Ольга Баскова - Брегет хозяина Одессы

Ольга Баскова
Брегет хозяина Одессы

Пролог

1918 год, между Киевом и Вознесенском
Дмитрий Молдавский, известный всей Одессе как Митька-Китайчик, первый и единственный бандит, запретивший своим людям убивать, сидел в вагоне, вытирая пот с желтого рябого лица, и напряженно размышлял. Как получилось, что он чуть не погубил своих людей, много лет служивших ему верой и правдой? Попытка их спасения обернулась гибелью для половины его отряда. Теперь он ясно понимал: его приход к большевистскому генералу Фомину был роковой ошибкой. Но в те далекие дни ему казалось, что единственный выход – не бороться против большевиков, не сдаваться и не дожидаться, пока они перестреляют всех его людей, а прийти к Фомину и предложить свои услуги. Он нервно усмехнулся, вспомнив вытянутое от удивления лицо генерала, когда король Одессы вошел к нему в кабинет.
– Вы Дмитрий Молдавский? – спросил Фомин, будто не веря своим ушам (минуту назад красноармеец доложил ему о приходе Китайчика).
Митька послал ему самую любезную улыбку. Вся Одесса знала его как очень вежливого и галантного человека. Угрозы он тоже умел произносить вежливо.
– Таки да, я, – ответил Китайчик, блеснув ровными белыми зубами, такими ровными, что позавидовала бы сама Вера Холодная. Фомин повернулся к молодому безусому красноармейцу, застывшему в углу большого кабинета, и коротко бросил:
– Обыщи его. Найдешь оружие – забери.
Митька снова усмехнулся, понимающе кивнул, будто ожидал, что Фомин именно так и поступит, и покорно поднял руки. Адъютант генерала, покраснев, не сразу решился прикоснуться к королю Одессы, о котором столько слышал. Еще бы, одесская беднота боготворила Митьку, называя Робин Гудом. Генералу не понравилось промедление подчиненного. Он увидел в этом уважение к бандиту.
– Что встал как истукан? – буркнул он. – Я же приказал – обыщи.
Красноармеец еще несколько секунд потоптался на месте, потом решительно шагнул к Митьке и принялся тщательно его обыскивать. Но у 
Главаря одесских бандитов не было никакого оружия.
– Он чист, – отрапортовал адъютант и облегченно вздохнул.
Митька улыбнулся ему и подмигнул:
– Было бы верхом безумия прийти сюда с оружием. Я пришел с миром, генерал. Позвольте мне сказать, что послужило причиной этого визита.
Фомин, слюнявя самокрутку, кивнул, пристально вглядываясь в лицо неожиданного посетителя:
– Я слушаю тебя.
Он не предложил Митьке сесть, словно подчеркивая разницу между ними. Пусть Китайчик и король Одессы, для большевиков он самый настоящий бандит, которого давно следовало бы расстрелять. Китайчик и глазом не моргнул, продолжая как ни в чем не бывало:
– Да, я пришел без оружия, но не отрицаю, что оно у меня есть – и в большом количестве. А еще у меня есть деньги – тоже в большом количестве. Но самое главное – у меня есть люди. И мы готовы служить большевикам.
Фомин в изумлении откинулся на спинку стула, издавшего жалобный скрип. Его узкое лицо сначала покраснело, потом побелело. Казалось, он раздумывает, как действовать дальше. Никогда еще бандиты такого масштаба не предлагали свою помощь. Что же делать? Он вскинул серые глаза на Митьку, который стоял перед ним как ни в чем не бывало, пощипывая черные усы.
– Мне бы крайне желательно было услышать ваш ответ, – ласково заметил Китайчик, и генерал усилием стряхнул с себя оцепенение.
– Такие решения я не принимаю в одиночку.
Фомин лукавил. Ему не хотелось брать на себя ответственность в таком важном и необычном деле. Пусть решает высокое начальство.
– Подожди в коридоре, – буркнул он и повернулся к красноармейцу: – Выведи его.
Китайчик отметил про себя, что генерал не сказал: «Проводи», – и уголок его рта нервно дернулся. Его приход и выгодное предложение не заставили Фомина относиться к одесскому королю с бо€льшим уважением. Что ж, лишь бы начальник этого генералишки дал добро.
Он с достоинством вышел из кабинета, пропахшего ваксой и махорочным дымом, и прислонился к холодной стене коридора. Красноармеец не сводил с него взгляда, но в нем читались не гнев или пренебрежение, а любопытство. Подумать только, сам Митька-Китайчик к ним пожаловал! Сквозь неплотно прикрытую дверь кабинета доносились обрывки разговора. Фомин то и дело повторял:
– Да, товарищ Якир. Слушаю, товарищ Якир, – а потом, положив трубку на рычаги, пригласил Митьку и адъютанта.
– Не скажу, что я в восторге от твоего предложения, – он старался не смотреть Китайчику в глаза, – но мое начальство считает: следует принять его. Отныне твоя банда станет отрядом Красной армии. И горе тебе, если в твоей голове крутятся какие-нибудь идиотские мысли.
Стоило ли говорить, что генерал снова был вознагражден самой обаятельной улыбкой? Из здания Молдавский вышел красным командиром и с высоко поднятой головой прошествовал по грязным одесским улочкам. Митьке дали отряд и назвали его довольно помпезно: «Пятьдесят четвертый советский отряд имени Ленина». Китайчик и сейчас усмехнулся, вспомнив об этом. Подумать только – две тысячи бандитов и головорезов – отряд имени Ленина! Он понял, почему Красная армия пошла на такой шаг. Тогда, летом 1919 года, создалась очень неблагоприятная обстановка для большевистского правительства. Белогвардейцы, словно опомнившись от многочисленных поражений, потянулись с Дона и Кубани, ударили по Харькову и отправились на Москву. Разумеется, чтобы их остановить, требовались большие силы. И Красная армия хваталась за любую возможность. Почему бы и не бандиты, раз они готовы помочь?
Их стали готовить к предстоящим сражениям. Несколько месяцев бандитов и головорезов обучали военному делу, проводили политзанятия, стараясь воспитать преданных граждан нового государства. Митька понимал, что это пустая затея. За годы грабежей у его ребят сформировалось свое видение мира. Они откровенно зевали в лицо политкомиссарам, отлынивали от занятий, однако их прощали и строго не журили: вскоре им предстоял бой.
Когда они получили приказ отправляться на фронт, он, Митька, устроил прощание с Одессой-мамой. На родной Молдаванке Китайчик накрыл невиданное количество столов. Одесса гуляла до утра. Некоторые «бойцы» его доблестного отряда так напились, что перед отправкой их пришлось искать по разным хатам, но в поезд сели все – больше двух тысяч человек. По дороге вояки протрезвели, раздались недовольные возгласы: «Что ты придумал? Не станем воевать. Нам и в Одессе было хорошо». Митька, как мог, старался их удержать, но его не слушали, прыгали прямо с поезда. До места назначения доехали всего семьсот человек. Правда, командир дивизии Якир ничего не сказал, видно, был рад и этому. Он коротко бросил Китайчику, что через несколько дней его ждет бой с петлюровцами. По глазам комдива было видно: он не верит в успех. Где уж отряду бандитов дать отпор хорошо вооруженным и подготовленным бойцам? Тем неожиданнее для всех стала победа «Пятьдесят четвертого советского отряда имени Ленина». Участники одесских стычек, его головорезы разгромили врага. Митька помнил: они радовались как дети, и только он, прислонившись к холодному морщинистому стволу вяза, хрустел пальцами от бессильной злобы, словно в безумии повторяя: «Это конец, это конец!»
Да, это конец, раз снова кровь. Он, не выносивший вида крови и всегда старавшийся избегать кровопролития, сам пришел к этому и оказался в кровавом кольце, вырвать из которого могла только смерть. Новая власть признавала только насилие, с ней невозможно было договориться.
С силой сорвав тонкую лозу с серебристыми листьями, Китайчик побрел к своим, сознавая, что с ними ни в коем случае нельзя делиться собственными грустными мыслями. Они непредсказуемы, могут черт знает что натворить и только усугубить и без того печальное положение. О как он оказался прав! Красной армии победа не пришлась по душе. Сделать героями одесских бандитов? Об этом не может быть и речи, свора Китайчика способна отрицательно повлиять на остальных бойцов.
Конечно, больше всего боялись его самого. Он – одесский лидер, своего рода легенда, ему многие стремились подражать. Отстранить его от командования нельзя, значит, выход один – только убить, уничтожить – и как можно скорее. Когда вокруг идут кровопролитные бои, незачем забивать голову, как покончить с немногочисленным отрядом. Экс-головорезов ждал бой с батькой Махно. Китайчик с болью вспомнил, как отправлялись на него его люди – с достоинством, исполненные гордости. И только он чувствовал, что новое задание – это смерть.
И здесь интуиция не подвела. Его жалкий отряд столкнулся с многотысячным войском махновцев. Бывшие бандиты попали в мясорубку и дрогнули, побежали. Обещанное подкрепление, которого с надеждой ждали одесские головорезы, не пришло. Бывшие бандиты, в дыму и копоти, кричали хриплыми голосами:
– Измена! Измена! – А их бравый командир впервые в жизни не знал, что делать. В том, что случилось, он винил прежде всего себя. Это было его решение – служить новой власти, и оно привело в тупик.
В том бою Митька потерял половину своих людей и словно обезумел. Он виноват в их гибели! Только он – и больше никто. Они доверяли ему, а он завел своих ребят в ловушку. На его руках кровь, которой он всегда боялся.
Митька зажмурился, словно горячее августовское солнце (ах как хорош август в Одессе!) выстрелило ему в лицо огненными лучами. Перед глазами, как живой, возник отец, затоптанный конем, не переносившим запаха алкоголя. В тот роковой день маленький Митя впервые увидел кровь и потерял сознание. Во второй раз ему стало плохо от ее вида, когда анархисты заставили его убить полицмейстера Одессы. Китайчик смастерил бомбу, которая разорвала ненавистного офицера в клочья. Тогда будущий король портового города дал себе клятву – никогда никого не убивать, и клятву эту сдержал. Сдержал до сегодняшнего дня.
Митька посмотрел в окно поезда, на убегавший унылый пейзаж, и подумал, что мог бы бежать. Его денег хватило бы на переход линии фронта. А потом – за границу, к любимой жене Саре… От этих мыслей его передернуло. Да, он бандит, головорез, но не подлец. Вот так оставить своих людей, которых сам же завел в ловушку… Нет, если суждено погибнуть, он примет смерть с честью…
В разгоряченном мозгу снова закружились воспоминания. После неудачного боя его вызвал генерал Фомин, приехавший в штаб, и был с ним подчеркнуто вежлив. Китайчик понял, что подтвердились его худшие подозрения. Большевистский начальник говорил о новом задании для его отряда, но Митька знал: никакого нового задания не будет, их уничтожат. Уничтожат по дороге, раздавят, как клопов. Выйдя от генерала, бросившего напоследок на бандита убийственный взгляд, Китайчик собрал оставшихся в живых людей и приказал им возвращаться домой.
– У меня к вам одна просьба, – сказал он на прощание, – помните о том, что убивать – это плохо. Если вы продолжите бандитствовать, пусть все будет без кровопролития. Кровь никогда не приводит ни к чему хорошему.
Изнуренные последним боем, его люди с жалостью смотрели на своего командира. Они понимали: Митька что-то придумал и ценой собственной жизни спасает их. Вперед выступил головорез по кличке Атаман, украшенный боевыми шрамами, полученными еще в стычках на улицах Одессы.
– Ты разве не с нами? – коротко спросил он Китайчика. Митька покачал головой. Ветер взъерошил его черные, с ранней проседью волосы.
– Нет, у меня своя дорога, прощайте. – Он резко развернулся и быстро пошел, стараясь не оглядываться. Все бросились за ним.
– Мы не оставим тебя. – Атаман, поравнявшись с командиром, положил ему на плечо тяжелую загорелую руку. – Скажи, что ты задумал? Знаешь, я все равно не отстану.
Китайчик улыбнулся. Да, кто-кто, а он знал Атамана как облупленного.
– Хочу постараться спасти хоть кого-нибудь, – признался он. – Гибнуть всем нет смысла. Если хочешь – пойдем со мной, но учти: это верная смерть.
Атаман усмехнулся, обнажив щербинку между желтыми от махорки передними зубами:
– А какая наша жизнь? Все равно или пуля догонит, или шашка. Днем раньше, днем позже – какая разница? Я свое отжил. Говори, что собираешься делать.
– Мне бы еще две сотни, – Митька оглядел столпившихся возле него подельников. Все они выразили готовность погибнуть вместе с ним.
– Это бессмысленно, – ответил Китайчик. – И в таком случае я, как ваш командир, которого никто не снимал, сам приму решение.
Он отобрал сто сорок преданных, много лет служивших ему верой и правдой людей, остальных отпустил домой, а на следующий день остатки его отряда, знавшие о дерзком плане короля, погрузились в поезд. На полдороге Митька с револьвером ворвался к машинисту, приставил холодное дуло к виску растерявшегося старика и крикнул:
– Гони в Одессу, быстро!
Дрожавшими руками побелевший машинист еле справился с управлением.
– На Одессу? – уточнил бандит, не отнимая револьвер. Старик закивал, большая голова с всклоченными седыми волосами затряслась на жилистой шее. Китайчик усмехнулся, убрал оружие и похлопал его по спине:
– Молодец!
– До Одессы ведь не доберемся, – пробурчал машинист.
– Не твое дело, отец, – Митька подмигнул, – гони домой.
Разумеется, он прекрасно знал, что родного города ему не видать как своих ушей. Но снова почувствовать себя свободным, как когда-то, пусть и ненадолго, – разве это не здорово? Митька изучал каждое дерево за окном, каждое поле, каждую речонку, каждую пожухлую травинку. Когда поезд резко затормозил, он дернулся и прошептал:
– Все кончено, – быстро сунул руку в холщовый мешок, достал буханку черного мягкого хлеба и, отрывая корочку, принялся прятать в мякише дорогую ему вещь – золотые часы, подаренные любимой женой. Они ни в коем случае не должны достаться большевикам!
Вскоре вагон наполнился криками, угрозами, топотом кирзовых сапог, через секунду на него смотрело узкое дуло винтовки, и молодой красноармеец, наверное его ровесник, крикнул так, что заложило уши:
– Выходи из поезда!
Король Одессы покорно исполнил приказание. Теперь его могло спасти только чудо… Но чудеса в жизни так редко бывают! Почему бы в таком случае еще раз, пусть последний, не испытать судьбу? Когда-то она была к нему очень даже благосклонна.
Спустившись, Митька увидел большой вооруженный отряд красноармейцев, отбиравших оружие у его людей. Его ровесник, не опуская винтовку, снова буркнул:
– Ты арестован!
Митька опустил голову, словно со всем соглашаясь, потом, улучив момент, когда красноармеец, не ожидавший от него дерзости, отвлекся, нагнулся и быстро побежал вдоль поезда. Краем глаза он видел, как за ним рванул один из его людей, но тут же упал, пытаясь зажать рану на груди. Китайчик ускорил бег, уворачиваясь от пуль, свистевших вдогонку, и, нырнув под товарняк, выскочил с другой стороны. Он увидел, что на небольшом холмике сидит бедно одетый мальчик лет десяти, по виду – беспризорник, и, размахнувшись, бросил ему буханку:
– Держи, шкет. И вспоминай Митьку-Китайчика!
Мальчик, сначала дернувшись от испуга, замотал головой, потом протянул руку за буханкой, упавшей между рельсами. Это все, что успел заметить Дмитрий Молдавский. Одна из пуль, щедро раздаваемых красноармейцами, настигла его, и он упал, уткнувшись побелевшим лицом в пропахшие маслом шпалы. Его преследователи издали радостные возгласы и подбежали к телу, не обращая на мальчишку никакого внимания. А тот, удивленный, осторожно доставал из буханки золотые часы. И, разумеется, никто не заметил, как какой-то мужчина, невесть откуда взявшийся, подбежал к ребенку, с силой толкнул его, вырвал часы из тонкой прозрачной ручки и в мгновение ока растворился между составами.


     Глава 1Вознесенск, 1965
Эмилия Ефимовна открыла старый кошелек из коричневого кожзама, который когда-то покойный муж подарил на день рождения (лучше бы деньги подарил), взглянула на его жалкое содержимое и сокрушенно вздохнула. Утром позвонила невестка и безапелляционным тоном заявила, что пришлет к ней внучку Галю на осенние каникулы. Стерва, как была, так и осталась, правильно сынуля ее бросил. Правда, и лучше не нашел, его меняющиеся любовницы – хабалки какие-то необразованные, работают черт знает кем, поговорить с ними не о чем. Да и внешне кошмар какой-то – сразу видно, что легкого поведения.
Одна даже к ней приезжала, коза облезлая, наверное, надеялась, что приглянется и мать заставит сына жениться. Как же, разбежалась! Даниил сам не ахти зарабатывает, матери помочь не может, она на грошовую пенсию перебивается. Впрочем, иногда он подкидывает рубликов пять, когда ему халтурка какая подвернется, скажем, коллега по институту зовет вагоны разгружать. В этом месяце ничего не подкинул, поэтому в кошелке жалкая десятка от пенсии осталась, завтра Нинка, внучка, приедет, хотелось бы ее чем-нибудь вкусненьким побаловать, да не один денек, а недельку, да вот на десятку-то не шибко разгуляешься. Само собой, придется на рынок ехать, а цены там кусаются. Эмилия Ефимовна поправила платок на голове, нахмурилась и тяжело поднялась с дивана. Придется опять идти к соседу, часовщику Моисею Григорьевичу Гольдбергу. У него – и это знали все в округе – всегда водились деньжата. Это и неудивительно. Во-первых, профессия прибыльная. Сейчас часы, что наручные, что настенные, в каждом доме. Для любого человека часовщик почти небожитель. Сломаются часы – он вскроет их при помощи специальной отвертки, заглянет внутрь и, натянув на лоб шлем с увеличительным стеклом, начнет колдовать над механизмом, ковыряя его какими-то причудливыми инструментами. Это надо же – знать, как работает каждая пружинка, каждое колесико. Такой труд, безусловно, заслуживал уважения и денег.
Женщина знала, что Гольдберга соседи часто сравнивали с ювелиром, и, как ни странно, такое сравнение ему не нравилось. «Ювелир имеет дело с безжизненным куском золота или камнем, – отвечал он, – я же – с живой вещью».
Во-вторых, он один как перст, жена давно умерла, детишек не нарожали, иногда племяннице подкидывает, да она не слишком нуждается, взрослая уже, замужем. Муж по виду человек солидный, чай, не бедствуют.
Кряхтя и потирая больную поясницу, отозвавшуюся тупой болью, пожилая женщина вышла во двор и направилась к дому Гольдберга. Она нисколько не сомневалась, что сосед ей не откажет. Сколько лет друг друга знают, дома бок о бок стоят, да и не обманывала она его никогда, всегда возвращала с пенсии. Поднявшись на крыльцо, Эмилия Ефимовна постучала в дверь, обитую кожаным дерматином, и прислушалась. Обычно через минуту слышалось шарканье, и Моисей Григорьевич с неизменной широкой улыбкой открывал дверь. Сегодня он что-то не спешил. Эмилия Ефимовна постучала еще раз, приникнув к холодному дерматину. Там, за дверью, никто не торопился открывать, не шаркал, не пыхтел, и пожилая женщина, спустившись с крыльца, поплелась за дом, где у Гольдберга был маленький огород.
– Моисей Григорьевич! – позвала она с капризной ноткой в голосе. – Вы где, Моисей Григорьевич?
Старый часовщик не отозвался, Впрочем, она и сама скоро увидела, что там никого нет, лишь наглые вороны копошились в блеклой слежалой листве, пытаясь отыскать в ней что-то привлекательное только для их вороньего сообщества.
– Может, вышел в магазин?
Она прислонилась к стволу старой кривой сливы, словно пытаясь укрыться от холодного осеннего ветра. Небольшой гастроном находился совсем недалеко, на соседней улице, если часовщик отправился за продуктами, то не пройдет и двадцати минут, как он вернется. Эмилия Ефимовна закрыла глаза, будто задремала. Завтра нужно Нинку встретить, узнать, когда ее автобус приходит, а сегодня сбегать на базар, купить курочку домашнюю – внучка очень любит куриную лапшу, взять говядинки и свинины, котлетки пожарить. Хорошо, что картошка и лук у нее свои, с огорода, картошечка рассыпчатая такая после варки, маслицем заправишь – за обе щеки трескает внученька.
Так, в своих мыслях, женщина простояла больше двадцати минут, а потом, с трудом оторвавшись от ствола, удивленно огляделась по сторонам. Странно, но часовщик не появлялся. Может быть, отправился к племяннице? Да нет, как-то он разоткровенничался с ней и рассказал, что в дом к племяннице ни ногой – мужа ее не терпит.
Эмилия Ефимовна снова подошла к крыльцу соседа и посмотрела на окно, завешенное белым тюлем. Ей показалось, что занавеска шевельнулась. С завидной быстротой она рванула к дерматиновой двери и дернула за ручку. К ее удивлению, дверь открылась с каким-то жутким скрипом, и пожилая женщина вошла в темный коридор. Странно! Моисей Григорьевич всегда запирал дверь. Может быть, ему стало плохо? Эмилия Ефимовна заторопилась в гостиную:
– Моисей Григорьевич, вы где?
Тишина, страшная, липкая, окутала ее, словно паутина, и соседка почувствовала дрожь в коленях.
– Моисей Григорьевич! Что с… – споткнувшись о что-то, лежавшее на полу, женщина остановилась как вкопанная. Часовщик лежал на ковре, неестественно подогнув правую ногу, широко раскрытые невидящие глаза уставились в потолок. Соседка охнула и побежала в сад, хромая, как подстреленная птица.
– Гольдберга убили! – истошно закричала она, и в ответ ей каркнула ворона. – Убили, убили!
Эмилия Ефимовна заскочила в свой дом и, схватив трубку телефона, быстро принялась набирать короткий номер. Руки ее дрожали, пальцы не слушались, но она поборола дрожь и, когда в трубке раздался суровый голос: «Милиция», – выпалила:
– Человека убили! Скорее приезжайте!


     Глава 2Южноморск, наши дни
Сергей Ивашов бегло пересмотрел дело, с которым собирался выступать в суде, и взглянул на большие стенные часы, оставшиеся от прежнего арендатора офиса, тоже адвоката. Его всегда удивляло, почему предшественник вынес все, что приобрел за пять лет работы, оставив только эту вещичку? Может быть, она не вписывалась в интерьер его нового загородного дома? Или они мешали ему спать, добросовестно отбивая каждый час? Как бы там ни было, Сергей не возражал. С часами он нашел общий язык, порой разговаривал с ними, советовался, делился переживаниями. Вот и сегодня, убрав в шкаф дела, он коротко сообщил:
– Все, дорогие мои, рабочий день окончился. Мой, по крайней мере.
Часы ответили дружелюбным тиканьем. Подойдя к двери, Ивашов окинул взглядом маленькое помещение, всю обстановку которого составляли лишь письменный стол и два стула – для него и для клиентов, – дернул на себя позолоченную ручку, и в этот момент зазвонил телефон.
– Интересно, кому я понадобился в такое время? – Ивашов, выудив мобильный из кармана, посмотрел на дисплей. Незнакомый номер. Кто это? Новый клиент? –  Слушаю, – четко произнес он, и на том конце сразу отозвались:
– Сережа, здравствуй.
Голос был мужской, сочный, незнакомый, и Ивашов растерянно ответил:
– Здравствуйте. А с кем я разговариваю?
Мужчина заволновался, задышал:
– Только прошу тебя, не отключайся, выслушай. Я твой отец, Сережа.
Ивашов хихикнул, сразу придя в себя. Вот те на, папаша объявился! Восемнадцать лет не желал знать о его существовании, уйдя к другой женщине, когда Сергею исполнилось десять, а теперь в почтенном возрасте в нем пробудились отцовские чувства. Или он хочет, чтобы сын представлял его интересы?
Сергей частенько слышал фамилию родного папаши, своего коллеги, из советских милиционеров переквалифицировавшегося в адвоката, ставшего довольно известным, завсегдатаем светской хроники города. Смешно предположить, чтобы он решился обратиться к сыну за юридической помощью.
– Я вас слушаю, – выдавил молодой человек, стараясь вложить в эту фразу все свое презрение.
– Сережа, не отказывайся, давай встретимся, – быстро заговорил Ивашов-старший. – Если ты на меня в обиде, прости за все. Ты мне очень нужен, мой мальчик. Я попал в сложную ситуацию и только тебе могу довериться. Жду тебя в кафе на Екатерининской через полчаса. Мне известно, где твой офис. Кафе в двух кварталах от него.
Он отключился, не дав сыну прийти в себя и не принимая возражений. Сергей немного постоял в раздумье, потом закрыл дверь, спустился к своей машине – новенькому, взятому в кредит «Рено», и, усевшись на водительское сиденье, погрузился в раздумья.
Отец не зря боялся, что сын откажет ему во встрече: слишком подло он вел себя с матерью, да и с ним. Еле-еле дослужившись до капитана (после школы у него не было возможности поступать на юрфак, пришлось довольствоваться средней школой милиции), отец через некоторое время решил все же штурмовать университет. К удивлению семьи, его взяли, без всякого блата и денег. Сначала папаша поступил на заочный, думая продолжить работу в милиции, но это у него не получилось. Прежняя должность оперативника требовала полной отдачи, отец уволился и перевелся на дневной. Все заботы о семье легли на плечи матери, хрупкой маленькой женщины, работавшей медсестрой в городской поликлинике. Она взяла две ставки, кроме того, ходила по домам, делая уколы лежачим больным. От непосильной ноши женщина еще больше похудела и как будто стала меньше ростом. И папаша, здоровый красавец, с небесно-голубыми глазами и пшеничной гривой, стал посматривать на нее с неодобрением, а потом влюбился в однокурсницу, дочь прокурора, и ушел к ней, поставив мать в известность письменно (наверное, духу не хватило сказать ей это в глаза). Так они остались одни. Когда у женщины в паспорте появился штамп о разводе, она усадила сына на старенький диван, обняла, прижала к себе и прошептала:
– Сегодня на суде я отказалась от алиментов. Не хочу иметь с этим человеком ничего общего. Он предал нас, понимаешь? А предателей не прощают.
Ивашов тогда мало понимал, что такое алименты. Его удивило, что лучшая подруга матери, тетя Света, каланча с соломенными волосами, возмущенно выговаривала ей:
– Ну и дура! Хочешь, чтобы он все тратил на свою Викусю? По-прежнему будешь горбатиться на две ставки? Кому ты что этим доказала?
Мать качала головой:
– Пусть так, но мне будет спокойнее. Единственное мое желание – никогда больше о нем не слышать. Я запретила ему приближаться к сыну.
– Ну и дура! – повторяла каланча. – Им только этого и надо!
Совсем не слышать об отце не получалось. Общие знакомые рассказывали, что после университета он не вернулся в милицию, устроился в адвокатуру – и дела пошли в гору. Ставший адвокатом на развалинах Союза, он защищал всех без разбора, в том числе и криминалитет, и заработал неплохие деньги. Правда, его любимая Викуся сбежала от мужа, вечно якшавшегося с бандитами, но, похоже, он не горевал, меняя женщин, как перчатки. О сыне Ивашов-старший тоже не беспокоился, а мальчик ждал, что, вопреки запрету мамы, отец подкараулит его в школе, как делали некоторые родители, поведет гулять, подарит дорогую игрушку – он же теперь богатый! Но чуда не произошло, и Сережа вычеркнул его из своей жизни.
Самое паршивое, что он тоже хотел стать юристом, а после университета пошел в адвокаты, потому что ему нравилась эта специальность. Как назло, фамилию отца он стал слышать чаще. Его свадьбу – отец женился на молодой красивой модели Анфисе – показывали по местному телевидению. А для его сына в жизни богатого адвоката места по-прежнему не находилось. Полгода назад умерла мать от сердечного приступа, всего лишь пятьдесят три года – жить да жить. Но перенесенные страдания сыграли свою роль. Похоронив единственного близкого человека, Сергей еще больше ополчился на отца. Это он виноват во всем! Нет, никуда он не пойдет…
Подумав об этом, Ивашов включил зажигание и поехал в кафе против своей воли. Отец ждал его у входа, высокий представительный мужчина в отглаженных черных брюках и белой рубашке с коротким рукавом. Сергей много раз видел его по местному телевидению и всегда поражался, как ему в пятьдесят шесть удавалось выглядеть на тридцать восемь. Гладкая кожа на лице, без предательских морщинок, пшеничные волосы, лишь немного посеребренные сединой, спортивная фигура без лишнего жира… Хорошая богатая жизнь помогала в этом отцу, не то что его несчастной матери!
Сергей нехотя вышел из машины, и Ивашов-старший бросился к нему, распахивая объятия:
– Здравствуй, сынок!
Сергей отстранился от него:
– Давайте без сантиментов.
Ивашов-старший засуетился, заволновался, побледнел:
– Да-да, конечно, сынок. Пойдем, пойдем, дорогой. – Его рука поднялась, словно он хотел похлопать Сергея по плечу, но тут же опустилась. Сын не желал принимать дружеские объятия. – Я заказал столик. Посидим, поговорим… Мне столько надо рассказать тебе…
Юркий менеджер, увидев гостей, засуетился:
– Ваш столик у окна, Олег Григорьевич.
– Это мой сын, будущий известный адвокат, – сказал Ивашов и тут же стушевался под грозным взглядом Сергея.
Менеджер послал молодому человеку самую приветливую улыбку:
– Мы очень рады вашему папе. С сегодняшнего дня и вы наш ВИП-клиент.
– Давайте без фанатизма, – оборвал его Ивашов-младший. – Будьте проще – и к вам потянутся люди.
Менеджер скривился, будто проглотил ложку касторки.
– Разве я сказал что-то обидное? – произнес он.
Ивашов-старший поспешил исправить неловкость:
– Нет, Денис, все прекрасно. Сын не любит публичность. Впрочем, в его возрасте я ее тоже не любил.
«В моем возрасте ты о ней еще и не мечтал», – хотел съязвить парень, но передумал. Они подошли к столику, накрытому выглаженной белоснежной скатертью. Белизной сверкали и приборы, и салфетки. Отец уселся за стол и подождал, пока его сын сделает то же самое. Весь вид Сергея говорил о том, что ему крайне неприятно это свидание. Разумеется, Олег Григорьевич это заметил, но старался не показывать виду.
– Выбирай любое блюдо, на цены не смотри, – напутствовал он сына. – Я тебя угощаю.
– Кажется, я дал понять, что мне не нравится благотворительность, – буркнул Ивашов. – Пожалуй, минеральной воды с лимоном будет достаточно.
– Сережа! – укоризненно отозвался Ивашов-старший. – Ну давай хотя бы раз забудем об обидах. Я знаю, что очень виноват перед тобой и перед твоей матерью. И знаю о ее смерти. Кое о чем Галя так и не узнала. Видишь ли, несмотря на ее запрет видеться с тобой, я часто подходил к школе, где ты учился, к университету и наблюдал, как ты взрослеешь. Я не такой плохой, как тебе кажется, хотя заслуживаю твоего презрения. Но, прошу тебя, выслушай меня. Мне, как никогда, требуется твоя помощь. Выслушаешь – а потом поступай как знаешь.
Сергей вздохнул и огляделся. За столиком, находившимся возле сцены, компания из десяти человек что-то бурно отмечала. Вероятно, для них громко включили музыку, и она била по барабанным перепонкам, раздражая и мешая сосредоточиться. Откуда ни возьмись появился аниматор в пошлом костюме Микки-Мауса и стал крутиться не только возле компании, но и около других столов, в том числе и их. Официант принес бокалы на тонких ножках, слегка запотевшие, и отец виновато посмотрел на Сергея:
– Извини, но я заказал шампанское. Сегодняшний день – не для минеральной воды.
– Вы решили, что я буду с вами пить? – усмехнулся Ивашов-младший. – Значит, погорячились. Говорите, что вам от меня нужно, и я пошел. У меня еще дел по горло.
Аниматор крутился возле них, будто стараясь подслушать, о чем они говорят, и Олег Григорьевич торопливо зашептал:
– Подожди, сейчас он уйдет, и я все скажу.
Микки-Маус удалился, размахивая руками, Олег Григорьевич взял бокал за тонкую ножку и, приглядываясь к золотистому цвету шампанского, произнес:
– Давай все же выпьем. Ты расслабишься и выслушаешь меня. А сейчас у тебя такой вид, будто я посадил тебя в клетку с тиграми.
– Я же сказал: пить не буду, – повторил Сергей. – Хочешь – говори, не хочешь – я уйду.
– Хорошо. – Ивашов-старший поставил бокал и потянулся к сыну, но тут зазвучала восточная музыка, и откуда-то выпорхнула девушка в восточном костюме, прекрасная, как героиня сказок «Тысяча и одна ночь», и, подскочив к столику отца и сына, начала умопомрачительный танец живота. Микки-Маус старался повторять ее движения. Девушка была так хороша, что на минуту Сергей забыл о ненависти к отцу и восхищался каждым ее движением. Когда музыка внезапно оборвалась и прекрасная Шахерезада скрылась за кулисами, он повернулся к отцу.
– Ну, я тебя слушаю.
– Сережа, несмотря на все, что произошло, ближе, чем ты, у меня нет человека, – начал Ивашов-старший. – Если со мной что-то случится, я не хочу оставить тебя ни с чем.
– Ах, вот оно что… – Сергей встал так резко, что на столе звякнули приборы. – Дорогой так называемый папа, вы не знали меня восемнадцать лет, и я от этого не умер, хотя только с годами понял, как была права мама, не желавшая нашего общения. Вы предали нас, а предательство – страшный грех. Теперь вы хотите купить мое расположение, но мне ваши деньги не нужны. Оставляйте наследство очередной жене, которая ради него и вышла за вас. Я же не возьму ни копейки.
Отец покраснел и нервно скомкал салфетку.
– Сережа, ты не дал мне сказать, – запинаясь, выдавил он. – Дело не только в наследстве… Я хотел поделиться с тобой…
– Не надо, умоляю, – Ивашов открыл бумажник и бросил на стол пятитысячную купюру. – Сегодня я угощаю. Прощайте. Вы поняли? Именно прощайте, а не до свидания.
– Сережа… – отец порывался встать, но назойливый Микки-Маус усадил его обратно. Покидая зал кафе, молодой человек увидел, что Ивашов-старший дрожащими руками поднял бокал и поднес ко рту.
Оказавшись у машины, он нервно открыл дверцу и забрался на водительское сиденье. Его так трясло от гнева, что он не решился сразу включить зажигание. В таком состоянии нельзя ехать, необходимо хотя бы немного успокоиться. Сергей сжал кулаки так, что хрустнули суставы, и тихо выругался:
– Негодяй. Какой же негодяй!
Истошные крики словно перебили его мысли, непрошеными гостями влетели в салон, и Ивашов, подняв глаза, увидел, как из ресторана выбегают испуганные люди. Толпа вытолкнула на улицу и менеджера, державшего мобильный возле уха и старавшегося перекричать людей:
– «Скорая»? Приезжайте скорее. Одному из наших посетителей плохо.
Позже Сергей не мог объяснить, почему он сразу понял, что «Скорую» вызывают его отцу: всего несколько минут назад мужчина был вполне здоров. Какая-то сила будто подняла Сергея, вынесла из салона и подтолкнула к ресторану. Менеджер смотрел на него глазами, расширившимися от ужаса:
– Ваш отец! Ему внезапно стало плохо.
Молодой человек, как вихрь, влетел в зал и подбежал к столику, за которым еще недавно сидел с ненавистным ему человеком. Отец лежал на полу, на посиневшем лице застыло страдание, скрюченные пальцы словно продолжали царапать ковер, а на фиолетовых губах белела пена.
– Отец! – Сергей наклонился над ним, потряс за плечи, потом приложил палец к артерии на шее. Пульса не было. Менеджер топтался возле них, наблюдая за каждым движением.
– Где «Скорая»? – спросил молодой человек и вдруг заорал, не узнавая своего голоса: – Почему так долго?


     Глава 3Вознесенск, 1965
Следователь Геннадий Беспальцев, высокий худой мужчина с пронзительными серыми глазами, лучшие оперативники отделения – Максим Вдовин, блондин лет тридцати с круглым румяным лицом и волнистыми золотистыми волосами, чем-то напоминавший Есенина, но стихи его не любивший и злившийся, когда ему указывали на это сходство, Андрей Горемыкин, крепкий мужичок средних лет, уже начавший лысеть, и пожилой седой судмедэксперт Дмитрий Степанович Панков, которого все называли не иначе как Степаныч, склонились над трупом часовщика.
– Что ж, труп пожилого мужчины, – констатировал Степаныч, глядя на потерпевшего, и повернул голову покойника. – Смотри, Гена, на лице гематомы. Но это еще не все. Поглядите-ка сюда. – Длинным худым пальцем он указал на запястья с довольно заметными потемневшими пятнами. – Не иначе как следы от веревки.
– И не только, – перебил его Беспальцев, кивнув на вздувшиеся красные волдыри. – Это ожоги, правильно, Степаныч?
Судмедэксперт усмехнулся и почесал седую гриву. Горемыкин посмотрел на старика с завистью: вот как бывает в жизни, ему уже за шестьдесят, а волосы густые, как у мальчишки, только белые. А ему едва стукнул сороковник – и уже не голова, а колено!
– Верно говоришь, – кивнул Панков. – Общение со мной тебя многому научило. Может, и вывод сам сделаешь?
– Вывод сделал бы и начинающий следователь, – Геннадий улыбнулся, показав ямочки на щеках. – Часовщика пытали. Судя по тому, что больше никаких следов ты не обнаружил, старик скончался от болевого шока. Шутка ли – такие пытки в его возрасте! Тут и у молодого сердечко может не выдержать. А вот кому и зачем понадобилось мучить Гольдберга и что хотели узнать – вот в чем вопрос, как сказал когда-то Гамлет.
– От ответов на подобные вопросы меня уволь. – Степаныч, кряхтя, поднялся с колен. – Это уже в твоей компетенции.
– Разумеется, – согласился Беспальцев. – Если что-то подбросишь после вскрытия – спасибо.
– Буду стараться. – Панков направился к выходу, чтобы вызвать санитаров. Вдовин, упаковав в целлофановый пакет пустой граненый стакан, который сиротливо стоял на столе, протянул его Степанычу, коротко бросив на ходу:
– Я в погреб. Уверен, обнаружу что-то интересное.
– Давай. – Геннадий уселся за стол и попросил Горемыкина пригласить соседку, обнаружившую тело, которая сидела на крыльце белее мела и, казалось, не понимала, что происходит.
Андрей помог пожилой даме подняться, под руку завел в гостиную и, усадив перед следователем обезумевшую от горя и ужаса женщину, сунул ей стакан с водой, пытаясь успокоить. Эмилия Ефимовна продолжала дрожать, и зубы клацали о стекло, издавая звук, бьющий по нервам.
– Значит, вы давно с ним знакомы… – Беспальцев скорее уточнил, чем спросил. Соседка отставила стакан, вытерла губы тыльной стороной ладони и с готовностью кивнула:
– А как же? Считай, больше двадцати лет на одной улице живем. Раньше с моим покойником-мужем общался. Моисей Григорьевич – человек одинокий, бедняжка, ни жены, ни детей, один как перст. – Женщина всхлипнула, и слеза, покатившаяся по щеке, застряла в глубокой морщине. – Частенько к нам наведывался чайку попить… А как муж умер… Реже мы стали видеться, сами понимаете, – она опустила глаза. – Я в основном к нему забегала… Сын у меня отдельно живет, внучка растет, уже четырнадцать ей, такой возраст, когда мальчикам нравиться хочется. Сын у меня не много зарабатывает, кто ж, кроме бабушки, дитя еще побалует? Как приедет, сразу в магазин идем. Бывает, и платьице купим.
Геннадий недовольно поморщился и открыл рот, собираясь перебить свидетельницу. Он не любил беседовать с пожилыми одинокими женщинами, которые набрасывались на него с рассказами, воспоминаниями, забывая, что милиционер пришел по другому поводу, и их приходилось останавливать, просить быть ближе к делу, а они обижались и порой замолкали, упрямо поджав губы. И никто не хотел понять, что у следователя времени в обрез, он стремится как можно больше выяснить и записать, чтобы потом обстоятельно доложить начальству. Ну нет у него возможности выслушивать о внуках и детях! Хорошо еще о внуках и детях – некоторые о собаках и кошках рассказывают, считая, что все это важно для следствия. Впрочем, с Эмилией Ефимовной ему повезло. Она махнула рукой и сама понеслась в правильном направлении.
– Я вам это к тому говорю, чтобы вы поняли: частенько у Моисея Григорьевича мне приходилось денежку просить, – проговорила женщина и покраснела. – Бывало, внучка должна приехать, а от пенсии почти ничего не осталось. Гольдберг, между прочим, мне никогда не отказывал. Да разве я одна была такая? – Эмилия Ефимовна усмехнулась. – Весь наш район знал: у Моисея Григорьевича деньги всегда водятся. Часовщики – они же вроде ювелиров.
Беспальцев придвинул к себе девственно-чистый лист бумаги и открыл колпачок чернильной ручки.
– Значит, много народу к нему ходило, – констатировал он. – А чужие, не ваши соседи, часто наведывались?
Эмилия Ефимовна подняла глаза кверху, будто вспоминая, и замотала головой:
– Были, были. Правда, мы, то есть соседи, к ним особо не приглядывались. Думали – клиенты, Гольдберг как специалист был человек известный.
– А случалось, что он с этими клиентами долго засиживался? – Беспальцев хотел было сунуть ручку в рот и немного погрызть (от этой привычки его пыталась отучить не только жена, но и коллеги по работе), но опомнился и поспешил задать следующий вопрос: – Может быть, выпивали, шумели? Может быть, кто-то кричал, угрожал ему?
Он не надеялся на дельный ответ. Судя по всему, Гольдберг был человеком интеллигентным, спокойным, неконфликтным и, главное, мастером своего дела. Вряд ли из его дома хотя бы раз доносились крики и летели угрозы.
– До вчерашнего вечера все как обычно было, – ответила соседка и поправила серый платок на голове. – А вот вчера из дома доносились громкие голоса… Ну знаете, такое бывает, когда люди спорят. Один голос я сразу узнала – Моисея Григорьевича. А второй голос… Такой громкий, грубый… Никогда его раньше не слышала.
– И долго они спорили? – Следователь черканул показания на бумаге. Эмилия Ефимовна покачала головой:
– Да не скажу, что долго. Я сама удивилась. Пошумели минут пять, вернее, гость шумел, а Моисей Григорьевич как раз говорил довольно спокойно. Никогда не видела, чтобы из себя выходил, и в этот раз был себе верен. В общем, поспорили – и тишина. Знаете, будто разом что-то оборвалось.
– Не захотелось в окно посмотреть? – поинтересовался Геннадий. – Сами сказали – до вчерашнего вечера подобных разговоров в доме часовщика не было.
Пожилая женщина залилась краской, словно ее уличили в чем-то нехорошем:
– Посмотрела, было дело. К сожалению, никого не увидела, только тень темная мелькнула. Рада бы вам помочь, да, – она беспомощно развела руками, – больше ничегошеньки не знаю.
– Огромное вам спасибо. – Беспальцев встал, давая понять, что разговор окончен, и заметил, как женщина обрадовалась, бодро встала со стула. – У меня к вам огромная просьба: если что-то вспомните – позвоните или зайдите в отделение милиции.
– Обязательно, – с чувством сказала Эмилия Ефимовна и быстро пошла к своему дому. Следователь повернулся к показавшемуся на пороге Вдовину:
– Ну что удалось обнаружить?
– Открытый тайник и уйму отпечатков пальцев, – отозвался оперативник. – Пусть эксперты над ними поколдуют. Может, и хозяев пальчиков отыщут, нам легче будет.
– Значит, тайник. – Беспальцев вытащил из кармана начатую пачку сигарет, вспомнив, что давно обещал жене бросить. Ну не получается бросить с этой работой! Когда видишь кровь, страдания, смерть, рука поневоле тянется в карман, к припрятанной пачке. Вот выйдет на пенсию, станет работать на отцовской даче – и на свежем воздухе, глядишь, и забудет про курево. Он бросил взгляд на Максима, будто ожидавшего от него ответа, и повторил: – Значит, тайник. Интересно, что такого Гольдберг там прятал? Стоило ли оно человеческой жизни? И… – Геннадий собирался еще что-то добавить, но его прервали громкие рыдания.
Он оглянулся и увидел красивую женщину лет тридцати, стройную, черноволосую, с тонким носом и пухлыми губами. Горбинка на носу ее нисколько не портила, наоборот, придавала пикантность интеллигентному смуглому лицу. Она громко плакала и размазывала слезы, а высокий мужчина, чуть старше ее, гладил женщину по плечу, пытаясь успокоить. Незнакомка оттолкнула его руку и подошла к Беспальцеву:
– Вы следователь?
Беспальцев отметил про себя, что вежливые люди, вообще-то, сначала здороваются, но в миндалевидных глазах молодой женщины застыло такое страдание, что он ответил не без участия:
– Да, это я. А кто вы?
– Я племянница Моисея Григорьевича, единственный родной ему человек, – вздохнула она и всхлипнула. – Вам, наверное, нужны мои документы? Вот, пожалуйста, паспорт. Я Софья Иосифовна Гурова. Это мой супруг, Андрей Иванович Гуров. Андрюша, ты тоже дай свой паспорт, – попросила Софья мужа, и он с готовностью стал рыться в старом кожаном портфеле.
Геннадий бегло просмотрел их документы. Впрочем, он и так видел, что супруги его не обманывают. Отметив, что Софья в жизни гораздо красивее, чем на черно-белой фотографии в паспорте, следователь вернул документы и помог убитой горем женщине пройти в дом. Она пугливо озиралась по сторонам, словно пойманная в силки птица.
– А где дядя? Мне кажется, я не выдержу, если увижу его тело.
– Сонечка, успокойся, – супруг крутился возле нее, и его нарочитая забота показалась Беспальцеву какой-то фальшивой. – Возьми себя в руки. Товарищ следователь задаст тебе вопросы.
Соня прижала руки к пылавшим вискам:
– Скажите, его действительно убили? Эмилия Ефимовна ничего не перепутала?
Геннадий взглянул в ее влажные черные глаза – два бездонных озера.
– Я рад бы ответить вам отрицательно, но ваша соседка ничего не перепутала. Ваш дядя действительно убит.
Она так сжала пальцы, что хрустнули суставы.
– Но кто это сделал? – Софья тряхнула головой. – Кто мог желать его смерти? Товарищ следователь, вы, конечно, спросите меня об этом, и я отвечу вам: «Не знаю». Его все любили. Дядя был порядочным, скромным, отзывчивым… Меня любил как родную дочь… Моя мама – его родная сестра – умерла несколько лет назад, и тогда дядя купил мне дом на соседней улице, чтобы я могла как можно чаще к нему приходить. Мы виделись почти каждый день. Я пекла для него творожный торт, который он так любил, – ее передернуло, будто от удара электрического тока. – Все это проклятое прошедшее время! Мне не верится, что мы с ним никогда больше… – она снова принялась плакать, а растерянный Андрей стоял возле нее, смущенно разглядывая свои ботинки, слегка забрызганные грязью.
– Прошу вас, пожалуйста, успокойтесь, – Беспальцев дотронулся до ее холодной руки. – Мне действительно нужно задать вам несколько вопросов. Прежде всего внимательно осмотрите комнаты. Может быть, за время вашего отсутствия что-то пропало?
Женщина неимоверным усилием взяла себя в руки и огляделась.
– Часы! – вскрикнула она и рванулась к старому черному пианино. – Здесь стояли часы… Знаете, такие большие, сделанные из дорогого материала, кажется, слоновой кости… Дядя говорил, что они очень дорогие. А еще он говорил… – Софья бросила взгляд на Андрея, будто собиралась сказать что-то для него неприятное.
– Говори, говори, Сонечка, – разрешил супруг и, видя, что жена колеблется, сам вклинился в разговор. – Видите ли, мне кажется, старик не очень меня любил. Я не делал ему ничего плохого, наоборот, бежал сюда по первому его требованию. А он все равно порой выражал свое недовольство. Наверное, это обычная ревность, – он попытался улыбнуться. – Дяде хотелось, чтобы Сонечка возилась только с ним. Знаете, чем старше становятся люди…
– Так что с часами? – перебил его Беспальцев, сознавая, что и он начинает испытывать к Гурову неприязнь, только никакой ревности в этом не было. Какой-то этот Гуров скользкий, неискренний… – Вы хотели рассказать про часы.
– Ах да, извините. – Андрей Иванович сдернул с головы шляпу и стал нервно мять ее в руках. – Моисей Григорьевич обещал подарить эти часы Соне, выражал надежду, что когда-нибудь они украсят ее камин, если я, конечно, его выложу. Его ирония, как мне кажется, была совершенно неуместна. Я никогда не жил за его счет, я всегда работал, старался обеспечить жене достойную жизнь. Вероятно, ему что-то не нравилось…
– Вероятно, – Геннадий снова не дал ему закончить. – Обойдите другие комнаты. Удостоверьтесь, что пропали только часы.
Соня сделала робкий шаг в спальню и обернулась.
– Знаете, я кое-что вспомнила, – сказала женщина, виновато глядя на следователя. – Андрей, помнишь, дядя говорил, что в Одессе нашелся покупатель, который не дает ему покоя, потому что помешан на этих часах?
Гуров кивнул:
– Помню, дорогая. А еще Моисей Григорьевич добавил, что этот покупатель хочет приехать. Товарищ следователь, я подумал: нельзя исключать, что часы проданы. Дядя не посвящал нас в свои сделки.
– Имя покупателя помните? – поинтересовался Беспальцев. Супруги переглянулись.
– Но Моисей Григорьевич никогда не называл его имени и фамилии, – ответила Софья.
– Хорошо, оставим покупателя, – кивнул Геннадий. – Давайте сосредоточимся на других вещах. Пожалуйста, посмотрите внимательно. Это очень важно.
Андрей взял жену под руку, и они вместе прошлись по комнатам.
– Вроде ничего больше не пропало. – Женщина провела по красной бархатной скатерти тонким пальцем с миндалевидным ногтем. – Хотя постойте… Здесь, в углу, всегда стоял кожаный саквояж с инструментами. Дядя говорил, что они ценные, потому что некоторые из них днем с огнем не достать. А теперь его нет. Дядя Мойша каждый день ходил с ним на работу. Его будка стояла в двух кварталах отсюда, возле рынка…
– Так и запишем, – Беспальцев занес показания в протокол. – Софья, в погребе мы обнаружили тайник, правда, открытый и пустой. Вам что-нибудь известно про это?
– В погребе? – Андрей опередил жену с ответом. – Но дело в том, что мы никогда не были у него в погребе. Впрочем, дорогая, может быть, он говорил о тайнике тебе?
Женщина покачала головой:
– Нет, никогда о нем не слышала.
Беспальцев изучающе посмотрел на супругов. Ему не верилось, что дядя не поделился тайной своего «подземелья» с любимой племянницей. Другое дело – Гуров. Если Моисей Григорьевич его недолюбливал, мог попросить Софью никому не рассказывать о тайнике. Но лицо молодой женщины выражало неподдельное удивление, и следователю ничего не оставалось, кроме как поверить им на слово. Кому в таком случае Гольдберг мог поведать об этом? Неужели бандит сам отыскал тайник, когда обшаривал дом часовщика? На этот и другие вопросы у него пока не было ответов.

     Глава 4Южноморск, наши дни
Ему казалось, что машина ехала очень долго, хотя потом врачи уверяли: они находились на вызове неподалеку и поэтому домчались за пять минут. Доктор, пощупав пульс, констатировал смерть, а Ивашов, не узнавая себя, просил его вернуть отца к жизни.
– Он не мог умереть! – бормотал Сергей, словно находясь в трансе. – Он был здоров… крепок… Спасите его, умоляю вас. Быстрее отвезите отца в реанимацию.
Пожилой эскулап, фыркнув в густые седые усы, вежливо произнес:
– Молодой человек, я разделяю ваше отчаяние и с удовольствием бы оживил вашего отца, но я не бог. Да, ваш отец не должен был умирать, с этим я согласен. Думаю, кто-то позаботился о том, чтобы он ушел на тот свет раньше отведенного ему времени. Посмотрите, разве вы не видите признаки отравления? – Он повернулся к менеджеру. – Вызывайте полицию. Не думаю, что такое могло произойти от еды, которую готовят в вашем ресторане. По моему мнению, яд ему подсыпали, а кто и зачем – не знаю, я не следователь.
Менеджер, с бледным, как полотно, лицом, снова схватился за мобильный.
– Полиция? Убили человека…
Сергей его уже не слышал. Он продолжал стоять на коленях возле трупа отца. Молодой человек очнулся только тогда, когда приехала полиция и усталый следователь в черных старых брюках и бежевой рубашке без рукавов с разводами пота под мышками стал опрашивать свидетелей. Когда его худая рука опустилась на плечо Ивашова-младшего, тот вздрогнул, как от прикосновения гадюки, и резко вскочил.
– Мне сказали, это ваш отец? – поинтересовался следователь, сморщив желтоватое лицо. Сергея поразили его тусклые равнодушные глаза болотного цвета. – Вы ужинали с ним?
– Вы кто? – Адвокат только сейчас начал возвращаться в реальность.
– Разве вы не слышали? – раздраженно спросил полицейский. – Следователь, майор Борис Павлович Прокопчук.
– Понятно, – Ивашов вытащил свое адвокатское удостоверение. – Мы с вами почти коллеги.
– Ключевое слово «почти», – безапелляционно отозвался Прокопчук. – Позвольте задать вам несколько вопросов.
Ивашов кивнул, подумав, что вряд ли он мог бы ответить отрицательно.
– Еще раз спрашиваю, – буркнул следователь не очень любезно, – вы ужинали с ним?
– Да, – кивнул Сергей. – Сегодня отец позвонил мне и пригласил на ужин в это кафе.
– Менеджер говорит: вы ругались, – скорее констатировал, чем уточнил Прокопчук.
– Видите ли, отец оставил меня с матерью, когда мне было десять лет, – пытался объяснить молодой человек. – Он не видел меня восемнадцать лет и вдруг нежданно-негаданно объявился. Стоит ли говорить, что я был на него обижен и вообще не хотел идти в кафе. Однако он меня убедил.
– Интересно, как же ему это удалось? – ехидно спросил следователь. – Денег пообещал, что ли?
Ивашов заскрипел зубами и чуть не треснул майора по лысоватой дынеобразной голове.
– Несмотря на небольшой стаж работы, денег у меня достаточно, – парировал он. – Отец намеревался о чем-то меня просить, якобы, кроме меня, ему никто не может помочь, но когда я пришел, стал говорить о наследстве. Мы давно решили с матерью, что нам ничего от него не нужно. Разумеется, я вспылил и ушел.
Следователь открыл рот, намереваясь еще что-то спросить, но к нему подошел довольно молодой мужчина в потертых джинсах и белой футболке с логотипом какого-то футбольного клуба.
– Его отравили, – мрачно сообщил он, потерев недельную щетину на подбородке. – Судя по всему – цианид. Пена изо рта, запах миндаля. Бутылку шампанского, тарелки и содержимое бокалов я забираю на экспертизу. Хотя и без экспертизы многое ясно.
– И что тебе ясно? – Прокопчук сощурил и без того узкие глаза.
– Отравить хотели только покойного, – отрапортовал парень, видимо, судмедэксперт. – Шампанское в бутылке миндалем не пахнет, зато из его бокала запашок, как на кондитерской фабрике. К содержимому второго бокала у меня претензий нет.
– Скажи санитарам, чтобы уносили труп, – скомандовал майор и повернулся к Ивашову, внимательно слушавшему их разговор. – Теперь вы знаете, как умер ваш отец. Скажите, вы действительно сильно его ненавидели?
Сергей сначала покраснел, потом побледнел.
– К чему вы клоните? – прошипел он. – Вы хотите сказать, что это я отравил собственного отца?
– Как бы то ни было, вы – первый подозреваемый, – с какой-то радостью сообщил следова-тель.
– Надо полагать, и единственный, – усмехнулся Ивашов. Все происходящее казалось ему каким-то фарсом. – Впрочем, интересно, какой же у меня был мотив? Я не общался с отцом восемнадцать лет и тем не менее не прибил его в темном закоулке. Что же нашло на меня сегодня?
Майор скривился, и его подвижное лицо покрылось сетью мелких морщин. Интересно, сколько ему лет? Сорок, пятьдесят, шестьдесят?
– В данном случае мотив нетрудно вычислить, – огорошил он Сергея. – Допустим, отец пригласил вас, чтобы поговорить о наследстве, и сказал, что написал на вас завещание, однако намекнул, что по каким-то причинам может передумать. А? Чем не мотив?
– Ерунда какая-то, – пробормотал Ивашов. – И какие же причины заставили бы его передумать? Что вы сочините в этот раз? Только, прошу вас, давайте поубедительнее, ибо я адвокат и способен защитить самого себя. Уверяю вас, ваши идиотские формулировки не прокатят в суде. Надеюсь, вы не намерены меня… – он сделал многозначительную паузу, – задержать на сорок восемь часов?
– Я намерен предупредить вас, чтобы вы не уезжали из города, – ледяным тоном проговорил следователь. – Не буду брать подписку о невыезде, поверю на слово. Оставьте свой адрес и телефон.
Ивашов вытащил визитную карточку и протянул Прокопчуку:
– Пожалуйста. Здесь все данные. Смею вас уверить, что из города я не уеду. У меня два судебных слушания на неделе.
– Рад за вас, – усмехнулся майор. – Скажите, ваш отец, случаем, не проговорился о своих врагах?
– Если вы хотите спросить, подозреваю ли я кого-нибудь в его смерти, то честно отвечу – нет, – отчеканил Сергей. – Я много слышал о делах отца, о его связи с криминалитетом, но только то, что слышали все. Впрочем, менеджер кафе может подтвердить, что наш разговор длился недолго. Кстати, если бы отец сказал мне, что ему угрожает опасность и он ждет от меня помощи, то я бы не вспылил, – добавил он и вздохнул.
– Ладно, можете быть свободны. – Прокопчук махнул костистой рукой. – Еще раз повторяю: из города не уезжайте. Когда вы мне понадобитесь, я вам позвоню.
Он отвернулся к санитарам, выносившим из ресторана носилки с безжизненным телом, и Ивашов почувствовал, как в его душе что-то шевельнулось, и это что-то не было ненавистью, скорее, сожалением. Слишком поздно – во всех смыслах – отец решил вернуть сына. Слишком поздно… Он поплелся к машине, рассеянно включил зажигание и поехал по утопавшему в летних сумерках городу. Его квартира находилась недалеко от офиса и недалеко от кафе, где он в первый и последний раз за восемнадцать лет видел отца. Припарковав автомобиль возле дома, он вошел в подъезд, как всегда, чисто убранный руками жильцом, и стал медленно подниматься по лестнице.
В двухкомнатной квартире, в которой они жили с матерью много лет, его встретила тишина – к ней он никак не мог привыкнуть. Полгода прошло со дня смерти мамы, а ему все казалось, что она выйдет к нему навстречу, обнимет, поцелует и скажет, что приготовила на ужин. Так было много лет – и все оборвалось в один день.
Вспомнив о матери, Сергей вдруг с изумлением заметил, что не винит отца в ее смерти – впервые за долгие месяцы. Наверное, потому, что сегодня отец не показался ему счастливым человеком и сам отправился туда, откуда не возвращаются. Но если со смертью матери было все понятно, нелепая смерть отца рождала вопросы. В его случае убийцу могут искать очень долго и, вероятно, не найдут. Если криминалитет решил отомстить ему, они тщательно подготовились. Тогда он – единственный, кому важно найти убийцу и отдать в руки правосудия. Если его самого не обвинят в этом преступлении.
Ивашов сел на новый диван, купленный после смерти мамы, прислонился спиной к его мягкой спинке с бежевой обивкой и задумался. Судмедэксперт сказал, что отца отравили в кафе и что яд подсыпали в бокал, а не в бутылку. Но кто и когда успел это сделать? До их прихода вряд ли. Никто не мог предугадать, куда сядет Ивашов-старший. Сергей сел у окна, но мог выбрать другое место. Отравители не стали бы полагаться на случай. Значит, яд подсыпали, когда они уже сидели в ресторане. Официант тоже исключается: Сергей следил за каждым его движением, чтобы не смотреть на отца. Больше никто и не подходил к их столику… Не подходил…
В памяти возник наглый Микки-Маус, приглашенный для компании, сидевшей у сцены, но почему-то вертевшийся возле них. А почему он, собственно, решил, что Микки-Мауса пригласили для веселой компании? Убийцы отца все хорошо просчитали. Когда в зал заходит аниматор, разве его кто-то опасается? И восточная красавица тоже появилась не случайно. Она отвлекла на себя внимание, когда Микки-Маус сыпал яд в бокал отца. Да, все сходится, иначе и быть не могло.
Сергей дал себе слово завтра, несмотря на занятость и усталость, съездить в кафе, чтобы подтвердить свое предположение. Перед глазами возник отец, умолявший его выслушать что-то важное. Может быть, потом, немного погодя, речь пошла бы вовсе не о наследстве, а о чем-то другом? Может быть, отец знал, что его жизнь висит на волоске, и хотел рассказать о своих проблемах? Какой же он был самовлюбленный, эгоистичный дурак, если его не выслушал! Человек просил о помощи и не получил поддержки у родного сына.
Сергей обозвал себя идиотом, тяжело поднялся и поплелся на кухню. Аппетит пропал, но до смерти захотелось выпить рюмку коньяку, успокоиться и привести в порядок мысли.
Сергей никогда не злоупотреблял спиртным, осуждал тех, кто считал его лучшим способом расслабиться, но сегодня ему хотелось именно коньяку, может, еще и для того, чтобы помянуть безвременно ушедшего отца.
Он открыл дверцу белоснежного кухонного шкафа, достал бутылку, уже початую (его друзья часто просили рюмочку), и, налив янтарной жидкости в хрустальную рюмку, залпом выпил. Коньяк обжег горло, кровь, казалось, забурлила в жилах, но ожидаемого успокоения это не принесло. Ивашов с неудовольствием поставил бутылку на место, сполоснул рюмку и, расстегивая рубашку, направился в ванную, чтобы принять горячий душ – проверенное средство. После него он всегда засыпал как убитый. И действительно, струи воды оказали на него волшебное действие. Мысли об отце и о собственной вине оставили молодого человека, и он, закутавшись в большое махровое полотенце, пошел в спальню и упал на кровать, дав себе слово следить за тем, как продвигается следствие по убийству отца, и, если понадобится, самому включиться в расследование. Уже сквозь сон он услышал, как трещит мобильный, но не протянул руку, потому что ни с кем не хотел говорить. Завтра, все завтра.

