Черное с белым не берите

Вам барыня прислала 100 рублей. Что хотите, то купите, черно с белым не берите, да и нет не говорите.
Детская игра.

Пролог

– Скучно, – сказал Бог, сидя ясным октябрьским деньком на не по-осеннему теплом облаке. Облако было сформировано таким образом, чтобы сидеть было удобно, но обзор внизу ничего не загораживало.
– Скучно, – согласился с ним Дьявол, возникнув невесть откуда, и располагаясь на точно таком же симметрично плывущем агрегате из водяных паров, зеркально отражающем конфигурацию облака, на котором восседал Бог.
И как ни странно это могло бы показаться постороннему наблюдателю, но создатель Неба и Земли даже не шевельнулся. Впрочем, посторонних здесь не было, а снизу неизменность конфигурации обоих кресел маскировалась движением облаков более мелких, которые исправно растягивались, расходились и сходились, создавая необходимую для излишне впечатлительного человечества картинку.

– Всемирный потоп уже был…– сказал Бог задумчиво.
– Да, этим мы уже развлекались, причем несколько раз, - снова согласился Дьявол. – Может, выведем еще одну расу людей?
– А смысл? К тому же, куда мы ее поместим? Поверхность этого шарика (Бог махнул рукой куда-то вниз) уже вся закартирована, и даже на минимальную дрессировку, чтобы изобразить затерянное племя, нет времени.
– А сколько нужно? Всего-то пару столетий… Тьфу ты, столько точно скрывать не получится… Ну тогда…
– Не-а, не выйдет.

– А если?...
– Уже было…
– А если с неразменным рублем?
– В психушку загремит твой протеже. Неужели тебе не жаль несчастное существо?
– Зато развлечемся.
– Пока подбрасываем и смотрим на первую реакцию. А дальше все будет как по шаблону и строго по расписанию.
– Золотая рыбка?
– Было.
– Джин из бутылки?
– Ровно пять тысяч раз. Все варианты проиграны, по многажды вариаций каждая.
– Ну а если «В два раза больше будет у твоего соседа»? Три желания, и можно на пари. К тому же, последствия не предсказуемы. Особенно отдаленные.
– Это для тебя не предсказуемые, а вот для меня…

Бог вздохнул и с тоской возвел очи к небесам, словно стараясь отыскать в их густой синеве нечто занимательное.
– Я могу вмешаться и спутать твои прогнозы.
– Угу. Поиграем в кегли на новом уровне…
И оба засмеялись. В эту-то игру они забавлялись регулярно!
Между тем все вокруг них начало окрашиваться в багрово-розовые тона, и звезды над их головами проступали все ярче – облака влетели в полосу вечерней зари.
– Придумал! – сверкнул глазами Дьявол. – Мы создадим группу!
– То есть? – приподнял веки задремавший было Бог. – Ты вспомнил что-то новенькое?

– Ага! Мы подберем троих людей, подбросим им по сувениру, исполняющему желания по типу «но у соседа будет вдвое больше» и столкнем их друг с другом.
– Предсказуемо.
– Сосед у каждого будет свой.
– Хм…
– Вместо трех желаний зададим срок – тысячу дней.
– Слишком долго ждать результата. Сбрось.
– Согласен. Пусть будет ровно два года. Перезнакомим их, а затем столкнем их интересы.
Бог подумал.
– Да, просчитать это мне не под силу. Если только ты не станешь вмешиваться.
– Только если не вмешаешься ты.
Бог снова подумал.
– Совсем без вмешательства не получится. Иначе как они перезнакомятся?

Дьявол тоже подумал.
– Давай по одному вмешательству от меня и по одному от тебя, – снова сверкнул он глазами, да так яростно, что люди внизу едва не решили, что начинается ночная гроза.
– На каждого из твоих протеже.
– Наших, наших протеже.
Бог засмеялся.
– И кто твои кандидаты? Надеюсь, не олигархи?
Дьявол ухмыльнулся
– Олигархов ты легко просчитаешь. Эта публика предсказуема до зубовного скрежета. Да и не собираюсь я пока организовывать апокалипсис. Нет, мы выберем трех неудачников из низов: бомжа-алкоголика, кандидатку в проститутки и музыканта, мечтавшего когда-то о месте на Олимпе.

– Проститутки предсказуемы, – возразил Бог, поразмышляв.
– Я же сказал: кандидатку. Из тех, кто готовы на все ради денег. Ей займешься ты – вычислишь и потом мне покажешь.
– А ты бомжа?
– Нет, бомжа будем искать вместе. Надо, чтобы это был БИЧ.
– То есть «бывший интеллигентный человек»?
– Угу. Чтобы не полное отребье. А я займусь музыкантом. Давно не вращался в кругу богемы – там нынче многие мне свечки ставят и черные мессы справляют.
– И это тешит твое самолюбие? В голосе Бога прозвучала такая ирония, что Дьявол едва не выругался.
– Это облегчает мне задачу, – скривился он. – Я не столь мелочен, как кое-кто напротив меня.
И оба снова засмеялись – и весьма саркастически на этот раз.

– Страна?
– Россия.
– Логично. Там как раз недавно поменялась общественная формация, и эксперимент получится на славу.
Они помолчали.
– Минутку, – сказал Бог, когда Дьявол уже собирался слинять. – А кто будет исполнять желания, если мы не будем вмешиваться?
– У тебя нехватка помощников? – деланно изумился Дьявол.
– Ровно столько же, сколько у тебя. Но наши команды мешать друг другу будут. И тогда вся затея теряет смысл.

– Не потеряет, если мы разделимся. Ваше верховное сиятельство будет курировать проститутку…
– Кандидатку в проститутки…
– Угу. Я – певца-неудачника…
– Барда.
– Угу. А вот бомж будет заботой общей.
– То есть тебе его не жалко?
– А бомжи долго не живут. Зато хоть развлечется напоследок.
– Да уж, скучно ему не будет… А в чем тогда наше участие?
– А мы организуем чудеса. Настоящие чудеса, без дураков. Три с тебя, и три с меня.

Часть I
КАК ОБРЕТАЮТСЯ СУВЕНИРЫ
1.
МАРИНА

«До чего же я устала,» – думала молодая девушка, перемещаясь в пространстве по направлению к городу N в битком набитой электричке. Девушка была безусловно красива – той редкой красотой, которая дается многим русским девушкам от природы, и именно поэтому они стараются себя изменить, не желая быть «как все». У девушки были абсолютно правильные черты лица, большие, но не слишком, серые глаза с длинными черными ресницами, прямые русые волосы, достаточно густые, чтобы можно было без стеснения заплетать их в косу, и аккуратные ушки, в которых поблескивали скромные сережки. И с фигурой у нее все было нормально, при ее росте в метр шестьдесят пять. Хотя догадаться об этом сейчас и было невозможно, потому что девушка сидела сгорбившись, а лицо ее выглядело столь утомленным, что просто отпугивало.

Тяжесть буквально разливалась по ее молодому здоровому туловищу, и это было весьма странно, потому что в электричке девушка не стояла на одной ноге, теснимая со всех сторон толпой стремящихся попасть в тот же город граждан. Наоборот, она не просто сидела, а занимала удобное место у окошка, и сумка-рюкзак ее, набитая домашней снедью, покоилась у нее под сиденьем, оставляя для ног вполне достаточно пространства, чтобы можно было ими время от времени шевелить.

Да и ехала она не абы куды, а в общежитие пединститута, где ее ждало готовое койко-место в комнате на четверых – другая бы на ее месте радовалась. Ведь этот курс был последним, а плата за общежитие умеренной. К тому же училась она за госсчет, и еще имела стипендию – везунчик и счастливица по мнению подружек по школе. Знал бы вот только кто, чего эта бесплатность и стипендия Марине стоили! В то время, когда другие девчонки развлекались, она зубрила, зубрила и зубрила.

И ради чего? Чтобы услышать от Петьки, младшего братца, что она нахлебница, не способная заработать себе на пару приличных туфель? И мать, родная мать за нее даже не заступилась! Хотя она все два месяца крутилась по хозяйству и на прополке свеклы, не разгибая спины. Впрочем, чего было ожидать от алкоголички – в это лето Марина вообще не видела свою мать трезвой.
Не удивительно, что отец их бросил, не выдержав такой жизни – впрочем, ушел он так давно, что Марина его почти забыла. Подумать только – пятеро детей, причем трое младших родились, когда мать и отец были уже в разводе, и от кого ребята были пригуляны – этого в их селе не знал никто. Мать утверждала, что все от него же, ирода – ездила она к нему в тот город, где он проживал со своей любовницей, все надеялась вернуть.

«И зачем было унижаться? – думала Марина с тоской. – Что будет, когда мать умрет? Кто будет поднимать малышей?»
Действительно, Петька-то хоть на тракториста учился, а затем должен был пойти в армию. Но младшие-то куда?
«Не стану их брать к себе, вот ни за что! – яростно подумала Марина, закусив губу. – Меня бы саму кто поднял! Только кому я такая нужна, нищета занюханная? Хотя бы одно, ну хотя бы одно приличное платье!»
Еще совсем недавно она надеялась, что мать, сдав по осени сахарную свеклу с их полоски, выделит и ей малую толику деньжат на обновку. Как же, раскатала губу!
«Я ненавижу ее, ненавижу! – подумала Марина со внезапно вспыхнувшей яростью. – Все сделаю, чтобы ни ногой больше в этот гадюшник! Получу диплом – и исчезну навсегда. Потеряюсь в просторах – пусть ищут...»

Причина для ярости была очень даже уважительной. Марине безумно нравился их профессор по древней истории. Молодой (всего тридцать пять лет!), всегда модно одетый, умный и абсолютно все знает. А черты лица! А глаза! А профиль – профиль особенно сводил ее с ума: мужественный, дерзкий, и нос с горбинкой, как на древне-римских монетах.
И разве можно было рассчитывать но то, что такой мужчина заметит ее, серую курицу, одетую в комплект тряпья с вещевого рынка и туфли оттуда же, причем самой низкой ценовой категории? Когда девочки в прикидах с фирменными лейблами буквально заглядывают ему в рот, ожидая его «одобрямса»? Вот, взять хотя бы ее соседку по комнате, Нельку – та лучше на пару опоздает, но наведет марафет по полной программе: и макияж, и все при ней…

Подумав, об этом, Марина аж покраснела от досады – ей было стыдно за свою зависть к более удачливой соседке. Та всегда вертела парнями как хотела. Те носили за ней ее кейс, занимали ей очередь в буфете, и даже курсовые писали. Не было сомнения, что и устроится она без особого труда на какую-нибудь непыльную должность, и диплом ей нужен исключительно для «корочек» о высшем образовании.
«Ничего, я тоже пробьюсь однажды, – внезапно решила Марина. – Никому больше не стану помогать, стану заботиться только о своих собственных интересах, и если придется – пойду по головам. С излишней совестливостью нынче далеко не продвинешься. Впереди новогодний бал, и будут как обычно мальчики из летного училища. Поищу подработку и наскребу купюр на что-нибудь подходящее. На вещевом рынке тоже не одно барахло продают. Можно подобрать что-то похожее на модный бренд, раздобыть фирменную наклейку, и никто не догадается, где я чего купила. Только вот туфли… Ничего, с туфлями тоже что-нибудь придумаю…»

«Надо полазить по сайтам нынешнего сезона и понять основной тренд. А там можно пришпандорить к дешевой основе что-нибудь из бижутерии и – пусть молча завидуют. Изобразим то, на что падки представители кобелирующего племени. Пора учиться искусству завлекать – вдруг повезет уже на этот раз. Выскочу замуж, уеду с мужем в его гарнизон – и прощайте мамочка с братиками-сестренками…»
Она выпрямилась и перевела взгляд на окно – электричка теперь шла по окраине города, то есть конечного пункта своего назначения. Была уже ночь, и лишь ряды фонарей, освещавшие ряды пересекающихся под прямыми углами улиц сигнализировали о том, где именно проезжал в данный момент состав с заполненными народом вагонами.

Все. Конечная станция. Прибыли. Народ ринулся на выход. То бишь ринулись все, кто стоял, а тем, кто сидел, приходилось сдерживать нетерпение и демонстрировать необходимую выдержку. Марина, впрочем, действительно не торопилась. Ей сейчас предстояла довольно трудная задача: преодолеть маршрут между дверью вагона и желанным общежитием. А для этой операции чем меньше было свидетелей, тем лучше.
Наконец и она вышла на перрон. Обычно вагон, в котором она ездила, был последним в составе, но на этот раз в кассе была очередь, и бежать вдоль состава было некогда, можно было успеть лишь сесть в тот вагон, который подъехал. Да еще и дверь открылась прямо перед ее носом – народ сразу же навалился сзади, и пришлось подчиниться общему потоку, то есть проскочить в числе первых.

Вот, кстати, как Марина очутилась на сидячем месте возле окна, и вот почему вместо радости она испытывала досаду. Ведь выход в город лежал сквозь ряд турникетов, к которым необходимо было прикладывать билет для проверки его правильности. Чего Марина, естественно, делать не собиралась – ее билет был куплен за полцены ровно на половину дистанции между их поселком и пунктом назначения.
Раньше Марина даже и подходить бы к этим турникетам не стала – вместе с другими студентами-зайцами она ломанулась бы в обход, хотя задача эта и была отнюдь не тривиальной. Сначала надо было спрыгнуть с платформы вниз (торец был предусмотрительно закрыт барьером высотой в два метра), затем шагать по шпалам и вилять между путей с многочисленными стрелками… И все это долго-долго, пока не обнаруживался проход в заборе – ну, если быть точнее, то просто узкая щель размером в одно туловище.

Короче говоря, рискованно, на зато абсолютно бесплатно. И Марина всегда гордилась тем, что преодолевала все препятствия ловко, расторопно и наравне с парнями. Однако сегодня… она так устала… а сумка была такая тяжелая… К тому же только что принятое решение быть нахалкой требовало своего немедленного воплощения.
«Ночь. Погода «не летная» Не потащат же дежурные меня из-за такого пустяка как один рывок, в полицию? В случае чего – сделаю лицо пожалобнее и начну лить слезы…»
Решительным шагом подойдя к турникетам, Марина быстро перекинула сумку через один из них, подпрыгнула, и перебросила туловище через преграду. Контролерша в будке сделала большие глаза, а охранник лишь головой покачал.

Марина даже не подозревала, что «делать лицо пожалобнее» для нее в данный момент и не требовалось – оно у нее и без того было достаточно красноречиво, и все всё поняли правильно. Взвалив сумку на плечи (как хорошо, что она в свое время потратилась на рюкзак!) девушка двинулась не к остановке, а в противоположную сторону, потому что транспорт ночью ходил плохо, на такси денег не было, и следовало добираться пешком. Ей предстояло пройти всего-то какой-то часок – пустяк по масштабам большого города.
Погода действительно была не ахти., если не сказать больше. Пусть дождя и не было, и начало декабря в этом году было теплым, но в воздухе висела противная морось, пронизывавшая буквально все.
«Пусть лучше бы морозец, – подумала Марина с тоской. – И когда уже холода придут?...»

Слишком далеко от станции, впрочем, Марине пройти не удалось – ее догнала темная иномарка и, поравнявшись с ней, остановилась. Боковая дверца открылась, из нее высунулась на полкорпуса мужская физиономия и, крикнув громкое «Эй, девушка, можно вас на минутку!» заставила ее притормозить.
Осознав, что в иномарке сидит не меньше двух персонажей, и что убегать бесполезно, Марина предпочла вступить в диалог.
– Чем могу помочь? – спросила она как можно доброжелательнее.
– Ты ведь студентка, да?
«Кавказец, – поняла Марина по выговору. – Однако …»
– Разве это имеет значение? – произнесла она вслух.
– Подзаработать не хочешь?

«Смотря как,» – подумала Марина, поскольку предполагаемый вид заработка не интересовал ее никогда. Она уже успела заметить, что девочки некоторых профессий обычно не живут слишком долго, потому как ротация кадров там ужасающе активная.
Но свои мысли она опять же предпочла оставить при себе, а вслух с прежней вежливостью в голосе («за интонацией следим, следим…») ответствовала:
– Извините, но я этим не занимаюсь.
– Может, тебя подвести тогда?
– Не стоит, я уже почти пришла.

И взяв с места в карьер крейсерскую скорость, Марина рванула в ближайший переулок. Спрятавшись там за тумбой, она проследила, в какую сторону умчалась иномарка и вышла, чтобы продолжить путь. И о неожиданность! – буквально через 15 минут ее снова догнала иномарка, на этот раз, похоже, серебристого цвета, и весь диалог повторился чуть ли не слово в слово.
Разница была в том, что до угла, куда можно было свернуть, надо было пройти пару десятков метров, да и удобной тумбы, за которой можно было бы спрятаться, не имелось. Но к счастью, ожидать, пока Марина дойдет до угла, серебристый агрегат на колесах не стал, и просто проехал мимо нее, сверкнув навороченными дисками колес.

Третья иномарка, догнавшая ее тем незабываемым вечером через все те же пятнадцать минут (интервал времени Марина отмеряла по названиям улиц, которые пересекала, и неоновым вывескам магазинов) была угольно-черной. И снова оттуда высунулся персонаж кавказской национальности, и снова Марине была предложена помощь в доставке ее персоны до места ее следования. К тому моменту она уже так устала, что даже начала сомневаться, а правильную ли профессию выбрала когда-то, но остатки здравого смысла и мысль о том, что до общежития оставалось всего ничего, победили.
– Ты не боишься гулять по ночам одной? – поинтересовался кавказец, блеснув глазами.

