Горе побежденным

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Глава 1 «ДОРОГА К СМЕРТИ» 11-12 мая 1905 года

Большой выбор книг и бесплатное скачивание без регистрации https://knigilib.ru Если заблокируют используйте ВПН

— Я вам скажу честно, Владимир Иосифович — думал, что его превосходительство умрет еще месяц назад, после того как в Камрани его настиг второй апоплексический удар, — в тусклом свете электрической лампочки блеснуло серебряное шитье на узких погонах коллежского советника. Старший судовой врач Васильев состоял на службе в непривычно высоком чине — 6-го класса в «Табели о рангах», равного полковнику или капитану 1-го ранга. Но с точки зрения любого морского офицера не был возмутительно молод — всего тридцать шесть лет — для своего высокого положения. Корабельная служба у врачей на Российском императорском флоте идет гораздо быстрее в повышениях, чем на берегу. К тому же она требует от них самих недюжинного здоровья, а. следовательно, и молодости.

— Поразительно крепкий организм, несмотря на столь почтенный возраст и долгое утомительное плавание — все же 59 лет две недели тому назад его превосходительству исполнилось, — врач непритворно вздохнул, и сделал шаг назад, отступив от койки, на которой лежал умерший с седой бородой. Седина обильно припорошила и голову — и всего за несколько месяцев страшная болезнь сломала и погубила этого, еще недавно бодрого и деятельного флагмана 2-го отряда 2-й Тихоокеанской эскадры, что следовала курсом на Владивосток.

— Вы правы, Григорий Степанович, Отмучился наш Дмитрий Густавович, сколько господин контр-адмирал страданий перенес, ох…

На какую-то секунду вечно суровое лицо командира броненосца «Ослябя» капитана 1-го ранга Бэра непривычно смягчилось, и он даже охнул. Тут можно понять терзания Владимира Иосифовича, много чего повидавшего в своей жизни — ему шел уже 52-й год. Потерять флагмана за несколько дней до сражения с японцами — а в том, что оно состоится, никто не сомневался — дурная примета. На команду корабля это событие, несомненно, произведет самое гнетущее впечатление…

— Я осмотрел покойного — смерть уже наступила, пульс не прощупывается, биения сердца нет, зрачки не реагируют. Температура снижается, тело остывает — если угодно, Владимир Иосифович, то могу провести вскрытие, можно еще пригласить врача с флагманского «Князя Суворова».

— В сем нет необходимости, — негромко произнес Бэр, тоже немного отступив от койки — стоять рядом с покойным, которого капитан хорошо знал, было тягостно. — Дмитрия Густавовича уже не раз осматривали, и в вашей компетенции ни у кого не было ни малейшего сомнения.

— У его превосходительства опухоль наполовину желудка разрослась — я последние недели я сам ужасался. Только ежедневные уколы морфия позволяли переносить боль. Оттого больной ничего не ел — весь усох. Потому в Носси-Бэ и поразил апоплексический удар, от которого Дмитрий Густавович едва оправился. Но трудности похода, ежедневная боль, тропическая жара, отсутствие аппетита, старческий возраст — да именно так — и привели ко второму «удару», за которым обычно следует смерть. Но организм на удивление крепкий, сам поражался — его превосходительство отчаянно боролся с болезнью, однако силы человеческие не беспредельны!

— Царствие ему небесное!

Бэр истово перекрестился — несмотря на фамилию, он был уроженцем Смоленской губернии, и крещен в православии. А вот врач в силу профессии был хотя и тронут определенным нигилизмом, но последовал примеру командира «Осляби» — смерть кого угодно из крещеных людей заставляет поверить и в кратковременность человеческого бытия, и в надежду на лучшее для себя лично. Недаром многие мысленно в жизни не раз восклицают — да минет меня чаша сия!

Бэр задумался, пощипывая пальцами бородку — ношение ее, как и бакенбарды, на флоте были желательными. В отличие от тех же усов — те являлись обязательными, и напрямую предписывались уставом.

Несмотря на ночь, он немедленно пришел в салон флагмана, как только младший врач «Осляби» титулярный советник Бунтиг, сейчас тихо стоявший за его спиной, оповестил о смерти контр-адмирала Фелькерзама. Лекарь служил на «Ослябе» вот уже третий год пошел — до этого был младшим врачом 104-го Устюжанского пехотного князя Багратиона полка. Достаточно знающий и умелый врач, пошел на флот ради карьерного роста, и что греха таить — повышенного жалования и денежного довольствия. Вот только, как прекрасно помнил Бэр, а командир корабля должен знать многое о подчиненных — послезавтра ему исполнится 29 лет, а тут такой «подарок», причем во время его ночной смены.

Врачи, находясь на дежурстве, каждые три часа посещали флагманский салон, пропахший лекарствами — ничто не могло вытравить запах карболки и умирающей человеческой плоти. Так что Георгию Роландовичу первому пришлось констатировать ожидаемую смерть больного, и оповестить о том командира броненосца и старшего врача.

Теперь предстояло действовать согласно заранее данной ему командующим 2-й Тихоокеанской эскадры вице-адмиралом Рожественским инструкции. О реальном состоянии здоровья младшего флагмана никто на кораблях, кроме посвященных в лечении врачей, не догадывался, а потому смерть Фелькерзама требовалось сохранить в полной тайне — дабы на эскадре не возникло уныния. Ведь нижние чины набраны из деревень, люди темные, суевериями пропитанные. Да и офицерам станет не по себе, нервы у многих и так напряжены — а все моряки в приметы крепко верят.

— Разрешите?!

В салон вошел старший офицер броненосца капитан 2-го ранга Похвиснев, назначенный на свою должность, как и сам Бэр в мае прошлого года, когда вернувшийся из несостоявшегося похода на Дальний Восток «Ослябя» как-то «подрастерял» несколько офицеров. И тут ничего не поделаешь, были такие, кто предпочитал найти «тепленькое местечко» на берегу, чтобы не идти за тридевять морей. Там ведь придется сражаться, а то и пойти на дно, как погиб «Рюрик» в бою 1-го августа с большей частью команды. Потому оные господа «искали» у себя всяческие болезни. А вот сам Владимир Иосифович был рад, что вступил в командование броненосцем. Отираться на берегу Бэр не пожелал, хотя ему предложили тихое место в Кронштадте с должностью контр-адмирала, и возможностью в самом скором времени получить «орлы» на погоны. Но принять такое предложение не мог по определению — посчитал немыслимой для себя трусостью.

— Да, Давид Борисович, — негромко отозвался командир «Осляби». — Видите, какое дело случилось. С утра церковную службу проведем, оповестите господ офицеров и команду о панихиде. Надеюсь, к этому времени все требуемое успеют подготовить?

— Все будет выполнено, — чуть наклонил голову Похвиснев, и стало понятно, что все приготовления тот сделал заранее, прекрасно зная, что старый адмирал умирает. Бэр в который раз сделал вывод, что со старшим офицером ему повезло. В прошлом году капитана 2-го ранга только получил, в 38 лет — а до того год старшим офицером в лейтенантском звании на броненосце «Император Николай I» отслужил. А теперь путь ему в командиры открыт, причем на корабль первого ранга. Может у него самого и «Ослябю» примет — идет война, а на ней всякое бывает. И хотя Бэр, как всякий холостяк, был порядочным жизнелюбом и пользовался успехом у «дам полусвета», но мысли ведь разные в голову порой приходят.

— Григорий Степанович, подготовьте врачебное заключение и все необходимые бумаги, какие полагаются в таких случаях. С утра отправим катером командующему эскадрой, перед панихидой. Может быть, что Зиновий Петрович посетит ее — так что прошу вас поторопиться с их составлением.

— Через полчаса пакет будет у вас, — старший врач склонил голову и надев фуражку, вышел из салона, за ним последовал Бунтиг. Бэр подумал, что и у коллежского советника Васильева все необходимые документы практически готовы, раз сказал, что через полчаса их принесет — а ведь до побудки еще целых два часа — «собачья вахта» только началась.

— Давид Борисович, сообщите сигналом на «Князя Суворова», как только рассветет, — Бэр хорошо запомнил данную вице-адмиралом Рожественским инструкцию. И внимательно смотря на старшего офицера Похвиснева, негромко произнес.

— «На корабле сломалась шлюпбалка». Этот сигнал заранее оговорен, Давид Борисович, так что пусть передадут в точности!

Глава 2

— Что делать, прах подери?!

Вице-адмирал Рожественский в ярости ударил кулаком по столу со всей силы — и скривился от боли. Потряс кистью, убаюкивая ладонь как ребенка, шипя и кривясь. Зато схлынуло отчаяние, перемешанное с липким страхом, что не давало ему спать с тех первых дней января, когда на стоянке в Носси-Бэ, на северной оконечности французского Мадагаскара, он получил известие о сдаче генералом Стесселем Порт-Артура, после ожесточенной и долгой, почти полугодовой осады.

В этот момент рухнули все его надежды на благополучный исход похода, и Зиновий Петрович с пронзительной ясностью осознал, что теперь эскадру не ждет ничего хорошего, кроме неизбежной гибели!

Ведь одно дело добраться до Порт-Артура, и соединится там с броненосцами 1-й Тихоокеанской эскадр. И дождаться скорого деблокирования крепости Маньчжурской армией под командованием генерала Куропаткина, бывшего военного министра. А без этого вести победную войну на море невероятно трудно — если не будет подвоза всего необходимого, начиная от угля, и кончая присылкой пополнений, то базирование объединенного флота в осажденной крепости невозможно по определению.

— Все не так, совсем не так, — пробормотал Зиновий Петрович, вспоминая годичной давности события. Тогда он еще был начальником Главного Морского Штаба, и как никто отчетливо представлял истинную ситуацию в войне на море. Гибель броненосца «Петропавловск» с командующим 1-й Тихоокеанской эскадры вице-адмиралом Макаровым и его штабом, произвела шокирующее впечатление. В строю остались только три броненосца, а еще три ремонтировались — «Ретвизан» и «Цесаревич» получили в борт вражеские торпеды в первую ночь войны, а «Победа» в том злосчастном выходе для «Петропавловска» также подорвалась на мине, но избежала горькой участи погибшего флагмана.

Новым командующим флотом наместник адмирал Алексеев назначил своего начальника морского штаба контр-адмирала Витгефта — откровенно слабого и безвольного, который предпочитал не командовать, а руководить, устраивая коллегиальность по любому поводу. Ему на замену выслали сразу двух вице-адмиралов, вот только они приехали в Маньчжурию в конце мая, когда железная дорога была перерезана врагом. И отбыли во Владивосток, где на три находившихся в строю броненосных крейсера оказалось три заслуженных адмирала, включая Иессена.

Японцы в том же мае время зря не теряли — заняли всю Корею, перешли через реку Ялу, и тут же высадили десант у Бицзыво — вскоре отрезав Квантун от Маньчжурии.

И события, неумолимо разрастающиеся как снежный ком, приняли не просто тревожный — угрожающий характер. И хотя в начале мая под Порт-Артуром погибли на минах два японских броненосца, этот громкий успех не переломил ситуации. Японский флот был сильнее русского — против десяти кораблей линии, считая три броненосных крейсера во Владивостоке, японцы могли выставить двенадцать, причем с возможностью их быстрого сосредоточения против любого русского отряда. И что самое плохое, так то, что японский десант нанес поражение русским войскам, защищавшим перешеек у Цзиньчжоу, и дивизия генерала Фока в панике отступила к Порт-Артуру. В Дальнем, в этом прекрасно оборудованном порту, буквально брошенном, высадилась целая японская армия под командованием генерала Ноги и начала наступление на главную базу флота, выйдя в начале июля к Порт-Артуру, обложила его, начав осаду.

В ГМШ надеялись, что Маньчжурская армия генерала Куропаткина добьется успеха, вот только поражения на реке Ялу, а потом у Вафангоу и Ташичао, поколебали эту уверенность. А в конце августа состоялось генеральное сражение под Ляояном, закончившееся полным крахом и беспорядочным отступлением русских войск. И с пронзительной отчетливостью стало ясно, что Порт-Артур деблокировать невозможно, и крепость предоставлена собственной судьбе. Так что, несмотря на всю храбрость и самоотверженность гарнизона, блокада и штурмы сделают свое дело.

В том, что война с японцами неизбежно начнется, Рожественский хорошо понимал, и как начальник ГМШ предпринимал меры для усиления 1-й Тихоокеанской эскадры. В июле 1903 года было принято решение отправить на Дальний Восток «Ослябю» и «Баян». Но если крейсер быстро добрался до Порт-Артура, то броненосец задержался в Италии для ремонта. В октябре на Дальний Восток отправилась эскадра контр-адмирала Вирениуса в составе крейсеров «Аврора», «Дмитрий Донской», «Алмаз», семи миноносцев и присоединившегося к ним в декабре в Средиземном море «Осляби». И добравшись до Джибути 31 января, русские моряки там узнали, что война с японцами идет уже несколько дней.

В том, что отряд двигался так медленно, виноват был не только его командующий, но и ГМШ — Зиновий Петрович сам несколько раз «притормаживал» поход, хотя необходимости в том не было. За три месяца с «довеском», да еще через Суэцкий канал, да с возможностью быстрой бункеровки углем в любом порту, корабли могли спокойно добраться если не до Порт-Артура, то до Шанхая, или Камрани в самом плохом случае.

Ведь перекупленные Японией у Аргентины, построенные на итальянских верфях два новеньких броненосных крейсера, оказались более «шустрыми», чем идущие с темпом беременной черепахи русские. Несмотря на то, что «Ниссин» и «Касуга» вышли в путь позднее, так как их передали японцам 31 декабря, и лишь с малочисленными перегонными командами, добралась до Японии эта парочка уже 16 февраля, обогнав русских в Красном море, где те устроили себе затянувшийся отдых.

А вот за дальнейшие события вся вина лежит исключительно на Рожественском. Несмотря на яростные протесты вице-адмирала Макарова, который требовал продолжения движения отряда Вирениуса на Дальний Восток, Зинович Петрович, с согласия управляющего Морским ведомством адмирала Авелана, приказал возвращаться обратно. И смех, и грех — теперь все эти корабли снова пошли на Дальний Восток, но уже в составе его эскадры, вот только их машины и механизмы от таких бесцельных и протяженных «забегов» оказались порядком изношенными…

— А мне бы эти крейсера сейчас пригодились, — негромко произнес Рожественский и непроизвольно скривился, будто пожевав половинку лимона. Ведь итальянцы предложили именно русским чиновникам выкупить крейсера «Морено» и «Ривадавию» первыми еще в сентябре, вот только сделка не состоялась. После долгого рассмотрения, Зиновий Петрович дал отзыв, в котором категорически отказался от приобретения кораблей, «не отвечающих русским требованиям».

Итальянцы попробовали действовать в «обход» ГМШ, но адмирал Абаза, который мог согласовать данную покупку с генерал-адмиралом великим князем Алексеем Александровичем, потребовал у фирмы за «комиссию» кругленькую сумму с пятью нулями после цифири номинала. И, само собой разумеется, что большая часть взятки, если говорить откровенно, предназначалась его покровителю, который на русском флоте получил прозвище «семь пудов августейшего мяса».

Понятное дело, что итальянцы сразу же нашли сговорчивого покупателя, который их сам стал упрашивать продать крейсера, моментально получив заем в частном американском банке Якоба Шиффа, а крейсера сменили свои аргентинские имена на японские названия…

Глава 3

— Если русскому адмиралу удалось провести огромный флот до островов страны Ямато, то это очень деятельный, опасный и умный враг. Он хитер и коварен, и способен сделать то, чего никто из нас не сможет предугадать. Потому нужно предпринять все возможное и даже невозможное, чтобы не быть застигнутыми врагами врасплох!

Сидящий на циновке пожилой японец в домашнем кимоно говорил еле слышно, только для себя. Вот только обстановка вокруг была совсем не та, что окружала в детстве, которое он провел в квартале Кадзия-те, в княжестве Сацума, и когда еще носил имя Накогоро, которое в тринадцать лет сменил на Хейхатиро. Не бумажные раздвижные стенки опрятных домиков, а закрытый стальными листами броневой стали адмиральский салон на флагманском броненосце «Микаса», форштевень которого вверху, как на всех кораблях Японского императорского флота, был украшен священным цветком хризантемы — символ нации, отлитый в металле.

В далеком 1867 году, правители Сацумы из рода Симадзы создали свой военный флот, и юный самурай, выросший у моря, поступил туда, вместе с двумя братьями. И спустя два года на борту военного корабля «Касуга» Того Хейхатиро, так у японцев фамилия всегда идет впереди имени, принял самое деятельное участие в «войне года Дракона». На стороне законного микадо Мейдзи против сторонников сегуната Токугава. А потом началась долгая служба, навсегда связанная с морем, и шла она от успехов к победам…

Вице-адмирал Того наклонился над картой — знакомые и такие родные очертания Корейского или Цусимского пролива он мог воспроизвести на бумаге с закрытыми глазами. Именно по этому проливу, что именовался западным направлением, так как имелось еще южное, восточное и северное, и мог, вероятней всего, пойти непонятно куда пропавший после минования Формозы, принадлежащей островной империи, русский флот — величественный, устрашающий по числу вымпелов, и, несомненно, очень опасный. Ведь никогда не следует недооценивать противника — те, кто нарушал эту заповедь «Бусидо» жестоко расплачивались собственной жизнью. А если напрасно губили вверенных им воинов, и потерпели полное поражение, то умирали плохо. С несмываемым позором, взрезав себе животы на самой грязной помойке, и оставив свое имя ославленным на века!

И сейчас, пристально вглядываясь в карту, Хейхатиро мучительно думал — не ошибся ли он в своих расчетах, не допустил роковой просчет. А если русский адмирал чрезвычайно предприимчив и совершит нечто дерзкое, которое никто от него ожидать не может?!

Ведь отчаянное безумство храбрых воинов способно кардинально изменить ход не только сражения, но и целой войны!

Нет, все продумано правильно. Огромная эскадра включает в себя скопище совершенно разнотипных кораблей, многие из них тихоходны, особенно транспорты. А ведь общая скорость эскадры всегда определяется самым медленным по ее ходу судном. Угольные ямы многих русских броненосцев отнюдь не вместительные, потому дальность плавания ограниченная, особенно у кораблей береговой обороны и миноносцев. Им потребуется дополнительная бункеровка в Японском море, если все пойдут по «восточному направлению» через Сунгарский пролив, отделяющий срединный Хонсю от северного Хоккайдо. А то две-три продолжительных остановки, если маршрут на штабной карте вице-адмирала Рожественского проложен через «северный путь», минуя проходы «Курильской гряды» до того места, где суровые воды пролива Лаперуза отделяют японский остров от Карафуто, который русские именуют у себя Сахалином. Или «каторжным островом», где содержат преступников, как англичане ссылают их в Австралию.

Глупцы — зачем кормить никчемных людишек со злыми умыслами в головах и преступными деяниями в жизни — в Стране Восходящего Солнца таким просто рубили головы, проверяя остроту меча!

Ничего — скоро, очень скоро Карафуто снова станет японским, ведь он продолжение цепи из четырех больших островов, и второй по своим размерам. И как только русская эскадра потерпит поражение в Японском море, эта земля вернется обратно, вырванная из лап «северных варваров»!

Чувствуя, что мысль уходит в будущие времена, Хейхатиро себя одернул и снова мысленно сосредоточился на грядущей битве. Нет, его расчеты правильны — «западный проход» наиболее вероятный маршрут прорыва русской эскадры во Владивосток, тут можно смело ставить семь против десяти. Даже восемь, а то и девять зерен — боевые корабли пойдут именно здесь, ибо от острова Цусима до пункта назначения полтысячи миль, два дня на медленном экономическом ходу.

Угля противнику вполне хватит, даже если его корабли будут активно маневрировать в бою, наращивая скорость. Дойдут даже маленькие броненосцы береговой обороны, если не потерпят существенного ущерба. Тогда Рожественскому нет смысла брать с собою транспорты. Длинную вереницу кораблей гораздо легче обнаружить, чем небольшие боевые отряды. Последние пройдут пролив гораздо быстрее, чтобы миновать опасные для себя узости в ночное время. А там и вырваться на просторы Японского моря, чтобы после дневного боя затеряться в ночной темноте. И тем избежать смертельно опасных для поврежденных кораблей минных атак.

Он бы и сам так сделал, ведь другого варианта просто нет — этот самый перспективный. Стараясь мыслить по-европейски, благо учился в Англии, Того прикрыл глаза, прикидывая шансы. Так или иначе, но этот план для врага был весьма рациональным. Пройти ночью между Квелпатром и островами Гото, надеясь, что удастся сделать это тайно, оставаясь незамеченными. Утром русская эскадра может оказаться в одном из проходов — северном или южном, отделенных друг от друга островом Цусима. А сражение в таком случае произойдет после полудня — у эскадры Рожественского есть шансы продержаться до вечера и быть укрытым ночной темнотой.

— Да, все правильно — это единственный разумный вариант. Другого варианта просто нет! Или я его сейчас не вижу…

Того нахмурился — русские вели себя всю войну вполне предсказуемо, но что сейчас может взбрести им в голову?! А если они не ринутся в проход, что плотно перекрыт тремя цепями вспомогательных крейсеров, по семь кораблей на семьдесят миль ширины?! Ведь один из дозорных японских кораблей обязательно даст сигнал тревоги! Не могут же русские превратится в невидимых человеческому глазу духов-ками?!

И что они тогда будут делать?!

Поймут, что раньше времени опознаны нашими дозорными судами, и отойдут назад, если не решаться идти до конца, благо будет стоять ночь. И выберут путь севернее Квелпарта, ближе к Корейскому берегу.

— Там их обнаружат гораздо быстрее — судоходство интенсивное, наши миноносцы стоят среди россыпи островков в бухтах, — еле слышно пробормотал Того, прекрасно понимая, что эта затея не сулит Рожественскому ничего хорошего. К тому же в глубине два крейсерских отряда, готовых вырваться в море по первому сигналу тревоги, а в самом проходе еще крейсер «Акицусима» с мощной радиостанцией.

Так что сразу выбегут миноносцы со своих стоянок, и отправят многих из нахальных «гостей» на дно в ночной темноте. А утром поредевшую эскадру противника перехватит он сам со своими броненосцами, при поддержке броненосных крейсеров Камимуры…

Глава 4

«Не нужно было литературу всяческую читать, на форуме целыми ночами торчать, до полубредового состояния кораблики в «Цусимском бою» на мониторе двигать. Вот потому про сигнал знакомый в разговоре услышал — тот самый, который Рожественский приказал поднять на «Ослябе» в случае смерти контр-адмирала Фелькерзама.

Все — зачитался и заигрался на старости лет, боли отгоняя и опасные параллели проводя между нынешними событиями и русско-японской войной. Вроде и времена отдалены друг от друга далековато, но, сколько между ними схожего, что оторопь берет…

Стоп — это куда тебя, родимый, опять понесло в бреду. А ведь голоса стихли, пропали совсем, да и звук такой, будто дверь железную закрыли. Все просыпаться вам, батенька, нужно, а не слушать диалоги командира «Осляби» Бэра с судовыми врачами, хотя не спорю — занятно было бы такое зрелище увидеть хоть во сне, а не слушать, будто передачу по радиоприемнику. Все, просыпайся, пора принимать лекарства, а то желудок опять разболелся. И укол поставить не помешает, снять боль хоть немного и впасть в спасительное забытье. Уй-ю!»

Лежащее на койке тело контр-адмирала Фелькерзама дернулось, руки согнулись и ладони прижались к животу. От нахлынувшей свирепой боли старика немного скрючило, он надрывно застонал, и рывком уселся на кровати, открыв белесые глаза с широкими зрачками, поддернутые пленкой из вытекающих от невыносимого страдания слез.

— Не понял, что за хрень?! Сон продолжается?!

Старик медленно обвел взглядом небольшое помещение, скромно обставленное — койка, стол, два кресла, шкаф и поставец. В углу раковина с бачком и краном — умывальник, рядом висит полотенце. К койке придвинут низкий походный столик, заставленный всяческими баночками и пакетиками, еще пара чашек, и в крепеже бутылка с какой-то мутной жидкостью, вроде как настой из трав. И вонь порядочная, какой одиночные комнатенки в хосписах пропитаны, там, где умирают старые люди. Два задраенных иллюминатора, с брызгами на толстых стеклах — они, вместе с дрожанием переборок от работы машин, и небольшой качкой, говорили о том, что он сейчас находится на корабле в морском плавании.

«Ни хрена себе как все натурально обставлено, даже лампочка в доисторическом плафоне, да еще с сеткой. Явно я на корабле, в походе — интересно каком?! И какой сейчас ход при этой качке?!»

— Три балла не качка, ход восемь узлов, а это мой «Ослябя»!

От произнесенных хриплых слов старик испугался, глаза расширились, и он машинально задрал подбородок с куцей бородкой. Ладонь машинально прикрыла рот, будто с языка сорвались не сказанные им самим слова. Однако на подушку старик не упал, наоборот, с кряхтением скинул ноги в кальсонах на коврик, что прикрывал дощатый настил.

«Это не я сказал, бог ты мой! И не мой голос! И слова не мои — будто-то кто-то поправил, объяснил со стороны. Да нет — мысли чужие в голове колобродят! Причем на немецком языке, который еще со школьных времен с трудом понимаю через пень колоду. Бог ты мой, я эти слова хорошо знаю! Надо подняться и посмотреть — кто я?!»

Старик с трудом встал на ноги и сделал несколько шагов, уцепившись за столешницу. Побрел, задыхаясь к умывальнику — там, на переборке был заметен серебристый овал небольшого зеркала.

— Майн готт!

Старик долго вглядывался в свое собственное отражение так, словно глазам не веря. Затем поднял ладони, растопырив худые пальцы в стороны — на безымянном пальце деснице было тонкое обручальное кольцо, тускло светившиеся желтизной золота.

— Дмитрий Густавович фон Фелькерзам, контр-адмирал Российского императорского флота, потомок древнего баронского рода... И я не шизофреник, это действительно так! Уй-ю…

Старик скривился от боли, согнулся, держа ладони прижатыми к животу. Через минуту болезненный приступ окончился — на лбу выступила испарина, которую он вытер рукавом нательной рубахи.

Все стало на свои места!

«Пока у меня только одно объяснение — разум умирающего в 21-м веке человека по неисповедимым путям судьбы переместился на сто с лишним лет в прошлое, и слился с разумом отходившего в мир иной адмирала Фелькерзама. Или моя и его душа…

А может все вместе!»

Старик повернулся на скрежет двери — в салон ввалился матрос, держащий в руках парадный адмиральский мундир с эполетами. Зрелых лет мужик, небольшого роста, но крепкий, на литых плечах погоны старшего квартирмейстера. Память уже дала соответствующий комментарий — ординарец со времен командования Фелькерзамом учебно-артиллерийским отрядом Балтийского флота. Его он и взял в поход через три океана — большей искренней заботы он за эти долгие месяцы не видел.

— Что ты застыл, Федор?! Да живой я, живой — оклемался сам. А ты решил меня обряжать для панихиды?!

Старик хихикнул, понимая что сам выглядит нелепо — нательная рубаха и кальсоны не лучшая форма для контр-адмирала. Но на Федора Кузьмина смотреть было забавно — матрос вжался в переборку и несколько раз перекрестился, смотря на старика вытаращенными из орбит глазами. Не в силах что-либо сказать, ординарец только рот открывал беззвучно, как вытащенная на берег рыба, но было понятно, что тут не призывы к богу.

— Сказал же живой, вот тебе крест!

Фелькерзам чисто по православному осенил себя, и только после этого Кузьмин пришел в себя, глаза приняли осмысленное выражение. Но старик не дал ему опомниться, и выразить нехорошими словами свое искреннее отношение к происходящему.

— Исподнее дай чистое, это воняет уже. А я сейчас обмоюсь — ты меня мокрым полотенцем потри.

— Так водица холодная, я мигом за теплой, Дмитрий Густавович…

— Не барышня, обойдусь. Давай умываться — псиной от меня разит, забыл уже, когда в бане был.

— Сегодня погрузка угля будет, и попаритесь хорошенько. Вон как исхудали — не узнать. Мундир и китель на вас сейчас висеть будут, но я до подъема постараюсь ушить, подберу лишнее.

Матрос говорил с ним как с близким человеком, будто к родному отцу обращаясь, да еще с сыновьей заботой. И одновременно поставил его в тазик, снял исподнее и принялся обтирать мокрым полотенцем — все в его руках спорилось. И пяти минут не прошло, как Фелькерзам уже сидел в кресле, ощущая блаженство от свежего исподнего на относительно чистой коже — по крайней мере, предсмертного старческого запаха не ощущалось. И главное, на него надели походную форму — черные брюки с короткими сапогами, да белый китель, а не сюртук с жилеткой и галстуком.

«О боже, какая радость, оказывается, ощутить на своих плечах погоны. Я снова при деле, и могу чем-то помочь — что я зря за компом несколько лет сидел, проигранную войну переигрывая!»

И тут мысли остановились, словно в ступоре, неожиданно на память пришли слова философа Фридриха Ницше, сказанный как раз для его случая. И адмирал негромко их озвучил:

— Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты слишком долго смотришь в бездну, то и бездна тоже смотрит в тебя…

— Что вы сказали, ваше превосходительство?!

— Да это я так, о своем, девичьем, — фыркнул Фелькерзам. — Да, передай вахтенному матросу, чтобы командир немедленно пришел ко мне. Хочу обсудить с ним подробнее данный инцидент! И пригласи ко мне барона Косинского, поднимай его с постели, нечего бока отлеживать. Все же он мой старший флаг-офицер, и должен знать кое-какие вещи.

Кузьмин тут же открыл дверь, и Фелькерзам услышал, как он зычно передает его слова вахтенному матросу, который подбежал к проему, очумелыми глазами взирая на контр-адмирала, про которого было всему экипажу известно, что старик доходит, не покидая своего салона. И аллюром рванул матрос, борзой собакой, только сапоги застучали — так как все приказы на флоте исполняются исключительно бегом…

Глава 5

— «Собачья вахта», и сна до сих пор ни в одном глазу, — вице-адмирал Рожественский пробормотал сквозь зубы, услышав звон склянок. Сколько таких тягостных и бессонных ночей он провел на своем флагмане, невозможно было подсчитать. Нервы уже были на пределе, натянутые как струна, до звона, готовые разорваться в любую минуту.

Зиновий Петрович хорошо помнил, как в октябре выйдя из Либавы, он повел эскадру на Дальний Восток, пребывая в определенной уверенности в конечном успехе. Ведь по всем расчетам выходило, что к Порт-Артуру, самое позднее, русские корабли должны были подойти в начале марта. А там в войне на море наступил бы перелом — четыре новых броненосца типа «Бородино» составили бы 1-й отряд, 2-й отряд из артурских «Ретвизана», «Пересвета» и «Победы» был бы дополнен идущей с Балтики «Ослябей». Восемь новых быстроходных броненосцев давали серьезный перевес в силах, который заметно увеличивался пополнением из «Сисоя Великого» и «Наварина» в отряд из двух тихоходных кораблей из «Севастополя» и «Полтавы». Эта четверка старых броненосцев своего рода лишний козырной туз, который мог быть выдернут из рукава в любой момент. А ведь еще нужно учитывать броненосные крейсера, которых во Владивостоке два, а в Порт-Артуре «Баян». С 2-й эскадрой шел «Адмирал Нахимов» — пусть старый и тихоходный, но восемь 203 мм орудий тоже могли внести свою лепту в будущую победу, неизбежную и оглушительную!

Девять броненосцев с артиллерией в двенадцать дюймов против четырех японских. Семь русских кораблей с 10-ти и 8-ми дюймовыми пушками против восьми неприятельских. Общий перевес на треть по числу вымпелов. И двойное преимущество по весу бортового залпа!

Эскадра под его командованием пришла на Мадагаскар в полной уверенности в будущем успехе, соединившись там с отрядом Фелькерзама, что еще больше подогрело энтузиазм в нижних чинах — ведь все понимали, что идут выручать своих. А еще сзади следовал вышедший месяцем позже «догоняющий отряд» Добротворского из крейсеров «Олег» и «Изумруд», миноносцев и быстроходных транспортов, что должен был нагнать главные силы у берегов Индокитая в феврале. А там наступает время туманов и штормов — и можно делать рывок к последнему переходу, хоть в Порт-Артур, или соединившись с броненосцами 1-й эскадры, пройти до Владивостока. Мореходность у русских кораблей лучше, чем у японских, да и ненастная погода тут будет в помощь.

Однако новости в наступившем новом году оказались настолько удручающими, что привели весь личный состав 2-й Тихоокеанской эскадры, от адмиралов и офицеров, до последнего кочегара, в полное уныние. Порт-Артур капитулировал, не выдержав полугодовой осады, и всем стало ясно — спешить больше незачем, а идти дальше опасно. Оставшись одна, 2-я Тихоокеанская эскадра не способна победить японский флот, и прорыв во Владивосток может стать для нее последним походом...

— И что делать?!

Рожественский тяжело поднялся из кресла, в который раз задав себе извечный русский вопрос. И пошел по кабинету, не ощущая легкую качку и чуть подволакивая ногу и морщась. В Камрани его настиг апоплексический удар, и пришлось три дня отлеживаться в койке, повезло, что последствия оказались легкими, в отличие от того же Фелькерзама, которого «ударило» уже дважды, и теперь толстяк находится при смерти.

— Все равно с него нет сейчас никакой пользы, «мешок с навозом», и только, — хрипло пробормотал Зиновий Петрович, поминая сменившего его на должности начальника учебно-артиллерийского отряда потомка остзейских баронов, ставшего и в этом походе его заместителем.

Еще на стоянке в Носси-Бэ, что на Мадагаскаре, он настойчиво просил засевших в Петербурге генерал-адмирала и Авелана сменить его на посту командующего, отправив на замену Чухнина с Черного моря, или Бирилева. Но не тут-то было — никто не пожелал отправляться в Индийский океан — идти на погибельное дело в столице дураков не нашлось. И Рожественскому явственно намекали в телеграммах — «раз ты сам заварил эту кашу, то теперь сам ее расхлебывай, полной ложкой» — вот в чем был смысл всех ответных посланий, переданных по телеграфу через тысячи верст расстояния, или присланных в запечатанных пакетах на быстроходных почтовых суднах. И что тут делать прикажите?!

Зиновий Петрович потребовал спешного усиления, понимая, что такового не будет, не гнать же «гниль» с Балтийского моря. Попытка прикупить в Чили и Аргентине сражу шесть хороших броненосных крейсеров, предпринятая адмиралом Авеланом с треском провалилась, как и все дела, за которые брался управляющий Морским ведомством.

На Мадагаскаре он отчаянно ожидал транспорт «Иртыш» со вторым боекомплектом для эскадры, чтобы провести столь необходимые учебные стрельбы и натаскать комендоров и артиллерийских офицеров. Судно пришло, но в трюмах оказался уголь и многие тысячи сапог. Выяснилось, что снаряды решили отправить во Владивосток эшелонами, и когда эскадра прибудет туда, то сможет там, в стрельбе и потренироваться. Найти виновника в столь страшном деянии не удалось, что наводило на мысль о предательстве и откровенном саботаже. И на то был еще один сигнал — ему на смену назначили Бирилева, но тот прибудет во Владивосток, и там будет ожидать прихода 2-й Тихоокеанской эскадры.

А подкрепление отправили, как тут не отправить подмогу, ведь кто тогда будет виноват?!

Даже под шпицем Адмиралтейства понимали, что наличных сил откровенно мало, и нужно как то усиливать эскадру. Отправили еще один отрядец, громко поименованный в разговорах 3-й Тихоокеанской эскадрой. Во главе поставили начальника черноморского учебного артиллерийского отряда старого контр-адмирала Небогатова — «хуторянина», как его сразу стал называть Рожественский после первой встречи. Причем не от «хутора», а от сочетания первых двух букв, которые являются основой многих флотских ругательств. Никчемный человечек, которому место не на военном флоте, а в богадельне, «толстовец» — но другие адмиралы, видимо, от должности командующего такой «эскадры» открещивались руками и ногами. А этому деваться просто некуда — сказали, вот и полез в «начальники».

Собрали в 3-ю Тихоокеанскую эскадру, а так ее именовали часто, но неофициально, все остатки, что могли выйти в море и проделать дальний переход на многие тысячи миль. И состоит «оное усиление» из трех маленьких броненосцев береговой обороны, относительно еще не старых, но с совершенно «убитыми» орудиями главного калибра — ведь эти посудины входили в учебно-артиллерийский отряд. К ним добавили броненосец — балтийский «таран» ничтожной ценности, утыканный старыми пушками, что стреляли на дымном порохе. Лишь дряхлый броненосный фрегат «Владимир Мономах» успели перевооружить новыми 152 мм и 120 мм пушками, но тот со своими 14-ю узлами является не броненосным крейсером, а скорее большой плавучей мишенью для японских орудий.

— С кем воевать прикажите?! С кем?!

Рожественский отчаянно взвыл, ожесточенно растирая ладонью красные, как у кролика глаза. Сон не шел, нужно вести эскадру в сражение, но нельзя — ждет впереди только смерть. Но отказаться выполнить царское повеление еще страшнее, хотя государь-император явно не понимает сложившейся ситуации. Ведь поставил совершенно нереальную задачу, трудно реализуемую даже объединенной с «порт-артурцами» эскадрой — не прорваться во Владивосток, а «овладеть Японским морем»!

— Им хорошо повеления отправлять, не самим ведь на самоубийство идти, — прорычал Рожественский с нескрываемой злостью, зная, что его не подслушают. Будь здоров Фелькерзам, он бы перевалил на него все обязанности, а сам бы перебрался на госпитальное судно «Орел», попав в нежные объятия, в кольце которых можно хоть немного забыться…

— А теперь мне самому идти, скоро «шлюпбалка сломается», — Рожественский усилием отогнал от себя неосуществимые уже мечтания. В эту секунду он ненавидел Фелькерзама, что собственной смертью отнимает и у него право на спокойную жизнь, и с нескрываемой ненавистью в задрожавшем голосе произнес. Выплюнув с желчью слова:

— «Мешок с навозом»!

Глава 6

— Ваше высокоблагородие! Их превосходительство просят прийти ваше высокоблагородие к ним в салон!

От услышанных слов вахтенного матроса капитан 1-го ранга впал в ступор — чего-чего, но такого он никак не ожидал. Возникшую на секунду мысль о розыгрыше, этих невинных, а порой и злых забавах времен мичманской юности, он отмел сразу — тут даже адмиралы не станут так шутить. А для подчиненных это страшнее самоубийства.

Да, нижние чины могут напакостить, как это было на Мадагаскаре, когда подрезали тали у катера, но так и наказали их примерно, во устрашение и для назидания. Всех, на кого указали унтер-офицеры как на предполагаемых виновников, немедленно отправили под суд, потом у них одна дорога — в арестантские роты. Прибывший на борт «Осляби» вице-адмирал Рожественский площадной бранью покрыл всю команду в три «загиба», пообещав, что в следующий раз, если он будет, то на палубе постелют брезент, чтобы кровь не впиталась в доски, и виновников тут же расстреляют на глазах построенной команды. И команда мгновенно осознала, что с ней не шутят, да и сам Бэр поверил в угрозу, настолько она была явственной.

И вот теперь явился новый «шутник» или безумец?! Может, тронулся умишком матрос, вон как глазенки выпучил?!

— Ты что сказал, тля?! Не слышу, сучий потрох?! Душу выну!

На ходовом мостике все окаменели — рулевые и сигнальщики превратились в мраморные изваяния. Младший штурманский офицер замер, словно в предрассветных сумерках Горгону Медузу узрел на кормовом флагштоке идущего впереди «Орла». Только поднявшийся на мостик старший офицер Похвиснев, тихонько доложивший Бэру, что оцинкованный гроб для усопшего адмирала готов, раскрыл рот от удивления.

— Их превосходительство настоятельно просят прийти ваше высокоблагородие к ним в салон! Они в кресле сидят, по форме одетые и отчего-то дюже хмурые, гневаются!

Матрос смотрел испуганным взглядом кролика, что готовиться попасть в пасть удава. И Бэр опомнился, отпустил форменку, а то вцепившиеся пальцы могли порвать ткань запросто. И впал в сомнение — может быть, ему все привиделось, и эти лекари, тупицы, не отличили спящего человека от мертвого, и, как говорят, «погнали волну»?!

Бросив взгляд на «старшого», Владимир Иосифович увидел, как того тоже обуревают эмоции и подозрения — побледневшее лицо за секунду побагровело перезревшим помидором.

— Веди, — только и сказал Бэр, толкнув матроса — решив, что если тот обезумел, то его в адмиральском проходе свяжут и посадят в «канатный ящик». Подобных случаев на эскадре хватало — от невыносимых тягот службы многие умирали, хватало и тех, кто сходил с ума.

— Шагай впереди, тля! Давид Борисович, следуйте за мной!

С мостика он спустился чуть ли не мгновенно, словно во времена лейтенантской молодости. Все приказы на флоте выполняются бегом, а потому флагманы, чтобы не ставить заслуженных каперангов в неудобное положение, всегда «просят» или «приглашают», понятное дело, что такое пожелание является формой замаскированного приказа. А потому Владимир Иосифович торопился, не обращая ни малейшего внимания на застывших матросов, что встречались на пути. Вахтенные старались превратиться в изваяния — экипаж до жути боялся своего командира.

Спустившись вниз с надстройки, Бэр вступил на трап, буквально скатившись по нему вниз, и оказался в коридоре, что вел в адмиральский салон. Сделав два десятка шагов, он оказался у настежь открытой двери, которую совсем недавно покинул — матрос услужливо застыл рядом, как раз его место по вахтенному расписанию, посыльный при адмирале. Этот пост считался синекурой — последние два месяца матросы бегали исключительно в лазарет, или сопровождали судовых врачей, неся необходимые лекарства и микстуры, нужные для лечения захворавшего адмирала.

— Здравствуйте, господа, вы не находите, что эта ночь как-то для всех нас не задалась перед рассветом. Право слово, в «собачью вахту» сигнальщикам постоянно что-то мерещится, это общеизвестно. Но я много лет на флоте уже прослужил, и впервые вижу, чтобы сразу два корабельных врача в заблуждение разом впали, а вместе с ними и два видавших виды моряка. Вы меня сильно удивили, господа! Да, проходите же!

Молча переступив через комингс, Бэр встал навытяжку перед контр-адмиралом, прекрасно понимая, что лучше молчать и ничего не говорить, раз сам допустил жуткую промашку. Поверил двум врачам, этим деревенским коновалам, которым и корову теперь доверить нельзя.

— Давид Борисович, вы часом не старообрядец?!

Вопрос был настолько неожиданным, что Бэр сам растерялся, а старший офицер только головой мотнул и лишь потом выдавил:

— Никак нет, ваше превосходительство! Православный я…

— Странно, странно, — задумчиво произнес Фелькерзам, бросив на Похвиснева ехидный взгляд.

— Только старообрядцы заранее гробы готовят для будущих покойников или для себя. А вы такой чудный оцинкованный ящик сделали, герметический, с положительной плавучестью — при нужде можно использовать и для спасения, как плавсредство.

Оба офицера побагровели, но молчали — крыть было нечем, а оправдываться — еще глупее выглядеть, ведь старик полностью прав. Да какой он старик — Бэр заметил горящий взгляд, не суливший ничего доброго, особенно в сочетании с ласковой улыбкой, от которой становилось страшнее. А еще чуть изменилась походка — Фелькерзам двигался уверенно, а не переваливался как толстая утка. И за этот месяц, проведенный в постели, резко похудел, чуть ли не вдвое, став стройным как юноша.

— А еще заранее такие роскошные гробы делают для начальника, которого «любят» всеми фибрами души, и даже жабрами, кхе-кхе… Но я питаю надежду, что столь глубокую антипатию вы ко мне не испытываете, ведь я вам не сделал за эти долгие месяцы совместной службы ничего плохого. А уж если и ругал когда-то, хотя не припомню этого, то уж простите старика великодушно, служба есть служба, вот так-с.

Бэр отчетливо слышал хриплое дыхание стоявшего рядом с ним старшего офицера. И скосив глазом увидел, что у того побагровели шея и уши от невыносимого стыда. Да и сам ощутил, как горят собственные щеки и лоб — но молчал, понимая, что нужно снести все насмешки и укоризны, они полностью справедливы.

Сами кругом виноваты!

— Будьте добры, Давид Борисович, выполнить мое поручение. Прошу сей ящик передать как казенное имущество в лазарет — пусть наши эскулапы хранят в нем все необходимое. Он для них станет постоянным напоминанием свершившегося казуса, и чтобы состояние наших медикусов было монопенисуально моему, когда я слышал их заключение и предложение вскрытия — пост мортем медицина! И вскрытие показало бы, что контр-адмирал Фелькерзам умер от оного вскрытия его внутренностей!

Будь бы ситуация не с ним, Бэр, прекрасно знавший немецкий, английский и французский языки засмеялся бы, оценив прелесть адмиральской латыни и шутки. Но сейчас он прекрасно понимал, что Дмитрий Густавович, делая выволочку ему, адресует свои слова врачам, и их нужно передать в точности, для того они и сказаны.

— Ума не могу приложить — как можно вскрывать живого человека, как подопытную лягушку?! Хотя, все мы водоплавающие, кхе-кхе, и для врачей вроде всяких земноводных, которых можно скальпелем препарировать. Ох, проказники, шалуны, все бы им резать и резать, прямо сельские потрошители на бойне. Вы уж, Давид Борисович, ящичек свой железный немедленно им передайте, пусть матросы после подъема отнесут — нужная вещица будет, хорошее лекарство им от раннего склероза. И от ненадлежащего выполнения господами врачами своих служебных обязанностей! Идите, господин капитан второго ранга, не могу вас больше задерживать!

Впервые за многомесячное плавание Бэр услышал в голосе Фелькерзама лязгнувший металл, от которого Похвиснева вместе с ответом — «Есть, ваше превосходительство!» — буквально волной смыло из адмиральского салона. И тоскуя в душе, все же обрадовался — в отличие от Рожественского его флагман чтит традиции, и «распекать» командира броненосца на глазах подчиненных не станет…

Глава 7

— Ладно, оба врача и ваш Похвиснев мне в сыновья годятся по возрасту, но вы, Владимир Иосифович, человек жизнью умудренный, а потому прошу вас впредь подобных ошибок не делать. Если о сем прискорбном казусе проведают на других кораблях, или кто-то из команды «Осляби» узнает, и разболтает, то над таким кунштюком долго смеяться во весь голос станут не только русские моряки. Сей случай обязательно в разряд «морских легенд» войдет, и ваше имя с моим увековечит.

Фелькерзам говорил сердитым тоном, пройдясь мимо замершего Бэра и бросив на того исподтишка взгляд. И понял, что добился своей цели — командир броненосца «проникся» и побледнел, черты лица окаменели. Ситуация, в которой он станет объектом насмешек, устрашила Владимира Иосифовича не на шутку — крайне серьезный человек, он патологически не любил флотских «розыгрышей», а тут такое невероятное событие, что станет притчей во языцех. И подумал, что принял правильное решение — теперь все четверо будут молчать, будто во рты воды наберут. А он их хвалить начнет прилюдно, и ситуацию тем контролировать.

— Ладно, не будем о сем предметы разговор дальше вести, забудем. И мне крайне неприятно, и вам удовольствия никакого не приносит. Присаживайтесь в кресло — меня иные дела сильно беспокоят. Присаживайтесь, разговор у нас долгий будет.

Дмитрий Густавович указал Бэру на кресло, и тот не чинясь немедленно расположился в нем, но степенно и почтительно, не развалился. Сам адмирал уселся медленно — сильно болел живот. Но терпел, прекрасно понимая, что недолго осталось — до четырнадцатого дотерпеть, в лучшем для него случае, до пятнадцатого. И неожиданно в голову пришла мысль, и он решил плюнуть и принять «обезболивающего», но отнюдь не морфия — звать врачей не хотелось, видеть их было бы совсем некстати.

— Федор! Федор!

Громко позвал он квартирмейстера, стукнув кулаком по переборке, и матрос тут же явился. Фелькерзам сразу поинтересовался у него, благо знал, что тот заведует всем его немудренным «хозяйством».

— У нас выпить есть, Федор?! Коньяку бы полстакана?!

Запрос пошел не от тела — адмирал стал абсолютно непьющим после начала болезни, а от души — просто сильно захотелось шарахнуть что-нибудь покрепче, не так тягостно будет воспринимать действительность смешавшимися в голове мыслями сразу двух человек.

— Так есть, супруга ваша Анна Дмитриевна бутылку передала перед походом, а ваше превосходительство к ней даже не притронулось. Сей же час принесу, и стаканчик!

Матрос тут же вышел, а Фелькерзама скрючило от боли — с такими приступами долго не живут, и то в хосписе, чтобы никто криков не слышал, и под уколами морфия. Но на наркотики переходить, как на сильное обезболивающее не хотелось — нельзя дурманить себе голову в эти решающие дни. Надо продержаться, перетерпеть…

— Вот, ваше превосходительство, я бутылку все эти месяцы постоянно протирал, — матрос водрузил на стол тяжелую емкость, с литр, с интересной этикеткой — контуры ласточек сразу бросились в глаза, вместе с годом начала производства сей жидкости под названием «мартель» — 1713, и горделивым профилем короля-«солнца» в пышном парике.

Чуть ощутимый яблочный запах Фелькерзам уловил мгновенно, когда янтарная струя из бутылки наполняла вместительный, грамм на полтораста, серебряный стаканчик. А вот Бэру вестовой стакана не принес — все знали, что командир «Осляби» совершенно не употреблял вина.

Морщась от боли, Фелькерзам прилично отпил из стакана, хотя коньяк по всем правилам нужно пить исключительно маленькими глоточками. Горячая жидкость потекла по иссохшему пищеводу, и он ожидал со страхом, что произойдет, когда крепкий алкоголь ворвется в желудок, где «по-хозяйски» расположилась страшная неизлечимая напасть. И от неожиданного эффекта только ойкнул, не сдержав эмоций:

— Ох, охренеть как благостно стало!

В желудке происходило невероятное — боль схлынула, будто добрая доза спиртосодержащей жидкости оглушила опухоль. И та сдуру впитав ее в себя, опьянела в хлам. И такая благость нахлынула, что на лбу выступила испарина, которую он вытер платочком.

— Что с вами, Дмитрий Густавович?! Я никогда еще не видел, чтобы вы так улыбались?!

— Боль ушла от глотка коньяка, Владимир Иосифович, какое это блаженство, оказывается, не иметь раскаленного камня в животе…

Фелькерзам впервые за долгие месяцы ощутил себя счастливым — эффект «обезболивающего» для него оказался неожиданным и крайне позитивным, даже ошеломительным в какой-то мере. Адмирал отхлебнул еще глоточек, поменьше — стало еще лучше, даже голова от счастья чуточку закружилась. Дмитрий Густавович машинально похлопал себя по карманам, с недоумением посмотрел на стол, и внезапно своей второй памятью вспомнил, что «настоящий» хозяин этого тела был еще и некурящим, а его новая частица во весь голос потребовала папиросу.

И этому желанию следовало потакать — пусть лучше курение медленно убивает, дожить бы до реального боя с японцами, и он был бы счастлив. Может и удастся изменить историю к лучшему хотя бы тем, что к Владивостоку прорвется хотя бы половина эскадры, а не четыре корабля.

— Владимир Иосифович, у вас папиросы нет?! Я ведь некурящий, но от такой жизни захотелось табаком побаловаться. Да и вы курите, не стесняйтесь. Федор, отдрай иллюминаторы, пусть свежий воздух хлынет. И пепельницу подай, хотя бы блюдце какое, разговор у нас серьезный будет, а на ковер окурки бросать не только моветон и неуважение к кораблю, но так и до пожара дело дойти может. Шучу, кхе-кхе…

Матрос быстро нашел настоящую пепельницу, отдраил иллюминаторы — хлынул солоноватый морской воздух, от которого закружилась голова. И пакостный запах от лекарств и умирающей плоти, что окутывал прежде всю каюту плотной завесой, стал меньше ощущаться. Бэр достал коробку папирос, открыл ее, положил на стол рядом с коробком спичек.