     Глава 5Вознесенск, 1965
Геннадий Беспальцев сидел в кабинете, рисуя простым карандашом по белому листку и пытаясь сосредоточиться. Он нарисовал что-то, похожее на каминные часы и саквояж Гольдберга, хотя никогда их раньше не видел – только слышал описание. В голове юлой, назойливо, завертелся вопрос: что же получается? Эти вещички – саквояжик и часики – стояли на видных местах, преступнику не пришлось бы их искать. Отсюда следовало: пытал он Моисея Григорьевича по другому поводу.
А по какому? Как ответить на этот вопрос? Да черт его знает. Отбросив карандаш, следователь потянулся за ручкой и быстро составил ориентировку на пропавшие вещи. Экспертиза по отпечаткам пальцев не была готова, пока неизвестно, чьи пальчики обнаружил всемогущий эксперт на стакане, и Геннадий, приготовив подробное описание пропавших ценностей, попросил секретаря разослать их по всем крупным городам в надежде, что преступник все же попытается их продать или еще как-нибудь засветит. Таинственный покупатель, имя и фамилию которого Гольдберг не стал сообщать племяннице (да и зачем?), не выходил из головы. Интересно, кто он, имел ли отношение к убийству?
Беспальцев достал пол-литровую банку, сунул туда кипятильник, весь покрытый белым налетом, и вставил вилку в розетку. Он очень любил пить чай и не представлял себе другого отдыха, кроме как за стаканом крепкого темно-коричневого напитка, особенно вприкуску с рафинадом. Покойная мама говорила, что его дед, проживший девяносто с лишним лет, тоже любил побаловать себя чаем с куском сахара. Вскоре в банке забулькало, и это уютное шептание словно на миг перенесло его домой.
Беспальцев никогда не заваривал чай в отдельной, предназначенной для этого посуде. Он кидал в старый граненый стакан три ложки черного, ароматного напитка и заливал все кипятком. Жена дивилась, как он может пить столько, сколько, по ее мнению, предназначалось на целый заварный чайник, и Геннадий отвечал, что именно в таких пропорциях получается то, что нужно. Майор достал ложку и уже собирался сунуть ее в банку из-под кофе, где всегда хранил чай, когда в кабинет без стука, запросто, как он всегда это делал, зашел Степаныч.
– О, чаек, – обрадовался он, бросив взгляд на закипевшую воду, – угостишь?
– Смотря что ты мне скажешь, – усмехнулся Геннадий. – А я посмотрю, стоят ли твои сведения стакана чая.
– Ох какие мы – Степаныч плюхнулся на стул и запустил руки в седые волосы. – Ну слушай. Умер твой Гольдберг не от побоев, а от остановки сердца. Видишь, как бывает: мужчина был довольно крепким для своего возраста, а сердечко не выдержало. Это первое. Второе – я отыскал хозяина пальчиков на стакане.
Следователь выронил ложку и подался вперед. Такого подарка судьбы он не ожидал:
– Неужели? Кто это?
– Олег Петрович Будченко, – радостно пропел эксперт. – Наш клиент, рецидивист, кстати, проживающий на соседней с Гольдбергом улице.
Беспальцев удовлетворенно кивнул:
– Молодец, Степаныч. Чай заслужил. Кстати, ты обедал? Жена приготовила мне бутерброды с паштетом, который сама сделала. Очень вкусный, будешь просить добавки.
Панков глотнул слюну и сморщил широкий нос:
– Да ну? Вот повезло мне. Представляешь, моя старушка уехала к дочери, так что я питаюсь в нашей столовой. Сегодня позже встал и не успел позавтракать.
Геннадий посмотрел на часы:
– Судя по всему, и не пообедал бы. Усаживайся поудобнее. – Он достал завернутые в газету бутерброды и разложил на тарелке. По кабинету разнесся умопомрачительный запах, и судмедэксперт закрыл глаза. – Бери, не стесняйся. Вот тебе и чаек. – Он бросил в кружку чаю и налил кипятку. – А я тем временем буду совмещать приятное с полезным, – Беспальцев снял трубку и принялся крутить диск. – Алло, Максим? Срочно разыщи мне личное дело Олега Петровича Будченко. Да, чем скорее, тем лучше. Это его пальчики мы обнаружили на стакане в доме часовщика. – Положив трубку, он улыбнулся, глядя, как Степаныч уничтожал бутерброд – так, что даже сытому есть захочется. – Моя Галя делает паштет из говяжьей печенки и добавляет туда свиное сало. Правда, вкусно?
– Нет слов, – отозвался Панков с набитым ртом и прислушался – Кажись, Вдовин. Он и ко мне так же робко стучится. Скромный молодой человек.
– Точно Вдовин, – кивнул Геннадий и крикнул: – Заходи, Макс.
Оперативник распахнул дверь, блеснул золотом волос и потянул носом.
– Кажется, я хорошо попал. – Широкая улыбка озарила его румяное лицо, и молодой человек указал на бутерброды. – Умоляю вас, хотя бы кусочек! По вашей милости я не успел в столовую.
– Ну, мы исправим это недоразумение, – Беспальцев придвинул к нему тарелку и посмотрел на замусоленное дело Будченко в картонной папке с пожелтевшими завязками. – Садись с нами, не стесняйся, бумаги положи на стол. Поешь – бери Горемыкина, и бегите домой к этому Будченко. Если нам повезет, мы в скором времени закроем дело.
– А если он не имеет отношения к преступлению? – Вдовин надкусил бутерброд.
– Ты веришь, что вор-рецидивист просто нанес ему дружеский визит? – усмехнулся следователь. – Или проходил мимо, а Гольдберг позвал его на чай? Ты же не первый год работаешь в милиции, чтобы делать такие глупые предположения. Или я не прав?
– Вроде правы, – Максим пожал плечами, – только чудно, что мы так быстро раскрыли дело. Обычно не меньше месяца возимся. Кроме того, наш подозреваемый только что откинулся. Неужто даже отдохнуть не захотел?
– Бывает в жизни и такое, я имею в виду везение, – заметил Беспальцев и потянулся к бутербродам. – Кстати, у рецидивистов свое понятие об отдыхе. Заговорили вы меня, друзья-товарищи. Сейчас все съедите, а мне и крошки не останется. – Он вцепился в самый большой бутерброд, всем видом показывая, что готов драться за него. – Так-то, дорогие мои.

     Глава 6Южноморск, наши дни
Сергей проснулся еще до сигнала будильника на телефоне, взял мобильный в руку, чтобы посмотреть, кто звонил вечером, и с удивлением узнал, что с ним хотел поговорить дядя Виктор.
Так получилось, что дядя Виктор был старым другом и отца, и матери, разумеется, больше отца, потому что с ним они учились в одном классе и мечтали о подвигах в милиции. Однако после окончания школы дядя Виктор поступил на экономический факультет, окончил его и работал на местном заводе. После развода родителей он остался в хороших отношениях с матерью, часто звонил, даже помогал деньгами, когда она просила. Сергей знал, что про отца они не говорили: для матери это оставалось одной из самых болезненных тем, и хорошо, что дядя Виктор это понимал.
Мать восхищалась его преданностью жене. Когда та умерла от инфаркта, дядя Виктор не привел в дом другую женщину, чтобы она заменила мать его единственному сыну, угловатому хмурому парню, сам вырастил его, а потом отправил учиться за границу (после того, как завод, где он работал, приказал долго жить, дядя Виктор занялся бизнесом, и очень успешно). Давая деньги матери Сергея, мужчина никогда не требовал их возврата и брал только потому, что гордая женщина обещала оставить их на пороге его трехэтажного загородного особняка.
Ивашов-младший, заставив себя встать с постели, набрал его номер, и дядя Виктор откликнулся сразу, будто знал, что Сергей обязательно перезвонит. Впрочем, может, и знал. Он вообще прекрасно знал их семью.
– Здравствуй, Сережа, – послышался сочный баритон дяди Виктора. – Вот думаю, как тебе сказать.
– Если вы об отце, то мне все известно. – Ивашов перевел дух и выпалил: – Я был очевидцем его смерти.
Виктор охнул:
– Но как? Он встречался с тобой в ресторане?
– Да, он назначил мне встречу ни с того ни с сего, мотивируя это тем, что нам надо поговорить, – пояснил Сергей. – Отец сказал, что нуждается в моей помощи. Но когда мы уселись за столик, он стал говорить о наследстве. А вы же знаете, как мы с мамой к этому всегда относились, – добавил он, стараясь, чтобы его слова звучали как можно убедительнее.
– Знаю, и в этом вопросе никогда ее не поддерживал, – отозвался Виктор. – Неужели ей было приятно, что он тратит деньги не на собственного сына, а на молодых пассий, которые менялись, как перчатки?
– А я понимал и поддерживал, – буркнул Сергей. – Нам ничего не нужно от предателя. А отец нас предал. Тогда, восемнадцать лет назад…
Произнеся эту фразу, Ивашов почувствовал ком в горле. Перед глазами возник отец, лежавший на холодном полу ресторана, с белой пеной на губах. И это воспоминание всколыхнуло затихшее было чувство вины.
– Значит, ты видел, как он умер, – дядя Виктор прерывисто задышал, – я знаю, мой мальчик, что ты спешишь на работу, и не хочу тебя отвлекать. Не мог бы ты заехать ко мне после работы? Мы попили бы чаю – мне известно твое отношение к алкоголю, – поговорили.
Ивашов хотел было отказаться, но подумал, что ему и самому хочется высказаться, и лучше излить душу знакомому человеку, чем незнакомцу.
– Хорошо, дядя Виктор, – твердо пообещал он, – я заеду часов в семь вечера.
– Отлично, – обрадовался мужчина. – Я буду дома один. Впрочем, ты знаешь, что я всегда один после того, как умерла Зина и как Кирюшка решил остаться в Лондоне. Будешь дорогим гостем. Жду.
Как деловой человек, он не стал больше занимать чужое время. Странно, но после разговора с дядей Виктором Сергей почувствовал облегчение. Он принял душ, выпил чашку кофе, дав себе слово перехватить булочек в кондитерской по дороге на работу, оделся, придирчиво осмотрел себя в зеркале и вышел. Солнце уже начинало пригревать, и вездесущие бабульки, как всегда, сидели на скамейке возле подъезда, обсуждая всех и вся. Он знал: больше всего их злила импровизированная стоянка машин во дворе. Так уж получилось, что в округе не было никакой стоянки – ни платной, ни бесплатной. А ставить автомобили за несколько километров и потом добираться до дома на общественном транспорте никто не хотел. Бабуль злило и то обстоятельство, что в доме приобретали квартиры люди небедные, и в каждой семье имелось по несколько машин.
– Люди у нас стали какие-то непонятливые, – заговорила одна из них, его соседка по лестничной клетке, которую Сергей про себя прозвал старой Мальвиной. Седые волосы, черт знает чем крашенные так, что стали фиолетовыми, платья чуть ниже колен, открывавшие дряблую морщинистую кожу на ногах, но девичья фигурка – сзади старушенция вполне могла сойти за молодую женщину. – Да, непонятливые, – уже громче произнесла она, боясь, что Ивашов ее не услышит. – Здесь, между прочим, дети гуляют и животные, а вы машины ставите. Сколько несчастных случаев произошло во дворах! Или вы, молодой человек, телевизор не смотрите?
– Почему же, смотрю. – Она раздражала Сергея до такой степени, что при виде ее он норовил поскорее проскользнуть в подъезд или квартиру. – Только те, что сидели за рулем, были в неадекватном состоянии. Я же вполне контролирую свои действия.
Бабули переглянулись и зашумели.
– Где уж ты контролируешь! – не унималась Мальвина. – Галина жаловалась: мол, три дня назад ты чуть ее пуделя не задавил.
Ивашов почесал затылок. Самое интересное – он знать не знал пуделя и Галину.
– Это был не я, – пытался он отбиться, но у него ничего не вышло. Бабули загалдели еще громче:
– Ты, она тебя сразу узнала.
Ивашов пожалел, что вступил с ними в спор, юркнул в салон и быстро завел автомобиль. Он не стал говорить, что машина необходима ему как воздух. Попробуй успей на судебные заседания, добираясь до здания суда на общественном транспорте! Старухи шамкали что-то вслед, но Сергей с гордым видом вырулил на дорогу и поехал в суд. Сегодняшнее дело было неинтересным – обычный бракоразводный процесс. В принципе мать предупреждала его, что, возможно, только этим он и будет заниматься, пока не заработает имя. Тогда клиенты потекут рекой.
Припарковав машину возле здания суда, он вылез из автомобиля, встретившись глазами с адвокатом противной стороны, обещавшим супругу (Ивашов представлял интересы жены) отсудить все имущество. Разумеется, он погорячился, потому что на мужа была записана всего половина, однако оба бывших супруга горели желанием получить все. Странно, но, когда началось очередное слушание, бывшие мило улыбались друг другу, подмигивали, мужчина даже послал воздушный поцелуй, и Сергей подумал, что кто-то спятил – то ли адвокаты, то ли бывшая семейная пара. В довершение во время выступления адвоката супруга его клиент вскочил и заявил, что не нуждается больше в его услугах, так как они решили помириться.
Адвокат вспылил, тихо выругался, подумав о гонораре, который не получит, однако Ивашов безумно обрадовался такому ходу событий. Его тошнило от клиентки, женщины неопределенного возраста, изуродовавшей себя пластическими операциями до такой степени, что лицо превратилось в какую-то силиконовую маску с надутыми губами и выпиравшими скулами, обтянутыми кожей.
– Черт с ними, с деньгами, – буркнул Сергей, быстро собрал бумаги, вышел из зала заседания и с наслаждением опустился на водительское сиденье. Если дядя Виктор свободен, можно было поехать к нему, посидеть на веранде уютного трехэтажного дома и вспомнить то, что когда-то было очень дорого обоим.
Ивашов достал мобильный, набрал номер Виктора и, когда старый приятель родителей отозвался, спросил:
– Дядя Витя, я уже освободился, можно приехать сейчас?
– Ну разумеется, мой дорогой, – обрадовался мужчина. – Я свободен, как ветер. Давай ко мне.
– Лечу! – бросив мобильник в бардачок, Ивашов втопил в пол педаль газа.

     Глава 7Вознесенск, 1965
Олег Будченко жил с матерью в ветхом одноэтажном доме, возле которого росла парочка чахлых яблонь, уже потерявших медную листву. Везде чувствовалось запустение, которое бросается в глаза, когда не хватает рабочих рук. Оперативникам было известно, что мать Олега уехала в небольшой городишко, находившийся в пятидесяти километрах от Вознесенска, чтобы ухаживать за парализованным отцом, и Будченко был предоставлен самому себе. Впрочем, вряд ли присутствие матери его удерживало от воровства. По неухоженному крыльцу с налипшими комьями грязи (местами от него отлетела штукатурка) милиционеры поднялись к входной двери и постучали.
Вдовин почему-то не верил, что на стук кто-то откликнется – так и случилось. Горемыкин постучал еще раз, громче, а потом забарабанил в дверь, крикнув:
– Будченко, открывай, милиция.
Его крик тоже ни к чему не привел. Никто не спешил впускать милицию в дом, никто не шуршал в коридоре, и Вдовину стало не по себе. Он не мог объяснить, почему его вдруг охватил страх, липкий, противный. По логике вещей, Будченко мог куда-нибудь отлучиться, например в магазин или в кино – тоже человек, пусть и рецидивист, однако плохое предчувствие не покидало молодого опера. Максим взялся за ручку и дернул ветхую деревянную дверь на себя. Она оказалась незапертой, и Вдовин вбежал в темный сырой коридор, буркнув под нос:
– Ну вот, так и знал.
Горемыкин устремился за ним. Старый дом встретил их тишиной, гробовой, пробирающей до дрожи. Так тихо, противно тихо, не бывает даже в заброшенных домах. На секунду остановившись возле вешалки, коллеги устремились в большую комнату и застыли. Олег Будченко (это был он собственной персоной, они узнали его по фотографиям) сидел за столом, уронив голову на скатерть.
«Может быть, жив, но пьян?» – мелькнуло в голове Вдовина, и он, подойдя к рецидивисту, приложил руку к артерии на его шее.
– Мертв? – с придыханием спросил Горемыкин, прищурившись.
– Мертвее не бывает, – отозвался Вдовин. – Ох, чуяло мое сердце… Потом обливался, когда на крыльце стоял.
– Откуда ты мог знать, что он умер? – удивился коллега.
– Шестое чувство, – пояснил Максим. – Бывает у меня такое. – Он наклонился над трупом, всматриваясь в бледное лицо. – Интересно, как же так получилось?
– Для рецидивиста умереть в собственном доме, а не в тюряге – счастье, – усмехнулся Андрей.
– А по мне – так без разницы, – буркнул Вдовин, дернув себя за золотистую шевелюру. – Беги к телефону-автомату, я на остановке будку видел, вызывай эксперта и Беспальцева.
* * *Панков бросил саквояж на пол и с неудовольствием склонился над трупом.
– Испортил-таки мне обед, гаденыш, – прошипел он, глядя на Вдовина.
– Много есть вредно, – тон в тон ответил оперативник. – Кстати, один бутерброд ты все же проглотил.
– Змей ты, – буркнул судмедэксперт и повернулся к Беспальцеву, мерившему шагами комнату с облезлыми обоями. – Гена, я не нашел на его теле видимых повреждений и поэтому не могу сообщить точную причину смерти. Умер он не сегодня, мне кажется, около суток назад, во сне.
– Понятно, – кивнул следователь, косясь на вынырнувшего из соседней комнаты Горемыкина с каким-то свертком в руках. – Андрей, нашел что-нибудь интересное?
– Как ни странно, – съязвил оперативник. – Вот, полюбуйтесь. – Он тряхнул холстину, и из нее посыпались какие-то причудливые отвертки, иголочки и шурупы. Обычный человек не знал бы, что с ними делать – уж больно маленькие, миниатюрные. – Не буду настаивать, но похоже, что это инструмент Гольдберга.
Беспальцев растерянно взял одну отвертку и принялся вертеть в длинных пальцах.
– По показаниям его племянницы, инструменты должны быть в кожаном саквояже, – констатировал он. – Мы должны найти его, а заодно и каминные часы.
– Странно, правда? – Вдовин, поправив золотистый чуб, упавший на лоб, наклонился к Беспальцеву. – Инструменты должны быть в саквояже из натуральной кожи, дорогом, как утверждает племянница. Возможно, он для них и приспособлен. Зачем Будченко вытаскивать их оттуда и заворачивать в холстину?
– Только не говорите, что он нашел покупателя на саквояж, а не на инструменты, – хихикнул Горемыкин и показал трехлитровую бутыль мутного самогона. – Эта любушка стояла рядом с инструментами. Видно, наш покойник любил выпить.
– Любил, – отозвался Беспальцев с сожалением. – Вот именно, что любил. Теперь для него все в прошедшем времени.
Он подумал, что смерть рецидивиста помешала раскрытию преступления. Вот как бывает – нашли вещдок, причем очень важный, сняли отпечатки пальцев, вполне возможно, что эксперт признает на нем пальчики Будченко – любой следователь о таком подарке может только мечтать, – но допросить подозреваемого, выдавить из него признание и закрыть дело уже не получится. Дело закрыла смерть – неплохое название для детективного фильма. Убийство часовщика, считай, раскрыто. Но раскрыто ли?
Пока остаются вопросы, на которые нет ответа, так утверждать нельзя. А вопросов как собак нерезаных. Куда, спрашивается, делись саквояж и часы? Неужели Будченко действительно продал их и пропил? Почему же тогда оставил инструменты? По словам Софьи, они были очень ценные. Любой часовщик – не обязательно в этом городе – оторвал бы их с руками и заплатил приличную цену. Бывает, конечно, что покупатель на менее ценные вещи находится быстрее, но подходит ли это к ситуации с рецидивистом?
От напряжения лоб следователя прорезала глубокая морщина, сразу состарив его на несколько лет, и Максим, наблюдавший за майором, вклинился в его размышления:
– Думаете о том же, о чем и мы с Андреем? Почему саквояжа нет, а инструменты на месте?
– С тобой к гадалке не ходи, – усмехнулся Беспальцев и смахнул мутную каплю пота с хрящеватого носа. – Правда, Олег мог их и пропить, и продать. В пользу этого говорит эта красавица, – он указал на бутыль.
– Что-то подсказывает мне, что он этого не делал, – пробурчал Андрей. Геннадий махнул рукой:
– Давайте дождемся заключения нашего Панкова. Может быть, вскрытие направит нас в нужное русло.
– Хочется надеяться. – Максим скривил губы, тряхнув золотой шевелюрой, и все трое пошли к служебной машине, ожидавшей их у осиротевшего дома.
– Телеграмму матери отстучите, – попросил Беспальцев. – Если завтра приедет, нужно будет с ней переговорить.
– Сомневаюсь я, что о сыне она много знала, – сокрушенно отозвался Горемыкин. – Бывает: сын гад последний, преступник, но к матери относится трепетно, бережет ее покой. Разве мы это не проходили?
– Проходили, и неоднократно, – Геннадий открыл дверь машины и залез в салон на заднее сиденье. – И в таких случаях матери порой сообщали очень ценные сведения. Видишь ли, брат, материнское сердце не обманешь. Оно способно многое подмечать.
– Да я, собственно, и не возражаю, – ответил Андрей с переднего сиденья. – Сейчас выйду у почты и отстучу телеграмму. Останови, – попросил он водителя, и желтый автомобильчик притормозил у одноэтажного здания почты. – Ну, я пошел.
Он с трудом вылез из салона, в который раз пообещав себе похудеть, и, нахлобучив на лысину серую старую кепку, побрел к неказистому строению. Машина сорвалась с места, словно торопясь доставить следователя и оперативника в отделение.

     Глава 8Южноморск, наши дни
Дом дяди Виктора находился в живописной долине, окруженной, будто цепью, горами причудливой формы. На их склонах курчавился лес, в трехстах метрах протекала река, имевшая крошечный, но миленький песчаный пляж. Когда-то Виктор объяснил матери, почему построил дом не на берегу моря, а здесь.
– Понимаешь, со мной что-то произошло, – сказал он и виновато улыбнулся. – Попытаюсь объяснить. Там, где я родился, моря не было, и я с удовольствием ездил с родителями в Крым, купался до одури, готов был выпить море, думал, как забрать с собой хотя бы его кусочек… Потом моего отца, военнослужащего, перевели в наш город, и я несказанно радовался. Еще бы… море стало моим, я мог наслаждаться им в любой момент, что и делал. Мальчишкой целые дни я проводил на пляже, купался, нырял с такими же сорванцами. Если что-то мешало мне пойти на пляж, я считал, что день прошел зря. Так было лет, наверное, до сорока. А потом я начал себя заставлять. Внушал, что купание необходимо для моего здоровья. Лет пятнадцать заставлял… А потом резко перестал. Выстроил дом в долине, среди гор, далеко от моря, и не жалею. Прошлое лето просидел в нем, на море почему-то не тянуло. Если бы потянуло, сел бы в машину и поехал. Но не тянуло.
Сергей помнил, как мать улыбнулась его словам.
– Это возраст, Витя, – сказала она. – Мне хочется купаться только тогда, когда Сережа привозит меня на море. Я стала очень привередлива к пляжам, мне нужно, чтобы там было мало народа и чисто.
– И мне достаточно реки, – ответил Виктор. – Приезжайте ко мне, искупайтесь в серебряных струях, потом попейте чайку с горными травами – и вы поймете, что ничего лучше на свете нет.
Почему они с матерью так мало у него бывали? Размышляя об этом, Сергей выехал за город, любуясь морем, которое неожиданно открылось, как голубая лента. Он любил эту дорогу, пролегавшую по обрыву, и, глядя на море, подумал, что давно пора открыть купальный сезон. Говорят, вода уже градусов двадцать, в самый раз – бодрящая, но не холодная. К концу лета море нагревалось до двадцати семи, и в такую воду не хотелось заходить – она просто не ощущалась.
«Надо набраться храбрости и пригласить Марину», – решил он, вспомнив красивую однокурсницу, в которую был влюблен в студенческие годы и даже делал предложение. Разумеется, красавица его отвергла: что было у Сергея тогда? Квартира, где он жил вместе с мамой? Зато предложение богатенького Паши Битова она приняла с удовольствием, молодые поженились, и больше он о них не слышал. Отец Пашки, один из крупных бизнесменов Южноморска, обещал сыну и невестке обустроить их в Москве, и Ивашов очень удивился, встретив Марину несколько месяцев назад в центре родного города. Она постарела, на лице появились морщинки, но все равно осталась красивой.
– Здравствуй, Марина. – Он почувствовал, как сердце забилось от волнения, как несколько лет назад, когда он решился предложить ей руку и сердце.
– Ивашов? – она сразу узнала его и улыбнулась, немного грустно. – Рада тебя видеть.
– Вы с Пашей приехали повидаться с родными? – спросил он, ища глазами Битова. Было время, когда супруг следовал за ней, как тень.
– С Пашей? – удивилась она. – Ты разве ничего не знаешь?
– А что я должен знать? – он покраснел.
– А то, – в тон ему ответила женщина, – что я уже три года не имею к Битову никакого отношения. То, что так красиво начиналось, очень плохо закончилось. Я была самой красивой девушкой Южноморска, но не Москвы. Тамошние красавицы и бизнес-леди вскружили моему мужу голову. Мне надоели многочисленные измены, и я уехала. Теперь жду, пока благоверный подаст на развод, только он не торопится. А ты чем занимаешься?
– У меня адвокатская практика, – ответил Сергей. – Кстати, бракоразводными процессами я тоже занимаюсь.
Она покачала головой:
– Я сама юрист, если ты еще помнишь. Тружусь юрисконсультом в одной фирме. Платят неплохо – и ладно.
Тогда Ивашов не решился предложить ей хотя бы прогуляться по городу и сейчас об этом жалел. Хорошо, взял ее визитку. Теперь есть телефон девушки, о которой он когда-то мечтал. Интересно, согласится Марина пообедать с ним? Думая о ней, он не заметил, как въехал в дачный поселок, и чуть не проскочил добротный дом дяди Виктора.
Молодой человек нажал на тормоз, и любимая машина, недовольно взвизгнув, остановилась у забора из красного кирпича. Ворота сразу распахнулись, будто дядя Виктор ждал его во дворе (наверное, так и было), и плотный мужчина небольшого роста, с большими добрыми голубыми глазами и волнистыми густыми светлыми волосами, вышел на дорогу. Сергей вылез из салона – и попал в его крепкие объятия.
– Здорово, Сереженька. – Дядя Виктор светился от радости. – Как же давно я тебя не видел! Но я тебя не обвиняю, что забыл старика. Сам хорош! В городе часто бываю, а позвонить тебе недосуг. Столько проблем с этим бизнесом! – Он, наконец, отпустил гостя и подтолкнул к воротам:
– Да ты проходи, проходи. Я мясо еще утром замариновал в томатном соке. Помнишь, твоей матери этот рецепт подсказала коллега по работе? Мне понравилось, я только так и делаю. А мяско парное, у нас один татарин разводит баранов.
Сергей прошел на огромный участок – тридцать соток. Мать рассказывала, что дядя Виктор, собираясь строить дом, скупил несколько участков у пенсионеров, уезжавших в город к детям. Несмотря на отсутствие домработницы, все сияло чистотой и ухоженностью. Виктор начал разводить цветы, да так этим увлекся, что ездил в соседние города за рассадой и семенами.
– Эх, жалко, матери твоей нет в живых, – сокрушался он. – Как часто я возил ей букеты роз. Она очень любила сорт «глория», – хозяин коснулся одного из цветков на большом розовом кусте. Цветок был действительно красив: кремовый, с розовым оттенком, к тому же умопомрачительно пах. – А я любил суп, который она мне готовила. Кроме шашлыка я приготовил и его. Кстати, дорогой, ты помнишь, каким супом угощала меня твоя мама, когда я к вам приезжал?
Ивашов наморщил лоб, вспомнив, что матери никогда не нравилась его привычка так думать.
– У тебя прекрасная кожа, – говорила она. – Зачем ты портишь ее морщинами?
– Какая разница, есть у мужика морщины или нет, – усмехался Сергей. – Всегда говорили, что шрамы украшают мужчину.
– Поверь, когда тебе стукнет лет сорок, ты захочешь продолжать хорошо выглядеть, – уверяла его мать. – Посмотри на своего отца. Он никак не может успокоиться. Я слышала, он сделал несколько пластических операций.
Сергей отмахивался:
– Ерунда!
Сейчас он подумал, что отдал бы многое, чтобы мать еще раз укорила его за привычку. Дядя Виктор, конечно, ничего не заметил. Он сам постоянно морщился.
– Так помнишь? – повторил дядя Виктор.
– Кажется, это был… – Ивашов замялся, – борщ.
Честно говоря, он ничего не вспомнил. Борщ любила мама. Вполне возможно, она угощала им дядю Виктора. Однако мужчина покачал головой и недовольно буркнул:
– Очень жаль, что не помнишь. Она всегда к моему приходу варила суп с фрикадельками. Знаешь, моя жена тоже его часто делала, но фрикадельки не получались у нее такими нежными. Потом выяснилось, что она не добавляла свинину. – Он улыбнулся добро, грустно. – Ладно, пройдем на веранду. Хочу тебя удивить. Сегодня я решил приготовить суп с фрикадельками.
Ивашов заморгал от удивления.
– Надо же! Я не ожидал!
– Проходи, проходи, – Виктор подтолкнул его на веранду, как он говорил, самое любимое место в доме после сауны.
Ухоженная, уставленная цветами и вьющимися растениями, она напоминала летний сад. Стол и несколько стульев стояли среди зелени. Здесь всегда было прохладно и уютно. К веранде прилегала ванная комната, и Сергей вымыл руки. Виктор отлучился. Вскоре он принес дымящуюся кастрюлю, тарелки с причудливым узором уже стояли на столе, ложки лежали рядом, в хлебнице румянились лепешки. Сергей знал, что дядя Виктор никогда не покупал хлеб в магазине. Он платил татарину, проживавшему за речкой, и тот делал для него лепешки на тандыре.
– Ну, начнем священнодействовать, – приятель отца взял поварешку, зачерпнул ароматный суп и разлил по тарелкам. – Угощайся, дорогой. Я понимаю, что никогда не сделаю ничего похожего на суп твоей мамы, но я старался…
Сергей с удовольствием попробовал. Он почувствовал голод.
– Великолепно! Вы просто кулинар!
– Не преувеличивай, – усмехнулся Виктор. – Кстати, твой отец тоже любил суп с фрикадельками. Он вообще любил все, что готовила Дина.
– Свежо предание, а верится с трудом, – Сергей улыбнулся какой-то вымученной улыбкой. – Он бросил нас – и этим все сказано.
Дядя Виктор положил ложку на стол и нагнулся к Ивашову.
– У мужчин бывает такое, – примирительно сказал он. – Вроде бы дома все хорошо и поэтому скучно. А когда жена привыкает к тому, что может появляться перед мужем в домашнем халате и стертых тапочках, хочется чего-то…
– Чего? – встрепенулся Сергей. – Другую бабу?
– Ну зачем так грубо, – поморщился Виктор. – Паршиво, но даже не знаю, как тебе объяснить, чтобы ты меня понял.
– Попытайтесь, если это возможно, – Сергей снова принялся за еду.
– Знаешь, Сережа, у меня тоже были любовницы, – признался Виктор и покраснел, как мальчишка. – Я не ушел от Зинаиды, потому что понял, что страсть – это далеко не любовь. Страсть со временем проходит. Знаешь, ее можно сравнить с огнем. Его может потушить вода, ветер, он может потухнуть сам, когда все сгорит дотла. А любовь – это крепкое чувство. Настоящая любовь со временем только крепнет. У нас с Зиной была настоящая любовь.
– Значит, мой отец не испытывал к матери ни страсти, ни любви, – констатировал Ивашов. – Впрочем, возможно, страсть и была – в самом начале их отношений. Но не любовь.
Виктор пожал плечами.
– Трудно ответить на этот вопрос, – произнес он, прикоснувшись к кончику острого носа. – Может быть, ты мне не поверишь, но однажды отец сказал: мол, он очень жалеет, что развелся с твоей матерью. Ты в курсе, что он приходил и просил прощения? Галина его не простила, выгнала вон. Потом он мне говорил, что волочился за молодыми бабами по привычке. Ни одну он не любил, даже страсти не было. Когда твой отец решил жениться на Анфисе, я уговаривал его этого не делать. Анфиса, хотя и безумно красивая, – типичная хищница. Ей от него ничего не было нужно, кроме денег. Впрочем, он это понимал и не написал завещания. Не удивлюсь, если скоро ты познакомишься с молодой женой своего бати. Вы оба – претенденты на наследство.
– Мне ничего не нужно, в отличие от Анфисы, – буркнул Сергей. – Пусть забирает все.
– Тц-тц-цт, – поцокал языком Виктор, таким образом выражая несогласие. – Я бы на твоем месте не торопился. Ты должен взять хотя бы часть наследства, чтобы поставить матери приличный памятник.
– Я сам на него заработаю, – процедил Ивашов. – Точнее, уже заработал.
Виктор пожал плечами:
– Как хочешь… Но ты можешь кое-что сделать для меня?
– Конечно, – кивнул Сергей. – Что именно?
– Пойдем со мной. – Виктор потянул его в дом, обставленный новой мебелью, с евроремонтом. Внутри не было ничего вычурного, такие дома часто показывают по телевизору, причем живут в них не самые богатые герои.
– Поднимайся на третий этаж, – попросил мужчина. Когда они остановились у деревянной полированной двери, Виктор открыл ее с благоговением:
– Проходи. Это моя святая святых.
Сергей вошел в комнату с некоторым трепетом. Интересно, что он увидит у приятеля отца? Египетские мумии? Однако вместо мумий он словно оказался в святая святых часовых дел мастера. Каких часов тут только не было! И старинные, швейцарские, и большие каминные, и настенные, даже советские, с кукушкой.
– Вы что, собираете часы? – удивился Сергей. – Вот уж не ожидал.
– Об этом знал только твой отец, – признался Виктор. – Зина не дожила до того времени, когда меня сразила страсть к часам. Началось все довольно банально. Один знакомый – твой отец знал его – привез мне из Швейцарии старые часы. Казалось бы, положи их на полку и забудь, – мужчина загадочно улыбнулся. – Ты не представляешь, что произошло. Они внушили мне страсть к коллекционированию. До этого дня я никогда ничего не коллекционировал. А тут сорвался, бросился к антикварам, стал скупать все подряд… Только потом остановился, начал читать литературу и гоняться за дорогими вещицами. Вот что удалось собрать за три года…
– Поразительно! – вздохнул Ивашов. – Никогда бы не подумал… Хотя почему бы нет… Но при чем тут я?
– Видишь ли, – Виктор доверительно положил на плечо молодому человеку горячую тяжелую руку, – твоему отцу достались по наследству от одного уголовника (ну, не совсем по наследству, за оказанные услуги) одни часы, брегет. Знаешь, что такое брегет?
– Конечно, – Ивашов наклонил голову. – Странно. Отец ничего об этом не говорил. Мне кажется, мать бы знала. Вы ничего не пута-ете?
– Да что там знать! – отмахнулся Виктор и посмотрел куда-то в сторону. – Часы старые, но недорогие, не особо ценные. Поэтому я и прошу тебя их забрать, если решишь отдать все Анфисе. У меня останется память о друге – это раз, и два – пополнится моя коллекция.
– Заметано, – пообещал Сергей. – Думаю, Анфиса согласится отдать мне единственную вещь, и то не очень ценную.
– Спасибо, – обрадовался Виктор. – Понимаешь, твой отец и сам бы мне их подарил, только не успел.
– Охотно верю, – кивнул Ивашов, и мужчина похлопал его по плечу. – Идем в сад. Кроме супа с фрикадельками, я замариновал мясо, ты об этом знаешь. Поможешь сделать шашлычок?
Ивашов развел руками:
– Вы меня закармливаете.
– Да что ты… – поразился Виктор. – Мой стол не ломится от закусок. Слушай, оставайся у меня ночевать. Отсюда не так далеко до города. Завтра у тебя есть работа?
– Работа всегда есть, вопрос в том, насколько она интересна, – поморщился Сергей, и опять его лоб прорезала морщина. – Что ж, думаю, приму ваше предложение. До смерти не хочется садиться за руль.
Виктор обрадовался и, как ребенок, хлопнул в ладоши:
– Тогда что скажешь о наливочке? Сливовая, сам делал.
– Только немного, – Ивашов улыбнулся. – Ну, пойдемте в сад. Шашлычка что-то захотелось.
Они вышли на участок. Время близилось к шести, и в саду умопомрачительно пахли розы, флоксы и другие цветы, названия которых Сергей не знал. Виктор притащил казанок с мясом, шампуры, и они вдвоем принялись нанизывать пахнувшие приправами куски, перемежая их маринованным луком.
– В томатном соке… – вздохнул Ивашов, – по ее рецепту… Знаете, я будто общаюсь с родным человеком… Вы были так близки с ними. Спасибо, что поддерживали маму.
– Мне было приятно с ними общаться, – Виктор положил шампур на мангал. Красные, кровавые угольки тлели в серой золе. – Кстати, Олег в последнее время увлекся геокешингом. Тебе известно, что это такое?
– Слышал, – отозвался Сергей с неожиданным интересом. – Серьезно, он этим занимался?
– И с радостью, с фанатизмом, – Виктор пригладил волосы. – Хотел в это дело втянуть меня. Я не втянулся, хотя вообще игра интересная. Говорят, ее придумали пираты. Ну, не конкретно геокешинг, а нечто похожее. Тебе известно, что они прятали сокровища, отмечая место, чтобы найти его позже. Современные технологии, скажем GPS, позволяют поднять эти действия на совершенно новый уровень. Но было у него и другое пристрастие. – Дядя Виктор тепло улыбнулся и взглянул вверх. – Олег стал сильно набожным, таким набожным, что исповедовался и причащался каждую неделю. А еще он совершал паломнические поездки, звал меня, но я как-то не удосужился составить ему компанию.
– А я так и не пообщался с отцом, не узнал о его пристрастиях, – вздохнул Сергей и потупился. – Простить себе не могу… Он хотел мне о чем-то сказать, о чем-то важном. Я подумал, что речь пойдет о наследстве, но уже не уверен. Возможно, отец не знал, как начать разговор, и решил сказать о том, что мне было неприятно, наверное, думал: мне, как и многим молодым людям, нужны деньги, и упоминание о них создаст доверительную атмосферу.
Виктор внимательно слушал, наклонив красивую голову. Его глаза были добрыми и печальными.
– Я так думаю потому, что ради наследства отец не стал бы приглашать меня в ресторан, – продолжал Сергей. – Мог бы позвонить, а мог бы ничего не говорить до своей смерти. Нет, теперь я уверен, что он хотел сказать мне совсем другое. А я не дал ему возможности. Никогда себе это не прощу.
Тяжелая рука друга отца в который раз ласково потрепала по плечу молодого человека.
– Не казни себя, – произнес Виктор, перевернув шампур. – Есть такое изречение, не знаю чье, кажется, Омара Хайяма: «Нельзя ни о чем жалеть в этой жизни. Случилось – сделали вывод и живите дальше».
Сергей криво улыбнулся:
– Да, Омара Хайяма, я знаю эту фразу, только мне от этого не легче. Не легче, потому что его убили. Может быть, я мог бы ему помочь, и он остался бы жив.
– Не говори ерунду, – буркнул мужчина и снова перевернул шампур, уже другой. – Я не знаю, как его убили, но уверен, что дело не обошлось без криминалитета. Сколько раз я предупреждал его, чтобы не связывался с бандитами, но он меня не слушал. Они, видите ли, хорошо ему платили.
– Его отравили, – сказал Сергей дрогнувшим голосом.
Виктор схватил его за локоть:
– Откуда ты знаешь?
– Я это видел, – прошептал Ивашов и побледнел. В памяти возник тот страшный день, проклятый Микки-Маус и Шахерезада. – Ему подсыпали яд в бокал.
– Кто? – Виктор чуть не уронил шампур с подрумянившимся шашлыком. – Ты видел убийцу?
Вздохнув (воспоминание было неприятно молодому человеку), Ивашов рассказал мужчине все: и о Микки-Маусе, и о Шахерезаде.
– Подсыпать могли только они, вернее, только аниматор, – твердо произнес он. – Я все вычислил. Завтра пойду к следователю, который почти обвинил меня в убийстве, и постараюсь все же доказать свою непричастность.
– Обвинил тебя? – снова удивился Виктор. – Но это же нелепо…
– Вы же знаете, какие встречаются следователи, – проговорил Сергей. – Им лишь бы побыстрее закрыть дело.
– Да знаю, конечно, – буркнул Виктор. – Ладно, это мы переживем. Если этот так называемый следователь пристанет к тебе, звони мне. С моими связями я смогу тебе помочь. – Он взял шампур и положил его на огромное белое блюдо. – Кстати, шашлыки уже готовы. Мы с тобой не так напились, чтобы разговаривать только о работе. Давай передохнем, еще пропустим по рюмочке и разделаемся с шашлыками.
Сергей не возражал. Они проговорили до полуночи, в основном говорил Виктор, вспоминая молодость и родителей Ивашова. И приятное тепло разливалось по телу молодого человека, почувствовавшего в дяде Викторе, которого он так давно знал, родственную душу. В ту ночь он спал спокойно и был благодарен за это пожилому мужчине, так много сделавшему для его несчастной матери.

     Глава 9Вознесенск, 1965
Беспальцев, накладывая на блюдечко яблочное варенье, заботливо приготовленное женой, думал о том, что Панков, минуту назад покинувший кабинет, подтвердил его худшие подозрения. Будченко ни с того ни с сего скончался от остановки сердца, так же как и Гольдберг, и это наводило на мысли о втором убийстве. Значит, нужно как можно скорее поговорить с соседями и с матерью рецидивиста, которая обещала сегодня приехать.
С сожалением отодвинув стакан с чаем и варенье, Беспальцев накинул пальто и вышел из отделения. На улице моросил мелкий дождик, мокрые серые деревья сбрасывали последнюю листву. Разноцветные листья шуршали под ногами, промозглый ветер бросал их под ноги, жонглировал ими. Один лист, самый наглый, зацепился за пальто следователя, и он небрежно смахнул его на землю. Беспальцев подошел к сиротливо стоявшему возле входа в отделение желтому служебному автомобилю. Водитель Паша, молодой парень, рыжий, веснушчатый, как Антошка из мультфильма, с такими же всклоченными волосами, открыв капот, копался во внутренностях машины.
– Знаю, что вы собрались ехать, – произнес он виновато, – только подвела нас наша красавица. Битый час вожусь с ней и не могу найти причину, почему она не заводится. Придется вызывать мастеров.
Геннадий подумал, что работники милиции всегда испытывали недостаток в хорошем транспорте. Иногда из-за поломки машин преступников приходилось везти в троллейбусе или автобусе. Ну куда это годится?
– Извините, пожалуйста, – промолвил Павел, пряча глаза, словно зная за собой какую-то вину в неисправности автомобиля. Беспальцев махнул рукой:
– Да ладно тебе, Паша. Нам всем известно, как ты холишь и лелеешь это чудо. Если и произошла неполадка, то не по твоей вине. И за меня не беспокойся. Мне недалеко. Троллейбусом доберусь.
Он не лукавил: на его счастье, дом Будченко действительно находился недалеко от отделения.
– Спасибо вам. – Раскрасневшийся от напряжения парень широко улыбнулся, показав все тридцать два желтоватых зуба.
– Брось. – Геннадий развернулся и пошел к остановке.
Дождь усилился и уже вовсю барабанил по спине и плечам. Как назло, троллейбуса не было полчаса, а когда он наконец пришел и гостеприимно распахнул двери, следователь чертыхнулся, увидев набитый салон. Однако делать было нечего, пришлось влезть и утвердиться на второй ступеньке, хватаясь за воздух. Две толстые женщины с огромными кошелками тотчас назвали его бездельником и посоветовали устроиться на работу, чтобы днем не занимать общественный транспорт. Беспальцев ничего не ответил, вдыхая запах сырости и пота. К счастью, ехать было всего две остановки.
Когда подошла очередь выходить, следователь с удовольствием выпорхнул из троллейбуса и зашагал по слякоти между частными домами. А вот и дом Будченко. Интересно, приехала ли его мать? Остановившись у деревянных, некогда крашенных зеленой краской, а теперь донельзя облупившихся ворот, Беспальцев постучал, немного подождал, но ему никто не открыл. Значит, мать покойного еще не вернулась. Сделав два шага вперед, Геннадий нажал на черную кнопку звонка на дверях соседа, подержал, прислушавшись, и отпустил только тогда, когда в коридоре кто-то зашаркал.
– Кто это еще? – недовольно буркнули за дверью, и Геннадий произнес дежурную фразу:
– Откройте, милиция.
Мужчина в куртке с капюшоном на голове не заставил его ждать, сразу открыл и впустил непрошеного гостя в коридор, уставленный какими-то сумками.
– Вы насчет Олега? – поинтересовался он чуть хриплым, будто простуженным голосом, и Беспальцев кивнул.
– Нетрудно догадаться, – вздохнул сосед и скинул капюшон, словно позволяя разглядеть себя: пожилой, но еще крепкий, про таких говорят «без возраста», коренастый, с круглым, почти без морщин лицом и редкими, прореженными сединой волосами. – Заходите в дом. Правду болтают соседи, что Олега убили?
– Возможно, – уклонился Геннадий от прямого ответа, пройдя в темную нетопленую прихожую (дрова, что ли, хозяин жалел?), и достал удостоверение. – Майор Беспальцев. Скажите, вы давно знаете семью Будченко?
– А меня Михаил Иванович зовут. – Они пожали друг другу руки. – А паршивца-то этого я давно знаю, считай, с рождения. И знаете, что удивительно? Был такой хороший воспитанный мальчонка класса до шестого, а потом как подменили. Я считаю, Анна в этом виновата, мать его. Оно, конечно, и ее понять можно. Как мужа потеряла, на двух работах пахала, каждую копейку берегла для сыночка. А воспитание что – только одеть, обуть и накормить?
– Мы порой забываем, что и это немаловажно, – проговорил Геннадий и поежился от сырости. Тонкое пальто промокло и холодило спину и плечи. Хотелось скинуть его и плюхнуться в горячую ванну. – Знаете, я тоже вырос без отца: он погиб на фронте. Мне и матери помогали соседи. Мать тоже работала с утра до ночи. Да кто в то время не работал! Соседи подкармливали меня, порой проверяли уроки. Мать разрешила давать мне подзатыльники, если они заметят, что я хулиганю. Однако я не получил ни одного подзатыльника. Соседи старались почаще разговаривать со мной, если я, по их мнению, поступал неправильно, они беседовали, объясняли, почему я не прав. В результате получил высшее образование, потом стал следователем. Вот почему, когда мне говорят, что мать или отец в одиночестве воспитали преступника, мне хочется крикнуть: «А где же были вы, доброжелатели? Трудно было поговорить с парнишкой и наставить на путь истинный?»
Сосед ничего не ответил.
– Ладно, – Беспальцев будто разрезал ладонью сырой воздух. – Давайте ближе к делу. Много людей приходило к Олегу? Сможете их описать?
Михаил Иванович задумался:
– Приходили, только не скажу, что много. Как Олег в последний раз освободился, только одного гостя у него и видел.
Геннадий напрягся, лоб пересекла морщина:
– Когда это было?
– Дня три назад, – твердо ответил Михаил Иванович. – Я этого гостя, к сожалению, плохо разглядел, темно было, а я по нужде из дома без очков выскочил. Крепкий такой, широкоплечий, вроде с бритой головой. Одно точно могу сказать – не из нашего района. Местных я хорошо знаю. Кстати, он как меня увидел, сразу в дом юркнул.
– Фоторобот составить сможете? – на всякий случай поинтересовался Геннадий, хотя знал ответ.
Сосед горестно вздохнул:
– Рад бы помочь нашей милиции, да… Не хочу вводить в заблуждение.
– Все равно спасибо. – Майор крепко пожал протянутую руку и вышел на улицу, едва не столкнувшись с двумя женщинами в темных платках на голове. Одна, маленькая, худенькая, едва передвигала ноги, издавая звуки, похожие на сдавленные рыдания, а вторая, повыше, покрепче, шептала: «Тихо, тихо», – и будто направляла ее к соседнему дому. Беспальцев понял: худенькая – мать Будченко, и шагнул наперерез:
– Здравствуйте. Вы мама Олега Будченко?
Худенькая громко зарыдала, уткнув нос в большой клетчатый носовой платок, а вторая женщина, с круглым лицом и курносым носом, недовольно заметила:
– Она-то мать, а вы кто будете? Гости, знаете, как-то не вовремя.
– А я и не гость. – Геннадий достал спасительное удостоверение. – Майор Беспальцев. Занимаюсь делом ее сына.
Несчастная мать отняла платок от лица и тихо, почти шепотом, спросила:
– Вы из милиции?
Беспальцев кивнул:
– Да, я следователь.
Она нервно икнула и охнула:
– Если делом Олежки занимается следователь, значит…
– Мы хотим исключить убийство, – закончил за нее майор. – Знаю, что вас зовут Анна Тимофеевна. Это есть в его личном деле. – Он дотронулся до ее руки. – Сочувствую вашему горю и все же настаиваю на разговоре. Если вы нам поможете, мы быстрее выясним причину смерти вашего сына.
Подруга матери Будченко (майор окрестил ее про себя: «Бой-баба») затрясла головой:
– Совести у вас нет. Неужто не видите, в каком она состоянии? Денька через три приходите. Говорят, когда усопшего земле предашь, его родным легче становися.
– Я могу прийти и через неделю, но тем самым дам преступнику фору в семь дней, – парировал Беспальцев и повернулся к ним спиной, делая вид, что уходит. Анна Тимофеевна вцепилась в мокрый рукав его пальто и сказала срывающимся голосом:
– Помолчи, Матрена. Ежели Олежку какой-то супостат жизни лишил, найти его надо как можно скорее. – Дрожащей маленькой ручкой с голубыми жилками она отперла калитку и впустила следователя: – Заходите. А ты, Матрена, попозже загляни.
Бой-баба бросила на майора уничтожающий взгляд и растворилась в промозглой дождевой дымке. Анна Тимофеевна отперла входную дверь и впустила непрошеного гостя:
– Вы тут небось все знаете. Проходите в большую комнату. Там ведь Олежку нашли?
Она без сил опустилась на диван с когда-то веселой (красные цветы на зеленом поле), но давно выцветшей обивкой, не снимая мокрого пальто. – Товарищ следователь, у вас есть дети?
– Две дочери, – ответил Геннадий, вспомнив своих белокурых красавиц.
– Две – это хорошо, – женщина всхлипнула, сдерживая рыдания. – Девочки – это тоже хорошо. Замуж выйдут, внуков вам подарят. Я, пока с мужем жила, не сподобилась второго родить, выпивал мой крепко. До Олежки он еще крепился, а после как с цепи сорвался. Глушил ее, проклятую, меня смертным боем бил. И побоялась я подарить Олегу брата или сестру. Все думала: какой ребенок родится? Теперь жалею. Не позволила бы я ему алкоголиком стать и после смерти Олежека не осталась бы одна-одинешенька в этом доме. Сколько раз Олежеку говорила: «Женись, дай внучков понянчить», – да только он меня не слушал. Видать, по их волчьим законам жениться нельзя. Теперь и внуков у меня никогда не будет.
Она снова зарыдала, и Геннадий, зная, где находится кухня, проворно вскочил, отыскал на маленьком столике, застеленном клеенкой с ножевыми порезами, чистый (оставшись один, ее сын не утруждал себя мытьем посуды) стакан и, налив воды из крана, понес в комнату. Схватив стакан, женщина жадно выпила, немного успокоилась, нервная дрожь, сотрясавшая ее худенькое тело, стала меньше, хотя и не отпустила совсем.
– Дружков сына вы знали? – поинтересовался Беспальцев, с жалостью глядя на женщину. Он всегда жалел матерей преступников, несмотря на то, что многие в их отделении обвиняли их не меньше, чем их отпрысков. По его мнению, ни одна мать не желала сыну тюрьмы, и в том, что они там оказывались, виноваты были не только родители, но и другие люди, вовремя не протянувшие руку помощи.
– Не было у него хороших друзей, – откровенно выдохнула она. – Как из тюрьмы пришел, все его забыли. Я целыми днями пилила его: «Олег, начинай новую жизнь, на работу устройся». А он мне: «Кто меня, судимого, возьмет?» Я пыталась возразить: «Хотя бы попробуй». Сын огрызался: «Чего прицепилась? В этом проклятом городе меня каждая собака знает, даже грузчиком не устроиться». Вот почему он в Одессу отправился, там у него какой-то дружок был, сидели вместе, Георгием звали.
– Значит, там он тоже не устроился, раз вернулся? – уточнил майор.
– Да кому он в Одессе-то нужен? – запричитала мать. – После тюрьмы, кроме меня, вообще никому. Вот и жили на мою пенсию. Я его не корила, думала: пройдет время, успокоится – и найдет работу. Или милиция заставит его устроиться. Впрочем, он сам иногда говорил: «Мать, не плачь, век на твоей шее сидеть не буду. Георгий обещал помочь, только подождать придется». Тот ему действительно письма слал, но я не понимала, радовался мой сын им или нет: он их в пепельнице сжигал.
– А что писал друг, вы пытались узнать? – спросил Беспальцев. Женщина закивала, и голова затряслась на тонкой шее:
– Пыталась, как не пытаться. Он на меня набрасывался: «Не твоего ума дело».
– Анна Тимофеевна, вы видели эти письма, – продолжал Геннадий. – Может, адрес ненароком запомнили?
Она снова покачала головой:
– Нет, к сожалению. Конверты помню, только он, когда письма забирал, сразу от меня их прятал, будто без него я собиралась с этим Георгием связаться.
Она начала всхлипывать, потом разрыдалась, и Геннадий, попытавшись задать ей еще несколько вопросов и убедившись, что больше несчастная ничего не знает, поспешил оставить бедную женщину наедине с ее горем. Впрочем, почему наедине? Сейчас придет Матрена, а там, глядишь, и пол-улицы заявится. Менталитет у нашего народа такой – любят посочувствовать, а вот порадоваться за кого-то не всегда получается.
Выйдя на улицу, он с наслаждением подставил лицо холодным каплям. Осенний дождь освежал, словно холодный душ, помогал привести в порядок мысли, бодрил, и Беспальцев бодро зашагал к остановке.
* * *Разговор с матерью Олега Будченко дал Беспальцеву важную зацепку: у молодого вора был дружок по имени Георгий, с которым они вместе отбывали наказание. Очень может быть, что этот Георгий не имел никакого отношения к преступлению. Однако Геннадий привык проверять все версии и попросил Андрея Горемыкина сделать запрос в колонию насчет бывшего заключенного Георгия, сидевшего вместе с Будченко. Но прежде чем пришел ответ, майору неожиданно позвонил его друг, следователь из Николаева. Виктор Семенов, однокурсник по юрфаку.
– Привет работникам умственного труда! – раздался в трубке его сочный голос.
– Здорово, Витек, – радостно откликнулся Геннадий. – Как жизнь молодая?
– Бьет ключом – и все по голове, – отшутился приятель, и майор представил себе его, большеротого веселого белобрысого крепыша с ямочкой на подбородке. – Как погодка в Вознесенске?
– Как говорят поэты, осень наступила, – усмехнулся Беспальцев. – Моросит день и ночь напролет. Забыл уже, когда в последний раз выглядывало солнце. А как у вас? Вы же почти курорт.
– Почти, – уточнил Виктор. – Моря нет, зато рыбка знатная. Приезжай на рыбалку.
– Обязательно, как только пойду в отпуск, – пообещал майор и вздохнул. Кто его знает, когда доведется пойти в отпуск? Два года как не был, и начальство не чешется. А им что? Пусть подчиненные гуляют, когда переловят всех преступников.
– В отпуске – это значит никогда, – усмехнулся Семенов. – Хотя как знать… Может быть, мое сегодняшнее сообщение хотя бы твои каникулы ускорит.
Беспальцев напрягся:
– Вы что-то накопали по делу нашего часовщика?
– Представь себе, – довольно сообщил Виктор. – На днях задержали мы известного в узких кругах стоматолога Александра Браило, между прочим, за незаконную покупку золота. Приходим в его такую нехилую квартирку из трех комнат делать обыск, а на столе стоят – что бы ты думал? – каминные часы, точь-в-точь такие, как сказано в ориентировке. Ну, мы прижали этого фрукта, впрочем, он не особо и отпирался, тут же признался, что часы купил на свои кровные у мужа племянницы вознесенского часовщика Гольдберга товарища Гурова. Знаешь такого?
– Имел честь познакомиться, – отозвался Геннадий. – Спасибо огромное тебе и твоим хлопцам. Вы мне очень помогли и, надеюсь, приблизили отпуск.
– Дай слово: если так – скоро приедешь на рыбалку, – сказал Семенов.
– Даю, – пообещал Геннадий. – Может, и ты как-нибудь вырвешься? Поедем на дачку. Она у меня хотя и крошечная, зато в хорошем месте. Шашлычки пожарим.
– Очень хотел бы, но пока ничего не обещаю, – Виктор вздохнул. – Тебе ведь известно наше житье-бытье. Сам сказал, ваше начальство тоже хочет, чтобы вы пропадали на работе, пока не искорените всю преступность.
Геннадий улыбнулся:
– Точно. Но ведь бывают и свободные дни.
– Накопи этих дней побольше и поспеши к нам, – хихикнул Виктор. – Привет жене и детям.
– Ты тоже передавай поклон своей Светлане, – ответил Беспальцев.
– Если по этому делу еще что-нибудь выяснится – я тут же сообщу. – Семенов перешел на деловой тон, буркнув кому-то: – Я, между прочим, с Вознесенском разговариваю насчет каминных часов. Да, слышал, что меня вызывает полковник. Сейчас иду.
– Не буду тебя задерживать, жду в гости, – майор подумал, что и поговорить со старым другом удается крайне редко, и то по делу. – Не пропадай.
– Ты тоже, – успел сказать Виктор, прежде чем в трубке раздались короткие гудки. Беспальцев вздохнул, грустно развел руками, тяжело поднялся и отправился к оперативникам, намереваясь послать их на задержание мужа племянницы Гольдберга.

