04. Ритм войны. Том 2 - Брендон Сандерсон

На следующий день – умытая и чувствующая себя чуть менее безумной – Навани продолжила двигаться вперед мелкими шажочками. Она проверила, насколько громким должен быть звук, чтобы произвести желаемый эффект. Она измерила тон на камнях разной величины и на потоке пустосвета, покидающего сферу и текущего к камертону.

Она занималась всем этим, по возможности скрывая суть своих действий от наблюдающего охранника. Сгорбившись над своим рабочим местом, она была относительно уверена, что Царственный сторож не поймет, что случился прорыв. Тот, что дежурил прошлой ночью, не слишком внимательно следил за происходящим; бо́льшую часть времени он дремал.

Уверенная, что тон сработал, она начала тренироваться, чтобы напевать звук, который издавала пластина. Он казался таким же, но… не совсем. Как и при измерении спренов – которые реагировали на мысли о них, – тон требовал создать Намерение. Навани должна была знать, что именно она пытается сделать.

Невероятно, и все же имело значение, что она хотела напевать тон, противоположный песне Вражды. Это звучало безумно, но это работало. Она могла повторить эффект и измерить его. Какими бы безумными ни были последние дни, научный подход по-прежнему действовал.

Она нашла тон, противоположный пустосвету. Но как она могла создать свет, который выражал бы этот тон? За ответами Навани обратилась к природе. Магнит можно заставить изменить свою полярность с помощью плененной молнии, а другой магнит может перестроить полюса. Но Рабониэль упоминала, что таким же образом можно намагничивать и обычный кусок металла.

Так действительно ли они меняли полярность магнита? Или обнуляли существующую полярность и заменяли чем-то новым? Эта идея заинтриговала ее, и она сделала несколько ключевых запросов своим тюремщикам – попросила принести кое-какие предметы из лаборатории на вершине башни.

Вскоре после этого Рабониэль пришла проведать ее. Навани собралась с духом. Она знала, что так случится.

– Навани? – спросила Сплавленная. – Эта последняя просьба довольно странная. Я не понимаю, как ее истолковать.

– Просто кое-какое оборудование, смысл которого понятен лишь посвященным, – ответила Навани, сидя за своим рабочим столом. – Ничего особенного, но использовать его в некоторых опытах будет забавно. Не страшно, если его не удалось отыскать.

– Я санкционировала запрос. Если оно там, ты его получишь.

Этот ритм выражал любопытство. Навани сделала пометку в блокноте; она пыталась перечислить их все.

– Над чем ты работаешь? – спросила Рабониэль. – Охранник сказал, что ты воспроизводишь какой-то жуткий, негармоничный звук.

Преисподняя. Царственные слышали новый тон по-другому. Какое бы объяснение придумать?..

– Я проверяю, как атональные звуки влияют на пустосвет, если вообще влияют.

Рабониэль задержалась, заглядывая Навани через плечо. Затем посмотрела на пол, где в ведре с ледяной водой – растаявшим снегом снаружи – лежал самосвет. Это была попытка проверить, может ли температура заглушить тон пустосвета.

– Чего ты мне не говоришь? – сказала Рабониэль в задумчивом ритме. – Я нахожу твое поведение… интригующим.

Она отвернулась; в комнату вошла ее дочь.

Сегодня младшая Сплавленная пускала слюни. Рабониэль велела слуге периодически прикладывать тряпку к губам дочери. Дело было не в том, что ее лицо было парализовано, а скорее в том, что она, казалось, не замечала и не заботилась о том, что у нее текут слюни.

– Ты пишешь в нашей тетради о чем-то под названием «акси», – заметила Навани, пытаясь отвлечь Рабониэль. – Что это такое?

– Аксон – это наименьшая из возможных частица материи, – пояснила Рабониэль. – Вражда может их видеть. Теоретически, имея достаточно мощный микроскоп, мы могли бы узреть маленькие шарики материи, составляющие все вокруг.

Навани читала много теорий о таких мельчайших частицах. О ее душевном состоянии многое говорил тот факт, что она почти не испытала всплеска любопытства оттого, что сверхъестественное существо подтвердило эти предположения.

– У акси есть полярность? – спросила Навани, проверяя температуру в ведре.

– Должна быть. По нашим теориям, аксиальная взаимосвязь – то, что не дает вещам распадаться. На это влияют определенные потоки. Силы, связывающие акси, образуют фундамент космера.

Навани хмыкнула, снова записывая показания термометра.

– Что ты делаешь? – спросила Рабониэль.

– Проверяю, меняются ли вибрации самосвета при понижении температуры, – призналась Навани. – Не могла бы ты подержать его и сказать мне, меняется ли ритм – может, делается громче – по мере нагревания?

– Могу, – сказала Рабониэль, усаживаясь на пол рядом со столом.

Позади нее дочь тоже уселась, подражая ей. Служанка – певица в трудоформе – опустилась на колени, чтобы промокнуть губы дочери.

Навани достала камень щипцами и отдала Рабониэли. Хотя Навани могла слабо различать звуки камней, прижимая их к своей коже, ей не хватало тонкости слуха, чтобы отследить небольшие изменения в громкости. Ей нужен был певец, чтобы закончить этот эксперимент. Но как помешать Рабониэли понять конечный результат?

Рабониэль взяла сферу и некоторое время сидела, закрыв глаза. Наконец она покачала головой:

– Я не чувствую никаких изменений в тоне. Почему это важно?

– Я пытаюсь определить, изменяется ли он от какого-нибудь воздействия. Создание войносвета требует небольшого преобразования тонов Вражды и Чести, чтобы привести их в гармонию. Если я найду еще какие-то методы изменения тона, можно создать и другие гибриды.

Достаточно правдоподобное объяснение. Оно должно обосновать ее просьбы о пластинах и других приспособлениях, даже о льде.

– Новый образ мыслей… – проговорила Рабониэль в ритме любопытства.

– Я не думала, что ты обратишь на это внимание. Я предполагала, что ты занята… своей работой.

То есть изменением Сородича.

– Мне все еще нужно уничтожить последний узел, – призналась Рабониэль. – В последний раз, когда я прикасалась к Сородичу, мне показалось, что я чувствую его. Где-то рядом… но он очень, очень маленький. Меньше остальных…

Она поднялась с пола:

– Дай знать, если понадобится дополнительное оборудование.

– Спасибо, – сказала Навани из-за стола и принялась записывать результаты эксперимента с ледяной водой.

Рабониэль не спешила уходить.

Навани удавалось сохранять невозмутимость до тех пор, пока она не услышала, как сдвигают пластины. Она обернулась и увидела, что Рабониэль достала новую, спрятанную под несколькими другими. Преисподняя… Почему Сплавленная выбрала именно ее? Возможно, заметила следы износа.

Рабониэль посмотрела на Навани, которая заставила себя отвернуться, как будто ничего не произошло. Потом Рабониэль сыграла.

Навани тихо выдохнула, закрыв глаза. Она ломала голову над тем, как скрыть то, что она делает, принимая все возможные меры предосторожности… Но не стоило обольщаться. Она была в невыгодном положении, за ней постоянно наблюдали, а Рабониэль всегда была рядом. Навани открыла глаза и увидела, что Рабониэль изумленно уставилась на пластину. Она поместила сферу с пустосветом на положенное место и снова заиграла, наблюдая, как свет покидает вместилище.

Потом Рабониэль заговорила в ритме благоговения.

– Тон, который… вытесняет пустосвет?

Лицо Навани осталось бесстрастным. Что ж, вот ответ на один вопрос. Она спрашивала себя, нужно ли музыканту правильное Намерение, чтобы изгнать пустосвет, – как выяснилось, пластины с необходимым звучанием достаточно.

– Навани, – Рабониэль опустила смычок, – это замечательно. И опасно! Я почувствовала, как пустосвет в моем сердце откликнулся. Он не был изгнан, но сама моя душа сжалась от этого звука. Я потрясена. И… и сбита с толку. Как ты это создала?

– Математика, – призналась Навани. – И вдохновение.

– Это может привести к… – Рабониэль что-то пропела себе под нос, потом взглянула на ведро с ледяной водой. – Ты пытаешься найти способ ослабить вибрации пустосвета, чтобы переписать его с помощью другого тона. С другой полярностью. Вот почему ты спросила об акси.

Она запела в возбужденном ритме. И, Преисподняя, он увлек Навани. В нем звучал трепет открытия. Близость к разгадке.

«Осторожнее, Навани».

Она напомнила себе, что должна была сделать все возможное, чтобы скрыть это знание от врага. У нее был план на случай, если Рабониэль вот так вмешается в работу. Возможный путь к сохранению секретов антипустосвета.

Сейчас надо показаться сговорчивой.

– Да, – сказала Навани. – Я думаю, то, чего ты все время хотела, возможно. Рабониэль, у меня есть основания полагать, что свет, противоположный пустотному, действительно существует.

– Ты это записала?

– Нет, я просто перебираю случайные идеи.

– Необходимая ложь, – сказала Рабониэль. – Я не завидую тебе, Навани. Но знай: если понадобится, я разнесу эту комнату по камешку, чтобы найти твои записи.

Навани молчала, встретившись взглядом с Рабониэлью.

– Ты все еще не веришь мне, – сказала Сплавленная. – Тому, что мы намного сильнее, когда работаем вместе.

– Как я могу доверять твоему слову, Рабониэль? Ты уже нарушала данные мне обещания, и каждый раз, когда я просила вести переговоры в интересах моего народа или Сородича, ты отказывалась.

– Да, но разве я не привела тебя к оружию? Разве я не выдала тебе секреты, необходимые для того, чтобы зайти так далеко? В пределы досягаемости чего-то, что может убить бога? И все потому, что мы работали вместе. Давай сделаем этот последний шаг.

Навани задумалась. Она знала, что Рабониэль не лжет; Сплавленные тут все перевернут вверх тормашками, чтобы найти записи об открытии. Кроме того, она, скорее всего, лишит Навани возможности получать новое оборудование и остановит ее работу.

А она так близка к разгадке.

Вздохнув, Навани пересекла комнату и достала свой блокнот – тот, который они назвали «Ритм войны», – из тайника под полкой. Возможно, Навани следовало держать все свои открытия в голове, но она не смогла удержаться, чтобы не записать их. Ей нужно было увидеть свои идеи на странице, использовать заметки, чтобы продвинуться как можно дальше.

Рабониэль села и принялась читать, напевая себе под нос в ритме любопытства. Вскоре в дверях появился слуга с большим деревянным ящиком.

– Наконец-то. – Навани шагнула вперед, чтобы забрать ящик.

Внутри была стеклянная трубка чуть меньше фута в диаметре и несколько футов длиной, с толстыми металлическими колпачками на концах.

– Что это? – спросила Рабониэль.

– Тайленская вакуумная трубка. Из Королевского института барометрических исследований. Мы держали это устройство вблизи от вершины башни, где проводили погодные исследования.

Она отложила прибор и забрала блокнот у Рабониэли, чтобы сделать несколько пометок перед началом нового эксперимента. Металлические колпачки на концах трубки откручивались, открывая доступ в камеры, которые благодаря уплотнителям блокировали вакуум в центре стеклянного прибора. Навани открыла один конец и положила внутрь пустой бриллиант. Затем ювелирным молоточком надколола камень, полный пустосвета, и он начал протекать. Она быстро поместила его в камеру на противоположном конце вакуумной трубки. Закупорила оба конца и фабриальным насосом выкачала из боковых камер воздух.

Наконец она вытащила перегородки между камерами и вакуумом в центре. Если Навани все сделала правильно, в срединную стеклянную камеру почти не попал воздух – зато на обоих концах трубки теперь имелись самосветы.

Рабониэль нависла над Навани, наблюдая, как пустосвет уплывает в вакуум. Он вел себя иначе, чем сам воздух, – например, его не потянуло навстречу пустоте. Пустосвет, похоже, не состоял из акси. Он был энергией, силой.

– Что мы делаем? – тихо спросила Рабониэль.

– Я считаю, это единственный способ полностью отделить пустосвет от песен Рошара, – объяснила Навани. – В вакууме нет звуков, поскольку нет воздуха, чтобы передавать волны. Этот камень выбрасывает пустосвет – и я надеюсь, что он не сможет «услышать» ритм Вражды впервые за все время своего существования.

– Ты думаешь, он не производит ритма сам, – сказала Рабониэль, – но вторит ему.

– Как спрены перенимают манеры у людей, – подтвердила Навани. – Или как кусок металла можно намагнитить, достаточно долгое время прикладывая его к магниту.

– Гениально, – прошептала Рабониэль.

– Проверим…

Навани взяла свой смычок, прижала пластину к стенке вакуумной камеры и начала играть антипустосветный тон.

Рабониэль поморщилась от этого звука.

– Свет не услышит, – сказала она. – Он же в вакууме, как ты и сказала.

– Да, но он движется и скоро коснется пустого бриллианта на другом конце трубки, – сказала Навани. – Я хочу, чтобы это было первое, что он услышит, когда притронется к материи.

Им пришлось довольно долго ждать, пока пустосвет дрейфовал в вакууме, но Навани продолжала играть. В каком-то смысле это была кульминация ее многодневных лихорадочных изысканий. Кульминация симфонии безумия, которую она сочиняла.

В конце концов пустосвет притронулся ко второму бриллианту и его затянуло внутрь. Навани подождала, пока в камень не проникло достаточное количество энергии, а потом велела Рабониэли снять колпачок с вакуумной трубки. Раздался негромкий хлопок. Навани вытащила камень. Он слабо светился фиолетово-черным. Она внимательно разглядывала его, пока не…

Да. Слабое искривление воздуха. Она с трепетом протянула самосвет Рабониэли, и внезапно та закричала.

Навани поймала бриллиант, когда Рабониэль его выронила. Сплавленная прижала руку к груди, напевая в яростном ритме.

– Я так понимаю, звук был не из приятных, – проговорила Навани.

– Это было похоже на тон, который издает пластина, но в тысячу раз хуже. Это… неправильно. Такая вибрация не должна существовать!

– Для меня это звучит точно так же, как тон Вражды.

Навани положила камень на стол рядом с кинжалом, который дала ей Рабониэль. Тем, который мог направлять и перемещать свет.

Навани села в кресло. Рабониэль – на табурет, который раньше стоял у стены. Вдвоем они уставились на маленький самосвет, который казался таким неправильным.

