04. Ритм войны. Том 1 - Брендон Сандерсон

Брендон Сандерсон

Ритм войны. Том 1

Пролог

Притворяться

Семь лет назад

Конечно, паршенди захотели играть на своих барабанах.

Конечно, Гавилар им разрешил.

И конечно, он не подумал предупредить Навани.

– Вы видели размеры этих инструментов? – спросила Маратхэм, проводя руками по своим черным волосам. – Куда их поместить? Мы и так уже на пределе, после того как ваш супруг пригласил всех иностранных сановников. Мы не можем…

– Мы рассадим избранных в верхнем зале для торжеств, – сказала Навани, сохраняя внешнее спокойствие, – и поставим барабаны там, возле королевского стола.

Все остальные на кухне были близки к панике: помощники поваров носились туда-сюда, кастрюли гремели, спрены предчувствия колыхались над полом, как знамена. Гавилар пригласил не только великих князей, но и их родственников. И всех до одного великих лордов в городе. И он хотел двойной Пир нищих. А теперь… барабаны?

– Мы уже заставили всех работать в нижнем пиршественном зале! – воскликнула Маратхэм. – У меня нет столько людей, чтобы устроить…

– Сегодня ночью вокруг дворца слоняется вдвое больше солдат, чем обычно, – сказала Навани. – Мы попросим их помочь тебе со всем разобраться.

Выставить дополнительную охрану, продемонстрировать силу? В этом смысле на Гавилара всегда можно было положиться.

Для всего остального у него была Навани.

– Да, это может сработать, – согласилась Маратхэм. – Будет славно заставить этих грубиянов потрудиться, а то они только под ногами путаются. Значит, у нас два главных пира? Ладно. Дышим глубже.

Невысокая дворцовая распорядительница поспешно удалилась, едва не налетев на поваренка с большой миской дымящихся моллюсков.

Навани отступила в сторону, пропуская будущего повара. Юноша благодарно кивнул; слуги уже давно перестали нервничать, когда она появлялась на кухне. Навани ясно дала им понять, что если работаешь честно и усердно, то можешь никого не бояться.

Несмотря на скрытое напряжение, они, казалось, хорошо держали себя в руках – хотя раньше все перепугались, обнаружив червей в трех бочках с зерном. К счастью, Навани удалось выцарапать у светлорда Амарама припасы, сделанные для его людей. Прямо сейчас при помощи поваров, позаимствованных в монастыре, они и впрямь могли бы накормить всех гостей Гавилара.

«Нужно будет дать указания, как распределить приглашенных по пиршественным залам», – подумала Навани, выскальзывая из кухни в дворцовый сад. И надо оставить в обоих немного свободных мест. Как знать, сколько народу явится без приглашения?

Через сад Навани прошла к боковым дверям дворца. Здесь она будет меньше путаться под ногами, и ей не придется уворачиваться от слуг. На ходу она огляделась, чтобы убедиться, что все фонари на месте. Хотя солнце еще не село, она хотела, чтобы дворец Холинара ярко сиял сегодня вечером.

Так, стоп. Неужели это Эсудан – ее невестка, жена Элокара, – стоит возле фонтанов, болтая с двумя пожилыми ревнителями? Она должна встречать гостей внутри. Длинные волосы Эсудан были собраны в пучок и украшены самосветами всех оттенков. Такая пестрота смотрелась вычурно – Навани предпочитала несколько простых камней одного оттенка, – но действительно выделяла стройную Эсудан.

Бури яркие и дерзкие… это же Рушур Крис, художник и мастер-артефабр. Когда он приехал? Кто его пригласил? Он держал в руках коробочку с нарисованным на ней цветком. Может быть, это… один из его новых фабриалей?

Навани почувствовала, что ее тянет к этой группе, и прочие мысли вылетели из головы. Как он сделал нагревательный фабриаль, заставляя температуру меняться? Она видела рисунки, но поговорить с самим мастером…

Увидев Навани, Эсудан широко улыбнулась. Радость ее казалась неподдельной, что было необычно – по крайней мере, по адресу Навани. Она старалась не воспринимать неприязнь Эсудан к ней как личное оскорбление; всякая невестка опасается свекрови, это дело обычное. Особенно если девушка не может похвалиться никакими талантами.

Навани улыбнулась в ответ и хотела вступить в разговор, надеясь получше рассмотреть коробочку, но Эсудан взяла ее за руку:

– Мама! Я совершенно забыла о нашей встрече. Я иногда такая легкомысленная! Мне ужасно жаль, ревнитель Крис, но я вынуждена покинуть вас.

С нешуточной силой Эсудан потянула Навани через сад, назад к кухне.

– Спасибо Келеку, что вы появились, мама. Этот человек – самый ужасный зануда в целом мире.

– Зануда? – переспросила Навани, через плечо оглянувшись на ревнителя. – Он говорил о…

– Самосветах. И опять о самосветах. А также о спренах, о ящиках со спренами и бурях! Ну понимать же надо. Я встречаюсь с важными людьми. Жены великих князей, лучшие военачальники страны – все явились поглазеть на диких паршунов. И тут я застреваю в саду, втянутая в разговор с ревнителем? Да будет вам известно, что ваш сын меня там бросил. Когда я его найду…

Навани высвободилась из хватки Эсудан.

– Кто-то должен развлекать этих ревнителей. Почему они здесь?

– Не спрашивайте меня, – отрезала Эсудан. – Гавилару они для чего-то понадобились, но он заставил Элокара развлекать их. Невежливо – вот как это называется. Честное слово!

Гавилар пригласил одного из самых известных в мире артефабров посетить Холинар и не потрудился сказать об этом Навани? В душе ее всколыхнулась ярость, которую женщина тщательно скрывала и держала взаперти. Шквал бы его побрал! Как… как он мог…

Спрены гнева начали собираться у ее ног в виде лужицы кипящей крови. «Успокойся, Навани», – одернула она сама себя. Может быть, он собирается преподнести ревнителей в подарок. Усилием воли она прогнала гнев.

– Светлость! – позвали из кухни. – Светлость Навани! О, пожалуйста! У нас проблема.

– Эсудан, – сказала Навани, не сводя глаз с ревнителя, который побрел к монастырю. – Не могла бы ты помочь на кухне? Мне бы хотелось…

Но Эсудан уже спешила к другой группе в саду, в которой присутствовало несколько великих лордов-генералов. Навани глубоко вздохнула и подавила очередной приступ разочарования. Эсудан утверждала, что заботится о приличиях и манерах, но собиралась вмешаться в разговор мужчин, не имея при себе мужа, чье присутствие хоть отчасти оправдало бы такое поведение.

– Светлость! – снова позвал повар, помахав ей рукой.

Навани бросила последний взгляд на ревнителя, затем стиснула зубы и поспешила на кухню, стараясь не зацепиться юбкой за декоративный сланцекорник.

– А теперь что случилось?

– Вина не хватает. У нас нет ни «Клавенды», ни «Рубиновой скамьи».

– Как? – изумилась она. – У нас же есть запасы…

Они с поваром посмотрели друг на друга: ответ был очевиден. Далинар снова нашел их винный погреб. Он стал почти виртуозом в деле тайного опустошения бочек, чтобы угощаться вместе с друзьями. Если бы он хоть половину этого усердия направил на нужды королевства!

– Еще есть моя личная коллекция. – Навани достала из кармана записную книжку и сжала ее защищенной рукой через ткань рукава, чтобы написать записку. – Я храню ее в монастыре, под присмотром сестры Таланы. Покажи ей это, и она тебя пропустит.

– Благодарю, светлость. – повар взял записку.

Но не успел он выйти за дверь, как Навани заметила управляющего дворцом – седобородого мужчину с бесчисленными кольцами на пальцах. Нервно теребя кольца на левой руке, он топтался на лестнице, ведущей во дворец. Похоже, опять проблемы!

– Что случилось? – спросила Навани, решительно направляясь к нему.

– Прибыл великий лорд Райн Хатам и просит аудиенции у короля. Вы помните, его величество обещал поговорить с Райном сегодня вечером о…

– О пограничном споре и неправильно нарисованных картах, да, – вздохнула Навани. – А где же мой супруг?

– Неясно, светлость. В последний раз его видели с светлордом Амарамом и некоторыми из этих… необычных личностей.

Так дворцовый персонал называл новых друзей Гавилара – тех, кто появлялся без предупреждения или объявления и редко называл свои имена.

Навани стиснула зубы, прикидывая, куда мог скрыться Гавилар. Он рассердится, если она ему помешает. Ну и хорошо. Ему следовало бы позаботиться о своих гостях, а не полагать, что она справится со всем и со всеми.

К сожалению, в данный момент она… ну, ей придется справиться со всем и всеми.

Она позволила встревоженному управляющему проводить ее до парадного входа, где гостей развлекали музыкой, напитками и поэзией, пока готовился пир. Некоторых старшие слуги повели поглядеть на паршенди – истинную новинку этой ночи. Не каждый день король Алеткара подписывает договор с группой таинственных паршунов, которые умеют говорить.

Она извинилась перед великим лордом Райном за отсутствие Гавилара: может быть, она сама посмотрит карты? После этого ее остановила вереница нетерпеливых мужчин и женщин, которых привело во дворец обещание аудиенции у короля.

Навани заверила светлоглазых, что их заботы были услышаны. Пообещала разобраться с несправедливостью. Успокоила смятенные чувства тех, кто думал, что личное приглашение от короля означает, что они действительно увидят его, – редкая привилегия в эти дни, если только вы не из числа «необычных личностей».

Гости, конечно, все еще прибывали. Этих не было в обновленном списке, который раздраженный Гавилар предоставил ей ранее в тот же день.

Золотые ключи Вев! Навани заставила себя сделать приветливое лицо. Она улыбалась, смеялась, махала рукой. Тайком сверяясь со своим блокнотом, спрашивала о семьях, новорожденных и любимых рубигончих. Интересовалась их торговыми делами, делала заметки о том, кто из светлоглазых кого избегает. Короче говоря, вела себя как королева.

Это занятие очень выматывало, оставляя без душевных сил, но таков ее долг. Возможно, когда-нибудь она сможет проводить свои дни, возясь с фабриалями и притворяясь ученой. Сегодня она выполнит свою работу, пусть и чувствуя себя самозванкой в глубине души. При всей древности своего происхождения Навани не могла заставить замолчать внутренний голос, с тревогой шептавший, что на самом деле она всего лишь провинциалка из захолустья, одетая в чужое платье.

В последнее время неуверенность усилилась. Спокойно. Спокойно. Здесь не место для подобных размышлений. Навани обошла комнату, с удовольствием отметив, что Эсудан нашла Элокара и в кои-то веки беседует с ним, а не с посторонними мужчинами. Элокар действительно выглядел счастливым, руководя началом празднества в отсутствие отца. Адолин и Ренарин тоже были поблизости, одетые в строгие мундиры, – первый очаровывал стайку молодых женщин, второй рядом с братом казался неуклюжим и неловким.

И… там был Далинар. Стоял, выпрямившись во весь рост. Почему-то он был выше любого мужчины в комнате. Он еще не опьянел, и люди кружили близ него, как у костра в холодную ночь, – нуждаясь в тепле, но боясь обжечься. Эти его затравленные глаза, пылающие страстью…

Бури полыхающие! Навани извинилась и быстро поднялась по ступенькам туда, где ей не будет так жарко. Удалиться было плохой идеей; короля нет, и если королева тоже исчезнет, возникнут вопросы. Но пусть уж какое-то время они все потерпят без нее. Кроме того, здесь, наверху, она могла бы проверить одно из укрытий Гавилара.

Пробираясь через похожие на темницы коридоры, она разминулась с паршенди: они несли свои барабаны и переговаривались на непонятном языке. Почему в этом месте нельзя добавить естественного света, сделать еще хоть пару окон? Она говорила об этом с Гавиларом, но ему нравилось как есть. Так у него больше мест, чтобы спрятаться.

«Здесь, – подумала она, останавливаясь на перекрестке. – Голоса».

– То, что я могу возить их с Брейза и обратно, ничего не значит, – сказал один. – Это слишком близко, какое уж тут расстояние!

– Всего несколько лет назад такое было невозможно, – произнес глубокий, мощный голос. Гавилар здесь! – Это доказательство. Связь не разрывается, и ящик позволяет путешествовать. Пока не так далеко, как вам хотелось бы, но надо же с чего-то начинать.

Навани выглянула из-за угла. Дверь в конце короткого коридора впереди была приоткрыта, пропуская голоса наружу. Да, Гавилар устроил встречу именно там, где она и ожидала: в ее кабинете. Это была уютная комнатка с красивым окном, спрятанная в углу второго этажа. Сама она редко бывала в кабинете, но люди вряд ли стали бы искать там Гавилара.

Она медленно приблизилась и заглянула в приоткрытую дверь. Гавилар Холин был достаточно велик, чтобы заполнить собой всю комнату. Он носил бороду, но та придавала ему вид не столько старомодный, сколько классический. Он был словно ожившая картина, воплощение старого Алеткара. Некоторые думали, что он может стать законодателем моды, но мало кому подобный стиль был бы к лицу.

Кроме того, вокруг Гавилара все… искажалось. Ничего сверхъестественного или бессмысленного. Просто… ну, кто угодно признал бы, что Гавилар может поступать как вздумается, вопреки любой традиции или логике. Для него это сработает. Так было всегда.

Король разговаривал с двумя мужчинами, которых Навани вроде бы уже видела. Высокий макабаки с родимым пятном на щеке и воринец ниже ростом, с круглым лицом и маленьким носом. Их называли послами с Запада, не уточняя, от какого же королевства они посланы.

Макабаки с каменной физиономией прислонился к книжному шкафу, скрестив руки на груди. Воринец ломал руки, напоминая Навани дворцового управляющего, хотя этот человек казался намного моложе. Лет двадцать пять? Может, тридцать с небольшим? Нет, он мог быть и старше.

На столе между Гавиларом и мужчинами лежала горстка сфер и самосветов. При виде их у Навани перехватило дыхание. Они были распределены по цветам и яркости, но некоторые казались странными: светились обратным светом, как будто были маленькими ямами фиолетовой тьмы, впитывающими цвет вокруг себя.

Она никогда не видела ничего подобного раньше, но самосветы со спренами, запертыми внутри, могли иметь самые разные причудливые проявления и эффекты. Эти… наверное, они предназначены для фабриалей. Что общего у Гавилара со сферами, странным светом и выдающимися артефабрами? Почему он никогда с ней об этом не говорил?

Гавилар внезапно выпрямился и посмотрел в сторону двери, хотя Навани не издала ни звука. Их взгляды встретились. Она толкнула дверь, как будто собиралась войти. Она не шпионила, она была королевой, хозяйкой этого дворца. Она могла войти куда хотела, особенно в свой кабинет.

– Супруг мой, – сказала она. – Гости скучают без тебя. Ты, кажется, потерял счет времени.

– Господа, – обратился Гавилар к послам, – я должен извиниться.

Нервный воринец провел рукой по своим жидким волосам:

– Гавилар, я хочу побольше узнать о проекте. Кроме того, ты должен знать, что сегодня здесь еще кое-кто из нас. Я успел заметить следы ее пребывания.

– У меня скоро встреча с Меридасом и остальными, – сказал Гавилар. – Они мне еще кое-что расскажут, и сможем поговорить снова.

– Нет, – резко ответил макабаки. – Сомневаюсь, что мы это сделаем.

– Это еще не все, Нейл! – возразил воринец, хотя и последовал за своим другом, когда тот вышел. – Это очень важно! Я хочу уйти. Это единственный способ…

– Что это было? – спросила Навани, когда Гавилар закрыл дверь. – Это не послы. Кто они на самом деле?

Не отвечая, Гавилар принялся неторопливо собирать сферы со стола и складывать в мешочек.

Навани бросилась вперед и схватила одну.

– Что это? Откуда ты взял сферы, которые вот так светятся? Это как-то связано с теми артефабрами, которых ты пригласил?

Она посмотрела на него, ожидая какого-то ответа, какого-то объяснения.

Вместо этого он протянул руку за ее сферой:

– Это тебя не касается, Навани. Возвращайся на пир.

Она сжала сферу в кулаке:

– Чтобы продолжать прикрывать тебя? Ты обещал великому лорду Райну, что будешь посредником в его споре именно сегодня? Знаешь, сколько людей тебя ждет? И ты сказал, что до начала пира должен принять участие еще в одном совещании? Собираешься просто проигнорировать наших гостей?

– Знаешь ли ты, женщина, – тихо проговорил он, – как я устал от твоих постоянных вопросов?

– Тогда попробуй ответить разок-другой. Это был бы новый опыт – обращаться с женой как с человеком, а не как с машиной, созданной для подсчета дней недели.

Он взмахнул рукой, требуя сферу.

Навани инстинктивно крепче сжала ее.

– Почему? Почему ты продолжаешь отгораживаться от меня? Умоляю, скажи.

– Я имею дело с секретами, с которыми ты не справишься, Навани. Если бы ты знала масштабы того, что я затеял…

Она нахмурилась. Масштабы чего? Он уже завоевал Алеткар. Объединил великих князей. Неужели речь о том, что он обратил свой взор к Ничейным холмам? Несомненно, заселение клочка дикой пустоши, где обитает всего лишь странное племя паршунов, не идет ни в какое сравнение с тем, чего он уже достиг.

Он взял ее за руку, разжал пальцы и вынул сферу. Она не сопротивлялась – это было бы уже опасно. Он никогда не применял к ней силу, но еще в его арсенале имелись замечания. Угрозы.

Гавилар взял странную, приковывающую внимание сферу и спрятал в мешочек вместе с остальными. Туго затянул завязки, словно подводя конец спору, затем сунул кошель в карман.

– Ты наказываешь меня? – спросила Навани. – Ты же знаешь, как я люблю фабриали. Ты специально дразнишь меня, потому что знаешь, что это будет больно.

– Возможно, ты научишься думать, прежде чем говорить, Навани. Возможно, ты узнаешь опасную цену слухов.

«Опять?..»

– Гавилар, ничего не было.

– Думаешь, меня это волнует? Или, по-твоему, это волнует придворных? Для них ложь ничем не хуже истины.

Навани поняла: это правда. Гавилару было все равно, изменяла ли она ему, – а она не изменяла. Но то, что она сказала, породило слухи, которые трудно было остановить.

Гавилара заботило только его наследие. Он хотел, чтобы его запомнили как великого короля, великого вождя. Это стремление всегда подталкивало его, но в последнее время переросло во что-то другое. Он все спрашивал: запомнят ли его как величайшего короля Алеткара? Мог ли он соперничать со своими предками, такими людьми, как Солнцетворец?

Если королевский двор решит, что он не справляется с собственной женой, разве это не запятнает его наследия? Что толку в королевстве, если Гавилар знает, что жена тайно любит его брата? Эти мысли были все равно что досадный скол в мраморе его монумента на самом видном месте.

– Поговори со своей дочерью, – сказал Гавилар, поворачиваясь к двери. – Кажется, мне удалось успокоить гордость Амарама. Он может принять ее снова, а то ведь ее время истекает. Мало кто из других претендентов обратит на нее внимание; мне, вероятно, придется отдать половину королевской казны, чтобы избавиться от девчонки, если она снова откажет Меридасу.

– Вот сам с ней и говори, – фыркнула Навани. – Если то, чего ты добиваешься, так важно, стоит в кои-то веки сделать это самому. Кроме того, я не люблю Амарама. Ясна заслуживает лучшего.

Он замер, потом оглянулся и проговорил медленно и тихо:

– Ясна выйдет замуж за Амарама, как я ей велел. Она отбросит эту мечту прославиться, отрицая церковь. Ее высокомерие пятнает репутацию всей семьи.

Навани шагнула вперед, и ее голос стал таким же холодным, как и его.

– Ты понимаешь, что девочка все еще любит тебя, Гавилар? Они все тебя любят. Элокар, Далинар, мальчики… они поклоняются тебе. Уверен, что хочешь открыть им, кто ты на самом деле? Они – твое истинное наследие. Относись к ним с осторожностью. От них зависит, каким тебя запомнят люди.

– Меня запомнят великим, Навани. Никакие усилия посредственностей вроде Далинара или моего сына не сумеют этому помешать. И лично я подозреваю, что для Элокара слово «посредственность» – это комплимент.

– А как же я? Я могла бы написать твою историю. Твое жизнеописание. Что бы ты ни сделал, чего бы ты ни достиг… это эфемерно, Гавилар. Для будущих поколений чей бы то ни было образ создают слова на странице. Ты отвергаешь меня, но я держу в руках то, что тебе дороже всего. Толкни меня слишком сильно – и я сожму кулаки.

Он не ответил. Ни криков, ни ярости, но холодная пустота в его глазах могла поглотить королевства и оставить только черноту. Он поднял руку к ее подбородку и нежно обхватил его – это была насмешка над былыми знаками любви.

Она оказалась больнее пощечины.

– Знаешь, Навани, почему я не впутываю тебя в это? – мягко спросил он. – По-твоему, ты сможешь принять правду?

– Попробуй хоть раз. Это было бы живительно.

– Ты недостойна этого, Навани. Называешь себя ученой, но где же твои открытия? Ты изучаешь свет, но сама – его противоположность. Вещь, которая уничтожает свет. Ты проводишь время, барахтаясь в кухонных отбросах и размышляя о том, распознает ли какой-нибудь ничтожный светлоглазый правильные линии на карте. Великий человек так не поступает. Ты не ученая. Тебе просто нравится быть рядом с ними. Ты не артефабр. Ты всего лишь женщина, которая любит безделушки. У тебя нет собственной славы, достижений или способностей. Все, что отличает тебя от остальных, пришло от кого-то другого. У тебя нет власти – ты просто любишь выходить замуж за мужчин, у которых она есть.

– Да как ты смеешь…

– Отрицай это, Навани, – отрезал он. – Отрицай, что любила одного брата, но вышла замуж за другого. Ты притворялась, что обожаешь человека, которого ненавидела, – и все, поскольку знала, что он станет королем.

Она отпрянула от него, вырываясь из его хватки и отворачиваясь. Зажмурилась и почувствовала слезы на щеках. Это было сложнее, чем он предполагал: она любила их обоих, но сосредоточенность Далинара ее страшила. Она выбрала Гавилара, надеясь, что жизнь с ним будет спокойнее.

Но в обвинениях Гавилара была доля правды. Она могла бы солгать себе и сказать, что всерьез думала о Далинаре, но все они знали, что в конце концов она выберет Гавилара. Так она и поступила. Из них двоих он был более влиятельным.

– Ты отправилась туда, где больше денег и власти, – продолжил Гавилар. – Как заурядная шлюха. Пиши обо мне все, что хочешь. Говори, кричи, провозглашай. Я переживу твои обвинения, и мое наследие сохранится. Я открыл вход в царство богов и легенд; и как только я присоединюсь к ним, мое владычество станет вечным. Ему никогда не будет конца.

Затем он вышел, с тихим щелчком закрыв за собой дверь. Даже в пылу спора он контролировал ситуацию.

Дрожа, Навани на ощупь добралась до кресла у стола, где бурлили спрены гнева. Спрены стыда порхали вокруг нее, как белые и красные лепестки.

Ярость заставила ее задрожать. Ярость на него. На себя – за то, что не дала сдачи. На мир – потому что она знала: он сказал правду, по крайней мере отчасти.

«Нет, не позволяй его лжи стать твоей правдой. Борись с ней».

Стиснув зубы, она открыла глаза и начала рыться в столе в поисках масляной краски и бумаги.

Она начала рисовать, с каллиграфической точностью проводя каждую линию. Гордость, словно в доказательство его правоты, заставляла ее быть дотошной и безупречной. Эти действия обычно успокаивали. То, как аккуратные, упорядоченные линии превращались в слова; то, как краска и бумага обретали смысл.

В конце концов у Навани получился один из лучших охранных глифов, которые она когда-либо создавала. Он содержал три простых символа: «смерть», «дар», «смерть». Она нарисовала каждый в форме башни Гавилара или геральдического меча.

Рукотворная молитва быстро сгорела в пламени лампы, ярко полыхая. И как только это произошло, ее душевный подъем сменился стыдом. Что она делает? Молится о смерти мужа? Спрены стыда нагрянули с новой силой.

Как до этого дошло? Их ссоры становились все отвратительнее. Мужчина, с которым Навани сталкивалась в последнее время, не был ее Гавиларом. Он вел себя иначе, когда разговаривал с Далинаром, Садеасом или даже с Ясной.

Гавилар был выше подобного. Она подозревала, что и ему это известно. Завтра она получит цветы. Никаких извинений в придачу, но какой-нибудь подарок – обычно это был браслет.

Да, он знал, что должен стремиться к лучшему. Но… каким-то образом она пробуждала в нем чудовище. А он каким-то образом пробуждал в ней слабость. Она хлопнула защищенной рукой по столу, другой рукой потирая лоб.

Бури. Казалось, не так давно они сидели и обсуждали королевство, которое им предстояло создать. Теперь ни один разговор не обходился без того, чтобы схватиться за самые острые ножи и вонзить прямо в самые больные места с точностью, приобретенной только благодаря давнему знакомству.

С усилием она взяла себя в руки, поправила макияж, пригладила волосы. Может быть, Гавилар и прав насчет нее, но сам-то он всего лишь головорез из глухомани, чересчур удачливый и наделенный способностью дурить хороших людей, заставляя следовать за ним.

Если такой человек мог притворяться королем, то она могла притворяться королевой. Во всяком случае, у них было королевство.

Хоть кто-то должен попытаться им править.

Об убийстве Навани ничего не слышала, пока оно не свершилось.

На пиру они, словно образцовая королевская пара, возглавляли каждый свою трапезу и друг с другом общались сердечно. Потом Гавилар ушел, сбежал под первым попавшимся предлогом. По крайней мере, он дождался окончания ужина.

Навани отправилась попрощаться с гостями. Намекнула, что у Гавилара не было намерения кого-то оскорбить, он просто устал от длительных разъездов. Да, она уверена, что скоро он устроит аудиенцию. Они с удовольствием приедут, как только пройдет следующая буря…

Это продолжалось до тех пор, пока ей не стало казаться, что от улыбок лицо вот-вот пойдет трещинами. Она вздохнула с облегчением, когда за ней прибежала посыльная, и отошла от уходящих гостей, ожидая услышать, что разбилась дорогая ваза или что Далинар храпит за своим столом.

Вместо этого посыльная привела Навани к дворцовому управляющему. Лицо старика было искажено горем, глаза покраснели, а руки тряслись. Он потянулся к ней и взял за руку – словно для устойчивости. Слезы текли по его лицу, застревая в клочковатой бороде.

При виде столь бурных чувств она осознала, что редко думает о нем как о человеке – даже не всегда помнит, как его зовут. Для нее он был просто частью дворцовой обстановки, почти как статуи перед входом. Почти тем же, чем сама она была для Гавилара.

– Герех, – сказала она, смущенно беря его за руку. – Что случилось? Вы хорошо себя чувствуете? Мы слишком вас заездили…

– Король, – выдавил старик. – О светлость, они забрали нашего короля! Эти паршуны. Эти варвары. Эти… эти чудовища.

Навани сразу же заподозрила, что Гавилар нашел какой-то способ сбежать из дворца и все решили, что его похитили. «Ну что за человек!» – подумала она, представляя его в городе с теми необычными посетителями, обсуждающим секреты в темной комнате.

Герех крепче прижал ее руку к себе.

– Светлость, они убили его. Король Гавилар мертв.

– Не может быть, – сказала она. – Он самый могущественный человек в стране, а то и во всем мире. Окруженный осколочниками. Ты ошибаешься, Герех. Он…

«Он вынослив, как буря», – хотела она сказать. Но, конечно, это было не так – он просто хотел, чтобы люди так думали. «Моему владычеству никогда не будет конца…» Когда он говорил такие вещи, ему трудно было не верить.

Лишь увидев труп, Навани осознала правду – та начала просачиваться в сознание, одевая холодом, как зимний дождь. Тело Гавилара, изломанное и окровавленное, лежало на столе в кладовке; охранники отталкивали испуганных слуг, когда те просили объяснений.

Навани стояла над мертвым мужем. Даже видя его с кровью в бороде, в разбитом осколочном доспехе, бездыханным и с зияющими ранами на теле… даже теперь она задавалась вопросом: не уловка ли это? То, что лежало перед ней, было невероятно. Гавилар Холин не мог просто взять и умереть, как обычный человек.

Она попросила показать обрушившийся балкон, где Гавилар был найден без признаков жизни после падения. Они сказали, что Ясна все видела. Обычно невозмутимая, девушка сидела в углу, сжатой в кулак защищенной рукой закрывая рот, и плакала.

Только тогда вокруг Навани начали появляться спрены потрясения, похожие на треугольники изломанного света. Только тогда она поверила.

Гавилар Холин мертв.

Садеас отвел Навани в сторону и с искренней печалью объяснил свою роль в этих событиях. Она слушала, оцепенело и отрешенно. Она была так занята, что даже не заметила, что большинство паршенди тайно покинули дворец – бежали в темноту за мгновение до того, как их приспешник напал. Их вожди остались, чтобы прикрыть отступление.

Словно в трансе, Навани вернулась в кладовую, к хладным останкам Гавилара Холина. Его бесполезному телу. Судя по взглядам слуг и лекарей, они ожидали от нее проявлений горя. Возможно, рыданий. Конечно, в комнате толпами появлялись спрены боли, даже несколько редких спренов страданий, похожих на растущие из стен зубы.

Она чувствовала что-то похожее на эти эмоции. Печаль? Нет, не совсем. Сожаление. Если он действительно мертв, тогда… выходит, это конец. Их последний настоящий разговор оказался очередной ссорой. Пути назад не было. Раньше она всегда говорила себе, что они помирятся. Что они проберутся сквозь тернии и найдут обратную дорогу к тому, что было. Если не к любви, то хотя бы к спокойствию.

Теперь этого никогда не будет. Все кончено. Он мертв, она вдова, и… вот буря, она же молилась об этом! Осознание пронзило Навани. Она надеялась, что Всемогущий не прислушался к глупым мольбам, написанным в минуту ярости. В тот миг она возненавидела Гавилара, но на самом деле не хотела его смерти. Ведь так?

Нет. Нет, все должно было закончиться совсем иначе. И тогда она почувствовала еще кое-что. Жалость.

Труп Гавилара Холина, лежащий на столе в луже крови, казался непревзойденным оскорблением в адрес его грандиозных планов. Он думал, что вечен, не так ли? Он жаждал воплотить в жизнь какую-то великую мечту, слишком важную, чтобы поделиться ею с Навани? Что ж, Отец Бурь и Мать Мира равнодушны к желаниям людей, какими бы грандиозными те ни были.

Чего она не чувствовала, так это горя. Его смерть была важным событием, но для нее она ничего не значила. Важным казалось одно: теперь ее дети никогда не узнают, кем он стал.

«Я не пойду на низость, Гавилар, – подумала она, закрывая глаза. – Во имя того, кем ты когда-то был, я позволю миру остаться в заблуждении. Ты получишь свое наследие».

Потом она застыла. Его осколочный доспех – точнее, доспех, который был на нем, – сломался около пояса. Она сунула пальцы в его карман и коснулась свиной кожи. Вытащила знакомый мешочек со сферами, но обнаружила, что тот пуст.

Бури! Куда он их положил?

Кто-то в комнате кашлянул, и Навани вдруг осознала, как это выглядит со стороны: она роется в его карманах. Навани вынула сферы из волос, положила их в мешочек, затем сунула ему в ладонь, потом коснулась лбом его сломанного нагрудника. Пусть решат, что она возвращает ему дары, и ее свет в символическом смысле становится его светом в смерти.

Затем, чувствуя его кровь на своем лице, она встала и сделала вид, что взяла себя в руки. Несколько часов после этого, сражаясь с хаосом, в который погрузился перевернутый вверх дном город, она беспокоилась, что приобретет репутацию бессердечной. Вместо этого люди, казалось, находили ее стойкость утешительной.

Короля больше нет, но осталось королевство. Гавилар покинул этот мир так же, как жил в нем: устроив грандиозную драму и предоставив Навани собирать черепки.

Часть первая

Бремя

Каладин – Шаллан – Навани – Венли – Лирин

1. Черствость

005

Во-первых, спрен должен к вам приблизиться.

Тип самосвета имеет значение; некоторых спренов естественным образом привлекают определенные самосветы. Кроме того, важно успокоить спрена тем, что он знает и любит. Допустим, для спрена огня просто необходимо жаркое пламя.

Лекция по фабриальной механике, прочитанная Навани Холин перед коалицией монархов, Уритиру, йезеван, 1175 г.

Лирин был поражен тем, как спокойно он себя чувствовал, проверяя десны ребенка на цингу. Годы лекарской подготовки сослужили ему сегодня хорошую службу. Дыхательные упражнения, предназначенные для того, чтобы избавиться от дрожи в руках, для шпионажа подходили так же хорошо, как и для операций.

– Вот, – сказал он матери ребенка, вытаскивая из кармана маленький резной панцирь. – Покажи это женщине в обеденном павильоне. Она принесет сока для твоего сына. Проследи, чтобы он выпивал его до последней капли каждое утро.

– Благодарна очень, – сказала женщина с сильным гердазийским акцентом. Она крепко прижала к себе сына, а затем посмотрела на Лирина затравленными глазами. – Если… если ребенок… найдется…

– Я позабочусь, чтобы тебя известили, если мы услышим о других твоих детях, – пообещал Лирин. – Сожалею о твоей потере.

Она кивнула, вытерла щеки и понесла ребенка на сторожевой пост за городом. Группа вооруженных паршунов приподняла ее капюшон и сравнила лицо с рисунками, присланными Сплавленными. Хесина, жена Лирина, стояла рядом и читала описания, как требовалось.

Позади них утренний туман скрывал Под. Город был похож на скопище темных, окутанных тенями глыб. Словно опухоли. Лирин с трудом разглядел натянутый между зданиями брезент, служивший ненадежным укрытием для многочисленных беженцев из Гердаза. Целые улицы были перекрыты, и призрачные звуки – звон тарелок, разговоры людей – поднимались сквозь туман.

Эти лачуги, конечно, не выдержат бури, но их можно быстро разобрать и спрятать. В противном случае просто не хватило бы жилья. Люди могли на несколько часов забиться в буревые убежища, но не могли так жить постоянно.

Он повернулся и посмотрел на очередь ждущих приема. Хвост очереди исчезал в тумане, сопровождаемый кружащимися, точно стаи насекомых, спренами голода и спренами изнеможения, похожими на струйки пыли. Бури! Сколько еще людей сможет вместить город? Деревни ближе к границе должны быть заполнены до отказа, если такие толпы пробираются далеко внутрь.

Прошло уже больше года со времени прихода Бури бурь и падения Алеткара. Все это время страна Гердаз – меньший сосед Алеткара на северо-западе – каким-то образом продолжала сражаться. Два месяца назад враг наконец решил сокрушить королевство навсегда. Вскоре после этого число беженцев увеличилось. Как обычно, солдаты сражались, в то время как простые люди были вынуждены покинуть свои дома. Их поля были вытоптаны, они голодали.

Город Под сделал все, что мог. Арик и другие мужчины – когда-то они были стражниками в поместье Рошона, а теперь не имели права носить оружие – организовали очередь и не давали никому проникнуть в город до того, как Лирин их осмотрит. Он убедил светлость Абиаджан, что ему необходимо осмотреть каждого. Она беспокоилась о чуме; он просто хотел перехватить тех, кто нуждался в лечении.

Ее бдительные солдаты двигались вдоль очереди. Паршуны с мечами. Они научились читать и настаивали, чтобы их называли певцами. Спустя год после их пробуждения Лирин все еще находил подобные вещи странными. Впрочем, ему-то какая разница? В каком-то смысле мало что изменилось. Паршуны были подвержены тем же страстям, что и светлорды-алети. Тот, кто ощутил вкус к власти, желал большего и потому искал его при помощи меча. Обычные люди истекали кровью, и Лирину оставалось только зашивать раны.

Он вернулся к своей работе. Сегодня Лирину предстояло осмотреть еще по меньшей мере сотню беженцев. Где-то среди них скрывался человек, который был причиной многих страданий. Именно из-за него Лирин сегодня так нервничал. Однако следующим в очереди был не он, а оборванный алети, потерявший в бою руку. Лирин осмотрел рану беженца, но той было уже несколько месяцев, и лекарь ничего не мог поделать с обширными рубцами.

Лирин поводил пальцем взад-вперед перед лицом мужчины, наблюдая, как его глаза следят за ним. Признаки шока были очевидны.

– У тебя недавно были раны, о которых ты мне не рассказываешь?

– Никаких ран, – прошептал мужчина. – Но разбойники… они забрали мою жену, лекарь. Забрали ее… оставили меня привязанным к дереву. Просто ушли, смеясь…

Досадно. Ментальный шок скальпелем не вырезать.

– Как только войдешь в город, ищи четырнадцатую палатку. Скажи тамошним женщинам, что я тебя послал.

Мужчина с пустым взглядом тупо кивнул. Он хоть понял, что ему сказали? Запомнив черты лица беженца – седеющие волосы с завитком на затылке, три большие родинки в верхней части левой щеки и, конечно же, укороченную руку, – Лирин сделал пометку спросить о нем в четырнадцатой палатке сегодня вечером. Там помощники наблюдали за беженцами, склонными к самоубийству. Ничего больше Лирин не мог сделать, учитывая, что приходилось заботиться о стольких людях.

– Ступай. – Лирин мягко подтолкнул мужчину к городу. – Палатка четырнадцать. Не забудь. Я сожалею о твоей потере.

Мужчина ушел.

– Ты говоришь это так легко, лекарь, – раздался голос сзади.

Лирин развернулся и тут же почтительно поклонился. Абиаджан, новая градоначальница, была паршуньей с совершенно белой кожей и изысканными мраморными разводами на щеках.

– Светлость, – сказал Лирин. – О чем вы?

– Ты сказал этому человеку, что сожалеешь о его потере. Ты так охотно говоришь это каждому из них, но, кажется, сострадания в тебе не больше, чем в камне. Неужели ты ничего не чувствуешь к этим людям?

– Я чувствую, светлость, но приходится соблюдать осторожность, чтобы их боль не раздавила меня. Это одно из первых правил лекарского ремесла.

– Любопытно. – Паршунья подняла защищенную руку, завернутую в рукав хавы. – Помнишь, как в детстве вправлял мне вывих?

Абиаджан вернулась – с новым именем и новым поручением от Сплавленных, – после того как бежала вместе с остальными после Бури бурь. Она привела с собой много паршунов, все из этих краев, но из тех, что раньше жили в Поде, вернулась только Абиаджан. Она молчала о том, что пережила за прошедшие месяцы.

– Какое любопытное воспоминание. Теперь та жизнь кажется сном. Я помню боль. Смятение. Суровую фигуру, которая принесла мне еще больше боли, – хотя теперь я понимаю, что ты стремился исцелить меня. Столько забот из-за маленькой рабыни.

– Меня никогда не волновало, кого я исцеляю, светлость. Раба или короля.

– Уверена, тот факт, что Уистиоу заплатил за меня хорошие деньги, не имеет к этому никакого отношения. – Она прищурилась, глядя на Лирин, а потом снова заговорила, как будто произнося слова из песни: – Ты сочувствовал мне, бедной растерянной рабыне, у которой украли разум? Ты оплакивал нас, лекарь, и ту жизнь, которую мы вели?

– Лекарь не должен плакать, – тихо сказал Лирин. – Лекарь не может позволить себе плакать.

– Как камень, – повторила она и покачала головой. – Ты не видел спренов чумы у этих беженцев? Если эти спрены проникнут в город, они могут убить всех.

– Не спрены – причина болезни. Зараза распространяется через воду, грязь, а иногда через дыхание тех, кто ее переносит.

– Суеверие, – отрезала она.

– Мудрость Вестников, – не сдался Лирин. – Нам следует соблюдать осторожность.

Фрагменты старых рукописей, многократно переведенные с одного языка на другой, упоминали о быстро распространяющихся болезнях, унесших десятки тысяч жизней. О подобных вещах молчали современные тексты, которые читали Лирину, но до него доходили слухи о чем-то странном на Западе – о новой чуме, как это называли. Подробностей было мало.

Без дальнейших комментариев Абиаджан двинулась дальше. За ней последовали ее сопровождающие – группа возвысившихся паршунов и паршуний. Хотя их одежда была алетийского фасона, цвета были более светлыми, более приглушенными. Сплавленные объяснили, что певцы в прошлом избегали ярких цветов, чтобы одежда не отвлекала внимание от узоров на их коже.

Лирин чувствовал, что Абиаджан и другие паршуны находятся в поисках себя. Их акцент, их одежда, их манеры – все они были отчетливо алетийскими. Но они замирали всякий раз, когда Сплавленные говорили о предках, и искали способы подражать этим давно умершим паршунам.

Лирин повернулся к следующей группе беженцев – на этот раз целой семье. Ему стоило бы радоваться, но он все равно не мог не думать о том, как трудно будет прокормиться родителям с пятью детьми, когда все ослабели от голода.

Когда он отправил их дальше, вдоль очереди к нему двинулась знакомая фигура, прогоняя спренов голода. На Лараль теперь было простое платье служанки, на левой руке перчатка вместо удлиненного рукава; она несла ведро с водой для ждущих беженцев. Но при этом молодая женщина шла не как служанка. В ней ощущалась некая решимость, несхожая с вынужденной покорностью. Конец света казался ей просто неприятностью, почти того же разряда, как раньше неурожай.

Она остановилась рядом с Лирином и предложила ему пить – налила в чистую чашку из своего бурдюка, а не зачерпнула прямо из ведра.

– Три человека от начала, – прошептала Лараль, когда Лирин сделала глоток.

Лекарь хмыкнул.

– Ниже ростом, чем я ожидала, – заметила Лараль. – Он считается великим полководцем, лидером гердазийского сопротивления. А похож на бродячего торговца.

– Гений приходит во всех формах. – Лирин знаком попросил снова наполнить его чашку, чтобы продолжить разговор.

– И все же… – сказала она и замолчала: мимо прошел Дурнаш, высокий паршун с мраморной черно-красной кожей и мечом за спиной. Когда он достаточно отдалился, она тихо продолжила: – Я удивляюсь тебе, Лирин. Ты ни разу не предложил нам сдать этого скрытого генерала.

– Его казнят.

– Но ты ведь считаешь его преступником, не так ли?

– Он несет ужасную ответственность, потому что продолжал сражаться против превосходящих сил противника. Он отдал жизни своих людей в безнадежной битве.

– Некоторые назвали бы это героизмом.

– Героизм – миф, которым потчуют идеалистически настроенных молодых людей, особенно когда хотят, чтобы они проливали за кого-то кровь. Из-за этого одного из моих сыновей убили, а другого забрали. Оставь себе свой героизм и верни мне жизни, растраченные впустую в глупых конфликтах.

По крайней мере, казалось, что все почти закончилось. Теперь, когда сопротивление в Гердазе окончательно рухнуло, можно было надеяться, что поток беженцев уменьшится.

Лараль смотрела на него бледно-зелеными глазами. Она была проницательна. Как бы ему хотелось, чтобы все сложилось иначе, чтобы старый Уистиоу протянул еще несколько лет. Лирин мог бы назвать эту женщину дочерью, а Тьен и Каладин теперь могли бы лечить людей, работая вместе с ним.

– Я не сдам этого гердазийского генерала, – сказал Лирин. – Перестань так на меня смотреть. Я ненавижу войну, но не осуждаю твоего героя.

– И твой сын скоро придет за ним?

– Мы послали Кэлу весточку. Этого должно быть достаточно. Убедись, что твой муж готов с отвлекающим маневром.

Она кивнула и пошла дальше, чтобы предложить воду стражникам-паршунам у входа в город. Лирин быстро осмотрел нескольких беженцев, а затем добрался до группы закутанных в плащи фигур. Он успокоил себя быстрым дыхательным упражнением, которому учил его наставник в операционной много лет назад. Хотя внутри у него бушевала буря, руки Лирина не дрожали, когда он махнул фигурам в плащах, чтобы те приблизились.

– Мне нужно провести осмотр, – тихо сказал Лирин, – чтобы, когда я вытащу вас всех из очереди, это не привлекло внимания.

– Начни с меня, – предложил самый низкорослый из мужчин.

Остальные четверо осторожно переместились так, чтобы окружить его.

– Не ведите себя так, будто охраняете его вы, тупицы, – прошипел Лирин. – Сядьте лучше на землю. Может быть, тогда вы будете меньше походить на банду головорезов.

Они подчинились, и Лирин пододвинул свой табурет к явному лидеру. На верхней губе у того красовались тонкие посеребренные усики, и было ему лет пятьдесят. Его загорелая кожа оказалась темнее, чем у большинства гердазийцев; он мог бы сойти за азирца. Глаза были глубокого темно-коричневого цвета.

– Ты – это он? – прошептал Лирин, приложив ухо к груди мужчины, чтобы проверить его сердцебиение.

– Да, – ответил гердазиец.

Дьено энне Калах. Дьено – «норка» на старом гердазийском. Хесина объяснила, что «энне» – почетная частица, подразумевающая величие.

Можно было ожидать – как, очевидно, и поступила Лараль, – что Норка окажется жестоким воином, выкованным на той же наковальне, что и люди вроде Далинара Холина или Меридаса Амарама. Лирин, однако, знал, что убийцы могут выглядеть по-разному. Норка, может, и коротышка без одного зуба, но в его худощавом телосложении чувствовалась сила, и Лирин при осмотре заметил немало шрамов. Те, что вокруг запястий, на самом деле… это были шрамы, оставленные кандалами на коже раба.

– Спасибо, – прошептал Дьено, – что предоставил нам убежище.

– Это был не мой выбор.

– И все же ты гарантируешь, что сопротивление спасется, чтобы жить дальше. Да благословят тебя Вестники, лекарь.

Лирин отыскал бинт и начал перевязывать рану на руке мужчины, которая не была обработана должным образом.

– Пусть Вестники благословят всех нас, чтобы этот конфликт побыстрее закончился.

– Да, и захватчики удерут, поджав хвост, обратно в Преисподнюю, которая их извергла.

Лирин продолжал свою работу.

– Ты… не согласен, лекарь?

– Твое сопротивление потерпело неудачу, генерал, – сказал Лирин, туго затягивая повязку. – Твое королевство пало, как и мое. Дальнейший конфликт приведет лишь к новым смертям.

– Но ты же не собираешься подчиняться этим чудовищам?

– Я повинуюсь тому, кто приставит меч к моей шее. Так было всегда.

Он закончил свою работу, затем бегло осмотрел четверых спутников генерала. Женщин нет. Как генерал читает послания, которые получает?

Лирин сделал вид, что обнаружил рану на ноге одного из мужчин. После небольшого наставления тот стал прихрамывать, а затем издал болезненный вой. Укол иглы заставил спренов боли, похожих на маленькие оранжевые руки, вырваться из земли.

– Это потребует операции, – громко сказал Лирин. – Или ты потеряешь ногу. Нет, никаких возражений. Мы займемся этим немедленно.

Он велел Арику принести носилки. Другим солдатам, включая генерала, достались роли носильщиков, что и дало Лирину повод вывести их всех из очереди.

Теперь им требовался отвлекающий маневр. Он пришел в виде Торалина Рошона, мужа Лараль, бывшего градоначальника. Спотыкаясь и пошатываясь, он вышел из окутанного туманом города.

Знаком приказав Норке и его солдатам следовать за ним, Лирин неспешно повел их к посту инспекции.

– Вы ведь не вооружены? – прошипел он себе под нос.

– При нас нет очевидного оружия, – ответил Норка, – но нас выдает не оно, а мое лицо.

– Мы к этому подготовились.

«О Всемогущий, пусть все получится».

Приблизившись, Лирин смог лучше разглядеть Рошона. Щеки бывшего градоначальника свисали, как сдутые мехи: он сильно похудел после смерти сына семь лет назад. Рошону было приказано сбрить бороду – возможно, потому, что он ею гордился, – и он больше не носил свою гордую воинскую такаму. На смену им пришли наколенники и короткие штаны кремоскреба.

Он нес под мышкой табуретку и что-то невнятно бормотал, при этом его деревянная ступня царапала камень. По правде говоря, Лирин не мог сказать, пьян ли Рошон на самом деле или притворяется. В любом случае он привлекал внимание. Паршуны, стоявшие на посту инспекции, подталкивали друг друга локтями, один из них напевал в бодром ритме – что они часто делали, когда забавлялись.

Рошон выбрал здание неподалеку и поставил свой табурет, затем, к радости наблюдавших паршунов, попытался взобраться на него, но промахнулся и споткнулся, зашатался на деревянной ноге и чуть не упал.

Им нравилось наблюдать за ним. Каждый из этих новоявленных певцов раньше принадлежал тому или иному богатому светлоглазому. Смотреть, как бывший градоначальник превращается в спотыкающегося пьяницу, который проводит свои дни, выполняя самую черную из всех работ? Да это было увлекательнее, чем выступление любого рассказчика историй.

Лирин подошел к посту охраны.

– Этому нужна срочная операция. – он указал на человека на носилках. – Если я не займусь им прямо сейчас, он может потерять конечность. Моя жена присмотрит, чтобы остальные беженцы сидели и ждали моего возвращения.

Из трех паршунов, назначенных инспекторами, только Дор потрудился сверить лицо «раненого» с рисунками. Норка был первым в списке опасных беженцев, но на носильщиков Дор даже не взглянул. Лирин заметил эту странность несколькими днями раньше: когда он использовал беженцев из очереди в качестве рабочей силы, инспекторы уделяли внимание исключительно человеку на носилках.

Лирин надеялся, что с Рошоном, который будет обеспечивать развлечение, паршуны еще сильнее расслабятся. И все же его пробил пот, когда Дор замешкался на одном из рисунков. Письмо Лирина, возвращенное вместе с разведчиком, просившим убежища, предупреждало Норку, чтобы он взял с собой только рядовых охранников, которых не будет в списках. Неужели он…

Двое других паршунов смеялись над Рошоном, который, хоть и был пьян, пытался добраться до крыши здания и соскрести с нее остатки крема. Рассеянным взмахом руки пропуская Лирина, Дор повернулся и присоединился к ним.

Лекарь быстро переглянулся с женой, ждавшей неподалеку. Хорошо, что никто из паршунов не смотрел на нее, потому что она была бледна, как уроженка Шиновара. Лирин, вероятно, выглядел ненамного лучше, когда, сдержав вздох облегчения, повел Норку и солдат вперед. Их можно держать в операционной, подальше от посторонних глаз, пока…

– Всем прекратить свои занятия! – раздался сзади женский голос. – Приготовиться оказать почтение!

Лирину захотелось немедленно удрать. Он почти сделал это, но солдаты просто продолжали идти в обычном темпе. Да. Надо притвориться, что не услышал.

– Ты, лекарь! – окликнул его тот же голос.

Это была Абиаджан. Лирин неохотно остановился, в его голове проносились оправдания. Поверит ли она, что он не узнал Норку? Лирин и без того был не в ладах с градоначальницей после случая с Джебером, когда дурака вздернули и выпороли, а он настоял на лечении.

Лирин обернулся, изо всех сил стараясь держать себя в руках. Абиаджан поспешила к нему, и, хотя певцы не краснели, она явно была взволнована. Когда она заговорила, ее слова звучали отрывисто:

– Идем со мной. У нас гость.

Лирин не сразу сумел осознать услышанное. Она не требовала объяснений. Это было из-за… чего-то другого?

– Что случилось, светлость?

Неподалеку Норка и его солдаты остановились, но Лирин видел, как их руки шевелятся под плащами. Они сказали, что не взяли с собой «очевидное» оружие. Да поможет ему Всемогущий, если дойдет до кровопролития…

– Все в порядке, – быстро проговорила Абиаджан. – Мы благословлены. Идем со мной. – Она посмотрела на Дора и стражников. – Передайте весть. Никто не должен входить в город или покидать его, пока я не дам иного приказа.

– Светлость, – Лирин указал на человека в носилках, – рана этого беженца может показаться не очень серьезной, но я уверен, что, если не займусь ею немедленно, он…

– Это подождет. Вы пятеро, – она указала на Норку и его людей, – ждите. Все просто ждут. Понятно? Ждите и… А ты, лекарь, пойдешь со мной.

Она зашагала прочь, не сомневаясь, что Лирин последует за ней. Встретившись взглядом с Норкой, лекарь кивком велел ему оставаться на месте и поспешил за градоначальницей. Что так выбило ее из колеи? От обычного царственного вида не осталось и следа.

Вдоль очереди беженцев Лирин пересек поле за городом и вскоре получил ответ. Из тумана вынырнула громоздкая фигура семи футов ростом, сопровождаемая небольшим отрядом паршунов с оружием. У этого ужасного существа была борода и длинные волосы цвета засохшей крови, и они, казалось, сливались с его одеждой – как будто шевелюра заменяла ему таковую. Его кожа была черной, с красными разводами под глазами.

Самое главное, у него был зазубренный панцирь, не похожий ни на один из виденных Лирином: со странной парой костяных выступов – или рогов, – торчащих над ушами.

Глаза существа излучали мягкий красный свет. Один из Сплавленных. Здесь, в Поде.

Уже несколько месяцев Лирин не видел подобных ему хотя бы мельком – в тот раз небольшая группа остановилась на пути к линии фронта в Гердазе. Та группа парила в воздухе в легких одеждах, держа в руках длинные копья. Они были наделены неземной красотой, в то время как панцирь на этом существе выглядел гораздо более зловещим, словно оно и впрямь выбралось из Преисподней.

Сплавленный заговорил на ритмичном языке, обращаясь к маленькому существу рядом с ним: это была паршунья-боеформа. «Певица, – напомнил Лирин самому себе. – Не паршунья. Называй ее правильно даже в мыслях, чтобы не ошибиться при разговоре».

Боеформа шагнула вперед, чтобы перевести сказанное Сплавленным. Даже те Сплавленные, кто знал алетийский, часто пользовались переводчиками, как будто говорить на человеческих языках было ниже их достоинства.

– Ты, – обратилась переводчица к Лирину, – лекарь? Ты сегодня осматривал людей?

– Да, – сказал Лирин.

Сплавленный что-то сказал.

– Мы ищем шпиона, – перевела боеформа. – Возможно, он прячется среди этих беженцев.

Лирин почувствовал, как у него пересохло во рту. То, что возвышалось над ним, было кошмаром, которому следовало бы остаться демоном из легенд, рассказанных шепотом у полуночного костра. Лирин попытался заговорить, но не смог выдавить ни слова, и ему пришлось откашляться, чтобы прочистить горло.

Сплавленный рявкнул в приказном тоне, и его солдаты рассредоточились вдоль очереди. Беженцы попятились, некоторые попытались бежать, но паршуны, хоть и маленькие по сравнению со Сплавленным, были боеформами, отличавшимися огромной силой и ужасной быстротой. Одни ловили беглецов, в то время как другие начали осматривать людей в очереди, откидывая капюшоны и изучая лица.

«Не оглядывайся на Норку, Лирин. Не выдавай своего волнения».

– Мы… – начал Лирин. – Мы осматриваем каждого человека, сравнивая его с рисунками, которые нам дали. Я даю слово. Мы сохраняем бдительность! Нет нужды запугивать этих несчастных.

Переводчица молчала, но Сплавленный немедленно заговорил на своем языке.

– Того, кого мы ищем, нет в этих списках, – сказала переводчица. – Это молодой человек, шпион самого опасного рода. По сравнению с этими беженцами он должен быть крепок и силен, хотя и может притвориться слабым.

– Но… это описание подходит ко множеству людей, – сказал Лирин.

Может быть, ему повезло? Может быть, это совпадение? Возможно, дело вовсе не в Норке. Лирин ощутил мгновение надежды, как солнечный свет, пробивающийся сквозь тучи.

– Ты бы запомнил этого человека, – продолжила переводчица. – Высокий, с волнистыми черными волосами до плеч. Чисто выбрит, на лбу клеймо раба. Включая глиф «шаш».

Клеймо раба.

«Шаш». Опасный.

О нет…

Рядом один из солдат Сплавленного откинул капюшон беженца в плаще, открывая лицо, которое Лирину полагалось знать в мельчайших подробностях. И все же суровый мужчина, в которого превратился Каладин, выглядел грубым подобием чувствительного юноши, которого помнил лекарь.

Каладин немедленно полыхнул буресветом. Невзирая на старания Лирина, смерть все же явилась в город Под.

2. Рассеченные путы

006

Затем пусть спрен осмотрит вашу ловушку. Самосвет не должен быть ни полностью заряженным, ни совсем тусклым. Эксперименты показали, что семьдесят процентов максимальной мощности буресвета дают наилучший результат.

Если вы сделали свою работу правильно, спрен окажется очарован своей будущей тюрьмой. Он будет танцевать вокруг камня, смотреть на него, плавать вокруг него.

Лекция по фабриальной механике, прочитанная Навани Холин перед коалицией монархов, Уритиру, йезеван, 1175 г.

– Я же говорила, что нас заметили, – сказала Сил, когда Каладин вспыхнул буресветом.

Каладин хмыкнул в ответ. Он взмахнул рукой, и Сил превратилась в величественное серебряное копье; от вида оружия певцы, искавшие «шпиона», шарахнулись прочь. Смотреть на отца Каладин избегал, чтобы не выдать их знакомства. Кроме того, он знал, что увидит. Разочарование.

Так что ничего нового.

Беженцы в панике бросились врассыпную, но Сплавленные больше не обращали на них внимания. Массивная фигура повернулась к Каладину, и существо, скрестив руки на груди, улыбнулось.

«Я же говорила тебе, – мысленно сказала Сил. – Буду напоминать об этом до тех пор, пока ты не поймешь, насколько я умна».

– Это новая разновидность, – сказал Каладин, держа копье наготове. – Ты когда-нибудь видела такое раньше?

«Нет. Но он еще уродливее прочих».

За последний год на полях сражений все чаще появлялись новые разновидности Сплавленных. Каладин был хорошо знаком с теми, кто мог летать, как ветробегуны. Их называли шанай-им, что приблизительно переводилось как «Те, кто пришел с небес».

Другие Сплавленные не могли летать; как и у Сияющих, у каждой разновидности был свой набор сил. Ясна предположила, что их должно быть десять, хотя Далинар – не объясняя, откуда он это знает, – настаивал на девяти.

Эта разновидность была седьмой, с которой выпало сражаться Каладину. И, если будет на то воля ветров, седьмой, которую он убьет. Каладин поднял копье, чтобы вызвать Сплавленного на бой один на один: с Небесными это всегда срабатывало. Этот Сплавленный, однако, махнул своим спутникам, призывая атаковать Каладина со всех сторон.

В ответ Каладин сплел себя с небесами. Когда он взмыл вверх, Сил тотчас же вытянулась, став длинным копьем, идеально подходящим для того, чтобы бить по наземным объектам с воздуха. Буресвет кипел внутри Каладина, заставляя его двигаться, действовать, сражаться. Но ему приходилось соблюдать осторожность. Поблизости были мирные жители, в том числе несколько очень дорогих ему людей.

– Посмотрим, сможем ли мы отвлечь их, – сказал Каладин.

Изменив угол сплетения, он направился вниз по наклонной – полетел быстро, спиной вперед. К несчастью, туман не давал Каладину уйти слишком далеко или слишком высоко, ведь так он мог потерять из виду своих врагов.

«Будь осторожен, – сказала Сил. – Мы не знаем, какими способностями обладает этот новый Спла…»

Окутанная туманом фигура неподалеку внезапно рухнула наземь, и что-то выстрелило из тела – полоска красно-фиолетового света, похожая на спрена. Этот луч метнулся к Каладину, затем расширился, чтобы вновь принять форму Сплавленного; раздавшийся при этом звук походил на гудение растянутой кожи и скрежет камней одновременно.

Сплавленный появился в воздухе прямо перед Каладином. Не успел тот среагировать, как Сплавленный схватил его одной рукой за горло, а другой – за мундир на груди.

Сил взвизгнула, превращаясь в туман, – форма копья была слишком громоздкой для боя на короткой дистанции. Тяжесть огромного Сплавленного, с его каменным панцирем и мощными мускулами, сдернула Каладина с вышины и швырнул на землю. Ветробегун распластался на спине.

Сжатые пальцы Сплавленного перекрыли Каладину поток воздуха, но с бушующим внутри буресветом не нужно было дышать. Тем не менее он схватил Сплавленного за руки, пытаясь освободиться. Буреотец! Существо было очень сильным. Разжать его пальцы было все равно что пытаться согнуть сталь. Стряхнув с себя первоначальную панику, что его полет прервали, Каладин собрался с мыслями и призвал Сил в виде кинжала. Он рассек правую руку Сплавленного, затем левую, и пальцы существа помертвели.

Раны должны были зажить – Сплавленные, как и Сияющие, исцелялись при помощи буресвета. Но пока пальцы твари еще были мертвы, Каладин пнул противника и освободился. Он опять сплел себя с небесами, взмыл ввысь. Однако не успел он перевести дух, как туман внизу прорезал красно-фиолетовый свет: завернувшись в узел на лету, он догнал Каладина.

Похожая на тиски рука взяла его в захват сзади. Секундой позже Каладин ощутил пронзительную боль между плеч: Сплавленный ударил его ножом в шею.

Каладин закричал и почувствовал, что конечности онемели: спинной мозг был поврежден. Буресвет поспешил залечить рану, но этот Сплавленный явно имел опыт сражений со связывателями потоков – он продолжал вонзать нож в шею Каладина снова и снова, не давая ему исцелиться.

– Каладин! – вскричала Сил, порхая вокруг него. – Каладин! Что мне делать?

Она превратилась в щит в его руке, но его вялые пальцы выпустили ее, и она вновь приняла облик спрена.

Движения Сплавленного были искусными, точными; он продолжал висеть сзади, – похоже, это существо могло летать только в форме светящейся ленты, но не в человекоподобной. Горячее дыхание обжигало щеку Каладина, пока существо снова и снова било его ножом в шею. Рассечение позвоночника, сообразил он, вспомнив уроки отца. Повторное причинение полного паралича. Умный способ борьбы с врагом, который может исцелять самого себя. Такими темпами буресвет Каладина будет быстро растрачен.

Солдат в Каладине действовал скорее инстинктивно, чем обдуманно, и заметил – несмотря на то что вертелся в воздухе, схваченный ужасным врагом, – что перед каждым новым ударом на один миг подвижность восстанавливается. Поэтому, когда по телу пробежали мурашки, Каладин наклонился вперед, а затем что было сил ударил Сплавленного затылком.

Вспышка боли и белого света почти ослепили. Хватка Сплавленного ослабла, а потом и вовсе разжалась, и Каладин повернулся. Существо схватило Каладина за мундир, повисло на нем. Перед глазами все плыло, и тварь выглядела всего лишь тенью. Этого было достаточно. Каладин замахнулся рукой, целясь в шею Сплавленного, и Сил легла ему в ладонь как поясной меч. Если пронзить светсердце, голову или шею осколочным клинком, Сплавленный умирает, невзирая на всю свою мощь.

Зрение Каладина восстановилось достаточно, чтобы он увидел фиолетово-красный свет, вырвавшийся из груди Сплавленного. Его душа – или что у него там вместо души – становилась лентой красного света, оставляя тело где-то позади. Клинок Каладина снес мертвецу голову с плеч, но свет уже его покинул.

Шквал… Эта тварь казалась скорее спреном, чем певцом. Брошенное тело провалилось сквозь туман, и Каладин последовал за ним. Его раны полностью зажили. Приземлившись рядом с упавшим трупом, он вдохнул второй мешочек со сферами. Сможет ли он вообще прикончить это существо? Осколочный клинок мог порезать спрена, но это не убивало их. В конце концов они обретали прежнюю форму.

По лицу Каладина струился пот, сердце бешено колотилось. Хотя буресвет призывал его двигаться, он успокоился и стал наблюдать за туманом, выискивая признаки Сплавленного. Они отошли достаточно далеко от города, чтобы он не мог видеть никого другого. Только затененные холмы. Пустота.

«Бури! Чуть не сыграл в ящик».

Уже очень давно он не оказывался так близко к смерти. Каладина тревожило, как быстро и неожиданно Сплавленный одолел его. Слишком он привык чувствовать себя хозяином ветров и неба, и уверенность в своей способности быстро исцелиться сыграла с ним дурную шутку.

Чувствуя, как ветер обдувает кожу, Каладин медленно повернулся. Осторожно подошел к бесформенной груде, что осталась от Сплавленного. Труп – или что бы это ни было – выглядел высохшим и хрупким, поблекшим, как раковина давно умершей улитки. Плоть превратилась в какой-то камень, пористый и легкий. Каладин поднял отрубленную голову и ткнул большим пальцем в лицо: оно рассыпалось в прах. С телом несколько мгновений спустя произошло то же самое, а затем даже панцирь распался.

Сбоку мелькнула полоса фиолетово-красного света. Каладин немедленно рванулся вверх, едва избежав хватки Сплавленного, который возник из света под ним. Существо, однако, тут же отбросило новое тело и в облике света устремилось вверх вслед за Каладином. На этот раз Каладин опоздал увернуться, и существо, возникшее из света, схватило его за ногу.

Сплавленный начал взбираться, цепляясь за униформу Каладина и подтягиваясь. К тому времени как Сил-клинок возникла в руках Каладина, Сплавленный держал его крепко: ноги обвились вокруг туловища, левая рука схватила руку Каладина с мечом и отвела в сторону, в то время как свое правое предплечье он воткнул Каладину в горло. Поневоле ветробегун задрал голову и больше не мог видеть Сплавленного, не говоря уже о том, чтобы попытаться что-то с ним сделать.

Однако некие преимущества он сохранял даже в таком положении, и они делали схватку с ним весьма опасной. Все, к чему Каладин мог прикоснуться, он мог сплести. Он влил буресвет в своего врага, чтобы сплетением отбросить его прочь. Свет сопротивлялся, как обычно при применении к Сплавленным, но у Каладина было достаточно сил, чтобы преодолеть сопротивление.

Самого себя Каладин сплетением направил в другую сторону, и вскоре огромные невидимые руки разняли противников. Сплавленный хмыкнул, потом сказал что-то на своем языке. Каладин отпустил Сил-клинок и сосредоточился на попытках отбросить противника подальше. Сплавленный теперь светился буресветом; тот поднимался от него, как люминесцентный дым.

Наконец хватка врага ослабла, и он отскочил от Каладина, будто стрела, выпущенная из осколочного лука. Через долю секунды этот безжалостный красно-фиолетовый свет вырвался из груди Сплавленного и снова направился прямо на Каладина.

Каладин едва избежал его, сплетением направив себя вниз в тот самый момент, когда Сплавленный возник во плоти и потянулся к нему. Промахнувшись, тварь упала и исчезла в тумане. И снова Каладин обнаружил, что у него осталось мало буресвета, а сердце бешено колотится. Он вдохнул третий – из четырех – мешочек сфер. Они научились носить такие вшитыми в униформу. Сплавленный знал, что нужно попытаться истощить запас сфер Сияющего.

– Ух ты! – сказала Сил, паря рядом с Каладином с таким расчетом, чтобы видеть происходящее у него за спиной. – Он хорош, не так ли?

– Дело не только в этом. – Каладин вгляделся в безликий туман. – У него особая стратегия, а я не так уж силен в рукопашном.

Борьба на поле боя случалась нечасто. По крайней мере, не по правилам. Каладин практиковался действовать в строю и все увереннее овладевал мечом, но прошло уже много лет с тех пор, как он обучался тому, как избежать захвата за шею.

– Где он? – спросила Сил.

– Не знаю. Но нам не обязательно его побеждать. Нам нужно только держаться подальше от его лапищ достаточно долго, пока не прибудут остальные.

Несколько минут прошли в молчаливом наблюдении, а потом Сил вскрикнула:

– Там!

Образовав ленту света, она указала путь к тому, что увидела.

Каладин не стал ждать дальнейших объяснений. Он сплел себя и рванулся прочь сквозь туман. Сплавленный появился, но схватил пустоту: Каладин увернулся. Снова вырвался луч, тело существа упало, но Каладин, двигаясь беспорядочными зигзагами, сумел еще дважды избежать встречи.

Это существо использовало пустотный свет, чтобы каким-то образом создавать новые тела. Все они выглядели одинаково, с волосами как своего рода одеждой. Он не перерождался – он телепортировался, используя для перемещения ленту света. Они встречали Сплавленных, которые могли летать, и других, которые обладали такими же способностями, как светоплеты. Возможно, это была разновидность, чьи силы в некотором роде отражали способности инозвателей к путешествиям.

После третьей по счету материализации существо ненадолго прекратило погоню. «Он может телепортироваться только три раза, а потом должен отдохнуть, – предположил Каладин. – Каждый раз он атаковал трижды. Значит, после этого его силы должны восстановиться. Или… нет, ему, вероятно, нужно куда-то отправиться и добыть больше пустотного света».

И действительно, через несколько минут красно-фиолетовый луч вернулся. Набирая скорость, Каладин рванулся прочь. Воздух вокруг него ревел, и к пятому сплетению он был достаточно быстр, чтобы красный свет отстал и потускнел, не в силах удерживать такой темп.

«Не так уж ты и опасен, если не можешь до меня дотянуться, верно?» – подумал Каладин. Сплавленный, очевидно, пришел к тому же выводу, и лента света нырнула вниз сквозь туман.

К несчастью, Сплавленные, вероятно, знали, что Каладин намерен вернуться в Под. Изменив направление, он тоже полетел вниз. Остановился на вершине холма, заросшего шишковатыми камнепочками, которые во влажном воздухе вольготно раскинули свои лозы.

Сплавленный стоял у подножия холма, глядя вверх. Да… темно-коричневая накидка, которую он носил, и впрямь была волосами с макушки, длинными и туго обмотанными вокруг тела. Он отломил с руки панцирный отросток-шпору – острое и зазубренное оружие – и направил на Каладина. Вероятно, он использовал такую штуку как кинжал, когда атаковал Каладина со спины.

Это естественное «снаряжение» означало, что при телепортации он не мог взять с собой посторонние предметы. Выходит, держать при себе сферы с пустотным светом он тоже не мог и должен был отступать, чтобы пополнить запасы.

Сил превратилась в копье.

– Я готов! – крикнул Каладин. – Атакуй.

– Чтобы ты смог удрать? – отозвался Сплавленный на алетийском. Его голос был грубым, как скрежет камней. – Следи за мной краем глаза, ветробегун. Скоро мы снова встретимся.

Он превратился в ленту красного света и исчез в тумане, оставив еще один рассыпающийся труп.

Каладин сел и глубоко вздохнул. Облачко буресвета перед его лицом смешалось с туманом. Этот туман исчезнет, когда солнце поднимется выше, но сейчас он все еще окутывал землю, придавая ей жуткий и пустынный вид, как в кошмарном сне.

Внезапно Каладина накрыла волна изнеможения. Тусклое ощущение того, что буресвет кончается, смешанное с обычным упадком сил после битвы. И еще кое-что. Что-то, нынче встречающееся все чаще.

Его копье исчезло, и в воздухе перед ним появилась Сил. Вместо прозрачного девичьего платья она пристрастилась носить стильное, до щиколоток, блестящее. На его вопрос об этом она ответила, что Адолин ей присоветовал кое-что насчет манеры одеваться. Ее длинные синевато-белые волосы сливались с туманом, и она не носила удлиненный рукав. Да и зачем ей это? Она не была человеком, не говоря уже о том, чтобы исповедовать воринизм.

– Что ж, – она уперла руки в бока, – мы ему показали.

– Он дважды чуть не убил меня.

– Я не сказала, что́ конкретно мы ему показали. – она обернулась на случай, если это был трюк. – Ты в порядке?

– Ага.

– У тебя усталый вид.

– Ты всегда так говоришь.

– Потому что ты всегда выглядишь усталым, дурачок.

Он поднялся на ноги.

– Я приду в себя, как только начну двигаться.

– Ты…

– Мы больше не будем об этом спорить. Я в порядке.

Действительно, он почувствовал себя лучше, когда встал и втянул побольше буресвета. Ну и что с того, что бессонные ночи вернулись? Раньше ему случалось спать еще меньше, и ничего – выжил. Каладин-раб смеялся бы до колик, услышав, что этот новый Каладин – светлоглазый осколочник, человек, который наслаждался роскошным жильем и теплой едой, – расстроился из-за недосыпа.

– Пошли, – сказал он. – Если нас заметили по дороге сюда…

– Если?

– Поскольку нас заметили, они пошлют не только Сплавленного. Небесные придут за мной, а это значит, что миссия под угрозой. Давай вернемся в город.

Она ждала, скрестив руки на груди.

– Ладно, – сказал Каладин. – Ты была права.

– И ты должен больше меня слушать.

– И я должен больше тебя слушать.