     Глава 10Южноморск, наши дни
Проснувшись, Сергей подумал, какие дела ждут его сегодня, и обрадовался, что не запланировал ничего важного. Слушание по очередному бракоразводному процессу было назначено на послезавтра. Однако в офис все равно придется заехать. Он еще не в таком положении, чтобы разбрасываться клиентами.
Дядя Виктор, поднявшись с первыми лучами солнца, уже возился на участке, подвязывая растения. Увидев Сергея, радостно поднял руку в приветствии.
– Нас ждет кофе с булочками моего приготовления, – похвастался он. Сергей открыл рот:
– Вы умеете печь? Никогда об этом не слышал.
– Холостяцкая жизнь, Сережа, научит еще и не тому, – ответил Виктор с горечью. – Видишь ли, я не хочу приглашать домработниц. Во-первых, среди них попадаются воровки, во-вторых, они начинают рьяно ухаживать за мной, надеясь на какую-то взаимность.
– Может быть, стоит обратить на какую-нибудь из них внимание? – расхохотался молодой человек. – Сразу убьете двух зайцев. Будет и жена, и домработница. Я думаю, это дешевле.
– Дешевле все делать самому, и качественнее к тому же, – веско сказал дядя Виктор. – Уж поверь мне. Буду умирать – найдется человек, который подаст мне стакан воды. Если пить, конечно, захочется.
Он дружески хлопнул Сергея по плечу и подтолкнул к веранде:
– Пойдем. Завтрак стынет.
Булочки действительно были выше всяких похвал. Жуя мягкую выпечку, Ивашов подумал, что на данный момент Виктору точно не требуется домработница. Когда стол опустел – это произошло как-то незаметно, уж очень хороши были булочки, – Сергей засобирался.
– Держи меня в курсе, – сказал на прощание Виктор. – И помни: есть в городе такой человек, который поможет тебе в любое время дня и ночи.
Они пожали друг другу руки, и Сергей с сожалением уехал. Не хотелось возвращаться в душный город, но выбора у него не было.
Когда Ивашов проезжал над морем, телефон неистово зазвонил, будто кто-то очень хотел с ним поговорить. Одной рукой придерживая руль, Сергей взял аппарат. На дисплее светился незнакомый номер.
– Слушаю, – проговорил он, недоумевая, кому мог понадобиться. Нервный женский голос был ему незнаком.
– Это Сергей Ивашов? – спросила особа с каким-то пренебрежением.
– Точно так, – ответил он в тон ей. – А с кем имею честь?
– Ваш отец нас не познакомил, – продолжала женщина. – Всегда считала, что к счастью, теперь не знаю.
– Так вы Анфиса! – догадался Сергей и нахмурился. Несмотря на то что отец давно развелся с матерью, ему были неприятны упоминания о его многочисленных пассиях. – Почему вдруг вы обо мне вспомнили?
– Нам нужно поговорить, – бросила женщина недоброжелательно. – Давайте встретимся завтра, в кафе «Бриз». Кажется, недалеко от него ваш так называемый офис?
– Если вы хотите поговорить о наследстве, можем и не встречаться, – заверил ее Ивашов. – Во время последней встречи я сказал отцу, что мне от него ничего не нужно. Жаль, что вы там не присутствовали.
Она задышала в трубку.
– Вы серьезно? – голос потеплел в мгновение ока. – И готовы написать бумагу? Видите ли, мой муж только собирался составлять завещание, он не знал, что умрет. Если бы он все успел сделать, было бы проще. А так… Мы с вами наследники первой очереди. Так вы согласны подписать документ?
– Согласен помочь вам его составить, – галантно отозвался Сергей. Она фыркнула:
– Нет, составлять будет нотариус. Вы просто придете и подпишете.
– Хорошо, говорите куда, – бросил он.
– Нотариус мой знакомый, – добавила женщина ни к селу ни к городу.
– Я почему-то в этом не сомневался, – Ивашов вздохнул. – Так где он находится?
– А давайте вы за мной заедете, – предложила она. – Побеседуем, познакомимся. Мы не совсем чужие, верно? Может, сразу перейдем на «ты»?
– На брудершафт вроде мы не пили, – усмехнулся Ивашов. – Но я рад, что между нами сложились такие доверительные отношения. И поэтому хочу попросить вас об одной услуге. Поскольку все имущество моего отца завтра будет принадлежать только вам, это для вас пара пустяков.
Она нервно задышала:
– И что за услуга? Если это мне по силам…
– По силам, – отозвался Сергей. – У отца хранились старинные часы – брегет на цепочке. Я пообещал отдать их человеку, который много сделал для меня и моей матери. Его зовут Виктор Александрович Кондаков.
– Я знаю его, – ответила женщина. – И, разумеется, отдам вам часы. Мне они ни к чему. Только вот… Я никогда не видела их. Виктор Александрович точно уверен, что мой муж никому их не продавал?
– Раз просил меня, значит, уверен, – убедил ее Сергей. – Пожалуйста, начните искать прямо сейчас, чтобы завтра при встрече вы были готовы отдать их мне.
– Да нет вопросов, – промурлыкала она. – Жду вас завтра, часов в десять. Раньше нотариус не принимает. Вы знаете, где живет ваш отец?
– Да, – несмотря на то что Ивашов никогда не был у родного папы, о его особняке часто писали газеты. Почти в центре города, улица Репина, девять. –  Я подъеду, – пообещал молодой человек.
– До встречи, – Анфиса отключилась, и Сергей подумал, что неприятные ощущения, возникшие в начале разговора, исчезли. И на Анфису, и на других баб папаши ему было решительно наплевать.
После разговора с Анфисой Сергей приехал в офис, поинтересовался у симпатичной секретарши Виктории, не спрашивал ли его кто-нибудь, и, услышав, что другие его клиенты пришли к соглашению и его услуги не потребуются (слушание в суде отменялось), даже обрадовался. Ему не хотелось ничем заниматься. Ничем, пока он не найдет настоящего убийцу отца. К сожалению, близкий ему человек, дядя Виктор, предполагал, что это месть криминалитета. К сожалению – потому что в таком случае искать преступника было бесполезно. Если вообще было кого искать – он мог уже покоиться на дне моря или на каком-нибудь старом кладбище. Бандиты не оставляют в живых и киллеров. Однако его долг – попытаться его найти, чего бы это ни стоило.
За такими размышлениями его застал звонок дяди Виктора. Голос его звучал бодро:
– Привет, как доехал?
– Прекрасно, – отозвался Сергей, потирая лоб. – Кстати, есть новости. Недавно разговаривал с Анфисой. Мы пришли к обоюдному соглашению. Я подписываю отказ от наследства, она отдает мне часы. Завтра едем к нотариусу.
Виктор произнес уже грустно:
– Ты можешь об этом пожалеть, мой мальчик. Признайся, сколько к тебе пришло клиентов сегодня? Могу поспорить, не больше одного, если вообще кто-то был.
– Допустим, вы правы, – ответил Сергей, ничуть не огорчившись. – Но неделю назад…
– Ах, неделю, – отмахнулся Виктор. – Все это, видишь ли, не важно. Я не сомневаюсь, что ты хороший юрист, но пока ты заработаешь себе имя, тебе придется поменять массу офисов. Деньги отца были бы хорошим подспорьем в начале карьеры.
– Я уже говорил, что мать не хотела этого, – буркнул Ивашов. – Не хотела – и точка. И я не хочу.
– Ладно, вижу, что ты такой же упрямый, как твои родители, – усмехнулся Виктор. – Ладно, поезжай домой, отдохни и подготовься к знакомству со своей мачехой. Она деваха красивая, сексуальная, так что ты слюни не распускай.
Такой фривольный тон дяди Виктора пришелся Сергею не по нраву.
– Я никогда не западал на чужих женщин, – ответил он резко. – Тем более на тех, кто подкладывался под моего отца ради денег.
– Да не горячись, – отозвался мужчина примиряюще. – И все же еще раз подумай, прежде чем подписать какой-нибудь документ.
– Я уже все решил. – В трубке Сергея послышались гудки, и он посмотрел на дисплей. – Вот, кстати, легка на помине. Анфиса собирается что-то сказать.
– Может быть, в ней заговорила справедливость? – усмехнулся Кондаков. – Перезвони мне позже.
Ивашов переключился на номер мачехи, которая продолжала трезвонить.
– Слушаю.
– Сергей, ты уверен, что у твоего отца были такие часы? – послышался встревоженный голос Анфисы. – Я перерыла все возможные места и ничего не нашла.
– Так поищи еще, – посоветовал молодой человек. – Дом у вас большой, укромных мест много.
– Не язви, – буркнула она. – Ты не в курсе, что твой отец имел пару антикварных вещичек. Все хранилось в сейфе, код от которого мне был тоже известен. Так вот, все безделушки на месте, а часов как нет, так и не было.
– И все же пошарь еще, – предложил Ивашов.
– Хорошо, – Анфиса вдруг хихикнула. – Но у меня есть еще одно предложение. Если я ничего не найду, может, поможешь мне? Подъедешь сегодня, скажем, через часик. Вместе заглянем в укромные места, а потом попьем чай, запросто, по-родственному.
Сергею меньше всего хотелось идти – нет, не в дом, где его отец провел долгие годы, – а к женщине, делившей с ним ложе, ничтожной женщине, полной противоположности его матери. Что там говорил дядя Виктор? Отец жалел, что расстался с матерью, хотел вернуться? В это слабо верилось. Человеку свойственно бороться за свое счастье, а Ивашов-старший не боролся. Выглядывать сына у школы, прячась за каштан, – слабое проявление любви к родным и близким. И все же Сергей ответил согласием.
– Хорошо, я подъеду.
Анфиса обрадовалась:
– Отлично. Жду.
Почувствовав во рту кислый привкус после разговора с женщиной, Сергей, как и обещал, позвонил дяде Виктору.
– Она не нашла часы, – сообщил он печально, – хочет, чтобы я ей помог.
– И ты согласился? – в голосе Кондакова звучало неподдельное любопытство. – Неужели согласился? Чувствую, да.
– Похоже, у меня не было выбора, – ответил Сергей. – Мама всегда говорила, что мы вам обязаны. Если я могу хоть как-то отблагодарить вас за все, то пусть это будет поездка к Анфисе.
Дядя Виктор усмехнулся:
– Ну зачем же так? Впрочем, ты ершистый, весь в отца. Больше я тебе ничего не скажу. Ну, бывай.
Сергей был рад, что Виктор наконец отцепился от него со своими советами. Да, он очень хотел найти убийцу отца, но никакая сила на свете не заставила бы его вот так, вдруг, полюбить этого человека. Полюбить заочно, ведь другого выхода у него не было.
Он посмотрел на часы – не такие, конечно, которые красовались на руке лучшего друга семьи – самый настоящий «Ролекс», а не китайская подделка – и отметил про себя, что времени до встречи с Анфисой оставалось немного. Тем не менее Сергей решил не спешить, подъехать домой, переодеться – он так и не поменял рубашку, которая после заседания суда казалась несвежей. Сев в машину, молодой человек направил свою верную подругу по знакомому пути.

     Глава 11Вознесенск, 1965
Входя в кабинет следователя в сопровождении двух оперативников, Андрей Иванович Гуров выглядел бледным и растерянным. Лоск и изысканность куда-то подевались, перед Беспальцевым стоял обычный вознесенский интеллигент, ничем не примечательный житель маленького городка.
– Садитесь, – следователь кивнул на стул, и Гуров опустился на него, сложив на коленях дрожащие руки. – Как же вы до такого докатились, Андрей Иванович? Знаю, Гольдберг вас недолюбливал, но доверял. Убить беззащитного пожилого человека – что может быть подлее такого поступка?
– Я его не убивал. – Зубы Гурова предательски застучали, губы, принявшие синюшный оттенок, затряслись. Да разве только губы? Казалось, тряслась каждая клеточка его большого тела. – Клянусь, я его не убивал! Да, он меня терпеть не мог – это верно, но Сонечку любил, и я тоже ее люблю. Я никогда бы не обидел ее родных. А нелюбовь дяди Моисея можно было пережить. Ведь как только Сонечка обращалась к нему за помощью, он никогда не отказывал, пусть даже и ворчал. За ворчание не убивают, правда? – Он заискивающе посмотрел на Геннадия.
– Хочется вам верить, – отозвался майор, скривившись, как от зубной боли. Гуров вызывал антипатию. – Но часы говорят об обратном.
Муж племянницы дернулся.
– Но я же не утверждаю, что не брал часы. Наоборот, признаю: взял. Но его не убивал.
– Врешь! – не выдержал Горемыкин, стоявший у окна. – Он не хотел давать тебе часы.
– Я и не спорю. – Андрей Иванович от волнения покрылся испариной и, достав из кармана свежий платок, принялся вытирать мокрое лицо. – Я расскажу, как было дело. Клянусь, я говорю правду.
Беспальцев и Горемыкин переглянулись. Оперативнику Гуров был так же неприятен, как и следователю. Чувствуя это, подозреваемый сжался, согнулся и, будто собрав последние силы, затараторил:
– В тот день я возвращался вечером от приятеля. Он попросил помочь ему с ремонтом. После работы мы пропустили по сто граммов, немного поговорили. Знаете, как это бывает… Слово за слово. В общем, засиделись до полуночи. Помню, я посмотрел на стенные часы в его комнате и ужаснулся… Сонечка давно ждала меня, волновалась. Я подхватил сумку с вещами и почти побежал домой. Приятель живет в двух автобусных остановках от нас, но я не стал ждать транспорт. В такое время автобусы обычно уже не ходят. Вам известно: если идти к нашему дому, нельзя не пройти мимо дома дяди Моисея. Я приближался к его забору, когда увидел, что калитка распахнулась и оттуда выбежали двое мужчин. У обоих что-то было в руках, но из-за тусклого света фонарей я ничего не разглядел. Я и мужчин-то этих как следует не разглядел…
Оперативник и следователь снова переглянулись. Все, о чем рассказывал Гуров, выглядело правдоподобно.
– Продолжайте, – кивнул Беспальцев и пригладил жидкие волосы.
– Когда я увидел тех, двоих, – срывающимся голосом заговорил Андрей Иванович, – меня будто ударило током. Свет в доме дяди не горел, и я забеспокоился. Знаете, зашевелилось какое-то нехорошее предчувствие. Я открыл калитку, которая оказалась незапертой, и прошел на участок. Дверь в дом тоже была открыта. Я толкнул ее и прошел в комнату. Он лежал на полу в той позе, в какой обнаружили его вы…
– Почему вы так уверены? – поинтересовался майор.
– Потому что я не трогал тело. – Гурова передернуло. – Клянусь вам, я его не трогал! Вернее, не переворачивал. Я кинулся к нему, думая, что дядя еще жив, что я могу чем-то помочь, дернул его за плечо, но он не шелохнулся. Тогда я потрогал артерию на шее. Пульса не было. Он оказался мертв, понимаете?
– И вы даже не попытались вызвать «Скорую», – укоризненно заметил Горемыкин.
– Да потому что она тоже ничего бы не сделала, – взволнованно произнес Гуров. – Я же сказал: он был мертв.
– Знаете, первое впечатление бывает обманчиво, – наседал оперативник и, словно сдавшись, махнул рукой. – Ладно, допустим, вы подумали, что он мертв. В таком случае вызывают милицию. Вы не сделали и этого.
Гуров скривился, его рот стал похож на подкову.
– Я не стал вызывать милицию, потому что вы решили бы, что это я убил дядю, – пролепетал он. – И я ничем бы не доказал, что этого не делал. Разве у вас нет такого постулата: тот, кто вызывает милицию, подозреваемый на девяносто процентов?
– Бывает и такое, – согласился с ним Беспальцев. – Однако мы никогда не вешаем ярлыки. Чтобы доказать причастность человека к преступлению, надо найти доказательства. То, что человек первым обнаружил труп, доказательством не является. Вы почему-то об этом не подумали. Зато подумали прихватить с собой часы. А это как понимать? Хотели оставить память о дяде?
Гуров сделался пунцовым и тяжело задышал.
– Дяде они уже были без надобности, – выдавил он. – Между прочим, я давно просил его продать их моему другу Браило. Как только чертов стоматолог узнал о них, потерял покой и сон, каждый день мне названивал, жизни не давал, обещал хорошие деньги. Родную мать бы продал, верите?
– Однако Гольдберг наотрез отказался их продавать, – констатировал Геннадий.
Гуров раздраженно кивнул. Он вспомнил последний разговор с дядей Моисеем. За три дня до его смерти они с Софочкой пришли к дяде на чай. Жена принесла творожный торт, который так любил Гольдберг. Старик встретил их с широкой улыбкой, усадил за стол, ласково расспрашивал о житье-бытье, и Андрей, набравшись храбрости, решился:
– Дядя, извините мою откровенность, но вы всегда говорили, что эти часы, – он указал на них пальцем, – достанутся Сонечке. Я подумал: деньги нужны нам сейчас. Мой хороший друг – врач-стоматолог, человек обеспеченный. Он коллекционирует вещички такого рода и с удовольствием заберет часы, заплатив выше их стоимости. Почему бы вам сейчас не продать часы, чтобы отдать деньги Сонечке?
Улыбка исчезла с лица Гольдберга, будто кто-то стер ее ластиком, глаза не излучали благодушия, а метали молнии. Гуров, взглянув на такие метаморфозы, подумал: до чего же сильно ненавидит его старый часовщик. Интересно, за что? Что он ему сделал? Женился на его племяннице? Но, в конце концов, ее никто не тащил в ЗАГС силой. Дядя поднял высохшую дрожащую руку и встал, опираясь на спинку стула. Слова вылетали из его рта вместе с брызгами слюны.
– Я держу свои обещания в отличие от тебя, ничтожество, – буркнул он. – Помнится, до свадьбы ты обещал моей девочке золотые горы – и где они? Почему ты не найдешь работу – пусть не по специальности, – которая позволяла бы тебе достойно содержать жену? Разве я, старый человек, мало давал вам денег? У вас вечно их нет! Впрочем, разве ты думаешь о том, чтобы увеличить ваш бюджет? – часовщик неприятно хихикнул. – О, простите, конечно, думаешь, только хочешь сделать это за мой счет. Часы обязательно достанутся Сонечке, только после моей смерти. Но и это не дает мне покоя, потому что с ней такой обмылок, как ты. Разве ты способен сохранить такую ценную вещь? Ты тут же продашь ее за гроши, шаромыжник. – Он погрозил Гурову худым сморщенным пальцем. – И чтобы больше не раскатывал губу на мои часы. Помни: я терплю тебя в своем доме только потому, что Сонечка любит тебя неизвестно за что.
– Но дядя, – попытался оправдаться Андрей, но острый взгляд часовщика пригвоздил его к стулу.
– Я тебе все сказал. – Моисей Григорьевич тяжело опустился на жалобно скрипнувший стул. «Старый скряга, – подумал Гуров. – Ну ничего, все равно буду капать ему на мозги. Браило не даст покоя мне, а я – ему». Стоит ли говорить, как он обрадовался, когда обнаружил дядю мертвым? Стоит ли говорить, что он сразу схватил часы? Конечно, милиционерам об этом разговоре знать не нужно. Он опустил голову, демонстрируя нежелание продолжать беседу, и Беспальцев, угадав его состояние, заметил:
– Насчет часов мне все понятно. Да и ваш дружок Браило не стал молчать. Давненько вы обещали ему старинную вещицу за приличные деньги. Моисей Григорьевич, естественно, не хотел ее продавать. Деньги так ослепили вас, что, увидев бездыханного часовщика, вы не подумали ни о чем, кроме как о том, чтобы присвоить часы.
– Но я его не убивал, – обронил Гуров, не поднимая головы. Беспальцев и Горемыкин с презрением смотрели на холеного коренастого мужчину, не вызывавшего никакой симпатии. – Впрочем, вы не верите ни одному моему слову, – добавил он, – и потому я отказываюсь говорить.
– Ваше право. – Геннадий вызвал сержанта и попросил проводить задержанного в СИЗО. Андрей Иванович, покорно сложив руки за спиной, вышел из кабинета за молодым милиционером.
– Что думаешь? – Горемыкин подошел к окну, распахнул его и, закурив, выпустил колечко дыма. – Нашли убийцу? Можно закрывать дело?
Майор покачал головой:
– Нет, милый мой, нельзя. Не тянет на убийцу этот Гуров, кишка тонка. Скорее всего, он сказал нам правду: пришел, увидел бездыханное тело, забрал часы – и был таков.
– Может, и так, – оперативник снова прикурил, – а может, и по-другому.
– Да не может по-другому! – парировал следователь. – Ты же сам Гурова насквозь видишь! Можешь представить, как он пытает старика?
Андрей ничего не ответил, глядя на мокрый асфальт.
– Вот и я не могу, – признался Беспальцев. – Да и мотива тут, считай, нет. Не стал бы он убивать старика из-за часов. Они и так достались бы его жене. А что касается обещания Браило… Гуров ему ничего не должен и ничем не обязан. Хотелось, конечно, денежки на шару заработать – да не вышло. Но за это не убивают.
– Да, возможно. – Горемыкин прицелился и выстрелил сигаретой в воздух. – Выходит, оборвались все наши ниточки. Макс сегодня сокрушался, что такая работа насмарку.
Беспальцев наморщил лоб и по привычке, чтобы сосредоточиться, дернул себя за жидкие прилизанные волосы.
– Знаешь, у меня сложилось впечатление, что Гуров что-то недоговаривает, – сказал он. – Понятия не имею что, но недоговаривает – это факт. Сегодня я его допрашивать уже не буду – он не в таком состоянии, чтобы откровенничать. А завтра, когда он посидит ночку в изоляторе, я возьму его тепленьким.
– Веришь, что получится? – усмехнулся Андрей. – Кажется, он вышел из твоего кабинета злой на всю милицию.
– И все же без нас ему никуда, – майор постучал по столу остро наточенным простым карандашом. – Впрочем, и с племянницей надо бы поговорить. Завтра сначала к ней поеду, а потом уже за муженька возьмусь.
– Думаешь, она что-то знает? – усомнился Горемыкин.
– Почему бы не проверить? – Майор щелкнул пальцами и провел ладонью по столу. – Рабочий день заканчивается, Андрюша. Иди домой. Мы так редко приходим домой вовремя…
– Я думаю, может, ковать железо, пока горячо? – спросил Андрей и потрогал кончик носа. – Может, сейчас к Соне этой смотаемся?
Геннадий покачал головой:
– Поздно, все завтра, мой дорогой.
– Есть завтра, – обрадовался Горемыкин и побежал в свой кабинет. Майор неторопливо собрался, закрыл дверь и, отдав на входе ключ дежурному, вышел из душного здания на свежий, пахнувший сыростью воздух. Осень совсем уже вступила в свои права. Нудный дождь не прекращался, без устали поливая тротуары и крыши домов. Майор вспомнил, что жена просила зайти в гастроном, купить колбасы и хлеба. Он несколько секунд постоял у облетавшего тополя, подумав, куда лучше пойти. В магазин на углу, неподалеку, чаще завозили товар, и неплохой. Если повезет, можно было купить и сосиски. В гастроном возле его дома продукты завозили реже, колбаса часто оказывалась не приятного розового, а какого-то белесого цвета.
– Решено, иду в ближайший, – сказал он сам себе и, смахнув с рукава капли дождя, бусинками блестевшие на серой материи, побрел по мокрому тротуару.

     Глава 12Южноморск, наши дни
Как ни говорил себе Сергей, что точность в данном случае неуместна и лучше всего проучить эту наглую особу, ровно в семнадцать он стоял перед отцовским особняком из красного камня, выстроенным без соблюдения определенного стиля (по словам матери, Ивашов-старший никогда не интересовался архитектурными стилями и предпочитал удобства и свой вкус моде). Вот почему трехэтажный дом был обычной квадратной коробкой с красной черепичной крышей, без вычурных колонн. Такие дома можно увидеть не только в элитном районе Южноморска, но и в обычном дачном.
Пригладив волосы и отметив про себя, что вылил на лицо слишком много одеколона, Ивашов нажал кнопку звонка, ожидая услышать голос охранника или самой Анфисы, но ему никто не ответил. Это было, по крайней мере, невежливо со стороны хозяйки. Может быть, она помчалась в магазин за тортом? Ведь гостю был обещан чай. Интересно, есть ли у нее домработница? Пожав плечами (по его мнению, Анфиса вряд ли могла похвастаться деликатностью), Сергей сел в машину и, насвистывая, принялся ждать. Время текло медленно, как всегда бывает, когда ничего не делаешь, а просто ждешь, но оно все равно текло, и, в очередной раз посмотрев на часы, Ивашов с неудовольствием заметил, что сидит возле отцовского дома сорок минут.
Черт возьми, что эта дамочка себе позволяет? Он нехотя достал мобильный и набрал номер Анфисы. В трубке раздались гудки, а потом металлический голос любезно сообщил, что время ожидания ответа истекло. Странно! Сергей тревожно выпрямился. Это еще что за шутки? Неужели наглая девица просто заснула и не слышит звонка? Ну ладно, пусть она только покажется…
Он вышел из салона машины, со злостью хлопнув дверью, и снова позвонил. Однако ничего не изменилось – никто не вышел навстречу. Раздраженный Сергей толкнул дверь ногой, и она подалась. Он вошел, опасливо посматривая по сторонам. От взбалмошной Анфисы – во всяком случае, именно такой изображали ее средства массовой информации – можно было ожидать всего. Но запущенный – по сравнению с садом дяди Виктора даже очень – сад Ивашова-старшего хранил молчание и тишину.
– Анфиса, где вы? – позвал хозяйку Сергей, подходя к бассейну, в который падали зеленые плоды сливы. – Вы прячетесь? Это неумно, поверьте.
И снова молчание и тишина.
– Дура! – выругался Ивашов и решительно вошел в дом, отметив про себя, что и эта дверь не заперта. Узкий коридор привел его в большую комнату, вероятно, гостиную, с дорогой мебелью, обитой натуральной кожей. Круглый стол был накрыт для легкого ужина: бутылка шампанского, два бокала, закуски, фрукты. Значит, Анфиса ждала его… Интересно, куда же она подевалась? Как понимать эту дурацкую игру?
– Анфиса! – еще раз позвал Ивашов. – Я уже пришел, и мне чертовски хочется кушать. Да и выпить бы не мешало, если вы уже приготовили бутылку…
Он прислушался. Никаких следов Анфисы. В доме стояла такая тишина, что было слышно, как за стеклом жужжала муха. Сергей не мог объяснить, что потянуло его на второй этаж – точно не любопытство. Осторожно, пугаясь малейшего скрипа, он взбирался по гладким, лакированным ступеням. У распахнутой двери в одну из комнат молодой человек остановился как вкопанный.
Она лежала здесь, возле разобранной кровати, ее лицо, белее мела, выделялось на новом паркете. Черные волосы намокли… Сергей сначала не понял, что это кровь, и, лишь прикоснувшись, в ужасе одернул руку. Красная липкая субстанция отпечаталась на пальцах.
– О господи! – Ивашов попытался прийти в себя и приложил палец к шейной артерии молодой женщины. Пульс не бился, исчезла даже слабая ниточка жизни. Анфиса была мертва. Только сейчас, выпрямившись, Сергей обратил внимание на царивший в комнате беспорядок. Убийца, казалось, искал что-то очень важное для себя, потому что перетряс содержимое ящиков, скинул матрас с кровати. Драгоценности девушки валялись на полу, возле разбитого большого зеркала, значит, не они были целью грабителя. Но что же тогда? Доставая из кармана телефон, чтобы вызвать полицию, Сергей взбежал на третий этаж. Такой же беспорядок во всех комнатах…
Черт, кто бы это мог быть? Он уже хотел набрать номер, как вдруг услышал полицейскую сирену и остановился как вкопанный на лестничной площадке. Если машина едет сюда, значит, кто-то уже ее вызвал. Но кто? Почему этот доброжелатель сбежал из дома, не дождавшись полицейских? Ивашову вдруг стало страшно. По логике выходило, что неизвестный знал, что Сергей придет к Анфисе, и хотел его подставить.
Молодой человек, как рысь, метнулся вниз, опасаясь выходить через ворота, возле которых уже тормозила полицейская машина, он в два счета забрался на забор, собираясь прыгнуть вниз, но потом, тяжело вздохнув, в бессилии сполз на землю. Возле ворот стояла его машина. Незваные (во всяком случае, им) гости быстро открыли ворота, вбежали на участок, сломав пару саженцев, и, ни о чем не спросив, скрутили Сергею руки.
– Подождите! – крикнул он, стараясь высвободиться из крепких объятий полицейских. – Я тут ни при чем! Выслушайте!
Но слушать его никто не стал. Пока два дюжих молодца (два молодца, одинаковые с лица – так назвал их про себя Ивашов) вцепились в него бульдожьей хваткой, остальные ринулись в дом, топча клумбы с пестрыми цветами.
– Трупак на втором этаже! – крикнули им из окна. – Веди этого голубчика в машину.
Один из мучителей Сергея, здоровый, как бык, и краснолицый, толкнул молодого человека в спину:
– Вперед!
Второй, помоложе, но тоже краснолицый и здоровенный, довольно крякнул, как утка:
– Надо же, как повезло! А мы ругаем наших граждан, дескать, не проявляют нужную бдительность. Беру свои слова назад.
– Я тут ни при чем, – прохрипел Сергей, покорно, как агнец на заклание, идя к полицейской машине. – Анфиса назначила мне свидание.
– За это ты ее и убил! – хмыкнул тот, что постарше. – А про то, что этого не было и тебе полагается адвокат, расскажешь нашему следователю.
– Адвокат мне не нужен, я сам адвокат, – буркнул Ивашов, садясь на заднее сиденье. Два крепыша поместились рядом с ним, зорко следя, чтобы пленник не сбежал. Через пять минут к ним подошел высокий оперативник средних лет с рыхлым лицом, немного испорченным небольшими шрамами. Вероятно, в юности, желая стать красивым, он что-то делал с прыщами, и теперь от косметических процедур остались следы.
– Я не убивал, – в третий раз повторил Сергей, впрочем, не надеясь, что оперативник ему поверит. И действительно, тот обнажил в усмешке острые, как у хорька, зубы.
– Все так говорят. Мне можешь не исповедоваться. Твое дело будет вести Прокопчук. Он сразу разберется, кто прав, кто виноват.
Сергей наморщил лоб. Прокопчук, Прокопчук, где-то он слышал эту фамилию… И она не вызвала у него позитивных эмоций. Ах да, точно, это же тот следователь, который обвинял его в отравлении отца.
Ивашов закрыл глаза, выругавшись про себя. Прокопчук, со своей дынеобразной головой, очень обрадуется, когда увидит его у себя в кабинете. Значит, тогда он был прав. Именно Сергей сначала отравил отца, а потом убил его жену. Главное – мотив налицо – наследство. Откуда этому дынеобразному тупице было знать, что он собирался отказаться от наследства? Они с Анфисой так и не доехали до нотариуса, так что доказательств у Сергея нет.
Он в бессилии откинулся на спинку сиденья, соображая, как быть дальше. Позвонить дяде Виктору? Но он ничем не поможет, только навредит своей репутации. Нет, нужно выпутываться самому. А как? Как?

     Глава 13Вознесенск, 1965
Геннадий робко постучал в дверь дома Гуровых – довольно добротного, состоявшего из четырех больших комнат, с красной черепичной крышей. Видимо, дядя, купивший его, не пожалел денег, желая, чтобы племянница не только жила возле него, но и жила в комфорте.
– Кто там? – послышался нежный голос Софьи.
– Это следователь Беспальцев, – откликнулся майор. – Мне необходимо поговорить о ваших родственниках.
Дверь распахнулась, будто по мановению волшебной палочки, и молодая женщина, с красным заплаканным лицом, с растрепанными роскошными черными волнистыми волосами, в пестром домашнем халате, тихо поздоровалась и пригласила его в комнату.
– Я ждала вас, – прошептала она. – Если бы вы не пришли, я сама бы к вам отправилась. Вы арестовали моего мужа, обвиняя его в убийстве дяди. Это чудовищная ошибка. Андрей не убивал, он просто не мог сделать это.
Следователь присел на удобный стул с высокой спинкой, не возражая и не соглашаясь с хозяйкой. Он знал: в таких случаях собеседники хотят выговориться, и их не надо подстегивать. Это может вызвать раздражение и нежелание беседовать.
– Я отдаю отчет своим словам. – Софья примостилась рядом, и следователь откровенно любовался ею. Настоящая библейская красота: тонкий нос с едва заметной горбинкой, строгий овал, черные глаза с поволокой, обрамленные длинными ресницами… – Андрей не убийца. У него никогда бы не поднялась рука на моего дядю, – она сделала паузу, словно ожидая поддержки, однако Беспальцев продолжал молчать. –  Я не представляю, как мы будем жить без него. – Миндалевидный розовый ноготь нервно ковырял скатерть. – Дядя Моисей помогал нам деньгами, очень помогал, понимаете? Ссужал нам большие суммы и не требовал возврата. Вы, конечно, можете спросить: зачем нам большие суммы, раз Андрей работает? – Румянец чуть тронул ее щеки. – Мы всегда очень хотели детей, но у нас почему-то не получалось. Через пять лет после свадьбы мы решили провериться, и оказалось, что мне требуется долгое дорогое лечение. Я не хотела говорить дяде – сами понимаете, это неудобно, но не выдержала. Видите ли, моя мама, его сестра, умерла, когда мне было шестнадцать, и уже почти двадцать лет он для меня самый близкий человек, – она горестно вздохнула. – Когда дядя Моисей узнал об этом, он сказал, чтобы я лечилась и не думала о деньгах. Каждый месяц он давал мне большую сумму, очень большую, нам хватало не только на лечение, но и на жизнь. Теперь вы понимаете, что Андрей не мог его убить? Ему никогда не заработать такие деньги.
Геннадий наклонил голову, приняв сочувствующий вид.
– К сожалению, это ничего не значит, Софья. Согласитесь, между вашим мужем и дядей мог произойти серьезный разговор, о котором вы не знали. Допустим, дядя, которому надоело тянуть вашего супруга, припугнул его, сказал, что не даст ни копейки. Андрей испугался, убил его и украл самое дорогое, что было в доме, зная, что и сам дом достанется вам по наследству. Возможно, вы не стали бы в нем жить, но его можно было продать, а на вырученные деньги продолжать лечение.
Маленький смуглый кулачок застучал по столу.
– Это не так, – выкрикнула она. – Еще раз повторяю: Андрей никогда бы такого не сделал. Мне известно, что убийца истязал дядю Моисея. Мой супруг не может зарезать курицу, от вида крови ему становится плохо! Вот почему это неправда – все, о чем вы говорите.
– А что правда? – Следователь придвинул к ней стул, вдыхая нежный аромат незнакомых духов. – Расскажите, Софья.
Майор подумал, что женщина может знать что-нибудь важное – как и ее супруг, который вчера не все рассказал следствию.
– Расскажите, – повторил он, глядя в черные бездонные глаза. Тонкий пальчик снова в волнении заскользил по скатерти.
– Я не знаю, важно ли это, – произнесла она, опустив ресницы. – За несколько дней до смерти дядя позвонил мне и попросил навестить его. Я испекла его любимый творожный торт, – тонкие губы раздвинула улыбка. – Он любил, как я его делала: песочное тесто и начинка из творога с орехами. Рецепт достался мне от покойной мамы, а ей – от бабушки, то есть дядя Моисей любил его с детства. – Молодая женщина посмотрела на него волнующими черными глазами. – Когда он ел торт, всегда вспоминал свою сестру и мать, говоря мне: «Ты так на нее похожа, Сонечка. И с каждым годом ваше сходство все больше и больше», – Софья вздохнула. – Мне показалось, что он хочет сказать что-то важное, но не решается, и я спросила: «Дядя Моисей, что-то случилось?» Он наклонился ко мне, собираясь ответить, но, видимо, не решился, произнеся лишь: «Ты обо всем узнаешь в свое время, дорогая. Запомни только одно слово – брегет. Золотые часы-брегет».
Майор наморщил лоб:
– Брегет? Почему брегет?
Молодая женщина пожала плечами:
– Я понятия не имею. Мы раньше никогда не говорили ни о каком брегете, – она подперла рукой подбородок округлой формы. – Потом он добавил: «После моей смерти ты получишь настоящую историческую ценность. Поверь: ты никогда не видела подобной вещи. Это золотые часы, принадлежавшие известной, но криминальной личности». Выходит, дядя имел в виду не каминные часы? – Она щелкнула пальцами.
– Похоже, так, – согласился с ней Беспальцев. – Что он еще о них говорил?
Она дотронулась до морщинки на высоком лбу:
– Говорил, что они стоят очень дорого, просто немыслимо дорого, однако у него есть знакомые, готовые их купить за баснословные деньги, но им не видать их как своих ушей, потому что он решил оставить их мне – и это не обсуждается, – ее голос дрогнул, и на длинных черных ресницах повисла слеза. – Знаете, я эту фразу помню дословно: «Многие хотели бы приобрести их, скажем, мой давний знакомый – ювелир из Одессы, но драгоценность получит моя любимая племянница – и никто больше».
Майор встрепенулся:
– Ювелир из Одессы? Может быть, дядя назвал его фамилию или имя?
Софья покачала головой, и ее лицо напомнило следователю скорбный лик Мадонны, который он видел на картинах великих мастеров.
– Нет, не называл, к сожалению, иначе я обязательно бы вам сказала. Я на многое готова, чтобы спасти мужа, ведь после смерти дяди у меня, кроме него, никого больше нет, – она всхлипнула, подавилась слюной и закашляла. Геннадий поднялся, увидев на маленьком столике графин с водой и стоявший возле него граненый стакан, плеснул воды и поднес молодой женщине:
– Прошу вас, успокойтесь.
Она покорно взяла стакан из его рук и жадно выпила.
– Вы отпустите Андрея?
Поставив стакан на место, он присел возле нее и коснулся безжизненной руки.
– Если мы докажем, что ваш муж непричастен к убийству, уверяю вас, он сразу же будет освобожден.
Женщина умоляюще посмотрела на него.
– Я уже говорила, что многое готова сделать, – дрожащим голосом произнесла она. – Но, к сожалению, ничего не могу добавить, потому что больше ничего не знаю. Остальное мой дядя унес в могилу. – Несчастная заплакала, размазывая слезы по бледному лицу, и Геннадию стало не по себе. Он терпеть не мог женских слез, потому что сразу терялся, не знал, что дальше делать.
– Прошу вас, Софья, успокойтесь, – майор сжал ее худенькое плечо. – Думаю, вскоре все выяснится. Вы нам очень помогли… – он сделал паузу, – и помогли своему мужу. Обещаю: в ближайшее время мы во всем разберемся.
Она продолжала плакать, и следователь, попрощавшись, быстро вышел из дома. Холодная капля упала на нос, намочила ресницы, и ему показалось, что небеса вместе с Софьей оплакивают смерть ее дяди.

     Глава 14Южноморск, наши дни
Рот Прокопчука, напоминавший красный порез на желтой коже, расплылся в широкой улыбке, высветив желтые кривые зубы.
– Ба-ба-ба, кого я вижу! – Он радостно всплеснул руками. – Сергей Ивашов, если мне не изменяет память.
– Точно, – кивнул Сергей, стараясь сохранять вежливое выражение лица. Это трудно, когда знаешь, что человек с первого взгляда невзлюбил тебя непонятно за что (может быть, за деньги отца) и сделает все, чтобы посадить.
– Присаживайтесь, – Борис Павлович хихикнул. – Не надо было вас тогда отпускать. Мое чутье (а оно меня подводило крайне редко) подсказывало, что вы убили отца. Теперь укокошили мачеху, не так ли?
– Нет, не так, – зло буркнул Сергей. – Чутье вас подвело, и очень сильно. Я никого не убивал.
– Как же в таком случае вы умудрились второй раз оказаться на месте преступления? – не отставал майор.
– Все очень просто, – Ивашов дернул плечом. – Анфиса пригласила меня на ужин. Ваши оперативники опишут вам место преступления. В гостиной стол накрыт на двоих. Я пришел ровно в пять, но мне никто не открыл. Прождав сорок минут, я еще раз позвонил и увидел, что ворота не заперты, ну и вошел на участок, подумав, что вдова отца решила пошутить. По этой же причине прошел в дом (входная дверь, кстати, тоже была нараспашку). Потом стал осматривать дом, пока не обнаружил мачеху на втором этаже. И это – чистая правда.
– Допустим, – согласился майор. – Почему же в таком случае вы сами не вызвали полицию, а пытались бежать?
Сергей замялся. В наше время даже школьник, любящий смотреть детективы, знает, что признаваться в том, что ты первый обнаружил труп, чревато последствиями. Однако он не стал об этом говорить.
– Мне показалось, я услышал, как кто-то бежал по участку, – Ивашов слегка покраснел, но смело взглянул в болотно-зеленые глаза, чтобы придать своим словам достоверность. – Я выбежал из дома, вскочил на забор… Ну а потом вызывать вас было бессмысленно, вы подъехали сами. Но, повторяю, я не убивал.
– Кто знает, кто знает! – промурлыкал следователь, что-то черкнув на листке. – Поговорим, когда судмедэксперт назовет время убийства.
– Поговорим, – согласился Ивашов. Дынеобразная голова наклонилась набок.
– У вас был мотив, и очень веский, – радостно сообщил Прокопчук.
– Правда? – в тон ему отозвался Ивашов. – И какой же?
– Наследство, мой друг, наследство, – отозвался Борис Павлович. – Все деньги, деньги, проклятые деньги. Отец не воспитывал вас, мать не давала с вами видеться. Разумеется, при таком раскладе он ничего вам не оставил – и вы с этим не смирились.
Сергей закинул ногу на ногу:
– Почему вы в этом так уверены? Между прочим, мы с Анфисой не далее как завтра собирались к ее нотариусу. Я должен был подписать отказ от наследства. Отец не оставил завещания, и Анфиса переживала по этому поводу, в отличие от меня.
Маленькие глазки болотного цвета потускнели.
– Фамилия этого нотариуса! – потребовал майор, не глядя на Сергея. Подозреваемый, идеально подходящий на роль убийцы, ускользал из рук.
– К сожалению, я не знаю, – кротко сказал Ивашов. – Анфиса подчеркнула, что хочет иметь дело только со своим нотариусом. Кстати, за ужином мы собирались все обсудить.
– Складно у вас получается, должен заметить! – Майор хлопнул костистым кулаком по столу. – Рассказы не пишете?
– Никогда не пробовал, – оборвал его Ивашов.
Прокопчук скрипнул зубами:
– Знаете, Сергей Олегович, разговор между нами становится странным, вам не кажется? И поэтому я вынужден его прекратить. Я задерживаю вас, пока на сорок восемь часов.
– На каком основании? – поинтересовался Сергей, чтобы что-нибудь спросить. Он и без того знал, что у любого следователя есть возможность задержать подозреваемого ровно на сорок восемь часов.
– Вам, как адвокату, полагаю, все известно, – презрительно буркнула дынеобразная голова. – Правда, по отзывам, вы еще не брались ни за одно важное дело – одни бракоразводные процессы.
– Это верно, – Сергей встал, увидев, что в кабинет вошел сержант. – Если вам понадобятся мои услуги – обращайтесь. Если вы еще не развелись, уверен, это не за горами.
Следователь сначала побледнел, потом посинел, но сдержался и повернулся к сержанту:
– Проводите задержанного в камеру.
Равнодушный конвойный провел Сергея по коридору, сопровождаемый удивленными взглядами сотрудников. Видимо, удивление вызывал вид задержанного, одетого чисто и дорого.
В камере, к счастью Сергея, никого не оказалось, и он присел на засаленное одеяло, закрыв глаза. Только сейчас молодой человек понял, как устал. Захотелось плюнуть на все, упасть на нечистое белье нар и заснуть крепким сном, однако Ивашов, подперев руками подбородок, принялся думать, как выкрутиться из непростой ситуации. Кто-то захотел его подставить – это факт, и факт неоспоримый. Поэтому будет неудивительно, если оперативники найдут орудие преступления с отпечатками пальцев Ивашова-младшего. Как преступнику удастся такого добиться – бог его знает, но это будет высший пилотаж. А еще он готов был поспорить, что время смерти Анфисы совпадет со временем его пребывания в доме отца. Это довольно веская улика не в его пользу.
Купаясь в неутешительных мыслях, Сергей не заметил, как заснул, уткнувшись лицом в дурно пахнувшую подушку, и очнулся только тогда, когда сержант, постучав в дверь, крикнул:
– Ивашов, на выход!
Сергей продрал глаза, обратив внимание, что сквозь зарешеченное окно изолятора прорезался солнечный луч, а значит, утро уже наступило, и взглянул на часы. Господи, уже девять! Долго и крепко же он спал, не слыша тараканьих бегов, не ощущая специфического запаха в камере. Вскочив с постели, молодой человек, как мог, пригладил вихры, попытался убрать ворсинки, прилипшие к брюкам, и вслед за конвойным вышел в коридор.
В кабинете Прокопчука, такого же неопрятного, как и вчера, сидел ухоженный мужчина лет тридцати пяти с зачесанными назад светлыми волосами, в джинсах и рубашке в полоску.
– Знакомьтесь, ваш адвокат, – процедил Борис Павлович сквозь гнилые зубы. Молодой человек привстал и протянул Ивашову руку.
– Я Игорь Русланович Манько. Меня прислал Виктор Александрович Кондаков, – просто сказал он. – Он узнал, что вас задержали совершенно несправедливо, и просит, чтобы я помог вам выйти на свободу, хотя бы под подписку о невыезде.
Болотные глаза Прокопчука округлились и стали как пятирублевые монеты.
– Эй, позвольте, господин адвокат, – буркнул он, – это почему же незаконно? Вашего клиента застали на месте преступления, причем, – он порылся в кипе бумаг, но остановился на верхней и, поднеся ее к глазам (видимо, близоруким), вытянул подбородок: – Вот, пожалуйста. Анфиса Егоровна была убита в половине шестого. Вопрос: что делал в доме ваш клиент, обнаруженный полицией без пяти шесть?
– Я полагаю, Сергей Олегович вам все объяснил, – вежливо отозвался Манько. – В деле есть его показания.
– Допустим, меня не устроило его объяснение, – Борис Павлович вскинул голову, тряхнув жидкими сальными волосами. – И вы знаете почему. Нами были опрошены соседи. Они видели, что машина вашего подзащитного долго стояла у ворот, но был ли в ней водитель – не разглядели.
– Но… – попытался возразить Игорь Русланович, однако следователь издал цокающий звук, наверное, призывая к тишине:
– Это еще не все. Вопрос в том, что никого другого, приходившего к Анфисе Егоровне в этот день, они не видели. Как утверждает ваш клиент, он услышал топот и побежал за предполагаемым преступником. Возле соседнего дома в это время гуляла няня с ребенком. Сергея Олеговича, мерившего высоту забора, она заметила, а вот еще кого-нибудь – нет.
– Но мы не знаем дом покойного Ивашова, – возразил адвокат. – Если убийца был хорошо знаком с Анфисой, он знал, как можно покинуть место преступления, никому не попадаясь на глаза. Скажите, ваши оперативники делали обыск на предмет нахождения черного хода?
Прокопчук заморгал.
– Вижу, не делали, – удовлетворенно констатировал Игорь Русланович, не дожидаясь ответа. – Что ж, это большое упущение. А скажите, было ли найдено орудие преступления? Судя по записям вашего медэксперта, женщину ударили по затылку тупым тяжелым предметом.
Майор съежился, будто стал меньше и худее.
– Вижу, не нашли, – продолжал добивать его Манько. – И тем более не нашли его у моего подзащитного.
– Мы еще не исследовали его одежду на наличие крови жертвы, – вяло заметил следователь. Адвокат повернулся к Сергею и пробуравил его своими пронзительными серыми глазами с золотыми крапинками:
– Вы прикасались к трупу?
– Я пощупал сонную артерию, – признался Ивашов. Молодой адвокат кивнул, довольный собой:
– Следовательно, могли остаться незначительные следы крови. Вы готовы отдать одежду на экспертизу?
– Конечно, – с готовностью кивнул Сергей. – Мне раздеться сейчас?
– Я на всякий пожарный захватил вам сменную одежду, – улыбнулся адвокат. – Наверное, можете раздеваться прямо здесь.
Майор сделал вид, что не слышит издевки в словах. Он вызвал эксперта, молодую девушку, явно недавнюю выпускницу вуза, и та аккуратно упаковала одежду Ивашова в пакет. Футболка и джинсы, предусмотрительно взятые Игорем Руслановичем, действительно пришлись впору.
– Значит, пока что я могу забирать моего клиента? – уточнил Манько.
– Забирайте. – Прокопчук придвинул Сергею документ: – Поставьте здесь свою подпись. Я надеюсь, вы здравомыслящий человек и никуда не рванете из города до конца следствия.
– Ну конечно, – Ивашов начертал закорючку, встал, потянулся и неожиданно тепло улыбнулся следователю: – Я искренне надеюсь, что убийца моего отца будет найден.
– Я тоже, – в тон ему ответил майор, но руку для рукопожатия не протянул.
– Мне нужно в туалет, – выдавил Сергей, чувствуя подступившую к горлу тошноту: наверное, сказывалось волнение.
– Справа в конце коридора, – адвокат Виктора, видимо, бывал здесь не раз. Ивашов побежал по коридору и дернул дверь с поцарапанной буквой «М». Там никого не было. Спокойно, прохладно. Почему в кабинете Прокопчука было так жарко? Или ему так показалось из-за душившей его ярости? Тошнота стала проходить, Сергей рванул ворот футболки, добрался до раковины, дрожащими пальцами повернул кран, подставив разгоряченную голову под мощную струю. Немного полегчало, уже не тянуло, как он выражался, излить унитазу душу. Он вышел из туалета, почти столкнувшись со ждавшим его адвокатом.
– Все нормально? – не дожидаясь ответа, Манько подтолкнул Ивашова к выходу, и молодой человек с удовольствием выскользнул на свежий воздух.
– Огромное вам спасибо, – сказал он адвокату, с чувством пожав ему руку. – Передайте привет дяде Виктору, впрочем, не нужно, я сам ему позвоню, как только доберусь до дома.
– Мне не стоило большого труда вытащить вас, – признался Манько. – Этот бездарный следователь совсем слетел с катушек, если на голом месте решил упечь вас за решетку. Против вас ничего нет, это очевидно. Пусть работает и ищет настоящих убийц, а не подтасовывает улики.
Сергей еще раз пожал ему руку и с облегчением сел в машину, дожидавшуюся его на специальной стоянке возле отдела.

