Зона мутации. Главы 6 - 20

Начало тут

Глава 6.

Маша сжала зубы, отворачиваясь от логова Говорящего с небом и от спутниковой антенны, которая так манила к себе.
– Ладно, давай возвращаться, а то на обратном пути нас могут заметить – женщины скоро начнут готовить еду.
Ей тяжело было смириться с жизнью взаперти, вернуться в свою избушку и продолжать делать вид, будто ничего не случилось. Маше хотелось действовать! Проникнуть в логово, установить связь со спутниками, если это возможно. Разузнать подробнее о том, чем занимается Говорящий. В колдовство она не верила. Научные эксперименты? Этот человек не похож на ученого, скорее уж на хитрого проныру, мало что смыслящего в исследованиях и утраченных технологиях, но… возможно, опирающегося на знания и умения кого-то другого.
Возвращаясь обратно, Маша не разговаривала с Хромым – нечего чесать языком, если хочешь оставаться незамеченным. Но когда пришла домой, оставила дверь хижины приоткрытой, совсем немного, на щелочку. Ее охранник сел на ступеньки, а она на пол, опустившись на колени по другую сторону дверей. Теперь они могли говорить друг с другом, не привлекая чужого внимания.
– Ты веришь, что он создает оборотней? Видел их?
Сквозь щелку она заметила, как Хромой утвердительно кивнул.
– Видел. Там, в логове. Ходил с ним несколько раз.
– То есть из обычных человеков он делает тварей, которые на время могут превращаться в нелюдей?
– И так пытается, и наоборот. Но у него еще плохо выходит. Говорящий загубил с десяток несчастных, я сам их потом закапывал. Ох и страшные!
Он сидел к ней спиной, говорил тихо, опустив голову.
– Откуда ж ты взял, что они оборотни? Может, просто новый вид нелюдей?
– Говорю же – видел. Собственными глазами! Сначала подопытный меняется, кожа его темнеет, на руках и ногах когти отрастают… Одним словом – нелюдь. А через час или два – обратное дело, возвращается к человеческому облику. Только все равно скоро дохнет. И перед смертью уже ни то, ни се – урод.
– Зачем они ему? – в задумчивости проговорила Маша.
“Армию из таких не сделаешь, дрессировке они вряд ли поддаются. Засылать в чужие гнезда? Проще людей отправить, они хоть понимают, какое у них задание. Странно”.
Хромой встал, потянулся. Сходил к другим охотникам, уже собравшимся неподалеку в ожидании завтрака. Поговорил с ними о чем-то и вернулся на крыльцо.
– Не знаю, Пришедшая, что ты думаешь о всех человеческих гнездах и диких стаях, расселившихся по миру, но у нас каждый ребенок понимает: однажды останется кто-то один – или мы, или они. Уже сейчас их намного больше! А Говорящий… Я так разумею, он хочет обмануть сразу всех, создать что-то свое.
Хромой замолчал. Он сидел на ступеньках, вытянув покалеченную ногу, положив руки на колени. Его широкая спина так и не согнулась под тяжестью лет. Маша не видела лица охранника, но знала, что он смотрит на мир с презрением и одновременно с уверенностью в чем-то неизбежном, от чего не скрыться, не убежать. Не обмануть никакими экспериментами.
Маше не было нужды просить еду – оставались запасы с прошлых дней. Теперь она старалась готовить сама, надеясь проявить кулинарные таланты и порадовать себя хоть каким-то разнообразием из того немногого, что имелось в гнезде.
Но прямо сейчас есть не хотелось. Она передвинула с места на место тарелки и горшки, с тоской оглянулась на маленькое окошко. Там, за несколькими кусочками кое-как подогнанных друг к другу стекол продолжалась жизнь. Звонко щебетали детские голоса, раздавался чей-то смех. Маша схватила кружку, швырнула ее о стену – глиняная посудина с глухим стуком развалилась на куски. Хромой, открывший дверь после долгой паузы, посмотрел на осколки. Опустился на одно колено, с недовольным видом стал их собирать.
– Я принесу другую.
Он уже выходил, когда девушка сказала ему вслед:
– Позови Говорящего, когда тот вернется.
Охотник замер на мгновение, потом прикрыл за собой дверь.
Не было смысла продолжать игру в “кто кого переупрямит”. Теперь Пришедшей как никогда нужны были свобода передвижения и доступ к информации. Она должна стать собственностью Говорящего, попасть к нему в дом, быть рядом, слушать то, что он болтает и видеть то, что он делает. А для этого – всего ничего – купить доверие недоверчивого человека.
Ей казалось, что достаточно будет сдать баркас со всем содержимым, показать, где он спрятан. Маша верила, что от радости Говорящий потеряет осторожность и примет ее к себе. А если нет… То из похода к баркасу она может и не вернуться.
Снова подсела к окну, теперь уже расслабившись, не позволяя себе раздражаться на чужие радости, пока ей недоступные. Это ненадолго. Ненадолго…
– Что, поумнела? Оставила гордость?
Говорящий с небом отряхивал черную накидку, покрытую бисеринками растаявшего снега. Было уже далеко за полдень. Низкие тучи, гонимые ветром, создавали сумрак и из них то и дело начинал валить мокрый, густой снег.
– Ну? Говори!
Маша бросила в очаг еще одно полено, повернулась к человеку, подмявшему под себя все гнездо.
– Ладно. Я покажу, где схрон.
Говорящий повесил накидку на стул, подошел ближе. В свете пляшущего огня его лицо казалось подвижным – то худым, то полным, иногда совсем не похожим на себя. Он улыбнулся.
– Думал, дольше будешь упираться.
Потрепал девушку за щеку.
– Завтра соберу людей, пойдем за твоими запасами. И ты с нами, конечно.
– Могла бы и дольше, – проворчала она. – Только зачем? Ничего не изменится. А мне нужна нормальная жизнь, надежда на будущее.
– Так что там у тебя? – спросил Говорящий, не слушая Машу. – Есть огнестрелы?
Нетерпеливо толкнул ее в грудь, прижал к стене.
– Да, есть, – ответила девушка. – Два автомата, несколько пистолетов – я их не считала и не уверена, что все работают. Надо проверять. Есть запасные магазины, патроны. Там еще свежее мясо, настоящее, не черное. На холоде, может, не испортилось. Мешки с семенами есть и я знаю где взять больше, только туда добираться долго.
Говорящий ждал, словно понимал – не все рассказала!
Маша отвернулась в сторону, призналась:
– И биогенератор.
Мужчина старался понять значение слова, смотрел, прищурившись.
– Это что?
– Электричество вырабатывает. Знаешь, что такое электричество?
Он знал, поэтому лицо его просияло. Для племени, живущего при свечах да коптилках с лучинами, энергия сулила настоящее волшебство! Любого жреца за такое могли вознести до положения, сравнимого с богом.
Снега навалило столько, что они взяли с собой сани. Неказистые, сделанные из дерева и ржавых прутьев, впрочем, вполне годные, чтобы тащить груз. Сейчас пустой воз тянул один человек, но потом понадобятся двое, а то и трое. Всего к баркасу отправились шесть охотников, не считая Маши и Говорящего. Переправившись на лодках через широкую реку они углубились в заросли, давно поглотившие северные районы города.
– И много знаний в твоей голове? – тихо спросил он, поворачиваясь к вооруженным людям, чтобы проверить – не подслушивают ли?
– Каких знаний?
Говорящий окинул взглядом заснеженный лес.
– Разных… О мире. Об истории. О мутантах.
Он первый раз назвал их привычным для нее словом. Видно, очень хотел выставить себя непохожим на соплеменников.
– Мир, со всей его историей, накрылся медным тазом.
Человек в черном продолжал смотреть на нее, в очередной раз силясь понять то, что она сказала.
– Или деревянным, – постаралась исправиться девушка, но и это не помогло. – Ведром деревянным, короче говоря. Накрылся наш мир, все! Нет его.
– А кто его накрыл? Зачем? Есть догадки?
– Может, сама природа постаралась, – задумчиво ответила Маша.
Говорящий тряхнул головой. Не верил он в такую теорию.
– Больно хитро для природы. Если бы только превращение в тварей было главной бедой… Тут еще секвохи эти! Растут, прокладывая нелюдям пути к нашему жилью. Неспроста это! Будто спланировано кем.
Маша пожала плечами. Даже будь у нее больше знаний, она бы не торопилась выкладывать их такому человеку. Но о тех же деревьях у нее и знаний-то не было. Ведь большую часть жизни она прожила там, где вообще почти ничего не растет.
– Книги читала? – снова стал выспрашивать.
– Немного, – ответила она уклончиво. – Больше художественные.
Подумала и пояснила, на всякий случай:
– Выдумки всякие.
Маша умолчала о том, что вся ее библиотека – с научными статьями, энциклопедиями, инструкциями по использованию и ремонту всевозможной техники и оружия – осталась в смартфоне. Она лишь примерно помнила, где зарыт пластиковый пакет с бесценным багажом знаний и еще одним пистолетом, к которому прилагался запас патронов. В ближайшее время это ей вряд ли понадобится, ну а потом… Найдет, если захочет.
Их окликнул один из охотников. Обогнал, прошел дальше шагов на десять, выглядывая куда-то с берега речушки.
– Здесь жрущие водоросли.
Маша тоже подошла ближе, посмотрела вниз: снег, остатки древнего моста и тихо струящееся, еще не замерзшее русло. В нем колыхались зеленые нити водорослей, казавшиеся совершенно безобидными.
– Я же через них проходила! – вспомнила девушка о том, как пробиралась к гнезду от баркаса.
– Повезло, – сказал охотник. – Ступила, значит, куда надо. Или они просто среагировать не успели. Так-то они больше птиц ловят – тех, что на воду садятся, но могут и человека ужалить. До сих пор бы тебя пережевывали!
Бывалым людям стало смешно, а она лишь судорожно сглотнула, прогоняя видение своего изъеденного хищными растениями тела.
Охотники набросали досок, заботливо прихваченных с собой из гнезда, помогли Пришедшей и Говорящему перебраться на другой берег, перетащили сани. Еще три речных протока, оставшихся на пути, форсировать было проще – там водоросли почему-то не росли.
Когда оказались в порту, среди кричащих чаек, идущий первым заметил дым. Белесая струйка вилась над той частью пристани, где стройные ряды камышей должны были скрывать баркас от чужих глаз.
– Надежно спрятала, – посмеялся над ней Говорящий.
“Дура” – обругала себя Маша. – “Следовало догадаться, что в холод обогреватель себя выдаст. Хорошо, что корабль до сих пор никому на глаза не попался! Да и кому тут попадешься? Архангельским охотникам? Заплутавшему мутанту?”
Словно в опровержение своих мыслей Маша увидела нечто, заставившее ее остановиться и внимательно смотреть под ноги, пока мужики спускались на палубу баркаса. Прямо перед ней на свежем снегу отпечатались следы. Это были добротные башмаки с глубоким рисунком протектора. Кто-то приходил сюда недавно. Он не приближался вплотную, оставил отпечатки чуть в стороне – так, что их никто, кроме Маши, пока не заметил.
– Иди, показывай, где что лежит! – крикнул ей Говорящий. – А то неучи мои сейчас устроят бесчинство и кавардак.
– Сейчас… – она оглядывалась по сторонам, стараясь заметить движение или признаки чьего-то присутствия. Бросила взгляд на кусок корабельного рукава, что был виден отсюда. На рейде никого.
Маша спрыгнула на баркас, грубо отпихнула одного из охотников. Нашла в рубке бинокль, и, вооруженная оптикой, поднялась наверх. Говорящий наблюдал за ней и было видно, что он насторожился.
– Ты кого-то увидела? – сам встал в полный рост, повернувшись в ту же сторону. – Там, на воде?
Девушка не отвечала, пока не убедилась, что речная поверхность пуста.
– Люди с северо-запада. Они где-то здесь.
Человек в черной накидке вкрадчиво приказал всем заткнуться, перестать гомонить. Охотники подчинялись беспрекословно, тут же навострили уши, прислушиваясь к ветру и плеску волн.
Маша уже копалась в трюме и вскоре извлекла оттуда два автомата и рожки к ним. Один ствол передала Говорящему, второй хотела взять сама, но он не позволил. Медленно покачал головой из стороны в сторону, заставил положить обратно.
Она недовольно чертыхнулась. Поднявшись на пристань, махнула рукой – “иди сюда, посмотри”. Пальцем указала на следы. Он присел на корточки, рассматривая находку, проследил взглядом за цепочкой следов, скрывающихся в кустах.
Пользовался ли Говорящий таким оружием раньше, или знал только теорию, но зарядить и привести автомат в боевое положение смог самостоятельно. Указал охотникам, чтобы двое остались на баркасе, остальные шли по следам вперед.
Двигались они навстречу уходящему солнцу, через подъемы и рытвины заросших портовых строений. Следы порой исчезали, но опытные охотники, среди которых один наверняка был искателем, каждый раз их вновь обнаруживали.
Опять пошел снег. Если не настигнуть чужака немедленно, не обнаружить его убежище или транспорт, мокрые хлопья окончательно завалят отпечатки. Группа преследователей вышла к воде – это был один из широких протоков речного устья. Из темных волн торчали покосившиеся остатки причалов, разбросанных вдоль берега, и к одному из них была привязана моторная лодка.
– Да, вижу, – Говорящий ответил на взгляд искателя. – Но она пустая.
Ни в лодке, ни рядом действительно никого не было. Маша подошла ближе, тихо сказала:
– Тот, кто оставил следы, не мог на ней приплыть. До их земель больше тысячи километров. Слишком хлипкое корыто для таких прогулок. Если только корабль не ждет его где-то неподалеку, в море.
Человек в черном с подозрением взирал на кусты, из которых они только что вышли. Казалось, что там кто-то прячется, наблюдает, скрываясь за покрытыми снегом, еще не потерявшими листьев ветками.
– Надо обшарить все вокруг, – он показал, кому и в какую сторону следует идти. Сам отправился с Машей и еще одним охотником вдоль берега.
Чайки, чем-то встревоженные, с гиканьем носились над землей и водой. Ветер подгонял их, потом спускался к земле и порывами проносился над невысоким прибрежным лесом, поросшим больше кустами, нежели деревьями. Сдуваемый снег летел в глаза и за шиворот, предлагая людям уйти отсюда, чтобы никогда больше не возвращаться.
В какой-то момент берег стал слишком крут. Чтобы не шлепать по холодной воде, им пришлось вернуться на несколько шагов, поднятся по уступу и углубиться в заросли. Охотник, идущий первым, шагал все медленнее, он затравленно смотрел по сторонам, кончик стрелы в его арбалете был выставлен вперед.
– Черствый, что там?
– Я не знаю. Темно. Кажется, каменный угол, оставшийся от древней хижины.
Во мраке что-то сверкнуло и тут же уши заложило от грохота. Охотник рухнул на снег, словно подкошенный, забрызгав все вокруг красным.
– Ложись! – крикнула Пришедшая, хватая тирана за его любимую черную накидку. Послышался треск рвущейся ткани, а сразу за ним – вытряхивающий из любого дикаря всю душу треск автоматной очереди. Пули просвистели над головами, срезая ветки. Маша была уверена, что остальные охотники, какими бы смелыми они ни были, сейчас в ужасе положили свои лица на колючие, морозные снежинки, не смея пошевелиться. И в себя они придут не раньше, чем через несколько минут.
Она схватила сначала автомат, а уж потом рукав Говорящего, стараясь оттащить его в сторону, уйти с линии огня, скрывшись в зарослях. Он сообразил, чего она хочет, сам стал работать руками и ногами.
– Лежи здесь, не двигайся.
Встала на колено, вскидывая оружие, направляя его туда, откуда по ним стреляли. Но не было уже ни шороха, ни движения. Девушка поднялась на ноги, медленно приблизилась к тому месту, где их должен был ждать стрелок. Разглядела утоптанный снег – “не одну минуту караулил, гад!” – и следы, уводящие вокруг останков каменной хижины. “Обмануть хочет, отвести в сторону”.
Она не пошла за ним. Спустилась к воде, вернулась к бетонной балке причала, у которой покачивалась оставленная лодка. Некуда ему больше идти, все равно сюда прибежит! И для нее место удобное: Машу почти не видно, зато любой, кто попробует отвязать корыто, окажется под прицелом.
Он выскочил из кустов сломя голову, на ходу зашвыривая в лодку оружие, начиная раздергивать узел вокруг балки. Девушка не стала кричать ему “руки вверх!” или “стой, стрелять буду!” Она вообще ничего не сказала, лишь надавила на спусковой крючок. Пуля вышибла бетонные осколки над головой чужака. Тот вскрикнул, обернулся.
– Разведчик? – спросила Маша спокойно, когда ветер унес грохот и запах пороха.
Бородатый мужчина кивнул.
– Хреновый. Чего же оружие бросил?
Он не ответил, хотя и так было понятно – торопился.
– Один сошел на берег?
– Д-да…
– Остальные что будут делать, если ты не вернешься?
– Свалят, сволочи… Зачем им рисковать в чужих землях? Мы ж только проверить хотели. У нас все думают, будто здесь мутантами земля кишит. Меня вот послали… Может, через год еще приплывут.
Она подняла автомат.
– Эй, эй! Погоди! Я вам все расскажу! Где наша база находится и сколько там людей. Какое оружие, какая техника. Слушай, у нас же вертолет есть! Представляешь? Настоящий вертолет, исправный! Только летать никто не умеет. А еще компьютеры, тоже в рабочем состоянии!
– Молодец, – Маша ему подмигнула. – Как раз это ты и не должен никому рассказать.
– Я буду молчать, я буду мо…
Выстрел грохнул над лесом, прокатился по заснеженным соснам, вновь поднимая птиц.
К тому времени, когда появились охотники, а вслед за ними и Говорящий, Маша успела обыскать труп, забрала у него, спрятав в складках своей одежды, нож. Больше ничего ценного при чужаке не нашлось. Автомат, так и оставшийся лежать в лодке, она не тронула.
– Ты что, застрелила его? – спросил Говорящий, отбирая у девушки ствол.
– Конечно. Он же хотел убить меня. Да и тебя тоже, если ты забыл. А уж что Черствый об этом думает…
– Ладно, ладно! Не умничай. Просто было бы уместно брать таких живыми. Повыпытывать о том, о сем. Он ничего не говорил?
– Неа.
– Тьфу… С нами пойдешь ты, Крапленый. Босяк, остаешься за главного. Закопайте Черствого, потом привяжите моторку к ее кораблю, вытяните его из камышей и вместе с грузом перегоните к горе-высотке, пока вода не встала. А там уж на санях перетаскаем. С мотором-то управишься?
– Слажу!
Говорящий опять повернулся в сторону широко разливающейся реки. Дальше, за несколькими поворотами, море.
– Где вот теперь их корабль?
– Сплавай на лодке с ребятами, поищи.
– Не дерзи! – он достал чужой автомат, подошел к Маше.
– Как же он тебя убить собирался, если оружие у него – вон где валялось? А?
– Отбросил, когда падал, – не моргнув глазом ответила она.
– Угу.
– А автомат у него, – заметила Маша, – не такой, как мои. Калибр другой. Одним словом, зарядить его потом будет нечем.
– Ничего, пригодится, – проворчал Говорящий и закинул добычу через плечо.
Уже когда вышли с территории порта и отпустили сопровождающего шагов на двадцать вперед, формальный правитель гнезда позволил себе выговориться: и о том, что Пришедшая взяла без спросу автомат, и о застрелянном чужаке, и о неизвестности, которая стоит за пришельцами с севера и которую теперь не разъяснить, а значит границы с этой стороны придется караулить постоянно и большими усилиями.
– Ты ведь не думаешь, что я тебе верю? – спросил он Машу не поворачивая головы.
Она понимала – не верит. И слова его звучат, как угроза. Он уже достаточно получил от нее, чтобы избавиться, чиркнуть скальпелем и сбросить в реку. Почему же не сделает этого? Что его останавливает? Тем более теперь, когда сама же, дура, показала, насколько может быть опасной… Значит, бродит в его голове какая-то мысль. Не о том ли, что девушка будет полезна в деле, с которым сам Говорящий не справился? Только бы добраться до этого дела!
– Слушай, я сдала тебе свои запасы. Сдам большой склад, если хочешь. В нем и нет никакой тайны, про банк-хранилище на Шпицбергене многие источники сообщали. Что еще тебе нужно? Меня? Хрен с тобой, пусть я буду твоей! Не формально, а на деле! Со всеми потрохами!
– Не ори.
– Да всем же удобнее. Твои привыкли к двоевластию, так и дай им марионетку, пусть радуются. Можешь даже назвать по-своему, не руководчиком. Буду решать в твое отсутствие “важные” вопросы, вроде того, кто у кого бусы спер или чью женушку попортил – одним словом, блюсти традиции. М? Что скажешь?
Говорящий не торопился с ответом, а Маша продолжала гнуть свое, насилу сдерживая громкий голос:
– Черт, да у тебя дети появятся от нормальной бабы! Я же не касалась ваших внутриплеменных родовых связей.
Она ждала, чувствуя, что сердце колотится все быстрее, а переправа все ближе. “Молчит, подлец! Если я себя не преподнесу как надо, то могу и не добраться до гнезда”.
– Все еще не нравлюсь? Я что, страшная?
Было омерзительно торговать собой, словно куском мяса. Но Маша знала, что это надо перетерпеть. Что будет время, когда сама станет судить – кого казнить, кого миловать. И для Говорящего с небом у нее загодя вынесено решение.
– Не дави на меня! – рыкнул он. – Домой придем, решу.
Позволил себе взглянуть косо и улыбка мелькнула на его лице.
– Не страшная. В самый раз для такого дела.
“И на том спасибо. Про какое бы дело он не говорил, это лучше, чем на дно”.
Когда переправлялись на лодках через реку, увидели, как в районе разрушенного моста бурным потоком выходит на поверхность что-то химическое, разноцветное. Такое порой случалось – то ли машина, упавшая в воду давным давно, наконец прохудилась и выпустила из цистерны свой яд, то ли это был вагон грузового поезда… Для охотников-то оно и вовсе было общением с духами.
Но расходящиеся цветные круги напомнили Маше о другом. О том, как она впервые увидела карту заражения, размалеванную вот такими же яркими окружностями. Отец сказал: “На, изучай. Пригодится в жизни, будешь знать, куда ходить нельзя”.
– Чего ты туда смотришь? – спросил Говорящий, переживая – не увидела ли она новую опасность?
– А? – Маша отвлеклась от воспоминаний. – Нет, ничего, – и тут же снова уставилась на юг. – Ближайшая зона там.
Он хмыкнул, тоже вгляделся вдаль, но, конечно, ничего не увидел, даже представить не смог – на что это похоже, как там все происходит?
– Что ж, зона есть зона. Рядом долго не стой, ешь черное мясо и все будет хорошо. Туда ведь, на юг, до сих пор по старой дороге ходят. И обратно тоже. Не совсем мимо зоны, но…
“Все у него просто – жри мясо, рядом не стой! А я видела со спутника, как год за годом уходили с побережья племена. Исчезали в районе древней космической гавани, из которой и корабли-то лет двести как не отправляются. Сжирала зона людей, заманивала и переделывала по своему разумению”.
– Ты прав, – сказала она Говорящему. – Подозрительно.
– Да что опять?
– То, как эти точки мутации по миру разбросаны. Будто специально их разложили. Помнишь, говорили мы об этом? Очень оно подозрительно… Хотя и природное явление исключать нельзя. С природы, знаешь ли, станется такой фортель выкинуть. Вон, динозавры – слышал про них? Сто шестьдесят миллионов лет жили и все равно сдохли! А у них не было ни машин, ни вонючей, едкой грязи. И войн не было. Все равно! Если матушка природа надумает нас порешить, она это сделает.
– Интересные у тебя были книги “с выдумками”. Но на динозавров-то другая планета упала.
– Астероид.
– Без разницы.
Хромой, словно верный пес, ждал ее у узорщецкого дома. Во взгляде бывалого охотника отразились сразу удивление и облегчение – чужеземная женщина, с которой он успел вступить в сговор, вернулась живой и здоровой. Не избавился от нее Говорящий, не запытал где-нибудь по дороге, вытягивая всю информацию, в том числе и о его предательстве. Теперь уж другие дела пойдут! Раз вернулась, значит нужна, есть на нее планы у Говорящего с небом.
Хромой услужливо открыл дверь – с большим, чем поутру, почтением, показывая и другим, что заканчиваются неопределенности, стоит привыкать к новому человеку в верхушке гнезда.
Оказавшись в хижине, Маша накинула майку на оконце, достала трофейный нож. Хороший клинок, в северных землях против зверя делали. Теперь-то чего уж… Нет того зверя. Только на человека!
Спрятала кусок стали в соломенную постель. “Его час придет”. Оружие было уложено так, что невозможно почувствовать неловкость, даже если расслабишься на кровати или будешь ворочаться. Она этому еще на маяке научилась, когда отец запрещал маленькой девочке играть с острыми предметами.
Маша слушала стихающие звуки гнезда, чьи-то возгласы, команды сторожевых постов. Растворяясь в ночи, они переходили в сон, где были свои причудливые шорохи и скрипы…
Утром в дверь постучали. Она разлепила глаза, опустила ноги на холодный пол. Не слишком смущаясь, пошла открывать в одной рубашке. На пороге стоял Хромой.
– Он ждет, – сказал охранник. – Сейчас.
Маша кивнула. Через несколько минут она, умытая и причесанная, шла к черному дому. На входе посторонился вооруженный человек, отвесив ей едва заметный поклон. Определенно это утро встречало ее иначе, нежели предыдущие!
Знакомый коридор, маленькая комната. Еще коридор, поворот. Она успела услышать обрывок разговора:
– Ушли на юг, скорее всего на базар.
– У нее там родич.
– Забрать живыми, или…
– Не сейчас, позже решу.
Навстречу ей вышел хмурый искатель с обветренным лицом. Остановился, пропуская Пришедшую вперед, пошел дальше. Она хотела посмотреть ему вслед, но никого уже не увидела, только слышала, как хлопнула дверь, впуская еще одно облачко морозного воздуха.
– Мы сделаем это вечером. Сегодня.
Говорящий с небом поднял голову. Он сидел за столом, перед ним были разложены какие-то бумаги, огрызки пластиковых карандашей и даже две толстых, потрепанных книги. В очаге, как обычно, трещали поленья, слабому свету из окон помогали лампы.
– Ты станешь Пришедшей Властительницей. И гнездо никогда больше не будет выбирать руководчика, потому что в черном доме будут жить только наши дети, а после них – их дети, и так до конца мира, когда бы он не настал. Один из нашего рода всегда будет Властителем.
Маша не знала – упасть ли ей на колени в знак благодарности, или, быть может, надо сесть на колени к нему и сделать что-то другое…
– Тебя не все устраивает? – спросил Говорящий, глядя на ее озадаченное лицо.
– Нет. Все хорошо. Просто неожиданно – вот так, без подготовки…
– Подготовят. Женщины ждут у костра. Да, и – тебя уже никто не сторожит в доме Узорщика. Можешь гулять, где вздумается.
И снова склонил голову над бумагами, давая понять, что разговор окончен.
Она медленно попятилась, потом развернулась, вышла узкими коридорами на улицу. Казалось, что сразу сотни глаз наблюдают за ней. Маша смотрела себе под ноги, наугад выбирая дорогу. Когда шум поселка остался позади, прибавила шагу. Но этого казалось мало и порой она переходила на бег, пока не понеслась во всю прыть! Ветки хлестали ее по лицу, снег, потревоженный в кронах деревьев, падал на волосы и одежду.
Маша продолжала бежать, не в силах остановиться. Весь мир, весь чертов огромный мир летел ей навстречу, но он был пуст и непригоден для жизни. Куда ни пытайся скрыться, везде будет одно и то же. Гнездо и костер между зонами.
Споткнулась о корягу, полетела вперед, больно ударившись плечом. Зажмурилась и с шипением перекатывалась с боку на бок, схватившись одной рукой за другую. Наконец затихла, открыла глаза. Над ней со скрипом качались исполинские стволы. Секвохи.
Маша поднялась, отряхнула одежду.
– Думал, обосрусь от счастья?! – крикнула она деревьям. – Проверочка, да?!
Насупившись, пошла обратно, лишь раз оглянувшись на дорогу для нелюдей, пересекающую древний город. Может и не проверял ее никто. Может, это фантазия разыгралась, а Говорящий и правда освободил ее от ареста и ничего больше. Как бы то ни было, она вернулась в гнездо, позволила женщинам помыть себя, переодеть. Сделать на предплечье рисунок – маленький черный дом.
На подходе к настоящему, не рисованному, ее остановил Хромой.
– Туда нельзя. Сейчас – нельзя.
– Почему? Что, обычай какой?
– Просто он занят, просил не ходить вокруг да около.
Ей что-то послышалось. Маша снова попыталась прорваться, но сквозь цепкую хватку Хромого сделать это было невозможно.
– Пусти. Да пусти же! Чтоб тебя…
Отошла на шаг назад, хотя и так уже понимала, что она слышит. Женские стоны.
– Просто уйди, – снова посоветовал Хромой. – Посиди до вечера в доме Узорщика.
Оглянулся, бросил на сумрачное строение недовольный взгляд.
– Ты даже не узнаешь, кто она. И зачем? Говорящий всегда брал, кого хотел. Любую. Не будешь же ревновать? Скоро получишь гораздо больше, чем любая из них…
– Ревновать, – с презрением выплюнула Маша, развернулась и пошла к дому. Но внутрь заходить не стала, просидела до вечера на крыльце. Даже когда за деревьями мелькнула чья-то фигурка, она сдержалась, не стала поворачивать голову. “Действительно, какая разница? Она никто! Вы все – никто”.
Во время обряда, проходившего у костра под барабанный бой, держала теплую руку Говорящего своей холодной ладонью. Делала то, что требовалось, говорила то, что ждали. И не стала противиться, когда ее саму повели в дом со стонами. Маша не забыла, что у нее есть своя, особенная цель, которая оправдывает средства.
Свет десятка ламп, коптивших куда-то под крышу, в хитрую, изолированную от огня вентиляцию, освещали кровать неровным мерцанием. Обнаженные тела были едва прикрыты вышитой тряпицей, заменяющей хозяину одеяло. Впрочем, тряпица пропиталась потом и ее давно пора было сбросить, мешала лишь лень.
Двое, только что угомонившиеся, уставшие от борьбы друг с другом и каждый сам с собой, лежали рядом, но не касаясь локтями, бедрами. Разрушения границ минуту назад было достаточно и пересекаться снова им не хотелось. Не сейчас.
Маша прислушалась к праздничным возгласам на улице. Она не сомневалась, что и толпа простого люда, оставшегося у костра, греет уши, внимает стонам и крикам из черного дома. И девушка не стеснялась, порой даже переигрывая, стараясь подарить мужчине ложное чувство могущества, а толпе блудливые фантазии. “Немного больно, немного приятно. А он пусть думает, что способен на все. Пусть думает…”
– Перед тем, как ты здесь появилась, – подал голос Говорящий с небом, – из гнезда ушла девчонка.
– Что еще за девчонка?
– Да не так важна она сама, как то, что сбежала именно от меня, а увел ее убийца руководчика.
– Ушла от тебя? Что это значит? Разве ты уже был…
– Нет, просто… я считал ее своей, вот и все.
– Понятно. И зачем ты мне это рассказываешь?
– Собираюсь отправить за ними своих людей. Что думаешь?
Маша разрывалась между желанием прикрыть наготу и нежеланием показывать этим жестом свое неудобство. Просто закрыла глаза.
– Отправляй. Его можешь сразу сгубить, а стерву пусть ко мне приволокут.
Говорящий улыбнулся. Как ни старался он сохранить стену между собой и Пришедшей, она пленила его все больше. Он повернулся, заползая на нее сверху, сбросил на пол вышитую тряпицу…

Глава 7.

Конопатая медленно, стараясь не скрипнуть стулом, поднялась. Сделала шаг в сторону. И в этот момент дверь распахнулась! На пороге стоял незнакомый мужчина, лицо его казалось бледнее, чем должно быть у здорового человека, а одежда выдавала в нем чужака, не имеющего ничего общего не только с работниками сыскного, но и вообще жителями Южного базара.
Даша рванулась, успевая дернуть на себя выдвижной шкаф. “Ложки! Дурацкие ложки!” У нее уже не было времени искать ножи – мужчина в несколько широких шагов приблизился, схватил ее за горло, приподнимая над полом. В этот момент его словно позвал кто, хотя никаких голосов Дашка не слышала. Незнакомец повернул голову, впился взглядом в подоконник, на котором лежали бумаги.
Он отпустил девчонку, подошел к окну. Скинул на пол все документы, кроме одного – конверта, который принес Ратник и который за минуту до этого Конопатая сама хотела открыть. Удовлетворенный чужак развернулся, убрал добычу в карман. Ему бы сразу и уйти, но он, видимо, решил не оставлять свидетелей.
Даша увидела в его руке заточку.
– Помогите! – закричала она что есть мочи.
Лезвие сверкнуло, вспарывая воздух, но юркая девчонка успела увернуться. Тут же последовал новый взмах и на этот раз на ее рубашке остался разрез – ткань моментально пропиталась кровью.
Бум-м-м…
Гулкий удар остановил мужчину. Глаза его остекленели, потом закатились и тело с грохотом свалилось на пол. Позади стояла Ленка – тоже в ночной рубашке, с тяжелой, чугунной сковородой в руках.
– Жива?
– Да вроде…
– У тебя кровь.
– Царапнул, паразит.
Конопатая старалась удержать на себе сорочку, но та, изрядно намокнув, разъезжалась. В конце концов она скинула окровавленные лохмотья.
– Мне надо одеться. А ты позови охранника.
– Охранник на лестнице лежит. Этот пырнул его, я видела. И вообще, он… – Ленка пихнула чужака ногой. – Еще жив. Одна я с ним не останусь.
– И что ты предлагаешь? Неизвестно, когда вернутся Крил и дядя. К утру, наверное. Этот десять раз успеет в себя прийти. Будем его добивать сковородой?
– Пошли наверх!
– Наверх? Зачем?
Ленка уже тащила Конопатую за руку. Они поднялись по лестнице, схватили в комнате верхнюю одежду и через люк выбрались на крышу. На улице валил густой снегопад, все было вокруг белым-бело. Пока Даша оглядывалась, не понимая – зачем они здесь? – Ленка схватила железку, привязанную к столбу, на котором еще выше качался кусок железной дороги.
Бам-м! Бам-м! Бам-м!
Звенящий, закладывающий уши гул понесся над городом, проникая в каждый дом тревожным сигналом, заставляя людей просыпаться, а тех, кто еще не спал, отвлекаться от домашних дел и выглядывать в окна, выходить на улицу.
– Конверт! – перекрикивая набат, сказала Дашка.
– Какой? О чем ты?
– Он, – показала пальцем вниз, – взял с подоконника конверт и положил в карман!
Люк приподнялся. Конопатая, крепко сжимающая в руках сковороду, увидела одного из местных – первыми к ним добрались люди, охранявшие дом городского головы. Парень помог девушкам спуститься, вместе они заглянули в гостиную.
– Здесь был чужой.
– Где? – парень озирался по сторонам, но комната уже опустела.
– Да здесь же! Я врезала ему по голове и он валялся на полу! Сбежал, тварь…
Охранник с подозрением глядел то на Ленку, то на Дашу, которая, к тому же, была испачкана то ли своей, то ли чужой кровью.
– Ничего не попутали?
Внизу раздался топот множества ног и почти сразу в комнату, в сопровождении нескольких человек, ввалились Кирюха и Ратник.
– Что? – дядя подскочил к племяннице. – Что случилось?
Но Конопатая уже не могла ему ничего объяснить. Ноги ее подкосились, сознание помутилось. Словно издалека слышала она, как Ленка торопливо рассказывает что-то Аркадию Федоровичу. Потом, кажется, несли на руках, укладывали на кровать… И все – тишина, пустота…
– Кровопотеря, – констатировал лекарь. – Подите, подите все отсюда прочь! Только мешаете.
Но не желая пугать добавил:
– Не помрет! Оклемается.
Кирилл с Аркадием вышли под снежный вал, продолжающий сыпать с невидимого неба. Недалеко от входа лежал сыскарь, оставленный на дежурстве; под ним уже натекла на свежий снег красная лужица.
– Тьфу! – сплюнул в сердцах Ратник.
Вокруг бегали, суетились другие работники сыскного отделения. Некоторые подходили, докладывали:
– Через южные ворота никто не проходил!
– По периметру прорывов нет!
Порой появлялись и любопытные обыватели, но дальше собственного порога выйти они не решались.
– Следы кто-нибудь видел? – крикнул Ратник. – Кто первый пришел? От дома следы были?
– Натоптали, Аркадий Федорович! Навела девчонка суеты – столько людей сбежалось!
– Это не она суеты навела, дурни! Она-то все правильно сделала. А вот вы под ноги должны были смотреть! Сыскари…
Он повернулся к Крилу, поднял голову на мгновение, подставляя лицо снежным хлопьям. Посмотрел на стажера.
– Да и мы с тобой – чего уж там – слепые кутята. Не допенькать, что очередной ходок может и не в библиотеку явиться, а как раз за изъятыми вещдоками. Черт, как он узнал, что они у меня дома?! Будто на запах шел, словно не человек. Но ведь не мог же он на запах, а? Да и нет там ничего такого, одно ведь слово – бумага!
Крил не прислушивался к его болтовне. Он тихо скрипел зубами, вспоминая следы крови, оставленные в гостиной. Сейчас ему как никогда хотелось, чтобы начальник сыскного выдал ему ту смертельную штуку, с вращающимся барабаном и патронами. И он бы всадил их все в неизвестную пока мразь, которая порезала Конопатую!
– Они же с севера шли.
– А? – отвлекся от рассуждений Аркадий. – Чего говоришь?
– С севера они все шли. Женщина, мужчина. Которые до города не добрались.
– Так.
– Значит и обратно на север пойдет. А если есть у него такая же склонность, как и у прочих, то у нас хорошие шансы догнать гада.
– Это ты чего имеешь в виду?
– Склонность сдохнуть неожиданно, по неизвестным причинам.
Ратник утер сырость под носом – таящий снег каплями стекал по его лицу.
– Если сдохнет, то конечно, шансы догнать есть. Чего бы им не быть, если сдохнет… Хотя бы конверт отберем, все-таки не зря они лезут за ним. Что-то есть важное в этих вещдоках. Но только не похож он на легко подыхающего – вон, Ленка его чугункой, а он встал и деру! Если сам не помрет, то сложно будет его выследить.
Он вскинул руку, подзывая одного из своих помощников.
– Сколько сейчас людей в работе, не считая охраны на воротах?
– Сотни две, Аркадий Федорыч.
– Собери мне с полсотни и пусть они через четверть часа будут у северных. Остальных берешь под свое чуткое руководство и чтоб весь город, – любимым жестом он показал сжатый кулак, – от края до края прочесать! В каждый горшок, под каждую юбку! Ну, ты понял.
– Понял, Аркадий Федорыч.
Россыпью пляшущих огней цепочка преследователей шла через лес. Здесь гораздо проще обнаружить следы преступника: снег повалил с вечера, а в ночь редкий лесоруб или охотник пойдет по своим делам, поэтому и лишних отпечатков не оставит.
– Как думаешь, где собака зарыта? – спросил Крила Ратник. – В любовной записке или сухом листе?
Тот раздумывал некоторое время, стараясь не отвлекаться от поисков.
– Не знаю я, Аркадий Федорович. По мне так ни то, ни другое в сокровище не годится. Да хоть бы знать, кому и зачем оно надо?
– Это верно. Знать мотив всегда полезно. Вот я помню, год назад одна торговка своих жареных воробьев…
– Нашел! Нашел!
Крик доносился с левого фланга растянутого в цепочку отряда. Натренированные люди замерли, как один. Ратник тут же сорвался с места, не сказав стажеру ни слова, и тот не решился следовать за ним – мало ли что приближенный, почти родственник. Стой, раз команды не было. Он лишь вытягивал шею, стараясь увидеть, что там происходит, да прислушивался к разговору, отсюда едва слышному.
Вскорости сыскарь вернулся. Занял в цепочке свое место, но командовать “вперед” не спешил.
– Дурные дела какие-то, – процедил он сквозь зубы.
– Что там? – не утерпел, спросил Кирюха.
– Одежда.
– Чужака?
– Я его что, видел? Домой принесем – Ленке покажем. Но судя по всему да, его.
– А сам он… где?
Ратник повернулся, посмотрел задумчиво на парня.
– То-то и оно. Где? Все сбросил – верхнее, нижнее, башмаки… Карманы я проверил, пусто. А чужак словно испарился, и следов не видать.
Крилу казалось, что не только у него, но и у Ратника, и всех, кто стоит рядом, в головах вертятся одни и те же мысли. Только высказывать их не хотелось, потому что вопросов тогда становилось еще больше, а возможные ответы нравились еще меньше.
Он заставил себя поднять голову, посмотреть наверх.
– Секвохи.
– Вижу, – проворчал Аркадий Федорович. – Хочешь сказать, что пока вырубка была, он человеком шел, а как секвохи начались – одежу сбросил и… по деревьям? Как нелюдь?
Крил прикусил губу. Сам понимал, что глупые это домыслы. Человек никогда не сможет передвигаться по деревьям так же ловко, как мутанты, даже по секвохам. Но не мог же этот гад из одного в другое превращаться?! Не бывает такого!
– Есть многое на свете, друг Кирюха, – сказал Ратник, будто прочитав его мысли, – что и не снилось раньше никакому гоаглю! Давай допустим, что чужак умеет прыгать с ветки на ветку не хуже иного нелюдя. Просто допустим! Тогда мы его пешим ходом уже не достанем.
– А если все-таки сдохнет? Ведь помирали же те, другие!
– Тогда имеет смысл мне вернуться в город, потому за делами там особый присмотр сейчас нужен, парням же пройти дальше по лесу и поискать. Вдруг тело найдут до рассвета – дольше-то бродить нет смысла. Ну а ты сам гляди, с кем тебе?
Крилу ужасно хотелось вернуться! Там еще улики могут быть, там Конопатая, которая должна его увидеть, когда придет в себя. Но пойти с Аркадием – значит показать свою исключительность и тем самым нажить недоброжелателей в сыскном. Нет, общую работу нельзя бросать!
– Вы идите, а я тут, с остальными. Поищем!
– Ну, как знаешь, – довольно улыбнулся Ратник. Видать, ждал он такого ответа.
Никто, конечно, не доверил Крилу командование отрядом. Были сыскари и посмышленее, с большим опытом. Впрочем, он и сам в командиры не рвался. Шел в числе прочих, внимательно глядел на снег, на ветки – те, до которых дотягивались лучи переносных фонарей.
До утра они так никого и не обнаружили. Остановились ненадолго передохнуть, потом повернули назад. Приказа смотреть так же внимательно не было, но парни все равно поглядывали – мало ли что… И вот, когда уже половина пути до города была пройдена, кто-то из самых глазастых остановил отряд, молча указал на дерево. Показалось им, или там и правда кто-то шевельнулся, перескочил с ветки на ветку?
Главный указал на Крила и еще двух сыскарей, остальным сделал знак, чтобы продолжали движение, как ни в чем ни бывало.
“А ведь могли!” – думал Кирюха. – “Могли ночью мимо пройти. Если хитрый зверюга, то мог затаиться, пропустить сначала в одну сторону, теперь вот в другую. Только сейчас светло, видно лучше. И еще кое-что…” Думалось ему, что чужак мог быть в худшем состоянии, чем прошлой ночью. “Доживает он. Осторожность уже не та”.
Крил аккуратно снял с плеча арбалет, расчехлил его. Натянув тетиву, уложил на место металлический цилиндрик стрелы. Остальные тоже достали оружие: у главного револьвер, как у Ратника, у двух других похожие, только с удлиненными ручками и стволами.
Они стояли, стараясь не шевелиться, надеясь, что присыпанные снегом шапки и куртки скрывают их, делают сверху малозаметными.
Вот уже и голоса стихли, отряд ушел далеко. Ничто теперь не мешало чужаку продолжить путь на север. Если, конечно, в вершинах секвох и в самом деле кто-то был.
Крил всматривался в черно-белое переплетение веток, жмурился, стараясь проморгаться и снова глядел, глядел… Один из стрелков вдруг поднял указательный палец, но Кирюха уже и сам заметил: там, в вышине, что-то опять шевелилось. Неуверенно, будто опасаясь в любую секунду рухнуть на землю.
Покосившись на главного, Крил заметил, как тот кивнул – “стреляй!” Послать почти бесшумную стрелу было умнее, чем оглушить весь лес огнестрелом. Даже если стрела промахнется, враг может ее не заметить и тогда будет шанс еще на один выстрел.
Что бы там ни было, оно все еще шевелилось и Крилу даже привиделось, что это черная туша нелюдя. Но нет – слишком далеко, не понять. Воображение могло сыграть с ним злую шутку. “Скоро выясним…”
Палец плавно надавил на спусковой крючок, прижав его до конца в тот момент, когда внутреннее чувство подсказывало – “сейчас!” Тетива распрямилась, зазвенев едва слышно, стрела со свистом ушла вверх.
Сначала ему показалось, что пришлый невредимым сорвался с места, но почти сразу тот оступился и, не удержавшись, полетел вниз. Крил выдохнул, позволяя своим товарищам первыми добраться до тела. Когда подошел, они уже стояли, окружив чужака. Главный поднял руку с револьвером и выстрелил, показывая отряду, что дело сделано.
– Не мутант, – сказал он.
Кирюха нагнулся, выдернул из предплечья обнаженного человека стрелу. Кажется, тот еще был жив, хоть и смертельно бледен. Он лежал, уставившись в небо, и большелодочник почему-то верил, что умирает этот странный пришелец не от падения и уж конечно не от его стрелы.
– Вот, – в теплой гостиной ратниковской квартиры Крил бросил на стол измятый конверт. – И вот! – добавил к нему цепочку с медальоном, на котором была видна какая-то надпись.
– Это он в руке держал, а это у него на шее было.
Аркадий Федорович подошел ближе, посмотрел сначала на одну находку, отодвинув ее в сторону, потом на другую.
– Вадим Каменев, – прочитал он на медальоне.
– Я такие уже видел, – показал Кирюха на металлическую пластинку. – С именем и… – он нахмурился, вспоминая слово, – фамилией.
– Где видел?
– Один раз недалеко от дашкиного гнезда, другой – в лесу.
– На людях?
Большелодочник отрицательно покачал головой.
– На нелюдях. Только вот этот – на человеке. Кстати, хорошо, что он скомкал ваш конверт.
– Почему?
– А вы достаньте, посмотрите, что там внутри.
Аркадий Федорович, которому все эти загадки и без того стояли поперек горла, стал раздраженно разворачивать конверт. Вынул из него мятое любовное послание, бросил на стол. Потом выудил засохший, такой же измятый лист секвохи. Как только он швырнул его вслед за посланием, лист… сам собой распрямился.
– Етить твою колотить… Он, что – из какой-то синтетики?
– Я такого слова не знаю, но думаю, что да.
Ратник поднял листок, посмотрел его на просвет, будто это могло сказать ему что-то о сущности таинственной технологии. Он даже понюхал его. Снова скомкал и завороженно смотрел, как тот распрямляется, превращаясь в идеально плоский, такой же, каким был, когда его достали из книги.
– Не удивлюсь, если эта штука фонит каким-нибудь излучением. Потому что твари лезут к ней, будто у них чуйка на фиговый листок.
Снова посмотрел на Крила и понял, что тот его не слушает, все время оглядывается на дверь.
– Ой, иди уже! – Аркадий махнул рукой. – Спит она, все в порядке. Но тебя ведь не удержать, так что потом договорим.
Кирилл улыбнулся, кивнул. Он быстро поднялся наверх, в комнате под крышей бросил на пол верхнюю одежду. Присел на краешек кровати.
Конопатая и правда будто спала – глаза закрыты, одна рука откинута в сторону… Но как только он сел, другой рукой она тут же схватила его ладонь, крепко сжала. Кирюха осторожно пристроился рядом – так и лежали, держась друг за друга.
Он старался разобраться в себе, в своих чувствах к Даше. Для отеческого отношения слишком уж небольшая разница в возрасте. Быть ей старшим братом? Но он не должен себя обманывать – девушка его волновала и совсем не так, как это может быть между братом и сестрой. С другой стороны, он не какой-нибудь Говорящий с небом, не станет тащить девчонку в постель, когда ей впору еще с подругами венки плести. Что остается? Быть ей защитником, пока не подрастет?
Посмотрел на кусочек бинта, виднеющийся под бретелькой ее сорочки. “Паршивый из меня защитник”. А Конопатая потянулась, обняла его, не открывая глаз, уткнулась носом в плечо Крила. И он отпустил свои терзания – будь что будет!
Ей понадобилось несколько дней отдыха, много съеденной рыбы и выпитого морса, чтобы восстановить силы. Лекарь не сразу позволил вставать, но потом Дашку уже было не остановить! Взлятывала по дому, норовила выскочить на улицу и уже наводила среди городской молодежи новые знакомства.
Нежданных гостей в городе и окрестностях больше не случалось: может, у того, кто их посылал, подопытные закончились, а скорее понял он, что не получится добиться цели такими методами – взял передышку и обдумывает теперь, как дальше быть.
Обдумывал и Аркадий Федорович. Через неделю после нападения на Конопатую созвал он маленький семейный совет, от которого, под предлогом пополнения съестных запасов, была отстранена Ленка, зато приглашен незнакомый мужчина, возрастом немного помладше самого Ратника, с цепкими, умными глазами и украшением на груди из нескольких зубов нелюдей.
– Это Герман, – представил его Аркадий. – Герман Маркович, если хотите. Он на Южном базаре вроде как… кхм… особый специалист.
– Проводник, дознаватель, – пояснил мужчина. – Палач.
– Ничего себе, – тихо проговорила Конопатая. – Дядь, кого казнить собираемся?
Ратник улыбнулся, потрепал племянницу по голове.
– Пока никого. Нас больше занимает умение Германа Марковича вытягивать из людей информацию. Я уж вам не стал говорить, тревожить лишний раз, но позавчера словили лихого человека. Не хотел он признаваться – откуда, зачем… Наврал с три короба. Тогда наш дознаватель с ним и пообщался.
– По вашу душу шел, барышня, – сказал Герман, глядя на Дашку. – От самого Архангельска, от гнезда. Имел поручение доставить вас обратно. А с молодым человеком, – кивнул на Крила, – расправу учинить.
Кирюха раздраженно поставил на стол кружку с грибным чаем, который не то пить собирался, не то руки греть, не то налил просто чтобы эти руки чем-то занять.
– Ничего неожиданного, – сказал большелодочник. – Догадывались, что Говорящий пошлет кого-нибудь.
– Так-то оно так, – согласился Аркадий. – Но игнорировать такие обстоятельства нельзя. Одного изловили, а другого… Кто знает? Эти вон, самоподыхающие, аж ко мне в дом забрались! Один. Забрался. А Базар место людное и устроить здесь какой-то особый режим я не могу, это значит жизнь прекратить. Городской голова и так мне весь мозг вынес – какого лешего, говорит, у тебя творится на вверенной территории? И он прав.
– Дядь. Ты к чему? Говори прямо!
Аркадий переглянулся с Германом.
– Вы только не подумайте, я вас не прогоняю. Но было бы лучше перебраться – тихо, скрытно – в другое место. Желательно такое, о котором мало кто знает.
Теперь уже переглянулись Кирюха с Дашей.
– О… Вот, значит, чего у вас придумалось, – девчонка взяла крилов чай, сделала большой глоток. – Знаешь, если дело только в моей драгоценной шкурке…
– Нет, не только, – перебил ее Ратник. – Дело еще в том, что эту дрянь – я про листочек – надо вывезти из города, чтобы она не притягивала к базару кого попало. И не просто вывезти, а доставить людям, умеющим такие штуки исследовать. И по очень удачному стечению обстоятельств…
– Ну кто бы сомневался, – пробурчал Кирилл.
– …такие люди живут как раз в укромном, хорошо защищенном местечке, о котором почти никто не знает!
Он замолчал, ожидая реакции племянницы и ее приятеля. Но на их лицах было написано, что они не горят желанием покидать Южный базар. У Дашки здесь появились новые знакомые, жизнь ей казалась гораздо интереснее, чем в родном гнезде. А Кирюха так и вовсе надеялся на хорошую, интересную работу, в которую только начал втягиваться.
Ратник вздохнул.
– Ребят, нельзя вам сейчас здесь. Я все понимаю, но… нельзя! Вот разберемся с листочком проклятым, с теми, кто на него охотится, да и с теми, кто на вас охотится, тогда совсем другое дело! Тогда – живи не хочу!
– Угу, – Крил допил чай. – Разбираться, однако, нам придется. Приманку-то к исследователям везти – все равно, что кричать в лесу “эй, вот мы, здесь, и сокровище ваше у нас!” Тут они и набегут. А в лесу нет сыскного отделения, защитить нас будет некому.
– Я вас проведу к месту, – сказал Герман. – Так проведу, что никто не пронюхает.
– И момент хороший, – поддакнул ему Аркадий. – Самоподыхающие перерыв взяли. Пока снова не появились, можно вам улизнуть. Глядишь, в другом-то месте они и потеряют цель. В любом случае это не обычное место, а чертов Форт-Нокс.
– Чего?
– Неважно. Крепость там!
Снова наступила тягостная тишина. Крил покосился на Германа: “такой, пожалуй, и в самом деле проведет хоть на край света”. В его уверенных движениях, во взгляде и в каждом слове чувствовались сила, хитрость. А кроме того, им же ясно дали понять, что – хотите или не хотите – уйти придется. Так лучше с этим проводником, чем с другим.
Крил понимал, что каждый печется о своем. Будь перед тобой хоть племянница, хоть мать родная, но если придется ради дела, за которое ты болеешь, отправить ее подальше – отправишь. И мальчика с арбалетом, который за ней всюду таскается, тоже.
Большелодочник украдкой взял Конопатую за руку.
– Хорошо. Завтра утром?
Девчонка посмотрела на него встревоженно – “стоит ли соглашаться так быстро?” Но не стала упрямиться, кивнула головой.
Они покинули город так рано, что на улицах еще не было видно людей, а солнце даже не собиралось подниматься из-за горизонта. Герман говорил, что идти надо будет на северо-запад, но выходили они, как ни странно, через южные ворота. Он объяснил это тем, что так удобнее добраться до места, где следует переходить реку – одну из трех, окружающих территорию старого города.
Когда большую часть Южного базара скрыли деревья, Кирилл еще раз оглянулся: была видна часть забора, за ним верхушки деревянных строений, над которыми медленно поднимались струйки белого дыма. Увидит ли он все это снова? Когда?
Герман шел чуть впереди, он был неразговорчив, лишь иногда посматривал на тех двоих, за жизнь которых поручился. За плечом его, помимо мешка, болталось то, что он называл винтовкой. Крилу тоже доверили огнестрельное оружие, но в его случае это был револьвер. И парень искренне сомневался, что в случае опасности он выхватит железку с патронами, а не привычный арбалет.
– Далеко идти? – спросила Даша.
– Четыре дня, три ночевки. Если не случится какой-нибудь ерунды.
Не стали переспрашивать, что он имеет в виду – всем хотелось верить, что ерунды не случится.
– Вообще, земли там спокойные, – разъяснял проводник. – Все-таки в стороне от большой реки и старой дороги. Нелюди встречаются редко, главное ушами не хлопать, быть настороже, тогда любого мутанта подстрелить успеешь.
Замолчал ненадолго, потом продолжил:
– Одно только место есть нехорошее. Там тоже городишко стоял, в прежние времена. А не так давно еще и гнездо было. Но люди в зону подались – ту, что севернее – потому как обратиться решили.
– Почему же место нехорошее?
– Потому что секвохи железку заняли, полосой с севера на юг. Уж не знаю, отчего. Видно, так их уродливая сущность подсказала. Стаи мутантов только по ней и ходят, в обычный лес не суются. А полоса разрослась, шириной больше древнего поселения стала. И прерывается только в том месте, где когда-то городок стоял. Там и можно на запад перейти. Все бы ничего, но те охотники, которые сюда промышлять забираются, урочище считают проклятым – мол, кто сунется, тот навсегда сгинет.
– Что, на самом деле пропадали?
– Пропадали.
– Прям все?!
– Это я не знаю, про всех мне не докладывают. Но лично знал нескольких смельчаков, которые через город в одиночку отправлялись и никто их после этого не видел.
– А вы-то как же на запад ходите? – не унимался Крил.
– А я и не хожу, – Герман остановился, посмотрел парню в лицо.
– То есть… как?
– А вот так. Один не хожу. Зачем через этот странный город идти, если мы всегда к умникам отрядами добираемся? Отряд и через секвохи пройдет.
Он двинулся дальше.
– Сейчас-то, понятно, другое дело. Нас трое всего, значит придется через город.
– Погодите, погодите! Я ничего не понимаю. То у вас “место проклятое”, то “пойдем через город”... Чему верить? Опасно там, или нет?
Герман снова остановился.
– Я так считаю: чем заковыристей в точку назначения добираться, тем паскуднее будет твоим преследователям. А если какой-нибудь… Как его? Говорящий с небом узнает, будто сгинули вы в проклятом месте, так это ж вообще решение проблемы – умереть не встать! Правда?
– То-то и оно, – Дашка, все это время слушавшая их со стороны, не вступавшая в разговор, решила высказаться. – Будет нам решение проблемы, если на самом деле сгинем.
– Не стоит все эти сказки всерьез воспринимать. – Герман шел, то и дело задирая голову, словно подбирал себе дерево покрасивше. – Охотники – люди лесные. Они по городским развалинам, даже поросшим деревьями, карабкаются не очень складно. Один мог шею себе сломать, другой на острую железку напороться… И потом – выбравшись на запад не каждый захочет обратно возвращаться. Они ведь, дураки, думают, будто там лучше. Что зон мутации меньше, жрачки больше. А там… Там все то же самое.
Он стукнул ладонью по сосне.
– Сползаю наверх. Оглядеться надо, пока не стемнело. Как раз пригорок, деревья повыше стоят, чем в других местах.
Сбросил поклажу, нацепил на ботинки когтистые подошвы. Принялся карабкаться, не обращая внимания на винтовку, болтающуюся за спиной.
– Ишь ты, как люди могут усваивать что-то у нелюдей, – с восхищением сказала Конопатая.
Они видели, как на вершине Герман одной рукой прижал оружие к плечу, заглянул в хитрую трубку с линзами, служившую увеличивающим прицелом. Он поворачивался то в одну сторону, то в другую, смотрел и через стекла, и невооруженным глазом. Наконец стал спускаться.
– По деревьям, кроме меня, никто не ползает, – сообщил он, спрыгнув на землю. – По крайней мере вблизи, иначе я бы заметил.
Время было уже не то, что ранней осенью, когда Конопатая с Крилом пробиралась от своего гнезда к Южному базару. Между деревьев теперь лежал снег, частично скрывая лесную подстилку, и даже если днем он подтаивал, ночью все застывало, морозный воздух накрывал округу студеным одеялом. Без огня в такое время не обойтись, даже несмотря на риск привлечь чье-то внимание.
Мужчины натаскали веток, развели костер. Когда все согрелись, поужинали, девчонка сняла куртку и стала стягивать вязаную кофту.
– Мне надо повязку поменять.
Не сказав ни слова, Герман повернулся к ней спиной. Ему было все равно, что там происходит – участвует ли Крил в перевязке, или тоже скромно глядит в сторону. Кирюха не глядел. Он аккуратно, стараясь не задеть заживающую рану, помогал снимать бинт с девичьего торса.
– Болит?
– Почти нет. Хотя полоснул, тварь, от души… Но на базаре хороший лекарь, дело свое знает.
Парень достал свежий моток, дождался, когда Конопатая смажет розовую полоску каким-то снадобьем. Стараясь не смотреть на дашкину грудь, он взялся наматывать новую повязку.
– Спасибо, – поглядела на него с благодарностью. – Пойду… – показала куда-то в сгущающуюся мглу между деревьями. – За кустики схожу.
Крил снова сел у костра и Герман, понимая, что процедура закончена, тоже повернулся к огню. Сидели совсем рядом, но того чувства, какое бывает, когда рядом с тобой друг, большелодочник не испытывал. Да и откуда ему взяться, если знаком с человеком пару дней? И все-таки… Все-таки ему казалось, что если отправляешься в опасное путешествие, если по твоим следам могут идти враги и в любое мгновение рискуешь оказаться в центре схватки, то напарнику своему должен доверять. А Кирилл этого чувства не испытывал.
Он искоса поглядел на Германа. Тот почувствовал взгляд, повернулся.
– Чего ты с ней? – кивнул в сторону ушедшей Дашки. – Осторожничаешь, осторожничаешь…
– Мала она еще.
– Мала… Нонче люди недолго живут, не то, что в былое время. Успевать надо, брат!
Герман подкинул еще веток в огонь. Проводил взглядом вернувшуюся Дашку.
– Вы не переживайте, – сказал он, будто чувствовал за собой обязанность успокоить, снять нервное напряжение. – Все будет хорошо, пройдем мы этот городишко. У меня для этого кой-какие заготовочки имеются. Но утро вечера мудренее! Ты, я смотрю, бодрячком еще – подежуришь? Потом разбуди, сменю.
И Герман накрылся старой, потрепанной накидкой. Следом улеглась и девчонка, стараясь устроиться между костром и Кирюхой. Несколько раз она переворачивалась с боку на бок, потом затихла.
Парень вслушивался в ночной лес, но кроме потрескивающего в огне дерева до него не доносилось ни звука. Если бы не Конопатая, уютно устроившаяся рядом, он бы, пожалуй, встал, походил вокруг, за деревьями. Потому что рядом с костром ничего нельзя было увидеть, только яркие языки пламени и кромешную тьму вокруг. В таком положении охранник из него выходил аховый. Но и тревожить Дашку не хотелось: он продолжал сидеть, прислушиваясь к немоте леса, среди елей и сосен которого даже ветер куда-то запропастился.
Глаза у Кирюхи слипались. Он кивал головой, пока, наконец, не привалился к стволу дерева.
Шаги были легкими, почти невесомыми. Замерли сначала у молодого, потом остановились у того, что постарше. Рука коснулась винтовки с оптическим прицелом, но забирать не стала. Даша тихонько, ступая след в след по собственным отпечатками, вышла из зоны, освещенной костром, скрылась за деревьями.