– И поэтому тебе следует больше спать.

– Если бы это было так просто, – сказал Каладин, поднимаясь в воздух. – Идем.

Вуаль все больше расстраивалась: ее так никто и не похитил.

Полностью изменив внешность, она прогуливалась по рынку военного лагеря, околачивалась возле магазинов. Она провела здесь больше месяца – с фальшивым лицом, отпуская совершенно правильные замечания абсолютно правильным людям. И по-прежнему никаких попыток похищения. Ее даже не ограбили. Куда катится мир?

«Могу дать нам по физиономии, – предложила Сияющая, – если тебе от этого станет легче».

Легкомыслие, от Сияющей? Вуаль улыбнулась, делая вид, что рассматривает фруктовый лоток. Если Сияющая принялась шутить, то они действительно близки к отчаянию. Обычно Сияющая была такой же забавной, как… как…

«Обычно Сияющая беззаботна, как ущельный демон, – предложила Шаллан, просачиваясь на передний план их совокупной личности. – Такой, у которого особенно большой изумруд внутри…»

Да, точно. Вуаль улыбнулась теплоте, исходившей от Шаллан, и даже Сияющей, которая начинала наслаждаться юмором. В прошлом году они втроем достигли удобного равновесия. Они уже не были такими самостоятельными, как раньше, и легко уступали друг другу главную роль.

Казалось, все идет хорошо. Это, конечно, заставило Вуаль беспокоиться. Не слишком ли хорошо оно идет?

Пока это не имеет значения. Она отошла от лотка с фруктами. Этот месяц она провела в военных лагерях, нося лицо женщины по имени Чанаша: низкорожденной светлоглазой торговки, которая добилась скромного успеха, сдавая своих чуллов вместе с погонщиками в аренду караванам, пересекающим Расколотые равнины. Они подкупили настоящую женщину, чтобы она одолжила свое лицо Вуали, и теперь та жила в безопасном месте.

Вуаль свернула за угол и зашагала по другой улице. Военный лагерь Садеаса почти не изменился с тех пор, как она жила в этих лагерях, хотя выглядел еще более неухоженным. Дорога нуждалась в хорошей очистке; полипы камнепочек заставляли проезжавшие фургоны дребезжать и подскакивать. В большинстве ларьков возле товаров на виду торчал охранник. Это было не то место, где можно доверить охрану местным солдатам.

Она прошла мимо нескольких торговцев, продававших охранные глифы и другие амулеты, полезные в опасные времена. Бурестражи пытались продать списки грядущих бурь с указанием дат. Она проигнорировала их и перешла к магазинчику, в котором продавались прочные ботинки и походная обувь. Такой товар в военных лагерях шел хорошо. Многие посетители были проезжими путешественниками. К тому же выводу подталкивал беглый осмотр других торговых точек. Пайки, которых хватило бы на долгое путешествие. Ремонтные мастерские для фургонов или повозок. И конечно, здесь скапливалось все то, для чего не нашлось места в Уритиру.

Кроме того, здесь было множество загонов для рабов. Почти столько же, сколько борделей. Как только основная масса гражданских перебралась в Уритиру, все десять военных лагерей быстро превратились в жалкие стоянки для караванов.

По подсказке Сияющей Вуаль тайком оглянулась через плечо: солдат Адолина поблизости не было. Хорошо. Она заметила, что Узор наблюдает за ней со стены неподалеку, готовый доложить Адолину, если понадобится.

Все было на месте, и их разведка указывала, что ее похищение должно произойти сегодня. Возможно, ей следует еще немного подтолкнуть похитителей.

Наконец к ней подошел торговец обувью – толстый парень с бородой в белую полоску. При виде такого контраста у Шаллан возникло желание нарисовать его, поэтому Вуаль отступила назад и позволила Шаллан выйти, чтобы снять Образ для своей коллекции.

– Вас что-нибудь интересует, светлость?

Снова появилась Вуаль.

– Как быстро вы могли бы раздобыть сотню таких пар? – спросила она, постукивая по одному из ботинок тростинкой, которую Чанаша всегда носила в кармане.

– Сто пар? – переспросил мужчина, оживляясь. – Недолго, светлость. Четыре дня, если мой следующий груз прибудет вовремя.

– Отлично. У меня есть специальный контакт со старым Холином в его дурацкой башне, и я могу выгрузить большое количество, если вы сможете доставить их мне. Конечно, понадобится скидка на опт.

– Скидка на опт? – повторил мужчина.

Она взмахнула тростинкой:

– Да, естественно. Если я помогу продать ваш товар в Уритиру, я должна получить свою выгоду.

Он потер бороду.

– Вы… Чанаша Хасарех, не так ли? Я слышал о вас.

– Славно. Значит, вы в курсе, что я не играю в игры. – Она наклонилась и ткнула его тростинкой в грудь. – У меня есть способ обойти тарифы старого Холина, если мы будем действовать быстро. Четыре дня. А нельзя как-нибудь успеть за три?

– Можно. Но я законопослушный человек, светлость. Вы же… понимаете, что избегать тарифов – незаконно.

– Незаконно только в том случае, если мы признаем, что Холин имеет право требовать эти тарифы. Насколько я знаю, он не наш король. Он может претендовать на все, что захочет, но теперь, когда бури изменились, Вестники появятся и поставят его на место. Попомните мои слова.

«Хорошая работа, – подумала Сияющая. – Красиво с этим разобралась».

Вуаль постучала тростинкой по сапогам.

– Сто пар. Три дня. Я пришлю письмоводительницу, чтобы до вечера обсудить детали. Договорились?

– Договорились.

Чанаша была не из улыбчивых, поэтому Вуаль не сделала для этого торговца исключений. Она спрятала тростинку в рукав и коротко кивнула ему, после чего продолжила путь через рынок.

«Вам не кажется, что это было слишком откровенно? – спросила она мысленно. – С последней частью – о том, что Далинар не король, – я, кажется, здорово перегнула палку».

Сияющая сомневалась – в таких ситуациях она была не сильна, – но Шаллан одобрила. Им нужно было надавить сильнее, иначе ее никогда не похитят. Даже задержавшись возле темного переулка, который, как она знала, часто посещали интересующие ее лица, «Чанаша» не привлекла к себе внимания.

Подавив вздох, Вуаль направилась к винному погребу рядом с рынком. Она приходила сюда уже несколько недель, и хозяева хорошо ее знали. Разведка сообщила, что они, как и торговец обувью, принадлежали к группе Сыны Чести, на которую охотилась Вуаль.

Служанка привела Вуаль в уединенный уголок с отдельным столиком, где не чувствовалась прохлада, царившая снаружи. Здесь она могла выпить в одиночестве и разобраться со счетами.

Счета. Какая гадость. Она достала их из сумки и разложила на столе. На что только не пойдешь ради сохранения иллюзии. Надо было играть безупречно: ведь настоящая Чанаша ни дня не проводила без того, чтобы сверить дебит с кредитом. Кажется, она так расслаблялась.

К счастью, с этой частью дела могла справиться Шаллан; она немного попрактиковалась со счетами Себариаля. Вуаль расслабилась, позволив Шаллан взять верх. И на самом деле все было не так уж плохо. Работая, она рисовала каракули на полях, пусть это и не совсем соответствовало роли. Вуаль вела себя так, словно им всегда требовалось оставаться в образе, но Шаллан знала, что время от времени немного расслабиться не помешает.

«Мы могли бы расслабиться, пройдясь по игорным притонам…» – подумала Вуаль.

Одна из причин, по которой им приходилось проявлять такое усердие, заключалась в том, что эти военные лагеря позволяли Вуали дать волю своим наклонностям. Азартные игры без оглядки на воринские приличия. Бары, где без лишних вопросов подают что угодно. Военные лагеря были чудесной маленькой бурей вдали от обители Далинара Холина, где царила идеальная честность.

А еще в Уритиру было слишком много ветробегунов, мужчин и женщин, готовых сами упасть, лишь бы ты не ушиб локоть о неудачно поставленный стол. Здесь все было совсем по-другому. Вуаль могла бы полюбить этот лагерь. Так что, может быть, и к лучшему, что они остались строго в рамках роли.

Шаллан попыталась сосредоточиться на счетах. Она сумеет справиться с цифрами; она набралась опыта, когда вела бухгалтерские книги своего отца. Это началось еще до того, как…

До того, как она…

«Может быть, пора, – прошептала Вуаль. – Вспомнить раз и навсегда. Всё».

Нет, не пора.

«Но…»

Шаллан немедленно отступила.

«Нет, мы не можем думать об этом. Займи мое место».

Когда принесли вино, Вуаль откинулась на спинку стула. Ну ладно. Она сделала большой глоток и попыталась изобразить, будто занимается бухгалтерией. Честно говоря, она не могла злиться на Шаллан. Вместо этого она направила свои чувства на Йалай Садеас. Эта женщина не могла довольствоваться тем, что управляла здесь небольшой вотчиной, зарабатывала на караванах и держалась особняком. О нет. Она должна была затеять шквальную государственную измену.

И поэтому Вуаль пыталась вести бухгалтерские книги и притворяться, что ей это нравится. Она сделала еще один большой глоток. Через некоторое время в голове у нее затуманилось, и она почти втянула буресвет, чтобы сжечь последствия выпивки, – но остановилась. Она не заказывала ничего особенно опьяняющего. Так что если у нее закружилась голова…

Она выпрямилась, ее взгляд стал рассеянным. В вино что-то подмешали! «Наконец-то», – подумала она, прежде чем безвольно обмякнуть на стуле.

– Не понимаю, что в этом сложного, – рассуждала Сил, когда они с Каладином приблизились к Поду. – Вы, люди, спите буквально каждый день. Вы всю жизнь этим занимаетесь.

– Да что ты говоришь! – ответил Каладин, легко приземляясь прямо за городом.

– Я же именно так и говорю – вот только что сказала, – заявила она, сидя у него на плече и глядя ему за спину.

Ее слова прозвучали беззаботно, но он почувствовал в ней то же напряжение, что и в себе самом, словно воздух вокруг них был туго натянутой кожей.

«Следи за мной краем глаза, ветробегун».

Он снова почувствовал боль в шее, в том месте, где Сплавленный раз за разом вонзал кинжал в его позвоночник.

– Даже младенцы могут спать, – сказала Сил. – Только ты можешь превратить нечто столь простое в нечто чрезвычайно сложное.

– Да? – спросил Каладин. – А ты можешь это сделать?

– Лечь. На время притвориться мертвой. Встать. Легко! О, и поскольку речь о тебе, добавлю обязательный последний шаг: пожаловаться.

Каладин зашагал к городу. Сил ожидала ответа, но ему не хотелось его давать. Не от досады, а скорее… от общей усталости.

– Каладин! – окликнула она.

В минувшие месяцы он чувствовал себя не в своей тарелке. Эти последние годы… как будто для всех жизнь продолжалась, но Каладин был отделен от людей непроницаемой стеной. Как будто он был картиной, висящей в коридоре и наблюдающей за проносящейся мимо жизнью.

– Ладно, – сказала Сил. – Возьму твою роль на себя.

Ее образ расплылся, и она стала точной копией Каладина, сидящего на собственном плече.

– Ну-ну, – низким голосом прорычала она. – Гыр-гыр-гыр. Становитесь в строй, парни. Шквальный дождь, испортивший и без того ужасную погоду. Кроме того, я запрещаю пальцы ног.

– Пальцы ног?

– Люди все время спотыкаются! – продолжала она. – Я не могу допустить, чтобы вы все навредили себе. Так что отныне никаких пальцев. На следующей неделе попробуем обойтись без ног. Теперь ступайте и раздобудьте какой-нибудь еды. Завтра мы встанем до рассвета, чтобы попрактиковаться в сверлении друг друга взглядом.

– Я не настолько плох. – Каладин не смог сдержать улыбку. – Кроме того, ты говоришь скорее голосом Тефта, чем моим.

Она снова преобразилась и выпрямила спину, явно довольная собой. И он должен был признать, что приободрился.

«Буря свидетельница, где бы я был, если бы не повстречал ее?»

Ответ очевиден. Он бы спрыгнул во тьму и лежал на дне ущелья, мертвый.

Приблизившись к Поду, они обнаружили, что все почти пришло в порядок. Беженцы были возвращены в очередь, и певцы-боеформы, пришедшие со Сплавленным, ждали возле отца Каладина и новой градоначальницы, их оружие было в ножнах. Казалось, все понимали, что их дальнейшие действия во многом будут зависеть от результатов поединка.

Он шагнул вперед и схватил из воздуха перед собой Сил-копье, величественное серебряное оружие. Певцы обнажили клинки.

– Можете сражаться с Сияющим сами, если хотите, – сказал Каладин. – В качестве альтернативы, если вам не хочется умирать сегодня, предлагаю собрать певцов в этом городе и отступить на восток. Там в получасе хода есть буревое убежище для людей с отдаленных ферм; я уверен, что Абиаджан может привести вас к нему. Оставайтесь внутри до заката.

Шестеро солдат бросились на него.

Каладин вздохнул и опустошил еще несколько сфер с буресветом. Стычка заняла около тридцати секунд, и в итоге одна из певиц рухнула мертвой с выжженными глазами, а другие отступили – их оружие было разрезано пополам.

Некоторые увидели бы в этой атаке храбрость. На протяжении большей части алетийской истории простых солдат поощряли бросаться на осколочников. Генералы учили, что малейший шанс заполучить осколок стоит невероятного риска.

Это было достаточно глупо: если бы Каладина убили, никакого осколка после него не осталось бы. Он был Сияющим, и солдаты знали это. Судя по тому, что он успел узнать, поведение солдат-певцов во многом зависело от Сплавленных, которым они служили. Готовность этих безоглядно пожертвовать собой не говорила об их хозяине ничего хорошего.

К счастью, оставшиеся пятеро прислушались к Абиаджан и другим певцам из Пода, которые – с некоторым усилием – убедили их, что, несмотря на отчаянную борьбу, они побеждены. Через некоторое время они все вместе побрели через быстро рассеивающийся туман.

Каладин снова посмотрел на небо. «Должно быть, уже близко», – подумал он, подходя к контрольно-пропускному пункту, где его ждала мать с узорчатой косынкой на распущенных волосах до плеч. Она обняла Каладина сбоку, держа маленького Ородена; тот протянул руки, чтобы Каладин взял его.

– Ты подрос! – сказал он мальчику.

– Гагадин! – воскликнул ребенок и замахал руками, пытаясь поймать Сил.

Как всегда, появляясь перед семьей Каладина, та проделала свой обычный трюк, превращаясь в разных животных и приплясывая в воздухе перед ребенком.

– Ну, – сказала мать, – как Лин?

– Тебе обязательно первым делом спрашивать об этом?

– Я же твоя мать, – сказала Хесина. – И?..

– Она порвала с ним, – доложила Сил, похожая на крошечную светящуюся рубигончую. Слова, исходящие из пасти, звучали странно. – Сразу после нашего последнего визита.

– О, Каладин… – мать обняла его еще раз. – Как он это воспринимает?

– Дулся добрых две недели, но я думаю, что в основном он уже пережил это.

– Вообще-то, он стоит рядом, – заметил Каладин.

– И никогда не отвечает на вопросы о своей личной жизни, – парировала Хесина. – Заставляя свою бедную мать обратиться к другим, божественным источникам.

– Видишь, – сказала Сил, теперь гарцуя вокруг, как кремлец. – Она знает, как обращаться со мной. С достоинством и уважением, которых я заслуживаю!

– Он снова проявил неуважение к тебе, Сил?

– Он уже целые сутки не упоминал о моем величии.

– Несправедливо заставлять меня иметь дело с вами обеими сразу, – сказал Каладин. – Этот гердазийский генерал добрался до города?

Хесина указала на соседнее здание, расположенное между двумя домами, – один из деревянных сараев для сельскохозяйственного инвентаря. Он не казался особенно прочным; некоторые доски были искорежены и расшатаны недавней бурей.

– Я спрятала их там, когда началось сражение, – объяснила Хесина.

Каладин протянул ей Ородена и направился к сараю.

– Хватай Лараль и собирай горожан. Сегодня грядет кое-что важное, и я не хочу, чтобы они паниковали.

– Объясни, что ты подразумеваешь под словом «важное», сынок.

– Сама увидишь.

– Ты собираешься поговорить с отцом?

Каладин поколебался, потом посмотрел через туманное поле на беженцев. Горожане начали выходить из своих домов, чтобы посмотреть, из-за чего весь этот шум. Отца он не мог найти.

– Куда он делся?

– Проверяет, действительно ли тот паршун, которого ты порезал, мертв.

– Конечно, – вздохнул Каладин. – С Лирином я разберусь позже.

Когда он открыл дверь, несколько очень раздражительных гердазийцев кинулись на него с кинжалами. В ответ он втянул немного буресвета, заставив струйки люминесцентного дыма подниматься от непокрытых участков кожи.

– Клянусь тремя богами… – прошептал один высокий парень с волосами, собранными в хвост. – Это правда. Вы вернулись.

Эта реакция встревожила Каладина. Этот человек, как борец за свободу в Гердазе, должен был видеть Сияющих раньше. В идеальном мире коалиционные армии Далинара уже несколько месяцев поддерживали бы усилия по освобождению Гердаза.

Только вот на Гердаз все махнули рукой. Маленькая страна, казалось, была близка к краху, и армии Далинара зализывали раны после битвы на Тайленском поле. Затем просочились слухи о сопротивлении в Гердазе. Каждое донесение звучало так, будто с гердазийцами почти покончено, и поэтому ресурсы были распределены на более выигрышные фронты. Но Гердаз держался, безжалостно изводя врага. Армии Вражды потеряли десятки тысяч бойцов, сражаясь в этой маленькой, стратегически неважной стране.

В конце концов Гердаз пал, но потери, понесенные врагом, были на удивление велики.

– Кто из вас Норка? – спросил Каладин, выпуская изо рта светящееся облачко буресвета.

Высокий парень указал на заднюю часть сарая, где у стены сидела темная фигура, закутанная в плащ. Каладин не смог разглядеть лица под капюшоном.

– Для меня большая честь лично познакомиться с легендой. – Каладин сделал шаг вперед. – Мне велели передать вам официальное приглашение вступить в коалиционную армию. Мы сделаем все возможное для вашей страны, но сейчас светлорд Далинар Холин и королева Ясна Холин очень хотят встретиться с человеком, который так долго противостоял врагу.

Норка не шелохнулся. Он остался сидеть, склонив голову. Наконец один из его людей подошел и потряс его за плечо.

Плащ сдвинулся, и тело обмякло, обнажив рулоны брезента, собранные в подобие человеческой фигуры в плаще. Манекен? Это еще что такое, ради неизвестного имени Буреотца?..

Солдаты казались удивленными не меньше, хотя высокий лишь вздохнул и покорно посмотрел на Каладина:

– Он иногда так делает, светлорд.

– Делает что? Превращается в лохмотья?

– Ускользает. Ему нравится проверять, сможет ли он сделать это так, чтобы мы не заметили.

Ругаясь по-гердазийски, один из солдат пошарил за ближайшими бочками и в конце концов обнаружил расшатанную доску. Дыра выходила в затененный переулок между зданиями.

– Мы найдем его где-нибудь в городе, я уверен, – пообещал солдат Каладину. – Дайте нам несколько минут, и мы его выследим.

– Я-то думал, он не станет играть в игры, – заметил Каладин. – Учитывая опасную ситуацию.

– Вы… не знаете нашего ганчо, светлорд. Именно так он ведет себя в опасных ситуациях.

– Непохоже, чтобы его поймали, – сказал другой с сильным акцентом, качая головой. – Когда ему грозит опасность, он исчезает.

– И бросает своих людей? – потрясенно спросил Каладин.

– Норка не дожил бы до этих дней, если бы не научился выпутываться из переделок, где любой другой пропал бы, – сказал высокий гердазиец. – Если бы мы были в опасности, он попытался бы вернуться за нами. Если не получится… ну, мы его охранники. Любой из нас отдал бы свою жизнь, чтобы он смог спастись.

– Непохоже, что мы ему очень нужны, – прибавил другой. – Сама Ганлос Риера не смогла его поймать!

– Что ж, найдите его, если сможете, и передайте мое сообщение, – сказал Каладин. – Нам нужно поскорее убраться из этого города. У меня есть основания подозревать, что сюда направляется большой отряд Сплавленных.

Гердазийцы отдали ему честь, хотя были не обязаны, будучи солдатами другой страны. В присутствии Сияющих люди вообще вели себя странно.

– Молодец! – одобрила Сил, когда он вышел из сарая. – Ты едва нахмурился, когда тебя назвали светлордом.

– Я тот, кто я есть, – сказал Каладин, проходя мимо матери, которая теперь совещалась с Лараль и светлордом Рошоном.

Каладин заметил, как отец организовал нескольких бывших солдат Рошона, которые пытались взять под контроль беженцев. Очередь уменьшилась: надо думать, часть людей сбежала.

Заметив Каладина, Лирин поджал губы. Лекарь был ниже ростом – Каладин унаследовал свой рост от матери. Отойдя от толпы, Лирин вытер платком пот с лица и лысеющей головы, затем снял очки, чтобы протереть их.

– Отец, – сказал Каладин, приблизившись.

– Я надеялся, – мягко ответил Лирин, – что наше послание вдохновит тебя на то, чтобы явиться сюда тайком.

– Я пытался. Но Сплавленные повсюду установили посты для наблюдения за небом. Возле одного из них туман неожиданно рассеялся, и я оказался на виду. Я надеялся, что меня не заметили, но… – Он пожал плечами.

Лирин снова надел очки, и Каладин понял, о чем он думает. Лирин предупреждал, что если Каладин будет продолжать навещать их, он принесет смерть в Под. Сегодня она настигла певца, который напал на него. Лирин накрыл труп саваном.

– Я солдат, отец. Я сражаюсь за этих людей.

– Любой идиот с руками может держать копье. Я натренировал твои руки для чего-то лучшего.

– Я… – Каладин остановился и глубоко вздохнул.

В отдалении он услышал характерный глухой звук.

«Наконец-то».

– Мы можем обсудить это позже, – сказал Каладин. – Иди собирай все, что хочешь взять. Быстро. Нам нужно уходить.

– Уходить? – переспросил Лирин. – Я уже говорил тебе. Я нужен горожанам и не собираюсь их бросать.

– Я знаю, – сказал Каладин, махнув рукой в сторону неба.

– Да что ты такое…

Лирин осекся: из тумана появилась огромная темная тень. Машина невероятных размеров медленно летела по воздуху. По обе стороны от нее строем парили две дюжины ветробегунов, ярко светящихся от буресвета.

Это был не корабль, а гигантская летающая платформа. Тем не менее вокруг Лирина собрались спрены благоговения, как кольца голубого дыма. Впрочем, в первый раз, когда Каладин увидел, как Навани заставляет платформу парить, он тоже разинул рот.

Она заслонила солнце, отбрасывая тень на Каладина и его отца.

– Ты ясно дал понять, – сказал Каладин, – что вы с матерью не покинете жителей Пода. Поэтому я договорился взять их с собой.

007

3. «Четвертый мост»

008

Последний шаг в поимке спрена – самый сложный, поскольку надо удалить буресвет из камня. Конкретные методы, применяемые каждой гильдией артефабров, хранятся ими в строгой тайне и известны только самым старшим членам.

Самый простой способ – использовать ларкина, разновидность кремлеца, которая питается буресветом. Это было бы замечательно и удобно, если бы эти существа не вымерли почти полностью. Войны в Аймиа отчасти случились из-за этих, казалось бы, невинных маленьких созданий.

Лекция по фабриальной механике, прочитанная Навани Холин перед коалицией монархов, Уритиру, йезеван, 1175 г.

Навани Холин высунулась из-за борта летающей платформы и посмотрела на камни в сотнях футов внизу. Плодородие Алеткара продолжало ее удивлять, и это многое говорило о тех местах, где она жила. Камнепочки громоздились на каждой поверхности, за исключением участков, расчищенных под жилье или пашни. Целые поля диких трав колыхались на ветру, и над ними плясали спрены жизни. Деревья, сплетясь ветвями, противостояли бурям, как настоящие бастионы.

Здесь, в отличие от Расколотых равнин или Уритиру, все росло. Это был дом ее детства, но теперь он казался ей почти чужим.

– Мне бы очень хотелось, светлость, чтобы вы не высовывались вот так за край, – сказала Велат.

Ученая дама средних лет вела себя так, словно была матерью всем присутствующим; волосы она из-за ветра заплела в тугие косы.

Навани, естественно, высунулась еще дальше. Можно было бы подумать, что за пятьдесят лет жизни она нашла способ преодолевать свою врожденную импульсивность. К счастью, достигнутое положение позволяло ей просто поступать как вздумается.

Летающая платформа отбрасывала на камни внизу симпатичную геометрическую тень. Горожане сгрудились, таращась вверх; Каладин и другие ветробегуны вынудили их отступить, освобождая место для посадки.

– Светлорд Далинар, – сказала Велат, – не могли бы вы вразумить ее? Она же упадет, точно вам говорю.

– Это корабль Навани, Велат, – раздался позади голос Далинара – твердый, как сталь, и неизменный, как математика. Она любила его голос. – Думаю, если я помешаю ей насладиться моментом, она сама меня вышвырнет за борт.

– Разве она не может наслаждаться с середины платформы? Возможно, будучи хорошо привязанной к палубе. Двумя веревками.

Ветер растрепал ее распущенные волосы, и Навани усмехнулась. Свободной рукой она держалась за поручень.

– Теперь в этой местности нет людей. Передайте приказ – ровный спуск на землю.

Она затеяла этот проект, используя в качестве образца старые мосты, с помощью которых пересекали ущелья. В конце концов, это был не военный корабль, а транспорт, предназначенный для перевозки множества пассажиров, – нечто вроде деревянного ящика более ста футов в длину, шестьдесят в ширину и около сорока футов в высоту, чтобы вместились три палубы.

В задней части верхней палубы они построили высокие стены и крышу. Передняя треть была открытой, с перилами по бокам. Большую часть пути инженеры Навани провели на командном пункте в защищенной части. Но поскольку сегодня требовались искусные маневры, они передвинули столы и привинтили их к палубе в правом переднем углу платформы.

«Правый передний угол, – подумала она. – Должны ли мы вместо этого использовать морские термины? Но это не океан. Мы летим».

Они летят. Сработало! Не только в маневрах и испытаниях на Расколотых равнинах, но и в реальной миссии, охватывающей сотни миль пространства.

Позади нее более дюжины инженеров-ревнителей обслуживали командный пункт под открытым небом. Ка – письмоводительница из какого-то отряда ветробегунов – отправила приказ на Уритиру через даль-перо. Находясь в движении, они не могли писать полные инструкции – у даль-перьев с этим были проблемы. Но они могли посылать вспышки света, поддающиеся расшифровке.

В Уритиру другая группа инженеров работала над сложными механизмами, которые удерживали этот корабль в воздухе. На самом деле, он основывался на той же технологии, что и даль-перья. Когда один из элементов системы двигался, другой вторил ему. Что ж, половинки самосвета тоже можно было соединить таким образом, что, когда одна из них опустится, другая половина, где бы она ни находилась, поднимется в воздух.

Сила передавалась: окажись дальняя половина под чем-то тяжелым, им будет трудно опустить свою. К сожалению, имел место некий дополнительный распад; чем дальше друг от друга находились две половинки, тем большее сопротивление чувствовалось при их перемещении. Но если можно было двигать ручку, то почему не сторожевую башню? Почему не карету? Почему не целый корабль?

И поэтому сотни людей и чуллов работали в Уритиру над системой блоков, соединенных с широкой решеткой из самосветов. Когда они опустили решетку вдоль края плато за пределами башни, корабль Навани поднялся в небо.

При помощи другой решетки, укрепленной на Расколотых равнинах и соединенной с чуллами, можно было заставить корабль двигаться вперед или назад. Настоящий прогресс наступил, когда они научились использовать алюминий, чтобы изолировать движение вдоль плоскости и даже изменять векторы силы. Последним элементом конструкции были чуллы: они тянули какое-то время, а затем их разворачивали, временно отсоединив самосветы, и отгоняли в другую сторону, поскольку все это время воздушный корабль продолжал двигаться по прямой.

Чередование этих двух решеток – одной для контроля высоты и второй для контроля горизонтального движения – позволило кораблю Навани воспарить.

Ее корабль. Ее собственный корабль! Она хотела бы поделиться этим с Элокаром. Хотя большинство людей помнили ее сына только как человека, который не сумел стать достойным преемником Гавилара, она знала его как любопытного, любознательного мальчика, обожавшего ее рисунки. Он всегда любил высоту. Как бы ему понравился вид с этой палубы…

Работа над этим судном помогла ей выжить в те несколько месяцев после его смерти. Конечно, не ее математические расчеты в конце концов сделали этот корабль реальностью. О взаимодействии между сопряженными фабриалями и алюминием стало известно во время экспедиции в Аймиа. Ее инженерные схемы также были ни при чем; ее первоначальные задумки были куда причудливее, чем нынешняя заурядная конструкция.

Она просто руководила людьми, которые были умнее ее. Так что, возможно, она не заслужила того, чтобы улыбаться, как ребенок, наблюдая за результатом. Но она все равно улыбалась.

Выбор названия потребовал целых месяцев на размышления. В конце концов, она почерпнула вдохновение в мостах, которые один раз уже вдохновили ее. Речь шла о том мосте, который много месяцев назад спас Далинара и Адолина от верной смерти, что, как она надеялась, этот корабль сделает для многих других в столь же ужасных ситуациях.

Итак, первый в мире воздушный транспорт получил имя «Четвертый мост». С разрешения старой команды великого маршала Каладина она приказала установить их старый мост в центре палубы в качестве символа.

Навани отошла от края платформы и направилась к командному пункту. Она услышала, как Велат вздохнула с облегчением, – картограф привязала себя к палубе веревкой. Навани предпочла бы взять с собой Исасика, но он отправился в одну из своих картографических экспедиций, на этот раз в восточную часть Расколотых равнин.

Тем не менее у нее был полный набор ученых и инженеров. Белобородый Фалилар просматривал схемы вместе с Рушу, в то время как множество помощников и письмоводительниц бегали туда-сюда, проверяя структурную целостность или измеряя уровни буресвета в камнях. Навани не оставалось ничего другого, кроме как стоять рядом с важным видом. Она улыбнулась, вспомнив, как Далинар говорил что-то подобное о боевых генералах, чьи планы приводили в действие.

«Четвертый мост» опустился, и передние двери нижнего уровня открылись, чтобы принять пассажиров. Дюжина гранетанцоров потекла к городу. Сияя буресветом, они двигались странной походкой – попеременно отталкиваясь одной ногой и скользя на другой. Они могли скользить по дереву или камню, как по льду, и грациозно перепрыгивать через препятствия.

Последняя в группе гранетанцоров – долговязая девушка, которая, казалось, выросла на целый фут за последний год, – не успела прыгнуть и споткнулась о камень, который обошли все остальные. Навани спрятала улыбку. К сожалению, даже Сияющие не имели защиты от подростковой неуклюжести.

Гранетанцорам надлежало сопроводить жителей города на транспорт и исцелить раненых или больных. Ветробегуны метались по небу, высматривая возможную опасность.

Вместо того чтобы беспокоить инженеров или солдат, Навани направилась к Кмаклу, тайленскому принцу-консорту. Стареющий супруг королевы Фэн был военным моряком, и Навани подумала, что он с удовольствием присоединится к ним в первой миссии «Четвертого моста». Он почтительно поклонился ей, его брови и длинные усы свисали вдоль лица.

– Вы, должно быть, считаете нас очень неорганизованными, адмирал, – сказала ему Навани по-тайленски. – Никакой капитанской каюты и лишь горстка привинченных столов для командного пункта.

– Конечно, это странный корабль, – ответил пожилой моряк. – Но по-своему величественный. Я слушал разговоры ваших ученых – они предположили, что наша скорость составляет в среднем около пяти узлов.

Навани кивнула. Эта миссия началась как длительное испытание на выносливость – и на самом деле она не участвовала в путешествии с первого дня. «Четвертый мост» неделями летал над Курящимся океаном, укрываясь от бурь в лейтах и бухтах. На протяжении того времени единственным экипажем корабля были инженеры и горстка матросов.

Затем пришла просьба от Каладина. Нет ли желания подвергнуть судно более серьезному испытанию, вывезя целый алеткарский городок и печально известного гердазийского генерала в придачу? Далинар принял решение, и «четвертый мост» взял курс на Алеткар.

Ветробегуны доставили на корабль командный состав, включая Навани, и Сияющих.

– Пять узлов, – сказала Навани. – Не особенно быстро по сравнению с вашими лучшими кораблями.

– Прошу прощения, светлость, – возразил пожилой моряк. – Но это, по сути, гигантская баржа, и для нее пять узлов – впечатляющая скорость, даже если игнорировать тот факт, что она летит. – Он покачал головой. – Этот корабль движется быстрее, чем армия, идущая ускоренным маршем, но он доставляет войска свежими и обеспечивает собственную мобильную высоту для стрельбы из лука.

Навани не смогла удержаться, чтобы не просиять от гордости.

– Нам еще многое предстоит решить, – сказала она. – Лопасти сзади едва увеличили скорость. Нужно что-то получше. Мы задействовали огромную рабочую силу.

– Воля ваша, – проговорил старик и с отрешенным выражением уставился на горизонт.

– Адмирал? С вами все в порядке?

– Я просто представляю себе конец эпохи. Жизнь, которую я знал, путь океанов и флота…

– Нам по-прежнему нужен флот, – не согласилась Навани. – Этот воздушный транспорт – всего лишь дополнительный инструмент.

– Возможно, возможно. Но на мгновение представьте себе флот обычных кораблей, подвергающихся атаке одного из… этих. Сверху. Для такого не понадобятся специально обученные лучники. Летучие матросы смогут потопить флот за считаные минуты, кидая камни… – Он взглянул на нее. – Моя дорогая, если подобные штуки станут вездесущими, то устареет не только военный флот. Я не могу решить, рад ли я, что достаточно стар, чтобы с нежностью попрощаться со своим миром, или я завидую молодым парням, которым предстоит исследовать этот новый мир.

Навани не находила слов. Она хотела подбодрить его, но прошлое, к которому Кмакл относился с такой теплотой, было… ну, как волны на воде. Оно исчезло, поглощенное океаном времени. Ее волновало будущее.

Кмакл, казалось, почувствовал ее нерешительность и улыбнулся:

– Не обращайте внимания на болтовню ворчливого старого моряка. Смотрите-ка, узокователь желает вашего внимания. Идите и ведите нас к новому горизонту, светлость. Вот где мы найдем успех против этих захватчиков.

Она ласково похлопала Кмакла по руке и поспешила к Далинару. Он стоял в центре палубы, и к нему шагал великий маршал Каладин в сопровождении человека в очках. Должно быть, это был отец ветробегуна, хотя ей потребовалось напрячь воображение, чтобы увидеть сходство. Каладин был высоким, а Лирин – наоборот. У молодого человека были непослушные кудри, ниспадающие на плечи, в то время как Лирин частично облысел, а остаток шевелюры стриг очень коротко.

Однако, подойдя к Далинару, она поймала взгляд Лирина – и семейная связь стала более очевидной. Та же спокойная сосредоточенность, тот же чуть осуждающий взгляд человека, который, казалось, знает о тебе слишком много. В этот момент она увидела двух мужчин с одной душой, несмотря на все их внешнее несходство.

– Сэр, – обратился Каладин к Далинару. – Мой отец, лекарь.

Далинар кивнул:

– Лирин Благословенный Бурей. Это честь для меня.

– Благословенный Бурей?.. – переспросил Лирин.

Он не поклонился, что Навани сочла недипломатичным, учитывая, перед кем он стоял.

– Я предполагал, что вы примете родовое имя своего сына, – сказал Далинар.

Лирин взглянул на Каладина, который явно не сообщил ему о своем возвышении. Но ничего не прибавил к сказанному, а вместо этого окинул взглядом ее воздушный корабль и кивнул в знак должного уважения.

– Великолепное творение, – сказал Лирин. – Как вы думаете, сможет ли он быстро доставить мобильный госпиталь, укомплектованный лекарями, на поле боя? Это позволило бы спасти столько жизней…

– Изобретательно, – сказал Далинар. – Впрочем, теперь этим делом обычно занимаются гранетанцоры.

– А-а. Точно. – Лирин поправил очки и наконец почувствовал некоторое уважение к Далинару. – Я ценю то, что вы делаете здесь, светлорд Холин, но не могли бы вы сказать, как долго мои люди будут заперты в этом транспорте?

– Чтобы добраться до Расколотых равнин, потребуется несколько недель. Но мы будем снабжать припасами, дадим одеяла и все прочее, что нужно для удобного путешествия. Вы будете выполнять важную функцию, помогая нам научиться лучше оснащать эти транспорты. Кроме того, мы лишим врага важного населенного пункта и фермерской общины.

Лирин задумчиво кивнул.

– Хотите осмотреть помещения? – предложил Далинар. – Трюмы не роскошные, но места хватит для сотен пассажиров.

Лирин понял, что его отсылают прочь, но опять не поклонился и не выразил уважения, уходя.

Каладин задержался:

– Прошу прощения за моего отца, сэр. Он плохо переносит сюрпризы.

– Все в порядке, – сказал Далинар. – Представляю, через что эти люди прошли в последнее время.

– Возможно, это еще не конец, сэр. Сегодня утром меня заметили во время разведки. Один из Сплавленных – разновидность, которую я никогда раньше не видел, – пришел в Под, охотясь за мной. Я прогнал его, но не сомневаюсь, что вскоре к нему подойдет подкрепление.

Далинар старался сохранять невозмутимость, но Навани заметила, как разочарованно опустились уголки его губ.

– Ладно, – сказал он. – Я надеялся, что туман укроет нас, но это было бы слишком хорошо. Пойди предупреди остальных ветробегунов, а я велю передать весть гранетанцорам, чтобы они ускорили эвакуацию.

Каладин кивнул и добавил:

– У меня кончается свет, сэр.

Навани вытащила блокнот из кармана, когда Далинар поднял руку и прижал ее к груди Каладина. Воздух вокруг них слегка… исказился, и на мгновение показалось, что она заглянула в Шейдсмар. Иную реальность, наполненную стеклянными бусинками и парящими огоньками свечей.

На краткий миг ей послышался вдалеке какой-то звук. Чистая нота, от которой все тело ощутило вибрацию.

Звук тотчас же исчез, но она все равно записала свои впечатления. Силы Далинара были связаны с составом буресвета, тремя реальностями и в конечном счете с самой природой божественности. Все эти тайны еще предстояло раскрыть.

Каладиновские запасы буресвета были обновлены, излишки заструились над кожей, словно пар, видимый даже при дневном свете. Сферы, которые были при нем, также должны были зарядиться вновь. Далинар каким-то образом проникал в пространство между реальностями и касался силы самого Всемогущего – некогда этой способностью обладали лишь сами бури и существа, обитающие в них.

Вновь полный сил, молодой ветробегун шагнул в сторону. Присев, он коснулся ладонью прямоугольного куска палубы, который выделялся на общем фоне: дерево явно не новое, покрытое пятнами и отметинами от стрел. Его старый мост встроили в палубу, соединив с прочими частями. Ветробегуны из изначального Четвертого моста всегда выполняли один и тот же безмолвный ритуал, прежде чем покинуть воздушный корабль. Это заняло всего мгновение – и Каладин взлетел.

Навани закончила свои записи, пряча улыбку: она заметила, что Далинар читает через ее плечо. Это было все еще довольно странное переживание, несмотря на все ее попытки ободрить его.

– Я уже позволил Ясне делать заметки о том, что я делаю, – сказал Далинар. – И все же каждый раз ты вытаскиваешь этот блокнот. Что ты ищешь, светсердце мое?

– Пока что сама толком не знаю. В природе Уритиру есть нечто странное, и я думаю, что узокователи могут быть связаны с башней – по крайней мере, судя по тому, что мы читали о древних Сияющих.

Она перевернула страницу и показала ему несколько схем, которые нарисовала. В центре города-башни Уритиру было огромное сооружение из самосветов – кристаллическая колонна, фабриаль, не похожий ни на один из тех, что она когда-либо видела. Она все больше убеждалась в том, что башня когда-то питалась от этой колонны, так же как летающий корабль питался от самосветов, которые ее инженеры встроили в корпус. Но башня была сломана и едва функционировала.

– Я пытался зарядить колонну, – сказал Далинар. – Не сработало.

Он мог влить буресвет в обычные сферы, но самосветы башни сопротивлялись.

– Должно быть, мы неправильно подходим к проблеме, – прибавил он. – У меня не идет из головы мысль о том, что, если бы я знал больше о буресвете, решение было бы простым.

Навани покачала головой. «Четвертый мост» был выдающимся достижением, но она беспокоилась, что не справилась с более важной задачей. Уритиру находился высоко в горах, где было слишком холодно, чтобы выращивать растения, но в башне имелось много полей. Люди не только выживали в этих суровых условиях, но и процветали.

Как? Она знала, что когда-то в башне жил могущественный спрен по имени Сородич. Спрен уровня Ночехранительницы или Буреотца – и способный создать узокователя. Оставалось лишь предположить, что спрен – или, возможно, какая-то особенность его отношений с человеком – позволял башне функционировать. К несчастью, Сородич умер во время Отступничества. Она не была уверена, до какой степени «умер». Был ли Сородич мертв, как души осколочных клинков, которые продолжали двигаться? Некоторые спрены, с которыми ей довелось беседовать, говорили, что Сородич «дремлет» – и это, по их словам, не могло измениться.

Ответы были неясны, и Навани оставалось лишь продолжать поиски. Она изучала Далинара и его связь с Буреотцом, надеясь, что это даст какой-то дополнительный ключ.

– Итак, – раздался позади них голос с акцентом, – алети действительно научились летать. Я должен был поверить в эти истории. Только вашей нации хватило бы упрямства, чтобы подчинить саму природу.

Навани вздрогнула, хотя отреагировала медленнее, чем Далинар, который развернулся, положив руку на рукоять поясного меча, и тут же встал между Навани и странным голосом. Ей пришлось выглянуть из-за него, чтобы увидеть говорившего.

Он был невысокого роста, без одного зуба, с приплюснутым носом и веселым выражением лица. Поношенный плащ и рваные штаны выдавали в нем беженца. Он стоял рядом с инженерной станцией Навани, где взял карту, на которой был нанесен курс «Четвертого моста».

Велат, стоявшая у центра стола, взвизгнула, увидев его, затем потянулась, чтобы вырвать бумагу.

– Беженцы должны собраться внизу, – сказала Навани, указывая на лестницу.

– Флаг им в руки, – сказал гердазиец. – Ваш летающий мальчик сообщил, что для меня найдется место здесь. Даже не знаю, что я думаю о службе алети. Я большую часть жизни старался держаться от них подальше. – Он посмотрел на Далинара. – В особенности от тебя, Черный Шип. Без обид.

«Ах!» – подумала Навани. Она слышала, что Норка склонен обманывать чужие ожидания. Она пересмотрела свою оценку, затем взглянула на Кобальтовых гвардейцев, которые запоздало спешили с борта корабля. Они выглядели раздосадованными, но Навани взмахом руки велела им удалиться. Позже она задаст несколько неприятных вопросов о том, почему они были настолько небрежны, что позволили этому человеку прокрасться по ступенькам к командному пункту.

– Я считаю мудрыми людей, которые старались избегать того, кем я когда-то был, – сказал Далинар Норке. – Но это новая эра, с новыми врагами. Наши прошлые ссоры теперь не имеют никакого значения.

– Ссоры? – переспросил Норка. – Вот как алети это называют. Да-да. Видишь ли, я недостаточно хорошо знаю ваш язык. Я-то думал, ваши действия в адрес моего народа называются «грабеж и тактика выжженной земли».

Он вытащил что-то из кармана – это оказалась еще одна карта Велат. Он оглянулся через плечо, чтобы убедиться, что она не смотрит, затем развернул карту и склонил голову набок, изучая.

– То, что осталось от моей армии, спрятано в четырех лощинах между этим местом и Гердазом. Всего несколько сотен. Используй свой летательный аппарат, чтобы спасти их, и мы поговорим. Кровожадность алети за эти годы стоила мне многих близких, но я был бы дураком, если бы не воспользовался случаем направить ее, как пресловутое лезвие меча, на кого-то другого.

– Будет сделано, – сказал Далинар.

Навани не упустила из вида, что он – хотя ранее утверждал, будто «Четвертый мост» принадлежит супруге, – согласился на просьбу Норки, даже не посоветовавшись с ней. Она старалась не обращать внимания на подобные вещи. Дело не в том, что муж ее не уважал, – он неоднократно доказывал обратное. Далинар Холин просто привык быть самым важным и вообще самым способным человеком в округе. Это заставляло его бросаться вперед, как надвигающаяся буревая стена, принимая решения по мере необходимости.

И все же подобное раздражало Навани больше, чем она когда-либо признавалась вслух.

Внизу начали прибывать первые настоящие беженцы, которых бережно направляли гранетанцоры. Навани сосредоточилась на насущной проблеме: убедиться, что каждый устроен наилучшим образом и чувствует себя комфортно. Она составила план. К несчастью, прием их был прерван, когда Лин – ветробегунья с длинными темными волосами, заплетенными в косу, – рухнула на палубу.

– Приближаются Сплавленные, сэр, – доложила она Далинару. – Целых три летучих отряда.

– Значит, Каладин был прав. Надеюсь, мы сможем их прогнать. Помоги нам буря, если они будут нападать на корабль на всем пути к Расколотым равнинам.

Навани больше всего боялась, что летающие враги смогут нанести удар и даже вывести из строя транспорт. У нее имелись меры предосторожности на такой случай – и, похоже, она станет свидетелем их первого испытания.

4. Архитекторы будущего

009

Чтобы извлечь буресвет из камня, я использую метод Арниста. Несколько больших пустых самосветов подносят близко к заряженному, пока спрен осматривает его. Буресвет медленно поглощается из маленького самосвета очень большим самосветом того же типа – и несколько вместе могут быстро вытянуть весь свет. Ограничением метода является, конечно, тот факт, что нужно не просто приобрести один самосвет для вашего фабриаля, но и несколько более крупных, чтобы выкачать буресвет.

Должны существовать и другие методы, что доказывают фабриали с чрезвычайно большими самосветами, созданные Гильдией Вризтл из Тайлены. Ваше величество, соблаговолите повторить мою просьбу гильдии – ведь эта тайна имеет жизненно важное значение для военных действий.

Лекция по фабриальной механике, прочитанная Навани Холин перед коалицией монархов, Уритиру, йезеван, 1175 г.

Когда они очнулись, Сияющая немедленно взяла инициативу в свои руки и оценила ситуацию. На голове у нее был мешок, так что никто не видел, как она пытается определить свое место нахождения, и к тому же она была достаточно осторожна, чтобы не выдать себя движениями, предупредив похитителей. К счастью, Шаллан прикрепила свое светоплетение таким образом, что иллюзорное лицо сохранялось, даже когда они были без сознания.

Сияющая не оказалась связанной, хотя кто-то нес ее на плече. От него пахло чуллами. А может, это вонял мешок.

Тело активизировало ее силы, исцелило ее и позволило проснуться раньше, чем это могло бы произойти естественным путем. Сияющая не любила прятаться или притворяться, но она верила, что Вуаль и Шаллан знают, что делают. Вместо этого она взялась за собственную часть работы: оценила опасность сложившейся ситуации.

С ней, похоже, все было в порядке, хоть такое положение и не назовешь удобным. Ее голова подпрыгивала на спине мужчины при каждом шаге, прижимаясь лицом к ткани мешка. В глубине души она чувствовала удовлетворение, исходящее от Вуали. Они почти отказались от миссии. Приятно было сознавать, что вся их работа не пропала даром.

Итак, куда ее несут? Это оказалось одной из самых больших загадок: где Сыны Чести проводили свои маленькие собрания. Несколько месяцев назад команде Шаллан удалось внедрить в группу одного человека, но он не был достаточно важной персоной, чтобы получить необходимые им сведения. Для такого требовался светлоглазый.

Они подозревали, что после смерти Амарама руководство культом захватила Йалай. Ее фракция планировала взять под контроль Клятвенные врата в центре Расколотых равнин. К сожалению, у Сияющей не было доказательств, а без веских доказательств она не могла выступить против Йалай. Далинар согласился с этим, особенно после того что Адолин сделал с мужем Йалай.

«Жаль, что он не нашел способа прикончить обоих», – подумала Вуаль.

«Это было бы неправильно, – отозвалась Сияющая. – В тот момент Йалай не представляла для него никакой угрозы».

Шаллан не согласилась, и Вуаль, естественно, тоже, поэтому Сияющая оставила эту тему. Она надеялась, что Узор все еще следовал за ней на расстоянии, как было велено. Как только группа остановится и начнет вводить Сияющую в курс дела, спрен приведет Адолина и солдат, если ей понадобится помощь.

В конце концов похитители остановились, и грубые руки стащили ее с плеча. Она закрыла глаза и вынудила себя оставаться обмякшей, когда ее опустили на землю. Мокрый и скользкий камень; кругом прохладно. Мешок сняли, и она почувствовала какой-то резкий запах. Она по-прежнему не шевелилась, и тогда кто-то облил ей голову водой.

Пришло время Вуали взять бразды правления. Она ахнула, якобы очнувшись, и подавила первый инстинктивный порыв схватить нож и быстро расправиться с тем, кто ее облил. Вуаль вытерла глаза рукавом защищенной руки и обнаружила, что находится в сыром и влажном месте. Растения на каменных стенах съежились от шума, а небо выглядело далекой трещиной где-то высоко. Вокруг множества мясистых растений и лоз прыгали в воздухе спрены жизни.

Она была в каком-то ущелье. Дыхание Келека! Каким образом они унесли ее в ущелье так, что никто не видел?

Вокруг стояла группа людей в черных одеждах, каждый держал на ладони ярко сверкающий бриллиантовый броум. Она заморгала от резкого света. Их капюшоны выглядели немного более удобными, чем ее мешок. На каждом одеянии был вышит двойной глаз Всемогущего, и у Шаллан мелькнула мысль: интересно, что сказали портнихе, которую наняли для выполнения всей этой работы? «Да, нам нужно двадцать одинаковых таинственных одеяний, расшитых древними загадочными символами. Они для… вечеринок».

Заставляя себя оставаться в образе, Вуаль удивленно и растерянно посмотрела вверх, затем отпрянула к стене пропасти, напугав кремлеца темно-фиолетовой окраски.

– Чанаша Хасарех, – глубоким и звучным голосом заговорила фигура впереди, – у тебя прекрасное и уважаемое имя. Унаследованное от Чанаранач’Элин, Вестницы простонародья. Ты действительно желаешь их возвращения?

– Я… – Вуаль подняла руку, заслоняясь от света броумов. – Что это? Что происходит? И кто из вас Йалай Садеас?

– Мы – Сыны Чести, – сказала другая фигура, на этот раз женщина, но не Йалай. – Наш священный долг – возвещать возвращение Вестников, возвращение бурь и нашего бога – Всемогущего.

– Я… – Вуаль облизнула губы. – Я не понимаю.

– Поймешь, – сказал первый голос. – Мы наблюдали за тобой и находим твое рвение достойным. Ты хочешь свергнуть фальшивого короля, Черного Шипа, и вернуть королевство тем, кто должен править по закону, – великим князьям? Ты хочешь, чтобы правосудие Всемогущего обрушилось на нечестивых?

– Конечно, – ответила Вуаль.

– Отлично, – одобрила женщина. – Мы верили в тебя не напрасно.

Вуаль была почти уверена, что это Улина, член ближайшего окружения Йалай. Сначала она была неважной светлоглазой письмоводительницей, но в военных лагерях быстро сделала карьеру.

Увы, раз Улина здесь, то Йалай, скорее всего, нет. Великая княгиня часто посылала Улину делать то, чего она сама делать не хотела. Это означало, что Вуаль потерпела неудачу по крайней мере в одной из своих целей: она не сумела представить «Чанашу» достаточно важной особой, чтобы заслуживать повышенного внимания.

– Мы руководили возвращением Сияющих, – сказал мужчина. – А ты не задумывалась, почему они появились? Почему все это – Буря бурь, пробуждение паршунов – происходит? Мы все организовали. Мы – великие архитекторы будущего Рошара.

Узор бы оценил такую ложь по достоинству. А Вуаль сочла ее недостаточно хорошей. По-настоящему славный, восхитительный обман намекал на скрытое величие или тайны, запрятанные глубже. Это же было нечто вроде пьяных бредней у барной стойки, имеющих целью вызвать жалость и получить бесплатную выпивку. Подобное вызывало скорее презрение, чем интерес.

Мрейз рассказывал об этой группе и их попытках вернуть Вестников, которые на самом деле и не исчезали. Гавилар их возглавлял, использовал их ресурсы и сердца для достижения своих собственных целей. Из-за него они ненадолго стали важными движущими силами в мире.

Большая часть этой славы померкла, когда старый король пал и Амарам растратил все остальное. Эти разрозненные остатки не были архитекторами будущего. Они были тяжким наследием предыдущей эпохи, и даже Сияющая соглашалась, что к заданию – порученному им Далинаром и втайне Мрейзом – стоило отнестись серьезно. Пришло время покончить с Сынами Чести раз и навсегда.

Вуаль смотрела на членов культа, старательно балансируя между осторожностью и подобострастием.

– Сияющие… Вы – Сияющие?

– Мы – нечто поважнее, – сказал мужчина. – Но прежде чем мы скажем больше, ты должна пройти посвящение.

– Я рада любой возможности принести пользу, – ответила Вуаль. – Но… это совершенно неожиданно. Как я могу быть уверена, что вы не агенты фальшивого короля, пытающиеся заманить в ловушку таких людей, как я?

– Со временем все прояснится, – пообещала женщина.

– А если я буду настаивать на доказательствах? – не унималась Вуаль.

Фигуры переглянулись. У Вуали возникло ощущение, что они не встречали особого сопротивления во время своих предыдущих вербовок.

– Мы служим законной королеве Алеткара, – наконец сказала женщина.

– Йалай? – ахнула Вуаль. – Она здесь?

– Сперва посвящение. – мужчина махнул рукой двум другим.

Они приблизились к Вуали; один был таким высоким, что мантия доходила ему только до середины икры. Действуя нарочито грубо, он схватил ее за руки и вынудил встать, а потом снова поставил на колени.

«Я тебе это припомню», – подумала она, когда другая фигура достала из черного мешка светящееся устройство. Фабриаль был украшен двумя яркими гранатами и имел ряд замысловатых проволочных петель.

Шаллан особенно гордилась этим дизайном. И хотя поначалу Вуаль находила его безвкусным, теперь она согласилась, что для этой группы он подходил. Они, казалось, безоговорочно доверяли ему, когда поднесли к ней и нажали какие-то кнопки. Гранаты потемнели, и фигура провозгласила:

– Она не носит на себе иллюзий.

Продавать им это устройство было восхитительно весело. Надев маску мистика, Вуаль использовала штуковину, чтобы «разоблачить» одного из своих светоплетов в тщательно спланированной схеме. Впоследствии Вуаль запросила с них вдвое больше, чем хотела Шаллан, – и непомерная цена, казалось, только заставила Сынов еще больше поверить в силу фабриаля. Да благословит их Всемогущий.

– Твое посвящение! – воскликнул мужчина. – Поклянись, что будешь стремиться восстановить Вестников, церковь и Всемогущего.

– Клянусь, – сказала Вуаль.

– Поклянись служить Сынам Чести и поддерживать их священное дело.

– Клянусь.

– Поклянись именем истинной королевы Алеткара Йалай Садеас.

– Я клянусь.

– Поклянись, что не служишь ложным спренам, которые преклоняются перед Далинаром Холином.

– Я клянусь.

– Видишь, – женщина взглянула на одну из своих товарок, – если бы она была Сияющей, то не смогла бы дать ложную клятву.

«Ах, мой милый легкий ветерок, – подумала Вуаль. – Да будет благословенна твоя наивность. Мы не все узокователи и иже с ними». У ветробегунов или неболомов, возможно, имелись проблемы с тем, чтобы нарушить обещание, но орден Шаллан был основан на идее, что все люди лгут, особенно самим себе.

Она не могла без последствий нарушить клятву, данную своему спрену. Но этот человечий мусор? Она не станет долго раздумывать – хотя Сияющая и выразила некоторое недовольство.

– Встань, Дочь Чести, – провозгласил мужчина. – А теперь мы должны снова надеть на тебя мешок и вернуть обратно. Но не бойся, один из нас скоро свяжется с тобой и даст дальнейшие инструкции.

– Подождите, – сказала Вуаль. – Королева Йалай. Мне нужно увидеть ее, чтобы точно знать, кому я служу.

– Возможно, ты добьешься такой привилегии, – самодовольно ответила женщина. – Служи нам хорошо – и в конце концов получишь награду еще значительнее.

Отлично… Вуаль приготовилась к тому, что это означало: еще больше времени в военных лагерях, где она будет притворяться суетливой светлоглазой торговкой, осторожно пробирающейся поближе к власть имущим. Просто ужас какой-то.

К сожалению, Далинар был искренне обеспокоен растущим влиянием Йалай. Этот маленький культ, быть может, вычурная безвкусица, но было бы неразумно позволять кому-то бесконтрольно усиливать свое военное присутствие. Нельзя допустить новых инцидентов, подобных предательству Амарама, которое стоило тысяч жизней.

Кроме того, Мрейз считал Йалай опасной. Этого было достаточно для Вуали, чтобы лишить женщину власти. Значит, придется продолжить миссию – и, следовательно, подыскать новые способы тайных встреч с Адолином, чтобы он смог провести время с Шаллан. Девушка чахла, если ей не уделяли должного любовного внимания.

Ради нее Вуаль попробовала еще раз.

– Не знаю, разумно ли ждать, – сказала она остальным, когда высокий мужчина собрался вновь надеть ей на голову мешок. – Да будет вам известно, что у меня есть связи в ближайшем окружении Далинара Холина. Я могу передать вам информацию о его планах, если вы сумеете меня заинтересовать.

– Для этого еще будет время, – сказала женщина. – Позже.

– Разве вы не хотите знать, что он задумал?

– Мы уже знаем, – усмехнулся мужчина. – У нас есть источник гораздо ближе к нему, чем ты.

Стоп.

«Стоп!»

Шаллан встрепенулась. Они подослали кого-то к Далинару? Возможно, они лгали, но… могла ли она так рисковать?

«Надо что-то делать», – подумала она. Если у Йалай есть шпион в ближайшем окружении Далинара, его жизнь в опасности. Если Вуаль будет медленно прокладывать путь к вершине, они могут опоздать. Нужно узнать, кто этот информатор, – причем немедленно.

Вуаль отступила, позволяя Шаллан взять инициативу в свои руки. Сияющая могла сражаться, а Вуаль – лгать. Но когда им нужно было быстро решить проблему, наступала очередь Шаллан.

– Подождите, – сказала Шаллан, вставая и отталкивая руки мужчины, который пытался надеть ей на голову мешок. – Я не та, за кого вы меня принимаете.

5. Сломанные копья

010

Если достаточно быстро удалить буресвет из камня, ближайшего спрена может в него засосать. Этот эффект связан с внезапным уходом буресвета и имеет определенное сходство с перепадом давления, хотя научное объяснение двух явлений различается.

Вам остается захваченный спрен, которым можно манипулировать, как сочтете нужным.

Лекция по фабриальной механике, прочитанная Навани Холин перед коалицией монархов, Уритиру, йезеван, 1175 г.

Ветробегуны поднялись вокруг Каладина в оборонительном построении. Они висели в воздухе, как ни один небесный угорь никогда не мог: неподвижные, равноудаленные.

Внизу беженцы, несмотря на суматоху эвакуации, остановились и уставились сквозь спренов благоговения на часовых в синем. Пикируя и выписывая виражи, ветробегуны выглядели вполне естественно, но совсем другое дело – сюрреалистическое зрелище отряда солдат, висящих в небе, словно на проволоке.

Туман почти полностью рассеялся, давая Каладину как следует рассмотреть приближающихся издалека Небесных. Противник был одет в боевую одежду приглушенных тонов, за исключением редких ярко-красных пятен. Они носили мантии, которые волочились за ними на несколько футов даже в бою. Ходить в них было бы неудобно, но зачем ходить, если можно летать?

Они многое узнали о Сплавленных от Вестницы Эш. Каждый из Небесных был древним существом; обычные певцы жертвовали телами и жизнями, чтобы принять душу Сплавленного. Каждый приближающийся враг нес длинное копье, и Каладин завидовал тому, как они двигались вместе с ветром. Они делали это естественно, как будто не просто претендовали на власть над небом, как он, а были рождены для него. Перед лицом их грации он чувствовал себя камнем, подброшенным в воздух.

Три летучих отряда означали пятьдесят четыре бойца. Будет ли среди них Лешви? Он надеялся, что да, поскольку им требовался реванш. Он не был уверен, что узнает ее, так как в прошлый раз она умерла. Это была не его заслуга; дочь Камня, Струна, сделала точный выстрел из своего осколочного лука.

– Три отряда – не так много, нам не нужны все наши силы! – крикнул Каладин остальным. – Оруженосцы ниже четвертого ранга – на землю, охраняйте гражданских и не вступайте в бой со Сплавленными, если они не нападут на вас. Остальные – действуем по первичному боевому протоколу.

Новые ветробегуны спустились на корабль с явной неохотой, но они были достаточно дисциплинированы, чтобы не возражать. Как и все оруженосцы – включая более опытных, которым он позволил остаться в воздухе, – эти не связали себя узами со спренами и полагались на ближайшего полного рыцаря-ветробегуна, у которого черпали силы.

На данный момент у Каладина было около трехсот ветробегунов, хотя только около пятидесяти полных рыцарей. Почти все уцелевшие члены первоначального Четвертого моста уже связали себя со спренами, как и многие из второй волны – те, кто присоединился к нему вскоре после переезда в лагерь Далинара. Даже некоторые из третьей волны – те, кто присоединился к ветробегунам в Уритиру, – успели найти спрена и связать себя узами с ним.

На этом, к сожалению, прогресс остановился. У Каладина имелись в распоряжении целые шеренги мужчин и женщин, готовых выступить вперед и произнести клятву, но среди спренов чести желающих не было. На данный момент он знал только одного такого, который был готов, но не имел уз.

Но сейчас было не время об этом думать.

Лопен и Дрехи медленно подплыли к нему, и блистающие осколочные копья легли в их подставленные ладони. Каладин протянул руку и схватил собственное копье, возникшее из тумана, а потом сделал выпад. Его ветробегуны разделились на несколько отрядов и полетели навстречу приближающимся Небесным.

Каладин ждал. Если бы Лешви была среди этого войска, она бы его заметила. Первые из Небесных встретились с ветробегунами; они воинственно потрясали копьями, приглашая противника на поединок. Его солдаты принимали вызов, вместо того чтобы атаковать врага сообща. Непосвященный мог бы счесть это странным, но Каладин научился использовать обычаи Небесных и их древние – некоторые могли бы сказать «архаичные» – способы битвы.

Разбившись на пары, ветробегуны и Сплавленные разлетелись и начали состязание в мастерстве. Со стороны это выглядело так, словно два потока воды столкнулись и рассыпались веером брызг. В считаные секунды все до единого ветробегуны оказались вовлечены в сражение, но горстка Сплавленных осталась свободной.

В мелких стычках Небесные предпочитали ждать возможности сразиться один на один, вместо того чтобы атаковать вместе. Так происходило не всегда – Каладину дважды приходилось сражаться с несколькими одновременно, – но чем больше Каладин сталкивался с этими существами, тем больше уважал их обычаи. Он не ожидал, что у противника найдутся хоть какие-то представления о чести.

Пока он осматривал не вовлеченных в битву Сплавленных, его взгляд остановился на одной из них. Высокая фемалена с мраморным рисунком кожи, где бурно сплелись ярко-красный, черный и белый. Хотя черты ее лица были другими, рисунок казался почти таким же, как ему запомнилось. Кроме того, было что-то в том, как она держалась, как носила свои длинные волосы, темно-красные с черным.

Увидев его, она улыбнулась и выставила вперед копье. Да, это была Лешви. Лидер среди Сплавленных – достаточно высокого уровня, чтобы остальные подчинялись ей, но не настолько высокого, чтобы не участвовать в боях. Статус, похожий на статус самого Каладина. Он вытянул свое копье вперед.

Лешви метнулась вверх, и Каладин устремился следом. В тот же миг внизу полыхнуло. На короткое мгновение Каладин увидел Шейдсмар – и летел он сквозь черное небо, в котором странные облака струились куда-то, будто дорога.

Волна силы прокатилась по полю боя, заставив ветробегунов засиять. Далинар полностью открыл перпендикулярность, превратившись в резервуар буресвета, мгновенно обновляющий любого Сияющего, который к нему приближался. Это было мощное преимущество и одна из причин, по которой они продолжали рисковать, привлекая узокователя на миссии.

Каладин летел за Лешви, и буресвет бушевал у него внутри. За ней волочился бело-красный шлейф, чуть длиннее, чем одежды остальных; ткань стремительно перетекала, вторя ее действиям, – вот она повернула, описала дугу и, направив на Каладина копье, нырнула в его сторону.

Полностью обученные ветробегуны в таких схватках имели несколько важных преимуществ. У них была гораздо большая потенциальная скорость, чем у Небесных, а еще доступ к осколочному оружию. Можно было бы счесть эти преимущества непреодолимыми, но Небесные были древними, опытными и хитрыми. Они тысячелетиями оттачивали свои умения и могли летать вечно, не рискуя опустошить запасы пустотного света. Они пользовались им только для исцеления и, как ему доводилось слышать, для редких сплетений.

И конечно же, у Сплавленных было единственное ужасное преимущество перед народом Каладина: они были бессмертны. Убей их, и они возродятся во время следующей Бури бурь. Они, в отличие от Каладина, могли позволить себе безрассудство. Когда он и Лешви столкнулись – копья ударились друг о друга, каждый закряхтел, пытаясь сдвинуть свое оружие и достать противника, – Каладин был вынужден отступить первым.

Копье Лешви покрывал слой серебристого металла, который нельзя было рассечь осколочным клинком. Что еще более важно, в его основании был прикреплен самосвет. Если бы Каладин попал под удар такого оружия, камень высосал бы его буресвет и лишил возможности исцелиться – это был потенциально смертоносный инструмент против Сияющего, даже если тот подпитывался от перпендикулярности Далинара.

Стоило Каладину отлететь в сторону, как Лешви нырнула глубже, волоча за собой трепещущую ткань. Он последовал за ней – сплетением направил себя вниз и камнем пролетел через поле боя. Там царил прекрасный хаос, каждая пара была вовлечена в свой неповторимый танец-противоборство. Лейтен пронесся прямо над его головой, преследуя Небесную в серо-голубом. Скар промчался под Каладином, едва не столкнувшись с Карой, когда она нанесла удар по своему противнику.

Оранжевая кровь певца брызнула в воздух, отдельные капли попали Каладину на лоб, другие понеслись следом, пока он падал на землю. У Кары еще не было клинка; он был уверен, что ей уже пора произнести Третий Идеал. Если бы только у нее был спрен.

Каладин остановился у самой земли, скользнув в считаных дюймах от камня. Оранжевая кровь лилась вокруг него дождем. Впереди сквозь толпу кричащих беженцев пробиралась Лешви.

Каладин последовал за ней, метнувшись между сапожником Левеном и его женой. Однако их испуганные крики заставили его сбросить скорость. Он не мог рисковать столкнуться со случайными свидетелями битвы. Он отлетел в сторону и вверх, где и замер – наблюдая, ожидая.

Рядом проскользнул Лопен.

– Ты в порядке, ганчо? – окликнул он Каладина.

– В порядке.

– Я могу сразиться с ней, если тебе нужна передышка!

Лешви появилась с другой стороны, и Каладин, не обращая внимания на Лопена, помчался следом. Они с Лешви прошлись по внешним зданиям города, гремя буревыми ставнями. Он отбросил копье, и Сил появилась возле его головы в виде ленты света. Он контролировал свое общее направление с помощью сплетений, используя руки и контуры своего тела, чтобы маневрировать точнее. Такое количество воздуха, несущегося вокруг него, давало возможность изваять свою траекторию – как будто он плыл.

Он увеличил скорость еще одним сплетением, но Лешви снова нырнула вниз, к толпе. Она едва не поплатилась за свое безрассудство, промчавшись над группой, которую охранял гранетанцор Годеке. Но он был слишком медлителен, и его осколочный клинок лишь срезал край ее развевающейся мантии.

После этого Лешви ушла прочь от людей, хотя и оставалась у самой земли. Небесные не могли перемещаться так же быстро, как ветробегуны, и поэтому она сосредоточилась на внезапных поворотах или обходе препятствий, что не давало Каладину использовать одно из сильнейших своих преимуществ – в скорости.

Он последовал за ней. Погоня захватила его отчасти из-за того, как хорошо летала Сплавленная. Она снова повернулась, на этот раз направляясь в сторону «Четвертого моста». Когда они скользили вдоль борта огромного судна, она замедлила полет и пристально вгляделась в деревянную конструкцию.

«Она заинтригована воздушным кораблем, – подумал Каладин, следуя за Лешви. – Скорее всего, хочет собрать как можно больше сведений о нем». В беседах Ясны с двумя Вестниками, прожившими тысячи лет, выяснилось, что они тоже были поражены этим творением. Каким бы невероятным это ни казалось, современные артефабры открыли то, чего не знали даже Вестники.

На мгновение прервав погоню, Каладин взмыл над верхушкой большого корабля. Он заметил Камня, стоявшего рядом с транспортом вместе с сыном: массивный рогоед раздавал воду беженцам. Увидев жестикуляцию Каладина, он выхватил копье из груды поблизости и сплетением направил его в воздух. Оружие подлетело к Каладину, тот схватил его и ринулся вслед за Лешви.

Она поднялась, описав крутую петлю, и он снова сел ей на хвост. Она пыталась измотать его, постоянно уводя за собой в сложной погоне, прежде чем вступить в ближний бой.

Сил, летевшая рядом с Каладином, посмотрела на брошенное Камнем копье. Несмотря на шум ветра в ушах, Каладин услышал, как она пренебрежительно фыркнула. Что ж, ее нельзя было наполнить буресветом. Пытаться вложить в нее хоть толику было все равно что наполнять водой и без того переполненную чашку.

Следующие несколько виражей заставили Каладина выложиться на всю катушку: Лешви ныряла и петляла по полю боя. Большинство воинов были вовлечены непосредственно в дуэли, сражаясь копьем или клинком. Некоторые гнались один за другим, но ни одна траектория не была такой сложной, как витки, которые приходилось выписывать Каладину.

Он сосредоточился. Остальные бойцы стали не более чем препятствиями в воздухе. Все его существо, все его внимание было сосредоточено на преследовании этой фигуры. Ревущий воздух, казалось, исчез, и Сил рванулась вперед, оставляя за собой световой след – указатель пути для Каладина.

Спрены ветра метнулись с неба и пристроились рядом с ним, когда он заложил вираж, от которого желудок поднялся к самому горлу, и последовал за Лешви, стрелой пронесшейся между Скаром и еще одним Сплавленным. Каладин проскользнул через зазор между двумя копьями – его едва не продырявили, – а потом при помощи сплетения развернулся и продолжил гнаться за Лешви. Поворот стоил ему стольких сил, что он стиснул зубы, обливаясь потом.

Лешви оглянулась на него и нырнула. Она собиралась сделать еще один проход мимо «Четвертого моста».

«Сейчас», – подумал Каладин, заливая светом свое оружие и ныряя следом за Лешви. Копье попыталось вырваться из руки, но Каладин удержал его, даже сделав выпад. Когда Лешви приблизилась к земле, он наконец-то метнул в нее копье.

К сожалению, она оглянулась как раз в нужный момент и смогла увернуться, хоть и с трудом. Копье ударилось о землю и разлетелось в щепки, наконечник расколол древко. Придя в себя, Лешви с ошеломляющим проворством изменила направление полета и промчалась мимо Каладина, а тот, на миг потеряв сосредоточенность, едва не врезался в землю.

Он приземлился неуклюже, затормозил о камень – достаточно твердый, чтобы переломать кости, не будь у него буресвета, – затем выругался и посмотрел вверх. Лешви, совершив в небе ликующий пируэт, исчезла среди сражающихся. Всякий раз, когда удавалось от него оторваться, она торжествовала.

Каладин застонал и затряс рукой, ушибленной о камень. Буресвет исцелил растяжение в один миг, но он все равно испытывал фантомную боль – словно эхо громкого звука в голове.

В воздухе перед ним возникла Сил в облике девушки и уперла руки в бока.