     Глава 15Вознесенск, 1965
Беспальцева, как всегда, разбудил треск старого, еще родительского будильника. Он много раз давал себе обещание купить поновее, но все это дело откладывал. А может быть, просто не хотелось расставаться с этим старичком? Мама рассказывала, что отец подарил ей его после свадьбы. Рядовой инженер не мог похвастаться зарплатой и, поинтересовавшись, что купить молодой жене, наверное, со страхом ожидал ее ответа. Однако супруга все понимала.
– Подари мне будильник, – попросила она. – Мы ведь теперь семья. Будем жить отдельно от родителей и можем проспать работу.
Вспоминая этот эпизод с улыбкой, отец рассказывал Геннадию, как был благодарен матери.
– Понимаешь, нам дарили деньги на свадьбу, только очень мало, – признался он. – Своей квартиры тогда не было. Нам повезло, что моя тетка вышла замуж, уехала к мужу в Одессу и пустила нас к себе на неопределенное время. А потом нам удалось накопить на кооператив. Но это случилось через много лет.
Мысли, как зайцы, перескочили от старого будильника к другим часам. Со вчерашнего вечера следователю не давали покоя слова Софьи: «Дядя сказал: «Запомни, золотой брегет». Потом он немного прояснил, что имел в виду, – часы принадлежали какому-то одесскому бандиту, – но ей их почему-то не показал, хотя и пообещал оставить после себя на память. Собираясь в отделение, Геннадий на цыпочках ходил по комнате, боясь разбудить жену, и напевал под нос:
– Брегет… Брегет… Еще бокалов жажда просит залить горячий жир котлет, но звон брегета им доносит, что новый начался балет.
Этот отрывок из романа Пушкина «Евгений Онегин» он учил наизусть в восьмом классе. Почему именно этот отрывок? Майор и сейчас не мог объяснить. Наверное, потому, что, кроме него, его никто не учил. Всем нравилось начало: «Мой дядя самых честных правил…» Эти строки учились не в пример легче, однако Беспальцев решил поразить учительницу, которой симпатизировал. Если уж выучить, то что-нибудь эдакое, несколько строф, которые никто не возьмет. Листая книгу, он наткнулся на строки о брегете и принялся за зубрежку. Легкие рифмы запоминались на ура, и на следующий день он с выражением читал у доски.
Когда молодая учительница русского языка и литературы Клавдия Ивановна, выслушав его с улыбкой, спросила Геннадия, что такое брегет, мальчик стушевался, покраснел, ругая себя: вот, не удосужился заглянуть в толковый словарь, уютно расположившийся на полке книжного шкафа, и с волнением ждал, что Клавдия Ивановна посмеется над ним – и справедливо. Но учительница повернулась к классу и принялась объяснять:
– Ребята, брегет – это такие необычные карманные часы с боем. Кстати, как вы думаете, почему Александр Сергеевич повторил это слово в романе несколько раз?
Ребята зашелестели страницами, пытаясь отыскать «брегет», а Геннадий тихо спросил учительницу:
– Вы поставите мне двойку?
Она расхохоталась, и в голубых глазах вспыхнули искорки:
– Да что ты, Гена? За что «два»? Ты выучил очень трудные строфы. Я ставлю тебе пятерку.
– Спасибо, – пролепетал он. – Извините, что я не посмотрел в словарь.
Клавдия Ивановна махнула рукой:
– Знаешь, я тебе даже благодарна. Ты дал нам пищу для размышлений. Иди, садись на место.
В тот день Геннадий дал себе слово найти все о брегете, но слово не сдержал. Учительница не просила отыскать дополнительные материалы, а кроме литературы были еще и другие предметы. Странно, что судьба второй раз сталкивала его с этим словом. Что ж, на этот раз он все узнает.
Перед работой Беспальцев зашел в библиотеку возле дома, в которой вот уже несколько лет были записаны жена и дочь, и попросил пожилую библиотекаршу с пучком седых волос на затылке, сухую и сгорбленную, найти ему книгу о брегетах и, если можно, записать на формуляр жены. Женщина долго рылась на полках с книгами в старых, замусоленных обложках, потом осмотрела визитера с головы до пят и уточнила скрипучим голосом – настоящий книжный червь:
– Скажите, вы действительно работаете в милиции?
Он кивнул:
– Конечно. Но откуда вам это известно? Кажется, я ничего подобного не говорил.
Она улыбнулась:
– Ваша жена, Галя, как-то обмолвилась. Я тоже тут неподалеку живу, вон, в соседней пятиэтажке. Мы с ней встречаемся не только в библиотеке, но и в магазине. Я заметила, что она все одна да одна. Знаете наше бабское любопытство? Поинтересовалась и получила ответ: муж целыми днями на работе, потому что милиционер.
Геннадий скривился. Он не любил, когда жена рассказывала встречному и поперечному, где он работает.
– Да вы не сердитесь на нее, – примиряюще заметила старушка. – Впрочем, если бы вы слышали, как она вас защищала… Настоящая боевая подруга! Вашей семье можно только позавидовать.
Беспальцев ничего не ответил, немного смутившись.
– Я это к тому сказала, что доверяю милиции, – продолжала библиотекарь. – На абонементе такой книги нет, но в читальном зале есть почти все. Я запишу книгу в карточку вашей жены из читального зала, но вы, уж будьте добры, не подведите меня. Через день верните книгу, иначе у меня могут быть неприятности.
– Уверяю, у вас их не будет, – пообещал майор. Старушка протянула ему книгу в твердой глянцевой обложке, почти новую. А может, и не новую, просто никем не читанную.
– Держите. И распишитесь за жену вот здесь.
Он поставил закорючку, что-то вроде буквы «Б» в овале – вроде бы Галина расписывалась именно так, – поблагодарил старушку и, спрятав книгу под пальто, вышел под моросящий дождь. Мокрая осенняя погода начала утомлять, безумно хотелось тепла и солнца, и он вспомнил слова одного из своих приятелей: в такую погоду очень хочется совершить преступление.
«Хватит нам преступлений, – оборвал Геннадий сам себя. – Два человека убиты. Слишком много для нашего маленького тихого городка». Дождь, как и вчера, бил в лицо. Беспальцев с облегчением вскочил в полупустой салон троллейбуса, сел у окна, наблюдая, как капли пытаются изобразить на стекле какие-то только им понятные узоры. В салоне пахло сыростью, немногочисленные пассажиры ругали дождливую осень. Когда троллейбус со скрипом остановился почти возле отделения, Беспальцев соскочил со ступенек и побежал в помещение, уклоняясь от холодных капель, норовивших попасть в глаза. Дежурный, капитан Владислав Павлов, как всегда, попивая очень крепкий, почти черный, чай, чуть раздвинул губы в улыбке:
– Здравия желаю, товарищ майор. Противный сегодня день, правда? Так надоел этот нудный дождь. Жена замучила просьбами съездить на дачу, а я все отбиваюсь. Что там делать? Грязь месить?
Беспальцев знал, что жена Владика была заядлой дачницей, выращивала прекрасные цветы, и если кому-то требовался букет, все обращались к ней.
– А что там сейчас делать? – Майор взял ключ от своего кабинета. – Картошку, поди, выкопали.
– Выкопали и яблоки собрали, – кивнул Павлов. – Однако моя благоверная хочет убрать сухие листья и сжечь их. А я говорю ей, – тут Владик зашелся смехом, его грузное тело затряслось, и следователю показалось, что он сейчас упадет со стула, – какие сухие листья, если под дождем они все мокрые!
Майор прыснул, будто оценив шутку, и, махнув рукой, прошел в кабинет. Включив свет, он снял промокшее пальто, положил на стол книгу и, опустившись на неудобный старый стул, бережно открыл ее. Автор подробно рассказывал историю брегета.
Гениальный часовщик Авраам-Луи Бреге, впрочем, не только часовщик, но и математик и механик, создал часы в восемнадцатом веке – первую в мире модель, которую не надо было заводить. Они были оценены именитыми особами, в том числе и королевской крови. Среди них значилась и супруга Наполеона Бонапарта. В 1783 году мастер получил секретный заказ для королевы Франции Марии-Антуанетты. Какой-то тайный поклонник королевы передал часовщику свои пожелания: мастера не ограничивали во времени и финансах и просили создать модель со всевозможными усложнениями из самых что ни на есть дорогих деталей. Чтобы создать такую уникальную конструкцию, мастеру понадобилось задействовать все, что имелось в его распоряжении.
Однако королева так и не дожила до того момента, когда свет увидел самые сложные часы в мире: она была обезглавлена. Часы появились на свет более чем через три десятка лет с момента получения заказа и пережили самого создателя.
Беспальцев с удовольствием читал о мастере и его творениях, разглядывал картинки с чудо-часами, разглядывал пристально и в очках, словно пытаясь найти разгадку брегета, который хранился у старого Гольдберга. Однако в книге не было ни слова о криминальной личности, владевшей подобной вещицей. С сожалением отложив ее, Геннадий сунул кипятильник в банку и включил в розетку.
Вскоре вода забулькала, навевая мысли о доме, об уютной кухне. Он всегда любил смотреть, как готовила жена, как она управлялась с кастрюлями, сковородками и прочей кухонной утварью. Однако Галина всегда его выгоняла: не мужское, мол, дело – в кухне сидеть. От дома мысли перенеслись к часовщику и его племяннице. Софья сказала о ювелире, который был готов заплатить любые деньги за брегет. Жаль, что Гольдберг не назвал его фамилии или хотя бы имени. Это помогло бы раскрыть дело. Что, если ювелир, так хотевший приобрести брегет, устал выклянчивать вещицу и просто прикончил часовщика? Как бы там ни было, нужно его искать.
Георгий, человек, который сидел вместе с покойным Будченко, тоже из Одессы… Все пути ведут в этот портовый город, где всегда ютились бандиты под южным солнцем. Кстати, почему до сих пор нет ответа на запрос из колонии? Наверное, лучше туда позвонить.
С подполковником Николаем Ивановичем Ревенко ему доводилось встречаться.
Вода забулькала совсем остервенело, и Беспальцев вытащил шнур из розетки, потом плеснул кипяток в стакан со вчерашней заваркой, достал из шкафчика печенье и сахар, но пить чай не стал, решив сделать это позже. Вытащив из кармана коричневых брюк блокнот, он открыл его на букву «р», нашел телефон начальника колонии и позвонил в междугородную службу, чтобы заказать срочный разговор. Очень любезная девушка довольно быстро соединила его с Николаем Ивановичем, и в трубке раздался спокойный баритон:
– Подполковник Ревенко слушает.
– Здравия желаю, – отчеканил Геннадий. – Майор Беспальцев из Вознесенска беспокоит.
– Хо-хо, – усмехнулся начальник. – Сколько лет, сколько зим! А я помню, как мы выпивали в ресторане, когда вместе отдыхали в санатории.
Следователь подумал, что тот двухлетней давности отдых в санатории на побережье пошел ему на пользу. В кои-то веки дали путевку, он, правда, сопротивлялся, потому что боялся, как его коллеги закончат одно сложное дело. Ничего, закончили, а он прекрасно отдохнул. Ему дали номер на двоих, где уже поселился кто-то «очень солидный», как сообщила администратор. «Очень солидным» оказался подполковник Ревенко, высокий худой мужчина с заметной лысиной на макушке и желтоватыми пронзительными глазами. Сначала Геннадий расстроился, когда узнал, кто стал его соседом. Он всегда считал: если уж отдыхать, то по полной, без каких бы то ни было разговоров о работе. Вот почему, когда подполковник спросил его, где он работает, Беспальцев сделал многозначительную паузу, прежде чем ответить:
– Следователь.
Николай Иванович расплылся в улыбке, показав редкие зубы.
– Следователь? Ты смотри, как в жизни бывает. Санаторий-то вроде не ведомственный, а коллеги и тут меня нашли.
– Вообще-то я не хотел, – буркнул Геннадий. Ревенко кивнул и достал из саквояжа палку копченой колбасы, хлеб, банку соленых огурцов и бутылку водки «Столичная»:
– Я тоже терпеть не могу на отдыхе вспоминать работу. Ну, давай за знакомство?
Следователь оглядел небольшой номер:
– Рюмок нет и стаканов тоже.
Николай Иванович сделал жест рукой, обозначавший «спокойно», и вышел из комнаты, вернувшись с двумя гранеными стаканами.
– Не бойся, майор, все есть.
Беспальцев понял, что посуду дала администратор.
– Не могла же она отказать начальнику тюрьмы, – усмехнулся он. – Будь другом, порежь закуску. Перочинный ножик у меня всегда с собой.
Перочинный ножик оказался немного туповатым, но следователь справился с колбасой и хлебом. Огурцы можно было оставить в банке. Николай Иванович медленно, будто наслаждаясь процессом, разлил водку по стаканам.
– Итак, за приятное знакомство, – провозгласил он, залпом выпил содержимое стакана и захрустел огурцом, довольно крякая: – Ой, как вкусно, жена делала. Учительница она у меня, в школе работает. Я ей иногда говорю: «Воспитывай лучше своих учеников, чтобы ко мне никто не попал». И она старается. Ты не поверишь, но стены моей колонии никогда не видели ее учеников. Кстати, я пару раз приходил к ним на собрание. Дети меня жутко боялись. – Он снова захохотал. – Однажды я предложил жене сводить их на экскурсию в колонию, за что получил сковородкой по голове. Как она оберегает своих деточек – как квочка, – Николай Иванович придвинул к себе бутылку. – Ладно, хватит о моей курице. Давай еще выпьем.
Геннадий помнил, что бутылка, слегка запотевшая, опустела довольно быстро. Огурчики таяли во рту, с колбасой тоже расправились в один миг. Ревенко недовольно крякнул, оглядев опустевший стол.
– Жаль, маловато прихватил. Ну да ладно. Пойдем-ка погуляем, осмотрим санаторий, чтобы не быть, как слесарь в том неприличном анекдоте. Провалялся с женщиной в постели двадцать дней, а на двадцать первый вышел на балкон и удивился: «О, тут и море есть!»
Геннадий фыркнул:
– Море тут точно есть.
Ревенко подбоченился, принял деловой вид. Хмель будто слетел с него.
– Вперед, мой новый друг. – Подполковник подтолкнул следователя к двери.
В тот день они долго бродили по золотому песку, не решаясь искупаться (в марте было довольно холодно), а потом пошли в небольшой ресторанчик на набережной. Ревенко снова заказал бутылку водки, пил и не пьянел, рассказывая о преступлениях, еще недавно доставивших сыщикам много хлопот. Странно, но этот человек знал криминальный мир города, как прошлый, обросший легендами, так и настоящий, причем как свои пять пальцев, хотя и не работал ни в прокуратуре, ни в отделении милиции. Впрочем, это было неудивительно.
– Мой папа, царствие ему небесное, как было принято говорить, – рассказывал Ревенко, – стоял у истоков одесский милиции. Сколько всего я от него наслушался! Знаешь, нам грех жаловаться, у нас по сравнению с двадцатыми годами криминалистика шагнула вперед. А что тогда? Почти ничего, – он с силой рубанул ладонью воздух. – И ведь находили преступников!
Помню, отец рассказывал об одном деле, случившемся в двадцать восьмом. В Одессе стали пропадать девушки. Одна пошла на танцы и не вернулась, другая – в драмкружок при школе, и больше ее никто не видел. Как в воду канули. Следствие немного сдвинулось с мертвой точки, когда в овраге возле железки нашли труп молодой женщины, сильно обезображенный и к тому же облитый какой-то неприятно пахнувшей жидкостью. Это оказалась третья пропавшая девушка, приехавшая в Одессу погостить у подруги, ее опознала родная тетя. А потом – опять затишье. Только через месяц в канализации был найден мешок с человеческими костями, на которых, по идее, должны были остаться следы крови, хотя бы в области суставов – тебе это известно, но их не обнаружили. Преступник облил кости кислотой, однако милиции повезло, они-то не растворились. Отец с коллегами обследовал все дворовые туалеты, мусорки, однако ничего не обнаружил. А потом местным жителям попалась страшная находка – мешок, полный человеческих костей. Благодаря тому, что обнаружили лучевую кость левой руки со следами давнего перелома, установили личность второй девушки.
День и ночь сыщики сидели в кабинете, обдумывая дальнейшие действия. – Полковник опрокинул рюмку водки. – Мы с тобой не помним то время – конец двадцатых годов. Но поверь: тогда милиции приходилось очень не сладко. Страна только выходила из тяжелого экономического положения, кадров не хватало, личный состав – бывшие красноармейцы и рабочие, которым явно недоставало знаний по криминалистике. И, между прочим, никто не ныл, не жаловался, а продолжали работать как каторжные. Прочесали все котельные, полагая, что кости можно уничтожить и в огне, однако эксперты сказали, что для этого нужна очень высокая температура. То ли дело – серная кислота! Но где достать большое количество кислоты? Тоже вопрос. Наверное, ответить на него так бы и не смогли, если бы не случай. Школьный сторож нашел в топке кочегарки человеческие кости и заявил в милицию. Оказалось, что, кроме него, здесь иногда подрабатывает и его внук, приходивший вместе с другом. Проверили друга – и удача. Он два года работал на базе химреактивов, откуда, как выяснилось, можно было спокойно унести бутыль серной кислоты. В общем, провели у него обыск… В точку… Негодяй растворял изнасилованных и убитых девушек в ванне, поливая кислотой.
Беспальцев отметил про себя, что ему было интересно слушать Ревенко. А ведь еще несколько дней назад он боялся, что его подселят к какому-нибудь коллеге, который без устали будет рассказывать о своих подвигах на милицейском поприще. Николай Иванович мало говорил о колонии, о современной преступности, видимо, понимая, что в этой области Геннадий осведомлен не хуже его. Зато про громкие одесские преступления двадцатых-тридцатых годов поведал с удовольствием, заодно вспоминая и покойного отца.
– В первые дни войны папа пошел в военкомат, прося, чтобы его отправили на фронт, – говорил он уже в номере гостиницы, ловко нарезая соленья из очередной банки. – Ему отказали, представляешь? Мол, вы нужны тут. Но когда враг подходил к Одессе, папа все же попал на передовую и дошел до Кенигсберга. К сожалению, не все сотрудники его отдела дожили до победы… – Он аккуратно наполнил рюмку. – Знаешь, мне повезло, что родители остались живы. Мы с матерью и бабушкой жили на румынской территории Одессы, а румыны – не немцы, – полковник хихикнул. – Да, румыны далеко не немцы. Гитлеровцы приказали им уничтожать евреев, а те вели с ними торговые дела, по возможности крупных торгашей спасали от расстрела. Вот такие дела, мой друг.
Благодаря этому человеку три недели пролетели как один день.
– Ты звони, если что, – на прощание сказал Николай Иванович, дал домашний телефон, но замусоленная бумажка затерялась, и следователь так ему и не позвонил. Наверное, можно было узнать телефон по справке (да и рабочий у всех коллег имелся на всякий пожарный), во всяком случае, ему, милиционеру, и без справки ничего не стоило его найти, однако сумасшедшая работа подхватила, кинула в водоворот дел, каждое из которых было очень важным, и Беспальцев на время забыл о Ревенко, вспомнив о нем только через два года.
– Почему не звонил? – поинтересовался подполковник без обиды. – Впрочем, знаю. Замотался, закрутился. Готов поспорить, твое начальство пытается тебе внушить, что без тебя все развалится.
– Иногда бывает и такое, – усмехнулся Геннадий. – Но чаще всего ругают и не дают отпуск без объяснений. Так что, Николай Иванович, тот отпуск был и остается самым незабываемым.
– Представь себе, я тоже его частенько вспоминаю, – раздалось на том конце. – Ну, как поживаешь? Как жена, дети?
– Все нормально, – отозвался следователь. – А как ваша супруга? Все работает в школе?
– Представь себе, – ответил подполковник с гордостью. – Уже заслуженная учительница. Я говорю: «Мать, может, уволишься? Работы и по дому много». Дачку мы, понимаешь, в Лузановке купили. Теперь никакого санатория не надо. Море под боком. Приглашаю тебя с твоим семейством.
– Я бы с удовольствием, – сокрушенно произнес Геннадий. – Но вы же знаете мою работу…
– Знаю, – подтвердил Ревенко. – И знаю, что звонишь по делу. Обещаю, помогу тебе, если и ты пообещаешь приехать ко мне на дачу.
– Обещаю, – выдохнул следователь.
– Тогда к делу, – скомандовал подполковник и кашлянул: – Давай, что там у тебя.
– День назад я посылал запрос в вашу колонию, – начал Геннадий. – У нас в Вознесенске произошло двойное убийство. Убили часовщика Гольдберга, а потом вора-рецидивиста Будченко. Все говорит о том, что Будченко имеет отношение к убийству. В его доме нашли инструменты часовщика и дорогие каминные часы Гольдберга.
– Будченко, Будченко, – перебил его подполковник. – Знакомая фамилия. Держу пари, он сидел у нас в колонии.
– Точно, сидел, – подтвердил следователь. – Но я звоню не по этому поводу. Видите ли, мать Будченко утверждает, что сын постоянно ездил в Одессу и переписывался с неким Георгием, который сидел вместе с ним.
– Понятно, – снова перебил Ревенко. – Требуется узнать фамилию этого Георгия. Нет ничего проще, мой друг. Повиси немного.
Он отдал кому-то команду и уже через пару минут радостно сообщил:
– Ответ на запрос вам выслали. Речь идет о некоем Георгии Фисуне, кличка – Жора-Одессит. Препротивнейшая, скажу тебе, личность. Хочет лидерствовать и подминает всех под себя, где бы ни находился. Сокамерники его всегда и везде боялись и старались подружиться, только у волка-одиночки какие друзья? Понимаешь, по характеру – настоящая сволочь. Шептались, что на его совести есть убийства, только за руку не ловили. Вот такой, значится, фрукт. Вполне мог поквитаться с приятелем по колонии – это я к тому, что вы правильно его подозреваете. Сейчас листаю его дело… Мерзкий тип. Кстати, от чего умерли Будченко и этот твой ювелир?
– От остановки сердца, – ответил Беспальцев и напрягся, почувствовав, что сейчас Ревенко скажет что-то важное. – Внешних повреждений нет, но…
– Дальше можешь не рассказывать, – перебил его полковник. – Если минуту назад я маленько сомневался, что это Фисун, то теперь – ни капли. Во время его пребывания в колонии умерли несколько заключенных. Угадай, от чего?
– От остановки сердца? – прошептал майор.
– Именно так, – подтвердил Николай Иванович, и Геннадий представил, как он расплылся в улыбке, показывая редкие, но крепкие зубы. – Именно так, дорогой. Как всякий работник правоохранительных органов, ты слыхал про этот удар.
– Слыхал, – поддакнул следователь. Да, ему было прекрасно известно, как можно убить человека, не оставив следов, одним ударом. Сильный хлесткий удар в левую часть грудной клетки – и сердце останавливалось.
– Неужели никто не видел, как Жора это делал? – удивился майор. – У вас свидетелей полна коробочка.
– Ты с подобными свидетелями знаком, – усмехнулся подполковник. – От них толку как от козла молока. Боялись они его крепко. Жора не раз утверждал: дескать, на воле дружки у него имеются, за него готовы в огонь и в воду. Кому же охота раньше времени с белым светом прощаться? Вот и гутарили: мол, ничего не видели. Ну а на нет и суда нет – это тебе тоже известно.
Геннадию было известно и то, что в жестоком мире, где царили не менее жестокие законы, существовали многочисленные способы убийства, не оставляющие следов. Если заключенного убивали в тюрьме, обычно убийц не находили. Вскрытие не показывало насилия, смерть выглядела естественной, и начальники торопились закрыть дело, понимая его бесперспективность. Знал майор и о том, что многие из них откровенно радовались гибели своих подопечных, говоря: «Те, кто стремится попасть в этот мир, пусть знают, что можно недолго протянуть. Если знают и не верят – сами виноваты». Кроме того, какому начальству охота получать нагоняи за несоблюдение дисциплины? Если бы только на бумаге, а то ведь проверками замучают. И заключенным от этого не сладко. Приедет высокое начальство, устроит шмон – мало не покажется. А так схоронили очередного на тюремном кладбище – и всем хорошо. Поистине тюремные кладбища хранят множество секретов, которые никогда никто не разгадает.
– Спасибо вам огромное, Николай Иванович, – поблагодарил Беспальцев подполковника. – Даю слово: при первой же возможности буду у вас на даче.
– Можно я тебя на этом слове поймаю? – хихикнул начальник. – Попробуй только не приехать – посажу.
Оба расхохотались и повесили трубки. Майор подумал: хорошо бы летом действительно смотаться в Одессу на море! Дети моря почти не видят, хоть и живут от него не так далеко. Все, решено, в июле берет отпуск и везет семью в Лузановку.
Улыбнувшись своим мыслям, которым – кто знает, – может, и суждено сбыться, следователь потрогал воду, поморщился: она совсем остыла. А что он хотел? Почти полчаса проговорили. Он снова сунул шнур кипятильника в розетку и взял печенье. Оперативники вошли в кабинет, когда следователь надкусил квадратик печенья, почувствовав голод. Может быть, оттого, что вспомнил, как они с Ревенко ели в ресторане на набережной?
– Хорошо пришли, таки да, – по-одесски проговорил Вдовин. – На чаек, так сказать. Ты ведь угостишь, верно?
– А чаек у вас имеется? – недовольно буркнул Геннадий. – У меня вот кончается. На всех не напасешься.
– Да не будь жадюгой! – усмехнулся Горемыкин. – Принесу тебе завтра чайку, да не какого-нибудь, а цейлонского. Моя где-то раздобыла несколько пачек.
– Ладно, оглоеды, садитесь, – Беспальцев достал два стакана и поставил перед ними. – Так и быть, угощу, кроме того, у меня хорошее известие. Я позвонил в колонию, где отбывал наказание Будченко. Начальник тамошний – мой хороший знакомый.
– Не скажу, что это хорошее знакомство, – скаламбурил Максим и загреб несколько печенюшек. – Ладно, рассказывай, что он тебе сообщил.
Беспальцев, не торопясь, будто получая удовольствие, насыпал в чистый заварочный чайник крупнолистовой черный чай, залил кипятком и изрек:
– Георгий из Одессы, сокамерник Будченко, – это Георгий Фисун по кличке Жора-Одессит. За убийство никогда не привлекался, но в колониях, где он отбывал наказание, частенько умирали заключенные, причем экспертиза не выявляла никакого насилия: у несчастных просто останавливалось сердце. Ни с того ни с сего – такое бывает.
Оперативники переглянулись, их глаза загорелись, лица зарумянились.
– То есть ты хочешь сказать, что это и есть наш убийца? – обрадовался Горемыкин. Беспальцев взъерошил жидкую шевелюру:
– Может, наш, а может, и нет. Я же сказал: никто никогда не признавался, что был свидетелем, как Жора убивал. Как вы понимаете, это тертый калач, и с ним придется много поработать, чтобы выбить признание. Лучше, конечно, его на чем-нибудь подловить, только вот не представляю, как это сделать.
– Что это ты не представляешь? – В кабинет ввалился судмедэксперт Панков собственной персоной. – О, чайком пахнет. Будь другом, угости.
– Вы что, договорились? – притворно рассердился майор. – Чай почти кончился, а они толпой идут.
– А я тебе, как цыганка на Привозе, всю правду расскажу, – запел Панков. – Я хоть и без чая, зато не с пустыми руками пришел. Пальчики у меня с места происшествия, из дома Будченко убиенного. Могу назвать имя и фамилию их владельца.
Беспальцев фыркнул:
– Ой, дорогой, давай я, как цыганка, карты раскину и сам скажу, чьи пальчики. Угадаю – уходишь ты в свою лабораторию несолоно хлебавши.
– Давай, – уверенно согласился судмедэксперт. – Говори, несчастный.
– Пальчики у нас гражданина Георгия Фисуна, – радостно объявил Беспальцев. – Ну как, не врут карты?
Лицо Панкова приняло рассеянное выражение.
– Откуда узнал? – спросил он уже деловым тоном. – Колись, я ведь не верю во всякую цыганскую магию.
Коллеги судмедэксперта переглянулись и подавили улыбки. Дмитрий Степанович любил вспоминать случай, приключившийся с ним на одесском вокзале. Он стоял возле чемоданов вместе с женой, ожидая, когда подойдет московский поезд. Жена вдруг вспомнила, что не взяла воды, и послала Степаныча в буфет за минеральной. Там и перехватила его толстая смуглая цыганка в пестром платке, повязанном на голове, в такой же пестрой юбке и белой несвежей кофточке. Взглянув на нее, он подумал, что когда-то женщина была красива: точеные брови подковками, тонкий нос, пухлые губы, приятный овал лица. Но годы брали свое. Возможно, она была моложе его, но жизнь в таборе отложила свой отпечаток и на лицо цыганки, и на оплывшую фигуру. Чуть поодаль стояли две ее товарки, помоложе, одна – писаная красавица. Вздумай она сниматься в кино в каком-нибудь фильме, посвященном цыганской жизни, режиссеры оторвали бы ее с руками.
– Здравствуй, касатик. – Цыганка улыбнулась, показав золотые зубы и повторяя заученные фразы. – Дай погадаю. Всю правду расскажу.
Дмитрий Степанович прекрасно знал, что общение с такими личностями до добра не доводит, но почему-то не ушел, стоял как вкопанный, пока она гипнотизировала его взглядом.
– Не бойся меня. – Женщина коснулась его локтя. – Знаю, не любишь наш народ, боишься. А зря. Нас проклянут, а потом часто вспоминают: сбываются наши предсказания.
С этим судмедэксперт мысленно согласился. Многие его знакомые приводили примеры таких сбывшихся предсказаний.
– Я тебе действительно всю правду расскажу, – вкрадчиво мурлыкала цыганка. – Большая сила мне дана. Прабабка моя арабкой была, силу от своих предков получила. Ну, позолоти ручку.
Дмитрий Степанович сунул руку в карман и достал десять копеек. На них тоже, конечно, что-то можно было купить, но такие деньги ему не было жалко. Цыганка с презрением посмотрела на мелочь:
– Металл не предлагай. Только бумага. С металла информацию трудно собирать.
– Нет у меня, – пробурчал судмедэксперт, но цыганка не поверила:
– Есть, я знаю. Много есть. В дальнюю поездку собираешься. Неужели рубля жалко? Он тебе погоды в Москве не сделает, рубль-то этот несчастный.
Дальше произошло то, что Панков помнил смутно. Он будто погрузился в какой-то сон и уже автоматически выполнял команды страшной черной женщины. Она вырвала волос из его головы, намотала его вокруг его большого пальца, и судмедэксперт, сам не ведая, что творит, достал кошелек… Стоит ли говорить, что когда он пришел в себя, кошелек лежал на асфальте, зияя раскрытой черной пастью, совершенно пустой. Покрывшись холодным потом, Панков взглянул на часы. До отхода поезда оставалось пять минут. Разумеется, ни о какой минеральной не было и речи. Жена, наверное, сходила с ума, бегала по перрону, ища пропавшего мужа. Подняв кошелек, он опрометью бросился к поезду, на ходу соображая, как сказать жене, что в Москву они едут без копейки денег. Конечно, какая-то сумма была и у нее, но в основном все сбережения хранил его кошелек. Задыхаясь, он добежал до поезда (нервная проводница уже предупреждала провожающих, чтобы они покинули вагоны), бросился к жене, рыдавшей возле вагона, проговорив:
– Все расскажу в купе.
Что произошло в купе – об этом он всегда умалчивал, но коллеги понимали, что супруга Панкова провела с ним беседу. С тех пор он, встречая цыган на улице, обходил их стороной.
– Знаю, что не веришь, – примирительно сказал Геннадий, чтобы не злить Дмитрия Степановича, не вызывать печальных воспоминаний. – Разговор у меня состоялся с начальником колонии, где Будченко и Фисун отбывали наказание. Тебе будет интересно узнать, что Фисуна подозревали в убийстве заключенных. Был у него фирменный удар в левую часть грудной клетки. Заключенные умирали от остановки сердца. Как тебе такой факт?
– Если прибавить сюда пальчики, то можно с уверенностью сказать: мы поймали убийцу, – обрадовался Панков. – Кстати, об том ударе нам рассказывали в институте в далекие времена моего студенчества. Рассказывать-то рассказывали, а вот увидеть скончавшегося от такого удара не доводилось.
– Вот, довелось, – усмехнулся Беспальцев. – Ребята, я составлю ориентировку на Фисуна для наших одесских коллег. Мне кажется, что он не скрывается – слишком уверен в себе. Возьмем его без лишнего беспокойства, если он раньше что-то не пронюхает.
– Добро. – Дмитрий Степанович встал и потянулся, как сытый кот. – Вкусный у тебя чаек, Гена. А у меня, между прочим, жена варенье из яблок сварила, ароматное – страсть. Милости прошу ко мне, когда захотите.
– Только не тогда, когда ты с трупом общаешься, – подал голос Андрей, со смачным чавканьем дожевывая последнее печенье в тарелке. – Это ты у нас такой закаленный – можешь бутерброд жрать и у покойника печень рассматривать. А я вот родился с нежной, как орхидея, душой – никак к такому не привыкну.
– Спорим, орхидею ты никогда не видел, – встрял Беспальцев. Горемыкин не смутился:
– Вживую – нет, только на картинке.
– На то я и патологоанатом, – констатировал Панков. – Не каждый в морге работать сможет. Знаете, сколько ребят из меда отсеиваются после посещения анатомички?
– Наслышаны. – Следователь похлопал его по плечу. – Однако нашему отделению повезло, что ты не отсеялся.
Судмедэксперт довольно подмигнул и, кивнув на прощание, исчез.
Оперативники тоже поднялись, намереваясь последовать за ним.
– Знаете, ребята, – неожиданно произнес Беспальцев, и на его худом лице заходили скулы, – поеду-ка я в Одессу сам, и не позднее завтрашнего дня.
– Зачем? – искренне удивился Максим, взлохматив белокурую шевелюру. – Одесские товарищи работают хорошо, сколько раз мы в этом убеждались. Или в Одессу-маму прокатиться хочется?
– А если хочется? – обиженно ответил следователь. – Молодость вспомнить хочется. Часто мы с родителями на Ланжерон ездили. Красота! Песочек золотой, будто море измельчило драгоценности и посыпало ими берег. Я всегда думал: ну почему в Феодосии есть Золотой пляж, а в Одессе нет? Несправедливо как-то.
– Эх, Одесса, жемчужина у моря… – запел Горемыкин тенором. – Поезжай, Геннадий. Искупаться тебе вряд ли удастся, но молодость вспомнишь как пить дать.
– И поеду, – решительно отозвался Беспальцев. – Завтра же и поеду.
– Родственники там у тебя имеются? – поинтересовался Вдовин. – Если нет – могу дать номер очень симпатичной вдовушки.
– Тогда его жена тебя убьет, – печально бросил Горемыкин.
– Вот именно, – Беспальцев поднял большой палец с обгрызенным ногтем. – Это во-первых. А во-вторых, у меня там двоюродный дядя, не вдовушка, конечно, вдовец, но меня всегда рад видеть. Он давно на пенсии, ему скучно в двухкомнатной квартире на улице Горького. Центр, между прочим.
– Против этого не попрешь, – заметил Максим. – Что ж, желаем тебе успеха. – Он взял коллегу за локоть и потащил к двери. – Не будем мешать.
Проводив ребят взглядом, Геннадий посмотрел в окно и улыбнулся. Мысль о том, что завтра он отправится в Одессу, улучшила настроение. Разумеется, нужно было предупредить начальство, но он не сомневался, что полковник его отпустит. Два трупа для маленького Вознесенска многовато, что ни говори, и все начальники спали и видели, когда преступника наконец приведут в наручниках. Аккуратно разложив бумаги на столе, Беспальцев приосанился и зашагал в кабинет полковника.

     Глава 16Южноморск, наши дни
Сергей сдержал обещание, данное себе и адвокату. Как только он вошел в квартиру (ему показалось, что он не был в ней целую вечность), сразу набрал дядю Виктора. Тот откликнулся, голос его звучал радостно, видимо, Манько ему уже обо всем рассказал.
– Мой мальчик, слава богу, ты выбрался! – воскликнул он. – Это очень здорово. Как только услышал об убийстве Анфисы, сразу по своим каналам принялся узнавать, не обвинили ли в этом тебя. Слава богу, у меня есть прекрасные адвокаты.
– И все благодаря вам, – сказал Ивашов. – Спасибо за все.
– Игорь сказал мне, что ты уже на свободе, – ответил Кондаков. – Может быть, подъедешь? Мы бы пропустили по стаканчику.
– Дядя Виктор! – взмолился Сергей. – Ей-богу, подъехал бы, но у меня после камеры такое ощущение, будто я пробежал три километра: весь потный, липкий и вонючий. Хочу принять ванну, причем немедленно, а потом ехать куда-либо уже не будет сил.
– Понимаю, – с сожалением произнес Виктор. – Ладно, отдыхай, потом встретимся и поговорим.
Сергей подумал, что дядя Виктор расспросит его о наследстве. Еще бы! Теперь он – единственный наследник целого состояния своего папаши. И все равно оно ему не нужно. Он еще покумекает, что делать с такими деньгами. А пока… Пока нужно отдохнуть.
Сергей сбросил с себя чужую одежду, прошел в ванную, открыл кран и, не дожидаясь, пока она наполнится, сел на холодную эмалевую поверхность. Горячая вода постепенно заполняла ванну, приятно щекотала пальцы, бедра, живот, и Ивашов, добавив мыльной пены, погрузился в блаженство. Ему показалось, что он даже немного вздремнул, во всяком случае, очнулся, когда вода дошла до шеи и грозилась выплеснуться. Взяв мочалку, молодой человек начал яростно тереть кожу, тереть до покраснения, смывая грязь камеры, и успокоился только тогда, когда кожа стала чистой и шелковистой. Приняв напоследок контрастный душ, Сергей выскочил из ванны и завернулся в большое зеленое махровое полотенце, которое они когда-то покупали с матерью. Он едва успел дойти до гостиной, как раздался звонок мобильного, такой напористый и требовательный, что молодой человек не мог не ответить, хотя дисплей высветил незабитый номер.
– Вы Сергей Ивашов? – спросил незнакомый голос, приятный баритон.
– Точно так, – откликнулся Ивашов, недоумевая, кто бы это мог быть. – Я вас слушаю.
– Если вы сейчас дома, я зайду, – безапелляционно заявил незнакомец.
– Но… – Сергей попытался вставить хотя бы слово, однако это у него не вышло.
– Все расскажу при встрече, – буркнул незнакомец. – Я уже стою под вашими окнами.
В трубке раздались гудки, и Ивашов бросился в спальню, натянул старые джинсы и потрепанную футболку. Времени одеться поприличнее ему не оставили. Он даже не успел пригладить мокрые взъерошенные волосы, когда в дверь позвонили. Метнувшись в прихожую, Ивашов спросил:
– Кто?
– Не бойтесь, открывайте смело, – отозвался уже знакомый баритон. – Я от вашего отца.
От неожиданности рука Ивашова провернула ключ в замке. От отца? Но как такое может быть? Отец мертв…
– Здравствуйте. – Интеллигентный мужчина лет шестидесяти топтался на пороге. В нем не было ничего привлекательного, кроме глаз цвета меда и выразительных рук музыканта. Темные, неровно подстриженные волосы вились в творческом беспорядке, лицо, будто состоявшее из одних острых углов и потому казавшееся мрачным, неожиданно смягчилось улыбкой, правда, дежурной. Он был худым и казался хрупким: Сергей почему-то подумал, что этот человек слишком рано прошел через физическую боль и отчаяние. – Позвольте мне войти. Разговаривать на лестничной клетке неудобно во всех случаях.
Сергей пропустил его. Напряжение не спадало, наоборот, усиливалось. Кто же этот человек?
– Вы меня не бойтесь. – Незнакомец протянул ему большой конверт. – Видите ли, то, что я вам расскажу, прозвучит довольно странно, однако это все правда. Однажды мы с вашим отцом пересеклись по одному делу – я не буду говорить какому – и прониклись друг к другу доверием. Именно тогда мы и договорились оставить друг у друга самое ценное, что нужно будет передать определенному адресату после нашей смерти. Олег оставил это письмо, адресованное вам. Поскольку я узнал о его гибели, с удовольствием передаю его в ваши руки.
– Скажите… – начал удивленный Сергей, но незнакомец замахал длинными, как мельничные крылья, руками:
– Молодой человек, я ничего вам больше не скажу. Не потому, что не хочу, а потому, что не знаю. После нашего расставания мы с Олегом не общались. Понимаете, это было необходимо. В таком случае ни одна живая душа не догадалась бы, где искать ценные документы. Вы меня понимаете?
Сергей ничего не понимал, но кивнул.
– В таком случае прощайте. – Мужчина сам открыл входную дверь. – Вы меня больше не увидите. И не пытайтесь меня найти или узнать, кто я. Да и зачем?
Кивнув на прощание, он исчез в коридоре, и Сергей несколько минут стоял как вкопанный, держа в руках конверт. Потом, осторожно ступая по паркету, словно боясь упасть, он прошел в гостиную и сел на диван. Письмо с того света! Подумать только, отец написал ему еще до своей смерти. Интересно, что он хотел сказать?
Найдя в вазе маленькие ножницы, Ивашов аккуратно надрезал конверт, будто боясь повредить содержимое, и на стол упали фотографии и лист бумаги. Снимки были явно не новые, скорее всего, на них сфотографировали поверхность какого-то серого камня, поросшего порыжелым мхом. Дальше шли короткие, как выстрел, непонятные слова. Одно на латинице – girim, потом «Стоунхендж», непонятная фраза, которую он, впрочем, где-то слышал «и дольше века длится день», «Храм», «Места силы», «Ад-10», в общем, полная чертовщина.
Молодому человеку стало ясно, что перед ним зашифрованное послание, причем отец сделал это, используя познания геокешера. Но как его расшифровать, если ты в этом ни черта не понимаешь? Да и стоит ли? Может быть, показать все Виктору? Ивашов уже потянулся за мобильным, но передумал. Раз отец не доверил этот документ своему лучшему другу, значит, у него были основания, и весьма веские. Скорее всего, он не хотел вмешивать сюда близких и дорогих ему людей. Но почему? Выходит, это опасно?
Словно подтверждая ответ на последний вопрос, раздался звонок, но не мобильного, а городского телефона. Недоумевая, кто бы это мог быть (по городскому звонили только матери, а после ее смерти он оплачивал счета по привычке), Ивашов кинулся в прихожую и взял трубку.
– Слушаю.
– Это Сергей Олегович Ивашов? – раздался ясно измененный, гортанный голос.
– Допустим, – отозвался молодой человек. – А вы кто?
– Это не имеет никакого значения. – Незнакомец на том конце прерывисто задышал, словно волнуясь. – Не имеет значения, когда речь пойдет о больших деньгах. Хотите заработать много денег, ничего не делая?
– Хочу! – расхохотался Сергей. – Положите мне их возле двери.
Незнакомец тоже хмыкнул.
– Нет, кое-что вам все же придется сделать, – прошелестел он. – Видите ли, когда-то ваш отец взял то, что ему не принадлежало. Теперь солидные люди хотят это вернуть, но не бесплатно, а за хорошее вознаграждение. Что вы скажете о миллионе рублей?
Ивашов вспомнил, что Анфиса говорила о каких-то антикварных вещичках. Отчего бы не продать одну из них, а деньги перевести детскому дому или пожертвовать на онкологическую клинику?
– Звучит заманчиво, – согласился Ивашов, постукивая пальцами по тумбочке. – И что же это за вещь?
– Золотая карта, – пояснил незнакомец.
– Карта из золота? – изумился Сергей. – Честно говоря, никогда о такой не слышал. Может быть, отец не успел мне о ней рассказать?
Дыхание на том конце стало зловещим.
– А мы уверены, что вы лжете и прекрасно знаете, о какой карте идет речь, – буркнул мужчина. – Ваш отец говорил, что собирается передать ее по наследству своему сыну, то есть вам. Значит, он сделал это либо в кафе, либо раньше. Если вас не устраивает цена, мы готовы удвоить сумму.
– Даже если вы ее удесятерите, я буду стоять на своем: у меня ее нет, – упрямо произнес Сергей.
– Жаль, что вы упрямитесь, – вздохнул незнакомец. – Это избавило бы вас от многих проблем. Что ж, я позвоню вам через два дня. Даю два дня на раздумье – не больше. – Он прекратил разговор, словно оставив за собой последнее слово, и Ивашов в бессилии опустился на стул. Золотая карта… Чертовщина какая-то. Самое неприятное, что звонивший думает: она у него. А ее нет. Почему он уверен, что карта, например, не в доме?
Внезапно Сергей похолодел. На этот вопрос ответ напрашивался сам собой. Незнакомец и его компания знают, что карты в доме нет, потому что они убили Анфису и поковырялись в вещах. Ему звонили убийцы, убийцы его отца и его жены!
На побелевшем лбу молодого человека выступил холодный пот. На внезапно ослабевших ногах он поднялся и поковылял в гостиную. Немного пожелтевший конверт по-прежнему лежал на столе, и Ивашов, взяв его в руки, тут же выронил, будто случайно схватился за раскаленную кочергу. Внезапная догадка пронзила его, как удар молнии. Отец зашифровал место, где находится эта самая золотая карта, надеясь, что сын обязательно отыщет ее. И он отыщет, но не потому, что так хотел его папа, а потому, что золотая карта не должна достаться бандитам и убийцам. Но где ее, черт возьми, искать, если ему не понятно ни единого слова? Может быть, обратиться к геокешерам?
Внезапно Сергею стало душно, казалось, стены квартиры давят на него, выкачивают силы. Он решил выйти на улицу и немного посидеть в соседнем баре, чтобы расслабиться, прийти в себя и подумать, как поступить со странным посланием. Сменив домашнюю одежду на новые джинсы и белую футболку, Сергей вышел из квартиры, погруженный в свои мысли, не заметил соседку, с которой всегда здоровался, и зашагал в бар «Если», находившийся на другой стороне улицы. В нем всегда продавали свежее пиво и разные соленья на закуску. Внутри звучала попсовая музыка, а сквозь толстые оконные стекла виднелись посетители, в основном до сорока лет. Почему-то этот бар всегда привлекал более молодых.
Толкнув на себя легкую стеклянную дверь, Сергей вошел внутрь. Несколько человек повернулись в его сторону, но на их лицах не было написано любопытство. Ивашов заметил, что в темном углу болтала компания молодежи, напротив них сидела худенькая девушка лет восемнадцати, смакуя какой-то коктейль. Она показалась ему невзрачной, бесцветной, недостойной внимания, и он подошел к барной стойке.
– «Жигулевское», пожалуйста, и какой-нибудь вяленой рыбы посвежее, – заказал Сергей. Бармен, высокий, мускулистый, возможно, бывший спортсмен, кивнул и взял большую пивную кружку. Сергей подошел к облюбованному им столику у окна и сел в ожидании заказа. Когда на его плечо легла горячая огромная ручища, он вздрогнул и обернулся. Стоявшего перед собой патлатого парня с прядями волос, крашенными в разные цвета, он видел впервые. На прыщавом розовом лице застыла злобная гримаса.
– Этот столик занят, – прошипел он.
– Занят? – удивился Ивашов. – Не может быть.
– Я сказал, этот столик занят, – повторил патлатый, как робот.
– Кем, простите? – Сергей начинал раздражаться.
– Допустим, мной и моими друзьями, – процедил незнакомец.
– Слушай, вали отсюда, пока я не разозлился. – Ивашов сжал кулаки. Парень нахмурился с откровенной яростью; адвокат осознал, что, должно быть, совершил ошибку. С этим отморозком не следовало так разговаривать. Атмосфера в баре явно накалилась. Кто-то выключил музыку.
– Значит, ты не хочешь по-хорошему, – проговорил патлатый и повернулся к компании молодых выпивох, на которую Ивашов давно обратил внимание. Один из них выкрикнул оскорбление, и мускулистый бармен ткнул пальцем в сторону двери. Адвокат понял намек: вероятно, эту компашку знают и боятся. Он кивнул бармену и направился к выходу.
Но выпивохи оказались быстрее; трое из них уже вскочили и перегородили ему дорогу, лишая возможности мирно уйти.
Неожиданно к ним присоединился крупный мужчина и еще один, в джинсовой рубахе и грязных ботинках. Интересно, какое они имели отношение к банде этих отморозков? Или просто были с ними солидарны? Господи, что же теперь делать? Лучше всего было бы просто рвануть вперед в надежде добраться до двери и выскочить на свободу. Но Сергей попробовал договориться.
– Послушайте, ребята, – начал он извиняющимся тоном, – если вам действительно приглянулся этот столик, я не возражаю. Видите, я ухожу.
Однако они не отступали, и один из них уже замахнулся и ударил Ивашова по лицу. Липкая противная кровь потекла из разбитого носа. Второй, покрепче, повалил адвоката на землю и принялся избивать ногами. Уже через секунду Сергею показалось, что его тело превратилось в сплошной синяк – любое касание ботинком причиняло мучительную боль.
– Эй, хватит! – послышался злой женский голос. – Вы с ума сошли, парни. Если не прекратите, я вызову полицию. Димон, ты давно не сидел в обезьяннике?
Сергей приподнял голову и увидел ту самую невзрачную девицу, которая смаковала какой-то коктейль. Через секунду она вклинилась между лежавшим Ивашовым и его обидчиками и зло заговорила:
– Вам мало неприятностей, друзья мои? Почему вы к нему прицепились? Он же согласился освободить стол. – Она повернулась к бармену, взирающему на сцену с таким видом, будто все это повторялось довольно часто и давно ему надоело, и бросила: – Додик, что ты стоишь как истукан? Звони в полицию.
Ее вмешательство помогло. Ярость парней заметно поутихла, сменилась угрюмостью, ледяной гнев отступил куда-то в тень. Девушка наклонилась над Сергеем и попыталась помочь ему встать.
– Я знаю этих молодцов, – пробурчала она. – Не думайте, что все вот так закончилось. Сейчас они вжарят по кружке пива и продолжат. Нам нужно уходить как можно скорее.
– Хорошо сказано, – Сергей попытался усмехнуться разбитыми губами. – Только я вряд ли способен на такой подвиг. Эти парни отбили мне все внутренности.
– И все же нужно постараться. – Она, будто собравшись с силами, дернула его за руку и, не обращая внимания на стоны, потащила к выходу.
– Быстрее, быстрее! Вы на машине?
– Кто же рискнет приехать в бар на машине? – онемевшие губы не растягивались в улыбке. – Но я недалеко живу. – Он оперся о тонкий ствол березы, неизвестно кем и для чего посаженной. – Спасибо вам, дальше я доберусь.
– Нет уж, – произнесла она решительно. – Я пойду с вами. Эти головорезы могут поджидать вас у дома.
– Почему вы так решили? – удивился Сергей. – По-моему, они уже получили то, что хотели.
– Да потому что я знаю их как облупленных, – отрезала девушка. – Думаете, они довольствуются пивом? Эта компания принимает наркотики и порой становится невменяемой. Вам нужно заявить в полицию. Они там частые гости.
Сергей покачал головой. Ему были знакомы подобные случаи обращения в полицию. Обычно наркоманов выпускали через пару дней, и они находили свою жертву, осмелившуюся заявить на них, и еще раз жестоко избивали.
– Не хотите? – удивилась незнакомка. – Но почему?
– Я адвокат, – пояснил молодой человек, – и знаю, чем это обычно кончается. В конце концов, в нашем городе много всяких баров.
– Может, вы и правы. – Она протянула ему горячую ладошку. – Кстати, мы даже не познакомились. Рита.
– Сергей, – ответил он, только сейчас разглядев ее красивые черные глаза и волнистые иссиня-черные волосы. Он подумал про себя, что если бы Рита придавала значение одежде, она была бы красавицей. Но мешковатая пайта, старые потертые джинсы в каких-то пятнах не добавляли ей привлекательности. Косметикой, видимо, она не пользовалась. Густые – их не мешало бы выщипать – черные брови нависали над глазами. Узкие губы, не подчеркнутые помадой, сложились в забавную гримасу. В общем, незнакомка выглядела решительной, недоступной и напрочь лишенной женственности. Во всяком случае, это было его первое впечатление, которое часто оказывалось обманчивым. Девушка перехватила его взгляд и рассмеялась, будто прочитав его мысли:
– Думаете, почему я так одета? Все очень просто. Я только с игры, вот, зашла в бар выпить коктейль – и приключения продолжились.
– Откуда? – не понял Ивашов.
– Только что закончился очередной этап геокешинга, – сказала Рита. – Я активный участник этой игры. Но это не мой заработок. Я еще учусь в университете на экономиста.
Сергей пошатнулся, и сильные руки Риты не дали ему упасть.
– Вы говорите, геокешинг?
– Ну да, – кивнула она, удивленная. – Сейчас это очень распространенная игра, в которой можно получить удовольствие и заработать деньги. Вы никогда не пробовали?
– Если вы геокешер, может быть, сможете расшифровать одну записку? – Ивашов подумал, что этой девушке он может довериться. В конце концов, она случайная в его жизни. Сейчас зайдет, посмотрит записку отца, расшифрует и уйдет восвояси.
– Расшифровать записку? – Она заморгала. – Значит, вы все же увлекаетесь геокешингом?
– Нет, – ответил он твердо. – Но один мой родственник решил оставить мне подарок на день рождения, указав место любопытным образом. Я подумал…
– Ну конечно! – Рита хлопнула в ладоши. – Я помогу вам, чем смогу. Только учтите, что и опытные геокешеры порой обращаются к специалистам. Если наше задание шифрует, скажем, интеллектуал, он обязательно свяжет его с историей города или с его топонимикой.
– Это здорово! – восхитился Ивашов. – Значит, геокешер должен быть развитым человеком или, по крайней мере, стремиться к этому.
Рита пожала узкими плечиками:
– Среди нас попадаются разные… Есть, например, такой чел, который платит доценту нашего университета проценты с заработанных в игре денег, а тот помогает ему расшифровать карту.
– Молодец, предприимчивый парень. – Сергей остановился у дома. – Вот, мы уже пришли. Ну что, поднимитесь к малознакомому мужчине?
Она кивнула:
– Вы уже не такой и малознакомый. И вообще, предлагаю перейти на «ты». В нашей компании я на «ты» даже с сорокалетними. – Она смешно сощурилась. – А вам, держу пари, нет и тридцати.
– Верно, мне двадцать восемь, – ответил Сергей. – Ну, если не боишься – тогда вперед.
Стараясь прикрыть руками раны и ссадины на лице, на которые любопытные соседки обязательно обратили бы внимание, Ивашов дошел до двери, быстро сунул ключ в замок и, открыв, юркнул в прихожую:
– Проходи и чувствуй себя как дома. Сейчас я приведу себя в порядок и сделаю чай с бутербродами.
– Не возражаю. – Она по-хозяйски прошла в гостиную и расположилась на диване. – Давай свою записку, поколдую, пока ты будешь заниматься собой.
Ивашову показалось, что с приходом этой малознакомой девушки в квартире стало уютнее. Бред, конечно, но так ему показалось. Он взял конверт, белевший на полированной поверхности стола, и вытащил записку:
– Вот, смотри.
Она впилась глазами в листок, а Сергей прошел в спальню, снял с вешалки черные брюки и белую рубашку и отправился в ванную. Посмотрев на себя в зеркало, он ужаснулся. Ссадины и царапины сплошь покрывали лицо кровавой сеткой. Молодой человек намочил руку и провел ею по лицу, наблюдая, как розовая вода капает в белоснежную раковину.
– До свадьбы заживет, – успокоил он себя и стал наполнять ванну.

     Глава 17Вознесенск, 1965
Как и предполагал следователь, начальство обрадовалось информации о скорой поимке преступника. Полковник, подняв на него усталые глаза стального цвета, в которых после сообщения майора заблестели искорки надежды, спросил:
– Ты уверен, что на сей раз мы напали на след?
– Улик выше крыши, – ответил майор. – Одни пальчики чего стоят. А знаменитый удар Фисуна в грудную клетку…
Начальник помрачнел, искорки в глазах исчезли.
– Ну, это не улики, – подавленно заметил он. – Фисун мог приходить к часовщику в гости, как и к Будченко. – Он подался вперед всем грузным телом: – Гена, если ты поедешь в Одессу, учти: ты должен выжать из этой поездки все и не возвратиться пустым. Понял?
– Так точно, товарищ полковник, – отрапортовал следователь. – Чую, мы на верном пути.
Начальник не стал иронизировать, обыгрывая слово «чую». Все отделение знало, что Беспальцев действительно обладал необходимым для сыщика чутьем. И, однажды взяв след, как хорошая гончая собака, не упускал его.
– Тогда вперед. – Полковник махнул рукой. – И удачи.
* * *Выскочив из отделения, Геннадий помчался домой как на крыльях. Утренний дождь ненадолго утих, но ветер дул с яростью – злой ветер, один из тех, что прилетают с моря, набирая скорость на скользкой водной поверхности, а потом обрушиваются на улицы и вырывают из рук прохожих зонтики. Тучи набухали дождем. Беспальцев, подняв воротник пальто, защищаясь от листьев, летевших в лицо, подумал о Галине. Интересно, как отреагирует жена? Впрочем, если захочет – может поехать с ним. Если захочет… Она операционная сестра в районной больнице. Хирург без нее как без рук. Это, между прочим, он сам сказал как-то Геннадию, когда застал супругов в магазине. Галина тогда покраснела, засмущалась, а врач продолжал петь ей дифирамбы до тех пор, пока не подошла их очередь. Беспальцев с удовольствием слушал: ему всегда было приятно, когда хвалили жену. Впрочем, такая женщина, как она, наверное, была бы незаменима в любой отрасли. Кроме трудолюбия она обладала состраданием и обязательностью – очень ценными качествами.
Думая о жене, он не заметил, как дошел до дома. Галина открыла супругу дверь, улыбнувшись в ответ на его широкую улыбку.
– Вижу, твой день прошел хорошо.
– А твой? – поинтересовался он, снимая мокрую обувь.
– Тоже хорошо. – Она села на диван, и майор обратил внимание на круги под глазами. – Оперировали не очень тяжелого больного, все обошлось, жить будет.
Следователь подумал, как много смысла в этих простых, незатейливых словах. За ними скрывался колоссальный труд хирургической бригады. Не очень тяжелый больной – все же тяжелый, и за его жизнь сегодня боролись, может быть, даже сделали невозможное, – вот почему она выглядит такой усталой.
– А на завтра какие планы? – Ему очень хотелось, чтобы жена оказалась в отгуле и поехала с ним. Они погуляли бы по Приморскому бульвару, зашли в конфетный «Золотой ключик», запах из которого разносился по всей улице…
– Завтра тяжелый день, – устало ответила она. – У больного возможен рецидив. Тихонович попросил приехать пораньше.
– А я завтра в Одессу уезжаю, – проговорил Беспальцев грустно. – По делу, конечно. Мы напали на след преступника. Мне бы хотелось, чтобы ты поехала со мной.
Она подошла к нему и обняла, прижалась к родной груди.
– В другой раз, Гена. Все в другой раз. Ты сам поброди по Приморскому… Жаль, холодно, на пляж не поедешь.
– Не знаю, удастся ли. – Он пожал плечами. – Все-таки командировка, и очень серьезная.
– Надолго? – спросила жена и посмотрела на него огромными синими глазами.
– Не знаю, родная, думаю, нет, – ответил он.
– Остановишься у дяди Бори? – Женщина улыбнулась, вспомнив веселого родственника.
– А у кого же еще? – удивился Беспальцев и тоже улыбнулся. – Во-первых, попробуй его не навести – ты сама знаешь, какой разгром по-театральному он устроит, во-вторых, возможно, все решится очень быстро и не придется у него ночевать. Но попить чайку и поболтать – это обязательно.
Галина кивнула. Она знала, как интересно было разговаривать с дядей Борей – Борисом Александровичем Северным. С малых лет он мечтал стать артистом, выступал на детских праздниках, занимался в театральном кружке, но Москву так и не покорил, ВГИК остался вожделенной мечтой. Махнув рукой на столичные вузы («Понимаешь, – говорил он родственнику, – без огромного блата туда не пробьешься. Вместе со мной поступали дети известных артистов – не буду называть фамилии. А кто я по сравнению с ними? Просто Боря из Одессы, такие дела»).
Такие дела – это выражение он всегда использовал чуть ли не в каждом предложении, присовокупляя одесский акцент. Затем дядя отправился штурмовать эстрадно-цирковое, тоже не надеясь на успех, но судьба оказалась к нему благосклонной, он поступил и вернулся в Одессу, пробуя себя в роли конферансье. Он прекрасно пел комические куплеты, с таким юмором объявлял артистов, что публика заливалась смехом. И, конечно, в перерывах между концертами с артистами пил чай и кое-что покрепче, с удовольствием слушая о жизни тех, с кем простые смертные не могли так запросто посидеть и побалагурить. Порой артисты дарили ему разные безделушки, ненужные им. Дядя принимал их с благоговением, складывал в сервант в гостиной, чтобы его гости увидели их и поняли, с какими людьми дяде Боре приходилось работать. А уж когда он начинал рассказывать истории, приключившиеся с его именитыми собеседниками, – восторгу гостей не было предела! Артист никогда не расскажет какую-нибудь чушь! Вот таким был дядя Беспальцева Борис Александрович Северный.
– От меня ему огромный привет, – Галина вдруг спохватилась, оторвалась от мужа, побежала на балкон, вытащила две банки клубничного варенья и аккуратно сложила их в хозяйственную сумку:
– И это от меня.
– То-то старик обрадуется, – фыркнул следователь и представил довольное лицо дяди Бори с большой бородавкой возле длинного рыхлого носа.
– А теперь я соберу тебя. – Женщина провела руками по лицу, словно смахивая усталость. – Не хочу, чтобы ты кушал в общепите – это в самом крайнем случае.
Она побежала на кухню, а Беспальцев открыл дверцы старого шкафа, думая, какую одежду можно прихватить с собой на пару дней командировки. Да, и надо позвонить на вокзал, узнать расписание автобусов. И дяде Боре лучше звякнуть, не ровен час – отправится старик по своим делам. Выбрав бежевую рубашку, он бросил ее на диван и сел, придвинув к себе телефон.
В справочной автовокзала ему сообщили, что есть очень ранний рейс, в пять утра. Это устраивало майора. Он мог забежать к дяде, позавтракать, попить чаю – и спокойно отправиться в Приморский район, где проживал Фисун. Сначала Геннадий намеревался поговорить с участковым, выяснить о житье-бытье преступника, а потом наведаться в отделение и обговорить с коллегами задержание Георгия.
Заказав билет, Беспальцев быстро набрал номер дяди, и, на его счастье, глуховатый Борис Александрович откликнулся сразу.
– Да это никак ты, племянничек?
– Я, – обрадованно подтвердил Геннадий. – Как жизнь?
– Какая такая жизнь, если родичи носа не кажут, – с притворной обидой отозвался Борис Александрович. – Скука смертная, Гена. Ты как?
– Завтра постараюсь сделать так, чтобы тебе не было скучно, – усмехнулся племянник.
Северный крякнул:
– Неужто приедешь?
– Приеду, если ты не против, – бросил следователь. – Командировка у меня в Одессу.
– Надолго? – уточнил дядя.
– Не знаю, – вздохнул майор. – Преступника мы одного ловим, одессита. Если поймаем быстро, то на ночевку не останусь.
– И то ладно, – обрадовался дядя. – Когда думаешь приехать?
– Заказал билет на пять утра, – ответил следователь. – В восемь буду на вокзале.
– Отлично, встречу тебя на такси. – Отговаривать дядю Борю от такого жеста было бесполезно. – Накануне я позвоню на вокзал и уточню, не задерживается ли рейс. Знаешь, всякое бывает.
– До встречи, дядя, – попрощался с ним Геннадий.
– До встречи, – эхом откликнулась трубка.
Положив ее на рычаги, Беспальцев откинулся на спинку дивана и закрыл глаза. Когда жена подошла к нему, чтобы позвать ужинать, ее супруг уже крепко спал, и она помогла ему раздеться и дойти до кровати.

     Глава 18Южноморск, наши дни
Когда парень, вымытый, с влажными волосами, появился в гостиной, Рита посмотрела на него и улыбнулась:
– Вид у тебя все равно не слишком хороший. Перекись водорода есть?
– Нет и не было, – ответил он, внезапно смутившись.
– Тогда давай йод или зеленку, – попросила девушка. – Где они у тебя?
– Кажется, на одной из полок кухонного шкафа. – Сергей наморщил лоб.
Она хихикнула:
– Кажется? Слушай, какой же ты все-таки неприспособленный к жизни.
Ивашов мог поспорить: если в его квартире нет лекарств, это вовсе не означает, что он не приспособлен к жизни, но передумал. Девушка явно желала ему добра и могла помочь решить пресловутую головоломку. Они вместе прошли на кухню и отыскали бутылочки с зеленкой и йодом. Рита с видом знатока повертела их в руках.
– Уверена, срок годности давно прошел, – предположила она. – Впрочем, ладно, подставляй свои раны.
Она взяла кусочек ваты, каким-то чудом оказавшейся на полке вместе с бутылочками, ловко намотала на спичку и, обмакивая в йод, принялась бережно мазать боевые раны Сергея.
– Как они тебя! Надо бы показаться врачу. Могут быть внутренние повреждения.
Он замотал головой, как теленок.
– Не хочу! Само пройдет.
– Ну, не буду настаивать. – Она обвела кухню взглядом, в котором читался интерес. – Давай помогу сделать чай и бутерброды. Кстати, я посмотрела твою бумагу. К сожалению, расшифровала только одно слово – ад. Знаешь, на наших картах иногда этим словом отмечают что-то, находящееся внизу. Слово, написанное латиницей, мне вообще незнакомо, нужно посмотреть по Интернету. Стоунхендж – это известное строение в Англии. Место силы – понятно. Многие считают это чудо природы местом силы. Неужели кто-то хотел, чтобы ты совершил путешествие в Англию?
Сергей напрягся, вспоминая статьи желтой газетенки, с удовольствием смаковавшей городские сплетни. О том, где и с кем отдыхал отец, в ней сообщалось довольно подробно, в основном это были Мальдивы и Бали. Бали – это вообще любимое место отдыха отца. Он восхищался жителями этого острова со сказочной природой, говорил, что многие из них зарабатывают в Инстаграме, имея миллионы подписчиков. Про его отдых в Англии или командировку туда не писали ничего. Так что вряд ли это Англия, хотя кто его знает…
Ивашов поделился своими мыслями с Ритой, и она нашла его объяснения разумными.
– Тогда, – весело сказала девушка, украшая бутерброды петрушкой и укропом, – смотрим Интернет, но сначала поедим. Я ужасно проголодалась. Хорошо, что в твоем холодильнике нашлось хотя бы что-то. Обычно у холостяков там мышь повесилась.
– Хорошо знаешь холодильники холостяков? – Сергей попытался улыбнуться, но снова скривился от боли.
– Не так чтобы очень, – усмехнулась девушка. – Иногда после игры заходим к кому-нибудь в гости. Наши геокеширы – почти все холостяки.
Ивашову стало неловко за свое замечание:
– Извини. – Он развел руками, глядя на бутерброды. – Как красиво ты их украсила! Я никогда бы так не смог!
Она села на стул и взяла бутерброд с сыром и помидорами:
– Ну давай же скорее есть!
Он последовал ее примеру, приоткрыл рот, чтобы надкусить хлеб, и снова сморщился:
– Оказывается, эти дебилы почти лишили меня возможности есть.
– Постарайся хотя бы понемножку. – Рита расправлялась с бутербродами с немыслимой быстротой. – Мне не терпится решить твою головоломку.
Он еще пытался есть, когда девушка побежала к ноутбуку, стоявшему в его комнате.
– Ура! – послышался ее радостный возглас. – Я нашла одно из недостающих звеньев. Girim – это Крым по-тюркски.
Адвокат отметил про себя, что Крым – подходящее для поиска место. Отец бывал там несколько раз в году. Сергей не вспомнил об этом только потому, что Крым все же не экзотическая страна. Хотя кто знает…
– Теперь посмотрим, есть ли в Крыму Стоунхендж, – ее тонкие пальцы забегали по клавиатуре. – Смотри, есть, и не один. Это места, где располагаются крымские менгиры. Здесь сказано, что перво-наперво это храм Солнца. Никто не может сказать, когда и как он возник, – она кашлянула и начала читать: – «Ученые-геологи полагают, что это результат разрушения горы, а в фигуру, напоминающую каменный цветок, камни улеглись случайным образом. Мистики же видят тут едва ли не инопланетную обсерваторию, сравнивают его со Стоунхенджем в Англии и заявляют, что сюда притекает постоянный поток космической энергии». Еще его называют местом силы.
Ее пальцы снова застучали по клавишам.
– Есть еще бахчисарайский менгир, – заметила Рита. – Ясное дело, он находится недалеко от крымского города Бахчисарая. Тоже, как тут пишут, место силы, однако, я думаю, это нам не подходит.
– Почему же? – удивился Сергей.
– Потому что на твоей так называемой карте есть слово «храм», – констатировала девушка и откинула со лба непослушную прядь волос. Только сейчас Сергей обратил внимание, насколько красивы волосы Риты: иссиня-черные, густые, вьющиеся. – Идем дальше. А вот этот Стоунхендж, думаю, пойдет. Есть в Крыму село Богатое, а в нем – развалины древнего армянского храма, – она проворно листала статью о местах силы. – И это подойдет – старый храм Христа Спасителя на горе Сатера. Эта гора находится на горном массиве Бойка, в нескольких километрах от села Богатырь Бахчисарайского района Крыма. Вот, пожалуй, и все, что нам выдал Интернет. Честно говоря, не знаю, почему твой родственник приписал сюда фразу: «и дольше века длится день». Может быть, все разъяснится позже. – Она вскинула на него свои жгучие глаза. – Если ты готов пуститься в дорогу, чтобы отыскать сокровища, якобы спрятанные в одном из этих мест, я могу составить тебе компанию.
– Но у тебя сессия… – Ивашов растерялся под ее напором. Эта девица не дает ему времени на размышления. И вообще, он хочет искать то, что оставил ему отец, именно с ней?
– О сессии можешь не беспокоиться, – отрезала Рита. – Я все сдала досрочно и теперь свободна. И я готова дать тебе время на размышление. Подумать, приятна ли тебе моя компания.
– Кроме этого, мне нужно еще кое о чем подумать, – вздохнул Сергей. – Тебе хорошо, если ты можешь вот так сорваться и уехать. А я адвокат, нужно закончить все дела.
Рита встала, опустив глаза, боясь встретиться с Сергеем взглядом. Он понимал, что ей неприятны его объяснения. Ну а чего же она хочет? Чтобы он пустился в путь с человеком, которого знает всего несколько часов?
– Мне пора, – сказала она и быстро шагнула в прихожую. Он бросился за ней:
– Подожди! Давай обменяемся телефонами. Прошу тебя все время быть на связи. Возможно, я буду готов к поездке через несколько дней.
Она кивнула:
– Твой телефон мне не нужен. А номер моего… – Из кармана запачканных джинсов Рита извлекла замусоленную визитку. – Вот, держи. Если понадоблюсь – звони.
Она исчезла, будто растворилась в темноте подъезда, а Сергей, присев на диван, принялся думать, как поступать дальше. Ехать с незнакомой девчонкой, которая даже не нравилась ему, не хотелось. С большим удовольствием он взял бы с собой Марину, но для начала ее следовало пригласить в ресторан, немного повстречаться, а потом уже предлагать поездку. В противном случае она вряд ли согласится. А вообще стоит ли брать с собой кого-нибудь, если это касается только его? Что, если… Резкий, как выстрел, звонок городского телефона вклинился в его мысли, сбросил с дивана. Ивашов не без дрожи в руках нажал кнопку:
– Слушаю.
Тот же металлический голос противно ударил по барабанным перепонкам.
– Сегодня в баре с вами произошла неприятная история. Не правда ли, вам бы не хотелось ее продолжения? – незнакомец хихикнул. – Эти ребята под наркотиками способны еще и не так отделать. Но у меня есть профессионалы. Они станут убивать вас медленно, мучительно.
– Что вы хотите? – прошептал Сергей разбитыми губами.
– Мы уверены на все сто процентов, что карта у вас, – продолжал мужчина. – Зря вы упрямитесь. Если через два дня вы не принесете ее в указанное место – пожалеете. Я повторяю, что мои ребята умеют выбивать информацию. – Он вздохнул, будто неожиданно пожалев собеседника. – Итак, я позвоню вам через два дня. Не вздумайте сбежать. Это будет самая большая глупость в вашей жизни.
Он отключился, и Сергей, сжав голову руками, снова задумался. Да, Рита права в одном: необходимо ехать в Крым. О том, чтобы отдать карту (если шифр отца они называли картой) этим проходимцам, не могло быть и речи. Да, нужно заканчивать дела и собираться в дорогу. Он встал, застонав (израненные ноги болели), и вдруг стукнул себя по лбу. Как же он мог забыть о том, что вышел из отделения под подписку о невыезде?
Нужно было ехать к Прокопчуку, правдами и неправдами вымаливать у него разрешение отлучиться. Впрочем, если экспертиза ничего не показала, он имеет право на свободное перемещение.
Сергей взглянул на часы, висевшие на стене, еще старые, бабушкины, которые когда-то мама подарила ей на юбилей (надо же, бабуля много болела, считай, каждый день «Скорая» стояла под окнами – сердечные приступы, но прожила до восьмидесяти, а мама никогда не была на больничном – и вот тебе…). Часы, несмотря на солидный срок, шли исправно и прекрасно показывали время. Вот и сейчас большая стрелка приближалась к шести, возвещая о том, что рабочий день заканчивался, однако это не остановило Ивашова. В полиции рабочий день ограничений не имеет, преступники никогда не думают о том, чтобы те, кто станет ловить их, вовремя уходили домой.
Ивашов решил проехаться до отдела и попробовать найти Прокопчука – вдруг повезет? Однако чтобы не только уповать на везение, он открыл створку одного из шкафов и вытащил довольно увесистую пачку денег.