– А кроме вас об эту пору здесь никто не рассекает, – эти слова явились Марине на язык как-то сами собой, потому что утомленный мозг не хотел больше сдерживать раздражение, и злость начала прорываться наружу.
– Значит, ты любишь гулять по ночам? – ухмыльнулся кавказец, с видимым удовольствием наблюдая, как лоск воспитания смывается с Марининого лица.
– А разве не похоже? – процедила Марина сквозь зубы, готовая сбросить тяжеленный рюкзак прямо в лужу, таким неподъемным он ей вдруг показался.
Кавказец ухмыльнулся, хлопнул дверцей машины и еще через секунду иномарка растаяла где-то впереди во мраке ночи.
Дотащившись до входа в ближайший магазин, Марина нашла под навесом сухое место, и наконец сняла рюкзак, чтобы передохнуть перед последней дистанцией. Каким-то шестым чувством она поняла, что сегодня иномарок с жаждущими общения персонажами уже не будет, так что можно расслабиться и не суетиться.

Расправив плечи, она пошевелила ими, достала из кармана полиэтиленовый пакет, который специально взяла для такого случая, и, расстелив его, присела рядом с рюкзаком на бордюре, обрамлявшей ступеньки входа в здание. С удовлетворением она ощутила, что силы к ней постепенно начали возвращаться, и еще через пяток минут можно будет продолжать путь.
Вдруг – что это? О чудо! – прямо под ногами она увидела кожаное портмоне. Неброский такой бумажник, светло-коричневый, он выглядел девственно чистым, с блестящей застежкой и словно просил: «подбери меня»
«Наверное, кавказцы обронили, – такой была первая Маринина мысль, но затем она ее отбросила. – Дались тебе эти кавказцы, как будто кроме них никого не существует.»

К тому же портмоне лежало слишком далеко от того места, где останавливалась иномарка. Поколебавшись, Марина наклонилась и подняла портмоне, а подняв, раскрыла.
В бумажнике ничего не было – то есть не было денег, а так кое-какой предмет там лежал. Пластиковая картонка с напечатанной на ней картинкой сувенирной монеты достоинством в 25 рублей и надписью: «Черное с белым не берите». Ни визитной карточки, ни каких-либо указаний на хозяина портмоне или номера его телефона не присутствовало.

Положив портмоне рядышком (выкидывать было почему-то жалко, и возник сильный соблазн забрать находку себе – ведь дома в общежитии вещь вполне можно было слегка изменить, покрасив ее в другой цвет) Марина хотела было и с карточкой поступить подобным образом, то есть пригрести, чтобы впоследствии использовать в какой-нибудь новой роли, как вдруг заметила, что монетка на пластике шевельнулась под ее пальцами. Оказывается, та вовсе не была напечатанной, она была просто вставлена в гнездо соответствующего размера!
Вынув монетку, Марина осмотрела кругляш со всех сторон и попробовала его согнуть. Удивительно, но казавшийся таким тонким, сделанным чуть ли не из жести, предмет, ее усилиям не поддался. Знаки, изображенные на его тыльной стороне, показались ей совершенно незнакомыми. Здесь таилась какая-то загадка, и ее интересно было бы разгадать! Выбрасывать-то уж точно не стоило, в любом случае…

Лучше всего было вставить монетку в предназначенное для нее гнездо и засунуть карточку в портмоне, а портмоне – во внутренний карман куртки. Что Марина и проделала. Теперь можно было и перекусить. Достав из рюкзака бутылку топленого молока (домашнего!) и кусок пирога (мать пекла специально, ей в дорогу!), девушка еще раз повела плечами, восстанавливая кровообращение, а затем аккуратно и не спеша расправилась с пирогом, не забывая запивать каждый кус мелкими глоточками, чтобы растянуть удовольствие. Посчитав на этом долг перед самой собой выполненным, Марина продолжила путь в общежитие, и добралась дотуда уже без приключений.

2.
ЯНЕК

Для Янека этот день, точнее, выход в город, оказался весьма удачливым. Во-первых, он нашел зимнюю куртку, которая была не сильно потрепанная, то есть была на вид вполне приличной. Вдобавок, куртка эта была Янеку по размеру, что можно было считать почти чудом, потому что на нем хорошо сидело далеко не все. Куртка висела на ограждении возле мусорных баков, и была даже не запачкана. И не воняла, что было вообще отлично, потому что в грязной и вонючей куртке его не пускали бы ни в электрички, ни в автобусы.
Конечно, можно было бы вещь постирать, но когда бы она еще высохла! А кости греть надо было уже сейчас, когда вот-вот должны были грянуть морозы. Так что куртку он сразу же на себя надел, а плащ сложил и засунул в чистый пакет, который всегда носил с собой.

Во-вторых, в карманах куртки кое-что нашлось. И этим кое-чем была мелочь в размере на батон самой дешевой колбасы и шкалик водки. Правда, один пятак продавщица ему вернула, потому что это оказался не пятак, а странная монета странным достоинством в 25 рублей, написанных внизу мелким шрифтом и без российского герба на аверсе. Вместо этого там имелась надпись, изображенная странным шрифтом, в котором Янек, хорошо подумав, опознал глаголицу.
Кроме того, хорошая, приличная одежда необходима была Янеку потому, что он не был обычным бомжом. Он был редактором газеты, которую выпускали бомжи. Спонсором газеты была та же самая организация, которая выделяла средства на ежедневную пайку пищи для тех, кто был зарегистрирован этой организацией как бомж.

Организация была благотворительной, но кто за ней стоял, Янек не знал и не особо интересовался. Его больше заботило, чтобы все было достаточно официально, то есть чтобы не было столкновений с акулами закона и газета продолжала исправно выходить. Потому что прежде всего он был журналистом и журналистом хорошим. Он даже писал стихи, хотя именно со стихами и было у него больше всего проблем в редакторской работе.
Именно стихи, точнее чужие стихи сжигали у него кучу нервов, проза волновала не так. Недостающие материалы в газете он закрывал самостоятельно, материалами собственными, подавая их под псевдонимами соответствующей тематики, с намеком на собственную настоящую фамилию. Пара псевдонимов, например, являлась просто калькой его фамилии на иностранные языки, пара основывалась на имени, два на отчестве, а остальные шли по аналогии, то есть представляли из себя синонимичный ряд.

Это было очень удобно – писать о выставках и вернисажах под одним псевдонимом, на исторические темы – под другим, а о технических новинках – под третьим. Над газетой работал не он один, кроме него было еще двое, и достаточно много было тех, кто время от времени приносили заметки – как ни странно, но среди бомжей хватало людей достаточно грамотных, чтобы изложить на листке бумаги то, что их волновало в городской жизни. И к некоторой правке своего материала в сторону грамотности большинство приносящих прозу относилось вполне спокойно. Тем более что по закону им за каждую строчку полагался пусть крошечный, но все же гонорар.

Но вот стихи… каждый автор стихов мнил себя если не Пушкиным, то хотя бы Пастернаком или Бродским. Ахинея, которую они несли с самым серьезным видом, могла бы растрогать, но печатать большинство опусов без правки было невозможно от слова «абсолютно». Вот только даже заикаться о том, чтобы изменить рифму или размер в какой-то строфе, было чревато истериками от «вы в этом ничего не понимаете!» до «готовься к смерти, негодяй!»
К тому, что он, Янек, гонитель свободы и враг поэзии, он, правда, уже давно привык, и не вступал в дискуссии, доказывая кому-то, что его оппонент на его счет заблуждается. Но пару раз в него запустили стулом, а один раз чуть не сломали компьютер, и это было уже в напряг. Однако напечатать
«Оэ, оэ, звезда Олэ,
Ты не в небе горишь, а на земле!
Согрей мой… , себя мне отдай,
И дай ощутить мне телес твоих рай!»

Янек не мог ни под каким видом. Были, конечно, стихи не столь возвышенно-радикальные, но размер и рифму весьма многие начинающие стихотворцы считали чем-то необязательным, вроде бесовского изобретения, существующего лишь для того, чтобы обрывать крылышки полету их поэтических фантазий.
К счастью Янека, приходили к нему авторы и вполне адекватные, которые с готовностью выслушивали его замечании, делали пометки карандашом, и на следующий раз приносили уже вполне приемлемые творения, которые можно было помещать на страницах публичной газеты. Таких авторов у Янека было несколько, и он с ними с удовольствием работал.

Так вот, в тот счастливый день никто не орал под окнами его кабинета угроз и не пытался доказать ему с пеной у рта, что к слову «тротуар» рифму подобрать невозможно, поэтому слово «шаг» здесь самое то. Все проходило тихо, мирно, и стихи, посвященные наступающей зиме, действительно рисовали зиму, а не весну и не лето.
Третьей удачей для Янека было то, что он снова получил на руки паспорт, то есть вновь превратился в законного гражданина своей страны, а не продолжал пребывать в роли лица без гражданства. Единственным минусом выданного ему паспорта было то, что хотя регистрация там стояла и не фальшивая, однако проживать по месту означенной регистрации было невозможно – это был все тот же офис по учету бомжей города N, даже не ночлежка. Ну да, там была столовая, в которой повара, выделенные из среды бомжей же, готовили для них раз в день пищу, самую дешевую, то есть из самых дешевых продуктов, какие только можно было найти в городе, но это было все, чем спонсорская организация могла их осчастливить.

Янек был рад хотя бы этому – скажем прямо, жаловаться он считал глупым: люди отрывали от себя и без того немало. А добиться для них для всех паспортов с пропиской было вообще здорово. Прописка обозначала возможность устроиться на работу, и он нисколько не сомневался, что многие работяги, которые еще не успели окончательно опуститься, такой возможностью воспользуются.
Янек работягой не был, он был интеллигентом, и пытался зарабатывать умственным трудом: писал акростихи за плату, ходил по тусовкам и иногда подряжался писать тексты для театральных постановок. Если бы он не пил, то вообще бы все было в порядке – платы за редакторство в бомжеской газете ему хватило бы, чтоб без изысков, но прокормиться. Увы, Янек пил, пил по-черному, и мог напиться до полного отруба, хотя и предпочитал это делать в том подвале, в котором чаще всего ночевал. В общем, снимать квартиру или даже угол ему было не на что, и он перемещался в пространстве от приятеля к приятелю, благо городская богема была обширной, и его охотно приглашали везде. Ну, или хотя бы не выгоняли.

Редакторство в газете бомжей не отнимало у него слишком много времени, гораздо больше занимала подготовка. Заметки необходимо было писать каждый день, причем заданное количество строчек, под размер рубрики. С одной стороны, это слегка дисциплинировало, потому что заставляло держаться в каких-то пределах и тонусе, но с другой стороны, сильно напрягало. Да и материал приходилось собирать. Компьютер выручал, конечно, и Янек широко пользовался его возможностями, подыскивая материал к датам. Держал он нос по ветру, стараясь быть в курсе всех технических новинок, однако о большинстве городских событий и сплетен он узнавал все же на тусовках.

В общем, день был столь удачным, что про 25-рублевик с глаголической надписью вместо герба на аверсе Янек вспомнил только у себя в подвале. Возвращаться в редакцию газеты ему не захотелось, и он решил отправиться к Гене-Крокодилу, своему приятелю-изобретателю, который не только знал уйму всего, но и имел компьютер, куда можно было бы в случае чего нырнуть за помощью.
– Привет, – сказал Гена, открыв ему дверь гаража, где он проводил большую часть времени от работы. Гена-Крокодил был автомехаником, причем неплохим, но гараж использовал явно не по назначению: ни одной машины тут не стояло, даже мотоцикла, зато валялась куча запчастей самого непонятного происхождения, и банок со спецсоставами. Впрочем, большинство запчастей все же не валялось, а было разложено на полках вдоль стен. Как и банок с порошками и маслами.

Все, кого Гена пускал к себе в гости, давно к интерьеру его гаража привыкли, и он их нисколько не смущал. Тем более невозможно было этим смутить Янека.
– Привет! – ответил он хозяину гаража. – Скоро доведешь до ума свое суперизобретение и явишь его миру?
– Совсем немного осталось! – гордо ответствовал Гена, сверкнув белозубой улыбкой. – Это будет бомба!
– Думаешь, предложить его военным?
– Ну а я для кого стараюсь? Это будет прорыв, понимаешь? Вообще прорыв, ничего подобного еще не было! Хочешь, я расскажу, над чем именно работаю?
– Давай валяй! – согласился Янек.

– Тогда бросай кости на эту табуретку, и внимай. Я придумал суперкостюм, который из любого человека может сделать супермена. Основа – самое обычное спортивное трико. Туда вшиваются провода по определенной схеме, все это крепится к поясу, а в пояс вставляется особый прибор, который регулируется с помощью человеческих мыслей. К примеру, ты мысленно говоришь: «ускориться в два раза» и все твои движения становятся быстрыми, как в фантастическом кино. Ты перемещаешься в пространстве как в сапогах скороходах, твои руки работают как у Стаханова, голова соображает, как компьютер... Здорово?
– Здорово, но я не верю, что такое возможно, – отвечал Янек. – Ты не обижайся, но я скептик.

– Да я и не обижаюсь.. С чем пришел? Есть интересная головоломка?
– Ну да. Ты видел когда-нибудь подобную монету? – и Янек достал из кармана куртки необычный 25-рублевик.
– Ну-ка, ну-ка… глаголица?
– Угу. Поищи в Интернете, как ее в кириллицу переложить.
– Ну, это легко. Сейчас включим ноутбук… Нашел! Записывай: «ч-р-н-о-б-и-й-е-л-о-н-и-й-е-б-е-р-и-т-е-й-е»
– Черно-бело не берите, – перевел Янек, подумав. – Любопытно, что бы это значило?
– Ну, наверное, на эту монетку можно купить все, кроме черного с белым.
– На 25 рублей? Не смеши мои подметки! Этого даже на буханку хлеба не хватит! Ладно, положу ее себе в коллекцию, пусть валяется. Сувенир, как-никак.

– А то отдай мне, – предложил Гена.
– Брось, Крокодил, у тебя и так здесь куча всякого хлама. Попало ко мне – значит пусть у меня и будет.
– Ну как хочешь, – незлобиво согласился Гена, прозванный Крокодилом именно за свою всеядность ко всякого рода железкам. Я слышал, Стас с Михайлом из Канады возвращаются.
– Да ну? – изумился Янек. – Мне о том ничего не известно.
– Не рад?
– Не знаю… Мы расстались как-то… не очень.
– А если снова собрать группу?
– Они что, хотят?
– Вроде бы намереваются.

Янек подумал. Снова выйти на сцену – это было бы здорово…
– Не знаю, – произнес он с сомнением. – Кому мы теперь нужны? Со старым репертуаром…
– Сейчас как раз «ретро» востребован, – возразил Гена.
– Среди молодых. А мы старперы…
– Наоборот, сейчас многие прежние ансамбли вновь выходят на сцену. Приглашают пару-тройку молодых для оживляжа экстерьера и льют свой музон – только в путь.
– Ласточку никто не заменит. Какой у нее был голос! Пипл тащился от восторга. А фигура у нее была – отпад!
– Это потому, что ты был в нее влюблен. А как по мне – так самая обычная чувиха. Ну клеевая, да. Ну пела. А только таких сейчас много, подберем. Можно даже из консерватории пригласить… Оставайся-ка ты у меня сегодня. Вспомним прошлое, свяжемся с ребятами, обсудим.

Янек, разумеется, остался. И они-таки славно посидели. Передвинувшись «на флэт», то есть в Генкину квартиру, они вспоминали то, что, собственно, и сделало их друзьями на всю жизнь – рок, который они когда-то играли и пели. И лежа на диване в гостиной, где Гена-Крокодил традиционно ему постелил, Янек вспоминал, вспоминал.
Их рок-группа называлась «Мы из глубинки» Пели они и играли не только чужие композиции, но и свои. Музыку сочинял Стас, поэтом был Янек и оба они не только бренчали на гитарах, но и пели. Мишка, он же «Михайло» сидел за ударниками, а бас-гитару вел Крокодил. Была еще девушка, которую все называли не иначе чем Ласточка, потому что фамилия у нее была такая: «Ласточкина», и ей это прозвище удивительно шло.

У Ласточки были большие серые глаза с поволокой, тонкий профиль и роскошные волнистые волосы, Ее стремительная походка и мягкая грация в движениях многих заставляли смотреть ей вслед, а улыбка сводила с ума не одного Янека. Она была студенткой мединститута, и просто заглянула однажды на один из квартирников, где они, тогда еще квартет, давали концерт. Там были «все свои», и после того, как их четверка отыграла свой репертуар, к микрофону подходили все, кому не лень, и, просив подыграть, пели что-то из популярных зарубежных исполнителей, в основном из Битлов, «One Way Ticket» и тому подобное.

Наконец, попросили спеть «Venus», но ребята долго не могли взять в толк, чего от них хотят, пока одна из девчонок не встала и не запела. Оказалось, что это была всем известная «Шизгара». Но девчонка знала ее на английском, и спела выразительно, чего и подкупало. В общем, после «квартирника» Стас предложил ей вступить в их группу, и она согласилась.
– Ласточка, – сразу представилась она, протянув руку для пожатия.
Стас, конечно, прежде всего собирался использовать ее на бэквокале, но оказалось, что голосовые возможности Ласточки были намного шире, чем это ему показалось на квартирнике. Она на лету схватывала любую партию, и тембр ее голоса, когда она того хотела, завораживал слушателя. Кроме того, она владела английским достаточно, чтобы они могли взять в репертуар популярные синглы, без риска перекрутить текст так, что самим было стыдно его исполнять.

Короче, с новой солисткой их наконец-то стали воспринимать всерьез и всюду приглашать. Ну и конечно же все четверо, сами того не заметив, в нее быстро начали влюбляться, особенно Янек, которого она имела неосторожность выбрать объектом для своих чар во время квартирника. Однако оказалось, что она действительно выделила из всей четверки именно его, и не заметить этого мог разве что слепой.
Ни Стас, ни Михайло с Крокодилом слепыми не были. Впрочем, Янек с Ласточкой очень скоро махнули рукой на все этикеты, и начали открыто встречаться между концертами и репетициями.

