02 Слова сияния - Брендон Сандерсон

Брендон Сандерсон

Слова сияния

Архив Буресвета

Книга 2

Brandon Sanderson

THE WORDS OF RADIANCE.

BOOK TWO OF THE STORMLIGHT ARCHIVE

Серия «Звезды новой фэнтези»

Публикуется с разрешения автора и его литературных агентов, JABberwocky Literary Agency, Inc. (США) при содействии Агентства Александра Корженевского (Россия).

Издательство АЗБУКА^®

* * *

Посвящается Оливеру Сандерсону, который родился в середине работы над этой книгой и научился ходить к тому моменту, когда она была завершена

Пролог

Задавать вопросы

Шесть лет назад

Ясна Холин притворялась, будто наслаждается празднеством, ничем не выказывая своего намерения подстроить убийство одного из гостей.

Она неспешно шла по переполненному пиршественному залу, наблюдая, как вино развязывает языки и туманит разум. Ее дядя Далинар совершенно опьянел и, поднявшись из-за главного стола, крикнул паршенди, чтобы те привели своих барабанщиков. Брат Ясны, Элокар, поспешил утихомирить дядю, но остальные алети вежливо проигнорировали выходку Далинара. Только жена Элокара, Эсудан, спрятала неодобрительную усмешку за носовым платком.

Ясна отвернулась от главного стола и продолжила путь через зал. У нее была назначена встреча с убийцей, и она без сожалений покинет душную комнату, где ароматы разнообразных духов перемешались и превратились в вонь. На возвышении, по другую сторону от камина, в котором весело плясал огонь, четыре женщины играли на флейтах, однако их музыка уже давно всем наскучила.

На Ясну, в отличие от Далинара, откровенно пялились. Взгляды постоянно следовали за нею, точно мухи за тухлым мясом. Шепотки походили на жужжание крыльев. Если при дворе алетийского короля что-то и любили больше вина, то это сплетни. Все ожидали, что Далинар на пиру напьется и потеряет голову… но чтобы королевская дочь призналась в ереси? Такого еще не бывало.

Ясна заговорила о своих чувствах именно по этой причине.

Она прошла мимо делегации паршенди возле главного стола. Посланники о чем-то беседовали на своем ритмичном языке. Хотя пир устроили в их честь и ради договора, подписанного с отцом Ясны, паршенди не выглядели счастливыми или хотя бы веселыми. На их лицах читалась тревога. Разумеется, они не были людьми и иногда вели себя странно.

Ясна хотела с ними поговорить, но встреча не терпела отлагательств. Принцесса специально назначила ее на середину пира, поскольку к этому моменту большинство успевало напиться и ни на что не обращало внимания. Ясна направилась к двери, а потом резко остановилась.

Ее тень падала не в ту сторону, куда должна была падать.

Душный зал, в котором люди неспешно бродили, предаваясь светской болтовне, как будто отдалился. Великий князь Садеас прошел прямиком через тень, которая довольно заметно указывала на сферную лампу на ближайшей стене. Садеас, увлеченный беседой со спутником, ничего не видел. Ясна уставилась на свою тень – кожа принцессы покрылась липким потом, желудок скрутило, как будто ее должно было вот-вот вырвать. «Опять?!» Она огляделась в поисках другого источника света. Причина. Сумеет ли она отыскать причину? Увы…

Тень расплылась, перетекла к ногам Ясны и вытянулась в противоположном направлении. Напряжение схлынуло. Неужели никто так ничего и не заметил?

Девушка окинула взглядом пиршественный зал и, к счастью, не увидела изумленно распахнутых глаз. Всеобщее внимание привлекали барабанщики-паршенди, которые с грохотом заносили свои инструменты, направляясь к отведенному месту. Ясна нахмурилась, заметив, что им помогает человек в просторных белых одеждах. Шинец? Это необычно.

Принцесса взяла себя в руки. Что же с ней происходит? Из прочитанных сказок она знала о суеверии, согласно которому своенравная тень отмечала проклятого человека. Обычно Ясна отвергала подобную чепуху, но кое-какие суеверия и впрямь основывались на фактах. Ее собственный опыт доказывал это. Надо будет продолжить изыскания.

Научные умозаключения казались лживыми по сравнению с истиной – ее холодной, липкой кожей и каплями пота, стекавшими по спине. Но ведь важно сохранять ясность мысли все время, а не только в периоды спокойствия. Принцесса, сделав над собой усилие, вышла из душной комнаты и очутилась в тихом коридоре. Этим путем обычно пользовались слуги, поскольку он был самым коротким.

Здесь то и дело пробегали старшие слуги в черно-белых одеждах, выполнявшие поручения своих светлордов или светледи. Она была к этому готова, но никак не ожидала увидеть неподалеку своего отца, который о чем-то негромко беседовал со светлордом Меридасом Амарамом. Что король забыл в этом коридоре?

Гавилар Холин был ниже Амарама, но тот в присутствии короля чуть-чуть ссутулился. Обычное дело рядом с Гавиларом, в чьем голосе звучала такая тихая мощь, что собеседнику хотелось податься ближе и слушать, ловя каждое слово или даже намек. Он был красивым мужчиной, в отличие от брата, и борода подчеркивала его волевую челюсть, а не скрывала. Ясне казалось, что никому из биографов еще не удалось передать свойственные ему обаяние и силу.

Позади Гавилара и Амарама возвышался Тирим, капитан королевской гвардии. Он был в осколочном доспехе Гавилара; король в последнее время перестал его носить и предпочел доверить Тириму, который славился как один из величайших в мире мастеров дуэльного дела. Сам Гавилар облачился в роскошное одеяние классического стиля.

Ясна глянула в сторону пиршественного зала. Когда же ее отец оттуда ускользнул? «Ну что за неосмотрительность! – отругала она саму себя. – Надо было сначала проверить, на месте ли он, а потом уйти».

Гавилар положил Амараму руку на плечо и, вскинув палец, что-то сказал сурово и тихо, но Ясна не расслышала ни слова.

– Отец? – позвала она.

Король перевел взгляд на дочь:

– А, Ясна. Уходишь так рано?

– Не так уж и рано, – сказала Ясна, неспешно приближаясь. Она поняла, что Гавилар и Амарам выбрались из пиршественного зала, чтобы поговорить наедине. – Это утомительная часть празднества, когда разговоры становятся громче, но не разумнее, а все вокруг уже пьяны.

– Многие люди считают подобные вещи приятными.

– Многие люди, к сожалению, глупы.

Ее отец улыбнулся и негромко спросил:

– Наверное, тебе ужасно трудно жить рядом с нами, терпеть отсутствие сообразительности и наши простые мысли? Ясна, ты наделена блестящим умом, но одинока – верно?

Упрек попал в цель – принцесса покраснела. Даже ее мать, Навани, не сумела бы этого добиться.

– Возможно, в приятной компании, – продолжил Гавилар, – ты наслаждалась бы пирами. – Его взгляд скользнул к Амараму, которого король давно прочил в мужья дочери.

«Никогда!» Амарам посмотрел ей в глаза, что-то пробормотал Гавилару на прощание и поспешил дальше по коридору.

– Что ты ему поручил? – спросила Ясна. – Отец, что занимает твои мысли этой ночью?

– Договор, конечно.

Договор. Почему король так сильно из-за него переживал? Другие советовали ему пренебречь паршенди или завоевать их. Гавилар настоял на соглашении.

– Мне надо вернуться в зал. – Он махнул Тириму.

Вдвоем они направились по коридору к той двери, откуда вышла Ясна.

– Отец? – окликнула она. – Ты что-то от меня скрываешь?

Тот задержал на ней взгляд, о чем-то размышляя. Бледно-зеленые глаза, доказательство чистоты крови. Когда он сделался таким проницательным? Вот же буря!.. Ясне вдруг показалось, что она совсем не знает этого человека. До чего потрясающее преображение за столь короткое время.

Гавилар смотрел на дочь, словно не вполне ей доверял. Неужели он проведал о встрече с Лисс?

Так ничего и не сказав, король повернулся и вошел в пиршественный зал в сопровождении своего охранника.

«Да что творится в этом дворце?» – подумала Ясна и тяжело вздохнула. Придется продолжить осторожную разведку. Оставалось лишь надеяться, что король ничего не знает о ее встречах с убийцами, – впрочем, если окажется, что знает, она что-нибудь придумает. Отец обязательно поймет, что кто-то должен следить за делами семьи, пока он сам увлекается паршенди. Ясна повернулась и направилась своей дорогой мимо старшего слуги. Тот поклонился ей.

Через некоторое время принцесса заметила, что тень опять ведет себя необычно. Она раздраженно вздохнула, ощущая странную тягу к трем буресветным лампам на стенах. К счастью, принцесса миновала оживленные коридоры и рядом не было слуг, которые могли бы что-то увидеть.

– Ну все! – рявкнула она. – Хватит!

Ясна не собиралась говорить вслух. Однако стоило словам прозвучать, как на расположенном далеко впереди перекрестке зашевелились и ожили несколько теней. У нее перехватило дыхание. Тени удлинились, потемнели – и превратились в фигуры, которые поднялись и стали расти.

«Буреотец! Я схожу с ума».

Одна из фигур обрела форму мужчины из полуночной тьмы – его тело поблескивало, словно сделанное из черного масла. Нет… из какой-то другой жидкости, на поверхности которой плавал слой масла, из-за чего существо и выглядело таким темным и блестящим.

Оно направилось прямиком к Ясне, на ходу обнажив меч.

Действиями принцессы руководил разум, холодный и решительный. Если закричать, помощь не придет достаточно быстро, а пугающая гибкость этого существа намекала на скорость, которая превышала ее собственную.

Ясна не двинулась с места и решительно встретила взгляд твари, отчего та замешкалась. Позади из тьмы возникло еще несколько существ. Принцесса вот уже пару месяцев чувствовала на себе их взгляды.

К этому моменту весь коридор потемнел, словно опустился под воду и продолжал медленно погружаться в глубины, лишенные света. Ясна с колотящимся сердцем и участившимся дыханием уперлась рукой в гранитную стену возле себя в поисках чего-то твердого. Ее пальцы слегка погрузились в камень, как если бы стена обратилась в грязь.

Ох, буря! Ей надо было что-то сделать. Но что? Разве она могла что-то предпринять?!

Фигура перед ней бросила взгляд на стену. Ближайшая к Ясне лампа погасла. А потом…

Потом дворец рассыпался.

Все здание разбилось на тысячи тысяч маленьких стеклянных сфер, похожих на бусины. Ясна закричала, опрокидываясь спиной в темноту. Это уже не дворец; она куда-то переместилась – в другое место, другое время, другое… пространство.

Напоследок она разглядела зависшую над собой темную, блестящую фигуру, которая с удовлетворенным видом вложила меч в ножны.

Ясна упала в океан из стеклянных сфер. Бесчисленное множество таких же бусин со стуком сыпалось вокруг нее в странную «воду», точно град. Она никогда не видела этого места; не могла объяснить, что произошло и что все это значило. Принцесса билась, погружаясь в невозможные глубины. Вокруг ничего, кроме стеклянных бусин, не было, и она чувствовала, как тонет в этой клубящейся, удушливой, постукивающей массе.

Она умрет. Не закончив работу, не защитив семью!

Не отыскав ответы на вопросы.

«Нет!»

Ясна попыталась вынырнуть, во тьме бусины скользили по ее коже, забирались под одежду, проникали в нос. Бесполезно. В этом хаосе принцесса не могла плыть. Она подняла руку ко рту, попыталась создать карман воздуха, чтобы дышать, и сумела сделать неглубокий вдох. Но бусины забрались под ее ладонь, протиснулись между пальцами. Ясна тонула, хоть и медленнее, чем раньше, словно погружаясь в вязкую жидкость.

Каждая бусина, касаясь ее, вызывала смутный образ чего-то. Дверь. Стол. Туфля.

Бусины пробрались ей в рот. Они как будто двигались по своей воле. Они задушат ее, уничтожат. Нет… нет, их просто к ней влечет. Принцесса ощутила нечто – скорее чувство, нежели отчетливую мысль. Им что-то было от нее нужно.

Она сжала в руке одну бусину; та наводила на мысли о чашке. Ясна что-то… отдала ей? Окружающие бусины прижались друг к другу и соединились, словно камни, которые склеили известковым раствором. Спустя миг принцесса падала уже не между разрозненными бусинами, но сквозь их большие скопления, склеенные в форме…

Чашки.

Каждая бусина была узором, которым руководствовались остальные.

Ясна выпустила ту, что сжимала в руке, и узор из склеенных бусин рассыпался. Принцесса продолжала погружаться, отчаянно ища выход из положения, в то время как воздух заканчивался. Ей нужно было что-то полезное, какой-то способ выжить! В отчаянии она широко раскинула руки, пытаясь коснуться как можно большего числа бусин.

Серебряное блюдо.

Плащ.

Статуя.

Фонарь.

И что-то древнее.

Что-то громоздкое, неповоротливое, но при этом очень мощное. Сам дворец. Ясна вцепилась в эту сферу как безумная и передала ей свою силу. В голове помутилось, когда она отдала бусине все, что имела, а потом приказала подняться.

Бусины задвигались.

Они сталкивались друг с другом, звеня, треща и дребезжа, и все звуки слились в грохот, похожий на тот, с которым волна обрушивается на скалистый берег. Ясна начала подниматься из глубин, и под ней двигалось что-то твердое, покорное ее воле. Бусины секли ее по голове, плечам, рукам, пока она наконец не вырвалась на поверхность стеклянного моря, взметнув в темное небо тучу брызг.

Стоя на коленях на платформе из сцепленных между собой маленьких бусин, она отвела в сторону поднятую руку, в которой была зажата сфера-прообраз. Остальные бусины перекатывались вокруг нее, создавая коридор с лампами на стенах, с перекрестком впереди. Он выглядел не очень-то правильным, конечно, поскольку был целиком сделан из бусин. Но все оказалось вполне похожим и узнаваемым.

Ей не хватило сил сотворить весь дворец. Принцесса создала только этот коридор, и даже без крыши, – но зато с полом, который поддерживал и не давал утонуть. Со стоном Ясна выдавила изо рта бусины, и они со звоном посыпались на пол. Откашлявшись, она наконец-то вдохнула вожделенный воздух; по ее лицу тек пот, собираясь на подбородке.

На платформу перед девушкой ступил темный воин и снова обнажил меч.

Ясна подняла вторую руку с бусиной – статуей, которую ощутила раньше. Передала ей силу, и другие бусины начали собираться впереди, принимая форму одного из изваяний, что стояли у входа в пиршественный зал. Это был Таленелат’Элин, Вестник войны, высокий и мускулистый мужчина с большим осколочным клинком.

Статуя не была живой, но Ясна заставила ее двигаться, опустить меч. Она сомневалась, что изваяние сможет сражаться. Из круглых бусин невозможно создать острое лезвие. Но угроза привела темную фигуру в легкое замешательство.

Стиснув зубы, Ясна вынудила себя подняться, и бусины посыпались с ее платья. Она не будет стоять на коленях перед этой тварью, чем бы та ни была. Девушка шагнула к статуе из бусин и впервые заметила странные облака в небе. Они как будто образовывали узкую ленту дороги – прямой и длинной, ведущей к горизонту.

Она посмотрела черной поблескивающей фигуре в глаза. Та, помедлив самую малость, вскинула два пальца ко лбу и поклонилась, словно в знак уважения; за спиной темного воина взметнулся плащ. Остальные фигуры собрались позади и, переглянувшись, обменялись неразборчивыми фразами.

Строение из бусин растаяло, и Ясна снова оказалась в дворцовом коридоре. Настоящем, из прочного камня, только вокруг было темно – в настенных лампах иссяк буресвет. Лишь в отдалении что-то мерцало.

Ясна прислонилась к стене, тяжело дыша. «Мне, – подумала принцесса, – нужно все записать».

Это она и сделает, а потом все обдумает и осмыслит. Позже. Сейчас ей хотелось оказаться подальше отсюда. Принцесса поспешила прочь, не заботясь о направлении, пытаясь скрыться от глаз, которые по-прежнему наблюдали.

Не вышло.

В конце концов взяла себя в руки и платком вытерла пот с лица. «Шейдсмар, – подумала Ясна. – Вот как это место называется в сказках». Шейдсмар, мифическое царство спренов. Она раньше не верила в эти мифы. Несомненно, если как следует покопаться в хрониках, можно что-нибудь разыскать. Почти все, что происходило сейчас, уже случалось когда-то. Великий урок истории и…

Вот буря! Ее встреча.

Тихонько ругаясь, она ускорила шаг. Мысли о случившемся продолжали отвлекать, но ей нужно было успеть на встречу. И потому спустилась на два этажа, удаляясь от звуков, которые издавали барабаны паршенди, пока не перестала их слышать, не считая самых резких ударов.

Сложный рисунок этих мелодий всегда ее удивлял, намекая, что паршенди отнюдь не бескультурные дикари, какими их считали многие. С такого расстояния музыка тревожно напоминала о постукивании бусин из того темного места.

Она намеренно выбрала для встречи с Лисс удаленную часть дворца. В эти гостевые комнаты никто никогда не заходил. У нужной двери скучал незнакомый мужчина. Ясна вздохнула с облегчением. Это был, видимо, новый слуга Лисс, и его присутствие означало, что она не ушла, несмотря на опоздание принцессы. Взяв себя в руки, девушка кивнула стражу – верзиле-веденцу с красными прядями в бороде – и распахнула дверь в маленькую комнату.

Лисс поднялась из-за стола. Она была в платье горничной – с низким вырезом, разумеется, – и выглядела похожей на алети. Или на веденку. Или бавийку. Все зависело от того, с каким акцентом она желала говорить. Распущенные длинные темные волосы и фигура с привлекательными округлостями делали ее заметной во всех смыслах.

– Светлость, вы опоздали, – сказала Лисс.

Ясна не ответила. Она была нанимательницей, ей не нужно оправдываться. Принцесса положила кое-что на стол перед Лисс. Небольшой конверт, запечатанный воском зерновки.

И в задумчивости коснулась его двумя пальцами.

Нет. Это чересчур поспешно. Ясна не знала, понял ли отец, чем она занимается, но, даже если не понял, во дворце происходило слишком много всего. Она не хотела прибегать к убийству, пока не разберется во всем как следует.

К счастью, имелся запасной план. Ясна вытряхнула из потайного кошеля в рукаве второй конверт и положила вместо первого. Убрала пальцы, обошла стол и села.

Лисс тоже села, и конверт исчез в вырезе ее платья.

– Светлость, не подходящая ночь, – усмехнулась женщина, – чтобы оказаться замешанной в измене.

– Я нанимаю тебя всего лишь для разведки.

– Светлость, прошу прощения, но обычно убийц не нанимают для простой разведки.

– Инструкции в конверте, – сказала Ясна. – Вместе с первоначальной оплатой. Я выбрала тебя, потому что ты мастер долгих наблюдений. Это мне и нужно. На данный момент.

Лисс улыбнулась, но кивнула:

– Шпионить за женой наследника престола? Такое будет намного дороже. Уверены, что не хотите попросту с ней покончить?

Ясна вдруг поняла, что стучит пальцами по столу в ритме барабанов, играющих наверху. Музыка была удивительно сложной – в точности как сами паршенди.

«Происходит много непонятного, – подумала она. – Мне надо быть крайне осторожной».

– Я согласна с ценой, – ответила Ясна. – Через неделю устрою так, что одну из горничных моей невестки уволят. Ты попросишься на освободившееся место, предъявив фальшивые рекомендации, соорудить которые, не сомневаюсь, тебе по силам. Тебя наймут. После этого ты будешь наблюдать и докладывать. Я сообщу, если понадобятся другие твои услуги. Действуй только по моему приказу. Понятно?

– Любой каприз за ваши деньги, – сказала Лисс с легким бавским акцентом.

Акцент пробился лишь потому, что она этого пожелала. Лисс была самой искусной наемной убийцей из всех, о ком знала Ясна. Люди называли ее Плаксой, потому что она выдавливала глаза своим жертвам. Прозвище, хоть Лисс и не придумала его сама, пришлось весьма кстати, ведь ей приходилось кое-что скрывать. К примеру, никто не знал, что Плакса – женщина.

Говорили, Плакса выдавливает глаза, чтобы таким образом продемонстрировать безразличие к тому, светлоглазые или темноглазые становятся ее жертвами. На самом деле это было связано со вторым секретом: Лисс не хотела, чтобы кто-то узнал, что ее способ убивать оставляет трупы с выжженными глазницами.

– Что ж, это, видимо, все. – Лисс встала.

Ясна рассеянно кивнула, мыслями вновь обратившись к странному происшествию со спренами, приключившемуся ранее. Эта блестящая кожа, эти разноцветные переливы на черной как смоль поверхности…

Она вынудила себя отвлечься от воспоминаний. Надо было сосредоточиться на текущем моменте. На Лисс.

Та ненадолго замерла у двери, прежде чем уйти.

– Светлость, знаете, почему вы мне нравитесь?

– Подозреваю, это как-то связано с моими карманами и их общеизвестной глубиной.

Лисс улыбнулась:

– Врать не стану – не без этого, но еще вы отличаетесь от других светлоглазых. Нанимая меня, они все время воротят нос. Жаждут воспользоваться моими услугами, но сыплют колкостями и заламывают руки, как будто их кто-то вынуждает заниматься весьма неприятным делом.

– Лисс, убийство по найму и впрямь неприятное дело. Как и мытье ночных горшков. Я могу уважать тех, кто занят подобной работой, не испытывая восторга по поводу работы как таковой.

Лисс ухмыльнулась и приоткрыла дверь.

– Твой новый слуга в коридоре, – заметила Ясна. – Разве ты не говорила, что хочешь им похвастать?

– Талак? – спросила Лисс, глянув на веденца. – А-а, вы про того, другого. Нет, светлость, я продала его работорговцу несколько недель назад. – Лисс скривилась.

– Правда? Мне показалось, ты назвала его лучшим слугой из всех, что у тебя когда-либо были.

– Он был слишком хорошим слугой. В этом-то все и дело. Буря бы побрала этого странного шинца, у меня от него мороз по коже. – Лисс заметно вздрогнула и выскользнула в коридор.

– Помни о нашем первом уговоре, – бросила Ясна ей вслед.

– Светлость, он все время вертится у меня в голове, – отозвалась Лисс и закрыла дверь.

Ясна устроилась поудобнее, сплела пальцы. Их «первый уговор» заключался в том, что если кто-нибудь заявится к Лисс и предложит контракт на одного из членов королевской семьи, то Лисс сможет получить такую же сумму за имя заказчика от принцессы.

Лисс сдержит слово. Скорее всего. Как и дюжина других убийц, с которыми у Ясны были связи. Постоянный клиент выгоднее одноразового контракта, и в интересах такой женщины, как Лисс, иметь знакомую среди власть имущих. Семья Ясны в безопасности от охотников на людей. Если, конечно, принцесса сама не наймет убийц.

Девушка тяжело вздохнула и встала, словно пытаясь стряхнуть со своих плеч тяжкий груз.

«Погоди-ка. Лисс говорила, ее старый слуга был шинцем?»

Скорее всего, совпадение. Шинцы были редкостью на востоке, но время от времени встречались. И все-таки то, что Лисс упомянула о шинце, а Ясна увидела одного среди паршенди… Пожалуй, вреда от проверки не будет, даже если придется вернуться на пир. Этой ночью что-то пошло не так, и дело было не только в ее тени и спренах.

Ясна покинула маленькую комнату в недрах дворца и, выйдя в коридор, направилась к лестнице. Барабаны наверху умолкли с внезапностью лопнувшей струны. Не рановато ли для завершения праздника? Неужто Далинар что-нибудь учудил и обидел гостей? Ох уж этот дядюшка со своей любовью к вину…

Впрочем, паршенди не обращали внимания на его оскорбления в прошлом и, скорее всего, не обратят и сейчас. По правде говоря, Ясна радовалась тому, что ее отец внезапно захотел заключить этот договор. Ведь теперь она сможет в свое удовольствие изучать традиции и историю паршенди.

«А вдруг, – подумала она, – ученые все эти годы исследовали не те руины?»

Сверху послышался чей-то разговор.

– Меня беспокоит Аша.

– Ты вечно беспокоишься.

Ясна остановилась посреди коридора.

– С ней все стало хуже, – продолжил первый голос. – Мы такого не ожидали. А со мной все тоже стало хуже? Чувствую себя так, словно стало.

– Заткнись.

– Мне это не нравится. Мы поступили неправильно. У этой твари клинок моего господина! Не стоило позволять ему оставить оружие. Он…

Впереди двое миновали перекресток. Это оказались послы с Запада, включая азирца с белым родимым пятном на щеке. Или это был шрам? Тот, что пониже ростом, – возможно, алети – осекся, увидев Ясну. Что-то пискнул и поспешил прочь.

Азирец в черной с серебром одежде замер, окинул ее взглядом с головы до ног. Нахмурился.

– Празднество уже закончилось? – спросила Ясна, не приближаясь.

Ее брат пригласил этих двоих на пир вместе с остальными иностранцами, занимающими в Холинаре важные посты.

– Да, – сказал мужчина.

От его взгляда принцессе стало неуютно. И все-таки она двинулась вперед. «Надо еще раз проверить эту парочку», – промелькнула настороженная мысль. Ясна уже изучила их прошлое, разумеется, и не обнаружила ничего примечательного. Не об осколочном ли клинке шла речь?

– Идем же! – потребовал, вернувшись, низкорослый мужчина и схватил высокого товарища за руку.

Тот позволил себя увести. Ясна подошла к пересечению коридоров и проследила взглядом за тем, как они удалялись.

Там, где недавно звучали барабаны, внезапно раздались крики.

«О нет!..»

Ясна встревоженно повернулась, подхватила юбку и побежала со всех ног.

В ее голове пронеслась дюжина вероятных катастроф. Что же еще могло случиться в эту неправильную ночь, когда тени ожили, а отец взглянул на нее с подозрением? Дрожа от волнения, она достигла лестницы и пошла наверх.

Ей потребовалось слишком много времени. Еще на ступеньках она слышала крики, а потом перед нею распростерся хаос. По одну сторону лежали трупы, по другую – развалины стены. Как же такое…

Следы разрушения вели в покои ее отца.

Весь дворец содрогнулся, и с той же стороны раздался треск.

«Нет, нет, нет!»

На бегу она замечала на каменных стенах шрамы от ударов осколочным клинком.

«Умоляю!»

Мертвецы с выжженными глазами. Трупы повсюду, словно обглоданные кости на обеденном столе.

«Только не это!»

Сломанный дверной проем. Покои ее отца. Ясна замерла в коридоре, еле дыша.

«Держи себя в руках…»

Она не могла. Не сейчас. Принцесса метнулась в комнату как безумная, хотя осколочник легко бы с ней расправился. Ее мысли путались. Надо было позвать кого-то на помощь. Далинара? Он напился. Значит, Садеаса.

Комната выглядела так, словно по ней прошлась великая буря. Мебель разбита, всюду щепки. Балконные двери выбиты. Кто-то ринулся к ним – человек в осколочном доспехе ее отца. Тирим, телохранитель?

Нет. Шлем был разбит. Это не Тирим, но сам Гавилар. На балконе раздался крик.

– Отец! – воскликнула Ясна.

Король замешкался, бросил на нее быстрый взгляд и прыгнул на балкон.

Тот обрушился.

Ясна завопила, кинулась через всю комнату к балконному проему и рухнула на колени на краю. Ветер трепал пряди, выбившиеся из прически, а она смотрела, как падают двое мужчин.

Ее отец и шинец в белом, что был на пиру.

Шинец излучал белый свет. Он отлетел… к стене. Ударился, перекатился, потом замер. Встал, каким-то образом держась на внешней стене дворца, перпендикулярно ей и не падая. Это противоречило здравому смыслу.

Повернувшись, он побрел к ее отцу.

Ясна, холодея от беспомощности, смотрела на то, как убийца подошел к королю и присел рядом с ним.

Слезы капали с ее подбородка, и ветер уносил их. Что шинец делал там, внизу? Она не могла разглядеть.

Убийца ушел, оставив тело ее отца, пронзенное куском дерева. Гавилар был мертв – и осколочный клинок появился рядом с ним, как происходило всякий раз, когда умирал осколочник.

– Я так старалась… – оцепенев, прошептала Ясна. – Я столько сделала, чтобы защитить семью…

Как? Лисс. Это все Лисс!

Нет. Мысли путались. Этот шинец… Будь Лисс причастна, она бы не призналась, что он ей принадлежал. Наемница его продала.

– Мы сожалеем о твоей потере.

Ясна повернулась, смаргивая слезы с глаз. Трое паршенди, включая Клейда, стояли в дверном проеме, одетые в свои необычные наряды. Аккуратно сшитые накидки, одинаковые для мужчин и женщин, подпоясанные кушаками просторные рубашки без рукавов. Свободные жилеты, открытые по бокам, сотканные из ниток ярких цветов. Ясна считала, что существовало разделение по кастам, и…

«Прекрати, – велела она себе. – Прекрати думать как ученая хоть на день, буря бы тебя побрала!»

– Мы принимаем на себя ответственность за его смерть, – добавила паршенди, возглавлявшая группу.

Гангна была женщиной, хотя у паршенди различия между полами минимальны. Одежда скрывала груди и бедра, и ни те ни другие не были явно выраженными. К счастью, отсутствие бороды – прямое указание на пол. Все мужчины-паршенди, которых ей доводилось видеть, носили бороды, и в них вплетались кусочки самосветов, и…

«ПРЕКРАТИ».

– Что ты сказала? – спросила Ясна, вынудив себя встать. – Гангна, почему вы считаете себя виновными?

– Потому что мы наняли убийцу, – пояснила женщина-паршенди своим певучим голосом с сильным акцентом. – Ясна Холин, мы убили твоего отца.

– Вы…

Внутри у Ясны все замерзло, как замерзает река в горах. Она перевела взгляд с Гангны на Клейда и Варнали. Старейшины, все трое. Члены правящего совета паршенди.

– Почему? – прошептала принцесса.

– Потому что это нужно было сделать, – ответила Гангна.

– Почему?! – повторила Ясна, шагнув вперед. – Он сражался за вас! Он уберег вас от хищников! Мой отец желал мира, вы, чудовища! Почему вы предали нас именно сейчас?

Гангна поджала губы. Мелодия ее голоса изменилась. Она казалась чуть ли не матерью, которая объясняет малышу что-то весьма сложное.

– Твой отец собирался сделать очень опасную вещь.

– Пошлите за светлордом Далинаром! – раздалось в коридоре снаружи. – Клянусь бурей! Мои приказы дошли до Элокара? Наследника престола необходимо отвести в безопасное место! – Великий князь Садеас ворвался в комнату вместе с отрядом солдат. Его щекастое лицо покраснело и покрылось потом; он был в королевском наряде Гавилара. – Что тут делают дикари? Вот буря! Защищайте принцессу Ясну. Тот, кто это совершил… он же из их свиты!

Солдаты двинулись вперед, окружая паршенди. Ясна, не обращая ни на кого внимания, повернулась и подошла к сломанной балконной двери. Держась рукой за стену, посмотрела на распростертого на камнях отца, рядом с которым лежал клинок.

– Будет война, – прошептала она. – И я не стану ей мешать.

– Мы понимаем, – откликнулась Гангна.

– Убийца, – произнесла Ясна. – Он ходил по стенам.

Гангна промолчала.

Мир Ясны разваливался на части, но принцесса ухватилась за этот факт. Она кое-что видела этой ночью. То, чего не могло быть. Было ли оно связано со странными спренами? С ее приключением в мире стеклянных бусин и темного неба?

Эти вопросы стали для нее спасительной соломинкой. Садеас требовал у вождей паршенди ответов. Ничего не вышло. Приблизившись к ней и увидев внизу обломки и тело, он понесся со всех ног к лестнице, на ходу призывая своих гвардейцев и направляясь к поверженному королю.

Много часов спустя выяснилось, что во время убийства и признания вины тремя вождями паршенди, бо́льшая часть дикарей исчезла. Они быстро покинули город и расправились с кавалерией Далинара, посланной вдогонку. Сотня лошадей, каждая почти бесценна, была утрачена вместе с седоками.

Вожди паршенди больше ничего не сказали и не объяснили, даже когда их повели на виселицу.

Ясну это не волновало. Она допрашивала выживших солдат, допытываясь, что они видели. Принцесса проверяла версии относительно сущности теперь уже знаменитого убийцы, вытаскивая сведения из Лисс. Ей мало что удалось добыть. Лисс владела им совсем недолго и заявляла, что не знала о его странных способностях. Разыскать предыдущего хозяина так и не смогла.

Потом она взялась за книги. Взялась с отчаянием, неистово, желая отвлечься от мыслей о своей потере.

Той ночью Ясна видела невозможное.

Она обязательно узнает, что это значило.

Часть первая

Сполохи

Шаллан * Каладин * Далинар

Сантид

Если говорить со всей откровенностью, случившееся в последние два месяца лежит на моей совести. Смерть, разрушения, утраты и боль – моя ноша. Я должна была это предвидеть. И я должна была это остановить.

Из личного дневника Навани Холин, йесесес, 1174

Шаллан, сжимая в пальцах тонкий угольный карандаш, нарисовала несколько прямых линий, расходящихся от сферы на горизонте. Эта сфера не очень-то походила на солнце, но одной из лун также не была. Облака, набросанные угольными штрихами, как будто стремились к ней. А море под ними… Рисунок не мог передать странную природу того океана, не из воды, но из полупрозрачных стеклянных бусинок.

Вспоминая о том месте, девушка содрогнулась. Ясна знала о нем куда больше, чем говорила ученице, и Шаллан не могла придумать нужные вопросы. Да и после совершенного ею предательства разве имела она право требовать честных ответов? Прошло всего несколько дней, и она все еще не совсем понимала, как будут развиваться их с принцессой отношения.

Корабль изменил курс, и палуба качнулась, а над головой затрепетали огромные паруса. Шаллан пришлось схватиться защищенной рукой за поручень, чтобы не упасть. Капитан Тозбек сказал, что пока море довольно спокойное для этой части Долгобрового пролива. Однако ей придется уйти вниз, если качка усилится.

Судно выровнялось, и Шаллан, выдохнув, попыталась расслабиться. Дул прохладный ветер, и мимо на невидимых потоках воздуха проносились спрены. Каждый раз, когда море начинало волноваться, Шаллан вспоминала тот день и тот чуждый океан из стеклянных бусин…

Она снова посмотрела на свой рисунок. Ей удалось лишь мельком увидеть то место, и набросок был несовершенен. Он…

Девушка нахмурилась. На листе проступил выпуклый узор, похожий на тиснение. Что она натворила? Узор был почти такой же ширины, как страница и представлял собой последовательность сложных линий, пересекавшихся под острыми углами и образовывавших повторяющиеся фигуры в виде клиньев. Это результат попытки нарисовать таинственное место, названное принцессой Шейдсмар? Шаллан нерешительно протянула свободную руку, чтобы потрогать странные выступы на бумаге.

Узор задвигался, скользнул по странице, как щенок рубигончей под простыней.

Шаллан взвизгнула и вскочила, уронив альбом на палубу. Страницы рассыпались, затрепетали и разлетелись, подхваченные ветром. Оказавшиеся поблизости моряки – тайленцы с длинными белыми бровями, которые они заправляли за уши, – бросились на помощь, хватая листы в воздухе, чтобы их не сдуло за борт.

– Все в порядке, юная госпожа? – спросил Тозбек, отвлекшись от разговора с одним из своих помощников.

Низкорослый полноватый капитан носил красно-золотую куртку, перехваченную широким кушаком, и завершала костюм шляпа. Его брови были зачесаны наверх и туго натянуты, точно два веера над глазами.

– Капитан, со мной все хорошо, – сказала Шаллан. – Просто испугалась.

Ялб шагнул к ней, протягивая рисунки.

– Ваши атрибуты, моя госпожа. – Он сделал ударение на «и».

Шаллан вскинула бровь.

– Мои… атрибуты?

– Именно, – ответил моряк с ухмылкой. – Заучиваю причудливые словечки. Они помогают парням обзаводиться сносными спутницами. Ну, знаете – такими молодыми дамами, которые не слишком уж плохо пахнут и сохранили хоть парочку зубов.

– Как мило, – сказала Шаллан, забирая листы. – Впрочем, конечно, все зависит от того, что ты считаешь милым.

Она хотела добавить еще что-нибудь остроумное, но вместо этого с подозрением уставилась на пачку рисунков в своих руках. Набросок Шейдсмара оказался сверху, однако на нем больше не было странного выпуклого узора.

– Что случилось? – спросил Ялб. – Кремлец выполз из-под скамьи или как?

Он был одет, как обычно, в жилет без пуговиц и просторные штаны.

– Все в порядке, – тихонько ответила Шаллан, засовывая листы в сумку.

Ялб коротко отсалютовал ей – она понятия не имела, с чего вдруг он завел такую привычку, – и вернулся к другим матросам, занятым такелажными работами. Скоро девушка услышала взрывы смеха с той стороны и, глянув на Ялба, увидела вокруг его головы танцующих спренов славы – они приняли вид небольших светящихся сфер. Он явно гордился тем, что сумел подшутить над ней.

Шаллан улыбнулась. До чего удачно вышло, что Тозбек задержался в Харбранте. Ей нравилась его команда, и она была счастлива, что Ясна выбрала «Усладу ветра» для путешествия. Девушка снова села на ящик, привязанный по приказу капитана Тозбека возле борта, чтобы она могла любоваться морем во время путешествия. Приходилось остерегаться брызг, которые не шли во благо ее рисункам, но, если волнение на море ослабевало, возможность смотреть на волны стоила неудобств.

Вахтенный на вантах что-то прокричал. Шаллан прищурилась, глядя в ту сторону, куда он указывал. Они шли в виду далекого берега, параллельно ему. Прошлой ночью им даже пришлось зайти в порт, чтобы укрыться от налетевшей великой бури. Моряки всегда старались держаться поближе к портам – дерзко удаляться в открытое море, когда в любой момент может начаться великая буря, равносильно самоубийству.

Пятно тьмы на северном горизонте – Мерзлые земли. Это по большей части необитаемая полоса вдоль края материка. Время от времени ей удавалось разглядеть на юге еще более высокие скалы. Там располагалась Тайлена, великое островное королевство. Пролив проходил между Тайленой и материковым Рошаром.

Впередсмотрящий заметил на севере, неподалеку от корабля, покачивающийся на волнах объект, похожий на большое бревно. Нет – намного больше и шире. Шаллан поднялась и, прищурившись, стала наблюдать за тем, как штуковина приближалась. Оказалось, это куполообразный коричнево-зеленый панцирь размером примерно как три гребные шлюпки, связанные вместе. Когда они сблизились, панцирь поравнялся с кораблем и каким-то образом последовал за ним, возвышаясь над водой футов на шесть-восемь.

Сантид! Шаллан перегнулась через борт и посмотрела вниз, в то время как моряки возбужденно переговаривались. Несколько присоединились к ней, вытягивая шеи в попытках разглядеть существо. Сантиды сторонились людей до такой степени, что в некоторых книгах утверждалось, будто они вовсе вымерли и всем современным сообщениям о них нельзя верить.

– Вы и впрямь приносите удачу, юная госпожа! – сказал Ялб, проходя мимо нее с веревкой. – Мы сантидов не видали уже несколько лет.

– Вы и сейчас его не видите, – бросила Шаллан. – Только верхнюю часть его панциря.

К ее разочарованию, вода скрывала все остальное, не считая смутных очертаний в глубине, которые могли оказаться длинными конечностями, тянущимися вниз. Если верить молве, эти существа иной раз следовали за кораблями на протяжении многих дней, выжидая в открытом море, пока судно выйдет из порта, чтобы снова к нему присоединиться.

– Как раз панцирь обычно и видно, – сказал Ялб. – Клянусь Стремлениями, это добрый знак!

Шаллан схватила сумку. Сняла Образ животного рядом с кораблем – закрыла глаза, запечатлела увиденное в памяти, – чтобы потом с точностью воспроизвести его на бумаге.

«Но что же я нарисую? – вдруг подумала она. – Холмик посреди волн?»

У нее зародилась идея, и веденка, повернувшись к Ялбу, заговорила, опережая собственные мысли:

– Дай мне эту веревку.

– Светлость? – переспросил он, замерев на месте.

– Завяжи на одном конце петлю, – объяснила Шаллан, бросая сумку на скамью. – Мне нужно поглядеть на сантида. Я никогда раньше не опускала голову под воду, в океан. Из-за соли будет трудно видеть?

– Под водой? – От волнения голос Ялба превратился в писк.

– Ты не завязываешь веревку.

– Потому что я не дурак, буря бы меня побрала! Капитан мне башку оторвет, если…

– Позови кого-нибудь, – распорядилась Шаллан, не обращая на него внимания и беря веревку, чтобы самой завязать на ее конце небольшую петлю. – Вы опустите меня за борт, и я погляжу на то, что под панцирем. Ты хоть понимаешь, что еще никому не удалось нарисовать живого сантида? Те, которых волнами выносило на берег, были уже сильно разложившимися. И поскольку моряки считают, что охота на этих животных приносит несчастье…

– Так и есть! – воскликнул Ялб, и его голос сделался еще выше. – Никто не посмеет убить такого зверя.

Шаллан закончила петлю и бросилась к борту; рыжие волосы взметнулись вокруг ее лица, когда она перегнулась через ограждение. Сантид был по-прежнему там. Как же он поспевал за кораблем? Она не разглядела ни одного плавника.

Веденка оглянулась на Ялба, который держал веревку и ухмылялся.

– Ох, светлость! Это расплата за то, что я сказал про вашу задницу Безнку? Я же просто пошутил, но вы меня уделали на славу! Я… – Он встретился с нею взглядом и замолчал. – Вот ведь буря! Вы это всерьез?

– Другой такой возможности у меня не будет. Наладан преследовала этих существ почти всю жизнь, но так и не смогла хорошенько разглядеть.

– Это безумие!

– Нет, это наука! Не знаю, что я разгляжу сквозь воду, но должна попытаться.

Ялб вздохнул:

– У нас есть маски. Они из черепашьего панциря – спереди дырки, в которые вставлены стекла, а вдоль краев прослойка, которая не дает воде просачиваться внутрь. Можно надеть одну и опустить голову в воду. Мы их используем, чтобы осматривать корпус в доке.

– Чудесно!

– Конечно, мне придется пойти к капитану, чтобы он разрешил взять одну…

Она скрестила руки на груди:

– Какой ты коварный. Ну хорошо, займись этим.

Ей бы все равно не удалось все устроить так, чтобы капитан ни о чем не узнал.

Ялб ухмыльнулся:

– Что с вами случилось в Харбранте? Во время первого путешествия с нами вы были такой робкой и едва не падали в обморок при мысли о том, что уплываете из родных краев!

Шаллан не нашлась с ответом, а потом поняла, что краснеет.

– Это безрассудный поступок, верно?

– Свеситься с корабля, который движется, и сунуть голову под воду? – уточнил Ялб. – Ну да, есть немножко.

– Как по-твоему, нельзя ли… остановить корабль?

Ялб рассмеялся, но потрусил к капитану, приняв ее вопрос за знак того, что она по-прежнему настроена воплотить свою идею в жизнь. Так оно и было на самом деле.

«И действительно, что со мной случилось?» – спросила себя Шаллан.

Но ответ был простым. Она все потеряла. Обокрала Ясну Холин, одну из самых могущественных женщин мира, – и не только утратила шанс продолжить учебу, о которой всегда мечтала, но также обрекла братьев и свой Дом. Она потерпела сокрушительное поражение по всем фронтам.

И справилась с этим.

Ей не удалось сохранить достоинство. Доверие Ясны к ней подорвано, и она чувствовала, что почти бросила семью. Шаллан украла духозаклинатель принцессы – он все равно оказался подделкой, – а потом едва не погибла от рук человека, который, как ей думалось, влюблен в нее…

По крайней мере, она стала гораздо лучше понимать, как плохо все может обернуться. Как будто… раньше боялась темноты, а затем вошла в нее, встретилась с некоторыми ужасами, которые там обитали. И теперь девушка хотя бы знала, насколько они кошмарны.

«Ты всегда знала, – прошептал голос где-то глубоко внутри нее. – Ты выросла бок о бок с ужасами, Шаллан. Ты просто не разрешаешь себе вспоминать о них».

– В чем дело? – спросил Тозбек, приближаясь.

Капитана сопровождала жена, Эшлв. Миниатюрная женщина была неразговорчива; она носила юбку и блузу ярко-желтого цвета, шаль прикрывала ее волосы, не считая белых завитых бровей, которые ниспадали вдоль щек.

– Юная госпожа, – проговорил Тозбек, – вы желаете поплавать? Может, лучше подождать, пока мы зайдем в порт? Я знаю несколько милых местечек, где вода совсем не такая холодная.

– Я не собираюсь плавать, – сказала Шаллан и покраснела еще сильнее. Что она могла бы надеть, собравшись поплавать, когда вокруг мужчины? Неужели кто-то и впрямь так делал? – Я хочу рассмотреть нашего спутника получше. – Она взмахом руки указала на морское существо.

– Юная госпожа, вы же понимаете, что я не могу позволить нечто столь опасное. Даже если мы остановимся – вдруг тварь вас поранит?

– Их считают безобидными.

– Как мы можем быть в этом уверены, раз они такие редкие? Кроме того, в этих морях водятся другие животные, которые могут причинить вам вред. Красноводники тут точно охотятся, и, вероятно, глубина не слишком большая, чтобы побеспокоиться из-за хорнаков. – Тозбек покачал головой. – Простите, я просто не могу такое разрешить.

Шаллан прикусила губу и почувствовала, как ее сердцебиение предательски ускорилось. Она хотела надавить, но от решительности в его взгляде это желание увяло.

– Ну ладно.

Тозбек широко улыбнулся.

– Я поведу вас поглядеть на панцири, когда мы пришвартуемся в Амидлатне, юная госпожа. У них огромная коллекция!

Она не знала, где расположен этот порт, но, судя по нагромождению согласных, речь шла о тайленском береге. Большинство далеких южных городов находились именно там. Хотя в Тайлене почти так же холодно, как в Мерзлых землях, местным, похоже, это не причиняло никаких неудобств.

Разумеется, все тайленцы слегка чокнутые. Чем же еще объяснить то, что Ялб и прочие щеголяют без рубашек, хотя вокруг весьма прохладно?

«Не им пришло в голову окунуться в океан…» – напомнила себе Шаллан. Она снова бросила взгляд за борт – туда, где волны разбивались о панцирь спокойного сантида. Что же он такое? Большепанцирник, как грозные ущельные демоны Расколотых равнин? Может, он больше похож на рыбу или черепаху? Сантиды были такими редкими, а увидеть их воочию ученым удавалось так нечасто, что все теории противоречили друг другу.

Вздохнув, она открыла сумку и принялась раскладывать бумаги, которые в большинстве своем были набросками моряков в разных позах, – мужчины трудились, поворачивая вздымавшиеся над головой массивные паруса, лавируя против ветра. Отец ни за что бы не позволил ей целый день сидеть и наблюдать за бандой полураздетых темноглазых. Как же сильно изменилась ее жизнь за столь короткое время…

Она трудилась над наброском панциря сантида, когда на палубу вышла Ясна.

Как и Шаллан, принцесса носила хаву – воринское платье особого покроя. Подол доходил до пола, а воротник – почти до подбородка. Некоторые тайленцы, думая, что она не слышит, называли такую одежду ханжеской. Шаллан была с этим не согласна; хава выглядела не ханжески, а элегантно. Ведь шелк облегал тело, особенно бюст – и то, как моряки пялились на Ясну, доказывало, что они не считают, будто платье ей не идет.

Принцесса и впрямь хорошенькая. С роскошной фигурой, смуглая. Безукоризненные брови, ярко-красная помада на губах, волосы заплетены в изящную косу и забраны наверх. Хотя Ясна была в два раза старше Шаллан, ее зрелая красота заслуживала восхищения и даже зависти. Ну почему эта женщина выглядит такой безупречной?

Наставница не обратила внимания на взгляды моряков. Дело было не в том, что она не замечала мужчин. Ясна замечала все и всех. Просто ее никоим образом не заботило то, как ее воспринимают представители противоположного пола.

«Нет, не так, – возразила сама себе Шаллан, пока Ясна шла в ее сторону. – Она бы не тратила время на прическу и макияж, если бы ей было все равно, что о ней думают». В этом отношении Ясна оставалась загадкой. С одной стороны, она производила впечатление ученой, которую заботили только собственные изыскания. С другой – время от времени использовала отточенные манеры и умение вести себя с королевским достоинством вместо дубины.

– Вот ты где, – заговорила Ясна, подходя к Шаллан. За бортом взметнулась волна, будто умышленно подгадав момент, и обдала принцессу веером брызг. Женщина, нахмурившись, взглянула на капли воды, осевшие на шелковом платье, а потом снова посмотрела на Шаллан и вскинула бровь. – Полагаю, ты заметила, что на этом корабле есть две весьма приличные каюты, которые я арендовала для нас, заплатив немалые деньги.

– Да, но они внутри.

– С комнатами такое бывает.

– Я почти всю жизнь провела в помещении.

– Если хочешь быть ученой, придется и впредь проводить большую часть своего времени так.

Шаллан прикусила губу в ожидании приказа идти вниз. Странное дело, но его не последовало. Ясна взмахом руки велела капитану Тозбеку приблизиться, и он подчинился, сняв шапку и напустив на себя смиренный вид.

– Да, светлость?

– Я желаю такую же… скамейку, – сказала принцесса, глядя на ящик Шаллан.

Тозбек приказал одному из матросов быстренько привязать второй ящик рядом с первым. Ожидая, пока скамья будет готова, Ясна жестом велела Шаллан, чтобы та передала ей свои рисунки. Изучив набросок сантида, принцесса посмотрела за борт.

– Неудивительно, что моряки так всполошились.

– Светлость, это удача! – воскликнул один из матросов. – Это добрый знак для вашего путешествия, разве нет?

– Нанхель Элторв, удача мне отнюдь не помешает, – ответила она. – Благодарю за скамейку.

Матрос неуклюже поклонился и ушел.

– Вы считаете их суеверными глупцами, – негромко заметила Шаллан, наблюдая за удаляющимся моряком.

– Судя по тому, что я видела, эти моряки – люди, которые нашли свою цель в жизни и теперь просто ею наслаждаются. – Она посмотрела на следующий рисунок. – Многим удается добиться куда меньшего. Капитан Тозбек управляет хорошей командой. Ты поступила мудро, обратив мое внимание на него.

Шаллан улыбнулась:

– Вы не ответили на мой вопрос.

– Ты не задала вопроса, – возразила Ясна. – Эти наброски искусны, как обычно, Шаллан, но разве тебе не полагалось заниматься чтением?

– Я… не смогла сосредоточиться.

– И потому поднялась на палубу, – продолжила принцесса, – чтобы порисовать молодых людей, которые трудятся, не надев рубашек. Полагаешь, это должно было наделить тебя большей… сосредоточенностью?

Когда Ясна замерла, глядя на один из рисунков в стопке, Шаллан покраснела. Она терпеливо ждала – этому ее как следует обучил отец, – пока принцесса не развернула рисунок к ней. Это был, конечно, набросок Шейдсмара.

– Ты ведь подчинилась моему приказу не соваться больше туда? – спросила Ясна.

– Да, светлость. Это я нарисовала по памяти, исходя из моего первого… промаха.

Ясна опустила листок. Шаллан показалось, что выражение лица наставницы на миг сделалось каким-то странным. Неужели принцесса спрашивала себя, может ли она верить Шаллан на слово?

– Полагаю, это источник твоего беспокойства? – уточнила Ясна.

– Да, светлость.

– Что ж, похоже, я должна тебе все объяснить.

– Правда? Вы это сделаете?

– Тебе не следует так сильно удивляться.

– По-моему, это важные сведения, – сказала Шаллан. – То, как вы мне запретили… Я предположила, что знания об этом месте хранятся в секрете – или, по крайней мере, их не следует доверять человеку моего возраста.

Принцесса фыркнула.

– Мой опыт свидетельствует, что, если молодым людям не объяснить тот или иной секрет, их склонность ввязываться в неприятности усилится, а не ослабеет. Судя по твоим экспериментам, ты уже с головой погрузилась во все это… Да будет тебе известно, со мной случилось то же самое. Я на собственной шкуре испытала, насколько опасным бывает Шейдсмар. Оставив тебя в неведении, я буду виновата, если ты там погибнешь.

– Значит, вы бы все объяснили, задай я вопрос в начале нашего путешествия?

– Скорее всего, нет, – призналась Ясна. – Нужно было проверить, насколько ты готова слушаться меня. В сравнении с прошлым разом.

Шаллан присмирела и подавила желание отметить, что раньше, когда она была прилежной и послушной ученицей, наставница и близко не делилась с ней таким количеством секретов, как сейчас.

– И что же собой представляет это… место?

– Это не совсем место, – сказала Ясна. – По крайней мере, не в обычном смысле. Шейдсмар здесь, вокруг нас, прямо сейчас. Все вещи существуют там в некоей форме, в точности как существуют и здесь.

Шаллан нахмурилась:

– Я не…

Принцесса вскинула палец, призывая ее молчать.

– У всех вещей есть три составляющие: дух, тело и разум. Шейдсмар – то место, которое ты видела, – представляет собой сферу Разума.

Вокруг нас простирается физический мир. Ты можешь его трогать, видеть, слышать. Так твое физическое тело познает окружающее пространство. Ну а Шейдсмар – то, посредством чего твое познающее «я» – твое бессознательное «я» – постигает окружающее пространство. Благодаря тайным чувствам, которые затрагивают ту реальность, ты совершаешь интуитивные прозрения, и в тебе рождаются надежды. Весьма вероятно, Шаллан, что те же самые дополнительные чувства позволяют тебе творить.

Нос корабля рассек волну, взметнув фонтан брызг. Шаллан вытерла со щеки соленые капли, пытаясь осмыслить то, что Ясна ей сказала.

– Светлость, я почти ничего не поняла.

– Не сомневаюсь. Я провела шесть лет, изучая Шейдсмар, и по-прежнему с трудом понимаю, что он такое. Мне придется несколько раз сопровождать тебя во время путешествий туда, прежде чем ты хоть самую малость осознаешь истинную важность этого места.

Эта мысль вынудила Ясну поморщиться. Шаллан всегда удивлялась, когда видела на ее лице проявления эмоций. Эмоции были чем-то, связанным с человеческой природой, а мысленный образ Ясны Холин, засевший в голове Шаллан, был чем-то почти божественным. Если подумать, странный способ воспринимать убежденную безбожницу.

– Ты только послушай меня, – продолжила Ясна. – Собственные речи выдают мое невежество. Я сказала тебе, что Шейдсмар – не место, и тут же назвала его таковым. Я говорю о том, что его можно посетить, хотя он повсюду вокруг нас. У нас просто нет подходящей терминологии, чтобы его обсуждать. Давай-ка попробуем другую тактику.

Ясна встала, и Шаллан поспешила за ней. Они прошли вдоль борта, ощущая, как под ногами качается палуба. Матросы с быстрыми поклонами расступались перед Ясной. Они относились к ней с не меньшим почтением, чем к королю. Как она это делала? Каким образом управляла своим окружением, не совершая для этого ничего заметного?

– Посмотри в волны, – потребовала принцесса, когда они оказались на баке. – Что ты видишь?

Шаллан остановилась возле борта и устремила пристальный взгляд в синие волны, которые вспенивались, когда их рассекал нос корабля. Отсюда, с бака, она видела в них некую… глубину. Неизмеримую безграничность, что простиралась не только во все стороны, но и вниз.

– Я вижу вечность, – сказала Шаллан.

– Слова художницы. Этот корабль плывет над безднами, которые нам не дано познать. Под волнами скрывается невидимый мир – яростный, полный жизни.

Ясна подалась вперед, держась за ограждение обеими руками, свободной и той, которую защищал рукав. Она смотрела вдаль. Не в глубины и не на землю, что виднелась как с северной стороны горизонта, так и с южной. Она смотрела на восток. Туда, откуда являлись бури.

– Существует целый мир, – заговорила Ясна, – с которым наш разум способен ознакомиться лишь поверхностно. Мир глубоких, совершенных мыслей. Мир, сотворенный глубокими, совершенными мыслями. Когда ты видишь Шейдсмар, ты погружаешься в эти глубины. Это место для нас во многом смысле чужеродно, и в то же самое время мы его создали. С некоторой помощью.

– Что мы сделали?

– Что такое спрены? – спросила Ясна.

Вопрос застал Шаллан врасплох, но она успела привыкнуть к внезапным проверкам, которые устраивала наставница. Девушка не стала спешить с ответом и все обдумала.

– Никто не знает, что такое спрены, – начала Шаллан, – хотя у многих философов есть разные мнения о…

– Нет, – перебила Ясна. – Что они такое?

– Я… – Шаллан посмотрела на пару спренов ветра, которые кружились над ними. Спрены походили на ленточки, излучающие мягкий свет, танцуя друг с дружкой. – Они ожившие идеи.

Ясна резко повернулась к ней.

– Что? – спросила Шаллан, вздрогнув. – Я не права?

– Нет, ты права. – Она прищурила глаза. – Моя лучшая догадка состоит в том, что спрены – элементы сферы Разума, которые… просочились в физический мир. Они – понятия, которые обрели некое подобие разумности, возможно благодаря вмешательству людей. Представь себе человека, который часто сердится. Представь себе, что его друзья и родственники начали относиться к его злобе как к чудовищу, сущности, которая овладевает им, – чему-то, существующему отдельно от него. Люди склонны к персонификации. Мы говорим о ветре, словно тот наделен собственной волей.

Спрены и есть такие идеи – идеи, возникшие благодаря коллективному опыту человечества и каким-то образом ожившие. Шейдсмар – то место, где это происходит впервые, и оно принадлежит им. Хотя мы его создали, именно они придали ему форму. Спрены там живут, они там правят, в своих собственных городах.

– Городах?!

– Да. – Ясна вновь обратила взгляд на океан. Она казалась обеспокоенной. – Существует великое множество разновидностей спренов. Некоторые умны, как люди, и строят города. Другие похожи на рыб и просто плывут по течению.

Шаллан кивнула. На самом-то деле она едва успевала улавливать смысл, но не хотела, чтобы Ясна прекратила рассказ. Именно в таких знаниях Шаллан и нуждалась, именно они были ей нужны как ничто другое в целом свете.

– Это как-то связано с вашим открытием? С паршунами, с пустоносцами?

– Я пока что в этом не разобралась. Спрены не всегда расположены к беседам. Иной раз они чего-то не знают. Время от времени не доверяют мне из-за нашего древнего предательства.

Шаллан нахмурилась, не сводя глаз с наставницы.

– Предательства?

– Они мне о нем сообщили, – проговорила Ясна, – но не растолковали, что именно произошло. Мы нарушили какую-то клятву и тем самым нанесли им тяжелейшее оскорбление. Кажется, некоторые из них умерли, хотя как может умереть идея – мне невдомек. – Ясна с мрачной торжественностью повернулась к Шаллан. – Я понимаю, что ты потрясена. Тебе придется все это изучить, все целиком, если ты собираешься мне помогать. Желание еще не пропало?

– А у меня есть выбор?

Губы принцессы тронула улыбка.

– Сомневаюсь. Ты духозаклинаешь сама, без помощи фабриаля. Ты такая же, как я.

Шаллан уставилась на воду. Она как Ясна. Что бы это значило? Почему…

Она замерла, моргая. На миг показалось, что она увидела тот же узор, что и раньше, – тот, что проступил на ее наброске. На этот раз он появился на воде, на поверхности волны, хоть это и было невозможно.

– Светлость… – проговорила она, касаясь руки Ясны кончиками пальцев. – По-моему, я что-то увидела в воде, прямо сейчас. Узор из резких линий, похожий на лабиринт.

– Покажи мне где.

– Он был на одной из волн, с которой мы только что разминулись. Но вроде бы я видела его раньше среди моих рисунков. Это неспроста?

– Скорее всего. Шаллан, должна признаться – наша встреча кажется мне изумительным совпадением. В этом есть что-то подозрительное.

– Светлость?

– Они к этому причастны. Они привели тебя ко мне. И похоже, все еще следят за тобой. Поэтому, девочка, – нет, у тебя больше нет выбора. Если все пойдет по-старому, мне не кажется, что это хороший знак. Скорее, действие ради самосохранения. Спрены чуют приближение опасности и потому возвращаются к нам. Теперь мы должны обратить все внимание на Расколотые равнины и руины Уритиру. Пройдет много-много времени, прежде чем ты сможешь вернуться на родину.

Шаллан безмолвно кивнула.

– Это тебя беспокоит, – заметила Ясна.

– Да, светлость. Моя семья…

Шаллан почувствовала себя предательницей – она бросила братьев, чье благосостояние зависело от нее. Она им написала и объяснила, не вдаваясь в подробности, что украденный духозаклинатель пришлось вернуть и теперь Шаллан была обязана помогать Ясне в ее работе.

Ответ Балата был в некотором роде положительным. Он порадовался тому, что хоть один из них избежит судьбы, которая ожидала Дом. Балат считал, что все остальные – трое ее братьев и его невеста – обречены.

Возможно, так оно и было. Их не просто сокрушат долги отца – была еще проблема сломанного отцовского духозаклинателя. Те люди, что дали ему фабриаль, желали получить свое имущество назад.

К несчастью, Шаллан была твердо убеждена, что поиски Ясны несравнимо важнее. Скоро должны были вернуться пустоносцы – это вовсе не какая-нибудь глупая страшилка из детских сказок. Они жили среди людей много веков. Спокойные, тихие трудяги-паршуны, безупречные слуги и рабы, на самом деле являлись разрушителями.

Остановить катастрофическое возвращение пустоносцев было более важным делом, нежели защитить ее братьев. Но, признавая это, Шаллан все еще испытывала боль.

Принцесса внимательно смотрела на нее.

– Шаллан, по поводу твоей семьи я приняла некоторые меры.

– Меры? – переспросила девушка, схватив руку своей наставницы. – Вы помогли моим братьям?

– В каком-то смысле. Подозреваю, деньги не решат эту проблему по-настоящему, хотя я распорядилась, чтобы им отправили небольшой подарок. Судя по тому, что ты рассказала, неприятности твоей семьи на самом деле связаны с двумя обстоятельствами. Во-первых, духокровники желают, чтобы им вернули духозаклинатель, не зная, что он сломан. Во-вторых, ваш Дом лишился союзников и глубоко увяз в долгах.

Ясна протянула лист бумаги.

– Это, – продолжила она, – из беседы, которая состоялась у меня этим утром с матерью, посредством даль-пера.

Шаллан бегло прочитала написанное и добралась до места, где принцесса объяснила, откуда взялся сломанный духозаклинатель, и попросила о помощи.

«Это случается чаще, чем можно было бы предположить, – ответила Навани. – Проблема, скорее всего, связана с регулировкой оправ для самосветов. Привези мне устройство, и посмотрим, что с ним».

– Моя мать, – пояснила наставница, – прославленный артефабр. Я полагаю, она может сделать так, что ваш духозаклинатель снова начнет работать. Мы отошлем его твоим братьям, чтобы они вернули его хозяевам.

– И вы позволите мне это сделать?

Во время плавания она осторожно, по крупицам добывала новые сведения о духокровниках, надеясь понять своего отца и его мотивы. Ясна заявляла, что очень мало знает о секте, за исключением тех фактов, что они желали добраться до результатов ее изысканий и были готовы на убийство.

– Мне не очень-то хочется, чтобы они получили доступ к такому ценному устройству, – призналась Ясна. – Но у меня сейчас нет времени напрямую защищать твою семью. Это сносное решение – при условии, что твои братья смогут еще немного потянуть время. Если придется, пусть скажут правду – что ты, зная о моей учености, отправилась ко мне и попросила исправить духозаклинатель. Возможно, это их ненадолго удовлетворит.

– Спасибо, светлость.

Вот же буря! Если бы она сразу обратилась с этим к Ясне, как только стала ее ученицей, насколько легче все обернулось бы? Шаллан вернулась к листу бумаги и поняла, что беседа шла не об одном лишь сломанном приборе.

«Что касается другого вопроса, – написала Навани, – то идея мне очень нравится. Полагаю, смогу убедить мальчика по крайней мере все обдумать, поскольку его последний роман завершился весьма резко – это для него типично – в начале недели».

– О чем это она? – спросила Шаллан, поднимая взгляд от бумаги.

– Разобравшись с духокровниками, мы ваш Дом не спасем. Долги слишком велики, особенно учитывая, что твой отец поссорился со столькими людьми. По этой причине я предложила альянс, способный вас поддержать.

– Альянс? Какой?

Принцесса тяжело вздохнула. Ей, похоже, не хотелось объяснять.

– Я предприняла первые шаги в устройстве твоего обручения с одним из моих кузенов, сыном Далинара Холина. Мальчика зовут Адолин. Он красив и знает толк в любезных разговорах.

– Обручение? – переспросила Шаллан. – Вы пообещали ему мою руку?

– Я начала процесс, – уточнила Ясна с необычным для нее волнением. – Хотя временами Адолину не хватает благоразумия, у него добрая душа – как и у отца, который, возможно, лучший из всех людей, кого я когда-либо встречала. Он считается самым завидным женихом Алеткара, и моя мать уже давно хотела подыскать ему невесту.

– Обручение, – повторила Шаллан.

– Да. Это так огорчительно?

– Это восхитительно! – вскричала Шаллан, крепче сжимая руку Ясны. – И так просто. Если я выйду замуж за кого-то столь могущественного… Клянусь бурей! Никто в Йа-Кеведе и тронуть нас не посмеет. Это бы решило многие из наших проблем. Светлость Ясна, вы гений!

Ясна заметно расслабилась.

– Ну да, это показалось мне подходящим решением. Однако я опасалась, что ты обидишься.

– Ради всех ветров, с чего бы мне обижаться?

– Из-за ограничений свободы, которые присущи браку. Да к тому же предложение сделано без твоего ведома. Мне нужно было сначала выяснить, существует ли вообще такая возможность. Все зашло дальше, чем я ожидала, поскольку моя мать подхватила идею. Навани склонна… во всем брать верх.

Шаллан с трудом могла представить себе, чтобы кто-то взял верх над Ясной.

– Буреотец! Вы переживали, не обижусь ли я? Светлость, я всю жизнь провела взаперти в особняке отца – я выросла, считая, что мужа мне выберет он.

– Но теперь ты свободна от власти отца.

– Да, и я проявила… потрясающую разборчивость в отношениях, – усмехнулась Шаллан. – Первый же мужчина, который мне понравился, оказался не только ревнителем, но и тайным убийцей.

– Тебя это совсем не беспокоит? – спросила Ясна. – Сама мысль о том, что ты будешь зависеть от кого-то, в особенности от мужчины?

– Меня же не в рабство продают, – ответила Шаллан со смехом.

– Ну да. Видимо, ты права. – Ясна встряхнулась, возвращая себе обычную уравновешенность. – Что ж, сообщу Навани, что ты приняла предложение, и мы за день организуем предварительную помолвку, когда будем на месте.

Предварительная помолвка была условной, согласно воринским обычаям. Шаллан будет во всех смыслах считаться нареченной, но такая помолвка не имеет правовых последствий, пока ее официально не подтвердят и не проверят ревнители.

– Отец мальчика сказал, что не будет ни к чему принуждать Адолина, – объяснила Ясна, – хотя в настоящее время он свободен, поскольку умудрился оскорбить еще одну молодую даму. Как бы там ни было, Далинар захочет, чтобы вы встретились до того, как мы перейдем к более обязывающим вещам. В политическом климате Расколотых равнин произошли… сдвиги. Армия моего дяди понесла огромные потери. Еще одна причина спешить на равнины.

– Адолин Холин, – проговорила Шаллан, слушая вполуха. – Дуэльный мастер. Потрясающе умелый. И к тому же осколочник.

– А-а, так ты все же внимательно читала о моем отце и моей семье.

– Да… но я и раньше многое знала о вашей семье. Алети всегда были в самом центре светской жизни! Даже девочки из провинциальных Домов знают имена алетийских принцев. – И она бы соврала, сказав, будто не мечтала встретиться с одним из них. – Но, светлость, уверены ли вы, что это мудрый союз? Я хочу сказать, моя кандидатура вряд ли может кого-то заинтересовать.

– Пожалуй, дочь другого великого князя была бы предпочтительнее для Адолина. Однако он, похоже, умудрился оскорбить всех до единой женщин из этой категории, достойных выбора. Мальчик, скажем так, известен чрезмерным пылом в том, что касается отношений. Я уверена, ты с этим справишься.

– Буреотец… – пробормотала Шаллан, у которой внезапно подогнулись колени. – Он наследник княжества! Он в очереди на престол самого Алеткара!

– Третий, – уточнила Ясна, – после малолетнего сына моего брата и Далинара, моего дяди.

– Светлость, я должна спросить. Почему Адолин? Почему не младший сын? Я… я ведь ничего не могу предложить ни Адолину, ни его Дому.

– Как раз наоборот. Если ты и впрямь та, о ком я думаю, то ты можешь предложить ему то, чего не предложит никто другой. Кое-что более важное, чем богатства.

– И кто же я, по-вашему? – прошептала Шаллан, глядя принцессе в глаза и наконец-то задавая вопрос, на который ей раньше не хватало смелости.

– Прямо сейчас ты всего лишь обещание. Куколка с потенциальным величием внутри. В те времена, когда между людьми и спренами возникали узы, появлялись женщины, которые танцевали в небесах, и мужчины, которые уничтожали камни одним прикосновением.

– Сияющие отступники. Предатели человечества.

Шаллан не могла все это осознать. Помолвка, Шейдсмар и спрены, и это – ее загадочная судьба. Она догадывалась. Но говорить об этом…

Девушка села прямо на палубу, не тревожась о том, что платье промокнет, и привалилась спиной к ограждению борта. Ясна, удивительное дело, позволила ей взять себя в руки и лишь потом опустилась рядом. Она сделала это с куда большим изяществом, подобрав платье и присев боком. Матросы на них так и пялились.

– Меня на части разорвут, – сказала Шаллан. – Алетийский двор – самый кровожадный во всем мире.

Ясна фыркнула:

– Шаллан, от этой бури больше шума, чем вреда. Я тебя всему обучу.

– Светлость, я никогда не стану такой же, как вы. У вас есть власть, влияние, богатство. Только посмотрите, как моряки вам повинуются.

– Прямо сейчас я как-то использую упомянутые власть, влияние или богатство?

– Вы заплатили за это путешествие.

– Разве ты не платила за несколько путешествий на этом корабле? – спросила Ясна. – Разве они относятся к тебе не так же, как и ко мне?

– Нет. О, они меня любят. Но мне не хватает вашего… веса.

– Будем считать, что ты не намекала на мою талию. – На губах Ясны мелькнула тень улыбки. – Я понимаю твои доводы. И все же они целиком и полностью ошибочны.

Девушка повернулась к принцессе. Ясна сидела на палубе корабля, как на троне, – выпрямив спину, подняв голову, с внушительным видом. Шаллан прижимала колени к груди, обхватив их руками. Они даже сидели по-разному! У нее с этой женщиной нет ничего общего.

– Есть секрет, дитя, который ты должна узнать, – сказала Ясна. – Этот секрет даже важнее тех, что связаны с Шейдсмаром и спренами. Власть – иллюзия восприятия.

Шаллан нахмурилась.

– Не пойми меня превратно, – продолжила принцесса. – Некоторые виды власти реальны – руководство войском, возможность духозаклинать. Они вступают в игру намного реже, чем можно предположить. В большинстве случаев то, что мы именуем властью – авторитетом, – существует лишь потому, что люди в него верят.

Ты говоришь, я богата. Это правда, однако ты также видела, что я нечасто пользуюсь своим богатством. Ты говоришь, у меня есть авторитет, поскольку я сестра короля. Это верно. И все же люди на этом корабле относились бы ко мне в точности так же, будь я пройдохой, которая убедила их в том, что она сестра короля. В этом смысле мой авторитет – ненастоящая вещь. Он всего лишь флер, иллюзия. Я могу создавать для них эту иллюзию, как и ты.

– Светлость, вы меня не убедили.

– Знаю. Если бы убедила, ты бы уже вела себя по-другому. – Ясна встала, отряхнула юбку. – Скажешь, если снова увидишь тот узор, что появился на волнах?

– Да, светлость, – отрешенно проговорила Шаллан.

– Тогда остаток дня можешь посвятить искусству. Мне нужно обдумать, как наилучшим образом обучить тебя всему, что касается Шейдсмара. – Принцесса удалилась в свою каюту, кивая в ответ на поклоны встреченных по пути моряков.