Глава 8.

Третий день над гнездом бушевала метель, укутывая все окрестности мягким снежным покрывалом. Охотники давно уже совершали вылазки только на снегоступах, а между хижинами, чтобы женщины и дети могли ходить, не проваливаясь в сугробы, приходилось чистить тропинки.
Маша наблюдала из окна за белой, такой привычной для нее стихией. На улицу она почти не выходила, да и не было в этом необходимости. Вся интересующая ее жизнь проходила здесь, в черном доме. Говорящий с небом приглашал к себе искателей, которые рассказывали обо всех изменениях, происходящих вокруг гнезда; старейшин, имеющих влияние на простой люд, дающих ему советы о распределении продовольственных запасов, строительстве новых домов и прочих житейских мелочах. Все задумывалось и планировалось здесь. Порой не нужно было даже выбираться из постели, чтобы слышать то, что обсуждается в соседней комнате.
Говорящий искренне верил, что с титулом Пришедшей Властительницы Маша возьмет на себя то, что обещала – разбор мелких усобиц между людьми. Всего и делов-то: выслушать, решить для себя, кто прав, кто виноват, указать на последнего пальцем, назначить ему наказание.
Но Маша не любила людей. Она вдруг поняла это со всей остротой, когда волею жизненных обстоятельств оказалась в гнезде. Раньше она мечтала о таком – чтобы рядом раздавались голоса, чтобы кто-то проходил мимо, здоровался с ней, спрашивал о делах, о погоде. А теперь поняла, что люди ее лишь раздражают!
В любом деле она готова была назначить виновными обе стороны, просто потому, что считала людей самих ответственными за все беды. “Виновны, потому что живете, как дикари. Виновны, потому что не желаете получать знания. Виновны, потому что позволяете сидеть у себя на шее таким, как я и Говорящий. Сами во всем виноваты, так вам и надо!”
Ей хотелось заниматься другими делами. Участвовать в том, что разбиралось тихими голосами в соседней комнате. И не просто участвовать, а иметь право решающего голоса! Но она понимала, что еще рано, ее время не пришло. Проникать на чужую кухню надо аккуратно, не делая резких движений, за которые могут выставить вон. Поэтому, сжав зубы, она продолжала слушать кухарок и рыбаков, стараясь недобрым словом и злым взглядом отбить у них охоту снова обращаться к Властительнице.
– Как жизнь Пришедшей? – спросил ее Хромой, увидев на улице впервые за несколько дней.
Она долго смотрела ему в глаза, прежде чем ответить. Опытный охотник даже поежился, с трудом заставляя себя не отвернуться.
– Жду момент, чтобы перевернуть здесь все вверх дном.
– Ага. Ф-фух… Я уж испугался, что привыкла к сытой жизни и не собираешься ничего менять.
Говорил он негромко, но все равно опасливо посмотрел вокруг – не проходит ли кто рядом, не придется ли топить в реке нечаянного свидетеля. И, убедившись, что никого нет поблизости, обнял девушку за талию, прижал к себе.
– А ты, как я погляжу, метишь в серые кардиналы? – Маша улыбнулась и в тот же момент Хромой почувствовал, как что-то острое упирается ему в бок из под ее одежды. Он поднял обе руки, сделал шаг назад.
– Знай свое место, – сказала она с угрозой, уже без тени улыбки. – Когда нужно будет – позову. А до тех пор держи язык за зубами и руки не распускай.
Направилась по снежной дорожке, которую не успевали чистить, обратно к черному дому.
– Не буду распускать. До тех пор… – бросил ей вслед Хромой.
“От такого жди проблем”, – подумалось ей. – “Больно уж самонадеян. Если не найти ему должного применения, придется избавиться”.
Она оглянулась, посмотрев на широкую спину, скрывающуюся за снежной пеленой. Отряхнулась, вошла в дом. Приближаясь к комнате с очагом, услышала голоса. Говорящий обсуждал что-то с двумя искателями и, когда Маша вошла, они тут же смолкли.
– Продолжайте, – он указал ей на стул рядом с собой. – Пусть тоже знает.
Один из искателей – видимо, тот, что постарше – кивнул.
– Мы ждали Серого три дня, – сказал он.
– Не вернулся?
– Не вернулся. Тогда я отправил Малого на базар – рожу его там никто не знает, а меня могли и приметить. Он прикинулся отбившимся от гнезда, безгрошовым бродягой. Таких там пруд пруди.
– И что?
Старший посмотрел на Малого, приглашая его дальше рассказывать.
– Я… Я с ихними поболтал… – неуверенно начал тот. – Говорили, будто главный в тамошней охране уже который день ходит по городу с чужим. И что девка еще была, тоже чужая. А на днях пропали они. Я сообразил, что вот сразу после того, как Серый не вернулся, они и пропали!
Говорящий вертел в руках сточенный карандаш, словно не слушая Малого. Но тут он поднял голову, отбросил огрызок.
– Значит, взяли Серого?
Искатели кивнули почти одновременно.
– Плохо. Наболтал им, наверное, лишнего. Под пыткой и не такие языками чешут. А ведь был лучшим среди вашего брата, но вот поди ж ты – раскусили! С другой стороны, тебя, – кивнул на Малого, – не разглядели. Иногда дело само людей по местам расставляет… Что-нибудь еще?
– Да. Вместе с чужими из города еще один человек исчез – видно, с ними ушел.
– Кто?
Малой сглотнул.
– Тамошние палачом его называли. Похоже, он Серого и разговорил.
– Куда они пошли?
Искатель пожал плечами.
– Никто толком не знает. Я сверх меры любопытствовать и не рискнул.
Говорящий снова взял карандаш, нарисовал на обрывке бумаги какую-то закорючку. Потом жестом показал искателям, чтоб уходили.
– Что думаешь? – спросил он Машу, когда дверь закрылась. – Я ведь вижу, что тебе только это и интересно. Только мои дела. А не треску между бабками делить. Давай, говори!
– Многовато хлопот ради какой-то девчонки. Что ты вообще за нее цепляешься? Дорога, как память? Не наигрался? Или чего?
– Если ищу, значит надо мне! – сердито ответил Говорящий. – Я тебя не о том спрашивал.
– А о чем?
Он встал, вытащил с полки рулон, лежавший между книг, раскатал его на столе, прижимая концы двумя энциклопедиями, сказками и томиком советской фантастики.
Они смотрели на старую карту, напечатанную еще прежними людьми. Пожалуй, у Маши в смартфоне и то поновее были. Но рельеф местности обозначен верно, старые дороги, города, по которым и сейчас ориентироваться можно, на месте. Поверх всего этого от руки сделаны пометки – уже, видимо, рукой Говорящего. Кружки, стрелки, символы непонятные…
Он ткнул пальцем в город у нижнего края распечатки, прямо по названию которого – “Вельск” – был нарисован красный кружок.
– Здесь Южный базар. Мне интересно, куда они податься могли? К нам, на север, вряд ли пойдут. Если южнее, так там стаи нелюдей все заполонили, потому что температуры для зон мутации приятнее. На восток? На запад?
Он смотрел выжидающе, понимал, что карта для девушки не диковинка, разбирается она в этих ломаных линиях и цветных пятнах. Едва ли не лучше него разбирается! Но Маша молчала, лишь одну из книжек полистала с любопытством.
– Я ее не знаю, девку твою. И мужика этого, и того, кто с ними пошел. Как можно угадывать – где они сейчас и куда направляются? О чем думают? Что за планы в их головах? Может, если бы ты рассказал, что в ней такого для тебя…
– Если захочу – расскажу, – прервал он Машу. – А пока вот что. Свой кузовок доверия ты еще не наполнила. Родишь наследника, тогда может быть. Но и сейчас вижу, что с нужными знаниями от тебя больше пользы будет. Смотри!
Он стал указывать на другие кружки, от руки начерченные красным.
– Гнезд на севере еще много. Мурманские, Петрозаводские, Сыктывкарские. Даже Вологодские. Сотня наберется, а то и больше. Где тысяча человек живет, где полтысячи.
Маша приоткрыла рот. Названия эти она никогда и ни от кого не слышала, только видела в электронных картах и читала в книгах. Сейчас же их произносил жрец, обычно занятый увещеванием дикарей в том, что он разговаривает с небесными духами! Впрочем, карты и книги у него тоже были. Но откуда он знает, что там, куда тычет пальцем, до сих пор есть человеческие поселения? Это только со спутника можно увидеть! Или обойти их все пешком.
Довольный произведенным эффектом, Говорящий продолжил:
– Многих из руководчиков я знаю, с ними налажена связь. Мало быть главным среди горстки людей в одном месте, надо объединять остальных.
– З-зачем?
– Придет время и мы будем очищать наши земли от нелюдей! – в глазах его сверкнули искорки фанатизма. – Сделать это можно только всем вместе. Некоторые руководчики недооценивают тварей, считают их неразумными. О, как они ошибаются! Нелюди знают, что мы уже собираемся в единый кулак. Собираются и они. Скоро будет война, Властительница! Нам с тобой уготовано встать во главе человеческой армии!
“Вот я попала-то, а…”
– Поэтому думай, вспоминай все, что может помочь людям в их священной борьбе!
Пафос его вдруг улетучился и Говорящий буднично заметил:
– Вот зря ты, все-таки, пристрелила человека с северо-запада. Точно о них ничего не знаешь? Жаль, жаль. Чувствую – те племена могли бы нам быть полезны.
“Те племена, вместе со всем их оружием, желанием убивать и насиловать, и еще с вертолетом, на котором они пока не научились летать, но вполне могут это сделать, сожрут тебя, дурака, когда все-таки сюда доберутся!”
– Ладно, давай съедим то, что на ужин приготовлено. И снова займемся… наследником.
Под потолком уже не было десятка праздничных ламп, все произошло буднично, рутинно. Говорящий снова, как и вчера, и все дни до этого, лежал рядом, стараясь восстановить дыхание, а Маша – потная и помятая – мечтала о сигарете, которую никогда не пробовала, но знала, что в подобных ситуациях это, вроде бы, помогает.
“Да я ведь и сама хотела ребенка. От него или кого-то другого... Какая разница? Он не глупее прочих. Пожалуй, даже умнее”.
В доме было несколько комнат и, если днем в них можно было встретить кого-то из обслуги, то на ночь Говорящего и Машу оставляли одних. Она проснулась оттого, что рядом не чувствовала теплоты его тела, а из соседней комнаты доносились странные звуки. Открыла глаза. Она не шевелилась, продолжала лежать на боку, повернувшись к стене.
Звуки были похожи на шаги, но слишком частые, будто кто-то опирается не на две, а сразу на четыре конечности. Потом ей послышалось глухое ворчание. Шаги приблизились, кто-то вошел в спальню.
Маша закрыла глаза, хотя ее лица и так не было видно. Она боялась пошевелиться и даже дыхание невольно затаила. Чувствовала, что тот, кто рядом, знает – она живой человек, а не куча тряпья на кровати. Живые люди должны дышать. Но не могла себя заставить!
Кто-то понюхал ее, фыркнул, засеменил к выходу. Шаги затихли в глубине дома. Маша медленно выдохнула, втянула в себя новую порцию воздуха. Больше до ее слуха не доносилось странных, посторонних звуков. Можно было подумать, что все это ей приснилось. “Но ведь не приснилось же?!”
Медленно повернулась, чтобы убедиться, что она одна. Говорящего рядом нет. Ушел? Кто же был сейчас в комнате? Ночью в спальне горела только одна тусклая лампа и невозможно было с уверенностью сказать, что в темных углах не притаился кто-то еще. Она опять отвернулась, нащупывая под собой, в соломе, стальной клинок. “На Земле нет крупных животных, кроме тех, что мы с отцом выводили из замороженного генетического материала. Уже не одну сотню лет, как нет. А люди на всех четырех не ходят”.
Сон к ней не приходил до самого утра, до тех пор, пока в окна не заглянул бледный рассвет. Только тогда она забылась в недолгой, поверхностной дреме.
– Отлучался из дома ночью? – спросила она Говорящего с небом, разделяя с ним утреннюю трапезу.
– Просто поднялся раньше.
– Нет, ночью.
– У тебя какое-то беспокойство?
“Беспокойство. Еще какое!” Вслух же спросила иначе:
– И в дом никто не заходил? До рассвета?
Он отложил еду. Посмотрел на девушку сквозь внимательный прищур глаз.
– Никто не заходил. Не из-за чего переживать, это надежное место.
Маша смотрела ему в глаза так же пристально, как и он на нее. Вроде как передавала этим взглядом что-то, не высказанное вслух, но понятное обоим, объясняющее – “я догадываюсь, не надо дурить мне голову”.
Говорящий встал, со скрипом отодвинув стул.
– Ухожу в лес. Не больше, чем на три ночи.
– Зачем?
– По своим надобностям. Когда вернусь, можешь спать в отдельной комнате. Но вечером ты все равно моя, понятно?
Не дожидаясь ответа, он накинул верхнюю одежду и вышел из дома.
– Понятно, – сказала Маша сама себе.
Снегопад, наконец, прекратился. С приходом холодов жизнь в гнезде стала размеренной, неторопливой: запасов хватало, ходить каждый день на охоту или рыбалку не было никакой необходимости. Многие просто сидели по домам, занимались каждый своим ремеслом, возились с детишками. Грешили, радуясь жизни.
Пришедшая открыла дверь на улицу, увидев мужчину, крикнула:
– Босяк, позови Хромого!
Ее личный телохранитель, уже не одну неделю, как отстраненный от тела, явился через несколько минут. Деликатно стряхнув снег с одежды, прошел в комнату.
– Ну?
– Идем ночью к его логову.
– Думаешь, момент подходящий? Он же сам туда ушел.
– Подходящих моментов не бывает, всегда что-то мешать будет. Идти тут недалеко, думаю обернемся до утра.
Хромой уставился в пол, идея ему явно не нравилась.
– Чо там исследовать? Лучше здесь бунт готовить.
– Много ты понимаешь в революциях… Надо мне туда! Вышка связи там. И вообще – я про этого болтуна с облаками всю подноготную должна выяснить. А то, знаешь ли, даже спится плохо.
Охотник хрустнул пальцами, недовольно мотнул головой. Пришедшая старалась перехватить его взгляд, но ей это никак не удавалось.
– Ты что, боишься, что ли?! Боишься туда идти?
Маша встала со стула, достала из дорогого для родоплеменной общины застекленного шкафа зеленую бутылку и две кружки.
– Выпей. Для смелости. Говорящий употребляет, не стесняется. Он убыли не заметит, не переживай!
Хромой не стал отказываться, залпом выпил ягодную настойку. Утер рукавом усы и бороду.
– Я не боюсь. Но на рожон лезть не хочется. Ты ж понятия не имеешь – что там на самом деле.
Маша улыбнулась.
– Вот мы и узнаем.
Днем она заставила себя прилечь, еще немного поспать. Иначе недосып не позволил бы ей отправиться в опасное путешествие. Последние часы перед выходом, в ожидании глубокой ночи, она сидела у окна и раз за разом дышала на него, чтобы снова и снова рисовать на стекле один и тот же ряд цифр, засевший в ее памяти. Иногда сомневалась – правильно ли запомнила, но закрывала глаза и видела перед собой бумажку с теми же цифрами, записанными рукой отца. “Все верно!”
На улице было морозно. Звездное небо и полная Луна заливали все вокруг призрачным светом. Маше казалось, что теперь-то она знает дорожки и тропы, которыми пользуются обитатели архангельского гнезда, но Хромой каждый раз удивлял ее. Те немногие патрули, что оставались вокруг поселения ночью, он легко обходил. Знал, где снег рыхлый, а где слежавшийся, где нога провалиться может, а в каком месте шагаешь будто по твердой земле.
Вот и полоса из зарослей секвохи, протянувшаяся от вокзала до берега реки. Отсюда до логова рукой подать. Хромой сказал Маше, что они будут обходить кругом, зайдут с той стороны, откуда гостей ждать никто бы не стал.
– Все равно не понимаю, чего ты надеешься увидеть… – ворчал он. – Пока Говорящий там, мы можем только со стороны смотреть. Или думаешь, что постучишь в дверь и зайдешь внутрь? Ну, тогда без меня! Логово – его место, там он хозяин. Если сам не захочет, никого не впустит и уж точно живым не выпустит.
– Хватит ныть.
Подошли совсем близко, настолько, что вздымающаяся ввысь антенна уходила в ночное небо, казалось, прямо у них из под ног. На самом деле пришлось пройти еще добрую сотню шагов, прежде чем они увидели серый бетонный прямоугольник, служивший для антенны опорой и одновременно административным корпусом, в котором прежние люди прятали свое оборудование. Там, внутри, и было логово Говорящего с небом!
Хромой приложил палец к губам.
“А то я не знаю!” – ругнулась Маша про себя.
Окон в здании не было – невозможно понять, теплится ли внутри жизнь, или такое же запустение, как снаружи. Никаких огней на мачте, никаких прожекторов. Да и зачем они? Чтоб не врезался тот вертолет, что ждет своего пилота где-то на северо-западе? Маша невольно усмехнулась.
– Все? Посмотрела? – в нетерпении прошептал Хромой. – Я же говорил, не на что тут…
В бетонном корпусе вдруг что-то лязгнуло, распахнулась железная створка. В желтом свете, брызнувшем из проема, появилась фигура. Человек сделал шаг вперед, огляделся. Чувствовал ли он, что рядом есть кто-то еще? Что за ним наблюдают?
Хромой и Маша лежали на снежном пригорке. Видно, на этом месте был большой дом, пока он не развалился и не зарос. Остался лишь неровный холм, с которого, укрывшись позади ледяного бруствера, было удобно наблюдать за поддерживающим колосс антенны основанием.
Человек закрыл за собой дверь. На мгновение они потеряли его из виду – после яркого света казалось, что вокруг моментально сгустилась чернильная тьма. Но вот глаза снова привыкли к призрачному звездно-лунному сиянию и фигура сама выдала себя: тот, что покинул здание, быстро уходил в лес.
– Это он? – прошептала Маша.
– Конечно он! Кто же еще там может быть?
Девушка разрывалась между желанием узнать, куда пошел Говорящий, если это был он, и стремлением во что бы то ни стало попасть внутрь бетонной коробки! Она даже прикусила губу от досады. Закрыла глаза, еще раз быстро повторила комбинацию цифр.
– Давай я попробую попасть внутрь, а ты пойдешь за ним? Проследишь?
Но Хромой так на нее посмотрел, что слов не понадобилось – он за этим человеком следить не будет.
– Ладно, тогда идем внутрь! – Маша рванулась было, собираясь встать в полный рост, но он схватил ее за руку, остановил.
– Куда?! Может, он поссать вышел! Сейчас вернется.
– Далековато он по малой нужде намылился. Не замечала я за ним такого чистоплюйства.
– Все равно. Мы не знаем куда и надолго ли он отлучился. Самим надо уходить! Топать окружным путем домой.
– Знаешь что, Хромой, если кто и готов намочить в штаны, так это ты. Лежи тут, жди меня. Я быстро!
Вывернулась, освободившись от его хватки, поднялась на ноги и стала быстро спускаться с пригорка к административному корпусу. Улыбнулась, заслышав, как хрустит снег под тяжелыми башмаками – охотник шел за ней следом, один оставаться не пожелал. Они прошли мимо нагромождения клетушек, неуклюже собранных из металлических прутьев. Сердце у Маши колотилось, когда приблизились к двери и она схватилась ладонью за ручку. Дернула один раз, другой. Дверь не поддавалась.
– Дай я.
Хромой протянул широкую пятерню и перед ним створка тут же капитулировала.
Щурясь от света диодных лампочек, они вошли внутрь. Вокруг такие же серые, как и снаружи, стены. Непонятный гул, доносящийся из узких прорезей под потолком. Комната, в которой они оказались, была проходная – в ней ничего не было, кроме старой, деревянной скамейки и еще одной двери в противоположной от входа стене.
– Туда? – спросила девушка мужчину.
Он лишь пожал плечами.
– Наверное. Других дверей здесь нет.
– Но ты же тут бывал. Или нет?
– Только снаружи. Летом он держал подопытных в тех клетках, – кивнул головой наверх.
Подошли к двери и на этот раз с препятствием Маша справилась сама.
Лестница вниз, длинный коридор.
– Не нравится мне это, – ворчал Хромой. – Далеко забираемся и выход, наверное, только один. А этот гад специально вышел, почуял нас, вот и решил заманить!
Маша ничего ему не ответила. Любопытство убило в ней остатки страха и осторожности, теперь она готова была идти до конца. Неважно – что там их ждет и как придется выбираться.
Коридор повернул налево, потом еще несколько ступенек вниз и новая дверь. За ней – темнота. Незваные гости остановились, не в силах даже определить, помещение это, или, быть может, снова улица? Ведь ни стен, ни потолка не видно.
Маша протянула руку, стала шарить по стене.
– Что ты там ищешь? Лучше ничего не трогать!
– Ищу то, о существовании чего ты – человек, живущий без электричества – понятия не имеешь.
Щелкнуло. Она стояла, почти касаясь плечом мощного тела охотника, поэтому почувствовала, как он вздрогнул. Снова в глаза им брызнул яркий, искусственный свет! И почти сразу – шуршание со всех сторон, тихий рык.
– Провалиться вам в жучью яму, – выругался Хромой. – Так и знал, что попадем в это дерьмо!
Вдоль стен стояли новые клетки и на этот раз они не были пусты. Две справа, три слева. Два мутанта и три человека, запертых друг напротив друга. По глазам людей нельзя было сказать, что за этими взглядами скрывается разум. Что с ними тут сделали? Одному Говорящему ведомо. Маше вспомнился ее собственный питомец, Антоха. Впрочем, она с ним такое не вытворяла.
Прошли мимо клеток, стараясь не обращать внимания на протянутые руки и лапы, на страшные звуки, рвущиеся из глоток. “У каждого отягощенного знаниями есть своя позорная лаборатория” – подумалось девушке и она не могла понять, жалеет или радуется тому, что свою она сожгла.
– А вот и терминал!
За очередной дверью была комната, освещенная мерцанием мониторов. Несколько клавиатур – сенсорных и механических, распотрошенные системные блоки, заброшенный, давно не работающий принтер… “У меня получше было”.
Маша провела рукой по клавишам. Посмотрела на экран. Что-то набрала, быстро перескакивая взглядом со строки на строку.
– Мама дорогая… Оно работает. Ты представляешь, связь со спутниками работает!
– Не представляю. Давай уже уходить.
– Сейчас, сейчас! Еще минуту…
Снова забарабанила пальцами по клавишам.
– Где же он? Где этот чертов спутник… Голову сломать можно! Откуда здесь вообще столько каналов связи?!
– Всегда так было.
Маша и Хромой обернулись. Охотник сделал это неловко, смахнул на пол одну из сенсорных панелей. В глазах его читался неподдельный ужас.
– Здесь всегда работало много каналов, – повторил Говорящий с небом. – Иначе как бы я поддерживал связь с другими гнездами? Голубиной почтой?
Не опасаясь, что на него могут напасть и совершенно игнорируя Хромого, Говорящий подошел к Маше вплотную.
– Разве там, где ты жила, было иначе?
Рука ее едва заметно дрогнула, но никто этого не заметил, потому что в последний момент Маша передумала доставать свое единственное оружие. “Клинок, сделанный в северных землях против зверя, оставим на крайний случай”.
– Ты быстро вернулся. Неужели и правда выходил, чтобы заманить нас в логово?
– Нет, просто не хотел справлять нужду у самых дверей.
Несмотря на звенящее напряжение, эти двое могли бы еще долго изображать мирный разговор: мол, ничего и не случилось – неожиданная встреча, ничего более. Но рядом был тот, чье терпение закончилось.
Хромой выкинул вперед руку, сжатую в кулак. Удар был сильный, точный. Охотник угодил Говорящему в нижнюю челюсть и сбил его с ног. Уже в падении хозяин логова вытащил из кармана пистолет, но не смог им воспользоваться – он лежал на полу, встряхивая головой, стараясь прийти в себя. Рукоять огнестрела не отпускал и было бы глупо пытаться отнять его. Того и гляди выстрелит, наугад, потому что ничего еще толком не видит, только пляшущие светлячки перед глазами.
– Сюда! – Маша заметила еще одну дверь, ведущую из комнаты с компьютерами. “Тот самый выход, в существовании которого сомневался Хромой?” Раздумывать было некогда.
Снова лестница вниз и еще один коридор, освещенный хуже, чем другие. Они ворвались в небольшую темницу, из которой вели два выхода. У стены стоял огромный ящик, к нему тянулись силовые кабели. Маша сразу сообразила – что это может быть. "Плеснуть бы туда водой и тогда во всем логове отключится энергия!" Но у них не было ни воды, ни возможности ее сейчас искать. А кроме того – как самим-то без света передвигаться в подземелье? Наощупь?
Прозвучал выстрел, сразу за ним – второй. Одна из пуль влетела в каморку и, высекая искры, ударилась сначала в потолок, а потом рикошетом в каменную стену. Хромой свернул налево, скрываясь в темном переходе. Прав он или нет – какая разница? Надо просто бежать! Нестись сломя голову, куда кривая выведет.
Мимо них промелькнуло несколько дверей, скорее всего отдельные комнаты. Вряд ли за одной из них выход на улицу. Снова развилка. Теперь направо!
– Откуда здесь… такой… лабиринт? – бормотала Маша на бегу, не слишком надеясь, что Хромой сможет ответить. Он и не отвечал. Остатки его смелости ушли на удар, теперь он мало что соображал, сосредоточившись лишь на том, чтобы заставить себя бежать несмотря на поврежденную ногу.
Были еще какие-то повороты, разветвления, комнаты… В конце концов охотник остановился. Дыхание его было сбивчивым, он согнулся, упираясь руками в колени.
– Не слышно? – спросил Машу.
– Нет. Но ты так громко дышишь, что за нами может бежать стая и все равно ничего не услышим.
– Сейчас… Сейчас… Я… отдышусь.
Но погони и в самом деле не было слышно. Что это значит? Говорящий до сих пор не очухался? Или он знает, где закончится их бегство? Стоит там, ждет? А вдруг из этих катакомб вообще не выбраться? Заплутаешь и все – когда-нибудь найдут твои косточки…
Маша попыталась восстановить в памяти последовательность всех поворотов, но запуталась в одолевающих ее сомнениях. Там поворачивали налево? А здесь направо? Да черт его разберет!
Сунулась в следующий переход и поняла, что все – пути нет.
– Там тупик. Придется вернуться и попробовать другую дорогу. Ты как? Получше?
– Ага, – Хромой выпрямился. – Дура ты, Пришедшая.
– Не то, чтобы совсем уж дура. Хотя есть немного. Признаю – увлеклась. Очень мне надо было одну штуку проверить.
– И чо, проверила?
– Не успела. Вернусь в свободное время, чтобы закончить.
– Ага, давай! Я пока здесь посижу.
Она достала клинок, посмотрела на него, спрятала обратно под одежду. Сказала негромко:
– Теперь не пересидишь.
– А?
– Уходить придется. Назад в гнездо нам путь заказан. Тебе-то уж точно, а мне… Если только на правах вечно закрытой в черном доме самки-производительницы. У него на этом деле помешательство, еще хуже, чем у меня было.
– А тебе оно теперь не по вкусу?
Маша недовольно поморщилась.
– Пережила бы. Но он же меня ни во что ставить не будет, а при таком отношении разве изменишь гнездо к лучшему?
– Значит, все-таки хотела изменить?
– Не для всех же.
– А для кого?
– Для себя любимой.
Он хмыкнул, кивнул головой.
– Вот оно когда раскрывается… Тогда я еще больший дурак – тебе поверил.
– Согласна, зря поверил.
Из глубины коридора раздались звуки шагов. Не слишком осторожных – видимо, тот, кто приближался, слышал их голоса, понимал, где беглецы, и то, что бежать им некуда. Маша прислонилась спиной к стене, Хромой сделал шаг назад, но дальше отступать не стал, смотрел, насупившись, на темный вход.
– Жаль таких людей терять, – Говорящий с небом вошел в темное помещение, где они скрывались. Рука его была вытянута, он целился из пистолета в охотника. – Это я про тебя, Хромой. Не думал, что предашь.
Он хотел уже надавить на спусковой крючок, но передумал.
– А хочешь, Мария, еще один шанс? Соберем в твой кузовок доверия рассыпанные камни.
Протянул ей оружие.
– Один патрон. Сделай все так, как я хочу. И тогда – прощена. Без надзора не останешься, все равно пригляд за тобой теперь покруче будет. Но и запирать никто не станет, жизнь почти не изменится.
Она шагнула к нему навстречу. Оглянулась на Хромого, сделала еще один шаг. Протянула руку, ощущая подушечками пальцев холодный металл. Сжала рукоять пистолета. Говорящий подтолкнул ее, разворачивая к себе спиной, лицом к охотнику. Возможно, сразу после этого он отошел вглубь тоннеля и стал ждать, когда она израсходует единственный патрон. А может, до сих пор стоит рядом, нацелившись на ее шею скальпелем.
– Давай, чего уж, – сказал Хромой, увидевший в ее глазах не смятение, а ледяной холод. – Не самая плохая смерть. Я думал, он мне хуже придумает. Того и боялся.
“Будешь ли ты мне сниться?” – подумалось ей перед тем, как жерло оружия, наведенного твердой рукой, заглянуло в лицо своей жертве. На спусковой крючок Маша надавила гораздо увереннее Говорящего. Грохот выстрела, отразившийся от стен, на пару мгновений заложил уши. Потом она услышала совсем рядом:
– Прощена.
Хозяин логова вывел ее из лабиринта в компьютерную, силой усадил за терминал.
– Что ты искала? Показывай!
Она сообразила, что Говорящий немногое сумел понять в ее действиях, когда неожиданно вернулся в логово и застал их здесь с Хромым. “Значит, можно кое-что утаить. Но большую часть все равно придется показывать, иначе не поверит. Как он там говорит? Камешки в кузовок доверия. Что ж, накидаем побольше”.
– Мой архив. Я загрузила его в облачное хранилище одного из спутников. Там все знания – результаты последних исследований перед Инфекцией и после нее, мои исследования, отцовские… Это не говоря уже о кодах доступа к некоторым спутникам и автономным базам на Земле, если они еще работают. Гражданские объекты, военные – разные. Мы не могли этим пользоваться, потому что жили на крайнем севере и отец был против переезда. Видимо, он и ограничил канал связи, чтобы я ни с кем не могла связаться, лишь пользовалась орбитальной телеметрией. Тогда я этого не понимала, но сейчас… Черт, у архангельского терминала тысячи открытых каналов!
– Покажи свой архив.
Маша скрепя сердце отыскала нужный номер спутника. Ввела пароль и через несколько секунд, ушедших на обмен информацией, монитор отобразил структуру файловой системы. Две верхних строчки занимали каталоги “1. Мария Разумовская” и “2. Олег Разумовский”.
Говорящий вдруг дернулся вперед, к самому монитору. Глаза его широко раскрылись. Он схватил Машу за щеки, повернул к себе.
– Твоим отцом был… Разумовский?!

Глава 9.

Она чувствовала, что время ее пришло. Можно было бы держать это в себе еще день или два – хоть неделю, если потребуется. Но оно будет мучать ее, терзать изнутри, не давая покоя. Лучше выпустить наружу сейчас, пока есть возможность, пока остальные спят и до рассвета еще далеко.
Конопатая оглянулась. Уже и костра не видно, ушла далеко. Стала снимать одежду – разоблачалась, словно кочан капусты, оставляя на снегу темную кучу из листьев-шмоток. Поежилась, обхватив себя за плечи. “Ничего, скоро мне будет все равно, скоро будет не до мороза…”
Она прижалась к шершавой ели, попыталась было подтянуться, но, расцарапав живот, плюнула. “В таком виде лучше и не пытаться”. Даша закрыла глаза, до крови прикусила губу: она чувствовала, что давно сгущавшаяся в ней стихия высвобождается.
Ее трясло. Кожа потемнела, черты лица переменились. Фаланги на руках и ногах вытягивались, а ногти превращались в острые зацепы. В горле клокотало, хотелось взвыть, но сознание держало изменчивую плоть в узде – Конопатая умела себя контролировать.
Выдохнула шумно, по-звериному. И тут же взобралась на дерево – легко, будто белка. Ель под ней покачивалась, Конопатая смотрела вокруг и это был уже совсем другой взгляд, не имеющий ничего общего с тем, что могла видеть обычная девчонка.
Весь мир перед ней стал резко очерченным, явственным, контрастное сочетание темно-синего и светло-голубого, отделяющее во тьме друг от друга деревья, кусты и все, что вокруг, позволяло видеть далеко даже без оптического прицела. Вот светлыми пятнышками вспорхнули птицы. Где-то далеко на западе – Даша не видела, но чувствовала – стаями перемещались такие же, как она сама. Впрочем, нет. Не такие. Они не могли меняться по своей воле, не могли думать, как человек, а чувствовать, как…
“Мои чувства – на чьи похожи? Кто мог на этой планете видеть, слышать, ощущать так же? Создали нас – зачем? Или мы появились случайно?”
Потянулась всем телом к звездному небу, втянула в легкие морозный воздух. Холода она действительно не замечала и могла бы еще долго наблюдать, слушать… Могла бы уйти далеко-далеко, перескакивать с ветки на ветку, пусть хвойные для этого и не очень удобные.
Почувствовала двух или трех “своих” на востоке. Но это одиночки, каждый сам по себе и близко к людям они подходить не станут. С мутантами такое случается, отбиваются от стаи. Может, говорит в них еще что-то человеческое, подталкивает к самостоятельности, а может, просто сходят с ума.
Бывает, что нападение охотников разбивает стаю – разбегаются, кто куда. Потом самцы ищут самок, чтобы положить начало новой семье. Верно, такие на нее и напали, когда она шла с Крилом к базару. Приняли за свою. В таких делах они не глазам верят, а чутью. Тем более, что на одном из нападавших был медальон. Значит…
Даша стала спускаться вниз. Добралась до своей одежды, небрежно разворошила ее черной рукой. Выудила из потайного кармашка блестящую вещицу на цепочке, поднесла к лицу. В буквах она разбираться так и не научилась, но знала, что первая связка закорючек образует чудную версию ее имени – Дарья.
Конопатая легла на снег, заставила себя ни о чем не думать, сосредоточиться на том, чтобы темную сущность, выпущенную на волю, загнать обратно в человеческое тело. Вздрогнула, почувствовала, как холод скользнул по коже, будто все это время она была в шубе, а сейчас ее сбросила. Выгнулась дугой, тихо застонала. Руки сами собой сжались в кулаки: почему-то возвращение к истинному, человеческому облику, всегда давалось ей труднее, чем отпустить на волю мутанта.
Перекатилась с боку на бок, свернулась калачиком, прикусывая костяшки пальцев, чтобы не закричать. Еще минута и вот она уже выдохнула – спокойно, по-человечески. Взглянула на пятерню, на которой исчезали темные пятна и волоски, становились короче фаланги пальцев. Повернула ладошку одной стороной, другой… Правая почему-то каждый раз менялась дольше.
Пора было возвращаться. Накопившаяся энергия сброшена, желание организма стать чем-то иным – исполнено. Теперь можно снова быть человеком. На месяц, два. Полгода. Как получится.
Даша принялась шустро, чтобы не поморозиться, надевать шмотки. “Вот вам и одна из причин, почему люди целыми гнездами уходят к зонам, обращаются в нелюдей. Если каждая зима холоднее предыдущей, то, конечно, лучше быть созданием, не чувствительным к морозу!”
Но Конопатая не могла объяснить себе – откуда проповедники, расписывающие обитателям гнезд все прелести новой жизни, сами о них узнают? Ведь они не мутанты и не такие, как она. Может, им кто-то рассказывает? Наставляет? Но кто? И зачем? Кому выгодно, чтобы все люди стали мутантами?
И еще ей подумалось, что рано или поздно придется все рассказать Крилу. О себе, о том, сколько ей лет на самом деле. Примет ли он ее тогда? Зная про темную сущность, про это жуткое существо? Сможет ли видеть, как появляются и исчезают на розовой коже пятна и волоски? Примет ли, зная о том, что она намного переживет его? Ведь он же хочет быть с ней?
– Ведь хочет? – прошептала сама себе.
– Ты чего бродишь?!
Удивленный большелодочник уставился на девчонку, которая мгновение назад поправляла одежду, а сейчас вздернула голову и большими, испуганными глазами смотрела на него.
– Я проснулся, смотрю – нету. Куда, думаю, подевалась? Следы за деревья ведут…
– Ты все время за мной следить будешь, когда я за деревья хожу?
Обошла его, не сводя глаз. Направилась к едва тлеющему костру.
– Показалось, что часто ходишь, – бросил он ей вслед. – Ты что, застудила там у себя?
– А ты что, лекарь? Нет, не простудила!
Заворочался и Герман, открыл глаза.
– Что, уже мой черед дежурить?
Они повернулись к палачу, ответили в один голос:
– Да!
– Да!
Утром, прежде, чем отправиться в путь, наспех перекусили, не обмолвившись друг с другом и словом. Дашка косо поглядывала на Кирюху, он на нее, а Герман и вовсе держался от них подальше, не решаясь встревать.
В дороге девчонка позволяла себе забегать вперед, отлучаться то в одну сторону, то в другую, хоть Герман и просил ее так не делать. Но махнул рукой: наставлять бесполезно. Она ему не родня, не подчиненная, все равно слушаться не будет. Пригрозил только, что, “если ты, чертеха, упадешь в канаву и сломаешь себе руки-ноги-шею – вылезай сама, долго ждать не будем”.
Воздух, в сравнении со вчерашним, казался теплее. Снег подтаивал, с веток деревьев капало, а где-то журчали ручейки, словно дело было весной.
– Чистое место, да? – спросил Крил у Германа. – Нет следов прежней жизни.
– Следы всегда найти можно, – ответил палач. – Если видишь пустой холм, на котором ничего, кроме травы, не растет, будь уверен, что у древних тут свалка была. Капнуть поглубже, наткнешься на гниющие остатки того мира. А остатки там, бывает, такие, что гнить еще сто лет будет. Или машины недоржавевшие попадаются, техника разная. Здесь ведь лесопилок было много. Деревья рубили так, что по сию пору проплешины не заросли.
– Конопатая! Дашка! – Крил обеспокоенно смотрел вокруг.
– Оу! – донеслось откуда-то слева.
– Вот же недоросль, – проворчал он. – И чего ей рядом не идется?
– Привыкай, – усмехнулся Герман. – Так она по жизни и будет шнырять. Выйдешь ты, к примеру, вечером из своего жилища, гаркнешь на все гнездо, а она тебе в ответ из чужого дома – “Оу!”
Герман засмеялся.
– Шучу, шучу. Наладится у вас дело, потому что искра есть. И не мотай себе нервы оттого, что малая. Все при ней. А в глаза посмотришь, так и вовсе… Видно – хватила девка от жизни, натерпелась. Иная к трухлявым годам за весь свой век столько не вспомнит!
Конопатая стремглав пронеслась слева направо, перебежав им дорогу.
– Я щас! Щас, посмотрю, что там, и вернусь!
Только хвост огненно-рыжих волос мелькнул между заснеженных ветвей.
После ужина Крил обнял ее, прижал к себе, чтобы уж точно не упустить, почувствовать, если Дашка опять захочет “за деревья”. Но она моментально уснула – видно, набегалась за день.
Где-то рядом бродил Герман, в этот раз его черед первым дежурить. Кирюха смотрел на темное небо, снова чистое, безоблачное. Там, в вышине, мерцало множество звезд, а одна медленно плыла, пересекая небосклон. Почему? Черт его знает, что с этими звездами не так. Стоит ли о них вообще думать? Есть мысли и поважнее. Например… У парня каждый раз начинало неприятно сосать под ложечкой, когда он вспоминал о той отлучке Конопатой. Что он проспал? Только ли облегчиться ходила она в чащу?
На следующий день, когда солнце стояло в зените, они вышли к развалинам. Герман долго смотрел на них издалека, не торопясь выходить из под прикрытия леса. Деревья и кусты почему-то не стали брать свое, не вторглись на эту территорию, когда-то расчищенную человеком, застроенную несколькими малоэтажными зданиями. От зданий немногое осталось, но все-таки они не были похожи на те руины, что уже поглощены землей и растениями. До сих пор торчат неровные стены, осколки некогда твердого серого материала указывают на то, где были проложены дороги.
– Мы уже близко? – спросил Кирюха.
Герман молчал, продолжая смотреть на развалины, потом ответил неопределенно:
– Недалеко.
Они двинулись в обход древнего поселения.
– Гарнизон, – снова подал голос палач. – Да и не гарнизон даже, тот подальше будет, а так, парочка корпусов да казарм неизвестного назначения. Живет здесь один человек…
Подумал и добавил:
– Должен жить.
Путешественники оказались на противоположной стороне поселения, но так и не заметили признаков жизни. Герман все еще не решался выйти к останкам строений, топтался в нерешительности.
– Не стоит туда соваться непрошеными гостями, – сказал он, как бы оправдывая сам себя.
– И то верно, не стоит, – ответил кто-то совсем рядом, буквально в паре шагов от них, хотя ни Герман, Ни Крил, ни даже Конопатая не видели рядом с собой других людей. Заметили лишь тогда, когда человек отделился от большого – с человеческий рост – валуна, покрытого лишайниками и мхом. Его одежда состояла из сшитых друг с другом обрывков тканей, поверх которых накинута сетка с вплетенными в нее растениями. Лицо неизвестного почти не отличалось от камня, к которому он прижимался мгновение назад – такое же грубое, серо-землистого цвета. А глаза…
Конопатая испуганно отпрянула. Глаз у человека не было вовсе, лишь пустые, темные ямки.
– Здравствуй, Герман. Давно ко мне не захаживал.
– Здравствуй, Старик. Извини за беспокойство, без причины мы бы соваться не стали.
– Понятное дело. Идите за мной, раз не без причины…
Помогая себе посохом, он направился к одному из домов, что когда-то стоял на этом месте, сейчас же превратившемуся в бессмысленное каменное нагромождение. Откинул неприметную дверцу среди развалин, стал спускаться вниз.
– Вы извиняйте, мне лампы и свечи ни к чему. Посветите там себе, если есть чем.
Герман включил фонарик, то же хотел сделать и Крил, но провожатый остановил его:
– Побереги заряд, пригодится еще.
Внизу оказалась еще одна дверца, железная. Старик открыл ее хитрым устройством, едва ли напоминающим ключ, пригласил гостей внутрь. Здесь не было кромешной тьмы, потому что посреди комнаты горел очаг, обложенный камнями, над ним бурлил старый, чугунный горшок.
– Есть хотите?
Крил искренне удивился такому гостеприимству: ему казалось, что это они должны будут угостить чем-то Старика, да еще оставить ему сверх того за услуги, раз Герман собирался выспрашивать у него совет.
– А что у тебя? – палач наклонился, понюхал идущий от котелка пар.
– Картоха дикая. Не вымерла здесь – очень много людишек ее садило, вот и растет теперь дичком там и сям. Мелкая, но мне то что? Жрать можно.
– Что ж, раз угощаешь… – Герман посмотрел на спутников, подмигнул им. – Грех отказываться!
Старик шарил в углу, бренча посудой.
– Трое вас?
– Так точно. По запахам определил?
Хозяин, поворачиваясь и протягивая руки в нужную сторону так, будто он был зрячим, поставил перед гостями тарелки, бросил в горшок большую ложку.
– Накладывайте себе.
Подсел к Герману.
– По голосам сначала, потом уж по запахам. Хотя одного голоса еще не слышал, дыхание только.
Он приподнял голову, потянулся носом в сторону Дашки.
– Кого ты привел, базарщик? Парень как парень, а вот другой… другая… Девка? И дышит, как девка, и пахнет. Но я в ней чужое чувствую.
– С севера пришла, не здешняя. Не переживай – она нормальная, все в порядке.
– В порядке… – проворчал Старик. – У вас, суетливых, всегда все в порядке, а потом беду приносите. Да мне-то все равно – можно сейчас помереть, можно завтра. Так уж просто живу, из любопытства.
Они наложили себе мелкий, не намного больше лесных ягод, картофель. Уплетали его за обе щеки, запивая припасенной во фляжках водой. Хозяин тем временем снял горшок с огня, подкинул дров в очаг. Разгоревшиеся поленья ярче осветили его убежище и наверху, под самым потолком, проявились светлые пятна. Конопатая первой обратила на них внимание: не донесла до рта картофелину, замерла с открытым ртом, задрав голову, оглядываясь по сторонам. Крил тоже посмотрел наверх. Весь периметр комнаты был украшен черепами нелюдей. Большими, маленькими, иногда похожими на человеческие, а порой совсем иными.
– Куда ж у тебя дым уходит? – буднично, нарушая невольную заминку, спросил Герман. – Снаружи не приметил я его.
– Куда уходит, там и пропадает, – не стал вдаваться в подробности Старик. – Ты, давай, рассказывай – что за дело ко мне?
Герман доел свою порцию, запил.
– На запад нам нужно, через город. Идти втроем в обход, сквозь секвохи – сам понимаешь, дело гиблое.
– А через город веселое?
– И через город не веселое. Но ты же знаешь, Нян, как пройти? Правда?
– Старик мое имя. И пока только я и знаю. А будут знать двое, тем более четверо – узнают все.
– Так уж и “все”! Я ведь не трепло. Думаешь, на базаре в каждом кабаке буду болтать? А эти двое и вовсе на западе останутся. На озере, у умников.
– Ладно, – тряхнул головой хозяин, скидывая с себя невидимую корку враждебности. – Злыднем меня не считай. Оно и в самом деле – к чему мне тот путь на запад? Что я, хранитель ему? Просто сижу тут один, думаю о судьбах Вселенной, вот крыша и едет.
Не поворачивая к очагу головы, он пошевелил дрова кочергой.
– Есть путь, твоя правда. И заряд ты в фонариках правильно приберегаешь, пригодится. Завтра поутру дойду с вами по дороге до гарнизона, покажу, где начало того пути.
“Завтра, так завтра” – подумал Герман, не стал спорить. Хорошо, что старик вообще согласился.
Он долго разговаривал со слепым, вспоминая их прошлые встречи, рассказывал о том, что сейчас происходит на Южном базаре, как люди живут. Даже предлагал идти с ним туда, когда будет возвращаться с запада, но Старик наотрез отказался. Он твердо был намерен доживать свои дни если не хранителем, то уж по крайней мере смотрителем единственного на севере перехода между востоком и западом.
– Пойдемте, что ли, – предложил он всем троим, – прогуляемся перед сном. Покажу еще кой-чего – тебе это, палач, интересно будет. Слышал ли ты от проповедников или ходоков из чужих гнезд о войне?
– Некогда мне, Старик, в библиотеке штаны просиживать, о старых войнах читать. Тем более от пришлых людей это слушать. Что они знать могут?
– Не про старые войны речь. Я про будущую войну. Между нелюдями и ничтожными остатками человечества. Неужели не слышал? У руководчиков многих гнезд мыслишки об этом ходят, подбивают они друг друга, договариваются. Я вот тут, старый, слепой дурак, в жопе мира, и то про это знаю.
Не доходя до места, они почувствовали запах. Отвратительный, тошнотворный.
– Вы чего тут, гнилую картошку выбрасываете? – спросил Крил.
– А это, паренек, как раз и есть запах войны.
– Так воняет гниющая плоть, – тихо подсказала Конопатая.
– О, девка знает!
Вслед за Стариком они вошли в сосновый бор, деревья которого, если бы не секвохи, растущие где-то на подступах к таинственному городу, можно было бы считать самыми высокими на многие километры вокруг.
Сырая земля, едва прикрытая раскисшим снегом, была усеяна телами. Некоторые повисли на ветках, но большинство лежало внизу. Прикрывая нос от нестерпимого смрада люди шли через поле брани, стараясь понять – что здесь произошло?
– Только нелюди? – удивился Герман. – Должно быть, стаи что-то не поделили.
– А как, по-твоему, они должны уничтожать друг друга? – спросил Старик.
– Известно как – зубами и когтями.
– То-то и оно, – чуть слышно бухтел слепой, но тут же повысил голос, чтобы его все слышали:
– А какие раны ты видишь, Герман?
Палач наклонился к одному телу, другому, кого-то перевернул, преодолевая брезгливость.
– Мать твою…
Он подходил к каждому на своем пути, словно одна “правильная” находка могла бы перечеркнуть все “неправильные”.
– Ну? Что?
– Мало кого погрызли. Большинство проткнуто или зарублено чем-то острым. Но ни одной стрелы, так что вряд ли их убили люди-охотники.
Вернулся к слепцу.
– В чем дело, Старик? Что здесь произошло?
– Ты прав, одна стая на другую. Но только те, что рассчитывали на зубы и когти, лежат сейчас и гниют. А другие пошли дальше по своим нелюдским делам. Знаешь, почему? Потому что у них были долбаные пики и черт знает какие топоры – каменные, что ли… Я почему-то не разглядел.
Герман не оценил шутку.
– Ты их… это… кхм… ощупывал? Как узнал про раны?
– А я любопытный, – ответил Старик. – Конечно ощупывал, чтоб тебя! Как еще я мог об этом узнать?!
Герман развернулся в сторону стариковского дома.
– Идемте обратно, а то у меня от вони сейчас картоха обратно полезет.
Птицы, отлетевшие было в сторону при появлении людей, снова стали спускаться: пир у них обещал быть долгим.
Герман уже повертел в мозгу все детали головоломки, попытался сложить их так и эдак. Главный вопрос у него почти созрел и он даже открыл рот, чтобы задать его, но прозорливый Старик ответил раньше.
– У них, знаешь ли, случился скачок в развитии. Иного объяснения я не вижу. Или…
– Или что?
– Или кто-то постарался, чтобы на свет появились умные нелюди. Сейчас они расправились с отсталыми соплеменниками, а завтра… дойдет очередь и до людишек. Так что ты расскажи Ратнику, пусть будет готов.
Крил видел, что Дашка шла мрачная, погруженная в свои мысли. Видимо, побоище тоже произвело на нее впечатление, хоть он и не мог понять – почему? Ну подумаешь, одни нелюди поубивали других, велика беда! Их это сейчас вообще не должно беспокоить, у них впереди свои трудности.
– Так не должно быть, – сказала девчонка. Она чувствовала, что те, с палками и топорами, были такими же, как она. Может, не совсем похожими на нее в своем человеческом облике, может, не имели они тех знаний, что есть у нее, того жизненного опыта, что накопила она за все свои человеческие годы, но были похожи на нее в главном – могли жить в разных обличьях, использовать этот мир так, как им удобнее. Ведь у них даже есть возможность отправлять разведчиков, сборщиков информации в человеческие гнезда и города вроде Южного базара!
– Чего не должно быть? Дохлых нелюдей?
– Того, что они, как и люди, начинают придумывать средства для убийств. Они и так заняли почти весь мир, люди остались лишь в северных землях, зачем же умножать жестокость, уничтожать себе подобных?
– А ты думала, у них это будет как-то иначе? Не так, как у людей? Погоди, когда-нибудь – не при нас конечно, а потом, гораздо позже того, как сдохнет последний человек – мутанты напридумывают оружие не хуже, чем у древних и устроят свой конец света.
– Очень не хочется в это верить… Знаешь, Крил, я должна…
Девчонка замолчала, оборвав себя на полуслове и, то ли забыла, о чем хотела сказать, то ли вовсе передумала говорить – шла нахмурившись, кусая губу.
– Что? – не вытерпел он.
– Я должна тебе кое-что рассказать. Но… Пожалуй, не сейчас.
– Почему не сейчас-то?
– Надо найти нужные слова. Все, не спрашивай больше! Я расскажу, когда придет время.
Парень лишь в недоумении пожал плечами: “поди пойми этих женщин – то хочу рассказать, то не спрашивай”.
Он снова спал с ней в обнимку. Даже когда Дашка, спасаясь от лишнего тепла, отодвигалась, пихала его во сне руками, словно надоевшую, ненужную уже грелку, он цеплялся за рукав ее рубашки и не отпускал – хотел чувствовать, что она рядом. Только утром девчонка повернулась к нему спиной и опять прижалась, когда огонь в очаге уже погас и в темную комнату стал проникать холод.
Кто-то чиркнул огнивом, подпалил древесную хламовщину, подкладывая к ней щепки, а потом и поленья.
– Надо собираться, – проскрипел хозяин старческим голосом. – Со слепым у вас быстро идти не получится, а мне еще обратно потом шлепать. Хотелось бы засветло обернуться.
Заворочались, зазевали, разлепляя заспанные глаза. Доели вчерашнюю картошку и по случаю прощания даже заварили грибной чай. Молча швыркали его, обжигались, но снова тянулись губами к горячим кружкам, втягивая в себя пахучее пойло, разливающееся внутри приятной теплотой. После такого, пожалуй, можно было и весь день прошагать.
Когда выбрались на улицу, Старик несколько раз проверил – хорошо ли заперты двери, и те, что снаружи, и прикрывающие жилую комнату внутри. Не говоря ни слова он пошел прочь. Посохом задевал одному ему известные приметы, выводившие на старую дорогу, теперь почти невидимую, заросшую кустами, деревьями, занесенную снегом. И все же идти по ней было легче, чем ломиться через лесную чащобу.
Герман пристроился за Стариком следом, Кирюха с Конопатой шли чуть поодаль.
– Думаешь, полдня пройдем? – спросил палач слепого.
– Что тут идти… Без меня, да зная дорогу, вы бы и за час управились. В сущности, и дорогу знать не обязательно – почти прямая она, только перед самым гарнизоном поворот делает. А вот уж на месте сами не найдете! Показывать нужно.
– Что там, Старик? Признавайся, не зря же про фонарики говорил. Подземный ход?
– Есть такое, – нехотя согласился дед. – Вояки чего только не строили. Вот, казалось бы, небольшой город, ничего в нем особенного – станция-шманция, лесопилки-фигнилки… А прорыли зачем-то под ним от самого гарнизона нору. На кой, спрашивается?
И сам себе ответил:
– Значит, была надобность. Знал бы про нее хоть что-то – просветил бы вас. А так… Идите осторожно, пукалки свои наготове держите. Мало ли что.
По зарослям хорошо видно было, где лес, а где дорожное полотно деревья взломали, заняли, как захватчики занимают и осваивают чужие территории. Поднимешь голову, посмотришь на высоту елей и сосен, и сразу ясно – здесь дорога проходила.
Когда они оказались у поворота, Старик замедлил шаг, но лишь на мгновение. Стукнул посохом в одном месте, другом, повернул, куда следует. А меньше чем через тысячу шагов они вошли на территорию гарнизона. Дикий мир поглотил его почти полностью, не осталось ни одного хоть сколько-нибудь целого здания. Даже развалин, зазубрин от каменных стен не осталось.
– Тут же нет ничего, – удивился Герман. – Холмы только.
Старик поднял свою палку, потряс ею угрожающе – “не мешай!” Он медленно поворачивался, чуть подняв голову кверху: то ли воздух нюхал, то ли звуки слушал. А может и еще каким чувством окружающий мир ощупывал, кто его знает…
– Сюда! – сказал так уверенно, будто на карту посмотрел.
Прошел между холмами, ткнул посохом в сугроб. Снег провалился в отверстие, увлекая за собой рыхлые края. Через пару мгновений перед ними уже темнела дыра, в которую мог пролезть человек, а то и не один.
– Все, ребятушки. Довел вас до места!
Герман подошел ближе, осторожно заглянул вниз.
– Глубоко там?
– Понятия не имею, не прыгал, – ответил Старик.
– А откуда знаешь, что ход ведет куда нужно?
– Другие проходили, рассказывали. Гнилые людишки, но мне бы врать не стали, это уж ты будь спокоен!
Дед потрогал каждого из них рукой – так, как зрячий сделал бы глазами, касаясь взглядом друзей или знакомых, провожая их в трудный путь.
– Идите прямо, по широкому, магистральному тоннелю. Будут боковые отворотки – в них не заглядывайте, а то заплутаете. Да, и дурням своим, которых вы умниками называете, привет передавайте. Если бомбу какую сочинят, как у древних, лично приду и палкой бошки всем поотшибаю! Ну, бывайте.
Старик развернулся и спокойно пошел обратно, постукивая посохом.
– Странный он, – сказал Крил, когда слепой отошел уже на полсотни шагов. – Как здесь живет? И уходить не хочет. Странный!
– Он не проход на запад сторожит, как некоторые думают. Он город свой бросать не желает. Предки его когда-то в этом городе жили, – Герман посветил в дыру фонариком, бросил туда подвернувшийся под руку камень. – Ладно, я полез. Невысоко вроде. Потом девчонку спустишь, я приму, а уж в конце сам.
Большелодочник кивнул. Они по очереди спустились в тоннель, огляделись. Герман указал рукой в западную сторону и троица двинулась в путь.
Когда-то в тоннель проникали канализационные стоки – видимо, были трубы, каналы, сообщающиеся с городскими нечистотами. Даже сейчас стоял характерный, неприятно щекочущий ноздри запах. Но под ногами не хлюпало, ведь города наверху давно нет и производить отходы некому.
Крил поморщился, Конопатая это заметила.
– Пусть лучше так, – сказала она. – Пусть воняет дерьмом, чем… как в сосновом бору.
Иногда на пути встречались вертикальные лестницы. Герман светил фонариком вверх и луч света неизменно натыкался на большой металлический люк с намалеванным на его поверхности странным символом – тремя незаконченными кругами, объединенными в центре четвертым. Кажется, строители хотели предупредить, что высовываться из подземелья не стоит.
Были и боковые ответвления, про которые предупреждал Старик. Любопытство, конечно, заставляло путников заглядывать и туда, но лишь на несколько шагов, потом они возвращались к основному тоннелю.
Один раз остановились, чтобы перекусить: Герман сказал, что в этом месте воздух чище. Может и так, принюхиваться не стали – все равно к душку из канализации они привыкли и перебить им аппетит он не мог.
– Думается мне, что подземный переход пустой, – поделился размышлениями Крил. – Если не считать нас троих. Поэтому мои поджилки не трясутся и лично я никакой угрозы не чувствую.
– Ты своим самоуспокоением только хуже делаешь, – тихо ответила ему Конопатая. – Вот выйдем на другой стороне города, тогда и хорохорься.
Кирюха хотел поспорить, но ему и Герман дал тычка:
– Не говори гоп, парень, пока не перепрыгнешь.
Что еще за “гоп”? Крил понятия не имел, он такого и не говорил никогда, но решил, что – “черт с вами, не буду подбадривать, идите грустными и напуганными!”.
– У меня вот спина все время зудит, – продолжал Герман, – будто в нее уставился кто. Обернусь – пусто. Но территория чужая. Я бы на своей тоже мог за кем угодно следить, не попадаясь на глаза.
Он погладил приклад винтовки, посветил фонариком во все стороны.
– Доставай, Кирюха, свой светлячок. Мой скоро сдохнет, моргает уже.
Теперь и большелодочник с каждым шагом ловил себя на мысли, что чувствует рядом чье-то присутствие. Потому ли, что Герман неудачно высказался про свою “зудящую” спину и теперь Кирюхе мнилось то, чего на самом деле нет, или правда были в глубине тоннеля посторонние шорохи, направленные на них чужие взгляды – не разберешь. Тревога забралась под одежду, проникла холодком сквозь кожу и коснулась ледяными пальцами сердца.
Кирюха пропустил Дашку вперед – лучше ей идти между ними. “Герман пусть с фонариком впереди, а я буду тылы прикрывать”. Тайком достал револьвер, положил большой палец на курок, чтобы взвести при надобности за одно мгновение.
Луч света перестал бегать с места на место, замер. Остановился и Герман, присел, разглядывая что-то на бетонном полу.
– Что там?
– Куча.
– Куча чего?
– Того самого.
– Нелюди?
Ведущий покачал головой из стороны в сторону.
– Хуже – люди. И куча свежая, сегодняшняя.
Он снял с плеча винтовку, щелкнул затвором.
– Но возвращаться нас это не заставит, – сплюнул сквозь зубы. – Так ведь?
Ему не ответили, было ясно, что, проделав большую часть пути, обратно они не пойдут. Но теперь продвигались медленнее, то и дело останавливаясь, прислушиваясь к гулкой, звенящей тишине тоннеля. С осторожностью заглядывали за повороты, в ниши и тупики.
– Мелкая, ты соблюдай дистанцию, – обернулся Герман. – На пятки мне…
Оглушительный выстрел заставил их присесть, вжать головы в плечи. Пуля ударилась в потолок, сверху посыпалась бетонная крошка.
– Назад, назад! – закричал ведущий. – Там другой ход, слева!
Они отступили, отправив в неизвестность несколько пуль. В ответ тут же прилетели другие.
– Здесь! – девчонка зажгла свой фонарик и первой юркнула в узкое ответвление.
Десять шагов вперед, поворот… Дашка взвизгнула – на них выскочили двое с лицами, закрытыми грязными тряпками. Огнестрелов чужаки не имели, но оба размахивали ножами и один чуть не полоснул девчонке по лицу.
– Сволочи… – Крил вытянул руку с револьвером. Он слышал, что где-то за спиной, в магистральном тоннеле, отстреливается Герман – ему было не до них.
Бах! Бах!
Один упал, второй, чудом избежав встречи со свинцом, ударил большелодочника по руке, выбивая оружие. Тут же Кирюху больно чиркнуло по правому предплечью. Не надеясь больше на револьвер, он бросился в сторону бликующего в полутьме лезвия, схватил обеими руками. Сам не понял, как ему удалось повернуть нож в сторону противника, надавить, чувствуя сопротивление. Расправившись с врагом, стал шарить окровавленными руками по полу, пытаясь найти револьвер. В этот момент Конопатая снова закричала:
– А-а-а! Нет! Не-ет!
Узкий ход заполняли чьи-то фигуры, свет нескольких факелов слепил глаза. Кирюху сбили с ног и уже лежащего стали охаживать ногами. Когда окружающий мир померк в его сознании, парня схватили за руки, поволокли по шершавому, провонявшему канализацией бетону.
На запястьях со скрипом защелкнулись старые, с махровым слоем ржавчины браслеты. Наручники были просунуты сквозь петлю из арматуры, вбитую прямо в стену. Кирюха пришел в себя, увидел рядом Германа – тот тоже был прикован и не шевелился. На его свитере, который был виден через расстегнутую куртку, расплывалось темное, влажно поблескивающее пятно.
Прямо напротив большелодочника стоял неизвестный, он держал Дашку за волосы, задрав ей голову, угрожая длинным клинком.
– Пусти! Пусти, ублюдок! – она пыталась вырваться, но он прижал к ее шее лезвие и девчонка притихла.
– Какой сегодня улов! – расплылся неизвестный в улыбке, показывая гнилые зубы. – Будет весело!
Вокруг звучали одобрительные крики и вся толпа – сколько их было? Семь? Восемь? Может, десять? – отправилась вместе с Конопатой дальше по тоннелю, чтобы скрыться за дверью в стене.
– Отпустите ее! Я вас всех!.. Всех!.. Твари…
Он потянулся, что было сил, до боли в запястьях, но арматура крепко держалась в бетоне.
– Герман! Эй, ты меня слышишь? Они забрали Дашку! Надо освободиться, помочь ей!
Палач хрипел, пытался сказать что-то, но его слова едва ли можно было разобрать.
– Что? Повтори, я не понял!
Крил склонился ухом к самым его губам.
– Выйдите из тоннеля… Дальше прямо… На запад… Озеро… Остров… Умники…
Вокруг почему-то стало тихо. Кирюха поднял голову. Не слышно из-за двери голосов, гадкого смеха. Он вздрогнул, потому что в следующее мгновение до него донесся дикий мужской крик! И тут же его подхватили другие, заголосили, будто там, в комнате, встретились они с исчадием ада!
В дверь изнутри что-то ударилось, потом еще раз. Крики не прекращались, но их становилось меньше, пока, наконец, не затих последний, прервавшись на пронзительной, визгливой ноте.
Через минуту, которая Кириллу показалась вечностью, дверь открылась. Темная фигура появилась в проеме, в пляшущем свете факелов. Оттолкнулась руками от пола, вставая в полный рост, приобретая человеческие очертания. Дашка вышла без одежды, она злобно шипела, оглядываясь назад, ее тело было исполосовано царапинами и порезами. Но ее ли эта кровь, в которой испачканы руки и лицо?
Правая ладонь не совсем еще вернулась к естественному розовому цвету, пальцы продолжали укорачиваться и острые когти заменялись ногтями. Конопатая стыдливо спрятала ее за спину, хотя Крил все равно заметил то, что ему не положено было видеть. И теперь он готов был вечность просидеть у стены, прикованный ржавыми наручниками, лишь бы девчонка, с губ которой стекали красные капли, не подходила к нему близко. В глазах у Кирюхи застыл ужас.