3.
СЕМЕН

Семен вернулся домой усталый и злой. Сегодня он заработал слишком мало, чтобы считать день прожитым не зря. И горло слегка саднило, что обозначало, что он все же ухитрился простыть, а то и еще хуже – перетрудил голос. Впрочем, на пару бутылок пива собранных копеек все же хватало, и на полбатона колбасы тоже. Завернув в знакомый гастроном из тех, где цены были подемократичнее, он влез в трамвай и, сняв со спины кофр с гитарой, сел на свободное сиденье, поставив кофр прямо на свои ботинки. Гитара была акустической, и весила немного.
Переход, где он играл, находился в центре, а квартира, где он поживал, была ближе к окраине. Квартира была его собственной, купленной когда-то «по случаю» его родителями именно для него, Семена. И пусть она была однокомнатной, но ему хватало, потому как холостяку, каким он был, много пространства не требовалось. Особенно если этот холостяк был бардом-неудачником.

А Семен именно таким и был. То есть певцом и музыкантом, который умел сочинять стихи, писал на эти стихи музыку и полученные песни иногда исполнял для друзей, не сообщая, откуда они взялись. Песни друзьям нравились, и когда он был помоложе, то частенько собирал вокруг себя дворовых приятелей и девчонок, которые с обожанием смотрели на его гитару и просили спеть еще и еще.
Но теперь ему было уже двадцать девять лет, почти тридцатник, и друзей его разбросало по свету, да и девчонки повыходили замуж, так что петь стало не для кого.
– Ты талант, – говорили все. – тебе надо пробиваться на большую сцену.
Семен и сам понимал, что надо пробиваться. Когда-то он пел в школе, исполняя там со сцены песни из репертуара Баскова, Боярского и Рогожина с Виктором Цоем. В старших классах он «заболел» роком и переслушал все возможные группы. Достав минусовки, он пел под них, кося то под Кипелова, то под Бутусова, то под Максима Леонидова. Ему нравилось менять голос, используя возможности доставшегося ему от природы диапазона, весьма, как оказалось, широкого.

Он и под гитару пел, причем под гитару еще больше, потому что любил на ней играть,. В звуки этого инструмента он влюбился лет с девяти, когда одним летним вечером к ним во двор зашел кто-то из пацанов постарше, сел на лавочку и прошелся переборами по струнам. И все – Семен «погиб». С наступлением сентября он заставил мать отвести его в музыкальную школу и отдать на гитару, сам выбирал себе инструмент в фирменном магазине на площади Горького, и с тех пор с гитарой почти не расставался. Он поверял ей свои печали, свою первую влюбленность, и больше всего страдал в армии от невозможности привезти туда «свою красавицу».

Музыкальную школу он окончил на отлично, в отличие от школы обычной. Там его успехи были более чем посредственные, то есть из всех предметов кроме физкультуры и музыки его не интересовало ничего. Нет, практический русский язык у него шел без особых тормозов, то есть писал он грамотно, и грамотно выражал свои мысли в сочинениях, но как дело доходило до разборов предложений или слов по составу – тут он вял.
И уроки литературы он с трудом переносил – ему казалось безжалостным и глупым препарировать произведение на образы, когда можно было проглотить его единым духом и перейти к следующему. Наверное, ему просто не повезло с учительницей по этим двум предметам – она преподносила материал очень скучно, и даже не пыталась своих учеников ничем заинтересовать.

Физика с химией и биология были повеселее, но это пока дело не дошло до выпускных классов – учить бесконечные формулы было тоже скучно. В общем, хождение в школу казалось Семену пустой тратой драгоценного времени. Он же знал, что он станет певцом, что у него талант! Дело оставалось за малым – требовалось лишь победить в каком-нибудь очередном конкурсе, который будет проходить в стране, хорошенько к нему подготовившись. В общем, все силы требовалось вложить в одну цель, и тогда он непременно победит!

Вспоминая свои детские мечты через много лет, Семен так и не смог понять, отчего родители потакали ему в этом его заблуждении, почему не объяснили, что нельзя ставить все на одну лошадь, и что жизнь – это вовсе не поле, усыпанное лепестками роз. Что таких как он юных и ранних, мечтающих об артистической или певческой славе, гораздо больше, чем места на Олимпе, и что одного таланта для победы мало. Семен бы постарался лучше учиться и поступил бы в техникум либо в профтехучилище, чтобы получить полезную специальность. Ну, или хотя бы не пренебрегал уроками труда в школе, и хоть что-то бы умел, кроме как напрягать голосовые связки и бренчать по струнам.

Тогда ему, может быть и не пришлось стоять в переходе рядом с нищими, и играть ради горстки мелочи, которую ему кидали в кофр прохожие. Не пришлось бы испытывать себя на прочность, участвуя в бесконечных конкурсах, чтобы попасть «в обойму» или хотя бы пристроиться в каком-нибудь ДК. Не пришлось бы унижаться перед хозяевами бесчисленных кафешек и прочих забегаловок, спрашивая, не нужна ли им живая музыка или хотя бы диск-жокей? Увы, никому ничего было не нужно, а там, где было нужно – там место было давно занято.
Хорошо, что в восемнадцать лет он пошел в армию, как ни пыталась мать убедить его откосить. В армии он хотя бы на целых два года выпал из-под пресса бесконечных попыток продать себя любой ценой. Там не надо было заботиться об успехе, там надо было просто поступать как положено – то есть не всегда это было просто, да и «деды» не давали расслабиться, зато не надо было никуда рваться. В общем, и завтрашний день был обеспечен, и цель была ясна, и не надо было шагать по чьим-то головам.

Умение сочинять стихи и грамотно излагать мысли, впрочем, ему в армии пригодилось вполне. Как и петь. Сколько его стихов разошлось по стране в чьих-то конвертах и дембельских альбомах, сколько любовных писем он надиктовал по просьбам одного с ним призыва еще в учебке! А уж когда кому-то удалось в казарму протащить гитару – тут и вовсе жизнь перестала казаться Семену пресной. Его снова слушали и просили спеть, и говорили, что он талант, который нельзя зарывать в землю.
Да, в армии он кое-чему научился – жаль, что не слишком многому. Он привык там не бояться физических трудностей и просто закалился. Научился сам ухаживать за собой и никогда не отлынивал, получая наряд на кухню, от черной работы – даже чистить картошку ему нравилось. А уж когда его назначили в роту охраны вожатым караульных собак, то там он и вовсе почувствовал вкус к жизни.

Псы были огромные, но умные и дрессированные – не он был их дрессировщиком (он не умел), а другие, знающие специалисты, но это в данном случае значения не имело. Его обязанностью было собакенов кормить и вечером разводить по постам, а утром забирать. И хотя они не только казались свирепыми, но несомненно такими и были, однако отчего-то не наглели и повиновались в необходимых пределах. Иногда Семену даже казалось, будто его мохнатые подопечные понимают человеческую речь, потому и ведут себя адекватно. Он их не боялся, но и не панибратствовал с ними – его предупредили, что это чревато последствиями, и проверять он не стал, приняв ценное указание на веру безоговорочно.
В общем, армию Семен покидал чуть ли не с сожалением. Он едва не написал заявление на сверхсрочную службу, и только слезы матери его остановили от такого шага. И как же он сожалел, что из-за проклятой мечты выйти на большую сцену он никогда не сможет завести собаку! Ведь если бы вдруг его мечта исполнилась, то преданное, зависящее от него существо некуда было бы девать на время гастролей.

Казалось бы, чего проще было: перестать гоняться за синей птицей и жить как все, как живут другие – но Семен не мог. Он слишком много уже потратил душевных сил на то, чтобы добиться успеха, его мозг был настроен только на одну-единственную цель, и он упрямо этой цели старался добиться. Это обозначало, что он посещал музыкальные тусовки, участвовал в массовках, чтобы чаще мельтешить на глазах у режиссеров, и подавал заявки для участия во всем, что только мог. Он просадил огромные деньжищи в поездках на фестивали, и несколько раз проходил в полуфиналы, но выше этого уровня ему подняться не удалось ни разу.

В общем, Семен уже предчувствовал, что он так и потратит свою жизнь на погоню за миражами. Это означало, что надо было во что бы то ни стало остановиться и соскочить с опостылевшего до зубовного скрежета бесконечного бега по одному и тому же кругу. В конце-концов он не поезд, и не трамвай, чтобы тупо утюжить рельсы туда – сюда, и снова в исходную точку. Да, прощаться с мечтой было неприятно, но еще неприятнее было бы оказаться у разбитого корыта тогда, когда ничего впереди не будет, кроме напрасных сожалений. И сегодняшний день, пустой и безрадостный, способен был разве что упрочить Семена в намерении сделать стоп и свернуть в сторону.
«Поступлю на завод учеником. Или подсобником на стройку, – думал он, шагая от трамвайной остановки к дому. – Живу как вот этот пёсель, что который день ошивается возле входа в магаз в надежде, что дадут подачку, пока не попадет под облаву очередного собакоотлова и не покончит свои дни в удавке на шее…»

Почему Семену в голову явилась мысль об удавке, он не понял и сам. Явилась – и баста. Между тем песик, который навел его на такие жуткие мысли, действительно стоял на всех четырех конечностях возле магазина, мимо которого в данный момент проходил Семен, и при виде его просящее вильнул хвостом. Песик был еще почти щенок, полу-лайка, полу-кто-то, то есть типичный «дворянин», но симпатичный, Вторая половина, похоже, была из пуделей, потому что пёс был лохмат и являл собой сочетание доверчивости и нахальства. Стоило Семену поравняться с ним, как он тихонько тявкнул и снова вильнул хвостом.
– Погоди-ка, у меня есть для тебя сегодня угощение, – произнес Семен, особо не задумавшись о последствиях своего порыва.

Потому что вместо того, чтобы задуматься, он достал из пакета, который нес в руке, колбасу, а из кармана складной ножик и, отчекрыжив от батона кусок толщиной с большой палец, бросил его пёселю. Ловко поймав кусок на лету, пес положил колбасу между передних лап, и в три приема она исчезла у него в пасти.
– Вкусно? – спросил Семен, опять же не задумавшись, как бездомное существо воспримет попытку с ним пообщаться. С некоторым удивлением он обнаружил, что пес ему кивнул – а, может, это ему так показалось в наступавших сумерках.
– Хотел бы я взять тебя себе, да нельзя, – продолжил Семен, отрезая второй кусок колбасы – ему в тот миг вообще ее было не жалко, такой на него приступ щедрости накатил. – Ну ладно, ты тут сиди, а я пошел…

Пес задумчиво посмотрел ему в глаза типично человеческим взглядом, так что Семен даже слегка поежился. Не пребывай он в уверенности еще с армейских времен, что собаки человеческую речь частично понимают, он бы, наверное, содрогнулся, а так – только испытал чувство сопричастности к чему-то ирреальному.
Чтобы избавиться от непонятного ощущения, он развернулся, и не оглядываясь пошел дальше, то есть к своему дому и подъезду. Ему не хотелось бросать пёсика, он чем-то ему приглянулся, то есть задел какие-то спавшие струны Семеновой души. Но Семен твердо внушил себе когда-то, что идя по избранному пути, нельзя отвлекаться от цели. О своем намерении свернуть с укатанного маршрута он уже позабыл, вот и поступили его ноги привычным для них образом.

Однако всех ловушек судьбы Семен не предусмотрел. Не успел он приложить к подъездному замку магнитный ключ и приоткрыть тяжелую металлическую дверь, как нечто мохнатое и не слишком большое ловко прошмыгнуло мимо его ног в подъезд и понеслось вверх по лестнице, чтобы усесться как раз возле входа в его квартиру. Это был тот самый пёсель, которого Семен по доброте душевной 10 минут тому назад угощал прекрасной, вкусной и качественной «Докторской» колбасой!

«Ч-черт! – выругался про себя Семен. – И дернула же меня нелегкая с собакеном заговорить! Теперь тот вообразил, что нашел во мне будущего хозяина, и – готов результат. Как же от него теперь избавиться-то?»
– Ты, это… уходи! – строго сказал он четырехлапой помеси лайки и пуделя. – Мне не нужна собака. Вот совсем не нужна! Нисколечко!
Пес даже не шевельнулся. Он сидел с задранной кверху мордочкой на коврике у двери и внимательнейшим образом вслушивался в звуки Семенового голоса с таким удовольствием на морде, будто слушал сладчайшую в мире серенаду.

Подумав, что он переоценил умственные способности пёселя, Семен легонько пнул его в бок по направлению «на выход», то есть к лестничному пролету, но с таким же успехом он мог бы попытаться сдвинуть с места чугунную тумбу. Тут он подумал, что, может, зря он посчитал песика бездомным, и что может он просто не заметил за густой шерстью ошейника. В общем, Семен наклонился, чтобы прощупать его шею – ошейника ожидаемо не оказалось.
Дверь внизу подъезда между тем хлопнула, и по ступенькам начал подниматься сосед Семена по лестничной площадке – грузный мужик лет 40.

– Привет безработным труженикам звуков и прочего ненужного человечеству хлама! – бодро произнес сосед, заметив в руках у Семена ключи и четырехлапое мохнатое изваяние возле его ног. – Собаку, значит, решил завести для компании? – Дело, дело… Много отвалил за нее рублев? Заказал бы у меня, я бы дорого не взял. У меня в деревне хаски сегодня опросталась, двоих принесла. Отличные щенки, почти элита…
Слушать соседа было неприятно – отчего-то Семен его не любил. Возможно, музыканта раздражал этот тон благополучного по всем параметрам мужчины, вечно поучающий, а может, гладко выбритый квадратный подбородок, но слышать его рассуждения Семен никогда долго не мог.

– Мне бесплатно его подогнали, – буркнул он, и, одним движением левой вставив ключ в узкую замочную скважину, толкнул дверь квартиры.
Естественно, дверь не поддалась, поскольку ключ требовалось еще и повернуть. Сосед хмыкнул, и, набрав в грудь воздуха, явно вознамерился разразиться еще одной сентенцией. Вынести это Семену уже было не под силу. Он снова чертыхнулся, на этот раз вслух, дрожащими пальцами проделал нужные манипуляции с ключами и распахнул дверь, уже не заботясь о том, кто первым в эту дверь прошмыгнет – он или четырехлапое исполнение его затаенной мечты иметь кого-то, кому бы он мог безопасно поверять свои надежды и думы…

Часть II
ТРИ МОНЕТКИ
4.
МАРИНА

Марина несколько дней потратила на то, чтобы разгадать загадку сувенирной монетки. Прежде всего она показала ее всем однокурсникам из своей группы, но никто ничего сказать не смог. Нелька только попросила подарить, но Марина, естественно, отказалась.
Сходила она и в банк, чтобы узнать: вдруг монетка какая-нибудь юбилейная, особой ценности. Но оказалось, что и в банковских каталогах ничего похожего не значилось, то есть это действительно был просто обычный сувенир.
Была идея сфоткать находку на мобильник и вывесить в Интернете, но по здравому размышлению она от такого намерения отказалась.

– Ты с ума сошла! – сказала Нелька. – А если в этом кошельке еще и купюры были, притом крупные? Хочешь, чтобы тебе предъявили?
Марина, естественно, не хотела. Кстати, в комнате на четверых они жили с Нелькой практически вдвоем, потому что другие две ее обитательницы появлялись там редко. Что они делали и где, и почему комендантша никогда не интересовалась их отсутствием, для Марины навеки осталось тайной. То есть кое-какие соображения у нее на этот счет были, поскольку некие тонкие намеки на толстые обстоятельства до ее ушей доносились, но полоскать чужое грязное белье было противно – сплетничать она не любила.

А вот сувенирная монетка, попавшая к ней в руки – это была загадка в самый раз. Прежде всего потому, что надпись на обратной стороне была похожа на клинописную, хотя 25 рублей на лицевой под рельефом, весьма похожим на олимпийский факел, без всякого сомнения были современными русскими. Оставалось обратиться к профессору по древней истории, что Марина и сделала.
– Хм… - произнес профессор, осмотрев тыльную сторону через лупу. – Действительно, любопытно. Говоришь, нашла на улице?
– Угу, – сказала Марина. – Не подумайте плохого, но если это шутка, то не моя. Я в клинописи вообще полный профан.
– Скорее всего, знаки взяты из древнеперсидского. – отвечал профессор, подумав. – Тогда прочитать можно, конечно, но вот перевести – это вряд ли.

– А вы можете? – поинтересовалась Нелька, потому что идею с обращением к профессору подкинула Марине именно она, и во взгляде, который она кинула на профессора, было такое обожание, что самое закаменелое археологическое сердце, пропитанное древностью, в этот момент размягчилось бы.
Сердце профессора закаменеть еще не успело, и он задумчиво произнес:
– Вот так сразу обещать не могу, но если Марина доверит мне свою находку на пару деньков, то кое-что смогу сказать уже с полной определенностью.
Поколебавшись, Марина доверила, хотя и сильно боялось, что больше никогда загадочной монетки не увидит. Но она ошиблась.

– Это новодел, – сказал профессор уже на следующий день, протягивая монетку Марине как величайшую драгоценность. («Кто бы сомневался», – подумала она про себя, но ничего не сказала, только кивнула.) – Для сообщения действительно использовано древнеперсидское слоговое письмо из Персеполя времен Дария и Ксеркса, однако перевести невозможно – такие слова науке неизвестны.
– А озвучить?
– Озвучить пожалуйста. Я вот тут на бумаге тебе написал, читай на здоровье.
– Тут же все одной строкой без перерыва! – изумилась Нелька.
– Правильно мыслишь, девочка, Именно так и писали когда-то древние персы, без деления на слова.