Фелькерзам, вернее уже его вторая составляющая, привычно смял картонный мундштук, и ловко чиркнув спичкой, прикурил папиросу, сделав короткую затяжку, чтобы не закашлять в первый раз — все же тело до этого часа табачком не баловалось. И прикрыл глаза от удовольствия — давно не курил, а тут духовитый крепкий табак.

А перед глазами появилась знакомая картинка — «Ослябя» шел под разрывами японских снарядов не выходя из строя, и уже заметно заваливался на борт. Повреждения, полученные броненосцем в самом начале сражения из-за ошибки Рожественского, оказались для него смертельными. И он погиб первым, открыв длинный список жертв 2-й Тихоокеанской эскадры. И картинка оказалась настолько зримой, что Фелькерзам даже тряхнул головой, отгоняя от своей памяти наваждение.

Бэр курил молча, но внимательно посмотрел на зажатую между пальцев папиросу — картонный мундштук адмирал смял как-то привычно что ли, совершенно обыденно, а ведь Дмитрий Густавович никогда не курил, это было всем известно.

— У меня к вам несколько вопросов, Владимир Иосифович, — негромко произнес Фелькерзам, — но прошу вас распорядиться поднять сигнал для вице-адмирала Рожественского — мне крайне необходимо с ним немедленно встретится сразу после подъема. Нельзя терять время, оно просто драгоценно. И второе — мне необходимо точно знать, какую максимальную скорость может развить ваш броненосец, и как долго сможет ее поддерживать. А также учесть запас угля на «Ослябе». С возможной дальностью плавания, причем шесть часов полного хода сюда не входят — это будет маневрирование и действия в бою. Мне нужно знать точно!

Фелькерзам чуть наклонил голову, и Бэр все моментально понял, затушил папиросу в пепельнице и поднялся из кресла. Встал и адмирал, негромко произнеся странную для командира «Осляби» фразу:

— Все будет совсем иначе, Владимир Иосифович — таких ошибок допускать нельзя. Но время у нас еще есть!

И отпустив Бэра, Фелькерзам тяжело опустился в кресло, и немного отпил коньяку из стакана, о чем-то задумавшись…

Глава 8

— Такая сила, и все предрешено. Обреченные на заклание…

Фелькерзам жадно глотая солоноватый морской воздух, внимательно разглядывал черные корпуса кораблей, будто отлитые из металла — приземистые, сильно ушедшие своими большими тушами в свинцовые воды, с дымящимися трубами. Все четыре броненосца 1-го отряда, главная ударная сила эскадры произвели на него ошеломляющее впечатление. Ведь одно дело брать их картинки из собственной памяти — либо виденных наяву самим контр-адмиралом, или по фотографиям и компьютерному моделированию его «альтер эго». И совсем другое, вот так рассматривать, оценивать как бы двумя половинками разума, слитого воедино, видеть почти вблизи, что там за расстояние в пять кабельтов.

Дмитрий Густавович обернулся, совершенно не обращая внимания на соленые брызги, что попадали ему на лицо, и оставляли пятнышки на белоснежном кителе.

Массивный и высокобортный красавец «Ослябя» еле шел вперед по морской глади, фактически полз, зарываясь форштевнем — броненосец недавно принял полный запас угля, а он у него составлял фантастическую цифру в две тысячи тонн. Но, правда, и его котлы поглощали «черное золото» в невообразимом количестве, недаром броненосец называли «пожирателем угля» — больше ста двадцати тонн в день на экономическом ходу в двенадцать узлов. Чуть ли не в полтора раза больше, чем любой представитель 1-го отряда, хотя и те требовали по восемьдесят тонн угля на «прокорм».

Ушедшие в воду гораздо выше ватерлинии «Сисой Великий» и «Наварин» напоминали больше низкобортные мониторы, казалось, что если подбросить на них еще тонн четыреста, то корабли уйдут в пучину, как брошенный в воду камень. А вот концевой во 2-м отряде броненосный крейсер «Адмирал Нахимов» едва был виден, небольшой корабль как бы спрятался за идущим третьим мателотом.

Без всякого бинокля можно было разглядеть 3-й отряд контр-адмирала Небогатова, бывшую 3-ю Тихоокеанскую эскадру. Все двухтрубные корабли, чуть более массивный флагманский «Император Николай I» впереди с одной-единственной орудийной башней на носу, а за ним, как утята за уткой, следовали три маленьких броненосца береговой обороны. Вдвое меньше его по водоизмещению, а в сравнении с «бородинцами» так втрое — потому башни с 254 мм орудиями виделись просто огромными по размерам, хотя на самом деле они были почти такими, как на «Ослябе».

Транспорты, казалось, заполняли все пространство следом — их было много, два десятка, на их фоне миноносцы выглядели еле различимыми букашками. Да и крейсера было плохо видно, они шли в охранении огромной эскадры, которой предстояло разделить участь «Непобедимой армады». Вот только об этом никто не то что не знал, даже не догадывался, при виде такой силищи все думали, что каких-то японцев можно на счет раз-два просто раздавить и не заметить.

— «Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя», — еле слышно сказал на русском классические слова Фелькерзам, и мысленно повторил их на латыни, добавив несколько фраз из фольклора столетней давности, если отсчет сделать из будущих времен.

Дмитрий Густавович не опасался, что его подслушает мичман, что командовал катером, а матросы тем более — адмирал находился как бы бессмертный Хома, окруженный меловым кругом. Как ни странно, но он чувствовал себя бодрым — от принятой дозы коньяка он свалился напрочь, благо до подъема оставался час, и, к своему удивлению, прекрасно выспался за столь короткий срок. Принял еще одну «живительную дозу», и спустился по трапу вполне живенько, где его подсадили в катер.

Вице-адмирал Рожественский, видимо, очень сильно удивился желанию младшего флагмана прибыть на «Князя Суворова», раз ответ поступил спустя несколько минут — за временной отсчет можно брать выкуренную папиросу, благо Бэр «забыл» на столе коробку.

— Два варианта встречи я проработал, — Фелькерзам усмехнулся, разговаривая сам с собою, так ему было легче. Да и мыслилось лучше, на душе становилось спокойнее.

— Если Зиновий Петрович примет мои доводы, особенно когда я в оракула немного поиграю, то все будет хорошо. Относительно хорошо, конечно. Оставим по дороге куски шкуры и мяса, но хоть половина эскадры доберется до Владивостока. Причем, новые броненосцы — старый хлам вести бесполезно, его лучше в жертву принести, раз без нее не обойтись!

Старик задумался, поглаживая ладонью седую бороду. Потом, словно заправский шаман, забормотал себе под нос:

— Понятно, что переломить обстановку на море невозможно по определению, но хоть разгрома с неслыханным позором сдачи сразу четырех броненосцев не будет. Хрен вам, косоглазые приятели, а не «Ивами», «Ики», «Мисима» и «Окиносима»!

Фелькерзам задумался, положив ладонь на рукоять кортика — второй вариант был намного страшнее — один спятивший русский адмирал зарежет собственного флагмана. И вряд ли два других контр-адмирала, будь то Небогатов или Энквист полезут в Цусимский пролив. Оба совершенно не горят желанием получить посмертную славу, и брать на себя командование не пожелают. А потому эскадра отойдет к Шанхаю и государю-императору отправят телеграмму с отчетом о случившемся. И будут ждать решения самодержца — в столице ведь начнут ломать голову, что делать дальше. Возможно, самодержец станет чуть вменяемый, и притормозит движение эскадры. Или поступит приказ отходить к Камрани и стать в бухте на якоря, или в нейтральных водах. Хотя вряд ли — ставки высокие, и эскадра последний козырь. В отчаянной попытке переломить ситуацию, ее обязательно вбросят в битву, где она будет нещадно избита…

Историю вряд ли изменить, слишком велика инерция этого чудовищного механизма. К тому же коронованного глупца вообще нельзя изменить, бесполезно сие занятие — его можно только побить, и то до разума не дойдет, хотя синяки останутся!

— А там и переговоры о мире с японцами последуют, ведь на армию надежды никакой, она поражение под Мукденом «переварить» не может. Все же наличие большой русской эскадры сделает японцев чуть сговорчивее, и половинка Сахалина не будет у России оттяпана. Да и позора нет, и разгром эпохальный не случится. Да и на практике постулат Мэхена про «флот существующий» проверен будет — сама угроза того, что у русских осталась значительная по силам эскадра, будет изрядно нервировать самураев. А там и очередные подкрепления с Балтики подойти могут, хоть это будут «поскребыши». Но хоть новые минные крейсера, и то плюс…

Фелькерзам внимательно посмотрел на вырастающий прямо в глазах черный корпус флагманского броненосца, украшенный двумя желтыми трубами. Поморщился, глядя на такое красочное великолепие, и стал внимательно рассматривать верхний броневой пояс, что на треть ушел под воду. Вот это было очень плохо — шесть дюймов брони в центре и четыре в оконечностях не преграда для двенадцатидюймовых снарядов. Проломят они ее, как булыжник мокрый картон, легко и непринужденно.

— До Цусимы еще три дня, и часть угля сгорит, а припасов и воды используют. Тогда и главный броневой пояс покажется из воды, дюйма на четыре, не больше. Может на полфута, но это все. Это не спасение — как только последует пара пробитий, то броненосец воды наберется и снова сядет, и это скверно, очень скверно…

Фелькерзам покачал головой — ситуация ему совершенно не нравилась. Взглянул на второй броненосец — у «Императора Александра III» выступали краешком нижние броневые плиты, что были толщиной чуть ли не в 20 сантиметров. Но оно и понятно — все же корабль построили еще до начала войны, и перегрузка, этот бич отечественного судостроения, не оказалась столь огромной как на других трех «близнецах», что достраивались прошлым летом в жуткой спешке...

Глава 9

— Когда покажется, что все продумано, то гэйдзины обязательно найдут слабое место и ударят там, где их не ожидаешь!

Вице-адмирал Того в синем походном кителе еще раз склонился над картой, стараясь найти в ней ответ на грядущие события — а в том что они придут, ни у кого на Объединенном Флоте, начиная от заслуженного адмирала до совсем юного юнги сомнений не было.

Оставался только один вопрос, на который не имелось ответа — куда делась русская эскадра Рожественского?!

В том, что противник будет прорываться через Цусимский пролив, сомнений практически не было — а этот самый удобный для врага маршрут был наглухо перекрыт 3-й эскадрой под командованием вице-адмирала Катаоко Ситиро, под командованием которого находились три боевых отряда. В 5-й входил бывший китайский броненосец, трофей войны с Поднебесной, что победоносно окончилось десять лет тому назад. В японском флоте он получил имя «Чин-Йен» и был вооружен четырьмя короткоствольными 305 мм орудиями, с прилично забронированной цитаделью.

Вместе с ним должны были действовать три бронепалубных крейсера 2-го класса, совокупное вооружение которых, а на каждом было по одному 320 мм орудию и дюжине 120 мм пушек, соответствовало нормальному броненосцу. Корабли эти были спроектированы во Франции Эмилем Бертеном, и по его задумке, должны были заменить в эскадренном бою, при необходимости, один из кораблей боевой линии. Но чаще действовать как крейсера, хотя максимальный ход в 16 узлов соответствовал больше броненосцам, причем старым, тихоходным.

— Если бы они еще из своих пушек в кого-нибудь попали, — усмехнулся Того — за всю войну таких случаев не имелось, как шутили в Императорском флоте острые на язык молодые офицеры.

Все дело в том, что чудовищно тяжелая для маленького крейсера пушка оказалась совершенно непригодной, от разворота ствола на борт, корабль получал заметный крен. Рассматривался вопрос, чтобы заменить ее на 203 мм пушку с щитовым прикрытием, подобные стояли на быстроходных крейсерах 3-го отряда, но денег на закупку в казне не нашлось. Все средства пошли на усиление главных сил флота.

В помощь 5-му отряду, что базировался на корейском побережье, придавался 6-й отряд под командованием племянника, которого порой именовали контр-адмирал Того-младший. В него входили четыре маленьких, старых и тихоходных крейсера — купленный в Чиле «Идзуми» и три ветерана войны с китайцами — «Акицусима», «Чийода» и «Сума». Они прикрывали главную базу флота Сасебо, сейчас пустынную.

Мало ли что придет в голову русскому адмиралу — возьмет и ударит по Нагасаки, а потом разгромит из пушек Сасебо — подход к ним с моря открытый. Правда, потом выйти в Цусимский пролив, пройдя проходом между Кюсю и островами Гото, будет крайне затруднительно. Туда без особой нужды и в тихую погоду сами японцы старались не соваться без крайней надобности — слишком много отмелей и рифов, каменных банок — велик риск погубить собственный корабль.

Пролив между Кюсю и Хонсю, само «Внутреннее море» и проходы у острова Сикоку плотно перекрывали отряды миноносцев. Их прикрывал 7-й БО контр-адмирала Ямады, состоящий из старого броненосца береговой обороны «Фусо», дряхлого безбронного крейсера «Чокай» и четырех канонерских лодок преклонного возраста. Встреча с противником не сулила для них ничего хорошего, кроме очень быстрой смерти.

Но всю 3-ю эскадру было не жалко потерять в бою, реальной ценности она не представляла даже совокупно, и не стоила двух купленных в Италии новейших броненосных крейсеров. Самураи обязаны погибнуть, но должны встретить неприятельский флот, и дать возможность главным силам 1-й и 2-й эскадр успеть выйти в море и уничтожить зарвавшегося врага. Кроме того, в 3-ю эскадру дополнительно вошли два десятка вспомогательных крейсеров, что передвигаясь по трем линиям, наглухо перекрывали западный вход в Цусимский пролив между Квелпатром и островами Гото.

Большую помощь оказала императорская армия, выставившая по всему побережью островов цепь из наблюдательных постов, куда зачисляли отборные команды из выздоравливающих после ранений офицеров и опытных унтер-офицеров. Все они были обеспечены средствами наблюдения, от биноклей до подзорных труб, посыльными для ближайшей линии телеграфа, специально отпечатанными книгами с силуэтами русских кораблей. Благо фотографий хватало — во всех иностранных портах, где были стоянки русских кораблей, агенты и дипломаты делали фотографические снимки и рисунки. Кроме того, все посты получили четкие инструкции, также отпечатанные в типографиях — что делать, если будет замечена как эскадра, или отряд, и даже одиночный неприятельский корабль.

Сунгарский пролив, или Цугару тоже не остался без должного внимания. Стянув все силы к Цусиме, чтобы здесь дать генеральное сражение, перекрыв западное и южное направления, Хейхатиро решил на восточном проходе прибегнуть к временной обороне.

В самом узком месте пролива выставили три десятка минных банок — без малого почти две сотни мин. Мера временная — хороший шторм разметает заграждение, но сейчас оно замедлит продвижение русского отряда, если он там внезапно появится.

За минами находились несколько вспомогательных крейсеров, последние остатки, вся задача которых была простой — отправить радиограммы при появлении русской эскадры и бежать оттуда как можно быстрее. Шансов уйти от быстроходных крейсеров Рожественского было мало. Но они становились ничтожными, если с запада подойдут на помощь русским Владивостокские крейсера. Эти бронированные громилы, больше броненосца размерами, буквально утыканные 203 мм и 152 мм пушками, благодаря своему ходу в двадцать узлов, легко догонят плохо вооруженные пароходы с флагами Восходящего Солнца и быстро отправят их на морское дно. Прецеденты уже бывали, причем крайне скверные…

— Если в течение пяти дней русские не войдут в Цусимский пролив, то, значит, они избрали или восточное, либо северное направление, которое сейчас не прикрыто. Но посты там стоят, и оповещение будет послано вовремя — по крайней мере, на это можно надеяться.

Того призадумался — по расчетам выходило, что из двух десятков дозорных вспомогательных крейсеров, что сейчас осуществляли патруль в Цусимском проливе, можно было снять половину. И даже если русские попытаются пройти тайком, то у них мало что выйдет — первые две линии составят по шесть кораблей вместо семи. А в третью линию войдут большие миноносцы, благо их можно менять через двое суток. Тем более, в случае прорыва вражеской эскадры, они могут атаковать ее торпедами.

— Пожалуй, я так и сделаю — 16-го числа сниму десять «мару» и отправлю их к Карафуто, они перекроют северный пролив, — Того внимательно посмотрел на карту, прикидывая расстояние. Выходило, что эта десятка может перекрыть все подходы не только к Сахалину, но и на южной части Курильской гряды, образовав две линии. Расстояния там слишком большие, русским боевым кораблям потребуется бункеровка углем, и они могут загрузиться им с транспортов в Корсаковском посту, где крейсером «Цусима» был изловлен и потоплен прорвавшийся из Порт-Артура зловредный крейсер «Новик», причинивший массу хлопот.

— Вот там я их перехвачу и дам бой, — негромко произнес Того, еще раз измерив линейкой расстояние. Все правильно в расчетах. Русские корабли не прорвутся нигде — 1-я и 2-я эскадры Объединенного Флота их обязательно перехватывают у выхода из пролива, и, имея превосходство в скорости, навязывают бой. А ночью начинают атаки в море большие миноносцы, имеющие приличную дальность плавания. А в проливах атакуют малые миноносцы и миноноски — а их во флоте больше сотни.

У русских мало шансов отбиться от такой своры, в кого-то обязательно попадут торпедами. К тому же с утра его эскадры будут готовиться к повторному сражению, благо его место заранее известно. Оно единственное будет притягивать все русские суда, и те пойдут туда, как летят мотыльки на пламя светильника и обжигают свои крылья.

Того наклонился над картой и ткнул карандашом в обведенный им овал — с губ сорвалось тяжелое для произношения слово:

— Владивосток…

Глава 10

— Рад вас видеть, господа. Как адмирал, Константин Константинович?! Василий Васильевич, вижу корабль у вас в полном порядке!

Фелькерзам обменялся крепкими рукопожатиями с начальником штаба эскадры капитаном 1-го ранга Клапье де Колонгом и командиром броненосца Игнациусом. Встречали контр-адмирала на борту флагманского броненосца «Князь Суворов» с должным почетом — на трапе приняли фалрепные матросы, и, придерживая под руки как драгоценную фарфоровую вазу, подняли на борт корабля, пройдя рядом со средней башней, из которой угрожающе топорщили стволы 152 мм пушки.

Понятное дело, что Рожественский по своему статусу никогда бы не вышел на верхнюю палубу — служа вместе с ним на Балтике, Фелькерзам не помнил чтобы Зиновий Петрович проявлял толику уважения к подчиненным ему офицерам, а матросов так вообще крыл площадной бранью по любому случаю. А за семь с «хвостиком» месяцев плавания характер командующего совершенно испортился, и служба на флагманском корабле стала воистину каторжной — экипаж превратился в сборище неврастеников. Такое моментально чувствуется, достаточно было взглянуть на лица офицеров и нижних чинов. А это очень плохо, когда командующего бояться больше чем неприятеля, хуже только ситуация, когда при этом подчиненные полностью разуверились в полководческом «таланте» собственного начальства и не ставят его ни в грош, несмотря на репрессии.

— Его превосходительство ожидает вас в салоне, — негромко произнес начальник штаба, глаза у него были тоскливые — Клапьеде Колонг был низведен адмиралом до составителя приказов, вроде управляющего канцелярией, и потому являться одним из руководителей эскадры просто не мог, как и разрабатывать планы. Затурканный и задерганный Рожественским Константин Константинович превратился в очередного «болванчика». А такие только слепо выполняют приказы, и перестают думать над ними — а это плохо, очень плохо, когда сам командующий перестает опираться на работу штаба. Слишком велик риск ошибки у одного человека, пусть и облеченного немаленькой властью, здесь, на краю океана, практически диктаторской.

— Я вижу, что ваше превосходительство оправились от болезни, глаза заблестели, румянец на щеках появился, — Игнациус внимательно посмотрел на Фелькерзама, и как показалось тому, с нескрываемой надеждой. Василия Васильевича контр-адмирал уважал — тот был хороший моряк и прекрасный художник, редкостное сочетание. И наблюдательный — если увидел изменения, то рано себя отпевать, видимо, «подселение» несет в себе выздоравливающий эффект, а это как нельзя кстати. Лишь бы договориться с Рожественским — а вот это труднейшая задача. Судя по задерганным донельзя каперангам, у которых взгляд побитых собак…

— Какие у вас ко мне дела, Дмитрий Густавович?!

Рожественский бросил на Фелькерзама угрюмый взгляд вечно чем-то постоянно недовольного человека. Сразу возникло ощущение, что будь его воля, он бы немедленно отправил подчиненного ему контр-адмирала восвояси, да еще с руганью в спину. По лицу Зиновия Петровича прошла судорога, глаза у вице-адмирала красные — видимо ночью совершенно не спал. А это плохо, очень плохо — в таком болезненном состоянии, без внутреннего спокойствия, командовать в бою нельзя.

— Да, рад видеть ваше превосходительство, вижу, вы немного оправились от болезни. Однако должен заметить вам, что поторопились преждевременно — лучше было бы, если дождались полного выздоровления! Вид у вас откровенно больной и немощный!

Это был откровенный «гаф», и Фелькерзам почувствовал, как в душе закипает гнев. Ему довелось послужить раньше с адмиралом, но если до этой минуту он спокойно реагировал на его выходки и слова, то сейчас все изменилось — такого нарочито демонстративного пренебрежения к себе Дмитрий Густавович никак не ожидал.

«А чему ты удивляешься — прекрасный пример, когда из грязи прыгают в князи! И живут такие люди по принципу — я начальник, а ты дурак, а если станешь начальством выше меня, то я буду дураком. Так что смирись и попробуй уговорить этого хама не бросать эскадру на бойню, а постараться выйти из ситуации с наименьшим ущербом. А для этого требуется сущая мелочь — немного изменить планы».

Голос в голове звучал негромко и четко, будто собственные мысли — по крайней мере, сам Дмитрий Густавович принимал их как свои. И немного обуздал закипающий гнев, стараясь говорить как можно убедительнее, и не смотреть в глаза командующего. Такие взгляды люди, подобные Рожественскому, всегда воспринимают как прямое покушение на их власть, а это вызывает лишь недовольство и упрямство.

Дипломатии нужно придерживаться, иначе любая миссия будет провальной, а на кону судьба огромной эскадры!

— Я вполне способен выполнять приказы вашего превосходительства, и вести корабли своего отряда в бой. Как понимаю, в настоящее время вы ведете эскадру к Цусимскому проливу, чтобы там дать сражение японскому флоту, ведь так, Зиновий Петрович?!

— Предположим, — после короткой паузы отозвался Рожественский, недовольно зыркнув глазами. И глуховатым голосом спросил:

— А зачем вам знать мои планы, Дмитрий Густавович?! Ваше дело исполнять приказы отданные мною!

— Я их и буду исполнять в точности, ваше превосходительство. Однако осмелюсь заметить, что на флоте служу никак не меньше вашего, и приобрел достаточный опыт, чтобы быть услышанным. Чтобы правильно вести сражение, нужно знать план на него командующего, чтобы в случае необходимости принимать определенные действия исходя из соображений вашего превосходительства. Прошу понять меня правильно, Зиновий Петрович — все же по своему положению я являюсь младшим флагманом эскадры, вашим заместителем, а не «сломанной шлюпбалкой»!

Последние слова вырвались невольно, ведь приходилось сдерживать закипающий гнев, а он, как известно, плохой советчик. Но Рожественский от них побагровел, глаза налились кровью — командующий явно впал в ярость, которая могла выплеснуться в любой момент.

— Вижу, что Бэр нарушил мой приказ, — прорычал вице-адмирал, но Фелькерзам решил опередить его в выводах.

— Нет, я просто это знаю. Как и то, что на поднятый на «Ослябе» сигнал вы бы ответили «оставить до Владивостока».

Потому как вздрогнул командующий, Фелькерзам понял, что удар попал в точку — вряд ли о своих мыслях Рожественский кому-нибудь говорил, не тот он человек, слишком скрытный и гордыней обуян.

— Вы решили угадывать за меня мои собственные мысли, Дмитрий Густавович, — в голосе командующего послышалась явственная угроза, ее нужно было немедленно парировать.

— Зачем мне гадать, ваше превосходительство, если я это знаю точно. Как и то, что сегодня крейсер «Громобой» подорвется на мине и выйдет из строя до сентября. Правота моя подтвердится, ваше превосходительство, в этом вы сами убедитесь…

— Дойду до Владивостока и посмотрю на ваше гадание. А пока советую отправиться вашему превосходительству на госпитальный «Орел» и лечь там для дальнейшего излечения. Вы слишком плохо выглядите, господин контр-адмирал, длительное плавание нанесло явный ущерб вашему здоровью, телесному и духовному, и в особенности умению размышлять. А гадать на кофейной гуще вы сможете и на берегу, — в голосе Рожественского прорвалось раздражение, перемешанное с едким сарказмом.

— Я думаю, вашему превосходительству следует немедленно, прямо здесь в кабинете, написать рапорт, и передать командование…

Начальник штаба 2-й Тихоокеанской эскадры капитан 1 ранга К. К. Клапье де Колонг

Глава 11

— А вот этого, ваше превосходительство, я делать не стану, — ощерился Фелькерзам, в глубине души зазвучали колокола громкого боя. И внутренний голос с нескрываемым ехидством заговорил:

«Хреновый из нас переговорщик вышел, хоть мы оба те еще «превосходительства». Оракулы еще хуже — тупого самодура, дорвавшегося до власти, ничем не убедишь, такие экземпляры к доводам разума никогда не прислушиваются, им гордыня жить крепко мешает. В России нет страшней напасти, чем идиот дорвавшийся до власти!

Так что нужно прибегать ко второму варианту немедленно, раз первый у нас не проканал. Тут нельзя время терять, морду бить уже надобно. Только подбери убойные аргументы из разряда «сам дурак» — без них в начальственном споре никогда нельзя начинать драку. Фактов побольше высыпай, они вещь упрямая, против них не попрешь!

Нужно его взбесить хорошенько, учти — нас подслушивают — зуб даю. А как бросится с кулаками, то прикрой глаза и расслабься — и не мешай мне. Посмотришь потом, что можно делать кулаком, жаль, что силенок мало. И за кортик не хватайся, ни к чему.

Фи, господа адмиралы, а прибегнут к банальной поножовщине. Зачем нам такая реклама? Зря мы что-ли свинчатку в кармане прихватили — выведем из строя его превосходительство, всего и дел то, не на каторгу же за это чудо-юдо идти! А так все просто — взыграло сердце ретивое!»

Голос внутри зло посмеивался, а сам Фелькерзам почувствовал, что от озвученных мыслей его стала переполнять отчаянная решимость — все правильно, так и надо поступить — семь бед, один ответ!

— Ты у меня сейчас рапорт напишешь, безумец, или я под арест прикажу взять. Забыл, кого государь-император командующим здесь поставил?! Так я тебе разом и напомню! Садись и пиши!

— А что ты сразу за спину императора скрываешься, Зиновий Петрович?! Понимаешь, что без его рескрипта ты лишь хам, самодур, и… жалкая и ничтожная личность! Какие у тебя заслуги перед страной и флотом?! Да никаких по большому счету, если хорошенько разобраться! За бегство беленький крестик получил, и сам в том сознался в печати, даже статью написал! А перед кайзером и царем ты показательные стрельбы как проводил? Все я знаю, сам приказывал щиты на «живую нитку» крепить, чтобы они от пролетающего снаряда валились в воду, а ты только бегал по палубе как бесноватый, да бинокли разбивал.

Фелькерзам почувствовал, как внутри души будто плотину прорвало, и слова сами полились полноводным потоком, видимо, долго терпел, а тут можно все высказать, что накипело:

— За что ты не возьмешься, все равно дерьмо получается, причем зловонное. Миноносцы по твоему решению построили, так они на ходу рассыпаются, три штуки обратно отправили уже. Эскадру нашу так снарядил в поход, что даже на учебные стрельбы снарядов нет! И кто отвечать за бардак будет, что «Иртыш» не снаряды нам привез, а сапоги?! А кто от итальянских крейсеров отказался — ты собственноручно или папа римский?! И отряд Вирениуса придержал сам в дороге — адмирал Макаров ведь тебя просил о помощи, а ты его предал!

От яростных слов Фелькерзама Рожественский побагровел, казалось, что воспламениться, а из ноздрей пойдет дым. Но остановиться Дмитрий Густавович не мог, его, как говорится, понесло:

— О да, ты один белый и пушистый аки голубь, весь такой из себя — гимназистка невинная! А вокруг тебя одни тупицы, твари бессловесные, бездарности, а не заслуженные командиры кораблей, которым ты клички подбираешь из справочника по венерическим заболеваниям!

Рожественский захрипел, глаза налились кровью, как у взбесившегося быка, но Фелькерзаму такой вид командующего только добавил обличительной прыти — семь бед, один ответ!

Все равно пропадать!

— Энквист для тебя «пустое место», Небогатов «хер конячий», а я «мешок с навозом»! Да за такие вещи не на дуэль вызывать надобно, зачем благородную сталь поганить, а морду хамскую нужно бить вдумчиво, чтобы поганую пасть дальше на достойных людей разевать не мог — у тебя не слова из нее идут, а сплошное амбре! У тебя ни капли уважения нет к идущим на смерть людям, верным присяге — один словесный понос льется как из прохудившегося бурдюка

— Заткнись! Собственными руками придушу!

— Что — понравилось?! И это еще не все! Ты эскадру в Цусимский пролив ведешь, и бой решил 14 числа устроить, праздник для их величеств отметить! Ты что творишь, бестолочь?! Не то, что командиры броненосцев и крейсеров, флагманы твоего плана сражения не ведают, ты всех на убой как бессловесное стадо тянешь. Только в последний момент объявишь, чтобы курс норд-ост 23 держали. Вот и все твое руководство в бою будет, глупец, пока тебя по голове осколком не приласкает через сорок минут! И все твое участие в сражении на том и закончится!

На какую-то секунду Рожественский остолбенел, выпучив глаза, и посмотрел на Фелькерзама странным взглядом. Но того уже нельзя было остановить, и он начал выкладывать такое, что командующий захрипел, рванув воротник кителя так, что золотистая пуговица была вырвана с корнем, и полетела на пол, как брошенный империал.

— Тебя с броненосца Коломейцев снимет, со штабом, он и экипаж «Осляби» спасет до этого — мой флагман опрокинется, ты его под сосредоточенный огонь подставишь! А «Суворов» до конца сражаться будет, в костер превратившись — спасенных с него не будет! А твой выдвиженец, сука гладкая, командир «Бедового» Баранов, свой миноносец, и тебя с ним, японцам в плен отдаст, а еще четыре броненосца флаги спустят — позорище!

Фелькерзам говорил негромко, шипел больше как змея, но от каждого его слова лицо Рожественского потихоньку меняло цвет с багрового на синюшный. Дмитрий Густавович придвинулся, впившись взглядом в мертвеющие глаза Рожественского, который явно ему поверил. Ведь не мог же он испугаться — Зиновий Петрович мужественный человек, наделенный личной храбростью, тут не было никакого сомнения. Но вид у командующего был такой, что краше в гроб кладут.

— Японцев оскорбит даже не сдача тебя, командующего эскадрой, а то, что на «Бедовом» даже не стреляли, все снаряды в погребах лежали по штату, и белая простыня поднята. Энквист сбежит с крейсерами на Филиппины, хорошо, что ты с собой только шесть транспортов повел, остальные в Шанхай отправишь завтра, а то бы все потеряли. А до Владивостока только два миноносца на последних лопатах угля дошли, да «Алмаз» с «Изумрудом» — но последний на камни вылетел, его там и подорвали в панике. Вот такие дела… Зиновий Петрович, да что с тобой?!

Вопрос был напрасным — Фелькерзам успел только подхватить Рожественского, когда тот рухнул на палубу. Лицо командующего эскадрой исказила страшная гримаса, он силился что-то сказать, но не мог, бормотал что-то совсем неразборчивое, и еле слышно.

«Вот это и есть третий вариант — слово материально, и если не убивает сразу, то инсульт в таких случаях закономерен. Его на правую сторону парализовало, вон, как губы перекосило. Все — если и выживет, то командовать уже не сможет, так что принимай на себя его обязанности, командуй. И врачей немедленно позови, на госпитальный «Орел» отправить тушку нужно — дело плохо!»

Фелькерзам положил адмирала на пол и бросился к дверям, и на мгновение к нему пришло видение горящего «Князя Суворова», что превратился в огромный жертвенный костер…

Командир эскадренного броненосца "Князь Суворов" капитан 1 ранга В. В. Игнациус

Глава 12

— Господа, Зиновию Петровичу стало плохо. Вот так-с, думаю, апоплексический удар с ним приключился, — открыв дверь, что оказалась не плотно закрытой, Фелькерзам даже не удивился, увидев в коридоре Клапье де Колонга и Игнациуса — оба стояли изрядно побледневшие. В тусклом свете электрической лампочки было заметно, как трясутся пальцы у начальника штаба, а по лицу командира броненосца, словно рассыпанный бисер, блестели капельки пота.

— Проходите, господа, что стоите. Думаю, вы имели честь подслушать разговор двух адмиралов. Весьма нервный, как вы знаете — с Зиновием Петровичем совсем плохо — он ведь в Камрани один приступ инсульта перенес, нужно после него отлежаться, а он весь на нервах — тяжелое бремя ответственности на себя взвалил. Вот и не выдержали кровеносные сосуды в голове, полопались. Да-с, нехорошо получилось, но на госпитальном «Орле» его выходят, лучший уход обеспечат. Это меня грешного по приказу вице-адмирала на броненосце держали — странную суровость ко мне проявил командующий эскадрой, жестокую и непонятную. Но бог ему судья, мне нужно свое дело делать, эскадру в бой вести!

На Фелькерзама навалилась непривычная говорливость, но он понимал, что идет «откат» после перенесенной болезни и стресса, который он получил в ходе беседы с командующим.

— Ваши превосходительства слишком горячо беседовали, чтобы вас не слышать. Потому и стоим здесь, чтобы не было иных свидетелей, — совершенно спокойным голосом произнес Игнациус.

— И поняли вполне достаточно из него, чтобы подтвердить, что Зиновий Петрович сам передал вам командование, и свалился от сердечного приступа. Тяжкие трудности похода не выдержали его превосходительство. Так для всех будет лучше, — странно, но на лице начальника штаба не было ни проблеска скорби, а одно непонятное облегчение.

Между тем капитан 1 ранга Игнациус уже начал распоряжаться, проявляя кипучую энергию. Появились оба судовых врача, захлопотавшие вокруг лежащего на полу Рожественского. Фелькерзам стоял в сторонке, закурив папиросу и стряхивая пепел в горшок с фикусом, что стоял у маленького окна — верх роскоши адмиральского салона. Из разговоров медиков между собой понял, что дело плохо — Рожественский уже не мычал, а потерял сознание. Появились дюжие матросы с носилками, бывшего, да уже бывшего командующего эскадрой бережно положили на брезентовое полотно, сунув ноги в «карман», и подняв как перышко, унесли.

— Ваше превосходительство, это… правда, что мы услышали?

Голос Игнациуса чуть дрогнул, когда он задавал вопрос, а перед этим собственноручно плотно затворил дверь. Рядом с ним стоял начальник штаба — теперь и его лицо покрылось капельками пота.

— «Громобой» да, подорвется сегодня, сами увидите его во Владивостоке, — совершенно безмятежным голосом отозвался Фелькерзам. — А что касается всего остального, то все в наших руках, ведь на мостике буду я, и постараюсь не допустить совершенных ошибок.

— Слава богу, — Игнациус перекрестился, на побледневших щеках стал проступать румянец, да и Клапье оживился, а то прямо покойником выглядел. И тоже осенил себя крестом чисто по православному.

— Господа, давайте поговорим без всяких задних мыслей, — негромко произнес Фелькерзам, затушив окурок в земле, так как не нашел взглядом пепельницы. И показал рукою на стулья у стола:

— Присаживайтесь, разговор у нас долгий будет, минут на десять выйдет, ибо времени у нас мало и оно драгоценно. Дело в том, что я сегодня как бы умер, по крайней мере, мою смерть диагностировали оба врача «Осляби», Бэр и его старший офицер — даже гроб мне заранее приготовили. Так вот, видел я нечто такое, что душа обратно в тело залезла, ибо не время умирать. Признаться, раньше я слышал, что умирающие могут видеть нечто в будущем времени. О чем стараются поведать в свои последние секунды, только многие окружающие их в тот час не воспринимают к разуму и сердцу их откровения. И зря — в том я сам убедился.

— Я знаю о таких случаях, ваше превосходительство, — совершенно серьезно произнес Игнациус, и Фелькерзам подумал, что тот все же учился в Академии художеств, и как все творческие люди чувствителен к происходящему, и особенно ко всякой мистике.

— И мне доводилось не раз про то слышать, — не менее серьезно произнес начальник штаба. Вообще-то моряки народ суеверный, и в океанах тоже полно непонятного, так что если не поверить, то принять близко к сердцу можно много всяческого взбрыка, что выламывается из привычной картины окружающего людей мира.

— Так вот — то, что я видел, лучше никому не знать. Но верьте мне, господа — подобной трагедии и позора я не допущу! А когда знаешь, что ждет и как можно этого избежать, лучше предпринять меры заранее. Константин Константинович, завтра командующий хотел отправить отряд транспортов Радлова в Шанхай и Сайгон, чтобы они оттуда производили обеспечение наших вспомогательных крейсеров. Но их там обязательно интернируют, а зачем нам такие проблемы в будущем?!

Фелькерзам остановился, еще раз окинул взглядом салон Рожественского и увидел искомое. Поднялся, взял массивную пепельницу, поставил на стол и подхватил пальцами окурок у ствола фикуса — переложил его, и лишь после этого закурил папиросу. Сделал радушный жест, типа и «вы курите». Моряки не чинились и задымили.

Наступила короткая пауза, после которой, успев за это короткое время продумать некоторые детали будущей операции, Фелькерзам снова заговорил, негромко произнося слова:

— Все транспорты Радлова, плавмастерскую «Камчатку», вспомогательные крейсера «Днепр» и «Рион», госпитальные суда «Орел» и «Кострома», пойдут отдельно. Огибая японские острова с восточной стороны, и через Цугару отправятся до Владивостока. Эту эскадру возглавит контр-адмирал Энквист, пройти пролив необходимо вечером 16 мая, чтобы ночью уйти к Владивостоку как можно дальше. По пути, если удастся, присоединить к себе вспомогательные крейсера «Кубань» и «Рион», что отправлены в те воды с рейдом. У меня на них свои планы…

Фелькерзам остановился, видя, что начальник штаба достал блокнот и старательно записывает его слова карандашом.

— С нами на прорыв через Цусимский пролив пойдут только оба буксира и вспомогательный крейсер «Урал». Я поведу только боевые корабли, дабы не отвлекать силы для защиты, скажем так, балласта, и не снижать эскадренный ход. Лишние 3-4 узла в сражении дорогого стоят!

— Ваше превосходительство, вы берете «Урал» потому что на нем мощная радиостанция?!

— Давайте без чинов, Василий Васильевич. Не только потому, он вооружен и имеет ход 19 узлов, как «Алмаз». А потому их буду использовать для спасения команд погибших кораблей. Да, Василий Васильевич, это так — потери будут, и значительные, противник перед нами опытен и силен. А наша задача, согласно приказу государя-императора Николая Александровича, не только прорваться во Владивосток с «несколькими кораблями», но «завладеть Японским морем».

Фелькерзам усмехнулся, видя, что капитаны 1 ранга загрустили от произнесенных слов — они о том приказе уведомили. Только Клапье бросил на контр-адмирала заинтригованный взгляд — ведь Константин Константинович знал точно, что о высочайшем приказе тот ведать не мог, но, тем не менее, практически дословно произнес, вернее, процитировал некоторые места. А это было удивительно, если не знать потаенной сути.

— У нас есть чуть больше суток, господа, чтобы убрать с кораблей все дерево, оно прекрасно горит. Грузить все на транспорты, их достаточно, и многие полупустые. Загружать их денно и нощно, снять все палубные настилы. А заодно корабли облегчим, и в бою пожаров избежим…

Глава 13

— Штаб, Константин Константинович, не канцелярия, пишущая приказы командующего, хотя, конечно, это нужно делать. Но не только — это главный аппарат управления боевой силы и ведения ею военных действий. И орган контроля за надлежащим исполнением моих приказаний и поручений, с немедленным докладом о выполнении или упущениях с ненадлежащим проведением, перечнем виновных и проблем, которые предстоит устранить. У вас в подчинении весь аппарат и флаг-офицеры — это знающие специалисты своего дела. Вот и выполняйте, у нас едва 36 часов, после чего транспортная эскадра должна идти, иначе придется переносить сроки, а это чревато разными последствиями, весьма нехорошими, быть может.

Фелькерзам посмотрел на начальника штаба, желая проверить «проникся» ли тот требованиями, не опустит ли руки, не пустит ли дела на «самотек». Вроде нет — в глазах блеск, вроде энергичен, и явственно выражает желание плодотворно потрудиться.

— Распределите все полупустые транспорты, за исключением нагруженных угольщиков, по всем броненосцам и старым броненосным крейсерам — пусть на них сгружают все дерево немедленно, все изделия из него, включая двери и обшивку офицерских кают. Все палубные настилы долой — не будет пищи для огня, да и нагрузка уменьшится на сотню тонн, если баркасы с катерами добавим для общего счета.

Увидев удивленно-округлившиеся глаза начальника штаба Клапье де Колонга, Фелькерзам пояснил более детально, чтобы его слова не выглядели откровенным самодурством, к которому постоянно прибегал прежний командующий, ныне уже находящийся на «Орле». И там будет находиться до Владивостока, если прорыв окажется удачным.

— В бою все они сильно пострадают, от осколков будет масса дырок, многие плавсредства будут разрушены взрывами. А так они будут в целости и сохранности, как и все дерево — после войны можно будет все установить обратно. А в качестве посыльных судов можно будет использовать как миноносцы, так и катера со шлюпками с «Алмаза» или «Урала», а также с новых крейсеров, я имею в виду «камушки». Еще имеются два буксира — все эти суда можно использовать при эскадре в качестве спасательных.

Фелькерзам задумался, бросил взгляд на большой циферблат часов — через полчаса должны прибыть два младших флагмана, контр-адмиралы Небогатов и Энквист, с ними нужно было выработать общие решения, чтобы потом собрать на военный совет, но уже завтра, командиров броненосцев и крейсеров, и командующих отрядами.

— Дерево, дерево — снять все что можно, надо успеть. Пусть старшие офицеры делают вам доклад о ходе работ, отмечая примерно снятый вес и уменьшение осадки кораблей. За каждый дюйм нужно отчаянно бороться. Ведь если с «Князя Суворова» снимут двадцать тонн, то на сантиметр поднимется главный броневой пояс, пятьдесят тонн — будет дюйм, а двести тонн уже треть фута. Добавьте за три дня по сто тонн сгоревшего угля — это еще шесть дюймов. А уменьшив осадку почти на фут, чего мы с вами сразу добьемся, Константин Константинович?

— Уменьшим нагрузку — из воды выйдет главный броневой пояс, и будут не страшны попадания даже 12-ти дюймовых снарядов. Увеличится скорость и дальность плавания, расход угля станет меньше, — пожал плечами начальник штаба, ведь все это было так очевидно.

— Меньше потерь будет среди нижних чинов, так как меньше пожаров. По умы бы и краску во внутренних помещениях отскоблить — она горит хорошо. А при разрыве шимозы выделяется сильный жар, и возгорания происходят повсеместно. Эта еще та напасть — в бою в Желтом море ее применяли редко, но сейчас напичкали этой дрянью все снаряды. Учтите — начнут сражение именно с них, с фугасных бомб — разрывы о броню безопасны, но для небронированных надстроек, бортов и оконечностей последствия могут оказаться самыми фатальными. Горит страшно, «жидкий огонь» по сути, все вокруг плавится, железо будет искорежено.

— Будем знать, значит, против нас «жидкий огонь» применят, — пробормотал Клапье, делаю пометку в блокноте, а Фелькерзам сразу вспомнил про то, что привело к многочисленным трагедиям.

— Все перевязочные пункты из кают-кампаний убрать, а с них все вынести — там можно трупы складировать, гореть нечему будет. А размещать лазареты под броневой палубой, предусмотреть несколько входов, чтобы по трапам носилки свободно проходили. На случай гибели корабля легче будет осуществить эвакуацию раненых.

— Понял, Дмитрий Густавович, — Клапье быстро записал в блокнот, а Фелькерзам добавил, касаясь еще раз медицинского обеспечения.

— С госпитальных судов отправить по три врача на «Алмаз» и «Урал», с грузом необходимых лекарств и перевязочных материалов. На них будем держать экипажи потопленных кораблей, и развернем лазареты в каютах — там на тысячу человек мест. Да на «Алмазе» адмиральские покои роскошные, кают много — две сотни спокойно примут. Если принять половину для резервирования, это необходимо, почти две тысячи мест — экипажи пяти старых кораблей можно будет спасти, а то и шести, с учетом потерь в бою. А это будет неизбежно, Константин Константинович!

— Так много?! Не может быть?!

Ахнул Клапье де Колонг с округлившимися от ужаса глазами, а Фелькерзам только кивнул ему в ответ, помрачневший.

— Надеюсь на это, но сделаю все, чтобы новые броненосцы прорвались все. Насчет старых не обещаю — слишком сильны японцы, хотя бы треть от девяти вывести. Да, вот еще что — командира «Урала» капитана 2 ранга Истомина снять за пораженческие разговоры, у него команда совсем разболталась, офицеры пассивны — там нужно навести должный порядок, жестко и быстро, не считаясь ни с чем.

— Поставить командиром можно старшего офицера с «Дмитрия Донского» капитана 2 ранга Блохина. Константин Павлович спокойный, но очень решительный и требовательный к подчиненным офицер, и за два дня приведет всех к должному порядку.

— «Несокрушимый апломб», — вспомнил прозвище этого офицера Фелькерзам, усмехнулся и произнес:

— Подготовьте приказ, пусть возьмет со своего корабля десяток проверенных нижних чинов, и двух офицеров — список согласовать с командиром крейсера капитаном 1 ранга Лебедевым. Да, вот еще что — немедленно проверить работу всех радиостанций, главное — чтобы умели ими пользоваться — если нет, то есть два дня. Привлеките всех знающих радиодело офицеров незамедлительно, выявите тех, кто имел отношение. Потому что с 13-го числа в эфире должно быть глухо, как в танке... Это так, присказка такая, почему то на языке завертелась, к чему бы это…

— В экипаже «Суворова» есть один, я с ним беседовал не раз.

— Это хорошо — вот и озадачьте его, и тех офицеров и нижних чинов, кого можно — радиосвязь надежная вещь, если ее правильно использовать самим, и ставить помехи для противника. Лишить вражеских адмиралов возможности получать радиограммы — архиважная задача, выполнить которую нужно кровь из носа! Тогда многое решится!

Фелькерзам посмотрел на часы — до прибытия Небогатова и Энквиста осталось несколько минут. Начальник штаба продолжал записывать, не отрываясь от листа. Затем встал и вышел — Константин Константинович должен был встретить младших флагманов и успеть озадачить своих подчиненных новыми вводными и составлением приказов…

Контр-адмирал О.А. Энквист

Вспомогательный крейсер "Урал"

Глава 14

— Я всецело полагаюсь на ваш огромный опыт моряка, Оскар Адольфович, вы и только вы сможете довести нашу большую транспортную эскадру до Владивостока в целости и сохранности. И кому как не вам оберегать тяжело заболевшего вице-адмирала Рожественского. К тому же капитан 1 ранга Радлов не сможет командовать столь большим объединением, а вот вы поднять над ним свой адмиральский флаг вправе. У нас на эскадре нет кандидатуры достойней вас! Вы остались единственный, других просто нет, и уповать на них не приходится!

Фелькерзам говорил чистую правду — из трех оставшихся на эскадре контр-адмиралов, Энквист был самым бесполезным, недаром злоязычный Рожественский называл его «пустым местом».

Всю свою службу Оскар Адольфович предпочитал проводить на берегу или на учебных кораблях, хотя совершил два плавания на Дальний Восток, последнее полтора десятка лет тому назад. Получив чин контр-адмирала «за отличие» в 1902 году его поставили градоначальником Николаева и командиром порта, и он ни разу не выходил в море. Зато с началом войны ему сильно поспособствовал кузен, управляющий Морским ведомством адмирал Авелан, похлопотавший, чтобы тот получил назначение на 2-ю Тихоокеанскую эскадру. Ведь в начале лета всем казалось, что это будет легкая прогулка — приятный многомесячный круиз, за который все получат ордена, закончится объединением с 1-й эскадрой в Порт-Артуре, и легкой победой над японцами. За «викторию» все будут облагодетельствованы орденами, а на золотые погоны «приземлится» второй черный «орел», а чин вице-адмирала вполне достойное завершение карьеры.

А там он снова вернется в усадебку посреди малороссийских черноземов, будет отдыхать под сенью груш и яблонь своего собственного прекрасного сада, вкушать галушки и вареники, и попивать местное кисловатое винишко — пусть не такое вкусное, как французское, но зато свое. И любимым занятиям станет предаваться — смотреть за откармливанием толстых свинок, да стрижкой овечек. Проживая вместе с жадноватыми хуторянами, остзейский швед быстро приобрел все местные привычки «куркулей», и буквально грезил своим обширным хозяйством, за что и получил от островатых на язык мичманов прозвище «Плантатор».

Весь поход он буквально жаждал вернуться обратно, понимая, что легкой прогулки не будет, и впереди ждет ужасное сражение. В том, что он, вопреки желанию, вляпался в авантюру, «Плантатор», как и многие офицеры, осознал до глубины души, «проникся», так сказать. Вот только списаться на берег не удалось, ведь в столице среди адмиралов не нашлось желающих добровольно ехать на обреченную эскадру.

«Нема дурных», как сказали бы на его обширной усадьбе работники из незаможних селян — они хоть и бедные, но практичностью не обделены. И лезть туда, где вместо ордена с повышением может ждать разрыв снаряда, начиненного «шимозой», никто не хотел.

Так что на лице Энквиста читалось яростное желание не лезть в Цусимский пролив, а лучше повести во Владивосток ровно две дюжины транспортов, с учетом двух госпитальных «Орла» и «Костромы». Тем более что их проводкой займется знающий и опытный капитан 1 ранга Радлов, до этого и возглавлявший отряд транспортов. А сам контр-адмирал сможет расположиться с комфортом на вспомогательном крейсере «Днепр», и с помощью второго крейсера «Риона» будет конвоировать столь большой караван. Да, два вспомогательных крейсера для охраны маловато, но так ему приказано присоединить к отряду еще одну такую парочку. Ведь «Терек» и «Кубань» ушли в Токийский залив, и есть шанс их там отыскать по дороге, благо стоят мощные радиостанции, и отправить позывные можно из нужных квадратов, что отмечены на карте.

— Так что смело проходите Цугарским проливом — кроме миноносцев и парочки вспомогательных крейсеров у противника там никаких сил нет, все стянуто к Цусимскому проходу, где состоится генеральное сражение. Так что против вас неприятеля не будет — идите смело!

— А если вражеский крейсер нападет?! То, что мне тогда делать в столь опасной ситуации?!

— Атаковать сразу и без промедления любой вооруженный пароход противника. У вас два крейсера, еще два присоедините по дороге — ладно, пусть один. Имея три вымпела против одного стоит атаковать незамедлительно. Причем вражеский капитан будет видеть за вами столбы дыма от двух дюжин транспортов. Самураи, конечно, отважные люди, но не до такой же степени сумасшествия. Вы бы рискнули бы напасть на вооруженном пароходе на эскадру, где явно могут быть боевые крейсера среди транспортов?! Японцы делают себе харакири, но не таким экзотическим способом!

— Придайте хотя бы один бронепалубный крейсер, Дмитрий Густавович — хоть мой «Олег», или «Дмитрий Донской». С крейсерами ладно, но в Цугарском проливе, как вы сказали, несколько отрядов вражеских миноносцев — а эта полтора десятка, если не два!

— Мне в эскадренном сражении потребуется каждый боевой корабль, — уже сухим голосом отрезал Фелькерзам, столкнувшись с таким детским вымогательством, наивным до жути — от кого он только такого нахватался, чтобы до преклонных лет сохранить подобную ясность мысли.