Глава 10.

Маша не знала, что ей ответить. Признаться, сказать – “да, Олег Разумовский был моим отцом”? Но кто он для Говорящего? Предмет для подражания или средоточие всего, что тот ненавидит? И как это отразится на ней самой?
Говорящий не дождался ответа, встряхнул девушку.
– Что ты молчишь?
– Да, он был моим отцом! – выпалила она, не желая больше мучаться догадками. – Разве это имеет какое-то значение? И откуда ты его знаешь? Может, черт побери, ты думаешь про другого Олега Разумовского?
Хозяин логова посмотрел на нее, как на идиотку.
– Какого другого? Много ты встречала в нынешнем мире людей с одинаковыми именами и… этими…
– Фамилиями, – подсказала она.
– Вот именно. Сейчас и вовсе не дают таких чудных прозвищ, как у тебя или твоего папаши. Так что ошибки быть не может!
Выпрямился, отошел от нее на несколько шагов, потом и вовсе покинул компьютерную – она слышала, как в лаборатории он пнул одну из клеток, в которых были заперты подопытные люди и мутанты. Вернулся.
– Лет пятнадцать назад Разумовский часто появлялся в сети. Тогда еще много было желающих постучать по кнопочкам, – Говорящий покосился на клавиатуру. – Потрепаться в этих ваших каналах связи. Рабочие терминалы и антенны можно было найти, если хорошенько поискать среди развалин. Потом все эти игрушки прежних людей окончательно развалились. И теперь редко кто перекидывается словечком.
– Ты тоже разговаривал с ними? С отцом?
Он усмехнулся.
– Такой я дурак! Им-то и в голову не приходило, что надо шифроваться. Думали – кроме них, кучки грамотеев, никто не сможет пользоваться компьютерами. Обменивались информацией в открытую! А я читал. Записывал. Потом и сам наловчился опыты ставить, о которых они говорили.
– Опыты над людьми? Чтобы превращать их… в нелюдей? И наоборот?
Говорящий продолжал криво улыбаться, разглядывая Машу, оценивая ее сообразительность.
– Хромой растрепал? Давно надо было прищучить его, паскуду. Слишком много знал. А людишек что, жалко тебе?
Он снова направился в лабораторию, оглядываясь, как бы приглашая девушку за собой. Она поднялась с кресла, пошла следом. Ей ужасно хотелось заглянуть в свой каталог, найти отцовский архив и посмотреть наконец – что там? Но нет, не сейчас. Уж она не станет раскрывать, возможно, единственный свой козырь! Найдется момент получше.
– Нет, не жалко. Мне интересно – зачем?
– Заче-ем… – протянул Говорящий, стараясь распробовать все ее любопытство, стоящее за этим словом. Повернул голову в одну сторону, потом в другую, что-то хрустнуло у него в шее. Он не торопился объяснять и Маша спросила о другом:
– А прошлой ночью? Что было в черном доме? Я ведь не спала, все слышала.
Он обернулся, подошел к ней.
– Осторожнее, девочка, – в руке его снова сверкнуло лезвие. – За такой интерес можно и головы лишиться.
Долго смотрел ей в глаза, надеясь увидеть страх. Но не увидел. Отошел назад.
– Так уж и быть. Покажу тебе – что было ночью в доме.
Говорящий стал неторопливо снимать одежду, отбрасывая ее в сторону, пока не остался перед Машей в чем мать родила.
– Ночью был я!
Она не отступила, не закричала и не стала в страхе вжиматься в стену, хоть и неприятен был процесс трансформации, совершающийся у нее на глазах. Даже те двое, что были заперты в клетках, испуганно шарахнулись вглубь своих темниц. Напротив, за другими решетками, злобно зарычали трое мутантов.
Говорящий приблизился к Маше. Он уже стоял на четырех конечностях, но в искаженных чертах лица можно было разглядеть отдаленное сходство с прежним, человеческим обликом. “Какая мерзость. Лучше бы ты стал совсем другим!” – подумала она. Было жутко замечать, как проступает иногда на черной морде знакомое лицо.
Он поднялся во весь рост.
– Я хочу… – голос его был хриплым, низким. – Хочу создавать себе подобных! Вот зачем опыты! С момента появления на свет я умею оборачиваться. А они… – махнул рукой и зацепил когтями железные прутья, так, что искры полетели. – Они станут такими по моей воле.
– Первый раз вижу говорящего мутанта, – пробормотала Маша.
Он толкнул девушку к стене, прижался своим уродливым лицом к ее щеке и злобно зарычал, совсем как те, в клетках – видно, каламбур ему не понравился.
– Я не мутант, дура! Я новый человек!
Отвернулся и, снова опустившись на четвереньки, стал вздрагивать, меняясь на глазах.
Они вышли из логова. Маша с тоской поглядела на антенну – когда же у нее получится проникнуть сюда без свидетелей? Но обычная, человеческая рука пихнула ее в спину, заставляя идти на север. Говорящий решил вернуться немедленно, пока еще не забрезжил рассвет. Ему не хотелось, чтобы в гнезде заметили отсутствие Властительницы. Нельзя оставлять простолюдинов без присмотра хотя бы одного наделенного властью.
– Ты знаешь, а я тоже пыталась создать нового человека.
– Ты?! – он нахмурился. – Как?
– Я ведь не думала, что когда-нибудь увижу других людей. Изловила мутанта и стала брать его семя – надеялась, что получится от него зачать. Убеждала себя, будто мы не настолько разные и все возможно.
Говорящий раздраженно тряхнул головой.
– Ерундой ты занималась! У нелюдей не бывает потомства. Неужели не знала?
Он с удовлетворением заметил, как вытянулось ее удивленное лицо.
– То есть как – не бывает?
– А вот так. Все мутанты или от старых времен век доживают – долгожители они. Или зона их такими сделала. Этих, конечно, большинство.
Он помолчал, потом продолжил, уже рассуждая сам с собой.
– Для моих целей нужны изменения в генетике, а не какое-то там семя. Неизвестно, что стало первопричиной появления нелюдей. Разновидность той штуки, которую прежние вирусом называли? А может, сами люди их создали? Сейчас разве узнаешь… Грамотеи обменивались в сети разными вариантами генетических улучшений и я попробовал почти все. Но каждый раз что-то не складывалось! Должен быть еще рецепт, неизвестный, неиспробованный. Надо будет посмотреть все файлы твоего отца, может там что-то сохранилось.
Маша сжала зубы. “Посмотри, дорогой, посмотри. Но только мне известно, где искать!” Кажется, она теперь знала, что передал ей отец с длинным набором цифр, отпирающим его архив.
Никто в гнезде не заметил ее отсутствия. А даже если и заметили, не подавали виду, не их это дело, соваться в дела Говорящего и его недоброй женщины. Люди чувствовали, что где-то там, в глубине черного дома и лесной чаще происходят дела им неведомые и вряд ли хорошие. Так лучше и не разнюхивать, держаться от всего этого подальше, тогда, глядишь, тебя это не коснется. Вот Хромой – даром, что был опытный, хитрый охотник – но держался все время рядом с Властительницей, потому и сгинул!
Маша замечала на себе косые, порой даже злобные взгляды. Только ей было на это наплевать. “Пусть не любят. Зато боятся”.
Говорящий приставил к ней нового соглядатая, молодого, однако вышколенного и преданного своему начальнику. Такой революцию устраивать не захочет! К нему нужно будет искать свой, особый подход.
– Эй, Прыткий! Чего с утра серьезный такой? – кричала она ему, выходя утром на крыльцо. Но парень и бровью не вел, молча следовал за ней по пятам, выполняя одновременно роль личной охраны и надсмотрщика. У Маши не было на этот счет иллюзий: хоть и была ей обещана свобода, несмотря на все проступки, но с таким вертухаем и кандалы не нужны – не даст сделать лишний шаг, ни днем, ни ночью.
В гнездо стали часто наведываться чужаки, люди от других руководчиков. Они обсуждали что-то с Говорящим и тот, хоть и отсылал Властительницу в соседнюю комнату, но не заботился о том, чтобы до ее ушей не долетали важные слова, иначе бы вообще выставлял из дома. Видимо, хотел, чтобы она была в курсе происходящих событий.
Из их разговоров она поняла, что многие гнезда готовы объединиться, отправить отряды лучших охотников, как они говорили, “на дело”. Что за дело – догадаться было не сложно. Людям известна территория, на которой сливались в одну огромную стаю мутанты. И Говорящий, тянувший на себя роль главного среди всех гнезд, собирался повести туда объединенные отряды, устроить резню. Чтобы потом, очистив север от нелюдей, заняться делом, которое его завлекало больше всего – создавать собственный народ, не человеков и не мутантов, а себе подобных, таких, которые, как он думал, никогда не предадут и не взбунтуются.
– Ты не встречал других? – спросила его как-то Маша, отодвигаясь от стола после обеденной трапезы. – Оборачивающихся?
Говорящий отрезал кусок черного мяса, запил его крепкой настойкой.
– Встречал, – некоторое время он смотрел на дно кружки, вспоминая. – Она пришла с востока, с небольшой группой людей. Кто-то из них остался с нами, потому что они были истощены и устали от долгой дороги. Остальные ушли на юг. Хотела уйти и она, но я почувствовал, что девчонка особенная. Оборачивающиеся чувствуют друг друга, да и обычных нелюдей могут издалека почуять.
Он налил в кружку еще, бросил на Машу мутный взгляд.
– Я подначил Белого, чтобы тот заболтал ее, уговорил не уходить. Старик, надо отдать ему должное, умел к себе людей располагать. Да и она ему понравилась, относился к ней, как к родной. То, что я ее потом к себе прибрал, он не одобрил, но и поперек вставать не стал – я же не обижал ее, только…
Замолчал, будто проснулось на мгновение в нем что-то совестливое.
– Только сношал, – закончила за него Маша. – Как меня.
– А-а… – прорычал Говорящий недовольно и с шумом встал из-за стола. Ушел в другой конец комнаты, упал на кровать.
– Это она сбежала, да? Девчонка, за которой ты посылал?
Говорящий молчал, но ответ и без того был понятен – она.
– В нашем гнезде ее звали Конопатая, – заговорил он наконец. – Но до того, как она сюда пришла, у нее было другое имя. Имя и… фамилия. Дарья Авдеева. Странные слова, ничего не значат. Лучше уж Конопатая. И принял я ее вовсе не ради того, чтоб… сношать… А надеялся, что потомство будет чистокровным.
– Со мной точно не будет, – заметила Властительница.
– Поглядим. Что-нибудь да будет, – он протянул руку, приглашая девушку подойти ближе. Ухватившись за ее ладонь, заставил лечь рядом.
– Ты пьян. Лучше не сейчас.
Когда он обнимал ее, прижимал к себе, она невольно вспоминала когтистые лапы и страшную морду. Но противиться не могла.
Через неделю Говорящий стал собираться в дорогу. Он хотел добраться до трех гнезд, от которых так и не пришли гонцы. Племена эти были достаточно сильны и многочисленны, чтобы пренебрегать их помощью. Даже если руководчики решили не участвовать в деле, Говорящий надеялся переубедить их, а если надо, то и запугать.
В сопровождение он брал несколько сильных охотников, а Прыткому отдал в подчинение сразу десятерых, чтоб не спускали глаз с Властительницы, да и друг за другом приглядывали. Было наказано ни под каким предлогом не пускать Машу дальше, чем на сто шагов от Костра. В остальном же подчиняться ей и всячески содействовать.
– Зря не лютуй, – сказал он ей, выходя из дома. – Вижу, что не любишь ты людей. Да и они тебя не жалуют. Но казнить за любую провинность всех без разбору не следует. Поняла?
Она сдержанно кивнула. Проводила взглядом уходящий отряд, покосилась на стоявшего неподалеку Прыткого. И, хлопнув дверью, скрылась в черном доме.
Короткие зимние дни пролетали быстро, зато сумрачные вечера и морозные ночи тянулись долго, сводя с ума, загоняя в угол безделием и одиночеством. Сытая жизнь, треск поленьев в очаге не радовали Машу. Ей хотелось попасть в логово или, на худой конец, прогуляться по лесу, потому что одни и те же люди, снующие вокруг костра, неимоверно раздражали. Но охрана не выпускала из гнезда и приходилось запираться в доме, чтобы никого не видеть, никому ненароком не ударить по лицу, а то и чего похуже. Просто от скуки. Впрочем, иногда она думала, что это было бы неплохим развлечением, уж точно веселее, чем одной лезть на стены.
– Иди сюда, – крикнула она Прыткому.
Он подошел к крыльцу.
– Что?
– Зайди внутрь.
– Зачем?
– Зайди я сказала!
Обернулся, кивком дал понять одному из охотников, чтобы тот занял его место, наблюдал за входом. Сам прошел в дом, аккуратно прикрыв за собой дверь. Следуя за Властительницей, добрался до комнаты с очагом. Посмотрел на стол, где стояло несколько грязных глиняных тарелок, кружка, бутыль.
Маша сбросила шубу, которую накидывала на себя, выходя на улицу. Тело ее прикрывала теперь лишь тонкая рубашка.
– Выпьешь?
– Нет.
Она все равно налила в кружку и протянула ее парню.
– Пей давай, никто не видит. И я никому не скажу.
– Скажешь. Но я все равно пить не буду, даже если бы и не сказала.
– Погляди какой чистоплюйчик… Думаешь, получится просто подежурить у дверей, за которыми я живу? Постоять и все?
Она отпила из кружки, поставила ее на стол. Потянулась к Прыткому, касаясь губами мочки его уха, прошептала:
– А знаешь, куда Хромой делся?
Парень не двигался, ждал продолжения. Видимо, хотел узнать.
– Валяется в логове у Говорящего. Я его прикончила. Пустила пулю ему между глаз. Ты ведь знаешь, что такое пуля?
Он, наконец, отстранился и, не глядя ей в лицо спросил:
– Я пойду? Если ничего не нужно…
– Нужно, – разочарованно сказала она. – Но ты иди. Может, в следующий раз.
Маша не была настолько пьяной, как это показалось Прыткому. Она прекрасно понимала, что делает, видела его реакцию и могла предположить, что будет дальше. Если продолжит – ничего хорошего. Но это пока.
Она дождалась, когда хлопнет дверь. Плеснула остатки пойла в огонь, наблюдая, как всколыхнулись языки пламени.
– Говорящий зациклен на продолжении рода, – сказала сама себе. – Значит, надо дать ему то, чего он хочет. Объявить, что беременна? Для этого неплохо бы и на самом деле потяжелеть. И раз уж до сих пор не получилось от него, то… Не будет же он проводить анализы, генетик доморощенный! Пусть сойдет с ума от счастья, пусть ждет наследника и верит, что это ему как-то поможет. Обманутого радостью легче вести на поводке.
Маша улыбнулась.
За противной, воющей песней вьюги, царапающей окна и стены ледяными снежинками, не сразу можно было расслышать стук. Властительница оторвала голову от подушки, прислушалась. На улице еще царила тьма и никто не должен был барабанить в дверь, если только не случилось что.
Нехотя Маша поднялась, накинула все ту же шубу – не столько для прикрытия наготы, сколько ожидая ледяной ветер, бушующий снаружи. Тем более после того, как пришлось вылезать из нагретой постели.
Толкнула дверь.
– Чего тебе?
На нее смотрел Прыткий – чуть сощурившись, вытирая с лица снег.
– Там пришли.
– Кто?
– От устья реки, что восточнее нашей.
– Черт, туда же Говорящий ушел. Разминулись, видать. Сколько их?
– Пятеро.
– Выгони кого-нибудь из дома, чтобы пустить гостей на ночлег.
– Кого?
– Сам придумай, мне это не интересно.
– Своих на улицу? Метель же, ночь!
– Ну запихай своих в другую хижину, пускай там потеснятся! Бестолковый ты, хоть и Прыткий.
Он хотел было идти, выполнять приказ, но она его остановила.
– Знаешь, пока там с ночлегом разбираются, ты их ко мне приведи.
Парень стоял в нерешительности, во взгляде его читалось сомнение.
– Ну что еще? – спросила Маша, плотнее запахнув шубу.
– Решать вопросы между гнездами – это штука такая… Только главный может.
Девушка подбоченилась, позволив полам шубы снова распахнуться. Потом сошла по ступенькам, подступая к Прыткому.
– Он тебе что приказывал? А? Не пускать меня из гнезда. Приглядывать. Про разговоры с чужаками было?
Прыткий потупил взор, помотал головой из стороны в сторону.
– Не было. А кому ж с ними разговаривать, как не мне? Может, ты у нас дипломатом заделался? Одно слово – Прыткий! Пошел отсюда. Выполняй то, что сказано.
Она еще не знала – хорошо или плохо то, что посланники из чужого гнезда встретились с ней, а не с Говорящим. Но чувствовала, что случай может открыть для нее новые возможности. Какие? Этого Маша еще не могла себе объяснить.
Мужики – бородатые, обросшие, с нелепыми племенными татуировками на щеках, смотрели на нее недоверчиво. Хоть и предупредил их Прыткий, что бразды правления сейчас в руках Властительницы, а все равно обсуждать дело готовились не с ней.
– Разошлись вы. Говорящий с небом недавно на восток ушел, – она повернулась к охраннику, стоявшему у дверей, щелкнула пальцами. – Скажи там, пусть людям поесть принесут.
Старший из чужаков кивнул с благодарностью. Пока утоляли голод, она ни о чем не спрашивала, молча стояла в стороне, скрестив руки. Наблюдала. Потом налила всем горячительного.
– Отчего шли долго?
Старший выпил, удовлетворенно крякнув. Посмотрел на Машу.
– Шли быстро. Собирались долго. Обдумать надо было все хорошенько.
– И что придумали?
– А то, что нелюдей выживать надо, по этому вопросу спора нет.
– По какому есть?
Он глянул на своих товарищей, словно заручившись у них поддержкой.
– Говорящий нас беспокоит.
Властительница снова повернулась к Прыткому.
– Ну-ка – выйди вон. И не стой там близко к дверям.
Парень повиновался, хоть и не сразу, сначала с подозрением ощупав взглядом каждого присутствующего.
– Что же Говорящий? – спросила девушка. – В чем беспокойство?
– Горделив больно. Властолюбив. Как бы не захотел после дела все гнезда под одну руку прибрать. Ведь если войну выиграем… Простой охотник – он победителя любит. Даром, что тот руководчик из чужих. Пойдут за ним и тогда уж ничего не попишешь. Это уж не говоря о том, что обещал он создать новое войско, колдовством, что ли… Короче говоря, сейчас надо этот момент разруливать, до войны. Ты-то… кхм… на каких правах у Говорящего?
– Меня зовут Пришедшая Властительница. Я с севера, оттуда, где зимой не бывает солнца. И знаю я об этом мире столько, что Говорящий готов быть со мной на равных.
– То есть женщина ты его?
Маша досадливо усмехнулась – “как же тяжело пробить мужскую самонадеянность!”
– Не обижайся, – продолжал старший. – Бабы – они во многих делах хитрее мужиков. Так что ответишь нам про своего?
Маша выдержала паузу – вовсе не для значительности, а оттого, что не могла сразу подобрать нужных слов.
– А отвечу вот что – ваша правда, есть у Говорящего такие планы. Он их и не скрывает. И армию создать может, но только с моей помощью. Одного его колдовства мало, нужен еще секрет, которого он пока не знает.
– А ты, получается, знаешь?
Она ответила ему хитрой улыбкой. Тогда старший переглянулся со своими товарищами, хрустнул пальцами, разминая руки.
– Не поприжать ли тебя в уголочке, Пришедшая Властительница? Чтобы и с нами секретом поделилась.
– Дурачье. Сейчас позову своих молодцев – они только и ждут повода, чтобы кому-нибудь черепушку раскроить. А потом поди-ка найди ваши тела. Пропали ребятушки в лесах!
– Да пошутил я, пошутил, – заторопился старший с оправданиями.
Маша задумчиво обходила стол, за которым сидели гости. Они поглядывали на нее с настороженностью – что там, в этой бабской головенке? Вдруг и правда позовет своих головорезов? Но она лишь подлила им настойки и вернулась к дверям, где снова встала, скрестив на груди руки. Разрез на подоле платья позволял им видеть ее ногу гораздо выше колена и Маша не пыталась одернуть ткань, прикрыться.
– Что нам от этого разговора? – спросила она. – Разве можем мы что-то изменить?
– Так за тем и пришли! Вот передохнем чуток и пойдем завтра к условленному месту, где уже из других гнезд охотники собираются. С их руководчиками за спиной говорящего тоже беседы проводились.
И, заметив ее вздернутую бровь, добавил:
– А ты как думала? В общем, будут нас ждать с вестями – стоит ли расходиться, жить как раньше, каждый сам за себя. Или доводить дело до конца. Но тогда уж руководчикам подавай гарантии, что и после войны Говорящий им не указ!
– Какие я могу дать вам гарантии? Бумагу сочиню, подпись поставлю?
– Обойдемся. Просто обрисуй, как это положение тебе видится, так сказать, изнутри? Живешь ведь с ним, должна понимать.
Сердце у Маши заколотилось быстрее. Она вдруг поняла, что вот он – момент! Когда все обстоятельства разом можно повернуть в свою сторону, причем одной только силой слова!
– Говорящий держит людей в узде, пусть даже им это и не нравится. Он хороший вождь. Для своего народа. Таким его можно и оставить – пусть здесь, на развалинах древнего города, управляет гнездом. А для войны сгодится кто-нибудь другой.
Она дала им возможность самим прийти к нужному ответу и вскоре один из чужаков, скромно сидевший на самом дальнем месте, спросил:
– Не себя ли ты имеешь в виду?
Она подошла к столу, поставила ногу на стул, оголив ее еще сильнее.
– А почему нет? Знаний у меня побольше, чем у других. Надо будет – докажу. Могу большие стаи нелюдей отслеживать таким способом, о котором вы и не слышали. Могу рассказать, как вещества взрывающиеся делать, чтобы одним ударом десятки врагов уничтожать. Я много чего могу. А главное – бояться меня вам не придется. Я же человек со стороны, незнакомый, влияния на ваших охотников не имею. Так что лишь на руководчиков могу полагаться, а если они решат отстранить меня, то сложности в этом никакой не будет.
– Какая же твоя выгода?
– Разве уничтожение нелюдей – не выгода? Жить станет спокойнее.
– Про полное уничтожение никто не говорит, для мяса их все равно разводить придется. Война только для того, чтобы они нас совсем не задавили, больно много их стало. А есть ли, положим, в твоей голове знания, чтобы нелюдей разводить?
– Один хрен – что армию делать, что на мясо разводить. Есть такие знания. Придет время, поделюсь секретом.
Они еще долго совещались между собой, не слишком стесняясь ее присутствия. Сомнений было много, но гораздо больше их страшил Говорящий. Очень уж не хотелось руководчикам становиться его вассалами! Каждый держался за свою маленькую власть и делиться ею не желал.
– Хорошо! – сказал, наконец, старший. – Мы идем к месту сбора и объявим всем, что Говорящий не может быть во главе объединенного войска. Вот только…
– Что? – она видела, что он в чем-то сомневается.
– Скоро Говорящий вернется домой. Пусть война начнется без него, но, во-первых, мы рассчитывали и на ваших охотников, а во-вторых – как ты выполнишь свои обещания, если он тебя… кхм… убьет?
– Моя жизнь – моя проблема. К тому времени, когда он вернется, власть его в гнезде съежится и станет символической, это я вам обещаю. А охотников, когда надо будет, отправлю.
Старший хмыкнул, все еще полный сомнений, но понимающий, что он вынужден ей верить. Хотя бы потому, что другие варианты устраивали его гораздо меньше.
К восходу солнца гости тесной гурьбой двинулись на выход из черного дома. Самый тихий, тот, что сидел дальше всех и который сейчас шел последним, спросил Машу:
– Получается, предаешь своего?
– Главное, что я себя не предаю, – ответила Властительница. – Да вы и сами шли сюда, чтобы предать. Разве нет? И вам повезло, что встретили меня, а не его. Теперь я сделаю за вас грязную работу. Топайте уже, нечего мне тут…
И в спину, но чтоб не слышал:
– Моралист ты гребаный, так тебя растак.
С каждым шагом удаляющихся чужаков лицо невыспавшейся Маши становилось светлее. Она широко улыбалась, потому что понимала – этой ночью совершенно случайно перевернула все с ног на голову, причем именно так, как ей и хотелось.
Она вернулась к дому, открыла дверь и втолкнула внутрь Прыткого, нечаянно оказавшегося у нее на пути. Уже внутри прижалась к нему, нашла своими губами его губы. Парень оттолкнул Машу и она засмеялась.
– Что, Прыткий, сукин ты сын! Не растерял еще преданность начальнику?
И снова порывисто чмокнула его в губы, насмехаясь над злым, но бессильным протестом. Парень утерся рукавом, отошел на пару шагов.
– Там семья.
– Какая еще семья? – радость на ее лице сменилась недовольством. – Что вам вечно от меня надо? Я спать хочу!
Но вздохнула и вышла обратно на улицу, посмотрела на мужчину, поставленного на колени прямо в снег. Рядом – женщина и несколько ребятишек. Все они были под прицелами арбалетов, которые сжимали в руках бойцы Прыткого.
– В чем дело?
– Это их ночью из дома выселили, – пояснил Прыткий.
– И что? Гости ушли, пусть возвращаются в свой дом.
– Да, но… Этот, – парень указал на хмурого мужчину с разбитой губой, стоящего на коленях, – оказал сопротивление. Напал на моих людей и одному нос расквасил.
Маша еще раз вздохнула – тяжко, с жалостью к самой себе и недовольством из-за того, что сейчас надо будет принимать решение, за которое ее станут ненавидеть еще больше. “Да все равно. Плевать!”
– В расход его.
– К-как?
– В прорубь.
Жена заголосила, дети испуганно сжались в кучку, прижимаясь к старшей сестре.
– Женщину отдать тому, кто еще своей не обзавелся. И дочь – ту, что повзрослее – тоже. Остальных раздать по семьям. Если кто возьмет.
Развернулась и спокойно пошла домой. Она и в самом деле очень устала.
Проснулась Маша ближе к вечеру, с больной головой. Подумала, что пора завязывать с ягодной настойкой. Вышла на улицу, зачерпнула горсть свежего снега, размазывая его по лицу. Посмотрела на своего охранника. “Пора доламывать Прыткого. Уверенность он уже растерял, осталось поднажать немного и на все будет согласный”.
– А ты помнишь девчонку, которая была с Говорящим до меня? Конопатую.
Он посмотрел на Машу удивленно.
– Я раньше не был приближенным, у меня и дом далеко, на другой стороне гнезда.
– Что, неужели не видал ее?
– Видел, конечно. Мелькала иногда рыжей копной.
– Красивая?
– Мала еще. Хотя, Говорящий же ее… Вроде не дурна собой. А что?
– Думаю – чего в ней такого особенного? Кроме… Но это тебе не нужно знать.
– Да мне и остальное знать не обязательно, – проворчал он. – Сбежала и сбежала, подумаешь. Не помню даже – куда?
– К Южному базару усвистала. Вот еще непонятное местечко! Что там такое? Почему люди туда идут? Или в зону бегут, чтобы обратиться, или сразу к Южному базару.
– За лучшей жизнью, видать.
– Как бы нам их лучшая жизнь боком не вышла…
– Это ты к чему?
– К тому, что гнезда на севере свои порядки наводить собираются, а у таких мест, как Южный базар, уже свои правила есть. Вот и будет столкновение интересов. Ладно, пойдем!
– Куда?
Она протянула руку, погладила его по щеке. Прыткий не стал отстраняться, пусть даже их кто-то и видел. Он спокойно стоял и ждал, пока Маша с интересом заглядывала в его зрачки, пыталась проникнуть в чужие мысли, догадаться – что он чувствует, о чем думает?
– Ты привел ко мне в дом чужих, позволил разговаривать с ними, решать какие-то дела.
– Но ты же сама…
– Ты поцеловал меня.
– Нет, это…
– Ты убил по моему приказу человека. За разбитый нос.
Прыткий перестал возражать. Поджал губы, смотрел на девушку то ли с ненавистью, то ли уже с покорностью.
– И думаешь, – продолжала она, – что по-прежнему остаешься верным псом Говорящего? Нет, голубчик. Ты уже мой! Идем.
Они скрылись за черной дверью, к которой тут же подошел другой охранник, занял пост.
Маша бросила в очаг пару поленьев – пусть горит подольше. Подошла к кровати, откинула одеяло. Приказала Прыткому раздеваться.
– Ты будешь стонать, – еще пытался возражать он, хотя руки сами расстегивали, снимали одежду. – Громко стонать, я знаю. Свистун – тот, что сейчас у дверей – услышит. Да и другие могут услышать. Донесут Говорящему.
– Предлагаешь мне заткнуться? Или сам разберешься с теми, кто может донести? Так, как должен разобраться мужчина?
Маша заставила его лечь в постель. Сама раздеваться не стала, забралась на парня в чем была – в белой, тонкой рубашке. Она чувствовала, что Прыткий еще не готов и ее это злило. Маша влепила ему пощечину.
– Ты думаешь, это только ради удовольствия? Соберись, ничтожество!
Еще одна звонкая пощечина.
– Сделай над собой усилие! Хочешь меня потрогать? Трогай! Вот так. Но только чтоб у тебя все заработало.
Ерзала на нем, позволяла мужским рукам гулять по всему ее телу, пока действительно не заработало. А потом, когда они уже двигались в едином ритме, повторяла:
– Весь… мир… будет… мой!

Глава 11.

Она заметила страх в его взгляде, смутилась. Повернулась вполоборота, стараясь украдкой избавиться от крови на лице, утереть губы тыльной стороной ладони. Вернулась туда, где бездыханными лежали несколько тел, собрала свои шмотки и попыталась надеть их, хоть одежда и была во многих местах разорвана.
– Я не хотела, чтобы ты узнал об этом вот так, – сказала Конопатая, когда прикрыла наготу, вышла из комнаты. Она стояла в нескольких шагах от Крила, стараясь не встречаться с ним взглядом. Ей было одновременно стыдно и страшно. Стыдно от того, что она лишила жизни нескольких человек, пусть даже они были подонками. Убила, не оставив им никаких шансов, выпустив на волю все то жуткое, что в ней таилось. А страшно ей было от того, что теперь между ней и Крилом не будет все как прежде. Смогут ли они вообще быть вместе? Она бы не удивилась, если бы он ушел куда глаза глядят, только подальше от нее.
Вынула из кармана маленькую, блестящую закорючку.
– Вот, нашла у того, кто тебя приковал. Ключ. Мне надо подойти, чтобы разомкнуть.
Его обезумевший взгляд сфокусировался на ключе, но парень не мог выдавить из себя ни слова.
– Так я… подойду? – сделала нерешительный шаг.
Кирюха вздрогнул, но смог подавить в себе желание съежиться, закричать. В конце концов она сейчас такая же, как всегда – с рыжими волосами, веснушками, тонкими руками, глядя на которые невозможно представить лапы зверя.
Конопатая приблизилась, аккуратно вставила ключ, щелкнула замком. Посмотрела на Германа, опустившего голову. Освободила и его запястья, но поняла, что поздно. Приподняла тяжелую голову за подбородок, закрыла ему глаза.
– Нам придется вернуться? – ей не хотелось обсуждать то, что случилось несколько минут назад. Лучше бы сделать вид, будто они решают очередную проблему, а в остальном все остается как прежде.
Крил поднялся, потер ссадины на руках. Желание отойти от девчонки не покидало его, но… кому от этого станет лучше? Выживет ли она одна? Возможно. Он – вряд ли. А уж о выполнении задуманного, если они разбегутся, можно и вовсе забыть.
– Нет. Пойдем дальше.
– Куда? Ведь Герман…
Дашка посмотрела на палача, который и сам теперь окончил земной путь.
– Он сказал – выберетесь из тоннеля, идите на запад, до озера. Там остров.
– И все?
– Все.
– А если озеро не одно? А если оно не точно на западе от выхода из тоннеля, а чуть южнее или севернее? А насколько большое озеро? Там один остров или десять? Может, двадцать? Пятьдесят?
– Меня больше волнует, что с тобой захотят сделать умники, если узнают о всех чудесах с превращениями. Как думаешь?
Молчание в ответ. Насупилась, пошла за ним дальше по тоннелю. Они ни разу не остановились, не разговаривали до самого выхода, лишь однажды Конопатая обернулась во тьму тоннеля, сказала: “надо было взять Германа с собой, похоронить по-человечески”. Кирилл ответил: “слишком тяжелый, а идти далеко, мы не сможем его столько тащить”. И они молча продолжили путь.
Выход оказался в таком же зале, как и там, в гарнизоне, где Старик указал им на спуск в тоннель. Только здесь не было дыры в потолке, ее место занимал люк, похожий на множество себе подобных, встреченных ими по пути. Даже странные символы с кругами были на месте и вертикальная лестница, ведущая из подземного царства наружу.
Приложив недюжинные усилия, Крил смог провернуть колесо запирающего механизма, толкнул люк от себя. Тот со скрежетом приоткрылся, потом поднялся вертикально, поддерживаемый человеческими руками, упал верхней стороной на снег.
– Наконец-то! – парень втянул в легкие свежий, морозный воздух, выбрался на поверхность.
Справа и слева простирались заснеженные холмы, прямо перед ним, на небольшом отдалении, начиналась густая, непролазная тайга. Крил обернулся. Позади был спуск в низину, снова подъем и то, что осталось от города: неровный силуэт покрытых сугробами развалин.
Он заглянул в отверстие, из которого выбрался. Надо бы протянуть девчонке руку, помочь… Она, конечно, и сама поднимется, но раньше он обязательно помог бы. А теперь, чтобы коснуться ее, каждый раз приходилось себя заставлять.
Протянул руку, помог Конопатой.
– Спасибо, – сказала она. Осмотрела себя придирчиво – дыры в одежде, разошедшиеся швы. Подвязала, замотала… Попыталась стряхнуть тоннельную пыль и шмыгнула носом, будто собираясь чихнуть.
– Крил, я знаю, что ты думаешь.
– Неужели?
– Ты думаешь, что все это время был рядом с монстром. Хитрым, опасным чудовищем.
Полезла в скрытый карман куртки, нащупала там что-то и порывистым движением бросила ему. Крил поймал потертый, некогда блестящий жетон. Поднес его к глазам, прочитал: “Дарья Авдеева”.
– Это… ты?
Она все-таки чихнула.
– Ага. Уже видел такие, правда? В лесу, например. Раньше нас здесь не было, мы пришли несколько лет назад, оттуда, – махнула рукой на восток.
– Мы?
– Первое поколение. До нас нелюдей не существовало. Инфекция началась позже и те, кто мутировал из-за нее – второе, третье поколение – уже не были похожи на нас.
Кирилл на мгновение утонул в ее глазах. Судорожно сглотнул. Ему было нехорошо, но уже не от того, что рядом “хитрое, опасное чудовище”, а потому, что он вдруг увидел в этих зрачках бездну пережитого, с которой не сравнились бы и пять таких жизней, как у него. Или… еще больше?
– Сколько тебе лет? – спросил он хриплым голосом.
Дашка пожала плечами.
– Наверное, чуть больше двухсот.
– Это невозможно. Так не бывает.
У нее на лице мелькнула тень улыбки.
– Не помню своего детства… – растерянно опустила взгляд, покачала головой. – Да и юности тоже. Лишь какие-то обрывочные воспоминания, картинки… Обычно это лес. Еще животные – тогда их было много. От некоторых приходилось убегать, других мы догоняли сами. То была совсем иная жизнь, не человеческая. Я думала по-другому, видела и чувствовала по-другому. Жила по-другому. Но в один прекрасный момент – хоп… Я очнулась такой.
Развела руки в стороны, посмотрела на свое тело в рваной одежде.
– Контролировать это было невозможно. Я была то мутантом, то человеком. Как приступы тяжелой болезни, непонятной, изматывающей. В пограничном состоянии, когда уже не чувствуешь себя ни тем, ни другим, превращения доводят до ненависти к себе, к любой форме, которую принимает тело. Многие из нас тогда лишились рассудка, погибли. Те, кто выжил – разделились. Одни решили, что им ближе оболочка мутанта, другие стали людьми. При этом все мы можем оборачиваться и теперь уже контролируем это.
– Но… откуда?
Она подняла голову, посмотрела на него вопросительно.
– Откуда вы появились?
У Конопатой едва заметно дернулся подбородок.
– Я не знаю, – ответила она почти шепотом.
Солнце скрывалось за облаками и по темнеющему небу было понятно, что оно уже закатывается за горизонт. День на севере зимой кончается рано, заставляя любого человека, идущего через лес, останавливаться. Вот и они, углубившись в тайгу не дальше, чем на километр, расположились на ночлег. Развели костер, принялись за остатки еды.
– Надеюсь, завтра мы придем на место, – сказал Крил, стараясь разжевать кусок вяленого мяса. – И найдем там людей. Умников, не умников – мне уже все равно. Лишь бы у них было, чего пожрать.
Они с Конопатой привыкли к тому, что их ведет Герман, и сейчас казалось, что он выйдет из-за деревьев, застегивая ремень на штанах, скажет – “сами разбирайтесь, кто там будет дежурить, а я спать”. Или наоборот – сядет у костра, а им велит укладываться. Было непривычно остаться вдвоем, надеяться только на себя. Они это не обсуждали, но чувствовали, что без провожатого стало неуютно, как если бы взрослый оставил детей одних.
– Ладно, я первый, – решил Кирюха.
В этот раз лес не тревожил его посторонними звуками, даже ветер стих. Можно было расслабиться, подумать о своем. Иногда он смотрел на девчонку, мирно посапывающую рядом, искал в себе тот страх, что испытал в тоннеле. Но не находил. Сознание прятало все, что случилось в подземелье, в дальние уголки памяти, будто это кошмарный сон. Иначе и думать не хотелось.
Утром они вышли к озеру. Почти сразу. Отошли от места ночевки на два-три десятка шагов и оказались на берегу застывшего, занесенного снегом пространства.
– Оно не такое уж и большое, – заметила Конопатая. – Хотя и не маленькое. Как считаешь – то самое?
– Наверное. Черт его знает! Там, впереди… – он вытянул руку. – Кажется, это остров.
– А за ним? Еще один?
Дальше действительно виднелась другая земля. Береговая линия причудливо изгибалась и невозможно было определить истинные размеры озера, сказать, сколько там островов, или все это выдающиеся вглубь водного пространства куски суши.
Крил осторожно ступил на лед, скрытый снегом. Прошел несколько шагов.
– Хорошо промерзло. Идем!
Даже без снегоступов они быстро добрались до противоположного берега, прошли через небольшую рощу и снова оказались у замерзшей воды.
– Остров, – утвердительно кивнул большелодочник. – Только не вижу я что-то признаков жизни. Пойдем туда, – он показал направо, в сторону, куда уходил извилистый берег, – надо все осмотреть.
За час осмотрели все, прошли вдоль и поперек. Даже распинывали снег на пригорках, надеясь, что это развалины строений, среди которых может быть скрытый вход, как в жилище Старика. Но все тщетно. Остров был совершенно безжизненным.
– Там, похоже, еще один, – устало сказал Крил. – Идем?
Конопатая со вздохом кивнула. Пока шли, заметили цепочку старых, почти занесенных снегом следов. Еще один нелюдь-одиночка? Возможно. Пересек пару дней назад озеро и скрылся на юге. Кирилл поднял взятый у Германа бинокль, посмотрел вдаль, но, конечно, ничего не увидел.
Они добрались до соседнего куска суши и обыскивали его еще час. Этот остров оказался больше предыдущего, но не такой длинный и осматривать его было легче.
– Мы ничего не пропустили?
– Да что тут пропустишь?! – вспылил парень. – Прочесали все, от края до края!
– А то, что говорил Герман, ты верно запомнил?
Крил поджал губы, вспоминая последние слова палача.
– Он мало успел сказать. И я все запомнил правильно.
– Тогда… Может, он просто не успел сообщить, что озеро будет второе от города? Или третье… Слушай, это же смертельное ранение. Герман вообще мог быть в бреду. А даже если и сохранял ясный ум, ему трудно было объяснить все подробности. Он сказал лишь то, на что хватило сил.
Большелодочник посмотрел на один берег озера, со стороны которого они пришли, потом на другой. Поправил болтающуюся за спиной снайперскую винтовку. Сколько им еще идти к цели? И существует ли она, эта цель? А вдруг все умники померли? Ушли? Обратились?
Конопатая приблизилась. Из-за невысокого роста ей пришлось поднять голову, чтобы заглянуть парню в глаза.
– Мы найдем их.
Провела теплой ладонью по его щеке.
– Да. Конечно, – он заставил себя не думать о худших вариантах и уверенно двинулся дальше, на запад.
Но никаких озер им больше не встречалось. Час, другой, третий… Снова пошел снег, поднялся ветер. Хорошо еще, что они шли через тайгу. Да, трудно было преодолевать заросли и сугробы, зато вьюга не хозяйничала здесь так, как среди голых полей, не бросала им в лица острые, ледяные снежинки. Снежные вихри бесновались вверху, над их головами, сгибая верхушки хвойных деревьев.
– Холодно, – сказала Дашка, поворачиваясь к Кирюхе. Губы ее посинели, девчонка вздрагивала. – Что, если остановимся, разведем костер?
– В такую погоду от него будет мало толку, – но он посмотрел на подругу и почувствовал, как от жалости щемит сердце. – Хорошо. Только найдем место, где огонь будет прикрываться с подветренной стороны.
Она с благодарностью улыбнулась.
– Здорово.
Не стала хвастаться, что для выживания в зимнем лесу ей достаточно стать иным существом. Крил вряд ли придет в восторг от напоминания о ее темной сущности.
Нашли подходящее место, сделали в снегу ямку для костра. Кирюха и сам чувствовал, что морозный ветер берет приступом их нехитрую амуницию, выстужает тела. Да, надо было устраивать привал, иначе они рисковали замерзнуть.
Из еды почти ничего не осталось, но можно было согреть воду, пошвыркать кипяточку, представляя, что это чай. Рано или поздно метель утихнет и тогда они смогут идти дальше. А сейчас лучше оставаться на одном месте, пережидать непогоду, подкидывая в огонь собранные ветки.
Крил чиркнул камнем о камень, высекая искру, стараясь разжечь костер. Конопатая остановила его, схватив за рукав.
– Что?
Проследил за ее взглядом. Девчонка смотрела куда-то вдаль, между деревьев, покачивающихся на ветру и перекрывающих время от времени обзор своими стволами.
– Да что там такое?
И тут уже сам увидел – слабый, кратковременный проблеск желтого огонька, моментально исчезнувшего, но через мгновение появившегося снова.
– Жди здесь. Я пойду, разузнаю.
– Нет! – Дашка остановила его. – К черту костер! Идем вместе.
Они собрали вещи, пошли в сторону неизвестного света. Деревья расступались, их становилось меньше, пока темная стена леса не осталась, наконец, позади. Впереди же простиралась гладкая, белая равнина, которая не могла быть просто землей, занесенной снегом.
– Если это не то самое озеро, – проворчала Конопатая, – я… я не знаю, что сделаю!
Снова мелькнул в снежных вихрях желтый огонек. Там виднелось нечто, заросшее такими же деревьями, как в лесу, окружающем озеро. Другой берег? Или тот самый, долгожданный остров? Им не хотелось радоваться раньше времени, но что же это еще могло быть, черт побери, как не обитаемая часть суши, про которую говорил Герман?! Ведь там темнели едва различимые очертания строений! И был свет!
– Пошли! – девушка первой двинулась на запад. “Осталось совсем немного” – успокаивала она себя.
Чем ближе они подходили, тем отчетливее проступали контуры серого, бетонного здания, едва ли возвышавшегося больше, чем на два этажа. Точнее сказать было трудно, потому что с этой стороны в стенах виднелось одно-единственное окошечко, сквозь которое и просачивался желтый свет.
Когда до цели оставалась пара десятков шагов, Крила и Конопатую ослепили яркие лучи! Мощные фонари горели на крыше здания. Включил ли их кто, или они сработали автоматически, от хитрого датчика? В любом случае путешественники замерли, не решаясь идти дальше.
Они вздрогнули, когда, перекрывая вой метели, над озером пронесся чей-то голос, усиленный многократно:
– Винтовку прикладом в снег.
Крил посмотрел на Конопатую. Медленно снял с плеча снайперскую, сделал то, что было сказано.
– Что еще за спиной? Тоже в снег! Другое оружие есть? Выкладывайте все! Оба!
Они послушно разоружились, надеясь, что пришли туда, куда нужно и опасность им не угрожает. А даже если и угрожала, разве можно что-то поделать?
– Идите сюда, к стене. Ближе! Руки держать поднятыми вверх!
Кто-то, видимо, их рассматривал. Железную дверь открывать гостям не спешили. Но вот с той стороны щелкнуло, скрипнуло – створка подалась вперед и откатилась в сторону. Перед ними стоял пожилой человек с седой бородой, в руках он держал оружие, похожее на винтовку, только короче.
– Кто такие? Откуда?
– Мы с Южного базара. Нас Ратник отправил.
Человек продолжал смотреть на них с подозрением, прищурившись, переводя взгляд то на Дашку, то на большелодочника.
– Никто бы сюда не пришел с востока. Без провожатого.
Кирюха согласно кивнул.
– Был провожатый – Герман. Знаете его?
– Ну. И куда же он девался?
– Убили его, в тоннеле. Но у меня есть письмо от Ратника, я могу показать.
– Хорошо, доставай. Только медленно!
Крил выудил сложенную вчетверо бумагу, отдал ее седобородому, снова подняв руки вверх. Тот старался смотреть одновременно в письмо и на пришельцев, но уже через минуту потерял к ним интерес, сосредоточившись на послании. Его оружие, клюнув стволом, невольно опустилось к земле.
– Ладно, заходите.
– А винтовка и все остальное?
– Ах, да… Забирай, тащи сюда.
Железная дверь скользнула, запирая вход в бетонное укрытие, отгораживая их от злых порывов метели. Внутри было светло – россыпь электрических огней щедро заливала все вокруг ярким сиянием. Чувствовалось, что и холод не мог сюда пробиться – снежинки, облепившие их одежду, таяли от теплого воздуха.
– Меня зовут Вайсман. Захар Матвеич, если хотите.
Он убрал оружие в арсенальный шкаф, где стояли еще несколько таких же укороченных “винтовок”. Приказал и гостям спрятать сюда свои средства защиты.
– Идите за мной.
Поднялись по лестнице, оказавшись в просторном, прямоугольном зале. Со всех сторон помещение было окружено узкой, сплошной линией окон, которую снаружи они не заметили. Видимо, стекла оттуда казались непрозрачными.
В центре зала стоял вытянутый стол, рядом с ним несколько стульев. Полки с книгами и пара потрепанных диванов – вдоль длинных стен. У одной из коротких – плита, шкафы, два из которых казались просто огромными, их дверцы тускло поблескивали металлом. Еще три стола у противоположной стены, сделанные из черного, похожего на стекло материала, на котором светились россыпи кнопок. Над столами – ряды экранов.
– Сейчас сообразим что-нибудь для пожрать.
Вайсман засуетился рядом с плитой, вытащил что-то из большого шкафа. Через минуту на огне забурлило, потянулся соблазнительный запах, от которого и у Конопатой, и у Крила заурчало в животах.
Захар Матвеич подсел к большелодочнику.
– Покажи-ка мне эту штуку, за которой на Южном базаре чужаки охотились.
Кирюха протянул мятый конверт и седобородый достал из него эластичный лист секвохи. Поднял его, внимательно разглядывая на просвет.
– Мда-а… – протянул уважительно. – Ладная вещь. Теперь таких не сделать! Даже у нас.
– А что это? – полюбопытствовал Крил.
– Это, брат, карта памяти из синтетической меристемы, – Захар нахмурился, вглядываясь внимательнее. – Да еще и с маячком.
Не сомневаясь ни секунды, он взял обычный кухонный нож, положил искусственный лист на стол и отрезал от него кусочек, тут же раздавив рукоятью.
– Ну вот! После обеда мы заглянем в чертоги этой памяти.
Снял с плиты кастрюлю, стал разливать ее содержимое по тарелкам, которые тут же ставил на стол. Рядом с каждой положил ложку, в центр стола – небольшую, но глубокую тарелку с вязкой белой массой, рядом стопку порезанных кусков чего-то бурого. Довольный сел за стол вместе с гостями, посмотрел на них. Крил с Конопатой не спешили приступать к трапезе, хоть голод и подзуживал их, заставлял немедленно наброситься на еду, сожрать все предложенное не разбираясь в том, что это такое.
– Пельмени, – указал Вайсман на тарелку. – Мясо куриное, уж не обессудьте. А это сметана и хлеб.
Он демонстративно положил ложку сметаны в тарелку, взял кусок хлеба и принялся за еду. Только после этого парень с девушкой последовали его примеру. Ложки брякали о тарелки все быстрей и быстрей, пока гости не отодвинули опустевшую посуду, обогнав Захара. Крил откинулся на стуле с блаженной улыбкой; Дашка, для которой порция оказалась даже больше, чем требовалось, с трудом сдерживала сытую отрыжку. Не сдержала.
– Ничего себе у вас продуктовые запасы, – пробормотал Кирюха. – Я такого даже на базаре не видел.
– А чего ж ты тут увидел? – удивился Захар Матвеич. – Пельмени, хлеб и сметану. Считай, что ничего еще и не видел!
– У вас что, склады? Военный объект?
– Щас тебе! Станут вояки обустраивать по-человечески. Кто будет о солдатиках заботу проявлять? Им лишь бы стены потолще, койки в три этажа, да боезапас на сто лет. А условия для нормальной жизни – это уж как получится. Здесь – другое дело. Научно-исследовательская станция! Все по уму. Не казармы, а отдельные комнаты. Не консервы и сухпайки, а запасы семян для разведения культурных растений, научные разработки по выращиванию мясных заготовок, оборудование соответствующее… Я уж не говорю о биогенераторах.
Вайсману, похоже, доставляло удовольствие всем этим хвастаться.
– Сколько же вас здесь живет? – спросил его Крил.
Седобородый замялся.
– В лучшие времена – сразу после Инфекции – до полусотни человек доходило. Сейчас, понятно, меньше. Заниматься продолжением рода сложно, коллектив-то маленький. Хотя были дети, и внуки были, и правнуки… Иной раз пришлые, как вы, оставались.
– А сейчас? – не унимался Кирюха.
Захар пошамкал губами, встал из-за стола, намереваясь идти с картой памяти к мониторам и черным столам. Указал мимоходом на один из диванов, где калачиком свернулось что-то темное.
– Вдвоем мы. С Барсиком.
Конопатая вскочила со своего места, подбежала к дивану.
– Кот? У вас кот?! – она опустилась на колени, протянула руку. – Настоящий? Живой?
Калачик развернулся, на фоне черной шерсти сверкнули зеленые глаза. Барсик позволил себя погладить и издал мелодичный, переливчатый звук, про который – Кирюха с трудом это вспомнил – он читал в одной из книг еще на базаре.
– Мурчит?
– Мурчит, – подтвердила Конопатая, улыбаясь до ушей, касаясь кончиком носа мягкой шерсти. Но кот вдруг почуял что-то, зашипел на нее и девчонка разочарованно отстранилась.
– Все свои, Барсик, – сказал ему обитатель станции. – Странно, никогда он не шипел.
Но тут же забыл об этом, потому что скормил карту памяти одному из компьютеров и уже с нетерпением ждал результата. Только Дашка продолжала смотреть на искусственно выведенное животное, отодвинувшись подальше: она знала, что создание, которое пробуждало в темных закоулках ее памяти нежные чувства, вряд ли к себе подпустит. Потрясающее творение природы, воссозданное человеком по генетическому материалу. Идеальные линии, отточенные движения… Повадки, которые всегда нравились людям, приводили их в восхищение… Гладить кота – удовольствие, которого лишилась цивилизация. И вот он сейчас перед ней! Конопатая тихо ненавидела себя за то, что она такая. За то, что кот ее не принимает. Ненавидела того, кто с ней это сделал.
Крил стоял за спиной Захара, наблюдал.
– Цифры, цифры… – ворчал Вайсман. – Есть в них что-то знакомое, но пока не могу понять – что.
Он оставил клавиатуру и, после минутного раздумья, откатился на кресле назад.
– Нет, ребятушки. С наскока не разобраться. Нужно сравнить этот массив с теми данными, что есть в нашем хранилище. Возможно, обнаружится что-то общее, тогда и будем раскручивать. А так – какой смысл угадывать?
Кирюха вздохнул разочарованно. Он и слова-то не все понимал, которые говорил Захар Матвеич – “массив”, “данные”... Ему просто хотелось знать, почему странные, полуживые люди охотились за этим листочком?
Снаружи гулко ударилось – то ли о стену, то ли рядом со зданием. Парень с девушкой встрепенулись, настороженно разворачиваясь к линии окон. Но там, по причине жуткой метели, разглядеть что-то было невозможно.
– Снег обвалился, – успокоил их Захар Матвеич. – Бывает.
Дашка подошла ближе к Кириллу, заметила, как бы между прочим:
– Тех людей, что на базар приходили, создает кто-то. Но создает плохо, неумело. Потому многие из них и дохнут, не добравшись до цели. А здесь, – Конопатая пошевелила пальцем искусственный листок секвохи, – указания, как их делать без ошибок.
И добавила смущенно:
– Но это я так думаю.
Вайсман погладил бороду, поднялся с кресла. С кряхтением подцепил шнурок, болтающийся у самого потолка, вытаскивая оттуда темную панель, густо исписанную мелом.
– Я тут пытался кое в чем разобраться, – он взял пыльную тряпку, стер с доски лишнее, чтобы легче было понять. – Изобразил для себя, так сказать, картину мира. Вот смотрите…
Показал на горизонтальную черту в самом верху, от которой вертикально спускались другие.
– Здесь момент начала – время, когда случилась Инфекция. Две основные линии, идущие вниз, это люди и простые, постинфекционные мутанты. А есть еще две побочных линии: мутанты с разными особенностями и те существа, которых создают намеренно.
Он брезгливо потряс рукой в сторону побочных.
– У этих может быть много ответвлений, потому что особенности встречаются разные, а искусственными могут быть и люди, и мутанты, и животные…
Покосился на Барсика.
– Откуда что пошло – сейчас не прознать, – продолжал Захар. – Какая линия породила которую? И нет ли в основе всего этого лишь природного явления? А если так, то не пора ли нам задуматься о том, что природа, или, если хотите, наша планета, не бездумное, хаотичное нечто? Ведь вона какая штука выходит! Вместе с Инфекцией появились новые виды растений, вроде той же секвохи. А она идеально приспособлена для передвижения мутантов. И растет от аномальных точек по прямым линиям, занимая прежние автомагистрали, соединяя города и те места, где еще есть люди. Будто специально прокладывает маршруты, помогает чудищам добивать человечество!
Подошел к плите, включил чайник.
– Но и это еще не все, – Захар Матвеич многозначительно поднял указательный палец. – Простые, постинфекционные мутанты не способны к размножению. Они поглощают людей, но что потом? А потом все! Дохнут с возрастом, как и люди. Ведь живут-то они столько же.
Кирюха поглядел на Конопатую, промолчал.
– Никого не останется, – выдохнул Вайсман. – Ведь даже крупные животные от Инфекции вымерли! Будто зачистку кто проводит… Сама планета? Чтобы что? Начать все с последнего момента сохранения? Или… освободить дорогу кому-то другому?
Дашка взяла белый “огрызок” и, поднявшись на цыпочки, протащила линию “особенных” выше Инфекции.
– Первыми были они.
Обитатель станции с сомнением разглядывал мелок в ее тонких, розовых пальцах.
– Кто это – “они”? Которые?
– Те, что изначально могли быть и людьми, и нелюдями. И сейчас это могут. И разумом обладают не слабее вашего. И живут многие из них с момента своего создания до сегодняшнего дня.
Захар удивленно оглянулся на Крила, ожидая от него поддержки, но тот продолжал молчать. Тогда Матвеич снова повернулся к Конопатой.
– Девочка, откуда тебе такое известно?
Девочка утопила пожилого мужчину в своих бездонных зрачках, в которых не было ничего ясного, поверхностного, все скрывалось где-то в пучине, там, где могли покоиться знания многих поколений. Не сразу, но Вайсман почувствовал это.
– И ты знаешь, кто их создал? Самых особенных?
Дашка отрицательно покачала головой.
– Но я не верю, – она показала пальцем вверх, – что прилетали из других миров. И в то, что сама Земля их создала, – палец указал вниз, – тоже не верю.
Снова потянулась с мелком. Под самым краем доски повернула линию особенных, замкнула на людей.
– Люди создали их. Считайте это моей догадкой.
Нахмурившись, Вайсман продолжал разглядывать рисунок. Кажется, вариант с виноватой природой ему нравился больше.
– Ну хорошо! – воскликнул он. – В конце концов сейчас важна не историческая справедливость, а понимание того, что происходит. Какие силы существуют, сколько их, чего хотят? Есть, к примеру, тот же базар. Южный. Про другие не слышал – наверное, потому, что нет других. Так вот, Южный базар сам по себе. Там люди, накопившие силы и числом, и оружием. Они хотят сохранить свою сытую жизнь, что понятно, ведь она их устраивает. А есть люди, живущие в отдельно взятых племенах, разбросанных по всему северу. Они не так уверены в своем будущем, поэтому у них сейчас, по слухам, идет процесс консолидации.
– Чего? – не понял Крил.
Захар отмахнулся.
– Дело к объединению.
– Ага, – парень откинулся на спинку дивана.
– С людьми разобрались. А вот – как вы их называете – нелюди… Тут я без дополнительных знаний плаваю. С обычными-то все понятно – пока еще многочисленные стаи, мигрирующие к аномальным точкам, потому что есть у них инстинктивное желание продолжать жизнь. Но рожать они не могут и пополняют стаи только обратившимися людьми в этих самых зонах мутации. Что же касается особенных…
Он перевел дух и продолжил.
– Среди особенных есть умные, трансформирующиеся, старые, только что созданные, неумело созданные… Никого не забыл? И почти обо всех мы имеем лишь приблизительное представление, на уровне слухов. Зачем произведена на свет и продолжает существовать та или иная разновидность? Кто ею управляет, если управляет?
Конопатая с тревогой поглядела на Крила, который уже несколько минут сидел с закрытыми глазами. Толкнула его локтем.
– Эй. Ты чего?
– А? – он разлепил веки, проморгался, оглядываясь вокруг. – Кажется, задремал. Слушай, дед. От твоей болтовни голова пухнет. Мало того, что я половины не понимаю, так еще и устал, как ржавое железо прежних. Что ты там говорил про отдельные комнаты?
Вайсман не обиделся. Провел их по лестнице в полуподвальный этаж, где вдоль длинного коридора, глубоко скрытые от внешнего мира, располагались комнаты несуществующего уже персонала. Заняли, чтобы далеко не ходить, ту, которая ближе к лестнице.
– А вы где? – спросила Конопатая старика.
– Я уж давно в своих апартаментах не ночую, спускаюсь только чтоб помыться, в душ. А спать привык наверху, на диванчике, – он поглядел на них одновременно с весельем и легкой завистью. – Что ж… Разные комнаты вам, я полагаю, не нужны. Доброй ночи!
– Давно с людьми не разговаривал, – сказала Дашка, когда дверь закрылась. – Вот его и прорвало.
Крил уже завалился, не раздеваясь, на широкую кровать. Девушка подсела к нему.
– Знаешь, что такое душ?
– Неа.
– И я не знаю.
Стала снимать с себя лишнее, тем более, что многие предметы одежды нуждались в починке. Вверху что-то шумело – воздух, что ли? Уже теплый и на вкус будто летний, с запахом травы. Она подставила под поток исцарапанное человеческое тело, чувствуя, как шевелятся за плечами рыжие волосы. Хотела еще о чем-то спросить Кирюху, но заметила, что он отодвинулся от нее. “Боится прикасаться. Как кот, только не шипит”.
Конопатая ничего ему не сказала. Продолжала сидеть под вкусным, летним воздухом, жалея себя, глотая обиду. “Разве я заслужила? Никогда бы не показала ему ту, другую! Но у меня не было выбора. Я убила людей в тоннеле только чтобы защитить себя и… его”. Глаза невольно увлажнились, по щеке скатилась соленая капля.
Крил заметил.
– Ты чего?
Она по-прежнему молчала.
– Ладно, не реви, – протянул руку и, отбрасывая все предрассудки, постарался прижать ее к себе. – Столько живешь на белом свете, а до сих пор ведешь себя, как ребенок.
– Ну и пень же ты, Кирюха. Я чувствую то, чего во мне никогда не было. Никто не шел рядом со мной, стараясь помочь. Никто не сходил с ума, когда мне плохо.
Он и сам вдруг проглотил ком в горле. Сжал зубы, чтобы не выпустить наружу совсем не мужские эмоции.
– Иди ко мне. Это все равно… То, что ты… – не договорил, поцеловал Конопатую сначала в мокрую щеку, потом в висок с рыжими завитушками. Поймал своими губами ее губы…
Наверху, в зале с длинными окнами, Вайсмана поднял с дивана противный писк зуммера. Дед встал, подошел к дежурному терминалу. Вглядывался мгновение в экран, потом бросился к окну. В свете включившихся прожекторов было видно, как к станции приближаются человеческие фигуры. Их было много и они окружали здание со всех сторон.
– Выследили ребятушек. За сигналом шли. Эх, поздно я маячок вырезал!