– И не смей возвращаться! – крикнула она вслед улетевшей Сплавленной. – Или мы… хм… придумаем оскорбление получше, чем это! – Она взглянула на Каладина. – Верно?

– Без меня ты могла бы догнать ее.

– Без тебя я была бы глупа как камень. А без меня ты бы летал как камень. Я думаю, нам лучше не беспокоиться о том, что мы могли бы делать друг без друга. – Она сложила руки на груди. – Кроме того, как мне быть, если я догоню эту Лешви? Сверлить ее взглядом? Ты мне нужен, чтобы делать ножиком чик-чик.

Он хмыкнул, поднимаясь на ноги. Мгновение спустя Сияющий с белой бородой завис рядом. Странно, как много может изменить небольшое изменение перспективы. Тефт всегда казался… помятым. Борода клочковатая, кожа огрубелая, норов задиристый и суровый.

Но когда он парил в небе и его борода светилась от буресвета, в его облике проступала божественность. Он был словно мудрый бог из какой-нибудь истории Камня.

– Каладин! – окликнул Тефт. – Ты в порядке, парень?

– В полном.

– Уверен?

– Я в порядке. Что на поле боя?

– В основном быстрые стычки. Пока без потерь, слава Келеку.

– Они больше заинтересованы в осмотре «Четвертого моста», чем в том, чтобы убить нас.

– А, ну да – в этом есть смысл. Попытаемся им помешать?

– Нет. Фабриали Навани спрятаны в трюме. Пролетев несколько раз мимо, враг ничего не узнает.

Каладин оглядел город, затем изучил поле битвы в воздухе. Там действительно происходили только короткие стычки, и Небесные, как правило, быстро отступали.

– Они не собираются атаковать в полную силу; они проверяют нашу оборону и исследуют летающую машину. Передай остальным. Пусть наши ветробегуны погоняют противника; заставьте их уйти в оборону. Сведите к минимуму наши потери.

Тефт отсалютовал. В это же самое время на корабль поднялась еще одна группа горожан. Их вел Рошон, и напыщенный старый дурень выглядел искренне озабоченным судьбой своих подопечных. Возможно, брал уроки актерского мастерства у светоплетов.

На верхней палубе корабля Далинар лучился почти непроницаемым светом. Хотя это был не тот огромный сияющий столб, который он создал в первый раз, сегодняшний маяк все-таки оказался достаточно мощным, чтобы на него было трудно смотреть прямо.

В прошлом Сплавленные сосредотачивали свои атаки на Далинаре. На этот раз они сновали мимо корабля, но не пытались напасть на узокователя. Они боялись его по причинам, которых никто пока что не понимал, и решались на полноценную атаку, только если у них была превосходящая численность и наземная поддержка.

– Я все передам, – сказал Тефт Каладину, но все еще медлил улетать. – С тобой точно все в порядке, парень?

– Будет лучше, если ты перестанешь спрашивать.

– Понял.

Тефт взмыл в небо.

Каладин отряхнулся, поглядывая на Сил. Сначала Лопен, потом Тефт вели себя так, словно он нуждается в заботе. Неужели Сил велела остальным присматривать за ним? Только потому, что в последнее время он немного устал?

Что ж, у него не было времени на эту чепуху. Какой-то Небесный приближался – красная одежда развевалась, копье было нацелено на него. Не Лешви, но Каладин был рад принять вызов. Ему нужно было снова подняться и полететь.

Последователи культа замерли, уставившись на Шаллан сквозь прорези в капюшонах. В ущелье воцарилась тишина, если не считать шороха суетящихся кремлецов. Даже высокий мужчина с мешком не пошевелился, хотя это было не так удивительно. Он, видимо, ждал, когда она возьмет инициативу на себя.

«Я не та, за кого вы меня принимаете», – сказала Шаллан, намекая, что собирается сделать какое-то потрясающее признание.

Теперь надо было придумать какое.

«Мне действительно любопытно посмотреть, к чему это приведет…» – подумала Сияющая в ее адрес.

– Я не простая торговка, – заявила Шаллан. – Вы явно все еще не доверяете мне, и я полагаю, что странности в моем образе жизни не остались незамеченными. Вы хотите объяснений, не так ли?

Два вождя этого сборища переглянулись.

– Конечно, – сказала женщина. – Да, не следовало пытаться что-то скрывать от нас.

«Вспомни, что говорил Адолин, – подумала Сияющая. – Создание беспорядка может быть опасным с тактической точки зрения».

Она сказала Узору и Адолину, которые, возможно, уже наблюдали за ней, что если она будет в беде, то создаст отвлекающий маневр, чтобы они могли напасть. Они попытаются захватить эту компанию, но это может лишить их шанса застать врасплох Йалай.

Оставалось надеяться, что они поймут: у нее все в порядке, просто она вытягивает из этих людей нужные сведения.

– Вы когда-нибудь задумывались, почему я иногда исчезаю из военных лагерей? – спросила Шаллан. – И почему у меня гораздо больше денег, чем следовало бы? У меня есть еще одно дело, тайное. С помощью агентов на Уритиру я копирую схемы, которые разрабатывают артефабры семейства Холин.

– Схемы? – переспросила женщина. – Какие, например?

– Вы наверняка слышали об огромной летающей платформе, которая покинула Нарак несколько недель назад. У меня есть ее схемы. Я точно знаю, как эта штука устроена. Я продала схемы небольших фабриалей покупателям-натанцам, но с чем-то подобным их и сравнить нельзя. Я искала покупателя, у которого было бы достаточно средств, чтобы приобрести такой секрет.

– Ты продаешь военные секреты? – спросил мужчина. – В другие королевства? Это государственная измена!

«Сказал мужик в дурацком капюшоне, пытающийся свергнуть династию Холин, – подумала Вуаль. – Ну что вы за люди…»

– Это измена лишь в том случае, если признать членов семьи Далинара законными правителями, – парировала Шаллан. – Я не признаю. Но если мы действительно в силах помочь дому Садеас утвердиться… Такие секреты могут стоить тысячи броумов. Я поделюсь ими с королевой Садеас.

– Мы отнесем их к ней, – сказала женщина.

Сияющая пронзила ее расчетливым взглядом, ровным и спокойным. Взглядом лидера, который Шаллан запечатлела десяток раз, наблюдая, как Далинар общается с людьми. Взглядом человека, обладающего властью, которому не нужно заявлять об этом вслух.

«Тебе меня не оттеснить, – говорил этот взгляд. – Если хочешь выиграть на обладании этой тайной, то займи подчиненное положение, а главной здесь буду я».

– Я уверен, однажды это может… – начал мужчина.

– Покажи, – перебила женщина.

«Клюнула, – подумала Вуаль. – Отличная работа, девочки».

– У меня в сумке есть кое-какие схемы.

– Мы обыскали сумку. – Женщина махнула рукой ближайшему соратнику, чтобы он ее достал. – Никаких бумаг там не было.

– Думаешь, я настолько глупа, чтобы оставить их там, где их могут обнаружить?

Шаллан взяла сумку, порылась внутри, вдохнула свет – незаметно, быстро – и вытащила маленькую записную книжку. Открыла последнюю страницу, достала угольный карандаш. Прежде чем остальные собрались вокруг, она осторожно выдохнула – и на странице возникло светоплетение. К счастью, ее как-то попросили помочь со схемами, ведь создать сплетенный из света образ того, чего Шаллан никогда раньше не рисовала, было бы ей не под силу.

К тому времени как руководители этой шайки сумели заглянуть ей через плечо, она уже установила светоплетение. Когда она осторожно проводила углем по странице, то, казалось, на ней проступает скрытая схема.

«Твоя очередь», – сказала Шаллан, и Вуаль выступила вперед.

– Рисуем схему на листе бумаги, который кладем поверх этого, – объяснила Вуаль. – Нажимаем очень сильно. На нижней странице остаются борозды. Мазнем легонько угольком – и они проступают. Разумеется, это не все – я держу его как доказательство для потенциальных покупателей.

Шаллан почувствовала легкий всплеск гордости за эту искусную иллюзию. Все выглядело именно так, как ей и требовалось: сложная совокупность линий и подписей проступала на странице по мере того, как по ней водили углем.

– Ничего не понимаю, – пожаловался мужчина.

Женщина, однако, придвинулась ближе.

– Верните мешок на место, – велела она. – Передадим это дело королеве. Случай может показаться ей достаточно интересным, чтобы предоставить аудиенцию.

Вуаль собралась с духом, когда женщина выхватила у нее блокнот – вероятно, чтобы попытаться нанести уголь на другие страницы, что, конечно же, не дало бы никакого результата. Высокий мужчина, натягивая мешок ей на голову, прижал ее к себе.

– Что теперь? – прошептал он Вуали. – Это попахивает неприятностями.

«Не выходи из роли, Рэд», – подумала она, склонив голову. Ей надо добраться до Йалай и выяснить, действительно ли у той есть шпион при дворе Далинара. Значит, придется пойти на некоторый риск.

Рэд был первым, кого они внедрили к Сынам Чести, но его прикрытие – темноглазый рабочий – не позволяло получить доступ в высшие сферы. Но вместе они, возможно, сумеют…

Неподалеку в ущелье послышались крики. Вуаль завертелась, ничего не видя сквозь мешок. Бури полыхающие! Что происходит?

– За нами следили, – сказал предводитель заговорщиков. – К оружию! Это солдаты Холина!

«Преисподняя… – подумала Вуаль. – Сияющая была права».

При виде того, как ей на голову опять надели мешок, Адолин решил, что пора захватить эту группу и сократить потери.

Каладин обменивался ударами со своим противником, и ему удалось попасть в цель – раз, потом еще раз. Улучив момент, Небесный сделал выпад. Но Каладин так натренировался в копейном бою, что мог сражаться даже во сне. Его тело, парящее в воздухе и наполненное буресветом, само знало, как поступить, и отразило атаку.

Потом он ответил и снова попал. Танцуя, они со Сплавленным вращались друг возле друга. В свое время Каладина учили большей частью владеть копьем и щитом, предназначенными для битвы в строю, но ему всегда нравилось длинное двуручное копье. В этом оружии таились мощь, контроль. Каладин обращался с ним с куда большей ловкостью.

Этот Небесный был не так хорош, как Лешви. Каладин нанес еще один удар по его руке. Осколочное копье не причинило особого вреда, лишь плоть посерела в том месте, где должен был появиться разрез. Рана быстро зажила, но с каждым разом исцеление происходило все медленнее. Пустотный свет противника иссякал.

Небесный затянул одну из песен Сплавленных и, стиснув зубы, попытался поразить Каладина копьем. Это существо видело в лице Каладина вызов, испытание. Лешви всегда сражалась с Каладином первой, но, если он отступал или побеждал, за ней всегда приходил кто-то еще. Не поэтому ли он так устал в последнее время? Даже небольшие стычки превращались в изнурительный труд, и ему никак не удавалось передохнуть.

В глубине души он понимал, что причина вовсе не в этом.

Противник приготовился нанести удар. Свободной рукой достав один из своих поясных ножей, Каладин метнул его. Сплавленный отреагировал с излишней поспешностью, и в его защите возникла брешь. Это позволило Каладину нанести удар копьем по бедру. Победа над Сплавленными требовала выносливости. Если нанести им достаточно много ран, они замедляются. Если еще немного постараться, они перестанут исцеляться совсем.

Гудение противника становилось все громче, и Каладин почувствовал, что раны противника больше не заживают. Время нанести решающий удар. Он уклонился от выпада, затем превратил Сил в молот, который обрушил на оружие врага и разнес его в щепки. Мощный удар полностью вывел Небесного из равновесия.

Каладин выронил молот и выбросил вперед руки; Сил мгновенно превратилась в копье, которое он крепко сжал. Удар оказался метким – острие пронзило руку врага насквозь. Сплавленный охнул, когда Каладин выдернул копье, затем развернул и нацелил в шею врага.

Сплавленный встретился с ним взглядом, затем облизнул губы в ожидании. Существо начало медленно падать с неба, его свет иссякал, силы ослабевали.

«Убивать его бесполезно, – подумал Каладин. – Он просто переродится». Тем не менее так он мог вывести одного Сплавленного из боя по крайней мере на несколько дней.

«Он все равно бесполезен, – подумал он, глядя на руку существа: от раны, нанесенной осколочным копьем, она болталась, как мертвая. – Что хорошего еще в одной смерти?»

Каладин опустил копье и указал в сторону:

– Уходи.

Некоторые из них понимали алетийский.

Сплавленный загудел с другой интонацией, затем здоровой рукой поднял сломанное копье. Потом Небесный бросил оружие на камни внизу, склонил голову перед Каладином и уплыл прочь.

Итак, куда же теперь…

Сбоку мелькнула лента красного света.

Каладин немедленно применил сплетение и отскочил назад, потом развернулся, выхватив оружие. Он не осознавал, что краем глаза непрерывно отслеживает красный свет.

Теперь, когда он заметил ленту, она метнулась прочь. Каладин попытался проследить за ней взглядом, но не смог – она слишком быстро виляла среди домов внизу.

Каладин выдохнул. Туман почти исчез, позволив ему осмотреть весь Под – небольшое скопление домов, из которых непрерывным потоком текли люди, направляясь к «Четвертому мосту». Поместье градоначальника стояло на вершине холма на дальней окраине, возвышаясь над всем. Когда-то оно казалось Каладину таким большим и внушительным.

– Ты видел этот свет? – спросил он Сил.

«Да. Тот же самый Сплавленный». Когда она была копьем, ее речи раздавались прямо у него в голове.

– Моя быстрая реакция отпугнула его, – сказал Каладин.

– Кэл! – позвал женский голос.

Подлетела Лин, одетая в ярко-синюю алетийскую униформу; с губ ее, пока она говорила, срывался буресвет. Ее длинные темные волосы были заплетены в тугую косу, а под мышкой она держала функциональное, но обычное копье.

– Ты в порядке?

– В полном.

– Уверен? – настаивала девушка. – Выглядишь рассеянным. Я не хочу, чтобы кто-то ударил тебя ножом в спину.

– Теперь тебе не все равно? – рявкнул он.

– Конечно нет. То, что я не хочу, чтобы мы были чем-то большим, не означает, что я перестала заботиться о тебе.

Он взглянул на нее и тут же отвернулся: на ее лице было искреннее беспокойство. Их отношения не сложились. Он знал это так же хорошо, как и она, и боль, которую он чувствовал, была не связана с их разрывом. Не совсем так.

Это была просто еще одна вещь, которая тяготила его. Еще одна потеря.

– Я в порядке! – отрезал он, затем посмотрел в сторону: почувствовал, что сила Далинара иссякает.

Что-то случилось?

Нет, просто прошло слишком много времени. Далинар обычно не держал перпендикулярность открытой на протяжении всей битвы, а периодически использовал ее для подзарядки сфер и Сияющих. Держать ее открытой постоянно было для него слишком тяжело.

– Передай сообщение другим ветробегунам в воздухе, – сказал Каладин Лин. – Скажи им, что я заметил того нового Сплавленного, о котором говорил раньше. Он приблизился ко мне в виде красной ленты – как спрен ветра, но неправильного цвета. Он летает с невероятной скоростью и может нанести удар по любому из нас.

– Будет сделано… Если ты уверен, что тебе не нужна помощь…

Каладин демонстративно проигнорировал это замечание и направился к кораблю. Он хотел убедиться, что за Далинаром присматривают, на случай если странный новый Сплавленный на него нападет.

Сил приземлилась ему на плечо и поехала вниз, чинно положив руки на колени.

– Остальные продолжают проверять, как у меня дела, – сказал ей Каладин, – как будто я какая-то хрупкая стеклянная штуковина, готовая в любой момент упасть с полки и разбиться. Твоя работа?

– Что? Члены твоего отряда достаточно внимательны, чтобы присматривать друг за другом? Я бы сказала, в этом стоит винить тебя одного.

Он приземлился на палубу корабля, затем повернул голову и посмотрел прямо на нее.

– Я им ничего не говорила, – заверила она. – Я знаю, как тебя тревожат кошмары. Если бы я кому-то рассказала, стало бы еще хуже.

Отлично… Ему не нравилось, что она могла поговорить с остальными, но это бы хоть объяснило их странное поведение. Он подошел к Далинару, который разговаривал с Рошоном, поднявшимся снизу.

– Новые городские власти держат пленников в буревом погребе особняка, светлорд, – говорил Рошон, указывая на свое прежнее жилище. – Прямо сейчас под замком только два человека, но было бы преступлением бросить их там.

– Согласен. Я отправлю гранетанцора, чтобы их освободить.

– С вашего позволения, я тоже пойду, – сказал Рошон. – Я знаю планировку здания.

Каладин фыркнул.

– Посмотри на него, – прошептал он Сил. – Строит из себя героя, раз уж теперь можно произвести впечатление на Далинара.

Сил протянула руку и щелкнула Каладина по уху – это оказалось на удивление больно, как удар маленькой молнии.

– Эй!

– Не веди себя как чепушило.

– Я не… что еще за чепушило?

– Не знаю, – призналась Сил. – Это слово я услышала от Крадуньи. Как бы то ни было, я почти уверена, что ты сейчас очень на него похож.

Каладин взглянул на Рошона, который вместе с Годеке направился к особняку.

– Ну ладно. Возможно, он изменился к лучшему. Чуть-чуть.

Рошон был все тем же мелким светлоглазым, что и раньше. Но за этот последний год Каладин увидел бывшего градоначальника с другой стороны. Похоже, он умел по-настоящему заботиться о людях. Как будто только сейчас осознал свою ответственность.

И все равно смерть Тьена на его совести. Это Каладин вряд ли когда-нибудь простит Рошону. В то же время Каладин не собирался прощать эту потерю и самому себе. Так что, по крайней мере, Рошон был в хорошей компании.

Камень и Даббид помогали беженцам, поэтому Каладин сказал им, что снова видел странного Сплавленного. Камень кивнул, сразу все поняв. Он помахал своим старшим детям – включая Струну, которая носила старый осколочный лук Амарама прикрепленным к спине и была облачена в полный комплект осколочных доспехов, которые нашла в Аймиа.

Вместе они переместились – не то чтобы совсем незаметно – поближе к Далинару, наблюдая, не появится ли в небе красная светящаяся линия. Каладин тоже взглянул вверх. Мимо пронеслась Небесная, за которой гнался Сигзил.

– Это Лешви, – сказал Каладин и взмыл в небо.

011

6. Тяжкое наследие

012

Когда спрен окажется в ловушке, можно приступать к разработке соответствующего фабриаля. Тщательно охраняемый секрет артефабров заключается в том, что пойманные спрены по-разному реагируют на различные типы металлов. Проволочный каркас для фабриаля, так называемая «клетка», необходим для управления устройством.

Лекция по фабриальной механике, прочитанная Навани Холин перед коалицией монархов, Уритиру, йезеван, 1175 г.

Ничего не видя из-под мешка на голове, Сияющая попятилась и коснулась пальцами холодного камня стены. По-прежнему звучали крики. Да, это голос Адолина. Как она и боялась, он пришел ее спасать.

Сияющая подумала о том, чтобы сдернуть мешок, призвать свой осколочный клинок и потребовать, чтобы заговорщики сдались. Однако она понимала, чего хотят Вуаль и Шаллан. Им нужно было встретиться с Йалай лицом к лицу.

Рядом послышался скрежет. Сияющая повернулась на звук. Камень о камень. И… вращение какого-то механизма?

Вслепую она шагнула в ту сторону и крикнула:

– Возьмите меня! Не оставляйте меня им!

– Ладно, – сказала Улина где-то рядом. – Вы двое – хватайте ее. Ты, охраняй дверь изнутри. Попытайся заклинить механизм, чтобы он остался закрытым. Быстро!

Грубые руки схватили Сияющую за плечи и потянули вперед, направляя куда-то, – судя по гулкому звуку шагов, там было что-то вроде туннеля. Позади них камень заскрежетал о камень, перекрывая шум схватки в ущелье. По крайней мере, теперь она знала, как последователи этого культа проникают в ущелья и выходят из них. Сияющая споткнулась и намеренно упала на колени, чтобы иметь возможность исследовать пол. Гладкий, вырубленный камень. Похоже, сделано осколочным клинком.

Ее подняли на ноги и подтолкнули вверх по склону. Снять мешок они отказались, даже когда она заявила, что в нем нет необходимости.

Что ж, туннель – это логично. Садеас и Йалай много лет обитали в военном лагере, прежде чем все остальные переехали на Уритиру. Они хотели бы иметь тайный путь к отступлению, особенно в первые годы на Равнинах, когда все, по словам Адолина, были абсолютно уверены, что королевство развалится на части и княжества передерутся между собой.

Туннель в конце концов достиг еще одной двери, и эта дверь открылась в нечто похожее на маленькую комнату. Может быть, подвал? Они не были распространены на Расколотых равнинах – слишком легко затапливались, – но у светлоглазых побогаче имелись винные погреба.

Заговорщики полушепотом советовались, что делать. Их здесь четверо. Судя по шуршанию ткани, снимают мантии. Вероятно, под ними обычная одежда. Рэда здесь нет; он бы сжал ее руку, чтобы дать знать о себе. Итак, она осталась одна.

В конце концов ее потащили вверх по ступенькам, а затем наружу; она почувствовала ветер кожей рук и теплый солнечный свет. Она притворилась податливой, не сопротивлялась, когда заставляли двигаться, и ждала, готовая атаковать, на случай если это была какая-то уловка и на нее вот-вот нападут.

Ее быстро повели по улицам, не снимая мешка. Шаллан взяла инициативу на себя, поскольку обладала невероятной, скорее всего сверхъестественной, способностью чувствовать и запоминать направление. Она мысленно наметила их путь. Хитрые маленькие кремлецы; они вели ее по большой двойной петле, заканчивающейся в том месте, где они вышли из подвала.

Подъем занял всего несколько минут, так что они должны быть у восточного края военного лагеря. Может, возле расположенной там крепости? Если так, то она недалеко от старых лесных складов Садеаса, где Каладин провел месяцы, сооружая свой изначальный отряд Четвертый мост из сломленных человеческих отбросов, которым была предначертана смерть. Интересно, не показалось ли кому-нибудь странным, что эта компания водит за собой женщину с мешком на голове? Судя по тому, насколько расстроенными казались заговорщики, когда наконец затащили ее в здание, соображали они не очень ясно. Ее силой усадили на стул, а потом спутники ушли, топая сапогами по дощатому полу.

Вскоре она услышала, как они спорят в соседней комнате. Вуаль осторожно подняла руку и сняла мешок. Оставленный охранять ее высокий мужчина со шрамом на подбородке не возражал. Она сидела на жестком деревянном стуле прямо за дверью комнаты с каменными стенами и большим круглым ковром, не очень-то украшавшем обстановку. Эти здания военного лагеря были так похожи на крепости: мало окон, мало украшений.

Шаллан всегда считала Садеаса пустобрехом. Крепость вроде этой и туннель для побега, по которому она прошла, заставили Вуаль пересмотреть ее оценку. Она просеяла воспоминания Шаллан и пришла к выводу, что он был тем еще пройдохой.

Шаллан мало что помнила про Йалай, но Вуаль знала достаточно, чтобы быть осторожной. Великий князь Танадаль основал это новое «королевство» в военных лагерях. Но вскоре после того, как Йалай здесь появилась, Танадаль был найден мертвым, предположительно зарезанным проституткой. Вама, другой великий князь, который не поддержал Далинара, ночью бежал из военных лагерей. Похоже, он поверил лжи Йалай о том, что Далинар приказал убить его.

В результате Йалай Садеас осталась в военных лагерях единственным влиятельным человеком. Она владела армией, заручилась сотрудничеством Сынов Чести и взимала пошлины с прибывающих торговых караванов. Эта женщина была будто досадное, как заноза, напоминание о старом Алеткаре, полном ссорящихся светлоглазых, которые вечно зарились на земли друг друга.

Вуаль изо всех сил прислушивалась к спорам, доносившимся из соседней комнаты; заговорщики, казалось, были разочарованы тем, что потеряли так много людей. Они были вне себя от беспокойства из-за того, что «все разваливается».

Наконец дверь распахнулась и в прихожую выскочили три человека. Вуаль увидела Улину, которую раньше узнала по голосу. За троицей последовал светлоглазый солдат в униформе Садеаса.

Охранник жестом пригласил Вуаль войти, поэтому она встала и осторожно просунула голову во вторую комнату. Она была просторнее прихожей, с очень узкими окнами. Несмотря на попытки сделать ее уютной при помощи ковра, диванов и подушек, она все равно выглядела как укрытие, где светлоглазый мог переждать бурю или отсидеться во время нападения.

Йалай Садеас сидела за столом в дальнем конце комнаты, окутанная тенью, подальше от окон и светящихся сферных ламп на стенах. Рядом с ней стоял большой шкаф со шторкой на дверце.

«Ладно, – подумала Вуаль, делая шаг вперед. – Мы нашли ее. Мы уже решили, что будем с ней делать?»

Она знала, что предложит Сияющая: вынудить Йалай сказать что-нибудь компрометирующее, а потом арестовать ее. Вуаль, однако, настаивала на этой миссии не только ради того, чтобы собрать доказательства для Далинара. И даже не только потому, что Духокровники видели в Йалай угрозу. Вуаль так поступила, потому что эта женщина упрямо продолжала подвергать опасности все, что любила Шаллан.

Далинару и Ясне следовало сосредоточиться на более важной цели – возвращении Алеткара. Итак, Вуаль решила разобраться с этим тяжким наследием, оборвать торчащую нить. Адолин убил великого князя Садеаса под влиянием порыва. Вуаль пришла, чтобы закончить начатое.

Сегодня Вуаль намеревалась убить Йалай Садеас.

Самым трудным для Каладина было ничего не делать. Было мучительно наблюдать, как один из его солдат сражается не на жизнь, а на смерть против опытного, опасного противника, и не пытаться ему помочь.

Лешви была существом невероятно древним – духом давно умершей певицы, превращенной в разновидность стихийных сил природы навроде спрена. Сигзил был способным бойцом, но далеко не лучшим в ордене. Сильные его стороны составляли понимание чисел, знание других культур и способность оставаться сосредоточенным и практичным в ситуациях, когда другие теряли голову.

Довольно быстро ему пришлось перейти к обороне. Нависнув над ним, Лешви сделала выпад копьем вниз, а затем развернулась и нанесла удар сбоку. Она умело переходила от одной атаки к другой, заставляя Сигзила постоянно вертеться, но он с трудом успевал парировать или уклоняться от ударов.

Крепко сжимая копье, при помощи сплетения Каладин бросил себя вперед. Для его войска было жизненно важно соблюдать кодекс чести Небесных. До тех пор пока враг соглашался на поединки, его солдатам не грозила опасность быть разбитыми и уничтоженными.

Силы на земле могли обращаться друг с другом с безжалостной жестокостью, но здесь, в небе, они нашли взаимное уважение. Уважение бойцов, которые ищут смерти противника в честном состязании, а не как на бойне. Если Каладин нарушит это негласное правило, набросится на Лешви сейчас, шаткому равновесию придет конец.

Лешви рванулась вперед и ударила Сигзила копьем в грудь. Ее оружие пронзило его насквозь и вырвалось из спины, скользкое от крови, прорвав синюю униформу. Он боролся, задыхаясь, из его рта сочился буресвет. Лешви громко загудела, и самосвет на ее копье начал светиться, высасывая буресвет из своей жертвы.

Каладин застонал. Перед ним промелькнули смерти тех, кого он не сумел спасти. Тьен. Налма. Элокар.

Он снова очутился в том ужасном кошмаре во дворце Холинара, где его друзья убивали друг друга. Крики, свет, боль и кровь – все кружилось вокруг одного образа: человек, которого Каладин поклялся защищать, лежал на полу.

Копье Моаша пронзило его насквозь.

– Нет! – закричал Каладин.

Смотреть на это было выше его сил. Он не мог бездействовать! Сплетением он направил себя вперед, но тут встретился взглядом с Лешви. И замер.

Она выдернула копье из груди Сигзила, и его буресвет погас. Сигзил обмяк в воздухе и начал падать. Каладин схватил его и держал, пока раненый моргал в оцепенении, сжимая свое серебряное осколочное копье.

– Брось оружие, – сказал ему Каладин, – и поклонись ей.

– Что? Сэр?

Сигзил поморщился. Его рана постепенно заживала.

– Брось копье, – повторил Каладин, – и поклонись ей.

Сигзил, сбитый с толку, послушался. Лешви в свою очередь кивнула ему.

– Возвращайся на корабль, – велел Каладин, – и отсидись до конца этой битвы. Оставайся с оруженосцами.

– Э-э, слушаюсь, сэр.

Сигзил поплыл прочь, тыча пальцем в окровавленную дыру в мундире.

Лешви оглянулась. Неподалеку висел в воздухе обезоруженный Небесный, которого Каладин победил ранее.

Лешви не должно было волновать, что Каладин пощадил это существо. Какой смысл щадить того, кто все равно возродится при первой же буре? С другой стороны, Лешви, вероятно, знала, что если Сигзила убьют, то его спрен перейдет к новому Сияющему. Это было не совсем то же самое – на самом деле, с точки зрения Каладина, разница была огромная.

Так или иначе, когда Лешви вскинула копье в его сторону, он принял вызов с радостью.

На средней палубе «Четвертого моста» Навани выбрала еще одну семью и указала на четко обозначенную и пронумерованную часть трюма. Ревнители проворно обеспечили все для уюта встревоженной семьи. Дети с широко раскрытыми глазами, вцепившись в одеяла, устроились поудобнее; некоторые шмыгали носом. Родители разложили мешки с одеждой и другими пожитками, какие сумели прихватить с собой.

– Некоторые отказываются уходить, – тихо сказал Навани ревнитель Фалилар. Он нервно теребил свою белоснежную бороду, просматривая список имен. – Они скорее будут продолжать жить в угнетении, чем покинут свою родину.

– Сколько?

– Не так много. Пятнадцать человек. В остальном эвакуация идет быстрее, чем я предполагал. Беженцы, очевидно, уже были готовы к отъезду. Паршуны заняли многие жилища и вынудили большинство горожан-старожилов тесниться вместе с соседями.

– Тогда о чем ты так беспокоишься? – спросила Навани, делая пометку в своем списке.

Неподалеку Ренарин подошел к семье со шмыгающими носом детьми. Он призвал маленький шар света и начал перебрасывать его с ладони на ладонь. Такой простой трюк, но дети уставились на него во все глаза, забыв о страхе.

Шар света был ярко-голубым. В глубине души Навани чувствовала, что он должен быть красным – сообразно истинной природе спрена, который скрывался внутри Ренарина. Это был спрен пустоты. Или, по крайней мере, обычный спрен, перешедший на сторону врага. Никто из них не знал, что с этим делать, и меньше всего Ренарин. Как и большинство Сияющих, он не знал, что делает, когда начинал. Теперь, когда между ним и спреном возникли узы, поворачивать назад было поздно.

Ренарин утверждал, что спрену можно доверять, но что-то странное было в его способностях. Им удалось завербовать несколько обычных правдоглядов – и они могли создавать иллюзии, как Шаллан. Ренарин не мог этого делать. Он мог только призывать огни, и они иногда делали странные, противоестественные вещи…

– Столько всего еще может пойти не так! – сказал Фалилар, возвращая внимание Навани к происходящему. – А что, если мы недооценили добавочный вес стольких людей? Что, если нагрузка расколет самосветы быстрее, чем мы планировали? Лопасти почти не работали. Это не катастрофа, светлость, но поводов для беспокойства предостаточно.

Он опять дернул себя за бороду. Просто удивительно, что до сих пор он все еще ее не оторвал.

Навани ласково похлопала его по руке, – если бы Фалилару не было о чем беспокоиться, он бы сошел с ума.

– Проведи визуальный осмотр самосветов. Затем перепроверь свои расчеты еще раз.

– Вы хотели сказать – перепроверить в третий раз? Да, наверное… Надо чем-то заняться. Перестать волноваться.

Он потянулся к бороде, потом демонстративно сунул руку в карман мантии ревнителя.

Передав свой контрольный список другому ревнителю, Навани поднялась по ступенькам на верхнюю палубу. Далинар сказал, что скоро снова откроет перпендикулярность, и она хотела быть там, с карандашом наготове, когда он это сделает.

Внизу горожане, сбившись в группы, по-прежнему наблюдали за странной битвой наверху. Эти разини непременно нарушат составленный ею план посадки. В следующий раз она попросит ревнителей составить второй план, в котором будет учтена потеря времени на случай битвы.

Что ж, по крайней мере, здесь были только Небесные. Они, как правило, игнорировали гражданских, считая их не более чем препятствиями на поле боя. Другие группы Сплавленных вели себя куда более… жестоко.

Командный пункт сейчас был почти пуст, все ее ревнители отправились утешать и направлять горожан-беженцев. Осталась только Рушу: сидя над раскрытой тетрадью, она рассеянно наблюдала за летающими ветробегунами.

Вот досада! Хорошенькой молодой ревнительнице полагалось составлять опись городских запасов продовольствия. Рушу была очень умной, но, как сфера, она имела склонность сиять во всех направлениях, если ее не сфокусировать как следует.

– Светлость, – сказала Рушу, когда подошла Навани. – Вы это видели? Сплавленная, которая сейчас сражается с великим маршалом Каладином, сперва проткнула копьем одного ветробегуна, а потом отпустила его!

– Наверное, ее просто отвлекло появление Каладина, – сказала Навани, взглянув на Далинара, который стоял прямо перед ней.

Большой мостовик-рогоед занял позицию рядом с Далинаром и просматривал какие-то мешки с припасами, о которых Рушу, очевидно, забыла. Навани не упустила из виду, что его дочь – осколочница – тоже стояла очень близко. Каладина повысили, он перестал быть простым телохранителем, но все равно присматривал за Далинаром. Да благословит его Всемогущий за это.

– Светлость, – сказала Рушу, – клянусь, это какая-то очень странная битва! Слишком много ветробегунов бездельничают, вместо того чтобы сражаться.

– Резервы, Рушу, – сказала Навани. – Пусть мой муж сам разбирается в тактике. У нас есть другие обязанности.

Вздохнув, Рушу покорно сунула блокнот под мышку и последовала за Навани. Далинар стоял, заложив руки за спину, и наблюдал за сражением. Как и надеялась Навани, он расслабился, затем развел руки в стороны, словно хватаясь за какую-то невидимую ткань. Потом сложил руки вместе – и перпендикулярность открылась. Это было как вспышка света. Спрены славы, подобно золотым сферам, начали вращаться вокруг него. На этот раз Навани лучше разглядела Шейдсмар. И снова она услышала звук. Это было что-то новенькое. Хотя она не считала себя талантливой рисовальщицей – по крайней мере, по сравнению с таким мастером, как Шаллан, – она нарисовала то, что видела, пытаясь запечатлеть образ места со странным солнцем над морем бусин. Она могла бы посетить его лично, если бы захотела, используя Клятвенные врата, но что-то в этих видениях казалось иным.

– Что ты видела? – спросила она Рушу.

– Я ничего не видела, светлость. Но… что-то почувствовала. Словно пульс, мощный удар. На мгновение мне показалось, что я проваливаюсь в вечность…

– Запиши это, – велела Навани. – Запечатлей.

– Ладно. – Рушу снова открыла блокнот, но невольно взглянула вверх, когда Каладин в опасной близости скользнул над палубой, преследуя Сплавленную.

– Рушу, сосредоточься, – велела Навани.

– Если вам нужны изображения или описания Шейдсмара, королева Ясна выпустила дневники о своих путешествиях там.

– Я в курсе, – сказала Навани, продолжая рисовать. – И я читала дневники.

Во всяком случае, те, что дала ей Ясна, эта женщина-шквал.

– Тогда зачем вам моя версия?

– Мы ищем кое-что другое. – Навани взглянула на Далинара, а потом прикрыла слезящиеся глаза. Она моргнула, затем знаком предложила Рушу вместе с ней вернуться на ближайший командный пункт. – Есть некое место за Шейдсмаром, откуда Далинар получает эту силу. Когда-то, давным-давно, башню поддерживал такой же узокователь, как и мой муж, и из того, что сказали спрены, я заключаю, что башня тоже подпитывалась силой из того места за Шейдсмаром.

– Вы все еще беспокоитесь об этом, светлость? – Рушу поджала губы. – В том, что мы не разгадали тайны башни, нет вашей вины. Это головоломка, которую одна женщина – или целая армия женщин – не в силах разгадать всего за год.

Навани поморщилась. Неужели ее помыслы действительно настолько прозрачны?

– Дело не только в башне. Все хвалят эффективность этого корабля. Светлорд Кмакл уже воображает, как целые флотилии воздушных кораблей заслоняют солнце. Далинар говорит о переброске десятков тысяч солдат для атаки на Холинар. Я не думаю, что кто-то из них действительно понимает, сколько труда уходит на поддержание этого единственного корабля в воздухе.

– Сотни рабочих в Уритиру крутят лебедки, чтобы поднимать и опускать корабль, – кивнула Рушу. – Десятки чуллов используются для бокового перемещения. Тысячи фабриалей – для облегчения того и другого, и все они нуждаются в постоянной повторной зарядке. Тщательная синхронизация через полдюжины даль-перьев для координации маневров. Да, крайне маловероятно, что мы сможем выставить больше двух или трех таких кораблей.

– Если только, – Навани потыкала пальцем в свои записи, – мы не узнаем, как древние заставляли башню работать. Если бы мы знали эту тайну, Рушу, мы не только смогли бы восстановить Уритиру – у нас был бы источник силы для этих воздушных кораблей. Мы могли бы создать фабриали, превосходящие всякое воображение.

– Ловко. – Рушу склонила голову набок. – Я запишу свои ощущения.

– И это все, что ты можешь сказать? «Ловко»?

– Я люблю грандиозные идеи, светлость. Это делает мою работу не такой скучной. – Она посмотрела в сторону. – Но мне все равно кажется странным, что так много ветробегунов прохлаждается.

– Рушу, – Навани потерла лоб, – постарайся сосредоточиться.

– Ну, я пытаюсь. Просто у меня не получается. А что там за парень? Что он делает? Не охраняет корабль. Не помогает с беженцами. Разве он не должен сражаться?

– Он, наверное, разведчик. – Навани проследила за взглядом Рушу, устремленным за борт корабля, на плодородные каменные поля. – Очевидно, он…

Навани замолчала, увидев человека, о котором шла речь. Он стоял на вершине холма, явно не имея отношения к битве. Навани поняла, почему Рушу приняла его за ветробегуна. Он носил униформу точно такого же покроя, как у членов Четвертого моста. На самом деле Рушу, которая обращала внимание на самые странные вещи, но, казалось, никогда не замечала важных деталей, возможно, когда-то видела этого человека в рядах мостовиков. Он часто был рядом с Каладином в первые месяцы после перехода Четвертого моста в армию Далинара.

Рушу не заметила, что мундир этого человека был черным и не имел нашивки на плече. Что узкое лицо и худощавая фигура выдавали в нем человека в розыске. Предателя.

Это Моаш. Тот, кто убил сына Навани.

Казалось, он встретился с ней взглядом, несмотря на расстояние. Затем он вспыхнул буресветом и скрылся из виду за холмом.

Навани застыла, потрясенная. Затем она ахнула, и жар окутал ее, как будто она внезапно ступила на обжигающий солнечный свет. Он был здесь. Этот убийца был здесь!

Она подбежала к одному из оруженосцев.

– Ступай! – крикнула она ему, указывая направление. – Предупреди остальных. Моаш, предатель, поблизости!

Каладин снова погнался за Лешви сквозь хаос на поле боя. Полет дал ему возможность быстро оценить, как идут дела у его солдат, и увиденное обнадеживало.

Многие из них оттеснили своих противников. Основная масса Небесных парила по широкому периметру, удаляясь от места сражений. Надо думать, они поняли безнадежность своих попыток что-то разведать о корабле, просто разглядывая его снаружи.

Небесные, не поддерживаемые наземными войсками или другими Сплавленными, как будто не желали сражаться в полную силу. Продолжалось лишь несколько поединков, и тот, в котором участвовал Каладин, был самым яростным. В самом деле, ему пришлось полностью сосредоточиться на погоне, чтобы не потерять Лешви.

Каладин поймал себя на том, что ухмыляется, следуя за ней по широкой петле, виляя и уворачиваясь от других бойцов. Когда он только начинал тренироваться, ему казалось, что маневры вроде такого поворота невозможны. Чтобы выполнить трюк, он должен был постоянно чередовать плетения, каждое под другим углом, двигаясь по траектории в виде петли, и соотносить свое перемещение с порывами ветра, избегая препятствий. И все это – не думая.

Теперь такой маневр был ему по силам. Каладин выполнял его если не легко, то хотя бы регулярно. Это заставило его задуматься, что еще могут делать ветробегуны с достаточной подготовкой.

Лешви, казалось, хотела облететь каждого бойца на поле, заставляя Каладина постоянно переориентироваться. Это была проверка: она ставила его в трудные условия, чтобы посмотреть, на что он способен.

«Дай мне подойти поближе, и я покажу тебе, как я хорош», – подумал он, вырываясь из петли и летя вниз, чтобы перехватить ее. Тем самым он приблизился достаточно, чтобы ударить копьем.

Она отразила удар, затем метнулась в сторону. Он помчался следом, и они вдвоем пронеслись над землей, увиваясь друг вокруг друга, пока каждый пытался попасть в противника. Мощный ветер рвал копье у него из рук. На таких скоростях это было похоже на дуэль внутри Великой бури.

Они быстро покинули город и главное сражение. Каладин превратил Сил в меч, но Лешви была готова к его удару. Древко копья скользнуло в ее ладонях назад, она стиснула его возле наконечника и, отбив следующую атаку Каладина, нырнула, чтобы ударить его в шею.

Он получил порез, но недостаточно глубокий, чтобы она могла высосать его буресвет. Он отпрянул, продолжая лететь параллельно с противницей; ветер хлестал и крутил его волосы. Не желая оставаться в одиночестве, он повернул обратно к главному полю боя.

Лешви полетела следом. Очевидно, она решила, что он в силах не отстать от нее, и теперь хотела сражения один на один. Петля вела их к поместью с северной стороны.

Эта земля была так знакома Каладину. На этих холмах он играл с Тьеном. В первый раз взял в руки копье – ну, палку, изображавшую копье, – прямо вон там…

«Сосредоточься. Сейчас время для борьбы, а не для воспоминаний».

Только… это было не какое-то случайное поле битвы в Ничейных холмах. Впервые в жизни он знал местность лучше, чем кто-либо другой в этом сражении.

Он улыбнулся, затем подошел вплотную к Лешви, замедляя ход и тесня ее к востоку. Он позволил порезать себе руку, а затем отстранился, словно в шоке, рванулся к земле, выровнялся и помчался среди холмов, увлекая Лешви за собой.

«Вон там, – подумал он. – Нашел».

Он нырнул за склон холма, снимая с пояса фляжку с водой. Здесь, на подветренной стороне холма, в скале вырубили пещеру для хранения инвентаря. И, как и во времена его детства, дверь была приоткрыта и покрыта коконами лургов – маленьких существ, которые целыми днями прятались в своих убежищах, ожидая, когда дождь разбудит их.

Каладин брызнул водой из фляги на дверь, затем бросил флягу, нырнул за следующий холм, где замер, припав к земле. Он услышал, как приближается Лешви. Она замедлилась – об этом свидетельствовал звук шуршащей ткани. Она должна была найти брошенную флягу.

Высунувшись из укрытия, Каладин увидел ее, парящую между холмами, примерно в двух футах от земли. Ее длинная одежда волочилась по камню, сама она медленно вращалась вокруг своей оси, отыскивая его.

Думая, что пошел дождь, лурги начали вываливаться из своих коконов. Они запрыгали, заставляя дверь скрипеть. Лешви немедленно развернулась и направила на них свое копье.

Каладин ринулся к ней. Она среагировала почти вовремя, но так близко к земле орудовать ее длинным копьем было неудобно. Лешви пришлось повернуть его и схватить ближе к наконечнику, чтобы нанести удар, а тем временем Каладин успел ткнуть укороченным Сил-копьем ей в грудь.

Он схватил ее за плечо, заставив ахнуть от боли. Она уклонилась от его следующего удара, но снова копье помешало маневрировать, и Каладин полоснул ее по ноге.

На какие-то мгновения борьба поглотила все внимание противников. Лешви бросила копье и вытащила из-за пояса короткий меч, затем подошла ближе, чем ожидал Каладин, отбила его копье и попыталась схватить за руку. Ее посеревшая плоть заживала достаточно медленно, чтобы он смог ударить плечом по ране, вынудив противницу застонать. Когда она попыталась вонзить меч ему в шею, он отразил удар небольшим Сил-щитом, появившимся у него на руке.

Лешви сделала ложный выпад в его сторону, чтобы заставить его отступить, затем схватила свое копье и устремилась ввысь. Каладин последовал за ней, его копье материализовалось перед ним – и он догнал противницу быстрее, чем она смогла набрать достаточно скорости, чтобы увернуться. Она была вынуждена защищаться, отбивая его атаки, становясь все более и более безрассудной. Пока Каладин не дождался нужного момента и не заставил Сил-копье исчезнуть в своих руках, когда Сплавленная блокировала его выпад.

Затем – пока Лешви реагировала на неудачный блок – он ударил, копье возникло в его руках и вонзилось прямо в…

Боль.

Лешви развернула свое копье, чтобы в точности повторить его удар. Ее оружие ударило его в плечо, точно так же как он ударил ее в противоположное плечо. Он чувствовал, как его буресвет утекает, вливаясь в копье; ему казалось, что из него вытягивают саму душу. Он держался, втягивая в себя весь оставшийся свет заряженных сфер в своих мешочках. Затем вонзил свое копье глубже в ее рану, и слезы потекли из уголков ее глаз.

Лешви улыбнулась. Он ухмыльнулся в ответ, оскалив зубы, пусть она и продолжала высасывать из него жизнь.

Они отшатнулись в стороны почти одновременно. Она тут же приложила свободную руку к ране, и Каладин содрогнулся всем телом. Иней потрескивал на его мундире, когда огромное количество буресвета устремилось заполнить рану. Этот эпизод обошелся ему недешево. Он достиг опасно низкого уровня, а Далинар как раз сделал еще один перерыв в поддержании перпендикулярности.

Они парили в воздухе, Лешви смотрела на него. Затем Каладин услышал крик.

Он вздрогнул и повернулся на звук. Люди зовут на помощь? Да, поместье градоначальника горело – клубы дыма поднимались из разбитых окон. Что происходит? Каладин был так сосредоточен на своей дуэли, что не замечал ничего вокруг.

Краем глаза наблюдая за Лешви, он осмотрел окрестности. Большая часть беженцев уже добралась до корабля, остальные ветробегуны отступали. Гранетанцоры уже поднялись на борт, но перед горящим поместьем стояла небольшая группа людей.

Один на добрый фут или два возвышался над прочими. Массивная красно-черная фигура с опасным панцирем и длинными волосами цвета засохшей крови. Тот самый Сплавленный, который мог становиться красной линией света. Он собрал солдат, которых Каладин отослал. Иные из них набросились на горожан, повалили на землю, угрожая оружием и заставляя кричать от боли и паники.

Каладин почувствовал жгучий гнев. Этот Сплавленный напал на мирных жителей?

Он услышал рядом сердитое гудение. Лешви подплыла ближе – ближе, чем он должен был ей позволить, – но не ударила. Она смотрела на Сплавленного и его солдат внизу. Звук ее сердитого гудения усилился.

Она взглянула на Каладина, потом кивнула в сторону Сплавленных и несчастных людей. Он сразу понял этот жест.

«Иди, останови его».

Каладин двинулся вперед, затем остановился и поднял копье перед Лешви. Потом уронил. Хотя Сил почти сразу растворилась в тумане, он надеялся, что Лешви поймет.

Действительно, она улыбнулась, затем, прижимая здоровую руку к ране, вытянула свое копье острием вниз. «Ничья» – вот что говорил этот жест.

Она снова кивнула в сторону поместья. Не нуждаясь в дальнейшем поощрении, Каладин помчался к перепуганным людям.

7. Редчайшие из вин

013

Два металла первостепенного значения – цинк и латунь – позволяют контролировать силу выражения. Цинковые провода, соприкасающиеся с самосветом, заставят спрена внутри проявиться сильнее, в то время как латунные заставят спрена уйти вглубь, и его сила ослабеет.

Помните, что самосвет должен быть правильным образом заряжен после захвата спрена. Просверленные отверстия в камне идеально подходят для использования проводов клетки, при условии, что вы не нарушите структуру, создав тем самым риск высвобождения спрена.

Лекция по фабриальной механике, прочитанная Навани Холин перед коалицией монархов, Уритиру, йезеван, 1175 г.

Вуаль приблизилась к Йалай Садеас. Она была наслышана о хитрости этой женщины, о ее умениях. Но, к величайшему изумлению гостьи, великая княгиня выглядела очень… измученной.

Среднего роста, Йалай Садеас никогда не славилась красотой, но как будто увяла с той поры, как Шаллан видела ее в последний раз. Сшитое по последней моде платье с вышивкой по бокам висело на ней, как плащ на вешалке в таверне. Ее щеки запали. В руке она держала пустой кубок из-под вина.

– Итак, ты наконец-то пришла по мою душу, – сказала она.

Вуаль опешила. Это еще что?

«Ударь сейчас, – подумала она. – Призови клинок и выжги эти самодовольные буркала из ее черепа».

Нет, она не станет действовать, повинуясь лишь собственной воле. У них есть равновесие, и его важность неоспорима. Троица никогда не руководствовалась желаниями кого-то одного – по крайней мере, не в столь важных ситуациях. И потому Вуаль сдержалась. Сияющая не хотела убивать Йалай. Она была слишком честной. А что насчет Шаллан?

«Еще рано, – подумала та. – Сперва поговори с ней. Выясни, что ей известно».

И потому Вуаль, не выходя из роли, поклонилась:

– Моя королева.

Йалай щелкнула пальцами, и стражник отступил вместе с последним из ее приспешников, закрыл за собой дверь. Великая княгиня Садеас была не из пугливых, хотя Вуаль и заметила в дальней стене комнаты, позади стола хозяйки, дверь, куда та могла бы отступить.

Йалай откинулась на спинку стула, позволив Вуали исполнить поклон как следует.

– Я не собираюсь становиться королевой, – наконец сказала она. – Это ложь, которую распространяют некоторые из моих более… ревностных последователей.

– Кого же тогда вы поддерживаете в борьбе за трон? Уж конечно, не узурпатора Далинара и не его племянницу, которую он возвел на него вопреки закону.

Йалай наблюдала за Вуалью, которая медленно выпрямилась после поклона.

– В прошлом, я поддерживала наследника – сына Элокара, внука Гавилара, законного короля.

– Он всего лишь мальчик, ему еще нет шести.

– Тогда надо срочно принять меры, чтобы вырвать его из лап тетки и двоюродного деда, этих крыс, которые лишили его законного титула. Поддерживать меня – значит действовать не вопреки порядку престолонаследия, но во благо лучшего, стабильного и правильного союза алети.

Умно. Под такой личиной Йалай могла притворяться скромным патриотом. Но… почему у нее такой затравленный вид? Почему она выглядит обломком прежней себя? Смерть Садеаса и предательство армии Амарама стали для нее тяжким ударом, вынуждая скатываться все ниже? И самое главное, кто был шпионом, которого эта женщина держала рядом с Далинаром?

Йалай встала, позволив кубку с вином свалиться со стола и разбиться об пол. Она прошла мимо Вуали к стоявшему поблизости шкафу и подняла шторку. Внутри обнаружилось более десятка графинов с вином разного цвета.

Пока Йалай их рассматривала, Вуаль отвела руку в сторону и начала призывать свой осколочный клинок. Не для того, чтобы нанести удар, а потому, что Узор был с Адолином. Акт призыва должен был указать спрену, где она находится. Почти сразу же она остановилась, не давая мечу проявиться.

Адолин будет искать ее. Увы, атаковать крепость Йалай не так легко, как застать врасплох группу заговорщиков в ущелье. Здесь у Далинара нет власти, и, хотя светоплетение, которое Шаллан прицепила к Адолину, избавляло его от риска быть узнанным, Вуаль сомневалась, что он решит действовать открыто.

– Любишь вино? – спросила Йалай.

– Я не испытываю особой жажды, светлость.

– Все равно присоединяйся.

Вуаль подошла к ней, разглядывая ассортимент вин.

– Это целая коллекция.

– Да. – Йалай выбрала графин с бесцветным содержимым, – вероятно, это был зерновой спирт. Без добавок, меняющих цвет, нельзя было определить ни вкус, ни крепость напитка. – Я реквизирую образцы вин, которые проходят через военные лагеря. Одна из немногих разновидностей роскоши, которую могут предложить эти шквальные, Вестниками позабытые края.

Она налила маленькую чашечку, и Вуаль сразу поняла, что ошиблась. У напитка не было резкого, обескураживающего запаха, как у рогоедского вина. Она ощутила фруктовый аромат, к которому примешивался слабый дух спирта. Любопытно.

Йалай сперва угостила Вуаль – та приняла чашу и сделала глоток. Вкус был отчетливо сладким, как у десертного вина. Как же его сделали прозрачным? Большинство фруктовых вин имели естественную окраску.

– Не боишься яда?

– Почему я должна бояться яда, светлость?

– Это приготовили для меня, а мне многие желают смерти. Оставаться рядом со мной может быть опасно.

– Как нападение в ущелье раньше?

– Это не первая такая атака, – сказала Йалай, хотя Вуаль не знала, чтобы Далинар в прошлом отдавал подобные приказы. – Странно, как легко мои враги нападают на меня в тихих, темных ущельях. И все же им потребовалось так много времени, чтобы добраться до меня в моих покоях.

Она посмотрела прямо на Вуаль.

Преисподняя! Она знала, зачем Вуаль пришла сюда.

Йалай сделала большой глоток.

– Что скажешь о вине?

– Приятный вкус.

– И всё? – Йалай подняла чашку, изучая последние капли. – Оно сладкое, сброженное из плодов, а не из зерна. Это напоминает мне посещение виноделен Гавилара. Я бы предположила, что это алетийское вино, вывезенное до падения королевства, сделанное из симники. Мякоть плода прозрачная, и кто-то как следует постарался удалить кожуру. Благодаря этому раскрылась истинная суть.

Да, она и впрямь что-то подозревала. После минутного раздумья на передний план выступила Шаллан. Если все свелось к игре слов, то ситуацию должна контролировать именно она.

Йалай выбрала еще один графин, на этот раз с бледно-оранжевым содержимым.

– Как так вышло, – проговорила она, – что у тебя есть доступ к настолько важным документам, как схемы Навани? Она тщательно оберегает свои проекты – не потому, что боится воровства, а потому, что ей нравится представлять их с театральным размахом.

– Я не могу выдать свои источники, – сказала Шаллан. – Вы, конечно, понимаете важность защиты личности тех, кто служит вам. – Она сделала вид, что задумалась. – Хотя, возможно, я могла бы назвать вам имя, если бы получила другое взамен. Имя кого-то из ваших шпионов в окружении короля. Так мы обе могли бы усилить свои позиции в логове Холина.

«Немного неуклюже, – отметила Вуаль. – Уверена, что хочешь вести этот разговор?»

Йалай улыбнулась и протянула Шаллан чашечку оранжевого напитка. Тот оказался мягким и безвкусным.

– Ну? – спросила Йалай, потягивая свою порцию.

– Некрепкое, – сказала Шаллан. – Бессильное. И к тому же я чувствую намек на нечто неправильное. Легкую кислинку. Такую… досадную мелочь, которую следовало бы устранить, чтобы она не портила вино.

– А на вид, – подхватила Йалай, – такое красивое. Настоящее оранжевое, на радость детям – и тем, кто ведет себя как ребенок. Идеально подходит для людей, которые разыгрывают спектакли на публике. И эта кислинка. В ней истинная суть этого вина, не так ли? Невзирая на свой внешний вид, оно ужасное.

– Какова цель? – спросила Шаллан. – Что хорошего в том, чтобы приклеить к некачественному вину такую прекрасную этикетку?

– На какое-то время это может кого-то одурачить. И тогда винодел быстро и легко получит преимущество над конкурентами. Но в конце концов его признают мошенником, а от его творения откажутся, выбрав действительно крепкое или благородное вино.

– Вы делаете смелые заявления. Остается надеяться, что винодел не услышит. Он может рассердиться.

– Ну и ладно. Мы обе знаем, кто он на самом деле.

Когда Йалай принялась наливать третью чашку, Шаллан снова начала призыв осколочного клинка, давая Узору еще один намек на свое местоположение.

«Доведи дело до конца, – подумала Вуаль. – Ударь».

«Разве мы хотим использовать наши силы вот так? – ответила Сияющая. – Если мы пойдем по этому пути, куда он нас приведет?»

И в самом деле, могли ли они служить Далинару Холину, действуя вопреки его прямому приказу? Он не хотел этого. Наверное, ему бы стоило хотеть, но он был иного мнения.

– А, вот оно, – сказала Йалай. – Идеально.

Она держала в руках чашу с темно-синим вином. На этот раз она не предложила его Шаллан, но глотнула первой.

– Чудесное вино, последний образец урожая. Все прочие бутылки погибли в пожаре. Но сегодня исчезнет и эта капля.

– Вы так легко миритесь с этой потерей, – сказала Шаллан. – Йалай Садеас, про которую я слышала, обшарила бы все королевства в поисках еще одной бутылки любимого вина. Она бы не сдалась так просто.

– Та Йалай не знала такой усталости. – женщина опустила руку, как будто чаша с вином была слишком тяжелой. – Я так долго сражалась. И теперь я одна… иногда кажется, что на меня ополчились даже тени.

Йалай выбрала графин с белым рогоедским – Шаллан почувствовала запах, как только та вытащили пробку, – и протянула бокал гостье:

– Полагаю, это твое. Невидимое. Смертоносное.

Шаллан не стала пить.

– Продолжай, – сказала Йалай. – Вы убили Танадаля, когда он пытался заключить сделку. Значит, для меня такой способ не годится. Вы охотились на Ваму, который сбежал, и убили его, – выходит, и у меня мало шансов выжить. Я подумала, что буду в безопасности, если затаюсь на некоторое время. И все же ты здесь.

«Невидимое. Смертоносное».

Сладостная мудрость Баттах…

Шаллан участвовала во всем этом разговоре, предполагая, что Йалай опознала в ней агента Далинара. Все было совсем по-другому. Йалай видела в ней прислужницу Мрейза и Духокровников.

– Это ты убила Танадаля, – сказала Шаллан.

Йалай рассмеялась:

– Он тебе так сказал, верно? Значит, они лгут даже своим?

Мрейз не заявлял ей напрямую, что Йалай убила великого князя. Но он явно на это намекал.

Вуаль раздраженно стиснула зубы. Она пришла сюда по собственной воле. Да, Мрейз всегда намекал ей, чего хотят он и Духокровники. Но Вуаль ему не служила. Она взяла на себя эту миссию ради… блага Алеткара. И Адолина. И…

– Ну же, – сказала Йалай. – Сделай это.

Вуаль отвела руку в сторону, призывая свой осколочный клинок. Йалай уронила графин с белым рогоедским, невольно вздрогнув. Спрены страха вскипели на полу, но Йалай просто закрыла глаза.

«О! – раздался в голове Вуали веселый голосок. – Мы все равно почти на месте! Вуаль, что происходит?»

– Они хотя бы сказали тебе, почему решили, что мы должны умереть? – спросила Йалай. – Почему они ненавидели Гавилара? Амарама? Почему возненавидели меня и Танадаля, как только мы узнали их секреты? Что в Сынах Чести их так пугает?

Вуаль колебалась.

«Ты нашла ее! – произнес Узор в ее разуме. – У тебя есть улики, как хотел Далинар?»

– В следующий раз они пошлют тебя за Рестаресом, – продолжала Йалай. – Но будут следить за тобой. В случае если поднимешься высоко, узнай достаточно, чтобы угрожать им. Ты спрашивала себя, чего они хотят? Что они надеются получить от конца света?

– Власть, – сказала Вуаль.

– А, эта туманная «власть». Нет, все куда конкретнее. Большинство Сынов Чести просто хотели вернуть своих богов, но Гавилар желал большего. Он видел целые миры…

– Расскажи мне еще, – попросила Вуаль.

Где-то за стеной раздались крики. Вуаль взглянула на дверь – как раз вовремя, чтобы увидеть, как блестящий осколочный клинок разрезает замок. Адолин с личиной, сплетенной ею из света, пинком распахнул дверь.

Вокруг него толпились люди – солдаты и пятеро агентов-светоплетов Шаллан.

– Когда я умру, – прошипела Йалай, – не позволяй им обыскать мои комнаты раньше тебя. Ищи редчайшее из вин. Оно… экзотично.

– Не загадывай мне загадок, – сказала Троица. – Дайте мне ответы. Что пытаются сделать Духокровники?

Йалай закрыла глаза:

– Действуй.

Вместо этого Троица отпустила клинок. «Я голосую против ее убийства», – подумала Вуаль. Убить Йалай означало бы поддаться манипуляциям Мрейза. Ей претила сама мысль об этом.

– Сегодня ты не умрешь, – сказала Троица. – У меня есть еще вопросы к тебе.

– Я не смогу ответить. – Йалай не открывала глаз. – Они не позволят.

Шаллан выступила вперед, успокаивая нервы, а несколько солдат в это время поспешно окружили Йалай. Вуаль и Сияющая отодвинулись, обе довольные таким исходом. Они сами себе хозяйки. Они не принадлежат Мрейзу.

Она покачала головой и подбежала к Адолину, затем легким прикосновением сняла его иллюзорное лицо. Ей нужно было увидеть его настоящим.

– Кто ты? – тихо спросил он, протягивая ей мешочек с заряженными сферами.

– Шаллан, – сказала она, убирая мешочек в сумку, которую солдат принес для нее, сняв со стены.

Она оглянулась через плечо, когда солдаты связывали Йалай, и опять поразилась тому, какой опустошенной выглядела эта женщина.

Адолин притянул Шаллан к себе:

– Она тебе призналась?

– Ходила вокруг да около, но, я думаю, для Далинара хватит доказательств, что в ее словах содержится измена. Она хочет свергнуть Ясну и посадить на трон сына Элокара.

– Гавинор слишком юн.

– Она бы его направляла. Вот почему она изменница – она хочет власти.

Но… Йалай выразилась так, словно этот план остался в прошлом, а теперь она боролась только за выживание. Неужели Духокровники действительно убили великих князей Танадаля и Ваму?

– Что ж, – сказал Адолин, – раз она под стражей, возможно, нам удастся заставить ее армию отступить. Прямо сейчас мы не можем позволить себе междоусобицу.

– Ишна! – позвала Шаллан одного из своих агентов.

Невысокая женщина-алети поспешила к ней. Она была с Шаллан уже больше года и вместе с Ватахом, лидером дезертиров, которых завербовала Шаллан, оставалась одной из ее ближайших доверенных лиц.

– Да, светлость?

– Возьми Ватаха и Берил. Иди с этими солдатами и следи, чтобы Йалай ни с кем не разговаривала. Заткните ей рот, если придется. Она умеет забираться людям в голову.

– Считай, что дело сделано, – сказала Ишна. – Ты хочешь сначала наложить на нее иллюзию?

План эвакуации на случай непредвиденных обстоятельств был прост: они использовали светоплетение, чтобы самим превратиться в стражников дома Садеас, а Йалай придать облик женщины низкого происхождения. Таким образом они, захватив великую княгиню, с легкостью вывели бы ее за ворота прямо на глазах ее бдительных охранников.

– Да, – сказала Шаллан и махнула солдатам, чтобы они подвели женщину ближе.

Йалай шла с закрытыми глазами, все еще сохраняя отрешенный вид. Шаллан взяла Йалай за руку, затем выдохнула и позволила светоплетению окружить великую княгиню, чтобы придать ей сходство с одним из недавних набросков Шаллан, – теперь это была кухарка с розовыми щеками и широкой улыбкой.

Йалай не заслуживала ни такого доброго лица, ни такого легкого обращения. Прикоснувшись к ней, Шаллан почувствовала внезапное отвращение; вдвоем со своим мужем эта тварь замыслила и осуществила ужасный план предательства Далинара. Даже после переселения алети в Уритиру Йалай при каждом удобном случае старалась подорвать его авторитет. Если бы эта женщина добилась своего, Адолин не дожил бы до встречи с Шаллан. И теперь они просто собираются взять ее под стражу, чтобы играть в новые игры?

Шаллан отпустила Йалай и потянулась к сумке, но тут на передний план выступила Сияющая. Она схватила великую княгиню за предплечье и потащила к солдатам Адолина.

– Уведите ее с остальными, – велел Адолин.

– Вы поймали остальных заговорщиков? – спросила Шаллан, возвращаясь к нему.

– Они попытались сбежать через боковую дверь, когда мы ворвались, но я думаю, что нам удалось поймать их всех.

Ишна и солдаты – люди Адолина, отобранные из числа лучших, – вывели замаскированную и связанную Йалай за дверь. Великая княгиня обмякла в их руках.

Адолин смотрел ей вслед, нахмурившись.

– Ты думаешь, – заметила Шаллан, – что нам не следовало позволять ей покидать Уритиру. Что было бы легче, если бы мы покончили с ней и с угрозой, которую она представляла, прежде чем все зашло так далеко.

– Я думаю, что, возможно, мы не хотим следовать по этому пути.

– Может быть, мы уже начали. В тот раз, когда ты…

Адолин сжал губы в тонкую линию.

– У меня сейчас нет ответов, – наконец сказал он. – Не знаю, были ли они вообще. Но мы должны быстро обыскать это место. Отцу могут понадобиться более весомые доказательства, чем твои слова, и было бы очень полезно, если бы мы могли представить ему компрометирующие дневники или письма.

Шаллан кивнула, махнув рукой Газу и Рэду. Она заставит их обыскать это место.

И как там говорила Йалай? «Ищи редчайшее из вин…» Шаллан посмотрела на вина, выставленные на полках шкафа. Зачем говорить загадками? Все дело в том, что как раз появился Адолин с остальными. Она не хотела, чтобы они поняли. Шквал, да эта женщина страдала паранойей. Но почему она доверилась Шаллан?

«Я не смогу ответить. Они мне не позволят…»

– Адолин, – сказала она. – Что-то здесь не так. С Йалай, с тем, что я здесь, с…

Она запнулась, услышав крики в прихожей. Охваченная ужасом, Шаллан выскочила наружу. Йалай Садеас лежала на полу, изо рта ее фальшивого лица текла пена. Потрясенные солдаты наблюдали за происходящим.

Великая княгиня глядела в потолок пустыми глазами. Она была мертва.

Каладин летел сквозь дым, клубящийся над особняком. Он стремился вниз, туда, где горожанам угрожали странный Сплавленный и его солдаты. Один из них прижимал Вабера, садовника поместья, к земле, наступив сапогом на его лицо.

«Это явная ловушка, – мысленно сказала Каладину Сил. – Тот Сплавленный точно знает, как привлечь внимание ветробегуна: напасть на невинных».

Она была права. Каладин заставил себя осторожно опуститься на небольшом расстоянии от особняка. Сплавленный проделал дыру в стене возле бокового входа. Хотя пламя лизало верхние этажи здания, комната за дырой была темной, еще не охваченной пламенем. По крайней мере, не полностью.

Как только Каладин приземлился, певцы отпустили Вабера и остальных, а затем отступили через пролом в каменной стене.

«Пять солдат, – отметил Каладин. – Трое с мечами, двое с копьями».

Сплавленный унес с собой в здание одного пленника; худой, с изможденным лицом пленник истекал кровью из раны на животе. Годеке-гранетанцор. Его буресвет, очевидно, иссяк. Ради бури, пусть он выживет! Сплавленный хотел использовать его в качестве приманки, так что шансы на это казались неплохими.

Каладин шагнул к разрушенной стене:

– Хочешь драться со мной, Сплавленный? Ну так давай. Займемся делом.

Тварь, прячась в тенях внутри здания, прорычала что-то на своем ритмичном языке. Один солдат перевел:

– Я буду сражаться с тобой внутри, где ты не сможешь улететь, маленький ветробегун. Входи и сразись со мной.

«Мне это не нравится», – сказала Сил.

– Согласен, – прошептал Каладин. – Будь готова пойти за помощью.

Сплетением, направленным вверх, он слегка уменьшил свой вес и медленно вошел в горящее здание. Эта большая комната когда-то была столовой, где отец Каладина обедал с Рошоном и говорил о ворах и компромиссах. Потолок горел пятнами, огонь пожирал его сверху. Спрены пламени с неистовым восторгом плясали по доскам.

Массивный Сплавленный стоял прямо перед ним, с каждой стороны от него было по два солдата. Они двинулись вперед, норовя обойти Каладина с флангов. Где же пятый солдат? Там, возле опрокинутого стола, возится с какой-то штукой, излучающей глубокий фиолетово-черный свет. Пустотный свет? Так, стоп… это что, фабриаль?

Внезапно устройство погасло.

И силы покинули Каладина.

Он ощутил странное удушающее ощущение, как будто что-то тяжелое придавило его разум. Собственный вес навалился на него полностью, сплетения прекратились.

Сил ахнула и превратилась в спрена, копье испарилось – и, когда Каладин попытался снова призвать оружие, ничего не произошло.

Каладин тут же отступил назад, пытаясь уйти из зоны действия странного фабриаля, но солдаты поспешили окружить его, отрезая путь к отступлению. Легкие победы над ними Каладину приносили осколочное копье и его сила.

Бури! Каладин напрягся, чтобы создать сплетение. Буресвет все еще ярился внутри него, позволяя не дышать едким дымом, но что-то подавляло прочие способности.

Сплавленный рассмеялся и заговорил на алетийском:

– Сияющие! Вы слишком полагаетесь на свои силы. А без них – кто ты? Крестьянское дитя без настоящей подготовки в военном искусстве или…

Каладин врезался в солдата справа.

Внезапная атака заставила певца вскрикнуть и упасть навзничь. Каладин выдернул копье из руки противника, затем сделал плавный выпад, держа оружие двумя руками, и пронзил второго солдата.

Двое бойцов слева пришли в себя и бросились на него. Каладин ощутил движение ветерка вокруг себя, когда развернулся между ними, ловя один меч – нацеленный низко – тупым концом копья и второй, нацеленный высоко, почти самым наконечником. Металл встретился с деревом со знакомым глухим звуком, и Каладин закончил вращение, отбив обе атаки.

Одному он вскрыл брюхо, а затем сделал ему подножку, и певец упал прямо под ноги своему соратнику. Эти солдаты были хорошо обучены, но настоящего боя толком не видели; подтверждая это, оставшийся боец застыл при виде умирающих друзей.

Каладин, почти не задумываясь, продолжил двигаться и пронзил копьем шею четвертого солдата.

«Вот оно, – подумал он, когда лента красного света ожидаемо метнулась в его сторону. – Он снова попытается напасть со спины».

Каладин бросил копье, выхватил из-за пояса метательный нож и развернулся. Он ткнул ножом в воздух прямо перед тем, как возник Сплавленный, – и маленькое лезвие вонзилось в шею твари, прямо между двух пластин панциря.

Сплавленный коротко ухнул от потрясения и боли, его глаза распахнулись.

Дерево над головой затрещало от огня, горящие головни посыпались вниз. Громадный Сплавленный рухнул лицом вперед, точно срубленное дерево, половицы задрожали от удара. К счастью, на этот раз от него не поднялась лента красного света.

– Какое облегчение! – сказала Сил, приземляясь на плечо Каладина. – Думаю, если нанести удар до того, как он телепортируется, его действительно можно убить.

– По крайней мере до тех пор, пока Буря бурь не подарит ему перерождение, – ответил Каладин, проверяя убитых певцов.

Кроме того, который умирал от раны в животе, он оставил в живых только двоих – того, которого толкнул, и пятого, который активировал фабриаль в другом конце комнаты.

Первый выбрался через зияющую дыру в стене, чтобы спастись. Последний оставил фабриаль и медленно отходил в сторону, держа меч наготове и выпучив глаза.

Этот паршун пытался добраться до Годеке – возможно, чтобы использовать его в качестве заложника. Когда Сплавленный телепортировался к Каладину, раненый гранетанцор упал рядом с его оболочкой. Теперь Годеке двигался, но не самостоятельно. Тощая фигурка медленно тащила гранетанцора за ногу прочь от схватки. Каладин не видел, как Крадунья проникла в комнату, но, с другой стороны, она часто появлялась там, где ее не ждали.

– Вытащи его из дыры, Крадунья, – велел Каладин, шагнув к последнему певцу. – Твои силы тоже подавлены?

– Да. Что они с нами сделали?

– Мне тоже очень любопытно, – сказала Сил, подскакивая к устройству на полу: самосвету, покрытому металлическими деталями и покоящемуся на треноге. – Это очень странный фабриаль.

