперь жалею, – заявил брат. – Мы с Эммой – совершенно чужие друг другу. Надо было не торопиться, искать ту единственную, которая дала бы мне счастье!»

Нелли хотела спросить, как у них обстоит дело с сексом, но постеснялась.

«Ты и так поздновато женился…»

«Папа в третий раз успел!»

Кровь бросилась ему в лицо при мысли о мачехе. Как отец посмел привести в дом такую молодую женщину? Стыд и позор…

«Интересно, они занимаются любовью?»

Нелли вспыхнула, отвела заплаканные глаза. Этот вопрос и ей не давал покоя. Отвратительные картины постельных сцен, где отец выступает в роли любовника Раисы, заставляли ее краснеть и чувствовать себя оплеванной, униженной. Как он может после мамы и Глаши? А как эту девицу угораздило спутаться с пожилым немощным человеком, которому впору о душе заботиться, а не предаваться телесным утехам?

«Даже представить противно!»

«Наверное, отец употребляет какую-нибудь виагру… – предположил Леонтий. – При его здоровье это опасно. Раиса загонит его в гроб».

«К этому она и стремится!»

«Не сомневаюсь…»

Сон, который он безуспешно вспоминал все утро, вдруг сам собой пришел ему в голову и развернулся в лицах и красках.

Мама, молодая и прекрасная, стоит в дверном проеме и улыбается, манит к себе маленького Леонтия…

– Я жду тебя, сынок…

За ее спиной – крылья из блестящих перьев, на голове – венок из золотых цветов и листьев. Что-то в ее лучезарном облике смущает мальчика, он весь дрожит, пятится, закрывает ладошками глаза.

– Верни мне то, что я потеряла…

Она стоит в мощном потоке света, совершенно обнаженная, бесстыдно выставляя напоказ свою пленительную красоту – округлые груди, тонкую талию, гладкий живот и полные бедра.

– Я не могу, мама…

Лицо матери искажает жуткая гримаса, она падает на четвереньки, все ее тело мгновенно преображается: туловище покрывается чешуей, шея удлиняется, сзади вытягивается тонкий чешуйчатый хвост, на голове вырастает рог, а губы, которые так нежно целовали сына, становятся пастью, откуда угрожающе высовывается раздвоенный язык. Но больше всего ребенка пугают ее мощные лапы: передние – как у пантеры, а задние – как у гигантской птицы, с четырьмя когтистыми пальцами…

Он замирает в ужасе, готовый к самому худшему. Он чувствует свою вину, ведь он не в силах исполнить ее просьбу! Значит, она вправе наказать его…

Тишина взрывается чуждыми нелепыми звуками, взламывающими мозг. Он хватается за голову, сжимает виски, стонет от невыносимой боли…

– Ты чего сидишь? – удивленно спросила Эмма, стоя на пороге кухни. – На работу опоздаешь…

– Черт с ней, с работой!

Она застыла с открытым ртом, вглядываясь в серое безжизненное лицо мужа. Его лоб был покрыт испариной, а глаза мутны от пережитого страха.

– Тебе плохо?

– Да, немного… Принеси лекарство…

Астра держала свое зеркало Алруну в запертом шкафчике, накрытым бархатной тканью. Каждый раз, доставая его, она испытывала непередаваемое волнение, любопытство и благоговение. Из золотистого тумана, обрамленного бронзовым багетом, на нее взирала дама, похожая на Астру и в то же время другая – более мудрая, невозмутимая и светлая, как зеркальная гладь «венецианской» амальгамы…

Зажженные свечи трепетали от едва заметного движения воздуха, уходили в зеркальную бесконечность, порождая причудливые образы, сотканные мириадами мыслей, витающих в ее воображении или в смутных коридорах будущего…

Прелестная женщина в венке из мандрагоровых цветов кивала Астре, улыбалась уголками губ, на ее щеках играл розовый румянец…

– С чего думаешь начинать? – спросил Матвей, разрушая очарование и волшебство момента.

– С Мандрагоровой Дамы…

– Не понял.

– С Афродиты! Помнишь мраморную статую на кассете?

Еще бы не помнить. По милости Астры он бессчетное количество раз видел этот пестрый калейдоскоп картинок, созданных безумцем. Они врезались в память, словно египетские иероглифы в каменные стены.

– Сумасшествие заразно, – сказал он. – Сколько можно повторять?

– У меня хороший иммунитет.

Он собрался было возразить, но вместо этого громко чихнул от свечного чада.

– Ну, ты и надымила! Твое баловство с огнем доведет до беды.

– Не каркай…

– Я только предупреждаю.

– Образы могут повторяться, – невпопад заявила она. – Это кирпичики, из которых складывается реальность. Можно их сложить так или этак, все зависит от каменщика.

– И кто же каменщик?

– В данном случае я, мое сознание. Оно вольно распорядиться «кирпичиками» по своему усмотрению.

Матвей молча наблюдал за колебаниями свечных язычков, которые отражались в зеркале. Ему на ум пришел усадебный дом в огнях, звуки музыки, льющиеся в прохладу ночи за окнами… Это пробудился граф Брюс, затосковал о петровских временах, о тенистых аллеях парка в подмосковных Глинках, о белоснежных богинях, созерцающих свое отражение в неподвижных водах пруда…

– О чем тебе говорит статуя Афродиты в венке из мандрагоровых цветов? Которая из Ракитиных может сравниться с богиней любви и красоты? Уж точно не дочь профессора.

– Ракитиных несколько. Кроме дочери, это еще жена Леонтия, нынешняя супруга самого Никодима Петровича… и покойные Глафира и Лидия. Неплохо бы заглянуть в семейный альбом профессора.

– Глафира и Лидия? – удивился Матвей. – Они же мертвы.

Астра оставила его замечание без комментариев.

– Надо попросить Нелли, чтобы она принесла нам альбом с фотографиями Ракитиных. Наверняка он у них есть.

– И что? Допустим, одна из Ракитиных – живых или мертвых – действительно обладает редкой красотой. Какое отношение это может иметь к убийству?

– Самое прямое… или никакого!

– Замечательный вывод. Впрочем, убийства пока не произошло. Надеюсь, что все ограничится фантазиями нашей клиентки.

Матвей задул парочку свечей, которые почти догорели.

– Какая вещь пропала у Нелли последней? – спросил он. – Зонтик?

– Нет. Браслет с лазуритом. Она говорит, что это подарок мужчины, с которым она встречалась. Лазурит якобы защищает от завистливых глаз. Потом, когда они расстались, Нелли надевала браслет всего два-три раза… она не сразу заметила, что он пропал.

– У нее был мужчина?

– Конечно, был. Она не настолько уродлива! К тому же занимает руководящую должность в фирме, прилично зарабатывает.

– Браслет золотой?

– Да. Тонкий, современного дизайна. Правда, застежка у него барахлила. Нелли как-то обронила его с руки, но это случилось в гостях у отца, и украшение ей вернули.

– Кто?

– Домработница. Она пылесосила ковры после именин профессора и обнаружила браслет на полу, между креслом и диваном.

– Зачем Ракитину домработница…

– …если у него есть жена? – подхватила Астра, смеясь. – Типично мужская логика.

– Я не то хотел сказать, – смешался Матвей. – Профессора не так богаты, чтобы держать прислугу.

– Домработнице платит его сын, Леонтий. Когда умерла Глаша, он нанял эту женщину вести хозяйство отца. После его женитьбы на Раисе прислугу не уволили не столько из жалости, сколько из соображений безопасности. Леонтий не обеднеет, а дочери и сыну так спокойнее, – отец все-таки находится под присмотром. Они не доверяют молодой мачехе.

– На мачеху все же не помешало бы взглянуть. Нельзя ли как-нибудь хитро с ней познакомиться?

– Я думаю над этим. Есть варианты… Нелли сказала, что профессор дает консультации по культуре древней Вавилонии, платные, разумеется. Прикинусь богатой бездельницей, любительницей экзотических штучек наподобие «исторического ландшафта».

– Чего-чего?

– «Исторического ландшафта»! – с улыбкой повторила Астра. – Термин я сама придумала. Заявлю, например, что мечтаю соорудить возле загородного дома арку в виде «ворот Иштар» или что-нибудь в этом роде…

Еще несколько свеч потухли и задымили. Матвей встал, распахнул форточку. По спине побежали мурашки…

– Слушай, убери-ка ты его!

– Кого?

– Зеркало. Оно будто в спину смотрит…

– Что за выдумки? – захихикала она. – Как зеркало может смотреть?

– Ну, не зеркало… а то, что в нем… или та… – Он запутался, рассердился и в сердцах накинул на зеркальную поверхность кусок бархата. – Так гораздо лучше. Без соглядатаев…

– Ага! А кто надо мной потешался? Кто говорил, что у меня «не все дома»?

– Каюсь, был не прав. Ладно, что там насчет арки в виде…

– …Ворот Иштар. Я тут порылась в сети, прочитала интересные вещи. Прежде чем идти к профессору, надо быть подкованной. По свидетельству Геродота, Вавилон потрясал воображение чужеземцев своей красотой и роскошью. Его жемчужинами были ворота Иштар, висячие сады и зиккурат Этеменанки. Зиккурат – это храмовая башня, выстроенная ступенчатыми террасами. Оказалось, Вавилон – вовсе не «библейская легенда», а реально существовавший город. При раскопках археологи обнаружили и остатки ворот Иштар, от которых брала начало дорога Процессий, и основание разрушенного зиккурата, и фрагменты садов. Ворота Иштар были реконструированы в натуральную величину и находятся в берлинском музее. Зрелище впечатляющее! Почему бы мне не построить нечто подобное у себя в Подмосковье? Не таких внушительных размеров, конечно, просто миниатюрную копию. И хвалиться перед гостями!

Карелин с сомнением покачал головой:

– Ты уверена, что ученый согласится беседовать о вавилонской культуре с какой-то претенциозной выскочкой?

– Во-первых, я не собираюсь играть роль выскочки. Напротив, изображу скромность и смирение. Во-вторых, Ракитину нужны деньги. У него молодая жена, если ты помнишь. Я упрошу его встретиться! Наверняка он пригласит меня к себе домой, а там познакомит с супругой. Он воспитанный, интеллигентный человек. А дальше все будет зависеть от меня, сумею я найти общий язык с Раисой или нет.

– Попробуй, – без энтузиазма кивнул Матвей. – Чем черт не шутит?

Они сидели в гостиной ее квартиры на Ботанической улице. Шторы на окнах были раздвинуты. Внизу раскинулся засыпанный снегом сад, розовый от полуденного солнца, чуть дальше виднелись крыши выставочного центра. Расставленные по всей комнате свечи оплыли, уменьшились наполовину. Пахло горячим парафином и дымом.

Астра вдруг просияла, будто ее посетило озарение.

– Вот тебе и Мандрагоровая Дама! – воскликнула она. – Богиня Иштар олицетворяет планету Венеру, а Венера – это Афродита у греков.

Матвей состроил ироническую мину.

– Должен признать, в семье Ракитиных с женщинами творится что-то странное. Одни умирают, другие боятся насильственной смерти, третьи… – он запнулся. – Забыл спросить. Как Нелли заметила пропажу браслета?

– Ей захотелось надеть его на корпоративную вечеринку, но браслет исчез.

– Из квартиры?

– Она хранила его в ящичке секретера, вместе с остальными драгоценностями, которых у нее немного.

– Тогда найти вора проще простого! Установить, кто побывал у нее дома за это время, и…

– Дело в том, что Нелли не может точно вспомнить, положила ли она браслет в ящичек. Возможно, она обронила его в прошлый раз. В любом случае потеря дареного украшения повергла ее в шок…

Раиса играла один из своих любимых ноктюрнов Шопена. Она увлеклась и не слышала, как кто-то вошел в квартиру. Рояль у Ракитиных был не из самых лучших, но звучал приятно. Две клавиши в басах западали, – надо бы вызвать настройщика. Зато верха отзывались на прикосновения пальцев прозрачно и звонко…

Над инструментом висел портрет первой жены Никодима Петровича – Лидии, матери его детей. Жутковатый портрет. Раиса старалась не смотреть на него. Лидия там была изображена вполоборота, одежду ей заменяли длинные распущенные волнистые волосы. Красавица, ничего не скажешь. Только отчего-то мороз шел по коже от ее взгляда из-под ресниц…

Раиса не осмелилась попросить мужа снять портрет. Она знала, что ее предшественница Глафира беспрекословно терпела присутствие «соперницы». Чем же Раиса хуже? Да и детей обижать не хотелось. Хотя какие они дети? Мачеха против них сама ребенок.

«Неля и Леон очень привязаны к матери, – объяснила новой хозяйке домработница. – Им будет больно, если вы уберете портрет со стены. Мы все к нему привыкли!»

Раиса тоже старалась привыкнуть, но не получалось. Лидия явно невзлюбила ее: это ощущение преследовало молодую жену профессора во сне и наяву.

«Бедная Лидушка, – говаривал муж. – Небось и косточки ее истлели, а она все как будто с нами!»

«Да уж, – думала Раиса. – От ее всевидящего ока ничего не укроется!»

После таких мыслей она корила себя за ревность к покойной, стыдила за злость, которую невольно вызывал у нее портрет. Словно Лидия здесь всем распоряжается, она по-прежнему хозяйка дома, а Раиса так – живет в блуде с чужим мужем.

«Глаша – царствие ей небесное! – испытывала к Лидушке истинное почтение, – признавался профессор. – Детей наших воспитала, как родных. Заботилась о них, пестовала, а они ее матерью ни разу не назвали».

Раиса от Нелли и Леонтия такого обращения и не ждала. Смешно даже, чтобы они называли ее «мамой». Глупо! Дети у профессора выросли амбициозные и высокомерные, самовлюбленные донельзя.

«Я несправедлива к ним, – убеждала себя мачеха. – Просто они напоминают Нико о Лидии, а заодно и мне. Я постоянно читаю на их лицах осуждение, а в глазах – брезгливое недоумение. Как такая молодая женщина вышла замуж за их отца? Наверняка из меркантильных соображений. Они, должно быть, презирают меня!»

Звуки ноктюрна будили в душе печаль, сожаление о безвозвратно ушедшей любви, о том счастье, которое никогда не вернется…

«Лидия была для Нико таким счастьем, – думала Раиса. – Ни Глаша, ни я не смогли дать ему и малой толики того, что давала она. Достаточно взглянуть на ее портрет, чтобы понять это…»

Что-то в картине пугало Раису. Она списывала свой страх на суеверия. Ведь Лидия давно мертва, а портрет как будто продлевает ее земное существование, позволяет ее душе витать поблизости…

– Какая ерунда! – прошептала Раиса. – Я нарочно драматизирую ситуацию, чтобы казаться себе ущербной и незаслуженно обиженной. Дети Нико и Лидии вовсе не обязаны меня любить… Я невольно заняла место их матери и в сердце отца, и в квартире, и…

«Стоп! – остановила она себя. – Верю ли я в то, что говорю? Способен ли Нико любить кого-нибудь, кроме Лидии?»

Поток мыслей захлестнул ее, ноктюрн захлебнулся. Она сбилась и убрала руки с клавиатуры. Рояль замолчал. В гостиной затихали обертоны…

Раиса вспоминала, как профессор сделал ей предложение, волнуясь и пряча это волнение за сухостью слов и напряженной улыбкой. Она заметила, как мелко дрожат его руки с аккуратными, ухоженными ногтями, как подергивается уголок рта, и… растаяла. Заслуженный, уважаемый человек зовет ее замуж, предлагает расписаться и переехать к нему – не банально переспать, а стать законной супругой, со всеми правами и, разумеется, обязанностями…

«Я не удивлюсь, если вы мне откажете! Я готов ко всему. К негодованию с вашей стороны, к резкой отповеди, к прекращению знакомства, наконец… Мой возраст в сравнении с вашим не позволяет мне надеяться…»

Он говорил, а она слушала и смотрела на него другим взглядом – не тем, что прежде, робким и восхищенным, а нежным и понимающим, по-женски жалостливым. Она увидела то, на что раньше не обращала внимания, – пробивающуюся сквозь краску седину волос и бороды, зубные коронки, дряблую кожу щек, морщины на лбу и вокруг глаз, выступающий под пиджаком живот… Профессор, оказывается, подкрашивает волосы, желая казаться моложе! Его бородка поредела, зато скрывает обвисший подбородок. Безукоризненный костюм сшит на заказ, чтобы замаскировать недостатки фигуры. Возраст взял свое, но не испортил благородства осанки, черт лица и, главное, не погасил огня в душе. Этот человек сумел увлечь Раису своими идеями, с ним она забывала о собственных невзгодах и неудачах, о своей неприкаянности и полной неопределенности впереди. Одинокая жизнь в Москве теперь, после окончания консерватории и трех лет мытарств по съемным квартирам, нищеты, которую не могли побороть временные заработки, не сулила ей ничего доброго. О сольной карьере нечего и мечтать! Яркого, неповторимого таланта у нее не было, дар божий приходилось компенсировать упорным трудом и усидчивостью. Максимум, на что она может рассчитывать, – частные уроки и концертмейстерство. Не идти же тапершей[36] в ресторан? Музыка, которая призвана наполнять сердце радостью и дарить наслаждение, обернулась для Раисы годами тяжелой учебы и в результате не давала достаточных средств к существованию. Она старалась не думать о будущем, и тут судьба преподнесла ей встречу с Никодимом Петровичем.

«Могла ли я отказаться от брака с ним? – спрашивала она себя. – Могла… но не отказалась. Решила, что уважение и симпатия заменят мне супружескую любовь. Я слишком много читала книг о любви и прониклась несбыточными надеждами. Они обманули меня. Правда в том, что… Нико тоже не любит меня. Порой он относится ко мне, как к дочери, – ласково и снисходительно. Порой – как к сиделке, особенно когда болеет. Днем я для него заботливая нянька, а ночью он видит во мне любовницу, а не возлюбленную…»

Первую брачную ночь с мужем Раиса не могла вспоминать без жгучего стыда. Ей пришлось раздеться, причем при свете… Горел ночник, но и этого оказалось достаточно, чтобы ей захотелось провалиться сквозь землю. Она впервые увидела Ракитина обнаженным. Он не испытывал ни малейшей неловкости в отличие от нее. Его сексуальный пыл удивил новобрачную. Вероятно, он поддерживал форму при помощи препаратов, усиливающих потенцию. «Расслабься, – требовательно повторял он. – Не сжимай губы… я хочу целовать тебя… меня это возбуждает. Я уже не так молод, чтобы тратить силы понапрасну…»

Он легко преодолел ее смущение и даже, казалось, испытал особую сладость от ее скромности. «Слава богу, ты не распущена, как нынешние барышни, – шептал он, обдавая ее запахом туалетной воды и мяты. – Это приятно. Но в постели сдержанность только мешает. Я твой муж, и ты можешь позволить себе осуществить заветные желания…»

Раиса молчала, шокированная и его бесцеремонными действиями, и его словами. Она подчинялась, не считая себя вправе возражать и оказывать какое-либо сопротивление. Ведь она добровольно согласилась стать женой этого немолодого и, в сущности, незнакомого ей мужчины. Брак предполагает супружеские обязанности, против которых протестовать бессмысленно.

После недолгих бурных ласк, которые она вытерпела, внутренне сжавшись, мучительно краснея и глядя в потолок, супруг, утомленный исполнением долга, уснул. Его всхрапывание и по-хозяйски заброшенная на ее грудь рука, густо покрытая волосами, вызвали у нее приступ отвращения. К горлу подкатила тошнота, но она не посмела даже пошевелиться. Она подавила в себе стон и слезы отчаяния и постаралась принять свою участь, как должное.

«А чего ты ожидала? – думала она, лежа без сна на смятых подушках. – Платонических отношений? Отцовско-дочерней любви? Чисто дружеского расположения? Разве тебе с самого начала не было ясно, что Никодима Петровича соблазнило именно твое молодое тело, а не какие-либо другие качества. Твое восхищение, твой интерес к нему как к собеседнику он принял за влюбленность и поддался заблуждению. К тому же ты играешь на рояле, как его обожаемая Лидия. Будь благодарна хотя бы за то, что он женился на тебе, а не начал домогаться в обмен на материальную поддержку и протеже…»

Измотанную запоздалым раскаянием, ее сморило, и она погрузилась в тревожное забытье. Утром профессор, который привык вставать рано и садиться за работу в своем кабинете, не стал ее будить. Она проснулась в одиночестве от солнца, лившегося из окна, и в ужасе сообразила, где она находится и кто она. Жена господина Ракитина, специалиста по древней культуре Месопотамии, автора многочисленных публикаций и научных книг, выдающегося интеллектуала и галантного мужчины, который к тому же оказался далеко не импотентом, как она втайне надеялась. Ее ночная сорочка, купленная накануне бракосочетания, валялась на полу, а она, голая, с растрепанными волосами, лежит в чужой постели. Хотя… почему же чужой? Это ее постель, ее квартира – ей больше не нужно отдавать последние деньги за жилье и сидеть впроголодь без копейки за душой, без всякой перспективы. Со вчерашнего дня ее фамилия – Ракитина, и она здесь хозяйка, а не гостья. Ей предстоит одеться, привести себя в порядок и отправиться на кухню готовить завтрак. А затем позвать мужа к столу…

«Как я подниму на него глаза? – заливаясь краской, подумала Раиса. – Я не смогу! Это выше моих сил…»

Сидя за роялем, она так углубилась в воспоминания, что не услышала хлопка входной двери. Кто-то, осторожно ступая, прошел по коридору и замер на пороге гостиной…

Профессор Ракитин, вопреки ожиданиям Астры, назначил встречу в холле библиотеки Академии наук. С ходу приглашать незнакомого человека к себе домой было не в его правилах.

– На метро ты доберешься быстрее, – сказал Матвей. – Ночью шел снег. На улицах – заносы.

– Ты со мной не поедешь?

– При мне Ракитин не станет откровенничать. Ты лучше умеешь располагать к себе людей.

– Ладно…

Снег продолжал идти, но уже более редкий, крупный и красивый, как на рождественских картинках. На козырьках, ветках деревьев и перилах ограждений лежали белоснежные шапки. Астра торопливо шагала к подземке, боясь опоздать. Такой человек, как Никодим Петрович, вероятно, пунктуален и не любит разгильдяев.

Пассажиры в вагоне были все мокрые от тающего снега. С воротника ее шубки тоже капало, хотя она отряхнулась в переходе. Глядя на мелькающие за окном станции, Астра мысленно готовилась к разговору… Как бы напроситься в гости к господину Ракитину?

Профессор сидел на откидном стуле и читал ксерокопии материалов о царских гробницах Ура,[37] сделанные пять минут назад. Ему пришлось надеть очки. В очках он выглядел старше своих лет.

Он встал и поздоровался с Астрой, когда она подошла со словами:

– Это я звонила вам по поводу ворот Иштар. Будем разговаривать здесь?

– Почему бы нет? У вас есть возражения?

Ракитин был точно таким, как она представляла: импозантен, выше среднего роста, при галстуке, под пиджаком поддета шерстяная жилетка, правильные черты лица, зачесанные назад волосы, высокий лоб с залысинами. Короткая бородка и усы тщательно подстрижены.

Он невозмутимо выслушал галиматью, выразительно изложенную Астрой насчет «исторического ландшафта».

– Почему именно ворота Иштар? – В его глазах за стеклами очков вспыхнули искорки смеха. – Советую вам соорудить в подмосковных владениях Вавилонскую башню.

– Башня обойдется дороже.

– Ах, ну да… ну да! Так ведь и ворота Иштар – не простая арка, облицованная чем попало.

– Мне нравятся эти ворота! – Астра умоляюще приложила руки к груди. – Я видела их в Берлине, в музее. Красота неописуемая! Вы мне поможете?

Профессор деликатно прочистил горло и взглянул на нее с растущим изумлением.

– Сделайте чертеж ворот… чтобы точь-в-точь как в Вавилоне! Только гораздо меньше. И… там была чудесная голубая плитка с какими-то зверями! Эскизы зверей тоже неплохо было бы…

– Плитка? – с усмешкой перебил профессор. – Вы называете «плиткой» глазурованные кирпичи? Таких вам никто не сделает. Оставьте вы эту идею, барышня.

– Ни за что! Кирпичи так кирпичи. У моего приятеля свой кирпичный заводик, он любой мой заказ выполнит по высшему разряду.

Никодим Петрович захохотал. Очки съехали с переносицы, щеки порозовели, он весь преобразился. Из строгого ученого мужа превратился в задорного мальчишку. Пожалуй, это его мальчишество могло привлечь молодую женщину.

– Я вам заплачу за чертеж! – «обиженно» протянула Астра и назвала сумму. – Столько хватит?

– А вы, погляжу, денег не жалеете…

– Может, я целых полгода мечтаю заиметь в саду ворота Иштар! – выпалила она. – Они мне ночами снятся! С тех пор как съездила в Берлин, только о них и думаю.

Профессор терпеливо объяснил:

– Ворота Иштар, барышня, не какие-нибудь… фигли-мигли. Это грандиозное культовое сооружение времен царя Навуходоносора Второго.[38] Библейский персонаж, смею заметить. Знаете, чтобы выстроить даже маленькую их копию, недостаточно одних денег. Где вы найдете квалифицированных строителей? Как изготовите знаменитые барельефы священных животных?

– Это мои проблемы. – Астра надула губки. – Я разберусь! Так вы беретесь сделать чертеж и подробное описание ворот или мне обратиться к другому специалисту?

Она рискнула задеть самолюбие Ракитина и не прогадала.

– Послушайте, я не отказываюсь. Я пытаюсь донести до вас сложность замысла.

– Не я же буду строить?

Профессор развел руками и покачал головой. Он был бессилен против невежества этой упрямой женщины.

– Мне рекомендовали вас как лучшего знатока Вавилона! А вы…

Никодим Петрович не мог равнодушно вынести сцены горя, которую разыгрывала перед ним Астра. Да и названная ею сумма не была бы лишней. На эти деньги он сможет нанять художника, который сделает чудесные иллюстрации к новой книге. Те, что предложило издательство, никуда не годятся. Но средств для оплаты художнику со стороны у них нет.

Заманчивая перспектива заработать без особых усилий склонила чашу весов в пользу Астры. «Чертеж ворот у меня имеется готовый, нужно будет изменить размеры, только и всего, – крутилось в уме Ракитина. – А эскизы барельефов…»

– Давайте поступим вот как, – предложил он. – У меня дома есть набор отличных слайдов. Я покажу вам кое-что, расскажу обо всех особенностях, с которыми вы столкнетесь при строительстве ворот Иштар. И тогда, обладая полной информацией, вы примете решение.

– Давайте! – обрадовалась она.

– Вы располагаете временем?

– Мы поедем прямо сейчас?

– Сегодня до обеда я свободен, – кивнул Ракитин, поднимаясь. – А вы?

– Я отложу все свои дела… к черту магазины! К черту косметический салон! Я вызываю такси…

– Вы не на машине? Правильно, – одобрил профессор. – В такой снегопад можно простоять в заторах полдня. Не надо такси. Воспользуемся метро…

Раиса вздрогнула и обернулась…

– Ты? Господи, как я испугалась!

Она усилием воли заставляла себя обращаться к пасынку и падчерице не на «вы», а на «ты». Такое условие поставил ей муж. «Как ни крути, а они тебе родственники, – добродушно посмеивался профессор. – Можно сказать, дети. Ты их мачеха, хотят они этого или нет!»

– Как ты вошел?

Вопрос вылетел быстрее, чем она сообразила: у каждого из них есть ключи от отцовской квартиры. «Это правильно! – заявил Никодим Петрович. – Дети имеют право в любое время прийти в дом, где они выросли!» Раиса не осмелилась возражать. Да и какие у нее были основания?

До сих пор, по крайней мере при ней, Нелли и Леонтий ни разу не воспользовались своим правом. Они заранее звонили, собираясь зайти проведать отца, и Раиса встречала их с улыбкой, старалась накрыть стол, принять со всем гостеприимством, на которое была способна. Она даже забыла о наличии у них ключей. И вот Леонтий неприятно поразил ее своим вторжением.

– У меня ключи! – с вызовом произнес он.

Уголок его рта дергался, как у отца. И поскольку она молчала в растерянности, злобно добавил:

– Я что, должен спрашивать у тебя разрешения?

– Нет…

Раиса отвернулась и закрыла крышку рояля. Ей стало неловко и за то, что она недостаточно гладко играла ноктюрн Шопена, и, главное, за свои мысли. Словно Леонтий мог их подслушать.

– Не желаешь со мной разговаривать?

Раису смущало ее домашнее одеяние: открытый шелковый халат, который распахивался при малейшем движении. При муже, и тем паче при посторонних она бы никогда себе не позволила предстать в таком виде. Этот халат предназначался для редких часов одиночества, когда она отдыхала от заведенных Ракитиными «порядков» и собственных комплексов.

Леонтий уставился на ее грудь, не стесненную бюстгальтером, откровенно выступающую под шелком цвета чайной розы, и его передернуло. Он представил отца и эту развратную девицу в постели, представил, как они занимаются сексом, и содрогнулся от отвращения…

Он со свистом втянул в себя воздух. Раиса отшатнулась, ей показалось, что пасынок хочет ее ударить.

– Где папа? – спросил он сквозь зубы.

– Пошел в библиотеку…

– Когда он будет?

– Не знаю… после обеда, вероятно…

Она готова была поклясться, что он все отлично знал. И нарочно явился сюда помучить ее. Вчера приходила Неля, сегодня он… К счастью, визит падчерицы не доставил Раисе хлопот. Та забрала «материнскую» шкатулку и ушла. Надо было видеть, с какой брезгливой гримасой она держала вещицу в руках – словно мачеха осквернила ее своими прикосновениями.

«С чего ей взбрело в голову, что шкатулка принадлежала Лидии? – недоумевал Никодим Петрович после ухода дочери. – Я купил шкатулку в Ленинграде, на симпозиуме. Из-за картинки на крышке! Глаша складывала туда нитки. Лидия вообще не умела шить! Она отродясь иголку в руки не брала…»

– Ну, когда думаешь устраиваться на работу? Или это не входит в твои планы?

«Хватит сидеть у нас на шее, – прочитала Раиса в глазах Леонтия. – Мы не намерены тебя содержать!»

Она бы с удовольствием, но профессор неожиданно воспротивился. Он пожелал, чтобы она всегда находилась дома – встречала его и провожала, кормила, лечила, ночами ублажала его затухающую чувственность, а днем помогала набирать тексты на компьютере. У него болели глаза, и Раиса выполняла почти всю техническую работу.

– Никодим Петрович против, – вымолвила она под сверлящим взглядом пасынка.

Леонтий был привлекательным мужчиной. Неле повезло меньше. Ей достались от матери только глаза, остальные черты она унаследовала от отца, причем в худшем варианте. Если профессора они не портили, то о ней этого сказать было нельзя.

Леонтий же выглядел вполне презентабельно: вышел и лицом, и фигурой. Ему бы еще характер помягче, манеры приличней. «Возможно, он ведет себя грубо и развязно только со мной, – подумала Раиса. – Они с Нелей меня выживают. Дай им волю, удавили бы!»

– За что вы меня так не любите? – вырвалось у нее.

Губы пасынка расплылись в нехорошей усмешке.

– Тебе мало отца? Хочешь, чтобы еще я тебя полюбил? – Его взгляд заскользил по ее груди, опустился ниже, задержался на ногах, стройных, с полными округлыми икрами, выступающих из-под халата. – Короче юбки не нашлось? Ты бы вообще сняла халатик за ненадобностью!

Она вспыхнула, но смолчала. Ей не терпелось пойти в спальню и переодеться в домашние брюки и блузку, но Леонтий загораживал ей путь. Она вздохнула, решилась, сделала шаг вперед и оказалась лицом к лицу с разъяренным мужчиной. Его руки обвили ее талию.

– Пусти…

– Зачем? Ты же сама хочешь любви?

– Как тебе не стыдно!

– Чего мне стыдиться? Ты предлагаешь себя, я не отказываюсь.

Раиса дернулась, уперлась ладонями в его плечи.

– Давай, строй из себя недотрогу! – глумился он. – Со стариком спишь, а я чем хуже?

– Мерзавец!

– Грязная тварь! Еще ломается…

Он прижал ее к роялю, опрокинул. Твердое дерево инструмента больно впилось ей в поясницу. Она, не соображая, что делает, плюнула в его бесстыжие глаза…

Леонтий отпрянул, опомнился. Краска отхлынула от его лица, губы побелели. Он тяжело дышал.

– Кому ты нужна, дрянь? Ты что себе вообразила?

– Отпусти!

Она выскользнула из его рук и закрылась в спальне. Было слышно, как щелкнул, захлопываясь, замок.

– Только посмей проговориться отцу! – крикнул Леонтий ей вслед. – Я тебя по стенке размажу! Дрянь… Тебе никто не поверит! Слышишь меня? Никто!

Он поднял глаза на портрет матери. Показалось, что она улыбается, одобряя его действия.

«Я тебя уничтожу… – выдохнул он, мысленно обращаясь к Раисе. – Ноги твоей в нашем доме не будет…»

Жена профессора оказалась худощавой, небольшого роста, но с развитой грудью и бедрами. Она была одета в светло-зеленый домашний костюм из хлопка и выглядела гораздо моложе своих лет. Густые волосы естественного русого оттенка, заколотые сзади в хвост, отсутствие макияжа, светлая кожа и пухлые розовые губы делали ее лицо милым и непосредственным, как у совсем юной девушки. Ее легко можно было принять за внучку Никодима Петровича. Кроме массивного обручального кольца на руке, на ней не было никаких украшений.

«Интересно, ее предшественница Глафира носила это же кольцо или Ракитин купил новое? – подумала Астра. – Судя по размерам, пожилой супруг довольно щедр. Некоторые мужчины, выбирая кольцо, таким образом утверждают свою власть над женой. Якобы чем увесистее этот символ брака, тем крепче узы, связывающие женщину».

Она заметила, что сам Ракитин носил обручальное кольцо втрое тоньше.

– Моя супруга, Раиса, – с явным удовольствием представил ее профессор.

Астра с улыбкой кивнула. Та вежливо поздоровалась и предложила чаю. Она чувствовала себя скованно, ее глаза были красными и припухли.

«Ты плакала? Что-то случилось?» – хотел спросить муж, однако сдержался. Негоже выяснять причину женских слез при посторонних.

– Принеси нам чаю в кабинет, – попросил он. – Мы с госпожой Ельцовой будем просматривать слайды.

Он пошел впереди, показывая дорогу. Квартира была просторной и состояла из трех комнат и большой кухни. Поглядывая по сторонам, Астра успела увидеть гобеленовые обои, пару картин в багетных рамах и старинную мебель из темного дерева. Ничего особенного. Ей приходилось бывать в куда более роскошных апартаментах.

«Не суди со своей колокольни, – вспомнились слова Матвея. – Для девушки из провинции, которая выросла в малообеспеченной семье, просто московская квартира – уже целый капитал. Не говоря обо всем остальном. Дачу, кое-какие вещи, представляющие антикварную ценность, можно продать и выручить баснословную, по ее меркам, сумму!»

«Откуда тебе известно, какой достаток в семье Раисы?»

«Будь она в состоянии держаться на плаву, не выходила бы замуж за старика!»

«Ракитин мог привлечь ее силой своей личности…»

«Не отрицаю. Приглядись к ней повнимательнее – вдруг она и правда безумно влюблена?»

В его голосе звучала ирония. Астре почему-то тоже не верилось в абсолютную чистоту чувств и помыслов молодой жены Ракитина. Первое впечатление подтвердило ее сомнения. Раиса не выглядела счастливой и воодушевленной, напротив – весь ее вид демонстрировал покорность судьбе и подавленность. Глаза красные… Из-за чего она плакала?

В кабинете Никодима Петровича стояли застекленные стеллажи с книгами, два стола – письменный и компьютерный, на котором теснились плоский монитор и прочая техника, – кожаный диванчик с подлокотниками и два кресла.

– Здесь рабочее место моей жены, – кивнул он в сторону компьютера. – Она мне помогает готовить книгу к публикации. Ну, как вы? Готовы к просмотру?

Свободная от стеллажей стена была занята экраном для слайдов и видеороликов.

Астре не хотелось садиться за слайды. Ей бы пройтись по комнатам, проникнуться атмосферой этого дома, подышать тем же воздухом, что Ракитин и его молодая спутница жизни – третья по счету. Которая, если верить Нелли, замыслила худое.

Гостья искала предлог отказаться от просмотра слайдов, но не нашла подходящего.

– Покажите мне барельефы, – сказала она. – Крупным планом. Сами ворота я видела в музее. Они ведь выполнены в натуральную величину?

– Да. Представьте себе пустынную местность, палящее солнце и четыре огромных холма, целые горы щебня и мусора, под которыми покоился Вавилон, величайший город прошлого. Роберт Кольдевей совершил подвиг, добравшись до этих легендарных руин.

– Кольдевей?

Астра старательно изображала недалекую богатую дамочку, которая ни черта не смыслит в подобных вещах. Ей было легко притворяться, она действительно мало знала о вавилонской культуре.

– Это немецкий археолог, – охотно пояснил Ракитин. – Берлинские музеи поручили ему раскопки Вавилона. Они ждали клинописных табличек и золотых кладов. Перед тем в гробницах Ура англичанами были обнаружены превосходные изделия из золота. Чудесные находки вдохновили ученых, и Кольдевею выделили деньги на проведение работ и отправили с ним целую группу помощников.

Профессор мог бы часами говорить обо всем, что касалось сей благодатной темы.

– А Кольдевей разочаровал их! – воскликнул он, включая проектор. – Его экспедиция добывала из-под золы и щебня… разбитые кирпичи. Да-да! Ящики, наполненные кирпичами, грузили на суда и везли вниз по реке…

Астра нарочито громко зевнула, пробормотав:

– Извините…

– В общем, опустим подробности, – вздохнул Ракитин. – Итак, за неимением клинописной библиотеки и предметов из золота, в Берлине решили воссоздать знаменитые ворота Иштар, точную копию тех, что некогда украшали дорогу Процессий. Присланные Кольдевеем кирпичи были покрыты ярко-голубой, желтой, белой глазурью и восхитительными барельефами. Каждый год через эти великолепные ворота шествовала пышная процессия в честь бога Мардука[39] к его храму. В день празднования Нового года и восшествия на престол царя царей происходило величайшее таинство «священного брака». Богиня Иштар была главным действующим лицом этой мистерии…

Глаза Астры заблестели неподдельным любопытством.

– Как это происходило?

– Никто не знает. Вавилонские жрецы держали ритуал в строгом секрете. На самом верхнем этаже печально известной Вавилонской башни, очевидно, зиккурата Этеменанки, находился «брачный покой», куда спускался бог… В древних религиях боги уподоблялись людям и в любви, и в половых желаниях. Сексуальные мотивы возводились в культ. Вот, полюбуйтесь…

На экране появилась табличка с недвусмысленным рисунком: двое мужчин и одна женщина, по-видимому, жрица богини Иштар, занимаются любовью.

– У нас бы это назвали порнографией, – улыбнулся Ракитин. – А в Вавилоне такие изображения служили талисманами, обеспечивающими рождение детей.

Он замолчал и повернулся к двери. В проеме, не решаясь войти, стояла Раиса с чашками на подносе.

– Неси сюда, – кивнул ей профессор. – Ты нам не помешаешь.

Она склонилась, расставляя на письменном столе чашки с чаем, конфеты и варенье в креманках.

– Вы любите с лимоном? – спросила она у Астры. – Тогда я нарежу…

– Надо было сразу нарезать, – сказал Ракитин. – Что с тобой сегодня?

– Голова болит…

– Прими таблетку.

– Я уже выпила. Не помогает…

Раиса взяла поднос и поспешно удалилась. «Да у нее руки дрожат! – подумала Астра. – И глаза до сих пор на мокром месте».

– Вы настоящий деспот! – шутливо заметила она. – Запугали жену до смерти.

– Не говорите так. Для меня это…

Он споткнулся на полуслове и сделал вид, что меняет слайд. По его лицу разлилась нездоровая бледность.

Астра непроизвольно сболтнула лишнее. Ее слова прозвучали намеком на смерть двух предыдущих жен господина Ракитина. Заглаживая неловкость, она спросила о кирпичах, которые немецкие мастера изготовили для имитации ворот Иштар.

– Их делали из бранденбургской глины, – оживился профессор. – Было нелегко воссоздать искусство обжига, который применяли древние вавилоняне. Но немцы справились. И теперь любой турист может пройти через ворота царицы неба, матери всех людей, вечно юной красавицы Иштар. Этой богине поклонялась более древняя цивилизация шумеров,[40] называя ее Инанна.

– А подлинные кирпичи из Вавилона тоже использовались?

– Разумеется. В том и кроется мистическое очарование этих ворот! Подлинные кирпичи, изготовленные руками вавилонских мастеров тысячелетия назад! Знаете, меня дрожь пробирает, когда я пытаюсь вдуматься…

Он долго говорил о сложных экспериментах, проведенных в керамических мастерских Берлина, о расшифровке клинописных текстов, о фантастическом «вавилонском драконе», о плитах с клеймом Навуходоносора, которые устилали дорогу Процессий. На каждой была высечена надпись: «Я – Навуходоносор, царь Вавилона, сын Набополассара, царя Вавилона, вавилонскую улицу замостил для процессии великого господина Мардука каменными плитами из Шаду. Мардук, господин, даруй нам вечную жизнь». При этом он менял слайды, наглядно подтверждая сказанное.

Астра увлеклась. Она представила пыльные, жаркие улицы Вавилона, розовые плиты дороги Процессий, дома горожан с плоскими крышами, ослепительно сияющие на солнце голубой майоликой ворота Иштар, разноцветные ярусы башни Этеменанки – «дома краеугольного камня неба и земли» – и «чудо варварской роскоши» громадный дворец Навуходоносора. У любого захватило бы дух, окажись он в тронном зале царя, украшенном со всей изумительной пышностью, присущей вкусу восточных владык…

– Роберт Кольдевей провел на раскопках Вавилона восемнадцать лет, – произнес Ракитин, возвращая Астру с берегов Евфрата в московскую квартиру. – Судьба жестоко обошлась с ним. Он умер, так и не увидев реконструированные ворота Иштар и тронный зал Навуходоносора. Даже язык не поворачивается назвать эти сооружения «экспонатами». Вы помните торжественную тишину зала и охватывающий ваше сердце священный трепет?

– Да… – рассеянно кивнула она.

– Невозможно вызвать то же ощущение, отступая от образца в чем бы то ни было. Особенно в размерах и точности отделки.

«Вот к чему он клонит! – сообразила Астра. – Он убеждает меня отказаться от глупой затеи…»

– Я понимаю, но…

– Ворота Иштар существуют лишь в том виде, какими они были в Вавилоне. Все остальное будет выглядеть жалко и комично. Не стоит тратить деньги и силы, чтобы насмешить людей.

– Насмешить?

– Именно! Именно! Вы надеетесь поразить их, а они поднимут вас на смех!

На экране появился новый слайд, и Ракитин с жаром произнес:

– Посмотрите на этих чудесных животных, которых ни в коем случае нельзя уменьшить! Пропадет все их волшебство…

Он забыл, что намеревался заработать на чертеже и эскизах: искренний почитатель древней культуры взял в нем верх.

– Погодите… а что это за звери?

На голубом фоне неторопливо шествовали белые быки с желтыми гривами и желтые быки с красными гривами.

– Рими, – объяснил Ракитин. И процитировал: – «Свирепые быки и мрачные драконы начертаны на дворе врат, чем я сообщил вратам великолепие чрезвычайное и роскошное, и род людской может взирать на них в изумлении».

– Где же драконы?

Быков на экране сменили загадочные существа в виде полузмей-полуптиц с лапами льва, раздвоенным языком, рогатой головой и чешуйчатым туловищем.

– Вот и они… сирруши. Взгляните поближе на «вавилонского дракона» во всей красе… Удивительный зверь, не так ли? Драконы и быки идут в разных горизонтальных рядах, один за другим, как бы подчиняясь некоему магическому ритму, который завораживает вас, заставляет следовать за ними…

– Куда?

– В преисподнюю! – неожиданно захохотал профессор. – Туда же, куда они увлекли за собой древний Вавилон! Сбылось библейское пророчество: «И Вавилон, краса царств, гордость халдеев, будет ниспровержен… Не заселится никогда, и в роды родов не будет жителей в нем; не раскинет аравитянин шатра своего, и пастухи со стадами не будут отдыхать там. Но будут обитать в нем звери пустыни, и дома наполнятся филинами; и страусы поселятся, и косматые будут скакать там. Шакалы будут выть в чертогах их, и гиены – в увеселительных домах…» За полное соответствие с оригиналом поручиться не могу, но смысл вы уловили?

Эта резкая смена его настроения была так отрезвляюще неприятна, что Астре стало не по себе. Ракитин перестал смеяться так же внезапно, как и начал.

– Вы пейте, пейте чай… он уже совсем остыл, – произнес он совершенно другим тоном, вежливым и гостеприимным. – Пробуйте варенье. Вкусное необыкновенно! Это Саша варила, наша домохозяйка.

Варенье из груш оказалось выше всяких похвал, – душистое, прозрачное, в меру сладкое. Астра угощалась, радуясь возможности взять паузу. Поведение профессора сбило ее с толку. С одной стороны, он являл собой образец ученого-интеллигента, с другой – проявилось в нем нечто отталкивающее. Она вдруг посочувствовала Раисе, – вероятно, этой молодой женщине нелегко ладить с таким человеком, как Никодим Петрович. А ведь она не просто помощница, секретарша… Она его жена!

– Вы не боитесь гнева богини Иштар? – глядя на гостью в упор, спросил Ракитин.

Астра чуть не поперхнулась:

– Гнева? С какой стати?

– Знаете, богине может не понравиться пренебрежительное отношение. Ворота, названные ее сакральным именем, ведут в иной мир, где не место праздному любопытству. Через них совершалось паломничество посвященных в святилище Мардука Эсагилу. Представьте себе восторженные песнопения, озаренное светом факелов ночное небо над Вавилоном, золотые статуи богов, увешанные драгоценностями, убранные живыми цветами, прелестных жриц в белых накидках…

Его лицо приобрело мечтательное выражение с искорками экстаза в глазах. Опять произошла поразительная метаморфоза.

– Приходилось ли вам читать великого греческого трагика Софокла, который говорил: «Лишь тому, кто участвовал в священном представлении, будет дарована милость ощущать конец жизни как новое начало»?

Астра отрицательно мотнула головой. Это выражение Софокла было ей неизвестно, как, впрочем, и многие другие.

– А вы, милая барышня, собираетесь выстроить никчемное подобие этого вавилонского чуда на своем загородном участке, среди газонной травы и корявых берез. Рядом с деревянной беседкой, где ваши гости жарят шашлык и горланят пошлые песенки!

– Вовсе нет, – «пристыженно» пролепетала Астра.

Ракитин будто очнулся от наваждения, встряхнулся и напустил на себя радушие, которое уже не могло ввести ее в заблуждение.

– Я пошутил…

Он, как ни в чем не бывало, заговорил о лингвистике – о том, какой сложный язык использовали для письма шумеры, а за ними и вавилоняне.

– Моя первая жена была специалистом по древним языкам, – с видом заговорщика сообщил он. – Ее звали Лидия. Умнейшая женщина! Она-то и приобщила меня к изучению культур народов Междуречья. Хотите взглянуть на нее?

«Что он собирается мне показывать? – подумала Астра. – Неужели семейный альбом?»

– В молодости я неплохо писал маслом. Меня прочили в художники, но я выбрал искусствознание. Я скорее теоретик, чем практик.

Профессор кокетничал. Казалось, он пытается очаровать Астру своим интеллектом и разносторонними талантами.

– У вас сохранились авторские работы? – заинтересовалась она.

– Несколько пейзажей, пара портретов… так, баловство! Я все раздавал друзьям, дарил на память. Оставил себе только портрет жены. Те годы были счастливейшими в моей жизни… Любовь и вдохновение творят чудеса. Не знаю, чем вы расположили меня к себе. Я хочу показать вам Лидию. Идемте!

Он поднялся и повел ее в сумрачную гостиную, оклеенную темно-красными обоями с золоченым тиснением. Тяжелые шторы были раздвинуты, в углу стоял маленький черный рояль, а над ним висела картина…

Молодая прелестная женщина была изображена совершенно обнаженной – ее тонкую фигуру окутывали длинные вьющиеся волосы; на лице, обращенном к зрителю, блуждала странная, едва уловимая улыбка. За ее спиной на дымном фоне теснились мрачные колонны, нагромождения камней и застывшие маски фантастических чудовищ.

Астра немного разбиралась в живописи и сразу увидела все огрехи этой работы. Однако достоинства, несомненно, преобладали. Будь Ракитин профессиональным мастером кисти, он бы сильнее подчеркнул контраст между сияющей красотой женского тела и окружающим зловещим мраком. Но и без того полотно захватывало, приковывало к себе внимание.

– Какой любопытный замысел…

– Вам нравится? – обрадовался Никодим Петрович. – Признаться, Лидия была не в восторге. Наши друзья выражали недоумение по поводу идеи картины. Они ничего не поняли.

«Я тоже!» – чуть не вырвалось у нее.

– Я написал Лидию в образе Инанны, шумерской богини, которую в Вавилоне называли Иштар. Она была царицей неба, утренней и вечерней звездой, матерью всех людей… Как астральное божество, олицетворяла планету Венеру…

Астра не упустила случая поддеть его:

– Не боялись, что богиня разгневается?

Профессор смерил гостью долгим пристальным взглядом.

– Я был слишком молод и беззаботен, чтобы бояться. Вы правы! Мне следовало быть осторожнее. Лидия покинула меня…

– С ней что-то случилось?

– Она умерла…

«Буря, вызванная разгневанным Энлилем,[41] буря, уничтожившая страну, накрыла Ур, словно платком, окутала его, словно саваном… город превратился в развалины!»

Из «Скорбной песни Ура».

Свирепый Хаммурапи, царь вавилонский, возжаждал низвергнуть старых богов и установить повсюду власть бога солнца Шамаша, а заодно и прихватить плодороднейшие земли Ура, покрытые жирным илом, способные прокормить целые сонмы людей и животных.

Ур не собирался сдаваться без боя. Из неведомых далей пришел на эту болотистую равнину народ шумеров и заложил свои поселения. С одной стороны наступала пустыня, с другой – необозримые, заросшие камышом болота дельты, кишащие ядовитыми гадами и тучами мошкары. Пядь за пядью люди отвоевывали у суровой природы землю, которая могла давать обильный урожай, приспосабливали среду обитания к своим нуждам, осушали болота, боролись с чудовищными разливами Евфрата, рыли каналы и возводили дамбы… И теперь отдать это все чужеземцам, храмы коих не простояли и тысячи лет?

Видимо, мало жертв приносили шумеры богам-покровителям, мало построили святилищ, где мудрые жрецы и девственные жрицы служили им, возносили молитвы и устраивали ритуальные песнопения. Отвернулись боги от Ура, бросили его жителей на произвол судьбы, на расправу жестоким завоевателям…

Ур оборонялся изо всех сил, но не устоял. Через проломы в стенах хлынули на улицы города воины Хаммурапи, все сокрушая на пути, не щадя ни стариков, ни женщин, ни детей… Защитники Ура и безоружные горожане падали под ударами мечей и копий, устилая улицы мертвыми телами. Кровь человеческая бежала по выдолбленным в мостовых желобкам, словно дождевая вода в час ливня…

Но не дождь то был, – горячая алая кровь вскипала на палящем солнце. С раскаленного добела неба лился на гибнущий город невыносимый зной. Не иначе как сам бог Шамаш сражался на стороне Хаммурапи, насылая на противника смертоносные огненные стрелы.