Шаллан встала, потом повернулась и схватилась за ограждение по обеим сторонам от бушприта. Перед ней раскинулся океан – беспокойный, пахнущий холодной свежестью. Продвижение корабля по волнам сопровождалось ритмичным треском.

Слова Ясны сражались в ее разуме, точно небесные угри за единственную крысу. Спрены строят города? Невидимый мир вокруг, Шейдсмар? Внезапная помолвка с самым завидным женихом всего мира?

Она отпустила ограждение и прошла вдоль борта, ведя свободной рукой по перилам. Как моряки к ней относились? Они улыбались, махали руками. Девушка им нравилась. Ялб, лениво повисший на вантах неподалеку, окликнул ее и сообщил, что в следующем порту есть изваяние, на которое ей стоит взглянуть.

– Это просто одна гигантская ступня, юная госпожа. Всего лишь ступня! Они так и не закончили шквальную статую…

Веденка улыбнулась ему и пошла дальше. Неужели ей и впрямь хотелось, чтобы моряки смотрели на нее так же, как на Ясну? С неизменным страхом, с беспокойством о том, что сделали что-то не так? Это и есть власть?

«Когда я впервые отплыла из Веденара, – подумала Шаллан, достигнув места, где для нее привязали ящик, – капитан уговаривал меня отправиться домой. Он считал мою миссию глупой затеей».

Тозбек всегда вел себя так, словно оказывал ей услугу, пока они догоняли на корабле Ясну. Почему у Шаллан все это время было ощущение, будто она доставляет ему и команде неудобство, даже наняв их? Да, он дал скидку, памятуя о былых сделках с ее отцом… Но ведь она платила ему за работу.

Наверное, это его отношение типично для тайленских купцов. Если капитан мог внушить клиенту, что делает ему одолжение, тот больше платил. Тозбек нравился Шаллан, но их отношения оставляли желать лучшего. Принцесса ни за что не позволила бы, чтобы с ней вели себя таким образом.

Сантид все еще плыл бок о бок с кораблем. Он походил на движущийся остров – его панцирь порос водорослями, из него торчали небольшие кристаллы.

Шаллан повернулась и прошла к корме, где капитан Тозбек разговаривал с одним из помощников, указывая на карту, покрытую глифами. Он кивнул, когда девушка приблизилась.

– Хочу предупредить, юная госпожа: порты вскоре станут менее удобными. Мы покинем Долгобровый пролив, обогнем восточный край континента и последуем к Новому Натанану. Отсюда и до Мелководных Крипт нет ничего интересного – даже посмотреть не на что. Я бы и собственного брата не послал на берег без охраны, а ведь он убил семнадцать человек голыми руками, да-да.

– Я понимаю, капитан, – сказала Шаллан. – И спасибо. Я пересмотрела свое предыдущее решение. Мне нужно, чтобы вы остановили корабль и позволили мне изучить существо, которое плывет рядом с нами.

Он вздохнул, поднял руку и пробежался пальцами по одной из своих жестких, стоящих торчком бровей – другие мужчины могли бы так потрогать усы.

– Светлость, я крайне не рекомендую подобное. Буреотец! Если я уроню вас в океан…

– Тогда я вымокну. Со мной это уже случалось пару раз.

– Нет, я просто не могу такое позволить. Как я уже сказал, мы поведем вас посмотреть на панцири в…

– Не можете позволить? – перебила Шаллан. Девушка смотрела на него с видом, который, как ей хотелось верить, выражал замешательство, и надеялась, что он не замечает, как крепко сжаты ее опущенные кулаки. Буря свидетельница, она не любила спорить. – Капитан, не знала, что у вас есть право соглашаться или не соглашаться с моими требованиями. Остановите корабль. Опустите меня. Это приказ. – Шаллан попыталась сказать это столь же убедительно, как Ясна. Было проще выстоять перед великой бурей, чем возразить этой женщине.

Тозбек зашевелил губами, но не издал ни звука, как если бы его тело попыталось продолжить ранее начатое возражение, но разум запаздывал.

– Это мой корабль… – наконец проговорил он.

– С вашим кораблем ничего не случится. И давайте быстрее с этим разберемся, капитан. Я не хочу, чтобы из-за меня мы слишком уж опоздали в порт.

Она оставила его, вернулась к своей скамье – с колотящимся сердцем и дрожащими руками – и села, отчасти для того, чтобы успокоиться.

Тозбек начал отдавать приказы; судя по голосу, он был сильно раздражен. Паруса опустили, корабль замедлил ход. Шаллан тяжело вздохнула, чувствуя себя по-дурацки.

И все-таки совет Ясны сработал. То, как Шаллан повела себя, заставило капитана увидеть… что-то. Иллюзию? Некое подобие спрена, быть может? Оживший фрагмент чего-то воображаемого?

Сантид тоже замедлился. Подошли матросы с веревкой, и взволнованная Шаллан встала. Они с неохотой соорудили петлю на конце, куда ей следовало поместить ступню, и объяснили, что следует крепко держаться за веревку, пока ее будут опускать. Потом они привязали вторую веревку, покороче, к ее талии – это чтобы ее, мокрую и униженную, можно было поднять обратно на палубу. С их точки зрения, ей предстояло вынести именно это.

Шаллан сняла туфли и перебралась за ограждение, следуя инструкциям. Было ли раньше так ветрено? Она ощутила мгновенное головокружение, стоя на краю, цепляясь пальцами в чулках за какой-то небольшой выступ; своенравные ветра трепали ее платье. Спрен ветра подлетел и принял вид лица, проступившего сквозь тучи. Во имя бури, пусть лучше это существо не вмешивается. Неужели именно человеческое воображение придало спренам ветра их склонность к озорству?

Девушка нетвердо ступила в веревочную петлю, которую матросы опустили к ее ногам, а потом Ялб вручил ей маску.

Из трюма поднялась Ясна и озадаченно огляделась. Увидев Шаллан, стоящую за ограждением борта, она вскинула бровь.

Шаллан пожала плечами и жестом велела матросам опускать себя.

Она отказывалась считать свой поступок глупым, пока дюйм за дюймом приближалась к воде и покачивавшемуся на волнах животному, избегавшему людей. Матросы остановились, когда девушка повисла на высоте в фут или два над водой. Шаллан надела маску на ремнях, которая закрыла бо́льшую часть ее лица, включая нос.

– Ниже! – крикнула она морякам.

Ей показалось, что она чувствует их нерешительность в том, как вяло опускалась веревка. Ее ступня коснулась воды, и по ноге пробежалась волна жестокого холода. Буреотец! Но она не приказала им остановиться. Шаллан позволила опускать себя до тех пор, пока обе ноги не погрузились в ледяную воду. Ее юбка надулась самым раздражающим образом, и пришлось даже наступить на подол – внутри веревочной петли, – чтобы тот не задрался выше талии и не всплыл на поверхность воды, пока она будет погружаться.

Шаллан недолго сражалась с тканью, радуясь тому, что мужчины на палубе не видят, как она краснеет. Вскоре платье намокло, и справиться с ним оказалось легче. Она наконец-то смогла присесть, по-прежнему крепко держась за веревку, и погрузиться по пояс.

А потом опустила под воду голову.

Свет струился с поверхности яркими мерцающими колоннами. Здесь повсюду была жизнь – неистовая и удивительная. Маленькие рыбы носились туда-сюда, покусывая нижнюю часть панциря, под которым скрывалось грандиозное существо. Тело сантида было шишковатым, точно древнее дерево, со складками неровной кожи, а еще его истинный облик включал длинные обвислые синие щупальца – как у медузы, только намного толще. Они волочились за зверем, под углом уходя куда-то в глубину.

Животное под панцирем выглядело как узловатая серо-синяя масса. Складки древней кожи окружали один большой глаз, обращенный к Шаллан – предположительно, с другой стороны находился второй такой же. Сантид казался массивным, но величественным, и его мощные плавники двигались со слаженностью гребцов. Рядом с чудищем плыла группка странных спренов, похожих на стрелы.

Повсюду сновали рыбы. Хотя глубины казались пустыми, вода вокруг сантида изобиловала жизнью, как и пространство вокруг корабля. Рыбки объедали дно судна. Они плавали между сантидом и кораблем, иногда по одиночке, иногда косяками. Может, потому зверь и пристроился к «Усладе ветра»? Из-за рыб, которые были как-то с ним связаны?

Шаллан посмотрела на существо, и глаз – размером с голову веденки – перекатился, сосредоточился, разглядел ее. В этот миг девушка не чувствовала холода. Не чувствовала досады. Она видела перед собой мир, который, насколько ей было известно, не посетил еще никто из ученых.

Она моргнула, снимая Образ существа, чтобы позже его нарисовать.

Четвертый мост

Нашей первой подсказкой были паршенди. За неделю до того, как они прекратили охотиться за светсердцами, их боевая тактика изменилась. Они стали задерживаться на плато после битв, словно в ожидании чего-то.

Из личного дневника Навани Холин, йесесес, 1174

Дыхание.

Дыхание человека есть жизнь. Связь с окружающим миром. Каладин дышал глубоко, закрыв глаза, и на некоторое время все прочие звуки стихли. Его собственная жизнь. Вдох-выдох, в такт ритмичному стуку в его грудной клетке.

Дыхание. Его собственная маленькая буря.

Дождь снаружи прекратился, а Каладин все сидел в темноте. Когда умирали короли и богачи-светлоглазые, их тела не сжигали, как трупы простолюдинов. Взамен их духозаклинали в статуи из камня или металла, застывшие навеки.

Тела темноглазых сжигали. Они превращались в дым и взмывали к небесам словно сожженная молитва, чтобы остаться там навсегда.

Дыхание. Дыхание светлоглазого ничем не отличалось от дыхания темноглазого. Оно не было ни слаще, ни свободнее. Воздух, который выдыхали короли и рабы, смешивался, и люди снова и снова вдыхали его.

Каладин встал и открыл глаза. Юноша провел великую бурю в своей погруженной во тьму комнатке в новой казарме Четвертого моста. Один. Он направился к двери, но остановился. Кончиками пальцев коснулся плаща, который, как ему было известно, висел на крючке. Темнота скрывала темно-синий цвет плаща и глиф «холин» – в форме печати Далинара – на спине.

Похоже, все перемены в жизни Каладина отмечены бурями. Эта была сильной. Он распахнул дверь и вышел на свет свободным человеком.

Оставив пока плащ висеть на стене.

Четвертый мост, увидев его, разразился приветственными возгласами. Они вышли помыться и побриться во время охвостья бури, как делали всегда. Камень уже успел побрить почти всех в очереди. Громила-рогоед что-то напевал себе под нос, водя бритвой по лысеющей голове Дрехи. Пахло дождем, и смытое кострище неподалеку было единственным свидетельством вечерней трапезы, которую их отряд разделил накануне.

Это место почти не отличалось от лесного склада, откуда его люди недавно спаслись. Длинные прямоугольные каменные казармы – духозаклятые, а не построенные вручную – точно так же походили на громадные каменные бревна. У каждой из этих казарм, однако, имелась по бокам пара небольших комнат с отдельными выходами для сержантов. На стенах виднелись символы взводов, которые были расквартированы здесь раньше; людям Каладина предстояло нарисовать поверх них свой знак.

– Моаш, – позвал Каладин, – Шрам, Тефт.

Трое подбежали к нему, шлепая по лужам, оставшимся после дождя. Они были в одежде мостовиков: простые штаны, обрезанные у колен, и кожаные жилеты на голое тело. Шрам был снова в строю, невзирая на раненую ступню, и он явно старался не хромать. Пока что Каладин решил не отправлять его в постель. Рана была не очень тяжелая, а он нуждался в этом человеке.

– Хочу посмотреть, что нам досталось, – бросил Каладин и повел их прочь от казармы.

В ней могли поместиться пятьдесят человек и полдесятка сержантов. С каждой стороны располагались еще казармы. Каладину выделили целый квартал – двадцать зданий, – чтобы разместить новый батальон из бывших мостовиков.

Двадцать казарм. То, что Далинар с такой легкостью нашел квартал из двадцати строений для мостовиков, говорило об ужасной цене, которую пришлось заплатить за предательство Садеаса. Погибли тысячи. И действительно, письмоводительницы работали возле нескольких казарм, надзирая за паршунами, – те выносили охапки одежды и другие личные вещи. Все, что принадлежало мертвецам.

Многие письмоводительницы были с покрасневшими глазами и с трудом сохраняли самообладание. Благодаря Садеасу в лагере Далинара только что появились тысячи новых вдов и, скорее всего, столько же сирот. Если Каладину нужен был еще один повод, чтобы ненавидеть этого человека, он его получил, узрев страдания тех, чьи мужья доверились предателю на поле боя.

С точки зрения Каладина, не было греха страшней, чем предательство союзника в бою. Не считая, возможно, предательства собственных людей – и их убийства, после того как они рисковали жизнями ради твоей защиты. Подумав про Амарама и его поступок, Каладин тотчас же ощутил вспышку ярости. Как будто его лоб снова обожгло рабское клеймо.

Амарам и Садеас. Двое мужчин в жизни Каладина, которым придется заплатить за содеянное. Он предпочитал, чтобы оплата включала большие проценты.

Каладин продолжал идти вместе с Тефтом, Моашем и Шрамом. Казармы, из которых выносили личные вещи, также были полны мостовиками. Они выглядели почти как члены Четвертого моста – в таких же жилетах и штанах до колен, – но, с другой стороны, разительно отличались. Косматые, с бородами, которых бритва не касалась много месяцев, с пустыми и почти немигающими глазами. Сутулые спины. Безучастные лица.

Каждый из них как будто находится в одиночестве, хотя его окружали товарищи.

– Помню это чувство, – негромко сказал Шрам, низкорослый и жилистый, с резкими чертами лица и седыми висками, хоть ему и было едва за тридцать. – Хотел бы забыть, да не могу.

– И мы должны превратить… это в армию? – спросил Моаш.

– С Четвертым мостом у Каладина получилось, верно? – Тефт погрозил Моашу пальцем. – Получится и теперь.

– Изменить несколько десятков человек – не то же самое, что изменить сотни, – возразил Моаш и пнул ветку, принесенную великой бурей.

У Моаша, высокого и крепкого, был шрам на подбородке, но не было рабского клейма на лбу. Он шел, держа спину прямо и горделиво вскинув голову. Если бы не темно-карие глаза, бывший мостовик мог бы сойти за офицера.

Каладин вел эту троицу, минуя одну казарму за другой и делая быстрый подсчет. Получилась почти тысяча человек, и хотя он вчера сообщил, что все они теперь свободны и могут вернуться к своим прежним жизням, если захотят, большинство мостовиков просто сидели без дела. Изначально мостовых бригад было сорок, но многих перебили во время последнего штурма, а в остальных и раньше не хватало людей.

– Сделаем из них двадцать расчетов, – сказал Каладин, – в каждом примерно по пятьдесят человек.

К нему откуда-то спустилась Сил, приняла облик ленточки из света и заметалась вокруг. Никто на нее не отреагировал, а значит, она по-прежнему оставалась для всех невидима.

– Мы не можем обучать каждого из этой тысячи по отдельности – по крайней мере, не в самом начале. Придется подготовить тех, кто пошустрее, а потом организуем все так, чтобы они возглавили и обучили собственные отряды.

– К тому все идет. – Тефт поскреб бороду.

Самый старший из мостовиков, он был одним из немногих, кто предпочел сохранить бороду. Большинство же брилось с гордостью, в знак того, что Четвертый мост отличался от обычных рабов. Тефт по той же причине следил за своей бородой, подравнивал ее и укорачивал, почти как ревнитель. Она была светло-каштановой там, где еще не поседела.

Моаш скривился, глядя на мостовиков.

– Каладин, по-твоему, среди них найдутся «те, кто пошустрее»? Как по мне, они все одинаково унылые.

– Кто-то из них еще способен сражаться, – возразил Каладин, повернувшись обратно к казарме Четвертого моста. – Для начала возьмем тех, кто присоединился к нашему костру вчера ночью. Тефт, ты мне понадобишься, чтобы выбрать остальных. Собери новые расчеты и возьми из каждого по два человека, чтобы тренировать их в первую очередь. Ты будешь руководить этим обучением. Эти сорок станут семенами, которые мы посадим, чтобы помочь новеньким.

– Думаю, я справлюсь.

– Хорошо. Я дам тебе пару человек в помощь.

– Пару? – переспросил Тефт. – Мне понадобится побольше, чем «пара»…

– Придется обойтись парой. – Каладин остановился на тропе и повернулся к западу, к королевскому дворцу, видневшемуся за стеной лагеря. Он располагался на холме, возвышаясь над остальными военными лагерями. – Большинство из нас нужны для того, чтобы сохранить жизнь Далинару Холину.

Моаш и другие остановились рядом с ним. Каладин с прищуром смотрел на дворец. Здание определенно не выглядело достаточно величественным для короля – здесь, на равнинах, вокруг был камень и только камень.

– Ты готов довериться Далинару? – спросил Моаш.

– Он отдал ради нас свой осколочный клинок, – напомнил Каладин.

– Князь был у нас в долгу, – ворчливо заметил Шрам. – Мы спасли его шквальную шкуру.

– Это могло быть просто позерство, – согласился Моаш, скрестив руки на груди. – Политические игры с Садеасом, попытка подтолкнуть друг друга к нужным действиям.

Сил приземлилась на плечо Каладина и приняла облик девушки в сине-белом платье, развевающемся и тонком. Она сцепила руки, глядя на королевский дворец, куда Далинар Холин ушел продумывать план.

Он сказал Каладину, что собирается предпринять то, что вызовет гнев очень многих людей. «Я покончу с их играми…»

– Нам нужно сохранить этого человека в живых. – Каладин вновь повернулся к остальным. – Не знаю, верю ли я ему, но он единственный на равнинах, кто продемонстрировал хотя бы намек на сочувствие к мостовикам. Если он умрет, угадайте, как много времени понадобится его преемнику, чтобы снова продать нас Садеасу?

Шрам насмешливо фыркнул.

– Пусть попытаются – ведь нас возглавляет Сияющий рыцарь.

– Я не Сияющий!

– Ну хорошо-хорошо, – согласился Шрам. – Кем бы ты ни был, им придется постараться, чтобы отнять нас у тебя.

– Шрам, по-твоему, я могу сражаться со всеми сразу? – спросил Каладин, заглянув в глаза своему старшему товарищу. – С дюжинами осколочников? С десятками тысяч солдат? Думаешь, один человек на такое способен?

– Не один человек, – упрямо заявил Шрам, – а ты.

– Я не бог, – парировал Каладин. – Мне не выстоять против десяти армий. – Он повернулся к двум другим. – Мы решили, что останемся здесь, на Расколотых равнинах. Почему?

– А какой толк от бегства? – спросил Тефт, пожимая плечами. – Даже оказавшись на свободе, мы в конце концов попадем в какую-нибудь армию там, в холмах. Или попросту помрем с голоду.

Моаш кивнул:

– Это место ничем не хуже других, пока мы свободны.

– Далинар Холин – наша единственная надежда на настоящую жизнь, – сказал Каладин. – У него мы будем телохранителями, а не рабами. Свободными, невзирая на клеймо на лбу. Никто другой нам этого не даст. Если мы хотим свободы, надо сделать так, чтобы Далинар Холин остался в живых.

– А Убийца в Белом? – негромко спросил Шрам.

Они слышали о том, что творил этот человек по всему миру, убивая королей и великих князей в разных странах. С той поры, как первые сообщения стали поступать по даль-перьям, военные лагеря только об этом и говорили. Император Азира мертв. Йа-Кевед охватила смута. С полдюжины других государств остались без правителей.

– Он уже убил нашего короля, – сказал Каладин. – Старик Гавилар был первой жертвой убийцы. Будем надеяться, что здесь ему нечего делать. Как бы там ни было, мы защищаем Далинара. Любой ценой.

Товарищи Каладина кивнули один за другим, хоть и чувствовалось, что они делают это с неохотой. Он их не винил. Доверие к светлоглазым не принесло добра – даже Моаш, который раньше говорил о Далинаре хорошо, теперь как будто перестал им восхищаться. Как и любым другим светлоглазым.

На самом-то деле Каладин был немного удивлен тем, какое доверие ощущал сам. Но, буря свидетельница, Далинар нравился Сил. Это что-нибудь да значило.

– Прямо сейчас мы слабы, – проговорил Каладин, понизив голос. – Но если поиграем в эту игру какое-то время, защищая Холина, нам щедро заплатят. Я смогу вас обучать – обучать по-настоящему, как солдат и офицеров. Кроме того, мы сможем обучить всех остальных.

Сами по себе, две дюжины бывших мостовиков, мы ничего не добьемся. Но что, если станем умелым войском наемников в тысячу солдат, с лучшим снаряжением в военных лагерях? Если случится худшее и нам придется покинуть эти лагеря, я бы предпочел видеть сплоченное подразделение, закаленное и такое, с каким надо считаться. Дайте мне год с этой тысячей, и я все устрою.

– А вот этот план мне по нраву, – заявил Моаш. – Я смогу научиться владеть мечом?

– Мы все еще темноглазые.

– Не ты, – встрял стоявший с другой стороны Шрам. – Я видел твои глаза во время…

– Хватит! – рявкнул Каладин и тяжело вздохнул. – Прекрати. Не надо об этом говорить.

Шрам умолк.

– Я собираюсь назначить вас офицерами, – сказал им Каладин. – Вас троих вместе с Сигзилом и Камнем. Вы будете лейтенантами.

– Темноглазыми лейтенантами? – переспросил Шрам.

Такое звание обычно использовалось как равнозначное сержантскому в ротах, что состояли только из светлоглазых.

– Далинар сделал меня капитаном, – сообщил Каладин. – Самое высокое звание, которое, по его словам, он посмел присвоить темноглазому. Что ж, мне нужно придумать полную командную структуру для тысячи человек, и нам понадобится какой-то ранг между сержантом и капитаном. Это значит, что вы пятеро станете лейтенантами. Я думаю, Далинар мне это позволит. Если понадобится еще одно звание, назначим старших сержантов.

Камень будет интендантом и ответственным за провизию для всей тысячи. Лопен – его заместителем. Тефт, ты будешь отвечать за обучение. Сигзил станет нашим секретарем: только он может читать глифы. Моаш и Шрам…

Каладин посмотрел на них. Один низкорослый, другой высокий, они двигались спокойно и плавно, излучая опасность и никогда не расставаясь с копьями. Все время держали их на плече. Из всех членов Четвертого моста, которых он обучал, только эти двое обладали чутьем. Они были убийцами.

Как и он сам.

– Мы трое, – продолжил Каладин, – сосредоточимся на охране Далинара Холина. Я хочу, чтобы, по возможности, один из нас все время охранял его лично. Другой будет при необходимости охранять его сыновей, но не ошибитесь: главная наша цель – Черный Шип. Любой ценой. Он единственная гарантия свободы для Четвертого моста.

Все кивнули.

– Хорошо, – закончил Каладин. – Пойдем к остальным. Пришла пора миру увидеть вас такими, какими вижу я.

По общему согласию Хоббер должен был первым получить татуировку. Щербатый мостовик был среди тех, кто сразу поверил в Каладина. Юноша помнил тот день: он был измотан после вылазки с мостом, хотел просто лежать и глазеть в небо. Но вместо этого решил спасти Хоббера, не дать ему умереть. Заодно спас и самого себя.

Весь Четвертый мост столпился вокруг Хоббера в палатке, молча наблюдая, как татуировщица аккуратно покрывает шрамы от рабского клейма на его лбу глифами, которые дал ей Каладин. Хоббер то и дело морщился от боли, но с его лица не сходила широкая улыбка.

Каладин прослышал, что шрам можно скрыть под татуировкой, и это действительно сработало. Стоило вколоть чернила – и глифы привлекали все внимание, а шрамы под ними сделались едва заметными.

Когда все завершилось, татуировщица протянула Хобберу зеркало, чтобы он посмотрел на себя. Мостовик нерешительно коснулся лба. Кожа покраснела от иголок, но темная татуировка превосходно скрывала рабскую отметину.

– Что тут написано? – тихо спросил Хоббер со слезами на глазах.

– Свобода, – сказал Сигзил, опередив Каладина. – Этот глиф означает «свобода».

– Те, что поменьше, над ним, – прибавил Каладин, – обозначают дату, когда тебя освободили, и того, кто отдал приказ. Даже если ты потеряешь вольную, любой, кто попытается арестовать тебя за побег, легко поймет, что ты не беглец. Он сможет обратиться к письмоводительницам Далинара Холина, у которых хранится копия твоей вольной.

Хоббер кивнул:

– Хорошо, но этого недостаточно. Прибавьте к глифам «Четвертый мост». Свобода. Четвертый мост.

– В том смысле, что тебя освободили из Четвертого моста?

– Нет, сэр. Меня не освобождали из Четвертого моста. Он меня и освободил. Я ни на что не променяю то время, что провел в нем.

Безумные речи. Четвертый мост был смертью – множество людей погибли, неся на плечах эту проклятую штуковину. Даже после того как Каладин принял решение спасти свой отряд, он слишком многих потерял. Хоббер поступал глупо, не ухватившись за шанс избавиться от этого.

И все-таки бывший мостовик упрямо ждал, пока Каладин нарисует нужные глифы для татуировщицы – спокойной, крепкой, темноглазой, которая выглядела так, словно могла поднять мост без посторонней помощи. Она села на свою табуретку и принялась набивать на лбу Хоббера еще два глифа, прямо под «свободой». Во время работы она еще раз объяснила, что татуировка будет болеть много дней и Хобберу придется за ней ухаживать.

Хоббер принял новые татуировки с улыбкой до ушей. Чистая глупость – но остальные согласно кивали и хлопали его по руке. Как только с Хоббером было покончено, его место быстренько занял Шрам и нетерпеливо потребовал такой же полный набор татуировок.

Каладин отступил, скрестив руки на груди и качая головой. За стенами палатки кипел рынок. «Военный лагерь» на самом деле был городом, выстроенным внутри похожего на громадный кратер скалистого хребта. Продолжительная война на Расколотых равнинах привлекла торговцев всех мастей, вместе с ремесленниками и людьми искусства. Многие приехали целыми семьями, прихватив детей.

Стоявший поблизости Моаш с обеспокоенным лицом наблюдал за татуировщицей. Он был не единственным в мостовом расчете, у кого не имелось рабского клейма. У Тефта тоже его не было. Они стали мостовиками, не сделавшись прежде рабами. Такое в лагере Садеаса случалось часто – отправить на мосты могли в наказание за самые разные проступки.

– У кого нет рабского клейма, – громко сказал Каладин, обращаясь ко всем, – тому татуировка не нужна. Он по-прежнему один из нас.

– Нет, – возразил Камень. – Я получить эту штуку.

Он настоял на том, чтобы занять место Шрама и сделать себе такую же татуировку на лбу, хотя клейма у него не было. И в самом деле, все остальные без рабской отметины – включая Бельда и Тефта – в свой черед сели и обзавелись такими же знаками на лбу.

Только Моаш воздержался, и татуировку ему сделали на плече. Вот и хорошо. В отличие от большинства, ему не придется расхаживать со свидетельством бывшего рабства на лице.

Моаш встал, и его место занял другой. Человек с черно-красной кожей, покрытой разводами, как мрамор. В Четвертом мосту у всех были разные истории, но Шен представлял собой нечто особенное. Он был паршуном.

– Я не могу сделать ему татуировку, – сказала художница. – Он собственность.

Каладин открыл рот, чтобы возразить, но его опередили другие мостовики.

– Его освободили, как и нас, – заявил Тефт.

– Он из нашего отряда, – добавил Хоббер. – Сделай ему татуировку или не получишь ни сферы ни от одного из нас. – Сказав это, он покраснел и бросил взгляд на Каладина, которому предстояло заплатить за всех, используя сферы, полученные от Далинара Холина.

За паршуна вступились и другие – в конце концов татуировщица вздохнула и сдалась. Она подтянула ближе табурет и принялась трудиться над лбом Шена.

– Ее и видно не будет… – ворчала она, хотя кожа Сигзила была почти такой же темной, как у Шена, и на ней татуировка была вполне различима.

Наконец Шен посмотрелся в зеркало и встал. Глянул на Каладина, кивнул. Паршун мало разговаривал, и Каладин не знал, что о нем думать. Вообще-то, про него нетрудно было забыть, поскольку он обычно молчаливо тащился где-то в задних рядах отряда мостовиков. Он был словно невидимка. Паршуны частенько становились такими.

С Шеном закончили, остался только сам Каладин. Юноша сел и закрыл глаза. Булавочные уколы оказались намного больнее, чем он предполагал.

Вскоре татуировщица начала тихонько ругаться.

Когда она вытерла лоб Каладина тряпкой, он открыл глаза и спросил:

– Что такое?

– Чернила не схватываются! – ответила женщина. – Ни разу такого не видела. Когда я вытираю тебе лоб, все чернила просто сходят! Татуировка не держится.

Каладин вздохнул, понимая, что в его жилах тихонько бурлит буресвет. Он даже не заметил, как вдохнул его, но, похоже, удерживал все лучше и лучше. В последние дни он частенько втягивал в себя немного света, пока занимался чем-то еще. Удерживать буресвет все равно что наполнять бурдюк вином, если залить его под завязку, а потом вытащить пробку, сначала выплескивалась основная часть, а остатки вытекали тонкой струйкой. С энергией света дело обстояло так же.

Каладин изгнал его, понадеявшись, что татуировщица не заметит, как из его рта вырвалось облачко светящегося дыма.

– Попробуй опять, – предложил он, и женщина достала новые чернила.

На этот раз татуировка взялась. Каладин высидел до конца, стиснув зубы от боли, потом взглянул на свое отражение в зеркале, которое протянула татуировщица. Лицо показалось чужим. Чисто выбритое, волосы убраны назад для удобства татуировщицы, рабские отметины спрятаны и на миг забыты.

«Могу ли я снова стать таким? – подумал он, касаясь щеки кончиками пальцев. – Ведь этот человек умер, верно?»

Сил приземлилась на его плечо и тоже посмотрела в зеркало.

– Каладин, жизнь прежде смерти, – прошептала она.

Он машинально втянул буресвет. Совсем чуть-чуть, малую долю от того, что помещалось в сфере. Свет потек по его жилам мощной волной, точно ветер, пойманный в маленький сосуд.

Татуировка на лбу расплавилась. Его тело отвергло чернила, которые струйками потекли по лицу. Татуировщица опять выругалась и схватила тряпку.

Исчезающие глифы – вот и все, что досталось Каладину. Свобода растворилась, из-под нее выступили жестокие шрамы его неволи. Один из выжженных глифов был заметнее остальных.

Шаш. «Опасный».

Женщина вытерла его лицо.

– Не понимаю, почему это происходит! Я думала, на этот раз получится. Я…

– Все в порядке, – успокоил ее Каладин. Он встал, взял тряпку и сам вытер остатки чернил. Повернулся к мостовикам, которые теперь стали солдатами. – Похоже, шрамы не отпускают меня. Позже попробую еще раз.

Друзья кивнули. Придется объяснить, что именно произошло; они знали о его способностях.

– Идем, – сказал им Каладин, бросил мешочек со сферами татуировщице, а потом взял свое копье, оставленное у входа в палатку.

Остальные присоединились к нему, держа копья на плечах. Им не было нужды носить оружие в лагере, но он хотел, чтобы они привыкли к мысли о том, что это теперь разрешено.

Снаружи бурлил переполненный рынок. Палатки, разобранные и спрятанные на время ночной великой бури, успели возвести вновь. Подумав о Шене, Каладин обратил внимание на паршунов. Беглый взгляд позволил обнаружить с десяток – они помогали ставить последние тенты, носили покупки для светлоглазых, раскладывали товары для лавочников.

«Что они думают об этой войне на Расколотых равнинах? – спросил себя Каладин. – Войне, которая нацелена на поражение и, возможно, порабощение единственного в целом мире свободного племени паршунов?»

Хотелось бы ему узнать, что по этому поводу думает Шен. Но все, чего он мог добиться от паршуна, – это пожатия плечами.

Каладин вел своих людей по рынку, который выглядел куда дружелюбнее, чем рынок в лагере Садеаса. Хотя люди пялились на мостовиков, никто не насмехался, а бурные споры у ближайших прилавков не перерастали в перепалки. Даже беспризорников и попрошаек здесь было меньше.

«Ты просто хочешь в это верить, – размышлял Каладин. – Ты хочешь верить, что Далинар и впрямь такой, как все говорят. Честный светлоглазый из легенд. Но люди твердили то же самое и про Амарама».

По дороге они встречали солдат. Их было очень мало. Те, кто остался на дежурстве в лагере, когда прочие отправились на штурм, закончившийся катастрофой из-за предательства Садеаса. Разминувшись с одним из патрулей, Каладин заметил, что двое солдат впереди небольшого отряда подняли перед собой руки, скрестив запястья.

Откуда они узнали о старом салюте Четвертого моста, и так быстро? Эти солдаты выполнили его не полностью, едва обозначив, но склонили головы перед Каладином и его людьми, когда проходили мимо. Внезапно Каладин осознал, что у царившего на рынке спокойствия имеется еще одна причина. Возможно, дело вовсе не в порядке и дисциплине в армии Далинара.

Весь лагерь был во власти молчаливого ужаса. Предательство Садеаса унесло тысячи жизней. По всей вероятности, каждый здесь знал одного из тех, кто погиб на плато. И каждый, наверное, спрашивал себя, не усугубится ли вражда между двумя великими князьями.

– Приятно, когда тебя считают героем, верно? – Сигзил проводил взглядом очередной отряд.

– На сколько, по-твоему, хватит их доброжелательности? – поинтересовался Моаш. – Когда они начнут нас снова презирать?

– Ха! – Камень, возвышавшийся позади, схватил Моаша за плечо. – Не надо сегодня жалоб! Ты слишком часто это делать. Не заставляй тебя пнуть. Не люблю пинаться. От этого пальцам больно.

– Пнуть? – фыркнул Моаш. – Камень, обзавелся бы ты копьем.

– Копья не надо, чтобы пнуть того, кто много жаловаться. Но большой ункалаки вроде меня – он для этого и создан! Ха! Это же очевидно, нет?

Каладин повел своих людей прочь с рынка, к массивному прямоугольному зданию возле казарм. Оно было построено из обработанного камня, а не духозаклято и потому выглядело намного изысканнее. Такие строения становились привычными в военных лагерях, куда прибывали все новые и новые каменщики.

Духозаклятие – более быстрый способ строительства, но также более дорогой и сложный. Он мало что об этом знал, кроме того что возможности духозаклинателей ограниченны. Потому все казармы выглядели почти одинаковыми.

Каладин завел своих людей в высокое здание, к стоявшему за конторкой седому мужчине с внушительным брюшком. Тот надзирал за несколькими паршунами, складывавшими свертки синей ткани. Это был Ринд, старший интендант лагеря Далинара Холина, – Каладин послал ему инструкции накануне. Ринд был светлоглазым, но всего лишь десятинником – это был низкий ранг, только самую малость возвышавший его над темноглазыми.

– Ага! – воскликнул Ринд высоким голосом, который не соответствовал его телосложению. – Наконец-то вы здесь! Я все собрал, капитан. Все, что осталось.

– Осталось? – переспросил Моаш.

– Униформа Кобальтовой гвардии! Я заказал еще, но вот это осталось у нас на складе. – Ринд немного опечалился. – Понимаете, я не ожидал, что понадобится так много и так быстро. – Он окинул Моаша взглядом, вручил ему форменный комплект и указал на ширму для переодевания.

Моаш взял предложенную одежду:

– Мы будем носить наши кожаные жилеты поверх этого?

– Ха! Те, на которых привязано столько костей, что вы похожи на каких-нибудь западных черепоносцев в праздничный день? Я наслышан. Но нет, светлорд Далинар велел каждому из вас выдать кирасы, стальные шлемы и новые копья. И кольчугу для поля боя, если надо.

– Пока что, – сказал Каладин, – хватит и формы.

– По-моему, я в этом буду выглядеть глупо, – проворчал Моаш, но пошел переодеваться.

Ринд раздал комплекты остальным. Бросил на Шена странный взгляд, но без возражений выдал форменную одежду и паршуну.

Мостовики сбились в взволнованную толпу, обмениваясь возбужденными замечаниями, пока разворачивали военную форму. Прошло много времени с той поры, как кто-то из них носил другую одежду, помимо кожаных жилетов мостовиков или рабских лохмотьев. Они замолчали, когда появился Моаш.

Эта униформа была новее, куда более современная, чем та, которую Каладин носил в годы предыдущей военной службы. Строгие синие брюки и черные ботинки, отполированные до блеска. Белая рубашка застегивалась на пуговицы, только края воротника и манжет выглядывали из-под кителя, который доходил до талии и застегивался, перехваченный поясом.

– Ну вот, теперь ты настоящий солдат! – со смехом воскликнул интендант. – Все еще думаешь, что выглядишь глупо?

Он жестом предложил Моашу полюбоваться на себя в зеркале на стене.

Тот поправил манжеты и заметно покраснел. Каладину нечасто доводилось видеть его таким растерянным.

– Нет, – пробормотал Моаш. – Не думаю.

Остальные с нетерпением начали переодеваться. Некоторые ушли за ширмы поодаль, но большинству было все равно. Они – мостовики и рабы; до недавнего времени их нередко выставляли на всеобщее обозрение в набедренных повязках.

Тефт оделся быстрее остальных, и он знал, как правильно застегивать мундир.

– Давно не виделись… – прошептал он, затягивая пояс. – Не уверен, что заслуживаю снова носить что-то вроде этого.

– В этом твоя суть, – сказал Каладин. – Не позволяй рабу взять верх.

Тефт фыркнул, закрепляя на поясе боевой нож.

– А ты, сынок? Ты-то когда признаешься, в чем твоя суть?

– Я признался.

– Нам. Не всем остальным.

– Не начинай.

– Захочу – и начну, клянусь бурей, – прорычал Тефт. Потом подался вперед и негромко проговорил: – По крайней мере, пока ты не ответишь на мой вопрос по-настоящему. Ты связыватель потоков. Ты еще не Сияющий, но станешь им в свой черед. Ребята не зря тебя подталкивают. Почему бы тебе не прогуляться наверх, к этому Далинару, не втянуть немного буресвета и не заставить его признать в тебе светлоглазого?

Каладин посмотрел на бывших мостовиков – те устроили неразбериху, пытаясь надеть военную форму, – и на сердитого Ринда, который объяснял им, как застегивается китель.

– Все, что у меня когда-то было, – прошептал Каладин, – отняли светлоглазые. Мою семью, моего брата, моих друзей. Больше. Больше, чем ты можешь себе представить. Увидев, что у меня есть, они тотчас же это забирают. – Он поднял руку и разглядел несколько мерцающих струек, исходивших от кожи – с трудом, лишь потому, что знал, куда смотреть. – Они и это отнимут. Если узнают, на что я способен, то заберут это.

– И как же, клянусь дыханием Келека, они это сделают?

– Понятия не имею, Тефт, но, стоит подумать об этом, меня охватывает паника. Я не могу позволить им заполучить это, не могу допустить, чтобы тебя – или всех вас – у меня отняли. Мы будем молчать о том, что я умею. И больше ни о чем не спрашивай.

Тефт все еще ворчал, когда все остальные наконец-то привели себя в порядок. Однорукий Лопен – пустой рукав он завернул и сунул внутрь, чтобы не болтался, – продемонстрировал нашивку на плече.

– Что это?

– Эмблема Кобальтовой гвардии, – пояснил Каладин, – личных телохранителей Далинара Холина.

– Они мертвы, ганчо, – сказал Лопен. – Мы не они.

– Ага, – согласился Шрам. К ужасу Ринда, он достал нож и срезал эмблему. – Мы Четвертый мост.

– Четвертый мост был вашей тюрьмой! – запротестовал Каладин.

– Не имеет значения, – сказал Шрам. – Мы и есть Четвертый мост.

Остальные согласились и, срезав эмблемы, побросали их на пол.

Тефт кивнул и сделал то же самое.

– Мы будем защищать Черного Шипа, но не заменим тех, кто это делал раньше. Мы сами себе команда.

Каладин потер лоб – что ж, он сам этого добился, объединив их, превратив в сплоченный отряд.

– Я нарисую глифпару для эмблемы, – сказал он Ринду. – Придется вам заказать новые нашивки.

Грузный интендант вздохнул, собирая отвергнутые эмблемы.

– Похоже на то. Вон там лежит ваша форма, капитан. Темноглазый капитан! Кто мог подумать, что подобное возможно? Вы будете единственным в армии. Да и вообще единственным, насколько мне известно!

Он, похоже, не считал это оскорблением. У Каладина было мало опыта в общении со светлоглазыми нижних данов вроде Ринда, хотя в военных лагерях они встречались очень часто. В его родном городе жила только семья градоначальника – с даном выше среднего – и темноглазые. Лишь вступив в армию Амарама, он понял, что у светлоглазых существует множество рангов и многим из них приходится заниматься обычным трудом, зарабатывая каждый грош, как и простолюдинам.

Каладин подошел к последнему свертку на стойке. Его форма отличалась. Она включала синий жилет и двубортный синий мундир с белой подкладкой и серебряными пуговицами. Мундир следовало носить расстегнутым, невзирая на ряды пуговиц по обеим сторонам.

Он часто видел такую форму. На светлоглазых.

– Четвертый мост, – сказал юноша и, срезав эмблему Кобальтовой гвардии с плеча, бросил ее на стойку, где уже лежали остальные.

Узор

Солдаты сообщали о том, что издалека за ними наблюдает множество разведчиков паршенди. Потом мы заметили, что они изменили тактику ночных вылазок поближе к лагерю и последующего быстрого отступления. Я могу лишь предположить, что наши враги уже тогда готовили военные хитрости, позволяющие завершить эту войну.

Из личного дневника Навани Холин, йесесес, 1174

«Изучение эпохи, предшествовавшей Иерократии обескураживает трудностями. После воцарения Иерократии воринская церковь обрела почти абсолютную власть над восточным Рошаром. Выдумки, которые она поддержала – а позже увековечила как безусловную истину, – внедрились в общественное сознание. Что еще тревожнее, были написаны измененные копии древних текстов, посредством чего историю привели в соответствие с догмами Иерократии».

Шаллан в ночной сорочке сидела в каюте и читала книгу при свете кубка со сферами. В тесной комнате не было настоящего иллюминатора – лишь окошко в виде узкой прорези вдоль верхней части наружной стены. Единственным звуком, который доносился до нее, был плеск волн о корпус корабля. Этой ночью для «Услады ветра» не нашлось порта, чтобы в нем укрыться.

«Церковь в те времена относилась к Сияющим рыцарям с подозрением и все же полагалась на авторитет, дарованный воринизму Вестниками. Вследствие этого возникла дихотомия: с одной стороны, Отступничество – совершенное рыцарями предательство – осуждалось с чрезмерным усердием. С другой, древние рыцари – те, что сопровождали Вестников в темные дни, – превозносились.

Из-за этого весьма трудно изучать Сияющих и место под названием Шейдсмар. Что можно считать фактом? Какие хроники церковь переписала в ошибочном стремлении очистить прошлое от противоречий своим выдумкам, переделать его под собственные предпочтения? Лишь немногие из дошедших до нас документов того периода не прошли через воринские руки, будучи скопированы с изначальных пергаментов в современные манускрипты».

Шаллан отвела взгляд от книги. Этот том был из числа ранних работ, опубликованных Ясной в качестве полноправной ученой. Принцесса не вынуждала Шаллан читать его. Она даже растерялась, когда ученица попросила экземпляр, и была вынуждена долго искать нужный фолиант в одном из многочисленных сундуков с книгами, что держала в корабельном трюме.

Почему она действовала с такой неохотой, если в этом труде говорилось именно о тех вещах, которые изучала Шаллан? Разве Ясне не следовало первым делом дать ей это? Ведь…

Узор вернулся.

У Шаллан перехватило дыхание, когда она увидела его на стене каюты рядом с койкой, слева от себя. Она осторожно посмотрела на лист перед собой. Узор выглядел так же, как и раньше, когда появился на странице ее альбома.

С того момента она замечала его краем глаза: он проступал на шершавых деревянных планках, на спине матросской рубахи, на мерцающей поверхности воды. Каждый раз, стоило ей посмотреть прямо на него, узор исчезал. Ясна ничего не сказала по этому поводу, лишь отметила, что он, похоже, безобиден.

Шаллан перевернула страницу и выровняла дыхание. Она уже испытывала подобное раньше, когда на ее рисунках появились непрошеные гости – странные существа с головами в виде символов. Девушка позволила взгляду оторваться от книги и обратиться к стене – не прямо на узор, но чуть поодаль, словно она его не заметила.

Да, он был там. Выступающий, будто тисненый, и сложный, с завораживающей симметрией. Тонкие линии перекручивались и извивались внутри его «тела», каким-то образом приподнимая поверхность дерева, словно железный орнамент из завитков под расстеленной на столе скатертью.

Он был таким же, как те… существа. Символоголовые. Этот узор был похож на их странные головы. Девушка опять посмотрела на страницу, но не стала читать. Корабль качался на волнах, и светящиеся белые сферы в ее кубке позвякивали, смещаясь. Она глубоко вздохнула.

И взглянула прямо на узор.

Он тотчас же начал бледнеть, словно уходя вглубь досок. Но прежде, чем это случилось, Шаллан успела его как следует рассмотреть и снять Образ.

– Не в этот раз, – пробормотала художница, пока он исчезал. – Ты попался.

Она отбросила книгу, схватила угольный карандаш и лист рисовальной бумаги. Придвинулась ближе к свету. Рыжие волосы в беспорядке рассыпались по ее плечам.

Девушка работала неистово, обуреваемая яростным желанием завершить этот рисунок. Пальцы двигались сами по себе, обнаженная защищенная рука держала альбом ближе к кубку, который отбрасывал на бумагу блики света.

Она отшвырнула карандаш. Требовалось что-то более четкое, пригодное для резких линий. Чернила. Карандаш прекрасно подходил для отображения мягких оттенков жизни, но то, что рисовала Шаллан, не было жизнью. Оно было чем-то иным, чем-то нереальным. Она раскопала в своих пожитках перо и чернильницу, потом опять вернулась к рисованию, перенося на бумагу тонкие, замысловатые линии.

Девушка ни о чем не думала, пока рисовала. Искусство поглотило ее, и спрены творчества один за другим начали появляться вокруг. Десятки миниатюрных существ вскоре заполнили столик возле ее кушетки и пол каюты в том месте, где художница стояла на коленях. Спрены двигались, крутились, каждый был не больше ложки без черенка; они менялись, принимая формы недавно встреченных предметов. Она, как правило, их игнорировала, хотя раньше ей не доводилось видеть так много сразу.

Они все быстрее меняли формы, пока Шаллан сосредоточенно рисовала. Казалось, что узор невозможно воспроизвести. Его замысловатые составные части повторялись и повторялись, до бесконечности. Нет, даже перо не могло в совершенстве отобразить эту штуковину, но ей удалось ухватить главное. Она нарисовала исходящую из центра спираль, потом воссоздала каждый из сегментов, обладавший собственным водоворотом из тонких линий. Это походило на лабиринт, построенный ради того, чтобы сводить узников с ума.

Нанеся последний штрих, Шаллан поняла, что тяжело дышит, как будто пробежала большое расстояние. Девушка моргнула, снова увидев собравшихся вокруг спренов творения, – их были сотни! Они неторопливо исчезали один за другим. Шаллан положила перо рядом с сосудом с чернилами, который приклеила к столешнице воском, чтобы не скользил из-за качки. Подняла страницу, выжидая, пока высохнут последние чернильные линии, и почувствовала себя так, словно совершила великое дело – хотя понятия не имела какое.

Как только последняя линия высохла, перед Шаллан проступил узор. От бумаги донесся отчетливый звук – как будто кто-то вздохнул с облегчением.

Она вздрогнула, выронила лист и забралась с ногами на кровать. В отличие от предыдущих случаев, тисненый узор не исчез, хотя покинул бумагу, отделившись от совпадавшего с ним рисунка, и перешел на пол.

Она не могла описать это иначе. Узор каким-то образом перешел с бумаги на пол. Он подобрался к ножке ее кровати и обвернулся вокруг нее, поднялся и переполз на одеяло. Это не было похоже на то, как если бы что-то двигалось под одеялом. Линии были слишком резкими, ткань не растягивалась. «Что-то под одеялом» обладало бы расплывчатыми очертаниями, но эта штука выглядела отчетливо.

Существо приближалось. Оно не выглядело опасным, но Шаллан все равно затряслась. Узор отличался от символоголовых на ее рисунках, и при этом каким-то образом был таким же, как они. Расплющенной версией, без торса и конечностей. Абстрактным изображением одного из них, в точности как круг с несколькими линиями внутри мог бы условно считаться изображением человеческого лица на листе бумаги.

Те создания привели ее в ужас, являлись к ней в кошмарах, заставили беспокоиться о том, не сходит ли она с ума. Поэтому, когда плоское существо приблизилось, она вскочила с кровати и отодвинулась от него так далеко, как это было возможно в небольшой каюте. Потом с колотящимся сердцем распахнула дверь, желая немедленно найти Ясну.

Принцесса обнаружилась прямо за порогом – ее правая рука тянулась к дверной ручке, а левую она держала перед собой ладонью вверх. На ладони стояла фигурка из непроницаемой тьмы – мужчина в аккуратном модном костюме с длинным сюртуком. Увидев Шаллан, он растворился, превратился в тень. Ясна посмотрела на ученицу, потом – на пол каюты, где ползал по доскам узор.

– Дитя, надень что-нибудь, – велела принцесса. – Нам надо поговорить.

– Поначалу я надеялась, что у нас будут одинаковые спрены, – сказала Ясна, сидя на табурете в каюте ученицы. Узор оставался на полу между нею и веденкой, которая лежала лицом вниз на кушетке, подобающим образом одетая – в халате поверх ночной сорочки и с тонкой белой перчаткой на левой руке. – Но разумеется, это было бы слишком легко. После отплытия из Харбранта я заподозрила, что мы из разных орденов.

– Орденов, светлость? – переспросила Шаллан, робко тыкая карандашом в узор на полу.

Тот отпрянул, как испуганный зверек. Девушка была зачарована тем, как он приподнимал поверхность пола, хотя часть ее не желала иметь ничего общего с ним и с его неестественными, головокружительными завихрениями.

– Да. – Черный спрен, который сопровождал Ясну, больше не появился. – Известно, что у каждого ордена был доступ к двум потокам и лишь один из них мог совпадать с другим орденом. Способность, о которой идет речь, именуется связыванием потоков. Духозаклинание – одна из форм связывания, и она у нас общая, хотя мы относимся к разным орденам.

Шаллан кивнула. Связывание потоков. Духозаклинание. Это были таланты Сияющих отступников, способности – как предполагалось, мифические, – которые сделались их благословением или проклятием, в зависимости от того, какие свидетельства принимать во внимание. По крайней мере, это она усвоила из книг, которые Ясна давала ей читать во время их путешествия.

– Я не одна из Сияющих, – возразила Шалан.

– Разумеется, нет, и я тоже к ним не отношусь. Рыцарские ордены были конструктом в той же степени, в какой все общество является конструктом, который люди используют, чтобы определять и объяснять. Не каждый мужчина, взявший в руки копье, становится солдатом, и не каждая женщина, что печет хлеб, становится пекарем. И все-таки оружие или выпекание хлеба представляют собой отличительные признаки конкретных профессий.

– Вы хотите сказать, что наши умения…

– Некогда предопределяли вступление в ряды Сияющих рыцарей, – договорила Ясна.

– Но ведь мы женщины!

– Да, – весело согласилась принцесса. – Спренам не свойственны предрассудки, от которых страдает человеческое общество. Воодушевляет, верно?

Шаллан перестала тыкать карандашом в спрен-узор и посмотрела на Ясну:

– Среди Сияющих рыцарей были женщины?

– Статистически приемлемое количество. Но не бойся, дитя, тебе не придется размахивать мечом. Архетип «Сияющий рыцарь на поле боя» является преувеличением. Судя по тому, что я читала, – хотя источники, увы, не могут считаться достоверными, – на каждого Сияющего, посвятившего себя битвам, приходилось трое, занимавшихся дипломатией, научными изысканиями или иной работой, способной приносить пользу обществу.

– А-а.

И почему Шаллан это разочаровало?..

«Дура».

Непрошеными гостями явились воспоминания. Серебряный меч. Узор из света. Истины, от которых она пряталась. Девушка прогнала их, крепко зажмурив глаза.

Десять ударов сердца.

– Я искала сведения о спренах, про которых ты мне рассказала, – продолжила Ясна. – О существах с головами-символами.

Шаллан глубоко вздохнула и открыла глаза.

– Он один из них, – сказала девушка, карандашом указывая на узор, который принялся ползать с пола на ее сундук и обратно, в точности как ребенок, прыгающий на диване. Теперь он казался не грозным, а невинным, даже игривым… и, в общем-то, почти неразумным. Неужели это существо сумело ее испугать?

– Подозреваю, так и есть, – согласилась Ясна. – Большинство спренов здесь проявляют себя иначе, чем в Шейдсмаре. То, что ты рисовала раньше, было их формой оттуда.

– Эта форма не очень-то впечатляет.

– Да. Должна признаться, я разочарована. По-моему, мы упускаем что-то важное о них, и меня это раздражает. У криптиков зловещая репутация, но этот экземпляр – первый из них, кого мне довелось встретить, – выглядит…

Спрен забрался вверх по стене, потом скользнул вниз, после снова поднялся и опять съехал на пол.

– Кретином? – подсказала Шаллан.

– Вероятно, ему просто нужно еще немного времени, – проговорила Ясна. – Когда наши с Айвори узы возникли… – Она осеклась.

– Что?

– Прости. Он не любит, когда я о нем рассказываю. Это его тревожит. Рыцари нарушили свои клятвы, и спренам было очень больно. Многие спрены умерли – я в этом уверена. Хотя Айвори ничего об этом не говорил, я догадываюсь, что его поступок остальными расценивается как предательство.

– Но…

– Все, не будем об этом, – перебила Ясна. – Извини.

– Хорошо. Вы упомянули криптиков?

– Да. – Ясна вытащила из рукава, прятавшего защищенную руку, сложенный в несколько раз лист бумаги – один из набросков Шаллан, изображавший символоголовых. – Так они называют сами себя, хотя нам бы пристало звать их спренами лжи. Они это имя не любят. Как бы там ни было, криптики управляют одним из самых больших городов в Шейдсмаре. Можешь считать их светлоглазыми сферы Разума.

– Значит, это существо, – сказала Шаллан, кивая на узор, который носился кругами по центру каюты, – в их мире вроде как… принц?

– В каком-то смысле. Между ними и спренами чести существует некий замысловатый конфликт. Политика спренов – не то, чему я сумела уделить много времени. Этот спрен будет твоим компаньоном и, помимо всего прочего, даст тебе возможность духозаклинать.

– «Всего прочего»?

– Тут придется подождать. Это связано с природой спренов. Что тебе удалось узнать?

С Ясной все так или иначе превращалось в экзамен. Шаллан подавила вздох. По этой причине она и отправилась в путь с принцессой, а не вернулась домой. И все-таки ей хотелось, чтобы Ясна хоть иногда отвечала на вопросы, а не вынуждала мучительно искать ответы самой.

– Алай говорит, что спрены – фрагменты силы творения. Многие ученые, чьи труды я читала, с ней соглашаются.

– Это одно из мнений. Что оно означает?

Шаллан попыталась не отвлекаться на спрена на полу.

– Существует десять основных потоков – сил. Благодаря им и живет наш мир. Гравитация, давление, трансформация и так далее. Вы сказали, что спрены – фрагменты сферы Разума, которые как-то обрели способность мыслить, и это как-то связано с вниманием людей. Что ж, остается лишь заключить, что раньше они были чем-то другим. Словно… словно портрет, который был холстом, прежде чем ожил.

– Ожил? – переспросила Ясна, вскинув бровь.

– Разумеется, – сказала Шаллан. Картины жили. Не как люди или спрены, но… для нее, по крайней мере, это было очевидно. – Ну так вот, прежде чем спрены ожили, они были чем-то другим. Силой. Энергией. Дзен-дочь-Ваты нарисовала небольших спренов, которых иной раз обнаруживала возле тяжелых предметов. Спрены гравитации – фрагменты той силы, что заставляет нас падать. Таким образом, каждый спрен был силой, прежде чем стал спреном. Вообще, спренов можно разделить на две большие группы. Те, что соответствуют чувствам, и те, что соответствуют силам вроде огня или давления ветра.

– Выходит, ты согласна с классификацией спренов по Намаре?

– Да.

– Хорошо, – проговорила Ясна. – Я тоже. Лично мне кажется, что эти категории спренов – спрены эмоций против спренов природы – породили первобытных «богов» человечества. Честь, ставший в воринизме Всемогущим, был создан людьми, которым требовалось воплощение идеальных человеческих эмоций – таких, какие демонстрировали спрены эмоций. Культивация, которой поклоняются на западе, – богиня, олицетворяющая природу и спренов природы. Разнообразные спрены пустоты и их невидимый повелитель, чье имя меняется в зависимости от того, какую культуру мы принимаем во внимание, представляют врага или антагониста. Буреотец, конечно, на их фоне выглядит странно, и концепции относительно его сущности менялись по ходу развития воринизма…

Она замолчала. Шаллан покраснела, сообразив, что отвернулась и начала рисовать на одеяле охранный глиф против зла, что таилось в речах принцессы.

– Я сорвалась, – сказала Ясна. – Приношу свои извинения.

– Вы так уверены, что он не настоящий, – заметила Шаллан. – Я о Всемогущем.

– У меня не больше фактов его существования, чем доказательств тайленских Стремлений. Ну, Ралика с Чистозера или любого другого божества.

– А Вестники? По-вашему, их тоже не было?

– Я не знаю. В этом мире есть много вещей, которые мне непонятны. К примеру, есть весьма небольшая вероятность того, что как Буреотец, так и Всемогущий реальны, – они просто могущественные спрены вроде Ночехранительницы.

– В этом случае он все-таки настоящий.

– Я и не говорила, что это не так, а заявила, что не считаю его богом и не чувствую в себе ни малейшего желания ему поклоняться. Но это к нашей теме не относится. – Принцесса встала. – Я освобождаю тебя от всех занятий. На протяжении следующих нескольких дней ты будешь сосредоточенно заниматься только одним. – Она указала на пол.

– Узором? – спросила Шаллан.

– Ты первый человек за много веков, которому удалось взаимодействовать с криптиком. Изучи его и запиши все, что узнаешь. В подробностях. Это, скорее всего, будет твой первый важный труд, который вполне способен сыграть большую роль в будущем.

Веденка внимательно посмотрела на узор. Тот приблизился, ударился о ее ногу – она едва почувствовала этот удар – и теперь ударялся снова и снова.

– Великолепно, – пробормотала она.

Собиратель секретов

Следующая подсказка появилась на стенах. Не могу сказать, что не уделила ей должного внимания, но подоплеку в полной мере не осознала.

Из личного дневника Навани Холин, йесесес, 1174

Я бегу по воде, – сказал Далинар, приходя в себя.

И в самом деле, он мчался вперед.

Видение оживало вокруг него. Теплая вода плескалась у ног. По обе стороны по мелководью бежали с десяток мужчин с молотами и копьями. Они при каждом шаге высоко вскидывали ноги, отводили ступни назад, бедра держали параллельно поверхности воды, словно маршировали на параде, – только вот ни один парад еще не превращался в такую безумную неразбериху. Очевидно, подобный бег помогал им преодолевать водные преграды. Далинар попытался подражать странной походке.

– Думаю, я посреди Чистозера, – тихонько проговорил он. – Теплая вода всего лишь до колен, нигде не видно берега. Впрочем, сейчас сумерки, и я мало что могу разглядеть. Со мною бегут другие. Я не знаю, бежим ли мы куда-то или откуда-то. Оглядываясь, ничего не вижу за спиной. Эти люди явно солдаты, хотя форма у них древняя. Кожаные юбки, бронзовые шлемы и нагрудники. Ноги и руки голые. – Он окинул себя взглядом. – Я одет так же.

Некоторые великие лорды в Алеткаре и Йа-Кеведе все еще использовали такую военную форму, так что он не смог точно определить эпоху. Все вариации на тему старины были придуманы командирами – приверженцами традиций, которые надеялись, что классический стиль вдохновит их людей. Но в подобных случаях вместе с древней формой использовалось современное стальное оружие, а он его вокруг не наблюдал.

Далинар не задавал вопросов. Он обнаружил, что получал от видений больше, если включался в происходящее, а не останавливался и требовал, чтобы ему все объяснили.

Бежать по воде нелегко. Поначалу он был ближе к авангарду отряда, теперь тащился позади. Они направлялись к чему-то вроде большой скалы, окруженной сумеречными тенями. Может, это все-таки не Чистозеро. На Чистозере нет скал вроде…

Это не скала. Это крепость! Далинар резко затормозил, уставившись на островерхое, похожее на замок строение, вздымавшееся из спокойных вод озера. Он никогда раньше не видел подобного совершенно черного камня. Обсидиан? Возможно, это здание духозакляли.

– Впереди крепость, – сказал князь, продолжив бег. – Вероятно, ее больше нет – в противном случае она была бы знаменита. Выглядит так, словно ее создали целиком из обсидиана. Похожие на плавники стены вздымаются к заостренным крышам, башни напоминают наконечники стрел… Буреотец! Это потрясающе. Мы приближаемся к другой группе солдат. Они стоят в воде, выставив копья, словно ждут нападения. Их, наверное, дюжина; со мной еще одна. И… да, они кого-то окружили. Осколочник. Светящиеся доспехи.

Не просто осколочник. Сияющий. Рыцарь в блистающем осколочном доспехе, сочленения которого светились темно-красным, как и некоторые метки. Так выглядели латы в темные дни. Видение относилось ко времени до Отступничества.

Как и все осколочные доспехи, этот был особенным. Кольчужная юбка, гладкие сочленения, наручи с умеренно выступающей задней частью… Вот же буря, доспех – как броня Адолина, хоть и казался более узким в талии. Женщина? Далинар точно не знал, поскольку рыцарь опустил забрало.

– Построиться! – приказал Сияющий, когда новый отряд приблизился, и князь кивнул самому себе: так и есть – женщина.

Далинар и остальные солдаты построились кольцом вокруг рыцаря, взяв оружие на изготовку. Неподалеку сквозь воду шла другая группа солдат, охранявшая Сияющую.

– Почему вы призвали нас назад? – спросил один из спутников Далинара.

– Каэб что-то увидел, – обьяснила женщина-рыцарь. – Будьте начеку. Вперед – и соблюдайте осторожность.

Отряд двинулся прочь от крепости в направлении, противоположном тому, откуда они прибежали. Далинар держал копье наготове, по его вискам тек пот. Самого себя он видел таким же, как всегда. Другие, однако, принимали его за кого-то из своих.

Он по-прежнему ужасно мало знал об этих видениях. Их каким-то образом посылал Всемогущий. Но Всемогущий, по его собственным словам, был мертв. Как же это работало?

– Мы что-то ищем, – тихонько комментировал Далинар. – Отряды из рыцарей и солдат послали в ночь, чтобы отыскать то, что было замечено.

– Новичок, ты в порядке? – спросил один из солдат рядом.

– В полном, – заверил его Далинар. – Просто переживаю. В том смысле, что я ведь даже не знаю, что мы ищем.

– Спрена, который ведет себя не так, как положено. Будь начеку. Когда Сья-анат касается спрена, он становится странным. Увидишь что – сразу кричи.

Далинар кивнул и тихонько повторил эти слова, надеясь, что Навани его слышит. Вместе с солдатами они продолжили поиски, и рыцарь в центре их группы говорил с… пустотой? Сияющая будто с кем-то беседовала, но Далинар не видел и не слышал никого рядом с нею.

Он принялся рассматривать окрестности. Ему всегда хотелось увидеть центр Чистозера, но так и не получилось удалиться от берега. В ходе последнего визита в Азир князь не смог выделить время для того, чтобы заехать на Чистозеро. Азирцы всегда нарочито удивлялись, что ему хотелось посетить место, где, по их словам, «ничего не было».

На ногах у Далинара была какая-то тесная обувь – видимо, предохранявшая от порезов о камни, скрытые под водой. Дно местами было неровным, с ямами и выступами, которые он скорее чувствовал, чем видел. Князь невольно засмотрелся на рыбок, что метались туда-сюда, словно тени в воде, а рядом с ними было лицо.

Лицо. Далинар отпрыгнул и закричал, направив копье вниз:

– Там лицо! В воде!

– Речной спрен? – поинтересовалась Сияющая, приближаясь.

– Похоже на тень, – описал Далинар. – Глаза красные.

– Значит, он здесь, – сказала женщина-рыцарь. – Шпион Сья-анат. Каэб, беги к сторожевому посту. Остальные, продолжайте наблюдать. Далеко без носителя не уйдет. – Она сорвала что-то с пояса – небольшой кошель.

– Вон там! – воскликнул Далинар, заметив в воде маленькую красную точку.

Она поплыла прочь от него, точно рыба. Князь бросился следом – бежал, как научился раньше. Но зачем же преследовать спрена? Их нельзя поймать. По крайней мере, ему был неизвестен способ сделать это.

Остальные бежали следом. Рыбы бросились врассыпную, испуганные плеском.

– Я преследую спрена, – негромко проговорил Далинар. – За ним мы и охотились. Он слегка напоминает лицо – тень лица, с красными глазами. В воде плавает как рыба. Постой-ка! Есть еще одно. Появилось рядом с ним. Нет, это целая человеческая фигура, футов шести ростом. Пловец – точнее, тень пловца. Он…

– Клянусь бурей! – внезапно воскликнула Сияющая. – Он тут не один!

Большой спрен изогнулся и нырнул в глубину, исчезнув в скалистом дне. Далинар остановился, не зная, следует ли ему продолжать преследовать маленького спрена или остаться на месте.

Его спутники повернулись и бросились бежать в другую сторону.

Ох!..

Далинар попятился, когда каменистое дно озера задрожало. Споткнулся, с плеском упал в воду. Она была такая прозрачная, что он видел, как дно озера… трескается. Словно что-то большое колотит по нему снизу.

– Давай! – крикнул один из солдат, хватая его за руку.

Когда Далинару помогли подняться, трещины на дне сделались шире. Еще недавно спокойная поверхность озера кипела и бурлила.

Земля содрогнулась, и князь чуть было опять не упал. Несколько солдат впереди него все же не удержались.

Сияющая крепко стояла на ногах, и в ее руках появился громадный осколочный клинок.

Бросив взгляд через плечо, Далинар увидел, как из воды что-то появляется. Длинная рука! Тонкая, футов пятнадцати длиной, она с шумом вырвалась из воды и, снова ринувшись вниз, уперлась в дно, как будто желая обрести надежную опору. Неподалеку появилась другая рука, направленная локтем в небо, а потом они обе напряглись, как у человека, который делает отжимания.

От скалистого дна оторвалось громадное тело: как если бы кого-то закопали в песок и вот он выбрался наружу. С гребнистой и неровной спины существа, поросшей сланцекорником и донным грибком, текли струи воды. Спрен каким-то образом оживил сам камень.

Пока тварь корчилась, вставая, Далинар разглядел ее светящиеся красные глаза – глубоко посаженные, точно два лавовых озера на злобной каменной морде. Тело было скелетообразным, с тонкими, костлявыми руками и пальцами-веточками, которые заканчивались каменными когтями. Грудь выглядела точно клетка из каменных ребер.

– Громолом! – завопили солдаты. – Молоты! Готовьте молоты!

Женщина-рыцарь стояла перед чудовищем, в котором было тридцать футов роста. С него стекала вода. От Сияющей полился спокойный белый свет. Он напомнил Далинару свечение сфер. Буресвет! Она вскинула осколочный клинок и бросилась в атаку, двигаясь в воде с необъяснимой легкостью, словно та на нее не давила. Возможно, дело в силе, дарованной осколочным доспехом.

– Они были созданы, чтобы стеречь, – раздался голос позади.

Князь оглянулся и увидел упавшего солдата, который чуть раньше помог ему встать, – длиннолицего селайца, лысеющего и с широким носом. Далинар наклонился, чтобы помочь ему подняться.

До этого селаец говорил по-другому, однако новый голос был Далинару знаком. Он звучал в конце почти всех видений. Это говорил Всемогущий.

– Сияющие рыцари, – пояснил Всемогущий, вставая рядом с Далинаром и наблюдая за тем, как женщина атакует оживший ночной кошмар, – должны были противостоять разрушительной силе Опустошений. Десять рыцарских орденов, основанных, чтобы помогать людям сражаться, а потом – заново строить жизнь.

Далинар повторил это – слово за словом. Он старался не пропустить ни одного, не думая об их смысле.

Всемогущий повернулся к нему:

– Я был удивлен, когда появились эти ордена. Я не учил этому своих Вестников. Это все спрены; имитируя то, что я дал людям, они сделали это возможным. Тебе придется основать их заново. Вот твое задание. Объедини их. Создай крепость, которая выдержит бурю. Пусть Вражда взбесится – убеди его, что он может проиграть, и назначь защитника. Он ухватится за этот шанс и не станет рисковать – ему слишком часто доводилось испытывать поражения. Это лучший из всех советов, какие я могу тебе дать.

Далинар все повторил. Позади него битва разгорелась всерьез: раздавался плеск воды, скрежет камней. Приближались солдаты с молотами, и внезапно оказалось, что эти люди тоже излучают буресвет, хотя и куда слабее.

– Тебя удивило появление рыцарей, – сказал Далинар Всемогущему. – И эта сила, этот враг сумел тебя убить. Ты никогда не был богом. Бог знает все. Бога нельзя убить. Так кем же ты был?

Всемогущий не ответил. Он не мог. Князь уже понял, что эти видения следовали определенному сценарию. Люди в них могли реагировать на Далинара, точно актеры, которым позволено немного импровизировать. Сам Всемогущий никогда этого не делал.

– Сделаю, что смогу, – добавил Далинар. – Я воссоздам их. Приготовлюсь. Ты рассказал мне о многом, но кое-что я понял сам. Если тебя можно было убить, то, вероятно, другого такого же – твоего врага – тоже можно.

Далинара поглотила тьма. Вопли и плеск воды затихли. Относилось ли это видение ко времени одного из Опустошений или к периоду между ними? Видения ничего не проясняли до конца. Когда тьма растаяла, он оказался лежащим в небольшой комнатке с каменными стенами внутри своего жилища в военном лагере.

Рядом сидела Навани – перо так и летало над планшетом, который та держала перед собой. Буря свидетельница, до чего эта женщина прекрасна! Ее красота была зрелой: красная помада на губах, волосы заплетены в сложную косу, уложенную вокруг головы и украшенную сверкающими рубинами. Кроваво-красное платье. Навани глянула на него, заметила, что очнулся и моргает. Улыбнулась.

– Это было… – начал он.

– Тсс. Последняя часть показалась мне важной, – сказала она, продолжая писать.

Навани писала еще минуту, потом наконец-то оторвала перо от планшета, который сжимала пальцами сквозь ткань рукава.

– Думаю, я ничего не пропустила. Тяжело, когда ты переходишь с одного языка на другой.

– Я перешел с одного языка на другой?

– В конце. Перед этим ты говорил по-селайски. На древнем селайском, безусловно, но у нас есть тексты на нем. Надеюсь, переводчицы разберутся в моей транскрипции; я этим языком владею неважно. И все-таки тебе следует говорить помедленнее, когда ты так делаешь, дорогой.

– С учетом обстоятельств, это будет непросто, – пробормотал Далинар, вставая.

По сравнению с тем, что он чувствовал во время видения, в комнате было холодно. Дождь стучал по запертым ставням, но великий князь по опыту знал: окончание видения значило, что буря почти растратила свои силы.

Чувствуя себя выжатым, он сел в кресло у стены. В комнате с ним была только Навани; ему так нравилось. Ренарин и Адолин пережидали бурю тоже в доме Далинара, но в другой комнате, под бдительным оком капитана Каладина и его мостовиков-телохранителей.

Возможно, ему следовало пригласить больше ученых, чтобы разобраться в видениях; они могли бы записать его слова, а потом, посовещавшись, получить самую точную версию. Но – буря! – Далинару и так было не по себе даже от того, что лишь один человек видел его в таком состоянии, бредящим и бьющимся в конвульсиях на полу. Он верил в свои видения, даже зависел от них, но это не означало, что они его не смущали.

Навани села рядом и обняла его.

– Плохо было?

– На этот раз? Нет. Не плохо. Беготня, потом битва. Я не участвовал. Видение завершилось прежде, чем потребовалась моя помощь.