— У вас под командованием два крейсера, еще два вы легко найдете по дороге. Еще десять транспортов, а почти все они принадлежат Добровольному флоту, вооружены противоминной артиллерией! И не два десятка миноносцев, а десяток в худшем случае, а на ваших крейсерах 120 мм пушки Кане — они их в лохмотья размолотят. Да вот еще что — пролив проходите или вечером 16-го, или утром 17-го, когда светло. Впереди пустите два транспорта, что в балласте с эскадрой пойдут.

— Для чего, Дмитрий Густавович?!

— В узком месте пролива японцы минные банки выставили по несколько штук в связке, в кабельтове, а то и двух, друг от друга. Если пароходы подорвутся, то очистят дорогу всей эскадре — не жалко потерять, все равно порожняком плывут и самые худшие. Как выйдете из пролива, так вас там наши крейсера будут поджидать — они и сопроводят до Владивостока.

— А если сам адмирал Того нагрянет со своими броненосцами, или подойдет Камимура с крейсерами?!

— Поверьте на слово — им не до того будет, вот такой каламбур получился. Да и угля в ямах останется мало — они ведь на бой выйдут, перегружать себя не станут. Да, вот еще что — если на каком транспорте с углем произойдет поломка в машине, и он будет тормозить всю эскадру — смело отправляйте такой на Камчатку, или в обход Сахалина с севера, и в устье Амура, к Николаевску. Уголь везде потребен, а иметь лишнюю станцию для бункеровки наших боевых кораблей не помешает.

Фелькерзам остановился, передохнул — он сильно устал, а день только начался, обещает быть весьма долгим и напряженным. Посмотрел на контр-адмирала Небогатова — тот все время сидел молча, лишь искоса поглядывал, причем со спрятанной в бороде улыбкой на Энквиста. С ним он учился в одном классе Морского кадетского корпуса — мир морских строевых офицеров удивительно тесен, подавляющее большинство из них прошло именно через это единственное заведение.

— Да, вот еще что, Оскар Адольфович — капитана 2 ранга Истомина за пораженческие разговоры и высказанное желание сдаться неприятелю, вместе с двумя отщепенцами, посадить на тот пароход, что пойдет тралить собой минное заграждение. Его дядя, герой обороны Севастополя, сильно бы огорчился от поведения племянника. Если пароход подорвется — их не спасать, пусть плывут к японцам, туда трусам и дорога. Судить их не буду — пусть сама судьба распорядится.

Фелькерзам посмотрел на Энквиста тяжелым взглядом — он то прекрасно знал, что тот в реальной истории попросту бросил вверенные ему транспорты и старые тихоходные крейсера, и сбежал на Филиппины, до которых было идти втрое дальше, чем до Владивостока. И струсившего адмирала под суд не отдали — и так позор сдачи броненосцев Небогатовым потряс всю страну, чтобы начинать еще одно судебное дело, дискредитирующее власть предержащих…

Командующий 3-й Тихоокеанской эскадрой контр-адмирал Н.И. Небогатов

Гибель броненосца "Князь Суворов"

Глава 15

— Я несколько иначе смотрю на морское сражение, Николай Иванович, — негромко произнес Фелькерзам, пристально смотря на Небогатова. При всех положительных чертах, тот, обладая огромным опытом моряка, имел всего лишь один отрицательный момент — не имел внутреннего стержня военного, готового сражаться с врагом до победного конца.

Да и откуда взяться этому стержню, если боевого опыта у него не имелось, как и у других русских моряков, что через два дня пойдут в свой первый бой. А противник против них опытный, ветераны нескольких сражений с русскими — с 1-й Тихоокеанской эскадрой и отрядом Владивостокских крейсеров. Большая часть старшего командного состава японского флота вообще начинала воевать еще с китайцами, и та война, победная от начала и до конца, не могла не придать им уверенности в собственных силах.

А вот с русскими моряками все обстояло с точностью до наоборот — находящиеся сейчас на палубах офицеры и нижние чины «пороха» не нюхали. И, несмотря на всю браваду большинства лейтенантов и мичманов, ведь молодости свойственна самоуверенность, которая слетает махом после нескольких кровавых уроков, реального победного настроя на сражение не имели. Дойти бы до Владивостока, и при этом лишь немного пострелять по врагу, и хватит. Как бояре во времена первых московских царей — «служить бы тебе, государь, сабельку из ножен не вынимая».

К тому же практически все хорошо запомнили участь Порт-Артурской эскадры, гораздо более сильного боевого формирования, чем то наспех отправленное в дальнее плавание сборище совершенно разнотипных кораблей, укомплектованных наполовину призванными из запаса матросами, что сейчас шла в Цусиму, прямиком к смерти. Да еще под командование адмирала-неврастеника, который за долгий переход не удосужился обратить внимание именно на «боевой дух» своих подчиненных. Веры такому полководцу нет ни на грош — их не ведут в бой, а гонят.

И можно сколько угодно стенать о технической неподготовленности и отсутствие должных навыков в артиллерийской стрельбе, но воюет не железо, а солдат, оружие лишь инструмент в его руках. А хорошо солдат будет воевать, упорно и до конца, если верит своему командиру и хотя бы раз видел зрелище поверженного им самим врага. А такая картина придает уверенности в собственных силах, хорошо видеть и понимать, что твой враг тоже смертен, он из крови и плоти, и его можно убивать.

— И я, и вы прекрасно понимаете, что японский флот сильнее нашего, и за оставшиеся дни для сражения мы ничего толком не успеем сделать для улучшения боевых качеств наших кораблей. Хотя кое-что, по опыту нашей порт-артурской эскадры я приказ немедленно осуществить. Заузить амбразуры боевых рубок, чтобы находящиеся в них моряки не получили осколочных ранений — бой в Желтом море наглядно это показал.

— Я на это тоже обратил внимание, Дмитрий Густавович, и удивлялся, почему вице-адмирал Рожественский не предпринял должных мер еще при подготовке эскадры. Ведь все это можно было сделать в заводских условиях. Или во время плавания с помощью мастеровых «Камчатки».

— Теперь придется обходиться паллиативом — плавмастерская не сможет выполнить такой большой заказ, так что пусть делают заслонки силами команды. Но новые броненосцы будут такой защитой обеспечены — комплекты успеют изготовить. Далее — все дерево долой с кораблей линии, и вообще убрать с броненосцев и броненосных крейсеров все, что может гореть, включая баркасы и шлюпки. Башенные мамеринцы незамедлительно начать убирать — еще на «Цесаревиче» это сделали, когда выяснили, что башни заклинивает в бою. Ведь взрывающиеся снаряды рвут и корежат железо, и многотонную махину не провернуть.

Фелькерзам остановился и закурил папиросу — он вполне освоился в салоне Рожественского. На какую-то секунду стало жалко, что комфортного помещения он сегодня лишится. Несравнимо оно со скромным покоями на броненосце «Ослябя», ведь «Князь Суворов» изначально строился как флагман эскадры, на котором поднимут адмиральский флаг.

— Я уже отдал приказ по вверенному мне 3-му отряду — к работам уже приступили, хотя пришлось объяснить господам офицерам, сильно недовольным разгромом в собственных каютах, необходимость срочно избавиться от всего пожароопасного материала.

— Вот и хорошо, Николай Иванович, — произнес Фелькерзам — инициативность Небогатова ему пришлась по душе. На его отряде во время всего перехода царила атмосфера уверенности и спокойствия, не было надрывных угольных погрузок в стиле Рожественского, не раздавались налево и направо «фитили», не рассыпались с мостика всевозможные оскорбления. Команды и офицеры верили своему адмиралу, и то, что случилось днем 15 июня иначе, чем «моральный надлом» и не назовешь.

Дело в том, что 3-й боевой отряд из старого броненосца «Император Николай I» и трех броненосцев береговой обороны в бою 14 мая участия практически не принимал. Хотя снарядов потратили значительное число, и получили при этом минимальные повреждения, «Адмирал Сенявин» вообще не имел ни одного попадания, а лишь несколько близких разрывов оставили осколочные отметины.

Зато команды прекрасно видели потопление «Осляби», затем полыхающий костром «Князь Суворов», и в самом конце боя гибель «Императора Александра III» и «Бородино». Четыре лучших и самых сильных русских броненосца сгинули на их глазах, а когда утром разглядели изувеченный «Орел», то команды ужаснулись — а Небогатова, вне всякого сомнения, это зрелище потрясло до глубины души.

К тому же для него было непонятно, куда пропали три корабля 2-го отряда, что пережили дневной бой, сражаясь с крейсерами Камимуры и стали жертвами ночных атак вражеских миноносцев. Хотя там есть вина Рожественского, если бы тот после смерти Фелькерзама и гибели «Осляби» удосужился бы на случай потери заблаговременно назначить заместителей, то отряд бы ночью не распался — а одинокий корабль самая лакомая цель для атаки отряда миноносцев. Лишенный поддержки, он не в силах ни уйти, не отбиться от врага.

Так что 15 мая, увидев обе броненосные эскадры японцев, решимости драться уже не осталось — все были потрясены и сломлены морально. Вот потому-то никто не арестовал Небогатова, как следовало поступить по уставу, когда тот приказал поднять белую простыню, а потом японский флаг. Ни один из офицеров даже не попытался застрелить капитулянтов и хотя бы затопить собственный корабль, а спасать раненых в уцелевших шлюпках. А команду «по способности», как было принято выражаться.

И пошли в плен сразу четыре броненосца, причем позор был горшим из-за проведения красочной капитуляции, когда адмирал и русские офицеры надели парадные мундиры…

— Николай Иванович, мне хотелось бы узнать, как бы вы поставили в будущем бою, одновременно командуя своим и 2-м отрядом, броненосцы. За исключением «Осляби», — Фелькерзам внимательно посмотрел на подчиненного ему адмирала, теперь их только два осталось на всю огромную русскую эскадру, хотя в мирное время было бы втрое больше носителей «черных орлов» на золотых погонах. Но не сейчас — никому из окопавшихся на берегу не хотелось идти «дорогой смерти» на прорыв к Владивостоку, наглядный штришок состояния умов.

— Головными «Наварин» и «Сисой» — они хоть и не имеют полного броневого пояса, но цитадель защищена великолепно, к тому же на последнем броненосце новая артиллерия. Затем собственно мой отряд, с «Императором Николаем» во главе — на нем полный пояс от штевня до штевня, хотя и старая артиллерия. А замыкает построение, идя следом за броненосцами береговой обороны, «Адмирал Нахимов». У него самая слабая броня, даже ватерлинию толком не прикрывающая, и устаревшая артиллерия в восемь дюймов, с которой поразить можно только броненосные крейсера неприятеля.

— Вполне разумно, — произнес Фелькерзам, и еще раз внимательно посмотрел на Небогатова. Видение сдавшихся кораблей пронеслось и исчезло — теперь он знал твердо — подобного позора не будет…

Сдача в плен броненосцев 3-го отряда контр-адмирала Небогатова

Глава 16

— Дмитрий Густавович — вы планируете включить «Ослябю» в 1-й отряд, к быстроходным броненосцам?!

— Нет, Николай Иванович — у него оконечности не бронированные. Если наш «инок» нахватается снарядов от восьми дюймов и больше, зароется носом или кормой, то потеряет свое главное преимущество — скорость! Потому я его включаю флагманом в отряд крейсеров, к «Олегу» и «Авроре». Броненосец придаст ему должную устойчивость в столкновениях с вражескими крейсерами, которые будут стремиться добить наши поврежденные корабли. Вы помните бой при Ульсане 1 августа?

— Где крейсера контр-адмирала Уриу добили наш избитый «Рюрик»? Конечно, помню, — Небогатов пожал плечами, подобное напоминание он посчитал для себя излишним.

— Тем же займется и «Ослябя» — его десятидюймовые пушки позволят утопить любого «подранка», и отогнать подальше любые вражеские крейсера, я имею в виду бронепалубные, которым страшны попадания фугасных снарядов в четырнадцать пудов. Так что Бэру со своими крейсерами придется метаться по всему полю сражения… Хм, тут лучше подходит слово море, но не будем излишне уделять внимание правильности терминов.

— А 1-й отряд под вашим командованием сразится с броненосцами Того, пока я с кораблями 2-го и 3-го отрядов буду вести бой с броненосными крейсерами Камимуры?

Фелькерзам только мотнул головой в ответ, как бы отметая это предположение Небогатова. Видя некоторую растерянность младшего флагмана, он медленно закурил папиросу, и с усмешкой ответил:

— Серьезные повреждения для наших новых броненосцев не допустимы, ни в каком случае. Это будет не генеральное сражение, когда кровь из носу нужно победить. Да и не сможем мы сейчас совладать с японцами — у них корабли более быстроходны, конструктивно лучше, команды опытны и обстреляны. Они примут бой вблизи своих баз, им нет нужды загружать в полной мере припасы, а вот боекомплект будет увеличен за счет этого, — Фелькерзам посмотрел на задумывавшегося Небогатова, и совершенно спокойно подытожил свое видение будущего:

— Предстоит страшное сражение, которого нам следует по возможности, хоть частично, избежать. Так что не стоит подставлять наши лучшие корабли под огонь броненосцев Того, потому что в случае их потери или серьезных повреждений, два других отряда из тихоходных броненосцев просто не дойдут до Владивостока. Потому что их будут преследовать и уничтожать днем из дальнобойной артиллерии, а ночью торпедами.

— Вы правы…

После долгой паузы отозвался Небогатов — лицо самым натуральным образом посерело. Еще бы, все стало предельно откровенно, хотя страшные слова не были произнесены — под удар броненосцев Того будет поставлено, вернее «подставлено», соединение под его командованием. А старший флагман просто уйдет, оторвется от противника, если что пойдет не так — такая мысль прочиталась в затравленном взгляде Николая Ивановича, который тот исподлобья бросил на Фелькерзама, красноречиво не скрывая своего молчаливого негодования.

— Вы ведь видели, как пляшут «барыню»? Женщина ходит павой, а вокруг нее мужички вприсядку выкидывают «коленца». Тут нечто похожее — девять наших старых и тихоходных кораблей будут идти то прямо, то производя петли, но двигаясь в общем направлении к Владивостоку, курс норд-ост, так сказать. И вокруг этой колонны будет идти все сражение, и с нашей стороны пододвинутся отряды, и того с Камимурой тоже нападать будут. И желательно, чтобы в бой пошли именно вражеские броненосцы. И думаю, так и произойдет — искушение у нашего «друга» Хейхатиро Того будет слишком велико, чтобы не пустить в ход двенадцатидюймовую артиллерию, и разделаться с нами одним ударом, быстро и показательно!

Фелькерзам остановился, прислушался к собственному животу — боль там утихла после очередной принятой дозы «ласточки». Данный коньяк имелся и в солидных запасах вице-адмирала Рожественского, так что Дмитрий Густавович придержал лично для себя несколько пузатых бутылок. Щедро рассчитавшись с адмиральским вестовым по чуть ли не двойной таксе — нельзя быть никогда и никому должным, ни в этой жизни, ни в той, что осталась где-то далеко, в еще не наступившем времени.

— Вы поставите «Донского» и «Мономаха» в линию?! Так у них куцый броневой пояс…

— Как и у нашего «Нахимова», — пожал плечами Фелькерзам, демонстрируя полную безмятежность.

— Зато защита по ватерлинии есть, и способная держать шестидюймовые снаряды с «Ниссина» и «Касуги» — а эти «гарибальдийцы» замыкают 1-й броненосный отряд Того. Вот с ними и будет драться наша троица крейсеров, причем на равных. Благо на двух «князьях» установлены новые 152 мм и 120 мм пушки Кане, а на «адмирале» в бортовом залпе участвуют шесть 203 мм орудия, пусть старых, но весьма действенных. Из подобных пушек «Рюрик» в своем последнем бою ухитрился изувечить вражеский крейсер — все видели на том страшный взрыв.

— Колонна растянется, Дмитрий Густавович. Девять наших кораблей и шесть вражеских — есть разница?

— Есть, но она несущественна. Дело в том, что наши корабли намного слабее японских, так что потери неизбежны. Но и тут надо делать по уму — как только на корабле вспыхнет пожар, или последует несколько попаданий, то командир должен немедленно выйти из боя для устранения повреждений. И без всякого на то приказа — действовать по собственному усмотрению. После устранения повреждений снова вступать в боевую линию и вести бой — к этому времени будет еще несколько наших «подранков», что временно выйдут из сражения.

Фелькерзам говорил совершенно спокойно, монотонным голосом, а вот Небогатову поплохело — видимо, имел живое воображение, и представил, во что будет превращаться колонна под обстрелом. А Дмитрий Густавович стал сознательно сгущать краски, чтобы младший флагман, как говориться, полностью «проникся» всей трагичностью ситуации.

— Да и не будет у нас в бою численного перевеса. Ведь по сути, если к крейсеру добавить броненосец береговой обороны, то выйдет один корабль линии по водоизмещению и вооружению, но гораздо слабее неприятельского. И следует учитывать, что на двух броненосцах и «Нахимове» устаревшая артиллерия, а на двух броненосцах береговой обороны из трех практически расстреляны стволы главного калибра. Так что нужно будет продержаться до вечера, когда бой прекратится. Но, думаю, половина наших «старичков» и «малышей», которые берегами охраняются, не доживет до заката. Потому, что слишком не сопоставимы силы…

Фелькерзам остановился, искоса поймав возмущенный взгляд Небогатова — адмирала удалось «закошмарить». Но требовалось «додавить», чтобы позже «разрулить» ситуацию к общему согласию. А потому закурив папиросу, Дмитрий Густовавич продолжил говорить, пристально взирая на младшего флагмана, что с посеревшим лицом его слушал. Понятно, что такое ему не нравилось, но требовалось Николая Ивановича хорошо вздернуть. Да и в плен он уже не сдаться и с поля битвы не убежит — не сможет и не успеет. В рубке пристрелят, есть на примете кандидатура исполнителя.

— Исходя из данных обстоятельств, я решил, что командовать объединенным отрядом должен я сам, лично! А 1-й броненосный отряд примите вы, Николай Иванович, вам и выделывать «коленца» в бою!

Вице-адмирал Рожественский сдается в плен на миноносце "Бедовый" 15 мая 1904 года

Глава 17

Фелькерзам с нескрываемым удовольствием посмотрел на ошарашенную физиономию Небогатова. Тот сглотнул, не в силах поверить в услышанные слова, и чуть запинаясь, осторожно спросил:

— Дмитрий Густавович — вы назначаете меня начальником отряда новых броненосцев? Я вас правильно понял, или все же ошибаюсь? Но почему?! Я не могу понять…

Последние слова прозвучали фальцетом, голос контр-адмирала сорвался на высокой ноте, с ощутимым хрипом. Фелькерзам закурил очередную папиросу и лишь потом соизволил несколько свысока объяснить, не говорить же на самом деле Николаю Ивановичу правду в его ненадежности именно как военного профессионала, который окажется в экстремальной ситуации постоянного давления со стороны противника.

В той истории Небогатов не сдержал нервы, и как многие офицеры его отряда, от чувства горестного бессилия морально сломался. Теперь его следовала приободрить, дать столь нужное чувство уверенности, которое в данной ситуации остро необходимо.

— Вы прекрасный моряк, умеете обучать как людей, так и проводить маневрирование кораблей. Задач у вас ровне две — первая заключается в том, чтобы не подставится под обстрел броненосцев Того. Вообще не идите с ним в бой — имея такую же скорость как у него, старайтесь уйти, увести его в сторону, любым способом потянуть время.

— Но ведь японец сообразит, что к чему, и не станет впустую бегать за моим отрядом. Он просто вернется и набросится на ваши корабли, и тогда именно вашему превосходительству придется плохо.

— Это с какой стороны посмотреть, Николай Иванович — девять против шести не такой и плохой расклад, хотя будет очень трудно. Но мы будем драться — ибо каждый вражеский снаряд в 12 дюймов, попавший в нас, уже не причинит вашим кораблям вреда, которого следует бояться. А с шестью крейсерами Камимуры совсем иной бой пойдет у ваших броненосцев — это и есть ваша вторая, и главная задача!

Видя, что Небогатов призадумался, Фелькерзам с трудом поднялся с кресла, у него затекли ноги — слишком долго он не давал им нагрузки, находясь постоянно в постели.

— Николай Иванович — в первую очередь нам нужно вышибать вражеские броненосные крейсера — они защищены гораздо хуже, чем броненосцы. Если пояс на «Микасе» и других «систершипах» толщиной в девять дюймов гарвеевской брони, то на «асамоидах» только семь. Для наших двенадцатидюймовых орудий это не преграда, главное попасть, и с дистанции до тридцати кабельтовых — промахов будет в таких случаях меньше. А вот от неприятельских снарядов в 203 мм главного калибра броня «бородинцев» надежная преграда, даже верхний пояс в центре не пробивается, кроме как с короткой дистанции. Так что если не будет на броненосцах пожаров, большой угрозы крейсера Камимуры для вас не представляют. А вот вы для них вполне себе первостатейная опасность!

— У неприятеля во втором отряде шесть крейсеров, у меня всего четыре новых броненосца…

— Пустяковый перевес, ведь один снаряд в 305 мм равноценен по весу трем в 203 мм, и у него больше взрывчатки. В схватке один на один три ваших броненосца могут вывести из строя любой вражеский крейсер, в то время как ваша задача продержаться на флагмане под обстрелом трех других кораблей Камимуры. Учтите — японцы ведут сосредоточенный огонь именно по флагману, так что как только начнут пристреливаться, немедленно делайте повороты и меняйте курс. Не давайте бить по себе безнаказанно, мешайте врагу в его действиях, не подставляйтесь.

— Но ведь…

— Если сохраните «Князя Суворова» целым, то рано или поздно один из ваших броненосцев сможет вышибить из боя вражеский корабль. Потом его будет добивать «Ослябя» с крейсерами, а у вас расклад станет более выгодным — четверо против пяти, а то и вообще в равных по числу вымпелов силах. И учтите, Николай Иванович — будет своего рода «перевертыш» — Того бьет меня, а вы лупцуете от всей широты души Камимуру. Надеюсь, что вы это сделаете раньше, и сможете потом мне помочь. А то тяжко будет против лучших кораблей японского флота на равных сражаться.

— А если не успею подойти?

— Старайтесь успеть, маневрируйте, сближайтесь — я вам представляю полную инициативу в любых действиях, и приказы на тот или иной маневр отдавать не буду. Я не Рожественский, и ущемлять любую разумную инициативу не буду. Цель поставлена, а вам нужно найти методы, какими ее достичь, так как инструмент вы имеете, причем превосходный — 16 305 мм пушек против 24 203 мм. Перевес в огне, как видите, даже не подавляющий, а скорее «раздавляющий», особенно если учитывать четыре 254 мм пушки «Осляби», — старик жестко усмехнулся и негромко добавил:

— Еще раз повторю — «танцуйте» как хотите, главное результат. И не лезьте, ради бога, в схватку с броненосцами Того — тот просто жаждет подобной глупости от нас. Ведь при примерном равенстве четыре на четыре в кораблях, почти одинаковых в броне и вооружении, у японцев вымуштрованные команды с боевым опытом, какового у нас пока нет.

Фелькерзам остановился, вытащил из пачки папиросу и посмотрел на Небогатова — тот молчал, с немым вопросом в глазах. Было видно, что Николай Иванович ждет продолжения.

— Но боевой опыт у нас будет. Обязательно будет еще до генерального сражения, по крайней мере, я прикинул уже кое-какие варианты. Вот смотрите, — Фелькерзам развернул карту, на которую нанес значки, предварительно поработав вместе с начальником штаба Клапье де Колонгом. Пока только наметки, детальный план еще предстояло выработать.

— Смотрите, Николай Иванович — сегодня, то есть 11 мая, сгружаем с боевых кораблей линии все дерево и прочее, нам не нужное в бою. Облегчаем, как только можем. Да, на старых кораблях я прикажу заделать все крышки торпедных аппаратов, а сами торпеды извлечь — ни к чему они нам, — тут Фелькерзам выдержал паузу, и продолжил:

— Работы ведем беспрерывно до полудня 12 числа, то есть завтра до полдня, после чего отпуская эскадру контр-адмирала Энквиста в плавание до Цугарского или Сунгарского, кому как по душе, пролива. Другим путем могут пойти лишь несколько транспортов — я отдал категорический приказ следовать только разработанным маршрутом, а то еще сбежит до Николаевска или на камчатку — тот еще ходок, тысяча миль для него не крюк. Мы проведем по ходу учение и приберемся перед боем. А дальше…

Вот тут Дмитрий Густавович остановился и задал Небогатову очень удививший контр-адмирала вопрос:

— Вы слышали, Николай Иванович, что наглость второе счастье?! Некоторые господа так считают!

— Не думаю, что это счастье, Дмитрий Густавович.

— А дерзость для военного моряка?! Напасть на врага там, где он меньше всего ожидает и совершенно не готов к такому повороту событий. Как завещал великий Суворов — надо пасть на неприятеля, как снег на голову. Не стоит бояться врага, пусть он нас боится до дрожи!

— Что же вы задумали, ваше превосходительство?!

— Рассказать нашим «друзьям» японцам старую-старую сказку в одном предложении изложенную. Вы знаете ее, Николай Иванович? Слышали хоть раз, не доводилось?

Небогатов задумался на какую-то минуту, собрав морщины. Наконец, по миновании размышлений, тихо произнес6

— Припоминал все, даже с детства, что няня рассказывала. Нет таких коротких сказок, — твердо закончил ответ, а Фелькерзам только жизнерадостно рассмеялся, впервые за долгие месяцы.

— Есть такая сказка, как раз по нашему случаю. Словно по заказу появилась, во всех красках.

— Был бы рад ее от вас услышать. Вы меня заинтриговали, любезный Дмитрий Густавович.

— Пожалуйста, сейчас расскажу…

Фелькерзам усмехнулся, пристально посмотрел на Небогатова, понимая, что с его слов события станут изменяться, и непонятно в какую сторону. Но свой выбор он сделал и негромко сказал:

— Темной ночью, тихонько, на цыпочках, крадется в фарфоровую лавку огромный слон!

Глава 18

— Пусть проклинают, господа офицеры, через пятьдесят часов благодарить будут, — пробормотал Фелькерзам, и с нескрываемым удовольствием отхлебнул горячего куриного бульона. И мысленно отметил, что здесь странные врачи — коньяк и папиросы у них не под запретом, а вполне сочетаются с предложенной ими диетой. Впервые за долгие месяцы Дмитрию Густавовичу сильно захотелось поесть от души, но ничего кроме бульона ему не полагалось. Зато последнего было вволю, причем для всех моряков — первой жертвой реформаций стал огромный птичник на крейсере «Владимир Мономах», и вся эскадра слышала последнее отчаянное кукареканье пернатых, которых без всякой жалости пустили под нож.

Допив бульон, Дмитрий Густавович откинулся на мягкую спинку роскошного дивана, прикрыл глаза, ощущая во всем теле свинцовую усталость, но приятную, отнюдь не тягостную. Первые сутки после «воскрешения» уже прошли, в иллюминатор заглядывает восходящее светило нового дня. Да и находился он сейчас не на привычном для него «иноке», и даже не на «Князе Суворове», который сейчас «оккупировал» небольшой штаб контр-адмирала Небогатова, а на быстроходной яхте «Алмаз». Совершенно небронированный корабль, и вооруженный лишь десятком противоминных пушек, но на страх врагам именуемый крейсером 2 ранга.

Именно этот «камешек», но таковым не являющийся в сравнении с «Жемчугом» и «Изумрудом», изначально был построен для адмирала Алексеева, как яхта наместника Его Императорского Величества на Дальнем Востоке, и вчера стал по его воле штабным кораблем. Сюда переместились все флагманские специалисты, бывшие при вице-адмирале Рожественском, так и его прежний штаб, состоящий из лейтенанта барона Косинского, мичмана «светлейшего» князя Ливена, и подполковника Осипова, которого за доброту матросы «Осляби» именовали «Борода». Специалист знающий, таких штурманов поискать, и многим на эскадре мог дать фору. Так что с полковником КШФ Филипповским он сработался быстро, и вместе начали трудиться, будто молодость вспомнили, не зная ночного отдыха.

— Энквисту готовую прокладку курса надо дать, со всеми расчетами, иначе он транспорта хрен знает куда заведет, хоть на Аляску, и оправданий для себя массу найдет, — пробормотал Фелькерзам, закуривая папиросу. Расположился он на ночь, со всеми удобствами, ранее немыслимыми — спальня выше похвал, совмещена с гальюном и ванной, да еще на корме. В кабинете расположился флаг-капитан Клапье, со старшими флаг-офицерами, там всем места для работы хватило. А вот большой адмиральский салон стал «мозгом» эскадры — роскошная обстановка там исчезла, все за несколько часов пропиталось по-настоящему рабочей атмосферой.

— Надеюсь, теперь все пойдет по-иному. И не придется кровавые сопли утирать и жалобно скулить, — Фелькерзам откинул голову на мягкий валик и принялся размышлять.

Штаб стал вполне нормальным органом управления эскадрой, и теперь занят тем делом, для которого и предназначен. А то, прости господи, в канцелярию превратился, бумажки только подшивать горазды. Все для вящей отчетности, и эта орда из двух десятков офицеров просто заполонила флагманский броненосец «Князь Суворов», так что пришлось распихивать специалистов по одному по другим кораблям.

И в голову Зиновия Петровича мысль простая не пришла — как их для ежедневной и правильной работы задействовать?!

Все же вице-адмирал с его самодурством и нежеланием прислушаться к иному мнению, которое он априори считал ошибочным, а только свое исключительно правильным, потерпел поражение в Цусимском сражении уже в октябре при выходе 1-й Тихоокеанской эскадры из Либавы. И не было ответа на один вопрос — неужели он действительно считал, что в одиночку гораздо умнее, чем десятки командиров и специалистов, которых было можно и нужно привлечь к работе. Скинуть с собственных плеч чудовищную ношу на других, что с радостью бы приняли часть груза ответственности на себя. Но такого не произошло — недаром психологи придумали для таких начальников, буквально одержимых комплексом своей непогрешимости и исключительности, особые термины.

— Нормальная рабочая атмосфера стоит, спорят, доказывают — но решения вырабатывают, а я буду принимать лучшее, — еле слышно сказал Дмитрий Густавович и тяжело поднялся с дивана — все же после затяжной болезни он был еще слабый. И медленно ступая, вышел из спальни, которая при нем превратилась в многофункциональное помещение.

В кабинете оба флаг-штурмана работали над картами и приказами, им помогали три офицера со скромным набором звездочек на погонах. И два писаря, что безостановочно строчили приказы для каждого транспорта — ведь каждый капитан, перефразируя изречение великого Суворова, должен досконально знать свой маневр и цель похода, а не быть вовлеченным в дело, о котором ничего не знает.

Тем более, милый Оскар Адольфович все может напутать, недаром у него есть постоянный вопрос, который он любит задавать своим штабным — «а все ли будет хорошо?»

В салоне кипело «сражение», пока только на больших планшетах, закрепленных на стене, а корабли отмечались воткнутыми в картон булавками. Руководил «баталией» сам начальник штаба, а все артиллерийские офицеры, включая примкнувшего «летописца» капитана 2 ранга Семенова, участника боя в Желтом море. «Война» шла нешуточная — высчитывался правильный курс и дистанция, скорость, причем «синие» булавки выполняли пока еще неизвестную «петлю Того».

Этот маневр русские офицеры посчитали откровенно безумным, но так как у Клапье де Колонга на этот счет имелось собственное мнение, и он его отстаивал в полной уверенности, что так оно и будет, причем яростно, то сейчас отрабатывали и его. Противодействие изображалось уже красными булавками, и схема напоминала вроде «кочерги», наложенной сверху на японскую «удавку». Пять броненосцев Небогатова накидывались сверху, идя контркурсом, а длинная «рукоятка» из девяти вымпелов должна была принимать броненосцы Того.

Но вглядываться в картину будущей баталии Фелькерзам не стал — выработают решение, сразу доложат. Только мимолетно бросил взгляд на другой планшет, с узнаваемыми очертаниями островов Квельпатр и Гото — там на синие булавки, воткнутые друг от друга на большом расстоянии в три шеренги по семь кораблей надвигалась самая натуральная македонская фаланга из полутора десятка красных булавок, перекрывавшая, если судить по масштабу, добрую половину стоверстного прохода.

Вот этот «гребешок» и был тем самым «слоном», о котором он говорил Небогатову, что скоро нанесет визит в «лавку со стеклом», образно выражаясь. Вот тут Дмитрий Густавович решил поступить по-своему — не ждать действий от противника, не пытаться прокрасться мимо дозорных кораблей, а уничтожить их внезапно, безжалостно и грубо. Как всегда боевые корабли нападали на всякие «линии» и «барражи». Расстреливали плотным артиллерийским огнем всяческие вооруженные траулеры, дрифтеры и прочие лихтеры, выставленные «умной головой» в оборонительную цепь, для воспрепятствования действий вражеских легких сил. Но главным образом, для противолодочной борьбы, как она велась в первую мировую войну.

Вице-адмирал Того просто создал на десять лет раньше прообраз «заградительного барьера», который нужно безжалостно разнести по ходу предстоящего ночного дела.

Японские вспомогательные крейсера просто большие пароходы, с парой старых 152 мм или 120 мм орудий — в ночном бою на короткой дистанции даже броненосцы береговой обороны превратят их в «решето», причем в буквальном смысле. Потому что стрельба будет вестись не только фугасными снарядами, которых в погребах не густо, а еще сегментными, картечью своего рода, предназначавшимися для уничтожения не бронированных маленьких миноносцев. Так что в такую большую цель, как «мару», русские артиллеристы вряд ли промахнутся, а заодно получат столь нужный боевой опыт. Да и следующей ночью им станет намного легче отражать атаки вражеских миноносцев, которые неизбежно последуют.

— Работайте, господа, не обращайте на старика внимания, — взмахом руки Фелькерзам остановил своего флаг-капитан, что готовился рапортовать, и, чуть прихрамывая, стал подниматься наверх по трапу, у которого уже поджидал его верный Федор, готовый подхватить, если его адмирал снова оступится, как вчера и произошло в первый раз…

Командир крейсера "Алмаз" капитан 2 ранга И. И. Чагин

Глава 19

— Барон, у меня есть для вас поручение, достаточно серьезное и значимое, чтобы я мог поручить выполнить его другому командиру. Все зависит от вашего согласия — принуждать не могу.

— Я постараюсь выполнить его со всем тщанием, Дмитрий Густавович, пусть даже это будет трудно для меня.

Фелькерзам внимательно посмотрел на командира броненосца «Наварин» Фитингофа. Тот, как и положено хладнокровному и исключительно спокойному остзейскому немцу, негромко ответил. И спокойно продолжил пить предложенный ему новым командующим эскадрой горячий чай. Бруно Александрович был на удивление хладнокровен.

Именно на него вице-адмирал Рожественский постоянно совершал всяческие нападки, оскорбляя как капитана, так и его корабль, пользуясь тем, что барон удивительно терпеливо сносил их. Но в какой-то момент нервы у барона однажды не выдержали, и, рассматривая очередной сигнальный «фитиль», поднятый на мачте флагманского броненосца, Бруно Александрович негромко произнес — «у него два орла на погонах, а всем известно, что эти птицы любят садиться на всякую падаль».

— Ваш корабль пойдет головным, и на нем будет поднят флаг убывшего на госпитальном «Орле» Зиновия Петровича. Японцы имеют сильное пристрастие бить по флагманскому и концевому броненосцу, сосредотачивая на них огонь всей эскадры в худшем случае для них, а это шесть кораблей. А если не могут такое осуществить, что будет лучшим для нас вариантом, то будут по вам стрелять два, может быть, три первых броненосца, хотя третьему мателоту в их колонне, я думаю, будет не до этого.

Фелькерзам остановился, и, сделав глоток чая, посмотрел на опустевшую рюмку. Вздохнув, воздержался от очередной дозы спасительного «лекарства», которое все же купировало боль. И внимательно посмотрел на командира «Наварина», ожидая ответ — а в том, что он будет дан положительно, контр-адмирал уже предчувствовал.

— Я согласен, Дмитрий Густавович, — усмехнулся Фитингоф, — и не сомневаюсь, что поднятый вице-адмиральский флаг привлечет внимание японцев. И хорошо понимаю, почему вы прибегаете к такой военной хитрости — мой «Наварин» как нельзя лучше подходит для роли «флагмана эскадры», иного выбора просто нет.

Да тут и не приходилось думать — наименее ценный корабль в артиллерийском противостоянии потерять не так больно, как новый броненосец. «Наварин» не сможет нанести японским «визави» серьезного ущерба. Его главный калибр из четырех 305 мм пушек имеет намного меньшую скорострельность, и башни неуравновешенные, пушки устарелых систем, и порох дымный. Следствием меньшая дальность и точность стрельбы — все же длина ствола в 35, а не в 40 калибров, как новые орудия.

Но зато «Наварин» достаточно хорошо забронирован, пусть и сталежелезными плитами, а они не так держат снаряды как гарвеевская броня, или закаленные плиты Круппа. Но толщина в 12 и 16 дюймов для 305 мм снарядов надежная преграда, ибо соответствуют 9 и 12 дюймам в перерасчете. Одна беда — оконечности корабля, на которые приходится по одной шестой части, совершенно не имеют защиты по ватерлинии. Они прикрыты только карапасной броневой палубой толщиной в три дюйма, которая не может являться надежной защитой.

— Орудия «Микасы», как и на любом из двух больших японских броненосцев нового типа, делают по выстрелу в минуту. За пять минут пять снарядов, на которые пушки вашего «Наварина» ответят только двумя. Так что не соревнуйтесь в артиллерийской дуэли, ваша задача заставить японцев впустую выпустить как можно больше снарядов в море — погреба ведь не бездонны. Хотя они и возьмут дополнительно боеприпасы — за счет угля и другой нагрузки, бой ведь начнется неподалеку от их баз.

Фелькерзам по старой привычке постучал картонным мундштуком папиросы по столу, затем его характерно смял и закурил. Фитингоф же продолжил совершенно спокойно пить чай, ожидая других рекомендаций. В том, что они последуют, барон не сомневался.

— Предоставьте эту роль «Сисою», который будет следовать за вами как привязанный. На нем новая артиллерия, вот он и будет сражаться в комфортных условиях, ведь его обстреливать станут много меньше. Это наш единственный старый броненосец, что почти равноценен сильнейшим вражеским кораблям линии, потому и питаю на него все надежды. Так что постарайтесь, Бруно Александрович, сделать все, чтобы ваш единственный мателот спокойно отработал своей артиллерией по вражеским кораблям.

«Сисой Великий» был построен как «улучшенный» образец «Наварина», но который по российскому обыкновению имел «ухудшенные» характеристики. К обычной для отечественных верфей существенной «перегрузке» добавилось крайне скверное качество работ, от которых даже видавшие виды моряки хватались за голову, ненормативной лексикой показывая свою оценку данному «детищу».

После взрыва артиллерийской башни во время учебных стрельб, броненосец встал на ремонт во Франции. Местные специалисты ужаснулись «предприимчивости» русских мастеровых — те ухитрились во время строительства закрепить часть броневых плит не на железные заклепки, а на деревяшки, закрашенные под железо — дешево и быстро, ничего не скажешь. Но в бою, после попадания первого снаряда, броневые плиты просто бы попадали в воду от сотрясения.

Зато новая артиллерия была на высоте времени — две уравновешенные башни с двумя 12 дюймовыми пушками стали образцом для всех новых отечественных броненосцев, включая заказанных во Франции и САСШ «Цесаревича» и «Ретвизана». Зато с новыми 152 мм пушками Кане обмишулились. Нет, не с самими орудиями, с длиной ствола 45 калибров, которые были значительно лучше старых шести дюймовых в 35 калибров, а с их установкой в общем каземате, где, в отличие от того же «Наварина» не имелось противоосколочных перегородок.

И в реальной истории, как хорошо знал Фелькерзам, случилось страшное — вражеский снаряд попал в амбразуру, снеся орудие, и внутри каземата начался пожар. И самое ужасное, что на полном ходу пламя раздуло как в доменной печи — комендоры едва успели выскочить из пылающего каземата. И разом броненосец лишился всей средней артиллерии, пришлось ждать, пока все внутри выгорит, тушить было бесполезно. Так что с плавмастерской «Камчатки» целые сутки доставляли железные листы, из которых внутри ставили противоосколочные переборки, крепя их любыми способами, от заклепок до расклинивания брусом.

Паллиатив, конечно, но хоть какая та защита, которая позволит каземату выдержат несколько внутренних попаданий. А там рассыплется, но свою роль уже сыграет. Жаль только, что Рожественский за все плавание не удосужился заняться этим вопросом, а за сутки много ли сделаешь — так. Все наспех, матросы будут продолжать работы вплоть до генерального сражения, и то вряд ли успеют одну концевую пару огородить.

— В нашем 2-м отряде осталось только два броненосца — «Ослябя» или с Небогатовым, либо сам по себе, а «Нахимов» флагманом 2-го крейсерского отряда из «старичков». Так что маневрировать будет легче — вы идете чуть впереди 3-го отряда уступом в два кабельтова от моего «императора». Придерживайтесь, так сказать, «генеральной линии», маневрируйте самостоятельно, и сбивайте по себе пристрелку. Да, вот еще что — обратите внимание на живучесть корабля, особенно в случае пробоин в оконечностях. Проверьте работу помп, держите там запас материалов, создайте резерв из аварийных команд. В случае необходимости покидайте строй для экстренного ремонта повреждений — к пробитому борту немедленно подойдет буксир.

Фелькерзам остановился, подумал, прикусив губу, и твердым голосом закончил, глядя глаза в глаза Фитингофу:

— Если пострадавших кораблей будет несколько, то группируйтесь в отряд, и держите ход, какой можете. Я постараюсь прикрыть вас и вести бой с японцами, пока повреждения не будут исправлены. Мне дорог каждый корабль — других просто нет!

Схема бронирования и вооружения эскадренного броненосца "Сисой Великий"

Схема бронирования и вооружения эскадренного броненосца "Наварин"

ЧАСТЬ ВТОРАЯ «И ГРЯНУЛ БОЙ» 13-14 мая 1905 года Глава 20

— Я понимаю, что господа офицеры в мичманских и лейтенантских чинах не хотят носить на себе кирасы и каски, именуя последние «тазиками». Дескать, они лишают их достойного боевого вида. Так вот, господа, это не моя прихоть, а жестокая реальность, при тушении пожаров осколки будут поражать матросов десятками. Зачем нести лишние потери напрасно и терять подготовленных и храбрых нижних чинов?! Это я восприму как сознательный умысел на причинение ущерба боеспособности корабля, со всеми вытекающими отсюда последствиями!

Фелькерзам обвел командиров броненосцев и старых крейсеров тяжелым взглядом — второе утро в этом мире не задалось. На «Камчатке» успели нарезать из железных листов пластин и выбить каски, похожие, только с более широкими полями, на английские шлемы 1-й мировой войны, из худшего, правда, материала. Железо ведь не сталь, зато дешевое, и тонкие листы в три миллиметра в избытке имелись. Нарезали по размеру, изогнули чуток, а каски вообще кувалдами и киянками отбили да дырочки сделали. По три десятка комплектов на все броненосцы передали, там только должны были из брезента, которого у боцманов припасено с избытком, чехлы пошить, да ремешки на каски приделать с подшлемниками.

И на половине кораблей этого не удосужились сделать — кроме флагманов, распорядительность проявили на 2-м и 3-м отряде. А вот на старых крейсерах и новых броненосцах, кроме «Суворова» и «Осляби», приказ саботировали, мотивируя тем, что руки не дошли.

Понятное дело, что хлопот было множество — одна выгрузка всего пожароопасного нанесла потерь в личном составе как столкновение с противником в кабацкой драке. Одного матроса насмерть придавило пианино, что случайно рухнуло с трапа, еще полдесятка музыкальных инструментов, в силу своей тяжести были разбиты вдребезги, приведя офицеров в ярость. Про ушибы и переломы можно не говорить, про занозы в виде длинных щепок тем более — дерево ведь зловредное бывает. Но зато вчера после полудня все закончилось — и эскадра Энквиста в два с половиной десятка судов отправилась в дальнее плавание, на шестьсот миль более протяженное. Трое суток лишних в пути будут, когда прибудут…

Если дойдут…

— Ход пятнадцать узлов, ваше превосходительство, дистанция восемнадцать кабельтовых! «Апраксин» начал отставать!

— Хорошо, Владимир Васильевич, вторая попытка у нас вышла намного лучше. А то первая как в той поговорке — «кто в лес, кто по дрова». А так вполне прилично. А у «Суворова», смотрю так все двенадцать кабельтовых дистанции до «камушков» вышло, а то и на десять приблизился к концевому «Алмазу»? Ход ведь набрали порядочный, на два узла больше.

Фелькерзам повернулся к командиру броненосца «Император Николай I» Смирнову, тот задумчиво нахмурил брови, смотря на уходящую колонну из двух крейсеров Добротворского, следующими за ними «Урала», что изображал собой одновременно «Фудзи» с «Сикисимой». И четырех маленьких крейсеров, «Светлану» с «камушками», которые держали между собой большие интервалы. Так что их численность нужно было мысленно удвоить, доведя до восьми единиц — двух «гарибальдийцев» и шести «асамоидов», последние представляли отряд Камимуры.

— Скорее, десять кабельтовых, то будет для двенадцати дюймов пистолетная дистанция. Стрельба практически без промахов, ваше превосходительство. Только не думаю, что Того решится на столь самоубийственный маневр. Мы ведь возьмем броненосные крейсера в клещи с двух сторон под углом, да еще броненосцы 1-го отряда будут на встречном курсе — а броня траверзов для снаряда в двадцать пудов не защита. Проломят!

— Хорошо бы, — согласился Фелькерзам, взмахнув рукой. И негромко заговорил, глядя на длинную колонну из семи крейсеров, что снова рванулась вперед, опережая сбавившие ход броненосцы.

— Не удивляйтесь, Владимир Васильевич, если такое произойдет. Жаль, у нас нет времени на продолжение учения, но еще раз можно и нужно отработать. Теперь я вижу, что шансы поразить неприятеля у нас имеются, и довольно весомые.

Командующий эскадрой мимоходом посмотрел на часы — времени еще хватало, чтобы отработать в последний, нет, крайний раз, ведь моряки суеверны. Следующая возможность представится завтра, ровно через двадцать четыре часа, на выходе из пролива между двумя островами, сейчас мало кому известными. И она будет обязательно — история ведь имеет огромную инерцию, и многому в ней свойственно повторяться.

Главное, чтобы результат, столь трагический для русского флота в первой попытке, не стал таковым и во втором варианте. Вроде бы все сделал и учел, но недаром говорят — «гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить»!

— Стрелять по «Фудзи» смогут все наши четыре броненосца, и, возможно «Сисой» — он сейчас продемонстрировал наводку башен. У нас может вести огонь шесть орудий в 12, одиннадцать в 10 и два в 9 дюйма — почти два десятка. И это не считая шестидюймовых и 120 мм пушек, а их четырнадцать стволов. И есть надежда, что попадания будут с 1-го отряда, не могут же они все промахнуться в достаточно большой по размерам корабль. А «Фудзи» слабее всех броненосцев Того, его нужно вышибить как можно быстрее, чтобы самураи не опомнились!

— Похоже, что так и будет, ваше превосходительство. Лишь бы только завтра японцы совершили этот маневр!

В голосе Смирнова, впрочем, особой уверенности не было, 49-ти летний капитан 1 ранга не думал скрывать скептицизм, и Фелькерзам не стал его разубеждать — у самого закралась мысль, что не стоит слишком уповать на однажды свершившиеся события.

Фелькерзам еще раз посмотрел на уходящую далеко вперед колонну, и бросил взгляд на перестраивавшиеся броненосцы. «Ослябя» в очередной раз вывалился из середины построения небогатовской колонны — так Бэр отрабатывал возможные варианты, как покидания, так и вхождения в строй. Ведь его кораблю предстояло сражаться и с вражескими малыми крейсерами, отгоняя их от поврежденных русских кораблей. Или наоборот, нападая на неосторожно приблизившиеся, особенно из-за густой дымки, неприятельские «бронепалубники», которые для его мощных десятидюймовых пушек представляли легкую жертву.

Старый контр-адмирал тяжело вздохнул — времени почти не оставалось. После четырех часов дня учения заканчиваются и команды получат продолжительный восьмичасовой отдых. Ведь на траверз Квельпатра эскадра выйдет в два часа ночи, построившись «частоколом» или «гребенкой», кому какое наименование нравится. И Цусимское сражение начнется на двенадцать часов раньше срока, с того момента, когда с русских кораблей прозвучит в ночной темноте или при свете прожектора первый выстрел…

Схема бронирования эскадренного броненосца "Фудзи"

Глава 21

— Может быть, все же напрасно будем руганью эфир на всех волнах засорять, ваше превосходительство? Ведь в европейских газетах будет множество упреков в нашей не цивилизованности и невежестве, — капитан 1 ранга Смирнов говорил тихо, и Фелькерзам его хорошо понимал — ночь сама по себе так действует на человека, особенно на военного, когда нервы натянуты стальной струной в ожидании неизбежного боя.

— Зато мы легко отличим вражескую «морзянку» от нашей ругани. Если просто забивать эфир бессмыслицей, которая будет походить на японские иероглифы, то на одной волне могут отработать несколько наших кораблей. А так все понятно — раз лается, значит, наш родимый. Я только приказал ни в коем случае не трогать в «загибах» кандидатуру самого Того и их почтенного императора — незачем монарха облаивать!

— Это правильно, ваше превосходительство, — согласился командир броненосца, но после короткой паузы, вздохнул. — Но ведь все равно обругают, ведь непонятно будет, с какого корабля венценосную особу обложили, пусть и воющей с нами державы.

— Приказ есть — кто меня сможет обвинить в чужих словах, Владимир Васильевич? Ведь не я хулу возводил, наоборот, запретил, — пожал плечами Фелькерзам, прекрасно памятуя о «краснозадой обезьяне», про которую Ходжа Нассредин запрещал думать родственникам горбатого ростовщика во время процесса «излечения». Так и тут — раз запрещено, то никто не удержится от оскорблений, зато эфир забьют капитально.

И тут все обусловлено низким уровнем подготовки радистов — смогли наладить устойчивую связь лишь с флагманами и бронепалубными крейсерами, да «Урал» с «Алмазом», понятное дело. Но ведь нужно чем-то занять остальных, полезным — а раз не умеешь сам работать, так и неприятелю не давай «морзянку» сыпать.

— Все же нехорошо бой с ругани начинать, — Смирнов опять тихо посетовал, все же нервишки у него, как и у всех, «вибрировали». Первый бой такую особенность имеет, потом потихоньку привыкаешь, хотя каждый раз приходится страх сдерживать — каждый боится смерти, кроме умалишенных. Вот потому разговорчивым человек становится, особенно в подобные минуты ожидания схватки с вооруженным врагом.

— Знали бы, как японцы нас ругают, Владимир Васильевич, мы для них не люди, а заморские дьяволы. Да и в плен по собственной воле сдаваться не советую — если у тебя есть оружие, то дерись. И не вздумай ту же винтовку с патронами бросать на землю, как многие наши солдаты поначалу делали от испуга, не желая сражаться. Видел я их пакостные картинки, когда бедного солдатика ставят на коленки и используют на противоестественный манер, вроде содомского греха. Мужеложство, короче, принудительное — когда десятком одного по очереди принуждают, как проститутку прихоти мужские обслуживать, только в задний клюз.

Фелькерзам говорил серьезным голосом — подобные рисунки он видел, много «эротических моментов» имеется в японской пропаганде в эти дни, ведь доминирование одного самца над другим в подобных позах самой природой обусловлено. Вот только, понятное дело, то пропаганда для «своих», с русскими пленными так не забавлялись. Но хотелось нагнать жути, ведь он хорошо помнил, вернее знал, что офицеры и команда этого броненосца потенциально может сдаться в плен.