Вавилонское войско по приказу своего царя рвалось к сердцу Ура – башне-зиккурату, где укрылась дочь правителя, девственная жрица храма в окружении своей свиты. Золотые звезды покрывали святилище, ослепительно сверкая в солнечных лучах, вызывая восторженные крики победителей. Но богиня все же вступилась за жрицу, избавила ее от жуткой и позорной участи быть растерзанной воинами чужого царя, отданной на поругание его солдатам. В одно мгновение запылала священная ступенчатая башня Ура, занялась пламенем, от нее огонь перекинулся на другие дома, и скоро весь город был охвачен пожаром… Пелена черного дыма повисла в воздухе. Сажа и копоть забивали дыхание как обороняющихся, так и захватчиков. Ур содрогался в предсмертной агонии…

Чудом оставшиеся в живых жители спасались бегством, кто как мог: одни пускались вплавь по реке, другие в дыму, спотыкаясь о трупы, пробирались к проломам в стенах. Шум боя затихал, оставался позади…

В те страшные часы Авраам,[42] которого Господь уберег от гибели, в последний раз оглянулся на пожираемый огнем родной город. С ним были отец Фарра, племянник Лот и жена Сара. Им всем посчастливилось в тот судный день благополучно покинуть Ур…

С такими же, как они, беглецами спаслась от неминуемой смерти молодая женщина, с головы до ног укутанная в испачканное кровью и сажей покрывало. Никто не спрашивал ее, кто она и куда направляется. Никто не интересовался ее именем и происхождением… Люди все еще пребывали в ужасе от того, что им пришлось увидеть. Должно было пройти время, прежде чем они снова смогут радоваться жизни и думать не о кошмарном прошлом, а о светлом будущем.

Впрочем, только богам известно, какое кому уготовано будущее…

Ур халдейский не раз погибал и возрождался из пепла. Его не сломили ни разрушительные наводнения, ни нашествия врагов, ни страшные пожары. Он снова восставал из руин, расцветал, богател и молился своим богам…

Но тогда бежавшие из поверженного Ура Авраам со своим семейством и молчаливая женщина, прячущая под грязным покрывалом свое сокровище, не могли знать об этом. Им казалось: всему, что они любили, пришел конец…

Марина разливала чай, отсчитывала сдачу, подавала чашки, ища глазами Апреля.

В такие холодные вьюжные вечера, как этот, он обычно приходил поздно, болтал с кем-нибудь из знакомых парней о горных походах, бренчал на гитаре, потом садился за угловой столик в «Буфете» и о чем-то размышлял в одиночестве. Его красивое лицо было грустным.

Марина сама приносила ему крепкий травяной чай без сахара, как он любил, садилась напротив, подперев ладонью щеку, и спрашивала:

– Тоскуешь, Апрель?

– Ага… в этом состоянии хорошо пишется. Стихи так и льются, легко ложатся на музыку.

– Серьезно?

– Не веришь? Вот, послушай…

И он вполголоса напевал ей простенький мотивчик, берущий за душу, декламировал такие же незатейливые стихи, от которых Марине хотелось плакать.

– Нравится?

– Очень!

– Еще полчаса посижу, и будет песня.

– Маринка, ты куда подевалась? – кричала из-за стойки Соня, словно не видела сестры. – Иди работать!

Сегодня Апрель пришел чернее тучи, сразу заглянул в «Буфет» и заказал водки. Небывалое дело! Не то чтобы он совсем не пил – выпивал понемногу, но всегда по поводу и с ребятами. То чей-нибудь день рождения отмечали, то обмывали удачное выступление, то новый альбом, то… словом, спиртным Апрель не баловался, разве что за компанию.

Марина молча плеснула в стакан из бутылки с бело-зеленой этикеткой и горлышком «советского» образца, подала.

– Случилось что-нибудь?

Он проглотил водку, подвинул к ней стакан:

– Еще столько же.

– Я могу тебе помочь?

Он опять не ответил, выпил и уронил голову на руки.

– Тошно мне, Маринка, ох и тошно…

– Да что с тобой?

– Ладно, не парься. Пройдет…

К стойке подвалила группа парней, они загалдели, засыпали девушку комплиментами. Апрель отошел, плюхнулся за свой столик и уставился в никуда. Сексуальный до жути, молодой, сильный, гордый и… одинокий.

Марина попросила Соню сменить ее за стойкой и пошла разносить заказы, искоса наблюдая за Апрелем. Плохо человеку, и никого это не волнует! Так люди и режут себе вены или выбрасываются из окон. Черствый народ вокруг, черствый. Даже здесь, – веселятся все вместе, а горюют поодиночке.

Она несла на соседний столик кулеш с плавающими сверху кусочками сала, когда Апрель резко поднялся и пошел к двери. Марина чуть не уронила поднос с мисками, полными горячего варева. Она поспешно обслужила посетителей и выскочила следом за молодым человеком. Тот стоял в гардеробной лицом к окну с телефоном в руках, набирал чей-то номер. Гардеробщица, тетя Нюся, по совместительству уборщица, увидела девушку, обрадовалась и жестом подозвала ее.

– Ой, Маринушка, подмени меня на пару минут, – шепнула она. – В туалет прижало, не могу терпеть. А Митя запретил рабочее место покидать! Сказал, если что пропадет из вещей, вычтет из моей зарплаты…

Она исчезла, а Марина незаметно бросила взгляд на Апреля. Тот даже не обернулся – вероятно, и не слышал ничего. Приник к телефону и замер.

Девушка, повинуясь внезапному импульсу, спряталась за вешалкой с верхней одеждой и навострила уши.

– Почему не берешь трубку? – донеслись до нее слова Апреля. – Не хочешь говорить со мной? А я без тебя не могу… Думал, забуду все! Не получается…

Марину обдало жаром. Ревность терзала ее сердце, словно голодный хищник беззащитную жертву. «Да ты точно влюбилась! – сказала бы Соня. – Втрескалась в этого красавчика без памяти! Красивые мужчины не про нас с тобой, сестренка. Мы бесприданницы, ни внешности нам судьба не отмерила, ни ума особого, ни родни богатой. Официантки из бара – вот мы кто. Надо искать парня попроще, без «мух», без претензий, чтобы ты рядом с ним выглядела королевой, а не посудомойкой!» Права Соня, тысячу раз права… А сердце рвется к Апрелю, хоть ты тресни.

– Разве тебе было плохо со мной? – спрашивал неведомую женщину Апрель. – Разве ты не была счастлива? Я же видел твои глаза, твою улыбку. Ты не притворялась! Не верю…

Откуда Марина узнала, что он звонит любимой женщине? Догадалась. Кому еще могут быть предназначены такие слова, такая нежность и боль в голосе?

– Я должен тебя увидеть… – умолял он. – Давай встретимся! Просто поговорим, как друзья… Обещаю! Почему нет? Это слишком жестоко… Подожди, не клади трубку, я…

Он еще что-то говорил, но по его тону уже было ясно, что женщина на том конце оборвала связь. Апрель в запале продолжал взывать к трубке, в которой уже раздавались гудки…

Марина от волнения кусала губы, с трудом сдерживая порыв броситься к нему, обнять, прижаться, жалеть, успокаивать, плакать, твердить бестолковые пустые фразы, лишь бы заглушить это вскипающее в нем отчаяние, эту страшную решимость совершить какой-то роковой, непоправимый поступок…

Апрель между тем снова и снова набирал телефонный номер. Женщина на том конце не выдержала, ответила.

– Ты меня убиваешь… – повторял он. – Убиваешь… Я не знаю, что сделаю с собой, с тобой…

– Спасибо, выручила! – проворковала довольная тетя Нюся, заглушая слова Апреля. – А чего ты спряталась-то? Я уж испугалась. Гляжу – пусто в гардеробе, одежда висит, тебя след простыл – заходи, кто угодно, бери, что хочешь…

Марине показалось, что она пробудилась от больного сна, открыла глаза и видит перед собой добродушное розовое лицо тети Нюси.

– Да ты не в себе, дочка, – всполошилась та. – Приставал кто? Ты мне только скажи, я мигом Мите доложу, он энтого хулигана больше сюда не пустит! Кто таков, признавайся…

Марина отмахнулась и выскользнула из-за ограждения, за окном сквозь снежные вихри пробивался желтоватый свет соседней витрины. Апреля в холле не было. Он куда-то исчез. Не дай бог, выскочил на улицу! Раздетый! Взвинченный до предела!

– Тетя Нюся! – кинулась она к гардеробщице. – Где куртка Апреля?

Та растерянно всплеснула руками.

– Какая у него? Я их всех путаю…

Марина пробежалась глазами по вешалкам – куртки из коричневой замши с меховым воротником, которую носил Апрель, нигде не было.

– Погоди! Он ее и не сдавал… – вспомнила тетя Нюся. – Он ящики какие-то помогал выгружать, вероятно, в подсобке бросил… Ты куда?

Марина, не оглядываясь, кинулась в подсобное помещение. Там на стене были прибиты крючки для рабочей одежды, на них сейчас болтались только халат для уборки и пара синих спецовок.

– Апрель заходил? – выдохнула она.

Митя стоял к ней спиной и пересчитывал картонные коробки. Он с недоумением обернулся.

– Ты чего, Капранова? В «Буфете» аншлаг, а ты за парнями бегаешь. Соня одна отдувается?

– Где Апрель?

Администратор выпрямился и погрозил ей пальцем.

– Забудь о нем, Капранова. Иди, работай. У нас вечером – самый разгар. Выручка пойдет на новое оборудование для сцены. Давай, топай к себе в зал!

Она, сжав губы, не сдвинулась с места.

– Беда с вами, девчонки, – с сожалением вздохнул Митя. – И увольнять не хочется, и дисциплины никакой. Вроде бы до весны еще далеко, а вас уже любовная лихорадка косит. Что вы все находите в этом Апреле? Обыкновенный работяга, паркетчик, гитару в руки взял пару лет назад, играет кое-как, стишки у него простенькие, песенки незатейливые. Тоже мне, бард! Так, исполнитель из клубной самодеятельности…

– Ты его видел, Митя?

Администратор в очередной раз уразумел прописную истину: ни при каких обстоятельствах не допускать панибратских отношений с персоналом. Распустятся, обнаглеют, перестанут слушаться. Сначала на «ты» перейдут, потом дерзить станут, потом – прощай, субординация.

– Ты что себе позволяешь, Капранова? Марш в зал, говорю!

Из ее глаз брызнули слезы, и Митя смягчился. Не мог он давить на женский пол, не та закалка. У самого младшая сестренка от неразделенной любви чахнет, по ночам слезы в подушку льет. Было бы из-за кого?! Из-за мотоциклиста в наколках! Дуреха…

– Он другую любит, Капранова, – строго произнес администратор. – Прекрати реветь. Возьми себя в руки! Я ее видел… Образованная дамочка, крученая, не тебе чета… Да хватит рыдать, в самом деле! О, черт… Ушел твой Апрель! Выбежал, как ошпаренный, через черный ход.

Марина вытерла мокрое лицо фартучком с оборками и метнулась к черному ходу.

– Оденься! Простынешь… Вот балда! Свалишься с воспалением легких, а он даже проведать не придет. Ему на тебя плевать…

Последние слова он пробормотал ей в спину. Девушка, как была, в одной блузке, скрылась за дверью, ведущей на задний двор…

– Ты познакомилась с мачехой Нелли Ракитиной? – поинтересовался Матвей.

– И да, и нет…

– Как это?

Они с Астрой вышли из магазина с полной сумкой подарков. До Рождества оставалось три недели – скоро к прилавкам не подступишься.

– Раиса была не в духе. Мы с профессором беседовали и просматривали слайды, а его жена не пожелала составить нам компанию.

– Он вас хоть представил друг другу?

– Да, конечно. Раиса принесла нам чай с замечательным грушевым вареньем.

– И все?

– Все. Зато профессор подарил мне на память свою книгу о раскопках в Вавилоне. Тебе тоже следует ее прочитать.

– Зачем?

– Чтобы лучше понимать, с чем мы имеем дело.

Пока они выбирали подарки, на улице стемнело, поднялась метель. Снег бил в лицо, и Астра подняла воротник шубки. Прохожие торопливо шагали, опустив головы, не глядя по сторонам. На углу у булочной продавали связанные шпагатом елки. Продавец, явно из приезжих, в валенках и двух шерстяных шапках, был похож на Деда Мороза.

– Зачем так рано покупать елку? – удивлялся Матвей. – Она же успеет осыпаться еще до Нового года!

– Никто и не покупает.

– Зачем же их тогда продавать?

Астра пожала плечами. Ее занимали другие мысли.

– Давай оставим покупки в машине и прогуляемся.

– По такой погоде?

– Подышим на ночь свежим воздухом…

Карелин предпочел не возражать – положил пакеты в салон и взял Астру под руку. Она была задумчива после встречи с Ракитиным: наверное, ничего существенного выяснить не удалось.

– Что, эта Раиса способна на убийство?

– Трудно сказать. Я и видела-то ее мельком…

– Все-таки какое она производит впечатление?

– Двоякое, как и все Ракитины. Профессор тоже далеко не прост. Он рьяно отговаривал меня сооружать на загородном участке ворота Иштар. И убедил!

– Неужели?

– Представь себе, я уже не хочу тратить на это кучу денег и сил.

Она изобразила, какой туповатой особой с «зелеными» ей пришлось прикидываться перед Ракитиным. Матвей от души хохотал.

– Он тебе поверил?

– Я задавала глупые вопросы и щедро заплатила ему за «консультацию». Он был в ударе. В конце концов, деньги клиентки остались в семье!

Астра плавно перешла на обсуждение «мифической» подоплеки событий. Снег искрился в свете фонарей, ветер крепчал, по тротуарам тянулся белый шлейф метели. Под ее сиплое пение странно было слышать о жаркой долине между Тигром и Евфратом, о берегах Персидского залива и восточных богах, которым поклонялись шумеры и вавилоняне.

– Знаешь, в гостиной Ракитиных висит портрет его первой жены, написанный молодым Никодимом Петровичем. Дама полностью нагая, с роскошными вьющимися волосами, почему-то на фоне мрачного подземелья с колоннами и каменными монстрами… Жутковатая картина. Я потом присмотрелась, на заднем плане за ней тенью крадется «вавилонский дракон»…

– Это еще что за чудище?

– Одна из тайн древнего Вавилона. В клинописных текстах фигурирует как «сирруш». О произношении можно спорить, но не в том дело. Есть версия, что жрецы держали в подвальных помещениях Эсагилы – святилища бога Мардука – настоящую рептилию, чтобы изредка показывать ее народу, вызывая тем самым неподдельный ужас! Роберт Кольдевей, раскопавший развалины города, писал о сходстве «сирруша» с ископаемыми ящерами.

– Динозавры? – съязвил Матвей. – Я тебя умоляю, это даже не смешно. Скажешь, весь сыр-бор в семействе Ракитиных разгорелся из-за окаменелых яиц «сирруша», которыми во что бы то ни стало решила завладеть молодая жена профессора?

– При чем тут яйца?

– Из-за чего же еще интеллигентные люди нынче убивают «ближнего своего»? Из-за наследства? Слишком примитивно. Яйца динозавра – чем не мотив?

– Прекрати… Во-первых, еще никого не убили.

Он махнул рукой:

– Вопрос времени… Позволь узнать, что во-вторых?

– Во-вторых, ты мне испортил настроение, – надулась она. – Я не то имела в виду. Этот «дракон» украшает ворота Иштар, вернее, барельефы с его изображением. Если бы не передние кошачьи лапы, его бы отнесли к птиценогому динозавру.

– Значит, все-таки динозавр. Чудесно! Динозавров, кажется, нет на кассете, дорогая…

– Нет, – вынуждена была признать Астра. – Зато на портрете есть. Зачем профессору понадобилось рисовать за спиной жены вавилонского «сирруша»?

– Художественный образ! Ты же сама говорила, что все Ракитины обладают творческим воображением. Вот он и вообразил. Вообразил! Понимаешь?

– Понимаю, только…

Она отворачивалась от ветра и прятала лицо в меховой воротник шубки, поэтому Матвей не расслышал окончания фразы, но переспрашивать не стал. И так ясно: Астра несет чепуху.

– Дался тебе этот портрет!

– Что-то в нем есть… какой-то намек. Понимаешь, шумерская богиня Инанна и вавилонская Иштар – практически одно лицо. Эту богиню особенно почитали в «городе разврата». Покровительствуя любви и войне, плодородию и разрушению, она была для древних людей Матерью, которая рождала для жизни и возрождала после смерти. Между прочим, Иштар весьма благоволила к женщинам легкого поведения…

– Проституткам?

– Тебя это шокирует? – усмехнулась она. – Напрасно. Сексуальный акт древние люди воспринимали как мистическое слияние с божеством, которое обеспечивало обильный урожай на полях, плодовитость животных и благополучие в семье. От этого зависело их существование. Их главный праздник был посвящен «священному браку» богов, благословляющему процветание Вавилонского царства.

– Объясни это Нелли Ракитиной. Зря она возмущается появлением мачехи! Видимо, профессор так проникся культом Иштар, что решил вступить в брак с молодой женщиной.

– Не исключено… Человеку свойственно перенимать качества объекта своего интереса. С кем поведешься, от того и наберешься.

У Астры замерзли ноги, но идти домой не хотелось. Она прибавила шагу. Ветер менял направление, кружил по ночной улице, словно заблудившийся странник. Наверное, так же кружил по пустыне знойный сухой самум, засыпая песком развалины Вавилона… Попробуй докопайся до его тайн!

– Я была в библиотеке, читала историю религии Междуречья, – сообщила она. – Существует занятный миф о посещении Инанной-Иштар потустороннего мира. Зачем богиня спускалась туда, непонятно, однако кое-какие детали наводят на размышления.

– Мифы – шаткая основа для расследования.

Матвей держал Астру под руку, чувствуя, как загорается от ее огня. Здесь, посреди насквозь промерзшей аллеи, в белом мелькании снежинок, его бросало в жар от ее присутствия, ее голоса, от ее дыхания, стремительно уносимого ветром.

– В чем-то мы превосходим древних, а в чем-то безнадежно отстаем… Ставим во главу угла технический прогресс, тогда как тонкая суть бытия ускользает от нашего внимания. Мы ищем объяснений там, где их не может быть…

Матвей молчал, ощущая ее тепло под палевым мехом шубки. Желание спорить растворилось в ночной мгле, в тусклом мареве фонарей, проступающих сквозь метель. Казалось, они оторвались от всех и вся, выплыли в бескрайний простор тьмы, наполненный только снегом и вечным покоем звезд…

Матвей поднял голову, но увидел лишь сплошную пелену летящих снежинок.

– Это перья ангелов, – улыбнулась Астра. – Чистых, как небесный свет…

У него пересохло в горле, и, чтобы стряхнуть ее колдовство, он торопливо спросил:

– Что ты говорила о мифах?

– Люди, жившие за много веков до нас, не пользовались электричеством и не имели мобильных телефонов. Они были наивны и по-своему мудры. Их попытки разгадать жизнь натыкались на глухую стену. Что им оставалось, как не искать ответы в высших сферах? Мир богов был для них так же реален, как для нас… международная политика.

Матвей рассмеялся. Политика! Сравнила…

– Полагаю, мы не далеко ушли от жителей Вавилона. Как ни парадоксально, наше мышление мало изменилось. Человеческие достоинства и пороки, а также мотивы для убийства остались прежними.

– Не вижу парадокса…

Она повернулась к нему, стиснула его локоть.

– Это сказал Брюс или ты?

Он сам не нашел бы сейчас различия между Брюсом и собой. Ум астролога и алхимика постигал вещи по-иному, чем сознание современного жителя столицы. Брюсу ничего не стоило провести параллель между мифом и действительностью. Нити, которые неразрывно связывают нас с прошлым, для него были очевидны. Мифы говорят языком легенд, но язык этот надо уметь понимать.

Матвей так задумался, что прослушал начало истории о схождении богини Иштар в нижний мир.

– …распростерла она волшебные крылья, слетела вниз, к воротам смерти, и потребовала у привратника открыть ей! – донеслось до его ушей. – «Сторож, сторож, открой ворота, открой ворота, дай мне войти. Если ты не откроешь ворот, не дашь мне войти, разломаю я двери, замок разобью, подниму я усопших…»

Астра произносила древний текст нараспев, по-актерски выразительно.

– Ты выучила слова наизусть?

– Да. Я легко запоминаю… Не перебивай!

– Прости.

Она забежала немного вперед, повернулась к Матвею и продолжала свой необыкновенный спектакль, меняя интонации, размахивая руками и показывая роли в лицах. Это было фантасмагорическое зрелище, полное странного экстаза, снежного мелькания и призрачного света ночного города. Заиндевелый клен, под которым они стояли, казался причудливым Древом Жизни, не похожим на земные деревья…

– В царстве мертвых правила сестра Иштар – злобная Эрешкигаль. Страж отправился к ней и доложил о незваной гостье. Эрешкигаль, услышав такое, «будто срубленный дуб в лице потемнела, как подбитый тростник, почернели ее губы». Однако не посмела она отказать сестре и приказала стражу: «Ступай, открой врата ей, но пусть входит в «Обитель Мрака» тем же путем, что и все прочие. Поступи с ней согласно закону!»

– Вот тут начинается самое интересное, – многозначительно произнесла Астра. – Встал страж перед Иштар и молвил: «Входи, госпожа! Дворец Преисподней о тебе веселится! Должна ты пройти через семь врат…»

Чтобы пропустить ее в первые ворота, он снимает большую корону с ее головы.

«Зачем убираешь ты, сторож, большую корону с моей головы?» – спрашивает Иштар.

«У царицы земли такие законы!» – отвечает он.

И так – семь раз! Получается, Иштар оставила не только корону, но еще серьги, ожерелье, украшения с груди, пояс, браслеты с ног и рук, накидку с тела. То есть добровольно рассталась со всеми оберегами и талисманами. Спустилась в нижний мир «совершенно нагая и беззащитная»…

– И что было дальше?

– Как водится, Эрешкигаль страшно обрадовалась, заточила сестру в подземном дворце, напустила на нее беспамятство и шестьдесят болезней.

– Печально, – вздохнул Матвей. – А зачем Иштар туда отправилась?

– В том и загвоздка. Ни один миф не называет действительную причину, по которой Иштар вздумалось спускаться в Преисподнюю. Позднее, желая объяснить, что могло заставить богиню совершить столь опрометчивый поступок, кто-то включил в повествование «поиски эликсира», который-де мог вернуть к жизни возлюбленного Иштар – Таммуза. По другой версии именно Таммуз послужил тем выкупом, который богиня оставила в нижнем мире вместо себя. Иначе бы ее не выпустили.

– Ее все-таки выпустили?

– Ну да. Без любви все чахнет, дорогой, даже богам не весело. Увядает природа, жизнь приходит в упадок. Пришлось послать за Иштар «дипломатического представителя» и потребовать ее освобождения. Однако без выкупа не обошлось. Видишь, какая старая, но не забытая традиция.

– Кто такой этот Таммуз? Тоже бог?

– Конечно. В языческих религиях царит сплошное кровосмешение, – Таммуз являлся чуть ли не сыном и мужем Иштар одновременно. Олицетворял солнце, следовательно, «отвечал» за земледелие и считался духом растительности. В общем, неважно…

Матвею вдруг пришел на ум один факт.

– Слушай, так ведь у Нелли пропадают вещи! Правда, не корона и ожерелье, но тенденция прослеживается. Какие ворота проходила Иштар, когда у нее отобрали браслеты?

– А я тебе о чем толкую? – просияла Астра. – Шестые, предпоследние. Проходя седьмые, она вынуждена была оставить стражу «накидку с тела»…

Нелли заказала на обед диетические блюда – скоро праздники, нужно поберечь фигуру. Новый год, потом Рождество – застолье за застольем. Она сидела в отдельном кабинете в ресторане своего брата и нетерпеливо поглядывала на часы.

Официантка принесла овощной суп, салат и приготовленные на пару тефтели из телятины. Аппетита не было. Нелли нервно комкала в руках салфетку. Она попробовала суп, поковыряла салат. Когда наконец вошел Леонтий, она набросилась на него с упреками.

– Сколько можно ждать? Тебе давно передали, что я здесь!

– Я думал, ты обедаешь. Не хотел мешать.

– У меня серьезный разговор.

– О чем?

Он прятал глаза, и это подтвердило ее худшие опасения. То, что она узнала о нем, – правда.

– Мне звонила Раиса…

– Да?

Он старался придать выражению лица и голосу безразличие, но их фамильное подергивание губами выдало его с головой.

– Она сказала, что ты приставал к ней!

– Врет. Кому ты веришь, мне или этой… шлюхе?

– Она не шлюха, Леон. Подлая, расчетливая стерва, но не шлюха. Наш отец никогда не женился бы на…

– Наш отец! Наш отец! – взъярился Леонтий. – В его годы заниматься сексом с женщиной, которая ему в дочери годится, просто… омерзительно. Он запятнал память нашей матери! Растоптал все лучшее, что было между нами!

– Ты о чем?

– О нашем проклятом детстве. В те немногие часы, которые мы проводили вместе с ним, он говорил о маме, о том, как она любила всех нас… и его. Глаша хотя бы по возрасту ему подходила! Мне стало противно общаться с ним… Как представлю, что он… что они…

Взгляд Нелли – пристальный и пронизывающий – заставлял его ерзать на стуле и покрываться лихорадочным румянцем.

– Ну? Что они?

Леонтий смешался и замолчал. Он сжал руки и громко дышал, глядя мимо сестры. Его ноздри раздувались, будто у быка на корриде.

– Ты сама знаешь… Раиса хочет вбить клин в наши отношения, перессорить нас! Неужели не ясно?

– Она сказала, что ты пытался… изнасиловать ее…

– Ха-ха-ха-ха! Ха-ха-ха… Ее? Боже упаси! После папы я бы к ней и пальцем не притронулся. Она для меня прокаженная… прокаженная!

Он с такой яростью выкрикивал каждое слово, что Нелли невольно подалась назад: не ровен час, запустит солонкой или перечницей. В детстве Леон мгновенно впадал в бешенство и запросто мог что-нибудь разбить, даже накинуться с кулаками. С возрастом он переборол свой психоз и научился держать себя в руках.

Распаленный, он не заметил ее реакции.

– Как она посмела звонить тебе? Это заранее спланированная акция! И ты повелась на ее штучки?

– Спланированная акция… – укоризненно произнесла Нелли. – Ты не на совещании по маркетингу, Леон. Мы – родные брат и сестра, будь любезен говорить человеческим языком.

Он стих, поник, словно шарик, из которого выпустили воздух. Его глаза подернулись предательской влагой. Нелли всегда была авторитетом для него, когда не стало мамы, она одна жалела его, вникала в его проблемы, давала советы и помогала принять правильное решение. Он до сих пор обращался к сестре каждый раз перед ответственным шагом. Не одобри она идею «французского» ресторана, Леонтий бы отказался от проекта. Но заглядывать в замочную скважину, вмешиваться в его личную жизнь – это уже перебор! Она все-таки ему не мать.

– Я уже вырос из коротких штанишек и не позволю поучать себя!

Нелли спокойно восприняла его последний всплеск:

– У меня обеденный перерыв заканчивается. Давай говорить начистоту. Тебя тянет к Раисе? Я имею в виду…

– Почему ты не ешь? Не нравится? – перебил он.

– Значит, она ничего не придумала.

– Что мы обсуждаем? – вяло огрызнулся Леонтий. – Я не считаю нужным оправдываться там, где нет моей вины.

– Ты просто не успел провиниться…

Суп в фирменной тарелке с вензелем Л и Р остыл, на поверхности плавали янтарные кружочки жира. Морковь была нарезана звездочками и составляла приятную цветовую гамму со спаржей и зеленым горошком. Почему так легко добиться гармонии в чем угодно, кроме взаимоотношений между людьми? Если бы Леонтий преуспевал в семейной жизни так же, как в бизнесе!.. Они с Эммой не любят друг друга. Зачем было жениться?

На губах Нелли появилась брезгливая усмешка:

– Чем она тебя привлекла, эта музыкантша?

– Я ее ненавижу, ненавижу!

– От ненависти до любви рукой подать, братец. Что в Раисе такого, чего нет в твоей жене?

Она спрашивала с искренним любопытством женщины, которая еще не была замужем.

– Как ты можешь сравнивать? Эмма следит за собой, она всегда подтянута, одета с иголочки. А отцовская пассия ходит по дому распустехой, волосы кое-как собраны в пучок, халат нараспашку, коленки сверкают… Я бы на его месте не потерпел!

«Он или не отдает себе отчета в истинном положении вещей, или валяет передо мной дурака, – раздраженно думала Нелли. – Раиса соблазняет его, и он поддается. Чего доброго, он разведется с женой и… Нет, этого я не допущу!»

– Не хватало, чтобы вы с папой сцепились из-за мачехи… Вот конфуз будет!

– Хватит, Неля. Есть же предел цинизму!

– Зато мужская похоть безгранична, – вызверилась она. – Сначала отец, теперь ты… Для вас нет ничего святого, когда речь заходит о молодой плоти, о голых коленках, о доступных прелестях приезжих девиц. Они берут вас на живца.

– Остановись, сестра, – угрожающе сдвинул брови Леонтий. – Прекрати немедленно. Иначе я за себя не ручаюсь…

– И что ты сделаешь? Ударишь меня? Давай…

– Раиса добилась своего, спровоцировала скандал! Мы здесь ругаемся, а она там торжествует. Мы передеремся, и она приберет к рукам наше наследство. Отец оформит завещание на ее имя.

– Не о том говоришь!

– Наверное, я кажусь тебе меркантильным, но справедливости ради квартира, дача и все вещи, к которым прикасалась наша мама, которые помнят ее взгляд, ее тепло, должны остаться нашей собственностью.

– И поэтому ты взялся приставать к Раисе? Думаешь, она с тобой поделится?

– Ты нарочно меня дразнишь… – Леонтий выдохнул и откинулся на спинку стула. – Я раскусил твою тактику. Довести брата до белого каления, чтобы он пошел и свернул голову этой…

– Замолчи! – Нелли оглянулась, понизила голос. – Это же не стены, а картонные перегородки. Каждое наше слово слышно.

– Соседние кабинеты пусты. Чего ты испугалась? Мне, например, нечего скрывать! А тебе?

– Раиса пригрозила рассказать все сначала Эмме, а потом отцу, если ты не оставишь ее в покое.

Пунцовое от негодования лицо Леонтия дрогнуло, рот уехал куда-то в сторону, глаза выкатились из орбит, и вся его привлекательность исчезла.

– Что-о? Она не посмеет…

– Поделилась же она со мной своими проблемами… вернее, проблемой.

Это и в самом деле было убедительным аргументом. Раз мачеха рискнула признаться Неле, пожалуй, она может настучать отцу и наговорить всяких гадостей Эмме… С нее станется. Дрянь! Ишь как осмелела, видать, чувствует твердую почву под ногами. Отец попал к ней под каблук, он поверит этой лживой твари, а не родному сыну… Ревность глаза застит, и пиши пропало!

Мысль о позорном разоблачении была настолько невыносима, что Леонтий заскрипел зубами.

– Пробрало? – процедила Нелли. – То-то же. Она не шутит, братец.

– На Эмму мне плевать, но папа… его сердце не выдержит. Раиса только о том и мечтает. Молодая вдова с квартирой! Она пустит по ветру достояние нашей семьи, картины, мебель, библиотека – все пойдет с молотка!

– Забудь о ней, Леон.

– Я ее убью! Подкараулю в темном подъезде и прибью!

– Потише…

– Думаешь, я не способен? Я не трус, Неля… я… мой долг защищать доброе имя Ракитиных…

– Хорошо, хорошо. Обещай мне, что к отцу без меня – ни ногой! – строго сказала она. – Пусть Раиса не тешится иллюзиями, будто она хитрее всех. Ты обещаешь?

В тот вечер, когда Апрель, сам не свой, побежал куда-то через черный ход, Марина не сумела его догнать. Метель кидала снегом ей в лицо, слепила, ветер пронизывал насквозь, и через минуту девушка продрогла до костей.

Она вернулась в «Буфет», глотнула водки и работала, как заведенная, прогоняя страшные мысли. Где Апрель? Что с ним? Вдруг попал под машину или поскользнулся и сломал ногу, а то и голову разбил? Мог напиться, устроить дебош, попасть в милицию…

– Ты заболела, что ли? – заметила ее состояние Соня. – Температура? Дрожишь, зубы чечетку выбивают, кофточка вон мокрая…

– Я на улицу выходила…

– Ты же не куришь…

– Отстань, ради бога!

Соня обиженно отвернулась, принялась вытирать чашки – когда посетителей было много, посуды не хватало, и Соня бегала в подсобку мыть тарелки, стаканы и чайные приборы.

– Хорошо, что Митя купил еще посуды, – примирительно сказала Марина. – Нам будет легче обслуживать людей.

Соня промолчала, но складка на ее лбу разгладилась. Она не умела долго сердиться.

На следующий день Марина места себе не находила от беспокойства, ее так и подмывало позвонить Апрелю, узнать, все ли с ним в порядке. Вчерашняя беготня по улице без куртки сказалась к обеду: у Марины заложило нос, в горле першило, накатывала дурнота.

– Кого ты все выглядываешь? – не выдержала Соня. – Нет его еще! Задерживается.

Сестра опускала глаза, украдкой вытирая выступающую испарину.

Апрель появился в зале, когда концерт нескольких бардов из Питера подходил к концу. Сел с краю, заложил ногу на ногу и будто оцепенел.

– Явился, – прошептала Соня, наклонившись к уху сестры. – Не запылился. А ты уж извелась вся! Пойди, умойся, напудри носик.

Марина кинулась к сумочке, достала зеркальце, пудреницу, помаду. Взглянула на себя и застонала от досады – сама бледная, глаза красные, воспаленные, волосы прилипли к вискам. Ужас…

В «Буфете» Апрель снова заказал водки. Он как будто не замечал девушек: сидел за столиком, уставившись в угол, пил, не закусывая.

– У нас здесь не забегаловка для алкашей-одиночек! – с неприязнью заметила Соня. – Пойди, скажи ему. Больше наливать не стану!

Марина обрадовалась поводу заговорить с молодым человеком, мигом выскочила из-за стойки.

– Как дела, Апрель? Что-то ты грустный…

– Устал. Работы много.

– Может, случилось чего?

– Тебе-то зачем? Что ты в душу лезешь? – взорвался он. – Иди, занимайся своим делом.

Марина едва не заплакала:

– Зря ты так…

– Извини, – буркнул он. – Я не в духе сегодня. Не хотел грубить, вырвалось. Иди, от греха подальше…

– А ты расскажи, что тебя гложет…

Он покачал красивой головой, передернул плечами.

«И от кого рождаются такие умопомрачительные парни? – подумала она, млея от сладкого восторга. – От голливудских звезд? Только ведь Апрель нашенский, до мозга костей… водку пьет по-нашему, страдает… песни поет…»

– Маринка! – позвала ее Соня. – Хватит болтать!

Она с сожалением вернулась за стойку к кипящему самовару, к душистым травам в пузатом заварном чайнике, – озноб сменился жаром, со лба скатывались капельки пота, которые приходилось без конца смахивать.

– То бледная была, как снег, то покраснела, как рак… – ворчала Соня. – Лечь тебе надо, аспирина принять. Жаль, подменить некому…

Марина кое-как дождалась закрытия. Апрель в этот раз никуда не спешил, разомлел от тепла, от яркого света, от водки и чуть не уснул за столиком.

Митя вызвал ему такси, помог одеться.

– О-о, парень, развезло тебя конкретно! Домой-то доберешься? Адрес помнишь еще?

Апрель невнятно пробормотал, куда его везти.

– Мы поможем, – вызвались сестры. – Заодно и нас подбросите в Коньково.

– Ладно… – кивнул водитель. – Вам по пути.

Так Марина узнала, где живет Апрель. Утром она не смогла подняться с постели: горло, насморк, все по полной программе. Они с Соней снимали комнату в трехкомнатной квартире, одну на двоих. Гостиную хозяйка закрыла на ключ, а третью комнатушку занимала продавщица с оптового рынка, сварливая, но добрая тетка, которая снабжала девушек дешевыми продуктами.

– Вот тебе антибиотики, – наставляла она Марину. – Вот парацетамол! Ты с болезнью не шути. Нам, приезжим, болеть нельзя. Накладно!

Соня убежала на работу, а сестра осталась лежать, думая о своей несчастливой судьбе, об Апреле, о женщине, которую он любит. Хоть бы одним глазком посмотреть на нее…

Через день ей стало лучше: то ли таблетки помогли, то ли простуда протекала легко. Она оделась потеплее и вышла на балкон.

Снежная белизна ослепляла, красный шар солнца стоял над высотными домами, обливая их медью и золотом. Тысячи людей населяли эти каменные коробки с ячейками-квартирами, и каждый на что-то надеялся, чего-то желал, о чем-то тосковал, кого-то любил, о ком-то молился. А кто-то пил в одиночестве, собирался наложить на себя руки…

– Апрель… – прошептала Марина, и облачко пара вылетело из ее пересохших губ. – Ты не сделаешь этого! Ты мне нужен…

Почему-то ей представлялись жуткие картины самоубийства: одна хуже другой. Она отыскала глазами дом, где снимал квартиру Апрель с товарищем. Товарищ, как оказалось, уехал домой, в отпуск. Она поняла это из путаных объяснений Апреля, который никак не мог вставить ключ в замок. Когда наконец за ним закрылась дверь, Марина все еще стояла, пока Соня не дернула ее за руку.

«Пошли, такси ждет! Митя заплатил за езду, а не за простой!»

Апрель по чудесному стечению обстоятельств жил по соседству с девушками. Почему-то они ни разу не встретились ни в супермаркете, ни на остановке маршруток, ни в метро. Если бы не клуб на Нижней Масловке, так бы и не узнали друг друга!

Дороги жизни сходятся и расходятся, пересекаются или нет… и невозможно предугадать, что ждет за очередным поворотом…

Марине вдруг захотелось увидеть Апреля, заглянуть в его серо-зеленые глаза, сказать, что все будет прекрасно и он еще будет счастлив. Что все его мечты сбудутся, и самая чудесная из женщин полюбит его всем сердцем, а ту непреклонную и безжалостную, которую он не может забыть, постигнет заслуженное наказание.

«Вероятно, он сейчас на работе, – подумала девушка. – Я только потеряю время и простужусь еще сильнее. Мне лучше не выходить!»

Марина представляла себе жестокую красавицу, отвергшую Апреля, и желание увидеть «соперницу» зрело в ее сознании, росло, как пущенный с горы снежный ком.

«Если ты поймешь, какие женщины нравятся Апрелю, то сумеешь завоевать его! – твердил кто-то внутри нее. – Одежда, прическа, манеры – все это не трудно скопировать. Мужчины в первую очередь обращают внимание на внешность. Перекрасить волосы, похудеть или, наоборот, поправиться, сменить гардероб, пользоваться теми же духами…»

Задача казалась легкой ее безрассудному уму, поглощенному жаждой любви именно этого мужчины.

– Я буду следить за ним, и он приведет меня к ней!

Профессор Ракитин проснулся, утомленный бурной ночью. Голова болела, спина ныла, внутри разлилась болезненная слабость. В его возрасте такие физические нагрузки противопоказаны. Но как удержаться, если рядом молодая прелестная женщина, не испорченная столичными соблазнами, чистая, целомудренная? Как не поддаться ее очарованию, не забыть хотя бы на миг о наступающей старости, не почувствовать себя снова страстным, сильным? Конечно, без стимулятора уже не обойтись, но игра стоит свеч. Может, для него это последняя радость в жизни…

Раиса не была красавицей, не была вакханкой в постели, как Лидия, но чем-то неуловимо напоминала профессору первую жену: свежестью тела, тонкой костью, мягкими формами, горячей кровью, которую он непременно разбудит, постепенно приучит Раису откликаться на его ласки, а не просто принимать их. Кажется, она даже не испытывает оргазма… Ей мешает излишняя скованность, непонятный стыд. Чего можно стесняться в супружеской спальне? Собственные комплексы не дают Раисе сполна насладиться объятиями мужа. Ну, не беда. От комплексов он ее избавит…

«Тебе хорошо?» – неизменно спрашивал он молодую жену, отдышавшись и лежа навзничь рядом с ней, касаясь ее руки.

И неизменно получал утвердительный ответ.

«Так поцелуй меня в знак благодарности! Видит бог, я старался доставить тебе удовольствие…»

Она робко прижималась губами к его щеке, словно чужая. Никакой любовной дрожи, никакого трепета – все скромно, пристойно и аскетически строго. Зато для Никодима Петровича исполнение супружеских обязанностей становилось все слаще и слаще. Осознав, что женитьба на Раисе – прощальный подарок судьбы, он упивался каждым мгновением близости. Ее это шокировало, а он забавлялся смущением жены.

«Тебя воспитывали пуритане! – посмеивался он. – Пора отвыкать от запретов, навязанных родителями. Ты уже вышла из-под их опеки и принадлежишь мужу!»

Краснея и бледнея, супруга пыталась оправдываться. Ее родители вовсе не говорили с ней на эту щекотливую тему, в их доме было не принято обсуждать интимные вещи.

«Если бы я не видел твоего паспорта, ни за что не дал бы тебе больше двадцати лет. Ведешь себя как девочка, хотя кто-то уже взломал твой замочек… Заметь, я ни о чем тебя не спрашиваю. Я дважды был женат и не вправе задавать тебе никаких вопросов».

Раиса радовалась, что он не любопытен. Ее первый сексуальный опыт был случайной связью со студентом-струнником, начавшейся на вечеринке в общежитии. Не привыкшая к спиртному, она выпила лишнего и почти не помнила, как все произошло. Потом они еще несколько раз встречались, но до секса больше не доходило: то, что Раиса позволила в подпитии, на трезвую голову повторять не хотелось. Парень поухаживал около месяца и, ничего не добившись, переключился на другую девушку. Раиса даже не расстроилась. Однако рассказывать об этом Ракитину было неловко.

Профессор не настаивал на исповеди и сам не пускался в воспоминания о бывших женах. То, что они обе умерли, пугало нынешнюю супругу, но из деликатности она старательно обходила эту тему в разговорах. Завесу тайны приоткрыла словоохотливая домработница Александра Ивановна: она сообщила молодой хозяйке, что на кладбище Ракитины всем семейством ходят раз в год, заказывают заупокойный молебен и возвращаются домой угрюмые, молчаливые. Садятся за накрытый стол, поминают усопших и расходятся по домам. Никодим Петрович остается один, долго стоит перед портретом Лидии, что-то невнятно бормочет, будто беседует с ней, потом запирается в спальне и до утра запрещает его беспокоить.

«Откуда вам это известно?» – поинтересовалась Раиса.

«Так я же убираю с поминального стола, мою посуду и ночую в гостиной, – объяснила домработница. – Дети Никодима Петровича боятся, вдруг ему станет плохо. Теперь такой необходимости нет. Теперь у него есть вы, Раиса Николаевна!»

Профессор подозревал, что Саша с ее длинным языком может просветить новую хозяйку насчет некоторых семейных подробностей, коих Ракитины предпочитали не выставлять напоказ. Ну и пусть. Шила в мешке не утаишь, людям рот не закроешь. Хорошо, хоть знакомых и друзей с годами поубавилось. Никодим Петрович и смолоду не был компанейским человеком, выйдя же на пенсию, поддерживал отношения лишь с коллегами-искусствоведами. Работа и семья забирали все его внимание, составляли весь его интерес.

Он повернулся на кровати, прислушиваясь к боли в спине, спустил ноги на ковер и, неуклюже поднявшись, потянулся за махровым халатом. По пути в ванную профессор заглянул на кухню: жена стояла у плиты, готовила овсянку и напиток из цикория. Прошли те времена, когда он пил по утрам крепкий кофе с пенкой и лакомился оладьями или сосисками. Раиса не обернулась, боясь, чтобы каша не сбежала.

– Я в душ! – сообщил супруг.

Она кивнула, по-прежнему стоя к нему спиной. Стесняется, глупышка. Наверное, ее обдало жаром при мысли о прошедшей ночи. Он обожал этот ее томный румянец по утрам после обильных ласк, эти глаза, которые она не смела поднять. Она еще не привыкла к нему, не сроднилась, как Лидия, как потом Глаша.

– И черт с ним, с допингом! – бормотал Никодим Петрович, подставляя изможденное ночными излишествами тело под горячую воду. – Лишь бы хватило здоровья еще лет на пять… хотя бы годика на три…

– Завтрак на столе! – крикнула из кухни Раиса. – Ты уже помылся?

Ему большого труда стоило приучить жену обращаться к нему на «ты». Сказывалась разница в возрасте – с Лидией и Глашей таких проблем не было.

За едой он рассказывал о своих планах на текущий день:

– С утра прогуляюсь, потом посижу в библиотеке…

Раиса делала вид, что внимательно слушает. На самом деле она гадала, как правильно поступить. Рассказать мужу о выходке Леонтия или пока промолчать? Нелли обещала обуздать похотливого братца, однако вряд ли тот прекратит свои домогательства. Вероятно, между братом и сестрой уже состоялась беседа, и Леонтий все отрицал, иначе бы Нелли не позвонила мачехе с обвинениями в распутстве и чуть ли не в растлении пасынка. У Раисы до сих пор уши горели от оскорблений, которые ей довелось выслушать.

– Подай мне сливки, – повысил голос профессор. – Второй раз прошу! Где ты витаешь?

Она поспешно вскочила, подала сливочник и села, сложив руки на коленях. Ее пальцы мелко подрагивали.

– Ты нервничаешь?

– Н-нет…. нет…

Никодим Петрович неодобрительно покачал головой. В его аккуратно расчесанной бородке застряла крошка хлеба. Почему-то именно эта крошка вызвала у молодой женщины глубочайшее уныние. Брак со стариком оказался для нее тяжелым испытанием. Чего стоили ночи, проведенные в постели с мужем! Утешало одно: силы профессора иссякали, и, даже принимая стимуляторы, он был не в состоянии заниматься сексом чаще одного раза в неделю. Однако в этот единственный раз пожилой супруг выкладывался полностью и доводил жену до изнеможения. Уже и московская квартира, и обеспеченный быт, и уверенность в завтрашнем дне, и прочие «плюсы» замужества перестали казаться ей таким уж благом. Несмотря на свое законное положение, Раиса ощущала зависимость от Ракитиных. «Ты дешевка! Продажная девка! – обзывала ее Нелли в последнем телефонном разговоре. – Платишь за жилье, шмотки и еду своим телом. У отца старческий маразм, но с Леонтием этот номер у тебя не пройдет, дорогуша. Умерь аппетит. Иначе вылетишь из нашего дома!»

При воспоминании, как Леонтий повалил ее на рояль, как навис над ней с налитыми кровью глазами, у нее начинался озноб. «Нелли права, – крутилось в ее уме. – Я продалась, позволила пользоваться собой. Почему бы пасынку не получить то, что получает его отец? Он будет меня ломать, пока не добьется своего. А когда добьется, заимеет власть надо мной. Рассказать о его домогательствах Эмме или Нико – все равно что разворошить осиное гнездо. Да, я поставила Нелли в известность о поведении ее братца, надеясь на ее благоразумие и поддержку. Ошиблась! Мои «угрозы» только разозлили ее. Все они, Ракитины, против меня. Если я осмелюсь открыть рот, разразится безобразный позорный скандал. В первую очередь отыграются на мне. Каждый постарается вытереть об меня ноги! Кому поверит Никодим Петрович, мне или сыну и дочери? Смешной вопрос…»

– У тебя снова мигрень? – заботливо прикоснулся к ее плечу супруг. – Что-то ты бледна, грустна… Может, тебе нельзя столько сидеть за компьютером? Проводишь меня и прогуляйся, подыши свежим воздухом. Зайди в магазин, купи какую-нибудь обновку. Вы, женщины, это любите. Я оставлю деньги.

– Спасибо… – выдавила Раиса.

– Спасибо потом скажешь!

Он, довольный своим жестом, встал из-за стола и отправился одеваться. Из спальни раздавался его бархатистый баритон, – профессор напевал песню своей молодости: «Почему ты мне не встретилась, юная, нежная… в те года мои далекие… в те года вешние…»

– Фальшивит… – прошептала жена, прислушиваясь. Ей хотелось плакать, но слез не было. – Все вокруг фальшивое, словно елочные шишки из папье-маше…

Первое в жизни разочарование она пережила в раннем детстве, когда сковырнула с блестящей шишки позолоту и увидела прессованную бумагу.

«Ты еще моложе кажешься… если я около…» – мурлыкал у зеркала Никодим Петрович. – «Голова стала белою… что с ней я поделаю…»

Раиса зажала уши руками. Если бы обратить время вспять, она бы…

«Ну что? Что бы ты сделала? – с пристрастием спросил невидимый оппонент. – Бросила бы все, вернулась в свой медвежий угол? Пустила бы коту под хвост годы учебы, потраченные силы, отказалась бы от радужных надежд?..»

– Вот деньги! – громко произнес из спальни профессор. – Я положил на тумбочку…

Она прерывисто вздохнула, выпрямилась и вышла провожать мужа с натянутой улыбкой.

– Надень шарф, Нико. На улице мороз…

Он поцеловал ее, оставив на щеке мокрый след. Раиса закрыла за ним дверь и вытерла щеку тыльной стороной ладони. Много слюны – хорошо для пищеварения, но плохо для поцелуев…

Марина с замиранием сердца оглядывалась по сторонам. Двор многоэтажного дома, где снимал квартиру Апрель, казался ей особенным – не таким, как другие дворы. Все здесь было подернуто романтическим флером: и синие контуры деревьев на снегу, и наметенные вьюгой сугробы, и расчищенные дворником-таджиком дорожки. По этим дорожкам Апрель каждый день шагал на работу, с работы, возвращался из клуба… или со свидания. Шел один по опустевшей улице, подняв воротник и засунув руки в карманы, и только луна и звезды сопровождали его, наблюдая сверху за суетой жителей земли. Какой никчемной, должно быть, представлялась им эта суета…

Марина пыталась вообразить ту женщину, которая не хотела больше с ним видеться, и не могла. Возникали разные лица, разные фигуры, то похожие на известных артисток, то на долговязых худых моделей из глянцевых журналов, то…

У нее защекотало в носу, и она чихнула, закрывая губы варежкой. А та женщина небось носила дорогие кожаные перчатки с натуральным мехом и прочие чудесные вещи, которые официантке из «Буфета» не по карману. Куда Марине с ней тягаться?

Когда Апрель появился на дорожке в надвинутой на лоб шапочке и зашагал к метро, Марина не поверила своим глазам, хотя ждала этого. Держась на некотором расстоянии, она пустилась следом. Его широкоплечая статная фигура, его куртка, его размашисто-широкая походка заворожили ее. Она села в тот же вагон поезда, молясь, чтобы он ее не заметил. Правда, Апрель был так погружен в свои мысли, что вряд ли узнал бы Марину, столкнись он с ней нос к носу. Он смотрел прямо перед собой и, кажется, ничего не видел.