– Спасибо, – сказала Марина, принимая листик бумаги, извлеченный из профессорского блокнота. – «Кала ан сафед нахи илё». Ну, как-то так…
Уже вечером в общежитии она вспомнила, что «кала» в переводе с хинди обозначает «черный». Если сопоставить с надписью на карточке, в гнездо которой была вставлена монета, то перевод загадочных знаков на древнеперсидском был очевиден. Так что загадка была решена, и можно было о сувенире забыть. Но забывать отчего-то не хотелось. Сунув карточку с монеткой в бумажник, из которого они были извлечены, Марина твердо решила не быть на этот раз дурой и не отказываться от пользования находкой.
«Нашла – значит мое, а встречу хозяина – верну.»

С этой благой мыслью она и заснула. Скоро, совсем скоро должен был состояться ее первый настоящий бал, на котором она уже не будет скромно стоять возле стенки, а куда приедет, наряженная в самое лучшее платье и непременно отхватит себе если не мужа, то парня, с которым не стыдно идти по улице и ловить на себе завистливые взгляды прохожих…
На следующий день по дороге в институт она заглянула в ближайший газетный киоск и купила две толстенные газеты с объявлениями о работе. Интернет-сайты она уже обработала с вечера – там ничего подходящего не было.

Газеты она принялась просматривать немедленно, еще до первой пары, усевшись для этой цели на самом заднем ряду аудитории. Сразу пропустив все, что ее явно не касалось, то есть где требовались грубые мужские руки или высокая квалификация в сферах, которые с гуманитарным направлением исторического факультета педвуза никак не соотносились, Марина отыскала отдел «Услуги». И глаза ее почти мгновенно наткнулись на необходимое объявление.
«Требуется девушка для уборки в 4-хкомнатной квартире раз в две недели. Площадь квартиры 55 м2, хозяйка интеллигентная дама пожилого возраста. Оплата договорная.»

Это было именно то, чего Марина хотела. Но позвонить желательно было как можно скорее, чтобы работу не успели увести из-под носа. Пошвыряв вещи в рюкзак, Марина ринулась вниз прямо под звонок, сигнализировавший о начале пары, едва не врезалась в дверях аудитории в уже начавшего входить препода и, по инерции пробежав чуть ли не в самый конец коридора, вырулила на боковую лестницу. Руки ее почему-то предательски дрожали, когда она набирала номер телефона под облюбованным объявлением – в общем, она чувствовала себя так странно, словно вот сейчас решалась ее судьба.

И в самом деле, чутье ее не подвело – приехать требовалось немедленно. Голос у хозяйки квартиры был приятным и действительно интеллигентным, легкий еврейский акцент выдавал бывшую одесситку – по крайней мере именно такими Марина их себе представляла.
– Только… у Вас не найдется, во что переодеться? - спросила Марина под конец диалога, даже позабыв уточнить об оплате услуги. – Я сейчас в парадной одежде, и довольно далеко отъехала от дома... Если Вам надо срочно, конечно…
– Ах какие пустяки! – проворковала дама со смешком. – старья у меня навалом – поверите ли, девать некуда. Вы сейчас где? Через сколько Вас ждать?

Дом, куда требовалось приехать, находился совсем недалеко от пединститута, в старом фонде. Это была не «хрущевка», нет, скорее сталинка, с толстыми кирпичными стенами, оштукатуренными и некогда побеленными в розовый цвет – бывшая коммуналка, в которой был проделан необходимый ремонт, и выглядело все внутри достаточно комфортно и даже уютно. Впрочем, жилище интеллигентной дамы было весьма захламлено – видно было, что уборка там не производилась уже давненько.
– Да… – протянула .Марина, прикинув объем работы. – И сколько же Вы мне заплатите?
– 1000 рублей. Устраивает?
1000 рублей Марину никак не устраивало, но если помножить сумму на два, то есть повторить сеанс приборки через объявленные две недели, то на платье и необходимые к нему аксессуары могло хватить. Оставались еще туфли – ну ничего, лиха беда начало, можно будет подыскать и другую подработку…

Дама, оказавшаяся полной рыхлой старушенцией роста «метр с кепкой» между тем открыла один из шкафов, извлекла оттуда объемистую сумку из кожзама и, вытряхнув содержимое на диван, предложила:
– Выбирай.
Выбирать, впрочем, оказалось особо нечего. Стоило Марине протянуть руку к какой-то вещице, как хозяйка тутже забирала ее и, расправив, со вздохом говорила, к примеру:
– Кримплен… В этом платье я познакомилась с Димоном, царствие ему небесное…
– Да, жалко пачкать такую красоту… - вынуждена была соглашаться Марина.
Платье действительно было изумительного бледно-сиреневого оттенка, с искусственным цветком из того же материала у правого плеча, и на хорошей фигуре должно было смотреться отпадно.
– А в этих брюках…

В общем, в таком духе было перебрано почти все. Наконец, хозяйка достала черный вельветовый запашной халатик без рукавов, отделанный красной тесьмой, так что по подолу получался интересный орнамент из петель.
– Одевай вот это, – сказала хозяйка со вздохом, погладив рукой означенный орнамент.
Тут уж возмутилась Марина.
– И вам его не жалко? – спросила она несколько вызывающе, совершенно позабыв, что часы тикали, и минуты шли, сокращая и без того не слишком длинный отрезок оставшегося до конца дня времени.

– Жаль, конечно, – вздохнула хозяйка квартиры. – Я сама его шила, собственноручно. Купила отрез вельвета – он как раз тогда вошел в моду – и сварганила. Потому что в магазинах ничего не было моего размера, что бы было не на пуговицах. А я их всегда ненавидела в домашних халатах... – Ты находишь его красивым?
– Да, очень! – сказала Марина искренне. – Из всего, что здесь есть, это то, что я бы и сейчас носила! Можно я лучше вот эти спортивные штаны возьму?
– Я в них ездила на картошку, – вздохнула дама. И вдруг засмеялась: – Надевай быстрее, пока я не передумала! И вот эту рубашку в клеточку, она тебе как раз впору будет.

Стоит ли говорить, как Марина старалась в тот свой первый рабочий день в качестве выездной домработницы. Требовалось перемыть гору посуды с засохшими кастрюлями – она перемыла, но предупредила, что копоть за один раз не отскребет, это невозможно. Надо было протереть от пыли все полки – она протерла, расставила с помощью хозяйки все по местам, вымыла санузел – полностью, вместе со стенами, и когда добралась до балкона, уже валилась ног.
Стоя на стремянке, потому что потолок тоже необходимо было протереть, причем дважды, она вдруг явственно услышала настойчивый голос:
«Падай влево».

Сразу же после этого стремянка покачнулась, и Марина едва не полетела с нее «рыбкой» на улицу – балконное стекло вряд ли бы удержало ее корпус, и очутиться на асфальте в сопровождении груды стеклянного боя даже при полете со второго этажа вряд ли бы обошлось без серьезной травмы.
Мгновенно вспомнив ценный совет, Марина резко отклонила корпус в противоположную сторону и словно в замедленной киносъемке увидела, как приближается пол, как с грохотом катится по плитке балконного пола ведро с водой, и как она сама прыгает с предпоследней ступени через распахнутую балконную дверь прямо на паркет в гостиной. Верхняя часть стремянки приземлилась буквально в каком-то сантиметре от ее ноги.

Дама схватилась за сердце:
– Ты сильно ушиблась? – спросила она с усилием. – Я забыла предупредить: пол на балконе неровный, и под одну из ножек дощечку подкладывать надо, чтобы та не шаталась.
– Да меня вообще не задело! – торопливо сказала Марина, сама удивленная тем, как спокойно она восприняла инцидент. – Я сейчас все поправлю и доделаю.
– Не надо сегодня – в следующий раз.
– Так пол все равно надо вытереть, не оставлять же так.
– Вытирай, но на стремянку ни-ни. Складывай ее немедленно и поставь вот тут. А после этого бегом на кухню – я тебя чаем с вареньем угощать буду.

Спорить с клиентами всегда себе дороже – такую мудрость Марина однажды от кого-то слышала, и в данном случае разве что круглая дура стала бы поступать вопреки указаниям хозяйки квартиры. Спустя четверть часа обе они: и пожилая дама, и молодая девушка сидели за кухонным столом, накрытом узорной клеенкой и пили чай из фарфорового сервиза брежневских времен.
– У меня-прям душа в пятки ушла, когда ты покачнулась, – сказала, наконец, хозяйка, заедая чай сэндвичем из печенья «майская ночь» и шоколадного масла.
– Ой, хорошо, что вы меня предупредили, чтобы я прыгала в нужную сторону, – отвечала Марина, также запуская лапу в хрустальную вазу в центре стола.

– Я? Предупредила? Да я слова не могла вымолвить от ужаса!
– Ну как же? Я же слышала слова: «Падай влево.» Громко так, четко.
Хозяйка квартиры задумалась.
– Наверное, это был твой внутренний голос, – наконец сказала она. – Наверное, судьба нам была встретиться. Мне вот тоже мой внутренний голос сказал, чтобы я дала объявление в ту газету и в тот номер, который ты купила. Прямо во сне. Утрышком я глаза открыла, и еще толком даже не проснулась, как вдруг слышу: «Газета «Из рук у руки». Дай объявление. Сегодня же». Я немедленно позвонила в редакцию и продиктовала текст. Привыкла, знаешь ли, я доверять своему внутреннему голосу.

– И во сколько же вы встаете? – спросила Марина с интересом.
– Обычно около 7. Но я со вчерашнего для в отпуске, торопиться некуда, день длинный… Ну да, это было без 10 минут одиннадцать, я еще на часы посмотрела почему-то…
– Я думала почему-то, что вы уже на пенсии.
– Нет, до пенсии мне еще два года… А знаешь, забирай-ка ты те вещицы, которые я тебе сегодня показала, я все равно их больше никогда не надену.
– Я хотел бы оплату получить деньгами, – произнесла Марина, насупившись.

– Деньги – это само собой. Но, видишь ли, мне это все равно некому отдавать, а выкинуть жалко. А ты износишь – в общежитии… или дома в деревне.
– Тащить все это на своем горбу? – возразила Марина горячо. – Там слишком много!
– А ты выбери, что приглянулось. Вельветовый халатик, например. И брюки-колокола. Нынешним летом я видела, такое снова носят.
Чтобы не обижать хозяйку-работодательницу, Марина кивнула. Уж пару-тройку вещей она донесет, безусловно. Не надорвется. И она действительно взяла и халатик, и брюки, и приталенную блузку из какого-то блестящего искусственного шелка с забытым названием. Брюкам в пару.

А в общежитии ее ждал сюрприз.
– Дай поносить! – взвизгнула Нелька, увидев вельветовый халатик. – Ты это все равно никогда не наденешь – ты «мини» не носишь! А мне… Это как раз то, что мне надо!
– Надо? – изумилась .Марина. – Ты же его впервые видишь!
– Так это же эксклюзив! Ручная работа! Забыла, что этот новогодний бал у нас тематический? Ретро – стиль 70-х! Еще достать бы к нему сапоги-чулки – и будет полный отпад!
Марина так и приземлилась на свою кровать. Дура она, дура! Перед ней сегодня лежала такая роскошь – несколько готовых комплектов на любой случай, а она легкомысленно пренебрегла, когда ей предлагали выбрать абсолютно бесплатно, только захоти. Ведь то сиреневое кримпленовое платье – как бы оно подошло к ее серым глазам! Она бы точно в нем стала королевой бала.

«Так, во сколько моя дама говорила, что она ложится спать? После десяти... Значит, еще не поздно…»
И Маринина рука сама собой полезла за мобильником.
– Извините, что потревожила, – начала она. – Это снова я. Надеюсь, я Вас не разбудила?
– Ну что ты, милая, – отвечала хозяйка выявленного
Мариной одежного богатства. – У тебя все хорошо? А то голос какой-то встрепанный.
– Вы… вы еще не выкинули те вещи, которые мне сегодня показывали?
– Начала уже пристраивать. Вот, платье соседке отнесла…
– Кримпленовое?
– Да, – сказала старя дама с гордостью. – Оно оказалось словно на нее сшито.

Марина едва не застонала от разочарования.
– А в чем дело-то? – спросила старая дама удивленно.
– У нас… у нас бал-маскарад скоро. Я подумала…
– Ах вот оно что! … Ну так приезжай завтра после своих занятий – что-нибудь подберем. Нехорошо пропускать – у преподавателей гораздо лучшая память на добросовестных учениц, чем ты думаешь. Я буду ждать тебя во второй половине дня.
Уже лежав постели, Марина вдруг вспомнила, что говорила ей дама за чаепитием о том объявлении, которое она давала в газету. «Это было без десяти минут одиннадцать, я еще на часы посмотрела почему-то…» Как раз в это время Марина произнесла вслух надпись на тыльной стороне попавшей к ней в руки сувенирной монетки…
«Бывают же на свете совпадения,» – подумала Марина уже в полудреме.
«Черное с белым не берите… – промелькнула вторая мысль. – Ладно, отдам вельветовый халатик Нельке…» и она улыбнулась сквозь сон.

5.
ЯНЕК

Собственно говоря, Янек не слишком долго заставил себя уговаривать снова попробовать выступать. Он был рад появлению Стаса с Михайлом и еще больше – их намерению дать здесь как минимум один концерт. Но слишком бурно радоваться не спешил. Со времен распада группы прошло уже около 30 лет, и он прекрасно осознавал, что от прежнего Янека, гитариста и любимца поклонников рока, уже ничего не осталось – никакой бодрый вид и умение прямо держаться не могли разгладить морщины на его лице и недостаток энергии в движениях.
Да и те рулады, которые он мог когда-то исполнять, уже были для него недостижимы, так как он слишком давно не брал в руки инструмент. Пел он теперь тоже только от случая к случаю, в компаниях вместе с остальными хорошо подвыпившими мужиками, застольные песни, то есть песни, которые все тусовщики хорошо знали.

Что Янек и пытался донести до Гены-Крокодила, когда на следующий вечер они ждали прихода Михайлы со Стасом, в процессе приготовления достойного зарубежных гостей стола.
– Да у меня и гитары-то давным-давно нет, – объяснил он, наконец, свое главное затруднение.
– Зато у меня есть! – засмеялся Крокодил, доставая откуда-то из глубин антресолей кофр с инструментом. – Вот вы всегда смеялись над моей запасливостью, но сегодня она пригодится.
– А сам на чем собираешься играть?
– А у меня их две. Я же бас-гитарист был, или ты забыл? Я и «Уралы» наши с тобой сберег. Помнишь, ты собирался свой выкинуть на свалку, когда Ласточку не удалось вернуть?
– Лучше не напоминай о ней! Не рви мне сердце. И надо же было Ласточке родиться в семье с такими предками!

– Потомственные врачи, чего ты от них хотел? Они были уверены, что все рок-музыканты сплошь алкоголики и наркоманы, и боялись, что ее затянет в это болото.
– Угу. А между тем мы даже за воротник не закладывали тогда. Но им ничего вдолбить было невозможно!
– Так Ласточка тогда нас и затормозила. Она отказалась петь под кайфом, помнишь? И даже пробовать нам запретила. А концерты ж на ней держались, без нее мы были бы никто.
– Ну не скажи! – возмутился Янек. – Если ты считаешь, что тексты и музыка не значат ничего, зачем же тогда мы собираемся? Рыдать и ностальгировать?
– А хоть бы и так – иногда это полезно. Или сбежать собрался?
– Не бойся, не побегу, – засмеялся Янек. – Мне и самому любопытно, какими стали Михайло со Стасом. Они же в
Штаты за всемирной славой рванули…
– Угу.
И оба засмеялись. Янек достаточно угрюмо, почти сквозь слезы, но вот Генка от души.

Генке было отчего веселиться – он был из тех, чья жизнь состоялась вполне. Пусть он и не стал «новым русским», но успешным автомехаником – однозначно. Его рационализаторский ум, ничем не замутненный, даже рок-музыкой, позволил ему изобрести и внедрить в мастерской, где он тогда работал, массу полезных новинок для диагностики автомобилей и их ремонта.
Ну и поскольку вопреки расхожему мнению, будто все изобретатели наивные дурачки, созданные природой только для того, чтобы предприимчивым людям было кого обдирать, Гена-Крокодил к таковым не относился, то и проявил он в нужное время нужную практическую сметку. Это обозначало, что вместо того, чтобы теряться, он сначала стал совладельцем предприятия, а затем открыл собственную мастерскую. Об успешности его мастерской достаточно сказать, что на доходы, которые та Генке давала, он купил всем троим своим детям по квартире. Да и себя не забыл.

Если же сюда добавить тот тонкий фактик, что после развода с женой он не был выперт ей «во тьму кромешную и скрежет зубовный», то сомнения в его деловитости отпали бы хоть у кого. Даже наоборот – хватка у Крокодила была впечатляющей – ведь далеко не каждому мелкому бизнесмену удается заставить свою супругу подписать все нужные ему бумаги не чирикнув. А Генке удалось, и он продолжил после развода свое бытие далеко не в сарае.
Так что демонстрировать бывшим друзьям Крокодилу было что, и причин сожалеть о том, что он остался на Родине, у него не было никаких. Даже наоборот – если честно, то Янек ему иногда завидовал, потому как сам такой практической хватки был начисто лишен.

Не сказать, чтобы Янек в своей биографии вообще ничего не добился – очень даже наоборот, но он все потерял, и рассказывать ему о себе было не то чтобы нечего, а просто не хотелось. Тем более что те, кто покинул Россию в поисках золотых гор и сладкого пирога, понять его вряд ли были способны. Для этого требовалось быть как минимум патриотом, а не космополитом, к которым Стас и Михайло принадлежали по определению их национальностей.
– Ты «Бородинский» хлеб не забыл купить? – озабоченно обратился к нему Генка. – А то наши эмигранты там, в той США-шке, массово по нему почему-то тоскуют.

– Ну, я такого за ними никогда не замечал, – усмехнулся Янек. – Они оба предпочитали «Дарницкий». И «Одесскую» колбасу. Только ее не было, пришлось заменить «Докторской» средней ценовой категории, то есть без сои и усилителей вкуса.
– Сыр?
– «Российский», разумеется. И еще мягкий «зеленый сыр» добавил,
– Сомневаюсь, чтобы они способны правильно оценить эту вонючую французскую гадость.
– Я не о «Рокфоре» говорю, а о сливочном с зеленью, для бутербродов.