– Навани, – наконец проговорила Рабониэль. – Это… изменит мир.

– Знаю. – Навани со вздохом потерла лоб.

– Выглядишь измученной, – заметила Рабониэль.

– Я почти не спала несколько дней, – призналась Навани. – Честно говоря, все это так ошеломляет. Рабониэль, мне нужен перерыв. Возможность погулять, подумать, собраться с мыслями и разогнать кровь в жилах.

– Иди, – сказала Сплавленная. – Я подожду.

Она махнула охраннику, чтобы тот шел с Навани. Сама Сплавленная осталась сидеть, не сводя глаз с камня. Рабониэль была так зациклена на бриллианте, что не заметила, как Навани, собираясь выйти с охранником в коридор, прихватила с собой «Ритм войны».

Навани вся подобралась в ожидании…

Позади прозвучал взрыв.

Ударная волна была так сильна, что коридор содрогнулся, а охранник Навани подскочил в шоке. Оба обернулись: из покинутой ими комнаты извергался дым. Охранник бросился назад и за руку потащил за собой Навани.

Внутри воцарился хаос. Стол разнесло на куски, Рабониэль лежала на полу. Лицо Сплавленной превратилось в маску боли, спереди все было разорвано в клочья – хава превратилась в лохмотья, панцирь был поцарапан и сломан, из кожи торчали осколки стекла. Или бриллианта? К счастью для Рабониэли, она не получила много осколков в лицо, хотя оранжевая кровь сочилась из тысячи ранок на ее руках и груди.

Во всяком случае, Рабониэль была еще жива, и план Навани провалился. Она предполагала, что в ее отсутствие Рабониэль сделает следующий шаг – попытается смешать пустосвет с новым светом. Рабониэль продолжала верить, что разновидности света исчезнут, если их смешать. Она не ожидала взрыва.

Навани надеялась, что, если Повелительница желаний умрет, это задержит разрушение башни на достаточно долгий срок, чтобы можно было придумать, как применить новый свет в качестве оружия. Не вышло. Взрыв оказался слабее того, который разрушил лабораторию, а Рабониэль была намного сильнее человека. В глубине души Навани ощутила предательскую радость, что Сплавленная не погибла.

Рабониэль села и оглядела комнату. Несколько книжных полок рухнули, рассыпав содержимое. Ее дочь сидела на том же месте, как будто не заметила, что произошло, несмотря на порезы на лице. Ее служанка замертво лежала на полу лицом вниз. Навани предсказуемо опечалилась.

– Что ты сделала? Повелительница желаний, что случилось?

Рабониэль моргнула, вставая.

– Я… поместила созданный нами бриллиант в рукоять кинжала, а затем использовала острие, чтобы извлечь пустосвет из другого камня и смешать их. Казалось, это лучший способ проверить, отменят два света друг друга или нет. Я думала… что реакция будет спокойной, как смешивание горячей и холодной воды…

– Горячая и холодная вода не уничтожают друг друга, когда встречаются. Кроме того, тепло под давлением – как свет в камне – совсем другое дело.

– Да. – Рабониэль несколько раз моргнула, словно ошеломленная. – Если использовать молнию буреформы, чтобы поджечь что-то под давлением, оно всегда взрывается. Возможно, если пустосвет и антипустосвет встретятся на открытом воздухе, получится просто хлопок. Но они пребывали внутри камня. Я поступила чрезвычайно глупо.

Другие Сплавленные – Глубинные – просочились сквозь стены, желая посмотреть, что произошло. Рабониэль отмахнулась от них, ее порезы зажили от внутреннего пустосвета. Глубинные забрали служанку; к счастью, та пошевелилась, когда ее уносили.

Стол был сломан, на стене виднелась черная выбоина. Навани почувствовала запах дыма – обломки все еще горели. Значит, взрыв был связан с теплом, а не только с давлением. Рабониэль прогнала стражника и еще одного Сплавленного, затем принялась рыться в обломках.

– Никаких следов кинжала. Еще одна неприятность, которую я должна пережить, – потеря столь ценного оружия. У меня есть другие, но в конце концов придется вывести тебя из этой комнаты и собрать все крупицы рейзия. Мы сможем расплавить их и перековать кинжал.

Навани кивнула.

– А пока, – продолжила Рабониэль, – сделай еще один камень, наполненный этим антипустосветом.

– Сейчас?

– Пожалуйста.

– Разве ты не хочешь переодеться? – спросила Навани. – Пусть кто-нибудь вытащит осколки стекла из твоей кожи…

– Нет, – отрезала Рабониэль. – Я хочу еще раз увидеть этот процесс. Будь любезна, Навани.

Это было сказано в ритме, не предвещающем ничего хорошего, если Навани поведет себя… нелюбезно. Поэтому она подготовила вакуумную камеру – та находилась позади Рабониэли и, к счастью, не пострадала от взрыва. Пока Навани работала, Рабониэль послала кого-то за другим кинжалом, убивающим Вестников. Зачем ей это? Не собирается же она после взрыва снова попытаться смешать свет…

Чувствуя, как над ней нависло зловещее облако, Навани повторила свой эксперимент, на этот раз наполнив камень чуть меньше – на всякий случай, – прежде чем вынуть его и передать Сплавленной.

Рабониэль взяла самосвет и вздрогнула, хотя на этот раз не уронила.

– Так странно, – проговорила она, а потом вставила бриллиант во второй кинжал.

Затем Повелительница желаний открутила винт и вытащила проходящий через центр клинка кусочек странного металла. Она перевернула его – у кусочка были заостренные концы и отверстие для винта, – а потом вставила обратно.

– Чтобы заставить антипустосвет течь из камня вдоль лезвия? – догадалась Навани. – А не втягивать то, к чему прикасается острие?

– Верно, – сказала Рабониэль. – Рекомендую найти укрытие.

Затем она повернулась, прошла через комнату и ударила свою дочь кинжалом в грудь.

От изумления Навани не могла даже шевельнуться. Она стояла среди обломков, разинув рот, а Рабониэль нависла над молодой Сплавленной, заталкивая оружие все глубже. Безумная забилась в судорогах, однако Рабониэль продолжала ее держать, безжалостно всаживая оружие в плоть дочери.

Взрыва не произошло. Возможно, пустосвет в светсердце не был под давлением, как в самосвете. Запахло горелой плотью, кожа вокруг раны покрылась волдырями. Младшая Сплавленная билась в конвульсиях и кричала, вцепившись когтистыми пальцами в руку матери.

Потом ее глаза стали молочными, как белый мрамор. Она обмякла, и, кажется, что-то сорвалось с ее губ. Дым? Как будто все внутренности сгорели в одночасье.

Рабониэль вытащила кинжал и отбросила его, словно мусор. Потом стала баюкать тело дочери, прижимаясь лбом к трупу, обнимая его и раскачиваясь взад-вперед.

Навани подошла, прислушиваясь к печальному ритму Рабониэли. Хотя пучок волос Повелительницы желаний рассыпался по ее лицу, Навани видела, как слезы текут по красно-черным щекам.

Навани не была уверена, что когда-либо видела певицу плачущей. Это был вовсе не бессердечный поступок. Это было что-то другое.

– Ты убила ее, – прошептала Навани.

Рабониэль продолжала баюкать труп, крепче прижимая его к себе, дрожа и напевая.

– Элитанатиль… – сказала Навани, шепча десятое имя Всемогущего. – Ты убила ее навсегда…

– Больше никаких перерождений, – прошептала Рабониэль. – Больше никаких Возвращений. Наконец-то свобода, моя малышка. Свобода.

Навани прижала руку к груди. Эта боль… она знала эту боль. Именно так она почувствовала себя, услышав о смерти Элокара от рук предателя-мостовика.

Но это убийство совершила Рабониэль. Собственными руками! И все-таки… ведь истинная смерть произошла давным-давно. Столетия назад. Каково было жить с дочерью, чье тело постоянно возвращалось к жизни после того, как разум ее покинул?

– Вот в чем дело, – сказала Навани, присев рядом с ними. – Твой бог намекнул, что антипустосвет возможен, и ты заподозрила, чего можно достичь с его помощью. Ты захватила башню, заключила меня в тюрьму и заставила трудиться – и, возможно, затянула преображение Сородича. Потому что надеялась найти этот антипустосвет. Не потому, что тебе нужно было оружие против Вражды. Потому что ты хотела проявить милосердие к своей дочери.

– Мы никогда не сможем создать достаточно антисвета, чтобы угрожать Вражде, – прошептала Рабониэль. – Это была еще одна ложь, Навани. Я сожалею. Но ты исполнила мою мечту. После того как я сдалась, ты настаивала. Можно подумать, что биться за идею до конца должно бессмертное существо, но это оказалась ты.

Навани встала на колени, сложив руки и чувствуя, что оказалась свидетельницей чего-то слишком интимного. Она дала Рабониэли время погоревать.

И Сплавленная горевала. Бессмертные разрушители, мифические враги всего живого, могли скорбеть. Горе Рабониэли не отличалось от горя человеческой матери, потерявшей своего ребенка.

В конце концов Повелительница желаний опустила труп на пол и прикрыла рану тряпкой из кармана. Она вытерла глаза, встала и приказала стражнику вызвать слуг.

– Что теперь? – спросила Навани.

– Теперь я должна убедиться, что смерть была истинной. Надо связаться с душами на Брейзе. Если Эссу действительно умерла последней смертью, тогда мы поймем, что достигли цели. И…

Она замолчала, потом запела в каком-то ритме.

– Что? – спросила Навани.

– Наш блокнот. – Рабониэль посмотрела туда, где он лежал на полу.

Навани оставила его, когда создавала второй антипустосветный камень.

Едва вошли слуги, Рабониэль запела в другом ритме и принялась отдавать краткие распоряжения. Нескольким она поручила сжечь тело дочери и отправить пепел с почестями семье, которая пожертвовала собственным ребенком. Другим велела собрать вакуумную трубку и металлические пластины Навани.

Навани шагнула вперед, чтобы остановить их, но Рабониэль преградила ей путь спокойно и твердо. Сплавленная забрала блокнот.

– Я сделаю для тебя копию, – пообещала она. – А пока мне нужен этот, чтобы восстановить этапы твоей работы.

– Рабониэль, но ты же все видела.

– Да, однако мне нужно создать новую пластину, новый тон. Для буресвета.

Навани попыталась вырваться, но хватка Рабониэли была крепка. Сплавленная запела в опасном ритме, вынуждая Навани встретиться с ней взглядом. Глаза, которые только что были полны слез, теперь смотрели твердо и непреклонно.

– Вот тебе и речи о совместной работе, – проговорила Навани. – И ты посмела намекнуть, что я ошибалась, продолжая что-то от тебя скрывать.

– Я положу конец войне, – заявила Рабониэль. – Это обещание я сдержу, ибо сегодня мы нашли способ. Наконец-то! Способ сделать так, чтобы Сияющие больше не могли сражаться. Видишь ли, они функционируют так же, как Сплавленные. Если мы убьем человека, родится еще один Сияющий. Борьба становится вечной, ведь обе стороны бессмертны. Сегодня мы с этим покончили. Сияющих в башне я сохранила не просто так. Антибуресвету понадобятся испытуемые для проверки.

– Ты хочешь сказать, что… – пролепетала Навани. – Ты же не…

– Сегодня знаменательный день, – сказала Рабониэль, отпуская ее и следуя за слугами, несущими оборудование. – Сегодня мы нашли способ уничтожить Сияющих спренов. Я сообщу тебе о результатах моих изысканий.

Интерлюдии

Хесина – Адин – Таравангиан

И-10

Хесина

Хесина сделала небольшую пометку в блокноте, стоя на коленях над картой, которую раскатала на полу. «Добыча» Рлайна включала пять карт Алеткара, посвященных разным княжествам, в том числе княжество Садеас. На них были записи о размещении войск певцов в некоторых городах и обо всем остальном, что разведчики видели, когда изучали местность.

Только сейчас она поняла, что может проверить Томат. К городу прилагалось несколько длинных абзацев наблюдений, написанных Карой Ветробегуньей. Певцы ремонтировали городскую стену, что само по себе было невероятно. Стену сломали во времена… ее деда, кажется? Если Хесина однажды снова посетит родные места, печально известного Разрыва на месте уже не будет.

Она не нашла подробностей о жителях города, но ничего удивительного. В конце концов, ветробегуны не смогли подобраться слишком близко. По крайней мере, не было сообщений о сгоревших домах, как в некоторых других городах. Похоже, Томат сдался без особого сопротивления – ну и хорошо. Значит, больше горожан могли выжить.

Хесина записала каждую деталь в свой блокнот, затем подняла глаза. В их хирургическую палату проскользнул Лирин. Зашуршали импровизированные шторы из простыней. До этого Лирин изучал большую модель Уритиру в задней части лазарета.

– Ты нашла Томат? – поправляя очки, он наклонился к ней. – Хм. Что-нибудь полезное?

– Не очень. Такие же заметки, как о других городах.

– Ну, мы, вероятно, узнаем, если твой отец умрет. – Лирин выпрямился, чтобы взять несколько бинтов со столика.

– И как же это?

– Очевидно, его призрак начнет преследовать меня. Тенью в бурях, жаждая моей крови. Поскольку он ко мне пока не приходил, должен предположить, что старый монстр жив.

Хесина свернула карту и бросила на мужа хмурый взгляд, который он принял с улыбкой и огоньком в глазах.

– Прошло двадцать пять лет, – упрекнула Хесина. – Он мог уже смягчиться.

– Камень не размягчается со временем, дорогая, – возразил Лирин. – Он просто становится ломким. Я думаю, что мы скорее увидим, как полетит чулл, чем твой отец сменит гнев на милость. – Он, должно быть, заметил, что эта тема закономерным образом беспокоит ее, потому что увильнул от новых упреков. – Держу пари, с ним все в порядке, Хесина. Бывают люди настолько вздорные, что на заурядные мелочи вроде вторжения чужаков им наплевать.

– Он не бросит свое дело так просто, Лирин. Он упрям, как светлоглазый, – он приказал бы своим стражникам сражаться, даже когда все остальные сдались.

Лирин вернулся к труду и после короткой паузы сказал:

– Уверен, с ним все в порядке.

– Ты думаешь, что если он взял в руки меч, – проговорила Хесина, – то получил по заслугам.