     Глава 19Одесса, 1965
Автобус, вопреки беспокойству дяди Бори, не опоздал. Он пришел точно в намеченное время, и Геннадий разглядел желтую «Волгу» с шашечками и суетящегося возле нее полного маленького мужчину в шляпе. Последний, увидев автобус, бросился к нему, заняв пост возле передней двери. Немногочисленные пассажиры утреннего рейса торопливо сбегали по ступенькам, сжимая в руках толстые сумки, и лишь Беспальцев вышел почти налегке (ему удалось убедить Галину, что ему самому банки с вареньем не понадобятся).
– Гена! – Толстячок бросился к племяннику и заключил в свои объятия. От него пахло одеколоном и мылом. – Как я рад тебя видеть! За последний год ты и не изменился, молодец.
– Да и вы не изменились. – Беспальцев созерцал рыхлое лицо, бородавку возле крыла носа, маленькие серые глазки, обрамленные белесыми ресницами.
– Ой, не льсти мне. – Дядя Боря снял шляпу и постучал по большой лысине. – Видишь, сколько волос потерял? Старость – такие дела. Ну, давай, дорогой, такси ждет, – он, как колобок, покатился к машине, и Беспальцев пошел следом, повторяя:
– Дядя, зачем такси, это дорого, дядя, это дорого.
Северный обернулся и зло буркнул:
– Между прочим, дорогой племянник, я не трачу твои деньги, я трачу свои, которые мне, кроме как на тебя и твою семью, и потратить не на кого. Такие дела, так что не спорь.
Геннадий с удовольствием влез в теплый салон, и неразговорчивый пожилой таксист помчал их в центр Одессы.
– Не забыл город у моря? – поинтересовался Северный, стукнув его по спине. – Помню, как с отцом-матерью вы приезжали, тогда еще покойница Клава была жива. Ты был от горшка два вершка и с удовольствием ходил со мной на Ланжерон. Мы купались и загорали. Ты все хотел загореть как негр, но твоя кожа этому противилась. К вечеру она напоминала веснушчатые лохмотья, – он хмыкнул и стукнул племянника по плечу. – Однажды я повел тебя в театр, помнишь? Клава ругала меня, говорила, что тебе будет скучно. Но ты стойко высидел два действия. Такие дела. Может быть, сходим? Сейчас дают «Иоланту».
– С удовольствием сходим, если я задержусь и если выдадутся свободные вечера, – кивнул Геннадий. Такси въехало в центр города, немного поколесило по выложенным брусчаткой улицам, и дядя Боря попросил остановиться.
– «Золотой ключик» уже открыт, – сказал он, посмотрев на часы, – если и это помнишь, там продаются не только конфеты, за которыми приезжает весь Советский Союз, но и шоколадные торты, равных им тоже нет, поверь мне. Преступление – пить чай с сухим печеньем, если можно доставить себе истинное удовольствие.
– Не возражаю, – при упоминании о шоколадном торте Геннадий сглотнул слюну.
– В Вознесенске таких тортов днем с огнем не сыщешь, – тараторил родственник. – Ну, подождешь меня или со мной?
– С тобой! – решил Беспальцев, улавливая сладковатый кондитерский запах, оставшийся в его памяти. – Только с тобой.
Они вошли в магазин, и любезные продавщицы в белых передниках попросили их немного подождать. Магазин получал вафельные шоколадные торты. Дядя цокнул языком:
– Вкуснятина! – и достал сигарету.
– Хочешь?
Племянник покачал головой:
– Стараюсь бросить, курю через раз. Галине обещаю, да пока плохо получается. Особенно когда на работе. Так что ты меня хотя бы не агитируй.
– Знаешь старый одесский анекдот? – поинтересовался дядя Боря. – Приезжий мужчина подходит к неработающему фонтану в Одессе и спрашивает прохожего: «Скажите, этот фонтан когда-нибудь бил?» А тот ему отвечает: «Почему бил? Он бил, есть и будет». Так и я курю, курил и буду курить, – весело ответил Северный. – Как говорится еще в одном старом одесском анекдоте, а то никогда не помру. О, быстро они управились. – Дядя обворожительно улыбнулся симпатичной молодой продавщице, помахавшей ему рукой. – Пойдем, наш торт ждет нас.
К торту взяли три килограмма «Белочки» для Галины и дочерей. Одну конфету конферансье протянул хмурому таксисту:
– Держи, товарищ. И вези нас на Горького.
– Лучше б стаканом угостил, – буркнул мужчина и нажал педаль газа. До дома Северного было рукой подать, и они доехали за три минуты. Машина вкатила в старый серый двор, остановилась, и Борис Александрович спешно принялся доставать из багажника сумку племянника.
– Пойдем, пойдем, – торопил он Геннадия, сунув таксисту смятую трешку. – Чай поставим.
Они поднялись на третий этаж.
– Входи, – дядя пригласил его в ухоженную двухкомнатную квартиру с толстыми персидскими коврами. Борис Александрович любил ковры, когда-то копил на них деньги и с удовольствием застилал ими полы и вешал на стены. Поэтому в прихожей было принято разуваться и ступать или босиком, или в носках на мягкий теплый ворс.
– Ты посиди в гостиной, а я поставлю чайник, – предложил Борис Александрович и покатился на кухню.
Беспальцев с удовольствием сел на мягкий диван, покрытый бежевым пледом, и посмотрел на фотографию жены дяди Бори, висевшую на стене. Странно, но покойная тетя Клава была на него поразительно похожа: такая же колобкообразная фигура, круглое лицо, выпуклые глаза, только не серые, а черные. Все знали, что она ярая почитательница его таланта. Когда к чете Северных приходили гости, женщина готовила национальное еврейское блюдо – фаршированную рыбу – и тараторила: мол, лучше конферансье, чем ее благоверный, нет во всей Одессе, а может, и в Москве. Послушав хозяйку, гости переключались на хозяина, который обычно предавался воспоминаниям. А ведь было что вспомнить! Он работал со многими известными артистами.
Беспальцев знал: сегодня дядя Боря тоже расскажет что-нибудь из своей прошлой жизни, и он не ошибся. Северный снова вкатился в гостиную, таща за собой столик на колесиках, на котором темнел уже разрезанный шоколадный торт, заварной чайник и чашки с блюдцами из какого-то умопомрачительно дорогого сервиза.
– Чай индийский, мне коллеги на день рождения подарили, – похвастался он. – Кстати, спасибо за варенье. Галина помнит, как я сладенькое люблю, хотя мне бы его поменьше кушать – в последнее время сахар повышается. Но… Не могу себе отказать. Говорят, если нельзя, но очень хочется, то можно, – он захохотал, заколыхался всем тучным телом. – Ладно, давай пить чай и есть торт, – Северный аккуратно положил кусочек на блюдце Беспальцеву и придвинул чашку с чаем. – Ох, Геночка, помню, как мы пили чай с самим Утесовым… Что это был за человек! Ты наверняка слышал о Митьке-Китайчике… Было время, когда о нем говорила вся Одесса. Знаешь, Митька часто приходил на концерты Утесова и всегда внимательно слушал, когда Ледя – так его звали родители и близкие друзья – исполнял блатные куплеты. Митьке не было чуждо чувство прекрасного, между прочим, это все замечали. Этакий утонченный бандит. Как-то за чаем Леонид Осипович рассказал мне, что однажды к нему прибежал испуганный коллега – известный одесский куплетист Лев Зингерталь. Представляешь, у него украли фрак. Это была катастрофа – без фрака его не выпустили бы на сцену. Когда Утесов узнал об этом, он тут же пошел в кафе «Фанкони», которое Митька очень любил и часто собирался там со своими людьми. Отсюда они, как говорили у нас, «руководили» всей жизнью Одессы. Леонид Осипович не побоялся зайти в кафе – и правильно: Митька пригласил его к своему столику. Но Утесов отказался от приглашения и рассказал о краже фрака. В ту же минуту раскосые глаза Китайчика гневно сверкнули, и, обращаясь к одному из своих «мальчиков», он прошипел: «Что вы наделали? Вы же лишили человека куска хлеба. Чтобы через полчаса у него был фрак!» Леонид Осипович тут же развернулся, вышел из кафе, сел на извозчика и приехал к театру. У входа его ожидал Зингерталь, на котором просто не было лица. Когда его привели в чувство, выяснилось, что принесли… восемнадцать фраков разных цветов. Понимаешь, «мальчики» не смогли установить, какой из украденных на тот момент в Одессе фраков принадлежал Зингерталю. Такие дела…
Беспальцев с удовольствием расправлялся с тортом. Давненько он не едал такой вкуснятины. А дядя Боря, погрузившись в воспоминания, не мог заставить себя проглотить хотя бы кусочек.
– А какая любовь была у Утесова с женой Леночкой! – простонал он. – Ты бы видел эту женщину! До чего мудра! Не скажу, что очень красива – это на любителя. Но, представь, насколько нужно быть умной, чтобы удерживать возле себя мужа – любимца тысяч женщин – целых сорок девять лет! Если бы Леночка не умерла, они справили бы золотую свадьбу.
Геннадий улыбнулся.
– Странно, дядя, – проговорил он с набитым ртом, – что в Одессе еще можно встретить людей, которые видели и Утесова, и Митьку-Китайчика. Последний больше известен, чем Утесов. Как же криминальной личности удалось покорить такой город?
Северный театрально закатил глаза:
– О, Гена, это был обаятельнейший человек, образованный, относительно, конечно. Но если учесть, в какой семье он родился… В семье биндюжника. Ты знаешь, что означает это слово?
Беспальцев наморщил лоб:
– Кажется, грузчик на одесском жаргоне. Кажется, их имеет в виду автор песни «Я вам не скажу за всю Одессу».
Дядя Боря щелкнул короткими толстыми пальцами-сосисками:
– О, не совсем. Начну с того, что Одесса – огромный портовый город, а в порт заходят корабли. Товары с них сносили и заносили грузчики. А биндюжники – грузчики рангом выше – на пристани грузили товары на свои большие телеги, в которые были запряжены две лошади-тяжеловоза, обычно породы першерон, сильные и выносливые. Да, у отца Митьки была повозка и лошадь. Кстати, лошадь сыграла в их семье роковую роль. Судьба готовила Митьке роль биндюжника, он должен был пойти по стопам его папы и деда. А Дмитрий не хотел быть биндюжником. Он видел, как тяжелый труд уродует людей, превращает доброго папу в алкоголика, который бьет жену и детей. Знаешь, Молдаванка, где ютилась его семья, – район криминальный. Здесь постоянно шныряли криминальные личности, продавали и перепродавали краденое, жили шулеры, контрабандисты и налетчики. Разумеется, по ним давно плакала тюрьма, однако Митька и его друзья смотрели на них с восхищением и все, как один, мечтали стать похожими на них, – такими же смелыми и отважными, этакими благородными разбойниками.
– А при чем тут лошадь? – вставил Беспальцев, снова наливая себе чаю. Борис Александрович заморгал:
– Как это при чем? Когда Дмитрий был совсем маленьким, отца затоптал недавно купленный им конь. Видишь ли, он стал употреблять по утрам, однако понятия не имел, что новый конь не терпит запах алкоголя. В общем, услышав крик, мальчик прибежал в конюшню и увидел окровавленного отца. Его соседи рассказывали, что мальчика стошнило. Наверное, есть такая болезнь, когда человек боится вида крови. Может быть, ты, следователь, знаешь, как она называется?
– Конечно, знаю, – гемофобия, – уверенно ответил майор. – Иногда по этой болезни с задержанного снимаются подозрения.
Северный закивал, как китайский болванчик:
– Точно, гемофобия. Митька ею страдал. Наверное, именно тогда он это и понял. Самое печальное, что после смерти отца ему пришлось на время расстаться с мечтой стать налетчиком. Надо было кормить семью. Кроме него, в ней росли два брата и сестра, совсем маленькие.
– И он стал биндюжником? – удивился следователь. Дядя Боря покачал головой:
– Нет, для грузоперевозок он был слишком мал. Несчастный проработал десять лет помощником мастера на матрасной фабрике. С ним трудился некий Беня, мой знакомый, который жив до сих пор. Так вот этот Беня говорил, что Митька сто раз хотел все бросить и убежать, но у него была совесть… Он понимал, что, потеряв эту работу, обречет на голодную смерть семью. А потом – работа на заводе, тяжелая, изнуряющая. Митька голодал, приходя домой, валился с ног, уже не мечтая, что когда-нибудь заживет по-другому. Но… Наступил тысяча девятьсот пятый год, знаменитый Кровавым воскресеньем, стачки, выступления, такие дела… А в Одессе началась настоящая анархия. Многие боролись за право контролировать город. И парень, не будь дураком, решил, что революция – это его спасение. Она даст возможность заработать, и заработать неплохо. В шестнадцать лет он присоединился к организации «Молодая воля».
– Какие же политические принципы она исповедовала? – с интересом спросил Беспальцев.
Северный закашлялся и глотнул остывший чай:
– Они называли себя анархистами-коммунистами.
– Красиво, – усмехнулся Геннадий.
Дядя махнул рукой:
– Красивого нет ничего, обычные анархисты, мало чем отличавшиеся от налетчиков. Знаешь почему?
– Догадываюсь, – кивнул Беспальцев. – Наверное, они экспроприировали экспроприаторов для своих революционных нужд. Многие партии так делали.
– Да-да, правильно, – согласился дядя, – члены организации, где оказался Митька, выписывали так называемые мандаты с угрозами, на которых рисовали череп и кости. Некоторые богачи даже платили. Только все это было несерьезно, как рассказывал мне Беня. Нужен был какой-нибудь толчок к тому, чтобы о них заговорили, стали бояться. Молодые анархисты не придумали ничего лучшего, как убить полицмейстера Одессы, и поручили это Митьке.
– Он же не терпел вида крови, – удивился Геннадий.
– А, тогда он об этом не думал, – проговорил Борис Александрович. – Представь, даже обрадовался. У него появилась возможность показать себя, пусть даже с помощью убийства. Ты не представляешь (это слова Бени), как Митя готовился. Он начинил деревянный ящик взрывчаткой, принес его на Степовую, разложил на нем щетки, сел рядом и принялся ждать полицмейстера. Когда тот появился, отважный парень предложил почистить сапоги. Ничего не подозревающий полицмейстер поставил ногу – и тут раздался взрыв. Митька успел сбежать. Разумеется, мужчину разорвало в клочья. Беня говорил, что буквально разнесло по закоулочкам – такие дела. Он видел, как несчастный Митька подошел к тому, что когда-то было ногой, а теперь представляло кусок мяса, побледнел и чуть не упал в обморок. Его стошнило в подворотне. Говорят, с тех пор он поклялся никого не убивать. Ты знаешь, это был единственный бандит, который никого не убивал – такие дела, племянничек.
– Да уж, слыхал, – ответил Геннадий, налегая на торт.
– А потом его сдали, были жестокие допросы и ужасный приговор для ребенка – смертная казнь, – сокрушенно продолжал Борис Александрович. – Такие дела. В тюрьме, в камере смертников, он познакомился с Григорием Котовским. По словам Бени, это был самый настоящий бандит, бессарабский разбойник. Тогда не было такого понятия «вор в законе». Интересно, что обоих не казнили. Котовский сбежал, а Митьку отправили по этапу. Двенадцать лет каторги – такие дела. Бедняга уже попрощался с Одессой, и напрасно. На каторге его встретили с уважением. Не важно, что ему было шестнадцать лет, зато за его плечами убийство – такие дела. Дмитрий многому научился у закоренелых каторжан и понял одну нехитрую истину, о которой потом говорил Бене: «Чтобы тебя уважали, не обязательно убивать». Он просидел всего десять лет, а потом революция – и амнистия. Он вернулся в апреле семнадцатого, уже не мальчик, а настоящий бандит. Кстати, Китайчиком его прозвали на каторге. Наверное, за разрез глаз. Прежнего Митьки уже не существовало – он погиб вместе с полицейским. А новый не собирался работать и голодать, он решил прибрать к рукам родной город. Прежде всего Дмитрий изучил расстановку сил, как говорят. Банд в Одессе всегда хватало, но одна выделялась особо. Банда Фроима Грача. Не слыхал?
– В институте нам рассказывали о нем, – улыбнулся Геннадий. – Одноглазый налетчик.
– Верно, – кивнул Северный. – Дмитрий пошел к нему и предложил себя в преемники. Грач поначалу решил его проверить и послал ограбить одного торговца. Но как ограбить без крови? И Митька придумал. Знаешь, с того дела все стали говорить о его так называемой вежливой манере. Он написал жертве письмо: «Пожалуйста, положите двадцать тысяч рублей под деревянные ворота на Софиевской. Если вы этого не сделаете, вас ждет такое, о чем будет говорить вся Одесса».
– Я бы не заплатил, – усмехнулся Беспальцев. – Грач и другие наверняка действовали смелее.
– Вот-вот, – обрадовался дядя его догадливости. – Торговец не заплатил. И банда убила его коров. Митька не мог смотреть на эту расправу. Он боялся любого вида крови – такие дела. Когда с несчастными животными было покончено, он отправился к торговцу и напомнил о письме. Тот, разумеется, заплатил. Грач предложил ему место своего преемника. И в Одессе началась эпоха Китайчика, вежливого бандита.
– Ох, если бы все бандиты боялись крови! – выдохнул следователь.
– После смерти Грача, – продолжал дядя Боря, – его банда захватила контроль над Одессой. У них была строгая иерархия. Беднота его обожала. Он никогда не грабил бедных, наоборот, отдавал им деньги, устраивал столы по праздникам. Этакий Робин Гуд, надежда и защита города. Благородный криминальный король, не лишенный чести… Я рассказал тебе об Утесове, но артист не оказался в одиночестве. Были другие подобные случаи. А что ты скажешь о законе не грабить врачей и учителей? Беня не знал в Одессе ни одного уважаемого человека, который не был бы в восторге от Митьки. Обаятельный, вежливый, постоянно извинявшийся за недостаток образования… Ну, были у него слабости – любил сладкое и женщин. В кафе «Фанкони» он и удовлетворял эти слабости. Наконец-то сын биндюжника добился того, о чем мечтал. Однако его царствование не было безоблачным. Первым, кто решился поднять на него руку, был белогвардейский генерал Гришин-Алмазов, по-своему честный человек. Митька пытался договориться с ним, предлагал деньги, помощь, но тот уперся: никакой помощи от бандита. Такие дела. Митьку поймали и привезли в здание контрразведки. Знаешь, чем это кончилось? Вооруженные бандиты окружили здание и перекрыли движение транспорта. В вежливой манере, которую они переняли от своего главаря, бандиты попросили освободить Китайчика. И генерал сдался. Главарь одесских бандитов был освобожден.
– Думаю, больше белогвардейцы его не арестовывали, – подал голос Беспальцев.
– Это верно. – Дядя рубанул рукой воздух. – Зато потом пришли красные, и Митька, подумав, сделал самую большую глупость в своей жизни – пошел к ним в услужение. Сначала его отряд одерживал победы, но потом это перестало нравиться руководству. Подумать только: бандиты – герои! Это могло пагубно сказаться на других людях. И его решено было убить. Такие дела.
Беспальцев, словно очнувшись от оцепенения, вызванного рассказом дяди об одесском Робин Гуде, посмотрел на стенные часы, подаренные Борису Александровичу кем-то из поклонников.
– Дядя! Да ты заговорил меня! Мне нужно в Приморский РОВД.
– Ну, это недалеко, – невозмутимо ответил Северный. – В таком случае дослушаешь рассказ о Китайчике в следующий раз.
– Обязательно, – Геннадий быстро надел пальто и, сказав Борису Александровичу, чтобы не ждал его к обеду, выбежал на улицу.
К счастью, дождя в Одессе не было. Иногда следователь думал, что в этом городе у моря вообще не бывает дождя. Во всяком случае, во время его поездок небеса ни разу не вылили хотя бы каплю. Да, тяжелые черные тучи бегали по небу, но упрямое солнышко раздвигало их, стараясь согреть землю осенними лучами. Майор увидел нужный ему троллейбус, обрадовался, что не пришлось долго стоять на остановке, и, втиснувшись в его переполненный салон, поехал в РОВД. Он хотел поговорить не с оперативниками или следователями, а с участковым. Обычно участковые знали больше, чем их начальство.

     Глава 20Южноморск, наши дни
Ему действительно повезло. Борис Павлович, правда, уже собирался домой, во всяком случае, складывал какие-то бумаги в донельзя потертую допотопную папку из черного кожзама. Увидев Ивашова, он удивленно выпучил болотные глаза, всем обликом выражая изумление.
– Соскучились?
– Вы очень проницательны, – начал Сергей, но потом передумал острить. Этот полицейский, по-видимому, не понимает юмора, еще, чего доброго, сразу откажет, даже не выслушав. – Но дело не в этом. Я хотел бы узнать, что показала экспертиза.
Прокопчук обидчиво поджал тонкие, красные, искусанные губы: видимо, первая фраза его все же разозлила.
– Она еще не готова, – буркнул он. – Но, собственно говоря, какое вам дело? Вы сидите в тепле и чистоте в своей квартире, а не в СИЗО, где, по моему мнению, вам самое место. Как только эксперт принесет мне результаты, я свяжусь с вами или вашим адвокатом.
Сергей придвинул к себе старый скрипучий стул и сел, не дожидаясь приглашения. Следователь крякнул от неудовольствия:
– Что вы…
– Подождите, – прервал его Ивашов. – Ответьте мне откровенно на один-единственный вопрос: вы хотите, чтобы настоящий убийца моего отца и его жены был найден?
Желтое лицо майора покраснело от негодования:
– Разумеется, – процедил он сквозь редкие зубы. – Почему вы задаете такой дурацкий вопрос?
– Потому что я готов сотрудничать с вами и выполнить бо€льшую половину вашей работы, – признался Ивашов. – Если вы действительно хотите, чтобы восторжествовала справедливость, позвольте мне выехать в Крым на пять дней, не больше.
Вытянутое лицо от изумления вытянулось еще больше, редкие волосенки взмокли на дынеобразной голове.
– Вы хотите, чтобы я нарушил закон? – прошипел он. Наверное, так шипит змея, предупреждая о нападении.
– Я клянусь, что не имею отношения к этим убийствам, – для пущей убедительности Сергей положил ладонь на сердце. – Скажу вам больше: тот, кто убил супругов, хочет что-то отыскать, я не знаю что, но, по всей вероятности, ценное для него. Он считает, что оно находится у меня, но это не так.
Впервые за всю беседу в глазах майора вспыхнул интерес.
– Откуда вы это знаете? – поинтересовался он уже более миролюбиво.
– Они мне звонили, угрожали и избили… – Сергей прикоснулся пальцем к одной царапине, которая саднила до сих пор. Следователь прищурил болотные близорукие глаза и подошел к Сергею.
– Да, действительно, вас хорошо отделали, – заметил он. – Здесь паршивое освещение, ваши раны не сразу бросились в глаза.
Видимо, он стеснялся своей близорукости.
– Вы спросите, почему мне нужно именно в Крым? – продолжал Сергей. – Потому что отец оставил мне зашифрованное послание. Он что-то спрятал в одной из достопримечательностей полуострова. Только не спрашивайте, о чем речь. К сожалению, больше мне ничего не известно.
Ивашов боялся, что майор попросит зашифрованную записку, но следователь, вероятно, думал о другом.
– Вы сочиняете сказки? – спросил он, растянув в улыбке губы. – Очень интересно, но как-то неправдоподобно. Станиславский сказал бы: «Не верю».
Ивашов, словно фокусник, вытащил из кармана джинсов конверт и положил на стол:
– Здесь триста тысяч.
Желтое лицо майора покрылось крупными каплями пота, в кабинете остро запахло.
– Это взятка? – Его затрясло, как в лихорадке.
– Считайте это денежным залогом, – спокойно сказал молодой человек. – Никто не просит вас уничтожить подписку о невыезде. Но я ведь могу вам просто не понадобиться в течение пяти дней? Я клянусь, что вернусь, потому что поймать убийцу отца и спасти свою репутацию – для меня дело чести. Однако если мне удастся выйти живым из этой передряги, все лавры будут вашими – я вам обещаю. Мне достаточно и того, что вы надолго упечете убийцу.
Борис Павлович, до этого стоявший по стойке «смирно» возле окна, тоже присел и вытер пот нечистым платком.
– А если все же вы меня обманете? – спросил он уже как-то неуверенно.
– Я предлагаю вам поехать со мной, – настаивал Ивашов. – Или прикрепите ко мне парочку ваших оперативников. Думаю, их присутствие не будет лишним.
– Вы прекрасно знаете, что в таком случае мне придется обращаться к начальству, – сказал майор. – Если я расскажу нашему полковнику о зашифрованном послании, он высмеет меня.
На его желтом лице было заметно колебание. Сергей встал и потянулся за конвертом:
– В таком случае нам не суждено узнать правду. В таком случае вас ждет еще один труп – мой. Но я предупреждаю вас, что мне придется скрываться, потому что через два дня они позвонят мне и потребуют вещь, которой у меня нет. Если они ее не получат, меня ждут пытки.
Борис Павлович сжал кулаки и потряс ими в воздухе, выражая отчаяние:
– Что вы со мной делаете? – Он захрустел суставами и вдруг сдался, приведя в изумление прежде всего себя. – Ладно, вы уверены, что справитесь за пять дней?
– Уверен, – твердо ответил Ивашов, мысленно отругав себя за ложь. Как он может быть уверен, если записку расшифровала девчонка-геокешер? Что, если отец имел в виду совсем другое?
– Хорошо. – Следователь сунул карандаш в желтые зубы. – Поезжайте как можно скорее. Я прикрою вас, насколько это возможно. Только обещайте не пропадать, будьте на связи.
Ивашов бросил прощальный взгляд на конверт.
– Я рад, что мы с вами нашли общий язык, – сказал он с благодарностью. – Я вас не подведу, будьте уверены.
– Если подведете, меня уволят, – грустно сказал майор. – А у меня больная парализованная жена. Вы, глядя на мой неопрятный вид, решили, что я холостякую. Но это не так. Не жена ухаживает за мной, а я за ней.
– Тогда возьмите деньги для жены и что-нибудь придумайте, – напутствовал его Ивашов. Прокопчук махнул рукой:
– Идите. И берегите себя. Единственное, чем я могу вам помочь, – связаться со своими коллегами в Крыму.
– Спасибо. – Ивашов кивнул на прощание и поспешил к машине. Он решил ехать завтра, рано утром, часа в три, чтобы его преследователи не сразу вычислили его. А еще он решил ехать один, не впутывая ни Марину, ни дядю Виктора в это опасное дело. В своих невеселых мыслях (как найти иголку в стоге сена) он подрулил к подъезду и увидел, как из-за толстого ствола тополя показалась знакомая фигура в мешковатой пайте и драных джинсах с пятнами. Сергей вылез из машины и с неудовольствием посмотрел на девушку. Они же договорились встретиться, если он позвонит! Какого же черта она приперлась?
Рита, будто почувствовав его настроение, смиренно переминалась с ноги на ногу.
– Я подумала, тебе потребуется моя помощь, – тихо сказала она. – Видишь ли, благодаря геокешингу мне приходилось бывать в Крыму. Я знаю многие потайные тропы и… – девушка перевела дух, – и помогу тебе уйти от преследовате-лей.
– С чего ты решила, что меня станут преследовать? – буркнул он довольно громко. Сидевшие на скамейке бабули навострили уши и даже наклонились вперед, прислушиваясь. Он схватил ее за холодную руку и потащил в подъезд. Старушки недовольно покачали головами, наверное, сокрушаясь, что им не удастся сочинить сплетню в ближайшее время. Силой втолкнув ее в квартиру, Ивашов прижал девушку к стене в прихожей:
– С чего ты взяла, что меня будут преследовать?
Рита вздохнула и улыбнулась, улыбка получилась детская и какая-то беззащитная.
– Ты сказал мне не всю правду, – произнесла она тихо. – Это зашифрованное послание имеет для тебя большое значение. Впрочем, не только для тебя, но и для кого-то еще – сегодня я случайно натолкнулась на компанию наркоманов, которые тебя избили (они курили травку в сквере Молодежи), и подслушала их разговор.
– Что они говорили? – выкрикнул Сергей, покрываясь холодным потом.
– Они говорили, что получили приказ избить тебя снова, – выдохнула Рита. – На этот раз не в баре, не в людном месте, а затащить куда-нибудь в подвал. Затащить и отделать по полной, выбив из тебя какое-то признание.
– О боже! – Ивашов в мольбе поднял руки кверху.
– Поэтому я поспешила к тебе, – призналась девушка. – Мне кажется, нам нужно ехать в Крым, и как можно скорее.
– Ты права. – Ивашов быстро прошел в спальню, открыл шкаф, вытащив огромную спортивную сумку, и стал кидать в нее необходимые вещи. Рита продолжала стоять возле стены, наблюдая за его действиями.
– Не забудь мыло, зубную щетку и шампунь, – сказала она.
– А тебе что, не нужно собираться? – удивился молодой человек. – В том рюкзачке, что у тебя за спиной, есть все необходимое?
– Да, – просто сказала она. – Все, что необходимо геокешеру. Мы ведь едем с тобой не на светскую тусовку.
– Разумно, – усмехнулся Сергей. – Нечего сказать в ответ. Ладно, бери этот пакет с чистым бельем – вдруг пригодится – и вперед.
На этот раз бабушки на скамейке проводили их понимающими взглядами, наверное, подумав, что Сергей наконец-то образумился и познакомился с девушкой – до этого Ивашов никогда не водил женщин в эту квартиру. Впрочем, так получилось, что и водить было некого. Ему приходилось работать и учиться, чтобы достичь неплохого положения. Какие уж тут женщины! Кроме внимания, им требуется дарить подарки, водить в кафе и рестораны – так принято. А его финансы долгое время не пели – орали романсы.
Сунув поклажу в багажник, Ивашов сел на водительское сиденье и, посмотрев на навигатор, пока не дал ему работу. От Южноморска до Крыма рукой подать – всего лишь нужно миновать Темрюкские лиманы, пахнувшие тиной. Он тронул педаль газа, и машина сорвалась с места. Рита смиренно сложила руки на коленях – этакая монашенка – и молчала. Сергей украдкой поглядывал на ее маленький вздернутый нос, небольшую родинку возле уха, почти скрытую завитками, тонкие губы… Неизвестно почему, но девушка его раздражала.
– Не поторопились ли мы с нашей поездкой? – буркнул он, свернув в переулок. – Может быть, следовало дать деньги этим несчастным наркоманам и попросить их избить того, кто нанял покалечить меня?
– С этими такой номер не пройдет. – Рита раздвинула уголки губ. – Ты не знаешь их, а я знаю. Видишь ли, всем известно, что наркоманы за дозу готовы мать родную продать. Иногда они помогают нам, геокешерам, не бесплатно, конечно, залезать в такие места, куда нормальному человеку проникнуть страшно и опасно. Они же ничего не боятся. Мне приходилось с ними беседовать, так, запросто, за чаем. Под кайфом они порой выбалтывали то, что не решились бы сделать в нормальном состоянии, ну, относительно нормальном, когда более-менее что-то соображают. Мне удалось узнать, что наш город держит один человек – они называли его Хозяином. По их мнению, Хозяин руководит мэром и его командой. Основной его бизнес, на котором он заработал баснословные деньги, – наркотики. Его подручные подсаживают на эту дрянь приличных обеспеченных парней и девушек. На Хозяина работают химики, создающие новые виды этой дряни. Его боится полиция. Говорят, у него везде все схвачено.
Сергей наморщил лоб. Ее рассказ был похож на фантастическую историю, которая вряд ли была уместна для такого маленького городка, как Южноморск. Скорее всего, Рита пересказала наркоманский бред. Эти отморозки всегда винят кого-то в своих несчастьях, и вот придумали какого-то Хозяина. Почему же он, адвокат, никогда о нем не слышал?
Рита покосилась на Ивашова и вздохнула:
– Ты мне не веришь, я так и думала. В это сложно поверить. Станет еще сложнее, если я добавлю, что этого Хозяина никто не видел, не знает в лицо. Говорят, он известен как вполне добропорядочный гражданин.
Сергей молчал, и девушка обиженно надула розовые губы:
– Если ты не доверяешь мне, останови машину, и я выйду. Решение – ехать или не ехать в Крым – принимать только тебе.
Ивашов дернул плечом, но не остановился. Как бы то ни было, то, что оставил ему отец, необходимо было найти, чтобы дальше раскрутить это запутанное дело. А может, черт его знает – рассказ Риты и таит какую-то долю истины? Конечно, такой фигуры, как могущественный Хозяин, в их тихом городишке нет. А вот криминальный авторитет – пережиток прошлого, возможно, рвущийся во власть, – наверняка остался. Что, если отец перешел ему дорогу? Допустим, он, как адвокат, нарыл компромат и хотел получить за него большие деньги… А почему нет? Мать говорила о жадности отца. Бандит отказался платить, убил Ивашова-старшего и Анфису, надеясь перерыть дом, ничего не нашел и принялся за Ивашова-младшего. Кому же еще, по логике вещей, адвокат мог передать важные документы? Скорее всего, Олег Григорьевич хотел, чтобы их обнародовали. Что ж, когда Сергей найдет тайник, он так и сделает.
Погруженный в свои мысли, Сергей свернул на трассу, ведущую в Темрюк, и вскоре они въезжали в маленький курортный городок с узкими улочками и в большинстве своем одноэтажными домами.
– Всегда хотела здесь отдохнуть, но не получалось. – Рита виновато улыбнулась, будто Сергей постоянно предлагал ей сделать это, а она отказывалась. – Ты спросишь, почему не получалось? Видишь ли, геокешинг для меня не просто увлечение. Иногда организаторы платят большие деньги, а деньги нужны мне как воздух. У меня больная мама, сердечница, она воспитывала меня одна, и я ей многим обязана.
– В этом мы с тобой похожи, – усмехнулся адвокат. – Несмотря на то что желтая пресса постоянно описывала богатства моего отца, я ими никогда не пользовался.
– Олег Григорьевич не помогал тебе? – искренне удивилась Рита. – Странно. Одна моя подруга, тоже геокешер, попросила его спонсировать приют для животных, так вот, он дал нужную сумму сразу и пожелал удачи. Немногие так делают.
– Я и не говорю, что он не хотел мне помогать. – Сергей притормозил у перехода, ожидая, пока зажжется зеленый свет. Одна старушка с огромной кошелкой не торопилась переходить, даже когда машины уже двинулись, и пришлось посигналить. Бабушка с неудовольствием посмотрела на адвоката, что-то буркнула и погрозила пальцем.
– Есть же такие… странные, – проговорила Рита и хотела еще что-то добавить, но ее желудок издал голодные, булькающие звуки, явно требуя пищи.
Она виновато посмотрела на Сергея, сжала живот руками, но он, будто ничего не услышав, озабоченно произнес:
– Кажется, нам пора перекусить. Уверен, кроме бутербродов, которые ты сама же и сделала в моей квартире, ты больше ничего не ела. Только не надо убеждать меня в обратном.
– А я и не собираюсь. – Девушка облизнула губы. – Вон кафе «Домашняя кухня». Давай попробуем, действительно ли здесь готовят как дома.
– Не надо быть жертвой рекламы, – парировал Сергей, однако притормозил у маленького одноэтажного павильончика, оккупированного водителями-дальнобойщиками. Однажды его друг – большой любитель автопутешествий – сказал ему:
– Если во время поездки захочется есть – смело останавливайся там, где дальнобойщики. Увидишь: будет и вкусно, и недорого.
Путешествовать после этого разговора Ивашову не пришлось, но сегодня совет приятеля пригодился как нельзя кстати. Две чистенькие пожилые женщины без всяких меню посоветовали молодым людям самые вкусные блюда (в это время водители, уплетая за обе щеки, кивали в знак согласия) – котлету по-киевски с рисом и борщ. Кушанья действительно оказались вкусными и недорогими. Прощаясь с гостеприимными хозяйками, Рита совершенно искренне пообещала, что они приедут сюда еще.
– Приедем? – повернулась она к спутнику. – Ведь правда приедем?
Ивашов кивнул и сел в машину, давая работу навигатору. Судя по карте, ближе всего им было добираться до села Богатого, где предстояло посетить армянский храм. Ближе всего – это если сравнивать с другими достопримечательностями. А на деле… До Богатого даже на хорошей скорости они не доберутся раньше чем часов через пять. А это означало, что часы покажут уже одиннадцать и им придется блуждать в сумерках.
– Часа через четыре нужно поискать ночлег, – сказал Сергей, выруливая на трассу. – Ты сказала, что неоднократно бывала в Крыму. Какие апартаменты посоветуешь?
– Все зависит от того, сколько у тебя денег, – улыбнулась Рита. – Однако неподалеку от Богатого нет крутых гостиниц. Довольствуемся гостевым домом или попросимся на ночлег к хозяйке. Это выйдет дешево.
– Сойдет, – махнул он рукой. – Тогда вперед и с песней.
В дороге они почти не разговаривали друг с другом. Именно друг с другом, потому что Сергей общался с навигатором. Тот вывел его на старую дорогу до Феодосии, которая, по словам водителей (к ним все же приходилось обращаться), была гораздо менее загружена, чем «Таврида». Да и гораздо красивее, если говорить о природе. Правда, до Феодосии Ивашов ничего красивого не увидел: Крым всегда ассоциировался у него с высокими причудливыми горами, а не со степями и зеленеющими нивами. Кое-где мелькали деревеньки с маленькими одноэтажными домиками (такие строили еще при Советском Союзе), на зеленой траве паслись одинокие коровы и скромные козы с набухшим выменем. Пейзаж очень напоминал степи Краснодарского края, и Сергей сказал об этом попутчице.
– То ли еще будет! – заметила она многозначительно, и действительно, природа поменялась, как только машина въехала в район Старого Крыма. Горы, неровной полосой, как спина дракона, маячившие где-то вдалеке, вдруг стали наступать, почти вплотную подошли к дороге, а густой лес образовал зеленый коридор, по которому туда-сюда сновали автомобили. Ивашова удивила не причудливая форма гор, а то, что они сплошь были покрыты лесом, делавшим их какими-то ненастоящими, будто сотворенными умельцем, наклеившим на камни густую шерсть, а потом выкрасившим ее во все оттенки зеленого. В природном коридоре сразу запахло сыростью, грибами, и Сергею захотелось жареных опят. Мать часто ходила в лес и собирала эти грибы, предупреждая сына о том, что каждому грибнику нужно быть очень осторожным.
– Ложные опята почти не отличаются от настоящих, – говорила она, высыпая содержимое корзины на газеты и тщательно оглядывая каждый гриб. – Вот, видишь, и на старуху бывает проруха. Мне попался ложный опенок среди своих съедобных собратьев.
Сергей никогда не ходил с ней за грибами, но не потому, что ничего не понимал в них. Он предпочитал активный отдых, а здесь какое удовольствие? Ходи туда-сюда, копай под пнями, приглядывайся к ним – авось повезет.
– Ну что, как тебе этот пейзаж? – вклинилась в его мысли Рита. – Божественно, правда? Нам часто попадаются задания, связанные с этими местами. Хочешь, проведу небольшую экскурсию?
Она восприняла его молчание как знак согласия и начала:
– Старый Крым расположен в бугристой долине – это ты успел заметить. Долина, как известно, место, окруженное горами. Так вот, этот поселок горы сдавили со всех сторон, кроме восточной, которая выходит в степь.
– Какой интересный лес! – перебил ее Сергей. – Я еще никогда не видел, чтобы зелень покрывала склоны, не оставляя ни одного «живого места».
– Этот лес состоит из пяти пород деревьев, – пояснила Рита, – дуба, бука, ясеня, граба и сосны. Все они делают доброе дело: бук, например, не дает горам разрушаться, сосна вырабатывает много кислорода… Ты не представляешь, люди плачут, когда крымские леса охватывают пожары… Уничтожен лес – начинают разрушаться горы, – она вздохнула. – А еще леса уничтожают козы. Слышал что-нибудь об этом?
– Козы? – Ивашов покачал головой. – Никогда не интересовался этими животными. И какой урон лесу может нанести безобидная козочка?
– Даже очень большой, – заметила девушка. – Эти, как ты выразился, безобидные животные съедают не только листву и молодые побеги, но и корневую систему. Законы многих стран запрещают выпас коз в лесах, а выражение «козы съели леса Греции» многие называют хрестоматийным. Знаешь, что одной из причин стремительного движения пустыни на север Африки стали козы, уничтожившие в том регионе практически всю растительность? На Кипре их объявили «вне закона» и даже привлекали солдат.
– Любопытно. – Сергей прищурился и уже с интересом поглядел на спутницу. – Никогда не думал, что геокешинг – такая познавательная игра.
– Выходит, так, – кивнула девушка, и черная прядь волос снова упала ей на лоб, делая ее почему-то загадочной, как Джоконда. Ивашов посмотрел на светящиеся цифры на панели машины.
– Уже смеркается. Не люблю ездить в кромешной тьме, когда свет фар встречных автомобилей слепит нещадно. Давай остановимся.
Рита не возражала. Они въехали в какой-то поселок, через дорогу от которого курчавился крымский лес. Поселок был настолько мал – с десяток домов, – что ни о мотеле, ни о тем более отеле не могло быть и речи. Они припарковались у мини-маркета. Выйдя из машины, Сергей потянулся, чувствуя боль в теле после долгой езды. Девушка понимающе посмотрела на него и распахнула небольшую дверь магазина. Они купили кое-что из продуктов, поглядывая друг на друга через проход между полками, будто спрашивая друг у друга совета, однако каждый выбирал сам по себе, и, встретившись у кассы, улыбнулись.
– Я расплачусь, – заявил Ивашов. – Тем более твои покупки смехотворны. Ты что, питаешься йогуртами?
– Я не ем после шести, – ответила Рита немного кокетливо. – А на завтрак вполне сойдет.
Он не стал спорить:
– Хорошо. Пойдем поищем ночлег.
– Пойдем.
Выйдя из мини-маркета, они отправились по узкой немощеной дороге, змеей извивавшейся между домиками, совершенно пустой. Над ними в мягких июньских сумерках летали ласточки, откуда-то доносился убаюкивающий шум воды: видимо, недалеко протекала горная речка.
– Смотри! – Тонкий палец девушки указал на миленький двухэтажный домик, оплетенный виноградом. На калитке висело отпечатанное на принтере объявление: «Жилье». Ивашов легонько постучал в калитку, и оттуда сразу вынырнула женщина средних лет с допотопным начесом на медных волосах и такими длинными, накрашенными красным лаком ногтями, что они выглядели как кровавые когти. Про таких говорят, что они не знают возраста, не поддаются старости. Непривлекательная от природы, она еще больше уродовала себя. Допотопный начес не скрывал длинного носа, впалых щек и вытянутого подбородка. Адвокат подумал: интересно, как дама с таким маникюром работает в саду и огороде? А если не она, то кто? Не постояльцы же?
– Вы сдаете комнату? – поинтересовался он, и женщина кивнула так охотно, что Сергею показалось: начес на ее голове заколыхался.
– Желаете посмотреть?
– Отчего ж нет? – Ивашов вошел на участок, на котором, кроме парочки плодовых деревьев, ничего не росло. Теперь понятно, почему дама может себе позволить такие ногти.
Она провела их в дом через захламленную старой мебелью большую комнату на первом этаже.
– Готовлюсь к ремонту, – пояснила дама, и Рита скорчила недовольную гримасу, как бы говоря: в такой обстановке нормально не переночуешь. Ивашов ответил ей кивком, однако оба оказались не правы: на втором этаже комнатка блистала чистотой: белоснежное белье на двуспальной кровати, белоснежные занавески, чистая посуда на столике, на стене – плазма. Маленький холодильник был вымыт до блеска.
– Ванны у меня нет, господа, – важно проговорила хозяйка и открыла дверцу, ведущую в душевую. – Но квартиранты обычно довольствуются и этим, вот туалет и душ.
Душевая тоже поражала чистотой.
– Некоторые желают, чтобы я приготовила им ужин или завтрак, – продолжала она. Сергей почесал затылок:
– Что ж, завтрак можно.
– В котором часу желаете поесть? – поинтересовалась она.
Молодые люди переглянулись.
– Часов в восемь, – Рита опередила Ивашова, и он понял, что девушка любила поспать подольше.
– Яичница с овощами и беконом устроит? – спросила хозяйка. – Кстати, я не представилась. Меня зовут Клара Васильевна.
– Яичница с беконом – это предел наших мечтаний, – галантно ответил адвокат. – Меня зовут Сергей, ее – Рита.
– Очень, очень приятно. – Дама широко улыбнулась, показав великолепные зубы. – Когда планируете съехать?
– К сожалению, сразу после завтрака, – огорчил ее Ивашов. – Дела, понимаете ли…
– Да, понимаю, – женщина старалась бодриться, но в ее голосе слышалась грусть. Видимо, курортники не баловали ее своим посещением. – Ну, устраивайтесь, я мешать не буду.
Когда за ней закрылась дверь, Рита уставилась на двуспальную кровать.
– Почему ты не попросил у нее раскладушку? – поинтересовалась она.
– Потому что мы можем спать под разными одеялами, – усмехнулся Сергей. – Не бойся, я к тебе даже не прикоснусь. Во-первых, я чертовски устал – чуть ли не полсуток за рулем. Во-вторых, я не сплю с женщинами, которых знаю всего ничего.
– И в-третьих, я тебе не нравлюсь, – констатировала Рита грустно.
– Надеюсь, у тебя много знакомых-геокешеров, которые с удовольствием поухаживают за тобой. – Сергей бросил сумку на пол и принялся вынимать одежду. Она ничего не ответила, положила рюкзачок на кровать и вынула халатик и тряпичные тапочки: такие обычно дают в гостиницах.
– Чур, в душ я первый. – Ивашов накрутил на руку белое полотенце. – Не возражаешь?
– А могу? – Рита вскинула голову, и ее черные глаза блеснули, но Сергей этого не заметил. Он уже включил теплую воду и с наслаждением подставил под струи измученное усталостью тело, потом, намылив мочалку, стал яростно тереть кожу, пока она не покраснела. Ивашов мылся долго, совсем забыв о Рите, и вспомнил о девушке только тогда, когда услышал робкий стук в дверь.
– Сейчас, – отозвался он недовольно и, выйдя из душевой, бросил спутнице: – Иди.
Она послушно скрылась за дверью, послышался шум воды, – и больше Сергей ничего не слышал. Только коснувшись подушки, он заснул крепким здоровым сном.

     Глава 21Одесса, 1965
О том, что в Одессу приехал следователь из Вознесенска, сотрудники РОВД знали: Вдовин сообщил им еще вчера. Когда Беспальцев вошел в отдел, дежурный позвонил по телефону, и в коридоре показался невысокий мужчина лет под сорок, с умным вытянутым лицом, чуть-чуть подпорченным оспинами.
– Это вы Беспальцев? – осведомился он, протянув руку. – Я следователь, капитан Виталий Ганин, можно просто Виталий.
Мужчины крепко пожали друг другу руки, и между ними сразу установилась незримая связь, какая бывает между людьми одной профессии. Худое лицо коллеги выражало желание помочь, и это порадовало Беспальцева.
– Я в курсе цели вашей поездки, – продолжал Виталий, слегка улыбнувшись, – чуть растянулись уголки тонких губ. – Ужасно, что случилось у вас в Вознесенске. Два трупа – многовато для маленького города. Разумеется, мы поможем всеми силами. «Дело» Фисуна уже у меня на столе.
Геннадий немного смутился.
– Видите ли, Виталий, – начал он, – я прошу прощения, но сначала мне хотелось бы увидеть участкового района. Сами понимаете, меня интересуют подробности. Мне кажется, он может мне их сообщить.
На его удивление, Ганин не обиделся.
– На вашем месте я сделал бы то же самое. – Улыбка стала шире. – Я знаю, что вы разговаривали с начальником колонии. Вряд ли в «Деле» Фисуна есть еще что-нибудь интересное. А участковый, капитан Окоемов, сидит в кабинете прямо по коридору. Давайте я вас провожу. – Он дружески похлопал Беспальцева по спине. – После него прошу в мой кабинет, угощу чаем с домашним вареньем.
Геннадий кивнул:
– Хорошо. Но вы не представляете, сколько стаканов чая я уже выпил у дяди.
– И все же… – Виталий просительно посмотрел на него, и Беспальцев сдался:
– Приду.
Они прошествовали по коридору, навстречу им сновали сотрудники – мужчины и женщины, некоторые с бумагами в руках, почти не обращая внимания на проходивших. Иногда кто-нибудь здоровался с Виталием, и он отвечал. Когда мужчины оказались в конце коридора, Виталий толкнул дверь с табличкой «Участковый».
– К Васильевичу мы не стучимся, – объяснил он, усмехнувшись. – Его это раздражает. Если Коля сильно занят, просто запирается – и тогда стучи не стучи. Не откроет – держу пари. Впрочем, что спорить, если мы все это знаем.
– Все верно, – раздался сочный бас, и Беспальцев, взглянув на участкового – щуплого невысокого мужчину лет пятидесяти, удивился, как он может издавать такие звуки. Геннадий был готов поспорить: если бы у Окоемова был слух, он точно бы пел в хоре.
– Познакомься, Коля. – Виталий кивнул в сторону Геннадия. – Это майор из Вознесенска, насчет тамошнего нашумевшего дела. Помнишь, убийство часовщика?
– Как не помнить, – усмехнулся Окоемов, блеснув водянистыми зелеными глазами. – Кроме него, убили еще и какого-то рецидивиста.
– Этот рецидивист по фамилии Будченко когда-то сидел с вашим подопечным Фисуном, – констатировал майор. – Я пришел к вам, чтобы узнать о нем подробнее.
– Очень интересно, – Николай сразу посерьезнел и надел очки, лежавшие на столе. – А почему вы интересуетесь именно им? Мало ли с кем сидел ваш Будченко… Или вы не все мне рассказали?
Виталий, махнув рукой обоим, тихо вышел, чтобы не мешать разговору.
– Да, я не все рассказал, – согласился Геннадий, пригладив волосы. – Дело в том, что отпечатки пальцев Фисуна были обнаружены и у часовщика, и у Будченко. Это веская улика, согласитесь?
Окоемов наклонил голову:
– Вполне возможно.
Видя, что не совсем убедил его, Беспальцев продолжал дальше:
– Есть и еще кое-что. Оба умерли от остановки сердца. Я знаю, что удар в левую часть грудной клетки – это коронный удар вашего подопечного. Правда, он никогда не отвечал за убийство, потому что это было невыгодно начальству колонии.
– Значит, так, – Николай вздохнул. – Все-таки дал о себе знать, гад. Понимаете, товарищ майор, мой участок довольно спокойный. И даже Фисун, освободившись, ведет себя прилично.
– Что вы под этим подразумеваете? – поинтересовался следователь.
– Чаю хотите? – Не дожидаясь ответа, Окоемов плеснул кипятку в большую старую чашку с отбитой ручкой. Геннадий подумал: интересно, как из нее пить? Кипяток обжигает руки.
– Не обожжетесь, – успокоил его капитан. – Стекло прочное, да вы сами попробуйте.
Он добавил заварку и произнес извиняющимся голосом:
– Только вот печенья нет, ко мне все ходят, знают, что уж заварка точно имеется. А заодно и печенье гребут.
– Да я вообще-то есть не хочу, – смутился Геннадий.
– А чай пейте, – капитан придвинул кружку. – С ним и беседа веселей. Итак, вас интересует мой подопечный. Ну что сказать? Освободился условно-досрочно, по болезни. Туберкулез прихватил. Очень распространен среди заключенных, – он сделал паузу, будто что-то припоминая. – Был у меня один фрукт, в колонию загремел по глупости. Стащил у соседки, тети Сары, батон колбасы из сумки. Та, естественно, вопль подняла, орала на всю Дерибасовскую, меня вызывала. Я ей: прости парня, ну пойдет в тюрьму, в ней единицы исправляются. Украл, потому что мать больная лежала, денег почти не было.
Но Сара у нас принципиальная особа: ограбил – значит, в тюрьму. Бедняга и прощения у нее просил, и в ногах валялся, и отработать обещал. Она сказала: «Все будет по закону. Если наша доблестная милиция тебя простит – не в претензии». Но по закону его осудили, дали год колонии. Там парень подхватил туберкулез, вернувшись, заразил мать и сестру. Недолго после этого они прожили… Всех подкосил, проклятый. Фисун, видите, тоже не избежал болезни.
– И превратился в домоседа? – спросил Геннадий, прихлебывая чай, очень душистый и крепкий.
– Какое там! – махнул рукой участковый. – Он всегда редко дома бывал, а после этой отсидки почти не показывается.
– Но когда показывается, бдительное око участкового успевает что-то ухватить, – заметил майор.
– Стараемся, – в тон ему ответил Окоемов. – Одеваться он стал модно, дорого, наверное, у моряков одежду покупает. Недавно вот с саквояжем шел. Саквояж, сразу видно, дорогой, из натуральной кожи. Хотел я его спросить, где деньги на шмотки берет, не работает ведь, да передумал: соврет что-нибудь. Чуяло мое сердце, что на этот вопрос не Жора мне ответит, а кто-нибудь из милиции. Видите, не прогадал.
У Геннадия перехватило дыхание:
– Саквояж, говорите? А описать его сможете?
Цепкий глаз Николая действительно ухватил важные детали, и Беспальцеву стало понятно, что Фисун разгуливает с саквояжем Гольдберга.
– Обыск у него надо делать, – произнес он. – Скажите, а закадычных его друзей вы не знаете?
– А как же, знаю одного, постоянного, – с готовностью ответил капитан, щелкнув пальцами. – Ювелир, золотых дел мастер Цуман. Они давно общаются. Только вот не знаю, где познакомились. То ли учились в одном классе, то ли жили по соседству.
Беспальцева бросило в пот. Вот и вторая важная информация. Цуман мог оказаться тем самым ювелиром, который просил Гольдберга продать ему часы. Нет, Фисуна следовало проверить, и проверить хорошо. А чтобы это сделать, преступника необходимо было задержать. Геннадий отодвинул кружку с дымящимся чаем и поднялся, вытирая губы тыльной стороной ладони:
– Спасибо вам.
– Куда теперь, к Виталию? – поинтересовался капитан. – Задержать Фисуна хотите? Тогда я с вами. Операцию разработаем вместе. Жора очень опасен и наверняка вооружен.
– Да, конечно, – Геннадий был рад, что нашел в Одессе такое понимание среди своих коллег. Едва знакомые, они с первых мгновений стали работать как одна команда. Бывает, приезжаешь в командировку и встречаешь полное нежелание сотрудничать. Некоторые из их братии считают, что если преступление произошло на их территории, то и распутывать все только им, а другим нечего совать нос. Беспальцев же, как и оперативники его отдела, всегда думал, что ловить преступников – дело общее. Вот если, скажем, приехали бы к ним американцы – тогда можно вести себя по-другому. А так… Они все жители огромной страны СССР, ее граждане. И все отвечают за порядок в стране.
* * *Следователь Виталий не запирал дверь своего кабинета, будто ждал гостей, и ничуть не удивился, увидев Беспальцева и Окоемова.
– Брать его надо, – буркнул майор без предисловий. – Все сходится на том, что это Фисун у нас наследил.
Ганин взял простой карандаш, начертил им несколько линий на газете возле пепельницы.
– Что-то новое узнал? – спросил он вознесенского следователя. Тот кивнул:
– Саквояж часовщика нашелся. Фисун с ним по Одессе разгуливает. Он убийца, у меня сомнений никаких.
– Хорошо, будем брать, – он повернулся к Окоемову. – Зови наших оперативников.
Оперативный отдел размещался в соседнем кабинете, и уже через минуту комнату следователя заполнили крепкие парни с чисто выбритыми подбородками, мускулистые, спортивные.
– Натворил что голубчик наш? – спросил один из них, повыше, с черной как смоль шевелюрой и жгуче-черными глазами, похожий на цыгана. Геннадий очень удивился, узнав, что и фамилия у него подходящая – Цыганков.
– Да ничего не натворил, убил двоих – и все, – сыронизировал Виталий.
– Це плохо, – отозвался другой, бритый наголо. – Це дюже плохо.
Он смешно мешал русские слова с украинскими.
– Плохо, плохо, Тарасик, – ответил Виталий. – И посему мы с товарищами решили его закрыть.
Тарас смешно надул пухлые щеки:
– О, це дило. Давно бы так.
– Ребята, садитесь ближе к столу, – попросил Виталий. – Давайте обговорим детали операции. Фисун опасен и может быть вооружен. Думаю, он попытается уйти при любом раскладе.
– Где он живет? – поинтересовался совсем молодой, вероятно, недавно пришедший из армии юноша с чуть пробивающимися светлыми усиками над пухлой верхней губой. – Пусть товарищ участковый обрисует ситуацию, чтобы стало ясно, каковы у преступника пути к отходу.
Николай встал, приосанившись, словно сознавая важность своего доклада.
– Живет он на Большом Фонтане, – начал он. – В старом доме, с лестницами и проходным двором.
– Чердаки е? – подал голос Тарас.
– Чердаки есть, но он там прятаться не станет – попадет в западню, и мы легко его возьмем, – пояснил капитан. – Если Фисун выйдет из квартиры, в принципе ему некуда бежать, кроме как в соседний двор или на улицу. Если мы не дадим ему это сделать, считай, парень у нас в руках.
– Набросай план дома, – попросил Ганин, и участковый ловко и быстро выполнил его просьбу. Все встали, окружив следователя.
– Здесь, – Виталий указал на проходную, – встанешь ты, Тарасик. Знаю, мимо тебя мышь не проскочит, не то что Фисун. Слава, – он кивнул на юношу, – и Дима перекроют выход на улицу. Это очень важно. Если преступнику удастся прорвать оборону, он выскочит на улицу и начнет палить без разбора или захватит кого-нибудь в заложники.
– Не допустим, – пообещал рыжий веснушчатый мужчина с небольшим шрамом на щеке.
– Ну а мы с товарищем майором и участковым задержим его при выходе из квартиры, – решил Ганин и посмотрел на Окоемова: – Коля, есть у тебя какие-нибудь предложения?
Капитан бросил внимательный взгляд на схему и покачал головой:
– Нет, Виталик, вроде все четко.
– Умоляю вас, будьте осторожны, – Ганин погладил виски. – Нутром чую, вооружен, гад. Не лезьте под пули.
– Будет сделано, – хором ответили оперативники.
– Когда обычно он выходит из дома? – обратился следователь к Окоемову. Тот пожал узкими плечами:
– На этот вопрос ответить трудно, товарищ капитан. Я уже говорил Геннадию, что дома Жора бывает редко. Где шляется – тоже неизвестно. Может, в порту, но это мои предположения.
– Значит, устроим засаду, – вздохнул Ганин и пробурчал – Черт, людей и так не хватает. Понимаешь, Гена, у нас не Вознесенск, а Одесса, Одесса-мама. У нас тут какую криминальную нишу ни назови – она имеется. Контрабанда – пожалуйста, валютные операции – пожалуйста, а где валютка, там и проститутки, – съязвил он. – Кроме всего прочего, финансовые и экономические преступления, в которых замешаны директора заводов, фабрик, торговой сети, махинации при продаже билетов на футбольные матчи и концерты, наркотики, развитие целой сети притонов и подпольных публичных домов, сексуальные маньяки… Голову даю на отсечение, Вознесенск по сравнению с этим – просто рай. Происшествия у нас случаются не каждый месяц, а каждый день, а то и чаще. Я уверен, полковник, начальник РОВД, будет рвать и метать, когда я ему скажу, что мне требуются люди для засады.
Беспальцев развел руками и понимающе улыбнулся:
– А что делать, Виталя?
– Работать, как говорил великий Ленин, – отозвался Ганин и серьезным взглядом обвел стоявших по стойке «смирно» оперативников. – Готовы, ребята? Сегодня возле его дома дежурят Тарас и Слава. Как появится – срочно сообщить. Лучше брать утром, но если придется – возьмем ночью.
– Тяжела ты, солдатская служба, – прошептал парень, приглаживая чуть наметившиеся усики. – Ни днем ни ночью покоя нет.
– Если понятно, пойдемте к начальству, – Ганин встал и расправил затекшие плечи. – Геннадий, черкни телефон твоего дяди. Как только этот гад порог дома переступит, с тобой сразу свяжутся. А теперь пойдем с нами. Полковник спрашивал о тебе.
Беспальцеву очень не хотелось идти к начальству. Он никогда не встречался с полковником Шелестом, ничего о нем не слышал и понятия не имел, как тот отреагирует на предложение Ганина установить засаду возле дома преступника. Хотя можно было предположить, что это вряд ли его обрадует.
Когда их группа остановилась перед дверью начальника, Ганин смело вошел в приемную и кивнул белокурой секретарше:
– У себя?
Она скривила хорошенький ротик:
– Злой сегодня.
– Жаль, – коротко бросил Виталий. – Один?
Девушка кивнула:
– Виталя, может, подождешь, пока он кофе выпьет?
Капитан обернулся к Беспальцеву:
– Наша Лида считает, что после чашки кофе полковник становится добрее. Я же считаю наоборот. Кофе, как известно, бодрит.
Беспальцев промолчал. Раз он совсем не знал начальника, то не мог и догадываться, когда с ним лучше встречаться – до или после кофе. Как бы там ни было, Виталий смело вошел в кабинет, потащив за собой коллег, и при виде такого количества подчиненных, которых не ждал, полковник, моложавый мужчина лет пятидесяти, чуть не подавился горячим напитком.
– Здравия желаю, товарищ полковник! – браво крикнул Ганин.
Начальник поморщился:
– Нечего так орать, капитан, я не глухой. Ну, говори, зачем пришел, да еще братию свою приволок? – Он хлебнул кофе, и по его круглому лицу разлилось блаженство. Поистине Лида была права.
– Хочу представить вам майора Геннадия Ивановича Беспальцева из Вознесенска, – так же бодро продолжал Виталий. Шелест чуть приподнялся и пожал протянутую следователем руку:
– Очень приятно. Наслышан о вашей хорошей работе. Давай дальше, Ганин.
– Как вам известно, в Вознесенске произошли два убийства – часовщика Гольдберга и рецидивиста Будченко, – Виталий будто читал по бумажке. – Вознесенские коллеги вышли на след Георгия Фисуна, отбывавшего наказание вместе с Будченко. На местах преступления обнаружены отпечатки его пальцев, потерпевшие скончались от остановки сердца (из документов нам известно, что Фисуна неоднократно подозревали в убийствах точным ударом в грудную клетку, приводящим к остановке сердца). Кроме того, Окоемов сообщил, что видел Георгия с саквояжем, по описанию похожим на тот, который принадлежал Гольдбергу и был украден из его квартиры. Исходя из вышеизложенного, прошу разрешить установить слежку за домом Фисуна и задержать его.
– Зачем же слежка? – удивился полковник. – Поезжайте и задержите.
– Не все так просто, – пояснил Ганин. – Подозреваемый редко появляется дома. Местонахождение его неизвестно.
Шелест почесал затылок и с недовольством посмотрел на подчиненного.
– Ганин, совесть у тебя есть? У нас и так людей не хватает. Не представляете, – обратился он к Беспальцеву, – одесситы, которые живут над отделами милиции, постоянно удивляются, почему у нас так часто звучит похоронный марш. Мы объясняем, что, к сожалению, так часто убивают наших товарищей. И что же получается? Сейчас я отправлю двух оперативников к дому Фисуна – кстати, где он живет?
– На Фонтане, – покорно ответил Виталий.
– Вот-вот, сейчас я отправлю двух оперативников на Фонтан, а завтра кто-нибудь будет звать на помощь на Карла Маркса, а помощь так и не подоспеет. – Лицо полковника налилось свекольным цветом. – Если Фисун днями не появляется дома, скажите, сколько времени понадобится, чтобы его выловить? А если месяц?
– Товарищ полковник, Фисун – опасный преступник, – настаивал Ганин. – По нему плачет камера смертников. Я уверен, суд примет решение о высшей мере наказания. Если мы не возьмем его в ближайшие дни, он еще кого-нибудь убьет или ограбит.
– Бандит вошел в раж, – подал голос молодой Слава. – Два убийства сошли ему с рук. Нельзя упускать его, товарищ полковник.
– Це точно, – поддакнул и Тарас, улыбнувшись толстыми губами. Шелест скрестил на груди длинные руки:
– Что вы со мной делаете? – воскликнул он, жалобно посмотрев на портрет Дзержинского, скромно висевший над столом. – Без ножа режете.
Все молчали, не зная, что говорить. Казалось, важные аргументы были исчерпаны, можно было упрямо продолжать настаивать на своем – уже без аргументов, но, к счастью, начальник не первый год сидел в кресле, до назначения работал следователем и прекрасно понимал обстановку.
– Ладно, – сдался Шелест, – только учтите: при первой же необходимости я заберу оперативников. Тебе понятно, Ганин?
– Так точно, – смиренно ответил Виталий, потупив глаза. Полковник хлебнул уже остывший напиток, черный, как смола (вероятно, предпочитал без молока), чертыхнулся и гаркнул:
– Лида, сделай же нормальный кофе. Горячий!
Улыбнувшись про себя, Беспальцев, попрощавшись с Шелестом, вместе с другими вышел из кабинета. Хорошенькое голубоглазое чудо – секретарша, – приоткрыв пухлые губки, с удивлением смотрела на коллег:
– Неужели уговорили?
– Уговорили, дорогая. – Слава послал ей воздушный поцелуй, вызвав краску на беленьких щечках. Лидочка зарделась, как маков цвет, и перестала печатать на машинке.
– Не смущайся, – поддразнил ее Виталий. – И не принимай его слова и поступки близко к сердцу, ибо он у нас отменный сердцеед.
Когда все вышли в коридор, Ганин отпустил оперативников и обратился к Геннадию:
– Ну что же, майор, первый бой мы выиграли. На очереди второй, несравнимо более тяжелый. Твой телефон у меня есть. Как только понадобится твое присутствие, я позвоню, и ты к нам подскочишь. А пока иди отдыхай. Что-то подсказывает мне, что если наш клиент не дома, он заявится с темнотой.
Беспальцев с чувством пожал руку коллеге:
– Большое тебе спасибо!
– Мы должны помогать друг другу, – невозмутимо ответил Виталий. – Одно дело делаем. Кто, если не мы? Ну иди, иди. – Он слегка подтолкнул майора. – Отдохни с дороги.