— Понятно, господ офицеров не тронут, а вот квартирмейстера, — Фелькерзам показал на застывшего изваянием рулевого, — вполне могут оприходовать как гейшу пятого разряда, подзаборную проститутку, короче. Японцы росточка маленького, а наши матросы рослые и крепкие, вот их после «использования» по борделям и раскассируют, распишут, чтобы самураев ублажали в противоестественной манере.

Адмирал едва сдерживал смех, нарочито сделав голос громче и максимально серьезным тон — и обалдел, когда увидел, что «купились» на его детский розыгрыш. Каменное лицо рулевого с горящими глазами свидетельствовало, что теперь он будет драться насмерть, как и другие матросы, что по расписанию находились в рубке — молчали, но чуть хрипящее дыхание говорило о том, что будут драться до конца, и в плен сдаваться они не намерены. Офицеры чуть ли не отплевывались, а молоденький мичман даже тронул свои брюки с «кормы», так сказать, словно проверяя ее целостность. И засопел, нарушая тем правила хорошего тона — видимо, тоже решил драться до последнего снаряда.

— Корабль противника слева по курсу! Семь кабельтовых — по лунной дорожке идет!

— Осветить прожекторами трубы! Если не желтого цвета — открыть огонь на поражение!

— Ваше превосходительство! Может быть это нейтральный «купец», ведь нельзя же так, не убедившись…

— И хрен с ним, потом дипломаты отпишутся — незачем ночью близ вражеских берегов шастать! А потому, к бабке не ходи, у него полный трюм контрабанды! Трубы, какого цвета трубы?!

Два слепящих луча прожектора протянулись белыми дорожками к смутному силуэту большого корабля. И Дмитрий Густавович сразу увидел две трубы черного в темноте цвета, да и надстройки темные — явно не цивильный «трамп», а вполне боевой корабль.

— Черные трубы! Это «мару»!

— У него на баке пушка!

Теперь вражеский корабль разглядели все, от адмирала до матроса — и четверти минуты не прошло. Смирнов громко крикнул:

— Орудиям левого борта немедленно открыть огонь! Башенное — сегментными снарядами!

Этой команды давно дожидались — в освещенную огромную мишень, словно застывшую на волнах, первой ударило девятидюймовое орудие из каземата. Фугасный снаряд весом в восемь пудов рванул на надстройке, ослепив всех вспышкой — наводчик, видимо, опытный и умелый, раз поразил цель с первого выстрела. Да и цель близка — примерно с версту, не больше, и развернут бортовой проекцией. Какой тут может промах с пистолетной для такой пушки дистанции!

И тут же загремел весь борт, по врагу стала стрелять вторая девятидюймовая пушка, и все четыре старых 152 мм орудия. С кормы ухнула единственная новая шестидюймовая пушка Кане — перед отплытием из Либавы ее успели установить на месте срезанной надстройки на юте. И последней рявкнула башня двумя короткими «огрызками» — 305 мм пушки были установлены старого образца, длина ствола всего в 30 калибров. Запоздание понятное — хотя орудия были заряжены картечными снарядами заблаговременно, но нужно было чуть довернуть саму башню, чтобы навести их на цель.

— Ни хрена не видно, темной ночью, да еще дымный порох, — пробормотал Фелькерзам, стараясь разглядеть через пелену вражеский вспомогательный крейсер. И спустя четверть минуты увидел горящий «мару», прекрасно освещенный лучами прожекторов. Избиваемый русскими снарядами корабль заметно потерял ход, и приобрел крен с внутренним «освещением» — на нем что-то весело горело, причем в трех местах. А еще донесся животный вой смертельно раненых людей — пронзительный, на высокой ноте, от которого захолодело в глубине души.

— Лево руля! Батарее правого борта открыть огонь по готовности! Один залп и задробить стрельбу — нужно беречь снаряды! Передать фонарем на «Буйный» — добить неприятеля торпедой, — Смирнов словно споткнулся, и тихо подвел черту под командой, добавив еле слышно, — торпед у нас много, надо и миноносцам опыт приобретать.

Фелькерзам не вмешивался, слушая приказы капитана 1 ранга Смирнова — все слова были толковыми. Обязательно нужно дать «понюхать» пороха всем артиллеристам, пусть постреляют в горящий вражеский корабль и так «втянутся» в боевой режим, днем будет намного легче — какой-никакой, но первый опыт уже командой получен, причем успешный, что немаловажно для поднятия общего настроения.

Но в кое-чем приказы командира броненосца нужно было дополнить, и Фелькерзам громко произнес:

— И прикажите Коломейцеву от моего имени обязательно взять пленных — нужно знать, кого потопили, пусть выловят офицера! А команду не спасать! Не до пленных — пусть японцы сами своих вылавливают, их джонок тут утром много будет!

Фелькерзам посмотрел вправо, а потом влево — перед глазами словно прочертилась линия прожекторного света и доносились отдаленные орудийные выстрелы. Теперь не было необходимости соблюдать скрытность — нужно начинать поиск врага. Вытянутый на полсотни верст «гребень» из девятнадцати русских броненосцев и крейсеров начал безжалостную охоту на дозорные корабли японцев…

Схема бронирования эскадренного броненосца "Император Николай I"

Глава 22

— Японских миноносцев в проливе нет, Владимир Васильевич, так что мы можем спокойно увеличить ход до двенадцати узлов, как и было ранее запланировано, — совершенно спокойно произнес Фелькерзам, внимательно разглядывая горящий «мару».

Дмитрий Густавович твердо знал, что половина, а то и две трети русских снарядов в Цусимском сражении, попавших в японские корабли, стабильно не взорвались. И корень проблем заключался в новых взрывателях генерала Бринка с их алюминиевым бойком. А вместе с тем, он сейчас собственными глазами видел яркие вспышки разрывов. Практически все фугасные снаряды, причем чугунные старого образца, начиненные порохом вполне исправно сработали, дав близкий к идеальному результат.

И молча клял себя за забывчивость — ведь он читал в работах, давно это правда было, что самые тяжелые повреждения японским кораблям причинили русская устаревшая артиллерия — 203 мм орудия «Рюрика» и «Адмирала Нахимова», 152 мм, 229 мм и 305 мм пушки «Императора Николая» и «Наварина». И по всей видимости этот результат был достигнут именно за счет проверенных взрывателей и заряда ВВ в виде пороха, так как пироксилин, которым начиняли новые снаряды, в условиях тропической влажности просто не срабатывал. И получается, что из трех снарядов, попавших в японские корабли, только один взорвется, а остальные два окажутся простыми болванками — в одной откажет взрыватель, а во второй, где он исправно сработает, не детонирует взрывчатка.

И ужаснулся — все предпринятые им меры не окажут существенного влияния на окончательный исход боя. Просто поражение русского флота запрограммировано изначально. При худшей выучке расчетов, при плохом качестве снарядов, избежать поражения невозможно. Ничья вполне достижима, если выпустить в бою втрое больше снарядов, но погребах кораблей и так некомплект, а японцы приняли на треть больший боезапас.

И все что он предпринял, лишь уменьшит кошмарные итоги Цусимского сражения, не будет позорной сдачи, да и кораблей прорвется не три, а по меньшей мере, треть. Но хотелось то совсем другого исхода, а так выходит сплошное «горе побежденным», хоть ты тресни.

И что делать в такой ситуации?!

Извечный русский вопрос заметался в голове — он себя не винил, потому что разум, терзаемый физической болью, не может все вспомнить и неизбежно допустит просчеты, или проявит забвение много чего нужного, просто не сумев сосредоточится…

— Смотрите, «Буйный» выпустил торпеду!

Голос Смирнова оторвал его от мыслей — силуэт миноносца был еле виден, он почти сливался с темнотой. И лишь яркая вспышка выстрела минного аппарата позволила разглядеть смазанные контуры маленького кораблика. И тут в голову неожиданно пришла мысль, а за ней другая, совсем дерзкая, и он осознал, как можно если не переиграть судьбу, то не подставить эскадру под ужасный удар гильотины истории.

Все же воюет не оружие, а люди, им управляющие, и тут он поступил правильно, решив не красться тихой сапой мимо неприятельских дозоров, а самим напасть на японцев. Боевой дух русских моряков утром станет совсем иным, бодрым, и если еще одержать одну маленькую победу до появления броненосных отрядов Того и Камимуры, то шансы увеличатся, ведь Фортуна, как известно, благоволит храбрым!

И к этому верному решению приложено другое, которое он вначале рассматривал в совершенно ином плане — чтобы миноносцы добрались до Владивостока не на последних лопатах угля. Сейчас на всех новых броненосцах и крейсерах заранее складировано от 10 до 25 тонн угля в обычных небольших мешках, которые в любую минуту перебросить на миноносец для дозаправки, вернее бункеровки, последнего.

Ведь если противник начнет ночную охоту против кораблей 1-й Тихоокеанской эскадры, то ничто не помешает сделать ответную «любезность», благо известно куда пойдет адмирал Того следующей ночью…

С противником уже покончено — вспомогательный крейсер был изрешечен снарядами, загорелся и милосердно добит торпедами. По всей светящейся прожекторами линии русских кораблей чудилось что-то зловещее — немало японцев, что переживут эту ночь, всю свою дальнейшую жизнь будут вспоминать о ней с нескрываемым ужасом. Противник, которого моряки 3-й эскадры Объединенного Флота так долго ждали, появился, причем совсем не так как они рассчитывали.

Длинная линия русской эскадры наполовину перекрыла пролив между Квельпатром и островами Гото — 8 эскадренных броненосцев, 3 броненосца береговой обороны, 3 старых броненосных, 2 больших и 3 малых бронепалубных крейсеров. Всего 19 вымпелов, каждый из которых был намного сильнее вспомогательного крейсера — обычного парохода со скоростью 13-17 узлов, вооруженного парой 152 мм и 120 мм пушек, с набранной командой из запасных матросов. Экипажи состояли из худшего человеческого материала — все лучшее забиралось на корабли 1-го и 2-го отрядов.

И это было еще не все — сильнейшие русские броненосцы чередовались в этой фаланге с более слабыми крейсерами, чтобы в любой момент оказать им помощь. А в кильватере у многих броненосцев шли безбронные корабли второй линией — 9 миноносцев, 2 небольших буксира и «Алмаз» с «Уралом» — последний хоть и выделялся размерами, но был таким же вспомогательным крейсером, пусть и быстроходным.

Вооруженный пароход не сравнить с бронированным кораблем, и сейчас шло самое настоящее избиение. В эту минуту командир «Манжу-Мару» капитан 2 ранга Насияма с нескрываемым ужасом и обреченностью, прикрывая глаза от слепящего луча прожектора, смотрел на две орудийные башни правого борта русского броненосца «Орел», что уже сделали один залп. А до того носовая орудийная башня с ужасающим столбом пламени выпустила по обреченному пароходу сотни стальных дротиков, что насквозь пробивали тонкие листы обшивки рубки и снесли всех людей с ходового мостика. Сам Насияма чудом уцелел и только бормотал:

— Плохой корабль, проклятые гейдзины пришли за ним, чтобы убить изменника! Так говорит «Буси-до»!

Действительно, больше года тому назад пароход «Маньчжурия» принадлежащий КВЖД был захвачен японцами, и превращен во вспомогательный крейсер. И теперь его бывшие владельцы отправят его на дно, и поступят правильно — предавшие раз, не достойны пощады…

— Есть два с половиной часа до рассвета — можно поспать. Даже нужно — я совершенно вымотался, а с утра потребуются все силы. И ничего не ясно, оценка наших перспектив стала ниже плинтуса. И ничего тут не сделаешь — поздно. Хотя надо что-то придумать, надо…

Фелькерзам откинулся на кожаную подушку, разлегшись на диване и поглядывая на подкрепления 152 мм пушки Кане, что была установлена прямо над адмиральским салоном. А в голову прокралась мысль, что за исключением четырех новых броненосцев, в его эскадре нет однотипных боевых кораблей, все имеют существенные различия, хоть «князей» возьми, хоть «адмиралов». Да и «Император Николай» отличается от «Александра», что сейчас на Балтике. На том барбет, а на этом башня с двумя «огрызками», которые, как оказывается, весьма смертоносны. И ремонт провели отличный — единственный корабль в русском флоте, у которого изначальная скорость в 14 узлов возросла чуть ли не на три пункта. Самый быстрый среди старых кораблей, и почти не уступает по ходу новым броненосцам…

Дмитрий Густавович уже проваливался в пучину сна, но в последний момент ухватил кончик ускользающей мысли, и вскочил с дивана. Закурил папиросу, пыхнул несколько раз дымком, и надолго задумался. Потом пробормотал, словно убеждая себя:

— Того даст себя обмануть только раз — «бородинцы» с «малышами» схожи силуэтом. И потом все равно набросится на Небогатова — тот долго увиливать не сможет. А пять против шести дело проигрышное. А вот с полудюжиной наших броненосцев японцам придется повозиться, и «Ниссину» при этом теперь может хорошо достаться…

Глава 23

— Японских миноносцев в проливе не встретили, видимо, те действительно не ожидали ночного «визита», как и предсказывал наш командующий, — Небогатов погладил бороду, довольно прищуривая глаза, как сытый кот. Сейчас, развалившись в кресле, Николай Иванович, прихлебывая горячий чай, отдыхал после бессонной ночи. Но, несмотря на усталость, все же прожитых лет достаточно много, чтобы вот так бодрствовать, контр-адмирал был доволен результатами «всенощного бдения», как уже окрестили эту ночь острые на язык молодые офицеры.

— А то бы вместе с грязной водой выплеснули и ребенка, как у нас часто и бывает принято…

Еле слышно пробормотал командующий 1-м отрядом, вспоминая, как смотрелись в отблесках прожектора вытянутые к небу желтые трубы броненосца «Ослябя», что немного завалился с курса, и забежал впереди «Суворова». Чуть по нему огонь не открыли, хорошо, что успели лучи двух прожекторов скрестить. И Бэр в ответ мог ошарашить шестидюймовыми снарядами, но на «иноке» вовремя включили собственные прожектора и прошлись лучами по флагманскому броненосцу. А потом промигали фонарем извинение, передав, что немного сбились с курса, и сейчас отойдут в сторону — Бэр был сама галантность, что тут скажешь.

Так что задумка Рожественского для ночного боя полностью оправдала себя. Вот только не совсем так, как ее изначально замыслил Зиновий Петрович — для отражения миноносных атак требовалось включать прожектора на короткое время, чтобы показать собственные трубы своим миноносцам, если те случайно подойдут к броненосцам.

— Это же чистейшей пробы идиотизм, — пробормотал Небогатов, вспоминая, с каким недоумением на его отряде встретили приказ вице-адмирала о перекраске труб в желтый цвет.

Сразу зароились сомнения в адекватности бывшего командующего 1-й Тихоокеанской эскадрой — зачем ночью подавать световым лучом опознавательные собственным кораблям, если вспышки в темноте неизбежно привлекут внимание вражеских миноносцев, и те сразу же устремятся к цели, как мотыльки на огонь свечи.

Несусветная дурость, и следующей ночью на русских броненосцах никто прожектора включать не будет, наоборот, любой свет будет встречен снарядом, как вражеский. Ведь всего несколько часов тому назад этой ночью Николай Иванович собственными глазами убедился, что атакующий миноносец практически незаметен, черный корпус сливается со свинцовой морской гладью, благо удалось посмотреть как «Блестящий» добивал торпедой японский вспомогательный крейсер. Только вспышка выстрела заметна, когда пороховой заряд отправляет в убийственное плавание торпеду. И более ничего — даже искры из труб не видно, если миноносец не дает полный ход, а старается соблюдать маскировку.

— Держаться всем вместе и не стрелять до последнего момента, пока не будет полной уверенности, что на корабль начнется торпедная атака. Но и тогда стараться прожектора не включать, — тихо пробормотал адмирал, свои выводы он сделал вполне определенные. — Так что Дмитрий Густавович полностью прав…

Николай Иванович не заметил, как задремал, и проспал больше двух часов, пока его не разбудил флаг-капитан Кросс. Небогатов недовольно посмотрел на вошедшего в салон капитана 1 ранга, но понимал, что без особой нужды даже этот несколько легкомысленный офицер, «любимец дам полусвета», прекрасно составляющий официальные бумаги (для чего и держал его при себе), беспокоить не будет.

— Что случилось?!

— Подошли крейсера Добротворского и «Ослябя» — теперь все наши отряды в сборе. «Жемчуг» ушел к эскадре, на море стоит туман полосами и дымка, видимость сильно ограничена. Но на двадцать кабельтовых рассмотреть можно, в бинокль, разумеется.

— А что вы хотите, обычная для здешних мест погода. Тут дымка может несколько часов, а то и дней стоять — море то холодное. Теплая вода ведь с юга идет, вот и смешивается.

Небогатов окончательно проснулся, потер глаза. Несмотря на некоторую полноту, он был подвижным человеком, хотя долгое плавание измотало и его, на лице выступила экзема, которую приходилось припудривать, словно светской красотке — все же отталкивающе выглядит лицо с красными пятнами на нем, особенно когда на плечах золотые погоны с черными орлами. Нужно соответствовать образу.

— Какие потери нанесли японцам, удалось выяснить?

— Так точно, ваше превосходительство. Потопили четыре неприятельских вражеских крейсера, и еще один предположительно.

Заметив удивленно выгнутую бровь на лице адмирала, флаг-капитан Кросс быстро заговорил:

— Получив десяток снарядов с «Жемчуга» скрылся на норде, уходя к Квельпатру на полном ходу — пожаров на нем не произошло. А Левицкий отвлекся и упустил…

— Что значит отвлекся?! Отвлекаются на красивых барышень, а он давно не мичман!

С правого борта заметили небольшой силуэт, с одной трубой и приняли за вражеский миноносец. Отвалили в сторону и открыли огонь, чтобы сорвать торпедную атаку. Только…

— Да не мямлите, что случилось?

— То каботажный пароход, вроде, флаг не поднят — потопили артогнем, ответных выстрелов не было.

— И хрен с ним, незачем в пролив влезать ночной порой! Здесь ходят только чужие корабли, наших уже нет, — после короткой паузы, взятой на размышление, с усмешкой отозвался Небогатов.

— Запишите, как вражеский миноносец, незачем огород городить, да выяснять, кого утопили! Что еще?

— Курс держим на острова, по распоряжению командующего эскадрой, вечером отданному. Или изменить?! Эскадра в сотне кабельтовых к зюйду — вроде тоже собирается воедино, миноносец прибежал.

— Это хорошо, — пробормотал Небогатов, и после раздумий произнес. — Курс не менять, нужно проскочить полосу тумана. А там посмотрим прав ли дмитрий Густавович и его штабные — почему то посчитали, что там обязательно будут японские бронепалубные крейсера, что несут охрану пролива, чуть ли не весь 5-й отряд вице-адмирала Катаоки. Пустое — то гадание на кофейной гуще, а вот нападение вражеских миноносцев весьма возможно. По всем расчетам как час тому назад они должны выйти в море, ведь дозорные корабли передали множество радиограмм.

— Наши мешали им искрой, — осторожно отозвался Кросс — о работе радиостанций он имел самые смутные соображения. — А половина расчетов противоминной артиллерии у пушек, только стволы от ночной стрельбы пробанили. Командир приказал им быть настороже.

— Игнациус правильно сделал — выскочат из-за густой дымки и выпустят торпеды. У их самодвижущих мин дальность хода десять кабельтовых, если не больше…

Договорить Небогатов не успел, послышался грохот сапогов бегущего человека и в салон влетел флаг-офицер лейтенант Северин — запыхавшийся, раскрасневшийся, глаза шальные.

— Ваше превосходительство просят подняться на мостик. В тридцати кабельтовых из-за тумана вышли японские корабли — вроде весь их 5-й отряд. Опознали броненосец «Чин-Йен», три «симы», авизо, позади них еще какие-то крейсера с миноносцами. Командир приказал дать полный ход — идти им на встречу…

Небогатов уже не слушал своего флаг-офицера, не до того было старому адмиралу. Нахлобучив на голову фуражку, он уже устремился к двери, поминая на ходу командующего:

— Дьявол ему, что ли ворожит! Как в воду всегда смотрит!

5-й боевой отряд вице-адмирала Катаоко.

Схема бронепалубного крейсера "Мацусима", с 320 мм орудием на корме.

Глава 24

— Да куда оно уйдет, это старое корыто императрицы Цыси! У него сейчас не больше восьми узлов, и один путь на дно! А вот эти убегут, туман близко, вы их хоть еще одним снарядом зацепите, Василий Васильевич, а то безбожно промахиваются с двадцати кабельтовых!

Небогатов не скрывал раздражения — гнавшийся вот уже четверть часа за флагманской «Ицукусимой», на которой развевался вице-адмиральский флаг, «Суворов» ухитрился попасть лишь двумя шестидюймовыми снарядами, хотя вокруг вражеского корабля то и дело вставали всплески. То прямо по ходу, то за кормой, или у бортов — все три башни правого борта лупили залпами, но промахи следовали один за другим, и это с оптимальной для боя, самой выгодной для русских кораблей дистанции.

А может все дело в том, что броненосец сейчас выдал совершенно невозможные для него шестнадцать с половиной узлов, рванувшись в погоню, и артиллеристы «Князя Суворова» просто не смогли приноровиться к такой большой скорости, на которой еще не вели стрельбу.

Главный калибр, понятное дело, в бою не задействовали, да и зачем тратить такие снаряды против маленького крейсера водоизмещением чуть больше четырех тысяч тонн. Хватало за глаза шести 152 мм пушек, да десяток противоминных 75 мм скорострельных орудий буквально захлебывались стрельбой, насколько быстро выпускали снаряд за снарядом. Но это больше походило на психологическое давление — большая часть снарядов были обычными бронебойными болванками или были начинены ничтожно маленьким количеством пироксилина в пятьдесят грамм.

Но даже эти небольшие по весу снаряды наносили серьезные повреждения, тем более, вражеский крейсер имел совершенно небронированный борт. Только его 120 мм орудия были прикрыты щитами, имелась броневая рубка, достаточно хорошо защищенное. Но зато огромное 320 мм орудие было обнесено солидной толщины барбетом в триста миллиметров, да сверху надет бронированный колпак в два дюйма. Такой же толщины была броневая палуба, но сейчас было трудно пробить ее настил — огонь велся настильный, дистанция до вражеских крейсеров быстро сокращалась, а потому не стоило надеяться на пробитие, если только не произойдет чуда.

— Ох, мать! Да как…

Небогатова чуть ни сбило с ног чудовищным толчком, но он был подхвачен флаг-офицерами. «Князь Суворов» закачался всей своей тушей в 15 тысяч тонн водоизмещения, и это всего от одного единственного снаряда в 320 мм. Страшный взрыв встряхнул корабль, и стало понятно, что в броненосец попали из чудовищной французской пушки, из которой попасть было невозможно — слишком неустойчивую платформу для такого монстра представлял небольшой по размеру крейсер.

— Попадание в противоминную батарею!

— Из «Мацусимы» стреляли!

Кто-то из офицеров произнес очевидную цель» — в отличие от двух «систершипов» орудие на этом крейсере стояло не в носу, а на корме, и сейчас использовалось, пусть и через большие промежутки. Зато 120 мм пушки всех трех вражеских крейсеров давно включились в бой, осыпая три русских броненосца градом снарядов.

— Она на корму стреляет, вот потому и попала в нас, крена на борт у нее нет, потому устойчива. Но надо же — не думал, что из нее попасть можно, да еще на четырнадцати узлах. Дистанция просто небольшой стала, вот с дуру и попали в нас, впредь наука!

Совершенно хладнокровно произнес стоявший левее адмирала Небогатова старший артиллерийский флаг-офицер капитан 2 ранга Курош, заросший «туземной» курчавой бородкой. Специалист толковый, но вот пьющий безмерно — от него и сейчас изрядно попахивало ромом. Все плавание пропьянствовал, не «пересыхая»!

Николай Иванович хотел сделать ему замечание, но не успел — снаружи на бронированной стенке рубки разорвался 120 мм снаряд, и в амбразуру залетели несколько осколков. Один из офицеров вскрикнул, а вот Курош молча упал навзничь, плашмя, без единого стона. Небогатов наклонился над ним и ужаснулся — на него смотрели безмерно удивленные, но начавшие тускнеть глаза, а лоб превратился в кровавую кашу, из которых торчали обломки черепа — от вида белых косточек адмирала замутило.

— Попали! «Ослябя» выбил концевого!

Небогатов выпрямился, и уже с некоторой опаской подошел к амбразуре, прежде широкой, но сейчас ставшей гораздо уже — вовремя заделали, а то пришлось бы плохо. Выходит, полностью прав Фелькерзам когда распорядился о заделке — удивительная предусмотрительность!

«Мацусима» отвалила в сторону, сбросила ход — из стального нутра вырывались клубы пара и дыма. Видимо, во вражеский крейсер попал десятидюймовый снаряд, и удачно — проломил тонкую броневую палубу и взорвался в «потрохах», разнеся паровой котел, а то еще не один. Везет Бэру, что тут скажешь — но он может не беречь снаряды, ему дополнительную порцию от «адмиралов» перегрузили.

Небогатов посмотрел в сторону — там «Бородино» и «Орел» из орудий главного калибра уже добивали небольшой китайский броненосец, ставший японским трофеем десять лет тому назад. У того не было шансов ни уйти, не отбиться от двух новейших русских броненосцев — на борт могли стрелять только два коротеньких «огрызка» торчащих из массивной башни. Вряд ли в русские корабли попали хоть раз, на них не было видно не следа повреждений. А вот их противнику сильно досталось — «Чин-Йен» накренился, в бинокль было видно, как корабль под японским флагом значительно осел в воду, его оконечности, не имевшие брони, зияли многочисленными проломами от попаданий 305 мм снарядами. А ведь в них вливалась морская вода, и за живучесть уже никто не боролся. Огонь с броненосца уже не велся — 152 мм пушки, установленные на нем, были выбиты.

За русскими броненосцами виднелись маленькие силуэты миноносцев 2-го отряда — они готовились пойти в торпедную атаку. Все правильно — отразить ее противник не сможет, торпеда сделает свое дело куда лучше, чем необходимые для боя 305 мм снаряды.

— Хоть этот не уйдет, — пробормотал Небогатов, не скрывая недовольства и раздражения — две «симы», и обе под адмиральскими флагами, приближались к туманной полосе, норовя скрыться за густым молочным покрывалом. Туда уже успел юркнуть бронепалубный крейсер, судя по силуэту «Акицусима», и маленький авизо, опознать который толком никто из штабных офицеров не смог. И вот теперь два «подранка», наконец, загоревшиеся, избитые снарядами, исчезли из глаз.

— Господа, нужно отдать японцам должное, — негромко произнес в полной тишине Небогатов, — они дрались до конца, потому и спаслись от верной смерти, сражаясь против пяти броненосцев и двух крейсеров. Стыд нам и срам на мою седую голову!

Небогатов обвел суровым взглядом пристыженных офицеров — требовалось устроить всем «выволочку», включая штабных чинов. И он негромко заговорил, стараясь поймать всех взглядом:

— Если мы будем совершать дальше столь чудовищные промахи, но противник нас накажет, обязательно накажет! Так что забудьте про сегодняшние успехи и приготовьтесь сражать с броненосцами Того и броненосными крейсерами Камимуры! А там на них японцы собрали самые лучшие свои экипажи, а против нас сейчас сражались худшие. Так что сделайте выводы, господа, пока еще не поздно, и у нас есть время подготовиться к решительной схватке с врагом!

Схема бронирования крейсера "Мацусима"

Броненосец "Чин-Йен" после перевооружения его японцами.

Глава 25

— Того умница, и играет с полным набором козырей в руках, — пробормотал Фелькерзам, в который раз разглядывая наспех подготовленную штабом сводку ночного прорыва.

— У меня только три, скажем так, «домашних заготовки» на, скажем так, послезнании, и одна уже использована, причем небезуспешно, хотя хотелось бы гораздо большего. Но все закономерно — наш флот уступает японскому, как в качестве подготовки расчетов, так и в снарядах. И это факт, против которого не попрешь.

Фелькерзам тяжело вздохнул, закурил папиросу — пыхнул дымком, обдумывая итоги начального этапа сражения, что произошел на двенадцать часов раньше всем известного в будущие времена сражения. И небезуспешного для русских, хотя хотелось бы большего. Но так всегда бывает, в том сущность человеческой психологии.

Ночью в проходе между Квельпатром и островами Гото растянутая цепью эскадра за два часа потопила семь вспомогательных крейсеров, учинив самую настоящую бойню, однако японцы быстро сообразили, что к чему и каково им будет, и бросились в бегство. А возможно были дезорганизованы ранним потоплением собственного флагмана «Тайчу-Мару», шедшего под флагом контр-адмирала Огуру, непонятно зачем ходившего патрулем по центру пролива. Видимо, этот самурай был чересчур храбрым, вот и поплатился за неразумную для его положения отвагу — его труп выловили, зацепив багром с миноносца. Пленных старались брать с каждого потопленного вражеского корабля, на то были даны особые указания.

Вроде надо ликовать, радоваться и прыгать от счастья, что удалось нанести такие поражения противнику, вот только Фелькерзаму итоги ночного сражения категорически не понравились. Дело не в числе потопленных вражеских «вспомогалок», тут как раз все на высоте, треть от общего числа, плюс пара поврежденных, но скрывшихся. И еще три пароходика, напоминавших, судя по описаниям, паровые рыбацкие шхуны или мелких «каботажника», никакого отношения к военному флоту не имевших, но кто же будет в темноте разбираться?!

Дело в том, что конечный успех достигнут только в результате минных атак — шесть из семи «мару» добиты торпедами с дистанции один-два кабельтовых, в упор, по практически неподвижным мишеням, не способным оказать никакого сопротивления. Лишь один был потоплен артиллерией старого крейсера «Адмирал Нахимов», причем на этом «мару» произошел сильный внутренний взрыв, видимо от детонации погреба.

Нет, с близкой дистанции стреляли хорошо, метко, благо все цели были освещены прожекторами. Потренировались расчеты противоминной артиллерии — 75 мм, 47 мм и 37 мм пушки осыпали врага таким количеством снарядов, будто строчили из пулеметов. Ими, кстати, и были потоплены три «объекта», которых записали в миноносцы и приплюсовали к общему счету. А вот новые орудия показали неэффективность — фугасные снаряды отказывались взрываться, пробивая пароходы насквозь. И лишь попадая в машинные отделения, достигался нужный эффект.

— Надо бить исключительно по броне, тогда и будут взрывы, пироксилин тут не причем, все дело во взрывателях, — подытожил Фелькерзам, убедившись на собственном опыте в справедливости описаний повреждений японских кораблей в Цусимском бою.

— И в том, что наши артиллеристы скверно стреляют даже с близкой дистанции, со средней будет еще хуже, а на дальней дистанции свыше полусотни кабельтовых вообще не попадут даже в лайнер всей эскадрой. Это железобетонный факт, который нужно учитывать.

Фелькерзам тяжело вздохнул — даже если Того сделает свою знаменитую «петлю», это будет последний момент, который можно будет использовать для нанесения противнику максимально возможного ущерба. А дальше будет самое безобразное избиение русской эскадры со средней дистанции в три-четыре мили. Снарядов у японцев много, на корабли взяли сверхкомплект в большинстве фугасных, снаряженных шимозой и отлично взрывающихся даже от попадания в море.

Открытое сражение не сулит ничего хорошего — изобьют в дневном бою, навязывая невыгодные для русских условия, так как кроме пяти, пусть шести броненосцев, все остальные корабли тихоходны и уже заранее обречены на заклание как жертвенные агнцы.

— Сразу отдать приказ на прорыв Небогатову, или подождать немного, может ситуация будет положительной?! Тогда нужно будет перенести свой флаг с «Николая» на «Сисой» заблаговременно. Или все же подождать немного и посмотреть на развитие событий?

Фелькерзам задумался — прорыв всей эскадрой до Владивостока был несостоятельной затеей, хотя являлся его основным планом, в дополнение к двум запасным, что от него и происходили. В том, что артиллерийский бой будет проигран, Дмитрий Густавович изначально не сомневался — в этом разрезе перевес был однозначно на стороне японцев. И этой ночью он только убедился в своих предположениях.

Однако все же имелось несколько факторов, что играли однозначно в пользу русских, и ими надлежало воспользоваться в полной мере. Потому и повел эскадру в Цусимский пролив, прекрасно зная, что там может произойти, как и предположительные планы японского командующего о перекрытии восточного и северного направлений.

Первым таким фактором являлась «петля Того» — если русским все же удастся в завязке сражения выбить два, или хотя бы один из боевых кораблей вражеской «линии». Тогда появлялся шанс реальный прорваться — всяко разно шесть броненосцев, да именно шесть, 1-го отряда Небогатова пойдут вместе с новыми крейсерами на Владивосток, если не удастся вытянуть за собой «хвост» из старых кораблей. Но в такой ситуации уже не увязнут «лапы», и надлежит поступить как ящерица в минуту опасности.

И вот тут перед японским адмиралом встанет практически неразрешимая задача, как у «бурриданова осла». Или гнаться на всех парах за русским отрядом, и далеко не факт, что собственно броненосцы Того догонят 1-й отряд, уходящий на всех парах. Крейсера Камимуры, конечно, быстрее, но так и послабее будут. И «стреножат» пару концевых в колонне 1-го отряда, одним из которых однозначно будет «Император Николай». И, возможно, «Орел», и то не факт, что с «гербом» случится что-то плохое. Новый броненосец отлично забронирован двумя поясами и его котлам и машинам обстрел не угрожает, так что ход сохранит. Однако фактор «золотого попадания» исключать нельзя, на море ведь всякое бывает.

А вот «император» примет на себя главный удар, но опять, Камимуре придется с ним хорошенько повозится. Пояс идет по всей ватерлинией, казематы 152 мм прикрыты двойной обшивкой в дюйм толщиной, что само по себе является определенной защитой, не говоря уже об 229 мм орудиях, закрытых шестидюймовыми и трехдюймовыми плитами. Да и старые пушки для броненосных крейсеров чертовски опасны, что наглядно показал прежний Цусимский бой — именно от них были самые тяжелые повреждения, чреватые даже гибелью, как произошло с «Фудзи».

— Без поддержки броненосцев Камимуре в погоне ничего не светит, самого изобьют, разделают как бог черепаху. Двенадцать дюймов это двенадцать дюймов, даже со скверными снарядными взрывателями, и 203 мм против них просто не потянут, — усмехнулся Фелькерзам, лицо которого приобрело каменное выражение.

— Самого изобьют, так что адмирал Того не может этого не понимать. Так что если не погонится, то половина русской эскадры, причем лучшая, дойдет спокойно до Владивостока. А с него потом спросят, почему такой конфуз соизволил случиться.

Фелькерзам закурил папиросу, держа ладонь на животе, что надрывно болел. Покосился в сторону шкафчика, но вставать не стал, хотя тянуло принять дозу спасительного «лекарства» в полстакана. Туманить голову алкоголем перед боем не хотелось, выпить можно будет, когда его новый флагман, пока неизвестно какой, пойдет на дно — в таком положении терять уже нечего, так что можно хорошо «шарахнуть»

— Какой половинкой нашей эскадры решит заняться мой «друг» Того?! Хм, у него будет соблазн уничтожить обе, не сможет устоять перед ним. Тем паче мы его «раздраконили» основательной «зачисткой» вспомогательных крейсеров, и с утра пораньше нервишки у Хейхатиро уже на взводе. Для того, собственно, я решил пойти напролом — если вражеский командующий запсихует, а он обычный человек из крови и плоти, то риск его ошибки, спасительной для нас, резко возрастет, да еще после бессонной ночи…

Фелькерзам прекратил бормотать себе под нос, бросив взгляд на часы. Его беспокоило то, что Небогатов до сих пор не сообщил, чем закончился поиск 5-го отряда вице-адмирала Катаоки. Ведь он знал, что самурай не выдержит и первым рванется в пролив со своими старыми «сумами», и есть прекрасная возможность использовать вторую «домашнюю заготовку»…

Гибель броненосца "Осляби" в Цусимском бою — 14 мая 1905 года

Глава 26

— Плохо одному, один не воин. Но если в партию сгрудились малые, сдайся враг, замри и ляг, партия рука миллионнопалая, сжатая в один громадный кулак… Что за хрень в голову лезет, видимо устал я, вот и мысли в голову пришли мутные! Кто же такие дурные вирши сочиняет?! С похмелья что ли стихотворствует рифмоплет?!

Фелькерзам тряхнул головой — если ему сейчас так трудно, хотя он знает, про то, что случилось, можно представить, что ощущал Рожественский, взваливший по своей гордыне всю ношу на собственные плечи. Однако чувства легкой эйфории это не приглушило — радиограмма о потоплении старого броненосца «Чин-Йен» и одной из «сим» подействовало прямо-таки оглушительно, словно звоном победного колокола.

— «Двери», что запрет выход, теперь нет, вспомогательные крейсера не в счет — у них после этой ночи сплошной кошмар переживаний, — усмехнулся Дмитрий Густавович, на какой-то момент боль отхлынула. — Остаются миноносцы, вот те постараются торпедировать уходящих «подранков» — целых то среди не будет, всех снарядами пятнать будут! Но отобьются, если отрядом на выход пойдут, и противоминную артиллерию сохранят — миноноске много не нужно, десяток снарядов и можно заупокойную читать.

Это был один из запасных вариантов на случай поражения, который заранее просчитал Фелькерзам, памятуя об уходе «Олега», «Авроры» и «Жемчуга» на Филиппины. Вот только выводить из войны эти корабли он не собирался — еще вчера командиры трех транспортов эскадры Энквиста вскрыли заготовленные для них пакеты, как и сам Оскар Адольфович, и уже направляются в точку рандеву, где будут ждать отступившие корабли из 2-го и 3-го отрядов. Тем из них, он тут же сделал мысленную поправку, которым посчастливится убраться из пролива обратно. Ведь любой вход может стать и выходом, главное, успеть воспользоваться моментом.

А там решать на месте — если повреждения серьезные, значимые и неисправимые усилиями команды, и кораблю грозит смерть в море от шторма, то идти в Шанхай или Циндао на интернирование. Во всех иных случаях провести бункеровку углем и другими необходимыми припасами, и плыть до Курильской гряды, вместе с этими тремя транспортами. А там действовать по ситуации — или прорываться через пролив Лаперуза, а для встречи будут отправлены крейсера, или идти в Николаевск на Амуре, в обход северной оконечности Сахалина.. Если дело будет туго, то направляться в Петропавловск на Камчатке. Там любой броненосец береговой обороны, не говоря о более внушительных кораблях, сыграет роль плавучей батареи — ведь японцы в любом случае попытаются устроить набег с высадкой десанта.

— Ничего, вскроют «красные пакеты», узнают, что к чему, — пробормотал Фелькерзам. В адресованном приказе содержались четкие указания о маршруте и действиях отошедшего корабля, а также кто должен принять командование над отрядом. Интернирование разрешалось только в одном случае — после проведения военного совета всех офицеров корабля, на котором подавляющим большинством голосов будет дана оценка полной не боеспособности броненосца или крейсера.

Только тогда можно уходить в нейтральный порт. Во всех иных случаях, даже если командир будет настаивать на интернировании, то офицерам приказывалось оного строптивца арестовать, а командование должен на себя принять либо старший офицер, а буде таков ранен или убит в бою, то один из лейтенантов. Так поступили на гибнущем «Рюрике», когда командиром стал Иванов-Тринадцатый, получив потом цифру порядкового номера к своей фамилии, в знак особой доблести.

Данную меру Фелькерзам измыслил специально, памятуя о прошлом бегстве Энквиста, который послушал наущения командира «Олега» Добротворского. Причем офицеры всех кораблей были оповещены заранее о существовании «красных пакетов», так что утаить их содержание было для командира гиблым делом.

— Уход вполне возможен — кроме крейсеров Энквиста, до Шанхая как мне помнится, добрались транспорт «Корея», буксир «Свирь» и миноносец «Бодрый», где даже сочинили песенку по этому случаю, про двадцать тонн угля. «Анадырь» вообще на одном дыхании до Мадагаскара дошел, резвый транспорт оказался, шустрый как доминантная особь. Капитан хороший и команда — этот не подведет, специально ведь отбирал.

Фелькерзам все же не выдержал, фыркнул, добрался до шкафчика и вытащил увесистый, на полпинты медицинский флакончик, с мудреной латынью на этикетке и русской надписью микстура, нанесенной от руки. Налил полстакана коричневой жидкости, всем своим видом говорившую, что такое здоровому православному матросу лучше не пить. И в несколько маленьких глоточков, с маленькими перерывами, опустошил стакан, и через пару минут почувствовал себя блаженно — доза коньяка подействовала на желудок успокаивающе. Боль вскоре утихла, а сам Дмитрий Густавович изрядно взбодрился, и принялся рассуждать вслух — так ему легче думалось.

— Не потопили две «симы» — пустяки! Наоборот думать надо — отправили на дно броненосец и бронепалубный крейсер, причинив серьезные повреждения двум другим крейсерам. И это не вероятностная оценка, а точная — просто взрывы шестидюймовых снарядов никто не видел, они в «потрохах» взрывались. Хотя, большая часть, вероятно, прошивала крейсера насквозь, и летела дальше болванкой, либо взрывалась над морем. Первая реальная победа одержана — а ведь команды воодушевились изрядно, и даже «табельный день» встретили с веселыми мордами. Хотя «царскосельского суслика» многие матросы не любят, да и «Ходынку» отмечать, таким образом, как то не комильфо, но тут уже никуда не денешься. Положение обязывает, я все же командующий эскадрой — не поймут-с!

Фелькерзам снова фыркнул — денек для сражения подходящий по датам для царского семейства, но совершенно негодный для сражения. Ему бы на два-три дня раньше «воскреснуть», тогда бы пошел на прорыв тринадцатого, в скверную погоду, на волнах японские броненосцы и броненосные крейсера свои боевые качества наполовину утратят — и ход, и меткость. А сегодня бы к Владивостоку шли, за полосами тумана укрываясь, могли бы и не отыскать, но тут как фарт лег бы.

Завтра будет прекрасная погода, на руку японцам, только они об этом не знают, и данным обстоятельством нужно воспользоваться. И Дмитрий Густавович снова забубнил, разглядывая карту, будто пытался на ней найти нужный для себя вариант.

— Отряд Катаоки из игры выбит, их 7-й отряд контр-адмирала Ямады несерьезное препятствие — несколько раритетов времен русско-турецкой войны и канонерские лодки сами нуждаются в защите. Крейсеров 6-го отряда не будет — они рядом крутиться будут, когда сражение главных сил вовсю пойдет. Так что ночной уход не только возможен, но имеет определенные перспективы — решение принято правильное!

Фелькерзам сложил карту, вздохнул и закурил папиросу. Потом негромко произнес, словно подводя черту.

— Как правильно сказал фельдфебель Васьков — «война — это не кто кого перестреляет, а кто кого передумает». Правильно сказал, хоть и нижний чин. Японцы сильнее нас в артиллерии, натасканы расчеты, стреляют метко, их снаряды взрываются исправно, да еще начинка из шимозы. Если посудить, то это есть тот самый лом, против которого нет приема. Но ведь это совсем не так, нужно просто прибегнуть к нетривиальным способам, и учесть множество факторов. Ведь какие-то из них обязательно сработают. Не может этого не быть, ведь есть определенные закономерности, — Дмитрий Густавович вздохнул, постучал мундштуком папиросы по столу.

— Японцы ведь задохлики, мясо не едят, комочки риса с рыбой, вес всего с полцентнера, детство голодное — революция Мейдзи. А снаряды тяжелые, уголь в топки бросать надо будет, и быстро, и тонким слоем. И побегать много придется — могут и не выдержать напряжения. А у меня лоси здоровые, за двое суток всех курей и свиней стрескали, с тройной нормой довольствия. Выспаться им дали, успехи есть — дух на высоте. Если бы на кулачках сошлись, то один против трех бы бился, как медведь против мартышек. Так что надо думать, думать хорошо, время еще есть для поиска нужного ответа и принятия правильного решения…

Гибель броненосца "Бородино" в Цусимском бою 14 мая 1905 года.

Глава 27

— Спаси и сохрани, пресвята… Ох, твою мать!

Молитва застряла в глотке, вместо нее раздался зычный мат — такого варианта Дмитрий Густавович от себя не ожидал. Давно глупостей не делал, а тут откровенное безумство за четыре с половиной часа до начала генерального сражения. Но иного варианта не было — найденное решение требовалось немедленно обсудить не только с контр-адмиралом Небогатовым, но и с командирами нескольких боевых кораблей.

Правильно говорят в народе, что хорошая мысля приходит опосля. А тут при зыби перебраться в начале на «Алмаз», а потом отправиться на броненосец «Наварин» — попахивает откровенным безумством. И как нельзя он сейчас хорошо понимал Зиновия Петровича, когда тот перед началом сражения устроил перестановки боевых отрядов, совершенно позабыв французское изречение — «ордре, контрордре — дизордре», что означает «перемена в приказе ведет к беспорядку». В конечном итоге при «петле Того» был произведен маневр, который привел к гибели «Осляби».

Просто Рожественский хотел хоть что-то немного улучшить в построении — не спавший много дней, с издерганными нервами, перенесший инсульт Зиновий Петрович именно в последние минуты, уже при виде неприятельских броненосцев, допустил роковую ошибку.

Так и он сам делает шаги, чтобы реализовать ночное решение, одно хорошо, что сейчас имеет в запасе несколько часов отведенного перед решающим сражением времени, при двух достигнутых положительных результатах «домашнего задания», и возможного выполнения третьего…

— Так и помереть можно! Вы уж старика пожалейте!

Как очутился на площадке трапа, Дмитрий Густавович толком не запомнил, даже испугаться не успел. Здоровенный матрос просто схватил его в охапку, уловил момент, когда катер подошел к трапу, благо броненосец шел всего на пяти узлах, и поднялся на волне, и просто прыгнул. Пискнувший, а потом выругавшийся во весь голос адмирал, попал в руки фалрепных матросов, ловко подхвативших «прыгунов». А дальше вознесли его по трапу как драгоценную фарфоровую вазу, и спустя минуту он уже оказался в штабном салоне, суровым отческим взглядом осматривая вставших навытяжку офицеров, которым контр-адмирал Небогатов подал команду.

— Рассаживайтесь, господа, разговор у нас будет долгий, минут на двадцать, не больше — все по-походному. Константин Константинович, карты приготовлены, как я с указал вам?!

— Так точно, ваше превосходительство, — Клапье де Колонг показал на стопку сложенных карт, лежащих на столе с краю.

— Раздайте всем присутствующим, — Фелькерзам обвел взглядом командиров крейсеров Разведывательного отряда, капитанов 2 ранга — Левицкого, командира «Жемчуга» и барона Ферзена, командовавшего «Изумрудом». И внимательно посмотрел на начальника отряда капитана 1 ранга Шеина. К нему и обратился, понимая, что от того зависит многое.

— Сергей Павлович, через час выходите вперед со всеми своим отрядом на разведку, причем удвойте дистанцию — радиосвязь будет действовать на таком расстоянии. По минование острова Цусима ведите наблюдение за вражескими кораблями на «Светлане», но оба быстроходных крейсера должны отправиться еще дальше, на пределе действия радио, которое может принять ваша «Светлана», и описать полукруг на возможном расстоянии. Мне нужно знать в каких квадратах наблюдается метеорологическая, то есть природная обстановка. Особенно, где стоят полосы тумана, и какой они примерно толщины и протяженности. Нанесите данные полосы тумана на карту по квадратам, пусть даже с относительной точностью.

Фелькерзам сделал паузу, пристально смотря на командиров крейсеров, что взирали на него несколько недоуменно. Ведь одно дело вести разведку неприятельских сил, это как-то привычно, но чтобы наносить на карту полосы тумана, причем детализировано.

— Если бой примет неблагоприятный характер, то мне лучше знать, где стоит плотная туманная пелена, а где затрудняющая стрельбу дымка. Тогда при маневрировании можно укрыть в ней наши корабли и продвигаться до открытого пространства — в отличие от противника мы будем знать, где она есть, и какой продолжительности. Конечно, будь аэростаты, которые должны были сопровождать эскадру, произвести наблюдение с воздуха первостатейная задача, но корабль, который их вез, отстал от эскадры.

Фелькерзам остановился, посмотрел на собравшихся командиров кораблей — те, судя по некоторому оживлению, оценили его замысел. А потому сам улыбнулся и продолжил говорить дальше:

— Господа, все идет по плану, но если есть дополнительные возможности нанести ущерб неприятелю и сберечь собственные корабли, то их нужно обязательно реализовать. Да, кстати, сегодня последний день ненастной погоды, поверьте старому моряку, у которого болят кости. Завтра, скорее всего, будет стоять хорошая погода, «ведро», как говорят в миру наши крестьяне. Так и будет, господа, так и будет…

— И у нас знающие офицеры о том говорят, погода действительно будет хорошая, — вмешался Клапье де Колонг, а сидевший за столом Игнациус, также подтвердил слова начальника штаба эскадры. Эти двое знали о будущем, а потому сразу же подыграли. На них он мог положиться целиком и полностью, не подведут в любой обстановке.

— Так что бой придется принять в самой выгодной для врага обстановке, а потому точку рандеву нужно перенести дальше, на двадцать миль восточнее от предварительно условленной, учтите это.

Все присутствующие командиры тут же сделали очередные записи карандашами. Фелькерзам тоже сделал пометку, но уже иного характера — пришла мысль, которую он не ждал. Ничего тут не поделаешь — любая экстремальная ситуация постоянно вносит свои коррективы.

— И еще — в случае необходимости 1-й броненосный отряд должен имитировать бегство на полном ходу и оттянуть вражеские броненосцы на север как можно дальше. И вообще — чем больше вражеские корабли будут «бегать», тем лучше. Угля и припасов японцы взяли на три-четыре дня, максимум пять, и завтра бросятся на север, мы же уйдем гораздо восточнее. Пусть ищут, как можно дольше и кидают уголь в топки. А если второе сражение произойдет, то пусть оно будет ближе к Владивостоку, там неприятелю будет сложнее, а нам легче. Тем более, в сражение смогут вмешаться наши крейсера ВОКа, нужно только продержаться.

Фелькерзам остановился, посмотрел на Небогатова — тот чуть опустил голову, показывая, что приход двух крейсеров сильно изменит ситуацию в лучшую сторону. Ведь Николай Иванович пока не знает, что из всего отряда способна выйти в море только «Россия».

— А теперь, господа, поговорим о сражении с японским флотом, которое грянет через несколько часов. Нам нужно внести ряд корректив в первоначальный план — каждый из вас должен понимать всю сложность задачи, которую нам всем предстоит разрешить…

Гибель броненосца "Император Александр III" в Цусимском бою 14 мая 1905 году.

Броненосец береговой обороны "Адмирал Ушаков" обходит гибнущий броненосец "Император Александр III"

Глава 28

— Скоро начнется, японцы все здесь, — Фелькерзам впился взглядом в видневшуюся вдали тонкую линию вражеских кораблей. Через бинокль были видны распластавшиеся на морской глади темные силуэты, за которыми густой черной полосой шел дым. Можно было подсчитать трубы, мощная оптика бинокля позволяла это сделать.

На головном две близко поставленные трубы, на втором в строю уже три, а дальше опять две. И следующий, четвертый по счету в колонне корабль дымил тоже парой труб, дым из которых сливался в одну толстую полосу. А вот пятый и шестой мателоты были похожи друг на друга как горошины из одного стручка, и в тоже время разительно отличались от первой четверки, идущей впереди них. Эта парочка была меньше размерами, и отличить нос от кормы, будь они на якоре, стало бы неразрешимой задачей — уж больно симметричными являлись кораблики.

Только одна страна в мире строила такие, «любители симметрии», что тут скажешь про Италию. Две трубы стояли на отдалении друг от друга, посередине единственная мачта. Ближе к корме и носу по орудийной башне, низкий, приземистый корпус, который намного легче прикрыть броневыми плитами, чем высокобортные, в большинстве своем, русские корабли. Хотя последние были потому более мореходными, чем эти два броненосных крейсера, спроектированные для плавания в спокойных водах Средиземного моря, однако волею судьбы оказавшиеся на другом конце света.