– Тогда другое дело… Подай-ка мне майонез… «Слободы» не было?
– Не увидел. Но «Сдобри» тоже не плох!
– Икра?
– Вот она. Маринованные огурчики, свежие помидоры, торт «Прага»... Едва дотащил… Ты куда столько салата готовишь? Они же не из голодно края!
– Ничего-ничего, все уйдет. Неизвестно, сколько сидеть будем, надо чтобы хватило с запасом. Чтобы ностальгировать – так от души.

И посидели. Михайло со Стасом примчались, как оказалось, прямо из аэропорта, с кучей записей, и с пятью бутылками самых знаменитых алкогольных брендов, среди которых была неизменные текила и виски под замысловатым названием «Officer’s Choice», ну и бренди с ромом само собой. Если честно, то ром Янек никогда не любил, но, глянув на бутылку, вспомнил, что когда-то мечтал его попробовать. И от того, что его бывшие друзья о том не забыли, у него потеплело на душе.
Так что Крокодил оказался прав – ушло все, и даже не хватило, так как все остались у него ночевать.
– А ты помнишь?
– Нет, ты помнишь? – раздавалось то и дело.

Они поставили единственную видеозапись, которая у Крокодила была – их запасливый бас-гитарист, как оказалось, поддерживал имеющийся у него видеопроигрыватель во вполне работоспособном состоянии.
– Ласточка… – проговорил Михайло, с нежностью глядя на экран. И у Янека защемило в груди – оказывается, в талантливую девочку был влюблен не он один.
– Как бы я хотел вернуть все заново! – сказал Стас, соглашаясь. – Я никогда не верил раньше в тоску по березкам, и про «воздух родины». А сейчас… Поверишь ли, Янек, встал на трап самолета при выходе – и почувствовал, что не надышусь.

– Бензином, – засмеялся Крокодил.
– Тогда уже, скорее, авиационным керосином, – не мог не усмехнуться и Янек.
– Ничего вы не понимаете! – пылко возразил им Стас, сжимая кисти рук. – Я мечтал о таком моменте, и вот об этой поездке на такси по нашим улицам… лет… забыл уже сколько, со счета сбился!
– Надо было весной прилетать, – сказал Крокодил, меланхолично крутя в руках бокал, на дне которого плескались остатки чем-то брендово-алкогольного. – Вот тогда воздух действительно был бы самое то. А сейчас, в начале зимы, кроме паров выхлопных газов вдыхать вообще нечего. Весной мы хотя бы на мою дачу съездили. На «майские».

– Ничего, доживем до весны – и съездим. Майские от нас никуда не убегут.
– Значит, вы возвращаться в свою США не хотите? – прищурился Янек.
– Да какая она для нас «своя»? – досадливо махнул рукой Михайло. – Что мы там забыли? Правда, Стас?
– Угу. Как было все чужим, так и осталось! У них менталитет другой, понимаете?
– Не-а, – сделал наивное лицо Янек, – вообще не врубаемся, о чем ты сейчас толкуешь. Помнишь, вы уезжали и так сладко и с чувством твердили о том, что здесь вас не понимают, что только там пипл способен заценить ваш талант… Ну и о том продюсере, который обещал вам всяческую поддержку и полные залы. И что американская публика просто жаждет познакомиться с русским роком, да еще в исполнении такой знаменитой группы как наша.

– Угу, жаждет. У нас был один-единственный концерт и то в зале сидел с десяток приглашенных специально персонажей, которые занимались эмигрантами, а из обычной публики почти никого. Да и откуда бы было взяться той публике, если даже афиши были расклеены в городе всего за пару часов до концерта, и никакой рекламы – за рекламу надо было, как оказалось, платить отдельно, причем много.
– В общем, система был рассчитана на то, чтобы стричь таких наивных пацанов, как мы, а затем выкидывать за ненадобностью, – пояснил Михайло. – В США иностранными группами вообще не интересуются, им крепко вбивается в черепушку, что единственная ценность в мире – это американская культура, ее и продвигают на всех уровнях.

– Может, стоило перевести наши тексты на английский язык? – спросил Крокодил осторожно.
– Переводили и пробовали петь, но тоже без толку. Наши англоязычные тексты вообще никто не понимал – то есть вообще никто. Мы же поначалу переводили дословно, и с точки зрения америкосов это был полный бред. То есть полная бессмыслица. А мы же не знали, мы думали передать как можно точнее все обороты речи, все подтексты, и выкладывались по полной, подражая их кумирам.
– Угу, чуть голоса не сорвали, так хрипели и сипели.
– Надо было сразу вернуться, – сказал Янек, изображая безмятежность.

– Вернуться? – изумился Михайло. – Мы же тебе полчаса уже толкуем, что там система такая: выдаивать полностью, пока в окончательное отчаяние не придешь! Они же все время держат в состоянии «еще чуть-чуть». Сначала одного якобы не хватает, потом другого. А потом уже денег нет на обратные билеты. Да и стыдно возвращаться было, не солоно хлебавши.
– Вы же писали оттуда совершенно иное.
– Угу. Как и все остальные из эмигрантов. А жили на пособие, которое там тогда нам давали как новичкам. Ну то есть что значит «жили»? – скорее существовали. Благо в Калифорнии тепло, и много на обогрев и шамовку не требовалось. А потом мы как-то приспособились – играли в кабаках для туристов и наших эмигрантов.

– То есть, все-таки играли, – сделал вывод Крокодил.
– Как ни странно, но да, играли. «Ностальжи» в нашей среде пользовался популярностью, и нас слушали в числе прочих. Но надоело – ужас!
– Угу, – поддержал друга Стас. – И однажды мы решили, что пока еще не поздно, то есть нас не забыли окончательно, то надо вернуться в Россию и попытаться раскрутиться здесь по новой.
– Думаете, получиться? – деловито поинтересовался Крокодил, кинув быстрый взгляд в сторону Янека.
– Здесь тоже пробиваться – не вот с распростертыми объятиями примут, – поддакнул тот.

– Ничего, мы в США через такое прошли – закаленными стали, аж самим страшно. За любую лазейку способны зацепиться. А ты свой хайер уже отрезал, угу ж?
– Как и положено, в мой юбилей. Я же старше вас всех на три года, или забыли? Да это ерунда, парик можно надеть. Идеи есть?
– А то! Начнем с того, что разыщем всех тех, кто когда-то помогал нам выступать по квартирникам. Договоримся хотя бы об одном-единственном концерте, пусть бесплатном, а дальше пустим рекламу. Ты, я слышал, специалистом стал в этой сфере?

– Был специалист, да весь вышел, – отмахнулся Янек.
– Но ты же сам сказал, что в газете работаешь?
– Работаю, и объявление, разумеется, дам. Только этого мало. Тираж у нас небольшой, но не в этом дело. Дело в отсутствии подходящего имиджа. До того, как пипл начнет ходить на наши концерты, его надо убедить, что это того будет стоить. А что мы им способны предъявить? Ну соберется народ, будет ждать чего-то необычного, чего еще не видел и не слышал. А мы ему – стиль 70-х? Да он это по радио каждый день слушать может абсолютно бесплатно и не выходя из дома!
– И что ты предлагаешь? – с интересом спросил Крокодил.

– Я сначала Стаса послушаю, он что-то про идеи нам втюхивал.
– Вообще-то идея проста, - сказал Стас запальчиво. – Если ты думаешь, что у меня нет ни одной новой мелодии в загашнике, то заблуждаешься. Я много чего написал, и оно ждет своего момента. Если дашь тексты в стиле

«И я не знал еще тогда,
Что превратится в любовь игра»,

то репертуар можно сменить даже полностью.
– Для текстов нужно вдохновение… Ну да-да, есть у меня кое-что не использованное, типа

«И я не буду говорить,
Куда иду, зачем,
И ничего не могу изменить…»

Или:
«И снова утро позовет
Рассветом новый день.
И снова солнце к нам придет,
Но не для нас теперь…»

И поработать можно, и подогнать. Но оно не современно – ни твоя музыка, ни мои стихи. Мы не чувствуем пульса времени, вот этой самой актуальности, которая и позволила нам взлететь когда-то. Нам нужен молодой и талантливый автор…
– То есть дурень, который согласится работать бесплатно, – засмеялся Крокодил. – И где мы такого возьмем? Где он, тот Клондайк молодых и талантливых, кто готов отдать старперам то, что стоит нынче очень дорого и не дарится, потому как каждый старается сейчас заработать деньгу, причем много и сразу.

– А если включить его в группу? – в раздумьи проговорил Михайло.
– Угу, а в придачу еще и выпускника консерватории добавить похаризматичнее, и группу подтанцовки из пары-тройки гибких девочек с хорошими фигурками и без комплексов…
– Одинакового роста, – усмехнулся и Янек.
– А рост тут при чем?
– А при том, что никто из нас не великан, и смотреться на фоне див модельного размера мы будем весьма комично.

Все четверо помолчали.
– Значит, безнадежно? – спросил, наконец, Стас угрюмо.
– Ну, не совсем, – сказал Крокодил. – Насчет одного концерта я могу договориться – есть у меня в нашем пединституте знакомый ректор, и я могу предложить ему оформить Новогодний бал-маскарад в стиле «ретро» с приглашением нашего ансамбля в качестве живой музыки и оплатой в виде фуршета после мероприятия. И рецензия после будет в янековой газете – это все исполнимо, причем без особого напряга или капвложений. Репетировать можно у меня в гараже – то есть тоже не проблема. Но вот с подтанцовкой и харизматичным солистом – тут, боюсь, мы пролетаем.

– Ну, я могу поискать по тусовкам кого-то, кто согласится вместо отдыха или конкретного заработка целый вечер развлекать публику ради туманной перспективы быть замеченным, – криво усмехнулся Янек.
– То есть такие еще остались? Не вымерли как мамонты и способны поддаться на твое обаяние? – в голосе у Михайло прозвучал неподдельный интерес.
– Остались-то они остались, но нам нужен не абы кто, а талант-самородок. А вот с ними большая напряженка… Впрочем, есть у меня пара вариантов на примете… Только вряд ли кто-то из них согласится… А как хотелось бы!

6.
ПЕС

Нельзя сказать, чтобы впуская пёселя в свою квартиру, Семен четко представлял себе, что он делает. Ничего подобного – это был мгновенный порыв, один из тех, которые совершаются людьми неосмысленно, и в которых они потом чаще всего раскаиваются. Так и Семен. Ему трудно было отказать песику в приюте после того, как он имел неосторожность с ним пообщаться. К тому же пес слишком уж не походил на других представителей своей породы – не в смысле того, что он был метис, а потому что вел себя излишне разумно.

В общем, на уличного пес не походил никак. Так отчего же он сразу же потащился за Семеном, ведь домашние собаки очень преданы своим хозяевам и чужих не признают? А Семен это лохматое недоразумение уж точно никогда не видел – не было никого похожего у его знакомых, вообще не было.
Этот собакен был среднего размера – роста в холке около 45 см, весь черный, кроме белой грудки, с высокими острыми ушами и острым взглядом внимательных глаз.

Проблема была еще в том, что в холодильнике у Семена ничего не было подходящего для собак, какого бы пола или возраста они ни были. Костей он в морозилке не держал, и никаких игрушек, которые бы можно было безопасно погрызть, под диваном у него не валялось. А между тем в любом случае псинку следовало чем-то кормить – не сейчас (если вспомнить про колбасу), так утром… И, кстати, это был последний повод попытаться еще раз от того избавиться.
– Идем-ка прогуляемся, – обратился Семен к этому то ли «дворянину», то ли ошибке заводчика.

Пес вопросительно посмотрел на него и отрицательно покачал головой.
– То есть, ты не хочешь вообще ничего? – удивился Семен.
Собакен снова закивал, на этот раз сверху вниз.
– Никаких вкусняшек? – последний вопрос Семен задал уже для контроля. Ему стало интересно, в какую сторону закивает собачья морда на этот раз.
Но необычный пёсель кивать вообще не стал, а просто улегся возле двери, загораживая выход из квартиры и, легонько ударив пару раз хвостом по полу, неподвижно замер, как меховая игрушка.
Это было достаточно выразительно и донельзя уморительно. Пожав плечами, Семен разделся, разулся и сунул ноги в домашние тапочки.
– Видишь, в грязной обуви у нас здесь не ходят. Как быть с твоими лапами? – обратился он к наглому лохматому пройдохе – а в том, что перед ним пройдоха, сомнения у него отпали напрочь.

И в самом деле, пёсель молча поднялся и, профланировав к двери в санузел, замер возле нее в позе ожидания. Семен засмеялся – ему ничего не оставалось делать, как открыть вышеуказанную дверь и пригласить пса под душ.
Купался тот с явным удовольствием, и даже хозяйственным мылом себя позволил намылить без проблем. Блох, кстати, на нем не проявилось ни одной – в общем, впечатление было такое, словно бездомная жизнь не оставила на нем ни малейшего следа.
Да и после помывки он вел себя словно дрессированный в каком-то особом питомнике для благородных собак – ни разу не попытался вскочить на диван или на кресло – нет, улегся на ковре возле стола, а когда Семен организовал ему подстилку из старого одеяла, послушно перешел туда. Мало того, как оказалось, он знал некоторые команды типа «Сидеть!» или «Место!».

Сказать, что Семен был покорен – это было не сказать ничего. Он был в шоке! Кончилось тем, что он решил не обращать на пёсика никакого внимания и заняться тем, что его всегда успокаивало – разбором собранной сегодня мелочи по сортам. Высыпав то, что осталось после покупки колбасы и банки пива на стол, он задвигал кругляшками на манер фишек, отправляя десятирублевики к десятирублевикам, а пятаки к пятакам (ну, и т.д.), пока палец его не наткнулся на странную монетку – вообще полный нестандарт.
Изумлен он не был, такое ему попадалось – бывало, что кто-то в кофр бросал не только российскую мелочь, но и прибывшую неведомыми путями из-за рубежа, но здесь случай был пооригинальнее. На одной стороне монеты было написано: 25 рублей, а на другой вместо герба была надпись старо-славянской… не вязью, нет, просто шрифтом, знакомым Семену из церковных книг. Красивыми буквами, но несколько непривычного начертания, и потому плохо читаемыми.

Впрочем, разобрать было можно. К чему Семен и приступил.
«Черное с белым не берите», – вот что значилось на тыльной стороне монеты размером в с пятак, но более тонкой и тяжелой.
Несколько минут Семен бессмысленно крутил монетку в руках, даже не пытаясь понять, что бы это все значило. Вариантов вообще могло быть только два: либо сувенир, по ошибке брошенный в его кофр вместо обычного пятирублевика, либо чей-то розыгрыш. Наконец, решение пришло само собой: следовало положить монетку в запасной внутренний карман куртки и носить с собой, чтобы при случае вернуть хозяину, если кто-либо обратиться с вопросом, не находил ли он нечто такое.

Что Семен и проделал. Возвращаясь к столу, он глянул в сторону песика – угольно-черные уши того немедленно встали торчком, глаза заблестели, и морда приподнялась, демонстрируя белоснежную полоску, тянувшуюся из-под подбородка под самое брюхо.
– Вот видишь, таких как ты брать не советуют, – произнес Семен нарочито назидательным тоном. – Ты у нас какой? Черный. Белый цвет у тебя имеется? В самую точку… (Пес тихо тявкнул, словно соглашаясь) Так что же нам с тобой следует немедленно предпринять? Может, тебя покрасить? Для маскировки?

Пес обиженно тявкнул. Негромко так, но предложение поменять расцветку явно восторга у него не вызвало.
– Ну и правильно мыслишь, – вздохнул Семен. – Пусть другие стесняются своего происхождения, а мы не будем. Тем более что краски для волос я в квартире не держу. Так что оставайся таким как есть, а всякие советчики пусть гуляют лесом…
– И, кстати, если уж ты такой принципиальный, то не мог бы ты мне напомнить, как тебя зовут?
Пес взглянул Семену прямо в глаза и ухмыльнулся. Ну да, Семен мог бы поклясться, что это была именно ухмылка – дерзкая и насмешливая. Было в этой ухмылке что-то от дьявола, словно вот сейчас Семену в глаза глянула сама преисподняя.

«Надо же, какое пиво сегодня забористое! – подумал Семен, содрогнувшись. – Мерещится всякое… Лучше эту марку никогда не брать, а то и с катушек слететь недолго…»
– Назову-ка я тебя Люцифером, – сказал он пёселю вслух, отгоняя наваждение. – Коротко, Люк. Согласен?
Пес не отреагировал никак, и это уже успокаивало.
Всю ночь Семену снилась эта странная надпись на монетке про черное с белым, и только под утро он уснул спокойно. Вопреки всякой логике, он упрочился в желании оставить пёсика себе и не выгонять его, если только тот не будет мешать ему жить. В противном случае он отведет его в собачий приют и забудет навсегда как о мелком эпизоде своей жизни.