А ее отец, конечно, владел мечом. По особому приказу градоначальника, который еще три десятилетия назад привык делать все, к чему его принуждал этот человек. Она встретила только одного мужчину, который осмелился бросить ему вызов.

– Я-то думал, – сказал Лирин, – что моей жене нужен муж, который ее поддерживает, а не уперто стоит на своем.

– А наш сын? Какой отец нужен ему, по-твоему?

Лирин напрягся, держа бинты в руках. Хесина отвернулась, пытаясь скрыть эмоции. Она не собиралась огрызаться, но… кажется, не простила ему изгнание Каладина.

Лирин тихонько переступил через карту, затем опустился на пол рядом с ней, отложив бинты. Поднял руки, сдаваясь.

– Чего ты хочешь от меня, Хесина? Чтобы я отказался от своих убеждений?

– Я хочу, чтобы ты оценил своего невероятного сына.

– Он должен был добиться большего. Он должен был… превзойти меня.

– Лирин, – тихо сказала она. – Ты не можешь продолжать винить себя в смерти Тьена.

– Разве он был бы мертв, если бы я не воевал с Рошоном годами? Если бы я не полез в драку?

– Мы не в силах изменить прошлое. Но если ты будешь продолжать в том же духе, то потеряешь еще одного сына.

Он поднял глаза, но тут же отвел их под холодным взглядом Хесины.

– Я бы не позволил ему умереть, – сказал Лирин. – Если бы они не решили пойти за этой гранетанцовщицей, я бы пошел к Каладину, как они просили.

– Знаю. Но ты настоял бы на том, чтобы притащить его сюда?

– Может быть. Он мог нуждаться в длительном уходе, Хесина. Не лучше ли привести его сюда, где я смогу наблюдать за ним? Это лучше, чем позволить ему продолжать сражаться в невозможной битве и погибнуть вместе с другими на глупой войне.

– И ты поступил бы так же с другим солдатом? – настаивала она. – Допустим, это не твой сын был ранен. Ты бы привел какого-нибудь парня сюда с риском, что его посадят в тюрьму, а может быть, и казнят? Ты и раньше исцелял солдат, чтобы они могли дальше сражаться. Это всегда было твоим убеждением: лечить кого угодно, без всяких условий, независимо от обстоятельств.

– Возможно, мне нужно пересмотреть это правило. Кроме того, Каладин много раз говорил, что он больше не мой сын.

– Отлично. Рада, что мы поболтали, и я убедила тебя стать еще упрямее! Я вижу, что твои мысли и чувства на эту тему развиваются – и поскольку ты есть ты, процесс идет в абсолютно неверном направлении.

Лирин вздохнул. Встал и схватил стопку бинтов, затем повернулся, намереваясь покинуть их маленькую комнату со стенами из простыней.

Но нет, она еще не закончила. Хесина поднялась, удивленная глубиной своего разочарования.

– А ну стоять! – рявкнула она, заставляя его остановиться у шторы.

– Хесина, – сказал он усталым голосом. – Что тебе надо?

Она подошла к нему, тыкая пальцем:

– Я бросила все ради тебя, Лирин. И знаешь почему?

– Потому что ты верила в меня?

– Потому что я любила тебя. И я все еще люблю.

– Любовь не может изменить нашу ситуацию.

– Нет, но она может изменить людей. – Хесина схватила его за руку, и это был не столько успокаивающий жест, сколько требование, чтобы он остался с ней и они встретились с проблемой плечом к плечу. – Я знаю, как ты беспокоишься. Я тоже это чувствую – чувствую, что меня сейчас раздавит. Но я не позволю тебе продолжать притворяться, что Каладин не твой сын.

– Сын, которого я вырастил, никогда бы не совершил убийство в моей операционной.

– Твой сын – солдат, Лирин! Солдат, унаследовавший от отца решимость, навык и сострадание. Скажи мне честно. С кем бы ты предпочел сражаться? С чокнутым убийцей, которому это нравится, или с мальчиком, которого сам научил заботиться о других?

Он помедлил, потом открыл рот.

– Прежде чем ты скажешь, что не хочешь, чтобы кто-то дрался, – перебила его Хесина, – знай, что я считаю это враньем. Нам обоим известно: ты признал, что людям иногда нужно сражаться. Ты просто не хочешь, чтобы сражался твой собственный сын – пусть даже лучшего кандидата на эту роль не сыскать.

– Ты явно знаешь, каких ответов хочешь от меня. Зачем мне утруждать себя словами?

Хесина застонала, запрокинув голову:

– Буря свидетельница, иногда ты меня просто бесишь…

В ответ лекарь нежно сжал ее руку.

– Мне очень жаль, – сказал он мягче. – Я постараюсь быть более чутким, Хесина. Обещаю.

– Не просто чутким. – она вытащила его из задрапированной секции и указала на большую комнату. – Смотри в оба. Смотри. Что ты видишь?

В помещении было тесно от людей, которые хотели заботиться о Сияющих. Хесина установила очередь, чтобы каждому дать шанс. Под пристальным взглядом двух Царственных буреформ люди всех национальностей и одетые во все виды одежды двигались среди коматозных Сияющих. Поили, меняли простыни, расчесывали волосы.

Хесина и Лирин использовали более тщательно обученную группу, в основном ревнителей, для решения таких деликатных вопросов, как мытье пациентов, но сегодняшние сиделки были обычными жителями. Темноглазые составляли большинство; у каждого на лбу был нарисован символ «шаш», как у Каладина.

– Что ты видишь? – снова прошептала Хесина мужу.

– Честно?

– Да.

– Дураков, которые отказываются принять правду. Они сопротивляются – и потому их просто раздавят.

Хесина услышала недосказанные слова: «Как раздавили меня».

Она потащила его за руку в дальний угол комнаты, где на табурете сидел однорукий мужчина и рисовал глиф на лбу юной девушки. Как только Лирин и Хесина подошли, девушка убежала выполнять свой долг. Мужчина почтительно встал. Бородатый, в застегнутой на все пуговицы рубашке и брюках, с тремя родинками на щеке. Он кивнул лекарю и его жене. Почти поклонился. Насколько мог, не вызывая реакции у наблюдавших за ним Сплавленных, которым не нравились знаки уважения, проявляемые к другим людям.

– Я знаю тебя, – сказал Лирин, прищурившись. – Ты из беженцев, прибывших в Под.

– Я Норил, сэр. Вы послали меня к ревнителям, спасающим самоубийц. Спасибо, что попытались помочь.

– Что ж, – сказал Лирин, – похоже, дела у тебя идут лучше.

– Всякое бывает, сэр. Но мне и впрямь лучше, чем было при нашей встрече.

Лирин взглянул на Хесину, которая сжала его руку и указала подбородком на лоб Норила и глиф.

– Почему ты носишь этот символ? – спросил Лирин.

– В честь Благословенного Бурей, который продолжает бороться, – кивнул Норил, словно желая подчеркнуть важность сказанного. – Я буду готов, когда он позовет меня, сэр.

– Разве ты не видишь в этом иронии? Именно война на твоей родине заставила тебя бежать и, следовательно, попасть во все неприятности, с которыми ты столкнулся. Сражаясь, ты потерял все. Если бы люди прекратили эту чепуху, мне пришлось бы гораздо реже иметь дело с пострадавшими от боевого шока, вроде тебя.

Норил уселся на табурет и рукой помешал черную краску в чашке, которую поставил между колен.

– Полагаю, вы правы, сэр. Не стоит убеждать лекаря, что мы занимаемся не ерундой. Но знаете ли вы, сэр, почему я встаю каждый день?

Лирин покачал головой.

– Иногда бывает трудно. – Норил поежился. – Пробуждение означает расставание с небытием, понимаете? Возвращение боли. Но потом я думаю: «Ну, он же встает».

– Ты имеешь в виду Каладина? – спросил Лирин.

– Да, сэр. У него внутри такая же пустота, как и у меня. Я вижу. Мы все видим. Но он все равно встает. Мы здесь в ловушке, и мы все хотим как-то помочь. Мы не можем – а вот у него как-то получается. И знаете, я слушал разговоры ревнителей. Меня все тыкали и подталкивали. Я застрял в темноте. Их методы не помогали, в отличие от одной-единственной мысли, сэр. Он все еще встает. Он борется. И… Думаю, я тоже смогу.

Сжав руку Лирина, Хесина потянула его прочь и с улыбкой поблагодарила Норила.

– Ты хочешь, чтобы я признал, – прошептал Лирин, – что Каладин помогает этому человеку, в то время как лекарские методы оказались бесполезны.

– Ты сказал, что выслушаешь. Ты спросил, чего я хочу от тебя? Я хочу, чтобы ты поговорил с ними, Лирин. С людьми в этой комнате. Не бросай им вызов. Не спорь с ними. Просто спроси, почему они носят этот символ. И увидь их, Лирин. Пожалуйста.

Она оставила его и вернулась к своим картам.

Она знала, каким он был на самом деле, и доверяла ему.

И-11

Адин

Когда-нибудь Адин станет ветробегуном.

Он уже все просчитал. Да, он был всего лишь сыном гончара и целыми днями учился превращать глину в тарелки. Но сам великий маршал когда-то был темноглазым мальчиком из неизвестной деревни. Спрены не выбирали королей и королев. Они наблюдали за всеми, высматривая воинов.

Поэтому, следуя за своим отцом по залам Уритиру, Адин выискивал возможность сердито таращиться на захватчиков. Многие бы сказали, что в тринадцать лет он слишком молод, чтобы стать Сияющим. Но он точно знал, что одну девочку выбрали в еще более раннем возрасте. Он видел, как она оставляла еду для старой Гавам, вдовы, которая иногда забывала забрать свой паек.

Нужно быть храбрым, даже когда думаешь, что никто не видит. Вот чего хотел спрен. Спренам было все равно, сколько тебе лет, темные ли у тебя глаза и делаешь ли ты кривобокие миски. Они хотели, чтобы ты был смелым.

Сверлить певцов взглядом – не такой уж подвиг. Он знал, что может и должен сделать больше. Когда придет время. И он не мог позволить врагу поймать себя на непослушании. Так что на данный момент он отошел к стене коридора вместе с отцом и пропустил большую группу боеформ. Отец положил руку ему на плечо, и они покорно стояли, склонив головы.

Но как только боеформы прошли, Адин посмотрел им вслед со злостью.

Он был не единственным. Шар, дочь швеи, тоже глядела гневно. Ну, ее дядя был ветробегуном, так что, возможно, она считала, что у нее больше шансов, чем у остальных – впрочем, спрены на такое бы не купились. Шар была надменной, как светлоглазая.

«Не имеет значения, – напомнил себе Адин. – Спренам все равно, надменный ты или нет. Они просто хотят, чтобы ты был отважным». Что ж, он справится с небольшой конкуренцией со стороны Шар. И когда он получит своего спрена первым, возможно, даст ей парочку советов.

Отец Адина, к несчастью, поймал его свирепый взгляд и сжал плечо.

– Опусти глаза, – прошипел он.

Адин неохотно повиновался, и тут мимо прошла еще одна группа солдат – все они направлялись в атриум. Какие-то беспорядки? Только бы не пропустить еще одно появление Благословенного Бурей. Как он мог проспать последний бой!

Он надеялся, что спрены учитывают и родителей при выборе Сияющих. Потому что отец Адина был чрезвычайно храбр. О, он не смотрел сурово на проходящих мимо солдат, но в этом и не было необходимости. Отец Адина проводил много дней, ухаживая за павшими Сияющими. Прямо под пристальным взглядом Сплавленных. И каждую ночь он тайком уходил по каким-то таинственными делам.

Как только солдаты прошли мимо, остальные продолжили свои занятия. Лодыжка Адина немного болела, но ему было значительно лучше. Он даже больше не хромал. Он не хотел, чтобы спрены видели его слабость.

Что происходит? Он приподнялся на цыпочки, пытаясь разглядеть толпу, но отец не дал ему задержаться. Вместе они вошли на рынок и повернули к лавке мастера Лиганора. Было так странно следовать обычной рутине. Как они могли продолжать делать глиняную посуду в такое время? Как мог мастер Лиганор открыть магазин, как будто ничего не происходило? Что ж, Адин догадывался, что их храбрость отчасти заключается в этом.

Они вошли в заднюю часть магазина и расположились в мастерской. Адин занялся делом, зная, что они должны вести себя нормально, чтобы враг не замечал никаких перемен. Пусть чувствует себя в безопасности, комфортно. Адин притащил ведро крема, налил воды и стал размешивать, пока не получилась однородная паста. Затем размял ее для отца, добившись подходящей консистенции – чуть податливее теста.

Он яростно трудился над глиной, демонстрируя спренам, которые, несомненно, наблюдали за ним, что у него хорошие, сильные руки. Ветробегунам нужны сильные руки, потому что они мало пользуются ногами, летая повсюду.

Пока Адин возился с кремом – мышцы начали гореть, в воздухе витал землистый дух мокрого камня, – он услышал, как стукнула входная дверь. Прибыл мастер Лиганор. По меркам светлоглазых старик был славный. Когда-то он сам делал всю глазурь на гончарных изделиях, но теперь этим занимался Габ, еще один подмастерье, помимо отца Адина.

Адин размял глину до нужной консистенции, затем передал кусок отцу, который чистил и устанавливал колесо. Отец оценил вес, ткнул пальцем и одобрительно кивнул.

– Еще одну порцию, – сказал он, кладя кусок на колесо. – Потренируешься делать тарелки.

– Мне не нужно будет делать тарелки, когда я научусь летать, – заявил Адин.

– А вдруг тебе понадобится двадцать лет, чтобы стать ветробегуном? До тех пор тебе нужно будет чем-то занять свое время. Делать тарелки – работа не хуже других.

– Спренам плевать на тарелки.

– Зря, – сказал отец, раскручивая колесо с помощью педали. – В конце концов, их Сияющие должны есть. – Он начал формировать глину. – Не стоит недооценивать ценность хорошо выполненной работы, Адин. Ты хочешь, чтобы спрен заметил тебя? Гордись всем, что делаешь. Люди, которые делают плохие тарелки, и в сражении со Сплавленными покажут себя плохо.

Адин прищурился. Откуда отец знает? Была ли это просто еще одна мудрость, почерпнутая из бездонного колодца отцовских колкостей, или… из личного опыта? Как бы то ни было, Адин притащил еще одно ведро крема. Запасы подходили к концу. Где они возьмут больше, если торговцы с Равнин не приедут?