Каладин направил копье на последнего певца, с неровным красно-черным рисунком на коже; тот нерешительно опустил меч и поднял руки.

– Что это за фабриаль? – спросил Каладин.

– Я… я… – Солдат сглотнул. – Я не знаю. Мне сказали повернуть самосвет у основания, чтобы активировать его.

– Его питает пустотный свет, – проговорила Сил. – Впервые вижу нечто подобное.

Каладин взглянул на клубящийся у потолка дым.

– Крадунья! – позвал он.

– Сейчас разберусь. – девочка метнулась к устройству, пока Каладин охранял солдата.

Миг спустя силы вернулись. Он вздохнул с облегчением, хоть и выпустил при этом облачко буресвета. Неподалеку Годеке застонал и бессознательно втянул буресвет, отчего его рана начала исцеляться.

Укрепленный светом, Каладин схватил солдата и поднял его, зарядив достаточно, чтобы он повис в воздухе.

– Я велел тебе покинуть город, – тихо прорычал Каладин. – Я запомнил твое лицо, твой рисунок, твою вонь. Если я когда-нибудь увижу тебя снова, то отправлю вверх с таким количеством буресвета, что у тебя будет много-много времени на размышления во время падения вниз. Понял?

Певец кивнул и прогудел что-то примирительное. Каладин толкнул его, вернув себе буресвет и заставив паршуна упасть на пол. Тот удрал через дыру в стене.

– Здесь был еще один человек, – сказала Крадунья. – Старый, светлоглазый, в одежде нищего. Я наблюдала снаружи и видела, как этот человек вошел сюда вместе с Годеке. Через некоторое время этот Сплавленный пробил стену, неся Годеке, но я не заметила другого человека.

Рошон. Бывший градоначальник сказал Далинару, что собирается обыскать буревой погреб поместья, чтобы освободить заключенных горожан. Хотя он и не гордился этим, Каладин поколебался, но, когда Сил посмотрела на него, стиснул зубы и кивнул.

«До тех пор, пока это правильно…» – подумал он.

– Я найду его, – сказал Каладин. – Проследи, чтобы Годеке пришел в себя, а потом доставьте фабриаль к светлости Навани. Ей это будет весьма интересно.

Шаллан сняла иллюзию, открыв лицо Йалай. С губ ее капала слюна. Кто-то из людей Адолина проверил ее пульс.

Все верно: она была мертва.

– Преисподняя! – воскликнул Адолин, с беспомощным видом стоя над телом. – Что случилось?

«Мы этого не делали, – подумала Вуаль. – Мы решили не убивать ее, верно?»

«Я…»

Мысли Шаллан начали расплываться, все сделалось каким-то нечетким. Неужели это она? Она хотела. Но не сделала, верно? Она… слишком хорошо себя контролировала для такого.

«Это не я», – подумала Шаллан. Она была вполне в этом уверена.

«Так что же случилось?» – спросила Сияющая.

– Должно быть, она приняла яд. – Ватах наклонился к покойнице. – Черногибник.

Даже после многих месяцев, проведенных в роли оруженосца Шаллан, а затем агента, бывший дезертир резко отличался от солдат Адолина. Ватах был слишком неотесанным. Не неряшливым, но, в отличие от людей Адолина, он не слишком любил внешний лоск и блеск. Расстегнутый китель и вечно растрепанные волосы выражали его презрение к таким вещам.

– Я уже видел, как кто-то умирает подобным образом, светлость, – объяснил он. – В армии Садеаса один офицер занимался контрабандой и продажей припасов. Когда его наконец разоблачили, он предпочел отравиться, но не позволил себя арестовать.

– Я не видела, как она это сделала, – смущенно сказала Ишна. – Мне очень жаль.

– Нейловы шары… – пробормотал кто-то из солдат Адолина. – Это будет плоховато выглядеть. Именно этого Черный Шип и не хотел. Еще один труп из семейства Садеас у нас на руках.

Адолин тяжело вздохнул:

– С нашими доказательствами ее бы точно повесили, и моему отцу придется с этим смириться. Мы приведем войска в военные лагеря, чтобы убедиться, что ее солдаты не будут шуметь. Вот буря! Этот бардак следовало убрать еще несколько месяцев назад.

Он указал на нескольких солдат:

– Проверьте остальных заговорщиков на наличие яда и заткните всем рты. Шаллан замаскирует тело под ковер или что-нибудь в этом роде, чтобы мы могли его вытащить. Ген и Натем, обыщите вещи Йалай в соседней комнате – может, найдете какие-нибудь полезные улики.

– Нет! – сказала Шаллан.

Адолин замер, глядя на нее.

– Я обыщу вещи Йалай в соседней комнате. Я знаю, что искать, а твои солдаты – нет. Ты разберешься с пленниками и обыщешь остальную часть здания.

– Хорошая мысль. – Адолин потер лоб, но потом – возможно, заметив маленького спрена тревоги, который появился рядом с ней, как извивающийся черный крест, – улыбнулся. – Не волнуйся. В каждой миссии бывают промашки.

Она кивнула, больше для того, чтобы успокоить его, чем на самом деле соглашаясь. Когда солдаты двинулись выполнять приказ, она опустилась на колени рядом с телом Йалай.

Ишна присоединилась к ней.

– Светлость? Вам что-нибудь нужно?

– Она ведь не принимала яда? – тихо спросила Шаллан.

– Не могу сказать наверняка. Я мало что знаю про черногибник, хотя… – Ишна покраснела. – Ну, я много чего знаю. Моя банда использовала его против соперников. Это трудно сделать, потому что нужно высушить листья, а затем сделать из них жвачку, чтобы извлечь всю силу яда. Во всяком случае, есть его – не лучший вариант. Но если получится ввести яд в кровь, он убивает быстро…

Она замолчала, нахмурившись, – возможно, осознала, как и Шаллан, что Йалай умерла очень быстро.

Шаллан и сама знала о черногибнике. Она в последнее время изучала яды.

«Смогу ли я заметить булавочный укол?» – подумала Шаллан, опускаясь на колени рядом с трупом.

В любом случае она подозревала, что Йалай была права: Духокровники не поверили, что Шаллан убьет ее, и послали второй «нож» специально для этого дела. Значит, у них есть оперативник среди охранников Адолина или собственных агентов Шаллан. От этой мысли у Шаллан скрутило живот.

И это не считая шпиона, которого Йалай, предположительно, внедрила в окружение Далинара. Бури! У Шаллан от такого ум за разум зашел.

– Осмотри тело, – прошептала Шаллан Ишне. – Проверь, есть ли признаки самоубийства или постороннего воздействия.

– Да, светлость.

Шаллан быстро вернулась в комнату с винным шкафом. Газ и Рэд уже работали, собирая вещи Йалай. Вот буря, а можно ли доверять этим двоим?

В любом случае предсказание Йалай оказалось верным. И вполне возможно, что в этой комнате хранились секреты, которые Мрейз не хотел раскрывать Шаллан.

8. Капитуляция

014

Бронзовая клетка может создать предупреждающий фабриаль, сообщающий об объектах или сущностях поблизости. В настоящее время для этого используются гелиодоры, и не без веских оснований, но другие самосветы тоже годятся.

Лекция по фабриальной механике, прочитанная Навани Холин перед коалицией монархов, Уритиру, йезеван, 1175 г.

Каладин пересек горящую комнату, не в силах выкинуть из головы тот момент, когда внезапно потерял свои силы. Этот опыт привел его в смятение. По правде говоря, он на самом деле привык полагаться на свои способности, как полагаются на хорошее копье, испытанное в бою и острое. Нет ничего хуже, чем когда оружие подводит.

– Придется наблюдать, чтобы против нас не применяли такие фабриали, – сказал Каладин. – Мне не нравится мысль, что враг может лишить нас способностей. – Он взглянул на Сил, сидевшую у него на плече. – Ты испытывала что-нибудь подобное раньше?

Она покачала головой:

– Насколько я помню, нет. Это заставило меня ощутить себя… увядшей. Как будто меня здесь нет.

Он шарахался от комнат, охваченных пламенем, полных первобытных теней и огней, ярко-оранжевых и красных, глубоких и злых цветов. Если бы градоначальники довольствовались нормальным домом, этого бы никогда не случилось. Но нет, им нужно было жить отдельно, иметь жилище, полное нежного дерева, а не крепкого камня. Голодные языки пламени в возбуждении играли с умирающим особняком. В звуках огня, в его рычании и шипении, слышалось ликование. Спрены пламени бежали по стене рядом с Каладином, оставляя черные следы на дереве.

Кухня впереди была полностью поглощена огнем. До сих пор он не обращал внимания на жар – буресвет исцелял ожоги прежде, чем они успевали зачесаться. Пока он держится подальше от сердца огня, с ним все будет в порядке.

К сожалению, это может оказаться невозможным.

– А где подвал? – спросила Сил с его плеча.

Каладин указал через кухонный ад на дверной проем – едва видимый, словно тень.

– Отлично… – сказала Сил. – Ты собираешься бежать?

Каладин кивнул, не смея лишиться ни капли буресвета. Он собрался с духом и бросился в комнату. Вокруг клубились пламя и дым, жалобный стон сверху свидетельствовал о том, что потолок вот-вот сдастся.

Быстрое сплетение, направленное вверх, позволило Каладину перепрыгнуть через горящую кухонную стойку. Он приземлился с другой стороны и врезался плечом в обуглившуюся подвальную дверь. С громким треском дверь проломилась, горящие щепки и сажа разлетелись во все стороны.

Он вошел в темный туннель, вырубленный прямо в каменном склоне холма и уводящий вниз. Когда пылающий ад остался за спиной, Сил хихикнула.

– Что?

– У тебя зад горит.

Преисподняя! Он похлопал себя по спине. Ну, после того как Лешви проткнула его насквозь, эта униформа все равно была испорчена. Ему придется выслушивать жалобы Лейтена на то, как часто Каладин обращается за новой одеждой. Квартирмейстер ветробегунов, казалось, был убежден, что Каладин позволяет себя ранить только для того, чтобы испортить очередной мундир.

Он двинулся по темному каменному туннелю, рассчитывая, что буресвета будет достаточно для освещения. Вскоре ему попалась металлическая решетка, прикрывающая глубокую яму: водосток, который отводил дождевую воду, которая затапливала туннель. В буревых погребах, подобных этому, светлоглазые семьи скрывались на время разгула стихий.

Он бы отмахнулся от возможного наводнения как от еще одной проблемы с проживанием в деревянном доме, но даже каменные дома иногда повреждались во время бурь. Он никого не винил за желание отгородиться от бушующих ветров несколькими футами скалы. Ребенком он играл здесь с Лараль, и теперь все казалось ему меньше. Он помнил глубокий, бесконечный туннель. Но стоило миновать водосток, как вскоре впереди показался сам освещенный погреб.

Войдя, Каладин обнаружил в подземной комнате двух пленников, прикованных к дальней стене; они сидели, склонив головы. Один был ему незнаком – возможно, беженец, – но другой был Джебер, отец двух мальчиков, которых Каладин знал в юности.

– Джебер! – Каладин устремился вперед. – Ты не видел Рошона? Он…

Каладин замолчал, заметив, что оба пленника не двигаются. Он опустился на колени, вглядываясь в худое лицо Джебера, и ощутил растущий страх. Лицо было совершенно нормальным, только очень бледным – и с двумя выгоревшими, угольно-черными ямами на месте глаз. Пленник был убит осколочным клинком.

– Каладин, сзади! – вскрикнула Сил.

Он развернулся, вытянул руку и призвал свой клинок. Слева от двери в стене имелась грубо вытесанная ниша, которую Каладин не заметил, когда вошел. Там спокойно стоял высокий мужчина: ястребиное лицо, каштановые волосы с черными прядками. Моаш был одет в строгую черную униформу, сшитую в стиле алети, и держал перед собой светлорда Рошона, приставив нож к его шее. Бывший градоначальник беззвучно плакал, другая рука Моаша прикрывала ему рот, а спрены страха колыхались на полу.

Быстрым и ловким движением Моаш вскрыл Рошону горло; кровь плеснула на рваную одежду.

Рошон упал на камень. Каладин вскрикнул и рванулся на помощь, но лекарь внутри его покачал головой. Перерезанное горло? Это была не та рана, которую можно исцелить.

«Иди к тому, кому можешь помочь, – казалось, говорил ему отец. – Этот мертв».

Бури! Не слишком ли поздно вызвать Крадунью или Годеке? Они могли бы… они бы…

Рошон на полу бился в затихающих конвульсиях. А потом человек, который терроризировал семью Каладина, – человек, который приговорил Тьена к смерти, – просто… испустил дух в луже собственной крови.

Каладин посмотрел на Моаша. Тот молча вернул нож в ножны на поясе.

– Ты пришел, чтобы спасти его, не так ли, Кэл? – спросил Моаш. – Одного из своих злейших врагов? Вместо того чтобы отомстить и найти умиротворение, ты спешил ему помочь.

Каладин взревел и вскочил на ноги. Смерть Рошона вернула Каладина к тому моменту во дворце в Холинаре. Копье, пронзившее грудь Элокара. И Моаш… салютующий членам Четвертого моста, как будто хоть отчасти заслуживал этой привилегии.

Каладин поднял Сил-копье в направлении Моаша, но высокий мужчина просто посмотрел на него – его глаза теперь были темно-карими, но лишенными каких-либо эмоций или жизни вообще. Моаш не стал призывать свой осколочный клинок.

– Дерись со мной! – крикнул ему Каладин. – Покончим с этим!

– Нет, – сказал Моаш, уперев руки в бока. – Я сдаюсь.

Шаллан заставила себя посмотреть через дверной проем на тело Йалай, пока Ишна изучала его.

Куда охотнее она направила бы взгляд к чему-нибудь другому, да и мысли тоже. Она не любила трудностей, хотя к равновесию между тремя личностями, из которых каждая обладала явной полезностью, ей отчасти удалось прийти, когда она приняла свою боль. Пусть даже она этого и не заслуживала.

Равновесие получилось рабочим. Она могла действовать.

«Но становимся ли мы лучше? – спросила Вуаль. – Или просто застряли на месте?»

«Меня устроит, если не станет хуже», – подумала Шаллан.

«И как долго это продлится? – не унималась Вуаль. – Вот уже год мы стоим на ветру, не отступаем, но и не движемся вперед. В конце концов тебе придется вспомнить. Это будет нелегко…»

Нет. Только не это. Еще рано. У нее есть работа. Она отвернулась от трупа и сосредоточилась на насущных проблемах. Неужели у Духокровников есть свои люди среди ближайшего окружения Шаллан? Она нашла эту идею не только правдоподобной, но и вероятной.

Адолин мог назвать сегодняшнюю миссию успешной, а значит, проникновением в ряды Сынов Чести Шаллан, по крайней мере, доказала, что способна строить планы и осуществлять их. Но она не могла отделаться от ощущения, что Мрейз обвел ее вокруг пальца, несмотря на все усилия Вуали.

– Здесь ничего нет, кроме пустых винных бутылок. – Рэд тем временем открывал все подряд ящики и шкафы. – Погодите! Кажется, я нашел Газово чувство юмора. – В его пальцах было зажато нечто маленькое. – Нет. Просто засохший старый фрукт.

Газ обнаружил тесную спальню в дальнем конце комнаты, за той дверью, которую заметила Вуаль.

– Если ты найдешь мое чувство юмора, убей его! – крикнул он изнутри. – Это будет милосерднее, чем вынуждать его иметь дело с твоими шутками, Рэд.

– Светлость Шаллан считает их забавными. Верно?

– Все, что раздражает Газа, забавно, Рэд.

– Так ведь я сам себя раздражаю! – откликнулся Газ. Он высунулся из проема: заросший, теперь с двумя здоровыми глазами – новый вырос после того, как несколько месяцев назад он наконец-то научился поглощать буресвет. – Стало быть, я самый забавный шквальный мужик на планете. Шаллан, что мы тут ищем?

– Бумаги, документы, записные книжки, – перечислила она. – Письма. Любой вид писанины.

Парочка продолжила обыск. Какие-нибудь явные улики они сумеют узнать, но Йалай намекнула, что искать следует нечто необычное, нечто скрытое. Такое, что, по мнению Мрейза, не должно попасть к Шаллан. Она прошла через комнату, затем слегка повернулась на каблуках и посмотрела вверх. Как это Вуаль не заметила под потолком пояска изысканного орнамента в виде завитков? А ковер в центре пусть и был одноцветным, но зато отличался пышностью и ухоженностью. Она сбросила туфли, стянула чулки и прошлась по нему босиком, так что пальцы утопали в ворсе. Комната была скромной, да, но вовсе не унылой.

Секреты. Где же секреты? Подойдя к винному шкафу, она осмотрела содержимое, и Узор на юбке зажужжал. Йалай упоминала редкое вино. Значит, ключ к разгадке где-то здесь.

Ничего не оставалось, кроме как продегустировать запасы. Случалось, что обязанности Шаллан подвергали ее гораздо худшим испытаниям. Рэд поднял бровь, когда она начала наливать и пробовать понемногу из каждой бутылки.

Несмотря на долгие рассуждения Йалай о винах, большинство из них показались Шаллан совершенно обычными. Однако она не была экспертом; ей нравилось все, что опьяняло и было приятно на вкус.

Подумав об этом, она с помощью толики буресвета сожгла алкоголь в своей крови. Сейчас не время ходить с туманом в голове. Среди обычных вин она все же обнаружила одно, которое не смогла охарактеризовать. Это было сладкое вино, темно-красное, кровавого цвета. На вкус оно не было похоже ни на что, что она пробовала раньше. Фруктовое, но крепкое, и, возможно, вкус немного… тяжеловесный. Если можно так сказать.

– Нашел несколько писем, – сказал Газ из спальни. – Есть еще книги, которые, кажется, она написала от руки.

– Собери все, – велела Шаллан. – Мы разберемся с этим позже. Мне нужно кое-что спросить у Адолина.

Она поднесла ему графин. Несколько охранников наблюдали за дверью, и, похоже, никто в военном лагере не заметил нападения. По крайней мере, никто не заявился к ним в гости.

Шаллан сперва демонстративно проигнорировала труп, а потом заставила себя опять взглянуть на него. Адолин шагнул ей навстречу и тихо сказал:

– Нам пора идти. Пара охранников сбежала. Надо бы написать, чтобы прислали нескольких ветробегунов, – с их помощью уйдем быстрее. И… что случилось с твоими туфлями?

Шаллан взглянула на свои босые ноги, торчащие из-под платья.

– Они мешали мне думать.

– Думать… – Адолин провел рукой по своим восхитительно спутанным волосам, светлым с черными прядками. – Любовь моя, иногда ты очаровательно странная.

– В остальное время я просто разочаровывающе странная. – Она подняла графин. – Пей. Это в научных целях.

Он нахмурился, но сделал глоток – и скривился:

– Что это такое?

– Шинское так называемое вино. Они понятия не имеют, как сбраживать настоящий алкоголь. У них вся выпивка из одной и той же странной маленькой ягоды.

– И впрямь экзотика… – проговорила Шаллан. – Мы пока не можем уйти. Мы с Узором должны раскрыть секрет.

– Ммм… – сказал Узор с ее юбки. – Жаль, что у меня нет обуви и я не могу ее снять, чтобы мой мозг заработал как следует. – Он помедлил. – Хотя у меня же на самом деле нет мозга.

– Мы вернемся через секунду, – сказала она, возвращаясь в комнату с винным шкафом.

Рэд присоединился к Газу в крошечной спальне. Окон не было, места едва хватало, чтобы стоять. Там лежал матрас без рамы и сундук, в котором, по-видимому, раньше хранились записки и письма, собранные Газом.

Йалай должна была ожидать, что их найдут. В них наверняка содержались тайны, но не те, за которыми охотилась Шаллан.

«Йалай переехала сюда после того, как сгорел ее дворец. Она спала в чулане и отказывалась покидать эту крепость. И все же Мрейз отправил не одного, а двух человек, чтобы убить ее».

Шинское вино. Так это и есть ключ? Нечто, связанное с винным шкафом? Она окинула его взглядом и достала блокнот.

– Узор, обыщи комнату – нет ли в ней, э-э, узоров?

Спрен загудел и соскользнул с ее юбки – от его движения каменная поверхность пола покрылась выступающей рябью, словно он каким-то образом проник внутрь. Пока он был занят поисками, Шаллан сделала набросок винного шкафа.

В том, чтобы запечатлеть объект в памяти, а потом перенести его на бумагу в застывшем виде, таилось нечто, позволяющее ей лучше видеть. Прикинув расстояние между ящиками, толщину дерева, вскоре она пришла к выводу, что в винном шкафу нет места для секретных отделений.

Она прогнала пару спренов творчества и встала. Узоры, узоры, узоры… Она оглядела ковер, затем рисунок в верхней части стен. Шиновар. Таит ли шинское вино нечто важное, или она взяла ложный след?

– Шаллан, – сказал спрен с другого конца комнаты. – Узор.

Шаллан поспешила туда, где от Узора исказилась каменная стена – возле дальнего северо-западного угла. Присела и обнаружила, что на камнях действительно имеется почти невидимый узор. Резьба, стертая временем, которую она едва ощущала кончиками пальцев.

– Здание не новое, – сказала она. – По крайней мере, часть его уже стояла, когда алети прибыли в военные лагеря. Они построили это на старом фундаменте. Что за знаки? Я их с трудом различаю.

– Ммм… – сказал спрен. – В узоре десять элементов, они повторяются.

«Это немного похоже на глиф…» – подумала она.

Военные лагеря восходили к темным дням – периоду, когда еще существовали эпохальные королевства человечества. Все десять. Десять глифов? Шаллан сомневалась, что сможет интерпретировать древние символы – даже у Ясны с этим были бы проблемы, – но, возможно, ей и не придется этого делать.

– Эти камни идут вокруг основания стены, – сказала она. – Давай посмотрим, вдруг в другом месте резьба окажется более четкой.

И в самом деле, некоторые камни сохранились лучше. На каждом из них был глиф – и что-то похожее на небольшую карту в форме одного из древних королевств. Большинство превратилось в неясные пятна, но серповидные очертания гор Шиновара выделялись.

«Шинское вино. Карта с горами Шиновара».

– Найди все камни с этим знаком, – велела она Узору.

Он послушался. Шаллан двигалась следом за ним, и третий из обнаруженных камней слегка поддался под ее пальцами.

– Вот, погляди-ка. Вышли прямиком на цель.

– Ммм… – пробурчал спрен. – Ну, строго говоря, мы на нее вышли не прямым путем, а по периметру.

Она осторожно вытащила камень. Внутри, как в мифическом тайнике с самосветами из сказки на ночь, лежала маленькая записная книжка. Шаллан подняла глаза и проверила, остались ли Газ и Рэд в соседней комнате. Да, они все еще там.

«Проклятие! она заставила меня усомниться в собственных агентах», – подумала Шаллан, пряча блокнот в защищенный кошель и возвращая камень на место. Может, план Йалай как раз в том и заключался, чтобы посеять хаос и недоверие. Но… Шаллан не могла полностью принять эту теорию, ведь она видела, какой затравленный вид был у великой княгини. Нетрудно было поверить, что Духокровники охотились за ней; Мрейз проник в ближайшее окружение Амарама и Йалай еще год назад, но не пошел с ними, когда они бежали из Уритиру.

Шаллан не терпелось заглянуть в блокнот, но тут появились Газ и Рэд с наволочкой, полной заметок и писем.

– Если здесь что-то и осталось, – Газ потыкал большим пальцем через плечо, – мы это найти не можем.

– Придется ограничиться этим, – сказала Шаллан. Адолин подозвал ее взмахом руки. – Давайте выбираться отсюда.

Держа копье у горла Моаша, Каладин колебался. Он мог убить этого человека. С ним надо покончить. Что его удерживает?

Моаш… был его другом. Когда-то они часами сидели у костра, разговаривая о жизни. Каладин открыл свое сердце этому человеку так, как не открывал большинству других. Он рассказал Моашу, как Тефту и Камню, про Тьена. Про Рошона. Про свои страхи.

Но Моаш был не просто другом. Еще он был членом Четвертого моста. Каладин поклялся бурям и небесам – на случай, если кто-то оттуда наблюдал, – что он защитит этих людей.

Каладин подвел Моаша. Так же серьезно, как он подвел Данни, Марта и Джакса. Из всех этих потерь Моаш был самой болезненной. Потому что в этих холодных глазах Каладин увидел себя.

– Ты ублюдок, – прошипел Каладин.

– Отрицаешь справедливость моих действий? – Моаш пнул труп Рошона. – Ты знаешь, что он сделал. Ты знаешь, чего он мне стоил.

– Ты за это покарал Элокара!

– Они оба получили по заслугам. – Моаш покачал головой. – Я сделал это и ради тебя, Кэл. Ты позволишь душе твоего брата рыдать с приходом каждой бури, не будучи отмщенной?

– Не смей говорить о Тьене!

Каладин почувствовал, что соскальзывает, теряет контроль. Это случалось всякий раз, когда он думал о Моаше, о смерти короля Элокара, о том, что он подвел народ Холинара и ребят из Стенной стражи.

– Требуешь справедливости? – прорычал он, взмахом руки указывая на прикованные к стене трупы. – А как насчет Джебера и того, другого? Ты их убил ради справедливости?

– Ради милосердия. Лучше быстрая смерть, чем оставить их умирать забытыми.

– Ты мог бы освободить их!

Руки Каладина вспотели на оружии, а его разум… разум помутился. Его буресвет почти иссяк.

– Каладин, – сказала Сил. – Давай уйдем.

– Мы должны разобраться с ним, – прошептал Каладин. – Я должен… должен…

Что? Убить Моаша, пока он стоит беззащитный? Это человек, которого Каладин должен защищать. Спасать…

– Они умрут, ты же знаешь, – тихо сказал Моаш.

– Заткнись.

– Все, кого ты любишь, все, кого ты как будто можешь защитить. Они все равно умрут. Ты не в силах ничего с этим поделать.

– Я сказал – заткнись! – рявкнул Каладин.

Моаш подался навстречу копью, опустив руки. Шаг. Второй.

Каладин, как ни странно, почувствовал, что отступает. Он так устал в последнее время. Он пытался не обращать на это внимания, продолжать в том же духе, но усталость навалилась на плечи невыносимой тяжестью. Каладин использовал бо́льшую часть своего буресвета, сражаясь, а затем пробираясь сквозь огонь.

Тут он кончился совсем, и Каладин обессилел. Онемение, которое он подавлял всю эту битву, нахлынуло на него. Изнеможение.

Далекий огонь за спиной Моаша потрескивал и щелкал. Внезапно по туннелю разнесся громкий треск: потолок кухни наконец-то рухнул. Куски горящего дерева покатились в сторону буревого погреба, тлеющие угли растворились в темноте.

– Помнишь ущелье, Кэл? – прошептал Моаш. – Под дождем той ночью? Как ты стоял там, смотрел во тьму и понимал, что это твой единственный шанс обрести свободу? Тогда ты это знал. Ты пытаешься сделать вид, что забыл. Но ты же знаешь. Ты в этом уверен, как и в том, что придет буря. И еще в том, что каждый светлоглазый – лжец. Есть только один ответ. Один путь. Один результат.

– Нет… – прошептал Каладин.

– Я нашел лучший способ. Я не чувствую вины. Я отдал это чувство и стал тем человеком, которым мог бы стать давно, если бы меня не удерживали.

– Ты превратился в чудовище.

– Я могу забрать боль, Кэл. Разве ты не этого хочешь? Конца страданиям?

Каладин чувствовал себя как в трансе. Он застыл, как и тогда, когда смотрел… смотрел, как умирает Элокар. С тех самых пор внутри его гноилась трещина.

Нет, она росла намного дольше. Семя, которое делало его неспособным бороться, принимать решения, парализовало его в те мгновения, когда друзья умирали.

Копье выскользнуло из его пальцев. Сил что-то говорила, но… он не слышал ее. Ее голос был словно далекий ветерок…

– Есть простой путь к свободе. – Моаш протянул руку и положил ее на плечо Каладина знакомым успокаивающим жестом. – Ты мой самый близкий друг, Кэл. Я хочу, чтобы ты перестал страдать. Я хочу, чтобы ты был свободен.

– Нет…

– Выход в том, чтобы перестать существовать, Кэл. Ты ведь всегда это знал, не так ли?

Каладин сморгнул слезы. В самой глубине его души маленький мальчик, который ненавидел дождь и темноту, свернулся калачиком. Потому что… он действительно хотел перестать страдать.

Он так сильно этого хотел.

– Мне нужна от тебя всего одна вещь, – продолжил Моаш. – Я хочу, чтобы ты признал мою правоту. Чтобы ты увидел. Когда они продолжат умирать, вспомни. Когда ты их подведешь и боль поглотит тебя, вспомни: выход есть. Вернись к тому утесу и прыгни во тьму.

Сил кричала, но это был всего лишь ветер. Далекий ветер…

– А драться с тобой я не стану, Кэл, – прошептал Моаш. – Нет такой битвы, которую можно было бы выиграть. Мы проиграли в тот самый момент, когда родились и явились в эту проклятую юдоль страданий. Единственная победа, оставшаяся нам, – решиться покончить с этим. Я нашел свой путь. Для тебя открыт другой.

«О, Буреотец! – подумал Каладин. – О, Всемогущий! Я просто… я просто хочу перестать подводить людей, которых люблю».

В комнату ворвался свет.

Чистый и белый, как свет самого яркого бриллианта. Свет солнца. Блестящая, концентрированная чистота.

Моаш зарычал и резко повернулся, прикрывая глаза от источника света, который шел из дверного проема. Фигура, стоявшая там, казалась не более чем тенью.

Моаш шарахнулся от света – но его версия, прозрачная и тонкая, оторвалась и шагнула в противоположную сторону. Как послеобраз. В ней Каладин увидел того же Моаша, но почему-то более статного, одетого в блестящую синюю униформу. Двойник уверенно поднял руку; и хотя Каладин не мог их видеть, он знал, что за этим Моашем собрались люди. Защищенные. Пребывающие в безопасности.

Образ Моаша вспыхнул, в его руках возникло осколочное копье.

– Нет! – закричал настоящий Моаш. – Нет! Возьми! Возьми мою боль!

Он отшатнулся в сторону, разъяренный, в его руках появился осколочный клинок – меч Убийцы в Белом. Он замахнулся в пустоту. Наконец он опустил голову, прикрывая лицо локтем, и, оттолкнув фигуру внутри сияния, бросился обратно в туннель.

Каладин опустился на колени, купаясь в этом теплом свете. Да, ему стало тепло. Каладин это отчетливо почувствовал. Конечно… если некое высшее божество на самом деле существовало… оно наблюдало за ним из этого света.

Свет померк, и худощавый молодой человек с черно-русыми волосами бросился вперед, чтобы подхватить Каладина.

– Сэр! – воскликнул Ренарин. – Каладин, сэр? С тобой все в порядке? У тебя что, буресвет кончился?

– Я… – Каладин покачал головой. – Что…

– Пошли. – Ренарин взял его под руку, чтобы помочь подняться. – Сплавленные отступили. Корабль готов к взлету!

Каладин оцепенело кивнул и позволил Ренарину помочь ему встать.

9. Противоречия

015

Пьютерная[1] клетка заставит спрена вашего фабриаля выразить свой атрибут в полную силу – спрен пламени, например, создаст тепло. Мы называем эти устройства усилителями. Они, как правило, используют буресвет быстрее, чем другие фабриали.

Лекция по фабриальной механике, прочитанная Навани Холин перед коалицией монархов, Уритиру, йезеван, 1175 г.

К тому времени как Каладин начал приходить в себя, «Четвертый мост» уже поднимался в воздух. Он стоял у перил, наблюдая, как уменьшается внизу покинутый город Под. С такого расстояния дома напоминали горстку крабьих панцирей, которые стали малы своим прежним обитателям. Они отслужили свое и превратились в рассыпанный мусор.

Когда-то он представлял себе, как вернется сюда с триумфом. Но его возвращение в конце концов ознаменовало гибель города. Каладина удивило, как мало его это ранило, – ведь он понимал, что, скорее всего, видит свой родной городок в последний раз.

Что ж, Под перестал быть его домом уже много лет назад. Невольно он начал высматривать членов изначального Четвертого моста. Они смешались с другими ветробегунами и оруженосцами на верхней палубе, толпились вокруг, о чем-то неразборчиво переговаривались.

До чего же разрослась их группа! Сотни ветробегунов – слишком много, чтобы действовать как сплоченный отряд, который он создал в армии Садеаса. Стон сорвался с его губ, и Каладин обвинил в этом свою усталость.

Он сел на палубу и прислонился спиной к перилам. Один из ревнителей принес ему чашку чего-то теплого, которую он с благодарностью принял, – а потом сообразил, что напитки раздают горожанам и беженцам, а не солдатам. Неужели он так плохо выглядит?

Да уж, подумал Каладин, окинув взглядом свою окровавленную и обожженную униформу. Он смутно помнил, как, спотыкаясь, добрался с помощью Ренарина до корабля, а потом рявкнул на ветробегунов, которые окружили его со всех сторон. Они продолжали предлагать ему буресвет, но у него было достаточно. Теперь сила бурлила в его венах, но на этот раз дополнительная энергия, которую она давала, казалась… слабой. Блеклой.

«Прекрати, – приказал он самому себе. – Ты выдержал шквалы и похуже. Дыши глубже. Это пройдет. Оно всегда проходит».

Он отхлебнул из чашки – в ней оказался бульон. Каладин порадовался его теплу, особенно когда корабль набрал высоту. Многие горожане собрались у бортов, спрены благоговения появлялись всюду. Каладин выдавил из себя улыбку, закрыл глаза и откинул голову назад, пытаясь вернуть чудесные ощущения первых полетов.

Вместо этого он обнаружил, что вновь переживает темные времена. Когда умер Тьен, когда он подвел Элокара. Как бы глупо это ни было, второй удар был почти таким же болезненным, как и первый. Король ему не особенно нравился. И все же каким-то образом увидеть, как Элокар умирает, так и не успев произнести первый Идеал Сияющих…

Каладин открыл глаза: перед ним парила Сил в облике миниатюрного моста. Она часто принимала форму вещей, но эта казалась особенно странной. Она не принадлежала небу. Можно было возразить, что и Каладин тоже.

Она снова приняла вид девушки, одетой в одно из самых нарядных платьев, и повисла на уровне глаз. Взмахом руки указала на собравшихся ветробегунов:

– Они поздравляют Ларан. Она произнесла Третий Идеал, пока мы были в том горящем доме.

– Вот и хорошо, – хмыкнул Каладин.

– А ты ее не поздравишь?

– Позже. Не хочу пробиваться сквозь толпу.

Он вздохнул и снова прислонился головой к перилам.

«Почему я не убил его? Я убил бы паршуна или Сплавленного за то, что они существуют, но при встрече с Моашем оцепенел. Почему?»

Он чувствовал себя ужасно глупо. Как он мог так легко поддаться манипуляции? Почему он просто не воткнул копье в чересчур самоуверенную физиономию Моаша и не избавил мир от целой тонны хлопот? По крайней мере, это заткнуло бы ему рот. Остановило слова, которые сочились из его губ, словно жидкая грязь…

«Они умрут… Все, кого ты любишь, все, кого ты как будто можешь защитить. Они все равно умрут. Ты ничего не можешь с этим поделать».

«Я могу снять боль…»

Каладин заставил себя открыть глаза. Сил стояла перед ним, одетая в свое обычное платье – струящееся, девичье, перетекавшее в туман на уровне ее коленей. Она казалась меньше, чем обычно.

– Я не знаю, что делать, – тихо сказала она, – чтобы помочь тебе.

Он опустил взгляд.

– Тьма в тебе иногда больше, иногда меньше, – продолжила она. – Но в последнее время… она переросла во что-то иное. Ты выглядишь таким усталым.

– Мне просто нужно хорошенько отдохнуть. По-твоему, мне сейчас худо? Ты бы видела меня после того, как Хэв заставил меня идти ускоренным маршем через… через…

Он отвернулся. Лгать самому себе – это одно. Лгать Сил было труднее.

– Моаш что-то сделал со мной. Ввел меня в какой-то транс.

– Я так не думаю, Каладин, – прошептала она. – Как он узнал про Ущелье Чести? О том, что ты там чуть не натворил?

– Я ему много чего рассказывал, еще в лучшие времена. В армии Далинара, до Уритиру. До…

Почему он не мог вспомнить те времена, славные времена? Посиделки у костра с настоящими друзьями?

Включая человека, который только что пытался уговорить его покончить с собой.

– Каладин, – сказала Сил, – дела идут все хуже. Эта… отрешенность у тебя на лице, эта усталость. Это происходит всякий раз, когда у тебя кончается буресвет. Как будто… ты можешь продолжать действовать, только пока он внутри тебя.

Каладин крепко зажмурился.

– Ты цепенеешь всякий раз, когда слышишь о потерях среди ветробегунов.

Узнавая о гибели своих солдат, он всегда представлял себе, как снова наводит мосты. Он слышал крики, ощущал стрелы в воздухе…

– Пожалуйста, – прошептала она. – Скажи мне, что делать. Я не могу понять этого в тебе. Я так отчаянно старалась. Я ничуточки не смыслю в том, что ты чувствуешь и почему ты это чувствуешь.

– Если ты когда-нибудь в этом разберешься, объясни мне, ладно?

Почему он не мог просто отмахнуться от того, что сказал Моаш? Почему не мог расправить плечи? Шагать навстречу солнцу, как герой, каким все его изображали?

Он открыл глаза и сделал глоток бульона, однако тот уже остыл. Но он все равно заставил себя проглотить. Солдату непозволительно быть разборчивым в еде.

Вскоре от толпы ветробегунов отделилась некая фигура и неторопливо направилась к нему. Униформа Тефта сидела аккуратно, борода была подстрижена, но теперь, когда он больше не светился, он казался старым камнем. Этаким замшелым камнем, какой можно найти у подножия холма – исхлестанным дождем и ветром; таким, на который смотришь и гадаешь, что он повидал за свою долгую жизнь.

Тефт явно вознамерился присесть рядом с Каладином.

– Не хочу разговаривать, – резко заявил тот. – Я в порядке. Тебе не надо…

– Ох, да заткнись ты, Кэл! – Тефт вздохнул, усаживаясь. Ему было чуть за пятьдесят, но иногда он вел себя как дедушка лет на двадцать старше. – Через минуту ты пойдешь и поздравишь эту девушку с тем, что она произнесла Третий Идеал. Это было тяжело для нее, как и для большинства из нас. Ей нужно твое одобрение.

Возражения замерли на губах Каладина. Да, теперь он великий маршал. Но правда в том, что каждый офицер, стоящий своих нашивок, знал: есть время заткнуться и поступить, как велит тебе сержант. Даже если он больше не твой сержант, а сам ты командуешь отнюдь не взводом.

Тефт посмотрел на небо:

– Значит, ублюдок все еще жив, да?

– Мы получили подтверждение, что его видели два месяца назад, в той битве на веденской границе.

– Да, два месяца назад. Но я полагал, что кто-то на их стороне уже его прикончил. Они ведь наверняка его тоже терпеть не могут.

– Они дали ему Клинок Чести. Если они его терпеть не могут, то как-то странно это показывают.

– Что он сказал?

– Что вы все умрете.

– Чего? Пустые угрозы? Да у него точно крыша поехала.

– Ага, – согласился Каладин. – Поехала, да.

«Но это не было угрозой, – подумал он. – В конце концов я потеряю всех. Так уж все устроено. Так оно всегда было…»

– Скажу остальным, что он что-то вынюхивает, – решил Тефт. – В будущем он может попытаться напасть на кого-нибудь из нас. – Он изучающе посмотрел на Каладина. – Ренарин сказал, что нашел тебя там на коленях. Без оружия. Как будто ты… оцепенел в бою.

В сказанном ощущалась намеренная недосказанность. «Как будто ты снова оцепенел в бою». Подобное случалось не так уж часто. Только сегодня, и еще в Холинаре. И когда Лопен чуть не погиб несколько месяцев назад. И… ну, еще пару раз.

– Пойдем поговорим с Ларан. – Каладин поднялся.

– Парень…

– Тефт, ты сам сказал мне, что я должен это сделать, – перебил Каладин. – Так что не мешай, шквал тебя побери.

Каладин пошел выполнять свой долг, Тефт последовал за ним. Каладин расправил плечи и позволил всем убедиться, что великий маршал – все тот же блестящий лидер, которого они знали. Ларан призвала для него клинок, и он поздравил ее спрена. Спренов чести было так мало, что он всегда старался уделять им внимание.

Позже, как он и надеялся, Далинар попросил ветробегунов доставить его, Навани и кое-кого еще на Расколотые равнины. Многим Сияющим предстояло остаться и охранять «Четвертый мост» во время долгого путешествия, но командный состав был необходим для выполнения других обязанностей.

Проведав родителей, которые, конечно же, решили остаться с горожанами, Каладин улетел. По крайней мере, во время полета вокруг них бушевал ветер, и Тефт не мог больше задавать вопросы.

Навани любила и ненавидела противоречия.

С одной стороны, противоречия в природе или науке были свидетельством логического, разумного порядка всех вещей. Когда сотня предметов указывала на некий узор, а затем один нарушал этот узор, это в первую очередь демонстрировало, насколько замечательным был узор как таковой. Отклонение подчеркивало естественное разнообразие.

С другой стороны, эта аномалия выделялась. Как дробь на странице целых чисел. Семерка в последовательности безукоризненных чисел, кратных двум. Противоречия шептали, что ее знания неполны.

Или хуже того, возможно, никакой последовательности не было. Может быть, все было хаосом, полным случайностей, а она притворялась, что мир имеет смысл, ради собственного спокойствия.

Навани пролистала свои записи. Ее безликая круглая комната была слишком мала, чтобы в ней можно было стоять. Там помещался лишь стол, привинченный к полу, и единственный стул. Она могла коснуться стен одновременно с обеих сторон, вытянув руки.

Кубок для хранения сфер был прикреплен к столу и плотно закрыт сверху. Разумеется, для освещения она взяла с собой только бриллианты. Она не терпела светильников, состоящих из сотен сфер всевозможного размера и цвета.

Со вздохом Навани вытянула ноги под столом. Часы, проведенные в этой комнате, пробуждали в ней страстное желание встать и пойти прогуляться. Это было невозможно, и она разложила оскорбительные страницы на своем столе.

Ясне нравилось находить несоответствия в данных. Дочь Навани жадно впитывала противоречия, небольшие отклонения в свидетельских показаниях, вопросы, поднятые предвзятыми воспоминаниями в исторической хронике. Ясна осторожно перебирала такие нити, выдергивая по одной и открывая новые озарения и секреты.

Ясна любила секреты. Навани относилась к ним с большей опаской. Секреты превратили Гавилара в… то, чем он стал в итоге. Даже сегодня жадность артефабров по всему миру мешала обществу как таковому учиться, расти и творить – и все это во имя сохранения коммерческих тайн.

Сколько секретов древние Сияющие хранили в течение столетий, только чтобы те умерли вместе с ними, заставляя Навани открывать все заново? Она наклонилась к своему креслу и подняла найденный Каладином и Крадуньей фабриаль.

Она понятия не имела, в чем суть этой штуковины. Четыре соединенных граната? Внутри них, похоже, не было спренов. Металл клетки и способ огранки самосветов были ей незнакомы… Изучать этот предмет было все равно что пытаться понять иностранный язык. Как он подавил способности сияющих? Было ли это связано с самосветами, вложенными в оружие вражеских солдат, которые высасывали буресвет? Так много шквальных тайн.

Она взяла со стола набросок колонны из самосветов в центре Уритиру. «Это то же самое», – подумала она, вертя фабриаль в другой руке, а затем сравнивая его с похожей на вид конструкцией из гранатов на рисунке. Те, из которых состояла колонна, были огромными, но огранка, расположение и общее ощущение оказались такими же.

Зачем башне устройство для подавления силы Сияющих? Она ведь была их домом.

«Может, все наоборот? – подумала Навани, откладывая чужой фабриаль и делая пометку на полях рисунка. – Может, это был способ подавить способности Сплавленных?»

Столь много фактов, связанных с башней, все еще не имели никакого смысла. У нее был узокователь – Далинар. Разве он и Буреотец не должны быть в состоянии подражать тому, что делал некий давно умерший спрен, чтобы привести в действие колонну и башню?

Она взяла со стола второй рисунок, на этот раз устройство было знакомое – конструкция из трех самосветов, соединенных цепочками, предназначенная для ношения на тыльной стороне ладони. Духозаклинатель.

Духозаклинатели давно беспокоили Навани. Они были пресловутым изъяном в системе, фабриалем, который не имел смысла. Навани сама не была ученой, но хорошо разбиралась в фабриалях с практической точки зрения. Они производили определенные эффекты, в основном усиливая, локализуя или привлекая определенные элементы или эмоции – всегда связанные с типом спрена, заточенного внутри. Эффекты были настолько логичными, что теоретические фабриали были правильно предсказаны за годы до их успешного создания.

Технологический шедевр, подобный «Четвертому мосту», представлял собой не более чем набор соединенных друг с другом более мелких и простых устройств. Соедини один набор самосветов – и получится даль-перо. Соедини сотни – и сможешь заставить корабль летать. Если, конечно, сможешь разобраться, как изолировать плоскости движения и повторно применить векторы силы через сопряженные фабриали. Но даже эти открытия были скорее мелкими хитростями, чем технологическим прорывом.

Каждый шаг логически проистекал из предыдущих. Все складывалось безупречным образом, стоило лишь понять основы. Но духозаклинатели… они нарушили все правила. На протяжении веков все воспринимали их как святыни, сотворенный Всемогущим и дарованные людям в знак милосердия. Они не должны были подчиняться здравому смыслу, потому что имели не технологическое происхождение, а божественное.

Но так ли это на самом деле? Или она сможет, изучив их, в конце концов раскрыть все секреты? В течение многих лет считалось, что в устройствах для духозаклинания нет пойманных в ловушку спренов. Но с Клятвенными вратами Навани могла путешествовать в Шейдсмар – и все сущее отражалось там. Люди становились плавающими огоньками свечей. Спрены – более крупными или более полными версиями того, какими они представали в физической реальности.

Духозаклинатели проявлялись в виде маленьких невосприимчивых спренов, парящих с закрытыми глазами. Значит, внутри каждого такого устройства все-таки был захваченный спрен. Спрен Сияющих, судя по форме. Разумный, а не схожий с животным, как те спрены, что наделяли силой обычные фабриали.

Эти спрены были взяты в плен в Шейдсмаре и каким-то образом снабжали энергией духозаклинатели. «Может, по сути это одно и то же?» – подумала Навани, рассматривая обнаруженное Каладином устройство с самосветом. Должна же быть какая-то связь. Может, связь с башней? Тот самый секрет, благодаря которому она работала?

Навани перелистывала страницы в блокноте, рассматривая множество схем, которые она нарисовала за последний год. Она смогла собрать воедино многие механизмы башни. Хотя они были – как и духозаклинатели – созданы тем же загадочным способом, посредством пленения спренов в Шейдсмаре. Их функции тем не менее были схожи с теми, которые придумывали современные артефабры.

Движущиеся подъемники? Сочетание сопряженных фабриалей и скрытого водяного колеса, погруженного в подземную реку, которую питали тающие снега на вершинах. Городские колодцы, постоянно наполненные пресной водой? Хитроумная манипуляция фабриалями-аттракторами, питаемыми древними самосветами, открытыми воздуху и бурям далеко под башней.

Действительно, чем больше она изучала Уритиру, тем больше видела, как древние использовали простую фабриальную технологию для создания своих чудес. Современные артефабры превзошли такие конструкции; ее инженеры отремонтировали, переоборудовали и улучшили лифты, заставив их работать в несколько раз быстрее. Они укрепили колодцы и трубы, по которым теперь вода поступала по башне гораздо дальше, в давно заброшенные водоводы.

Она так многому научилась за последний год. Она почти начала чувствовать, что может посредством дедукции узнать что угодно – ответить на любые вопросы, касающиеся времени и сотворенного мира как такового.

И тут Навани вспомнила про духозаклинатели. Их армии питались и перемещались благодаря этим устройствам. Уритиру зависел от дополнительной пищи, которую производили с их помощью. Тайник с духозаклинателями, обнаруженный в Аймиа в начале года, оказался невероятным благом для коалиционных войск. Эти штуковины числились среди наиболее желанных и важных вещей в современной истории.

А она понятия не имела, как они работают.

Навани со вздохом захлопнула блокнот, и в тот же миг комнатка содрогнулась. Нахмурившись, она потянулась и открыла небольшой люк в стене. Сквозь стекло открывался вид на нелепое зрелище: рядом с ней в воздухе летела группа людей. Ветробегуны держались свободным строем, лицом к ветру – что, как указывала Навани, было немного смешно. Почему бы не лететь наоборот? Им же не надо видеть, куда они направляются.

Они утверждали, что летать ногами вперед глупо, и отказывались, невзирая на все разумные доводы. Казалось, они лепили воздух вокруг себя и защищали свои лица от самых сильных ветров. Однако у Далинара такой защиты не было. Он летел в строю, поддерживаемый в воздухе ветробегуном, снаряженный маской с защитными очками, чтобы не отморозить свой горделивый нос.

Навани выбрала более удобное средство передвижения. Ее «комната» представляла собой деревянную сферу размером с человека, заостренную и вытянутую спереди и сзади, чтобы воздушный поток лучше ее обтекал. Ветробегун зарядил эту простую штуковину, а потом сплетением поднял в небо. Таким образом, Навани могла лететь с комфортом и в долгих перелетах даже заниматься научной работой.

Далинар утверждал, что ему нравится чувствовать ветер в лицо, но Навани подозревала, что он нашел ее транспортное средство слишком похожим на воздушный паланкин. Женский транспорт. Можно было бы предположить, что, решив научиться читать, Далинар больше не будет беспокоиться о традиционном делении на мужские или женские занятия. Но мужское эго иной раз бывало таким же сложным, как самый замысловатый фабриаль.

Она улыбнулась его маске и трем слоям верхней одежды. Рядом то и дело мелькали стройные разведчики в синем. Далинар был похож на чулла, которого занесло в стаю небесных угрей и который теперь изо всех сил старается вписаться в нее.

Она любила этого чулла. Любила его упрямство и озабоченность, с которой он принимал каждое решение. То, как даже в сосредоточенные размышления он вкладывал весь свой пыл. Далинар Холин ничего не делал наполовину. Когда он что-то задумывал, то выкладывался полностью – и тому, кто оказывался рядом с ним, оставалось лишь молить Всемогущего о силах, чтобы с ним справиться.

Она посмотрела на часы. Такое путешествие, от самого Алеткара до Расколотых равнин, занимало около шести часов – и это с тройным сплетением, используя силу Далинара, чтобы обеспечить буресвет.

К счастью, конец пути был уже близок, и она видела, что впереди Расколотые равнины. Ее инженеры не теряли времени даром; за последний год они построили прочные постоянные мосты, соединяющие многие из соответствующих плато. Они отчаянно нуждались в том, чтобы иметь возможность обрабатывать этот регион для снабжения Уритиру, – а это означало иметь дело с Йалай Садеас и ее мятежниками. Навани надеялась скоро услышать хорошие новости от светоплетов по поводу их миссии в…

Заметив что-то странное, Навани склонила голову набок. На стене рядом с ней отражался красный блик, который то вспыхивал, то гас. Словно огонек даль-пера.

Ее первой реакцией был всплеск паники. Неужели она каким-то образом активировала странный фабриаль? Если силы ветробегунов исчезнут, она камнем упадет наземь. Ее сердце екнуло, а дыхание перехватило.

Она начала падать. И… свет исходил не от странного фабриаля. Она откинулась назад и заглянула под стол. Там, приклеенный снизу воском, обнаружился крошечный рубин. Нет, половина рубина.

«Часть даль-пера», – подумала она, выковыривая его ногтем.

Она держала его между пальцами, разглядывая ровный пульсирующий свет. Да, это был рубин из даль-пера, – если вставить его в гнездо, он соединит Навани с тем, кто владеет другой половиной, и позволит им общаться. Кто-то явно рассчитывал, что она найдет эту штуковину. Но зачем было ее прятать?

Ветробегуны начали опускать ее транспорт ближе к центру Расколотых равнин, и Навани обнаружила, что мигающий свет заставляет ее все сильнее волноваться. Даль-перо не работало во время перемещения, но, когда они приземлились, она разыскала в своем багаже одно устройство и прикрепила к нему новый рубин, пока никто не пришел справиться, как у нее дела.

Навани повернула самосвет, с нетерпением желая узнать, что же ей скажет некто неизвестный.

«Ты должна прекратить то, что делаешь, – написало перо сжатым, почти неразборчивым женским курсивом. – Немедленно». И остановилось в ожидании ответа.

Какое странное послание. Навани повернула рубин и написала свой ответ – обладатель другой половинки камня должен был получить его копию.

«Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду. Кто вы? По-моему, я не делаю ничего такого, что следует немедленно остановить. Возможно, вы не знаете, кому пишете. Это даль-перо могли поместить не туда, куда следовало?»

Навани установила даль-перо в положение для ответа, потом повернула рубин. Когда она убрала руку, перо осталось в том же месте на бумаге, стоя вертикально. Затем оно начало двигаться само по себе, управляемое невидимым человеком на той стороне.

«Я знаю, кто ты. Ты чудовище Навани Холин. Ты причинила больше боли, чем любой из живущих».

Она склонила голову набок. Это еще что за бред?

«Больше нет сил на это смотреть, – продолжило перо. – Мне придется остановить тебя».

Может, второе даль-перо в руках помешанной? Рубин начал мигать, показывая, что собеседник ждет ответа.

«Хорошо, – написала Навани. – Но что именно я, по-вашему, должна прекратить? Кроме того, вы забыли представиться».

Ответ пришел быстро, как будто написанный на пике эмоций.

«Ты лишаешь спренов свободы. Ты сажаешь их в тюрьму. Сотнями. Ты должна остановиться. Прекрати это или пеняй на себя».

Спрены? Фабриали? Неужели эта женщина всерьез обеспокоена такой простой вещью? А дальше что? Жалобы по поводу чуллов, которые телеги таскают?

«Я говорила с разумными спренами, – написала Навани, – такими, как те, что связаны с Сияющими. Они согласны, что спрены, которых мы используем для наших фабриалей, не народ, а бездумные существа вроде животных. Может, им и не нравится суть того, что мы делаем, но они не считают это чудовищным. Даже спрены чести это принимают».

«Спренам чести нельзя доверять, – написало перо. – Больше нельзя. Ты должна прекратить создавать этот новый фабриаль. Я заставлю тебя прекратить. Считай, что тебя предупредили».

Перо остановилось, и, как ни старалась Навани, от таинственной женщины или ревнителя, который писал ей, не пришло больше ни слова.

Ветробегунов из Уритиру вызвали на один из фронтов для поддержки с воздуха, а Каладин все еще был занят со своей маленькой затеей в Алеткаре. Так что в конце концов Шаллан и ее отряду пришлось отправиться в Нарак трудным путем. К счастью, теперь он был не так уж плох. С постоянными сторожевыми постами вдоль прямой дороги, путешествие, которое когда-то занимало дни, сократилось до нескольких часов.

На первом из главных укрепленных плато, где Далинар держал войска для наблюдения за военными лагерями, Шаллан и Адолин смогли передать пленников – с инструкциями доставить их в Нарак для допроса. Потом они заказали карету, а остальным предстояло возвращаться медленнее.

Шаллан коротала время, глядя в окно кареты, прислушиваясь к топоту лошадей и наблюдая за изломанным ландшафтом плато и ущелий. Когда-то все это было так трудно преодолеть. Теперь она путешествовала в роскошном экипаже и считала его неудобным по сравнению с полетом при посредничестве ветробегуна. А что будет, когда Навани заставит свои летательные аппараты работать эффективно? Неужели и полет с ветробегуном покажется неудобным?

Адолин подвинулся к ней, и она почувствовала его тепло. Она закрыла глаза и растворилась в нем, вдыхая его, – как будто чувствовала, как его душа соприкасается с ее собственной.

– Эй, – сказал он, – все не так уж плохо. Ну правда. Отец знал, что план может привести к драке. Если бы Йалай хотела спокойно править военными лагерями, мы бы оставили ее в покое. Но мы не могли игнорировать того, кто сидит у нас на заднем дворе и собирает армию, чтобы свергнуть нас.

Шаллан кивнула.

– Ты беспокоишься не об этом, да? – спросил Адолин.

– Нет. Не совсем. – Она повернулась и прижалась лицом к его груди.

Он снял пиджак, и рубашка под ним напомнила ей о том, каким он приходил в их комнату после тренировочных боев. Он всегда хотел немедленно принять ванну, а она… ну, она редко позволяла ему. По крайней мере, до тех пор, пока не получит желаемое.

Некоторое время они ехали молча, Шаллан прижималась к нему.

– Ты никогда не давишь, – наконец сказала она. – Хотя знаешь, что у меня есть от тебя секреты.

– В конце концов ты мне все расскажешь.

Она крепко сжала пальцами его рубашку.

– Но тебя это беспокоит, не так ли?

Сначала он не ответил, и это было не похоже на его обычные жизнерадостные заверения.

– Ага… – сказал наконец Адолин. – А как же иначе? Я доверяю тебе, Шаллан. Но иногда… Я спрашиваю себя, можно ли доверять вам всем трем? В особенности Вуали.

– Она на свой лад пытается меня защитить.

– А если она сделает что-то, чего ни тебе, ни мне не хотелось бы? Например… станет с кем-то близка физически?

– Об этом не переживай. Даю слово, и она даст, если ты ее попросишь. Мы договорились. Мое беспокойство не связано с тобой и мной, Адолин.

– С чем же тогда оно связано?

Она придвинулась ближе и не сумела сдержать воображение. Как бы он поступил, если бы знал, какая она на самом деле? Если бы знал обо всем, что она успела натворить…

Дело не только в нем. А если Узор узнает? Далинар? Ее агенты?

Они уйдут, и ее жизнь превратится в пустыню. Она останется одна, и поделом. Из-за правды, которую она скрывала, вся ее жизнь была ложью. Шаллан, которую они знали лучше всех, была самой фальшивой маской.

«Нет, – сказала Сияющая. – Ты сможешь смотреть правде в глаза. Ты сможешь бороться с этим. Ты представляешь себе только худший возможный исход».

«Но ведь это возможно, не так ли? – спросила Шаллан. – Они и впрямь могут меня бросить, если узнают».

Сияющая не ответила. И глубоко внутри Шаллан зашевелилось что-то еще. Нечто бесформенное. Она сказала себе, что никогда не создаст новую личность, и держала слово. Это бесформенное не обретет реальность.

Но его вероятность пугала Вуаль. А все, что пугало Вуаль, пугало Шаллан.

– Когда-нибудь я все объясню, – тихо сказала Шаллан Адолину. – Обещаю. Когда буду готова.

В ответ он сжал ее руку. Она не заслуживала его – его доброты, его любви. Вот в какую ловушку она попала. Чем больше он ей доверял, тем хуже она себя чувствовала. И она не знала, как выбраться. Она не могла выбраться.

«Пожалуйста, – прошептала она. – Спаси меня».

Вуаль неохотно появилась. Села прямо, больше не прижимаясь к Адолину, – и он, казалось, понял, переменив положение на сиденье. Он обладал сверхъестественной способностью определять, кто из них контролирует ситуацию.

– Мы пытаемся помочь, – сказала ему Вуаль. – И мы думаем, что этот год был хорошим для Шаллан в целом. Но сейчас, наверное, будет лучше, если мы обсудим другую тему.

– Конечно, – сказал Адолин. – Можем поговорить о том, что Йалай больше боялась плена, чем смерти.

– Она… не убивала себя, – сказала Вуаль. – Мы вполне уверены, что она умерла от укола отравленной булавкой.

Он выпрямился:

– Значит, ты хочешь сказать, что это сделал кто-то из нашего отряда? Из моих солдат или твоих агентов? – Он помолчал. – Или… это сделала ты, Вуаль?

– Я этого не делала. Но случись иначе, разве это было бы плохо? Мы оба знаем, что она должна была умереть.

– Она была беззащитной женщиной!

– И в чем же отличие от того, что ты сделал с Садеасом?

– Он был солдатом. Вот в чем отличие.

Он выглянул в окно.

– Может, отец считает, что я сделал нечто ужасное. Но… я поступил правильно, Вуаль. Не позволю кому-то угрожать моей семье, прикрываясь светскими приличиями. Не позволю использовать мою честь против меня. И… Клянусь камнепадом. Я говорю такие вещи, и…

– И это не так уж сильно отличается от убийства Йалай, – сказала Вуаль. – Как бы то ни было, я ее не убивала.

Шаллан, немного передохнув, начала возвращаться. Вуаль отступила, позволив Шаллан прислониться к Адолину. Он, хотя поначалу и напрягся, позволил ей это сделать.

Она положила голову ему на грудь, прислушиваясь к биению его сердца. Его жизнь. Пульсация внутри его словно грохотание плененной бури. Узор как будто почувствовал, как эта пульсация успокаивает ее, и с того места на крыше, где он притулился, донеслось гудение.

В конце концов она все расскажет Адолину. Она уже рассказала ему кое-что. Об отце, о матери, о жизни в Йа-Кеведе. Но в глубинах памяти оставалось нечто, недоступное даже ей самой. Как она могла поведать ему о том, что в ее собственном разуме было окутано туманом?

Еще она не рассказала ему о Духокровниках. Она не была уверена, что сможет поделиться этим секретом, но могла… могла ли попытаться? Хотя бы начать? По подсказке Вуали и Сияющей она поискала способ. В конце концов, Далинар все время повторял, что следующий шаг – самый важный.

– Есть кое-что, что ты должен знать, – сказала она. – Прежде чем ты вошел, Йалай намекнула, что, если я возьму ее в плен, она будет убита. Она знала, что удар будет нанесен, – вот почему ее смерть вызвала у меня подозрения. Она также сказала, что не убивала Танадаля. Что это была другая группа, некие Духокровники. Она думала, что Духокровники подошлют к ней убийцу, – вот почему она была уверена, что умрет.

– Мы охотимся за ними. Йалай их возглавляла.

– Нет, милый, она возглавляла Сынов Чести. Духокровники – совсем другая группа.

Он почесал в затылке:

– Это те, с кем связался твой брат… Хеларан? Тот, который напал на Амарама? И Каладин убил Хеларана, не зная, кто он такой?

– То были неболомы. Они уже не такие секретные. Они перешли на сторону врага…

– Точно. Сияющие из другой команды.

Про неболомов он, скорее всего, многое знал, поскольку читал о них в донесениях. А вот с тайными группами, что действовали в ночи, он не мог бороться напрямую. Разбираться с ними – ее работа.

Она порылась в кармане, пока карета прыгала по особенно крутым ухабам. Дорогу никто не чистил, не выравнивал; и хотя возница изо всех сил пытался объезжать большие камнепочки, его возможности имели предел.

– Духокровники, – сказала Шаллан, – это те, кто пытался убить Ясну и вдобавок меня, затопив наш корабль.

– Значит, они на стороне Вражды.

– Все гораздо сложнее. Честно говоря, я не знаю, чего они хотят, кроме секретов. Они пытались добраться до Уритиру быстрее Ясны, но мы их опередили. – Она не стала уточнять: «И привели туда». – Я не совсем понимаю, зачем им нужны эти секреты.

– Ради власти.

Этот ответ – тот же, что она дала Йалай, – теперь казался таким упрощенным. Мрейз и его непостижимая наставница Иятиль были людьми рассудительными и целеустремленными. Возможно, они просто пытались половить рыбку в мутной воде. Шаллан понимала, что будет разочарована, узнав, что их планы на конец света так прозаичны. В конце концов, любой грабитель трупов на поле боя занимается практически тем же.

Мрейз был охотником. Он не ждал удобного случая. Он свои удобные случаи творил.

– Что это? – Адолин кивнул на блокнот в ее руке.

– Перед смертью Йалай намекнула мне, что у нее кое-что спрятано. Я обыскала комнату и нашла это.

– Вот почему ты не хотела, чтобы это делали солдаты. Один из них может оказаться шпионом или убийцей. Шквал!

– Возможно, тебе стоит на сезон перевести своих бойцов на скучные, отдаленные посты.

– Но они же из лучших! – возразил Адолин. – С наградами! Они только что провели чрезвычайно опасную тайную операцию.

– Так дай им отдохнуть на каком-нибудь тихом посту. Пока мы не разберемся с этим. Я присмотрю за своими агентами. Если обнаружу, что это один из них, ты сможешь вернуть своих людей.

Он помрачнел; ему была ненавистна сама мысль о наказании группы хороших людей за то, что один из них мог оказаться шпионом. Адолин мог утверждать, что он отличается от своего отца, но на самом деле они были двумя оттенками одной краски. Часто два схожих цвета сочетаются хуже, чем совершенно разные.

Шаллан пнула лежавшую у их ног сумку с записями и письмами, которую собрал Газ:

– Это мы отдадим письмоводительницам твоего отца, но блокнот я просмотрю сама.

– А что в нем? – Адолин наклонился, чтобы лучше видеть, но картинок внутри не было.

– Я еще не все прочитала. Похоже, это попытки Йалай собрать воедино все замыслы Духокровников. Вот, допустим, эта страница – список терминов или имен, которые подслушали ее шпионы. Она пыталась определить, что это такое.

Шаллан провела пальцем по странице:

– Налатис. Скадариал. Тал Дейн. Что-нибудь знакомое есть?

– По-моему, это полная чушь. Налатис может иметь какое-то отношение к Налану, Вестнику неболомов.

Йалай заметила ту же связь, но указала, что это могут быть топографические названия, хоть она и не нашла их ни в одном атласе. Возможно, они были похожи на крепость Жарокамень, которую Далинар узрел в своих видениях. Она исчезла так давно, что никто уже не помнил этого названия.

В конце списка было слово «Тайдакар», обведенное несколько раз и с припиской: «Он их возглавляет. Но кто он? Имя кажется титулом, очень похожим на Мрейз. Но в известных мне языках нет таких слов».

Шаллан была почти уверена, что слышала, как Мрейз произносил имя Тайдакар.

– Так это и есть наша новая миссия? – спросил Адолин. – Мы узнаем, что задумали эти Духокровники, и остановим их.

Он взял у нее блокнот размером с ладонь и пролистал страницы.

– Возможно, это стоит отдать Ясне.

– Отдадим. Позже.

– Ладно. – Он вернул блокнот, потом обнял ее и притянул к себе. – Но обещай мне, что ты – вы все, втроем, – не сделаете ничего безумного, не посоветовавшись со мной.

– Милый, учитывая, с кем ты говоришь, любой мой поступок безумен по определению.

Он улыбнулся в ответ на это, но снова обнял ее, успокаивая. Она устроилась в укромном уголке между его рукой и грудью, хотя он был слишком мускулистым, чтобы стать хорошей подушкой. Она продолжала читать, но только через час или около того поняла – несмотря на то, сколько они вдвоем кружили близ этой темы, – что не раскрыла ему собственную свою принадлежность к Духокровникам.

Они, скорее всего, отведут ей главную роль в своих замыслах. До сих пор – несмотря на то что она говорила себе, будто шпионит за ними, – она практически выполнила все, о чем они ее просили. Это означало, что грядет кризис. Точка излома, далее которой она уже не сможет следовать по этому пути двуличия. Необходимость хранить секреты от Адолина разъедала ее изнутри. Подпитывая Бесформенное существо внутри себя, подталкивая его к реальности.

Ей нужен выход. Надо порвать с Духокровниками, рассечь узы. Иначе Мрейз с компанией проникнут в ее голову. А там и без них слишком много народа.

«Но я не убивала Йалай, – подумала Шаллан. – Я была близка к этому, но не сделала этого. Так что я не полностью принадлежу им».

Мрейз захочет поговорить с ней о миссии и о некоторых других вещах, которые она делала для него, – и, к гадалке не ходи, скоро заявится в гости. И тогда, быть может, она найдет в себе силы навсегда расстаться с Духокровниками.

10. Единственная потеря

016

Жестяная клетка заставит фабриаль уменьшить близлежащие атрибуты. Больриаль, например, может заглушить боль. Обратите внимание, что современные конструкции клеток могут использовать как сталь, так и железо, изменяя полярность фабриаля в зависимости от того, какие металлические элементы в них выдвигаются, чтобы коснуться самосвета.

Лекция по фабриальной механике, прочитанная Навани Холин перед коалицией монархов, Уритиру, йезеван, 1175 г.

Когда они приблизились к Расколотым равнинам, Каладин уже чувствовал себя намного лучше. Несколько часов полета в открытом небе, в лучах солнца всегда освежали его. Сейчас он был уже совсем не тем человеком, который рухнул на колени перед Моашем в том горящем здании.

Сил подлетела к нему в виде ленты из света. Ветробегуны Каладина сплетали Далинара и остальных; от него требовалось лишь лететь в авангарде, сохраняя уверенный вид.

«Я снова разговаривала с Юнфой, – раздался в его голове голос Сил. – Он здесь, на Равнинах. По-моему, он хочет пообщаться с тобой».

– Тогда скажи ему, чтобы поднялся ко мне, – ответил Каладин.

Его голос затерялся в порывах ветра, но Сил все равно должна была услышать.

Она улетела, сопровождаемая несколькими спренами ветра. С такого расстояния Каладин почти мог разглядеть узор на Расколотых равнинах. Поэтому он подал сигнал рукой и ограничился одним сплетением.

Вскоре к нему устремились две бело-голубые светящиеся ленты. Каким-то непонятным образом он понимал, где Сил, а где второй спрен. В ней был особый оттенок, такой же знакомый ему, как и его собственное лицо.

Подлетев к Каладину, другая лента превратилась в крошечного старичка, возлежащего на облаке. Спрен по имени Юнфа был связан с Вратимом, ветробегуном, погибшим несколько месяцев назад. Поначалу, когда они начали терять Сияющих в боях, Каладин беспокоился, что из-за этого он лишится и спренов. Ведь много веков назад, потеряв своего первого Сияющего, Сил впала в коматозное состояние.

Другие, однако, справились с этим по-другому. Большинство, хотя и горевало, казалось, хотело поскорее приобрести новые узы – это помогало им преодолеть боль утраты. Каладин не притворялся, что понимает психологию спренов, но Юнфа, похоже, хорошо перенес смерть своего Сияющего. Он отнесся к случившемуся как к потере союзника на поле боя, а не как к уничтожению части собственной души и был готов связать себя узами с кем-то еще.

Пока что этого не произошло, а почему – Каладин не знал. Насколько ему было известно, Юнфа был единственным свободным спреном чести среди них.

«Он говорит, – мысленно сказала Сил Каладину, – что все еще раздумывает о выборе нового рыцаря. Список кандидатур сократился до пяти».

– А Рлайн среди них есть?

Юнфа вскочил на своем облаке, его длинная борода затрепетала на ветру, хоть он и не был материальным существом. Каладин прочел гнев в его позе еще до того, как Сил пересказала ответ. Она выступала в роли посредника, так как шум ветра был довольно громким, даже при единственном сплетении.

«Нет. Он разгневан твоим повторным предложением связать себя узами с врагом».

– Он не найдет среди кандидатов кого-то более способного или серьезного.

«Он совсем взбесился, – сказала Сил. – Но я все же думаю, что он согласится, если ты его подтолкнешь. Он уважает тебя, и спрены чести вообще любят иерархию. Те, кто присоединился к нам, сделали это вопреки воле большинства сородичей; они должны искать того, кому можно подчиняться».

Ну что ж, ладно.

– Как твой великий маршал и старший офицер, – сказал Каладин, – запрещаю тебе связываться с кем-то еще, пока ты не попробуешь поработать с Рлайном.

Пожилой спрен погрозил Каладину кулаком.

– Юнфа, у тебя есть два варианта, – сказал Каладин, не дожидаясь помощи Сил. – Повинуйся мне или откажись от всех усилий, которые ты приложил, чтобы адаптироваться к нашему миру. Тебе нужны узы, иначе твой разум померкнет. Я устал от твоей неспособности принять решение.

Спрен сверлил его взглядом.

– Ты будешь выполнять приказы?

Спрен что-то сказал.

«Он спрашивает, сколько времени ты ему дашь», – объяснила Сил.

– Десять дней. И пусть скажет спасибо за мою щедрость.

Юнфа что-то произнес и умчался прочь, превратившись в ленту из света. Сил подлетела к голове Каладина.

«Он сказал „ладно“, перед тем как улететь. Я почти не сомневаюсь, что теперь он хоть подумает про Рлайна. Юнфа не хочет возвращаться в Шейдсмар; ему слишком нравится этот мир».