Глава 12.

Маша смотрела на несколько тонких, белесых струек дыма, поднимающихся над гнездом, и среди них один густой столб, шевелящийся серыми клубами. “В костер подбросили. Обед будут готовить”. Она недовольно сплюнула. Хоть и понимала, что без черного мяса не обойтись, но ей жутко хотелось зелени – огурцы, помидоры, укроп какой-нибудь с петрушкой… Осталась бы на Кольском – все это можно было выращивать в теплицах с отоплением и лампами. А здесь, даже имея семена, жди лета.

Она смотрела на гнездо сверху вниз, с последнего уцелевшего этажа священной башни, куда ее когда-то привел Хромой. Специально пришла сюда, мимо людей, мимо патрульных. Хотела посмотреть – рискнет ли кто остановить? Слово поперек сказать? И хоть шла одна, без Прыткого или еще кого, не посмели.
– И правильно. Нечего вам поперек Машки Разумовской лезть! Знайте свое место.
Бросила взгляд на южную сторону, туда, где сквозь остатки стен была видна антенна спутниковой связи. “Не сейчас. Будет еще время. А теперь нужно другим заняться, пока Говорящий не вернулся”.
Маша стала осторожно спускаться по лестнице, заваленной бетонной крошкой. Дошла до восьмого или седьмого этажа, когда под ногами что-то хрустнуло, неверная ступень подвела. Тихо вскрикнув, отчаянно размахивая руками и пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь, девушка потеряла равновесие и полетела вниз, вдоль пролета. Мимо мелькал ничем не огороженный край лестницы. Еще чуть-чуть, и…
Она больно ударилась о ржавый прут, бывший когда-то частью перил. Железка погнулась, но выдержала ее вес. Несколько долгих мгновений Маша не решалась пошевелиться, потом отползла в сторону, оглянулась. Ветер сдувал с края площадки снежную поземку и она белой пылью кружилась в воздухе, медленно оседала. Где-то там, далеко внизу, снежинки падали на развалины. Чего? Гаражей? Ресторана? Мебельного магазина? Неважно. Сейчас эти развалины уже могли бы принять ее тело и Маша лежала бы у подножия башни искалеченная, кашляющая кровью, стараясь ухватиться за последние мысли.
Она сжала зубы. “Проклятая башня! Чуть не убила меня. Может, на самом деле есть в ней то, чего стоит опасаться? Но с другой стороны – она же меня и спасла. Дала еще один шанс? Предупредила? Да и не башня вовсе, а сама судьба”. Девушка встала на ноги. К черту глупые мысли!
– Собери всех охотников, – бросила она Прыткому, когда вернулась в гнездо.
– Я всех не смогу. Кто в дозоре, а кто на рыбалку ушел. Некоторые после ночного отсыпаются.
Она взяла его за ворот куртки, притянула к себе.
– Я сказала – собери всех. Что тут непонятного?
Смотрела ему в глаза, чувствуя, как парень преисполняется суеверным страхом. Он сглотнул.
– Конечно. Соберу всех. У костра?
– Нет, – Маша отстранилась. – У костра будет тесно. Да и незачем на глазах у теток, ребятни. Будут потом судачить, а это не их бабское дело. Сам найди место, чтоб все поместились. И не ближе, чем в нескольких сотнях шагов от гнезда.
Прыткий рванул со всех ног, не желая, чтобы она сделала ему еще одно замечание, усомнилась в его верности и, может быть, задумалась – а не поискать ли среди бойцов кого-то сообразительнее?
Место он нашел ближе к реке, на пустыре, который когда-то был городским стадионом. О трибунах теперь напоминал лишь невысокий холм, опоясывающий арену. Маша встала посреди заснеженного поля, местами поросшего кустарником, огляделась. На мгновение ей показалось, что она слышит рев тысяч голосов. Там, на Кольском, в старой лаборатории, были цифровые записи спортивных соревнований и она могла себе представить, что происходило на стадионе много лет назад. Но сейчас ее окружали не тысячи, а несколько сотен человек. И все они молчали. Ждали ее слова.
– Все тут? – тихо спросила Прыткого.
– Десять человек в гнезде, – виновато ответил он, стараясь не смотреть на нее. – Нельзя всех уводить, даже недалеко. Мало ли…
Маша с досадой поняла, что она, в сравнении с большинством охотников, совсем невысокого роста. Вряд ли те, кто стоит не в первых рядах, вообще ее видят. Ничего, главное, чтобы слышали.
– Я знаю, у вас есть сомнения, – голос ее звонко пронесся над головами, затихая среди городских руин. – Говорящий с небом сказал, что я – Пришедшая Властительница. Но не каждая душа в гнезде приняла это с верой в меня.
Оглядела воинов, медленно поворачиваясь. Порыв ветра растрепал ее волосы.
– Понимаю. Для вас я чужая. Но вы для меня не чужие! Много лет я провела в одиночестве, на берегу ледяного моря. Могла бы и дальше там жить, у меня было все, что нужно – хорошая еда, оружие, машины и знания прежних. Только не было рядом ни одного человека. Ни твердой руки, ни горячего сердца. Поэтому сейчас, когда я, наконец, не одна, я готова отдать вам все – хорошую еду, оружие, знания! Отдать за ваши сердца и твердые руки!
Толпа одобрительно загудела. Маша приблизилась к первому ряду охотников, медленно двинулась по кругу, заглядывая в лица.
– Скоро будет большое дело, многие уже знают об этом. Говорящий должен был повести за собой и вас, и охотников из иных гнезд. Но его сейчас нет с нами, а посланники от других руководчиков говорят о своих сомнениях. У них нет доверия к Говорящему с небом.
Остановилась на несколько мгновений, прислушиваясь к толпе. Мужчины молчали. Не было утвердительных возгласов, но и протестующих она не слышала. Маша двинулась дальше.
– Северные гнезда готовы видеть меня над объединенным воинством. Согласны ли вы?
В ответ снова молчание.
– Да, иногда я обхожусь с людьми сурово. Кто-то даже скажет – несправедливо. Но вам ли роптать из-за строгости? И может ли без нее быть порядок? Каждый знает, что нет. Разве нужна вам над собой сопливая баба, не умеющая убить, когда надо убить?
– Верно.
– Не нужна!
В ответ на их одобрение она кивнула.
– Вот именно. Я говорю с вами, потому что только вы – сила гнезда! Не стряпухи костровые, не сборщики ягод и грибов, не мастера по глиняным черепкам или узорам на деревяшках. От вас зависит, каким будет наше завтра! И у вас я спрашиваю разрешения на большое дело и на свое руководство над ним. Как вы скажете, так и будет. А потом…
Выдохнула облачко белого пара, набрала в легкие свежего, морозного воздуха.
– Потом, если дадите свое согласие, будет каждому не равная доля от общей добычи, разделенной на все гнезда, а особый кусок, втрое больший чем остальным людям.
Тут уж толпа не сдержалась – показались вскинутые вверх руки, завопили о своей преданности луженые глотки. Прищурившись, Маша ловила эмоции, впитывала стадное чувство радости от обещанной награды. Это она подарила его им! Она управляет сейчас душной волной единения, которая катится от первых рядов до последних, подчиняя ее воле свору сильных, вооруженных мужиков.
– Равных для каждого законов в гнезде больше нет, – добавила она, когда голоса, наконец, стихли. – Преданный мне охотник может делать все, что захочет, и с кем захочет. Никто ему не вправе перечить. Над ним только мое слово.
– И женщину какую хошь бери? – один из молодых парней, стоявших впереди, с глумливой ухмылкой окинул Машу взглядом с ног до головы.
Она подошла так близко, что чувствовала его дыхание. Коснулась кончиками пальцев холодной рукояти кинжала, спрятанного в рукаве.
“Пырнуть его сейчас? Прямо в брюхо! Чтоб другим неповадно было. Только не захотят ли другие мне за одного из своих тут же шею свернуть?” Не глядя по сторонам она пыталась понять настроение тех, кто с пиками и остро отточенными клинками стоял рядом. “Не-ет, не свернут!”
– Имя?
– Вороной.
– Смел не в меру, Вороной.
Кинжал скользнул ей в правую руку, лезвием она легко чиркнула по левой ладони. Выступившие капли крови размазала по губам юноши, а потом вцепилась в его темные, как смоль, волосы, и горячо, со страстью поцеловала.
Охотники разразились восторженными криками.
– Поцелуй ведьмы! Поцелуй ведьмы!
И прежде, чем сделать шаг назад, успела ухватить Черного между ног проворными, окровавленными пальцами.
– Будешь правой рукой Прыткого, а там посмотрим – на пользу ли твоя смелость, или только с девками спорить горазд.
Крики перешли в смех и парень, облизывая соленые губы, покраснел от смущения.
– Так вы согласны, чтобы я была над всеми?! – по-прежнему звонкий, ясный голос летел над толпой.
Ответили громко – должно быть, их услышали и в гнезде:
– Да-а-а!!!
В ушах у Маши еще звенело, когда они возвращались домой. Но сильнее звенело в ее душе и сердце. Она добилась своего! Пусть победа не окончательная, но теперь Властительница твердо стоит на ногах, опираясь на реальную силу. И скоро эта сила умножится!
– Как все быстро меняется, – сказала она идущему рядом Прыткому.
– Ты меняешь, – ответил он. – Разве само бы изменилось?
Маша фыркнула. Совсем не об этом она думала, не ради слов восхищения высказала вслух то, что бередило ее сознание. Она размышляла о бессмысленности еще недавно казавшегося важным и мучилась вопросом – что если в ее чреве и правда зарождается новая жизнь? Маша надеялась сбить с толку Говорящего, обмануть его словами о наследнике, которого тот с нетерпением ждет. Ведь это на несколько месяцев стало бы ей надежной защитой. Он не смел бы ее тронуть, причинить вред, пусть даже она совершает поступки, от которых тот не приходит в восторг. А теперь – какая разница? Какое дело вообще до того, что хочет любитель черных накидок? Кто его будет спрашивать?
– Собери опытных бойцов, человек двадцать. И к ним еще двух-трех искателей. Пусть идут навстречу Говорящему.
– Хорошо.
Остановились у дверей ее дома.
– А что они должны сделать? – спросил Прыткий. – Когда найдут его?
– Сопровождающих перебить. Это его люди, они на мою сторону не перейдут. Ему пусть скажут: если хочет дальше жить, как жил, заниматься своими маленькими делами внутри гнезда, не мешая моим большим делам – может вернуться. Если же нет… Пусть принесут мне его голову.
Она открыла дверь, небрежно сбрасывая шубу в прихожей. Обернулась, посмотрела на парня, который топтался в неуверенности на ступеньках.
– Что еще не понял?
– А я?
– Что – ты?
– Мне сегодня прийти? Мы… Будем…
Пришедшая криво ухмыльнулась. Как же причудливо вертит людьми судьба! Только что Маша в корыстных целях склоняла молодого к соитию, а теперь он сам ищет возможности забраться к ней в постель. Хочет стать для Властительницы еще более значимым, чем может на это рассчитывать главный среди охотников.
– Нет. Не будем.
Она хотела захлопнуть дверь, но вспомнила еще о чем-то.
– Да, и скажи охотникам: если вдруг Говорящий начнет сбрасывать одежду – пусть убивают не раздумывая.
Маша поужинала в одиночестве, проклиная жирный, плохо посоленый суп из черного мяса. Долго запивала его водой. Упав на кровать, размышляла – не позвать ли того, с темными волосами? Когда-то ей казалось, что, если будет возможность, она перепробует всех мужиков, до которых сможет дотянуться! Но после жутких ночей, проведенных с Говорящим, мысли о таких развлечениях вызывали лишь приступ дурноты. Может потом искреннее, животное желание вернется. А сейчас… Сейчас не только процесс казался неуместным, но и результат. Если носит она в себе новую жизнь, это будет только мешать. Не до того ей теперь.
Утро пришло к Маше с чего-то ноющего, тревожного, засевшего внутри и не желающего ее покидать. Долго она не могла объяснить себе – в чем дело? Наконец уверилась, что это страх опоздать. Не совершить что-то важное, что требует ее внимания прямо сейчас, сию минуту! И, до тех пор, пока она весь мир не переделает под себя, это чувство – Маша была уверена – будет встречать ее с каждым пробуждением.
Подробно объяснив, где спрятан смартфон, она отправила в порт искателя. Для него устройство прежних – не более чем магический амулет, который можно прикладывать к разным частям тела в надежде на волшебство. Искатель даже не поймет, что несет огромный архив информации, любой раздел которого может изменить его жизнь.
Смарт не понадобился бы и Маше, ведь есть компьютерная в логове Говорящего с доступом к спутнику. Но предстояла долгая дорога, в которой ей могут понадобиться любые знания той, уже почти забытой цивилизации. А брать с собой компьютеры не с руки, нынче даже лошадей с повозками нет, все приходится таскать на себе.
– Мы идем к антенне, – сказала она Прыткому.
– В логово?
– И до полудня, – добавила, не обращая внимания на его вопрос, – лучше бы нам вернуться.
– Почему?
– Потому что – скажи это охотникам – сегодня выдвигаемся на юг. Пойдут все, кроме того малого числа, что необходимо для охраны гнезда.
На улице светило солнце, отражаясь в белоснежных сугробах. Над верхушками деревьев и крышами неказистых избушек раскинулся ярко-голубой купол неба. Откуда-то со стороны доносились веселые крики. Раньше бы Пришедшая и внимания не обратила, но теперь ей до всего было дело, каждая мелочь казалась только от нее зависимой и потому требующей ее вмешательства.
Она стояла за спинами людей, собравшихся в тесную кучу, молча наблюдала. Не прошло и нескольких минут, как развлечение закончилось: раскрасневшийся охотник встал, принялся натягивать штаны. Тогда и Машу, наконец, заметили. Голоса моментально стихли, а разгоряченная зрелищем публика расступилась.
– Я разрешала? – негромко спросила Властительница, провожая взглядом женщину в разорванном платье.
Красное лицо охотника стало бледнеть.
– Так ведь… Вчера же… Делай что хочешь… Никто не вправе перечить… – пытался оправдываться он.
– Мое слово было? Делай что хочешь, если я разрешу. Это трудно понять? Обязательно нужно разжевывать и в каждую голову вкладывать? – Маша подошла к тому, кто все еще держался за штаны, сжала ладонь в маленький, но крепкий кулак и, ничуть не смущаясь огромных размеров мужика, несколько раз с силой ударила его в висок, словно запихивая в голову нужную мысль. – Или кто-то думает, что можно на все наплевать, беспробудно жрать крепкую настойку и опускаться до повального распутства? Может, займетесь еще грабежом друг друга? Чтобы окончательно превратиться в одичавший сброд!
Она стала оглядываться, заметила Прыткого, жестом подозвала его к себе.
– Хороший охотник? – не глядя на высокого, указала на него пальцем.
– Жердь? Не. Кости хорошо ломает, когда нелюдей надо разделывать. А охотник из него так себе.
Кивнула.
– Был бы нужный для гнезда человек, выбрала бы ему наказание. Но раз “так себе”, то… смерть я ему уже придумала. Связать пока и посадить в клетку.
Прыткий шел рядом, а впереди и сзади – еще несколько вооруженных людей. Теперь Маша могла позволить себе такой эскорт, хотя и не думала, что путь от гнезда до логова может быть чем-то опасен.
– Тупые солдафоны, – зло ворчала она. – Во все времена одинаковы! Только дай им чуть больше свободы и все, приплыли!
– Так и не надо было обещать… Ну, это – “что хочешь, с кем хочешь".
– Много ты понимаешь в политике, неуч. Чтобы стать вождем, надо балансировать между "угождать" и "наказывать". Не пообещаешь золотые горы – не пойдут за тобой, а если не наказывать за любую провинность – обнаглеют и тебя же сожрут.
– Какие горы?
Маша отмахнулась.
Она оставила охрану на улице, позволила пройти с собой в лабораторию только Прыткому. Провела его мимо подопытных, все еще затравленно смотрящих сквозь металлические прутья. Мимо компьютеров, мерцающих мониторами. Указала на створку в серой стене.
– Видишь дверь?
– Ага.
– Там подземелье. Когда я закончу, отправишь туда трех человек. Только посообразительнее! Чтобы знаки на стенах какие-нибудь оставляли, что ли, а то заплутают. Когда найдут тело Хромого, пускай вынесут и закопают, как положено. Не хочу, чтобы он гнил там, в темноте…
Она смотрела на дверь, вспоминая человека, которого застрелила. “Должна же я сделать для тебя хоть что-то, правда? А то и в самом деле будешь являться ко мне во снах”.
– А теперь вали отсюда! – крикнула она Прыткому. – Я должна кое с чем разобраться.
Маша склонилась над терминалом, клацнула несколько раз по клавиатуре. Пока восстанавливалась связь со спутником, вернулась к клеткам, где сидели три человека. Во всяком случае, они были похожи на людей.
– Эй! – ударила ногой по прутьям. – Живы еще? Удивительно…
Присела на корточки, стараясь лучше разглядеть обитателей маленькой тюрьмы.
– Давайте, отвечайте мне что-нибудь! А то у меня маленький вопрос назрел, который надо решить прямо сейчас. Ну?!
Еще раз ударила по клетке. Но никто из существ, похожих на людей, не реагировал. Кажется, они ее даже не понимали.
– Угу. Думаю, вопрос решен. Вряд ли кто-то будет кормить вас и поить в ближайшее время. Уж точно не я. Поэтому… – она достала пистолет, щелкнула предохранителем.
В тишине громом прозвучал сначала один выстрел, потом еще один и еще…
– А вас даже спрашивать не буду.
Она повернулась к клеткам с двумя мутантами, подняла еще дымящийся ствол оружия, прицелилась.
– З-зря…
Грохнул выстрел.
– Тьфу! Ну какого рожна ты молчал до последней секунды?! Морда твоя нечеловеческая…
Раздосадованная, Маша смотрела, как из клетки подтекает, образуется темная лужица. Сделала от нее шаг назад.
– Ну как так, а? Вот и думай теперь – что ты было такое?
Сверху, из коридора, который вел к выходу, послышался голос:
– Все в порядке? Чего палишь?
– Не мешай, Прыткий! Жди на улице!
Она подвинулась левее, разглядывая единственного оставшегося в живых подопытного.
– У тебя последний шанс, дружище. Если есть что сказать – то поверь мне, этот момент настал!
Нелюдь тихо скулил, вжавшись в дальний угол. Маша подошла ближе, стала протягивать руку.
– Ну чего ты? Выстрелов испугался? Ответь мне, покажи, что ты особенный. И тогда выстрелов больше не будет.
Коснулась шершавого металла. Просунула ладонь между прутьев.
– Иди ко мне. Не бойся.
Черная туша метнулась к ее руке, сверкнули острые зубы. Не успев отхватить человеческого мяса, мутант просунул свою руку, стараясь дотянуться до девушки когтями. Но Маша, хоть и упала на спину, успела отползти и теперь уже вставала на ноги.
– Неправильный ответ.
Грохнул последний выстрел.
– Жаль, – сунула пистолет за пояс. – Впрочем, я и не надеялась получить от них что-то. Но все равно… Жаль.
Она вернулась к компьютерам, проверила связь. Стала быстро стучать по клавиатуре: номер спутника, пароль, каталог “Мария Разумовская”. Вот и спрятанный отцовский файл. Принялась вводить код доступа, который знала наизусть, но споткнулась, стерла последние несколько цифр. Ей вдруг стало жарко. “Забыла? Нет, нет, нет!” Из жара бросило в холод. Маша зажмурилась на несколько секунд и, беззвучно шевеля губами, повторила череду цифр. Размеренно, одну за другой, ввела их в форму подтверждения. Нажала “ввод”.
Открылся документ, испещренный формулами и пояснениями, набранными мелким шрифтом. И в самом верху – выделяясь на фоне строгих научных записей своей человеческой примитивностью – несколько простых предложений:
“Маш, у меня получилось их воссоздать. Ты сейчас играешь кубиками на полу, а я смотрю на тебя и надеюсь, что все мои труды зря. С научной точки зрения это было интересно, но ни к чему хорошему такие открытия привести не могут. Поэтому успешные образцы уничтожены, лабораторию я закрываю и больше туда ни ногой.
Этот файл – единственное свидетельство о проведенных исследованиях и достигнутых результатах, я оставлю в нем готовую сигнатуру для биохим-синтезатора. Пароль, скорее всего, унесу с собой в могилу. А может и нет, не могу сам себе обещать… Человек, жаждущий знаний, слаб, когда дело касается их сокрытия. Поэтому не поручусь, что и после меня люди по глупости своей не начнут производить мутантов первой генерации – с развитым интеллектом и встроенным механизмом трансформации. Эти твари нас просто истребят!
Но пока все хорошо, ты играешь кубиками. И я верю в лучшее. Целую, твой слишком умный глупый папа”.
Маше не хотелось плакать, она не фантазировала с нежностью и умилением о том, как отец наблюдает за ее детскими играми. Она лихорадочно ощупывала взглядом оборудование, собранное Говорящим. Скинула пыльное покрывало с пластикового короба, размером почти в один кубический метр, прочитала на крышке: “БХС-2М. Муромский приборостроительный завод”. Вот и кнопка включения, надежная, как все механические кнопки канувшего в небытие мира. Надавила на нее большим пальцем. По экрану, встроенному в эту же пластиковую крышку, побежали строки загрузки, внутри аппарата что-то щелкнуло, перешло в тихий, равномерный гул.
“Компонент синтеза CRM11 – отсутствует” – читала Маша отчет о готовности, который выдала машина. “Компонент синтеза CRH01 – поврежден”. “Компонент синтеза CRY12 – отсутствует”... Список был длинный, но большая часть компонентов все-таки уцелела. Надо было лишь сравнить их с тем, что значилось в отцовском документе.
На лице Властительницы не дрогнул ни один мускул, пока она сопоставляла имеющиеся возможности с запросами старого экспериментатора. Ввела в машину данные, дождалась ответа: “прогноз производства – 7019 инъекций”.
Маша села в кресло, откинулась на спинку.
“Семь тысяч. Мои личные семь тысяч. Моя непобедимая гвардия, черт побери! Не такое уж плохое наследство, папочка!” Зло усмехнувшись, посмотрела на лужи у решеток.
– А у тебя, Говорящий с небом, не было такой сигнатуры. Вот ты и лепил как попало! Хотя… – она вспомнила про мутанта, успевшего сказать лишь слово, а теперь лежавшего бездыханным в клетке. – Нет! Это случайный успех. Наверняка. И не успех даже, а так – жалкое подобие полноценного разума.
Она изготовила четыре инъекции, которые синтезатор выдал ей в прозрачных капсулах, каждая размером с палец. На большее сейчас нет времени, да и все равно эти образцы уйдут на эксперименты, создание первой партии.
– Идем!
Махнула рукой Прыткому и остальным, когда вышла на улицу. Сейчас уже невозможно было передвигаться без снегоступов и охотники потратили некоторое время, снова нацепляя зимнюю амуницию. Им пришлось догонять Машу.
– К чему такая спешка? – спросил Прыткий, стараясь восстановить дыхание. – Зачем именно сегодня идти на юг? Для большого похода надо хорошенько подготовиться.
– Чего ты там собрался готовить? Взять жратвы? Почистить оружие? По-твоему на это нужна неделя?
Прыткий пожал плечами.
– Нет. Но хотя бы завтра…
Маша остановилась. Посмотрела на секвохи, полосой растущие от вокзала до реки.
– Никогда не видел свой город на карте? – спросила она парня. – Может, у Говорящего. Нет?
– Гнездо?
– Идиот. Я говорю город, значит город! Все вот это, – раскинула руки в стороны, повернулась вокруг себя. – На много километров вокруг. Кварталы, улицы, дома. А то, что забрали секвохи, было улицей Воскресенской. Где-то там, ближе к реке, – указала рукой на юг, – были университетские корпуса. Нам придется зайти туда.
– Зачем? Дурное же место.
– Тебя забыла спросить! Склад химический нам нужен. Должен там быть, если ваши предки не разграбили.
– А склад зачем?
Маша тяжело вздохнула. Иногда Прыткий напоминал ей ребенка, хоть и взрослый уже парень. Но раз так вышло, что он ее приближенный, то лучше некоторые вещи ему растолковывать.
– Охотники вооружены пиками, арбалетами. Мечами. Есть несколько огнестрелов, но этого катастрофически мало. А из нужных химикатов мы можем сделать взрывчатку. Если повезет – много взрывчатки!
Прыткий переминался на снегоступах, было видно, что, если бы он уже два раза не задал один и тот же вопрос – “зачем?” – то сейчас спросил бы снова. Но то ли действительно не хотел показаться идиотом, то ли боялся, что она разозлится…
– Затем, – сама ответила Маша, – что мы не просто так на юг идем. Соединимся с отрядами других гнезд и двинем на Южный базар. Вот там-то взрывчатка нам и понадобится!
– Зач… Э-э… Хочешь захватить базар? – на этот раз он сам решил пошевелить мозгами. – Спалить?
– О, смотри-ка – у кого-то голова заработала. Да, нам нужно разделаться с этим местом. Захватить или уничтожить – это уж как получится. А может статься, что они испугаются и сами примут нашу власть. Всякое в истории бывало. В любом случае мне этот базар – как бельмо на глазу! Кроме нас он единственное место силы. И двум медведям в одной берлоге тесно, не нападем первыми мы, нападут они.
Охотники собрались к вечеру. По их рассуждению правильно было бы ждать рассвета и только тогда выдвигаться. Но разве могла Властительница нарушить собственный приказ, отказаться от него, показывая слабость? Кроме того, козырем в ее рукаве был доставленный смарт с работающим навигатором. И они отправились навстречу темноте.
– Пришедшая! – к ней обращался искатель, один из тех, что возглавляли отряд. – Ты просила предупредить, когда подойдем к жучьей яме.
Она кивнула, бросила через плечо:
– Тащите сюда нарушителя моего слова.
Привели упирающегося Жердя. Даже в сумерках можно было видеть, как сверкают от злости и страха его широко раскрытые глаза. Пару раз он даже крикнул в адрес Властительницы оскорбления, но получил от охраны и затих. Двое тем временем аккуратно раскапывали в снегу отверстие, опасаясь сделать лишний шаг, чтобы не провалиться самим.
– Готово!
Маша приблизилась к мужчине, руки которого были связаны за спиной, а сам он был поставлен на колени и уже не ругался, не поднимал глаз.
Она сделала знак, чтобы остальные отошли, не мешали ей общаться с приговоренным. Сама опустилась перед ним на колени, отодвинула с его лица растрепавшиеся волосы и провела рукой по небритой щеке.
– Не простить ли тебя? – прошептала ласково, почти с теплотой. – Что с того, что чужую женщину попользовал? Не велико злодейство, правда?
Мужчина поднял голову, посмотрел на Пришедшую Властительницу с удивлением и слабой надеждой.
– Но какими словами ты меня называл?! – в ее голосе появился ледяной холод и говорила она уже громко, чтобы слышали остальные.
Размахнулась, ударила его ладонью по щеке – со злостью, наотмашь.
Встала с колен.
– Кидайте жукам.
Пришлось отойти подальше, потому что потревоженные жуки стали вылетать из ямы, несмотря на зимний холод. Крик несся из под земли, пока темное, гудящее облако мельтешило над дырой. Потом все стихло и мелкие твари, постепенно снижаясь, снова скрылись в своем убежище.
– А Говорящий любил в муравейник ставить, – бесстрастно заметил Прыткий. – Даже не знаю, что хуже.
– Хватит болтать. Надо двигаться вперед! – Маша расстегнула шубу, ей стало жарко. Она подняла голову к чистому, звездному небу, обещавшему морозную ночь, а щеки ее горели, словно рядом был пылающий камин. Зачерпнула рукой снега, приложила к лицу. Она понимала, что дело не в теплой шубе. Знала, что распаляющая, тлеющая алым у нее внутри нить накаливания называется одним словом – власть!
Пошла дальше, обгоняя охотников, чтобы занять место впереди колонны и показывать направление, сверяясь с навигатором.
– Здесь нет ничего, – сказал один из искателей, Крапленый, когда Маша вывела их к университетскому складу. – Мы бы знали. Давно тут живем.
В голосе его чувствовалась насмешка. Но девушка еще раз посмотрела на экран смартфона, указала:
– Раскидывайте снег здесь.
Четверо охотников с недовольным видом принялись за дело. Пусть они и приняли ее, как своего руководчика, но в этой ситуации больше верили Крапленому.
Маша стояла в стороне, наблюдала за раскопками, хотя взгляд ее был неясным, мысли витали где-то далеко от этого места.
“Ведь семь же гребаных тысяч! Это больше, чем смогут собрать все гнезда для большого дела. Понятно, что надо еще научится их контролировать. В конце концов потребуются люди – тела, в которые можно колоть вирусные инъекции. Брать кого попало? Будет ли человек с дурным, сумасбродным характером, таким же мутантом? Или все его человеческое обнуляется? Придется проверять”.
– Есть!
– Нашли!
Она очнулась от размышлений, подошла к месту, где уже виден был освобожденный от сугробов вход в бетонное строение. Закрывала его стальная дверь, покрытая бархатом ржавчины, но настолько толстая, что и спустя столетия после того, как ее последний раз заперли, она не потрескалась, не развалилась. Кажется, раньше у нее был электронный замок, пришедший теперь в совершенную негодность. Вместо него кто-то навесил замок простой, но и тот за долгие годы заржавел, все его детали спаялись.
Несколько ударов увесистой палицей ни к чему не привели. Тогда Маша отогнала охотников, достала пистолет. Все, кто стоял рядом, вздрогнули от прозвучавшего выстрела. Железка, бывшая амбарным замком, звякнула, с искрами разлетаясь на несколько частей.
Трое мужчин принялись дергать скрипучую створку, с трудом смогли ее приотворить.
– Все, дальше не идет! – сказал один из них, вытирая пот со лба. – Но если захотеть, можно протиснуться.
– Можно – значит протиснемся.
Она совсем скинула шубу и пролезла в холодную складскую темноту. Включила фонарик на смартфоне, огляделась – голые стены, даже следов грабежа нет. Следом за ней в помещение проникли Прыткий и Крапленый. Последнему особенно не терпелось убедиться, что он прав.
– Я ж говорил…
Маша не обращала на него внимания, она осматривала противоположную от входа стену. Очистила от пыли круглое окошечко размером чуть толще пальца, и, будто за этим окошечком кто-то был, показала в него чудной рисунок, отображенный на экране смарта.
За стеной глухо стукнуло. Потом еще раз, уже сильнее – так, что вибрация прошла по полу и чувствовалась через ноги. Серая поверхность медленно поползла в сторону.
– Какую цивилизацию просрали, – бормотала себе под нос Пришедшая Властительница.

Глава 13.

Где-то под потолком затрещало, словно там разгорался костер. Дашка испуганно подняла голову, а Крил собрался уже встать на ноги, дотягиваясь с кровати до белых пластиковых панелей, когда непонятный шум стих и они услышали голос Захара Вайсмана:
– Не хотел вас отвлекать, ребятушки, но у нас неприятности. Кажется, станцию окружают. Выследили вас!
Кирюха недовольно скривился.
– Он что, подглядывал за нами?
– Нет, – Конопатая соскочила босыми ногами на холодный пол, стала одеваться. – Это штука такая в потолке, она голос на расстоянии передает.
– И откуда ты все знаешь… – он суетливо натягивал штаны.
– Хотя, – она пожала плечами, – может и подглядывал. Есть устройства, которые и картинку на расстоянии передают. Но что нам с того? Мне лично плевать. Он по таким картинкам соскучился, ему простительно. Пусть смотрит.
Они быстро поднялись наверх, где старик уже разложил на полу оружие – несколько огнестрелов, извлеченных из арсенального шкафа. Рядом стояли коробки, одна из которых распечатана и на пол из нее высыпана горка патронов. Вайсман размеренно изымал из этой горки один желтобокий цилиндрик за другим, вставляя их в кривую металлическую емкость.
Краем глаза он заметил гостей, махнул на стену с окнами.
– Посмотрите. Там они.
– Люди? – спросила Конопатая.
– А черт их разберет, – Захар отложил заполненную емкость, взял другую. – По виду люди, а что у них там внутри… Скоро узнаем.
Крил уже всматривался в уличный сумрак, рассеиваемый прожекторами. На некотором расстоянии от здания он действительно разглядел цепочку темных фигур. Держались они прямо, на двух ногах – непохоже на нелюдей. Большинство стояло на месте, но некоторые приближались, выставив перед собой такие же короткоствольные огнестрелы, как и те, что старик разложил на полу.
– Если на мониторы посмотрите, – сказал Вайсман, – увидите, что они со всех сторон.
– Будем отстреливаться? – спросила девчонка, когда в руках у нее оказалось оружие и несколько рожков с патронами.
– Не впервой, – заявил хозяин научной станции. – Приходят тут всякие раз или два в месяц… Потом запаришься их утилизировать. Но в этот раз что-то много, потому и решил, что неспроста они тут – видать, за вами шли.
Крил посмотрел на Конопатую, когда она тоже подошла к окну.
– Чувствуешь их?
Утвердительно кивнула.
– Люди?
Девушка отрицательно помотала головой.
– Черт! А выглядят, как люди.
– Я тоже… Выгляжу… – тихо ответила она. – Они как те, что приходили за листком на базар.
– Ладно! – крикнул им Захар. – Хватайте все, – кивнул на разложенные на полу автоматы и рожки с патронами, – сколько сможете унести. Только шмотки свои сначала наденьте, а то ведь прохладно снаружи.
Они поднялись по лестнице в темную каморку. Через двойной люк вышли на плоскую, заметенную снегом крышу.
– Эх, жаль нас только трое! Но ничего не поделаешь – я буду держать эти две стороны, а вы справа и сзади. Валите всех, без жалости! Не с добром они к нам пришли…
И тут же раздались первые автоматные очереди – Вайсман, уперев приклад в плечо, встав на одно колено у кромки крыши, поливал непрошеных гостей свинцом. Снизу ответили, засвистели пули над головами.
Конопатая тоже поймала чужака в перекрестие прицела, положила палец на спусковой крючок, стала давить на него… Но отпустила. Закрыла глаза, поникнув головой. Несколько раз с усилием выдохнула.
Она злилась, что ей нужно заставлять себя делать это. Был бы враг рядом, в шаге от нее, угрожал бы он ей и ее друзьям – убила бы, не успев задуматься. Но когда между ними почти сотня шагов и тот, что внизу, в перекрестии прицела – ведь он даже не видит ее! Целится совсем в другую сторону! Дашке сложно было убедить себя, что это самозащита.
– Тьфу, дура, – процедила со злостью. Схватила зубами сжатый кулак, прикусив его до боли. А потом – не глядя, наугад – полоснула в темноту долгим “тра-та-та-та-та”, опустошившим почти весь магазин. Попала или нет – не важно. Главное было заставить себя нажать на спусковой крючок и вот уже дело пошло. Те свистящие сгустки свинца, что прилетали снизу и сбивали рядом с ней снежные брустверы, лишь помогали. “Ах вы так?! Ну ловите же и от меня!”
В какой-то момент она оглянулась: старик перебегал от одной стороны крыши к другой, посылая вниз короткие, прицельные очереди. Рядом валялось несколько использованных рожков. У Крила так не получалось, он тратил гораздо больше патронов и вряд ли хоть половина из них достигала цели.
– Да сколько вас там, чертей?! – возмущался старик, с тревогой поглядывая на уменьшающийся боезапас.
Вдруг все стихло, последние выстрелы, которые сделали обороняющиеся на крыше, нашли свои цели и на людей навалилась звенящая тишина. Кажется, только ветер подвывал в ночи. Или это был чей-то голос?
– Отходят, – с удовлетворением заметил Захар. – Нам нужны еще патроны! Я спущусь вниз, принесу коробки. А вы следите за периметром.
Он скрылся в будке, торчавшей в самом центре крыши и казавшейся изнутри темной каморкой.
– За чем следить? – спросил Кирюха Конопатую, но она не ответила. То ли сама не знала, то ли слишком увлечена была разглядыванием местности у подножия неприступного здания. Им очень хотелось верить, что неприступного.
– Просто смотри, чтобы они не двинулись к нам снова, – сказала, наконец, Дашка. Она двигалась вдоль одной стороны крыши, поворачивала и шла вдоль другой, внимательно всматриваясь в то, что происходит внизу.
– Видишь, сколько тел на снегу? – поинтересовался Крил.
– Некоторые в стороне, свет их не достает. Думаю, около двенадцати или даже пятнадцати.
– А сколько всего было чужаков?
– Пожалуй, с полсотни, если не больше.
– Вернутся, как думаешь?
Девушка недолго раздумывала, потом ответила:
– Сами они и отходить бы не стали, лезли бы напролом, пока все не сдохнут. Или пока нас не задавят. Но кто-то дал им команду отойти. А если есть среди них кто-то умный, значит просто так он от своего не отступится. Сидит где-то там, – она кивнула на темноту, в которой скрывалось застывшее, занесенное снегом озеро, а еще дальше лес, – соображает, сколько нас, долго ли отстреливаться сможем, какие у нас слабые места.
– А какие? Слабые места?
– У него спроси.
Из будки появился запыхавшийся Вайсман. Он приволок несколько коробок с патронами и тут же стал заряжать их в опустевшие рожки.
– Что, тихо пока?
– Тихо, – ответила Конопатая. – Хоть бы парочку часов так же тихо… Если тот, кто у них за главного, будет долго соображать, то они сами передохнут.
Старик удивился:
– Чего это вдруг?
Дашка покосилась на Крила, но тот молчал и даже будто не слушал их разговор, выглядывая за парапет. Решил – пусть сама рассказывает то, что посчитает нужным.
– Фальшивые они, – ответила девчонка.
– Хм. Не похожи на мутантов. Темно, конечно, да и близко мы их не подпустили, но я ж видел – люди!
– Не все люди то, чем они кажутся. Думаешь, чего лезут? Не получается сотворить надежное воплощение, дохнут. А в листочке расписано, что да как. Вот и отправляет их хозяин пачками по наши души, потому как знает, что у нас эта информация.
– Что за хозяин? – Захар даже перестал заряжать патроны, внимательно смотрел на Конопатую.
– Откуда мне знать…
Он вновь принялся засовывать в магазин желтые цилиндрики, но медленно, уставившись в истоптанный снег под ногами. И без того многочисленные морщины на его лице стали еще глубже, он напряженно размышлял.
– Странные дела… Не слышал я о таком.
“Откуда ж тебе слышать?” – подумала Дашка. – “Сидишь тут безвылазно, одними слухами кормишься”.
Ветер стих. Тучи, посылавшие на землю снежные заряды, разбежались, открывая звездное, ночное небо. Это были самые холодные часы, когда полночь давно минула, а рассвет еще и не думал заниматься. В такое время хотелось спуститься в комнату, где теплый воздух, кровать и толстое одеяло. Забраться под него с головой, повернуться спиной к Кирюхе, прижаться, чтобы чувствовать – рядом человек. Настоящий. Надежный.
Конопатая тряхнула головой. Нельзя давать слабину! Только не сейчас.
– Слышь, дед… Какие в нашей обороне слабые места? – все-таки решил поинтересоваться Крил.
Вайсман усмехнулся.
– Немудрено догадаться – какие. Мало нас! Вроде и оружие есть, и боезапас на сто лет вперед. Ладно, пусть не на сто. Но с годик мы с вами могли бы отстреливаться. Хоть с утра до вечера. Вот только если они навалятся со всех сторон, да дружною гурьбою, да еще с лестницами… Втроем не отбиться.
– Идут, – спокойно сказала Конопатая.
Крил вскинул германову винтовку, посмотрел через оптику.
– И как ты их разглядела?
– Почувствовала.
Грохнул выстрел.
– О, надо же – попал! – парень радостно перезарядил оружие и снова стал целиться.
– Пока с одной стороны идут, – сказал Захар. – Странно.
Грохнуло еще раз.
– Черт, мимо!
Те, кто надвигался на них тесной толпой, даже не реагировали на выстрелы. Они продолжали упрямо шагать, становясь все ближе и ближе.
– Хватит баловства, – старик забрал у Крила винтовку, воткнул ее прикладом в сугроб. – Бери автомат! А то поздно будет...
Затрещали короткие, прицельные очереди. Не такие точные, как из снайперского оружия, но с одним несомненным преимуществом: если не находила цель одна пуля, так находила вторая или третья. Пусть даже десятая – толку от автоматов было больше.
– Много их, – ворчал Вайсман. – Не успеем всех положить, пока они к станции идут. Ну ничего, лестницами дураки не обзавелись, наверх не залезут. Добьем прямо под стенами.
Конопатая вдруг опустила свой автомат.
– Надо уходить вниз.
И тут же громко, переходя на крик:
– Вниз! Быстрее!
Потянула за руку Крила, оглядываясь на Захара.
– Да бегом же ты, старый идиот!
Дед еще секунду сомневался, недоумевая – что случилось? Но поверил девчонке – очень уж испуганное у нее было лицо! – решил, что все вопросы можно задать потом.
Захлопнули дверь будки, блокируя ее старым, но надежным замком. И еще до того, как закрыли за собой стальной люк, ведущий на лестницу, услышали сильный удар. На двери появилась вмятина. Старик посмотрел на нее с удивлением – он еще не успел испугаться и осознать, что произошло. Конопатой снова пришлось приводить его в чувство, подталкивая, заставляя спускаться по лестнице.
Когда они оказались в зале, Вайсман в недоумении развел руками:
– Какого черта?! Почему? Не могли они забраться на крышу! Да еще так быстро.
Он смотрел то на Дашку, то на Кирюху.
– Ох, ребятушки, что-то вы мне не договариваете.
Наверху снова послышался удар, хоть и казавшийся отсюда глухим и совсем не страшным. Кто-то ходил по крыше и за окном мелькнула тень, следом за которой последовала еще одна, и еще...
– Они же не могут так просто ползать по стене, – все еще сомневался старик.
– Эти могут, – возразила Конопатая.
Подошла к Захару, протянула руку, касаясь его сморщенной ладони.
– Ты слышал про оборотней?
– Не бывает никаких… – но замолчал, в ужасе глядя на ее пальцы, которые на глазах темнели, вытягиваясь, заостряясь когтями. Поднял голову и заметил, что ее милое лицо теряет привычные, человеческие очертания. Дашка смотрела на него потемневшими зрачками.
Отдернула руку, отвернулась. Ей потребовалось совсем немного времени, чтобы стать прежней – милой, рыжеволосой девчонкой.
– Извини. Не хотела тебя пугать. Но так проще, чем объяснять и доказывать словами.
Поглядела наверх, откуда продолжали доносится удары.
– Сломают? – спросила спокойно, словно и не опасаясь этого.
– Сломают, – пробормотал старик, все еще не сводивший с нее глаз. – Дверь не выдержит. А люк… Люк должен устоять.
Он сделал шаг по направлению к девушке. Видимо, ученый в нем имел больше власти, чем испуганный дед.
– Значит ты, как и они, можешь трансформироваться? Серьезно? Ты – первая генерация?!
Обошел ее кругом. Тихо выругался непонятными словами, оставшимися еще от прежних людей.
– Сколько тебе лет?
– Какая разница? Сам должен понимать.
– Ах да, конечно… Это ведь еще до Инфекции. И та информация, что спрятана в меристемной карте… Ну, в листочке этом – она о том, как создавать таких же? Таких, как ты? Почти вечных, меняющихся по собственному желанию?
Конопатая кивнула.
– Думаю, да.
– Это упрощает поиск. Если все данные касаются генетики, то нужно лишь скормить их биохим-синтезатору.
Видно было, что глаза у Захара загорелись. Страсть к познанию была тому причиной или банальная жажда наживы, власти над миром – в любом случае Дашке это не нравилось. Ей казалось, что она снова чувствует то минувшее, оставшееся в памяти лишь обрывками, заставляющее думать о себе, как о подопытной зверюшке. Нет уж! Хрен вам! Никогда больше супермутанты не станут лабораторными крысами!
– Что? – спросил ее Вайсман. – Смотришь на меня, будто я тебе денег должен.
– Мы пришли сюда не потому, что хотим запихать эту дрянь в машину, штампующую мне подобных.
– Синтезатор штампует не живых существ, а инъекции. Но, позвольте спросить, зачем же вы тогда явились? Не то, чтобы мне было неприятно снова видеть людей, скорее наоборот, но учитывая обстоятельства...
Он поднял голову, прислушиваясь к звукам на крыше, к шагам тех, кто явился следом за Крилом и Конопатой.
– Пожалуй, я мог бы пожить и один, лет еще с десяток. Чем столько гостей сразу.
– Да Ратник просто выгнал нас с базара, – решил встрять в разговор Кирюха.
– И ничего не выгнал, – возмутилась Дашка, одаривая приятеля недружелюбным взглядом. – Он должен заботиться о городе, а мы представляли для Южного базара опасность. За нами же охотились!
– Так я и говорю – выгнал.
Щеки у Конопатой зарумянились. Хоть Ратник и не был ей чужим человеком и она готова была за него заступиться, но сейчас чувствовала, что Крил прав. Избавился от них дядюшка. Выставил за дверь.
Очередной удар где-то там, на лестничной площадке, заставил их прекратить спор. Следом послышался жалобный скрежет.
– Люк выламывают, – прошептал Захар. – Вот ведь силища!
– И что потом? – спросил Кирюха. – Ворвутся сюда?
– Тут еще одна стальная створка. Такими темпами им на полчаса работы.
– Слышь, дед – а давай им оставим листок! Сами спустимся еще ниже, люки ведь между каждым этажом. Твари найдут, чего им надо, и свалят!
– Хрен они свалят. Вот ты бы стал оставлять свидетелей, забирая в чужом доме что-то ценное? Тем более мы могли все, что надо, скопировать.
– А мы скопировали?
– Разве я похож на идиота? Конечно скопировали!
– Тогда, пожалуй, да – живыми они нас не оставят.
Люк наверху сдался. Ударился металлом о ступени и тут же застучали по лестнице шаги, будто вниз несся табун давно не существующих лошадей. Бум! Новый удар, теперь уже в тот люк, что оставался последней преградой между тремя людьми и сворой злобных тварей. Захар, Крил и Конопатая завороженно наблюдали за тем, как на металле появляются отметины.
– Хватайте в арсенале все, что сможете унести! – опомнился Вайсман. – Иначе останемся с голыми руками, на первом уровне и в подвале оружия нет!
И сам бросился вынимать из металлического шкафа стволы – ни разу не использовавшиеся, еще источающие запах смазки.
Обитатели научной станции два раза спускались вниз, перетаскивая то, что могли унести в руках, потом Захар сказал, что “дальше без него”. Устроился напротив помятого люка, проверил автомат.
– Когда сорвут железку, я их немножко пощекочу, а вы пока улепетывайте.
– Эй, погоди! Ты еще не так стар, чтобы…
– Да не собираюсь я помирать! – перебил Крила Вайсман. – Еще чего – из-за вас собой жертвовать! Отойду следом. Нужно же кому-то прикрывать, а то всех троих положат. Вы только люк там, внизу, не запирайте, пока я не спущусь. И оружие наготове держите.
Конопатая как раз скидывала с плеча связку этого оружия, прямо на пол, посреди коридора в жилом отсеке, когда сверху донесся грохот металла и звуки выстрелов. Кирюха хотел было рвануть туда, но девчонка остановила его.
– Не ходи! Там уже все.
– Надо помочь деду!
– Он справится, ты будешь только мешать. Встань рядом со мной! Вот, держи автомат.
Но Крил отложил его в сторону, проворчал:
– Я лучше из арбалета. Пространство небольшое, толпой не ломанутся.
Зарядил стальную северодвинскую стрелу, встал поближе к приоткрытому люку, готовый в любой момент заблокировать его тяжелым замком.
На минуту стало тихо и они даже подумали, что старику конец. Но, видимо, все было наоборот – это Вайсман разобрался с одной порцией врагов и поджидал следующую. Вскоре стрельба возобновилась, теперь с удвоенной силой: по звону рикошетящих пуль можно было догадаться, что огонь ведут и по старику. Два или три раза свинец залетал на лестничную площадку, вспыхивая от ударов снопами искр.
Дашка и Крил напряженно вслушивались, стараясь вычленить из этой какофонии звуков человеческие шаги. Но старик продолжал отстреливаться, не желая спускаться, не обращая внимания на то, что патроны у него вот-вот закончатся.
– Уходи оттуда, дурак! – не выдержала Конопатая, крикнула в щель между створкой и дверным проемом. Повернулась к Крилу, посмотрела на него с удивлением, почти возмущением. – Он что, в самом деле тупой?! Его же загрызут!
Дед скатился по лестнице кубарем, преследуемый шальными пулями и жутким рычанием. Он и сам мало чем отличался от дикого зверя – волосы растрепаны, глаза выпучены, орет что есть мочи:
– Закрывайте! Закрывайте, чтоб вас раскуролесило! – и вдогонку снова какие-то чудные, не нынешнего времени слова, от которых хотелось одновременно вздрогнуть и улыбнуться.
Замок лязгнул, металл вцепился в бетон. С той стороны еще шумели, но приглушенно и – хотя бы ненадолго – безвредно.
Вайсман упал на спину. Он тяжело дышал, но крови на его одежде видно не было.
– Не ранен? – спросила девчонка.
Он помотал головой.
– Неа.
Конопатая вздохнула, принялась готовить новые магазины, заряжая в них патроны.
– Еще полчаса?
– Неа, – повторил Захар, хоть и по другому поводу. – Там они люки вместе с коробкой выбивали, потому что толщина стен не бог весть… А здесь, на нижних уровнях, совсем другой коленкор! Сделано, как в хорошем бункере. Могут и сутки долбить, а то и дольше.
– Ну а потом? – осторожно спросила Дашка. – Пробьют?
Дед встал, погладил седую бороду.
– Все можно пробить, если очень захотеть. Но хитрые, бесовские отродья! На ходу тактику меняют. Или подсказывает кто… Сначала ведь со стрелковым шли, как люди. Потом, чтоб на крышу забраться и силой внутрь пробиться, трансформировались. А уже внутри полезли и так, и эдак. Двое, правда, у меня на глазах свалились без всяких причин, я по ним даже не стрелял.
Почти час твари бились в створку люка, погнули ее, как смогли, но проход так им и не открылся. Все затихло и Захар совершенно уверился, что в ближайшие сутки никто их побеспокоить не сможет. Он не стал сверлить люк внимательным взглядом – положил на пол автомат, пошел куда-то по коридору, бросив через плечо: “я в кладовую, надо придумать что-нибудь пожрать”.
Крил проводил его взглядом, сказал уставшим голосом:
– Знать бы хоть – кто они? Эти, наверху. Может, договорились бы с ними. Не с мутантами, понятное дело, а с тем, кто командует. Чего-то ведь нужно этому командиру.
– Понятно – чего, – ответила Конопатая. – Если он уже научился производить своих недолговечных друзей, которые ради начальника и в огонь, и в воду, так все, что ему теперь нужно, это научиться делать их слегка подолговечнее. Желательно, как я.
– Чего ты мне рассказываешь? Сам все понимаю, не маленький. Я о другом. Что, если это ради лучшей жизни? Вот найдут они последние свидетельства, уничтожат их и никто больше не станет создавать разные… – он стукнул себя по голове. – Как дед их называет?
– Генерации?
– Да. Генерации.
Она улыбнулась.
– Кирюш, только не обижайся, но рассуждаешь ты и в самом деле как маленький ребенок. Пытаешься выдать желаемое за действительное.
– Почему?
– Потому что никто и никогда не откажется от таких возможностей.
Крил с недовольным видом прошелся по коридору.
– Ну конечно, куда мне…
Конопатая следила за ним грустным взглядом.
– Обиделся, вижу. А я ведь не к тому, что мне двести, а тебе… сколько? Двадцать?
– Вот и не разговаривай со мной, как двухсотлетняя! Пока девчонку из себя строила, тебе это больше подходило.
– Я к тому, – продолжила она, – что ты хочешь верить в добро, в то, что даже эти… – показала на потолок, – делают свои дела ради чего-то хорошего. Ради того, например, чтобы снова природа распоряжалась, а не инъекции всякие. Но жизнь – она другая. И если я знаю это, то почему должна скрывать от тебя?
– Просто ты одна из тех, у кого всегда все плохо.
Дашка задумчиво уставилась в пол, выложенный плитками.
– Кто-то в семье должен быть недоверком.
Вернулся Захар, принес две тарелки горячего супа. Что-то там плавало и несло от этого по коридору таким ароматным следом, что невольно начинала во рту слюна выделяться.
– Вот! – вручил им тарелки с ложками. – Это вредная еда, из пачки. Вкусовых добавок там столько, что ваши дикие рецепторы будут в шоке. Но с моей стороны было бы преступлением в такой момент, да еще имея микроволновку и сублимированные продукты, тратить время на приготовление всяких борщей. Перебьетесь!
– Как-нибудь я распрошу тебя о том, что ты сейчас пытался объяснял, – заметил Крил, зачерпывая еду ложкой.
Он поглядывал на подругу, на то, как она неторопливо истребляет содержимое тарелки – совершенно равнодушно, без эмоций. Казалось, подсунь ей сейчас еловой коры, она бы и ее пережевала с той же пустотой во взгляде.
– В семье? – спросил ее Кирюха, когда дед снова ушел в другой конец коридора, а Дашка, наконец, доела суп.
– Что?
– Ты сказала “в семье”. Мы семья?
Не нужно было говорить “да”. Не нужно бросаться друг другу в объятия и делать то, что делают мужчина и женщина, когда считают себя одной семьей. Им достаточно только взгляда, в котором отражается все. И прощенные обиды, и обещания верности, и страх друг за друга, потому что их загнали в бетонную ловушку, и никто не знает – сколько там врагов, зато хорошо известно, что помощи не будет. Каждому за себя не страшно, но он боялся за нее, а она за него. И ничего с этим нельзя было поделать.
– Нужно поспать, пока тихо. Когда еще будет такая возможность?
– Пойдем в комнату? – она коснулась кончиков его пальцев своими.
Крил отрицательно помотал головой.
– Лучше здесь, на полу. Спокойнее как-то. А то будешь лежать на кровати, прислушиваться к каждому шороху… Здесь сразу станет ясно, когда начнут ломать.
Устроились на почтительном расстоянии от входа – следовало оставить безопасную дистанцию на случай прорыва. Позади тоже оставили изрядную часть коридора и многочисленные двери в жилые отсеки, где можно было укрыться. А в конце этажа, по словам Вайсмана, еще и спуск в подвал, но это на крайний случай – не хотелось им забираться в подземелье, подписывая себе приговор.
Ломать стали под утро, если верить круглым часам, висевшим на стене. Сначала долго шуршали чем-то по ту сторону люка, потом стали бить по нему тяжелым, но не так, как это делают, чтобы сорвать с петель стальную створку. Скорее было похоже, что пытаются разобрать запорный механизм. И когда снова все стихло, старик, стоявший в коридоре рядом с Конопатой и Крилом, прислушивающийся своим правым ухом, которое, видать, слышало лучше, чем левое, вдруг дернул рыжую за рукав, увлекая ее в одну из комнат.
– Сюда! Быстро!
Через секунду после того, как все они покинули коридор, раздался оглушительный грохот. Мимо входа в комнату полетели большие и маленькие куски бетона, пронесся гнутый, исковерканный люк. Коридор наполнился дымом, но стоять и ждать, когда он рассеется, а уши снова будут слышать, осажденным было нельзя. Подхватив оружие, Захар, а за ним и Кирюха с Дашкой, выскочили из комнаты. Впереди – там, где еще недавно был запертый вход на этаж – зияла мутная из-за дыма и пыли дыра. И через нее уже кто-то перелезал, карабкался, проникая внутрь.
Старик открыл огонь не задумываясь. К нему присоединились и два других автомата. Зазвенели падающие на пол, почти неслышимые из-за выстрелов гильзы. Первые несколько тварей так и остались лежать на входе – они были безоружны, рассчитывали только на внезапность, свои когти и зубы. Но за ними появились другие, больше похожие на людей. Пули полетели и с той стороны.
Рассредоточились так, как договорились заранее: Крил в одну из комнат по правую сторону коридора, потому что одинаково хорошо стрелял с любой руки, Вайсман напротив, на левой стороне, но присев на колено, а то и лежа, чтобы не мешать Дашке, которая стояла в следующем дверном проеме позади него.
Иной раз кому-то приходилось прятаться в своем отсеке, если чужаки начинали лупить именно по нему. Но общими усилиями натиск удавалось сдерживать.
– Все, у меня последний магазин! – крикнул Кирюха.
– Я тоже почти пустой! – ответил старик. – Отходите на две секции назад, пока я прикрываю!
Не давая себе опомниться, вжав голову в плечи в страхе от пролетающих рядом пуль, Крил перебежал на новую линии обороны, где уже был разложен готовый к бою запас автоматных рожков. Краем глаза парень заметил, что и Дашка добралась до своего укрытия. Он высунулся из-за дверного косяка, выставляя заряженный автомат.
– Дед, давай назад! Мы на месте!
Захар отбросил пустой магазин, неуклюже поднялся и, согнувшись в три погибели, засеменил в их сторону. Он почти добежал, когда свинец догнал его и грубо толкнул в плечо. Старик глухо вскрикнул, упал, растянувшись на полу.
– Черт! Не вставай!
Крил подобрался к нему, схватил за руку, затаскивая в свой отсек, оставляя широкий, красный след на белых плитках коридора.
– Сильно зацепило?
– Мамку твою зацепило, когда они с папкой тебя делали! А меня ранило! Ранило меня! Огнестрельное у меня, кретин!
Послышался крик Конопатой:
– Я одна долго не вытяну! Их слишком много!
– Да чтоб вас…
Парень выглянул, отправил в ползущего неприятеля несколько длинных очередей. Ненадолго выстрелы с той стороны стихли – то ли патроны подносили, то ли мертвые тела растаскивали… Крил посмотрел на Дашку.
– Надо уходить в подвал. Здесь не выстоим, а там можно закрыться.
– Надолго?
И сам понимал, что ненадолго. Взорвали один люк – взорвут и второй. Но разве есть другие варианты? Еще минут пять и каждого отыщет своя пуля. Он рассовал за пояс оставшиеся магазины, схватил старика за лодыжку и, пока по ним снова не начали стрелять, потащил его в дальний конец коридора. Конопатая пятилась следом, готовая в любую секунду открыть огонь.
– Господи, осторожнее… – ворчал Вайсман. – Я сейчас сдохну!
– Не сдохнешь, – успокоила его девчонка. – В подвале перевяжем.
Они стащили его вниз по лестнице, не слишком опасаясь того, что старик может удариться о ступеньки головой или раненым плечом – сейчас главное сделать все быстро. А его ругательства и проклятия можно потерпеть.
Крил, снова поднявшийся на первый этаж, со злостью разрядил остаток боезапаса и только тогда закрыл очередной люк.
В подвале было сумрачно, он освещался не яркими светильниками, а редкими точками светодиодов. Кроме того здесь было холодно – помещение огромное, занимает почти все пространство под станцией, поддерживая ее колоннами и внешними стенами. Обогревать такое затратно и бессмысленно, ведь здесь никто не живет. Для хранения некоторых продуктов оно даже лучше, когда холодно.
– Где аптечка?
– Держи.
Крил протянул рыжей брезентовую сумку из запасов самого Вайсмана. Захар уже перестал ругаться – кажется, он немного пришел в себя.
– Чо там? Почему тихо? – вертел головой, хотя Конопатой это мешало снимать с него одежду, обрабатывать и перевязывать рану. Она достала инъектор, вколола ему в предплечье, не особо разбираясь – успокаивающее, обезболивающее…
– А в кого же им стрелять? Мы то здесь.
– Здесь и сдохнем, ребятушки…
– Ну сдохнем, так сдохнем, – она зафиксировала на его груди эластичную ленту с впитывающим слоем. Глянула украдкой на Крила. Он тоже смотрел на нее: умирать не хотелось обоим.
Сверху снова что-то ударило – взялись за последнее препятствие. Теперь, пожалуй, нет места беспокойствам о еде или питье. Не дадут им здесь долго в прятки играть. Боезапаса еще хватит, можно отстреливаться, когда начнут штурм. Но потом их завалят телами и тогда все, крышка.
– Мы не можем сдаться? – тихо спросила Конопатая.
– Не знаю, – Крил кусал губы. – Даже если нас захотят взять живыми, если они пришли не просто для того, чтобы убить… Что могут с нами сделать?
Он схватил Дашку, прижал ее к себе так крепко, как только мог. “Неужели все? Столько пережить вместе… И в каком-то подвале…”
Наверху вдруг грянула автоматная очередь. Потом еще одна. Звуки быстро перерастали в ожесточенную перестрелку. Это не давало повода на что-то надеяться, но… Господи, как же хотелось!
– Что у них происходит? – спросила Дашка, понимая, что Крил знает не больше ее.
– Да уж вряд ли дедовы трусы делят.
– Значит… пришел кто-то еще?
Он не стал отвечать, боялся спугнуть своими предположениями удачу, призрачный шанс на то, чтобы пожить еще немного. Еще лет пятьдесят или шестьдесят – двести ему не нужно. Вот Конопатая пусть живет дольше, ей на роду написано. Глядишь, успеет застать лучший мир.
Стрельба длилась очень долго, минут сорок или даже час. И смолкла она внезапно. Просто сменилась в одно мгновение на вязкую, густую тишину. Захар к тому времени отключился – подействовало лекарство – и Крил не стал его трогать, перешагнул, осторожно поднялся по лестнице, оглядываясь на Конопатую, которая бесшумно ступала следом.
Он приложил ухо к холодному металлу люка. Долго прислушивался, но так и не смог различить ни шороха, ни звука шагов. Да и не мудрено, через такую-то створку. В ответ на немой дашкин вопрос покачал головой – “ничего”. Они ждали еще, а потом еще, не решаясь выглянуть наружу, надеясь, что если там кто-то есть, то он сам выдаст себя. Но с той стороны, казалось, царила такая же тишина, как и здесь. Мертвая тишина.
“Я открою” прошептал он одними губами, перехватывая автомат поудобнее. Девчонка спустилась на несколько ступеней ниже, не выпуская его, однако, из поля зрения. Щелкнул замок. Не слишком громко, но им показалось, будто ударили в колокол. Люк приоткрылся с предательским скрипом – пожалуй, если на этаже кто-то и был, он все равно их уже услышал и нет причин растягивать “удовольствие”.
Толкнув створку, Кирюха проник в коридор, засыпанный гильзами, испачканный кровавыми пятнами. В дальнем его конце стоял только один человек, он рассматривал что-то среди мертвых тел, но на появление Крила отреагировал, повернул голову. Сделал несколько шагов навстречу, перешагивая через мертвецов.
– А я тебя знаю, парень.
Человек поправил черную накидку.