«Куда он едет? – гадала она. – На работу? Или позвонил и взял выходной? Хочет развеяться, побродить по городу, посидеть в кафешке, опохмелиться пивом или сухим вином? Мало ли дел у молодого симпатичного, не обремененного семьей парня…»

Она не отрывала глаз от Апреля, благо в полном вагоне никто ни на кого не обращал внимания. Людей много, каждый сам по себе.

В городе ноги сами несли ее за ним, послушные зову сердца. Марина плохо знала Москву и, поглощенная переполнявшими ее чувствами, не давала себе труда читать таблички с названием улиц. Апрель привел ее к пятиэтажному дому в каком-то дворе, постоял, будто решаясь, входить или не входить, и нырнул в крайний подъезд. Она выждала пару минут и… уткнулась в кодовый замок. Апрель запросто открыл дверь, значит, знал код. Еще бы! Вероятно, он не первый раз сюда приходит…

Марина ощутила охвативший голову жар. Зачем она сюда притащилась? Помогать Апрелю делать полы в чужой квартире?

Непонятная тревога снедала ее. Она стояла за кустом у подъезда, не в силах уйти и не в состоянии проникнуть внутрь. Придется ждать, пока кому-нибудь из жильцов не понадобится войти или выйти. Ей повезло: во двор прикатила машина «Скорой», из парадного выскочил пожилой мужчина в одном спортивном костюме и повел врача и медсестру вверх по лестнице. Марина юркнула за ними.

– Моей жене плохо… – донеслось до нее со второго или третьего этажа. Хлопок двери где-то вверху, и шаги по лестнице и голоса смолкли.

Она осмотрелась. На первом этаже все двери выглядели опрятно. Обычно легко определить, в какой из квартир ремонт, – по мешкам со строительным мусором, выставленным на лестничную площадку, по стружкам и меловой грязи на полу, по запаху шпаклевки и краски, наконец…

Марина подняла голову. Никакого запаха ремонта она не ощущала, и немудрено: нос-то заложен. Она только собралась подниматься, как сверху что-то скрипнуло, кто-то затопал и вихрем слетел по лестнице. Она едва успела метнуться в темный угол за выступом и прижаться к стене, как мимо пронесся… Апрель, словно за ним гналась стая бешеных псов. Внизу, заметив «скорую», он притормозил и чинно зашагал прочь.

Марина не могла ничего этого видеть, она обостренным слухом улавливала каждый звук и догадывалась, как ведет себя объект ее жгучего интереса. Взбежав по лестнице, она прильнула к пыльному окошку и увидела, что шофер машины с красным крестом сидит в кабине и курит, выпуская дым наружу, а молодой человек в коричневой куртке быстро удаляется в противоположную сторону.

Марина растерялась. Ей-то что делать? Бежать за Апрелем? Почему он, едва явившись на работу, все бросил и был таков? Может, его отчитали, выгнали за опоздание? Час-то не ранний. Может, его оскорбили, обидели… С этими мыслями она медленно поднималась по ступенькам, не осознавая толком, зачем ищет глазами квартиру, из которой, сам не свой, вылетел Апрель. Второй этаж, третий – никаких признаков ремонта.

«Что, если он приходил не на работу, а к ней? – вспыхнуло в уме девушки. – И она оказалась непреклонной, не стала говорить с ним? Отослала прочь? Что, если я сейчас увижу ее?»

На четвертом этаже она остановилась перевести дух. В висках стучало, сердце выпрыгивало из груди. Беспричинное волнение овладело Мариной, как будто должно было случиться – или уже случилось – что-то страшное. Из трех дверей на этой лестничной площадке одна показалась ей приоткрытой…

Не отдавая отчета в своих действиях, девушка потянула дверь на себя. В прихожей горел синий свет, в коридоре стояла тишина.

«Что я делаю? – смешалась Марина. – Врываюсь без звонка, без стука в чужое жилище…»

Но маниакальная жажда увидеть ее, ту, которая сводит Апреля с ума, играет им, словно матерчатым клоуном, оказалась сильнее здравого смысла. Вместо того чтобы вернуться на лестницу, Марина сделала несколько шагов по коридору и робко произнесла:

– Эй, хозяева… у вас дверь открыта…

Ей никто не ответил. В коридоре висело большое зеркало. В нем отражалась часть гостиной в синих и желтых тонах – диван, кресло и кусок ковра. На ковре…

Марина сдавленно вскрикнула и прижала к губам варежку. Этого не может быть! У нее температура, она лежит в бреду, и вся эта жуткая картина возникла в ее расстроенном сознании… Она зажмурилась и потрясла головой, боясь упасть в обморок и остаться здесь, рядом с мертвым телом…

Неужели Апрель тоже видел? Последней мыслью перед беспамятством был вопрос: «Откуда он выбежал, из этой квартиры или…»

– Алло? Здравствуйте, – вежливо произнесла Астра в трубку. – Мне нужен господин Ракитин.

– Сию минуту… – ответил ей женский голос.

Похоже, к телефону подошла не Раиса. И не Нелли… Кто же тогда? Домработница?

– Слушаю вас, – сухо, нервозно отозвался мужской баритон.

Этот голос не мог принадлежать профессору. Тембр, интонация другие.

– Никодим Петрович, это Ельцова. Я по поводу ворот Иштар…

– Простите… м-ммм… – замешкался баритон. – Никодим Петрович тяжело заболел. Я его сын, Леонтий Никодимович. Видите ли, у нас в семье случилось несчастье. Еще раз прошу прощения…

Он без лишних церемоний положил трубку, а она осталась с открытым ртом и самыми плохими предчувствиями. Случилось несчастье… Какое, с кем? Неужели с профессором? Ну да, он же заболел… Астра старательно гнала от себя куда более страшную догадку. Кто-то не просто болен, кто-то мертв! Начинают сбываться опасения Нелли…

Матвей все понял по выражению ее лица. Они сидели на диване в его гостиной и обсуждали очередной визит Астры к Ракитиным: нужно же как-то продолжить знакомство с Раисой.

– Мне кажется, кого-то убили, – прошептала она.

– С чего ты взяла? Нелли позвонила бы тебе первая…

Астра молча отправилась ставить чайник. Чашка зеленого чаю с медом не помешает в такую ненастную погоду. После обеда зарядил снег, за окном сплошное белое марево. Тучи набежали и давай сыпать…

– Почему она не звонит? – повторяла Астра, заваривая чай. – Это уж совсем никуда не годится!

Матвей без труда угадывал невысказанную ею мысль: раз Нелли до сих пор не позвонила, значит, она и есть жертва.

– Человек доверился нам, рассчитывал на нашу помощь, а мы…

– Что мы? – рассердился он. – Должны были приставить к ней охрану? У нее брат – бизнесмен, обеспечивал бы безопасность родной сестры. Мы не телохранители! Она могла в милицию заявить, в конце концов.

– О чем? Как ты не понимаешь? Дело Ракитиных – тонкое, словно паутинка. Беспочвенные подозрения никто не станет рассматривать. Подумаешь, брелок потерялся или браслет. Женщины часто теряют украшения и разные мелочи. Ракитиным кто-нибудь угрожал? Нет…

Астра протянула ему чашку с чаем.

– Где у тебя мед?

– В правом шкафчике…

Она достала вазочку с медом и поставила на стол. Забыла дать ложки…

– Позвони ей сама, – посоветовал Матвей.

– Я, пожалуй, свяжусь с Борисовым…

Астра набрала номер начальника службы безопасности своего отца, тот, к счастью, ответил сразу. Она назвала ему адрес профессора Ракитина и попросила узнать, все ли его близкие родственники живы.

– Хоть бы перед праздниками никаких трупов, – вздохнул Борисов. – Умеете вы, Астра Юрьевна, испортить настроение.

– Я про трупы ни слова не говорила.

– И много родни у господина Ракитина?

– Жена, дочь, сын с невесткой…

– Четверо? Ладно, это еще по-божески.

– Я консультируюсь с профессором по поводу построек на загородном участке, – сочла нужным объяснить она.

Борисов хмыкнул. На участке Ельцовых давно все благоустроено, но он привык не задавать лишних вопросов.

– Папе не говорите, что я интересуюсь…

– Загородными постройками? – съязвил Борисов.

– Ракитиными!

– Могли бы не предупреждать. Я глух и нем.

Он перезвонил через два часа и сообщил, что сегодня утром в собственной квартире на Вавилова убита Нелли Ракитина. Тело нашел жилец с пятого этажа: пожилой мужчина, у которого больная жена. Он спускался по лестнице – шел в аптеку за лекарствами – и обратил внимание на открытую дверь квартиры. Это показалось ему странным. Старые люди гораздо ответственнее нынешней молодежи. Он знал, что в этой квартире проживает интеллигентная женщина, научный работник, которая никогда не оставляет дверь нараспашку. В общем, старик вошел и увидел мертвую хозяйку. Вызвал милицию, как положено…

Леонтий метался по отцовской квартире, как загнанный зверь. Сестра мертва, отца прямо из академической библиотеки увезли в больницу, а Раиса заперлась в спальне и прикидывается безутешной. А чего ей горевать? Она-то во всех отношениях выиграла. Старый муж теперь долго не протянет, одна претендентка на наследство приказала долго жить, остался только он, Леонтий.

Домработница, которая пришла убирать, пьет в кухне корвалол, причитает.

– Хватит, Саша! – не сдержался он. – Что ты душу рвешь? И так тошно…

– Вы бы поплакали, Леонтий Никодимыч, все легче станет. Беда-то какая! Сестрицу вашу уже не вернешь, вы у отца последняя опора, последняя надежда… Вам себя блюсти надо, как бы ни было горько…

«Какая надежда? На что?» – с тоскливой безысходностью думал Ракитин. Он представил, как отцу позвонили, тот взял трубку, услышал трагическую новость, схватился за узел галстука – он всегда так делал, когда накатывал приступ, – как кинулась к нему сотрудница читального зала, дала лекарство, вызвала врачей…

– Слава богу, папа в этот момент находился среди людей, – удрученно вымолвил он. – Если бы он шел по улице и упал, его бы приняли за пьяного…

Александра Ивановна смотрела на Леонтия полными слез глазами и понимала, что до него еще не дошел весь ужас и вся непоправимость случившегося. Он еще в шоке из-за смерти сестры, еще не осознает свою потерю.

– Кто же это осмелился руку поднять? – снова затянула она. – За что? Неужто воры?

– Не знаю, не знаю… Вроде не пропало ничего. Я ездил, смотрел, давал показания… Особых ценностей у Нелли не было – безделушки женские, украшения. Деньги она дома не хранила, да и какие у нее деньги? Мелочь… Все сбережения на ремонт квартиры ушли.

– Нынче и пенсионеров грабят! Ничем не гнушаются… Работать не хотят, а жизнь сладкую подавай! Чтобы и выпить, и закусить, и одеться по-модному!

Из спальни доносились рыдания молодой супруги профессора.

– Плачет… – кивала головой Александра Ивановна. – Жалко ей Никодима Петровича…

Она не упомянула Нелли, зная, какие натянутые отношения сложились у падчерицы с мачехой. И то сказать, мачеха на десяток лет моложе. Срам!

Наводя порядок в кабинете хозяина, домработница натыкалась на пустые упаковки от «средств для повышения потенции». Небось вредно столько их принимать-то. Здоровье у Никодима Петровича не ахти какое крепкое и возраст преклонный. Вот и дошел старик… Смерть дочери оказалась последней каплей. Неизвестно, оклемается или нет…

Мысль о том, что ей придется подыскивать другую работу, Александра Ивановна прогнала, как меркантильную и кощунственную.

Между тем Леонтий придумывал предлог хотя бы на некоторое время удалить прислугу из квартиры. Увольнять ее пока рано, – возможно, понадобится уход за больным отцом, и процедура похорон потребует много сил. Сашины руки лишними не будут.

Он прислушивался к внутренним ощущениям, ища в душе трагического надрыва и неизбывного горя, – и не находил. Его переполняли недоумение, стыд и злость на отца, на жену Эмму, на Нелю, на Раису, на милицейских сыщиков, которые увидели его сестру полностью раздетой, попросту говоря, голой, на соседей, приглашенных понятыми и ставших невольными свидетелями семейного позора. Он ненавидел всех за мысли, которые у них могли появиться, за предположения, которые они высказывали. Его сестра не блудница, убитая одним из ревнивых любовников! Не развратная женщина, впускающая в квартиру «мальчиков по вызову»! Если ее раздели догола, это еще не значит, что она вела распутный образ жизни…

– Саша, – произнес он строго, по-деловому. – Будь добра, съезди к моей жене, помоги ей по хозяйству. Это ужасное событие всех выбило из колеи. Эмма слегла с мигренью, и… словом, поезжай. Она тебе скажет, что нужно делать.

– Хорошо.

Домработница даже обрадовалась. Находиться в тягостной атмосфере профессорской квартиры было невмоготу. Молодая хозяйка закрылась у себя, Леонтий Никодимович рвет и мечет, хозяин в больнице, а она слоняется из угла в угол, как неприкаянная. У самой голова разболелась и сердце жмет. Кто бы мог подумать, что Нелли убьют? И какая ужасная ее постигла смерть!

Едва за домработницей захлопнулась дверь, как Леонтий подошел к спальне и прислушался. Рыдания смолки.

– Спектакль окончен, дорогая мачеха? – злобно спросил он. – Сашу я отправил, так что разыгрывать драму больше не перед кем. Выходи!

Ему казалось, он слышит тихое прерывистое дыхание Раисы, которая затаилась в спальне. Интересно, что она там делает? Лежит? Сидит? Ходит кругами?

– Не заставляй меня ломать дверь… Открывай! – Он приник к двери и, сцепив зубы, говорил в щелку: – Открывай! Черт бы тебя побрал!

– Убирайся, Леонтий, или я вызову милицию…

– Вызывай! Я скажу им, что это ты убила Нелю! Где ты была сегодня утром? Отец уехал, а ты быстренько собралась следом? Знала, что сестра взяла отгул? Все знали. Она хотела отдохнуть, выспаться… Теперь она будет долго спать. По твоей милости!

– Я никуда не выходила из дому…

– Врешь! Твои сапожки промокли…

– Я сбегала в булочную… потом еще погуляла на свежем воздухе…

– Кто это может подтвердить? Саша приехала к обеду, когда Нелли уже была мертва… Думаешь, тебе сойдет с рук убийство?

– Ты психопат, Леонтий! Вы все психопаты! Ненормальные! И Нелли тоже…

У нее началась истерика. Она, вероятно, упала лицом в подушку и выкрикивала какие-то бессвязные, бессмысленные фразы, перемежаемые плачем.

Леонтий крутил ручку двери, пробуя замок на прочность.

– Не смей поганить моих близких! – орал он. – Не смей произносить имя сестры! Открывай немедленно! Слышишь? Или я за себя не ручаюсь…

Сколько они так препирались, неизвестно. Час или десять минут… Порой несколько часов пролетают мгновенно, а минуты тянутся целую вечность.

Леонтий обессилел, опустился на пол у двери, прислонился к ней спиной и закрыл глаза. Ему хотелось сломать замок, вытащить из спальни Раису и… пусть она ответит за все, что натворила. Она разрушила, уничтожила их семью. Нелли больше нет, отец свалился с гипертоническим кризом… «А мне предстоит пережить похороны и унизительные пересуды, когда каждый, кому не лень, сможет полоскать наше «грязное белье» и порочить доброе имя сестры, – думал он. – Бедная Неля. Она своей смертью искупила все наши грехи!»

– Я рад, что ты не дожила до этого кошмарного дня, мама…

В спальне раздались крадущиеся шаги. Это Раиса, которой надоело сидеть взаперти, приблизилась к двери и затаила дыхание. Затаился и Леонтий. Сейчас она прислушается, подумает, что он выдохся и решил оставить ее в покое. Рано или поздно ей придется выйти. Не торчать же в спальне сутки? А покушать? А в туалет? Пусть только щелкнет чертов замок…

О, Иштар! Хозяйка Богов, Владычица Земли и Неба, заклинаю Тебя!

О, госпожа! Львица, Царица Сражений и Любви!

Во имя Договора, подписанного меж Тобой и Родом Человечьим, Аз взываю к Тебе!

Иштар, Повелительница Ночи, открой свои врата для меня…

Слова молитвы не возносились вверх, к звездам, а застывали в жарком неподвижном воздухе храма. Однообразно позвякивали колокольчики. От курильниц шел душный аромат фимиама. Повсюду горели ритуальные огни…

Женщина, облаченная в легкую длинную накидку, прятала свое лицо. Хотя никому не было до нее дела. Глаза присутствующих были устремлены к статуе богини, сверкающей золотом и драгоценностями. На голове Иштар переливалась корона, поверх которой красовался пышный венок из живых цветов. Лепестки привяли от духоты, поникли.

Женщину звали Энхед, она явилась на церемонию «священного брака» не из любопытства или жажды поучаствовать в тайной мистерии. Ее привело сюда обещание, данное умирающей жительнице Ура – города, стертого с лица земли вавилонскими солдатами. Она приютила беженку из доброты и сострадания, а потом всей душой привязалась к ней. Ведь влачить жизненный путь в одиночестве – тяжкое бремя.

– Зови меня Асной, – сказала та. – Мне некуда идти. Дом мой сгорел, город мой лежит в руинах, боги, которым я молилась, преданы забвению. Я отблагодарю тебя за твою отзывчивость и мягкосердечие. Будь благословен твой кров!

Асна была красива, черты ее лица, изысканно-строгие, говорили о благородной крови, текущей в ее жилах. Но ни словом, ни жестом не выдавала она своего происхождения. Кем она приходилась владыкам погибшего Ура, Энхед спрашивать не осмеливалась. В какие-то моменты она робела перед чужестранкой, ощущая исходящую от той непонятную силу.

Беженка научила ее многим вещам: наблюдать за небесными светилами, готовить вкусные кушанья, варить целебное питье. По ночам они поднимались на плоскую крышу дома и вместе смотрели на звезды.

– Вон та яркая зеленая звезда называется Венера, – объясняла Асна. – Это лицо богини Инанны. У вас ее называют Иштар. Повторяй за мной слова молитвы, и богиня исполнит твое желание…

– О, Иштар, распахни Свои врата для меня!

– Врата Нежной Планеты, откройтесь мне… – повторяла Энхед за беженкой.

– Если будешь усердно молиться, богиня услышит тебя… Ты уже испытывала чувственную любовь к мужчине?

– Не совсем. Один хороший человек хотел взять меня в жены, но мой отец разорился – он возил товары по реке, и его корабль затонул. Отец умер, мать вскоре последовала за ним, а я осталась одна в этом большом доме. Даже рабов пришлось отдать за долги…

– Ты называешь такого человека хорошим? – удивлялась Асна. – Он бросил тебя из-за богатства, которое есть тлен. Судьба твоего отца красноречиво подтверждает сию истину. Забудь о корыстолюбивом женихе. Тебя ждет лучшая доля…

– Ты знаешь любовные заклинания? Умеешь предсказывать будущее?

– Не я. Иштар пробуждает к жизни творческие силы ночи… Смотри, как она прекрасна!

Энхед, с восторгом внимая беженке, запрокидывала голову и любовалась «лицом богини». Крупная вечерняя звезда Венера переливалась в непроглядном мраке, завораживая женщин своим колдовским мерцанием…

Однажды при полной луне беженка показала Энхед чудесную вещицу – золотую звезду с восемью лучами и лазоревым камешком посередине. Камешек, словно впитывая в себя лунный свет, разгорался все ярче, в нем зародилась синяя искра, которая ослепительно блеснула и погасла. Энхед невольно вздрогнула, зажмурилась. А когда открыла глаза, чудесная звезда приняла прежний вид, будто ничего и не было.

– Это не обыкновенное украшение, – с улыбкой сказала Асна. – Это святыня из сожженного храма в Уре. Я унесла звезду на себе, чтобы передать ее из рук в руки тому, кто… Впрочем, тебе еще рано знать. Придет время, и я научу тебя обращаться с ней. Если хочешь снискать милость богини, держи рот на замке.

Асна могла бы не предупреждать – ее «благодетельница» и без того набралась страху. Золотая звезда поразила ее воображение, запала в душу.

– Покажи звезду! – потом не раз просила Энхед. – Она греет сердце.

– Она может испепелить, если рассердится на тебя…

– Чем я могу вызвать ее гнев?

Асна смеялась и качала головой:

– Боги капризны. Иногда не знаешь, как угодить им.

Дни, проведенные под одной крышей с беженкой, не шли – летели. Энхед была бы не против называть ее матерью, однако Асна воспротивилась.

– Я не познала плотской любви, и у меня не может быть детей, – решительно заявила она. – Да и по возрасту не гожусь я тебе в матери.

– Ты мудра, будто тебе сто лет.

Энхед толкнули в спину, и она очнулась от нахлынувших воспоминаний. Вокруг нее толпились люди в праздничных одеждах, с утомленными от долгих песнопений лицами, с благоговейным экстазом в глазах. Толпа увлекла ее за собой, к подножию многоярусной башни. Дальше людей не пустили: дорогу преградила стража.

Откуда-то из-под земли раздался жуткий утробный вой. Толпа всколыхнулась, издала вопль ужаса.

– Это вавилонский дракон… – произнес кто-то прямо на ухо Энхед. – Он воет, когда голоден. Говорят, его кормят человеческим мясом…

– Прикуси-ка язык! – цыкнули на болтуна. – А не то пойдешь на корм чудовищу!

– Мардук, господин великий и всесильный, спаси нас…

Энхед сдавили со всех сторон так, что она едва дышала. Ее тело сковал страх. Она постоянно ощущала на себе чей-то напряженный взгляд. Может, то Асна с небес подбадривала ее, не давала окончательно упасть духом?

Беженка занемогла внезапно, ничто не предвещало ее болезни. Кроме звезд. После ночи, проведенной на крыше дома в полном одиночестве, она подошла к Энхед и сказала: «Богиня зовет меня к себе… мои родные и подруги заждались меня. Возьми это!»

Асна сняла с шеи цепочку с восьмиконечной звездой и протянула молодой женщине. Лазоревый камешек вспыхнул, словно подмигнул новой хозяйке. Та оторопела, не спеша надевать украшение.

«Носи ее три месяца и три дня… – прошептала Асна, наклонившись к ней, как будто их могли подслушивать. – За это время исполнятся три твоих желания. Всего три, запомни! А потом начнется церемония «священного брака», и ты отнесешь звезду тому, кто стережет дракона…»

Энхед что-то слышала о кровожадном чудовище со змеиной головой и хвостом, с туловищем, покрытым крепкой блестящей чешуей, с вьющейся шерстью за ушами, с раздвоенным языком и рогом на лбу… Его изображения можно было видеть на барельефах храма богини. Но никому никогда дракон не являлся живьем. Только жрецам…

– Судя по количеству храмов и ритуальных сооружений, Вавилон был очень благочестивым городом, – заметил Матвей, закрывая книгу профессора. – Здесь усердно молились богам-покровителям, регулярно приносили им жертвы. Каким образом столица Навуходоносора обрела дурную репутацию «великой блудницы»?

– Это тонкости религиозного толка, – ответила Астра. – Думаю, сыграла роль сексуальная окраска культа. Со временем церемония «священного брака» верховного бога или царя с самой Иштар, а затем с ее жрицей повлекла за собой храмовую проституцию. Добавь сюда вопиющую роскошь Вавилона. Одни висячие сады чего стоят! Представь, со всех концов света свозили в этот город диковинные растения, кусты, деревья и цветы сажали на специально обустроенных террасах с плодородной землей и круглосуточно орошали. Днем и ночью рабы по скрытой водопроводной системе подавали в сады воду из Евфрата – ровно столько, сколько нужно каждому деревцу, каждому кустику. Когда беспощадное солнце добела раскаляло мостовые и стены домов, в садах царили тень и приятная прохлада, насыщенная влагой и сладкими ароматами заморских растений…

Она увлеклась, унеслась мыслью в далекий забытый Вавилон. Матвей заслушался. Словно воочию увидел он прогуливающуюся в зелени террас юную супругу всесильного правителя – прелестную мидийскую принцессу. Она скучала по красотам своей родины – лесам, горам и долинам, – и Навуходоносор приказал соорудить для нее небывалые Сады, чтобы каждый житель мог гордиться и любоваться ими, а каждый гость – восхищаться. И гордились, и любовались, и восхищались!

– А почему их называют садами Семирамиды?

– Звучное имя! – объяснила Астра. – Романтическая легенда о царице Семирамиде, которая превратилась в голубку и улетела в бессмертие, куда привлекательнее, чем честолюбие и заносчивость Навуходоносора. Он соорудил сады, чтобы скрасить жизнь молодой жены, а заодно и прославить Вавилон, как самую пышную из восточных столиц. Ему удалось и то, и другое. Ворота Иштар и дорога Процессий – тоже его заслуга. Ракитин пишет, что Инанна-Иштар вобрала в себя множество шумеро-аккадских женских божеств, и впоследствии финикийцы поклонялись ей как Астарте, греки отождествляли с Селеной, Артемидой и самой Афродитой. Знаменитый царь Соломон воздвигал алтари Астарты, а более поздние правители разрушали их и запрещали поклоняться этой богине.

Матвей процитировал из книги удививший его абзац:

– Тут профессор ссылается на Откровения Иоанна… вот: «…облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом, и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства ее; И на челе ее написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным»[43] Профессор усмотрел здесь намек на культ богини Иштар…

– Я не берусь толковать Откровения, но чисто логически… Посуди сам: статуи Иштар наряжали в лучшие ткани, золото и драгоценности и часто изображали богиню с чашей в руках, из которой течет вода. Кстати, это и для нас намек.

– На что?

– На непрерывную цепочку событий. Прошлое расследование было связано именно с чашей.[44] Значит, все идет по плану.

– Какому еще плану? Опять хочешь свести все к дурацкой кассете? Меня бесит зависимость от каких-то записанных на пленку эпизодов. Может, плюнуть на все и прекратить заниматься делом Ракитиных? Разорвать порочный круг!

– Нельзя… Убийца не должен остаться безнаказанным.

Матвей и сам думал так же. В глубине души его грызло раскаяние, что он не поверил Нелли, принял ее за обычную склочную бабенку, которая решила извести мачеху. В общем, обычная житейская штука. Но все закончилось трагически! Теперь вывести убийцу на чистую воду становится делом чести.

Он задернул шторы, включил торшер. Мягкий свет скрадывал контрасты его «африканской» гостиной. В город вступила ночь: снег сыпал с черного неба, как будто собрался к утру замести Москву до крыш. Приготовленный на скорую руку ужин остывал на плите.

– Будем продолжать расследование без ведома почтенного семейства? Или все же стоит заручиться поддержкой Леонтия или Раисы?

– Нелли была уверена, что мачеха замышляет зло. Обратимся к брату.

– Кстати, как насчет мужчины, который подарил браслет из лазурита? Я бы нашел его и побеседовал. Браслет-то пропал…

– Как могут пропадать вещи? – недоумевала Астра. – Брелок, зонтик, шарф… Боюсь, Нелли не все перечислила. Мы не обращаем внимания на пропажу мелочей. Я недавно заметила, что потеряла чехол от сотового. Где-то оставила, а где? Пыталась вспомнить, – не тут-то было.

– То есть Нелли потеряла шесть предметов личного обихода…

– Как минимум. По легенде, Иштар перед каждыми «вратами в преисподнюю» расставалась с каким-нибудь украшением. Ворот было семь… Напоследок ей пришлось снять накидку с тела! Вот и ответ, почему ее обнаружили голой… Убийца снял с нее «платочек стыда», как сказано в ритуальных текстах, или всю одежду!

Когда стрелки часов перевалили за одиннадцать вечера, позвонил Борисов, рассказал дополнительные подробности, которые удалось выяснить. У следствия появились две версии: ограбление и убийство из ревности. Возможно, Нелли Ракитина все-таки хранила в квартире деньги. При осмотре места происшествия оперативники обнаружили пустую раскрытую шкатулку, валяющуюся рядом с телом. На шкатулке есть отпечатки пальцев…

– Вряд ли убийца орудовал без перчаток, – засомневалась Астра.

– Всякое бывает. Если он действовал импульсивно, в состоянии аффекта…

– Тогда при чем шкатулка?

– Вдруг потерпевшая держала там не деньги и ценности, а любовные письма, к примеру… Ревнивец счел необходимым забрать их, чтобы не навлекать на себя подозрения.

– И оставил отпечатки пальцев?

– От невменяемого человека не стоит ждать разумных поступков. Да, вот еще что – женщину раздели уже после смерти. На одежде есть пятна крови. Убийца нанес Ракитиной два удара по голове – первым оглушил и свалил с ног, второй был смертельным. Точнее покажет вскрытие. Но эксперт, мой давний знакомый, редко ошибается.

– А чем ее убили?

– Мраморной пепельницей. Штуковина тяжелая, с острыми углами. Похоже, жертва была знакома с убийцей, как-то же он вошел, оказался в гостиной, увидел пепельницу и решил воспользоваться ею… не по назначению.

– Или принес с собой.

– Оперативники выяснили: пепельница принадлежала убитой. Так заявил ее брат. Ракитина сама не курила, но держала пепельницу для гостей…

Борисов не спрашивал, с какой стати дочь босса интересуется убийством некой ученой дамы. Барышне нравится играть в детектива. На здоровье! Главное, чтобы она в очередной раз не попала в неприятности.

– Таким путем мы ничего не добьемся, – выпалила Астра, отключив сотовый. – Я хочу побеседовать с каждым из Ракитиных, с прислугой, с друзьями, с мужчиной, который подарил Нелли лазуритовый браслет.

Матвей покачал головой:

– Это невозможно. Они пошлют тебя подальше, и дело с концом.

– Я скажу, что действую по поручению покойной. Ее воля – закон.

На краткий миг перед ее внутренним взором возникла картина – белеющее в сумраке комнаты обнаженное тело, лежащее лицом вниз, волосы в крови, темное пятно на ковре вокруг головы…

– А если они не согласятся?

Астра развела руками и вздохнула. Тогда она придумает другой способ вызвать их на откровенность.

– Конечно, Нелли знала убийцу! – убежденно произнесла она. – Взять брелок от ключей или браслет мог только тот, кто хотя бы изредка находился рядом. Сделать это в транспорте или на работе гораздо сложнее.

– На работе можно. Люди сидят в одном помещении, заходят друг к другу… В гостях тоже проще простого стащить чужую вещицу. Особенно если народ в подпитии. Кстати, Нелли пила?

– Наверное…

– Как все или много?

– Думаю, как все. На алкоголичку она совершенно не похожа. Надо звонить Ракитиным! Леонтию или Раисе.

– Посмотри, который час!

Эмма со страдальческим выражением лица сидела в кухне.

– Саша, ты уверена, что Леонтий Никодимыч до сих пор там? Почему он трубку не берет?

Домработница, заканчивавшая гладить белье, пожала плечами:

– Когда я уходила, он оставался в квартире… с Раисой Николаевной. Она плакала, закрывшись в спальне, а он звонил по поводу похорон.

– Ах, вот как…

Александра Ивановна прослезилась. Какими бы ни были члены этой странной семьи, она к ним привыкла и по-своему привязалась. Смерть Нелли казалась ей чудовищным недоразумением.

– Бедный профессор… – пробормотала она, складывая в стопку выглаженные полотенца. – Пережить свою дочь! Такого врагу не пожелаешь.

– Как он?

– В клинике. Я хотела поехать туда, посидеть с ним, но Леонтий Никодимыч сказал, к нему не пускают.

– Что врачи говорят?

– Обнадеживают. Мол, все меры приняты…

– Знаем мы эти меры. Наколют всего подряд и умоют руки! Кто станет возиться со старым больным человеком? Вон, молодых и то лечить не хотят. Надо было тебе все-таки поехать, Саша.

– Я ж предлагала! А ваш муж накричал на меня.

Домработница шмыгала носом, и Эмма подала ей салфетку:

– Ты не обижайся. У него нервы разыгрались. Леон и Неля были очень дружны. Хоть порой и цапались, но любили друг друга. Он просто вне себя от горя, ничего толком не соображает.

– Да я понимаю… Горе-то, оно не красит…

– Что ж Раиса к мужу не поехала?

– Так Леонтий Никодимыч и ее не пустил! Сказал, нечего тебе там делать. Хочешь, мол, еще и отца со свету сжить? Добить его?

Эмма ахнула и прижала пальцы к губам.

– Точно не в себе был. Может, пошел куда? Все хлопоты теперь ему достанутся. Раиса слюни распустит и будет рыдать, как будто она тоже горюет. Ни для кого не секрет, что Неля ее недолюбливала. И мачеха платила ей тем же.

Эмма застонала и схватилась за виски. У нее болела голова. Она уже выпила вторую таблетку, но облегчения не ощутила. Виски ломило, подташнивало…

– Вы идите, лягте, – с сочувствием предложила Александра Ивановна. – Я тут сама управлюсь. А за Леонтия Никодимыча не волнуйтесь. Куда ему деться-то? Вернется.

– Боже мой! Неля убита… не могу поверить… Нет, я места себе не нахожу! Вдруг убийца и до мужа доберется?

– Да что вы такое говорите… Господь с вами!

– Я не могу сидеть и ждать! Я поеду, может, есть какие-то новости.

Мысли, одна тревожнее другой, теснились в ее уме и побуждали действовать. Она вскочила и побежала одеваться. Александра Ивановна только всплеснула руками.

Отработав допоздна за двоих в «Буфете», Соня едва доехала домой. Глаза слипались от усталости, все тело ломило.

– Ну, как ты? – спросила она у Марины.

– Ужасно…

– Тебе стало хуже?

Та говорила немного в нос, но не это испугало Соню: Марина сидела на кровати, поджав ноги, и тряслась в ознобе, а ее щеки покрывал горячечный румянец.

– Слушай, я тебе звонила пару раз с работы. Ты чего трубку не берешь? Я уже не знала, что и думать… Где твой мобильный?

– Р-разрядился, наверное… Соня, посмотри на меня, – повернулась к ней сестра. – Может, у меня т-температура?

Лоб у нее был влажный на ощупь, но жара не чувствовалось.

– Вроде нет. А где градусник?

– Н-не надо градусник, – стуча зубами, вымолвила Марина. – Со мной все в п-порядке.

– Голова болит?

– Она как б-будто не моя. Как будто я сплю и вижу кошмар…

– Это бывает. Я в детстве, когда болела…

Марина ее не слушала. Она обхватила себя руками и уставилась в одну точку:

– Ой, Соня… я тебе такое расскажу, такое… П-поклянись, что никому ни слова!

– Да что случилось? – всполошилась та. – Говори скорее! Из дому звонили? Что-нибудь с мамой?

Марина затрясла головой, и Соня с облегчением вздохнула, опустилась на стул у кровати.

– Ф-фу… напугала.

– Я с-сегодня такое видела! Не надо было мне никуда выходить…

– Так ты выходила? Я же тебе велела лежать.

– Мне вдруг захотелось пойти к дому, где живет Апрель! Понимаешь? Ноги сами п-понесли… Если не взгляну на него одним глазком, просто умру!

– Помешалась ты на этом Апреле… – вздохнула Соня.

– Да, помешалась! Помешалась! Только г-глаза закрою – передо мной он. Целую ночь о нем думала… и утром все мысли о нем… Не помню, как вышла, как нашла его дом, как… Соня! Ты к-клянешься, что никому, никогда…

– Клянусь, клянусь…

– Он у… убийца! А я все равно его л-люблю!

– Убийца?

Соня пристально посмотрела на сестру: та выглядела как безумная. Губы прыгают, глаза горят, как угли…

– Он женщину убил… я сама видела…

– Какую женщину? – До Сони туго доходил смысл того, что говорила сестра. – Ты следила за Апрелем?

– Я не хотела. Это получилось с-случайно. Он вдруг вышел из дому, я – за ним… как будто меня кто-то в-веревочкой к нему привязал…

– Ну, и что дальше?

– А дальше… Я п-подумала: если он идет не на работу, а к той женщине… В общем, неважно! Он убил эту женщину, Соня… – Из глаз Марины потекли слезы. – Он убежал, а она осталась лежать… мертвая… и… и голая…

Астра договорилась встретиться с Леонтием Ракитиным в его ресторане. Заодно и пообедать.

– Он согласился? – не поверил Матвей.

– Охотно. Когда я сказала, что действую в интересах его покойной сестры, Леонтий сразу же изменил тон.

Матвей отвез Астру в ресторан, а сам поспешил в бюро – проверить, как продвигаются заказы. Перезвонил из машины:

– Ты как?

– Жду хозяина. Здесь отличная кухня. Пожелай мне приятного аппетита!

Метрдотель проводил ее в отдельный кабинет – тот самый, где совсем недавно брат и сестра Ракитины беседовали о мачехе, не подозревая, что это их последний разговор.

Леонтий появился бесшумно, как призрак, – в классическом черном костюме, при галстуке, с осунувшимся бледным лицом. На него легло множество забот: подготовка к похоронам, уход за отцом. Работу в офисе тоже не бросишь, да еще за Раисой надо приглядывать – как бы чего не вытворила.

Вчера вечером Эмма закатила грандиозный скандал. Она додумалась заявиться в отцовскую квартиру и своим глупым поступком спасла Раису от неминуемого допроса с пристрастием. Той удалось отсидеться в спальне, а потом выйти как ни в чем не бывало и строить из себя убитую горем женщину, которая места себе не находит от переживаний.

«Что у тебя с ней за шашни? – вопила разъяренная жена. – Отец в больнице, а ты к его бабе клинья подбиваешь? Я давно замечаю, что ты слишком к ней придираешься! Откуда такая ненависть? Не потому ли, что ты сам не прочь переспать с ней?»

В Эмме проснулась вульгарная портниха, не выбирающая выражений и готовая выцарапать сопернице глаза. Слава богу, у нее хватило ума не выяснять отношения при мачехе! Дотерпела до дома, а там уж дала волю накопившейся злости. Ревновать вздумала!

«Опомнись, дура! – вызверился Леонтий. – Как у тебя язык поворачивается? Тело сестры в морге, а ты сцены устраиваешь! Постыдилась бы!»

«Это тебе должно быть стыдно! Все вы, мужики, жеребцы! У вас одно на уме!»

Они кричали друг на друга, пока не истощили запас взаимных упреков и оскорблений. Кричали тихо, компенсируя недостаток звука выразительными жестами и гримасами. Они же культурные люди, надо держать марку перед соседями…

Утром Эмма демонстративно прикладывала платочек к опухшим глазам, а Леонтий отказался от завтрака.

«Перекушу на работе, – буркнул он, одеваясь. – А ты займись покупками. Список на столе в гостиной…»

Раздраженный и не выспавшийся, с ноющей болью в затылке, он хлопнул дверью. Боль так и не отпустила, даже усилилась к обеду, и Леонтий, уже жалея о том, что согласился встретиться с незнакомой дамой из окружения Нелли, проглотил две таблетки аспирина. Теперь эта дама сидела перед ним и с аппетитом уплетала фирменный салат.

Леонтия затошнило при виде еды. Он заставил себя опуститься на стул напротив и мрачно изрек:

– Ну-с, госпожа Ельцова, я вас слушаю…

И, поскольку она молчала, с нетерпеливым вздохом спросил:

– Что вы хотели мне сообщить?

– Вы обещаете хранить конфиденциальность?

– Если вы имеете в виду следователя, который ведет дело об убийстве моей сестры, то можете быть спокойны – я не побегу докладывать. Его предвзятость и стремление опорочить доброе имя Нелли всякими… омерзительными инсинуациями… перечеркнули мое желание сотрудничать. Я себе не враг! Моя сестра заслуживает уважения… Вся наша семья…

Его тирада была длинной и бессвязной. Подчеркнуто трагический тон и выражение его лица навели Астру на мысль, что сын профессора находится в состоянии невосприятия действительности. Он говорит и ведет себя, как должно в подобной ситуации, но по-настоящему не чувствует горя. Он как бы наблюдает за собой со стороны, словно это несчастье произошло не с ним, а с кем-то другим. Он до конца не верит, что Нелли больше нет, что она исчезла из его жизни, ведь все вокруг ничуть не изменилось. И снег на улицах, и этот ресторан, и кабинет, столик и стулья, тарелки, еда, его квартира, жена, рождественские ярмарки в магазинах, запах елок и праздничные огни в городе – все осталось прежним. Прохожие спешат по своим делам, солнце так же светит, мороз пощипывает нос и уши, люди обедают – все продолжается.

Дождавшись паузы, Астра сказала, что Нелли предвидела свою смерть: она подозревала, что ее хотят убить, и боялась этого.

Леонтий выпучил глаза, закашлялся:

– К-как… подозревала? Почему же… п-почему она ничего не говорила?

– Не знаю. Она поручила мне выяснить, кто имеет зуб на нее. На всех вас.

Ракитин покраснел и раздул щеки, как индюк:

– На всех нас? На всех? Что вы… имеете в виду?

– Вы все в опасности. Кроме Раисы… Именно ее ваша сестра подозревала в дурных намерениях.

Она нарочно выбрала тактику «прямого обстрела». Какой смысл вуалировать предмет договора с клиенткой, если той нет в живых?

– Раису? Боже мой… ну, конечно же! Ищи, кому это выгодно… А ей выгодно! Ей в первую очередь! – Он так распалился, что взмок и потянулся за салфеткой. – Значит, Неля ее раскусила… и эта дрянь убила сестру! Какое чудовище! Но… зачем она ее раздела? Хотела опозорить? Выставить на посмешище… на глумление… Дрянь!

Леонтий еще поливал мачеху грязью, когда в его глазах что-то дрогнуло. Он угомонился и плеснул себе водки, предусмотрительно заказанной посетительницей.

– Вы… кто? – спросил он, наливая себе вторую порцию. – Частный детектив? Моя сестра обратилась к вам потому… потому…

– Она решила разобраться в причинах своего страха.

– И вы…

Астра опустила глаза:

– Я только приступила к делу, как ее опасения… оправдались самым ужасным образом. Я считаю своим долгом выполнить волю покойной, поэтому пришла к вам в надежде на помощь.

– Да, да! – с жаром воскликнул Леонтий. – Желание моей бедной сестрички закон. Я со своей стороны… чем могу… Вот деньги, возьмите! Теперь я отвечаю по ее обязательствам.

Он вытащил из кармана портмоне, достал несколько крупных купюр и, не считая, положил на стол перед Астрой. Та вежливо отказалась.

– Ваша сестра заплатила мне аванс, который еще не отработан.

– Нет, берите! Это дело принципа. Я настаиваю. У вас могут появиться непредвиденные расходы. Поймайте убийцу за руку! Иначе вам ее не остановить! В то утро… когда Неля… когда ее убили… Раиса куда-то ходила. Я знаю! Отца не было дома, и она воспользовалась моментом… она отправилась к сестре и… Следователь сказал, что замок не взломан. Неля сама открыла дверь! Вы понимаете? Моя сестра никогда не впустила бы постороннего. Она… мы все, Ракитины, осторожны и благоразумны. Это… наша семейная черта. – Он вспомнил о третьей женитьбе отца и смущенно запнулся. – Но Раиса нам не чужая, как ни крути!

– Она когда-нибудь ходила к Нелли в гости, поболтать по-женски, по-родственному?

– Нет. Их отношения нельзя было назвать теплыми. Разница в возрасте, понимаете… э-э… слишком вызывающая… это накладывало отпечаток…

– Зачем же Раиса поехала к вашей сестре?

– Она могла придумать предлог для визита. Например, здоровье отца… или еще какую-нибудь хитрость…

Леонтий был похож на Нелли разве что глазами: большими, чуть поднятыми к вискам, с тяжелыми веками и длинными темными ресницами, – как у артиста индийского кино.

– Послушайте… а Неля объяснила вам, что испугало ее? Ну, с чего вдруг она решила…

Он обрывал фразы, перескакивая от одной мысли к другой.

– У нее начали пропадать вещи! – заявила Астра.

«Индийские» глаза собеседника метнулись и застыли, пальцы непроизвольно скомкали салфетку. Леонтий сделал усилие, чтобы его голос звучал ровно.

– Какие вещи?

– В общем-то мелочи. Брелок от ключей, шарфик… Но вашу сестру это насторожило.

– Она запросто могла их потерять.

Он не спросил, какое отношение пропажа незначительных вещей имеет к реальной угрозе жизни. Астра взяла это на заметку.

– Когда у нее пропал браслет из лазурита, ваша сестра сильно встревожилась. Она дорожила им.

– Точно! – Губы Леонтия растянулись в нервной улыбке. – Я помню историю с браслетом. Но ведь он нашелся! Неля обронила его в доме отца, когда мы все были у него в гостях. Потом Саша, домработница, обнаружила браслет во время уборки и вернула.

– Именно так говорила и Нелли. Однако браслет исчез спустя неделю или две. На сей раз окончательно.

– А-а! Там была неудачная застежка! Неля могла уронить браслет в любом месте.

Он упорно не хотел связывать пропажу вещей с убийством.

– Согласна с вами, – кивнула Астра. – Ваша сестра часто теряла что-нибудь? Бывала рассеянной, невнимательной?

– Иногда, как любой человек. Но в основном мы – люди собранные, аккуратные и ответственные.

– Не сомневаюсь. Как же быть с пропавшими вещами?

Леонтий обвел глазами кабинет и, уставившись в потолок, словно призывая в свидетели дух сестры, выпалил:

– Это Раиса. Ее проделки! Только она могла взять личные вещи Нелли. Посудите сами – брелок, шарфик… э-э… что-то еще пропало?

– Зонт, – подсказала Астра.

– Вот-вот! Все это сестра носила с собой. Удобнее всего незаметно выкрасть зонт или шарфик мог тот, кто находился рядом.

– Безусловно.

– Кому это могло понадобиться, кроме мачехи? Раз Неля считала виновницей Раису, значит, она имела на то основания. О-о! Я совершенно выпустил из виду важную деталь! – спохватился Леонтий. – Шкатулка! Рядом с телом сестры валялась раскрытая шкатулка! Это прямо указывает на Раису!

– Каким образом?

– Неля недавно забрала эту шкатулку себе. Вероятно, Раиса обиделась, и в отместку бросила шкатулку рядом с… мертвой сестрой…

Он споткнулся на последних словах, словно его осенила некая идея.

– То есть раньше шкатулка принадлежала вашей мачехе?

– Да нет, – досадливо поморщился он. – Раиса держала там нитки, иголки, разные мелочи для шитья. Вернее, их там держала еще Глаша, а до нее… не помню. Надо бы спросить у отца. Кажется, он привез шкатулку из какой-то командировки… Но сейчас врачи запретили беспокоить его, к нему даже следователя не пустили.

– Кто такая Глаша?

Астре было интересно, как Леонтий отзовется о предыдущей мачехе. Он ответил с непроницаемым лицом.

– Глафира – вторая жена отца. Когда мы остались без матери, он взял в дом женщину, чтобы та приглядывала за нами. Он не любил ее.

– Она вас вырастила?

– Фактически. Разве Неля не говорила?

– Да, да… припоминаю…

Леонтий отчего-то встревожился, заерзал. Кажется, он ждал вопроса о смерти Глафиры, но Астра предпочла вернуться к теме шкатулки.

– Пользовалась ли шкатулкой ваша мать?

– Возможно… хотя точно не скажу. Не знаю. Мамы не стало, когда мы с сестрой были еще маленькими. Многое стерлось из памяти, столько лет прошло.

– Зачем Нелли понадобилась шкатулка?

– Она вдруг решила, что Раиса не имеет права прикасаться к шкатулке, которой якобы… пользовалась наша мама. Что это оскорбительно для всех нас. Поэтому она забрала шкатулку. Ей просто хотелось… унизить Раису, поставить ее на место.

– Вы тоже презираете мачеху?

– А вы как думаете? – взвился Леонтий. – Молодая корыстная девица совратила старика ради квартиры и денег!

– Разве ваш отец богат?

– У каждого свои критерии богатства.

Астра промолчала, изучающе глядя на профессорского сына, который мыслил категориями явно не духовными. Кто везде и всюду видит корысть, сам не без греха.

– Как выглядит шкатулка? – спросила она. – Что в ней особенного?

– В общем, ничего. Обычный деревянный ящичек, выкрашенный в голубой цвет и покрытый лаком. На крышке изображена так называемая «вавилонская башня»…

– Назидательная библейская история?

Он дернул подбородком.

– Скорее исторический факт. При раскопках Вавилона археологии нашли остатки башни. Мама была лингвистом, – добавил Леонтий. – Увлекалась расшифровкой клинописных текстов… Именно она заразила отца страстью к месопотамской культуре.

Похоже, все семейство Ракитиных волей-неволей пропиталось духом древнего Вавилона. Неужели сию «болезнь» подхватила и Раиса?

«Говорить или не говорить ему о моем знакомстве с профессором? – прикидывала Астра. – Пока тот в больнице, можно повременить».

– Саша, домработница, которую вы упомянули, она ведь имела доступ к вещам вашей сестры?

– Подозревать Сашу? Это смешно! Она работает у нас… у отца с тех пор, как умерла Глаша. Кто-то же должен вести хозяйство!

– И никогда ничего не пропадало?

– Я о таком не слышал…

– Когда ваш отец женился на Раисе, домработницу не уволили?

– Нет. Она отлично справляется со своими обязанностями. А Раиса – лентяйка! Может провести целый день за роялем и палец о палец не ударить. Отцу требуется уход, он посвятил себя науке – пишет книги, работает, хотя ему скоро семьдесят. Саша по-прежнему занимается уборкой, ходит по магазинам, стирает и гладит. Раиса иногда приготовит какую-нибудь безвкусную овсянку или овощи на пару, которые в рот нельзя взять, и пичкает этой гадостью отца. Он похудел! Его здоровье пошатнулось… Но Раиса этого и добивается!

Астра подумала, что ночи, проведенные в постели с молодой женой, куда больше отразились на здоровье профессора, чем диета. Леонтий прочитал это в ее глазах и вспыхнул от возмущения.

– У Нелли был мужчина? – поспешно спросила она.

– На что вы намекаете?

– Она встречалась с кем-нибудь? Ваша сестра была свободной женщиной, умной, обеспеченной… Достаточно зрелой, чтобы выйти замуж. У нее был… жених?

Астра едва не выпалила «любовник», но в свете трагической кончины Нелли любое неосторожное слово могло ранить ее брата.

– И вы туда же! – побагровел Ракитин. – Следователь битый час вытягивал из меня подробности личной жизни сестры, теперь вы сели на этого конька. Неля была порядочной женщиной. Она не вышла замуж, потому что предъявляла к будущему спутнику жизни самые серьезные требования. Если вы думаете, что ее убил какой-нибудь сумасшедший ревнивец, то глубоко ошибаетесь!

– И все же она обмолвилась о близком друге, который подарил ей тот самый браслет из лазурита. Вы знаете, о ком идет речь?

– Боже мой! – Леонтий воздел руки к потолку. – За сестрой, разумеется, ухаживали мужчины. Но исключительно порядочные, достойные люди. Ни один из них не мог бы…

– Послушайте, ваша сестра убита. Кто-то лишил ее жизни! Вы понимаете? Ваш долг рассказать мне все, что поможет навести на след убийцы. С кем она встречалась в последнее время?

– Ладно! Ладно… раз вы так считаете… я скажу. Неля собиралась выходить замуж за Олега Провоторова, своего коллегу.

– И что?