Он уже почти намешал новую порцию, когда вошел мастер Лиганор, заламывая руки. Невысокий, лысый и толстый, он походил на вазу – из тех, что сделаны со слишком коротким горлышком, чтобы быть действительно полезными. Но он был милым.

– Что-то происходит, Алалан, – сказал мастер. – В атриуме. Мне это не нравится. Думаю, сегодня я закрою магазин. На всякий случай.

Отец Адина спокойно кивнул, продолжая формировать свой текущий горшок. Когда он трудился, ничто не могло его поколебать. Он продолжал лепить, рассеянно смачивая пальцы.

– А ты как думаешь? – спросил мастер Лиганор.

– Хорошая идея, – ответил отец. – Выставите снаружи глиф «обед», а позже, может быть, откроемся.

– Хорошо, хорошо… – Лиганор поспешил из мастерской в помещение, где принимал покупателей. – Я тут подумал… Пожалуй, я ненадолго схожу к себе. А ты еще поработаешь? У нас кончились горшки для воды. Как всегда.

Он закрыл деревянные ставни в передней части маленькой лавки, затем запер дверь и поднялся к себе.

Как только он ушел, отец Адина встал, оставив на колесе недоделанный горшок.

– Следи за магазином, сынок.

Вымыв руки, он направился к задней двери. Невысокий, с вьющимися волосами и спокойным характером, отец был не из тех, кого сразу в толпе признаешь за героя. И все же Адин точно знал, куда он идет. Адин встал, его руки были покрыты кремом.

– Ты собираешься пойти посмотреть, что происходит? В атриуме?

Отец помедлил, положив руку на дверную ручку.

– Оставайся здесь и следи за магазином.

– Ты нарисуешь на лбу глиф, – продолжил Адин, – и пойдешь присматривать за Сияющими. На всякий случай. Я хочу пойти с тобой.

– Твоя лодыжка…

– Уже все в порядке, – сказал Адин. – Если что-то пойдет не так, я сбегаю домой и скажу маме. К тому же, если возникнут проблемы, на рынке могут начаться грабежи. С тобой я буду в большей безопасности.

Отец Адина задумался, потом вздохнул и махнул ему рукой. Адин почувствовал, как сердце бешено колотится в груди, и поспешил подчиниться. Воздух гудел от энергии. Сегодня все изменится!

Сегодня он возьмется за копье и получит спрена.

И-12

Уязвимость

Таравангиан решил, что ему не суждено снова стать умным.

Казалось, чем дольше он жил, тем меньше менялся его интеллект с каждым днем. А когда менялся, то неуклонно двигался вниз. К глупости. К сентиментальности. Его «умные» дни последнего времени несколько месяцев назад считались бы средними.

Все равно нужно было действовать.

Он не мог позволить себе полагаться на интеллект. Мир не мог покоряться особенностям его натуры. К сожалению, Таравангиан понятия не имел, как быть дальше. Ему не удалось завербовать Сзета; Таравангиан сделался слишком глуп, чтобы манипулировать этим человеком. Больше десяти раз он принимался писать Далинару, но разорвал все письма.

Правильные слова. Далинар ответит только на правильные слова. К тому же, что бы ни написал Таравангиан, это несло риск для Харбранта. Он не мог пожертвовать своим домом. Никак не мог!

Хуже того, с каждым днем время ускорялось. Он просыпался от дремоты в своем кресле и выяснял, что уже вечер. Обычно его будила боль.

Он не просто состарился. Не просто ослабел. Все куда хуже.

Сегодня Таравангиан заставил себя двигаться, чтобы не задремать снова. Он ковылял через свою темницу. Отчаянно старался думать. Должно же найтись какое-то решение!

«Иди к Далинару, – убеждал его внутренний голос. – Не пиши ему. Поговори с ним». Действительно ли Таравангиан ждал нужных слов, или была другая причина, по которой он медлил? Добровольное пренебрежение истиной. Остаток его ума не хотел делиться знанием с Черным Шипом.

Он проковылял к маленькой ванной на первом этаже, листая свой блокнот, просматривая сотни зачеркнутых заметок и идей. Ответ был где-то тут. Он чувствовал. Было очень неприятно осознавать, что он способен сделаться умным, но большую часть времени не достигает этой планки. Остальные ничего не смыслили в вопросах интеллекта и глупости. Они полагали, что глупцы менее человечны и в меньшей степени способны принимать решения или строить планы.

Но ведь на самом деле все иначе. Таравангиан мог планировать, ему просто требовалось больше времени. И запоминать мог, если была возможность вдолбить сведения в собственную голову. Опыт подсказывал, что ум связан скорее со скоростью мышления, чем с одаренностью. А еще – с умением запоминать. Когда он сочинил задачи для ежедневной проверки интеллекта, его помощники учитывали эти моменты, оценивая, насколько быстро он все решает и как хорошо помнит уравнения и принципы, которые для этого нужны.

Сейчас Таравангиан не был наделен ни одной из этих способностей, однако он в них и не нуждался. Все ответы у него в записной книжке. Он устроился на табурете в ванной – слишком устал, чтобы тащить сиденье в другое место, – и принялся листать страницы.

У Таравангиана имелось огромное преимущество почти перед всеми остальными. Другие люди, глупые или умные, были склонны переоценивать свои умения. Но не Таравангиан. Он точно знал, каково это – быть одновременно умным и глупым. Он мог этим воспользоваться.

Ему придется. Надо пустить в ход все свои преимущества. Он должен сочинить план, столь же дерзкий, как и Диаграмма, – и сделать это без даров Культивации.

План человека, а не бога.

Он напрягал мозг, выискивая в Диаграмме что-нибудь, относящееся к мечу, Ночному Хищнику. Но там ничего не нашлось. Никто не рассчитывал столкнуться с этим мечом. Тем не менее однажды он получил донесение от агентов, которых послал поговорить с одним из бывших носителей. Таравангиан извлек из тайников своего сознания важные детали из этого донесения и торопливо записал их на новой странице блокнота при свете рубиновой сферы: «Меч питается сущностью, из которой состоит все сущее. Он жадно всасывает буресвет. Но если нет буресвета, меч попытается сожрать душу носителя». Еще его агент заметил, что Ночной Хищник похож на ларкина – зверя, способного питаться Инвеститурой.

Что еще знал Таравангиан? Какие еще подсказки мог дать самому себе?

«У Вражды распределенный разум, – записал он. – Бог может пребывать во многих местах одновременно и повелевать стихиями. Но его чувства похожи на человеческие. Его можно обмануть. И у него, кажется, есть центральное… „я“, ядро личности».

Сзет отказался слушать Таравангиана. И все-таки он пришел, когда Таравангиан применил нужный стимул. Так что, возможно, ему не надо заставлять Сзета делать что-то еще, кроме как прибыть в то же место, что и Вражда. Шинский убийца безрассуден и неуравновешен. Несомненно, Сзет нанесет удар Вражде, если бог проявится.

«Но как? Как добиться того, чтобы они появились в одном месте, в одно время?»

Таравангиан вздохнул; голова раскалывалась. Он посмотрел на маленькое ручное зеркальце, которое установил на столике. Рубиновая сфера, которую он использовал для освещения, отражалась в зеркале.

Но его лицо – нет.

Вместо этого он увидел женский силуэт с длинными развевающимися черными волосами; тень с белыми дырами вместо глаз. Таравангиан очень медленно моргнул, потом задрожал от страха. Шквал.

Шквал!..

Он попытался собраться с мыслями и взять себя в руки. Найдись у него силы, пришлось бы бежать и прятаться. Однако слабеющее тело ему помогло, поскольку вынудило сидеть на месте, пока не вернется дар речи.

– Э-э… привет, Сья-анат, – наконец выдавил Таравангиан. – Я и не подозревал, что здесь есть кто-то из Не… Несотворенных.

«Что с тобой такое? – раздался в его голове причудливо искаженный голос – как будто дюжина людей заговорила разом. – Что с тобой случилось?»

– Иногда я бываю таким. Это… проделки Ночехранительницы.

«Нет, это все другая. Богиня. Мне известно, что она коснулась троих. Ребенка. Генерала. И тебя. Старая магия… Ночехранительница… Я начинаю подозревать, что она придумала какой-то план еще столетия назад. Способ тайком повстречаться со всеми, к кому она хотела прикоснуться. Ее игра куда более изысканная, чем предполагал Вражда. Зачем ты пошел к ней? О чем просил?»

– О способности остановить то, что надвигается.

Таравангиан был слишком напуган, чтобы лгать. Даже будучи в наилучшем виде, он не хотел сталкиваться с одним из этих существ.

«Она сеет много семян, – сказала Сья-анат. – И тебе это по силам? Остановить то, что надвигается?»

– Не знаю, – прошептал Таравангиан. – А это можно остановить? Можно ли… остановить его?

«Я не уверена. За ним стоит мощная сила, но его разум открыт для воздействий. Сила и разум преследуют разные цели. Это делает его… не слабым, но уязвимым».

– Я спрашивал себя, – Таравангиан заглянул в свой блокнот, – не играет ли он со мной. Я предполагаю, что он смотрит через мое плечо на все, что я пишу.

«Нет. Он не вездесущ. Его сила присутствует всюду, но не он сам. Есть пределы. К тому же его пустотные спрены боятся подойти слишком близко к узокователю».

Сквозь страх и смятение Таравангиан ощутил нечто волнующее. Сья-анат… говорила так, словно хотела, чтобы Вражда пал. Не было ли чего-то такого в Диаграмме? Он попытался вспомнить.

Шквал. Неужели она обманом вынуждает его признаться? Должен ли он молчать и ничего не говорить?

Нет. Надо попытаться.

– Мне нужен способ заманить Вражду к себе, – сказал Таравангиан. – В нужное время.

«Я устрою так, чтобы тебе прислали самосветы с двумя моими детьми, – сказала она. – Вражда ищет их. Он наблюдает за мной, уверенный, что я совершу ошибку и раскрою свои истинные намерения. Мы Связаны, поэтому появление моих детей привлечет его внимание. Пусть тебе сопутствует удача, человек, когда он явится. Многие в этом мире защищены от него, но не ты. Ты заключил сделки, которые вынудили тебя поступиться подобной защитой».

Она исчезла из зеркала. Дрожащий Таравангиан, ссутулившись, продолжил писать.

Часть пятая

Знать родину песен – наше призвание и бремя

98. Нездоровый оттенок

Для Далинара запах дыма был неразрывно связан с запахом крови. Трудно сосчитать, сколько раз он шел по полю, где только что закончилась битва. Изучая ее последствия, он по привычке действовал с методичностью лекаря, вскрывающего труп. То, как лежали мертвецы, могло многое сказать о передвижении войск.

Вот здесь певцы полегли рядами – значит, строй нарушился и воцарился хаос. Груды человеческих трупов у широкой реки свидетельствовали о том, что враг использовал водоток – вялый, поскольку после Великой бури прошло несколько дней, – чтобы вытолкнуть целую роту туда, где было трудно удерживать позицию. Тела, пронзенные стрелами спереди, свидетельствовали о первых тактах битвы, а сзади – о последних, когда солдаты бежали, утратив боевой дух. Он миновал много трупов, утыканных стрелами с белыми «гусиными перьями», что бы это ни значило; этот материал целыми партиями поставляли рогоеды, помогая коалиции в войне.

Кровь текла по полю, отыскивала небольшие трещины в камне, размытые дождями. Оранжевой крови было больше, чем красной, но смесь той и другой приобрела нездоровый, грязно-красный оттенок – как у гниющего плода мети.

Дым тяжелым облаком повис над землей. На таком отдаленном поле боя мертвых сжигали сразу, отправляя домой только офицеров, уже превращенных в статуи духозаклинателями. Трупы певцов и людей источали одинаковый запах, когда горели, и он беспокоил Далинара, напоминая одно конкретное поле боя. Конкретный город. Выжженный шрам – знак его величайшей неудачи и величайшего позора.

Сегодня похоронные команды переходили от одного мертвеца к другому, с мрачной торжественностью срезая нашивки с мундиров: на их оборотной стороне значилось имя бойца. Иногда его там не было. Или оно оказывалось испорченным во время сражения. Чьи-то семьи до конца дней не узнают, чем все закончилось. Они будут понимать – и все равно сомневаться.

Надеяться.

Идя среди мертвых, он не мог не слышать ужасный, но назойливо логичный голос Таравангиана. Существовал способ покончить с войной. Далинару надо просто прекратить сражаться. Он к такому был еще не готов, но не зарекался. Каждый генерал знал, что может наступить момент, когда придется повернуть меч рукоятью вперед и отдать его врагу с опущенной головой. Если твоя цель – сохранить свой народ, в какой-то момент капитуляция лучше могла способствовать этой цели, чем продолжение борьбы.

Он все больше убеждался, что Сплавленные не замыслили полное уничтожение. А вот Вражда… ему Далинар не доверял. Что-то подсказывало, что древний бог человечества, давно покинутый, не посмотрит на это поле битвы с таким же сожалением, что и он сам.

Он закончил свое мрачное освидетельствование. Сзет, как всегда, был рядом. Несколько азирских генералов – каждый был недавно награжден за доблесть в этой битве – также сопровождали Далинара вместе с двумя предводителями эмули, лучниками. Примечательно, что высшим призванием в армии эмули считалась стрельба из лука. Далинар владел луком, просто никогда не считал его чересчур благородным оружием.

С местными генералами Далинар вел себя очень осторожно. Он не хотел, чтобы они видели, как отвратительна ему царящая вокруг смерть. Командир не мог позволить себе испытывать омерзение к делу, которым занимался. Гордясь своей победой, наслаждаясь тактикой и стратегией, они не становились плохими людьми. Войска Далинара не продвинулись бы далеко, будь их генералы пацифистами.

Но, буря свидетельница… С тех пор как Далинар победил Азарта и отправил его глубоко в океан, он обнаружил, что ненавидит эти запахи, эти зрелища. Это становилось его глубочайшей тайной: Черный Шип наконец стал таким, каким люди видели его много лет и осуждали. Солдатом, который больше не хотел убивать.

Оставив мертвых позади, он прошел мимо победоносных рот, пирующих в непосредственной близости от последствий бойни. Он их поздравил, действуя согласно роли, которую придумал сам для себя. Похоже, из всех, кто ему повстречался, только Норка понял, как все обстоит на самом деле. Далинар не без причины так усердно подыскивал себе замену.