Глава 14.

На потолке открывшегося помещения хотела разгореться, но никак не могла этого сделать старая лампа, свет которой отливал голубым. В бледном, мерцающем сиянии, вошедшие разглядели стол, за которым сидел человек – мумия, обтянутая иссохшей кожей, одетая в армейский комбинезон. Рука неизвестного до сих пор тянулась к надежному, как все механические детали, переключателю. В каком он был положении – не разберешь, весь пульт покрылся серым налетом.
Маша смахнула пыль, прочитала: “Гермоворота – закрыто, QR-код, открыто”.
– Хороший мальчик, все правильно сделал, – хотела погладить его по остаткам волос, но мумия не снесла прикосновения, посыпалась с сухим перестуком. – Упс!
Впрочем, Властительнице уже не было дела до дежурного, который успел перед смертью включить ворота в режим “открыть по предъявлению QR-кода”. Она обратила все свое внимание на стеллажи, заставленные аккуратными упаковками, на каждой из которых имелась бирка.
Маша окинула взглядом одну полку, другую… Прошла между рядами стеллажей, высвечивая бирки фонариком, сдувая с них пыль. Через пару минут вернулась к столу и костям дежурного. С вызовом заглянула в лицо Крапленому.
– Ну вот, даже химичить не придется. Все уже лежит готовенькое! А ты чо там говорил?
Охотник стушевался, стыдливо отворачиваясь. Но девушка взяла его за подбородок, снова повернула к себе.
– Не надо чесать своим поганым языком без дела. Ясно?
Он кивнул. В этот момент Крапленому вспоминалось, как скидывают в жучью яму нарушителя ее слова, как верещит там несчастный, поглощаемый темной массой насекомых-хищников.
Мужчина облизнул пересохшие губы. Потоптался на месте, ожидая, что Пришедшая и ему придумает наказание, но Маша уже отвернулась от него, она раздавала приказы, уточняя, какие упаковки забирать со стеллажей.
– Ты смотри-ка – и детонаторы на месте… Осторожнее, криворукие! Уроните – разорвет всех к чертовой бабушке!
Вещество в упаковке не должно было среагировать даже на сильный удар, но Маша считала, что дикарей лучше запугать, пусть с ценным материалом ведут себя аккуратно.
Пришлось навьючить дюжину охотников для переноски взрывоопасного груза. Маша приказала – пусть идут рядом, у нее на глазах. Чтобы и по нужде никто самовольно не отлучался.
Когда они уже были далеко от города, она все-таки разрешила отряду встать на ночевку. Пластид сложили в одном месте, рядом с Властительницей. Никогда еще ей не приходилось с таким ожесточением бороться с бессонницей! И вовсе не потому, что она буквально находилась на пороховой бочке, а из-за груза ответственности, тяжкой глыбой навалившегося на нее вместе с властью. Все эти люди, что окружали ее сейчас, что отправились в дальний путь с оружием в руках, верили – она знает куда идти, что делать, как добиться успеха. Ценой ошибки для нее может стать не только влияние, но и сама жизнь.
– Властительница! Эй! Проснись!
Маша вздрогнула, привстала на лежанке. Рядом стоял, склонившись, Прыткий.
– Что? – спросила она.
– Вернулись посланные за Говорящим.
Девушка отыскала среди вещей фляжку с водой, сделала два больших глотка. Поднялась.
– Идем!
Прыткий привел ее к общему костру, у которого грелись несколько человек. Все они, завидев Властительницу, выпрямились и тут же отошли во тьму, оставляя Машу наедине со своим командиром. Человек был ранен, окровавленные повязки опутывали его тело в нескольких местах. Было видно, что стоять ему тяжело.
– Садись, – холодно сказала она, предчувствуя нехорошие новости. – Рассказывай.
Он кивнул с благодарностью, опустился на брошенную у костра куртку.
– Нас ждали. Они знали, откуда мы придем. Да и вообще… О том, что придем.
– Я отправила двадцать три человека, а с Говорящим ушли пятеро.
– Да, но у них быстрые огнестрелы. Почти половину наших положили до того, как мы смогли ответить.
– И что? Дальше что было?
– Мы окружили их. Со мной лучшие искатели гнезда, так что… К заходу солнца все было кончено.
– А Говорящий? – спросила Маша в нетерпении. – Я не вижу его головы!
– Прости, Пришедшая Властительница… Он… Он словно растворился во тьме. Казалось, что мы все время держали его в кольце, прорваться было невозможно, но в какой-то момент он исчез. Мы обыскали все – никаких следов!
– В лесу?
– А?
– Дело было в лесу? Среди деревьев?
– Да, конечно. Там же везде лес, куда ни…
– Сколько тел нашли?
Раненый ответил едва слышно:
– Три.
– Три?! – громко переспросила Властительница. – То есть вы даже не всех сопровождающих прикончили? Он что – не один ушел?!
Охотник опустил голову, не решаясь даже оправдываться.
Злобно сплюнув, Маша развернулась и пошла прочь. Ее догнал Прыткий, решился спросить:
– Накажем?
Она усмехнулась.
– Больше, чем он уже наказан? Учитывая нынешний травкоприкладывательный уровень медицины я буду удивлена, если он вообще выживет. Дурачье… По верхам надо было смотреть! Тоже мне – лучшие искатели гнезда.
Достала смарт, поглядела на время: четыре часа утра. Но сон улетучился. Не стоило и надеяться, что, завалившись на лежанку, укрывшись теплой шубой, можно заставить нетерпение и жажду действий испариться.
– Жди его теперь из-за любого пригорка, с каждого дерева! – ворчала Пришедшая. – Черт. Думала хоть от этой проблемы избавлюсь, так ведь нет.
Щелкнула пальцами, привлекая внимание Прыткого, который успел благоразумно отойти в сторону, оставляя Машу наедине с ее злобой.
– Мою охрану усилить. Еще десять… Нет, пятнадцать человек! Чтобы были рядом, а самым глазастым все время смотреть на окружающие деревья. Если заметят что-то странное, любое движение – пусть лупят из арбалетов не задумываясь! Да, и командуй подъем. Будем выдвигаться.
– Часа три всего и отдыхали, – робко заметил он.
– Мне уже не спится – что я, ждать вас должна?
Маша сверилась с навигатором, повела сонный отряд по старому шоссе. Ночь выдалась морозной и снег под ногами затвердел, можно было шагать без снегоступов. Со всех сторон хрустело под башмаками, топчущими наст – шум от трех сотен человек мог отпугнуть любую стаю нелюдей.
Властительницу догнал искатель, который в другое время отвечал бы за верное направление, но сейчас Маша сама указывала охотникам, куда идти.
– Через секвохи?
– Угу.
– Отойти бы, чтоб не по самой дороге.
– А то что?
“Действительно, что?” Он огляделся и сам поверил – такой армии нечего боятся!
Стрела, почти бесшумно появившаяся из глубины леса, пробила ему горло. Искатель захрипел, упал на колени. И несчастному уже не было дела до того, что на колонну с разных сторон посыпались топорики и другие стрелы, что вокруг кричали и стонали, падали те, кому не повезло так же, как ему.
– На снег! Всем лежать! – надрывала голос Маша. Она не думала, что так у них больше шансов остаться в живых, но мечущиеся люди мешали стрелять из автоматов.
Она выпустила короткую очередь над головами и это подействовало: многие стали падать, вжимаясь в ледяной наст.
– Ненавижу панику, – сказала она, среди шума никем не услышанная. Сказала не со злостью на охотников, а с досадой на саму себя, потому как тошнотворный ужас, подбиравшийся к ее хрупкой шейке холодными пальцами, готов был вот-вот сжать добычу мертвой хваткой, заставить девушку сдаться, бежать куда глаза глядят.
– Хрен вам.
Приклад в плечо. Целиться нет смысла: темно, да и кто его знает – где там, за кустами и деревьями, те, кто на них напал? Она просто методично поливала свинцом все пространство перед собой.
Еще семь охотников, вооруженных автоматами и кое-как обученные ими пользоваться, стреляли рядом с ней, развернувшись в разные стороны. Одному тут же прилетел топорик, забрызгав левую щеку Маши красным – парень свалился, не издав ни звука. Она подобрала его автомат, сунула в руки одному из тех, кто лежал на снегу.
– Вставай же, черт тебя… Держи вот так. Дави пальцем здесь. Смерть полетит отсюда, так что смотри, чтобы дуло не на своих было направлено. Понял?
Парнишка оказался сообразительным, пересилил страх перед грохотом и огнем, который изрыгала адская машина. Поглядывая на Машу, делал, как она.
До того, как убийственный вал вражеских орудий ослабел и сошел на нет, еще одна стрела успела чиркнуть по коре секвохи рядом с Властительницей. Щепки посекли ей лицо, едва не угодив по глазам, но девушке повезло – в последнюю секунду она вздрогнула, отворачиваясь в другую сторону.
– Не стрелять!
Охотники прекратили огонь. Лишь тот, которому автомат достался случайно, еще пару секунд посылал в неизвестность короткие очереди. Но вот и его оружие смолкло: щелк, щелк, щелк – закончились патроны.
Маша чувствовала, как бешено колотится в ее груди сердце. “Неужели отбились? Напугали их огнестрелами? Стоит ли доверять наступившей тишине?” Она посмотрела на Прыткого. Даже в сумраке ночи, разбавленной бликами от языков костра, лицо его казалось белым, как снег. Не стала трогать мальчишку, обратилась к одному из тех, кто не раз водил охотников на большие дела:
– Что скажешь, Смекливый?
Тот выдернул стрелу из горла убитого искателя, закрыл ему глаза.
– На нежданность они рассчитывали. Позиции хорошие заняли. В темноте, да врасплох – могли небольшим числом нас перебить. Но потому и отошли, что мал отряд, другой причины не вижу. Видать, еще и вы их здорово покосили из этого… – он кивнул на горячий ствол автомата.
Маша кивнула. Вернулась к Прыткому.
– Все? Ушла трясучка? Бери людей, сколько сочтешь нужным. Обшарьте все двумя группами по правую и левую руку от линии секвох. Только быстро! Может, не успели они далеко уйти.
– Валить всех?
– Нет. Кого сможете – приведите живыми.
Пришедшая злобно оглядела лес вокруг. Она его тихо ненавидела. Там, где прошли ее детство и юность, не было таких зарослей, лишь скалы, да редкие кусты. И шумное, пенистое море. Маша закрыла на мгновение глаза, представляя, как дует ей в лицо свежий, соленый ветер, кричат чайки, охотящиеся за морскими мухами. Как же ей хотелось вернуться туда!
Ближе к рассвету вернулась та группа, которую вел Прыткий. Без успеха. А сразу за ней и вторая, во главе с Крапленым. Эти привели шестерых – побитых, со связанными руками, затравленно зыркающих вокруг. Пленников поставили перед Властительницей на колени.
– Кто старший? – безразличным тоном спросила она. Маша даже не смотрела на них, стояла в двух шагах и с едва слышными щелчками запихивала в магазин патроны. Но в ответ на молчание все-таки подняла глаза, брезгливо поморщилась. Возможно, кто-то из них отправил стрелу, едва не угодившую ей в голову.
Она отложила автомат, достала из-за пояса оружие поменьше, снимая его с предохранителя. Не выбирая специально, направила дуло пистолета на того, кто был к ней ближе.
Бах!
Пленники вздрогнули, а тот, которому не повезло оказаться рядом с Властительницей, завалился на снег.
– Есть среди вас главный? – повторила она вопрос. Посмотрела на оставшуюся пятерку внимательнее. Подошла к тому, кто был в центре, приподняла за голову.
– Надо же. Девчонка.
Маша прицелилась ей между глаз. В этот момент парень, что был крайним слева, дернулся, пытаясь подняться, но охрана не дала ему это сделать.
– Я! Я старший.
Маша опустила пистолет.
– Чего ж молчал? Сразу надо отвечать, а то видишь, что получается… – показала оружием на тело, под которым уже натекла темная в предрассветных сумерках лужа. – Уведите пока всех, кроме этого. С ним я поговорю.
Дождалась, пока ее оставят наедине с парнем. Присела на корточки, чтобы заглянуть ему в глаза. Спросила тихо:
– А что девка-то – твоя что ли? Чего испугался, когда я ее хотела… того…
– Не моя. Но жизнь человеческая не должна так решаться. Это даже нам известно, выросшим в лесах. Только ты не можешь понять.
– Почему это?
Она выпрямилась, поглядела на него сверху вниз.
– Слышал я про тебя.
– Слышал? Что? От кого?
– От того, чей народ ты себе присвоила! – с вызовом сказал парень, поглядывая на охрану. Но те делали вид, что не вникают в их разговор.
Маша усмехнулась.
– Хочешь сказать – от того, кто этот народ потерял из-за своего бездарного владычества? Где же он, этот гений управления?
Она огляделась.
– Говорящи-и-й! – крикнула так, что все вокруг невольно стали оборачиваться. – Ты здесь? Выходи!
Никто не откликнулся и не вышел к ним из лесной тьмы. Маша развела руками, в одной из которых по прежнему держала пистолет.
– Не хочет. И что он обо мне говорил?
– Что ты ведешь людей на погибель.
– Людей из его гнезда?
– Весь род человеческий. Ведешь на войну, которая никому не нужна. Все гнезда под удар ставишь. Поэтому, сказал, тебя надо порешить, пока не поздно.
– Давно ли ты его видел?
Парень молчал. Тогда Маша ударила его рукоятью пистолета по лицу. Он упал, сплюнул несколько раз, снова сумел встать на колени.
– Вчера. Но тебе это не поможет. Там, где он был, его уж нет.
– Не сомневаюсь… – сказала она задумчиво. – А вы то, дураки, откуда взялись?
– Сама ты… – процедил парень сквозь оставшиеся зубы. – С западной стороны идем, от своего гнезда на дело были посланы. Да только сомнений много. Вот когда Говорящего встретили, он нам все и разъяснил.
– Вижу я, как он разъяснил... Ладно, пусть остальных тащат обратно! – крикнула она Прыткому. Посмотрела еще раз на приведенных пленников, жестом показала, чтобы старшего в сторону отвели.
– Только по доброте душевной – кто из вас, подлецов, готов искупить вину передо мной и, возможно, остаться в живых? А то наших поубивали… Скольких они поубивали?
– Десять, – подсказал кто-то из-за ее спины. – Раненых столько же, но двое не жильцы.
– Итого дюжина человек. А сейчас каждая пара рук на счету. Только поэтому и предлагаю вам перейти на правильную сторону.
Но никто не двинулся с места, не произнес ни звука. Маша раздраженно поиграла пистолетом.
– Вы думаете, у меня есть время и желание вас уговаривать? Даю вам целых две секунды, если вы знаете, что это такое. Раз, два…
– Я готова с вами остаться, – встала на ноги та, которую Маша несколько минут назад чуть не застрелила.
– Зея! – крикнул старший, которого уже отвели в сторону, но он все еще слышал, о чем говорит Властительница с его людьми. – Зея, не смей.
– Заткнись, – ответила ему Маша. Она уже стояла напротив девушки, оценивая, стараясь угадать – стоит ли брать ее, в самом деле, под свое крыло? Или от этого только проблем наживешь?
– Почему с мужиками на дело пошла?
– У нас в гнезде женщины всегда на охоту ходили.
– Правда, – вставил свое слово Прыткий. – Были среди убитых и другие девки. Штуки три я видел.
Маша убрала пистолет и щелкнула пальцами, подзывая охотника, державшего ее шубу. Накинула ее на плечи, с неудовольствием чувствуя, что подкладка такая же холодная, как воздух.
– Значит, стрелять умеешь и трудностей не боишься. Это хорошо, потому что жизнь у тебя будет не сладкая, – пообещала она бывшей пленнице, показывая, что руки ее можно развязать. – А если какая глупость за тобой будет замечена – церемониться мои люди не станут. Ясно?
– Ясно.
– Смекливый, прими к себе, поприсматривай.
И добавила вдогонку:
– С паскудными желаниями – это я всем говорю! – к ней не лезть! Без моего на то разрешения…
Пришедшая дала отряду еще несколько часов отдыха, потому что у самой были планы, завершить которые хотелось до выступления. Она проверила походную сумку, внимательно осматривая что-то, но не вынимая наружу, чтобы никто не увидел. Скомандовала Прыткому – пусть забирает непокорных пленников и вместе с ее охраной следует за Машей в лес.
– Куда мы?
– Туда, – уклончиво ответила она, показывая рукой прямо. – Отойдем подальше от лагеря, чтобы не беспокоить важными делами скудные мозги твоих родичей.
Прыткий проглотил оскорбление, даже заулыбался – похоже, что и сам был невысокого мнения о людях из родного гнезда. Он шел рядом, украдкой поглядывая на Машу, пытался угадать ее настроение. Но она ничем не выдавала мыслей, беспокоящих ее пытливый ум, лишь на переносице сложились несколько морщинок.
– Чего не так?
Она повернулась, посмотрела на него, будто только что заметила.
– Как тебе сказать… Напали на нас по наущению Говорящего. Думаешь – не повод для беспокойства? А если он еще кого науськает? А если доберется до места общего сбора раньше нас и наведет там смуту?
Прыткий пытался осмыслить сказанное и на его лице напряжение умственных сил отражалось куда яснее и красноречивее, чем у девушки.
– Не старайся так, а то закипишь. Лучше давай прикинем, сколько у нас боезапаса осталось. Такими темпами можно все израсходовать еще до прихода к Южному базару.
Несколько минут они сводили пулевой дебет с кредитом, стараясь припомнить – сколько тащили с собой от гнезда и сколько расстреляли по сородичам тех четверых, которых сейчас вели охотники впереди.
– Здесь остановимся! – крикнула конвойным Властительница. – Привязывайте их к деревьям.
Она скинула с плеча сумку, придирчиво смотрела, как приматывают пленников к холодным, толстым стволам.
– Крепче. Крепче вяжи!
– Да куда уж крепче! – возмутился конвойный. – Никуда ему не деться.
Маша подошла, подергала узлы, посмотрела на витки веревки вокруг дерева.
– А теперь представь, что сил у него станет вдвое против прежнего. А то и втрое!
Конвойный приоткрыл рот от удивления, но не решился спрашивать – откуда это у побитого пленника вдруг возьмется столько сил?
– Бери другую веревку, – сказала ему Властительница, – вяжи еще сверху. И с остальными так же.
Когда дело было сделано, она приказала всем отойти в сторону лагеря шагов на двести и ждать ее там. Остался только Прыткий, предвкушающий то ли изощренные пытки, то ли сразу исполнение какого-нибудь затейливого приговора.
– Ты тоже. Давай, вали отсюда!
Он разочарованно повернулся, пошел вслед за другими охотниками.
Маша долго смотрела на четверых, привязанных к деревьям, выбирала, с кого начать. Приблизилась к старшему.
– Звать-то тебя как?
– Какая разн…
Последовал удар по лицу. Властительница приподняла брови, продолжая посылать ему теперь уже немой вопрос.
– Делай, что задумала…
– Как. Зовут.
Парень усмехнулся, отворачиваясь от нее. Тихо ответил:
– Гибр.
Маша еще раз окинула его взглядом с ног до головы, словно примеряя к человеку имя, решая, подходит оно ему или нет. Вернулась к брошенной на снег сумке, достала прозрачную капсулу с голубой жидкостью, вставила ее в пневмоинъектор.
– Как думаешь, комом выйдет первый блин, или нет? – она подмигнула Гибру.
Рывками стянула с его плеча куртку – дальше инъектор справится, рубашку пробьет. Она прижала его к дельтовидной мышце.
– Ты у нас, насколько я помню, большой специалист по человеческим жизням. Знаешь, что к чему. Вот сейчас и проверим – много ли в тебе человеческого. Останется.
С тихим свистом инъектор проткнул кожу иглой, заставил голубую жидкость проникнуть в организм.
– Что это? – парень уже понимал – его не хотят пытать, не собираются убить. Но то, что сейчас произойдет, будет страшнее боли и смерти.
Маша внимательно смотрела в его серые глаза. Не отрываясь от них, достала пистолет. Что она должна делать? И должна ли? Как понять, что процесс закончен?
Взгляд Гибра стал бессмысленным, пустым, но он все также смотрел прямо на Машу. Тело его вздрагивало. Вены на шее вздулись.
Может, надо сказать ему что-то? Вдруг слова запрограммируют сознание и он потом беспрекословно будет ей подчиняться? Но что именно сказать?
Все кончилось в один момент: парень уронил голову на грудь, закашлялся и, когда снова посмотрел на Машу, это уже был взгляд другого существа. Увидев девушку, он рванулся и, кажется, одна из веревок лопнула, а дерево вздрогнуло так, что с веток полетел снег.
Маша отпрыгнула назад, вскинула руку с оружием. Однако ее подопытный оставался на месте – вторая веревка удержала его, да и не хотел он рвать путы. Уставился на Пришедшую потемневшими, расширенными зрачками, будто видел перед собой… Кого? Кто она ему теперь?
Девушка опустила руку. Сделала шаг вперед.
– Как тебя зовут?
– Г… Гибр.
– А кто я?
– Пришедшая, – он напрягся, пытаясь вспомнить второе слово.
– Пришедшая Властительница, – подсказала она ему.
– Да, Властительница!
– И что ты должен делать?
Гибр как будто растерялся, стараясь понять смысл своего нового существования. Заминка длилась мгновение, но Маше казалось, что это целая вечность, что его непонимание говорит о неудаче опыта, и что впереди теперь долгие месяцы, а может и годы экспериментов.
– Делать то, что ты скажешь, – Гибр широко улыбнулся – видимо, эта простая мысль принесла ему огромное облегчение.
– Правильно, – подтвердила она.
Вернулась к сумке, зарядила инъектор второй капсулой. Охотник, привязанный к соседнему дереву, видел все произошедшее и теперь приходил в ужас от каждого шага идущей к нему Властительницы.
– Нет… Нет! Ты этого не сделаешь!
– Еще как сделаю, дорогуша. Ты, главное, не дергайся.
Но он продолжал рваться изо всех своих человеческих сил.
– Нет! Не-ет! Я не стану этим дерьмом!
К счастью для Маши его куртка была порвана в бою, поэтому даже не пришлось искать место – куда колоть.
Пш-ш-ш-ш-ш…
– Ты… тварь…
Он не смотрел на нее. Застыл в напряженной позе, зажмурившись, сжав кулаки, стараясь отклонить голову от Пришедшей так далеко, как только возможно. Через минуту расслабился. А когда открыл глаза и увидел девушку, кровь прилила к его лицу, черты которого стали искажаться. Он зарычал, дернулся вперед. Маша услышала, как трещат веревки. К тому времени, когда они сдались под напором неистовой силы, существо уже не было похоже на человека, оно протягивало к ней черные, когтистые лапы.
Одинокий выстрел прозвучал в лесном безмолвии, спугнув сонную птицу.
Хрустнул снег под ногами – Маша подошла ближе. Она стояла над нелюдем, лежавшем, раскинув руки, на обагренном снегу. Девушка пребывала в смятении. Ей казалось, что теперь все пойдет, как по маслу. Не о чем беспокоиться, инъекция волшебным образом сделает всю работу за нее, только успевай принимать в ряды своей армии идеальных солдат. И вдруг… На втором же опыте неудача.
Она присела на корточки, коснулась жесткой, почти дубовой кожи.
– Что же с тобой было не так?
Оглянулась на Гибра, стала вспоминать – как она это делала с ним, сравнивать с тем, что сотворила над другим, который лежал сейчас у ее ног.
– Так ведь ты же на меня смотрел, когда… А он? Он – нет.
Потеряв интерес к убитому, она снова бросилась к сумке, перезарядила инъектор.
– Где у нас третий? Давайте мне третьего! Ага, вот и ты, дружок.
Совсем еще мальчишка, лет девятнадцати или двадцати, он не скрывал слез и своего страха. Маша выудила из кармана обрывок ткани, служивший ей платком, вытерла ему глаза.
– Ты должен хорошо видеть.
Потом приставила к его виску еще пахнущий порохом пистолет.
– Не своди с меня глаз. Если все сделаешь правильно – у тебя больше не будет страха. Ну, мне так кажется.
Она не стала искать мышцу, в конце концов стоит попробовать разные варианты. Вещество мощное, действует быстро, так какая разница, куда колоть? Прижала инъектор к его шее, а дуло пистолета еще сильнее к виску – пусть чувствует.
– Смотри, смотри, смотри! Смотри на меня, не отвлекайся.
Парнишка успел подумать о том, как ему сейчас страшно в этом лесу, так далеко от дома, где осталась вся привычная жизнь. И он никогда уже к ней не вернется… Он никогда… Никогда…
Страшнее последней мысли были только глаза, в которые его заставили смотреть – холодные, любопытные, жадные до чужого.
Маша выждала положенное время, спросила:
– Как тебя зовут?
– Восли.
– А меня?
– А тебя?
– Как меня зовут?
– Владелица Пришедшая.
– Властительница. Ничего, научишься. Что ты должен делать?
– Все, что захочешь!
– Молодец, мальчик. Знаешь, что это? – показала ему пистолет.
Восли кивнул.
– Ага.
“Продвинутое было гнездо, с огнестрелами знакомы”.
Она отвернулась, отошла от него на несколько шагов. Вынула магазин из пистолета, выщелкала все желтые цилиндрики, последний – из патронника. Проверила, на месте ли старый добрый нож.
Маша вернулась, надрезала веревки, снова отступила.
– Иди ко мне. Покажешь, как им пользоваться, – она держала пистолет за ствол, протягивая его в сторону парнишки.
“Если он готов будет справиться с таким сложным механизмом, а главное – не попытается использовать его против меня… Это будет хороший знак. Значит, мозги у них работают так же, или почти так же хорошо, как прежде. И они используют весь свой человеческий опыт”.
Восли вдруг осознал, что уже не прижат к дереву надежно, веревки ослабли. Но что ему веревки, пусть бы они держали его и в тысячу раз сильнее. Ведь позвала Она! Сама! И его захватило странное, незнакомое желание, требующее быть не таким, как сейчас, стать еще сильнее, увидеть то, что не видят обычные глаза, почувствовать доселе незнакомое!
Сдернув надрезанные путы он неожиданно для самого себя опустился на все четыре конечности, взревел, не обращая внимания на то, что ни руки его, ни ноги, уже не были человеческими. Да и лицо было совсем не того двадцатилетнего юноши, на которого смотрела Властительница пару минут назад.
На его бросок Маша среагировать не успела. Он толкнул ее, повалил на снег. Незаряженный пистолет отлетел в сторону. Когда оскаленная морда нелюдя оказалась у самого ее носа, она с отчаянием ударила его несколько раз ножом в шею, но хороший клинок из северных земель не смог пробить шкуру.
Восли вытянул ярко-красный язык, лизнул девушку в щеку.
– Слезь… С меня… – с трудом смогла выдавить Пришедшая.
Мутант рыкнул недовольно, но подчинился. Он по-прежнему стоял на всех четырех, шумно выталкивал из ноздрей струи воздуха.
– Ф-фух! Скотина. Напугал до испачканных трусов.
Она с трудом смогла успокоиться, заставила себя думать рационально, без эмоций.
“Реакции звериные, но эти твари в самом деле подчиняются тому, кого видят при… как это назвать? Рождении? Скорее перерождении. Впрочем, у животных такое было не редкостью, если верить книгам прежних. Зачастую матерью считался человек, который их кормил и воспитывал”.
– Эй! Стань снова человеком. Ты ведь можешь?
Ему не хотелось, хоть он и понимал, что от него требуют. Но главное, не знал – как? Ведь ни разу этого еще не делал.
Маша подползла к нему.
– Успокойся.
Она имела опыт общения с мутантами и догадывалась, что нужно делать. Протянула руку, погладила его по голове.
– Успокойся, – повторила еще раз. – Все хорошо, тебе не нужно быть зверем. Рядом нет никакой опасности.
Облик нелюдя словно начал разглаживаться, черный цвет кожи посветлел. Вот уже и когти стали короче, и Восли перестал упираться руками в снег. Еще немного и он снова превратился в того молоденького паренька, который недавно плакал от страха. Только теперь в его глазах не было ужаса. Лишь преданность одному человеку и безразличие ко всем остальным.
Маша потрепала его за щеку.
– Я чертов Урфин Джюс.

Глава 15.

– И я тебя не забыл, – он поднял автомат, готовясь нажать на спусковой крючок.
– Кто там? – крикнула ему с лестницы Конопатая. Большелодочник не ответил, но по его искаженному злобой лицу Дашка догадывалась, что там, в коридоре, не тот человек, которого они хотели бы встретить. Да и человек ли?
Девчонка не выдержала, в два прыжка преодолела оставшиеся ступеньки, встала за спиной Крила.
– Ты? – удивилась она.
– Как видишь, дорогая. Скажи своему приятелю – пусть уберет ружьишко-то. Вы же не будете стрелять в того, кто спас ваши драгоценные шкурки?
– Еще как будем, – пообещал Кирюха.
Но Конопатая вытянула руку, заставила его опустить ствол.
– Хочешь сказать, что ты один перестрелял всех этих… – спросила она Говорящего, кивая на тела, лежащие в коридоре. – С трудом верится.
– Я не один, со мной еще два охотника. А кроме того, “этих”, как ты говоришь, оставалось не так уж много, вы покрошили почти всех. Теперь неделю будете выносить тела из своего уютного гнездышка. Если, конечно, не хотите, чтобы они завоняли, – он ухмыльнулся. Отложил автомат, прислонив его к стене, будто уверен был, что нападать на него не собираются.
Но и Дашка его не боялась, просочилась между стеной и нервным Крилом, подошла к человеку в черной накидке так близко, что он мог дотянуться до нее рукой.
– Должен быть кто-то еще, – сказала она. – Предводитель всей своры. Если он жив, появяться новые твари.
Говорящий с удивлением оглянулся на гору трупов.
– Я никого не видел. Только это отребье.
– Значит, ушел.
– Да и черт с ним. Если бы у него были еще зверюшки, он бы их уже науськал. Но никто ведь не нападает, да? “Предводитель” всех растратил. Теперь ему нужны новые, а это, как я понимаю, дело не быстрое.
Конопатая обдумывала его слова, но размышления прервал скрипучий голос, доносящийся из подвального помещения:
– Мы их? Или они нас? Эй! Чо, как?
Говорящий повернулся к Кирюхе. Тот не знал, как ему поступить – смотрел то на подругу, то на лестницу, ведущую вниз. Спуститься к Захару, помочь ему? Но он не хотел оставлять Конопатую наедине с врагом.
– Кто там еще у вас? – спросил Говорящий. – Он один?
– Нет! – поторопился ответить Крил. – Нас тут целое гнездо.
– Ага… – кивнул Говорящий и снова улыбнулся.
В конце концов старик сам поднялся по лестнице, окинул мутным взглядом всю компанию.
– Кажется, мы их. А этот? Хороший или плохой?
Никто бы сейчас не смог ему ответить, даже сам “хороший или плохой”. Для него вообще не существовало таких понятий. Жизнь ставила перед ним задачи и он решал их – сначала выживание, потом лидерство среди равных, выживание всех, кто с ним рядом, объединение других гнезд… Какими средствами? Плохими или хорошими? Ему все равно. И вот он пришел к тому, с чего начинал: Говорящему надо лишь выжить. Для этого другом может стать тот, кто вчера был врагом.
Он погорячился, когда говорил про неделю. Тела они вытащили за несколько часов. Работали впятером – его охотники и Крил с Конопатой парами, а Говорящий сам по себе, вытягивая трупы за те лохмотья, что когда-то назывались одеждой.
Вайсман сидел на улице, охраняя все сданное ему оружие, равнодушно наблюдал за тем, как растет куча тел. Когда дело было сделано и все повалились у бетонной стены, стараясь отдышаться, Захар плеснул несколько раз из канистры на бесформенный холм, подпалил деревяшку и швырнул ее в темную массу, торопясь отойти подальше. Занялось, потянуло по ветру черным, вонючим дымом.
– Даша.
Она посмотрела на Говорящего.
– Можно с тобой перекинуться парой словечек? Наедине.
Никогда он не называл ее по имени. Теперь, видимо, хотел показать, что все изменилось, что и он стал другой, и к ней относится иначе. Хотя… Меняться – это их природа. И его, и ее.
Положила руку на плечо Крила, собиравшегося было вскочить, встать между ней и бывшим вождем. “Все в порядке” сказала парню одним взглядом.
Отошла с Говорящим на два десятка шагов, оставаясь на виду у Крила и остальных.
– Что, не задалось там? С управлением гнезда? – пришел ее черед ехидно улыбнуться.
На лице бывшего появилась и тут же исчезла едва заметная гримаса недовольства. Лишь в глазах остались пляшущие огоньки, которые, впрочем, были отражением погребального костра.
– Да. Люди хитрые.
– Люди?
– Не те, что в гнезде.
– А кто?
Он молчал некоторое время, словно собираясь с силами, чтобы переступить через себя, признаться в чем-то.
– В гнездо пришла женщина. Особенная. Слишком умная для здешних. Видно, выросла среди осколков прежнего мира. Она умеет обращаться со старой техникой, оружием, знает многое из того, о чем даже я не догадывался. А главное…
Он снова замолчал и Даше показалось, что она слышит, как скрипнули его зубы.
– Ну давай, давай – говори, раз уж начал. Выскажешься и самому станет легче.
– В ней нет ничего человеческого, – продолжил он. – На все готова, ни перед чем не остановится. Говорит одно, а делает другое. Думаешь, будто понимаешь ее, видишь насквозь, а она опять тебя обманывает.
– Можно подумать, тебя когда-то заботило человеческое в людях.
– Не заботило. Но я считал, что легко предугадываю их действия, знаю пороки, слабости, умею играть на этом. А она…
– Обыграла? Перетянула на себя руководство?
Не в силах произнести это вслух, он кивнул.
– Что ж, – вздохнула Конопатая, – теперь у тебя нет гнезда. Это не так плохо, как может казаться поначалу. Сам себе хозяин…
– Я не закончил, – перебил ее Говорящий и пляшущие огоньки в его зрачках сверкнули еще ярче. – Мы готовили объединение гнезд, чтобы вытеснить с севера обычных нелюдей. И все уже шло к началу большого дела, когда она вмешалась. Теперь объединенная армия идет сюда, на юг.
Конопатая нахмурилась. Тихо спросила – “зачем?”
– Мария скоро приведет их к Южному базару. Они сожгут, истребят единственное место, которое им может противостоять. Которое мешает ей одним лишь своим существованием.
– Мария… – Даша повторила имя, укладывая его в один из уголков своего сознания, заботливо расчищенный от прочих мыслей, чтобы не забыть, не потерять.
– Запудрила мозги этим идиотам, – продолжал человек в черной накидке, – и теперь они уверены, что уничтожение города на юге и есть начало великой войны за освобождение севера.
Огонь, сожравший гору тел, стал постепенно ослабевать. Языки пламени не взлетали уже так высоко, не рассыпались в небе искрами. Да и топлива для них почти не осталось – все превратилось в пепел.
– Откуда узнал, что я здесь? – спросила Конопатая Говорящего. – Что я не в городе. Как меня нашел? И зачем?
– Я не тебя искал, – ответил он тоном, который Дашке почудился извиняющимся. – Мест, где хранятся знания прежних, не так много. Про это – на острове, среди озера – я знал точно. Хотя поверху второй раз не пошел бы: очень много нелюдей, стаями по зарослям секвохи передвигаются. Несколько раз едва удалось уйти. Хорошо еще автоматы с собой было – твари пугаются, когда стрелять начинаешь. Тут, говорят, тоннель должен быть под старыми развалинами. Вот по нему бы пройти… Но за знаниями, как видишь, я готов был и через заросли секвохи.
– От знаний одни беды, – проворчала она. – Хочешь быть как тот, что успел сбежать? Который сделал вот этих, – кивнула на догорающий костер.
– Н-нет, – он медленно покачал головой из стороны в сторону. – Он не умел их создавать. Правда? Иначе не пришел бы сюда. За тем же пришел и я.
Говорящий отвернулся от костра, пляшущие огоньки в его зрачках пропали. Он внимательно смотрел на Конопатую.
– Ты не сказал ничего, что нужно было бы утаить от остальных. Идем, расскажешь им…
– Погоди! – Говорящий остановил ее, схватив за руку. Но тут же отпустил, опасаясь и без того настороженного Крила. – Погоди. Я не хочу, чтобы они слышали это. Давай все решим друг с другом. Ты ведь знаешь, о чем я?
Она молчала.
– У вас есть то, что мне нужно.
Дашка и на этот раз не ответила.
– Дай мне это и я помогу вам остановить стерву! Не будет тысяч убитых, город останется цел!
– Как ты ее остановишь? До сих пор не смог. А у нее еще и армия.
Он долго смотрел на нее, потом сказал:
– Ты знаешь, как. Мы сделаем свою армию.
Не обращая внимания на озлобленного Крила, готового в любой момент сорваться с места, броситься на него с голыми руками, а то и схватить что-то из оружия, Говорящий с небом подступил к Конопатой вплотную. Она почувствовала на лице его дыхание и невольно вспомнила те времена, когда ей приходилось жить с ним в черном доме.
Девчонка подняла руку, мягко, но настойчиво оттолкнула его от себя.
– Чтобы я одну сволочь поменяла на другую? Уничтожишь Марию и займешь ее место? Разве похожа я на безмозглую?
Она пошла к бетонной стене научной станции, у которой их ждали остальные. Обернулась, но лишь для того, чтобы посмотреть на желтые языки пламени.
– Можно было и не сжигать. Бросить их там.
– Хе! – удивился Захар. – Мне эта куча дерьма в доме не нужна!
– Дом придется оставить.
У Вайсмана даже рот приоткрылся от такого неожиданного заявления.
– Вам надо, вы и оставляйте! Идите на хрен отсюда! И так уже мне все испоганили, покоя лишили! Ходят и ходят, дармоеды, чтоб вам пусто было…
– Сюда вернутся, ты же знаешь, – спокойно ответила ему девчонка. – Перевернут все вверх дном, тебя убьют, но не сразу, будут пытать. Оно тебе нужно? Или ты серьезно надеешься один отбиться?
– Меня… – старик побледнел и это было заметно даже в свете догорающего костра. – За что меня-то? Я и сам выдам все ваши дурацкие секреты!
– Для верности, Захар. Вдруг не все выдал? Ты хоть представляешь себе, как можно сделать человеку больно? Я вот знаю одного, кто мог бы тебе объяснить.
Конопатая покосилась на Говорящего. Вздохнула.
– Нужно собираться и уходить как можно быстрее. Взять с собой оружие, сколько сможем унести.
– Даш, – Крил подошел к ней ближе. – Куда? Обратно в город? Дядька твой не обрадуется. Не ждут нас там.
– Они понятия не имеют, чего им ждать. А мы имеем понятие. Расскажи, – повернулась она к своему бывшему сожителю, – чтоб все знали.
И пока тот, недовольный, пересказывал краткую версию истории о женщине, ведущей за собой орду, Конопатая толкнула в бок старика, сказала ему на ухо:
– Вытащи ту штуку, на которую записываются все данные. Из этого… компьютера. Ты понимаешь, о чем я?
– Ну еще бы. А лист как же?
– Я его в костер бросила. Вряд ли уцелеет. А даже если… Кто догадается, что хранит в себе эта почерневшая дрянь? Просто обгоревший лист секвохи.
Все оружие они взять с собой не могли, не унесли бы и десятую часть того, что хранил на станции Вайсман. Дашка думала, что попросит Ратника послать сюда отряд, но у нее не было уверенности, что на это останется время. Сколько еще будет добираться армия Марии до Южного базара? Два дня? Три? Неделю? Все равно этого мало.
Утром пересекли замерзшую воду, отделяющую остров от берега, углубились в лес. Первыми шли охотники Говорящего. Конопатая помнила их по той, далекой жизни в гнезде. Хорошие люди, если бы не были на службе у такого хозяина. Но они хотя бы не станут делать глупостей – не юнцы какие-нибудь, привычные к жизни, всякое повидавшие. Не даром из всей охраны только эти двое и выжили.
Дашку, а особенно Крила, беспокоил лишь сам Говорящий. К нему доверия не было.
– Я бы его еще там кончил, на озере, – ворчал большелодочник. – Зачем он вообще нужен?
Она и сама не могла толком объяснить – зачем? Но устраивать разборки, пальбу… Да при том еще, что Говорящий этого ожидает и охотникам соответствующие распоряжения мог отдать… Никаких гарантий, что в живых из этой заварушки именно они с Кирюхой выйдут. Про Захара и говорить нечего, какой из него боец? Топает себе позади остальных, иногда требуя остановится, чтобы передохнуть. Нет, лучше не дергаться, сохранять статус-кво.
– Может, непонятно для тебя скажу, – заявила Конопатая так, чтобы никто, кроме Кирюхи не услышал, – но Говорящий для нас такой же капитал, как и циферки с листа секвохи.
– Вот уж действительно – непонятно, – хмыкнул в ответ Крил. – Чего в нем капитального? Какая ценность?
– Во-первых, он оборотень. Да, польза для нас сомнительная, но кто знает… В жизни всякое случается.
– А во-вторых?
– Во-вторых он бывший. Руководствовал гнездом, охотники из которого, среди прочих, идут сейчас на город. Если устранить стерву, то он их снова может на свою сторону переманить. Влияние имеет.
– Для нас разве это хорошо? Продолжит ее же дело!
Конопатая подумала с минуту.
– Нет. Не такой он авантюрист.
– Не такой – кто?
– Не дурак он, чтобы глупости творить. Осторожный, не хочет напрасной войны. Большое дело задумывал только для объединения гнезд под своим началом, да изгнания нелюдей, чтобы уж совсем не было для его власти никакой угрозы. В старых книгах это называлось политикой. Вот он и есть политик. А Мария – она другая. Она… Хм… Не знаю, как сказать. Человек, одним словом.
– Ну спасибо. Я, кстати, тоже человек. Если ты позабыла.
– Ты хороший человек. Она – плохой. Плохие люди, когда до власти добираются, могут миллионы других ни за что положить, только ради своих никому не нужных идей. А сейчас, наверное, и миллиона-то людей не будет на всей планете.
– Хватит бормотать друг с другом! – прервал их Говорящий. Он остановился, дождался, когда они с ним поравняются. – А то будто заговор за моей спиной готовите.
– Пока ты против нас ничего не замышляешь, мы тоже воду мутить не станем, – парировала Конопатая. Но дальше они пошли втроем и тайные разговоры с Кирюхой Дашка прекратила.
До спуска в треклятый тоннель, погубивший палача Германа, шли, казалось, дольше, чем тогда, в поисках станции. Дорогу знали только Конопатая с Крилом, но и они боялись промахнуться, выйти не к развалинам древнего города, а, не дай бог, к полосе зарослей секвохи, которая была для нелюдей словно магистраль с севера на юг и обратно.
Прошли небольшое озерцо с двумя островами, которые они тщетно обыскивали несколько дней назад. Значит, направление верное, идти осталось недолго. На небе, за серыми тучами, солнце уже клонилось к закату. Хоть по северному пониманию темнота зимой – не обязательно вечер, а только искать спуск в подземелье лучше было при свете. И Конопатая поторапливала всех, помогая отстающему Захару.
Тайга, наконец, расступилась. Впереди был спуск в низину, за которым подъем и спящие под снегом городские окраины.
– Должен быть люк, – сказал Кирюха. – Где-то здесь. Смотрите лучше!
Они топтались, постепенно расширяя круг поисков, распинывая свежий снег, нападавший за эти дни. Следов, конечно, не сохранилось, да и свои пометки Крил с Дашкой делать побоялись, не хотели привлекать внимание посторонних ко входу в тоннель. Большелодочник уже успел пожалеть об этом, когда за его спиной что-то скрипнуло. Он обернулся.
Один из охотников стоял в нескольких шагах от него, почти в том месте, где перед этим прошел и сам Крил. Охотник держал приподнятую створку люка, скрывавшего круглый вход в темноту подземелья.
– Молодец, Жилявый! – похвалил его Говорящий с небом.
Первой помогли спуститься Дашке, за ней последовали оба охотника, их хозяин, наконец Вайсман – с кряхтеньем и ругательствами. Последним, закрывая за собой люк, нырнул в подземелье Крил.
Включили приготовленный на этот случай фонарик, двинулись вперед по бетонной кишке. Кирюхе все казалось знакомым, но оттого и жутким. В памяти то и дело всплывало темное видение: поднимающийся с четырех конечностей силуэт, а потом – черная, не успевшая снова стать человеческой, рука Конопатой.
– Если ночевать будем в тоннеле, – заметила девчонка, – то лучше остановиться сейчас.
Парень понимал, о чем она. Но Говорящий возразил:
– Почему? Давайте отойдем подальше от входа. Не хочу спать рядом с люком.
– Дальше, – сказал Крил, – будет комната с кучей мертвецов. Мы можем пройти еще, но не слишком далеко. А то покойники будут портить нам аппетит перед ужином. И, пожалуй, спать рядом с ними тоже не слишком весело.
– О… – Говорящий с пониманием кивнул. – Свежие? Покойники? Интересно, кто их так?
Конопатая с Крилом переглянулись, но говорить ничего не стали.
Расположились в просторной нише, дающей возможность убраться с дороги, не спать посреди тоннеля. Не то, чтобы кто-то мог идти мимо и наступить – вряд ли в подземелье оставалась еще хоть одна живая душа – а все-таки лежать в сторонке было приятнее.
На запасы продовольствия, хранившиеся в холодильниках и кладовых научной станции, грех было жаловаться. И путешественники не постеснялись взять все, что не мешало им нести оружие. Теперь можно было позволить себе хорошенько набить брюхо, не заботясь о завтрашнем дне – еды хватит на всю дорогу.
– Как рана? – спросила Дашка Вайсмана.
Тот лишь скривился в ответ – “терпимо”.
– Обидно было оставлять дом? – не унималась она. – Ты уж извини, но иначе никак. Может, потом вернешься.
– А-а! – махнул он рукой. – Если подумать, ерунда это все. Только кота жалко, – Захар грустно опустил голову. – Попал Барсик под раздачу во время перестрелки. Хоть и клонированный был, а все равно… Жалко! Несколько лет вдвоем на станции прожили.
Он запил водой сытный ужин, лег на пол, сунув под голову дорожный мешок. Вскоре и другие последовали его примеру, лишь один из охотников – Меткач – остался дежурить, включая время от времени фонарик, проверяя, нет ли чего подозрительного с обеих сторон тоннеля.
Ночью Конопатую пробудил зов природы. В другом обличье она бы и думать об этом не стала – где приспичило, там и прольется. Но будучи человеком не могла себе такого позволить. Поднялась, кивнула встрепенувшемуся Жилявому, который уже сменил на посту напарника. Шепнула:
– Сейчас вернусь.
Повернула голову направо – туда, откуда пришли, где большой зал и люк в потолке. Потом налево, в сторону бандитов, с которыми сама расправилась и которые лежали сейчас где-то там, в глубине тоннеля. “Какая разница? Все равно ничего не видно!”
Наощупь пошла к мертвецам. Десять шагов, пятнадцать. Остановилась. Спустила штаны, присела, с наслаждением освобождаясь от лишней жидкости. Когда дело было сделано, поднялась и едва успела застегнуть три разномастных пуговицы, изготовленных мастеровым Южного базара, как из темноты что-то надвинулось, коснулось лица знакомым дыханием.
– Не спится?
Конопатая зло зашипела, вскинула невидимую в темноте руку, ногти на которой на мгновение заострились. Но девчонка сдержалась, не позволила закончится трансформации.
– Еще раз последуешь за мной в темноте, разорву тебе глотку!
Она не видела усмешку Говорящего, но чувствовала, что он стоит рядом и улыбается.
– Так что ты решила? Терпение у меня не безмерное.
– Нечего решать, – все так же, с шипением, ответила она ему. – Хочешь – иди с нами. Нет – уматывай! Но уйдешь без знаний.
– Хорошо, я останусь. Буду рядом, – Говорящий придвинулся к ней вплотную. – А когда же ты мне их отдашь?
Дашка взвешивала все за и против. Пообещать ему что-то? Обещание рано или поздно придется выполнять. Отшить? Сказать, что никогда не получит? Нет, не стоит его злить, провоцировать.
– Как я могу отдать? Я должна доверять тебе и для этого пришлось бы зачеркнуть все, что про тебя знаю, прожить заново то, что было, только с другим Говорящим, который достоин получить знания. Но ты не станешь другим. Так ведь?
Он заставил ее сделать шаг назад, прижаться к холодному тоннельному тюбингу.
– Не стану. Я такой, какой есть. И не хочу быть другим. Неужели все, что было в черном доме, тебе неприятно вспоминать? Моя девочка… Как же я скучал!
Дашка извернулась, отскочила в темноту.
– Придет время и все решится! – бросила она, удаляясь к нише, к свету фонарика.
– Времени почти не осталось, – проворчал Говорящий.
Вайсман проснулся рано и своим ворчанием, суетливым поиском личного фонарика разбудил остальных.
– Где этот чертов светляк? Мне надо отлить, а я даже не вижу – куда? Признавайтесь, сукины дети, куда вы запихали мой фонарь?! Хотите экономить энергию? Только не за мой счет, засранцы!
– Черт! – недовольный Крил поднял голову. – Этот… Как тебя? Меткач! Дай ты ему свой, пусть он сходит!
Ругающийся Захар, ощупывающий лучом света то одну стену тоннеля, то другую, словно это картинная галерея, удалился. Но сон был нарушен и все зашевелились, стали подниматься. Нашли-таки еще один светильник, приготовили на скорую руку завтрак. Подземелье не слишком радовало их своим гостеприимством и путники надеялись покинуть его как можно скорее.
Когда двинулись в путь, не прошло и получаса, как они вышли к обещанным мертвецам. Сначала впереди показалось грузное тело сидящего у стены мужчины. Голова его безвольно свесилась на грудь.
– Герман, – сказал Крил.
Вайсман подошел ближе, присел на корточки.
– Ох, дружище… Вот и тебя забрала старуха с косой. Жаль, не успели повидаться в последний раз.
Он встал, тяжко вздохнул.
– Барсик его очень любил. Не самый добрый человек на свете, скажем прямо. А вот поди ж ты… Кот к нему на колени забирался, слюни пускал от радости. Ну, теперь там встретятся, – Захар поднял голову к потолку, за которым, по его разумению, должен был быть голубой купол неба и, видимо, райские кущи, принимающие не только людей, но и котов.
– Крил! – позвала Конопатая. – Поди сюда.
Она стояла в дверном проеме, ведущем в комнату, куда ее раньше затаскивали бандиты. Кирюха подошел, встал рядом. Удивился:
– Где они?
Комната была пуста. Фонарик высвечивал лишь темные пятна, которыми были заляпаны пол и стены.
– То-то и оно – где они? – повторила за ним девчонка.
– Потеряли кого-то? – в помещение протиснулся Говорящий, следом за ним показались Жилявый и Меткач. – Может и не было мертвецов-то, а? Померещилось вам?
– Не мели ерунды, – Дашка вышла в тоннель, стала оглядываться, хотя в свете фонарика, который держал Захар, видно было едва ли на десять шагов. – Они убили Германа, мы убили их. Все тела оставались здесь. А теперь только Герман… Кто-то вынес их отсюда.
– Зачем? – спросил Вайсман.
– Не удивлюсь, если для того, чтобы сожрать, – ответила она ему.
– Чего тогда Германа не забрали?
– Тут на каждом люке изнутри предупреждающие знаки. Они могут верить, что весь внешний мир отравлен. А Герман сверху пришел. Наверное, грязный для них. Но меня пугают даже не их кулинарные пристрастия.
– Что же тогда? – поинтересовался Говорящий.
– А то, что здесь вообще кто-то остался. Мы надеялись, что всех кончили. Видимо, не всех. Поди теперь, угадай – где они прячутся, сколько их?
– Ладно, что толку на месте топтаться? Я с парнями вперед пойду. Главный специалист по фонарикам – следом. А ты уж со своим мальчиком сзади.
– Кого ты мальчиком назвал? – дернулся было Крил, но Дашка его остановила, взглядом попросила “не лезь на рожон”.
Дальше пошли медленно и Крила снова стали посещать неприятные воспоминания из недавнего прошлого, те щекочущие нервы ощущения, когда они вот так же, еще с Германом, осторожно пробирались по этому тоннелю, только в противоположную сторону.
– Он тебя провоцирует.
– Что?
– Говорящий. Он провоцирует тебя, – Дашка посмотрела на Крила, отвлекшись на мгновение от созерцания тоннеля. – Не обращай внимания, не поддавайся.
– Да я и не поддаюсь.
– Ага, я заметила.
Большелодочник не стал продолжать разговор. Молча шел вперед, иногда оборачиваясь, проверяя – не появился ли кто сзади.
– Достала меня эта пещера, скорее бы уж наверх. Лучше бы через лес, честное слово! Там привычно все…
Девчонка остановилась. Крил заметил, что и Говорящий с охотниками, подталкивая Вайсмана, быстро возвращаются назад, погасив фонарики. Он выключил свой и на добрую сотню шагов они отступали в кромешной тьме и полном молчании.
Наконец остановились. Говорящий снова зажег свет, но отрегулировал его до минимальной яркости.
– Что там? – тихо спросила Конопатая.
– Отворотка налево.
– Здесь много таких. И налево, и направо.
– Там кто-то есть. В глубине отсветы огня и голоса слышны.
– Сколько голосов?
– Из тоннеля не поймешь. Трое или пятеро.
– Но могли и не все разговаривать, да? Кто-то, может, молчал.
– Может и так.
– Дерьмо.
– Согласен.
Говорящий прищурился, обдумывая ситуацию. Крил проверил пистолет, охотники взяли в руки автоматы и аккуратно, чтобы не получилось громких щелчков, сняли с предохранителей.
– А давайте тихонечко пройдем мимо, пока они там болтают, – предложил Вайсман.
Но Конопатая отрицательно покачала головой.
– Иметь врага за спиной еще хуже. Если пойдут следом – могут застать нас врасплох.
– Тогда, – Крил поднял оружие, – ломимся в отворотку и всех там в расход!
– Коридор узкий, – предупредил Говорящий. – Едва ли на двух человек в ширину. Пока первые двое ломятся, их там и положат, а потом тех двоих, что идут следом.
– И что ты предлагаешь? – Крил смотрел на бывшего руководчика, ждал от него ответа, но первой заговорила Конопатая.
– Понятно, что. Нелюди туда должны идти. С ними пещерникам не справиться.
Сказала она это спокойно, так, будто речь шла о чем-то неприятном, но будничном и безопасном.
– Нет-нет-нет, даже не думай! Ты туда не пойдешь!
Но Крил понимал, что его голос сейчас не имеет веса. Эти двое сделают так, как решили. И неважно – есть ли в этом необходимость. Нужно ли убивать тех, в отворотке, или на самом деле можно “тихонечко пройти мимо”, как предлагал Захар.
Два мутанта ощущали то, что ему недоступно, они следовали своей, нечеловеческой логике. Они чувствовали друг друга. Поэтому Кирилл не мог соперничать с тем, кого Даша считала себе подобным. И поэтому он твердо решил, что расквитается с ним при первой же возможности.
Жилявый и Меткач ушли вперед, они должны перехватить тех, кто попытается спастись, убегая по тоннелю в их сторону. Вайсман и Крил остались на месте – они будут караулить со своего краю. Но что-то подсказывало парню, что никто из коридора не выйдет, не сможет даже попытаться спастись. Потому что он уже видел Конопатую – тогда, всю в чужой крови, шипящую от злости, уничтожившую дюжину глупцов. А теперь мутантов двое. Нет, никто не выйдет из коридора.
Дашка остановилась в нескольких шагах от вырубленного в стене проема, на стенах которого действительно играли блики факелов, а изнутри доносились голоса. Она стала снимать одежду, глядя на то, как рядом раздевается Говорящий.
И вот они уже обнаженные. Входят в коридор. Он идет первым, но Конопатая легко его обгоняет, опускается на все четыре конечности, потому что ей так удобнее, ведь она не человек. Розовая кожа почернела, руки вытянулись и вместо ногтей у нее теперь когти. Запахи, звуки, сумрак подземелья – все видится и ощущается не так, как минуту назад. Острее, громче, ярче.
Воздух с шумом выходит из раздувающихся ноздрей. Сначала дыхание частое, но чем ближе она ко входу в помещение, тем медленнее дышит, словно предстоящее дело ее успокаивает. Замедляется и сердцебиение.
Впереди пульсируют жизнью семь душ. Трое слева, четверо справа. На этих четверых уже нацелился Говорящий – она чувствует его, понимает, что именно он собирается делать. “Ну и леший с тобой, забирай! Хватит мне и троих”.
Кажется, их замечают еще до того, как они проникают в каменный мешок. Пульсирующие жизнью вскакивают и Дашка сразу понимает, что с ними что-то не так. Неправильно она их чувствует, не так, как оставшихся позади Крила, Вайсмана или охотников. Не так…
На нее бросаются двое и это не люди. Говорящему еще хуже – на него кинулись четверо. Она никогда не видела такой быстрой трансформации! Только что были человеческие тела, чувствовались совсем по-человечески, и вот через секунду они превращаются в таких же черных мутантов, как она сама.
Ее полоснули по ребрам когтями, но Конопатая успевает отпрыгнуть, обмануть обоих. Сбивает того, что ближе, с ног. Они крупнее ее, сильнее, но не такие сообразительные и ловкие. Когда их создали? Скорее всего на десятилетия позже того, как она первый раз вынуждена была защищать свою жизнь от зубов и когтей.
Тот, что упал, уже не встанет: она пустила в ход клыки, как только увидела его горло. Второй отступает, но лишь для того, чтобы зайти с другой стороны и броситься на нее снова. Они сплетаются в клубок, с визгом и рычанием катаются по полу.
В какой-то момент Дашке кажется, что он дожмет ее. Придавит своей тушей, сожмет челюсти… И она отпускает на волю все звериное, что в ней есть. Знает, что потом не сможет вспомнить, что делала, откуда на ее теле раны, как она расправилась с врагом. В памяти останутся обрывки жутких видений, картинки, затуманенные нечеловеческой яростью. Если, конечно, она останется жива.
Нападает, отбивается, снова и снова идет вперед, не считаясь с усталостью и численным превосходством врага. Но вот, кажется, и численного превосходства уже нет. Заставляет себя разомкнуть острые зубы – это был последний. Его тело безвольным мешком валится на пол и Конопатая падает рядом, теряя сознание.
Она недолго была за пределами этого мира, злая реальность вернула ее обратно. В родное, уже ставшее человеческим, тело. Голая, израненная девчонка закашлялась, попыталась встать, опираясь на руки, но они предательски дрожжали, а весь пол был так сильно залит влажным и липким, что в него трудно было упереться.
Все-таки поднялась. Огляделась. “Где Говорящий?” Вокруг нее только мертвые мутанты и… Один человек. Живой. Он в страхе вжимался в угол комнаты, глаза его были выпучены от ужаса. “Правильно. Из тех троих, что были передо мной, напали двое. Один так и проторчал все это время в углу. Пусть постоит еще немного. Теперь-то никуда не денется!”
Пересчитала лежащие на полу тела. Семеро. Снова посмотрела на человека. Нет, она не могла ошибиться! Когда они с Говорящим вошли, их столько и было, вместе с тем, побелевшим от страха. Сейчас он стоит в сторонке, а на полу все равно семеро. Она догадывалась – почему. Но не была готова к тому, что ей от этого станет больно.
Она вытащила мутанта в тоннель за передние, когтистые лапы. Села рядом с ним на пол. Тут же подскочил Кирюха, попытался прикрыть ее наготу, но увидел раны и отбросил одежду. Не это главное! Нашел среди вещей аптечку, разорвал зубами упаковку с заживляющей лентой.
– Что ж ты… Как же так… Ведь говорил – не ходи, не надо! Ах, солнце ты мое… Зачем-то еще тварь эту выволокла.
– Это Говорящий. Он мертв.
Она посмотрела на Жилявого и Меткача.
– Там, внутри, человек. Думаю, это его вина.
– В чем? – спросил большелодочник.
– Долго перечислять. Скажем – и в смерти Барсика тоже.