Каладин кивнул и почувствовал прилив сил. Если это сработает, Рлайн будет в восторге.

Вслед за остальными Каладин устремился к Нараку, их аванпосту в центре Расколотых равнин. Инженеры Навани превращали все плато из руин в укрепленную базу. На востоке возводилась стена около шести футов шириной у подножия, низкая и приземистая, прикрывающая от бурь. Остальную часть плато окружала более тонкая стена, а громоотводы помогали защититься от Бури бурь.

Каладин опустился на стену и оглядел крепость. Инженеры снесли бо́льшую часть старых зданий паршенди, сохранив для изучения только самые древние руины. Теперь вокруг них возвышались склады снабжения, казармы и цистерны для сбора воды во время бурь. Со стеной, идущей прямо по краю пропасти, и с разборными мостами снаружи это изолированное плато быстро становилось неприступным для обычного наземного штурма.

– Представь, если бы паршенди знали современные методы постройки укреплений, – сказал Каладин Сил, когда она пронеслась мимо ворохом опавших листьев. – Несколько стратегических фортов, построенных вот так по всей равнине, и мы бы никогда их отсюда не выжили.

– Насколько я помню, мы не столько выжили их, сколько намеренно попали в их ловушку, надеясь, что это будет не слишком больно.

Рядом другие ветробегуны спустили Далинара, нескольких гранетанцоров и деревянный транспорт Навани. Это была хорошая идея, хотя держать в воздухе более крупный объект было немного сложнее. У этой штуки было четыре выступающих ребра, как у стрелы. Они начали с двух крыльев, которые, как думала Навани, позволят машине летать лучше, но в результате после сплетения ее неконтролируемым образом потянуло вверх.

Далинар спрыгнул со своего насеста. Сил описала длинную дугу вокруг старой колонны на краю плато. Высокая, со ступеньками снаружи, она превратилась в идеальное гнездо для дозорных. Рлайн сказал, что колонну использовали в церемониях паршенди, но он не знал ее первоначального назначения. Многие из этих руин – останки некогда великого города темных дней – сбивали их с толку.

Возможно, два Вестника смогли бы объяснить суть колонны. Они были здесь? К сожалению – учитывая, что один из них бредил постоянно, а другая – время от времени, – Каладин сомневался, что от них будет какой-то толк.

Он хотел добраться до Уритиру как можно быстрее – пока с ним опять не начали беседовать, натужно смеясь, и подбадривать. Он подошел к Далинару, который принимал рапорт батальон-лорда, командующего Нараком. Навани почему-то не показывалась из своего средства передвижения. Наверное, увлеклась каким-то исследованием.

– Разрешите первой группе вернуться, сэр, – сказал Каладин. – Хочу навести порядок.

– Минутку, великий маршал, – ответил Далинар, просматривая письменный отчет.

Батальон-лорд, сердитый мужчина с татуировкой, отмечавшей его принадлежность к старой крови, многозначительно отвернулся.

Хотя Далинар никогда не говорил, что перешел к письменным отчетам специально, чтобы заставить своих офицеров постоянно сталкиваться лицом к лицу с читающим мужчиной, Каладин видел некую театральность в том, как он держал лист и кивал по ходу чтения.

– То, что случилось со светлостью Йалай, достойно сожаления, – сказал Далинар. – Проследите, чтобы ее решение покончить с собой было опубликовано. Я разрешаю полную оккупацию военных лагерей. Позаботьтесь об этом.

– Да, ваше величество, – ответил батальон-лорд.

Далинар теперь был королем, официально признанным коалицией монархов правителем Уритиру – это был отдельный престол от алеткарского, который Ясна занимала в качестве королевы. В подтверждение этого Далинар официально отказался от идеи быть «верховным королем», чья власть превосходила полномочия любого другого владыки.

Далинар передал лист батальон-лорду, потом кивнул Каладину. Они отошли от остальных, затем прошли еще немного дальше, к секции базы между двумя зернохранилищами, созданными с помощью духозаклинателей. Король сначала ничего не сказал, но Каладин знал этот трюк. Это была старая дисциплинарная тактика – многозначительное молчание. Оно заставляло собеседника начать объясняться первым. Каладин не поддался на уловку.

Далинар внимательно посмотрел на него, заметив обожженную и окровавленную форму. Наконец он заговорил:

– У меня есть несколько донесений о том, что ты и твои солдаты отпускали Сплавленных, если вам удавалось их ранить.

Каладин сразу же расслабился. Вот о чем хотел поговорить Далинар?

– Я думаю, мы начинаем приходить к некоторому взаимопониманию с ними, сэр. Небесные сражаются честно. Сегодня я отпустил одного из них. В свою очередь, их предводительница Лешви отпустила одного из моих людей, а не убила его.

– Это не игра, сынок. Дело не в том, кто кому пустит первую кровь. Мы в буквальном смысле боремся за существование нашего народа.

– Я знаю, – быстро сказал Каладин. – Но это может оказаться полезным для нас. Вы же заметили, как они сдерживаются и атакуют один на один, пока мы играем по их правилам. Учитывая, что Небесных намного больше, чем ветробегунов, я думаю, стоит поощрять такой порядок сражений. Смерть для них всего лишь неудобство, ведь они возрождаются. А вот взамен каждого из тех, кого они убивают, требуется подготовить совершенно нового ветробегуна. Обменивать жизнь на жизнь – стратегия, выигрышная для нас.

– Ты никогда не хотел сражаться с паршунами, – сказал Далинар. – Даже когда ты впервые присоединился к моей армии, ты не хотел, чтобы тебя послали против паршенди.

– Мне не нравилась идея убивать людей, которые ведут себя с честью, сэр.

– А тебе не кажется странным, что им это свойственно? Всемогущий – Честь собственной персоной – был нашим богом. А их бог его убил.

– Раньше казалось. Но, сэр, разве Честь не был их богом до того, как стал нашим?

Это было одно из откровений, которое потрясло само основание Сияющих – как древних, так и новых. Хотя многие из орденов восприняли правду как странность и двинулись дальше, многие ветробегуны этого не сделали. Как и Далинар; Каладин видел, как он морщился всякий раз, когда обсуждалась эта идея.

Этот мир принадлежал певцам, которые поклонялись Чести как божеству. Пока не появились люди, а с ними – Вражда.

– Все это подчеркивает большую проблему, – сказал Далинар. – Эта война все чаще ведется в небе. Летающий транспорт Навани только обострит ситуацию. Нам нужно больше спренов чести и ветробегунов.

Каладин посмотрел туда, где в воздухе рядом с ним висела Сил. Мгновение спустя Далинар пристально посмотрел на нее, так что она, должно быть, решила открыться ему.

– Мне очень жаль, – тихо сказала она. – С моими родственниками бывает… трудно.

– Они должны понять, что мы боремся за выживание Рошара так же, как и за выживание алети, – сказал Далинар. – Мы не можем сделать это без их помощи.

– Для моих кузенов представляете опасность вы, – сказала Сил. – Не меньшую, чем певцы. Предательство Сияющих рыцарей убило слишком многих из них…

– Другие спрены начали приходить, – заметил Каладин. – Они понимают.

– Спрены чести более… жесткие, – сказала Сил. – По крайней мере, большинство.

Она пожала плечами и отвела глаза, словно пристыженная. Человеческие жесты с ее стороны были настолько обычны в эти дни, что Каладин их почти не замечал.

– Мы должны что-то сделать, – сказал Далинар. – Вот уже восемь месяцев, как к нам не приходят новые спрены чести. – Он посмотрел на Каладина. – Но эту проблему я, пожалуй, продолжу обдумывать. А сейчас я беспокоюсь о том, как взаимодействуют Небесные и ветробегуны. Похоже на то, что обе стороны сражаются не всерьез, а я не могу держать на поле боя солдат, неспособных сражаться, если ситуация ухудшится. Вот что меня беспокоит.

Встретив взгляд Далинара, Каладин похолодел. Значит, это все-таки разговор о нем. О том, что с ним случилось.

Снова.

– Каладин, – сказал Далинар. – Ты один из лучших солдат, которыми я когда-либо имел честь командовать. Ты сражаешься с пылом и самоотверженностью. Ты в одиночку создал то, что стало самым важным крылом моей армии, – и сделал все это, переживая худший кошмар, который я мог себе представить. Ты вдохновляешь всех, кто с тобой встречается.

– Спасибо, сэр.

Далинар кивнул и положил руку на плечо Каладина:

– Пришло время освободить тебя от обязанностей, сынок. Прости.

По телу Каладина пробежала дрожь. Как шок от удара ножом – или ощущение внезапного пробуждения в незнакомом месте, испуга от неожиданного шума. То чувство, когда внутренности слипаются в комок. Сердце начинает колотиться. Каждая частичка тела насторожена, ищет драки.

– Нет, – прошептал он. – Сэр, я знаю, как это выглядит.

– И как же оно выглядит? Поставь себе диагноз, Каладин. Скажи мне, что ты видишь.

Каладин закрыл глаза.

«Нет».

Далинар крепче сжал его плечо:

– Я не лекарь, но могу сказать, что вижу сам. Солдата, который слишком долго находился на передовой. Человека, пережившего столько ужасов, что теперь его взгляд все чаще устремляется в пустоту, а разум цепенеет, чтобы не нужно было ничего вспоминать. Я вижу солдата, который не может спать и огрызается на тех, кто его любит. Он притворяется, что все еще может действовать. Но на самом деле не может. И он это знает.

Каладин отбросил руку Далинара, уставился на него широко открытыми глазами:

– Вы не можете так поступить. Это я создал ветробегунов. Они моя команда. Вы не можете их у меня отнять.

– Могу, потому что должен, – парировал Далинар. – Каладин, если бы речь шла не о тебе, я принял бы это решение несколько месяцев назад, но ты – это ты, и я продолжал твердить себе, что у нас каждый ветробегун на счету.

– Это правда!

– У нас на счету каждый ветробегун, от которого есть толк. Прости. Был момент, когда, если бы я отстранил тебя от командования, это подкосило бы всю команду. Теперь мы его благополучно миновали. Ты останешься с нами… но больше не будешь участвовать ни в каких миссиях.

Из горла Каладина вырвалось рычание, и в глубине души он не поверил, что способен издавать такой звук. Он втянул в себя буресвет.

Он больше не потерпит поражения. Он не позволит какому-то светлоглазому бахвалу снова отнять у него все.

– Я не могу в это поверить! – воскликнул Каладин, и вокруг него забурлили спрены гнева. – Ты не должен так себя вести! Ты…

– Почему? – спокойно спросил Далинар.

– Что «почему»? – огрызнулся Каладин.

– Почему я не должен так себя вести?

– Потому что не разбрасываешься своими людьми! – рявкнул Каладин. – Потому что… потому…

«Потому что ты о них заботишься».

Каладин сник. Он вдруг почувствовал себя маленьким. Ребенком, стоящим перед суровым родителем. Он пошатнулся и прислонился спиной к ближайшему зданию. Сил повисла рядом с ним, обеспокоенная и смущенная. Она не стала возражать Далинару. Почему она не вступилась за Каладина?

Он посмотрел в сторону. Он взял с собой почти весь изначальный Четвертый мост; ветробегуны, которых он оставил охранять воздушный корабль, когда-то были Тринадцатым мостом и их оруженосцами.

Поэтому он увидел множество дружелюбных лиц, стоящих в отдаленном дворе Нарака. Камень и Тефт. Ренарин. Сигзил, Лин, Лопен. Лейтен и Пит, Скар и Дрехи. Ларан, только что ставшая полноправной Сияющей. Никто еще не произнес Четвертого идеала. Ему нравилось думать, что для них это было так же трудно, как и для него, и никто до сих пор не одолел эту преграду. Но… а если они просто сдерживались из-за него? Из какого-то ложного уважения?

Он снова повернулся к Далинару:

– А если меня там не будет? – В его голосе зазвучала мольба. Это был последний довод. – Если с ними что-то случится, когда они будут сражаться? Если кто-то умрет, потому что я не сумел их защитить?!

– Каладин, – тихо сказал Далинар, – а если что-то случится, потому что ты с ними? Если один из них погибнет, потому что будет ждать твоей помощи, а ты снова оцепенеешь?

Каладин резко вдохнул. Он отвернулся и зажмурился, чувствуя, как из глаз текут слезы. Что, если…

Шквал. Далинар прав.

Он прав.

– Я… – прошептал он.

Что это были за Слова?

«Ты не смог произнести Слова, – подумал он. – Ты должен был. Год назад, когда Далинар мог умереть. Ты должен был произнести Слова. А вместо этого рассыпался на кусочки».

Каладин никогда их не скажет, верно? Третий Идеал – его предел. Другие спрены говорили… говорили, что многим Сияющим так и не довелось принести последующие обеты.

Каладин глубоко вздохнул и заставил себя открыть глаза.

– Что… что мне теперь делать?

– Тебя не понизят в звании, – твердо сказал Далинар. – Я хочу, чтобы ты тренировал, учил и помогал нам в этой войне. Не стыдись, сынок. Ты хорошо сражался. Ты пережил то, что не должен был пережить ни один человек. Такой опыт оставляет шрамы, как и любая рана. Это нормально – признать их.

Каладин провел пальцами по лбу и шрамам, которые он все еще носил. Все его силы не смогли стереть их даже за годы, прошедшие после клеймения.

Далинар откашлялся, чувствуя себя неловко. Возможно, вспомнив о ране Каладина, он счел упоминание о шрамах дурным тоном. Но это было не так. Метафора была особенно здравой.

– Могу ли я… могу ли я сдержать свои клятвы, не сражаясь? – спросил Каладин. – Я должен защищать их.

– Для этого есть много способов. В былые времена не все Сияющие шли в бой. Я сам нашел немало способов служить этой войне, не размахивая клинком на передовой.

Каладин посмотрел на Сил, и та кивнула. Да, он мог сдержать свои клятвы и таким образом.

– Ты не будешь первым прославленным солдатом, который перешел на позицию поддержки, после того как увидел гибель слишком многих друзей, – сказал Далинар Каладину. – Если будет так угодно Всемогущему, мы убедим спренов чести работать с нами, и тогда придется обучать стаи новых ветробегунов. В любом случае ты будешь очень полезен, наблюдая за тренировками Сияющих.

– Я просто не буду болтаться там, где могу причинить вред, – прошептал Каладин. – Потому что я сломлен.

Далинар снова взял его за плечо, затем поднял другую руку, вытянув указательный палец, как бы заставляя Каладина сосредоточиться на нем.

– Вот это, – сказал Далинар, – война делает со всеми нами. Пережевывает и выплевывает искалеченными. Не стыдно сделать шаг назад, чтобы прийти в себя. В этом не больше бесчестья, чем в том чтобы дать себе время исцелиться от колотой раны.

– Значит, я вернусь к битве? – спросил Каладин. – Возьму увольнительную, а потом вернусь?

– Если мы почувствуем, что это для тебя правильно. Да, такое возможно.

«Возможно, – подумал Каладин. – Но вряд ли вероятно».

Далинар, наверное, видел больше людей, покорившихся усталости от битв, чем сам Каладин, но за все годы сражений ему ни разу не попадался тот, кто от нее исцелился. Похоже, это не тот недуг, с которым можно справиться.

Ну почему он не оказался сильнее? Почему не произнес Слова?

– Мы найдем способ сделать этот переход плавным и естественным, – пообещал ему Далинар. – Мы можем представить его остальным так, как ты захочешь. Тем не менее откладывать тоже не будем. Это не просьба, Каладин. Это приказ. С этого момента держись подальше от битв.

– Да, сэр.

Далинар сжал его плечо:

– Я ценю тебя не из-за того, сколько врагов ты можешь убить, а из-за того, что тебе хватает мужества понять и произнести такие слова.

Он кивнул и разжал хватку:

– Это не дисциплинарное взыскание, Каладин. Завтра у меня будут для тебя новые задания. Можешь не сомневаться, я найду для тебя дело. Мы объясним всем остальным, что это повышение.

Каладин выдавил улыбку, и это, казалось, успокоило Далинара. Надо было сохранить лицо. Надо было выглядеть сильным.

«Не дай ему узнать».

– Сэр, – сказал Каладин. – Я не уверен, что смогу занять пост, предполагающий обучение других Сияющих. Быть с ветробегунами, посылать их умирать без меня… ну, сэр, это разорвет меня на части. Не думаю, что я смогу смотреть, как они летят, и не присоединиться к ним.

– Я об этом не подумал, – нахмурился Далинар. – Если предпочитаешь просить о другой должности, я не возражаю. Может быть, в сфере логистики или планирования сражений? Или, может быть, в качестве посла в Тайлене или Азире. Твоя репутация обеспечила бы тебе почет в тех краях. Во всяком случае, я не хочу, чтобы кто-то вроде тебя сидел и обрастал кремом. Ты слишком ценен.

«Ну да. Разумеется. Забери у меня единственное, что имеет значение, а потом скажи, что я ценен. Мы оба знаем – я ничто».

Стараясь побороть эти мысли, Каладин выдавил еще одну улыбку:

– Я подумаю об этом, сэр. Хотя, возможно, мне понадобится время, чтобы решить, чего я хочу.

– Ладно, – сказал Далинар. – У тебя есть десять дней. К концу этого срока доложишь мне о своем решении.

Каладин кивнул. Он изобразил еще одну улыбку, которая должна была убедить Далинара не волноваться.

Направляясь к остальным ветробегунам, Каладин отвел взгляд. Живот скрутило. Его друзья смеялись и шутили, пребывая в приподнятом настроении. Насколько им было известно, ветробегуны сегодня не потеряли ни одного человека.

Они не знали правды: одну серьезную потерю они все-таки понесли. И это был Каладин Благословенный Бурей.

017

11. Стремление и отвага

018

Железная клетка создаст аттрактор – фабриаль, притягивающий к себе определенные элементы. Например, правильно созданный дымовой фабриаль может собрать дым от горения и удержать его возле себя.

Новые открытия заставляют поверить в возможность создания отталкивающего фабриаля, но пока еще неизвестно, какой металл подойдет для этого.

Лекция по фабриальной механике, прочитанная Навани Холин перед коалицией монархов, Уритиру, йезеван, 1175 г.

– Быстро, вверх по лестнице! – прокричала Венли в ритме повеления. – Госпожа возвращается!

Слуги устремились вверх по ступеням башни. Для этого они не нуждались в особых распоряжениях со стороны Венли, но приказов от нее ждали, и она очень хорошо играла роль. Она не хлестала их кнутом, как некоторые, – большинство шанай-им, к счастью, не любили физических наказаний, – но все же схватила Вода за шиворот, выдернула из вереницы и расправила его рубашку и пояс. Он загудел в ритме благодарности, когда она толкнула его вслед за остальными.

Будучи последней в очереди, Венли взяла свой длинный посох и поспешила вверх по ступенькам. Остальные впереди нее были в трудоформе или шустроформе, так что она возвышалась над ними, пребывая в форме посланника.

В культуре певцов всякий индивидуум находился на одном из множества уровней. Обычные паршуны – то есть певцы, или простые певцы – носили заурядные формы вроде трудовой или боевой. Далее шли формы силы вроде посланнической, которую носила Венли. По власти и мощи они были на уровень выше и требовали принять пустотного спрена в свое светсердце. Спрен влиял на разум, менял восприятие мира. Таких певцов называли Царственными.

Далее в иерархии шли Сплавленные. Древние души, помещенные в современные тела, чья изначальная душа полностью исчезала. А над ними? Загадочные существа вроде громоломов и Несотворенных. Души больше похожие на спренов, чем на певцов. О них Венли по-прежнему знала немногое.

Служить одной из Сплавленных было достаточно сложно. Венли торопливо поднималась по ступенькам, которые головокружительно вились вокруг шпиля. Это была не настоящая укрепленная башня, а скорее колонна из камня с деревянными ступенями – в целом лестница в небо. Задумка напоминала Венли высокую каменную колонну в Нараке.

Достигнув вершины шпиля, она вошла в комнату, где у нее сразу закружилась голова. Из помещения, открытого с двух сторон, можно было видеть величественный город Холинар – и никаких перил, которые могли бы помешать неосторожному трудяге свалиться с высоты сотни футов на городские улицы внизу. Строение было прочным, но почему-то казалось неустойчивым, словно башня из кубиков со слишком большим замковым камнем, которую вот-вот повалит пинком ребенок.

Бури должны были с первого же удара уничтожить эти комнаты на вершине башен. Но Сплавленные наблюдали за строительством, и пока лишь одна из двадцати рухнула во время Великой бури, и ее пришлось восстанавливать. Обрушение нанесло большой урон домам внизу, однако не стоило искать логики в деяниях Сплавленных.

Венли вышла вперед и встала перед группой слуг, вспотевших от долгого подъема. Ее форма силы была стройной и высокой, с длинными оранжево-красными прядями волос и изящным панцирем вдоль щек и в виде гребней на тыльной стороне рук. Не доспехи, скорее украшения. Эта форма была предназначена не для битвы, а скорее для того, чтобы внушать благоговейный трепет. И еще она наделяла Венли способностью переводить тексты и речи с одного языка на другой.

Хоть Венли и была Царственной, в глубинах своего светсердца она хранила секрет: друга, который защищал ее от влияния спрена пустоты. Ее Сияющий спрен – Тимбре – тихонько жужжал, успокаивая.

Окинув взглядом горизонт, Венли наконец различила в небе приближающиеся точки. Никто не жаловался, что Венли в такой спешке погнала их сюда. Поступки Царственных не подлежали сомнению – и, кроме того, слуги предпочли бы получить нагоняй от Венли, чем подвергнуться наказанию от Сплавленной. Лешви была справедливой, но это не значило, что она держала свой гнев в узде.

Вскоре шанай-им – Те, кто пришел с небес, – ворвались в Холинар. Только самые важные из них заслуживали таких комнат в башне, как эта, и поэтому большинство устремилось вниз, к более традиционному жилью в самом городе. Лешви, однако, принадлежала к элите Вражды. Она была не самой могущественной, но занимала среди Сплавленных достаточно высокое положение.

Отчасти Лешви заслужила свои отличия доблестью в битве, но Венли подозревала, что в равной мере причиной послужило ее неизменное здравомыслие. О многих нельзя было сказать того же, хотя Небесные справились лучше, чем другие виды Сплавленных. Девять разновидностей на их родном языке обозначались словом «тавро»; оно вызывало в памяти жар клеймящего железа, но Венли не видела подобных отметин на их коже.

Лешви замедлила шаг, ее дорожная одежда – на этот раз чисто-белая с красным – взвилась на ветру. Шлейф тянулся на добрых тридцать футов за спиной, опускаясь к земле, а ее волосы были распущены. Приземляясь, она раскинула руки, и слуги немедленно подскочили, чтобы расстегнуть застежки и снять более длинные части одеяния. Другие принесли воду и фрукты, с поклоном протянули ей чаши.

Прежде чем подкрепиться, Лешви подождала, пока отстегнут лишние детали костюма. Она взглянула на Венли, но не издала ни звука, так что Венли осталась стоять где стояла – с прямой спиной, с посохом в руках. Она уже давно преодолела первоначальные опасения, что ее разоблачат за мошенничество.

Как только длинный шлейф был снят, слуги помогли Лешви избавиться от мантии. Некоторые отводили глаза от ее развевающегося нижнего белья, но Лешви не заботило чувство приличия смертных. Она не пропела ни единой ноты в ритме смущения, хотя тело, которое ей предложили в этом воплощении, было маленским, мужского пола.

Утолив жажду и завернувшись в роскошные домашние одежды, Лешви села и подставила лицо цирюльнику, чтобы тот побрил ее, как это делают люди. Она ненавидела бакенбарды, даже если те, что росли у нее, когда она обитала в маленском теле, были мягкими и тонкими. Сплавленные могли усилием воли воздействовать на свои формы: к примеру, у них сохранялись узоры на коже, а некоторые отращивали панцири особой формы. Зная это, можно было легко узнать Сплавленного в любом из множества воплощений.

Конечно, у Венли было преимущество: она могла заглядывать в Шейдсмар и тотчас же определять, кто перед ней – Сплавленный, Царственный или обычный певец. Она старалась пользоваться этой способностью лишь в самых уединенных местах. Случится катастрофа невиданных масштабов, если кто-то выяснит, что Венли – Последняя слушательница, Царственная посланница, Глас госпожи Лешви – на самом деле является Сияющим рыцарем.

Внутри нее загудело. Тимбре могла читать ее мысли, а Венли могла понимать слова и намерения маленького спрена через пульсацию ее ритмов. В этом случае Тимбре желала, чтобы Венли призналась: она не Сияющий рыцарь. Еще нет, ведь она произнесла только Первый Идеал. Если она хотела совершенствоваться, предстоял немалый труд.

Венли безмолвно согласилась со спреном; ей становилось не по себе, если Тимбре пульсировала, когда поблизости был Сплавленный. Неизвестно, что могло ее выдать.

Учитывая это, она демонстративно не смотрела на Дула и Мазиш среди слуг. По крайней мере, до тех пор, пока они не вывели вперед нового рекрута – молодую фемалену в рабочей форме, с яркими мраморными разводами на черной коже. Венли загудела в ритме безразличия, делая вид, что разглядывает новоприбывшую – ее звали Шумин, – хотя они несколько раз встречались тайком.

Наконец Венли подошла к Лешви, которую все еще брили. Венли ждала, когда ее заметят, – и Лешви в какой-то момент дала знак, загудев в ритме удовлетворения.

– Эту, – сказала Венли, махнув рукой в сторону Шумин, – признали достойной службы. Вашему буревому управляющему требуется новый помощник.

Буревой управляющий заботился о том, чтобы вещи Лешви в Высоком зале собирали перед каждой бурей, а затем возвращали на место.

Лешви загудела в быстром ритме настоятельной просьбы. Для Венли он значил весьма многое. Чем дольше она пребывала в форме посланницы, тем замечательней делались ее способности. Она не только говорила на всех языках, но и инстинктивно понимала, что́ говорит ей хозяйка, просто напевая без слов. На самом деле это было до жути похоже на то, как она понимала Тимбре, – и все же Венли была уверена, что эта способность не связана с формой.

Как бы то ни было, будучи Гласом Лешви, Венли должна была передавать желания госпожи остальным.

– Госпожа желает знать, – насмешливо сказала Венли, – сумеет ли новенькая вынести высоту этого зала.

Она взмахнула рукой, и Шумин нервно шагнула к краю комнаты, прямо к обрыву. Помещение было достаточно просторным, чтобы, стоя посреди обставленного для госпожи центра, не обращать внимания на то, как высоко они находятся.

Венли подошла и присоединилась к Шумин. Здесь, на грани, не было места ни притворству, ни отрицанию. Когда стоишь, пальцами ног цепляясь за край площадки, чувствуя, как ветер давит на тебя сзади, словно хочет вытолкнуть в небо над залитыми солнцем улицами… Венли не особенно боялась высоты, но в глубине души ей хотелось убежать на середину и прильнуть к полу. Люди не должны были подниматься так высоко. Это было царство грозовых туч и грома, а не певцов.

Шумин дрогнула и призвала нескольких спренов страха, но все-таки старалась держаться твердо. При этом она смотрела вперед, а не вниз.

– Стремление, – тихо сказала Венли в ритме решимости, одном из старых, чистых ритмов Рошара. – Помни, что Сплавленные платят за Стремление сторицей. Чтобы удержаться на этом посту, ты должна сочетать страх с решимостью.

Таково было великое противоречие служения Сплавленным. Им не нужны были глупо улыбающиеся дети, которые спешили подчиниться, однако они все-таки ожидали от слуг старательности. Они хотели иметь среди своих последователей только самых сильных духом, но желали контролировать их и властвовать над ними.

Шумин запела в ритме ветров, потом посмотрела вниз на город. Венли заставила ее простоять так целую минуту, потом прогудела и, повернувшись, пошла обратно. Шумин поспешила следом, заметно потея.

– Она кажется робкой, – сказала Лешви на древнем языке.

– Мы все поначалу робеем, – ответила Венли. – Она будет хорошо служить. Как можно петь со Стремлением, если у тебя никогда не было возможности выучить правильные песни?

Лешви взяла полотенце у парикмахера и вытерла лицо, затем выбрала фрукт из вазы рядом. Осмотрела его на предмет изъянов.

– Ты сострадательна к ним, несмотря на все твои попытки казаться жесткой и суровой. Я вижу правду в тебе, Венли, Последняя слушательница.

«Будь оно так, – подумала Венли, – я бы уже умерла».

– Я предпочитаю сострадание, – сказала Лешви, – пока оно не подавляет более достойные Стремления.

Она начала есть фрукты, быстро напевая инструкции.

– Ты принята, – сказала Венли Шумин. – Служи преданно, и тебя научат словам богов и ритмам потерянных народов.

Шумин удовлетворенно загудела и попятилась, чтобы присоединиться к остальным. Венли встретилась взглядом с Дулом, буревым управляющим, и тот, кивнув, отправился за следующим предметом разговора.

– Если позволите спросить, – сказала Венли, поворачиваясь к Лешви. – Вы его убили во время этой миссии?

Не было нужды объяснять, о ком речь. Лешви была очарована ветробегунами и в особенности их предводителем – молодым человеком, который создал группу Сияющих без руководства бога или Вестника.

Лешви доела свой фрукт, прежде чем ответить.

– Он был там. И его спрен тоже, хотя она мне не показалась. Мы дрались. Никаких выводов. Хотя я боюсь, что у меня не будет шанса встретиться с ним снова.

Венли загудела в ритме настоятельной просьбы, выражая свое любопытство.

– Он убил Лезиана Преследователя.

– Я не знаю этого имени, – сказала Венли.

Судя по титулу, существо было одним из Сплавленных. О каждом из этих тысячелетних существ набралось столько преданий, что хватило бы на множество книг. Сплавленных злило, что на этот раз никто не знал их лично.

И действительно, Лешви ответила в ритме насмешки:

– Узнаешь. Он только что пробудился – и, как обычно, проберется в истории и умы смертных. Он очень гордится этим умением.

«А остальные из вас – нет?»

Этот комментарий Венли оставила при себе. Лешви ценила Стремления, но язвительные реплики к ним не относились.

– Есть ли какие-то другие дела, требующие моего участия? – спросила Лешви.

– Еще одно. – Венли махнула Дулу, и тот подошел, ведя за собой очень испуганную женщину-человека. Одетая в скромную одежду рабочего, та была худая, даже тощая, с длинными вьющимися бровями. – Вы просили меня найти портного, который мог бы экспериментировать с новыми моделями. Перед вами женщина, которая когда-то принадлежала к этой профессии.

– Человек, – проговорила Лешви. – Любопытно.

– Вы желали лучшего, – сказала Венли. – Наши люди учатся преуспевать во многих областях, но овладение некоторыми профессиями требует гораздо больше времени, чем год, который у нас был. Если нужен опытный портной, придется взять человека.

Лешви встала, затем поднялась в воздух, ее роскошные одежды – с золотыми узорами на чернейшем фоне – волочились по полу. Она пропела, и Венли перевела:

– Великая госпожа желает знать твое имя.

– Йокска, великая, – сказала женщина, сжимаясь от страха.

– Ты была портной? – спросила Лешви, используя Венли в качестве Голоса.

– Да, когда-то я одевала князей и светлоглазых. Я знаю… Я разбираюсь в современной моде.

– Твоя мода и одежда не подойдут Сплавленным, – решила Лешви устами Венли. – Модели будут тебе незнакомы.

– Я… Я живу, чтобы служить…

Венли взглянула на Лешви и сразу поняла по ноте, которую пропела госпожа, что эту служанку отвергнут. Может, дело в поведении женщины? Слишком она робкая? Или же она выглядела недостаточно презентабельно, хоть Венли сама решила не одевать Йокску хорошо – это могло оскорбить Сплавленную.

– Человек не подойдет, – решила Лешви. – Возвысить ее значило бы заявить, будто наши люди недостаточно хороши. В любом случае скажи ей, чтобы она выпрямилась и встретилась со мной взглядом. Очень многие из них – кремлецы.

– Можно ли их винить? Другие Сплавленные бьют людей, которые смотрят им в глаза.

Лешви загудела в ритме ярости, и Венли ответила ей тем же. Услышав это, Лешви улыбнулась.

– Это наша проблема: девять тавр ждут от людей разного, – призналась Сплавленная. – Но все же эта не может быть моей портнихой. Уже раздаются замечания и вопросы по поводу того, что человек получил звание Того, кто усмиряет. Я бы не стала лить воду на мельницу тех, кто жаждет доказать нашу мягкотелость. Прибереги свое скрытое сострадание для себе подобных, Глас. Но, возможно, стоит позволить ей обучить певца в форме искусника – пусть передаст ему свое мастерство.

Венли склонила голову, гудя в ритме покорности. Она была бы довольна независимо от результата: главным образом ей хотелось выяснить мнение госпожи о человеках. Лешви так часто говорила о ветробегунах, что Венли стало любопытно, посочувствует ли она человеку более низкого положения.

– Мои задачи выполнены, – сказала Лешви. – Я буду медитировать. Освободи Высокий зал и проследи, чтобы новую служанку должным образом обучили.

Она поднялась через дыру в крыше, навстречу облакам.

Венли стукнула посохом по деревянному полу, и слуги начали расходиться, один за другим исчезая на лестнице. Несколько из них помогли женщине-человеку.

Венли заставила Шумин обождать. Как только все благополучно покинули Высокий зал, она повела новенькую вниз по длинным извилистым ступеням в свою комнату – караульное помещение, через которое нужно было пройти, чтобы добраться до лестницы. Венли в буквальном смысле занимала позицию врат, мимо которых не было пути к Лешви.

Дул ждал у люка, закрывавшего доступ к лестнице наверху. Шумин хотела что-то сказать, но Венли велела ей молчать и ждать, пока Дул закроет люк и оконные шторы. Мазиш вернулась после наружной проверки и закрыла за собой дверь. Дул и Мазиш были женаты. Не находились в брачной форме, как сказали бы слушатели, а поженились. Они настояли на своем после того, как их разум восстановился; они были парой во время рабства у алети и переняли людские обычаи.

У Венли было много работы. Ей нужно было противодействовать идеологической обработке Сплавленных и одновременно помогать певцам отбросить традиции тех, кто поработил их. Но кремлец не сбрасывает панцирь, пока тот не становится ему мал; она надеялась, что ее руководство в конце концов побудит их сбросить – по собственному выбору – бремя как Сплавленных, так и человечьего общества.

– Теперь можешь говорить, – сказала Венли Шумин в ритме уверенности, одном из старых. Истинных ритмов, не испорченных прикосновением Вражды.

– Буреотец! – воскликнула Шумин, поворачиваясь к Дулу и Мазиш. – Это было трудно. Ты не говорил мне, что она собирается практически сбросить меня с края!

– Мы предупреждали тебя, что это будет трудно, – возразил Дул в ритме упрека.

– Ну, в остальном я, кажется, неплохо справилась, – сказала Шумин, глядя на Венли. – Верно? Светлость, а вы что думаете?

От перемены в поведении фемалены Венли затошнило. Она была… так похожа на человека. От ругательств до жестикуляции при разговоре. Но те, кто был наиболее предан Сплавленным, вряд ли присоединятся к Венли. Ей придется работать с тем, что есть.

– Боюсь, ты была слишком робкой, – сказала Венли. – Сплавленные не выносят слабости, и я тоже. Наша организация формируется из тех, кто достаточно силен, чтобы сопротивляться и в конце концов освободиться от всех цепей.

– Я готова, – заявила Шумин. – Когда мы нападем на Сплавленных? Каждую бурю я беспокоюсь, что буду следующей и что одна из ожидающих Сплавленных душ вышвырнет мой разум, завладеет мной.

Все происходило не так. Венли была свидетельницей трансформации; ее саму едва не захватили. Принятие души Сплавленного в свое тело подразумевало элемент добровольного согласия.

Впрочем, определить это согласие по-настоящему было трудно. Если певец принимал форму Царственного, в его разум проникал Вражда. Новые формы с их новыми ритмами изменяли его поведение, взгляд на мир. Даже простые певцы постоянно подвергались внушению: им твердили, что самопожертвование – это великая привилегия.

В конце концов, это и заставило Венли решить, что она должна попытаться сделать свой народ таким, каким он был. Сплавленные и человеки… было в них какое-то сходство. И те и другие стремились отнять разум у простолюдинов. И те и другие были заинтересованы исключительно в удобных и полезных телах, без сопутствующего «бремени» в виде личности, желаний и мечтаний.

Венли твердо решила не делать того же. Она примет тех, кто придет к ней. Если она хочет, чтобы они изменились, она покажет им лучший путь. Это было предложение Тимбре. Добрая воля. Согласие. Кардинальные принципы того, во что она сама превращалась, чем бы оно ни было.

Странные чувства для той, которая некогда с улыбкой на лице принесла смерть и порабощение своему народу. Но пусть будет так. Она кивнула своим друзьям, и те переместились к дверям, сторожить. Венли жестом пригласила Шумин сесть рядом с ней за маленький столик у стены, подальше от окон.

Прежде чем заговорить, Венли проверила, нет ли вокруг шпионов. Она втянула немного пустотного света из сферы в кармане. Она могла использовать любой из двух типов света: странный пустотный, который обеспечивал Вражда, или старый буресвет Чести. Судя по тому, что говорила Тимбре, это было что-то новенькое: что бы ни делала Венли, раньше этого не делал никто.

Эшонай пришла бы в восторг от этой идеи, поэтому Венли попыталась черпать силы в воспоминаниях о сестре. Используя этот свет, она заглянула в Шейдсмар: Когнитивную реальность. Тимбре пульсировала в ритме беспокойства. Способность Венли лепить камень, как глину, они испытали только один раз, и это привлекло спренов тайны. Это были своего рода специализированные спрены, которые летали по городу, высматривая признаки Сияющих рыцарей, использующих свои силы.

Она сбежала от спренов тайны, не раскрыв себя, но погибель была близка. Пока спрены тайны оставались рядом, Венли не могла в полной мере применять свои способности. К счастью, эта сила – та, что позволяла ей заглядывать в Шейдсмар, – не привлекала такого же внимания.

С его помощью она увидела мир, перекрывающий физический. Второй мир состоял из океана бусин, странного солнца, расположенного слишком далеко в черном небе, и парящих огней. По одной на каждую душу. Души Сплавленных были темным пламенем, которое пульсировало, как бьющееся сердце. Проявив внимание, она также научилась судить, с каким спреном связал себя узами обычный певец, чтобы сохранить свою форму.

Некоторые спрены пустоты могли прятаться, показываясь лишь избранным, но никто не скрылся бы от Венли, которая видела их следы в Шейдсмаре. Она убедилась, что поблизости нет ни одного такого спрена и что Шумин – не одна из мавсет-им, Сплавленных, которые могли имитировать формы других. Даже остальные Сплавленные, похоже, с настороженностью относились к мавсет-им – Тем, кто носит маски.

Душа Шумин оказалась такой, как Венли и ожидала: обычной певческой, привязанной к небольшому спрену гравитации для обретения трудоформы.

Венли перестала использовать свои силы. Она знала, что могла бы отправиться в этот странный мир, если бы захотела, но Тимбре предупреждала, что это место опасно для смертных и, если проникнуть туда полностью, вернуться будет трудно. Сегодня одного взгляда было достаточно.

– Ты должна знать, кто мы, – сказала Венли Шумин. – И кем мы не являемся. Мы не стремимся свергнуть Сплавленных.

– Но…

– Мы не мятежники, – с нажимом сказала Венли. – Мы – группа отказников, которым не нравится выбор, который нам предлагают. Гнет Сплавленных или человеческая тирания? Бог ненависти или якобы благородный бог, который позволил обратить нас в рабство? Мы не принимаем ни того ни другого. Мы – слушатели. Мы отбросим все, включая даже наши формы, если это понадобится, чтобы обрести свободу. Как только у нас будет достаточно членов, мы покинем город и отправимся туда, где нас никто не побеспокоит. Мы будем сохранять нейтралитет в конфликтах между человечьим народом и Сплавленными. Наша единственная цель – найти место, где мы сможем жить сами, в свое удовольствие. Наше общество. Наше правительство. Наши правила.

– Но… – проговорила Шумин. – Они ведь не позволят нам просто взять и уйти, верно? И где найти безопасное место вдали от всех?

Это были хорошие вопросы. Венли загудела в ритме досады – на себя, а не на Шумин. Когда ее предки впервые откололись в последнем порыве храбрости и самопожертвования, это было в конце войн между людьми и певцами. Слушатели сумели вырваться в суматохе, став выбившейся ниточкой, которую никто и не подумал подвязать.

Сейчас все было по-другому. Она знала, что это так.

Венли наклонилась вперед:

– У нас есть два текущих плана. Первый – найти сочувствующих Сплавленных и убедить их, что мы заслуживаем этой привилегии. Они уважают Стремление и мужество.

– Да, конечно, но… – Шумин по-человечески пожала плечами. Так небрежно. – Есть большая разница между уважением к Стремлению и позволением кому-то послать тебя в Преисподнюю. Сплавленные очень даже нетерпимы к тем, кто с ними действительно не согласен.

– Ты совершаешь ошибку, – сказала Венли в ритме упрека. – Ты полагаешь, что все Сплавленные мыслят одинаково.

– Они бессмертные слуги ужасного бога.

– Но все-таки они люди. У каждого свое сердце, свои мысли и свои цели. Я все еще надеюсь, что кто-то из них отнесется к нашему плану как к достойному.

Венли призналась самой себе, что надежда была зыбкой. Тимбре пульсировала внутри нее, соглашаясь. И все-таки Лешви… Великая госпожа, похоже, уважала своих врагов. Она могла быть жестокой, она могла быть неумолимой, но она также могла быть вдумчивой.

Лешви сказала, что завоевание Рошара было предпринято от имени простого народа певцов. Возможно, используя схожие выражения, Венли могла бы изложить свой план относительно новой родины для слушателей.

К несчастью, она боялась, что Сплавленные так долго вели свои войны, что утратили стремление к свободе, пусть на словах они хотели вернуть мир певцам. Для многих из них война служила мести: вела к уничтожению врагов и окончательно доказывала, какая из сторон права. Так что если Лешви, одну из самых здравомыслящих и чутких Сплавленных, не удастся убедить, то остается только единственный вариант. Бежать и прятаться. Предки Венли нашли для этого мужество. Если быть честной с самой собой, она не была уверена, хватит ли ей на это душевных сил.

Шумин лениво теребила волосы, а не напевала в ритме какой-нибудь эмоции, как сделал бы слушатель. Может быть, это закручивание волос – признак того, что ей скучно, человечий способ напевать в ритме скепсиса?

– Если придется бежать, – сказала Венли, – кое-какие средства у нас есть.

– Уж простите меня за нерешительность, светлость, – сказала Шумин. – Они призвали каменных монстров, которые были выше шквальной городской стены. У них есть Царственные и Сплавленные. Я думаю, наша единственная надежда – заставить весь город восстать против них.

– У нас тоже есть Царственная. – Венли указала на себя. – В моем светсердце есть спрен пустоты, Шумин, но я научилась сдерживать его, держать под замком. Это дает мне силы – например, способность заглядывать в Шейдсмар и видеть, нет ли поблизости спренов, шпионящих за нами.

– Силы Царственных… – проговорила Шумин, оглядываясь на остальных в комнате. – И… Я тоже могу их получить? Не покоряясь Вражде?

– Возможно. Как только я доведу процесс до совершенства, чтобы другие могли сделать то же.

Тимбре неодобрительно пульсировала внутри нее. Малышка хотела, чтобы Венли сказала всю правду – что она Сияющая. Однако момент был неподходящий. Венли хотела быть уверенной, что сможет предложить другим то, что у нее есть, прежде чем выдать себя. Ей нужно было убедиться, что другие спрены, такие как Тимбре, желают действовать, и она должна была подготовить своих друзей к пути.

– Давным-давно, – объяснила Венли Шумин, – певцы были союзниками спренов. Потом пришли человеки, и начались войны. События тех дней забыты всеми, кроме Сплавленных, но мы знаем, что в конце концов спрены выбрали человеков. А человеки предали их. Убили. Некоторые спрены решили дать человекам второй шанс, но другие… Ну, со мной связался спрен, который представляет целый народ в Шейдсмаре. Они понимают, что, возможно, мы заслуживаем второго шанса больше, чем человеки.

– Что это значит? – спросила Шумин.

– Что мы не останемся совсем без союзников, как только сделаем свой ход. Наша конечная цель – найти место, где над нами не будет чужих правил и законов. Место, где мы можем быть тем, кем хотим, и отбросить навязанные нам роли.

– Я в деле, – заявила Шумин. – Это же шквал как здорово, светлость. Может быть… может, если у нас появятся формы силы, дарованные не Враждой, враг оставит нас в покое.

Или так, или Вражда прикажет своим приспешникам стереть Венли и ее компанию с поверхности планеты.

Тимбре, пульсируя, сообщила, что не бывает великих дел без риска. Венли ненавидела, когда спрен говорила такие вещи. Это слишком неприкрыто напомнило о том, насколько опасны ее нынешние действия. Она втянула немного света, чтобы еще раз проверить Шейдсмар. Она не обнаружила слежки, так что…

Сверху спускалось темное, пульсирующее пламя.

Лешви.

Венли вскочила на ноги, ее стул с грохотом упал на пол. Дул и Мазиш заметили перемену в ней и встрепенулись, начали озираться, пытаясь решить, что делать.

– Откройте шторы! – приказала Венли. – Скорее! Чтобы она не заметила ничего странного!

Они распахнули окна как раз в тот момент, когда задребезжал люк. Госпожа Лешви – блистательная в своем черном с золотом наряде – вошла, скользя над ступеньками. Она почти никогда не спускалась сюда. Что происходит?

Тимбре затрепетала внутри Венли. Их обнаружили. Это должно было означать, что они…

– Соберись, Последняя слушательница, – сказала Лешви в ритме агонии. – Что-то происходит. Что-то опасное. Я боюсь, что война вот-вот примет совершенно иной оборот.

12. Способ помочь

019

Одна из моих просьб заключается в том, чтобы артефабры перестали окутывать методы изготовления фабриалей такой тайной. В клетках во множестве используются металлы-обманки, и провода часто покрывают особым слоем, чтобы они выглядели как другой металл, с явным намерением сбить с толку тех, кто попытается изучить процесс непосредственным образом. Это, возможно, обогащает артефабров, но обедняет всех нас.

Лекция по фабриальной механике, прочитанная Навани Холин перед коалицией монархов, Уритиру, йезеван, 1175 г.

К прибытию в Уритиру Каладин больше всего на свете хотел исчезнуть. Отправиться куда-нибудь, где ему не придется слушать, как люди смеются. Их было около сотни, в основном оруженосцы различных ветробегунов, которые когда-то были его командой.

У Каладина осталось не так уж много оруженосцев – собственно, ни одного, если не считать Даббида и Рлайна. У Камня тоже не было спрена, но он… стал другим. Каладин не был уверен, кем именно, но Камень не называл себя оруженосцем.

Скоро у Рлайна появится спрен, и он наконец тоже сможет двигаться дальше. Сегодня Даббид отправился на задание, чтобы помочь Ренарину доставить воду и припасы горожанам. Он так и не оправился от боевого шока и не обладал силой Сияющего. Он был не столько оруженосцем, сколько предметом забот Каладина и остальных.

Все прочие поднялись по крайней мере до Второго Идеала. Это делало их больше чем оруженосцами, но еще не полноценными Сияющими – они связали себя со спреном, но еще не заслужили мечей. Они все были так веселы, когда шли вместе через плато Клятвенных врат, и Каладин не завидовал их радости. Они были ему дороги, и он хотел, чтобы они смеялись.

И все же в данный момент он не мог представить себе ничего более болезненного, чем всеобщие попытки его подбодрить. Они чувствовали его настроение, хотя он и не говорил с ними о своем… увольнении? Отставке?

Бури! Его тошнило от одной мысли об этом.

Пока они шли, Лопен рассказал ему особенно дурацкий анекдот. Скар попросил о тренировочном бое – это был его способ предложить помощь. В другой раз Каладин согласился бы. Но сегодня… Учебный бой напомнит ему о том, что он потерял.

Сигзил, проявив удивительную сдержанность, сказал ему, что боевые донесения могут подождать до завтра. Бури! Неужели он настолько плохо выглядит? Каладин сделал все возможное, чтобы отвлечь их всех, – нацепил такую широкую улыбку, что, казалось, кожа вот-вот треснет.

Камень держался на расстоянии, старательно игнорируя Каладина. Камень, как правило, лучше других понимал его истинное настроение. И еще он мог видеть Сил, которая, раздраженно пометавшись вокруг Каладина, в конце концов умчалась. Неподалеку она отыскала поток воздуха и взмыла вместе с ним. Полеты успокаивали ее, как и Каладина.

«Я должен быть осторожен, чтобы не позволить этому сломить ее, – подумал он. – Сохранить лицо ради нее, ради всех. Им не должно быть больно из-за моего состояния». Он мог сделать это изящно. Он мог сразиться в этой последней битве.

Они пересекли открытое каменное поле перед городом-башней. Каладину почти удавалось идти, не глядя на башню. Он практически не почувствовал потрясения от того, насколько неуместно огромной она была. Понадобилась лишь доля секунды, чтобы поверить в существование чего-то столь грандиозного. Да, нынче башня сделалась чем-то обыденным.

– Эй! – сказал Лейтен, когда они приблизились ко входу в башню. – Камень! А у тебя не найдется для нас рагу? Как в старые добрые времена?

Каладин повернулся. Слово «рагу» пронзило тучу.

– Ах, в прекрасном разреженном воздухе внезапно и мысли ясные! – ответил Камень. – Кое-кто вспоминает славные дни былой стряпни! Но… сегодня этому не бывать. У меня встреча.

– Надеюсь, не с лекарями? – крикнула Кара. – Сдается мне, с твоим дыханием они ничего не смогут сделать, Камень!

– Ха! – сказал Камень, а потом расхохотался так, что пришлось вытирать глаза. Кара ухмыльнулась, но тут Камень вскинул руку. – Нет-нет, ты думаешь, я смеюсь над тем, что ты сказала? Воздух тебе в голову! Я смеюсь над тем, что ты решила, будто это смешная шутка, Кара. Ха! Ха-ха!

Каладин улыбнулся. Всего на миг, но улыбка была настоящая.

Затем они начали разбиваться на небольшие группы, обычно включавшие рыцаря с отрядом оруженосцев. Теперь у всех его друзей были свои команды. Даже Тефта утащила одна группа, хотя его оруженосцы из Тринадцатого моста остались охранять корабль. На самом деле многие из них сами стали Сияющими. Каладин не знал точно, сколько оруженосцев осталось у Тефта.

Сможет ли Каладин сделать так, как хочет Далинар? Сможет ли выдержать роль великого маршала ветробегунов, не выходя на поле боя? Быть частью их жизни, но не иметь возможности помочь им, сражаться вместе с ними?

Нет. Лучше порвать с этим окончательно.

Несколько групп приглашали его пойти с ними, но он отказался. Он выпрямился во весь рост, как подобает командиру, и многозначительно кивнул им. Кивок капитана говорил: «Беги, солдат. Мне надо заниматься важными делами, а не отвлекаться на ерунду».

Никто не настаивал, хотя ему бы этого хотелось. Но нынче у них была своя жизнь. Многие обзавелись семьями; у всех были обязанности. Те, кто служил с ним в первые дни, до сих пор носили нашивки Четвертого моста с гордостью, но сам мост ушел в прошлое. Легендарный отряд, уже превратившийся в миф.

Каладин, держа спину прямо и высоко подняв подбородок, покинул их и зашагал по уже знакомым коридорам города-башни. Стены были покрыты чарующими узорами из слоев различных оттенков, а освещались главные из них в большинстве случаев сферными фонарями – запертыми, конечно, но сферы в них меняли регулярно. Это место начинало казаться по-настоящему обжитым. Каладин прошел мимо семей, рабочих и беженцев. Это разнообразное скопище людей напоминало кубок, полный сфер.

Они отдавали ему честь, отступали в сторону. Дети зачастую махали ему – великому маршалу, Каладину Благословенному Бурей. Всю дорогу до своих комнат он хранил подобающее выражение лица и был этим горд.

Затем он шагнул внутрь и оказался посреди зияющей пустоты.

Это были покои великого лорда, предположительно роскошные и просторные. Правда, мебели у него было мало, и от этого помещение казалось пустым. И темным – единственный свет шел от балкона.

Каждый знак почтения, оказанный ему, лишь подчеркивал, насколько пустой на самом деле была его жизнь. Титулы не могли оживить эту комнату. Тем не менее он повернулся и с силой захлопнул дверь.

И лишь потом сломался. Он не добрался до кресла. Он сел, прислонившись спиной к стене рядом с дверью. Он попытался расстегнуть китель, но в конце концов скорчился, прижимая костяшки пальцев ко лбу – так, что они впились в кожу, – и учащенно дыша, глубоко втягивая воздух и не переставая дрожать. Спрены изнеможения, похожие на струйки пыли, радостно собрались вокруг. И спрены мучительной боли, перевернутые лица, высеченные в камне, кривились, то исчезая, то появляясь.

Он не мог плакать. Ни слезинки не пролил. Ему хотелось плакать, потому что, по крайней мере, это принесло бы облегчение. Вместо этого он съежился, прижимая костяшки пальцев к шрамам на лбу, желая усохнуть и исчезнуть совсем. Как глаза человека, пораженного осколочным клинком.

И в эти мгновения – когда он скорчился на полу пустой и темной комнаты, осаждаемый спренами мучительной боли, – слова Моаша настигли его. Истина стала неоспоримой. В ярком свете дня Каладин мог легко притворяться, что все в порядке. Но сейчас он все видел ясно.

«Ты просто будешь продолжать причинять боль…»

Вся его жизнь была тщетной попыткой остановить бурю, крича на нее. Буре было все равно.

«Они все умрут. Ты ничего не можешь с этим поделать».

Если нет шансов построить что-то долговечное, зачем пытаться? Всему суждено сгнить и развалиться. Нет ничего постоянного. Даже любовь не вечна.

«Выход только один…»

В дверь постучали. Каладин не обращал внимания на этот звук, но тот становился все настойчивее. Бури! Кто-то собрался вломиться к нему? Внезапно испугавшись, что его найдут в таком виде, Каладин встал и поправил китель. Он глубоко вздохнул, и спрены мучительной боли исчезли.

Внутрь протиснулся Адолин. На плече у него восседала предательница Сил. Так вот куда она умчалась? Чтобы привести Адолина, шквал его побери, Холина?

На молодом человеке была холиновская синяя униформа, но не уставного образца. Он предпочитал, чтобы одежду украшали, невзирая на мнение своего отца. Хотя мундир был прочный – и жестковатый, сильно накрахмаленный, чтобы поддерживать аккуратный вид, – на рукавах красовалась вышивка под стать оторочью на сапогах. Полы кителя были длиннее положенного – он слегка походил на капитанский мундир самого Каладина, но выглядел более модно.

Почему-то Адолин носил униформу с удовольствием, а Каладина она изнуряла. Для Каладина униформа была инструментом. Для Адолина – частью образа. Как он умудрялся так безупречно растрепать свою шевелюру – светлую, припорошенную черным? В этом ощущались одновременно небрежность и продуманность.

Конечно, он улыбался. Шквал бы его побрал!

– О, ты и впрямь здесь! – воскликнул Адолин. – По словам Камня, ты направлялся в свою комнату.

– Потому что хотел побыть один.

– Ты проводишь слишком много вечеров в одиночестве, мостовичок, – отрезал Адолин и, покосившись на спрена изнеможения неподалеку, схватил Каладина за руку – на это мало кто мог бы осмелиться.

– Мне нравится быть одному.

– Отлично. То есть ужасно. Сегодня ты пойдешь со мной. Больше никаких оправданий. Я и так позволил тебе послать меня ко всем ветрам на прошлой неделе – и на позапрошлой тоже!

– Может, – огрызнулся Каладин, – я просто не желаю твоего общества.

Великий князь поколебался, затем наклонился вперед, прищурив глаза и приблизив лицо к лицу Каладина. Сил все еще сидела на плече Адолина, скрестив руки на груди. Она даже не притворилась пристыженной, когда Каладин сердито уставился на нее.

– Скажи мне честно, – попросил Адолин. – Поклянись, Каладин. Скажи мне, что сегодня вечером тебя надо оставить одного. Дай слово.

Адолин выдержал его взгляд. Каладин попытался сформулировать ответ и почувствовал себя одним из десяти дурней, когда не смог произнести ни слова.

Он определенно не должен быть сейчас один.

– Иди ты в бурю.

– Ха! – Адолин потянул его за руку. – Пошли, светлорд-господин-великий-маршал шквальная рожа. Надень китель, от которого не смердит дымом, и пойдем со мной. Тебе не нужно улыбаться. Тебе не обязательно говорить. Но если так жаждешь страдать, этим можно заниматься в компании друзей.

Каладин высвободил руку из хватки Адолина, но больше не сопротивлялся. Он схватил новую одежду, отбросив в сторону ту, в которой дрался. Однако на Сил, подлетевшую к нему, бросил еще один свирепый взгляд.

– Адолин? – спросил Каладин, переодеваясь. – Ты взяла и первым делом полетела за Адолином?!

– Мне нужен был кто-то, кого ты не смог бы запугать. В этом списке в лучшем случае три человека. А королева, скорее всего, превратит тебя в хрустальный кубок или что-то в этом роде.

Каладин вздохнул и вышел, чтобы присоединиться к Адолину, пока великий князь не решил, что он тянет время. Сил поглядывала на Каладина, изящно семеня рядом.

– Спасибо, – тихо сказал Каладин, устремляя взгляд вперед.

Адолин сдержал слово. Он не заставлял Каладина много говорить. Вместе они направились к Десяти Кольцам, части центрального рынка башни, где торговцы согласились разместить свои лавки в соответствии с планом Навани. В обмен они получили налоговую скидку и заверение, что патрули будут частыми и любезными.

Ряды деревянных витрин здесь образовывали чистенькие, аккуратные улицы. Магазины были схожих величин и размеров, с хранилищами и жилыми помещениями наверху. Место казалось причудливым, островком порядка, контрастирующим с более естественным, беспорядочным кипением на остальной территории рынка, что называлась Отломок, – там спустя год многие все еще использовали палатки вместо постоянных сооружений.

Стоило признать, было странно видеть ряды постоянных строений посреди внутреннего помещения высотой в несколько этажей. С точки зрения Каладина, самым причудливым оказалось то, что наиболее престижные из магазинов – обслуживающие богатейшие семьи светлоглазых – отказались от приглашения Навани, в точности как и заведения с самой сомнительной репутацией. Ни те ни другие не желали подчиняться ее надзору. Богатые лавки расположились за пределами рынка, в нескольких помещениях вдоль коридора поблизости.

В итоге район Десять Колец, хоть он и не был чересчур высококлассным, все-таки обзавелся хорошей репутацией – а одно с другим совпадает не всегда. Любимое питейное заведение Адолина называлось «Долг Йеза». Он не раз затаскивал туда Каладина, так что интерьер был ему знаком. Внутри все было обставлено в духе буревого убежища, хотя в башне в них не было нужды, – с фабриальными часами на стене, которые показывали, когда в Алеткаре происходила Великая буря. Здесь ежедневно следили за всеми событиями в королевстве, и время от времени даже приходил ревнитель, чтобы сжечь охранный глиф.

В остальном это место было шумным – более похожим на таверну, чем на винный дом. Адолин зарезервировал кабинку в задней части зала. Здесь все гордились тем, что великий князь предпочел это место более престижным винным домам.

Адолин всегда так поступал. Никто не поклонился, когда он вошел; вместо этого его приветствовали, подняв кубки. Адолин Холин не был каким-то далеким светлордом или генералом, который сидел в своем замке и изрекал эдикты, тиранические или мудрые. Он был из тех генералов, которые пьют со своими солдатами и знают всех по именам.

Далинар этого не одобрял. В большинстве случаев Каладин поступил бы так же. Но… это был Адолин. Он бы сошел с ума, если бы его заставили держаться особняком. Это шло вразрез со всеми традиционными правилами руководства алети, но у Адолина все получалось. Да и кто такой Каладин, чтобы его судить?

Пока Адолин приветствовал собравшихся, Каладин обошел комнату по периметру и отметил, что посетителей больше обычного. А не Камень ли сидит там, окруженный семьей, попивая кружками рогоедское пиво-грязючку?

«Он сказал, что сегодня у него назначена встреча», – вспомнил Каладин. И действительно, судя по всему, происходило какое-то торжество. В нем участвовало несколько ветробегунов и Сияющих, знакомых Каладину, но их было не слишком много. В основном присутствовали простые люди, хоть среди них и было многовато солдат.

Сил взлетела и принялась шарить по комнате, осматривая каждый стол. Когда-то он считал ее склонность увлекаться проявлением ребячества, но успел изменить свое мнение. Она просто была любопытной, и все вокруг вызывало у нее желание учиться. Если уж это «ребячество», то всем стоило его в себе пестовать.

Она была очарована человеческими существами. В комнате, подобной этой, Каладин часто видел, как она стоит на столе, за которым восседает многочисленная компания, – и при этом никто ее не видит, – и, склонив голову, пытается подражать манерам или выражению лица того или иного человека.

В кабинке Адолина сидела молодая женщина с длинными темными волосами, в брюках и застегнутой на все пуговицы рубашке. Ее длинный белый плащ висел на крючке рядом. Широкие поля шляпы были приподняты спереди.

– Вуаль, – сказал Каладин, проскальзывая в кабинку. – Ты будешь с нами всю ночь или появится Шаллан?

– Наверное, только я. – Вуаль опрокинула кружку, чтобы допить остатки. – У Шаллан был напряженный день, и мы живем по времени Расколотых равнин, а не по времени Уритиру. Она хочет отдохнуть.

«Наверное, это здорово, – подумал Каладин, – иметь возможность отступить и стать кем-то другим, когда устаешь».

Иногда было трудно относиться к личностям Шаллан как к трем разным людям, но именно этого она хотела. К счастью, она имела обыкновение менять цвет волос, давая окружающим знать, с кем они сейчас имеют дело. Вуаль была брюнеткой, а Сияющая в последнее время стала блондинкой.

Подошла молодая барменша и наполнила кружку Вуали чем-то темно-красным.

– А вы что будете? – спросила она Каладина.

– Оранжевое, – тихо ответил он. – Охлажденное, если есть.

– Оранжевое? – повторила девушка. – Мужчина вроде вас справится и с чем-то покрепче. Это же вечеринка! Есть хорошее желтое, настоянное на пеке, – это азирский фрукт. Я…

– Эй! – перебила ее Вуаль, со стуком закидывая на стол ноги в ботинках. – Мужик сказал – оранжевое.

– Я просто подумала…

– Принеси ему, что просил. Вот и все, о чем тебе надо думать.

Суетливая девица убежала. Каладин кивнул Вуали в знак благодарности, хотя недолюбливал, когда за него так рьяно заступались. Он мог и сам за себя постоять. До тех пор пока Далинар следовал строжайшему толкованию кодекса Военных Заповедей, Каладин будет делать то же. И к тому же… ну, его друзья знали. Когда Каладин бывал в плохом настроении, алкоголь – хоть и могло показаться, что он поможет забыть боль, – всегда делал тьму еще гуще. Каладин мог использовать буресвет, чтобы сжечь последствия, но стоило выпить пару стаканов, как таковое желание пропадало. Или он чувствовал, что не заслуживает этого. Никакой разницы.

– Итак, – сказала Вуаль. – Я слышала, твоя миссия прошла успешно? Вы украли у них из-под носа целый город? Спасли самого Норку? Головы покатятся в Холинаре, когда Вражда услышит об этом.

– Сомневаюсь, что ему есть дело до одного города. И они не знают, что Норка у нас.

– Как бы то ни было… – Вуаль подняла свою кружку.

– А ты? – спросил Каладин.

Она убрала ноги со стола и наклонилась вперед:

– Ты бы видел. Йалай выглядела почти как иссохший скелет. Мы одолели ее еще до прибытия. Но, конечно, мне доставила удовольствие расправа над ней.

– Не сомневаюсь.

– Жаль, кто-то ее убил. Я бы полюбовалась, как она извивается перед Далинаром.

– Убил? – переспросил Каладин. – Как?

– Ага, ее прикончили. К сожалению, это был кто-то из наших. Видимо, его подкупил тот, кому была нужна ее смерть. Между прочим, это секрет. Мы всем говорим, что она покончила с собой.

Каладин огляделся.

– Здесь никто ничего не услышит, – сказала Вуаль. – Кабинка звукоизолированная.

– И все же. Не обсуждай военные тайны на людях.

Вуаль закатила глаза, но потом покачала головой, и ее волосы посветлели, осанка выпрямилась.

– Запроси у Далинара полный отчет позже, Каладин. В событиях есть некие странности, и это меня беспокоит.

– Я… – проговорил Каладин. – Посмотрим. Ты согласна с Вуалью в том, что с Шаллан все в порядке? Ей просто нужен отдых?

– Она вполне здорова, – сказала Сияющая. – Мы нашли равновесие. Вот уже год, как не появляются новые персоны. Кроме…

Каладин поднял бровь.

– Есть такие, полусформированные, – призналась Сияющая, отворачиваясь. – Они ждут, чтобы проверить, действительно ли Троица может работать. Или она вот-вот рассыплется и выпустит их наружу. Они не настоящие. Не такие реальные, как я. И все же. И все же… – Она встретилась взглядом с Каладином. – Шаллан не понравится, что я так много рассказываю. Но, как ее друг, ты должен знать.

– Не уверен, что смогу помочь, – сказал Каладин. – В последнее время я с трудом справляюсь с собственными проблемами.

– Твое присутствие здесь помогает.

Неужели? Когда Каладин бывал в таком настроении, он чувствовал, что несет окружающим только тьму. С чего вдруг кому-то желать его общества? Он бы и сам не желал остаться наедине с собой. Впрочем, Сияющая могла сказать нечто подобное; именно это и отличало ее от остальных.

Она улыбнулась, когда Адолин вернулся, затем тряхнула головой, и ее волосы потемнели. Она откинулась назад, расслабившись. Как, должно быть, приятно превратиться в Вуаль с ее непринужденными манерами.

Пока Адолин устраивался поудобнее, барменша вернулась с заказом Каладина.

– Если решите попробовать то желтое… – начала она, обращаясь к нему.

– Спасибо, Мел, – быстро перебил Адолин. – Но сегодня ему не нужно ничего пить.

Барменша одарила его лучезарной улыбкой – такое случалось постоянно, и до женитьбы, и после, – и уплыла, явно ободренная тем, что с ней заговорил великий князь. Хотя, по сути, он сделал ей выговор.

– Как там жених? – спросила Вуаль, доставая кинжал и балансируя им на кончике пальца.

– Опьянен, – сказал Адолин.

– Жених? – переспросил Каладин.

– Свадебная вечеринка. – Адолин махнул рукой в сторону компании празднующих. – Для Джора.

– Для кого?..

– Каладин! Мы ходим сюда уже восемь месяцев.

– Не беспокойся, Адолин, – сказала Вуаль. – Каладин не замечает людей, если они не наставили на него оружие.

– Он замечает, – возразил Адолин. – Ему не все равно. Но Каладин – солдат, и он думает как солдат. Верно, мостовичок?

– Понятия не имею, о чем ты, – проворчал Каладин, потягивая вино.

– Ты научился беспокоиться о своем отряде. И исключать постороннюю информацию. Готов спорить, Каладин мог бы назвать возраст, цвет глаз и любимое блюдо каждого из своих подчиненных. Но он не собирается утруждать себя запоминанием имен работников бара. Отец такой же.

– Ну, – сказала Вуаль, – это действительно весело и все такое, но не пора ли нам перейти к более важной теме?

– Например? – спросил Адолин.

– Например, с кем мы собираемся свести Каладина в следующий раз.

Каладин чуть не подавился выпивкой.

– Не надо его ни с кем сводить!

– Сил другого мнения.

– Сил раньше думала, что человеческие дети рождаются через нос от особо сильного чихания. Она в таких делах не авторитет.

– Ммм… – тихонько прожужжал их столик. – А как они рождаются? Мне всегда было интересно.

Каладин вздрогнул, лишь теперь осознав, что на части деревянной столешницы проступает Узор. Спрен Шаллан не был невидимым, как Сил, но каким-то образом проникал в материю окружающих предметов. Сосредоточившись на нем, можно было рассмотреть на столе узорный круг, который каким-то образом двигался и тек, словно рябь в цистерне.

– Я расскажу про младенцев позже, Узор, – сказала Вуаль. – Все гораздо сложнее, чем ты мог себе вообразить. Погоди… нет. Попроси Шаллан, чтобы объяснила. Ей это понравится.

– Ммм, – ответил столик. – Она меняет цвета. Как небо на закате. Или зараженная рана. Ммм.

Адолин расслабился, положив руку на спинку барного сиденья, но не обнимая женщину рядом. У них были странные отношения, когда Шаллан превращалась в Сияющую или Вуаль. По крайней мере, у них, казалось, в основном закончился тот период, когда ведут себя как влюбленные дураки.

– Дамы правы, мостовичок, – сказал ему Адолин. – С тех пор как Лин порвала с тобой, ты стал еще более угрюмым.

– Дело не в этом.

– И все же интрижка не повредит, верно? – заметила Вуаль. Она дернула подбородком в сторону проходившей мимо официантки, высокой молодой женщины с необычно светлыми волосами. – А как насчет Хем? Она высокая.

– Отлично. Высокая, – согласился Каладин. – Поскольку у нас примерно одинаковый рост в дюймах, мы обязательно поладим. Подумать только, сколько тем мы сможем обсудить, как высокий человек с высоким. Например… хм…

– О, не будь таким кислым. – Вуаль хлопнула его по плечу. – Ты даже не взглянул на нее. Она симпатичная. Посмотри на эти ноги. Поддержи меня, Адолин.

– Она привлекательна. Но эта блузка ужасно на ней сидит. Надо сказать Марни, что здешняя униформа ужасна. Надо иметь по меньшей мере два разных оттенка, чтобы соответствовать разным тонам кожи.

– А как насчет сестры Ка? – спросила Вуаль у Каладина. – Ты ведь встречался с ней, верно? Она умная. Тебе нравятся умные девушки.

– Неужели есть кто-то, кому не нравятся умные девушки?

– Мне. – Вуаль подняла руку. – Предпочитаю тупых. На них так легко произвести впечатление.

– Умные девушки… – повторил Адолин, потирая подбородок. – Жаль, что Ристину заполучил Скар. Они были бы хорошей парой.

– Адолин! – сказала Вуаль. – Ристина ростом около трех футов.

– И что? Ты слышала, что говорит Каладин. Рост его не заботит.

– Ну да, в отличие от большинства женщин. Надо найти кого-то, кто ему подойдет. Жаль, что он упустил свой шанс с Лин.

– Я не… – запротестовал Каладин.

– А как насчет нее? – Адолин указал на кого-то в дверях таверны.

Вошла пара светлоглазых женщин в хавах – хотя дамы, вероятно, не имели высокого ранга, если посещали винный дом, облюбованный темноглазыми. С другой стороны, здесь был Адолин. И вещи вроде нана и ранга, что странно, во время правления Ясны куда меньше разделяли людей.

Одна из новоприбывших была молодая женщина с роскошной фигурой, которую подчеркивала тугая хава. У нее была темная кожа и красные губы, явно подкрашенные.

– Кэл, это Дахна, – сказал Адолин. – Дочь одного из отцовских генералов. Обожает говорить о стратегии – она была письмоводительницей на его военных советах с четырнадцати лет. Могу вас познакомить.

– Пожалуйста, не надо.

– Дахна… – сказала Вуаль. – Ты ухаживал за ней, что ли?

– Ага. Откуда ты знаешь?

– Адолин, дорогой, замахнись на гердазийца в переполненной комнате – и ударишь шесть женщин, за которыми ты ухлестывал. – Она прищурилась, рассматривая вошедшую. – Они ведь не настоящие, верно? У нее там все накачано?

Адолин покачал головой.

– Серьезно? – сказала Вуаль. – Буреотец! Чтобы обзавестись такими, мне пришлось бы съесть шесть чуллов. И как они на ощупь?

– Ты спешишь с выводами, – заверил Адолин.

Она сердито посмотрела на него, потом ткнула в плечо:

– Да ладно тебе.

Он поднял глаза к потолку и демонстративно сделал глоток, хотя и улыбнулся, когда она снова толкнула его.

– Приличные люди такие темы не обсуждают, – сказал он беззаботным тоном.

– Здесь не тот случай. Я твоя жена!

– Ты мне не жена.

– У нас с твоей женой одно тело. Этого достаточно.

– У вас двоих, – сказал Каладин, – очень странные отношения.