– У них оказались разные характеры. Неля передумала, и они расстались.

– Как давно?

– Года полтора назад.

– Кто был инициатором разрыва?

– Сестра… Нет! Что за чушь! Зачем Олегу убивать ее? Вот Раиса – другое дело…

Асна ушла тихо, без страданий, будто уснула. Видно, богиня вечерней звезды и правда призвала ее к себе, такой мирной, благостной была ее кончина. Солнце село за красные песчаные холмы, на небе засияла Венера, и Асна задремала, лежа на мягком тюфяке. А когда Энхед повернулась к ней, та уже была далеко…

Лицо беженки разгладилось, на ее губах застыла блаженная улыбка, словно она обрела наконец безмятежное счастье: увидела воочию своих близких и подруг, саму Госпожу Ночи, раскрывшую ей объятия…

– Асна! Асна! – рыдая, звала Энхед. – Очнись! Не покидай меня!

Но Асна не собиралась возвращаться из сладостных объятий богини в суету и печаль земного существования. Она и так достаточно натерпелась боли, горя и неизбывной тоски. Ее родной город превратился в груды камней и пепла, а ее сердце было разбито…

– Кто ты? – спрашивала Энхед. – Какой обряд погребения совершить, чтобы твоя душа упокоилась?

Асна молчала. Восьмиконечная звезда на груди Энхед мерцала голубоватым огнем сквозь ткань накидки. «Носи ее три месяца и три дня… – прозвучало в ушах молодой женщины. – За это время исполнятся три твоих желания…»

Энхед оплакивала беженку до самого утра. Едва затеплился рассвет, она завернула тело в лучшую ткань из своих запасов, дивуясь, каким легким, словно пушинка, оно стало, и отнесла вниз, во внутренний дворик. Пусть яма, облицованная кирпичами из высушенной глины, где раньше хранились припасы, послужит гробницей…

Она постлала на пол циновку и снабдила Асну всем, что могло понадобиться той в потусторонней жизни, – кое-какой одеждой, посудой и женскими принадлежностями. Гребень, простенькие бусы, двустворчатая раковина с краской для глаз…

Энхед сама нуждалась в самом необходимом, ведь после смерти родителей она раздала имущество в уплату долгов. Рабы тоже пошли с молотка. Как бы хорошо было снова разбогатеть, иметь хотя бы одну служанку, которая станет топить очаг и готовить еду… Она давным-давно не покупала себе новых нарядов и украшений! Ей нечего положить на алтарь в храме, и люди косятся, осуждая ее за скромные подношения. Боги, вероятно, сердятся на нее за скупость, но разве им не ведомо, что бедность и одиночество поселились в ее доме? Вот и Асна отправилась к своей покровительнице, Царице Неба…

Энхед плакала и горевала, пока не выбилась из сил. Сон сморил ее. Во сне к ней явился отец – такой же, каким она запомнила его перед последним отплытием…

«Дочка! – с жалостью глядя на нее, промолвил торговец. – Я виноват перед тобой. Я должен был вернуться, но буря потопила мой корабль. Возьми золото, которое я копил на черный день. Оно принадлежит тебе! Я закопал его…»

И отец подробно объяснил ей, как найти клад.

Утром Энхед первым делом побежала туда, где, по словам отца, лежали золотые изделия, лазурит, сердолик и драгоценная благовонная смола. Она не поверила своим глазам – закопанный в землю в углу двора сосуд, сплетенный из тростника и обмазанный глиной, был полон сокровищ. Сверху клад прикрывали прогнившая солома и мусор. Рабы сносили сюда все отходы… Она бы никогда в жизни не догадалась искать здесь что-то ценное!

– Богиня исполнила мое желание… – пораженная посетившей ее мыслью, Энхед с благоговением прикоснулась к талисману. – Благодарю тебя, Владычица Даров Любви!

Ей показалось, что Асна смотрит на нее из страны вечного цветения садов и улыбается.

С того счастливого утра жизнь Энхед неузнаваемо изменилась. На нее, словно из рога изобилия, посыпались всяческие милости. Вскоре исполнилось и второе желание – появился мужчина, который захотел взять ее в жены. Он оказался добрым и покладистым. Энхед мечтала о детях – стайке малышей, мальчиков и девочек, с кудрявыми головками и пухлыми щечками. Как сладко будет целовать эти щечки!

В ночь перед свадьбой ей приснилась Асна.

«Только три желания! – строго произнесла она. – Ты помнишь? Срок истекает!»

Энхед проснулась в холодном поту. Ее обуял ужас. Как будто она переступила черту, за которой – смерть…

– Срок истекает… – бормотала она. – Срок истекает… Что бы это значило?

Она сообразила: прошло почти три месяца… У нее осталось совсем мало времени. Скоро в Эсагиле будут праздновать «священный брак».

– Я должна отнести звезду тому, кто стережет дракона…

Соня не могла поверить словам сестры, но Марина, похоже, не лгала. Любовь не довела ее до добра! Зачем ей понадобилось идти следом за Апрелем? Зачем она открыла ту дверь, за которой…

– Тебя никто не заметил? – спросила Соня.

– Кажется, нет.

– Кажется?

– Я не помню! Я ничего не помню! – в отчаянии повторяла девушка. – У меня перед глазами все смешалось…

Ей стало плохо при виде трупа, в груди сдавило, ноги подкосились, она потеряла сознание… А когда пришла в себя, поднялась и убежала.

– Не помню даже, как оказалась дома…

– Ты ничего там не трогала? Ни к чему не прикасалась?

– Нет… а может, и прикасалась… к дверной ручке… О, господи! Меня могли видеть те люди!

– Какие люди? – испугалась Соня.

– Старик, который вышел встречать «скорую», врач и еще кто-то… медсестра, наверное! Им было не до меня… но вдруг один из них меня запомнил? Я проскользнула в подъезд прямо за ними. Я же не знала про труп…

– Ты понимаешь, что натворила? Тебя могут обвинить в убийстве… или в соучастии.

– Но я ни в чем не участвовала, – в ужасе твердила Марина. – Та женщина… была уже мертвая, когда я вошла в квартиру…

– Чем ты это докажешь?

– А-апрель побывал там раньше меня…

– Он выскочил из той самой квартиры?

Марина трясла головой, дрожала.

– Я не знаю. Думаю, да… Откуда ему еще было выскакивать как угорелому?

– Апрель от всего откажется! Он не дурак садиться в тюрьму! А тебя подставит!

– Он меня не видел…

– Ты уверена?

Марина уже потеряла всякую уверенность. Во всем.

– Господи, что же теперь делать? Пойти в милицию?

– Они как раз таких дурочек и ждут, – разозлилась Соня. – Чтобы свалить на них вину! Зачем мучиться, раскрывать убийство, когда есть готовенький козел отпущения?!

– Апрель, наверное, больше не придет в клуб… я его не увижу…

– Угораздило же тебя втюриться в него! С красивыми парнями – одно наказание.

– Как ты думаешь… за что он ее убил?

– За что, за что! Кто их, паразитов, разберет?! – с сердцем воскликнула Соня. – Может, ревновал… или просто решил отомстить. У Апреля самолюбия через край. Говорила я тебе – не связывайся с ним!

– Он ее раздел! Снял всю одежду…

– Маньяк. Слава богу, на ее месте не ты оказалась.

То, что Апрель поднял руку на женщину, мало того, лишил ее жизни, – слегка охладило любовный пыл Марины. Разве не боязно остаться наедине с таким? А ну как ему взбредет в голову и с ней расправиться? В то же время в ее душе зрел протест. Неужели Апрель – убийца, опасный преступник?

На следующий день Соня чуть ли не силком потащила сестру на работу в «Буфет».

– Нельзя тебе, Маринка, дома сидеть. Так с ума сойдешь! Выпей успокоительное и собирайся.

Девушка послушно проглотила таблетку. В метро она ехала заторможенная, словно в трансе. На улице сестре пришлось взять ее за руку и вести за собой, как ребенка. Было холодно, но Марина не чувствовала ни ледяного ветра, ни бьющего в лицо снега. «Ничего, – рассудила Соня. – У нее нервное потрясение. День-другой, и отпустит».

Митя с добровольными помощниками устанавливал на «сцене» огромную живую елку, возился с крестовиной, чертыхался. Елка в теплом помещении истекала смолой, густым запахом хвои, праздника. Рядом стоял открытый ящик с игрушками, на полу валялись клочки пожелтевшей за год ваты, выцветшие флажки, обрывки серпантина.

– Скоро Новый год, – без особой радости произнесла Соня, тормоша сестру. – Да встряхнись ты! А то все заметят, приставать будут…

– Мы тут часть веток срезали, – сказал Митя. – Возьмите, украсьте «Буфет». Гирлянды я уже отнес. Потом повесим.

Марина – как и рассчитывала сестра – отвлеклась, оттаяла.

– Сегодня вечером большой концерт, не забыла? – сообщила Соня. – Апрель тоже должен был петь. Хотя вряд ли он осмелится явиться сюда.

Лучше бы она этого не говорила. Марина взбудоражилась, покрылась красными пятнами, ее руки задрожали. Она уже не могла думать ни о чем другом. Апрель, возможно, придет!

– Как он будет выглядеть после… после… – шептала девушка. – Какие у него будут глаза?

– Не придет он.

Но любящему сердцу открыто больше. Марина, несмотря на здравый смысл и некоторый страх, вся превратилась в ожидание. Неужели Апрель пойдет на такой риск? С него станется.

– Он не такой, как все…

– Еще бы! – поджала губы Соня. – Не каждый способен на убийство. Только «избранные»! На которых – печать дьявола. Погоди, когда его прижмут по-настоящему, небось начнет все на сатану валить. Мол, голос свыше ему повелел, а он не посмел ослушаться. Они, маньяки, будто бы ни при чем, – им кто-то приказывает, а они исполняют. Вот и выходит, что наказывать их не за что. Не ведали, что творили!

– Тише ты…

К шести часам в клуб стала подтягиваться публика. Исполнители готовились к выступлению в импровизированной гримерке, где они могли переодеться, отдохнуть, привести себя в порядок, настроить инструмент, выпить чашку чая или кофе.

Администратор рассаживал зрителей, которых не испугали снег и мороз. Для них до начала концерта крутили фильмы, отснятые членами клуба: альпинистами, спелеологами, любителями рафтинга.[45]

– Зал, кажется, будет набит битком, – предупредил Митя девушек. – Ставьте большой самовар, новые стаканы я сейчас принесу из подсобки. В антракте народ к вам ломанется.

Все закрутилось, завертелось, только успевай поворачиваться. Некогда вздохнуть, не то что задумываться о любви и смерти. Даже Марина перестала высматривать Апреля.

– Угомонись ты, балда, – ворчала сестра. – Он уже далеко, едет в «прокуренном вагоне» куда-нибудь в Салехард.

– Нет, – упрямо мотала головой та. – Он в Москве. Я чувствую!

Каково же было удивление Сони, когда в «Буфете» появился-таки Апрель, черный, угрюмый, с мутными от водки глазами – видно, уже где-то набрался для храбрости. Она обомлела, толкнула сестру.

– Гляди!

Марина помертвела, первым ее побуждением было спрятаться, нырнуть за стойку, присесть на корточки и не высовываться.

– Ну-ка, возьми себя в руки, – прошипела Соня. – Не то он враз догадается.

– Не могу… боюсь! Он по моему лицу все прочитает. Ей-богу!

– Так и будешь сидеть за стойкой? А кто людей станет обслуживать? Вылезай, дорогуша.

Марина, зеленая и дрожащая, как лист на ветру, на ватных ногах поплелась к самовару.

– Водки! – послышался за ее спиной голос Апреля. – Лей, не жалей…

– Куда тебе столько? – пискнула Соня. – Ты же поешь сегодня.

– Не пою. Голос пропал!

– Заболел, что ли?

– Заболел! Неизлечимой болезнью!

Он навалился на стойку, дыша перегаром и ментолом. Красивый до умопомрачения, с модной щетиной на мужественном подбородке, с капельками от растаявших снежинок на волосах.

Парень взял водку и отправился на свое любимое место, за столик в углу. Тень скрыла от любопытных глаз безумное выражение его лица.

Марина ойкнула и побежала поливать руку холодной водой: заваривая чай, ошпарилась кипятком. Пальцы и тыльная сторона ладони покраснели, кожу нестерпимо жгло. Но сильнее боли жгла ее мысль об Апреле. Почему он здесь? Почему не бежал из города? Его найдут, посадят за решетку, осудят…

Тем временем все шло своим чередом. Елку наконец установили и надели на нее верхушку-звезду, повесили шары, бусы, разноцветные лампочки. Начался концерт. Из зала доносились звуки гитары, хриплые голоса певцов, аплодисменты зрителей.

Апрель сидел за столиком, уронив голову на руки и, казалось, уснул. Митя неодобрительно покачал головой, но выдворять его не стал. Сжалился.

– Если будет мешать, зовите, – сказал он Соне. – У вас все готово? Через четверть часа перерыв. Массовка хлынет сюда. Справитесь или прислать вам кого-нибудь на подмогу?

– Не надо.

Как только администратор удалился, Апрель сделал неудачную попытку встать со стула.

– Соня! – с пьяным надрывом крикнул он. – Где твоя сест… сест-ричка? Пусть придет.

– Занята она…

– Чем з-занята? Я плачу деньги! Она обязана меня об… обслужить…

Марина, забыв про ожог, ринулась к нему из-за стойки. Сестра схватила ее за локоть:

– Стой, балда! Куда тебя несет? Не видишь, он лыка не вяжет? Совсем чокнулась? Уже не боишься?

Та сникла, опустилась на табуретку, всхлипнула:

– Ему помощь нужна…

– Он преступник! Был бы уродом каким-нибудь, ты в его сторону и не взглянула бы! А при такой призовой внешности бабы рассудок теряют… на все готовы, даже на смерть. Привык он к обожанию. Одна нашлась, которая дала ему от ворот поворот, и вот результат. Он ее…

Она осеклась, бросила взгляд исподлобья в сторону Апреля.

– На него затмение нашло… – промямлила Марина. – Или… то был не он. Я где-то читала, что у людей бывают двойники…

– Это уж ты через край хватила, сестренка. Двойники… Поменьше фантастики читай!

Марина вдруг вспомнила черную тень за спиной Апреля и содрогнулась от недоброго предчувствия.

Соня махнула рукой, отвернулась к холодильнику – достать тарелки с бутербродами, сладостями, лимоном и фруктами. По случаю большого концерта Митя решил немного разнообразить меню – выручка «Буфета» играла важную роль в финансовом обеспечении проектов клуба. Когда она оглянулась, Апрель уже стоял, навалившись на стойку, и манил пальцем Марину. Та приблизилась, плеснула ему водки в пустой стакан.

– Иди в зал, – как можно миролюбивее посоветовала парню Соня. – Послушай хорошую музыку.

– Н-не могу…

– Почему? Ноги не держат? Хочешь, я позову Митю, он тебя отведет?

Апрель обратился к Марине:

– Чего твоя с-сестра ко мне пристала? Скажи ей, пусть оставит меня в покое… Нельзя мне в зал! Там жутко… словно глядит кто-то в спину… а по спине мурашки бегают… И домой нельзя… там тоже с-страшно…

– Белая горячка! – бросила ему Соня. – Допился до зеленых человечков!

– Н-нет… я мало пью…

– Оно и видно.

Апрель обмяк, повесил голову и замолчал.

В зале раздался шквал аплодисментов и восторженных криков. Первые посетители шумной компанией ввалились в «Буфет»: в основном пестро одетая молодежь, но среди них были мужчины и женщины лет сорока, в более приличествующих случаю нарядах. Они будут заказывать чай, коньяк, бутерброды и пирожные. Молодые почитатели бардовской песни предпочитали водку и незатейливую закуску.

Марина и Соня начали обслуживать публику, которая все прибывала и прибывала. Кто-то хлопал Апреля по безжизненному плечу, тормошил его:

– Привет, Апрель! Чего не выступал?

– Не трогай его… видишь, человек в нирване…

– Да он уже наклюкался, братцы!

– У него творческий кризис…

Смех, шутки, обмен впечатлениями, звон посуды, запахи женских духов, сигарет, тушенки и ванили, алкоголя, заваренной в пузатом чайнике травы смешивались с ароматом еловых веток, которые украшали помещение «Буфета»…

Марина вдруг ощутила, как по телу побежал озноб. Из толпы на нее уставились чьи-то холодные беспощадные глаза, пронизывая насквозь, пробираясь в самое сердце, словно взламывая его изнутри, раскрывая на всеобщее обозрение… Девушка задохнулась и схватилась за грудь.

Соня, занятая работой, ничего не заметила. Зато Апрель очнулся, пришел в себя и беспокойно заозирался по сторонам…

Энхед проснулась посреди ночи от того, что на нее смотрит кровожадное чудовище. Эта мысль пришла ей на ум раньше, чем она открыла глаза и прислушалась…

Ее жилище находилось за городской стеной, между холмами, поросшими высокой травой и кустарником. Неужели лев или леопард забрался во двор и рыскает в поисках пищи? Почему никто из слуг не поднял тревогу, не поторопился встать на защиту госпожи?

Длинная тень с рогатой головой нависла над Энхед, глаза хищника горели в темноте… Она хотела закричать, но из ее горла вырвался всего лишь тихий хрип. Чудовище раскрыло пасть, откуда высунулся ужасный язык, раздвоенный, как у змеи, и коснулся ее лица…

– А-а-аааа!

Она очнулась в испарине и сообразила, что рядом никого нет. Она видела сон… Звезда на золотой цепочке жгла ей грудь, лазоревый камушек потускнел и покрылся багровыми разводами, похожими на прожилки крови.

Энхед поняла, что нельзя испытывать терпение богини. Она сделает все, как велела беженка из Ура: отправится на церемонию «священного брака», проникнет в Эсагилу и отыщет того, кто стережет дракона…

Осуществить наказ Асны оказалось не просто.

«Находиться во время обряда в Эсагиле – удел избранных! – объяснила молодой женщине жрица из местного храма. – Тайна культа строго охраняется. Тот, кто хоть раз участвовал в священнодействии, обретает счастливый жребий: ощутить конец жизни как новое начало! Прочие же навсегда сгинут в земном мраке…»

Энхед ничего не поняла из ее слов, но сильно испугалась. Как ей, простой смертной, состязаться в хитрости с искушенными в магии жрецами? Они сразу разоблачат самозванку и подвергнут суровому наказанию. Однако Асна не оставила ей выбора.

Можно было пройти с толпой людей по дороге Процессий, но вход в Эсагилу преграждали вооруженные до зубов стражники. Они пропускали внутрь лишь тех, у кого был опознавательный знак посвященного. Энхед понятия не имела, что это за знак. Мужчины и женщины подходили к стражникам, что-то быстро показывали, и те открывали им кипарисовые ворота, оббитые медными пластинами. Медь ярко сияла на солнце, и ворота казались золотыми…

Оказавшись лицом к лицу со стражником, Энхед сказала, что принесла глиняные таблички с записанными на них просьбами к богам и хочет оставить их в храме Шамаша. Тот даже не шелохнулся. Его лицо было каменным, словно стены, окружавшие святилище.

Тогда она, сама не понимая, что делает, распахнула накидку и показала «звезду». В то же мгновение стражник вскинул брови в изумлении, отступил и… дал ей дорогу.

«Почему ты не сказала мне, как я узнаю того, кто стережет дракона? – мысленно взывала она к Асне. – Где мне искать его? По каким приметам я отличу его от других жрецов и паломников?»

Вереницы женщин, несущих зажженные факелы, обтекали ее с обеих сторон и спускались куда-то в подземелье. Энхед сунула руку под накидку, сжала «звезду» и только решилась попросить помощи у Небесной Владычицы, как перед ней возникло укоризненное лицо беженки. «Твои желания исполнены! – воскликнула та. – Ты богата, у тебя будет муж, а потом и дети. Они легко появятся на свет один за другим, вырастут здоровыми и пригожими. Не испытывай более судьбу!»

– Я не имею права обращаться к богине… – прошептала Энхед, и в груди у нее все заледенело. – Иначе дракон заберет мою душу!

Отовсюду, с четырех сторон, раздались заунывные песнопения, сопровождаемые переливами арф. Арфистки в сердоликовых бусах окружили Энхед… или это все ей чудилось? Они ударяли по струнам, и те отзывались серебристыми звуками, погружая ее в странное забытье… Динь-дилинь… динь-дилинь…

Ее дыхание стеснилось, в глазах потемнело. Она перестала видеть и слышать, ноги ее подкосились, и все исчезло: и вымощенная плитами площадь, и башня, и женщины с факелами, и арфистки… Ночное небо отверзлось, подобно створкам раковины, и перед Энхед вдруг развернулись жуткие и вместе с тем великолепные картины: падение Вавилона, огонь, страшные разрушения, башня Этеменанки в руинах, бесславный закат тысячелетней империи, ветер, пески, луна над безжизненными холмами…

Видения заворожили ее. Энхед не чувствовала, как к ней приблизилась укутанная в темную накидку фигура, склонилась, сняла с ее шеи «звезду» и растворилась в толпе.

Очнувшись, Энхед долго не могла сообразить, как она очутилась на тесной улочке, зажатой с двух сторон стенами домов. Она сидела на земле, прислонившись спиной к глинобитному забору; в голове шумело, налитое тяжестью тело отказывалось слушаться. Где-то горели огни, жарилось мясо на углях – жители Вавилона праздновали «брачную ночь» своих богов…

Картины будущего исчезли из ее памяти, оставив после себя острое сожаление. О чем, о ком жалела она? Тоскливая боль пронзила сердце Энхед. Все, все в этой жизни бренно и тщетно. Богатство, любовь к мужчине, дети, мирная радость в окружении близких… все минет, просочится, как песок сквозь пальцы, развеется… Придет время умирать. Умрет она, умрет ее возлюбленный, умрут ее дети… и дети детей… умрет даже незыблемый Вавилон… Все пройдет! Неужели ничего не останется? Совсем ничего?

– Почему я не попросила у богини бессмертия? – в отчаянии прошептала Энхед. – Или великой мудрости, которая поможет мне понять жизнь и принять ее без ропота? Я совершила страшную, непоправимую ошибку. Ради благ земных пренебрегла благами небесными… О, Царица Неба, крепко привязана я к горю! Ты поразила меня, сделала больной, согнула, как одинокий стебель тростника… Я не могу сама по себе достичь разумения! Суждено мне лить слезы день и ночь! Утиши гнев твой, услышь моление мое… воззри на меня с милостью… не отворачивай от меня лица твоего!..

Невольно пришли ей на ум сцены из храмовой мистерии о великом Гильгамеше…[46] Сама лучезарная Иштар предлагала ему свою любовь, обещала, что «перед ним преклонятся цари, господа, князья… из городов и стран будут нести ему дары», – но прекрасный герой отвергает ее посулы. Он постиг тщету земных удовольствий и стремится к иной доле – обрести вечную жизнь в садах богов, где «вместо плодов родятся драгоценные камни» и прозрачное море непрестанно набегает на золотой песок…

Энхед плакала и стенала до утра, пока не стихли ритуальные песни, не догорели огни, и свет факелов не сменили первые розовые лучи восходящего солнца…

Получив у Леонтия, который остался в семье за старшего, полномочия вести расследование дальше, Астра встала перед выбором: с кем первым побеседовать. У нее появилось ощущение цейтнота, как у шахматиста, исчерпавшего лимит времени – надо было делать ход, но немедленно, без обдумывания.

– Куда ты торопишься? – беззаботно улыбался Матвей. – Составь список подозреваемых, и мы поговорим с ними по очереди. Кто-то обязательно себя выдаст.

– Смерть Нелли не последняя…

– Если даже и так, у тебя есть другое предложение?

Предложений не было, и Астра, насупившись, велела ему ехать к Леонтию домой.

– Он позволил тебе допрашивать собственную жену?

– А куда деваться? Сын профессора дал мне карт-бланш.

– Полную свободу действий? – присвистнул Матвей.

– Единственное условие – постоянно держать его в курсе дела. И не делиться информацией с официальным следствием. Пусть сами землю роют!

– Это сокрытие улик…

– Какие улики? Я хочу просто поговорить с людьми, посмотреть им в глаза, – возразила Астра. – Прощупать их настроение, понять, чем они дышат…

– Думаешь, этого будет достаточно?

Он свернул во двор, усаженный маленькими деревцами. Темнело. Номера домов терялись в синеватом сумраке. Наконец, Матвей нашел нужный и с трудом втиснулся со своим «Пассатом» между «Волгой» и «Маздой».

– Ты иди, а я тут подожду.

Астра, занятая нелегкими мыслями, зашагала к подъезду.

Эмма Ракитина оказалась упитанной крашеной блондинкой с приятными, но несколько вульгарными чертами лица. Она не удивилась приходу Астры.

– Муж позвонил мне с работы, предупредил о вашем визите.

– Странно, я не говорила, что сегодня же пойду именно к вам…

– Он и не утверждал, что сегодня.

Со слов Леонтия Астра знала, что его жена взяла отгулы. Причина более чем уважительная: семейная драма.

Эмма пригласила ее в гостиную, где стояли диваны, стол и стенка из ореха. Женщина выглядела уставшей, измотанной. Ее атласный домашний халат салатового цвета был обильно отделан рюшами, ноги утопали в мягких тапочках.

– Я должна отвечать на ваши вопросы? – простодушно осведомилась она. – На любые?

– По возможности.

– Вы согласовали это с мужем?

– Да, разумеется. Можете ему позвонить.

Эмма смущенно взмахнула ресницами:

– Не буду. Он не любит, когда я отвлекаю его от дел. Вы по поводу Нелли? Я, в сущности, мало ее знаю… знала…

– Ничего.

– Ладно, спрашивайте…

– Где вы находились во время убийства?

Краска бросилась в лицо Эммы, она напряженно заморгала.

– Вы думаете, это я?

– Мне необходимо собрать всю информацию, – благодушно улыбнулась Астра. – Я задаю этот вопрос всем без исключения.

– И Леонтию тоже?

– Конечно.

Эмме хотелось спросить, что он ответил, но она не рискнула.

– Ну… я не знаю… мне никто не говорил, когда точно убили Нелли…

– Утром, между десятью и двенадцатью.

Профессорская сноха наморщила лоб и скосила глаза в угол, где стояли старинные напольные часы:

– В тот день… я была дома. Мы работаем посменно. Проводила Леонтия… потом сделала косметическую маску для лица… я вычитала отличный рецепт в журнале! Потом… не припоминаю… кажется, ходила делать маникюр. Или нет, маникюр был на день раньше… а позавчера я пекла торт с мармеладом…

Она запуталась.

– Значит, вы не были на работе?

– В ателье? Нет, мы работаем через день с утра до позднего вечера – клиентам так удобнее. Не каждый может прийти на примерку в рабочее время, поэтому…

Поток ее слов был неиссякаем. Астра едва вклинилась с репликой:

– У вас нет алиби.

– Алиби? – Блондинка облизнула губы.

Сегодня она то ли не успела нанести макияж, то ли сочла это неуместным. Траур все-таки.

– Кто-нибудь может подтвердить, что вы с десяти до двенадцати не выходили из дому?

– Зачем? Я не убивала Нелли. Мы прекрасно ладили. Это с Раисой у них нашла коса на камень!

– Вы подозреваете Раису в убийстве падчерицы?

– Нет, что вы! Как я могу? Я вообще думаю, что Нелли погибла в результате несчастного случая.

Ее наивность граничила с глупостью. Если она притворялась, то довольно грубо.

– Как, простите?

– Ну… открыла случайно кому попало, вот и… Послу-у-ушайте, следователь интересовался бывшим ухажером Нелли. Ее вид… вы понимаете, о чем я… Кому придет в голову срывать с женщины одежду? Только потерявшему рассудок ревнивцу! Сейчас на людей магнитные бури влияют, какие-то вихри на солнце. Их клинит! Вон по телевизору такие страсти показывают – один свою семью перестрелял, другой в школу ворвался и начал палить из винтовки…

Не прерывая тирады, Эмма достала сигарету и закурила.

– Вы не против?

– Курите, – кивнула Астра.

Эмма отошла к окну, приоткрыла створку и закурила, стараясь выпускать дым наружу. От окна потянуло холодом.

– Я плохо сплю. Нервы… Эта жуткая история с Нелли потрясла меня. Убийство! В нашей благополучной интеллигентной семье! Уму непостижимо… Леонтий даже перестал браниться из-за сигарет. Он ненавидит курящих женщин. Когда мы встречались, я скрывала от него свою привычку, курила украдкой, потом чистила зубы, без конца жевала мятную резинку. Он узнал после женитьбы и был в шоке. Чуть ли не каждый день читал мне лекции о вреде табачного дыма… Кошмар!

Эмма перескакивала с одного на другое, забывая закончить мысль. Докурив сигарету, она вернулась и села на диван напротив Астры.

– Как вы познакомились?

– С Леоном? Обычное сватовство. Когда тебе за тридцать, уже не перебираешь женихов. Если бы не покойная жена профессора, Глафира, ходить бы Леону в холостяках. Они с сестрой не в отца пошли, никак не могли себе пару найти.

Она погрустнела – вероятно, подумала о том, что Нелли уже так и не выйдет замуж.

– Вы знали Глафиру?

– Больше заочно. Ее приятельница шила себе одежду у нас в «Ромашке». Она-то и предложила Глафире познакомить Леона со мной. Та согласилась. Он пришел якобы заказать костюм. У нас шьют и мужскую одежду тоже.

– Вы шили ему костюм?

– Нет, другой закройщик. Но это неважно. Главное, я посмотрела на Ракитина, он на меня… в общем, обыкновенно и скучно. Через пару дней он позвонил мне, пригласил в кафе. Мы долго встречались… по нынешним меркам. Целых два года. Честно говоря, мне очень хотелось выйти за него! – призналась Эмма. – Возраст, понимаете? Все сверстницы давно сыграли свадьбы, родили детей… а я все одна да одна. Тоскливо… Но замужество – не лучшее средство от депрессии!

Она спохватилась и замолчала. Слишком разоткровенничалась!

– Отчего умерла Глафира?

Жена Леонтия подняла на Астру удивленные глаза.

– Заболела… сперва гриппом, кажется… потом у нее случилось заражение крови. Сепсис. Леон особо не распространялся. Тогда я редко бывала у них в доме… Глафиру помню смутно. Меня даже на похороны не позвали. А почему вы спрашиваете?

– Вдруг пришло на ум. Что вы можете сказать о той приятельнице, которая…

– О Клавдии Прокофьевне? Синельниковой? Душевная женщина, пенсионерка. У нее целый букет болезней и ужасная полнота. Из-за этой полноты она не могла подобрать себе одежду и вынуждена была шить на заказ.

– То есть сейчас она уже не шьет?

– Нет. Ей трудно выходить из дому, да и с деньгами туго. Она всю пенсию тратит на лекарства.

– Вы хорошо осведомлены. Может, подскажете ее адрес?

– Конечно. Когда Клавдия Прокофьевна была не в состоянии прийти в ателье, я делала ей примерки на дому. По ее просьбе.

В глазах Эммы появилось любопытство. Вопросы посетительницы удивляли ее. Какое отношение имеет пенсионерка Синельникова к убийству Нелли?

Астра записала адрес Клавдии Прокофьевны в блокнот и попросила чаю.

– У меня еще остался мармеладный торт, – просияла Эмма. – Я мигом.

За чаем разговор пошел легче и непринужденнее. Хозяйка угощала гостью, и беседа стала более доверительной.

– Теперь, без Нелли, мне не с кем будет поделиться сокровенным, – призналась Эмма. – Мы иногда навещали друг друга, болтали. Она рассказывала о своих проблемах с Олегом, я жаловалась на Леонтия. Нелли меня понимала.

– У вас с мужем есть разногласия?

– Они есть у всех. Разве нет? Обычные семейные дрязги.

Ракитина с удовольствием уписывала торт. Видимо, ее не заботила стройность фигуры.

– Нелли недолюбливала Раису?

– Это мягко сказано. Она ее терпеть не могла! Согласитесь, не каждая молодая женщина выйдет за старика. Нелли считала женитьбу отца скоропалительной и постыдной.

– Вы тоже не любите… свекровь?

Эмма со стуком поставила чашку на стол.

– Какая она свекровь? Соплячка… Распущенная и хитрая! При живом муже строить глазки пасынку, это, по-вашему, нормально?

– Раиса влюблена в Леонтия?

– Не смешите меня! Она откровенно пытается подцепить его на крючок! Без зазрения совести! Профессор того и гляди…

Эмма осеклась, опустила веки, пряча искры негодования.

– Вы не преувеличиваете? – осторожно уточнила Астра.

– Нисколько. Раиса дошла до того, что флиртует с Леонтием, пытается завлечь его в свои сети. Ее не останавливает даже трагедия, которая случилась в семье… Ну, этого я не допущу! Не хватало, чтобы Леонтий клюнул на ее удочку…

Эмма быстро переходила от безразличия к веселью или злости и не стеснялась в выражениях. Астра терпеливо выслушала ее гневный монолог.

– Почему Нелли рассталась с Олегом?

Резкая перемена темы привела Ракитину в замешательство. Астра сама не знала, какую цель преследуют ее вопросы. Главное, не давать собеседнице сосредоточиться. Что-нибудь да проскочит.

– С Олегом? – опешила Эмма. – Нелли ждала принца, а он так… несостоявшийся мужчина, причем пьющий.

– Вы видели браслет, который он подарил Нелли?

– Да. Из голубых камней. Не помню, как они называются. Из-за этого браслета разгорелся грандиозный скандал. Нелли обронила его и почему-то вообразила, что украшение украли. Глупо, правда? К счастью, домработница нашла пропажу, когда делала уборку. Нелли была смущена, но обрадовалась.

– Потом браслет все-таки украли?

Эмма пожала округлыми плечами, покачала головой. Ее волосы, небрежно сколотые сзади блестящим бантиком, рассыпались, но она не стала поправлять прическу.

– Думаю, Нелли просто потеряла его. Если он расстегнулся один раз, мог расстегнуться и второй…

– Вам известно, что у Нелли пропадали и другие вещи?

– Другие? Нет… она ничего мне не говорила. Какие вещи? Золотые?

– Брелок от ключей, зонт… шарфик…

Эмма улыбнулась и махнула рукой. Ей явно хотелось курить, она поминутно поглядывала на лежащую на столе пачку сигарет.

– А-а… эти? Наверное, она теряла их, вот и все. Леонтий и его сестра придают слишком большое значение мелочам. Я закурю?

Она опять отправилась к окну и отвечала на вопросы Астры оттуда, стоя вполоборота и выпуская дым на улицу.

– А еще у кого-нибудь из Ракитиных пропадали личные вещи?

– Ну… я тоже иногда теряю… заколки для волос, например, зажигалки. Нельзя же из всякой ерунды раздувать проблему!

– Вы были знакомы с Олегом Провоторовым?

– Пару раз сидели за одним столом. Если это можно назвать знакомством, то да.

– Какое у вас сложилось мнение о нем?

– Я уже говорила – он не произвел на меня впечатления. Больше молчал, пил рюмку за рюмкой. Нелли поначалу не обратила на это должного внимания. Знаете, нам, женщинам, хочется видеть в мужчинах достоинства, за которые их можно полюбить, а не пороки.

– Мог Провоторов убить Нелли? Из ревности или в отместку за разрыв?

– Не думаю. Прошло больше года, как они разошлись… Олег совершенно не похож на Отелло! Ни малейшего сходства. Обычный менеджер средней руки, не особо удачливый… Женитьба на Нелли могла бы поправить его дела.

– Каким образом?

– Она больше зарабатывает… зарабатывала… они наверняка поселились бы в ее квартире. Она хотела взять машину в кредит, вместо его старой.

– Он не стремился возобновить отношения?

– Кажется, нет. Нелли не упоминала ни о чем таком…

– У вас есть семейный альбом?

– С фотографиями? Да, конечно… Показать?

– Если можно.

Астра бегло просмотрела стандартные снимки, сделанные на память. Какая-то вечеринка, шашлык на природе, открытие ресторана… Нелли и Леонтий в обнимку на прогулочном катере… Дань традиции.

– Я возьму пару фоток? Вот эту… и эту…

Она выбрала отдельные снимки, запечатлевшие Нелли, Леонтия, Эмму и профессора с молодой женой.

– Сколько угодно, – повела плечами хозяйка. – Хоть все забирайте. Леонтию сейчас не до фотографий. Потом вернете.

Астра согласно кивнула.

– Провоторов курил?

Эмма не сразу ответила. Она сбросила пепел в тяжелую мраморную пепельницу и взглянула на гостью.

– Леонтий сказал мне, что ее ударили такой же штуковиной. Это я подарила Нелли пепельницу… для Олега. Он много курил, и она наверняка пыталась отучить его от вредной привычки. Они с братом иногда поразительно похожи. Что вы на меня так смотрите? Думаете, я нарочно подарила Нелли пепельницу, чтобы было чем стукнуть ее по голове? Пф-ф-ффф… Я же не идиотка. Да, я портниха, институтов не заканчивала, но с мозгами у меня все в порядке.

– Не сомневаюсь.

Эмма поднялась из-за стола, давая понять, что беседа затянулась.

– Вы найдете убийцу? – спросила она, выпуская гостью из квартиры.

– Постараюсь…

Убедившись, что Апрель не собирается скрываться, уезжать из города и ведет себя по меньшей мере странно, сестры Капрановы призадумались.

– Может, у него крыша поехала? – гадала Соня. – Гитару в руки не берет, водку хлещет и молчит. Лицом изменился, почернел… Раньше он заливал спиртным тоску по той женщине, а сейчас пьет, чтобы забыть, как убивал ее. Нет, но каков наглец! Явиться в клуб, набраться под завязку… и мама не горюй!

Марина после того вечера стала шарахаться собственной тени. Слова молодого человека о «взгляде из толпы» привели ее в ужас.

– Ты слушай его больше, – ворчала Соня. – Кто на него мог смотреть? Ну, Митя или какие-нибудь настырные поклонницы. Наш Ромео чудо как хорош. Его даже убийство не испортило. Гонор с парня слетел малость, да пара-тройка килограммов… так ему, подлецу, и это к лицу!

Марина напрасно пыталась выдавить улыбку. Выходила жалкая гримаса. Не до шуток ей было.

– Я тоже почувствовала «взгляд», – доказывала она сестре. – У меня аж мороз по коже прошел! Каждый волосок на дыбы поднялся… Ужасное ощущение! Невозможно передать. Как будто бы я опять оказалась там, в квартире, наедине с трупом…

– Неудивительно. Рядом с убийцей у любого душа в пятки уйдет. Мне, думаешь, не боязно было? Я как Апреля в «Буфете» увидела, обомлела. Вдруг он новую жертву ищет? Кто их поймет, маньяков? Они же как вампиры, пока крови не напьются, не успокоятся.

– Скажешь такое – «вампиры»…

Марина устала спорить с сестрой: пусть остается при своем мнении. Они обе упрямые, в отца. Тот если что в башку втемяшит – нипочем не выбьешь. Апрель пугал ее, но она до конца не верила в его злую сущность. Разве злых любят? А она все еще страдала по Апрелю, и страх привносил в эти страдания новую мучительную ноту.

– Как думаешь, ее нашли?

– Кого?

– Ту женщину… мертвую…

– Ясное дело, нашли, – деловито рассуждала Соня. – Соседи небось сразу милицию вызвали. Дверь-то открытая осталась, а люди страсть какие любопытные. Так что его уже ищут!

– Да… – вяло кивала Марина. – Дверь я забыла захлопнуть. Вообще не помню, как я оттуда выскочила, как по лестнице спускалась… как будто вырубилась.

– А она захлопывалась, дверь-то? Есть замки, которые не захлопнешь.

– Не помню я…

Она более-менее последовательно рассказывала обо всем, что происходило «до трупа». После того как девушка увидела лежащее на полу мертвое тело, ее память отказывалась выдавать какие-либо достоверные данные. Время будто свернулось, картинки перепутались, подобно шарам в лотерейном барабане, и не желали выстраиваться по порядку. Перегруженное сознание отключилось, а когда Марина пришла в себя, включилось только наполовину, а то и на треть… Соображения хватило ровно на то, чтобы убежать с места преступления и добраться домой. На автопилоте.

– Ты пережила стресс, – авторитетно заявила Соня. – У тебя нервы на пределе. В таком состоянии можно инопланетян увидеть, слетать на ихнем корабле на Сириус и вернуться обратно в Москву. Не то что почувствовать «взгляд из толпы». Он нарочно тебя дурачит, этот Апрель!

«Наверное, душа убитой женщины следует за убийцей, – подумала Марина. – Вот Апрель и чувствует ее «взгляд». И я чувствую. Ведь я была там, в подъезде, видела преступника и покрываю его! Значит, я с ним заодно!»

– Мертвые могут мстить? – спросила она у сестры. – Мне жутко, Соня. Давай пойдем в милицию! Я расскажу им все, и будь что будет…

– Ну нет! Если ты совсем чокнулась, то я пока в своем уме. И не позволю тебе сесть в тюрьму. Ты хоть знаешь, что такое женская колония?

– Я же не убивала! За что меня сажать?

– Наивная. Кто разбираться-то станет? Сядешь, как миленькая.

Соня расплакалась. Почему они, Капрановы, такие невезучие? Вроде бы все удачно складывалось: приехали в столицу, устроились на работу, сняли квартиру, потом нашли местечко получше – официантки в «Буфете» все же не продавцы на оптовом рынке. Пусть им самим приходится и еду готовить, и посуду мыть, и посетителей обслуживать, а все же не стоять на холоде зимой чуть не под открытым небом, не отвечать за товар, не грызться со сборщиками всевозможных податей. Что ни говори, а работать в «Буфете» – райское наслаждение. Угораздило же сеструху вляпаться в криминал! Стать почти свидетелем убийства… А сделать из свидетеля обвиняемого для ментов – раз плюнуть. Пальчики Марина в квартире наверняка оставила, следы тоже… старик-сосед погибшей и бригада «скорой» ее опознают. По закону подлости. И понесется судьба-злодейка вскачь! В клубе каждый скажет, что Маринка втрескалась в Апреля по уши – выходит, и мотив для убийства у нее был. Ревновала, мол, решила избавиться от соперницы. И готов приговор.

– На хорошего адвоката у нас денег нет! – выпалила Соня. – Так что сиди тихо и не рыпайся!

– Страшно мне…

– Терпи. Любовь – штука жестокая. Одна вон уже поплатилась… А тебе, вижу, наука впрок не идет!

Матвей ждал Астру в машине, изнывая от голода и скуки. Она принесла с собой запах мармелада и снега. Он предложил поехать в кондитерскую.

– Только не это, – скривилась она. – Мне пришлось съесть кусок приторного мармеладного торта, испеченного Эммой Ракитиной. Не знаю, как она шьет, но кулинарией ей заниматься не стоит.

– Удалось узнать что-нибудь интересное?

– Все то же… Она терпеть не может Раису и была бы не прочь засадить ее за решетку. По-моему, Эмма ревнует своего мужа к мачехе. Твердит, что та пытается соблазнить Леонтия.

– Как насчет алиби?

– У Эммы его нет. Не удивлюсь, если его не будет ни у кого, кроме профессора. Хотя… он мог убить Нелли до визита в библиотеку. Мы ведь еще не уточняли время. Надо бы расспросить сотрудницу, которая вызвала ему «скорую».

– Ты шутишь. Старик способен лишить жизни собственную дочь? А потом прикинуться больным?

– Талантливые люди талантливы во всем.

Матвей чуть не проскочил на красный и чертыхнулся. От резкого торможения Астру тряхнуло. Сзади сердито засигналил черный внедорожник.

– Наказание за кощунство, – нахмурилась она. – Конечно, отец не может убить родную дочь. Слишком чудовищно. Но я бы и этот вариант не исключала. Такие случаи известны в криминальной практике.

– С каких пор ты рассуждаешь как криминалист? Может, и мотив назовешь?

– Здесь крутится одна пластинка – любовь, ревность… древний Вавилон… Не зря же я видела в зеркале Мандрагоровую Даму! Помнишь, в книге профессора приводится текст с глиняной таблички, где раб ведет беседу со своим господином?

– Там было столько выдержек…

– Раб и господин беседуют о женщине. Господин говорит, что хочет любить женщину. «Не люби, владыка мой! Не люби! – отвечает раб. – Женщина – это ловушка охотника, глубокая яма и ров. Женщина – это острый железный кинжал, который перерезает горло человека».

Матвей вел машину, думая о смысле, вложенном в ее слова.

– Что ты имеешь в виду?

– Когда в отношения между людьми вмешивается любовь и магия, ни родственные узы, ни дружеское расположение не имеют значения.

– Любовь к молодой жене могла довести Ракитина до умопомешательства, и он убил дочь за то, что та ненавидела мачеху и докучала ей? Где же тут магия?

– Убийца снял с жертвы одежду, повторяя последнее действие стража адских врат: тот отобрал у богини накидку с тела, «платочек стыда».

– Маньяки поступают с женщинами так же, не имея никакого понятия о древних текстах.

– Звонил Борисов, – сказала Астра. – Нелли перед смертью никто не насиловал. Ее просто ударили по голове и раздели.

– Может, преступника кто-то спугнул.

– Да, в квартире обнаружены следы по крайней мере двух человек – мужские и женские. На улице снег, мокрая обувь оставила отпечатки на паркете. Правда, нечеткие.

– Убийца не вытер ног? Так и топал по паркету в мокрой обуви?

– Если убийство планировалось заранее, то злоумышленник непременно позаботился бы о мерах предосторожности и тщательно вытер ноги. Но если все произошло спонтанно…

– Спонтанно крал у женщины вещи, а потом спонтанно убил? Выходит, исчезновение вещей не связано с убийством?

– Связано. Самым тесным образом. А… почему мы стоим? – повернулась она к Матвею.

– Попали в пробку. Надо было слушать «Авторадио», а не болтать. Они обычно предупреждают о заторах. Теперь проторчим здесь не менее часа.

Пользуясь случаем, Астра пустилась в рассуждения, весьма отдаленные от убийства Нелли Ракитиной и по смыслу, и по времени. Она говорила о раскопках Вавилона, о том, как Кольдевей приказал рыть глубокие шахты и штольни внутри холма, как рабочие пробивались сквозь двадцатиметровый слой золы и щебня, какой опасности они подвергались, подавая наверх корзины с грунтом. Как постепенно в недрах холма стали вырисовываться контуры гигантского святилища «владыки богов» Мардука…

Кольдевей совершил настоящий археологический подвиг, а умер разочарованным и непризнанным. Вавилон не пожелал открывать свои тайны: экспедиция не обнаружила ни клинописной библиотеки, как в Ниневии, ни царских гробниц, как в Уре.

– По-моему, судьба Роберта Кольдевея, какой бы она ни была, не прольет света на смерть Нелли Ракитиной. Нельзя ли перейти поближе к делу?

– Я и так приближаюсь, – ничуть не смутилась Астра. – Английский археолог Чарльз Вулли откопал усыпальницу правителя Ура царя Мескаламдуга – «героя благодатной страны» – среди беднейших захоронений. Никаких музыкантов, возничих, виночерпиев, никакой челяди. Хозяина охраняли всего четверо воинов. Царь покоился во всем великолепии и блеске драгоценного убранства. Правда, без свиты и принесенных жертв. Его голову венчал боевой шлем из электра.[47]

Машины впереди медленно тронулись, и Астра с облегчением вздохнула. Стоять в пробке ужасно утомительно.

– Профессор утверждает, что легендарный шлем Мескаламдуга до сих пор является предметом охоты, – сказала она чуть погодя. – Якобы он хранился в подвалах Национального банка Ирака, те при штурме были затоплены, потом воду откачали… в общем, темная история.

– Ты в это веришь?

– Честно? Не знаю…

Астра замолчала, глядя на заснеженную Москву. Как далеки от этих высотных домов, от этого асфальтированного шоссе и несущихся мимо машин древний город Ур, Вавилон с его невыносимым зноем, знаменитой башней и садами Семирамиды, проклятый, но не забытый…

– А если забытый, то не всеми, – пробормотала она.

– Что?

– Причиной убийства могла быть какая-нибудь древняя реликвия Вавилона…

– Но ведь никто из Ракитиных не принимал участия в раскопках. Их тогда просто на свете не было.

– Житейская логика… Подумай, как Брюс!

– Хм! Ну… Брюс был мистиком и рассуждал бы иначе. Чем безумнее идея, тем она ближе к истине.

– Мне не дает покоя это странное путешествие богини Иштар в царство мертвых. Если верить мифу, она вошла туда обычным путем и разделила участь обитателей преисподней. А потом сумела выбраться оттуда! Выходит, она постигла тайну возвращения…

После праздника в городе наступило затишье. Великое таинство «священного брака» свершилось, уставшие паломники вповалку спали у стен, окружающих Эсагилу, – в специально отведенных для них домах места для всех не хватало. Внутри святилища догорали факелы и бесчисленные свечи, зажженные во славу бога солнца… Пахло курениями, увядшими цветами и человеческим потом.

Юный служитель помогал своему наставнику укладывать щедрые подношения в большие деревянные лари из драгоценного кипариса. Он излишне поспешно затушил светильники у статуи Шамаша – бог был изображен в виде старца, восседающего на троне.

– Обращайся с огнем бережно! – рассердился жрец. – Разве тебе не известно, что огонь – земной символ бога? Господин и владыка Шамаш вершит правосудие и карает злодеев, его свет проникает повсюду, в самые укромные уголки, неся погибель темным и опасным духам. Бойся прогневить его!

Юноша испуганно смотрел на наставника, желая провалиться сквозь землю. Он и правда валился с ног от усталости и плохо соображал, что делает.

– Я сам приберу здесь, – смилостивился тот. – Иди, разбери вон те груды одежды, сброшенные участниками священнодействия. Их нужно привести в порядок и аккуратно развесить…

Паренек послушно наклонился и приступил к работе. Его руки наткнулись на что-то твердое и неприятное на ощупь. Еще не понимая, в чем дело, он вскрикнул. Среди ритуальной одежды, небрежно прикрытое парой расшитых голубыми и красными бусинами плащей, лежало мертвое тело.

– Что там такое? – недовольно спросил жрец.

Он тоже устал, его голова кружилась, а глаза слипались.

– Здесь… здесь… мертвец…

– Это, должно быть, жертвенный барашек задохнулся от зноя и набросанных сверху вещей.

– Нет, господин… это не барашек… это… человек…

Жрец, не веря своим ушам, подошел поближе. Может, кто-то из служителей культа потерял сознание от жары и непрестанных молитв?

Он увидел не то, что ожидал. На ворохе дорогих накидок и головных уборов ничком лежало тело мужчины, облаченное в темную хламиду. Так одевались представители только одной жреческой касты…

Наставник оттеснил растерянного отрока и приподнял руку усопшего. На его запястье с внутренней стороны ясно проступало клеймо: змеевидная голова дракона с раскрытой пастью и высунутым языком…

– О, мой бог-хранитель! – прошептал жрец. – Да повернет он ко всему доброму!

Мужчина умер насильственной смертью: в его спине торчал обычный ритуальный нож, которым закалывают принесенных в храм барашков. Таких ножей десятки в каждом святилище, их никто не считает.

Жрец повернулся к юноше и велел ему взять убитого за ноги, а сам крепко обхватил его руки.

– Снесем тело в подземелье, а там решим, как быть. Если этого человека найдут здесь, вина за его смерть падет на нас. Что привело его сюда? Ума не приложу…Ты его видел во время церемонии?