— «Микаса» под адмиральским флагом, «Сикисима» с тремя трубами, затем «Фудзи», потом «Асахи», — стоящий рядом с Фелькерзамом командир «Наварина» совершенно спокойным голосом начал перечислять следующие колонной японские корабли. — Замыкают «Касуга», на нем носовая башня характерная, с 254 мм пушкой, и «Ниссин» под адмиральским флагом — у этого «гарибальдийца» обе башни с восьмидюймовыми орудиями.

— Если сойдемся на дистанции ближе тридцати кабельтовых, нас просто сокрушат средним калибром, Бруно Александрович. А так есть шансы, — совершенно хладнокровно произнес Фелькерзам. продолжая внимательно рассматривать приближающиеся японские корабли.

— Да, это так, ваше превосходительство. У противника на каждом броненосце по семь новых шестидюймовых пушек, лишь на «Фудзи» пять. Сорок орудий против наших двенадцати и шести 120 мм. Но отвернуть мы не можем, только принимать бой, а там все решится!

Страха в голосе барона не чувствовалось, а лишь спокойная констатация факта — да, противник силен, но еще не победитель. И лишь стрельба из пушек подведет итоговую черту.

Фелькерзам душевно пребывал в некоторой сумятице мыслей — одно дело планировать бой, а другое вести его. А ведь еще знаменитый генерал Бонапарт, ставший императором Наполеоном, вполне резонно отмечал, что все планы существуют лишь до первого выстрела, а дальше начинается одна сплошная импровизация.

Страха не было, в голове шел расчет — четыре идущих впереди броненосца внушали нешуточное опасение не дожить до вечера. И на то были серьезные основания — построенные на британских верфях три корабля были сильнее тех, что англичане строили для своего Ройял Нэви. Исполины имели водоизмещение свыше 15 тысяч тонн, и двигались на 18 узлах полного хода. Залитые в броню, имеющие сплошные пояса от штевня до штевня, небронированными на них оставались лишь небольшие участки в носовой и кормовой оконечностях в их верхней части, некоторые надстройки, да дымовые трубы. Вся средняя 152 мм артиллерия упрятана в защищенных казематах, две башни с 305 мм пушками прикрыты толстой броней в девять дюймов — вывести ее из строя представлялось практически невыполнимой задачей. Как и устоять под сокрушительным огнем противника русские корабли просто не могли, имея совершенно никудышную защиту на четырех кораблях из шести, что сейчас должны были принять бой.

Два неприятельских броненосных крейсера имели вдвое меньшее водоизмещение, и там где броненосцы имели девять дюймов брони, прикрывавших цитадель, на них стояли только шестидюймовые плиты, да в оконечностях вдвое тонкие. Но опять же — как и на броненосцах прикрыт стальной защитой почти весь борт, и пусть тонкой, но для русских 152 мм и 120 мм пушек непробиваемый. Артиллерия поскромнее калибром 203 мм орудия вместо 305 мм, лишь на «Касуге» одна 254 мм пушка, единственная на весь японский флот. Но мощная батарея из семи шестидюймовых пушек представляла для русских броненосцев береговой обороны страшную угрозу — «адмиралы» имели только один броневой пояс, и то прикрывавший лишь цитадель, а весь борт оставался совершенно небронированным.

Так что оба «гарибальдийца» представляли серьезных противников, недаром их классифицировали в справочники как броненосцы 2 класса — водоизмещение гораздо меньше, чем у нормальных броненосцев, вооружение скромнее, зато скорость на узел больше. «Ослябя» от них еще сможет уйти, особенно по зыби, но любого «бородинца» догонят.

— Наша цель «Фудзи», у него нет брони на оконечностях, как у нашего «Наварина». Так что придется перетерпеть огонь на сближении, следует использовать наш единственный шанс.

Фелькерзам еще раз посмотрел на приближающиеся японские корабли, которые через несколько минут должны были подойти к точке предполагавшегося поворота, с которого и начнется знаменитая «петля Того». И мучил сейчас Дмитрия Густавовича один вопрос — проделает ли японский адмирал этот маневр или нет. Удастся ли провести третью и последнюю «домашнюю заготовку» или сразу пойдет импровизация.

— Без четверти два, — спокойно произнес Фитингоф и адмирал вздрогнул — в реальной истории сражение началось в это же время, вот только расклад сейчас был несколько иной. Если японцы приближались растянувшейся почти на три мили длинной кильватерной колонной, а за броненосцами Того уже хорошо рассматривались шесть броненосных крейсеров Камимуры, то русская 1-я Тихоокеанская эскадра шла двумя колоннами. Рожественский в этот момент задумал перестроение, идя на девяти узлах, в результате чего строй смешался, а «Ослябя» так вообще остановился, пропуская вперед замешкавшегося «Орла».

Сейчас ход составлял тринадцать узлов, машины набирали обороты и обе русские колонны уже подготовились к стремительному броску навстречу противнику, ожидая момента поворота «Микасы».

— Дистанция 38 кабельтовых — «Сисой» начал пристрелку!

Единственный в колонне броненосец с новыми 305 мм и 152 мм пушками, шедший головным под флагом вице-адмирала, начал стрельбу — из каземата громыхнуло шестидюймовое орудие. Всплеск поднялся позади «Микасы» — флагманский броненосец Объединенного Флота шел быстро. Выстрелы следовали одним за другим — в бинокль были хорошо видны всплески, что встали уже впереди и чуть левее, русские комендоры нащупывали дистанцию. На самом «Наварине» все давно были готовы к сражения, мандраж охватил немногих, большинство моряков сохраняло олимпийское спокойствие — все же прошли этой ночью первый бой, и с определенным успехом, так что появилась определенная уверенность в собственных силах.

— «Микаса» начал отворот к нам!

Не успел звенящий крик отразиться от стальных стенок рубки, как Фитингоф тут же приказ дать полный ход, и открыть огонь по неприятельскому кораблю, что начал поворачивать вслед за японским флагманом. Но то была пока пристрелку — бой начнется с третьим кораблем, на который будут нацелены четыре 305 мм пушки «Наварина» и шесть 203 мм орудий «Адмирала Нахимова». Слишком разными будут всплески от снарядов, а потому не затруднят стрельбу по вражескому броненосцу.

— Это наш единственный шанс, Бруно Александрович, другого не представится, — негромко произнес Фелькерзам, наблюдая как у борта «Сикисимы» поднялись большие султаны взметнувшейся к небу воды…

Глава 29

— С почином! Полный залп!

Башенные орудия «Наварина» громко рявкнули, отправив в полет четыре убийственных «гостинца», хотя именуемых «облегченными» снарядами, но весивших двадцать один пуд каждый. И пусть «начинка» внутри была из черного пороха, вот только взрыватели были старыми, а потому надежными. Жаль, но попаданий не случилось — четыре всплеска легли небольшим недолетом, а следующего залпа нужно было ждать две с половиной минуты, быстрее старые орудия не перезаряжались.

У «Фудзи», следующего третьим за «Микасой» скорострельность была еще хуже, на полминуты. Орудия на японском броненосце стояли в огромных броневых барбетах, кольцах с чудовищно толстым слоем брони в сорок сантиметров, пробить который было невозможно ни одним из русских орудий. Внутри кольца находилась вращающаяся площадка, на которой стояла пара тяжелых 305 мм орудий. И каждый раз после выстрела эти пушки нужно было возвращать в диаметральную плоскость, заряжать новыми тушками снарядов, затем двумя пороховыми зарядами. И лишь потом снова разворачивать стволы тяжеленной конструкции на стреляющий борт броненосца — утомительный и долгий процесс, что тут сказать, но он напрямую обусловлен с концепцией барбетного броненосца.

Однако сейчас орудия японского броненосца палили практически с той же частотой, как его более новых башенных собратьев. С грохотом рявкали каждую минуту в сторону «Сисоя Великого», выплескивая длинные столбы яркого пламени. Все дело было в том, что поверх барбетов японцы водрузили броневой купол в шесть дюймов толщиной, «увесистый», с трудом поворачивающийся вместе с орудийной площадкой, и напоминавший башню, хотя таковой не являвшийся. В нем, под кормовой балкой, они оборудовали хранилище для десятка снарядов с зарядами, чтобы использовать их в первые, самые горячие минуты боя. Так сказать в завязке сражения, чтобы ошеломить неприятеля скорострельностью.

Конечно, как этот запас полностью будет истрачен в начале боя, огневая мощь «Фудзи» резко, больше чем вчетверо сократится — двенадцатидюймовые пушки станут стрелять гораздо реже, перезарядка орудий будет идти дольше, чем на «Наварине». Ведь на нем хотя стоят устаревшие пушки, но зато находятся в прекрасно забронированной башне, и заряжаться могут в любом ее положении.

Но то будет после первой четверти часа, а сейчас японский броненосец был ужасен — чуть ли не плевался снарядами, используя данные пристрелки «Микасы», переданные набором флагов, и внесенными туда коррективами. И стрелял метко, не хуже собратьев — вокруг «Сисоя Великого», что шел с гордо развевавшимся на мачте адмиральским флагом, стоял целый «лес» водяных разрывов. Японские снаряды, в отличие от русских, что падали в море как огромные булыжники, взрывались, давая столбы черного дыма вместе с взметнувшейся в небо водой.

Это было завораживающее зрелище, убийственное в своей красоте, причем, скорее, в прямом смысле, чем переносном!

Фелькерзам только морщился, понимая, что сделать ничего не сможет — японцы следовали своему правилу, сосредотачивая огонь на флагманском корабле противника, чтобы сразу дезорганизовать командование вражеской эскадрой. Так под концентрированным огнем шести броненосцев, если таковыми, пусть и 2 класса, считать «Касугу» и «Ниссин», оказался в прошлой истории «Князь Суворов», превратившийся за сорок минут в пылающий костер, потушить который команда так и не смогла. А раненный вице-адмирал Рожественский утратил всяческое управление действиями вверенной ему эскадры — жестокий, но неминуемый урок для человека ослепленного собственной гордыней и величием.

Эта плачевная участь ожидала и «Сисой Великий» — японцы уже задействовали средний калибр и достигли нескольких попаданий. Будто яркие, красно-черные цветки появлялись на секунды на броневых плитах цитадели. Но срединная часть русского броненосца была великолепно защищена, что нельзя сказать о его оконечностях, и Фелькерзам только сглотнул, прекрасно понимая, что попадания туда вскоре последуют — при таком количестве выстрелов неизбежно придет качество попаданий, таков закон диалектики, тут ничего не поделаешь.

Вот только командующего на «Сисое», понятное дело, нет — Дмитрий Густавович вообще не поднимал свой флаг. Хотя это и вызвало недоумение у некоторых бородатых каперангов, но Фелькерзама не обвинили в трусости — все на 1-м отряде приняли данное решение за военную хитрость. Ведь ввести в заблуждение противника, что ведет с тобой бой, есть благое дело, с какой точки зрения на него не взглянешь.

Да и командир «Сисоя Великого» капитан 1 ранга Озеров не сетовал на судьбу, понимая, что просто поменялся с бароном Фитингофом местами, причем на непродолжительное время. Через полчаса после начала сражения Мануил Васильевич должен был увести свой корабль в сторону и выйти из боя для исправления повреждений.

Перестановка была связана с тем, что свой план, ввиду передачи «императора» в состав отряда Небогатова, Дмитрий Густавович несколько изменил. Огонь на «Фудзи», слабейшем из четырех японских броненосцев, и забронированным, как два противостоявших ему сейчас русских броненосца, по схеме «все или ничего», должен был сосредоточить «Наварин» своими 305 мм пушками. А с ним и броненосный крейсер «Адмирал Нахимов» — сразу из шести 203 мм орудий. Снаряды из восьмидюймовых стволов в 35 калибров, броню цитадели пробить не смогут ни в каком случае, но зато чугунные бомбы весом в семь пудов хорошо разворотят незащищенные броней оконечности, обеспечив туда поступление воды, и заставив команду японского броненосца начать отчаянную борьбу за живучесть.

Именно эти два старых корабля, по прихоти судьбы в виде не совсем годных взрывателей конструкции генерала Бринка, стали главной ударной силой — выпущенные из их устаревших пушек снаряды исправно взрывались. А перевес в стволах главного калибра был ощутимый — десять пушек, причем всплески различной высоты, что не мешало артиллерийским офицерам вести корректировку огня. И сейчас в дело уже вступили 152 мм пушки старых конструкций с батарейных палуб — пять с «адмирала» и четыре с «Наварина», и это было весомым довеском. Ведь японский корабль нес на каждый борт лишь пять шестидюймовых пушек, пусть новых, но их было только полдесятка против чуть ли не вдвое большего числа.

Фелькерзам машинально ухватился за бороду, отчетливо понимая, что наступает самый решающий момент. Двум «старикам» нужно было вышибить «Фудзи» из боевой линии — потому стреляли только чугунными снарядами, что пробить броню не смогут, зато разворотят все неприкрытое плитами — обшивку, мостики, и возможно, как бы это хотелось, одну из труб, что сразу снизит максимальный ход на несколько узлов. Кроме того, Дмитрий Густавович хорошо помнил по прошлым событиям, что девятидюймовый снаряд с «императора» попал в тонко бронированный купол башни, разорвался внутри и поджег один из пороховых зарядов. От взрыва «Фудзи» спасла импровизированная система охлаждения стволов — один из осколков перебил шланги, вода из них хлынула на загоревшийся заряд с порохом и потушила его, предотвратив взрыв.

Повезло, чего тут скажешь — Фортуна решительно подыгрывала самураев, а то бы гибель трех кораблей была бы неизбежна!

Дмитрий Густавович посмотрел в сторону японской колонны — из «петли» вышла «Сикисима» и «Кассуга», среди всплесков показался концевой «Ниссин». Вся эта троица уже нащупывала главным калибром дистанцию до «Сисоя», а три русских «адмирала» их уже живо разобрали и принялись охаживать из десятидюймовых стволов. Если и не попадут, так просто не дадут стрелять безнаказанно по русскому флагману.

Все правильно — «Ушаков» под брейд-вымпелом Миклухи бьет по броненосцу. Следующие за ним «Сенявин» и «Апраксин» обстреливают «Касугу» и «Ниссин». Для маленьких русских броненосцев береговой обороны выпал самый удачный момент — неприятель на них не обращает внимания, но когда пустит в дело даже средний калибр, «адмиралы» обречены. Эти скверно забронированные корабли «разливов» шимозы не переживут, и выбьют их на раз-два, что показало потопление того же «Ушакова» двумя японскими броненосными крейсерами на следующий день после цусимской трагедии, уже днем 15 мая.

Фелькерзам не успел вглядеться в сражение, что завязалось между броненосцами небогатова и броненосными крейсерами Камимуры, как был оглушен звонким криком «ура» и диким воплем не сдержавшегося от переполнявших его эмоций сигнальщика:

— Горит, сука, сейчас взорвется!

Жертвы Цусимского сражения 14-15 мая 1905 года

Гибель броненосца береговой обороны "Адмирал Ушаков"

Гибель эскадренного броненосца "Князь Суворов"

Глава 30

— Нет, такое предвидение событий даровано свыше, не иначе, — пробормотал контр-адмирал Небогатов, пристально вглядываясь в «Микасу» — вражеский флагман пошел в обратную сторону, за ним потянулась трехтрубная «Сикисима», в легкой дымке отчетливо виднелись все другие корабли японской линии, что неизбежно повторят данный маневр.

«Князь Суворов» заметно прибавил скорости, и можно было не сомневаться, что его машины прибавят еще мощности, так что 15, а то и все 16 узлов он вскоре выдаст.

Еще бы — упускать такой момент было нельзя!

Сейчас все шесть русских броненосцев 1-го и наспех сформированного 4-го отряда, состоящего из его второй «половинки» — «Бородино», «Орла» и добавленного к ним «Императора Николая», стреляли по «петле». Там под всплесками снарядов, словно между деревьями, проходили «Фудзи», и следовавший за ним в кильватере «Асахи». Понятное дело, что вести корректировку огня сразу шести кораблей было невозможно, но цели приближались, вырастали в размерах прямо на глазах, что значительно облегчало наводку орудий главного и среднего калибров. С батарейной палубы и носовых казематов доносились частые хлопки 75 мм противоминных пушек — причинить большого ущерба неприятельским кораблям они не могли, зато продырявить небронированную обшивку, дымовые трубы, раструбы воздухозаборников и ходовые рубки вполне было по их силам, как и снести при прямом попадании мелкокалиберные орудия.

— Добавьте хода, сколько можете, Василий Васильевич, — обратился к командиру «Князя Суворова» Игнациусу, — мы собьем с курса концевые корабли Камимуры, боя на встречных курсах, да еще на острых углах они не выдержат. Не та у них броня — семь дюймов наши снаряды главного калибра насквозь пробивать будут, и у противоположного борта взрываться начнут. Мы им все «потроха» раскурочим!

— Я уже отдал команду набрать максимальный ход, ваше превосходительство — на лаге почти пятнадцать узлов вместо четырнадцати. К моему сожалению не все так быстро.

— Да, понимаю, но все же хотелось бы быстрее, — пробормотал Николай Иванович, прижимая к глазам бинокль. Тяжелая каска, напоминавшая тазик, ощутимо давила голову, под тяжестью кирасы опускались плечи. Но теперь, после нелепой смерти флаг-арта Куроша в боевой рубке, и гибели под осколками попавшего от «Ицукусимы» снаряда палубного матроса из пожарного дивизиона, что не имел на себе «доспехов», над защитным снаряжением уже никто не смеялся.

Наоборот, за три часа до сражения команда «Суворова» совершила невероятное — нарубили и нарезали обычное трех миллиметровое листовое железо прямоугольниками, чуть согнули их, и упрятали в брезентовые чехлы, наскоро пошитые — боцмана отдавали лучший материал. Наготовили также каски, выбивая заготовки кувалдами на «болванах» — нашлись умельцы. Так что сейчас добрая сотня комплектов разошлась по команде и офицерам — без «доспехов» выходить на палубу или стоять в рубке, Небогатов категорически запретил и первым подал пример. Понятное дело, что железо не сталь, но хоть какая-то защита от осколков, надежная, не в пример лучшая, чем обычная тельняшка с бушлатом.

— А ведь наш «император» попал в «Ниссин» — на рубке яркая вспышка, только его снаряды взрываются с таким дымом.

— Вижу, — отозвался Небогатов и перевел взгляд на вступающий в «петлю» флагманский «Идзумо», трехтрубный крейсер, что шел под адмиральским флагом. Этот корабль, как и его «систершип» «Ивате» были самыми лучшими из броненосных крейсеров, а потому им была сразу уготована роль флагманов. Являясь улучшенной версией «Асамы» они несли вместо гарвеевской брони более прочную от заводов Круппа — нижний пояс в семь дюймов, в оконечностях вдвое тоньше, а верхний пояс в пять дюймов. Казематы и башни прикрыты шестидюймовой броней, а боевая рубка прикрыта плитами в четырнадцать дюймов — 356 мм стенку не в состоянии пробить даже самые тяжелые снаряды.

Такой защиты не имел ни один из русских кораблей — сам Небогатов сейчас стоял за стенкой броневой стали в 203 миллиметра, а контр-адмирал Фелькерзам находился за 254 мм — десять дюймов имел только единственный на всю эскадру «Наварин». Лучшая защита имелась только на броненосном крейсере «Россия», ее толщина как у главного калибра — 305 мм или 12 дюймов, но этот корабль сейчас находился во Владивостоке.

— Вряд ли нам больше представится такой случай, Василий Васильевич. Адмирал Того больше не подставит под удар наших броненосцев крейсера Камимуры. Так что поднять сигнал — «беглый огонь»! Слишком скоротечной будет схватка. Начинайте сваливаться на противника, режем дистанцию — и да поможет нам бог!

Броненосец шел на скорости пятнадцати узлов, покрывая в час полторы сотни кабельтовых, прохождение двух с половиной кабельтова в минуту. До противника в начале захода «Микасы» в «петлю» дистанция, судя по докладу с дальномера, определялась в 37 кабельтовых, за восемь минут она сократилась до семнадцати, совершенно убойная дистанция, и могла стать еще меньше — японцы, видимо, неправильно оценили скорость русской эскадры в меньшую сторону. А потому или не заметили рывка броненосцев 1-го и 4-го отрядов, либо «прозевали» его.

— А ведь они поняли, что им грозит, ваше превосходительство, «Якумо» срезал курс раньше, — чуть ли не закричал Игнациус, эмоции переполняли командира «Князя Суворова».

Действительно, трех трубный крейсер, четвертый в строю, стал сворачивать с курса, приближаться к русской эскадре его капитан категорически не пожелал. А это именно крейсер германской постройки, наиболее хорошо защищенный броней Круппа, и он не выдержал обстрела из двенадцати дюймов главного калибра, отвернул в сторону, понимая, чем ему грозит дальнейшее сокращение дистанции.

Ошибки быть не могло — головной и концевой корабли «Идзумо» и «Ивате», у второго в колонне третья труба на отдалении от двух первых — отличительный признак построенной во Франции «Адзумы», забронированной хоть и хуже этой тройки, но получше, чем двух трубные крейсера «Асама» и «Токива». Те были построены в Англии для японцев первыми, а головные в серии корабли всегда имеют недостатки, которые устраняют на последующих образцах. Верхний пояс у этой пары был самый короткий, не прикрывавший башни с восьмидюймовыми пушками. Главный броневой пояс оставлял незащищенной небольшую часть кормовой оконечности — там, где идут валы, ограничившись лишь горизонтальной защитой. Японцы не предполагали, что быстроходный крейсер может кто-то догнать, ведя продольный огонь именно в кормовую часть.

Но сейчас произошло именно это!

Сваливаясь на неприятеля «Суворов» заставил три вражеских крейсера отвернуть — все же бой с прекрасно забронированными броненосцами не сулил ничего доброго, да и не предназначались «асамоиды» для таких схваток. Вот добить «подранка» самое то, или уничтожить бронепалубный крейсер, как это сделала «Асама» с «Варягом» в Чемульпо год назад. Но связываться с неповрежденными «бородинцами» было безумием.

Нервы у командира «Асамы» капитана 1 ранга Ясиро Рокуро не выдержали, он повернул чуть раньше «Якумо» с курса, ведь дистанция стала меньше двадцати кабельтовых, и тут же его корабль получил два страшных попадания в самую уязвимую часть. И ощущение для корабля водоизмещением больше девяти тысяч тонн было такое же, которое испытывает человек, пропустивший в свою заднюю часть пинок подкованным сапогом, более похожий на удар тяжелой кувалдой…

Схемы бронирования крейсеров 2-го отряда вице-адмирала Камимуры Хинокодзе

"Адзума"

"Якумо"

"Идзумо" и "Ивате"

Глава 31

История имеет свойство повторяться, вот только происходящие как по лекалу события в ней или замедляются, либо несколько ускоряются. Но в отличие от того, что должно было неизбежно случиться, то и произошло, просто на семь минут раньше срока.

Посланный с «Адмирала Нахимова» 203 мм чугунный снаряд, снаряженный черным порохом, попал в амбразуру 305 мм орудия, торчащего из-под бронированного колпака кормового барбета броненосца «Фудзи». Отверстия хватило, чтобы семипудовая тушка снаряда в него протиснулась, и влетела вовнутрь, где ее стремительный полет и прервался. Похожий вариант произошел и в реальной истории, только события сейчас начали развиваться совсем по иному сценарию, потому и последствия стали другими, для русских моряков счастливыми, а для японцев трагическими.

Ударившись в стальную балку, старый и проверенный взрыватель исправно сработал — снаряд разорвался в огненной вспышке, неся смерть находящимся внутри барбета комендорам. Крупные раскаленные осколки перебили почти всех людей, перерубили шланги системы охлаждения — вода из них хлынула спасительным потоком, который должен был предотвратить пожар порохового картуза на лотке, и возможный его взрыв. Так и случилось, вот только беда не пришла одна — под броневым колпаком лежали тяжелые тушки снарядов и большие картузы с порохом, те самые которые не успели выпустить по русским кораблям двенадцатидюймовые пушки, изготовленные на английском заводе.

И эти заряды воспламенились тоже, и спасительный дождик из перерубленных шлангов не смог загасить огромный клубок пламени, что в доли секунды довел смертоносную начинку из шимозы до детонации. Уж больно неустойчивой оказалась японская взрывчатка к подобным превратностям судьбы, и без всякой войны в мирное время отправляла на дно новейшие броненосцы и крейсера Объединенного флота.

И рванули предупредительно запасенные японцами снаряды, лучше бы они оставались в погребе, тогда бы несчастья не случилось. А так желание вести как можно более частую стрельбу по врагу обернулось катастрофой — так что рисковать не стоило. Один раз повезло, это хорошо, второй — пронесло, можно выпить шампанского. А вот третий случай наглядно показал японским морякам, что делать так дальше не стоит, лучше не проводить подобные эксперименты, во избежание последствий…

— Твою мать, так твою…

Только и смог пробормотать Фелькерзам, видя, как из амбразур кормового барбета вражеского броненосца вылетели густые струи черного дыма. А затем рвануло так, что броневой колпак подлетел выше мостика словно пушинка, в длинных языках яркого пламени. А следом прогремел более мощный взрыв, от которого подпрыгнул много тысячетонный корпус бронированного исполина. Вот теперь пламя и клубы черного дыма поднялись выше мачт, и можно было не сомневаться, что это рванул сам погреб, в котором произошла детонация от взрыва запасных снарядов в самой башне.

— Красота то какая!

Только и пробормотал Фелькерзам, оглохший от ликующих криков находящихся в боевой рубке русских офицеров и матросов. Зрелище действительно оказалось впечатляющим — японский броненосец практически перестал существовать за какие-то секунды. Вначале огромный черный клубок скрыл все происходящие на нем события, потом показался торчащий из воды нос, а когда пелена рассеялась, на морской глади можно было разглядеть только плавающие обломки.

— Так, — меланхолично произнес стоявший рядом командир «Наварина» капитан 1 ранга Фитингоф — барон был на диво спокоен, никаких эмоций не проявлял, словно подобное зрелище видел каждый день и ими пресытился до полного отвращения. И негромко сказал:

— Я приказал перенести огонь на «Сикисиму», по нему стреляют также «Нахимов» и «Ушаков». Все как вы приказывали раньше!

— Да, это правильно — корабль Миклухи стреляет втрое чаще «Наварина», всплески не спутаем. А у «Нахимова» они чуть жидковаты, восемь дюймов не десять, легко отличимые, — отозвался Дмитрий Густавович, смотря на вражеский броненосец, вокруг которого то и дело вырастали водяные гейзеры. Все же сейчас по нему стреляли из четырнадцати весомых стволов, и как бы корабль не был хорошо забронирован, но рано или поздно количество перерастет в качество, и будет попадание в уязвимое место.

— Ваше превосходительство, «Сисой» едва терпит обстрел, так продолжаться долго не может, каперанг Озеров не выстоит, — негромко сказал Бруно Александрович после своего сакраментального «так», и это вернуло Фелькерзама с небес на землю. Он взглянул в амбразуру, похолодел — три вражеских броненосца миновали траверз «Наварина» и сосредоточили огонь на головном русском броненосце — там уже творился самый настоящий ужас. Горело железо, причем в буквальном смысле, ибо с русских кораблей сняли все дерево перед сражением.

— Поднимите условленный сигнал «Сисою» выходить из строя, пусть отдохнет немного, да пожары потушит! «Алмаз» должен продублировать, так что пусть сигнальщики смотрят.

Посмотрев еще раз на идущий впереди корабль, негромко приказал Фелькерзам, прекрасно осознававший, что не стоит повторять ошибку Рожественского. Держать головной корабль под массированным обстрелом нельзя, и необходимо заменять его как можно раньше. Хорошо, что японцы пока не пробили броню общего каземата — пару попаданий наспех возведенные противоосколочные переборки еще кое-как выдержат, а там может начаться грандиозный пожар, как уже однажды случилось в том времени, которое сейчас вроде как это, настоящее для него.

Смена броненосцев во главе колонны заранее готовилась, а потому выход «Сисоя» из строя все поймут правильно. Отряд пройдет чуть дальше и развернется. За это время на вышедшем корабле потушат пожары, а два буксира окажут помощь. Потом колонна развернется и последует обратно, а там «Сисой» ее снова возглавит, а «Наварин» выйдет для исправления повреждений. А там будет уже полегче — все же броненосные крейсера Камимуры не тот противник, ведь восьмидюймовые пушки намного слабее, и снаряды с менее разрушительной мощью.

Теперь, после неожиданной и зрелищной гибели «Фудзи», от сердца отлегло — с тремя первоклассными броненосцами, и двумя итальянскими «неполноценными броненосцами» отряд Небогатова как-нибудь справится, можно не беспокоится — в отличие от прошлого нынешняя ситуация кардинально изменилась, теперь перевес в силах на стороне русских.

— Выстоим, Бруно Александрович, обязательно выстоим. Интересно, что там сейчас у Небогатова происходит?!

— Трудно разглядеть даже через бинокль, ваше превосходительство. Сигнальщики докладывали несколько минут тому назад, что там вроде свалка пошла, бой на ближней дистанции.

— Хорошо, значит, не зря мы к «петле» готовились, адмирал Того все же пошел на этот маневр, — Фелькерзам чувствовал необычайный прилив энергии — все же «Фудзи» получил свое, судьбу можно обмануть раз, когда она подыграла японцам, но сейчас номер не прошел. А ведь и «Асама» в самом начале боя получила серьезное повреждение, но ей откровенно повезло. И не успел Дмитрий Густавович подумать про «убийцу крейсеров», как услышал русское «ура», прокатившееся по броненосцу, и ликующий крик в рубке снова отразился от стен:

— Есть еще один!

— Так это же «Асама», она предпоследняя шла!

Броненосец береговой обороны "Адмирал Ушаков" в Цусимском бою.

Броненосцы 1-го отряда в Цусимском бою

Глава 32

Двенадцатидюймовый снаряд для броненосного крейсера очень больно — он своей железной шкурой чувствует разрыв, который чудовищной дрожью сотрясает весь корпус, а палуба так вибрирует под ногами матросов, что кости в ногах не выдерживают, ломаются. А что будет с кораблем, когда таких снарядов, весом по двадцать пудов с лишком попадает ровно десять штук, и три из них взорвались внутри корабля, пробив броневые листы?!

С «Асамой» произошло страшное — в корму прилетело три 305 мм снаряда. Первый навылет пробил небронированные оконечности корабля под верхней палубой, и улетел дальше в море, где канул со всплеском. И в обшивке с двух сторон осталось почти круглое отверстие, вроде дополнительного иллюминатора. А вот два других снаряда попали без всяких временных интервалов рядышком, «привет» из кормовой башни «Суворова» оказался воистину сокрушительным. Про такие двойные попадания с взрывами недаром говорят, что они «золотые»!

Перо руля заклинило на двенадцати градусах, оба вала оказались деформированы мощным взрывом, от которого образовалась серьезная пробоина, через которую начала поступать фонтаном соленая морская вода. Изувеченный корабль сдал оседать на корму, выкатился в сторону, причем к приближавшимся русским броненосцам, что встретили такой подарок от судьбы ураганным огнем.

Какая может быть в такой ситуации пристрелка, полторы мили дистанция прямого выстрела из серьезного морского орудия, «пистолетная» для ХХ века, как сказали бы во времена Нельсона!

Но это было только началом его бед — проходящие мимо него русские броненосцы засвидетельствовали «свое почтение» семью попаданиями 305 мм снарядов. Точность огня скверная, комендоры «бородинцев» безбожно мазали, а когда попадали, то снаряды отказывались взрываться. Только один пробил толстый семи дюймовый пояс из гарвеевской брони, и разнес в черную пыль угольную яму — всем показалось на секунду, что это взрыв погреба, вот только языков пламени никто не увидел. Зато начала поступать вода, много-много воды, и заделать пробоину было невозможно от слова «совсем» — изнутри не дотянешься, а снаружи поставить пластырь мертвецы не смогут — находиться на верхней палубе сродни самоубийству.

Остальные шесть снарядов понаделали аккуратных дырок, сбили раструб, пробили трубу. Зато град стофунтовых снарядов, а на «бородинцах» стреляла на борт полудюжина 152 мм орудий, наделал бед. И пусть русские постоянно промахивались, но попаданий хватило с избытком — ими были снесены все 4 шестидюймовые пушки, установленные на верхней палубе, прикрытые лишь стальными щитами. Заодно выбита половина мелкокалиберной артиллерии, снесены несколько раструбов, продырявлены трубы, искорежен мостик. Свою лепту внесли 75 мм пушки, которые русские пустили в ход — хоть снаряды и не взрывались, но борт корабля словно покрылся оспинками от их многочисленных попаданий.

«Асама» был обречен, это все игроки хорошо понимали. От чудовищной тряски точность ответного огня резко упала, но японцы дрались отчаянно, стреляя практически беспрерывно из уцелевших пушек. Кормовая башня молчала, ее заклинило, зато носовая палила вполне уверенно, и даже в такой ситуации добилась трех попаданий в «Орла». Вот только за тем двигался «Император Николай», и его старые пушки сделали то, чего не смогли совершить новые орудия.

От одного-единственного удачного попадания 305 мм снаряда носовая башня «Асамы» вышла из боя. Нет, чугунный снаряд пробить гарвеевскую броню не смог по определению, зато исправно взорвавшись, перекосил башню так, что вести огонь стало невозможно. Было еще одно попадание таким же снарядом, разрушившим левое крыло кормовой надстройки, зато 229 мм снаряды наделали много чего плохого. Носовой нижний каземат взорвался с ужасающим грохотом от детонации собственных снарядов, когда в него влетел восьмипудовый снаряд.

Японцы народец низкорослый, им тяжело таскать снаряды чуть ли не в две трети собственного веса тела. Потому в башнях и казематах имелся запас боеприпасов, чтобы обеспечить в начале боя изрядный темп стрельбы. Это и сыграло злую шутку — подрыв двух десятков 152 мм снарядов, снаряженных шимозой, страшная вещь. От их детонации броневые плиты просто посыпались в море, а тяжелую пушку выбросило словно пушинку. Взрывная волна пошла вверх, а там ведь еще один каземат, что превратился в руины — в небо взметнулись пламя и дым. Однако этого не хватило для утопления «подранка», броненосные крейсера вице-адмирала Камимуры уже пришли спасать своего тяжело раненного «собрата»…

Командир «Осляби» Бэр стоял на открытом мостике и курил, внимательно наблюдая за ходом ожесточенной схватки, в которой сошлись сразу десять кораблей — пять на пять, силы практически равные. Дело в том, что снаряды в 12 дюймов по весу втрое тяжелее, чем восьмидюймовые, но 203 мм орудия стреляют втрое чаще — так что по весу снарядов, выпущенных в минуту, противоборствующие стороны равны. Это через полчаса такой ожесточенной схватки японцы утихомирятся, когда запасы снарядов, заранее припасенные в казематах и башнях, закончатся.

Но не сейчас — крейсера Камимуры старались прорваться к «Асаме», что едва ползла по морю, оседая на корму и кренясь на борт, стрельба с нее почти не велась, крейсер горел. Бэру корабль напоминал самурая, что сделал себе харакири, взрезав живот, а теперь полз, оставляя растянутыми собственные кишки, но показывая врагу несломленный дух.

Между тем число участников новой драмы, вроде греческой трагедии, где произошла схватка между ахейцами и троянцами за тело сраженного мечом Гектора Патрокла, заметно прибавилось, и события приняли неоднозначный характер, чреватый нехорошими последствиями.

Кинувшиеся на добивание «подранка» большие бронепалубные крейсера «Олег» и «Аврора» нарвались на подошедший 3-й отряд под командованием вице-адмирала Дэва Сигэто, и теперь отступали как псы, рыча и огрызаясь. Именно к ним поспешил с помощью Бэр на «Ослябе», вышедший из строя броненосцев Небогатова.

Сикурс требовался немедленно — два японских бронепалубных крейсера, средних по размеру, по своей огневой мощи являлись как бы «половинкой» любого из «асамоидов» — по одному 203 мм орудию на носе и корме, да десяток 120 мм пушек, по пяти на каждый борт. Два трехтрубных малых крейсера типа «Нийтака», несли на себе по шесть 152 мм пушек — при этом на «Авроре» было 8 таких стволов, да 12 на «Олеге». Силы неравные, а потому приход «Осляби» должен был предотвратить начавшееся избиение. И броненосец уже начал стрелять, стараясь попасть во флагманскую «собачку» — а так четверку быстроходных вражеских крейсеров называли русские моряки в Порт-Артуре. Хорошо, что сейчас их остались только два, «Читозе» и «Кассаги», на последнем развевался адмиральский флаг. А другая парочка из «Такосаго» и «Иосино» уже давно лежала на морском дне у берегов далекого от Цусимы Квантуна.

Готовность начать атаку на русские броненосцы и крейсера показывали два десятка вражеских миноносцев, собравшихся в две стаи. Для парирования этой угрозы уже выдвинулись «камешки» со «Светланой», их орудия 152 мм и 120 мм орудия Кане смертельно опасны для маленьких корабликов. А вот «Асаму» готовились атаковать сразу пять русских миноносцев, что уже подошли к месту схватки.

В том, что современный боевой корабль большого водоизмещения потопить одной артиллерией очень трудно, Бэр убедился воочию — «убийца» русского «Варяга» не желал тонуть от попаданий снарядов, хорошо прикрытый броней, как средневековый рыцарь латами. Зато торпеда поражала его насмерть, как длинный и острый клинок мизерикордии находил в доспехах узкую щель и убивал повергнутого на землю рыцаря. И то, и то, настоящий «удар милосердия», Тут нельзя давать пощады противнику, ведь оправившись от ран, тот будет снова представлять смертельную угрозу.

Так что адмирал Фелькерзам полностью прав — поверженного врага нужно обязательно добивать, и Бэр стал внимательно смотреть на происходящие события…

1-я эскадра вице-адмирала Того Хейхатиро в Цусимском бою 14-15 мая 1905 года

Глава 33

На мостике своего флагманского корабля с совершенно непроницаемым лицом стоял командующий Объединенным флотом вице-адмирал Того Хейхатиро. На некотором отдалении от него стояли чины штаба, укрывшиеся за противоосколочными стенками, сложенными из пробковых коек. Впрочем, русские корабли уже шли в обратном направлении, сделав классический поворот «все вдруг», и теперь направляясь курсом «норд-ост».

В сражении возникла пауза, и сейчас японский адмирал мучительно размышлял над тем, что делать дальше. Бой с русской эскадрой пошел совсем не так, как он рассчитывал — Рожественский оказался коварен и хитер как тысяча ночных духов, такое Хейхатиро даже предположить не мог. Двенадцать часов тому назад поступило ошеломительное сообщение — русские корабли появились в проливе между Квельпатром и Гото, там, где их появление и ожидалось. Вот только они не крались под ночным покрывалом, нет, они растянулись широкой цепью и принялись уничтожать вспомогательные крейсера один за другим, используя даже орудия главного калибра, из которых вели огонь даже сегметными или картечными снарядами. А затем лишенный хода пароход просто добивали торпедами.

Подробности ночного сражения сам Того узнал только поздним утром, когда стали приходить внятные радиосообщения. До этого русские перебивали искрою все радиоволны, в эфире царила ужасная мешанина, и понять что-либо связное не удалось даже опытным радистам. Единственное что выяснилось, русские посылали друг другу совершенно открытые сообщения, причем не закодированные, а составленные из замысловатой ругани, непонятного набора слов, разобрать который не смогли даже знающие язык северных гейдзинов опытные офицеры, несколько лет ведшие агентурную работу в Порт-Артуре и Владивостоке.

И что удивило — русские броненосцы и крейсера шли напролом, освещая все прожекторами, словно знали, что японских миноносцев в проходе сейчас нет. Или были настолько безалаберные и наглые — в последнее самому Того совершенно не верилось. Нет, это был открыто брошенный вызов — Рожественский как бы говорил ему — «все, что ты бы не придумал, мне будет понятно — никогда не обманешь!»

И в такое верилось, ибо утром последовали события, совершенно необъяснимые. Вышедший от Цусимы 5-й отряд вице-адмирала Катаоки в тумане поджидали новые русские броненосцы, причем в том самом месте, которое выбрал сам японский адмирал, находясь уже на мостике флагманской «Ицукусимы». Это была самая шокирующая тайна — как русский командующий знал о том, что предпримет Ситиро, если тот сам об этом не знал, просто повел свой отряд на запад, не в силах пребывать в неведении событий.

Итогом столкновения стала гибель старого броненосца «Чин-Йен» и крейсера «Мацусима». И пусть корабли представляли собой ничтожную боевую ценность, но допускать такие потери перед генеральным сражением Того не собирался — примета самая дурная, да и первые победы изрядно воодушевили русских. Еще бы — потопить броненосец и крейсер, да еще уничтожить семь вспомогательных крейсеров из 22, что были в дозоре, без повреждений и потерь со своей стороны — это наглядная победа. И пусть серьезного урона Объединенному Флоту не нанесено, но дерзкий вызов был открыто брошен — русские сами предложили сражение, оно им не было навязано, а стало их инициативой. А такой факт больно бил по самолюбию всех японцев, а сам Того еле сдержал вспыхнувшую в душе ярость, понимая, что противник именно такой реакции и добивался.

— Что же случилось?!

В очередной раз Того сам себе задал вопрос. Еще полчаса тому назад, видя приближавшуюся русскую эскадру, Хейтахиро не сомневался в конечном успехе. Всю эту войну гейдзины терпели поражения на суше и на море. И теперь огромная русская армия, превышающая по численности японскую, оставив в марте Мукден, заняла оборонительные позиции. И выжидала, чем закончится сражение на море. Именно от его хода, успешного или неудачного, зависело окончание войны, в которой обе стороны понесли тяжелые потери. Уничтожение русского флота подводило конечную черту, и, наоборот — прорыв большей части эскадры Рожественского во Владивосток приводил ее к затягиванию на неопределенное время, что чревато огромными расходами — а без постоянной подпитки кредитами из САСШ и Англии, которые ведь придется возвращать, Япония уже не могла воевать.

И что самое страшное — если у адмирала Рожественского сейчас будут победы в морских боях, то Маньчжурские армии, воодушевившись успехом своего флота, могут перейти в наступление против доблестных войск маршала Ойямы. Все же в России проживает народа втрое больше, чем в Японии, и эта богатейшая страна задействовала едва ли пятую часть своей огромной сухопутной армии, численность которой в мирное время составляла чудовищную цифру в полтора миллиона человек. В четыре раза больше, чем имели солдат в своих рядах все пять японских армий в Маньчжурии. А если в России будет объявлена полная мобилизация?!

При выходе 1-го и 2-го отряда Того Хейхатиро телеграфировал в Токио — «Я получил известие, что вражеский флот вошел в пролив и напал на наши корабли. Наш флот немедленно выходит в море, чтобы отбить нападение и уничтожить противника». При отплытии эскадры Того приказал поднять на мачте «Микасы» флаг «Зет» — «Судьба империи зависит от этой битвы. Пусть каждый приложит все силы»!

Вот только сражение началось совсем не так, как он рассчитывал — коварный враг, будто все видел наперед, буквально «прочитав» державшиеся только в голове у самого Того планы. Это поразило до глубины души — такой дьявольской предусмотрительности от Рожественского японский адмирал никак не ожидал, и не видел даже в самом кошмарном сне.

— Это сам дьявол в человеческом обличье!

Заходя в «петлю», Того предполагал, что идущие двумя параллельными колоннами. Русские начнут перестроение в единый эскадренный кильватер. Но те неожиданно увеличили ход и сами бросились в атаку — эта ошибка командующего Объединенным Флотом оказалось самой страшной по своим трагическим последствиям.

Адмирал Того предполагал что русские идут на 11 узлах, хотя оказалось, что они имеют на два узла больше, и при поднятых парах быстро дали полный ход, сдавив саму «петлю» с двух сторон словно клещами. Причем этот маневр сделали так легко и уверенно, будто репетировали его не раз на учениях — подобное опытный моряк сразу увидит. Вот этот маневр и потряс Того — на некоторое время он потерял уверенность в собственных планах. А затем очень быстро погиб «Фудзи» — по нему сосредоточили огонь сразу три русских корабля, что было необычно, ведь противник раньше не прибегал к такому способу, принятому на 1-й и 2-й эскадрах Объединенного Флота. А затем наступила очередь «Асамы»…

— Ничего, зато теперь я знаю, что делать дальше, и коварство гейдзинам больше не поможет!

Того знал, о чем говорил — он уже разглядел слабые стороны русской эскадры, которые те не смогли утаить. Но если о плохом качестве снарядов было известно, то теперь стало ясно, что русские стреляют намного хуже, и не так метко, как японцы. И маневрируют не так слаженно, и не умеют сосредоточить огонь всей эскадры на флагманском корабле. Хотя пытаются это сделать, судя по гибели «Фудзи».

И потихоньку стал складываться новый план сражения, в котором лучшие качества Объединенного Флота сведут на нет возможное коварство Рожественского. Размышления заняли всего несколько минут, и Хейхатиро Того принялся раздавать приказы…

1-я эскадра Объединенного Флота в Цусимском бою.

Вице-адмирал Того на "Микасе" в Цусимском бою 14 мая 1905 года.

Глава 34

— Странно, но адмирал Того дал нам время осуществить отход. Почему именно сейчас японцы вышли из боя, сразу после гибели «Асамы», и начали перестроение? Видимо, ваше превосходительство, мы нанесли их кораблям более серьезные повреждения, чем те, которые видели.

На практически не пострадавшем от обстрела мостике «Наварина», где сейчас стоял Фелькерзам с чинами штаба, была хорошо видна вся 2-я Тихоокеанская эскадра, вышедшая из первого столкновения с японским флотом почти в полном порядке. На русских кораблях царила эйфория после потопления «Фудзи» и «Асамы» — уже не было сомневающихся в удачном исходе прорыва во Владивосток.

— Не думаю, что дела обстоят именно так, Константин Константинович. После потери «Хатцусе» и «Ясимы» японский флот отнюдь не утратил своего господствующего положения, и в конечном итоге полностью вывел из борьбы всю 1-ю Тихоокеанскую эскадру. Что от нее осталось кроме жалкой горсти интернировавшихся кораблей?! Один Владивостокский отряд, который оказать нам помощь не в состоянии, во всяком случае, в ближайшее время. Так что следует ожидать именно сражения, все, что случилось до сего часа лишь прелюдия к нему. Обратите внимание на японские крейсера — они обкладывают нас со всех сторон!

Действительно, сразу три неприятельских отряда окружили медленно продвигавшуюся на север русскую эскадру — сигнальщики насчитали двенадцать крейсеров. А ведь их могло быть и больше, но 5-й отряд Катаоки был вышиблен из «большой игры» еще утром.

— Второй отряд наших крейсеров следует усилить «Адмиралом Ушаковым» — без поддержки его десятидюймовых орудий «Донскому» и «Мономаху» не устоять, если на них набросится хотя бы половина японцев. Потому я приказал «Ослябе» оставаться с первым отрядом — нужно нейтрализовать любую угрозу. А десятидюймовые орудия как нельзя лучше подходят для решения этой задачи. К тому же эта мера поможет защитить наших «подранков» — а повреждений, поверьте, будет много.

— А почему именно «Ушакова»?

— В линии от него мало пользы. Броневой пояс значительно короче, чем на других «адмиралах», а потому под массированным огнем не устоит — его быстро выбьют из линии. Пушки расстреляны, но это полбеды, на «Сенявине» такие же. Хуже всего, что башни из-за дефектов не могут стрелять на максимальную дальность — ни защитится от врага самостоятельно, ни нанести ему ущерб собственной артиллерией на средней дистанции, «Ушаков» не сможет. Так что лучше вовремя его вывести из линии — пять оставшихся кораблей вполне справятся без него.

— Признаю правоту вашего превосходительства, — Клапье де Колонг только наклонил голову и отошел, приказы, даже отданные в такой форме, подлежали немедленному выполнению. Дмитрий Густавович, закурив папиросу, а на мостике могли курить только флагманы и командиры кораблей, стал разглядывать эскадру, что шла на 12 узлах экономического хода. Уголь требовалось беречь, путь до Владивостока дальний, а в бою придется ходить и на максимальном ходу, причем не раз и не два.

Снова шли двумя колоннами, но не по шесть броненосцев, а по пять в каждой — «Ушаков» уже начал выход из строя, выполняя поднятый на мачте «Наварина» сигнал. Однако ослабления 1-го и 2-го объединенных отрядов не было — неприятельские силы тоже были ослаблены, причем безвозвратными потерями, в то время как русские крейсера получили весомое подкрепление со стороны главных сил.

В правой колонне Небогатова шли четыре бородинца» с «императором», причем Николай Иванович поставил старый броненосец третьим в своей колонне, впереди «Бородино» и замыкающего «Орла». И это было правильное решение — нельзя ставить концевым наиболее слабый по бронированию корабль с устаревшей артиллерией. Его необходимо упрятать в середину, между более сильными броненосцами, что смогут прикрыть в случае необходимости. К тому же японцы любят вести сосредоточенный огонь по головному и замыкающему броненосцам, а этим нужно воспользоваться. А «Император Николай», хотя его пушки и снабжены зарядами из дымного пороха, уже показал эффективность своих снарядов, которые постоянно взрывались при попадании в цель.

Левая колонна состояла из ведомых Фелькерзамов броненосцев — головным шел «Наварин», а затем следовал «Апраксин», единственный из броненосцев береговой обороны, что имел на корме не два орудия, а одно, зато с углом возвышения в 35 градусов, как на затопленной в Порт-Артуре «Победе». И не расстрелянное в учебных стрельбах — пушка могла спокойно посылать снаряды на полсотни кабельтовых. Потому специально для нее загрузили полный боекомплект — в бою дальнобойность могла пригодиться. Затем следовал «Сенявин», корабль скорее близкий к «Ушакову», чем идентичный, как полагалось бы «систершипам». Различие в броневом поясе — на стоявших сейчас в линии броненосцах, пояс из был из более прочной гарвеевской брони. А потому толщина составляла восемь с половиной дюймов, и он выходил за орудийные башни к корме и к носу. В то время как на «Ушакове» стояла сталеникелевая броня, зато в десять дюймов толщиной — она защищала исключительно цитадель, и пояс был значительно короче.

Перегрузка на первых двух броненосцах оказалась столь значительной, что требовалось ее снизить. Потому на «Апраксине» поставили в корме одноорудийную башню, это его отличало из всей троицы. Было бы лучше, на взгляд самого Фелькерзама, если еще одну такую же поставили в носу, и за счет этого усилили бы бронирование, прикрыв ватерлинию на всем протяжении — тогда корабль стал бы более пригодным для боя.

Как не странно, но именно эти три вроде однотипных броненосца береговой обороны свидетельствовали о пороках отечественного кораблестроения. Все они имели существенные отличия друг от друга, причем многочисленные, даже в расположении 120 мм орудий. И если честно, то их не следовало отправлять на Дальний Восток — в предстоящем сражении все трое, из-за своих недостатков могли быстрее других стать жертвами артиллерийского огня, противостоять которому не смогут.

Замыкали колонну «Адмирал Нахимов» и вернувшийся в строй «Сисой Великий». Броненосец получил значительное число снарядов, но два броневых пояса с казематом выстояли, хотя многие небронированные конструкции были изломаны взрывами.

— Вовремя он выскочил из переделки, могло быть и хуже, — подытожил Фелькерзам, разглядывая концевой корабль. Теперь линия как бы подпиралась спереди и сзади двумя полноценными броненосцами, которые выстоят под массированным огнем броненосных крейсеров. А в том, что предстоит бой именно с отрядом вице-адмирала Камимуры, Дмитрий Густавович не сомневался. Второй раз Хейхатиро Того не допустит ошибки, и не подставит слабо защищенные броненосные крейсера под тяжелые орудия новых русских броненосцев. Гибель «Асамы» наглядно показала, чем такое противостояние может окончиться в самом скором времени. Но пять броненосных крейсеров тоже страшный враг, и о победе над ним речь не идет.