Проснулся он оттого, что пес стянул с него одеяло и настойчиво потянул к двери. Вспомнив, что собак вообще-то принято выгуливать, Семен как можно быстрее оделся, вытащил из загашника пару тысяч на расходы и в составе «пес впереди – он за ним» ринулся на улицу. Подождав, пока животное исполнит свои природные потребности, он уже неспешно и во главе пары отправился к ближайшему «Рыболову-охотнику», где продавалась всякая нужная всячина для содержания собак в условиях города, и приобрел ошейник, поводок, пару искусственных костей разного фасона для собачьих зубов, миску для еды и питья и, собственно, саму еду.
Завернув на обратном пути в «Продукты», он купил еще и дешевой заморозки типа куриных голов и свиных мослов и на этом решил, что его долг перед новым обитателем квартиры выполнен. Действительно, Люк почти все его приобретения одобрил – ну, разве что кроме поводка. На этот предмет он взглянул с нескрываемым презрением.
– Я тоже не люблю ходить на привязи, – заметил его взгляд Семен. – Но нам сегодня предстоит поездка на трамвае, а туда таких как ты без поводка не пускают. Так что придется потерпеть…

И началась для Семена новая жизнь – хандра слетела с него как по волшебству. Достаточно было взглянуть в темные блестящие глаза нового обитателя его квартиры, как смысл существования тутже являлся во всей своей красе – Семен был нужен вот этому беспородному мохнатому существу, нужен сегодня, каждый день и всегда. Он знал теперь, для чего мерзнет в переходе или по дороге туда и обратно домой, и ничего менять в жизни ему уже почти не хотелось.
Кстати, монет бросали ему в кофр почему-то больше, чем раньше – возможно потому, что вид собаки, сидевшей рядом с хозяином по другую сторону от кофра, народу казался умилительным. Семен и сам так думал, то есть готов был умилиться при виде своего четвероногого товарища, с завидным терпением переносящего необходимость ждать, ждать и ждать несколько часов подряд, пока его хозяину надоест перебирать струны и время от времени сопровождать аккорды звуками собственного голоса.

Впрочем, Семен все же попытался найти «настоящую» работу, то есть походить по объявлениям, сделать несколько звонков в разные конторы, разослать резюме. Увы, везде требовались люди с какой-никакой квалификацией. Его неизменно спрашивали, чего он умеет делать, и, услышав, что ничего, обещали перезвонить, чего, однако, не случилось ни разу. Даже на стройку разнорабочим взять нигде не захотели – даже если в объявлении и значилась такая вакансия. Это было странно, но причиной, возможно, было то, что на носу был Новый год с «рождественскими» каникулами – уже было объявлено, что практически все предприятия обязаны будут прекратить работу и распустить персонал на принудительный отдых.

Что Семена удивляло и тогда, и спустя много времени после, так это то, что Люка в любой вид транспорта пускали без проблем, и ни разу ни один кондуктор или водитель маршрутки не сказал «нельзя», хотя пёсель всегда был без намордника. Должностные лица его просто словно не замечали. И пассажиры в трамвае также не протестовали. Правда, Люк и сам не наглел – лапами до сидений не дотрагивался, никогда не лаял, а сразу молча устраивался у ног хозяина и терпеливо ждал, когда последует команда «на выход».
Он и в квартире вел себя исключительно скромно – голос подавал тихо, так что соседи очень долго даже не подозревали о его присутствии, на прогулках добросовестно пытался выполнять команды Семена, когда тот пытался его дрессировать (а Семен пытался) и покорно тащился домой, даже если ему явно не хотелось этого делать.

Так прошло недели три, и наступил день, когда Семену не захотелось брать собакена с собой. По прогнозу погоды объявили гололед, и добираться почти час до точки, где он обычно играл, а затем пилить назад его вовсе не вдохновило. К тому же была большая вероятность поскользнуться и упасть – опять же, Семен боялся не за себя, а за инструмент, который мог серьезно пострадать.
И еще: он почувствовал, что слегка прихворнул, а нужные лекарства в домашней аптечке, как на грех, закончились. В общем, аптека была в двух шагах, через дорогу, и глупо было выводить собаку, которая была уже выгуляна утром, из квартиры лишний раз. Хотя бы потому, что это обозначало лишнее мытье лап – сегодня это Семена отчего-то напрягало. Ну и продуктов надо было подкупить на пару деньков, а в магазин с собакой уж точно было нельзя – все равно пришлось бы оставлять Люка на улице одного. Так что лучше ему было посидеть дома…

Так рассудил Семен, и, как показали дальнейшие события, вовсе не случайно – голова у него в тот день почти не соображала. Иначе отчего бы с ним случилось происшествие, в результате которого или Люк, или он могли бы очень сильно пострадать?
Аптека, как здесь уже упоминалась, находилась на противоположной стороне улицы, а чтобы эту улицу перейти, необходимо было сделать большой крюк. Крюк этот делать Семену никогда не нравилось, а сегодня вообще на него напал приступ лени, поэтому он чисто на автомате побрел не к перекрестку, а напрямую. Ну да, он посмотрел направо и налево, и ему показалось, что все машины далеко.

Каким образом он не заметил грузовик, который как раз выезжал из соседнего двора – он этого объяснить после не мог ни себе, ни людям. Как оказалось, шофер грузовика его успел увидеть, и даже попытался затормозить, но машину потащило по обледеневшему асфальту. Да так «хорошо» потащило, что и Семен, и машина неминуемо должны были встретиться в некоей точке пространства, врезавшись друг в друга.
Должны были, но не встретились. Неожиданно, словно из неоткуда, сзади Семеном возникло некое тело и буквально вынесло его с дороги на обочину. Семен только рот успел разинуть, приготовившись выругаться, как по тому месту, где он только что фланировал, прокатились 4 колеса с голубым крытым кузовом и со всем остальным, что полагалось иметь в комплекте к движущемуся транспортному средству средних габаритов.

Только после этого Семену хватило энергии повернуть голову, чтобы рассмотреть своего спасителя. Спасителем оказался пожилой интеллигент в коричневой куртке с капюшоном, хлипкий на вид и достаточно тощий, чтобы было непонятно, как он сумел выбить Семена из-под колеса – Семен был его выше, да и в плечах пошире.
– Ч-черт, как Вам это удалось? – изумленно пробормотал Семен, поднимаясь с обледеневшего газона, на котором они оба сейчас валялись.
– Представления не имею, – ответствовал шустрый интеллигент, также принимая вертикальную позицию. – Ну-ка, молодой человек, подайте мне руку, если Вам не трудно, конечно. Старость не радость, знаете ли...

Естественно, Семен ему руку подал.
– Янек, – представился спаситель. – А тебя я знаю, ты в переходе играешь, недалеко от Пединститута.
– Я пою, – угрюмо возразил Семен, несколько удивленный тем, что его гитарные импровизации способны кого-то заинтересовать больше, чем вокальные данные.
– И это тоже, – немедленно согласился интеллигент. – Я хотел бы сделать тебе одно предложение, но не знаю, согласишься ли ты на это. Давай зайдем вон в то кафе и поговорим. Если у тебя найдется несколько рублей заплатить за чашечку кофе.
– Найдется, – отвечал Семен.
Неужели вот она – искомая работа, его шанс в «большое искусство»?

Часть III
БАЛ-МАСКАРАД
7.
Марина и балы

– Пришла? – спросила пожилая дама Марину, чуть только та открыла дверь квартиры и переступила порог.
– Да. Извините за нахальство.
– Ничего-ничего, разувайся и проходи. Сейчас посмотрим, что там у нас осталось.
Осталось, по мнению Марины, не так уж много. Все самое яркое и стильное старая дама уже отдала кому-то.
«Жаль, нельзя у Нельки назад халатик забрать, – подумала Марина опустошенно.
– Здесь лежит как раз то, что знаменует собой ту эпоху, – сказала дама, правильно поняв ее уныние. – Например, вот эти брюки-клеш с манжетами. Взгляни: они темно-синие, в тонкую, едва заметную вблизи полосочку. Под ними хорошо смотрелись туфли на платформах. Примерь.

Марина примерила.
– М-да, слегка коротковаты… Ничего, этой беде можно помочь. Разогнем манжеты и отпарим. Вот тебе иголка, поехали.
Манжеты, действительно, разогнуть было легко, правда, набившийся туда уличный мусор слегка портил впечатление, однако старая дама весьма ловко прошлась по проблемным мечтам щеткой, затем вытащила гладильную доску, и через смоченную марлю прогладила складки внизу брючин утюгом. Эффект ее устроил.

– Цвет отличается совсем немного, и так даже интереснее… Постирай дома, прогладь еще раз (не забудь про стрелки, они были в моде очень долго, и с ними брюки лучше «стояли»… Теперь примерь-ка вот эти туфли – надеюсь, они тебе будут впору. Платформа у них не слишком большая, но ты дома по комнате все же походи, разомнись. Ну и надо кожу слегка размягчить, чтобы лучше сидела и не натирала. Полазишь в Интернете, поищешь способы.
Марина послушно примерила, покивала головой, походила. Туфли действительно были ее размера – тут дама угадала.
– Так, а теперь подберем верх… Оп! – вот эта маечка будет самое то! – и хозяйка гардероба ловко извлекла из кучи тряпья вязаный в широкую поперечную полоску топик с довольно глубоким вырезом спереди, действительно напоминавший майку. Вязка была трехцветной, в три широкие полоски спереди и желто-коричневая сзади.

– Эту маечку моя мама связала специально для меня. Пряжа называется «ирис» – очень прочная, и цвета яркие. Тогда это был последний писк моды. Как эффектно я в ней выглядела - у-у-у! А теперь ты выглядишь не хуже… Осталось только прическу тебе подобрать и макияж сделать… Где у меня пакет с термобигудями? Ах вот он! Сейчас положу в кастрюльку, поставлю на огонь и подождем, пока вода вскипит… Ты как хочешь выглядеть: утонченно-скромно, или свободно-романтично?
– Романтично, конечно, – отвечала Марина, слегка покраснев.
– Тогда накручивать будем наружу. Садись перед зеркалом, смотри и запоминай…

Когда волосы были накручены на горячие бигуди, хозяйка квартиры разложила на столике перед зеркалом косметический набор и принялась раскрашивать глаза своей протеже, комментируя вслух то, что она делала.
– Перламутровая помада тебе не пойдет, лучше используем блеск для губ. Так, немного наложим на скулы, разотрем, чтобы получился естественный румянец… немного контурного карандаша на губы – и теперь блеск… Отлично!

В общем, когда бигуди были раскручены, и волосы расчесаны, Марина едва себя узнала. Из трюмо на нее смотрела свободная, дерзкая особа, с голубыми глазами, роскошной шевелюрой и красивыми, вовсе не казавшимися перетруженными, руками.
– Погоди-ка, сказала внезапно дама, ставя на трюмо шкатулку с бижутерией. – Мы забыли последний штрих – кулон. На шее что-то должно болтаться, желательно на цепочке. Вот эта сова, например… И сережки заменить надо. Тогда в моде были капельки, их и оденем…
Действительно, так было еще эффектнее.

– А теперь снимай все это, складывай в свой рюкзак и шуруй в свою шарагу… Пардон, в свое общежитие. Бигуди бери тоже, я тебе их уже приготовила, а вот косметику купи свою – нынче она продается свободно. Иди, иди, а то на трамвай опоздаешь…
– Глафира Львовна, – произнесла Марина уже в дверях. – Моя соседка по комнате ищет сапоги чулки в комплект к своему прикиду. Я могу ей дать ваш адрес?
– Чего она у меня забыла, что я обязана с ней общаться? – фыркнула дама. – бери-ка сразу и неси, если ты такая добрая. Бери, бери, пока я не передумала…
В общежитие Марина влетела как на крыльях. К новогоднему балу она была, считай, готова. И Нельке помогла.

Ах какой это был упоительный бал! Еще по дороге на факультет Марина решила, что она возьмет реванш за все годы, когда она боялась лишний раз пошевельнуться и тушевалась, стыдясь своего вида.
«Я хочу, чтобы меня заметили… Хочу, чтобы ко мне подошел симпатичный парень, который весь вечер танцевал бы только со мной одной… хочу стоять на сцене и ловить восхищенные взгляды… плевать на все – сегодня я буду смелой и…»
Никакого «и» Марина так и не придумала. Да оно и не понадобилась. Ее просто не узнавали.

Впрочем, и актовый зал казался сегодня другим. Там не было ничего из современного пластикового декора – сплошь креповая бумага и белый блестящий металл. Даже гирлянды и серпантин. На оконных стеклах были наклеены огромные белые снежинки, вырезанные из белой офисной бумаги, с гирлянд и потолка свешивались фонарики без свечек, и елка в центре была увешана стеклянными и плоскими картонными игрушками из папье-маше.
«Откуда они их столько набрали? – ахнула про себя Марина. – Такое сейчас не продается…»
Долго раздумывать на эту меркантильную тему ей, впрочем, не позволили. Залп хлопушки – и ее обсыпало бумажное конфетти, и в воздух полетела еще одна серпантинная ленточка. Так встречали каждого, кто входил в зал и был в костюме. Марина была, поэтому все взоры немедленно устремились к ней. Марина едва не стушевалась, но затем вспомнила свое намерение быть сегодня новой и смелой.

Заранее отрепетированной походкой она прошла к свободному месту и села, откинувшись на спинку стула. Опять же заранее отрепетированным небрежным взглядом, она окинула зал, и… и сердце ее нехорошо сжалось. Конечно же, бледно-сиреневое чудесно сшитое кримпленовой платье здесь было, и даже не одно. То есть цвета были разные и разных оттенков, и подолы у них были разной длины, но сидели они на девчонках просто отменно.
Да и Нелькин наряд выглядел куда выигрышнее Марининого – что там говорить, Нелька была просто не отразима сегодня! Короткий вельветовый халатик с вельветовым же поясом, завязанным сзади бантом, стрижка «гаврош» с торчащими небрежно темно-каштановыми прядями и длинные наклеенные ресницы делали ее похожей на кого-то из кумиров тех самых 70-х лет. Заграничных кумиров, между прочим. Точнее, Нелька была похожа на какую-то французскую кинозвезду. Каждое ее движение было исполнено своеобразной хрупкой грации – короче, единственным недостатком ее, как, впрочем, и Марины, была бедность, о которой все на факультете знали.

«Что это я? – подумала Марина удивленно. – Неужели я снова завидую? Такой же нищете, что и ты сама? Ты же пришла сюда, чтобы веселиться, вот и веселись. Улыбку на лицо – и вперед.»
– Сегодня у нас в гостях настоящий рок-ансамбль конца 70-х. Встречайте – «Мы из глубинки». Недавно легендарная группа вернулась из Америки, где она с успехом гастролировала много лет.
На сцену вышли четверо мужчин более чем зрелого возраста, одетые в расклешенные джинсы, приталенные рубашки и замшевые жилетки с бахромой.
– Все участники этого ансамбля когда-то учились в нашем учебном заведении, и умеют играть, как вы скоро убедитесь, не только рок… А вот и еще один наш гость – Семен-казак, профессиональный музыкант…

Появился парень немногим старше Марины – по крайней мере ей так показалось, в черных брюках-колоколах, подпоясанных широким ремнем с грубой металлической пряжкой, в приталенной шелковой рубашке и широкой узорной повязкой на голове. Волосы у парня были длинные – чуть ли не до плеч, а через одно из этих самых плеч висела гитара, отделанная перламутром и крупными стразами. Слегка поклонившись публике, парень посмотрел в сторону Марины, и объявил:
– Прошу внимания, дворовая песня, которая сейчас прозвучит, была написано за четверть века до выхода на экраны фильма «Титаник». Автор неизвестен. Исполняется вживую, без фонограммы.
И, изобразив на гитаре пару аккордов, артист затянул:
«Если придется когда-нибудь
Мне в океане тонуть,
я на твою фотографию
не позабуду взглянуть…»

Все время, пока он пел, он косил глазами в сторону Марины, так что ей было даже неловко от такого повышенного внимания. Неловко – но как же приятно! Она даже пожалела, когда песня быстро закончилась.
– Думаешь, у нас нет тебе ответки? – спросил между тем один из членов рок-группы после того, как стихли аплодисменты. – Сбацаем, френды? – повернул голову он к своим.

– Почему бы не сбацать? Мы тоже знаем дворовые песни, и тоже неизвестных авторов – отвечал бородач, сидевший за ударниками. – жарь, Янек!
Один из гитаристов важно надел на лицо маску, долженствующую изображать голову человеческого скелета, взял тонкими худыми пальцами микрофон и запел эдаким хулиганским, слегка надтреснутым тоном:
«На могиле старый череп чинно гнил,
Клюкву алую в болоте он любил.
Говорил он клюкве нежные слова:
«Ты приходи в могилу, ты любовь моя!»

И все это пренагло уставившись в лицо Нельке, которая неведомо как очутилась прямехонько рядом со сценой.
«Ты приходи в могилу, погнием вдвоем,
Ты приходи в могилу, песню там споем!
Ты приходи в могилу, будем чинно гнить,
И тебя лишь, клюква, буду я любить!»

Семен-музыкант подал Нельке руку, и через мгновение втащил ее на возвышение. Ее каштановые волосы под светом софитов буквально полыхнули малиновым отблеском, и, выхватив у «Янека» микрофон, Нелька запела, озорно поводя ресницами:
«Отвечает ему клюква: «Как не так!
Ты давно уж старый и к тому ж дурак.
Чем с тобою на могиле чинно гнить
Лучше в баре с чуваками водку пить!»

Марина слушала ее, едва не раскрыв рот от удивления. Так вот для чего Нельке нужны были сапоги-чулки на платформе! Платформу она, кстати, выкрасила лаком для ногтей в красный цвет, и это было особенно эффектно.
Хлопали им от души.
– Ну как? – просила Нелька, подойдя к Марине.
– На уровне. Ты давно их знаешь? – ответила та.
– Откуда? Они же только что приехали, разве ты не слышала? Я знаю Семена, он в переходе играет. Разве ты его не узнала?
– Я там не хожу.
– А я часто. Он поет такие песни, которые больше нигде не услышишь. И на гитаре играет просто отпадно. Ну, мы и разговорились однажды. Третьего дня он спросил меня, не могла бы ли я им подыграть во время концерта. Я ответила, что я и петь умею. Ну, вот как-то так.