– Нет, господин…

– Кто мог покуситься на его жизнь во время «брачных торжеств»? Безумец! Боги накажут его…

Они долго спускались по каменной лестнице в темноту, волоча по ступенькам окоченевшее тело, пока не достигли тесной площадки, откуда брал начало прорытый в земле коридор. Жрец, тяжело дыша, зажег масляный светильник и вполголоса произнес охранительное заклинание. Отрок сидел на полу, разглядывая труп.

– Что это за знак на его руке? – полюбопытствовал он.

– Закрой глаза и не смотри. Забудь обо всем, – твердо произнес наставник, пристально глядя в лицо молодого помощника. – Спи!

Тот опустил веки и мгновенно погрузился в глубокий сон.

– Вот и хорошо. Когда ты проснешься, из твоей памяти сотрется это прискорбное происшествие…

Дальше жрец решил действовать один. Когда дело касается «стражей дракона», свидетели ни к чему. Он знал надежное местечко в тупиковых ответвлениях коридора, где можно спрятать труп так, что его никто никогда не отыщет.

«Потом совершу очистительный обряд… – думал он, обвязывая ноги покойника толстой веревкой из волокон тростника. – Я слишком стар, чтобы взвалить тело на плечи. Буду тащить волоком. Да простит меня дух усопшего, что я не обеспечил его останкам надлежащего погребения!»

Когда все было кончено, жрец вернулся на площадку к спящему юноше. Не оставлять же его здесь, под землей? Он наклонился и легонько дотронулся рукой до плеча молодого служителя. Тот вздрогнул и открыл глаза, будто очнулся.

– Где я?

– Тебя сморила усталость…

Отрок, все еще витая в гипнотическом забытьи, послушно побрел за ним наверх, к свету жаркого дня, к своим привычным обязанностям.

– Продолжай разбирать ритуальную одежду! – приказал наставник.

Юноша молча повиновался.

– Что это за пятна, похожие на кровь? – с недоумением спросил он, разглядывая плащ, на котором лежал убитый.

– Вероятно, резали жертвенного барашка… Отложи испачканные вещи в сторону, их нужно будет выстирать.

– Да, господин…

К обеду жрец отпустил отрока восвояси и приступил к очистительному обряду. После чего отправился в храмовое святилище.

– О, Шамаш, владыка прорицателей и великий оракул! Пролей свой могущественный свет на темное дело… к тебе обращаюсь за помощью и поддержкой…

Обращая к богу слова молитвы, он между тем наполнил чашу прозрачной водой и выбрал золотистую свечу с выдавленными на ней клинописными знаками, вопрошающими о прошлом. Сейчас его интересует не грядущее, а то, что случилось на вверенной ему территории со «стражем дракона»… Кто посмел поднять на него руку и по какой причине?

По воде в чаше пошла густая рябь. То ли ветер подул, то ли откликнулся на просьбу всесильный и всеведущий Шамаш… Жрец поднес к чаше свечу так, чтобы пламя оказалось ровно посередине, над знаком солнца на дне, и сосредоточился. Он ощутил волны, которые охватили его тело и двигались по спирали то вверх, то вниз, словно огромный змей оплел его кольцами, попеременно сжимая и отпуская, перемещаясь от головы к ногам и обратно. Его мысли без всякого усилия остановились, и он начал медленно входить в транс…

Он увидел сирруша, покрытого блестящей чешуей – чудовище свернулось у ног прелестной и величественной красавицы Иштар, богини чувственной любви и сражений, нежной и смертоносной Водительницы Звезд и Воинства Небесного. Она держала в руке не кувшин с неиссякаемой драгоценной влагой, питающей все живое, а украшение с шеи – звезду о восьми лучах с лазоревым «глазом» в центре… Голубое сияние ослепило гадателя, и чудесное видение сменило другое.

В ночной тьме горели факелы…Человек в темной хламиде с клеймом «дракона» на запястье любовался украшением богини, забыв обо всем… Кто-то подкрался к нему сзади и с размаху ударил ножом в спину. Человек упал лицом на груду использованной одежды… Незнакомец в яркой накидке, расшитой золотыми листьями и бусами, вырвал из его судорожно сжатых пальцев «звезду Иштар», напряженно оглянулся по сторонам, прикрыл убитого парой плащей и поспешил прочь. Его лицо было густо покрыто зеленой краской для церемоний…

– Магический символ богини! – прошептал гадатель, все еще пребывая между прошлым и настоящим. – Его искали и не нашли вавилонские солдаты в Уре… Вот он где! Он все-таки прибыл в Вавилон, но иным путем. Даже боги не в силах изменить предначертанное…

Сознание жреца постепенно прояснялось. Он начал дышать ровнее и открыл глаза.

– Кому вручены скрижали таинств неба и земли? – забормотал он. – Что написано в «Книге повелений»? Ведь все земное создано по образу небесного… что там, то и здесь… что здесь, то и там… неразрывно связанное… Вавилон ждет невиданный расцвет! Его гордый царь пожелает пышностью и великолепием своей столицы затмить чертоги богов… Это будет не Хаммурапи и не его сын. Новый владыка соорудит чудесные висячие сады, заново выстроит ворота Иштар и вымостит розовыми плитами дорогу Процессий, при нем башня Этеменанки вознесется выше облаков. А потом… потом правителя ждет страшный жребий…

Окончательно придя в себя, он почувствовал опустошение. Последнее откровение лишило его сил…

– Я понял… путь «звезды» теряется во мраке… – едва шевеля губами, вымолвил жрец. – Она будет переходить из рук в руки… пока не займет подобающее ей место… Но где это место… не дано знать смертным…

Через день после большого концерта Митя решил устроить в клубе конкурс на лучшее новогоднее поздравление в стихах. На доске объявлений висело приглашение для всех желающих принять участие.

Марина думала об Апреле. Вчера парень не показывался в «Буфете», в зале его тоже никто не видел, и она была полна дурных предчувствий.

– Чего ты киснешь? – злилась сестра. – Уехал, и слава богу! Наконец набрался ума. Понял, что пора уносить ноги, пока менты не загребли.

– Тихо… – пугливо озиралась Марина. – Еще услышит кто-нибудь…

Ей казалось, Апреля арестовали, и об этом никто не знает. Никто не принесет ему передачу: еду, сигареты и прочие нужные в заключении вещи. Никто не сообщит его родителям в Каширу. Никто не разделит его тягостные переживания. Никто не поддержит его в трудную минуту.

Мысль о том, что парень заслужил это, покусившись на жизнь другого человека, женщины, приходила ей в голову и… уходила. А жалость и сочувствие оставались. Любовь прощает любые грехи.

Соня исподтишка наблюдала за сестрой. Как бы та не выкинула глупейший фортель, не подставила себя под удар из-за этого смазливого извращенного мальчика. Что с нее взять? Она еще в школе если влюблялась, то по уши, до полного самозабвения. А уж из-за Апреля совсем голову потеряла. Помешалась! Будто беленой ее опоили. Будь он трижды маньяком, все равно плакала бы о нем ночью в подушку. Дрожала бы от ужаса и плакала! Дура.

Соня считала себя старшей и ответственной за сестру. Маринка еще дите малое, несмышленое. За ней глаз да глаз нужен.

Вечером в «Буфете» был час пик – после конкурса вся публика повалила заморить червячка. Обычно молодежь не успевала перекусить после работы, торопилась в клуб. Да и люди постарше отдавали дань простой, дешевой и всегда свежей кухне «Буфета». Марина и Соня привыкли работать быстро, раздавая налево и направо комплименты и улыбки. Митя строго следил, чтобы его буфетчицы-официантки возмещали скудость меню щедрым гостеприимством и добросердечием. Он запретил брать с собой за стойку мобильные телефоны, и сестры Капрановы оставляли их в подсобке, там же, где переодевались.

Марина обостренным слухом уловила сигнал своего сотового, всполошилась. Она давала номер Апрелю… может, это он звонит? Попрощаться хочет? Или взывает о помощи? Правда, до сих пор он ни разу ей не звонил…

– Я на минутку! – шепнула она Соне. – В туалет.

– Ладно. Только туда и обратно. Смотри, очередь какая!

– Я мигом…

В подсобке горела тусклая лампочка, стояли ящики из-под елочных игрушек и гирлянд. Она вытащила из сумочки телефон: звонил не Апрель, а тетя Нюся, гардеробщица. Дети отдали ей старую трубку, и она иногда звонила, когда не могла отлучиться.

– Да… – понуро произнесла Марина.

Подменить гардеробщицу она сейчас никак не сможет, даже на пятнадцать минут. Соня заест. Ей в «Буфете» одной не управиться. Но тетя Нюся ни о чем таком просить не стала.

– Беги на двор, там тебя ждут! – прошептала в трубку гардеробщица. – Возле черного хода.

– Кто?

– Не разобрала я. Голос странный, то ли помехи какие, то ли охрип человек. Кавалер твой небось!

«Это Апрель! – вспыхнула девушка. – Это он! Шифруется. Не хочет, чтобы его увидели. Но почему он сам мне не позвонил? Не решился? Апрель…»

Сердце ее забилось сильно и горячо, щеки зарделись румянцем. Она мгновенно позабыла о Соне и Мите, о толкучке у стойки, о неизбежном наказании за грубое нарушение дисциплины. Апрель ждет ее во дворе, у черного хода… пришел попрощаться. Или попросить помощи! Может, у него денег нет или еще что понадобилось…

«Он убийца! – прозвучал в ее ушах голос Сони. – Берегись его. Если он что-нибудь пронюхает, тебе конец!»

«Ему не на кого рассчитывать в этом огромном холодном городе, безжалостном к приезжим искателям счастья, – подумала Марина. – Он так же одинок здесь, как и мы с сестрой. Этот город свел его с ума, сломал… и теперь превратился в ловушку. Я не могу бросить Апреля, предать его, что бы он ни совершил. Если он пошел на убийство, значит, его вынудили обстоятельства. У него не было другого выхода! Та женщина обошлась с ним бесчеловечно…»

Распростертое на полу обнаженное тело предстало у нее перед глазами, но девушка отмахнулась от страшного видения. Она торопливо набросила на себя куртку, сунула в карман кошелек и кинулась к черному ходу. Никто не попался ей навстречу, никто не остановил ее, не задержал… В коридоре она едва не упала, зацепившись за ведро с песком, которым тетя Нюся посыпала обледеневшие порожки и ступеньки.

Марина толкнула дверь и оказалась во дворе. Ее обдало колкой морозной пылью, дыхание свело от холода. Апреля нигде не было. Она шагнула вперед, и что-то тяжелое, словно чугунная гиря, со свистом обрушилось ей на голову…

Олег Провоторов спустился в холл и сразу увидел женщину в светлой шубке, назвавшуюся Астрой Ельцовой. На другом кожаном диване сидела девочка лет двенадцати, дочка одной из сотрудниц.

– Госпожа Ельцова? Чем обязан?

– Я по поводу смерти вашей начальницы.

Его лоб прорезала горестная складка.

– Ужасно, что это случилось с ней. Ко мне приходили из милиции… вернее, к нам на фирму. Задавали вопросы. Всем! Коллеги сразу доложили, что у меня с Нелли был роман. Естественно, я попал под подозрение. Абсурд! Похоже, следствие идет по проторенной дорожке. Раз мы с Нелли расстались, значит, я непременно должен ее ревновать.

– А вы не ревнивы?

– Самую малость, как любой человек. Но чтобы убивать?! Помилуйте, я не маньяк какой-нибудь. Да и разошлись мы более года назад.

Девочка покосилась на них и передвинулась в дальний уголок дивана. Она перестала болтать ногами и сделала вид, что смотрит в окно.

Олег выглядел удрученным, но далеко не в той степени, как если бы он действительно воспринял смерть Нелли трагически. Это был мужчина лет сорока пяти, одетый с иголочки, подстриженный по моде, который явно следил за собой, придавая своей внешности немалое значение. На его среднем пальце блестел золотой перстень, туфли были из хорошей кожи, но с царапинами на носках. Будь у него достаточно денег, он бы купил новые.

Астра вспомнила слова Эммы. Господин Провоторов действительно походил на дамского угодника, который не прочь поправить свои дела за счет богатых и одиноких леди, не избалованных мужским вниманием. Мешки под глазами и несколько помятое, хотя и тщательно выбритое лицо выдавали в нем пристрастие к выпивке. Скорее всего, Нелли оттолкнуло именно это качество кандидата в мужья.

– Я веду частное расследование… по поручению брата погибшей, – вежливо объяснила Астра.

– Да, да… конечно. Я так и понял.

Он смерил оценивающим взглядом ее шубку и внутренне изумился. Неплохо зарабатывают частные детективы. В его зрачках непроизвольно вспыхнул интерес.

– Вам, вероятно, задавали вопрос, где вы были во время убийства госпожи Ракитиной?

– Разумеется. Как же без этого? Пресловутое алиби! – усмехнулся он. – Так вот, у меня его нет. И не должно быть! Я ни в чем не виноват и не обязан оправдываться.

В его голосе звучал глубоко скрытый страх. Боялся, что на него повесят убийство или у него была более веская причина для волнения?

– Разве вы в тот день были не на работе?

– Я отпросился. У меня жутко разболелся зуб. До обеда я лежал дома, а потом поехал к своему стоматологу. Он может подтвердить.

– Лучше бы вы с утра к нему поехали, – искренне сказала Астра.

– С утра к нему уже не было записи. Я принял обезболивающее, пообедал и поехал лечить зуб.

– Вы живете один?

– Из-за этого у меня теперь будут неприятности? – разозлился Провоторов. – Меня обвинят в убийстве женщины, на которой я собирался жениться? На каких основаниях?

– Вы сделали Нелли предложение?

– Сделал… она приняла его, но мы решили не торопиться. Мы оба не молоды, а в этом возрасте люди становятся осторожнее.

– Кто из вас передумал?

– Она, – честно признался Олег. – Ей пришелся не по душе мой образ жизни. У меня, видите ли, были женщины, и я могу много выпить. Но я же холостяк, в конце концов! Монашеских обетов не давал. Что касается спиртного, то я не алкоголик. Могу вовремя остановиться.

«Но это становится все труднее, – отметила про себя Астра. – Нелегко отказаться от холостяцких привычек!»

– Еще Нелли постоянно пилила меня из-за курения. Она правильно поступила, что отказала мне. Мы не подходим друг другу.

– Она приглашала вас к себе домой?

– Много раз. Вы про мои отпечатки пальцев? Они наверняка найдутся в ее квартире. Уже нашлись. Мне не было нужды надевать перчатки, я ведь не преступник!

– Спустя год с лишком в квартире Нелли все еще оставались ваши отпечатки? Там что, ни разу уборки не делалось?

– О, господи! Были уборки, вы же понимаете. Нелли весьма… чистоплотная особа. Была… Она еще и ремонт затеяла, перестилала полы, переклеивала обои, потолки белила. Об этом знал весь отдел.

– Ремонт? Боюсь, ваши дела совсем плохи…

Провоторов вскочил, сделал круг по холлу и встал перед Астрой, так, что ей пришлось задрать голову.

– Ну, заходил я к ней… недавно.

– Когда?

Он махнул рукой и сел. На его скулах играли жел-ваки.

– Дней десять назад. Приходил в гости. Как друг! Что в этом такого? Мы коллеги, работаем вместе… Я хотел поговорить с ней, сказать, что бросаю пить… В общем, надеялся на примирение и… возобновление отношений. Но она приняла это в штыки, отказала наотрез.

– И вы пришли в бешенство… Она ведь отвергла вас, смертельно оскорбила отказом! В вас взыграла жажда мести. Вы потеряли самообладание и убили ее?

– Чушь… Да, это был удар по самолюбию, но и только. Любви я к ней не испытывал, как и она ко мне. Мы симпатизировали друг другу и собирались вступить в брак по расчету. Куда ей было тянуть с замужеством? Мне тоже надоело ходить в холостяках… Я пытался уговорить ее, давал разные обещания. Бесполезно! Уперлась, и ни в какую. Я вышел от нее раздраженным, недовольным собой, возмущенным ее резкостью, жесткой отповедью. Собственно, этого следовало ожидать. У Нелли совсем не женский характер. Но, в общем, она была права. Разбитый сосуд не склеишь!

– Она позволяла вам курить в ее гостиной?

Он оторопело уставился на Астру.

– Да, когда она еще была увлечена мной… А что?

– Куда вы сбрасывали пепел?

– Пепел? А… в пепельницу, конечно. Я воспитанный человек. – Его брови вдруг подпрыгнули, подбородок задрожал. – Вот вы о чем! Пепельница! Я отлично осведомлен, каким предметом Нелли ударили по голове… Помню эту пепельницу. Между прочим… ужасная, грубая вещь… совершенно не во вкусе Нелли. Тяжелая, с острыми краями… из зеленого мрамора…

Провоторов осекся и медленно покрылся бледностью. При его глазах с красными веками и иссиня-черных волосах он сразу стал похожим на вампира.

«Отвратительный тип, – подумала Астра. – И как он может нравиться женщинам? И ведь не одной сердце разбил, ловелас этакий!»

– Вы тоже… намекаете, что я…

Его голос сел от негодования, лицо вытянулось.

– Я не намекаю, а задаю вопросы. Такова моя за-дача.

Она представила его состояние. Мужчина, вероятно, переживает кризис среднего возраста. Уже не молод, еще не стар… Жениться поздновато, карьера не удалась. Многочисленные романы создали ему сначала репутацию неотразимого любовника, со временем – стареющего донжуана. Его ресурсы почти исчерпаны, запас сил на исходе. Он все еще имеет успех у женщин, однако далеко не такой, как раньше. Уже не он их бросает, а порой и они его. Яркий пример – Нелли. Если он сделал на нее ставку, то вполне мог отчаяться и убить строптивую подругу. Тем более сам признается, что не любил ее. Ее отказ выйти замуж он воспринял как полный крах, провал. Она смертельно уязвила его мужское достоинство, обесценила, развенчала миф о «завидном женихе», в который он сам свято уверовал…

– Что вы скажете о Ракитиных? – спросила Астра.

Провоторов дернулся, как будто его огрели хлыстом. Ракитины! Он слышать не желает о них. Они все скрыто презирали его… и заставили Нелли порвать с ним. Он разбирается в людях, умеет читать в их глазах. Ракитины – заносчивые снобы, вообразили себя представителями некоего интеллектуального «высшего света». А он выпадал из их круга, пришелся не ко двору.

– Они были не в восторге, что Нелли собирается связать свою жизнь со мной. Меня соблаговолили пригласить на пару семейных торжеств. Видели бы вы, как они переглядывались, как поджимали губы! Не удивлюсь, если Нелли пала жертвой их амбиций.

– Вы полагаете, ее убил кто-то из Ракитиных?

– Нет, конечно! – дернул плечом отставной жених. – Убить у них кишка тонка. Одно слово – интеллигенция! Такие убивают пренебрежением, едкими и несправедливыми словами, высокомерием.

У него накопилось много желчи, яда, которых некому было выплеснуть. Он с жаром перечислял все мыслимые и немыслимые пороки, присущие Ракитиным, пока не выдохся.

– Кто же тогда, по-вашему, мог поквитаться с Нелли?

– Интересно вы выразились – поквитаться. Только вот за что? Я думаю, она не одному мне дала от ворот поворот. Притворялась недотрогой, святошей, а сама небось изнывала от желания, которое стыдилась реализовать. Как же?! Это, мол, низко и недостойно, ублажать плоть! Для них, Ракитиных, духовное – прежде всего. Они-де в иных сферах витают! А профессор, между прочим, взял в жены молоденькую барышню!

Провоторов опять съехал на свою колею – начал поносить Ракитиных на чем свет стоит. И такие они, и сякие, проповедуют одно, делают другое, а что у них в мыслях – вовсе представить страшно.

Астра слушала, не перебивая. Авось вылетит у сего господина неосторожное словцо – в пылу праведного гнева за собой не уследишь.

И не уследил, и вылетело.

– …дети в папашу уродились. Им молоденьких подавай!

Астра уцепилась за эту ниточку.

– Молоденьких, говорите? Значит, у Нелли появился более молодой мужчина?

– Не сразу… позже. Уже после нашего разрыва.

Он спохватился, но теперь его молчание выглядело бы нелепо.

– Откуда вы знаете?

– Видел их вместе… случайно, – нехотя признался Олег.

– Вы следили за ней?

На его лице выступили красные пятна.

– За кого вы меня принимаете? Просто ехал на машине, гляжу – Нелли идет по тротуару под руку с молодым парнем. У меня был настоящий шок!

– Где вы их видели?

– Рядом с ее домом, на Вавилова. Я поехал за ними.

– Зачем?

– Чтобы убедиться, она это… или я брежу. Оказалось, она. Повела его к себе. Во всяком случае, они вместе вошли в подъезд. Вероятно, поднялись к ней в квартиру.

– Вы уверены?

– Что же им, в парадном стоять? Целоваться у батареи, как в детстве?

Видимо, любовная эпопея началась у Провоторова в раннем возрасте. Астра не могла припомнить никаких детских поцелуев.

– Вы часто проезжаете по улице Вавилова?

– Иногда. Повторяю, я не следил за Нелли! Ехал по своим делам.

Она не стала спрашивать по каким. Олегу будет нетрудно придумать.

– Когда это было?

– Осенью, кажется… Как раз в пору бабьего лета. – Его губы дрогнули в усмешке. – Бабье лето! В этом возрасте женщины становятся легкой добычей для разных альфонсов. Нелли переживала именно этот период. В ней проснулась жажда наслаждений, сожаление об упущенных возможностях… Молодые прощелыги умеют подобрать ключик к дамам не первой молодости.

Себя он к альфонсам не причислял.

– Кто он? Как зовут, фамилия?

– Я работаю в промышленной компании, а не в милиции.

– Хорошо, – кивнула Астра. – Как он выглядел, вы рассмотрели? Сможете описать?

– Э-э… весьма приблизительно. Молодой, лет двадцати пяти… рослый, смазливый… в общем, типичный бойфренд… Красавчик!

– Во что он был одет?

– Боже мой, во что одеваются подобные типы? Джинсы, курточка…

Девочке надоело сидеть на диване, она встала и подошла к дежурному за стойкой из пластика, спросила, когда придет ее мама.

Дежурный принялся звонить по телефону, потом протянул девочке несколько конфет. Она вежливо поблагодарила.

– Твоя мама освободится через полчаса. Можешь погулять, только не уходи далеко.

Она достала из кармана варежки и со вздохом направилась к двери.

– У тебя есть часы? – крикнул из-за стойки дежурный, но девочка уже вышла на улицу.

Из двери в холл проник холодный воздух. Олег Провоторов проводил девочку взглядом. У него не было детей и уже, скорее всего, не будет. Надеялся ли он, что Нелли подарит ему ребенка? Вряд ли. В тридцать девять лет нелегко забеременеть и благополучно родить…

– И все же вы решили просить Нелли о примирении?

Он тряхнул головой, повернулся к Астре.

– Почему бы нет? Она же не так наивна, чтобы выйти замуж за молокососа, у которого ничего за душой. Уверяю вас, московская прописка влечет таких молодчиков куда больше, чем сомнительные прелести сорокалетних подруг. И потом… у них отношения не склеились.

– Вы следили за ней, не отпирайтесь.

– По улице Вавилова пролегает мой маршрут в тренажерный зал, – с вызовом сказал он. – Я покупаю льготный абонемент, как постоянный посетитель.

– И вы совершенно случайно проезжаете мимо дома госпожи Ракитиной?

– После того раза я стал чаще заезжать к ней во двор. Замучила ностальгия по нашим вечерним прогулкам, долгим разговорам, планам на будущее. Нелли, в сущности, неплохая… ее испортили родственники. Они все помешаны на каких-то древностях! Соберутся и говорят только о Вавилоне, раскопках, о черепках, гробницах… Тоска зеленая! По-моему, увлечение мертвым прошлым не так безобидно, как кажется. Может и крыша поехать…

– «Прошлое» – всего лишь слово для обозначения течения времени. Наш с вами разговор ежесекундно становится прошлым… но не мертвым! – возразила Астра. – Все, что продолжается, – живет.

– Разве Вавилон продолжается?

– А разве нет?

Провоторов воззрился на Астру в немом изумлении.

– Каким образом вы узнали, что отношения Нелли и молодого человека «не склеились»? – спросила она, переходя с философской темы на житейскую.

– Я перестал его видеть рядом с ней, вот и все.

– У вас был повод для ревности…

– Я от всего откажусь, учтите! – раздраженно заявил он. – Я нигде не собираюсь повторять того, что говорю вам. Вы меня не заставите! Никто не докажет, что мне стало известно о новом романе бывшей… э-э… невесты. Наша беседа носит неофициальный характер. Я мог бы отказаться отвечать на ваши вопросы.

– Так почему не сделали этого?

– Мне жаль Нелли… чисто по-человечески. Она не заслужила ни смерти, ни тем более позора. Этот негодяй сорвал с нее одежду, вы знаете? Оставил лежать на полу голой с размозженной головой… Отчасти он оскорбил и мои чувства! Он подставил меня под удар… Из-за него я попал под подозрение и меня будут таскать на допросы. Мне уже рекомендовали до окончания следствия не выезжать из города. А сколько оно продлится, следствие? Такие дела тянутся годами.

– Вы полагаете, что убийца – мужчина?

– Мужчина, женщина, какая разница? Не ловите меня на слове! – вспылил Олег.

Астра примирительно улыбнулась и мельком бросила взгляд на часы на стене холла. Они говорили уже около сорока минут.

– Вы дарили Нелли золотой браслет с лазуритом?

– Да…

Резкие повороты сбивали Провоторова с толку. Он начинал злиться.

– Дорогая вещь?

– На что вы намекаете?

– Просто ответьте, сколько отдали за украшение?

– Не помню точно, – пожал он плечами. – Много. Я копил деньги на первый взнос – хотел взять новую машину в кредит. А тут решил сделать Нелли предложение, и понадобился хороший подарок.

– На взнос вам все равно не хватало…

Его губы растянулись в ехидной ухмылке. Он сплел пальцы в замок и хрустнул суставами.

– Как вы догадались? Было нетрудно, да? На мою зарплату не разгонишься. В общем, на Нелли браслет не произвел ошеломляющего впечатления, но понравился. Она говорила, что лазурит – ее любимый камень. Кажется, его использовали древневавилонские ювелиры. Ракитины все пропитаны духом этого чертова города!

Подуло холодом, и они оба повернулись в сторону входной двери.

Девочка, которая сидела в холле, вернулась с прогулки вся в снегу, по-видимому, она каталась на ледяных дорожках и падала. Ее щеки раскраснелись, на варежках и шерстяных брючках налип снег.

– Моя мама еще не спускалась?

Дежурный опять взялся за телефон.

– Где сейчас этот браслет? – спросила Астра.

– Где? У Нелли, вероятно…

– Дело в том, что браслет пропал.

– Я тут ни при чем! – дернулся Провоторов. – Она мне не возвращала подарка, если вы об этом.

На его лбу с залысинами выступили капельки пота.

– Нелли не говорила вам о пропаже ее личных вещей?

– Нет… У нее ничего не пропадало. Она очень аккуратна.

– Могла она потерять брелок от ключей, зонтик?

– Наверное, могла… но не теряла. Во всяком случае, при мне такого не было.

В холле появилась мама девочки. Она была одета в дубленку и платок.

– Боже! Ты не промочила ноги? Идем…

Олег проводил их взглядом и зачем-то объяснил:

– Она водит дочку на занятия к психологу. У той проблемы в школе: рассеянное внимание, неуживчивость. У девочки нет подруг, она ни с кем не находит общего языка. Впрочем, простите, я не по теме…

– Нелли познакомила вас со своим отцом?

– Конечно. Я же говорил, что бывал у них в гостях… Профессор полностью погружен в свою археологию или как там называется его наука… Искусствознание! Он вообще не от мира сего.

– А его молодая жена?

– Они женаты около года, насколько мне известно. Мы с Нелли расстались раньше, так что я ее мачеху воочию не видел, не сподобился. Нелли не скрывала негативного отношения к ней, и я ее понимал. От такого мезальянса за версту несет скандалом. Женщина, которой нет и тридцати, выходит замуж за больного старика…

– Любовь не замечает различий в возрасте.

– Любовь! – нервно хохотнул он. – Чудесное словечко вы подобрали. Сейчас молодые-то вступают в брак по расчету… Я вас умоляю!

– Нелли что-нибудь рассказывала вам о своей родной матери?

– Нет, почти ничего. Она боготворила мать, но молча. У нее в гостиной стояла фотография в рамке из оникса. Красивая женщина. Нелли как-то обмолвилась, что они с братом рано потеряли маму… Она умерла.

– От чего?

– Болела, наверное…

– О второй жене профессора Нелли упоминала?

– У него была и вторая? – удивленно вскинул брови Олег. – Первый раз слышу. Честно…

Соня непрерывно плакала, ее отпаивали каплями, даже вызывали врача. Митя на три дня закрыл «Буфет». Работать там было некому: тетя Нюся и та слегла с давлением. Виданное ли дело: прямо в клубе убили девушку, Марину Капранову, которая никому не причинила никакого вреда, слова кривого не сказала. Так гардеробщица и заявила приехавшим вчера вечером в «Вертикаль» оперативникам.

– Ну, не совсем в клубе… – поправил ее Митя.

– Буквально на пороге черного хода! – стояла на своем пожилая дама. – Это я, старая перечница, виновата! Я ее на улицу-то вызвала! Велела к черному ходу идти… Господи, спаси и помилуй! Грешная моя душа…

Сыщик из убойного отдела налил ей воды в граненый стакан. Тетя Нюся не могла удержать стакан в руках, – они дрожали.

– Да вы успокойтесь, успокойтесь. Никто вас не обвиняет. Скажите, кто вам звонил? Вы узнали голос?

– Нет… нет, сынок… ты уж прости меня, бестолковую…

– Голос был мужской или женский?

– Не буду врать… не знаю… Хриплый и будто издалека доносился…

– Глухой номер, – зло отрезал второй оперативник, помоложе. – Номер-то мы пробьем, но звонили, похоже, из автомата. Там же, во дворе.

– Я подумала, это кавалер ейный, Маринкин… – всхлипывала гардеробщица. – Так и передала: иди, мол, к черному ходу, ждет он тебя… Выходит, на верную смерть послала!

Она залилась слезами.

– А почему преступник позвонил именно вам? Почему не самой Капрановой?

– Начальство наше запрещает девчонкам пользоваться мобилками за работой. И правильно. Вы же их знаете, молодежь-то! Начнут болтать без умолку, все на свете позабудут. Какое уж тут обслуживание? А наш клуб печется о своих посетителях.

– Значит, убийца был осведомлен о здешних порядках?

– Это ни для кого не секрет. Бывало, надо отойти по срочному делу, и нипочем не дозвонишься ни до Сони, ни до Маринки! Приходится просить кого-нибудь, чтобы позвали. Мне ведь гардероб покидать нельзя. Не да бог, одежду чью-то украдут… потом не расплатишься. У меня пенсия мизерная…

– Но в тот раз вы дозвонились.

– Дозвонилась, будь оно неладно! – Тетя Нюся покаянным жестом прижала руки к груди. – Девчонки иногда брали трубку – украдкой, чтобы Митя не заметил. Нарушали приказ. Небось и вы не всегда начальство слушаетесь…

Она высморкалась в большой носовой платок и добавила:

– Жалела я Маринку. Видела: сохнет девка, сама не своя ходит. Наверняка влюбилась. А тут ее на свидание кто-то вызывает! Дай, думаю, позвоню, а вдруг это ее судьба? Ответит – хорошо; не ответит – попрошу ребят, чтобы позвали. Я обычно так всегда делала…

– Судьба, – вздохнул оперативник.

– За что ж он ее? Вот зверюга! Чистый душегуб!

– Кому вы давали номер своего сотового?

– Да он на доске объявлений написан, рядом с Митиным – для удобства наших гостей. Вдруг кто-нибудь забудет перчатки, шарф, зонтик или еще какие вещи. Народ-то нынче рассеянный. А я в клубе с раннего утра и допоздна, до последнего человека. Когда все разойдутся, я убираюсь, полы мою… Городской-то телефон у Мити в кабинете заперт, а мой всегда при мне…

От того, что она причастна к гибели Марины, гардеробщица страшно разволновалась. Лицо ее распухло от слез, она держалась за сердце и дышала, как паровоз.

По всему выходило, что не позвони она на мобильный девушки, та осталась бы жива. По крайней мере, на некоторое время.

Все это представлялось Мите страшным сном или каким-то ужасным реалити-шоу, где людей жестоко разыгрывают, и вся страна с болезненным любопытством наблюдает за их реакцией. Но мертвое тело Марины, над которым склонился судмедэксперт, выглядело очень натурально. Истерика Сони тоже… И сердечный приступ, который в конце концов свалил тетю Нюсю… Врачу пришлось срочно делать ей укол.

По обрывкам фраз криминалистов, по их взглядам и вопросам Митя сделал вывод, что убийца оказался достаточно ловок. Возле черного хода его никто не заметил, потому что публика пользовалась парадным. Через парадное выходили подымить курильщики, подышать свежим воздухом те, кто слегка перебрал спиртного, и просто романтические парочки – любители полюбоваться зимним небом, вечерними огнями. В то же время у черного хода было натоптано: именно этим путем входили и выходили сотрудники клуба; сюда, на задний двор, выносили мусор; через эту дверь разгружали ящики с посудой, бутылками и продуктами… В общем, следов хоть отбавляй.

Также Митя догадался, что «тяжелого предмета», которым неизвестный дважды ударил девушку по голове, милиционеры не нашли.

– Скорее всего, камень… – донеслись до него слова эксперта. – Тут у мусорки полно битых кирпичей. Кто-то вынес после ремонта. Проще всего взять и…

«Какой ужас! – думал Митя, поводя плечами от холода. – Совсем недавно Марина улыбалась, украшала елочными игрушками зал, ходила, дышала… а теперь лежит на снегу, неподвижная и бледная, с черной кровью в волосах… и невозможно поверить, что никогда уже не поднимется, никогда не заплачет, не засмеется…»

Его тоскливые мысли накладывались на унылые и страшные в своей обыденности фразы:

– У меня такое впечатление, что камень был чем-то обернут…

– Чем?

– Пакетом, например… Точнее скажу позже…

– Убийца унес его собой?

– Похоже… Решил выбросить где-нибудь подальше отсюда…

– Пакет должен быть в крови…

– В темноте не видно…

У Мити заболела голова, как будто его тоже огрели обломком кирпича. Бедная Марина, чем она прогневила своего ангела-хранителя? Внезапно ему пришел на ум Апрель. Сегодня парня в клубе не видели…

Митю об Апреле не спрашивали, и он совершенно забыл о нем. Соня тоже промолчала, хотя…

«Что? Ну что? – взывал сам к себе администратор. – Допустим, сохла Маринка по Апрелю, но он-то был к ней равнодушен. Зачем ему убивать девушку? Бред! Бред… Заикнись об этом ментам, мигом ухватятся, состряпают дело и посадят парня… Каково потом жить с сознанием, что из-за моих слов страдает невиновный? Лучше держать рот на замке, как Соня… Впрочем, та пока просто в шоке, ничего не соображает… Зададут конкретный вопрос, скажу, куда деваться. А не зададут…»

Побеседовать с Никодимом Петровичем не представлялось возможным, к нему все еще не пускали посторонних. В коридоре больницы Астра столкнулась с Раисой Ракитиной. Та ее не узнала, прошла мимо с безучастным видом.

– Раиса, здравствуйте!

Жена профессора приостановилась, обернулась. Она была гладко причесана, одета в серое шерстяное платье, в руках – сумка с фруктами, больничный халат.

– Вы меня помните? Мы с вашим мужем смотрели слайды… – Астра приблизилась и дружелюбно улыбнулась. – Как Никодим Петрович? Ему лучше?

– Немного… У него совсем пропал аппетит. Я принесла его любимые мандарины и виноград, а он не взял.

– Надо медсестре отдать. Я тоже пришла его проведать! Но меня не пустили.

– Он не хочет никого видеть, – покачала головой Раиса. – Совершенно убит горем. Оплакивает дочь…

Астра уже побывала в академической библиотеке и узнала, когда туда пришел Никодим Петрович. Заведующая читальным залом сама искала для него материалы в архиве. Времени у профессора было достаточно, чтобы убить Нелли. Как бы цинично ни выглядело подобное допущение, следовало проверить и его.

– Вы домой? – спросила она у Ракитиной.

– Да… куда же еще…

Астра увлекла ее к лестнице, ведущей вниз, на первый этаж.

– Мне нужно с вами поговорить.

– О чем?

– Вы знаете, что Леонтий подозревает в убийстве вас?

Казалось, это известие ничуть не удивило молодую женщину. Она повернулась и подняла на Астру измученные глаза. По-видимому, она мало спала.

– Вы ведь не интересуетесь книгами моего мужа! – вырвалось у нее. – Вы не собирались ничего строить. Я сразу поняла… Это смешно! Зачем вы приходили?

Ракитина смешалась и прибавила шагу, явно желая избавиться от настырной собеседницы.

– Я поняла! – добавила она, глядя себе под ноги. – Вы Ельцова. Леонтий уведомил меня, что я обязана отвечать на ваши вопросы, иначе… иначе… мне не поздоровится. Он обещал… стереть меня в порошок.

– Вы не обязаны. Поймите только, что Ракитины постараются свалить на вас вину в смерти Нелли.

– Я ее не убивала.

– Думаете, я жду, что убийца раскается в содеянном?

– Я не убийца! – вспыхнула Раиса. – Ищите преступника в другом месте. Понятия не имею, чем вы занимаетесь… вероятно, журналистка или что-то в этом роде… неважно. Мне нечего вам сказать. Оставьте меня в покое, ради бога!

– Вы не хотите себе помочь?

– Каким образом? Выворачивая перед вами всю подноготную нашего неравного брака? Чтобы вы потом написали отвратительную, пошлую статью, где станете смаковать пикантные подробности «скандала в благородном семействе»?

– Я не умею писать статьи. Я вообще-то актриса…

– Ах, актриса! Неудивительно, что бедный Нико попался на вашу уловку. Он целых два часа распинался перед вами… рассыпал бисер… Вы отлично справились с ролью. Но с меня довольно! Второй раз вы меня не обдурите!

Раиса устала от постоянного напряжения, ее нервы были на пределе. Астра поняла это по дрожи в голосе и подергиванию век.

– Простите, госпожа Ракитина, так получилось…

Это искренне уважительное обращение сотворило чудо. Молодая женщина растерянно вздохнула и оглянулась в поисках, куда бы сесть. На первом этаже напротив регистратуры стоял ряд твердых диванов.

– Давайте присядем… – предложила Астра.

Раиса позволила усадить себя на диван и, сжав губы, прислонилась к спинке.

– Я не враг вам. Я хочу разобраться, кто убил Нелли. Возможно, это сделали вы…

У супруги профессора не осталось сил возражать, и она просто мотнула головой.

– …а возможно, вам самой угрожает опасность, – заключила Астра.

По лицу Ракитиной пробежала тень:

– Мне?

– Две первых жены Никодима Петровича умерли. Вы – третья…

Казалось, она впервые задумалась об этом. В ее глазах появились проблески интереса. Раиса приготовилась к самозащите, к отпору, а ей протягивали руку помощи. Или эта хитрая дамочка водит ее за нос? Чего она добивается?

– Что вы… такое говорите…

– Вам известно, по какой причине ушла из жизни родная мать Нелли и Леонтия?

– Д-да… она заболела и… у нее был аппендицит…

– Это вам муж сказал?

– Как-то раз мы заговорили о его детях, и он вскользь намекнул, что они рано остались без матери и это повлияло на их психику… Они очень ее любили! В общем, тогда я спросила о Лидии…

– В какой больнице ее оперировали?

– В какой? Понятия не имею… Зачем ворошить прошлое? Столько лет прошло.

– Вы уверены, что профессор не обманул вас?

– Вы задаете странные вопросы…

Она достала из сумочки носовой платок и прижала ко лбу, хотя тот оставался сухим. Ей понадобилась передышка.

– Как все произошло с Лидией?

– Погодите… я припоминаю… она тогда была на корабле. Да, точно! Лидия работала переводчиком, она знала редкие языки… и ее взяли сопровождать какую-то делегацию или группу ученых… – Раиса замолчала и нахмурилась, отыскивая в памяти еще какие-нибудь подробности. – Нет… больше ничего не приходит в голову. Я не расспрашивала Нико… ему до сих пор больно говорить о той трагедии.

– Значит, приступ аппендицита у Лидии случился на корабле?

– Наверное…

– Что это был за корабль? Как назывался?

– Пассажирский лайнер, вероятно… А название? Меня никогда это не интересовало. Я не люблю бередить старые раны.

– Вы действительно не знаете?

– Клянусь вам! – распахнула глаза Ракитина. – Спросите лучше у Леонтия.

– Я бы хотела побеседовать с вашим мужем.

– Он еще слаб. Смерть дочери едва не убила Нико, теперь вы явитесь терзать его больное сердце. Ему нельзя волноваться!

– У него был следователь?

– Сегодня утром, его впустили буквально на десять минут. Муж ничего вразумительного ему не сказал. Чего можно требовать от человека в таком состоянии?

– Да, конечно…

Мимо них ходили туда-сюда врачи и молодые кокетливые медсестры в зеленых медицинских костюмах. Двое больных разговаривали с родственниками, сидя на откидных стульях у окна. Пахло лекарствами и свежесваренным кофе: видимо, кто-то из сотрудников решил перекусить. Астра вдруг ощутила голод – у нее с утра маковой росинки во рту не было.

– Я бы выпила чаю, – сказала она.

– Здесь неподалеку есть кафе…

Жена профессора тоже не завтракала. Через полчаса они уже угощались творожным десертом и блинчиками. Официантка принесла целый чайник чая и чашки.

– Тут мило, правда? – без улыбки спросила Ракитина. – Мало людей, полумрак. И цены средние.

Она вяло жевала блинчик, поглядывая на деревья за окном. Двое мужчин в рабочих комбинезонах вешали на ветки гирлянды лампочек. Скоро праздники…

– Я так люблю Рождество… В этом году оно будет мрачным…

Астра не нашла что сказать и отправила в рот ложку десерта. Она думала, как бы спросить Раису о второй супруге профессора.

– От чего умерла Глафира? – брякнула она, окончательно испортив собеседнице аппетит.

– Вы опять об этом… Боже мой! От болезни, разумеется. Повредила себе руку на даче… внесла инфекцию…

– Подозрительная тенденция.

Раиса поперхнулась и долго, до слез кашляла в салфетку, отвернувшись в сторону.

– Нико не везет с женами, – вымолвила она наконец. – Лидию он любил до безумия, но та умерла. Глафира была отличной хозяйкой, возилась с его детьми…

– …и тоже умерла!

Третья жена профессора уставилась на Астру недоуменным взглядом.

– А я… никуда не гожусь, – по инерции продолжила она. – Я не умею вкусно готовить, не нашла общего языка с Леоном и Нелей. Я не подхожу мужу по возрасту. Я вообще им не подхожу!

– Кому «им»?

– Ракитиным! Они живут, словно в чаду. Их как будто что-то гложет, поедает изнутри, и они вымещают недовольство на близких. Перед чужими людьми держат марку, а со своими не церемонятся. При посторонних прикидываются открытыми, радушными, хотя на самом деле они ужасно замкнутые. Каждый – в своей раковине. К ним не пробьешься, не достучишься…

– Вы пробовали?

– Сначала да. Потом бросила это безнадежное занятие. Муж тоже не стал мне родным человеком. Мы едим за одним столом, спим в одной постели, но находимся на разных берегах реки…

Она казалась искренней. По крайней мере, в ее словах почти не улавливалось фальши. Она просто чего-то недоговаривала.

– Тем утром, когда погибла Нелли, где вы были?

– Меня уже об этом спрашивали. Я ходила в булочную, потом прогулялась немного… Подтвердить мои слова некому. Ну и что?

– А Никодим Петрович когда ушел из дома?

– Рано, в половине девятого утра.

– В библиотеке он появился перед обедом. Где профессор мог провести эти несколько часов?

– Вы с ума сошли! – вырвалось у Раисы. – Подозревать отца в у… убийстве дочери? До такого даже в милиции не додумались. Слава богу, что вас к нему не пустили. Вы бы его до инфаркта довели! Хватит того, что у нас всех взяли отпечатки пальцев. Якобы с благородной целью: исключить родственников из числа тех, кто еще оставил свои следы на месте преступления. Весело, правда?

– И все-таки…

Ракитина комкала в руках салфетку, не замечая, что та рвется на клочки. Один отрывок упал в недоеденный десерт.

– Не знаю… он мог пойти куда угодно… заехать в археологическое общество… побродить по букинистическим магазинам. Он любит прогуливаться в одиночестве, размышлять над книгой…

Она так горячо отстаивала невиновность мужа, словно у нее был свой кандидат в убийцы. Астра смотрела на ее длинные изящные пальцы пианистки с коротко обстриженными ногтями и представляла, как они обхватывают мраморную пепельницу и… Игра на рояле вырабатывает силу в руках.

– У вас не пропадают вещи?

– Вещи? Какие? – удивилась Раиса.

– Разные мелочи, украшения…

– Нет. Кому они нужны? У меня мало золота – только обручальное кольцо, подаренное мужем, и цепочка. Наша домработница – порядочная женщина, она ничего не возьмет.

– Как складывалась личная жизнь вашей падче-рицы?

– Никак… Впрочем, они со мной не откровенничали, ни Леонтий, ни Неля. На семейные торжества она всегда приходила одна…

– У нее мог быть молодой любовник?

– У Нелли? Вряд ли… Хотя, знаете, в тихом омуте черти водятся. Года полтора назад она собиралась замуж за своего коллегу, но что-то разладилось. Муж ненароком проговорился. Ракитины ничего о себе не рассказывают, все держат под замком!

– Вы знакомы с ее бывшим женихом?

– Откуда? Нико представил меня детям перед самой женитьбой. Предполагал их реакцию! Они пришли в бешенство. С тех пор в нем и пребывают… Ой! – Она прикрыла губы пальцами. – Нелли ведь уже нет, я должна простить ее… Я прощаю, но… Гадко, да? Осуждать мертвого человека. Видите, какая я злая?

Астра глотнула остывшего чая. Привкус жасмина напомнил ей собственную весну, пылкую влюбленность и предательство жениха. Она исподволь наблюдала за Раисой. Каково этой образованной, неглупой барышне быть замужем за пожилым мужчиной? Что она чувствует, принимая его ласки? По сравнению с ней профессор Ракитин, в сущности, старик…

– Леонтий неравнодушен к вам?

Щеки Раисы покрылись жарким румянцем.

– С чего вы взяли?

– Пасынок попадает под влияние молодой мачехи, теряет голову, забывает приличия и пытается соблазнить жену отца. А та крутит обоими, как ей заблагорассудится. Обычный сюжет любовной драмы… или водевиля.

– Это не про меня.

– Вы любите мужа?

– Оставьте ваши приемчики! – еще сильнее покраснела Ракитина. – Я не изменяла Никодиму Петровичу и не собираюсь этого делать.

«Не любит, – подумала Астра. – Ею двигал расчет, в лучшем случае уважение к его уму, сединам и научным заслугам. Не самый плохой мотив для брака».

– Эмма ревнует супруга к вам?

Раиса судорожно повела плечами.

– Я не давала Леонтию никакого повода. Эмма относится ко мне с предубеждением. Уверяю вас, что не испытываю нежных чувств к пасынку.

– Даже материнских?

Она смутилась, отвела глаза.

– Он мне отвратителен, как ни стыдно признаться.

– Кого вы подозреваете в убийстве падчерицы?

Раиса ковырнула блинчик с застывшей шоколадной начинкой.

– Ее брата…

Митя оторопел, увидев сидящего в пустом зале Апреля.

– Привет! – ужасаясь обыденности и самого слова, и всего происходящего, бросил администратор.

Парень поднял на него мутные глаза с красными прожилками вокруг зрачков. Похоже, он пьет, не просыхая.

– М-марину убили… – промычал Апрель.

Именно промычал: Митя скорее угадал смысл сказанного. Язык парня едва ворочался.

– Откуда ты знаешь?

– Сказали… В-водки налей…

– «Буфет» не работает.

– С-сам… налей…

– По-моему, ты уже набрался под завязку. Марину жалко?

Апрель уронил голову на руки.

– Угу… хорошая была… девчонка… За ч-что ее?

«Тебе виднее», – чуть не брякнул администратор. И тут же одернул себя. Он не прокурор, не судья, чтобы обвинять.

– Шел бы ты отсюда! – с сердцем произнес он. – Проветрился! Вон солнышко на улице, морозец…

– Тошно мне одному, л-ломает всего, крутит. М-муторно на душе, сил нет! Дашь водки?

– У нас не забегаловка для любителей напиваться. Иди в другое место.

– Куда? Башка рас… раскалывается. Жаль… река з-замерзла… – пробубнил Апрель. – Броситься бы в воду… и с концами…

– А ты на крышу залезь! Да сигани оттуда! Чтобы башка – вдребезги! Тогда уж точно болеть не будет. И на водку тратиться не придется.

Митя поразился, сколько у него, оказывается, злости накопилось. Правду говорит этот ублюдок: жалко Маринку… молоденькая совсем, жить бы да жить…

– Ты чего? Правда, что ли? Это… и-идея…

– Да ладно… ты меня не слушай…

«Может, и не он это вовсе, – пошел на попятную Митя. – Еще сиганет с крыши, а мне потом век живи и кайся! Черт принес его сюда! Не хватало грех на душу взять!»

Он принес бутылку пива и сунул Апрелю.

– На, глотни и мотай отсюда. Некогда мне с тобой лясы точить.

Тот молча отвел его руку. Набычился.

– Сказал же, «Буфет» закрыт. И концерта не будет, ни сегодня, ни завтра. Траур у нас.

– П-пошел ты…

Митя разозлился:

– Хочешь, чтобы я милицию вызвал?

В какой-то момент администратору почудилось, что парень не так пьян, как подавлен и напуган. Еще бы! Такое сотворить… Видать, совсем мозги отшибло. Одна баба довела мужика до белого каления, а другая за нее расплатилась. Вот так и бывает, – страдают невинные…

С удивительной для пьяного проницательностью Апрель спросил:

– Ты чего ко мне п-прицепился? Я сижу, никого не трогаю… – Он полез в карман и достал несколько мятых тысячных купюр. – На п-похороны… Маринке…

Митя изменился в лице, побледнел. Взять бы наглеца за грудки да вышвырнуть за двери, красивой мордой в снег… Нельзя. Сейчас все сотрудники клуба на виду, наблюдают, прикидывают: а вдруг убийца – среди них…

Матвей ждал Астру внизу, у подъезда ее дома.

– Поднимешься? – спросила она по телефону, на ходу одной рукой подкрашивая ресницы. – Может, кофе сварить?

– У меня завал в бюро. Я туда и обратно! К кому мы едем?

– К Синельниковой. Это подруга Глафиры, второй покойной жены профессора. – Она назвала адрес. – Найдешь?

– Карта всегда со мной.

Когда Астра села в машину, он рассматривал переплетение улиц и переулков.

– Далековато…

– Там рядом должно быть ателье «Ромашка», где Эмма работает закройщицей.