– Тогда почему у тебя такое лицо?

– Я должен восстановить Сияющих рыцарей.

– Восстановить Сияющих… Но почему? Что это вообще значит?

– Не знаю. Я ничего не знаю; в моем распоряжении только намеки и призрачные угрозы. Надвигается что-то опасное – тут сомнений нет. И я должен это остановить.

Она опустила голову ему на плечо. Князь смотрел на очаг, в котором тихонько потрескивал огонь, озаряя комнатку теплым светом. Это был один из немногих очагов, которые еще не переделали, используя новые фабриалевые обогреватели.

Настоящий огонь нравился Далинару больше, хотя он не признался бы в этом Навани. Она так старалась, чтобы у всех появились новые фабриали.

– Почему ты? – спросила Навани. – Почему этим должен заниматься именно ты?

– Почему один человек рождается королем, а другой – нищим? Так устроен мир.

– Неужели для тебя все так просто?

– Конечно не просто. Но не вижу смысла требовать ответы.

– Особенно если Всемогущий мертв…

Возможно, ему не следовало ей об этом рассказывать. Лишь одна эта идея могла заклеймить его как еретика, враждебно настроить его собственных ревнителей, предоставить Садеасу оружие против трона.

Если Всемогущий мертв, кому поклонялся Далинар? Во что он верил?

– Мы должны записать твои воспоминания о видении, – со вздохом сказала Навани, отстраняясь от него. – Пока они еще свежи.

Он кивнул. Было важно иметь описание, соответствующее зафиксированным словам. Далинар начал подробно излагать все, что видел, проговаривая фразы достаточно медленно, чтобы она успевала записывать. Он обрисовал озеро, одежду людей, странную крепость в отдалении. Вдова короля заявила, что тамошние местные жители рассказывают удивительные истории о больших строениях на Чистозере. Ученые считали, что это мифы.

Перейдя к описанию нечестивой твари, что восстала со дна озера, Далинар вскочил и начал ходить по комнате из угла в угол.

– После него на дне озера осталась дыра, – объяснил он. – Представь себе, что ты нарисовала тело на полу, а потом увидела, как оно вырвалось из земли. Представь себе, какое тактическое преимущество несет в себе такая штука. Спрены движутся быстро и легко. Один может проскользнуть в тыл, а там восстать и атаковать резервные отряды. Должно быть, каменное тело этой твари трудно сломать. Вот же буря!.. Осколочные клинки. Я спрашиваю себя, не было ли наше оружие на самом деле создано для битв с такими существами.

Навани улыбнулась, не переставая писать.

– Что? – спросил Далинар, прекращая метаться.

– Ты воин до мозга костей.

– Да. И что?

– И за это я тебя обожаю, – сказала она, дописывая фразу. – Что было дальше?

– Всемогущий говорил со мной.

Далинар вновь начал ходить по комнате, медленно и неторопливо, и пересказал ей монолог Всемогущего, стараясь ничего не упустить. «Мне нужно больше спать». Он уже не тот юноша, каким был двадцать лет назад, когда случалось всю ночь бодрствовать вместе с Гавиларом, слушая за чашей вина, как брат строит планы, а наутро – бросаться в битву полным сил и нетерпеливо искать соперника.

Когда он закончил свое повествование, Навани встала и спрятала письменные принадлежности. Она возьмет записи и велит своим ученым – точнее, его ученым, присвоенным ею, – поработать над сведением алетийского текста с тем, что она записала во время видения. Конечно, сначала удалит те строки, где он упомянул о деликатных вещах вроде смерти Всемогущего.

Она также займется поисками в исторических хрониках того, что будет соответствовать его описаниям. Навани любила раскладывать все по полочкам и уже распределила все его видения в хронологическом порядке, пытаясь собрать из них единую историю.

– Ты все еще собираешься опубликовать приказ на этой неделе? – спросила она.

Далинар кивнул. Он разослал его великим князьям на прошлой неделе и намеревался в тот же день огласить в лагерях, но Навани убедила его, что будет лучше подождать. Пусть великие князья готовятся, пока новость тайком передают из уст в уста.

– Приказ огласят через пару дней, – сообщил он. – До того, как великие князья успеют как следует надавить на Элокара, чтобы он отозвал распоряжение.

Навани поджала губы.

– Так надо, – сказал Далинар.

– Ты ведь должен их объединить.

– Великие князья словно балованные дети. Чтобы их изменить, придется прибегнуть к крайним мерам.

– Если ты расколешь королевство на части, мы никогда его не восстановим.

– Мы позаботимся о том, чтобы оно не раскололось.

Навани окинула его взглядом и улыбнулась:

– Признаюсь, таким обновленным, уверенным в себе ты мне очень нравишься. Вот если бы я могла одолжить немного этой уверенности, чтобы применить ее по отношению к нам…

– Я весьма уверен по поводу нас, – перебил он, привлекая ее ближе.

– В самом деле? Потому что эти путешествия между королевским дворцом и твоим домом пожирают уйму моего времени каждый день. Сумей я перевезти сюда свои вещи – скажем, в твои покои, – подумай, насколько удобнее все могло бы стать!

– Нет.

– Ты уверен, что они не позволят нам пожениться? Как же быть? Дело в моральной стороне вопроса? Ты сам сказал, что Всемогущий мертв.

– Есть правильные вещи и неправильные, – упрямо проговорил Далинар. – Всемогущий не имеет к этому никакого отношения.

– Бог, – ровным голосом уточнила Навани, – не имеет отношения к тому, правильны его заповеди или неправильны?

– Э-э, да.

– Осторожнее. Ты говоришь, как Ясна. В любом случае, если бог умер…

– Бог не умер. Если Всемогущий мертв, то он никогда не был богом, только и всего.

Она вздохнула, по-прежнему прижимаясь к нему. Привстала на носочки и поцеловала его – без намека на застенчивость. Навани считала, что застенчивыми бывают только жеманные и ветреные женщины. Так что это был страстный поцелуй – вдовствующая королева прижалась к его рту, запрокинула голову, желая большего. Когда же отстранилась, Далинар почувствовал, что ему нечем дышать.

Навани улыбнулась ему, повернулась, собрала свои вещи – он и не заметил, что она выронила все во время поцелуя, – и направилась к двери.

– Видишь ли, терпение мне не свойственно. Я такая же испорченная, как великие князья, и привыкла получать то, что хочу.

Князь фыркнул. И то и другое было неправдой. Навани умела терпеть, когда ее это устраивало. Она подразумевала лишь то, что сейчас такой вариант был ей не по нраву.

Навани открыла дверь, и появился капитан Каладин – заглянул внутрь, оглядел взглядом. Мостовик все делал основательно.

– Проследи за ней, когда она отправится домой, – приказал ему Далинар.

Каладин отсалютовал. Навани проскользнула мимо мостовика и ушла не прощаясь. Дверь закрылась, и Далинар снова остался в одиночестве.

Он тяжело вздохнул и прошел к креслу у камина, где устроился поразмышлять.

Князь проснулся, когда огонь в камине уже погас. Вот буря! Теперь он засыпает посреди дня? Ночью слишком много времени уходит на то, чтобы крутиться и вертеться, и голова его полна забот и тревог о вещах, которые не должны его касаться. Куда ушли простые времена? Рука на мече, незыблемая вера в то, что Гавилар разберется со всеми трудностями?

Далинар встал, потянулся. Нужно еще раз проверить порядок оглашения королевской воли, потом разобраться с новыми гвардейцами…

Он застыл. На стене комнаты виднелась сеть глубоких белых царапин, которые складывались в глифы. Их там раньше не было.

«Шестьдесят два дня, – прочитал Далинар. – Смерть последует».

Вскоре Далинар стоял, выпрямившись и сцепив руки за спиной, и слушал, как Навани совещается с Рушу, одной из холинских ученых. Неподалеку от него Адолин изучал кусок белого камня, найденный на полу. Вероятно, камень выломали из орнамента, обрамлявшего окно, а потом использовали, чтобы написать глифы.

«Спину прямо, голову выше, – приказал себе Далинар, – даже если тебе хочется взять и рухнуть в то кресло». Вождю такое непозволительно. У вождя все под контролем. И не важно, если на самом деле он ощущает, что не контролирует ничего.

Особенно – если так».

– Ах! – воскликнула Рушу, юная ревнительница с длинными ресницами и губками бантиком. – Только гляньте на эти неуклюжие линии! Симметрия ошибочна. Тот, кто это сделал, неопытен в рисовании глифов. Еще чуть-чуть – и «смерть» была бы неправильной… она слишком похожа на «сломанный». И смысл расплывчатый. «Смерть последует»? Или «следуй за смертью»? Или «шестьдесят два дня смерти» и так далее? Глифы неточны.

– Рушу, просто скопируй это, – велела Навани. – И ни с кем не обсуждай того, что видела.

– Даже с вами? – отрешенно поинтересовалась Рушу, не переставая писать.

Вздохнув, Навани подошла к Далинару и Адолину.

– Девочка и впрямь хороша в своем деле, – негромко проговорила она, – но временами делается немного забывчивой. В любом случае она разбирается в письме лучше всех остальных. Это одна из многих областей, которые ее интересуют.

Далинар кивнул, сдерживая свои страхи.

– Зачем кому-то могло понадобиться такое? – спросил Адолин, отшвыривая камень. – Это что, скрытая угроза?

– Нет, – бросил Далинар.

Навани посмотрела ему в глаза.

– Рушу, – приказала она. – Оставь нас на минутку.

Женщина поначалу не ответила, но быстро удалилась. Когда она открыла дверь, снаружи показались члены Четвертого моста во главе с мрачным капитаном Каладином. Он сопроводил Навани домой, потом вернулся и обнаружил это – после чего немедленно послал людей проверить, что с Навани, и привести ее назад.

Он явно считал своим личным упущением то, что кто-то пробрался в комнату Далинара, пока великий князь спал. Холин взмахом руки велел капитану войти.

Каладин тотчас же подчинился – Далинар понадеялся, что бывший мостовик не заметил, как Адолин стиснул зубы при виде его. Князь сражался с осколочником-паршенди, когда Каладин и Адолин столкнулись на поле боя, но ему рассказали об их перепалке. Его сыну точно не понравилось известие о том, что этот темноглазый мостовик был поставлен во главе Кобальтовой гвардии.

– Сэр, – заговорил Каладин, приблизившись. – Мне стыдно. Неделю на посту – и уже подвел вас.

– Ты подчинился приказу, капитан, – сказал Далинар.

– Мне было приказано беречь вас, сэр, – возразил Каладин звенящим от ярости голосом. – Я должен был выставить часовых у каждой двери в ваших покоях, а не только у входа в них.

– Капитан, в будущем мы будем внимательнее, – отетил Далинар. – Твой предшественник всегда выставлял часовых так же, как и ты, и раньше этого было достаточно.

– Сэр, то были другие времена, – пробурчал Каладин, окидывая комнату взглядом прищуренных глаз. Он пригляделся к окну, слишком маленькому, чтобы кто-то мог забраться внутрь. – Я по-прежнему не понимаю, как злоумышленник мог оказаться в комнате. Стражи ничего не слышали.

Далинар изучающе взглянул на молодого солдата с покрытым шрамами мрачным лицом.

«Почему, – подумал великий князь, – я так доверяю этому человеку?»

Он понимал, что оснований для этого нет, но за многие годы научился доверять своему чутью – как солдат и как генерал. Что-то внутри его требовало довериться Каладину, и он подчинился этому требованию.

– Пустяк, – отмахнулся Далинар.

Каладин бросил на него резкий взгляд.

– Не слишком беспокойся из-за того, что кто-то сумел сюда пробраться, чтобы оставить каракули на стене, – продолжил Далинар. – Просто в будущем будь осторожнее. Свободен. – Он кивнул Каладину, который с неохотой удалился и закрыл за собой дверь.

Подошел Адолин. Юноша с копной непокорных волос был таким же высоким, как и Далинар. Иногда великий князь об этом забывал. Казалось, совсем недавно Адолин был бойким мальчишкой с деревянным мечом.

– Ты сказал, что проснулся и увидел это, – проговорила Навани. – И что не видел и не слышал, как кто-то рисовал на твоей стене.

Далинар кивнул.

– Почему же, – продолжила она, – у меня вдруг возникло отчетливое ощущение, что ты знаешь, откуда взялась эта надпись?

– Я точно не знаю, кто ее оставил, но знаю, что она означает.

– И что же? – требовательно спросила Навани.

– Что у нас осталось очень мало времени. Разошли приказ, потом отправляйся к великим князьям и устрой собрание. Они захотят поговорить со мной.

«Грядет Буря бурь…»

Шестьдесят два дня. Слишком мало времени.

Но похоже, это все, что у него есть.

Идеалы

Знак на стене сам по себе был большей опасностью, чем конечный срок, о котором он сообщал. Предвидение – то, что свойственно пустоносцам.

Из личного дневника Навани Холин, йесесес, 1174

…Навстречу победе и долгожданному возмездию.

Глашатай несла с собой грамоту с королевским приказом, заключенную в переплет из двух покрытых тканью дощечек, хотя явно запомнила его от первого до последнего слова. Неудивительно. Один лишь Каладин заставил повторить написанное три раза.

– Еще раз, – сказал он, сидя на камне возле очага Четвертого моста.

Многие члены отряда опустили свои миски с завтраком и притихли. Неподалеку Сигзил шепотом повторял сказанное, закрепляя в памяти.

Глашатай вздохнула. Она была пухленькой, молоденькой светлоглазой, с черными волосами, в которых встречались рыжие пряди, выдававшие веденские или рогоедские корни. По лагерю должны были перемещаться десятки таких женщин. Им полагалось прочитать – и в некоторых случаях объяснить – слова Далинара.

Она снова открыла свою папку.

«В любом другом батальоне, – пришло в голову Каладину, – командующий обладал бы достаточно высоким положением в обществе, чтобы превзойти ее по рангу».

– Именем короля, – заговорила светлоглазая, – Далинар Холин, великий князь войны, настоящим приказывает внести изменения в способ добычи и распределения светсердец на Расколотых равнинах. Впредь каждое светсердце будут добывать по очереди два великих князя, действующих совместно. Трофеи становятся собственностью короля, который определит долю участников, основываясь на их вкладе в борьбу и готовности подчиняться приказам.

Предписанная очередность установит в подробностях, какие великие князья и армии будут нести ответственность за добычу светсердец и в каком порядке. Пары не всегда будут одинаковыми, и их станут оценивать с точки зрения стратегической совместимости. Ожидается, что согласно Заповедям, которых все мы придерживаемся, мужчины и женщины в наших армиях одобрят этот новый рывок навстречу победе и долгожданному возмездию.

Глашатай захлопнула папку и посмотрела на Каладина, вскинув длинную черную бровь – скорее всего, подумал он, нарисованную.

– Спасибо, – поблагодарил Каладин.

Она кивнула ему и двинулась к площадке следующего батальона.

Юноша поднялся на ноги:

– Ну что ж, вот и буря, которую мы ожидали.

Люди закивали. После случившегося накануне странного проникновения в покои Далинара пересуды в Четвертом мосту поутихли. Каладин чувствовал себя глупо. Далинар, однако, как будто и не заметил, что кто-то вломился к нему домой. Он знал намного больше, чем говорил Каладину. «Как же я должен делать свое дело, если мне не сообщают сведений, в которых я нуждаюсь?»

И двух недель не прошло, а он уже начал делать ошибки под влиянием интриг светлоглазых.

– Великие князья будут в ярости из-за этого приказа, – сказал Лейтен, сидевший у очага, где он трудился над ремнями на нагруднике Бельда, который пришел от интенданта с перепутанными пряжками. – У них чуть ли не все завязано на этих светсердцах. Сегодня ветра в избытке принесут возмущения.

– Ха! – выдохнул Камень, наполняя карри миску Лопена, который пришел за добавкой. – Недовольство? Нынче это зовется «бунт». Ты разве не слышал, что там говорилось о Заповедях? Эта вещь для остальных оскорбление быть – мы знать, что клятвы для них пустой звук. – Он улыбался, явно считая гнев – и даже бунт – великих князей чем-то забавным.

– Моаш, Дрехи, Март и Эт – со мной, – распорядился Каладин. – Мы сменим Шрама и его отряд. Тефт, как продвигается твое задание?

– Неважно, – ответил тот. – Эти ребята из других мостовых расчетов… с ними еще работать и работать. Кэл, нам требуется что-то особенное. Мы должны их как-то вдохновить.

– Я что-нибудь придумаю. Пока что попробуем еду. Камень, сейчас у нас только пять офицеров, так что можешь забрать последнюю из наружных комнат под кладовку. Холин предоставил нам право брать у лагерного интенданта что угодно. Забей ее под завязку.

– Под завязку? – переспросил Камень, и на его лице появилась улыбка до ушей. – Под какую завязку?

– Под самую верхнюю, – ответил Каладин. – Мы месяцами ели похлебку из духозаклятого зерна. В следующем месяце Четвертый мост будет питаться на зависть королям.

– Только никаких раковин, – добавил Март, подобрав копье, застегнув мундир и ткнув в Камня пальцем. – Если тебе дали право готовить все, что захочется, это не значит, что мы должны есть какую-нибудь дрянь.

– Воздух вам в голову, низинники! – проворчал Камень. – Вы не хотите быть сильными?

– Спасибочки, я лучше сохраню зубы, – ответил Март. – Чокнутый рогоед.

– Я готовить два блюда. – Рогоед приложил руку к груди, словно салютуя. – Одно для храбрых, одно для глупых. Каждый выбрать сам.

– Камень, ты закатишь пиры, – сказал Каладин. – Я хочу, чтобы ты обучил поваров, – они будут готовить для других казарм. Даже если у Далинара теперь есть лишние повара, поскольку стало меньше солдат, которых надо кормить, я хочу, чтобы мостовики были самодостаточны. Лопен, с этого момента Даббид и Шен будут вместе с тобой помогать Камню. Нам надо превратить эту тысячу мостовиков в солдат. Все начнется так же, как со всеми вами, – с наполнения желудков.

– Так тому и быть, – подтвердил Камень со смехом и похлопал по плечу Шена – паршун явился за добавкой. Он лишь недавно почувствовал себя свободнее и, похоже, уже не прятался от чужих глаз, как когда-то. – Я даже навоз добавлять не буду!

Остальные засмеялись. Камень потому и стал мостовиком, что добавил в еду навоз.

Когда Каладин направился к королевскому дворцу – у Далинара была назначена важная встреча с королем, – к нему присоединился Сигзил.

– Командир, удели мне минутку, – попросил он.

– Слушаю.

– Ты обещал, что я смогу измерить твои… особенные умения.

– Обещал? – удивился Каладин. – Что-то не припоминаю.

– Ты хмыкнул.

– Я… хмыкнул?

– Когда я говорил о том, что надо бы сделать пару измерений. Ты вроде счел это хорошей идеей и сказал Шраму, что мы могли бы помочь тебе разобраться с твоими способностями.

– Ну, видимо, ты прав.

– Нам надо точно определить, что ты умеешь делать – насколько твои способности сильны, как долго ты можешь удерживать буресвет. Ты же понимаешь, насколько важно установить пределы твоих возможностей?

– Да, – согласился Каладин, поколебавшись.

– Отлично. Тогда…

– Дай мне пару дней. Подготовь место, где нас никто не увидит. Потом… да, хорошо. Я позволю тебе измерить меня.

– Замечательно. Я как раз продумываю кое-какие эксперименты.

Он остановился на тропинке, позволив Каладину и остальным идти вперед.

Каладин положил копье на плечо и расслабил руку. Он частенько замечал, что сжимает оружие слишком крепко, до белых костяшек. Как будто часть его по-прежнему не верила, что можно носить копье при всех, и боялась, что его снова отнимут.

Сил спорхнула вниз, вернувшись после ежедневной прогулки по лагерю верхом на утренних ветрах. Она приземлилась на его плечо и села, погруженная в размышления.

В военном лагере Далинара царил порядок. Солдаты здесь никогда не бездельничали. Они чистили оружие, носили еду, таскали грузы, патрулировали. Патрулей в этом лагере было много, даже после того, как войско уменьшилось. По пути к воротам Каладин и его люди повстречали три патруля – то есть на три больше, чем он когда-нибудь видел в лагере Садеаса.

Он вновь обратил внимание на пустоту. Мертвым не было нужды превращаться в Приносящих пустоту, чтобы поселиться в этом лагере; пустые казармы делали за них всю работу. Каладин прошел мимо женщины, которая сидела у входа в одну из опустевших казарм, глядя в небо и прижимая к груди узел с мужской одеждой. На дороге рядом с нею стояли двое малышей. Они были слишком тихи. Такие маленькие дети не должны вести себя тихо.

Казармы составляли кварталы в огромном кольце, в центре которого располагалась более густонаселенная часть лагеря – шумный район, включавший имение Далинара и дома, в которых размещались разные великие лорды и генералы. Жилище великого князя походило на каменный курган, над которым развевались знамена, а вокруг туда-сюда бегали клерки с охапками гроссбухов. Неподалеку несколько офицеров разбили вербовочные палатки. Тут же выросла длинная очередь желающих записаться в солдаты. Среди них встречались наемники, которые добрались до Расколотых равнин в поисках работы. Другие были пекарями или кем-то еще, и сюда их привело объявление о наборе, последовавшее за катастрофой.

– Почему ты не смеялся? – спросила Сил, изучающе разглядывая очередь, которую Каладин обошел, направляясь к воротам военного лагеря.

– Прошу прощения, – ответил он. – Я не заметил, как ты сделала что-то смешное?

– Я про то, что было раньше. Камень и остальные смеялись. Ты – нет. Когда ты смеялся на протяжении тех трудных недель, я знала, что на самом деле тебе вовсе не весело. Я думала, что когда все изменится к лучшему…

– Мне теперь приходится следить за целым батальоном мостовиков, – пояснил Каладин, глядя перед собой. – И оберегать жизнь великого князя. Я посреди лагеря, полного вдов. Похоже, у меня нет повода веселиться.

– Но все стало гораздо лучше, – возразила она. – Для тебя и твоих людей. Подумай о том, что ты сделал, чего добился.

Бойня на плато, продлившаяся весь день. Безупречное слияние его самого, его оружия и бури. И он убивал. Убивал, чтобы защитить светлоглазого.

«Он не такой, как другие», – подумал Каладин.

Все обычно так и говорили.

– Наверное, я просто жду, – признался он.

– Чего?

– Грома, – тихо ответил Каладин. – Он всегда следует за молнией. Иной раз приходится ждать, но он обязательно прозвучит.

– Я…

Сил вспорхнула и зависла перед его лицом, перемещаясь задом наперед вместе с ним. Она не летала – у нее не было крыльев – и не двигалась туда-сюда. Сил просто стояла, не опираясь ни на что, и перемещалась одновременно с Каладином. Обычные законы природы на нее не действовали.

Она взглянула на него, склонив голову на бок:

– Я тебя не понимаю. Проклятие! Я думала, что почти разобралась во всем. Бури? Молния?

– Помнишь, как убедила меня сразиться, чтобы спасти Далинара, хотя тебе все-таки было больно, когда я убивал?

– Да.

– Это похоже, – тихо произнес Каладин и отвел взгляд.

Его рука опять слишком крепко сжимала копье.

Сил следила за ним, уперев руки в бока, ожидая продолжения.

– Случится что-то плохое, – сказал Каладин. – Со мной не бывает, чтобы все шло хорошо. Так устроена жизнь. Возможно, это как-то связано с теми вчерашними глифами на стене Далинара. Они похожи на обратный отсчет.

Сил кивнула.

– Ты когда-нибудь видела что-то подобное?

– Я что-то… припоминаю, – прошептала она. – Что-то плохое. Каладин, видеть грядущее… это умение даровал не Честь. Это нечто другое. Нечто опасное.

Чудесно.

Он больше ничего не сказал. Сил вздохнула и унеслась вверх, превратившись в ленточку из света. Она следовала за ним, лавируя между порывами ветра.

«Она назвала себя спреном чести, – размышлял Каладин. – Так зачем же ей продолжать эту игру с ветрами?»

Надо будет спросить, и Сил, возможно, ответит. Если знает ответ.

Тороль Садеас сплел перед собой пальцы, упираясь локтями в изысканную каменную столешницу, и уставился на осколочный клинок, который вонзил в центр стола. Лицо великого князя отражалось в лезвии.

Вот Преисподняя, когда же он успел постареть? Садеас воображал себя юношей двадцати с небольшим лет. Теперь ему было пятьдесят. Шквальные пятьдесят. Он стиснул зубы, глядя на меч.

Клятвенник. Это был осколочный клинок Далинара – изогнутый, словно сведенная судорогой спина, с чем-то вроде крючка на острие и рядом выступающих зубцов у перекрестья. Напоминает беспокойные волны на океанской глади.

Как часто он вожделел это оружие? Теперь оно у него, но обладание принесло лишь опустошенность. Далинар Холин, обезумевший от скорби, сломленный до такой степени, что битвы пугали его, все еще цеплялся за жизнь. Старый друг Садеаса был словно любимая рубигончая, которую пришлось умертвить, но яд не подействовал как надо, и вот она снова хнычет под окном.

Даже хуже – Садеас не мог избавиться от ощущения, что Далинар каким-то образом сумел его обставить.

Дверь в гостиную отворилась, и вошла Йалай. У его жены была тощая шея и большой рот, ее никогда не называли красавицей, и с течением времени недостатки проявлялись все сильнее. Садеасу было все равно. Йалай была самой опасной женщиной из всех, кого он знал. Это привлекало больше, чем любое милое личико.

– Вижу, ты испортил мой стол, – заметила она, созерцая осколочный клинок, вонзенный в центр столешницы, а потом беспечно опустилась на небольшую кушетку рядом с супругом, обняла его одной рукой и положила ноги на стол.

С остальными Йалай была безупречной дамой-алети. Наедине предпочитала расслабиться.

– Далинар вербует всех подряд, – проговорила она. – Я воспользовалась шансом разместить еще несколько своих помощников среди тех, кто работает в его лагере.

– Они солдаты?

– За кого ты меня принимаешь? Это было бы слишком очевидно; он станет внимательно следить за новобранцами. А вот в рядах обслуги образовались дыры, поскольку многие мужчины берут копья и идут в армию.

Садеас кивнул, не сводя внимательного взгляда с клинка. Его супруга управляла наиболее разветвленной шпионской сетью в военных лагерях. Несомненно, самой впечатляющей, поскольку о ней мало кому было известно. Она почесала ему спину, и по коже побежали мурашки.

– Он обнародовал приказ, – добавила Йалай.

– Да. Реакция?

– Как и ожидалось. Все в ярости.

Садеас кивнул:

– Далинар должен был умереть, но, поскольку этого не случилось, мы можем рассчитывать хотя бы на то, что он сам себя повесит в нужный момент. – Великий князь прищурился. – Уничтожив его, я хотел предотвратить крах королевства. Теперь я спрашиваю себя: не лучше ли будет нам всем, если оно и впрямь рухнет?

– Что?

– Любимая, я не создан для этого, – прошептал Садеас. – Для этой глупой игры на плато. Поначалу она меня удовлетворяла, но постепенно я начинаю ее презирать. Мне нужна война, Йалай! Не какие-нибудь маленькие стычки, которые иногда случаются после многочасовых маршей!

– Эти маленькие стычки приносят нам богатство.

Потому Садеас и терпел их так долго. Он встал.

– Мне нужно будет встретиться кое с кем. Аладар. Рутар. Мы должны раздуть пламя гнева прочих великих князей, усилить их возмущение выходками Далинара.

– А наша конечная цель?

– Йалай, я начну его заново. – Он сомкнул пальцы на рукояти Клятвенника. – Завоевание.

Это была единственная вещь, которая позволяла ему чувствовать себя живым. Славный, чудесный азарт, пробуждавшийся на поле боя, где все сражаются со всеми. Риск ради награды. Владычество. Победа.

Лишь так он мог снова почувствовать себя молодым.

Это была жестокая истина. Но лучшие из истин были простыми.

Князь сжал рукоять Клятвенника и выдернул клинок из столешницы.

– Далинар теперь хочет играть в политика, что неудивительно. Он всегда втайне желал быть таким, как брат. К счастью для нас, с подобными вещами у Далинара не складывается. Его требование посеет раздор. Он надавит на великих князей, и те возьмутся за оружие. Королевство распадется. И тогда, ступая по крови с собственным мечом Далинара в руке, я выкую новый Алеткар из пламени и слез.

– Что, если у него все получится?

– Тогда, моя дорогая, нам пригодятся твои убийцы. – Он отпустил осколочный клинок; тот превратился в туман и исчез. – Я заново покорю это королевство, а потом придет черед Йа-Кеведа. В конце концов, цель всей нашей жизни – воспитывать солдат. В каком-то смысле я всего лишь делаю то, чего желает сам бог.

Путь от казарм до королевского дворца, который сам король начал называть Пиком, занял примерно час, и у Каладина было достаточно времени на раздумья. К несчастью, по дороге он миновал группу лекарей Далинара, которые вместе со слугами собирали на поле шишкотравник, чтобы из его сока изготовить антисептик.

При виде их Каладин вспомнил не только о том, как сам прилагал усилия, собирая сок, но и о своем отце. О Лирине.

«Окажись он здесь, – подумал Каладин, проходя мимо них, – поинтересовался бы, почему я не с ними, не с лекарями. Отец бы потребовал объяснить, почему, раз уж Далинар принял меня, я не попросился в его медицинский отряд».

Вообще-то Каладин, возможно, смог бы упросить великого князя задействовать весь Четвертый мост в качестве помощников лекарей. Каладин смог бы обучить их медицине почти с той же легкостью, как это вышло с копьем. Далинар бы согласился. В войске не бывает слишком много хороших лекарей.

Он о таком даже не задумался. Его выбор был проще: или они станут телохранителями Далинара, или покинут лагерь. Каладин решил снова выставить своих людей на пути у бури. Почему?

В конце концов они достигли королевского дворца, воздвигнутого на большой скале и отчасти – благодаря прорубленным в камне туннелям – внутри ее. Покои короля располагались на самом верху. Это означало, что Каладину и его людям предстояло туда вскарабкаться.

Они маршировали по тропе, изобиловавшей крутыми поворотами; Каладин все еще был погружен в раздумья об отце и своем долге.

– Знаешь, а ведь это не очень-то справедливо, – сказал Моаш, когда они достигли вершины.

Каладин посмотрел на своих спутников и понял, что все они еле дышат после долгого подъема. Каладин, однако, сам того не заметив, втянул буресвет. Он даже не запыхался.

Юноша многозначительно улыбнулся на радость Сил и обвел внимательным взглядом похожие на пещеры коридоры Пика. У парадных ворот стояли несколько часовых в синей с золотом форме королевской гвардии – отдельного и особого подразделения личной гвардии Далинара.

– Солдат, – бросил капитан, кивая одному из них, светлоглазому низкого ранга.

Каладин стоял выше этого человека согласно военной иерархии, но не общественной, и он по-прежнему не совсем понимал, как следует себя вести в таких случаях.

Гвардеец смерил его взглядом:

– Я слыхал, ты удержал мост чуть ли не в одиночку, против сотен паршенди. Как же тебе удалось такое? – Он не обратился к Каладину «сэр», как сделал бы, окажись на месте бывшего мостовика любой другой капитан.

– Хочешь узнать? – рявкнул Моаш позади. – Так мы покажем. Лично.

– Тихо. – Каладин метнул на Моаша сердитый взгляд и снова повернулся к солдату. – Мне повезло, только и всего.

Он глядел человеку прямо в глаза.

– Наверное, так все и было, – сказал тот.

Каладин ждал.

– Сэр, – наконец добавил солдат.

Каладин взмахом руки велел своим людям идти вперед, и они миновали светлоглазых стражников. Внутри дворец освещали настенные лампы, в которых были перемешаны сапфировые и бриллиантовые сферы, чтобы получился синевато-белый свет. Сферы были небольшим, но действенным напоминанием о том, как все переменилось. Никто бы не позволил мостовикам находиться рядом со сферами, выставленными напоказ столь небрежно.

Пик был пока что незнаком Каладину – до сих ему приходилось охранять Далинара, большей частью в военном лагере. Однако он позаботился о том, чтобы изучить карты дворца, так что знал дорогу к вершине.

– Почему ты заткнул мне рот? – требовательно спросил Моаш, догнав Каладина.

– Ты нарывался на драку. Но ты теперь солдат. Тебе придется научиться вести себя соответственно. А это значит не провоцировать стычек.

– Расшаркиваться перед светлоглазыми не стану. Хватит с меня.

– Я и не рассчитываю, что ты примешься кланяться, но зато рассчитываю, что будешь держать язык за зубами. Четвертый мост не опустится до мелочных насмешек и угроз.

Моаш сдался, но Каладин видел, что внутри у него все продолжает бурлить.

– Странно, – заметила Сил, опять приземляясь на плечо юноши. – Он выглядит таким сердитым.

– Когда я сделался старшиной мостовиков, – негромко пояснил Каладин, – они были словно звери в клетках, которых битьем принудили к повиновению. Я научил их снова сражаться, но они оставались в неволе. Теперь двери клеток распахнулись. Моашу и другим нужно время, чтобы привыкнуть.

Они привыкнут. За последние недели в мостовом расчете мостовики научились действовать слаженно и четко, как солдаты. Стояли по стойке смирно, когда их мучители маршировали по мостам, и не позволяли себе даже насмешливого слова. Дисциплина сама по себе стала для них оружием.

Его люди сделаются настоящими солдатами. Нет, они и есть настоящие солдаты. Теперь им надо научиться действовать без притеснения со стороны Садеаса, которому приходилось сопротивляться раньше.

Моаш снова приблизился.

– Прости, – негромко сказал он. – Ты прав.

Каладин улыбнулся – на этот раз искренне.

– Не собираюсь притворяться, будто перестал их ненавидеть, – продолжил Моаш. – Но буду вести себя прилично. У нас есть долг. Мы его исполним как следует. Лучше, чем кто-нибудь ожидает. Мы – Четвертый мост.

– Молодец, – похвалил капитан.

С Моашем следовало соблюдать особую осторожность, поскольку Каладин все сильнее ему доверял. Остальные большей частью благоговели перед своим командиром. Но не Моаш, который был чуть ли не единственным настоящим другом, появившимся у Каладина, после того как его заклеймили.

К тому моменту как они приблизились к королевской совещательной комнате, убранство коридора сделалось поразительно роскошным. На стенах даже появилась серия барельефов, изображавших Вестников и в нужных местах украшенных вмурованными в камень заряженными самосветами.

«Все больше и больше похоже на город, – подумал Каладин. – Это место может вскоре превратиться в настоящие хоромы».

У дверей совещательной комнаты он встретил Шрама и его отряд.

– Докладывай, – негромко приказал Каладин.

– Утро было тихим, – ответил Шрам. – И меня это вполне устроило.

– Значит, на сегодня ты свободен. Я останусь здесь на время совещания, потом Моаш заступит на послеполуденную вахту. Я сменю его вечером. Тебе и твоему отделению следует выспаться; вы вернетесь на дежурство ночью, и продлится оно до завтрашнего утра.

– Так точно, сэр. – Шрам отсалютовал, потом собрал своих людей и двинулся прочь.

Комната за дверьми была украшена толстым ковром и большими незапертыми окнами с подветренной стороны. Каладин никогда не бывал здесь, а дворцовые карты – ради безопасности короля – включали только основные коридоры и пути, ведущие через комнаты для прислуги. В этой комнате имелась еще одна дверь – вероятно, она вела на балкон, – но других входов, кроме того, через который зашел Каладин, не было.

По обеим сторонам от двери стояли два гвардейца в сине-золотой форме. Сам король ходил туда-сюда мимо стола. Нос у него оказался побольше, чем изображали на портретах.

Далинар разговаривал с великой леди Навани, элегантной дамой с сединой в волосах. Скандальные отношения между дядей короля и вдовствующей королевой могли бы стать главным поводом для сплетен в военных лагерях, если бы их не затмило предательство Садеаса.

– Моаш, – велел Каладин, ткнув пальцем, – проверь, куда ведет эта дверь. Март и Эт, вы будете нести вахту снаружи, в коридоре. Без спросу никого не впускать, кроме какого-нибудь великого князя.

Моаш отсалютовал королю, вместо того чтобы поклониться, и проверил дверь. Она и впрямь вела на балкон, который Каладин заметил снизу. Тот опоясывал зал по наружной стене.

Далинар наблюдал за тем, как работали Каладин и Моаш. Каладин отсалютовал ему, и их взгляды встретились. Он не подведет князя опять, как подвел накануне.

– Дядя, я не узнаю этих гвардейцев, – раздраженно бросил король.

– Они новые, – ответил Далинар. – На этот балкон другим путем не попасть, солдат. Он в сотне футов над землей.

– Рад слышать, – отозвался Каладин и приказал: – Дрехи, ступай к Моашу на балкон, закройте дверь и будьте начеку.

Дрехи кивнул и ринулся выполнять приказ.

– Я только что сказал, что на балкон невозможно попасть снаружи, – заметил Далинар.

– Сэр, значит, именно этим путем я бы попытался пробраться внутрь, – пояснил Каладин. – Если бы захотел.

Великий князь посмотрел на него с веселым изумлением.

А вот король закивал:

– Хорошо… хорошо.

– Ваше величество, есть ли другие способы попасть в эту комнату? – спросил Каладин. – Потайные двери, коридоры?

– Если бы они существовали, – проговорил король, – я бы не хотел, чтобы об этом кто-то узнал.

– Мои люди не смогут охранять эту комнату, если мы не будем знать, что именно охраняем. Если существуют потайные коридоры, они тотчас же оказываются под подозрением. Расскажите мне о них – я использую для охраны только своих офицеров.

Король на миг уставился на Каладина, потом повернулся к Далинару:

– А он мне нравится! Почему ты раньше не поставил его во главе своей гвардии?

– У меня не было такой возможности. – Далинар устремил на Каладина весьма многозначительный взгляд. Тяжелый взгляд. Он шагнул вперед, положил руку Каладину на плечо и отвел его в сторону.

– Погоди-ка, – раздался сзади голос монарха, – это капитанская нашивка?! На темноглазом? С каких пор это стало возможным?

Далинар, не отвечая, провел Каладина в другой конец комнаты.

– Король, – негромко пояснил великий князь, – весьма беспокоится из-за наемных убийц. Ты должен это знать.

– Сэр, разумная подозрительность облегчит его охранникам работу, – сказал Каладин.

– Я не говорил, что она разумная, – возразил Далинар. – Ты называешь меня «сэр». Общепринятое обращение – «светлорд».

– Сэр, я буду использовать это обращение, если вы прикажете. – Каладин смотрел ему в глаза. – Но «сэр» – допустимое обращение, даже для светлоглазого, если он является непосредственным начальником.

– Я великий князь.

– Если позволите мне быть откровенным, – начал юноша и не стал ждать разрешения: этот человек его возвысил и, с точки зрения Каладина, должность предполагала определенные привилегии, если не было сказано иное. – Каждый из тех, к кому я когда-либо обращался «светлорд», предал меня. Нескольким из тех, кого я называл «сэр», по-прежнему доверяю и сегодня. Для меня одно обращение почтительнее другого. Сэр.

– Ты странный парень.

– Сэр, вы должны помнить, что обычные парни стали трупами в ущельях, – негромко заметил Каладин. – Садеас об этом позаботился.

– Что ж, пусть твои люди на балконе отойдут подальше, иначе они смогут подслушать нас через окно.

– Тогда я присоединюсь к часовым в коридоре, – сказал Каладин, обнаружив, что два королевских гвардейца уже вышли за порог.

– Этого я не приказывал, – возразил Далинар. – Стереги двери, но изнутри. Я хочу, чтобы ты услышал, что мы затеваем. Просто не болтай об этом за пределами совещательной комнаты.

– Да, сэр.

– На совещание придут еще четыре человека: мои сыновья, генерал Хал и светлость Тешав, его супруга. Они могут войти. Всех остальных следует держать снаружи, пока мы не закончим заседать.

Далинар возобновил беседу с матерью короля. Каладин разместил Моаша и Дрехи, потом объяснил Марту и Эту все, что касалось правил пропуска через дверь. Позже ему придется обучить своих людей кое-каким вещам. Светлоглазые на самом деле не имели в виду, что следует «никого не впускать», если было приказано «никого не впускать». Они подразумевали, что «если ты кого-нибудь впустишь, пусть лучше это будет достаточно важно, иначе тебе несдобровать».

Каладин занял свой пост у закрытой двери, встав возле стены, украшенной резными панелями из неизвестной ему редкой разновидности дерева. «Скорее всего, одна-единственная деревянная панель сто́ит больше, чем я заработал за всю свою жизнь», – рассеянно размышлял он.

Прибыли сыновья великого князя, Адолин и Ренарин Холины. Первого Каладин видел на поле боя, хотя без осколочного доспеха он выглядел иначе. Не таким внушительным. В большей степени похожим на избалованного юного богатея. О, он был в форме, как и все остальные, но с резными пуговицами, а ботинки… из дорогой свиной кожи без единой царапины. Новехонькие. Стоили, наверное, несусветных денег.

«Но ведь он в тот раз спас женщину на рынке. – Каладин вспомнил случившуюся несколько недель назад встречу. – Не забывай об этом».

Капитан не знал, что и думать о Ренарине. Юноша – он был, наверное, старше самого Каладина, но точно не выглядел на свой возраст – носил очки и ходил за братом словно тень. Эти тонкие руки и нежные пальцы не знали битвы или настоящего труда.

Сил металась по комнате, заглядывая во все укромные углы, щели и вазы. Она приостановилась у пресс-папье на женском письменном столе возле королевского кресла и уставилась на кусок хрусталя, в котором застыло странное существо, похожее на краба. Неужели у него были крылья?

– Разве этот не должен подождать снаружи? – спросил Адолин, кивком указывая на Каладина.

– То, что мы делаем, означает прямую угрозу для меня, – пояснил Далинар, сцепив руки за спиной. – Я хочу, чтобы он знал детали. Это может оказаться важным для его работы. – Далинар не смотрел ни на Адолина, ни на Каладина.

Адолин подошел к отцу, взял за руку и произнес тихим голосом – но недостаточно тихим, чтобы Каладин не услышал:

– Мы его едва знаем.

– Адолин, мы должны доверять хоть кому-то, – ответил великий князь обычным голосом. – Если и есть во всей армии тот, за которого я могу поручиться, что он не работает на Садеаса, то лишь этот солдат. – Он повернулся и снова устремил на Каладина внимательный, изучающий взгляд непостижимых глаз.

«Он не видел, что я делаю с буресветом, – настойчиво внушил себе Каладин. – Адолин был почти без сознания. Он не знает.

Ведь не знает же?»

Адолин всплеснул руками, но отошел в другую часть комнаты и что-то неразборчиво проворчал брату. Каладин остался на месте, позволив себе поблажку в виде стойки вольно.

«Да, он точно избалованный».

Генерал, пришедший вскоре после этого, оказался проворным лысым мужчиной с прямой спиной и бледно-желтыми глазами. У его жены, Тешав, было узкое лицо и русые пряди в волосах. Она села за письменный стол – Навани даже не попыталась занять это место.

– Докладывайте, – велел Далинар от окна, когда за двумя новоприбывшими с щелчком закрылась дверь.

– Светлорд, подозреваю, вы уже знаете все, что я собираюсь сообщить, – сказала Тешав. – Они взбешены. Все искренне надеялись, что вы передумаете по поводу приказа, – и его обнародование их рассердило. Великий князь Хатам оказался единственным, кто сделал публичное заявление. Он планирует – я цитирую – «позаботиться о том, чтобы отговорить короля от этого безрассудного пути, избранного на основании дурных советов».

Король со вздохом опустился в кресло. Ренарин тотчас же сел, как и генерал. Адолин неспешно отыскал место для себя.

Далинар продолжал стоять, глядя в окно.

– Дядя? – позвал король. – Ты слышал, какой была их реакция? Хорошо, что ты не решился на крайние меры, о которых думал, и не объявил о том, что Заповеди становятся обязательными для всех под угрозой конфискации имущества. Мы бы оказались в центре восстания.

– Дойдет и до этого, – проговорил Далинар. – Я все еще спрашиваю себя, не следовало ли объявить обо всем сразу. Когда в тебе застряла стрела, иногда лучше выдернуть ее одним рывком.

Вообще-то засевшую в теле стрелу лучше всего не трогать, пока не найдешь лекаря. Частенько благодаря этому удавалось не истечь кровью и выжить. Однако стоило помалкивать и не портить метафору великого князя.

– Клянусь бурей, что за жуткий образ. – Король вытер лицо носовым платком. – Дядя, неужели тебе и впрямь нужно о таком упоминать? Я и так уже боюсь, что мы все умрем еще до конца недели.

– Мы с твоим отцом пережили и не такое.

– Но у вас были союзники! За вас были три великих князя, против – только шестеро, и вам никогда не приходилось сражаться со всеми одновременно.

– Если великие князья объединятся против нас, – заметил генерал Хал, – мы не выстоим. Нам придется отменить этот приказ, что существенно ослабит трон.

Король откинулся на спинку кресла, прижимая руку ко лбу:

– Йезерезе, это будет катастрофа…

Каладин вскинул бровь.

– Не согласен? – спросила Сил, подлетая к нему в виде вороха трепещущих листьев. То, что листья продолжали говорить ее голосом, сбивало с толку. Остальные в комнате, конечно, не видели и не слышали ее.

– Нет, – прошептал Каладин. – Этот приказ, судя по всему, настоящий ураган. Я просто не думал, что король такой… нытик.

– Мы должны обеспечить себе союзников, – вклинился Адолин. – Создать коалицию. Садеас соберет свою, и мы сможем противопоставить ему нашу.

– Разделив королевство на две части? – уточнила Тешав, качая головой. – Не думаю, что гражданская война может как-то помочь трону. Особенно такая, которую мы вряд ли выиграем.

– Это будет конец Алеткара как королевства, – согласился генерал.

– Алеткар как королевство закончился несколько веков назад, – негромко бросил Далинар, глядя в окно. – То, что мы создали, – не Алеткар. Алеткар был царством справедливости. Мы словно дети, примерившие отцовский плащ.

– Но, дядя, – возразил король, – по крайней мере, королевство что-то собой представляет. Больше, чем на протяжении веков! Если мы потерпим неудачу и оно разделится на десять воюющих княжеств, погибнет все, ради чего трудился мой отец!

– Твой отец трудился не ради этого, – сказал Далинар. – Не ради этой игры на Расколотых равнинах, этого тошнотворного политического фарса. Гавилар грезил не об этом. Грядет Буря бурь…

– Что? – спросил король.

Далинар наконец-то отвернулся от окна, подошел к остальным и положил руку на плечо Навани:

– Мы разыщем способ добиться своего или уничтожим королевство, пытаясь это сделать. Я более не потерплю этот цирк.

Каладин, скрестив руки, постукивал кончиком пальца по локтю.

– Далинар ведет себя как король, – пробурчал он почти беззвучно, так тихо, чтобы лишь Сил услышала. – А остальные ему подыгрывают.

Тревожно. Так поступал Амарам. Хватался за власть при первой возможности, даже если она ему не принадлежала.

Навани посмотрела на Далинара и положила свою руку поверх его. Судя по выражению лица, вдовствующая королева готова была поддержать любое его начинание.

Король был не готов. Он чуть слышно вздохнул.

– Дядя, у тебя определенно есть план. Ну? Излагай. Этот театр утомителен.

– Чего я хочу на самом деле, – откровенно проговорил Далинар, – так это избить их до потери сознания. Именно так я поступил бы с новобранцами, которые не желают подчиняться приказам.

– Думаю, дядя, тебе придется постараться, чтобы… вколотить в них покорность, – сухо заметил король и почему-то рассеянно потер грудь.

– Вам надо их обезоружить, – ляпнул Каладин, сам того не ожидая.

Все взгляды обратились к нему. Светлость Тешав нахмурилась, как будто бы у Каладина не было права говорить. Скорее всего, не было.

Далинар, однако, кивнул ему:

– Солдат? У тебя есть предложение?

– Сэр, прошу простить меня. И вы, ваше величество, меня простите. Но если от отряда одни неприятности, прежде всего следует его разделить. Распределить людей подальше друг от друга, в лучшие отряды. Не думаю, что здесь получится сделать то же самое.

– Не знаю, как нам разделить великих князей, – проворчал Далинар. – Сомневаюсь, что мне по силам помешать им договариваться друг с другом. Возможно, если бы мы победили в этой войне, я бы мог дать разным великим князьям разные поручения, отослать их, а потом с каждым поработать по отдельности. Но пока что мы здесь словно в ловушке.

– Что ж, вторая вещь, которую следует сделать со смутьянами, – продолжил Каладин, – это разоружить их. Если забрать у них копья, управлять ими станет легче. Это унизительно, они словно опять становятся новобранцами. Поэтому… возможно, вы можете лишить их армий?

– Боюсь, нет. Солдаты поклялись в верности светлордам, а не короне как таковой – ей присягнули только сами великие князья. Однако твои мысли движутся в правильном направлении. – Он сжал плечи Навани, потом продолжил: – На протяжении последних двух недель я пытался отыскать решение этой проблемы. Нутром чую, что с великими князьями – со всеми светлоглазыми, что живут в Алеткаре, – следует обращаться как с новобранцами, которых надо обучить дисциплине.

– Он пришел ко мне, и мы поговорили, – подхватила Навани. – Мы никак не можем силой принудить великих князей к покорности, как бы Далинару того не хотелось. Взамен нам следует сделать так, чтобы все поверили, будто мы готовы пойти до конца, если они не образумятся.

– Князья рассвирепели из-за приказа, – продолжил Далинар. – А мне это и требовалось. Я хочу, чтобы они думали о войне, о своей роли здесь и помнили об убийстве Гавилара. Если я сумею добиться, чтобы они вели себя как воины – даже если это начнется с того, что они направят свое оружие на меня, – то, возможно, получится убедить их в моей правоте. С солдатами я разговариваю на одном языке. Как бы там ни было, все это будет в значительной степени опираться на угрозу того, что я заберу у них власть и силу, раз уж они не могут ими пользоваться как следует. И начнется все, как предложил капитан Каладин, с разоружения.

– Разоружения великих князей?! – задохнулся король. – Это что еще за глупость?

– Это не глупость, – возразил Далинар с улыбкой. – Мы не можем отнять у них армии, но кое-что другое нам вполне по силам. Адолин, я намереваюсь снять замо́к с твоих ножен.

Адолин нахмурился, осмысливая услышанное. Потом на его лице появилась улыбка до ушей.

– Хочешь сказать, что позволишь мне снова сражаться на дуэлях? По-настоящему?

– Да, – подтвердил Далинар и повернулся к королю. – На протяжении очень долгого времени я запрещал ему участвовать в важных поединках, поскольку Заповеди ограничивают дуэли чести между офицерами во время войны. Однако сейчас все больше понимаю: остальные не считают, что находятся на войне. Они играют в игры. Пришла пора позволить Адолину сражаться с другими осколочниками на официальных дуэльных поединках.

– Чтобы он смог их унизить? – спросил король.

– Дело не в унижении, а в том, чтобы забрать у них осколки. – Далинар вышел туда, где его могли видеть все сидящие в креслах. – Великим князьям было бы нелегко сражаться с нами, владей мы всеми осколочными клинками и доспехами в армии. Адолин, я хочу, чтобы ты вызывал осколочников других великих князей на дуэли чести и чтобы призами становились сами осколки.

– Они на это не согласятся, – возразил генерал Хал. – Все откажутся от поединков.

– Придется позаботиться о том, чтобы согласились, – сказал Далинар. – Отыскать способ принудить их к битвам или сыграть на тщеславии. Я подумал, это может оказаться проще, если мы сумеем выследить, куда сбежал Шут.

– А если парень проиграет? – уточнил генерал Хал. – Этот план кажется слишком непредсказуемым.

– Поглядим. Это лишь часть того, что мы сделаем, меньшая часть, но зато самая заметная. Адолин, все говорят мне о том, до чего ты хорош в дуэльном деле, и ты неустанно донимал меня просьбами ослабить запрет. В армии тридцать осколочников, не считая наших. Ты сумеешь победить их?

– Сумею ли я? – с ухмылкой переспросил Адолин. – Я это сделаю и даже не вспотею, если мне удастся начать с самого Садеаса.

«Так он не только балованный, но и самоуверенный», – подумал Каладин.

– Нет, – возразил Далинар. – Садеас не примет вызова, хотя наша цель и заключается в том, чтобы победить его. Начнем с кого-то из менее значимых и постепенно подберемся к нему.

Остальные в комнате выглядели обеспокоенными – в том числе и светлость Навани, которая сжала губы в ниточку и внимательно посмотрела на Адолина. Она, возможно, и поддерживала план Далинара, но ей явно не нравилась мысль о том, что племяннику предстоит сражаться на дуэлях.

Но вслух Навани сказала другое:

– Как отметил Далинар, это не весь наш план. Будем надеяться, Адолину не придется слишком много сражаться на дуэлях. Они предназначены в основном для того, чтобы внушить тревогу и страх, чтобы надавить на фракции, которые работают против нас. Бо́льшая часть того, что нам предстоит сделать, связана с всеобъемлющим и целенаправленным политическим усилием, которое позволит объединиться с теми, кого можно склонить на нашу сторону.

– Мы с Навани будем работать над тем, как убедить великих князей в преимуществах по-настоящему единого Алеткара, – продолжил Далинар, кивая. – Хотя, Буреотец свидетель, я куда слабее убежден в собственной политической смекалке, чем Адолин – в своем мастерстве дуэлянта. Чему быть, того не миновать. Если Адолин станет кнутом, моя работа – быть пряником.

– Дядя, они подошлют убийц, – устало проговорил Элокар. – Не думаю, что Хал прав; Алеткар вряд ли немедленно распадется на части. Великим князьям пришлась по нраву идея единого королевства. Но они также любят отдыхать, веселиться, добывать светсердца. Поэтому наймут убийц. Поначалу тихонько и, возможно, не напрямую к тебе или ко мне. К нашим родным. Садеас и остальные попытаются причинить нам боль, вынудить нас отступить. Ты хочешь рискнуть сыновьями ради этого? А как насчет моей матери?

– Да, ты прав, – согласился Далинар. – Я не… да. Они так и думают. – Каладин расслышал в его голосе сожаление.

– И ты по-прежнему настроен следовать плану? – спросил король.

– У меня нет выбора. – Далинар отвернулся и прошел обратно к окну.

Там он устремил взгляд на запад, в сторону континента.

– Тогда, по крайней мере, скажи мне вот что, – проговорил Элокар. – Чего ты добиваешься? Ради чего ты затеял все это? Кем мы должны, по-твоему, стать через год, если переживем это фиаско?

Далинар положил руки на толстый каменный подоконник. Он так пристально смотрел вдаль, как будто видел там то, чего все они увидеть не могли.

– Мы станем теми, кем были когда-то. Королевством, которое может выдержать бури, королевством света, а не тьмы. Я хочу увидеть по-настоящему единый Алеткар, с верными и справедливыми великими князьями. И более того. – Он пробарабанил по подоконнику кончиками пальцев. – Я собираюсь возродить Сияющих рыцарей.

От потрясения Каладин едва не уронил копье. К счастью, никто на него не смотрел – они вскочили, уставившись на Далинара.

– Сияющих? – резким тоном переспросила светлость Тешав. – Вы сошли с ума? Вы собираетесь воссоздать секту предателей, которые отдали нас пустоносцам?

– Отец, все остальное мне нравится, – сказал Адолин, шагнув вперед. – Знаю, что ты много думаешь о Сияющих, но ты их видишь… иначе, нежели все остальные. Если ты объявишь, что задумал им подражать, ничем хорошим это не закончится.

Король просто застонал, спрятав лицо в ладонях.

– Люди ошибаются на их счет, – пояснил Далинар. – А если и нет, изначальные Сияющие – те, что появились благодаря Вестникам, – в свое время были добродетельны и справедливы, это даже воринская церковь признает. Надо напомнить людям, что ордена Сияющих рыцарей символизировали нечто великое. Будь это не так, тогда они бы не сумели «пасть», как твердят легенды.

– Но почему?! – взмолился Элокар. – В чем смысл?

– Я должен это сделать. – Далинар поколебался. – Я пока что не совсем понимаю зачем. Я лишь знаю, что мне предписано это совершить. Ради защиты и ради приготовления к тому, что грядет. Некое подобие бури. Возможно, все дело лишь в том, что великие князья объединятся против нас. Я в этом сомневаюсь, но кто знает.

– Отец, – взмолился Адолин, положив руку Далинару на плечо, – это все просто прекрасно, и, возможно, ты сумеешь изменить представление людей о Сияющих, но… Душа Ишара, отец! Они могли делать то, чего мы не можем. Если просто назвать кого-нибудь Сияющим, это не наделит его теми невообразимыми силами, о которых говорится в легендах.

– Дело не только в том, какими способностями обладали Сияющие. Дело в том, что́ они собой олицетворяли. Они были тем идеалом, которого нам сегодня не хватает. Может, мы и не в состоянии освоить древнее связывание потоков – тот дар, которым они обладали, – но нам по силам подражать Сияющим в другом смысле. Я в этом уверен. Не пытайся меня отговорить.

Остальных, похоже, это не убедило.

Каладин прищурился. Так знает Далинар о его способностях или не знает? Обсуждение перешло к более приземленным темам вроде того, как добиться от осколочников согласия на поединки с Адолином и как усилить патрули на прилегающих территориях. Далинар считал безопасность военных лагерей необходимым предварительным условием для того, что он пытался совершить.

Когда встреча наконец-то завершилась и большинство ее участников отправились приводить в исполнение приказы, Каладин все еще размышлял о том, что Далинар сказал о Сияющих. Великий князь, сам того не зная, сформулировал все очень точно. У Сияющих рыцарей и впрямь были идеалы – они именно так и назывались. Пять Идеалов, Бессмертные слова.

«Жизнь прежде смерти, – подумал Каладин, поигрывая сферой, которую вытащил из кармана, – сила прежде слабости, путь прежде цели». Эти слова составляли Первый идеал. Юноша лишь догадывался об их истинном значении, но невежество не помешало ему постичь Второй идеал ветробегунов – клятву защищать тех, кто не может защитить себя самостоятельно.

Сил не рассказала ему, в чем заключаются оставшиеся три. Она заявила, что он сам все поймет, когда придет время. Или не поймет – и не сможет продвинуться дальше.

А желал ли он двигаться дальше? Чтобы стать… кем? Одним из Сияющих рыцарей? Каладин не просил подчинять свою жизнь чьим-то чужим идеалам. Он просто хотел выжить – и каким-то образом очутился на пути, которым ни один человек не следовал веками. Он мог стать тем, кого во всем Рошаре ненавидели или боготворили. Так много внимания…

– Солдат? – окликнул Далинар, подходя к дверям.

– Сэр. – Каладин выпрямился и отдал честь.

Ему было приятно это делать – стоять по стойке смирно, чувствовать себя нужным. Он точно не знал, в чем дело: в приятных чувствах, связанных с воспоминаниями о жизни, которую он когда-то любил, или в жалких ощущениях рубигончей, которая снова отыскала свой поводок.

– Мой племянник прав, – сказал Далинар, наблюдая за тем, как король уходит по коридору. – Враги могут попытаться причинить боль моей семье. Таков ход их мыслей. Навани и мои сыновья нуждаются в постоянной охране. Назначь своих лучших людей.

– Сэр, у меня их всего-то около двух дюжин. Этого недостаточно для полной ежедневной охраны вас четверых. Мне придется в кратчайшие сроки обучить больше людей, но, если просто дать мостовику копье, он от этого не станет солдатом, не говоря уже о хорошем телохранителе.

Далинар кивнул с обеспокоенным видом и потер подбородок.

– Сэр?

– Солдат, не тебе одному не хватает людей. Я потерял многих из-за предательства Садеаса. Это были очень хорошие воины. Теперь у меня совсем мало времени. Всего лишь чуть больше шестидесяти дней…

Каладина пробрал озноб. Великий князь отнесся к числу, нацарапанному неизвестно кем на стене, очень серьезно.

– Капитан, – негромко проговорил Далинар, – мне нужен каждый, кто способен держать в руках оружие. Их надо обучить, восстановить войско и приготовиться к буре. Они должны отправляться на штурм плато, сражаться с паршенди, набираться боевого опыта.

И как это связано с Каладином?

– Вы обещали, что мои люди не будут участвовать в боях на плато.

– Я сдержу слово, – сказал Далинар. – Но в королевской гвардии двести пятьдесят солдат. Среди них последние из оставшихся у меня боеспособных офицеров, которым я намереваюсь поручить подготовку новых рекрутов.

– Я ведь не просто буду охранять вашу семью, верно? – Каладин почувствовал, как груз на его плечах тяжелеет. – Вы имеете в виду, что собираетесь поручить мне также и охрану… короля.

– Да. Не сразу, но да. Мне нужны эти солдаты. Кроме того, содержать две отдельные гвардии – это неправильно. У меня есть ощущение, что твои люди, учитывая ваше прошлое, наименее склонны к тому, чтобы шпионить для моих врагов. Тебе следует знать, что некоторое время назад, возможно, состоялось покушение на жизнь короля. Я все еще не выяснил, кто за ним стоял, но опасаюсь, что в это были вовлечены некоторые из его гвардейцев.

Каладин тяжело вздохнул:

– Что произошло?

– Элокар и я охотились на ущельного демона. Во время охоты, в самый напряженный момент, королевский осколочный доспех едва не подвел его. Мы обнаружили, что многие из питавших его самосветов, по всей видимости, заменили на испорченные, которые и треснули от большой нагрузки.

– Сэр, я мало что знаю о доспехах. Они могли сломаться сами по себе, без чьего-то вредительства?

– Это возможно, но маловероятно. Я хочу, чтобы твои люди посменно охраняли дворец и короля, чередуясь с кем-то из королевских гвардейцев, чтобы вы как следует познакомились с ним и с дворцом. Твоим людям, скорее всего, не помешает поучиться у опытных стражников. Одновременно я начну переводить офицеров из его гвардии в мое войско, чтобы они занялись обучением солдат. За пару недель мы объединим твой отряд и королевскую гвардию. Ты будешь ею командовать. Как только обучишь мостовиков из других расчетов в достаточной степени, мы заменим твоими людьми гвардейцев, которых переведем в мое войско. – Он посмотрел Каладину в глаза. – Ты справишься, солдат?

– Да, сэр, – ответил Каладин, хотя часть его запаниковала. – Справлюсь.

– Хорошо.

– Сэр, есть предложение. Вы сказали, что собираетесь усилить патрулирование территорий за военными лагерями и хотите охватить и холмы вокруг Расколотых равнин?

– Да. Там развелось удручающе много бандитов. Это теперь владения алети. Они обязаны подчиняться законам алети.

– Есть тысяча человек, которых я должен обучить. Если бы я мог отправить их в патрулирование, это бы помогло им ощутить себя солдатами. Я бы использовал достаточно большое количество людей, чтобы это само по себе было сообщением для бандитов, которые, быть может, и ушли бы из тех краев, – но при этом моим людям не пришлось бы слишком много сражаться.

– Хорошо. Патрулями занимался генерал Хал, но он теперь мой старший военачальник и понадобится для других вещей. Натаскай своих людей. Твоя тысяча должна заниматься настоящим патрулированием дорог, объединяющих Расколотые равнины, Алеткар и порты на юге и востоке. Понадобятся разведывательные отряды, которые будут выслеживать признаки бандитских лагерей и выискивать караваны, которые подверглись атаке. Мне нужны точно знать, что там происходит и насколько ситуация опасна.

– Сэр, я займусь этим лично.

Вот ведь буря! Как он собирается все успеть?

– Хорошо, – бросил Далинар и вышел из комнаты, сцепив руки за спиной, как будто погрузившись в размышления.

Моаш, Эт и Март последовали за ним, как и приказал им Каладин. Придется постоянно держать возле князя двоих людей, а если получится – троих. Раньше он надеялся на четверых или пятерых, но – шквал! – раз теперь придется охранять стольких, такое становилось невозможным.

«Кто же он такой?» – подумал Каладин, провожая Далинара взглядом.

Он управлял хорошим лагерем. О человеке можно было судить – Каладин обычно так и делал – по людям, которые следовали за ним.

Но и у тирана может быть хороший лагерь с дисциплинированными солдатами. Великий князь Далинар Холин помог объединить Алеткар, и путь к объединению преодолел по колено в крови. А теперь… теперь он вел королевские речи, хотя сам король присутствовал в той же комнате.

«Он хочет воссоздать Сияющих рыцарей», – подумал Каладин. Силой или волей Далинару Холину этого не добиться.

Если только ему не помогут.

Ужасное разрушение

Мы даже не думали, что шпионы паршенди прячутся среди наших рабов. Вот еще одна вещь, о которой мне следовало бы подумать заранее.

Из личного дневника Навани Холин, йесесан, 1174

Шаллан опять сидела на своем ящике на палубе, но теперь у нее на голове была шапка, поверх платья – теплая накидка, а на свободной руке – перчатка. Защищенную руку, разумеется, укрывал рукав.

В открытом океане царил невообразимый холод. Капитан сказал, что еще дальше к югу сами волны замерзают. Это казалось немыслимым; она бы хотела такое увидеть. Девушка время от времени видела снег и лед в Йа-Кеведе, когда зимы выдавались необычными. Но целый океан льда? Потрясающе.

Она наблюдала за спреном, получившим имя Узор, а наблюдения записывала. Вот спрен поднялся над поверхностью палубы, превратившись в сгусток клубящейся темноты – клубок бесконечных линий, что изгибались таким образом, который ей никак не удавалось передать на плоской бумаге. Поэтому она писала заметки и сопровождала их набросками.

– Пища… – сказал Узор.

Голос спрена походил на жужжание, а еще он вибрировал, когда издавал звуки.

– Да, – ответила Шаллан. – Ее нужно есть.

Она взяла из стоявшей рядом миски маленький лимафрукт, положила в рот, прожевала и проглотила.

– Есть, – бормотал Узор. – Превращать… ее… в себя.

– Да! Именно.

Он опустился, вошел в доски палубы, и чернота растворилась. Спрен снова стал частью материала – древесина из-за него пошла волнами, словно вода. Он скользнул по палубе, потом по ящику рядом с Шаллан забрался в миску с маленькими зелеными фруктами. В миске Узор расположился на всех фруктах сразу, и кожура каждого покрылась складками и выступами, вторя его форме.

– Ужасно! – донесся из миски вибрирующий голос.

– Ужасно?

– Разрушение!

– Что? Нет, мы так выживаем. Все существа нуждаются в еде.

– Ужасное разрушение – есть! – ошеломленно заявил спрен и перебрался обратно на палубу.

«Узор излагает все более сложные мысли, – записала Шаллан. – Отвлеченные понятия даются ему легко. Ранее он задавал мне вопросы: „Почему? Почему ты? Почему быть?“ Я истолковала это как вопрос о моей цели и ответила: „Чтобы искать истину“. Он, похоже, легко понял, что я имела в виду. И все же некоторые приземленные вещи – вроде того, зачем людям нужно есть, – целиком ускользают от его понимания. Это…»

Она перестала писать – бумага пошла складками, и на странице проявился Узор, чьи тонкие грани приподняли только что написанные ею буквы.

– Почему это? – спросил он.

– Чтобы помнить.

– Помнить, – повторил спрен, пробуя новое слово.

– Это значит… – Буреотец! Как же ей объяснить, что такое память? – Это значит осознавать, что ты делал в прошлом. В другие моменты, которые случились много дней назад.

– Помнить. Я… не могу… помнить…

– Какое твое самое раннее воспоминание? – спросила Шаллан. – Где ты был вначале?

– Вначале, – проговорил Узор. – С тобой.

– На корабле? – Девушка начала записывать.

– Нет. Зеленое. Пища. Пища не чтобы есть.

– Растения?

– Да. Много растений.

Он завибрировал, и Шаллан подумалось, что вибрация подражает шуму ветра в ветвях. Она сделала глубокий вдох. Казалось, еще чуть-чуть – и палуба превратится в тропинку, ящик станет каменной скамейкой. Все выглядело зыбким, ненастоящим, но таким похожим на настоящее. Отцовский сад. Узор на земле, нарисованный в пыли…

– Помнить, – шепотом проговорил спрен.

«Нет, – в ужасе подумала Шаллан. – НЕТ!»

Видение растаяло. Ей ведь просто померещилось, так? Веденка прижала к груди защищенную руку, ее дыхание сделалось прерывистым. Нет.

– Эй, барышня! – раздался позади голос. – Расскажите-ка этому новичку, что приключилось в Харбранте!

Шаллан, все еще с колотящимся сердцем, повернулась и увидела Ялба. Тот направлялся к ней с «новичком» – шестифутовым громилой, который был по меньшей мере на пять лет старше самого Ялба. Они подобрали его в Амидлатне, последнем порту. Тозбек хотел быть уверенным, что во время перехода к Новому Натанану на борту хватит рабочих рук.

Ялб присел возле ее скамейки. По причине холода он соблаговолил надеть рубашку с истрепанными рукавами и нечто вроде головной повязки, прикрывавшей уши.

– Светлость? – спросил он. – Вы в порядке? Выглядите так, словно проглотили черепаху. И не только голову, а целиком.

– Со мной все хорошо. Что… что ты у меня спросил?

– В Харбранте, – сказал Ялб, большим пальцем указывая себе за спину, – мы повстречали короля или не повстречали?

– Мы? – повторила Шаллан. – Я его встречала.

– А я был вашим спутником.

– Ты ждал снаружи.

– Да какая разница! Я был вашим лакеем на той встрече, ага?

Лакеем? Он оказал ей услугу и проводил до дворца.

– Ну… вроде того, – подтвердила Шаллан. – Припоминаю, ты и впрямь красиво кланялся.

Ялб встал и повернулся к громиле:

– Вот видишь? Я же упоминал про поклон, верно?

«Новенький» что-то проворчал в знак согласия.

– Так что давай иди мыть посуду, – продолжил Ялб и получил в ответ сердитый взгляд. – Ну вот только не начинай! Я же предупреждал, что к дежурству на кухне капитан относится с особым вниманием. Если хочешь стать одним из нас, хорошенько потрудись и не чурайся лишней работы. Капитан будет к тебе лучше относиться, как и все остальные. Я же ради твоего блага стараюсь, еще спасибо мне скажешь.

Здоровяк как будто успокоился и потопал на нижнюю палубу.

– Клянусь Стремлениями! – воскликнул Ялб, глядя ему вслед. – У парня столько же смекалки, сколько света в двух сферах из грязи. Я за него переживаю. Кто-то обязательно этим воспользуется, светлость.

– Ялб, ты опять хвастался?

– Если добавить чуток правды, то не считается.

– Вообще-то, в этом и заключается суть хвастовства.

– Эй, – воскликнул Ялб, повернувшись к ней. – А что вы тут делали? Ну, знаете – с цветами?

– С цветами? – переспросила Шаллан, похолодев.

– Ну да – палуба стала зеленой, ага? Клянусь, я видел. Все из-за того странного спрена, верно?

– Я… я пытаюсь определить, что же это за спрен, – пояснила Шаллан, следя, чтобы голос не дрогнул. – Провожу научное исследование.

– Так я и думал, – сказал Ялб, хотя ее ответ на самом деле ничего не прояснил.

Он приветливо махнул ей рукой и убежал.

Девушка переживала из-за того, что Узора не удалось спрятать от моряков. Она пыталась сидеть в своей каюте, чтобы сохранить его в тайне от всех, но замкнутое пространство действовало угнетающе, а спрен не реагировал на предложения держаться от людей подальше. И поэтому на протяжении последних четырех дней ей пришлось позволить им наблюдать за Узором.

Он вызывал у моряков понятное беспокойство, но они предпочитали помалкивать. Сегодня матросы были заняты подготовкой корабля к ночному переходу. Мысли об открытом море ночью тревожили Шаллан, но такова была плата за путешествие в такой дали от цивилизации. Два дня назад им даже пришлось пережидать бурю в прибрежной бухте. Ясна и Шаллан высадились на берег и отправились в построенную специально для таких целей крепость, заплатив за возможность укрыться немалую цену, а моряки остались на борту.

В бухте, хоть она и не была настоящим портом, имелся хотя бы бурелом, за которым корабль и укрылся. Во время следующей великой бури у них и этого не будет. Они разыщут бухту и попытаются перенести шторм, хотя Тозбек заранее решил, что пошлет Шаллан и Ясну на берег, чтобы они спрятались в пещере.