Коротышка-гердазиец пристроился позади Далинара.

– Можно сказать, эта битва положила конец войне в Эмуле, – сказал Норка. – Остались мелочи. Если только враг не снабдит свои войска серьезными ресурсами, что в сложившихся обстоятельствах было бы невероятным расточительством, мы завладеем Эмулом за месяц.

– Враг списал его со счета, – сказал Далинар.

– Я бы выразился иначе, – заметил Норка. – Они сражались. Хотели удержать позиции. И вместе с тем понимали, что сейчас не могут отвести войска от Йа-Кеведа. Это создаст риск дестабилизации и возможность для нас заявить на него права в ближайшие месяцы. Хорошо, что враг хочет оккупировать и править, а не просто уничтожать. Они могли бы бросить на нас достаточно сил, чтобы покончить с нами на этом фронте, но это привело бы к краху их военных усилий. Как бы то ни было, они точно знали, сколько войск нужно оставить в Эмуле, чтобы заманить нас достаточно большими силами, но сократить потери, если битва обернется не в их пользу.

– Ты мне очень помог, – сказал Далинар.

– Просто помни о своем обещании. Дальше – Алеткар, потом Гердаз.

– Сперва Уритиру, – уточнил Далинар. – Но я даю слово. Никаких операций против ириали, никаких попыток захватить Йа-Кевед, пока не освободим твой народ.

Вероятно, обещание было излишним – Норка был хитрым человеком и легко понял, что, если Далинар когда-нибудь вернет Алеткар, это наилучшим образом поспособствует отвоеванию Гердаза. Как только Йа-Кевед отошел врагу, тактическое значение родины Норки возросло.

Гердазиец отправился наслаждаться праздником со своим личным отрядом борцов за свободу. Далинар очутился в маленькой командирской палатке на поле боя. Здесь стоял кубок, полный рубинов. Неужели не нашлось сфер другого цвета?

Шквал. Давно уже битва не оказывала на него такого воздействия.

«Как будто я дрейфую в океане, – подумал он. – Сегодня мы победили, но Навани все еще в ловушке». Если он не сможет вернуть Уритиру, все рухнет. Эта потеря сильно мешала достижению истинной цели: заставить Вражду испугаться и пойти на сделку.

Поэтому он с облегчением вскочил на ноги, когда вошел Сигзил Ветробегун вместе с двумя из его команды и Старгайлом Светоплетом – красивым мужчиной с телосложением солдата и неизменной улыбкой. Далинар сомневался, что это вычурное имя[1] светоплет носил с самого рождения, но у него была репутация дружелюбного парня, и светлоглазые женщины при дворе, несомненно, были высокого мнения о нем.

Как и другие светоплеты, этот человек отказывался носить униформу. Дескать, плохо себя чувствовал, надевая ее снова. И действительно, он поклонился Далинару, а не отсалютовал.

– Поведай мне хорошие новости, Сияющий Сигзил, – сказал Далинар. – Пожалуйста.

– Старгайл! – окликнул спутника Сигзил.

– Конечно!

Вдохнув буресвет из мешочка на поясе, Старгайл начал рисовать пальцами в воздухе. Каждый светоплет делал это по-своему – Шаллан объяснила, что нужен особый способ сосредоточиться, чтобы связывание потоков заработало. У нее были карандашные наброски. У Старгайла, похоже, что-то ближе к живописи.

Светоплетение создавало вид сверху на прибрежный ландшафт. На берегу расположилась армия, не отличавшаяся особой дисциплиной. Большие группы людей вокруг костров, никакой нормальной униформы. Разнообразное оружие. И все же войска Ишара были многочисленны и хорошо вооружены. Успехи противников на полях сражений в этом регионе напоминали Далинару, что не стоит их недооценивать. Может, у солдат Ишара и не было подходящей униформы, но это были закаленные в боях ветераны.

– Здесь, светлорд, – сказал Старгайл, и изображение начало двигаться, как в реальной жизни. – Я могу держать все в голове, пока сосредотачиваюсь на цветах.

– Цветах? – переспросил Далинар.

– Я сын красильщика, светлорд. Всегда судил о мире по его цветам. Прищурьте немного глаза, и все вокруг превратится в цвет и формы.

Далинар осмотрел движущуюся иллюзию. На ней был изображен весь лагерь, а самое интересное – большой павильон в центре. Он был покрыт узорами в виде колец, похожими на браслеты, которые носили тукари. Он полагал, что они имеют религиозное значение, хотя и мало что знал об этом регионе. Тукари славились своими наемниками, благовониями и, кажется, ювелирными изделиями.

Иллюзия затрепетала, когда Далинар подошел ближе. Перед павильоном стоял одинокий человек. Он был одет не как солдат и не держал оружия.

– Через секунду мы приблизимся, сэр, – сказал Сигзил. – Обратите внимание на человека у входа.

– Я вижу его. – Далинар наклонился вперед.

Действительно, вскоре изображение павильона сделалось крупнее, а человек у входа – более отчетливым. Пожилой мужчина. Не похож ни на тукари, ни на алети. Да… скорее всего, шинец, как Шут и говорил про Ишара. Пожилой шинец с белой бородой и бледной кожей. Тукар был назван в честь Тука – так в этой местности именовали Вестника Таленелата, – но правил ими не Тальн, а другой Вестник.

На Ишаре была простая темно-синяя мантия. Он раскинул руки, и на камнях вокруг него проступил иней, образуя кристаллический узор.

Глиф. Символ тайны, вопрос.

Казалось, он был адресован именно Далинару. Несомненно, это тот, кто им нужен. Можно даже не сверяться с набросками, которые предоставил Шут.

Он услышал шипение рядом с собой и с удивлением увидел, что Сзет, покинув свой пост у входа в палатку, подошел к ним и встал почти вплотную к иллюзии.

– Один из моих… – Сзет осекся, вероятно вспомнив, что носит облик алети. – Кровь предков, – сказал он вместо этого, – этот человек – шинец?

– Скорее всего, – сказал Далинар, – он из племени, которое давным-давно поселилось в Шиноваре и положило начало современным шинцам. Вестники существовали еще до того, как образовались наши народы.

Сзет, казалось, был ошеломлен, как будто он никогда не думал, что одним из Вестников может быть шинец. Далинар понял; он видел много изображений всех десяти Вестников, и обычно все они имели облик алети. Чтобы найти изображения Вестников, представляющих все народы Рошара, нужно было посмотреть на шедевры более ранних эпох.

Иллюзия двинулась дальше от Ишара: ветробегуны закончили прочесывать местность, поднимая Старгайла выше, вне досягаемости стрел. Светоплетение распалось.

– Это все, что мы видели, светлорд, – сказал Старгайл. – Могу показать еще раз, если хотите.

– Не нужно, – сказал Далинар. – Мы нашли его… и он ждет меня.

– Ждет вас, сэр? – переспросил Сигзил, взглянув на Лин и Лейтена.

– Да, – сказал Далинар. – Выполни еще одну разведывательную миссию и доложи обо всем, что найдешь. Сначала я посоветуюсь с Ясной, но, так или иначе, нам надо встретиться с этим человеком, Сияющий Сигзил, и выяснить, что ему известно.

99. Свободен от оков

Ясна откинулась на спинку стула, освещенная светом сферы. Только что прибыл отчет по даль-перу; сегодняшнее столкновение с вражескими армиями закончилось. Коалиционные силы победили. Эмул, по сути, теперь принадлежал им.

У нее все еще болели мышцы после участия в предыдущих сражения, хотя на этот раз она отсиделась в лагере – на поле боя вышел Далинар, им не стоило участвовать в одной и той же битве вдвоем. Как бы то ни было, окончание этого наступления позволило вычеркнуть пункт из ее списка, но по-прежнему оставалось много дел – ведь Уритиру в руках врага.

Ее дом здесь, в их командном лагере, был намного лучше, чем тот, который Далинар оставил для себя. Она выбрала его не из-за роскоши или простора, а потому что у него был второй этаж. Запертая в центральной комнате на втором этаже, в компании Шута вознесенная над внешним миром, она наконец могла позволить себе расслабиться. Если в дом ворвется осколочник или в одно из верхних окон влетит неболом, ее фабриальные ловушки сработают, поднимая тревогу и давая ей время сразиться или сбежать в Шейдсмар, спасаясь от смерти.

На другой стороне ее ждала лодка, настолько близкая к этому месту, насколько позволял Шейдсмар. Она хранила запасы буресвета в карманах халата, который теперь носила. Она никогда больше не будет застигнута врасплох. Она никогда больше не останется в Шейдсмаре без надлежащих ресурсов, вынужденная неделями разыскивать перпендикулярность. Только с этими приготовлениями Ясна чувствовала себя в достаточной безопасности, чтобы позволить себе ощутить досаду.

Всю свою жизнь, изучая историю, Ясна руководствовалась двумя принципами. Во-первых, она должна преодолеть предубеждения историков, чтобы понять прошлое. Во-вторых, только понимая прошлое, она могла надлежащим образом подготовиться к будущему. Она так много отдала этому исследованию. Но дело всей жизни может пошатнуться, когда история обретет лицо и дар речи.

Она пролистала бумаги – ценнее чистейших изумрудов, – заполненные ее беседами с Вестниками Эш и Тальном. Живая история. Люди, которые собственными глазами видели события, о которых Ясна читала. В сущности, годы ее жизни были потрачены впустую. Что толку теперь от теорий? Собранные из фрагментов разных хроник, они давали всего лишь наполовину достоверную картину былых событий.

А теперь она могла просто спросить. Битва за Буревую твердыню? О, Эш была там. Король Иялид напился вдрызг. Договор четырех ночей? Тактика оттягивания, направленная на то, чтобы враг занял позицию, наиболее удобную для вероломной атаки. Столько споров… Йочи был прав, а Ясна ошибалась. Все решилось очень просто.

Конечно, были вещи, о которых Вестники не знали, не говорили или, если речь шла о Тальне, не могли рассказать. Ясна пролистала страницы, пытаясь собрать воедино что-нибудь из последних записей, способное помочь в ситуации с Уритиру. Даже Вестники мало что знали об этом Сородиче, скрытном спрене башни.

Нужно связаться с другими вериститалианами и посмотреть, что им удастся извлечь из этих записей. И все же слова Вестников бросали тень сомнений на ее второй руководящий принцип – что прошлое является лучшим мерилом будущего. Был и другой способ. Враг мог предвидеть будущее. Это пугало ее. Полагаясь на прошлое, Ясна смотрела в будущее сквозь дымчатое стекло со дна пропасти, и не факт, что она хоть что-то различала верно. Вражда же занял наилучшее место на вершине сторожевой башни.

Она вздохнула, и Шут, уютно устроившийся в противоположном углу, поднялся со стула. Он потянулся, затем подошел и опустился на колени рядом с ней. Потом взял ее обнаженную защищенную руку и поцеловал кончик указательного пальца.

Ясна слегка затрепетала от ощущения загадочности. Еще в юности она поняла, что отношения вызывают у нее совершенно не такие эмоции, как у всех остальных. В прошлом ее партнеры постоянно жаловались, что она слишком холодна и академична. Это ее расстраивало. Она не понимала, как еще можно узнать о чувствах другого человека, не спросив напрямую.

С Шутом таких проблем не было. Были другие, но ее вопросы его никогда не тревожили. Пусть он зачастую и уклонялся от ответов.

– Дорогая, – сказал он, – ты меня совсем не замечаешь. Будь осторожна, не переусердствуй, уделяя излишнее внимание бреду сумасшедших. Предупреждаю, без должной теплоты твой Шут зачахнет.

Она высвободила руку и внимательно посмотрела на Шута. Зоркие глаза. Нос, пожалуй, чересчур острый. Она подозревала, что большинство женщин нашли бы его физически привлекательным. И действительно, Ясна по достоинству оценила его статную фигуру с такими интересными пропорциями и необычайно выразительное лицо. Нос, по мнению Ясны, делал его более человечным.

Любопытно, что Шут не был алети, но изменил себя, чтобы выглядеть как один из них. Ей удалось вытянуть из него это. Он был чем-то более древним. Шут рассмеялся, когда она спросила, и сказал, что алети не существовало, когда он родился, поэтому ему не выпала честь быть представителем ее талантливого народа.

Она считала его манеру изъясняться очаровательной. После стольких лет и всех тревог нашелся равный ей по интеллекту. Или даже превосходящий ее. Конечно, она ему не доверяла. Но именно эта загадочность отчасти и притягивала ее.

– Как мы его победим, Шут? – тихо спросила она. – Если он действительно видит будущее, то какие у нас шансы?

– Когда-то я знал человека, который был лучшим картежником во всем своем мире. Там, где он жил, карты можно было заставить ходить по столу, вдохнув в них жизнь. Он был мастером своего дела. Умным, сноровистым, проницательным, владеющим магией Дыхания Жизни – он точно знал, какие ставки надо делать и когда. Все ждали дня, когда он проиграет. Так оно и случилось в конце концов.

– Это другое, Шут. Он же не мог предсказывать будущее.

– Нет, я просто жульничал. То есть я знал будущее – во всяком случае, не хуже Вражды. Я не должен был проиграть. И все же проиграл.

– Как?

– Какой-то другой жулик подстроил игру так, что независимо от того, какой ход я сделал, я не мог выиграть. Игра шла вничью, чего я никак не ожидал. Я сосредоточился на том, чтобы не продуть, но ставил-то на победу. И я пошел ва-банк – будь я умнее, я бы меньше проиграл.

– Что ж… как добиться, чтобы Вражда не выиграл, даже если он не может проиграть?

Шут, все еще стоя на коленях рядом с ней, достал из кармана листок бумаги. Казалось, Ясна ему искренне нравилась, а сама она находила его общество вдохновляющим. Несущим вопросы, восторги и сюрпризы. Она могла предоставить ему желаемую близость, хотя знала, что он находит ее холодность по этой части странной, возможно обескураживающей. Для Ясны это не было чем-то новым; ее всегда удивляло, почему другие люди ставят свои телесные желания выше более сильных эмоций – привязанности, духовной связи и вовлеченности.

Возможность строить совместные планы и общаться с таким существом, как Шут, – вот что было по-настоящему захватывающе! Любопытство насчет будущего их отношений придавало ей сил. После стольких неудач – наконец-то нечто новое и интересное.