– Странное рвение – при том что муж ее обеспечивает.

– Сегодня обеспечивает, а завтра найдет себе другую… и прости-прощай. Эмма правильно делает. Я бы на ее месте тоже работу не бросила.

– Ты – воплощение независимости! – засмеялся он. – А огромное количество женщин мечтает стать домохозяйкой при богатом муже.

– Леонтий не богат. Я бы отнесла его к среднему классу. Его ресторанный бизнес только развивается.

С утра над Москвой собирались тучи, – тяжелые, рыхлые, низко плывущие над плоскими крышами многоэтажек. К обеду разразился густой, хлопьями, снег. «Дворники» едва успевали расчищать лобовое стекло.

– Красота…

– Как продвигается расследование? – поинтересовался Матвей. – Удалось составить картину преступления?

– Нет… Все жутко запутанно.

– Надо было начинать с осмотра места убийства.

– Во-первых, кто бы меня туда пустил? А во-вторых, что ты предлагаешь? Лазать на четвереньках по полу в поисках пуговицы от рубашки злоумышленника?

– Или сережки, выпавшей из уха злоумышленницы…

– Ты прав. Нелли могла убить и женщина. Ее гибель – звено в цепочке событий, которую я пытаюсь отследить. И тянется цепочка издалека…

– Со смерти Лидии Ракитиной?

– Как минимум с древнего Вавилона…

– А как максимум?

Астра умела уходить от ответа. Вернее, ее ответы порождали уйму новых вопросов.

– Миром правят символы… – многозначительно произнесла она. – Их влияние на людей не поддается изучению. Слишком глубоко в подсознании залегают эти пласты. Вчера вечером, после разговора с женой профессора, я окончательно пришла к выводу: все упирается в магию вавилонских жрецов.

Матвей отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Слушать Астру без смеха порой было невозможно.

– Эти Ракитины – заложники какого-то колдовства! – как ни в чем не бывало продолжала она. – Они все чего-то боятся… Никто из них не осмеливается говорить о главном: ходят вокруг да около, петляют, как зайцы.

– Что же главное, по-твоему?

– Если бы я знала…

– Почему ты решила сначала поговорить с Синельниковой, а не с домработницей Ракитиных? Она – свой человек в доме, многое видит, слышит.

– Вот именно, свой. Вдруг домработница заодно с хозяевами?

– Ты внесла ее в список подозреваемых?

– Конечно. Нелли ее хорошо знала и могла впустить в квартиру. Не забывай, эта Александра Ивановна не первый год вхожа в семью Ракитиных…

– …и прониклась духом древних тайн! У нее проснулся жгучий интерес к вавилонским богам! У простой женщины, которая всю жизнь трудилась на чулочной фабрике.

Астра не обратила внимания на его сарказм, уже успела привыкнуть.

– Мы не знаем, где она трудилась. Зато в день убийства Александра Ивановна приехала к Ракитиным только к обеду. Мне Леонтий сообщил. Бьюсь об заклад, что у домработницы тоже нет алиби. Скажет, ходила по магазинам или на рынок ездила – за парным мясом для Никодима Петровича.

– Может, так и было.

– А если нет?

– С какой стати домработнице убивать Нелли?

– Не будем гадать на кофейной гуще. Едем к Синельниковой. Она знала Глафиру, а та, скорее всего, делилась с подругой личными переживаниями, советовалась. Поскольку ее уже нет в живых, хранить секреты давно минувших дней бессмысленно. Кстати, притормози у гастронома, купим человеку торт – как-никак в гости идем.

– Я пойду с тобой?

– К Синельниковой? Обязательно! Пустишь в ход мужское обаяние, станешь расточать комплименты, и она расскажет тебе гораздо больше, чем мне. Ее зовут Клавдия Прокофьевна, между прочим.

Матвей тоскливо вздохнул. Он решил не напоминать Астре о том, что торопится в свой офис. Вряд ли она забыла – просто сочла визит к подруге покойной Глафиры более важным, чем разбор завала в конструкторском бюро.

Из-за сильного снегопада они ехали дольше, чем рассчитывали. Пенсионерка Синельникова с нетерпением ждала гостей. Ее переполняла радость, – хоть кто-то ее навестит, хоть кому-то она понадобилась. С тех пор как умерла Глафира, она осталась одна-одинешенька.

Клавдия Прокофьевна передвигалась по квартире с палочкой и без особой нужды на улицу старалась не выходить. В прошлом году зимой она сломала руку, поскользнувшись на тротуаре, и теперь не собиралась подвергать себя такому риску. Раз в неделю ее навещала работница социальной службы, а по выходным заглядывала на пару минут соседка: спрашивала, не надо ли чего принести из магазина или аптеки. Обе женщины торопились, и Клавдия Прокофевна едва успевала переброситься с ними парой слов. Не будь телевизора, она бы совершенно одичала.

А тут к ней пришли двое молодых людей, поговорить о Глафире. Кто бы мог подумать, что она еще может оказаться полезной! Интересно, зачем им Глафира понадобилась?

– Мне торт нельзя, – смущенно улыбалась она, приглашая Астру и Матвея в запущенную гостиную, обставленную старой мебелью. – Я на диете. И так едва хожу, каждый лишний килограмм для меня вреден.

– Вы попробуете маленький кусочек, а я сама приготовлю чай, – запросто предложила гостья. – Вы позволите?

Она отправилась в кухню, а симпатичный молодой человек остался с хозяйкой. Он был прекрасно воспитан, что сейчас не часто встречается.

Женщина с трудом устроилась на диване, а он галантно придвинул ей скамеечку для опухшей ноги, которая не сгибалась и болела. Ради такого случая Клавдия Прокофьевна переоделась в новый халат с синими и красными полосками, повязала на голову яркую косынку. Ее фигура безобразно расплылась, а на лице не осталось и следов былой красоты.

– У вас есть альбом с фотографиями? – спросил Матвей. – Люблю смотреть черно-белые фото прошлых лет.

– Вон там, на полке… – с готовностью кивнула хозяйка. – Когда-то и я была молодой, резвой и здоровой. Вышла замуж, родила ребенка, потом развелась, воспитывала сына одна. Скучная история.

– Сын живет в Москве?

– В Архангельске. Служил в Северном флоте, прикипел к Белому морю, к снегам, к тайге. Женился там. Возвращаться пока не думает.

Она оживилась, показывая гостю фотографии сына, невестки и двоих внуков, себя в молодости. Синельникова уже тогда была склонна к полноте, а с годами эта склонность превратила ее в неповоротливую толстуху.

– А вот мы с Глафирой празднуем мой день рождения… Как раз сын приезжал в отпуск, щелкнул нас.

– Она уже была замужем за профессором Ракитиным?

– Да-а, только тогда он еще не был профессором. Глафира одинокая баба была, неприкаянная. Он на ней не по любви женился, ей-богу. Вместо домработницы ее взял и нянькой к своим детям, чтобы денег не платить. Поди найди дурочку вкалывать с утра до ночи и всякие издевательства терпеть! На такое одни жены способны. Вот он и сделал ее своей женой.

– А Глафира его любила?

– Без памяти. Она-то все за чистую монету принимала… Наивная. Это нынче девки ушлые, хитрые, норовят повыгоднее устроиться. Мы были другие. Глупые! Я ей говорила: заездит тебя, Глаша, это святое семейство. Так и вышло.

– Почему святое?

– Она их всех оправдывала, стояла за них горой. Никодим Петрович, мол, талантливый ученый, ему некогда ерундой заниматься. Без него будто бы культура зачахнет и наука придет в упадок! – усмехнулась Синельникова. – Детки его рано осиротели, без матери остались, оттого и капризничают, и вредничают! Они не виноваты, их жалеть надобно, а не ругать. Вот и дожалелась! Детки-то выросли эгоистами, будь здоров. Никакой тебе помощи, никакого уважения, одни каверзы. Глафира из-за них на тот свет и убралась.

– Из-за них?

– Из-за кого же еще? Билась, как рыба об лед, недоедала, недосыпала, все им, несчастненьким, обиженным горькой судьбиной!

Женщина осеклась и замолчала. Негоже поливать грязью семейство покойной подруги. Некрасиво это.

– Что-то я разошлась… – пробормотала она, покрываясь слабым румянцем. – Злая стала на жизнь, на людей. Когда долго болеешь, озлобляешься. Вы не обращайте внимания. Это я от одиночества, от безысходности. Сидишь в четырех стенах сутками, день с ночью путаешь, вот и копится раздражение. Сын к себе зовет, а я не хочу ехать. Я в своем доме хозяйка, а там нахлебницей буду, приживалкой. Стыдно. На сноху не жалуюсь, она хорошая, денег мне присылает, звонит по праздникам. Им самим нелегко, – двое детей, сын один работает, тянет семью. Он на рыболовецком судне помощником капитана ходит. Я все понимаю, но иногда волком выть впору…

Она смахнула ладонью выступившие слезы, горько вздохнула. Кому еще пожалуешься, кроме случайных гостей? Разве что Господу Богу.

Астра принесла расписной поднос с чайником и чашками и нарезанный торт.

– Мне вас и угостить-то нечем, – расстроилась пенсионерка. – До чего дожилась! Гости со своими харчами приходят.

– Вы нам лучше еще про свою подругу Глафиру расскажите, а я пока чай налью.

– Вот она, взгляни…

Матвей протянул Астре альбом. На фотографии сидели за праздничным столом две женщины – в одной без труда можно было узнать Синельникову, еще не такую расплывшуюся, вторая выглядела измученной и невеселой. Подтянутая, с собранными в узел волосами, в строгом платье с закрытым воротом – типичная «классная дама» из института благородных девиц.

– Вы не думайте, она очень образованная была, – вступилась за подругу Клавдия Прокофьевна. – Два языка знала, уйму книг перечитала, воспитание имела тонкое. Это я всю жизнь на заводе мастером протрубила. Мужик в юбке! Может, потому и замуж никто больше не взял.

– Как вы познакомились?

– С Глашей-то? Нас в заводском общежитии в одной комнате поселили. Она педагогом работала в училище при заводе, преподавала английский и немецкий, а я в цеху тогда у станка стояла. Это уж после меня мастером назначили. С тех пор мы с Глашей – неразлейвода. Она меня многому научила – говорить культурно, вести себя за столом, одеваться, книжки полезные мне подсовывала. А я за нее всегда горой стояла. В общежитии всякое бывало: и ругань, и разборки разные, но ее все уважали. Обращались исключительно по отчеству: Глафира Игнатьевна. Года через три я замуж вышла, и наши дороги разошлись: я к мужу переехала, она одна в комнате осталась. Мы перестали общаться. Потом развод… Я вернулась в общежитие с маленьким сыном на руках. Узнала, что Глаша уже замужем за Ракитиным. Ну, вот, разбросала нас жизнь по разным углам. Со временем мне отдельную квартиру дали. Я ведь была передовиком, ударником коммунистического труда…

Синельникова пустилась перечислять свои трудовые заслуги. Гости терпеливо слушали. Она сама перешла к интересующей их теме:

– Как-то Глафира позвонила мне, сказала, что телефон узнала у заводских. Я ее в гости пригласила… Так наша дружба возобновилась.

– Пейте чай, – напомнил пенсионерке Матвей. – Остынет….

Торт оказался свежим и вкусным.

– «Зимняя вишня», – определила Клавдия Прокофьевна. – Мой любимый. Как вы угадали?

Она не ждала ответа, просто наслаждалась угощением.

– Мне уже о фигуре не стоит беспокоиться, – заявила она вразрез с собственными словами о вреде лишних килограммов. – Сколько в моем возрасте осталось удовольствий? Поесть да поговорить с чутким собеседником. Глаша была очень чуткая, душа-человек. Мне ее так не хватает…

– Как она встретилась с Ракитиным?

– На выставке, кажется. Глаша часто на выставки бегала, ее все интересовало: живопись, и скульптура, и народное творчество. А Ракитин там то ли лекцию читал, то ли художника представлял, я уж запамятовала. Глаша ему вопросы задавала, он складно рассказывал… Она и влюбилась. С первого взгляда. Бедолага…

– Она была несчастлива с мужем?

– Как вам сказать… Счастье-то оно у каждого свое. Для Глаши большое значение имело замужество, дети, хоть и чужие, дом, семья. Она всю себя отдавала этим Ракитиным: с работы ушла, обхаживала Нелю и Леона, а Никодим был у нее третьим ребенком. Она готова была не есть и не спать, лишь бы мужу угодить: холодильник у них от еды ломился, в квартире идеальная чистота, все всегда выстирано, выглажено…

Матвей блуждал взглядом по гостиной – на выцветших стенах висят репродукции Айвазовского и Брюллова, деревянный барометр, грамоты в рамках под стеклом, какие-то вымпелы. Следы ушедшей советской эпохи. Сервант с посудой, книжный шкаф, полированный шифоньер… Бери и снимай кино «Москва слезам не верит». Не верит, ох не верит!

– А почему вы заинтересовались Глафирой? – спросила наконец хозяйка. – Эмма мне звонила, просила быть с вами предельно откровенной. Это жена Леонтия.

– Мы знаем, – кивнул Матвей. – Она и дала нам ваш адрес и телефон.

– Эмма сказала, что придет госпожа Ельцова, но я рада видеть вас двоих. Мужчины меня редко посещают.

– Это мой коллега, – смело заявила Астра. – Мы расследуем убийство Нелли Ракитиной.

Клавдия Прокофьевна подумала, что ослышалась:

– К-как… убийство? Ничего не понимаю…

Астра кратко изложила суть дела. Синельникова была поражена ужасным известием. Она сначала побагровела, потом побледнела и покрылась потом.

– Может, вам корвалола накапать? У вас где аптечка?

Пожилая дама махнула рукой. Не надо, мол, сейчас пройдет.

Оказывается, Эмма ни словом не обмолвилась, какое у них случилось горе.

– Не хотела вас расстраивать, – объяснил Матвей. – Решила, что вы все узнаете от нас.

Астра все-таки сходила в спальню за лекарством. Синельникова проглотила капли и закрыла глаза.

– Нелли я знаю заочно. Видела только на фотографиях, которые приносила Глаша – сперва детские, потом постарше. Они с Леоном, можно сказать, выросли у меня на глазах. Меня-то к Ракитиным не приглашали. Кто я для них? Невежественная, неотесанная мужланка. О чем со мной говорить интеллигентным людям? Одна Глаша могла меня выслушать, посочувствовать, дать дельный совет. Она сама так и не стала своей среди Ракитиных. Ей тоже не с кем было поделиться болью… Господи! Нелли убили… Кто же это, а?

– Мы пытаемся выяснить…

– При чем тут Глаша? Ее уже больше семи лет нет в живых…

– Бывает, что давние обстоятельства проливают свет на нынешние, – уклончиво ответила Астра.

– Да? Наверное… Вам виднее… Вы спрашивайте, а то я совсем расклеилась…

Она будто растеклась по дивану, потеряла точку опоры. Гости-то не простые – детективы, как в сериале. Женщина и мужчина, оба молодые, симпатичные. А она болтает чепуху про завод, про общежитие, про развод свой… Им это сто лет не надо! Но сидят, слушают – приличные люди. Торт принесли…

– Глафира никогда не говорила с вами о первой жене Ракитина?

Пенсионерка вся подобралась, взяла себя в руки. От нее ждут толковых показаний, которые смогут помочь найти преступника!

– Почему же? Очень даже интересовалась. Деточки-то ее сильно допекали привязанностью к покойной матери. Портрет первой жены Ракитина висел над роялем. Глаша хотела снять – так Нелли с Леоном не позволили. Представляете, каково это: жить под постоянным прицелом мертвых глаз?

– Портреты умерших родственников нередко висят на стенах, и детей можно понять, – заметил Матвей. – Они хранили память о матери.

Пожилая дама покачала головой. Ее второй подбородок, слившийся с огромной грудью, всколыхнулся.

– Так-то оно так… Глаша была женщина деликатная, и ни за что не стала бы ранить сердца «сироток», однако не в этом случае. Видите ли, она боялась портрета. Говорила, что от него веет жутью и смертью. И что держать его в доме – к несчастью.

– Она говорила мужу о своих опасениях?

– В том-то и дело. Конечно! Только Никодим Петрович ее слушать не стал. Дети ему дороже оказались, а они, прости гсподи, сущие дьявольские отродья! Как мучили бедную Глашу, как издевались над ней… Особенно Нелли, да и Леон от сестры не отставал. Злые они, подлые. Такие штуки порой откалывали, что мне приходилось валерьянкой подругу отпаивать, утешать.

Трагическая кончина Нелли не позволяла говорить о той неуважительно, и Синельникова опомнилась, извинилась за резкость.

– Глафира тем не менее задалась целью заменить детишкам родную мать… – продолжала она. – И пристала к Ракитину: какой, мол, была Лидия? Как жила, чем увлекалась, какие вещи носила, что за книжки читала? А тот отвечал неохотно, цедил по капельке, и то с большим одолжением. Глаша ему и тут нашла оправдание: человеку больно вспоминать свою потерю, былое счастье. Вот она и взялась наводить справки потихоньку от благоверного и детишек, разузнавать по крохам, каким человеком была Лидия на самом деле, как воспитывала сына и дочь, чему учила, как умерла… Получается, что Лидия на каком-то корабле заболела и… В общем, то ли медицинскую помощь ей своевременно не оказали, то ли болезнь зашла слишком далеко… Короче, из рейса привезли профессору гроб с телом жены.

– А как корабль назывался, ваша подруга не упоминала?

– Может, и говорила, но я не скажу – забыла. Зачем мне лишними подробностями голову забивать? У меня своих хлопот было невпроворот. Помню… Лидия тоже языки знала, какие-то совсем древние, и на то судно ее послали в качестве переводчика и этого, как его…

– Консультанта? – подсказала Астра.

– Во-во, кажется, да.

– Скажите, а вещи у Ракитиных не пропадали? – подал голос Матвей.

– В каком смысле?

– Ну, не жаловалась ваша подруга на детей, что они растеряхи? Не успеешь чего-нибудь купить: варежки там, учебники, тетрадки, – как Неля с Леоном их в школе забыли или на улице обронили? Надо новое приобретать. А муж один работает, с деньгами туговато.

Синельникова молча уставилась на него выпученными глазами, словно кусок торта, который она не успела прожевать, застрял у нее в горле. Ее мозг заработал в усиленном режиме, почти осязаемо перетряхивая запас файлов на тему «пропажа вещей».

– Д-да… что-то такое Глаша говорила… вскользь…

Астра напряглась:

– Это важно, Клавдия Прокофьевна. Вы не представляете, насколько!

– Я плохо помню… – посетовала та. – Меня тогда удивило, что подруга жалуется на своих домочадцев – это было на нее совершенно не похоже.

– Кого она имела в виду, сестру или брата? – не вытерпел Матвей.

– Никого из них… Дети обычно теряют варежки и учебники, ключи от квартиры… Мой сын тоже терял. Два раза замок меняли… На это смешно жаловаться. Глаша бы не стала. Ее задело… что вещи пропадают у нее!

Эмма и Леонтий легли спать в разных комнатах. Вечером они долго и занудно выясняли отношения.

– Говори тише, – одергивал жену ресторатор. – Соседи услышат!

– Плевать мне на соседей! – огрызалась та. – Пусть слышат! Хватит строить из себя паиньку.

– У вас, в Козьем Болоте, может, и не имеет значения репутация. Зато мы, Ракитины…

Эмма страдальчески морщилась и хваталась за виски.

– Ах ты, боже мой, какие мы аристократы! У тебя сестру убили, а ты печешься о собственной репутации!

– Замолчи!

Он, по настоянию Эммы, перестал общаться с мачехой – пока, во избежание скандала, решил оставить Раису в покое. Самое досадное, что к ней вдруг переселилась Саша, домработница. Раечке, видите ли, боязно одной ночевать! Теперь без веской причины в отцовскую квартиру не сунешься, мигом заложат.

– Разве ты ее не боишься? – ехидничала жена. – Она ведь убийца, она убила Нелли.

– Это еще надо доказать. На шкатулке, которую нашли на полу рядом с телом сестры, есть один отпечаток пальца Раисы. Но она твердит, что пользовалась шкатулкой, брала из нее швейные принадлежности: иголки и нитки. Естественно, там остались ее пальчики.

– Нелли наверняка протерла шкатулку…

– Видимо, недостаточно тщательно. Других отпечатков Раисы в квартире не обнаружено.

– Она же не дура! Надела перчатки, перед тем как…

– А шкатулку, по-твоему, трогала без перчаток?

– Прекрати заступаться за нее!

– Я ни за кого не заступаюсь, я рассуждаю логически. Следователь будет рассуждать так же. Для него важны улики, а не эмоции.

– Она тебе покажет логику! – выходила из себя Эмма. – Прикончила Нелли, теперь за тебя возьмется. Не сразу, конечно. Выждет… Глядишь, и останется единственной наследницей! Никодим Петрович твоей смерти не перенесет.

– Что ты меня заживо хоронишь?

– Откуда тебе стало известно про ее отпечатки на шкатулке? Сама поделилась?

– Мы случайно встретились… в больнице. Она сказала отцу, а он – мне. Его это беспокоит.

– Все ясно! – взвизгнула Эмма, хотя ей ровным счетом ничего ясно не было. – Ты готов оправдывать убийцу, лишь бы Раиса не пострадала. К кому же ты тогда будешь лазить под юбку? А может… – Она задохнулась от посетившей ее мысли. – Может, ты себя выгораживаешь?

– По-твоему, я во всем виноват? Скажешь, я и Нелли убил?

– Не исключено! – выпалила Эмма, глядя на него горящими от ревности глазами. – Вы оба с милейшей мачехой сговорились извести нас, чтобы остаться вдвоем и наслаждаться жизнью. Ты ведь и госпожу Ельцову нанял с единственной целью – отмазаться?

В другой раз сочетание слов «госпожа» и «отмазаться» рассмешило бы Леонтия, и он не преминул бы сделать жене замечание. Но сейчас его взбудораженный ум работал в ином направлении.

– Ельцову, да будет тебе известно, наняла сама Нелли, когда была жива! Она предчувствовала свою смерть. Я обязан исполнить волю покойной сестры. Пусть преступник понесет заслуженное наказание, кем бы он ни был!

В его словах звучал наигранный и неуместный пафос, будто Леонтий произносил речь перед публикой. Эта его манера жутко бесила супругу.

– Вот как… – опешила Эмма. – Нелли, значит… Выходит, она кого-то подозревала. Кого же?

– Не знаю, – дернул уголком рта Леонтий. – Думаю, Раису. Я не пожалею денег, чтобы вывести убийцу на чистую воду. Так что ты поторопилась сделать выводы. Тебе, кстати, тоже выгодна смерть Нелли.

Он пожалел о вылетевшей фразе, но взять ее назад было уже нельзя.

Эмма истерически расхохоталась. Ракитины в своем репертуаре. Они даже трагедию умудряются превратить в фарс.

– Да? Ну, попробуй повесить это на меня – я ведь тогда молчать не стану. Расскажу, какие шалости вы позволяли себе в отношении Глафиры. А вскоре ваша мачеха приказала долго жить! Меня Клавдия Прокофьевна честно предупредила, в какое змеиное логово я попаду, если выйду за тебя замуж.

Леонтий побагровел и начал хватать ртом воздух, как выброшенный на берег карась.

– Какие… шалости? Что ты несешь?

Эмма заготовила взрывоопасный аргумент, который собиралась пустить в ход в крайних обстоятельствах, однако не удержалась.

– Две жены твоего отца отправились на тот свет. Уж не вы ли приложили к этому руку?

– Кто – мы?

Он так распалился, что его лицо перекосило: угол рта уже не подергивался, а опустился вниз и потянул за собой мышцы лица. Гримаса эта была нелепа и страшна. Эмма невольно отвела глаза. Она пошла на попятную:

– Вы изводили женщину, которая о вас заботилась… Ты же сам рассказывал!

– Не тебе судить! Каждый варится в своем адском котле. Что ж ты не побрезговала «змеиным логовом»? А? Не побоялась выйти за меня? Или ты вступила в брак с моим кошельком? Заодно и статус замужней дамы приобрела?

– На тебя уже косо поглядывали, – не осталась в долгу Эмма. – Уже поговаривали, что ты голубой. Глафира безмерно устала от вас с Нелли, ей хотелось пожить наконец для себя. А вы не торопились обзаводиться собственными семьями. Поэтому мачеха и попросила свою подругу подыскать тебе женщину, непритязательную, без особых капризов. Выбор пал на меня. Это судьба, Леон, моя и твоя. Ты веришь в судьбу?

Он плеснул себе коньяка в бокал и залпом выпил. Несколько капель пролились на воротник его дорогой рубашки.

– У твоей сестры был любовник…

– Жених!

– Возможно, не один, – заявила Эмма. – Кто-то из них мог убить ее. И раздеть. В назидание!

– Не смей говорить о моей сестре в таком тоне! – сорвался на дискант Леонтий. – Она не продажная девка, чтобы спать с кем попало! Она – Ракитина!

Они разругались в пух и прах. Эмма, обиженная, оскорбленная в лучших чувствах, отправилась спать в гостиную. Леонтий лег в спальне один. Он даже обрадовался этому. В последнее время его перестало тянуть к жене, он совершенно охладел к супружескому сексу. Они с Эммой – чужие друг другу и с каждым днем отдаляются все больше.

Он ворочался, одолеваемый тяжкими раздумьями, пока его не сморила усталость. Уже теряя ощущение реальности, он подумал: «Как бы эта Ельцова не накопала лишнего…»

Матвей показывал своим подопечным приемы русского боя – когда тренироваться в зале, если не зимой. Едва сойдет снег, они будут ездить за город, осваивать навыки выживания вдали от цивилизации.

– Повторите прием, – сказал он ребятам и присел на скамейку. – И помедленнее. Работайте в первую очередь головой, а потом уже руками и ногами. Каждое движение должно быть осмысленным.

В зале стоял запах дезинфицирующего средства и мужского пота. В открытое окно лился студеный воздух. На стенах висели плакаты по основам механики и анатомии человека. В самом верху – написанное тушью и взятое в рамку высказывание патриарха русского стиля Алексея Кадочникова: «Оружие – это жизнь. Работайте с жизнью».

– Двигайтесь хаотично! – крикнул Матвей со скамейки. – Так вы станете менее уязвимы для удара.

Из ума не шел разговор с пенсионеркой Синельниковой.

– Двигайтесь хаотично… – пробормотал он.

Хаос – вот что представляло собой семейство Ракитиных. Нелли убита… Профессор в больнице… Леонтий мечется между мачехой и женой… Эмма ревнует… Раиса погрузилась в прострацию… Каждый из них чего-то недоговаривает, хитрит. Каждый чего-то боится.

«Никодиму Петровичу уже значительно лучше, но он избегает встреч с кем-либо, кроме близких, – сообщила Астра. – Раиса попросила домработницу ночевать у нее, пока муж в клинике. Она боится оставаться в квартире одна. Как думаешь почему?»

«Из-за пасынка?»

«Вряд ли. Тот ночует дома, с супругой. Ему сейчас скандал ни к чему».

«Странные люди эти Ракитины».

«Люди вообще странные…»

«И мы с тобой?»

«Мы с тобой – тем более!»

«Ни муж с женой, ни брат с сестрой… – усмехнулся Матвей. – А кто? Мне иногда кажется, что ты живешь в зазеркалье!»

«Так и есть…»

«Мне чертовски нравится твоя жизнь! – признался он. – Я тоже хочу в четвертое измерение!»

«Тебе нельзя. Ты Брюс… Ты чего-то не осуществил и вернулся…»

«Я – Матвей Карелин!»

Она смеялась, совсем как ее двойник в зеркале. Или это двойник смеялся, как она? О, черт! Черт…

Его мысли сделали круг и вернулись к старухе Синельниковой. По ее словам, перед смертью у Глафиры начали пропадать вещи – то пудреница, то очки, то часики, то серьги…

«Хоть и простенькие, а Глаша их любила, – поведала пенсионерка. – Она их купила на первую зарплату, очень дорожила ими. Память о молодости».

Последним у Глафиры пропало обручальное кольцо. Это привело бедную женщину в отчаяние. Особенно мучительно было объясняться с мужем, оправдываться. Сняла, мол, кольцо перед уборкой, положила на полочку в ванной, а потом хватилась – нет кольца!

«Мои дети – не воры! – взъярился Ракитин. – Они не так воспитаны!»

«Что ты, что ты… – рыдала жена. – Я на них и не думаю. Наверное, сама незаметно смахнула, упало колечко на пол, закатилось…»

О своем горе Глаша рассказала подруге. С кем еще поделиться? Ее это пугало – не к добру, мол. Синельникова уверяла: вещи у мачехи таскали дети, больше некому. Так они мстили ей за то, что она заняла место их родной матери.

«От чего Глафира умерла? – напрямую спросила Астра. – Может, ей помогли?»

«Ой, не знаю! – всполошилась Синельникова. – Греха на душу брать не буду! Болела она… Каждый день на нервах, кто такое выдержит? Стресс – причина всех наших хворей. Сначала грипп подхватила, осложнение дал, потом инфекция в кровь попала, будь она неладна. Глаша труженица была неутомимая, чистюля. Муж ее на дачу повез отдыхать, на свежий воздух, а она не выдержала, принялась порядок наводить. Поранилась о какую-то железяку ржавую, занесла заразу… Организм у нее сильно ослабел, сопротивления никакого болезни не оказывал. Угасла Глаша в больнице в течение недели, что врачи ни делали, спасти не сумели. Устала она от такой собачьей жизни, вот что я вам скажу!»

«Вы ее навещали? Говорили с ней?»

«Если бы знать, что она в больницу попала! Мне никто не позвонил, не потрудился сказать, что с Глашей беда. О похоронах от Эммы узнала. Пойти не смогла: нога воспалилась, как назло, отекла, ничего не наденешь, кроме тапочка. Ну, она меня простит…»

«В какой больнице умерла ваша подруга?»

Синельникова назвала адрес.

«После, как отек спал, я ездила туда. Думаю, вдруг письмецо какое Глаша мне оставила? Врачиха одна сказала, что привезли ее в тяжелом состоянии, и в сознание она почти не приходила. Они замкнутые все, Ракитины, скрытные. Леонтий тогда уже с Эммой встречался, ухаживал, значит, за нею, а про Глашину болезнь молчал. Эмма бы мне непременно позвонила! Она баба простая, отзывчивая, грубоватая немного, зато шьет отлично. Я только у нее себе все заказывала: и платья, и юбки, и пальто. Что на такую тумбу купишь?»

«Это вы познакомили Леонтия с его будущей женой?»

«Я. Эмма мне понравилась. Обходительная, покладистая… Честно говоря, на Леонтия мне плевать. Глашу было жалко! Деточки выросли, а уходить из дому не торопились. Сидят и сидят сиднем. Глаша, как Золушка, спину на них гнула. А они над ней потешались! Но я Эмме все честно выложила про Леонтия и его сестрицу, как на духу. Чтобы она потом меня не винила. Свахе ведь и первая чарка, и первая палка».

«Эмму это не остановило?»

«После тридцати женщину трудно остановить… Она меня выслушала, подумала и решила все же повстречаться с Леонтием, приглядеться, что он за птица. Мужчины умеют нам, бабам, пыли в глаза напустить. Сама такая! Намучилась со своим, не приведи господь! Не надеялась я, что Леонтий на Эмме женится. Не той она породы, а у него гонору – хоть отбавляй. Но человек предполагает, а Бог располагает… Сошлись они, до сих пор живут. Чуднó!

«Что ж вы хорошей женщине… негодяя сосватали?»

«Если по справедливости, не такой уж он негодяй, – подумав, сказала Синельникова. – Это меня за Глашу обида гложет. Может, напрасно я Ракитиных осуждаю? Леонтий, по нынешним меркам, завидный жених: не пьет, не курит, бизнес наладил, квартиру купил, деньги зарабатывает… Эмма за ним ни в чем не нуждается. Сразу как он на свои хлеба ушел, тут и Нелли от отца переехала. Ей от фирмы жилье выделили, как ценному специалисту, в кредит, конечно, в счет будущей зарплаты. Только Глаша не успела этому порадоваться… – всхлипнула Клавдия Прокофьевна. – Ее уж не стало к тому времени…»

Из Ракитиных она расхваливала Эмму на все лады. Та-де не гнушалась неимущей пенсионеркой, приезжала к ней на дом снимать мерки, примерять вещи. Заодно и делилась новостями. До сих пор позванивает, справляется, как дела. Не загордилась, хотя могла бы.

«Сейчас я шить на заказ перестала, – вздыхала Синельникова. – Расценки сильно поднялись, ткани подорожали… Да и куда я хожу? От кровати до плиты и обратно. Жизнь пролетела, теперь мы с Глашей уж скоро встретимся… Чую, ждет она меня не дождется…»

Матвей закончил тренировку и, стоя под душем, снова и снова прокручивал в памяти слова Клавдии Прокофьевны. Выходит, у Нелли были основания бить тревогу из-за пропадающих у нее вещей, если она помнила, что предшествовало смерти Глафиры. А на память никто из Ракитиных не жаловался…

Домработница Александра Ивановна привыкла вставать рано, хотя молодая хозяйка от нее этого не требовала. Наоборот, уговаривала поспать подольше, отдохнуть, пока Никодим Петрович в больнице. Потом-то хлопот прибавится.

Когда Раиса попросила ее заночевать, та согласилась без раздумий. Александра Ивановна жила одна в коммунальной квартире. Из всех родственников – сестра с племянницей, и те в Самаре. Ездила к ним раз в два-три года повидаться, гостинцев передать, деньжат каких-никаких. Место у Ракитиных ее очень даже устраивало – заработок приличный, люди культурные, вежливые, не обижают. Своеобразная семья, но Александре Ивановне было приятно заботиться о них – своих-то домочадцев у нее не было, кроме кота Базиля. Кота Раиса разрешила взять с собой. По сути дела, Александра Ивановна просто временно переселилась в профессорскую квартиру. Какой смысл туда-сюда по Москве мотаться, деньги на транспорт транжирить?

Раису можно понять. Такая трагедия в семье случилась, дело нешуточное. Убийство! А ну как убийца еще на кого-нибудь нацелится? Мужа не скоро выпишут, каково в пустых комнатах одной-то? Особенно по ночам. Лежи и думай, не стоит ли кто за дверью, не ковыряется ли отмычкой в замке? Страху наберешься, боже спаси!

Домработница спала чутко, от каждого шороха открывала глаза и прислушивалась. Кот лежал у нее в ногах, не давал повернуться. Тяжелый, чертяка, отъелся. Александра Ивановна дотянулась рукой до ночника, включила. Со светом надежнее…

…Дверь скрипнула… шаги по коридору… Раиса бродит, горемычная. Сейчас в кухню пойдет – воду пить, таблетки успокоительные искать в аптечке. Ох, нелегко ей живется – молодой при старике! Это ж на какую кару себя обречь…

«Ладно бы я замуж за профессора вышла, – рассуждала Александра Ивановна. – И то не первой свежести женишок, десять годков разницы. А она вовсе девчушка. Как ее угораздило? Неужто и правда влюбилась в его ум, в его книги, в его научные звания? Или просто решила устроиться в Москве… О-хо-хо! Тернистый путь выбрала Раиса Николаевна. Уж лучше учила бы деток на рояле тренькать. Все душе приятнее, сердцу милее. Теперь профессор-то сильно разболелся, кабы не пришлось вместо сладкой столичной жизни сиделкой заделаться при муже-инвалиде… Смерть родной дочери кого угодно свалит! Вон Леонтий куда моложе и здоровее, а тоже будто не в себе – под глазами мешки, бледный, дерганый…»

Шлеп… шлеп… в кухне открылась дверца шкафчика… Александра Ивановна привстала, потревожив кота. Не нужна ли молодой хозяйке ее помощь? Базиль недовольно мотнул хвостом, спрыгнул и принялся вылизываться. Слышно было, как на верхнем этаже кто-то ходит, баюкает ребенка. С кухни донесся плеск воды, наливаемой в стакан или чашку… Ночью звуки становятся удивительно четкими, объемными… или так обостряется настороженный слух?

Домработница представила обнаженное тело Нелли на полу, с разбитой головой, и содрогнулась. За что такая смерть человеку назначена? Есть ли в том его вина? Или все происходит по высшим законам?

На кухне Раиса сдавленно зарыдала, что-то упало, покатилось по полу…

Александра Ивановна вскочила, накинула на себя халат и поспешила к хозяйке. Еще, чего доброго, отравиться вздумает! Напьется снотворных таблеток – и пиши пропало…

– Что с вами, Раиса Николаевна?

Та сидела на угловом диванчике, растрепанная, в ночной сорочке, и плакала, уронив голову на руки. Перед ней стояла упаковка с лекарствами и стакан воды. Домработница схватила упаковку. Слава богу, почти все таблетки на месте. Она с облегчением опустилась рядом с хозяйкой.

– Не убивайтесь вы так, милая… Все образуется. Вот увидите. Все опять будет хорошо.

– Никогда не было… и не будет… – выдавила сквозь слезы Раиса. – Я сама во всем виновата! Сама…

Александра Ивановна по-матерински погладила ее по голове. Она поняла, о чем сожалеет хозяйка.

– Не корите себя… Что сделано, того уж не воротишь. Терпите. Нам, женщинам, положено терпеть.

Раиса подняла на нее заплаканные глаза:

– Кем положено?

– Кто ж знает? Богом, высшими силами.

– А если я больше не могу?

– У человека всегда есть запас терпения…

Молодая женщина схватила ее за руку и прошептала:

– Скажите, вам не страшно в этой квартире?

– Мне? Нет, я не из пугливых. Всю жизнь одна, ко всему привыкла. А чего тут бояться-то?

Раиса молча показала пальцем в сторону гостиной.

– Здесь бродят тени мертвых…

Матвей из «Вымпела» примчался на Ботаническую, и они с Астрой допоздна гадали, кто из Ракитиных – убийца.

– Может, мы зря зацикливаемся на членах семьи? – задумчиво произнес он. – А Провоторов? А молодой человек, с которым Нелли тайно встречалась? Заметь, никто из Ракитиных не знает о его существовании.

– Или помалкивает.

– А домработница? Нелли запросто открыла бы ей дверь…

– Ты еще скажи – Синельникова.

– Вдруг их что-нибудь связывает?

– Как пенсионерка с больными ногами проделала бы путь от своего дома до улицы Вавилова? Она даже в магазин не выходит.

– Она не прикована ни к постели, ни к инвалидной коляске, ради такого случая могла и такси вызвать. Велела остановить машину в соседнем дворе и…

– Тебя несет, – хмыкнула Астра. – Мы поменялись ролями. Обычно я даю волю фантазии, а ты меня останавливаешь.

После ужина она созванивалась с Борисовым, который обещал периодически сообщать, как идет дело у криминалистов.

Следствие топталось на месте. Знакомый оперативник, который был кое-чем обязан начальнику службы безопасности «Юстины», согласился держать того в курсе в обмен на интересующую органы информацию по тому же убийству. Подобное неофициальное сотрудничество хоть и не поощрялось, зато служило на пользу и тем, и другим.

В квартире были обнаружены отпечатки пальцев по крайней мере трех человек, исключая саму хозяйку, домработницу и членов семьи: брата Леонтия, который заходил к ней в последнюю неделю, и мачехи погибшей. Пальчик Раисы Ракитиной остался только на шкатулке с Вавилонской башней, что подтверждает ее объяснение.

– А другие отпечатки на шкатулке нашли? – спросила Астра.

– Нашли. Кроме мачехи и Нелли шкатулка побывала в руках еще какого-то человека. Его личность пока не установлена.

– Жаль…

– Убийца мог орудовать в перчатках, – оговорился Борисов. – Так что «пальцы» – не доказательство. Кстати, отпечатки Нелли были только на внутренней стороне крышки.

– Как это?

– Думать надо…

– Может шкатулку протерли только снаружи?

– Кто, убийца? Тогда бы на ней вовсе не было следов.

– А на пепельнице отпечатки есть?

– Смазанные… Если пепельницу и протирали, то наспех.

– Зачем убийце протирать пепельницу, раз он или она были в перчатках?

– В том-то и вопрос. Скорее всего, пепельницу во время уборки протерла домработница… или сама Нелли. По словам домработницы, Нелли просила ее делать уборку в квартире два раза в месяц. За отдельную плату.

Зная дотошность Астры, Борисов подошел к делу со всей тщательностью. Он вспомнил лицо оперативника и не сдержал смешка. Парня явно удивили вопросы о таких подробностях. «Вы знали погибшую?» – не утерпел тот. Борисов сослался на заинтересованность компании, где работала убитая женщина. Они-де готовы на дополнительные затраты, лишь бы преступник не ушел от наказания.

«Запутанная история, – сказал милиционер. – Пока никаких серьезных зацепок. Есть парочка подозреваемых, но улики шаткие. Мотив тоже не просматривается. Ревность, ограбление… пока фифти-фифти. Бывший жених этой дамы напрочь отрицает свою вину. И время – на его стороне. С тех пор как они разошлись, прошло больше года».

Борисов разделял его точку зрения.

– Какой ваш интерес в этом, Астра Юрьевна? – спросил он. – Хотите уголовный розыск обскакать или что-то личное?

– Тренирую извилины!

– Ну, Бог помощь…

Разговор с Борисовым поверг ее в уныние.

– Одно сочетание слов «отпечатки пальцев» нагоняет на меня тоску, – призналась она Матвею. – Криминалистика – не моя стихия! Я хочу в чужой замысел проникнуть, понять, что движет человеком, чем продиктованы его поступки. Какой бес толкает его под руку? Этот-то бес сидит в каждом? Или есть люди безгрешные?

– Мысли к делу не пришьешь! – возразил он.

– И не надо. Я ведь не общественный обвинитель. Для меня главное – разоблачить зло…

Ее беспокоила судьба Раисы Ракитиной.

– Две жены профессора уже на том свете, – меланхолически вымолвила она. – Очередь за третьей? А если ее убьют до того, как мы вычислим злоумышленника?

– Или она кого-нибудь убьет… – усмехнулся Матвей.

– Еще один труп будет на нашей совести.

– Я бы так вопрос не ставил! При чем тут наша совесть? Мы – не ангелы-хранители.

Астра принялась зажигать свечи – одну за другой. Они стояли повсюду: на столах, на тумбочках, на полках…

– В древнем Вавилоне свечи зажигали, чтобы отгонять злых духов, – объяснила она, зевая. – Давай последуем их примеру. Ты идешь спать?

– Не могу. Взял часть работы на дом. Придется посидеть над чертежами. Мы целый день колесим по городу, а у меня горит срочный заказ.

– Ладно, я в ванную…

Он с завистью проводил ее взглядом. Виски ломило от усталости, глаза слипались. С каким наслаждением он сейчас завалился бы в кровать, вместо того чтобы корпеть над бумагами!

Она включила воду, а он разложил на столе чертежи, от одного вида которых клонило в сон, и заставил себя углубиться в работу. Не абы какая тренировка воли! Постепенно расчеты увлекли его…

– Ты не поцелуешь меня на ночь? – прошептала ему в ухо Астра, обдавая запахом цитрусового мыла и крема.

Ее влажные волосы щекотали ему щеку. Он послушно прижался губами к ее теплой после душа коже.

– Вместо тебя со мной будет Альраун…

Ложась спать, Астра брала с собой мандрагоровый корешок в виде человечка – домашнего божка Альрауна, – так ей было спокойнее. Сны – это не просто ночные фантазии. Это путешествие в соседнюю реальность, где все похоже на явь и вместе с тем имеет существенные отличия. Связь между сном и явью зыбка, словно утренний туман…

В спальне тоже горели свечи. В красноватом полумраке за их трепещущими язычками чудились лики крылатых карликов, уродцев с огромными ушами и выступающими вперед клыками, они тянули к огню скрюченные пальцы, которые удлинялись и удлинялись, пока не касались пламени… Карлики с отвратительным писком отдергивали руки и приплясывали от злобного возбуждения…

«Откуда они здесь?» – недоумевала Астра.

– Они живут в раскаленной пустыне, в выжженной солнцем степи… – ответил ей кто-то невидимый. – Против них нет дверей и замков. Они всюду проползают, как змеи, проникают, как ночной мрак, чтобы терзать людей, насылать на них лихорадку, сеять раздор и вражду. Они пожирают плоть и пьют кровь, брызжут ядом и заманивают в ловушки…

– Кто они?

– Вавилонские дьяволы! – рассмеялся невидимка. – Их много. Они не знают пощады, и самое действенное средство от них – заклинания. Огонь тоже неплохо.

Астра наклонилась, разглядывая маленького собеседника.

– Это ты, Альраун? Ты меня напугал…

– Люди боятся всего, чего не понимают.

Свечи закружились, и у Астры все замелькало перед глазами. Она увидела странный зловещий хоровод дев с бледной кожей и распущенными волосами, с венками на головах… Посередине стояла мраморная Афродита, стыдливо прикрывая рукой безупречную грудь…

– Мандрагоровые Дамы! – захихикал Альраун. – Они любят танцевать при луне и завлекать в свои объятия молодых красивых мужчин…

Дам было четыре, не считая Афродиты. Они по очереди оборачивали к Астре белые лица с черными губами, в их глазницах вместо зрачков мерцали голубые камни…

– Ты их знаешь? – спросил Альраун.

– Нет. Хотя постой… вот эта, черноволосая… кажется, где-то я ее видела. И вон та… в наглухо застегнутом платье, на кого-то похожа…

Дамы разняли руки и манили Астру, приглашая ее принять участие в танце. Самая молодая приветливо кивала ей. Из-под венка по вьющимся прядям волос стекала густая темная жидкость… Кровь?

– Не слушай их, – пищал Альраун. – Они обманут тебя! Только позволь им взять себя за руки, и ты не вырвешься!

– Они хотят мне что-то сказать…

– Слова не нужны. Смотри! Этого достаточно.

Дамы приблизились к Астре на опасное расстояние. От них шел запах гнили и болотной тины, смешанный с изысканным ароматом…

– Это пахнут цветы мандрагоры! – пискнул Альраун, подпрыгнул и повис на ее руке. – Спасайся!

У нее закружилась голова, потемнело в глазах. Дамы плотоядно улыбались, их острые зубы блестели…

– Не дыши! – кричал Альраун, больно вцепившись в нее твердыми сучками-пальцами. – Перестань дышать…

Его голос доносился издалека, глухой и тусклый, как гаснущие язычки свеч… Астра почувствовала тяжесть в груди… все исчезло, растворилось в мандрагоровом тумане, кроме боли. Альраун, казалось, хочет сломать ей пальцы…

– А-аааа-ааа! Пусти… пусти же…

В легкие хлынул запах ржавчины и бензина. Вокруг было темно…

– Где мы? – в ужасе прошептала она.

– Кажется, это гараж… Не двигайся! Не то тебя убьют!

– Нас заперли? – Она изо всех сил заколотила руками в шершавые железные ворота. – Помогите-е! Помогите-е-е!

С криком ей удалось глотнуть свежего воздуха, она дернулась и… открыла глаза. Напротив – распахнутое настежь окно, зимняя ночь…

– Я же говорил, что ты доиграешься, – ворчал Матвей. – Чуть не угорела! Свечи потухли и начадили… Откуда у тебя синяки?

На пальцах ее левой руки отчетливо виднелись темные пятнышки.

– Это Альраун… – прошептала она, все еще не в силах вдохнуть полной грудью. – Он спас меня…

Верный человечек-корешок лежал на полу рядом с ее постелью.

– Осторожно! Не наступи на него!

– О, черт… – рассердился Матвей. – Ты его уронила.

Четыре Мандрагоровые Дамы вдруг предстали перед Астрой, выстроились в ряд, словно модели на подиуме в финале пышного и мрачного шоу…

Она села на кровати, глядя в холодную черноту за окном.

– Да что с тобой? Принести воды?

– Их было четыре! – воскликнула Астра. – Четыре! Понимаешь?

Он ничего не понимал, кроме того, что она надышалась свечным чадом и ведет себя как полоумная.

– Я их узнала! То были Ракитины! Лидия, Глафира и Нелли – точно, они. Я сразу не сообразила… А четвертую я видела впервые. Выходит, она тоже мертва…

– Кто?

– Та… четвертая… совсем молоденькая…

Похороны Нелли прошли пристойно и мрачно. Ничего лишнего, ни одного постороннего человека, ни одного зеваки. Леонтий позаботился, чтобы в церемонии приняли участие только самые близкие. Коллеги, родственники, соседи… На кладбище поехала горстка людей. Стояла лютая стужа. Живые цветы скручивались и темнели на глазах. Представитель фирмы, где работала покойная, произнес быструю официальную речь, потом все по очереди подходили прощаться. Женщины плакали. У музыкантов губы примерзали к мундштукам, и они отказывались играть…

– Убери их отсюда! – взмолилась Эмма, которая не выносила похоронной музыки.

Леонтий держался из последних сил. Он распоряжался всем и всеми, и это помогало ему не погружаться в отчаяние.

Провоторов, как и следовало ожидать, на похороны не явился.

Никодима Петровича из клиники не отпустили. Он был слишком слаб.

Раиса чувствовала себя в траурном наряде нелепо и старалась ради приличия изображать горе, хотя на самом деле ничего подобного не испытывала. Ей было жаль Нелли, как было бы жаль любого умершего человека, который еще не успел состариться. На поминках она выпила холодной водки и заставила себя съесть блинчик.

Александра Ивановна вызвала такси, отвезла ее домой и уложила в постель. Сама она до утра не спала, все думала, как же теперь будут жить Ракитины…

На следующий день она кормила на кухне кота Базиля. Тот обожал мясные обрезки. Из гостиной доносилась печальная мелодия… Хозяйка играла на рояле.

– Вкусно?

Базиль месил лапами и урчал от удовольствия.

– Кушай, мой мальчик, кушай… Классическая музыка улучшает аппетит, – беседовала с котом домработница. – А я пойду погуляю, разомну косточки. Потом возьмусь за обед для Никодима Петровича. Чай, больничная-то еда ему опротивела. Заодно и поговорю с госпожой Ельцовой.

Она прошла по коридору и застыла на пороге гостиной. Раиса сидела к ней спиной, но почувствовала ее присутствие и обернулась.

– Вы меня извините, Раиса Николаевна… два слова…

Та сняла руки с клавиатуры, и рояль замолчал. Портрет первой жены профессора в обнаженном виде впервые показался домработнице неприличным. Раньше она не задумывалась над такими вещами. В музеях все залы увешаны «обнаженной натурой», и никого это не смущает. Наоборот, люди ходят, любуются, восхищаются…

– Мне женщина одна позвонила, назвалась Ельцовой…

– Ах да, я совсем забыла, – спохватилась Раиса. – Она спрашивала, можно ли поговорить с вами. Я разрешила. Вы ведь не против?

– Она из милиции?

– Нет… Но Леонтий хочет, чтобы вы ответили на все ее вопросы.

– Лично о себе?

– Вы должны ответить на все вопросы, – повторила хозяйка. – Это касается смерти Нелли.

– Понимаю… понимаю… Так в милиции же…

– Идите, Александра Ивановна, она вас ждет внизу, на улице. Побеседуете, прогуляетесь.

Домработница осознавала всю щекотливость своего положения. Выносить сор из избы было ни к чему. И молчать боязно. Рассвирепеет Леонтий Никодимыч, прогонит, опять работу ищи, привыкай к новым хозяевам. А они бывают ох какие вздорные! При той же зарплате все нервы вытреплют…

– Ладно, раз вы разрешаете…

– Идите, одевайтесь!