Она снова повернулась к Узору, который теперь парил над палубой. Он чем-то напоминал порожденную хрустальной люстрой игру световых бликов на стене – только вот был трехмерным и состоял из чего-то черного, а не из света. Пожалуй… нет, не очень-то похоже.

– Обманы, – сказал Узор. – Обманы от Ялба.

– Да, – со вздохом согласилась Шаллан. – Ялб временами просто идеален в искусстве убеждения ради собственного блага.

Узор тихонько загудел. Он казался довольным.

– Тебе нравятся обманы? – спросила Шаллан.

– Хорошие обманы. Этот обман. Хороший обман.

– Что делает обман хорошим? – поинтересовалась Шаллан, аккуратно записывая каждое слово Узора.

– Хороший обман – правдивый обман.

– Узор, эти вещи противоположны друг другу.

– Ммм… Свет делает тень. Правда делает обманы. Ммм…

«Ясна назвала их „спренами лжи“, – записала Шаллан. – Им, похоже, это прозвище не нравится. Когда я духозаклинала в первый раз, чей-то голос просил у меня правду. Я по-прежнему не знаю, что это значит, и Ясна ничего не объясняет. Она, похоже, знает о случившемся не больше меня. Не думаю, что голос принадлежал Узору, но не могу утверждать наверняка, поскольку он, видимо, многое о себе забыл».

Она вернулась к рисованию и сделала пару набросков Узора в парящей и плоской формах. Это занятие позволило ее мыслям успокоиться. К тому моменту, когда наброски были закончены, в памяти Шаллан всплыло несколько смутных отрывков из прочитанных книг, которые она захотела процитировать в заметках.

Девушка отправилась вниз, Узор двинулся следом. Он притягивал к себе взгляды матросов. Моряки – народ суеверный, и кое-кто считал спрена дурным знамением.

В каюте Узор забрался на стену и оттуда наблюдал, как Шаллан ищет пришедший на ум абзац, в котором упоминались спрены, наделенные даром речи. Не просто спрены ветра или спрены реки, которые подражали людям и отпускали шуточки. Эти были на ступень выше обычных спренов, но существовали и более развитые, очень редкие. Спрены вроде Узора, способные по-настоящему беседовать с людьми.

«Ночехранительница определенно из их числа, – гласила цитата из Алай, переписанная Шаллан. – Записи разговоров с нею – а она, несомненно, женского пола, что бы бы ни говорилось в деревенских сказках алети, – многочисленны и достоверны. Сама Шубалай, собравшись написать основанный на личном опыте научный отчет, посетила Ночехранительницу и дословно записала ее историю…»

Шаллан перешла к следующему выписанному отрывку и вскоре увлеклась работой. Через насколько часов она закрыла книгу и положила на столик возле кровати. Ее сферы тускнели; скоро они погаснут, и придется их снова заряжать буресветом. Шаллан удовлетворенно вздохнула и прилегла на кровать. На полу ее маленькой каюты были разложены заметки, содержавшие цитаты из дюжины разных источников.

Она была… довольна. Ее братьям понравилась идея отремонтировать духозаклинатель и вернуть его прежним хозяевам, и они воодушевились, услышав от нее, что не все еще потеряно. Теперь, когда появился новый план, они решили, что смогут продержаться еще какое-то время.

Жизнь Шаллан налаживалась. Сколько времени прошло с тех пор, когда у нее была возможность просто так сидеть и читать? Не тревожась за родных, не дрожа от ужаса перед необходимостью как-то обокрасть Ясну? Даже до жуткой цепи событий, в результате которых ее отец погиб, Шаллан всегда чувствовала беспокойство. Оно составляло суть ее жизни. Девушка считала, что никогда не сумеет сделаться ученой. Буреотец! Она и в ближайший к имению город попасть не мечтала.

Шаллан встала, взяла альбом и пролистала наброски сантида, включая те, что были нарисованы по памяти после погружения в океан. Усмехнулась, вспомнив о том, как выбралась на палубу, промокшая насквозь и с улыбкой до ушей. Все матросы точно решили, что пассажирка сошла с ума.

Теперь она плыла к городу на краю мира, обрученная с могущественным принцем-алети, и могла учиться в свое удовольствие. Шаллан видела изумительные новые места, зарисовывала их дни напролет, а ночами читала книгу за книгой.

Ее угораздило добыть себе безупречную жизнь, в которой было все, что душе угодно.

Шаллан выудила из потайного кошеля внутри защищенного рукава несколько сфер, чтобы заменить потускневшие из кубка. Но сферы, которые она достала, оказались погасшими. В них не было ни единой искорки буресвета.

Веденка нахмурилась. Эти сферы зарядили во время предыдущей Великой бури, поместив в корзину, привязанную к мачте корабля. Те, что в кубке, зарядили две бури назад, потому они и угасали. Как же вышло, что сферы в ее кармане разрядились быстрее? Это противоречило здравому смыслу.

– Ммм… – сказал Узор, расположившийся на стене на уровне ее головы. – Обманы.

Шаллан положила сферы обратно в карман, открыла дверь и по узкому сходному трапу направилась к каюте Ясны. Ее обычно занимали Тозбек с женой, но они переселились в третью, самую маленькую из кают, чтобы предоставить Ясне лучшее жилье. Люди постоянно так делали, даже если принцесса ни о чем не просила.

У Ясны Шаллан могла взять несколько сфер. Действительно, дверь в каюту была приоткрыта и едва заметно двигалась туда-сюда в такт качке, пока корабль, скрипя, следовал своим вечерним курсом. Шаллан несмело заглянула в щель, вдруг засомневавшись, стоит ли беспокоить принцессу, которая сидела за столом.

Она видела лицо наставницы: рука у виска, взгляд устремлен на разбросанные по столу бумаги. В глазах Ясны был страх, и выглядела она измученной.

Это была совсем не та принцесса, которую Шаллан привыкла видеть. Утомление взяло верх над уверенностью, самообладание сдалось под натиском тревоги. Ясна начала что-то писать, но перестала после всего-то пары слов. Отложила перо, закрыла глаза и потерла виски. Несколько спренов – растерянно кружащиеся в воздухе сгустки пыли – появились вокруг ее головы. Спрены изнеможения.

Девушка отпрянула, – похоже, она невольно оказалась свидетельницей чего-то сокровенного. Ясна отбросила маску. Шаллан осторожно шагнула назад, но с пола вдруг раздался голос:

– Правда!

Ясна вздрогнула от неожиданности и, подняв глаза, увидела Шаллан – которая, конечно, залилась краской.

Принцесса перевела взгляд на пол, на Узора, а потом надела маску и выпрямила спину:

– Да, дитя?

– Я… мне нужны сферы… – пробормотала Шаллан. – Те, что в моем кошеле, погасли.

– Ты духозаклинала? – резко спросила Ясна.

– Что? Нет, светлость. Я же обещала, что не буду.

– Значит, дело во второй способности, – сказала Ясна. – Зайди и закрой дверь. Надо поговорить с Тозбеком – она не запирается как следует.

Шаллан вошла, закрыла дверь, хотя защелка и впрямь не держала. Она шагнула вперед, сцепив руки и ощущая растерянность.

– Что ты сделала? – спросила наставница. – Это было как-то связано со светом, я предполагаю?

– Я как будто создала растения, – ответила Шаллан. – Ну, точнее, только цвет. Один из моряков видел, как палуба позеленела, хотя все исчезло, едва я перестала думать о растениях.

– Да… – проговорила Ясна.

Она пролистала одну из своих книг и нашла иллюстрацию. Шаллан уже видела этот рисунок; он был древним, как сам воринизм. Десять сфер, соединенных линиями в рисунок, напоминающий лежащие на боку песочные часы. Две сферы в центре выглядели почти как зрачки. Двойной глаз Всемогущего.

– Десять Сущностей, – пробормотала Ясна и провела пальцами по странице. – Десять потоков. Десять орденов. Но почему спрены наконец-то решили вернуть нам наши клятвы? И сколько времени у меня осталось? Не много. Не много…

– Светлость? – спросила Шаллан.

– До твоего появления я считала себя отклонением от нормы, – ответила Ясна. – Мне оставалось лишь надеяться, что связыватели потоков не возвращаются в больших количествах. Теперь этой надежды уже нет. Криптики послали тебя ко мне, в этом нет никаких сомнений, потому что они знали: тебе понадобится учитель. Это дает надежду, что я была по крайней мере одной из первых.

– Я не понимаю.

Ясна повернулась к ученице и устремила на нее пристальный взгляд. Глаза принцессы покраснели от усталости. Как долго она работала? Каждую ночь, когда Шаллан ложилась спать, из-под двери Ясны все еще пробивался свет.

– По правде говоря, – призналась Ясна, – я тоже не понимаю.

– С вами все в порядке? – заволновалась Шаллан. – Перед тем как я зашла, вы выглядели… расстроенной.

Ясна промедлила лишь мгновение.

– Я просто слишком много времени трачу на свои изыскания. – Она повернулась к одному из сундуков и вытащила темный кошель, полный сфер. – Возьми это. Я бы посоветовала тебе постоянно носить с собой сферы, чтобы твои способности к связыванию потоков могли проявляться.

– Вы меня научите? – Шаллан взяла кошель.

– Не знаю. Попытаюсь. На этой схеме есть поток под названием Иллюминация, мастерство света. Пока что я бы предпочла, чтобы ты с усердием изучала этот поток, а не духозаклинание. Это искусство теперь стало еще опаснее, чем было когда-то.

Шаллан кивнула и поднялась. Перед тем как уйти, на миг задержалась.

– Уверены, что с вами все в порядке?

– Конечно. – Ясна ответила слишком быстро. Она хорошо владела собой, но явно была утомлена сверх всякой меры. Маска треснула, и Шаллан увидела правду.

«Она пытается меня успокоить, – поняла Шаллан. – Погладить по головке и послать в кроватку, словно ребенка, который проснулся, увидев ночной кошмар».

– Вы обеспокоены. – Девушка встретилась с Ясной взглядом.

Принцесса отвернулась. Она придавила книгой что-то, шевельнувшееся на столе… небольшого пурпурного спрена. Спрена страха. Всего лишь одного – да, но все-таки.

– Нет… – прошептала Шаллан. – Вы не обеспокоены. Вы в ужасе!

Буреотец!

– Все в порядке, – произнесла Ясна. – Мне просто надо выспаться. Возвращайся к своей работе.

Шаллан села на табурет рядом со столом Ясны. Наставница посмотрела на свою ученицу, и та увидела, как на маске появились новые трещины. Раздражение – принцесса поджала губы. Напряжение – пальцы, державшие перо, сжались в кулак.

– Вы сказали, что я могу стать частью всего этого. Ясна, если вас что-то тревожит…

– Меня тревожит то же самое, что и всегда, – прервала ее та, откинувшись на спинку кресла. – Что я не успею. Что я не способна сделать хоть что-то важное, пытаясь остановить грядущее… Что я пытаюсь остановить Великую бурю, изо всех сил дуя в ее сторону.

– Приносящие пустоту. Паршуны.

– В прошлом, – проговорила Ясна, – Опустошению – появлению Приносящих пустоту – всегда, как полагается, предшествовало возвращение Вестников, которые должны были подготовить человечество. Они обучали Сияющих рыцарей, число которых стремительно возрастало.

– Но мы победили Приносящих пустоту, – возразила веденка. – И поработили их. – К такому выводу пришла Ясна, и Шаллан согласилась с ней, изучив ее труд. – Так вы считаете, будет что-то вроде восстания? Паршуны обратятся против нас, как уже делали в прошлом?

– Да, – подтвердила Ясна, разыскивая что-то в своих записях. – И скоро. То, что ты оказалась связывателем потоков, меня не успокаивает, потому что слишком напоминает случавшееся раньше. Но в те времена у новых рыцарей были наставники и накопленные за поколения традиции. У нас нет ничего.

– Пустоносцы в плену, – напомнила Шаллан, глянув на Узора. Он расположился на полу, почти невидимый, и молчал. – Паршуны даже общаются с трудом. Как они могут затеять восстание?

Ясна разыскала нужный лист и вручила его Шаллан. Это был записанный рукой принцессы рассказ жены какого-то капитана о штурме плато на Расколотых равнинах.

– Паршенди, – пояснила Ясна, – могут петь в унисон друг с другом, независимо от разделяющего их расстояния. У них есть некая способность общаться, которую мы не понимаем. Я могу лишь предположить, что их родственники-паршуны тоже ею обладают. Им не понадобится услышать призыв к действию, чтобы восстать.

Шаллан прочитала донесение, медленно кивая.

– Ясна, нужно предупредить остальных.

– Думаешь, я не пыталась? Я писала ученым и королям со всего света. Большинство сочли меня одержимой. Доказательства, которые ты с готовностью приняла, другие называют шаткими. Ревнители были моей главной надеждой, но их взгляд затуманивает то, что к делу причастна Иерократия. Кроме того, мои личные убеждения заставляют ревнителей скептически относиться к любому моему слову. Мать хочет ознакомиться с моими изысканиями – это уже кое-что. Мои брат и дядя могут поверить, и потому мы направляемся к ним. – Принцесса поколебалась. – Есть еще одна причина, по которой нам нужны Расколотые равнины. Способ отыскать доказательства, которые могли бы убедить всех.

– Уритиру, – выдохнула Шаллан. – Тот город, который вы ищете?

Ясна снова бросила на нее резкий взгляд. Древний город был первым, о чем Шаллан узнала, когда втайне от наставницы прочитала ее записи.

– Ты по-прежнему слишком легко краснеешь, когда споришь с кем-то, – заметила принцесса.

– Прошу прощения.

– И еще ты слишком легко просишь прощения.

– Я… э-э, мне следует негодовать?

Ясна улыбнулась и подняла схематическое изображение Двойного глаза. Изучила его.

– Где-то на Расколотых равнинах спрятана тайна. Тайна, связанная с Уритиру.

– Вы же сказали, что город не там!

– Так и есть. Но тропа к нему – возможно, там. – Принцесса поджала губы. – Если верить легендам, только Сияющие рыцари могли открыть этот путь.

– К счастью, мы знаем двоих.

– И опять повторяю: ни ты, ни я – не Сияющие. То, что мы способны им кое в чем подражать, может и не иметь значения. У нас нет их традиций и их знаний.

– Мы ведь говорим о вероятном конце цивилизации, верно? – тихо спросила Шаллан.

Ясна медлила с ответом.

– Опустошения, – продолжила Шаллан. – Я мало что знаю, но легенды…

– После каждого Опустошения человечество оказывалось среди руин. Великие города превращались в пепел, жизнь замирала. Каждый раз знания и развитие падали чуть ли не до доисторического уровня – требовались целые века, чтобы восстановить цивилизацию, сделать ее такой же, как прежде. – Принцесса поколебалась. – Я все еще надеюсь, что ошиблась.

– Уритиру, – повторила Шаллан. Она пыталась не просто задавать вопросы, а додумываться до ответов самостоятельно. – Вы сказали, город был чем-то вроде базы или дома для Сияющих рыцарей. Я не слышала о нем до того, как встретила вас, и потому могу предположить, что упоминания о нем в литературе встречаются нечасто. Возможно, это одна из вещей, которые Иерократия пыталась стереть из истории?

– Молодец, – похвалила Ясна. – Хоть я и думаю, что он начал превращаться в легенду еще раньше, а действия Иерократии завершили дело.

– Если он существовал до Иерократии и путь к нему был заперт после падения Сияющих… то, возможно, там сохранились записи, не тронутые современными учеными. Неискаженные, неизмененные знания о пустоносцах и связывании потоков. – Шаллан вздрогнула. – Так вот зачем мы на самом деле направляемся на Расколотые равнины!

Ясна улыбнулась, превозмогая усталость:

– Ты и впрямь молодец. Я с пользой провела время в Паланеуме, но вместе с тем разочаровалась. Мои подозрения по поводу паршунов подтвердились, но я также обнаружила, что многие из хранящихся в великой библиотеке трудов обладают такими же признаками фальсификации, как и те, которые я уже читала. Это «очищение» истории, устранение прямых упоминаний об Уритиру или Сияющих, потому что они опозорили воринизм… просто возмутительно. И люди еще спрашивают, отчего я враждебно настроена по отношению к церкви! Мне нужны первоисточники. И ведь есть истории – те, которым я смею верить, – где говорится, что Уритиру был священным и защищенным от пустоносцев. Может, это всего лишь попытка выдать желаемое за действительное, но я не настолько рациональна, чтобы не надеяться – вдруг и впрямь такое возможно.

– А паршуны?

– Постараемся убедить алети избавиться от них.

– Нелегкое дело.

– Почти невозможное, – согласилась Ясна, вставая. Она начала собирать книги на ночь, складывая их в свой водонепроницаемый сундук. – Ведь паршуны такие безупречные слуги. Покорные, послушные. Наше общество стало слишком сильно от них зависеть. Паршунам даже не нужно прибегать к насилию, чтобы ввергнуть нас в хаос – хотя я уверена, что именно это и случится, – они могут просто уйти. За этим последовал бы экономический кризис.

Она вытащила из сундука одну книгу, закрыла его и повернулась к Шаллан:

– Без новых доказательств мы не сможем убедить всех в моей правоте. Даже если брат прислушается к моим словам, он не обладает властью, позволяющей вынудить великих князей избавиться от паршунов. И если честно, я боюсь, что королю не хватит смелости рискнуть и столкнуться с катастрофическими последствиями изгнания паршунов.

– Но если они обратятся против нас, катастрофа все равно случится.

– Да. Ты это знаешь, и я знаю. Мать, возможно, поверит. Но риск ошибки настолько громадный, что… в общем, нам нужны доказательства – многочисленные и неоспоримые доказательства. Поэтому мы разыщем Уритиру. Чего бы это ни стоило, мы его разыщем.

Шаллан кивнула.

– Дитя, я не хотела возлагать этот груз на твои плечи, – произнесла Ясна, опять усаживаясь за стол. – Однако вынуждена признаться, что для меня было большим облегчением все открыть человеку, который не спорит с каждым словом.

– Мы это сделаем, – сказала Шаллан. – Мы отправимся на Расколотые равнины и найдем Уритиру. Мы добудем доказательства и убедим всех прислушаться к нам.

– Ах, юные всегда надеются на лучшее… – пробормотала Ясна. – Что ж, такое приятно слышать время от времени. – Она вручила Шаллан книгу. – Одним из орденов Сияющих рыцарей были так называемые Светоплеты. Я собрала лишь крупицы сведений о них, но из всех источников, какие мне доводилось читать, этот самый полезный.

Девушка нетерпеливо схватила книгу. Надпись на обложке гласила: «Слова сияния».

– Иди, – велела Ясна. – Читай.

Шаллан посмотрела на нее.

– Я буду спать, – пообещала принцесса, улыбнувшись краем рта. – И прекрати изображать мою мать. Я даже Навани такого не позволяю.

Веденка со вздохом кивнула и покинула каюту Ясны. Узор потащился следом; за всю беседу он не издал ни звука. Обратно в свою каюту девушка вошла с куда более тяжелым сердцем, чем вышла. Она не могла забыть ужас в глазах наставницы. Ясна Холин ничего не боялась, ведь так?

Шаллан забралась в койку с книгой, которую ей дали, и кошелем сфер. Часть ее желала приступить, но от сильной усталости закрывались глаза. Было уже совсем поздно. Если она начнет читать сейчас…

Лучше как следует выспаться, а наутро со свежей головой погрузиться в учебу. Шаллан положила книгу на столик возле кровати, свернулась клубочком и позволила качке убаюкать себя.

Разбудили ее крики, громкие возгласы и дым.

Открытый огонь

Я была не готова к скорби, что пришла вместе с этой потерей – обрушилась на меня точно гром среди ясного неба. Смерть Гавилара несколько лет назад ошеломила меня, но это… это едва не уничтожило.

Из личного дневника Навани Холин, йесесач, 1174

Все еще в полусне, Шаллан запаниковала. Веденка кубарем свалилась с кушетки, случайно задев кубок с почти разряженными сферами. Хотя она прикрепила его к столику воском, от удара кубок перевернулся, и сферы рассыпались по полу каюты.

Сильно воняло дымом. Девушка метнулась к двери – растрепанная, с колотящимся сердцем. По крайней мере, она заснула в одежде. Шаллан распахнула дверь.

На узком сходном трапе стояли трое мужчин с факелами, спиной к ней. Факелы! Над пламенем танцевали искрящиеся спрены. Кто принес на корабль открытый огонь? Шаллан оцепенела от растерянности.

С палубы наверху доносились крики, и было похоже, что корабль не горит. Но что же это за люди? Они вооружились топорами и все внимание сосредоточили на каюте Ясны.

Сквозь открытую дверь в каюте принцессы были видны какие-то люди. Время застыло от ужаса, когда один из них бросил что-то на пол перед остальными, которые расступились, освобождая место.

Тело в тонкой ночной сорочке – невидящий взгляд, расплывающееся на груди кровавое пятно. Ясна.

– Удостоверьтесь, – велел один из мужчин.

Другой присел и вонзил длинный тонкий нож прямо в грудь Ясны. Шаллан услышала, как он ударился в дерево под телом.

И закричала.

Один из мужчин резко повернулся к ней:

– Эй!

Это был тот высоченный громила с туповатым лицом, которого Ялб называл «новеньким». Прочих она не узнала.

Каким-то образом поборов ужас и неверие, Шаллан захлопнула дверь и дрожащими пальцами задвинула засов.

Буреотец! Буреотец! Она попятилась от двери, в которую с другой стороны ударилось что-то тяжелое. Им не понадобятся топоры. В эту дверь достаточно несколько раз ударить крепким плечом, и она не выдержит.

Шаллан наткнулась на свою койку, чуть не поскользнувшись на сферах, которые катались туда-сюда по полу из-за качки. Узкое окно под потолком – слишком маленькое, чтобы протиснуться, – открывало лишь ночную тьму, что была снаружи. Наверху продолжали кричать, чьи-то ноги топали по доскам.

Шаллан дрожала, все еще онемеввшая внутри. Ясна…

– Меч, – сказал кто-то. Узор, повисший на стене возле нее. – Ммм… Меч…

– Нет! – закричала Шаллан, обхватив голову руками, запустив пальцы в волосы.

Буреотец! Она вся тряслась.

Ночной кошмар. Это ночной кошмар! Это не может происходить на самом деле…

– Ммм… Сражаться…

– Нет!!!

Мужчины снаружи продолжали бросаться плечом на дверь, и дыхание Шаллан участилось. Она была к такому не готова. Совершенно не готова.

– Ммм… – сказал Узор, явно раздосадованный. – Обманы.

– Я не умею использовать обманы! Я не практиковалась.

– Да. Да… помнить… прошлый раз…

Дверь затрещала. Посмеет ли она вспомнить? Сумеет ли вспомнить? Дитя, играющее с мерцающим узором из света…

– Что мне делать? – спросила Шаллан.

– Тебе нужен буресвет, – подсказал Узор.

Что-то сверкнуло на дне ее памяти, что-то покрытое колючими шипами, к которым она не смела прикасаться. Ей требовался буресвет для связывания потоков.

Шаллан рухнула на колени рядом с койкой и, сама толком не понимая, что делает, резко вдохнула. Буресвет покинул сферы вокруг нее, перетек в ее тело, превратился в бурю, которая ярилась в жилах. В каюте стало темно, словно в пещере глубоко под землей.

Потом буресвет начал подниматься от ее кожи, как пар от кипятка. По стенам каюты поплыли тени.

– Что теперь? – нетерпеливо спросила она.

– Создай обман.

Что это значило? В дверь вновь ударили, и по центру возникла большая трещина.

Шаллан в панике выдохнула. Буресвет вышел из нее облаком, – казалось, она может его коснуться. Она чувствовала, какая в нем скрывалась мощь.

– Как?! – резко спросила она.

– Сделай правду.

– Это бессмыслица!

Дверь распахнулась, и Шаллан закричала. В каюте появился новый свет – свет факелов, красно-желтый, враждебный.

Облако света отпрыгнуло от Шаллан, и еще больше буресвета заструилось от ее тела, присоединяясь к нему. Свет превратился в смутную вертикальную фигуру. Светящееся размытое пятно. Оно ринулось мимо мужчин к двери, размахивая отростками, которые могли бы быть руками. Сама Шаллан, скорчившаяся у койки, оказалась в тени.

Взгляды убийц притянула светящаяся фигура. Потом – о чудо! – они развернулись и бросились вдогонку.

Девушка, дрожа, прижалась к стене. В каюте царил мрак. Наверху кричали люди.

– Шаллан… – прогудел Узор где-то во мгле.

– Ступай и посмотри, – велела она. – Скажи мне, что происходит на палубе.

Веденка не знала, подчинился ли спрен, потому как двигался он бесшумно. Несколько раз глубоко вдохнув, Шаллан встала. У нее подгибались колени, но она поднялась.

Девушка как-то собралась. Происходящее было ужасным, жутким, но ничто – ничто! – не могло сравниться с тем, что ей пришлось сделать той ночью, когда умер отец. Она пережила ту ночь. Переживет и эту.

Эти люди, вероятно, были из той же компании, что и Кабзал, – убийцы, которых опасалась Ясна. Они наконец-то ее достали.

Ох, Ясна…

Принцесса мертва.

Скорбь подождет. Как быть с вооруженными людьми, захватившими корабль? Как отсюда выбраться?

Девушка пробралась к сходному трапу. Там было немного света – от факелов наверху, на палубе. Теперь она слышала крики, в которых было больше паники.

– Убивают, – вдруг пробормотал кто-то.

Она вздрогнула – но это был, конечно, всего лишь Узор.

– Что? – прошипела Шаллан.

– Темные люди убивают, – повторил Узор. – Моряки связаны веревками. Один мертвый, из него течет красная кровь. Я… я не понимаю…

«Ох, Буреотец!..»

Вопли наверху сделались громче, но не было слышно ни топота ног по палубе, ни звона оружия. Моряки в плену. По меньшей мере один из них убит.

Во тьме Шаллан видела, как из досок вокруг нее выбираются, извиваясь, трясущиеся спрены страха.

– Что с мужчинами, которые погнались за моим образом?

– Смотрят в воду.

Значит, убийцы решили, что она выпрыгнула за борт. Шаллан на ощупь, с колотящимся сердцем пробралась в каюту Ясны, ожидая, что в любой момент споткнется о лежащее на полу тело принцессы. Не споткнулась. Неужели его утащили наверх?

Шаллан закрыла дверь. Защелка не держала, так что она подтащила к двери ящик.

Надо было что-то сделать. Руки нащупали один из сундуков Ясны, чье содержимое – одежду – разбросали бандиты. На дне Шаллан нашла тайное отделение и открыла его. Каюту озарил свет. Сферы были такими яркими, что на миг девушка ослепла, и ей пришлось отвернуться.

Узор вибрировал рядом на полу, весь содрогался от беспокойства. Шаллан огляделась. Маленькая каюта была разгромлена: одежда на полу, повсюду разбросаны бумаги. Сундук с книгами Ясны исчез. На кровати была лужа крови, которая еще не успела впитаться. Шаллан быстро отвела взгляд.

Внезапно наверху раздался крик, за которым последовал глухой удар. Вопли сделались громче. Она услышала, как Тозбек во все горло орет, чтобы пощадили его жену.

Всемогущий Всевышний… Убийцы казнили моряков одного за другим. Шаллан должна была что-то сделать. Что угодно.

Шаллан опять посмотрела на сферы, спрятанные в фальшивом дне, переложенные слоями черной ткани.

– Узор, мы духозаклянем дно корабля и утопим его.

– Что?! – Он завибрировал громче, зажужжал. – Человеки… человеки… едят воду?

– Мы ее пьем, – сказала Шаллан, – но не можем ею дышать.

– Ммм… Смущен.

– Капитан и остальные в плену, их казнят одного за другим. Лучший шанс, который я могу им дать, – это хаос. – Шаллан положила ладони на сферы и втянула свет, резко вдохнув. Внутри ее вспыхнул пожар, она как будто должна была вот-вот взорваться. Свет был чем-то живым, и он пытался выбраться наружу сквозь поры ее кожи.

– Покажи мне! – закричала она намного громче, чем намеревалась. Это все буресвет, он пробудил в ней нетерпение. – Я уже духозаклинала. Нужно просто это повторить! – С каждым словом буресвет вырывался из ее рта облачками, будто дыхание в холодный день.

– Ммм… – обеспокоенно проговорил Узор. – Я буду посредничать. Увидь.

– Что увидеть?

– Увидь!

Шейдсмар. В предыдущий раз, очутившись в этом месте, она едва не погибла. Только вот он не был «местом». Или был? Имело ли это значение?

Шаллан обратилась мыслями к недавним событиям – к тому, как она в последний раз духозаклинала и случайно превратила кубок в кровь.

– Мне нужна правда.

– Ты отдала достаточно, – сказал Узор. – Теперь увидь.

Корабль исчез.

Все… лопнуло. Стены, мебель – все рассыпалось на небольшие сферы из черного стекла. Шаллан подготовилась к тому, что упадет в океан из этих стеклянных бусин, но взамен рухнула на твердую почву.

Девушка стояла под черным небом с маленьким далеким солнцем. Земля под нею отражала свет. Обсидиан? Куда бы она ни повернулась, земля была сделана из той же черноты. Неподалеку несколько сфер – вроде тех, в которых хранился буресвет, но темнее и меньше – катились по земле и замирали.

Тут и там виднелись густые заросли деревьев, похожих на растущие кристаллы. У них были тонкие стеклянные ветви без листьев. Поблизости в воздухе дрожали огоньки, точно пламя свечей. «Люди, – поняла Шаллан. – Каждый из них – разум человека, отображенный здесь, в сфере Разума». Огоньки поменьше были разбросаны у ее ног – дюжины и дюжины огоньков, но таких маленьких, что она с трудом могла их разглядеть. «Разумы рыб?»

Она повернулась и оказалась лицом к лицу с существом, у которого вместо головы был символ. От испуга Шаллан вскрикнула и отпрыгнула. Эти твари… они преследовали ее… они…

Перед ней стоял Узор – высокий, грациозный, но слегка нечеткий и полупрозрачный. У сложного рисунка его головы, с изгибавшимися под немыслимыми углами резкими линиями, как будто не было глаз. Он стоял, сцепив руки за спиной; на нем было одеяние, по виду слишком жесткое для ткани.

– Иди, – велел он. – Выбирай.

– Что выбирать? – спросила Шаллан, и облачко буресвета вырвалось из ее рта.

– Твой корабль.

У спрена не было глаз, но девушке показалось, что она видит его взгляд, направленный на одну из маленьких сфер на стекловидной земле. Она схватила эту сферу и ощутила внезапный образ корабля.

«Услада ветра». Корабль, о котором заботились, который любили. Он год за годом исправно возил пассажиров, служил Тозбеку, а до того – его отцу. Старый корабль, но не древний, все еще надежный. Горделивое судно. Здесь оно обрело вид сферы.

А еще, как ни удивительно, оно могло думать. Корабль мог думать. Или… отражать мысли людей, которые служили на нем, знали его, размышляли о нем.

– Мне нужно, чтобы ты изменился, – прошептала ему Шаллан, держа бусину в сложенных ковшиком ладонях. Она была слишком тяжелой для своего размера, как если бы весь вес корабля сжался в эту единственную бусину.

– Нет, – пришел ответ, хотя заговорил Узор. – Нет, я не могу. Я должен служить. Я счастлив.

Шаллан посмотрела на спрена.

– Я буду посредничать, – повторил Узор. – Пере… переводить. Ты не готова.

Шаллан снова посмотрела на бусину в своих ладонях.

– У меня есть буресвет. Очень много света. Я отдам его тебе.

– Нет! – Ответ показался рассерженным. – Я служу.

Он действительно желал остаться кораблем. Шаллан это чувствовала – годы службы наделили его гордостью и крепостью.

– Они умирают, – прошептала она.

– Нет!

– Ты чувствуешь, как они умирают. Их кровь на твоей палубе. Людей, которым ты служишь, убьют одного за другим.

Она сама это чувствовала, видела в корабле. Их убивали. Одна из паривших поблизости свечей исчезла. Трое из восьми пленников мертвы, хотя она не знала, кто именно.

– Есть лишь один шанс спасти их, – убеждала Шаллан. – Для этого нужно измениться.

– Измениться, – прошептал Узор вместо корабля.

– Если ты изменишься, они, возможно, спасутся от злых людей, которые убивают. Я не уверена, но у них будет шанс уплыть. Что-то сделать. «Услада ветра», ты можешь оказать им последнюю услугу. Изменись ради них.

Тишина.

– Я…

Погас еще один огонек.

– Я изменюсь.

За долю секунды что-то выдернуло буресвет из Шаллан. Она услышала далекий треск в физическом мире, как если бы ближайшие самосветы треснули, разом лишившись такого большого количества света.

Шейдсмар исчез.

Она снова была в каюте Ясны.

Пол, стены и потолок таяли, превращаясь в воду.

Шаллан погрузилась в ледяные черные глубины. Она забилась в воде, платье мешало ее движениям. Вокруг тонули вещи, вся ее привычная жизнь.

Веденка неистово рванулась к поверхности. Изначально у нее была смутная идея выплыть и помочь морякам освободиться, если те связаны веревками. Теперь, однако, она поняла, что едва ли сумеет отыскать путь наверх.

Что-то окутало ее, как если бы сама тьма вдруг ожила.

И потянуло еще глубже.

Нож убивает, солдат воюет

Я не пытаюсь использовать свою скорбь как оправдание, лишь как объяснение. Люди ведут себя странно, после того как столкнутся с неожиданной потерей. Хотя Ясна была вдали от меня некоторое время, ее потеря стала неожиданной. Я, как и многие, считала ее бессмертной.

Из личного дневника Навани Холин, йесесач, 1174

Знакомый скрежет деревянного моста, который становится, куда нужно. Солдаты сначала идут по камням, и звук их мерных шагов звучит глухо, а потом они переходят на дощатый мост, и топот делается гулким. Где-то далеко кричат разведчики, возвещая о том, что путь свободен.

Далинар хорошо знал звуки, сопровождавшие вылазку на плато. Когда-то он жаждал их услышать. От вылазки до вылазки испытывал нетерпение, всей душой стремясь разить паршенди своим клинком, добывать богатство и признание.

Тот Далинар желал искупить свой позор – то, как он лежал в пьяном забытьи, пока его брат сражался с убийцей.

Во время вылазки на плато вокруг простирался однообразный пейзаж: голые, зазубренные скалы, большей частью того же тусклого цвета, что и каменная равнина, на которой они располагались, и лишь время от времени тут и там попадались кучки камнепочек с закрытыми панцирями. Эти растения не зря так назывались – их часто путали с камнями. Ничего другого нельзя было увидеть от того места, где ты стоял, до самого горизонта; и все, что можно было принести с собой, все, имевшее отношение к людям, казалось пустячным по сравнению с необъятностью этих бесприютных плато и смертоносных ущелий.

За много лет эта работа превратилась в рутину. Маршировать под белым, точно расплавленная сталь, солнцем. Пересекать одну расщелину за другой. В конце концов вылазки на плато превратились из ожидаемых вещей в те, которые делались по долгу службы. Ради Гавилара и славы – да, но, по большей части потому, что алети – и их враги – были здесь. С этим надо что-то делать.

Запахи во время вылазки на плато были запахами великого спокойствия: раскаленный камень, пересохший крем, прилетевшие издалека ветра.

С недавних пор эти вылазки вызывали у Далинара отвращение. Они были легкомысленным растрачиванием жизней. Их порождала жадность, а не желание исполнить Договор Отмщения. Многие светсердца появлялись на ближайших плато, достичь которых было нетрудно. Но алети этого было мало. Они стремились дальше, устраивая штурмы, и платили за это высокую цену.

Впереди на плато сражались люди великого князя Аладара. Они прибыли раньше армии Далинара, и все развивалось знакомым образом. Люди против паршенди, извилистым строем, каждая армия пытается отбросить противника. Люди могли отправить на поле боя намного больше солдат, но паршенди добирались до плато куда быстрее и без проволочек захватывали их.

Тела мостовиков, разбросанные в той части плато, что прилегала к ущелью, свидетельствовали о том, как опасно атаковать врага, занявшего укрепленную позицию. От внимания Далинара не ускользнуло, как помрачнели лица его телохранителей, когда они увидели мертвецов. Аладар, как и большинство великих князей, разделял подход Садеаса к мостовым расчетам. Быстрые, жестокие штурмы подразумевали, что к людским ресурсам относились как к расходному материалу. Так было не всегда. В прошлом мосты носили солдаты в латах, но успех Садеаса породил подражателей.

Военные лагеря нуждались в постоянном притоке дешевых рабов, чтобы прокормить монстра. Из-за этого в Ничейных холмах плодились как чума работорговцы и бандиты, промышляющие торговлей живым товаром. «Вот и еще одна вещь, которую я должен изменить», – подумал Далинар.

Сам Аладар не сражался, но устроил командный штаб на прилегающем плато. Великий князь указал на трепещущее на ветру знамя, и один из его больших механических мостов покатился в нужную сторону. Мост тянули чуллы; он был полон шестерней, рычагов и валов, а главное – защищал людей, которые им управляли. Но также был очень медленным. Далинар терпеливо ждал, пока рабочие постепенно опускали мост поперек расщелины между плато, на котором они находились, и плато, где реяло знамя Аладара.

Когда мост был наведен, его телохранители, возглавляемые одним из темноглазых офицеров капитана Каладина, рысью взбежали на него, держа копья на плечах. Далинар пообещал Каладину, что его люди не будут сражаться, не считая защиты его самого. Когда они пересекли ущелье, Далинар пришпорил Храбреца, чтобы перейти на штабное плато Аладара. Он ощущал себя слишком легким на спине жеребца – все из-за отсутствия осколочного доспеха. С той поры как Далинар получил эти латы, прошло много лет, и он ни разу не отправлялся на поле боя без них.

Сегодня, однако, он приехал сюда не сражаться – не по-настоящему. Позади него реяло личное знамя Адолина, который вел основную часть армии Далинара на штурм плато, где уже сражались люди Аладара. Далинар не дал никаких особых указаний о том, как именно следовало проводить штурм. Его сын хорошо обучен и готов к командованию. Впрочем, на всякий случай рядом с ним был генерал Хал.

Да, отныне и впредь во главе войска будет Адолин.

А Далинар станет менять мир.

Он направил коня к штабной палатке Аладара. Это была первая вылазка на плато, после его приказа, требовавшего от армий совместных действий. Тот факт, что Аладар выполнил приказ, а Ройон нет – хотя плато-цель располагалось ближе всего к лагерю Ройона, – был сам по себе победой. Небольшое достижение, но Далинар брал то, что мог взять.

Он нашел великого князя Аладара, который наблюдал за полем битвы из маленького шатра, стоявшего на безопасной возвышенности. Безупречное место для командного пункта. Аладар был осколочником, но на время сражений обычно передавал доспех и клинок одному из офицеров, а сам предпочитал осуществлять тактическое руководство из тыла. Опытный осколочник способен мысленно приказать клинку не растворяться, когда его выпустит из рук хозяин, хотя при крайней необходимости Аладар мог призвать оружие, – в этом случае оно в мгновение ока исчезло бы из рук его офицера и появилось в руках великого князя через десять ударов сердца. Чтобы дать клинок взаймы, обе стороны должны были безоговорочно доверять друг другу.

Далинар спешился. Его конь, Храбрец, сердито посмотрел на конюха, который попытался взять поводья, и князь похлопал жеребца по шее.

– Храбрец сам о себе позаботится, – сказал он конюху.

Обычные конюхи все равно понятия не имели, что делать с ришадиумами.

Далинар в сопровождении телохранителей-мостовиков присоединился к Аладару. Тот стоял на краю плато, обозревая поле битвы, что раскинулось внизу, перед ним. Великий князь был стройным и совершенно лысым; кожа у него была на тон темнее, чем у большинства алети. Он стоял, сцепив руки за спиной, одетый в простую традиционную форму: такаму, похожая на юбку, и китель, сшитый в том же стиле, но выглядевший более современно.

Далинар еще не видел, чтобы кто-то так одевался. Аладар также носил усики и пучок волос под нижней губой – еще один необычный выбор. Этот великий князь был достаточно могущественным и прославленным, чтобы сделаться законодателем моды, – и он этой возможностью нередко пользовался.

– Далинар. – Аладар кивнул в знак приветствия. – Я думал, ты больше не будешь участвовать в вылазках на плато.

– Я и не участвую, – ответил тот, кивком указывая на знамя Адолина.

По мостам Далинара ринулись солдаты, чтобы присоединиться к битве. Плато было достаточно маленьким – некоторым воинам Аладара пришлось отступить, давая им место, и они это сделали чересчур охотно.

– Ты сегодня едва не проиграл, – заметил Далинар. – Хорошо, что пришла подмога. – На поле боя внизу его войско построилось и ринулось на паршенди.

– Возможно, – согласился Аладар. – Но в прошлом я побеждал в одном штурме из трех. Поддержка означает, что я, разумеется, одержу еще парочку побед, но она также будет стоить мне половины трофеев. Если король вообще присудит мне что-то. Не уверен, что в долгосрочной перспективе это будет для меня выгоднее.

– Но так ты потеряешь меньше людей. Армия в целом от этого только выиграет. И честь…

– Не говори мне о чести. Я не могу платить солдатам жалованье честью и не могу использовать ее, чтобы не дать другим великим князьям вцепиться мне в горло. Твой план благоприятствует слабейшим из нас и подсекает тех, кто успешен.

– Отлично, – рявкнул Далинар. – Честь ты не ценишь, Аладар, но все равно подчинишься, ибо этого требует король. Других причин тебе не нужно. Ты будешь делать то, что приказано.

– Или?

– Спроси Йенева.

Аладар вздрогнул, будто от удара. Десять лет назад великий князь Йенев отказался признать объединение Алеткара. По приказу Гавилара Садеас вызвал его на дуэль. И убил.

– Угрожаешь?

– Да. – Далинар повернулся и посмотрел великому князю, который был ниже ростом, в глаза. – Аладар, я больше никого не буду умасливать. Я больше не буду просить. Не подчиняясь Элокару, ты противишься воле моего брата и тому, за что он боролся. Я заставлю это королевство прийти к единству.

– Забавно, – сказал Аладар. – Хорошо, что ты упомянул Гавилара, – он-то объединил королевство не при помощи чести. Он это сделал при помощи ножей, которые убивали, и солдат, которые воевали. Любой, кто сопротивлялся, лишался головы. Так мы опять пришли к тому же? Что-то не очень такие вещи похожи на изысканные слова из твоей драгоценной книги.

Далинар стиснул зубы и повернулся лицом к полю битвы. Первым побуждением было напомнить Аладару, что он офицер под командованием великого князя Холина, и призвать его к ответу за разговор в таком тоне. Обойтись с ним как с новобранцем, которому требуется порка.

Но что, если Аладар просто проигнорирует угрозу? Далинар силой принудит великого князя к повиновению? У него для этого даже солдат не хватит.

Он вдруг понял, что сердится в большей степени на самого себя, чем на Аладара. Далинар отправился в эту вылазку на плато не сражаться, а говорить. Убеждать. Навани была права. Далинар нуждался в большем, чем бестактные слова и военные приказы, чтобы спасти королевство. Он нуждался в верности, а не в страхе.

Но, буря свидетельница, как?! Если ему и случалось в прошлом кого-то в чем-то убеждать, то при помощи меча в руке и кулака в физиономию. Гавилар всегда был тем, кто говорил правильные слова, тем, кто мог заставить людей прислушиваться к себе.

Далинар и не пытался сделаться политиком.

«Половина парней на том поле боя, наверное, поначалу и не думали, что станут солдатами, – прошептал его внутренний голос. – Сплоховать в этом деле – непозволительная роскошь для тебя. Не жалуйся. Меняйся».

– Паршенди слишком напирают, – указал Аладар своим генералам. – Хотят спихнуть нас с плато. Передайте людям – пусть немного поддадутся, тогда паршенди потеряют свою удачную позицию и мы сможем их окружить.

Генералы закивали, один начал отдавать указания.

Далинар, прищурившись, обозревал поле боя.

– Нет, – сказал он негромко.

Генералы замолчали. Аладар сердито посмотрел на Далинара.

– Паршенди готовятся отступать, – пояснил Далинар.

– Происходит, определенно, что-то иное.

– Им нужно пространство для маневра. – Светлорд Холин словно читал по клубящейся внизу битве. – Они почти достали светсердце. Паршенди будут и дальше напирать, но потом быстро отойдут к куколке, чтобы выиграть время и наконец-то вскрыть ее. Это тебе и следует предотвратить.

Паршенди хлынули вперед.

– Эта вылазка – моя по праву очереди. Согласно твоим же правилам, последнее слово по поводу нашей тактики – мое.

– Это всего лишь наблюдения, – бросил Далинар. – Я сегодня даже собственной армией не руковожу. Ты можешь сам выбирать тактику, и я не стану вмешиваться.

Аладар поразмыслил, потом негромко выругался.

– Предположим, что князь Холин прав. Подготовьте людей к отступлению паршенди. Пошлите ударный отряд занять позиции возле куколки, которая должна быть уже почти вскрыта.

Генералы обсудили новые детали, и гонцы понеслись прочь с тактическими указаниями. Аладар и Далинар наблюдали, бок о бок, как паршенди продолжают теснить войска. Их пение звенело над полем боя.

Потом они отступили, с обычной осторожностью и почтением обходя тела мертвецов. Войска людей, готовые к этому, ринулись следом. Ударный отряд из новых сил, возглавляемый Адолином в блистающем доспехе, прорвался сквозь строй паршенди и достиг куколки. Другие отряды хлынули через открывшийся просвет, оттеснив врага к флангам, обратив их отступление в тактическую катастрофу.

Прошло несколько минут, и паршенди покинули плато, перепрыгнули через расщелины и скрылись.

– Преисподняя!.. – негромко проворчал Аладар. – Ненавижу тебя за то, что ты в этом так хорош.

Далинар прищурился, заметив, что некоторые из убегающих паршенди остановились на плато неподалеку от того, на котором случилась битва. Они задержались там, хотя бо́льшая часть их войска продолжила отход.

Великий князь взмахом руки велел одному из слуг Аладара передать ему подзорную трубу, поднял ее и направил на этот отряд. На краю плато стоял воин в блестящей броне.

«Осколочник-паршенди. Тот, что был в битве на Башне. Он едва меня не убил».

Далинар мало что помнил о той встрече. Ему так досталось, что к концу он почти потерял сознание. В сегодняшней битве этот осколочник не участвовал. Почему? Несомненно, заручившись его помощью, паршенди вскрыли бы куколку быстрее.

Холина как будто что-то царапнуло внутри. Один лишь этот факт – осколочник, наблюдающий за битвой, – целиком и полностью изменил суть происходящего. Князь думал, что все понимает. Теперь до него дошло, что тактика противника была куда более изощренной, чем он предполагал.

– Кто-то из них все еще там? – спросил Аладар. – Наблюдают?

Далинар кивнул, опуская подзорную трубу.

– Они так делали хоть в одной из тех битв, в которых ты сражался?

Великий князь покачал головой.

Поразмыслив мгновение, Аладар отдал своим людям на плато приказ сохранять бдительность и выставить дозорных на случай внезапного возвращения паршенди.

– Спасибо, – прибавил он неохотно, поворачиваясь к Далинару. – Твой совет оказался полезным.

– Ты доверился мне, когда речь зашла о тактике, – сказал Далинар, тоже поворачиваясь к нему. – Почему бы не довериться и в том, что касается блага королевства?

Аладар устремил на него изучающий взгляд. Позади солдаты разразились победными возгласами, а Адолин вырвал светсердце из куколки. Остальные рассеялись в ожидании внезапной атаки, но противник не вернулся.

– Далинар, я бы хотел этого, – наконец проговорил Аладар. – Дело не в тебе. Дело в других великих князьях. Может, я бы смог довериться тебе, но никогда не доверюсь им. Ты просишь, чтобы я рискнул слишком многим. Остальные поступят со мною так же, как Садеас поступил с тобой на Башне.

– А если я заставлю остальных изменить мнение? Если я докажу тебе, что они достойны доверия? Если я изменю участь этого королевства и ход этой войны? Тогда ты последуешь за мной?

– Нет, – сказал Аладар. – Прости.

Он отвернулся, призывая коня.

Обратный путь был отвратительным. Они победили, но Аладар держался особняком. Как же вышло так, что Далинар преуспел в столь многих вещах, но ему не удавалось убеждать людей вроде Аладара? И как следовало понимать то, что паршенди изменили тактику и не выпустили на поле боя осколочника? Неужели они так боялись потерять свои осколки?

Далинар навел порядок в лагере, позаботился о своих людях и отослал донесение королю. По возвращении в свой бункер он обнаружил неожиданное послание.

Князь отправил за Навани, чтобы она прочитала письмо, а сам, застыв посреди кабинета, уставился на стену, на которой были написаны странные глифы. Их стерли, царапин не было видно, однако бледное пятно на камне как будто шептало:

«Шестьдесят два дня».

Шестьдесят два дня, чтобы разыскать ответ. Точнее, уже шестьдесят. Не много, чтобы спасти королевство и приготовиться к худшему. Ревнители в лучшем случае сочли бы пророчество чьей-то шалостью, а в худшем – богохульством. Предсказывать будущее запрещено. Такое делали пустоносцы. Даже азартные игры вызывали подозрение, потому что побуждали людей искать ключи к тайнам грядущего.

Он все равно верил, поскольку подозревал, что те слова написал собственной рукой.

Явилась Навани, просмотрела письмо и начала читать его вслух. Оказалось, оно от старого друга, который вскоре намеревался прибыть на Расколотые равнины… и с его приездом у проблем Далинара могло появиться решение.

Гуляя среди могил

Хотелось бы верить, что, если бы меня не придавил груз печали, я бы раньше заметила грядущие беды. Но по правде говоря, не уверена, что можно было что-то предпринять.

Из личного дневника Навани Холин, йесесач, 1174

Каладин вел свой отряд на дно ущелья, потому что решил, что так нужно.

Они спускались по веревочной лестнице, как делали и в армии Садеаса. Эти штуковины были ненадежными: веревки перетирались, обрастали мхом, перекладины ветшали за множество великих бурь. В прошлом Каладин не потерял ни одного человека из-за шквальных лестниц, но постоянно об этом беспокоился.

Эта была совсем новая. Он точно знал, потому что интендант Ринд почесал голову, услышав запрос, а после велел соорудить именно такую лестницу, какая требовалась Каладину. Она была крепкой и ладной, как и вся армия Далинара.

Каладин достиг последней ступеньки и спрыгнул на дно. Сил спустилась и заняла место на его плече, а он поднял сферу, чтобы осмотреться. Единственный сапфировый броум – больше, чем он заработал за все время, пока был мостовиком.

В армии Садеаса мостовики часто отправлялись на дно ущелий. Каладин по-прежнему не знал, делалось ли это по причине скудности ресурсов на Расколотых равнинах или попросту ради того, чтобы дать мостовикам какую-нибудь черную работу, которая ломала бы их волю в перерывах между вылазками с мостом.

В этом ущелье явно никто не успел побывать. Ни тропинок, протоптанных сквозь беспорядочные завалы натасканного бурей мусора, ни посланий или инструкций, нацарапанных на поросших лишайником стенах. Как и прочие, оно напоминало вазу: нижняя часть шире потрескавшейся верхней, потому что по ней во время великих бурь неслись потоки воды. Дно относительно плоское – все неровности сглаживали окаменевшие отложения крема.

Продвигаясь вперед, Каладин был вынужден выбирать дорогу среди разнообразного мусора. Сломанные ветки и целые стволы деревьев, вырванных бурей где-то на другом конце равнин. Треснувшие панцири камнепочек. Бесчисленные спутанные клубки высохших лоз, похожих на негодную шерсть.

И конечно трупы.

В ущелья попадало множество мертвецов. Каждый раз, когда люди проигрывали в битве за плато, им приходилось отступать, бросая павших. Садеас, буря бы его побрала, оставлял трупы, даже если побеждал, – а мостовиков бросал и раненых, беспомощных, хотя их можно было спасти.

После великой бури мертвецы оказывались здесь, в ущельях. И поскольку бури неслись на запад, к военным лагерям, вода тащила трупы в этом направлении. Каладин обнаружил, что почти на каждом шагу наступает на кости, запутавшиеся в листве, скопившейся на дне ущелья.

Пока он выбирал дорогу со всей возможной почтительностью, спустился Камень и что-то негромко произнес на своем родном языке. Каладин не знал, проклятие это или молитва. Сил покинула плечо Каладина, взмыла в воздух, потом по дуге направилась к земле. Там она обрела форму, которую он считал ее настоящим обликом: превратилась в девушку в простом платье. Ниже колен оно клубилось туманом. Она присела на ветку и уставилась на бедренную кость, что выглядывала из-подо мха.

Ей не нравилось насилие. Он даже сейчас не был уверен, понимает ли спрен смерть. Она говорила о смерти как ребенок, который пытается осознать нечто, превосходящее его разум.

– Что за бардак! – пробормотал Тефт, спустившись. – Фу! Да тут вообще ни разу никто не прибирался.

– Это могила, – сказал Камень. – Мы внутри могилы.

– Все ущелья – могилы. – Голос Тефта разбудил эхо во тьме. – А это просто неряшливая могила.

– Смерть почти всегда выглядит неряшливо, – ответил Каладин.

Пожилой мостовик фыркнул, потом занялся встречей новых рекрутов, которые спускались следом. Моаш и Шрам охраняли Далинара и его сыновей. Те отправились на какой-то пир светлоглазых, и Каладин был рад, что удалось избежать такого задания. Взамен он явился сюда, вниз, вместе с Тефтом.

К ним присоединились сорок мостовиков – по двое из каждого вновь сформированного расчета, – которых Тефт обучал в надежде, что из них получатся хорошие сержанты, способные возглавить собственные отряды.

– Внимательно оглядитесь по сторонам, парни, – приказал им Тефт. – Вот откуда мы все родом. Вот почему некоторые зовут нас костяной командой. Мы не заставим вас пройти через все то, что пришлось делать нам, и вам же лучше! Нас в любой момент могло смыть великой бурей. Теперь нам помогают бурестражи Далинара Холина, и риска почти нет – но на всякий случай будем держаться поближе к выходу…

Каладин скрестил руки на груди, наблюдая, как Тефт инструктирует новобранцев, пока Камень раздает им тренировочные копья. Сам Тефт остался без копья, и, хотя он был ниже ростом, чем большинство собравшихся вокруг мужчин в простой солдатской форме, они все же глядели на него со страхом.

«А чего ты ждал? – подумал Каладин. – Они мостовики. Даже вялого ветерка боятся».

Тефт, судя по всему, полностью владел ситуацией. И ему это нравилось. Что-то было в этом… правильное.

Рой из небольших светящихся шаров возник вокруг головы Каладина – это были спрены в виде золотых сфер, которые лихорадочно метались. Он вздрогнул от неожиданности и уставился на них. Спрены славы. Вот буря! Ему показалось, что подобного не случалось уже много-много лет.

Сил шмыгнула к нему и присоединилась к спренам славы, со смехом вертясь вокруг головы Каладина.

– Гордишься собой?

– Тефтом, – пояснил Каладин. – Он тут главный.

– Ну разумеется. Ты ведь назначил его главным, верно?

– Верно. Однако дело не в том, что я его назначил, а в том, что он это заслужил. Идем-ка. Давай пройдемся.

Она кивнула, взмыла в воздух и села, закинув ногу на ногу, как если бы чинно разместилась в невидимом кресле. В такой позе она продолжала парить, неотступно следуя за ним.

– Вижу, ты опять перестала притворяться, будто следуешь законам природы, – заметил он.

– Законам природы? – с явным изумлением переспросила девушка-спрен. – Законы придумывают люди. У природы их нет!

– Если я брошу что-то вверх, оно упадет.

– Может и не упасть.

– Это закон.

– Нет, – ответила Сил, задрав голову. – Это больше похоже на… дружеский уговор.

Он посмотрел на нее, вскинув бровь.

– Спренам приходится сдерживать свои порывы, – сказала она, подавшись вперед с видом заговорщицы. – Иначе у вас поломаются мозги.

Каладин хмыкнул и обошел кучу костей и веток, пронзенную копьем. Изъеденное ржавчиной, оно напоминало памятник.

– Ох, да ладно тебе. – Сил тряхнула волосами. – Мог бы хоть усмехнуться.

Каладин продолжал идти вперед.

– Ухмылка и усмешка – разные вещи, – донимала его Сил. – Я это знаю, потому что я умная и красноречивая. Сейчас ты должен мною восхититься.

– Далинар Холин хочет возродить Сияющих рыцарей.

– Да, – надменно проговорила Сил, паря где-то на краю его поля зрения. – Блестящая идея. Хотела бы я додуматься до нее. – Она торжествующе усмехнулась, потом нахмурилась.

– Что? – Каладин повернулся к ней.

– Тебе никогда не казалось несправедливым, что спрены не могут привлекать спренов? У меня сейчас точно должны были появиться мои собственные спрены славы.

– Я обязан защищать Далинара. – Каладин пропустил ее жалобу мимо ушей. – Не только его, но и его семью, а может, и самого короля. И при этом умудрился упустить того, кто забрался в комнаты Далинара. – Он так и не понял, каким образом кто-то сумел такое устроить. Разве что это был не человек. – А спрен мог написать те глифы на стене?

Сил однажды принесла ему лист. У нее была и физическая форма, просто едва ощутимая.

– Не знаю. – Она отвела взгляд. – Я видела…

– Что?

– Спрена, похожего на красную молнию, – тихонько проговорила Сил. – Опасного спрена. Из тех, кого я раньше не встречала. Теперь время от времени я замечаю их вдалеке. Спрены бури? Приближается что-то опасное. В этом глифы не ошибаются.

Он поразмыслил какое-то время, потом наконец остановился и посмотрел на нее:

– Сил, а есть еще люди, как я?

Ее лицо помрачнело.

– Ой.

– Ой?

– Ой, ты задал тот самый вопрос.

– Так ты его ждала?

– Ага. Вроде того.

– Значит, у тебя было много времени, чтобы подумать над хорошим ответом. – Каладин скрестил руки и прислонился к относительно сухой части стены. – Остается лишь догадываться, услышу ли я от тебя достойное объяснение или достойную ложь.

– Ложь? – в ужасе переспросила она. – Каладин! Ты за кого меня принимаешь? За криптика?

– А кто такие криптики?

Сил, все еще сидя в «кресле», выпрямилась и опустила голову набок:

– Вообще-то… вообще-то, я понятия не имею. Ух!..

– Сил…

– Серьезно, Каладин! Я не знаю. Не помню. – Она схватила себя обеими руками за белые полупрозрачные волосы и потянула в разные стороны.

Он нахмурился, потом ткнул в нее пальцем:

– Это…

– Я видела на рынке женщину, которая так делала, – пояснила Сил, опять дергая себя за волосы. – Означает, что я удручена. Наверное, больно. Как же это… ой-ой? В общем, дело не в том, что я не хочу тебе рассказывать то, что знаю. Я хочу! Просто… просто не знаю, что я на самом деле знаю.

– Бессмыслица какая-то.

– Только представь себе, как это меня бесит!

Каладин вздохнул и продолжил путь, минуя озерца стоячей воды, заполненные мусором. Вдоль одной из стен ущелья расположилась поросль чахлых, но упорных камнепочек. Наверное, здесь им доставалось мало света.

Он глубоко вдохнул тяжелые запахи жизни. Мох и плесень. Полуразложившихся трупов было мало – чаще попадались уже скелеты. Кладин держался подальше от той части дна, где ползали спрены гниения, похожие на красные точки. Прямо рядом с ними заросли обороцветов колыхали в воздухе нежными веерообразными листьями, над которыми танцевали зеленые искры – спрены жизни. Жизнь и смерть в этих ущельях шли рука об руку.

Он изучил несколько ответвлений от главного ущелья. Было странно не знать округу; Каладин освоил ближайшие к лагерю Садеаса ущелья лучше, чем сам лагерь. Пока шел, ущелье делалось глубже и шире. Юноша нанес несколько отметин на стены.

У одной из развилок Каладин нашел круглое открытое пространство, где было мало мусора. Отметил его и пошел назад, снова поставив знак на стене, перед тем как свернуть в другую сторону. В конце концов, они с Сил обнаружили еще одно место, где стены ущелья расступались, создавая нечто вроде зала.

– Приходить сюда было опасно, – проговорила она.

– В ущелья? Так близко к военным лагерям ущельных демонов быть не может.

– Нет. Я имела в виду, что для меня было опасно приходить в ваш мир, когда я еще не нашла тебя.

– Где ты была до того?

– В другом месте. Там много спренов. Я плохо помню… там были парящие в воздухе огни. Живые огни.

– Вроде спренов жизни.

– Да. И нет. Явившись сюда, я могла умереть. Без тебя, без разума, рожденного в этом мире. Я не умела мыслить. Сама по себе была просто еще одним спреном ветра.

– Но ты не спрен ветра. – Каладин присел возле большого озерца. – Ты спрен чести.

– Да.

Каладин сжал сферу в ладони, и похожее на пещеру пространство погрузилось в густые сумерки. Наверху был день, но трещина небесного цвета казалась далекой, недосягаемой.

Груды нанесенного потопом мусора окутались тенями и как будто вновь обрели плоть. Кучи костей теперь походили на безвольные руки, на трупы, сваленные друг на друга. Миг спустя на Каладина нахлынули воспоминания. Вот он с воплем несется на строй лучников-паршенди. Его друзья умирают на пустынных плато, захлебываясь собственной кровью.

Грохот копыт по камню. Неуместное пение на чужеродном языке. Крики людей – темноглазых и светлоглазых. Мир, которому было наплевать на мостовиков. Они были мусором. Жертвой, которую следовало бросить в ущелья, чтобы очистительные воды потопа унесли ее прочь.

Это и был их истинный дом – эти дыры в земле, эти места, расположенные ниже всех прочих. Когда его глаза привыкли к полумраку, воспоминания о смерти схлынули, хотя ему не суждено было когда-нибудь от них избавиться. Он всегда будет носить эти шрамы в памяти, как и множество шрамов на теле. Как и те, что на его лбу.

Озерцо перед ним излучало темно-фиолетовый свет. Каладин заметил это раньше, но при свете его сферы разглядеть такое было непросто. Теперь, в сумерках, проявилось жутковатое свечение поверхности воды.

Сил приземлилась возле озерца – она выглядела как женщина, стоящая на океанском берегу. Каладин нахмурился и подался вперед, чтобы лучше ее разглядеть. Она казалась… другой. Может, ее лицо изменило форму?

– Подобные тебе и впрямь существуют, – прошептала Сил. – Я их не знаю, но слышала, что другие спрены пытаются по-своему вернуть то, что было потеряно.

Спрен посмотрела на него, и ее лицо вновь обрело знакомые очертания. Мимолетная перемена была едва различимой, и Каладин сомневался, что она ему не померещилась.

– Я единственный спрен чести, явившийся сюда. Я… – Она как будто напрягала память. – Мне запретили. Я все равно пришла. Чтобы разыскать тебя.

– Ты знала обо мне?

– Нет. Но я знала, что найду тебя. – Она улыбнулась. – Я летала вместе с кузенами и искала.

– Со спренами ветра.

– Без нашей связи я, в общем-то, одна из них. Хотя они и не умеют делать то, что делаем мы. А то, что мы делаем, важно. Так важно, что я все бросила и пришла, против воли Буреотца. Ты его видел. Во время бури.

Волоски на руках Каладина встали дыбом. Он и впрямь видел во время бури какое-то существо. Лицо, огромное, как само небо. Кем бы оно ни было – спреном, Вестником или богом, – Каладин не удостоился пощады от его ветров в тот день, когда висел вниз головой.

– Каладин, мы нужны, – негромко проговорила Сил.

Она махнула ему, и он опустил руку к берегу маленького фиолетового океана, который слабо светился во тьме ущелья. Спрен взошла на его ладонь, и он встал, поднимая ее.

Она прошагала по его пальцам, и Каладин ощутил легкое давление ее веса, что было непривычно. Он повернул руку, когда спрен дошла до края ладони, и наконец Сил оказалась стоящей на кончике его пальца, сцепив руки за спиной. Он поднял этот палец к лицу, и их взгляды встретились.

– Ты, – сказала Сил, – должен стать тем, кого ищет Далинар Холин. Нельзя допустить, чтобы его поиски оказались напрасными.

– Сил, они заберут это у меня, – прошептал Каладин. – Придумают, как отнять тебя у меня.

– Глупости. Сам знаешь.

– Знаю, но чувствую, что все наоборот. Они сломали меня. Я не тот, за кого ты меня принимаешь. Я не Сияющий.

– Я не это видела. На поле боя, после предательства Садеаса, когда люди попали в ловушку и им не от кого было ждать помощи. В тот день я видела героя.

Он посмотрел ей в глаза. У нее были зрачки – хоть и созданные из разных оттенков белого и синего, как и все остальное в ней. Спрен светилась слабее самых тусклых сфер, но этого хватало, чтобы озарить его палец. Она улыбнулась, явно не испытывая ни малейших сомнений в нем.

Хоть кто-то из них не сомневался в нем.

– Я попытаюсь, – прошептал юноша.

Он пообещал.

– Каладин?

Это был голос Камня, с его отчетливым рогоедским акцентом. Он произносил «Каладин», с ударением на последний слог, вместо обычного «Каладин», с ударением на первую «а».

Сил взмыла с пальца юноши, превратилась в светящуюся ленту и упорхнула к Камню. Он выразил ей уважение по-рогоедски, коснувшись рукой плеч, а потом подняв ко лбу. Сил хихикнула, ее глубокомысленная серьезность мигом превратилась в девчачий восторг. Сил, быть может, состояла лишь в дальнем родстве со спренами ветра, но проказливая натура их явно объединяла.

– Эй! – Каладин кивнул Камню и опустил руку в озерцо. Он выловил аметистовый броум и поднял его. Где-то на равнинах светлоглазый умер с этой сферой в кармане. – Будь мы все еще мостовиками, это было бы сокровище.

– Мы по-прежнему мостовики. – Камень приблизился и взял сферу у Каладина. – И это по-прежнему сокровище. Ха! Пряности, которые мне выдал интендант, тума’алки! Я обещал, что не стану готовить еду из навоза, но это трудно, потому что солдаты привыкли к пище, которая не слишком от него отличается. – Он поднял сферу. – Я использовать это, чтобы купить лучшее, да?

– Конечно.

Сил приземлилась на плечо Камня, превратилась в девушку и села.

Камень покосился на нее и попытался поклониться собственному плечу.

– Сил, прекрати издеваться над ним, – попросил Каладин.

– Это же весело!

– Будь благословенна за помощь для нас, мафах’лики, – сказал ей Камень. – Я стерплю все, что только пожелаешь от меня. И раз я теперь свободный, то могу построить святилище, которое будет достойно тебя.

– Святилище? – переспросила Сил, распахнув глаза. – О-о-о!..

– Сил! – воскликнул Каладин. – Перестань. Камень, я нашел хорошее место, где парни смогут тренироваться. Оно отсюда в паре ответвлений. Я сделал отметки на стенах.

– Да, мы эту вещь увидеть. Тефт повел туда людей. Странно. Это место пугает; сюда никто не приходит, и все-таки новые рекруты…

– Они раскрываются, – предположил Каладин.

– Да. Как ты узнал, что это случится?

– Они там были, – пояснил капитан. – В лагере Садеаса, когда нам предписали проводить все дежурства без исключения в ущельях. Они видели, что мы сделали, и слышали истории о том, как мы учились. Приведя их сюда, мы пригласили их в свой круг; это что-то вроде обряда посвящения.

У Тефта были проблемы с тем, чтобы пробудить в бывших мостовиках интерес к его тренировкам. Старый солдат все время раздраженно орал на них. Они же сами решили остаться с Каладином, а не воспользоваться свободой, так отчего же не хотят учиться?

Их нужно было пригласить. И не только словами.

– Ну ладно, – сказал Камень. – Меня послал Сигзил. Он хочет знать, готов ли ты поупражняться, применяя свои способности.

Каладин глубоко вздохнул и посмотрел на Сил, потом кивнул:

– Да. Приведи его. Можем заняться этим здесь.

– Ха! Наконец-то. Сейчас я за ним сбегаю.

Красный ковер, что когда-то был белым

Шесть лет назад

Наступил конец света, и виновата была Шаллан.

– Притворись, что ничего не случилось, – прошептал отец. Он вытер что-то влажное с ее щеки. Его палец сделался красным. – Я буду тебя защищать.

Комната трясется? Нет, это Шаллан. Она дрожит. И чувствует себя такой маленькой. Когда-то ей казалось, что одиннадцать – это почтенный возраст. Но она ребенок, все еще ребенок. Она малышка.

Содрогнувшись, Шаллан посмотрела на отца. Девочка не моргала; ее веки словно окаменели.

Отец начал шептать, смаргивая слезы:

– Ступай-ка спать в глухую падь, где тьма вокруг густая…

Знакомая колыбельная – та, которую он раньше все время ей пел. Позади него на полу вытянулись темные трупы. На красном ковре, что когда-то был белым.

– Среди камней, что всех страшней, сомкни глаза свои.

Отец взял ее на руки, и у Шаллан по спине побежали мурашки. Нет. Нет, это неправильная нежность. К монстрам не прижимаются с любовью. К монстрам, которые убивают, отнимают жизни. Нет!

Девочка не могла пошевелиться.

– Пусть бури грядут, но уютно тут, ветра колыбель качают…

Отец пронес Шаллан над телом женщины в сине-золотом платье. Тут было мало крови. Кровью истек мужчина. Мать лежала лицом вниз, и девочка не видела ее глаз. Этих ужасных глаз.

Шаллан почти поверила, что колыбельная станет концом кошмара. Что она проснулась посреди ночи с криком и отец поет ей, убаюкивая…

– Кристаллов сияет изысканный лес – усни, крошка моя.

Они прошли мимо отцовского сейфа, вделанного в стену. Он ярко светился – сияние лилось из щелей вокруг запертой двери. Внутри был монстр.

– Ты с песней моей усни поскорей – спи, крошка моя.

Держа дочь на руках, отец покинул комнату с трупами и запер дверь.

Иллюзия восприятия

Но, понятное дело, мы думали только о Садеасе. Предательство было еще свежо, и я видела его следы каждый день, когда проходила мимо пустых казарм и скорбящих вдов. Мы знали, что Садеас не станет просто почивать на лаврах, устроив кровопролитие. Он должен был предпринять что-то еще.

Из личного дневника Навани Холин, йесесач, 1174

Шаллан очнулась почти сухой, лежа на неровном каменном осколке, который вздымался над поверхностью океана. Волны плескались у ее ног, но пальцы так онемели, что она почти ничего не чувствовала. Девушка застонала, оторвав щеку от влажного гранита. Суша был недалеко, и волны бились о берег с низким рычанием. В другой стороне простиралось лишь бесконечное синее море.

Девушка замерзла, и голова у нее гудела, как будто она несколько раз ударилась ею о стену. Но она была жива. Почему-то. Веденка подняла руку, потерла зудевшее пятно засохшей соли на лбу и мучительно закашлялась. Волосы прилипли к щекам, а платье было в пятнах от воды и водорослей, покрывавших скалу.

«Как?..»

Потом она увидела его – большой коричневый панцирь в воде, почти невидимый, направлявшийся к горизонту. Сантид.

С трудом встала на ноги, цепляясь за острую верхушку скалы. Чувствуя головокружение, проследила взглядом за существом, пока оно не исчезло.

Что-то загудело рядом. На беспокойной поверхности моря возник Узор в своем привычном облике, прозрачный, словно маленькая волна.

– Кто-нибудь… – Шаллан закашлялась, прочищая горло, потом застонала и села на камень. – Кто-нибудь еще сумел выбраться?

– Выбраться? – переспросил Узор.

– Другие люди. Моряки. Они спаслись?

– Не уверен, – прогудел Узор. – Корабль… исчез. Плеск. Ничего не видно.

– Сантид. Он меня спас. – Откуда вообще это существо знало, что делать? Неужели они разумны? Может, она как-то с ним общалась? А вдруг упустила возможность, чтобы…

Шаллан чуть не рассмеялась, осознав, в каком направлении двинулись ее мысли. Она едва не утонула, Ясна мертва, команда «Услады ветра» не то перебита убийцами, не то канула в морскую пучину! Вместо того чтобы оплакивать их или радоваться своему спасению, она предалась размышлениям научного свойства!

«Ты этим все время занимаешься, – осуждающе заявила та ее часть, что была запрятана очень глубоко. – Отвлекаешься. Отказываешься думать о вещах, которые тебя беспокоят».

Но только так ей удавалось выжить.