     Глава 22Южноморск, наши дни
Клара Васильевна разбудила их в восемь. Сергей вскочил, протирая глаза, удивившись, что не проснулся раньше. Обычно он вставал в шесть, как штык. Рита тоже нежилась в постели, отодвинувшись от него чуть ли не на самый краешек.
– Подъем, боевая подруга, – скомандовал он. – Видишь, в душ мне опять идти первому. Но обещаю: ненадолго.
Девушка ничего не ответила. Сергей не стал ее томить в ожидании, быстро помылся, уступив ей место. Она тоже не заставила его ждать, и в половину девятого оба уплетали вкусную яичницу, запивая ее кофе с домашним молоком.
– Далеко ли до Богатого? – поинтересовался Ивашов у хозяйки, разламывая булочку. Она отрицательно покачала головой:
– Если дорога пустая, за полчаса доедете.
– Отлично. – Опустошив тарелки, молодые люди поднялись, собрали свой нехитрый скарб и, попрощавшись с Кларой Васильевной, снова отправились в дорогу, оказавшуюся такой же живописной, как и дорога через Старый Крым. Она опускалась и поднималась, следуя холмистому рельефу местности, которую пересекала, и над ней зеленой аркой нависали ветви бука, дуба, граба с мелкими изумрудными листочками. День стоял роскошный – ни дождя, ни облаков. Только легкий ветерок с востока, еще не жаркий, приятный, как поцелуй любимого человека, молочно-голубое небо и солнце, раскидывающее облака острыми как бритва лучами, – мирная картина. Сергей крутил головой, стараясь запечатлеть в памяти всю прелесть пейзажа, и пришел в себя только после гудка огромного джипа, который давно уже намеревался обогнать автомобиль.
– Мы рискуем попасть в аварию, если продолжишь глазеть по сторонам, – улыбнулась Рита.
– Мне трудно, – заметил он, но сосредоточился, стал внимательнее смотреть на шоссе. Крутой поворот – и они оказались в живописном селе, вытянувшемся вдоль узкой горной речонки. Здесь не было высоких гор, поражавших своей неприступностью, справа раскинулась долина, а слева горизонт цепью закрывали лесистые холмы. Огромное озеро, заросшее камышом, сине-зеленым овалом прорезало поле. Бесстрашные мальчишки, уже загорелые дочерна, плескались у берега на маленьком пляже.
– Грушевка, – прочитала Рита название села. – Нам осталось совсем немного.
Вынырнув из Грушевки, они поехали по шоссе, окаймленному с обеих сторон высокими тополями, и вскоре извилистая дорога привела их к нужному селу.
Когда молодые люди въехали в Богатое, Сергею показалось, что они попали в зеленый оазис. Село утопало в садах, над дорогой нависали ветви плодовых деревьев, в основном груш и яблок. Припарковавшись на обочине, молодые люди вышли из машины. Где-то тихо журчала речка. Навстречу им шагал пожилой мужчина в грязных старых брюках и серой рубашке с закатанными рукавами. Густая черная борода сплошь покрывала его широкое лицо, и возраст местного жителя определить было довольно трудно. Он доброжелательно посмотрел на гостей, и Рита вежливо спросила:
– Не подскажете, как пройти к старой армянской церкви?
– Отчего ж не подскажу? – искренне удивился незнакомец. – Ее многие спрашивают. Говорят, раньше был огромный монастырский комплекс. Но безжалостное время разрушает что угодно, – он улыбнулся, продемонстрировав недостаток передних зубов. – Ступайте в эту гору по грунтовке, прямо к развалинам и выйдете. А машину здесь оставляйте, народ у нас честный, чужого не тронет, еще и присмотрит.
Поблагодарив местного жителя, Сергей немного подумал и вытащил из сумки бутылку с водой.
– Пригодится, – решил он. Рита кивнула.
– Надеюсь, мы быстро отыщем то, что нам нужно, – предположила она. Ивашов хотел возразить, но разразившийся трелью мобильный помешал ему это сделать.
– Сережа, мой мальчик, – послышался взволнованный голос дяди Виктора, – куда ты пропал? Я пытаюсь тебе дозвониться, но ты недоступен. Слава богу, появилась связь. Где ты? Почему недоступен?
– Дядя Виктор, я перезвоню вам и все объясню, сейчас очень занят, – Сергей выключил телефон. Он дал себе обещание не вмешивать в это дело дорогих и близких людей и пока не собирался его нарушать. Рита посмотрела на него, но ничего не спросила. И правильно сделала. Если Сергей сочтет нужным – он ей сам обо всем расскажет. Они прошли триста метров, и девушка вытянула руку:
– Смотри, вот она!
Сергей прищурился. Он ожидал увидеть здание, пусть очень старое, но здание, однако его взору предстали развалины, а разросшаяся зелень надежно укрывала их от человеческих глаз.
– Ты уверена, что эти руины нам подходят? – Сергей приблизился к останкам некогда могущественного храма и посмотрел на них с жалостью. – Почему Стоунхендж? По-моему, ни капли не похоже.
– Некоторые исследователи так прозвали эту церковь – Сурб Егия, – пояснила Рита. – Видишь ли, ее можно назвать чудом света. Храм строился без раствора – просто складывали камни, и тем не менее стоит себе двести лет, даже своды не полностью обрушились.
Ивашов заглянул внутрь. Он заметил, что в центральной части свод еще держался, а над входом уже начал обваливаться.
– У нее действительно три входа или все разрушилось? – поинтересовался Сергей.
– Действительно три входа, – подтвердила девушка. – Давай войдем. Или ты боишься?
– Ничего я не боюсь, – буркнул он и вошел в заброшенную церковь, внимательно осматриваясь. Его поразило, что стены и свод храма, а также многочисленные стенные ниши были украшены причудливой резьбой по камню. Необычным показался Ивашову и свод храма.
– Смотри, – он дернул Риту за плечо, – какой странный свод: по краям он стрельчатый (двускатный), а в центре крестовый, состоящий как бы из четырех сводов, встречающихся в верхней точке.
– Этот храм называют синтезом романской и армянской культур, – пояснила девушка.
– Понятно. – Молодой человек посмотрел вниз, на груду обвалившегося камня и битого стекла (последнее явно оставили не монахи). – Что ж, допустим, мы выбрали правильное место и где-то здесь спрятано то, что мы ищем. Что же делать дальше? Как найти так называемый Ад-10, где зарыт клад? Неужели нужно перетряхнуть все это? – он пнул ногой пластиковую бутылку, след современной цивилизации.
Рита замотала головой:
– Не знаю. Скорее всего, так. Знаешь, обычно нам оставляют подсказку, где искать Ад-10. Если внизу, то в каком именно месте. Должен быть опознавательный знак. Может быть, порассуждаем? Покажи-ка еще раз снимок, который твой отец вложил в конверт.
Сергей, пожав плечами, исполнил ее просьбу, в который раз пожалев, что связался с этой девчонкой. Ничего она не найдет. Рита несколько минут изучала фотографию и осматривала стены заброшенного храма.
– Я не вижу такого камня, – она протянула снимок Ивашову. – Во всяком случае, перед собой. Давай попытаемся его найти. Если ты, конечно, не боишься, что на тебя обрушится свод, – насмешливо добавила она.
Закусив губу, Сергей не удостоил ее ответом. Он прошел еще немного внутрь и остановился у развалин, которые когда-то были алтарем.
– Гляди, рельефные изображения выполнены на евангельские сюжеты, – подивился он. – Вот эта сцена, – Сергей указал на коленопреклоненного юношу, – явно из «возвращения блудного сына». Что, если я и есть этот блудный сын? – Он слегка покраснел от такого нелестного для себя сравнения и добавил: – Во всяком случае, так считал мой отец. С него станется.
– Что ж, давай попробуем поискать. – Рита опустилась на корточки и принялась разгребать мусор, но, повозившись минут десять, пока Сергей созерцал на одном из камней рельефное изображение Богоматери, сдалась. –  Отец не мог зарыть здесь сокровище, – задыхаясь, проговорила девушка. – Под мусором снова камень. Первая наша попытка не увенчалась успехом. В геокешинге так бывает. Нам нужно обследовать еще три объекта.
Ивашов хотел что-то буркнуть насчет ее великих познаний, но передумал. Величественность руин поразила его, он почувствовал, как прикоснулся к вечности, и понял, почему этот заброшенный армянский храм называют местом силы. Кто-то невидимый наполнил силой и энергией его усталое тело, вселил надежду, что они обязательно решат головоломку, и молодой человек неожиданно для себя улыбнулся спутнице. Девушка, удивленная сменой его настроения, изумленно заморгала:
– Что-то произошло?
– Ничего, – отозвался Ивашов, прислонившись к холодным стенам храма и представляя, как когда-то здесь сновали монахи, – ровным счетом ничего. Я понял, почему эти руины называются местом силы.
Рита улыбнулась в ответ:
– Когда-то здесь был целебный источник, – сказала она. – По легенде, один из чабанов помыл в нем израненные ноги, и язвы затянулись. Очень многие приезжали сюда, чтобы испить целебной воды и совершить омовение. Но, как видишь, от источника не осталось и следа. А церковь? Сколько она еще простоит, бедняжка? Современные вандалы не дают ей покоя, – указательный пальчик поскреб надпись, сделанную краской: «Лена». – Жаль, очень жаль.
Сергей кивнул и напрягся. Ему показалось, что за стеной послышался шорох, и он выглянул наружу. Мелькнула чья-то тень, вероятно, какой-то человек бросился в заросли кустарников.
– Здесь есть кто-то, кроме нас, – проговорил он. На его удивление, Рита не испугалась.
– Здесь есть мальчишки или юноши, не очень культурные, которые расписывают стены несчастного храма, воображая себя Леонардо да Винчи, – усмехнулась она. – И эта надпись, – Рита показала на доску с надписью, где вкратце рассказывалось о храме, но в конце было выведено о современных вандалах: «Отче наш, прости их, ибо они не ведают, что творят».
Сергей дернул плечом и сморщился:
– Возможно.
Он взял Риту за рукав мешковатой пайты и потащил к выходу. Позже Сергей не мог объяснить, как получилось, что он, схватив девушку, успел спрятаться за ствол одиноко растущего дерева, пышная зеленая крона которого уже сравнялась с крышей заброшенного храма. Звук выстрела заставил обоих вздрогнуть, пуля вошла в старую морщинистую кору.
– О боже! – прошептала Рита. – Кто это может быть?
Он прижал ее к себе:
– Возможно, это бандиты, Рита. Они охотятся за вещью, которую оставил мне отец.
Она задрожала:
– Они убьют нас?
– Просто так мы не сдадимся, – крепко сжимая ее ледяную ладошку, он рванул по склону, спотыкаясь о камни, кашляя от пыли. Девушка не отставала, за спиной он слышал ее тяжелое дыхание. Домчавшись до окраины, они увидели машину и юркнули в нее, обливаясь потом.
– Ты разве не закрывал машину? – испуганно спросила Рита. Ивашов только сейчас заметил, что двери его автомобиля не были закрыты.
– Такого со мной никогда не случалось, – прошептал он, будто боясь, что кто-то, кроме нее, его услышит. – Обычно я нажимаю кнопку на брелоке автоматически.
Она побледнела как полотно:
– Значит, кто-то открыл ее. Боже, что это? – она покосилась на белый лист, выдранный из ученической тетрадки в линейку. На нем шариковой ручкой корявым почерком было выведено: «Еще один день». Бедняжка сжалась, ее губы посинели и дрожали:
– Что это значит, Сергей?
Он повернулся к ней и взял ее руки в свои.
– Рита, те люди, которым нужно то, что оставил мне отец… Они угрожали… Звонили по телефону и давали несколько дней на обдумывание. Я должен был отдать им эту так называемую карту, они почему-то называли ее золотой. Разумеется, я не собирался это делать. Эта записка – послание от них. Но откуда они узнали, где я?
Перед ним возникла дынеобразная голова Прокопчука с его грязными масляными волосами, зачесанными назад, он будто почувствовал кислый запах пота, исходящий от следователя. Вот же мерзавец, забрал триста тысяч и слил его!
– Наверное, им помогает майор Прокопчук, которому не терпится закрыть дело моего отца, – произнес он, глядя куда-то вдаль, где синели горы. Их вершины синими волнами стелились по горизонту. – Рита, помогать мне становится все опаснее. Ты ввязываешься в игру, из которой можно не выбраться живыми. И, пока не поздно, я советую тебе меня оставить. Все равно тебе большое спасибо, без тебя я не разгадал бы и сотой доли шифра. А сейчас я знаю, куда двигаться дальше. Давай я подброшу тебя до автостанции и посажу на автобус.
Она вцепилась в его руку, чудные черные глаза сверкали решительным блеском.
– Как ты мог подумать, что я брошу тебя? – с придыханием произнесла девушка. – Оставить тебя одного в такой ситуации мог бы только совершенно бесчувственный человек. Нет, я пойду с тобой до конца, и мы отыщем то, что оставил тебе отец, чего бы нам это ни стоило.
Он пожал ее холодные ладошки.
– Я знал, что ты так скажешь, и поэтому даю тебе время. Думаю, на этой жалкой писульке они не остановятся, и ты это очень скоро увидишь.
Она расправила плечи и словно стала выше ростом.
– Пусть делают что хотят. А мы продолжим поиски. Насколько мне известно, храм Спасителя на горе Бойка ближе, чем храм Солнца. Что ж, вперед.
– Вперед, – повторил он, почувствовав уверенность в себе. Да, что ни говори, а эта девушка довольно храбрая, и нужна она ему сейчас как воздух. Сергей нажал педаль газа, и машина, обиженно скрипнув, помчалась по шоссе.

     Глава 23Одесса, 1965
Дядя встретил Геннадия так тепло, будто его племянник только что приехал. В прихожей пахло чем-то вкусным, и у следователя засосало под ложечкой. Ему казалось, что последний раз он ел совсем недавно, но, взглянув на часы, понял, что прошло уже много времени, и не зря его несчастный желудок взывал о пище.
– Голодный небось, – Борис Александрович хлопотал у плиты. – А я тебе борщик сварил. По рецепту моей покойной супруги. Все его хвалили, вот, попробуешь мой, так сказать, шедевр кулинарного искусства. Такие дела.
– Да хоть слона! – Геннадий глотнул слюну и пошел в ванную мыть руки. Вернувшись, он подивился, как Северный красиво сервировал стол. Кроме супницы, старой, в голубых незабудках, и тарелок, на белой, с красными маками скатерти красовался тонко нарезанный хлеб, салат, украшенный зеленью, и острая закуска, состоявшая из тертого плавленого сырка, майонеза и чеснока.
– Дядя, да вы кудесник! – Беспальцев не сел – плюхнулся на стул и застыл в ожидании. Борис Александрович, не торопясь, налил борщ в тарелки, забелил его сметаной, посыпал зеленью и кивнул:
– Ну, пробуй. На говяжьих ребрышках. В соседнем магазине у меня мясник знакомый, почитатель моего таланта. Я до сих пор ему контрамарки помогаю доставать.
Беспальцев пригубил красный, ароматный наваристый борщ:
– Ммм, как вкусно!
– То-то, – радостно отозвался дядя. – Не пропали даром мои труды.
Он плеснул немного борща в свою тарелку и торопливо произнес, будто боялся вопроса племянника:
– Мне много есть нельзя, я вообще на диете. Ты давай наворачивай, а я расскажу тебе про последние месяцы жизни Китайчика.
– Угу, угу, – закивал следователь с набитым ртом.
Северный вздохнул:
– Когда в Одессе воцарились красные, Митя сделал самую большую ошибку в своей жизни – пошел к ним в услужение, стал красным командиром. Его отряд выиграл первое сражение, разгромив противника.
– Постойте! – майор перестал жевать. – Но он же не мог выносить вида крови! А на поле брани ее предостаточно.
– Мне кажется, он об этом подумал, – продолжал дядя. – И подумал особенно хорошо, когда во втором сражении его отряд разгромили. Беня говорит, Митьке стало плохо. И он с горечью понял, что пути назад нет. Он в ловушке, из которой уже не вырваться, – Северный расчувствовался и смахнул слезинку, предательски повисшую на седых ресницах. – Красные после этого сражения стали кумекать, как избавиться от Китайчика. Его победы были им не нужны. Вся братия бандита могла отрицательно повлиять на остальных красноармейцев. Китайца решили арестовать, но он разгадал хитрость красных, угнал поезд и хотел прорваться в Одессу. На станции твоего города состав задержали, испортив семафор, и Митьку застрелили вместе с его преданными друзьями. Так закончилась жизнь короля одесских бандитов, – дядя снова смахнул слезу. – Знаешь, Гена, многие вспоминают его с благоговением, – он почмокал. – А еще с ним связаны мечты одесситов разбогатеть. Я уже говорил, что Китайчик был очень богатым человеком. Ходят слухи, что он прятал богатства под Потемкинской лестницей или в катакомбах, – дядя откинулся на стуле и усмехнулся: – Ну, под Потемкинской искать бесполезно, все перерыли, а вот в катакомбах…
– Что, ищут? – иронически спросил Геннадий.
– Представь себе, – кивнул Северный. – Должен тебе сказать, что были случаи, когда искатели приключений уходили в катакомбы и не возвращались. Такие дела.
– А ты сам веришь в сокровища? – поинтересовался Беспальцев, намазывая хлеб острой закуской.
– Отчего ж не верить? – Дядя пожал плечами. – Митька грабил кого ни попадя, и весь город платил ему дань. Беня рассказывал, что золотых вещиц у него было – не счесть: часы, кольца, браслеты…
– Часы? – Беспальцев подавился и закашлялся. В голове пронеслась фраза, сказанная старым часовщиком Гольдбергом: «Эти часы принадлежали известному криминальному авторитету». Известным криминальным авторитетом вполне мог оказаться Митька-Китайчик – почему бы нет? Разумеется, эти часы представляют большую ценность, и за ними давно идет охота. Интересно, как же они все-таки оказались у Гольдберга?
– Что с тобой? – Дядя заботливо постучал племянника по спине. Геннадий откашлялся, встал и пожал руку удивленному родственнику:
– Огромное тебе спасибо, дядя. Ты рассказал мне много полезного. Даже не представляешь, сколько полезного.
– Что ж, очень рад, – дядя засмущался. – Я бы тебе многое рассказал, не обязательно про Китайчика. Про того же Фроима-Грача мне Беня такое говорил… – Он с тоской посмотрел на опустевшую тарелку с коричневыми крошками от шоколадного торта. – Ладно, иди отдыхай.
– Дядя, если мне позвонят ночью, пусть вас это не удивляет, – предупредил его Геннадий. Какое-то шестое чувство подсказывало, что Фисун непременно появится ночью. Значит, его вызовут, и придется дежурить до утра.
– С чего ты взял, дорогой, что меня что-то удивит? – спросил Борис Александрович, сморщив нос. – В этой жизни я столько повидал, что меня уже ничто не удивляет. Жаль, что тебе испортят сон.
– Я уже привыкший, – вздохнув, Беспальцев поблагодарил за ужин и отправился спать.

     Глава 24Крым, наши дни
Навигатор, уверенно проложивший курс по прямой, привел путешественников в село Плотинное, и они, перекусив в одном из татарских кафе и там же припарковав машину, вышли на свежий воздух и оба вскрикнули от удивления: так поразительно красива была природа: на мгновение обоим показалось, что они попали в сказку. Одноэтажные частные дома старой совдеповской постройки (впрочем, аккуратные и ухоженные, с цветниками и плодовыми деревьями) уютно расположились в низине у подножия целой гряды крымских гор. Сергей подумал, что они похожи на жилища сказочных гномов, во всяком случае, именно гномы любили селиться у подножия гор.
Вдоль неширокой дороги друг за другом разместились четыре невысоких – не более трехсот метров – холма, вытянутых в одну линию.
Поразительно, но у них были одинаково ровные углы, и они напоминали египетские пирамиды.
– Ты заметил? – улыбнулась Рита и показала на «чудеса света». – Наши геокешеры получали задания найти сокровище в этих местах. Знаешь, они рассказывали очень интересные вещи. Тебе известно, например, что эти холмы в точности повторяют расположение звезд в созвездии Ориона? Местные жители говорят, что, если провести археологические раскопки и снять хотя бы несколько метров земляного слоя, можно обнаружить грани пирамид, сложенных из каменных блоков.
– Где же в таком случае археологи? – Ивашов прищурился, стараясь разглядеть на вершинах холмов хотя бы одного человека. Рита усмехнулась и махнула рукой:
– А археологи считают, что это все сказки. Ну похожи эти холмы на египетские пирамиды – ну и что дальше? Мало ли что на что похоже? Хотя в этом они не правы, – она сделала многозначительную паузу, сорвала какой-то желтый цветок с блестящими листиками, поднесла к носу и, выпачкавшись в желтой пыльце, расхохоталась: – Как же я любила мазаться пыльцой в детстве! Маму почему-то это раздражало: она считала, что, если я испачкаю пыльцой платье, пятно не отстирается. – Она вдруг резко прервала себя: – Извини, я немного отвлеклась. Получилось, как в песне: «А в детство заглянуть так хочется…» В общем-то я вспомнила о детстве, потому что однажды прочитала легенду о горе Бойка – раньше она называлась Басман. Это название мне больше нравится, потому что в переводе с татарского означает: «Место, куда нельзя ступать человеку». Но говорят, что местное население часто совершало туда паломничества. Из легенды становится понятно, почему эту гору так почитали.
– Расскажи, – попросил Сергей, с удовольствием вдыхая свежий воздух. По грунтовой дороге они медленно приближались к подножию таинственной горы.
– Что ж, слушай, так и скоротаем время, – Рита напряглась, словно собираясь читать молитвы, и начала серьезно, будто свято верила в то, о чем рассказывала:
– Когда-то в Крыму существовали два сильных княжества. Одно называлось генуэзским и располагалось на побережье, а другое – в горах, и поэтому его звали горским. Как и положено сильным княжествам, они враждовали между собой. Разумеется, оба княжества терпели убытки и в один прекрасный день решили, что дальше так продолжаться не может. Вот почему однажды генуэзский посол явился к горскому князю с предложением дружбы. Горцы согласились, но генуэзский князь поставил условие: те должны отдать ему золотую колыбель – свою священную реликвию. Якобы тогда они поверят, что их соседи больше всего хотят мира. Горцы не могли даже подумать о том, что колыбель попадет в чужие руки. Она вскормила не одно поколение, она многие века являлась символом их свободы и независимости. Как же в таком случае прекратить войну? Один из советников горского князя, очень мудрый и хитрый, сказал генуэзскому послу:
– Хорошо, но вы взамен дайте нам бумагу, по которой владеете землей в Крыму.
Генуэзский советник почесал затылок, попросил несколько дней на раздумье и вернулся в свое княжество. Его не было целую неделю, и горцы радовались: дескать, теперь их соседи начнут договариваться о мире на других условиях. Но через неделю советник прибыл, чтобы сообщить: они готовы отдать все за мир, кроме этой бумаги.
– Вы дорожите этой бумагой так же, как мы дорожим святыней, – сказал горский князь. – Давайте договоримся на других условиях.
Однако генуэзцы не захотели и решили отобрать колыбель силой. Разгорелась новая война, но народ не хотел отдавать им свою святыню. И тогда решили спрятать ее так, чтобы ни один враг никогда не отыскал ее. Князь с небольшой группой доверенных людей отправился к пещере на горе Басман. В глубь пещеры вошел он один, поднял колыбель над головой и воскликнул:
– Могучие духи! Мой народ доверяет вам самое дорогое. Его хотят отнять. Если нас одолеют, храните эту святыню для грядущих поколений.
И послышался громкий голос:
– Да будет так.
– Если кто-то с чистым сердцем найдет святыню, пусть обладает ею, – продолжал князь. – А еще я прошу помощи для своего народа.
Сергей слушал как завороженный. Он ощущал воздействие волшебной силы гор и живо представлял черноволосого князя в одежде ратника, его горящие решимостью глаза… Звонкий голос Риты будто поднимался над вечностью:
– И в этот момент к нему приблизился старец в белой одежде и сказал: «Твой народ переживает тяжелые дни, но все у вас будет хорошо, несмотря на то что вы испытаете еще много горя. А генуэзцы исчезнут без следа с этой благословенной земли».
– Догадываюсь, как закончилась легенда, – тихо сказал Сергей. – Горцы победили генуэзцев, но колыбель осталась в пещере.
Рита покачала головой:
– Нет, не угадал. Генуэзцы разбили горцев и изгнали с родной земли. Они долго и упорно искали золотую колыбель, но ничего не нашли. А потом сюда хлынули орды монголо-татар, навсегда изгнав генуэзцев. – Она загадочно улыбнулась – так улыбается Джоконда в Лувре. –  Знаешь, среди наших геокешеров находились отчаянные люди, которые облазали все окрестные пещеры в поисках золотой колыбели, но одни не нашли ничего (видимо, искали не с чистым сердцем), а другие – нашли свою смерть, – она хлопнула в ладоши: – Смотри, мы уже пришли.
– Но где же… – Сергей оторопел. – Где же храм? Это же развалины…
– Да, от него остался один фундамент, выложенный из камней, – пояснила девушка. – Местные жители сделали этот крест, – она указала на тонкий крест, возвышавшийся над камнями. – Сюда приходят с молитвами, видишь иконы?
В углублениях недалеко от креста стояли две иконы – Божьей Матери и Христа Спасителя.
Ивашов в раздражении закусил губу:
– Отец не мог здесь ничего оставить. Посмотри на камни. Они не похожи ни по цвету, ни по форме на тот, что на снимке. Зря мы сюда пришли.
– Нет, не зря, – откуда-то из зеленых кустарников вынырнул мужчина с длинной бородой, одетый как сельский житель. Его большие серые глаза излучали свет и доброту. –  Напрасно вы, молодой человек, сетуете, что сюда пришли, – начал он спокойным размеренным голосом, – вы ничего не знаете об этом месте. Каждый, кто приходит сюда с чистыми помыслами, получает дар Божий – понимание себя, своего внутреннего мира, и возможность изменения без воздействия на мир внешний. Если вы пришли не с чистым сердцем – ничего не получите. Придете пустыми – и уйдете ни с чем, а придете с другими помыслами – получите все. Себя, наконец, услышите, укажет вам Бог на то, что раньше не так делали. Впрочем, если вам это не нужно – ступайте подобру-поздорову.
Не обращая больше внимания на застывших от удивления молодых людей, он подошел к иконам, опустился на колени, поцеловал их и принялся неистово молиться. Рита тоже встала на колени, приложившись лбом к белым, не испорченным мхом камням, и Сергей последовал ее примеру, сам не зная почему: будто какая-то сила заставила его отдать дань этому священному месту.
К своему удивлению, он почувствовал, как его охватывает странное чувство – он бы назвал его раскаянием, да, точно раскаянием, – ведь именно так называется сожаление о содеянном. Он вспомнил мать, свое отношение к ней. Безусловно, когда она тяжело заболела, Сергей доставал дорогие лекарства, делал все, чтобы ее вылечить. Но когда женщина была здорова, уделял ли он ей достаточно внимания? Сколько раз он обнимал ее, когда она, усталая, приходила с работы, сколько теплых слов говорил ей? Разве он интересовался ее работой, спрашивал, плохо ей или хорошо, предлагал свою помощь? Он бесконечно виноват перед ней, этой женщиной, которая в одиночку вырастила и воспитала его.
От матери его мысли перенеслись к отцу, и Сергей почувствовал себя бесконечно виноватым и перед этим человеком. Раньше Ивашов уже ловил в себе какие-то признаки этого чувства, но теперь оно нахлынуло на него огромной волной, и он осознал, что не только отец виноват в том, что они не виделись с момента развода. Сергей сам никогда не хотел этой встречи, постоянно злился на Олега Григорьевича, считал, что молоденькие дивы ему милее родного сына. Почему так заведено, что взрослый человек должен сделать первым решающий шаг? Почему, уже повзрослев, Сергей все равно не хотел общаться? Он не желал никакого сближения и тогда, в кафе. Кто знает, убийство отца – не расплата ли за грехи обоих – отца и сына?
Местный житель, светлый бородач, уже закончил молиться, встал, перекрестил широкий лоб и отправился по тропинке вниз, будто растворился в легкой дымке. Рита тоже поднялась с колен, а Сергей не шевелился, лишь его губы бормотали что-то, похожее на просьбу о прощении. Встревоженная, девушка дотронулась до его вздрагивавшего плеча.
– Сережа, что с тобой?
Он будто очнулся, посмотрел на нее невидящим взглядом и вдруг улыбнулся. Рита впервые видела такую светлую и добрую улыбку на его губах.
– Где этот человек? – Он поискал глазами бородача. – Уже ушел? Жаль, я хотел сказать ему спасибо. Я пришел сюда неготовым, с камнем за пазухой, а ухожу просветленным.
Он встал, выпрямился, и Рите показалось, что молодой человек стал выше ростом. Глаза его излучали доброту и нежность.
– Я почувствовал Бога, – сказал он воодушевленно, – и он заставил меня раскаяться. Ты знаешь, как это здорово – раскаяться в плохих поступках. Здорово – потому что ты чувствуешь себя заново родившимся. У меня бывало такое ощущение. Ты идешь потный, грязный, усталый и оказываешься на пляже, сбрасываешь одежду, которая стягивает тебя, как обруч, кидаешься в воду – и будто заново родился. Уходит усталость, уходит тревога, уходит грусть… У Лермонтова есть такое стихотворение «Когда волнуется желтеющая нива». Последняя строфа так точно отражает мое состояние! – Он поднял руки к небу и процитировал:
Тогда смиряется души моей тревога, Тогда расходятся морщины на челе, — И счастье я могу постигнуть на земле, И в небесах я вижу бога…Да, Риточка, – продолжал он, дыша полной грудью, – я впервые почувствовал Бога. И мне не важно, что мы не нашли здесь то, что искали. Мы – или я – нашли неизмеримо больше.
Девушка вспомнила, что рассказывали знакомые геокешеры, которые приходили сюда. Иногда им являлись какие-то бородатые старцы, помогавшие услышать свое сердце, но ее друзья потом не могли сказать, было это наяву или под гипнозом. Впрочем, разве это важно?
– Но все же давай попробуем поискать.
Рита, дернув себя за прядь волос, засуетилась, забегала между развалинами, но вскоре поняла, что все ее поиски напрасны: наверняка Олег Григорьевич Ивашов выбрал для тайника более простое место. Несомненно, коробочку с сокровищем можно было спрятать в расщелинах среди развалин, но, во-первых, искателям пришлось бы повозиться не один день, чтобы ее найти, а во-вторых, паломники, часто посещающие это место, выгнали бы искателей, стремящихся передвинуть священные камни.
– Ты прав. – Рита присела на деревянный чурбан, который кто-то воткнул в землю – этакая импровизированная скамейка. – Здесь ничего нет. Пойдем дальше. Нам осталось посетить храм Солнца.
Он подошел к девушке и неожиданно для себя и для нее обнял ее за плечи:
– Пойдем.
Они шли бок о бок по проложенной паломниками тропе, спускаясь все ниже и ниже, шли по мягкой земле, взрытой кабаньими клыками, шли по прошлогодним опавшим листьям мимо причудливых деревьев с кривыми стволами. Где-то журчал родник, пели птицы, слышались шорохи.
– Волшебное место, – произнес Сергей после долгого молчания. – Почему я раньше не знал про него? Ты знаешь, я верю в легенду о золотой колыбели. Кто-то с чистым сердцем обязательно найдет ее. – Он сжал ее ладошку. – Рита, спасибо тебе большое, что ты поехала со мной. Благодаря тебе я взглянул на себя со стороны, многое понял… Наверное, и мой отец хотел очиститься, совершая паломнические поездки.
– У храма Солнца тоже происходит очищение, – сказала девушка. – Не зря туда стремятся туристы со всех концов света. Надеюсь, там мы отыщем то, что оставил тебе отец, хотя… – она замялась, и Ивашов взглянул на нее с интересом:
– Тебе кажется, он просто хотел, чтобы я посетил святыни, но никакого так называемого клада нет?
– Я так не думаю, – быстро ответила она. – Знаешь, на меня тоже нашло просветление возле развалин храма Христа Спасителя. Нет, я не о жизни. Видишь ли, я давно смотрю на все с точки зрения человека, который верит. Любую трудность, испытание я воспринимаю как скрытый дар Бога. Разочарование как божественное знамение, а неудачу как знак того, что выбранный путь оказался не самым правильным. Но сейчас не будем философствовать на эти темы. Я о другом просветлении. Мне не дает покоя одна мысль: мы что-то упустили в той зашифрованной записке, что-то очень важное. Вот почему я не уверена, что мы что-то найдем возле храма Солнца.
– И все равно мы посетим это место! – воскликнул Ивашов.
– Ну конечно, – отозвалась она с радостью. – Очень многие считают, что каждый человек хотя бы раз в жизни должен посещать такие места.
Мимо них шли туристы, негромко разговаривая о местах силы, о перерождении, и Сергей понимал их и гордился, что теперь они будто заодно, будто постигли некую священную тайну.
Очарование прогулки исчезло, когда они добрели до машины и увидели очередной листок бумаги, замаранный на этот раз маркером. Неизвестный предупреждал их, что остался всего один день. Ивашов разорвал листок в клочья и кинул вверх белые кусочки.
– Идите к черту! – крикнул он так громко, что Рита вздрогнула. – Слышите? Идите к черту со своими угрозами, я не боюсь вас.
Они сели в машину, Сергей поручил навигатору следовать до Ласпинского перевала, а сам включил радио, пытаясь поймать волну с современной музыкой.
– Как здорово бы было, если бы ты поставил классику! – прошептала Рита, и адвокат подумал, как она права. После посещения святого места не хотелось слушать шептания попсовых исполнителей, хотелось силы и мощи классической музыки, например, «Бури» Бетховена. Но по радио такие произведения передают крайне редко, это раньше они звучали на всех концертах по телевизору и по радио.
– В старой машине у меня был диск с органной музыкой, – сказал Сергей виновато. – А эта новая. Видишь, тут нет дисковода. Нужно все переписывать на флешку, а времени для этого нет. – Он с интересом взглянул на девушку. – Не знал, что ты поклонница классики.
– Ты судишь о людях по их внешнему виду, – усмехнулась Рита. – Если испачканные джинсы и мешковатая пайта – значит, любительница рока или рэпа. А мне просто удобно в этой одежде. В любую минуту может начаться игра, и у меня может не быть возможности переодеться. А не участвовать я не могу – нужны деньги для матери.
– А отец? – Ивашов впервые почувствовал к своей спутнице что-то вроде интереса. До сегодняшнего дня ему вполне хватало скудных данных: студентка, живет с матерью – что еще надо?
– Отец оставил меня, когда я была совсем маленькой, лет двух, – призналась Рита. – Видишь ли, я родилась со страшным диагнозом: детский церебральный паралич. Мама рассказывала, что они с отцом сначала дали друг другу слово поднять меня на ноги, потому что врачи давали благоприятные прогнозы. Но они не говорили, что на мое выздоровление понадобится время и деньги. И папа не выдержал больше двух лет – ушел, оставив маму без средств к существованию со мной на руках. К сожалению, – она вздохнула, – у нас не было бабушек и дедушек. Мои папа и мама – детдомовцы, – она нервно сглотнула. – Тем страннее кажется его поступок. Он ведь сам вырос без родителей и знает, каково это, – Рита шмыгнула носом. Сергей посмотрел на нее с сочувствием, отметив про себя, что, если она заплачет, ему придется ее утешать, а он совсем не умеет этого делать. Но, на его удивление, глаза девушки оставались сухими: все давно было переплакано и пережито.
– И ты с тех пор с ним не виделась? – поинтересовался Сергей, петляя по извилистой магистрали.
Она покачала головой:
– Нет. Однажды я посмотрела фильм, не помню, как он называется. Впрочем, таких фильмов сейчас много. Пошлая мелодрама, но она зацепила меня тем, что девчонка моего возраста пыталась разыскать отца. Она попросила знакомых компьютерщиков пробить о нем информацию, нашла его в другом городе, и он, конечно, был счастлив ее увидеть.
– Почему же ты не сделаешь то же самое? – удивился Ивашов. – У тебя наверняка сотня знакомых компьютерщиков среди геокешеров.
Рита вздохнула:
– Наверное, потому, что боюсь разочароваться.
Он понимающе посмотрел на нее:
– Обида? Твоя мать, наверное, надорвалась, работая дни и ночи, как моя…
– Это верно, надорвалась, – подтвердила она, кусая губы. – Только отца я давно простила. Мужчины часто бросают детей-инвалидов.
– Тогда чего же ты боишься? – изумился Ивашов.
Она улыбнулась, на этот раз не загадочно, а грустно:
– Боюсь, что моя мечта не сбудется. Как он встретит меня после стольких лет разлуки? Понимаешь, если он не пытался меня найти и узнать, как мы – нет, не живем, выживаем – с матерью, значит, совсем вычеркнул меня из жизни. Я боюсь его замешательства, стеснения… Он наверняка женат и имеет детей. Я боюсь его неловкости перед женой и ее осуждающего взгляда. Пусть наша встреча так и останется в моих мечтах – если он сам не захочет воплотить ее в реальность.
– Фантазерка! – усмехнулся он. – А если твой папа думает почти так же? Например, как встретит взрослая девушка человека, который бросил ее, больную? А вообще, по-моему, не нужно ни о чем думать. Хочется тебе найти отца – ищи. Видишь ли, сегодня, на горе, я многое понял. И прежде всего, каким был эгоистом. Отец искал со мной встречи, мать об этом не говорила – ее можно понять. И вот встреча состоялась, а, впрочем, могла и не состояться: я поступил не как адвокат, а как прокурор: заранее вынес ему приговор, который не подлежал обжалованию, без смягчающих обстоятельств. Теперь я не могу найти себе места, вспоминая об этом.
– Но ты хочешь найти его убийцу, – тонко заметила девушка. – Значит, что-то теплое в тебе шевельнулось еще раньше.
Он покачал головой:
– Да, сожаление было, но и только. Иногда мне кажется, если быть честным с самим собой, я просто хотел снять с себя обвинение в его убийстве – не более того.
– Ладно, – сказала она примиряюще. – Ты раскаялся – зачем мучить себя теперь? Ты взглянул на себя со стороны, понял свои ошибки и стараешься исправиться. Давай не будем о прошлых грехах. Поверь, их хватает у каждого, но далеко не у каждого находится мужество в них признаться. В основном винят кого ни попадя, дескать, сами белые и пушистые. А знаешь, – Рита вдруг сменила тему, – мне очень хочется есть. Многие геокешеры говорили, что после посещения таких мест хочется есть и спать. В сон меня пока не клонит, но полбарана я бы съела.
– Заметано, – улыбнулся Сергей, надевая антибликовые очки. Они немного повернули, и солнце светило прямо в глаза. – Смотри, кажется придорожное кафе. Остановимся?
Рита с радостью кивнула.

     Глава 25Одесса, 1965
Чутье не обмануло следователя. Ганин позвонил ровно в полночь и взволнованно сообщил, что преступник находился в своей квартире еще до того, как к нему выехали милиционеры. К сожалению, они не знали, был ли он в одиночестве, и теперь, с горечью констатировал капитан, придется ждать утра, чтобы спокойно взять его. Брать такого матерого уголовника в квартире было опасно. Если, кроме него, там был еще кто-то, этот кто-то может стать щитом, загораживаясь которым Фисун прорвет укрепление оперативников. Георгий запросто мог притащить домой обычных одесских пьяниц, каких-нибудь грузчиков из порта, а потом взять их в заложники. Впрочем, когда такой, как Фисун, спасает свою жизнь, то возьмет в заложники кого угодно – хотя бы соседку по лестничной клетке, случайно оказавшуюся рядом.
Быстро собравшись, Геннадий кинулся к дому Фисуна. В проходной арке он наткнулся на огромного Тараса, спокойно жующего яблоко.
– Це хто? Ты? – буркнул он.
– Я, – кивнул Беспальцев. – Пришел-таки?
– Таки да, – по-одесски ответил оперативник и рыгнул. – Сидим тут под дождичком, продрогли уже, и жрать страсть как хочется (Беспальцев удивился, что Тарас уже не вставлял украинские слова). – Остается надеяться, что он не будет дрыхнуть целый день и покажется хотя бы в восемь.
– Надежда умирает последней, – печально заметил Геннадий и пожал руку подошедшему Ганину, капли дождя на лице которого напоминали слезы.
– Пойдем со мной, – Виталий увлек его во двор и указал на темное окно. – Судя по всему, спать улегся. Остается ждать.
Они спрятались за старый морщинистый ствол вяза, очертания которого казались в темноте зловещими, и Геннадий, оглядывая дворик, подумал: вот они, постоянные атрибуты почти всех правильных одесских двориков: виноград, тянущийся вверх, будто в небо, сохнущее белье, деревянные балконы по периметру, очень старые лестницы с внешней стороны. Кроме того, еще одной достопримечательностью таких дворов – так считал Беспальцев – были коты, оравшие не только в марте, а круглосуточно, наверное, участвовавшие в своих бандитских разборках. Вот и сейчас по меньшей мере трое животных орали без перерыва, то басом, то сопрано, и это нарушало тишину уединенного места.
Несколько раз лениво гавкнула собака, потом показалась и ее хозяйка, высокая дама с пышной прической, такая же роскошная, как и немецкая овчарка, натягивавшая поводок. Дама неторопливо поднялась по лестнице, цокая тонкими каблучками, и вскоре освещенное окно на втором этаже погасло. Жизнь в доме потихоньку замирала, замирала как-то сразу, и это не казалось странным: майор считал, что одесский двор с его неповторимым колоритом – это большая коммунальная квартира, где все всех знают, все друг с другом дружат, ужинают, ругаются, воюют, мирятся, ходят в гости, встречают и провожают. Он слышал, что люди, выбравшиеся из одесского дворика, скажем, в столицу и ставшие знаменитыми, никогда не забывали соседей. Приезжая в Одессу, они, академики, музыканты, поэты и писатели, известные на весь Союз, не задирали нос, наоборот, накрывали огромный стол, и угощения хватало на жителей окрестных дворов. Наверное, такой стол накрыл и Митька перед уходом на фронт.
Беспальцев подышал на руки, стараясь их согреть, и с тоской посмотрел на потемневшие окна. Двор погрузился в спячку… Ах, как хотелось свалиться в теплую постель и, укрывшись одеялом, заснуть под завывание ветра и легкий шелест дождя! Однако тишину внезапно нарушил шум мотора, кромешную темень прорезал свет фар, и старый-престарый зеленый «Запорожец» с трудом въехал во двор, словно непрошеный гость вторгся в чужое пространство. Геннадий увидел, как с переднего сиденья не вышел, а вывалился пьяный в доску гражданин и, сделав что-то вроде прощального жеста водителю, поплелся по лестнице наверх. Над дверью второго этажа зажглась тусклая лампочка – видимо, гражданина ждали, – лязгнул засов открываемой двери, и визгливый голос несчастной жены хронического выпивохи врезал по барабанным перепонкам:
– Опять наклюкался, черт тебя дери!
– Млчи, женщна, – пьяница говорил с трудом. – Луче встречай хозяйна как следует.
В ответ супруга заорала еще громче, втолкнула своего непутевого муженька в квартиру и захлопнула дверь так, что, казалось, весь дом содрогнулся от грохота.
Геннадий взглянул на Виталия, и оба улыбнулись.
– Странные существа – женщины, – заметил капитан. – Вот такие мужики им сокращают жизнь. Я не удивлюсь, если он, когда потрезвее, ее и поколачивает.
– Но заявление на него она напишет только через наш труп, – усмехнулся Беспальцев. – Мне все знакомо.
Они посмотрели на окно второго этажа. Из квартиры пьяного гражданина не доносились звуки брани, а вскоре погас свет, возвестивший о том, что уставший хозяин прилег отдохнуть, а хозяйка решила последовать его примеру.
– Чаю горячего хочется, – пожаловался Ганин и потер глаза, как бы отгоняя сон.
– Вот схватим Фисуна… – мечтательно проговорил Беспальцев, – и тогда ты поведешь меня в ресторан.
– Что это я? – обиделся Ганин. – Я тебе помогаю, поэтому ты мне обязан, если не жизнью, то обедом в ресторане уж точно.
– Ладно, – смирился майор. – Угощу, куда мне деваться. Только помогите поймать Фисуна.
– Считай, он у нас в руках, – Ганин взглянул на часы на старом кожаном ремешке, обхватывавшем его запястье, – смотри-ка, уже три. Интересно, сколько еще нам тут торчать?
* * *Торчать на стреме им пришлось ни много ни мало еще четыре часа. Как назло, в ноябрьский день погода не радовала. Дождя не было, но сильный ветер с моря срывал с ветвей последние желтые и коричневые листья и бросал их в лужи на асфальте. У всех продрогли ноги, покраснели носы, но задор и желание схватить преступника не пропали, и когда ровно в семь Георгий Фисун, свежий, бодрый и прекрасно одетый, показался на лестнице, Ганин дал едва заметный сигнал, все напряглись. Преступник, высокий плотный мужчина в кепке, посвистывая, легко сбегал по ступенькам, явно не ожидая, что в конце лестницы ему перегородят путь.
– Гражданин Фисун? – Виталий вышел вперед.
Георгий кивнул и напрягся:
– Да, а в чем дело? – он приподнял брови, но дрожь сотрясала все его крупное тело. – Шо случилось, товарищи? Иду, никого не трогаю…
– Вы задержаны по подозрению в убийстве Гольдберга и вашего сокамерника Будченко, – продолжал Виталий.
– Я убил Будченко? – толстые, как дождевые черви, красные губы скривились в презрительной улыбке. – Я убил своего хорошего друга? Да вы з глузду зъихали, гражданин начальник. Мы с ним недавно виделись, и я обещал ему помочь найти работу в Одессе. А того, второго, я вообще никогда в жизни не видел. Нечего мне мокрое шить, начальник.
– У нас есть неопровержимые улики. – Виталий вытащил наручники, и тут произошло то, чего боялись милиционеры. С ловкостью фокусника Фисун выхватил пистолет и нацелил на сыщиков:
– Не подходите, буду стрелять!
Ганин сделал шаг назад, за ним отступили Беспальцев и Тарас. Однако Георгий не заметил щуплого Славу и уже через секунду, получив пулю в ногу, корчился на земле, издавая жалобный стон. Разумеется, его никто не пожалел. Толстый Тарас, подойдя к преступнику, пнул его ногой, процедив:
– От гнида!
Георгий застонал еще громче и чертыхнулся.
– Ось сичас как дам! – оперативник хотел приложиться еще разок, но Виталий оттянул его от Фисуна:
– Откуда в тебе столько сил, Тарасик? Еще полчаса назад чуть не помирал от усталости.
– Гниду поймали – и силы пришли, – пояснил Тарас, помогая Славе надевать на преступника наручники. Вскоре приехала милицейская машина, и хромающего Фисуна затолкали на заднее сиденье.
– Где Окоемов? – Геннадий озирался по сторонам, не замечая плотной фигуры участкового. – Вроде я его недавно видел.
– Как преступника прижали – сразу к ювелиру побежал, – ответил Ганин. – Ну, к этому приятелю Фисуна, Цуману.
– Вот молодец! – обрадовался Беспальцев, и на его бледном лице появился румянец. – Как пить дать, Цуман замешан во всей этой истории.
– Точно, – капитан хлопнул его по плечу. – Ладно, повезем этого голубчика. Извини, для тебя места не найдется. Позже сюда вернутся мои ребята и обыщут квартиру, но сейчас они поедут со мной. Может быть, пешком пройдешься? Или, если хочешь, ступай к дяде, отдохни, дальше мы сами…
Майор покачал головой:
– Дело не закончено, Виталя. Мы еще даже Фисуна не раскололи. Чую, долго придется его колоть, тертый калач.
– Для этого Цуман и требуется, – усмехнулся Ганин. – Ну, что ты решил?
– Прошвырнусь до вашего отдела, подышу воздухом, – Беспальцев расправил плечи и улыбнулся. – Постарайтесь без меня допрос не начинать.
– Постараемся, – пообещал капитан, быстро влез в машину, и она, немного попыхтев, тронулась с места, оставляя за собой серый шлейф выхлопных газов. Беспальцев улыбнулся и весело зашагал под теплым, как ему казалось, – курорт все-таки! – осенним одесским дождем.