– Нальете Базилю молока, когда он поест? Я на столе оставила.

– Конечно. Будьте спокойны.

Александра Ивановна натянула шапочку и пальто, подкрасила губы и поспешила на встречу с госпожой Ельцовой. По виду та походила на молодую обеспеченную бездельницу. Спрашивать, кто она такая, домработница не осмелилась.

Они зашагали вдоль улицы мимо домов и заснеженных деревьев. С бледного неба сыпалась мелкая крупа. Дул ветер.

– Вы кого-нибудь подозреваете в убийстве Нелли?

Первый вопрос разочаровал женщину. Его уже задавал следователь. Она ответила то же самое.

– Нет.

– Мог это сделать кто-нибудь из Ракитиных?

– Что вы? Исключено! Ракитины – образованные, воспитанные, порядочные люди. Не пьяницы, не бандиты!

– А жена профессора?

– Раиса Николаевна? Не-е-еет… Она же еще ребенок, молоденькая совсем. Зачем ей убивать падчерицу? Какой в этом смысл?

– Насколько мне известно, Леонтий и Нелли всячески допекали ее, хотели, чтобы отец с ней развелся.

– Они же старше мачехи, тут невольно конфликт возникнет. Когда старик женится на молодой, это всегда вызывает осуждение, даже у друзей и соседей. Тем более у его детей. Но разве из-за семейных проблем убивают?

«Еще как! – подумала Астра. – Еще как убивают, милейшая дама!»

– Скажите, чем вы занимались до…

– …до того, как стала прислугой? А я ничего зазорного в этом не вижу! – ощетинилась домработница. – Кто-то нуждается в помощи по хозяйству, а кто-то – в деньгах. Думаете, легко прожить на одну пенсию? Да, у меня высшее инженерное образование, но предприятие, на котором я трудилась, давно расформировано. Кто возьмет на производство пожилого человека? Сами знаете, какое сейчас время.

– Я не против, – улыбнулась Астра. – Моя задача – найти убийцу. Если у вас есть какие-то соображения на сей счет, поделитесь со мной. Вы не первый год общаетесь с Ракитиными, наверняка составили о каждом из них собственное мнение.

– У них сложные характеры, но они не преступники.

– Отчего умерли две супруги Никодима Петровича?

Вопрос безмерно удивил ее. Александра Ивановна остановилась и повернулась к Астре.

– Болели… Вы намекаете, что… ну, это вы напрасно. Лидия, насколько мне известно, скончалась давно… А Глафира, кажется, сильно простудилась, потом занесла инфекцию в кровь…

Домработница не договорила, запахнула плотнее воротник пальто и двинулась дальше.

– Вы помогали Нелли по хозяйству?

– Не часто. Раза два в месяц.

– Какие у вас сложились отношения?

– С Нелли? – Дама смахнула с воротника и шапочки снежную крупу. – Нормальные. Как у хозяйки с прислугой. Я работала, она платила.

– Нелли придиралась к вам?

– Выясняете, имела ли я на нее зуб? Нет, не придиралась, замечаний не делала. Придет, посмотрит, и все.

– Вы помните деревянную шкатулку, в которой Раиса хранила принадлежности для шитья?

– Помню. Только иголки и нитки там хранились еще до нее. Я сама брала оттуда все, что нужно. Иногда после стирки пуговица оторвется на рубашке Никодима Петровича или дырку какую зашить требуется… Там все и лежало, в шкатулке. У нее на крышке Вавилонская башня нарисована, про которую в Библии написано.

Их обгоняли прохожие, засыпанные белым, словно жители снежной страны из рождественской сказки. Плотная пелена затянула небо, и солнечные лучи едва пробивались сквозь нее, придавая краскам серебристый оттенок. Лица людей выглядели бледными, хмурыми.

– Зачем Нелли забрала шкатулку себе?

Александра Ивановна пожала плечами.

– Это их семейные дела… Откуда мне знать?

– Нелли что-нибудь рассказывала вам о своей личной жизни?

– С какой стати? Мы не были подругами. Она вроде собиралась выходить замуж года полтора назад. Но мне об этом никто не докладывал. Так, услышу случайно обрывок разговора по телефону или между Ракитиными за столом. Да! Еще у Нелли появилась пепельница. А зачем ей пепельница, если она не курит… не курила? Один раз я даже видела этого жениха… Как же его звали-то? Олег, они с Нелли – коллеги по работе… были…

– Где вы его видели?

– У Никодима Петровича… Нелли привела его с собой на какое-то семейное торжество… Я, как водится, подавала на стол…

– Почему замужество не состоялось?

– Поссорились, вероятно. Нелли была очень строгих правил, ей вряд ли кто из мужчин мог угодить.

– А после Олега у нее появлялись ухажеры?

– Не знаю. К себе она никого не приводила, при мне, во всяком случае; на семейные праздники тоже. Но пепельница так и осталась стоять на столе…

– Когда вы убирали, видели в ней окурки? – спросила Астра.

Домработница задумалась, наморщив лоб.

– Кажется, да, пару раз… Я не обратила тогда на это внимание. Мало ли кто заходил в гости к Нелли? Сосед, например, или кто-нибудь с фирмы. Нынче многие курят. И женщины!

– Нелли не жаловалась вам, что у нее пропадают вещи?

Александра Ивановна вспыхнула, поскользнулась и чудом не упала, благо Астра вовремя подхватила ее под локоть.

– Я ничего не брала! Спросите профессора! За семь лет ни одного нарекания… Я не воровка!

– Конечно. Не волнуйтесь, – примирительно произнесла Астра. – Я не это имела в виду. Нелли как-то потеряла браслет…

– Он потом нашелся. Я убирала после застолья и обнаружила его на полу. И сразу же позвонила Нелли! Она так обрадовалась. «Это, – говорит, – мои любимые камни, лазурит!» Я запомнила. Камни правда чудесные, голубоватые с синим. Дорогая вещь.

– Через некоторое время браслет снова исчез.

– Я тут ни при чем! – возмутилась женщина. – Хотите меня сделать виноватой? Браслет был красивый, но застежка плохо работала. Он мог легко соскользнуть с руки…

– Вы его примеряли?

– Д-да… – смущенно призналась Александра Ивановна. – Это ведь не грех?

– У Нелли пропадали и другие вещи: брелок от ключей, зонтик…

– Боже меня упаси покуситься на чужое! Я живу небогато, привыкла экономить…

– Никто вас ни в чем не подозревает. Я выясняю обстоятельства, которые предшествовали смерти Нелли Ракитиной.

– Меня уже допрашивали. Я все сказала…

– Нелли хранила в квартире деньги или какие-нибудь ценности?

Александра Ивановна всплеснула руками.

– Я по ящикам и укромным уголкам не роюсь! У нее была небольшая сумма на хозяйство, несколько золотых украшений. Однако они, кажется, на месте. Леонтий Никодимыч говорил, что, по его мнению, ничего не пропало. Откуда у Нелли деньги, если она недавно ремонт закончила? Ванную переделывала, кухню, полы меняла. Это влетело ей в копеечку! Один паркет чего стоит…

За разговором они прошли целый квартал и повернули обратно. Освещенные витрины магазинов радовали глаз новогодним убранством. На душе у Астры, вопреки праздничной красоте города, кошки скребли. Подробности жизни семейства Ракитиных сыпались на нее, словно снежная крупа с неба, нисколько не проясняя, а, наоборот, запутывая ситуацию. Четвертая женщина из сна не выходила у нее из головы. Неужели, еще кто-то должен расстаться с жизнью?

– У Нелли были подруги?

– Ракитины – довольно замкнутые люди. Нелли вела уединенный образ жизни. Если она с кем близко и дружила, то в молодости. Ей ведь уже почти сорок стукнуло. А в этом возрасте все подружки давно замужем, имеют детей – какие у них остались общие интересы? Я на себе прочувствовала, как с годами редеет круг знакомых и оказываешься наедине с собой. Свободная женщина становится нежеланным гостем. Вдруг мужа вздумает отбить или хотя бы переспать с ним?

Астра примерила ее слова к себе: ее подруги тоже звонят все реже, перестали приглашать в гости. Да и она не стремится поддерживать отношения.

– Кроме Олега у Нелли были еще мужчины?

– Она строгая в смысле близости, не из тех, что меняют любовников одного за другим. Хотя знаете, однажды я видела ее с молодым человеком! В метро! – оживилась домработница. – Очень хорош собой! Даже я загляделась. А меня мужчины уже не волнуют.

– Когда это было?

– Дайте вспомнить… летом, кажется. Нелли была в легком платье без рукавов и просто светилась счастьем. Я хорошо их разглядела. Они спускались на эскалаторе, а я поднималась…

– Вы не могли обознаться?

– Что вы? У Нелли такая… специфическая внешность… и это платье, зеленое с желтым. Накануне я его гладила, намучилась страшно со складками. Надо же, у меня совершенно вылетела из головы та встреча…

– Почему вы решили, что они вместе, Нелли и тот парень?

– Это сразу видно! Они были поглощены друг другом, ничего и никого вокруг не замечали. Вот и меня не заметили.

– Больше вы его не видели?

– С тех пор нет… Я подумала, что у них ничего не получилось. Случайное свидание! Парень-то совсем молодой, в сыновья Нелли годится…

Астра подумала о наследственности. Зря дети ополчились на Никодима Петровича, сами-то явно пошли по его стопам. Не иначе как Нелли бросила Провоторова ради более молодого мужчины, а Леонтий, судя по всему, вожделеет к молодой мачехе. Яблочки от яблоньки…

Они еще поговорили о превратностях судьбы, о том, как человек мал и ничтожен перед лицом провидения. Астра осторожно выяснила, где находилась домработница в момент убийства. Алиби у той не оказалось.

– Ходила по магазинам, искала себе теплые сапоги без каблука, – охотно поведала Александра Ивановна. – Мне нужно, чтобы подошва была рифленая, не скользила. В гололед на улице того и гляди упадешь, ногу или руку, не дай бог, сломаешь…

– Нашли сапоги?

– Да вот они, на мне…

– Постарайтесь вспомнить, не происходило ли перед тем днем чего-то странного, необычного?

Домработница молча шагала, сунув руки в карманы пальто. Ветер усилился, приходилось отворачиваться от бьющего в лицо снега.

– Нет, ничего такого, что бы запало в память…

– А раньше?

– Не знаю, насколько это важно… Как-то я стирала вещи Нелли – собиралась бросить их в машину – и проверяла карманы. Я всегда так делаю. Вдруг там деньги окажутся или еще что? В кармане лежал пригласительный билет в какой-то молодежный клуб… Я удивилась. Нелли не признавала подобных заведений.

Астра ощутила горячий толчок в груди.

– Александра Ивановна, миленькая, – взмолилась она. – Как назывался клуб?

– Не помню…

– А куда вы дели билет?

– Он был мятый… Я увидела, что на нем проставлено прошедшее число, и выбросила.

– Значит, вы читали написанное на билете! Закройте глаза… представьте себе тот момент. Вы стоите в ванной, держите в руках билет…

– Ага, – послушно кивала домработница. – Держу…

– Что вы на нем видите?

– Жирные черные буквы. Простой билет, из плотной бумаги… – Ее лицо разгладилось, и она просияла: – Вспомнила! Мой любимый фильм с участием Высоцкого! Я его раз пять смотрела. «Вертикаль»! Клуб назывался «Вертикаль»…

Леонтию по ночам все чаще снилась мать, Лидия, прекрасная и соблазнительная, до ужаса похожая на Раису. Он просыпался в холодном поту. В юности он перечитал всего Фрейда и усвоил главную мысль знаменитого психиатра: в основе душевных драм лежат глубинные сексуальные мотивы. Сын втайне желает переспать с матерью! Дочь мечтает об интимной близости с отцом. Правда, за Нелли он таких поползновений не замечал. Но ведь и она не имела ни малейшего понятия о страданиях брата. Должно быть, они оба тщательно скрывали от всех и друг от друга свои странности. Фрейд считал, что подобные вещи в той или иной мере присущи любому человеку. Леонтий, глядя на окружающих, засомневался в этом. Люди жили насущным, повседневным, не погружаясь в собственные кошмары… Курс валют, политика или цены волновали их гораздо сильнее, чем личные переживания. Так ли? Не являлось ли это защитным механизмом, предохраняющим от эмоционального взрыва?..

«Возможно, я слишком строг к себе, – рассуждал на досуге ресторатор. – Обычное эротическое влечение возвожу в ранг чуть ли не смертного греха. Да, восхищение матерью с детства было болезненным, даже экстатичным. Но разве Нелли не испытывала тех же чувств? Разве не создала она в своем сердце культ матери? Именно эта противоестественная страсть обрекла ее на одиночество, отрезала мужчинам путь к ее душе! А я? Зачем мне понадобилось жениться на Эмме? Ради того, чтобы преодолеть власть сновидений, доказать себе, что я такой же, как все…»

Эти внутренние прения изматывали его почище физических нагрузок и по капле высасывали силы. Порой он казался себе шариком, плывущим в воздухе и покорным малейшему дуновению ветра… Но откуда дует этот неумолимый роковой ветер, который уносит его все дальше и дальше от родных берегов?..

Смерть сестры подстегнула его к действиям. Его извращенный ум подсказывал: Нелли подсознательно стремилась к гибели, чтобы воссоединиться с матерью… Та же участь ждет и его. Если он овладеет мачехой, то получит хотя бы какое-то облегчение…

Договор с Эммой вынудил его воздерживаться от запретных свиданий, но напряжение от этого воздержания грозило опасными последствиями. Леонтий терял контроль над собой и пугался собственных побуждений. Обуреваемый жаждой во что бы то ни стало увидеть мачеху, он обдумывал варианты. Эмма мешала ему, она превратилась в препятствие, которое следовало устранить…

– Нельзя так переживать! – сказала жена, кладя руки ему на плечи. Он подскочил от неожиданности. – Вредно для нервов. Смирись с тем, что случилось.

О, какая ненависть поднялась в его груди, какое желание заткнуть ей рот, отшвырнуть от себя, ударить…

– Нелли уже не вернуть, – добавила Эмма, наливая в стакан обезжиренный кефир. – Будешь?

– Пей сама эту гадость…

Она молча отрезала кусок пирога с повидлом и принялась жевать, запивая кефиром. Каждое ее движение, каждый звук, производимый ею, раздражали Леонтия. Чтобы не сорваться, не наговорить грубостей, он вышел из кухни.

Жена привстала, провожая его настороженным взглядом. Куда он направится? Если в прихожую, одеваться, то она устроит очередной скандал. Пока она будет тут сидеть сложа руки, дражайший супруг поедет подбивать клинья к Раисе…

«Там Александра Ивановна, – успокаивала она себя. – Леонтий боится огласки как огня. Он не позволит себе никаких вольностей в присутствии домработницы».

Хлопок двери подтвердил ее худшие догадки.

«Что, если он поедет не к мачехе? – закралась в ее голову тревожная мысль. – Нельзя оставлять его одного в таком состоянии…»

Но Леонтий поехал туда, куда нес его злой темный ветер… Он не предполагал слежки и не наблюдал за происходящим. Он думал только об одном: как подчинить себе строптивую мачеху, и впервые обрадовался болезни отца. В его сознании шевельнулась скверная мыслишка: «Вот бы отец провел остаток дней в больнице… или вовсе не возвращался домой!» Леонтий притворялся, что желает тому скорейшего выздоровления, но само упорство, с каким он играл роль любящего сына, выдавало его истинные намерения.

Если он кого и любил беззаветно, всей своей смятенной душой, всем своим ожесточенным сердцем, так это мать, Лидию, которую едва помнил и которая приходила к нему в страшных ночных сновидениях. Страх начал возбуждать его, вызывать необъяснимые желания, острую потребность в удовлетворении патологической, как ему казалось, страсти к женщине, изображенной на картине, написанной отцом. Она висела над роялем, непрестанно искушая его…

«Иштар в аду» – так называла картину Нелли.

«Это моя жена Лидия в образе богини, – объяснял друзьям и приятелям отец. – Я увидел ее такой в своем воображении…»

«Дикое у тебя воображение, Никодим, – однажды сказала Глаша. – Нехорошо, что дети смотрят на голое тело покойной матери. В этом есть нечто ужасное, дьявольское!»

«Ты, как всегда, преувеличиваешь, – ничуть не смущался профессор. – Художественный образ имеет гораздо меньше отношения к реальности, чем многие думают».

Это был его конек – «художественные образы», «творческая интерпретация», «преломление действительности» и прочие искусствоведческие штучки. Он говорил ярко, восторженно, с упоением, увлекая слушателей меткими сравнениями и пышными метафорами, очаровывая их своим обаянием, блеском интеллекта и широтой эрудиции. Он разбивал в пух и прах их «отжившую мораль» и «буржуазную нравственность», и они невольно принимали его сторону…

Леонтию всегда хотелось спросить сестру, как она воспринимает образ матери на картине, но не решался. Теперь уж не спросит. Нелли отправилась туда, где гуляют «вавилонские драконы» и журчит неиссякаемый источник Повелительницы Звезд.

Поглощенный этими мыслями, он не заметил, как оказался у дома отца…

Тем же вечером Астра с Матвеем приехали в клуб любителей бардовской песни.

– По-моему, мы зря теряем время, – проворчал он.

– Древние кельты называли своих певцов бардами, – заявила она. – Это подсказка! Явная связь с кассетой из тайника…

Когда речь заходила о кассете, Астра не признавала никаких аргументов против. Матвей решил не спорить.

– Сюда, кажется, ходит парень из моей группы, – вспомнил он. – Год назад он занялся альпинизмом и перестал посещать «Вымпел».

– Как его зовут?

– Вадим. Он по уши увяз в «горной романтике».

– У тебя есть его телефон?

– Где-то был…

Матвей припарковал машину на площадке перед клубом, и они сидели, любуясь снежными вихрями в свете фонаря. Через пять минут лобовое стекло стало белым.

– Позвони ему, – сказала Астра. – Нам нужен свой человек, которому можно задать пару вопросов без лишних объяснений.

Пока Матвей рылся в блокноте, она думала, чего ждать от завсегдатаев «Вертикали». Нелли была далека от творчества бардов: вряд ли ее привлекал какой-либо экстремальный вид досуга типа альпинизма или сплава на лодках по порожистым рекам. Как у нее в кармане оказался пригласительный билет этого заведения?

– Кажется, нашел. Если он не поменял номер, то…

– Слушаю, – ответил ломкий басок. – Вы, Матвей Аркадьевич? Какими судьбами?

Вадим обрадовался звонку и пообещал тотчас же прийти в клуб.

– Правда, концертов не будет до самого Рождества, – сообщил он по телефону. – В клубе ЧП. Девушку одну убили, буфетчицу.

Астра уловила последнюю фразу и вся напряглась.

– Кого убили? – шепотом спросила она.

Матвей делал ей знаки, – погоди, мол, закончу разговор, тогда объясню. Кровь бросилась ей в лицо. «Это та… четвертая!» – осенило ее. Она молча приоткрыла дверцу, впуская ледяной ветер. Несколько снежинок растаяли, попав на ее щеки.

– Вадим сказал, что недавно погибла девушка, которая работала в клубе.

– Прямо здесь?

Матвей развел руками. Парень не пускался в подробности.

– Это четвертая жертва, – твердо заявила Астра. – Я не верю в случайные совпадения. Идем, поговорим с кем-нибудь из персонала… Надо взглянуть, что это за клуб такой…

Она вышла из машины, и ему ничего не оставалось, как идти следом.

В гардеробе сидела пенсионерка с красным сердитым лицом. Ее глаза прятались за стеклами очков.

– Мы работаем в дежурном режиме, – буркнула она, принимая у гостей верхнюю одежду. – Только фильмы и репетиции новогоднего капустника. Буфет закрыт.

– Спасибо, – вежливо улыбнулся Матвей. – А где ваша администрация?

– Митя у себя в кабинете…

Клуб поразил простотой и «походным» стилем интерьера. В отделке преобладали дерево и ткань цвета хаки. В небольшом зале перед подобием сцены рядами стояли стулья. Повсюду царила гулкая тишина, пахло елкой. Облепленное игрушками и увешанное гирляндами дерево упиралось в потолок. Под елкой соорудили сугроб из ваты с блестками. Традиционные Дед Мороз и Снегурочка задорно выглядывали из-под разлапистых веток.

Из динамиков доносилась приглушенная музыка. Несколько человек сгрудились в углу сцены и что-то горячо обсуждали. Один их них повернулся к вошедшим.

– Фильмы крутят рядом, – бросил он. – В соседней комнате.

Астра потянула Матвея за рукав пуловера.

– А где Митя?

– Первая дверь по коридору…

Администратор принял их за новых посетителей, желающих провести время в неформальной обстановке. Они не стали его разубеждать. Поскольку Митя упорно молчал об убийстве, Астра сама намекнула на трагическое происшествие.

– Смерть вашей сотрудницы… не помешает всеобщему веселью?

– Мы не можем закрыться на месяц, у нас и так убытки. Персонал останется без зарплаты. Девушку этим не воскресишь. Ужасная история, – вздохнул он. – До сих пор не верится, что такое случилось именно у нас… Значит, вы не будете заказывать столик?

– Мы подумаем…

– Раз вы уже знаете, наверное, вам не стоит праздновать в нашем клубе. Не очень приятно осознавать, что…

– Спасибо за совет, – перебила его Астра. – Где тут у вас можно посидеть, выпить чашку чая?

– В «Буфете», но сейчас он не работает. Приношу свои извинения.

– А в чем дело?

– Некому обслуживать публику. Мы срочно подыскиваем официантку и повара.

– Сюда должен приехать мой приятель, – объяснил Матвей. – Он будет в течение получаса.

– Подождите его в зале или, если угодно, развлекитесь любительским фильмом…

– Мы лучше вернемся в зал! Там идет репетиция… Мы не помешаем?

– Наши люди привыкли к любым условиям…

Митя устало провел ладонью по волосам. Видно было, что ему нелегко дались последние дни. «Может, он и есть тот красавчик, которого заприметили Провоторов и домработница Ракитиных? – прикинула Астра. – Не похоже. Митя – типичный менеджер, рабочая лошадка, притом весьма заурядной внешности. Он не способен на безрассудную страсть, тем более на убийство из ревности».

Уже сидя в зале, в среднем ряду на стульях с откидными спинками, она шепотом поделилась своими выводами с Матвеем.

– Кто к кому приревновал Нелли? – удивился он. – Я не пойму!

– Полагаю, ревность тут вообще ни при чем.

– А что же? Вавилонская магия?

– Тише ты…

– Им не до нас, – махнул он рукой в сторону сцены, где дурашливо кривлялись взрослые люди. – Они увлечены процессом!

– Я взяла с собой фотографию Нелли и остальных Ракитиных, – сказала Астра. – Покажем ее твоему Вадиму… для начала. А потом другим сотрудникам клуба.

Матвей молча кивнул. Наряженная елка, самодеятельные артисты, свисающая с потолка мишура и цветные лампочки не вязались с тем, за чем они с Астрой пришли сюда. Они пришли искать убийцу…

Этот человек – неважно, мужчина или женщина – жил среди обычных людей, ничем от них не отличаясь, ходил по улицам, покупал в магазинах подарки к празднику, улыбался, здоровался. Хотя на самом деле он давно существовал в иной реальности, в ином времени и в иной ипостаси. Никто не догадывался, что происходило в его голове и что еще может прийти ему на ум. В миру находился фантом, который скрывал его тайное обличье от глаз окружающих.

«Какая связь между Ракитиными и девушкой из клуба?» – гадала Астра.

Высокий парень в спортивных брюках и свитере помахал им рукой – это был Вадим. Он долго тряс ладонь Матвея и бросал косые взгляды на Астру.

– Моя невеста, – представил тот свою спутницу.

– Вы женитесь? Поздравляю…

– Мы пока выбираем, где бы провести новогодний вечер. Как насчет «Вертикали»?

Вадим выразил недоумение:

– Вы же не любите шумные сборища, Матвей Аркадьевич!

– Вкусы меняются.

Парень пожал накачанными плечами и опустился на стул рядом с бывшим наставником.

– Только не у вас.

– Ладно, сдаюсь. Нас привела сюда гипертрофированная любознательность. Ты сказал, погибла буфетчица?

– Марина Капранова, – подтвердил Вадим. – Вы ее знали?

– Один человек хотел взять ее на работу в ресторан, – на ходу сочинила Астра. – Выходит, опоздал?

Из уважения к Карелину парень не задавал встречных вопросов. Не такой человек Матвей Аркадьевич, чтобы зря ноги бить и выдумывать разные небылицы. Если его интересует смерть Марины, значит, у него есть на то причина. Веская!

– Ее убили не в клубе, а у черного хода. Но это все равно бросает тень на всех.

Он подробно изложил все, что произошло в тот вечер.

– Теперь менты сюда повадились, спасу нет. У каждого, кто тогда был на концерте, брали показания. Только без толку!

– А ты кого подозреваешь?

– Честно? Хахаля ее! Ребята не любят, когда их девушка на других заглядывается. И вообще – типа официантки все легкомысленные. У Марины сестренка есть, но она держит рот на замке.

– Ты тоже попал в свидетели?

– Не-а… У меня как раз не получилось прийти. Я в тот вечер дома сидел, помогал отцу удочки собирать. Он у меня типа мастер подледного лова. Хотели вместе за город махнуть, а тут… убийство. Я, конечно же, остался.

– Почему?

Вадим помялся, глядя на елку. В тепле запах хвои проникал повсюду, но ассоциировался сейчас отнюдь не с праздником.

– У меня здесь куча знакомых, – объяснил он. – Ребята, девчонки… и Марину я хорошо знал, мы иногда болтали по-дружески. Как же не остаться?

– Кто тебе сообщил о ее смерти?

– Многие звонили… а первым, кажется, Сенька… из отряда альпинистов. Мы вместе тренируемся.

– Значит, у Марины был парень?

– Типа да. Любая девчонка с кем-то встречается. Но сестры Капрановы очень скрытные. Они приезжие, из провинции, поэтому стараются зацепиться в Москве. А замужество – самый простой путь заделаться москвичкой.

– Можно поговорить с сестрой погибшей?

– С Соней-то? Отчего же нельзя? Только она дома, Митя дал ей отпуск за свой счет. Тело Марины повезут хоронить в ее родной городок. Короче, Соня ждет, пока уладят все формальности. Приехал их отец… Она жутко переживает. Держится на успокоительных. Они с сестрой души друг в друге не чаяли.

– Кто-нибудь видел в клубе ухажера Марины? – спросила Астра.

Вадим задумался, на его лбу появились складки.

– Менты об этом тоже спрашивали. Нет, никто. Соня замкнулась, будто воды в рот набрала, хотя уж ей-то должно быть что-то известно.

– Марина заглядывалась на кого-то из персонала или…

– Только вам скажу, Матвей Аркадьевич. – Вадим наклонился и понизил голос. – Есть тут у нас один начинающий бард. Типа самоучка. Талантом не блещет, зато внешность хоть куда! Похоже, он Маринке приглянулся. Апрелем зовут. Сам из Каширы, кажется. Паркет кладет. Зарабатывает нормально, но от случая к случаю. Короче, здесь большинство так! В жизни надо выбирать – либо деньги, либо свобода.

– Ты уже выбрал?

– Я простор люблю… – улыбнулся Вадим. – Горы, солнце, снег на вершинах, костер, песни под гитару. Короче, романтика!

– Нам тебя не хватает, – с сожалением произнес Матвей. И повернулся к Астре. – Отменный кашевар был! В каждом походе его стряпню вспоминаем.

Она не слышала – думала о погибшей девушке и молодом человеке, которому та симпатизировала.

– Как зовут этого вашего барда? Апрель? Я не ослышалась?

– Нет, – усмехнулся Вадим. – У него имя такое прикольное! Апрель Сахно. Он у нас типа красавчик! Хоть на обложку журнала помещай. Песенки у него так себе, но лицо, фигура – высший класс. Короче, некоторые считают его альфонсом.

– Он живет на средства богатой любовницы?

– Не думаю. Апрель особо не шикует, вечера и праздники проводит в клубе…

– Один?

– Сейчас да. Но раньше… короче, как-то пару раз приводил женщину…

– Ты ее видел?

– Не-а… – покачал головой парень. – Митя типа видел, другие, наверное, тоже… Говорят, она постарше его была, некрасивая…

– Раз некрасивая, значит, богатая, – заключил Матвей. – Иначе какой смысл встречаться?

– Апрель оказывал знаки внимания Марине?

– Не похоже. Кажется, он типа по той женщине убивался. Короче, бывает у мужиков заскок! Прилипнут к одной бабе, не оторвешь. Извините… До смертоубийства дело доходит.

– Мог он убить Марину?

– Я имел в виду, Апрель мог бы себя убить… Маринку-то за что? Короче, зря вы на него подумали. И Митя почему-то его подозревает, однако помалкивает. Вообще-то правильно. Зачем человеку жизнь портить? Подозрения – не доказательства.

Напоследок Астра показала ему фотографии Ракитиных. Никого из них Вадим не узнал.

– Нет, таких я в клубе не видел… Короче, старики к нам вовсе не заглядывают, – показал он на профессора. – У нас больше типа молодежь тусуется, люди не старше сорока…

Администратор не удивился, когда двое незнакомых людей вернулись в его кабинет и принялись задавать ему странные вопросы. За эти дни его уже столько раз донимали вопросами!

– Вы журналисты? – вяло осведомился он. – Или с телевидения? Надо было сразу так и говорить. Наш клуб неожиданно оказался в центре внимания. Всех интересует, каким образом рассталась с жизнью официантка Капранова. Кто мог ее убить: знаменитый бард или какой-нибудь сумасшедший спелеолог? Они, дескать, бродят по пещерам, а потом у них крышу сносит. Магнитные аномалии, мол, отрицательно влияют на мозг…

– Нужно радоваться, – без улыбки сказал Матвей. – Посетителей прибавится. Это реклама!

– Сейчас в моде черный юмор и мистика, – заявила Астра, усаживаясь на стул у стены, увешанной фотографиями улыбающихся бородачей с гитарами. – Вы любите Визбора?

Митя страдальчески вздохнул.

– Давайте перейдем к делу… Вы ведь не о Визборе пришли говорить?

– Нет. Мы бы хотели повидать Апреля и Соню Капранову. У вас есть их адреса?

– Капранова – наша сотрудница, я вам могу сказать, где она живет, – устало произнес администратор. – Но стоит ли трепать ей нервы? Впрочем, вам плевать на все, кроме выгоды. Что касается господина Сахно, то я не обязан знать место его проживания.

– Вы знаете! – уверенно заявил Матвей.

– Ну да, да… – начал раздражаться Митя. – Черт с вами! Я даже не спрашиваю, кто вас сюда послал. Сейчас вы мне покажете фальшивые удостоверения, какие приобретают все, кому не лень. Мне безразлично, что заставляет вас копаться в чужом дерьме. Разумеется, я дам вам адрес, лишь бы вы поскорее убрались восвояси и дали нам спокойно работать. Не я, так кто-то другой скажет вам, где снимает квартиру Апрель Сахно. Зачем он вам нужен, не пойму?

Администратор взял клочок бумаги, написал адрес. Он выпустил пар и немного воспрянул духом.

– Что вы сами думаете о смерти сотрудницы? – спросила Астра.

– Ее мог убить любой, кто находился в тот вечер у черного хода… Любой алкаш или какой-нибудь псих. Вы понимаете? А тень легла на членов клуба и наших гостей. Совершенно незаслуженно!

– Вы считаете, Марину убили случайно?

– Я не следователь, чтобы строить догадки и выдвигать версии. Мне жутко жаль девушку, но тут уж ничего не исправишь. Если бы я верил в Бога, то молился бы за спасение ее души.

Митя поднял на Астру красные от бессонницы глаза. Его что-то мучило, возможно, подозрения, которые он запретил себе высказывать. Он плохо выглядел: осунулся, под глазами мешки, костюм помят, рубашка не первой свежести. Наверняка нервничает. Ему приходится отбиваться от милицейских оперативников, которые терроризируют коллектив, от журналистской братии, падкой на сенсации. Их можно понять. «Сумасшедший альпинист убивает молодых девушек!» или «Спелеолог потерял рассудок в глубокой пещере!» – подобные заголовки способствуют росту продаж. И вместо того чтобы готовиться к праздникам, Митя со своим персоналом собирает деньги на похороны в атмосфере взаимного недоверия.

На его столе лежал конверт с пожертвованиями. Астре сразу бросился в глаза краешек купюры, который высунулся в прорезь. То, что конверт был новогодним, с еловой веткой и краснощеким Дедом Морозом, придавало происходящему уродливо комический оттенок…

– У меня к вам просьба, – сказала она. – Взгляните на эти фото.

Администратор долго и внимательно разглядывал снимки семьи Ракитиных. Едва заметные тени пробегали по его лицу.

– Что это за люди?

– Просто люди. Вы видели кого-нибудь из них?

– Не знаю, должен ли я говорить… – колебался он. – Я понятия не имею, кто вы.

– Важно найти убийцу. Какая разница, кто это сделает?

Что-то в выражении ее глаз, в тоне голоса расположило его к Астре.

– Вы правы… Вот эта женщина! – Он ткнул пальцем в Нелли. – Я ее видел здесь, в клубе, вместе с Апрелем. Они казались увлеченными друг другом.

– Вы не ошибаетесь? – Матвей аж привстал. – Вы уверены, это была именно она?

– Уверен. Я хорошо ее рассмотрел. Мы сидели рядом за столиком в «Буфете»…

– Марина тогда уже работала у вас?

– Нет. Только Соня, и то не каждый день. С тех пор у нас изменились порядки.

– А потом эта женщина приходила в клуб?

Митя задумчиво покачал головой:

– Кажется, Апрель больше не приводил ее… я не помню. Н-нет… Наверное, они расстались, потому что парень жутко переживал, с каждым днем все сильнее.

– Марина была влюблена в него?

– Полагаю, да. Он вообще нравился женщинам. Вы его видели? Поразительно, невероятно красив! При такой внешности ему бы еще ума…

Молодой человек запнулся и замолчал, продолжая вертеть в руках фотографию Нелли. Ему отчего-то стало неловко.

– В тот вечер, когда погибла девушка, Апрель был здесь?

– Нет. Во всяком случае, в клуб он не заходил. Говорит, сидел дома, пил…

– Он отвечал Марине взаимностью?

– Нет, он даже не замечал ее влюбленности. По крайней мере, не подавал виду. Между ними сложились чисто приятельские отношения. Апрель вдруг начал много пить, несколько раз приходилось вызывать такси и отправлять его домой пьяного в стельку.

– После смерти Марины Апрель продолжает появляться в клубе?

– Приходил разок, а потом как отрезало.

– Он еще в Москве?

– Откуда мне знать? Съездите и проверьте… Адрес я вам дал.

– У него есть друзья в клубе?

– Апрель со всеми общается, но близко к себе не подпускает. Так, обычная болтовня, ни к чему не обязывающий треп. Ребята говорили, что в походах он ведет себя обособленно.

– В каком смысле?

– Делает положенное, не больше. Задушевных бесед ни с кем не ведет, не откровенничает, личным не делится. Все в себе держит. Знаете, а ведь он очень странный парень – я сейчас понял. Очень странный…

Александра Ивановна легла рано. Целый день крутилась, готовила, гладила белье, убирала. Казалось, падает с ног от усталости, а сон не шел. Лежала, глядя в темное окно, прислушиваясь к каждому шороху. Дом еще жил полнокровной вечерней жизнью, – люди ужинали, смотрели телевизор, воспитывали детей. За стеной соседка отчитывала ребенка, срываясь на визгливые нотки. Кот свернулся клубочком на пуфике и мурлыкал…

Раиса допоздна засиделась за компьютером, щелкала клавиатурой, набирала текст будущей книги профессора. Она старалась загрузить себя работой, чтобы меньше дурных мыслей лезло в голову.

Александра Ивановна слышала, как она ходит по кабинету мужа, потом направляется в кухню, готовит себе крепкий кофе, пьет, возвращается в кабинет… Беда с хозяйкой! Изводит ее что-то, ест поедом. Тени мертвых! Придумала тоже.

Домработница глубоко вздохнула и перевернулась на другой бок. Ныли суставы, видно, на погоду. Встать, что ли, грелку взять… Раиса говорила, у них есть. Никодим Петрович застарелым ревматизмом страдает, частенько греет больные косточки. И какая жизнь у молодой бабы с пожилым мужиком? Представить мерзко. Из него уже песок сыплется, а ей любви подавай…

Правда, что две покойных жены Никодима Петровича вряд ли были бы довольны таким поворотом.

«Я сама не ожидала, что профессор этакий фокус выкинет, – призналась себе Александра Ивановна. – Приведет в дом чуть ли не дочку… Неужели у них с Раисой в постели что-то получается?»

Она почувствовала, как у нее горят уши, и устыдилась. Не о том в ее возрасте положено думать. Тьфу!

Старый паркет потрескивал, поскрипывал, выдавая каждый шаг хозяйки. Вот она опять идет в кухню, оттуда в гостиную, остановилась, бормочет что-то…

Домработница спустила ноги на пол, нашла тапочки, на цыпочках прокралась в коридор. Ей было боязно, но любопытство взяло верх…

Дверь в гостиную была открыта, оттуда лился свет. Рояль черным вороном застыл в углу, над ним висел портрет Лидии Ракитиной… Раиса стояла посреди комнаты в кофте поверх шелкового домашнего халата, задрав голову и уставившись на него.

– Направилась Иштар в страну без возврата… – донеслось до Александры Ивановны. – К дому мрака, вступила на стезю, не выводящую назад… где пищей служит прах, земля… где не видят света и живут во тьме… где одеты, как птицы, в перья…

В руках у молодой женщины были большие портновские ножницы.

У Александры Ивановны волосы зашевелились на голове. Она хотела окликнуть хозяйку, но ножницы, которыми запросто можно было убить, заворожили ее… Зачем Раиса их взяла?

Какой-то громкий пронзительный звук заставил ее вскрикнуть. На миг в глазах потемнело, а Раиса подбежала к ней, дрожа от страха.

– Звонили в дверь! – прошептала она. – Вы слышали? Или мне почудилось?

– Я… о, господи…

Пальцы хозяйки судорожно сжимали ручки ножниц. Домработница не могла отвести глаз от сверкающих лезвий. Накануне она как следует наточила их – кроила себе передник. У Ракитиных простаивает отличная швейная машинка, вот она и решила воспользоваться. Заодно и вечерок за рукоделием скоротать.

– Что с вами, Раиса Николаевна? – вымолвила она непослушными губами.

– Я хотела… хотела…

Второй звонок возвестил о том, что все вполне реально. Кто-то пришел и давал о себе знать.

– Кто может явиться в такой час? Может, милиция?

Любой человек – будь то милиционер или сосед, которому срочно понадобилось лекарство, – казался Александре Ивановне спасением от пребывания наедине с вооруженной ножницами Раисой. Бог знает, что она собиралась сотворить…

Домработница решительно направилась к двери.

– Не открывайте! – взмолилась ей вслед молодая женщина.

Но даже бандиты и воры сейчас не так пугали Александру Ивановну, как ножницы в руках хозяйки. Из двух зол надо выбирать меньшее.

Она, почти не глядя, впустила в темную прихожую мужчину. Это был Леонтий с перекошенным лицом и горящими глазами.

– Почему вы не спрашиваете, кто пришел? – с порога накинулся он. – Сколько раз я просил вас… Вы же знаете, что случилось с Нелли!

Он замолчал, глядя за ее спину. Там стояла Раиса с ножницами.

– Что… что такое… что тут у вас происходит…

Александра Ивановна без сил опустилась на стул и с облегчением выдохнула. Теперь пусть эти сумасбродные Ракитины разбираются между собой, выясняют, что к чему… А ее дело маленькое. Ее дело – помогать по хозяйству.

– Я звонил… никто трубку не брал… – пробормотал Леонтий, приклеившись взглядом к ножницам. – Приехал, а в окнах свет… горит и горит… у меня душа не на месте…

Пальцы Раисы разжались, и ножницы с глухим стуком упали на ковер. Леонтий проворно кинулся, подобрал их, спрятал в выдвижной ящик.

– Да что тут у вас?! – взвился он, осмелев. – Саша, говори! Молчишь, будто воды в рот набрала!

– Телефон не звонил… Может, сломался?

– Я не про то спрашиваю! Я про… – Он показал в сторону безмолвной и бледной мачехи. – Она хотела… убить тебя? Признавайся же, зачем она взяла ножницы! Что вы тут не поделили?

Раиса так же молча попятилась. Она стала совсем белой и плохо держалась на ногах. Казалось, она вот-вот упадет.

– Черт вас подери! – не на шутку распалился Ракитин. – Будете вы говорить или нет?

– В страну без возврата направилась Иштар… – прошептала молодая женщина. – К дому мрака, входящие в который не выходят…

Александра Ивановна сочла нужным вмешаться. Она встала и увела хозяйку в кухню, подала воды.

– Выпейте, Раиса Николаевна, успокойтесь. Вы переутомились. По ночам спать надо, а не тексты всякие набирать. Этак ведь и с ума сойти недолго. Начитались вы разных древних заклинаний, а они подействовали. Я бы на месте археологов ни в коем случае никаких табличек не расшифровывала и закопала бы их обратно в землю! Черная магия, белая или серо-буро-малиновая, а держаться от нее следует подальше.

Без ножниц в руках жена профессора перестала пугать домработницу, она уже жалела Раису и сочувствовала ей. Та с безучастным выражением лица глотнула воды и села на краешек кухонного дивана.

Леонтий возник на пороге кухни взвинченный и полный решимости «принять меры».

– Она хотела тебя убить… – полуутвердительно-полувопросительно произнес он, в упор глядя на Александру Ивановну.

– Она не в себе. Вы что, не видите?

– Вот так же она и Нелли… Схватила первое, что попалось под руку! Там пепельницу, тут ножницы… Конечно, убийца всегда не в себе…

– Господь с вами! Что вы такое говорите?

Леонтий пожирал глазами Раису. Разумеется, он не звонил по телефону, он стоял под окнами и наблюдал за скользящей за занавесками тенью. У него не было сомнений, что это мачеха… Саша другая, ее силуэт не вызывал у него сладостной дрожи и неудержимого желания. Он ненавидел себя, ненавидел мачеху, проклинал свою низменную, позорную зависимость от зова плоти… и ничего не мог с этим поделать. Плоть брала верх над благоразумием, принципами и сыновним долгом, над верностью Эмме… над всем.

Он не собирался подниматься в квартиру. Видеть темную тень женщины на фоне горящего окна казалось ему достаточным для обретения душевного равновесия. Лукавство и нечистые помыслы! Жажда плоти победила хитросплетения ума. Даже присутствие Саши не смущало его.

– В страну без возврата направилась Иштар… – пробормотал он.

Это были с детства знакомые строчки из мифа о схождении богини Иштар в преисподнюю. Они с Нелли принимали миф за сказку, которую родители рассказывали им на сон грядущий… Единственное, чего он до сих пор не понял, – почему «живую воду» следовало искать в царстве мертвых?

Резкий, требовательный звонок в дверь грубо прервал его размышления.

– Кто там еще? – вскинулся Леонтий.

– Пойду посмотрю…

– Нет! Оставайтесь с ней! – приказал он домработнице. – Я сам.

За дверью стояла взбешенная Эмма. Он, сжав губы, впустил ее. Пальто нараспашку, волосы мокры от снега, на лице кривая улыбочка…

– Я застукала вас! – произнесла она, словно в бреду. – Ты нарушил свое слово! Ты снова здесь…

– Я все тебе объясню… Это не то, что ты думаешь…

Она отмахнулась от него и прямо в сапогах зашагала по паркету – сначала в спальню, потом по всем комнатам. Вид Раисы, полностью одетой, рядом с Александрой Ивановной, растерянной и пришибленной происходящим, охладил ее пыл. Ничего, похожего на супружескую измену не наблюдалось.

– Если еще хоть раз появишься здесь без моего ведома, – прошипела она в лицо мужу, – я молчать не стану! Я-то знаю, кто убил Нелли…

Он побагровел:

– Что ты знаешь? Что ты можешь знать…

Соня Капранова встретила незваных гостей без восторга, но и без протеста. Ее отец принял снотворное и громко храпел на стареньком диване.

– Он так измучен… Вы проходите в кухню. Я чай поставлю.

Съемная квартира, как сотни, тысячи таких же квартир, поражала запущенностью и убожеством обстановки. Жильцы не стремились благоустраивать чужие квадратные метры. Потолок и занавеска на кухне были одинакового желтого цвета, рисунок на линолеуме вытерся, зато клеенка на столике радовала глаз свежими красками. Рядом с солонкой лежала упаковка таблеток. Этим, по-видимому, и объяснялось сонное равнодушие девушки.

Астра надеялась расшевелить ее фотографией Нелли, однако ошиблась. Соня долго вертела в руках снимки Ракитиных, но никого не узнала.

– А вы кто? – спросила она, возвращая карточки. – Частные сыщики?

– Вроде того… Мы расследуем убийство женщины на улице Вавилова, – сказал Матвей.

Соня молча поставила чайник на плиту. Улица Вавилова, на которой проживала Нелли, ее не взволновала.

– Убийцу сестры не найдут… Кому мы тут нужны, в столице? – вздохнула она, села и по-старушечьи подперла ладонью щеку. – Вы зачем ко мне пришли?

– Марина была с вами откровеннее, чем с кем-либо, вы должны если не знать, то догадываться, кто мог…

– От моих догадок мне же хуже будет.

Астра показала на фотографию Нелли.

– Вот женщина, с которой встречался Апрель… Она тоже убита.

– Камнем по голове? – вырвалось у Сони.

– Мраморной пепельницей… в общем, это почти то же самое.

В глазах девушки мелькнула живая искорка.

– Он убийца, Апрель… Только вы ничего не докажете. Поэтому я буду молчать. Он Марину убил… и меня убьет. Милиция ищет грабителя, который собирался вытащить у Марины кошелек из кармана, но не успел. Я хочу уехать отсюда.

– Соня… он найдет вас. Если это действительно он.

– Кто же еще?

И она сбивчиво и путано рассказала, свидетелем чего стала ее сестра.

– Маринка любила его, а он… Знаете, однажды она видела за его спиной черную тень! А я не поверила.

– Какую тень?

– Черную, – повторила Соня. – Это было зло, которое пряталось в нем.

С трудом удалось выудить у нее число, когда Марина отправилась следить за Апрелем. Это был день, когда убили Нелли.

– Ваша сестра запомнила адрес?

– Нет… она плохо ориентировалась в городе, так же, как и я…

– Давайте проверим хронологию, – предложила Астра. – Сначала в подъезд дома вошел Апрель, потом…

– Марина хотела войти за ним, но на двери был кодовый замок… она ждала кого-нибудь из жильцов, чтобы попасть в подъезд… тут приехала «неотложка»…

Они с сестрой столько раз обсуждали то роковое событие, что каждая деталь врезалась ей в память. Правда, до сих пор никто ее об этом не спрашивал, а она дала зарок молчать.

– И что потом?

– Выбежал пожилой мужчина… и повел врача и медсестру в квартиру… его жене было плохо… Марина проскользнула за ними. В суматохе на нее не обратили внимания. Она пряталась за кустом у подъезда и в последний момент вскочила в дверь… думаю, водитель «скорой» мог ее заметить.

– А остальные?

– Вряд ли. Сестра сразу юркнула в темный угол и затаилась.

– Допустим…

– Их ведь наверняка опрашивали, – сказала Соня. Она понемногу «просыпалась», включаясь в процесс. – Вот бы узнать, что они видели. Хотя… теперь уже все равно. Марине бояться нечего.

– Убийца об этом позаботился…

Соня горько вздохнула, но ее глаза оставались сухими. Все слезы она выплакала.

– Водитель «скорой» сидел в машине или выходил… покурить, например, размяться?

– Марина говорила, что шофер оставался в кабине. Она дождалась, пока старик и медики скроются в квартире, огляделась и только решила подниматься вверх… как раздался шум, кто-то бегом слетел по лестнице, пронесся мимо нее и выскочил на улицу…

– Она уверена, что это был Апрель?

– Да, – кивнула Соня. – Марина не могла ошибиться. Любовь слепа… но в другом смысле. Сестра помешалась на этом придурке! Она бы его в темноте узнала, в тумане, где угодно…

– Значит, шофер «скорой» видел, как Апрель вышел из подъезда?

– Не обязательно. Марина выглянула из окна на площадке между первым и вторым этажом – хотела проследить, куда он направится. Апрель наткнулся на машину с красным крестом, сбавил скорость и зашагал в противоположную сторону как ни в чем не бывало…

– В противоположную?

– От той, куда смотрел шофер… Тот сидел и курил, выпуская дым на улицу.

– Как Марина догадалась, из какой именно квартиры выскочил молодой человек? – спросил Матвей.

– Она искала, где идет ремонт… Апрель был паркетчиком, и сестра подумала, что его выгнали, оскорбили или он сам поругался с хозяином, на которого работал. В последнее время Апрель стал ужасно нервным.

– Она собиралась улаживать этот конфликт?

– Нет, конечно. Ее вело любопытство и обида за Апреля. Когда любишь, все принимаешь близко к сердцу. В общем… Марина поднялась на четвертый этаж и заметила, что дверь одной из квартир приоткрыта. Она была в каком-то трансе от болезни и сильного волнения…

– Чем она болела?

– Выбегала раздетая из клуба на улицу и подхватила простуду… Опять-таки из-за Апреля…

– Она видела в квартире что-нибудь подозрительное, кроме трупа?

– Мертвое тело, даже отраженное в зеркале, привело ее в ужас, – прошептала Соня. – Я бы тоже испугалась. Мы обе до потери сознания боимся мертвецов. Их все боятся…

В какие-то моменты она говорила о сестре, как о живой. Жизнь была для нее естественной, в отличие от смерти.

– Маринка сразу поняла, что это та самая женщина, с которой встречался Апрель… Она не могла объяснить почему. Шестое чувство! Женщина лежала на полу совершенно голая… Неудивительно, что сестре стало дурно и она потеряла сознание. От такого потрясения кто угодно свалится в обморок…

– Это все, что видела ваша сестра?

– Если верить ее словам, да…

– Какой же смысл Апрелю убивать ее? Судя по всему, он понятия не имел, что она следила за ним.

– Он мог мельком заметить ее в подъезде, пробегая мимо… Сначала, в угаре, не сообразил ничего, а потом дома пришел в себя, опомнился и решил убрать опасного свидетеля.

– Где Марина пряталась, когда Апрель спускался по лестнице и выбегал из подъезда?

– Спряталась в темный угол за выступом и прижалась к стене…

– Можно отправиться туда и провести эксперимент, – предложил Матвей. – Проверить, видел преступник вашу сестру или нет.

У Астры появилось ощущение, что они снова оказались в тупике. Даже если Апрель в тот день видел Марину на улице Вавилова, доказать это будет невозможно. Как и то, что он ее убил. Разве что водитель «скорой» опознает молодого человека и девушку, которые входили и выходили из подъезда, где произошло убийство. Однако Борисов ни словом не обмолвился ни о чем таком.

– Бесспорно одно: следы и пальчики Апреля и вашей сестры наверняка остались в квартире Нелли Ракитиной, – сказала она.