Забавный номер совершенно разрядил обстановку. Иронические ухмылки на лицах молодежи сменились улыбками праздничного настроения: народ понял, что играют действительно профессионалы, которые понимают свое место и умеют шутить. Объявили медленный танец, и Нелька кому-то кивнув, исчезла.
Снова заиграла музыка, и – о чудо – от группы парней, стоявших возле окна, отделился один и направился прямехонько в сторону, где сидела Марина. Сердце ее на секунду замерло и застучало в усиленном режиме.
«Неужели это ко мне?» – подумала она. Голова у нее слегка закружилась и она даже не смогла толком рассмотреть того, кто к ней приближался с медленной стремительностью.
– Девушка, можно вас пригласить? – услышала она.

Марина молча встала и протянула руку. Это не был первый танец в ее жизни, но до этого она всегда ощущала себя одной из тех, кого подбирают в остаточном режиме. А этот паренек был симпатичен и явно делал выбор. Танцевал он, кстати, весьма неплохо – двигаться с ним в такт музыке было легко. И было совершенно неважно, что роста он был невысокого, и что ей всегда нравились парни выше ее минимум сантиметров на десять.
– Ты на каком курсе? – спросила она.
– На втором. А ты?
– Этот год для меня последний, весной у нас распределение. Так что я для тебя старовата.
– Никогда бы не подумал! Я бы дал тебе не больше шестнадцати… Меня зовут Кирилл. А тебя?

Весь этот вечер он почти не отходил от Марины. Они участвовали почти во всех конкурсах. Марина выиграла кучу призов (Нелька в два раза больше, но Марину это отчего-то нисколько не задело). Ей было по-настоящему весело, и хотя далеко не все в зале были в костюмах 70-х, но ей было и на это глубоко наплевать. Она даже почти забыла о том, что хотела блеснуть, а блестеть упорно не получалось. Кстати, играла приглашенная группа очень даже хорошо, как-то ненадоедливо, и репертуар у них был интересный – сплошь хиты, в которые иногда для передыху (не все же танцевать) были вставлены незнакомые композиции, очевидно, собственного сочинения. В слова, Марина, правда, не вслушивалась, но музыка была тревожной, будоражила и куда-то звала.

Наконец вечер стал неотвратимо приближаться к концу, и объявили парад костюмов. Марина со своим кавалером тоже вышли в образовавшийся круг. Как защиту костюмов объявили шейк. Марина уже знала, что шейком в 70-е называли быстрый танец полусвободного стиля, ну и выдала «на-гора» все, что ей показала бывшая хозяйка ее гардероба. Паренек тоже маху не дал – коленцам, которые он выделывал, мог позавидовать любой акробат. Коронным его номером стало изогнуться в танце дугой и затем выпрямиться, чуть не касаясь волосами пола.

Музыка кончилась.
– Янек, снова твой выход, – объявил тот парень с повязкой на голове, которого Нелька назвала Семеном.
Соло-гитарист вышел вперед, и наконец Марина его рассмотрела. Это был очень худой интеллигентного вида человек, с острым взглядом живых внимательных глаз, гладко выбритый, но зато с волосами примерно такой же длины как у Семена.
– Победители – девушка в полосатой майке с совой и ее парень. Просим их подняться сюда, на сцену… – торжественно произнес он.

Марина завертела головой в поисках кого-нибудь в полосатой майке, но никого подходящего не заметила.
– Это нас, – засмеялся ее кавалер и, взяв за руку, потащил к ступенькам для подъема на то, что в актовом зале пединститута называлось подиумом. Она стеснялась, и ей было неловко, что на нее все смотрят, но дурацкая улыбка растягивала ее губы, и яркий свет с аплодисментами заставляли сердце сначала куда-то ухать, а затем взлетать..
– Мы дарим им на память о нашей встрече небольшой сувенир – диск с нашими записями … – говорил между тем этот самый гитарист Янек.

И снова зазвучали аплодисменты, и снова у Марины все внутри замерло на пару мгновений.
Дальнейшее окончание вечера прошло для нее как в тумане. Хотя произошло там еще много всего значительного.
Во-первых, их с пареньком Кириллом назвали лучшей парой новогоднего бала,
Во-вторых, королевой ожидаемо выбрали не ее, а одно из кримпленовых платьев, точнее племянницу ректора, которая была в такое платье упакована.
Ну и в третьих, третье место, то есть место второй вице-мисс, досталось Нельке. Голосование было тайным, так что все было по-честному.

И еще: их с Нелькой провожали пешком до общежития сразу три кавалера: один – ее, Марину, и целых два – Нельку.
На прощание Кирилл даже предложил ей обменяться с ним телефонами – точнее, телефонными номерами, конечно. В общем, все было почти как в сказке.
«Какая я дура, – подумала Марина, засыпая. – Как я могла лишать себя всего этого столько лет? Не аплодисментов, не сцены – а доброжелательных улыбок, приятных слов, маленьких побед? Чего я так боялась?»

8.
Призрак Ласточки

Из всей старой четверки Янек, наверное, был больше остальных рад неожиданно открывшейся возможности вновь взяться за гитару. После того, как их группа распалась, он не проводил по струнам рукой уже никогда. То, что Ласточка сдалась на уговоры «предков» и одним махом разорвала с ним всякие отношения, его подкосило настолько, что он даже стихи долго не мог сочинять – в нем словно угас тот нерв, который придавал смысл всему его творчеству. Да что там творчеству – Янек потерял тогда самый смысл жизни.
Первое время он рвался ей дозвониться, даже подкарауливал возле Медина, ожидая, что она выйдет и пройдет, а он с ней столкнется как бы нечаянно, и у них снова все закрутится, пусть даже она и не будет петь в их группе. И для него было совершенно неважно, что собственные занятия в своем институте на своем факультете он пропускает – помириться с любимой казалось ему тогда важнее всего.

Сказали бы ему, что ради этого он должен поплавать наперегонки с акулами или залезть в клетку ко льву – он бы полез, не особенно раздумывая.
Но в клетку со львами его не приглашали, а акулы в наших водоемах не водились, так что обошлось без этого. Кстати, часть плана Янеку удалась – то есть с Ласточкой он сталкивался несколько раз, но она смотрела на него при этом столь равнодушным взглядом, что было абсолютно ясно: ее чувства к нему умерли, и надежд на воскрешение нет.
Вскоре она вышла замуж за какого-то аспиранта из перспективных, а после окончания мединститута уехала с мужем на стажировку то ли в Канаду, то ли в Германию – Янек не особо интересовался. Не все ли было равно? Сам он после ее отъезда сумел взять себя в руки, и принялся делать карьеру. Он учился на историко-философском, и вскоре открыл в себе талант психолога.

Это обозначало, что в любой анкете Янек мог заполнить графы так, чтобы продемонстрировать тестировщикам любой тип личности. Получалось это у него без труда – обладая аналитическим складом ума, он быстро просек схему, какой ответ в какую «лузу» попадает, и в дальнейшем точно знал, как надо отвечать, чтобы составить о себе нужное впечатление. Его талант не остался не замеченным, и очень скоро ему стали платить за то чтобы он помогал делать «адресную» рекламу – то бишь такую рекламу, которая била точно в цель и была направлена на определенный сектор потенциальных покупателей.

Еще на пятом курсе он женился – девушка была с квартирой и с влиятельной родней. Но брак долго не продержался – сгоревшее сердце Янека не позволило ему отнестись снисходительно к попыткам супруги направлять его усилия туда, куда ей хотелось бы. Стоило ей заикнуться пару раз о том, сколь многим Янек был ей обязан, как он подал на развод и вновь стал свободен как ветер. От этого брака у него остался сын, с которым Янек практически не общался ни до, ни после – даже желания не возникало.

Второй его брак был удачнее – к тому моменту Янек был уже признанным имиджмейкером, и кое-чему научился в отношениях со «слабым полом». Это обозначало, что он всегда знал, что нужно сказать супруге, чтобы минимизировать скандалы или получить от нее нужный результат. Но наконец ему это надоело. А потом в его работе имиджмейкера случился серьезный кризис, но вместо того, чтобы поддержать мужа, его супруга поддержала тех, против кого Янек не то чтобы выступил, но с чем был категорически не согласен.
И он ушел – ушел в полную неизвестность, ушел в скитания. Он выписался из квартиры и превратился в бомжа. И покатился под гору – вниз, вниз и вниз. Войдя в круг таких же как он сам бродяг, людей без постоянной работы и жилья, без семьи и без будущего.

Так что появление Михайла со Стасом оказалось как раз вовремя, чтобы позволить Янеку оттолкнуться от дна и вынырнуть на поверхность, чтобы глотнуть пару глотков свежего воздуха.
Когда начались репетиции, Янек просто ожил, но вместе с тем он прекрасно понимал, что для успеха у публики одного профессионализма двух товарищей по ансамблю не хватит, не говоря уж о том, что даже 30-то лет тому назад их слава не выходила за пределы города N и области. Ну да, они ездили по фестивалям, но там всегда была такая толпа, то есть столько самых разных групп, что ничем особенным там выделиться на фоне остальных ансамблей или отдельных исполнителей им не удалось ни разу.

Это все обозначало, что найти новый свежий голос было необходимо во что бы то ни стало. Янек немало времени потратил на поиски. Но, как он и ожидал, все, кто согласился бы с ними бесплатно спеть, были из начинающих, то есть готовых вообще на все. К сожалению, эта готовность «на все» не способна была заменить талант, то самое «ангел поцеловал к темечко». Тех кто чисто берет нотки и попадает в ритм было полно, но их пение не трогало абсолютно – все они были легко заменимы любым другим.
То есть уболтать ради одного концерта можно было многих, особенно из студентов и особенно если слегка подольстить, но взлететь – ни с одним. А выгонять потом человека, которого обнадежил – это Янеку казалось неэтичным. И он не решался ни к кому подойти и заговорить. А между тем урочная дата приближалась, и необходимо было принимать решение.

Он снова завидовал Гене-Крокодилу – вот кто вообще ни о чем не переживал! Генка добросовестно отыгрывал на репетициях, но голова его явно была занята чем-то своим, одному ему известным. Для бизнесмена это было, разумеется естественно, а если бизнесмен был еще и изобретателем, то естественно вдвойне. Поэтому Янек его своей проблемой не грузил, и даже наоборот, охотно выслушивал все, что Генка на него обрушивал, надеясь, что в процессе всего вороха Крокодиловых идей у него проклюнется некая мысля, позволяющая сделать нужный выбор.

– Чего ты переживаешь? – спросил его, наконец, Генка, заметив его уныние – как оказалось, он прекрасно понимал, отчего Янек вторую неделю озабочен сверх меры. – Неужели ты всерьез надеешься, что нас заметят серьезные люди? Вот увидишь, ностальгия у Михайла со Стасом пройдет, они уберутся назад в США – и на этом все закончится. А мы с тобой останемся при своих. То есть я при своей автомастерской, а ты при своей газете.
– Я тоже так думаю, но как же мне того не хочется!
– Не парься. Лучше помоги мне испытать мой костюмчик.
– То самый, над которым ты работал? С проводами и ускорителями? Неужели довел до ума?
– Вот именно что тот самый. И довел. Я его уже одевал, теперь надо чтобы кто-то другой опробовал. Для чистоты эксперимента.

И Генка достал с одной из многочисленных полок гаража чемоданчик, из которого извлек синий спортивный костюм.
– Утепленный! – сказал он с гордостью. – Зима, она и с ускорителем зима. Давай, влезай в трико. Ты не намного меня ниже, и брюки внизу на манжетах, поэтому свисать ничего не будет, не бойся.
– Я и не боюсь, – поморщился Янек. – А если ничего не получится?
– Тоже не парься. Походишь несколько деньков в теплом трико. Я бы отдал его тебе насовсем, но у меня он работал, и надо будет посмотреть, почему на тебе получается сбой.

Янек облачался в обнову без всякого желания. Идея три дня ходить обвешенным проводами вовсе не казалась ему интересной, но обидеть друга отказом он не мог. Однако трико действительно оказалось теплым, и, мало того – надев его, Янек словно помолодел. Он снова двигался легко и свободно, и голова работала четче, и слух обострился.
Чувство легкости и бодрости сохранялось у Янека целый день, и после работы он впервые за долгие-долгие годы решил прогуляться по городу, то есть пойти в свое логово не на прямую, а сделать небольшой крюк, благо погода стояла теплая. И вот тут–то он постиг, что удача действительно способна спускаться с небес к тем, кто ее упорно ищет – на подходе к знакомому Янеку по прошлой жизни подземному переходу до него донеслись звуки гитарных переборов, а затем голос певца – бархатный, проникновенный и оригинального тембра.

Как можно быстрее Янек преодолел дистанцию между той точкой, где он в тот момент находился, и переходом, боясь, что волшебство исчезнет, то есть первое впечатление окажется обманчивым. Впечатление не исчезло – наоборот, чувство сопричастности к чему-то нетривиальному усилилось. Перед Янеком стояло то, что он искал – воистину талантливый исполнитель. И внешность у парня была выигрышная – в меру худощавый, благородные черты молодого лица, скупые, но выразительные движения… Оставалось только убедить вот этого, зарабатывающего себе на хлеб собственным искусством и уже повидавшего виды человека поработать бесплатно – и все было бы в ажуре…

Парень затянул другую песню, на этот раз повеселее, причем совершенно для Янека незнакомую. То есть и репертуар у этого певца имелся самобытный, неистасканный… Янек прошелся мимо музыканта, чтобы послушать пение с разных дистанций, поднялся наверх, постоял возле перил над переходом. Да, это было именно то, что им было нужно! Оставалось отследить, где этот самородок проживал, и придумать, чем бы его заманить абсолютно беспроигрышным, чтобы парня зацепило и не отпустило. Но пока ничего дельного Янеку в голову не приходило.
Между тем музыка внизу смолкла окончательно. Спустя еще 5 минут на ступеньках лестницы, ведущей из перехода наверх, показалась фигура с гитарой в чехле за спиной и черной мохнатой собакой, неспешно бегущей рядышком. И музыкант, и его собака без сомнения направлялись к трамвайной остановке. И Янек решительно последовал за обоими…

Всю ночь он ворочался с боку на бок, прорабатывая нюансы грядущего разговора с обнаруженным кандидатом, а с утра отправился к дому, где тот проживал. Он надеялся перехватить, когда тот выйдет на улицу, чтобы поговорить свободно и на просторе. К огорчению Янека, погода была не ахти – то есть вообще гололед, и он едва не прозевал появление того, кого терпеливо ждал целых два часа, сидя на лавочке у соседнего подъезда.
Да что там «едва не» – именно что зевнул, то есть парня пришлось догонять. И вот тут-то произошло то, из-за чего Янек просто благословил Генку-Крокодила, навязавшего ему для испытания чудо-костюм. Потому что самородок, которого он так искал, это самое чудо природы едва не исчезло с лица земли прямо на его, Янековых, глазах! И причиной было банальнейшее дорожно-транспортное происшествие.

Почему парень вздумал переходит дорогу в неположенном месте – сие навсегда осталось для Янека покрыто мраком. Правда, дорога в тот день была почти пустынна, и казалось бы, можно было смело двигаться следом за будущим кандидатом на Олимп… Если бы не одно «но» – из бокового проулка на главную дорогу неожиданно вырулил грузовик, и по всему можно было догадаться, что парень этого грузовика вообще не только не учел, но даже и не видел, потому что он даже не пытался ускориться, чтобы избежать столкновения.

Парень резал себе напрямую, между тем как грузовик с каждой секундой сокращал расстояние между собой и неосторожным пешеходом на 8 метров. Позабыв о собственной безопасности, Янек кинулся спасать свое сокровище. Вероятность успеть была ничтожной, но разве Янека в тот миг могло хоть что-то остановить? И совершенно неважно, что надеяться он мог разве что на чудо – важно, что чудо произошло, и непонятно каким образом он не только выбил парня из-под самого колеса на газон обочины, но и сам ухитрился приземлиться рядом. Словно какая-то неведомая сила перенесла их обоих из рокового места через бордюр дорожного полотна.

– Ч-черт, как Вам это удалось? – изумленно пробормотал «самородок», бестолково вертя головой, словно пытаясь понять, в состоянии ли он ей шевелить.
– Представления не имею, – ответствовал Янек, принимая вертикальную позицию. – Ну-ка, молодой человек, подайте мне руку, если Вам не трудно, конечно.
И как ни парадоксально это могло прозвучать, но в голове у него что-то щелкнуло: если парень сейчас подаст ему руку, то и договориться с ним удастся. Руку парень подал.
– Я знаю тебя, ты в переходе играешь, – продолжил Янек диалог, когда они оба встали и принялись отряхиваться.
– Я пою, – угрюмо возразил «самородок».

И Янек с облегчением понял: они договорятся. Суперкостюм он тем же вечером возвратил Крокодилу.
– Ну как? – поинтересовался изобретатель необычного облачения. – Впечатляет?
–Угу.
– А то! Ведь функционирует, эге-ж?
– Очень даже. Дал бы поносить подольше, а то поманил – и отбираешь.
– Нельзя. Я еще не довел его до полного шик-блеска. Эффект пока временный и нестабильный. Как доведу – сделаю по комплекту для каждого из нас.

Эх, даже без суперкостюма такого половодья ощущений, как на том новогоднем балу в до боли знакомом актовом зале Пединститута Янек не испытывал уже давно. Организаторы мероприятия постарались выжать из себя все, что могли – даже в смысле интерьера. Похоже было, что они опустошили все антресоли и кладовки сотрудников, чей возраст перевалил за пятьдесят. Кое-какие несоответствия, конечно же, имелись, вроде светодиодных фонариков на гирляндах, но это были мелочи, как и пышная разноцветная мишура на головах и шеях присутствовавшей в зале публики.

Но главным был, разумеется, не интерьер – главным было то, что они справились. Им удалось расшевелить публику, то есть никто не скучал. Ну, или почти никто. То есть Янек вполне честно мог после концерта дать в своей газете восторженный отзыв о возвращении из Америки старой группы в обновленном составе.
И все было бы даже прекрасно, если бы на том балу Янек не вспоминал Ласточку – однако он, разумеется, не вспомнить ее не смог! Костюмированный бал сыграл с ним злую шутку – Янека снова «накрыло». После второго номера он глянул в зал – и едва не схватился за сердце. Прямо напротив сцены, облокотясь на спинку стула, стояла Она – в той самой простенькой маечке из «ириса» и совой на цепочке, висевшей в виде кулона, которые так ей шли и так выделяли ее из всех ее подруг, облаченных в дорогой кримплен и бархат с люрексом.