Адолин медленно кивнул ему, словно говоря: «Знал бы ты всю правду». Вуаль допила вино, затем опрокинула пустую кружку.

– Где эта шквальная официантка?

– Ты уверена, что тебе надо добавлять? – спросил Адолин.

– Я сижу прямо?

– Более-менее.

– Вот тебе и ответ.

После этого Вуаль протиснулась мимо него, так что многие части ее тела проехались по многим частям его тела. Потом она нырнула в толпу в поисках официантки.

– Она сегодня в ударе, – заметил Каладин.

– Вуаль месяц просидела взаперти, притворяясь той женщиной в военном лагере. И Сияющая очень переживала по поводу их миссии. Те несколько раз, когда нам удавалось встретиться, Шаллан буквально на стену лезла от напряжения. Теперь она дает волю чувствам.

Что ж, если это ей помогает…

– Йалай Садеас действительно мертва?

– К сожалению, да. Отец уже направил армии в военные лагеря. По первоначальным сообщениям, ее люди предложили условия капитуляции; они, должно быть, знали, что это произойдет… – Адолин пожал плечами. – И все же я чувствую, что потерпел неудачу.

– Ты должен был хоть что-то сделать. Эта группа становилась слишком могущественной, слишком опасной, чтобы оставить ее в покое.

– Знаю. Но мне ненавистна сама мысль о том, чтобы сражаться с сородичами. Мы должны меняться к лучшему. Заниматься чем-то значительным.

«Говорит тот, кто убил Тороля Садеаса», – подумал Каладин. Это еще не было общеизвестно, поэтому он не стал говорить вслух на случай, если кто-то подслушивает.

Беседа угасла. Каладин играл со своей кружкой, желая еще одну порцию, но ленясь пробиваться сквозь толпу, чтобы найти барменшу. Люди по очереди приветствовали Джора, и, когда жених прошел мимо, Каладин понял, что знает этого человека. Это был местный вышибала, приветливый малый. На плече у него сидела Сил.

Поход Вуали за новой порцией затянулся. Каладину показалось, что он заметил ее в углу, где играли в шеелом на фишки. Он удивился, что в городе остался кто-то, готовый играть против Вуали.

В конце концов Адолин придвинулся чуть ближе. У него был свой напиток, опьяняющее фиалковое вино, но он едва выпил половину кружки. Он больше не следовал Заповедям со всей строгостью, но, похоже, обрел собственное равновесие.

– Итак, – сказал Адолин, – что происходит? Это явно связано не только с Лин.

– Кажется, ты обещал не доставать меня разговорами.

– Не хочешь – не отвечай. – Адолин сделал глоток, выжидая.

Каладин уставился на стол. Шаллан имела привычку процарапывать на нем что-нибудь, так что столешницу покрывали маленькие, но сложные картины, – многие были наполовину закончены. Он провел пальцем по одной из них, изображающей рубигончую и мужчину, удивительно похожего на Адолина.

– Твой отец сегодня освободил меня от действительной службы. Он думает, что я… больше не гожусь для битвы.

Адолин испустил долгий вздох:

– Шквал его побери…

– Адолин, он прав. Вспомни, как в прошлом году тебе пришлось вытаскивать меня из дворца.

– Во время битвы любой может очуметь. Мне и самому случалось растеряться, даже в осколочном доспехе.

– Это хуже. И случается чаще. Я лекарь, Адолин. Я учился распознавать такие проблемы, так что я знаю – он прав. Уже несколько месяцев знаю.

– Ну ладно. – Адолин коротко кивнул. – Допустим. Что мы будем с этим делать? Это лечится?

– Нет. Знаешь Даббида, парня из моей команды? Того, который не разговаривает? Боевой шок, как у меня. Он был таким с той поры, как я его завербовал.

Адолин замолчал. Каладин видел, как он перебирает возможные ответы. Умение держать непроницаемое лицо не входило в число его многочисленных талантов.

К счастью, он не произнес ни одной из ожидаемых фраз. Никаких банальностей или радостных предложений взбодриться и по-солдатски топать дальше. Они долго сидели молча в шумной комнате. В конце концов Адолин проговорил:

– Знаешь, мой отец может ошибаться.

Каладин пожал плечами.

– Он человек, – сказал Адолин. – Полгорода думает, что он какой-то возрожденный Вестник, но он всего лишь человек. Он и раньше ошибался. Ужасно ошибался.

«Далинар убил мать Адолина», – подумал Каладин. Эта новость распространилась по всему миру. Весь город либо читал, либо слушал, либо слышал о странной автобиографии Далинара. Написанная от руки самим Черным Шипом, она была не совсем закончена, но черновики разошлись повсюду. В ней Далинар сознался во многом, в том числе в случайном убийстве жены.

– Я не лекарь, – добавил Адолин. – И вполовину не такой способный военачальник, как мой отец. Но я не думаю, что тебя нужно отстранять от боев, по крайней мере навсегда. Тебе нужно что-то другое.

– Что именно?

– Хотел бы я знать. Должен быть способ помочь тебе. Способ привести твои мысли в порядок.

– Хотел бы я, чтобы все было так просто. Но почему тебя это волнует? Какое это имеет значение?

– Ты мой единственный мостовичок, – усмехнулся Адолин. – Где я возьму другого? Они все начали улетать. – Улыбка исчезла. – Кроме того. Если мы найдем способ помочь тебе, тогда, может быть… может быть, мы найдем способ помочь ей.

Его взгляд скользнул по комнате в сторону Вуали.

– Она в порядке, – сказал Каладин. – Она нашла равновесие. Ты слышал, как она объяснила, что думает – с ней все хорошо.

– Как и ты всем говоришь, что с тобой все хорошо. – Адолин встретился с ним взглядом. – То, что с ней происходит, – неправильно. Ей больно. За последний год я видел, как она борется, и видел намеки на то, что она скатывается, хотя и медленнее, к худшим глубинам. Ей нужна помощь, а я не знаю, по силам ли мне ее оказать.

Их столик зажужжал.

– Ты прав, – сказал Узор. – Она это скрывает, но все равно что-то не так.

– Что говорят твои знания лекаря, Кэл? – спросил Адолин. – Что мне делать?

– Не знаю. Нас учат справляться с физическими недугами, а не с болезнями ума. Разве что отправить больного к ревнителям.

– Не годится.

– Да уж. – Каладин нахмурился.

Он сам не знал, что ревнители делают с психически больными пациентами.

– Мне поговорить с ними? – спросил Узор. – Спросить ревнителей о помощи?

– Возможно, – сказал Каладин. – Шут тоже может знать, как помочь. Похоже, он знает многое о подобных вещах.

– Да уж, Кэл, умеешь ты давать советы…

– Дай ей понять, что тебе не все равно, – продолжил Каладин. – Выслушай ее. Подбодри, но не заставляй быть счастливой. И не оставляй ее одну, если ты за нее волнуешься…

Он замолчал, затем бросил на Адолина свирепый взгляд.

Адолин ухмыльнулся. Дело было не только в Шаллан. Преисподняя! Неужели он позволил Адолину перехитрить себя? Может, ему и впрямь стоит выпить чего-нибудь покрепче.

– Я беспокоюсь за вас обоих, – сказал Адолин. – Я найду способ помочь. Как-то.

– Ты шквальный дурак. Нам нужно найти тебе спрена. Почему тебя до сих пор не забрал ни один орден?

Адолин пожал плечами:

– Наверное, я не подхожу.

– Этот твой меч. У осколочников все получается лучше, если они отказываются от старых осколков. Ты должен избавиться от своего.

– Я не собираюсь «избавляться» от Майи.

– Я знаю, что ты привязан к мечу. Но у тебя будет кое-что получше, если ты станешь Сияющим. Подумай о том, каково было бы…

– Я не собираюсь избавляться от Майи, – перебил Адолин. – Оставь это, мостовичок.

Решительность в его голосе удивила Каладина, но развить тему он не успел: появился Джор, желая представить Адолину свою невесту Кристу.

И быть Каладину четвертым дурнем, если Адолин не вытащил тотчас же подарок для пары. Великий князь неспроста появился в своем любимом винном доме в ночь свадебной вечеринки, он пришел с сюрпризом.

Вуаль в конце концов устала от игры и нашла дорогу обратно, будучи уже весьма навеселе. Когда Адолин пошутил на эту тему, она ответила колкостью – мол, повезло, что она сейчас именно Вуаль, «потому что Шаллан совершенно не умеет пить».

Через некоторое время вернулась Сил и заявила, что желает заняться азартными играми. Каладин все больше радовался тому, что сделал Адолин. Не потому, что ему стало лучше; он по-прежнему чувствовал себя несчастным. Тем не менее среди людей ощущение собственного ничтожества ослабевало, и еще Каладину требовалось изображать, что все в порядке. Притворяться. Пусть это была всего лишь маска, но он обнаружил, что иной раз маска позволяет обмануть даже самого себя.

Равновесие держалось добрых два часа, пока ближе к концу свадебной вечеринки не появился Камень. Он, наверное, сговорился с Адолином и Вуалью раньше, потому что оба выскользнули из кабинки, как только заметили рогоеда, позволив Камню и Каладину пообщаться наедине.

От выражения лица Камня у Каладина свело желудок. Значит, время пришло? Ну конечно, когда же еще это могло случиться, как не сегодня!

– Низинник, – сказал Камень. – Мой капитан.

– Камень, нам обязательно делать это сегодня? Я не в лучшей форме.

– Ты так раньше говорить. И еще раньше.

Каладин собрался с духом, но кивнул.

– Я ждал, как ты и просил, хотя эти осколки Амарама для моего народа пылятся в своем сундуке, – сказал Камень, прижимая свои большие ладони к столу. – Это хорошее предложение быть. Моя семья устала от путешествий. Лучше не спешить, пусть они познакомятся с моими друзьями. А Струна, она хотела тренироваться. Ха! Она говорит, что традиции рогоедов и традиции алети – глупые. Первым осколочником среди моего народа стал не нуатома, а молодая женщина.

– Это мог быть ты, Камень. Либо с осколками, которые ты добыл, либо как Сияющий со своим собственным спреном. Ты нам нужен. Ты мне нужен.

– Я был у тебя. А теперь я нужен себе. Пора возвращаться, мой ула’макай. Мой капитан.

– Ты только что сказал, что ваши традиции глупые.

– Для моей дочери. – Камень указал на свое сердце. – Не для меня, Каладин. Я поднял лук.

– Ты спас мне жизнь.

– Я сделал этот выбор, потому что ты стоишь такой жертвы. – Он потянулся через стол и положил руку на плечо Каладина. – Но это не жертва, если я сейчас не пойду, как положено, искать справедливости у моего народа. Я бы хотел уйти с твоим благословением. Но я уйду в любом случае.

– Один?

– Ха! Мне не с кем было бы поговорить! Со мной пойдут Песня и младшие дети. Струна и Дар, они хотят остаться. Дар не должен сражаться, но я боюсь, что он будет. Таков его выбор. А это – мой выбор.

– Моаш где-то там, Камень. Он может напасть на тебя. Если ты не будешь сражаться… твоя семья может оказаться в опасности.

Это заставило Камня задуматься, а затем он усмехнулся:

– Скар и Дрехи оба сказали, что хотят увидеть мои Пики. Может быть, я позволю им помочь моей семье летать, чтобы нам не пришлось ходить по всем этим дурацким низинам. Тогда у нас будет защита, да?

Каладин кивнул. Это было лучшее, что он мог сделать – послать эскорт. Камень, казалось, чего-то ждал… и Каладин понял, что, возможно, это предложение пойти с ними. Увидеть Пики Рогоедов, которыми так часто хвастался Камень. Истории у громилы-повара вечно выходили путаные. Была ли его родина холодной пустошью или пышным и теплым раем?

В любом случае… может быть, Каладину и впрямь стоит туда отправиться. Может быть, ему удастся улететь на поиски приключений. Отвезти Камня домой и остаться – или просто сбежать и отыскать для себя другую битву. Далинар его не остановит.

«Нет».

Каладин тут же отбросил эту мысль. Пытаться бежать – ребячество. К тому же он не мог пойти с Камнем. Не только из-за искушения сбежать, но и потому, что сомневался, сможет ли сдержаться, если Камень отдаст себя в руки правосудия. Рогоед намеренно молчал о том, какое наказание его народ может на него наложить, но Каладин находил их обычай распределять жизненные роли по порядку рождения дурацким. Если Каладин и отправится туда, то лишь для того, чтобы подорвать решимость друга.

– Я даю свое благословение, Камень, – сказал Каладин. – Как тебе, так и всем, кто пожелает получить короткий отпуск, чтобы сопровождать тебя. Почетный караул ветробегунов – ты заслуживаешь этого и даже большего. А если вы встретите Моаша…

– Ха! – Камень встал. – Пусть попытается прийти за мной. Тогда я смогу подойти достаточно близко, чтобы положить руки ему на шею и сжать.

– Ты не сражаешься.

– Это? Не борьба быть. Истребление быть. Даже повар может убить крысу, которую найдет в своем зерне.

Он ухмыльнулся, и Каладин знал его достаточно хорошо, чтобы понять: это шутка.

– Давай. – Камень протянул руки для объятий. – Попрощайся со мной.

Чувствуя себя словно в трансе, Каладин встал:

– Ты вернешься? Если сможешь, после?

Камень покачал головой:

– То, что я делать здесь со всеми вами, – это конец быть. Когда мы встретимся снова, я подозреваю, что это произойдет не в этом мире. Не в этой жизни.

Каладин обнял друга. Последнее, сокрушительное объятие рогоеда. Когда они оторвались друг от друга, Камень плакал, но улыбался.

– Ты вернул мне жизнь. Спасибо тебе за это, Каладин, предводитель мостовиков. Не печалься, что теперь я решаю жить такой жизнью.

– Ты отправляешься в тюрьму или еще хуже.

– Я отправляюсь к богам. – Камень поднял палец. – Здесь живет один такой. Один афах’лики. Он могущественный бог, но хитрый. Тебе не следовало терять его флейту.

– Я… не думаю, что Шут – это бог, Камень.

Рогоед похлопал Каладина по макушке:

– Воздух в голове, как всегда.

Он ухмыльнулся и поклонился так широко и почтительно, как Каладин никогда раньше не видел.

После этого Камень отступил, чтобы встретить Песню у двери, и ушел. Навсегда.

Каладин тяжело опустился на скамью. По крайней мере, Камень не увидит его отставки. И сможет спокойно провести остаток своих дней – короткий или долгий, – притворяясь, что его капитан, его ула’макай, так и остался сильным.

13. Ещё одна охота

020

Продвинутые фабриали создаются с использованием нескольких различных техник. Сопряженные фабриали требуют тщательного разделения самосвета – и спренов внутри. Если все сделано правильно, две половинки будут продолжать вести себя как один самосвет.

Обратите внимание, что рубины и спрены пламени являются традиционными для этой цели, так как они оказались самыми легкими для разделения и самыми быстрыми по времени отклика. Другие типы спренов не делятся так равномерно, так легко или вообще не делятся.

Лекция по фабриальной механике, прочитанная Навани Холин перед коалицией монархов, Уритиру, йезеван, 1175 г.

На следующее утро после вечеринки Шаллан пришлось расплачиваться за склонность Вуали к выпивке. Снова. В голове пульсировала боль, и воспоминания о большей части ночи превратились в размытое пятно. Шквальная женщина.

К счастью, с помощью толики буресвета и трав от головной боли к окончанию встречи со своими счетоводами и министрами она почувствовала себя лучше. Она была женой великого князя, и, хотя их земли в Алеткаре находились во власти врага, они с Адолином должны были заботиться о десятой части Уритиру.

Учитывая долг Шаллан как Сияющей, руководство финансами поручили нескольким надежным женщинам, чьи мужья надзирали за полицией и охраной. Собрание в основном свелось к тому, что Сияющая приняла несколько решений, а Шаллан проверила счета. В будущем у нее появится больше работы, но сейчас все было под контролем. Адолин сказал, что она все равно должна взять отпуск после миссии.

Он воспользовался этим временем, чтобы покататься на лошадях. Как только письмоводительницы удалились из зала для аудиенций, Шаллан оказалась в одиночестве – и впервые за несколько недель ей не нужно было играть роль. Какое-то время она просматривала свои письма и переписку по даль-перьям и в конце концов остановилась на одном сообщении, которое пришло за день до ее возвращения.

«Сделка заключена, условия согласованы. Спрены придут».

Мгновение она держала его в руках, потом сожгла. Почувствовав озноб, решила, что больше не хочет сидеть одна в комнате, и отправилась навестить братьев.

Их покои находились неподалеку. Йушу был там один, когда она приехала, но он впустил ее и поболтал с ней о ее миссии. Затем, как обычно бывало, когда она приходила в гости, Шаллан нашла предлог, чтобы устроиться у очага и порисовать. Ничего особенного. Навещать братьев не обязательно означало разговаривать с ними все время.

Она уютно расположилась на одеялах у очага и на несколько благословенных минут представила, что находится дома, в Йа-Кеведе. Потрескивает огонь в камине. Отец и мачеха болтают с приезжими ревнителями – мужчинами и женщинами церкви, а это значит, что отец вел себя хорошо.

Шаллан разрешили взять альбом для рисования – отец любил хвастаться ее мастерством. Закрыв глаза, она нарисовала очаг – каждый кирпич запечатлелся в ее памяти, ведь она столько раз рисовала здесь. Хорошие дни. Теплые дни.

– Эй, что ты там рисуешь? – спросил Йушу. – Это домашний очаг?

Она улыбнулась и – хотя заговорил настоящий Йушу – включила его в мысленный образ. Один из четырех ее старших братьев, ведь в воспоминаниях их все еще было четверо. Йушу и Виким, близнецы, но у Йушу был более веселый нрав, а Виким отличался задумчивостью. И Балат – он сидел в кресле рядом, изображая уверенность в себе. Вернулся Хеларан, и Балат всегда надувался, когда рядом был старший из братьев Давар.

Она открыла глаза и посмотрела на маленьких спренов вдохновения, которые собирались вокруг нее, принимая облик обычных вещей. Чайник ее матери. Каминная кочерга. Утварь из дома в Йа-Кеведе, а не отсюда – каким-то образом спрены откликались на то, что Шаллан воображала. Один из образов заставил ее оцепенеть. Ожерелье в виде цепи, скользящее по земле.

По правде говоря, те дни дома были ужасными. Времена слез, криков и распадающейся жизни. Это был также последний раз, когда она могла вспомнить всю свою семью вместе.

Вот только… нет, это была не вся семья. Это воспоминание случилось после… после того, как Шаллан убила свою мать.

«Посмотри правде в глаза! – сердито подумала она про себя. – Не игнорируй это!» Узор двигался по полу комнаты здесь, в Уритиру, вертелся среди танцующих спренов вдохновения.

Ей тогда было всего одиннадцать. Семь лет назад – и если эта временная шкала была верна, она, должно быть, начала видеть Узора еще маленьким ребенком. Задолго до того, как Ясна впервые встретила своего спрена. Шаллан не помнила своих первых опытов с Узором. Если не считать отчетливого образа призыва осколочного клинка, чтобы защитить себя в детстве, она вычеркнула все подобные воспоминания.

«Нет, они здесь, – подумала Вуаль. – Глубоко внутри, Шаллан».

Она не могла видеть эти воспоминания, не хотела их видеть. Когда она отшатнулась от них, что-то темное шевельнулось внутри ее, становясь сильнее. Нечто бесформенное. Шаллан не хотела быть человеком, который сделал все это. Этого… этого человека нельзя было… нельзя было любить…

Она крепко сжала карандаш, рисунок лежал на коленях, наполовину законченный. Она засучила рукава и заставила себя читать исследования о других людях с расщепленными личностями. В книгах по медицине она нашла лишь несколько упоминаний, из которых следовало, что к людям вроде нее даже ревнители относились как к уродцам – феноменам, которых надлежало запереть во тьме ради их же блага. Ученые изучали их, обнаруживая «новизну в причудливой природе» этих случаев, «дарующую озарения по поводу спутанных умов, пораженных психозом». Было ясно, что обращаться к таким специалистам с ее проблемами – не выход.

Похоже, в таких случаях потеря памяти была обычным делом, но все прочее, что испытала Шаллан, – вовсе нет. Что немаловажно, ее амнезия не развивалась. Может быть, с ней все в порядке. Она обрела равновесие.

Жизнь налаживается. Ну да, разумеется.

– Клянусь бурей, – проговорил Йушу. – Шаллан, ты нарисовала… что-то очень странное.

Она сосредоточилась на наброске: он не очень-то удался, она ведь рисовала с закрытыми глазами. В камине родного дома она нарисовала горящие души. Их можно было бы принять за спренов пламени, если бы они не были так похожи на нее и трех ее братьев…

Шаллан захлопнула альбом. Она не вернулась в Йа-Кевед. Очаг перед ней – в комнате в Уритиру – не горел; это была ниша в стене, в которой покоился нагревательный фабриаль.

Она должна жить настоящим. Йушу больше не пухлый улыбчивый мальчик из ее воспоминаний, это тучный мужчина с окладистой бородой, за которым приходилось почти постоянно следить, чтобы он не украл что-нибудь и не попытался заложить ради денег для азартных игр. Они дважды застукали его за попытками вытащить нагревательный фабриаль.

И улыбка его – ложь. Или, может быть, он просто изо всех сил старается оставаться бодрым. Всемогущий свидетель, она понимала это стремление.

– Нечего сказать? Никаких колкостей? Ты почти перестала острить.

– Все дело в том, что мы с тобой слишком редко видимся, а где же я найду второго столь вдохновляющего недотепу?

Он улыбнулся, но поморщился, и Шаллан тут же стало стыдно. Шутка была слишком меткой. Она не могла вести себя так же, как в детстве; тогда их объединяла вражда к отцу, делая мрачный юмор способом выжить.

Она беспокоилась о том, что они отдалятся друг от друга, поэтому продолжала навещать его, не боясь быть навязчивой.

Йушу встал, чтобы принести еды, а Шаллан как раз хотела попробовать еще одну шутку. Когда он ушел, она со вздохом порылась в сумке и достала маленькую записную книжку Йалай. Картинка постепенно складывалась. Например, Шаллан узнала, что шпионы Йалай подслушали, как члены Духокровников говорили о новом маршруте через Море потерянных огней. Там она и другие путешествовали в Шейдсмаре год назад. Действительно, целых три страницы были заполнены названиями мест из таинственного мира спренов.

«Я видела карту, – написала Йалай, – в вещах того духокровника, которого мы захватили. Мне следовало догадаться, что ее надо скопировать, ибо она погибла в огне. Вот что я помню».

Шаллан сделала несколько пометок внизу грубо набросанной карты Йалай. Какими бы навыками в политике ни обладала эта женщина, талантом рисовальщика она явно была обделена. Но может быть, Шаллан отыщет какие-нибудь настоящие карты Шейдсмара и сравнит?

Дверь открылась, вошли Балат с каким-то другом: они только что сменились со сторожевого поста. Шаллан сидела спиной ко входу, но поняла, кто пришел, по тихим голосам – Эйлита, жена Балата, встретила вошедших в коридоре и рассмеялась в ответ на какое-то замечание мужа. За последний год Шаллан неожиданно полюбила эту молодую женщину. В детстве Шаллан помнила, как ревновала ко всем, кто мог забрать ее братьев, но, став взрослой, изменила свое мнение. Эйлита была добра и искренна. Не каждый мог полюбить члена семьи Давар.

Шаллан продолжила изучать записную книжку, вполуха слушая, как Балат и Эйлита болтают со своим другом. Эйлита уговорила Балата найти себе занятие, хотя Шаллан не была уверена, что стать стражником – лучшая работа для него. Балат имел склонность слишком сильно наслаждаться чужой болью.

Балат, Эйлита и их друг прошли в другую комнату, где охлаждающий фабриаль хранил мясо и карри к ужину. Их жизнь становилась все более удобной, и это был не предел. Став женой великого князя, Шаллан смогла обеспечить этот дом десятками слуг.

Ее братья, однако, не доверяли слугам – в трудные времена они привыкли обходиться без помощников. Кроме того, фабриали выполняли работу множества людей. Нет нужды колоть или таскать дрова, чтобы каждый день готовить еду в одной из кухонь башни. Шаллан почти боялась, что из-за артефабров Навани все разленятся.

«Можно подумать, большинство светлоглазых не разленились из-за наличия слуг, – подумала Шаллан. – Сосредоточься. Почему Духокровников так интересует Шейдсмар? Вуаль, есть идеи?»

Вуаль нахмурилась, рассеянно повернулась спиной к стене, затем просунула ступню через ремень сумки, чтобы ее не стащили. Когда она стала Вуалью, цвета в комнате… потускнели. Изменились не они, а ее восприятие. Шаллан описала бы узоры слоев на стенах как оттенки ржавчины, но для Вуали все они были просто красными.

Вуаль одним глазом следил за дверью на балкон. Балат, Эйлита и Йушу уже перебрались туда и шутили с другим стражником. Спрены смеха копошились перед дверью. Кто этот друг? Шаллан не потрудилась проверить.

«Прости, – подумала Шаллан. – Я отвлеклась».

Вуаль изучала записи в блокноте, выбирая нужные фрагменты. Карты, названия мест, обсуждения затрат, связанных с перемещением товаров через Шейдсмар. Первой миссией Шаллан для Духокровников – еще тогда, когда Вуаль была всего лишь рисунком в альбоме, – было шпионить за Амарамом, который пытался найти Уритиру и Клятвенные врата.

Клятвенные врата, хотя и использовались в основном для быстрого перемещения войск и припасов, выполняли и другую функцию. Они могли посылать людей туда и обратно в Шейдсмар, и на протяжении минувшего года ученым Далинара и Сияющим удалось постепенно разобраться, как это работает. Может, Мрейз тоже хотел заполучить такие сведения?

Вуаль видела в действиях Мрейза фрагменты грандиозного замысла: отыскать Клятвенные врата, попытаться обеспечить беспрепятственный – возможно, закрытый для других – доступ в Шейдсмар. По ходу дела постараться устранить соперников вроде Ясны. Затем нанять Сияющего, способного заглянуть в Шейдсмар. И наконец, атаковать другие фракции, которые пытаются раскрыть эти секреты.

Ей придется… Так, стоп. Этот голос.

Вуаль вскинула голову. Стражник, с которым разговаривали ее братья. Преисподняя… Вуаль захлопнула блокнот, сунула в карман платья, потом встала и велела Шаллан снова сделать волосы рыжими, хотя сама осталась за главную.

Для верности она выглянула на балкон, но уже знала, что найдет там Мрейза.

Он там и стоял – высокий, с лицом, покрытым странными шрамами, в черной с золотым униформе, как и Балат. Это были цвета княжества Себариаль – дома, с которым Шаллан на некоторое время объединилась, прежде чем выйти замуж за одного из Холинов. Она уже видела Мрейза в похожей униформе – год назад, когда он служил Йалай и дому Садеас.

Униформа Мрейзу не шла. Не то чтобы она была плохо сшита, просто он в ней выглядел… неправильно. Для такой работы он был слишком горделивым и колючим. Он казался скорее хищником, чем послушным своим обязанностям стражем, и был слишком утонченным для подобной должности, весьма непрестижной для светлоглазых.

Он, разумеется, ее увидел. Мрейз всегда следил за дверями; она научилась этому трюку у него. Он не вышел из роли, продолжил смеяться, слушая Балат, но притворство давалось ему хуже, чем Шаллан. Даже в смехе его звучали надменные нотки, губы изгибались язвительно. Он не жил ролью, а надевал ее, словно чужой костюм.

Сложив руки на груди, Вуаль расслабленно прислонилась к дверному косяку. От холодного ветра с гор пробирала дрожь. Мрейз и мальчики притворялись, что не замечают стужи, хотя в воздухе вился пар от их дыхания, а спрены холода росли на перилах балкона, как шипы. Странно, что внутри самой башни было тепло, даже если двери оставались открытыми. Действительно, Эйлита вскоре извинилась и ушла с балкона; проходя мимо Вуали, она улыбнулась и помахала рукой, на что Шаллан ответила тем же.

Вуаль не сводила глаз с Мрейза. Он явно хотел, чтобы она увидела, как он общается с ее братьями. Он редко прибегал к открытым угрозам, но это и впрямь было предупреждение. Именно он доставил молодых людей сюда в целости и сохранности, в награду за оказанные ею услуги. То, что он дал ей, он мог забрать. Как стражник, он каждый день тренировался с мечом возле Балата. Иной раз происходили несчастные случаи. Шаллан это открытие повергло в легкую панику, но Вуаль могла играть в такую игру, даже если фигурами на доске были люди, которых она любила.

«Мы должны быть готовы сделать шаг, – подумала Сияющая, – чтобы поместить наших братьев туда, где они будут в безопасности».

Вуаль согласилась. Существует ли такое укрытие? Или вместо этого она должна собрать несколько собственных фигур и пустить их в ход? Ей нужна была информация – о Духокровниках и о самом Мрейзе. Несмотря на то что они работали вместе, она почти ничего не знала об этом человеке.

Ей было любопытно посмотреть, как Мрейз добьется для них возможности поговорить наедине. Было бы странно, если бы он – якобы скромный светлоглазый солдат – попросил Шаллан о беседе.

Поболтав еще немного о разных пустяках, Мрейз сказал:

– Балат, я восхищен этим видом! Жаль, что я не заслужил комнату с балконом. Только взгляните на эти горы! В следующий раз, когда буду гулять по саду, я посмотрю наверх и попробую найти тебя. Как бы то ни было, сейчас мне пора назад в казарму.

Прикинувшись, будто только сейчас заметил Шаллан, он торопливо поклонился. Он играл старательно, но переигрывал. Она кивнула; «стражник» прошел через комнаты и удалился. Итак, он назначил ей встречу в саду. Но она не спешила выполнять его приказ.

– Балат, – сказала она. – Что это за человек? Ты давно с ним знаком?

– Хм? Ты о чем, малышка?

Балат повернулся к ней. В первые месяцы их совместной жизни разговаривать с ним было как-то неловко. Балат ожидал, что Шаллан будет все той же робкой девушкой, которая отправилась на поиски Ясны. Новая встреча заставила Шаллан понять, насколько она изменилась за время разлуки.

Как ни странно, в присутствии этих троих приходилось сражаться, чтобы не соскользнуть в прошлое. Не то чтобы она хотела стать прежней, робкой Шаллан. Просто та девушка была ей знакома, а эти новые версии – нет.

– Этот стражник, – повторила Вуаль. – Как его зовут?

– Мы зовем его Гобби. Он стар для тренировок, но с очередным призывом в армию пришло много новых людей, кто раньше не держал в руках меча.

– А как он?

– Гобби-то? Ну, парень он славный, но делает много ошибок. На прошлой неделе чуть не отрубил человеку руку! Капитан Таланан устроил ему взбучку, скажу я вам! – Балат усмехнулся, но замолчал, увидев невеселое лицо Вуали.

Она стала Шаллан и запоздало улыбнулась, но ее братья ушли поесть. Она смотрела, как они болтают, и чувствовала, как внутри шевельнулось сожаление. Они нашли равновесие в семье, но она не была уверена, что когда-нибудь привыкнет быть старшей в этой компании.

Ей захотелось пойти и побеспокоить Адолина. Она подумала, что сможет разглядеть его внизу, верхом на коне Далинара на поле, отведенном для скота. Но нет, не стоит ему мешать – проводить время с ришадиумом было одной из самых чистых радостей в жизни Адолина.

Лучше всего пойти к Мрейзу, как он и хотел.

На самом деле, полянка под окнами покоев ее братьев никак не заслуживала громкого названия «сад». Да, некоторые садовники-алети начали выращивать здесь сланцекорник или другие декоративные растения, но в таком холодном климате посадки не процветали. Даже если время от времени использовать нагревательные фабриали, получалась всего лишь сеть разноцветных холмиков на земле, а не великолепные возделанные стены настоящего сада. Она заметила только двух маленьких спренов жизни.

Будто темная колонна, Мрейз застыл в дальнем углу, обозревая покрытые инеем горные вершины. Вуаль не пыталась подкрасться к нему; она знала, что он почувствует ее приближение. Он, казалось, был в состоянии сделать это, даже если она будет двигаться абсолютно бесшумно. Хотела бы она сама так уметь.

Поэтому она просто подошла. Она взяла шляпу и плащ, застегнув его на все пуговицы от холода, но прикрылась иллюзией стражника из армии Себариаля – на случай если кто-то увидит их во время этого свидания.

– Ты, – сказал Мрейз, не глядя на нее, – снова заслуживаешь похвалы, маленький нож. Сынов Чести, можно сказать, больше не существует. Несколько оставшихся членов группы скрылись поодиночке. У солдат Далинара, «восстанавливающих порядок» в военных лагерях, вероятность заражения невелика.

– Один из твоих оперативников убил Йалай, – сказала Вуаль, пытаясь понять, на что глядит Мрейз.

Он смотрел так пристально, словно кого-то или что-то выслеживал. Она видела только снег и склоны.

– Да.

– Мне не нравится, когда кто-то смотрит через мое плечо. Из этого следует, что ты мне не доверяешь.

– Должен ли я доверять вам троим? У меня сложилось впечатление, что, по крайней мере, часть тебя не… предана нашему делу полностью.

Наконец она разглядела то, на что смотрел Мрейз: маленькую цветную точку, парящую в одном из каньонов. Его любимая курица, зеленая. Мрейз резко свистнул, и внизу отозвалось эхо. Существо повернуло в их сторону.

– Ты должна решить, Вуаль, – продолжил Мрейз, – как долго это заигрывание будет продолжаться. Ты с нами флиртуешь. Ты духокровник или нет? Ты пользуешься преимуществами нашей организации, но отказываешься сделать татуировку.

– Зачем мне что-то, что может меня выдать?

– Из-за обязательства, которое она накладывает. Как знак постоянства. – Он посмотрел на нее, отмечая ее иллюзию. – Конечно, с твоими способностями ничто не вечно, не так ли? Ты имеешь дело исключительно с эфемерным.

Он поднял руку; курица села на нее, сжав когтями рукав его мундира. Курица была одной из самых странных разновидностей, которые когда-либо видела Вуаль, с большим крючковатым клювом и ярко-зелеными перьями. Она несла что-то в клюве, какое-то маленькое пушистое существо. Это могла быть крыса, но какая-то неправильная.

– Что это? – спросила Вуаль. – Что она поймала?

– Это крот, – сказал Мрейз.

– Что-что?

– Этот зверек похож на крысу, но другой. Ты же знаешь значение слова «крот»? Осведомитель. Происходит от названия этих существ, которые живут в Шиноваре и копаются в местах, где они не нужны. За века они пересекли Азир, а затем забрались в горы.

– Как скажешь, – проговорила Вуаль.

Мужчина со шрамом посмотрел на нее, на его губах заиграла легкая улыбка.

– Шаллан найдет это интересным, Вуаль. Разве ты не хочешь еще поспрашивать ради нее? Инвазивный вид из Шиновара, потихоньку обосновывающийся в горах. Там, где не могут жить рошарские твари. Видишь ли, им не хватает меха и других приспособлений.

Шаллан появилась, как только он это сказал, поэтому она сняла Образ. Ей нужно было нарисовать маленького зверька. Как же он выжил в таком холоде? Наверху точно не было ничего съедобного.

– Охотник знает, на какие преимущества полагается его добыча, чтобы прятаться и процветать, – продолжил Мрейз. – Шаллан понимает это; она стремится понять мир. Не стоит так быстро отмахиваться от такого рода знаний, Вуаль. Его можно будет применить непредвиденным образом, что пойдет во благо вам обеим.

Преисподняя! Шаллан ненавидела разговаривать с ним. Она поймала себя на том, что ей хочется кивнуть, согласиться с ним, поучиться у него. Сияющая нашептала правду: Шаллан провела детство с отцом, который заботился о ней тогда, когда этого не требовалось, но не помогал, когда его помощь была нужна. В Мрейзе она невольно видела замену. Он был сильным, уверенным в себе и, что важнее всего, довольно щедрым на похвалу.

Его курица сжимала добычу одной лапой и ела почти так же, как человек руками. Это было так странно, так чуждо. Существо держалось прямо, как никакое другое животное, которое Шаллан довелось изучить. Когда оно чирикало на Мрейза, это звучало почти как речь, и она могла поклясться, что иной раз слышатся слова. Это было похоже на крошечную пародию на человека.

Она отвела взгляд от безжалостного зрелища пирующей курицы, хотя Мрейз наблюдал за существом с одобрением.

– Я не могу полностью присоединиться к Духокровникам, – сказала она, – пока не узнаю, чего ваша организация пытается добиться. Я не знаю ваших мотивов. Как я могу встать в ваши ряды, пока не пойму, в чем дело?

– Могла бы и догадаться. Речь о силе, очевидно же.

Она нахмурилась. Но… разве все может быть так просто? А вдруг она сочинила образ этого человека, придав ему глубину, которой нет в помине?

Держа свою курицу на одной руке, другой Мрейз принялся рыться в кармане. Он достал бриллиантовый броум и всунул ей в ладонь, так что кулак Шеллан засиял изнутри.

– Сила, – сказал Мрейз. – Портативная, легко сдерживаемая, возобновляемая. Ты держишь в руке энергию бури, Вуаль. Эта грубая энергия, вырванная из сердца бушующей бури. Она приручена – это не только безопасный источник света, но и силы, к которой могут получить доступ те, у кого… особые интересы и способности.

– Конечно, – сказала Вуаль, снова появляясь. – В то же время она практически ничего не стоит, потому что ее может получить любой. Самосветы – вот что имеет ценность.

– Мыслить надо шире, – упрекнул Мрейз. – Камни – всего лишь контейнеры. Не более ценные, чем чашка. Важные, да, если надо пронести жидкость, не расплескав. Но ценность имеет только внутреннее содержимое.

– Куда ты собираешься носить эту чашку? Я хочу сказать, всегда можно просто дождаться бури.

– Ты заперта в своем обусловленном образе мышления. – Мрейз покачал головой. – Я-то думал, ты сможешь увидеть больше, мечтать о большем. Скажи мне, когда ты путешествовала по Шейдсмару, имел ли ценность небольшой объем буресвета?

– Очень серьезную. Значит… речь идет о том, чтобы принести буресвет в Шейдсмар? Что у спренов есть такого, чего ты хочешь?

– Это, маленький нож, неправильный вопрос.

Шквал! Вуаль почувствовала, как в ней поднимается гнев. Разве она не проявила себя? Как он смеет обращаться с ней как с каким-то несчастным подмастерьем!

К счастью, на такой случай у них была Сияющая. Она усваивала уроки, которые не шли Вуали впрок. Сияющая не возражала, когда с ней обходились как с подмастерьем, она любила учиться. Она заставила Шаллан осветлить волосы, хотя они оставались под мужской личиной, выпрямилась и сложила руки за спиной.

Нужен вопрос получше.

– Налатис, – сказала Сияющая. – Скадариал. Что это?

– Налтис. Скадриал. – Он произнес эти слова по-другому. – Где это. Отличный вопрос, Сияющая. Достаточно сказать, что это места в Шейдсмаре, где наш буресвет – который так легко поймать и перевезти – был бы ценным товаром.

Любопытно. Она так мало знала о Шейдсмаре, но у спренов были огромные города – и ей было известно, что буресвет там ценится.

– Вот почему ты хотел добраться до Уритиру раньше Ясны. Ты знал, что Клятвенные врата обеспечат легкий доступ в Шейдсмар. Ты хочешь контролировать торговлю, путешествия в эти другие места.

– Отлично, – одобрил Мрейз. – Торговля с Рошаром через Шейдсмар всегда была трудной, поскольку существует только одна стабильная точка доступа – та, которая контролируется рогоедами, а с ними было неприятно иметь дело. И все же у Рошара есть то, чего так хотят получить многие другие народы в космере: свободная, портативная, легкодоступная энергия.

– Должно быть что-то еще, – сказала Сияющая. – В чем подвох? Проблема с системой? Ты бы не рассказывал мне об этом, если бы не было проблем.

Он взглянул на нее:

– Превосходная наблюдательность, Сияющая. Мне очень жаль, что мы обычно не ладим.

– Мы бы гораздо лучше ладили, если бы ты был более откровенен с людьми. От таких, как ты, меня наизнанку выворачивает.

– Что? – изумился Мрейз. – Ты про меня? Простого стражника?

– Который слывет неуклюжим – и он едва не убил другого стражника. Если ты причинишь вред братьям Шаллан, Мрейз…

– Мы не причиняем вреда своим.

«Так что оставайся одной из нас» – вот в чем был его намек. Сияющая ненавидела его игры, а Вуаль ими наслаждалась. Пока что, однако, главной оставалась Сияющая. И она делала успехи.

– Это подвох? – повторила она, глядя на броум в своей руке. – В чем проблема?

– Эта сила – то, что мы называем Инвеститурой. Инвеститура проявляется во многих формах, связанных со многими местами и многими различными богами. Она привязана к определенной земле, что делает ее очень трудной для транспортировки. Она сопротивляется. Попробуй перенести эту штуку слишком далеко – и тебе будет все труднее двигаться, так как она будет становиться все тяжелее. То же самое ограничение действует для людей, которые сами сильно Инвестированы. Сияющие, спрены – любой, кто связан с Рошаром, скован этими законами и не может путешествовать дальше Ашина или Брейза. Вы здесь в заточении, Сияющая.

– Тюрьма размером с три планеты. Прости, но я не чувствую себя связанной.

Вуаль, однако, спряталась. Ее пугали столь масштабные идеи и проблемы. Однако Шаллан… Шаллан хотела парить, учиться, открывать. И то, что для ее любознательности положены известные пределы, пусть даже она не ощущала их, действительно обеспокоило ее.

Мрейз забрал броум обратно:

– Этот самосвет не может попасть туда, где он нужен. Более совершенный самосвет мог бы держать свет достаточно долго, чтобы уйти за пределы мира, но все еще существует проблема связи. Этот маленький недостаток вызвал несказанные неприятности. Тот, кто решит эту проблему, получит несказанную силу. В буквальном смысле, Сияющая. Силу изменять миры…

– Значит, ты хочешь разгадать тайну, – сказала Сияющая.

– Я уже сделал это. – Мрейз сжал кулак. – Хотя привести план в исполнение будет трудно. У меня есть для тебя работа.

– Нам не нужна новая работа. Настало время прекратить это сотрудничество.

– Ты уверена? Вы все три уверены?

Сияющая поджала губы, но она знала правду. Нет, они не были уверены. Она неохотно позволила Шаллан выйти, ее волосы медленно окрасились в естественный темно-рыжий цвет.

– У меня есть для тебя новости, – сказала Шаллан. – Сья-анат связалась со мной, пока меня не было. Она согласилась на твои условия и посылает одного из своих спренов в башню, где он будет исследовать ваших членов на предмет возможных уз.

– Условия были другими, – заметил он. – Она должна была раздобыть мне спрена для уз.

– Бери, что дают, – отрезала Шаллан. – Вспомни хотя бы, с чего мы начали в прошлом году. В последнее время с ней трудно связаться. Я думаю, она беспокоится о том, как люди относятся к Ренарину.

– Нет. Вражда наблюдает. Мы должны быть осторожны. Я… приму эти условия. Есть другие новости?

– У агентов Йалай имеется шпион в окружении Далинара. Значит, Сыны Чести еще не полностью уничтожены.

– Интересная логика, но ты ошибаешься. У Сынов Чести нет агента, близкого к Далинару. Им просто удалось перехватить некоторые сообщения от одного из наших агентов, который близок к Далинару.

А… это кое-что объясняло. У Йалай не было влияния, позволяющего подобраться к Далинару, но, если она нашла способ перехватить разведданные Духокровников, результат был тот же.

Мрейз не лгал ей, насколько она могла судить. Значит…

– Тогда мне не нужно беспокоиться о двух шпионах, – сказала Шаллан. – Только о том, кто следит за мной и убил Йалай по твоему приказу. Это один из охранников Адолина, не так ли?

– Не говори глупостей. Нам не нужны такие люди. Они ничего не могут нам предложить.

– Тогда кто?

– Я не могу выдать эту тайну. Давай остановимся на том, что просто я очарован светоплетами. И ты не должна бояться, если я буду держать кого-то рядом с тобой. Такой человек может быть… полезен в трудную минуту. Иятиль поступала со мной так же.

Шаллан кипела от злости. Он почти в открытую заявил, что шпион-духокровник находился среди ее светоплетов, что и впрямь было логично. Мрейзу нужен был кто-то для наблюдения за Шаллан в таких местах, куда солдату не добраться. Значит, кто-то из дезертиров? Или Ишна? Из новых оруженосцев? От этой мысли ее затошнило.

– Иятиль отчиталась перед мастером Тайдакаром, – сказал Мрайз, – и он признал, хоть поначалу и разгневался, что мы не сможем контролировать Клятвенные врата. Я объяснил, что здесь, по крайней мере, дует успокаивающий ветер, как во время охвостья бури. Пока Далинар контролирует Клятвенные врата, он может вести войну против Вражды.

– И это помогает вашему делу?

– Мы не заинтересованы в том, чтобы враг правил этим миром, Шаллан. Мастер Тайдакар хочет только найти способ сбора и транспортировки буресвета.

Мрейз снова поднял свой броум – как миниатюрное солнце, копию настоящего.

– Но зачем нападать на Сынов Чести? – спросила Шаллан. – Сначала я поняла: они пытались найти Уритиру раньше нас. Но сейчас? И какую угрозу представляла Йалай?

– Вот это блестящий вопрос, – похвалил Мрейз, и она не смогла сдержать волнения. – Секрет связан с Гавиларом. Чем занимался старый король?

– Все тот же старый вопрос. Я провела несколько недель под опекой Ясны, исследуя его жизнь. Похоже, она решила, что он охотился за осколочными клинками.

– Его устремления были далеко не столь низменны. Он вербовал сторонников, обещая возвращение былой славы и могущества. Некоторые, как Амарам, клюнули на эти обещания, но по той же причине так же легко поддались соблазну врага. Другими манипулировали через их религиозные убеждения. Но Гавилар… чего он на самом деле хотел?

– Я не знаю. А ты?

– Отчасти бессмертия. Он думал, что сможет стать таким же, как Вестники. В своих поисках он открыл тайну. У него был пустотный свет еще до Бури бурь – он принес его из Брейза, места, которое вы называете Преисподней. Он изучал движение света между мирами. Кто-то из его близких может знать больше. Во всяком случае, мы не могли рисковать тем, что Йалай или Сыны Чести обнаружат эти секреты.

Курица Мрейза закончила свой обед. Она ковыряла и ела мясо, но в конце концов проглотила остаток тушки целиком. Затем распушила перья и присела. У Шаллан не было большого опыта общения с этим существом, но оно, похоже, не любило холода.

Так странно, что Мрейз выставляет его напоказ. Вероятно, этого требовала его натура – он всегда хотел быть не как все. Большинство, вероятно, сочло бы содержание странных экзотических животных причудой. Шаллан ничего не могла с собой поделать, она видела больше. Мрейз собирал трофеи – в его владениях ей попадалось много странных вещей.

Она моргнула и сняла Образ: Мрейз чешет шею курице, сидящей у него на руке.

– Там так много всего, маленький нож, – сказал Мрейз. – Вещи, которые потрясут твое воображение, расширят перспективу и превратят слона обратно в муху. Ты столько всего могла бы узнать, Шаллан. Таких людей собрать в своем альбоме, такие достопримечательности увидеть…

– Расскажи мне, – попросила она, обнаружив в себе неожиданный голод. – Дай мне взглянуть. Дай мне узнать их.

– Такие вещи требуют усилий и опыта. Мне нельзя было просто рассказать о них, и тебе тоже. На сегодня я дал тебе достаточно. Чтобы идти дальше, ты должна охотиться за секретами. Заработать их.

– Ладно. – Она прищурилась, глядя на него. – Чего ты хочешь на этот раз?

Он одарил ее привычной хищной улыбкой.

– Ты всегда заставляешь меня хотеть делать то, о чем ты просишь, – сказала Шаллан. – Ты искушаешь меня не только наградами, но и самими тайнами – или опасностями. Ты знал, что меня заинтригует то, что изучает Амарам. Ты знал, что я захочу остановить Йалай из-за угрозы, которую она представляла для Адолина. Я всегда делаю то, что ты хочешь. Так что же на этот раз? Что ты собираешься заставить меня сделать?

– Ты становишься истинной охотницей. Я с самого начала знал, что ты на многое способна. – Он посмотрел на нее, его светло-фиолетовые глаза задержались на ее все еще рыжих волосах. – Есть один человек. Рестарес. Знакомо это имя?

– Я слышала о нем. Он был связан с Сынами Чести?

Возможно, слышала это имя и до того, как получила книгу Йалай, где оно несколько раз упоминалось. Великая княгиня пыталась связаться с ним.

– Когда-то он был их лидером. Возможно, основателем секты, хотя мы не уверены. В любом случае он был вовлечен в дело с самого начала, и он знал масштаб того, чем занимался Гавилар. Рестарес, пожалуй, единственный живой человек, который это знает.

– Отлично. Ты хочешь, чтобы я его нашла?

– О, мы знаем, где он. Он попросил – и получил – убежище в городе, куда не смог попасть никакой другой духокровник.

– Место, куда вы не смогли войти? – переспросила Шаллан. – Где же у нас такая строгая охрана?

– Крепость под названием Стойкая Прямота. Дом и столица спренов чести в Шейдсмаре.

Шаллан издала долгий одобрительный свист. Курица, как ни странно, передразнила ее.

– Вот твоя миссия, – сказал Мрейз. – Отыщи путь к Стойкой Прямоте. Проникни туда и найди Рестареса. В городе должна быть лишь горстка людей, а может быть, он и вовсе там один. Мы не знаем.

– И как же мне это сделать?

– Ты находчивая. У тебя и твоих людей есть связи со спренами, с которыми до сих пор не мог справиться ни один другой духокровник. – Его глаза метнулись к Узору, который сидел на ее плаще, молча, как обычно, когда другие разговаривали. – Ты придумаешь способ.

– Если предположить, что я смогу это сделать, как мне быть с этим человеком? Я не собираюсь его убивать.

– Не спеши. Когда ты найдешь его, ты поймешь, что делать.

– Сомневаюсь.

– О, так и будет. И как только ты успешно справишься с этой миссией, в награду получишь, как всегда, то, чего ты жаждешь. Ответы. Все без остатка.

Она нахмурилась.

– Мы ничего не утаим, – заверил Мрейз. – После этого все наши знания станут твоими.

Шаллан сложила руки на груди, взвешивая свои желания. Уже больше года она говорила себе, что продолжает общаться с Духокровниками только для того, чтобы узнать их секреты. Но Вуали нравилось быть одной из них. Нравился трепет, который вызывали интриги. И даже тревога из-за того, что ее могли раскрыть.

А вот Шаллан всегда пребывала в поисках ответов. Настоящих секретов. Конечно, даже Ясна не смогла бы слишком сердиться на Шаллан. Она проникла в эту организацию ради знаний. Как только Шаллан узнает все, что скрывают Духокровники, она сможет отправиться к Ясне. Разве можно все бросить, когда главный приз так близок?

«Я чувствую еще одну причину, по которой ты идешь на это, Шаллан, – подумала Сияющая. – Что это? Чем ты с нами не делишься?»

– А ты не боишься? – спросила Шаллан у Мрейза, не обращая внимания на Сияющую. – Если я узнаю твои секреты, у тебя больше не будет возможности держать меня на крючке. Тебе нечем будет меня подкупить.

– Если ты сделаешь это, маленький нож, тебе больше не нужно будет давать взятки. Как только ты завершишь миссию с Рестаресом и вернешься, сможешь задать мне любые вопросы, и я отвечу на них. О мире. О Сияющих. О других местах. О тебе и твоем прошлом…

Он рассчитывал соблазнить ее последним. Но при этих словах Шаллан до самого нутра пробрала дрожь. Бесформенное становилось сильнее каждый раз, когда она думала об этом.

– Получив ответы, – продолжал Мрейз, – если ты решишь, что больше не желаешь с нами общаться, можешь оставить нас, как желает Сияющая. Она слаба, но в каждом есть слабость. Если ты поддашься своей, пусть будет так.

Она скрестила руки на груди, размышляя.

– Я говорю искренне, – добавил Мрейз. – Не могу обещать, что ты будешь в безопасности, если уйдешь; другие члены организации тебя не любят. Но обещаю, что не стану охотиться ни за тобой, ни за твоими близкими, и моя бабск тоже не станет. Мы даже постараемся удержать других.

– Тебе легко это обещать. Ты уверен, что я никогда не покину ряды Духокровников.

– Найди причину посетить спренов чести. Тогда поговорим.

Он поднял руку и снова послал курицу на охоту.

Шаллан ничего не обещала, но, уходя, поняла, что он ее поймал. Поймал всю Троицу так же надежно, как рыбу на крючок. Ибо Мрейзу были известны ответы. Знания о природе мира и его политике, но не только. О Шаллан. Управляющий домом Даваров принадлежал к духокровникам. Возможно, и отец Шаллан тоже. Мрейз не хотел говорить об этом, но она подозревала, что организация занималась ею и ее семьей больше десяти лет.

Он знал правду о прошлом Шаллан. В ее детских воспоминаниях были дыры. Если будет сделано то, о чем он просит, Мрейз заполнит их.

И может быть, тогда наконец Вуаль сможет заставить Шаллан стать цельной.

14. Голос

021

Все самосветы медленно пропускают буресвет – но, пока кристаллическая структура остается в основном нетронутой, спрены не могут сбежать. Управление этой утечкой очень важно, так как многие фабриали также теряют буресвет в процессе использования. Все это связано с тонкостями искусства. Как и понимание последнего жизненно важного вида спренов: спренов логики.

Лекция по фабриальной механике, прочитанная Навани Холин перед коалицией монархов, Уритиру, йезеван, 1175 г.

Дворец в Холинаре претерпел существенные изменения. В некотором роде обрел новую форму. Здесь больше, чем в любом другом месте города, Венли чувствовала, что может заглянуть в прошлое и увидеть историю своего народа.

Исчезла богато украшенная, но скучная человеческая крепость. На ее месте возникло грандиозное сооружение, включавшее части первоначального фундамента и стен, но гораздо просторнее и совершенно в другом духе. Вместо прямых углов появились величественные арки с большими гребнями, которые спускались с боков, как изогнутые лезвия. Они множились к вершине, и оканчивались эти гребни остриями.

В результате получилась изогнутая коническая форма, вершина которой напоминала корону. И в то же время сооружение казалось природным, чему способствовал и сланцекорник, которым заросли стены. Сам дворец словно принадлежал к растительному царству, как некий ствол, грубой текстуры, мощный в основании, с нежными отростками, поднимающимися к верхушке.

Венли подошла, настроенная на ритм напряжения. Последние двадцать часов хаоса и суматохи она сопровождала Лешви по всему городу, пока та встречалась с другими Сплавленными и собирала информацию. Венли не совсем понимала, почему Лешви так разволновалась из-за того, что новая группа душ Сплавленных пробудилась и пришла за телами.

Это не было неожиданностью. Некоторые из Сплавленных на Брейзе дремали или… впадали в спячку? Медитировали? Они пробуждались группами и вступали в бой. Но некоторые заставили Лешви поволноваться. Возможно, даже ужаснуться. После бурного дня, вместе с Лешви проведенного за расследованием, Венли проснулась рано утром от ударов грома. Пришла Буря бурь.

Сразу после этого она получила известие. Во дворец был созван конклав самых важных певцов. Как Голос, Венли должна была прибыть быстро – и самостоятельно, потому что Лешви предстояло воспользоваться входом, предусмотренным для шанай-им наверху.

Венли пыталась успокоиться на ходу, сосредоточившись на прекрасном здании дворца. Она жалела, что не живет в те времена, когда такая архитектура была распространена повсеместно. Она представляла себе целые города, собранные из этих пронзительных изгибов, опасных и прекрасных. Как всё в мире природы.

«Это мы сделали, – подумала она. – Когда Эшонай впервые вернулась из человеческих земель, она с благоговением говорила о великих творениях людей. Но мы тоже делали такие вещи. У нас были города. У нас было искусство. У нас была культура».

Перестройкой дворца занимались несколько Сплавленных высокой, гибкой разновидности, называемой фаннан-им, Те, кто был изменен. Хотя все Сплавленные были обучены как воины, у многих имелись другие навыки. Некоторые были инженерами, учеными, архитекторами. Венли подумала, что, возможно, все они когда-то были солдатами, прежде чем им было даровано бессмертие, но для развития им был предоставлен обширный период времени.

Каково это – прожить столько жизней? Такая мудрость и такие способности! Вид подобных вещей волновал ее. Пробуждал не просто благоговение, а жажду. Появлялись ли новые Сплавленные? Может ли кто-то вроде нее стремиться к этому бессмертию?

Тимбре предупреждающе затрепетала внутри, и Венли с усилием подавила эти порывы. Это было нелегко. Возможно, как связыватель потоков, она должна была быть самоотверженной от природы. От природы благородной. Как Эшонай.

В характере Венли не было ни того ни другого. Она все еще немного тосковала по тому пути, который когда-то себе воображала: благословленная Сплавленными за то, что открыла путь к их возвращению, осыпанная почестями, как первая среди ее народа, кто прислушался к спренам пустоты. Принесшая Бурю бурь. Разве за все это она не достойна стать королевой?

Тимбре опять затрепетала, на этот раз успокаивая. Вражда никогда не окажет ей таких почестей – Венли обманули. Ее вожделение привело к огромной боли и погибели. Ей нужен был способ сбалансировать свое наследие и свои цели. Она была полна решимости избежать правления Сплавленных, но это не означало, что она хотела отказаться от певческой культуры. Действительно, чем больше она узнавала о певцах древности, тем больше ей хотелось изведать.

Она добралась до верха лестницы и прошла мимо двух фаннан-им, Измененных, с гибкими семифутовыми телами и копной волос, которые росли только на самой макушке, ниспадая вокруг панциря, покрывавшего остальную часть их черепов. Эти двое не участвовали в строительстве дворца: они сидели с пустыми взглядами. Тимбре затрепетала в ритме утраты. Ушедшие. Как и в случае со многими Сплавленными, их разумы пали жертвой бесконечного цикла смерти и возрождения.

Возможно, их бессмертию не стоило завидовать.

Внутренний вестибюль дворца тоже был перестроен, в нем появились широкие лестницы. Стены снесли, объединив десятки комнат. В больших покоях во время бури не закрывали окон, а просто сворачивали ковры.

Венли поднялась на пятый этаж и вошла в башню, пристроенную Сплавленными-архитекторами. Большая и цилиндрическая комната помещалась в центре короны, венчающей дворец. Это место было домом Девяти – предводителей Сплавленных.

Стали собираться и другие Голоса. Их было около тридцати – она предполагала, что их будет не меньше сотни, когда все Сплавленные проснутся. В этой комнате не поместилось бы столько Голосов, даже выстроившись плечом к плечу. Даже сейчас толпа делалась все более тесной, по мере того как каждый Голос занимал свое место перед хозяином.

Лешви зависла в нескольких футах над землей рядом с другими Небесными, и Венли поспешила к ней. Она подняла глаза, Лешви кивнула, и Венли стукнула тупым концом посоха по камню, показывая, что ее хозяйка готова.

Конечно, Девять уже были там. Погребенные в камне, они и не могли находиться в каком-то другом месте.

В центре зала выстроились в круг девять колонн. Камням придали форму с помощью духозаклинания – и внутри них были живые существа. Девять жили здесь, навеки слившись с колоннами. И снова в сооружении чувствовалось нечто органическое, как будто колонны выросли здесь, как деревья вокруг Девяти.

Изгибаясь и сужаясь, колонны врастали в грудь каждому из Девяти, но оставляли нетронутыми их головы и верхние части покрытых панцирем плеч. У большинства по крайней мере одна рука оставалась свободна.

Девять стояли лицом в круг, спиной к остальной части помещения. Странная гробница была неприятной, чуждой. До тошноты. В том, какими представали Девять перед зрителями, ощущалось нечто постоянное, подчеркивающее их бессмертную природу. Колонны как бы говорили: «Они старше камней. Они прожили здесь достаточно долго, чтобы камень нарос над ними, как крем, захватывающий руины павшего города».

Венли не могла не восхищаться их самоотверженностью; такая вынужденная неподвижность наверняка причиняла мучительную боль. Девять не ели, питаясь только светом Вражды. Конечно же, это погребенное существование не могло благотворно повлиять на их рассудок.

Хотя… если бы они действительно хотели покинуть свою темницу, могли бы просто убить себя. Сплавленный мог освободить свой дух от тела и отправить на поиски другого носителя. Человеки пытались одолеть Сплавленных, заключив их в тюрьму, но обнаружили, что это бесполезно.

Так что Девять могли уйти, если захотят. В таком свете эти гробницы были вопиющим актом расточительства – конечная цена за это представление была заплачена не Девятью, а бедными певцами, которых они убили ради тел.

Девять, должно быть, сосчитали стук посохов о землю, потому что одновременно подняли головы, как только последний великий лорд оказался на месте. Венли взглянула на Лешви, которая тихо напевала в ритме мучения – новом ритме, который был аналогом тревоги.

– Что происходит? – прошептала Венли в ритме нетерпеливого желания. – Какое это имеет отношение к новым Сплавленным, которые пробудились?

– Смотри, – прошептала Лешви. – Но будь осторожна. Помни, что сила, которой я обладаю снаружи, здесь всего лишь огонек свечи.

Для великой леди Лешви была невысокого ранга. Полевой командир, но все же простой солдат. Она представляла собой одновременно и сливки неважного общества, и отбросы важного. Она шла по лезвию ножа и потому соблюдала неизменную осторожность.

Девять загудели вместе, а затем начали петь в унисон – и песня, и ритм оказались совершенно незнакомы Венли. У нее по спине побежали мурашки, особенно когда она поняла, что не понимает слов. Она чувствовала, что близка к пониманию – оно было почти в пределах досягаемости, – но ее силы, казалось, уклонялись от этой песни. Как будто… смысл песни мог разрушить ее разум.

Она понимала, что это означает. Вражда, бог певцов, наблюдал за этим конклавом. Она знала его прикосновения, его запах. Он запретил кому-либо из Голосов переводить эту песню.

Звуки затихли, в зале воцарилась тишина.

– Мы хотели бы услышать отчет, – наконец проговорил один из Девяти. Венли не поняла, кто именно, поскольку все они были обращены лицом друг к другу. – Рассказ из первых рук о недавнем столкновении в Северной Авендле.

Авендла – так они называли Алеткар; благодаря своим силам Венли мгновенно поняла значение этого слова. Земля Второго Наступления. Однако на этом ее способности заканчивались, и она не могла ответить на более интересный вопрос. Почему этот край так назвали?

Лешви загудела – Венли шагнула вперед, дважды стукнула посохом об пол и поклонилась, опустив голову.

Лешви поднялась позади нее, шурша одеяниями.

– Я попрошу Зандиэля предоставить эскизы. Большой человеческий корабль летал сам по себе, не используя никаких самосветов, которые мы могли бы увидеть, – хотя, конечно, они были встроены где-то внутри.

– Он летал благодаря сплетениям, – сказал один из Девяти. – Работа ветробегунов.

– Нет, – возразила Лешви. – Он не был таким ни по виду, ни по ощущениям. Это было устройство, машина. Созданная их артефабрами.

Девять запели вместе, и от чуждых звуков их песни Тимбре глубоко внутри Венли затрепетала.

– Мы слишком долго отсутствовали, – сказал один из Девяти. – Из-за этого человечий род превратился в гнойник, зараза набрала силу. Они создают устройства, которых мы никогда не знали.

– Мы позади них, а не впереди, – сказал другой. – В бою такая позиция невыгодна.

– Нет, – возразил третий. – Они достигли больших успехов в сооружении тюрем для спренов, но они мало знают об узах, силе клятв, природе тонов мира. Они – кремлецы, строящие гнездо под сенью великого храма. Они гордятся тем, что сделали, но не могут понять красоты вокруг них.

– И все же, – сказал первый. – И все же… Мы не смогли бы создать летательный аппарат, который есть у них.

– Зачем нам это? У нас есть шанай-им.

Венли стояла, склонившись, положив руку на посох. Сохранять неподвижность в этой позе было нелегко, но она не посмела бы жаловаться. Она была так близка к важным событиям, как только может быть близка смертная, и не сомневалась, что сумеет использовать это знание. Речи Девяти достигали ушей всех, кто слушал. Они могли бы переговариваться без свидетелей, но эти встречи предназначались для зрителей.

– Лешви, – сказал один из Девяти. – А как же подавитель, который мы послали на испытания? Сработал ли он?

– Сработал, но был утрачен. Люди захватили его. Я боюсь, это приведет их к дальнейшим исследованиям и открытиям.

– Это признак дурного руководства, – сказал один из Сплавленных.

– Я не несу ответственности за этот промах, – ответила Лешви. – Вы должны поговорить с Преследователем, чтобы найти запись об ошибке.

Каждый в этом разговоре пользовался официальным тоном и ритмом. У Венли сложилось впечатление, что Девять заранее знали все ответы.

– Лезиан! – позвали они хором. – Ты…

– О, зачем столько пафоса! – громко произнес кто-то, и из тени в дальнем конце комнаты возник высокий Сплавленный.

Лешви опустилась вниз, а Венли выпрямилась и снова встала в строй перед своей хозяйкой. Это позволило ей как следует рассмотреть Сплавленного, который принадлежал к новой для нее разновидности. Огромный, с зазубренным панцирем и темно-рыжими волосами; он носил только простую черную накидку вместо одежды. Или… его волосы и были одеждой? Он как будто сливался с этой тканью.

Восхитительно. Некс-им, Те, кто в оболочках, – девятое тавро Сплавленных. Она слышала, как о них говорили; предположительно, их было очень мало. Был ли это тот недавно проснувшийся Сплавленный, что так побеспокоил Лешви?

– Лезиан Преследователь, – сказал один из Девяти. – Тебе доверили деликатное устройство, подавитель буресветных способностей. Тебе было велено проверить его. Где это устройство?

– Я проверил, – отрезал Лезиан, пренебрегая официальным уважительным тоном, в каком общались с Девятью остальные. – Оно не сработало.

– Ты в этом уверен? – спросили Девять. – Человек, который на тебя напал, был Инвестирован?

– Думаете, меня может победить обычный человек? Должно быть, это был ветробегун Четвертого Идеала – меня убедили, что таковых еще не существует. Возможно, наши разведывательные группы потеряли свои навыки за долгое время, проведенное между Возвращениями.

За спиной Венли Лешви резко загудела в ритме тщеславия. Ей не понравился этот намек.

– Как бы то ни было, – сказал Преследователь, – меня убили. Ветробегун опаснее, чем кто-либо из нас думал. Теперь я должен пуститься в погоню за ним, как и положено по традиции. Я отправлюсь немедленно.

«Любопытно», – подумала Венли. Если он сражался с Благословенным Бурей, то не мог быть вновь пробужденным, которого боялась Лешви. Преследователь стоял, скрестив руки на груди, а Девять снова запели, обращаясь друг к другу тише, чем раньше. В прошлом такие обсуждения занимали несколько минут. Сплавленные тоже начали тихо совещаться в ожидании.

Венли откинулась назад и прошептала:

– Кто он такой, госпожа?

– Герой, – ответила Лешви в ритме ухода. – И дурак. Тысячелетия назад Лезиан оказался первым Сплавленным, которого убил человек. Чтобы избежать позора такой смерти, вернувшись к жизни, Лезиан проигнорировал все приказы и разумные доводы – и пошел в бой, отыскивая своего убийцу. Он добился успеха, и зародилась его традиция. Всякий раз, когда его убивают, Лезиан игнорирует все прочее, пока не отнимет жизнь у того, кто убил его. Семь тысяч лет он следовал этому правилу и ни разу не потерпел поражения. Теперь остальные – даже те, кого выбрали в качестве Девяти, – поощряют его выходки.

– Я думала, что в прошлом умерших ссылали на Брейз? Как он мог вернуться, чтобы охотиться за убийцей?

Многое из этого все еще сбивало Венли с толку. Тысячи лет люди и певцы вели бесконечную войну, возобновляемую снова и снова. В каждой новой волне атак Сплавленные нисходили на Рошар, называя это Возвращением. Люди называли это Опустошением.

Человечьи Вестники имели способность запирать Сплавленных на Брейзе – земле, которую человеки называли Преисподней. Только после того, как Сплавленным удавалось сломить Вестников посредством пыток и отправить обратно на Рошар, начиналось Возвращение. Этот цикл повторялся тысячелетиями, до Последнего Опустошения, но тогда что-то изменилось. Это было как-то связано с одним Вестником и его несокрушимой волей.

– Ты ошибаешься в цикле, упрощаешь его, – тихо проговорила Лешви. – Мы оказывались заперты на Брейзе только после того, как Вестники умирали и присоединялись к нам там. До той поры во время Возвращения часто случались годы или даже десятилетия перерождений, в течение которых Вестники обучали людей сражаться. Как только они убеждались, что люди смогут выстоять, Вестники сами отправлялись на Брейз, чтобы активировать изоляцию. Для этого им нужно было умереть.

– Но… в прошлый раз они не умерли? – спросила Венли. – Они остались, но вы все-таки оказались заперты.

– Да… Они каким-то образом нашли способ сделать так, чтобы Клятвенный договор зависел от единственного члена. Как бы то ни было, до того как началась Изоляция, этому, – она кивнула в сторону Преследователя, – всегда удавалось найти и убить каждого человека, который превзошел его. Как только начиналась Изоляция, он убивал себя сам, чтобы не возвращаться на Брейз навсегда, погибнув от руки человека. Как я уже сказала, остальные поддерживают его традицию. Ему позволено действовать вне командных структур, ему дана свобода действий ради Преследования. Когда он не охотится на того, кто убил его, он стремится сразиться с сильнейшим из вражеских Сияющих.

– Это звучит как достойное Стремление, – сказала Венли, тщательно подбирая слова.

– Да, звучит похоже, – насмешливо ответила Лешви. – Возможно, так оно и было бы для кого-то более здравомыслящего. Лезиан поставил под угрозу наши планы, подорвал стратегию и разрушил несчетное множество миссий. И ему становится все хуже. Как и все мы, я полагаю…

– Его убил герой-ветробегун? – спросила Венли. – Тот, кого называют Благословенным Бурей?

– Да, вчера. И силы Сияющего в то время были подавлены, что бы там ни говорил Лезиан. Благословенный Бурей еще не принадлежит к Четвертому Идеалу. Я бы знала. Это вдвойне позор для Преследователя. Он становится беспечным, чересчур самоуверенным. Эти Сияющие – новички в своем деле, но это не делает их менее достойными противниками.

– Они вам нравятся, – осторожно заметила Венли. – Ветробегуны.

– Да, – согласилась Лешви, помолчав. – Они и их спрены были бы превосходными слугами, если бы мы смогли подчинить их.

Значит, она и впрямь была открыта для новых идей, новых способов мышления. Возможно, она благосклонно отнесется к идее создания новой нации слушателей.

– Объяви меня, Голос, – велела Лешви.

– Сейчас? – спросила Венли, оторвавшись от своих размышлений. – Пока Девять совещаются?

Лешви загудела в ритме приказа, и Венли поспешила подчиниться. Шагнув вперед, она ударила концом посоха об пол, затем поклонилась.

Девять прервали свою песню.

– Что это значит, Лешви? – в ритме разрушения спросил один.

– Мне нужно еще кое-что сказать, – объявила Лешви в ритме приказа. – Преследователь теряет контроль. Он приближается к состоянию, когда его уму и намерениям нельзя доверять. Он был побежден обычным человеком. Настало время отменить особые привилегии.

– Как ты смеешь! – закричал в ритме разрушения Лезиан, развернувшись к ней.

– Твой ранг не позволяет таких заявлений, Лешви, – сказал один из Девяти. – Ты одновременно пытаешься прыгнуть выше головы и совершить подлость.

– Таково мое Стремление, – ответила она. – Человек, убивший Преследователя, убил и меня. Я требую преимущественного права на жизнь Благословенного Бурей. В этом случае Преследователь должен ждать, пока я не удовлетворю своего желания.

– Ты знаешь мою традицию! – крикнул он.

– Традиции можно нарушить, – сказала Лешви.

Высокий Сплавленный протопал к ней, и Венли заставила себя оставаться склоненной, хотя ей было позволено выпрямиться и наблюдать. Этот Преследователь был огромным, пугающим. А еще он почти вышел из себя и уподобился буре на пике ее мощи – так рассвирепел, что она не могла разобрать ритм выкрикиваемых слов.

– Я буду охотиться за тобой! – кричал он. – Ты не смеешь отказать мне в моих правах! Мою традицию нельзя нарушать!