Шаллан обхватила себя руками, чтобы согреться на этом высоком каменном сиденье, и уставилась на океан. Нельзя отворачиваться от правды. Ясна мертва.

Ясна мертва.

Шаллан едва не расплакалась. Эта женщина, такая блестящая, такая потрясающая… исчезла. Принцесса пыталась всех спасти, защитить целый мир. А ее убили. Внезапность случившегося обескураживала, и Шаллан просто сидела на скале, дрожа от холода и глядя на океан. Ее тело и разум охватило одинаковое оцепенение.

Убежище. Ей нужно где-то… спрятаться. Мысли о моряках, об исследовании Ясны могли подождать. Шаллан очутилась в одиночестве на почти необитаемом побережье, а ночами здесь довольно холодно. Пока она сидела, начался отлив. Девушка поняла, что может попытаться дойти до берега. Удачное стечение обстоятельств – ведь она плохо плавала.

Веденка вынудила себя зашевелиться, хотя руки и ноги казались тяжелыми, точно бревна. Она стиснула зубы и соскользнула в воду. Холод по-прежнему пробирал до костей. Значит, она все-таки не совсем оцепенела.

– Шаллан? – окликнул Узор.

– Мы не можем тут сидеть вечно, – отозвалась девушка, сползая по скале все глубже в воду. Ноги коснулись дна, и тогда она осмелилась отпустить камень, а потом кое-как направилась к берегу, то барахтаясь, то шагая в воде.

Наверное, сражаясь с ледяными волнами она проглотила половину воды в заливе, пока наконец-то не выбралась на твердую землю. Кашляя и спотыкаясь, вышла на песчаный берег и упала на колени; с ее платья и волос текли потоки воды. Пляж вокруг усеивали водоросли дюжины разновидностей – извивались под ногами, отползая, липкие и скользкие. Повсюду суетились кремлецы и крабы побольше, некоторые поблизости даже щелкали клешнями в ее сторону, словно пытаясь отпугнуть.

В голове Шаллан мелькнула смутная мысль: она и впрямь до смерти устала, раз не подумала, перед тем как покинуть скалу, о дюжине разных видов морских панцирных хищников, любой из которых с радостью отщипнул бы кусочек от ее ноги или вцепился бы в тело. Тут же из песка начали выбираться спрены страха, похожие на пурпурных слизней.

Какая глупость! Бояться сейчас? После заплыва? Вскоре спрены исчезли.

Шаллан посмотрела на скалу, куда ее забросило. Похоже, сантид просто не смог доставить ее поближе к берегу – здесь слишком мелко. Буреотец! Повезло, что она выжила.

Несмотря на растущее беспокойство, Шаллан опустилась на колени и нарисовала на песке молитвенную глифпару. Не было возможности ее возжечь. Пришлось предположить, что Всемогущий примет молитву и так. Она склонила голову и почтительно застыла на десять ударов сердца.

Потом встала и, цепляясь за ускользающую надежду, начала искать других выживших. В этой части залива песчаный берег был испещрен многочисленными бухточками. Забросив мысли об убежище, веденка долго шла вдоль береговой линии. Песок на пляже был грубее, чем она ожидала, да и весь пейзаж выглядел далеко не так идиллически, как описывался в книгах. Песок к тому же неприятно скрежетал под ее босыми ногами. Рядом с ней двигался рисунок – Узор не отставал ни на шаг, издавая обеспокоенное гудение.

Шаллан шла мимо веток и кусков древесины, которые могли быть частями кораблей. Она не видела ни людей, ни чьих-то следов. Когда день начал клониться к вечеру, девушка сдалась и села на обточенный ветром камень. Она и не заметила, как до крови изрезала ноги, ступая по камням. Ее волосы пребывали в полном беспорядке. В потайном кошеле осталось несколько сфер, но все были разряжены. От них не будет никакого толку, если не найти хоть какое-то подобие цивилизации.

«Хворост», – подумала Шаллан.

Надо его собрать и разжечь костер. В ночи он может привлечь других выживших.

А также пиратов, бандитов или убийц с корабля, если те выжили.

Шаллан скривилась. Что же ей делать?

«Надо соорудить небольшой костер, чтобы согреться, – решила она. – Прикрыть его, а потом поглядеть, не зажгутся ли в ночи другие огни. Если увижу какой-нибудь, постараюсь его изучить издалека».

Отличный план, если не считать того, что девушка всю жизнь прожила в роскошном особняке и огонь для нее разжигали слуги. Она ни разу не разжигала очаг, что уж говорить про костер в дикой глуши.

Вот буря!.. Ей повезет, если она не замерзнет здесь до смерти. И не умрет от голода. А что делать, когда нагрянет Великая буря? Когда должна быть следующая? Завтра ночью? Или послезавтра…

– Пойдем! – позвал Узор.

Он вибрировал в песке. Песчинки прыгали и тряслись, когда он говорил, песок поднимался и опадал вокруг него. «Я это помню… – подумала Шаллан, нахмурившись. – Песок на пластине. Кабзал…»

– Пойдем! – с нетерпением повторил Узор.

– Что? – Шаллан поднялась. Буря свидетельница, до чего же она устала. Почти обессилела. – Ты кого-то нашел?

– Да!

Это сразу же привлекло ее внимание. Она больше не задавала вопросов, но последовала за Узором, который шустро побежал вдоль берега. Знает ли он разницу между опасными и дружелюбными людьми? Веденка так замерзла и устала, что почти не задумалась об этом.

Он остановился возле чего-то, наполовину погруженного в воду и скопившиеся в полосе прибоя водоросли. Шаллан нахмурилась.

Сундук. Не человек, но большой деревянный сундук. У Шаллан перехватило дыхание, и она, упав на колени, открыла замки и откинула крышку.

Внутри, точно сияющее сокровище, лежали книги и блокноты принцессы, аккуратно сложенные, под защитой водонепроницаемого корпуса.

Пусть Ясна погибла, дело ее жизни уцелело.

Шаллан опустилась на колени возле импровизированного очага. Круг из камней, заполненный ветками, которые она собрала в маленькой роще. Приближалась ночь.

С ночной тьмой явился ужасающий холод – почти такой же, как в самые жестокие зимы, которые она пережила дома. Здесь, в Мерзлых землях, это обычное дело. Ее одежда, во влажном воздухе так и не высохшая до конца, несмотря на часы ходьбы, казалась ледяной.

Девушка не умела разводить костер, но, возможно, могла получить огонь иным способом. Веденка прогнала усталость – буря, сил почти не осталось – и вытащила светящуюся сферу, одну из многих, которые нашла в сундуке Ясны.

– Ну ладно, – прошептала Шаллан. – Давай сделаем это.

Шейдсмар.

– Ммм… – сказал Узор. Она училась истолковывать его гудение. Это было встревоженным. – Опасно.

– Почему?

– Что здесь земля, там море.

Шаллан машинально кивнула.

«Не спеши. Думай».

Это становилось все сложнее, но она вынудила себя снова обдумать слова Узора. Когда они плыли по океану и Шаллан посетила Шейдсмар, под ней оказалась обсидиановая почва. Но в Харбранте она упала в океан из сфер.

– И что же нам делать?

– Идти медленно.

Девушка полной грудью вдохнула холодный воздух и кивнула. Она попыталась, как уже пыталась раньше. Медленно, осторожно. Как будто… как будто открывала глаза по утру.

Иное место поглотило ее. Ближайшие деревья лопнули, как пузыри, превратились в бусины и обрушились в беспокойное стеклянное море внизу. Шаллан почувствовала, что падает.

Она ахнула и прогнала неприятное ощущение, закрыв глаза в этом чужом мире. Шейдсмар исчез, и миг спустя девушка опять оказалась в рощице.

Узор нервно гудел.

Шаллан стиснула зубы и попыталась опять. На этот раз медленнее, погружаясь в тот мир с его странным небом и не-солнцем. На миг зависла между двумя пространствами. Шейдсмар совместился с окружающим миром, точно темный послеобраз. Было трудно удерживаться между ними.

«Используй свет, – посоветовал Узор. – Соедини их».

Шаллан нерешительно вдохнула буресвет. Сферы в океане внизу задвигались, точно косяк рыб, хлынули к ней, постукивая. Изможденная Шаллан с трудом могла поддерживать свое двойственное состояние, и, когда девушка смотрела вниз, у нее кружилась голова.

Но как-то она держалась.

Рядом повис в воздухе Узор – в жесткой одежде и с головой из невозможных линий, со сцепленными за спиной руками. В Шейдсмаре он был высоким и внушительным, и Шаллан машинально отметила, что его тень ложится в неправильную сторону – к далекому и ощутимо холодному солнцу, а не прочь от него.

– Хорошо, – сказал спрен низким и гулким голосом. – Хорошо. – Он склонил голову набок и, хотя у него не было глаз, повернулся, словно окидывая пространство взглядом. – Я пришел отсюда, но помню так мало…

Шаллан ощутила, что ее время ограниченно. Она опустилась на колени и ощупала ветки, которые собрала, чтобы сделать костер. Веденка чувствовала ветки – но, пока она глядела на раскинувшийся вокруг странный мир, ее пальцы также нащупали одну из стеклянных бусин, что волной поднялись к ней.

Прикоснувшись к бусине, почувствовала, как что-то пролетело над нею. Сжалась от испуга и, подняв глаза, увидела больших птицеподобных существ. Они были темно-серыми и расплывались, как будто не имея определенной формы.

– Что…

– Спрены, – пояснил Узор. – Ты их притянула. Своей… усталостью?

– Спрены изнеможения? – уточнила она, потрясенная их размерами в Шейдсмаре.

– Да.

Шаллан содрогнулась, потом посмотрела вниз, на сферу под своей рукой. Веденка была в опасной близости от того, чтобы полностью провалиться в Шейдсмар, и едва видела вокруг себя отпечатки физической реальности. Только бусины. Она чувствовала, что в любой момент может рухнуть в стеклянное море.

– Пожалуйста, – сказала Шаллан, обращаясь к сфере. – Мне нужно, чтобы ты стала огнем.

Узор зажужжал – его голос изменился, когда он заговорил за сферу.

– Я ветка, – сказал он с явным удовлетворением.

– Ты можешь стать огнем.

– Я ветка.

Ветка не блистала красноречием. Шаллан решила, что это неудивительно.

– Почему бы тебе не стать огнем?

– Я ветка.

– Как мне заставить ее измениться? – спросила девушка у Узора.

– Ммм… Не знаю. Ты должна ее убедить. Предложить ей правду, может быть? – Он был взволнован. – Это место опасно для тебя. Для нас. Пожалуйста. Быстрее.

Она перевела взгляд на ветку:

– Ты хочешь гореть.

– Я ветка.

– Только подумай, как это будет весело!

– Я ветка.

– Буресвет! – воскликнула веденка. – Он может стать твоим! Весь, что у меня есть.

Пауза. И потом:

– Я ветка.

– Веткам нужен буресвет. Для… разных вещей. – Шаллан сморгнула слезы усталости.

– Я…

– …ветка, – договорила девушка.

Она сжала в руке сферу, ощущая одновременно ее и ветку в физическом мире, пытаясь придумать еще какой-нибудь довод. На миг усталость отступила, но потом вернулась и обрушилась на нее. Почему…

Буресвет заканчивался.

Он иссяк через миг, вышел до последней капли, и веденка провалилась в Шейдсмар с тяжелым вздохом, чувствуя себя опустошенной и измотанной.

Шаллан упала в море сфер, погрузилась в жуткую черноту из миллионов подвижных частей.

А потом вырвалась из Шейдсмара.

Сферы вытянулись, превращаясь в палки, камни и деревья, восстанавливая знакомый мир. Она с колотящимся сердцем рухнула обратно в маленькую рощу.

Все вокруг сделалось обычным. Ни далекого солнца, ни стеклянного моря. Просто леденящий холод, ночное небо и кусачий ветер, который дул среди деревьев. Единственная сфера, которую Шаллан осушила, выскользнула из ее пальцев и со стуком упала на землю. Она оперлась о сундук Ясны. Его пришлось волочить от берега к деревьям, и руки все еще болели.

Испуганная веденка сжалась в комок.

– Узор, ты умеешь разводить огонь?

У нее стучали зубы. Буреотец! Она уже не чувствовала холода, но у нее стучали зубы, и дыхание превращалось в пар, видимый в звездном свете.

Накатила сонливость. Может, стоит и впрямь поспать, а утром попробовать со всем разобраться?

– Перемена? – спросил Узор. – Предложи перемену.

– Я пыталась.

– Знаю.

Он удрученно завибрировал.

Шаллан уставилась на кучку веток, ощущая себя совершенно бесполезной. Как там говорила Ясна? В основе истинной власти лежит контроль? Авторитет и сила – проблемы восприятия? Да уж, происходящее было прямым опровержением этого. Шаллан могла вообразить себя великой, могла действовать как королева, но это никак бы не изменило происходящего здесь, в дикой глуши.

«Что ж, – подумала Шаллан, – я не замерзну до смерти, сидя тут. Лучше замерзну до смерти, пытаясь разыскать помощь».

Но она не пошевелилась. Каждое движение давалось с трудом. По крайней мере, здесь, под прикрытием сундука, она не так сильно чувствовала ветер. Вот бы просто полежать до утра…

Она свернулась клубочком.

Нет. Это неправильно. Девушка закашлялась, потом как-то сумела встать. Шатаясь, отошла от костра, который так и не сумела разжечь, выудила сферу из потайного кошеля и двинулась прочь.

Узор держался у ее ног. Они были теперь еще сильнее изранены. Ступни оставляли на камнях красные следы, но Шаллан даже не чувствовала боли.

Просто шла и шла.

И шла.

И…

Свет.

Шаллан не ускорила шаг. Она не могла. Но продолжила идти, ковыляя прямиком к искорке во тьме. Оцепенелая часть ее тревожилась, что свет – это Номон, вторая луна. Что она идет к луне и свалится с края самого Рошара.

Поэтому, к собственному удивлению, очутилась посреди небольшой группы людей, что сидели вокруг походного костра. Моргнула, переводя взгляд с одного лица на другое, а после – не обращая внимания на звуки, которые они издавали, потому что в ее состоянии слова были лишены смысла, – подошла к костру, легла, свернулась клубочком и заснула.

– Светлость?

Шаллан заворчала и перевернулась на другой бок. У нее болело лицо. Нет, у нее болели ноги! То, как болело лицо, не шло ни в какое сравнение.

Если бы она проспала еще немного, может, ей бы полегчало. Хоть на время сна…

– С-светлость? – спросил тот же голос. – С вами, э-э, все в порядке?

Это был тайленский акцент. Где-то на самом дне ее сознания пробудился свет, приносящий воспоминания. Корабль. Тайленцы. Моряки?

Шаллан вынудила себя открыть глаза. В воздухе легко пахло дымом от все еще теплых угольков костра. Небо приобрело темно-фиолетовый цвет и на горизонте светлело, предвещая восход. Она спала на голых камнях, и у нее болело все тело.

Девушка не узнала говорившего – грузного тайленца с белой бородой, в вязаной шапочке, старом костюме и жилетке с парой неприметных заплаток. Он заправлял свои белые тайленские брови за уши. Не моряк. Торговец.

Шаллан сдержала стон и села. Поддавшись мгновенной панике, проверила защищенную руку. Один палец выглядывал из рукава, и она втянула его назад. Взгляд тайленца метнулся к пальцу, но он ничего не сказал.

– Так вы в порядке? – спросил он по-алетийски. – Понимаете, мы собираемся ехать дальше. Ваше появление прошлой ночью было… неожиданным. Мы не хотели вас беспокоить, но подумали, что вы, возможно, пожелаете проснуться, прежде чем мы уедем.

Шаллан провела рукой по волосам – спутанной рыжей копне, в которой застряли веточки. Еще двое мужчин – высоких громил воринских кровей – сворачивали одеяла и походные тюфяки. Накануне веденка убила бы за такой: все тело ныло после ночи на кочках и камнях.

Заглушив зов природы, она повернулась и с изумлением увидела три больших запряженных чуллами фургона с клетками сзади. В клетках сидели грязные полуголые мужчины. Миг спустя все встало на свои места.

Работорговцы.

Шаллан справилась с изначальной вспышкой паники. Работорговля была совершенно законной профессией. Почти всегда. Только вот сейчас они находились в Мерзлых землях, далеко от тех мест, где правили племена или государства. Кто мог утверждать, что тут законно, а что – нет?

«Успокойся, – приказала она самой себе. – Они бы не стали вежливо будить тебя, если бы замыслили что-то подобное».

Продать аристократку высокого дана, о коем свидетельствовало ее платье, было бы рискованным предприятием для работорговца. Большинство хозяев в цивилизованных землях потребовали бы документы относительно прошлого рабыни, а светлоглазых и впрямь редко обращали в рабов, если не считать ревнителей. Обычно высокородных просто казнили. Рабская участь была милостью для бедняков.

– Светлость? – нервно окликнул ее работорговец.

Чтобы отвлечься, она опять начала думать как ученая. Надо избавиться от этой привычки.

– Как тебя зовут? – спросила Шаллан.

Она не собиралась говорить таким бесстрастным голосом, но шок от увиденного привел ее в смятение.

От ее тона мужчина подался назад.

– Я Твлакв, скромный купец.

– Работорговец, – уточнила Шаллан, вставая и отбрасывая волосы с лица.

– Как я и сказал. Купец.

Два его охранника наблюдали за ней, загружая снаряжение в главный фургон. Девушка не упустила из виду дубины, которые они носили напоказ на поясе. А ведь накануне, когда ноги вывели ее к костру, у нее же была сфера?

От воспоминаний ступни снова вспыхнули. Ей пришлось стиснуть зубы от муки, а рядом из земли начали выбираться спрены боли, похожие на оранжевые руки из сухожилий. Она должна очистить раны; с ногами в порезах и синяках новая прогулка случится не скоро. А в этих фургонах имелись сиденья…

«Скорее всего, они украли у меня сферу».

Шаллан прощупала свой потайной кошель. Другие сферы были на месте, но рукав оказался расстегнутым. Это она сделала? Они заглянули внутрь? От этой мысли она, не сдержавшись, покраснела.

Два охранника глядели на нее с жадностью. Твлакв изображал смирение, но взгляд у него был такой же плотоядный и нетерпеливый. Эти мужчины были в шаге от того, чтобы ограбить ее.

Но если она покинет их, то, скорее всего, умрет здесь в одиночестве. Буреотец! Что же ей делать? Она почувствовала, что вот-вот сядет и разрыдается. После всего, что случилось, – еще и это?

«Контроль – основа всей власти».

Как бы Ясна себя повела в такой ситуации?

Ответ был прост. Она станет Ясной.

– Я позволю вам оказать мне содействие, – сказала Шаллан.

Каким-то образом удалось произнести это ровным голосом, хоть внутри у нее все переворачивалось от ужаса.

– Светлость?.. – спросил Твлакв.

– Как вы уже заметили, – продолжила Шаллан, – я стала жертвой кораблекрушения и потеряла всех слуг. Ты и твои люди будете годной заменой. У меня есть сундук. Нам надо будет его забрать.

Она почувствовала себя одним из десяти дурней. Разумеется, он распознает правду за этим неуклюжим представлением. Что бы там ни говорила Ясна, притворяться, что у тебя есть власть, и обладать властью на самом деле – разные вещи.

– Мы… конечно, мы будем рады помочь, – сказал Твлакв. – Светлость?..

– Давар. – Шаллан позаботилась о том, чтобы смягчить тон.

Ясна не была снисходительной. Там, где другие светлоглазые вроде отца Шаллан действовали самодовольно, принцесса просто ожидала, что люди будут выполнять ее желания. И они выполняли.

Она сделает то же самое. Она должна.

– Купец Твлакв, – проговорила Шаллан, – мне нужно попасть на Расколотые равнины. Ты знаешь дорогу?

– Расколотые равнины? – переспросил тайленец и посмотрел на своих охранников, один из которых приблизился. – Мы там были несколько месяцев назад, но теперь собираемся подыскать баржу, чтобы отправиться в Тайлену. Мы завершили свои дела в этих краях, и возвращаться на север нам нет нужды.

– Как это – нет нужды? – Шаллан направилась к одному из фургонов. Каждый шаг был агонией. – Вы отвезете меня туда.

Она огляделась и с удовольствием заметила Узора – тот наблюдал, устроившись на боку фургона. Веденка подошла к передней части этого фургона и протянула руку другому стражнику, который стоял поблизости.

Он безмолвно посмотрел на руку, поскреб в затылке. Потом глянул на фургон и, забравшись на него, наклонился и помог Шаллан подняться.

Подошел Твлакв:

– Для нас будет дороговато вернуться назад без товара! У меня есть только эти рабы, купленные в Мелководных Криптах. Их недостаточно, чтобы оправдать обратную дорогу, совсем недостаточно.

– Дороговато? – переспросила Шаллан, усаживаясь и старательно изображая изумление. – Уверяю тебя, купец Твлакв, расходы для меня незначительны. Ты получишь щедрое вознаграждение. А теперь в путь. На Расколотых равнинах меня ждут важные люди.

– Но, светлость, – возразил Твлакв, – я же вижу, что вы недавно перенесли тяжелые испытания. Давайте я отвезу вас в Мелководные Крипты. Это гораздо ближе. Вы там сможете отдохнуть и послать весточку тем, кто вас ждет.

– Я просила, чтобы меня отвезли в Мелководные Крипты?

– Но… – начал Твлакв и умолк, когда она вперила в него пристальный взгляд.

Шаллан смягчила выражение лица.

– Я знаю, что делаю, и спасибо за совет. Нам пора отправляться в путь.

Трое мужчин обменялись растерянными взглядами, и работорговец, стянув с головы вязаную шапочку, начал теребить ее в руках. Неподалеку в лагерь вошли два паршуна с мраморной кожей. Шаллан чуть не подпрыгнула, когда они протащились мимо, неся высохшие панцири камнепочек, которые, видимо, собирали для походных костров. Твлакв не обратил на них внимания.

Паршуны. Пустоносцы. У Шаллан по коже побежали мурашки, но прямо сейчас нет времени из-за них беспокоиться. Девушка снова посмотрела на работорговца, ожидая, что он проигнорирует ее приказы. Но Твлакв кивнул. А потом он и его люди просто… сделали, как она велела. Запрягли чулл; работорговец узнал, в какой стороне ее сундук, и караван двинулся в путь без дальнейших возражений.

«Наверное, они просто подыграли мне, – подумала Шаллан, – потому что хотят выяснить содержимое моего сундука. Чтобы украсть побольше».

Но когда они достигли нужного места, то лишь погрузили сундук в фургон и привязали, а потом развернулись и поехали на север.

К Расколотым равнинам.

Герой

К несчастью, мы так сосредоточились на интригах Садеаса, что не заметили, как наши истинные и опасные враги, убийцы моего мужа, стали вести себя по-другому. Хотела бы я знать, какой ветер принес эту их внезапную и необъяснимую перемену.

Из личного дневника Навани Холин, йесесач, 1174

Каладин прижал осколок скалы к стене ущелья, и тот прилип.

– Давай, – скомандовал он, шагнув назад.

Рогоед подпрыгнул, ухватился за камень и повис на стене, согнув ноги в коленях. Его глубокий, рокочущий смех разбудил в ущелье эхо.

– На этот раз он меня держать!

Сигзил сделал отметку в своем журнале:

– Хорошо. Камень, продолжай висеть.

– Как долго?

– Пока не упадешь.

– Пока не… – Громила-рогоед нахмурился, держась за камень обеими руками. – Мне эксперимент уже не нравится.

– О, только не хнычь. – Каладин скрестил руки и прислонился к стене возле Камня. Сферы озаряли дно ущелья вокруг них, бросали отблески на лозы, мусор и цветущие растения. – Падать-то невысоко.

– Дело не в падении, – пожаловался Камень. – Дело в руках. Я ведь, понимаешь, большой.

– Так это же хорошо – у тебя большие руки, чтобы ими держаться.

– По-моему, тут главное в другом, – проворчал Камень. – И держаться неудобно. И я…

Булыжник с щелчком отклеился от стены ущелья, и рогоед рухнул вниз. Каладин схватил его за руку, помогая приятелю устоять.

– Двадцать секунд, – подвел итог Сигзил. – Не очень-то долго.

– Я предупреждал. – Каладин поднял упавший каменный осколок. – Он держится дольше, если я использую больше буресвета.

– По-моему, нам нужна отправная точка. – Сигзил пошарил в кармане и вытащил светящийся бриллиантовый светосколок – самую малоценную из всех сфер. – Забери из нее весь свет, перелей в булыжник, а потом мы подвесим Камня и посмотрим, как долго тот продержится.

Рогоед застонал:

– Мои бедные руки…

– Эй, манча, – окликнул его Лопен из глубины ущелья, – по крайней мере, у тебя их две, ага?

Гердазиец следил, чтобы ни один из новых рекрутов не забрел к ним и не увидел, что делает капитан. Это было маловероятно – они упражнялись на расстоянии нескольких ущелий от основной команды, – но Каладин потребовал, чтобы кто-то стоял на страже.

«В конце концов все узнают, – подумал Каладин, беря светосколок у Сигзила. – Ты ведь именно это пообещал Сил? Что позволишь себе стать Сияющим?»

Юноша резко вдохнул содержавшийся в сфере буресвет, потом перенаправил его в булыжник. У него получалось все лучше: буресвет перетекал в руку – и после его можно использовать как светящуюся краску, чтобы мысленно покрыть нижнюю часть камня. Буресвет впитался в камень, и, когда Каладин прижал его к скале, он там и остался.

Над камнем вились язычки светящегося дыма.

– Пожалуй, не нужно заставлять рогоеда висеть на скале, – заметил Каладин. – Если тебе требуется отправная точка, почему бы просто не посчитать, как долго булыжник продержится там сам по себе?

– Это будет не так весело, – возразил Сигзил. – Ну хорошо, уговорил.

Он продолжил записывать цифры в своем журнале. Большинству прочих мостовиков от этого сделалось бы не по себе. Письмо воспринималось как занятие, неподобающее мужчине и даже богохульное, хотя Сигзил просто зарисовывал глифы.

Сегодня, к счастью, с Каладином были Сигзил, Камень и Лопен – все чужеземцы из краев с другими правилами. Гердаз формально был воринским, но у них был собственный воринизм, и Лопен, похоже, не имел ничего против мужчин, знакомых с письмом.

– Итак, – сказал Камень, пока они ждали, – наш Благословенный Бурей вождь, ты говорить, что можешь делать кое-что еще, верно?

– Летать! – воскликнул Лопен с другой стороны ущелья.

– Я не умею летать, – буркнул Каладин.

– Ходить по стенам!

– Я пытался. Чуть голову не разбил, когда упал.

– Ах, ганчо, – проворчал Лопен. – Ни полетов, ни прогулок по стенам? Я должен как-то впечатлить дам. Не думаю, что камней, приклеенных к стенам, им хватит.

– А по-моему, такое впечатлило бы кого угодно, – заметил Сигзил. – Это противоречит законам природы.

– Плохо же ты знаешь гердазийских женщин… – со вздохом сказал Лопен. – Как по мне, нам стоит опять попытать счастья с полетами. Это было бы лучше всего.

– Кое-что еще и впрямь есть, – сообщил Каладин. – Не полеты, но все равно полезно. Не уверен, что смогу это повторить. Я никогда не делал это осознанно.

– Щит, – вспомнил Камень, который стоял у стены и неотрывно глядел на приклеенный к ней булыжник. – На поле боя, когда паршенди в нас стрелять. Стрелы ударить в твой щит. Все сразу.

– Да, – подтвердил Каладин.

– Надо это проверить, – заявил Сигзил. – Нам потребуется лук.

– Спрены! – воскликнул Камень, тыкая пальцем. – Они прижимают этот булыжник к скале.

– Что? – Сигзил подобрался ближе и, прищурившись, стал разглядывать кусок скалы, который Каладин прижал к стене ущелья. – Я их не вижу.

– А-а, – протянул Камень, – они не хотеть быть замеченными. – Он склонил голову перед ними. – Прошу прощения, мафах’лики.

Сигзил нахмурился, пригляделся, приблизив сферу, чтобы осветить пространство. Каладин подошел поближе и присоединился к ним. Он мог разглядеть маленьких пурпурных спренов, если смотрел очень внимательно.

– Сиг, они там, – согласился Каладин.

– Тогда почему я их не вижу?

– Это как-то связано с моими способностями. – Юноша посмотрел на Сил, которая сидела поблизости на краю трещины в скале, закинув ногу на ногу и покачивая ею.

– Но Камень…

– Я алаий’ику, – произнес Камень, подняв руку к груди.

– И что это значит? – нетерпеливо спросил Сигзил.

– Что я видеть этих спренов, а ты нет. – Рогоед положил руку на плечо Сигзила, который был меньше ростом. – Порядок, друг. Я не виню тебя в том, что ты слепой. Большинство низинников таковы. Это все воздух. От него у вас все в мозгах работает неправильно.

Сигзил нахмурился, но сделал пару заметок, не переставая машинально шевелить пальцами. Считал секунды? Булыжник наконец-то с щелчком отклеился от стены и упал, напоследок выпустив несколько струек буресвета.

– Намного больше минуты, – сообщил Сигзил. – Я насчитал восемьдесят семь секунд. – Он посмотрел на остальных.

– Мы должны были считать? – спросил Каладин, глянув на Камня, который пожал плечами.

Сигзил вздохнул.

– Девяносто одна секунда! – крикнул Лопен. – Можешь не благодарить.

Сигзил опустился на валун, не обращая внимания на кости, которые высовывались из мха поблизости, и с хмурым видом сделал несколько пометок в журнале.

– Ха! – Камень присел на корточки рядом с ним. – У тебя такой вид, словно ты съесть плохие яйца. Что случилось?

– Я не понимаю, что делаю. Мой учитель советовал задавать вопросы и искать точные ответы. Но как же я могу быть точным? Мне нужны часы, чтобы замерять время, но они сто́ят слишком дорого. Даже если бы они у нас были, я не знаю, как измерять буресвет!

– В светосколках, – предложил Каладин. – Самосветы взвешивают на точных весах, прежде чем заключить в стекло.

– И все они способны удерживать одинаковое количество? – спросил Сигзил. – Мы знаем, что необработанные драгоценные камни держатся меньше ограненных. Значит, если огранка лучше, света поместится больше? Кроме того, буресвет вытекает из сферы с течением времени. Сколько дней прошло после того, как светосколок зарядили, и сколько света он с той поры утратил? Все ли светосколки теряют одинаковое количество света с одинаковой скоростью? Мы слишком мало знаем. Командир, боюсь, я зря трачу твое время.

– Не зря, – возразил Лопен, приближаясь к ним. Однорукий гердазиец зевнул и сел на тот же валун, что и Сигзил, вынудив того чуть потесниться. – Просто надо проверять другие вещи, ага?

– Например? – спросил Каладин.

– Ну, ганчо… Ты можешь приклеить к стене меня?

– Я… я не знаю.

– Похоже, неплохо бы узнать, ага? – Лопен встал. – Попробуем?

Каладин посмотрел на Сигзила; тот пожал плечами.

Юноша втянул больше буресвета. Его заполнила неистовая буря – она словно была пленницей и пыталась вырваться на свободу, колотясь изнутри о его кожу. Он направил буресвет к ладони и приложил ее к стене, окрашивая камни свечением.

Сделав глубокий вдох, поднял Лопена – худой гердазиец оказался поразительно легким, особенно с учетом того, что в жилах Каладина еще оставалась доля буресвета. Он прижал Лопена к стене.

Когда капитан, поколебавшись, шагнул назад, гердазиец остался висеть на стене – его форма приклеилась к камню и собралась в складки под мышками.

Лопен ухмыльнулся:

– Сработало!

– Это быть полезно, – согласился Камень, потирая подбородок, выбритый в причудливой рогоедской манере. – Да, именно это нам и надо проверять. Каладин, ты солдат. Ты мочь делать такое в битве?

Тот медленно кивнул; в голове у него вихрем пронеслась дюжина разных вариантов. Что, если его противники наткнутся на полосу буресвета, которую он оставит на полу? А можно ли остановить катящийся фургон? Приклеить свое копье к щиту противника и вырвать тот из рук?

– Лопен, что чувствовать? – спросил Камень. – Больно?

– Не-а, – ответил Лопен, ерзая. – Я переживаю, чтобы куртка не порвалась и пуговицы выдержали. Ох! Ох! У меня вопрос! Что сделал однорукий гердазиец с тем, кто приклеил его к стене?

Каладин нахмурился:

– Я… я не знаю.

– Ничего – у гердазийца рука не поднялась, – выдал Лопен и расхохотался.

Сигзил застонал, но Камень рассмеялся. Сил склонила голову набок, шмыгнула к Каладину и негромко спросила:

– Это была шутка?

– Да, – сказал он. – Безобразно плохая.

– О, не говори так! – Лопен продолжал хихикать. – Это лучшая из известных мне – и поверь, я настоящий мастер шуток про одноруких гердазийцев. «Лопен, – все время говорит моя матушка, – ты должен их выучить, чтобы посмеяться до того, как это сделают другие. Тогда ты украдешь их смех – и он будет весь твой». Она мудрая женщина. Я как-то принес ей голову чулла.

Каладин моргнул:

– Что ты принес?

– Голову чулла. Это очень вкусно.

– Странный ты человек, – сказал Каладин.

– Нет, – возразил Камень. – Они и впрямь вкусные. Голова – лучшая часть чулла.

– Поверю вам двоим на слово. В самой малой степени.

Он потянулся к Лопену и взял его за руку, поскольку буресвет, удерживавший гердазийца, начал иссякать. Камень схватил Лопена за талию, и вдвоем они помогли ему спуститься.

– Ну ладно, – сказал Каладин, машинально проверяя время по солнцу, хотя его не было видно сквозь узкую расщелину над головой. – Давайте экспериментировать.

Ощущая внутри беснующийся ураган, Каладин несся по дну ущелья. Он напугал группу обороцветов, которые поспешно сложились, точно сжали руки в кулачки. Лозы на стенах задрожали и начали сворачиваться, поднимаясь.

Каладин с плеском пробежал по лужам стоячей воды, перепрыгнул через гору мусора. За ним оставался шлейф буресвета. Он был переполнен светом, свет колотился внутри его. Так было проще им пользоваться; он хотел течь. Каладин направил свет в свое копье.

Впереди поджидали Лопен, Камень и Сигзил с тренировочными копьями. Хотя Лопен был не очень-то хорош – отсутствующая рука создавала огромное неудобство, – Камень дополнял его. Громила-рогоед не желал сражаться с паршенди и убивать, но на этот раз согласился поучаствовать в тренировочном бою во имя «эксперимента».

Он сражался очень хорошо. Кроме того, Сигзил с копьем был тоже довольно неплох. Когда-то три мостовика могли бы устроить Каладину взбучку на поле боя.

Все изменилось.

Каладин швырнул копье в Камня, застав того врасплох. Рогоед поднял оружие, чтобы парировать обычный удар. Буресвет приклеил копье капитана к копью Камня, и получился крест. Рогоед выругался и попытался повернуть свое копье, чтобы нанести удар, но лишь ударил сам себя в бок копьем Каладина.

Когда ударило копье Лопена, Каладин легко отбил его одной рукой, наполнив наконечник буресветом. Копье врезалось в кучу мусора и прилипло к палкам и костям.

Сигзил ударил, целясь в грудь Каладина, но сильно промахнулся, когда тот шагнул в сторону. Юноша коснулся древка ладонью и толкнул его к копью Лопена, которое тот как раз вытащил из отбросов, облепленное мхом и костями. Два копья слиплись.

Каладин проскользнул между Камнем и Сигзилом, и три мостовика чуть не сбили друг друга с ног, пытаясь высвободить свое оружие. Парень с мрачной ухмылкой пробежался до другого конца ущелья, подобрал копье и повернулся, приплясывая. Буресвет вынуждал его двигаться. Впитав в себя такое большое количество, он почти не мог стоять спокойно.

«Ну давайте, давайте», – подумал он. Его товарищи наконец-то разобрали свои копья, поскольку в тех иссяк буресвет. Бывшие мостовики снова построились, ожидая его нападения.

Каладин рванулся вперед. В тусклом свете ущелья поднимавшийся от него дым был достаточно ярким, чтобы порождать тени, которые прыгали и вертелись. Он несся через лужи, ощущая холодную воду босыми ногами. Даже снял ботинки; хотел чувствовать камень под собой.

На этот раз три мостовика уперли копья тупыми концами в землю, словно ожидая атаки. Каладин улыбнулся, потом схватил свое копье за верхушку – как и три других, это было тренировочное копье, без настоящего наконечника – и зарядил его буресветом.

Он ударил им по копью Камня, намереваясь выбить у того оружие из рук. Но у рогоеда были другие планы – тот потащил свое копье назад с силой, которая застала Каладина врасплох. Юноша чуть не разжал пальцы.

Лопен и Сигзил быстро двинулись на него с разных сторон. «Мило», – подумал Каладин с гордостью. Он обучил их этому построению, показал, как действовать на поле боя сообща.

Когда они приблизились, капитан выпустил копье и выставил ногу. Буресвет вытекал из его босой ступни так же легко, как из ладоней, и он смог нарисовать большую светящуюся дугу на земле. Сигзил наступил на нее и споткнулся, его нога прилипла к свету. Он попытался ударить, когда падал, но не смог вложить в удар достаточно силы.

Каладин всем телом бросился на Лопена, чей удар прошел мимо цели. Он толкнул гердазийца к стене и отпрянул, оставив его приклеенным к камню, который зарядил в то мгновение, когда они еще прижимались друг к другу.

– Ой, только не это!.. – простонал Лопен.

Сигзил упал лицом в лужу. Каладин едва успел улыбнуться, как вдруг заметил, что Камень замахивается на него бревном.

Целым бревном. Как рогоед вообще поднял эту штуку?! Каладин ушел из-под удара, перекатился и оцарапал руку, а дубина обрушилась на каменистое дно ущелья.

Каладин зарычал, буресвет вырвался сквозь его сжатые зубы и окутал голову. Он прыгнул на бревно, когда Камень попытался снова его поднять.

От его приземления ствол рухнул обратно на землю. Юноша прыгнул на Камня, и часть его изумилась: о чем он только думает, затевая рукопашную с человеком в два раза тяжелее себя? Он врезался в рогоеда – оба упали. Они катались по мху, и Камень вертелся, пытаясь схватить Каладина за руки. Рогоед явно умел драться.

Каладин перелил буресвет в землю. Ему это не навредит и не помешает, это он точно знал. Пока они катались, сначала к земле прилипла рука Камня, а потом – весь бок.

Рогоед продолжал бороться, пытаясь взять капитана в захват. Ему это почти удалось, но Каладин с силой оттолкнулся, и они перекатились так, что другой локоть Камня коснулся земли – и прилип.

Каладин оторвался от противника, пытаясь отдышаться. Закашлявшись, потерял почти весь оставшийся буресвет. Он прислонился к стене ущелья и вытер пот со лба.

– Ха! – воскликнул Камень, распростертый на земле с раскинутыми в стороны руками. – Еще чуть-чуть – и я бы тебя сделать. Ты скользкий быть, как пятый сын!

– Камень, клянусь бурей, я бы все отдал, чтобы затащить тебя на поле боя. Как повар ты только губишь свой талант.

– Тебе не нравится моя еда? – Камень рассмеялся. – Придется придумать что-то, где будет больше жира. Это тебе быть в самый раз! Тебя схватить – все равно что пытаться удержать в руках живую речную рыбу! Смазанную маслом! Ха!

Каладин подошел к нему и присел:

– Камень, ты воин. Я увидел это в Тефте, и – говори, что хочешь, но я вижу то же самое в тебе.

– Я неправильный сын, чтобы солдатом быть, – упрямо проворчал Камень. – Это для туаналикина, четвертого сына или дальше. Третий сын не мочь тратить себя на битвы.

– Это не помешало тебе швырнуть мне в голову дерево.

– Дерево маленькое быть. А голова – твердая очень.

Каладин улыбнулся и, протянув руку, коснулся буресвета, помещенного в скалу, на которой лежал рогоед. Он еще не пытался снова забрать буресвет, использованный таким образом. Получится ли? Он закрыл глаза и осторожно вдохнул… Да.

Внутри опять поднялся ураган, хоть и слабее, чем раньше. А когда открыл глаза, рогоед уже освободился. Каладин не смог забрать все – только часть. Остальное испарилось.

Он протянул Камню руку, помог громиле встать. Рогоед отряхнул себя от пыли.

– Безобразие, – проворчал Сигзил, когда Каладин подошел, чтобы освободить и его. – Сделал нас, как детей. Изначальный и то не видел такого позорного зрелища.

– У меня было очень несправедливое преимущество. – Каладин помог Сигзилу встать. – Годы солдатской учебы, да к тому же я крупнее тебя. А еще умею испускать из пальцев буресвет. – Он похлопал Сигзила по плечу. – Ты справился. Это же просто проверка, какой ты и хотел.

«Куда более полезная проверка», – прибавил он про себя.

– Ну да, ну да, – раздался позади голос Лопена. – Просто ступайте прочь и оставьте гердазийца висящим на стене. Отсюда открывается прекрасный вид. Ах, неужели это слизь течет по моей щеке? Лопен теперь нарядный, прямо франт, потому что он – я уже говорил? – не может ее стереть, ведь у него рука к стене прилипла!

Каладин с улыбкой подошел к нему:

– Ты же сам попросил приклеить тебя к стене.

– А где моя вторая рука? Та, которую давным-давно оторвала и сожрала жуткая тварь? Она прямо сейчас показывает тебе неприличный жест. Я подумал, ты захочешь это знать, чтобы приготовиться к оскорблению. – Он сказал это с той же беспечностью, с какой относился ко всему. Лопен даже в мостовой расчет вступил с неким безумным пылом.

Юноша освободил его.

– Эта вещь, – сказал Камень, – сработала.

Каладин согласился.

По правде говоря, ему было бы проще, наверное, расправиться с тремя противниками при помощи одного копья и силы и скорости, дарованных буресветом, чем применять все эти фокусы. Он еще не знал, в том ли дело, что новые силы были ему незнакомы, но не сомневался, что, принуждая себя воспользоваться ими, несколько раз оказался в неудобном положении.

«Все дело в опыте, – внушал он себе. – Я должен изучить эти способности так же хорошо, как изучил копье».

Это означало тренировки. Неустанные тренировки. Лучше бы, конечно, отыскать кого-то равного или превосходящего по навыкам, силе и способностям. Учитывая, что́ он теперь умел делать, задача не из легких.

Друзья отправились к своим походным мешкам, чтобы достать бурдюки с водой, и Каладин заметил, что в тени в отдаленной части ущелья кто-то стоит. Он вскочил, настороженный, и успокоился только после того, как в свете их сфер показался Тефт.

– Я думал, ты на страже, – проворчал Тефт, обращаясь к Лопену.

– Слишком занят был – висел на скале, – отозвался гердазиец, приподняв свой бурдюк с водой. – А ты вроде должен сейчас обучать банду зеленых новобранцев?

– Дрехи взял их в оборот. – Тефт обогнул кучу мусора, подошел к стоявшему у стены ущелья Каладину. – Не знаю, но, похоже, приведя эту компанию сюда, мы как-то вытащили их из раковин.

Каладин кивнул.

– Как ты научился так хорошо разбираться в людях? – спросил Тефт.

– Слишком часто смотрел на то, что у них внутри. – Каладин глянул на свою руку, которую оцарапал, когда дрался с Камнем. Царапины не было – буресвет залечил порезы на коже.

Тефт фыркнул и бросил взгляд на рогоеда и остальных, которые собрались перекусить.

– Тебе бы стоило поставить Камня во главе новобранцев.

– Он не станет драться.

– Но с тобой-то сражался, – возразил Тефт. – Может, и с ними будет. Он больше нравится людям, чем я. Я только все испорчу.

– Тефт, у тебя все получится и даже не смей говорить об ином. Мы теперь не ограничены в средствах. Больше не нужно скупердяйничать. Ты обучишь этих ребят и сделаешь это правильно.

Мужчина вздохнул, но ничего не сказал.

– Ты видел, что я сделал.

– Ага, – подтвердил Тефт. – Придется привести сюда человек двадцать, если мы захотим устроить тебе настоящую взбучку.

– Или отыскать другого, как я, – добавил Каладин. – Чтобы с ним тренироваться.

– Ага, – согласился Тефт, кивая, словно ему такое в голову не пришло.

– Было ведь десять рыцарских орденов, так? Что ты знаешь о других? – Тефт был первым из тех, кто понял, что умеет Каладин. В этом он опередил самого капитана.

– Немногое, – признался Тефт, морщась. – Я знаю, что ордена не очень-то ладили друг с другом, что бы там ни говорилось в официальных хрониках. Придется подумать над тем, как отыскать того, кто знает больше. Я… не особо вникал. А людей, которые учили меня и которые могли бы нам все рассказать, уже нет.

Если до сих пор Тефт выглядел суровым, теперь его настроение окончательно испортилось. Он уставился в землю. Тефт нечасто говорил о своем прошлом, но Каладин все сильней и сильней убеждался, что, кем бы ни были эти люди, они погибли по его вине.

– Что бы ты сказал, услышав, что кто-то собирается возродить Сияющих рыцарей? – негромко спросил Каладин.

Тефт резко вскинул голову:

– Ты?

– Не я, – осторожно проговорил Каладин. Далинар Холин позволил ему присутствовать на совещании, и, хотя капитан доверял Тефту, офицер обязан был молчать о том, что ему довелось услышать.

«Далинар – светлоглазый, – прошептала часть его. – Он бы выдал твой секрет не задумываясь».

– Не я, – повторил Каладин. – Что, если бы какой-нибудь король решил, что ему следует собрать группу людей и назвать их Сияющими рыцарями?

– Я бы назвал его дурнем, – проворчал Тефт. – Нет, Сияющие не были такими, какими их люди считают. Они не были предателями. Вот не были, и все тут! Но все уверены, что они предали человечество, а с молвой не поспоришь. Если только ты не связыватель потоков и не можешь заставить всех молчать. – Тефт окинул Каладина взглядом. – Ты собираешься такое устроить, парень?

– Меня бы возненавидели, верно? – спросил Каладин. Он заметил Сил, которая прошла по воздуху, не сводя с него внимательных глаз. – За то, что сделали прежние Сияющие. – Он вскинул руку, предупреждая возражения Тефта. – За то, что они сделали, по мнению людей.

– Ага.

Сил скрестила ручки на груди, уставившись на Каладина. «Ты обещал», – говорил ее взгляд.

– Тогда придется нам быть повнимательнее, – заключил тот. – Иди собери новичков. Хватит с них тренировок на сегодня.

Тефт кивнул и побежал выполнять приказ. Каладин взял свое копье, собрал сферы, которые разложил, чтобы осветить тренировочную площадку, и махнул товарищам. Они взяли вещи и пустились в обратный путь.

– Так ты это сделаешь? – Сил приземлилась ему на плечо.

– Сначала я хочу как следует попрактиковаться.

«И свыкнуться с идеей».

– Каладин, все будет хорошо.

– Нет. Будет трудно. Люди возненавидят меня, а даже если нет – я окажусь в одиночестве. Стану изгоем. Но я уже смирился. Справлюсь как-нибудь. – Даже в Четвертом мосту только Моаш не относился к Каладину как к какому-нибудь мифическому спасителю-Вестнику. Он и, может быть, Камень.

Самое же главное, что другие мостовики не боялись его. Они, возможно, боготворили его, но не обходили стороной. Что ж, и так сойдет.

Группа Каладина достигла веревочной лестницы прежде Тефта и новичков, но тех можно было не ждать. Капитан выбрался из сырого ущелья на плато к востоку от военного лагеря. Было так странно без опаски вынести из ущелья копье и деньги. И дозорные на границе лагеря Далинара не начали сыпать насмешками, а отдали честь и выпрямили спины. Его приветствовали, как никогда раньше – не хуже, чем какого-нибудь генерала.

– Похоже, они гордятся тобой, – заметила Сил. – Солдаты с тобой незнакомы, но гордятся тобой.

– Они темноглазые, – пояснил Каладин, салютуя в ответ. – Возможно, сражались на Башне, когда Садеас их предал.

– Благословенный Бурей, – позвал один солдат. – Ты слышал новость?

«Будь проклят тот, кто рассказал им об этом прозвище», – подумал Каладин, пока Камень и двое других догоняли его.

– Нет! – крикнул он. – Что за новость?

– На Расколотые равнины явился герой! – радостно заорал солдат. – Он встретится со светлордом Холином и, скорее всего, окажет ему поддержку! Это добрый знак. Может, теперь тут станет поспокойнее.

– Это кто еще такой? – крикнул в ответ ему Камень. – Как звать?

Солдат назвал имя.

Сердце Каладина обратилось в лед.

Копье чуть не выпало из его онемевших пальцев. А потом он побежал. Даже не обратил внимания на крик Камня, не остановился, чтобы остальные его догнали. Он мчался через весь лагерь к штабному комплексу Далинара, располагавшемуся в центре.

Он все еще не хотел верить, когда увидел знамя, реявшее в воздухе над отрядом солдат, – за пределами лагеря, скорее всего, расположилась куда большая армия. Каладин миновал их, вызвав крики, удивленные взгляды и тревожные вопросы.

В конце концов резко остановился перед короткой лестницей, ведущей в полуподземный комплекс каменных строений, принадлежавший Далинару. Там, у самого входа, Черный Шип как раз пожимал руку высокому мужчине.

На вновь прибывшем – человеке с квадратным лицом и горделивой осанкой – был безупречный мундир. Гость рассмеялся, обнял Далинара и сказал:

– Давненько мы не виделись, старый друг.

– Слишком давно, – согласился Далинар. – Я рад, что ты наконец-то прибыл сюда, после стольких лет обещаний. Я слыхал, ты даже добыл себе осколочный клинок!

– Да, – подтвердил тот, шагнув назад и отведя руку в сторону. – Я забрал его у убийцы, который попытался прикончить меня на поле боя.

Появился клинок. Каладин уставился на серебристое оружие. Лезвие с гравировкой по всей длине напоминало танцующее пламя, и юноше казалось, что оно в красных пятнах. Его разум заполнили имена: Даллет, Кореб, Риш… Отделение из прошлого, из другой жизни. Люди, которых Каладин любил.

Он поднял голову и вынудил себя посмотреть прибывшему в лицо. Этого человека Каладин ненавидел, ненавидел больше всех на свете. А когда-то боготворил.

Великий лорд Амарам. Тот, кто украл осколочный клинок Каладина, заклеймил его и продал в рабство.

Интерлюдии

Эшонай * Им * Рисн

И-1

Нарак

Когда Эшонай достигла плато в центре Расколотых равнин, ее переполняла решимость.

Центральное плато. Нарак. Место их ссылки.

Их дом.

Она сорвала с головы осколочный шлем и полной грудью вдохнула прохладный воздух. Доспех чудесно проветривался, но даже в нем становилось душно после продолжительных физических усилий. Рядом с ней приземлялись другие солдаты – на эту вылазку Эшонай взяла с собой примерно пятнадцать сотен. К счастью, они прибыли задолго до людей и добыли светсердце с минимумом усилий. Трофей нес Деви: он заслужил эту привилегию, поскольку заметил куколку издалека.

Ах, она почти жалела, что эта вылазка оказалась такой легкой…

«Где же ты, Черный Шип? – подумала Эшонай, глядя на запад. – Почему ты не пришел, чтобы снова со мною сразиться?»

Ей показалось, что она видела его во время той вылазки примерно неделю назад, когда им пришлось покинуть плато под натиском его сына. Эшонай не участвовала в битве; раненая нога болела, и прыжки с одного плато на другое разбередили рану, невзирая на осколочный доспех. Возможно, ей не стоило покидать Нарак.

Она хотела быть рядом с битвой, на случай если ударный отряд попадет в окружение и им понадобится осколочник – пусть и раненый, – чтобы вырваться. Ее нога все еще болела, но вскоре ей придется вновь сражаться. Возможно, если Эшонай примет участие в сражении, Черный Шип опять появится.

Ей очень нужно было с ним поговорить. Настойчивое желание сделать это как будто навеяли сами ветра.

Солдаты помахали друг другу, и каждый отправился своей дорогой. Многие негромко пели в ритме скорби, иной раз без слов. В эти дни мало кто пел в ритме волнения или даже решимости. Шаг за шагом, буря за бурей ее соплеменники поддавались унынию. Ее народ – слушатели, как они сами себя называли. Слово «паршенди» придумали человеки.

Эшонай уверенным шагом направилась к руинам посреди Нарака. После стольких лет мало что уцелело. В каком-то смысле это руины руин. Как сотворенное человеками, так и сотворенное слушателями недолго продержалось перед мощью Великих бурь.

Каменный шпиль впереди, наверное, был когда-то башней. За века она покрылась толстым слоем крема, который нанесли неистовые бури. Мягкий крем просочился в щели и забил окна, а потом медленно затвердел. Теперь башня казалась громадным сталагмитом, обращенным к небу, с округлой вершиной и каменными, будто оплавленными выпуклостями по бокам.

У шпиля, наверное, сильный стержень, раз он так долго противостоял ветрам. Другим образцам древнего инженерного мастерства не так повезло. Эшонай шла мимо бесформенных холмов и курганов, оставшихся от разрушенных зданий, которые медленно поглощали Расколотые равнины. Бури были непредсказуемы. Иногда огромные куски камня откалывались от скал, оставляя глубокие выбоины с неровными краями. В другой раз шпили держались веками и росли, а не уменьшались, по мере того как ветра одновременно истощали и укрепляли их.

Эшонай довелось открыть похожие руины во время разведывательных экспедиций – вроде той, в ходе которой ее соплеменники впервые повстречали людей. Всего лишь семь лет прошло, а казалось – целая вечность. Она любила те дни, когда можно было открывать для себя огромный мир, казавшийся бесконечным. А теперь…

Теперь вся ее жизнь проходит на этом плато, словно в ловушке. Неосвоенные просторы звали ее, пели о том, что она должна собрать все, что можно унести с собой, и отправиться в поход. К несчастью, у нее теперь другая судьба.

Эшонай вошла в тень большой бесформенной скалы, которая, как ей казалось, могла быть в прошлом городскими воротами. Те крупицы сведений, что они раздобыли за годы благодаря шпионам, свидетельствовали, что алети ничего не понимали. Враги маршировали по неровной поверхности плато и видели только природный камень, даже не догадываясь, что пересекают костяк давно умершего города.

Воительница вздрогнула и настроилась на ритм потери. Он был медленный, но все-таки интенсивный, с резкими, четкими нотами. Она настроилась на него ненадолго. Было важно помнить о павших, но трудиться ради защиты живых – важней.

Потом снова настроилась на решимость и вошла в Нарак. Здесь слушатели обустроили лучшее жилище, на какое могли рассчитывать во время войны. На скалистых склонах соорудили казармы со стенами и крышами из брони большепанцирников. На подветренной стороне холмов, в которые превратились древние здания, теперь выращивали камнепочки для пропитания. Бо́льшая часть Расколотых равнин когда-то была обитаемой, но самый значительный город располагался здесь, в центре. И теперь остатки ее народа сделали своим домом руины мертвого города.

Они назвали его Нарак – «изгнание», – ибо пришли сюда для того, чтобы отделиться от своих богов.

Слушатели, муже– и женоподобные, приветственно подымали руки, когда Эшонай проходила мимо. Их осталось так мало. Человеки были безжалостны в своем стремлении к возмездию.

Она их не винила.

Эшонай повернула к Залу искусств. Он был поблизости, а воительница не появлялась там уже много дней. Внутри солдаты занимались нелепым делом – рисованием.

Она шла среди них, по-прежнему одетая в осколочный доспех и со шлемом под мышкой. У длинного здания не было крыши – так внутрь поступало достаточно света, чтобы рисовать, – а стены покрывал толстый слой давно затвердевшего крема. Сжимая в пальцах кисти с толстой щетиной, солдаты изо всех сил пытались изобразить цветущую камнепочку, что располагалась на пьедестале в центре. Эшонай обошла художников, разглядывая их работы. Бумага была драгоценной, а холстов вовсе не осталось, так что они рисовали на панцирях.

Рисунки были ужасны. Кричаще яркие мазки, аляповатые лепестки… Эшонай задержалась возле Вараниса, одного из своих лейтенантов. Громила стоял перед мольбертом, деликатно удерживая кисть бронированными пальцами. Пластины хитиновой брони росли из его рук, плеч, груди и даже головы. Под осколочным доспехом у нее были такие же.

– У тебя получается все лучше, – сказала ему Эшонай в ритме восхваления.

Он посмотрел на нее и негромко прогудел в ритме скепсиса.

Эшонай рассмеялась, положила руку ему на плечо:

– Цветы и впрямь вышли похожими на самих себя. Я серьезно.

– Они похожи на грязную лужу на коричневом плато, – сказал он. – Может, в луже плавают несколько коричневых листьев. Почему цвета делаются коричневыми, когда смешиваются? Если взять три красивых цвета и соединить, они станут самым некрасивым цветом. Генерал, в этом нет никакого смысла.

Генерал. Время от времени она испытывала на своем посту такую же неловкость, как и те, кто пытался рисовать картины. Эшонай была в боеформе, поскольку ей требовалась броня для битвы, но предпочитала трудоформу. Та была гибче, проще. Не то чтобы ей не нравилось командовать этими слушателями, но каждый день повторялось одно и то же – тренировки, вылазки на плато, – и ее разум от этого словно цепенел. Она хотела видеть новые вещи, новые места. А вместо этого принимала участие в затянувшейся погребальной церемонии, хороня соплеменников, которые умирали один за другим.

«Нет. Мы разыщем выход».

Она надеялась, что искусство поможет. По ее приказу все мужчины и женщины по очереди в назначенный час занимали места в Зале искусств. И они старались, отчаянно старались. Пока что успехи были такие же, как при попытке перепрыгнуть расщелину, другого края которой не видно.

– Спренов нет? – спросила она.

– Ни единого. – Он проговорил это в ритме скорби. В последнее время Эшонай слышала этот ритм слишком часто.

– Продолжайте. Мы не проиграем эту битву из-за недостатка усердия.

– Но, генерал, – взмолился Варанис, – зачем все это?! Если среди нас появятся художники, человечьих мечей это не остановит.

Стоявшие поблизости солдаты повернулись в ожидании ее ответа.

– Художники нам не помогут, – пояснила Эшонай в ритме умиротворения. – Но моя сестра уверена, что вот-вот откроет новые формы. Если мы поймем, как создавать художников, то она сможет больше узнать о том, как происходит изменение, – и это станет подспорьем для ее изысканий. Позволит ей открыть что-то сильнее боеформы. Художники не выведут нас отсюда, но у какой-нибудь другой формы это может получиться.

Варанис кивнул. Он был хорошим солдатом. Не все были такими – боеформа, по сути, не делала слушателя более дисциплинированным. И к несчастью, подавляла творческие способности.

Эшонай пыталась рисовать. Она не могла мыслить правильно, отвлеченно, как того требовало искусство. Боеформа была хорошей, разносторонней формой. Не мешала думать, как бракоформа. Как и в трудоформе, в боеформе слушатель оставался самим собой. Но у каждой из них были особенности. Трудяга едва ли смог бы прибегнуть к насилию – некий заслон в сознании мешал этому. Такова была одна из причин, по которым трудоформа нравилась Эшонай. Она вынуждала решать проблемы нестандартно.

И ни одна из форм не позволяла творить. По крайней мере, развивать хорошее искусство. Бракоформа лучше остальных, но у нее имелась уйма недостатков. Заставить таких слушателей сосредоточиться на процессе творения было почти невозможно. Были еще две формы, хотя первую – тупоформу – использовали редко. Она была пережитком прошлого и применялась до того, как они открыли кое-что получше.

Оставалась лишь шустроформа – общая форма, гибкая и осмотрительная. Они использовали ее для воспитания малышей и той работы, где требовалось больше проворства, чем силы мышц. Лишь немногим разрешили принять такую форму, хотя для искусства она подходила наилучшим образом.

В старых песнях говорилось о сотнях форм. Теперь они знали только пять. Ну, шесть, если считать рабоформу – ту, у которой не было ни спренов, ни души, ни песен. К этой форме и привыкли люди, они называли ее «паршун». На самом-то деле она была не формой, а полным ее отсутствием.

Эшонай покинула Зал искусств, держа шлем под мышкой, и нога у нее болела. Она прошла через площадь водосбора, где шустрики вылепили из крема большой бассейн. Во время охвостья бури в нем собиралось много питательной дождевой воды. Отсюда трудяги разносили ее в ведрах. Их формы были сильны, почти как боеформы, но с более тонкими пальцами и без брони. Многие ей кивали, хотя она была генералом и не обладала властью над ними. Эшонай была их последним осколочником.

Трое в бракоформе – две женщины, один мужчина – весело плескались. Едва одетые, они играли в воде, которую другим предстояло пить.

– Вы трое! – рявкнула Эшонай. – Отчего не займетесь делом?

Пухлые и пустоголовые, они уставились на нее с ухмылками.

– Иди к нам! – позвал один. – Тут здорово!

– Вон отсюда! – рявкнула она, махнув рукой.

Троица забормотала в ритме раздражения, выбираясь из бассейна. Несколько рабочих поблизости покачали головами, когда те прошли мимо; один запел в ритме восхваления, благодаря Эшонай. Трудяги не любили ссориться.

Отговорка. Такая же, какие приводили те, кто принял бракоформу, чтобы оправдать свои бестолковые занятия. Будучи трудягой, Эшонай приучила себя вступать при необходимости в споры. Она даже была один раз брачницей и доказала самой себе, что от нее есть толк и в такой форме, несмотря на… желание развлечься.

Конечно, остальной ее опыт в качестве брачницы был полной катастрофой.

Она говорила с брачниками в ритме порицания и с такой страстью, что даже привлекла спренов гнева. Эшонай предположила, что спрены явились издалека, примчались с невероятной скоростью, притянутые ее эмоциями – точно молнии, стрельнувшие от далеких скал. У ее ног молнии собрались, и камень сделался красным.

От этого на брачников снизошел божественный ужас, и они бросились со всех ног в Зал искусства. Оставалось надеяться, что в итоге они не окажутся в какой-нибудь укромной нише, совокупляясь. От одной лишь мысли об этом у нее внутри все скрутилось. Она никогда не могла понять соплеменников, которые оставались брачниками. Большинство пар, желая завести ребенка, входили в бракоформу, отделялись от всех на год – и, как только рождался ребенок, меняли форму на что-то другое. Ну кто, в конце концов, мог захотеть разгуливать перед всеми в таком виде?

Человеки так и делали. Это сбивало Эшонай с толку в те давно минувшие дни, когда она проводила время, изучая их язык, торгуя с ними. Люди не просто не меняли формы, они были всегда готовы спариваться, и их вечно отвлекали сексуальные потребности.

Она что угодно отдала бы за возможность побыть среди них незамеченной, на год принять их одноцветную кожу и бродить по их широким дорогам, глядеть на их великие города. Но Эшонай и остальные приказали убить короля алети в отчаянной попытке предотвратить возвращение слушательских богов.

Что ж, у них получилось – король алети не смог воплотить свой план в жизнь. Но в результате ее народ теперь медленно погибал.

Эшонай наконец-то достигла места, которое звала своим домом, – маленького обвалившегося купола. Вообще-то, он напоминал ей те, что располагались на краю Расколотых равнин – громадные, которые люди называли «военными лагерями». Ее народ тоже жил там, но им пришлось отправиться вглубь равнин, где было относительно безопасно, потому что люди не могли прыгать через ущелья.

Ее жилище, конечно, было намного, намного меньше. Когда они только поселились здесь, Венли соорудила крышу из брони большепанцирника и построила стены, чтобы разделить пространство на комнаты. Она покрыла все кремом, который затвердел со временем, и получилось что-то похожее на дом, а не на лачугу.

Эшонай положила шлем на стол у входа, но остальной доспех не сняла. Ей нравилось ощущать его на себе, нравилась сила, которую он даровал. В этом мире еще оставалось что-то надежное. И потом, благодаря мощи осколочного доспеха она могла почти не обращать внимания на раненую ногу.

Генерал прошла, пригнувшись, через несколько комнат, кивая людям, которые встречались по пути. Помощники Венли были учеными, хотя никто не знал, какой должна быть форма, подходящая для научных изысканий. Шустроформа служила временной заменой. Эшонай нашла сестру у окна в дальней комнате. Демид, бывший брачник Венли, сидел рядом с ней. Венли три года держалась шустроформы – столько лет они про эту форму знали, – но в памяти Эшонай сестра всегда оставалась трудягой с толстыми руками и крепким торсом.

Это в прошлом. Теперь Венли была стройной женщиной с узким лицом, покрытым изящными спиралевидными узорами из красного и белого цветов. В шустроформе у слушателей отрастали длинные волосы, которым не мешал шлем-панцирь. Темно-красная шевелюра Венли опускалась до талии, где была перевязана в трех местах. Она носила платье с тугим поясом, облегающее грудь – небольшую, поскольку сестра была не в бракоформе.

Венли и ее бывший брачник были близки, хотя в бракоформе так и не завели детей. На поле сражения они стали бы боевой парой. Взамен же сделались научной парой… или чем-то вроде этого. То, чем они занимались дни напролет, противоречило природе слушателей. В том-то и дело. Народ Эшонай не мог себе позволить быть таким же, как в прошлом. Прошли те дни, когда они предавались безделью на этих уединенных плато, пели друг другу песни и лишь время от времени сражались.

– Ну что? – спросила Венли в ритме любопытства.

– Мы победили. – Эшонай прислонилась к стене и сложила руки на груди. Пластины доспеха звякнули. – Светсердце наше. У нас будет еда.

– Это хорошо, – сказала Венли. – А твой человек?

– Далинар Холин. Он не пришел на эту битву.

– Он не выйдет против тебя опять. Ты едва не убила его в прошлый раз. – Венли проговорила это в ритме забавы.

Сестра встала, выбрала лист бумаги – они делали ее из высушенной мякоти камнепочек, оставшейся после сбора урожая, – и вручила его партнеру. Проглядев написанное, он кивнул и начал делать заметки на собственном листе.

Изготовление бумаги отнимало много драгоценного времени и сил, но Венли настаивала, что они будут вознаграждены. Лучше бы она оказалась права.

Сестра внимательно посмотрела на Эшонай. Проницательный взгляд блестящих, темных, как у всех слушателей, глаз. Казалось, что взгляд Венли прячет какие-то секреты, неизвестные другим. В правильном свете ее глаза обретали фиолетовый оттенок.

– Сестра, что бы ты сделала, если бы вы с этим Холином смогли по-настоящему сдержаться и не убивать друг друга достаточно долго для разговора?

– Попросила бы о мире.

– Его брат умер из-за нас, – сказала Венли. – Мы зверски убили короля Гавилара в ночь, когда он пригласил нас в свой дом. Такое алети не забудут и не простят.

Эшонай опустила руки, и ее рука в латной перчатке сжалась в кулак. Та ночь. Отчаянный план, который она придумала вместе с пятью другими. Эшонай была частью этого, несмотря на молодость, поскольку хорошо знала человеков. Решение приняли единогласно.

Убить человека. Убить его, рискуя существованием. Потому что, если бы он выжил и сделал то, о чем рассказал им той ночью, все было бы потеряно. Те, кто был той ночью с ней, теперь мертвы.

– Я открыла секрет буреформы, – сообщила Венли.

– Что?! – встрепенулась Эшонай. – Ты же должна была искать форму, которая поможет нам! Форму для дипломатов или для ученых.

– Они нас не спасут, – возразила Венли в ритме веселья. – Если мы хотим разобраться с человеками, нам понадобятся древние силы.

– Венли… – Эшонай схватила сестру за руку. – Наши боги!

Сестра не дрогнула.

– У людей есть заклинатели потоков.

– Может быть, и нет. Может, это был клинок чести.

– Ты сражалась с ним. Разве это клинок чести ударил тебя, пронзил твою ногу так, что ты теперь хромаешь?

– Я… – Ее нога болела.

– Мы не знаем, какие из песен правильные, – сказала Венли в ритме решимости, но слова прозвучали устало, и она привлекла спренов изнеможения. Они явились с таким звуком, словно ветер подул сквозь открытые окна и двери, и были похожи на струи полупрозрачного дыма, которые стали плотнее и заметнее, а потом принялись кружиться вокруг ее головы.

«Бедная моя сестра. Не жалеет себя, как любой солдат».

– Если заклинатели потоков вернулись, – продолжила Венли, – нам требуется что-то важное, способное обеспечить нашу свободу. Эшонай, нужны мощные формы… – Она бросила взгляд на руку сестры, которая все еще сжимала ее собственную. – Ты хоть сядь и послушай, а то возвышаешься надо мною, точно гора.

Эшонай убрала пальцы, но не села. Вес ее осколочного доспеха сломал бы стул. Она наклонилась, изучая разбросанные на столе бумаги.

Способ записи Венли изобрела сама. Этому они научились у людей – запоминание песен было хорошим способом, но не совершенным, хоть ритмы и могли направить любого. Сохранять сведения на бумаге было удобнее, особенно для изысканий.

Эшонай выучила алфавит, но читала все-таки с трудом. У нее было мало времени, чтобы совершенствоваться.

– Итак… буреформа?

– Достаточное количество слушателей в этой форме, – объяснила Венли, – смогут управлять Великой бурей или даже призвать ее.

– Я помню песню, в которой говорится об этой форме. Такие дела вершили боги.

– Большинство форм так или иначе с ними связаны, – заметила Венли. – Можем ли мы и впрямь верить в правильность слов, что были спеты впервые так давно? Когда эти песни запоминали, наш народ был большей частью в тупоформе.

Эта форма не могла похвастать ни умом, ни способностями. Они теперь использовали ее, чтобы шпионить за людьми. Когда-то ее народ знал лишь ее и бракоформу.

Демид прошуршал бумагами, перемещая стопку.

– Венли права. Мы должны пойти на риск.

– Мы могли бы переговорить с алети, – упорствовала Эшонай.

– И к чему это приведет? – спросила Венли, снова в ритме скепсиса, и спрены изнеможения наконец-то исчезли – унеслись прочь в поисках более свежих источников эмоций. – Эшонай, ты только о переговорах и твердишь. Думаю, это потому, что люди тебя очаровали. Ты думаешь, они позволят тебе свободно разгуливать среди них? Тебе, в ком они видят взбунтовавшуюся рабыню?

– Много веков назад, – проговорил Демид, – мы сбежали и от наших богов, и от людей. Наши предки отказались от цивилизации, власти и мощи, чтобы сохранить свободу. Я бы не стал ее отдавать. Буреформа. С ней мы разгромим армию алети.

– После нашей победы, – добавила Венли, – ты вернешься к путешествиям. Никакой ответственности – будешь странствовать, рисовать свои карты и открывать места, которые еще никто не видел.

– То, что я желаю для себя, бессмысленно, – произнесла Эшонай в ритме упрека, – до тех пор, пока всем нам грозит уничтожение. – Она просмотрела знаки на странице – записанные песни. Песни без музыки, отображенные как есть. Их обнаженные души.

Неужели спасение слушателей и впрямь заключается в чем-то столь ужасном? Венли и ее подручные потратили пять лет, чтобы записать все песни, расспросить старейшин о всех деталях и запечатлеть их на этих страницах. Посредством сотрудничества, изысканий и глубоких размышлений они открыли шустроформу.

– Это единственный путь, – сказала Венли в ритме умиротворения. – Мы покажем это Пятерке. Ты должна нас поддержать.

– Я… я подумаю над этим.

И-2

Им

Им аккуратно обстругал боковину маленькой деревяшки, потом поднес ее к сферному фонарю возле верстака, другой рукой сжав очки и держа их поближе к глазам.

До чего восхитительное изобретение эти очки. Жить – означало быть фрагментом космера, который познает самого себя. Как можно предаваться познанию, если не видишь как следует? Азирец, создатель этой штуки, давно умер, и Им выдвинул предложение признать его одним из Почтенных мертвецов.

Он опустил деревяшку и продолжил ее обстругивать, аккуратно срезая переднюю часть, чтобы получился изгиб. Некоторые его соратники по ремеслу покупали деревянные колодки, нужные башмачнику для изготовления обуви, у плотников, но Има научили делать их самостоятельно. Так работали раньше, на протяжении веков. Он рассуждал следующим образом: если что-то делали столь долгое время, тому должна быть веская причина.

Позади него располагалась уютная мастерская башмачника, где мыски десятков ботинок выглядывали из теней, словно носы угрей из норок. Это были примерочные башмаки, нужные для того, чтобы подобрать размер, материалы и определить стиль, а уже потом он мог соорудить безупречные ботинки, подходящие ногам и характеру заказчика. Примерка занимала довольно много времени, если ее проводили как положено.