И прическа была ее любимая, Ласточкина, и цвет волос совпадал. Янек мог бы поклясться даже насчет сережек-капелек в ушах – он их угадывал даже не видя.
Янек понимал, что это безумие, что это не может быть она, потому что такое невозможно. Потому что никакое чудо не могло бы законсервировать одного-единственного человека в облике, который тот имел 30 лет тому назад. Что как бы хорошо его любимая ни сохранилась, однако напяливать на себя маечку с голыми руками она бы все же не стала, потому как имела вкус и понимание того, как бы это смотрелось на фоне пятидесятилетней кожи. То есть что даже будь Ласточка действительно здесь, но облачилась бы она более соответствующе здравому смыслу, чтобы не выставлять себя на посмешище, как это делают некоторые молодящиеся старухи.

И Янек внимательно осматривал толпу, когда была не его очередь петь, но никого похожего на тот образ, который он пытался сконструировать, в зале явно не было. Мало того, взор его неизменно возвращался к девушке, что напоминала ему о его молодости и утраченных иллюзиях.
Разумеется, чем больше он всматривался в эту девушку, тем больше уверялся, что никакой ошибки не было, что приковавшие его внимание фигура, волосы и прикид несомненно принадлежали уже вот этому поколению, то есть совершенно иной особе. И что взволновала его только пустая оболочка без содержания, потому что его время навсегда кануло в Лету и уже не вернется никогда, как он ни пыжься… Но сердце верить в это упрямо не желало.

Девочку уже кто-то приглашал на танец… и слезы сами собой навернулись Янеку на глаза, и голос предательски дрогнул, так что он едва не «запорол» дуэт со Стасом… Он справился с собой, конечно, но целый вечер не сводил глаз с той девушки и играл только для нее.
– Ты сегодня был в ударе, – сказал ему Стас после концерта. – Ты пел так, что даже меня мороз по коже пробирал.
– Это из-за нее, из-за Ласточки, – отвечал Янек хмуро. Он уже пришел в себя и вполне адекватно воспринимал окружающий мир, несмотря на количество залитого внутрь алкоголя. – Разве ты ее не заметил?

– Девочку, что отпадно ломала шейк под «One Way Ticket»? Конечно же заметил. Но она ведь не Ласточка, и даже почти наверняка не ее дочь. Ты же отлично помнишь, что их семья – это потомственные врачи, и что у них «шаг вправо, шаг влево – считается побег».
– А прикид?
– Купила на барахолке или у кого-то из знакомых взяла.
– А вдруг?
– Я мог бы пробить, но если даже и так, то что это тебе даст? – сказал Крокодил.
– Я смогу узнать у нее, где наша Ласточка, и что с ней.

– Ты уверен, что она придет в восторг, если тебя встретит? – сказал Михайло, сообщая тем самым, что он тоже не пропустил мимо сознания маечку из «ириса» и сову на цепочке. – Помнишь ее мать? Хочешь свою Ласточку такой же увидеть?
Янек помнил: толстая, напористая докторица со всеми признаками завотделения на лице и в манерах, та подавляла всех и всё властностью и категоричностью… Да что там, она пёрла на них четверых как танк! Нет, такую Ласточку он уж точно встретить не хотел бы!
– Вот и храни свою любимую в сердце такой, какой ты ее запомнил. Это мой тебе самый дружеский совет.

– Угу, – завершил дискуссию Стас. – А еще подойди к зеркалу и спроси себя: хотел бы ты, чтобы она узнала, кем ты стал? Бывших любимых хорошо искать, когда им есть чего предложить взамен потерянных лет, когда ты «наверху» и есть чем похвастать. А выжимать сочувствие жалким видом… Не знаю, но я на такое ни за что бы не решился!

9.
Снова Семен

Да, садясь со своим новым знакомым за столиком с чашечкой кофе, Семен надеялся на многое. Оказалось однако, что до «большого искусства» и тем более работы, ему было по-прежнему далеко. Пожилой интеллигент по имени Янек предлагал ему всего лишь бесплатно поиграть с их группой на новогоднем бале-маскараде, который должен был происходить через неделю в актовом зале Педагогического института.
– И что мне это даст? – угрюмо поинтересовался Семен.
– Ну, хотя бы нужные тебе знакомства, – ответствовал важно этот самый Янек.

– Шутите? – засмеялся Семен. – Знакомств у меня и без того хватает. Я что-нибудь серьезное ищу. Я хочу выступать на сцене!
– Вот и выступишь, – отвечал Янек с нажимом в голосе. – На сцене. Перед незнакомыми зрителями, в составе самой настоящей рок-группы. «Мы из глубинки» – слыхал о такой?
– Ни разу не доводилось. Я, наверное, тогда еще и не родился, когда вы гремели.

Слово «гремели» он произнес с иронией, но его новый знакомый этой иронии словно и не заметил.
– Ну, родиться-то ты, может, и родился, но слушать точно нас не слышал. Мы распались лет тридцать как тому назад и уйму лет не выступали. А одно время гремели, да. Нас всюду приглашали, и мы даже сольный альбом успели выпустить. «Мы из глубинки» – это имя, учти, и нас кое-кто еще помнит. Если мы удачно выступим, то будет шанс подняться заново. И ты вместе с нами взлетишь.

– Ну, если вы такие крутые, зачем вам нужен я?
– У нас солистки нет. Нужен молодой сильный голос. Я тебя слышал – ты подойдешь.
– Но у меня свой репертуар, и я хочу исполнять свое.
– Мы тоже этого хотим, только видишь ли, не всегда получается так, как нам охота. Иногда приходится идти навстречу заказчику. Вечер будет в стиле «ретро», то есть 70-х, и предстоит играть и петь модную музыку тех лет.
– Тогда какой мне в том смысл?

– Сможешь вставить пару собственных, заодно посмотришь, как их воспримет публика, и как она будет принимать тебя. Стоит ли тебе вообще лезть на сцену, то есть каковы твои шансы в шоу-бизнесе на успех.
– А вы, значит, собираетесь петь из чистой благотворительности?
– Чудак ты! Прежде чем снова собирать залы, надо чтобы нас вспомнили. Мы ведь тоже намереваемся вставить пару-тройку собственных синглов… Ну как, придешь завтра на репетицию?
Семен подумал. Играть бесплатно целый вечер… Однако если группа и впрямь была когда-то известной, то смысл присоединиться был. Ну и в конце-концов, странный интеллигент спас сегодня его шкуру, которая могла нехило пострадать от соприкосновения с колесами ехавшего на него грузовика…
– Согласен, – твердо сказал он. – Куда приезжать?

Собственно говоря, соглашаясь участвовать в бесплатном концерте вместе с неизвестной ему группой стариков, Семен ни на что особенно не надеялся. Надежду он уже потерял, и после новогодних праздников, то есть с середины января, он намеревался снова заняться поисками «настоящей» работы. Но один из этой давно забытой группы рисковал своей жизнью, спасая жизнь Семена, и тварью неблагодарной ощущать себя ему не хотелось. Вот он и решил сделать все от него зависящее, чтобы не ударить в грязь лицом.

Однако неожиданно оказалось, что пригласили его не блеснуть его дарованием, а попытаться реально вписаться в уже существующий коллектив. Михайло и Стас действительно были профессионалами, и то, как Михайло играл на ударниках – это было нечто. Он их просто ощущал – каждый барабан и каждую тарелочку, и под его руками они словно оживали.
Стас же умел играть на любой из гитар – от бас- до соло-, а его ритм-гитара была электроакустической, то есть при необходимости звук с нее мог идти непосредственно на усилитель. Играл он на ней ничуть не хуже, чем Семен на своей, и это несколько поубавило ему спеси. Да и музыку Стас также умел сочинять – у группы действительно имелся собственный репертуар, Янек и тут не соврал.

Так что репетиции были вполне серьезными. Семену пришлось выучить с десяток новых текстов популярных в 70-е песен, но к счастью для него, на русском языке – английские Стас с Михайлом полностью взяли на себя.
Два номера Семен сразу же выговорил отдельно-личных – то есть чтобы исполнить свои собственные композиции, и пару песен согласился спеть из тех, что когда-то сочинила эта рок-группа – опять же, музыканты предложили ему самому выбрать то, что ложится на его голос.

Репетиции проходили по вечерам, в гараже у бас-гитариста со странным мультяшным именем Гена-Крокодил. Днем Семен по-прежнему играл в переходе, потому что кушать что-то надо было ежедневно, и Люка тоже кормить требовалось. Но появлялся он там позднее, чем обычно, и позднее выходил из дома – требовалось отсыпаться и отдыхать, чтобы не свалиться с ног как раз накануне концерта. И питаться также как положено, чтобы голос не звучал как ария голодного из оперы «Дай пожрать».

Кстати, репетировали его новые знакомые и будущие компаньоны не только музыку и пение – они отрабатывали также мизансцены, о чем Семен раньше не имел понятия, то есть прежде всего конферанс, и вообще порядок следования одного номера за другим. Мало того, для того, чтобы все прошло гладко, Стас не поленился несколько раз побывать на месте их будущего выступления и заранее, то есть за три дня до концерта принес точный сценарий всего вечера и размеры сцены. И они разметили, кто где из них будет стоять, как двигаться и что конкретно говорить.
– Разве там не будет ведущего? – изумился Семен.

– Естественно, будет! – сказал Стас. – Сам же видишь: там куча конкурсов предусмотрена, не нам же их вести, мы не массовики-затейники. Но надо, чтобы мы друг другу не мешали, и вовремя подключались. И заготовки придумать, причем несколько, после каждого конкурса, чтобы все как по рельсам катилось.
– Угу, – согласился и Янек. – Иногда музыку надо будет пустить совсем тихо, легким как бы фоном, а иногда и вообще «исполнять тишину». И номера чередовать по уму, чтобы не было несколько медляков подряд, потому что не все под них обычно танцуют – всегда много таких, кто сидит в сторонке в гордом одиночестве и не востребован.
– И «белый танец» в обязательном порядке необходимо вставить, когда дамы приглашают кавалеров, – важно сказал Михайло. – в 70-е хотя бы один за вечер, но всегда был.
– То есть мы должны все это обеспечить, даже если публика будет сплошь просить нас сыграть песни на заказ? - недоверчиво спросил Семен.
– Угу, – засмеялся Крокодил. – Учись, пока мы живы. – Хорошо бы еще какую-нибудь девчонку из зала вызвать на сцену, чтоб с ней номер был, такое всегда разжигает публику.
– Ага, – кивнул Стас. – Хорошо бы. Только где мы ее возьмем?

В общем, Семен четко понял, как мало он еще знал и умел, воображая себя готовой звездой шоу-бизнеса. До встречи с этой рок-группой он всегда воображал, будто успех концерта на 90 % зависит от певцов, стоящих на глазах у публики и которые с непонятным никому обаянием, от них исходящим, покоряют своими голосами зрителей-слушателей. Даже музыканты были не обязательны – достаточно было хорошей фонограммы. А оказалось, что даже такое простейшее выступление, как выход одного маленького квинтета исполнителей живой музыки, должен был быть срежиссирован полностью, с запасом под разные неожиданности и отрепетирован чуть ли не до автоматизма.

Стоит ли говорить, что после происшествия с грузовиком Люка Семен всегда теперь брал с собой? Пёсель добросовестно высиживал-вылеживал все часы его работы в переходе, и не рвался куда-то убегать, пока шли репетиции в гараже. Хотя несомненно мог бы – отчего-то Семен в том нисколько не сомневался. Сослужил тот и еще одну полезную службу – благодаря ему группа заполучила на тот новогодний концерт девчонку, которую удалось вытащить на сцену.

Собственно говоря, яркую и броскую девчонку, которая два-три раза в неделю появлялась в переходе, чтобы послушать его игру на гитаре и песни, Семен приметил уже давно – не заметить ее было невозможно. Девчонка не то чтобы была вульгарна, скорее наоборот, но было в ней что-то донельзя привлекательное – та самая харизма, которая дается некоторым от природы, и которую невозможно воссоздать или изобразить никакими средствами.
Она без всякого сомнения была студенткой, причем именно ВУЗа, а не технического колледжа, из небогатых, но всегда была одета со вкусом, то есть продуманно до мельчайших подробностей. И макияж у нее на личико был наложен весьма умело, и количество стразов на шапочке и на брошке, которой был заколот шарфик, не превышало разумный уровень – то есть все в ней было без того излишества, которое всегда выдает простонародье.

Очень светлее глаза ее под длинными загнутыми ресницами – без сомнения, подкрашенными черной тушью для придания нужного объема, были очень выразительны – ей нравилась именно игра Семена и его песни, а не он сам. Это было несколько печально, но не смертельно – таких девочек Семен достаточно навидался: они ищут не бедных музыкантов в спутники жизни, а мечтают о принцах на белых конях, и слишком себя ценят, чтобы размениваться на бесперспективные романы.
«Но как бы выигрышно такая девочка смотрелась с нами со сцены! – подумалось Семену спустя ровнехонько 4 дня после начала репетиций с группой «профи». – Она как раз такая, о какой говорил Гена-Крокодил. Красивая, яркая, бойкая и знающая себе цену… Тьфу ты, я, кажется, всерьез «заболел» этим бесплатным концертом… Вот дурак – сам на липочке висишь, а уже в рекрутеры готов податься. Что, если девчонка реально хорошо поет, танцует и способна тебя заменить?»

Он искоса глянул на Люка – тот ответил ему безмятежным взглядом и даже не напрягся. Опасности не было!
Между тем, девчонка проследила, как они с Люком переглянулись, и впервые подала голос.
– Какой симпотный! – проговорила она, наклонившись к собакену. – Можно погладить?
– Нельзя, – отвечал Семен.
– Неужели может укусить? А на вид такой смирный!

Семен чуток подумал. Он вообще не знал, способен ли его найденыш укусить человека, тем более только за то, что человек захотел его погладить. К тому же пугать проходящую мимо публику было чревато последствиями – и выгнать из перехода могли. Но, с другой стороны, разрешать гладить тоже было нельзя, в этом он почему-то был твердо уверен.
– Все когда-то бывает в первый раз, – отвечал он туманно. – Собака должна знать только своего хозяина.

– О! – сказала девчонка с уважением. – А спеть с вами можно? Ну хоть один-единственный разок?
– Валяй! – произнес Семен со все возрастающим интересом. – Только если не получится – чур, не обижаться. Что будешь петь?
– «Моя звезда»
– Но это же мужская песня!
– А я ее слегка переделала.
– Ну тогда шпарь!

«1. Моя звезда исчезла в небе,
А ты так ждал любви моей!
А ты так ждал, так ждал ответа –
Ну где же, где же тот апрель?

Припев:
Я не забуду никогда
Все, что дарила нам весна!
И имя помню я твое,
И не забуду ничего.
Пусть разлучила нас тогда,
Кипящая как вихрь звезда,
Но в сердце искра встречи той,
Не хочет гаснуть ни за что.

2. Ты ждал меня в осеннем небе,
Как ждут последних журавлей,
Но журавли не прилетели –
Я мчалась за мечтой моей.

(Припев)

3. Но верю я: мы будем вместе,
И я вернусь, чтоб быть с тобой.
Лишь по тебе горюет сердце,
Ты далеко, но только мой.

(Припев)»

– Неплохо, – вежливо сказал Семен, когда отзвучал последний аккорд. – А ты не хотела бы выступить в нашем концерте? Ну, то есть вместе с нами?
– «С вами» – это с кем?
– С группой «Мы из глубинки». Мы играем на новогоднем балу в Пединституте, и нам как раз не хватает вокалистки.
– Ну вот еще! – фыркнула девчонка. – На новогоднем балу я танцевать хочу, а не других веселить.
– А если один-единственный номер?

– Один-единственный? Единственный – можно.
– У нас как раз репетиция. Идем?
– Вот еще! – снова фыркнула девчонка. – Ты расскажи мне сам, что надо будет спеть, и я спою. Я много знаю песен из 70х.
– Лады, – согласился Семен, подумав. – Приходи завтра, а я посоветуюсь с нашими, и мы разработаем номер. Ну, такой, чтобы если бы ты вдруг передумала, мы обошлись бы без тебя.
– Не передумаю! – засмеялась девчонка. – Кстати, меня зовут Нинель.

А возвращаясь в тот вечер к себе домой, Семен с некоторым удивлением заметил, как его сосед по лестничной площадке впускал себе в квартиру аж двух девиц вполне красноречивого вида и вообще внешности.
«Во дает, мужик! – подумал Семен беззлобно. – И не парится, что жена пронюхает, чем ее благоверный занимается, пока она в командировке…»

Нинель не подвела. Она действительно выступила на новогоднем балу в разработанном Стасом с Янеком номере, показав себя с самой лучшей стороны. И вообще концерт удался. Жаль только, что спрыгнуть со сцены и пригласить на танец свою новую знакомую он не мог – девчонка произвела-таки на него впечатление.
Утешало его только то, что он был не единственным, кому она улыбалась – возле нее вертелся целый сонм поклонников, с которыми она и танцевала по очереди, никого особо не выделяя. То есть шансов у него в любом случае не было.

К тому же, положа руку на сердце, не настолько она его заинтересовала, чтобы ради нее он готов был идти на подвиги и жертвы – гораздо печальнее было бы, если бы его первое профессиональное выступление в настоящем концерте с настоящими музыкантами оказалось также и последним. И он очень, очень надеялся, что это будет не так, и что раз приоткрывшись, дверь в светлый храм искусства уже перед ним не закроется.

Продолжение следует...