— Жаль только, что «домашние заготовки» закончились, и теперь нельзя предугадать, что адмирал Того затеет. Ладно, бой покажет…

Схемы бронирования и вооружения русских броненосцев береговой обороны

"Генерал-адмирал Апраксин"

"Адмирал Сенявин"

Глава 35

— Вот и стал ты, Алексей Силыч настоящим моряком, что прошел по трем океанам, — баталер Новиков горделиво пожал плечами, бормоча себе под нос. Он мысленно радовался, что пережил все страхи сражения с японцами, которое на самом деле оказалось не столь страшным. Да и сейчас, оглядывая «Орел», можно было видеть, что в недавнем бою броненосец пострадал сравнительно с другими кораблями немного.

От правой кормовой шестидюймовой башни доносился насыщенный мат и громкий звон от кувалд — вышибали здоровенный осколок, что заклинил ее и не давал провернуть. В надстройках кое-где зияли пробоины, на броне орудийных башен виднелись неглубокие вмятины — пробить толстую броню японские снаряды оказались не в состоянии. Зато снесли пару 47 мм противоминных орудий, хорошо, что расчетам категорически запрещалось выходить наверх во время боя, а лишь по команде для отбития атак миноносцев. А потому потери оказались небольшими — семь убитых, да в лазарет доставили два десятка раненных и контуженных.

Смехотворные для боя потери — ничего тут не скажешь!

И все благодаря предупредительности начальства, на которое никто из матросов никогда не рассчитывал, раньше втихомолку проклиная Рожественского, а сейчас благословляя Фелькерзама.

Везде на «Орле» имелись следы пожаров, и даже оплавления — все матросы, входящие в состав пожарных команд, говорили, что жар от взрыва идет сильный, и железо прямо-таки горит. Хотя все дело в краске, как сказал ему инженер Костенко, молодой помощник судостроителя, вернувшийся с госпитального «Орла» на свой броненосец на костылях и с гипсом на ноге — не повезло во время последней погрузки угля, случайно подвернулся.

С Владимиром Полиевктовичем баталер Новиков сошелся во время долгого плавания, даже сдружился, хотя между серебряными погонами с тремя звездочками и двумя унтер-офицерскими лычками дистанция огромного размера. Но Костенко был не родовитым дворянином — сын земского врача и дочери помещика, детство провел на одном из хуторов Малороссии. Пять лет тому назад закончил обучение в Белгородской гимназии с золотой медалью, что позволило ему поступить в Морское инженерное училище в Петербурге. Его он тоже закончил с блеском — с очередной золотой медалью, с занесением своей фамилии на Мраморную доску училища.

Тема дипломной работы была значимой — проект броненосного крейсера, что смог бы при равном водоизмещении победить любого из «асамоидов». И это Костенко удалось — бортовой залп им спроектированного корабля оказался на треть весомей. И как говорил сам молодой инженер, в Англии недавно построены для Чили два похожих корабля, настоящих «убийц» броненосных крейсеров.

Сам Новиков был сыном крестьянина, но благодаря матери, очень религиозной женщиной, что мечтала о пострижении сына в монахи, научился грамоте у церковного дьячка, учась в церковно-приходской школе. По призыву на отбывание воинской службы сам попросился на флот охотником, а такое давало определенные привилегии. Потому во время службы усиленно занимался самообразованием, посещал в Кронштадте воскресную школу — в гарнизонной газете даже опубликовали его призыв к матросам посещать ее, чтобы повысить собственное образование.

Служба баталером являлась «непыльной» и не хлопотной — он отвечал за выдачу команде ежедневных винных порций — традиционной чарки за многотрудную морскую службу. Но многим служивым доставалось две, а то и три — офицеры часто поощряли нижних чинов за ревностную службу. За семь лет выпивали ой как много водки, становясь законченным алкоголиком — и находясь на «гражданке» бывшие матросы оставляли значительную толику своего заработка в винных монопольках, не только возвращая казне потраченное на «дармовую выпивку», но уже и с достаточно весомым прибытком для министерства финансов.

Отвечая еще за корабельные запасы восьмидесятиградусного рома, который разбавляли перед выдачей до консистенции казенной водки, Новиков по статусу приобрел отношение к «аристократии» среди нижних чинов. И дружил даже с боцманами, «приятельствовал», пользовался покровительством всесильных кондукторов. А потому перед боем его засунули под броневую палубу в лазарет, в распоряжение корабельных врачей. Там находился и Костенко — подняться наверх на костылях для инженера было проблематично, так что Алексей Силыч был сейчас его глазами.

Новиков внимательно посмотрел на идущие во второй колонне броненосцы командующего 2-й Тихоокеанской эскадрой контр-адмирала Фелькерзама. Вот те, на первый взгляд пострадали больше — по крайней мере, концевой «Сисой Великий» сильно подгорел, и кое-где еще дымился. Пострадал «Наварин», на котором был искорежен мостик. А вот броненосцы береговой обороны и крейсер «Адмирал Нахимов» выглядели вполне сносно, без видимых серьезных повреждений. Между двумя броненосными отрядами двигались «Алмаз» и «Урал», оба буксира и отряды миноносцев, словно стиснутые с двух сторон стальными крепостными стенами.

Прикрывал эскадру с кормы отряд из двух старых крейсеров и маленький броненосец «Адмирал Ушаков». А вот впереди, как всегда шли «камушки» со «Светланой», которых прикрывал быстроходный броненосец «Ослябя», вместе с новыми крейсерами Добротворского. Плотное построение внушало надежду, что такую силищу остановить японцам не удастся.

— Надавали по зубам япошек крепко, — рядом с Новиковым остановился сигнальщик Зефиров — матрос находился в бою в бронированной рубке и был сведущим в состоянии дел.

— Посчитай сам, Силыч — «Фудзи» взорвался, «Асаму» расстреляли и миноносцы ее торпедировали. Да и крейсерам надавали — вон, как далеко отбежали от нас, и приближаться не хотят.

— Так и дойдем до Владивостока спокойно?!

— А вот это вряд ли, за дымкой снова появились броненосцы Того, а за ними идут крейсера Камимуры, — имена японских адмиралов знали все, презрение к врагу не было и в помине.

— Дым из труб пеленой валит — хода прибавили. Мыслю, бой самураи все же дадут, догонят нас и стрелять снова будут. Обидно японцам, что мы потери им нанесли, отмщать хотят — упорные они.

— Отобьемся?!

— Конечно, — с полной уверенностью отозвался сигнальщик. — Ты сам посуди — мы в дневном бою уже четыре их корабля уничтожили, и не потеряли ни одного своего. А нашей 1-й эскадре такого успеха добиться ни разу не удалось, только «Рюрик» сами потеряли. Так что подфартило нам с Фелькерзамом — это не Зиновий бесноватый, спокойный и справедливый. Так что дойдем без трудностей, японцы уже не та помеха, — уверенно закончил Зефиров, и тут же спросил:

— Чарку выдавать не будешь?

— Адмирал категорически запретил, — ответил Новиков, — так что никто не ослушается. Сам понимать должен.

— Ну и не надо, — беззаботно ответил Зефиров, усмехнувшись. — Мы тут все без всякой чарки уже опьянели…

Русские броненосцы 1-го отряда в Цусимском бою 14 мая 1905 года

Глава 36

Корпус броненосца береговой обороны «Адмирал Ушаков» содрогнулся от мощного залпа — четыре 254 мм орудия выплеснули длинные языки пламени, отправляя в смертоубийственный полет тяжелые тушки снарядов весом в 14 пудов. Это был уже четвертый полный залп — сражение между крейсерскими отрядами было в самом разгаре.

Японцы теперь несколько изменили тактику, бросив свой лучший 3-й отряд под командованием вице-адмирала Дева, на старые русские крейсера, что были построены двадцать лет тому назад как полуброненосные фрегаты. К началу русско-японской войны корабли одряхлели, но суровая реальность заставила отправить их в дальнее плавание. Крейсера перед этим немного подремонтировали и установили новые пушки Кане — на «Дмитрии Донском» 6-152 мм, 4-120 мм и 6-75мм, а на «Владимире Мономахе» 5-152 мм и 6-120 мм, плюс дюжина 47 мм орудий. Так что было чем встретить врага, вот только силы противоборствующих сторон оказались несопоставимы — оба «князя» оказались гораздо слабее четырех японских крейсеров. И были бы скоро смяты, несмотря на то, что несли броневой пояс, в шесть дюймов толщиной в цитадели, и четыре с половиной в оконечностях, неплохо защищавший от шестидюймовых и 120 мм снарядов.

Но тут дело было откровенно тухлое — построенные в Америке «Читозе» и «Кассаги» несли по два 203 мм орудия, а весь японский отряд в бортовом залпе мог обрушить на русские крейсера огонь еще шести 152 мм и тринадцати 120 мм. Однако командующий 2-й Тихоокеанской эскадрой контр-адмирал Фелькерзам словно предчувствовал такое развитие ситуации. И отправил на усиление «князей» относительно новый броненосец береговой обороны «Адмирал Ушаков», командир которого, капитан 1 ранга Миклуха, брат известного исследователя тропических островов, которого знали под двойной фамилией Миклуха-Маклай, стал начальником объединенного отряда. По примеру того же Бэра, что со своим «Ослябей» взял под свое командование новые крейсера Добротворского.

Ситуация резко изменилась и стала примерно равной. В бортовом залпе русские корабли могли обрушить на врага залп из тех же шести 152 мм пушек, правда, 120 мм было почти вдвое меньше — всего семь орудий. Зато эта «недостача» с лихвою покрывалось калибром — против четырех восьмидюймовых пушек на двух японских крейсерах русский броненосец нес столько же, но десятидюймовых стволов, их снаряды весили вдвое тяжелее, чем у главного калибра противника...

— А ведь попали, попали! Николай Николаевич, — Миклуха повернулся к старшему артиллеристу броненосца, лейтенанту Дмитриеву. — Носовая башня «стреножила» флагманский «Кассаги»! Молодцы!

— Теперь бы добить «подранка», Владимир Николаевич?!

Старший артиллерийский офицер горящим хищным взглядом посмотрел на вражеский крейсер, что за минуту до попадания шел с гордо развевающимся флагом. А потом словно подпрыгнул всей огромной тушей и уже пополз — скорость стремительно падала…

Позвоночник есть главная опора человеческого скелета, к нему фактически крепится большинство костей. Можно перешибить руку или ногу, но функциональность человеческого организма пострадает мало. Но если будет перебит позвоночник, то все — полная хана с инвалидностью, и потребуется длительное многомесячное лечение. Так и боевой корабль, основой которого является киль, к которому крепятся шпангоуты и многие элементы конструкции. Крейсер «Кассаги» получил десятидюймовый снаряд, что как картон порвал броневую палубу, но тугой взрыватель только начал взводится. Этих долей секунды хватило, чтобы стальной корпус с начинкой из пироксилина, миновав паровой котел, добрался до килевой балки, воткнулся в сталь и только тогда с оглушительным грохотом взорвался…

Последствия взрыва оказались ужасными — крейсер затрясло, он весь заскрипел, затрясся, ход резко снизился. Вице-адмирал Дева Сигэто и командир «Кассаги» капитан 1-го ранга Ямая моментально осознали, что произошло, но после поступивших докладов стало ясно, что если корабль доползет до берега, то это будет самым настоящим чудом. И стрелять было нельзя — при сотрясении половинки киля могли разойтись, набор не выдержит напряжения, обшивка разойдется и во внутрь хлынет морская вода. А до этого под страшной тяжестью паровых котлов и машин раскроется днище, и из крейсера вывалятся его железные потроха, как после разрезов ритуальной сеппукку вываливаются у самурая внутренности.

Командиру «Кассаги» удалось после уговоров отправить флагмана с чинами его штаба на подошедшем миноносце место адмирала на «Читозе», бой продолжается, Дева должен командовать своим отрядом дальше. Сам Ямая с улыбкой стоял на мостике, пристально смотря на приближающиеся русские корабли. Он был спокоен…

— С «Наварина» нам передали приказ, подняли сигнал — «добить вражеский крейсер»! На подходе два миноносца!

— Раз Дмитрий Густавович приказал добить неприятеля, то мы это сделаем, не все нам Вафангоу терпеть, надо и побеждать научится, — настроение у Миклухи стало задорное, словно пришла юность, а ведь он не молод уже, пять дней тому назад 52 года исполнилось.

Одно плохо — его броненосец не планировали отправлять на Дальний Восток, и спохватились после падения Порт-Артура. Ремонт сделали наспех, и очень скверно, чиновники от морского ведомства не скрывали желания выпихнуть броненосец из гавани как можно скорее, а потому приняли корабль с ворохом недостатков. Самым главным из них являлось то, что не привели в должное состояние башни главного калибра — орудия не получили нужный угол возвышения, из-за неисправленных дефектов. А потому стрелять дальше тридцати пяти кабельтовых корабль оказался не в состоянии. Смех и грех — 120 мм пушки, стоявшие в небронированных казематах, могли отправить свои снаряды намного дальше, еще на десять кабельтовых. И что худо, так то, что десятидюймовые стволы расстреляны в учебных стрельбах, точности никакой, скрепляющие муфты на честном слове держатся.

Отпущенная в отпуск команда собралась не в полном составе. Многие офицеры и матросы поторопились списаться на берег — идти в самоубийственный поход «с билетом в один конец», как говорится, категорически не желали, и пришлось пополнять команду призванными из запаса нижними чинами, а те давно растеряли навыки службы.

Но отправились в поход, хотя многие адмиралы сомневались, что броненосцы береговой обороны, чье водоизмещение вдвое меньше, чем у старых броненосцев и втрое, чем у новых «бородинцев», дойдут до Японского моря. Но как-то добрались до этих вод, пережив шторма на пути, а теперь воюют, и небезуспешно. Снаряды с «Апраксина» помогли отправить на дно броненосец «Фудзи», теперь «Ушаков» начисто выбил бронепалубный крейсер «Кассаги», что почти равен ему по водоизмещению…

— А вот этого, Владимир Николаевич, ему хватило…

— Нет, Николай Николаевич, — хмыкнул Миклуха, — он дал три залпа и сам погрузился в воду, по всей видимости «Кассаги» уже тонул. Жаль только, что в нас попал, и миноносец успел повредить.

Попадание в носовую оконечность, прямо в гальюн, оказалось скверным, начала поступать вода. Однако матросы под руководством старшего офицера капитана 2 ранга Мусатова справились с пробоиной — ее заделали и стали откачивать воду, благо помпы работали исправно. За это время один из подошедших миноносцев вернулся к уходящей на север эскадре. Та тоже приняла бой, под страшный грохот орудий.

Броненосцы Фелькерзама сошлись в схватке с крейсерами Камимуры, а отряд Небогатова сцепился с эскадрой самого Того. Второй миноносец «Бодрый» поучил повреждение котла и его ход снизился до печальных девяти узлов — на ремонт потребовался почти час, за это время противоборствующие эскадры уже далеко ушли. Требовалось время их догнать, не меньше трех часов, а то и все пять, так как крейсера больше 13-14 узлов выдать не могли, настолько износились их машины.

— А ведь мы теперь будем нашу эскадру не догонять, а прорываться, отбиваясь со всех сторон!

Михлука с мостика всматривался в растущие силуэты — теперь ему стало ясно, почему японские крейсера отошли после гибели флагмана, держались на отдалении и в новый бой не ввязывались. Они просто ждали подкрепления, и теперь роли поменяются — японцы их окружают…

Старые броненосные крейсера 2-й Тихоокеанской эскадры.

Схемы бронирования и артиллерийского вооружения

Глава 37

По корпусу броненосца «Наварин» словно чудовищными молотами били без всякой передышки. Эйфория от недавних побед схлынула — все русские моряки стали предельно серьезными, и командующий 2-й Тихоокеанской эскадрой особенно. Фелькерзам только сейчас начал полностью осознавать, как погибали русские корабли в той истории.

Дмитрий Густавович напряженно смотрел в узкую щель амбразуры боевой рубки — на удалении тридцати пяти кабельтовых шли проглядывавшиеся в туманной дымке броненосные крейсера Камимуры, стрелявшие практически беспрерывно. По их бортам постоянно пробегала цепочка вспышек — будто огненные цветки на секунду распускали свои лепестки. Вот только красота эта была страшной — она несла смерть.

Пять минут назад вражеские снаряды проломили тонкую броню каземата на «Сисое Великом», и, по всей видимости, разметали наспех возведенные противоосколочные стенки — внутри начался жуткий пожар. То, что случилось в прежней истории, повторилось вновь в этой, от судьбы, видимо, не уйдешь, а у истории громадная инерция. Но старый броненосец упорно не желал выходить из строя, принимая на себя вражеские снаряды и вздрагивая от постоянных попаданий.

Броненосный крейсер «Адмирал Нахимов» горел, и начал ощутимо припадать на нос — защитного пояса в оконечностях на нем не имелось, и потому он мало подходил для эскадренного боя. В носовом барбете, похожем на башню, так как он был сверху прикрыт бронированным колпаком в два с половиной дюйма толщиной, заклинило площадку. Но две других установки — бортовая и кормовая, продолжали вести огонь. А вот следующие за «Наварином» броненосцы береговой обороны выглядели жалко, им сильно досталось. Оба горели, и, что самое плохое, на них имелись разрушения — небольшие корабли заметно кренились. Видимо, вражеские снаряды попали в оконечности корабля, не прикрытые броневыми плитами, и справиться с обширными затоплениями команде не удавалось.

В общем, за исключением головного и концевого броненосцев, изначально предназначенных для эскадренного боя, судьба всех трех «адмиралов» вызывала у Дмитрия Густавовича серьезное беспокойство. Их бы сейчас заменить старыми крейсерами — те имели полный броневой пояс по ватерлинии, способный выдержать попадания 203 мм и 152 мм снарядов, но «князей» было не видно, словно пропали, сгинули бесследно.

Отправленный на розыск «Изумруд» нарвался на приближающиеся японские крейсера. Ошеломленный барон Ферзен опознал в них «Читозе», «Нийтаку» и «Отову», причем головной шел под вице-адмиральским флагом — и сбежал от противника с трудом. Вражеские корабли все же были быстроходные, особенно флагман, которого не зря называли «собачкой». И будь на месте «камешка» та же «Аврора», то столкновение могло закончиться для «богини» печально — попадания 203 мм снарядов ни один из русских бронепалубных крейсеров не сдюжил бы, даже хорошо защищенный «Олег», выделявшийся этим среди остальных.

— Замены не будет, некем подменять, — пробормотал Фелькерзам, теперь понимая, что отправив Миклуху добивать «Кассаги», он сам совершил ошибку, возможно непоправимую по своим последствиям. Сейчас можно было бы провести полную замену средних кораблей, дать им прийти в себя, потушить пожары и заделать пробоины.

Но не кем, нет «князей»! Хоть ты сдохни, но Миклуха пропал, хоть и успел сообщить, что добил «собачку»!

Если начать выводить «адмиралов» по одному, то судьба оставшихся двух станет печальной, причем быстро. Освободившийся от своего противника японский «асамоид» присоединиться к расстрелу следующего в колонне русского корабля. Именно к безнаказанному расстрелу — броненосцы береговой обороны противостоять такому противнику не могли ни защитой, ни артиллерийским огнем. Три башни с парой 254 мм пушек показали полную неэффективность — будь дистанция поближе, то попадания во врага уже бы были. Но на такой дистанции точность была аховой — ведь стволы то расстрелянные, а заменить их нечем, отсутствовали в запасах ради экономии государственных финансов. Вот и «доэкономились», и русские моряки своей кровью теперь оплачивают ошибки (или что-нибудь похуже этого) петербургских чиновников, что наплевательски относились к флоту.

Одна-единственная кормовая десятидюймовая пушка лихорадочно вела ответный огонь, но заменить шесть пушек, понятное дело, не могла. Орудия «Наварина» хоть и добивали до вражеских крейсеров, но корабль постоянно окутывался клубами дыма раз в три минуты — скорострельности у старых орудий никакая. Вся надежда оставалась на исправные «башни» «Нахимова» с парой 203 мм стволов — те били точно, да на четыре 305 мм пушки «Сисоя» — башни с него продолжали стрелять размеренно.

Так что по броненосным крейсерам постоянно стреляли только девять орудий, еще четыре через большие промежутки, а шесть хоть палили регулярно, но попаданий не добивались. А вот в ответ прилетало по два десятка 203 мм снарядов, причем в минуту их число удваивалось — видимо, японцы воспользовались непродолжительной передышкой, и натаскали в башни запас снарядов как раз для такого случая.

Со средней артиллерией вообще беда — три новых 152 мм пушки «Сисоя» замолчали — каземат горел как доменная печь, и пламя раздувалось в нем встречным потоком воздуха. Девять шестидюймовых пушек «Наварина» и «Нахимова» стреляли исправно и точно, но скорострельность вдвое меньше, чем у новых орудий Кане. А у броненосцев береговой обороны средний калибр вызывал только слезы — пара 120 мм пушек. И против «чертовой дюжины» русских стволов било 33 японских — и этот ливень осколков и «жидкого пламени» от взорвавшейся шимозы буквально сметал с верхней палубы пожарные команды. Оттого и разрастались на русских кораблях яркие костры — тушить огонь стало чрезвычайно трудно.

— Судьба словно посмеялась надо мною, подставив «Кассаги», — Фелькерзам только покачал головой. Видимо, Фортуна имеет странное чувство юмора — три японских корабля, которых в той реальности спасло счастливое для них стечение обстоятельств, сейчас отправились на дно. Наверное, потому, что помогли «домашние заготовки» — вот и появились у японцев потери, а у русских самое настоящее «головокружение от успехов». Но как закончилось послезнание, то произошел откат в реальность — ситуация для русских становилась все хуже и хуже, ведь уловками не заменишь действительное преимущество врага в выучке, в числе стволов, снарядной «начинки» и умении стрелять точно и далеко, сосредотачивать огонь отряда по одной цели. А еще в скорости и маневре — преимущество более чем серьезное.

— Надо отзывать «Ослябю», пусть крейсера попробуют отбиться самостоятельно — против них только семь вымпелов, — Фелькерзам принял решение, другого выхода не оставалось. Огромный корпус «Урала» притягивал к нему взоры японцев, те лезли к нему при первой возможности. И лишь броненосец с его десятидюймовыми пушками отпугивал самураев — стоило подоспеть Бэру, как те немедленно отбегали в туманную дымку, а потом приближались вновь, стоило «Ослябе» отойти.

Так большая сторожевая овчарка отгоняет мелких шакалов, что со всех сторон подходят к отаре, за добычей!

Однако Дмитрий Густавович не успел отдать приказ, как услышал за своей спиной всхлип, больше похожий на вырвавшийся у всех находящихся в рубке горестный стон:

— «Сенявин»!

Схемы бронирования и вооружения русского броненосного крейсера "Адмирал Нахимов" и японского бронепалубного крейсера "Кассаги"

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ "РАСПЛАТА ПО ЧУЖИМ СЧЕТАМ" 14 мая 1905 года Глава 38

— Это сколько он снарядов на себя принял, раз броневой пояс в воду ушел, — Фелькерзам не мог поверить собственным глазам — еще час тому назад маленький броненосец выглядел красавцем, а сейчас превратился в горящую развалину, накренившуюся, осевшую на нос по якорные клюзы. С такими повреждения не то, что дойти до Владивостока, продержаться на поверхности беспокойного моря хотя бы полчаса проблематично. А про то чтобы продолжать драться в линии и речи быть не могло.

«Сенявин» медленно выкатился из строя, значительно потеряв ход, а борт, ранее обращенный к неприятелю, был хорошо виден в бинокль — в рубке «Наварина» все просто ахнули.

— По нему стреляли сразу два японских крейсера — «Токива» и «Адзума», а «Якумо» обстреливал то «Нахимова», то «Апраксина», — командир «Наварина» говорил совершенно флегматично, даже в бою барон Фитингов не потерял свою природную невозмутимость. И сейчас говорил совершенно спокойным голосом, просто констатируя факт.

— Запросить Григорьева о повреждениях! Сможет ли он идти самостоятельно?! Отправить к броненосцу буксир и миноносец. Если корабль не способен драться, и потерял ход — то немедленно снять команду! Возиться с ним не можем, он будет при эскадре как гиря на ноге!

Фелькерзам еще раз посмотрел на тонущий, действительно тонущий корабль — маленький броненосец береговой обороны получил повреждения, с которыми долго не живут, особенно в бою. Но сейчас Дмитрий Густавович тщательно скрывал эмоции — он предвидел такой вариант заранее, потому и поставил «адмиралов» в центре построения, подперев их по краям настоящими броненосцами. И то, что броненосец береговой обороны столь долго продержался под огнем двух броненосных крейсеров, каждый из которых был вдвое больше его по водоизмещению, сродни чуду.

На это он и рассчитывал — японцы сразу выявили слабое звено и обрушили на него огонь невиданной силы, относительно быстро выбив «Сенявина» из боя. Но потеря невелика — по большому счету все три броненосца береговой обороны, в меньшей мере «Апраксин», практически бесполезны. А потому пришлось их изначально обречь на заклание — корабли, неспособные причинить ущерб неприятелю, должны продержаться под вражеским огнем как можно дольше — ведь не бездонны артпогреба на «асамоидах», рано или поздно снаряды в них закончатся.

— Капитан 1 ранга Григорьев убит, старший офицер тоже — передали с «Алмаза», принял командование лейтенант Власьев — на броненосце большие потери. Все разбито, носовая башня заклинена…

— Сам вижу, что ему крепко досталось, — Фелькерзам обрезал доклад говорливого, а такое бывает в боевой обстановке, начальника штаба Клапье де Колонга. И напрямую спросил:

— Корабль обречен?!

— Так точно, ваше превосходительство. Обширные затопления, остановить которые невозможно, крен нарастает — броненосец утонет через четверть часа, судя по докладу!

— Так бы и сказали сразу, а то ходите вдоль и около. Сигнал на «Алмаз» — миноносцам забрать команду «Сенявина» и доставить на «Урал». Буксиру «Свирь» идти обратно… Нет, пусть идет поближе к нашим броненосцам с подбойного борта, мало ли что может в бою произойти! Ох…

По броневой рубке сильно ударило, но броневая стенка толщиной в десять дюймов оказалась не «по зубам» 203 мм снаряду, она бы прямое попадание двенадцати дюймового «чемодана» спокойно выдержала. Зато всех внутри оглушило изрядно, будто в колоколе оказались — некоторые даже с ног попадали. Да на секунду в узких амбразурах показались языки пламени, что словно лизнули сталь.

Бой продолжался, яростный и упорный — корабли противоборствующих сторон шли кильватерными колоннами. В русской отряде остались четыре корабля в линии, у Камимуры все те же пять крейсеров, что продолжали беспрерывно стрелять. Им отвечали, пусть не так быстро, но иногда можно было заметить больше десятка высоких всплесков — главный калибр броненосцев и «Нахимова» доставал до японцев и, возможно, какой-то ущерб они потерпели. Но несерьезный — палили как заведенные, пожаров на крейсерах Камимуры не наблюдалось.

— Что-то я не вижу повреждений у неприятеля?

— Мы ведь постоянно рыскаем на курсе, по два кабельтова уходим влево или вправо. Это сбивает всю пристрелку, ваше превосходительство, вот и промахиваемся часто.

— Зато японцы попадают, Константин Константинович. А если бы по ниточке шли, то давно бы в пылающие костры превратились. Так что все правильно — если сам не умеешь стрелять, то не давай это делать противнику в выгодной для него ситуации, — фыркнул Фелькерзам, посмотрев на Фитингофа, что стоял рядом и, несомненно, прислушивался к разговору командующего эскадрой с начальником штаба.

— Учтите, у него снаряды расходуются в гораздо большем количестве, чем у нас, даже если они загрузили полуторный боекомплект. Надо просто перетерпеть, рано или поздно, но думаю первое, стрельба прекратится, и мы поучим передышку. Думаю, времени пройдет не больше получаса, но скорее меньше. Так что ждать недолго осталось.

— Позвольте спросить,ваше превосходительство, отчего такая уверенность, — осторожно сказал Колонг, отведя взгляд в сторону.

— Японцы народ низкорослый и физически слабый, а шестидюймовые снаряды весят по сто фунтов. Это очень тяжело для людей, у которых собственный вес лишь немного больший — устают и выматываются. Большая скорострельность была в начале боя, а через четверть часа стала снижаться — заготовленные заранее снаряды и заряды закончились. Кстати, рискованное это занятие — именно так погиб «Фудзи». Ведь на нем прогремели два взрыва, а, значит, вначале взорвался боекомплект в башне, а потом рванул погреб, — Фелькерзам посмотрел на идущую впереди эскадру Небогатова — броненосцы вели огонь неспешно, осыпаемые снарядами кораблей Того. И, закурив папиросу, Дмитрий Густавович, приложив ладонь к животу, поморщившись от приступа боли, закончил свою мысль.

— Теперь используют ручную подачу — а на ней тоже физические силы нужны, а они не запредельны, несмотря на весь их фанатизм. Вот и все мои домыслы, как видите, они просты. И учтите, Константин Константинович — пока дистанция боя, навязанная нам Камимурой, выгодна для японцев. Но вот процент попаданий у них не такой большой, около трех, думаю. Так что нужно просто перетерпеть. Непонятно, правда, куда делся Миклуха с отрядом? Это начинает всерьез беспокоить…

— «Урал» беспрерывно шлет радиограммы, ваше превосходительство. Может отправить на поиски «Изумруд»?

— Сзади идет «собачка» и два трехтрубных крейсера — перехватить могут, одно удачное попадание и мы потеряем «ходока», пушки которого пригодятся при отражении атак миноносцев. Но раз здесь нет одного отряда из четырех японских крейсеров, то, видимо, Миклуха и связал их боем. И не думаю, что противник справится с нашими кораблями.

— А если подойдет помощь?!

— Откуда японцам ее брать? В 7-м отряде откровенная рухлядь с канонерскими лодками, крейсера 5-го отряда Катаоки вышиблены из боя еще рано утром. Для Миклухи опасны лишь корабли линии — а они здесь все. Так что пробьется, не маленький, и ночь переживет — а точка рандеву ему известна, утром встретимся, если что.

Фелькерзам говорил с непоколебимой уверенностью в голосе, хотя таковой не испытывал — но в глазах подчиненных командир всегда должен выглядеть именно таким примером, самое плохое если люди теряют веру в собственное начальство. Боль изрядно доставала, она плевать хотела, что кругом царствует смерть. Дмитрий Густавович после секундного размышления достал из кармана флакон с «микстурой», выдернул зубами пробку и отпил немного коньяка. Все сочувственно поглядели на адмирала — хорошо знали, что он болен, и вынужден принимать лекарства из маленького аптекарского пузырька с мудреной надписью на латыни.

— Что там с «Сисоем»?

— Пожар в каземате потушен, выбито одно орудие, остальные стреляют, — начальник штаба постоянно получал доклады с «Алмаза», на который стекались все доклады с эскадры.

— Это хорошо, теперь легче станет, — Фелькерзам потянулся за папиросами, но рука замерла — на идущем впереди «Орле» вспыхнул пожар, и броненосец начал уходить в сторону…

Броненосцы "Наварин" и "Адмирал Сенявин" в Цусимском бою (АИ)

Попадание в броненосец береговой обороны "Адмирал Сенявин" (АИ)

Глава 39

— Вторую передышку получили, но ценой гибели «Сенявина», минут через сорок начнется все по-новому. Японцы снова начнут отжимать голову колонны — Небогатов станет уходить вперед. Если начнем крутить петли — на север или восток не продвинемся. А ночь приблизится, а с ней неизбежные минные атаки — целая свора набежит, сто не сто, но восемь десятков будет всяких разных миноносцев, от мала до велика.

Фелькерзам отхлебнул приличный глоток «микстуры» прямо из горлышка, немного поморщился, делая вид, что действительно пьет лекарство, пусть и с запахом коньяка. Мало ли чем врачи свои снадобья разводят, но не морфий же принимать — от него такие кумары моментально начнутся с полетами наяву, что про эскадру забудет. А ситуация складывается паршивая — третья фаза боя снова принесет потери, их будет пять, как он помнил. Так что никаких броненосцев не напасешься, тем более «Ушаков» с «князьями» запропал окончательно — он уже многократно себя проклял, что отдал приказ добить «Кассаги». Тот все равно с перебитой «хребтиной» в ремонте год стоял, можно было новый крейсер построить.

— А может японцы отошли, что их корабли тоже получили повреждения — ведь может быть такое, Дмитрий Густавович?!

— Вряд ли, Константин Константинович, свой лимит по «золотым попаданиям» мы уже выполнили, и даже перевыполнили, — Фелькерзам усмехнулся, прикурив папиросу. После коньяка стало полегче, и адмирал приобрел способность улыбаться, жаль только, что на ограниченное время — потом организм опять на нервах и боли сидеть будет.

— А если отправить 1-й отряд на прорыв?!

— Поздно, это нужно было делать, когда «Фудзи» взорвался и «Асаму» потопили — японцы в шоке пребывали! Когда Того свою «петлю» проделал! А сейчас он уже оправился — и сразу в погоню бросится. У него семь броненосных крейсеров, что имеют полный ход в 19-20 узлов. Догонят, начнут отжимать голову — а там и три броненосца подоспеют. И удерет только один «Ослябя», и то в лучшем для него случае, а все пять броненосцев погибнут. Всех потопят, как худых котят — шансов нет ни малейших.

Фелькерзам только криво улыбнулся, хотя хотел выругаться. Закурил папиросу, откинулся на спинку кресла — Фитингоф предоставил собственные апартаменты, которые к немалому удивлению, совершенно не пострадали за эти томительные часы сражения.

— Утром отыщут наш отряд — куда мы на десяти узлах денемся, и потопят уже нас — вот такие пироги испекут.

— Но ведь должен быть выход, Дмитрий Густавович, неужели все так скверно — погибнем без всякой пользы?!

— Конечно, выход есть, раз имеется вход, — фыркнул адмирал. И достав пузырек, снова сделал глоток, но уже небольшой — удовольствие нужно растягивать, чтобы не опьянеть.

— И погибнем мы с пользой, зачем без нее?! Если ночью без огней пойдем, и крейсера «концерт» устраивать в стороне будут, чтобы миноносцы, как мотыльки на огонь к ним потянулись, то с утра тем же макаром на Владивосток пойдем. А там у японцев или снаряды закончатся, либо уголь — так что Того вынужден будет уйти и оставить нас в покое.

— Хорошо бы…

— Сам того хочу, Константин Константинович, — Фелькерзам нахмурился — вот уже несколько часов Того всячески тормозил русскую эскадру, что пыталась следовать курсом норд-ост. Приходилось постоянно рыскать на курсе, идя то на север, то поворачивая к востоку, но везде на пути оказывались японцы. А их корабли стреляли, стреляли и стреляли…

— Надо хорошо подумать…

Договорить Клапье де Колонг не успел — в дверь вначале требовательно постучали, и тут же ее открыли.

— Что-то срочное, Федор Михайлович?!

Фелькерзам посмотрел на лейтенанта Косинского, с которым провел многомесячное плавание через три океана. Знающий и умный офицер, и по пустякам барон бы не стал его тревожить.

— Так точно, ваше превосходительство! Приняли радиограмму с «Дмитрия Донского» — только на нем радиостанция исправна. Капитан 1 ранга Миклуха докладывает, что прорваться на север или восток не может, подходят японские крейсера сразу трех отрядов. Они находятся южнее нас, примерно в тридцати милях, не больше.

— Обложили его, — Фелькерзам нахмурился — не думал, что отряд старых крейсеров окажется в столь серьезном положении. И произнес после короткой паузы, взятой на размышление.

— Если не могут к нам прорваться, а со скоростью у них совсем худо, то пусть идут на запад, обратно в пролив. Разрешаю вскрыть красный пакет — так и передайте. Там они погибнут, но если пройдут траверз Цусимы в обратном направлении, то получат уголь с транспортов в условленной точке. А дальше следуют в обход японских островов — хоть через Цугару, либо проливом Лаперуза. На усмотрение самого Миклухи, он моряк опытный, и может самостоятельно принимать решения! Идите, барон!

— Есть, ваше превосходительство, — лейтенант повернулся, вышел, закрыв за собой железную дверь. А Фелькерзам посидел в задумчивости с минуту, потом быстро развернул карту и склонился над ней — через минуту на его губах заиграла улыбка.

— Я думаю, не стоит отдавать противнику инициативу, нужно перехватить ее у японцев. Будет лучше если они за нами хорошо побегают, самураям не до стрельбы сразу станет.

— Что вы задумали, Дмитрий Густавович?!

— А почему бы нам немедленно не начать отход на юг? Того от нас к северу — а мы сейчас в разворот войдем, Небогатов следует за нами. Фору в полсотни кабельтовых Того два часа выигрывать придется, хорошо — в полтора часа, а за это время его кочегары порядком измотаются.

— Так зачем же мы рвались на север, если вот так просто уступим японцам?! Мы ведь ухудшим свое положение, и будем намного дальше от Владивостока, чем сейчас!

— Не все так просто — «Изумруд» с «Жемчугом» не зря бегали в эти места — туман и густая дымка там стоит. Да, риск большой в тумане пропороть борт, но так ведь и японцам в «молоке» придется не сладко, — Фелькерзам вспомнил, как в реальной истории Того там потерялся на добрый час, и с трудом вывел свои корабли обратно.

— Так, а ведь полосы стоят, по всей видимости, длинные, — заинтересованно пробормотал начальник штаба, склонившись над картой и взяв пальцами карандаш. Константину Константиновичу потребовалась пара минут, чтобы подумать над ситуацией.

— А ведь вы правы, Дмитрий Густавович — прикрываясь пеленой, можно долго идти на восток. Японцам придется стрелять через дымку, ориентируясь по нашим мачтам, или лезть следом, в туман. Вот тут между двумя полосами 15-20 кабельтовых, не больше — если бросятся в погоню за нами именно туда, то там лучшее место для боя — с такой дистанции мы хоть попадать снова будем, как в самой завязке боя, во время «петли».

— И я также думаю, Константин Константинович, — улыбнулся Фелькерзам, он повеселел — появилась надежда, что удастся провести японского командующего. Риск, конечно огромный, но так будет игра по своим правилам, а не по чужим. Да и возможности для маневра появятся — не следовать же тупо одним отрядом, пребывая под расстрелом.

— Так что поднимайтесь на мостик — передавайте приказ сигнальщикам, «Алмаз» о нем оповестит эскадру. Да, вот еще что — «Урал» сейчас может прорваться на восток, у японцев там дырка. Если раскочегарит ход до 18-19 узлов, то спокойно прорвется. И пусть идет во Владивосток полным ходом — послезавтра утром, спозаранку, уже там будет. И поторопит «Россию» с выходом, хотя крейсер в готовности пребывать должен!

— Есть, ваше превосходительство!

Клапье де Колонг оживился изрядно, и быстро выскочил из каюты как гардемарин во времена юности, а не степенный капитан 1 ранга с окладистой бородой. А Фелькерзам отпил глоток «снадобья», и склонился над картой, просчитывая возможные варианты…

"Петля" адмирала Того Хейхатиро

Японские броненосцы в бою с кораблями Небогатова

Глава 40

В трех кабельтовых впереди выросли два гигантских всплеска воды — подошедшие «симы» открыли огонь из своих огромных 320 мм орудий, для которых десятидюймовая броня «Ушакова» не преграда, а сталежелезные листы «компаунд» в 152мм и 114 мм на «князьях» вообще не преграда — проломят как кувалдой мокрый картон. Вот только с точностью у этих больших «дурищ» не ахти, но ведь все же японцы ухитрились из них попасть в «Князя Суворова» этим утром.

— Целехонькие, видимо, уже оправились от утренней сшибки, — стоявший рядом с Миклухой на мостике старший офицер броненосца капитан 2 ранга Мусатов прищурил глаза. И негромко произнес:

— Владимир Николаевич, а ведь обе «симы» под адмиральскими флагами, если мне зрение не изменяет. Впервые вижу, чтобы на два небольших корабля приходилось по адмиралу!

— На три, считая присоединившуюся к ним «Чийоду». Плюс в стороне посыльное судно идет, но его можно не считать. А утром в этом отряде имелся броненосец и еще одна «сима» — эта парочка уже на морском дне. А вот адмиралы уцелели и теперь жаждут реванша. У них двойной перевес в силах, и не только по числу кораблей — пушек намного больше.

Миклуха прекрасно знал характеристики японских кораблей, война ведь больше года шла, и почти все русские морские офицеры были хорошо осведомлены о состоянии японского флота. Так что в голове станицы английского справочника буквально листались — и память выборочно заостряла внимание на схемы бронирования и вооружения неприятельских кораблей, что сейчас обкладывали его отряд.

Дело предстояло жаркое, вот только японцы допустили одну ошибку, очень существенную — имея превосходство в скорости, они заходили с обоих бортов, стараясь взять русские корабли в «два огня». И напрасно — под шквалом снарядов выстоять очень трудно, но зато перевес противника в артиллерийском огне будет частично нивелирован. «Дмитрий Донской» и «Владимир Мономах» имели равные батареи по оба борта, и это позволяло задействовать в бою все орудия — 11-152 мм и 10 120 мм современных пушек Кане. Да на его броненосце 4-254 мм и 4-120 мм орудия — снаряды установленных в башнях стволов смертельно опасны для любого вражеского крейсера, у которых вся защита заключена в броневой палубе. За исключением «Чийоды» — этот самый маленький японский крейсер водоизмещением в две с половиной тысячи тонн нес узкий, в полтора метра, броневой пояс в четыре с половиной дюйма, прикрывавший две трети корабля

На каждом из этих трех кораблей в бортовом залпе по полудюжине 120 мм пушек, всего 18 стволов. Плюс два чудовищных 320 мм орудия, которые с дистанции десять кабельтовых могут оказаться опасными. Но так японским крейсерам еще надо подойти на «пистолетный выстрел», чего Миклуха постарается не допустить — десятидюймовые пушки «Ушакова» могли поразить врага с тридцати кабельтовых.

— «Сума» под адмиральским флагом, за ней «Акисуцима», замыкает «Идзуми» — бывший чилийский крейсер.

— «Эсмеральда», Владимир Николаевич, японцы ее купили перед войной с китайцами.

— Старый крейсер, но вооружен прилично, — Миклуха уже оценил мощь огня, который обрушится на корабли русского отряда. На флагмане и «чилийце» бортовой залп в два 152 мм и три 120 мм пушки, на чуть болей «Акицусиме» на одно 120 мм орудие больше. Всего шесть шестидюймовых пушек и десяток 120 мм — серьезно, но не смертельно, ведь русские «князья» имеют полный, от штевня до штевня, броневой пояс, фактически непроницаемый для вражеских снарядов. А если не учитывать огромные пушки «сим», то огневая мощь русского отряда весомей выйдет.

— Идем на восток — до полосы тумана час хода на двенадцати узлах. Мы притянули к себе шесть вражеских крейсеров, да полтора десятка миноносцев с авизо — это означает, что они не будут сражаться с нашей эскадрой, — Миклуха сверкнул глазами, страха у него не было, а лишь нарастающее перед схваткой возбуждение.

— Вы не станете вскрывать «красный пакет», ведь его превосходительство разрешил это сделать?

— Я не собираюсь бежать обратно, оставляя нашу эскадру в сражении! Мы будем драться, точка рандеву нам известна, вот и пойдем туда с боем! Прорвемся или нет, бог даст, но бежать не станем!

Слова были сказаны таким тоном, что собравшимся на мостике офицерам стало ясно — отступления не будет, а сражение не на жизнь, а на смерть, до последнего снаряда, до последней капли крови.

— Не забывайте, господа офицеры — вражеские корабли по водоизмещению вдвое меньше наших крейсеров, кроме «сим», те чуть побольше, но уступают нашему «Ушакову». И вооружены мы лучше — отступать и бежать нельзя, грех такой на душу брать?!

Миклуха обвел взглядом офицеров и матросов — лица у всех приобрели некоторую ожесточенность, какая бывает о людей, что собрались духовно и телесно на последний бой. А командир «Адмирала Ушакова» подвел черту, громко произнеся:

— Лучше живот свой положить за други своя! А мертвые сраму не имут! Поднять стеньговые флаги! Мы принимаем бой!

Миклуха остался стоять на мостике, наблюдая, как две колонны японских крейсеров начинают сближение, стискивая русский отряд с двух сторон. Огонь начнут с 25-30 кабельтовых, дистанции, которая позволит задействовать почти три десятка 120 мм пушек. Вот только в ответ загремят 254 мм орудия, снаряды которых прошьют оба борта навылет — в том, что они скверно взрываются, Миклуха уже осознал в прошлом бою. Но зато если пробьют броневую палубу и доберутся до «потрохов», то маленький вражеский крейсер обречен. Ведь чем меньше корабль по водоизмещению, тем быстрее он нахватается повреждений, которые могут стать для него смертельными.

— Вы правы, Владимир Николаевич, посмотрите на запад — там многочисленные дымы. К японцам идет помощь, — негромко произнес Мусатов, показывая на дымы, что медленно подползали.

— Наплевать, это отряд контр-адмирала Ямады — там собрана старая рухлядь и канонерские лодки. Больше у японцев в резерве ничего нет. Возможно, вспомогательные крейсера, но они нам не противник. А «Бодрого» японцы не способны догнать — их миноносцы бегают намного медленнее, да и вооружены плохо, — Миклуха усмехнулся, продолжая всматриваться в японские крейсера, и терпеливо ожидая новых выстрелов 320 мм орудий, что перезаряжались очень долго, и стреляли соответственно поговорке — «в час по чайной ложке».

Главное, чтобы не попали…

— Владимир Николаевич, получена радиограмма от адмирала Фелькерзама. Сюда идет эскадра, а крейсера с «Ослябей» и «Императором Александром» уже отправлены на помощь!

Крейсера 6-го отряда контр-адмирала Того-младшего

Схема бронирования и вооружения японских бронепалубных крейсеров

"Идзуми", бывший "Эсмеральда", прародитель эльзвикских крейсеров.

"Акицусима"

Глава 41

С высокого мостика «Микасы» был хорошо виден в бинокль большой лайнер, превращенный русскими во вспомогательный крейсер. Нос корабля погружался в белый бурун, потом снова поднимался над бурлящей водой, из высоких труб густой пеленой извергался черный дым — корабль шел на максимальной скорости, а она у него была в пределах двадцати узлов, как хорошо знал японский адмирал. А потому даже не приказал выслать в погоню единственный быстроходный крейсер «Читозе». Хотя по «паспорту» тот мог выдать 22 узла, но то на мерной мили, а тут море с зыбью — в лучшем случае крейсер выдаст 19-20 узлов, и то на короткий срок в несколько часов. А лайнер способен на 17 узлах идти тридцать часов — этого времени хватит с лихвою, чтобы добраться до Владивостока, придет уже завтра к вечеру. А там стоят броненосные крейсера, действия которых не раз будоражили страну Ямато в этой войне — одно потопление войскового конвоя, на котором погиб резервный гвардейский полк, многого стоило.

Несмотря на приступ ярости от накативших воспоминаний, лицо вице-адмирала сохранило маску невозмутимого спокойствия. Хейхатиро мысленно делал расчеты — если «Россия» с «Громобоем» стоят на парах, то могут выйти в эту же ночь, и к вечеру послезавтра быть уже здесь. Это изменит ситуацию в корне — вместе с быстроходным броненосцем «Ослябей» эти броненосные крейсера составят сильный отряд, из трех единиц, что причинит Камимуре немало хлопот. Команды крейсеров опытные, побывавшие в боях, и стреляют вполне метко.

— Но это будет только послезавтра, у меня есть время, — подытожил Того свои мысли, и выкинул из головы прорыв «Урала» — все равно посыльный крейсер адмирала Рожественского не успеет.

— Очень коварен, этот гейдзин, до сих пор не могу понять, с какого корабля он командует своей эскадрой?!

Действительно — адмиральские флаги перед началом боя были видны на головных русских кораблях, броненосцах «Князь Суворов», и к нескрываемому удивлению, «Сисое Великом». Но ведь во время перехода на «Ослябе» держал свой флаг контр-адмирал Фелькерзам, а на старом броненосце «Император Николай» прибыл контр-адмирал Небогатов со своим 3-м отрядом. Японская разведка держала переход русских под наблюдением, высылая постоянные депеши, потому в штабе Объединенного Флота прекрасно знали и состав 2-й Тихоокеанской эскадры, и флагманские корабли.

А тут сплошные странности — у русских четыре адмирала — Рожественский, Фелькерзам, Небогатов и Энквист — а флагов вначале было два, а теперь вообще остался один. Есть над чем подумать, чтобы понять зловредное коварство противника. Это говорило только о том, что гейдзинам прекрасно известно, что японцы сосредотачивают огонь именно по флагманским кораблям, и они предприняли заблаговременные меры. Хотя с точки зрения европейцев такой шаг попахивает трусостью, но Того уже убедился, что русских в этом не упрекнешь, дрались прекрасно, отваги и храбрости им не занимать, как и умения с меткостью.

Вздох вырвался непроизвольно — потеряны «Фудзи», «Асама» и «Кассаги», а до того «Чин-Йен» и «Мацусима». Полчаса тому назад затонул единственный пока русский броненосец береговой обороны, что воодушевило моряков Объединенного Флота. Все жаждали реванша — а потому перекрыв путь русской эскадре на север, отойдя чуть в сторону, Того терпеливо ждал подхода колонны противника.

Адмирал посмотрел на носовую башню — из нее торчал только один ствол двенадцатидюймового орудия, второй словно обрубили огромным топором — удивительно метко стреляют, тут противнику не откажешь в мастерстве. Хорошо, что их снаряды взрываются через один — но об этом дефекте не стоит говорить, лучше засекретить — пусть гейдзины дальше пребывают в неведении, и чем дольше, тем лучше.

— Где же спрятался их флагман, этот злой ками Рожественский?! Он вздумал меня обмануть своим коварством?! Вот потому-то он свой флаг решил не поднимать больше!

Русскую фамилию Того пробормотал без искажения, прищурив глаза. Мысль о нахождении хитрого адмирала на быстроходной яхте он отмел сразу — та явно служила репитичным судном, на котором располагался штаб, принимавший сигналы со всех кораблей эскадры. А вот передавать их она могла только на один корабль, на котором сигнальные флаги поднимались чаще всего, заметно чаще.

Этот четырех трубный корабль вначале сражения шел вторым в русской колонне, та, которая послужила ему обманом. И не нес никакого адмиральского флага на мачте. Сейчас идет вообще головным, и опять без флага, но ведь это коварный обман. Ладно, не будь на мостике адмирала, то брейд-вымпел с косицами поднять можно было, но, тем не менее, этого не сделали. И видимо на то есть веские причины.

— «Наварин»! Там Рожественский и скрывается!

Осуждения в голосе не слышалось — обмануть врага у японцев считается высшей доблестью, а вскрыть чужое коварство — проявлением ума. Того прикрыл глаза — в мозгу проявилась явственная картинка, как его флагманская «Микаса» безжалостно расстреливает в упор злокозненный «Наварин», а тот горит и тонет прямо на глазах. И после короткой агонии уходит в пучину, дымя своими нелепыми трубами, что напоминают опоры дома без крыши.

Ничего — видениям порой суждено воплощаться в жизни, ибо если чего яростно желаешь, то может сбыться!

— Что они затеяли?!

Хейхатиро в недоумении посмотрел на русскую эскадру, что слаженно сделала поворот, и отправилась восвояси — обратно, к закату, в сторону далекого острова Цусима, курсом на зюйд-вест.

— Они что — решили не прорываться к Владивостоку и вернуться обратно через пролив?!

Того в недоумении посмотрел на вражескую эскадру — замыкающий отряд тихоходных броненосцев задымил густо трубами, что говорило о том, что кочегары сейчас усердно заработали лопатами. И неторопливо развернулся, следую скорее на юго-запад, чем на юг. А вот отряд крейсеров с «Ослябей» двинулся явно к проливу, как и развернувшиеся последние в колонне, новые русские броненосцы, заметно прибавившие хода.

Такое просто в голове не укладывалось — отказаться от боя, в котором японскому флоту были нанесены страшные потери, не выполнить задачу и вот так просто уйти?!

Струсили, решили не искушать судьбу и убежать, чтобы интернироваться в нейтральных портах, как сделали после боя в Желтом море корабли их 1-й Тихоокеанской эскадры?!

Бред, такого быть не может — они храбрецы, и дрались жестоко и упорно. Такие бежать не будут от врага, тем более, если нанесли ему значительные потери, практически без утрат со своей стороны!