– Ее звали Нелли? Красивое имя…

– Марина подходила к трупу, трогала что-нибудь?

– Нет… кажется… Она увидела мертвое тело из коридора… женщина лежала в комнате, на ковре…

– Сколько времени ваша сестра находилась без сознания?

– Не знаю… Я считаю, недолго. Минуту или две… Марина раньше никогда не падала в обмороки. Если бы не болезнь…

«Если бы не любовь!» – подумала Астра.

Соня потеряла интерес к разговору. Она прислушивалась, как с шумом переворачивается на скрипучем диване ее отец, вздыхала. Никто не будет по-настоящему искать убийцу – ни милиция, ни эти милые добросердечные люди. Потешат свое любопытство да и отступятся. Сколько таких дел пылится на полках криминальных архивов…

– Апрель не стал бы убивать без причины, – сказала Астра, когда они с Матвеем садились в машину. – Никто не стал бы.

– Причина была. Просто мы ее не знаем… Не понимаю, почему он до сих пор не сбежал!

– Побег привлечет к нему внимание, выдаст.

– Если на парне висит два трупа…

– А если нет?

– Едем к нему?

Она медленно покачала головой.

– Сначала в Каширу, к его родителям. Борисов адрес раздобыл…

Матвей долго петлял, прежде чем притормозил у двухэтажного деревянного дома. Огромные ели по бокам стояли белые, неподвижные. Крыша была укрыта снегом, трубы дымили.

– Судя по номеру квартиры, Сахно обитают на втором этаже, – сказал Матвей. – О чем ты намерена их спрашивать? Думаешь, они сдадут тебе родного сына?

– Посмотрим. Ты запомнил, что говорить?

По рассохшейся деревянной лестнице они поднялись на второй этаж. В доме пахло масляной краской – кто-то делал ремонт. Астра остановилась у двери, обитой дешевой вагонкой, позвонила. Послышался хриплый мужской голос:

– Маша, открой!

Дверь распахнулась, из тесной прихожей выглянула женщина в рабочей одежде, вымазанной известкой. На вид ей было лет пятьдесят. Она вытерла руки о брезентовые штаны и смущенно пробормотала.

– Ой, у нас ремонт…

– Мы журналисты из Москвы, – по-деловому представился Матвей. – Собираем материал для очерка о современной бардовской песне. Вы – Мария Михайловна? Вам привет от сына.

– Ой! – еще гуще залилась краской женщина. – Вы друзья Апреля?

– Да. Только вы ему ничего не говорите. Мы хотим сюрприз сделать к празднику. Преподнести газету со статьей во всю страницу, с его портретом. Он ведь у вас – талант!

Лицо женщины засияло белозубой улыбкой, и она вдруг преобразилась – стала настоящей красавицей. Даже грубая роба и мятая косынка не портили этой приглушенной возрастом красоты.

– У него все в порядке? Что-то сотовый не отвечает, а городского телефона у сына на квартире нет: хозяин снял, чтобы жильцы не пользовались.

– У Апреля сейчас много работы, – напропалую сочинял Матвей. – Вероятно, отключает мобильник, чтобы не отрывали.

– А вечером?

– Устает сильно, просто с ног валится…

– Да-да… – рассеянно произнесла Мария Михайловна. – Вы проходите, что ж мы в дверях-то… Извините, беспорядок у нас! Потолки белим…

Посреди комнаты, застеленной газетами и кусками целлофановой пленки, заляпанной белой краской, стоял на стремянке мужчина с распылителем в руках. Он глянул вниз и пробормотал невнятное «здрасьте»

– Это муж мой, Николай. Пойдемте в комнату сына…

Маленькая уютная спаленка с печкой в углу была залита зимним солнцем. Стены оклеены обоями в цветочек, полы чисто вымыты. Железная кровать, шкаф, стулья, желтый абажур с бахромой, гитара на стене, плакат с альпинистами, взбирающимися на сахарную вершину…

– Здесь мы уже закончили. – Хозяйка с удовольствием окинула взглядом комнату. – Ждем сына на Рождество.

– Обещал приехать?

– Нет, но мы все равно ждем. Вдруг надумает? Бывает, он без предупреждения нагрянет. Недавно прикатил, подарков привез и в тот же день обратно.

– Когда это было?

Она назвала число. Астра и Матвей переглянулись: выходит, Апрель наведывался домой примерно за неделю до убийства Нелли.

– Ой, может, вам чайку с дороги-то? Или чего поплотнее? У меня щи наварены…

Гости вежливо отказались.

– Вы нам расскажите про Апреля, – попросила Астра. – Когда он начал писать стихи, увлекся музыкой?

– Ему нравятся песни Высоцкого, вот он и решил научиться играть на гитаре. Я отдала его в музыкальную школу. Правда, он окончил всего три класса, потом ему надоело. Он непосидючий уродился, весь в отца. Тот долго на одном месте не мог – рвался куда-то, все время в море, в горы, в пустыню… Так и сгинул.

– Позвольте… отец Апреля что, погиб?

– Да… – Глаза Марии Михайловны наполнились слезами. – Он с друзьями, такими же ненормальными, на Тянь-Шань ездил. Сорвался со скалы… Сыну тогда было восемь лет. С Николаем мы живем в гражданском браке. Он давно за мной ухаживал, но я не соглашалась сходиться. А когда Апрель в Москву подался, решилась. Тоскливо одной-то, да и трудно. Я на сына не жалуюсь, вы не подумайте! Он мне, чем мог, помогал, деньги высылал, лекарства, если надо было. Но я как приду с работы в пустую квартиру, хоть волком вой… Бессонницей мучилась, таблетки глотала. Вдвоем-то все веселее. Мужик есть мужик, опора! И живая душа рядом – словом перемолвиться, поддержать друг друга… Николай спокойный, степенный, домосед, не то что Виктор. Мастерить любит, перечинил все…

– Какие отношения сложились у Николая с вашим сыном?

– Ровные. Отца давно нет, а жизнь идет. Что ж поделаешь? Сыну за меня спокойнее, когда в доме мужчина.

– У Апреля много лирических песен, – издалека начала Астра. – Обычно барды в своем творчестве выражают собственные переживания. Расскажите про его первую любовь.

– Он у меня красавец, – без ложной скромности заявила Мария Михайловна. – Мы с Виктором оба в молодости были загляденье! Помню, расписались и пришли фотографироваться на память – так фотограф наш снимок увеличил и на витрину вывесил. Когда сыну годик исполнился, я его на улицу выносить боялась, думала – сглазят. Хорошенький был, словно ангелочек! Его еще в садике девчонки обожали, а в школе – и говорить нечего. Проходу не давали, записки подбрасывали, бегали за ним по пятам… Аж неловко было. Сколько раз я их отваживала, ругала, про гордость женскую твердила, да все без толку. Апрель привык, что отказу у девушек не знает, и бравировал этим. Потом возмужал, поумнел, и женская назойливость стала его раздражать. Иногда мог себе грубость позволить. Я его за это тоже отчитывала. Красота богом дается, надо уметь ее нести. Люди не виноваты, что их на красоту тянет, как на мед…

– А сам Апрель любил кого-нибудь?

– Встречался то с одной, то с другой, но так, от скуки, несерьезно. Красивые мужчины переборчивы, ищут какую-то особенную женщину, «принцессу на горошине». Вот и Апрель этим грешил. Я вам скажу: не в красоте счастье!

– В чем же?

Мария Михайловна развела руками:

– Может, и нет его вовсе, счастья-то… Люди себе сказку придумали и тешатся, как дети.

Она замолчала, глядя на свои натруженные руки, на пальцы без маникюра, с коротко обрезанными ногтями. Жизнь ее прошла в этом деревянном доме, пропахшем кухней и вываренным бельем, муж погиб, сын вырос и уехал в большой город «искать счастья». Теперь эта женщина коротает дни с нелюбимым человеком и ждет, когда сын подарит ей внука. Или не ждет, просто тянет лямку…

– В Москве невест много, на любой вкус, – нарушил молчание Матвей. – Апрель случайно жениться не собирается?

– О женитьбе речи не было. Наверное… спит с кем-нибудь. Так нынешняя молодежь выражается. Только от постели до любви – пропасть. Может, и прав Апрель. Нужна ли она, любовь-то? От нее – одни страдания!

– Значит, он вас с будущей женой не знакомил? Не привозил в гости?

– Нет.

– И не намекал?

Женщина подняла на гостей серо-зеленые глаза, обрамленные длинными ресницами. Если у Апреля такие же, неудивительно, что девушки по нему сохнут.

– Если бы так! – вздохнула она. – Ему скоро тридцать, пора семьей обзаводиться, ребеночком. Сколько можно с цветка на цветок порхать? Я бы с радостью сноху приняла, только они в Каширу жить не поедут, в столице будут устраиваться.

– Почему вы сыну такое имя дали?

– Апрель? Чтобы у него в жизни была сплошная весна, солнце, цветы и любовь. Это Виктор придумал. Он всегда что-нибудь придумывал…

Она смахнула с ресниц слезинки и засмущалась:

– Ой, что это я распустилась? Вы извините… Может, все-таки чайку поставить?

Из соседней комнаты было слышно, как Николай переставляет стремянку с места на место, шумит распыляемая краска.

– Покажите нам лучше старые фотографии, – попросила Астра. – Интересно, каким Апрель был в детстве?

– Конечно, сейчас…

Мария Михайловна начала волноваться. Материнское сердце подсказывало: не за тем пришли сюда эти двое, представились журналистами, задают вопросы. Что-то неладно с ее сыном.

Она принесла картонную коробку с фотографиями.

– Их так много, в альбом не помещаются…

Ее руки дрожали, когда она снимала крышку и доставала снимки. Как все фотогеничные люди, Апрель часто и с удовольствием позировал перед объективом. Он действительно обладал потрясающей внешностью. Астра с Матвеем переглянулись, поняв друг друга без слов. Роман этого парня с Нелли Ракитиной был тривиален. Нелли скоро сорок… Апрель невероятно красив, молод, сексуален и… пылко влюблен. Они оба сошли с ума, опьянели от вспыхнувшего чувства. Он играл на гитаре – для нее! Он писал ей стихи. Он посвящал ей свои песни… Она была старше, умнее и ничем не походила на тех смазливых девчушек, которые гроздьями висли на нем, на неудовлетворенных бизнес-леди, которые время от времени забредали от скуки в «Вертикаль» и готовы были платить за любовь наличкой. Она показалась ему, мальчику из провинции, чудесной, редкостной диковинкой, словно не ограненный самоцвет среди кристаллов Сваровски. Ее своеобразная внешность привлекла его, покорила, как покоряет скалолаза суровый горный пейзаж. Вероятно, она говорила ему о своем несоответствии идеалу, а он убедил ее, что его красоты хватит на двоих… Лавина страсти подхватила их и понесла…

Первой отрезвела Нелли. Ракитинский снобизм не позволял ей связать жизнь с обыкновенный строителем, который даже института не окончил. У него был врожденный вкус, однако он не блистал интеллектом, не умел поддержать беседу, а его песни смахивали на творчество уличных подростков. Ей было бы ужасно неловко ввести Апреля в круг своей семьи или коллег. Она боялась насмешек, не хотела разочаровать отца, брата и… безвременно ушедшую мать. Что сказала бы Лидия, узнай она о молодом любовнике дочери?! Нет сомнений – Нелли тщательно скрывала эту связь. Но то, что Олег Провоторов и домработница Саша видели-таки ее в компании Апреля, подтверждает поговорку: шила в мешке не утаишь.

– Апрель очень похож на отца, – сказала Мария Михайловна. – Вот Виктор в молодости, а вот сын в его годы. Одно лицо!

Астра встрепенулась, переключилась на снимки.

Виктор Сахно стоял на палубе большого пассажирского судна и безмятежно улыбался. Белая рубашка, темные брюки, южный загар…

– Ваш муж был моряком?

– Нет, он был заядлым путешественником. Мечтал весь мир повидать. Окончил мореходку и поступил официантом на корабль. Поплавал, заработал денег, а потом надоело. Ему все рано или поздно надоедало…

– А когда именно он распрощался с морем?

Мария Михайловна задумалась, шевеля губами и загибая пальцы. На ее переносице залегла горькая складка.

– Точно не скажу… не помню. Да здесь на обороте есть дата! Как раз последний год плавания.

Астра быстро произвела вычисления. Получалось, что Виктор Сахно ушел с корабля тридцать пять лет назад.

– Вы помните название судна?

– «Георгий Панин»…

Профессор Ракитин чувствовал себя полностью опустошенным, разбитым – и физически, и морально. Изрядная доза седативных средств сделала его вялым, безучастным, но даже в таком состоянии он не мог избавиться от терзающих его мыслей. Он никого не желал видеть: ни следователя, который так и не добился от него вразумительных ответов на вопросы, ни сына, ни жену…

Раиса каждое утро приходила в клинику, стояла у двери отдельной палаты, где лежал Никодим Петрович, внутренне готовясь к безрадостной встрече с мужем. На больничной койке он потерял остатки лоска, горделивую самоуверенность, присущий ему напор и выглядел рыхлым, обессиленным, несчастным стариком. Всякий интерес к жизни, казалось, угас в нем навсегда. В его глазах ничего не отражалось, кроме недоумения и душевной боли.

И палату, и персональный уход, и лечение оплачивал Леонтий. Он общался с врачами и давал указания, кого пускать к отцу, а кого нет. Он не мог запретить Раисе посещать профессора, но и не приветствовал ее визитов.

– Хватит ломать комедию, – как-то бросил он мачехе. – Обманывать больше некого. Всем все ясно!

Она старалась не обращать внимания на его выпады. Состояние же Никодима Петровича поначалу ужасно удручало ее, но это чувство быстро притупилось.

После безобразного скандала, учиненного Эммой, Раиса сама нуждалась в покое и отдыхе. Ее нервы были на пределе. Она едва дождалась, пока разъяренные супруги вызвали такси и отправились домой. Остаток ночи она провела без сна, в лихорадочном возбуждении. Александра Ивановна тоже глаз не сомкнула, глотала валокордин и прикладывала ко лбу холодный компресс. На всякий случай она убрала подальше кухонные ножи и прочие острые и режущие предметы.

«Не бойтесь, я не собиралась на вас нападать, – успокаивала ее Раиса. – Я еще в своем уме!»

«Зачем же вы взяли ножницы?»

«Хотела порезать на кусочки проклятую картину, чтобы и следа от нее не осталось. Это все она!»

«Кто?»

«Лидия!»

Домработнице стало страшно. Не за себя – за молодую хозяйку. Та вела себя очень странно.

«Лидия давно умерла…»

«Как бы не так! – взвилась Раиса. – Она продолжает находиться среди нас, мутить воду… Эти Ракитины свихнулись на почве клинописных текстов и вавилонской чертовщины! Вы поглядите – они не похожи на нас с вами! Они бродят среди людей, словно тени из прошлого… Я задыхаюсь в их присутствии, перестаю здраво мыслить! Безумие заразно, вы знаете?»

Ее речь стала бессвязной, отрывистой. Александра Ивановна пыталась и ей на голову положить компресс, но Раиса отталкивала ее руку. С ней случилась истерика. Она то хохотала, то плакала, проклиная свою нищету, никому не нужную профессию пианистки, неудачный брак, старого мужа и похотливого пасынка, который хочет на ней выместить все накопленное годами зло, всю свою неправильную, фальшивую жизнь…

Домработница с трудом уговорила ее лечь. Такими Ракитиных ей еще видеть не приходилось. Эмма и Леонтий – при ней! – кидались друг на друга дикими кошками, и, вероятно, дома пустили в ход звериные клыки и когти. Смерть Нелли словно вскрыла долго созревавший фурункул, который истекал гноем и кровью, брызгая на окружающих. Александра Ивановна не узнавала чопорных, подчеркнуто вежливых хозяев. С цепи они сорвались, что ли?

Чтобы хоть как-то отвлечься, она встала к плите – готовить еду больному Никодиму Петровичу. Парную телятину, печеные яблоки, клюквенный морс…

Утром, не выспавшись, с красными распухшими глазами Раиса засобиралась в клинику.

«Может, я схожу? – предложила домработница. – Куда вы в таком состоянии?»

Но хозяйка слушать не захотела.

«Видеть ее не могу!» – выпалила она, намекая на злополучный портрет.

Уже в гулком коридоре перед дверью в палату Раиса опомнилась, сделала пару глубоких вдохов, пригладила волосы и потянула ручку на себя…

Профессор едва повернул голову в ее сторону. Она наклонилась, машинально поцеловала его в пергаментный лоб, будто покойника. Признаться, он в самом деле показался ей неживым – неважно, что он двигался и даже как будто говорил. Приступ тошноты заставил ее выпрямиться. В палате пахло лекарствами и дезинфицирующим средством. Белый пейзаж за окном был безлик и уныл: деревья в снегу, дорога, сугробы, соседний дом…

– А, это ты…

– Что говорят доктора? Когда я смогу забрать тебя домой?

– Не хочу домой…

Лживые фразы, лживые выражения лиц. Вернее, у профессора выражение вовсе отсутствовало.

– Сядь… – попросил он.

Раиса привычно подчинилась. Она и раньше не перечила мужу, а теперь, когда он заболел, и подавно.

– Это я виноват, – вымолвил он, и его черты исказила гримаса боли. – Я не должен был изменять Лидии. Я все время лгал, обманывал детей, себя, окружающих. Она не простила. Сначала забрала Глашу, потом Нелли… Она и тебя заберет…

Леонтий с головной болью сидел у себя в кабинете и ждал Астру. Из ресторанной кухни ему принесли зеленый чай и шоколадные пирожные. Он с детства привык успокаивать нервы шоколадом – Нелли приучила.

С мыслью о сестре вспомнилось обвинение, брошенное ему в лицо Эммой. Она разозлила его. Вульгарная, грубая швея посмела угрожать ему! Остатки уважения и родственного тепла, которые он испытывал к жене, испарились.

Астра вошла к нему прямо в шубке, улыбнулась… Он забыл о галантности, не встал, чтобы помочь ей раздеться, и она молча повесила шубку на спинку стула. От нее веяло духами и холодом с улицы.

– Извините… неважно себя чувствую… мигрень разыгралась, – пробормотал он, не испытывая смущения.

Ему вдруг стало тесно и душно от правил, которых он так долго и строго придерживался. Жил, словно в тисках. Неудивительно, что его терпение подходит к концу. Нелли теперь свободна… Свободна ли? В другом мире, вероятно, существуют другие правила.

– Чем обязан? – поинтересовался он, угощая гостью чаем и пирожными. – Вы напали на след убийцы?

– Скажем так, я иду по его следу.

– Намекните хотя бы!

Он прислушивался к пульсирующей боли в затылке. Может, это не мигрень вовсе, а давление, как у отца? Дети наследуют не только достоинства родителей, но и их пороки и болезни.

– Кое-кто считает, что сестру убили вы.

Леонтий брезгливо поморщился, отвел глаза. Уголок его рта дернулся. Боль отдавала в шею, хотелось размять затекшие мышцы, расслабиться.

– Кто же сей «доброжелатель»? Уж не моя ли супруга?

– Позвольте мне промолчать.

– Ради бога…

Все-таки он не утерпел, спросил:

– Какие же аргументы у обвинения?

– Ваша первая мачеха, Глафира Игнатьевна, ушла в мир иной при схожих обстоятельствах.

– Вот как…

– Разве у нее перед смертью не пропадали вещи?

Он резко, со стуком поставил чашку на блюдце, расплескав зеленоватую жидкость. По кабинету поплыл аромат жасмина.

– Кто вам сказал? Впрочем… ха! Не все ли равно… Ладно, черт с вами! Было такое, было. Но Глафиру никто не убивал. Она умерла от заражения крови, от инфекции, понимаете? Существует медицинское заключение! Есть свидетели ее смерти – врачи, медсестры.

– Значит, это вы таскали ее вещи, пугая бедную женщину, – утвердительно произнесла Астра. – Зачем?

– Детская шутка… Да, глупая, возможно, жестокая, но шутка! Нелли придумала такое развлечение. Это была ее идея! Мы хотели посмеяться над суеверной мачехой. Обычная шалость! Можно подумать, вы в детстве являли образец ангельского поведения…

– В вашей семье кто угодно стал бы суеверным. Один портрет Иштар в аду чего стоит! Прежде чем спуститься в царство мертвых, богиня преодолела семь врат, у каждых оставляя украшение или предмет одежды. Глафира наверняка об этом знала. Вы ее посвятили в подробности вавилонского мифа!

– Нельзя жить с нашим отцом и оставаться в стороне от его увлечений. Он бредит культурой древнего Шумера, Вавилона. Мы, Ракитины, – особенные! – саркастически усмехнулся Леонтий. – Глафира знала, на что идет. Ей следовало быть благоразумнее в выборе мужа.

– У нее начали пропадать вещи, и вскоре она умерла.

– Ее унесла болезнь, а не магия.

– Кто в вашей семье знал историю о путешествии Инанны-Иштар в преисподнюю?

Она могла бы не задавать этот вопрос, так как ответ на него был известен. Все!

Леонтий засмеялся, постепенно покрываясь пунцовыми пятнами, однако его глаза оставались колючими, настороженными.

– Ну-с, вы сами поняли, – сказал он, сжав губы в тонкую полоску. – Эту сказку отец рассказывал при каждом удобном случае. Не зря же он изобразил нашу маму в весьма… мгм-м… пикантном виде.

Астра не стала упоминать о втором убийстве – до поры до времени. Цель ее визита иная.

– Вы должны мне помочь. Ключи от квартиры Нелли у вас?

– Да. Но я…

– Надеюсь, вы ничего там не трогали, не меняли местами?

– Моей ноги там не было с тех пор, как…

– Отлично.

– Правда, криминалисты кое-что забрали… в качестве улик… и этих…

– Вещественных доказательств?

Он энергично кивнул и замер от вспыхнувшей в затылке боли. Не мешало бы таблетку принять, не то весь день пойдет насмарку.

– С вашего позволения…

Он достал из ящика стола лекарство, разжевал и проглотил, запивая остывшим чаем.

– Отвезите меня и моего… друга в квартиру Нелли на Вавилова, – не терпящим возражений тоном сказала Астра. – Я хочу все осмотреть. В вашем присутствии, разумеется.

– Не поздновато ли? Будете ползать по ковру с лупой? Смею заметить, спецы уже ползали. А убийца продолжает гулять на свободе.

– Мы теряем время…

Жилище погибшей являло собой застывшую картину смерти. Везде царил легкий беспорядок от произведенного криминалистами «осмотра места происшествия». На ковре в гостиной – там, где лежало тело, – остался меловой контур и бурое пятно в области головы. Воздух был затхлым, с едва уловимым тошнотворным привкусом запекшейся крови. На открытых поверхностях успела накопиться пыль. Похоже, Леонтий говорил правду: никто не делал уборки, не приходил сюда с какой-либо иной целью. Смерть все еще витала здесь, приводя в дрожь живых…

Астра знала, что Нелли не привозили домой. Брат забрал гроб с ее телом из морга и сразу отправил в ближайший храм, где прошло отпевание.

– Я не мог поступить иначе, – заявил он, распахивая окно. – Прощаться с сестрой там, где ее убили? Увольте. Мне даже сейчас не по себе. Как представлю…

Леонтий шумно вздыхал, переминаясь с ноги на ногу. Матвей осторожно присел на краешек кресла. Он не понимал, зачем Астра притащила их сюда. Искать улики? Все, что можно, уже сделали милицейские сыщики.

Она постояла на пороге гостиной, оглядываясь по сторонам, а потом медленно обошла комнату, старательно огибая контур и пятно. Шкатулки, которая валялась рядом с телом, не было, как и злополучной пепельницы, и предметов одежды, сорванной с покойной. Их забрали в качестве вещдоков.

– Что вы намерены здесь найти? – пожал плечами Ракитин.

Он явно тяготился необходимостью присутствовать в этой печальной обители, где каждая мелочь напоминала о постигшей семью потере.

Астра молча делала третий круг по гостиной, обставленной в желто-синих тонах. В этом проявлялись «вавилонские» мотивы. На стенах – шероховатая, под старину, штукатурка, на полу, там, где его не закрывает ковер, – светлый новенький паркет. Можно побиться об заклад, что его выложил Апрель. Так они и познакомились. Нелли наняла его как специалиста – по чьей-нибудь рекомендации или по объявлению в газете…

– Вы помогали сестре делать ремонт? – повернулась она к Леонтию.

– Только советами. В некоторых вещах Нелли была непримиримо самостоятельна.

Непримиримо! Значит, он набивался в помощники, но был отвергнут. Пожалуй, у него развился комплекс неполноценности, другая сторона коего – непомерное самолюбие и обидчивость. Понятно, почему он женился на Эмме. Недалекая простушка, швея из третьеразрядного ателье давала ему ощущение собственной значимости. Более развитая женщина подавляла бы его, как подавляла сначала мать, потом сестра. Теперь молодая мачеха не желает ему покоряться. Он научился зарабатывать деньги, но так и не приобрел власть над слабым полом…

Из-за стекла серванта на незваных гостей смотрела Лидия: увеличенная фотография запечатлела ее в самом расцвете молодости и необычной броской красоты, – пышные забранные назад волосы, тонкий овал лица, «индийские» глаза, тронутые язвительной улыбкой губы…

– Это мама… – зачем-то сказал Леонтий.

Астра задумчиво кивнула и направилась в коридор. Она пыталась поставить себя на место Марины, которая вошла в чужую прихожую, сделала несколько шагов вперед и… оказалась в коридоре. Во время ремонта Нелли заменила дверь в гостиную модной аркой в восточном стиле. Почти напротив в коридоре висело большое квадратное зеркало, где можно было видеть себя в полный рост.

Зеркало! Астра вернулась в прихожую и повторила предполагаемый путь Марины: по коридору к арке… она увидела обведенный мелом контур, пятно и… Леонтия, который тупо уставился себе под ноги… Все это отражалось в зеркале! Со слов Марины, той стало дурно, она оперлась о стену, съехала… и лишилась чувств…

– Немудрено! – пробормотала Астра.

В гостиной было светло, а в коридоре темновато. Она нашла выключатель… Щелк! Зажегся синий светильник.

– Вы меня видите, господин Ракитин?

– Да… – ответил из комнаты Леонтий. – Смутно…

Ну, конечно! Раз она видит в зеркале его, то он, соответственно, видит ее…

В обед Борисову дозвонился товарищ, который жил в Одессе. Он раздобыл в архиве нужные сведения о трагическом происшествии на пассажирском судне «Георгий Панин», приписанном к Одесскому пароходству.

Начальник службы безопасности отодвинул тарелку с салатом и внимательно слушал.

– Было заведено уголовное дело, однако раскрыть убийство не удалось. Следствие вел молодой сотрудник, взялся рьяно, однако результата не добился, наверное, опыта не хватило. В общем, сам понимаешь… А что, всплыли какие-то новые данные?

– Да так, кое-что хочу уточнить, – уклончиво ответил Борисов. – Убитая женщина была москвичкой. Одесские опера в столицу приезжали?

– Приезжали, а как же! Женщина была лингвистом, на судно ее пригласили в качестве переводчицы вместе с группой ученых по каким-то древним языкам… Этакое увеселительно-деловое мероприятие в рамках международного сотрудничества. Ни в чем подозрительном дама не замешана, никакого романа ни с кем не крутила, ценностей при себе не имела. По тем временам – вопиющее событие! Это сейчас трупом никого не удивишь – ни в поезде, ни на корабле, ни на улице средь бела дня. А тогда…

– Значит, мотив убийства неизвестен?

– Судя по материалам дела, нет. Слушай, Боря, тридцать пять лет прошло! Чего ты вдруг решил копнуть?

– Есть причина… Список членов экипажа в деле имеется?

– Конечно. Их опрашивали, у пассажиров тоже брали показания… Работа проведена кропотливая и добросовестная. Увы, ни одной зацепки.

– Чем ее?

– Женщину ударили головой о край стола в каюте… В тот день штормило, была сильная бортовая качка, и преступник, вероятно, рассчитывал, что смерть переводчицы спишут на несчастный случай. Но у этой Ракитиной остались следы пальцев на предплечье: кожа была нежная, а убийца приложил силу – перестарался.

– Это могла сделать женщина?

– В принципе, да. Учитывая качку… человек теряет равновесие, его кидает от стены к стене, способность к сопротивлению снижена.

– Ясно. Посмотри, есть в списке экипажа Виктор Сахно?

В трубке наступило молчание, сопровождаемое шелестом бумаг.

– Вот, нашел… Виктор Анатольевич Сахно, официант…

– Сбросишь мне по факсу список?

– Без проблем. Только один?

– А что, есть еще другой?

– Я же говорю, следователь был молодой, дотошный… к делу приложен и список пассажиров тоже.

– Сбрось оба на всякий случай. Я буду у тебя в долгу.

– Ладно, сочтемся, – рассмеялся товарищ. – Когда в гости приедешь? Который год обещаешь! Небось привык на крутых курортах отдыхать…

– Какие курорты? – с сожалением вздохнул Борисов. – В лучшем случае хожу по грибы, езжу на Оку рыбачить. Люблю посидеть с удочкой, спиннинг побросать…

– В море тоже рыба водится. У меня катер свой…

– Ой, не соблазняй! А то возьму и махну к тебе летом, в разгар сезона.

– Буду рад, – искренне сказал товарищ. – Я тебя водочкой угощу, перцовочкой – настоящей, не магазинной…

У Борисова пропал аппетит. Опять дочка шефа втянула его в историю с трупами. Как чувствовал! Не надо было встревать! А с другой стороны, нельзя не помочь такой милой барышне. На глазах ведь выросла.

Он крякнул с досады, заказал десерт, кофе и долго пил маленькими глотками, гадая, что заинтересовало Астру Юрьевну в деле такой давности. Неужели смерть Нелли Ракитиной связана с гибелью ее матери? Прямо мор какой-то в семье…

Покончив с десертом, Борисов набрал номер Астры.

– У меня для вас кое-что есть!..

Раиса прогуливалась по скверу, любуясь искрящимся на солнце снегом. День выдался ясный, морозный. Школьники пытались лепить снежки, но те рассыпались. С деревьев слетала редкая золотая пыль и медленно оседала в воздухе. Страх и тревога в душе жены профессора никак не сочетались с этой ослепительной зимней красотой.

Увидев Астру, женщина поспешила ей навстречу.

– Простите, если я оторвала вас от чего-то важного, – волнуясь, произнесла она. – Я могла бы позвонить!

– Есть вещи, которые трудно объяснить по теле-фону…

– Да! Я была у мужа и…

Она перекладывала сумочку из одной руки в другую. На ней было скромное полупальто из искусственного меха, платок и темные очки.

– Как он? – спокойно спросила Астра. – Идет на поправку?

– Надеюсь, что так…

Ее лицо не выражало воодушевления.

– О чем вы хотели мне сообщить?

– У нас состоялся откровенный разговор… Нечто вроде исповеди…

– С кем?

– С мужем, – удивленно повернулась она к Астре, словно это само собой подразумевалось. – Он… признался, что всю жизнь лгал! Оказывается, его первая супруга, Лидия, умерла не от аппендицита. Ее убили! Когда ему сообщили об этом, он не мог поверить. Он до сих пор не верит, что кто-то посмел поднять руку на его Лидию! Он боготворил ее…

Они неторопливо зашагали вдоль ряда очищенных от снега лавочек.

– Дети тоже не знали?

Раиса покачала головой:

– Нет. Он не решился сказать им правду. Благо все произошло далеко от дома – в море. Его отчаяние было столь велико, что пришлось обращаться за психологической помощью. Кажется, психолог и посоветовал ему придумать для детей какое-то щадящее объяснение, почему их мамы больше не будет с ними.

– Ну а потом, когда дети выросли?

– Нико сам поверил в придуманную историю с аппендицитом. Хотел верить! Он счел убийство Лидии дурным знаком – зловещим пятном, которое легло бы на будущее Нелли и Леонтия. Он тщательно скрывал истинную причину смерти Лидии от всех, чтобы какие-нибудь доброхоты не посвятили детей в страшную тайну. Муж винил в первую очередь себя. Тот портрет Лидии, который висит над роялем, мог сыграть роковую роль. Нельзя было изображать живого человека в царстве мертвых. Кто-то назовет это дремучим суеверием, но Нико ужасно страдал! Он нарочно не снимал картину, чтобы она служила постоянным укором. Чтобы ни на минуту не забывать о своей ошибке…

– По-моему, дети сами потребовали оставить портрет.

– Я знаю… Невозможно судить со стороны о таких вещах, как потеря близких, память о былой любви, связи между родителями и детьми, которая не разрывается со смертью, а приобретает иные формы… Это чрезвычайно тонкие сферы, куда не стоит вмешиваться посторонним.

Она прижала руки с сумочкой к груди, глядя на Астру воспаленными от бессонницы глазами.

– Я сама ненавижу этот портрет и… боюсь его! В квартире как будто постоянно кто-то присутствует… наблюдает за мной… ловит каждое движение, каждую мысль! Лидия пугает меня. Кажется, она ревновала Нико к его второй жене… и ко мне ревнует. Муж говорит, она не простила ему измены и отомстила… продолжает мстить. Ведь ее убийца не пойман! Это все так запутанно, так сложно…

– Вы имеете в виду, что смерть Глафиры не была случайной?

– Была… то есть Глафиру никто не убивал… но… – Она совершенно смешалась, остановилась и залилась краской. – Существует же невидимое влияние! Некая сила, способная заставить обстоятельства складываться тем или иным образом. Глафира умерла, это факт. А причина всегда найдется. Мы ужасно уязвимы… Знаете, это все давит на психику! Недавно я хотела изрезать картину ножницами, чтобы положить конец собственному страху. Слава богу, домработница меня остановила. Потом явился Леонтий и устроил отвратительную сцену. За ним прибежала его жена, набросилась на него, на меня… Мы все потихоньку сходим с ума! А Лидия смотрит и…

Раиса наклонилась, зачерпнула немного снега и приложила к пылающим щекам.

– Вы думаете, я не в себе? Есть немного… Я чувствую, как мной овладевает что-то темное, неумолимое… Я боюсь всего и всех! Собственной тени! Дело дошло до того, что Александра Ивановна отказалась ночевать со мной. Она подумала, что ножницы предназначались для нее…

– В каком смысле?

– Ну… будто бы я собиралась наброситься на нее и… сами понимаете. Я пыталась объяснить, но она не поверила. Еще Леонтий подлил масла в огонь! И как мне быть? Мы все объяты страхом… каждый по-своему…

Астра хотела найти слова утешения, но ничего толкового на ум не пришло. Она спросила:

– Выходит, Леонтий и Нелли не знали, что их мать была убита?

– Получается, нет…

– А теперь и Нелли умерла насильственной смертью…

– Муж считает, что Лидия забрала дочь к себе. Это наказание ему, им всем… за то, что предали память матери. Или рок…

– Но кто-то же разбил пепельницей голову Нелли? Почему именно сейчас? Лидия умерла тридцать пять лет назад. Вы не находите, что месть несколько запоздала?

По щекам Раисы стекал талый снег. Она провела по подбородку перчаткой, смахивая капли.

– Я боюсь! – прошептала она. – Муж сказал, что Лидия и меня… заберет…

Матвей, сидя в машине, изучал списки экипажа и пассажиров «Георгия Панина». Фамилии, имена, которые сами по себе ничего не значат. Но в связи с нынешними обстоятельствами они могли указать на убийцу. Вернее, только одна фамилия.

«То, что на борту «Георгия Панина» оказался Виктор Сахно, отец Апреля, это игра случая! – заявила Астра. – Жизнь порой причудливее любой выдумки».

«Хочешь сказать, что сын повторил поступок отца? Тот расправился с матерью, а парень – с дочерью? Но из-за чего? Любовь? Ревность? Уязвленное самолюбие?»

Он достаточно изучил Астру, чтобы понять: ее ум уже выстроил линию, которая ведет к финалу, и неусыпно, неустанно работает, чтобы не отклониться в сторону, отделить зерна от плевел.

– Отцы и дети… – пробормотал Матвей. – Проблема стара, как мир…

Апреля еще и в планах не было, когда судьба свела на одном судне Лидию Ракитину и Виктора Сахно. Что между ними произошло? Кошка пробежала? Божественная искра вспыхнула? А через тридцать пять лет та же судьба столкнула в многомиллионном городе их сына и дочь… Как тут не стать фаталистом?

Астра громко хлопнула дверцей, устраиваясь на переднем сиденье. Она сияла. Ее щеки покраснели от мороза, на выбившихся из-под шапочки волосах белел иней.

– Что тебе сказала Раиса?

– Ничего существенного. Едем в Коньково, к Апрелю.

– Ты уверена, что он дома?

– Ни в чем нельзя быть уверенным на все сто, а действовать надо.

Матвей вырулил со стоянки и свернул на трассу. Солнце слепило глаза, и он надел темные очки. Два раза пришлось пускаться в объезд из-за заторов.

Астра молчала. Он несколько раз поглядывал на нее, пытаясь проникнуть в ее мысли. Неужели близится развязка? Отцы и дети…

– Готовишься к разговору с красавцем-мужчиной? – не выдержал он. – Думаешь, он вот так и выложит всю подноготную? Странно будет, если мы вообще его застанем. Я бы на его месте давно махнул куда-нибудь подальше от Москвы.

– Вряд ли он уедет…

Потянулись однообразные высотки, и Матвей сосредоточился, боясь пропустить нужную улицу.

– Ты помнишь, где живет Соня Капранова?

Дворы и дома здесь были похожи как две капли воды. Пришлось выходить, разглядывать таблички с номерами и обращаться к подросткам, которые играли в хоккей на самодельном катке.

Подъезд, лифт, даже дверь квартиры, которую снимали Апрель с товарищем, мало чем отличались от жилища Капрановых. Это была особая среда обитания, облюбованная приезжими. Жилье в спальных районах стоило намного дешевле.

Апрель, вопреки ожиданиям, оказался дома. Судя по голосу, он был слегка пьян.

– Мы собираем деньги на похороны, – брякнула Астра. – Можете помочь?

– Сколько? – спросил он, открывая.

Его не интересовало, кто умер. Он сразу полез в карман куртки и достал оттуда пару мятых сторублевок. Астра вошла в квартиру. Неопрятная прихожая, вешалка с одеждой, тусклая лампочка под потолком, запах жареной картошки, сигаретного дыма…

Матвей предусмотрительно захлопнул дверь и встал, преграждая молодому человеку путь, если тот вздумает бежать.

– Вы один? Или в квартире еще кто-то есть? – с ходу осведомился он.

– Я… один…

– Мы по поводу вашего отца, – уже совершенно другим тоном произнесла Астра. – Вашего покойного отца!

– Что? Кто вы?

Апрель попятился. Он в самом деле был потрясающе хорош собой. Несмотря на щетину, мятую футболку и штаны с пузырями на коленях. Настоящий плейбой.

– Мы расследуем убийство Нелли Ракитиной, – сурово взглянул на него Матвей.

Апрель стремительно трезвел. На его лице появилось осмысленное выражение, губы дрогнули.

– А… п-при чем тут я?

– Ваш отец убил Лидию Ракитину… на судне «Георгий Панин»! – выпалила Астра. – Вы ведь знаете об этом? Он признался вам! Он был официантом, она – переводчицей. Отпираться бессмысленно. Ну же, господин Сахно!

Тот окончательно растерялся, сторублевки выпали из его руки на пол.

– Пройдемте в комнату.

– С-сейчас… одну минуту… я умоюсь…

Он дернул дверь в ванную, сунул голову под кран. Было слышно, как он отфыркивается, как льется вода…

– Я приведу его, – сказал Матвей. – Мало ли, что ему взбредет в голову?

Комната была скудно обставлена: кровать, шкаф и два стула. На шкафу стояли две большие, битком набитые спортивные сумки. В углу приткнулась гитара в чехле. На стене – черно-белый портрет Высоцкого.

Астра обвела скромное жилище внимательным взглядом. Неужели это логово убийцы? Высоцкий со стены скептически взирал на нее. В голове возникла строчка из его знаменитой песни: «Эх, ребята, все не так… все не так, ребята!»

«А как надо?» – мысленно спросила она то ли себя, то ли его.

Непревзойденный маэстро оставался безмолвным. Все, что он хотел, он сказал в своем творчестве. «Теперь ваш выход! – читалось в его глазах. – Ну-с, на что вы способны, господа?»

Апрель в сопровождении Матвея выглядел комично. Мокрый, с наспех приглаженными волосами, с неподдельным изумлением на красивом лице. Еще бы! Он-то успел уверовать, что никто ни о чем не подозревает! Ни сном ни духом…

– Садитесь, – вежливо кивнула Астра. – Разговор предстоит долгий.

Он плюхнулся на кровать, застеленную потрепанным пледом, уронил руки на колени. Пальцы у него были длинные, сильные, с чистыми продолговатыми ногтями. Астра представила, как они сжимали пепельницу, нанося удары по голове беззащитной женщины…

– Что вас связывало с Нелли Ракитиной?

– Н-ничего…

– Вы лжете, господин Сахно. Есть свидетель, который видел, как вы выходили из квартиры погибшей.

– Я не знаю… никакой Ракитиной…

– Ребята из ремонтной бригады, которые работали у Нелли, легко опровергнут вашу ложь, – добавил Матвей. – Вы усугубляете свое и без того скверное положение. К тому же о вашей связи с погибшей знает ее бывший жених Олег Провоторов. Он следил за Нелли… Домработница Ракитиных тоже как-то случайно столкнулась с вами обоими в метро. Вы ее не заметили, а она отлично разглядела и вас, и Нелли. Все тайное становится явным.

Молодой человек сидел, тупо уставившись в пол.

– Я делал ей паркет… мы познакомились…

– Когда?

– Весной…

– Послушайте, господин Сахно… – Астра видела, что официальное обращение раздражает Апреля, и пользовалась этим. – В день убийства вы были в квартире Нелли. На месте преступления обнаружены ваши отпечатки пальцев…

Он продолжал молчать, смысл ее слов постепенно доходил до него. Упоминание об отпечатках вызвало на его лице кривую улыбку.

– Я же говорю – делал паркет…

– Зачем вы трогали шкатулку? Что вы искали?

При слове «шкатулка» он непроизвольно дернулся, как от электрического удара.

– М-может, случайно дотронулся… во время ремонта…

– Ремонт был весной, – заметил Матвей. – А деревянная шкатулка с «вавилонской башней» появилась у Нелли недавно, буквально за неделю до убийства. Это подтверждают ее родственники.

Он перевел взгляд на Астру: не давай, мол, ему опомниться.

– В своем последнем рейсе на «Георгии Панине» ваш отец встретился с Лидией Ракитиной, матерью Нелли, и убил ее, – повторила она. – Прошло тридцать пять лет, и вы отыскали дочь, чтобы покончить с ней. Что вы имеете против этих несчастных женщин?

Молодой человек занервничал. От того, что он слышал, хмель выветривался быстрее, чем от ледяной воды. Им овладевала паника.

– Кто вы?

– Мы ведем частное расследование, – спокойно объяснила Астра. – Но если вы откажетесь сотрудничать, то вами займется милиция. От них спуску не ждите!

– Я не обязан отвечать на ваши вопросы.

– Помните машину «скорой», которая в то утро стояла у подъезда Нелли? Кроме ее водителя вас видел еще один человек. Марина Капранова! Пока что вы не попали под подозрение в убийстве девушки. Вот когда следователь узнает о том, что…

Возникла тяжелая пауза. Астра понятия не имела, какие показания дал водитель «неотложки». Она действовала наобум, приводя доводы, которые казались ей убедительными.

Апрель вскочил, но Матвей одним толчком отправил его обратно на кровать. Молодой человек пришел в сильное возбуждение.

– Марина? Как она могла там оказаться?

– Она шла за вами от самого вашего дома до улицы Вавилова…

– Зачем? – с отчаянием в голосе вскричал Апрель.

– Любовь!.. Марина питала к вам нежные чувства, которых вы не разделяли… Вы были поглощены страстью к одной-единственной женщине, Нелли Ракитиной. Она вроде бы отвечала вам взаимностью, а потом охладела и отвергла вас! Вы избалованы дамами, господин Сахно, и не привыкли получать отказ. Нелли была старше вас, не блистала красотой. Вы пытались уломать ее возобновить отношения, но встретили высокомерие и непреклонность. Вы безумствовали, она оставалась равнодушной. Ее жестокая холодность довела вас до крайности, и вы решились на самое страшное. Вы расправились с ней почти тем же способом, каким некогда ваш отец лишил жизни ее мать… Кстати, Марина Капранова не собиралась выдавать вас. Зря вы ее убили! А куда вы дели камень, которым размозжили ей голову? Унесли с собой? На память? Впрочем, против вас столько улик, что вы в любом случае сядете на максимальный срок.

– Я никого не убивал… И мой отец никого не убивал…

– Скажите еще, что он не был влюблен в Лидию Ракитину!

На Апреля обрушился шквал обвинений, которых он не рассчитывал услышать никогда. Это сломало его, вынудило оправдываться.

– Был… ну и что? Он полюбил Лидию… в этом человек над собой не волен. Только при чем тут убийство?

– Отец рассказал вам свою историю. Не так ли? Перед той поездкой на Тянь-Шань, из которой ему не суждено было вернуться…

Апрель наклонил голову.

– Наверное, он предчувствовал что-то недоброе… Он складывал вещи в рюкзак, а я крутился рядом, мешал ему. В комнате было тепло, солнечно… Мама напекла пирожков ему в дорогу. Они лежали на столе, накрытые чистым полотенцем. Мама ушла на работу. А я потихоньку таскал пирожки…

Апрель говорил так, будто каждая мельчайшая подробность того дня прочно запечатлелась в его сознании.

– Отец был какой-то грустный. Он подозвал меня, обнял и спросил, умею ли я хранить тайны. Я сказал, что умею. Тогда отец достал фотографии с «Георгия Панина», стал мне показывать, рассказывать о море, о романтике плаванья, о том, как серебрится ночью на волнах лунная дорожка… Потом он достал фотографию Лидии и признался, что безумно любил ее, но она умерла. Я спросил, как это случилось. Что я мог понимать тогда, в восемь лет? Я слушал с любопытством, как сказку…

– Лидия тоже полюбила его?

– Нет, она даже не замечала отца. Еще бы! Вокруг нее увивались ученые. Зачем ей простой официант?

По словам Апреля, Лидия очаровала официанта Сахно необычным темпераментом и загадочностью, – было в ней что-то восточное, южное, томное. Может, она подарила Виктору пару взглядов – благодаря его приятной внешности. А тот вообразил бог знает что! В один из дней заштормило, началась сильная качка. Лидия страдала морской болезнью и осталась в каюте. Виктор решил проведать ее – отнести таблетки от укачивания. Вдруг помогут? Он шел по коридору, крепко держась за поручни: его бросало то влево, то вправо… Добравшись до каюты переводчицы, он постучал в дверь. Изнутри не доносилось ни звука. Он подумал, что Лидии совсем плохо… Открыв дверь, Виктор увидел женщину лежащей на полу. Она была бездыханна, на ее виске виднелся кровоподтек…

– Отец решил, что она ударилась головой об угол стола, – сказал Апрель. – В каюте был стол, привинченный к полу, и во время качки Лидия могла потерять равновесие… В какой-то момент отцу показалось, будто дверь в санузел тихо щелкнула, но он не мог оторваться от Лидии… Она не подавала признаков жизни. Ее кофточка была расстегнута, и на груди…

Он замолчал, пытаясь успокоиться. То, что переживал в те трагические минуты Виктор, каким-то образом передалось его сыну.

– На ее груди… отец увидел странное украшение, – продолжил он, справившись с волнением. – Не дорогое. Сине-голубой камешек в оправе из серебра… на цепочке. Отец никогда не носил ни цепочек, ни колец. Он терпеть не мог всякие побрякушки. Считал, что мужчине не пристало носить женские цацки. Так он говорил. Но в тот миг… его словно бес толкнул под руку. Камушек сверкал и переливался, притягивая к себе взгляд. Его рука сама потянулась… в общем, он снял украшение и в тот же миг понял: Лидия мертва. Она уже далеко… никакая сила не вернет ее. Ему показалось, что Лидия оставила ему украшение как память. Отец спрятал камушек в карман, попрощался с Лидией… и выскользнул из каюты. В коридоре было пусто. Никем не замеченный, он вернулся в ресторан и приступил к своим обязанностям.

– И не позвал врача? Никому не сообщил о смерти пассажирки?

– Он был уверен, что Лидия умерла. Так потом и оказалось. Он сам не понимал, почему немедленно не позвал судового доктора, не поставил в известность капитана… Как будто его что-то удерживало. Он был словно в беспамятстве, сказал, что камень заставил его молчать.

– Камень?

– Да… тот самый голубой камушек Лидии. Глупо звучит… Тем не менее я отцу верю. Камень оказался не простой – с секретом.

– Каков же секрет?

Апрель развел руками.

– Не могу объяснить. Вдруг наступает момент, когда камень подчиняет вас, от него исходит сила, с которой не совладать человеку… Я не болен! Я немного пьян, но что касается камня…

Он сжал губы и, испугавшись своей откровенности, закрыл их ладонями. Детский наивный жест.

– Ваш отец присвоил камень себе?

– Это было все, что осталось у него от Лидии… Вам не понять! Скажете, слишком короткий, притом безответный роман, чтобы иметь право на такой поступок. Но отец тогда не раздумывал, он действовал импульсивно, покоряясь чувству, а не уму. Да, он спрятал камень в укромном месте. На судне полно уголков, куда редко заглядывают. Он опасался, что каюты будут обыскивать, но никто не хватился украшения Лидии. Она носила его под одеждой, никому не показывая. Вероятно, о камне не знали. Когда обнаружили труп, началось расследование… Отец услышал, что Лидию убили, и пришел в ужас. Теперь ему тем более нельзя было ни в чем признаваться! Его бы обвинили в убийстве с целью ограбления, хотя камень не представлял особой ценности.

– Ваш отец разбирался в подобных вещах?

– После того рейса он больше не выходил в плавание ни на «Георгии Панине», ни на другом судне. Я только недавно понял, что море ассоциировалось у него со смертью любимой женщины, с глубочайшим личным горем… Он уволился, вернулся в Каширу, занялся столярным делом, плотничал… увлекся альпинизмом. Но ни на минуту он не забывал о камне. Много читал, изучал минералы и определил камень как разновидность лазурита необычной окраски и редкостного свойства излучать сияние… Потом он познакомился с мамой, женился… Попытка излечиться от старой любви! Видимо, не удалось. Отец постоянно пропадал, мама плакала, между ними вспыхивали ссоры. Я не придавал этому значения, думал, так все живут. Отец хоть не пил, как другие…

– Фотографию Лидии он забрал с собой, на Тянь-Шань?

Апрель понуро кивнул.

– Он положил ее в карман рюкзака на моих глазах. Наверное, дома он прятал ее, чтобы мама не нашла. А когда уезжал, не хотел оставлять. Я хорошо запомнил лицо Лидии на том снимке, оно до сих пор стоит передо мной. Любительский кадр, сделанный наспех, но очень выразительный. Лидия не подозревала, что ее снимают.

– Камень ваш отец тоже взял с собой?

– Нет… Он показал мне тайник под полом, где прятал его, и велел не трогать до поры до времени. Камень не произвел на меня впечатления. Я поглядел на него, и отец поставил доску на место.

– Что значит «не трогать до поры до времени»? – спросил Матвей. – До какой поры?