     Глава 26Крым, наши дни
Кухня маленького придорожного кафе оказалась отличной. Полбарана Рита не получила, но шашлыки из баранины с печенными на гриле овощами оказались выше всяких похвал. Травяной чай отдавал мятой и чабрецом, пахлава таяла во рту, истекая медом.
– Что ни говори, а еда – это очень важно, – философски заметил Сергей, давая чаевые официантке-татарке. – Ну что, моя боевая подруга, в путь?
– В путь, – откликнулась девушка. – Вперед, только вперед.
Они доехали до Симферополя, немного поплутали по узким улочкам, постояли в пробках. В маленьком городе – столице Крыма – машин было не счесть. Казалось, автомобиль есть у каждого жителя Симферополя. После часа блужданий и стояния в пробках они наконец выехали на дорогу, ведущую к перевалу. Официантка татарского кафе, где они недавно утолили голод, посоветовала им проехать через перевал, спуститься в Алушту, оттуда прямиком в Ялту. По ее мнению, это был кратчайший путь до Ласпи, места, где начиналась тропа, ведущая к храму Солнца.
Сергей поглядывал на часы. По его расчетам, добираться им около трех часов только до Ласпинского перевала. Уже начнет смеркаться, и тогда придется подумать о ночлеге, а не о восхождении. Что они увидят в темноте?
Он вдруг поймал себя на мысли, что ему все равно, найдут ли они так называемый клад, оставленный отцом. Хотелось посетить необычное место, если можно, еще больше очиститься, еще больше заглянуть в свою душу, познать себя, а познав, больше не совершать глупостей, не причинять людям горе и боль.
– Нам придется поискать ночлег, – вдруг сказала Рита. – Ехать еще долго, мы с тобой впервые на этой дороге, и, если и можно сократить путь, мы не знаем, как это сделать.
Машина летела по гладкому асфальту, иногда сбавляя скорость перед переходами. Справа и слева в живописных зеленых долинах тут и там виднелись маленькие и большие домики. Горы волнистой линией подчеркивали горизонт. Рита с удивлением заметила на склоне одной горы маленькую, казавшуюся игрушечной церковь с золотыми куполами, отражавшими лучи заходящего солнца. Она подумала: наверное, до этой церквушки тяжело добираться… Интересно, кто решил поставить ее в таком месте?
Автомобиль продолжал мчаться к перевалу, и постепенно менялась природа. На смену степям пришел густой крымский лес с правой стороны и высокие горы. Слева горы подошли почти вплотную к шоссе, выставив вперед, как своих стражников, стройные крымские сосны. Подъезжая к перевалу, путники увидели симпатичный мотель, и оба воскликнули:
– Смотри!
Двухэтажный домик с красной черепичной крышей напоминал жилище гномов из старой доброй сказки. Позади него текла быстрая горная река, довольно полноводная для крымского лета, и ее шум убаюкивал, словно призывая остановиться и отдохнуть.
– По-моему, неплохо, – Сергей припарковал машину, и молодые люди, выйдя из салона, подошли к мотелю. Пожилая женщина, то ли администратор, то ли хозяйка, встретила их приветливо и предложила лучший номер со всеми удобствами.
– Не хотите ли перекусить. – поинтересовалась она. – Сегодня у нас мало клиентов, кафе закрыто, но я могу что-нибудь для вас приготовить. Есть очень вкусные отбивные.
Рита и Сергей, улыбаясь, посмотрели друг на друга.
– Пойдет! – Адвокат прищелкнул пальцами и взял ключи. – Пойдем, дорогая, приведем себя в порядок.
Их номер находился на втором этаже, под самой крышей. Он был весь в бежевых тонах: бежевые гардины на окнах, бежевое покрывало на постели, бежевые стены и огромная двуспальная кровать. Душевая кабинка с туалетом была очень маленькой, но по своему командировочному опыту Сергей знал: хорошо, что она вообще была. Случается так, что в мотеле тебе дают номер, где все удобства на этаже, и попасть в ту же душевую или туалет очень сложно: там вечно кто-то просиживает часами. В таких номерах единственным удобством считается, наверное, телевизор, но и он либо нагло не работает, либо ловит только местные каналы, и ты волей-неволей вынужден слушать, что происходит в городе или в районе.
В этом мотеле все работало.
Он уселся на стул – единственную, кроме кровати, мебель, и бросил сумку. Рита, улыбнувшись ему, юркнула в душевую со своим неизменным рюкзачком. Она провозилась там полчаса, потом вышла, расчесывая влажные спутанные черные волосы.
– Очень хочется спать, – сказала она по-детски жалостливо, ложась в кровать и укрываясь одним из одеял. – Спокойной ночи.
Ему показалось, что она заснула сразу, как только ее хорошенькая головка коснулась подушки. Ивашов тоже принял душ, но спать ему не хотелось, и он вышел во дворик мотеля. Кроме его «железного коня» на стоянке припарковалась еще одна машина, и веселая компания шумела в холле, требуя отбивные как можно скорее.
Услышав это слово, с вожделением произнесенное одним из гостей, Ивашов вспомнил, что хозяйка предлагала им поужинать, но есть не хотелось – слишком сытным был шашлык в придорожном кафе. Впрочем, женщина и не напомнила ему о своем, вероятно, фирменном блюде. Шумная компания всецело завладела ее мыслями.
Сергей сделал несколько шагов к речке, шумевшей за мотелем, и сел на деревянную скамейку. Как и всякая другая ночь на юге, эта ночь в Крыму тоже была очень темной. Холодные звезды, как драгоценные камни на черном полотне, сверкали с высоты, напоминая о вечности, крымский лес уже не казался зеленым одеялом, он слился со склонами горы и стал сплошной черной стеной. Пахло грибами, прелыми листьями, и Сергей с удовольствием вдыхал свежий воздух.
Господи, как все же хорошо! Если бы он был Айвазовским или обладал хотя бы каплей его таланта, он бы непременно написал картину. Мысли переключились на живопись. Когда-то он мечтал посетить музей – галерею Айвазовского, но так и не сделал этого. Может быть, сейчас, когда он почувствовал себя другим, можно по-настоящему познавать искусство? Настоящее искусство…
Мать пыталась приобщить его к классической музыке, ставила диски, водила по музеям Южноморска. Сергей упирался: хотелось посидеть за компьютером, купленным на день рождения дядей Витей (теперь он не был в этом уверен: что, если деньги другу дал отец?). Как бедная мама была права, когда тащила его силком на выставки и концерты! Только теперь, среди высоких крымских гор, он понял: классические произведения обладают облагораживающим, «душеочищающим» свойством, приближают человека к Богу. Расслабившись, Сергей стал напевать Лунную сонату, и, отдавшись во власть прекрасного (ему казалось, что невидимый оркестр, созданный природой, помогает, усиливает мелодию), на несколько минут забыл об опасности, которая кралась за ним по пятам, однако она сама напомнила о себе. Он услышал шорох за спиной, скрип гравия и обернулся. Перед ним стояла хозяйка и виновато улыбалась.
– Простите, что нарушила ваше уединение. Вы Сергей Ивашов, так ведь?
– Ну вы же видели мой паспорт, – кивнул молодой человек и напрягся. «Только бы ничего не случилось с Ритой», – пронеслось в голове.
– Это удивительно, но кто-то бросил письмо мне на стол, – продолжала женщина. Ее сильно подведенные глаза (настолько сильно, что делали ее похожей на азиатку) расширились от изумления. – Обычно так не делают. Я даже не видела этого визитера. Вот, возьмите.
Она протянула ему конверт – белый, продолговатый, самый обычный конверт. Он секунду помедлил, прежде чем взял его.
– Спасибо, наверное, это мои друзья, которые неподалеку разбили палатку, – ему не хотелось ее тревожить: он знал, что будет в этом конверте. И знал, что это сразу разрушит все очарование крымской ночи.
Хозяйка мигнула, видимо, не особо поверив его объяснениям, еще раз извинилась и растаяла в темноте, забыв напомнить про отбивные. Сергей надорвал конверт, заметив, как трясутся его руки. На чистом листке было выведено всего одно слово: «Завтра».
– Уроды! – процедил он сквозь сжатые зубы. – Какие же вы уроды!
Адвокат с наслаждением принялся рвать бумагу, будто она была в чем-то виновата, бросил клочки в мирно бегущую речку и, отойдя подальше от мотеля, заорал, надеясь, что его услышат:
– Оставьте меня в покое! Слышите? У меня нет никакой карты. Пошли вы к черту!
Он прислушался, но в ответ раздалось какое-то сопенье, может быть, поблизости остановился дикий зверь. Ухнула сова, прорезала темный воздух летучая мышь. Его преследователи, если они и наблюдали за ним, хранили молчание. Ивашову стало не по себе. Рухнуло все очарование крымской ночи. Еще раз чертыхнувшись, он отправился в мотель.
* * *Хозяйка накормила постояльцев, как и обещала. Утром шумная компания, вскочив в шесть часов, громко потребовала яичницу с беконом и овощами, и Сергей с Ритой присоединились к ним. Женщина накрыла на улице, в двух беседках, и молодые люди с удовольствием смаковали нехитрую еду, маленькими глотками пили кофе с молоком.
– Я все время думаю о зашифрованной записке, – начала Рита, намазывая маслом хлеб. – И все больше прихожу к мысли, что я что-то упустила. У храма Солнца мы ничего не найдем.
– Да черт со всем этим, – буркнул Сергей, вспомнив вчерашнее письмо. – Я уже говорил, почему хочу увидеть это место.
Она улыбнулась:
– Тогда поехали.
Они снова двинулись по коридору из леса и гор. На спуске в Алушту Рита вдруг попросила:
– Останови здесь, пожалуйста.
Сергей притормозил на обочине, не сразу разглядев небольшой памятник и барельеф на белой каменной стеле. Он не сразу понял, что это памятник Кутузову, не ожидал встретить в Крыму место, связанное с великим полководцем.
– Это знаменитый Кутузовский фонтан, – сказала Рита, любовно погладив барельеф. – Знаешь легенду? Во время Русско-турецкой войны он был ранен в глаз, промыл его водой из родника, который бил на этом месте, и раны затянулись, хотя глаз сохранить не удалось.
Сергей подошел к барельефу. Через ржавое отверстие не сочилась даже тонкая струйка.
– Надо же, – огорчился адвокат, – а я уже собирался промыть глаза.
Рита развела руками:
– Будем надеяться, что когда-нибудь его расчистят. Вероятно, труба, по которой стекала вода, забита камнями.
Бросив взгляд на суровое лицо Михаила Илларионовича, давшего отпор самому Наполеону, Сергей сел за руль, и они помчались вниз, спускаясь в Алушту, потом, по указателю, повернули в Ялту. Автомобиль ехал по живописной дороге. Слева раскинулось синее спокойное море, а справа грядой стояли горы, но не покрытые лесом, а голые и неприступные. Редкие сосны украшали их склоны, и было непонятно, как они могли корнями вцепиться в твердый камень. Любуясь красотами природы, молодые люди чуть не проехали указатель на Ласпи и сбавили скорость, а вскоре притормозили у остановки.
Сергей торопливо выпрыгнул из салона, и Рита улыбнулась: ее спутнику не терпелось добраться до храма. И не в корыстных целях, она это чувствовала.
– Знаешь, – девушка взяла его за руку, – ходит поверье, что человек с черными помыслами никогда не добредет до храма. Люди с черной душой и камнем за пазухой встретят на своем пути одни препятствия и не дойдут до конечной цели. Геокешеры рассказывали, что среди них попадались такие товарищи. И все, как один, утверждают, что уже промаркированные тропинки начинали путаться, как в сказке, когда заветное сокровище хочет отыскать нечистая сила, уводить их дальше и дальше от храма, и в конце концов они оказывались на остановке, сами не зная, как это получилось. Вроде поднимались в горы – они были готовы в этом поклясться, а как спустились – загадка природы.
Сергей слушал ее с удовольствием. Как приятно прикасаться к чему-то неведомому, необъяснимому!
– Я знаю, что ты чист душой, – продолжала Рита, – но должна кое-что тебе сказать. Паломники никогда не поднимаются к храму сразу. Прежде чем посетить его, необходимо взобраться на вершину вот этой горы, где происходит душевное очищение и человек становится таким же чистым, как и младенец.
– Это прекрасно! – воскликнул молодой человек. – Это здорово, Рита!
Они медленно поднимались по тропе. Навстречу им шли люди, толпы людей, за ними тоже шествовали паломники, и Ивашов не удивлялся такому скоплению народа. Разве плохо, когда человек мечтает стать лучше? Может быть, став лучше, люди изменят и мир?
– Это место действительно уникально, – голос Риты врезался в его мысли, – знаешь, я слышала, что благодаря рассекреченным архивам КГБ стало известно о проводившихся здесь во время Второй мировой войны необычных экспериментах. Немецкие ученые считали, что храм Солнца в Крыму способен изменить привычный ход событий и повлиять на исход ожесточенных сражений. Однако таинственное энергетическое место не раскрыло своих тайн, а группа нацистов бесследно исчезла.
Они нырнули в лиственный лес, густота которого давно поразила Ивашова: деревья, казалось, сплелись корнями и вершинами. Но по протоптанной дороге идти было несложно, тонкие и толстые ветви помогали спрятаться от палящих лучей солнца. Вскоре путники оказались на развилке. Они заметили, что паломники достают фляги и пластиковые бутылки.
– Здесь должен быть родник, – догадалась Рита. И действительно, молодые люди заметили квадратный каптаж с отведенным родником. Сергей присел на корточки и подставил ладонь под ледяную струю. Вода была чистой, как слеза, и он пригубил ее, неспешно, словно пробуя какое-то чудодейственное снадобье, способное излечить от болезней. Рита последовала его примеру.
– Всегда считала, что вода в роднике – самая вкусная, – отозвалась она. – Сколько раз нам, геокешерам, приходится пить из родников! Здоровее становимся – это уж как пить дать. Врачи вообще рекомендуют пить такую воду натощак по паре глотков. Только вот где ее возьмешь в мегаполисе?
Она раскраснелась, капельки воды на ее розовых губах блестели, как бриллианты. Девушка показалась Сергею очень красивой, нереально красивой, как существо из другого мира. Впрочем, может быть, они и забрели в другой мир, пускающий только людей с чистыми помыслами?
Рита поймала его взгляд и засмущалась. Матовые щеки залила краска, густые черные ресницы дрогнули. Черные волосы не скрывал капюшон пайты, и они волнами падали на плечи – прекрасное украшение к мешковатой одежде.
– Почему ты на меня так смотришь? – спросила она.
– Ты очень красива, – признался Сергей. Она расхохоталась:
– Надо же, разглядел наконец. Слушай, а ты, похоже, действительно изменился.
– Я всегда говорю только правду, – он постарался сказать это как можно убедительнее. – А мы правильно идем?
– А разве можно иначе?
Адвокат обратил внимание, что тропинка стала натоптанной и широкой, а подъем – не таким крутым. Ноги Сергея уже не уставали, как в первые дни путешествия.
– Значит, все хорошо? – поинтересовался он у Риты на всякий случай. – После того, как ты рассказала мне о мистических тайнах храма, я боюсь, что он нас не примет.
– Ты очистился возле храма Спасителя, – успокоила его девушка. – Посмотри на тропинку, она не плутает, не раздваивается, а ведет нас наверх. Видишь, по ней поднимаются люди?
Они шли еще около получаса, не останавливаясь. Сергей поражался натренированности и выносливости своей спутницы. Она не ныла, не плакалась, а смело шла вперед и вперед, ведя его за собой.
– Ну, теперь можешь быть уверен на все сто, что мы на правильном пути, – ее тонкий пальчик указал на двух смешных деревянных витязей. Таких ставят в детских парках. – Это импровизированный вход в храм, но мы пойдем в гору. Помнишь, я говорила, что сперва нужно забраться на вершину Ильяс-Кая?
Подъем стал круче, каменная тропа резко взмыла вверх, и Сергей, истекая потом, старался не отставать от девушки.
– Будь осторожнее, – предупредила она, когда тропа стала совсем крутой. Он подумал, что они, как альпинисты, взбирались на отвесную скалу.
Сергей остановился, чтобы перевести дух, и, посмотрев вниз, вздрогнул. Ивашов всегда боялся высоты – мама говорила, что этот страх у них – семейное. Иногда на работе ей предлагали путевку на Кавказ, но она неизменно отказывалась, вспоминая, как когда-то поехала отдыхать в Приэльбрусье, места великолепные, просто сказочные, но в самый первый день их распределили по группам и каждое утро водили в горы. Сначала она восприняла программу отдыха с энтузиазмом, но после первого же похода перешла в другую группу – для пенсионеров и тех, кому восхождения запрещены по медицинским показателям. Страх не спуститься или сорваться всегда преследовал и Сергея, но он никогда никому в этом не признавался. Вот и сейчас побледнел, мысленно представив, что с ним будет, если он грохнется вниз, но продолжил подниматься. Рите, казалось, никакая высота была не страшна. Она, как горная козочка, прыгала по скалам, с легкостью преодолевая те места, где Сергею понадобились минуты, чтобы преодолеть свой страх. Когда они наконец оказались на ровной вершине, парень с облегчением выдохнул. Девушка задорно взглянула на него:
– Страшно?
– Да, – признался он с неохотой.
– Это в первый раз, – успокоила девушка и кивнула в сторону: – Вон, полюбуйся на эту группу.
Сергей оглянулся и оторопел, покраснев от стыда, почувствовав себя униженным.
С горы вниз спускалась группа пенсионеров, причем одной из бабушек явно было уже за восемьдесят, шла она с палочкой, сильно хромая, но шла…
– Как она вообще сюда залезла? – вырвалось у него. – Как она будет спускаться?
– Но спускается же… – Рита ойкнула и показала на маленький выступ на скале. На нем горделиво стояла белая козочка, такая милая и аккуратненькая, будто нарисованная, с загнутыми черными рожками и тонкими ногами, и смотрела на паломников.
– Неужели пастухи выгуливают здесь свои стада? – изумленно спросил Сергей. Девушка расхохоталась:
– Вот уж истинный городской житель. Это дикие козы, в горах их много. Жаль, что мы не взяли с собой хлеб. Наши геокешеры говорили, что дикие козы уже привыкли к людям.
Ивашов ничего не ответил. Он пытался отогнать от себя страх высоты и представил, как козел – наверное, раза в два больше козочки – пнет его своими рогами, и он полетит в пропасть. Симпатичная козочка долго провожала их взглядом, пока они взбирались на вершину Ильяс-Кая.
– Говорят, раньше на вершине был монастырь, – сказала Рита. – Тебе наверняка известно, что храмы никогда не строили в обычных местах. Боже, смотри, какая панорама!
Преодолевая страх, Сергей подошел к самому краю скалы. Вид действительно открывался сногсшибательный. Сам обрыв казался смертельно опасным, стоило чуть-чуть оступиться – и они полетели бы вниз и разбились вдребезги.
Борясь с собой, он немного наклонился вперед. Внизу, как блестящая черная змея, вилось шоссе, по которому сновали юркие машины. Море раскинулось, как плоская синяя тарелка. Белые барашки чуть трогали его поверхность. Скала, покрытая желтоватым мхом, вертикально уходила вниз. Бухта Ласпи синела в причудливых изгибах гор. И рядом, совсем рядом, Ивашов увидел храм Солнца – каменный цветок, раскинувший во все стороны камни-лепестки. Это был уникальный природный памятник, образованный из высоких скал остроконечной формы, в середине которого красовался огромный валун.
– Видишь в центре огромный камень? – Рита произнесла это приглушенным шепотом, каким непроизвольно разговаривают в местах молитвы или медитации. – Это жертвенный валун. Мы увидим его. Говорят, именно у него загадывают самые сокровенные желания.
– Почему храм Солнца? – спросил Сергей, пораженный первозданной красотой. – Он похож на каменный цветок из сказки Бажова.
– Первые солнечные лучи падают именно в центр, – пояснила девушка. – Кстати, это явление, как и многое в Крыму, вызывает интерес ученых. Например, расположение булыжников: вычислили, что «лепестки» находятся по отношению к центральному алтарю под углом шестьдесят градусов, а вся композиция наклонена на сорок пять градусов по отношению к нашей планете. Это самый настоящий Крымский «Стоунхендж». Эзотерики уверяют, что он – космический портал, влияющий на все события, происходящие на Земле.
– Господи, какая красота! – вырвалось у Сергея. – Почему я раньше здесь никогда не был?
– Пойдем к храму, – Рита потянула его за руку, и он немного помедлил. Спуск с горы вызывал у него еще больше страха, чем подъем. Спутница, внимательно посмотрев на него, все поняла, но не сказала ни слова, чтобы не унизить Сергея. Легкая, будто невесомая, прыгая по камням, она догнала еще одну группу пенсионеров, среди которых были совсем немощные на вид, и что-то спросила. Они принялись долго объяснять, размахивая руками, и Рита, довольная, возвратилась к Ивашову.
– Я узнала, что есть одна легкая и безопасная тропа, – радостно сообщила она, запыхавшись. – Ничего не бойся. Мы быстро дойдем до храма.
Они осторожно стали спускаться по каменистой дороге. Иногда из-под ботинка Сергея срывался камень, долго катился вниз, и тогда его щеки заливала бледность: он представлял себя на месте камушка, лихо летевшего в пропасть.
И вот священное место – храм Солнца. Сергей почувствовал себя муравьем, песчинкой среди высоких скал высотой не менее восьми метров. Они окружали его, как крепость, как зубья дракона, серые, чуть тронутые желтоватым мхом. У подножия росли жидкие крымские деревья, маленькие, почти не дающие спасительной тени в жару. И все же возле одного примостился парень в спальнике, решивший прикорнуть, может быть, до четырех часов утра, чтобы увидеть, как лучи падают на алтарь. Сергей достал фотографию и подошел к одному из каменных зубцов.
– Нет, это не те камни, – сказал он без сожаления, и Рита поняла, что ему действительно все равно, найдут ли они заветный тайник.
– Я говорила тебе, – кивнула девушка. – Давай подойдем к алтарю.
Они пошли к центральному камню. Немолодой смуглый турист в джинсовых шортах, темной футболке и ковбойской шляпе, вынырнувший из-за дерева, поинтересовался:
– Только пришли?
Рита кивнула.
– Что собираетесь оставить? – спросил незнакомец, сняв шляпу и проведя ладонью по редеющей шевелюре цвета сажи с ниточками седины. – Вам известно, что обязательно нужно принести жертву, хотя бы мелкую монетку.
– Мы оставим крупную, – Сергей достал из кармана сторублевую купюру и, когда они вплотную приблизились к импровизированному алтарю, утопавшему в «жертвоприношениях (тут были и самодельные колечки, и пластмассовые украшения, и бусы из полудрагоценных камней), бережно положил деньги на кучу других подарков и задумчиво потер шершавую поверхность камня.
– Отец не мог оставить мне сюрприз в таком месте, – проговорил он. – Здесь много народу. Но мне почему-то кажется, что он был бы рад, узнав, что я посетил столько сакральных мест. Знаешь, глупо хвалить себя и утверждать, что ты стал лучше – это просто словоблудие. Но я готов доказать это на деле. Никогда я не смогу причинить боль другому человеку.
– Мне отрадно это слышать, – улыбнулась Рита и дотронулась до его руки. – Я тоже не жалею, что мы побывали здесь. И, знаешь, в моей голове что-то такое закрутилось… Будто кто-то невидимый крутанул колесо, которое дает работу мысли. Мне кажется, я скоро нащупаю правильный путь к тайнику и пойму, что мы до этого упустили.
Он взял ее за руку и крепко сжал.
– Раз уж мы находимся здесь, давай загадаем желание.
Она хотела сказать, что знает его желание и рада, что оно не касается денег, но промолчала. Каждый приходил к алтарю со своими сокровенными мечтами. И, наверное, их лучше не озвучивать. Сергей поднял глаза к небу и что-то прошептал. Ему показалось, что теплые дружеские руки легли на плечи, словно ободряя, и его губы растянулись в улыбке. За весь сегодняшний день он ни разу не вспомнил о письме и, естественно, не сказал об этом Рите. Зачем ее тревожить? Зачем думать о плохом в таком прекрасном месте? Ему было так хорошо, что хотелось остаться здесь хотя бы на день, посмотреть, как первые лучи солнца падают на алтарь… Но, к сожалению, его ждали другие дела.
Находясь в центре причудливого каменного цветка, Ивашов понял, что найти тайник – это его долг, и он обязан это сделать – так же, как и найти убийцу отца и его жены. Он сжал руку Риты и потянул ее вниз:
– Нам пора.
Они долго спускались по горной круче, не говоря ни слова. Каждый думал о своем и боялся вторгаться в мысли спутника. Когда они, наконец, оказались у машины, Сергей кивнул Рите:
– Садись.
– Подожди немного, – она достала мобильный из неизменного рюкзачка и улыбнулась: – Как хорошо, что ловит. Мне нужно кое-что посмотреть в Интернете.
Она ловко и быстро нажимала нужные буквы, забивая что-то в поисковик, и вскоре удовлетворенно кивнула:
– Давай сядем в машину. Я нашла это стихотворение и хочу, чтобы ты его послушал.
– Какое стихотворение? – удивился Сергей.
– «Единственные дни» Бориса Пастернака, – пояснила она. – Помнишь, в зашифрованной записке твой отец использовал целую строчку из этого стихотворения – «И дольше века длится день».
– По правде говоря, я никогда не придавал ей значения, – признался Ивашов, потирая лоб. – Возможно, это философское изречение, и отец намекает на такие сакральные места. Если в один миг я пересмотрел всю свою жизнь, разве нельзя сказать, что день в них длится дольше века?
– Чтобы быть в этом уверенным, давай все же прочитаем стихотворение, – и Рита начала спокойным голосом:
На протяженье многих зим Я помню дни солнцеворота, И каждый был неповторим И повторялся вновь без счета. И целая их череда Составилась мало-помалу — Тех дней единственных, когда Нам кажется, что время стало. Я помню их наперечет: Зима подходит к середине, Дороги мокнут, с крыш течет, И солнце греется на льдине. И любящие, как во сне, Друг к другу тянутся поспешней, И на деревьях в вышине Потеют от тепла скворешни. И полусонным стрелкам лень Ворочаться на циферблате, И дольше века длится день, И не кончается объятье.Последнюю строчку она произнесла с особенной интонацией, наверное, чуть мягче и задушевнее, чем другие.
– Ну как? – спросила Рита Сергея, внимательно слушавшего. – Теперь ты понял?
Он посмотрел на нее и заморгал:
– Понял? Что я должен был понять?
Она недовольно скривилась:
– Ты вообще понял, о чем стихотворение? Почему оно называется «Единственные дни»?
Ивашов покачал головой:
– Наверное, я что-то упустил, но мне кажется, что дни солнцеворота – это дни равноденствия.
– Вот именно! – Рита подняла вверх указательный палец. – Дни равноденствия. А теперь давай попробуем по-другому взглянуть на записку отца. Крым, место силы, Стоунхендж, дни равноденствия. Последнее очень важно, оно оказалось ключом к разгадке. Жаль, что я поздно это поняла.
Ивашов подался вперед и спросил, задыхаясь от волнения:
– Ты знаешь, где находится тайник?
– Знаю, почти уверена, – проговорила она и победно вскинула на него свои черные глаза. – Если мы и там ничего не найдем, я сдаюсь. Плохой из меня геокешер.
Он схватил ее ладони в свои:
– Расскажи… Умоляю, не молчи.
– Я виновата в том, что сама направила наши поиски не в то русло, – начала девушка, покраснев, – я изначально отмела менгиры, хотя их тоже называют крымскими Стоунхенджами. Видишь ли, в записке было сказано о храмах, но только теперь до меня дошло – по мнению ученых, они возводились на месте древних святилищ.
Сергей почувствовал, как покрывается потом:
– Продолжай.
– В Крыму есть один менгир, Бахчисарайский, который считают древней обсерваторией, – говорила девушка. – Напротив этого менгира в скале вырублен грот, в гроте есть круглое отверстие. В день весеннего солнцестояния солнечный луч единственный раз в году через отверстие попадает на вершину менгира. Я думаю, что твой отец спрятал что-то в гроте.
Ее слова показались Ивашову убедительными. Он стукнул по рулю и скомандовал:
– Поехали.
Круто развернувшись, машина полетела в обратном направлении. Сергей давил на педаль газа в радостном предвкушении разгадки тайны. Дорога была почти пустая, и когда он разглядел в зеркало заднего вида черный джип, это его не насторожило. И только через десять минут, когда машина стала прижимать его к ограждению, словно пытаясь спихнуть в пропасть, Сергей ощутил физический страх. Рита перехватила его взгляд и прошептала:
– Это они?
– Скорее всего, – пробурчал он. Страх уступил место возмущению. Он подумал о девушке, решившей добровольно разделить с ним все невзгоды, подумал о загадочных местах силы и, стиснув зубы, сказал себе, что справится со всем этим и не позволит себя запугивать.
– Я постараюсь оторваться от этих ублюдков, – процедил он и, нажав на педаль газа, даже не помчался, а полетел по извилистой дороге. Машина неслась, как болид, мотор болезненно ревел…
– Сережа, они снова приближаются…
– Сволочи!
Ощутив на языке горьковатый привкус тревоги, он с волнением лавировал между автомобилями: они напоролись на целую кавалькаду. Водители, наверное, сочли его сумасшедшим и уступали дорогу. Странно, но джип тоже прорвался и не отставал. А вскоре послышался противный стук – черный автомобиль ударил их сзади. Удар был несильным, неопасным.
Сергей знал, что бандиты не станут калечить их сейчас, им нужно поймать беглецов и выбить сведения о карте. Да, наверное, в отцовском тайнике лежала какая-то золотая карта, которую бандитам нужно было непременно получить. Фиг им, а не карту! Он отчаянно вцепился в руль, стараясь удержать машину, а потом бросил испуганный взгляд в зеркало. Ему показалось, что водитель джипа улыбался. Дерьмо!
– Не бойся, все в порядке, – зачем-то заверил он Риту. Зачем? Она сама все видела. Но главное – не сдаться, не остановиться, даже не тормозить. Если он это сделает – все пойдет насмарку: и его желание отыскать убийцу отца, и стремление найти тайник…
Утопив педаль газа, он погнал так быстро, как только осмеливался. Страх постепенно уступал место уверенности, что им удастся уйти от более мощной машины. Ведь он давно водит, все говорят, что это у него хорошо получается. Джип немного притормозил, и Сергею удалось оторваться. Ивашов сначала не понял, зачем преследователь это сделал, но, когда перед ним откуда ни возьмись появилась машина ДПС, он ударил ногой по тормозу. Дэпээсник еле успел отскочить, потом махнул палочкой, приказывая двигаться в карман. Сергей не мог ему отказать – уж кому-кому, но только не ДПС!
Рита первая выскочила из салона и подбежала к маленькому толстому старшему лейтенанту с красным лицом и выпуклыми, рачьими, серыми глазками. Второй сидел в автомобиле, и его не удалось разглядеть.
– Ради бога, помогите! – Девушка молитвенно сложила руки на груди. – За нами гонятся бандиты!
В рачьих глазках появился интерес. Старший лейтенант приложил ладонь к козырьку и привычно отрапортовал:
– Старший лейтенант Евгений Крысин. Кто за вами гонится?
Девушка запнулась, потом заставила себя продолжать:
– Мы не знаем. Они преследуют нас с Ласпинского перевала. Смотрите, – она указала на свежую вмятину на капоте, – они пытались спихнуть нас вниз!
Сергей тоже вышел из машины и вытирал потное лицо. Сердце его прыгало, но он радовался, что дэпээсники дали им неожиданную передышку.
– А вы знаете, кто гонится за вами? – спросил Крысин у Ивашова. Адвокат покачал головой:
– Не имею никакого представления.
Старший лейтенант кивнул:
– Ваши документы.
Оба с готовностью протянули ему паспорта.
– Стойте здесь, никуда не уходите, – приказал офицер и сел в свою машину. Сергей и Рита переглянулись. Обоих охватило недоброе предчувствие, и оно их не обмануло. Вскоре из машины вышли оба офицера: второй – помоложе, потоньше, но с таким же красным лицом. В общем, они походили друг на друга, как братья. Мощные покатые плечи, орлиные носы. Волосы ни светлые, ни темные. Глаза ни голубые, ни зеленые. Дэпээсники, со своими неприметными лицами, очень подходили на роль потенциальных киллеров из второсортного сериала.
– Вы, господин Ивашов, оказывается, нарушили подписку о невыезде, – буркнул старший лейтенант и, звякнув наручниками, скомандовал: – Лицом на капот! Руки за спину!
– Постойте! – Ивашов медлил с выполнением приказа. – Мы ничего не нарушали. Следователь Прокопчук сам отпустил меня. Позвоните ему, у меня есть номер.
Крысин усмехнулся и стал похож на отъевшуюся толстую крысу.
– Хватит заливать! Южноморск выдал нам ваши данные. Приказано задержать вашу машину. И сделал это, между прочим, майор Прокопчук.
Сергей похолодел. Сволочь, сволочь этот Прокопчук! Забрал триста тысяч и предал его. Вот и верь нашим правоохранительным органам. Они его не возьмут, ему нельзя в тюрьму. Решение пришло мгновенно. Схватив за руку Риту, он бросился в густой крымский лес.
– Стойте! – заорал Крысин, подняв вверх пистолет. – Стойте!
Вместе со своим напарником он кинулся вдогонку, но молодые люди развили неимоверную скорость, отыскав едва заметную тропинку: страх придал им силы. Ивашов был уверен: если их догонят, обязательно пристрелят. Это будет простенькая казнь в лесу.
Ровная площадка постепенно переходила в гору, преследователи пыхтели сзади. Увидев овраг, заросший дикой ежевикой, Ивашов и Рита юркнули туда, чертыхаясь от боли: острые колючки впились в одежду. Они слышали, как, тяжело дыша, дэпээсники проплелись мимо. Лейтенант спросил своего начальника, задыхаясь:
– Если мы их найдем, пристрелим?
– Такого приказа я не получал, – буркнул Крысин. – Даже если мы сейчас их не поймаем, они никуда не уйдут. Я разошлю их приметы по всему Крыму. Пойдем назад.
– Ты так спокойно об этом говоришь, – удивился лейтенант.
– Я знаю, что говорю, – оборвал его начальник. – Пойдем назад. В такую жару мне неохота бегать по лесу.
Ивашов выдохнул. Рита зашевелилась, стараясь уклониться от колючих ветвей.
– Пойдем наверх, – предложил Сергей. – Наша задача – найти дорогу к Бахчисараю.
– Я не представляю, как мы туда попадем, – девушка размазывала по лицу грязь. – Это далеко отсюда.
– Что-нибудь придумаем, – Сергей впервые почувствовал себя хозяином положения. До этого в их паре заправляла Рита. Она знала, куда идти, что делать, как поступить, а теперь пребывала в растерянности, и Ивашов взял ее за руку: – Пойдем. Они не убьют нас, пока мы не отыщем то, что оставил мне отец. Наша задача – оторваться от преследователей.
Они поплелись в гору, потом вышли на другую тропинку, протоптанную туристами-энтузиастами, идущую параллельно шоссе. Когда тропинка стала круто спускаться вниз, они рискнули последовать по ней, надеясь спрятаться от полицейских, если те поджидают их на дороге. Внезапно Сергей и Рита уперлись в маленький белый микроавтобус, неизвестно зачем стоявший на небольшой голой полянке. Высокий мускулистый парень с длинными светлыми волосами и некрасивая, но хорошо сложенная девушка собирали в пакеты еду, вероятно, остатки от пикника. Рита глотнула, почувствовав голод. Парень заметил их и улыбнулся широкой открытой улыбкой:
– О, еще одни путешественники.
Позже Ивашов не мог объяснить, почему сразу решил довериться этому незнакомому человеку. Наверное, покорила его улыбка.
– Если подбросите нас, скажем спасибо, – проговорил он доброжелательно и протянул руку: – Я Сергей, она Рита.
– А я Дима, она Катя, – незнакомец с чувством пожал протянутую руку. Ярко-голубые глаза смотрели внимательно и живо. Этот взгляд подействовал на путешественников словно прикосновение: приветливый, но пристальный, он скользнул по их чумазым лицам. – Очень приятно. Надо же, мы решили, что наше место для пикника никогда никто не обнаружит. Но мы вас подвезем, конечно.
– Мы не претендуем на ваше место, – встряла Рита. – Мы случайно в этих краях.
– Садитесь в машину, – кивнул Дмитрий, кидая в салон пакеты. – Наш путь – в Симферополь. А вас куда доставить?
– Хотя бы до Симферополя, – обрадовался Сергей. – Вообще-то нам в Бахчисарай, но столица Крыма тоже подходит.
Катя окинула молодых людей взглядом с головы до ног и, видимо, осталась недовольна.
– Вы что же, путешествуете налегке? – поинтересовалась она. – Сумок нет, а значит, нет денег и телефонов.
– Катя! – укоризненно буркнул Дмитрий. – Это не нашего ума дело!
– А вот как раз нашего, – отозвалась она с неприязнью. – Мало ты, что ли, сводки криминальные читаешь? Вот так подберут попутчиков, а те их ножичком по горлу или камнем по голове.
Длинноволосый парень покраснел и, пряча глаза от стыда за подругу, взглянул на Сергея:
– Извините ее. Вообще-то она добрая.
Ивашов улыбнулся, всем видом показывая, что не обижается на Катю.
– Да что там! Я ее понимаю.
Дмитрий сел за руль, Катя примостилась рядом, заурчал мотор, и машина медленно съехала на дорогу.
– Много сегодня гаишников? – спросил Сергей, стараясь держаться как можно равнодушнее, но его голос вдруг оборвался, и Катя насмешливо посмотрела на него:
– А почему тебя это волнует? Кажется, машина наша. Высадил бы ты, Димон, этих подозрительных типов, – добавила она. – Чует мое сердце, с ними проблем не оберешься.
– Заткнись, – зло прикрикнул на нее приятель. – Не нравится, что я делаю, – выходи и добирайся на автобусе.
– Локти кусать будешь, да поздно, – парировала она и с равнодушным видом стала созерцать блестящее море, раскинувшееся внизу. Дмитрий, не отрываясь от дороги, молча вел микроавтобус. Риту стало клонить в сон, и она положила голову на плечо Сергея. Тот боролся с охватившей его истомой. Нельзя, ну нельзя им сейчас расслабляться! И все же усталость взяла свое: он прикорнул, забылся и очнулся только тогда, когда новый знакомый потряс его за плечо:
– Пора вставать. Мы уже в Симферополе.
– Уже в Симферополе? – подскочил Сергей. – Господи, как же долго я спал!
Рита протирала заспанные глаза.
– Подвезти вас на вокзал? – поинтересовался Дмитрий. Ивашов хотел утвердительно кивнуть, но потом вспомнил, что документы и деньги остались в машине, и замялся. Новый знакомый обратил внимание на его замешательство.
– Что-то не так?
– Давай выйдем и поговорим, – адвокат положил руку на плечо Дмитрия.
– Никуда с ним не ходи! – крикнула Катя и оскалилась, став очень некрасивой. Но, видно, ее не заботило, как она выглядит. – Высади их – и поехали домой.
Дмитрий не обратил на нее никакого внимания, словно под ухом прожужжала муха.
Они вышли из салона и немного отошли от микроавтобуса.
– Что ты хотел мне сказать? – поинтересовался парень, поправляя длинные волосы.
– Я расскажу тебе все, как есть, а ты уж сам думай, что с нами делать. – Сергей решил, что если этот симпатичный парень им не поможет, надо идти в полицию и сдаваться: а дальше будь что будет. Без денег они все равно не доберутся до Бахчисарая.
– Твоя девушка права, – начал он, – ну, в чем-то права. Мы скрываемся от полиции. Меня обвиняют в убийстве собственного отца, – он сжал локоть собеседника и посмотрел в его светлые глаза. – Только я никого не убивал, клянусь тебе. Кто-то подставил меня и хочет посадить. Против меня не оказалось улик, поэтому следователь выпустил под подписку о невыезде. А позже я получил письмо от отца.
– С того света? – изумился Дмитрий. Ивашов слегка растянул уголки губ:
– Это было бы смешно, если бы не было так грустно. Мой отец поручил своему приятелю передать мне одну бумагу, если с ним что-нибудь случится. Он предчувствовал свою смерть, понимаешь? Вероятно, ему угрожали. Эта бумага оказалась зашифрованной, мне предлагалось разгадать шифр и найти какую-то очень важную вещь.
– Зачем же шифровать? – удивился Дмитрий.
Сергей пожал плечами:
– Вероятно, отец не доверял никому. Этот шифр может разгадать только геокешер – а родитель последнее время очень увлекался этой игрой. Рита – геокешер, она помогает мне по собственному желанию и верит, что я невиновен.
– Выходит, ты нарушил подписку о невыезде, – уточнил парень, и его светлые глаза помрачнели. Ивашов замотал головой:
– Все не совсем так. Получив послание, я отправился к следователю, все рассказал и дал взятку в триста тысяч. Он разрешил мне отлучиться на пять дней – не больше. Сегодня третий, а крымская полиция уже ищет меня. Возможно, следователь работает на бандитов, которым позарез нужна вещь, имевшаяся у моего отца, вещь, за которой охочусь я.
– Значит, этот гад взял триста тысяч и слил тебя, – задумчиво проговорил Дима.
– Я не был бы в этом уверен, если бы не угрозы, – продолжал Сергей. – Я стал их получать в первый же день нашего пребывания в Крыму. О том, куда я еду, знал только майор Прокопчук.
– Дерьмо! – выругался парень, и это бранное слово никак не вязалось с его интеллигентным видом.
– Мы набрели на ваш автобус, когда за нами увязалась ДПС, – пояснил Сергей. – Если бы мы не рискнули бежать, они бы засадили нас в тюрьму. Деньги и документы остались в машине, – он покраснел: ох, как непривычно было попрошайничать! – Я решил все рассказать тебе, потому что мне нужна помощь. Рита вычислила, что тайник находится в Бахчисарайском менгире, а туда без денег никак не добраться. Поможешь?
Он на секунду прикрыл глаза, ожидая от Дмитрия отрицательный ответ. В самом деле, мало кто поверит каким-то бродягам, выдавшим прямо-таки фантастическую историю. Наверное, девять из десяти прошли бы мимо. Но, на их счастье, парень оказался десятым.
– Знаешь, а я тебе почему-то верю, – произнес он, подкинув носком ботинка камешек. – И вот что мы сделаем. Сейчас мы пойдем ко мне домой, накормим и напоим вас, потом вы отдохнете (мои родители на даче, и в нашем распоряжении три комнаты), а утром я сам отвезу вас к менгиру.
– Мне не хотелось бы впутывать тебя в это дело, – задумчиво проговорил Сергей. – В Южноморске, откуда мы приехали, у меня есть старый знакомый отца, почти наш родственник, у него – деньги и связи, это он вызволил меня под подписку о невыезде. Я мог бы позвонить ему, а он попытался бы уладить дела. Но не хочу впутывать его в это. Дядя Виктор и так всю жизнь помогал нам с матерью, когда отец нас бросил.
Дмитрий почесал затылок:
– Ладно, поступай как хочешь. Но сейчас приглашаю к себе в гости, и возражения не принимаются. – Они подошли к автобусу, и парень поманил девушек:
– Девчонки, вылезайте. Идем доедать шашлыки.
Ивашов заметил, как лицо Кати исказилось от злобы.
– Ты с ума сошел! – процедила она, сузив глаза. – Их нельзя вести к тебе домой.
– Я так не считаю, – парировал Дмитрий, подхватывая пакеты и помогая Рите спуститься со ступеньки. – А если тебе что-то не нравится, езжай домой. Тебя никто не уговаривает идти с нами.
Сергей ожидал, что Катя обидится и уйдет, но она, стиснув зубы, поплелась за ними. Они вошли в старую пятиэтажку, поднялись на второй этаж, и хозяин, клацнув ключом, впустил их в прихожую.
– Вот эта дверь – в туалет, эта – в ванную, – сориентировал он гостей. – Сейчас я разогрею шашлыки и овощи. А вы пока приводите себя в порядок. – Он прошел в просторную комнату, богато и со вкусом обставленную, и открыл шкаф. – Рита, у меня очень миниатюрная мама. Это я к тому, что кое-какие вещички можешь взять себе. Не бойся, она не обидится. В этом шкафу то, что она уже не носит.
Катя ревниво посмотрела на Дмитрия:
– Разве твоя мать просила раздать одежду оборванцам?
– Слушай, ты, – не выдержал парень, взлохматив волосы, – я еще раз повторяю, что тебя здесь никто не держит. Можешь катиться на все четыре стороны.
– Да черт с тобой! – буркнула девушка и бросила на ковер плетеную сумку. – Я остаюсь, чтобы помочь тебе.
– Я в состоянии сам себе помочь, – оборвал ее Дмитрий и ободряюще улыбнулся Рите, стоявшей в оцепенении возле огромного зеркала в прихожей. – Не обращай на нее внимание.
Катя, прямая, как палка, прошествовала в гостиную. Рита и Сергей быстро приняли душ. Девушка с удовольствием надела чистый махровый халат матери Дмитрия, а Ивашов – старый спортивный костюм хозяина. Вскоре в комнате вкусно запахло шашлыком и раздался веселый голос парня:
– Все к столу!
Рита и Сергей накинулись на еду – разогретые кусочки шашлыка с кетчупом и овощи-гриль. Катя, ни на кого не глядя, молча жевала огурец. Когда тарелки опустели, Дмитрий показал Ивашову и его спутнице просторную комнату с двумя кроватями:
– Располагайтесь. Здесь вас никто не потревожит.
Несмотря на то, что часы показывали только восемь и на улице было светло, Рита заснула, как только добралась до постели. Сергей же долго ворочался на мягком матрасе. Болели натруженные ноги, в голове роились разные мысли, не дававшие сомкнуть глаз. Он слышал, как хозяин со своей девушкой разговаривали сначала шепотом, словно шелестели в гостиной, потом повысили голос. Ивашов встал и подошел к двери, приложив к ней ухо.
– Что он рассказал тебе? – голос Кати срывался на визг. – Почему они скитаются без денег и вещей? Если их ограбили, почему он не поделился этим сразу?
– Они попали в неприятную историю, – пытался объяснить Дмитрий. – Их преследуют, и ребятам пришлось бросить машину с вещами.
– Кто преследует? Полиция? – продолжала визжать подруга. – Если полиция, то наш долг как граждан заявить о них. Сделать это нужно прямо сейчас!
– Ты не сделаешь этого! – послышались звуки борьбы, и Ивашов понял, что Дмитрий отобрал у нее телефон.
– Еще как сделаю, – заявила Катя. – Я пойду в полицию, и ты не удержишь меня.
– Тогда между нами все кончено, – оборвал ее приятель. – Сегодня я не выпущу тебя, а завтра мы выйдем отсюда все вместе, и катись куда хочешь. Но если ты пойдешь и накапаешь на моих гостей, забудь сюда дорогу.
– Ну ты и идиот, Димка! – с чувством выкрикнула Катя. – Самый настоящий идиот. Да пропади ты пропадом со своими гостями! Хочешь, чтобы они ограбили тебя, – пусть так и будет, а я умываю руки.
– Вот и умница, – ободрил ее парень, и вскоре в гостиной затихли. Ивашов лег на кровать и уже начал дремать, когда в дверь его комнаты тихо постучали. Послышался скрип, и в комнату заглянул хозяин.
– Это я, не бойся, – прошептал он. – Выйди, пожалуйста, надо поговорить.
Они вышли на кухню, и Дмитрий, достав пачку сигарет, предложил ее адвокату, но тот отрицательно замотал головой:
– Не курю.
– А я закурю, пожалуй, хотя неделю назад бросил. – Парень чиркнул зажигалкой и выпустил колечко дыма. – Катька моя как с цепи сорвалась. Вообще-то она хорошая, я тебе говорил. Беспокоится за меня.
– Я все слышал, – ответил Ивашов. – Что ж, ее можно понять. Подобрать кого-то в лесу, притащить домой – в наше время это действительно опасно.
– Ты не кто-то, – Дмитрий снова выпустил дым. – Я достаточно взрослый и умею отличать плохое от хорошего. И я поверил тебе, поэтому пригласил в свой дом. Но Катя… Я не удивлюсь, если завтра утром она отправится в полицию.
– Если ты дашь мне денег, мы уйдем сейчас же, чтобы не подставлять тебя, – заверил его Ивашов. – Симферополь – большой город, и мы найдем где переночевать, а завтра купим билеты на автобус и поедем в Бахчисарай.
Дмитрий покачал головой и кинул сигарету в пепельницу:
– Нет, я обещал вас отвезти, и я это сделаю.
– Если Катя сообщит в полицию утром, она перехватит тебя раньше, чем мы доберемся до менгира, – предположил Сергей. Дмитрий пожал широкими мускулистыми плечами:
– Все же надеюсь, что она этого не сделает. Катя любит меня и дорожит нашими отношениями.
– Ради тебя она это и может сделать, – задумчиво проговорил Ивашов.
– Давай думать о хорошем, – парень зевнул, потянулся: – Пойдем спать. Ни о чем не думай. Я прослежу за своей девушкой.

     Глава 27Одесса, 1965
Ювелир Гелий Борисович Цуман очень удивился, когда участковый Окоемов попросил его проследовать за ним в РОВД, однако не стал возражать, надел дорогое пальто с меховым песцовым воротником, купленное на толкучке, и гордо прошествовал за Николаем. Увидев старый белый «запорожец», он фыркнул, как норовистая лошадь, и с неудовольствием потянул воздух длинным хрящеватым носом.
– Это, я так полагаю, моя карета? Могли бы прислать что-нибудь получше.
Николай вежливо улыбнулся:
– Да уж какая есть. Милиции далеко до золотых дел мастеров. Хотя я до сих пор не совсем понимаю, откуда вы берете деньги.
– Это намек? – Цуман затряс головой на тонкой жилистой шее, замотанной кашне.
– Да что вы! – Окоемов нажал педаль газа, и «Запорожец», на радость хозяину, взвился и побежал по дороге, как ухоженный жеребец.
– И все же не могу сдержать своего любопытства, – Цуман достал позолоченный портсигар, будто намереваясь выудить сигарету, но передумал, наверное, решив, что курить в салоне чужой машины – все же дурной тон. – Спрошу по-одесски: шо я у вас забыл? Вы, наверное, спросите: неужели я не знаю? Таки да, не знаю.
– Все узнаете, – Николай даже не повернулся в его сторону. – И узнаете в скором времени. Мы уже подъезжаем к отделу.
Цуман нахохлился, как хищная птица, и больше не проронил ни слова. Когда машина остановилась у входа, он с достоинством вышел из «Запорожца» и поправил на голове мягкую фетровую шляпу:
– Сюда?
Окоемов кивнул. Цуман был противен ему до мозга костей: такой сытый холеный буржуй, удивлявшийся, почему их, настоящих жуликов, милиция таки считает за настоящих жуликов. У дверей капитан демонстративно отодвинул ювелира, будто собираясь показать ему дорогу, и заметил недобрую гримасу на худом носатом лице.
– Вам в кабинет следователя. – Краем глаза участковый заметил, как Цуман, видимо, чертыхнувшись про себя, проследовал за ним. Не желая быть совсем уж невежливым, Окоемов, остановившись у двери кабинета Ганина, галантно распахнул дверь:
– Прошу!
За столом следователя сидел не Виталий, а Геннадий Беспальцев. Ганин стоял у окна, покуривая и стряхивая пепел в жестяную банку из-под шпрот.
– Вы Гелий Борисович Цуман?
Ювелир отметил про себя, что его, вероятно, ждали. Он приподнял шляпу:
– Да, это я. Знаете, всю дорогу до вашего отдела гадал, зачем меня сюда привезли.
– Разумеется, вам все объяснят. – Беспальцев подумал, что Цуман явно нервничает. Длинные тонкие пальцы отбивали на коленях барабанную дробь. Геннадий кинул перед ним фотографию Фисуна:
– Вам знаком этот человек?
– Жора? – Черные лохматые брови полезли вверх, однако напряжение не спало: пальцы по-прежнему атаковали колено. – Фисун? Разумеется, знаком. – Ювелир откинулся на спинку стула. – А вы думали, я буду это отрицать? Глупо, мы учились в одном классе.
– И после школы продолжили общение? – уточнил майор. Цуман кивнул, и шляпа слетела с узкой головы, обнажив жидкие черные волосы.
– Ну, допустим. А разве это запрещено?
– Это странно. – Геннадий взял фотографию двумя пальцами и снова бросил на стол. – Социальное положение у вас, извините, слишком разное. Вы уважаемый человек, золотых дел мастер, известный если не всей Одессе, то ее половине уж точно. А он – преступник, не раз сидевший в тюрьме.
Ювелир мило улыбнулся, показав великолепный оскал золотых коронок.
– Вы, наверное, нездешний? – поинтересовался он и театрально вытянул вперед худые руки. – Да-да, не спорьте, потому что коренной одессит никогда не задал бы мне такой вопрос. – Он пригладил волосы. – Видите ли, Одесса – это, в какой-то степени, коммунальная квартира. Здесь нет патрициев и плебеев, здесь все равны. Если судьба свела меня с человеком, который в жизни оступился, я ни в коем случае не оттолкну его.
– Действительно, отталкивать человека, желающего исправиться, глупо, – подтвердил Беспальцев. – Но к Фисуну это не имеет никакого отношения. Думаю, он не собирался вставать на путь истинный, и отношения между вами были совсем другого рода.
Ювелир закинул ногу на ногу.
– Интересно, интересно, – усмехнулся он. – Какие такие отношения?
– Взаимовыгодные, – ответил Геннадий. – Но не буду уточнять, потому что хочу дать вам шанс. Думаю, дальше вы нам сами все расскажете.
Цуман развел руками:
– Но… Честное слово, не понимаю о чем.
– Хорошо. – Геннадий кинул перед ним другие фотографии. На одной – скрюченное тело Гольдберга, на другой – бледное лицо Будченко.
– А этих людей вы знали?
Цуман взял фотографии и поднес к глазам.
– Позвольте, минутку…
Он извлек из кармана очки в позолоченной оправе и водрузил на длинный нос.
– Позвольте, они что, мертвые?
– Удар вашего друга известен в криминальных кругах. – Беспальцев потер подбородок. – Если вы его действительно хорошо знаете, то в курсе, что Жора одним ударом в грудную клетку может вызвать остановку сердца. Этих людей – часовщика Гольдберга и своего сокамерника Будченко – убил он. Часовщика – чтобы ограбить, а вот Будченко, как и вы, считал его своим другом. Но, к несчастью, ему, то есть Фисуну, наверняка известна фраза Митьки-Китайчика: «Не оставляйте свидетелей». Парень много знал – и поплатился за это. К тому же по задумке вашего приятеля он должен был стать козлом отпущения. И если бы ему попался следователь, спавший и видевший, как скорее закрыть дело, Фисуну все сошло бы с рук, – он сделал многозначительную паузу. – Вы тоже много знаете. Следовательно, вы следующий.
Кисти рук Цумана затряслись, губы посинели.
– А если я расскажу все, вы поможете мне? – жалобно спросил он.
Беспальцев подумал, как быстро страх согнал с человека весь лоск.
– Смотря что вы расскажете, – буркнул следователь. – Помните: мы тоже не волшебники.
– Дайте воды, – попросил ювелир, и когда Ганин протянул ему граненый стакан, жадно выпил, клацая зубами о стекло.
– Да, мы продолжали дружить после школы, – нервно заговорил он, стянув кашне, и острый кадык задергался на жилистой шее, будто желая порвать натянутую кожу. – Да, я знал, чем он занимается, но меня это устраивало, – выдохнул Цуман. – Мы, ювелиры, всегда нуждаемся в излишках золота. Видите ли, клиенты бывают разные…
– Понимаю, – Беспальцев наклонил голову. – Продолжайте.
– Вы, наверное, догадались, что Георгий приносил мне золотые вещи. – Мужчина сжимал стакан, словно желая раздавить его. – Я не спрашивал, где он их берет. Меня устраивала цена, Жорке всегда требовались деньги, и он сплавлял мне все по дешевке. Его устраивало, что я всегда покупал все безделушки и держал рот на замке.
Ганин подошел к столу и вытащил из верхнего ящика что-то золотое, сверкнувшее в свете лампы:
– Это вам знакомо?
И Беспальцев, и ювелир подались вперед. На газете, заменившей скатерть, красовались старинные часы – брегет, круглые, в золотом корпусе, с толстой золотой цепочкой. Геннадий укоризненно посмотрел на Виталия, но тот подмигнул, нисколько не смутившись:
– Извини, не успели тебе сказать. Слава отыскал в тайнике Фисуна, на кухне в вентиляции. – Он презрительно усмехнулся. – Странно, что такой матерый уголовник не нашел места получше.
Ювелир при виде часов заволновался, с острого носа закапал пот. Он достал чистый батистовый платок и приложил к пылавшему лицу:
– Эти часы… Откуда они у вас?
– Значит, узнаете, – Ганин и Беспальцев произнесли эту фразу одновременно, посмотрели друг на друга и улыбнулись.
– Разве вы не услышали? – спросил Геннадий мягко. – Наши люди нашли их в квартире вашего друга Фисуна.
– Гад, сволочь! – бранные слова вылетали из узкого рта Цумана, как автоматная очередь, и никак не вязались с его интеллигентным обликом. – Сволочь, он же сказал…
– Могу только предположить, что он сказал, – произнес Геннадий, – но хочу дать вам возможность рассказать все самому. Это зачтется, поверьте.
Ювелир снова вытер мокрое лицо.
– Я давно знаком с одним криминальным авторитетом из Тбилиси, – начал он, – не спрашивайте его фамилию, у меня семья, а это страшные люди. Для них нет ничего святого.
– Что же вы имеете дело с такими людьми? – удивился Ганин. – Разве не понятно, что таким образом вы подставляете близких каждый день?
– Нам иногда приходится иметь дело с таким контингентом, – выдохнул Цуман и в бессилии опустил голову на грудь.
– Продолжайте, – кивнул Виталий, придвинув стул к Беспальцеву.
– Этот человек, – ювелир говорил сбивчиво, заплетающимся языком, – он каждый год отдыхает в санатории Лермонтова. Однажды он пригласил меня в ресторан на набережной и спросил: «Что ты знаешь о часах Митьки-Китайчика?»
Ювелир закрыл глаза, вызывая в памяти встречу с грузином, высоким, носатым, с густыми седыми вьющимися волосами, черными нависшими бровями и желтым морщинистым лицом. Передние зубы выпирали вперед, делая его похожим на хищного зверя. Впрочем, он и напоминал хищника, но скорее хищную черную птицу, готовую в любую минуту ударить носом – клювом.
– Я никогда не слышал о таких часах, – ответил удивленный ювелир. Грузин щелкнул пальцами, желтыми от табака. Курил он тоже непрерывно, набивая табаком дорогую трубку из слоновой кости, инкрустированную серебром.
– Значит, должен услышать, – произнес он тоном, не терпящим возражения. – Видишь ли, дорогой, эти часы нужны мне. И как можно скорее.
– А вы уверены, что они вообще существуют? – подобострастно поинтересовался Цуман.
– Конечно, – грузин еще раз щелкнул пальцами. – Когда Митькин поезд остановили на станции Вознесенска, он пытался сбежать. Одни красноармейцы помчались за ним, другие залегли в засаде. Так вот, один из тех, которые там лежали, видел, как Дмитрий бросил буханку хлеба мальчишке-беспризорнику, а тот достал оттуда золотые часы с цепочкой и удивленно уставился на них, не зная, что делать, – грузин перевел дух, – но это видел не только красноармеец. Какой-то молодой, хорошо одетый парень подбежал к нему, ударил, выхватил часы и спокойно пошел прочь. Как ты понимаешь, красноармеец не мог последовать за ним, и поэтому никто так и не узнал, что это за человек. – Он налил себе грузинского вина, терпкого и крепкого. – Часы растворились в пространстве и времени. И мне необходимо, чтобы ты их отыскал.
– Почему он обратился именно к вам? – поинтересовался Ганин. – Разве он не мог дать такое же задание криминальным авторитетам Одессы?
Цуман пожал плечами:
– Это мне неведомо, товарищ следователь.
Виталий знал ответ на этот вопрос. Через ювелиров часто проходили сотни золотых вещей, в основном краденых.
– Мне пришлось пообещать ему найти часы, потому что такие люди дважды ни у кого ни о чем не просят, – продолжал Гелий Борисович. – Сначала, признаюсь, я не знал, что делать, и попросил Фисуна мне помочь. Сами понимаете, его связи в криминальном мире гораздо шире моих.
Он вдруг быстро зажал рот рукой, как бы испугавшись, что проговорился. Однако следователи сделали вид, что ничего не заметили.
– И Фисун нашел-таки эти треклятые часы, – пробурчал Цуман. – Он пришел ко мне без звонка и сообщил, что некто Будченко, его приятель по колонии, клянется, что часы у некоего часовщика Гольдберга. Я, разумеется, все бросил, снял с книжки все деньги и поехал к старику, – ювелир сжал кулаки. – Гольдберг встретил меня хорошо, напоил чаем с остатками творожного торта, который пекла его любимая племянница, и только потом поинтересовался, зачем мне понадобился. Я соврал, что собираю антикварные часы, и стал просить его продать мне те, что стояли на полке – каминные. Должен заметить, это очень интересный, дорогой экземпляр. Но старик замахал руками: дескать, все, что у него есть, – наследство племянницы, дочери его покойной, горячо любимой сестры. Вот когда он умрет, Соня сама распорядится всем антиквариатом. Я спросил, есть ли у него еще какие-нибудь старинные часы, скажем, золотые, и обещал заплатить любую сумму. И здесь мне не повезло. Гольдберг, будто чего-то испугавшись, резко ответил, что никаких золотых часов у него нет.
– Но вы поняли, что он солгал? – вклинился Ганин. Голова ювелира снова затрепыхалась на жилистой шее:
– Да, я хороший физиономист. Часы Митьки-Китайчика определенно были у него. Раз старик даже не обмолвился о них – следовательно, не собирался продавать. Попрощавшись с ним и не зная, что делать дальше, я вышел из дома. Фисун поджидал меня возле забора, – Цуман усмехнулся. – Знаете, Жора тоже неплохой физиономист. Он сразу прочитал по моему лицу, что часы у Гольдберга, но он не собирается их продавать.
– А если я их добуду? – спросил он. – Сколько ты готов мне заплатить?
Я назвал сумму. Вроде она его устроила.
– Хорошо, – пообещал Георгий. – Я уломаю старика. На этой неделе часы будут у тебя.
– Вы понимали, что скрывалось за словом «уломаю»? – процедил Геннадий. – Вряд ли Фисун собирался поговорить с часовщиком по душам.
Гелий Борисович замахал руками:
– Он пообещал мне, что не тронет его и пальцем.
Разумеется, это была ложь: милиционеры тоже слыли неплохими физиономистами. Возможно, Цуман надеялся, что обойдется без кровопролития. А возможно, и не надеялся…
– Что было дальше? – Беспальцеву стал противен этот криминальный прихвостень, для которого человеческая жизнь измерялась ценой золотой безделушки.
– Жора поехал в Вознесенск, а на следующий день пришел ко мне и сказал, что уломал часовщика и часы у него, – признался ювелир. – Однако дать их он мне не может, потому что суммы, выданной ему на расходы, не хватило – сдавшийся часовщик запросил вдвое больше. Георгию пришлось спешно занимать у своих знакомых в Вознесенске, и сейчас нужно отдавать долг. – Он схватился за голову. – Когда Фисун назвал сумму, она оказалась непомерно огромной. Мне тоже пришлось занимать, да не у одного знакомого, а у нескольких, и все это небедные люди…
– Фисун забрал деньги? – спросил Виталий, прищурившись. Ювелир облегченно вздохнул:
– Не успел. Ваши взяли его раньше, – он снова вытер пот со лба. – Знаете, в ожидании его прихода я впервые подумал о том, что он может меня убить. И мне стало так страшно, так страшно, как еще не было ни разу в жизни.
– Вы оказались недалеки от истины, – кивнул Геннадий. – Фисун не собирался расставаться с часами. На них можно было хорошо заработать, и не единожды. После передачи денег вы становились ненужным свидетелем.
Цуман закрыл руками побледневшее лицо:
– Что со мной будет?
– Это решит суд, – отчеканил Беспальцев. – Сейчас мы вас задерживаем.
Ювелир не возражал. Виталию показалось, что он даже обрадовался. В тюрьме ему было спокойнее, чем на свободе.
Когда его увели, Ганин повернулся к гостю:
– Ну что, Гена, ресторан остается в силе? Все преступники найдены, и, я думаю, их ждет справедливое наказание.
Майор усмехнулся:
– Я и не думал, что ты забудешь об этом. Что ж, есть ли неподалеку хороший ресторанчик? Я вас приглашаю. Славу и Тарасика тоже возьмем.
– Куда возьмем? – В дверь просунулась широкая физиономия Тарасика.
– В ресторан, – улыбнулся Ганин. – Товарищ майор нас приглашает.
Украинец расплылся:
– О, це дило. Пойду Славку позову. Виталий, звякни-ка нашему знакомому администратору в «Дельфин»… – Он виновато посмотрел на Беспальцева и добавил уже без украинского акцента: – Не знаю, как у вас в Вознесенске, а у нас в Одессе посреди бела дня заказать столик – большая проблема.
– Не бойтесь, – успокоил их Виталий и посмотрел на часы. – Ребята, у меня еще одно дело. Давайте встретимся на Соборной часиков в семнадцать.
Все закивали в знак согласия. Тарас и Слава спешно ретировались, а Виталий дотронулся до руки Геннадия:
– У нас с тобой общее дело. Пойдем поговорим с Фисуном. Он сейчас под охраной в больнице.
Беспальцев обрадовался:
– Давай. Теперь, когда у нас есть показания Цумана, расколоть его будет легче. Во всяком случае, постараемся.