Глава 16.

Место, где собрались отряды из разных гнезд, словно кричало о себе: “Мы здесь! Нас много! Идем на Южный базар!”
– Мда… – сухо заметила Властительница. Она знала, что так и будет. Что до ее прихода никто не возьмет на себя ответственность раздавать дружинам команды, думать о скрытности и осторожности. Каждый вел себя так, как считал нужным, а все вместе – как шумное стадо.
Отправила людей, чтобы доложили командирам – она пришла, пусть собираются у ее костра. Приказала Прыткому позвать кого-нибудь, кто бывал раньше на базаре, знает, что там и где… Маша опустила голову, зажмурилась на мгновение. С самого утра она чувствовала себя нехорошо, но каждый раз, когда, казалось, нужно лечь на снег, закрытый еловыми ветками, накинуть сверху шубу и погрузиться в безбрежный океан жалости к своему организму, она сжимала зубы и делала то, что считала нужным. “Потом будет время отдохнуть. Но не сейчас. Если дать слабину, упустить какую-то мелочь, то никакого “потом” может и не наступить”.
Выпрямилась, вдохнула холодный, пахнущий сыростью воздух – со вчерашнего дня началась оттепель и с деревьев капало, твердый наст под ногами превращался в хрупкую ледяную корочку.
– Это Хмельной, – послышался голос Прыткого, – он часто ходил на юг по торговым делам.
Маша обернулась, глянула на бородатого мужичка с будто выцветшими, но все еще веселыми глазами.
– И сейчас, что ли, принял?
– Да что ты, Властительница! Такие дела вокруг… Я ж понимаю… Оно ведь… А надо, чтоб…
Отмахнулась, заставив его молчать. Вынула из кармана смарт, активировала, раздраженно дернув краешком рта, когда заметила, что заряда едва ли хватит до конца дня.
– Смотри, – показала экран Хмельному. – Понимаешь?
Видно было, что мужичок впервые смотрит на такую штуковину. Изучал он ее во все широко раскрытые глаза, не мог оторваться.
– Я спрашиваю – понимаешь, что тут нарисовано?
Спохватился, промямлил что-то невнятное. Маша сделала вывод – не понимает.
– Представь, что ты птица, летишь высоко над Южным базаром. Ну?
Он быстро закивал.
– Это дома, тут – видишь линию? – стена, окружающая город. В центре площадь. Соображаешь теперь?
– Да, Пришедшая Властительница.
– Кто в городе охраной заведует? Знаешь?
Хмельной кивнул.
– Дядька хваткий, за чужаками следит, хоть и не препятствует торговым делам.
– Где он живет? Дом его видел на базаре? Показывай!
Бородатый водил пальцем по экрану, из-за чего картинка дергалась.
– Не трогай ручищами-то, – ругнулась Маша.
Указал, наконец, на прямоугольную крышу, при увеличении оказавшуюся плоской площадкой, зажатой между трубами.
– Здесь, должно быть.
– Должно быть или здесь?
– Здесь. Его это дом, точно.
Были у нее к торговцу и другие вопросы, но Прыткий уже подавал знаки, кивая в сторону костра – “собираются”.
– Ладно, позже договорим, – сказала Маша Хмельному. – Далеко не уходи.
Сама закуталась плотнее, словно это могло уберечь ее от зорких глаз чужих командиров, не дать им проникнуть в ее душу и мысли. И все равно, подходя к жаркому огню, чувствовала, как ощупывают ее любопытные взгляды. Не поймешь – то ли готовы эти люди ей подчиняться, то ли таится в них что-то свое, согласное с ней лишь до поры до времени. “Ничего! Поживем, увидим – кого из них можно в прорубь или муравьям, а кто и пригодится на будущее, готов будет мне башмаки целовать”.
Они сидели кругом, положив на снег кто одежду, кто ветки. Для нее же свои успели сготовить стул. Не трон, конечно, но в лесу, среди дикарей, сойдет и это. Маша остановилась, опершись на его спинку – садиться не хотела, ей казалось, что от этого мутить будет сильнее. Краем глаза заметила, как в сторонке топтались сопровождающие, собираясь кучками по два-три человека. Каждый командир со своей охраной пришел, не доверяют они друг другу. Ну и хорошо.
– Зря болтать не станем, – сказала она громко, чтобы слышали все. – Раз собрались, значит согласные на дело. Или, может, кому-то отдельное объяснение требуется?
Все молчали и она удовлетворенно кивнула.
“А ведь знают… По рожам их хитрым вижу, что знают – не имеет взятие базара прямого отношения к выдавливанию нелюдей с севера. Передел влияния, ничего больше. Каждое гнездо в отдельности не рискнуло бы соперничать с южным городом, а вот все вместе – другое дело! Думают, что уничтожив опасного конкурента, со мной и друг с другом потом разберутся. Как-нибудь”.
Но никто и словом не обмолвился о большой политике. Их будто не интересовало ничего, кроме организации штурма – какие отряды с какой стороны пойдут, что будет их целью…
– Брать надо со всех сторон разом! – громче других заявлял молодой и горячий, с разрисованным татуировками лицом.
– Верно, – спокойно вторил ему старый командир. – Но только те, у кого больше огнестрелов, первыми пусть идут, чтобы большую часть вражины на себя отвлечь.
Огнестрелов, по правде сказать, почти ни у кого и не было. Кроме ее, Властительницы, отряда. Пронюхали командиры и про то, что есть у нее взрывчатка, что добавляло уважения, но вынуждало Машу согласиться принять главный удар на себя.
– Мудрить тут нечего, – сказала она, – пойдем на главные ворота. Мои люди и еще от двух гнезд охотники. Да парочку отрядов позади надо держать, на всякий случай. Когда каша заварится, остальные двинут на штурм с других сторон. Ну а там… Как сложится.
– В город войдем – девок с бабками да ребятней надо будет куда-то загнать, чтобы под ногами не мешались, – заметил пожилой.
Маша посмотрела на него, потом на остальных. Взгляд ее был темным, но не от цвета зрачков, а оттого, что за ним скрывалось.
– Некогда будет сортировать. Рубите и колите все, что мешает! Охотники вы или нет? Чего боитесь? Гнева своих духов?
И после минутного молчания добавила:
– Я перед ними за вас отчитаюсь.
Она разжала побелевшие пальцы, отпустила спинку стула. Проходя мимо Прыткого, бросила ему едва слышно “сейчас вернусь”. Пришлось отойти на полсотни шагов, спрятавшись за деревьями, чтобы ее никто не видел. Маша упала на четвереньки, от спазма у нее скрутило живот и она выплеснула из себя все, что съела утром. Отплевываясь, села на колени.
– Вот дерьмо. Что это? От чего?
Черное мясо, поедаемое людьми из гнезда, ей, конечно, не нравилось. Но она заставила себя привыкнуть и серьезных проблем это не вызывало. Чем еще можно было травануться? Да ничем.
Утерлась снегом. Руки ее дрожали и перед глазами мельтешили темные точки. Она почувствовала рядом чье-то присутствие, повернула голову. В нескольких шагах от нее стоял Прыткий.
– Разве я просила идти за мной? – собственный голос показался ей совсем не таким, каким был несколько минут назад, когда она стояла у костра. Сейчас он был слабым, тонким.
Маша позволила парню помочь ей подняться на ноги.
– Что с тобой? – спросил он.
– Не знаю. Но что бы там ни было, не вздумай об этом проболтаться.
Она постояла еще несколько минут, подставляя бледное лицо ветру, потом сказала “идем”.
У огня еще шли споры, кто-то выклянчивал себе и своим людям местечко потише, откуда будет не страшно идти на штурм, кто-то просил разделить огнестрелы поровну, а иные успевали о чем-то договариваться с соседями за спинами у остальных.
Маша кашлянула, проверяя силу голоса.
– Все огнестрелы останутся у меня, потому что мои люди умеют с ними обращаться. Учить кого-то еще нет времени. На главные ворота мы пойдем с вами и с вами.
Она указала на самого горячего и самого рассудительного из командиров.
– Остальным, чтобы не спорили, я скоро скажу, откуда на дело пойдете. Да, и угомоните людей, потушите костры. Чтоб ни одного дымка не поднималось!
Кивнула кому-то из своих охотников, чтобы и тот костер, вокруг которого они сейчас собрались, был потушен.
– А то наш лагерь за полдня пути слышно и видно.
Проводила взглядом недовольных командиров, разбредающихся по своим отрядам. Вскоре над лесом и правда перестали подниматься дымные столбы.
– Все равно, – сказала она сама себе. – Если есть у Южного базара дальние посты охраны, то они нас уже заметили. А посты наверняка есть. Я бы точно поставила!
– Властительница.
– Чего еще?
Прыткий протянул ей сверток.
– Возьми.
Она поглядела на скрученный лист секвохи, в котором прятались другие листья – поменьше, засохшие. Вопросительно поглядела на своего помощника.
– Это чтоб не блевать. Проверенное средство, мне еще мать такое давала, когда я...
– Ты дурак?! – перебила она его. – Я сама не знаю, из-за чего меня скрутило, а ты уже лекарство нашел! Врачеватель хренов.
Прыткий стоял в нерешительности, не зная, что ему делать. Убрать ли подношение, или попытаться убедить Пришедшую в том, что оно не причинит ей вреда, а только даст облегчение.
– Убери, – сказала она спокойнее. – Авось само пройдет.
Несмотря на все недоверие к этому миру, к людям, которые ее окружают, Маша вдруг ощутила нечто для себя новое, чувство, теплое и прекрасное, словно протянутое ей вместе с этим свертком. Даже отец не радовал ее вниманием в детские и юные годы, потому что всегда был занят своими делами, заботился о выживании на краю холодного мира. А этот едва оперившийся мальчик казался столь искренним в своем желании помочь, что она невольно поддалась незнакомому чувству. Даже улыбнулась.
– Еще бывает, – сказал он, – что женщину выворачивает, когда она носит в себе ребенка.
Маша нахмурилась. Ей и самой это приходило в голову, но до тех пор, пока слова не были произнесены вслух, думать о таком не хотелось. “Лучше бы отравление!”
У нее давно не было крови. Пожалуй, даже слишком давно. Списывала это на свои неудачные опыты, еще там, на Кольском, на постоянные нервы и стрессы, а то и на все вместе. Ведь до сих пор других признаков интересного положения она не замечала, значит, несмотря на отсутствие женских дел, беременности не было.
– Я ни черта не знаю, – призналась она.
– А от…
– И ты не болтай!
Прыткий послушно склонился, отошел в сторону.
Когда стемнело, весь лагерь снялся с места и двинулся через лес длинной кишкой, растянувшейся на многие сотни шагов. Охотникам сказано было помалкивать, ничем своего присутствия не выдавать. Но скрыть поступь такого количества ног невозможно и, если кто-то окажется рядом, хоть и на расстоянии выпущенной стрелы, колонну неминуемо обнаружат. Маша лишь надеялась, что этот “кто-то” не будет городским соглядатаем, что он свернет в сторону и уйдет вглубь леса от греха подальше.
– Завтра будем на подходе к Южному базару, – сказала она трем своим помощникам, идущим рядом. – Вперед отправим человека с взрывчаткой. Пусть он возьмет Хмельного, тот покажет, где заложить, у какого дома. Бомбы завернем в куски мяса – промысловик мол, добычу на продажу несет. Думаю, никто там особо разбираться не станет, а даже если и заглянут, мало что поймут. Пластид в старой упаковке сойдет за сверток вяленого.
– Начнем ближе к ночи?
– Да. В темноте больше страха, больше паники. Они не знают, откуда к ним лезут, а мы точно знаем – куда, как и зачем.
Ее еще мутило, но Маша целиком была поглощена предстоящим делом. Адреналин бурлил в крови. Она почти ощущала запах пожарищ и ей казалось, что она уже слышит крики ужаса попавших в ловушку горожан. Потом, после победы, можно будет прикормить охотников – не только своих – дележом добычи, женщинами… Себе, пожалуй, возьмет и пленных мужчин. Дома у нее каждого будет ждать волшебная инъекция. Маша оглянулась. Где-то там, в конце длинной колонны, идут под охраной двое, на которых она ее уже опробовала.
– Ух! Не по моим годам такие походы.
Из темноты вынырнул тот командир, пожилой и рассудительный, отряд которого пойдет завтра с ней и ее охотниками на главные городские ворота. Он тяжело дышал, но снег под его ногами хрустел так же ритмично, как и под машиными ботинками – старик не снижал темп. Видно, его люди шли чуть впереди, а он лишь немного отстал.
– Чего бы дома не сидеть? – невозмутимо спросила Властительница. – Неужели некому было поручить? Не нашлось в гнезде достойного преемника?
– На охоту бы нашлось. А на это… – кажется, ему не нравилось называть “делом” то, что они затеяли. И все же старик совершил над собой усилие, выдавил: – На это дело никого назначать не стал. Пусть и последнее будет в моей жизни, а все-таки лучше самому. Спокойнее как-то.
– Не нравится что ли? Дело?
– Мирное время всегда лучше. Разве нет?
Она не стала отвечать и дед, испугавшись, что его не поняли, пояснил:
– Наше гнездо на стороне сильного. И если так надо, то пойдем со всеми, не дрогнем. Но только я прямо говорю то, что у других на уме, а сказать бояться. Я-то старый, мне все равно.
– Сколько же ты живешь?
– Да кто их считает, эти лета и зимы… Шесть десятков. Может, семь.
– Много для нашего времени.
– Много, – согласился он.
– Где твое гнездо?
– Там, куда не ходят. Близко от космодрома. Слыхала хоть слово-то такое? А место интересное, много умных машин от прежних людей осталось, много знаний. Так что не одна ты такая начитанная.
Маша смотрела на него с искренним удивлением.
– Там же зона! Люди в таких местах не живут. А если и приходят, то для того только, чтоб обратиться.
– Это вы так думаете – те, кто подальше от точек заражения расселился. Ты ж не знаешь… – он замолчал на мгновение, то ли подбирая, то ли вспоминая какое-то слово. – Прости, старость не радость – запамятовал я, как там тебя называть-то полагается?
– Пришедшая Властительница, – снисходительным тоном напомнила она.
– Ага. А я Сухой. Так вот я и говорю – ты ж не знаешь, Властительница, какая доза черного мяса нужна, чтобы в нелюдя случайно не обернуться. Жрете его, как не в себя...
– А ты знаешь?
– Я знаю, что и мы его жрем, как не в себя, но для нашего гнезда оно нормально, без него никак, а вот вам можно и поменьше, вы далеко от зоны. Только ведь проверять никто не станет, каждый про себя думает, что лучше сожрать побольше, а то кто его знает.
Он замолчал и они еще долго шли в полной тишине, пока Сухой, наконец, не решился рассказать то, что вертелось у него на языке и ради чего он, наверное, и подошел к Маше.
– Ходил я в зону, еще когда молодой был, моложе тебя. В самый ее центр ходил.
– Зачем?
Он пожал плечами.
– Увидеть хотел – что там? Думал, может, метеорит. Осколки бомбы. Машина какая-нибудь. Хоть что-то, из-за чего эта дрянь заразу вокруг себя распространяет!
– Нашел?
Он покачал головой из стороны в сторону.
– Не нашел. Видно, не человеческих рук дело. И не чьих-то еще.
– Думаешь, природное?
– Думаю, планетное. Для природы нет свойственной ей хаотичности. Вроде замысел во всем просматривается, а следов не сыскать. Что хошь про меня думай, Властительница, а только сама Земля эти зоны создала! Я так думаю. Раскиданы они равномерно, человеков в нелюдей перемалывают, как конвейер, словно мусор на что-то полезное переделывают. Звери, опять же, вместе с появлением зон пропали. Отчего бы, спрашивается? Не, я понимаю, что и у них своя зараза случилась. Но сразу на всех? Почему? Зачем? Одни только птицы да букашки остались, очевидно для того, чтобы растения опылять и распространять, а то и они бы сдохли. Кстати говоря, среди растений вымерли именно те, что человек использовал.
Снова воцарилась долгая пауза, прервать которую на этот раз решилась Маша.
– Хочешь сказать – на разумной планете мы живем? И решила она устранить людей, как вид, да за нами еще все подчистить? Не для того ли, чтоб по новой начать? Хм… Может и так. Только нелюди-то потомства не дают, знал ты об этом?
Сухой поглядел на нее удивленно.
– Вон оно как… Надо же! Не знал я об этом. Так значит и они после людей сгинут. Вот уж точно – можно будет начинать по новой!
На лбу у Маши проступили морщинки, потом и вовсе лицо исказила гримаса страдания.
– Ладно, хватит болтать, – сказала она Сухому. – Иди вперед, к своим. Да и там не чеши языком лишний раз!
– О Земле?
– О том, что мирное время лучше. Нечего людей смущать. Все, иди. Иди отсюда!
Она побледнела, прикусила губу, и старик счел за лучшее прибавить шагу, уйти с глаз долой.
Маша свернула в сторону, заметив, что следом, на расстоянии, пошел только Прыткий. “Ну пусть идет. Ему можно”. Она остановилась и, согнувшись, упираясь рукой в ствол секвохи, стала отплевываться, потому что блевать ей было уже нечем – за день так ничего и не поела.
Снова пришлось зачерпнуть снега, утирая им слезы и слюни. Отдышавшись, сказала в темноту, зная, что верный человек стоит поблизости:
– Черт с тобой. Давай сюда сверток.
– Заварить надо.
– Заваривай.
– А?
– Делай что нужно, не спрашивай! Не видишь – хреново мне. Не могу я сейчас… Думать за вас… За всех...
Прыткий, даром что иногда переспрашивал, глупости всякие говорил, в нужный момент оказался сообразительным малым. Остановил колонну, но обставил все так, будто каприз это у Властительницы. И пусть некоторые на такие чудачества смотрели с недовольством, а то и с кривой усмешкой, все же лучше быть во главе армии капризной сукой, чем слабой, болезненной девочкой.
Она сидела у маленького костерка, разведенного поодаль от зарослей секвохи, от вставших отрядов, охотники которых тихо ворчали. Швыркала из глиняной кружки солоноватый отвар, от которого, вопреки ее ожиданиям, не тошнило, а совсем наоборот – становилось легче.
– Надо будет слить этой дряни во флягу. Возьму с собой.
Прыткий с готовностью закивал. Маша покосилась на него, поймав преданный взгляд. Развернулась, разглядывая внимательнее, стараясь прочувствовать все его эмоции, недвусмысленно отражающиеся на лице молодого парня. “Удивительно! В нем, пожалуй, больше верности, чем в тех двоих, которых я насильно обратила. И ведь это человеческая верность, не звериная. Осмысленная и искренняя”.
– Черт тебя дери, Прыткий. Ты что, влюбился в меня?
Он тут же потупил взор и она готова была поклясться, что щеки его налились румянцем, хоть и невозможно было разглядеть это в темноте.
Парень промямлил что-то невнятное:
– Да нет… Я же… Только помочь...
Маша поставила пустую кружку на снег, подсела к Прыткому ближе. Протянула руку, поднимая его голову за подбородок. Она ощущала терпкий мужской запах – смесь пота, не слишком чистой одежды и горького от жевательного стебля дыхания. Поцеловала своего помощника, чувствуя, как дрожит молодое, сильное тело. Она понимала, с каким трудом он себя сдерживает. Улыбнулась, отстраняясь.
– Влюбился.
Но улыбка растаяла, потому что Властительница вдруг вспомнила, где находится и что ей предстоит. Минутная слабость была подавлена в зародыше. Там, впереди, вовсе не горьковатое дыхание вздрагивающего от желания самца, там ледяной ветер неизвестности. Все может пойти не так, как она рассчитывала, как ей хотелось. Любая мелочь способна изменить будущее.
Маша поднялась.
– Собирайся. Да побыстрее! Нам надо идти дальше.
Переставляя ноги – левая, правая, левая, правая – вслед за своими охотниками, она на ходу перебирала в уме все варианты, любые неожиданности, которые могли случиться. Хотелось все предусмотреть, но она понимала, что это невозможно.
“Где скрывается главная проблема? Откуда ждать неожиданностей? Появится Говорящий?” Невольно подняла голову, посмотрела на уходящие в само черное небо стволы деревьев. “Нет. Вокруг нее армия и сейчас он не станет рисковать шкурой. Затаится где-нибудь в ожидании, будет наблюдать – чем дело кончится. И, возможно, потом, когда суета утихнет, попытается нанести удар исподтишка. Да, это вполне в его духе. Потом, но не сейчас. Откуда же теперь ждать неприятностей, которые могут поломать ее планы?”
Ответ вертелся рядом, как назойливая муха, которую хочешь поймать, но она слишком верткая, каждый раз ускользает.
“Стоп! Поймала! Ну конечно. Кто же еще может вставить ей палки в колеса, как не та девчонка, которой бредил сам Говорящий! Что известно о ней? Оборотень от природы, от самого своего рождения. Чувствует других нелюдей, особенно таких, как сама. Раньше была в городе, потом, вроде как, ушла вместе с мужиком своим и еще одним городским, которого искатели палачом называли. Куда ушли, зачем – неизвестно. Не гулять же. Надобность, значит, у них была”.
Маша невольно считала любое дело, касающееся этой девки, еще со времен разговоров в черном доме записанной в соперницы, угрозой себе и своим намерениям.
“А если уже вернулись? Если снова в городе?”.
Властительница отдала приказ трем охотникам, конвоирующим нелюдей, которых сама создала, остановиться здесь, в лесу. Пусть ждут, не отсвечивают своей особенностью, не привлекают внимание к ее отрядам. А если начнут норов звериный показывать, так охотникам велено прикончить тварей – два экспериментальных образца, не жалко!
“При некотором везении,” – продолжала она размышлять, – “главного по охране базара взорвем еще до начала штурма. И девка, если она вернулась, должна в его доме быть. Но разве можно быть во всем этом уверенной?”
Маша не могла найти для себя логичного объяснения – почему именно от Конопатой ждет беды? Ведь ни армии у нее своей, ни даже отряда. Но женское чутье подсказывало, что раз чужая баба засветилась в твоей жизни, значит будут с ней проблемы.
Она взяла у Прыткого флягу, сделала два основательных глотка. Пойло уже остыло, но ее это ничуть не смущало. Главное помогает. Тошнота ушла и, кажется, даже стал просыпаться голод. Но Пришедшая не торопилась налегать на еду, надо было дать желудку успокоиться.
Глубокой ночью колонна остановилась – как бы там ни было, как бы не хотелось использовать для продвижения темное время суток, людям надо дать отдохнуть. Завтра такой возможности уже не будет.
Властительница, не забыв напомнить Прыткому об охране на время ночевки – пусть проверит людей, выставленных по периметру вокруг ее лежбища – пригласила парня к себе. Приказала лечь рядом, накрывшись ее шубой и его курткой. Вдвоем теплее. Что подумают другие – плевать. У нее с ним ничего не будет. Не сейчас, не сегодня. Но рядом должен быть человек, который в нее верит, который готов ради нее на все, и который знает о ней чуть больше, чем остальные.
– Думаешь, это оно? То, из-за чего меня выворачивает?
Прыткий шевельнулся – наверное, пожал плечами.
– Но я понятия не имею, от кого.
– А есть разница?
Помолчала, обдумывая.
– Ты прав, черт побери. Нет никакой разницы.
Прижалась к нему сильнее, закутываясь под шубу с головой, замирая в том единственном положении, когда тепло, уютно и ничего не мешает.
С рассветом отряды по отдельности стали уходить к Южному базару. Всем скопом нельзя, потому что, если их еще и не обнаружили, то уж в этом случае обнаружат наверняка. А так оставался шанс хоть на какую-то неожиданность. Да и обмануть врага не помешает: увидят охотников от двух-трех гнезд, решат, что это не та сила, которую всерьез стоит опасаться. Тут-то их с других сторон и “обрадуют”.
Маша очень надеялась, что никто не струсит, никто не заблудится, все выйдут к своему месту атаки в расчетное время. Вояк в городе меньше, чем в ее армии, хоть искатели и говорили, что там у многих огнестрелы. Но главное прорваться за стены, а уж внутри начнется свалка…
Даже те два отряда, что должны справа и слева поддерживать ее охотников во время штурма главных ворот, пошли своими дорогами. Не слишком далеко от зарослей секвохи, но теперь Властительница не могла их видеть, она приближалась к городу с людьми только из своего гнезда. После растянутой колонны объединенной армии эта группа казалась смехотворно маленькой.
В какой-то момент ей самой захотелось струсить, повернуть назад, сказать “ну ее к лешему, эту битву!” Но отступать было уже поздно. Да и последний ли это экзамен в жизни? Хочешь быть на вершине мира – дави свой страх, взяв его за горло, будь готов к бесконечной череде испытаний. Это лишь одно из них.
Доложили, что авангард наткнулся на дозорного. Рисковать не стали, выпустили по нему столько стрел из арбалетов, что шансов на спасение у бедолаги не осталось. Живой он им был не интересен, важнее, чтобы не ушел, не успел сообщить об их приближении.
С последними лучами заходящего солнца отряд оказался на просеке. От этой границы горожане вырубали секвохи, чтобы к базару не могли подобраться нелюди. Хоть и не видно еще городских стен, но дальше идти было опасно – издалека заметят. Властительница послушала совет бывалого охотника, приказала всем отойти чуть назад, в лес. Нужно дождаться темноты.
Самое кромешное время не только для окружающего мира, но и для мыслей в голове каждого, кто точил ножи, пики, проверял тетиву или заряжал патроны. Хуже, чем на охоте. Там ты идешь против зверя, какой бы он ни был. А здесь… Здесь будут люди, самые опасные существа на крохотной голубой планете. И в глотку они вцепятся покрепче любого вымершего волка или медведя.
Кровь бурлила, но мысли мешали. Дрожь в руках, затачивающих железо, и почти в каждой голове – “а правильно ли все это?” Тут уж кому как повезет. Кто задавит эти сомнения, растопчет их, думая о добыче, о радости победы, а кто так и пойдет на штурм с дрожью в неверной руке.
Потухшее с правой стороны зарево позволило наконец увидеть отсветы городских огней.
– Должен быть взрыв. Мы услышим.
– Но пора подойти ближе, – возразил один из помощников. – Иначе в нужный момент можем не успеть.
– Хорошо, – согласилась Пришедшая. – Скажите людям – пусть выдвигаются.
Отряд пошел вперед несколькими цепочками, друг за другом, перекрывая не только широкую просеку, но и края хвойного леса, окружающего линию вырубленных секвох.
Маша скинула шубу, потрогала рукоять пистолета, спрятанного за поясом, сняла с плеча автомат. Ей было холодно. Не глядя коснулась руки Прыткого.
– Будь рядом. Хорошо?
– Куда же мне… Конечно, я буду рядом.
Они двинулись следом за охотниками. В вечернем безмолвии, которое будет вскоре разорвано предсмертными криками. Все ближе и ближе, пока не наткнулись на заднюю цепочку.
– Почему остановились? – прошептала Властительница.
– Тут и осталось-то всего шагов двести, – ответил кто-то. – За полминуты добежим.
Они стояли, молча ожидая сигнала. Вот-вот в центре города ухнет, рванет так, что от одного из домов камня на камне не останется. И тогда… Но взрыва не было. Ждали еще и еще…
Подошел командир, который командовал штурмом ворот.
– Заметят нас. Нельзя тут долго стоять. Или идем вперед, или назад.
Маша сжала зубы. Отошла на несколько шагов, вернулась. Снова отошла. “Не смог человек с взрывчаткой добраться до цели? Или еще какие-то проблемы возникли? Может, правда – отойти? Подождать еще под прикрытием леса?”
Прикинула – как давно должен был прозвучать взрыв? Полчаса, не меньше. Нет, нельзя больше ждать!
Подошла к командиру.
– Взрывники к воротам. Вперед!
Несколько человек тут же метнулись к надменно взирающим на них городским стенам, тянущимся направо и налево, разорванным створками огромных ворот лишь в том месте, где к Южному базару подходила просека.
Им уже что-то кричали с дозорных башен, к свету факелов добавилось два или три луча от электрических фонарей. Прозвучал одинокий предупредительный выстрел.
– Убрать всех со стены! – крикнул командир.
Раздался оглушительный треск автоматных очередей, пули яркими росчерками полетели к башнями по обе стороны от створок, к укреплениям на стенах, за которыми пряталась охрана. Еще несколько мгновений и вот уже взрывники бегут обратно, а тот, что впереди остальных, машет руками сверху вниз и орет во всю глотку: “Ложись! Ложись!”
Отряд едва успел прижаться к влажному, подтаявшему за день снегу, как яркий пузырь вздулся у городских стен, разметал в стороны тяжелые бревна. От грохота закладывало уши, казалось, что земля хочет подбросить людей в воздух, словно невидимая кухарка переворачивает блины на сковороде.
Некоторые обломки долетели и до тех, кто залег в снегу, раздались первые крики. Но их тут же перекрыл вопль командира:
– Вперед! Вперед! Вперед!
И все, что интересовало Машу в этот момент, когда уже ворота уничтожены и вход в город открыт, так это отсутствие отрядов с правого и левого флангов, которые должны были поддержать атаку.
– Где же они, черт бы их побрал?!
Темной лавиной появились слева охотники Сухого. “Не обманул старик! Лично расцелую его в морщинистую рожу!” А меньше, чем через минуту, вышли из леса и те, кто шел под началом молодого, с разрисованным лицом. Теперь уж вряд ли можно было остановить штурмующих. Они перекатывались через остатки стен и ворот, бурной рекой проливаясь на городские улицы.
Маша все еще стояла с Прытким и личной охраной в двух сотнях шагов от места первого боя, но дышала так часто, будто пробежала весь город насквозь и так же, бегом, вернулась назад.
– Господи боже, – произнесла та, которая никогда не верила ни в бога, ни в черта, хоть и читала про них в древних книгах. В глазах ее сверкали отсветы пылающего дерева.
“Что же там сейчас происходит? Неужели это все по моей воле? Неужели это я натворила?” Она вцепилась в руку помощника и он сморщился от боли, но стерпел, не издал ни звука. А Властительница уже дышала спокойнее, она отбросила сомнения и даже подняла фляжку, выпила за успех атаки остатки противоблевотной настойки.
“Все так и должно быть! Не будь размазней, Машка! Да, это по твоему велению. Но победителей не судят”.
После того, как охрана проверила безопасность входа, они пошли вслед за своими охотниками, уже продвинувшимися далеко по улице. Маше казалось, что слышны звуки сражений и с других концов Южного базара, но она решила верить в это, пока не увидит все собственными глазами.
Перешагивая через тела своих и чужих она шла по городу, который когда-то восстал из пепла на руинах погибшей цивилизации, дал приют тысячам людей, потянул на себя право быть местом силы на всем севере. Но только до тех пор, пока не появилась она. Пока Пришедшая Властительница не решила переделать мир так, как хочется лишь ей одной.

Жилявый вытащил человека из пещеры. Тот не сопротивлялся и ноги его волочились скорее от страха, чем от желания дать отпор. Он верил, что ему уже придумали жуткую, изощренную казнь. Хотел, наверное, объясниться, придумать байку, чтобы спасти себя, но у него уж и зуб на зуб не попадал, отбивая дробь, раскалывая в сознании все фразы и слова на бессмысленные междометия.
– На колени встань, – сказал Меткач, – а то упадешь.
Тот с готовностью рухнул на колени. Подошел Вайсман, высветил фонариком лицо напуганного человека. Долго вглядывался.
– Что? Знаешь его? – спросил Кирюха.
– З… З-знает… – ответил сам человек, хотя Захар не торопился с ответом, он все еще смотрел на незнакомца. – П-пятнадцать лет н-назад… Осенью… Т… Т-торговый к-караван…
Вайсман отшатнулся.
– Точно. Ах ты сволочь!
Жилистой дедовской ладонью ударил человека наотмашь. Тут упал и сразу свернулся калачиком, ожидая, что остальные тоже примутся его колотить.
– Тише, тише! – Крил оттеснил Захара. – Сначала нам расскажи, хорошо? А потом будем решать – ногами его или руками.
– Это он! Он виноват! В смерти каждого!
– Да мы уже поняли, успокойся…
– Ничего вы не поняли! – Вайсман шумно выдохнул, отошел в сторону. Из темноты доносились проклятия, но уже не в полный голос, а едва слышно – он выплескивал в пустоту свою ненависть. Вернулся.
– Полтора десятка лет назад на станции случилась эпидемия. Не то, что настоящая Инфекция, но нам и небольшой заразы вот так… – он провел по горлу ребром ладони, – хватило. Из двенадцати человек семеро умерли, да и остальные долго протянуть не надеялись. Лекаря нет, разобраться – что к чему – толком никто не мог. Оставалось только жрать наугад таблетки. И тут…
Вайсман злобно покосился на того, который успел снова встать на колени.
– Появляется он. Пришел с торговцами. Я, говорит, врач. Могу помочь. Только дайте мне поковыряться в древних машинках, поискать кой-чего в медицинских разделах. Это, значит, он уже с тех пор искал вакцину для оборотней, паскуда. Обходил оставшиеся центры, где еще знания были. А мы-то думали, гадали – отчего люди на связь перестают выходить? Видно, не любил после себя свидетелей оставлять, гад.
– Я не… – подал голос человек, но Захар перебил его:
– Заткнись! Ты уже свое отболтал. Когда украл из базы данных инфу и удалил ее, когда врал нам про лекарство… А мы, дураки, поверили. Оно сначала и правда помогло, только эти… как их… ремиссии, они ненадолго. Померли все люди. Один я остался. Наверное, иммунитет от той заразы у меня был. Два года потом красные тряпки да предупреждающие таблички вокруг станции ставил, чтобы добрые люди стороной обходили. Мало ли…
К “врачу” подошла Конопатая. Крил уже помог ей перевязать раны и натянуть одежду, но бледный цвет лица выдавал ее слабость. Если бы не живой блеск в глазах, можно было бы подумать, что она сейчас лишится чувств.
– Расскажи нам все, – спокойно попросила она. – Где информацию находил, какие опыты ставил? Зачем? И какие у тебя приборы имеются, где ты их прячешь? Ведь имеются? Не из пальца же высасывал своих тварей.
Он потупил взор, но Дашка заметила на лице его тень улыбки. “Думает, будто поторговаться с нами может. За жизнь свою, а то и за благополучие. Надеется, что очень надо мне то, о чем я спрашиваю”.
Она протянула руку, скрытую полумраком подземелья. Царапнула “врача” когтем по щеке. Прошептала ему на ухо:
– Я сейчас обернусь и уволоку тебя обратно в пещеру. Ты этого хочешь?
Человек в страхе попятился, но наткнулся на стволы автоматов, которые держали Жилявый и Меткач.
– Уберите! Уберите ее от меня! Я все расскажу, честно!
Дашка спрятала руку в карман.
Когда выползли из тоннеля на свежий воздух, Вайсман собирался идти к старику, жившему в отшельничестве на развалинах гарнизона. Но времени у них не было, да больше никто и не хотел идти к странному слепцу: охотникам до него дела нет, а Конопатая с Крилом опасались, что на этот раз городской смотритель может согласиться на формальное, сделанное из вежливости предложение бросить свое обиталище и идти с ними. Это бы здорово их замедлило.
– Сам откуда? – распрашивала Дашка “врача”. – И звать тебя как?
– Юхан. С севера я. Совсем с севера, из-за холодного моря. Там, где много лет назад другие страны были, да и сейчас люди живут. Хорошо живут, лучше вашего. Знаний и диковин всяких от прежней жизни у них много осталось. Могли бы и сюда прийти, все ваши земли занять, самих вас… Но только мало там людей. Одна колония, вроде Южного базара, даже меньше.
– Если по тебе судить, то не слишком смелые люди. Хотя, наверное, хитрые. А то, что не отсюда ты, я по разговору сразу услышала. Наш язык звучит у тебя будто не родной.
– Правда, не родной. Но за морем и ваш знают, почти все на нем говорят. Потому что многие к вам пробирались и даже те, кто дом родной не покидал ни разу, когда-нибудь это сделают. Север заставит их сюда прийти. Здесь лесов много, людей. Есть с кем семью завести. А там все родственники друг другу, дальние и близкие. Плохо это.
Конопатая украдкой посмотрела на охотников. Они шли чуть позади, не упуская из виду Юхана. Жилявый и Меткач ничем не выдавали своих настроений, но было бы удивительно, если бы смерть Говорящего не задела их, не заставила думать о том, как быть дальше. Пока они шли все вместе, словно одна команда, будто так и было задумано. Однако… Конопатая не доверяла им. Чужие это люди, еще вчера выполнявшие приказы врага. И какой там был последний приказ? Черт его знает.
– А дальше? – спросила она “врача”. – Что дальше? За территорией вашего народа?
Юхан пожал плечами.
– Полярные земли. Океан, льды, холод.
– Не на севере, на западе.
– Ах, на западе… Да ничего там нет. Те же самые мутанты все заполонили. Честно говоря, не совсем понимаю – почему именно здесь столько людей выжило? Зоны есть, тварей пруд пруди, но до сих пор гнезда большие и вы даже не думаете вымирать.
– По твоему весь мир, кроме наших земель, мертвый? Без людей, то есть?
– Если бы кто еще выжил, мы бы знали. По радио связались, пешком дошли или еще как. Но вы последние. Вы, да еще, может, несколько кучек вроде нашей, на побережье ледяного океана, куда нелюди заходить не хотят.
– Ладно, леший с ним, с человечеством. Объясняй теперь про себя – что да как, на какие достижения рассчитывал, чего добился.
Но то ли он утаил самое интересное, то ли о всех его прегрешениях они уже и так догадались, а только ничего нового Юхан не рассказал. Знал про оборотней? Знал. Хотел свою армию мутантов? Хотел. Убивал тех, у кого находил нужные ему знания? Было и такое.
– Знали бы вы, скольких трудов мне стоил сбор такой информации! Сколько лет я на это потратил! Один только листок, спрятанный в библиотеке Южного базара, в какое подношение обошелся! Вы его, кстати, прихватили с собой?
– Не могу разделить твоих восторгов по поводу создания личной армии убийц, – ответила Конопатая. – Нам повезло, что ты их так толком и не научился производить, а то бы мы сейчас не разговаривали. Да и того, что они успели натворить, более чем достаточно для справедливого возмездия.
– Для чего? – не понял Юхан.
– Вон там дерево подходящее. Поставим тебя к нему и… Как считаете, ребята? Нужно его таскать за собой?
Захар, идущий впереди, оглянулся, одарил пленника зловещей ухмылкой.
– Да вы чего? – Юхан замедлил шаг. – За что?
– Никто тебя, дурака, ради одной лишь мести убивать не станет, – Крил подтолкнул его в спину. – Шевелись, времени у нас мало.
– А что за спешка?
– Не твое хлюндячье дело.
Юхан кивнул – действительно, не его. Заторопился, оступаясь и проваливаясь в снежные сугробы. Ничего, лучше поспешить, чем прислоняться к первому попавшемуся дереву.
На этот раз некому было вести их к цели. Единственного проводника забрал проклятый тоннель, а Жилявый и Меткач не были хорошо знакомы с местностью. Да и Конопатая с Крилом не могли поручиться, что смогут верно вспомнить обратный путь. Так или иначе к базару они выйдут, но какой ценой, через сколько дней?
– Палач вел нас по старой дороге, которую и глазами-то не разглядишь, – говорила Дашка, когда они расселись вечером у костра. – Секвохи на той дороге не росли, обычные деревья закрывали все сплошняком. Поди догадайся, где тут древний проход! Только Герман и знал нужные приметы.
Она отпила из глиняной кружки горячего грибного чая.
– Но есть в этом и свой плюс. От Южного базара до самого тоннеля дорога углом шла – сначала на север, потом поворот на запад. А нам до этого уже дела нет, нам теперь все равно! Пойдем напрямик, чтобы время не терять.
– По дороге-то небось ловчее, – засомневался Жилявый.
– Наверное, – ответила Конопатая. – Но как ее теперь найти, эту дорогу?
Никто руки не поднял, желания не изъявил.
– Напрямик пойдем, – снова повторила она. – По солнцу сориентируемся, дело не хитрое.
Охотники переглянулись и Кирюха успел поймать их безмолвный обмен мнениями. Не нравилось ему, как они себя ведут. Тихо. Будто знают чего-то, думают свои скрытые мысли, а вслух говорить не хотят. Он недовольно мотнул головой, переломил хворостину и бросил ее в огонь.
– Вот что, парни! Впереди ночь, надо будет дежурить. Да не мне вам рассказывать, сами знаете. Лес – он такой, за ним глаз да глаз нужен. А как мы друг дружке доверимся, спокойно сны смотреть будем, если полной ясности в отношениях нет?
Жилявый с Меткачом снова переглянулись.
– Чего же ты хочешь? – спросил последний.
– Скажите нам ясно, вслух – вы теперь на нашей стороне? С теми же намерениями идете, что и мы? Или, может, есть у вас другие дела, от Говорящего оставшиеся? Тогда уж лучше сразу разбежаться!
Жилявый убрал нож, которым резал вяленое мясо.
– Нет никаких дел, – сказал он вполголоса. – А молчим потому, что сами не знаем, как оно теперь будет.
– Да и вы хороши, – усмехнулся Меткач. – Думаете не видно, что руки на оружии все время?
Большелодочник хмыкнул, убрал руку с приклада винтовки, которую перед этим аккуратно положил поближе к себе.
– Ладно. Давайте, что ли, мирное соглашение заключим? Дойдем до базара, сообщим Ратнику все, что требуется, а там каждый сам будет решать – оставаться или идти своей дорогой.
Он протянул руку, а вслед за ним потянулась бледной, холодной ладошкой Конопатая. Хотел было и Захар, да очень уж лениво ему было вставать, отмахнулся. Охотники обменялись с парнем и девушкой рукопожатиями и в тот же миг в воздухе будто гроза закончилась, перестали сгущаться тучи и сверкать невидимые молнии. Может и не было это надежным договором, подписанным, как в прежние времена, в присутствии важных и многочисленных свидетелей, титул каждого из которых записывался дольше, чем сам договор. Но то было раньше. А здесь – в лесу, у костра – можно было лишь посмотреть друг другу в глаза и поверить. Что еще оставалось?
Крил вызвался дежурить первым. Должна была стоять на часах и Дашка, но он прогнал ее. Навоевалась сегодня, пусть спит. Охотники, небось, думают, что чутье у нее звериное, но он-то видел, – Кирюха улыбнулся, – что спать рыжая может крепко.
Конопатая лежала в обнимку с автоматом, спиной к напарнику и желтым языкам пламени. Глаза ее были открыты.
Весь день, пока маленький отряд продвигался на юго-восток, нарастало в ее душе беспокойство. Сначала Дашка думала, что это перед неизвестностью, ждущей их впереди – успеют ли они к Южному базару вовремя, а если нет, что тогда будет? Но ближе к ночи поняла: нет, не в этом дело. И тревога ее вовсе не от мыслей о будущем. Она как хворый человек, который заранее чувствует приступ болезни, ощущала приближение чего-то знакомого, почти родного, всплывающего из ее темного прошлого.
Поднялась, бесшумно проскользнула мимо спящих, но от кирюхиного взгляда уйти не смогла.
– Куда?
– Мне надо.
– Надо? Иди… – он огляделся, – Иди вот сюда. Чтоб я видел.
Конопатая покачала головой.
– Я сделаю так, как считаю нужным, ты же знаешь.
Вот уж в чем он не сомневался, так это в ее упрямстве и в том, что она все равно сделает по-своему.
– Пусти, – толкнула его легонько, освобождая себе дорогу. – Я скоро вернусь.
И Крил не смог ее остановить. Он знал, что не сможет. Даже если бы очень захотел.
Зов, пульсирующий в глубине леса, невидимый и неслышимый для людей, звал ее на восток. Это пугало. Ведь где-то там, далеко-далеко на востоке, за старым горным хребтом, была ее родина. Там прошла ее юность, там должно было быть ее детство, о котором она ничего не помнила, кроме мутных, жутких картинок.
Конечно, так далеко она не пойдет. Зов был гораздо ближе. Но он все равно нагонял страху.
“Остановиться? Не ходить?”
Упрямо двинулась дальше.
“Неизвестность страшнее. Надо знать, что там происходит!”
Разделась, встречая обнаженным, израненным телом колючий морозец. Еще несколько шагов и Дашка опустилась на все четыре конечности, рванула галопом по хрустящему снегу, лавируя между стволами деревьев. Вокруг были обычные ели и сосны, растущие не так равномерно, как секвохи – нет смысла забираться. Лучше уж понизу.
Сто шагов, двести…
Все дальше и дальше от уютного костра, рядом с которым так приятно быть не монстром, но хрупкой, бледной девчонкой, прятаться под курткой и сладко посапывать, приоткрыв рот.
Тысяча шагов. Полторы тысячи…
С другой стороны – в черном теле раны заживают быстрее, так почему бы не прогуляться под светом звезд?
Она чувствовала в ночном воздухе то, что невозможно было увидеть. Резонирующие волны, которые притягивали, расплывались во все стороны от одной точки. Нет, не точки, широкой полосы, протянувшейся с севера на юг – где-то там, впереди.
Замедлила бег. Решилась, наконец, забраться на дерево. Что-то щекотало ее слух и Конопатой казалось, что, даже если бы рядом был человек, то и он своими несовершенным органами чувств уловил бы вибрацию, гул от тысяч и тысяч ног, протаптывающих снежное месиво до мерзлого грунта.
Снова спустилась, бросилась по земле вперед, пока собственными глазами не увидела вдалеке, среди поредевшего леса, клубящуюся пелену, за которой что-то мелькало, проступало тенями.
“Это не племя. Даже не десять племен”.
Одна из теней отделилась, стала приближаться. Конечно, ведь они чувствовали ее так же хорошо, как и она их! Дашку пробрал озноб – даже в этом обличье она испытывала животный страх перед соплеменниками.
Петляя, как вымерший ушастый зверек, рванула назад. Но не туда, откуда пришла, а в другую сторону: она хотела запутать следы. Быстрее, еще быстрее! Оглянулась – никого. Почти под прямым углом изменила направление бега и, одним прыжком преодолев заснеженный овраг, взлетела по стволу высокой ели, надеясь укрыться между ее разлапистых веток.
“Можно стать человеком. Хотя бы на несколько минут, пока замерзать не начну. Так им будет сложнее меня почувствовать”.
Но ни трансформироваться, ни даже сосредоточиться на этом она не успела. Что-то метнулось к ней с соседнего дерева черной молнией, ударив так, что ель потеряла почти весь окутывающий ее снег.
Дашка зажмурилась, на мгновение даже дышать перестала. Зато она чувствовала рядом с собой чужое дыхание, ровное и спокойное. Забулькало в луженой глотке, глухое рычание показывало, что самец не проявляет агрессии, он не намерен убивать ее.
Открыла глаза, посмотрела на морду с полосами от давно затянувшихся шрамов. Ей хотелось съежиться, но пришлось задавить в себе это желание, иначе, чего доброго, она могла неконтролируемо обернуться человеком. А вот сейчас это было бы лишним – человеческая-то самка мутанту ни к чему, порвал бы ее на куски.
Он поймал ее осмысленный взгляд, чуть склонил голову на бок.
– Ты, – прорычал нелюдь, – разумная?
Заставила себя кивнуть.
– Почему одна? Отбилась? Идем, будешь со мной!
Конопатая медленно покачала головой из стороны в сторону и это далось ей гораздо тяжелее: не соглашаться с мутантом было до отчаяния страшно!
Самец рявкнул, ударил кулаком по еловому стволу, сбивая с дерева остатки снега. Потом прижал Дашку к смолянистой коре так, что она не могла и шевельнуться. Ткнулся мордой ей в щеку, потом в макушку головы, которая даже в этом облике была покрыта рыжим пухом.
– Людьми от тебя несет.
Глубоко посаженные глаза стали еще меньше, когда он прищурился, обдумывая собственные слова. Вдруг отпрянул и спрыгнул вниз. Фыркнул несколько раз, будто отплевывался после поцелуя с уродиной.
– Чужая, – сказал Дашке, когда она спустилась вслед за ним на землю.
– Чужая, – согласилась она.
– Старая и шкуру сбрасываешь. Знал я таких, прячетесь вы среди людишек, жизнь обманываете, будто время над вами не властно. Плохой это обман. Человеческий.
– Шкуру не сбрасываю, но… Черт с тобой, пусть будет так.
Мутант обошел ее кругом. Оглянулся на вереницу сородичей, скрытую вдалеке снежной пылью. Видно, недосуг ему было разговаривать с самкой-оборотнем, надо скорее решать, что с ней делать, и возвращаться к своим.
– Убил бы. Как остальных, – прорычал он глухо. – Но тебя отпущу. Скажешь людям, что мы ушли.
– Мы?
Снова фыркнул, теперь от недовольства ее непониманием.
– Все мы. Все нелюди севера, которых разумные смогли в одну стаю согнать. Теперь не будет войны, незачем людям объединяться. Пусть живут, как жили.
“Наивное существо. Хоть и дала тебе природа ум, но людей совсем не знаешь”.
– Ты у них главный?
Он оскалился – кажется, это была улыбка.
– Главный там, – махнул рукой на огромную стаю, – а я лишь один из разумных, ведущих нелюдей, не дающих им разбежаться. Мое дело маленькое и слова мне никто не давал, но…
Поднял мускулистую руку, постучал когтем по виску.
– Я свободное животное. Сам решаю, что и кому сказать. Тебе сообщил, ты передай людям. Пусть знают. Прощай, чужая!
Опустился на четвереньки, легко побежал в мутную взвесь.
Дашка с трудом сдерживала себя, чтобы не обернуться человеком. Тело ее вздрагивало, от пережитого страха измененные трансформацией и человеческие рефлексы спутались, контролировать их было тяжело.
Он зачерпнула горсть снега, запихала его в пересохшую пасть. Развернулась и медленно, тяжело, совсем не так, как убежавший нелюдь, двинулась обратно к костру. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее.
– Мутанты ушли, – сказал Крил охотникам, а заодно и удивленному Юхану за утренней трапезой.
– Что? Куда?
– Откуда знаешь?
Парень кивнул на Конопатую.
– Она их чувствует. Ночью большой стаей прошли на юг. В нескольких тысячах шагов отсюда, сами увидите.
Собрав нехитрый скарб и подхватив оружие они заторопились в указанном направлении. Ориентировались по-прежнему на юго-восток, но промахнуться мимо следа, оставленного стаей, было невозможно. Шириной с упавший железный мост, что соединял когда-то берега реки рядом с гнездом Говорящего, этот след был отмечен поломанными ветками, кустами, а то и деревьями; вытоптанным снегом, перемешанным с грязью; тысячами, десятками тысяч отпечатков когтистых лап.
Вайсман присвистнул.
– Но откуда же она знает, что прошли все? Хотя…
– Вот именно, “хотя”! – проворчала Конопатая, кутаясь в куртку, поднимая повыше воротник. – Здесь было столько мутантов, что, даже если и остался кто в лесах, то это очень маленькие группы. Можно говорить, что север теперь без черного мяса.
– Хитрые, твари! – Жилявый сплюнул. – Если не будет мяса, придется уходить подальше от зон, от обжитых мест. Да и то зараза дотянется, только превращение будет долгим и мучительным. Лучше уж тогда…
Охотник замолчал, но все и так понимали, о чем речь: придется силой отправлять в зону своих же, чтобы потом, когда они обернутся, пустить их на еду и тем самым обезопасить себя от мутирования.
– Можно делать искусственных нелюдей, – робко предложил Юхан. – Я знаю как. Только нужна формула стабильности. Но она же у вас есть, правда?
Он заискивающе смотрел то на Крила, то на Дашку, пока Кирюха не подтолкнул его в спину.
– Дальше надо идти. Здесь и сейчас ничего не решить. Толковать на базаре будем, там есть люди поумнее нас.
И с общего молчаливого согласия они отправились дальше.
Солнце хоть и пряталось за тучи, но направление своим светом все равно указывало. Да, места здесь были не такие исхоженные, как вдоль дороги, по которой вел Герман. Пришлось несколько раз менять направление, обходить непролазные чащобы, пока темнота не настигла их, заставляя остановиться на ночлег.
С утра снова в путь – без болтовни, со злостью на натертые мозоли и не зажившие раны. Лишь пару раз остановились, чтобы вскипятить воду, попить грибного чая. И вот во второй половине дня, когда плененный Юхан невзначай поднял голову и посмотрел в небо, он вдруг протянул:
– О-о!
Все последовали его примеру и увидели, как рваные клочья облаков скрываются от них, потому что путники входили в заросли секвох. Гигантские деревья прятали от людей небо.
– Это большая дорога? – спросила Конопатая сразу у всех. – Та, что идет от моря до Южного базара и дальше?
– Похоже на то, – ответил Меткач. – Пройдем по ней еще немного вперед, а там уж и город.
– Не, – покачал головой Жилявый, – назад. Те места – севернее базара – я хорошо знаю. А это совсем другие заросли, незнакомые. Мы Южнее города вышли.
– Уверен? – спросил его большелодочник.
– Точно.
– Что ж… Пойдем назад. Надеюсь, не сильно промахнулись.
И когда уже, тоскливо вздыхая, с трудом переставляя ноги, они снова повернули на север, Конопатая сказала:
– Скоро вечереть будет, тогда и увидим. От города в ночи зарево, потому как много там огней.
Оба охотника посмотрели на нее с уважением.
– Только с дороги сойти придется, а то из-за проклятых секвох ни черта не видно, – добавила девчонка.
Взяли правее, стараясь не потерять из виду главную лесную магистраль. Когда-то и вдоль нее было много селений, особенно рядом со старым городом, на месте которого стоит Южный базар. Но теперь уж развалины этих деревушек сгнили, а то, что осталось, надежно скрыто сугробами, мхом и лесным буреломом – тайга бережет старые тайны.
Конопатая думала о том, что теперь будет с базаром. Выстоит ли он против целой армии, не превратится ли последний человеческий город в такие же руины, которые будут медленно разваливаться, гнить, зарастать зеленью?
– Хочешь, уйдем с тобой на восток? – шепнула она Кирюхе.
– Куда? – не понял он. – Что, сейчас?
– Нет же. Просто… Если вдруг все пойдет наперекосяк… Если остатки цивилизации псу под хвост… Мы можем уйти вдвоем и спокойно доживать где-нибудь далеко-далеко отсюда, где, может быть, нет ни людей, ни мутантов, или их так мало, что встретить почти невозможно. Мы не будем думать о продолжении рода и спасении человечества. Только получать удовольствие от жизни. А у тебя, кстати, всегда будет молодая женщина!
Она грустно улыбнулась, заглядывая ему в глаза.
– И когда настанет твой час… Я уйду в вечность вместе с тобой. Зачем мне жизнь в одиночестве или с кем-то другим?
Сжала его ладонь.
Крил закашлялся, поглядел на остальных. Но охотники не прислушивались к чужому разговору, они вообще не обращали внимания на парня и девушку.
– Ты такие вещи говоришь, как будто сейчас лучший для этого момент. И почему решила, что на востоке никто не живет? Что и опасности там нет? Заразы? Тогда бы все туда уходили.
– Не знаю, – она опустила взгляд. – Так, подумалось почему-то… Может, зря я боюсь те края, где родилась? Может, только там и остались еще места для нормальной жизни? Ведь про восток мы ничего не знаем… Ладно, забудь.
– Нет уж, как это “забудь”?
– Забудь, потому что вот он! – она протянула руку вперед, указывая куда-то над верхушками сосен. – Город.
Небо впереди подсвечивалось оранжевым и это не могли быть последние отсветы заката, ведь солнце исчезло за горизонтом слева от них и было оно красным, а не оранжевым. И еще зарево мерцало. Так, как бывает во время пожарищ. И на фоне темно-синего неба они разглядели несколько черных, дымных столбов, перекрывающих звезды.
– Опоздали, – с горечью сказала Даша.
Жилявый и Меткач невольно взялись за оружие.
– Мы пойдем туда? – спросил кто-то из них в сгущающейся темноте, такой уютной, скрывающей маленький отряд от бушующего впереди смертоубийства.
– А разве мы можем… Чем-то… – Конопатая прикусила губу и была рада, что в сумраке они не видят страх на ее лице.
Охотники молчали. Юхан украдкой шагнул назад, будто это могло отдалить его от опасности, а Вайсман, хоть и остался стоять на месте, вздохнул так тяжко, что было понятно – лезть в новую передрягу ему не хотелось.
– Там Ратник, – подал голос Крил. – Сыскари городские. Они не отдадут город за просто так. А у нас есть оружие, хорошее оружие. Мы можем помочь. И если с одной стороны к городу подступила какая-то сука, то с другой… – он повернулся к Дашке. – С другой просто обязана быть та, что ее раздавит.
Кажется он сам, не понимая того, произнес напутственную речь, одну из тех, которые умеют произносить только бывалые военачальники, речь, подогревающую кровь простых бойцов. Потому что Жилявый, а вслед за ним и Меткач шагнули вперед, и кто-то из них сказал во тьме:
– За хорошее дело можно и сдохнуть! Возьмем еще правее, там река, должна быть тропинка от города к проруби. Все лучше, чем через главные ворота лезть.
Конопатая обняла Кирюху.
– Какой же ты дурак, если думаешь, что я могу давить врагов. Я боюсь! Боюсь всего на свете. Даже саму себя и своих возможностей.
– Если хочешь – останься.
Она отрицательно покачала головой, поцеловала парня – долго, с наслаждением и тихим стоном, прижимаясь к нему всем своим странным, изменчивым телом.
Винтовку оставили Захару, который должен был стеречь Юхана.
“Если сражение закончится, а никто из нас не вернется”, – сказал ему большелодочник, – “делай с ним все, что захочешь, сам же возвращайся на станцию”.
Они вышли из леса, спустились по угору к замерзшей реке. Чем ближе подходили к Южному базару, тем очевиднее становилось, что дела в городе обстоят неважно. За стенами полыхало в нескольких местах, да и сами стены не везде устояли – были видны рваные края провалов, раскиданные бревна. С городских улиц доносились переливчатые раскаты автоматных очередей, сквозь которые пробивались человеческие крики, то радостные, то наполненные ужасом.
– Прорубь! – крикнул Меткач. – И тропа поднимается к стене, видите?
– Ага, – кивнул Крил. – Место открытое совсем и пожары подсвечивают. Нас могут увидеть, пока поднимаемся. Чего доброго еще свои положат.
– Какие свои, парень? – спросил его Жилявый. – Дыру в стене видишь? Те, кто нападал, уже прошли сквозь нее и свои пытаются их теперь там сдерживать. Ну, по крайней мере выстрелы еще слышны.
Пробежали по зимней тропе до неприметного входа, обустроенного в бревенчатом срубе – так быстро, что чуть не споткнулись о тело с торчащими из него арбалетными стрелами. Вышли на крайнюю городскую улицу.
– Там, – сказала Конопатая, указывая дулом автомата в сторону, где шел яростный, но почти бесшумный бой. С той и другой стороны летели лишь стрелы. – В кого нам-то лупить?!
Одна из стрел просвистела рядом, заставляя их пригнуться.
– Можем подойти, спросить, – сказал Меткач. – А можем прикинуть – кто от стены вглубь города отступает, а кто наоборот, на них прет. Я бы сказал, что вот этих ребят, которые нам в переулке спины показывают, мы и должны прямо сейчас порешить.
– Отсюда нельзя, – возразил Кирюха. – Видел, как сыскари в нас чуть не попали? Мы в них из огнестрелов точно попадем. Сбоку надо зайти.
Почти не скрываясь двинулись по краю улицы – наступающие не ждали удара сзади, оглядываться им было не интересно, да в запале боя и не заметили бы они четыре фигуры, крадущиеся вдоль обочины.
Все, дальше идти нет смысла. Надо стрелять! Крил вдруг подумал, что эти люди могут быть из гнезда Говорящего и… что, если с ними он ходил на охоту, а кто-то, возможно, прикрывал ему спину от нелюдей? Теперь каждый на своей стороне, выбор сделан.
Он надавил на спусковой крючок. Тихий переулок, смерть в котором гуляла со свистом летящих стрел, наполнился грохотом автоматных очередей. Вспышки, крики… Вот уже магазин полетел на мостовую, пришлось заряжать второй. Этот он опустошить не успел – все стихло в момент и перед ними остались лежать лишь неподвижные тела.
– Свои! – крикнул Кирюха тем, кто минуту назад отступал под натиском врага.
Навстречу им вышли несколько арбалетчиков. Один направился к Крилу, остальные бросились собирать испачканные стрелы.
– Вовремя вы! – сказал подошедший. – Еще бы чуть-чуть и… О, а я знаю тебя! Ты ж Аркадию Федорычу родственник. Или не родственник? С девчонкой его был. А, вот же и она. Свои люди, одним словом!
Парень сел на мостовую, утер на щеке кровоточащую ссадину, стал заряжать арбалет.
– Сам-то он как? – спросил Кирюха. – Ратник?
– Ничего, жив был, когда я его последний раз видел. Пробрался, правда, один сволочуга, чуть было весь дом ратниковский не взорвал. В последний момент обезвредили.
– А в вашей группе кто главный? Ты?
– Убило командира. Три десятка нас здесь стояло, прорыв со стороны реки сдерживали. А сейчас сам видишь – семеро осталось.
Парень встал, протянул руку.
– Костя.
Он оглянулся, посмотрел на зарево пожарищ. Криво ухмыльнулся.
– Страшно выглядит? Ничего, нас наскоком не возьмешь! Сейчас я тебе обрисую ситуацию, расскажу – кто, где и что делать должен. Раз ты с огнестрелами пришел, тебе и флаг в руки, будешь командиром нашим.
Костя явно был в ударе и даже смерть товарищей не смогла его остудить, сбить с толку.
– Они-то думали неожиданно… Думали числом… Хрена вам! – выкрикнул он и показал фигу куда-то в сторону, откуда доносились звуки выстрелов.
Но Крил понимал, что судьба города висит на волоске. И у него не было такой уверенности в счастливом исходе, как у этого парня.