Она прижала ладонь к его щеке. В глубине души она хотела бы по-настоящему доверять ему. Он был чем-то неведомым – для нее и для всего мира. Это возбуждало. К тому же это было чрезвычайно опасно.

Шут улыбнулся Ясне и разгладил бумагу на письменном столе. Разумеется, листок был исписан его собственным почерком. Он пришел из страны, где мужчин обучали писать так же, как и женщин. Он бросил на Ясну быстрый взгляд, затем его улыбка сделалась шире. Да, он тоже искренне ценил их связь. Он говорил, что чувства застали его врасплох, как и саму Ясну.

– Договор. – она бросила взгляд на текст. – По поводу состязания Далинара с Враждой.

Несомненно, Шут тщательно подобрал каждое слово.

– Если Далинар победит, Вражда отступит в Преисподнюю на тысячу лет. Если Вражда победит, он должен остаться в системе и сможет делать с Рошаром все, что ему заблагорассудится. Монархи подчинятся его власти – как и Сияющие, которые следуют за Далинаром.

– Отлично, – сказал Шут. – Разве нет?

Ясна откинулась на спинку стула:

– Для тебя – да, отлично. Если это будет согласовано, ты в любом случае выигрываешь. Вражда не покинет Рошарскую систему.

Шут развел руками:

– Я кое-чему научился после той давней истории с картами. Но, Ясна, это к лучшему. Если Далинар победит, что ж, твои люди получат то, что хотят. Но если Далинар проиграет, Вражда будет сдержан. Мы ограничиваем потери – убеждаемся, что на границах этой планеты ад и ненависть должны прекратиться.

– И все будет зависеть от одного состязания, – сказала Ясна. – Я ненавижу эту традицию, даже когда речь о более низких ставках.

– Сказала женщина, которая использовала меня для спекуляции на этой самой традиции всего лишь две недели назад.

– Более низкие ставки, – повторила Ясна, – включая малозначимые потери вроде твоей смерти.

– Ясна!

– Шут, ты бессмертен. Сам говорил.

– И ты поверила? – ужаснулся он.

Ясна внимательно посмотрела на него.

Он усмехнулся и снова поцеловал ей руку. Он, похоже, думал, что подобные вещи в конце концов разожгут в ней страсть. На самом деле физическая стимуляция не могла сравниться с ментальной.

– Я сказал, что пока мне удавалось не умирать, когда меня убивали, – проговорил он. – Это не значит, что способа убить меня не существует, и я бы предпочел не давать врагу шанса его отыскать. Кроме того, даже меня смерть обескураживает.

– Не отвлекай меня. Неужели мы можем рисковать судьбой мира из-за простой дуэли?

– Ах, Ясна, так ведь это не дуэль. В том-то и дело. Не в состязании как таковом, а в том, что ему предшествует. Я знаю Рейза. Он высокомерен и любит, когда ему поклоняются. Он никогда ничего не делает без возможности с удовольствием похвалиться результатом. А еще он осторожный. Аккуратный. Поэтому, чтобы победить, мы должны убедить его, что он попросту не сможет проиграть. Для того и нужен договор. Если вся неудача сведется к тому, что он должен будет прождать тысячу лет, прежде чем попытаться снова, – что ж, невелика потеря. Он живет здесь уже тысячи лет. Так что еще тысячу сочтет приемлемой ценой. Но для вас и для новых Сияющих тысяча лет – долгий срок. Долгий, как зависть замученной звезды.

– Замученная звезда.

– Да.

– Завидует.

– А на что еще она годится?

Ясна устремила на него суровый взгляд.

– Долгий, как кусание камня крысой? – предложил он.

– Долгий, как собрание скучных сказок?

– О, Ясна, это восхитительно! Давай притворимся, что это я спонтанно соорудил совокупность сонантов симфониона?

Она приподняла бровь.

– Я имел в виду, что получилось красиво, – сказал он.

– Ничего подобного. – Она снова изучила договор. – Шут, мне иногда кажется, что ты относишься к этому без должной серьезности.

– Есть у меня такой изъян, да, – признался он. – Чем серьезнее идут дела, тем сильнее я в них увязаю. Совершенно неуместным образом. Таки да!

Ясна вздохнула.

– Все, я угомонился, – сообщил Шут, ухмыляясь. – Честное слово. Но послушай, Ясна, Рейза – то есть Вражду – действительно можно одолеть. Его главный недостаток заключается в том, что он переоценивает собственный ум. Он очень старался сделать из Далинара своего защитника. Почему? Потому что он не просто хочет победить, он хочет сделать из победы символ. Для зрителей. Он был так уверен, что сможет перетянуть Черного Шипа на свою сторону, что поставил почти все на эту странную авантюру. Теперь он, должно быть, испугался. Делает вид, что у него есть уйма других планов, а сам пытается найти защитника, который может победить законным образом. Потому что он знает – и я тоже, – что состязание будет заключаться не только в том, кто сильнее ударит копьем.

– А в чем же?

– Да в том же, что и всегда. В том, кто завоюет сердца мужчин и женщин. Ты доверяешь тем, кто сражается на твоей стороне?

Ясна выдержала паузу, надеясь, что он не придал этому слишком большого значения. Глядя на договор, она не могла не чувствовать себя обескураженной. Она, почти два десятилетия готовившаяся именно к этим событиям, утратила уверенность. Доверяла ли Ясна собственному сердцу перед лицом древних напастей, которые, несомненно, одолели куда лучших женщин, чем она сама?

– Мудрый ответ, – прошептал Шут.

– Я же промолчала.

– Мудрый ответ. – Он сжал ее руку. – Если ты дашь Вражде этот договор – и предоставишь мне гарантию, что он не сможет вырваться из этой планетной системы, что бы ни случилось, – тогда тебе не придется доверять сердцам смертных, Ясна. Потому что у тебя буду я. И все, что я могу тебе дать.

– Ты говорил, что он уничтожит тебя, если найдет.

– Мы добавим строчку в договор, назовем меня связным по договору с Честью, которого представляет Далинар. Это защитит меня от прямых нападок Вражды на все время действия договора. Ему придется соблюдать эти условия, поскольку они являются частью обещания, данного Рейзом при взятии Осколка, именуемого Вражда. Невыполнение этого обещания дало бы другим возможность выступить против него; подобные промахи убивали богов и раньше. Вражда в курсе. Так что сделай это, и я смогу помочь тебе открыто. Будучи самим собой.

– То есть кем, Шут? – спросила она. – Кто ты на самом деле?

– Тот, кто мудро отказался от власти, принятой остальными, и тем самым обрел свободу, которой им испытать не суждено. Тот, кто свободен от оков.

Она посмотрела ему в глаза, осознавая, что ощущает на себе взгляд не человека, а некоего существа – вечного, как спрен. Или, если верить ему, еще более древнего.

– Кажется, это заявление должно было меня испугать.

– Вот почему я так люблю тебя, – сказал он. – Ты уравновешенна, умна и всегда готова к коварным уловкам, но даже если все это тебя подводит, Ясна, ты остаешься параноиком.

100. Сторожа на границах

Каладин проснулся внезапно, готовый к бою.

Он забился на полу с бешено колотящимся сердцем: руки связаны! Почему? Что происходит? Закряхтел, извиваясь в темноте, и…

Начал вспоминать.

Он нарочно связал себе руки, чтобы не ударить того, кто его разбудит, как случилось вчера с Даббидом. Он судорожно втянул воздух, борясь с ужасом, и прижался к стене. Каладин твердил себе, что видения – всего лишь ночные кошмары, но ему все равно хотелось вцепиться в собственный череп. Проникнуть внутрь, вытащить все страшные мысли, всепоглощающую тьму. Шквал. Он очень… очень…

Он очень устал.

В конце концов ему удалось достаточно успокоиться, чтобы освободить руки. Он оглядел комнату, но ничего не увидел. Тьма. Они спрятали все лампы. Тефт, однако, тихо похрапывал.

Все было в порядке. Каладин был… был в порядке…

Он пошарил вокруг своей циновки, ища флягу, которую положил туда перед сном. Что его разбудило? Он вспомнил… песню. Далекую песню.

Он нашел флягу, но тут увидел свет на стене. Слабый, почти невидимый даже в темноте. Поколебавшись, он вытер пот со лба, затем протянул руку и коснулся гранатовой жилы. Голос, такой тихий, прозвучал в его голове.

«…помоги… пожалуйста…»

Шквал. Голос спрена башни был едва слышен.

– Что случилось? Они нашли последний узел?

«Да… у… модели…»

Модель? Каладин нахмурился, потом вспомнил большую модель башни в лазарете. Там?! Рядом с Сияющими?

Вот буря, там же его родители.

«Есть еще кое-что… гораздо… хуже…»

– Что? – спросил Каладин. – Что может быть хуже?

«Они… скоро убьют… всех Сияющих…»

– Сияющих? Тех, которые в плену?

«…Пожалуйста… пусть Рлайн… придет…»

Свет погас, и голос смолк. Каладин перевел дух, дрожа. Хватит ли ему сил все повторить? Он достал сферу и разбудил Тефта.

Мостовик проснулся и рефлекторно схватил Каладина за руку. Его хватка была слабой. Что бы Тефт ни говорил, кома лишила его сил.

«Я должен сражаться, – подумал Каладин. – Я единственный, кто может».

– В чем дело? – спросил Тефт.

– Что-то происходит. Спрен башни разбудил меня, сказал, что последний узел обнаружен. По словам Сородича, Сияющие в опасности. И еще он попросил прислать Рлайна. Наверное, хотел отправить его к Навани, как мы и планировали. Похоже, у нас нет выхода. Мы должны попытаться спасти Сияющих.

Тефт кивнул и со стоном сел.

– Ты, кажется, не удивлен, – заметил Каладин.

– Нет. – Тефт поднялся. – Это должно было случиться, парень, что бы мы ни делали. Жаль. Похоже, нет времени действовать так, как мог бы твой отец.

– Мы сторожа на границах… – тихо сказал Каладин. – Надо спешить. Ты готовишь Крадунью: она должна пробраться к Сияющим и начать их будить. Я устрою шум снаружи, чтобы выманить охрану и отвлечь Преследователя. Но если охранники не выйдут, тебе придется их нейтрализовать.

– Да все в порядке! Справимся.

Тефт указал в сторону, где на земле что-то лежало. Сложенная униформа Четвертого моста. Каладин попросил Даббида принести им сменную одежду. Значит, он ее нашел. Когда они начали одеваться, вернулся Даббид, сам не свой. Он подбежал и схватил Каладина за руку.

– Спрен башни тоже говорил с тобой? – спросил Каладин.

Даббид кивнул.

– Его голос был таким слабым…

– Знаешь, где Рлайн? – спросил Каладин.

– Я с ним встречусь, – сказал Даббид. – На четвертом этаже. Что-то случилось с Венли, и это его сильно потрясло. Он не хотел разговаривать в лазарете.

– Скажи ему, мы начинаем, – попросил Каладин. – Кто-то должен сообщить королеве. Как думаешь, вы двое сможете добраться до нее?

– Рлайн думает, что сможет, – сказал Даббид. – Я пойду с ним. Меня никто не замечает.

– Тогда иди. Скажи ей, что мы делаем и что нам нужно вытащить Сияющих. Потом вы двое спрячьтесь в этой комнате и не устраивайте никаких бурь. Мы сбежим с Сияющими, найдем Далинара и вернемся за вами.

Даббид заломил руки, но кивнул.

– Четвертый мост, – прошептал он.

– Четвертый мост, – сказал Каладин. – Я не хочу бросать вас двоих, Даббид, но нам нужно действовать и необходима связь с королевой. И еще… Сородич что-то сказал. Насчет Рлайна, которого надо прислать к нему.

– И мне он сказал то же самое, – проговорил Даббид.

Он отдал честь, Каладин ответил тем же, а потом продолжил быстро переодеваться.

– Если что-то пойдет не так, – сказал он Тефту, – вылезай в окно.

Они отработали трюк Каладина с заполнением буресветом предметов и ботинок, чтобы спускаться по стенам. В чрезвычайной ситуации кому-то, возможно, придется выпрыгнуть из окна и надеяться восстановить свои силы до того, как он упадет на землю, но это было средство на крайний случай. В настоящее время план состоял в том, чтобы ветробегуны спустились снаружи, каждый с Сияющим другого ордена, привязанным к спине.

Это был далеко не идеальный план, но лучше так, чем позволить Сплавленным убить Сияющих, пока они в коме.

– Даже если ты один выберешься, – сказал Каладин, – так и сделай, не устраивай безнадежный бой. Бери своего спрена и отправляйся к Далинару.

– А ты? – спросил Тефт. – Ты ведь пойдешь за мной, правда?

Каладин медлил с ответом.

– Если я убегу, то и ты убегай, – продолжил Тефт. – Слушай, а что случилось в последние два раза, когда был обнаружен узел?

– Там меня дожидался Преследователь.

– Он придет снова. Ясное дело, это ловушка. Враг не знает, что нам нет дела до узла. Мы пытаемся освободить Сияющих. Так что отвлеки его немного, да, но потом беги, и пусть забирают шквальный фабриаль.

– Могу попробовать.

– Поклянись, парень. Мы больше ничего не сумеем сделать в башне. Нам нужно добраться до Далинара. Я отправлюсь туда со всеми Сияющими, которых смогу спасти. Ты ведь прикроешь меня, верно?

– Конечно, – кивнул Каладин. – Клянусь. Вытащи как можно больше Сияющих, а потом беги. Как только ты это сделаешь, я последую за тобой.

101. Примечания

Далинар вошел в жилище Верховного, обустроенное в военном лагере, и тотчас почувствовал, что попал не в то здание. Наверное, это была кладовка, где хранили лишнюю мебель, собранную из окрестных заброшенных городов.

Но нет, Далинар просто привык к строгой обстановке. Такова была добродетель командира алети на период военных действий – избегать комфорта. Далинар, возможно, иногда хватал лишку, но он действительно чувствовал себя комфортно с простой мебелью и голыми стенами. Даже покои в Уритиру стали слишком захламленными, по его меркам.

Молодой Янагон был воспитан в другой традиции. В приемной было так много дорогой мебели – то роскошная материя, то окрашенная бронза, – что получился лабиринт, по которому Далинару пришлось петлять, пробираясь на другую сторону. В довершение всех трудностей в комнате собрался целый батальон слуг. Далинар дважды натыкался на человека в одеянии с яркими азирскими узорами, которому приходилось забираться на какую-нибудь кушетку, чтобы пропустить Черного Шипа.