Справа что-то шевельнулось среди теней. Им покосился в том направлении, не меняя позы. Спрен в последнее время являлся чаще – рой световых пятен вроде тех, что порождала хрустальная подвеска, на которую упал солнечный луч. Им не знал, к какому виду относится этот спрен, потому что раньше не видел подобных.

Спрен двигался по поверхности верстака, подбираясь ближе. Когда он остановился, окружавший его свет продолжил движение – словно маленькие растения выпустили побеги. Когда спрен снова начал двигаться, они ретировались.

Им опять принялся за резьбу.

– Это нужно для того, чтобы сделать башмак.

В вечерней мастерской было тихо, если не считать царапание его ножа по дереву.

– Баш-шмак?.. – спросил голос, нежный и певучий, почти девичий.

– Да, друг мой. Башмак для малыша. В последнее время мне приходится их делать все чаще и чаще.

– Башмак, – повторил спрен. – Для малыш-ша. Маленького человека.

Им смел стружки с верстака на пол, чтобы прибраться позже, а потом положил колодку на верстак рядом со спреном. Тот отпрянул, как полупрозрачный мерцающий блик на поверхности зеркала.

Им убрал руку и стал ждать. Спрен пополз вперед – несмело, точно кремлец, выглянувший из своей щели после бури. Остановился и отрастил несколько маленьких побегов из света. До чего странное зрелище.

– Ты представляешь собой весьма интересное явление, друг мой, – сказал Им, когда блик переполз на саму колодку. – И для меня большая честь в нем участвовать.

– Я… – начал спрен. – Я… – Внезапно он вздрогнул всем телом и стал ярче, как сфокусированный свет. – Он идет!

Им в тревоге поднялся. На улице что-то двигалось. Тот самый человек в мундире, что следил за ним?

Но нет, это оказался просто ребенок, который заглядывал в открытую дверь. Им улыбнулся, отпер ящик со сферами, и в комнате стало светлее. Ребенок отпрянул, в точности как спрен до него.

Сам спрен исчез. Он всегда так делал, стоило появиться чужакам.

– Не надо бояться, – сказал Им, снова усаживаясь на табурет. – Входи. Дай-ка я на тебя посмотрю.

Грязный мальчишка-беспризорник заглянул через порог. На нем были только рваные штаны, никакой рубахи, хотя здесь, в Ири, где дни и ночи, как правило, теплые, такое в порядке вещей.

Ноги у бедняги были грязные и поцарапанные.

– Ну нет, – возмутился Им. – Так не пойдет. Иди сюда, малыш, присядь. Давай что-то примерим на твои ноги. – Он подвинул один из табуретов поменьше.

– Болтают, ты ничегошеньки не берешь за работу, – сказал мальчик, не шелохнувшись.

– Тот, кто это говорит, весьма ошибается. Но думаю, моя цена тебя устроит.

– Сфер нету.

– Они и не нужны. Оплатой будет твоя история. Твой жизненный опыт. Я хотел бы о нем послушать.

– Говорят, ты чудной. – Мальчик наконец-то вошел в лавку.

– А вот это правда. – Им похлопал по табурету.

Беспризорник робко подошел к нему, тщетно стараясь не хромать при ходьбе. Он был ириали; толстый слой грязи покрывал его кожу и волосы, но на самом деле и то и другое было золотым. Кожа в меньшей степени – чтобы ее рассмотреть, требовался свет, – но с волосами не было никаких сомнений. Такая была у его народа особенность.

Им жестом велел мальчишке поднять здоровую ногу, потом достал полотенце, намочил и вытер грязь. Он не собирался делать примерку на такой грязной ноге. Было заметно, как оборванец прячет больную ногу, словно и впрямь можно было как-то скрыть, что она обвязана какой-то тряпкой.

– Итак, – сказал Им, – твоя история?

– Ты старый, – пробормотал беспризорник. – Старше всех, кого я знаю. Старый, как дедушка. Ты должен уже все знать. Зачем тебе моя история?

– Это одна из моих причуд. Ну давай выкладывай ее.

Мальчик сердито фыркнул, но начал рассказ. Тот оказался коротким. Ничего удивительного. Он хотел придержать свою историю для себя. Не спеша, задавая осторожные вопросы, Им вызволил историю на свободу. Мальчик был сыном шлюхи, и его вышвырнули на улицу, как только тот смог заботиться о себе сам. Это случилось, как он думал, три года назад. Сейчас ему было лет восемь.

Слушая, Им вымыл ногу беспризорника, потом подрезал и подпилил ногти. Закончив, он жестом велел дать другую ногу.

Мальчик неохотно поднял ее. Им развязал тряпку и обнаружил неприятного вида рану на стопе. Она была уже заражена – вокруг ползали спрены гниения, мельчайшие красные пылинки.

Им поколебался.

– Мне башмаки ой как нужны, – тихонько сказал беспризорник, не глядя на него. – Без них хоть помирай.

Рана была рваная. «Через забор, наверное, перелезал?» – подумал Им.

Мальчик посмотрел на него с деланым безразличием. Такая рана, вне всяких сомнений, ужасно замедлила беспризорника, что с легкостью может привести к смерти. Им это очень хорошо знал.

Он посмотрел на мальчика, заметив тень тревоги в юных глазах. Инфекция уже распространялась вверх по ноге.

– Друг мой, – прошептал Им, – кажется, мне понадобится твоя помощь.

– Что? – спросил беспризорник.

– Ничего, – ответил Им и потянулся к ящику стола.

Свет, изливавшийся оттуда, давали всего-то пять бриллиантовых светосколков. Каждый уличный мальчишка, что приходил к нему, видел только их. Пока что Има обворовывали лишь дважды.

Он запустил руку подальше, открыл тайное отделение в ящике и достал оттуда более мощную сферу – броум, – быстро прикрыл ее свет ладонью, в то время как другая его рука искала антисептик.

Теперь, когда мальчик не мог опираться на ногу при ходьбе, одного лекарства не хватило бы. Нежиться в постели неделями, постоянно применяя дорогостоящие снадобья? Невозможно для беспризорника, который каждый день сражается ради пропитания.

Им вытащил из ящика руки, пряча в одной сферу. Бедный ребенок. Наверное, боль просто ужасная. Ему и впрямь полагалось лежать в постели, но каждый уличный мальчишка знал, что можно пожевать гребнекорник и тогда останешься внимательным и бодрым дольше.

Поблизости из-под стопки кожаных квадратов выглянул блестящий спрен. Им смазал ногу лекарством, потом отложил его и, обхватив ладонью ступню мальчика, тихонько запел, не открывая рта.

Сияние в его другой руке исчезло.

Спрены гниения покинули рану.

Когда Им убрал руку, порез зарубцевался, кожа сделалась обычного цвета и все признаки инфекции исчезли. До сих пор Им использовал свой дар лишь несколько раз, прикрываясь обычными лекарствами. Ему ни разу не доводилось слышать о чем-то похожем. Возможно, потому он и получил этот дар, чтобы космер смог испытать что-то новое.

– Ого, – воскликнул мальчик, – так гораздо лучше!

– Я рад. – Им вернул сферу и лекарство в ящик стола. Спрен спрятался. – Давай посмотрим, найдется ли у меня подходящая обувь.

Началась примерка. Обычно после нее Им отсылал клиента и принимался за работу над безупречными башмаками для заказчика. К несчастью, этому ребенку придется сделать и вручить башмаки сразу. Слишком часто беспризорники не возвращались к Иму за обувью, и ему оставалось лишь теряться в догадках. Что-то случилось? Или они просто забыли? Или же природная подозрительность взяла верх?

Хорошо, что у него было в запасе несколько готовых крепких пар, которые должны подойти этому мальчику. «Надо заказать больше обработанной свиной кожи», – подумал он, давая себе наказ. Дети не будут надлежащим образом ухаживать за башмаками. Ему нужна кожа, которая не испортится со временем, даже если за ней не присматривать.

– Ты и впрямь дашь мне пару башмаков? – изумился беспризорник. – Просто так?!

– Я обменяю их на твою историю, – напомнил Им, примеряя еще один башмак на ногу мальчишки. Он уже не пытался приучить беспризорников носить носки.

– Почему?

– Потому что, ты и я – одно.

– Одно что?

– Одно существо, – пояснил Им, откладывая башмак и беря другой. – Давным-давно жило только Одно. Одно знало все, но ничего не испытывало. И потому Одно стало многими – нами, людьми. Одно, которое одновременно мужского и женского пола, поступило так, чтобы испытать все возможное.

– Одно существо… Ты говоришь о боге?

– Можно сказать и так, – согласился Им. – Но это не совсем правильно. Я не признаю никакого бога, и ты не должен признавать. Мы ириали, мы часть Долгого пути, на котором эта земля – Четвертая.

– Ты говоришь как священник.

– Священников тоже признавать не следует. Они из других краев и пришли к нам, чтобы проповедовать. Но ириали не нужны проповеди, только опыт. А каждый опыт – особенный, и он несет с собой завершенность. В конце концов, достигнув Седьмой земли, мы соберем все заново – и снова превратимся в Одно.

– Так мы с тобой, – уточнил беспризорник, – одинаковые?

– Да. Два разума единого существа, которое проживает разные жизни.

– Глупость.

– Это лишь вопрос точки зрения. – Им посыпал ноги мальчишки тальком и надел очередную пару примерочных башмаков. – Пожалуйста, походи в них немного.

Мальчик бросил на него странный взгляд, но послушался и сделал несколько шагов. Он больше не хромал.

– Точка зрения, – сказал Им, подняв руку и шевельнув пальцами. – С очень близкого расстояния пальцы на руке могут показаться отдельными и одинокими. В самом деле, большой палец вполне мог бы считать, что у него мало общего с мизинцем. Но с нужной точки зрения понимаешь, что пальцы – часть чего-то куда большего. И они действительно Одно.

Беспризорник нахмурился. Наверное, кое-что из сказанного было выше его понимания.

«Мне надо говорить проще…»

– Почему ты палец с дорогим перстнем, – произнес мальчик, шагнув прочь от Има, – а вот я мизинец со сломанным ногтем?

Башмачник улыбнулся:

– Знаю, это звучит несправедливо, но несправедливости не существует, потому что в конечном счете мы все одинаковые. Кроме того, я не всегда владел этой лавкой.

– Правда?

– Правда. Думаю, ты удивился бы, узнав, откуда я пришел. Пожалуйста, сядь обратно.

Мальчик послушался.

– Это лекарство очень сильное. Очень-очень сильное.

Им снял с него башмаки и, разглядывая тальк, который местами стерся, оценил, насколько хорошо они сели. Разыскал готовую пару и немного поработал над ней, сгибая и разгибая башмаки в руках. Надо бы сделать подушечку для раненой ступни, но такую, чтобы можно было оторвать через несколько недель, когда рана заживет окончательно…

– То, о чем ты говоришь, – нарушил молчание мальчик, – кажется мне глупым. Ну, если мы все на самом деле один и тот же человек, мы ведь должны об этом знать?

– Когда мы были Одно, мы знали правду. Но будучи множеством, мы нуждаемся в невежестве. Мы такие разные, потому что должны познать все образы мыслей. Это значит, что кто-то из нас должен знать, а кто-то – нет, так же как кто-то должен быть богатым, а кто-то – бедным. – Он еще немного размял ботинок. – Когда-то большинство людей и впрямь все знало. Теперь об этом говорят куда реже, чем следовало бы. Давай-ка посмотрим, подойдет ли тебе эта пара.

Он вручил мальчику башмаки; тот надел их и завязал шнурки.

– Может, у тебя неприятная жизнь… – начал Им.

– Неприятная?

– Ну ладно. Просто ужасная. Но все станет лучше, малыш. Я обещаю.

– Я думал, – сказал мальчик, топая здоровой ногой, чтобы проверить башмаки, – ты сейчас начнешь мне трындеть о том, что жизнь ужасная, но в конечном счете это не имеет значения, потому что все мы окажемся в одном и том же месте.

– Правда, но сейчас от этого не слишком-то легче, верно?

– Ага.

Им снова повернулся к своему рабочему столу.

– Постарайся не очень наступать на раненую ногу, если сможешь.

Беспризорник направился к двери с внезапной поспешностью, словно намереваясь скрыться из вида до того, как Им передумает и заберет у него башмаки. Но все-таки у порога задержался и сказал:

– Если мы все Одно существо, которое пытается прожить разные жизни, тебе не надо раздавать башмаки. Потому что это ведь не имеет значения.

– Ты ведь сам себя по лицу не ударишь, верно? Сделав твою жизнь лучше, я делаю собственную жизнь лучше.

– Чушь какая-то. Как по мне, ты просто хороший человек.

И, не сказав больше ни слова, мальчик исчез за дверью.

Им улыбнулся, качая головой. В конце концов он вернулся к работе над колодкой. Спрен опять выглянул наружу.

– Спасибо за помощь, – поблагодарил Им.

Мастер не знал, почему может делать то, что делает, но понимал, что к этому причастен спрен.

– Он все еще здесь, – встревоженно прошептал спрен.

Им посмотрел на дверной проем, за которым простиралась ночная улица. Так беспризорник не ушел?

Позади Има что-то зашуршало.

Обувщик вздрогнул и повернулся. Мастерская состояла из темных углов и закутков. Может, он услышал крысу?

Почему дверь в заднюю комнату, где Им спал, открыта? Он обычно ее закрывал.

Там, во тьме, шевельнулась тень.

– Если ты пришел за сферами, – сказал Им, дрожа, – у меня только эти пять светосколков.

Опять что-то зашуршало. Тень отделилась от тьмы и превратилась в мужчину с темной кожей макабаки, не считая бледного полумесяца на щеке. Он был в черной с серебром военной форме, но Им не знал, в какой армии такие носят. На руках у него были плотные перчатки с жесткими раструбами.

– Мне пришлось проявить усердие в поисках, – проговорил незнакомец, – чтобы обнаружить твою неосторожность.

– Я… – Им запнулся. – Только… пять светосколков…

– Ты праведник, который в юности был кутилой, – продолжил тот ровным голосом. – Человеком со средствами, который пропил и растранжирил все, что ему оставили родители. Это не противозаконно. А вот убийство – совсем другое дело.

Им рухнул на свой табурет.

– Я не знал. Я не знал, что это ее убьет!

– Ты дал ей яд, – напомнил мужчина, входя в комнату, – в бутылке с вином.

– Мне сказали – год урожая сам по себе был знаком! – воскликнул Им. – Что она поймет, от кого это послание, и вспомнит, что должна платить! Мне так нужны были деньги. Я голодал, понимаешь. Обитатели улиц жестоки…

– Ты был соучастником убийства, – прервал его незнакомец, туже натягивая перчатки – сначала одну, потом другую. Его тон был удивительно спокойным, словно они вели беседу о погоде.

– Я не знал… – взмолился Им.

– Тем не менее ты виновен. – Мужчина отвел руку в сторону, и вокруг нее возникло облако тумана, превратившееся в оружие, упавшее в подставленную ладонь.

Осколочный клинок? Что же это за блюститель закона? Им уставился на удивительное серебристое лезвие.

А потом побежал.

Похоже, он еще не растерял полезных привычек, приобретенных во время жизни на улицах. Он сумел швырнуть в незнакомца стопку кож и ушел из-под удара клинком, потом выбрался на темную улицу и бросился бежать, крича. Может, кто-то услышит. Может, кто-то придет на помощь.

Никто не услышал.

Никто не пришел.

Им теперь был стариком. Достигнув первого перекрестка, он уже задыхался. Остановился возле старой цирюльни: внутри темно, дверь заперта. Маленький спрен неотступно следовал за ним, окруженный мерцающим кругом света. Красиво.

– Кажется, – выговорил Им, еле дыша, – настал… мой час. Пусть Одно… найдет это воспоминание… приятным.

На улице позади раздались шаги. Они приближались.

– Нет, – прошептал спрен. – Свет!

Им сунул руку в карман и вытащил сферу. Может, он с ее помощью…

Ударом плеча блюститель закона отбросил Има к стене цирюльни. Он застонал и выронил сферу.

Человек в черной с серебром одежде схватил его и встряхнул. Он был тенью в ночи, силуэтом на фоне черного неба.

– Это было сорок лет назад, – прошептал Им.

– У правосудия нет срока давности.

Блюститель закона вонзил осколочный клинок в грудь Има.

Познание завершилось.

И-3

Рисн

Рисн предпочитала притворяться, что шинская трава в ее горшке не тупая, а просто задумчивая. Тайленка сидела на носу катамарана, держа горшок на коленях. Спокойную гладь Решийского моря нарушали только движения весла в руках проводника, что сидел позади нее. В теплом и влажном воздухе на лбу и шее Рисн выступили капли пота.

Наверно, все шло к дождю. Дожди здесь, на море, были хуже не придумаешь – не могучие и внушительные, как Великие бури, и даже не настойчивые, как обычные ливни. Здесь просто все накрывала смутная дымка – уже не туман, еще не морось. В самый раз, чтобы испортить макияж, одежду и все то, над чем аккуратная девушка трудится, желая в лучшем виде предстать перед своим торговым партнером.

Рисн подвинула горшок на коленях. Она назвала траву Тивнк, «Угрюмец». Бабск рассмеялся, услышав это имя. Он понял. Назвав траву таким образом, ученица признала его правоту и свою ошибку; его торговля с шинцами в прошлом году принесла невероятную прибыль.

Рисн решила не сердиться из-за своей оплошности. Пусть вместо нее сердится растение.

Они путешествовали по этим водам вот уже два дня, и это после того, как пришлось несколько недель ждать в порту промежутка между Великими бурями, подходящего для путешествия по внутреннему морю. Сегодня оно было потрясающе спокойным. Почти таким же безмятежным, как Чистозеро.

Сам Встим ехал через две лодки от нее в их нестройной флотилии. Шестнадцать гладких катамаранов с новыми гребцами-паршунами были нагружены товарами, купленными на доходы от их последней экспедиции. Встим все еще отдыхал в задней части своей лодки. Он выглядел точно еще один тюк с тканью, и отличить его от мешков с товаром было почти невозможно.

С ним все будет хорошо. Люди болеют. Всякое бывает, но он выздоровеет.

«А как быть с кровью на его носовом платке?»

Она прогнала эту мысль и демонстративно повернулась в другую сторону, переставив Тивнк на сгиб левой руки. Она содержала горшок в полном порядке. Эта «почва», в которой трава нуждалась, чтобы жить, была еще хуже крема и обладала склонностью портить одежду.

Гу, проводник флотилии, ехал в той же лодке, что и она. Он во многом походил на чистозерца – с длинными руками и ногами, обветренной кожей и темными волосами. Но все чистозерцы, которых она встречала, с трепетом относились к своим богам. Рисн сомневалась, что Гу мог так относиться к чему бы то ни было.

Включая и обещание вовремя доставить их на место.

– Ты сказал, что мы близко, – упрекнула она Гу.

– Да, так и есть, – ответил проводник, поднял весло и опять опустил в воду. – Теперь уже скоро. – Он говорил по-тайленски довольно хорошо, поэтому его и наняли. За пунктуальность его бы точно никто не нанял.

– Определи, что значит «скоро», – потребовала Рисн.

– Определить?..

– Что ты имеешь в виду, когда говоришь «скоро»?

– Скоро. Может, сегодня.

«Может». Прелестно.

Гу продолжил грести, и, хотя он это делал только с одной стороны, ему как-то удавалось удержать их от движения по кругу. На корме лодки Рисн глава их охранников, Килрм, игрался с ее зонтиком, открывая его и закрывая. Он, похоже, считал зонтик чудесным изобретением, хотя в Тайлене об этих штуках знали уже целую вечность.

«Вот и доказательство того, что работники Встима нечасто возвращаются в цивилизованные края». Еще одна бодрящая мысль. Что ж, она сделалась ученицей Встима из желания увидеть экзотические страны – и недостатка в экзотике у нее не было. Конечно, девушка ожидала, что экзотика будет благоустроенной. Будь в ее голове хоть чуточку ума – а в последнее время Рисн в этом сомневалась, – она бы поняла, что по-настоящему успешные торговцы не ездили туда же, куда желали попасть все остальные.

– Трудно, – сказал Гу, продолжая грести с видом сомнамбулы. – Нынче все узоры перепутались. Боги не ходят там, где всегда ходили. Мы все найдем. Да, мы найдем.

Рисн подавила вздох и повернулась вперед. Поскольку Встим вновь оказался недееспособным, руководство флотилией перешло к ней. Как бы ей хотелось знать, куда они направляются – или хотя бы как отыскать их пункт назначения.

В этом-то и была проблема с островами, которые двигались.

Лодки скользнули мимо скопления веток. Порожденные ветром волны нежно касались жестких ветвей, которые тянулись из воды, точно тела утопающих. Это море было глубже Чистозера с его непостижимо мелкими водами. В этих деревьях с каменной корой, должно быть, не один десяток футов высоты. Гу называл их «и-на», и это означало что-то плохое. Они могли разрезать корпус лодки.

Иногда флотилия проплывала мимо веток, которые прятались прямо под поверхностью прозрачной воды и были почти невидимы. Она не знала, каким образом Гу умудряется их обходить. В этом, как и во многом другом, оставалось лишь довериться ему. Что они сделают, если он заведет их в ловушку посреди этих тихих вод? Внезапно она порадовалась, что Встим велел охранникам следить за фабриалем, который предупреждал о появлении поблизости людей. Это…

Земля.

Рисн вскочила, и катамаран опасно закачался. Что-то точно было впереди – какая-то далекая темная линия.

– Ага, – сказал Гу. – Видишь? Скоро.

Рисн осталась стоять и, когда начался моросящий дождь, махнула рукой, чтобы ей дали зонтик от солнца. Тот едва помог, хотя был пропитан воском и мог служить в качестве обычного зонта. От возбуждения она лишь мельком подумала об этом и о том, с какой скоростью ее волосы все сильней завиваются от сырости.

«Наконец-то!»

Остров оказался гораздо больше, чем Рисн ожидала. Девушка думала, он будет вроде очень большой лодки, а увидела громаднейшую скалу, которая вздымалась над водой точно валун посреди поля. В отличие от других островов, что ей довелось увидеть, здесь не было ни одного пляжа, и, вообще, он оказался не плоским и низким, а гористым. Разве склоны и вершина не должны обсыпаться с течением времени?

– Он такой зеленый, – проговорила Рисн, когда они подплыли ближе.

– Тай-на́ – хорошее место для растений, – сказал Гу. – Хорошее место, чтобы жить. Если только нет войны.

– С другим островом, который подплывает слишком близко, – добавила Рисн.

Она читала об этом, пока готовилась, хотя не так уж много ученых сочли реши достаточно интересной темой для того, чтобы о них писать. В этом море имелись десятки, возможно, сотни движущихся островов. Люди на них вели простую жизнь, толкуя поведение островов в духе божественной воли.

– Не всегда. – Гу рассмеялся. – Иногда близко от Тай-на́ хорошо. Иногда плохо.

– От чего это зависит? – спросила Рисн.

– Ну конечно от самого Тай-на́.

– Остров решает, – ровным голосом сказала Рисн, подыгрывая ему. Дикари. На какую выгоду от торговли рассчитывал ее бабск, заявившись сюда? – Как может остров…

И тут земля впереди них пошевелилась.

Она-то думала, острова просто дрейфуют. Но на самом деле он весь пришел в движение: камни сдвинулись, склоны пошли волнами, громадная скала поднялась – движение казалось сонным, пока не удавалось осознать всю его величественность.

Рисн шлепнулась на свое место, вытаращив глаза. Скала – лапа! – поднялась, и потоки воды текли с нее водопадом. Передвинулась вперед и с немыслимой силой опустилась обратно в море.

Тай-на́, боги Решийских островов, оказались большепанцирниками!

Это чудище было самым громадным из всех, кого она видела или о ком слышала. Достаточно громадным, чтобы мифические твари вроде ущельных демонов из далекого Натанатана показались по сравнению с ним галькой!

– Почему меня никто не предупредил? – требовательно спросила она, глянув на двух других пассажиров лодки. Килрм уж точно должен был что-то сказать.

– Такое лучше видеть, – пояснил Гу, продолжая грести все в той же расслабленной манере.

Она даже не обиделась, заметив его ухмылку.

– И лишить тебя такого открытия? – усмехнулся Килрм. – Помню, как я впервые увидел остров в движении. Такое лучше не портить. Мы и новичкам в отряде никогда об этом заранее не рассказываем.

Рисн сдержала раздражение и перевела взгляд обратно на «остров». Будь прокляты все неточные описания из ее книг! Слишком много слухов, слишком мало жизненного опыта. Она с трудом могла поверить, что никто и ни разу не написал правды. Наверное, ей просто попались не те книги.

Моросящий дождь укутывал огромного зверя покрывалом тумана и тайны. Чем питалось такое большое существо? Замечало ли оно людей, что жили на его спине, думало ли о них? Келек… А как же эти чудища спаривались?

Оно точно было древним. Лодка вошла в его тень, и Рисн видела теперь зеленые заросли на каменной коже. Курганы из сланцекорника образовывали целые поля ослепительных цветов. Почти все было покрыто мхом. Лозы и камнепочки облюбовали стволы невысоких деревьев, которые сумели закрепиться в щелях между броневыми пластинами большепанцирника.

Гу повел караван вокруг лапы – к облегчению Рисн, по очень широкой дуге – и вышел к задней части монстра. Здесь панцирь опускался в воду, образуя что-то вроде платформы. Она услышала людей раньше, чем увидела: они плескались в воде, смеясь. Дождь перестал, так что Рисн опустила свой зонт и стряхнула его над водой. Она наконец-то заметила группу местных – это были юноши и девушки, которые взбирались на гребень панциря и оттуда прыгали в море.

Ничего удивительного. Вода в Решийском море, как и в Чистозере, оказалась потрясающе теплой. Рисн как-то осмелилась войти в воду неподалеку от родных мест. Это событие запомнилось леденящим холодом, с которым ни один человек в здравом уме связываться не станет. Как правило, к погружениям в океан имели некоторое отношение алкоголь и чрезмерная хвастливость.

Здесь купальщики обычное дело, как она и ожидала. А вот чего не ожидала, так это того, что они будут голыми.

Рисн покраснела до ушей, когда по выступу панциря, похожему на причал, пробежали несколько молодых людей, нагих как новорожденные младенцы. Юношам и девушкам явно все равно, кто их видит. Рисн была не какой-нибудь ханжой-алети, но… Келек! Неужели нельзя надеть хоть что-нибудь?!

Вокруг нее посыпались спрены стыда – белые и красные лепестки цветов, которые унес ветер. Позади хихикнул Гу.

Килрм поддержал его:

– Об этой вещи мы тоже новичков не предупреждаем.

«Дикари», – подумала Рисн.

Нельзя же так краснеть. Она ведь взрослая! Ну, почти.

Флотилия продолжила путь к той части панциря, где можно было причалить, – ею оказалась низкая пластина, висевшая большей частью над водой. Там они принялись ждать, хотя чего именно, Рисн не знала.

Через некоторое время пластина дернулась – с нее потекли потоки воды, – когда животное сделало еще один неторопливый шаг. От движения впереди поднялись волны, на которых лодки затанцевали. Когда все успокоилось, Гу подвел катамаран к причалу.

– Прошу, – сказал он.

– Разве мы не привяжем лодки к чему-нибудь? – спросила девушка.

– Нет. Небезопасно, когда он двигается. Мы отойдем.

– А ночью? Куда вы деваете лодки ночью?

– На ночь мы отходим подальше, связываем лодки. Спим там. Утром снова находим остров.

– А-а, – протянула Рисн.

Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, и проверила, надежно ли устроен ее горшок с травой на дне катамарана. Потом встала. Это добром не кончится для ее весьма дорогих туфель. У нее было предчувствие, что реши на это наплевать. Но нельзя же отправиться к их королю босиком. Во имя Стремлений! Хотя, судя по увиденному, она может встретиться с ним и полуголой.

Тайленка осторожно выбралась на «причал» и, к собственному удивлению, обнаружила, что тот, хоть и погружен примерно на дюйм в воду, совсем не скользкий. Килрм забрался туда вместе с ней. Девушка вручила ему сложенный зонт, шагнула назад и стала ждать, пока Гу отведет лодку прочь. Ее место занял другой катамаран – подлиннее, и лодочнику помогали гребцы-паршуны.

Ее бабск съежился внутри, завернувшись в одеяло, несмотря на жару и опустив голову на корму. Его бледная кожа приобрела восковой оттенок.

– Бабск… – У Рисн сжалось сердце. – Надо было повернуть назад.

– Чушь, – слабым голосом ответил тот и улыбнулся. – Я бывал и в худших передрягах. Торг должен состояться. Мы слишком много в это вложили.

– Я отправлюсь к королю и торговцам этого острова, – сказала Рисн. – И попрошу их прийти сюда, чтобы вести переговоры с вами на причале.

Встим закашлялся, прикрывая рот ладонью:

– Нет. Эти люди не такие, как шинцы. Моя слабость все испортит. Смелость. С реши надо быть смелым.

– Смелым? – переспросила Рисн, покосившись на лодочника, который болтал рукой в воде. – Бабск… реши кажутся племенем бездельников. Я не думаю, что они придают большое значение многим вещам.

– Тогда тебя ждет сюрприз, – усмехнулся Встим. Он проследил за ее взглядом, устремленным на расположившихся поблизости пловцов, которые с веселым смехом прыгали в воду. – Жизнь здесь может быть простой, верно. Она привлекает людей, как война привлекает спренов боли.

Привлекает… Мимо пробежала женщина, и потрясенная Рисн осознала, что у нее тайленские брови. Кожа незнакомки загорела на солнце, так что разница в цвете не бросалась в глаза. Разглядывая купальщиков, Рисн увидела среди них еще кое-кого. Двое были, скорее всего, гердазийцами, а еще одни… алети?! Невероятно.

– Люди стремятся сюда, – пояснил Встим. – Им нравится жизнь реши. Здесь можно просто плыть вместе с островом. Сражаться, когда он сражается с другим островом. А в остальное время отдыхать. Такие люди есть в любой культуре, потому что каждое общество состоит из отдельных личностей. Ты должна это усвоить. Не позволяй своим предположениям о какой-нибудь культуре мешать твоей способности оценивать отдельных людей, иначе потерпишь неудачу.

Девушка кивнула. Он казался таким слабым, но говорил твердо. Она постаралась выкинуть из головы мысли о купальщиках. Тот факт, что среди них была по меньшей мере одна соотечественница, еще сильнее сбивал Рисн с толку.

– Если вы не можете с ними торговать… – начала ученица.

– Это сделаешь ты.

Рисн стало холодно, несмотря на жару. Но ведь она ради этого и присоединилась к Встиму! А сколько раз желала, чтобы он позволил ей руководить торгом? Почему же сейчас ее охватила робость?

Она глянула на свою лодку – та удалялась, увозя горшок с травой, – а потом перевела взгляд на своего бабска.

– Скажите мне, что делать.

– Они многое знают о чужаках. Больше, чем мы знаем о них. Это потому, что наши часто приходят сюда, чтобы жить среди них. Многие из реши беспечны, как ты и говоришь, но есть и совсем другие. Они предпочитают драться. А торг для них все равно что битва.

– Как и для меня, – сказала Рисн.

– Я знаю этих людей, – продолжил Встим. – Если Стремления будут нам благоволить, Талика здесь не окажется. Он лучший среди них и часто отправляется торговать с другими островами. С кем бы ты ни встретилась на торге, он или она будут судить о тебе как о противнике в сражении. А для них суть сражения в том, чтобы нагнать страху. Меня как-то угораздило попасть на остров во время войны…

Он закашлялся, но отверг питье, которое поднес Килрм.

– Пока два острова неистовствовали, люди забрались в лодки и устроили обмен оскорблениями и хвастливыми заявлениями. Каждое племя начинало с того, что слабейшие похвалялись своими достоинствами, а потом доходило до чего-то вроде словесной дуэли между главарями. После наступил черед стрел и копий, сражений на лодках и в воде. К счастью, они больше орали, чем резали друг друга.

Рисн сглотнула, кивая.

– Дитя, ты к этому не готова, – заметил Встим.

– Знаю.

– Хорошо. Ты наконец-то это поняла. Теперь иди. Они не станут долго терпеть нас на своем острове, если только мы не согласимся остаться тут навсегда.

– А для этого нужно…

– Ну, для начала отдать все свое имущество королю.

– Мило. – Рисн встала. – Интересно, как бы он выглядел в моих туфлях. – Она тяжело вздохнула. – Вы так и не рассказали мне, ради чего мы участвуем в торге.

– Они в курсе. – Бабск закашлялся. – Ты не на переговоры идешь. Условия были определены много лет назад.

Она повернулась к нему, нахмурившись:

– Что?

– Речь не о том, что ты получишь, – пояснил Встим, – но о том, решат ли они, что ты этого достойна. Убеди их. – Он поколебался. – Да пребудут с тобой Стремления, дитя. Ты справишься.

Это прозвучало как мольба. Если их флотилию отправят прочь… Они потратились не на товар – древесина, ткань и простые припасы были куплены по дешевке, – но на снаряжение каравана. Забрались очень далеко, платили проводникам, тратили время на ожидание паузы между бурями, а потом – на поиски правильного острова. Если ее прогонят, они смогут, конечно, продать свой груз, но, учитывая высокие накладные расходы на путешествие, убытки будут чудовищные.

Двое из охранников, Килрм и Нлент, присоединились к ней, когда девушка покинула Встима и отправилась вдоль похожего на причал выступа на панцире. Теперь, когда они были так близко, трудно помнить о том, что это живое существо, а не остров. Прямо впереди нее патина лишайника делала панцирь почти неотличимым от скалы. Поблизости росли деревья, чьи корни падали в воду, а ветви стремились ввысь, образовывая лес.

Она нерешительно ступила на одну из тропинок, что вели вверх от воды. Здесь в «земле» были ступеньки, слишком прямые и правильные, чтобы иметь естественное происхождение.

– Их вырезают в панцире? – спросила Рисн, поднимаясь.

Килрм фыркнул:

– Чуллы не чувствуют своих панцирей. Эти чудища, скорее всего, тоже.

Пока они шли, он держал руку на гтете – разновидности традиционного тайленского меча. Эта штука имела большое треугольное лезвие-клин; ее нужно было держать, сжав кулак, и длинный клинок начинался прямо от костяшек, а запястье защищали специальные выступы эфеса. Пока Килрм не вынимал оружие из ножен и лук был заброшен на спину.

Почему он так тревожился? Предполагалось, что реши не опасны. Возможно, наемнику сподручнее считать опасными всех вокруг.

Тропа вилась сквозь густые джунгли, уходя вверх. Деревья здесь были гибкими и крепкими, их ветви почти все время шевелились. А когда чудище шагало, все сотрясалось.

Лозы дрожали и скручивались на пути или падали с ветвей, отстраняясь при ее приближении и быстро занимая прежнее место, едва путники удалялись. Вскоре Рисн перестала видеть океан. Пропал даже запах соли. Джунгли поглотили их. Густо-зеленые и коричневые, они лишь изредка перемежались розовыми и желтыми курганами сланцекорника, которые росли, похоже, столетиями.

Сырость и до того казалась Рисн тягостной, но здесь она была просто невыносима. Девушка чувствовала себя так, словно плыла, и ее тонкая льняная юбка, блуза и жилет стали тяжелыми, как зимняя одежда, которую носили в тайленских горах.

После бесконечного восхождения она услышала голоса. Справа от нее лес расступился, открывая вид на раскинувшийся внизу океан. Рисн затаила дыхание. Голубая вода, облака, роняющие дождевую дымку пятнами, которые казались такими отчетливыми. А вдалеке…

– Еще один? – спросила она, указывая на тень у горизонта.

– Ага, – подтвердил Килрм. – Надеюсь, плывет в другую сторону. Мне бы не хотелось тут сидеть, когда они начнут сражаться. – Он крепче сжал рукоять своего меча.

Голоса раздавались откуда-то сверху, и Рисн безропотно продолжила восхождение, хотя ноги уже болели.

Хотя слева от нее джунгли оставались непроходимыми, справа простиралась открытая местность, где массивный бок большепанцирника покрывали гребни и выступы. Она заметила людей, которые сидели вокруг шатров, расслаблено созерцая воду. Те едва взглянули на нее и двоих охранников. Наверху девушка обнаружила еще больше реши.

Они прыгали.

Мужчины и женщины – в разной степени раздетые – по очереди прыгали с выступов на панцире, оглашая окрестности воплями и криками, камнем падая в воду. Рисн затошнило от одного вида. Как же высоко они поднялись?

– Они это делают, чтобы шокировать тебя. Местные всегда прыгают с выступов повыше, если рядом чужак.

Рисн кивнула, а потом с содроганием поняла, что замечание сделал вовсе не один из ее охранников. Она повернулась и увидела слева от себя окруженный густыми зарослями высокий гребень, похожий на скалу. К верхушке «скалы» за ноги, головой вниз был привязан человек – долговязый, с бледной, синевато-белой кожей, в одной набедренной повязке. Его тело покрывали сотни замысловатых небольших татуировок.

Рисн шагнула к нему, но Килрм схватил ее за плечо и потянул назад.

– Аймианец, – прошипел он. – Держись от него подальше.

Синие ногти и темно-синие глаза должны были это ей подсказать. Рисн отступила, так и не увидев тени этого пустоносца.

– Да-да, держись подальше, – сказал повешенный. – Этот совет не перестает быть мудрым.

Он говорил на тайленском очень хорошо – хотя и с акцентом, какого она ни разу не слышала, – и мило улыбался, словно не придавая ни малейшего значения тому факту, что висел вниз головой.

– С вами… все в порядке? – спросила Рисн.

– Хм? – отозвался мужчина. – О, в перерывах между обмороками – да. Вполне. Кажется, я перестал чувствовать боль в лодыжках, и это просто восхитительно.

Рисн прижала руки к груди, не смея приблизиться. Аймианец. Очень дурной знак. Она была не особо суеверной – даже иной раз сомневалась в Стремлениях, – но… это ведь аймианец!

– Чудище, какие лютые проклятия ты навлек на этот народ? – требовательно спросил Килрм.

– Непристойные каламбуры, – рассеянно отозвался повешенный. – И вонь от того, что я съел, но не смог переварить как надо. Полагаю, ты собираешься побеседовать с королем?

– Я… – начала Рисн, и позади нее еще один реши завопил и сиганул с выступа. – Да.

– Тогда, – продолжило существо, – не спрашивай о душе их бога. Оказывается, они не любят говорить на эту тему. Она должна быть поразительной, раз эти существа вырастают такими здоровенными. Даже больше спренов, которые обитают в телах обычных большепанцирников. Ммм… – Он казался весьма довольным чем-то.

– Не сочувствуй ему, торгмастер, – негромко посоветовал Килрм, увлекая ее прочь от болтающегося на веревке пленника. – Он может спастись, если захочет.

Нлент, другой охранник, кивнул:

– Они могут отделять конечности. И кожу тоже снимают. У них нет настоящих тел. Они просто что-то злое, принявшее форму человека.

Крепыш-охранник носил на запястье амулет, дарующий храбрость; он снял его и крепко сжал в руке. У амулета не было никаких свойств, разумеется. Он просто служил напоминанием об одном из Стремлений, придающим храбрость. Желай того, в чем нуждаешься, со всем пылом, со всей страстью – и оно станет твоим.

Если Рисн в чем-то и нуждалась, так это в том, чтобы бабск оказался рядом. Она снова направилась вверх, расстроенная встречей с аймианцем. Справа все новые и новые люди разбегались и прыгали в воду. Безумие.

«„Торгмастер“, – вспомнила она. – Килрм назвал меня торгмастером». Она не была таковым, еще нет. Девушка – собственность Встима; пока что – просто ученица, которая время от времени трудилась для него, как рабыня.

Она не заслужила этот титул, но услышанное придало ей сил. Рисн первой поднялась по ступеням, которые шли все выше, огибая панцирь чудища. Они миновали место, где земля расступалась, и сквозь щель в панцире можно было увидеть кожу далеко внизу. Разлом зиял точно пропасть; попытавшись его перепрыгнуть, она бы обязательно сорвалась.

Реши, с которыми она встречалась на тропе, отказывались отвечать на вопросы. К счастью, Килрм знал дорогу, и, когда тропа разделилась, он указал правильное направление. Время от времени попадались довольно большие ровные участки, но потом каждый раз снова начинались ступени.

С гудящими от боли ногами, в мокрой от пота одежде, они достигли вершины очередной лестницы и – наконец-то – увидели, что ступени закончились. Здесь джунгли полностью исчезли, превратившись в чистое поле, на котором тут и там теснились небольшими группами камнепочки, а вокруг поля простиралось лишь безоблачное небо.

«Голова, – подумала Рисн. – Мы все это время взбирались к голове чудища».

Тропу с двух сторон окружали солдаты, вооруженные копьями с разноцветными кистями. Их нагрудники и наручи были из панциря, покрытого зловещими резными узорами, и хотя из одежды – только накидки, они стояли смирно, как любые солдаты-алети, и с соответствующими суровыми лицами. Значит, ее бабск сказал правду. Не все реши бездельники и купальщики.

«Смелее», – приказала она себе, вспоминая слова Встима. Этим людям нельзя демонстрировать робость.

В конце тропы из стражников и камнепочек стоял король – маленькая фигура на краю панциря, глядящая на солнце.

Рисн решительным шагом направилась вперед, сквозь двойной ряд копий. Она ожидала, что король будет одет так же, как остальные, но тот оказался в закрытом пышном одеянии ярко-зеленого и ярко-желтого цветов. Наверное, в такой одежде было ужасно жарко.

Приблизившись, Рисн поняла, насколько высоко забралась. Внизу блестела на солнце вода – так далеко, что если бросить камень, то не услышишь всплеска от его падения. Достаточно далеко, чтобы от одного лишь взгляда ее желудок свело судорогой, а ноги подкосились.

Чтобы подойти ближе к королю, нужно было ступить на железную пластину, на которой он стоял. То есть оказаться на волосок от падения в пропасть в сотни и сотни футов глубиной.

«Успокойся», – приказала себе девушка.

Рисн докажет бабску, что может заниматься делами. Она уже не та невежественная девчонка, которая вынесла ошибочное суждение о шинцах или оскорбила ириали. Она усвоила урок.

Хотя, наверное, стоило одолжить у Нлента его амулет храбрости.

Она ступила на край панциря. Король казался молодым, по крайней мере со спины. Сложен как юноша или…

«Нет», – потрясенно поняла Рисн, когда король повернулся.

Это была женщина – достаточно старая, чтобы ее волосы поседели, но еще не согбенная от прожитых лет.

Еще один человек вышел на край панциря позади Рисн. Он был моложе, и в обычном одеянии из накидки с кистями. Волосы, заплетенные в две косы, падали на загорелые обнаженные плечи. Когда он заговорил, в его голосе не было даже намека на акцент.

– Король желает знать, почему его старый торговый партнер Встим не явился лично, а прислал вместо себя ребенка.

– А ты король? – спросила незнакомца Рисн.

Он рассмеялся:

– Ты стоишь пред ним и задаешь мне такие вопросы?

Рисн посмотрела на человека в пышных одеждах, перехваченных поясом. Вырез спереди был достаточно глубоким, чтобы показать: у «короля» определенно имеются груди.

– Нами правит король, – объяснил мужчина. – Его пол не важен.

Рисн казалось, что пол был частью понятия «король», но спорить об этом не стоило.

– Моему хозяину нездоровится, – объяснила она, обращаясь к мужчине, который был, видимо, торгмастером этого острова. – Я уполномочена говорить от его лица и совершить эту сделку.

Мужчина пренебрежительно фыркнул и сел на край панциря, свесив ноги. Желудок Рисн кувыркнулся.

– Зря он так поступил. Значит, сделки не будет.

– Я полагаю, ты Талик? – спросила Рисн, скрестив руки на груди.

Мужчина больше не смотрел на нее. Похоже, это демонстративное неуважение.

– Да.

– Хозяин предупреждал о тебе.

– Значит, он не полный дурень, – сказал Талик. – Всего лишь почти полный.

У него потрясающее произношение. Она невольно поискала взглядом тайленские брови, но он был явно реши.

Рисн стиснула зубы, потом вынудила себя сесть с ним рядом на краю панциря. Девушка попыталась сделать это с той же небрежностью, что и он, но не сумела. Она просто опустилась на корточки – это было нелегким делом в модной юбке – и устроилась на небольшом расстоянии от него.

«Ох, ради Стремлений! Я упаду отсюда и умру. Не смотреть вниз! Только не смотреть вниз!»

Но она не смогла сдержаться и, бросив всего один взгляд вниз, тотчас же ощутила головокружение. С этого места была видна боковая часть головы, массивная линия челюсти. Неподалеку, справа от Рисн, на выступе над глазом люди сталкивали с края связки фруктов. Обвязанные лозами, фрукты опускались, раскачиваясь, прямо в расположенную внизу пасть.

Жвала двигались медленно, затягивая подношение в глотку, дергая веревки. Реши тянули их назад и привязывали новые фрукты, и все это на глазах у короля, который наблюдал за кормлением с самого кончика носа слева от Рисн.

– Угощение, – пояснил Талик, заметив, куда она смотрит. – Подарок. Эти маленькие связки фруктов, конечно, не насытят нашего бога.

– А что насытит?

Он улыбнулся:

– Почему ты еще здесь, девочка? Разве я тебя не отпустил?

– Нет нужды отменять сделку, – ответила Рисн. – Хозяин сказал мне, что условия уже обговорены. Мы привезли все, что вы попросили в качестве оплаты. – «Хотя я и не знаю за что». – Отвергать меня сейчас бессмысленно.

Король, как она заметила, придвинулся чуть ближе, чтобы слушать.

– Это послужит той же цели, что и все в жизни, – проговорил Талик. – Это порадует Релу-на.

Видимо, так звали их бога-большепанцирника.

– И ваш остров одобрит подобное расточительство? Пригласить торговцев так далеко лишь ради того, чтобы отправить их восвояси с пустыми руками?

– Релу-на одобряет отвагу. И что еще важнее – уважение. Если мы не уважаем тех, с кем хотим заключить сделку, то нам и не следует этого делать.

Что за нелепая логика. Торговец, руководствующийся ею, не смог бы торговать. Хотя… за месяцы, проведенные с Встимом, она заметила, что учитель часто выискивал людей, которым нравилось заключать с ним сделки. Людей, которых он сам уважал. Такие люди, безусловно, были в меньшей степени склонны к обману.

Возможно, эта логика не была плохой… всего лишь неполной.

«„Думай за другого торговца“, – вспомнила она. Это было одно из наставлений Встима, такое непохожее на все, что она усвоила дома. – Чего он хочет? Почему он этого хочет? Почему никто не сможет удовлетворить его желание лучше тебя?»

– Наверное, тяжело жить здесь, посреди воды, – заговорила Рисн. – Ваш бог впечатляет, но вы не можете обеспечить себя всем необходимым.

– У наших предков не возникало затруднений с этим.

– У них не было лекарств, которые могли бы спасти жизни. Не было тканей из волокон, которые растут только на материке. Ваши предки выживали без этих вещей, потому что у них не было выбора. А у вас он есть.

Торгмастер подался вперед.

«Не делай этого! Упадешь!»

– Мы не дураки, – бросил Талик.

Рисн нахмурилась. Почему…

– Я так устал это объяснять, – продолжил мужчина. – Мы ведем простую жизнь. Это не делает нас глупцами. Чужаки годами являлись сюда, пытаясь воспользоваться нашим невежеством. Мы от этого устали, женщина. Все, что ты говоришь, правда. Очевидная правда. Но ты говоришь это так, словно мы никогда о ней и не задумывались. «О! Лекарства!» Конечно, нам нужны лекарства! Спасибо, что объяснила. А то я бы просто сидел тут, пока не помер.

Рисн залилась краской:

– Я не хотела…

– Да, ты именно это и хотела сказать, – перебил Талик. – Снисходительность так и лилась из твоего рта, юная госпожа. Мы устали, что нами пользуются в своих интересах. Мы устали от чужаков, которые пытаются всучить мусор в обмен на сокровища. Мы не знаем, какова текущая экономическая ситуация на материке, так что не можем быть уверены в том, дурят нас или нет. Поэтому мы торгуем только с теми людьми, которых знаем и которым доверяем. Только и всего.

«Текущая экономическая ситуация на материке?..»

– Ты учился в Тайлене, – наугад заявила Рисн.

– Ну разумеется. Надо изучить повадки хищника, чтобы поймать его. – Талик откинулся назад, и Рисн немного расслабилась. – Родители отправили меня туда учиться, когда я был еще ребенком. У меня был один из ваших бабсков. Я сам стал торгмастером, прежде чем вернуться сюда.

– Твои родители, вероятно, король и королева? – снова предположила Рисн.

Он смерил ее взглядом:

– Король и супруг короля.

– Можно ведь просто называть ее королевой.

– Сделка не состоится, – объявил Талик, вставая. – Ступай и скажи своему хозяину, что мы сожалеем о его болезни и надеемся, что он выздоровеет. Если выздоровеет, сможет вернуться в следующем году во время сезона торговли, и мы с ним встретимся.

– Ты намекал, что вы уважаете его, – напомнила Рисн, вскочив и отпрянув от края пропасти. – Так давай вы совершите сделку с ним!

– Он нездоров, – возразил Талик, не глядя в ее сторону. – Это будет несправедливо по отношению к нему. Мы бы воспользовались своим преимуществом.

Воспользовались преимуществом… Ради Стремлений, до чего же эти люди странные! Еще чуднее было слышать такие вещи от человека, который говорил на безупречном тайленском.

– Ты бы торговал со мной, если бы уважал меня, – сказала Рисн. – Если бы считал, что я этого достойна.

– На это понадобятся годы. – Талик присоединился к матери на краю панциря. – Уходи и…

Торгмастер осекся, потому что король негромко заговорил на решийском.

Потом он поджал губы.

– Что? – спросила Рисн, шагнув вперед.

Талик повернулся к ней:

– Похоже, тебе удалось впечатлить короля. Ты яростно споришь. Хотя ты и пренебрегаешь нами, считая нас дикарями, ты не такая плохая, как некоторые. – Он явственно заскрипел зубами. – Король выслушает твои доводы в пользу сделки.

Рисн моргнула, переводя взгляд с торгмастера на короля. Разве она только что не выдвинула доводы в пользу сделки, которые король выслушал?

Женщина внимательно и спокойно смотрела на Рисн темными глазами. «Я выиграла первую битву, – поняла Рисн, – точно воительница на поле боя. Я участвовала в дуэли, и меня сочли достойной для поединка с более влиятельным соперником».

Король заговорил, и Талик перевел его слова:

– Король говорит, что ты талантлива, но сделку – несомненно – нельзя продолжать. Ты должна вернуться вместе с бабском, когда он явится сюда опять. Лет через десять, возможно, мы будем торговать с тобой.

Рисн поискала нужные слова.

– Встим так и добивался уважения, ваше величество? – Она не потерпит неудачу! У нее нет на это права! – На протяжении многих лет, вместе с его бабском?

– Да, – сказал Талик.

– Ты не перевел, – заметила Рисн.

– Я… – Талик вздохнул и перевел ее вопрос.

Король улыбнулась с явной нежностью. Она произнесла несколько слов на языке реши, и Талик потрясенно уставился на свою мать.

– Я… Ого!

– Что? – требовательно спросила Рисн.

– Твой бабск убил коракота вместе с нашими охотниками, – сообщил Талик. – Собственными руками? Чужак? Я о таком еще не слышал.

Встим убил какого-то зверя? На охоте?! Немыслимо.

Хотя он явно не всегда был старым и морщинистым книжным червем, как сейчас, она в глубине души считала, что в прошлом наставник все же именно таковым и был.

Король заговорила опять.

– Сомневаюсь, что ты способна убить хоть какого-то зверя, дитя, – перевел Талик. – Иди. Твой бабск со всем справится. Он мудр.

«Нет, – подумала Рисн. – Он умирает».

Мысль пришла непрошенной, но была до жути правдивой. Она была страшнее высоты, страшнее всего, что знала Рисн. Встим умирал. Это, скорее всего, его последняя сделка.

И Рисн ее вот-вот испортит.

– Мой бабск доверяет мне, – заявила она, шагнув ближе к королю, двигаясь вдоль носа большепанцирника. – А вы сказали, что доверяете ему. Разве вы не можете довериться и его суждению о том, что я достойна совершить эту сделку?

– Личный опыт ничем не заменишь, – перевел Талик.

Чудище шагнуло, земля дрогнула, и Рисн стиснула зубы, вообразив, как все они падают в пропасть. К счастью, на этой высоте движение ощущалось как легкое покачивание. Деревья зашелестели листвой, и желудок девушки скрутился, но это было не опаснее, чем слабые морские волны для корабля.

Рисн подошла ближе, к тому месту на носу чудища, где стояла король.

– Вы король – вы знаете, как важно доверять своим подданным. Вы не можете быть повсюду и все знать. Время от времени вам надо принимать суждения тех, кого вы знаете. Мой бабск – из их числа.

– Это весомый довод, – перевел Талик с явным удивлением. – Но ты не понимаешь, что я уже его учла. Я уважаю твоего бабска и потому согласилась говорить с тобой сама. Я бы не сделала этого ради кого-то другого.

– Но…

– Возвращайся вниз, – велела король посредством Талика, и голос ее сделался строже. Похоже, она считала, что разговор окончен. – Передай бабску, что тебе удалось добиться беседы со мною. Несомненно, это превосходит его ожидания. Ты можешь покинуть остров и вернуться, когда Встим поправится.

– Я…

Рисн не могла говорить и чувствовала себя так, словно ей кулаком разбили гортань. Она не могла его подвести – только не сейчас.

– Передай ему мои наилучшие пожелания выздоровления. – Король отвернулась.

Талик улыбнулся, довольный. Рисн посмотрела на своих охранников – лица у них были мрачные.

Она шагнула назад, чувствуя оцепенение. Ее отвергли, словно ребенка, который клянчил конфетку. Проходя мимо мужчин и женщин, которые готовили новые связки с фруктами, она покраснела до ушей.

А потом остановилась. Посмотрела налево, на бесконечный голубой простор. Вновь повернулась к королю и громко произнесла:

– Я считаю, что должна поговорить с тем, кто наделен большей властью.

Талик повернулся к ней:

– Ты говорила с королем. Нет никого, наделенного большей властью.

– Прошу прощения, но я уверена, что есть.

Одна из веревок дернулась, когда привязанный к ней фруктовый подарок съели.

«Это глупо, это глупо, это…

Не думай».

Рисн рванулась к веревке, вынудив своих охранников вскрикнуть, схватила ее и бросилась за край, спускаясь к голове большепанцирника. Голове бога.

Ради Стремлений! В юбке это было непросто. Веревка резала кожу на руках и дергалась, когда чудище внизу жевало привязанные к другому концу фрукты.

Наверху появилась голова Талика.

– Что, во имя Келека, ты делаешь, дурища? – завопил он.

Ей показалось забавным, что за время учебы тот усвоил и тайленские проклятия. Она крепко держалась за веревку, чувствуя, как бешено колотится сердце. А ведь и в самом деле, что она творит?

– Релу-на, – заорала она в ответ Талику, – одобряет отвагу!

– Есть разница между отвагой и глупостью!

Рисн продолжила спускаться. Это больше походило на скольжение вниз.

«Ох, Жажда, Стремление обладать…»

– Поднимите ее! – приказал Талик. – Вы, солдаты, помогайте.

Он что-то еще приказал на языке реши.

Когда рабочие схватились за веревку, чтобы затащить Рисн обратно, она подняла голову и посмотрела наверх. Там появилось еще одно лицо, глядевшее вниз. Король. Она подняла руку, останавливая рабочих, и выжидающе посмотрела на Рисн.

Рисн продолжила спуск. Она продвинулась не очень далеко – может, футов на пятьдесят. Даже до глаза чудища не дошла. Остановилась с трудом, ощущая жгучую боль в пальцах, и громко провозгласила:

– О великий Релу-на! Твой народ отказывается заключить со мною сделку, и вот я обращаюсь к тебе с мольбой. Твоим людям нужно то, что я привезла, но еще сильнее мне нужна эта сделка. Я не могу просто так уйти.

Существо, конечно, не ответило. Рисн зависла возле его панциря, покрытого лишайником и маленькими камнепочками.

– Прошу тебя, – взмолилась она. – Прошу…

«Чего я жду?» – растерянно подумала Рисн. Девушка не надеялась, что большепанцирник ей как-то ответит. Но возможно, она смогла бы убедить тех, наверху, в том, что достаточно отважна и достойна. Это точно никому бы не навредило.

Веревка в ее руках задрожала, и она совершила ошибку – посмотрела вниз.

Вообще-то, ее поступок мог навредить ей самой. И очень сильно.

– Король, – донесся сверху голос Талика, – приказывает тебе вернуться.

– Наши переговоры продолжатся? – уточнила Рисн, посмотрев наверх.

Король и в самом деле выглядела обеспокоенной.

– Это не важно, – ответил Талик. – Тебе были даны указания.

Рисн стиснула зубы, вцепившись в веревку, глядя на хитиновые пластины перед собой.

– А ты что думаешь? – спросила она негромко.

Где-то внизу существо заглотило фрукты, и веревка внезапно сильно натянулась, а Рисн ударило о громадную голову. Наверху закричали рабочие. Король заорала на них с неожиданной яростью.

«О нет!..»

Веревка натянулась еще сильнее.

И лопнула.

Крики наверху сделались безумными, но охваченная паникой Рисн этого почти не заметила. В ее падении не было изящества, она рухнула вопящим клубком одежд, рук и ног, ее юбка полоскалась на ветру, а желудок кувыркался. Что она натворила? Она…

Девушка увидела глаз. Глаз бога. Он промелькнул, громадный, как дом, блестящий и черный, и в нем отразилась ее падающая фигура.

Казалось, на краткий миг она зависла перед ним, и крик застыл в ее горле.

Потом все исчезло. Шум ветра, новый крик – и удар о твердую как камень воду.

Тьма.

Очнувшись, Рисн решила, что плывет. Она не открыла глаза, но чувствовала, что плывет. Дрейфует, покачиваясь на волнах…

– Она полная дура.

Знакомый голос. Талик – тот, с кем она торговалась.

– Значит, мы друг другу подходим, – заметил Встим и закашлялся. – Должен сказать, старый друг, ты должен был помочь обучить ее, а не скинуть с утеса.

Плыть… дрейфовать…

Стоп.

Рисн вынудила себя открыть глаза. Она была в постели, в хижине. Было жарко. Перед глазами все плыло, и сама она плыла… плыла, потому что ее разум был затуманен. Что они ей дали? Она попыталась сесть. Ноги не слушались. Ноги не слушались!

Девушка ахнула и часто задышала.

Над ней появилось лицо Встима, а с ним – лицо обеспокоенной реши с лентами в волосах. Не королева… король… Не важно. Женщина что-то быстро произнесла на лающем языке островитян.

– Успокойся, – сказал Встим, опускаясь на колени рядом с Рисн. – Успокойся… Они принесут тебе что-нибудь попить, дитя.

– Я выжила, – прохрипела Рисн.

– С трудом, – с нежностью проговорил Встим. – Спрен смягчил твое падение. С такой высоты… Дитя, о чем ты думала, вот так перебираясь через край скалы?

– Мне нужно было что-то сделать, – объяснила Рисн. – Чтобы доказать свою храбрость. Я думала… что должна быть отважной…

– Ох, дитя. Это я во всем виноват.

– Вы были его бабском. Бабском Талика, их торгмастера. Вы с ним все это подстроили, чтобы я смогла заключить сделку сама, но под вашим контролем. Сделке ничего не угрожало, а вы не так больны, как кажется. – Слова кипели, опережая друг друга, словно сотня людей разом пыталась пройти в одну и ту же дверь.

– Когда ты это поняла? – спросил Встим и закашлялся.

– Я… – Она не поняла. Просто осознала все и сразу. – Прямо сейчас.

– Что ж, тогда знай, что я чувствую себя законченным идиотом, – сказал Встим. – Я думал, это отличный шанс для тебя. Настоящее дело с высокими ставками. А потом… Потом ты взяла и упала с головы острова!

Появилась реши с чашкой какого-то напитка. Рисн зажмурилась и тихо спросила:

– Я буду снова ходить?

– Выпей-ка это.

– Я буду снова ходить?

Она не взяла чашку, не открыла глаз.

– Не уверен, – признался Встим. – Но торговать ты точно будешь. Клянусь Стремлениями! Отважная до такой степени, что король ей не указ? Спасенная самой душой острова? – Он невесело рассмеялся. – Другие острова будут драться за место в очереди, чтобы торговать с нами.

– Значит, чего-то я все же добилась. – Она чувствовала себя полной и безнадежной дурой.

– О, ты и впрямь кое-чего добилась, – согласился Встим.

Девушка ощутила колючее прикосновение к руке и резко открыла глаза. Там что-то ползло – существо размером примерно с ее ладонь, похожее на кремлеца, но с крыльями, которые были сложены вдоль спины.

– Что это? – спросила Рисн.

– За этим мы сюда и прибыли, – объяснил Встим. – Это предмет нашей сделки – сокровище, о котором лишь немногие знают, что оно все еще существует. Видишь ли, принято считать, что они погибли вместе с Аймией. Я сюда пришел и приволок весь наш груз, потому что Талик прислал весточку и сообщил, что у него есть на обмен труп. Короли за них платят целое состояние.

Он подался вперед:

– Живых я раньше никогда не видел. Мне достался труп, как я и хотел. А этого отдали тебе.

– Кто отдал, реши? – уточнила Рисн, все еще не до конца соображая. Она не знала, что и думать об этом.

– Реши не могут распоряжаться ларкинами, – объяснил Встим, поднимаясь. – Его дал тебе сам остров. Теперь выпей лекарство и спи. У тебя раздроблены обе ноги. Мы останемся на острове, пока ты не поправишься и пока я не заслужу прощение за свою безграничную, бескрайнюю глупость.

Рисн приняла чашку. Пока она пила, маленькое существо взлетело к стропилам хижины и устроилось там, глядя на нее глазами из чистого серебра.

И-4

Последний легион

Так что же это за спрен? – спросил Тьюд в медленном ритме любопытства.

Он поднял самосвет, разглядывая дымчатое существо, что двигалось внутри.

– Моя сестра говорит – спрен бури. – Эшонай сложила руки на груди и прислонилась к стене.

В пряди бороды Тьюда были вплетены кусочки необработанных самосветов, которые дрожали и переливались, когда тот почесывал подбородок. Он протянул большой шлифованный самосвет Биле, которая взяла его и осторожно постучала по одной из граней кончиком пальца.

Они были боевой парой в личной дивизии Эшонай. Тьюд и Била носили простые одежды, скроенные так, чтобы оставлять открытыми хитиновые броневые пластины на руках, ногах и груди. Тьюд также обычно облачался в длинный мундир, но не надевал его на битву.

Эшонай, в противоположность им, была в облегающей военной форме из красной ткани, которая обтягивала ее природные доспехи, и в шапке поверх костяного шлема. Она никогда не говорила о том, что эта форма стесняла ее, словно оковы, лишавшие свободы.

– Спрен бури, – протянула Била в ритме скепсиса, поворачивая камень так и этак. – Он поможет мне убивать человеков? В противном случае не понимаю, какой мне от него толк.

– Он способен изменить мир, – сказала Эшонай. – Если Венли права, если она сможет соединиться с этим спреном и получить в итоге не тупоформу, а нечто иное… что ж, в худшем случае у нас будет совершенно новая форма, в лучшем – мы обретем власть над бурями и сможем почерпнуть их мощь.

– Она лично опробует это? – спросил Тьюд в ритме ветров, который они использовали, чтобы оценить, насколько близка Великая буря.

– Если Пятерка позволит. – Сегодня они должны все обсудить и принять решение.

– Здо́рово, – согласилась Била. – Но оно поможет мне убивать человеков?

Эшонай настроилась на ритм скорби.

– Если буреформа и впрямь одна из древних сил, то да, она поможет тебе убивать человеков. В больших количествах.

– Тогда меня все устраивает. Ты-то отчего переживаешь?

– Утверждают – древние силы произошли от наших богов.

– Ну и что? Если боги помогут нам перебить эти армии, тогда я прямо сейчас присягну им на верность.

– Била, не говори так, – возразила Эшонай в ритме упрека. – Никогда не говори ничего подобного!

Женщина замолчала, бросила камень на стол, потом негромко загудела в ритме скепсиса. Это было на самой грани неповиновения. Эшонай посмотрела Биле прямо в глаза и неожиданно для самой себя загудела в ритме решимости.

Тьюд перевел взгляд с Билы на Эшонай и поинтересовался:

– Поесть не хотите?

– Таков твой ответ на любые разногласия? – спросила Эшонай, прервав свою песню.

– Тяжело спорить с набитым ртом.

– Уверена, я видела, как ты именно это и делал, – заметила Била. – Многократно.

– И те споры заканчивались хорошо, – не сдался Тьюд. – Потому что все были сыты. Ну так что… поедим?

– Ладно, – согласилась Била, глянув на Эшонай.

Пара удалилась. Эшонай села за стол, чувствуя себя опустошенной. Когда это она начала беспокоиться о том, что друзья ведут себя непокорно? Все из-за этой жуткой военной формы.

Взяв самосвет, она заглянула в его сердцевину. Это был большой камень, почти с треть ее кулака, хотя самосветам не обязательно быть большими, чтобы служить ловушкой для спренов.

Она ненавидела ловить спренов. Поступая правильно, нужно было отправиться навстречу Великой буре с соответствующим настроем и спеть подходящую песню, которая привлечет нужного спрена. Связав себя с ним посреди яростной стихии, ты рождался заново, в новом теле. Ее соплеменники так поступали с той поры, как пришли первые ветра.

Слушатели узнали о том, что спренов можно помещать в ловушки от человеков, а потом сами научились это делать. Спрен-пленник делал преображение куда более надежным. Раньше все подчинялось случаю. Можно было отправиться навстречу буре, желая стать бойцом, а выйти из нее брачником.

«Это прогресс, – подумала Эшонай, глядя на маленького дымного спрена внутри камня. – Прогресс означает умение управлять окружающим миром. Строить стены, чтобы остановить бури, самому выбирать момент, чтобы стать брачником». Прогресс означал возможность взять природу и поместить ее в ящик.

Эшонай положила камень в карман и проверила время. Ее встреча с остальной Пятеркой была назначена на третье колебание ритма мира, и у нее еще оставалось не меньше половины колебания.

Пришла пора поговорить с матерью.

Эшонай вышла в Нарак и направилась по тропе, кивая в ответ на приветствия встречных. Они были в основном бойцами. Очень многие из ее соплеменников носили теперь боеформу. Их осталось так мало. Когда-то по этим равнинам были рассеяны сотни тысяч слушателей. Выжило меньшинство.

Даже в то время слушатели были единым народом. О, у них случались разногласия, ссоры и войны. Но они были единым племенем, которое отвергло своих богов ради свободы в безвестности.

Билу уже не волновало их происхождение. Наверняка существовали и другие, такие же как она, – те, кто пренебрегал опасностью, которую представляли собой боги, и сосредотачивался исключительно на битве с человеками.

Эшонай прошла мимо домов – лачуг из панцирей, покрытых слоем затвердевшего крема, – что ютились с подветренной стороны громадных валунов. Большинство теперь пустовали. За время этой войны они потеряли тысячи.

«Мы обязаны что-то предпринять», – подумала она, пробуждая ритм мира на задворках своего разума. Эшонай искала приюта в его спокойных, размеренных тактах, плавно перетекающих друг в друга. Он как будто баюкал ее.

А потом увидела тупиц.

Они очень походили на тех, кого человеки называли «паршунами», хотя были чуть выше и не такими уж тупыми. И все-таки тупоформа была ограничена в возможностях, не обладала способностями и преимуществами новых форм. Откуда здесь взялись тупицы? Может, эти слушатели по ошибке связали себя с неправильными спренами? Такое иногда случалось.

Эшонай подошла к троим соплеменникам: двое были женоподобными, один – мужеподобным. Они тащили камнепочки, собранные на одном из ближайших плато, где растения росли быстрее обычного благодаря заряженным самосветам.

– Как это понимать? – спросила Эшонай. – Вы выбрали эту форму по ошибке? Или вы новые шпионы?

Они посмотрели на нее невыразительными глазами. Эшонай настроилась на ритм тревоги. Она как-то раз пробовала тупоформу – хотела знать, что придется вытерпеть их шпионам. Думать о сложных вещах было не легче, чем проявлять здравомыслие во сне.

– Кто-то попросил вас принять эту форму? – медленно и четко проговорила Эшонай.

– Никто не просил, – ответил мужеподобный без всякого ритма. Его голос казался мертвым. – Мы сами.

– Почему? – изумилась Эшонай. – Зачем вам это понадобилось?

– Человеки не убьют нас, когда придут. – Мужеподобный поднял тяжелую камнепочку и вновь пустился в путь. Другие последовали за ним без единого слова.

Эшонай потрясенно разинула рот; ритм тревоги гремел в ее разуме. Несколько спренов страха, похожих на длинных пурпурных червей, выбрались из скалы поблизости, собрались стайкой и подползли к ее ногам.

Нельзя приказать принять ту или иную форму; каждый сам выбирал ее для себя. Можно было добиваться преобразования с помощью лести или настойчивости, но не силой. Их боги не позволяли такой свободы, поэтому слушатели во что бы то ни стало ее сохранят. Ее соплеменники имели право выбирать тупоформу, если хотели. Эшонай ничего не могла с этим поделать. Не напрямую.

Она ускорила шаг. Нога все еще ныла, но рана заживала быстро. Одно из преимуществ боеформы. Генерал уже почти не обращала внимания на боль.

В городе, полном пустых строений, мать Эшонай выбрала для себя лачугу на самой окраине, почти беззащитную перед бурями. Мать работала снаружи среди рядов сланцекорника, негромко гудя себе под нос в ритме мира. Она была трудягой; всегда предпочитала трудоформу. Даже после открытия шустроформы мать не переменилась. Считала, что не следует внушать людям, будто одна форма ценнее другой, потому что подобное расслоение может их уничтожить.

Мудрые слова. Таких слов Эшонай не слышала от матери уже много лет.

– Дитя! – воскликнула мать, когда Эшонай приблизилась.

Крепкая, несмотря на годы, мать была круглолицей и заплетала волосы в косу, перевязанную лентой. Эшонай принесла ей эту ленту после встречи с алети много лет назад.

– Дитя, ты видела свою сестру? Это день ее первого преображения! Мы должны ее подготовить.

– Об этом позаботились, мама, – сказала Эшонай в ритме мира, присев рядом с женщиной. – Как идет подрезка?

– Скоро закончу. Мне нужно уйти, прежде чем вернутся хозяева этого дома.

– Ты его хозяйка.

– Нет-нет. Дом принадлежит одной паре. Они были здесь прошлой ночью и сказали, что мне следует уйти. Я только закончу с этим сланцекорником – и сразу уйду. – Мать достала пилу, сгладила одну сторону гребня и смазала ее соком, чтобы поощрить рост в нужном направлении.

Эшонай отпрянула, настроившись на скорбь, и мир покинул ее. Возможно, следовало избрать ритм утраты. Она переключилась на него, потом с усилием отвергла. Нет. Нет, ее мать еще не умерла!

Но и не была полностью живой.

– Вот, возьми это, – сказала мать в ритме мира, вручая Эшонай пилу. По крайней мере, сегодня она узнала свою дочь. – Обработай вот тот нарост. Я не хочу, чтобы он так и продолжал расти вниз. Надо направить его вверх, к свету.

– Бури с этой стороны города слишком сильные.

– Бури? Чушь. Нет тут никаких бурь. – Мать помедлила. – Даже не знаю, куда мы поведем твою сестру. Для преображения ей потребуется буря.

– Не переживай об этом, мама, – ответила Эшонай, вынуждая себя говорить в ритме мира. – Я обо всем позабочусь.

– Венли, ты такая хорошая. Такая предусмотрительная. Сидишь дома, не бегаешь непонятно где, как твоя сестра. Эта девчонка… вечно ее нет там, где она должна быть.

– Она именно там, – прошептала Эшонай. – Хоть это и трудно.

Мать загудела себе под нос, продолжая работать. Когда-то эта женщина обладала едва ли не лучшей памятью в городе. В каком-то смысле так оно было и сейчас.

– Мама, мне нужна помощь. Думаю, должно произойти что-то ужасное. И не могу понять, ужаснее ли оно, чем то, что уже происходит.

Мать подпилила кусок сланцекорника и сдула пыль.