Лешви продолжала невозмутимо парить на месте, и Венли увидела в этом столкновении скрытый мотив. Да, Девять загудели в ритме насмешки. Потеряв самообладание, Преследователь доказал свое Стремление – и это было хорошо с их точки зрения, – но также рисковал доказать, что не в своем уме. Лешви намеренно подстрекала его.

– Мы признаём приоритетное право Лешви на этого человека, – сказали Девять. – Преследователь, ты не начнешь охоту, пока у Лешви не появится шанс сразиться с ним снова.

– Это подрывает все мое существование! – сказал Преследователь, потом указал на Лешви. – Она хочет уничтожить мое наследие из злобы!

– Тогда ты должен надеяться, что она проиграет в их следующем столкновении, – сказал один из Девяти. – Лешви, ты можешь охотиться на этого ветробегуна. Но знай, что, если начнется сражение и его придется убрать, это задание может быть поручено другому.

– Это понятно и принято, – сказала Лешви.

«Никто из них не понимает, что она пытается защитить этого ветробегуна, – подумала Венли. – Может быть, сама госпожа этого не понимает». В монолитном на первый взгляд сообществе Сплавленных имелись свои трещины… Как бы ей ими воспользоваться?

Тимбре начала пульсировать внутри, но в данном случае Венли не сомневалась, что ее амбиции хорошо обоснованы. Лишиться их означало бы просто согласиться со всем, что ей скажут. Это была не свобода. Свобода, если Венли будет стремиться к ней, потребует честолюбия – причем уместного.

Преследователь, все еще неистовствуя без какого-то определенного ритма, покинул зал конклава. Лешви опустилась позади Венли, тихо напевая в ритме восторга.

– Не хвали себя слишком сильно, Лешви, – сказал один из Девяти. – Не забывай о своем низком положении в этом зале. У нас есть свои причины отказать Преследователю.

Лешви склонила голову, и Девять вернулись к своему личному разговору.

– Вы могли бы стать чем-то большим, – прошептала Венли, возвращаясь на свое место рядом с Лешви. – Они не так умны, как вы, госпожа. Почему вы позволяете им продолжать так плохо обращаться с вами?

– Я тщательно выбрала свое место, – отрезала Лешви. – Не бросай мне вызов, Голос. Тебе такое не по зубам.

– Прошу прощения, – сказал Венли в ритме мучения. – Мое Стремление превзошло мою мудрость.

– Это было не Стремление, а любопытство. – Лешви прищурилась. – Будь начеку. Конклав собрали не для этого. Опасность, которой я страшилась, еще впереди.

Это заставило Венли выпрямиться и насторожиться. В конце концов Девять перестали петь, но не обратились к предводителям Сплавленных. Вместо этого в зале воцарилась тишина. Мгновения перетекали в минуты. Что происходит?

В дверном проеме появилась фигура, освещенная со спины солнцем. Это была рослая фемалена из фаннан-им – строителей, создавших дворец, – с высоким пучком волос на макушке и панцирем, похожим на шлем, прикрывающий остальную часть головы. Она была одета в роскошное платье, стройная, с тонкой фигурой и длинными руками, пальцы которых были в два раза длиннее пальцев Венли.

Лешви зашипела:

– Боги, нет! Только не она!

– Что? – спросила Венли, когда комната наполнилась шепотом остальных. – Кто это?

– Я думала, она сумасшедшая, – сказала Лешви в ритме мучения. – Как…

Высокая Сплавленная вошла в комнату и медленно, осторожно описала круг по периметру, возможно, чтобы убедиться, что ее все видят. А потом она сделала то, чего на глазах у Венли не делал никто и никогда, даже из самых высокопоставленных. Она прошла в центр круга Девяти и посмотрела им в глаза.

– Что это значит, госпожа?

– Многие века она была одной из Девяти, – сказала Лешви. – Пока не решила, что это слишком… мешает ее амбициям. После последнего Возвращения она обезумела, и ей полагается оставаться спящей… Но почему…

– Рабониэль, Повелительница желаний, – сказал один из Девяти. – Ты пришла к нам с предложением.

– Очевидно, – сказала Рабониэль, – что человекам было предоставлено слишком много времени для роста. Они расплодились по всему Рошару. У них есть стальное оружие и передовая военная тактика. В некоторых областях они превосходят наши собственные знания. Единственное, чего у них еще нет, – это власти над своими силами. Среди них мало познавших Четвертый Идеал – возможно, всего один, – и теперь, когда Сородич умер, они не имеют доступа к управлению башней. Мы должны ударить сейчас. Мы должны отобрать у них башню.

Лешви двинулась вперед, не дожидаясь, пока Венли объявит ее.

– Мы уже пытались! Мы пробовали захватить башню и потерпели неудачу!

– Ты о чем? – сказала Рабониэль. – То была тактика затягивания, направленная на то, чтобы изолировать узокователя. Та атака никогда бы не увенчалась успехом. Я в ней не участвовала.

– Ты опять забыла свое место, Лешви, – сказал один из Девяти. – Это заставляет нас задуматься, не теряешь ли ты рассудок.

Лешви отступила, и Венли почувствовала, как взгляды остальных тридцати Сплавленных и их Голосов устремились на нее, услышала гудение, которым они пытались ее пристыдить.

– Вы заметно усовершенствовали подавляющие фабриали, – продолжила Рабониэль. – Не забывайте, это технология, которую именно я открыла в самой башне тысячи лет назад. У меня есть план использовать ее более драматичным образом. Поскольку Сородич – это, по сути, мертвоглазый, я хочу обратить защиту башни против ее владельцев.

Голос на другом конце комнаты шагнул вперед и стукнул посохом, объявляя Уриама Непокорного.

– Прошу прощения, – обратился Уриам в ритме нетерпения. – Но ты намекаешь, что можешь подавить силы Сияющих внутри их собственной башни?

– Да, – сказала Рабониэль. – Устройство, мешающее нам атаковать их там, может работать в обратном режиме. Нам придется выманить инозвательницу и узокователя. Их клятвы могут быть достаточно развиты, чтобы прорваться через подавление, как это случилось с Несотворенными в башне в прошлом. После их ухода я смогу провести войско в Уритиру и захватить его изнутри, и Сияющие не смогут сопротивляться.

Девятеро начали петь друг другу наедине, давая всем остальным время пообщаться. Венли посмотрела на свою госпожу. Лешви редко проводила эти минуты в разговорах с другими высшими Сплавленными; в конце концов, она была ниже большинства из них по статусу.

– Я не понимаю, – прошептала Венли.

– Рабониэль – ученая, – сказала Лешви. – Но не из тех, под чьим руководством хотелось бы работать. Мы называли ее Повелительницей боли, пока она не решила, что ей не нравится этот титул. – Выражение ее лица стало отстраненным. – Она всегда была очарована башней и связью между Сияющими. Их клятвами, их спренами. Их потоками. Во время последнего Возвращения она создала болезнь, которая должна была убить всех людей на планете. Ближе к концу было обнаружено, что болезнь, вероятно, убьет и многих певцов. Она все равно выпустила заразу… но нам повезло, и эффект оказался не таким, как ожидалось. Погибло менее десятой доли человеков, и каждый сотый – из певцов.

– Это ужасно! – воскликнула Венли.

– Вымирание – естественная эскалация войны, – прошептала Лешви. – Если ты забываешь, зачем сражаешься, то сама победа становится целью. Чем дольше мы сражаемся, тем более отстраненными становимся. Как от нашего собственного ума, так и от наших изначальных Стремлений. – Она тихонько запела в ритме замешательства.

– Объясни свой план, Рабониэль, – сказал один из Девяти достаточно громко, чтобы прервать все разговоры.

– Я проведу отряд в башню, а затем обеспечу контроль над сердцем Сородича. Используя свои природные таланты и дары Вражды, я изменю это сердце и обращу башню на наши нужды. Люди падут; их силы не сработают, в отличие от наших. После того я за короткий срок узнаю многое, изучая самосветы в сердце Сородича. Возможно, достаточно, чтобы создать новое оружие против Сияющих и человеков.

Один из Небесных, мален по имени Йешишин, вышел вперед, после того как его Голос постучал по полу.

– Как и сказала Лешви, год назад мы нанесли удар по башне. Действительно, эта попытка не имела своей целью полный захват, но мы получили отпор. Я хотел бы узнать, каким образом мы на этот раз обеспечим себе победу.

– Мы воспользуемся королем, который отдал себя в нашу власть, – сказала Рабониэль. – Он доставил разведданные о схемах охраны. Нам не нужно с самого начала захватывать башню целиком – достаточно добраться до сердца и использовать мои знания, чтобы развернуть мощь ее обороны в нашу пользу.

– Сердце – самое хорошо охраняемое место! – возразил Йешишин.

Рабониэль перешла на ритм тщеславия:

– Тогда повезло, что у нас есть агент в их внутреннем круге, не так ли?

Йешишин поплыл назад, его Голос вернулся на прежнее место.

– В чем ее истинная игра? – прошептала Лешви в ритме нетерпения. – Рабониэль никогда по-настоящему не интересовалась ни войной, ни тактикой. Должно быть, речь идет о чем-то большем. Ей нужна возможность поэкспериментировать с Сородичем…

– Это опасно, – громко сказал один из Девяти. – Люди уже с подозрением относятся к Таравангиану. Он сообщает, что за ним постоянно наблюдают. Если мы используем его разведданные таким образом, то он наверняка окажется полностью скомпрометирован.

– Ну и пусть! – сказала Рабониэль. – Что толку в оружии, если им не пользоваться? Почему вы медлили? Человеки не обучены, у них нет опыта в использовании сил, их понимание нелепо. Мне было стыдно проснуться и обнаружить, что вы сражаетесь с этими жалкими тенями наших некогда могущественных врагов. Без башни их коалиция распадется, так как они не смогут обеспечить поддержку через Клятвенные врата. Мы получим большое преимущество, используя те же самые порталы. Кроме того, эта попытка даст мне возможность проверить некоторые… теории, которые я разработала, дремля последние тысячелетия. Я все больше убеждаюсь, что нашла путь к окончанию войны.

Лешви медленно зашипела, и Венли похолодела. Похоже, какие бы методы для окончания войны ни предложила Рабониэль, все они будут неприемлемы.

Остальная часть собравшихся, однако, выглядела впечатленной. Певцы перешептывались в ритме подчинения, выражая свое согласие с этой идеей. Даже Девять начали напевать в такт. Сплавленные устроили впечатляющий спектакль, полный Стремлений, но в этих древних душах чувствовалась усталость. Она просвечивала сквозь прочие Стремления, как истинный цвет крашеной ткани. Если ее выстирать и оставить во власти бури на достаточно долгий срок, можно увидеть, какова она в своей основе.

Эти существа изнемогали, бросая свои разумы, волю и самую суть на алтарь вечной войны, в жертву Вражде. Возможно, человеки были новичками, которые толком не опробовали свои способности, но Сплавленные казались старыми топорами, выщербленными и потертыми. Они пойдут на большой риск после стольких перерождений, чтобы наконец покончить с этим.

– А как же Благословенный Бурей? – спросил из глубины величественного зала голос с сильным акцентом.

Венли поймала себя на том, что напевает в ритме замешательства, взглядом обыскивая комнату. Кто заговорил так дерзко, не приказав сначала своему Голосу сделать шаг вперед? Она нашла его сидящим на выступе наверху, в тени, как раз в тот момент, когда ее разум связал акцент с незнанием приличий.

Вайр. Человек, которого когда-то звали Моашем. Он был одет как солдат, с идеально подстриженными волосами, в строгом мундире, сшитом по человеческому образцу. Это уникум. Почему Девять продолжали его терпеть? Мало того, почему они дали ему Клинок Чести, одну из самых драгоценных реликвий на Рошаре?

Он спустил ногу с карниза. Меч держал на коленях, и тот блестел в лучах солнца, когда его острие двигалось.

– Он остановит вас, – сказал Вайр. – Вы должны придумать план для борьбы с ним.

– Ах, человек, – Рабониэль взглянула на Вайра на его карнизе, – я слышала о тебе. Такой интересный экземпляр. Ты в любимчиках у Вражды.

– Он забирает мою боль и оставляет мне возможность реализовать свой потенциал. Вы не ответили на мой вопрос. Так что же с Благословенным Бурей?

– Я не боюсь ветробегуна, какой бы… мифической ни была его репутация. Мы сосредоточим внимание на узокователе и инозвательнице. Они опаснее любого простого солдата.

– Ну, – сказал Вайр, отводя кончик меча в тень, – я уверен, что ты знаешь свое дело, Сплавленная.

Девять, как всегда, терпели странного человека. Его место определил Вражда. Лешви, казалось, была высокого мнения о нем, – конечно, он однажды убил ее, и это был верный способ завоевать ее уважение.

– Твое предложение смелое, Рабониэль, – сказал один из Девяти. – И решительное. В этом Возвращении мы долго обходились без твоего руководства, и мы приветствуем твое Стремление. Мы будем двигаться вперед, как ты просишь. Подготовь отряд для проникновения в башню, а мы свяжемся с человеком Таравангианом и дадим инструкции. Он может отвлечь узокователя и инозвательницу.

Рабониэль запела в ритме удовлетворенности – это был величественный и решительный звук. Венли не усомнилась, что все собрание было напоказ: Девять даже не сделали паузы, чтобы обсудить план. Они знали, что предложит Рабониэль, и уже проработали детали.

Остальные Сплавленные почтительно ждали, пока Рабониэль – победоносное предложение еще больше возвысило ее в их глазах – шла к выходу. Только один из Сплавленных пошевелился, и это была Лешви.

– Пойдем, – сказала она и поплыла вслед за Рабониэлью.

Венли поспешила присоединиться к Лешви, когда та перехватила высокую фемалену прямо за дверями. Рабониэль посмотрела на Лешви, напевая в ритме насмешки. Они вышли на солнечный свет на крыше балкона вокруг зала. Лестница вниз была справа.

– Почему ты пыталась заблокировать мое предложение, Лешви? Ты уже начала ощущать последствия безумия?

– Я не сошла с ума, но мне страшно, – пропела Лешви в ритме замешательства, и Венли вздрогнула от этих слов. Госпожа Лешви боится? – Ты действительно думаешь, что сможешь положить конец войне?

– Я в этом уверена, – ответила Рабониэль в ритме насмешки. – У меня было много времени, чтобы обдумать открытия, сделанные перед окончанием ложного Возвращения.

Она сунула руку в карман своего одеяния и достала самосвет, лучащийся буресветом, внутри которого шевелился пойманный спрен. Фабриаль, подобный тем, что создавали человеки.

– Они заточили в них некоторых из Несотворенных, Лешви. Как ты думаешь, насколько они близки к тому, чтобы обнаружить, что могут сделать то же самое с нами? Можешь себе это представить? Навсегда заключенная в самосвет, запертая, способная думать, но неспособная когда-либо вырваться на свободу?

Лешви запела в ритме паники – болезненном, с незаконченными тактами и рублеными долями.

– Так или иначе, – сказала Рабониэль, – это последнее Возвращение. Человеки скоро узнают, как заточить нас. Если нет – что ж, лучшие из нас, кто остался, находятся всего в нескольких шагах от безумия. Мы должны покончить с этой войной.

– Ты только что вернулась, – сказала Лешви, – у тебя нет прислуги и помощников. Твое предприятие потребует и того и другого. – Она указала в сторону, на Венли. – Я собрала штат верных и очень способных певцов. Могу одолжить их тебе для этой затеи и сама оказать посильную помощь в качестве извинения за мои возражения.

– У тебя всегда самые лучшие слуги. – Рабониэль взглянула на Венли. – Это Последняя слушательница, не так ли? Когда-то Голос самого Вражды? Как ты ее раздобыла?

Тимбре затрепетала внутри Венли – ее раздражал термин «раздобыть», и Венли чувствовала то же самое. Она склонила голову и запела, чтобы не выдать истинных чувств.

– Вражда от нее отказался, – ответила Лешви. – А я нахожу ее прекрасным Голосом.

– Дочь предателей, – сказала Рабониэль, но в ритме страстного желания – Венли вызывала у нее любопытство. – Впоследствии – предательница себе подобных. Я возьму ее и тех, кого ты пошлешь, на время проникновения. Можешь и сама к нам присоединиться. Служи – и, может быть, я прощу тебе грубые возражения. Несомненно, были и другие, кто думал то же самое; ты дала мне возможность опровергнуть такие доводы.

Рабониэль зашагала прочь. Когда она достигла ступенек, Венли заметила, что кто-то ждет ее внизу, в тени. Неуклюжая фигура Преследователя, которого отпустили раньше. Он поклонился Рабониэли, которая замешкалась на верхней площадке лестницы. Их разговор не был слышен Венли.

– Он умоляет дать ему шанс отправиться с ней, – прошептала Лешви. – Во время этого проникновения Рабониэль будет обладать всей полнотой власти и сможет разрешить ему продолжить охоту. Он сделает все, чтобы заполучить еще один шанс убить того ветробегуна. Боюсь, что он проигнорирует волю Девятерых, особенно если Рабониэль одобрит его затеи. – Она посмотрела на Венли. – Ты должна собрать наших людей и позаботиться о ней. Вам не нужно будет сражаться, это сделают другие. Ты будешь служить ей так же, как мне, и докладывать мне тайно.

– Госпожа? – спросила Венли, понизив голос. – Значит, вы ей все-таки не доверяете.

– Конечно нет. В прошлый раз ее безрассудство едва не стоило нам всего. Девять одобряют ее смелость; они чувствуют тяжесть времени. Однако от смелости всего лишь шаг до глупости. Поэтому мы должны предотвратить катастрофу. Эта земля достанется в наследство обычным певцам. Я не оставлю ее опустошенной только для того, чтобы доказать, что мы можем убивать лучше, чем наши враги.

Венли воспарила от этих слов. Тимбре бушевала внутри ее, пульсируя, подбадривая.

– Госпожа, – прошептала она, – как вы думаете… Существует ли способ возродить мой народ? Найти землю вдали от Сплавленных и человеков? Жить самим по себе, как раньше?

Лешви запела в ритме выговора, поглядывая в сторону зала с другими Сплавленными. Никто еще не вышел. Она не хотела, чтобы их видели бегущими за Рабониэлью, – и Венли поняла, почему Лешви предпочла скромное положение. Невысокий статус давал ей свободу делать то, что другие считали ниже своего достоинства.

– Не говори о таких вещах, – прошипела Лешви. – Другие уже не доверяют тебе из-за того, что сделали твои предки. Вы хотите править сами? Я одобряю это, но сейчас не время. Помоги нам победить человеков, и тогда мы, Сплавленные, исчезнем во времени и оставим этот мир вам. Вот как можно добиться независимости, Венли.

– Да, госпожа, – сказала Венли в ритме подобострастия.

Она не чувствовала его, и Тимбре пульсировала, выражая собственную досаду.

Венли испытала прикосновение Вражды. Он не оставит этот народ в покое, и она подозревала, что другие Сплавленные, какими бы усталыми они ни были, не откажутся править миром. Слишком многие из них наслаждались роскошью своего положения. Их победа не принесет независимости для Венли и ее народа.

Лешви взлетела, предоставив Венли спускаться по ступенькам. В этот момент она заметила Рабониэль и Преследователя, заговорщически беседующих в полумраке третьего этажа. Вот буря, во что теперь втягивают Венли?

Тимбре затрепетала внутри ее.

– Возможность? – перепросила Венли. – Что за возможность?

Тимбре снова затрепетала.

– Я думала, ты ненавидишь человеков-Сияющих, – прошептала Венли. – Какая разница, найдем мы их в башне или нет?

Тимбре решительно пульсировала. Она была права. Возможно, люди смогут обучить Венли. Может быть, ей удастся захватить одного из их Сияющих и заставить учить ее.

Во всяком случае, ей нужно было подготовить своих подручных к отъезду из города. Усилия по вербовке придется отложить. Нравится ей это или нет, но она окажется на переднем крае очередного вторжения в земли человеков.

15. Свет и музыка

022

Спрены логики реагируют на заточение любопытным образом. В отличие от других спренов, они не проявляют какого-либо свойства – их нельзя использовать для производства тепла, предупреждения о близкой опасности или создания сопряженных самосветов. На протяжении многих лет артефабры считали их бесполезными – и в самом деле, эксперименты с ними были редкостью, поскольку спрены логики редки и их трудно поймать.

Прорыв произошел в результате открытия, которое показало, что свет, который излучают спрены логики, изменяется в зависимости от определенных стимулов. Например, если сделать так, чтобы буресвет покидал самосвет с контролируемой скоростью, спрен будет тускнеть и разгораться в некоей последовательности. Это позволило создать фабриальные часы.

Когда самосвет соприкасается с определенными металлами, свет также меняет состояние с яркого на тусклое. Это приводит к созданию некоторых очень интересных и сложных механизмов.

Лекция по фабриальной механике, прочитанная Навани Холин перед коалицией монархов, Уритиру, йезеван, 1175 г.

Через несколько недель после нападения на город Под тревога Каладина поутихла, самое тяжелое осталось позади. Он всегда пронзал тьму насквозь. Почему об этом было так трудно вспомнить, когда сидишь на самом дне?

Ему дали время решить, что делать после его «отставки», поэтому он не торопился и не обсуждал этого ни с кем, кроме Адолина. Он хотел найти лучший способ донести эту идею до своих ветробегунов – и, если сможет, принять еще до того. Лучше принести им четкий план.

С каждым днем он все больше и больше понимал правоту Далинара. По крайней мере, Каладину не нужно было скрывать усталость. Однако он все же тянул с принятием решения. Поэтому Далинар в конце концов легонько, но твердо подтолкнул его. Каладину предоставлялось еще некоторое время, чтобы разобраться, чем будет заниматься он, но следовало начать готовить других ветробегунов к несению его прежних обязанностей.

Таким образом, через десять дней после миссии в Поде Каладин стоял перед штабом армии и слушал, как Далинар объявляет, что роль Каладина в войске «претерпевает изменения».

Каладин счел этот опыт унизительным. Даже когда его выгоняли с поста, все аплодировали его героизму. Каладин объявил, что Сигзил, с которым он посовещался ранее днем, возьмет на себя ежедневное управление ветробегунами, наблюдение за снабжением и вербовкой. Его возведут в ранг лорда – командующего ротой. Скар, когда вернется из отпуска на Пиках Рогоедов, станет его заместителем и будет наблюдать и руководить активными миссиями ветробегунов.

Вскоре Каладина отпустили, – к счастью, его не заставили участвовать в какой-нибудь «вечеринке». Он шел по темному коридору вглубь Уритиру, с облегчением чувствуя, что все не так плохо, как он опасался. Сегодня он не представлял для себя опасности.

Теперь ему оставалось только найти новую цель в жизни. Буря свидетельница, это его пугало – отсутствие работы напоминало о буднях мостовиков. Когда он не участвовал в вылазках с мостами, дни тянулись бесконечно. Пустота их притупляла разум, словно странный ментальный анестетик. Теперь его жизнь стала намного лучше. Жалость к себе не мешала ему заметить или признать это. И все же ему было неприятно это сходство.

Сил парила перед ним в коридоре Уритиру, принимая форму причудливого корабля – только с парусами снизу.

– Что это? – спросил ее Каладин.

– Не знаю, – сказала она, проплывая мимо него. – Навани рисовала его во время собрания несколько недель назад. Я думаю, она что-то перепутала. Может быть, она никогда раньше не видела лодок?

– Сомневаюсь, – сказал Каладин, глядя в коридор.

Заняться было нечем.

«Нет, – подумал он. – Ты не можешь притворяться, что тебе нечего делать, потому что ты боишься. Найди новую цель».

Он тяжело вздохнул и шагнул вперед. По крайней мере, он мог вести себя уверенно. Первое правило лидерства Хэва, вбитое в Каладина в его первый день в качестве командира взвода. Как только принял решение, обратной дороги нет.

– Куда мы идем? – спросила Сил, превращаясь в ленту света, чтобы догнать его.

– На площадки для учебных боев.

– Хочешь попробовать немного потренироваться, чтобы отвлечься?

– Нет. Я собираюсь вопреки здравому смыслу поискать там мудрости.

– Многие из ревнителей, которые там тренируются, кажутся мне довольно мудрыми. В конце концов, они бреют головы.

– Они… – Каладин нахмурился. – Сил, какое это имеет отношение к мудрости?

– Волосы отвратительны. Сбривать их разумно.

– У тебя есть волосы.

– Нет, просто у меня есть я. Подумай об этом, Каладин. От всего остального, что выходит из вашего тела, вы избавляетесь быстро и спокойно, но эта странная дрянь сочится из маленьких дырочек в вашей голове, и вы позволяете ей там оставаться? Мерзость.

– Не все из нас могут позволить себе роскошь быть частицами божественности.

– На самом деле, все является фрагментом того или иного божества. В этом смысле мы родня. – Она придвинулась к нему поближе. – Вы, люди, всего лишь странные родственники, живущие в буревом погребе, которых мы таим от гостей.

Каладин учуял тренировочные площадки еще до того, как прибыл туда, – знакомый смешанный запах пота и масла для мечей. Сил метнулась влево, делая круг по комнате, в то время как Каладин поспешил мимо пар мужчин, занятых схватками всех типов. В помещении стоял крик. Он направился к задней стене, где собрались мастера-мечники.

Он всегда считал ревнителей-воинов странной компанией. С обычными ревнителями все было понятно: они присоединялись к церкви ради научного поиска, из-за давления семьи или потому, что были набожны и хотели служить Всемогущему. У большинства ревнителей-воинов было другое прошлое. Многие из них когда-то были солдатами, а потом посвятили себя церкви. Не ради служения, а ради бегства. Он никогда по-настоящему не понимал, что может привести кого-то на этот путь. До недавнего времени.

Пока Каладин шел среди тренирующихся солдат, ему напомнили, почему он перестал сюда приходить. Ему кланялись, бормотали: «Благословенный Бурей», расступались перед ним. Когда такое случалось в коридорах, с незнакомцами, еще ладно. Но здесь тренировались его братья – и в ряде случаев сестры – по оружию. Уж они-то должны были понимать, что он не нуждается в таком внимании.

Он добрался до мечников – но, к сожалению, человека, которого он искал, среди них не было. Мастер Лахар объяснил, что Зайхель на дежурстве в прачечной, что удивило Каладина. Он не думал, что мечника пошлют стирать одежду.

Когда он покинул тренировочный зал, к нему вернулась Сил в форме летящей стрелы.

– Я слышала, ты спрашивал о Зайхеле?

– Спрашивал. А что?

– Дело в том, что… есть несколько мастеров-мечников, Каладин. Некоторые из них действительно полезны. Так почему ты хочешь поговорить с Зайхелем?

Он не был уверен, что сможет объяснить. Вероятно, любой из ревнителей, которые часто посещали тренировочные площадки, мог ответить на его вопросы. Но они, как и остальные, смотрели на Каладина с уважением и благоговением. Он хотел поговорить с кем-то, кто был бы с ним абсолютно честен.

Он направился к краю башни. Здесь, открытые небу, многоярусные каменные диски выступали из основания сооружения, как огромные листья. За последний год многие из них были превращены в пастбища для чуллов, прочих тягловых животных или лошадей. Другие были увешаны веревками для сушки белья. Каладин направился было к ним, но остановился, а потом решил сделать небольшой крюк.

Навани и ее ученые утверждали, что эти внешние плиты вокруг башни когда-то были полями. Разве такое возможно? Воздух здесь был холодным, и, хотя Камень, казалось, находил его бодрящим, Каладин мог сказать, что ему чего-то не хватало. Чтобы запыхаться, ему требовалось меньше времени, и если он напрягался, то иногда чувствовал головокружение, чего никогда не испытывал на обычных высотах.

Сильные бури случались здесь нечасто. Девять из десяти не поднимались достаточно высоко, а проходили ниже, сердитые и обширные, выражая свое недовольство грохотом и вспышками молний. Без бурь просто не хватало воды для посевов, не говоря уже о том, чтобы на склонах холмов выращивать полипы.

Тем не менее по настоянию Навани последние шесть месяцев развивался уникальный проект. Долгие годы алети сражались с паршенди из-за самосветов на Расколотых равнинах. Это было кровавое дело, построенное на трупах мостовиков, чьи тела – больше, чем их орудия, – перекрывали промежутки между плато. Каладина потрясло то, что так много людей, вовлеченных в эту бойню, упустили возможность задать конкретный и важный вопрос.

Зачем паршенди понадобились самосветы?

Для алети эти камни воплощали не просто богатство, но и власть. С духозаклинателем изумруды означали пищу – очень портативные источники питания, которые могли путешествовать с армией. Военные алети использовали преимущество мобильных сил без длинных линий снабжения, чтобы опустошить Рошар во время правления полудюжины сменявших друг друга королей.

Однако у паршенди не было духозаклинателей. Рлайн подтвердил этот факт. А потом он сделал человечеству подарок.

Каладин спустился по каменным ступеням туда, где группа фермеров работала на испытательном поле. Плоский камень был вымазан семенной пастой – и на ней выросли камнепочки. Воду приносили от ближайшего насоса, и Каладин проходил мимо носильщиков, тащивших ведро за ведром, чтобы вылить воду на полипы и имитировать ливень.

Их лучшие фермеры объяснили, что это не сработает. Можно имитировать приносимые Великой бурей минералы, которые требовались растениям для образования раковин, но холодный воздух будет подавлять рост. Рлайн согласился с этим доводом… только вот был нюанс.

Растения следовало выращивать в лучах самосветов.

Обычное поле перед Каладином было украшено самым необычным образом: громадные самосветы, добытые из сердец ущельных демонов, были укреплены на фонарных столбах, которые, в свою очередь, были привинчены к каменной поверхности. Изумруды были так велики и так полны буресвета, что от них в поле зрения Каладина возникли пятна, хотя день был в разгаре.

Возле каждого фонаря сидел ревнитель с барабаном, тихо отбивая определенный ритм. Вот в чем был секрет. Люди бы заметили, если бы самосветы заставляли растения расти, но смесь света и музыки что-то меняла. Возле барабанщиков кружились и подпрыгивали в воздухе спрены жизни – маленькие зеленые пылинки. Спрены светились ярче, чем обычно, как будто свет самосветов наполнял их. И они уходили к растениям, кружась вокруг них.

Это истощало свет, как и использование фабриаля. Действительно, самосветы периодически трескались, как это случалось и с фабриалями. Каким-то образом смесь спренов, музыки и света создала своего рода органическую машину, которая поддерживала жизнь растений через буресвет.

Рлайн, одетый в форму Четвертого моста, ходил от фонаря к фонарю, проверяя точность ритмов. В эти дни он обычно носил боеформу, хотя и признался Каладину, что ему не нравится, как она делает его более похожим на захватчиков, с их ужасными панцирными доспехами. Это заставляло некоторых людей не доверять ему. Но трудоформа заставляла людей относиться к нему как к паршуну. Он ненавидел это еще больше.

И действительно, было странно видеть, как Рлайн, с его черно-красной мраморной кожей, дает указания алети. Это напоминало происходившее в Алеткаре во время вторжения. Рлайн не любил, когда люди делали подобные сравнения, и Каладин старался не думать об этом.

Несмотря на это, Рлайн, казалось, нашел себя в этой работе. Он выглядел достаточно целеустремленным, чтобы Каладин чуть не оставил его в покое. Но нет – дни, когда Каладин мог непосредственно присматривать за мужчинами и женщинами из Четвертого моста, подходили к концу. Он хотел убедиться, что о них заботятся.

Он побежал через поле. В то время как любая из этих камнепочек размером с голову считалась бы маленькой по меркам Пода, они, по крайней мере, выросли достаточно большими, чтобы внутри было зерно. Техника помогала.

– Рлайн! – позвал Каладин. – Рлайн!

– Сэр? – слушатель повернулся, улыбаясь. Подбегая, он напевал бодрую мелодию. – Как прошла встреча?

Каладин заколебался. Должен ли он рассказать? Или подождать?

– Случилось кое-что интересное. Скар и Сигзил получили повышение. – Каладин оглядел поле. – Но кто-нибудь может посвятить тебя в детали позже. Что касается посевов, то они выглядят хорошо.

– Спрены охотнее приходят к слушателям, чем к людям. – Рлайн оглядел поле. – Вы не слышите ритмов. А я не могу заставить людей петь чистыми тонами Рошара. Однако некоторые из них приближаются к цели. Я воодушевлен. – Он покачал головой. – Так или иначе – вы это хотели узнать, сэр?

– Я нашел тебе спрена чести.

Каладин привык видеть непроницаемое, стоическое выражение на мраморном лице Рлайна. Оно растаяло, как песок перед бурей: Рлайн расплылся в широкой улыбке от уха до уха. Он схватил Каладина за плечи, в его глазах плясали искорки. Когда он снова начал напевать без слов, ликующий ритм почти заставил Каладина почувствовать нечто за пределами. Звук был полным жизни, как солнечный свет, и радостным, как детский смех.

– Спрен чести? И он хочет сблизиться со слушателем? По-настоящему?

– Это старый спрен Вратима – Юнфа. Он откладывал выбор, поэтому мы с Сил поставили ему ультиматум: выбрать тебя или уйти. Сегодня утром он пришел ко мне и согласился попытаться сблизиться с тобой.

Пение Рлайна сделалось тише.

– Это была авантюра, – сказал Каладин. – Потому что я не хотел его прогонять. Но в конце концов мы заставили его согласиться. Он сдержит свое слово, но будь осторожен. У меня такое чувство, что он воспользуется любым шансом, чтобы уклониться от сделки.

Рлайн сжал плечо Каладина и кивнул ему в знак явного уважения. Тем удивительнее прозвучали его следующие слова:

– Благодарю вас, сэр. Пожалуйста, скажите спрену, что он может поискать в другом месте. Я не буду требовать уз с ним.

Он разжал хватку, но Каладин поймал его за руку:

– Рлайн, о чем ты? Мы с Сил упорно трудились, чтобы найти тебе спрена.

– Я ценю это, сэр.

– Я знаю, ты чувствуешь себя обделенным. Я знаю, как тяжело видеть, как другие летают, пока ты ходишь по земле. Это твой шанс.

– Ты бы взял спрена, которого силой заставили заключить эту сделку?

– Учитывая обстоятельства, взял бы, что дают.

– Обстоятельства… – Рлайн поднял руку и изучил рисунок на своей коже. – Я когда-нибудь рассказывал вам, сэр, как попал в команду мостовиков?

Каладин медленно покачал головой.

– Я ответил на один вопрос, – сказал Рлайн. – Мой владелец был светлоглазым среднего дана – Вы его не знаете. Надсмотрщик среди квартирмейстеров Садеаса. Он позвал жену на помощь, пытаясь сложить в уме цифры, и я, не подумав, подсказал ему ответ. – Рлайн издал тихую, насмешливую трель. – Дурацкая ошибка. Я столько лет шпионил за алети и стал беспечным. Несколько дней мой владелец наблюдал за мной. Я думал, что выдал себя. Но нет… он не подозревал, что я шпион. Он просто считал меня слишком умным. Сообразительный паршун пугал его. Поэтому он предложил меня бригаде мостовиков. – Рлайн оглянулся на Каладина. – Нельзя, чтобы такой паршун размножался, верно? Кто знает, какие неприятности начнутся у людей, если их рабы начнут думать своей головой?

– Я не считаю, что ты не должен думать, Рлайн, – сказал Каладин. – Я пытаюсь помочь.

– Я знаю это, сэр. Но я не заинтересован в том, чтобы брать «что дают». И не думаю, что спренов надо принуждать к узам. Это создаст плохой прецедент, сэр. – Он напел другой ритм. – Вы все называете меня оруженосцем, но я не умею втягивать буресвет, как остальные. Я думаю, что между мной и Буреотцом вбит клин. Странно. Я ожидал предубеждения от людей, но не от него… В любом случае я буду ждать спрена, который сблизится со мной, каков я есть, – и примет честь, какой я ее представляю.

Он отсалютовал Каладину по обычаю Четвертого моста, стукнув запястьями друг о друга, затем повернулся, чтобы продолжить учить фермеров песням.

Каладин поплелся в сторону прачечной. Он понимал, к чему клонит этот паршун – но упустить такой шанс? Возможно, единственный способ получить то, чего хотел Рлайн, – уважение от спрена, – это начать с того, кто настроен скептически. И Каладин не принуждал Юнфу. Каладин отдал приказ. Иногда солдатам приходилось служить на нежеланных должностях.

Каладину претило думать о том, что он сделал нечто постыдное, несмотря на благие намерения. Неужели Рлайн не может принять вложенные им усилия и сделать то, о чем просят?

«Или может быть, – пришла откуда-то мысль, – ты мог бы сделать то, что обещал ему, и хоть раз выслушать».

Каладин вышел на поле для стирки, миновал шеренги женщин, стоявших у корыт, словно в строю, сражаясь с нескончаемой ордой испачканных рубашек и форменных курток. Он обошел древний насос, из которого вода стекала в желоба, и прошел через колышущееся поле простыней, висевших на веревках, как тускло-белые знамена.

Зайхеля он нашел на краю плато, выходившего на крутой обрыв. Неподалеку Каладин увидел большую конструкцию Навани, свисающую с края – устройство, используемое для подъема и опускания «Четвертого моста».

Казалось, отсюда можно было падать целую вечность. Хотя он знал, что гора должна переходить в предгорья где-то там внизу, облака часто скрывали эту часть склона. Он предпочитал думать об Уритиру так, как если бы башня плыла, отделенная от остального мира и его страданий.

Здесь на самой дальней из сушильных веревок Зайхель аккуратно развешивал в ряд ярко раскрашенные шарфы. Какой светлоглазый заставил его отмыть их? Такими легкомысленными шейными платками представители элиты, наиболее склонные к роскоши, расставляли акценты в своих нарядах.

По сравнению с тонким шелком Зайхель выглядел как шкура только что убитой норки. Его халат на вате из обножника был старым и поношенным, борода топорщилась, словно пучок травы, вольготно растущий в укромном уголке, защищенном от ветра, а вместо пояса он носил веревку.

Зайхель был полон всего того, чего инстинкты Каладина советовали избегать. Можно было научиться оценивать солдат по тому, как они относились к своей униформе. Аккуратно выглаженный мундир не приносил победу на поле битвы сам по себе, но зачастую человек, который тщательно начищал пуговицы, безупречно вел себя в строю. Солдаты с неопрятными бородами и в рваной одежде, как правило, были из тех, кто проводит вечера за выпивкой, а не заботится о своем снаряжении.

За годы соперничества между военными лагерями Садеаса и Далинара эти различия стали настолько резкими, что практически превратились в знамена. Поэтому манера Зайхеля держаться казалась преднамеренной. Мастер-мечник был одним из лучших дуэлянтов, которых Каладин когда-либо видел, и обладал мудростью, отличной от мудрости любого другого ревнителя или ученого. Возможно, что Зайхель одевался так специально, чтобы создать обманчивый вид. Зайхель был шедевром живописи, намеренно заключенным в расколотую раму.

Каладин остановился на почтительном расстоянии. Зайхель не смотрел на него, но странный ревнитель, казалось, всегда знал, когда кто-то приближался. Он был сверхъестественно чутким ко всему, что его окружало. Сил рванулась к нему, и Каладин внимательно наблюдал за реакцией.

«Он все-таки может видеть ее», – решил Каладин, когда Зайхель осторожно повесил еще один шарф. Он устроился так, чтобы краем глаза наблюдать за Сил. Кроме Камня и Струны, Каладин не встречал человека, который мог бы видеть невидимых спренов. Имелась ли в жилах Зайхеля кровь рогоедов? Эта способность была редкостью даже среди соплеменников Камня, хотя он и говорил, что иногда с ней рождаются даже те, у кого в жилах имеется хоть капля рогоедской крови.

– Ну? – наконец спросил Зайхель. – Чем ты пришел досаждать мне сегодня, Благословенный Бурей?

– Мне нужен совет.

– Найди выпивку покрепче. Она будет лучше буресвета. И то и другое тебя убивает – но алкоголь, по крайней мере, делает это медленно.

Каладин приблизился. Развевающиеся шарфы напомнили ему спрена в полете. Сил, возможно подумав о том же, превратилась еще в один шарф.

– Меня вынуждают уйти в отставку, – тихо сказал Каладин.

– Поздравляю. Возьми пенсию. Пусть все это станет проблемой кого-то другого.

– Мне сказали, я могу выбрать другой достойный путь, главное, уйти с передовой. Я подумал…

Он посмотрел на Зайхеля: тот улыбнулся, и в уголках его глаз появились морщинки. Странно, как кожа этого человека могла казаться гладкой, как у ребенка, а в следующий миг – морщинистой, как у старика.

– Подумал, что ты один из нас? Солдат, которого жизнь потрепала? Чья душа трепещет на ветру, как обрывки знамени?

– Вот кем я стал. Я знаю, почему большинство из них покинуло поле боя, Зайхель. Но не ты. Почему ты стал ревнителем?

– Потому что я понял, что люди будут воевать, как бы я ни старался. Я больше не хотел участвовать в попытках остановить их.

– Но ты не смог отказаться от меча.

– О, я отказался. Я отпустил его. Лучшая ошибка, которую я когда-либо совершал. – Зайхель оценивающе взглянул на Каладина. – Ты не ответил на мой вопрос. Думаешь, что принадлежишь к числу мастеров-мечников?

– Далинар предложил мне обучать новых Сияющих. Сомневаюсь, что смогу это вынести – видеть, как они улетают на битву без меня. Но я подумал, что, может быть, смогу снова тренировать обычных солдат. Это может быть не так больно.

– И ты думаешь, что можешь стать одним из нас?

– Я… Да.

– Докажи. – Зайхель сорвал с веревки несколько шарфов. – Ударь меня.

– Что? Здесь? Сейчас?!

Зайхель осторожно намотал шарф на руку. При нем не было никакого оружия, по крайней мере на виду, хотя под рваным коричневым халатом и могли таиться один-два ножа.

– Врукопашную?

– Нет, используй меч. Ты хочешь присоединиться к мастерам-мечникам? Покажи мне, как ты им пользуешься.

– Я не говорил…

Каладин бросил взгляд на веревку для сушки, где сидела Сил в облике молодой женщины. Она пожала плечами, и Каладин призвал ее как клинок – длинный и тонкий, изящный. Не похожий на оглоблю, которой раньше орудовал Далинар.

– Притупи лезвие, чуллья твоя башка, – сказал Зайхель. – Моя душа, может быть, и обветшала, но я не хочу, чтобы ее порвали в клочья. И никаких особых сил с твоей стороны. Хочу увидеть, как ты сражаешься, а не летаешь.

Мысленным приказом Каладин притупил Сил-клинок. Край расплылся в туман, затем вновь сформировался неострым.

– Хм… – сказал Каладин. – Как мы начнем…

Зайхель сорвал с веревки простыню и бросил Каладину. Она полетела, вздымаясь и расправляясь в воздухе; Каладин шагнул вперед и мечом сбил ткань. Зайхель исчез среди колышущихся рядов простыней.

Каладин осторожно ступил за веревки. Ткань то развевалась на ветру, то опадала, напоминая растения, мимо которых он часто проходил в ущельях. Живые существа, которые шевелились и перетекали вместе с невидимыми приливами ветра.

Зайхель выскочил из другого ряда, стянул еще одну простыню и махнул ею. Каладин крякнул, замахнулся на тряпку и шагнул в сторону. Стратегия мечника была ясна: заставить его сосредоточиться на ткани.

Каладин проигнорировал простыню и сделал выпад в сторону Зайхеля. Он гордился этим ударом; благодаря урокам Адолина он теперь обращался с мечом не менее ловко, чем с копьем. Выпад угодил мимо цели, но сам маневр был превосходным.

Зайхель, двигаясь с поразительной быстротой, нырнул обратно между рядами простыней. Каладин прыгнул за ним, но снова умудрился потерять цель. Каладин завертелся, вглядываясь в бесконечные ряды трепещущих белых полотнищ. Как танцующее пламя, чисто-белое.

– Зачем ты сражаешься, Каладин Благословенный Бурей? – раздался призрачный голос Зайхеля откуда-то поблизости.

Каладин развернулся, выставив меч:

– Я сражаюсь за Алеткар.

– Ха! Ты просишь меня дать тебе рекомендацию как мастеру-мечнику, а потом сразу же лжешь мне?

– Я не просил… – Каладин тяжело вздохнул. – Я гордо ношу цвета Далинара.

– Ты сражаешься за него, а не из-за него. Зачем ты сражаешься?

Каладин тихонько пробрался в ту сторону, откуда, как ему показалось, доносился звук.

– Чтобы защитить своих людей.

– Тепло, – сказал Зайхель. – Но теперь твои люди в полной безопасности. Они могут сами о себе позаботиться. Так почему же ты продолжаешь сражаться?

– Может быть, я не думаю, что они в безопасности. Может быть, я…

– Думаешь, они не могут сами о себе позаботиться? Ты и старый Далинар. Куры с одного насеста.

Лицо и фигура сформировались на соседней простыне, которая колыхнулась в сторону Каладина, как будто кто-то проходил за ней. Он тут же нанес удар, вонзив меч в простыню. Под напором острия она разорвалась, но оружие никого не задело.

Прежде чем он успел попросить, в мгновение замаха Сил заострила клинок, и простыня заполоскалась на ветру, разрезанная посередине.

Зайхель возник с другой стороны от Каладина, и тот едва успел обернуться, замахиваясь клинком. Зайхель отразил удар рукой, которую обмотал тканью. В другой руке он держал длинный шарф: ткань хлестнула, нацеленная на левую руку Каладина, и обмоталась вокруг нее с ужасающей плотностью, словно кнут.

Зайхель дернул, лишая Каладина равновесия. Тот едва удержался на ногах и сделал выпад одной рукой. Зайхель снова отразил удар своей замотанной рукой. Такая тактика никогда не сработала бы против настоящего осколочного клинка, но она могла быть удивительно эффективной против обычных мечей. Новобранцы часто удивлялись тому, как хорошо толстая ткань может остановить клинок.

Все еще удерживая руку Каладина, обмотанную шарфом, Зайхель, поднял ее и заставил его развернуться. Преисподняя! Каладин сумел сманеврировать своим клинком и разрезать ткань пополам – Сил опять на мгновение стала острой, – затем он отскочил назад и попытался восстановить равновесие.

Зайхель спокойно шагнул в сторону, взмахнул шарфом, рассекая воздух со свистом, а потом завертел им, словно булавой. Каладин не видел, чтобы от ревнителя исходил буресвет, и у него не было причин полагать, что этот человек умеет связывать потоки… но в том, как ткань сжимала его руку, чувствовалось нечто сверхъестественное.

Зайхель растянул шарф в руках – он оказался длиннее, чем ожидал Каладин.

– Ты веришь во Всемогущего, мальчик?

– А какое это имеет значение?

– Ты спрашиваешь, какое значение имеет вера, когда рассматриваешь возможность присоединиться к ревнителям – стать религиозным наставником?

– Я хочу стать учителем меча и копья. Какое это имеет отношение к Всемогущему?

– Ну ладно. Ты спрашиваешь, какое значение имеет бог, когда рассматриваешь возможность обучения людей способам убийства?

Каладин осторожно двинулся вперед, держа клинок перед собой.

– Не знаю, во что я верю. Навани все еще чтит Всемогущего. Каждое утро она сжигает охранные глифы. Далинар говорит, что Всемогущий мертв, но он также утверждает, что есть еще один истинный бог где-то за пределами Шейдсмара. Ясна говорит, что существо, обладающее огромными силами, не становится богом, и из самого устройства мира делает вывод, что всесильное, любящее божество не может существовать.

– Я не спрашивал, во что верят они. Я спросил, во что веришь ты.

– Не уверен, что кто-то знает ответы. Лучше позволю людям, которых это заботит, спорить в свое удовольствие, а сам буду держаться поскромнее и сосредоточусь на своей жизни прямо сейчас.

Зайхель кивнул ему, как будто этот ответ был приемлемым. Он махнул Каладину, предлагая продолжить схватку. Стараясь держать в уме все возможные удары – он обучался в основном стилю дыма, – Каладин атаковал для пробы. Он сделал два финта, а потом – выпад.

Руки Зайхеля превратились в размытое пятно: своим растянутым шарфом он отодвинул меч в сторону, затем одним аккуратным движением обернул ткань вокруг меча. Это дало ему рычаг, чтобы оттолкнуть клинок, а сам он шагнул навстречу Каладину, и витки намотанного шарфа скользнули к самой рукояти меча.

А потом он каким-то образом обернул свои тряпки вокруг запястий Каладина. Каладин попробовал ударить головой, но Зайхель сделал шаг вперед и приподнял один конец шарфа, пропуская голову противника под ним. Поворот, еще один – и Зайхель полностью обвязал Каладина шарфом. Да какая длина у этой штуки?

После такого маневра оказалось, что у Каладина не только запястья обвязаны шарфом, но и предплечья прижаты к телу. Зайхель стоял позади него. Каладин не видел, что мастер-мечник сделал потом, но на шею Благословенного Бурей легла петля. Зайхель потянул, не жалея сил, и перекрыл Каладину воздух.

«Думаю, мы проигрываем, – сказала Сил. – Парню, вооруженному чем-то из Адолинова ящика для носков».

Каладин запыхтел, но внутри его что-то возликовало. Зайхель всех раздражал, но бойцом он был превосходным, и он испытывал Каладина, как никто другой. Это была та тренировка, в которой он нуждался, чтобы побеждать Сплавленных.

Когда Зайхель попытался задушить его, Каладин заставил себя сохранять спокойствие. Он превратил Сил в маленький кинжал. Поворот запястья разрезал шарф, и вся ловушка распуталась, позволив Каладину свободно повернуться и ударить противника вновь затупившимся ножом.

Ревнитель блокировал нож предплечьем, обернутым тканью. Он сразу же поймал запястье Каладина другой рукой, поэтому Каладин отпустил Сил и снова призвал ее в другую руку – его замах вынудил Зайхеля увернуться.

Зайхель сорвал с трепещущих веревок простыню, скрутил ее и превратил в подобие веревки.

Каладин потер шею:

– Кажется… кажется, я уже видел этот стиль раньше. Ты сражаешься, как Азур.

– Это она сражается, как я, мальчик.

– Она, похоже, охотится за тобой.

– Так сказал Адолин. Пусть эта дура сперва пройдет через Перпендикулярность Культивации, и я не стану сдерживать свои дохи, пока жду ее прибытия.

Он махнул Каладину, приглашая атаковать снова.

Каладин вытащил из-за пояса метательный нож и принял стойку меча-и-ножа. Знаком он предложил Зайхелю атаковать самому. Мастер-мечник улыбнулся и бросил свою простыню Каладину. Она раздулась, широко распахнувшись, словно собираясь обнять его. К тому времени как Каладин ее изрубил, Зайхель исчез, нырнув в лес колышущейся ткани.

Каладин отпустил Сил и махнул рукой в сторону земли. Она кивнула и нырнула под простыни в поисках Зайхеля. Она указала Каладину направление, затем нырнула между двумя простынями, как лента света.

Каладин осторожно последовал за ней. Ему показалось, что он мельком увидел Зайхеля сквозь простыни, как тень на ткани.

– Сам-то веришь? – спросил Каладин, приближаясь. – В бога, во Всемогущего или еще во что?

– Я не обязан верить, – донеслось в ответ. – Я знаю, что боги существуют. Я их просто ненавижу.

Каладин нырнул между двумя простынями. В этот момент простыни начали отрываться от веревок. Шесть штук сразу бросилось на Каладина, и он мог поклясться, что видит в них очертания лиц и фигур. Стараясь не терять головы, он проигнорировал пугающее зрелище, вызвал Сил и нашел Зайхеля.

Каладин сделал выпад. Зайхель, двигаясь с почти сверхъестественным самообладанием, поднял два пальца и, прижав их к движущемуся лезвию, повернул острие в сторону ровно настолько, чтобы оно прошло мимо цели.

Каладин шагнул к колышущимся простыням, ветер закружился вокруг него. Бестелесные, они обтекли его, затем опутали ноги. С проклятием он споткнулся и упал на твердый камень.

Секундой позже собственный нож Каладина был у Зайхеля в руке, прижатый к его лбу. Каладин почувствовал острие прямо среди своих шрамов.

– Ты жульничал, – сказал Каладин. – Ты что-то делаешь с этими простынями и тряпкой.

– Я не мог жульничать, – возразил Зайхель. – Дело не в победе или поражении, мальчик. Я должен был увидеть, как ты сражаешься. Я могу больше рассказать о человеке, когда удача не на его стороне.

Зайхель встал и выронил нож; тот со звоном упал на камень. Каладин поднял его, сел и посмотрел на упавшие простыни. Они лежали на земле – обычные тряпки. Они слегка колебались, и другой принял бы это движение за игру ветра.

Но Каладин знал ветер. Это был не он.

– Ты не можешь присоединиться к ревнителям. – Зайхель опустился на колени, коснулся одной простыни, потом поднял ее и повесил обратно на веревку.

Затем развесил все остальные.

– Почему не могу?

Каладин не был уверен, что у Зайхеля есть право налагать запреты, но стоит ли ему избирать этот путь, если Зайхель, единственный ревнитель, к которому он испытывал истинное уважение, будет против.

– Ты заставляешь всех, кто хочет удалиться в ревнительство, сражаться с тобой за эту привилегию?

– Это была не борьба за победу или поражение. Ты не годишься не потому, что проиграл. Ты не годишься, потому что не принадлежишь нам.

Он взмахнул простыней в воздухе, затем повесил ее на место.

– Ты любишь сражаться, Каладин. Не с тем Азартом, который когда-то испытывал Далинар, и даже не с предвкушением щеголя, идущего на дуэль. Ты любишь сражаться, потому что это часть твоей натуры. Борьба – твоя любовница, твоя страсть, твоя кровь. Тебе будет мало ежедневных тренировок. Тебя будет мучить жажда чего-то большего. В конце концов ты повернешься и уйдешь, и тебе будет хуже, чем если бы ты никогда не начинал.

Он бросил шарф к ногам Каладина. Должно быть, это был другой шарф, потому что тот, с которого все началось, был ярко-красным, а этот – тускло-серым.

– Возвращайся, когда возненавидишь битву, – сказал Зайхель. – По-настоящему возненавидишь.

И он скрылся среди простыней.

Каладин поднял упавший шарф, затем взглянул на Сил, которая спустилась по невидимым ступенькам рядом с ним, в воздухе. Она пожала плечами.

Каладин сжал ткань в руке, затем обошел простыни. Мечник присел на край плато, свесив ноги, и уставился на ближайший горный хребет. Каладин бросил шарф на кучу других – все они теперь были серыми.

– Кто ты? – спросил Каладин. – Ты такой же, как Шут?

В Зайхеле всегда ощущалось нечто странное – некая глубокая осведомленность. Это делало его непохожим на остальных.

– Нет. Не думаю, что есть еще кто-то, похожий на Хойда. Я знал его под именем Пыль, когда был моложе. Думаю, тысяча разных народов зовут его тысячей разных имен.

– А ты? – Каладин опустился на камень рядом с Зайхелем. – Сколько у тебя имен?

– Несколько. Больше, чем я называю вслух.

Он наклонился вперед, опираясь локтями о бедра. Ветер трепал подол его мантии, свисающей с высоты тысячи футов.

– Ты хочешь знать, кто я? Ну, я разный. В основном просто усталый человек. Но я также Инвестированная Сущность Второго Типа. Раньше я считал, что Первого, но пришлось забраковать всю шкалу, как только я узнал больше. Вот в чем беда науки. Нет ей конца и края. Вечно все переворачивается. Идеальные системы рушатся, потому что – подумаешь, мелочь какая – оказываются ошибочными.

– Я… – Каладин сглотнул. – Я не знаю, что все это значило, но спасибо, что ответил. Шут никогда не дает мне ответов. По крайней мере, прямых.

– Это потому, что Шут – говнюк. – Зайхель порылся в кармане халата и достал что-то – это оказался маленький камешек в форме свернутой раковины. – Ты когда-нибудь видел такое?

– Духозаклятое? – Каладин взял маленькую раковину.

Она оказалась на удивление тяжелой. Он повертел ее, любуясь завитком.

– Похоже. Это существо умерло давным-давно. Оно осело в грязь, и медленно, на протяжении тысяч и тысяч лет, минералы наполняли его тело, аксон за аксоном превращая его в камень. В конце концов оно преобразилось целиком.

– Ну… естественное духозаклинание. Со временем.

– И времени прошло очень много. Умопомрачительно много. В том месте, откуда я родом, таких штук не было. Оно слишком новое. Возможно, в вашем мире есть что-то глубоко спрятанное, но я в этом сомневаюсь. Камень, который ты держишь в руке, старый. Старше Шута, ваших Вестников или даже самих богов.

Каладин поднял каменную раковину, затем по привычке капнул на нее из своей фляги, чтобы увидеть скрытые цвета и оттенки.

– Моя душа, – сказал Зайхель, – похожа на это ископаемое. Каждая частичка моей души была заменена чем-то новым, хотя для меня это произошло в мгновение ока. Душа, которой я обладаю сейчас, похожа на ту, с которой я родился, но это нечто совершенно иное.

– Я не понимаю.

– Я не удивлен. – Зайхель на мгновение задумался. – Представь себе это так. Ты знаешь, как можно сделать отпечаток в креме, затем дать ему высохнуть и заполнить отпечаток воском, чтобы создать копию изначального предмета? Что ж, это случилось с моей душой. Когда я умер, я был пропитан силой. Поэтому, когда моя душа сбежала, она оставила дубликат. Что-то вроде… окаменелости души.

Каладин заколебался:

– Ты… умер?

Зайхель кивнул:

– Это случилось и с твоим другом. Тем, что наверху, в тюрьме. Который с… этим мечом.

– Сзет. Он мне не друг.

– И Вестники тоже, – сказал Зайхель. – Когда они умерли, то оставили после себя отпечаток. Сила, которая помнила, что была ими. Видишь ли, сила хочет быть живой. – Он указал подбородком на Сил, летающую под ними лентой света. – Она – то, что я сейчас называю Инвестированной Сущностью Первого Типа. Я решил, что это должно быть правильное обращение к ним. Сила, которая ожила сама по себе.

– Так ты видишь ее!

– Вижу? Нет. Чувствую? – Зайхель пожал плечами. – Отрежьте немного божественности и оставьте ее в покое. В конце концов она оживет. И если позволить человеку умереть со слишком Инвестированной душой – или Инвестировать его прямо во время умирания, – он оставит после себя тень, которую можно прибить обратно к телу. Его собственному, если быть милосердным. Сделав так, получишь вот это. – Зайхель указал на себя. – Инвестированная Сущность Второго Типа. Ходячий мертвец.

Какой… странный разговор. Каладин нахмурился, пытаясь понять, почему Зайхель говорит ему все это.

«Наверное, я все-таки сам напросился. И поэтому… Стоп».

Может, была и другая причина.

– Сплавленные? Так вот кто они?

– Да, – сказал ревнитель. – Большинство из нас перестают стареть, когда это происходит, обретая своего рода бессмертие.

– Есть ли… способ убить кого-то вроде тебя? Навсегда?

– Много способов. Для более слабых – просто убей тело снова, убедись, что никто не Инвестирует душу с большей силой, и они ускользнут через несколько минут. Для более сильных… ну, может, получится их истощить. Многие сущности второго типа питаются силой. Она держит их на плаву. Но эти твои враги, я думаю, слишком сильны для такого. Они существуют уже тысячи лет и, похоже, Связаны с Враждой, чтобы питаться непосредственно его силой. Придется найти способ разрушить их души. Ты не можешь просто разорвать их на части; тебе нужно оружие настолько сильное, что оно порвет душу на частицы. – Он прищурился, глядя вдаль. – Я знаю по горькому опыту, что такие виды оружия очень опасны в изготовлении и никогда не работают как задумано.

– Есть другой способ, – сказал Каладин. – Мы могли бы убедить Сплавленных прекратить борьбу. Вместо того чтобы убивать их, мы могли бы найти способ жить с ними.

– Великие идеалы, – сказал Зайхель. – Оптимизм. Да, из тебя вышел бы ужасный мастер-мечник. Будь осторожен со Сплавленными, малыш. Чем дольше существует один из нас, тем больше мы становимся похожими на спренов. Мы поглощены единственной целью, наши умы связаны и скованы нашим Намерением. Мы спрены, маскирующиеся под людей. Вот почему она забирает наши воспоминания. Она знает, что мы не настоящие люди, которые умерли, но что-то другое, вселившееся в труп…

– Она? – перепросил Каладин.

Зайхель не ответил. Каладин протянул ему каменную раковину, и тот взял ее. Когда Каладин ушел, мастер-мечник прижал ее к груди, глядя на бесконечный горизонт.

16. Неизвестная песня

023

Последнее, что хотелось бы обсудить этим вечером, – оружие Сплавленных. Чтобы сражаться с Сияющими, Сплавленные используют различные фабриальные устройства. Из того, как быстро они изготовили и применили эти контрмеры, явно следует, что такое уже случалось в прошлом.

Лекция по фабриальной механике, прочитанная Навани Холин перед коалицией монархов, Уритиру, йезеван, 1175 г.

Навани подняла темную сферу и, закрыв один глаз, внимательно осмотрела ее. Она и впрямь отличалась от наполненной пустотным светом. Для сравнения Навани взяла такую – бриллиант, заряженный во время Бури бурь.

Они все еще не знали, как враг наполняет сферы пустотным светом; все, чем они владели, было украдено у певцов. К счастью, пустотный свет утекал из своего вместилища гораздо медленнее, чем буресвет. У нее, вероятно, было еще несколько дней до того, как сфера погаснет.

Пустотная сфера излучала странное свечение. Отчетливо пурпурное на черном – Рушу описала этот цвет как «гиперфиолетовый»; по ее словам, он существовал в теории, хотя Навани не понимала, каким образом цвет может быть теоретическим[2]. Как бы то ни было, цвет был пурпурный и черный одновременно: цвета сосуществовали таким образом, что оба постоянно занимали одно и то же пространство.

Странная сфера, предоставленная Сзетом, на первый взгляд казалась точно такой же. Пурпурное на черном, невозможный цвет. Как и в случае обычной сферы с пустотным светом, ее чернота расширялась, делая окружающий воздух тусклым.

Но у этой сферы был дополнительный эффект, который Навани не сразу заметила. Она искривляла воздух вокруг себя. Слишком долгое разглядывание сферы вызывало отчетливое ощущение дезориентации. Это заставляло ощущать неправильность, которую она не могла определить.

У Гавилара имелись сферы пустотного света – Навани помнила, что видела их. Это ошеломляло – каким образом ее муж раздобыл пустотный свет за много лет до прихода Бури бурь? Но эта другая черная сфера. Что она такое, во имя Рошара?

– Убийца, – сказала Навани. – Посмотри на меня.

Сзет, Убийца в Белом, поднял голову в своей камере. Шестнадцать дней прошло с тех пор, как Навани и Далинар вернулись с испытания «Четвертого моста» в бою. Шестнадцать дней ушло на то, чтобы наверстать упущенное в том, что касалось каждодневной жизни в башне – например, планируемого расширения рынка и проблем с санитарией. Лишь теперь у нее появилось достаточно времени, которое можно было посвятить пустотному свету и природе Уритиру.

Некто, связавшийся с ней по даль-перу, больше не напоминал о себе. Навани решила не беспокоиться о нем – она даже не знала, в своем ли уме этот человек. У нее было полным-полно других причин для беспокойства, включая того, кто сидел перед ней в тюремной камере.

Сзет держал на коленях свой странный осколочный клинок, от которого, когда его вынимали из ножен, шел черный дым. Когда Далинара спросили, зачем он оставил пленника вооруженным, узокователь ответил: «Я считаю, что у него в руках и есть самое безопасное место для хранения этой штуковины».

Навани сомневалась, что это был мудрый поступок. По ее мнению, им следовало утопить странный клинок в океане, как они сделали с самосветом, в котором был заключен Азарт. Сзет не казался достаточно уравновешенным, чтобы доверять ему осколок, особенно такой опасный, как этот. На самом деле она хотела бы, чтобы убийца был казнен так, как он того заслуживал.

Далинар не согласился, и они вместе решили оставить Сзета в живых. Теперь шинец сидел на полу своей каменной тюрьмы, закрыв глаза, одетый в белое – по его собственной просьбе. Ему предоставили те немногие удобства, о которых он просил. Бритва, одно одеяло, возможность мыться каждый день.

И свет. Очень много света. Десятки сфер освещали его маленькую камеру и изгоняли малейший намек на тени.

Они оборудовали переднюю часть комнаты решетками, хотя они не могли удержать убийцу, если тот решит сбежать. Этот осколочный клинок одним касанием мог превращать предметы в дым.

– Расскажи мне еще раз, – попросила Навани, – о той ночи, когда ты убил моего прежнего мужа.

– Паршенди приказал мне казнить его, – тихо сказал Сзет.

– Тебе было интересно, почему они решили убить человека в ту самую ночь, когда подписывали с ним мирный договор?

– Я считал себя неправедником. – В голосе Сзета слышался лишь слабый намек на акцент. – Этот статус требовал, чтобы я выполнял приказы хозяина. Без вопросов.

– Теперь твой хозяин – Далинар.

– Да. Я… нашел лучший способ. На протяжении всего моего неправедного существования я следовал пути Клятвенного камня. Я повинуюсь любому, кто владел им. Теперь я понял, что никогда не был неправедником. Вместо этого я поклялся Идеалу: Черному Шипу. Все, что он пожелает, я воплощу в жизнь.

– А если Далинар умрет?

– Я… буду искать другой Идеал, наверное. Я не думал об этом.

– Как ты мог не подумать о таком?

– Просто не подумал.

«Буря свидетельница, это опасно», – решила Навани. Далинар мог говорить об искуплении и исцелении сломленных душ, но это существо было неистовым огнем, готовым вырваться из очага и поглотить любое топливо, которое сможет найти. Сзет убивал королей и великих князей – сгубил более десятка правителей по всему Рошару. Да, большая часть вины пала на Таравангиана, но Сзет был орудием, которое использовали, чтобы причинить разрушение.

– Ты не закончил свой рассказ, – сказала Навани. – О той ночи, когда ты убил Гавилара. Расскажи мне еще раз, что случилось, – насчет этой сферы.

– Мы упали, – прошептал Сзет, открывая глаза. – Гавилар был смертельно ранен ударом, его тело было переломано. В тот момент он относился ко мне не как к врагу, а как к последнему живому человеку, которого суждено увидеть. Он обратился с просьбой. Святая просьба, последние слова умирающего. Он назвал несколько имен, которых я не помню, и спросил, не эти ли люди послали меня. Когда я заверил его, что это не так, он вздохнул с облегчением. Я думаю, он боялся, что сфера попадет в их руки, поэтому отдал ее мне. Он доверял своему убийце больше, чем тем, кто его окружал.

«Включая меня», – подумала Навани. Вот буря, она думала, что преодолела свой гнев и разочарование в Гавиларе, но это было не так: эмоции закопошились где-то внутри, заставив спренов гнева появиться у ног.

– Он велел мне передать послание его брату, – продолжил Сзет, бросив взгляд на булькающие лужи спренов гнева. – Я записал эти слова – таков был лучший способ выполнить эту предсмертную просьбу. Сферу я забрал и спрятал. Лишь когда вы меня спросили, не нашел ли я что-нибудь на его теле, я снова ее достал.

Это случилось месяц назад, и лишь благодаря тому, что Навани додумалась задать вопрос. В противном случае он бы и дальше молчал о сфере, как будто его разум был слишком детским или слишком напряженным, чтобы сообразить, что о ней надо рассказать.

Навани вздрогнула. Она была согласна с тем, что умалишенных надо опекать – как только их поместят в надежное место и заберут у них штуки, похожие на злобные осколочные клинки, наделенные даром речи. У нее был список сведений, которые Сзет сообщил про этот клинок; она думала, что это, возможно, Клинок Чести, который был каким-то образом испорчен. В конце концов, его дал Сзету Вестник. Но изучать меч было трудно, потому что рядом с Сзетом Навани постоянно испытывала тошноту.

По крайней мере, спрен меча перестал говорить в умах тех, кто проходил мимо тюрьмы. Лишь после третьего требования Далинара Сзету наконец-то удалось сдержать эту тварь.

– Уверен, что это именно та сфера, которую он тебе дал?

– Уверен.

– И он ничего про нее не сказал?

– Я уже ответил на этот вопрос.

– И ответишь снова. До тех пор, пока я не удостоверюсь, что ты не «забыл» еще какие-нибудь детали.

Сзет тихо вздохнул:

– Он не говорил о сфере. Он умирал; он едва сумел выдавить из себя несколько слов. Я не уверен, что они пророческие, – в моей стране речи умирающих такими иной раз бывают. Но я все равно выполнил просьбу.

Навани повернулась, чтобы уйти. У нее было еще много вопросов, но приходилось рассчитывать время, проведенное за беседой с убийцей. Рядом с ним она чувствовала себя физически больной; даже сейчас ее желудок начинал бурлить, и она опасалась потерять свой завтрак.

– Ты меня ненавидишь? – спросил сзади Сзет.

Голос был спокойный, почти бесстрастный. Слишком спокойный, слишком бесстрастный для обращения к женщине, которая овдовела по его вине.

– Да, – ответила Навани.

– Хорошо, – сказал Сзет, и это слово эхом отозвалось в маленькой комнате. – Хорошо. Спасибо.

Дрожа и чувствуя тошноту, Навани бежала прочь.

Менее чем через час она вышла на Облачную дорожку – садовый балкон у основания восьмого яруса башни. Уритиру был почти двести этажей высотой, десять ярусов по восемнадцать этажей в каждом, и восьмой ярус располагался почти наверху, на головокружительной высоте.

Нижняя часть башни была встроена в склоны окружающих скал, и только верхняя будто вырастала из них. Облачная дорожка огибала почти весь периметр – этакий открытый каменный балкон с надежными перилами.

Отсюда открывался один из лучших видов в городе. Навани часто приходила сюда в первые месяцы их пребывания в башне, и новости о захватывающем зрелище распространились. Когда-то она могла пройти всю Облачную дорожку, не встретив ни единой живой души, но сегодня здесь прогуливались десятки людей.

Она заставила себя смотреть на это как на победу, а не как на посягательство. Она и желала видеть башню как место, где смешались разные народы Рошара. С Клятвенными вратами, обеспечивающими прямой доступ к городам по всему континенту, Уритиру мог стать многонациональным, о чем Холинар и мечтать не мог.

По пути Навани встретилась не только униформа семи различных княжеств, но и узоры трех разных местных правительств макабаки. Здесь были тайленские купцы, солдаты-эмули и натанские торговцы. Попалось даже несколько мужчин с бородами, перевязанными шнурками, – аймианцы из той горстки, что сбежали из Аймиа.

Большая часть мира была втянута в войну, но Уритиру стоял особняком. Это был уголок безмятежности, вознесенный над бурями. Солдаты приходили сюда, уволившись с действительной службы. Торговцы привозили свои товары, предпочитая заплатить тарифы военного времени, чтобы не платить за доставку через линию фронта. Приезжали ученые, чтобы найти применение своему уму среди тех, кто трудился над решением проблем новой эры. Уритиру действительно был чем-то великим.

Она жалела, что Элокар не дожил и не увидел этих чудес. Лучшее, что она могла сделать, – это позаботиться о том, чтобы его сын вырос и все оценил. Итак, Навани раскрыла объятия, когда достигла места встречи. Нянька опустила Гавинора на землю, и он бросился в объятия бабушки.

Она крепко прижала мальчика к себе, оценивая размер благих перемен. Когда Гавинора наконец спасли, он был так напуган и робок, что съежился, когда Навани попыталась обнять его. Травма, теперь уже прошлогодняя, наконец-то начала проходить. Мальчик часто бывал серьезным – слишком серьезным для своих пяти лет, – но, по крайней мере, с ней он снова научился смеяться.

– Бабуля! – воскликнул он. – Бабуля, я ездил верхом!

– Сам по себе? – спросила она, поднимая его.

– Адолин помог мне! Но это была большая лошадь, и я не испугался, даже когда она пошла! Смотри! Смотри!

Мальчик показал пальцем, и вдвоем они стали рассматривать поля далеко внизу. Расстояние не давало разглядеть детали, но это не помешало маленькому Гэву подробно объяснить ей все насчет масти лошадей, которых он видел.

Она ободряюще улыбнулась ему. Его оживление было не только заразительным, но и приносило облегчение. В первые месяцы пребывания в башне он почти не разговаривал. Теперь его готовность делать больше, чем просто приближаться к лошадям – они очаровывали и пугали его, – была огромным улучшением.

Пока ребенок говорил, Навани держала его на руках, теплого, несмотря на холодный воздух. Мальчик все еще был слишком мал для своего возраста, и врачи сомневались, не произошло ли с ним чего-то странного во время пребывания в Холинаре. Навани гневалась на Эсудан за все, что там случилось, но в равной степени злилась и на себя. Насколько она сама виновата в том, что оставила невестку одну и позволила приветить одного из Несотворенных?