Где они все это нашли? А еще гобелены на всех стенах… Неужели притащили издалека? Он знал, что азирцы привыкли к длинным цепочкам поставок – у них не было доступа к такому количеству производящих пищу духозаклинателей, как у алети, – но это все-таки перебор.

«Хотя, – отметил он, поворачиваясь к другой стороне комнаты, – если убийца или даже отряд врагов ворвутся сюда и попытаются напасть на Верховного, это их, конечно, задержит».

В соседней комнате он обнаружил еще бо́льшую странность. Верховный – Янагон Первый, император Макабака – сидел на троне во главе длинного стола. За столом больше никого не было, но он был уставлен зажженными канделябрами и тарелками с едой. Янагон заканчивал завтрак, состоявший в основном из нарезанных фруктов. На императоре был плащ из плотной ткани и богато украшенный головной убор. Янагон ел чопорно, нанизывая каждый кусочек фрукта на шпажку и поднося ее к губам. Казалось, он почти не двигался, держа одну руку поперек груди, а другой манипулируя столовым прибором.

По обе стороны от него в две шеренги стояли люди. По большей части это были те, кто следовал за войском. Прачки. Колесные мастера. Реши – погонщики чуллов. Швеи. Далинар заметил лишь несколько мундиров.

Ясна уже прибыла на встречу и стояла в толпе. Слуга проводил Далинара туда же, и он стал вместе со всеми созерцать, как император изящно поедает свой фрукт по одному кусочку зараз.

Далинару нравились азирцы – и они оказались хорошими союзниками с потрясающе эффективной армией. Но, ради бурь и Преисподней, до чего чудной народ. Хотя, как ни странно, он обнаружил, что их излишества вызывали меньшее отвращение, чем потворство какого-нибудь алетийского великого князя своим порокам. В Алеткаре подобное сочли бы проявлением высокомерия и несдержанности.

В этом зрелище чувствовалась определенная… продуманность. Слуги алети высшего ранга носили простые черно-белые одежды, а вот азирские были одеты почти так же богато, как император. Роскошно накрытый стол явно предназначался не для одного Янагона. Он был просто еще одним украшением. Речь шла о положении Верховного и самой империи, а не о возвышении отдельного человека.

Из того, что слышал Далинар, у них были проблемы с назначением этого последнего Верховного. Причина собственной персоной стояла прямо за спиной Далинара: Сзет, Убийца в Белом, прикончил двух последних императоров. В то же время Далинар не мог себе представить, чтобы кто-то пожелал стать Верховным. Правителю приходилось иметь дело со всей этой помпой, всегда быть выставленным напоказ. Может быть, именно поэтому «академическая республика» так нравилась Ясне. Азирцы случайно сделали положение императора настолько ужасным, что ни один здравомыслящий человек не захотел бы им стать, поэтому им пришлось найти другие способы управлять страной.

Далинар в достаточной степени научился светским манерам, чтобы молчать до тех пор, пока представление не завершится. Затем каждому из зрителей дали бронзовую тарелку с едой; принимая, каждый кланялся императору. Пока они уходили по очереди, другие слуги быстро освободили место за столом для Ясны и Далинара, хотя часы на наруче подсказывали, что до назначенного времени еще есть несколько минут.

Это устройство явилось из самой Преисподней. Из-за него Черный Шип бегал туда-сюда, почти как азирский Верховный. Хотя, стоило признать, Далинар понимал, насколько меньше времени тратилось впустую теперь, когда все точно знали о назначенных встречах. Навани наводила порядок в его жизни, даже когда отсутствовала.

«Пусть с тобой все будет в порядке. Пожалуйста. Светсердце мое, свет моей жизни».

Он отослал Сзета, так как ни у одного из двух других монархов в комнате не было стражи. Когда они уселись – последний из наблюдателей как раз уходил, – Нура поклонилась Верховному, затем села на стул, намеренно расположенный ниже, чем у них троих. Некоторые в империи считали скандальным то, что Далинар, Ясна и Фэн всегда сидели на одной высоте с Верховным, но Янагон на этом настоял.

– Далинар, Ясна. – расслабившись, юноша снял головной убор и положил его на стол.

Нура бросила на него сердитый взгляд, но Далинар улыбнулся. Она, очевидно, считала, что Верховный должен соблюдать приличия, однако Далинару нравилось видеть, что юноша с каждым разом чувствует себя более комфортно со своими собратьями-монархами.

– Мне жаль, что у нас не было тарелок с едой и для вас, – продолжил Янагон на азирском. – Мне следовало догадаться, что вы оба прибудете раньше.

– Это был бы прекрасный подарок, ваше величество, – сказала Ясна, раскладывая на столе какие-то бумаги. – Но сегодня мы не вошли в число избранных, так что было бы неправильно, если бы нас так облагодетельствовали.

Парнишка посмотрел на Нуру:

– Я же говорил, что она все поняла.

– Ваша мудрость растет, ваше императорское величество, – сказала пожилая женщина.

Она была азирским визирем – высокопоставленным государственным служащим. На ее собственном наряде было меньше золота, чем на наряде Верховного, но тем не менее он был фантастически красочным, с шапочкой и контрастной мантией со множеством узоров и оттенков. Ее длинные седеющие волосы были заплетены в косу, которая выбивалась из-под шапочки сбоку.

– Хорошо, Ясна. – Янагон наклонился вперед, чтобы изучить ее бумаги, хотя, насколько Далинар знал, он не мог читать по-алетийски. – Скажи мне прямо.

Далинар напрягся.

– У нас практически нет шансов вернуть Уритиру, – произнесла Ясна на азирском с едва заметным акцентом. – Разведчики подтверждают, что фабриали рядом с ним не работают. Если мы воссоздадим уменьшенную версию летательного аппарата моей матери для доставки войск, он упадет, как только приблизится. Враги также перекрыли пещеры. Дядя доставил к подножию небольшой отряд и тем самым, похоже, сообщил им, что мы раскрыли уловку. Они больше не посылают фальшивые сообщения через даль-перо, и мы видели воинов-певцов на балконах. С помощью осколочного клинка, который, как выяснилось, можно доставить в охраняемую зону, если он ни с кем не связан, солдаты смогут прорубить завал внизу. Но при этом они окажутся беззащитны перед лучниками на более высоких позициях. И если мы проберемся через обломки, проход через систему туннелей будет сущим кошмаром. Марш солдат по вершинам гор невозможен по множеству причин. Если мы достигнем башни, то проиграем. Для наших полей сражений характерен выверенный баланс Сияющих против Сплавленных, осколочников против Царственных, солдата против солдата… На Уритиру у нас не будет Сияющих – и вся стратегия рухнет.

– У нас будет Каладин, – напомнил Далинар. – Его силы все еще действуют. Буреотец думает, что он продвинулся в своих клятвах дальше, чем остальные.

– При всем уважении к нему, – возразила Ясна, – Каладин – всего лишь один человек, которого ты перед нашим отъездом освободил от службы.

Конечно, она была права. Здравый смысл подсказывал, что один человек – ничто против армии Сплавленных. И все же Далинар задумался. Однажды, в военных лагерях, он поспорил с солдатами Каладина, которые устроили бдение в честь молодого ветробегуна, которого сочли мертвым. В тот раз Далинар оказался не прав. Теперь он обнаружил в себе толику той самой веры, которую увидел в солдатах.

Поверженный, сломленный, окруженный врагами, Каладин продолжал сражаться. Он знал, как сделать следующий шаг. Они не могли его бросить.

– Наш лучший шанс, – сказал Далинар остальным, – доставить меня и отряд через Шейдсмар в башню. Я мог бы открыть там перпендикулярность, и мы застанем врага врасплох.

– Ты, возможно, сумеешь открыть ее там, дядя, – многозначительно сказала Ясна. – А что думает Буреотец?

– Он пока не уверен, что я достаточно продвинулся в своих клятвах и навыках, чтобы справиться с этим, – признался Далинар.

Ясна постучала пальцем по своим записям.

– Штурм через Шейдсмар потребует большого количества кораблей, чего у нас нет на той стороне, и я не вижу способа их заполучить.

– Мы обязаны найти способ поддержать Каладина, Навани и любое сопротивление, организованное ими, – настаивал Далинар. – Возможно, нам не понадобится много кораблей. Небольшая группа обученных солдат может проникнуть внутрь, а затем вывести из строя фабриаль, который враг использует, чтобы остановить Сияющих.

– Несомненно, – сказала Ясна, – именно таким способом враг и пробрался в башню. Они должны были принять меры на случай аналогичной атаки.

– Ну и что? – сказал Янагон, жуя орехи, которые он спрятал в кармане своей огромной мантии. – Ясна, ты возражаешь против каждого довода Далинара. Ты хочешь сказать, что мы должны отдать Уритиру врагу?

– Все наши военные действия разваливаются без него, – сказала Нура. – Это средство, с помощью которого мы соединяли наши разрозненные силы!

– Не обязательно. – Ясна показала Верховному несколько небольших карт. – Пока у нас есть сильный флот и надлежащая поддержка с воздуха, мы можем контролировать южную половину Рошара. Потребуются недели или месяцы на перемещения, но мы в силах координировать усилия на полях сражений, пока у нас есть даль-перья.

– И все же. – Янагон взглянул на Нуру, пожилая женщина кивнула в знак согласия.

– Это серьезный удар, – подтвердил Далинар. – Ясна, мы не можем просто бросить Уритиру. Ты сама потратила годы, пытаясь найти его.

– Я не предлагаю бросать, дядя, – холодно ответила она. – Просто излагаю факты. Думаю, сейчас нам нужно действовать так, будто мы не скоро вернем башню, то есть бросить все силы против Ишара в Тукаре, чтобы обезопасить позиции. И надо придумать, как поддержать наши силы в южном Алеткаре против веденцев.

Все это были веские доводы, ядро сплоченной и продуманной боевой стратегии. Она старалась изо всех сил, и в основном ей удавалось быть толковым тактическим командиром. Он не мог винить племянницу за то, что она постоянно старалась кому-то что-то доказать; ей, в конце концов, приходилось всю жизнь отстаивать свою правоту.

И все же поспешное решение отказаться от Уритиру слишком смахивало на то, как поступил Таравангиан с Рошаром. Сдался, как только ему показалось, что надежды нет.

– Ясна, – сказал Далинар, – мы должны приложить больше усилий, чтобы освободить Уритиру.

– Я не говорю, что мы не должны этого делать, просто такая кампания будет очень трудной и дорогостоящей. Я пытаюсь описать расходы, оповестить о них.

– Твои слова лишены надежды.

– «Надежда», – повторила она, раскладывая бумаги на столе. – Я когда-нибудь говорила тебе, как мне не нравится это слово? Подумай, что оно значит, что подразумевает. У тебя есть надежда, когда ты в меньшинстве. У вас есть надежда, когда нет выбора. Надежда всегда иррациональна, дядя.

– К счастью, мы не слишком рациональные существа.

– И нам не надо такими становиться, – согласилась она. – В то же время, как часто «надежда» становилась причиной того, что кто-то отказывался двигаться дальше, смотреть на жизнь реально? Как часто «надежда» усугубляла боль или замедляла исцеление? Как часто «надежда» мешала кому-то встать и сделать то, что должно быть сделано, потому что он цеплялся за желание, чтобы все было по-другому?

– Я бы сказал, – Янагон наклонился вперед, – что надежда делает нас людьми.

– Возможно, ты прав, – проговорила Ясна; она часто так делала, когда была убеждена в своей правоте, но не хотела продолжать спор. – Ладно, давайте обсудим Уритиру.

– Твои силы сработают, – сказал Далинар, – по крайней мере частично. Ты произнесла Четвертый Идеал.

– Да. Но Буреотец не уверен, действительно ли четвертая клятва позволит противостоять подавлению. Я права?

– Права, – согласился Далинар. – Но если враг пополняет запасы через Клятвенные врата, существует только один реальный способ изменить ситуацию. Мы должны уничтожить фабриаль, подавляющий силы Сияющих. И поэтому мое предложение о походе с небольшим отрядом кажется наиболее разумным.

– И ты его возглавишь? – спросила Ясна.

– Да.

– Ты все еще не овладел своими силами как надо. Вдруг ты не сможешь открыть перпендикулярность в Уритиру?

– Я экспериментировал, практиковался. Но да, я далек от совершенства. Поэтому рассматриваю другое решение. – Далинар выбрал одну из карт Ясны и повернул ее так, чтобы остальные увидели. – Мы прибыли в Эмул, чтобы использовать тактику молота и наковальни, столкнув врага с другой армией, вот здесь. Армия Ишара – существа, которое азирцы называют Таши.

– Да, и что? – спросила Ясна.

– Мои разведчики наблюдают за его позициями, и у них есть визуальное подтверждение, показанное мне светоплетом, что сам Ишар находится там. Рисунки Шута подтверждают его личность. Я говорил с Буреотцом, и мы оба считаем, что это лучшее решение. Ишар – непревзойденный знаток узокования. Если я сумею завербовать его, он может стать ключом к спасению Уритиру.

– Простите, – вмешалась Нура. – Но разве мы не установили, что все Вестники… безумны?

Ей было трудно это произнести; религия Азира рассматривала Вестников как божеств. Народ Макабаки поклонялся им, а не Всемогущему.

– Да, – сказал Далинар, – но Эш указывает, что Ишар, возможно, пострадал меньше остальных.

– Мы получили от него письма, дядя, – сказала Ясна. – Они не обнадеживают.

– Я все равно хочу попробовать поговорить с ним. Мы почти не обращали внимания на его армии, разве что использовали их как наковальню. Но если бы я отправился к Ишару с предложением перемирия и переговоров…

– Подожди, – перебил Янагон. – Ты собираешься заняться этим лично?

– Да, – сказал Далинар. – Мне нужно увидеть Ишара, задать ему вопросы.

– Пошлите своих Сияющих, – посоветовала Нура. – Возьмите это существо в плен. Приведите его сюда.

– Я лучше пойду сам.

– Но… – спросил Янагон, совершенно сбитый с толку. – Ты же король. Это даже хуже, чем когда Ясна вышла в доспехах и сражалась с врагом!

– Это старая семейная традиция, ваше величество, – сказала Ясна. – Мы склонны соваться в самую гущу событий. Я обвиняю в этом давнюю привычку считать, что лучший генерал – тот, кто возглавляет атаку.