Глава 18.

Дошли уже до самого центра, до больших домов, где, по всему видать, жили состоятельные горожане. Казалось, что Южный базар захвачен, а если еще и нет, то это скоро случится. Многие постройки горели, освещая неверным, пляшущим светом ночной город. “Какого черта они еще сопротивляются?” – недоумевала Маша. – “Все же ясно!” Но с разных сторон продолжали раздаваться выстрелы, редкие лишь потому, что выпущенная стрела не издает звука, а огнестрелов с той и другой стороны было не так много.
Она пинком распахнула дверь в дом, над входом в который было написано “Библиотека”. Поднялась по лестнице на второй этаж, увлекая за собой целую толпу личной охраны. В большой комнате, заставленной книжными шкафами, Властительница увидела мужчину, склонившегося над старым деревянным столом. Штаны его были спущены, оголяя белый зад, за которым невозможно было разглядеть – на кого мужик навалился, над кем пыхтит.
– Пошел вон.
Охотник оглянулся, поспешно натянул портки. C ехидной ухмылкой отвесил Маше поклон. “Не из наших”, – подумала она, – “из чужого гнезда. Свои-то рожи примелькались, узнала бы”.
– Может, приструнить? – заметил Прыткий, глядя на то, как неизвестный тащит за волосы женщину в разорванном платье. – Совсем про дело не думают.
– Плевать. Будешь препятствовать – сам для них врагом станешь.
Она смотрела на книги, некоторые брала в руки, но почти сразу бросала на пол.
– Властительница! Вот – в другой комнате нашли.
Кто-то из охраны подтолкнул к ней старичка, от страха не знающего на что смотреть и потому прячущего взгляд, низко опустив голову.
– Кто такой?
– Билб… Библиотекарь, – несвязно пробормотал старик.
– Карта есть? – спросила она.
– Ч-что? – он все-таки поднял голову, но тут же пожалел об этом, наткнувшись на ее холодный, пронзительный взгляд, обещающий только смерть.
– Карта города в твоей библиотеке есть? – нетерпеливо пояснила она. – Соображай же быстрее!
Книгохранитель шамкал пересохшими губами, потом бросился к полкам, отодвинул несколько старых фолиантов, извлекая из-за них скатанную в рулон бумагу.
– Пожалуйста, – протянул ее Властительнице.
Она бросила сверток на стол, раскатала. Подняла с пола несколько книжек, прижимая ими загибающиеся уголки. Внимательно посмотрела на карту, сравнивая в уме с тем, что видела на спутниковых снимках. “Нарисована уже в наше время, от руки. Но оно и лучше – больше правды, точнее”.
– Что с другими отрядами? – спросила не кого-то конкретно, но всех сразу. – Сообщения есть?
– Да какие там сообщения, – ответили из толпы охранников, – теперь каждый сам по себе. Воюют кто во что горазд.
– Надо наладить связь, – со злостью возразила она. – Отправить людей, пусть найдут всех, соберут информацию – кто насколько продвинулся, где сейчас находится, сколько охотников потеряли.
Снова посмотрела на библиотекаря.
– Карандаш есть? Ручка?
Тот суетливо дернулся в одну сторону, потом в другую.
– Там, – махнул рукой, – в кабинете.
Маша кивнула одному из своих, чтобы сопроводил. Спустя минуту она уже делала красным карандашом пометку на карте.
– Мы сейчас здесь. Прошли всю эту территорию, – обвела несколько улиц, – Значит, она свободна от врага.
Вскоре стали поступать сообщения от других отрядов, число пометок на карте росло, красные пятна расползались по нарисованному городу, покрывая все большую и большую площадь.
– Что с дальними, которые с юга должны были зайти? Нет связи?
Человек, пришедший с последним докладом, пожал плечами.
– Плохо, – Маша тряхнула головой. – А дурочка этого, обвешанного бомбами, который должен был главного в городской охране взорвать, не нашли?
– Раскусили его. Мертвый валяется на улице.
– Еще хуже! Видимо, жив главный. Потому и сопротивляются, что командует он ими.
Снова посмотрела на карту. Город прижимался к левому берегу реки, все его улицы – шесть или семь, не считая мелких, извилистых переулков – тянулись неровными линиями с севера на юг. Четкого разделения на кварталы на было, базар застраивался хаотично, без всякого плана. Иногда большие улицы сужались, раздавленные нагромождением лачуг, до прохода, в котором с трудом разминулись бы два человека. В таких местах наступление неизбежно останавливалось, потому что любой отряд вынужден был двигаться цепочкой по одному и на выходе их уже встречали.
– Эй, книжник! – она вновь обратила внимание на библиотекаря. – Кто у вас руководчик?
Старичок покосился на окно, за которым продолжались городские бои, будто боялся, что неизвестная сила немедленно покарает его за предательство. Но рассудил, что больше опасности исходит от людей, стоящих рядом, а главное – от женщины, которая ими командует.
– Губернатор, господин Майер.
– Где он?
Библиотекарь протянул сухощавую руку, указывая на что-то через окно.
– Его дом тот, что в четыре этажа. Самый большой на площади.
Маша повернулась к Крапленому, который поставлен был смотреть за продвижением только ее, Властительницы, отряда, а потому знал обо всем, что происходит в радиусе нескольких десятков шагов.
Он покачал головой из стороны в сторону.
– Нету там никого. Пустые дома, почти все. Городские отойти успели.
– Мне это не нравится, – процедила Маша сквозь зубы. – И чем дальше, тем больше.
Звякнуло стекло, в котором появилась аккуратная, круглая дырочка. Шальная пуля, залетевшая в комнату, ударилась в потолок, не причинив никому вреда, лишь заставив людей присесть от неожиданности. Когда легкий испуг прошел, Крапленый усмехнулся, сказал:
– Отслеживает кто-то. Видать, заметили, что ты в дом входила, Властительница.
– Ну так всыпьте им уже как следует, чтобы отползли подальше! Что я вас, учить должна?! – вспылила Маша.
“Не хватало еще, чтобы мне в голову прилетело, когда я стою на пороге собственного величия!”
– Закройте чем-нибудь окна.
Она отошла в темный угол помещения, пока стекла завешивали найденными тряпками. Стало совсем темно, пришлось зажечь свечи, о которых услужливо подсказал библиотекарь.
Маша еще раз посмотрела на карту. Только сейчас она призналась себе, что все ее мечты и дерзость нападения на Южный базар – все это может быть зря. Ничего еще не решено. Да, они легко вошли в город, быстро продвигались, но сейчас дело застопорилось и неизвестно было, как пойдет дальше.
– Посмотри ты, – она обратилась к Лютому, своему командиру, который командовал штурмом ворот. – Что скажешь?
Тот скривился, разглядывая карту.
– Я на черное мясо могу охотиться. И все наши люди, которые сейчас там, на улице, тоже. Мы и гнезд-то чужих раньше не захватывали, а город… Это уж не говоря о том, что здешняя охрана знает все закоулки, как свои пять пальцев. И о том, как будут город оборонять, они наверняка думали.
– Это я и без тебя понимаю. Вопрос был о другом.
Лютый с неудовольствием поправил книгу, закрывающую часть карты. Видно было, что его не радует своя командирская должность и он бы с удовольствием остался там, в родном лесу у священной башни, на развалинах большого города, раскинувшегося в устье большой реки.
“Надо будет разжаловать его к чертовой матери. А то и вовсе… Но не сейчас. Теперь пусть продолжает, нечего на полпути командира менять”.
– Лупят они нас не в лоб, – сказал он наконец, – а с разных сторон. Если будем продолжать в том же духе – потеряем много людей. Надо брать с них пример, делиться на мелкие группы, просачиваться там, где меньше сопротивление. Пусть головами вертят, угадывают, откуда на них прут.
Маша кивнула, соглашаясь – “ну хоть что-то сообразил”.
– Иди, делай, как задумал.
Она села на пол, прислонившись спиной к стене. Закрыла глаза. Почувствовала, что и Прыткий присел рядом.
– Блевать охота? – тихо спросил он.
– Не, – мотнула головой. – Теперь наоборот.
– Жрать?
– Ага.
Слышала, как помощник выспрашивал что-то у хранителя книг про еду, потом голоса стали отдаляться и Маша погрузилась в иллюзорный мир сновидений. Виделись ей когтистые лапы, тянущиеся к ее горлу, мерещилось чье-то смрадное дыхание. А потом – смех. Хриплый, кашляющий. Нечеловеческий. Кто-то смеялся над ней, над всеми ее усилиями и желаниями, над жалкой ее жизнью, за которую она цепляется, хотя, наверное, не стоило бы. Покончить со всем еще там, на берегу холодного моря – вот это было бы дело!
– Эй. Эй!
Открыла глаза. Над ней склонился Прыткий, он держал в руке тарелку, протягивал ей.
– Картохи, говорю, нет. Но у книжника нашлась каша из каких-то семян. Я попробовал – жрать можно. Даже вкусно.
– И причем тут картоха? – пробормотала Маша, зачерпывая деревянной ложкой местное варево.
– Сама во сне говорила – “картоха, картоха”. Не слабо, значит, проголодалась. Еще бы – столько выбле…
Дернула его за рукав: нечего об этом болтать при остальных. И вовсе не про картоху она говорила во сне. Пережевывая кашу, вспомнила темные лапы, а еще – глубоко посаженные глаза и черную морду. “Антоха”. Вот кто ей приснился.
К утру снова явился Лютый, с испачканным сажей лицом, перевязанной рукой. К тому времени и стрельба на улице поутихла, хотя пожары продолжались – от прежних, догорающих, эстафету принимали новые.
Докладов не было уже больше часа, поэтому Маша набросилась на командира, выспрашивая его о положении дел.
– Какого лешего тишина?! Если дело сделано, почему мне не сообщают?
Прежде, чем ответить, он с жадностью осушил большую кружку с водой.
– Тихо потому, что и они, и мы бережем патроны. Огнестрелы используются только при крайней надобности. А стрельбы из арбалетов вы отсюда, понятное дело, не слышите.
Зачерпнул из кадушки еще воды, сделал несколько глотков.
– Не можем пробиться. Кажется, будто они в каждой щели притаились. Куда не сунешься – всюду тебя встречают.
Подошел к столу, на котором до сих пор была разложена карта.
– Здесь и здесь, – ткнул в нее пальцем, – наших уже нет. Выбили их оттуда. Да и не столько выбили, сколько на месте положили.
Маша бросила мрачный взгляд на библиотекаря.
– Черный карандаш есть?
Тот кивнул, достал огрызок из кармана. Теперь не только красным заштриховывались улицы и переулки, но добавилось поверх и черного. Пришедшая Властительница ходила по комнате, заламывая руки, стараясь убедить себя, что не зря пришла и все у нее получится. Надо только постараться, приложить еще больше усилий!
– Что с южной стороны?
Лютый махнул рукой.
– Глухо! Думаю, никто не зашел в город с юга.
– Людей отправляли?
– Конечно. Никто не вернулся. Больше отправлять не буду. Нужно признать, что нас ждали и пустили только с этой, северной стороны, потому что они знали – большую армию в открытом столкновении им не одолеть. Вот и позволили нам… Втянуться. Теперь бьют со всех сторон.
Маша раздумывала секунду, потом подошла к Лютому так близко, что почувствовала исходящие от него запахи гари и пота. Стрельнула в него сквозь прищур яростным взглядом.
– Ты что, – сказала тихо, но остальные услышали и движение в комнате прекратилось, все смотрели на плечистого мужика и девушку, едва дотягивающуюся макушкой головы ему до подбородка, – в штаны наложил? Сомневаться стал?
Он сглотнул, но не от страха. Смотрел в ее глаза не отрываясь. Ясно было, что в этот момент Лютый ненавидит Машу и сдерживается из последних сил, чтобы не врезать ей по лицу, а может и шею свернуть, благо шейка казалась тонкой и хрупкой, а дотянуться до нее сейчас можно было одном рывком. И плевать на раненую руку.
– Н-нет… – выдавил он из себя. И только Властительница собралась отвернуться, отойти, как охотник добавил: – Однако задумка была дурная. Сама теперь видишь.
Маша вложила в удар всю свою силу, заехав ему по щеке не кистью, а сомкнутой в кулак ладонью. Тут уж и он не стерпел, схватил Пришедшую за горло, прижал к стене.
– Тварь чужеземная! Я ж тебя…
Прыткий и ее личная охрана бросились к нему, повисли на руках, потянули назад, стараясь оторвать от девушки, но Лютый был сильным охотником, не сдвинулся ни на шаг, все крепче сжимая пальцы. Маша хрипела, остервенело молотила кулаками по его мускулистым рукам, но, казалось, ничто ее не спасет и хватка не ослабеет, пока не хрустнут позвонки, пока не померкнет перед ней свет.
Грохнул выстрел. Всех забрызгало красным, а мощное тело Лютого нехотя завалилось в сторону и рухнуло на пол.
– Цела? – Прыткий держал пистолет, который успел достать из машиной же кобуры.
– Да, – ответила она сиплым голосом, прижимая руки к шее, – цела.
Хотела выпить воды, но брезгливо отбросила кружку, вспомнив, что из нее только что пил убитый. Помощник понял все без слов, нашел другую, протянул Маше.
– Спасибо.
Благодарность была не только за кружку, но показывать на людях чувства Маша не любила, для нее и простое “спасибо” многого стоило.
– Чертов дуболом, – взглянула на тело, жестом показала, чтобы его убрали. – Только не на улицу. Тащите в соседнюю комнату. И никому не говорить о том, что случилось! Ясно? Пусть думают, что Лютый жив, просто свалился от ранения и больше не может командовать.
– Ерундовое ранение-то было, – тактично кашлянув, заметил Крапленый. – От такого не падают.
– Крови много потерял, вот и все дела. А ты, – показала на Крапленого, – пойдешь вместо него. С положением знаком получше других, так что… Вперед!
Она забрала у Прыткого пистолет, вернула его в кобуру.
“Еще один день, когда смерть прошла мимо. Не может быть, чтобы все это случайно! Раз я дышу…” Затянулась затхлым библиотечным воздухом, желая убедиться, что легкие наполняются кислородом. “Значит должна продолжать, значит дело мое верное и оно еще не закончено”.
Поглядела на стол, на разрисованную карту, потом на Прыткого, на остальных. Наконец перевела взгляд на лужу крови, растекшуюся по полу. Да, мир сейчас не тот, что был несколько сотен лет назад. Теперь каждый, проснувшись утром, рискует не дожить до вечера. И все же… Все же она сама выбрала такую судьбу, при которой старуха с косой преследует ее по пятам, не отставая ни на шаг. Тем более сейчас, в центре пылающего города, который она решила наказать лишь за то, что он сильный и рано или поздно бросил бы вызов ее единоличной власти. Кто кого? Что, если город сильнее? Что, если он возьмет ее за горло, как тот обозленный командир? Будет ли она жива к моменту, когда солнце закатится за горизонт?
– Подите прочь. Все!
Охранники переглянулись, но не стали спорить, потянулись к выходу.
– Погоди, – схватила Прыткого за руку.
Когда остались один на один, притянула парня к себе. Жадно присосалась к его губам. “Пусть думает, если вдруг ему в голову придет настолько бредовая мысль, что это моя благодарность”. Стала расстегивать на себе брюки – с остервенением, едва не отрывая пуговицы.
– Постой… – пытался он ее остановить. – Не в твоем… положении…
– О моем положении мало того, что ни хрена неизвестно, так еще и срок, даже если допустить, что оно существует, небольшой. Ничего со мной не станет! Давай же, вперед! Сделай это, как настоящий мужик, как животное!
Схватила его руку, засунула в свою расстегнутую ширинку. Некоторое время Прыткий не мог оторвать взгляд от красных следов на ее шее, но потом забыл про них, забыл про все на свете. Развернул девушку, прижимая к столу, заставляя нагнуться.
“Наконец-то, сообразил!” Маша издала протяжный, нечеловеческий стон. “Вдруг это и правда в последний раз?” Больше она ни о чем не думала.
Охранники, конечно, слышали ее подвывание и его рычащие возгласы. Слышали скрип деревянного стола. Но сегодня они видели достаточно, чтобы все еще удивляться и обмениваться скабрезными шуточками. Их дело стоять у дверей и ждать, а в случае опасности умереть за жизнь той, что стонала в комнате от удовольствия. Тем более, что на улице снова раздавались выстрелы, и, кажется, они были ближе, чем ночью.
– Надо уходить отсюда, – сказал Крапленый, когда дверь в комнату снова распахнулась.
– Почему? – Маша поправляла на себе одежду. – И какого ты вообще здесь? Ты должен быть на передовой!
– Властительница, передовая совсем близко. Они подошли к центру.
Она стиснула зубы, потом посмотрела на Прыткого, который оставался по пояс голый – ему до сих пор было жарко.
– Это все? Мы проиграли? – спросила она своего помощника. Он не знал ответ, но ей надо было кого-то спросить, произнести это вслух, чтобы вернуться к реальности.
Прыткий неопределенно повел плечом, что-то промычал неразборчиво.
– Покажи на карте, – снова обратилась она к Крапленому.
– Донесения уже не слишком свежие , что-то могло поменяться. Но хорошо, смотри. От этих отрядов, – ткнул пальцем по очереди сразу в пять мест, – давно ничего нет. Их следует считать потерянными.
– Так много людей?! – удивилась Пришедшая. – Неужели все уничтожены?
Крапленый помялся в нерешительности, потом ответил:
– Они могли и уйти. Если видели, что их прижимают, а выход из города еще был… Могли уйти.
– Сволочи… Что с остальными?
– Вот по этой линии мы держимся, в некоторых местах даже продвигаемся. Но затруднительность в том, что маленькие вражеские дружины постоянно оказываются где-то сбоку или сзади, наносят удары. И в каждой такой дружине есть один или два бойца с огнестрелами.
Сжимая в руках красный и черный карандаши, она продолжала разглядывать карту. Ругнулась едва слышно, скрутила свиток, отбросив книги с его углов.
– Хорошо, давай отойдем туда, где точно нет сопротивления, где все уже проверено.
Осмотрела комнату, будто прожила здесь долгие годы, хотя не прошло и одного дня. Скользнула взглядом по библиотекарю, съежившемуся в углу.
– Сжечь все.
– Все книгохранилище?
– Все дома на площади. И этот, и губернаторский – все! То, что еще не горит, но остается за нашими спинами, должно запылать!
– Да, Властительница.
Отходили не по центральной улице, старались петлять проулками, выбирая не самый очевидный маршрут. Кто-то там, позади, прикрывал их отход, но опасность появления врага из любой подворотни сохранялась. Иногда они останавливались, с опаской оглядываясь по сторонам, хватая воздух через натянутые на лица тряпки – дышалось тяжело, потому что над городом тянулся черный дым, застилающий солнце.
Один раз их обстреляли из арбалетов и несколько человек остались лежать на мостовой, припорошенной серым снегом. В отместку Маша приказала швырнуть в нападавших взрывчатку – пришлось бежать, спасаясь от сотворенной своими же руками стены огня, разлетающейся в стороны вместе с осколками камней и дерева.
– Осталось немного, – сказал Крапленый. – Сейчас выйдем на крайнюю улицу, что на угоре, над рекой. Там спокойнее, я приказал отойти туда всем, с кем еще оставалась связь.
Они двинулись дальше, хотя Маша вынуждена была сама себе признаться, что смертельно устала и едва передвигает ноги. Ее тянуло в сон и, несмотря на щупальца жестокой реальности, тянущиеся к ней смрадом и криками, все казалось ненастоящим.
Гарь вдруг сменилась порывом свежего ветра, он принес запах тающего снега. Маша подняла глаза, увидела огороженный низким заборчиком край улицы. За ним лишь голубое, чистое небо. Казалось, что это край мира, после которого – безбрежное ничто. Но когда она подошла ближе, увидела крутой спуск, а в низине белую, покрытую льдом ленту реки.
– Думаешь, здесь безопасно?
– Я не знаю, – развел руками Крапленый. – Но спокойнее, чем в центре. Сюда подошли многие из наших, заняли хорошие позиции. Сразу их не пробить. Так что… Есть какое-то время.
– Для чего?
Маша продолжала смотреть на белую ленту и во взгляде ее пропали искры, сверкавшие тогда, у ворот, за мгновение до начала штурма. Крапленый и Прыткий переглянулись. Каждый, кто пришел к Южному базару с оружием, считал, что он не мог поступить иначе. Они шли за ней, за Властительницей, с готовностью исполнять ее приказы. И даже бывалого охотника страшила мысль о том, что сейчас он окажется один на один с этой готовностью, потому что приказы отдавать уже никто не хочет.
– Время для того, чтобы все еще раз обдумать, – попытался Крапленый вернуть Машу к реальности. – Оценить наши возможности, что-то предпринять. Нельзя же сразу посыпать голову пеплом. Большие дела так не делаются.
– А ты умелец в больших делах?
Пришедшая даже не обернулась, но в голосе ее чувствовалась злость. Прыткий махнул Крапленому – “отойди, я сам”. Подошел к Маше, осторожно коснулся ее плеча.
– Он прав, ты же знаешь.
Маша молчала. Где-то – не рядом, но и не слишком далеко – раздались автоматные очереди, ожесточенной трескотней перекрывая друг друга. Потом так же неожиданно стихли. Кто кого пересилил – неизвестно.
– Хорошо! – она повернулась, стала оглядываться.
– Позвать его?
– Я ищу место, где карту пристроить. Но зови, черт с ним.
Разложились на выбитой, валяющейся посреди улицы двери. Подошел вызванный Крапленый, вместе с ним еще несколько командиров из тех отрядов, что успели подтянуться. Она узнала Сухого, а вот того, что с татуировками на лице, не было.
– Давай по порядку, – сказала Властительница. – Что сейчас хуже всего?
– Мы до сих пор не видим черты, по которой идет схватка. Не знаем, куда наступать, – ответил один из командиров. – Они везде. Кажется, что их мало, но они лезут отовсюду. Только ты подумаешь, что надо давить в одну сторону, как получаешь с другой.
– Да, – согласился Крапленый. – Пока мы знаем лишь про один большой отряд, остальные расползлись мелкими группами по всему базару, и, похоже, действуют каждый сам по себе.
– Где он?
– Большой отряд?
– Да. Надо быть идиотом, чтобы не понимать, что там их главный. Как же скверно, что мы его не взорвали! Сейчас бы все шло по-другому.
Ничуть не смутившись ее резкости, Крапленый указал на район города, расположенный чуть западнее центра.
– Искатели говорят, что здесь.
– Насколько он большой? Больше нас? Такой же? Меньше?
– Меньше, но ненамного.
Она взъерошила свалявшиеся, давно немытые волосы.
– Так давайте его уничтожим. Пробьемся туда и, если будет нужно, закидаем всей оставшейся взрывчаткой. Это единственное наше оружие, против которого они ничего сделать не смогут.
– А мелкие? Все эти банды, что шныряют вокруг?
И Крапленый пожалел, что вопрос задал он, а не кто-то из командиров. Маша просверлила его возмущенным взглядом, сжала в руках огрызок черного карандаша, который, если бы не был таким маленьким, непременно переломился бы надвое.
– Ты меня спрашиваешь? – прошипела она. – Кто здесь охотник? Вы вообще сами умеете соображать? Или ждете, что я буду давать ответы на все вопросы? Представь себе, сукин ты сын, я не знаю всех ответов!
Наступившую тишину нарушил молодой, который, верно, и командиром-то не был, а дружину свою возглавил только после гибели старшего.
– Прикрытие нужно. Чтобы по левую и правую руку такими же небольшими группами шли наши. И если кто нападает, то связывали бы их в бою, пока остальные двигались дальше.
Маша бросила карандаш на карту, показала на молодого.
– Вот! Ну вот же! Кто-то ведь умеет думать своей собственной башкой! Все, делитесь на отряды и вперед!
Она отошла в сторону, зачерпнула горсть снега, умылась. Надежда, мелькнувшая, как луч солнца, пробивающийся сквозь дым пожарищ, снова вернула ее к жизни, прогнала апатию и сонливость. “Просто так я не сдамся! Ведь иначе… Что мне делать, если сражение проиграно? Что со мной сделают, если оно будет проиграно?”
На несколько минут она задумалась о том, что у нее нет запасных планов. Ни Б, ни В, вообще никаких. Куда деваться в случае поражения? Маша понятия не имела. Пока можно оставаться на этой улице, на вершине угора, с которого видна пробитая в ледяном покрове прорубь. Все-таки в стороне от сражения. А потом… Вон же тропинка, по которой хорошо будет удирать.
Она сплюнула. “Мне нужно побеждать! Во что бы то ни стало!”
Ждать развязки здесь – значит лишить поредевшую армию десятка хороших бойцов, которые остаются ее личной охраной. А случись что, разве эта десятка убережет ее? Скорее всего нет. Лучше идти с остальными, в пекло! И будь, что будет.
Снова извилистым маршрутом, вдоль сгоревших и еще чудом уцелевших домов. Рядом шел Прыткий, он затравленно смотрел то в одну сторону, то в другую, сжимал рукоять подаренного пистолета.
– Страшно? – спросила его Маша.
Согласно кивнул.
– Не ссы. Если ты мразь, а давай признаемся, что я та еще мразь, значит и ты не лучше, и если хочешь переделать мир под себя, идешь, перешагивая через других, то уже не стоит бояться. Надо оставаться мразью до конца.
Кого она хотела успокоить этим откровением? Себя? Наверное. Потому что Прыткий побледнел еще сильнее.
С правой стороны раздались крики. Над головами просвистело несколько стрел, раздался звон бьющегося стекла. В сторону нападавших сразу ушла группа прикрытия и шум боя сместился дальше, а потом и вовсе исчез.
Через несколько минут похожее нападение случилось слева, теперь нападавших было больше, кто-то с их стороны даже открыл огонь из автомата. Но и их удалось оттеснить вглубь построек, заставить отступить. Кажется, новая тактика работала. Но сколько еще таких групп прикрытия уйдут в неизвестность, пока они доберутся до цели?
"Неважно!" – подумала Маша. – "Случится то, что случится. Сколько людей поляжет – не имеет значения".
Подошел охотник, отправленный Крапленым.
– Искатели говорят, что впереди большой отряд. Развернулись цепью на четыре улицы, идут на нас.
Маша остановилась, сняла автомат с плеча, щелкнула предохранителем.
– Значит их искатели не хуже наших.
Проверила – сколько магазинов в запасе? Четыре. Не слишком много. Когда они иссякнут, можно будет отстреливаться из пистолета, но потом она останется беззащитной. Махать топором или даже стрелять из арбалета – этим мастерством Маша не владела.
Оставались считанные мгновения. Сейчас все решится! После этого боя проигравшим не на что будет рассчитывать.
Вытягивая шею, высматривая поверх голов – что там, дальше? – она разглядела впереди, на улице, по которой они шли, лавину защитников города.
Стрельба началась сразу, без напутственных речей или требований сдаться. С каждой стороны посылали смерть, надеясь, что она найдет себе жертву, проклинали врага и отчаянно верили, что сегодня умрет кто-то другой.
Маша с Прытким сами не заметили, как оказались в центре сражения. Их еще прикрывали охотники личной охраны, но стрелы, а порой и пули, свистели не только спереди, но и справа, слева.
В какой-то момент армии столкнулись, от стрельбы перешли к рукопашной. Крики, звон металла… Снег, и без того потемневший от пожаров, окропился красным.
– Назад, назад!
Ее оттаскивали, прикрывая широкими спинами. Автомат оказался бесполезен, в кого стрелять в мешанине тел?
Маша взвизгнула – по плечу ее чиркнуло лезвие. Прыткий навалился на прорвавшегося врага, успокоил его, подарив вечный сон.
– Сюда!
Ворвались в затхлое нутро сарая. Один из охранников тут же стал выбивать доски с другой стороны, пытаясь организовать путь к отступлению. Сарай примыкал к дому и ему пришлось идти внутрь, проверять, можно ли через этот дом безопасно попасть на другую улицу.
Кто-то тем временем подпирал поленом хлипкую дверцу, но она продолжала вздрагивать от ударов с той стороны. Видели или нет, что здесь укрылась Властительница? Пока казалось, что штурмовать избушку не собираются, что все удары случайны.
– Глубоко резанул?
Прыткий поморщился, осматривая ее рану. Заглянул Маше в лицо.
– Эй! Ты меня слышишь?
Глаза девушки были широко раскрыты, в них читался ужас и полное непонимание того, что происходит.
Прыткий решился влепить ей пощечину.
– Слышишь меня?! Похоже, нам надо отходить. Очень быстро отходить!
Несколько минут назад она поучала его, убеждая не бояться, а теперь сама объята животным страхом. Впрочем, если бы не ее состояние, если бы не обязанность вывести Властительницу из под удара, он бы, возможно, и сам поддался панике.
– Там чисто! – вернулся охранник, проверявший дом. – Давайте бегом отсюда, пока есть возможность.
Когда ее потащили из сарая, Маша вдруг очнулась от оцепенения:
– Взрывчатка. Скажите – пусть используют взрывчатку!
– О, духи! Какая взрывчатка, Властительница?! – Прыткий силой затолкал ее в узкий проход. – Там месиво из людей! Кого взрывать?
Пробежали извилистыми коридорами, через комнату, пропахшую вкусным варевом, выскочили на свежий воздух. Страшные звуки, доносившиеся с соседней улицы, гнали их вперед, через двор, в переулок и дальше, ближе к речному спуску. Там открытое пространство, просматриваемое и простреливаемое на многие сотни шагов, но другого пути нет. Идти к северным или южным воротам – погубить себя.
– Мы не должны отступать, – бормотала пришедшая. – У нас много людей. Не может быть, чтобы все они полегли. Надо дождаться, пока закончится сражение.
– Если нас возьмут живыми, они припомнят каждый сожженный дом. Ты видела нелюдей, подвешенных на секвохах? Городские не любят церемониться. Шевелись!