– Наш народ рассыпается на части, – продолжила Эшонай. – Наши силы истощаются. Мы переселились в Нарак и выбрали изматывающую войну. Она вылилась в шесть лет постоянных потерь. Люди начали сдаваться.

– Это нехорошо, – сказала мать.

– Но какова альтернатива? Играть с вещами, которых лучше не трогать, – с тем, что может обратить на нас взор Несотворенных.

– Ты не работаешь, – проговорила мать многозначительно. – Не будь как твоя сестра.

Эшонай положила руки на колени. Не помогло. Видеть мать такой…

– Мама, – обратилась она в ритме просьбы, – почему мы покинули темный дом?

– Ах, Эшонай, это старая песня. Темная песня, не для ребенка вроде тебя. Ты ведь даже не достигла дня первого преображения.

– Я достаточно взрослая. Прошу, расскажи.

Мать подула на сланцекорник. Неужели она наконец-то потеряла и эту последнюю часть былой себя? У Эшонай упало сердце.

– Миновали давно те дни, когда обиталищем нашим был темный дом, – негромко пропела мать в одном из ритмов воспоминания. – Последний легион – вот как мы звались тогда. Воины, которых послали сражаться на самые дальние равнины – сюда, где некогда было государство, а теперь остались лишь развалины. Свобода для большинства из нас умерла. Формы, неведомые ранее, были навязаны нам. Формы силы – да, но также и формы подчинения. Боги командовали, а мы подчинялись – всегда. Всегда.

– Не считая того дня, – сказала Эшонай в унисон с матерью.

– Дня бури, когда Последний легион сбежал, – продолжила песню мать. – Трудна была избранная тропа. Воины, испытавшие прикосновение богов, сумели лишь погасить разумы свои. Искалечив себя, мы обрели свободу.

Спокойная, звучная песня матери танцевала вместе с ветром. Когда мать пела другие старые песни, она казалась хрупкой, а теперь выглядела собой. Родительницей, которая время от времени ссорилась с Эшонай, но одновременно той, кого Эшонай всегда уважала.

– Это был дерзкий вызов, – пела мать, – когда Последний легион отказался от разума и власти ради свободы. Они рисковали забыть все. И потому сочинили песни – сотню историй, которые можно было рассказывать и помнить. Я рассказываю их тебе, а ты – своим детям, и так до тех пор, пока снова не будут открыты формы.

А потом мать пустилась петь одну из ранних песен – о том, как их народ строил свой дом на руинах брошенного королевства. Как они расселялись, изображая дикарей. Таков был их план, позволявший прятаться или, по крайней мере, не быть у всех на виду.

Песни многое упускали. Последний легион не знал, как превращаться во что-то иное, кроме тупиц и брачников, – по крайней мере, без помощи богов. Откуда же они узнали о том, что другие формы возможны? Может, эти сведения изначально были записаны в песнях, а потом потерялись с годами, когда те изменялись слово за словом?

Эшонай слушала, и, хотя голос матери и впрямь помог снова настроиться на мир, она поняла, что все равно обеспокоена в глубине души. Она пришла сюда в поисках ответов. В былые времена срабатывало.

Теперь нет.

Эшонай встала, чтобы уйти.

– Я нашла кое-что из твоих вещей, – сказала мать, прерывая пение, – когда прибиралась в доме сегодня. Ты должна их забрать. Они захламляют дом, а я ведь скоро отсюда уйду.

Эшонай негромко загудела в ритме скорби, но отправилась посмотреть, что же такое мать «нашла». Еще одну кучу камней, в которых ей виделись детские игрушки? Лоскуты, казавшиеся одеждой?

У дверей Эшонай обнаружила небольшой мешок и, открыв его, увидела внутри бумагу.

Не человечью бумагу, а сделанную из местных растений. Грубую, разноцветную, изготовленную старым способом, известным слушателям. Шершавую и плотную, а не безжизненно-гладкую. Чернила уже начали бледнеть, но Эшонай узнала рисунки.

«Мои карты, – подумала она. – Мои старые карты».

Против собственной воли воительница настроилась на ритм воспоминаний. Дни, проведенные в путешествиях по дикому краю, который человеки называли Натанатаном; она пересекала леса и чащобы, рисовала свои собственные карты и расширяла мир. Эшонай начала одна, но ее открытия воодушевили весь народ. Вскоре, несмотря на юный возраст, она уже водила целые экспедиции к новым рекам, новым руинам, новым спренам, новым растениям.

И человекам. В каком-то смысле происходящее было на ее совести.

Ее мать снова начала петь.

Просматривая свои старые карты, Эшонай почувствовала сильную тоску. Когда-то мир казался ей чем-то новым и увлекательным. Свежим, как цветущий после бури лес. Она умирала – медленно и столь же неотвратимо, как ее народ.

Эшонай собрала карты и покинула дом, направившись к центру города. Материнская песня, по-прежнему красивая, звучала позади, точно эхо. Эшонай настроилась на ритм мира. Благодаря этому и узнала, что вот-вот опоздает на встречу с остальной Пятеркой.

Генерал не ускорила шаг. Она позволила спокойным и размеренным тактам ритма мира нести себя вперед. Если не сосредотачиваться на выборе и настройке ритма, тело естественным образом выбирало тот, что соответствовал настроению. Поэтому решение слушать тот ритм, который не соответствовал чувствам, всегда было осознанным. Она именно так сейчас и поступила с ритмом мира.

Много веков назад слушатели приняли решение, которое отбросило их на уровень дикарей. Убийство Гавилара Холина подтвердило тот давний выбор. Эшонай не была одним из вождей, но они прислушались к ее совету и дали ей право голоса.

Выбор, хоть он и казался ужасным, был проявлением смелости. Они надеялись, что долгая война наскучит алети.

Эшонай и остальные недооценили жадность своих врагов. Светсердца все изменили.

В центре города, возле бассейна, высилась башня, которая дерзко выстояла под натиском бурь, что приходили век за веком. Когда-то внутри ее были ступени, но проникший сквозь окна крем обратил все свободное пространство в камень. Поэтому трудяги вырезали лестницу, которая огибала башню снаружи.

Эшонай начала подниматься, ради безопасности держась за цепь. Это был долгий, но знакомый путь наверх. Хотя нога болела, боеформа обладала значительной выносливостью – но в то же самое время для поддержания ее в силе требовалось больше еды, чем для прочих формы. Эшонай добралась до вершины без труда.

Она увидела, что другие члены Пятерки уже ждут. Каждый из них пребывал в одной из известных форм: Эшонай была бойцом, Давим – трудягой, Абронай – брачником, Чиви – шустриком, а тихая Зульн – тупицей. Венли тоже была здесь, вместе со своим бывшим брачником, который весь раскраснелся от трудного подъема. Шустроформа, хоть и годная для многих занятий, требовавших деликатности, не отличалась особой выносливостью.

Эшонай вышла на плоскую вершину бывшей башни, и на нее обрушился восточный ветер. Сидений здесь не было, и Пятерка устроилась прямо на голых камнях.

Давим гудел в ритме раздражения. С ритмами, звучавшими в каждой голове, случайное опоздание представлялось маловероятным. Они справедливо подозревали, что Эшонай задержалась нарочно.

Она села на камень и достала из кармана самосвет с заточенным внутри спреном, положила на скалу перед собой. Фиолетовый кристалл лучился буресветом.

– Я беспокоюсь из-за испытания, – сказала Эшонай. – Считаю, нам не следует его позволять.

– Что? – Венли настроилась на тревогу. – Сестра, что за нелепость! Наши люди нуждаются в этом.

Давим подался вперед, упершись руками в колени. Он был широколицым, его трудоформа обладала почти черной кожей, на которой лишь изредка попадались небольшие завитки красного цвета.

– Если это сработает, мы сделаем удивительный шаг вперед. Мы заново откроем первую из древних форм силы.

– Те формы связаны с богами, – напомнила Эшонай. – Что, если, избрав эту форму, мы пригласим их вернуться?

Венли загудела в ритме раздражения.

– В стародавние времена все до единой формы были от богов. Мы открыли, что шустроформа нам не вредит. Отчего с буреформой все должно быть иначе?

– Это другое, – возразила Эшонай. – Спой песню; спой ее без слов, самой себе. «Оно грядет и приносит с собой ночь богов». Древние силы опасны.

– У людей они есть, – сказал Абронай.

Он был брачником, холеным и упитанным, но держал свои страсти под контролем. Эшонай никогда не завидовала его положению; она знала из личных бесед, что Абронай предпочел бы другую форму. К несчастью, остальные носили бракоформу лишь недолгое время или не обладали достаточной важностью, чтобы стать частью Пятерки.

– Эшонай, ты сама принесла нам донесение, – продолжил он. – Ты видела среди алети воина, который использовал древние силы, и многие это подтвердили. Способность заклинать потоки вернулась к людям. Спрены снова предали нас.

– Если умение заклинать потоки вернулось, – проговорил Давим в ритме размышления, – то это может означать, что боги в любом случае возвращаются. Если так, нам лучше подготовиться к встрече с ними. Формы силы в этом помогут.

– Мы не знаем наверняка, что они придут, – возразила Эшонай в ритме решимости. – Мы ничего наверняка не знаем. Может, люди и не обрели опять способность заклинать потоки, а это был лишь один из клинков чести. Мы ведь оставили такой в Алеткаре той ночью.

Чиви загудела в ритме скепсиса. В шустроформе у нее было удлиненное лицо и собранные в длинный хвост волосы.

– Мы угасаем как народ. Я сегодня видела нескольких, ставших тупицами и забывших о прошлом. Они это сделали, потому что боятся – человеки их убьют! Они готовятся стать рабами!

– Я тоже их видел, – сказал Давим в ритме решимости. – Эшонай, мы должны что-то сделать. Твои солдаты такт за тактом проигрывают эту войну.

– Следующая буря, – заговорила Венли. Она настроилась на ритм мольбы. – Я могу все проверить во время следующей бури.

Эшонай закрыла глаза. Мольба. На этот ритм настраивались нечасто. Отказать сестре в просьбе было тяжело.

– Мы должны решить единогласно, – заявил Давим. – Другого я не приемлю. Эшонай, ты настаиваешь на возражении? Нам придется провести здесь часы, чтобы достичь согласия?

Она тяжело вздохнула, приходя к решению, которое прокладывало путь из глубин разума. Это было решение исследовательницы. Взгляд упал на мешок с картами, который лежал на земле рядом с ней.

– Я согласна на эту проверку, – сдалась Эшонай.

Поблизости Венли загудела в ритме признательности.

– Однако, – продолжила Эшонай в ритме решимости, – я должна стать первой из тех, кто опробует новую форму.

Все гудение стихло. Пятерка уставилась на нее, разинув рты.

– Что? – спросила Венли. – Сестра, нет! Это мое право.

– Ты слишком ценна, – сказала Эшонай. – Ты слишком много знаешь о формах, и бо́льшая часть изысканий хранится исключительно в твоей голове. Я просто солдат. Мною можно пожертвовать, если что-то пойдет не так.

– Ты осколочник, – возразил Давим. – Последний из наших.

– Тьюд умеет обращаться с моим клинком и доспехом. Я оставлю ему и то и другое на всякий случай.

Остальные члены Пятерки загудели в ритме размышления.

– Это хорошее предложение, – согласился Абронай. – Эшонай наделена и силой, и опытом.

– Но это же мое открытие! – воскликнула Венли в ритме раздражения.

– И его оценили по достоинству, – сказал Давим. – Но Эшонай права: ты и твои ученые слишком важны для нашего будущего.

– Более того, Венли, – прибавил Абронай, – ты принимаешь этот эксперимент уж очень близко к сердцу. Твои слова это подтверждают. Если Эшонай войдет в бурю и обнаружит, что что-то с этой формой не так, она сможет все остановить и вернуться к нам.

– Это хороший компромисс. – Чиви кивнула. – Мы пришли к согласию?

– Полагаю, да, – сказал Абронай, поворачиваясь к Зульн.

Представительница тупоформы говорила редко. Она носила робу паршуна и считала своим долгом представлять их – лишенных песен – вместе с теми соплеменниками, что пребывали в тупоформе.

Это была не менее благородная жертва, чем решение Аброная сохранить бракоформу. И даже более. Тупоформу трудно переносить, и лишь немногие пребывали в ней дольше паузы между бурями.

– Я согласна с этим, – сказала Зульн.

Остальные загудели в ритме признательности. Только Венли не присоединилась к песне. Если буреформа окажется настоящей, добавят ли они еще одного слушателя к Пятерке? Изначально все Пятеро были тупицами, потом – трудягами. Лишь после открытия шустроформы решили, что каждый будет представлять одну из форм.

Это могло подождать. Остальные члены Пятерки встали и начали спускаться по длинной лестнице, вьющейся спиралью вокруг башни. Дул восточный ветер, и Эшонай повернулась к нему лицом, устремив взгляд поверх Расколотых равнин – к Изначалью.

Во время грядущей Великой бури она войдет в ветра и станет чем-то новым. Чем-то могущественным. Чем-то, что изменит судьбу слушателей и, возможно, человеков навсегда.

– Сестра, я почти обрела повод возненавидеть тебя, – заговорила Венли в ритме упрека, приостановившись возле сидящей Эшонай.

– Я не запретила проверку, – напомнила Эшонай.

– Ты просто собираешься присвоить всю славу.

– Если слава вообще будет, – возразила Эшонай в ритме упрека, – она достанется тебе за открытие формы. Это не подлежит обсуждению. Только наше будущее имеет значение.

Венли загудела в ритме раздражения:

– Тебя называют мудрой, опытной. Можно лишь подивиться тому, что все забыли, какой ты была: безрассудно уходила в дикие земли, не заботясь о своем народе, а я оставалась дома и заучивала песни. С каких это пор все уверились в том, что из нас двоих ты более ответственная?

«Все из-за проклятой военной формы», – подумала Эшонай, вставая.

– Почему ты не сказала нам, что ищешь? Ты позволила мне поверить, что предмет твоих изысканий – форма искусника или посредника. Вместо этого ты искала одну из форм древней силы.

– А это имеет значение?

– Да. Венли, в этом вся суть. Я тебя люблю, но твое тщеславие меня пугает.

– Ты мне не веришь, – обвинила Венли в ритме предательства.

Предательство. Эту песню пели редко. Укол оказался болезненным, и Эшонай поморщилась.

– Посмотрим, на что способна эта форма, – проговорила она, забирая карты и самосвет с заточенным внутри спреном. – Потом продолжим разговор. Я всего лишь проявляю осторожность.

– Ты хочешь все сделать сама! – воскликнула Венли в ритме раздражения. – Ты всегда стремишься быть первой. Ладно, хватит. Решено. Пойдем со мной; я должна обучить тебя образу мышления, нужному для формы. Потом мы выберем Великую бурю для преобразования.

Эшонай кивнула. Она всему научится. И хорошенько поразмыслит. Может, есть другой путь. Если удастся заставить алети выслушать ее, отыскать Далинара Холина, попросить о мире…

Возможно, тогда буреформа и не понадобится.

Часть вторая

Грядущие ветра

Шаллан * Каладин * Адолин * Садеас

Шедевр дня

Боеформа дана для войны и господства,Дар богов, ниспосланный, чтобы убивать.Не познать, не увидеть ее, но дает превосходствоЭта форма тому, кто способен повелевать.Из «Песни перебора» слушателей, строфа 15

Фургон катился по камням, дребезжа и подпрыгивая. Шаллан сидела на высокой и жесткой скамье рядом с Блатом, одним из каменнолицых наемников на службе у Твлаква. Он правил запряженным в повозку чуллом и почти не разговаривал, хотя в те моменты, когда ему казалось, что Шаллан смотрит в другую сторону, изучал ее глазами, похожими на бусины из темного стекла.

Было прохладно. Она хотела, чтобы погода изменилась, ненадолго пришла весна или даже лето. Но такое было маловероятно в краю, известном постоянными холодами. Соорудив одеяло из внутренней обивки сундука Ясны, Шаллан укутала им ноги от колен до самых ступней – не только из-за холода, но еще и для того, чтобы скрыть, насколько изорвался подол ее платья.

Она пыталась отвлечься, изучая окрестности; флора здесь, в южной части Мерзлых земель, оказалась совершенно незнакомой. Трава попадалась лишь изредка, да и росла островками вдоль подветренной стороны скал. Стебли у нее были короткие и колючие, а не длинные и колышущиеся. Камнепочки не превышали размером кулак и не открывались до конца, даже когда она попробовала полить их водой. Их лозы были ленивыми и медлительными, словно оцепеневшими от холода. В трещинах и на склонах холмов росли еще тощие кустики. Их ломкие ветви царапали бока фургона, а зеленые листочки размером с дождевые капли складывались и прятались в стебли.

Зато пышные кусты распространялись везде, где могли зацепиться. Когда повозка проезжала мимо необычно высоких зарослей, Шаллан протянула руку и отломала веточку. Та была трубчатая, с пустой сердцевиной и казалась на ощупь шершавой, будто сделанной из песчаника.

– Они слишком хрупкие для Великих бурь, – заметила Шаллан, держа ветку перед собой. – Как же это растение выживает?

Блат что-то проворчал.

– Блат, по общему мнению, следует вовлекать своего попутчика в обоюдно увлекательный диалог.

– Я бы так и поступил, – мрачно ответил он, – если бы знал, в чем смысл половины этих слов, забери их Преисподняя.

Шаллан вздрогнула. Она совершенно не ждала ответа.

– Выходит, мы в равном положении, – сказала девушка. – Ибо ты используешь множество слов, значение которых неизвестно мне. По правде говоря, я думаю, что большинство из них – проклятия…

Это была всего лишь шутка, но он только еще сильнее помрачнел.

– Вы думаете, я такой же тупой, как эта ветка.

«Прекрати оскорблять мою ветку».

Слова пришли на ум непрошеными и почти сорвались с губ. Она должна держать язык за зубами, как и полагается воспитанной девушке. Но свобода и отсутствие страха, что за каждой закрытой дверью может обнаружиться грозная фигура отца, привели к существенному ослаблению самоконтроля.

На этот раз она придержала колкость, взамен сообщив:

– Корни глупости таятся в окружении человека.

– Хотите сказать, я тупой, потому что меня таким вырастили?

– Нет. Я хочу сказать, что каждый из нас в некоторых ситуациях ведет себя глупо. Когда мой корабль утонул, я оказалась на берегу, но не смогла развести костер, чтобы согреться. Разве ты не находишь это глупым?

Он покосился на нее, но промолчал. Возможно, любой темноглазый заподозрил бы в этом вопросе ловушку.

– А я нахожу, – сказала Шаллан. – Я во многих областях глупа. Может быть, когда дело доходит до длинных слов, ты глуп. Поэтому, стражник Блат, нам требуются и ученые, и караванщики. Наши глупости компенсируются знаниями других, и наоборот.

– Я могу понять, зачем нужны ребята, которые умеют разводить костры, – заговорил Блат. – Но я не понимаю, зачем нужны люди, которые используют мудреные словечки.

– Тссс, не говори так громко. Если светлоглазые услышат, они могут прекратить тратить время на выдумку новых слов и начать вместо этого вмешиваться в дела честных людей.

Он опять покосился на нее. В его глазах под мощным лбом не было даже проблеска юмора. Шаллан вздохнула и снова принялась разглядывать растения. Ну как, как они выживали во время Великих бурь? Она должна достать альбом и…

Нет.

Веденка очистила разум и расслабилась. Вскоре Твлакв объявил полуденный привал. Фургон Шаллан замедлился, и его догнала вторая повозка, которой управлял Тэг. В клетке сидели два паршуна и тихонько плели шляпы из тростника, собранного утром. Люди часто поручали паршунам черную работу, чтобы все их время уходило на зарабатывание денег для хозяев. Когда они прибудут на место, Твлакв продаст шляпы за несколько светосколков.

Они продолжали трудиться и после того, как фургон остановился. Им надо было приказать заняться чем-то другим, и для каждой работы требовалось особое обучение. Зато после они выполняли все без возражений.

Шаллан с трудом удавалось не усматривать в их тихой покорности что-то зловещее. Она покачала головой, потом протянула руку Блату, который помог ей спуститься без дальнейших понуканий. Оказавшись на земле, веденка уперлась рукой в боковину фургона и резко втянула воздух сквозь стиснутые зубы. Буреотец, что она сотворила со своими ногами?! Из стены рядом с нею выбрались спрены боли, похожие на оранжевые кусочки сухожилий – на руки, с которых была содрана плоть.

– Светлость? – К ней вразвалочку направился Твлакв. – Боюсь, мы мало что можем вам предложить в том, что касается еды. По меркам торговцев мы бедны, понимаете, и не в состоянии позволить себе деликатесы.

– Хватит и того, что едите вы. – Шаллан старалась, чтобы боль не отражалась на лице, хотя спрены уже выдали ее. – Пожалуйста, прикажите одному из ваших людей спустить мой сундук.

Твлакв так и сделал без возражений, хотя жадно следил за тем, как Блат опускал сундук на землю. Позволять ему увидеть, что внутри, казалось необычайно плохой идеей; чем меньше он знал, тем лучше для нее.

– Эти клетки… – Шаллан окинула взглядом заднюю часть своего фургона. – Судя по зажимам в верхней части, поверх перекладин можно закрепить деревянные боковины.

– Да, светлость. На время Великих бурь, понимаете.

– У тебя рабов хватает только на один фургон из трех, – указала Шаллан. – А во втором едут паршуны. Этот пустой, и из него получится отличная дорожная повозка для меня. Закрепите боковины.

– Светлость? – изумленно спросил он. – Вы желаете оказаться в клетке?!

– Почему нет? – Шаллан посмотрела ему прямо в глаза. – Ведь мне, торговец Твлакв, без сомнений, ничего не угрожает под твоей защитой, не так ли?

– Э-э… да…

– Должно быть, ты и твои люди привыкли к тяготам пути, – спокойно продолжила Шаллан, – но я-то не привыкла. Сидеть целыми днями на солнцепеке, на жесткой скамье – это не по мне. А подходящая повозка будет благоприятным улучшением поездки по этим диким местам.

– Повозка? – переспросил Твлакв. – Это ведь фургон для рабов!

– Торговец Твлакв, он просто так называется. Не пора ли приступать?

Тот вздохнул, но отдал приказ, и охранники вытащили боковины из-под днища фургона, закрепили их снаружи. Они не стали прикреплять заднюю часть, где была дверь клетки. Выглядело все это не слишком-то удобным, зато появлялось некое подобие уединения. Шаллан, к разочарованию Твлаква, приказала Блату затащить сундук внутрь. Потом забралась туда сама и закрыла дверь клетки. Сунула руку между прутьями и протянула в сторону Твлаква.

– Светлость?

– Ключ.

– Ох! – Он вытащил ключ из кармана, задержал на нем взгляд – причем на долгое мгновение, – а потом вручил ей.

– Спасибо. Можешь послать Блата ко мне с едой, когда она будет готова, но прямо сейчас мне понадобится ведро чистой воды. Ты был в высшей степени гостеприимен. Я не забуду твои услуги.

– Э-э… Спасибо.

Интонации у Твлаква были почти вопросительные, и, удаляясь, он выглядел сбитым с толку. Вот и хорошо.

Веденка подождала, пока Блат принесет воду, и проковыляла через фургон. Он вонял грязью и потом, и от мыслей о рабах, которых здесь держали, ее затошнило. Позже надо будет приказать Блату, чтобы паршуны его вычистили.

Она остановилась перед сундуком Ясны, потом присела и осторожно подняла крышку. Наружу пробился свет из лежавших внутри заряженных сфер. Узор сидел там же – девушка приказала ему не попадаться никому на глаза, – и его форма проступила на обложке одной из книг.

Пока что Шаллан удалось выжить. О безопасности речь не шла, но, по крайней мере, ей не угрожала скорая смерть от холода или голода. Это означало, что она наконец-то оказалась лицом к лицу с более серьезными вопросами и проблемами. Девушка положила ладони на книги, на миг забыв о пульсирующей боли в ногах.

– Это должно попасть на Расколотые равнины.

Узор завибрировал и издал растерянный звук – вопросительный писк, который подразумевал любопытство.

– Кому-то придется продолжить труд Ясны, – пояснила Шаллан. – Надо отыскать Уритиру и убедить алети, что возвращение пустоносцев неизбежно. – Она вздрогнула, подумав о паршунах с мраморной кожей, которые трудились в следующем фургоне.

– Ты… ммм… продолжишь? – спросил Узор.

– Да. – Она приняла это решение, когда настояла, чтобы Твлакв направился к Расколотым равнинам. – Той ночью, до гибели корабля, когда я увидела Ясну без маски высокомерия… Я поняла, что должна сделать.

Узор загудел, по-прежнему растерянный.

– Это трудно объяснить. Это связано с человеческой природой.

– Отлично, – нетерпеливо сказал Узор.

Она удивленно вскинула бровь, глядя на него. Спрен быстро преодолел длинный путь, начавшийся с многочасового кружения в центре каюты и ползания вверх-вниз по стенам.

Шаллан вытащила несколько сфер для света, потом развернула один из лоскутов, в которые Ясна заворачивала свои книги. Он был безупречно чист. Шаллан макнула лоскут в ведро с водой и начала мыть ноги.

– До того как я увидела выражение лица Ясны той ночью, до того как говорила с ней, такой усталой, и поняла, до чего она обеспокоена, я попала в ловушку. Ловушку ученого. Несмотря на тот ужас, который я испытала, впервые услышав от Ясны правду о паршунах, все это казалось мне упражнением для ума. Ясна вела себя настолько невозмутимо, что мне померещилось, будто она испытывает те же чувства.

Морщась, Шаллан вытащила из раны на стопе кусочек камня. Из пола фургона выбирались все новые и новые спрены боли. В ближайшем будущем она не сможет совершать долгие прогулки, но, по крайней мере, спренов гниения пока не видно. Лучше бы ей отыскать какой-нибудь антисептик.

– Узор, наша опасность не теоретическая. Она реальная и ужасная.

– Да, – согласился спрен серьезным тоном.

Она подняла взгляд от своих ступней. Узор переместился на внутреннюю часть крышки сундука, озаренную пестрым светом разнообразных сфер.

– Ты что-то знаешь про опасность? Про паршунов, Приносящих пустоту? – Возможно, Шаллан придавала слишком большое значение его интонациям. Он не был человеком и часто говорил со странными модуляциями.

– Мое возвращение… – пробормотал Узор. – Из-за этого.

– Что? Почему ты раньше не сказал?!

– Сказать… говорить… думать… Все трудно. Я учусь.

– Ты пришел ко мне из-за Приносящих пустоту? – Шаллан придвинулась ближе к сундуку, забыв о том, что держит в руке окровавленную тряпку.

– Да. Узоры… нам… мы… Беспокойство. Послали одного. Меня.

– Почему ко мне?

– Из-за обманов.

Она покачала головой:

– Не понимаю.

Он раздраженно зажужжал:

– Ты. Твоя семья.

– Ты следил за мною, когда я жила с родными? Так давно?

– Шаллан. Вспомни…

И опять пришли воспоминания. На этот раз – не скамья в саду, а белая, стерильная комната. Колыбельная песня ее отца. Кровь на полу.

Нет!

Она отвернулась и опять начала очищать ступни.

– Я знаю… мало о людях, – между тем гудел Узор. – Они ломаются. Их разум ломается. Ты не сломалась. Только треснула.

Она продолжала мытье.

– Тебя спасли обманы. Обманы, которые привлекли меня.

Девушка погрузила тряпицу в ведро.

– У тебя есть имя? Я назвала тебя Узором, но это, скорее, описание.

– Имя – это цифры. Много цифр. Трудно произнести. Узор… Пусть будет Узор.

– Только не вздумай в ответ называть меня Каракулей, – сказала Шаллан.

– Ммм… ммм…

– Что это значит?

– Я думаю. Осмысливаю обман.

– Шутку?

– Да.

– Пожалуйста, не думай слишком усердно, – попросила Шаллан. – Шутка была не очень-то хорошая. Если хочешь поразмыслить над чем-то по-настоящему смешным, то вот оно: похоже, остановить приход Приносящих пустоту выпало не кому-нибудь, а именно мне!

– Ммм…

Шаллан, как могла, промыла ступни и обмотала их несколькими другими лоскутами из сундука. У нее не было ни тапочек, ни туфель. Возможно, она сумеет купить лишнюю пару ботинок у одного из работорговцев? От одной мысли у нее свело судорогой желудок, но выбора не было.

Затем она перебрала содержимое сундука. Это был лишь один из сундуков Ясны, но Шаллан узнала в нем тот самый, который наставница хранила в своей каюте – тот, что забрали убийцы. В нем содержались заметки принцессы – бесчисленные блокноты. Первоисточников в сундуке нашлось не много, но это не имело значения, поскольку Ясна дотошным образом переписала важные отрывки.

Отложив последнюю книгу, Шаллан заметила что-то на дне сундука. Выпавший откуда-то лист? Она с любопытством подняла его – и чуть не выронила от изумления.

Это был портрет Ясны, нарисованный самой Шаллан. Девушка подарила его принцессе, когда та приняла ее в качестве своей ученицы. Она предполагала, что Ясна выбросила рисунок: эта женщина не испытывала особой любви к изобразительному искусству, считая его несерьезным.

Но Ясна хранила подарок вместе с самыми ценными вещами. Нет. Шаллан не хотела об этом думать, не желала это осознавать.

– Ммм… – пробормотал Узор. – Ты не можешь хранить все обманы. Только самые важные.

Шаллан прикоснулась к лицу: по щекам текли слезы. Из-за Ясны. Она избегала скорби – спрятала ее в маленькую коробочку и убрала подальше.

Стоило позволить этой скорби выйти на свободу, как к ней присоединилась другая. Эта скорбь казалась несерьезной по сравнению со смертью Ясны, но угрожала доставить Шаллан не меньшее – если не большее – огорчение.

– Мои альбомы… – прошептала она. – Они все пропали.

– Да, – печально проговорил Узор.

– Все рисунки, какие у меня были. Мои братья, мой отец, мать… – Все кануло в бездну вместе с набросками разных существ и размышлениями об их связах, биологии и природе. Все погибло. Все до последнего листочка.

Мир не рухнул из-за каких-то дурацких нарисованных небесных угрей, но Шаллан показалось, что он уже не будет прежним.

– Ты нарисуешь еще, – прошептал Узор.

– Я не хочу. – Девушка сморгнула новые слезы.

– Я не перестану вибрировать. Ветер не перестанет дуть. Ты не перестанешь рисовать.

Шаллан провела пальцами по портрету Ясны. Глаза принцессы сияли, точно она ожила, – это было первое изображение Ясны, нарисованное в тот день, когда они встретились.

– Сломанный духозаклинатель был с моими вещами. Теперь он на дне океана, потерян. Я не смогу починить его и отправить братьям.

Узор зажужжал, как ей показалось, в угрюмой тональности.

– Кто они? – спросила Шаллан. – Те люди, которые это сделали, убили ее и отняли мое искусство. Зачем сотворили такие ужасные вещи?

– Я не знаю.

– Но ты уверен, что Ясна была права? – спросила Шаллан. – Приносящие пустоту вернутся?

– Да. Спрены… Его спрены. Они идут.

– Люди, что убили Ясну. Они, скорее всего, из той же компании, в которой состоял Кабзал и… и мой отец тоже. Зачем им убивать человека, ближе всех подобравшегося к пониманию того, как и почему возвращаются Приносящие пустоту?

– Я… – начал Узор и замялся.

– Не стоило спрашивать. Я уже знаю ответ, и он очень человеческий. Эти люди хотят управлять знанием, чтобы получить выгоду. Получить выгоду из самого конца света. Мы должны это предотвратить.

Она вложила портрет Ясны в одну из книг, чтобы не помялся.

Стиль железа

Чтоб в бракоформе любовь разделить,Жизнь даровать и восторг испытать,Ты должен заботу в себе сохранить,Чувства чужие должен понять.Из «Песни перебора» слушателей, строфа 5

Сколько времени прошло… – Адолин присел перед своим осколочным клинком, вонзенным в камень.

Он был один. Наедине с мечом в одной из новых комнат для переодевания и ожидания, пристроенных к дуэльной арене.

– Помню, как я тебя выиграл, – прошептал Адолин, глядя на свое отражение на поверхности лезвия. – Тогда меня тоже никто не принимал всерьез. Думали, я просто хлыщ в красивом наряде. Тиналару понадобилась дуэль со мной лишь для того, чтобы досадить моему отцу. Вместо этого я получил его клинок. – Если бы Адолин проиграл, ему пришлось бы отдать Тиналару осколочный доспех, который достался ему по материнской линии.

Принц не дал своему клинку имя. Одни так делали, другие – нет. Он не считал это правильным – не потому, что думал, будто клинок не заслуживает имени, а потому, что решил, будто не знает истинного имени. Это оружие когда-то давным-давно принадлежало одному из Сияющих рыцарей. Тот, несомненно, как-то нарек клинок. Выдумывать что-то другое было самонадеянно. Адолин так полагал даже до того, как его мнение о Сияющих улучшилось благодаря отцу.

Адолин умрет, а клинок останется. Это оружие ему не принадлежит. Он просто взял его в долг на некоторое время.

Поверхность меча была строгой, гладкой, а он сам – длинным, извилистым, как угорь, с выступами на обухе, похожими на растущие кристаллы. Клинок выглядел более длинной версией обычного полуторника и чем-то напоминал огромные широкие двуручники, которыми орудовали рогоеды.

– Настоящая дуэль, – прошептал Адолин клинку. – С настоящими ставками. Наконец-то. Никаких больше хождений вокруг да около, никаких ограничений.

Осколочный клинок не ответил, но принц представлял себе, что он слушает. Нельзя было использовать такое оружие – оружие, казавшееся продолжением самой души, – и не чувствовать время от времени, что оно живое.

– Я так уверенно со всеми говорю, потому что знаю: они положились на меня. Но если сегодня я проиграю, все кончено. Больше никаких дуэлей, а взамен – серьезные проблемы для воплощения отцовского плана.

Он слышал людей снаружи. Топот ног, невнятные разговоры. Царапание по камню. Они пришли. Пришли, чтобы посмотреть, как Адолин победит или будет унижен.

– Возможно, это наша последняя битва вместе, – негромко проговорил Адолин. – Я благодарен тебе за все, что ты для меня сделал. Я знаю, ты бы сделал то же самое для любого другого, кто владел бы тобой, но все равно благодарю. И… хочу, чтобы ты знал: я верю в отца. Верю, что он прав, что его видения истинны. Что миру нужен единый Алеткар. Битвы вроде сегодняшней – мой способ воплотить это в жизнь.

Адолин и его отец не были политиками. Они были солдатами – Далинар стал таким по собственной воле, его старший сын – скорее в силу обстоятельств. Они не смогут сотворить единое королевство при помощи слов. Им придется сражаться ради достижения цели.

Юноша встал, похлопал себя по карману, позволил клинку превратиться в туман и пересек маленькую комнату. Он вышел в узкий коридор, каменные стены которого были покрыты рельефами, изображавшими десять боевых стилей – основу фехтовального искусства. Рельефы создали где-то в другом месте, потом поместили сюда, когда строили это помещение, – недавнее добавление заменило шатры, где раньше проходила подготовка к дуэлям.

Стиль ветра, стиль камня, стиль пламени… Для каждой из десяти Сущностей имелся рельеф с соответствующим боевым стилем. Адолин перечислял их про себя, пока шел по коридору. Этот небольшой туннель был высечен в камне самой арены и заканчивался в маленькой комнате в скале. Яркий свет, заливавший дуэльное пространство, лился сквозь щели между стеной и последними дверями, отделявшими его от противника.

С комнатой для медитации и этой раздевалкой, где можно было надеть доспехи или отдохнуть в перерывах между битвами, дуэльная арена военных лагерей уже почти не отличалась от тех, что остались в Алеткаре. Это можно было лишь приветствовать.

Адолин вернулся в раздевалку, где его уже ждали брат и тетушка. Буреотец, у него вспотели руки! Даже отправляясь на битву, когда его жизни угрожала настоящая опасность, он не чувствовал такого волнения.

Тетушка Навани только что закончила рисовать охранный глиф. Отложив ручку-кисть, она отошла от постамента и подняла знак – ярко-красный на белой ткани, – чтобы показать Адолину.

– Победа? – наугад спросил он.

Навани опустила ткань, вскинула бровь.

– Что такое?

Вошли его оружейники, неся части осколочного доспеха.

– Тут написано: «Безопасность и слава», – объяснила Навани. – Тебе бы стоило подучить глифы, Адолин, они не кусаются.

Он пожал плечами:

– Никогда не считал их такими уж важными.

– Ладно. – Навани почтительно сложила молитву и поместила ее на жаровню. – Надеюсь, в конце концов у тебя появится жена, которая будет и читать глифы, и рисовать их.

Адолин склонил голову, как полагалось делать, пока молитва горела. Пайлиах свидетельница, сейчас не время оскорблять Всемогущего. Но когда все закончилось, он посмотрел на Навани.

– Есть новости о корабле?

Они ждали, что Ясна пошлет весточку, когда достигнет Мелководных Крипт, но ничего не пришло. Навани списалась с конторой портового управляющего в том далеком городе и получила ответ: «Услада ветра» в Мелководных Криптах не появлялась. Корабль опаздывал на целую неделю.

Она небрежно взмахнула рукой:

– Ясна на борту.

– Знаю, тетушка, – сказал Адолин и переступил с ноги на ногу, ощущая тревогу. Что же произошло? Может, корабль настигла Великая буря? А как быть с этой девушкой, на которой ему предстоит жениться, если Ясна добьется своего?

– Раз корабль задерживается, значит Ясна что-то задумала, – проговорила Навани. – Вот увидишь. Мы получим от нее сообщение через пару недель с требованием что-то сделать или предоставить какие-нибудь сведения. Мне придется насильно вытягивать из нее причину задержки. Да пошлет Баттах этой девочке немного здравого смысла вместе с умом.

Адолин не стал упорствовать. Навани знала Ясну лучше кого бы то ни было. Но… он, конечно, беспокоился о кузине и, сам того не ожидая, переживал, что не встретится со своей нареченной, Шаллан, в назначенный срок. Разумеется, условная помолвка вряд ли привела бы к серьезным последствиям, но часть его желала именно этого. Позволить кому-то другому выбирать за себя было до странности увлекательно, принимая во внимание то, какими громкими проклятиями сыпала Данлан, когда он порвал с нею.

Девушка оставалась одной из письмоводительниц отца, так что время от времени они виделись. Новые сердитые взгляды. Но, буря свидетельница, на этот раз он не был виноват. Данлан стоило бы следить за тем, что она говорит подругам…

Оружейник поставил перед Адолином латные ботинки, и он ступил в них, ощущая, как пластины брони смыкаются друг с другом. Оружейники быстро закрепили поножи и двинулись выше, заковывая его в необычно легкий металл. Вскоре остались только латные перчатки и шлем. Юноша присел, сунул руки в лежавшие по бокам перчатки, разместив пальцы по местам. Осколочный доспех, как обычно, странным образом сжимался сам по себе, точно небесный угорь, обвивающий крысу, и вскоре его запястья охватила тугая, но удобная броня.

Он повернулся, чтобы взять шлем у последнего оружейника. Им был Ренарин.

– Курицу ел? – спросил Ренарин, когда брат взял у него шлем.

– На завтрак.

– А с мечом поговорил?

– Целую речь толкнул.

– Мамина цепочка в кармане?

– Трижды проверил.

Навани скрестила руки на груди.

– Все еще держитесь за эти глупые суеверия?

Братья одарили ее неласковыми взглядами.

– Это не суеверия, – возразил Адолин, и одновременно с ним Ренарин произнес:

– Тетушка, это просто наудачу.

Она закатила глаза.

– Я уже давно не участвовал в официальной дуэли, – добавил Адолин, надевая шлем с открытым забралом. – Не хочу, чтобы что-то пошло не так.

– Глупости, – упрямо заявила Навани. – Верь во Всемогущего и Вестников, а не в то, правильную ли пищу ты ел перед дуэлью. Вот же буря! В следующий раз я узнаю, что ты поверил в тайленские Стремления.

Адолин и Ренарин переглянулись. Его маленькие ритуалы, скорее всего, не помогали одерживать победу, но… зачем рисковать? У каждого дуэлянта свои капризы. И его собственные пока ни разу не подвели.

– Наши телохранители совсем не рады происходящему, – негромко заметил Ренарин. – Только о том и говорят, как тяжело будет тебя защищать, когда кто-то размахивает осколочным клинком.

Адолин опустил забрало. Оно затуманилось по краям, становясь на место, и сделалось прозрачным, так что вся комната была ему видна. Он ухмыльнулся, полностью уверенный в том, что Ренарин не видит его лица.

– Так жаль, что я лишил их возможности нянчиться со мной.

– Почему ты так любишь над ними издеваться?

– Не люблю телохранителей.

– У тебя и раньше были охранники.

– На поле боя, – уточнил Адолин.

Когда за ним повсюду таскались сопровождающие, это ощущалось совсем иначе.

– Тут есть что-то еще. Не лги мне, брат. Я слишком хорошо тебя знаю.

Адолин изучил Ренарина, чьи глаза за стеклами очков были такими серьезными. Его младший брат почти все время выглядел слишком мрачным.

– Мне не нравится их капитан, – признался Адолин.

– Почему? Он спас отцу жизнь.

– Просто он меня беспокоит. – Адолин пожал плечами. – Что-то с ним не так. Оттого я и становлюсь подозрительным.

– По-моему, тебе не понравилось, как он тобой командовал на поле боя.

– Я об этом почти забыл, – небрежно бросил Адолин, шагнув к двери, ведущей на арену.

– Что ж, ладно. Ступай. А-а, еще кое-что, братец…

– Да?

– Постарайся не проиграть.

Адолин распахнул двери и вышел на песок. Он уже бывал на этой арене раньше: хотя Военные заповеди алети и запрещали дуэли между офицерами, ему все-таки требовалось поддерживать форму.

Чтобы не ссориться с отцом, Адолин не участвовал в важных поединках, целью которых было чемпионское звание или осколки. Он не осмеливался рисковать клинком и броней. Теперь все изменилось.

Воздух все еще был по-зимнему прохладным, но солнце светило ярко. Его дыхание отдавалось внутри шлема, под ногами скрипел песок. Он кинул взгляд на трибуны, чтобы убедиться, что отец смотрит. Далинар смотрел. Как и король.

Садеас не явился. Ну и ладно. Это бы отвлекло Адолина, заставило вспомнить об одном из тех последних случаев, когда Садеас и Далинар были дружны, сидели рядом на каменных скамьях, следили за поединком Адолина. Неужели Садеас спланировал предательство именно тогда, смеясь и болтая с Далинаром, как полагается старым друзьям?

«Сосредоточься».

Сегодня его противник – не Садеас, но однажды… Однажды он затащит этого человека на арену. Такова его главная цель.

Пока что ему придется довольствоваться Салинором, одним из осколочников Танадаля. У Салинора был только клинок, хотя для поединка с полным осколочником он одолжил один из королевских доспехов.

Салинор стоял по другую сторону арены, одетый в безыскусный сланцево-серый осколочный доспех, и ждал, пока верховный судья – светледи Истиоу – даст сигнал к началу поединка. Эта битва была в каком-то смысле оскорбительной для Адолина. Чтобы вынудить Салинора согласиться на дуэль, ему пришлось поставить на кон и доспех, и клинок против всего-то лишь одного клинка. Словно Адолин должен предложить более весомые трофеи, чтобы Салинор соизволил ответить на вызов.

Как и ожидалось, трибуны переполняли светлоглазые. Хоть молва и твердила, что Адолин уже не тот, поединки за осколки случались очень-очень редко. Этот был первым более чем за год.

– Призывайте клинки! – приказала Истиоу.

Принц вскинул руку в сторону. Клинок упал в подставленную ладонь через десять ударов сердца, на миг опередив оружие соперника. Сердце Адолина билось быстрее, чем сердце Салинора. Возможно, это означало, что противник не испугался и недооценил его.

Юноша принял стойку ветра: руки согнуты в локтях, корпус повернут боком, острие меча указывает вверх и назад. Его противник принял стойку пламени: меч в одной руке, вторая касается лезвия, стопы под прямым углом друг к другу. Боевые стили были, скорее философией, чем четко определенной последовательностью движений. Стиль ветра – непринужденный, стремительный, величественный. Стиль пламени – быстрый и подвижный, более подходящий для осколочных клинков покороче.

Стиль ветра был Адолину хорошо знаком. Он ему служил верой и правдой много лет.

Но сегодня был не его день.

«Мы на войне, – подумал Адолин, когда Салинор двинулся вперед, намереваясь его проверить. – И каждый светлоглазый в армии – зеленый новобранец».

Не время для спектакля.

Время для хорошей трепки.

Когда Салинор подобрался достаточно близко для осторожного удара, чтобы прощупать защиту противника, Адолин развернулся и принял железную стойку, держа меч обеими руками над плечом. Он отбил первый удар Салинора, шагнул вперед и с размаху опустил клинок на шлем противника. Раз, другой, третий. Салинор пытался парировать, но был явно потрясен атакой Адолина, и два удара достигли цели.

По шлему противника побежали трещины. Принц услышал пыхтение и проклятия – Салинор пытался снова принять атакующую стойку. Все должно было выглядеть совсем иначе. Где же проверочные удары, искусство, танец?

Адолин зарычал, ощущая старый добрый Азарт битвы, и отбил атаку Салинора, не заботясь о том, что тот все же зацепил его бок, а потом опять взял клинок в обе руки и со страшной силой ударил по нагруднику противника, словно рубил дрова. Салинор снова запыхтел, и Адолин, подняв ногу, пнул его в грудь, заставив отлететь и упасть на спину.

Салинор выронил клинок – такова была уязвимость стиля пламени, который требовал держать меч одной рукой, – и оружие превратилось в туман. Адолин встал над ним, отпустил собственный клинок и латным ботинком пнул шлем Салинора. Кусок брони разлетелся на оплавленные кусочки, открыв лицо противника, растерянное и охваченное паникой.

Следующий пинок Адолина пришелся по нагруднику. Хотя Салинор пытался схватить его за ногу, принц беспощадно пинал, пока и нагрудник не лопнул.

– Стоп! Стоп!!!

Адолин остановился, опустил ногу рядом с головой Салинора и посмотрел на верховную судью. Женщина стояла в своей ложе – лицо у нее было красное, голос разгневанный.

– Адолин Холин! – закричала она. – Это дуэль, а не рукопашный бой!

– Я нарушил правила? – прокричал он в ответ.

Тишина. До Адолина дошло, что, хоть в ушах у него шумит, зрители хранят молчание. Он слышал, как они дышат.

– Я нарушил правила? – опять требовательно спросил он.

– Дуэль не должна так…

– Значит, я победил, – перебил Адолин.

Женщина негодующе фыркнула.

– Целью дуэли было сломать три части доспеха. Ты сломал только две.

Принц посмотрел сверху вниз на сбитого с толку Салинора. Наклонился, сорвал наплечник и раздробил его в ладонях.

– Сделано.

Потрясенная тишина.

Адолин присел рядом с противником:

– Твой клинок.

Салинор попытался встать, но в отсутствие нагрудника это было сложнее обычного. Его доспех не действовал как положено, и надо было сначала перекатиться на бок, а потом потихоньку подняться на ноги. Выполнимо, но у него явно не было необходимого опыта для такого маневра. Адолин ударом в плечо отправил противника обратно на песок и прорычал:

– Ты проиграл.

– Ты жульничал! – крикнул Салинор, брызгая слюной.

– Как?

– Не знаю я как! Просто… просто так не должно…

Салинор умолк и вытаращил глаза, когда Адолин осторожно взял его рукой в латной перчатке за шею.

– Ты не посмеешь.

Из песка вокруг него начали выбираться спрены страха.

– Моя награда. – Адолин почувствовал внезапное опустошение.

Азарт покинул его. Вот буря, он никогда раньше не ощущал такого во время дуэли.

В руке Салинора появился его клинок.

– Победа, – поколебавшись, объявила судья, – присуждается Адолину Холину. Салинор Эвед лишается своего осколка.

Салинор позволил осколочному клинку выскользнуть из пальцев. Адолин взял меч и, присев рядом с Салинором, протянул оружие головкой эфеса к поверженному противнику.

– Разрушь узы.

Тот помедлил, потом коснулся рубина на эфесе. Самосвет вспыхнул. Узы были разрушены.

Адолин встал, выдрал рубин из оправы и раздробил рукой в латной перчатке. Этого не требовалось, но символический жест вышел отличный. На трибунах наконец-то раздались звуки – все заговорили одновременно как безумные. Они пришли поглядеть на спектакль, а увидели жестокое побоище. Что ж, на войне такое не редкость. Это зрелище было для них полезным, решил Адолин, хотя, переступив порог раздевалки, он ощутил неуверенность. Он вел себя безрассудно. Отпустить клинок? Поставить себя в положение, позволяющее врагу нанести удар по ногам?

В комнате Ренарин вытаращил глаза на брата.

– Это, – сказал младший принц, – было просто невероятно. Наверное, ты устроил самый короткий поединок из всех, что когда-нибудь случались! Ты был изумителен!

– Я… Спасибо. – Он вручил Ренарину осколочный клинок Салинора. – Подарок.

– Адолин, ты уверен? В том смысле, что я и с осколочным доспехом-то не справляюсь.

– Полный набор лучше. Бери его.

Брат колебался.

– Бери его, – повторил Адолин.

Ренарин подчинился с неохотой. Взяв клинок, он скривился. Адолин покачал головой и сел на одну из усиленных скамеек, рассчитанных на вес осколочника. В комнату вошла Навани, спустившаяся со своего места на трибунах.

– То, что ты устроил, – назидательно проговорила она, – не сработало бы с более умелым противником.

– Знаю, – согласился Адолин.

– Что ж, мудрый поступок. Ты скрыл свои истинные способности. Люди решат, что ты победил путем обмана, устроил бой без правил вместо приличной дуэли. Они и дальше будут тебя недооценивать. Я могу это использовать, чтобы организовать тебе новые дуэли.

Адолин кивнул, притворяясь, будто именно так и планировал.

Выбросить «башню»

Трудоформа усердьем и силой наделяет,Тихий шепот спрена ушей достигает:Тайну хочешь узнать? Эту форму добудь.Получи свободу, о страхе забудь.Из «Песни перебора» слушателей, строфа 19

Торговец Твлакв, – сказала Шаллан, – полагаю, на тебе сегодня другая пара обуви, чем в первый день нашего путешествия.

Твлакв остановился по пути к вечернему костру, но спокойно ответил на ее вызов – повернулся с улыбкой, качая головой:

– Боюсь, вы ошибаетесь, светлость! Почти в самом начале этого путешествия я потерял один из сундуков с одеждой во время бури. У меня осталась единственная пара ботинок.

Это была откровенная ложь. Однако после шести дней совместного пути она поняла, что Твлакву плевать, если его ловят на лжи.

Шаллан, устроившись на высоком переднем сиденье фургона и оберегая забинтованные ноги, внимательно посмотрела на Твлаква сверху вниз в сумерках. Она провела бо́льшую часть дня, выдавливая сок из стеблей шишкотравника и втирая в ступни, чтобы отогнать спренов гниения. Веденка была очень довольна тем, что заметила эти растения, – ей здорово не хватало практических знаний, но от кое-каких прочитанных книг в диких местах все же был толк.

Стоит ли открыто сказать ему, что это ложь? Чего она добьется? Он следил за ней глазами-бусинами, прячась в тени.

– Что ж, – отступила Шаллан, – это печально. Надеюсь, во время путешествия мы повстречаем другую компанию торговцев, у которых я смогу купить подходящую обувь.

– Светлость, я обязательно постараюсь подыскать такую возможность. – Твлакв удостоил ее поклоном и фальшивой улыбкой, а потом продолжил путь к вечернему костру, который горел неравномерно, – у них закончились дрова, и паршуны отправились во тьму, чтобы поискать еще.

– Обманы, – тихонько проворчал Узор, чьи очертания были почти невидимы на сиденье около нее.

– Он знает, что я куда больше завишу от него, пока не могу ходить.

Твлакв уселся рядом с умирающим костром. Неподалеку бродили громадные распряженные чуллы, давя маленькие камнепочки исполинскими лапами. Животные никогда не уходили далеко.

Твлакв начал тихо шептаться с Тэгом, наемником. Он продолжал улыбаться, но девушка не доверяла его темным глазам, блестевшим в свете костра.

– Иди проверь, о чем он говорит, – велела Шаллан Узору.

– Проверить?..

– Послушай слова, потом вернись и повтори их мне. Не приближайся к свету слишком сильно.

Узор сполз по боковой стороне фургона. Шаллан откинулась на спинку жесткого сиденья, потом достала из своего тайного кармана маленькое зеркало, найденное в сундуке Ясны, и одну сапфировую сферу для света. Просто марку, которая сама по себе была не яркой, да еще и быстро тускнела.

«Когда должна быть следующая Великая буря? Завтра?»

Приближалось начало нового года, а с ним и Плач, хотя еще оставалось несколько недель. Это ведь был Светлый год? Что ж, она может выдержать Великую бурю здесь, в пустоши. Девушка уже один раз прошла через это унизительное испытание, запершись в своем фургоне.

Зеркальце демонстрировало, что Шаллан выглядит ужасно. Красные глаза с мешками под ними, волосы всклокочены, платье в прорехах и пятнах. Она была похожа на нищенку, которая обнаружила в куче мусора платье, некогда бывшее красивым.

Это не слишком ее беспокоило. Стоит ли выглядеть красивой рядом с работорговцами? Едва ли. Однако Ясна, не заботясь о том, что подумают люди, всегда прилагала усилия к тому, чтобы выглядеть безупречно. Она никого не пыталась соблазнить – об этом речь не шла. Вообще-то, она однозначно презирала такое поведение. «Использовать симпатичное личико, чтобы заставить мужчин делать то, что ты желаешь, ничем не отличается от использования грубой силы мужчиной, который хочет подчинить женщину своей воле, – считала принцесса. – И то и другое низко и с возрастом перестанет удаваться».

Нет, Ясна не признавала соблазнение подходящим инструментом. Однако люди по-другому реагировали на тех, кому явно удавалось сохранять стиль.

«Но что я могу сделать? – подумала Шаллан. – У меня нет косметики; у меня даже туфель нет».

– …Может, она важная шишка, – вдруг раздался рядом с ней голос Твлаква. Шаллан вздрогнула и посмотрела в сторону, где поблизости на сиденье вновь расположился Узор. Голос шел оттуда.

– От нее одни проблемы, – сказал голос Тэга. Вибрации Узора воспроизводили звуки в точности. – Я по-прежнему считаю, что нам надо бросить ее и уехать.

– Какое счастье для нас, – снова голос Твлаква, – что решение принимаешь не ты. Позаботься об ужине. Я позабочусь о нашей маленькой светлоглазой попутчице. Кто-то ее потерял, кто-то очень богатый. Тэг, если мы сумеем продать ее этому кому-то, то, возможно, наконец-то выберемся из ямы.

Узор воспроизвел недолгое потрескивание пламени и замолчал.

Разговор был воссоздан с удивительной точностью. «Это, – подумала Шаллан, – может оказаться очень полезным».

К несчастью, с Твлаквом надо было что-то делать. Она не могла позволить ему рассматривать себя в качестве того, что можно продать тому, кто ее «потерял», – это было слишком похоже на обращение с рабыней. Если она позволит ему и дальше так мыслить, то проведет остаток пути, переживая из-за него и громил.

Что бы сделала Ясна в такой ситуации?

Стиснув зубы, Шаллан сползла с сиденья фургона, осторожно ступая ранеными ногами. Она с трудом могла ходить. Подождав, пока спрены боли исчезнут, и пряча свои мучения, девушка приблизилась к костерку и села.

– Тэг, можешь идти.

Тот посмотрел на Твлаква, который кивнул. Тэг отправился проверить паршунов. Блат ушел на разведку, как часто делал по ночам, выискивая признаки других караванов, направлявшихся этой же дорогой.

– Пришла пора обсудить твое вознаграждение, – сказала Шаллан.

– Служить кому-то столь прославленному – вознаграждение само по себе.

– Разумеется, – согласилась она, посмотрев ему в глаза. «Не отступай. Ты сможешь». – Но торговцу надо зарабатывать на жизнь. Твлакв, я не слепая. Твои люди не согласны с твоим решением помочь мне. Они думают, это пустая трата времени.

Твлакв растерянно покосился в сторону Тэга. Шаллан надеялась, что сейчас он спрашивает себя, о чем еще она догадалась.

– Прибыв на Расколотые равнины, – продолжила Шаллан, – я получу огромное состояние. Пока что оно мне еще не принадлежит.

– Это… прискорбно.

– Ничуть. Это шанс, торговец Твлакв. Состояние, о котором я говорю, представляет собой результат помолвки. Если я прибуду туда в целости и сохранности, те, кто меня спас – уберег от пиратов, всем пожертвовал, чтобы доставить меня в новую семью, – вне всяких сомнений, будут хорошо вознаграждены.

– Я всего лишь скромный слуга, – ответил Твлакв с широкой фальшивой улыбкой. – Я и помыслить не смею о вознаграждении.

«Он думает – я лгу».

Шаллан раздраженно стиснула зубы, внутри ее вспыхнул гнев. Точно так же с нею вел себя Кабзал! Обращался как с игрушкой, инструментом в собственной борьбе, а не как с настоящим человеком.

Она подалась ближе к Твлакву, ближе к костру:

– Работорговец, не играй со мной.

– Я бы не посмел…

– Ты понятия не имеешь, в какую бурю забрел, – прошипела Шаллан, не сводя с него глаз. – Ты понятия не имеешь, что стоит на кону в связи с моим прибытием. Засунь свои мелочные планы в расщелину. Сделай как я говорю – и твои долги будут аннулированы. Ты опять станешь свободным человеком.

– Что? Как… откуда вы…

Шаллан встала, не давая ему договорить. Почему-то она чувствовала себя сильнее, чем раньше. Решительнее. От неуверенности у нее внутри все трепетало, но девушка сумела подавить это ощущение.

Твлакв не знал, что она робкая. Не знал, что она выросла в уединенной сельской местности. Для него девушка была придворной дамой, умевшей стоять на своем и привыкшей, чтобы ей все подчинялись.

Стоя перед ним, ощущая себя светящейся в мерцании костра – возвышаясь над ним и его неуклюжими махинациями, – она все видела. Дело не в том, чего ожидают от тебя окружающие.

А в том, чего ты ожидаешь от себя самого.

Твлакв отпрянул от нее, словно от яростно полыхающего костра. Он съежился, распахнул глаза, вскинул руку. Шаллан поняла, что и впрямь слабо светится, излучая свет сфер. На ее платье больше не было ни прорех, ни пятен. Оно выглядело великолепным.

Девушка инстинктивно погасила свечение своей кожи, надеясь, что Твлакв спишет все на игру света. Повернулась и, оставив его трястись у костра, направилась обратно к фургону. Вокруг была густая тьма, первая луна еще не взошла. Пока Шаллан шла, ее ноги болели совсем не так сильно, как должны были. Неужели это сок шишкотравника творит чудеса?

Она достигла фургона и начала забираться на сиденье, но Блат выбрал именно этот момент для шумного возвращения в лагерь.

– Гасите костер! – крикнул он.

Твлакв ошеломленно уставился на наемника.

Блат ринулся вперед, мимо Шаллан, и, достигнув костра, схватил котелок с кипящим супом. Опрокинул на пламя – и от мокрого пепла с шипением пошел пар, а спрены огня бросились врассыпную и исчезли.

Твлакв вскочил, уставившись на слабо освещенные умирающими углями грязные струйки супа, которые побежали мимо его ног. Шаллан, стиснув зубы от боли, спустилась с фургона и подошла. Тэг подбежал с другой стороны.

– …Их, похоже, несколько десятков, – негромко излагал Блат. – Они хорошо вооружены, но не богаты – нет ни лошадей, ни чуллов.

– О чем речь? – требовательно спросила Шаллан.

– О бандитах, – пояснил Блат. – Или наемниках. Называйте как хотите.

– Светлость, эти места никто не патрулирует. – Твлакв посмотрел на нее и быстро отвел взгляд, явно еще не оправившись от потрясения. – Понимаете, это дикие земли. Присутствие алети на Расколотых равнинах означает, что многие ездят туда-сюда. Торговые караваны вроде нашего, ремесленники в поисках работы, низкорожденные светлоглазые – «наемные мечи», желающие завербоваться на военную службу. Эти два условия – беззаконие в сочетании со множеством путешественников – привлекают особую разновидность бандитов.

– Они опасны, – согласился Тэг. – Берут что хотят. Оставляют только трупы.

– Они видели наш костер? – спросил Твлакв, теребя в руках свою шапку.

– Не знаю, – сказал Блат, бросив взгляд через плечо. Шаллан с трудом могла разглядеть выражение его лица во тьме. – Я не хотел подбираться слишком близко. Подкрался, посчитал и сразу же бросился назад.

– Как ты можешь быть уверен в том, что они бандиты? – спросила Шаллан. – Вдруг, это солдаты, которые направляются к Расколотым равнинам, как и сказал Твлакв?

– У них ни знамен, ни эмблем, – объяснил Блат. – Но хорошее оружие и дозорные по всем правилам. Они дезертиры. Ставлю на это чуллов.

– Ха! – воскликнул Твлакв. – Блат, ты ставишь моих чуллов против того, кто выбросил «башню». Но, светлость, хоть этот дурень совсем не умеет играть, думаю, он прав. Надо запрячь чуллов и немедленно уезжать. Ночная тьма нам на руку, и это следует использовать.

Она кивнула. Собирая лагерь и запрягая чуллов, мужчины двигались быстро, даже грузный Твлакв. Рабы, не получившие вечерней похлебки, ворчали. Шаллан остановилась возле их клетки, ощущая стыд. У ее семьи были рабы – не только паршуны и ревнители. Обычные рабы. В большинстве случаев они жили не хуже темноглазых, лишенных права путешествовать.

А вот эти бедолаги выглядели больными и полумертвыми от голода.

«Шаллан, ты сама в шаге от того, чтобы оказаться в такой же клетке, – подумала она и вздрогнула, когда прошел Твлакв и прошипел проклятия в адрес пленников. – Нет. Он не осмелится тебя туда засунуть. Просто убьет».

Пришлось снова напомнить Блату, чтобы он помог ей забраться на сиденье. Тэг загнал паршунов в их клетку, проклиная за медлительность, потом вскарабкался на свое место. Его фургон был замыкающим.

Взошла первая луна, и стало светлее, чем Шаллан хотелось бы. Казалось, что каждый шаг чуллов сопровождается хрустом, оглушительным, как раскат грома во время Великой бури. Они задевали растения, которые девушка назвала «хрустешипами», – с веточками в виде трубок из песчаника. Они трещали и тряслись.

Продвижение было небыстрым – чуллы не умели двигаться иначе. Пока они шли, Шаллан заметила огни на склоне холма, до жути близкие. Походные костры; минут десять пешим ходом. Ветер переменился и принес отзвуки далеких голосов, звон металла о металл, – наверное, там шел тренировочный бой.

Твлакв развернул караван на восток. Шаллан нахмурилась в ночи.

– Почему так? – шепотом спросила она.

– Помните, мы видели овраг? – так же шепотом ответил Блат. – Он окажется между нами и бандитами, на случай если они что-то услышат и захотят проверить.

Шаллан кивнула:

– Что будем делать, если нас поймают?

– Тогда нам несдобровать.

– Может, сумеем откупиться?

– Дезертиры не такие, как обычные разбойники. Эти люди предали все. Клятвы. Свои семьи. Дезертирство ломает человека, делает способным на все, потому что ты уже отказался от того, что раньше боялся потерять.

– Ого! – выдохнула Шаллан, бросив взгляд через плечо.

– Я… да, это решение меняет всю твою жизнь. И хотелось бы верить, что в тебе осталось хоть немного чести, но сам знаешь, что отказался от нее окончательно и бесповоротно.

Он замолчал, а Шаллан слишком волновалась, чтобы подтолкнуть к дальнейшим откровениям. Она продолжала следить за огнями на склоне холма, а фургоны все катились и катились в ночи, и в конце концов темнота скрыла их бегство.

Мастер-мечник

Шустроформы нежны прикосновенья,Боги многим однажды ее даровали,И дерзновенных постигло крушенье —Были очень точны, но меры не знали.Из «Песни перебора» слушателей, строфа 27

Знаешь, – сказал Моаш, стоявший рядом с Каладином, – я предполагал, что это место будет…

– Больше? – предположил Дрехи с легким акцентом.

– Лучше, – ответил Моаш и обвел тренировочную площадку многозначительным взглядом. – Здесь все так же, как и там, где тренируются темноглазые солдаты.

Здание предназначалось для светлоглазых Далинара. В центре имелся большой открытый внутренний двор с толстым слоем песка. Приподнятая деревянная пешеходная дорожка огибала площадку, располагаясь между песком и окружавшей его узкой постройкой глубиной всего в одну комнату. Это сооружение закрывало двор со всех сторон, не считая фасада, где возвели стену с арочным входом; крыша здания была широкой, и тень от нее падала на деревянную дорожку. Светлоглазые офицеры болтали в тени или наблюдали, как посреди залитого солнечным светом двора кто-то тренируется; ревнители сновали туда-сюда, разнося оружие или напитки.

На тренировочных площадках всегда так. Каладин посетил несколько комплексов, подобных этому. В основном в те времена, когда еще был новобранцем в армии Амарама.

Он стиснул зубы, упираясь пальцами в арку, ведущую к площадке. Прошло семь дней после прибытия Амарама в военные лагеря. Семь дней Каладин был вынужден мириться с тем фактом, что Амарам и Далинар – друзья.

Юноша решил, что будет шквально счастлив в связи с прибытием Амарама. Ведь это, в конце концов, означало, что появился шанс наконец-то проткнуть предателя копьем.

«Нет, – подумал Каладин у входа на тренировочную площадку. – Не копьем. Ножом. Я хочу быть с ним рядом, лицом к лицу, чтобы видеть, как он паникует, умирая. Я хочу почувствовать, как нож войдет в его тело».

Каладин махнул своим людям и прошел под аркой, вынудив себя сосредоточиться на окружающем, а не на Амараме. Арка была из хорошего камня, добытого в каменоломне поблизости, и форма у нее была обычная – с усиленной восточной стороной. Судя по скромным отложениям крема, эти стены воздвигли недавно. Еще один признак того, что Далинар начал считать военные лагеря чем-то постоянным: он сносил простые, временные строения и заменял их крепкими зданиями.

– Не знаю, чего ты ждал, – сказал Дрехи Моашу, оглядевшись по сторонам. – Каким образом тренировочная площадка для светлоглазых может отличаться от обычной? Ты думал, тут алмазная пыль вместо песка?

– Ой-ой, – усмехнулся Каладин.

– Понятия не имею, как она может отличаться, – ответил Моаш. – Просто они ведь сами над ней так трясутся. Никаких темноглазых на «особенной» тренировочной площадке. Я не понимаю, что в ней такого особенного.

– Все дело в том, что ты не думаешь как светлоглазый, – пояснил Каладин. – Это место особенное по одной простой причине.

– И по какой же?

– По той, что нас тут нет, – сказал Каладин и пошел вперед. – По крайней мере, обычно.

С ним были Дрехи, Моаш и еще пятеро – членов Четвертого моста и выживших солдат из прежней Кобальтовой гвардии. Далинар передал их под командование Каладина, и того ожидал приятный сюрприз: они приняли нового командира без единого возражения. Все произвели на него сильное впечатление. Кобальтовая гвардия заслужила свою репутацию.

Несколько гвардейцев, все темноглазые, ели теперь вместе с Четвертым мостом. Они попросили выдать им такие же нашивки, и Каладин выполнил просьбу, но приказал пришить эмблему Кобальтовой гвардии на другое плечо и продолжать носить ее в знак гордости.

Капитан, держа копье в руке, подвел свой отряд к группе ревнителей, которые поспешили навстречу. Ревнители были в воринских религиозных нарядах – просторных туниках и штанах, перевязанных на талии обычными веревками. Одежда нищих. Они были рабами – и в то же самое время не были. Каладин раньше уделял им не особо много внимания. Его мать, наверное, сокрушалась бы по поводу того, как мало для него значили религиозные предписания. Но Каладин решил, что, раз уж Всемогущий о нем не очень-то заботится, почему бы не ответить взаимностью?

– Это тренировочная площадка для светлоглазых! – строго проговорила старшая ревнительница.

Она была стройной и гибкой женщиной, хотя о ревнителях не следовало думать как о мужчинах или женщинах. У нее была обритая наголо голова, как и у спутников, которые носили аккуратные бороды без усов.

– Капитан Каладин, Четвертый мост, – представился юноша, окидывая тренировочный зал взглядом и опуская копье на плечо. Во время тренировки тут легко мог произойти несчастный случай. Ему придется быть очень внимательным. – Мы здесь, чтобы охранять сыновей Холина, пока они тренируются.

– Капитан? – насмешливо переспросил один из ревнителей. – Ты?..

Другой жрец что-то ему шепнул и вынудил замолчать. Новости о Каладине быстро распространились по лагерю, но ревнители нередко вели замкнутую жизнь.

– Дрехи, – проговорил Каладин, указывая направление, – видишь камнепочки в верхней части той стены?

– Ага.

– Они там выросли не сами по себе. Значит, туда можно забраться.

– Разумеется, можно, – сказала главная ревнительница. – Лестница в северо-западном углу. У меня есть ключ.

– Хорошо, тогда впустите его, – распорядился Каладин. – Дрехи, будешь наблюдать сверху.

– Слушаюсь! – Дрехи рысью побежал к лестнице.

– И какая опасность, по-твоему, угрожает им здесь? – спросила жрица, скрестив руки на груди.

– Я вижу много оружия, – пояснил Каладин, – много людей, которые входят и выходят, и… Это что, осколочные клинки? Ума не приложу, что может пойти не так. – Он многозначительно уставился на женщину, и она со вздохом передала ключ помощнику, который побежал следом за Дрехи.

Каладин определил посты всем своим спутникам. Они разошлись по местам, и остались только они с Моашем. Худощавый мостовик немедленно повернулся к осколочным клинкам, стоило о них упомянуть, и теперь не сводил с оружия жадного взгляда. Пара светлоглазых с клинками перешла в центр покрытого песком двора. Один клинок был длинный и тонкий с массивным перекрестьем, другой – широким, громадным, со зловещими шипами, слегка похожими на языки пламени, которые торчали с обеих сторон в нижней трети лезвия. Режущая кромка обоих мечей была покрыта защитными накладками, подобными неполным ножнам.

– Хм, не узнаю ни одного из них. Я считал, что знаю всех осколочников в лагере, – сказал Моаш.

– Они не осколочники, – пояснила ревнительница. – Они используют королевские клинки.

– Элокар позволяет другим людям брать свой осколочный клинок? – спросил Каладин.

– Это великая традиция. – Жрица была явно раздражена необходимостью объяснять. – Великие князья в своих собственных княжествах до объединения делали то же самое, а теперь это обязанность и честь для короля. Мужчины могут использовать осколочный клинок и осколочный доспех короля, чтобы упражняться. Светлоглазые в наших армиях должны уметь обращаться с осколками, ради общего блага. Клинок и доспех непросты в обращении, и если осколочник погибнет во время битвы, то очень важно, чтобы кто-то другой смог ими незамедлительно воспользоваться.

В этом есть смысл, решил Каладин, хотя ему трудно было представить, что светлоглазый позволял кому-то притрагиваться к своему клинку.

– У короля два осколочных клинка?

– Один принадлежал его отцу, и теперь его используют для тренировки осколочников. – Ревнительница посмотрела на сражавшихся. – В Алеткаре всегда были лучшие осколочники в мире. Отчасти благодаря этой традиции. Король намекал, что однажды, возможно, передаст клинок своего отца достойному воину.

Каладин понимающе кивнул.

– Неплохо, – сказал он. – Готов поспорить, множество людей желают поупражняться с клинками, и каждый намерен доказать, что он самый умелый и заслуживает получить такой меч. Элокар придумал отличный трюк, чтобы сделать тренировку привлекательной для кучи народа.

Ревнительница фыркнула и ушла. Каладин посмотрел, как осколочные клинки мелькают в воздухе. Воины, сжимавшие их, с трудом понимали, что делают. Настоящие осколочники, которых он видел и с которыми сражался, не дергались так нелепо, размахивая огромными мечами, как шестами. Даже во время недавней дуэли Адолина…

– Каладин, клянусь бурей! – воскликнул Моаш, наблюдая за уходящей священнослужительницей. – И ты смеешь упрекать меня в неуважении?

– Хм?