Или это опять какой-то непостижимый уму коварный обман хитрого русского адмирала?!

— Хм, а ведь они либо идут спасать свой отряд, что окружен нашими крейсерами, или действительно отходят к проливу. И в том, и в другом случае их необходимо догнать и навязать бой…

Того задумался — отход русских был непонятен и загадочен, а такое внушало нешуточное беспокойство. Идти обратно в пролив сродни самоубийству, ведь этой ночью там будут сосредоточена большая и лучшая часть японских миноносцев. Отступление крайне рискованная затея, чреватая очень большими потерями.

Следовательно, Рожественский идет выручать свой крейсерский отряд, ведь недаром у них есть присказка, что русские «своих не бросают». И это ошибка — спасая малое, что обречено на смерть, он погубит большое, а вместе с ним и малое, которое будет жить дальше лишь короткое время. Но как бы то ни было, но ошибкой врага следует воспользоваться — и адмирал Того принялся энергично раздавать приказы…

Видение вице-адмирала Того Хейхатиро (АИ)

Броненосец "Микаса" после Цусимского боя

Глава 42

Как хотел контр-адмирал Ямада, командующий 7-м боевым отрядом вмешаться в сражение крейсеров, но никак не мог. Если флагманский броненосец береговой обороны «Фусо» еще мог выдать девять узлов хода, то канонерская лодка «Цукуба», деревянная, построенная полвека тому назад англичанами в Бирме, едва шла на восьми узлах, хотя имела вполне приличное современное вооружение из шести 152 мм пушек Армстронга. Еще в отряд входила небольшая канонерка «Чокай» в шестьсот тонн водоизмещения, что втрое меньше «Цукубы», зато стальная, однако вооруженная старым 208 мм орудием, и 120 мм пушкой. Безбронный крейсер «Такао» завершал построение отряда — малые канонерские лодки пришлось оставить, в неспокойном море от них не было никакой пользы.

— Догнать бы гейдзинов, догнать!

Однако молитва не достигла Аматерасу — русские корабли шли на 12 узлах, постепенно удаляясь все дальше. К сожалению, окружавшие их крейсера 5-го и 6-го отрядов не могли причинить серьезные повреждения неприятелю, чтобы вражеский корабль сбросил ход. Тогда бы старые корабли 7-го отряда смогли бы внести свою лепту в сражение, от которого зависела судьба островной империи. И если сражаться на равных с русскими было опасно — Ямада не заблуждался насчет боеспособности своих дряхлых по возрасту кораблей, то добить «подранка» вполне по силам.

Наиболее грозным кораблем был «Фузо», первый японский казематированный фрегат, водоизмещением в три с половиной тысячи тонн — он весил столько же, сколько все три других корабля отряда, вместе взятые. И перевооружен новой артиллерий — по 152 мм орудию в носу и корме, и четыре 120 мм пушки по углам каземата. В общем, он вполне соответствовал точно такому же казематному фрегату русских «Дмитрию Донскому», но был мельче, тихоходный, слабее вооружен, зато броня пояса и казематов была намного толще, чем на противнике.

Приказов от командующего Объединенным Флотом Ямада не получал последних два часа — в эфире творилось сплошное безобразие, своей искрой русские не давали разобрать ни одну радиограмму. Но это им не поможет — как всякий самурай контр-адмирал рвался в битву, и помощь ему была не нужна. Все японцы рвались на битву, погибнуть в ней почитали за великую честь — команды кораблей долго ждали этого часа!

От громких криков сигнальщиков Ямада оторвался от мыслей, повернулся и окаменел — такого ужаса он никогда не видел в жизни. Из густой полосы тумана, что была в пятнадцати кабельтов северней, один за другим стали вываливаться русские броненосцы, за которыми следовали крейсера — трехтрубный, похожий на порт-артурский «Пересвет», а за ним новый корабль, построенный самими русскими по французскому проекту «Цесаревича». А затем появились трехтрубные большие крейсера — вся четверка не обратила на еле идущий отряд Ямады никакого внимания, сразу набросившись на флагманский крейсер вице-адмирала Катаоки «Ицукусиму», и следующие за ним в кильватере «Хасидате» и «Чийоду».

Придя в себя от потрясения, Ямада хотел скомандовать поворот «всем вдруг» и устремится в бегство — это не трусость, напрасно потерять свои корабли без ущерба для противника было несмываемым позором. Но в эту же секунду он понял, что ему самому, и всем командам четырех кораблей отряда предстоит умереть в бою, и очень скоро.

— Тенно хейко банзай!

На «Фусо» прокричали последнее приветствие императору, свое последнее «прощай», и все орудия открыли лихорадочную стрельбу по четырем русским броненосцам, что один за другим появлялись из туманной пелены. Чудовищное неравенство сил, но никто не струсил…

— Наконец то я до вас добрался, а то утречком вы улизнули, — капитан 1 ранга Бэр еле сдерживал радость при виде двух «сим», с которыми имел встречу после рассвета. И вот перед ним снова эта уцелевшая парочка, отпускать которую он не намерен. Как и командир «Императора Александр III» Бухвостов — его броненосец открыл огонь по «Хасидате», тогда как «Ослябе» досталась «Ицукусима».

Крейсера под брейд-вымпелом Добротворского тоже напали на неприятеля — «Аврора» устремилась за удирающей «Чиодой», малым броненосным крейсером. «Олег» тут же погнался за убегающим маленьким минным крейсером «Яэяма», что при 5-м боевом отряде вице-адмирала Катаоки служил авизо — посыльным судном.

Три крейсера 6-го отряда, что вели ожесточенный бой с «князьями» и «Ушаковым» моментально осознали, что следует делать при появлении такого противника. Вся троица резко отвалила в сторону, и стала набирать ход, за ними последовал десяток малых номерных миноносцев. Несмотря на фанатичную ярость японцев, командиры понимали, что дневная атака на броненосцы невозможна — даже на дальность стрельбы из минного аппарата не дадут выйти. Но несколько миноносок просто не успели скрыться — два быстроходных русских «камушка» с появившимися «дестройерами», которые не зря именовали «убийцами миноносцев» не оставили им ни малейшего шанса на спасительное бегство.

Все события происходили прямо на глазах Бэра, что стоял на мостике и спокойно взирал на развернувшееся перед ним сражение, вернее безжалостное избиение вражеских отрядов, что за полчаса до этого чувствовали себя победителями — ведь их было десять против троих. Но на то и война, что роли в ней могут стремительно поменяться, и жертва неожиданно для охотника окажется свирепым и огромным хищником, а вместо ружья в руках тот обнаружит маленькую зубочистку.

— Вот и все, теперь не удерут, — Владимир Иосифович хищно оскалился, видя, как в маленький крейсер попал десятидюймовый снаряд вкупе с полудюжиной шестидюймовых. «Ицукусима» стал терять ход, зарываясь носом в волны. Идущий следом «император» добивал второй крейсер — под градом снарядов, а по нему стреляли все три башни 152 мм орудий, и вели обстрел оба «князя», маленький крейсер запылал, и тоже потерял ход. Но японцы отчаянно дрались — с него продолжала стрелять единственная уцелевшая 120 мм пушка, впрочем, недолго…

— Вовремя пришли, а ведь за нами самими идет погоня, — пробормотал Бэр, видя, как взметнулись вверх огромные султаны из многих тонн воды — «Бедовый», «Громкий» и «Бравый» добили торпедами пылающие развалины, что прежде были малым броненосцем и двумя крейсерами. А вот канонерские лодки были потоплены исключительно артиллерийским огнем, причем одна буквально разлетелась на куски от снарядов «Императора Николая» — ее корпус оказался деревянным.

— Ваше высокоблагородие! Адмирал приказывает снабдить миноносцы заготовленным углем незамедлительно!

Сигнальщик выпученными от усердия глазами смотрел на Бэра, а на лице расползлась радостная улыбка. В иное время Бэр обложил бы его на всю «ивановскую» руганью, но последние дни отказался от прежнего поведения после «беседы по душам» с Фелькерзамом. Было неприятно, когда адмирал сказал, что он неправильно ведет себя с командой, которая за излишнюю строгость, совсем ненужную перед боем, называет службу на «Ослябе» арестантскими ротами. А иные матросы вообще желают поскорее «уйти на дно, под флаг адмирала Макарова».

Слушать такое от Дмитрия Густавовича было неприятно, но пришлось поменять отношение — и вот уже три дня занимался не проверкой чистоты в машинных отделениях, проверяя вымытые трубы ладонью в белой перчатке. Нет, сейчас Владимир Иосифович уделял все внимание именно бою, даже кирас приказал приготовить с избытком. И пожарные дивизионы не зря гонял на учебных тревогах — сейчас матросы действовали как черти, и стреляли, и тушили. И что удивительно — капитан 1 ранга сам перестал ощущать спиной ненавидящие его прежде взгляды…

Броненосец береговой обороны "Фусо"

Глава 43

— Еще немного, десять минут хода, и кошмар закончится, — Дмитрий Густавович тихонько бормотал себе под нос, не ощущая тяжести кирасы на своих плечах. «Наварин» содрогнулся от слитного залпа башенных орудий — у головного «Идзумо» выросли два всплеска, еще два снаряда упали за кормой. Промахивались артиллеристы часто, броненосец постоянно рыскал на курсе, стараясь сбить японцам пристрелку. И небезуспешно, иначе бы под бешеным градом снарядов выстоять бы не удалось. Порой казалось, что японцы запаслись боеприпасами в двойном комплекте — стреляли безостановочно, снарядов не жалели.

— Самая малость осталась, нужно перетерпеть, — Фелькерзам ощущал внутри себя тоску — с каждым разом в этом сражении японцы стреляли все точнее, и как ему казалось, намного быстрее, чем в начале, хотя, возможно, это субъективное ощущение, ведь всегда кажется страшным тот обстрел, что еще не закончился. А до густой туманной пелены осталось совсем немного — полтора десятка кабельтовых и вот оно спасение, тем более, что уже сейчас броненосец шел в легкой дымке.

Японцев удалось провести хитрым маневром — Того с Камимурой бросились вначале за броненосцами Небогатова, когда до японского адмирала дошло, что русские не собираются прорываться на север. И ход противнику удалось набрать не сразу, и по дуге вначале японцы пошли, и лишь потом сообразили, что русские полным ходом идут на юг. Это позволило нарастить фору во времени, и к сожалению, более быстроходным броненосным крейсерам удалось нагнать 2-й отряд, когда идущие впереди буксиры, которые развили феноменальную скорость в 14 с половиной узлов, что больше «паспортных» значений, скрылись в тумане.

За «Наварином» следовал «Апраксин» — маленький броненосец горел, в него сразу вцепились орудийными «клыками» два крейсера. А вот следующий за ним в кильватере «Нахимов» вполне успешно отбивался от «Якумо», как и «Сисой» от «Ивате». Бой шел не на равных — от разрывов шимозы на русских кораблях было множество разрушений, часто возникали пожары — порой казалось, что броненосцы обливают напалмом.

— Скверно, но не смертельно, авось обойдет…

Слова застряли в горле — «Генерал-адмирал Апраксин» совершенно неожиданно выкатился из строя, все три орудия главного калибра выплеснули длинные языки пламени — на фоне сумрачного неба то была апокалиптическая картина. А потом произошло непонятное и страшное, совершенно необъяснимое — маленький броненосец клюнул носом, неожиданно накренился и лег на воду. Так падают марафонцы, что пробежали длинную дистанцию, и у них совсем не остается сил, стоит только миновать финишную черту — и падают навзничь на траву или бетон, лишившись энергии, словно игрушки, у которых закончился завод.

— Бог ты мой!

— Твою мать…

— О боже!

Вскрики, молитвы и ругань прошлась по рубке — самое страшное это ощущать собственное бессилие, когда не можешь ничем помочь товарищу. А броненосец уже начал переворачиваться, черный дым из труб стелился над водой — Фелькерзам увидел множество моряков, что плавали рядом с погибающим «Апраксиным», ему даже почудилось, что некоторые из матросов машут руками и бескозырками проходящим мимо кораблям на прощание — страшное видение, которое запоминают на всю жизнь.

Оставалась надежда, что два идущих с подбойного борта миноносца подберут оказавшихся в воде моряков, благо еще светло. У них будет несколько спокойных минут, а там набегут уже японские «дестройеры» и придется убегать. К тому же вдали следуют броненосцы Того, что отстают на полчаса — японский адмирал зря проделал крюк, оказавшийся спасительным для русских кораблей.

И тут «Наварин» вошел в спасительную дымку, которая становилась все гуще и гуще — разглядеть через это покрывало неприятельские корабли было невозможно — стрельба прекратилась.

— Господа, мы на войне, а она без потерь не бывает, — громко произнес Фелькерзам, и, сняв с головы тяжелую каску, истово перекрестился как православный, совершенно забыв о своем лютеранстве. Тоже самое сделали и другие — офицеры и матросы стояли с бледными лицами, потрясенные случившейся трагедией.

— Надеюсь, что за туманом наши броненосцы — если их там нет, то придется погибать уже нам, — буднично, без пафоса и совершенно спокойно сказал Дмитрий Густавович, прекрасно понимая, что два броненосца и старый крейсер не противник пяти «асамоидам». Теперь сразу три неприятельских корабля смогут сосредоточить огонь на одном русском, и будут бить совершенно безнаказанно. И так один за другим перетопят всех трех, пусть не только артиллерийским огнем — одними снарядами хорошо забронированный броненосец не утопишь, но противоминные пушки вышибут. А там подойдут миноносцы, накинуться со всех сторон, и, как говорят моряки — торпедами добьют, «вгонят в волны».

И неожиданно в голову пришла мысль — два погибших броненосца береговой обороны в реальной истории спустили флаги и сдались в плен, покрыв позором имена адмиралов, которые носили. А ведь на «Адмирале Сенявине» тогда не было повреждений, корабль лишь оцарапали осколки взорвавшихся рядом снарядов — убитых не имелось, лишь несколько раненных. И это за весь долгий день Цусимского сражения, когда под градом снарядов погибли уже четыре новых броненосца.

— «Ушакова», если он там, в линию не ставить — это самый неприспособленный для нее корабль. Вторым пойдет «Император Николай», надеюсь, он выдержит обстрел. А в отряд Небогатова вернется «Ослябя», так что вернемся к старому расписанию, Константин Константинович, делать нам нечего, потому что потери. А крейсера вкупе с «Ушаковым» как-нибудь отобьются, так будет лучше. Радиограммы от контр-адмирала Небогатова были, Константин Константинович?

— Возможно, приходили, но у нас антенны сбиты, ваше превосходительство, — негромко отозвался начальник штаба, а Фелькерзам только покачал головой — радиосвязью пользоваться не умели, а потому старались больше навредить неприятелю, устроив примитивную РЭБ. Но хоть что-то, исходя из старого принципа — «сам не умеешь, то другим не давай»!

Отхлебнув очередную дозу «лекарства», Фелькерзам закурил папиросу — ему казалось, что прошла вечность, настолько смешалось восприятие действительности. Все казалось зыбким и нереальным, и Дмитрий Густавович «поплыл» от затяжки, и с трудом вернулся в действительность. Тряхнув головой, он спросил флаг-капитана:

— Как вы думаете, наш князь уже отправил телеграмму во Владивосток и в Петербург?

— Скорее да, мы ведь отпустили германский пароход вечером 11 числа, утром 13 он должен был прибыть в Шанхай. Князь Церетели исполнительный офицер, а там наш консул…

— Консул обязан отправить эти телеграммы немедленно, мичман мой младший флаг-офицер — у него на руках приказ!

— Это, конечно, так, но у меня самого порой возникает ощущение, что многие живут сами по себе, не замечая, что другие воюют…

Сдавшиеся японцам 15 мая 1905 года русские броненосцы береговой обороны "Адмирал Сенявин" и "Генерал-адмирал Апраксин"

Последний залп броненосца береговой обороны "Генерал-адмирал Апраксин" в Цусимском бою (АИ)

Глава 44

е— Теперь все будет хорошо, ваше превосходительство, мы ведь отбились от японцев…

— Пока мы побеждаем только лишь по счету, Константин Константинович, лишившись в бою двух броненосцев береговой обороны. Болезненно, но не смертельно, так — вместо удара ножом получили шлепок ладонью, — Дмитрий Густавович фыркнул, но голос тут же стал серьезным:

— Поверьте моему чутью, теперь наши потери вскоре возрастут многократно. Дальнейший дневной бой, мы, может быть, и переживем, потому что зашли в полосу спасительного для нас тумана. Но пару кораблей потерять можем — нас в покое японцы не оставят, ведь у них превосходство, и что самое скверное, снова перехватили инициативу. Завтра огребемся по полной программе, ночью от атак миноносцев, днем от броненосцев и крейсеров Камимуры — у самураев все преимущества!

Фелькерзам закурил очередную папиросу, от табака во рту уже горчило, но без него было бы во сто крат хуже. Только им и спасался, да «микстурой», не заметив, как с двух часов ночи выхлебал до пяти часов вечера два флакона — больше полулитра превосходного коньяка. И ни в одном глазу, трезвый, как стеклышко, и непонятно почему. Только усталость страшная и кусок в горло не лезет, хотя моряки за милую душу уминают заранее зажаренных курей — хвала «птичнику» крейсера «Мономах». Да тушенку помимо того выдали всем, причем, несмотря на жалостливые стенания корабельных ревизоров, двухфунтовую банку консервированного мяса на одного матроса, а не на двух, как полагалось.

— Вы полагаете, Дмитрий Густавович, что Того пойдет еще на один артиллерийский бой вечером, а потом еще завтра с утра?!

Вот сейчас в голосе флаг-капитана Колонга впервые прорезался тщательно скрываемый страх, и он был понятен. Находиться целый день под обстрелом то еще удовольствие, тем более, когда тебе раз за разом демонстрируют огневое превосходство. В конечном итоге, именно «шимозный ливень» и сломал 2-ю Тихоокеанскую эскадру Рожественского в Цусимском бою, в том, который прежде состоялся.

— Несомненно, вы заметили, что японцы прекратили стрелять через туманную дымку, ориентируясь на мачты наших кораблей? И время от времени их миноносцы выныривают из пелены и тут же убираются обратно, постоянно проводя разведку?

— Да, это так, мы их немедленно отгоняем огнем.

— Этого недостаточно, а ведь впереди участок, где полоса воды сужается до 15 кабельтовых, судя по докладу Шеина. Там миноносцы могут выскочить немалой толпой, выпустить торпеды и убраться в туман обратно. А потом японские броненосцы и крейсера перейдут через дымку и довершат битву своими пушками, — Фелькерзам говорил совершенно безмятежно, сейчас мысленно играя за Того, он не видел лучших для Хейтахиро перспектив. А они были весомыми при таких действиях.

— Можно отойти к противоположной кромке, и при атаке повернуть «всем вдруг» и уйти в туман, подставив винты, а бурун за кормой будет отталкивать торпеды, — немедленно предложил начальник штаба, такой маневр отрабатывался, и специально предназначался для отражения торпедных атак. Именно его пропагандировал в качестве панацеи, другого слова тут не подберешь, командир крейсера «Олег» капитан 1 ранга Добротворский.

— В тумане от столкновений мы потерям больше кораблей, чем от вражеских торпед, — фыркнул Фелькерзам, и с нескрываемым ехидством добавил. — Потом замучаемся броненосцы с крейсерами собирать, пяток кораблей точно потеряются в этом молоке, как легендарный ежик.

— Какой ежик, ваше превосходительство?!

— Не обращайте внимания, так, к слову пришлось, непонятно откуда в мыслях появилось. И не напрасно — нужно как ежик иголки выставить и пойти между Сциллой и Харибдой, как раз посередине. И при минной атаке каждый корабль отвернет индивидуально. А так как самодвижущие мины имеют намного больший ход, то они первыми уйдут в туман. Тогда наша эскадра может спокойно вытянутся колонной — и пусть Хейхатиро Того дальше стреляет через туман, хоть до посинения.

Фелькерзам прикурил очередную папиросу, и после мучительной для начальника штабы паузы, произнес:

— На бой японцы пойдут в самом широком месте, там, где тридцать кабельтовых. Уже вечереет, и после схватки Того поведет свои эскадры к норду, к скалам Лианкур или острову Дажелет, предоставим миноносцам вести атаки. Так что нам предстоит незабываемая ночь, но до нее еще далеко. Так что, Константин Константинович, идите и передайте приказ — быть готовыми к отвороту вправо при атаке миноносцев на выходе из тумана. А как вести бой ночью, и с какими силами, вскоре станет ясно.

— Есть, ваше превосходительство!

Начальник штаба вышел из каюты, а Дмитрий Густавович откинулся на спинку дивана, размышляя над ситуацией. И после раздумий выходило, что само сражение между главными силами как бы разделилось на четыре этапа, почти соответствуя тому, что было по времени, но совершенно разное по достигнутым результатам.

Первый момент связан с завязкой боя и «петлей Того» — вот тут выжали из ситуации максимально возможное. С «Фудзи» за счет детонации сложенных в башне боеприпасов, ведь шимоза чрезвычайно капризная взрывчатка. «Асама» попала под «раздачу» от всего 1-го отряда Небогатова — выдержать сосредоточенный огонь броненосцев с короткой дистанции броненосный крейсер не смог, да и не для того он предназначался.

— «Домашняя заготовка» сработала на все сто двадцать процентов, а то и побольше, — усмехнулся Дмитрий Густавович. — Из ситуации выжали все, и даже больше, сама судьба подыграла.

Фелькерзам хорошо знал, что и «Асама», и «Фудзи» в начале прошлого Цусимского сражения оказались на краю гибели, но тогда Фортуна подыграла японцам, как и произошедший, точь в точь, случай с «Кассаги». А вот теперь расплатилась той же монетой по полной программе, но уже в пользу русских. Будто где-то на небесах решили убрать с игрового стола три важные фишки, и переставить фигуры на другие клетки.

— Смотрят за игрой, и подыгрывают по мере интереса, подставляя под удар никчемных участников, «мальчиков для битья», — Фелькерзам закурил папиросу, он был предельно серьезен, как никогда. В сражении явно пошли определенные странности, которые не предвидели ни он, ни Того. Ладно, 5-й и 6-й отряд активно участвовали в сражении, причем Катаоко со своими «симами» подставлялся и Рожественскому, только тот не воспользовался удачным моментом, в отличие от него.

Но вот зачем Ямада полез в бой с отрядом Миклухи, этого Фелькерзам совершенно не понимал. На старых корытах, причем два из них около нулевой ценности, а еще одно вообще деревянное, тихоходных, и лезть в драку, ожидая своей очереди добить «подранка»?!

Нет, японцы народ храбрый и всегда склонен проявлять в бою инициативу — но не такую же безумную?!

Моча в голову ударила господину контр-адмиралу, не иначе, других объяснений в голову прийти не может!

Хотя, а ведь он мог и не делать этот бросок к зюйду, который не диктовался необходимостью — все могло пойти дальше по классическому варианту — дневной и вечерний бой до захода солнца, а там атаки миноносцев. И тогда отряд Миклухи был бы обречен на вероятную погибель — он ведь пошел в сторону от пролива, а не к нему, как сделал Энквист в настоящей реальности. И мог сделать Серебренников на «Бородино», если бы отвернул на вест, когда Того пошел на норд. Да, тогда было бы горькое поражение, с утратой двух новых броненосцев, но то неизбежная плата за возможность избежать разгрома, а потом позора следующего дня.

— Прямо мистика какая-то выходит. Сам по себе набор случайных ситуаций и спонтанных решений, которые крутятся в калейдоскопе, а человек в какой-то момент останавливает рулетку и смотрит картинку. Нет, скорее попадает в нее, как белка в колесо, и крутит, крутит, крутит…

Фелькерзам прикрыл глаза — сейчас Дмитрий Густавович боялся признаться даже самому себе, что теперь его понесло по течению, которому он оказался не в силах противостоять…

Броненосный крейсер "Касуга" в Цусимском бою 14 мая 1905 года

Броненосный крейсер "Адмирал Нахимов"

Глава 45

— Я готов ответить на вопросы вашего превосходительства…

Русский офицер говорил глухо, и хотя ему дали сухую матросскую робу, он дрожал — все же купание, пусть и короткое, в холодном море всегда отражается на здоровье. А может, этот молодой человек переживал гибель своего броненосца — потрясение от того, что надежная прежде палуба неожиданно уходит из-под ног, а корабль, дав последний залп, ложится на борт и опрокидывается, слишком ужасное, чтобы его спокойно пережить.

— Вы сказали моим офицерам, что знали о том, что в начале боя корабли Объединенного флота, который находится под моим командованием, сделают разворот — то, что вы назвали петлей. Правильно ли они вас поняли, господин мичман?

Того говорил чуть хрипящим от потрясения голосом — такого он никак не ожидал. С русского броненосца «Генерал-адмирал Апраксин» захватили трех пленных, их подобрал миноносец «Акацуки», что было весьма символично на взгляд любого японца.

Ведь этот корабль прежде назывался «Решительный» и был захвачен абордажем в китайском порту Чифу. Наивные русские, они не ожидали захвата, полагаясь на какие-то международные правила, которые не могут действовать, когда идет война, а Китай не та страна, чтобы с нею японцы считались. Так что миноносец типа «сокол» был переименован в честь погибшего «дестройера», и теперь под командованием старшего лейтенанта Хирадо состоял в 1-м отряде эсминцев.

Именно этот отряд отогнал два русских больших миноносца, что спасали экипаж «Апраксина», и на месте гибели броненосца выловили троих русских моряков — офицера и двух матросов. Мичмана наскоро допросили, благо английский язык он хорошо знал— ведь всем морякам давно ясно, кто правит балом в океанах. Русский офицер пребывал в потрясении, и сказал такое, что Хирадо решил немедленно оповестить о том самого командующего, посчитав, что известие чрезвычайно важно. И немедленно доставил пленников на «Микасу» — Того решил допросить офицера с глазу на глаз, благо разговор шел на языке, который они оба хорошо понимали. В салоне присутствовал и лейтенант Наката — умелый боец и мастер меча, адмирал ведь не был настолько доверчивым, чтобы оставаться с русским наедине. Да за дверью были наготове вооруженные матросы с офицером — достаточно позвать или ударить кулаком по железной переборке, как караул тут же ворвется. Но русский только дрожал и лязгал зубами, для настоящего самурая такое является неподобающим поведением.

— Мне сказали об этом позавчера вечером, а весь вчерашний день эскадра отрабатывала маневр, чтобы охватить петлю на контркурсе, раза три прошлись — крейсера контр-адмирала Энквиста изображали вашу эскадру. А командовал всем контр-адмирал Фелькерзам, — достаточно словоохотливо произнес русский офицер.

— А почему не сам вице-адмирал Рожественский?

Русскую фамилию Того произнес почти правильно, не исказив буквы — он считал, что всегда следует уважать врага даже оставаясь наедине с собою. А такому противнику как русский адмирал нужно было относится крайне серьезно — тот, кто смог провести огромную эскадру через многие тысячи миль пути достоин почтения.

— Так самого Зиновия Петровича позавчера апоплексический удар разбил утром, его на госпитальное судно перевели, все видели, как носилки с адмиралом с броненосца по трапу спускали. Говорят, что уже богу душу отдал — умер в одночасье. Командование над нашей эскадрой принял младший флагман контр-адмирал Фелькерзам, хотя разговоры шли, что он тяжко болен и лежит при смерти.

Мичман сделал паузу, жадно глотая воздух, потом очумелыми глазами, в которых плескалось легкое безумие, посмотрел на японского адмирала, коротко, но зло хохотнул, и негромким, но прерывистым и хрипловатым голосом добавил.

— Я с приятелем с «Осляби» говорил — мы позавчера дерево все с броненосца на транспорт «Герман Лерхе» сгружали, мы свое, они свое, поочередно — обшивку, палубный настил, шлюпки, даже пианино вынесли. Дмитрий Густавович, остзейская его душа, приказал все убрать — мол, пожары от вашей шимозы будут большие, обстрел вестись будет исключительно фугасами. И ведь прав оказался, хотя мы на него злобствовали — как в воду глядел — сгорели бы на хрен, если бы от деревяшек за сутки до боя заблаговременно не избавились. И маневр этот вашего превосходительства безумный не зря отработали — ведь вы в него и попались!

Мичман говорил сбивающимся голосом, а Того слушал его с неослабевающим интересом — такого поворота событий Хейтахиро никак не ожидал. Весь день он думал, что сражается с живым человеком, что оказался мертвецом, а на самом деле бился с мертвецом.

Именно с мертвецом — только перед смертью человек может получить дар предвиденья. А как иначе этот русский адмирал мог узнать о маневре за двое суток до того, как само это решение пришло в голову Хейхатиро за четверть часа до его проведения?!

А мичман продолжил говорить дальше, причем нес такое, во что поверить было нельзя — этот русский адмирал, вернее вселившийся в него демон, заранее все предвидел, ибо простому человеку из плоти и крови, так точно предвосхищать события, попросту не дано свыше. То по силам только дьявольскому духу…

Или величайшему бойцу, про которых слагают легенды!

— Мы маневр отрабатывали долго — адмирал приказал бить по третьему в колоне броненосцу. Сказали, что на «Фудзи» броневые колпаки над барбетами тонкие, и если в него попасть, то внутри снарядов полно и они взорвутся — ваша шимоза чувствительна к детонации. Били втроем — наш «Апраксин» часто, у «Наварина» пушки старые, он на наш третий залп мог стрелять только, так что всплески не мешали. И «Нахимов» своими шестью восьмидюймовыми пушками постоянно стрелял — нам он не мешал пристреливаться. И когда на «Фудзи» рвануло, мы все оху…

Мичман сбился с английского языка, перешел на русский, бросив несколько непонятных слов, в которых сквозило безмерное удивление. Того чувствовал, что данные слова подходят и к его внутреннему состоянию — он также впал в шок от потрясения таким предвидением.

— А броненосцы Небогатова должны были выбить идущую предпоследней в колонне адмирала Камимуры «Асаму» — они во время рывка должны были подойти к ней как можно ближе. И ведь подошли, и били в упор! На учениях я над этим смеялся, но ведь в действительности так и произошло, ваше превосходительство?!

Вопрос завис в тишине — ответа на него не требовалось, Хейхатиро и так был сильно удивлен, хотя держал на лице маску невозмутимости. Только спросил, пользуясь моментом — русский офицер явно пребывал в состоянии душевного волнения и мог случайно выболтать то, что крайне заинтересовало японского адмирала.

— А почему на ваших кораблях мы за весь бой, кроме его начала, не видели флаги командующих отрядами?!

— Приказано не поднимать, дабы корабли эти не служили целью для вашей артиллерии. А вначале вздымали на головных, где адмиралы не находились, дабы отвлечь на них ваш огонь…

Мичман осекся, зажал рот ладонью, глаза стали принимать осмысленное выражение. Лицо побледнело — молодой парень насупился, только сейчас осознав, что проболтался врагу, в которого стрелял из своей башни. Можно было прибегнуть к помощи Накаты, и заставить говорить офицера иными средствами убеждения. Но зачем, если и так многое стало ясно, и в тумане незнания приобрело осязаемые черты.

Того посмотрел на своего лейтенанта, потом перевел взгляд на мичмана и тихо сказал на английском языке:

— Наката-сан отведет вас в каюту, вы получите одеяло и много саке, что позволит вам согреться. Вы храбро сражались, мичман и достойны награды! И поставьте у дверей караул — пусть смотрят, чтобы этот гейдзин не разбил себе голову о переборку, он понял, что проболтался!

Последнее предложение Того произнес по-японски, в том что русский может сделать себе харакири любым способом, лишив себя жизни, он не сомневался — видел не раз подобные взгляды. Так что пусть лучше этот молодой офицер напьется саке допьяна и уснет.

— Очень предусмотрительный адмирал Фелькерзам, — фамилию командующего Того запомнил по своему обыкновению. — Что ж — тем больше будет славы победителю живого демона. Но как это сделать нужно решать немедленно, благо есть еще время...

Крейсер "Алмаз" в Цусимском бою 14 мая 1905 года

Глава 46

— Странно, но Того не отправил в атаку миноносцы в самой выгодной точке, — Фелькерзам находился на мостике «Наварина», часть которого была скрючена взрывами, но на этой стороне можно было стоять вполне нормально. Броненосец, к его удивлению, пострадал значительно меньше того же «Сисоя», а сравнить с «бородинцами» не стоило — все же разрыв 203 мм снаряда по своему разрушительному эффекту не идет ни в какое сравнение с более чем втрое тяжелым по весу 305 мм фугасом.

Туманная дымка с левого борта потихоньку становилась плотной, поднималась вверх. Теперь не только нельзя было разглядеть через нее еле видимые силуэты японских кораблей, но даже мачты и дым из труб — эскадра Того вроде как исчезла, неэффективный, но сильно раздражающий обстрел прекратился, и русские моряки с нескрываемым облегчением вздохнули. Их можно понять!

Когда время от времени вздымаются всплески воды с черным дымом разрыва, причем с обоих бортов, с носа и с кормы, а порой в опасной близости, когда осколки гремят по корабельной стали и слышатся крики раненых — все это без сомнения сильно действует на нервы. Они ведь не стальные струны, все живые люди, и умирать никому не хочется. Но надо отдать должное командам — офицеры и матросы втянулись в бой, вжились в него, так сказать, и просто выполняли свой долг.

— А ведь настрой совсем иной, никакого уныния — все уверены в победе, и то, что наш прорыв увенчается успехом…

Фелькерзам говорил сам с собою, стараясь услышать собственный голос. И думал, сравнивая то, что было, и то, что получилось, Рожественского и самого себя. В первом варианте ситуация плачевная — в завязке генерального сражения погиб «Ослябя», и получил тяжелые повреждения «Князь Суворов», полностью вышибленный, и позже добитый вражескими миноносцами. К этому времени сильно пострадали «Император Александр» и «Бородино», которые менее чем через час погибли бы. Изувечен «Орел», пострадал «Сисой», а вот другая половина эскадры пострадала мало, а 3-й отряд вообще оказался практически целехонек, потому что японцы фактически не обращали на него внимания, хотя орудия «Императора Николая» поставили «Фудзи» на грань смерти и вышибли «Асаму». Впрочем, последнему крейсеру и сейчас не повезло — старые 12 дюймовые и 229 мм пушки вышибли убийцу «Варяга», остальные броненосцы просто вовремя добили «подранка».

— Роли поменялись, теперь не «Ослябя» и «Суворов», а мы потопили в завязке «Фудзи» и «Асаму», и это, несомненно, внесло определенные коррективы в ход сражения. Только пока неясно, каковыми будут итоги — японцы, вне всякого сомнения, постараются переломить ситуацию в свою пользу, благо имеют преимущество в огневой мощи.

Фелькерзам с трудом закурил папиросу, повернувшись лицом к трубам, торчавшим как ножки у табуретки. Пыхнув несколько раз дымком, он подставил лицо встречному ветру, радуясь, что по традициям только флагман может курить здесь да в рубке, остальным не положено. И продолжил размышлять, разбираясь, что сулит эскадре изменившаяся обстановка, столь разительно отличавшаяся от действительности, которая как раз и должна была случиться, не разбей Рожественского инсульт.

Несомненно, гибель двух кораблей линия в самом начале сражения несколько деморализовала японцев, огневая мощь эскадры по весу снарядов, которые выстреливали залпом, снизилась на одну пятую часть. А это очень существенно, счет идет на десятки тонн. Да и наводчики на других кораблях стали нервничать и вели огонь не так метко. А русская эскадра получило некоторое техническое равенство — убыли в кораблях нет, а, значит, огневое воздействие на противника усилилось.

Плюс — неоспоримо высокий боевой дух!

Ведь когда моряки видят постоянную гибель вражеских кораблей одного за другим, понимая при этом, что это именно их броненосец или крейсер добился успеха, то будут действовать с двойной энергией, победа идет сильным допингом. Причем с постоянной подпиткой — ночью семь вспомогательных крейсеров и три якобы «миноносца» (хорошо, что одним оказался японские каботажник и две паровые рыбацкие лайбы). С утра вообще праздник вышел — старое корыто Цыси можно назвать эскадренным броненосцем, плюс тихоходная «сима», которую имеет смысл именовать «большим бронепалубным крейсером». Да, натянуть «сову на глобус», но как не крути на «Чин-Йен» стояли две башни с 305 мм пушками, водоизмещение чуть меньше, чем у «Императора Николая» — по всем параметрам эскадренный броненосец, если смотреть чисто формально.

И крейсер «большой бронепалубный», ведь на тысячу тонн водоизмещения больше, чем японские малые крейсера, и вооружен страшной пушкой. Тоже по внешним показателям полное соответствие. А дневным боем и лукавить не нужно — «Фудзи», «Асама» и «Кассаги» первоклассные корабли, и победа над ними есть законная гордость. Правда, потом потеряли сразу два броненосца береговой обороны…

— То невелика потеря, теряют больше иногда, — пробормотал Фелькерзам, прекрасно понимая, что гибель двух «адмиралов» была закономерна. Корабли ограниченного водоизмещения для эскадренного боя совершенно не годятся — они обречены изначально, так как имеют ограничение по ряду важнейших показателей — недостаточную артиллерию и скорость хода, толщину и площадь бронирования. Да и вообще — все три броненосца береговой обороны практически равны по водоизмещению «Князю Суворову» и чуть поменьше «Микасы». А в боевом отношении еще менее значимые единицы. Их 254 мм пушки, кроме одной-единственной на «Апраксине», имели расстрелянные стволы. Совершенно «убитые» в учебных стрельбах — а ведь могли бы летом прекратить маневры, раз война идет, или озаботится изготовлением и установкой новых пушек.

Если говорить честно, то будь вместо трех ББО один нормальный новый броненосец, пусть тоже «Бородино», даже второй «Ослябя» — Дмитрий Густавович обрадовался неимоверно. Но чего нет, того нет, и оставшийся в одиночестве «Адмирал Ушаков» сейчас шел со старыми крейсерами, где ему и место, у тех хоть пушки новые.

Зато потом снова началась «масленица» — наткнулись на остатки 5-го отряда вице-адмирала Катаоки и 7-й отряд контр-адмирала Ямады, причем в ситуации, когда японцы не могли убежать. По старым тихоходным кораблям последнего отряда стреляли даже сегментными снарядами в упор, торопясь от них полностью избавится. И облегчить броненосцы на несколько тонн бесполезного груза — «морская картечь» оказалась полностью неэффективной, попасть в миноносцы вообще не удалось, хотя именно для их уничтожения эти снаряды и разрабатывались.

Вот только как можно быстро провернуть тяжелую башню и навести двенадцатидюймовый ствол на юркий миноносец, что за это время успеет обежать броненосец по кругу?

Хорошо, что этими самыми снарядами успели разнести вдрызг деревянную лайбу больших размеров, примерно соответствующую клиперам времен окончания Крымской войны. Но так как пушки на ней стояли, можно отнести в разряд канонерских лодок, как и два других корабля — один поменьше размерами, другой совсем маленький, как буксир «Свирь», что сопровождал эскадру. Лишь один корабль был бронированным — «Фусо», и хотя на нем были установлены лишь скорострельные пушки, его можно будет записать в корабли береговой обороны.

А ведь еще две «симы» и небольшой авизо — его перехватили «Олег» со «Светланой» и на пару утопили. Последний можно в «большие минные крейсера» записать — таковым он в какой-то мере лишь является, но название все же куда громче и значимей. Жаль, что крейсера 6-го отряда убежали, а то бы победный счет оказался куда более внушительным, хотя реальная ценность всех этих кораблей невелика — с потерянные «Апраксин» и «Сенявин», никак не больше, скорее меньше.

Фелькерзам пребывал в какой-то эйфории, сам не понимая, как в нее попал, стало благостно. Вот только пронзительно громкий крик вахтенного сигнальщика, полный бескрайнего удивления, ярости и прорвавшегося страха, вырвал контр-адмирала из оцепенения.

— Японцы на траверзе концевого «Сисоя»! Из тумана выходят! «Микаса, за ним «Сикисима, а дальше…

Отчаянный крик матроса заглушил выстрел казематной шестидюймовой пушки, выплеснувшей белый дым с языками пламени, что прозвучал колокольным набатом общекорабельной тревоги…

Эскадренный броненосец "Император Александр III" в Цусимском бою 14 мая 1905 года

Глава 47

Недаром говорят, что бойтесь мечтать, ведь ваши мечты могут исполниться. Русские корабли несколько часов находились под массированным огнем на тех дистанциях боя, на которых их ответная стрельба была и неточной, и неэффективной. А тут японцы сами пошли на резкое сближение — такого от них никто не ожидал!

Ведь все русские офицеры и матросы жаждали боя на короткой дистанции, к которому готовились, и рассчитывали сокрушить супостата. А тот сам полез, себе на погибель!

— Вечереет, и Того решил рискнуть и пошел ва-банк! Ведь не может не понимать, что с пятнадцати кабельтовых наши дубовые снаряды будут пробивать любую броню!

Фелькерзам не мог поверить собственным глазам, рассматривая в прорезь амбразуры боевой рубки, выходящие из тумана японские броненосцы. «Микаса», за ней следовала «Сикисима», затем следовал «Асахи», уже виднелся «Касуга», а «Ниссин» еще терялся в дымке. Можно было не сомневаться, что за 1-м отрядом идут крейсера Камимуры.

— Но как стреляют, как…

Голос осекся, Фелькерзам захрипел — перехватило горло. Японские корабли вели не просто беглый огонь, нет — такой не зря называется шквальным. Броненосцы, казалось, будто плевались снарядами, а установленные в казематах 152 мм орудия вообще палили без пауз, от бортов выплескивались длинные языки пламени.

Русские отвечали из всех орудий, вот только старые пушки с длиной ствола в 35-калибров просто не могли состязаться с английскими орудиями в скорострельности — на один русский снаряд приходилось три японских, не меньше, а то и больше. Лишь «Сисой» пытался что-то сделать — но из обгоревшего каземата на этот борт у него стреляла только единственная уцелевшая 152 мм пушка Кане, а ведь на каждом японском корабле 1-го отряда стояло семь подобных орудий.

— А ведь Того решил просто смять огнем старые броненосцы, — пробормотал Фелькерзам, чуть отойдя от прорези — лицо опалило жаром от взорвавшегося о броню снаряда.

В душе захолодело от недоброго предчувствия. Ведь главный калибр «Наварина» и «Императора Николая» палил раз в три минуты, и дать адекватный ответ японцам этими старыми пушками русские броненосцы просто не могли. Единственная надежда оставалась на более скорострельные, хотя и устаревшие 203 мм орудия «Нахимова» и 229 мм «императора», вот только вряд ли удастся из них нанести ощутимый ущерб новым японским броненосцам, что были прикрыты двумя поясами великолепной английской гарвеевской брони, к тому же «разлитой» более тонким слоем по другим уязвимым местам. Эти корабли, подобно средневековым рыцарям, были везде закованы в прочные латы.

— Ох, мать…

От сильного сотрясения, Фелькерзам отлетел к противоположной стенке — он бы расшибся, но был подхвачен сильными руками матросов. В душу закрался липкий страх — будь 305 мм снаряд бронебойным, а не фугасным, то сейчас бы он принял смерть. Вряд ли бы кто уцелел в рубке от прямого попадания, а десять дюймов железной плиты ненадежная защита.

— Врешь, не возьмешь!

Пересилив приступ накатившего, но запоздалого страха, Дмитрий Густавович снова подошел к амбразуре, присмотрелся — теперь была видна вся японская эскадра, которая вытянулась длинной кильватерной колонной. И понял, что ему показалось странным — средним калибром японцы осыпали снарядами все русские корабли, на которых уже вспыхнули пожары. А вот башенные орудия «Микасы» и «Сикисимы» били по «Орлу». Он заметил несколько попаданий — следующие три мателота осыпали тяжелыми снарядами исключительно «Императора Николая» — старый корабль нещадно избивался с короткой дистанции, той самой, на которой русские долго жаждали боя. И вот дождались... на свою голову!

— «Идзумо» появился, за ним начинают другие крейсера вытягиваться! Не думал, что Того решится на столь дерзкую атаку! Но как хорошо вышли — интервалы в строю равные!

Фелькерзам только мотнул головой, в течение дня он не раз отмечал, что японские отряды действительно действовали слаженно в бою, отлично держали срой, слаженно маневрировали — выучка у моряков страны Восходящего Солнца оказалась великолепной, на уровне английской и куда выше, чем на русской эскадре. А ведь за семь с половиной месяцев плавания можно было бы наладить взаимодействие, но Рожественский полагался больше на свою власть и всячески третировал командиров кораблей.

— Опыт сказывается, Константин Константинович, они хорошо подготовлены и больше года воюют. В отличие от нас, грешных. Сейчас я больше полагаюсь на инициативу подчиненных — иначе не вытянем!

Фелькерзам в смятении посмотрел на японскую эскадру, что стреляла практически безостановочно, причем достаточно точно — от разрывов начали страдать и «бородинцы» — японцы шли быстрее.

— Сумерки наступают, а у Того потери огромные, и нужно наши корабли потрепать, чтобы облегчить миноносцам ночные атаки. Ничего, Константин Константинович — пять броненосцев Небогатова начали стрелять, а их пушки новые, скорострельность на уровне. Нам нужно только продержаться немного, и перевес в огне скоро скажется!

Однако приведенный Фелькерзамом довод для него самого не показался убедительным. Дмитрий Густавович осознал, что Того своим внезапным нападением смешал все расклады, и что самое плохое, вновь показал ощутимое превосходство японцев в артиллерии. И еще хорошо, что с их 1-м отрядом он столкнулся со своими «стариками» во второй раз, и не сражался с ними весь день — потопили бы давно на хрен!

— Ваше превосходительство! Миноносцы!

От отчаянного крика своего флаг-капитана Фелькерзам непроизвольно вздрогнул, вгляделся и ужаснулся. Форштевень «Идзумо» навалился на маленькую миноноску, что пыталась успеть проскочить перед носом броненосного крейсера — тяжелый корабль, словно не заметил препятствия, и пошел дальше. Другим миноносцам повезло, к несчастью для русских броненосцев, намного больше — они проскочили в интервалы между кораблями линии и устремились к русским броненосцам. А пятнадцать кабельтовых не расстояние для броска, тем более уже сейчас небольшие суденышки начали выпускать торпеды — у японцев они были на три дюйма больше калибром, быстрее и с вдвое большей дальностью хода.

— Право на борт!

«Наварин» стал медленно накреняться — Фитингоф отреагировал мгновенно, отдав приказ совершить поворот от противника. Единственный правильный маневр в такой ситуации — подставить под торпеды не борт, а корму — а там бурун за кормой собьет самодвижущие мины с курса. Шанс на спасение более, чем весомый.

— Бог ты мой!

Фелькерзам выругался и запоздало подумал, что попав под первые залпы расчеты противоминных 75мм и 47 мм пушек ушли, как и было приказано, под защиту палубной и казематной брони. И сейчас будет потеряна та драгоценная минута, которая крайне необходима, чтобы встретить атакующие миноносцы огнем…

Цусимский бой

Цусимский бой.

Глава 48

Стоявший на мостике броненосного крейсера контр-адмирал никогда не сетовал на судьбу, но жизнь распорядилась так, что наиболее горшие события, связанные с действиями Владивостокского отряда крейсеров были связаны теперь навсегда с его именем.

Карлу Петровичу Иессену через полтора месяца должно было исполниться 53 года, большую часть которых он провел в море. Именно погибший вице-адмирал Макаров перевел его во Владивосток командиром отдельного отряда, в который главной силой входили три больших броненосный крейсера — «Россия», «Громобой» и «Рюрик», предназначенных для действий на океанских коммуникациях противника.

Эти корабли были весьма примечательными, и первый среди них, последний в этом списке, уже погиб в бою с эскадрой Камимуры, найдя успокоение на дне моря неподалеку от корейского острова Ульсан. В его гибели обвиняли Иессена, не напрямую конечно, но такие разговоры ходили. Дескать, адмиралу нужно было ставить этот старый корабль, имевший самое плохое бронирование и устаревшую 203 мм артиллерию, в середину колонны, а замыкающим поставить хорошо забронированный «Громобой». Вот только критики не принимали в расчет, что «Рюрик» имел полный ход на два узла меньше, и только связывал два более новых крейсера по рукам и ногам. Так что корабль был обречен так или иначе, и что самое плохое — попытавшись спасти его, погибли бы «Россия» с «Громобоем».

— Навешали на меня всех собак, а ведь оба вице-адмирала, Скрыдлов и Безобразов тогда в поход не пошли, встречать 1-ю эскадру, которая так и не пришла — меня на погибель отправили!

Иессен чуть не заскрипел зубами от злости, вспоминая те дни. Оба адмирала запоздали с прибытием в Порт-Артур, и явились во Владивосток. А ведь могли добраться до Чифу и оттуда прорваться на «Лейтенанте Буракове» — бывший китайский миноносец германской постройки отличался завидной резвость — его не мог догнать ни один из японских «дестройеров». Но, видимо, не очень то и хотелось перебираться в обреченную крепость, предпочли оказаться на берегах залива Петра Великого.

Вот и получилось на три броненосных крейсера три заслуженных адмирала, да еще начальником в порту один — Греве погибший Степан Осипович снял с должности, поставив Григоровича, и выслал во Владивосток. А после неудачной попытки прорыва и гибели в бою в Желтом море контр-адмирала Витгефта, Скрыдлов с Безобразовым отъехали обратно в столицу, а его оставили разгребать все оставшиеся проблемы.

Иессен хотел выругаться, но сдержался — Карл Петрович прекрасно знал какое к нему прилепилось прозвище, ходившее среди моряков во Владивостоке. А называли его «Крейсерской Погибелью», и на то у прибегших к злословию офицеров имелись веские основания, а нижние чины вообще считали, что стоит Иессену выйти в море, подняв свой флаг на крейсере, то корабль ожидают большие проблемы, если не катастрофа.

До войны он посадил на мель вспомогательный крейсер «Лена», и корабль ждала нелепая судьба — командир явно не желал участвовать в войне, и ухитрился интернировать свой корабль в Сан-Франциско, мотивируя тем, что паровые машины плохо работают.

Но прах подери — если они в таком скверном состоянии, как их описывали в рапорте, то как «Лена» смогла пересечь огромный океан без единой серьезной поломки?!

Вторым оказался новый быстроходный крейсер «Богатырь», на котором Иессен отправился на совещание с гарнизонными генералами. Корабль в тумане наскочил на камни, и распорол днище. И опять Иессен виноват, хотя крейсером командовал в переходе капитан 1 ранга Стемман, а у него имелись штурмана, что не смогли правильно провести счисление курса. Но виновным опять посчитали Иессена, мол, контр-адмирал невелика птица, мог бы отправиться и на номерном миноносце!

Дальше — больше!

В гибели «Рюрика» он тоже виновен, хотя телеграмма о выходе 1-й Тихоокеанской эскадры во Владивосток пришла слишком поздно, когда он уже вывел крейсера в море, не зная, что прорыв не удался. Витгефт погиб, часть кораблей разбежалась по нейтральным портам, оставшиеся пять броненосцев и крейсер вернулись обратно, в осажденную крепость. А там они и погибли, расстрелянные тяжелой осадной артиллерией. Лишь командир «Севастополя» капитан 1 ранга Эссен вывел броненосец на внешний рейд, и три дня отбивал атаки миноносцев, получив все же торпеду в борт.

Николай Оттович хоть затопил свой корабль в море, а все остальные броненосцы и крейсера затонули в гавани. Теперь японцы их легко поднимут и со временем введут в строй, но теперь уже под флагами страны Восходящего Солнца. А он сам, выполняя приказ и идя на помощь тем, кто уже разбежался в разные стороны, потерял в ожесточенном бою «Рюрик». И не мог не потерять корабль, и хорошо, что отделался одной утратой!

У японцев были четыре превосходных крейсера, отлично забронированных, предназначенных для эскадренного боя, а не для океанских действий по истреблению транспортов. Достаточно сравнить бортовой залп — против русских 6-203 мм и 22-152 мм пушек у противника имелось 16-203 мм и 27-152 мм орудий. Более, чем двойное превосходство в весе металла и взрывчатки, что содержится в снарядах, а то и больше!