«Ты не могла знать, – сказала себе Навани. – Ты не можешь быть виновата во всем». Она пыталась преодолеть эти чувства – и не менее иррациональные, которые шептали, что она разделяет вину за смерть Элокара. Если бы она удержала его от выполнения этой дурацкой миссии…

Нет. Нет, она удержит Гэва, ей будет больно, но она будет двигаться вперед. Она заставила себя думать о тех чудесных моментах, когда Элокар был маленьким мальчиком, которого она держала на руках, и старалась забыть, что этот маленький мальчик умрет от копья предателя.

– Бабуля? – спросил Гэв, пока они смотрели на горы. – Я хочу, чтобы дедуля научил меня владеть мечом.

– О, я уверена, что в конце концов он доберется до этого, – сказала Навани. – Видишь это облако? Такое огромное!

– Другие мальчики моего возраста учатся владеть мечом, – не унимался Гэв, и его голос стал тише. – Правда?

Так и было. В Алеткаре семьи, особенно светлоглазые, шли на войну вместе. Азирцы считали это неестественным, но для алети такое было обычным делом. Дети в возрасте десяти лет поступали в помощники офицеров, а мальчикам часто вручали тренировочный меч, как только они начинали ходить.

– Тебе не стоит беспокоиться об этом, – сказала ему Навани.

– Если у меня будет меч, никто не сможет причинить мне вред. Я смогу найти человека, который убил моего отца. И я убью его.

Навани почувствовала озноб, и не холодный воздух был тому причиной. С одной стороны, это было очень по-алетийски. Несмотря ни на что, это разбило ей сердце. Она крепко обняла Гэва.

– Не волнуйся об этом.

– Ты поговоришь с дедушкой? пожалуйста!

Она вздохнула:

– Я спрошу у него.

Гэв с улыбкой кивнул. К сожалению, Навани могла провести с ним лишь недолгое время. У нее была назначена встреча с Далинаром и Ясной меньше чем через час, и ей нужно было сначала проконсультироваться с учеными здесь, на Облачной дорожке. Она снова передала Гэва няньке, потом вытерла глаза, чувствуя себя глупо – плакать из-за такой мелочи! – и поспешила дальше.

Все дело в том, что… Элокар узнал так много. За последние годы она видела, как он вырос в нечто большее – в лучшего человека, чем Гавилар, достойного королевской власти. Недопустимо, чтобы матери приходилось горевать о своих детях. Думать о своем бедном маленьком мальчике, лежащем в одиночестве, замертво, на полу заброшенного дворца…

Она заставила себя шагнуть вперед, кивнув тем солдатам, которые предпочли поклониться или – как ни странно – отдать ей честь, прижав руки к плечам, костяшками наружу. Странные теперь пошли солдаты. Она полагала, что, если некоторые из их командиров научатся читать, а некоторые из их сестер присоединятся к Сияющим, жизнь станет еще запутаннее.

В конце концов она добралась до исследовательской станции, расположенной в дальнем конце Облачной дорожки. Главным ученым, отвечавшим за атмосферные измерения, был ревнитель с особенно длинной шеей. Со своей лысой головой и обвисшей кожей под подбородком брат Беннех больше всего походил на угря, который надел мантию и отрастил руки исключительно благодаря своей решимости. Но он был веселый малый и проворно подскочил к ней со своими записными книжками.

– Светлость! – воскликнул он, демонстративно игнорируя бурестража Элтебара, который для своих целей снимал измерения с ближайших приборов. – Посмотрите, посмотрите сюда!

Беннех указал на хронологические показания барометра, которые он записал в свой блокнот.

– Вот, вот. – он постучал по барометру, который стоял на стенде с термометрами, какими-то растениями, солнечными часами и маленькой астролябией, не считая различной астрологической чепухи, нагроможденной бурестражами.

– Оно поднимается, – сказал Беннех, почти с придыханием, – перед бурей.

– Погодите. Давление поднимается перед бурей?

– Да.

– Это как-то… шиворот-навыворот, нет?

– Да, конечно, конечно. И видите, показания температуры перед бурей тоже немного повышаются. Вы спрашивали, насколько холоднее здесь, на Облачной дорожке, чем внизу, возле полей? Светлость, здесь теплее.

Она нахмурилась, потом посмотрела на гуляющих. Перед их лицами не вился пар от дыхания. Здесь, наверху, было холоднее – Навани сама это заметила, – но не потому ли, что она ожидала такого? Кроме того, она всегда попадала на Облачную дорожку, выйдя из теплой башни, и не могла сравнить температуру с той, что внизу.

– Насколько сейчас холодно? – спросила она. – Внизу?

– Я спросил через даль-перо. Измерения убедительны. На плато по меньшей мере на пять градусов холоднее.

Пять градусов? Вот буря!

– Тепло и повышение давления перед началом разгула стихий, – проговорила Навани. – Это противоречит тому, что мы знаем, но разве кому-то доводилось снимать показания на такой высоте? Возможно, здесь все наоборот по сравнению с тем, что естественно вблизи уровня моря.

– Да-да, – согласился ревнитель. – Я, пожалуй, мог бы такое понять, но взгляните на эти книги. Они противоречат подобной теории. Измерения, взятые во время различных торговых экспедиций на Пики Рогоедов… Позвольте мне их отыскать…

Он принялся рыться в бумагах, хотя она в них и не нуждалась. Она подозревала, что происходит. Почему давление и температура повышаются перед бурей? Потому что строение готовилось, собирало силы. Башня могла приспосабливаться к бурям. Еще одно доказательство; данных набралось уже столько, что их объем мало уступал по величине окружающим горам. Башня могла регулировать температуру, давление, влажность. Если бы Уритиру можно было сделать полностью функциональным, жизнь здесь значительно улучшилась бы.

Но как все исправить, когда спрен, который жил здесь, скорее всего, мертв? Она была так поглощена этой проблемой, что едва не пропустила поклоны. Ее подсознание предположило, что кланяются ей, но людей этих было слишком много, а поклоны их были слишком низки.

Она обернулась и увидела проходящего мимо Далинара, рядом с которым шел Таравангиан. Люди расступались перед двумя королями, и Навани почувствовала себя глупо. Она знала, что они встретятся сегодня днем, и это было одно из их любимых мест для прогулок. Другие находили отрадным видеть двух королей вместе, но Навани не упускала из виду, что между ними не все гладко. Она знала то, чего не знали другие. Например, Далинар больше не встречался со своим бывшим другом у очага, чтобы болтать часами. И Таравангиан больше не посещал частных собраний внутреннего круга Далинара.

Они не могли, да пока что и не хотели, исключить Таравангиана из коалиции монархов. Его преступления, хотя и ужасные, были не более кровавыми, чем собственные деяния Далинара. Тот факт, что Таравангиан послал Сзета убивать азирских монархов, несомненно, обострил отношения и усилил напряженность внутри коалиции. Но пока все они сходились во мнении, что слуги Вражды – куда более серьезные противники.

Однако их доверие Таравангиан утратил навсегда. Страшные деяния Далинара, по крайней мере, были совершены в рамках официально объявленной войны.

Хотя… она была вынуждена признать, что распространение мемуаров Далинара отчасти подорвало их моральные позиции. Холиновские солдаты, чья былая гордость граничила с высокомерием, теперь ходили, слегка сутулясь, и уже не задирали носы так высоко. Все знали о зверствах во время войны за объединение, которую вели Холины. Все слышали о страшной репутации Черного Шипа, о сожженных и разграбленных городах.

До той поры, пока Далинар был готов притворяться, что его поступки были благородны, королевство притворялось вместе с ним. Теперь алети предстояло взглянуть правде в глаза – той самой правде, что давно пряталась за оправданиями и политической круговертью. Ни одна армия, какой бы чистой ни была ее репутация, не уходила с войны незапятнанной. И ни один лидер, каким бы благородным он ни был, не мог не утонуть в грязи, вступив в игру, целью которой было завоевание.

Она еще немного посидела с Беннехом, изучая показания приборов, потом навестила королевских астрономов, которые возводили новую систему телескопов с самыми высококачественными тайленскими линзами. Они были уверены, что, как только телескопы будут откалиброваны, отсюда можно будет наблюдать потрясающие виды. Навани задала женщинам несколько вопросов, пока они работали, но ушла, когда почувствовала, что начинает им надоедать. Истинный покровитель наук знал, когда он из помощника превращается в помеху.

Однако, уже повернувшись, чтобы уйти, Навани остановилась, затем вытащила из кармана странную сферу пустотного света, которую получила от Сзета.

– Тална? – окликнула она одну из женщин-инженеров. – Ты ведь была ювелиром, прежде чем взяться за работу с линзами?

– До сих пор время от времени занимаюсь чем-то подобным, – ответила невысокая ревнительница. – На прошлой неделе провела несколько часов на монетном дворе, проверяя вес сфер.

– Что ты об этом думаешь? – Навани показала сферу.

Тална заправила прядь волос за ухо и взяла шарик рукой в перчатке.

– Что это? Пустотный свет? – Она порылась в кармане жакета, достала ювелирную лупу и прижала к глазу.

– Мы не уверены, – сказала Навани.

– Буреотец… – пробормотала женщина. – Какой красивый бриллиант. Эй, Нем! Взгляни-ка.

Подошла еще одна женщина из инженеров, взяла сферу и лупу – и тихонько присвистнула.

– У меня в сумке есть увеличитель побольше. – она махнула рукой, и помощник услужливо принес увеличительное устройство, через которое можно было смотреть обоими глазами.

– В чем дело? – спросила Навани. – Что ты видишь?

– Практически безупречно, – объявила Нем, сжимая сферу маленькими щипцами. – Это не выросло как светсердце, точно вам говорю. Структура никогда бы не выровнялась так идеально. Эта сфера стоит тысячи, светлость. Она, вероятно, будет удерживать буресвет на протяжении месяцев, совершенно без утечек. Может, и несколько лет. Для пустотного света – еще дольше.

– Она пролежала в пещере больше шести лет, – сказала Навани. – И светилась – или как назвать это черное излучение – без изменений, когда ее извлекли.

– Действительно, довольно странно, – согласилась Тална. – Какая странная сфера, светлость. Это, должно быть, пустотный свет, но он кажется неправильным. Я имею в виду, что он черно-фиолетовый, каким я его уже видела, но…

– Воздух вокруг него искривляется, – подсказала Навани.

– Да! Вот именно. Как странно. Можем ли мы взять ее для изучения?

Навани колебалась. Она планировала провести собственные испытания сферы, но ей нужно было позаботиться о нуждах башни и поработать над усовершенствованием своей летающей машины. По правде говоря, она планировала провести тесты на этой сфере с тех пор, как получила ее, но времени всегда не хватало.

– Да, пожалуйста, – разрешила Навани. – Проведите несколько стандартных тестов для измерения яркости буресвета и так далее, а затем посмотрите, сможете ли вы перенести свет в другие самосветы. Если сможете, попробуйте использовать его для питания различных фабриалей.

– Пустотный свет на фабриали не действует. – Нем нахмурилась. – Но вы правы: может, это и не пустотный свет. Он действительно выглядит странно…

Навани взяла с них обещание помалкивать об этой сфере и сообщать результаты своих испытаний только ей. Она дала им разрешение реквизировать несколько настоящих сфер с пустотным светом, захваченных в бою, для сравнения. Затем она оставила странную сферу у них. Это решение ее взволновало – не потому, что она не доверяла этим двум ученым дамам, они уже имели дело с чрезвычайно дорогим и деликатным оборудованием и доказали свою надежность. Но в глубине души Навани жаждала сама изучить эту сферу и теперь была разочарована.

К сожалению, это была работа для настоящих ученых. Не для нее. Оставив сферу в их умелых руках, Навани двинулась дальше. Поэтому она первой вошла в маленькую комнату без окон на вершине башни, где Ясна и Далинар проводили свои личные встречи. Пространство верхних этажей было достаточно невелико, чтобы полностью контролировать их, а посты охраны ограничивали доступ для посторонних.

Слишком часто комнаты и коридоры внизу казались гнетущими. Как будто кто-то за тобой наблюдал. Отверстия в стенах – воздуховоды, проходящие через все помещения, – часто сплетались в причудливые узоры, которые с трудом удавалось нанести на карту с помощью детей, посланных ползать внутри. Никогда нельзя было быть уверенным, что никто не притаился у дыры поблизости, подслушивая частные разговоры.

Однако здесь, наверху, этажи часто имели всего десяток комнат или даже меньше – все тщательно нанесенные на карту и проверенные на акустику. В большинстве из них были окна, что делало их привлекательными. Она чувствовала себя легче даже в такой каменной комнате без окон, как эта, зная, что открытое небо находится прямо за стеной.

В ожидании Навани копалась в своих блокнотах, строя теории о темной сфере Гавилара. Открыла показания Рлайна, слушателя из Четвертого моста. Он поклялся, что Гавилар дал генералу паршенди Эшонай сферу пустотного света за много лет до прихода Бури бурь. Когда Навани показала ему эту вторую сферу, его реакция была любопытной.

«Я не знаю, что это такое, светлость, – сказал он. – Но оно вызывает болезненные ощущения. Пустотный свет опасно манит, – кажется, что, если я к нему прикоснусь, мое тело с жадностью его впитает. Это… это другое. У него есть песня, которую я никогда не слышал, и она пробуждает в моей душе неправильные ритмы».

Она перевернула страницу и записала несколько мыслей. Что произойдет, если они попытаются выращивать растения при темном свете этой сферы? Осмелится ли она позволить Сияющему попытаться высосать странную энергию?

Она писала эти строки, когда появились Адолин и Шаллан с Норкой. Последние несколько недель они периодически развлекали его, показывали башню, готовили место для его войск, которые должны были уже через несколько дней прибыть с «Четвертым мостом». Низкорослый гердазиец не носил униформы, только какие-то заурядные брюки и рубашку на пуговицах, сшитую в простом гердазийском стиле, с подтяжками и свободным сюртуком. Как странно. Неужели он не знает, что больше не беженец?

– Думаете, вы сможете меня научить? – говорила Шаллан. Она была без шляпы, с рыжими волосами. – Я действительно хочу знать, как вам удалось выбраться из этих наручников.

– В этом есть свое искусство, – сказал генерал. – Это больше чем практика, это инстинкт. Каждый набор ограничений – головоломка, которую нужно решить. А какова награда? Возможность пойти туда, куда не следует. Быть тем, кем нельзя. Светлость, это не слишком приличное увлечение для молодой женщины с хорошими связями.

– Уж поверьте, с хорошими связями у меня множество проблем. От меня постоянно какие-то части отваливаются и лежат, забытые…

Она подвела Норку к другой двери, чтобы указать на пост охраны за ней. Адолин обнял Навани и сел рядом.

– Она очарована им, – прошептал он Навани. – Я должен был догадаться, что так случится.

– Что на нем надето? – так же шепотом ответила она.

– Знаю, знаю, – поморщился Адолин. – Я предложил ему своих портных, сказал, что мы купим ему гердазийский мундир. Он сказал: «Гердаза больше нет. Кроме того, человек в мундире не сможет попасть туда, куда мне хочется попасть». Даже не знаю, что делать с ним.

В другом конце маленькой комнаты Норка рассматривал один из воздуховодов в каменной стене и кивал в ответ на объяснения Шаллан по поводу безопасности.

– Он замышляет, как удрать, – вздохнул Адолин, закидывая ноги на стол. – Сегодня ускользнул от нас пять раз. Я не могу решить, параноик ли он, чокнутый или просто наделен жестоким чувством юмора. – Он наклонился к Навани. – Я подозреваю, дела не шли бы так плохо, если бы Шаллан не была так впечатлена им в первый раз. Он очень любит выпендриваться.

Навани посмотрела на новые, отделанные золотом сапоги Адолина. Это была уже третья пара, которую она видела на нем за эту неделю.

Прибыл Далинар, оставив двух телохранителей у входной двери. Он все пытался уговорить Навани взять несколько собственных охранников, и она всегда соглашалась – когда у нее было какое-нибудь оборудование, которое требовалось носить туда-сюда. И честно говоря, Далинару не стоило жаловаться. Как часто он бросал своих охранников?

В комнате было лишь несколько стульев и столик – тот самый, на который закинул ноги Адолин. Ах, мальчишка! Он никогда не откидывался на спинку стула и не задирал ноги, когда был в обычной обуви.

Проходя мимо, Далинар постучал костяшками пальцев по сапогам сына.

– Декорум, – сказал он. – Дисциплина. Добросовестность.

– Деталь, дуэль, десерт… – Адолин взглянул на отца. – О, прости. Я думал, мы говорим случайные слова, которые начинаются с одного и того же звука.

Далинар сердито посмотрел на Шаллан.

– Что? – спросила она.

– Он никогда не был таким до твоего появления.

– Буреотец, помоги нам, – беззаботно сказала Шаллан, садясь рядом с мужем и кладя руку ему на колено. – Какой-то из Холинов научился время от времени расслабляться? Конечно, луны сойдут с орбит и солнце рухнет на Рошар.

Ни Шаллан, ни Далинар не собирались признаваться, что ссорились из-за Адолина, – Навани подозревала, что Далинар будет упрямо твердить, что одобрил их брак. Но ему еще никогда не приходилось уступать кого-то из своих детей постороннему влиянию. Навани чувствовала, что Далинар слишком сильно винит Шаллан за перемены в сыне. Шаллан не заставляла его быть тем, кем он не был; более того, он наконец-то почувствовал себя достаточно свободным, чтобы осознать собственную личность не только в качестве сына Черного Шипа.

Теперь Адолин был великим князем. Он должен был сам решать, что это значит для него.

Со своей стороны, Адолин только рассмеялся:

– Шаллан, ты действительно жалуешься, что кто-то слишком напряжен? Ты? Даже твои шутки иной раз звучат так, словно ты с кем-то соревнуешься.

Она взглянула на него, а затем – вместо того чтобы поддаться на провокацию – как будто расслабилась. Адолин так действовал на людей.

– Ну конечно, – сказала девушка. – Моя жизнь – это постоянное соревнование со скукой. Если я ослаблю бдительность, вы обнаружите, что я занялась вязанием или чем-то еще ужасным.

Норка с улыбкой наблюдал за разговором:

– Ах… напоминает моего собственного сына и его жену.

– Я надеюсь, – сказал Далинар, – что они немного менее легкомысленны.

– Они погибли на войне, – тихо ответил Норка.

– Мне очень жаль. Буря бурь и Вражда дорого нам обошлись.

– Я про другую войну, Черный Шип. – Норка бросил на Далинара многозначительный взгляд.

Затем он повернулся к Навани:

– Великий князь упоминал карту, которую я должен изучить? Он сказал, что они будут ждать, но я не вижу здесь ни карты, ни стола подходящего размера, чтобы ее расстелить. Может, нам их принести? Мне очень любопытно посмотреть на расположение ваших войск против Приносящих пустоту.

– Мы больше не используем термин «Приносящие пустоту», – сказал Далинар. – Он оказался… неточным. Мы называем наших врагов певцами. Что касается карты, то она здесь.

Он посмотрел на Шаллан; та кивнула и вдохнула буресвет из сфер в своей сумке. Навани поспешила приготовить блокнот.

Шаллан и Далинар вместе призвали карту.

17. Предложение

024

Самое простое оружие Сплавленных, которое они обращают против нас, – не фабриаль, а металл, необыкновенно легкий и способный выдержать удары осколочного клинка. Этот металл также сопротивляется духозаклинанию; он мешает большому количеству сил Сияющих.

К счастью, Сплавленные, похоже, не способны создать его в больших количествах – ибо они вооружают этими чудесами только себя, а не своих обычных солдат.

Лекция по фабриальной механике, прочитанная Навани Холин перед коалицией монархов, Уритиру, йезеван, 1175 г.

Навани десятки раз видела, как Шаллан и Далинар вызывали карту, но, как и в случае со способностью Далинара заряжать сферы, она чувствовала, что при тщательном изучении можно узнать больше.

Сначала Шаллан выдохнула, и ее буресвет распространился наружу в виде диска. Далинар выдохнул свой собственный свет, который слился со светом Шаллан, закручиваясь по поверхности, как водоворот. Две плоскости люминесцентного дыма закружились, плоские и круглые, заполняя комнату примерно на половине высоты человеческого роста.

Светоплетение Шаллан, при поддержке Связи Далинара с землей, смогло создать это великолепное изображение Рошара. Буреотец намекал, что Далинар, как узокователь, может творить подобные чудеса с другими орденами, но пока их эксперименты были бесплодны.

Внезапное появление карты заставило Норку отпрянуть. Через долю секунды он был уже у двери – приоткрыл ее и стоял рядом, готовый бежать. Выходит, гердазиец и впрямь параноик?

Навани сосредоточилась на карте, держа перо наготове. Могла ли она что-нибудь почувствовать? Может быть, Шейдсмар? Нет… что-то другое. Ощущение полета – она как будто парила над бурным океаном, свободная. Как во сне. Свет, казалось, стал плотным, приняв форму карты континента, видимого с высоты. Полностью выполненный в цвете, он показывал горы и долины со всеми топографическими деталями, с верным масштабом.

Глаза Норки распахнулись, и спрен благоговения вспыхнул над ним, как кольцо дыма. Навани понимала это чувство. Наблюдать за работой Сияющих было все равно что ощущать силу солнца или величие горы. Да, сама она к этому привыкла, но сомневалась, что когда-нибудь подобное станет восприниматься как обычное дело.

Норка со щелчком захлопнул дверь, затем шагнул вперед и протянул руку к иллюзии. Небольшая ее часть затрепетала и закружилась, превратившись в туманный буресвет. Генерал склонил голову набок, затем прошел в центр карты; та исказилась вокруг него, а затем снова сфокусировалась, когда он замер.

– Клянусь могучим дыханием Калака, – сказал Норка, наклоняясь, чтобы осмотреть миниатюрную гору, – это невероятно.

– Объединенные силы светоплета и узокователя, – пояснил Далинар. – К сожалению, это не картина мира в том виде, в каком он существует сейчас. Мы обновляем карту каждые несколько дней, когда проносится Великая буря. Это ограничивает нашу способность подсчитывать численность вражеских войск – они, как правило, на время бури прячутся.

– Карта настолько подробная? – изумился Норка. – Вы можете видеть отдельных людей?

Далинар махнул рукой, и часть карты увеличилась. Дальние периметры исчезали по мере того, как этот конкретный участок становился все более и более детальным, фокусируясь на Азимире. Азирская столица расширилась от точки до полноразмерного города, затем остановилась в лучшем своем увеличении: при таком масштабе здания были размером с сферу, а люди выглядели пятнышками.

Далинар увеличил карту до полного размера и посмотрел на Шаллан. Она кивнула, и над частями карты появились парящие глифы – цифры из буресвета, написанные так, чтобы их могли прочитать мужчины.

– Это наши лучшие оценки численности войск, – сказал Далинар. – Певцы обозначены золотом, наши войска – что, конечно, более точно – цветом соответствующей армии. Отдельные глифы соответствуют пехотинцам, тяжелой пехоте, лучникам и той скудной кавалерии, которую мы можем выставить в каждой области.

Норка шел по карте, и Навани следила за ним – генерал интересовал ее больше, чем цифры. Норка не торопился, осматривая каждый район Рошара и соответствующие скопления войск.

Пока он осматривался, дверь отворилась. Прибыла дочь Навани – ее величество Ясна Холин, королева Алеткара. При ней было четыре стражника; Ясна никогда не ходила одна, хотя владела своими силами увереннее любого другого Сияющего. Оставив стражников за дверью, она вошла в сопровождении только одного человека: королевского Шута, высокого и худого, с черными как смоль волосами и угловатым лицом.

Это был тот же самый Шут, который служил Элокару, так что Навани знала этого человека уже несколько лет. И все же сейчас он был… другим. Навани часто замечала, как они с Ясной заговорщицки перешептываются во время встреч. Он обращался с Навани, да и со всеми остальными, так, словно знал их близко. В этом Шуте была какая-то тайна, которую Навани никогда не замечала во время правления Элокара. Может быть, он делался похожим на монарха, которому служил.

Он шел следом за Ясной, с мечом в серебряных ножнах на бедре, чуть растянув губы в улыбке. Шут всегда выглядел так, словно обдумывал шутку в адрес конкретного человека, которую никто другой не посмел бы сказать ему в лицо из чувства приличия.

– Вижу, у нас есть карта, – заметила Ясна. – И новый генерал.

– В самом деле, – ответил Норка, читая цифры войск над Азиром.

– Что скажете? – спросила Ясна, как всегда практичная.

Норка продолжал свой осмотр. Навани попыталась угадать, какие выводы он сделает. Война шла на двух главных фронтах. В Макабаке – регионе, охватывающем Азир и множество небольших королевств, окружающих его, – коалиционные силы продолжали сражаться с певцами за королевство Эмул. Затянувшиеся конфликты были лишь последними в череде войн, которые оставили королевство, некогда величественное, раздираемым войной и разбитым.

Пока ни у одной из сторон не было преимущества. Азирские армии с помощью алетийских стратегов отвоевали часть территории в Северном Эмуле. Однако они не осмеливались продвигаться слишком далеко, поскольку ближе к югу в игру могла вступить «дикая» карта этого региона. Позади войск Вражды расположилась армия Тезима, бога-жреца. Они теперь знали, что этого человека на самом деле звали Ишар и был он древним Вестником, впавшим в безумие.

К сожалению, в последнее время Тезим вел себя тихо. Далинар надеялся, что он обрушится на тыловые линии певцов, заставив их сражаться на два фронта. Пока что жестокие бои в Эмуле приостановились. Коалиция могла легко протянуть свои линии снабжения через Клятвенные врата на севере и тайленский флот на юге. В распоряжении врага было множество бывших паршунов и доступ к большому количеству иррегулярных войск – в данном случае Сплавленных.

Норка вникал в детали этого фронта, с интересом изучая цифры по кораблям и флоту.

– Вы контролируете все Южные Глубины?

– У врага есть флот, украденный у Тайлены, – сказала Ясна. – У нас – только те корабли, которые удалось построить с тех пор, и те, которые избежали этой участи. Так что наше дальнейшее господство не гарантировано. Но после исключительной победы флота Фэн четыре месяца назад противник отступил в воды ириали далеко на северо-западе. В настоящее время они, похоже, довольны тем, что контролируют северные моря, в то время как мы контролируем южные.

Норка кивнул и двинулся на восток, осматривая второй из двух фронтов: линию между Алеткаром и Йа-Кеведом. Здесь захваченная родина Навани стала надежным плацдармом для врага, который сражался с силами коалиции во главе с Таравангианом и Далинаром.

Бои на этом фронте в основном сводились к стычкам на границе. Сплавленные до сих пор отказывались участвовать в традиционных крупномасштабных сражениях – и большая часть границы между Алеткаром и Йа-Кеведом пролегала по труднопроходимой местности, что позволяло бродячим бандам с обеих сторон совершать набеги, а затем исчезать.

Далинар чувствовал, что вскоре коалиции придется предпринять крупное наступление. Навани соглашалась. Затяжной характер этой войны давал преимущество противнику. Численность Сияющих в коалиции увеличивалась медленно, особенно с учетом того, что спрены чести отказывались от поддержки. Однако вражеские певцы – прежде необученные – с каждым днем становились все лучше, и появлялось все больше и больше Сплавленных. Далинар хотел вторгнуться в Алеткар и захватить столицу.

Норка брел через призрачные горы вдоль алетийской границы. До сих пор, помимо рейдов, Далинар сосредоточился на захвате контроля над юго-западным краем Алеткара – той частью, которая соприкасалась с Таратским морем, – чтобы укрепить военно-морское превосходство коалиции на юге. Близость Йа-Кеведа и Клятвенных врат в Веденаре позволяла им выставлять здесь войска и быстро снабжать их всем необходимым.

Это была единственная часть Алеткара, которую они пока отвоевали. И она находилась далеко, очень далеко от столицы – Холинара. Надо было что-то делать. День ото дня их соотечественники жили под гнетом врага. С каждым днем враг окапывался все прочнее, питая свои армии потом фермеров-алети.

Это была глубокая, неутихающая боль – думать об Алеткаре и понимать, что они, по сути, народ в изгнании здесь, в Уритиру. Они потеряли свое государство, и, как знала Навани, Далинар винил в этом себя. Он считал, что, если бы ему удалось подавить ссоры великих князей и закончить войну на Расколотых равнинах, Алеткар устоял бы.

– Да… – прищурившись, Норка изучил численность войск алети у океана в Южном Алеткаре, затем бросил взгляд на веденские войска у границы. – Да. Зачем вы мне все это показываете? Такие разведданные стоят дорого. Вы быстро мне доверились.

– У нас нет особого выбора, – сказала Ясна, вынудив его повернуться к ней. – Вы следили за тем, что недавно происходило в Алеткаре и Йа-Кеведе, генерал?

– У меня были свои неприятности. Но да. В обеих странах случились гражданские войны.

– Наша война была не гражданской, – возразил Далинар.

Спорный вопрос. Соперничество с Садеасом, борьба на Расколотых равнинах, итоговое предательство Амарама…

– Как это ни назови, – сказала Ясна, – последние несколько лет дорого обошлись нашим двум королевствам. Йа-Кевед потерял практически всю королевскую семью, а после убийства короля – и большинство выдающихся генералов. Нам жилось ненамного лучше. Нашу правящую верхушку несколько раз обрубили.

– Мы рассредоточены, – добавил Далинар. – Многие из наших лучших полевых генералов нужны в Азире. Когда я услышал, что у нас есть шанс спасти человека, который целый год в одиночку сдерживал вторжение певца…

Далинар шагнул в середину иллюзии, и она отнеслась к нему – хоть это и было не сразу заметно – не так, как к остальным. Цвет кружился рядом, но нити буресвета протянулись, соединяясь с ним. Как руки просителей, обращенные к королю.

– Я хочу знать, что вы видите. – Далинар провел рукой по карте. – Мне нужен ваш анализ того, что мы делаем. Нужна ваша помощь. В обмен мы используем наши силы, чтобы вернуть Гердаз. Помогите мне вернуть Алеткар, и я не пожалею сил, чтобы освободить ваш народ.

– Иметь на своей стороне Черного Шипа – это и впрямь кое-что новенькое, – заметил Норка. – Но прежде чем я дам какие-либо обещания, скажите мне, почему у вас так много войск, расквартированных здесь, здесь и здесь.

Он указал на несколько укреплений на южной границе Алеткара, недалеко от океана.

– Нам нужно удержать порты.

– Хм. Да, я предполагаю, что это оправдание работает для других членов вашей коалиции.

Далинар поджал губы, глядя на Ясну. Шут за ее спиной приподнял брови и прислонился к дальней стене. На собраниях он вел себя непривычно тихо, но по его лицу скользила целая вереница насмешливых улыбок.

– Скопление врагов здесь, за рекой. – Норка указал в нужное место. – Если бы вы действительно заботились только о них, вы бы укрепили позиции прямо напротив, чтобы предотвратить удар, когда река пересыхает между бурями. Вы этого не сделали. Любопытно. Конечно, в этом случае вы ослабили бы свой тыл. Такое чувство, что вы не доверяете тому, кто прикрывает вашу спину…

Низенький генерал посмотрел Далинару прямо в глаза и многозначительно замолчал. Шут кашлянул в ладонь.

– Я думаю, Таравангиан работает на врага, – со вздохом сказал Далинар. – Год назад кто-то позволил вражеским войскам напасть на Уритиру, и – несмотря на отговорки и уклонения, которые убедили остальных, – я уверен, что это сделала Сияющая Таравангиана.

– Опасно сражаться в войне, где твой самый сильный союзник – это и твой самый большой страх. И Сияющие, которые перешли на сторону противника? Как такое могло случиться?

– К сожалению, они не единственные, – сказала Ясна. – Мы потеряли целый орден, неболомов – и они мучают Азир, из-за чего нам приходится постоянно отправлять в этот регион новые силы. Пыленосцы ходят по лезвию ножа, на грани бунта, часто игнорируя приказы Далинара.

– Тревожно. – Норка прошел вдоль границы Алеткара, минуя Ясну. – И здесь скопление. Вы хотите вторгнуться на свою родину, не так ли? Хотите вернуть Холинар.

– Продолжим медлить – проиграем войну, – сказала Навани. – Враг становится сильнее с каждым днем.

– С этой оценкой я согласен. Но атаковать Алеткар?

– Мы хотим провести большое, мощное наступление, – объяснил Далинар. – Мы пытаемся убедить других монархов, чтобы они увидели, как это важно.

– Ах… – проговорил Норка. – Да, и посторонний генерал, со свежим подходом, был бы кстати, не так ли?

– Мы надеемся.

– И все же вы не могли не попытаться завоевать мое доверие, да? Решили показать мне это пораньше, переманить на свою сторону. Не хотите нарваться на неожиданности?

– У нас было… достаточно сюрпризов на собраниях монархов, – сказала Навани.

– Полагаю, винить вас не стоит, – проговорил Норка. – Нет. Вины нет. Но вопрос остается. Чего вы хотите от меня, Холины? Подкрепления того, во что уже верите, или правды?

– Я всегда хочу знать правду, – сказал Далинар. – И если вы знаете что-нибудь о моей племяннице, то вам известно, что она без колебаний говорит правду, какой ее видит. Невзирая на последствия.

– Да. – Норка посмотрел на Ясну. – Я знаю о вашей репутации, ваше величество. Что же касается Черного Шипа… Два года назад я бы вам не поверил. – Норка поднял палец. – А потом моя племянница прочла мне книгу. Полностью, да. Мы раздобыли копию, что было трудно, и я слушал с большим интересом. Я не доверяю Черному Шипу, но, возможно, я могу доверять человеку, который написал те слова, которые написали вы.

Он изучал Далинара, словно взвешивая что-то. Затем Норка повернулся и зашагал по карте.

– Возможно, я смогу помочь вам разобраться с этим бардаком. Вы не должны нападать на Алеткар.

– Но… – начал Далинар.

– Я согласен, что вам нужно перейти в наступление, – продолжил Норка. – Однако, если Таравангиан не заслуживает доверия, экспедиция в Алеткар сейчас обернется катастрофой для ваших сил. Даже без опасности предательства враг слишком силен в этом районе. Я провел немало времени, сражаясь с ними, и могу сказать вам, что в вашей стране их позиции прочны. Мы не сможем легко их вытеснить и уж точно не сможем это сделать, ведя войну на два фронта.

Норка остановился в Азире, затем указал на сражение в Эмуле:

– Здесь враг зажат между вами и соперничающими силами. Они используют этих неболомов, чтобы отвлечь вас от их уязвимых мест. Ваш враг не имеет выхода к морю, страдает от серьезных проблем снабжения, изолирован от своих союзников в Ири и Алеткаре. Хотите большое наступление, от которого будет толк? Верните Эмул, вытолкните Приносящих пустоту – певцов – из Макабака. Вам нужно консолидироваться, сосредоточиться на том, где враг слабее всего. Вам не нужно бросать свои армии на самые укрепленные позиции противника в безрассудной попытке удовлетворить свою уязвленную алетийскую гордость. Вот вам правда.

Навани посмотрела на Далинара: от этих слов он опустил плечи, будто сдулся, и она почувствовала негодование. Он так сильно хотел освободить свою родину.

Она не была тактическим гением, как Далинар. Она не стала бы возражать, если бы он настаивал на том, что освобождение Алеткара – правильный шаг. Но то, как он повернулся – склонив голову, когда Норка произносил свою тираду, – сказало ей, что он не сомневался в правоте генерала.

Возможно, Далинар и сам все понимал. Возможно, ему нужно было услышать это от кого-то другого.

– Давайте мы предоставим вам более подробные донесения, – сказала Ясна. – Чтобы вы проверили, подтверждают ли факты то, что подсказывает чутье.

– Да, это было бы мудро, – согласился Норка. – В конце концов, во многих запертых комнатах можно обнаружить путь к бегству.

– Адолин, ты не окажешь любезность? – попросила Ясна. – Да, и ты, Шаллан. Проводите нашего гостя в зал военных совещаний и дайте ему доступ к письмоводительницам и любым картам из архива. Тешав, я думаю, сможет предоставить точные цифры и последние данные по боевой обстановке. Изучите их внимательно, Норка. Через несколько недель мы встретимся с монархами, чтобы обсудить наше следующее большое наступление, и мне потребуется готовый план.

Норка поклонился ей и ушел вместе с Адолином и Шаллан. Как только он покинул комнату – карта рассеялась с уходом Шаллан, – Ясна неуловимо изменилась. Ее лицо стало меньше походить на маску. Забыв про царственную походку, она подошла и уселась за маленький столик. Наедине с членами семьи эта женщина сняла корону.

«Семьи и Шута», – подумала Навани, когда долговязый мужчина, одетый во все черное, пошел за вином. Она не знала, были ли слухи об этих двоих правдой или нет, и не чувствовала себя вправе задать вопрос. Для матери было странно испытывать такое нежелание побеседовать с дочерью на интимные темы. Но… это ведь была Ясна.

– Я беспокоился об этом. – Далинар сел за стол напротив Ясны. – Мне нужно убедить его, что боевые действия необходимо вести в направлении Алеткара.

– Дядя, ты намерен упорствовать?

– Возможно.

– Он почти сразу все понял. Таравангиан должен знать, что мы ему не доверяем. Мы не можем нанести удар по Алеткару прямо сейчас. Мне так же больно, как и тебе, но…

– Знаю, – сказал Далинар, когда Навани села рядом с ним и положила руку ему на плечо. – Но у меня ужасное предчувствие. Оно нашептывает, что нет никакого способа выиграть эту войну. Не против бессмертного врага. Я беспокоюсь о поражении, но больше беспокоюсь о чем-то другом. Что мы будем делать, если вынудим их покинуть Азир и они согласятся прекратить военные действия? Сдадимся ли мы Алеткару, если это означает конец войны?

– Не знаю, – ответила Ясна. – Все равно что запрягать чуллов до того, как мы их купим. Мы не знаем, возможен ли такой компромисс, как ты предлагаешь.

– Невозможен, – встрял Шут, потягивая вино.

Навани нахмурилась, глядя на него. Он подошел и рассеянно протянул Ясне кубок, а собственный опрокинул, уткнувшись в него похожим на клюв носом.

– Шут? – спросил Далинар. – Опять остришь?

– Вся соль во Вражде, Далинар, но с тобой никто на эту тему не шутит. – Шут уселся с ними за стол, не спрашивая разрешения. Он всегда вел себя так, словно обедать с королями и королевами было для него обычным делом. – Вражда не пойдет на компромисс. Он не согласится ни на что, кроме нашего полного подчинения – возможно, уничтожения.

Далинар нахмурился, затем посмотрел на Навани. Она пожала плечами. Шут часто говорил так, словно знал то, чего не должен был знать. Они не могли понять, притворяется он или говорит серьезно, но любые попытки надавить приводили лишь к насмешкам.

Далинар благоразумно промолчал, обдумывая предложенный любопытный факт.

– Большое наступление в Эмуле, – задумчиво произнесла Ясна. – В центре этого монстра может быть светсердце, Далинар. Стабильный Макабак укрепил бы нашу коалицию. Безусловная мощная победа поднимет боевой дух и зарядит энергией наших союзников.

– Хороший довод, – ворчливо согласился Далинар.

– Это еще не все. Есть еще причина желать, чтобы Азир и окружающие его страны оказались в безопасности в ближайшие месяцы.

– Что еще? – спросил Далинар. – О чем ты?

Ясна посмотрела на Шута. Тот кивнул, вставая:

– Я за ними. Не принижайте никого, пока меня не будет, светлость. Вы заставите меня почувствовать себя отжившим свое.

И он выскользнул за дверь.

– Он приведет Вестников, – сказала Ясна. – Пока он не вернется, мы можем обсудить предложение, которое я высказала перед твоим отъездом в Под, дядя.

«О Всемогущий! – подумала Навани. – Снова-здорово».

Ясна настаивала на едином законе для Алеткара. Очень опасном.

Далинар встал и принялся расхаживать по комнате. Дурной знак.

– Ясна, сейчас не время. Мы не можем провоцировать общественные потрясения такого масштаба в столь ужасный момент нашей истории.

– Сказал мужчина, – проговорила Ясна, – который в начале этого года написал книгу, перевернув веками сложившиеся гендерные нормы.

Далинар поморщился.

– Мама, – обратилась Ясна к Навани. – Ты вроде бы собиралась с ним поговорить.

– Не представился удобный случай. И… честно говоря, я разделяю его опасения.

– Я запрещаю это, – решил Далинар. – Ты не можешь просто освободить всех рабов алети. Это вызовет массовый хаос.

– Я не знала, – заметила Ясна, – что ты можешь запретить королеве действовать.

– Ты назвала это предложением.

– Потому что я еще не определилась с формулировкой. Я намерена вскоре предложить его великим князьям и оценить их реакцию. Я разберусь с их возражениями как можно лучше, прежде чем сделаю это законом. Однако сам факт того, что этот закон появится, не подлежит обсуждению.

Далинар продолжал расхаживать по комнате.

– Я не вижу в этом смысла. Хаос, который он вызовет…

– В нашей жизни и так царит хаос. Это как раз то время, когда нужно проводить радикальные изменения, потому что люди уже приспосабливаются к новому образу жизни. Исторический опыт подтверждает эту идею.

– Но почему? Ты всегда такая прагматичная. А сейчас поступаешь наоборот.

– Я ищу ту линию действий, которая принесет наибольшую пользу большинству людей. Это соответствует моей моральной философии.

Далинар прекратил расхаживать туда-сюда и потер лоб. Он посмотрел на Навани, как бы говоря: «Ты можешь что-нибудь сделать?»

– А что, по-твоему, должно было случиться? – спросила Навани. – После того как она взойдет на трон?

– Я думал, она будет держать светлоглазых в узде. И решил, что их интриги ее не испугают.

– Именно это я и делаю, – сказала Ясна. – Хотя приношу извинения за то, что ты попал в ту же группу, дядя. Хорошо, что ты мне возражаешь. Не стесняйся. Слишком многие видели, как Элокар преклонял перед тобой колено, и эта мерзкая история с «великим королем» до сих пор попахивает. Показывая, что мы не едины в этом, мы укрепляем мою позицию, доказывая, что я не пешка Черного Шипа.

– Я бы хотел, чтобы ты притормозила. Я не совсем против того, что ты делаешь, в теории. Это демонстрация сострадания. Но…

– Если мы притормозим, прошлое настигнет нас. Такова история – она всегда поглощает настоящее.

Она нежно улыбнулась Далинару:

– Я уважаю твою силу и восхищаюсь ею, дядя. Так было всегда. Но время от времени тебе все-таки надо напоминать, что не все видят мир так же, как ты.

– Так было бы лучше для нас всех, – проворчал он. – Хотелось бы, чтобы мир перестал сваливаться в бардак каждый раз, стоит мне отвернуться.

Он налил себе вина из кувшина – конечно же, оранжевого.

– На ревнителей это тоже распространится, дочь? – спросила Навани.

– Они же рабы, верно?

– Формально – да. Но в этом случае некоторые могут сказать, что ты устроила вендетту против церкви.

– Избавив ревнителей от участи быть чьей-то собственностью? – изумилась Ясна. – Ну, полагаю, некоторые скажут именно так. Они сочтут нападением любые мои действия. Напротив, это пойдет во благо церкви. Освобождая ревнителей, я рискую позволить ей снова стать политической силой в мире.

– И… тебя это не беспокоит? – спросила Навани.

Иногда разобраться в мотивах этой женщины – а она утверждала, что всегда была очень прямолинейной, – было все равно что попытаться прочесть Напев Зари.

– Конечно, меня это беспокоит. Однако я бы предпочла, чтобы ревнители активно участвовали в политике, а не занимались подковерными интригами, как сейчас. Это даст им больше возможностей, да, но также повысит общественный контроль за их действиями.

Ясна постучала ногтем по столу. Она носила платье с удлиненным рукавом, сообразно всем приличиям, хотя Навани знала, что ее дочь невысокого мнения о социальных конструктах. И все же она им следовала. Безупречный макияж. Волосы заплетены в косы. Прекрасное, царственное платье-хава.

– В конечном счете это будет на благо Алеткара, – сказала Ясна. – Экономически и морально. Возражения дяди Далинара ценны. Я к ним прислушаюсь и придумаю, как реагировать на такие вызовы…

Она замолчала: вернулся Шут, ведя с собой двух человек. Одной была красивая молодая женщина с длинными черными волосами, по национальности макабаки, хотя ее глаза и некоторые черты лица казались шинскими. Другим был высокий мужчина со стоическим выражением лица, тоже макабаки. Он был силен, мощного телосложения, и в нем чувствовалась какая-то царственность – по крайней мере, до тех пор, пока не заметишь отстраненный взгляд и не услышишь, как он что-то шепчет себе под нос. Женщина завела его в комнату, словно умалишенного.

С первого взгляда нельзя было понять, что эти двое были древними существами – старше, чем любая хроника. Шалаш и Таленелат, Вестники, бессмертные, прожившие десятки жизней, почитаемые как боги во многих религиях – и как полубоги в собственной религии Навани. К сожалению, они оба были сумасшедшими. Женщина, по крайней мере, сохраняла дееспособность. А вот мужчина… Навани никогда не слышала от него ничего, кроме бормотания.

Шут относился к ним с почтением, которого Навани от него не ожидала. Он закрыл за ними дверь и легким жестом пригласил их за стол. Шалаш – Эш, как она предпочитала, чтобы ее называли, – подвела Таленелата к стулу, но осталась стоять после того, как он сел.

Навани явно чувствовала себя неловко в их присутствии. Всю свою жизнь она сжигала охранные глифы, говорящие об этих двоих, моля Всевышнего об их помощи. Она использовала их в своих обетах, думала о них в своем ежедневном богослужении. Ясна отказалась от веры, а Далинар… она теперь сама не понимала, во что он верит. Это был сложный вопрос.

Но Навани продолжала надеяться на Вестников и Всемогущего. Надеяться, что у них есть планы, недоступные простым смертным. Видеть этих двоих в таком состоянии… это потрясло ее до глубины души. Несомненно, это было частью замысла Всемогущего. Конечно, всему есть причина. Ведь так?

– Два бога, – объявил Шут, – доставлены, как и просили.

– Эш, – сказала Ясна. – Во время нашей последней беседы вы поведали мне то, что вам известно о способностях моего дяди. О силах узокователя.

– Я же сказала, – резко ответила женщина, – что ничего не знаю.

Учитывая, как мягко она обращалась с Талном, вряд ли можно было ожидать от нее такой немногословности. Навани, к сожалению, привыкла считать это нормальным.

– То, что вы мне рассказали, было полезно, – сказала Ясна. – Будьте добры, повторите.

Далинар подошел, заинтригованный. Ясна проводила еженедельные встречи с Вестниками, пытаясь вытянуть из них все исторические знания. Она утверждала, что встречи были в основном бесплодными, но Навани знала, что нужно обращать внимание на слова «в основном», когда они исходят от Ясны. Она могла многое спрятать в промежутках между буквами.

Эш громко вздохнула, расхаживая по комнате. Не в задумчивости, как Далинар, а будто зверь в клетке.

– Я ничего не знала о том, чем занимались узокователи. Это всегда было прерогативой Ишара. Мой отец иногда обсуждал с ним вопросы глубокой реалматической теории, но мне это было безразлично. С какой стати? Ишар все контролировал.

– Он подделал Клятвенный договор, – сказала Ясна. – Те… оковы, что делали вас бессмертными и запирали Приносящих пустоту в другой плоскости бытия.

– Брейз – не плоскость бытия, – возразила Эш. – Это планета. Ее можно увидеть в небе вместе с Ашином, который вы называете Чертогами Спокойствия. Но да, Клятвенный договор. Он это сделал. А мы все просто подыграли.

Она пожала плечами.

Ясна кивнула, не выказывая никаких признаков раздражения:

– Но ведь Клятвенный договор больше не действует?

– Он сломан. Разорван, нарушен, с ним покончено. Моего отца убили год назад. Каким-то образом убили окончательно. Мы все это почувствовали.

Она посмотрела на Навани, словно заметив благоговение в ее глазах. Следующие слова прозвучали насмешливо:

– Сейчас мы ничего не можем для вас сделать. Клятвенного договора больше нет.

– И ты думаешь, что Далинар, – спросила Ясна, – как узокователь мог бы как-то восстановить или воспроизвести его? Запечатать противника где-то далеко?

– Кто знает? Для всех вас это работает не так, как работало для нас, когда у нас были мечи. Вы ограничены в своих возможностях, но иногда делаете то, что мы не могли. Так или иначе, я никогда не знала об этом много.

– Но есть некоторые, кто знает, не так ли? Группа людей, у которых есть опыт связывания потоков. Кто экспериментировал с ним, кто знает о способностях Далинара.

– Да.

– Шинцы, – сказала Навани, понимая, о чем говорит Ясна. – Они держат Клинки Чести. Сзет говорит, что они тренировались с ними, знали их способности…

– Разведчики, посланные к Шиновару, исчезли, – заметил Далинар. – Ветробегуны говорят, что их встречают ливнем стрел. Они не хотят иметь с нами ничего общего.

– Пока, – добавила Ясна, глядя на Эш. – Верно?

– Они… непредсказуемы, – сказала Вестница. – В конце концов я их бросила. Они пытались убить меня, но я могла это вынести. А вот когда мне начали поклоняться… – Эш скрестила руки, крепко обхватив себя за плечи. – У них были легенды… пророчества о грядущем Возвращении. Я не верила, что это когда-нибудь случится. Не хотела верить.

– Нам нужен стабильный район в Макабаке, дядя, – сказала Ясна. – Потому что в конце концов нам придется иметь дело с шинцами. И по крайней мере, не помешает узнать, что они разведали про узокователей после того, как веками владели Клинком Чести и экспериментировали с силами, подобными твоей.

Далинар повернулся к Навани. Она кивнула. Здесь что-то было. Если они найдут способ снова заточить Сплавленных в темницу… что ж, это может означать конец войны.

– Ты привела интересный довод, – сказал Далинар.

– Прекрасно, – одобрила Ясна. – Если мы действительно начнем крупное наступление на Эмул, то я лично присоединюсь к военным действиям там.

– Ты… сделаешь это? – спросил Далинар. – И насколько плотно… ты намерена участвовать?

– Настолько, насколько это представляется уместным.

Он вздохнул, и Навани поняла, о чем он думает. Если Ясна попытается слишком активно вмешиваться в планирование и стратегию военного времени, это не понравится великим князьям. Но Далинар не мог жаловаться. Не после того, что он сделал.

– Думаю, мы разберемся с этим, если возникнут проблемы. – Черный Шип повернулся к Вестнице. – Эш, расскажите мне больше о том, что вы знаете про шинцев. Особенно о тех из них, кто может больше знать о моих способностях.

18. Лекарь

025

У Сплавленных есть второй металл, который я нахожу чрезвычайно интересным, – металл – проводник буресвета. Это означает поразительные последствия в плане создания фабриалей. Сплавленные используют этот металл в сочетании с рудиментарным фабриалем – простым самосветом без спрена, запертого внутри.

Как они вытягивают буресвет из Сияющего в эту сферу, остается загадкой. Мои ученые считают, что они, должно быть, используют дифференциал Инвеституры. Если самосвет полон буресвета – или, как я полагаю, пустотного света – и этот свет быстро покидает свое вместилище, возникает перепад давления (или своего рода вакуум) в самосвете.

Это остается всего лишь теорией.

Лекция по фабриальной механике, прочитанная Навани Холин перед коалицией монархов, Уритиру, йезеван, 1175 г.

Каладин стоял на краю платформы Клятвенных врат, глядя на горы. Ледяной снежный пейзаж казался потусторонним. До Уритиру он видел снег лишь несколько раз, небольшими пятнами на рассвете. Здесь снег был густым и глубоким, нетронутым и чистым.

«Камень смотрит на подобный пейзаж прямо сейчас?» – спросил себя Каладин. Семья Камня, Скар и Дрехи уехали почти четыре недели назад. Они прислали единственное сообщение через даль-перо вскоре после отъезда, обозначив прибытие на место.

Он беспокоился о Камне и знал, что никогда не перестанет волноваться. Хотя детали поездки… Что ж, это уже не были проблемы Каладина. С ними разбирался Сигзил. В идеальном мире Тефт стал бы лордом – командующим ротой, но пожилой ветробегун сурово отчитал Каладина за одно только предложение.

Каладин вздохнул и направился к контрольному зданию Клятвенных врат в центре плато. Там ему кивнула письмоводительница. Она связалась с Клятвенными вратами на Расколотых равнинах, и те подтвердили, что запускать перенос безопасно.

Он так и сделал это, вставив ключ – Сил-клинок – в щель замка на стене контрольного здания. Вспыхнул свет – и Каладина перенесло на Расколотые равнины; тут же применив сплетение, он взмыл в небо.

Ветробегуны так и не подняли шума из-за его отступничества. Вероятно, предполагали, что он стремится стать большим начальником по части стратегии или снабжения. Со временем этот путь избирало большинство боевых командиров. Он еще не сказал им, что собирается заниматься чем-то другим, – и сегодня ему предстояло решить, чем именно. Далинар все еще хотел, чтобы он стал послом. Но мог ли Каладин посвятить свои дни политическим переговорам? Нет, он будет неуклюж, как лошадь в мундире, стоящая в бальном зале и старающаяся не наступить на женские платья.

Идея была глупой. Но что же ему делать?

Он достиг приличной высоты, затем описал бодрящую петлю, пользуясь сплетениями без всякой сознательной мысли. Он уже делал это так же безотчетно, как шевелил пальцами. Сил пронеслась рядом с ним и засмеялась, встретив пару спренов ветра.

«Я буду скучать», – подумал он и тут же почувствовал себя глупо. Он не умирает. Он уходит на пенсию. Он все равно будет летать. Нет смысла отрицать очевидное из жалости к себе. Встретить эту перемену с достоинством было трудно, но он справится.

Он заметил что-то вдалеке и устремился туда. Летающая платформа Навани наконец-то достигла Равнин. С передней части верхней палубы множество лиц глазело на пейзаж.

Каладин опустился на палубу, отвечая на приветствия ветробегунов, что охраняли корабль.

– Мне жаль, что поездка заняла так много времени, – сказал он собравшимся беженцам. – По крайней мере, это дало нам достаточный срок, чтобы подготовить все для вас.

– Мы начали организовывать башню по кварталам, – рассказывал Каладин час спустя, ведя родителей по глубоким коридорам Уритиру. Он держал в руке большой сапфир, освещая путь. – Здесь трудно сохранять чувство общности, слишком много одинаковых коридоров. Можно легко заблудиться или начать чувствовать себя так, словно живешь в яме.

Лирин и Хесина следовали за ним, зачарованные разноцветным рисунком слоев на стенах, высокими потолками, общим величием огромной башни, полностью высеченной из камня.

– Изначально мы организовали башню по принципу княжества, – продолжил Каладин. – Каждому из алетийских великих князей была отведена часть определенного этажа. Навани не понравилось, как все обернулось; мы использовали не так много помещений на внешней стороне, где естественное освещение, как она хотела. Великие князья стремились держать своих людей поближе, и из-за этого большое количество людей скапливалось в огромных помещениях, которые явно не были спроектированы как жилые.

Он нырнул под странный каменный выступ. В Уритиру было множество подобных странностей; это выглядело как круглая каменная труба, пересекающая коридор. Может, для вентиляции? Но почему ее разместили там, где ходят люди?

Многие другие особенности башни не поддавались логике. Коридоры заканчивались тупиками. В некоторые комнаты можно было заглянуть лишь через крошечные отверстия. Были обнаружены узкие шахты, уходящие вертикально вниз на тридцать и более этажей. Можно было бы назвать такой расклад безумным, но даже самые непонятные намеки на чей-то замысел – вроде хрустальных жил по углам комнат или мест, где узоры слоев переплетались и делились похожи на глифы, вделанные в стену, – заставляли Каладина думать, что это место строили не как попало, а согласно какому-то плану. Эти странности возникли по причинам, которые они пока не могли понять.

Его родители поднырнули под препятствие. Они оставили брата Каладина с детьми Лараль и их гувернанткой. Она, казалось, приходила в себя после потери мужа, хотя Каладин думал, что знает ее достаточно хорошо, чтобы видеть насквозь. Похоже, она действительно была привязана к старому бахвалу, как и ее дети – мрачная пара близнецов, слишком замкнутых для своего юного возраста.

Согласно новым законам о наследстве, введенным Ясной, Лараль должна была получить титул градоначальницы, так что она отправилась на официальную встречу с королевой. Пока остальных беженцев водили по башне письмоводительницы Навани, Каладин хотел сам показать родителям, где будут жить обитатели Пода.

– Вы притихли, – сказал он. – Полагаю, поначалу это место может ошеломить. Я чувствовал то же самое. Навани все твердит, что мы не знаем и половины особенностей Уритиру.

– Это потрясающе, – сказала мать. – Хотя я немного удивлена тем, что ты называешь светлость Навани Холин по имени. Разве она не королева этой башни?

Каладин пожал плечами:

– С той поры, как мы познакомились, наши отношения стали более неофициальными.

– Он лжет, – сказала Сил заговорщицким тоном, сидя на плече Хесины. – Он всегда так говорил. Каладин называл короля Элокара по имени задолго до того, как стал Сияющим.

– Неуважение к светлоглазым правителям, – сказала Хесина, – и общая склонность делать все, что ему заблагорассудится, невзирая на общественное положение или традиции. Откуда, ради Рошара, в нем это взялось?

Она взглянула на отца, который стоял у стены, изучая линии слоев.

– Понятия не имею, – сказал Лирин. – Поднеси свет поближе, сынок. Взгляни-ка, Хесина. Эти слои зеленые. Такое не может быть естественным.

– Дорогой, тот факт, что стена является частью башни размером примерно с гору, не подсказал тебе, что это место целиком неестественное?

– Видимо, его таким духозакляли. – Лирин постучал по камню. – Это нефрит?

Мать наклонилась, чтобы осмотреть зеленую жилу.

– Железо. Оно придает камню такой оттенок.

– Железо? – переспросила Сил. – Но ведь железо серое, не так ли?

– Да, – сказал Лирин. – А зеленым камень делает медь, верно?

– Вы так думаете? – спросила Хесина. – Я почти уверена, что все не так. В любом случае пусть лучше Кэл покажет нам комнаты. Он явно взволнован.

– Почему вы так решили? – спросила Сил. – Мне кажется, он никогда не волнуется. Даже если я говорю, что приготовила для него забавный сюрприз.

– Твои сюрпризы, – сказал Каладин, – никогда не бывают забавными.

– Я засунула ему крысу в сапог, – прошептала Сил. – Это заняло у меня целую вечность. Я не могу поднять что-то настолько тяжелое, поэтому пришлось использовать приманку.

– Зачем, ради Буреотца, – сказал Лирин, – ты засунула ему в сапог крысу?

– Так ведь это было то, что надо! – воскликнула Сил. – Ну неужели вы не видите, до чего грандиозная идея?

– Лирин избавился от чувства юмора хирургическим путем, – сказала Хесина.

– И продал его на рынке за кругленькую сумму, – прибавил лекарь.

Хесина наклонилась ближе к Сил:

– Он заменил его часами, с помощью которых отслеживает, сколько времени все остальные тратят на свои глупые эмоции.

Сил смотрела на нее, неуверенно улыбаясь, и Каладин понял: она сомневается, шутка ли это? Хесина ободряюще кивнула, и Сил искренне рассмеялась.

– Давайте обойдемся без нелепостей, – сказал Лирин. – Мне не нужны часы, чтобы следить за тем, сколько времени все тратят впустую. И так видно, что почти сто процентов.

Каладин прислонился к стене; родительское подтрунивание несло ему знакомое чувство умиротворения. Когда-то он ничего другого не желал, кроме того, чтобы они были рядом. Чтобы можно было смотреть, как Лирин трудится, словно одержимый, а Хесина пытается заставить его обратить внимание на окружающих. Отец с любовью воспринимал шутки, подыгрывая им с комичной строгостью.

Это напомнило Каладину былые дни: семейные обеды или сбор лекарственных трав с возделанных полей за городом. Он лелеял эти идиллические воспоминания. В глубине души ему хотелось снова стать маленьким мальчиком, чтобы родителям не пришлось пересекаться с его нынешней жизнью, где они, несомненно, услышат о том, что он пережил и сделал. О том, что в конце концов сломило его.

Он повернулся и пошел дальше по коридору. Ровный свет впереди подсказал ему, что они приближаются к внешней стене. Расплавленный солнечный свет, открытый и манящий. Холодная сфера буресвета в его руке олицетворяла силу, но плененную и разгневанную. Присмотревшись к свету внутри камня, можно было увидеть, что он движется, бушует, пытается вырваться. Солнечный свет лился свободно и открыто.

Каладин вошел в новый коридор, где линии слоев на стенах поворачивались вниз веером, словно плещущиеся волны. Солнечный свет струился сквозь дверные проемы справа.

Каладин махнул рукой родителям, которые как раз его догнали.

– Каждая из этих комнат справа ведет к большому балкону вдоль всего края. Лараль получит угловую комнату, самую большую, с отдельным балконом. Я подумал, что мы зарезервируем десять здесь, в центре, и сделаем их местом для собраний. Комнаты соединены между собой, а в некоторых других кварталах балконная секция превращена в большое общественное пространство.

Он шел дальше – через комнаты, где лежали стопки одеял, доски для изготовления мебели и мешки с зерном.

– Мы можем поставить туда стулья и устроить общую кухню. Это проще, чем пытаться найти способ дать каждому возможность готовить для себя. Дрова идут с ферм камнепочек на равнинах, нужно их привозить через Клятвенные врата, так что их выдают строго по норме. Однако на этом уровне есть действующий колодец, так что у вас не будет недостатка в воде. Я еще не знаю, в чем будут заключаться обязанности каждого. Как вы, вероятно, заметили, летя сюда, Далинар начал крупномасштабные сельскохозяйственные работы на Расколотых равнинах. Это может потребовать переезда, но мы также можем кое-что выращивать здесь. Отчасти потому я и убедил Далинара забрать вас всех из Пода: у нас много солдат, но удивительно мало людей, которые знают, что надо делать на лависовом поле во время сезона червей.

– А эти комнаты? – Хесина указала на внутренний коридор, вдоль которого тянулись проемы.

– Каждая может вместить целую семью. Боюсь, там нет естественного освещения, но их две сотни, хватит на всех. Мне очень жаль, что пришлось поселить вас здесь, на шестом этаже. Вам надо либо ждать лифт, либо подниматься по лестнице. Только так я смог найти место с балконом. Наверное, это все еще довольно низко. Хуже будет тем, кому в конце концов придется поселиться на самой верхотуре.

– Это чудесно, – сказала Хесина.

Каладин ждал, что Лирин скажет что-нибудь, но отец просто вошел в одну из комнат с балконом. Он миновал груды припасов, вышел на большой балкон и посмотрел вверх.

«Ему не нравится», – подумал Каладин. Конечно, Лирин найдет повод для жалоб, даже когда ему предоставили завидное жилье в легендарном городе эпохальных королевств.

Присоединившись к нему, Каладин проследил за взглядом отца: Лирин пытался рассмотреть верх башни, но ему мешал балкон следующего этажа.

– А что там, наверху?

– Залы собраний для Сияющих. На самом верху ничего нет, только плоская крыша. Хотя вид оттуда отличный. Как-нибудь я тебе его покажу.

– Хватит болтать! – объявила Сил. – Давайте-ка за мной!

Она соскочила с плеча Хесины и метнулась по комнатам. Когда люди не сразу последовали за ней, она подлетела, закружилась вокруг головы Хесины, а затем стрелой рванулась обратно:

– Ну же!

Они последовали за спреном. Каладин шел за своими родителями, пока Сил вела их через несколько комнат с балконами, которым, как он воображал, предстояло стать большой зоной для собраний, с прекрасным видом на горы. Немного прохладно, но большой фабриальный очаг, действующий как общая печь, очень поможет.

В другом конце соединенных между собой балконных комнат находилась большая анфилада из шести помещений, с собственными уборными и отдельным балконом. Точно так же выглядели покои Лараль по другую сторону. Помещения, похоже, были построены для офицеров и их семей, поэтому Каладин зарезервировал их для особой цели.

Сил провела их через переднюю комнату, по коридору мимо двух закрытых дверей – и прямо в главную гостиную.

– Мы всю неделю готовились! – сказала она, шныряя по комнате.

У дальней стены тянулись каменные полки с книгами. На эти книги Каладин потратил большую часть своего ежемесячного жалованья: в юности он часто жалел, что у его матери так мало книг.

– Я и не знала, что в мире так много книг, – сказала Сил. – Как на них на все хватает слов? Кажется, в конце концов окажется сказанным все, что можно сказать!

Она метнулась в боковую комнату поменьше.

– Здесь есть место для ребенка, и я выбрала игрушки, потому что Каладин, вероятно, купил бы ему копье или что-нибудь глупое. О! Идите сюда!

Она пронеслась мимо них и снова оказалась в коридоре. Родители Каладина последовали за ней, а он – за ними. По подсказке Сил Лирин открыл одну из дверей в коридоре и увидел полностью оснащенный хирургический кабинет. Стол для осмотра пациента. Блестящий набор лучших инструментов, включая приспособления, которые отец Каладина никогда не мог себе позволить: скальпели, устройство для прослушивания сердцебиения, великолепные фабриальные часы, фабриальная нагревательная пластина для кипячения бинтов или очистки хирургических инструментов.

Отец Каладина вошел в кабинет, в то время как Хесина стояла в дверном проеме, прижав руку ко рту в изумлении, в окружении спренов потрясения – они выглядели как разбивающиеся на части блики желтого света. Лирин один за другим взял несколько инструментов, а потом начал осматривать банки с мазями, порошками и препаратами, которые Каладин расставил на полке.

– Заказал лучшее у врачей Таравангиана, – сказал Каладин. – Надо, чтобы мама прочитала тебе об этих новых лекарствах – в больницах Харбранта обнаруживают удивительные вещи. Они говорят, что нашли способ заразить людей слабой, легко преодолеваемой формой опасной болезни, после чего она больше не привяжется.

Лирин выглядел… мрачным. Мрачнее обычного. Несмотря на шутки Хесины, Лирин умел смеяться – у него были эмоции. Каладин часто видел их проявление. Чтобы он отреагировал на все это с подобным спокойствием…

«Он ненавидит это, – подумал Каладин. – Что я сделал не так?»

Как ни странно, Лирин сел в ближайшее кресло и расслабился.

– Это очень мило, сынок, – мягко сказал он. – Но я больше не вижу в этом смысла.

– Что? – изумился Каладин. – Почему?

– Из-за того, на что способны эти Сияющие. Я видел, как они исцеляют одним прикосновением! Простой жест гранетанцора может излечить порез или даже отрастить конечность. Это замечательно, сынок, но… Но я больше не вижу надобности в лекарях.

Хесина наклонилась к Каладину и прошептала:

– Он хандрил всю дорогу.

– Я не хандрю, – возразил Лирин. – Печалиться о такой крупной революции в целительстве было бы не только бессердечно, но и эгоистично. Это просто… – Лирин глубоко вздохнул. – Думаю, мне нужно найти себе другое занятие.

Каладин в точности знал это чувство. Эту потерю. Это беспокойство. Внезапное ощущение того, что ты становишься обузой.

– Отец, – сказал Каладин, – у нас меньше пятидесяти гранетанцоров и всего три правдогляда. Это единственные ордена, которые могут исцелять.

Лирин посмотрел на него, склонив голову набок.

– Мы взяли с собой больше десятка, чтобы спасти Под, потому что Далинар хотел быть уверенным, что наша новая летающая платформа не попадет к врагу. Бо́льшую часть времени эти гранетанцоры служат на фронте, исцеляя солдат. Те немногие, что дежурят в Уритиру, могут быть призваны только в самых тяжелых случаях. К тому же их возможности ограничены. Например, они ничего не могут сделать со старыми ранами. У нас на рынке есть большая клиника, в которой работают обычные лекари, и там нет отбоя от пациентов с утра до вечера. Твоя профессия не устарела. Поверь мне, ты будешь очень, очень полезен здесь.

Лирин снова оглядел комнату и увидел ее новыми глазами. Он ухмыльнулся, затем – возможно, решив, что ему не стоит радоваться тому, что людям все еще понадобятся лекари, – встал.

– Ну что ж! Полагаю, мне следует ознакомиться с этим новым оборудованием. Заражение, которое может предотвратить болезнь, говоришь? Какая интригующая концепция.

Мать обняла его и вышла в другую комнату, чтобы просмотреть книги. Устроившись в кресле в операционной, Каладин наконец позволил себе расслабиться.

Сил приземлилась ему на плечо и приняла облик молодой женщины в полной хаве, с заколотыми на алетийский манер волосами. Она сложила руки на груди и выжидающе посмотрела на него.

– Что? – спросил он.

– Ты собираешься им рассказать? Или это придется сделать мне?

– Сейчас не время.

– Почему?

Он не смог придумать вескую причину. Она продолжала донимать его своим удручающе настойчивым взглядом спрена – она не моргала, разве что специально, и никто не превзошел бы ее в способности таращиться. Однажды она даже расширила глаза до пугающих размеров, чтобы донести до него особенно важную мысль.

В конце концов Каладин встал, и она полетела прочь, как лента света.

– Отец! – окликнул он. – Тебе нужно кое-что знать.

Лирин оторвался от изучения лекарств, и Хесина с любопытством заглянула в комнату.

– Я собираюсь уйти из армии, – объявил Каладин. – Мне нужен перерыв от войны, Далинар так распорядился. Поэтому я подумал, что, может быть, займу комнату рядом с комнатой Ородена. Я… возможно, мне придется найти какую-то другую цель в жизни.

Хесина снова поднесла руку к губам. Лирин остановился как вкопанный, побледнев, словно увидел Приносящего пустоту. Затем его лицо расплылось в самой широкой улыбке, какую Каладин когда-либо видел. Он подошел и схватил Каладина за руки.

– Так вот в чем дело, не так ли? – спросил Лирин. – Хирургический кабинет, расходные материалы, все эти разговоры о клинике. Ты понял. Ты наконец-то понял, что я был прав. Ты станешь лекарем, как мы всегда мечтали!

– Я…

Конечно, это и был ответ. Тот самый, которого Каладин намеренно избегал. Он думал о ревнителях, он думал о генералах, и он думал о бегстве.

Нужный ответ олицетворял отец – тот самый ответ, которого Каладин в глубине души боялся. Он ведь всегда знал, что есть только одно место, куда он может пойти, как только у него заберут копье.

– Да, – сказал Каладин. – Ты прав. Ты всегда был прав, отец. Я думаю… пришло время продолжить мое обучение.

19. Гранаты

026

Мир становится все более опасным местом, и поэтому я подхожу к сути моего доклада. Мы больше не можем позволить себе хранить секреты друг от друга. У тайленских артефабров есть особые техники, связанные с тем, как они удаляют буресвет из самосветов и создают фабриали вокруг чрезвычайно больших камней.

Я умоляю коалицию и добрый народ Тайлены признать нашу коллективную нужду. Я сделала первый шаг, открыв результаты своих исследований для всех ученых.

Я молюсь, чтобы вы осознали мудрость подобного же решения.

Лекция по фабриальной механике, прочитанная Навани Холин перед коалицией монархов, Уритиру, йезеван, 1175 г.

– Простите, светлость, – сказала Рушу, пока они обходили кристаллический столб в глубине Уритиру. В руках она держала несколько чертежей. – Я провела несколько недель за изысканиями, но так и не смогла найти других совпадений.

Вздохнув, Навани остановилась возле одной из секций колонны. На ней выделялись четыре граната – та же конструкция, что и в подавляющем фабриале. Схема была слишком точная, слишком явная, чтобы оказаться простым совпадением.

Это смахивало на прорыв, и она заставила Рушу и остальных сравнить все известные фабриали с колонной, разыскивая что-то похожее. Однако многообещающая зацепка, увы, вела в очередной тупик.

– Есть еще одна проблема, – добавила Рушу.

– Только одна?

Юная ревнительница нахмурилась, Навани знаком предложила ей продолжать:

– В чем дело?

– Мы проверили подавляющий фабриаль в Шейдсмаре, как вы и просили. Ваша теория верна, там ему соответствует спрен, как и в случае духозаклинателей. Но на этой стороне нет никаких признаков спрена в самосветах.

– Тогда в чем проблема? – спросила Навани. – Моя теория верна.

– Светлость, спрен, который управляет устройством подавления… поврежден, и это очень похоже на…

– Спрен Ренарина, – закончила Навани.

– Именно так. Спрены отказывались разгова