– Я полагаю, – сказал Янагон, – если на протяжении веков владеть множеством осколков, можно поверить в свою непобедимость. Но, Далинар, почему ты поднял этот вопрос сейчас? Тебе нужен наш совет?

– Скорее, я вас предупреждаю. Я намеренно поставил Норку командовать нашими военными, чтобы отойти в сторону и заняться более… духовными делами. Ясна и Шут готовят договор, который я смогу представить Вражде, как только мы заставим его снова поговорить со мной. Пока мы не справимся с этим, мне нужно что-то сделать, чтобы помочь. Я хочу привлечь Ишара на нашу сторону – а потом посмотрим, сможет ли он научить меня, как восстановить Клятвенный договор, и помочь мне спасти Уритиру.

– Ну, – Янагон взглянул на Нуру. – Быть союзником алети… интересно. Что ж, да пребудет с тобой благословение Яэзира.

«Яэзир мертв», – подумал Далинар, но промолчал.

Затем Ясна взяла бразды правления в свои руки и стала объяснять договор, который она готовила для Вражды. Они с Далинаром уже говорили с королевой Фэн через даль-перо. Далинар кое-что уточнил, но в основном позволил Ясне убеждать Янагона. Ей предстояло тяжелое сражение: чтобы заставить монархов согласиться на это состязание, потребуется немало усилий.

Ясна справится, он был уверен в ней. Он все больше убеждался, что его собственным делом было узокование, Клятвенный договор и Вестники.

Встреча подошла к концу. Они договорились встретиться еще раз, чтобы обсудить дополнительные пункты договора, но сейчас Янагону предстояло присутствовать на некоторых религиозных церемониях для своего народа. Далинару нужно было подготовиться к поездке в Тукар; он намеревался отправиться туда как можно скорее.

Когда они поднялись, Янагон снова надел головной убор.

– Далинар, – произнес юноша, – мы что-нибудь знаем о Крадунье? Она осталась в башне.

– Каладин сказал, что другие Сияющие без сознания. Это, вероятно, относится и к ней.

– Может быть. Она часто делает то, что не должна. Если будут новости, сообщи мне, пожалуйста.

Далинар кивнул и вместе с Ясной покинул дворец Янагона. Внешне здание могло выглядеть так же обыкновенно, как и любое другое в военном лагере, но это был именно дворец.

Сзет дожидался Далинара, кое-что держа в руках, как ему было приказано. Далинар забрал у него большую книгу – устрашающего размера, хотя и знал, что она короче, чем кажется. Бумага внутри была покрыта корявыми строчками, состоявшими из неприлично крупных букв, выведенных его собственными толстыми пальцами.

Он протянул книгу Ясне. Он разрешил делиться черновиками, отрывками – и к этому времени они разошлись по всей коалиции. Однако он не считал книгу законченной, пока в начале этой недели не внес последние изменения.

– «Давший клятву»? – спросила Ясна, жадно хватая том. – Готово?

– Нет, но я свою роль сыграл. Это оригинал, хотя письмоводительницы сделали копии после моих последних переделок. Я хотел, чтобы у тебя был тот экземпляр, который я написал сам.

– Ты должен гордиться, дядя. С этим томом ты творишь историю.

– Боюсь, ты обнаружишь там большей частью религиозную чепуху.

– Идеи нельзя записывать в бесполезные просто потому, что они связаны с религиозным мышлением. Почти все древние ученые, которых я почитаю, были религиозны, и я ценю, как их вера сформировала их, даже если не ценю саму веру.

– То, что ты говорила о надежде на собрании… Я обеспокоен, Ясна. Но возможно, в хорошем смысле. Кто в мире станет оспаривать такую фундаментальную идею, как надежда? И все-таки, поскольку мы все принимаем ее как жизненно важную вещь, мы не пытаемся ее осмыслить. Понять, что она на самом деле значит. В отличие от тебя.

– Я стараюсь. – она оглянулась на дворец Верховного. – Скажи-ка… Не слишком ли я стараюсь утвердиться в качестве полководца? Я чувствую, что это важный прецедент, как и эта твоя книга, но… Я стреляю чересчур метко, да?

Далинар улыбнулся, затем накрыл ее ладонь своей.

– Мы открываем новый мир, Ясна, и путь перед нами лежит темный – наша задача принести свет. Простительно время от времени спотыкаться о невидимую почву. – Он сжал ее руку. – Мне бы хотелось, чтобы ты кое-что для меня сделала. Все великие философские тексты, которые я читал, снабжены примечаниями.

– Да, насчет этого…

Он был не единственным, кто с потрясением обнаружил, что на протяжении веков спутницы мужчин оставляли комментарии друг для друга. Текст, надиктованный мужчиной, часто скрывал мысли его жены или письмоводительницы, которые никогда не высказывались вслух. Целый мир, потаенный от тех, кто думал, что правит им.

– Я бы хотел, чтобы ты написала примечания для «Давшего клятву», – продолжил Далинар. – Доступные. Пусть их прочитает любой, кто захочет.

– Дядя? – спросила Ясна. – Я не уверена, что эта традиция должна продолжаться. С самого начала она была сомнительной.

– Я нахожу, что идеи, предлагаемые в примечаниях, очень важны, – возразил Далинар. – Они меняют понимание прочитанного. История пишется победителями, как многие любят говорить, но, по крайней мере, у нас имеются мысли очевидцев, думавших иначе. Я хотел бы знать твое мнение о том, что написал.

– Я не буду сдерживаться, дядя, – предупредила Ясна. – Если религии слишком много, мне придется быть честной. Я укажу на твои предвзятые утверждения, на твои заблуждения. Возможно, лучше поручить это моей матери.

– Я думал об этом. Но я обещал объединять, а не разделять. Я не достигну цели, доверив книгу только тем, кто согласен со мной. Если мы открываем новый мир, Ясна, разве мы не должны сделать это вместе? Невзирая на споры и прочее? Мне кажется, что… мы с тобой в деталях никогда не сойдемся. Эта книга может показать, что мы согласны в более важных вопросах. В конце концов, если признанная атеистка и человек, заложивший основы новой религии, могут объединиться, кто сможет заявить, что личные различия слишком велики для преодоления разлома между ними?

– Значит, ты этим занимаешься? Создаешь религию?

– По крайней мере, пересматриваю старую. Когда будет опубликован полный вариант «Давшего клятву»… Подозреваю, что это приведет к еще большему расколу среди воринизма.

– От моего участия лучше не будет.

– Мне все равно нужны твои мысли. Если ты готова ими поделиться.

Она крепче прижала к себе книгу.

– Я считаю это одной из величайших почестей, которые мне когда-либо оказывали, дядя. Однако имей в виду, что краткость не входит в число моих достоинств. Это может занять годы. Я буду основательной, я предложу контраргументы, и я могу подорвать всю аргументацию. Но я буду почтительна.

– Как пожелаешь, Ясна, – улыбнулся он. – Я надеюсь, что с твоими дополнениями мы создадим нечто большее, чем я мог бы создать в одиночку.

Она улыбнулась в ответ:

– Не говори так. Тебя послушать, вероятность успеха минимальна – я же считаю, что это самый логичный результат. Спасибо, дядя. За доверие.

102. Приближение великой бури

Сегодня у Клятвенных врат выстроилась длинная очередь, но в этом не было ничего необычного. Рабониэль не сомневалась, что человеческие королевства уже знают об оккупации, и поэтому разрешила открывать Врата чаще, позволяя войскам певцов и их слугам, занимающим башню, сменять друг друга.

Группа из пятнадцати друзей Венли сгрудилась позади нее, держа свои припасы и питая надежду, что с виду они кажутся просто еще одной группой рабочих, которым дали шанс вернуться в Холинар и передохнуть. Венли закуталась в плащ, защищаясь от ветра. Слушатели не мерзли, как человеки, но она все равно ощущала кусачий холод – особенно потому, что у этой формы панцирь был только украшением, а не настоящей броней.

Она точно не знала, что будет делать после того, как доберется до Холинара. Грамота Рабониэли наверняка выведет ее с компанией из города и даже из Алеткара. Но Венли не могла ждать несколько недель или месяцев, пока они попадут на Расколотые равнины. Она должна узнать, жива ли еще ее мама.

Как велика окажется сила грамоты? Рабониэль боялись и уважали. Сумеет ли Венли отправить всю свою команду на тот отдаленный разведывательный пост с помощью Небесных? В ее голове крутилась ложь о секретной миссии на Равнинах по поручению Рабониэли. В самом деле, это не так уж далеко от истины. Рабониэль почти приказала ей пойти исследовать остатки слушателей.

«И что потом? Рабониэль знает о них. Она знает, что я уезжаю. Она манипулирует мной. С какой целью?»

Но это не имело значения. Венли должна уйти. Время пришло.

Тимбре мягко пульсировала, пока она стояла в очереди с футляром для карт на плече, стараясь не обращать внимания на ветер.

– Ты разочарована во мне? – прошептала Венли в ритме самомнения. – Из-за того, что я оставила Рлайна и человеков?

Тимбре пульсировала. Да, верно. Малышка никогда не боялась откровенничать с Венли.

– А чего ты от меня ожидала? – прошептала та, отворачиваясь от Дула, чтобы он не услышал. – Помощи с их безумным планом? Он убьет всех этих Сияющих. Кроме того, по-твоему, как бы я смогла им помочь?

Тимбре пульсировала. Дела у Венли шли хорошо. Она училась. Она могла быть полезной.

«Если бы я только не была трусихой», – подумала Венли.

– Давай мы найдем тебе другого хозяина? Которому не все равно? Такого, как Рлайн.

Тимбре пульсировала.

– В смысле? – спросила Венли. – Ты не можешь хотеть меня. Я случайность. Ошибка.

Новая пульсация.

– Ошибки не могут быть прекрасными, Тимбре. Потому они и ошибки.

Тимбре пульсировала, звуча все увереннее. Да, она ругала Венли – и убеждалась в своей правоте в ее адрес. Ну что за глупый спрен! И почему очередь не движется? Переправы должны происходить быстро; нужно успеть обменяться людьми и припасами до прибытия Великой бури.

Венли велела спутникам подождать, а сама вышла из очереди и двинулась вперед, где спорили два певца – судя по одежде, бывшие азирцы.

– В чем дело? – резко спросила Венли в ритме страстного желания.

Двое осознали, что перед ними Царственная, затем фемалена ответила:

– Придется подождать, чтобы совершить переправу, Избранная. – она использовала старую разновидность официального обращения. – Человек, который запускал для нас Врата, сбежал.

– Ни у кого больше нет живого Клинка, который нужен, чтобы управлять фабриалем, – объяснил ее напарник. – Если бы вы могли найти человека по имени Вайр и спросить, когда он вернется…

Венли взглянула на небо. Она чувствовала, как ветер крепчает.

– Великая буря почти здесь. Мы должны переместить всех внутрь.

Эти двое сначала спорили, но Венли заговорила более твердо. Вскоре они погнали расстроенных певцов к башне. Венли шла по плато, Тимбре возбужденно пульсировала. Она видела в этом шанс.

– Почему ты веришь в меня? – прошептала Венли. – Я не давала тебе повода. Я разрушила все, к чему прикасалась. Я эгоистичная, бессильная, жалкая слушательница.

Тимбре пульсировала. Венли спасла ее. Венли спасла Крадунью.

– Да, но меня пришлось уговаривать и на то и на другое. Я не героиня. Разве что жалкое подобие.

Тимбре была тверда. Некоторые бросались к цели со всех ног. Другие едва ковыляли. Но дело не в скорости.

Дело в направлении.

Венли задержалась у входа в Уритиру. Она колебалась, оглядываясь. Предыдущая Великая буря достигла всего шестого яруса. Эта, вероятно, охватит почти всю башню, редкое явление, как думали их ученые. Ей казалось, что она ощущает силу и ярость стихии, надвигающейся на них.

– А что, если, – прошептала она Тимбре, – я предложу воспользоваться грамотой, чтобы тайно вывезти Благословенного Бурей или его семью из Уритиру?

Тимбре неуверенно затрепетала. Простирается ли власть грамоты так далеко? Венли подумала, что, возможно, да. Она не сможет вытащить ни одного из Сияющих; за ними слишком пристально следят, и кто-то пошлет к Рабониэли за подтверждением. Но несколько «случайных» людей? Может сработать.

Она нашла Дула и остальных у парадных дверей. Венли собрала их вокруг себя, подальше от любопытных ушей, и быстро протянула грамоту Мазиш.

– Возьми это. Если я не вернусь, используйте ее, чтобы сбежать.

– Без тебя? Но…

– Я почти наверняка вернусь. Но на всякий случай возьми и карту. Она вам понадобится, чтобы тайно найти дорогу к другим слушателям.

– Куда это ты собралась? – спросил Дул.

Венли запела в ритме потерь:

– Я думаю, нам следует взять с собой лекаря и его семью, включая их сына, ветробегуна. Помочь им сбежать из башни, отвести к нашим людям на Равнины.

Она наблюдала за ними, ожидая страха, возможно, осуждения. Это поставит под угрозу их безопасность.

Вместо этого все как один запели в ритме размышления.

– Иметь ветробегуна на нашей стороне было бы полезно, – сказала Мазиш. – Он, конечно, мог бы помочь нам быстрее добраться до Расколотых равнин.

– Да! – сказала Шумин, новенькая, все еще слишком нетерпеливая по меркам Венли. – Это отличная идея!

– Но поможет ли он нам? – спросил Дул.

– Он хорошо обращался с Рлайном, – сказала Мазиш. – Даже когда считал его всего лишь очередным паршуном. Не люблю человеков за их поступки, но если этот окажется у нас в долгу, чутье подсказывает, что он не предаст.

Венли вгляделась в лица остальных. Певцы с разнообразными рисунками кожи, напевающие всевозможные ритмы. Никто из них не пел в ритме предательства, и они ободряюще кивали ей.

– Хорошо, – сказала Венли, – подождите меня, пока буря не пройдет. Если я к тому времени не вернусь, сразу же отправляйтесь в Холинар. Я найду вас там.

Они загудели от ее слов, и Венли направилась к атриуму, надеясь, что успеет помешать Рлайну осуществить отчаянный план. Она не знала наверняка, примет ли он ее предложение. Но именно в этом направлении ей и следовало двигаться.