Глава 19

– Шевелись, шевелись!
Крил подгонял тех, кто зазевался. Они спешили навстречу шумной свалке, к месту, где столкнулись и теперь отчаянно пытались уничтожить друг друга две армии. Каждый перемалывал врага чем мог – пиками, ножами, а то и голыми руками.
– Чего торопишься? – пытался образумить большелодочника Жилявый. – Помереть всегда успеем.
Ни он, ни его приятель Меткач лезть на рожон не хотели. Да и те немногие, что остались в живых в присоединившемся к ним отряде, смотрели по сторонам со страхом, а вовсе не с желанием немедленно броситься на врага. И только указывающий дорогу Константин сверкал глазами – молодая, горячая кровь будоражила его сознание.
“Война – дело таких, как он”, подумалось Конопатой. “А мне бы сейчас прочь отсюда, в какую-нибудь избушку на берегу реки или озера. Подальше от всех, и от людей, и от нелюдей… Разве только Кирюха, тот бы пусть оставался. Больше никто”.
Вышли к дому, торчащему над прочими обгоревшей свечой. Крил поднял голову.
– Я поднимусь. Надо сверху глянуть, прикинуть, что и как.
– Давай с тобой, – предложил Меткач.
– Нет, ждите внизу. Я легкий, а под тобой, да еще если под нами двумя, обрушится. Он и так на честном слове стоит.
Осторожно вскарабкался по обугленной лестнице. Сначала на второй этаж, потом на чердак. Забрался на сиротливые, лишившиеся кровли стропила, огляделся. Город вокруг пылал и наполнялся криками, казалось, что смерть и хаос повсюду, но если присмотреться – обнаруживался и очаг этого безумия.
– Туда, – указал Крил, когда спустился.
– Постой! – схватил его за руку Жилявый, снова пытаясь остановить. – Порешат нас ни за что. Там же бойня.
– И что? Здесь теперь стоять, ждать неизвестно чего?
– Да уж лучше здесь, – проворчал Меткач, – теперь каждый сам за себя.
Кирюха брезгливо поморщился, бросил им:
– Оставайтесь.
Сказал это, кажется, равнодушно, но с ледяной ноткой неприязни. А когда повернули за угол, Костя подошел ближе, заряжая на ходу арбалет, сказал:
– Зря.
– Что?
– Отпустил их зря. Надо было припугнуть. Поводил бы перед мордами стволом, сразу бы и согласились. Сейчас каждый человек на счету.
– Эти двое из охраны Говорящего с небом. Случайно с нами оказались.
Костя остановился. Оглянулся, словно хотел вернуться и учинить только одному ему понятное правосудие. Но сплюнул, догнал Крила, подстраиваясь под его шаг.
– Чего ж вы… Давно надо было их… В расход.
Большелодочник ничего не ответил. Ему казалось, что его окружают люди, в сознании которых мир всегда черный или белый. Он никак не мог взять в толк, как это можно не раздумывая, не просчитывая последствий, пустить кого-то “в расход”. Или того хуже – напасть на целый город! Как можно не шевелить мозгами, не сомневаться, не сходить с ума от неизвестности?!
Взгляд его остановился на Конопатой, она улыбнулась. Будто и не сгорал вокруг них Южный базар, не погибали нападающие и защитники, будто не грозила им самим каждую секунду опасность. Он улыбнулся в ответ и ему вдруг стало тепло и спокойно. Пусть мир рушится. Он рушится уже тысячи, миллионы лет. Но если рядом кто-то улыбнется, возьмет тебя за руку и поведет дальше, то какая разница? Пусть даже этот “кто-то” не человек.
И она взяла его за руку. Хотя и не потому, что, как ему казалось, она чувствует этот мир лучше любого человека и может спасти Крила, вытащить его из любой переделки просто ухватившись своей ладошкой за его ладонь. Ей самой было страшно. Жутко от звуков приближающейся резни. И даже трансформация из девушки Даши в чудовище с когтями и клыками, двигающееся в несколько раз быстрее любого человека, не спасет ни ее, ни тех, кто рядом. Пожалуй, даже ускорит развязку – завидев мутанта на него набросятся и свои, и враги.
“Я всегда и везде чужая. Даже тот нелюдь, повстречавшийся ночью, который рассказал, что они уходят с севера, не признал во мне родича. Жаль… Жаль, что люди не могут стать с мутантами одним народом, дарить жизнь вместе”.
Показалась узкая городская улочка, несколько перекрестков и квадратное пространство, которое в былые времена и в каком-нибудь другом городе называлось бы площадью, здесь же оно было скоплением тел, лежащих в грязи. Дашка крепче стиснула ладонь Крила. В конце улицы уже видны были мечущиеся люди – там шла рукопашная.
“А может, Меткач и Жилявый были правы? Может и Захар, оставленный в лесу, тоже прав? Не стоило вообще заходить в город?”
Надо отдать должное защитникам Южного базара, они позаботились о том, чтобы отличать своих и чужих даже ночью, в неверном свете пожарищ. Их одежда была почти черной, на руках светлые повязки – не спутаешь с серыми лохмотьями лесных охотников. Конопатая и большелодочник, пусть и не были в черном, но тоже повязали на руки светлые тряпки.
Кирюха, а вслед за ним и остальные приготовили оружие. Да что толку? Чем ближе, тем яснее становилось, что надо доставать ножи. В человеческой мешанине не было шансов поразить врага, кроме как случайно или оказавшись с ним лицом к лицу, на расстоянии вытянутой руки.
– Ах…
Костя, которому казалось, будто он точно знает, что его не убьют, упал с пробитой головой. Остался лежать позади, на грязной улице.
До побоища оставалось шагов двадцать, не больше. Вся их маленькая группа двигалась вдоль обочины, стараясь не оказаться на виду раньше времени. Конопатая успокаивала сердцебиение, она не хотела меняться, переходить на свою темную сторону. Отпустила крилову руку, достала короткий, крепкий клинок.
“Что ж, пришел час быть человеком. Человеком в самом худшем его проявлении, человеком с маленькой буквы. Как эта буква выглядит? Не помню. Добрые духи, выйдет ли отсюда хоть кто-то живым?”
– А-а-а!!! – кричал кто-то рядом, кто-то из своих, может быть даже Кирюха, но казалось, что это крик общий и принадлежит он всем сразу, всем, кто вонзился в толпу дерущихся с одной только целью – искать глазами чужих и тянуться к ним остро заточенными лезвиями.
Бессмысленная и беспощадная бойня окружила их со всех сторон. Чьи-то выпученные глаза, сверкнувшая перед глазами сталь, брызги липкой крови и крики, крики…
Крил старался защищать ее. Он успевал находить мгновение, чтобы оглянуться, увидеть – Дашка рядом, жива. Прикрывал со спины, иногда отрываясь, чтобы закончить чью-то и без того унылую, беспросветную жизнь. Потом возвращался и снова вставал рядом с девушкой. Ярость, азарт, кипящая кровь, в которой растворился, как в кислоте, страх за собственную жизнь…
– Ох…
– На!
– Сдохни!
– Хр-р-р…
Из-под заточенных клинков летели искры. Сквозь крики прорывались страшные звуки, с которыми встречалось железо и живые тела. Перед Конопатой появился вдруг совершенно обезумевший, израненный человек, вопивший что-то нечленораздельное. Она даже не успела понять, кто он – враг или свой? Человека смели, втоптали в скользкую мостовую.
Затянувшееся сражение стало распадаться, группы дерущихся расползались по дворам и переулкам. Совершенно невозможно было понять, чья берет верх, кто же в итоге станет хозяином города?
“Все закончится тем, что мы перережем друг друга, не останется никого и ничего, только обгоревшие дома”.
Ее ударили по лицу. Конопатая с трудом устояла на ногах, махнула в сторону нападавшего ножом, но того уж и след простыл. Впрочем, через мгновение его место занял другой. На них давили, оттесняя в переулок, оказавшийся вдруг тупиком. Упали еще двое из тех, что были в команде погибшего Кости. В какой-то момент девчонка осознала, что кроме нее и Крила никого не осталось, а врагов еще много и они прижимают их к стене.
“Ну вот и все”.
Кирюха попытался заслонить ее собой, но почувствовал – что-то не так, обернулся. То, что было за его спиной, уже не было Конопатой. Той секунды, на которую он отвлекся, хватило бы, чтобы с ним расправились, воткнули несколько ножей и пик. Но озверевшие охотники, загнавшие их в тупик, отпрянули.
Оттолкнув Крила в сторону, на толпу двинулась черная тень. В иной раз они бы не стали связываться, дали мутанту уйти, но сейчас, в горячке боя, никто не собирался отпускать невесть откуда взявшегося монстра. Еще два или три удара сердца они топтались на месте, потом с криками бросились вперед.
Ей казалось, что она убивает медленно. Все вокруг двигались так, будто их ноги и руки увязли в киселе. Конопатая же металась молнией от одного к другому и все равно считала, что это слишком неторопливый, размеренный процесс, который было бы неплохо ускорить. Прикончить всех и уйти из тупика, из города. Уйти с Крилом так далеко, чтобы даже случайно не встретиться ни с одним человеком из тех, что оказались в этот проклятый день на этих проклятых улицах.
Несколько раз ее зацепили клинками, но Конопатой было наплевать. Лишь бы скорее закончить! Последний, оставшись с ней наедине, хотел было сбежать, но она догнала. В дело шли не только когти, но и клыки – она чувствовала во рту вкус, который невозможно забыть.
Фыркнула, отплевываясь. Не собираясь возвращаться к человеческому облику, она медленно двинулась к стене. Только сейчас заметила, что рассвело. Небо над ней было голубым и в воздухе чувствовался аромат свежести, запах приближающейся весны, готовой растопить снег и пробудить первые цветы.
Голубое небо отражалось в широко распахнутых глазах Крила. В руках он держал арбалет – успел выстрелить в кого-то. Возможно, спас ее. Но другая стрела торчала из его груди – кто-то, до кого она не успела добраться, тоже успел.
Черной ладонью коснулась розовой щеки, потом сжала остывающую, испачканную в крови руку. Склонившись, поцеловала Кирюху в губы. Живой бы не позволил, брезговал он ее темным обличьем. Но теперь уже все равно.
Позади раздались шаги. Она обернулась, увидела других охотников. Слишком много, чтобы справиться одной. А ведь она могла жить с кем-то из них в одном гнезде, есть от одного костра.
Взревела жутким, хриплым голосом:
– Я же человек!
Охотники вздрогнули – вряд ли им доводилось встречаться с говорящим мутантом. Оторопь быстро прошла, стали прицеливаться, направляя на нее заостренные кончики стрел. “Остаться?” Сжала крепче холодную руку. “Просто подождать мгновение и все будет кончено. Я же сама обещала, что уйду в вечность с ним”. Но что-то древнее, неконтролируемое подтолкнуло ее, когда стрелы были уже выпущены.
Взвилась в воздух, цепляясь когтями за верхний край стены. Перемахнула на другую сторону, запрыгнула на крышу низенькой хижины, потом на другую, что стояла рядом и была на этаж выше. Помчалась, перескакивая от одного дома к другому, выбирая те, что еще не сгорели или уже потухли, но могли выдержать ее обугленным остовом.
"Сдохните! Сдохните все! Убейте друг друга, твари! Вы не заслуживаете жизни в этом мире!" По ее черным, огрубевшим щекам катились слезы, которые тут же смахивал ветер, несущий над городом черный дым.
Выскочила на улицу, за которой начинался спуск к реке. Не обращая внимания на стреляющих друг в друга людей бросилась вниз по угору, мимо проруби, к темнеющий вдалеке полоске леса. Цепочка следов тянулась в том же направлении и вскоре, когда город уже остался позади, она увидела группу из шести или семи человек.
“Обойти? Убить?”
Двести шагов. Сто. Ее тоже заметили. Мимо пролетело несколько стрел, раздался треск автоматной очереди. Конопатая взвизгнула, как щенок, которого пнули. Перевернулась несколько раз, испачкав тающий снег красным, но добить себя не позволила – тут же вскочила и, метнувшись в сторону, обманывая стрелка, в несколько огромных прыжков приблизилась к нему.
– Прыткий, назад! – закричал кто-то женским голосом, но было поздно.
Автомат, выбитый из рук, отлетел в сторону. Размашистый удар когтями по горлу… Затем следующего, не давая им опомниться. “И тебя! И тебя! Всех вас к дьяволу! За Крила…”
Последней оказалась кричавшая женщина, совсем еще молодая, испачканная в саже, сжимающая дрожащей рукой короткий нож. Понимала, что он ее не спасет, но все еще выставляла перед собой, пятясь назад.
Даша вырвала нож из ее руки, схватив прямо за лезвие. Толкнула ее на снег, навалившись сверху, сжимая мертвой хваткой тонкую шею. Еще чуть-чуть и… Она ощутила чье-то присутствие. Быстро обернулась – в одну сторону, в другую… Место открытое, до леса далеко. Если бы кто-то был рядом, его было бы видно. Но инстинкт не мог обмануть мутанта!
Она снова поглядела на женщину, которая, в сущности, могла быть и горожанкой, спасающейся из горящего города – Конопатая понятия не имела, кого она только что уничтожила. Неизвестных ей людей. Да и какая разница? Она их всех ненавидит.
Опустила взгляд, задержавшись на животе обреченной. Снова посмотрела ей в глаза.
“Вот в чем дело. Еще одна жизнь под сердцем. Жестоким, небось, сердцем. И я должна их пожалеть? Только потому, что эта жизнь еще невинная?” Но хватка уже ослабла и, еще не решив, как ей быть, она уже понимала, что не сможет снова сжать пальцы.
Злобно рыкнув, слезла с той, что не верила в свое спасение, откатилась в сторону, распластавшись на снегу. Дыхание вырывалось из ее рта облачками пара, пока тело Конопатой, которое она перестала контролировать, снова превращалось в хрупкую девичью фигурку, обтянутую изорванной, исполосованной клинками одеждой.
“Нет, она не горожанка”.
Девушки лежали в нескольких шагах друг от друга, пока Маша не поднялась, подползая к Прыткому. Села рядом с ним, положив его голову себе на колени. Она не могла понять, почему в ее горле застрял ком. Разве был на этой планете хоть кто-то, кому она раскрыла бы душу, по ком хотелось бы плакать? И все-таки слеза скатилась по щеке, заставляя бывшую Властительницу зажмурится.
– Я знаю, кто ты, – сказала она Конопатой.
Та привстала, покосилась на недобитую. Поразмыслив о чем-то, наконец догадалась.
– Вот оно как… – скрипнула зубами, вскочила на ноги. Пошла вокруг Маши в одну сторону, развернулась, двинулась в другую. Ей хотелось разорвать невидимый круг, защищающий Пришедшую, но та жизнь – другая, не провинившаяся перед ней ни в чем – оставляла этот круг непроницаемым.
В конце концов она со злостью пнула валяющийся на снегу нож и решила, что потом, когда придет час, все равно с ней расправится. Пусть даже для этого придется идти вместе на край света – она ее из виду не упустит.
– Отсюда нужно уходить.
Маша не отвечала. Но это не могло продолжаться вечно и вот она уже опустила голову Прыткого на снег, заставила себя встать. Посмотрела на черные столбы дыма.
– Что с базаром? Городские выиграли?
– Я не знаю. Там все против всех. И ты в этом виновата!
– А почему не убила?
Конопатая позволила себе подойти близко, на расстояние вытянутой руки, но она по-прежнему чувствовала, как сама себя останавливает от расправы, будто сжимается пружина, которую кто-то установил между ними.
– Потому что ты носишь в себе ребенка.
По ее озадаченному лицу Конопатая догадалась, что до сих пор Маша не была в этом уверена. Но мутанту поверила – знает, что нелюди многое чувствуют не в пример простому человеку. Не зря с Говорящим несколько месяцев прожила.
Они собрали вещи и оружие, то, что могли унести. Разделили поровну, не сговариваясь. Дашка не убьет ее, по крайней мере сейчас, иначе бы она это уже сделала. А Властительница не станет покушаться на свою спутницу, потому что понимает – случись что, лучшего защитника, чем оборотень, не придумаешь. Так что лучше вдвоем, хоть и дико это казалось обеим.
Обернувшись в последний раз – Конопатая на город, где остался Крил, а Маша на тело Прыткого – двинулись к лесу. Обе чувствовали, как жжет изнутри ненависть к существу, идущему рядом, но изо всех сил давили эту ненависть, не выпуская ее на волю. Мужики на их месте остались бы, пожалуй, лежать там, у реки, расправившись друг с другом, но женская натура лучше умела приспосабливаться к любым, даже самым причудливым и невероятным обстоятельствам.
“Где-то в лесу оставались под охраной двое обращенных. Что, если найти их? Вдруг еще не сбежали? Заманить девчонку обманом а там уж… С этими двумя, пожалуй, можно бы и ее в расход. Вот только… Где они? В какой стороне? Я понятия не имею. Посмотреть на смарте? Не хотелось бы этим привлекать ее внимание. Да и велик ли шанс, что охрана, увидев пожарище и не дождавшись никого из города, не расправилась с обращенными и не сбежала обратно в гнездо? Да, глупая идея. Не стоит она того, чтобы хитрить и на себя навлекать злобу этой… Как ее? Дарья… Говорящий и фамилию называл, но фамилию… Нет, не помню”.
С искрой ненависти во взгляде покосилась Маша на Дарью и наткнулась в ответ на такой же недружелюбный взор. Конопатая ни на секунду не позволяла себе расслабиться, она знала – рядом та, что виновата во всем.
“Надо отбросить эти глупости и поступить правильно. Не ждать же мне, пока она родит, чтобы потом с ней расправиться! А если я начну ее жалеть? Если за то время, что осталось до рождения ребенка, она запудрит мне мозги? Нет-нет, у нее не получится! Хотя… Как я могу знать? И что это за глупая отсрочка? Тащиться с ней черт знает куда лишь для того, чтобы потом все равно прикончить? А вдруг она, улучив момент, сама меня прикончит?”
– Куда мы идем? – спросила Дашка, когда они вошли в лес.
Маша остановилась. Видно было, что идти ей нелегко.
– Я не знаю. На север?
– Почему на север?
– Других направлений я себе не представляю. Разве можно идти куда-то еще?
– Но что мы там будем делать, на севере?
Маша прижалась спиной к сосне, бросила на снег автомат и дорожный мешок.
– Слушай, девочка, мы только что свалили из пекла. Мы ненавидим друг друга и до сих пор были по разные стороны баррикад.
– Разные стороны чего?
Властительница отмахнулась – “неважно”.
– Я сейчас ни хрена не соображаю и готовых планов у меня нет. Так что не доставай. Ну, если только сама не придумаешь что-то стоящее. Тогда говори.
Конопатая прислушалась к лесу. Никаких посторонних звуков и ощущений, будто рядом есть люди или мутанты. Она присела на корточки, развязала тот мешок, который тащила сама, она забрала его у одного из охранников Пришедшей.
– У меня тоже нет планов. Пусть будет север. Пока. А там поглядим.
В мешке она нашла одежду на большого мужика, фляжку, наполовину заполненную водой и немного еды, которой ей одной хватило бы дней на пять, а если делить на двоих…
– Надеюсь, у тебя тоже есть чего пожрать?
– Что-то есть. Я ревизию не проводила. Этим занимался… тот, которого ты… – она сжала и без того тонкие губы, отвернулась.
– Лучше бы провела. Ревизию, – тихо сказала Конопатая. – И хорошо бы еды у нас оказалось поровну, потому что делится вряд ли кто-то захочет.
Маша раздраженно дернула узел на мешке, раскрыла его, показывая содержимое: почти то же самое, только запасная одежда шита по ее размеру.
– Довольна?
Конопатая кивнула.
– Можешь идти? – спросила она. – По мне так лучше уйти подальше, пока светло.
– Пойдем.
Шли все равно с остановками. Маша не жаловалась, хотя Конопатая видела, что ей плохо. Пару раз пришедшая склонялась над снегом, начиная вздрагивать от спазмов, но ее так и не вытошнило. Лицо Властительницы было бледным, на лбу ее Дашка то и дело замечала бисеринки пота.
“Надеюсь, она не потеряет ребенка. Иначе зачем это все? Зачем ей помогать?”
Она уже приняла мысль, что с таким попутчиком становится скорее подмогой, чем компаньоном. Смогла бы стерва хоть куда-то добраться, если бы осталась одна? Конопатая в этом сильно сомневалась.
Вот и день стал клониться к закату. Долго спорили – разводить ли костер? Но вода во флягах кончилась, нужно было топить снег, не говоря уж о том, чтобы хоть немного согреться.
Сидя у догорающих поленьев, с трудом перебарывая сон, Конопатая смотрела на спутницу и думала, как ей казалось, о том же, о чем и она: как им лечь рядом? Пусть даже для того, чтобы не замерзнуть. Но как заставить себя поверить, что ночью эта тварь не пырнет ее ножом? А главное – как преодолеть брезгливость и ненависть?
– Никто не заставляет, – догадалась о ее мыслях Маша, – но сама понимаешь – зима еще не отступила, ночью будет холодно. Даже охотнички мои укладывались парами, а то и кучей.
Она подняла голову, надеясь увидеть звезды. Это всегда помогало ей, отвлекало от убого мира, в который превратилась Земля. Там, среди звезд, еще летало несколько спутников, от которых можно было поймать сигналы. Хоть и призрачная, но все-таки связь с лучшими временами, с расцветом человечества.
Звезд на небе не было. Все заволокли серые тучи и хорошо, если из них не посыпятся ночью ледяные крупинки.
– Боишься? – спросила она Конопатую. – Если уж по правде, то бояться должна я. Ночевать спиной к спине с нелюдем…
– Это еще вопрос, кто из нас нелюдь, – проворчала Дашка в ответ и стала укладываться рядом с Властительницей.
"Какого черта? Моя жизнь утратила смысл. Убьет меня она, холод, или один из тех головорезов, что размахивали сегодня клинками в городе, если он тоже сбежал и теперь заметит в лесу огонек их костра… Нет никакой разницы.
Головорез пришел не один. Они появились разнузданной, горланящей компанией. Человек десять, а то и больше. Шли с факелами и, как ей подумалось, по их с Машкой следам. Но потом свернули, отдалились, чтобы вскоре вернуться с другой стороны.
"Нет, не похоже, что идут по следам. Иначе бы уже здесь были. Просто носит их по лесу зигзагами, видно набрались в городе ворованной настойки".
Вскочила, проснувшись, и Маша. Конопатой пришлось схватить ее за руку, приложить палец к губам. Вернее всего это ее подданные, охотнички, как она их сама назвала. Но только теперь они вряд ли признают ее Властительницей. Что там осталось от армии? Такие вот банды, живущие своим разгульным счастьем, радующиеся, что живы и готовые поквитаться с теми, кто их на войну отправил.
– Всех! Всех забрал ночной дух! – орал кто-то диким голосом. – И нас заберет!
– Тебя первого.
– Нет! Первым ее забрал. А жаль, я бы…
– Разворачивай, мы тут уже были.
Их голоса еще долго раздавались в темноте, пока, наконец, охотники не растворились в чаще древнего леса. Дашка позволила себе шумно выдохнуть. Обе они не пытались прятаться, лежали так же, как устроились на ночевку. Ждали своей участи.
– На этот раз пронесло, – сказала Маша. – Но они не последние. В лесу будет много таких групп. Согласна?
Конопатая пожала плечами.
– Что? – не унималась Властительница. – Думаешь – не стоило ли их позвать? Пожалуй, ты бы успела вскарабкаться на дерево и уйти по верхам, понаблюдала бы со стороны, как они “благодарят” меня за неудачное дело. Признайся, что была мысль!
– Дура ты, Мария. Всех по себе судишь.
Дашка легла, отворачиваясь от спутницы.
“Хотя права стерва. Эти наверняка не последние. Не будет нам покоя в лесу”.
– Должно быть тихое место, – они снова шли вперед, стараясь, чтобы поднимающееся над лесом солнце оставалось по правую руку. – Тайга большая. Неужели негде спрятаться?
Конопатая посмотрела на Машу, постоянно оглядывающуюся по сторонам и уже битый час ноющую о "безопасном месте в лесу".
– Гнезд много, – ответила она. – И хотя мужиков после твоего "дела" станет сильно меньше, их охотничьи ловища перекрывают все вокруг. Где бы ты не решила построить жилье, рано или поздно придут, обнаружат.
– Что же нам делать?
– Или с кем-то договариваться, искать покровительства… Хотя… Даже не знаю – нужна ли ты теперь кому-то?
– Или?
– Или уходить совсем в другую сторону. Где люди точно не живут.
– На восток? Я на восток не пойду. Вот уж где сторона нелюдей! Почище юга или запада будет. Оттуда же пришли такие, как ты? Не в меру умные, да меняющие облик. Неизвестно еще, что их там генерирует. На берег моря – другое дело. Да если еще остров подходящий найти… Но, конечно, жизнь там налаживать трудно. В том месте, где мы с отцом жили, все уже обустроено было, только туда чужие пришли, с северо-запада. Теперь уж они это место в покое не оставят, регулярно наведываться будут. Да что говорить, если они и до гнезда Говорящего потом добрались.
Маша остановилась, чтобы перевести дыхание. Конопатая смотрела на нее, прищурившись, потом спросила:
– Какой срок?
– Не знаю, – устало ответила Властительница.
– А…
– Тоже не знаю, – раздраженно перебила девчонку. – Не один мужик был и не два. И не только мужик.
– Мутанты потомства не оставляют.
– Это да, – она с сомнением погладила живот. – Ладно, пойдем дальше.
Моменты безудержной болтовни, когда обе говорили что-то друг другу, рассказывали, расспрашивали – в сущности, ни о чем, чтобы просто убить время, чтобы не было страшно от безысходности – сменялись долгими молчаливыми паузами. В такие моменты затишья каждая вдруг вспоминала, что недавно потеряла близких людей и вся ее жизнь разрушена, а рядом теперь враг и от этого никуда не деться. Надо привыкать, смириться, или…
Можно было покончить со всем – быстро, без лишних раздумий. У каждой есть огнестрел. Сначала ее, потом себя. Но обе продолжали идти в неизвестность, поправляя тяжелые для хрупких женских плеч автоматы.
Ночью Маша проснулась оттого, что спиной почувствовала холод. Обернулась – девчонки рядом не было. "Бросила? Ушла?" Пришедшая вскочила, оглядываясь. Человеческие глаза, да еще спросонья, не могли видеть в темноте так же хорошо, как глаза нелюдя. И все-таки она разглядела в ночи силуэт. Подошла ближе. Дашка тоже почувствовала ее, обернулась.
– Не спится?
Конопатая долго молчала, потом прошептала с плохо скрываемой злостью:
– Зачем? Зачем ты все это сотворила? Он снится мне. Я обещала ему, что… вместе… до конца… что уйду вместе с ним. А он теперь снится.
Упала на колени, закрыла лицо руками. Сначала рыдания были бесшумными, потом она завыла – не стесняясь, на всю округу. Маша молча смотрела на вздрагивающий во тьме силуэт. Сжимала зубы до скрипа, душила в себе злость, ведь перед ней была та, которая убила Прыткого, человека, смущенно опустившего голову, когда Властительница спросила – "влюбился?"
Она прижалась спиной к дереву, сползла по его стволу на снег. Чувствовала, что и ее глаза наполняются слезами. "Зачем я это сотворила? Я хотела создать свой мир. Почему он должен был быть хуже этого? Может, он был бы лучше. Пусть не сразу, но когда-нибудь, потом..." Не удержалась, заплакала. Тихо, стесняясь своей слабости. В какой-то момент ей захотелось подползти к Даше и обнять ее. Получить тепло и сочувствие, подарить свое. Побоялась. Даже представить себе не могла, что Конопатая, несмотря на свою боль, чувствовала то же самое. Так и выплакали всю ненависть друг к другу, все горе, стоя на коленях в снегу, в шаге друг от друга.
Проспали до солнца в зените, пока холод, несмотря на прижавшиеся тела, не стал пробирать до костей. Развели костер, согрелись огнем и горячей водой, позавтракали. Стоило бы вести себя с опаской, но нервы у девушек были так измотаны, что на осторожность они уже не обращали внимания.
Отправились в путь, сверившись с навигатором в машином смарте. Днем она держала его болтающимся на ремешке, надетом на шею, чтобы устройство подзаряжалось от солнечного света. Само светило уже пересекало небосвод и ориентироваться по нему было неудобно.
– Ты, это… за вчерашнее…
Маша отмахнулась.
– Не бери в голову. Рано или поздно все равно стали бы выяснять отношения. Пусть лучше так, по-бабски, со слезами и соплями, чем… – она похлопала рукой по автомату. – Да и не последние это разборки, надо думать. Не зря же ты со мной идешь.
Она покосилась на спутницу, но та ничем не выдавала своих намерений. Даже если Конопатая до сих пор считает, что надо подарить жизнь ребенку, а матери отплатить за все, вслух она об этом не говорит. "А вдруг еще передумает? Найдем место для жизни, останемся вдвоем. Всякие же чудеса случаются".
Трое мужчин, преградившие им дорогу, появились словно из ниоткуда. Маша вскинула автомат, но Конопатая положила руку на его ствол, заставляя опустить. Она смотрела назад и там, за их спинами, стояли еще четверо, целясь в девушек из арбалетов.
Оружие и мешки пришлось бросить. Их обыскали, руки связали за спиной. Повели куда-то. Было слышно, как перешептываются те двое, что идут в нескольких шагах позади:
– Она это, уж я узнал!
– Да не, не может быть.
– Точно тебе говорю!
К закату привели в расположение лагеря. Вроде бы и гнездо – женщины, дети, скарб какой-то. Однако по всему видно, что временное это прибежище. Из всех жилищ только три наскоро возведенные из палок и шкур лачуги, одна чуть больше остальных.
– Скоро главный придет, – сказал конвоир, заставивший их сесть у большой хижины, – он вас и определит, какая на что сгодится.
Криво ухмыльнулся, пошел по своим делам, оставив двух охранников.
Маша с Конопатой сидели молча, но, пообвыкнув, убедившись, что и внимания-то на них не обращают, решились заговорить.
– Некоторых я видела в гнезде Говорящего, – сказала Дашка.
– Угу, – ответила пришедшая, – а кто-то был в отрядах, шедших на Южный базар. Рожи знакомые. В общем, шайка из беглых. Может, костяк из одного гнезда, но остальные случайно прибились, спасаются от других таких же бродяг, защиты ищут. Самое раздольное времечко для любителей в мутной воде барахтаться, свое племя создать, в руководчики выбиться.
К ним подошла девочка – мелочь, лет шести или семи. Равнодушно поглядела на Конопатую, остановилась напротив Маши. Смотрела долго, пристально, совсем не по-детски.
– Чего тебе? – не выдержала Властительница.
Девчушка не ответила, пошла прочь.
Маша сглотнула, безуспешно попыталась шевелить связанными, затекшими руками.
– Как думаешь, – спросила тихо, чтобы не слышали охранники, – смогла бы ты справиться… в том виде… ну, ты понимаешь.
– Не хочу больше никого убивать.
– У-у, приехали. Знаешь, жизнь – она ведь штука такая. Или кончай с ней, или борись за нее. А просто витать в облаках и жалеть себя не получится. Кто-нибудь за горло возьмет и так отжалеет, что, хочешь не хочешь, а начнешь когти выпускать.
Замолчали, потому что к ним приближался, окруженный охраной, широкоплечий, высокий мужик. Кажется, о татуировках в его роду не слышали, поэтому и лицо, и все открытые части тела были разукрашены узорными шрамами. Остановился рядом с пленницами, посмотрел на одну, потом на другую. Широко улыбнулся.
– Здравствуй, Властительница! Где же твоя охрана? Эта вот, что ли? – он с усмешкой кивнул на Конопатую. – Больше на прислужку похожа. Меня-то помнишь?
Маша не стала делать вид, будто она не та, за кого ее принимают.
– Смутно, – ответила спокойно, не удостоив мужчину ответным взглядом, иначе ей пришлось бы смотреть на него снизу вверх. – Много вас было в последнее время.
Он приподнял ее голову за подбородок.
– А я и не претендую. Смутно, так смутно. Должность занимал небольшую, ты и руководчика-то нашего премудрого пару раз всего видала, пока ему на базаре весь ум на пику не намотали, а уж меня… Но вишь, как жизнь распоряжается? Теперь мой черед приказы отдавать!
– Со второй что делать? – спросил кто-то из свиты.
– Оприходую обеих. Ко мне тащи!
Девушек подняли, отвели внутрь большой лачуги, где снова поставили на колени. Сопротивления главный не опасался, выгнал из дома всех сопровождающих. Скинул шкуру, обнажив мускулистый, изрисованный ножом торс. Взял большую флягу, запрокинул ее над головой, делая жадные глотки, позволяя пахучей, крепко настоявшейся жидкости проливаться по подбородку. Отбросив опустевшую емкость он довольно крякнул и приблизился к Маше.
– Пришел час, когда Властительница будет ублажать охотника. Открывай рот!
– Отвали от нее, – сказала Дашка едва слышно. Она и вовсе говорить ничего не хотела, надеялась сдержаться, перетерпеть. Смириться с тем, что сейчас и Машу, и ее… В первый раз что ли? Мир жесток. Но не смогла, не стерпела.
– Ох ты, Властительница – твоя охрана проснулась! Ха-ха! Ну сейчас мы ей покажем… Смотри, охрана, к чему тебе нужно приготовиться.
Он поднял Машу, словно пушинку, бросил ее на тряпичное ложе. Стал снимать с себя остатки одежды. Пришедшая смотрела на него без страха, но из-за брезгливости с трудом сдерживалась, чтобы не начать брыкаться и кричать, тем самым доставив ему еще больше удовольствия.
Навалился. Даже не стал снимать с нее штаны, лишь стянул с бедер, закидывая ее ноги себе на плечи. За спиной охотника появилось что-то темное и в тот момент, когда Маша готова была вскрикнуть от грубого вторжения, мужчина захрипел. Схватился за шею, стал медленно заваливаться на бок. Тело его, уже бессознательное и почти безжизненное, вздрогнуло – его оттащили в сторону.
– А говоришь "не хочу больше", – проворчала Властительница.
– Ах-р-р-р!
Дашка перевернула ее на живот и острым когтем, чуть задев кожу, разрезала путы.
– Эй, осторожнее.
Маша села, потерла запястья. Подтянула штаны.
– Что дальше? Придут же сейчас.
– Ты повизжи, – прорычала Конопатая, оставаясь в темном обличье, – пусть думают, что все в порядке.
Маша закатила глаза, но согласилась, сделав над собой усилие:
– А-а, не-е-ет! Не надо, не-ет!
– Талантливо. Хижина стоит у заваленных снегом кустов. Разрежем здесь, уйдем через кусты. Заметят не сразу.
– А дальше?
Дашка уже отвернулась от нее, принялась осторожно вспарывать стену. Прорычала, не оглядываясь:
– Только в одно место не пойдут за нами. На космодром, в центр зоны.

Глава 20

Бежали наугад, постоянно проваливаясь в сугробы, не зная – взять правее, левее, или продолжить прямо? Конопатая думала, что почувствует, если их станут преследовать, но каждую секунду сомневалась: вот екнуло сердце, захолодело в груди, будто опасность шла по пятам. А где же уверенность в том, что рядом, не больше, чем в ста шагах, кто-то есть? Нет уверенности.
– Они увидят следы, – ворчала Маша.
– Иди, не останавливайся, – подгоняла ее Дашка.
Оружия с собой не взяли, только нож, отнятый у того, оставшегося лежать бездыханным в хижине. Если настигнут, надежда лишь на дашкины когти и зубы, на ее нечеловеческую силу и быстроту. Скольких она сможет завалить? Десятерых? А если их будет двадцать или больше? Если они придут с автоматами?
"О небо! Как же я устала!"
Оглянувшись, убедилась, что Маша права – следы глубокие, видно их хорошо, даже в ночи. И ничего с этим не поделаешь. Только обернуться нелюдем, залезть повыше и деревьями, деревьями… Это значит бросить Машу. Нет, не Машу. Не ее одну. Еще и того, кто у нее под сердцем.
Конопатая стиснула зубы, продолжая штурмовать сугробы. Неожиданно девушки кубарем скатились в овраг, по дну которого, должно быть, протекал ручей. Но только летом. Сейчас и эта лесная впадина была завалена снегом, потемневшем в некоторых местах от таяния, от журчащего под ним потока.
– Давай по оврагу, – предложила Маша и повернула налево.
Конопатая шла следом, хоть и ворчала:
– Не поможет. Ручей не открылся, следы все равно видно.
Что-то вылетело впереди из кустов, кувырком, как и они сами минуту назад, скатилось по склону, преграждая им дорогу. "Прозевала все-таки!" – Дашка вышла вперед, загораживая собой спутницу. Она не сразу разглядела, что или кто перед ней. Слишком маленькое для охотника и большое для… Кого? Зверей в лесу нет. Подошла ближе.
– Черт.
Это была девочка. Та, что так внимательно разглядывала Властительницу, когда пленницы еще стояли на коленях у большой хижины, ждали своей участи.
– Что ты здесь делаешь?
– Она следила за нами!
– Да зачем ей…
– Она одна из них. Давай кончим ее!
Конопатая обернулась на секунду, зло сверкнув в темноте глазами.
– Никого мы кончать не будем! Без надобности.
Снова повернулась к девчонке, повторила вопрос:
– Что тебе здесь надо?
– Я хотела за вами, – пробормотала та тихо, но с каким-то стальным, взрослым упрямством в голосе.
– Вот видишь! – снова воскликнула Маша.
– Хотела с вами.
Дашка покачала головой.
– Возвращайся назад. С нами тебе нельзя. С нами ты погибнешь.
– Это вы без меня погибните, – девочка насупилась, косо поглядывая на Властительницу. – Куда идти не знаете, я вас в момент догнала. А они, – кивнула куда-то за спину, – еще быстрее догонят, как только хватятся.
Конопатая переглянулась с Машей.
– А ты что, знаешь? Куда надо идти?
Девочка пожала плечами.
– С собой возьмете – скажу.
– Да зачем нам тебя с собой!..
Даша подняла руку, призывая к тишине.
– Как зовут?
– Белка.
– И ты, Белка, правда знаешь, как нам уйти? Так, чтобы не догнали, чтоб не нашли?
Девочка кивнула.
Конопатая снова прислушалась к себе, пытаясь понять – идут ли уже за ними? Нет, тихо. И чувство опасности исчезло. Видно, оттого было беспокойство, что мелкая шла по пятам. А может и легкость в душе появилась потому, что она, мелкая, в самом деле должна вывести их из западни, указать единственно верный путь?
– Ладно, пойдешь с нами.
– О-о-о, – недовольно протянула Маша.
Белка на удивление резво, почти не проваливаясь в снег, забралась по склону на другую сторону оврага. Махнула рукой, призывая следовать за ней. Иногда нужно было приостанавливать ее окликом – больно уж шустро лавировала девчушка между деревьями, просачивалась сквозь заснеженные кусты. Лишь раз замерла, чтобы черпануть пушистой горсти снежинок, запихать их в рот.
Времени прошло не так много, но Конопатой, а тем более Властительнице эта пора показалась вечностью. Они все так же пробирались через лес, оставляя за собой следы, по которым их нашел бы даже самый зеленый, неопытный охотник. И не было ничего, что помогло бы им скрыться, запутать преследователей, которые вот-вот должны хватиться, броситься в погоню.
– Она дурит нам голову, – тихо сказала Маша. – Разве можно было довериться какой-то…
Лес расступился, троица оказалась у поваленных, грубо отесанных деревьев, выложенных уходящим в бесконечность рядком, словно это была одна из тех древних дорог, что строили прежние. А впрочем, кто их знает, как выглядели те дороги?
Бревна были положены давно, успели потемнеть, но за последние теплые деньки оттаяли и на них совсем не было снега. Не на чем было оставить след. Пожалуй, только мутант смог бы почуять проходившего здесь человека.
– И что толку? – снова подала голос Властительница. – Понятно, что если наши следы привели к дороге, значит по ней и догонять станут.
– Там развилка, – спокойно ответила девочка, указывая вперед. – Из одной деревяшки отходят еще две. Я слышала от искателей, что летом тут болотина, самое узкое место в топи. Если обходить, то на несколько дней крюк. Потому и положили деревья.
– И все-то ты знаешь, – Маша сплюнула.
Впереди действительно показалась развилка – не слишком аккуратная, совсем не симметричная, но дающая путнику равноценный выбор из трех направлений.
– Разделятся они на три группы и все дела, – не успокаивалась Пришедшая.
– Налево не пойдут, – уверенно заявила Белка.
– Чего это не пойдут?
– Там даже зимой вода из болота поднимается, заливает округу.
Конопатая остановилась. Оглянулась еще раз, но ничего не почувствовала. Посмотрела на три ответвления.
– А нам какой резон в воду соваться? Утонем же.
– Только не говори, что знаешь, как по воде ходить, – усмехнулась Маша.
Девочка тоже смотрела на оставленные позади лесные заросли, опасалась, что могут появиться преследователи.
– Как по воде ходить не знаю. Но там и воды обычно с ладонь, – поставила свою ладошку ребром, показывая глубину. – А под ней лед.
– А подо льдом?
– Топь. Но меня лед держит, думаю, что и вас выдержит, – поспешила она их успокоить. – Вот охотники – те боятся. Оно и правильно, тяжелые они.
Все трое топтались на месте, не решаясь выбрать направление. В другой раз инициативу взяла бы на себя Властительница, но теперь она понимала, что целиком зависит от Даши. Молчала, ждала, когда девушка-оборотень примет решение.
– Да чего уж… – Дашка повернула налево. – Можно подумать, что есть другие возможности. Ведь нет? Других?
Девочка просияла, будто ей сделали подарок.
– Не, какое там! Прямо или направо по деревяшкам почти день можно идти. Десять раз догнать успеют! А свернуть – опять следы в снегу.
Левая дорога из деревяшек закончилась гораздо быстрее, чем через день. Не прошли и тысячи шагов. Сначала бревна стали шевелиться под ногами, пропускать между собой воду. Потом пришлось перешагивать через проемы, где дерево встало дыбом, а то и вовсе ушло куда-то вглубь. Наконец дорога закончилась и перед ними осталось безбрежное поле, почти полностью покрытое водяным слоем, отдающим свое подземное тепло в холодный зимний воздух. В клубящихся испарениях тут и там торчали кривые стволы болотных деревьев и кустов.
– Я бы сюда по доброй воле не сунулась, – Маша топнула ногой, разбрызгивая воду, проверяя прочность льда. – Кто его знает – что это вообще за туман? Может им и дышать-то нельзя.
Дашка подтолкнула ее в спину.
– Надо отойти подальше, а то мало ли. Придут, увидят нас…
– И чо? Следом пойдут?
– Не пойдут, а шмальнут тебе в спину из автомата и все дела! “Чо”… Шевелись!
Маша вздохнула, тоскливо посмотрела на небо, уже посветлевшее на востоке, и двинулась в указанном направлении.
Разбрелись друг от друга на расстояние шагов в десять-пятнадцать. У побега были и свои плюсы: никакой поклажи или тяжелого оружия, ничего им не мешало, не добавляло веса. Но все равно ступать старались осторожно, с опаской упираясь в скользкую поверхность. Одна только Белка ничего не боялась, готова была ускакать вперед. Насилу себя сдерживала, оглядывалась назад, поджидая отстающих спутниц.
Остановились, когда бревенчатый край дороги, торчавший из воды, пропал в тумане.
– Не заплутаем? – с тревогой поинтересовалась Конопатая.
– Чтобы заплутать, надо потерять правильное направление, – ответила Белка.
Дашка прищурилась, еще не понимая, что девчонка имеет в виду.
– Это ты сейчас к чему сказала?
– К тому, что я понятия не имею, куда дальше и что там, впереди. Я ж не дура одна по болоту ходить – не проверяла, извините.
Маша выругалась, грубо, витиевато, смешивая слова людей, живущих в гнездах, с теми словами, что узнала когда-то от отца и из старых книг.
– Я ее утоплю, – она указала пальцем на Белку. Та посмотрела на Властительницу странно, почти как тогда, в лесном лагере. Так, будто перед ней возникло чудище из детских кошмаров.
– Стой, не двигайся, – сказала девочка Пришедшей.
Та не послушалась, шагнула вперед.
– Стой!
Но было поздно. Правая нога Властительницы провалилась по колено, потом что-то хрустнуло под левой и Маша в одно мгновение ушла под воду с головой. Конопатая бросилась к ней, остановившись лишь в нескольких шагах от полыньи. Дыра во льду чернела неровными краями. Трещины, расходящиеся во все стороны, прикрывались слоем мутной жижи: сделай еще хоть одно движение – лед проломится и под тобой. Дашка ждала, всматриваясь в воду, но Властительница не выныривала.
– Ветку! – крикнула она девчонке. – Сломай длинную ветку, покрепче!
Дальше ждать не стала, в два прыжка добралась до полыньи, чувствуя, как трещит под ногами и не задумываясь нырнула. Жидкий холод сомкнулся над ее рыжей макушкой. Света здесь почти не было. Грязная, непрозрачная вода. Можно рассчитывать лишь на те чувства, которые не принадлежали роду человеческому.
Конопатая повернулась кругом, отталкиваясь от струящейся между пальцев жижи. Не задумываясь рванулась в выбранном направлении и почти сразу наткнулась на тело. Оно еще вздрагивало, кулаки ударялись в лед над головой, но, когда Дашка схватила Пришедшую и потащила к спасительному проему, та затихла.
Вынырнули вместе. Держать Властительницу на плаву было непросто, она гораздо тяжелее Конопатой. Рыжая подгребла к краю полыньи, постаралась на него опереться, но лед тут же сломался. Снова движение вперед и опять неудача. Еще несколько раз она пыталась забраться на скользкий край и, хотя ей казалось, что чем дальше, тем тверже становится лед, он все равно ломался.
– Белка-а! – крикнула она, чувствуя, как голос теряет силу, становится хриплым. – Белка, давай ветку!
Девчонки не было видно. Осталось совсем немного до того момента, когда придется выбирать – бросить Машу или уйти на дно вдвоем. И не поможет даже темная сторона. Замерзла Дашка, выбилась из сил, не получится у нее. У каждого организма есть свой запас прочности.
Подняла голову, уже не надеясь на спасение.
Девочка стояла напротив, шагах в пяти. Держала в руке длинное, кривое деревце. “Как и выломала его?” Конопатая протянула руку, но Белка не торопилась вытаскивать утопающих. Невозможно было поймать ее взгляд, потому что она неотрывно смотрела на бледное лицо Властительницы.
Наконец в ладонь Конопатой лег такой же холодный, как вода, кусок дерева. Она сжала его из последних сил, чувствуя, что с той стороны хрупкие ручонки тянут его к себе. Еще несколько раз лед ломался, потом два промокших тела заскользили по твердой поверхности. Не решаясь встать на ноги, Дашка доверилась девочке – авось вытянет! Белка вытянула. Там, где уже можно было не опасаться нового провала, бросила деревяшку, прислонилась спиной к другому кривому стволу.
Конопатая несколько раз надавила Маше на грудь, заставляя воду с бульканьем выходить изо рта.
– Давай… Давай же, стерва! Живи!
Властительница захрипела, закашлялась. Повернулась на бок, продолжая выдавливать из легких, выплевывать остатки воды. Подняла веки, посмотрела мутным взглядом сначала на одну спутницу, потом на другую. Чтобы спастись, всем троим нельзя было медлить, оставаясь здесь, на льду, в центре болота.
– Нужен костер, – сказала Дашка. – Как думаешь, далеко до леса?
Белка растерянно развела руками.
– Я не знаю.
И, словно решая все их сомнения, показывая, что идти можно только вперед, раздался далекий треск автоматной очереди. Пули достигли того места, где троица застыла в нерешительности, пронеслись росчерками в предрассветной мгле, ломая попадающиеся у них на пути ветки. Конопатая спряталась за дерево, хотя понимала, что при точном попадании пуля пробьет и дерево, и того, кто за ним стоит. Но больше выстрелов не было. Над болотом снова повисла гробовая тишина.
– Ну вот, – сказала она тихо, поворачиваясь к Белке, – а ты говорила, что налево не пойдут.
– В топь все равно не сунутся, – упрямо доказывала свою правоту девочка. – Они нас не слышали, далеко же. Наугад стреляли, на всякий случай.
Дашка наклонилась, помогла Властительнице поднятся, хоть та и шевелилась с трудом.
– Идем. У нас с ней слишком мало времени, чтобы не окочуриться от холода.
Маленькая девочка, несмотря на то, что она вытащила их из полыньи, не могла сейчас оказать серьезную помощь. Машу, едва переставляющую ноги, Конопатая волокла на себе. Она чувствовала, как руки ее немеют и понимала, что даже если сейчас они выйдут к лесу, собрать что-то горючее и разжечь костер она все равно не сможет.
– У нее в кармане, – кивнула головой на правую сторону машиной куртки, – есть железная штука, зажигалка. Огонь не дает, но искрами сыпет исправно.
Белка кивнула.
Они бы не дошли, если бы день, разгорающийся благодаря взошедшему солнцу, не был по-весеннему теплым. И одежда, вопреки ожиданиям, не встала колом, не замерзла.
Болото закончилось неожиданно. Казалось, что только сейчас их окружали редкие, чахлые деревца и вдруг за ними показались разлапистые ели, а ноги перестали скользить по льду, хлюпать в воде.
Конопатая остановилась, позволила Маше свалиться в снег. Она ничего больше не могла сделать – ни для себя, ни для нее…
Кажется, прошла вечность, прежде чем она снова открыла глаза. Непонятно – день еще, или снова наступила ночь? Все тело вздрагивало, ее бил озноб. И даже языки пламени, которые плясали совсем рядом, обдавая ее жаром, не могли помочь. Чьи-то маленькие ручонки протянули кружку с теплой водой. Конопатая сделала несколько глотков и снова впала в забытье.
Ей снился злой разговор, с угрозой, на повышенных тонах, но слов она не понимала. Во сне стало, наконец, тепло, а до чужих слов – пригрезившихся или настоящих – ей не было дела.
Дашка болела дольше Маши. С удушающим, надоедливым кашлем, со свистом в груди. Мелкая приносила какие-то коренья, говорила, что они полезные. Какая разница? Жрать все равно нечего, так пусть будут корешки. Несколько раз Белка ловила в самодельные силки птиц – с таких мясом не разживешься, зато бульон не пустой, с наварчиком.
Когда болезнь стала отступать и Конопатая просыпалась уже не для того лишь, чтобы попить и поесть, она заметила, что в их тесной компании что-то произошло. И Белка, и Маша разговаривали с ней, как ни в чем не бывало. Но между собой они не общались.
– Она меня ненавидит, – сказала Властительница, когда девочка снова ушла в лес. – Поздравляю, вас теперь двое.
– За что ненавидит?
– Ты разве ее не узнала? Не показалась тебе знакомой ее маленькая рожица?
Дашка задумалась на мгновение, мотнула головой из стороны в сторону. Мало ли с кем она могла встречаться. В гнезде Говорящего или на Южном базаре…
– В гнезде, – подсказала Маша. – Ее отец… Он как-то раз дал по морде моему охраннику. Ну и я… приказала утопить его в проруби.
Конопатая раскрыла рот от удивления, посмотрела по сторонам – действительно ли девчонка ушла, не топчется ли еще неподалеку? Убедившись, что ее нет рядом, подсела ближе к Властительнице.
– Так она пошла с нами для того, чтобы…
– Для того же, для чего и ты, – Маша спокойно смотрела ей в глаза, казалось, что она даже улыбается. – Да, не дала мне утонуть. Но, я так думаю, только для того, чтобы сделать все своими руками. Пару дней назад я проснулась, а она сидит у меня на груди и тычет в шею ножом.
Маша отодвинула край воротника, показывая порез.
– Но, как оказалось, убить человека непросто. Особенно если ты от горшка два вершка и делаешь это впервые.
Дашка шумно вздохнула, до хруста сжала пальцы сначала на одной руке, потом на другой.
– Она попробует снова?
– Можешь не сомневаться.
Некоторое время тишину нарушал лишь треск костра и порывы теплого, весеннего ветра. Потом Конопатая опустила голову и застонала.
– М-м-м… Ну почему? Почему?! Сначала эта бессмысленная война, а теперь, когда мы наедине друг с другом и в любой день можем сдохнуть от голода, холода или чужой пули, у нас в голове лишь месть? Идем рядом для того, чтобы… Это неправильно. Так не должно быть!
– Если продолжим идти к космодрому, вам не придется меня убивать. Там я перестану быть собой, – в глазах Маши мелькнуло нечто, похожее на суеверный ужас. – Даже не знаю – что хуже?
Они не придумывали себе иной путь. Теперь, когда отобранный смарт валялся где-то в охотничьем лагере, путь к намеченной цели занимал гораздо больше времени и требовал совсем иных усилий. Много раз им приходилось скрываться, пропуская отряды – иногда числом меньше десяти человек, а иногда и в несколько десятков. Надеяться на то, что людей станет меньше, можно было только рядом с одной из зон. Выбора не оставалось.
Снег в лесу почти растаял, весна вступила в свои права. Уже повсюду зеленело и под ногами стали появляться первые цветы, распускающиеся маленькими желтыми солнышками.
Конопатая опасалась, что уж после злосчастного купания в холодной проруби Маша наверняка потеряет ребенка. Но живот у Властительницы округлился и продолжал увеличиваться. Как она сама сказала – “оно вцепилось в меня мертвой хваткой”. А в один из пасмурных, дождливых дней, когда стояли втроем под большим деревом, она ойкнула, нащупывая что-то под самым пупком.
– Шевельнулся.
Дашка переглянулась с Белкой. Если та и хотела отомстить Властительнице, то у Конопатой это желание притупилось, стало маленьким, провалилось на самое дно ее измученной души.
“В самом деле”, – думала она, – “если мы дойдем до зоны, Маша трансформируется. Да ведь и мелкая тоже. Они станут безмозглыми, одинокими нелюдями, которых не защищает стая. В конце концов их прикончат охотники. Разве этого я хочу?”
Но охотники гнали их в зону уже сейчас. Иногда в лесу можно было слышать дикие, нечеловеческие вопли, издавать которые – и все трое это прекрасно понимали – могли только люди. Люди, на которых обратилось зло других людей. В лесах севера царил безудержный, лютый послевоенный хаос, в котором невозможно было чувствовать себя в безопасности.
– Вы знаете, что с вами будет. Там, на космодроме.
Конопатая не могла идти дальше, не сказав это вслух, не получив одобрения или отказ. Ей не хотелось брать на себя ответственность, быть человеком, ведущим остальных за собой, человеком, который все решил за других.
– А что там, на космодроме? – спросила Белка.
– Не знаю. Но там зона. Люди на космодроме перестают быть людьми. Они становятся мутантами.
– Я бы посмотрела, – Белка сорвала желтое солнышко, сунула себе за ухо.
Конопатая оглянулась на Властительницу, поглаживающую живот. Теперь был ее черед высказаться. Но она молчала. Долго молчала. Когда, наконец, подняла взгляд, Дашка увидела в нем все тот же суеверный ужас.
– Врать не буду – страшно. Но ведь трансформация не мгновенная, правда?
– Правда. Даже без черного мяса люди в зоне обращались неделями.
– То есть я успею? – она снова посмотрела на живот, погладила его.
– Да. Думаю – да.
Напрямик выйти не удалось. Заплутали. Когда наткнулись на широкую полосу секвохи – самую широкую, которую когда-либо видели – решали, где космодром, севернее или южнее? Повернули направо, двигаясь на север. Угадали: в начале следующего дня стали появляться почти разрушенные, поглощенные лесом остатки человеческой мощи – развалины бетонных сооружений, стальных конструкций… А потом уж явились и приметы нынешнего времени, оставленные теми, кто хотел обратиться, кто добровольно приходил в зону – зарубки на деревьях, говорящие о том, сколько прошло человек, сколько среди них было мужчин, женщин, детей; идолы, вырубленные из тех же деревьев; иногда и кости тех, кто не дошел.
– Давай тормознем, – Маша вытерла пот со лба. Идти ей было еще труднее, чем несколько недель назад. Да и солнце припекало, заставляя снимать с себя лишнюю одежду, давно превратившуюся в лохмотья.
– Давай, – согласилась Конопатая.
Остановились у ручейка, к прозрачной воде которого долго, с наслаждением прикладывались, словно дикие животные в незапамятные времена.
– Странно, – заметила Маша, откинувшись на зеленую траву. – Мне казалось, что в зоне я сразу что-то почувствую.
– Что именно?
– Да черт его поймет. Изменения какие-нибудь. Странности в голове. Желание перестать быть человеком. А тут все такое же, как и везде, ничего особенного. И желания те же – нажраться, напиться, поваляться в тенечке.
– Вот и валяйся, не забивай голову ерундой.
– Хорошенькая ерунда! Может, это мои последние… – Маша заставила себя замолчать, прикусила губу.
Можно было остаться там, у ручья, ведь территории космодрома они уже достигли. Но Конопатая решила идти дальше, увлекая за собой остальных.
Нигде в лесу не было так тихо, как в этом странном месте. Ветви огромных секвох едва шевелились, в воздухе чувствовался сладкий привкус цветущего, пробудившегося от зимней спячки мира. И никого вокруг на многие дни пути! Мутанты ушли, а люди – те, что хотели оставаться собой – здесь не появлялись.
– Думаешь найти что-то особенное? – снова подала голос Властительница. – Искали и до тебя, ничего не нашли. И вообще, разве можно понять, что мы добрались до сердцевины? Все вокруг одинаковое. Деревья и трава, трава и деревья…
– Увидим, – ответила Дашка и уже через несколько минут указала рукой вперед.
Их глазам открылся просторный участок, на который не покушались деревья. Сложенные из камней прямоугольные глыбы, поставленные то вплотную друг к другу, то на расстоянии, образовывали круглый лабиринт. Несложный, его мог бы пройти любой – сооружение имело чисто символическое значение. В центре лабиринта возвышались останки чего-то монументального, похожего на башню, собранную из разномастных, хитро переплетающихся элементов.
– Господи боже… – Маша смотрела на стальную конструкцию, прикрываясь ладонью от солнца. – Это же стартовая площадка! Была когда-то.
Двинулись мимо каменных глыб, местами украшенных выцветшими тряпицами. Пространство между ними зарастало не обычной травой, а пестрой в своем разнообразии смесью растений. Они лишь недавно выползли из земли, показали первые листья, поэтому сложно было сказать – что это? Цветы? Кустарник? А может, сами секвохи?
Решено было устроиться на первом, бетонном ярусе стартовой площадки. Все-таки возвышение, дает обзор ближайших окрестностей. Еще выше было бы опасно, там изрядно проржавевший металл.
Конопатая до вечера таскала ветки, чтобы сложить на бетоне подобие шалаша, накидать еловых лап. Сильный дождь найдет и в этом укрытии щели, но лучше такое, чем совсем ничего. Когда солнце зашло и обитатели только что построенного домика повалились на его пахнущий хвоей пол, Дашка, дождавшись умиротворенного сопения девочки, спросила:
– Срок уже должен выйти. Разве нет?
– Думаю, что давно вышел, – ответила Маша. – Но то наш, людской срок. А сколько носила бы самка мутанта, если бы они могли давать потомство? Мы с тобой не знаем.
– Ты думаешь, что носишь…
– Тут и думать нечего. Спи! Тебе надо больше отдыхать. От нас с мелкой много помощи не дождешься, уж извини.
Но сон на новом месте приходил к Конопатой с трудом. Ни в эту ночь, ни в другую. Даже когда жилье удалось обустроить, укрепить, добавить в нем простора и уюта, спала она беспокойно, словно не под крышей и на еловых ветках, а в холодной яме посреди леса. И это казалось ей странным, ведь она была единственной, на кого зона никак не должна воздействовать.
Несколько недель ничего не менялось. Не было ни единого признака трансформации – ни у девочки, ни у Маши. Только живот Властительницы продолжал округляться и расти.
Однажды ночью Дашка подскочила, разбуженная дурным сном. Вытерла испарину со лба, попыталась вспомнить – что же там было, во сне? Что ее так напугало? Но вспоминались только три слова: “хочешь стать мною?” Эти слова стучались в ее мозг, словно надоедливый кулак в запертую дверь. “Кем это – мною? Кто мне сейчас явился во сне? Точно не Крил”. Она снова легла и задремать ей удалось лишь под самое утро.
А к полудню следующего дня Маша принесла букет из листьев.
– Ты не поверишь, – произнесла медленно и таким тоном, будто и сама не верила.
– Да мне все равно, – ответила Дашка, лишь на мгновение отвлекаясь от домашних дел. – Если так важно – уверую во что угодно.
Маша села на пол, показала один лист:
– Это томат.
Достала из букета другой:
– Огурец.
Еще один:
– Кажется, мята. Но я не уверена. А вот ростки смородины, малины… Этот, ветвистый, укроп. И там еще куча всего!
Конопатая смотрела на зелень, пытаясь понять, что все это значит?
– Оно не должно расти в нынешнем мире, да?
– Бинго, детка. Не должно! Если только кто-то не притаранил семена со Шпицбергена, в чем я сильно сомневаюсь.
Дашка взяла один лист, осторожно понюхала. Хотела даже откусить, но передумала.
– А почему тогда выросло?
Маша потянулась к ней, едва не касаясь ее носа своим.
– А почему мы с девчонкой еще не стали волосатыми, безмозглыми уродами?
– Слушай, не говори загадками. Я ничего не понимаю. Если знаешь – объясни!
Властительница отодвинулась, опустив голову. Бросила все листья на пол, разворошила их, разглядывая.
– Не буду утверждать, что знаю. Но я бы сказала, что здешняя зона тормознула. Она свои функции не выполняет. Как все это выросло – я объяснить не могу. Но зона не препятствовала растениям, как раньше, когда они уничтожались неизвестно чем, вместе с животными. И она, похоже, не собирается превращать нас с Белкой в нелюдей.
Они оглянулись, потому что у входа послышался шорох.
– Подслушиваешь?
– Вас и подслушивать не надо, орете как ненормальные.
Белка положила двух птиц, вынутых из силков.
– А что, это правда? – она смотрела на девушек с надеждой. – Мы не изменимся?
Конопатая вздохнула, забрала добычу, собираясь готовить обед.
– Я бы зря не надеялась. Это может быть не насовсемное происшествие. Обманываться всегда очень горько.
Она принялась выдергивать из птиц перья.
“Хочешь стать мною?” – снова постучалось ночью в ее сознание. Даша не открывала глаз, не пыталась встать, но готова была поклясться, что бодрствует. И странная фраза, возникшая в голове, не сон.
“Кто ты?”
“Один из многих. Теперь мы везде. Вокруг тебя постоянно”.
“Что значит – стать мною?”
“Позволим тебе слиться с нашим общим разумом”.
“Зачем?”
“Та, что лежит рядом с тобой, не оправдала надежд. Мы думали, что она справится, добавляли в ее мысли злобу, а в головы остальных желание ей подчиняться”.
“С чем она должна была справится?”
“С большой чисткой. Но помогать – ошибка. Этого недостаточно. Требуется полное слияние. Ты же знаешь, как зрение и слух могут становиться острее. Знаешь, как здорово нащупывать чужих и себе подобных на расстоянии. Все это усилится во множество раз!”
“Что еще за большая чистка?”
“Ты знаешь…”
Конопатая не выдержала, вскочила. Посмотрела на мирно спящую Машу, мысли которой в последнее время крутились только вокруг беременности. Невозможно было представить, что еще недавно она командовала армией, приказывала убивать и разрушать.
Дашка выскочила на улицу, вдохнула свежего ночного воздуха. Быстро спустилась по самодельной лестнице на землю, встала на четвереньки и, на ходу превращаясь в нелюдя, бросилась к лесу. Она мчалась среди деревьев, огибая пространство, занятое каменным лабиринтом и стартовой площадкой. Всматривалась, прислушивалась. В какой-то момент уцепилась за ствол секвохи, забралась почти до самой верхушки.
Ничего. Ни малейшего намека на присутствие человека или мутанта. Лишь двое, спящие в хижине.
“Ты знаешь!” – снова зазвучало в ее сознании, еще громче и отчетливее, будто ей говорили на ухо. – “В большой чистке нуждается вся планета. И мы попробовали. Но вы разбегаетесь, как насекомые, отличаясь от них только разумом, который пытается придумывать все новые и новые способы размножения. Люди говорят – не можешь победить, возглавь. Мы так и поступим. Теперь не стравливая вас, а забирая под свое крыло”.
Конопатая оглядывалась, тщетно надеясь разглядеть, почувствовать в ночном лесу хоть кого-то.
“Нам нужна ты. С твоими способностями, твоим долголетием. Могли бы и сами вырастить такое существо, но потребуется время, много усилий. А ты уже здесь, рядом с нами”.
“Я не одна такая. Есть еще. И разве не вы их создали? И меня?”
“Нет. Мы создали простых мутантов. Ты – дело рук человека. Умных людей, среди вас всегда были такие. Они взяли наш рецепт мутации и усложнили его, усовершенствовали. Думали, что это – спасение цивилизации от большого заражения, которое мы устроили. Но заражение оказалось шустрее. Что ж, теперь ты узнала все, что хотела? Терпение наше не безгранично”.
“А если я откажусь?”
“Печально. Ради нового плана мы схлопнули все точки трансформации. Восстановить их будет сложно. Да и нет такого желания. Весь интерес в новых экспериментах, в жестком управлении. Не отказывайся! Нам нужен управляющий. Будешь на вершине нового мира”.
“Кто вы? Почему я вас не вижу?”
“Видишь. Но не понимаешь, что это мы. Соглашайся и узнаешь все”.
“Какой бы меня не создали, я – человек. А вы нет. Вы пришли к нам не с миром. Вы захватчики. Как я могу быть с вами?”
В этот момент Конопатая не просто понимала чьи-то мысли, она чувствовала эмоции. Будто над ней смеялись.
“Захватчики? Нет. У нас честный бизнес. Мы купили вашу планету”.
“Купили?! Как это возможно? У кого?”
“У кого можно купить планету людей, как не у самих людей? Вы очень предприимчивая раса. Те, кто занимал в вашем обществе высокое положение, вас и продали. Теперь они живут рядом с другой звездой. Но это не важно, важен лишь твой ответ. Так ты согласна? Или нам придется думать над иными решениями”.
Она слезла с секвохи, оглянулась еще раз и, никого так и не увидев, медленно побрела обратно. Преодолев полпути встала на ноги, отряхнула розовые ладони от лесного мусора. Конопатая не знала – влезут ли они в ее голову снова, если она этого не захочет? Читают ли они вообще ее мысли? И что будет, если она перестанет им отвечать? Насколько могущественны те, кто присвоил себе Землю? Где границы их возможностей? Ведь не зря они пытаются внедрить новый план освоения, поставив крест на предыдущем. Значит, можно бороться?
Маша сразу заметила, что с Конопатой не все в порядке: немногословная, задумчивая, с темными кругами вокруг глаз. Она была не похожа на саму себя.
– Плохо спала?
Дашка смотрела на лес и не сразу ответила.
– Да. В зоне я вообще плохо сплю.
– Тебе надо… Ох! Ой-ой-ой…
Маша присела на корточки, схватившись за живот.
– Что? – Конопатая подскочила к ней, взяла за руку.
– Похоже, начинается. Без объявления…
– Идем внутрь. Я помогу, держись!
В доме стояли три самодельных ведра, неуклюже сделанных из коры. Дашка знала, что вода может понадобиться в любой момент, поэтому старалась держать их полными.
– Все хорошо, не переживай, – пыталась она успокоить подругу, которая когда-то была ее врагом. – Женщины делали это и до тебя, будут и после. Так что ничего нового. Садись.
Обернулась на испуганную Белку, шикнула:
– Выйди! Надо будет – позову.
Она заметила, что под роженицей появилось кровавое пятно. “Лишь бы кровотечение не было слишком сильным. Как мы его тут будем останавливать?”
Маша зажмурилась, закричала.
– Все хорошо, все хорошо, – приговаривала Конопатая, не выпуская руки Властительницы. – Знаешь, а я думаю вы обе правы. Нет больше никаких зон, не работают они. И ты, и Белка ни в кого не превратитесь!
На бледном машином лице мелькнула улыбка.
– Зоны… – пробормотала она. – Зона мутации только одна.
– Что?
– Одна… Зона… Вся эта чертова планета – одна сплошная зона мутации. Думаешь, случилась бы на Земле эволюция, если бы не мутировали зверюшки, насекомые, растения? Да и люди… А-а-а! О, боже… Здесь все мутирует с момента появления первых водорослей… Миллиарды лет эволюции. И ради чего? Чтобы каждый раз получалось одно и то же – кто-то убивает кого-то. Мутируем, чтобы убивать эффективнее. Посмотри на нее, – Маша едва заметно кивнула на девочку, подсматривающую за ними с крыльца. – Вырастет, станет такой же, как я. А то и почище.
– Нет, – возразила Конопатая, – она не будет такой.
– Будет, будет. Видишь, как сверкают глазенки? Станет новым витком развития. О-о-о, ч-черт! Ах ты…
Краем глаза Конопатая заметила, что кровавая лужица стала больше.
– А знаешь… – Властительница слизнула с верхней губы капельки пота. – Принесите мне тот огурчик. Ты же видела его, правда? Да, он еще совсем маленький, но я так хотела… настоящий… М-м…
– Белка!
Девчонка тут же оказалась рядом.
– Ты слышала? Принеси огурец!
– Что?
– Ну зеленый такой! – Конопатая попыталась показать руками форму маленького огурца. – Ты же видела!
Девочка испугалась. Но это был нехороший страх. Не тот, при котором взгляд устремляется на причину происходящего. У мелкой глаза бегали ни на чем не останавливаясь. Так переживают не за себя или друга, а за важное, попавшее под угрозу дело.
– Не помню. Извини, но правда – не помню! Я не знаю, где он.
– Тьфу! Сейчас вернусь!
Она сорвалась с места, выскочила из хижины, перепрыгивая ступеньки на крыльце. Бегом, бегом! Чертов лабиринт! Зачем его построили? Только мешает!
Ветер трепал ее рыжие волосы, задувал в порванную в нескольких местах рубашку.
Поворот, еще один! Кажется, здесь. Нет? Да где же он?! Чуть назад… Ах, вот где ты спрятался!
Думала отрезать аккуратно, ножом, но в кармане ножа не оказалось. Похлопала себя по одежде, посмотрела вокруг – не выпал ли на землю? Нет. И в тот момент, когда уже сорвала овощ рукой, услышала короткий, пронзительный вскрик. У Дашки словно оборвалось все внутри.
– Что же я наделала…
Она побежала обратно, во всю свою человеческую прыть, забывая хватать ртом воздух, перепрыгивая некоторые глыбы, чтобы не обегать их кругом. Взлетела по крыльцу, нырнула в полумрак хижины.
Белка стояла с ножом в правой руке, левой она придерживала какой-то темный, испачканный в крови комочек. Маша сидела рядом, прислонившись к стене. В ее глазах, казалось, еще тлеет искра, но она быстро угасала.
Опустившись на колени, Конопатая подхватила голову подруги. Та уже ничего не могла ей сказать, лишь коснулась последним выдохом щеки, усеянной конопушками.
– Ты… зачем?
– Я только перерезала пуповину.
Дашка посмотрела на нее удивленно. Комочек на руках у девочки заерзал, выдал первый, скрипучий крик.
– Очень много крови, – добавила Белка. – Мы ничего бы не смогли сделать.
– Прости. Я подумала…
– Ничего. Я знаю.
Может быть тот, кто проникал в дашкин разум, следил за ними и в нем было что-то благородное, не позволившее встревать в их жизнь ни сегодня, ни на следующий день, когда тело Властительницы было погребено неподалеку от лабиринта. А может, он, как и обещал, стал думать над иными решениями.
Конопатой хотелось верить, что никто больше и никогда не потащит ее решать судьбы мира. Пусть в ее жизни останутся лишь Белка, да крикливый мальчишка, первый живорожденный среди своих соплеменников. Его она точно не назовет нелюдем. Никогда.
Утомленная переживаниями последних дней, девочка долго не могла уснуть. И даже когда притих младенец и настала долгожданная тишина, сон, пришедший к ней, был тревожным. В конце концов она вздрогнула, распахнула глаза. Прошептала: “хочешь стать мною?”
Белка поднялась, нащупала спрятанный в кармане у Конопатой кусок заточенной стали. Она долго смотрела на Дашку, обнимающую черного, покрытого пушком отпрыска Властительницы. Если бы не ее сомкнутые губы, можно было бы подумать, что она с кем-то разговаривает. Белка то хмурилась, то криво улыбалась. Она все крепче сжимала рукоять ножа. И вдруг сорвалась с места, бросилась прочь из дома, шлепая по холодной траве босыми ногами. Она бежала к лесу.
– Белка? – Конопатая подняла голову, посмотрела на вход, за которым уже занимался рассвет. – Бельчонок, ты где? Эй!
Встала, подхватила новорожденного, который тоже заворочался, закряхтел. Вместе вышли на улицу. Она сразу заметила девочку, сидящую в траве у кромки леса. Направилась к ней торопливым шагом.
– Только детских причуд мне и не хватало. Перенервничала, видать, Белочка.
Когда Даша подошла к ней, она заметила множество отметин на стволе одной из секвох. В середину зарубок был воткнут нож.
– Что случилось?
Девочка повернулась к ней.
– Они спросили – “хочешь стать мною?”
Лицо Конопатой, и без того бледное от рождения, стало почти белым.
– А я им наврала всякого, – Белка улыбнулась, – заболтала их. И теперь знаю, кто они.
Дашка сглотнула.
– И… кто?
Детская ручонка указала сначала на ту секвоху, что была изрезана, потом на соседнюю и дальше на все высокие деревья, что находились вокруг обширного поля со стартовой площадкой.
– Каждое дерево – это один из них.
Что-то попыталось вломиться в ее разум, но Конопатая уже понимала, что она сильнее, она не пустит их в свою черепную коробку!
Протянула девочке свободную руку, заставила подняться с травы и, отталкивая Белку назад, пряча ее за спину, попятилась к дому. Она зло озиралась по сторонам, снова чувствуя себя как в том тупике, на Южном базаре.
– Что ж, теперь понятно, зачем вам нужны живые. Сами-то вы ни на что не способны, кроме как пудрить людям мозги. Ну ничего, мы найдем топор. Если надо, я лично найду топор для каждого из вас! Пусть даже на вырубку уйдут столетия. Я могу, вы меня знаете.


* * *


Крутой кипяток пролился в прозрачную кружку, заливая конвертик с чаинками и дольку лимона. Рука, испещренная старческими морщинами, поставила кружку на подоконник – пусть остывает.
Жизнь моя теперь измеряется чайными пакетиками. Я их покупаю коробками, по сто бумажных пакетиков в одном картонном боксе. В расход идет три-четыре штуки за день. Сначала кажется, что их внутри много, но стройные ряды редеют, разваливаются, пока не обнаруживаешь, что пора снова идти в чайную лавку.
Я не смотрю на часы, на календарь. Зачем? Мне уже столько лет, что надоело наблюдать за течением времени. И потом, на кухне есть картонная коробка и бумажные пакетики. А из кухонного окна квартиры, арендованной на окраине Северного базара, видны каменные дома, магазины и широкая просека.