Не будь «Рюрика» в составе, два других крейсера оторвались бы от погони, но с ним и они также обрекались на гибель. А сам Карл Петрович, хотя ему было тяжко, принял правильное решение оставить лишившийся хода корабль, и при этом критики не упоминают, что он дважды возвращался к «Рюрику», стараясь помочь обреченному крейсеру. Но его при этом втихомолку обвиняют в трусости!

Карл Петрович только покачал головой, вспоминая, в каком состоянии пришли во Владивосток броненосные крейсера, которые пришлось ремонтировать до октября. А там случилась новая напасть, которую не ждали — стоило «Громобою» выйти в море, как крейсер получил серьезные повреждения и до конца февраля простоял в ремонте. И опять во всем виноватым оказался Иессен — шепотки пошли по всем кораблям ВОКа.

Даже в случайной гибели дошедшего до Корсаковского поста крейсера 2 ранга «Новик», героя обороны Порт-Артура, обвинили его лично. Ведь если бы «Богатырь» не был посажен на камни, то этот мощный бронепалубный крейсер 1 ранга отправился бы на встречу единственного прорвавшегося после боя в Желтом море корабля. А там вдвоем русские крейсера потопили бы малый японский бронепалубный крейсер «Цусима», который и потопил одинокого «Новика» — все же шесть 152 мм пушек вдвое мощнее шести орудий, но калибром в 120 мм.

Хотя невдомек недалеким критиканам, что во Владивостоке просто не знали о прибытии «Новика» на Сахалин. А потому оказать ему помощь было совершенно невозможно, да и некем — ведь «Россия» и «Громой» вернулись в крайне потрепанном состоянии, избитые снарядами крейсеров Камимуры. И выйти в море смогли только в конце сентября.

Посыпались упреки и в том, что «Богатырь» за год так и не смогли отремонтировать. И потому, что несчастный крейсер то ставили в док, то выводили из него, потому что требовалось срочно отремонтировать «Громобой». Но ведь за ремонт кораблей отвечает начальник порта контр-адмирал Греве, а не Иессен, и он «завалил» все работы, не организовав должным образом проведение всех нужных исправлений.

Но что тут докажешь, когда налицо «Крейсерская Погибель», всегда и во всем виновная?!

И в последние дни нападки на контр-адмирала Иессена только усилились, особенно после недавнего подрыва «Громобоя»…

После боя 1 августа 1904 года у острова Ульсан.

Схема бронирования и вооружения броненосного крейсера "Громобой" в русской-японской войне.

Глава 49

— Лево на борт! Режем курс неприятелю! Так мы займем выгодную для анфиладного огня позицию!

Явление выныривающих из тумана одного за другим японских броненосцев привело контр-адмирала Небогатова в смятение, которое, к счастью, заняло всего четверть минуты — Николай Иванович быстро опомнился, мгновенно просчитав ситуацию.

— Того сам загнал себя в капкан — теперь ему только обратная дорога в туман, иначе утопим его «Микасу», как паршивого котенка в пруду! Открыть огонь из всех орудий!

Последняя команда запоздала — командир флагманского «Князя Суворова» уже давно распорядился встретить неприятеля. Пока рявкнули только башенные 152 мм орудия, отправив навстречу японскому броненосца четыре снаряда. Но всплесков вокруг «Микасы» было неимоверно больше — все пять русских броненосцев первого отряда получили великолепную возможность сосредоточить убийственный огонь по неприятельскому флагману. Но если «Ослябя», «Бородино» и «Орел» прибегли к дефиладному, или фронтальному огню, но начавший поворот «Суворов» и следующий за ним в кильватере «Император Александр III» через несколько минут могут получить возможность вести убийственный продольный огонь, именуемый анфиладным. При котором любой перелет или недолет обязательно найдет следующие за флагманским броненосцем корабли.

В морской тактике считалось самым выгодным маневром провести так называемый «кроссинг Т», когда твои корабли пересекают впереди курс вражеской эскадры, словно ставя над ее колонной «палочку» из своих броненосцев, что ведут интенсивный огонь по головному вражескому кораблю и следующим за ним мателотам. Эту английскую доктрину восприняли все флоты мира, и особенно японский, который не зря считался лучшим учеником знаменитого Ройял Нэви.

Вот только за целый день ожесточенного сражения японцам ни разу не удалось провести этот много обещающий маневр — каждый раз Небогатов проводил контрприем, уводя свои броненосцы из попытки охвата. Сделать это было относительно легко, так как отряд его новых «бородинцев», с «Ослябей» и приданным «Императором Николаем», имел вполне сопоставимую с противником скорость хода.

Взамен русские познакомили японцев с «кочергой» — этот маневр удалось провести в самом начале сражения, когда самураи попробовали накинуть «петлю». Несмотря на заверения Фелькерзама, Николай Иванович до последней минуты не верил, что японцы решаться на подобное безумие — ведь такое годится только против слабейшего противника, которого уже и уважать не нужно, а только презирать.

И за это пренебрежение к русским, японцы получили от них увесистой «кочергой по затылку», как острили юные мичмана. Взрыв «Фудзи» видели все — на «Суворове» его встретили единодушным ликующим криком. А чуть позже, когда «Ослябя» и «Император Николай» двумя удачными выстрелами «стреножили» ненавистную всеми «Асаму», восторгу не было предела. И «убийцу Варяга» буквально «затоптали в волны» объединенными усилиями, превратив в развалину артиллерийским огнем и добив торпедами.

Далее сражение двух первых отрядом свелось к перестрелке на средних и дальних дистанциях, фактически без серьезного ущерба. Больше адмирал Того не подставлял под удар новых русских броненосцев свои броненосные крейсера, да и сам начал заметно осторожничать — пытался охватить голову все время, а Небогатов в ответ либо выворачивался, или сам пытался провести маневр, чтобы снова прибегнуть к спасительной «кочерге». Только ни тут то было — теперь сам Хейхатиро Того ловко отскакивал, искусно увернулся не раз, видимо, определенные выводы сделал сразу, оценил последствия от пропущенного удара, и все хорошо запомнил.

— Но сейчас-то чего самурай полез на нас?! Ведь не может не понимать, что мы можем «кочергой» натворить на близкой дистанции?! Наши снаряды броню насквозь пробивать будут!

Небогатов недоумевал, не в силах понять безумной ярости японцев — именно она, на взгляд русских, заставила пойти японцев в эту самоубийственную, неимоверную по своей дерзости атаку. Еще бы — вечереет, потеряли самураи в бою намного больше, чем русские, вот и решили до заката и наступления темноты свести счеты, пользуясь моментом.

Николай Иванович прижал к глазам бинокль, каждый раз болезненно морщась, когда большие орудийные башни выплескивали из стволов огромные языки пламени, и от грохота закладывало уши. Но всплески снарядов уже захлестывали флагманскую «Микасу», казалось, что вражеский броненосец едва проходит между огромными «деревьями», каждое из которых может принести ему гибель — нет ничего хуже, чем получить подводную пробоину от двенадцатидюймового бронебойного снаряда.

— Сейчас мы ему уши то и обрежем, — пробормотал Николай Иванович услышанную от Фелькерзама присказку, и удивился тому, что ее запомнил. И машинально глянул на броненосцы 2-го отряда, оцепенев от ужаса. Понятное дело, что им должно было достаться, ведь каждый из десяти японских кораблей последовательно осыпал их снарядами.

Но чтобы так?!

На корабли Фелькерзама словно огненный ливень обрушился, они все горели кострами, на их броне безостановочно «расцветали» пламенным цветом разрывы фугасных снарядов. Досталось всем — «Наварину», «Нахимову», «Сисою», но непонятно почему японцы особенно возненавидели «Николая», его бывший флагманский корабль. Старому «императору» досталось больше остальных, всплесков у бортов было почти как у «Микасы», никак не меньше, а разрывов на броне гораздо больше.

Смотреть на избиение русского корабля было больно, но идет сражение, и помочь ему он пока не в силах. Но зато когда неприятельская «голова» подставится под «кочергу», тогда японцам будет дана отместка. И эта минута уже приближается, уже совсем скоро настанет…

— Так вот оно что?! Вот почему Того полез! Атака миноносцев через интервалы! Твою мать…

Небогатов не сдержался и выругался от всей широты русской души. Теперь все непонятности получили полное объяснение — через интервалы между вражескими кораблями линии выскакивали, как чертики из коробки, маленькие миноносцы, и направлялись в решительную атаку на русские броненосцы — от «Орла» да идущего концевым «Сисоя».

— Подставляй винты, подставляй!

Небогатов не сдержался и заорал во все горло, будто Фелькерзам его мог услышать. В свою очередь стоявший рядом с ним Игнациус, совершенно спокойный, громко приказывал. Он в который раз проявлял столь необходимую для сражений инициативу:

— Стрелять всем орудиям по вражеским миноносцам, ставить заградительный огонь, не давать выйти в атаку! Башням тоже стрелять! Своих нужно выручать, вести беглый огонь!

Однако и Фелькерзам отреагировал мгновенно — «Наварин» отвернул от противника в туман, тот же маневр стали проделывать «Нахимов» и «Сисой». А вот «Император Николай» словно не понял маневра, наоборот, броненосец неожиданно понесло влево, прямо на вражескую эскадру, словно он собрался таранить своим форштевнем «Идзумо». И вражеские миноносцы тут же набросились на русский корабль, выпуская торпеды…

Гибель броненосца "Император Николай I" в Цусимском бою 14 мая 1905 года (АИ)

Торпедная атака миноносцев в Цусимском бою 14 мая 1905 года

Глава 50

— Три румба влево! Нет, что вытворяют, макаки!

Командир броненосца береговой обороны капитан 1 ранга Миклуха выдал «загиб» в духе шаутбенахта Петра Михайлова, что являлся русским царем, который стал первым императором. Владимир Николаевич вообще-то не ругался, причем вот так громко и в голос, но тут просто нервы не выдержали, слишком неожиданной и спонтанной вышла развязка сражения. Причем в тот момент, когда все уже посчитали, что боя не будет — день заканчивался, вечерело, и майское солнце уходило в закат, окрашивая западную часть небосвода в багровые тона.

Броненосец содрогнулся от залпа — в бинокль были хорошо видны четыре всплеска, что легли у борта концевого во вражеской колонне «Ивате». Неприятельский крейсер гораздо точнее — «Ушаков» содрогнулся всем корпусом, по броневой стали рубки отстучали осколки, все же для небольшого по водоизмещению корабля даже восьмидюймовые снаряды смертельно опасны, а тут удар на себя приняла прочная броня.

— Что делают, мерзавцы?! Что вытворяют?!

Миклуха пристально смотрел за атакой вражеских миноносцев, что начали выпускать торпеды с десяти кабельтовых. Причем главной целью был выкатившийся из строя «Император Николай», непонятно почему решивший в одиночку направится прямо на неприятеля — броненосец был встречен японскими кораблями шквалом огня, и прямо на глазах превратился в полыхающий костер.

Что там произошло, было совершенно непонятно — или то сознательное решение командира, или ошибка, либо, скорее, просто заклинило руль, и корабль сам выкатился из строя, повторив злосчастную судьбу «Рюрика» в бою у Ульсана. Но, так или иначе, у борта броненосца прогремел взрыв и в небо взметнулся высокий фонтан воды и дыма. И тут же в броненосец попала еще одна торпеда — в рубке «Ушакова» раздались стоны, выкрики и ругань. Корабль оседал прямо на глазах, погружался в море стремительно, крен быстро нарастал, и всем стало ясно — через несколько минут «Император Николай» уйдет на дно. Было видно, как матросы прыгают в воду, пытаясь спастись, и старались отплыть от гибнущего корабля.

А бой шел своим чередом — «Наварин», «Нахимов» и «Сисой», спасаясь от вражеских торпед, уже скрылись в тумане, лишь «Орел» почему-то не предпринял спасительного для него маневра, а встретил атакующие миноносцы беглым огнем.

— Храбрецы, — пробормотал Миклуха, видя, как навстречу японским миноносцам выскочили из-за «Бородино» и «Орла» три русских «дестройера». Однако японские броненосные крейсера встретили их шквальным огнем — море между противоборствующими колоннами буквально кипело от взрывов и всплесков. Казалось, что эскадры именно на этом участке сосредоточили огонь всех корабельных орудий.

Два миноносца успели развернуться и бросились обратно — их командиры осознали самоубийственность атаки, ведь японские корабли не подпустили бы их на 5-7 кабельтовых, той самой дистанции, когда можно было рассчитывать на успешное попадание. Ведь с большего расстояния выпущенные торпеды, имеющие небольшую дальность хода, просто бы не дошли до цели. А вот третий «дестройер» не сошел с курса, и пытался проскочить дальше, завязав встречный бой с вражескими миноносцами.

— Твою мать…

— Да что же вы так?!

— Напрасно…

Стон прошел по рубке, никто из моряков не сдерживал горестных эмоций — еще несколько секунд тому назад они видели идущий в атаку миноносец с развевающимся на корме Андреевским флагом, а теперь только морские волны, да плавающие по ним обломки. Страшный взрыв, или двенадцатидюймового снаряда, но скорее попадания торпеды разломил небольшой кораблик на части, которые тут же скрылись под волнами. Но его гибель оказалась не напрасной — атакующие японские миноносцы стали разворачиваться, и устремились обратно.

Между тем сражение продолжалось, причем с возрастающей яростью — отряд Того буквально засыпался снарядами, причем «Князь Суворов» уже вел анфиладный огонь, расстреливая «Микасу», ему помогал «Император Александр III», не жалевший снарядов. Японский броненосец уже рыскал на курсе, на полубаке что-то горело.

— Так ему!

— Врезали по ушам!

— Может самого Того прибьют, он любит на мостике стоять!

— Хотелось бы…

Владимир Николаевич увидел, как замыкающий первую вражескую колонну броненосный крейсер «Ниссин», на котором разгорался пожар у кормовой башни, неожиданно выкатился из строя влево, прошелся сквозь дымку и скрылся в тумане.

— Куда он побежал, как крыса?!

Это было неожиданно — обычно японцы не покидали строя, и если такое произошло, то корабль получил тяжелые повреждения, раз не стал запрашивать у флагмана разрешения. И тут горестный всхлип вырвался у всех офицеров и матросов, что находились в рубке.

— «Орел»!

Выпущенная торпеда настигла русский броненосец — у кормы стального великана взметнулся в него характерный всплеск. От подрыва корабль лишился хода и стал прямо на глазах оседать кормой. Сердце чуть ли не остановилось в груди, а ведь до этого бешенно колотилось. Владимир Николаевич мгновенно осознал, что новейший броненосец, не отплававший и года, уже обречен, и не дойдет до Владивостока.

— Японцы уходят!

Действительно, все корабли Того и Камимуры совершили поворот «все вдруг», и строем пеленга вошли в туман, не обращая внимания на летящие за ними снаряды. Вражеские миноносцы также устремились в бегство, растаяв в молочной пелене, подсвеченной багровыми отблесками. Но еще добрую минуту русские корабли палили вслед, и с трудом остановили стрельбу, уже не видя ни мачт, ни черного дыма из труб.

— Как же мы так… обос…

Непонятно кто произнес из офицеров потрясенным голосом — и Владимир Николаевич хорошо понимал его моральное состояние. А потому заговорил громко, и совершенно спокойным, привычным для подчиненных голосом, связав собственные нервы тугим узлом. Нужно было встряхнуть потрясенных людей, упавших духом:

— Мы на войне, а на ней всегда есть место потерям! И не забывайте — точно так мы сами потопили «Фудзи» и «Асаму», да и «Ниссин» получил серьезные повреждения, раз первым выкатился из боя. Капитан 2 ранга Мусатов — немедленно выяснить, какие у нас повреждения и потери?! Господа офицеры, прошу вас не забывать, что война с японцами продолжается, до Владивостока еще далеко. Так что займитесь своими прямыми обязанностями, а не досужими разговорами!

Спасение экипажа броненосца "Орел" 14 мая 1905 года (АИ)

Цусимский бой 14 мая 1905 года

Глава 51

Такой оплеухи от врага Фелькерзам не ожидал, просто не представлял, что японцы пойдут на безрассудный риск. Ведь русская эскадра, имея самую выгодную дистанцию для боя для своих орудий, и условия для большего разрыва снарядов после пробития брони, численное превосходство — и ухитрилась потерпеть разгромное поражение.

Впрочем, злую шутку сыграл наступающий вечер, и туманная дымка сгустилась. И если днем такие белесые полосы мешали стрелять обеим противоборствующим сторонам, то сейчас на фоне багрового заката под свинцовым небом сыграли против русских наводчиков, затруднив прицеливание. Пусть и не намного, но все же — в скоротечных боях на счету каждый точный выстрел, а их японцы сделали вдвое, если не втрое больше, особенно осыпая снарядами старые броненосцы 2-го отряда.

— Того резко изменил тактику — раньше стремился разыграть самый верный результат, а теперь пошел на запредельный риск и сорвал джек-пот, разом отыграл все потери. И отпрянул мгновенно, когда мы его «кочергой» огрели, мгновенно ушел в туман. И понятно, куда он сейчас пошел, и что нас ожидает через часок!

Фелькерзам отхлебнул «лекарства», и отставил опустевший пузырек — уже третий за сутки, почти за сутки — время неумолимо отсчитывало часы. Закурил папиросу, помотал головой, пробормотал:

— Прямо мистика какая-то получается!

Дмитрий Густавович потер виски — интересный до жути расклад получался. Те, кто сдались 15 мая, остались жить в реальной истории. А их корабли сменили русские имена на японские прозвища. И продолжили служить, уже стране Восходящего Солнца.

Но сейчас все эти четыре броненосца и миноносец погибли, причем уцелели экипажи «Орла» и «Сенявина», да треть команды с «Апраксина» выловили. И что интересно, командир последнего броненосца капитан 1 ранга Лишин перед опрокидыванием ту же фразу произнес, что должен был бы завтра сказать с мостика — «ну что же, влопались… умрем». Но теперь Николай Григорьевич действительно погиб, а не сдался японцам в плен. Может и повезло человеку — над ним теперь не будет суда и того позорища, от которого ушла жена, а он вышел старым и сломленным из заключения в крепости. И не пойдет на фронт воевать с немцами обычным солдатом, а там заслужит георгиевский крест и будет царем помилован и реабилитирован — но поздно, жизнь прошла, и позор несмываемый при нем остался, несмотря на то, что прежний чин и ордена вернули.

— Действительно — «вае виктис»! «Горе побежденным» — жизнь себе тогда сохранили, а вот честь потеряли, и Андреевский флаг опозорили!

Фелькерзам выругался в три «загиба» — в обычной офицерской каюте, непонятно как оставшейся целой, он мог себе позволить ругань. Хотя в обыденной обстановке от души было отвратно прибегать к таким словечкам. И принялся напряженно размышлять над ситуацией, которая с каждой минутой становилась смертельно опасной.

Броненосцы медленно продвигались вперед, уже выйдя на пространство начинающего стремительно темнеющего неба и моря. Ночь уже опустило свое покрывало, никто не знал, кому повезет выжить и встретить долгожданный рассвет.

Шли тремя отрядами, причем Небогатов со своими тремя «бородинцами» и «Ослябей» стал набирать ход, у него был шанс прорваться между отрядами вражеских миноносцев, уходя первым на восток, держась параллельно береговой черты.

Сам Фелькерзам с «Наварином», «Адмиралом Нахимовым» и «Владимиром Мономахом», в сопровождении буксира «Свирь» отправился следом за Небогатовым. Весь расчет был сделан на то, что удастся пройти следом за новыми броненосцами, но приходилось учитывать, что его отряд рискует куда серьезнее, чем прочие, ведь японские миноносцы могут сомкнуть свои клещи именно перед ним. Потому и взяли старый крейсер, включив его в построение — на «князе» имелся десяток скорострельных шестидюймовых и 120 мм пушек, снаряды которых могли гарантированно утопить даже «дестройер», водоизмещение которого подходило чуть ли не к четырем сотням тонн, а стотонный миноносец тем более.

Третьим отрядом командовал Миклуха, шедший на своем «Ушакове» головным. Затем двигался сильно пострадавший «Сисой Великий», а также буксир «Русь» — команда последнего состояло из немцев, причем две трети ее были подданные кайзера. Но в бою действовали отважно — действительно настоящие союзники, а не мнимые, как те же французы. Замыкал маленькую колонну «Дмитрий Донской», поставленный концевым специально — его артиллерия из новых пушек должна была отразить нападение миноносцев, ибо после дневного боя на броненосцах линии уцелела едва треть противоминных пушек. Корабли Миклухи направились чуточку севернее, так что отряды были выставлены наподобие треугольника, острием вперед, вроде бронированного клина, которого «свиньей» именуют.

А вот крейсера и миноносцы остались позади, и на то были свои причины. «Дестройерам» передали по десять тонн угля, используя имеющиеся на крейсерах катера и баркасы. Больше просто не успевали, вся надежда была на следующий день, когда будет прекрасная погода и море успокоится. Да и свою задачу нужно было выполнять, всячески отвлекая внимание на себя, устраивая повсеместно шумиху.

Крейсерский отряд Добротворского из «Олега» и «Авроры» и двух миноносцев должен был устроить шумиху позади. А «Светлана» с «Изумрудом» и также двумя миноносцами должны отойти гораздо севернее, и всячески играть со смертью, привлекая на себя внимание вражеских миноносцев, играя с ними в опасную игру «кошки-мышки».

«Алмаз» с «Жемчугом» следовали за «треугольником» из броненосных отрядов. Тем самым превращая его в своеобразный «ромб» — и при необходимости привлечь к себе вражеские миноносцы, подавая луч прожектором ил устраивая стрельбу, которую запрещалось вести броненосцам до самого последнего момента, когда вражеский миноносец выпустит торпеду и станет ясно, что корабль обнаружен и атакован.

Именно в кромешной темноте, а ведь она дает скрытность и незаметность, Фелькерзам видел шанс прорваться без больших потерь, но в том, что они будут, Дмитрий Густавович нисколько не сомневался — слишком много по морю будет рыскать охотников, желающих отправить русские корабли на морское дно. Впрочем, и он сам подготовил ответный для врага ход — четыре миноносца 2-го отряда под бред-вымпелом капитана 2 ранга Шумова должны были устроить набег на остров Дажелет и скалы Лианкур. Ведь именно туда направились для исправления повреждений броненосные отряды под флагом страны Восходящего Солнца...

Броненосный крейсер "Ниссин" после Цусимского боя с русской эскадрой 14 мая 1905 года

Крейсер 2 ранга "Изумруд" в Цусимском бою 14 мая 1905 года.

Глава 52

— Потеря даже четырех броненосцев еще ничего не означает, Константин Константинович, ведь у японцев ущерб аналогичный. Мы потеряли два корабля линии, «Орла» и «Императора Николая», японцы также лишились пары из «Фудзи» и «Асамы». Да и повреждения у них, пусть не такие серьезные, как у наших старых броненосцев, но они есть — недаром «Ниссин» вывалился из боя, не вышел, а именно салился с курса, как меня заверили. Так что, как говорят в народе, баш на баш!

Фелькерзам отпил чая, фыркнул — и испытал несказанное удовольствие от глотка горячего настоя. Воистину — с усталости этот напиток самый благодатный и дает снова почувствовать вкус жизни. Хотя коньяк и обладает определенными «целительными» свойствами, но у чая их никак не меньше, а то и больше выйдет. К тому же его пьют все, даже дети…

— А за оба броненосца береговой обороны мы взяли изрядный откуп. Ладно, пусть «Чин-Йен» считается также «береговым», «Фусо» казематированным фрегатом, как наши «князья», только меньше по водоизмещения, тихоходен даже в сравнении с ними, и гораздо слабее их. Но зато японцы еще лишились нового бронепалубного крейсера американской постройки и трех медлительных «сим» — неплохой обмен, побольше бы нам таких. А «Бедового» мы «разменяли» на минный крейсер, что втрое больше его по водоизмещению, и три малых миноносца, один из которых «Идзумо» сам протаранил, когда тот выходил в атаку.

— Два, ваше превосходительство, всего пару утопили. Скверная стрельба нашей противоминной артиллерии, что тут сказать. Попавший под таран, как выяснилось из допроса единственного выловленного моряка, является большим миноносцем «Акацуки». Из состава 1-го отряда, приданного броненосцам Того. Это порт-артурский «Решительный», что был захвачен прошлым летом в китайском порту Чифу, и переименованный японцами…

— Тьфу… кхе-кхе…

Фелькерзам поперхнулся горячим чаем и с трудом откашлялся — такого сюрприза от судьбы Дмитрий Густавович никак не ожидал. И неожиданно подумал, что сегодня погибли все русские корабли, на которых поднимали японские флаги, пусть в уже иной истории, которой никогда не будет. А ведь у судьбы, наверное, или у всевышнего, поди узнай, кто так подшутил, имеется определенное чувство юмора, пусть и «черного».

Ведь раз случайность, и во второй раз случайно, но на третий определенная закономерность проявляется. А тут полная полудюжина, и все за один день — поневоле поверишь и в небесный суд, и в неотвратимость наказания за трусость и предательство.

— Видимо, там, — Фелькерзам ткнул большим пальцем вверх, — решили все изменить, и та удача, что была на стороне японцев, отошла от них. И, возможно, перешла на нашу сторону, и ворожит, как и чем может. Но не стоит больше говорить об этом, еще накаркаю, как старый ворон. Ночь нужно пережить, да день простоять — Того нас просто так не отпустит, завтра догонит. Нам только нужно сделать так, чтобы эта встреча произошла как можно позднее, лучше всего к вечеру.

— Так было бы лучше всего, тем паче успеют подойти крейсера контр-адмирала, если во Владивостоке вовремя получили вашу телеграмму. По всем расчетам ее должны были получить вчера вечером, а к полудню крейсера могли покинуть гавань…

— Одна только «Россия», Константин Константинович, «Громобой», как я вам сказал раньше, подорвался на мине. «Богатырь» с распоротом днищем давно стоит в доке. Бедолагу уже раз залатали, пустили воду, а он потек. За такой скверный труд мастеровым руки оторвать нужно, вот только менять их некем. А виноват Греве, что за год войны так и не наладил нормальную работу завода и доков. Все у нас через одно место делается, постоянно пинать нерадивых нужно, подгонять всячески.

Фелькерзам отпил чая, закурил папиросу — вроде бы день вышел самый напряженный в жизни, усталость страшная, а спать не хотелось. А надо бы — завтра все силы потребуются — наступит решающее сражение, и тогда окончательно станет ясно, кто кого.

— Так оно и есть, Дмитрий Густавович, Ах, если бы Зиновий Петрович дал бы во Владивосток заранее телеграмму, когда в Камрани отряд Николая Ивановича поджидали, то Владивостокские крейсера успели бы через Цугару пройти и с нашей эскадрой соединиться еще до сражения. И оно бы совсем иначе пошло — «Ослябя» с «Россией» и «Громобоем», и с 1-м отрядом броненосцев вкупе, могли бы составить быстрое крыло эскадры!

— Не верил в успех предприятия вице-адмирал Рожественский, это раз! А когда понял, что приказ государя-императора все же исполнять придется, было уже поздно дергаться — это два! А три заключается в том, что бывший командующий 2-й Тихоокеанской эскадры самодур первостатейный, каких поискать нужно. А такие предложения ему поступали, не могли не поступать — здравым рассудком многие наделены.

Фелькерзам допил чай и отставил большую кружку. Достал папиросу, закурил, и негромко спросил флаг-капитана:

— Вот только, Константин Константинович, скажите честно — прислушивался ли Рожественский к советам нижестоящих, которых он в гордыне своей, считал полными болванами?!

— Никогда, Дмитрий Густавович. Не сочтите за лесть — стоило вам принять командование, как ситуация изменилась. Командиры кораблей, офицеры, нижние чины — все они совсем иными стали. А раньше Рожественского боялись больше чем японцев, всех издергал своими оскорблениями, придирками и нападками…

Начальник штаба осекся, ведь говорить в таком тоне о больном человеке нельзя, а тут вырвалось. Фелькерзам только головой качнул — личность человека, особенно облеченного немаленькой властью, многое может изменить в истории, как в лучшую, так и в худшую сторону. К сожалению, Рожественский зря повел в бой эскадру, лучше бы ее возглавил в этот момент кто-нибудь другой, пользы было бы больше.

Хоть Небогатова ставь — тот уважительно к людям относится, да и моряк хороший — свой отряд в полном порядке привел. Да и в пролив бы не полез, а пошел бы в обход, хотя не факт, чтобы его японцы в проливе Лаперуза не перехватили. Но тут бабушка надвое сказала, что там было бы. Ведь японцы не смогли бы задействовать там малые миноносцы, и часть больших кораблей оставили стеречь пролив, без этого никак — и тем самым ослабили боевую линию — либо на 1-й, или на 2-й отряды. А могли бы и по паре крейсеров просто вывести с младшими флагманами.

В любом случае прорыв бы состоялся, и пришло бы намного больше кораблей, чем те жалкие ошметки, что остались после сражения. Да и Сахалин пока русский остров, а дома и берега помогают. Даже Энквист командовал бы лучше Рожественского при толковом начальнике штаба. Хотя, Оскар Адольфович отвел бы всю эскадру обратно к вьетнамским берегам, встал бы в нейтральных водах и там бы ждал прибытия нового командующего. Так, по крайней мере, не случилось генерального сражения, с его разгромом и грянувшим на весь мир позорищем…

Гибель броненосного крейсера "Рюрик" 1 августа 1904 года

Глава 53

— Ваше высокоблагородие, японские корабли идут по правому борту, в десяти кабельтовых от нас, — негромко доложил сигнальщик, с погончиками старшего квартирмейстера на плечах. Этот видавший виды сверхсрочник, был самым «глазастым», и ночью видел чуть хуже, чем днем, потому в команде получил прозвище «тимофеич», ведь всем известно, что в темноте коты видят почти также, как при свете дня.

— Какие корабли?! О чем ты?!

Нервы у Леонида Федоровича натянулись струною — и так полчаса тому назад еле удрали от привязавшихся японских миноносцев, что попытались их атаковать, выпустив несколько торпед. Стрелять по врагу крейсера не стали. Просто набрали ход и стремительно удалились, применив маневр, который вечером помог броненосцам 2-го отряда не попасть под самодвижущие мины. Действительно, бурун за кормой сбивал торпеды с курса, и пройдя небольшое расстояние, начиненные взрывчаткой длинные «рыбки» тонули, истратив запас воздуха.

— Миноносцы или «дестройеры?

Командир «Олега» капитан 1-го ранга Добротворский сразу же спросил о «наболевшем» — получить торпеду в борт очень не хотелось, это означало гибель вверенного ему корабля.

— Головным идет «Ивате», с тремя высокими трубами, третьим «Якумо» — у него дымовые трубы пониже будут. Посередине «Ниссин» будет, ваше высокоблагородие, у него трубы разнесены к оконечностям, а посередке мачта торчит. Они это, не извольте сомневаться, я их сразу признал.

Простыми словами сигнальщика каперанг был ошарашен словно ведром кипятка, все мысли исчезли, кроме одной — встреча с тремя броненосными крейсерами на столь короткой дистанции, не сулила его «Олегу» ничего хорошего, случись она днем. Но сейчас-то стояла ночь, и они первыми обнаружили противника, а не японцы их.

— Четвертого мателота не могу разобрать, ваше высокоблагородие, одна труба на нем. «Симы» потоплены, а таких, значится, осталось только трое — «Нанива» с «Такачихо» и «Чийода».

Добротворский в который раз мысленно подивился глазастому сигнальщику с феноменальной памятью к тому же, и принялся сам всматриваться в ночную темноту, в которой ничего нельзя было рассмотреть толком, хотя время еще к полуночи не подошло.

— Боком чуть станьте, ваше высокоблагородие, и от волн смотрите — они чуть блестят — и прямую дорожку как бы ведите, глаз с нее не спуская. И крохотные огоньки видны будут — японцы ведь кильватером идут, и рулевые на них смотрят, чтобы в корму форштевнем не врезаться.

Леонид Федорович последовал примеру сигнальщика, мысленно прочертил черту, и стал по ней как бы перебирать глазами, словно делая короткие шаги. И обомлел, разглядев крохотные светлые пятнышки, которые бы просто не заметил. А потом, всмотревшись в них, был не в силах поверить собственным глазам — он увидел черные контуры больших кораблей, что медленно плыли по темной глади моря.

— «Георгия» заслужил, молодец!

И похлопал ладонью по плечу, выказывая расположение. А сам напряженно размышлял, что ему делать в такой ситуации. Леонид Федорович прекрасно понимал, что придется исполнять как царскую присягу, так и отданный контр-адмиралом Фелькерзамом приказ. А там все предельно четко сказано — атаковать неприятеля, где бы его не встретили. Крейсерам действовать артиллерией, а миноносцам «Бодрому» и «Безупречному» попытаться торпедировать противника с самой короткой дистанции.

Иного выхода не оставалось — так уж вышло, что к царю Леонид Федорович относился без почтения, и в юности даже примыкал к «Народной воле» вместе с командирами «Бородино» Серебренниковым и «Орла» Юнгом. Отсидел в крепости за свои прегрешения, был прощен, но начальством считался либералом, что, понятное дело, сильно мешало карьере. Так что, последовательно пройдя службу старшим офицером на всех старых броненосцах 2-го отряда, лишь четыре года тому назад получил под командование канонерскую лодку «Гиляк».

С ней и отличился во время подавления боксерского восстания, когда принял начальствование над союзным отрядом канонерских лодок, отправленных для обстрела китайского форта Таку, после взятия которого был поставлен его комендантом. Но кроме медали за «китайский поход» никаких орденов не получил, хотя подчиненных наградили щедро — уж больно въедливый был Добротворский, и любил покритиковать собственное начальство, относясь к нему без должного почтения.

Контр-адмирала Энквиста, с которым проделал поход от Мадагаскара до Цусимы, Добротворский презирал — Николаевский градоначальник был таким же как все адмиралы, не хуже, и не лучше. Зато Фелькерзам за последние дни изрядно удивил, особенно в бою — таких энергичных и решительных действий от него Леонид Федорович не ожидал. А потому сейчас мысленно принял решение рискнуть, и атаковать неприятеля, благо японцы не подозревают, что рядом с ними идет русский отряд…

Два слепящих луча прожектора неожиданно появились во тьме, и один уставился на идущий головным броненосный крейсер — им действительно оказался «Ивате», следующий под адмиральским флагом. И тут же «заговорили» 152 мм орудия «Олега» — четыре в башнях, пара в казематах, и еще два на верхней палубе, за броневыми щитами. А с ними и полдесятка 75 мм пушек, обрушивших град бронебойных снарядов. Скорострельность была прямо-таки бешенная, ведь впервые рядом с пушками сложили готовые выстрелы, по два десятка на каждый шестидюймовый ствол.

Второй прожектор осветил следующего за «Ивате» крейсер — тот оказался итальянской постройки, с разнесенными трубами. Выглядел «Ниссин» скверно — у носовой башни отсутствовали орудийные стволы, а кормовую явно заклинило на противоположный борт. Луч прожектора мелько прошелся и по третьему крейсеру — «Якумо» пострадал в бою, половина казематов была разбита, а с одного вообще исчезли стальные плиты.

И слепящий японских сигнальщиков луч снова вернулся на «Ниссин», в который из темноты тут же полетели снаряды. Это уже «Аврора» вступила в бой, Егорьев не подвел — комендоры русских крейсеров находились при орудиях, причем снаряды заранее были поданы в кранцы, ведь чем быстрее выстрелишь, тем больше шансов опередить миноносец, который может пустить в борт торпеду.

Японцы явно не ожидали столь дерзкого нападения — первую минуты главный и средний калибр вообще не стрелял, отвечали лишь противоминные пушки, и то неточно. Комендоры «Олега» и «Авроры» стреляли как заведенные, безостановочно — подбадривать матросов, что скинули бушлаты и остались в одних тельняшках не приходилось. Все прекрасно понимали, что есть всего пара минут, потом надо гасить прожектора и удирать как можно быстрее от грозного противника, способного просто растерзать плохо бронированные русские крейсера.

Добротвотворский прекрасно понимал ситуацию, «Олег» отключил прожектора и бросился в бегство, видя, что «Ивате» зажег свои прожектора и стал прибавлять ход. «Аврора» уже отвернула в темноту и пропала из видимости. А миноносцы, наверное, пошли в атаку, если не струсили их командиры — промелькнула мысль и тут же пропала.

Командиры «Бодрого» и «Безупречного» не струсили — раздался громкий взрыв, и огромный султан воды взметнулся вверх у борта «Якумо». И следом прогремел взрыв еще одной торпеды, куда она попала Добротворский не разглядел с мостика — ослепил луч прожектора. И тут же у борта «Олега» встали всплески — «Ивате» стал стрелять в беглеца, и что самое плохое, двинулся за ним в погоню…

Крейсер "Олег" в Цусимском бою 14 мая 1905 года

Крейсер "Аврора" в Цусимском бою 14 мая 1905 года

Глава 54

— Не видно ни зги, и это хорошо. Вот если бы луна светило, тогда бы все только богу молились…

Разглядеть что-либо в ночной темноте было трудно — Фелькерзам предствил как тяжело сейчас приходится рулевым «Адмирала Нахимова», что впиваются взглядом в тускло горящую лампочку, окруженную со всех сторон кроме одной, железными листами. Вот по этому светлячку и ориентируется мателот, чтобы не потерять в ночи флагмана, или, что еще хуже, не въехать ему форштевнем в корму. Но от такой напасти можно уберечься, если к ночным переходам, с полным соблюдением светомаскировки, привыкли, и рулевые с вахтенными сигнальщиками опытны и «глазастые», как и наводчики противоминной артиллерии.

Умеющие хорошо видеть в темноте отбирались среди нижних чинов специально, их потчевали сахаром от души, ведь сладкое в темноте позволяет видеть человеку чуть лучше. Пусть на немного, но эта самая малость может позволить успеть заметить неприятеля раньше на несколько секунд, и приготовится к маневру или отпору.

Получить торпеду ночью никому не хотелось, это означало гибель для всего экипажа — мало кто выживет в холодной воде Японского моря, барахтаясь на волнах целую ночь. А у него самого, как и у Фитингофа вообще нет ни малейшего шанса выжить в холодной купели. Там и молодые, пышущие здоровьем матросы, долго не протянут. Если сердце и выдержит, то все тело судорогой обязательно скрутит.

Куда там старикам продержаться, ведь в эти времена любой мужчина перешагнувший середину шестого десятка считался весьма пожилым человеком, достигшим чуть ли не преклонного возраста. Да и со здоровьем в эти времена не очень, и медицина еще чуть ли не на «пещерном уровне» в сравнении с будущими временами — о пенициллине даже не подозревают, как и о переливании крови, с ее группами и резус-факторами.

Так что пропускать нападение миноносцев было чревато гибелью, а спасать тонущих превратилось бы в практически неразрешимую задачу. Хотя кое-какие меры Фелькерзам предпринял, помня, что все старые корабли, ставшие жертвами атак миноносцев в ночь с 14-го на 15-е мая, пережили по одному попаданию торпеды вполне спокойно. «Сисой Великий», «Владимир Мономах» и «Адмирал Нахимов» дотянули до утра, продемонстрировав удивительную живучесть. И лишь с рассветом отправились на дно, когда их команды сняли японские вспомогательные крейсера.

И потонули старые корабли величаво, продемонстрировав, что выполни свой долг до конца, и, словно убедившись, что команда спасена — силы покинули их окончательно.

Полагаться только на это Фелькерзам не хотел, а потому предпринял определенные меры для подстраховки. В кильватере старого броненосного крейсера шел буксир «Свирь»— мало ли что может быть на море, на котором и без того происходит множество всяких случайностей. А так есть дополнительный шанс, что торпедированному кораблю помогут продержаться, или хотя бы вовремя снимут команду, причем раненых вынесут в первую очередь — бросать их на погибель в пучине нельзя.

Ведь успели снять с торпедированного «Орла» весь экипаж до последнего человека — лишенный хода броненосец даже пришлось добить двумя минами, корабль упорно не хотел тонуть. Произошло бы это следующим вечером, можно было побороться, повести на буксире, но затевать подобный переход поблизости у японских островов было бы безумием. И «Орел» бы не спасли, и эскадру погубили.

А так сделали все, что смогли — раненых приняли на «Алмазе», экипаж распределили по командам трех других «бородинцев», благо три этих броненосца не имели существенных отличий от погибшего «собрата». И теперь их вахты и расчеты противоминной артиллерии получили изрядное пополнение, не только восполнившее убыль, но с излишком резерва. Последнее особенно кстати — в бою пригодится. А то что будет второе дневное сражение с эскадрами Того и Камимуры никто из русских моряков не сомневался — все убедились, что самураи решительны и упрямы.

— Ваше превосходительство, шли бы вы вниз с мостика, прошу вас, — командир «Наварина» был чрезвычайно настойчив, пытаясь уже в третий раз спровадить его в каюту. И по большому счету Фитингоф прав — делать ему здесь нечего, да и место сейчас для командующего эскадрой. Тем более, сильно хотелось курить, а вот этого было нельзя категорически — огонек папиросы в такой темноте особенно глазастые матросы могли с полуверсты заметить, а то и дальше, как не пытайся потаенно курить в собственный рукав, но где-то промашку совершишь.

— Хорошо, Бруно Александрович, — после паузы покладисто согласился Фелькерзам, решив во всем положиться на судьбу. «Наварин», как он знал, перенес попадание одной торпеды, выдержал. Правда, вскоре последовала еще одна атака — от второй торпеды корабль стал сильнее накреняться, но у всех оставалась надежда, что броненосец устоит. Однако третья торпеда добила жертву — «Наварин» стремительно ушел под воду, а сотня моряков успела попрыгать в воду, и выплыть из водоворота. Вот только это была отсроченная смерть — до утра никто из них не дожил, а японцы выловили из воды днем лишь одного матроса, совершенно окоченевшего и потерявшего сознание, чудом выжившего.

— Вы уж смотрите…

Фелькерзам осекся, понимая, что совершает глупость, пытаясь в очередной раз выдать «цеу», в котором никто не нуждался. Все и так несли вахту на совесть, ибо на кону для всех стояла их собственная жизнь. К чему тут давать дополнительные указания, будь ты трижды командующий эскадрой и дважды адмирал?!

Дмитрий Густавович вздохнул, и посмотрел на северную сторону еще раз в бинокль — мощные линзы позволили разглядеть на самом краю горизонта еле видимые светлые черточки, словно пунктир. Как он знал, там японские вспомогательные крейсера обратили к небу свои прожектора, как бы подсвечивая линию облавы. Все правильно делали самураи, если бы не одно «но» — теперь русские корабли следовали не на северо-восток, как было нужно продвигаясь к Владивостоку, а точно на ост, даже отклоняясь к зюйду, поближе к береговой черте. На это он и сделал расчет, именно таким курсом пошел «Алмаз» в реальной истории, единственный крейсер 2-й эскадры, добравшийся до Золотого Рога…

— Ты, Федор, если будет подрыв, сигай за борт, ты покрепче будешь, могут успеть спасти, — Фелькерзам посмотрел на своего вестового, который все эти дни заботился о нем как о маленьком. По крайней мере, уже дважды сменили белье, а то мокрое все от пота было, а он весьма неприятно пахнет. И «лекарством» исправно снабжал — Дмитрий Густавович сделал глоточек из четвертого флакончика, вот только состояние было у него как в поговорке — «ни в одном глазу».

— Куда мне от вас бежать то, ваше превосходительство?! Вместе воевали, вместе здесь и помирать будем…

Просто отозвался матрос без всякой рисовки и фальши, буднично произнес — в такой голос сразу же верится. Как сказал, так обязательно сделает, и не отступит от данного слова.

— Ты сам решил, — ответил Фелькерзам тоже без всякой рисовки, вместе, так вместе. И закурил папиросу, благо при задраенном изнутри иллюминаторе можно было дымить табаком в свое удовольствие. Вот только после пары затяжек адмирал непроизвольно охнул, папироса выпала из пальцев, хорошо, что в пепельницу, и он ее машинально погасил.

Раскатистый грохот прошел через корабельную сталь, сердце на секунду перестало биться, но тут же бешено заколотилось в груди. Такой взрыв ни с чем не перепутаешь.

— Никак в «Мономаха» самодвижущей миной попали?! Звук отдаленный, он как раз концевым идет! А вот и пушки его замолотили — только на нем скорострелок много, в бою ведь почти не участвовал. Беглым бьют, с двух бортов, видимо, обложили!

Матрос говорил совершенно спокойно, а ведь прекрасно знал, что огонь разрешено вести в самом последнем случае, и до конца соблюдать скрытность. Ведь темнота лучший шанс для спасения, и вот теперь ее покров врагом сорван…

Ночная атака японских миноносцев на русские корабли.

Глава 55

— Твою мать, что же это такое…

«Владимир Мономах» тонул, в этом не было сомнений — крейсер сильно накренился, но его орудия продолжали стрелять, причем беглым огнем, и вспышки выстрелов освещали погибающий корабль. Над мостиком полоснул ярким лучом прожектор, затем на кормовой надстройки засветился еще один. Видимо, командир крейсера вполне здраво рассудил, что раз противник уже торпедировал русский корабль, то нужно осветить атакующие японские миноносцы, и успеть поразить их снарядами.

— В кого они так бьют, в кого?!

Смотреть с мостика на происходящее было больно, но оказать помощь гибнувшему товарищу ни «Наварин», ни «Адмирал Нахимов» оказать не могли — два корабля продолжали уходить молча, без единого выстрела и огонька. Привлекать сейчас к себе внимание вражеских миноносцев было бы в высшей степени неразумно — большая часть пушек, особенно противоминных орудий выбита в дневном бою. И начнись согласованная атака миноносцев со всех сторон, то избежать попадания торпеды просто невозможно — три оставшихся 75 мм и пять 47 мм не тот набор орудий, с которыми можно отбиться. А на старые шестидюймовые пушки никакой надежды нет — скорострельность у них не ахти, хотя семь штук осталось, так как неприятелю ни разу не удалось пробить броню каземата.

— Владимир Александрович привлекает к себе внимание японцев, раз приказал задействовать корабельные прожектора. Сейчас они набегут со всех сторон — хорошо ведь видно!

Глухо произнес стоявший рядом с Фелькерзамом командир «Наварина». Дмитрий Густавович ничего не сказал, понимая, что на эти слова не требуется ответ — и так понятно, что командир «Мономаха» Попов использовал соль отчаянное средство от полной безнадежности. А это означало только одно — корабль получил такое повреждение, которое не позволит ему дойти до Владивостока. И теперь сознательно вызывает весь «огонь на себя», чтобы два других русских корабля избежали атак вражеских миноносцев. Ведь самураи, несомненно, будут привлечены столь яркой «иллюминацией», которая видна на десятки кабельтовых.

— Посмотрим, что будет дальше, — негромко произнес Фелькерзам, и добавил. — В любом случае «Свирь» пойдет обратно, как только все стихнет. Возможно, «Мономах» и не затонет до утра — крейсер построен прочно и динамо еще не залило. Так что шансы есть…

Дмитрий Густавович осекся, с пронзительностью осознав, что ошибся, и никаких шансов на выживание судьба не оставила русскому крейсеру. Прогремел еще один взрыв, у борта крейсера, но с противоположной стороны от первого попадания, взметнулся в небо высоченный султан воды. Прожектора погасли, но пушки продолжали стрелять в невидимого противника — «Мономах» сражался до последнего, как и надлежит воину.

— Храбрецы — положили животы за други своя!

Замерев, негромко произнес адмирал, и, сняв фуражку, истово перекрестился. Его примеру последовали офицеры и матросы, стоявшие на мостике, одно крыло которого было искорежено взрывами — разрушения от шимозы были весьма характерными.

— Надеюсь, кого-то из команды, может быть, и удастся спасти. Если корабль продержится хотя бы десять минут, — тихо произнес Фитингоф. И добавил сквозь стиснутые зубы:

— Но после двух торпед…

Бруно Александрович не договорил — идущий в кильватере крейсер «Адмирал Нахимов» неожиданно начал стрелять. Громко ухнули шестидюймовые пушки, вместе с ними открыли огонь скорострельные орудия. Броненосный крейсер словно опоясался стенкой ярких вспышек, и непонятно было по какому врагу корабль стреляет.

У Дмитрия Густавовича мгновенно промелькнула мысль, что у комендоров «Нахимова» просто не выдержали нервы — с перепуга один выстрелил по непонятной тени, в которой ему почудился миноносец, и как часто бывает в нервной обстановке, в пальбу тут же включились и другие расчеты. И пошло, поехало…

Швах!!!

Мысль остановилась, будто в ледышку превратилась — у борта «Нахимова», чуть дальше средней 203 мм орудийной башни, вернее, барбета, вскипел огромный белопенный столб. На мгновение весь большой корабль немного осветился, но стоило огромному гейзеру упасть обратно в море, рассыпавшись мириадами брызг, как почти пропал из видимости и сам крейсер. И только орудийные вспышки показывали, что корабль стреляет по невидимому врагу, который нанес смертельную рану.

— Есть!

— Так ему и надо, гаду!

— Попали!

— А х… микадо его!

На «Наварине» многие матросы не выдержали, сдали нервы, послышались громкие крики и возгласы. И было, отчего впасть нижним чинам в натуральное неистовство, позабыв про дисциплину.

В кабельтовых пяти снаряд разорвался с яркой вспышкой, осветив небольшой кораблик с характерными трубами, как на миноносцах «Циклон». А потом японский миноносец взорвался с ужасающим грохотом — второй снаряд оказался явно восьмидюймовым, и он своим взрывом проломил котлы — яркая вспышка осветила небо. Как комендоры «Нахимова» попали в маленький кораблик, осталось только гадать, и то после боя, если удастся уцелеть. Так как в яркой вспышке стали видны два маленьких миноносца, что явно шли в атаку — один направлялся к «Нахимову», другой нацелился на «Наварин», тут не оставалось никаких сомнений, слишком целеустремленно пошел японский кораблик на русский броненосец.

— Открыть огонь!

Фитингоф отдал громкий приказ, и броненосец тут же опоясался огнем. Громко рявкнули установленные сверху на круглых башнях 75 мм пушки, затявкали расположенные над казематом 47 мм орудия. Шестидюймовые стволы пока в дело не вступили — но двигались, наводчики пытались поймать юркий вражеский миноносец в прицелы. Скрываться уже не имело смысла — самураи видели характерный силуэт четырех трубного корабля, единственного такого в здешних негостеприимных морях. Между тем зажглись прожектора, как на броненосце, так и на крейсере. Терять было нечего, зато, если вражеских миноносцев немного, а их вряд ли больше трех-четырех единиц, то можно попытаться отбиться. Одно плохо — после залпа шестидюймовой батареи корабль на четверть минуты прикроется пороховым дымом, и скроет тем самым неприятеля.

— Есть, так ему!

— Топи его, братцы!

Атакующий «Нахимов» миноносец словно споткнулся, пополз, на нем скрестились два ослепительно белых луча. И вот тут по вражескому кораблю с крейсера стали стрелять чуть ли не все пушки — узкий корпус буквально накрыли всплески, среди которых огненными цветками раскрылись два сильных разрыва чугунных фугасов.

— Где он, гад!

— Там вот! На нас идет!

На какую-то секунду Фелькерзам выпустил из поля зрения второй миноносец, и тут неожиданно увидел его прямо перед собой, напротив мостика. Зрение обострилось настолько, что разглядел идущий из труб густой дым, маленькие людские фигурки, и тут же глаза резанула яркая вспышка — из трубы в воду упало длинное черное бревно, понятное дело, что торпеда. А затем еще одна вспышка, и снова в воду полетела самодвижущая мина, а так здесь именовали эти смертоносные «рыбины».

— Не увернемся, их две!

— Пи…

С последним доводом потрясенного видением молодого сигнальщика, контр-адмирал мысленно согласился — пуск двух торпед не оставлял шансов на спасение. Дмитрий Густавович только покрепче вцепился ладонями в леера, весь напрягся, ожидая страшного взрыва, и, прикрыв глаза, пробормотал:

— Все, тут нам всем…

Вернуться назад

HOME

Горе побежденным - Герман Романов