     Глава 28Крым, наши дни
Сергей беспокойно спал всю ночь. Ему снился улыбавшийся Прокопчук, обещавший поймать его и засадить за решетку. Ивашов клялся, что не убивал отца, но следователь только качал дынеобразной головой и причмокивал. Адвокат вскочил в холодном поту, когда майор повел его в камеру с уголовниками, и распахнул окно, чтобы холодный утренний воздух освежил горевшую голову. Он любил обдумывать свои проблемы на свежем воздухе, и мама говорила, что в душе он, наверное, деревенский житель. Возможно, в чем-то она была права, и Сергей, когда ему приходилось что-либо осмыслить или принять решение, всегда старался выбраться на прогулку или выйти на балкон. По его мнению, свежий воздух заставлял работать не только голову, но и сердце. А еще заставлял проще смотреть на правые и неправые вещи в жизни – на «да» и «нет».
Уже начинало светать. Редкие автомобили проезжали по дороге, и редкие прохожие спешили на работу. Утренняя прохлада действительно принесла облегчение, прояснила мысли, и адвокат подумал, что без помощи дяди Виктора ему никак не обойтись. Если следователь так хочет посадить его, то у него это в конце концов получится, и помешать этому смогут только связи и деньги. Во всяком случае, первое время. А дальше… Дальше его адвокат будет искать доказательства невиновности своего подзащитного.
Сидя на подоконнике, Сергей смотрел вниз, видел, как постепенно просыпался город, и тихо молился о том, чтобы в Бахчисарайском менгире он обнаружил разгадку всей этой страшной тайны.
– Что ты делаешь? – Он обернулся и увидел, что Рита уже не спит и смотрит на него расширенными от удивления глазами.
– Думаю, – признался Ивашов и спрыгнул с подоконника. – Знаешь, мне придется позвонить дяде Виктору. Если нас схватит крымская полиция, никто, кроме него, не сможет мне помочь.
– Помнишь номер наизусть? – уточнила девушка. – Если так, попроси у Дмитрия мобильный и звони.
Сергей запомнил номер дяди Виктора не случайно: он был очень похож на номер его матери, отличались только две последние цифры.
– Разумеется, помню, – он прислушался. Судя по шуму, хозяин уже проснулся и принимал душ. Голос Кати не было слышно, однако Ивашов подумал, что она тоже не спит. Интересно, состоялся ли между ними разговор? Сдаст ли подруга Дмитрия его непрошеных гостей? Надев спортивный костюм, он вышел из комнаты. Катя стояла у большого зеркала в прихожей и расчесывала волосы, отливающие медью. Очень необычный цвет, если он у нее естественный. Увидев Сергея, она плотно сжала губы. Адвокат заметил: нижняя губа была полная, верхняя – тонкая. Они создали на ее лице горестный шов и казались преградой, сдерживающей внутреннее смятение.
– Не буду лукавить, что рада тебя видеть, – процедила Катя, наморщив курносый нос с парой веснушек. – Но и закладывать вас тоже не буду.
– Что так? – усмехнулся Сергей. – Заговорила совесть?
Она сверкнула на него зелеными глазами:
– Дима не хочет, чтобы я шла в полицию, а я уважаю решение любимого. И потом, вас все равно поймают – не здесь, так в Южноморске. Дмитрий сказал, откуда вы приехали, – она еще раз прошлась расческой по пышной гриве. – Если вас поймают, а его обвинят в укрывательстве, я скажу, что мы ничего не знали. Вы попросили подбросить до Бахчисарая, мы это сделали, не зная, кого везем. Разве так не бывает? Думаю, полиция поверит.
– Я постараюсь, чтобы она поверила, – сказал Ивашов как можно убедительнее. Катя бросила расческу на туалетный столик, в зубчиках блеснуло несколько волосков.
– Вот именно, постарайся.
– О чем речь? – из ванной вынырнул Дима с влажными волосами, вытираясь полотенцем. – Катя, мы едем после завтрака. Ты с нами?
Она немного помедлила с ответом:
– Ну разве я могу оставить тебя?
– Вот и отличненько. – Дмитрий пошел на кухню, и Сергей увязался следом.
– Твоя помощь мне не требуется, – насмешливо проговорил хозяин, бросая на табурет мокрое полотенце. – Катя все приготовит. Ни в какую полицию она не пойдет, во всяком случае, обещала.
– Да, у меня был с ней разговор, – кивнул Ивашов. – Слушай, Дим, не можешь одолжить свой мобильный для звонка? Хочу звякнуть хорошему знакомому, ну, тому, который много лет помогал моим родителям.
– Ты же не хотел его вмешивать! – удивился Дима, протягивая ему телефон. Сергей дернул плечом:
– Видишь ли, я подумал, что рано или поздно на меня выйдет крымская полиция. Но даже если не выйдет, меня схватят южноморские, когда я окажусь дома. И только вмешательство человека со связями поможет избежать ареста.
– Что ж, звони. – Хозяин достал хлеб из плетеной хлебницы и принялся нарезать его тонкими кусочками. Сергей вышел в коридор, где столкнулся с Катей. Девушка ничего не сказала, лишь быстро прошмыгнула мимо на кухню. Рита еще мылась в душе.
Оказавшись в одиночестве, адвокат принялся лихорадочно набирать знакомый номер. Дядя Виктор отозвался после первого гудка, словно его интуиция подсказала, кто звонит:
– Сережа, где ты? Почему не отвечаешь на звонки? Что случилось? С твоим адвокатом связался Прокопчук. Он утверждает, что полиция нашла пузырек с ядом в мусорном контейнере возле твоего дома, а на нем – твои отпечатки пальцев. Этим ядом был отравлен Олег.
– Что? – Ивашов прерывисто задышал. – Этого не может быть… Дядя Витя, кто-то упорно пытается меня подставить. Не верьте, я непричастен к смерти отца.
– Но тогда почему ты нарушил подписку о невыезде? – допытывался Виктор. – Это на тебя не похоже.
– Я ничего не нарушал, – выдохнул Сергей. – Прокопчук сам отпустил меня в Крым на пять дней.
Теперь долго и протяжно задышал Кондаков:
– В Крым? На отдых? Ты сошел с ума!
– Нет, не на отдых, – парировал Ивашов. – Дядя Витя, я не хотел вмешивать вас в это дело, считая, что могу разобраться во всем сам. Пожалуйста, послушайте, не перебивайте.
Виктор понемногу успокаивался, стал дышать ровнее:
– Говори, мой мальчик.
– Мне пришло письмо от отца, – начал Сергей, – он попросил кого-то отправить его, если с ним что-то случится (молодой человек намеренно умолчал о приходе какого-то приятеля, чтобы Виктор не обиделся на друга). – В письме была зашифрованная карта, вроде тех, которые дают геокешерам. Одна моя знакомая помогла мне ее расшифровать. По всему выходило, что в Крыму отец оставил мне какую-то вещь. И сейчас я на пути к цели.
– Ты хочешь сказать, что отыскал ее? – спросил дядя Виктор.
– Это было нелегко, но мы напали на верный след, – пояснил Ивашов. – Скорее всего, тайник в Бахчисарайском менгире.
– Что же требуется от меня? – спросил Кондаков быстро. – Я сделаю все, что в моих силах.
– Вчера нас задержала крымская ДПС, – продолжал адвокат. – Они забрали машину, в багажнике которой были все мои вещи. Документы я оставил в бардачке. Мне удалось сбежать от них, но, думаю, ненадолго. Мои приметы есть у каждого полицейского. Думаю, скоро меня задержат. А мне позарез надо попасть к менгиру.
– Я не знаю, что такое менгир, – проговорил Виктор и оборвал себя: – Впрочем, сейчас это не важно. Как ты доберешься до него без денег?
– Мир не без добрых людей, – улыбнулся Сергей. – Мне встретился хороший парень, который поверил моей истории и пообещал отвезти меня в Бахчисарай.
– Узнай номер его машины, – распорядился Виктор. – У меня есть большой человек в этих краях. На территории Крыма тебя не станут трогать. Мы пообещаем, что ты придешь в полицию Южноморска. Ведь ты придешь, верно?
– Да, да, конечно, – после разговора с дядей Виктором Сергей верил в лучшее.
– Где ты? – послышался голос Дмитрия из кухни. – Мы ждем тебя.
– Выйди на минутку, – попросил его адвокат и, когда хозяин подошел к нему, попросил: – Скажи номер своей машины. Дядя Виктор постарается, чтобы нас никто не задерживал.
Парень внимательно посмотрел на него:
– Ты в этом уверен?
– Да, да, – Сергей закивал, как китайский болванчик. – Он поможет мне. Мне и Рите.
– Тогда хорошо, – Дмитрий взял мобильный, поздоровался, назвал номер своего микроавтобуса, уточнив марку и цвет, и передал мобильный Ивашову: – Держи. Он хочет еще что-то сказать.
– Сереженька, держись! – взволнованно проговорил Кондаков. – И помни: я спасу тебя.
– Я верю, – ответил адвокат и добавил: – Сейчас ближе вас у меня нет никого на свете.
Когда в трубке раздались гудки, он вернул телефон Дмитрию, и они пошли на кухню, манившую вкусными запахами жареного бекона.
– Может быть, лучше было не сообщать ему об этом? – Дмитрий взял сковороду и положил на тарелку Сергея огромный кусок яичницы. – Я вспомнил, что у меня есть парочка знакомых байкеров, которые знают все ходы и выходы. Они стопудово вывезли бы тебя на материк, даже доставили бы в Южноморск, а там ты бы действовал по ситуации.
– В том-то и дело, что ситуация оставляет желать лучшего, – грустно сказал Сергей, цепляя вилкой жареный помидор. – Если бы я собирался вечно прятаться в Южноморске, твой вариант подошел бы мне, как никакой другой. Но я обязан явиться в полицию – и не все ли равно, как попаду в родной город? Тюрьмы мне не избежать, во всяком случае, на какое-то время, и вся надежда, что я пробуду там недолго, только на дядю Виктора.
– Тюрьмы? – Рита и Катя переглянулись и охнули.
– Я же говорила, – начала медноволосая пассия Дмитрия, но он стукнул кулаком по столу. Кулак был здоровый, с голову теленка, посуда жалобно задрожала, а железная ваза причудливой формы, неизвестно для чего стоявшая в центре стола, опрокинулась, и Ивашов некстати подумал: хорошо, что в ней не было цветов. Вода растеклась бы по скатерти, намочила хлеб, закапала на пол… Гримаса на лице приятеля говорила о том, что он был сильно раздражен.
– Какая чушь лезет в голову! – прошептал он и отмахнулся от мыслей, как от назойливых мух, понимая, что это защитная реакция. Ему казалось, что сегодня решалась его судьба, да и не только его судьба, сегодня чаша весов должна была склониться в сторону справедливости. Дмитрий смотрел на нового знакомого, на бледном лице которого читались противоречивые чувства, и понимал его.
– Ребята, кажется, нам пора, – сказал хозяин и, положив тарелки в мойку, поправил волосы. – Всем одеваться – и в машину.

     Глава 29Одесса, 1965
Вторая городская больница находилась в трех троллейбусных остановках от РОВД. В больничном коридоре, пахнувшем карболкой и хлоркой, дежурили два милиционера: даже с раненой ногой Фисун мог попытаться скрыться. Из палаты вышел усталый врач средних лет, и Ганин кинулся к нему:
– Как наш подопечный?
Тот пожал плечами:
– Вы же не спрашиваете, будет ли он жить.
– Я и так знаю, что он переживет нас с вами даже со своим туберкулезом, если не получит вышку, – пошутил Ганин и открыл дверь. Георгий с посеревшим злым лицом лежал на постели.
– О, начальнички пришли! – обрадованно проговорил он, увидев следователей. – И что вам на этот раз нужно?
Виталий показал ему часы:
– Сам все расскажешь или мне помочь?
– Да шо рассказывать? – удивленно спросил Георгий, кося под дурачка. – Шо ты мне показываешь? Я впервые это вижу. Шо это такое?
– Ты плохой артист, – улыбнулся Беспальцев, – только игра одного актера здесь не пройдет. Этот вещдок тянет на вышку.
Фисун дернулся и заскрипел зубами:
– Мокруху мне шьете? Ничего у вас не выйдет, – он расплылся в улыбке, показав щербинку между передними желтыми зубами. – Слышите? Часы нашли в моей хате, говорите? А мне их подкинули, тот же Цуман. Или кто еще, скажем, Будченко. На этом я и буду стоять, поняли? Голыми руками хотите взять? – Он скрутил здоровенный кукиш. – Нате-ка, выкусите.
Геннадий и Виталий переглянулись.
– В общем, мы хотели получить от тебя чистосердечное, – признался Ганин. – Оно, как известно, смягчает наказание. Но если ты не хочешь…
Фисун отвернулся к стене и закрыл глаза. Беспальцев потянул коллегу за рукав:
– Пойдем отсюда. С ним все ясно.
Они вышли из больницы, и Виталий взглянул на часы:
– До встречи с нашими товарищами осталось полтора часа. Доедем до центра и немного прошвырнемся. Не против?
– Кто же будет против? – усмехнулся Геннадий.
Они сели в троллейбус и вскоре уже выходили на Соборной площади. Геннадия удивило, что все скамейки были заняты.
– Народу-то! – изумился он, и Виталий расхохотался:
– Ты забыл, что сегодня суббота. Это у нас с тобой каждый день рабочий. А у людей нормальная жизнь. Посмотри-ка на них.
По центральной аллее текла непрерывающаяся людская река. На скамейках трех главных аллей сидели семьями, короткую поперечную аллею оккупировали молодые мамаши с колясками, на детской круглой площадке играли малыши. Больше всего народу было возле памятника Воронцову. По отполированному граниту прыгали пацаны, качались, будто на качелях, на литых цепях ограды, а граф, в свое время помогавший опальному поэту Пушкину, невозмутимо взирал на них с высоты.
– Обрати внимание на нашу Дерибундию, – хихикнул Виталий, но Беспальцев и сам поражался количеству народа и транспорту, еле-еле пробиравшемуся среди людей по узким улочкам.
– Погода сегодня хорошая, – Геннадий с удовольствием вдохнул полной грудью морской воздух. – Дождя будто и не было… Вот народ и высыпал на прогулку. Надеется, что бабье лето продолжается.
На углу улицы К. Маркса и Дерибасовской от толпы отделялся первый поток, текущий вниз до памятника Дюку Ришелье. Часть толпы, дойдя до улицы Ленина, спускалась мимо Оперного театра к Думе, пушке и памятнику Пушкину. Виталий и Геннадий быстрым шагом добрались до Пушкинской и по ней вышли на Приморский бульвар. Беспальцев почувствовал усталость.
– Посидеть бы, – вздохнул он, – да полюбоваться красотой.
Майор взглянул на Ганина, но тот ответил не сразу, погруженный в свои мысли.
– Вспомнились студенческие годы, – после паузы сказал капитан. – Так получилось, что почти все мои друзья жили здесь, в центре. Ох, молодость, молодость! – проговорил он мечтательно. – Мы использовали любую возможность, чтобы увидеться. Находился инициатор нашей встречи, который выступал с предложением «вздрогнуть», «освежиться» или «дать по банке». Ну, ты понимаешь, что это означает.
Беспальцев кивнул:
– Так же и у нас.
– Тут же начинались судорожные поиски финансов, выгребалось содержимое карманов, – продолжал вспоминать Виталий с улыбкой на губах, – и необходимая сумма обычно находилась. Мы шли в «Театральный» возле кинотеатра Горького. Тамошние блюда были нам по карману. О таких элитных ресторанах, как «Украина», приходилось только мечтать. – Он щелкнул пальцами. – Да и шашлычная «У бабы Ути» была нам не совсем по карману. Иногда наш взнос не позволял посещать и «Театральный», и тогда мы искали подходящий винный погребок. Знаешь, как их называли в народе? Винарки или бодеги.
– Куда же мы пойдем сегодня? – поинтересовался Беспальцев. – Ты, насколько я знаю, никому не звонил и столик не заказывал. Неужто в шашлычную или в «Театральный»?
Виталий лукаво посмотрел на него:
– Обижаешь. Сегодня мы совершим незабываемый поход в «Украину». У меня там знакомый администратор. Столик найдется, я ручаюсь. И обслужат нас по первому разряду. А теперь, – он хрустнул суставами, – пойдем обратно.
– Сил нет! – пожаловался Геннадий. – Такое впечатление, что ты протащил меня по всей Одессе.
– Не по всей, Одесса большая, – усмехнулся Виталий. – Пойдем, наши ждут.
Они вклинились в людской поток, державший путь к Соборной. Ноги Беспальцева заплетались, мышцы болели. Он подумал, что в последнее время в основном сидел в кабинете. Догонять преступников уже не приходилось, физподготовку сдавали кое-как, и Беспальцев дал себе слово бегать по утрам. Но сдержит ли он его? Сколько раз давал обещание жене бросить курить – и никак не получается. Да и как получится, если его работа – сплошные нервы?
Поток людей нес их по Дерибасовской, к Соборной. Они поспели как раз вовремя. Тарас и Слава ждали их на остановке автобуса.
– Ну, куда пойдем? – поинтересовался Тарас без привычного украинского акцента.
– В «Украину», – уверенно ответил Виталий.
– Це дило, – опять перешел на украинский оперативник.
– А ты уверен, что там есть свободные столики? – удивился Слава. – Недавно моя мама хотела посидеть там с подругой, да ничего не вышло.
– А у нас выйдет, – заверил их Ганин. – Вот увидите.
Они прошагали квартал. Когда коллеги подошли к ресторану, Виталий открыл массивную дверь и кому-то улыбнулся. Ему что-то ответили из освещенной глубины, и следователь махнул рукой, как бы подзывая друзей:
– Проходите.
Милиционеры с каким-то трепетом прошли в освещенный зал. Администратор, полный одутловатый смуглый мужчина в белой рубашке и черных брюках, приветливо улыбался гостям.
– Ваш столик у окна. Позвольте проводить.
– Найдем, – отозвался Тарас, однако администратор проявил настойчивость и все же подвел их к сервированному столу. Все с удовольствием опустились на мягкие бархатные сиденья. Накрахмаленные скатерти и салфетки радовали глаз. Немолодая официантка с белой наколкой в высокой прическе подала меню.
– Я и так знаю, чего хочу. – Слава все же открыл меню и принялся водить пальцем, обращая внимание в основном на цены. – Хочу соляночку и жареную картошечку с котлетой по-киевски.
– Це дило, – отозвался Тарас. – Нехай буде солянка и котлета.
Виталий и Геннадий переглянулись.
– Пусть будет, – согласились они. Официантка словно ждала их выбор, потому что появилась очень быстро, будто ниоткуда. Приняв заказ и одобрив его («Солянка действительно вкусная, котлета просто тает во рту»), она скрылась и через две минуты поставила на стол бутылку шампанского.
– А это от нашего заведения. – Женщина улыбнулась, показав золотые коронки. Видимо, чаевые помогали ей неплохо жить.
– Хто ж це такий добрый? – удивился Тарас.
– Не знаешь? – усмехнулся Беспальцев. – А еще оперативник. Это новый директор ресторана, знакомый Виталия. Я угадал?
Он посмотрел на смуглого мужчину, сидевшего за первым столиком и что-то писавшего. Тот, словно почувствовав, вскинул черные глаза и улыбнулся.
– Точно он, – констатировал следователь. – Ну, ребята, откупоривай.
Бутылка задрожала в мощных ладонях Тараса. Пробка взвилась в потолок, вызвав визг у дамы за соседним столиком. Пенящееся белое шампанское было разлито по бокалам с высокими ножками.
– За благополучное завершение дела, – коллеги звонко чокнулись и пригубили напиток.
– Боюсь, Фисуна нам не расколоть, – печально произнес Ганин. – Тертый калач.
– Ну и черт с ним! – отозвался Слава. – Улик выше крыши. Суд приговорит к вышке, я уверен. Честно говоря, я бы с ним на скамью подсудимых и Цумана посадил. Знаю я этих ювелиров. Наживаются на краденом.
– Цуман, скорее всего, получит условное, – Беспальцев полюбовался золотистым цветом шампанского. – Может быть, сделает какие-нибудь выводы. Во всяком случае, прекратит водиться с криминалитетом.
– Горбатого могила исправит, – усмехнулся Ганин. – Слишком хорошо этот ювелир за счет криминала живет.
– Ладно, ребята, давайте еще по одной, – Слава снова наполнил бокалы. – За нашу милицейскую дружбу.
Коллеги чокнулись. Приятное тепло согрело, захотелось забыть обо всем плохом.
– Что ни говори – здорово! – воскликнул Виталий. Как бы подтверждая его слова, официантка на огромном подносе внесла дымящуюся ароматную солянку. Друзья принялись есть, нахваливая блюдо. Котлеты оказались выше всяких похвал. Когда тарелки опустели вместе с бутылкой шампанского, Геннадий достал кошелек и попросил официантку:
– Счет будьте добры!
– Э, нет, так дело не пойдет, – вмешался Слава. – Про ресторан – это была шутка. Ты у нас в гостях, Гена, а в гостях не принято платить.
– Но… – собирался запротестовать Геннадий.
– Все нормально, – Виталий кинул на стол две красные десятки. – Лилечка, сдачи не надо. Гулять так гулять.
Официантка с высокой прической улыбнулась, снова блеснув золотом:
– Ой, гляди, Виталя, жена заругает. Четверть зарплаты прогулял.
– Не заругает, – ответил Ганин как-то неуверенно и тяжело поднялся, поглаживая живот: – Накормили на убой. Пойдем, ребята.
Они медленно, словно нехотя, вышли из ресторана и на Соборной площади распрощались.
– Когда в Вознесенск? – поинтересовался Тарас, похлопывая Беспальцева по плечу.
– Завтра планирую, – ответил следователь. – Потом приеду на суд. Обещайте, что пойдете в ресторан, только я угощаю.
– Обещаем, – хором ответили коллеги и дружно заскочили в автобус, направлявшийся в новые районы Одессы. Геннадий посмотрел на блестевшее вдалеке море, улыбнулся и отправился к дяде, чтобы перед автовокзалом выпить горячего чайку с яблочным вареньем.

     Глава 30Крым, наши дни
Когда микроавтобус мчался по оживленной трассе, Сергей старался успокоиться и сжимал ладошку Риты. Девушка казалась на удивление спокойной, словно была уверена в том, что их не ждет что-то плохое или очень плохое, наоборот, все закончится замечательно. Вскоре новый знакомый остановил машину напротив дымящей, коптящей большой трубы и сказал:
– Эта дорога ведет к менгиру. Могу подъехать еще ближе.
Ивашов замотал головой:
– Нет-нет, мне кажется, мы должны сами… Ну, ты понимаешь. И вообще, огромное тебе спасибо. Если бы не ты… – он запнулся, не находя слов, но Дмитрий и не требовал от него благодарности.
– Вас подождать?
– Не надо, – отказался Сергей. – Мы немного побудем здесь, а потом… – он снова запнулся, вспомнив, что у них нет денег. Парень порылся в карманах широких спортивных штанов и достал несколько пятисоток:
– Вот, держи. Должно хватить на билеты.
– Спасибо. – Сергей не любил, когда при нем начинали плакать, не терпел слез, потому что они приводили его в растерянное состояние, и сам никогда – во всяком случае, в юношестве – не плакал, но тут почувствовал, как его глаза увлажняются, и обнял Дмитрия:
– Я верну тебе все до копеечки. Если удастся выпутаться, позвоню и приглашу в гости. Приедете ко мне в Южноморск, и пойдем в самый дорогой ресторан.
Зеленые глаза Кати сузились, на губах мелькнула язвительная усмешка, но девушка промолчала.
– Что ж, я готов, – ответил Дмитрий и еще раз обнял нового друга. – Жду звонка с нетерпением.
– Заметано.
Дмитрий обнял и Риту, а Катя нехотя подала Сергею руку и процедила:
– Желаю успеха.
Рита и Ивашов подождали, пока микроавтобус тронется с места, и медленно пошли в гору. Девушка, как всегда, уверенно вела вперед.
– Еще до того, как мы лишились телефонов, я посмотрела весь путь, – сказала она, и Сергей подумал, что сейчас ближе и дороже Риты у него нет никого на свете. Удивительная все-таки штука – жизнь. Еще какую-то неделю назад он и не подозревал о ее существовании, и вот Рита – самый верный его друг, друг, который не бросил в беде и прошел с ним через многие испытания.
Он повернулся к ней и вдруг обнял и поцеловал. От удивления девушка отпрянула, покраснела и тихо спросила:
– Зачем ты это сделал? Я ни на что не претендую, пойми. Просто захотелось помочь тебе. Геокешеры своих не бросают.
– Рита, – начал он проникновенно, но оборвал себя: на грунтовой дороге, напротив коптящей, белой, с красными полосками, трубы, объяснение выглядело смешным и нелогичным, – я хотел сказать тебе «спасибо». Спасибо за все.
– Не за что. – Она медленно пошла по грунтовке, окаймленной выжженной солнцем травой. По всему было видно, что день опять будет жарким, но пока солнце путалось в розовых облаках, и Ивашов жадно дышал, набирая полные легкие бодрящего степного воздуха, напоенного медвяным запахом трав, вовсю наслаждался великолепным утром, стараясь позабыть о тех трудностях, которые недавно отравляли ему жизнь. Что было и что будет – черт с ним. Главное – сейчас, в эту минуту, все просто отлично.
Среди запахов особенно выделялся запах полыни, а вот и она сама показалась на голых степных участках серебристыми кустиками. Чахлое деревце, наверное, дикую грушу с торчащими, как коровьи соски, острыми зелеными плодами оккупировали воробьи, весело чирикавшие вслед путешественникам. Впереди виднелись небольшие горы, покрытые травой и жидким кустарником. По сравнению с горами Старого Крыма они казались лысыми и безжизненными. Грунтовка становилась все хуже и хуже, вероятно, по ней ходили не так часто, как по тропе к храму Солнца. Они немного поднялись вверх и остановились у камня, ржавого от покрывавшего его мха.
– Это и есть менгир, – пояснила Рита и любовно погладила шершавую поверхность. – Правда, чем-то похож на обрубленный столб?
Сергей кивнул и вспомнил снимок, присланный отцом. Да, на нем запечатлелась поверхность именно этого камня, ржавая, испещренная бороздами… Господи, как долго они его искали!
– А вон и грот, – тонкий пальчик Риты взмыл вверх, и Ивашов увидел на небольшой скале круглый грот с отверстием. Он напоминал маленькую пещеру, причем рукотворную, и Сергей подумал, что все это, вполне возможно, когда-то создали люди. Все ученые говорят о существовании древних цивилизаций, и еще никто не доказал, что их не было на земле. Напротив, находят подтверждение их пребывания.
– Смотри, – засмеялась Рита, вытащив из щели-морщинки камня десять рублей, немного потускневших и поцарапанных, – кто-то счел это алтарем и оставил монетку.
Ивашов еще раз провел рукой по камню, пытаясь найти углубление, но рыжий, морщинистый менгир имел много щелей, но ни одной подходящей для того, чтобы спрятать какую-нибудь вещь.
– Пойдем. – Рита взяла его за руку, и они, перейдя неглубокую балку, сплошь поросшую высокой зеленой травой, вскарабкались на гору, покрытую карликовыми кустарниками с блестящими зелеными листьями, к гроту. Рита первая подбежала к нему и захлопала в ладоши:
– Сережа, посмотри, как красиво! Нереально красиво!
Ивашов последовал за ней. Из круглого отверстия, стены которого хранили следы пребывания туристов (каких только автографов здесь не было!) открывался потрясающий вид на холмы, покрытые травой и кустарником, небо казалось ярким голубым куполом, не запятнанным ни единым облачком, дымка тумана, едва заметно проступающая над горизонтом узкой полосой, служила фоном, на котором отчетливо виднелась цепь далеких гор на другой стороне дороги, но сам менгир будто исчез. Сергею, стоявшему на краю скалы, показалось, что он каким-то чудесным образом поднимется в воздух и воспарит над бездной… Отчего люди не летают, как птицы?
– О чем ты думаешь? – Она, как всегда, была рядом, чутко следя за его состоянием. Он пожал плечами:
– Так, о многом. Кстати, куда пропал менгир?
– Он виден только из одной точки, – Рита немного отошла от отверстия влево. Сергей последовал ее примеру и действительно увидел серо-белую верхушку необычного камня.
Внизу грота, в скале, было много углублений, будто кто-то «пропахал» автоматной очередью, и девушка сказала:
– А вот и то, что нам нужно. Давай поищем твой тайник. Десять метров вниз – это много, скорее речь идет о сантиметрах или миллиметрах.
Они присели, стали искать нужное отверстие, откидывая камешки, попадавшие в углубления, и вскоре Ивашов, найдя довольно значительную дыру, присыпанную гравием, откопал черную коробочку из пластмассы, завернутую в полиэтиленовый пакет. С каким-то внутренним трепетом, словно святыню, подобную священным артефактам, адвокат развернул пакет и открыл коробку. Он ожидал увидеть там все, что угодно, но только не старинные часы в круглом золотом корпусе, с цепочкой.
«Часы-брегет», – мелькнуло у него в голове, и адвокат затрясся, как в лихорадке. На лбу выступила испарина. В памяти возник дядя Виктор, моложавый, улыбавшийся, преданный друг отца и матери. Разве не эти часы он просил тогда, на своей даче?
Рита, затаив дыхание, следила, как Сергей бережно достал их из коробочки, и на каменный пол грота, древнего, как мир, выпала сложенная в трубочку записка. Сергей развернул ее, будто древний пергамент, который может рассыпаться от грубого прикосновения, и вскоре читал написанные отцом строчки, чувствуя, как против его воли увлажняются глаза: «Дорогой сын! Если ты читаешь эту записку, значит, меня нет в живых. Знаешь, мне не страшно уходить из жизни: я сделал много глупостей, а за все надо платить. Жаль, что мы с тобой так и не подружились. Глупая гордыня помешала сделать это. Но если ты сейчас здесь, в гроте, смотришь на сумбурные строки моего послания, я счастлив. Ты совершил то, что я от тебя хотел. Я уверен, ты не раз удивлялся, почему я заставил тебя посуетиться, но мне было нужно, чтобы ты кое-что понял. Наверное, в поисках этого артефакта – часов Митьки-Китайчика, криминального авторитета Одессы, – ты облазил все священные места Крыма, и я несказанно рад этому. Уверен, ты изменился, как все, кто их посещал, и это дает надежду, что твоя ненависть ко мне утихнет. Поверь, благодаря им я стал другим человеком… Если бы можно было что-то исправить, я бы вернул все назад. Но, к сожалению, это невозможно. Зато возможно другое. В нашей стране много разрушенных временем святынь, которые до сих пор не приведены в порядок. Я всегда мечтал возродить их, мне казалось, что таким образом я искуплю хотя бы десятую часть своих грехов. Однако сделать это мне уже не суждено. За часами началась охота, и мне пришлось спрятать их в таком месте, о котором не догадались бы желающие их получить. Прошу тебя, исполни мою мечту, используй деньги на реставрацию святынь и молись за мою грешную душу. Думаю, их хозяин не был бы против. Не всем знаком факт, что Митька учился в религиозной школе… Если ты возвратишь людям хотя бы одну святыню… – Ивашов не замечал, что читает вслух, и чуткое ухо Риты прислушивается к каждому слову.
– Там есть деньги, кроме часов? – удивилась девушка. – Или отец думает, что ты их продашь?
– Не знаю, давай дочитаем до конца, – Сергей неловким движением смахнул предательскую слезу, которая все-таки появилась на ресницах. – И, сынок, не доверяй Виктору.
– Там есть нечто большее, чем деньги, мой дорогой, – раздался звучный голос, словно сотрясший стены грота, голос, знакомый до боли, и в проеме показался дядя Виктор.
Ивашов знал, что этот человек встанет на его пути рано или поздно, знал, как только увидел часы и прочитал письмо. Все это было связано с большими деньгами, и адвокату стало понятно, кто убил его отца и Анфису. Тот, кто просил его отдать часы, как только он вступит в наследство. Тот, кто всегда находился рядом, кто следил за каждым его шагом. Тот, кто имел много денег и мог перекупить следователя. А уж такую безделицу, как подсунуть улику…
Появление этого человека смутило Ивашова только по одной причине: он не понимал, как дядя Виктор мог так быстро оказаться у менгира. Мог, если только находился не в Южноморске. Мог, если давно знал, где находится сын его друга. Майор Прокопчук… Этот продажный следователь слил ему информацию.
Сергей сжал кулаки, а дядя Виктор в модном джинсовом костюме насмешливо наблюдал за ним. Утреннее солнце ударило ему в лицо, резко подчеркнув морщины, красноречиво говорившие о многих бессонных ночах. Разве с нечистой совестью можно крепко спать?
– Ты похож на мать, дорогой! – воскликнул он, улыбаясь. – С ее лица я считывал информацию, как экстрасенсы с кусочка сахара. Да, дорогой, это все я. Я убил твоего отца и Анфису.
Эти слова больно ударили Ивашова, несмотря на то, что он все понял.
– И вы много лет притворялись другом отца и матери? – выдавил он, заметив, что его голос срывается от волнения. – Как можно так лицемерить? Как можно поднять руку на друга? У меня не укладывается в голове.
– Ничего личного, просто бизнес, – дядя Виктор сказал это так просто, так буднично, словно речь шла о покупке кухонной утвари. – Видишь ли, дорогой, твой отец тоже не был святым. Сколько бандитов вышло на свободу благодаря его сильным адвокатским речам! Если бы он был жив, вряд ли рассказал бы тебе, как подтасовывал улики.
– Во всяком случае, он никого не убил, – парировал Сергей, смахивая капли пота. Одна попала в глаз, и глаз защипало.
– Ну, это еще бабушка надвое сказала, – усмехнулся Кондаков. – Возможно, сам Олег и не стрелял, но его подзащитные пролили немало кровушки.
– Бандиты не уважают тех, кто предает товарищей, – буркнул Ивашов. – Значит, вы хуже их. Убить ради часов… Каких-то часов, пусть и Митьки-Китайчика.
– Не ради каких-то, – Виктор шагнул в отверстие, нагнувшись, и взял коробочку из холодных рук Сергея. – Олег написал тебе про деньги, ты спросил, где они. Сейчас увидишь.
В больших руках Кондакова появилась миниатюрная отвертка. Он повертел брегет в руках, что-то покрутил. Часы распались на две половинки, и оттуда выпала пожелтевшая бумага. Виктор поднял ее так же бережно, как Сергей несколько минут назад коробку с артефактом, и, развернув, показал Ивашову. Маленькая пожелтевшая бумажка оказалась миниатюрной картой. На ней были отмечены значками какие-то места, как змеи, извивались карандашные линии.
– За часы я получу большие деньги, – усмехнулся Кондаков. – Я уже связался с родственниками Китайчика, с его правнуками. Но эти деньги не сделают мне погоды, как принято говорить. У меня огромный долг, слышишь? Огромный!
Сергей с ужасом смотрел на человека, которого еще час назад считал родным и близким.
– Не знал, что у вас долги, – процедил он, – внешне вы всегда выглядели благополучным.
Кондаков махнул рукой:
– Тебе известно, что твой отец помогал бандитам, – продолжал он. – Я думал, что я умнее Олега, потому что, однажды выступив посредником между Олегом и криминальным авторитетом, захотел войти к нему в долю, а он имел дело с наркодельцами из Колумбии и оттуда же получал товар – первоклассный героин. Наркоделец взял меня в долю, а потом я подмял под себя весь наркобизнес города и его окрестностей.
– Вы? – глаза Сергея расширились от ужаса. Такого он не мог представить и в самом кошмарном сне.
– А что тут такого? – удивился Виктор. – Мы же говорим: наркобизнес, и никак иначе. Следовательно, этот бизнес не хуже любого другого.
– Но этот бизнес калечит и убивает людей! – крикнула Рита. Виктор повернул голову и посмотрел на нее как на надоедливую муху – не больше.
– Вы о наркоманах? Никто их не калечит и не убивает. Они сами хотят уколоться, готовы даже продать родную мать за одну дозу, а я просто предоставляю им такую возможность.
Сергей закрыл глаза, вспомнив далекие школьные годы. В его классе было много детей обеспеченных родителей. Наркодилеры, симпатичные с виду парни, разъезжавшие на дорогих тачках, втирались к ним в доверие, чтобы заставить уколоться хотя бы один раз. И многие велись на их разговоры о том, что настоящие люди должны в жизни попробовать все. Ивашов вспомнил, как смеялись над ним одноклассники, уже подсевшие на иглу.
Его не атаковали наркодилеры, потому что не ждали от него прибыли: одна мать – где ей взять деньги? Он мог украсть их, чтобы доказать одноклассникам, что не хуже их, однако отдавал себе отчет, что может привыкнуть к наркотикам после первого укола и уже не вылезти из этой ямы. И оказался прав. Сколько хороших и умных ребят так и окончили свои дни либо под забором от передоза, либо в наркологической клинике, в ужасных мучениях. Неужели дядя Виктор уже тогда направлял парней-наркодилеров?
– Для вас наркоманы не люди, – процедил Сергей, не глядя в глаза Виктору. – Наверное, вы не отдаете себе отчет в том, что сами сделали их нелюдями.
Кондаков поморщился:
– Не взывай к моей совести, малыш. Это бесполезно. Люди могут расходиться во взглядах. У нас полярные взгляды на один и тот же вопрос.
Сергей ничего не ответил. Что можно было сказать? Да и зачем? Этого человека никто уже не смог бы переубедить.
– Но давайте пойдем дальше. – Улыбка дяди Виктора стала ледяной. – В нашем отделении полиции попался честный следователь, который дал себе слово покончить с наркобизнесом. Он поймал несколько курьеров с большими партиями, и я влетел на деньги, на огромные деньги, мой мальчик. Мои поставщики в Колумбии шутить не любят. Они дали мне время – полгода. Я честно пытался насобирать нужную сумму, но это оказалось пустым делом. Даже если я продам свою квартиру и загородный дом, то заплачу лишь четверть нужной суммы, даже не четверть, а пятую часть. Вся надежда на это, – он показал на маленькую желтую бумажку. – Знаешь, что это?
Ивашов покачал головой:
– Боюсь даже предположить.
– Да, угадать трудно, – согласился дядя Виктор. – Это карта, та самая золотая карта. Неказистая с виду, но очень ценная. Знаешь, чем она ценна? Тем, что на ней отмечены места в одесских катакомбах. Может быть, тебе неизвестно, что именно там спрятал сокровище Митька-Китайчик.
– Митька-Китайчик? – удивился Сергей.
– Да, этот криминальный авторитет был безумно богат, – кивнул Кондаков. – Просто немыслимо богат. Про таких говорят – как Крез.
Когда он создал отряд, то решил не отдавать большевикам богатства, а спрятать их до лучших времен в одесских катакомбах. Многие годы пытались их отыскать, но ничего не получилось. Кое-кто знал, что Китайчик перед отправкой на фронт нарисовал карту, но она затерялась в бескрайних просторах так же, как и его часы. Хитрый Митька спрятал карту в часах, представляешь? Люди, которым удавалось их раздобыть, об этом не ведали, потому что Митька написал, где находится карта, только своей жене. Он очень хотел, чтобы брегет достался его дочери Агате как память об отце, и не только память. Но когда поезд, где он ехал, остановили, Дмитрий спрятал часы в буханке хлеба, швырнув ее беспризорнику. С этого момента часы затерялись между Одессой и Вознесенском. Сара была готова заплатить за них огромные деньги: о, она была состоятельной женщиной.
Тебе известно, что Сара уехала с мужем родной сестры Китайчика, которая умерла в больнице практически в тот же день, когда застрелили ее брата? Они рванули сначала в Индию, потом во Францию, где и поженились. Вдова Митьки владела несколькими домами и заводом – и все это была готова отдать за часы. Ей не были нужны деньги. Она мечтала приобрести то, что бы напоминало о любимом муже.
В шестидесятые годы Сара нашла человека, который обещал ей отыскать их, какого-то грузинского криминального авторитета. Про него говорили, что он умеет хранить тайны. Ему не посчастливилось найти их, и перед смертью он рассказал об этом некоторым из своих подельников, которым доверял. Говорят, бедняга умолял их вернуть часы семье Китайчика. Те тоже пытались найти их, и им не повезло. Наверное, ни от одного из них, как говорится, не было утечки информации, и поэтому человек, который случайно выиграл их в карты в Ялте, понятия не имел об их содержимом. Он продал брегет часовщику Гольдбергу, когда ему понадобились деньги. Смешно, что и Гольдберга укокошили из-за часиков, не догадываясь о карте. За часы Китайчика всегда давали хорошую сумму. Потом милиция поймала убийцу, приговорила к вышке, а брегет исчез из комнаты вещдоков.
Рядовой служащий РОВД долгое время боялся их засветить, даже переехал из Одессы в Южноморск, а потом оставил в наследство сыну, тот же, криминальный авторитет, подарил их твоему папаше за оказанные услуги, Олег говорил, что бандит не разбирался в ценности антикварных вещей, признавал только «зеленые», – он глотнул, нервно поморщился, будто вспоминая неприятные моменты. – Когда я увидел их у него, сразу понял, какую ценность держит в руках Олег: видишь ли, мой дорогой, на тот момент я знал их историю. Однажды мне посчастливилось познакомиться с коренным одесситом, предки которого были знакомы с женой Китайчика. Он и рассказал мне о карте в часах, и, что самое смешное, рассказал как легенду. Откуда твой папа узнал о карте – не имею понятия, может быть, тоже от какого-то одесского фраера. Но, позволю заметить, я попросил его продать их только тогда, когда дела стали совсем плохи. – Он сделал скорбное лицо, но эта маска плохо сочеталась с хищным ртом и злым блеском в глазах. – Я рассказал своему другу о своем бедственном положении…
– Естественно, умолчав о наркотиках, – вставила Рита. Он галантно поклонился девушке:
– Естественно. Но, как оказалось, Олег уже знал, чем я промышляю, и категорически отказался продавать брегет. Деньги, кстати, тоже не одолжил, за что и поплатился, – Виктор сморщился. – Разве так поступают настоящие друзья? А, Сережа?
– Наверное, так и поступают в таких вопросах, – твердо сказал Ивашов. Кондаков рассмеялся, раскатисто, демонически:
– Ну, тогда и я поступил, как настоящий друг, убив его. Согласись, я неплохо продумал детали убийства. Этот костюм Микки-Мауса… Проститутка Шахерезада, которой я заплатил, чтобы отвлечь ваше внимание.
– Зачем же было убивать Анфису? – скривился молодой человек. – Она обещала отдать часы мне.
– Если бы все было так просто… – задумчиво проговорил Кондаков. – Понимаешь, твой отец сказал: он оставит их тебе, и я не очень-то верил, что ты не в курсах и не водишь меня за нос. Якобы не нашел брегет – очень правдоподобное объяснение. Вот почему я решил порыться у Олега сам. О том, как незаметно проникнуть на его участок, а потом так же незаметно покинуть территорию, я знал: твой папаша сам посвятил меня когда-то в эту тайну – черный ход, сделанный так, на всякий пожарный. Впрочем, он должен быть у любого, кто связан с криминалом. Анфиса попалась весьма некстати, пришлось с ней разделаться, – он говорил об убийстве так же буднично, как о покупке хлеба. – Когда же я убедился, что дома у него действительно ничего нет, понял: нужно приняться за тебя. Олег умел все предусматривать в этой жизни, и рано или поздно с тобой кто-нибудь связался бы насчет часов и карты или пришло бы письмо от папаши…
Адвокат подивился его интуиции:
– И подставили меня, чтобы своевременно освободить и своевременно посадить, а еще больше для того, чтобы я, считая себя обязанным, держал вас в курсе, – продолжил он. – Тоже очень умно придумано. Объясните мне еще один момент: это Прокопчук сказал, где я нахожусь?
Виктор ухмыльнулся:
– Мог бы и не спрашивать. Только Боря знал, куда тебя понесло. Но Боря уже давно работает на меня. Лечение жены влетает ему в копеечку. Вот почему он не отказался от твоих трехсот тысяч. Узнав, куда ты поехал, я тут же рванул за тобой, прихватив несколько наркоманов, которые всегда мне помогали. Мы не упускали тебя из виду, дорогой, контролировали каждый твой шаг, пугая для того, чтобы ты был порасторопней. Узнав все о девице, которая так неожиданно стала твоей сопровождающей, я понял, что Олег действительно, как утверждал Прокопчук, прислал тебе зашифрованное послание, и только человек, набивший на них руку, может помочь в этом нелегком деле. Вот почему мы не особенно наступали вам на пятки, давали возможность найти часы. А отобрать – это нам было раз плюнуть. Кстати, мои подельники и сейчас здесь. Ребята! – крикнул он театральным голосом. – Выходите! Пришла пора снять маски.
Трое наркош-головорезов возникли, будто по взмаху волшебной палочки. По их мутным взглядам было видно, что они если не укололись, то травку точно покурили. У двоих в руках были ножи, третий же держал пистолет.
– Здесь их и прикончим? – деловито спросил третий с пистолетом. Виктор сжал губы, на лбу волнами собрались морщины.
– Здесь опасно, – наконец выдавил он. – Кто-нибудь может заметить. Сюда постоянно шастают туристы и искатели приключений. Возьмем их с собой и найдем тихое местечко.
Рита побледнела и прижалась к Сергею.
– И ты сделаешь это без стыда и совести? – спросил Ивашов, и Кондаков удивился, не увидев в его глазах и тени страха. – Хорошо, я готов, только отпусти эту девушку. Она не имеет ко мне никакого отношения.
Лицо Виктора вновь сделалось печальным, мелькнуло что-то, похожее на жалость.
– Нет, мой дорогой. – Он покачал головой. – Девушка слишком много знает. Она сама виновата, что ввязалась в эту авантюру. Не думаю, что ты не говорил ей об опасности.
Наркоман с пистолетом подошел к Сергею и ткнул его в спину:
– Идем.
– Ведите их к машине, – скомандовал Кондаков. – Заедем в лес. Тут, километрах в двух, есть чудесный лесок. Когда их тела найдут – если вообще найдут, – пройдет немало времени.
Наркоман снова ткнул в спину Ивашова:
– Ты слышишь, что тебе сказали? Спускайся к машине.
Адвокат виновато взглянул на Риту. Она была белее мела.
– Прости меня, – прошептал он. – Я должен был настоять, чтобы ты не ехала со мной. Но я не настоял…
Она ободряюще улыбнулась:
– Ты предупреждал меня. Виктор прав. Я сама захотела идти с тобой до конца.
– Я люблю тебя, – прошелестел он. – Ты слышишь? Я люблю тебя.
Девушка кивнула:
– Я знаю.
– Хватит телячьих нежностей, – крикнул худой наркоман со спутанными волосами. Его бесстрастное лицо не отражало никаких чувств, и Сергей подумал, что для Хозяина, коим оказался Виктор (а он еще не поверил Рите), это хорошая машина убийств. – Спускайтесь с горы.
Под прицелом они вышли из грота, спустились к оврагу, а потом свернули влево, где за пригорком стоял черный микроавтобус.
– Вы поменяли машину? – поинтересовался Сергей у дяди Виктора. – Я не видел у вас такой. Или это нечто вроде катафалка? Сколько людей вы отвезли на ней на кладбище?
Кондаков позеленел. Видимо, Ивашов попал в точку.
– Залезай! – крикнул он зло. – Тебе с твоей бабой там самое место!
Ивашов поднял ногу, чтобы поставить ее на ступеньку, окинул печальным взглядом окрестности, словно прощаясь с белым светом, – и вдруг произошло то, чего никто из них не ожидал. Из зарослей кустарника вынырнули парни в камуфляже с автоматами в руках, и послышался до боли знакомый голос:
– Бросай оружие! Лицом к машине.
Наркоманы не оказались стойкими бойцами, наверное, подумав, что лучше сдаться, иначе никто никогда не принесет им спасительной дозы. Ножи и пистолет выпали из ослабевших рук, звякнув о камни. Один из парней подошел к Сергею и положил ему руку на плечо:
– Ты и Рита свободны.
– Дима, но как ты здесь оказался? – Ивашов не мог прийти в себя от изумления. – Я сам видел, как вы с Катей уехали.
– Извини, не представился, – улыбнулся Дмитрий, запуская руку в длинные волосы. – Видишь ли, я работаю в ФСБ, правда, в отделе информации. Ну, и на всякий пожарный решил попросить своих ребят поприсутствовать неподалеку от менгира. – Он кивнул на Виктора. – Об этом голубчике мы давно слышали, только не предполагали, что это такой респектабельный гражданин. Он и в нашем городе создал сеть наркоманских притонов.
– Неужели? – Кондаков повернулся к ним, и его лицо приняло прежнее доброжелательное выражение. – Неужели, молодой человек? И у вас есть доказательства? Советую вам немедленно отпустить меня, иначе благодаря своим связям я добьюсь того, что вас осудят за клевету и насилие.
– О доказательствах я позаботился в первую очередь, – усмехнулся Дмитрий. – Тоже на всякий пожарный, – он вытащил из кармана широких брюк «жучок». – Пришлось просить ребят и об этом. Здесь записан весь ваш разговор с Сергеем. Думаю, полиции он понравится.
– Это монтаж, – Кондаков еще защищался, еще барахтался в собственной лжи, но его круглое румяное лицо покрывалось бледностью, глаза тускнели.
– В полиции и проверят. – Дмитрий подтолкнул Виктора в салон микроавтобуса. – А вы, ребятки, спокойно уезжайте в Южноморск. Мы подбросим вас до Симферополя, прямехонько до автовокзала.
Рита издала радостный вопль и кинулась на шею новому другу. После нее Дмитрий перешел в объятия Сергея.
– Пойдемте. – Они проводили глазами микроавтобус, увозивший Кондакова и его подельников.
– Выкрутится? – с волнением спросил Ивашов. Говоря о связях, дядя Виктор не обманывал. Ивашов был уверен, что и в полиции, и в прокуратуре у него были свои люди. Однако Дмитрий отрицательно покачал головой:
– Сейчас его связями занимается ФСБ. Служба не даст ему ими воспользоваться. Думаю, скоро и его подельники окажутся на скамье подсудимых.
Ивашов еще раз обнял друга, нового друга, который сделал для него гораздо больше, чем другие. Нет, пословица «Старый друг лучше новых двух» верна лишь отчасти. Дмитрий обнял Риту и Сергея и повел их в машину.

     Глава 31Одесса, 1965
Прошло полгода. Беспальцев приехал в Одессу уже на суд. Подсудимый Фисун сидел в кресле на колесиках (рана на ноге заживала плохо). Его лицо, бледное, исхудавшее, с желтизной, тем не менее излучало уверенность и наглость. Он перебивал прокурора, старался увидеть в его речи какие-то нестыковки, отрицал все до последнего, и, когда объявили приговор – высшую меру, – удивленно привстал в кресле, будто не веря, что и в его случае возможно справедливое правосудие. После окончания слушания новые друзья – следователи и оперативники – собрались у здания суда.
– Ребята, как хотите, а сейчас не отвертитесь, – заверил их Геннадий. – Поехали в «Украину». Как я понимаю, благодаря тебе, Виталя, столик нам всегда найдется. Время обеденное, и у меня уже сосет под ложечкой.
Все тоже хотели есть и поэтому не отказались. И снова та же официантка принесла им солянку и котлеты. Из спиртного не заказали ничего: одесским коллегам нужно было на работу, да и Беспальцев хотел уехать сегодня, если получится.
– Ребята, – начал Слава, поднимая бокал с клюквенным морсом, – да, я понимаю, что это издевательство, – он кивнул на красный напиток, – однако другого нет. А тост есть. Я считаю, что благополучно наше дело завершилось именно сегодня. Фисун до последнего планировал выкрутиться. Но… Не вышло. Видели, даже его адвокат не слишком старался, хотя я про этого адвоката наслышан: та еще сволочь. Два убийства – это тебе не шутка. Колония его уже не исправит.
– Это точно, – согласился Тарас и похлопал по плечу Геннадия. – Гена, если бы на нашем столике сейчас стоял запотевший графинчик (не будем говорить с чем), я бы выпил за то, чтобы ты в следующий раз приехал не в командировку, а в гости.
– С удовольствием, – майор пожал плечами. – Только когда это будет? Вот начальник колонии на дачу в Лузановку приглашает. Поехал бы не задумываясь, да разве с нашей работой можно что-то планировать?
– Ладно, не будем о грустном, – Слава с сожалением посмотрел на пустую тарелку. – Ребята, спасибо этому дому, но нам пора к другому.
Виталий мельком глянул на часы:
– Точно. Пора. Шелест увидит, что мы всей братией куда-то завеялись, ругаться будет.
На этот раз Беспальцев настоял на том, что угощает он, и, преодолев сопротивление коллег, рассчитался с официанткой. Когда они вышли на улицу, майор снова порадовался хорошей погоде.
– Сказочно тут у вас… Правда, и у нас в Вознесенске потеплело, солнышко выглянуло. Порадовало за столько дней. Наверное, в благодарность за раскрытие преступления.
Друзья снова дошли до остановки автобуса и тепло распрощались. Как и в прошлый раз, Геннадий поехал навестить дядю.
* * *Через неделю после возвращения из Одессы в кабинете Беспальцева раздался междугородный звонок. Он сразу узнал голос Ганина, но не радостный и бодрый, как обычно, а встревоженный, срывавшийся.
– Два ЧП у нас, Гена, – сказал он, коротко поздоровавшись. – Фисун, гад, приговора не стал дожидаться, в камере повесился.
– Как? – От неожиданности Геннадий выронил карандаш, и он покатился по полу. – Почему?
– Так получилось, – вздохнул коллега. – Понимаешь, в камере на потолке крюк от старого фонаря остался. Сколько он лет торчит – никому и не известно. Никто и не думал вешаться. А вот наш Жора удумал. Петлю из простыней – и на небеса.
– Получается, сам привел приговор в исполнение, – задумчиво проговорил майор.
– Но это не все наши беды, – продолжал взволнованный Виталий. – Полковника нашего, почитай, тоже нет. Ну, я имею в виду, на рабочем месте. Сняли его.
– За что? – Геннадий нервно стал ковырять ногтем картонный белый лист, заменявший скатерть на столе.
– Я же сказал – два ЧП, – пояснил Ганин. – Второе похлеще, чем первое. Часы Митьки-Китайчика пропали.
Геннадий открыл рот и задышал, как вытащенная на берег рыба:
– Часы пропали? Но этого не может быть!
– Еще как может! – заверил его капитан. – Исчезли прямо из комнаты вещдоков. Несколько голов полетели, в том числе и начальника.
– Надо искать, – убежденно отозвался майор. – К краже причастны только работники вашего отдела.
– Работники нашего отдела, – Виталий сделал ударение на последнем слове, – могут творить чудеса. Разумеется, никто ничего не видел и не слышал. С кого спрашивать – непонятно. Не думаю, что часики отыщутся в ближайшее время.
– Ты сразил меня наповал. – Дрожащая рука Геннадия потянулась к графину с водой. – Просто наповал.
– Вот так, Гена, – Виталий цокнул языком. – И такое бывает в Одессе. Но ты все равно приезжай. Ребята передают тебе привет.
– Приеду как-нибудь.
Они попрощались, и Беспальцев осторожно, как хрустальную, положил трубку на рычаги. Он подумал, что грузинский криминальный авторитет, имя и фамилию которого Фисун отказался называть, наверняка добился своего. У бандитов такого масштаба есть все: связи, деньги. Кто знает, может, с его подачи Фисун и повесился? Или его умело повесили? Он понимал, что на эти вопросы, к сожалению, никто не даст ответа, во всяком случае, в ближайшее время.

     Глава 32Южноморск, наши дни
Прошло три недели со дня приезда Сергея из Крыма. В его жизни многое изменилось, впрочем, не только в его жизни, но еще и в жизни города. Ивашов напрасно беспокоился, что Виктор Кондаков наймет для защиты хороших адвокатов и те развалят обвинение, как карточный домик. Нельзя сказать, чтобы он не пытался это сделать, но следователь Самарин, назначенный вместо арестованного Прокопчука – шестерки Виктора, с энтузиазмом взялся за дело. В загородном доме Кондакова провели обыск и нашли сумки, доверху набитые наркотиками. Об этом Сергей узнал от самого Самарина, который, вызвав его в свой кабинет, пожал руку и принес извинения.
– Ваш так называемый друг семьи уже не отвертится, – пообещал он. – Кроме наркотиков в нашем распоряжении и другие улики. Живите спокойно, не оглядываясь. Теперь некому кидать вам нож в спину.
Журналисты подхватили эту историю со скоростью звука, и вскоре Сергей сделался местной знаменитостью. Клиентов у него прибавилось даже не вдвое, а впятеро, и молодой адвокат перестал заниматься ненавистными бракоразводными процессами: теперь у него был богатый выбор. Занятый работой, он успевал на свидания к Рите, продолжая делить ее с геокешингом и не требуя, чтобы она оставила эту игру. В суматохе он совсем забыл про часы Митьки-Китайчика, взятые у него как вещественное доказательство. Самарин обещал отдать их, когда следствие закончится, но… не отдал. Артефакт непостижимым образом исчез из комнаты вещдоков, как в далеком шестьдесят пятом.
Поэтому Сергей не смог выполнить просьбу отца, и по-прежнему зияет открытой пастью армянская церковь в Крыму, по-прежнему потихоньку разрушаются остатки храма Христа Спасителя на горе Бойка. Однако Ивашов и его любимая не отчаиваются. Они терпеливо копят деньги на восстановление хотя бы одной святыни. Молодые люди не собираются искать часы. По их мнению, они влекли за собой убийства и не послужили ни одному доброму делу.
То, что отец не вернул их родственникам Дмитрия Молдавского, переехавшим из Азербайджана (дочь Китайчика Агата в начале Великой Отечественной уехала туда из Одессы) в Израиль, молодой человек счел непростительной ошибкой. Лучше бы он снял со счетов собственные деньги и потратил их на восстановление памятников старины. Однако Олег Григорьевич почему-то так не сделал, и, испачканные кровью не одного человека, часы навлекли неприятности и на него, так и не послужив добру.
Когда влюбленные прочитали в Интернете о том, что в одесских катакомбах найден разложившийся труп, они еще более уверились в том, что поступают правильно. Может быть, когда-нибудь катакомбы и откроют свои тайны, откроют тому, кто придет туда с чистым сердцем, как те люди, которые приходят к местам силы. Но они никогда не допустят, чтобы золотом завладели те, кто захочет с его помощью укрепить свою власть. Так было и так будет всегда. Так считали Рита и Сергей и были правы. Они обрели главное сокровище – любовь. Любовь в сердце – это единственное сокровище, которое нужно беречь.