– Короля следует называть «ваше величество», – указал Моаш. – А еще ты намекнул, что светлоглазые ленивы и их приходится обманом завлекать на тренировку. Кажется, мы должны избегать проблем со светлоглазыми?

Каладин отвел взгляд от осколочников. Он увлекся и распустил язык.

– Ты прав, – согласился капитан. – Спасибо за напоминание.

Моаш кивнул.

– Ты мне нужен у ворот, – сказал Каладин, ткнув пальцем. Вошли несколько паршунов, неся ящики – видимо, с провизией. Этих не стоило опасаться. Или стоило? – Обращай особое внимание на слуг, оруженосцев и прочих с виду безобидных людей, которые приблизятся к сыновьям Далинара Холина. Нож в бок от кого-нибудь безобидного – один из лучших способов устранить врага.

– Ладно. Но скажи-ка мне, Кэл, кто такой этот Амарам?

Каладин резко повернулся к Моашу.

– Я вижу, как ты на него смотришь, – пояснил Моаш. – Вижу, какое у тебя делается лицо, когда другие мостовики упоминают о нем. Что он тебе сделал?

– Я был в его армии. Сражался за него, перед тем как…

Моаш взмахом руки указал на лоб Каладина:

– Так это его работа?

– Ага.

– Выходит, он совсем не тот герой, о котором люди судачат, – продолжил Моаш. Его это открытие как будто порадовало.

– У него самая темная душа из всех, кого я когда-нибудь знал.

Моаш взял Каладина за руку:

– Мы найдем способ им отомстить – Садеасу, Амараму, тем, кто так с нами поступил.

Вокруг него вскипели спрены гнева, точно лужицы крови на песке.

Каладин посмотрел приятелю в глаза и кивнул:

– Меня это устраивает. – Моаш закинул копье на плечо и рысью побежал к посту, указанному капитаном. Спрены гнева исчезли.

– Ему тоже не помешало бы научиться улыбаться чаще, – прошептала Сил, устраиваясь на его плече. Каладин и не заметил, как она подлетела.

Юноша начал обход периметра тренировочного комплекса, подмечая все входы и выходы. Возможно, он переусердствовал. Каладин просто предпочитал хорошо выполнять свои обязанности, а прошла уже целая вечность с той поры, как ему приходилось заниматься чем-то иным, кроме спасения Четвертого моста.

Время от времени казалось, что его работу невозможно выполнить хорошо. На прошлой неделе во время Великой бури кто-то снова пробрался в комнаты Далинара и нацарапал второе число на стене. Обратный отсчет, указывающий на ту же дату, до которой оставалось чуть больше месяца.

Великий князь не был этим обеспокоен и пожелал, чтобы о происшествии молчали. Вот буря!.. Неужели он сам писал эти глифы во время припадков? Или это делал какой-то спрен? Каладин был совершенно уверен, что на этот раз ни одной живой душе не удалось бы пробраться мимо него незамеченной.

– Ты не хочешь обсудить то, что тебя тревожит? – спросила Сил с его плеча.

– Я беспокоюсь о том, что происходит с Далинаром во время Великих бурь, – объяснил Каладин. – Эти цифры… Что-то не так. Ты все еще видишь тех спренов?

– Красные молнии? Наверное, да. Их трудно заметить. А ты их не видел?

Каладин покачал головой, крепче сжал копье и вышел на дорожку. С нее заглянул в кладовую. Там все стены были увешаны деревянными тренировочными мечами – некоторые размером с осколочные клинки – и учебными доспехами.

– И это все, что тебя волнует? – допытывалась Сил.

– А что еще может меня волновать?

– Амарам и Далинар.

– Тоже мне проблема! Далинар Холин дружит с одним из худших убийц, с которыми мне доводилось встречаться. Ну и что? Далинар светлоглазый. Он, наверное, дружит со множеством убийц.

– Каладин…

– Знаешь, а ведь Амарам хуже Садеаса, – продолжил он, обходя кладовую в поисках дверей. – Все знают, что Садеас – крыса. Он этого не скрывает. «Ты мостовик, – сказал он мне, – и я собираюсь тебя использовать, пока ты не сдохнешь». А вот Амарам… обещал вести себя иначе, как те светлорды из старых сказок. Обещал, что защитит Тьена. Притворился честным человеком. Садеасу до таких глубин подлости и не добраться.

– Далинар не такой, как Амарам, – попыталась убедить его Сил. – Ты же это знаешь.

– Люди говорят о нем то же самое, что говорили… все еще говорят про Амарама. – Каладин вышел на свет и продолжил обходить тренировочную площадку, минуя светлоглазых дуэлянтов, которые сражались, взметая песок, пыхтя, потея и оглашая округу треском деревянных мечей, ударявшихся друг о друга.

Каждую пару сопровождало с полдесятка темноглазых слуг с полотенцами и флягами, а у многих были и один-два паршуна – они подносили стул, если хотелось отдохнуть. Буреотец! Даже в таком обычном деле, как тренировка, светлоглазые вели себя как неженки.

Сил взмыла перед лицом Каладина и налетела на него ураганом. Самым настоящим! Она зависла прямо перед ним, стоя на грозовой туче, в которой сверкали молнии.

– Ты и в самом деле считаешь, – строго проговорила она, – что Далинар Холин только притворяется честным человеком?!

– Я…

– Каладин, не лги мне! – Сил шагнула вперед, тыкая в него пальцем. Миниатюрная девушка-спрен в этот момент казалась огромной. – Никаких обманов. Никогда.

Он глубоко вздохнул и, помедлив, сказал:

– Нет. Нет, Далинар отдал за нас свой клинок. Он хороший человек. Я это знаю. Амарам обвел его вокруг пальца. Он и меня обвел вокруг пальца, так что, наверное, мне не стоит слишком уж сильно винить Холина.

Сил резко кивнула; туча рассеялась.

– Тебе нужно поговорить с ним про Амарама, – посоветовала она, идя по воздуху возле головы Каладина, который продолжил осмотр здания. Из-за маленьких шагов спрен должна была отстать, но этого не происходило.

– И что я ему скажу? Пойду и обвиню светлоглазого третьего дана, что он убил собственных солдат? Украл мой осколочный клинок? Я буду выглядеть идиотом или безумцем.

– Но…

– Сил, он не станет меня слушать. Пусть Далинар Холин и хороший человек, но он не позволит мне злословить о могущественном светлоглазом. Так уж устроен мир. И поверь, я не лгу.

Он продолжил осмотр, желая узнать, что находится в комнатах, откуда можно наблюдать за тем, как кто-то сражается на арене. Одни комнаты были кладовыми, другие – предназначались для принятия ванн и отдыха. Светлоглазые любили принимать ванны. Некоторые помещения оказались заперты, поскольку внутри находились светлоглазые, приходившие в себя после дневных тренировок.

В дальней части здания, противоположной от входных ворот, были жилые помещения ревнителей. Каладину еще не доводилось видеть столько суетящихся бритоголовых людей в простых одеяниях. В его родном Поде градоначальник держал лишь нескольких морщинистых старых жрецов, которые обучали его сына. Они время от времени приходили в город, чтобы возжечь молитвы и помочь темноглазым возвыситься в своих Призваниях.

Эти ревнители, похоже, сильно отличались. У них было телосложение воинов, и они нередко присоединялись к тренировкам светлоглазых, если тем требовался партнер. Некоторые обладали темными глазами, но все равно использовали мечи – их не считали ни светлоглазыми, ни темноглазыми. Они были просто ревнителями.

«А что мне делать, если один из них попытается убить одного из князьков?»

Буря свидетельница, кое-что в работе телохранителя вызывало в нем бешенство. Если вокруг ничего не происходило, трудно разобраться, в чем дело: просто ли нет угрозы, или удалось отпугнуть вероятных убийц.

Наконец-то прибыли Адолин и его брат – оба в осколочных доспехах, со шлемами под мышкой. Их сопровождал Шрам и несколько бывших членов Кобальтовой гвардии. Телохранители отдали капитану честь, когда он подошел и взмахом руки отпустил их, официально приняв вахту. Шраму предстояло присоединиться к Тефту и отряду, защищавшему Далинара и Навани.

– Светлорд, здесь настолько безопасно, насколько мне удалось это обеспечить, не прерывая тренировки, – рапортовал Каладин, приближаясь к Адолину. – Я и мои люди будем следить за всем, пока вы тренируетесь, но немедленно кричите, если вам покажется, что что-то не так.

Адолин хмыкнул, изучая площадку и почти не обращая внимания на Каладина. Он был высоким, и в его густых золотисто-русых волосах виднелось лишь несколько черных алетийских прядей. У Далинара совсем другие волосы. Вероятно, мать Адолина была из Риры.

Каладин повернулся, намереваясь пойти в северную часть внутреннего двора на позицию, противоположную той, которую занимал Моаш.

– Мостовик, – крикнул ему вслед Адолин, – ты же вроде решил обращаться к людям согласно их званию? Разве ты не называешь моего отца «сэр»?

– Он мой непосредственный командир. – Каладин повернулся к нему.

Простой ответ казался наилучшим.

– А я нет? – спросил Адолин, нахмурившись.

– Нет.

– А если я отдам тебе приказ?

– Светлорд, я выполню любое разумное указание. Но если вам понадобится, чтобы кто-нибудь принес чай в перерыве между поединками, придется послать кого-то другого. Здесь наверняка многие желают полизать вам пятки.

Адолин шагнул к нему. Хотя темно-синий осколочный доспех прибавлял юноше всего лишь пару дюймов, он выглядел как гора. Возможно, с лизанием пяток Каладин перегнул палку.

И все-таки Адолин Холин олицетворял собой кое-что. Привилегии светлоглазых. Он был не таким, как Амарам или Садеас, которые пробуждали в Каладине ненависть. Люди вроде Адолина его просто раздражали, напоминая, что в этом мире кто-то потягивал вино и носил роскошные наряды, в то время как кого-то другого могли из прихоти превратить в раба.

– Я обязан тебе жизнью, – прорычал Адолин, как будто ему больно было произносить эти слова. – Лишь поэтому я еще не выкинул тебя из окна. – Он протянул руку и бронированным пальцем ткнул Каладина в грудь. – Но я не настолько терпелив, как мой отец, мостовичок. С тобой что-то не так, только вот я пока не понял, что именно. Я за тобой слежу. Не забывай о своем месте.

Прекрасно…

– Светлорд, я охраняю вашу жизнь. – Каладин оттолкнул палец в сторону. – Это и есть мое место.

– Я сам могу о себе позаботиться, – отрезал Адолин, повернулся и пошел по песку, бряцая доспехом. – Ты лучше за моим братом следи.

Каладин, более чем обрадованный его уходом, пробормотал:

– Балованный мальчишка.

Он предполагал, что Адолин на пару лет старше. Лишь недавно Каладин сообразил, что, еще будучи мостовиком, пережил свой двадцатый день рождения и даже не вспомнил о нем. Адолину двадцать с небольшим. Но ребячество почти не зависело от возраста.

Ренарин стоял у входных ворот в доспехе, некогда принадлежавшем Далинару, с призовым осколочным клинком, и чувствовал себя очень неуютно. Вчерашняя быстрая дуэль Адолина была темой для сплетен во всех военных лагерях, и Ренарину предстояло пять дней таскать меч с собой, чтобы узы окрепли и оружие можно было отпустить.

Доспех молодого человека был естественного цвета темной стали, без окраски. Таким предпочитал его видеть Далинар. Отдав доспех, великий князь продемонстрировал, что считает необходимым одержать свои следующие победы в качестве политика. Это был похвальный ход; нельзя, чтобы люди постоянно следовали за тобой из страха перед силой и жестокостью или даже из почтения к тому, что ты лучший воин. Чтобы стать настоящим вождем, требуется куда большее.

Но все-таки Каладину хотелось бы, чтобы Далинар оставил доспех себе. Четвертому мосту шло во благо все, что помогало этому человеку сохранять жизнь.

Каладин прислонился к колонне, скрестил руки на груди, пристроив копье на сгибе локтя, и стал следить за происходящим во внутреннем дворе и за всеми, кто приближался к князькам. Адолин подошел к брату, схватил его за плечо и потащил через весь песчаный двор. Сражавшиеся там прерывали бой и кланялись – пусть и не по всей форме – или отдавали честь проходившим мимо наследникам Дома Холин. Группа одетых в серое ревнителей собралась в дальней части двора, и женщина, с которой Каладин уже встречался, подошла к братьям, чтобы поговорить. Адолин и Ренарин вежливо поклонились ей.

Прошло три недели, как Ренарин получил доспех. Почему Адолин так медлил, прежде чем привести его на тренировки? Может, ждал дуэли, чтобы добыть для парнишки еще и клинок?

На плечо Каладина опустилась Сил:

– Адолин и Ренарин ей кланяются.

– Ага, – сказал Каладин.

– Но разве ревнители не рабы? Разве они не принадлежат их отцу?

Капитан кивнул.

– В поступках людей нет смысла.

– Если ты это поняла только сейчас, то наблюдала за людьми недостаточно пристально.

Сил взъерошила волосы, которые шевелились очень правдоподобно. Сам жест был весьма человеческим. Похоже, она все-таки наблюдала за людьми внимательно.

– Мне они не нравятся, – беспечным тоном заявила она. – Ни тот ни другой. Ни Адолин, ни Ренарин.

– Тебе вообще не нравятся осколочники.

– Именно.

– Ты уже говорила, что клинки – мерзость, – добавил Каладин. – Но ведь они принадлежали Сияющим. Выходит, Сияющие что-то делали не так?

– Что ты, нет, – возразила она с таким видом, словно он сказал полнейшую глупость. – В те времена осколки не были мерзостью.

– Что изменилось?

– Рыцари, – бросила Сил и притихла. – Рыцари изменились.

– Значит, в оружии как таковом нет ничего омерзительного. Просто оно попало в руки неправильных людей.

– Правильных людей больше нет, – прошептала Сил. – Может, и не было никогда…

– А откуда они вообще появились? – спросил Каладин. – Осколочные клинки. Осколочные доспехи. Современные фабриали им в подметки не годятся. Так откуда же древние раздобыли такое удивительное оружие?

Сил молчала. У нее была раздражающая привычка умолкать, когда он задавал слишком конкретные вопросы.

– Ну? – подтолкнул Каладин.

– Хотела бы я тебе рассказать.

– Так расскажи.

– Хорошо бы, чтобы все так и случилось. Но не случится.

Каладин вздохнул и опять сосредоточился на Адолине и Ренарине, как ему и полагалось. Старшая ревнительница отвела их в самую дальнюю часть внутреннего двора, где на песке сидели еще несколько человек. Они тоже были жрецами, но выглядели как-то иначе. Может, это учителя?

Пока Адолин с ними разговаривал, Каладин еще раз окинул двор быстрым взглядом и нахмурился.

– Что такое? – спросила Сил.

– Человек в тени вон там. – Каладин махнул копьем к месту под карнизом. Там стоял мужчина, скрестив руки и опершись о деревянные перила высотой по пояс. – Он следит за братьями.

– Хм, тут все следят.

– Этот другой, – возразил Каладин. – Идем.

Юноша двинулся небрежной походкой, без угрозы. Незнакомец, скорее всего, всего лишь слуга. Длинноволосый, с короткой, но неаккуратной черной бородой, в просторном желто-коричневом одеянии, подпоясанном веревкой. Этот человек казался в тренировочном зале не на своем месте, и это само по себе, видимо, служило доказательством, что он не убийца. Лучшие убийцы никогда не выделялись.

И все-таки незнакомец был крепкого телосложения, со шрамом на щеке. Возможно, сражался. Лучше проверить. Он внимательно наблюдал за Ренарином и Адолином, и Каладину не было видно, светлые у него глаза или темные.

Когда Каладин приблизился, под ногами у него заскрипел песок. Незнакомец тотчас же повернулся, и Каладин инстинктивно взял копье на изготовку. Теперь он видел глаза этого человека – карие, – но не мог понять, сколько ему лет. Глаза почему-то казались старыми, однако на лице незнакомца морщин было куда меньше, чем полагалось бы. Может, тридцать пять. А может, и семьдесят.

«Слишком молодой», – подумал Каладин, сам не зная почему.

Он опустил копье.

– Прости, я что-то неспокойный. Всего пару недель на этой работе. – Кэл попытался сказать это примирительным тоном.

Не сработало. Незнакомец окинул его взглядом с головы до пят, все еще демонстрируя сдержанную угрозу воина, который решает, нанести удар или нет. Наконец он отвернулся от Каладина и, расслабившись, вновь принялся наблюдать за Адолином и Ренарином.

– Кто ты такой? – спросил Каладин, приближаясь. – Я новичок, как и сказал. Я пытаюсь узнать, как кого зовут.

– Ты мостовик. Тот, который спас великого князя.

– Верно.

– Не надоедай, – отмахнулся незнакомец. – Не трону я твоего принца, забери его Преисподняя.

Мужчина говорил низким, хриплым голосом. Скрежещущим. И со странным акцентом.

– Он не мой принц, – возразил Каладин. – Но я за него отвечаю.

Опять оглядел незнакомца и кое-что заметил. Светлая одежда, подвязанная веревкой, очень напоминала ту, что носили некоторые ревнители. Каладина сбила с толку шевелюра.

– Ты солдат, – догадался он. – Точнее, бывший.

– Ага, звать меня Зайхель.

Каладин кивнул – все встало на свои места. Время от времени солдаты, которым не к кому было возвращаться с войны, присоединялись к орденам. Кэл предполагал, что для этого требуется хотя бы обрить голову.

«Может, Хэв тоже в одном из таких монастырей, – мелькнула рассеянная мысль. – Что бы он подумал, увидев меня сейчас?» Наверное, гордился бы. Хэв всегда считал, что гвардия – самая почетная из разновидностей солдатской службы.

– Что они делают? – спросил Каладин Зайхеля, кивком указывая на Ренарина и Адолина, которые, хоть это и было нелегко в осколочном доспехе, сели на землю перед старшими ревнителями.

Зайхель фыркнул:

– Один из учителей должен взять младшего Холина в ученики.

– Разве не ученик выбирает учителя?

– Ничего подобного. Но ситуация непростая – да. Принц Ренарин почти не изучал искусства владения мечом. – Зайхель помедлил. – Большинство светлоглазых мальчиков избираются учителями к тому моменту, как им исполняется десять.

Каладин нахмурился:

– Почему же он ничему не учился?

– Из-за каких-то проблем со здоровьем.

– И они могут ему отказать? – удивился Каладин. – Сыну самого великого князя?

– Могут, но, скорее всего, не станут. Смелости не хватит. – Мужчина прищурился, увидев, как Адолин встал и махнул ему. – Преисподняя! Я знал, что это подозрительно, – он тянул с этим, пока я не вернусь.

– Мастер-мечник Зайхель! – позвал Адолин. – Вы не сидите вместе с остальными!

Зайхель вздохнул, потом бросил на Каладина покорный взгляд.

– Я, видимо, тоже недостаточно смелый. Постараюсь не причинять ему слишком много боли.

Он обошел перила и побежал к Адолину, который с готовностью пожал учителю руку и указал на Ренарина. Зайхель резко выделялся среди прочих ревнителей с их наголо бритыми головами, аккуратно подстриженными бородами и куда более чистой одеждой.

– Хм, он не показался тебе странным? – спросил Каладин.

– Вы все кажетесь мне странными, – беспечно ответила Сил. – Все, кроме Камня, потому что он очень хорошо воспитан.

– Он считает тебя божеством. Тебе стоило бы его в этом разубедить.

– Что? Так ведь я действительно божество.

Он повернул голову и уставился на девушку-спрена на своем плече:

– Сил…

– Правда-правда! Я такая! – Она ухмыльнулась и подняла ручку с сомкнутыми пальцами, словно ухватив что-то очень маленькое. – Я малюсенькая частичка божества. Совсем малюсенькая. Кланяйся мне, разрешаю.

– Это будет непросто, поскольку ты сидишь у меня на плече, – пробормотал он и заметил, как в ворота вошли Лопен и Шен – скорее всего, с ежедневным донесением от Тефта. – Пойдем. Посмотрим, нужен ли я Тефту, а потом сделаем еще один обход и проверим, как там Дрехи и Моаш.

Таков Узор

Тупоформа страшит, ибо все отнимает,Превращая любого в глупца из глупцов,И жестокую, страшную плату взимает,Без остатка твой разум перемолов.Из «Песни перебора» слушателей, строфа последняя

Пока фургон ехал вперед, Шаллан боролась с тревогой, используя научный подход. Никто не мог знать, заметили дезертиры след из раздавленных камнепочек, который оставлял позади себя караван, или нет. Может быть, они шли за ними. А может, и нет.

Нет смысла об этом думать, решила она. И нашла способ отвлечься.

– Листья могут выпускать собственные побеги, – сказала веденка, держа один маленький круглый листочек на кончике пальца и поворачивая его к свету.

Блат сидел рядом, мрачный как пасмурное небо. Сегодня он был в необычайно броской шляпе – грязно-белой, с загнутыми по бокам полями. Он время от времени стегал одного из чуллов. Прут погонщика длинный – не меньше самой Шаллан.

На последней странице своего блокнота девушка записывала комбинации ударов. Два удара, пауза, еще один. От этого чулл замедлился. Фургон впереди них – им управлял Твлакв – начал взбираться по склону холма, покрытому небольшими камнепочками.

– Видишь? – Шаллан показала Блату листочек. – Вот почему у растения такие хрупкие ветки. Когда приходит Великая буря, она их ломает, срывает листья. Их уносит ветром прочь, и там они пускают корни, отращивают себе новые раковины. Растут они очень быстро. Быстрее, чем я ожидала, – ведь эти края бесплодны.

Блат фыркнул.

Шаллан вздохнула, опустила палец и поставила миниатюрное растение обратно в чашечку, где было немного воды. Бросила взгляд через плечо.

Никаких признаков погони. В самом деле, пора ей успокоиться.

Она вернулась к новому альбому – одному из блокнотов Ясны, в котором исписаны были лишь несколько страниц, – и начала делать быстрый набросок листочка. У нее был только один угольный карандаш, несколько перьев и немного чернил, но Узор прав. Она не могла остановиться.

Для начала Шаллан сделала новый эскиз сантида, пока воспоминания о погружении в океан еще были свежи. Рисунок получился не таким подробным, как тот, который она создала сразу же после случившегося, но, получив его опять – в какой бы ни было форме, – веденка ощутила, как раны внутри начали затягиваться.

Закончив изображение, девушка перевернула страницу и принялась за набросок Блата. Ей не очень-то хотелось начинать возобновление коллекции людей с него, но выбор был ограничен. К несчастью, шляпа и впрямь выглядела глупо – она была слишком мала для его головы. На рисунке он горбился и походил на краба, да еще и эта шляпа на макушке… Что ж, по крайней мере, композиция вышла интересная.

– Откуда ты взял шляпу? – спросила художница, не переставая рисовать.

– Выторговал, – пробормотал Блат, не глядя на попутчицу.

– Дорого обошлась?

Он пожал плечами. Шаллан потеряла все свои шляпы во время кораблекрушения, но убедила Твлаква дать ей одну из тех, что сплели паршуны. Шляпа была не очень-то симпатичной, но оберегала от солнца.

Хотя фургон и подпрыгивал, Шаллан в конце концов сумела завершить портрет Блата. Она изучила его и осталась недовольна. Это и впрямь был негодный способ начать коллекцию – рисунок больше напоминал карикатуру на охранника. Девушка поджала губы. Как бы выглядел Блат, если бы не сердился на нее все время? Если бы его одежда была опрятнее, если бы он был вооружен чем-то получше старой дубины?

Она перевернула страницу и начала заново. Другая композиция – быть может, идеализированная, но почему-то казавшаяся правильной. Блат мог бы выглядеть лихо, все дело в наряде. Военная форма. Копье в руке. Взгляд к горизонту. К моменту завершения работы Шаллан чувствовала себя так, словно день прошел не зря. Улыбнувшись, она показала рисунок Блату как раз в тот момент, когда Твлакв объявил полуденный привал.

Блат глянул на картинку, но ничего не сказал. Несколько раз хлестнул чулла, чтобы тот остановился возле того, который тянул фургон Твлаква. Тэг подкатил свой фургон – на этот раз ему выпало везти рабов.

– Шишкотравник! – воскликнула Шаллан, опуская альбом и указывая на пучок тонких тростинок, что росли за скалой неподалеку.

Блат застонал:

– Опять вам нужно это растение?

– Да. Будь добр, принеси его мне.

– А паршуны не могут это сделать? Я должен покормить чуллов…

– Охранник Блат, кого бы ты хотел заставить ждать? Чуллов или светлоглазую даму?

Блат почесал голову под шляпой, потом с угрюмым видом сполз с сиденья и направился к тростнику. Неподалеку Твлакв забрался на крышу фургона и смотрел куда-то в сторону южного горизонта.

Там виднелась тонкая струйка дыма.

Шаллан тотчас же продрал озноб. Она неуклюже спрыгнула на землю и поспешила к Твлакву:

– Клянусь бурей! Это дезертиры? Они в самом деле следуют за нами?

– Да. Похоже, остановились пообедать, – ответил Твлакв со своего поста на крыше фургона. – Их не заботит, что мы увидим дым от костра. – Он невесело рассмеялся. – Это хороший знак. Они, скорее всего, знают, что у нас только три фургона и мы не стоим погони. Если будем двигаться, не останавливаясь слишком часто, они отстанут. Да. Я уверен.

Он спрыгнул со своего места и начал спешно поить рабов. Твлакв не поручил это паршунам, а занялся сам. Это в большей степени, чем что-нибудь другое, свидетельствовало о его нервозности. Он хотел поскорее снова пуститься в путь.

Паршуны продолжали вязать шляпы в своей клетке в задней части фургона Твлаква. Шаллан, встревоженная, стояла и смотрела. Дезертиры заметили след из разбитых камнепочек, который тянулся за караваном.

Она вспотела. Что же делать? Караван не может двигаться быстрее. Ей оставалось лишь надеяться, что они, как сказал Твлакв, опередят своих преследователей.

Только это маловероятно. Запряженные чуллами фургоны не могут обогнать отряд на марше.

«Отвлекись, – подумала Шаллан, начиная паниковать. – Найди то, что позволит не думать о погоне».

Как насчет паршунов Твлаква? Шаллан глянула на них. Может, нарисовать эту пару в их клетке?

Нет. Она слишком взволнована для рисования, но, возможно, найдется что-то другое. Девушка подошла к паршунам. Ее ноги протестовали, но боль была терпимая. Вообще-то, по сравнению с тем, как она скрывала истинные чувства в первые дни, теперь Шаллан преувеличенно морщилась. Лучше пусть Твлакв считает, что ей хуже, чем на самом деле.

Она остановилась возле прутьев клетки. Дверь была не заперта – паршуны не убегали. Наверное, Твлакв потратил на этих двоих кучу денег. Паршуны недешевы, и многие монархи и влиятельные светлоглазые держали их целые армии.

Один из пары бросил взгляд на Шаллан, потом вернулся к работе. Или вернулась? Было сложно отличить самцов от самок, не раздевая их. У этих кожа была белая, с красными мраморными разводами. Паршуны были крепкие, футов пяти ростом, лысые.

Тяжело представить себе, что эти скромные трудяги опасны.

– Как вас зовут? – спросила Шаллан.

Один поднял голову. Другой продолжал работать.

– Ваши имена, – настойчиво повторила Шаллан.

– Один, – ответил паршун. Потом ткнул пальцем в напарника. – Два.

Опустил голову и вернулся к работе.

– Вы довольны своей жизнью? – допытывалась Шаллан. – Или вы хотели бы освободиться, представься такой шанс?

Паршун уставился на нее, хмурясь. Его лоб пошел складками, он беззвучно проговорил несколько слов, потом покачал головой. Не понял.

– Свобода? – не отставала Шаллан.

Паршун ссутулился над шляпой, которую плел.

«Ему и впрямь неудобно, – подумала Шаллан. – Он расстроен тем, что не понимает». Его поза словно говорила: «Пожалуйста, не задавайте больше вопросов». Шаллан сунула блокнот под мышку и сняла Образ двух паршунов, занятых трудом в клетке.

«Это злобные чудовища, – внушала она себе, – твари из легенд, которые вскоре примутся уничтожать всех и вся вокруг». Стоя рядом с ними, глядя на них, девушка с трудом могла в это поверить, хотя и изучила доказательства.

Вот же буря! Ясна была права. Убедить светлоглазых избавиться от паршунов представлялось почти невозможным. Ей понадобятся веские, очень веские доказательства. Обеспокоенная девушка вернулась к своему фургону и забралась на место, не забывая морщиться. Блат оставил ей вязанку шишкотравника и теперь занимался чуллами. Твлакв выкапывал какие-то корни для быстрого обеда, который им предстояло съесть, скорее всего, уже в пути.

Веденка успокоилась и вынудила себя сделать несколько набросков придорожных растений. Вскоре она принялась рисовать горизонт и ближайшие скалы. Воздух был уже не таким холодным, как в первые дни вместе с работорговцами, хотя по утрам дыхание все еще превращалось в облачка пара.

Твлакв, проходивший мимо, бросил на нее смущенный взгляд. После вчерашней стычки у костра он относился к ней по-другому.

Шаллан продолжила рисовать. Местность здесь была, безусловно, более равнинная, чем в ее родном краю. И растений намного меньше, хотя выглядели они покрепче. И… и это что, еще один дым от костра прямо впереди? Она встала и приложила ладонь ребром ко лбу, защищая глаза от солнца. Да. Это дым. Девушка посмотрела на юг, в сторону дезертиров-преследователей.

Поблизости остановился Тэг, заметив то же, что и она. Поспешил к Твлакву, и они начали негромко спорить.

– Торговец Твлакв? – Шаллан отказывалась звать его «торгмастером», как полагалось обращаться к полноправному купцу. – Я желаю услышать, о чем вы говорите.

– Конечно, светлость, конечно. – Он вразвалочку приблизился, заламывая руки. – Вы увидели впереди дым. Мы вошли в коридор, который пролегает между Расколотыми равнинами и Мелководными Криптами, а также деревнями, что неподалеку от них. Понимаете, эти места оживленнее, чем другие части Мерзлых земель. Так что нет ничего неожиданного в том, что мы встретились с ними…

– С теми, кто впереди?

– С другим караваном, если нам повезет.

«А если не повезет?..»

Впрочем, и так понятно: в этом случае их ждут другие дезертиры или бандиты.

– Можем избежать встречи, – сказал Твлакв. – Только большая компания осмелилась бы развести костер для полуденного привала – в качестве приглашения или предупреждения. Маленькие караваны вроде нашего так не рискуют.

– Если это большой караван, – проворчал Тэг, потирая лоб толстым пальцем, – у них будет охрана. Хорошая защита. – Он посмотрел на запад.

– Да, – согласился Твлакв. – Но мы также можем оказаться между двумя врагами. Опасность со всех сторон…

– Эти, которые позади, нас обязательно догонят, – заметила Шаллан.

– Я…

– Если охотник не сумел выследить тельма, он довольствуется норкой, – добавила она. – Дезертирам приходится убивать, чтобы выживать здесь. Разве ты не говорил, что сегодня ночью, скорее всего, случится Великая буря?

– Да, – с неохотой признал Твлакв. – Через два часа после заката, если список, который я купил, правильный.

– Не знаю, как бандиты обычно пережидают Великие бури, – продожила Шаллан, – но они явно намерены нас догнать. Готова спорить, они собираются нас убить и использовать наши фургоны как убежище. Они нас не отпустят.

– Возможно. Да, возможно. Однако, светлость, если мы видим впереди второй столб дыма, то дезертиры тоже могли его заметить…

– Ага. – Тэг кивнул, словно до него только что дошло. – Мы резко повернем на восток. Головорезы могут пойти следом за тем караваном.

– Мы позволим им напасть на кого-то другого вместо нас? – возмутилась Шаллан, скрестив руки.

– А чего еще вы от нас хотите, светлость? – сердито спросил Твлакв. – Мы маленькие кремлецы, понимаете. У нас один выбор – держаться подальше от больших тварей и надеяться, что они будут гоняться друг за дружкой.

Шаллан прищурилась, изучая маленький столб дыма впереди. Глаза подводили ее или столб делался толще? Она оглянулась. Вообще-то, столбы выглядели почти одинаковыми.

«Дезертирам нужна слабая жертва, – подумала Шаллан. – Они бросили армию, сбежали. Они же трусы».

Девушка заметила, что рядом стоит Блат и тоже смотрит назад, следит за дымом с непонятным выражением лица. Отвращение? Тоска? Страх? И ни единого спрена, чтобы дать ей подсказку.

«Трусы, – подумала она снова, – или просто люди, утратившие иллюзии? Камни, которые покатились вниз по склону холма и в какой-то момент обрели такую скорость, что теперь не знают, как остановиться?»

Это не имело значения. Эти камни, если дать им шанс, раздавят Шаллан и остальных. Поворот на восток не сработает. Дезертиры выберут легкую добычу – медленно ползущие фургоны, – а не ту, которую, скорее всего, убить будет тяжело, хоть она и прямо перед ними.

– Держим путь на второй столб дыма. – Шаллан села.

Твлакв посмотрел на нее:

– Вы же не собираетесь… – Он умолк, встретившись с ней взглядом, облизал пересохшие губы и продолжил: – Вы не попадете… на Расколотые равнины так быстро, светлость, если мы пристанем к большому каравану, понимаете. Это может плохо кончиться.

– Торговец Твлакв, если возникнет такая проблема, я с нею справлюсь.

– Эти, впереди, не будут сидеть на месте, – предупредил Твлакв. – Возможно, мы прибудем в лагерь и увидим, что они уже его покинули.

– В этом случае они будут двигаться или к Расколотым равнинам, или нам навстречу, по коридору, ведущему к портовым городам. В итоге мы с ними встретимся так или иначе.

Твлакв вздохнул, затем кивнул и приказал Тэгу поторапливаться.

Шаллан села, дрожа от возбуждения. Блат вернулся, занял свое место и подтолкнул в ее сторону несколько сморщенных клубней. Видимо, обед. В скором времени фургоны покатились на север, и на этот раз транспорт Шаллан оказался замыкающим.

Девушка устроилась поудобнее; даже если им удастся догнать второй караван, это случится лишь через несколько часов. Борясь с тревогой, она закончила рисовать пейзаж. Потом начала рассеянно водить карандашом по бумаге, предоставив ему свободу.

Она нарисовала небесных угрей, танцующих в воздухе. Нарисовала причалы Харбранта. Сделала набросок Ялба, хотя лицо показалось неправильным – не получилось передать лукавую искорку в его глазах. Наверное, причиной ошибки была ее печаль при мысли о том, что, скорее всего, случилось с ним.

Перевернула страницу и начала новый случайный эскиз – первое, что пришло в голову. Ее карандаш изобразил элегантную даму в роскошном платье. Оно туго облегало грудь и живот, расширяясь лишь в самом низу. Длинные, свободные рукава: один прячет защищенную руку, другой – с разрезом до локтя – демонстрирует предплечье и ниспадает складками.

Смелая, спокойная женщина. Наделенная властью. Все еще действуя машинально, Шаллан добавила к голове элегантной дамы собственное лицо.

И замерла с карандашом, занесенным над страницей. Это не она. Или она? Может ли она стать такой?

Веденка глядела на рисунок, пока фургон подпрыгивал, проезжая по камням и растениям. Потом перевернула страницу и начала новый рисунок. Бальное платье, придворная дама, окруженная элитой Алеткара. Все исключительно высокие и сильные. Женщина выглядела им под стать.

Шаллан пририсовала к фигуре собственное лицо.

Перевернула страницу, нарисовала еще одну. И еще.

Последний рисунок изображал ее стоящей на краю Расколотых равнин, как она их себе представляла. Она глядела на восток, в сторону тайн, к которым стремилась Ясна.

Шаллан перевернула страницу и принялась за новый рисунок. Изобразила Ясну на корабле, за своим столом, которого не было видно под бумагами и книгами. Обстановка была не важна, в отличие от лица. Этого встревоженного, перепуганного лица. Усталого, дошедшего до пределов изнеможения.

Этот набросок у Шаллан получился правильно. Первый рисунок после катастрофы, который в точности отображал то, что она видела. Бремя Ясны.

– Останови, – бросила веденка, не поднимая глаз.

Блат посмотрел на нее. Она подавила желание повторить приказ. Он, к сожалению, не подчинился сразу же, а спросил:

– Зачем?

Шаллан подняла голову. Дымный столб был еще далеко, но она все же оказалась права – он делался толще. Караван впереди них остановился, и путники соорудили костер для полуденного перекуса. Судя по дыму, их было гораздо больше, чем тех, что следовали позади.

– Мне нужно забраться в фургон, – пояснила Шаллан. – Хочу кое-что поискать. Ты можешь двинуться вперед, как только я окажусь внутри, но, пожалуйста, остановись и позови меня, когда мы окажемся близко к той группе впереди.

Он вздохнул, но остановил чулла, хлестнув несколько раз по панцирю. Шаллан спустилась, взяла шишкотравник и блокнот, перешла в заднюю часть фургона. Как только она забралась внутрь, Блат снова двинулся с места и крикнул Твлакву, который потребовал объяснить, в чем дело.

С прикрепленными стенами ее фургон давал тень и уединение, особенно сейчас, когда был замыкающим и никто не мог заглянуть через заднюю дверь. К несчастью, ехать внутри было не так удобно, как спереди. Маленькие камнепочки вынуждали его на удивление сильно трястись и подпрыгивать.

Сундук Ясны был привязан возле передней стенки. Шаллан подняла крышку – сферы излучали тусклый свет. Девушка устроилась на импровизированной подушке – куче тряпок, в которые Ясна заворачивала свои книги. Ночью ей приходилось использовать вместо одеяла – лишнего у Твлаква не нашлось – оторванную от внутренней части сундука бархатную подкладку.

Усевшись, она размотала ступни, чтобы снова смазать их соком шишкотравника. Раны зарубцевались и выглядели значительно лучше по сравнению с предыдущим днем.

– Узор?

Он завибрировал где-то рядом. Девушка попросила его сидеть внутри, чтобы не встревожить Твлаква и охранников.

– Мои раны заживают. Это ты сделал?

– Ммм… Я почти ничего не знаю о том, отчего люди портятся. Я еще меньше знаю о том, почему они… исправляются.

– Твои сородичи не знают, что такое раны? – спросила она, ломая стебель шишкотравника и выдавливая капли сока на левую ступню.

– Мы портимся. Просто мы это делаем… не так, как люди. И мы не исправляемся без помощи. Я не знаю, почему ты исправилась. Почему?

– Так устроены наши тела от природы, – объяснила она. – Все живое чинит само себя.

Шаллан поднесла одну из своих сфер поближе, высматривая маленьких красных спренов гниения. Спрены обнаружились вдоль одного из порезов, и веденка быстренько прогнала их, нанеся сок.

– Я бы хотел знать, почему все так устроено, – сказал Узор.

– Как и многие из нас. – Она поморщилась, когда фургон наехал на особенно крупный камень. – Вчера вечером, во время разговора с Твлаквом у костра, я начала светиться.

– Да.

– Ты знаешь почему?

– Обманы.

– Мое платье изменилось, – продолжила Шаллан. – Клянусь, вчера оно сделалось новым и целым. Но теперь все по-прежнему.

– Ммм… Да.

– Я должна научиться управлять этой способностью. Ясна называла ее светоплетением. Она намекала, что заниматься этим намного безопаснее, чем духозаклинанием.

– Книга?

Шаллан, нахмурившись, прислонилась к прутьям клетки. Рядом на полу виднелись длинные царапины, выглядевшие так, словно их сделали ногтями. Как если бы один из рабов попытался в приступе безумия процарапать путь на свободу.

Книга, которую дала ей Ясна, «Слова сияния», канула в океанскую бездну. Эта потеря казалась серьезнее, чем другая книга, подаренная принцессой, – «Книга бесконечных страниц», которая почему-то была пустой. Шаллан так и не поняла, в чем заключался ее смысл.

– У меня даже не было возможности прочитать эту книгу. Надо будет поискать еще один экземпляр, когда мы попадем на Расколотые равнины.

Впрочем, их пункт назначения был военным лагерем, и она сомневалась, что там в изобилии продаются книги.

Шаллан подняла одну из сфер перед собой. Сфера тускнела, ее надо было зарядить. Что случится, если нагрянет Великая буря, а они не успеют догнать второй караван? Сумеют ли дезертиры преодолеть стихию, чтобы настичь их – и их фургоны, способные уберечь от бури?

Шквал, что за бардак! Ей требовалось какое-нибудь преимущество.

– Сияющие рыцари и спрены были связаны узами, – пробормотала Шаллан скорее самой себе, чем Узору. – Это была симбиотическая связь, как между малюткой-кремлецом и сланцекорником. Кремлец питается лишайником, потому что ему надо что-то есть, но заодно содержит сланцекорник в чистоте.

Узор загудел, сбитый с толку.

– А я… сланцекорник или кремлец?

– И то и другое. – Шаллан вертела в пальцах бриллиантовую сферу – маленький самосвет, запертый в стекле, неустанно светился. – Потоки – силы, благодаря которым существует мир, – охотнее повинуются спренам. Или… хм… поскольку спрены представляют собой части этих потоков, может быть, все дело в том, что спрены лучше воздействуют друг на друга. Связь с тобой дает мне возможность управлять одним из потоков. В нашем случае – светом, силой под названием Иллюминация.

– Обманы, – прошептал Узор. – И правды.

Шаллан сжала сферу в кулаке, и свет, струясь сквозь кожу, сделался красным. Она пожелала, чтобы буресвет вошел в нее, но ничего не произошло.

– Ну и что мне сделать, чтобы все заработало?

– Может, съесть? – предложил Узор, передвинувшись по стене ближе к ее голове.

– Съесть? – недоверчиво переспросила Шаллан. – В прошлый раз мне не понадобилось есть сферы, чтобы зарядиться буресветом.

– Но это может подействовать. Попробуешь?

– Сомневаюсь, что я смогла бы проглотить целую сферу. Даже если бы захотела, а я точно не хочу!

– Ммм… – протянул Узор, и от его вибраций дерево затряслось. – Значит, это… не одна из тех вещей, которые люди едят?

– Клянусь бурей, нет! Как можно быть таким невнимательным?

– Я внимателен, – раздраженно прогудел спрен. – Но все так сложно! Вы поглощаете одни вещи, потом превращаете их в другие… Очень любопытные вещи, которые вы прячете. Они ценные? Но вы их бросаете. Почему?

– Хватит об этом. – Шаллан поморщилась.

Разжав кулак, девушка снова уставилась на сферу. Вообще-то, кое-что из сказанного Узором было правдой. В прошлый раз она не ела сферы, но каким-то образом… поглотила буресвет. Выпила его, как воду.

Или как воздух?

Шаллан задержала взгляд на сфере, а потом резко вдохнула.

Сработало. Буресвет покинул сферу в один миг, ярким потоком устремившись к ее груди. Оттуда он распространился по всему телу, наполнил ее. Ощущение было непривычное – она взбодрилась, насторожилась, подобралась. Шаллан была готова сделать… что-нибудь. Ее мышцы напряглись.

– Сработало! – Стоило открыть рот, как слабо светящийся буресвет вырвался наружу облачком. Он и от ее кожи струился. Надо что-то сделать, чтобы он вышел весь. Светоплетение… Ей необходимо что-то создать. Она решила повторить прежний фокус и улучшить платье.

Опять ничего не произошло. Девушка не знала, что следует предпринять, какие мышцы использовать и при чем тут вообще мышцы. Она сидела расстроенная и пыталась придумать способ, который позволил бы буресвету работать, и чувствовала себя неумехой, оттого что он утекал сквозь ее кожу.

Через несколько минут полностью исчез.

– Что ж, это было весьма невпечатляющее зрелище, – проговорила Шаллан и потянулась к шишкотравнику. – Может, мне стоит заняться духозаклинанием?

Узор прожужжал:

– Опасно.

– Так мне Ясна сказала. Но меня больше некому учить – и, насколько я знаю, такое было под силу только ей. Или я пойду путем проб и ошибок, или не научусь использовать эту способность. – Девушка выдавила еще несколько капель сока шишкотравника и, собравшись втереть его в порез на стопе, замерла. Рана была куда меньше, чем всего-то пару минут назад.

– Буресвет меня исцеляет, – пораженно прошептала Шаллан.

– Он тебя исправляет?

– Да. Буреотец! Я все делаю почти случайно.

– Разве что-то может быть «почти случайным»? – спросил Узор с неподдельным любопытством. – Эта фраза – я не понимаю, что она означает.

– Я… ну, это такая фигура речи. – Не позволяя ему задать новый вопрос, веденка продолжила: – То есть слова, которые мы говорим, чтобы передать идею или чувство, но не объективный факт.

Узор зажужжал.

– А это как понять? – спросила Шаллан, все равно втирая сок растения. – Какое чувство передает такое жужжание?

– Ммм… Я взволнован. Да. Прошло так много времени с той поры, как кто-то изучал подобных тебе.

Шаллан выдавила еще немного сока на пальцы ног.

– Ты пришел ради знаний? Погоди-ка… так ты ученый?

– Разумеется. Ммм… Зачем же еще? Я так много узнаю, прежде чем…

Он остановился на полуслове.

– Узор? – спросила она. – Прежде чем – что?

– Фигура речи.

Он произнес это совершенно ровным, лишенным выражения голосом. Его речь становилась все больше похожа на человеческую, и время от времени отличий не было вовсе. Но теперь из его голоса исчезли все краски.

– Врешь, – упрекнула Шаллан, уставившись на рисунок на стене.

Он уменьшился до размеров кулака, почти в два раза против обычной величины.

– Да, – поколебавшись, признался спрен.

– Из тебя никудышный лжец. – Это открытие изумило Шаллан.

– Да.

– Но ведь ты любишь обманы!

– Как же интересно, – пробормотал он. – Вы все чрезвычайно интересны!

– Скажи мне то, о чем ты едва не проболтался, – приказала Шаллан. – Перед тем как остановился. Я пойму, если ты соврешь.

– Ммм… Ты говоришь как она. Ты все больше и больше на нее похожа.

– Скажи.

Он издал раздраженное жужжание, быстрое и пронзительное.

– Я узнаю о тебе все, что смогу, прежде чем ты меня убьешь.

– Так ты… ты думаешь, что я собираюсь тебя убить?!

– Так случилось с остальными, – прогудел Узор тише обычного. – Случится и со мной. Таков… узор.

– Это должно быть как-то связано с Сияющими рыцарями. – Шаллан принялась заплетать волосы. Так было лучше, чем оставлять шевелюру непокорной, хотя без гребня и щетки даже коса была нелегким делом.

«Буря свидетельница, мне нужна ванна. И мыло. И дюжина других вещей».

– Да, – проговорил Узор. – Рыцари убили своих спренов.

– Как? Почему?

– При помощи клятв. Это все, что я знаю. Мои сородичи – те, кто не был скован, – ушли, и многие сохранили разум. Но все равно нам сложно думать, когда мы отделены от своих, если только у нас нет…

– Чего?

– Человека.

– Так вот зачем вам это нужно, – сказала Шаллан, пальцами распутывая волосы. – Симбиоз. Я получаю связывание потоков, вы – разум.

– Разумность, – уточнил Узор. – Способность мыслить и жить – то, что умеют люди. Мы идеи. Идеи, которые хотят жить.

Шаллан продолжила трудиться над волосами.

– Я тебя не убью, – твердо проговорила она. – Ни за что так не поступлю.

– Не думаю, что остальные совершили это намеренно. Это не важно.

– Очень даже важно! – возразила Шаллан. – Я этого не сделаю. Я не одна из Сияющих рыцарей. Принцесса по этому поводу выразилась однозначно. Не каждый мужчина, способный держать в руках меч, является солдатом. Одна лишь способность делать то, что делаю я, не превращает меня в одну из них.

– Ты произнесла клятву.

Шаллан застыла.

«Жизнь прежде смерти…» Слова выплыли к ней из теней прошлого. Прошлого, о котором она не желала думать.

– Ты живешь обманами, – напомнил Узор. – Они дают тебе силу. Но правда… Не произнеся правды, ты не сможешь вырасти. Почему-то я в этом уверен.

Разобравшись с волосами, она принялась заново бинтовать ноги. Узор перебрался на другую сторону грохочущего фургона и устроился на стене, слабо заметный в тусклом свете. У нее осталась горсть заряженных сфер. Маловато буресвета, учитывая, как быстро он уходит. Стоит ли ей использовать оставшееся, чтобы исцелить ноги? Сможет ли она сделать это намеренно или способность ускользнет от нее, как и светоплетение?

Девушка спрятала сферы в потайной кошель. Пусть останутся на всякий случай. Похоже, сферы и буресвет – единственное доступное ей сейчас оружие.

Закончив с бинтами, она встала в трясущемся фургоне и обнаружила, что ступни почти не болят. Шаллан могла нормально ходить, хотя без обуви все равно не ушла бы далеко. Довольная, она стукнула по стене, поближе к Блату:

– Останови фургон!

В этот раз повторять не пришлось. Она обогнула повозку и, заняв свое место рядом с Блатом, тотчас же обратила внимание на столб дыма впереди, который сделался темнее, больше и зловеще клубился.

– Это не походный костер, – заметила Шаллан.

– Ага, – согласился Блат с мрачным видом. – Горит что-то большое. Скорее всего, фургоны. – Он бросил на нее взгляд. – У этих людей, кем бы они ни были, явно не все в порядке.

Синяки и шишки

Мыслеформа – стезя раздумий терпеливыхИ учебы усердной, что награду дарует.Но таится в ней сонм стремлений горделивых,И утрату невинности он обоснует.Из «Песни перебора» слушателей, строфа 69

Ганчо, новички нас догоняют, – сказал Лопен и откусил кусок чего-то, завернутого в бумагу. – Носят форму, разговаривают как настоящие мужчины. Смешно. У них на все про все ушло несколько дней. А у нас – недели.

– У других, может, и недели, но не у тебя. – Каладин прикрывал глаза от солнца и опирался на копье. Они по-прежнему были на тренировочной площадке для светлоглазых, охраняли Адолина и Ренарина – последний как раз получал первые наставления от Зайхеля, мастера-мечника. – У тебя настрой был правильным с того самого дня, как мы встретились.

– Ага. Здорово же все обернулось!

– Здорово? Тебя же отправили на мосты, чтобы ты помер где-нибудь на плато.

– Э-э, – протянул Лопен и опять откусил от того, что держал в руке. Оно походило на толстый кусок плоского хлеба, обвернутый вокруг чего-то тягучего. Лопен облизнул губы и вручил снедь Каладину, чтобы освободить единственную руку и покопаться в кармане. – Бывают плохие дни. Бывают хорошие дни. В итоге получается один к одному.

– Лопен, странный ты человек, – сказал Каладин, изучая «еду». – Это, вообще, что такое?

– Чуто.

– Чудо?

– Чу-у-то. Гердазийская еда. Хорошая штука. Гон, кусни, если хочешь.

«Чуто» походило на кусочки неопознаваемого мяса, залитые какой-то темной жидкостью и завернутые в слишком толстую лепешку.

– Отвратительно, – буркнул Каладин и вернул еду Лопену, который вручил ему то, что достал из кармана, – раковину, с обеих сторон которой были нарисованы глифы.

– Тебе же хуже. – Лопен откусил еще.

– Не стоило бы тебе вот так есть у всех на виду, – заметил Каладин. – Это невежливо.

– Ха, зато удобно. Погляди, как хорошо все завернуто. Можно пойти по делам, все их переделать и поесть на ходу…

– Неряшливо. – Каладин изучал раковину.

Она содержала подсчеты Сигзила относительно того, сколько у них солдат, как много им понадобится еды, по мнению Камня, и оценки Тефта – сколько бывших мостовиков готово к обучению.

Последняя цифра была довольно большой. Если мостовики выживали, они становились очень сильными, таская мосты. Как Каладин уже доказал, это позволяло делать из них отличных солдат – требовался только подходящий стимул.

На оборотной стороне раковины Сигзил начертил для Каладина тропу, по которой следовало патрулировать окрестности военного лагеря. Вскоре у него для этого будет достаточно новобранцев, и он займется тем, о чем говорил Далинару. Тефт считал, что Каладину лучше самому отправляться в дозор, чтобы новички смогли проводить с ним побольше времени.

– Сегодня будет Великая буря, – бросил Лопен. – Сиг сказал, она начнется через два часа после заката. Он думал, ты захочешь подготовиться.

Каладин кивнул. Еще один шанс для появления тех загадочных цифр – они уже дважды возникали во время бурь. Он примет дополнительные меры, чтобы Далинар и его семья были под защитой.

– Спасибо за донесение. – Каладин сунул раковину в карман. – Пошли кого-нибудь назад, пусть передадут Сигзилу, что предложенный им маршрут уведет меня слишком далеко от военного лагеря. Пусть нарисует другой. А еще скажи Тефту, что мне нужна пара человек, которая сменит здесь Моаша и Дрехи. Они оба провели на вахте слишком много часов. Сегодня ночью я сам буду охранять Далинара – предложу великому князю, чтобы во время бури вся его семья была рядом, так ведь удобнее.

– Если ветра пожелают, гон, – сказал Лопен, доедая последний кусок чуто. Потом он присвистнул, глядя куда-то в сторону покрытого песком двора. – Здорово смотрится, верно?

Каладин проследил за взглядом гердазийца. Адолин, предоставив брата Зайхелю, принялся за тренировочные упражнения с осколочным клинком. Он изящно вертелся и крутился на песке, и меч в его руках так и летал, выписывая в воздухе замысловатые узоры.

Опытный осколочник никогда не выглядел неуклюжим в доспехе, – напротив, он был внушительным, сверкающим. Латы сидели точно по фигуре. Броня Адолина отражала солнечный свет, точно зеркало, при каждом его взмахе мечом, каждой перемене позиции. Каладин знал, что это просто упражнения для разминки и от них больше пыли в глаза, чем пользы. На поле боя никто так себя не вел, хотя отдельные стойки и рубящие удары можно было применять в деле.

Хоть Каладин об этом и знал, ему с трудом удалось стряхнуть благоговение. Сражаясь, осколочники в доспехах выглядели не людьми, а скорее Вестниками.

Он заметил Сил: она сидела на краю карниза неподалеку от Адолина и наблюдала за юношей. С такого расстояния Каладин не мог разглядеть выражение ее лица.

Адолин закончил разминку, упав на одно колено и вонзив осколочный клинок в землю до середины лезвия. Когда он отпустил рукоять, меч исчез.

– Я уже видел, как он призывает этот клинок, – проговорил Каладин.

– Ага, ганчо, на поле боя, когда мы спасли его жалкую задницу от Садеаса.

– Нет, раньше, – сказал Каладин, вспоминая происшествие со шлюхой в лагере Садеаса. – Он спас кое-кого от издевательств.

– Хм. Тогда он не такой уж плохой, верно?

– Возможно. Ладно, ступай. Позаботься о том, чтобы сюда прислали кого-нибудь на замену.

Лопен отсалютовал ему и забрал Шена, который тыкал пальцем в тренировочные мечи, висевшие вдоль края двора. Вместе они побежали выполнять его поручение.

Каладин обошел посты, проверил Моаша и остальных, а потом приблизился к тому месту, где Ренарин, все еще в доспехе, сидел на земле возле своего нового учителя.

Зайхель, ревнитель с умными глазами, восседал с торжественным видом, который портила его неопрятная борода.

– Тебе надо заново научиться сражаться в этом доспехе. Он меняет то, как человек шагает, держит оружие, движется.

– Я… – Ренарин опустил взгляд. Было так странно видеть человека в очках и в таких внушительных латах. – Мастер, мне не нужно переучиваться сражаться. Я ведь и не учился этому.

Зайхель фыркнул:

– Это хорошо. Значит, мне не придется исправлять чужие ошибки.

– Да, учитель.

– Что ж, тогда начнем потихоньку. Там, в углу, есть лестница. Заберись на крышу тренировочного зала. Потом спрыгни.

Ренарин вскинул голову:

– Спрыгнуть?..

– Сынок, я старый, – сказал Зайхель. – Если буду повторяться, съем не тот цветок.

Каладин нахмурился, а Ренарин, склонив голову набок, вопросительно посмотрел на него. Капитан пожал плечами.

– Съедите… что? – спросил Ренарин.

– Это значит, я рассержусь, – сурово ответил Зайхель. – В вашем языке не найдешь ни одного толкового оборота. Ступай!

Ренарин вскочил, взметнув песок, и умчался прочь.

– Шлем, сынок! – окликнул его Зайхель.

Ренарин остановился, бросился назад и схватил шлем с земли. Он чуть не упал, но, пошатнувшись, развернулся и неуклюже побежал к лестнице. По пути едва не влетел в колонну.

Каладин тихонько фыркнул.

– О-о, стражник, – протянул Зайхель, – думаешь, надев осколочный доспех впервые, справился бы лучше?

– Сомневаюсь, что забыл бы шлем. – Каладин положил копье на плечо и напрягся. – Если Далинар Холин собирается загнать остальных великих князей в строй, думаю, ему понадобятся осколочники получше. Он должен был отдать этот доспех кому-то другому.

– Например, тебе?

– Клянусь бурей, нет, – отрезал Каладин, похоже с излишним возмущением. – Я солдат. Мне осколки без надобности. Мальчишка мне нравится, но я бы не доверил ему людей – не говоря уже о доспехе, который мог бы помочь куда лучшему воину выжить на поле боя. Только и всего.

– Он тебя еще удивит, – пробормотал Зайхель. – Я выдал ему речь в духе: «Я твой учитель, и ты будешь мне повиноваться» – и он на самом деле меня услышал.

– Каждый солдат слышит такое в первый день, – возразил Каладин. – Иногда они слушают. То, что этот мальчишка тебя услышал, еще ни о чем не говорит.

– Узнав, сколько здесь побывало балованных десятилетних раздолбаев, ты понял бы свою ошибку. Я думал, девятнадцатилетний вроде него будет невыносим. И не зови его мальчишкой. Он, скорее всего, почти твоего возраста, да к тому же сын самого влиятельного человека в этом…

Зайхель умолк, когда шум на крыше возвестил о том, что Ренарин Холин разбежался и прыгнул, оцарапав латными ботинками каменный карниз. Он взмыл футов на десять-двенадцать над внутренним двором – опытные осколочники и не такое умели, – а потом забарахтался, как умирающий небесный угорь, и рухнул на песок.

Зайхель глянул на Каладина, вскинув бровь.

– Что? – спросил капитан.

– Увлечен, послушен, не боится показаться глупым, – перечислил Зайхель. – Я могу научить его сражаться, но эти качества врожденные. Парнишка отлично справится.

– Если никого не задавит при падении, – проворчал Каладин.

Ренарин поднялся на ноги и окинул себя взглядом, словно удивляясь, что ничего не сломал.

– Ступай наверх и повтори! – скомандовал Зайхель. – На этот раз падай головой вниз!

Ренарин кивнул, повернулся и поспешил к лестнице.

– Ты хочешь, чтобы он обрел уверенность в том, что доспех его защищает, – догадался Каладин.

– Используя доспех, надо знать пределы его возможностей, – проговорил Зайхель, снова поворачиваясь к нему. – Кроме того, я просто хочу, чтобы он побольше двигался в доспехе. Так или иначе, парень меня слушается, и это хорошо. Обучать его будет истинным удовольствием. А вот ты – совсем другая история.

Каладин вскинул руку:

– Нет, спасибо.

– Откажешься от предложения учиться у полноправного мастера боевых искусств? – спросил Зайхель. – Хватит пальцев одной руки, чтобы сосчитать темноглазых, которым на моей памяти выпадал такой шанс.

– Похоже, я устал быть новичком, на которого орут сержанты, который вечно устает до полусмерти и марширует час за часом, без конца. Вот честное слово, хватит с меня.

– Это совсем другое. – Зайхель махнул ревнителю, который шел мимо. Тот нес осколочный клинок с металлической накладкой на лезвии – один из мечей короля, предоставленных для тренировки.

Зайхель взял осколочный клинок у служителя и поднял.

Каладин кивком указал на меч:

– Что это за штука на лезвии?

– Никто не знает. – Зайхель взмахнул клинком. – Если приложить ее к краям осколочного клинка, она приспособится к форме лезвия и сделает его тупым и безопасным. Если снять ее с оружия, накладка ломается на удивление легко. Сама по себе в битве бесполезна. Но для учебного боя – лучше не придумаешь.

Каладин хмыкнул. Что-то созданное давным-давно используют ради тренировочных боев? Зайхель глянул на осколочный клинок, а потом вдруг направил его на Каладина.

Хотя меч был тупой – а Каладин точно знал, что этот человек не нападет на него по-настоящему, – он ощутил мгновенный приступ паники. Осколочный клинок. Этот был изящным, ровным, с большой гардой. Плоские части лезвия украшала гравировка в виде десяти основных глифов. Он был шириной в ладонь и добрых шести футов в длину, однако Зайхель держал его одной рукой и сохранял равновесие.

– Нитер, – сказал он.

– Что? – Каладин нахмурился.

– Он возглавлял Кобальтовую гвардию до тебя, – пояснил Зайхель. – Был хорошим человеком, моим другом. Нитер отдал свою жизнь за мужчин из Дома Холин. Теперь ты получил его про́клятую Преисподней работу, и тебе придется из кожи вон лезть, чтобы делать ее хоть вполовину так хорошо, как он.

– Не понимаю, как это связано с тем, что ты тычешь в меня осколочным клинком.

– Любой, кто подошлет убийц к Далинару или его сыновьям, будет обладать могуществом. У них будут осколочники. Вот с чем тебе придется столкнуться лицом к лицу, сын. Тебе понадобится научиться вещам, которых не узнает копейщик на поле боя. Ты когда-нибудь сражался с человеком, вооруженным таким мечом?

– Один или два раза, – ответил Каладин, прислонившись к ближайшей колонне.

– Не ври мне.

– Я не вру. – Он посмотрел Зайхелю прямо в глаза. – Спроси Адолина, из какой передряги я вытащил его отца пару недель назад.

Зайхель опустил меч. Позади него Ренарин пролетел с крыши лицом вниз и рухнул на землю. Он глухо застонал и перекатился на спину. Из трещины на шлеме вытекал буресвет, но в остальном парень был невредим.

– Отлично, принц Ренарин, – крикнул Зайхель, не оборачиваясь. – Теперь прыгни еще несколько раз и попробуй приземлиться на ноги.

Тот встал и, бряцая доспехами, удалился.

– Ну хорошо. – Зайхель взмахнул осколочным клинком. – Малый, давай проверим, на что ты способен. Убеди меня оставить тебя в покое.

Вместо ответа Каладин вскинул копье и принял защитную стойку: одна нога позади, другая впереди. Он держал копье наоборот, тупым концом вперед. Неподалеку Адолин сражался с другим мастером. Тот был во втором королевском доспехе и с клинком.

Как же это сработает? Если Зайхель заденет копье Каладина, они притворятся, что лезвие прошло насквозь?

Ревнитель ринулся на него, вскинув меч, который держал двумя руками. Каладина окутало знакомое спокойствие и сосредоточенность битвы. Он не втягивал буресвет. Нужно было научиться не полагаться на него слишком сильно.

«Следи за его осколочным клинком», – подумал Каладин, шагнув вперед, пытаясь приблизиться на расстояние удара. В сражении с осколочником все было так или иначе связано с клинком. Клинком, который не знал преград, клинком, который не просто убивал, но рассекал саму душу. Клинком…

…который Зайхель бросил.

Меч ударился о землю в тот же миг, когда ревнитель оказался рядом с Каладином. Тот был слишком сосредоточен на оружии, и, хотя попытался вскинуть копье для удара, Зайхель увернулся и саданул ему кулаком в живот. От следующего удара – в лицо – Каладин полетел на песок тренировочной площадки.

Он тотчас же перекатился и вскочил, не обращая внимания на спренов боли, что закопошились в песке. Перед глазами все плыло. Юноша ухмыльнулся.

– А ты шустрый…

Зайхель подобрал клинок и вновь устремился к Каладину. Юноша поспешно попятился по песку, держа копье перед собой и уходя от клинка. Зайхель был мастером своего дела. Он сражался не так, как Адолин; меньше боковых ударов, больше рубящих верхних. Наставник был быстр и яростен. Каладин отступал под его натиском вдоль стены, огораживавшей тренировочную площадку.

«Он не сможет долго поддерживать такой темп, – твердил внутренний голос Каладина. – Не останавливайся».

После почти полного круга по залу Зайхель замедлил наступление и принялся кружить, высматривая брешь в обороне Каладина.

– Будь я в доспехе, тебе бы не поздоровилось, – сказал он. – Я был бы быстрее, не уставал.

– Ты не в доспехе.

– А если кто-то в нем заявится, чтобы убить короля?

– Я прибегну к иной тактике.

Зайхель фыркнул, и тут неподалеку упал Ренарин. Принцу удалось приземлиться на ноги, но он поскользнулся на песке и повалился на бок. Зайхель сказал:

– Что ж, будь это и впрямь попытка убийства, я бы тоже прибег к иной тактике.

Он бросился к Ренарину.

Каладин, выругавшись, рванулся следом.

Зайхель немедленно развернулся, скользнув по песку, и замахнулся на Каладина, держа меч обеими руками. От мощного удара клинка о копье раздался громкий треск, эхом раскатившийся по всей тренировочной площадке. Не будь на лезвии защиты, оно бы рассекло древко пополам и, возможно, достало грудь капитана.

Наблюдавший ревнитель бросил Каладину половину копья. Они ждали, что его оружие будет «рассечено», и желали воспроизвести настоящую битву как можно точнее. Неподалеку показался встревоженный Моаш, но несколько ревнителей преградили ему путь и все объяснили.

Каладин снова перевел взгляд на Зайхеля.

– В настоящей битве, – бросил ревнитель, – я бы уже добрался до принца.

– В настоящей битве, – ответил Каладин, – я бы проткнул тебя половиной копья, пока ты думал, что разоружил меня.

– Я бы не совершил такой ошибки.

– Тогда придется согласиться, что я бы не совершил другой ошибки и не позволил бы тебе добраться до Ренарина.

Зайхель ухмыльнулся. Его лицо излучало опасность. Он шагнул вперед, и Каладин понял: на этот раз не будет никаких отступлений и ложных выпадов. Если бы сейчас пришлось защищать члена семьи Далинара, никто не сделал бы ему таких поблажек. И потому теперь придется изо всех сил попытаться «убить» этого человека.

Ему придется напасть.

Продолжительный ближний бой был на руку Зайхелю, потому что Каладин не мог парировать удары осколочного клинка. Лучшее, на что мог рассчитывать юноша, – это быстрые удары, один из которых должен был как можно скорее попасть в цель. Он яростно рванул вперед, потом упал на колени и проехал по песку, уходя из-под удара Зайхеля. Это позволило ему подобраться ближе, и…

Зайхель пнул Каладина в лицо.

Перед глазами все потемнело, но юноша вонзил свое фальшивое копье в ногу Зайхеля. Миг спустя осколочный клинок ударил, остановившись там, где плечо Каладина соединялось с шеей.

– Ты труп, сынок, – сообщил наставник.

– У тебя копье в ноге, – пропыхтел Каладин. – С такой раной ты Ренарина не догонишь. Я победил.

– Но ты мертв, – ворчливо возразил Зайхель.

– Моя работа – не дать тебе убить Ренарина. Благодаря тому, что я только что сделал, он спасся. Не имеет значения, что телохранитель мертв.

– А если убийца был не один? – спросил кто-то позади.

Каладин повернулся и увидел Адолина, который стоял вонзив осколочный клинок в землю перед собой. Юноша по-прежнему был в доспехе, но снял шлем и держал его в одной руке, другой опираясь о крестовину клинка.

– Если их будет двое, мостовичок, – спросил Адолин с самодовольной ухмылкой, – ты сможешь сразиться с двумя осколочниками сразу? Если бы я хотел убить отца или короля, ни за что не послал бы одного.

Каладин встал, повел плечом. Их с Адолином взгляды встретились. Принц был такой снисходительный. Такой самоуверенный. Высокомерный засранец.

– Ну ладно, – сказал Зайхель. – Адолин, я уверен, он все понял. Не надо…

Каладин кинулся на князька. Ему показалось, что тот тихонько рассмеялся, надевая шлем.

Внутри у Каладина все вскипело.

Безымянный осколочник, который убил стольких его друзей.

Садеас, по-королевски восседающий в своих алых латах.

Амарам с мечом, запятнанным кровью.

Когда незащищенное лезвие осколочного клинка понеслось к Каладину – Адолин применил один из тех аккуратных и плавных приемов, которые отрабатывал во время разминки, – мостовик заорал. Резко остановился, вскинул половину копья и позволил клинку пройти прямо перед собой, а после саданул обломком древка по оборотной стороне меча, выбив его из равновесия и испортив Адолину удар с оттягом.

Потом бросился на принца плечом вперед. Это было все равно что удариться о стену. Плечо Каладина запылало от боли, но инерция – вместе с изумлением от удара «дубинкой» – застигла Адолина врасплох. Они оба упали, и осколочник рухнул с грохотом, охнув от неожиданности.

Их падению вторил грохот падения Ренарина. Каладин вскинул полкопья, целясь в забрало Адолина, словно кинжалом. К несчастью, князек отпустил свой клинок, пока они падали, и просунул руку в латной перчатке под Каладина.

Юноша ударил, собрав все силы.

Адолин выпрямил руку.

Удар Каладина не достиг цели, но зато сам он взлетел – взмыл в воздух, брошенный мощной рукой осколочника. Кувыркаясь, пролетел футов восемь и рухнул боком на жесткий песок. Плечо, которым он ударил Адолина, снова полыхнуло от боли. Каладин охнул.

– Придурок! – заорал Зайхель.

Каладин застонал и перекатился. Перед глазами у него все плыло. Где-то далеко ревнитель орал на Адолина:

– Ты мог убить мальчишку!

– Он на меня набросился! – Голос принца звучал глухо из-под шлема.

– Ты его спровоцировал, глупый ребенок! – Голос Зайхеля приблизился.

– Значит, он сам напросился, – огрызнулся Адолин.

Боль. Каладину показалось, что рядом кто-то присел. Зайхель?

– Адолин, ты в осколочном доспехе. – Да, точно, это Зайхель: зрение капитана по-прежнему отказывалось фокусироваться. – Нельзя бросать напарника по тренировке, как связку палок, если на нем нет брони. Отец тебя такому не учил!

Кэл резко вдохнул и вынудил себя открыть глаза. Буресвет из кошеля на поясе наполнил его.

«Не слишком много. Они не должны заметить. Они не должны отнять это у тебя!»

Боль исчезла. В плече что-то соединилось – он не знал, был ли это перелом или простой вывих. Зайхель вскрикнул от изумления, когда Каладин вскочил и снова кинулся на Адолина.

Принц отпрянул, поднял руку, явно призывая клинок. Каладин пинком подбросил упавшие полкопья, взметнув песок, и поймал на лету, приближаясь к противнику.

В тот же миг сила покинула его. Буря внутри угасла без предупреждения, и юноша, охнув от вернувшейся боли в плече, споткнулся.

Адолин поймал его за руку и сжал бронированный кулак. Осколочный клинок возник в другой руке принца, но одновременно с ним второй клинок замер у шеи Каладина.

– Ты труп, – сказал стоявший позади Зайхель, не отводя клинка от кожи Каладина. – Опять.

Каладин рухнул на колени посреди тренировочной площадки и выронил полкопья. Силы покинули его. Что произошло?

– Ступай и помоги брату прыгать, – приказал Зайхель Адолину.

С какой стати он вообще распоряжался принцами?

Молодой Холин ушел, и Зайхель присел на корточки рядом с Каладином.

– Ты не дергаешься, когда на тебя замахиваются осколочным клинком. Ты действительно уже сражался с осколочниками?

– Ага.

– Значит, ты везунчик, – сказал Зайхель и пощупал плечо Каладина. – В тебе есть упорство. В неприличных количествах. Ты в хорошей форме и быстро соображаешь в бою. Но с трудом понимаешь, как следует сражаться с осколочниками.

– Я…

Что тут скажешь? Зайхель прав. Было бы высокомерием это отрицать. Две битвы – три, если считать сегодняшнюю, – не делали его знатоком. Он поморщился, когда учитель нащупал болезненное сухожилие. Вокруг появились новые спрены боли. Он сегодня заставил их как следует потрудиться.

– Тут ты ничего не сломал. – Зайхель удивленно хмыкнул. – А ребра как?

– В порядке, – ответил Каладин, лежа на спине и глядя в небо.

– Что ж, не буду принуждать тебя к учебе, – произнес Зайхель, вставая. – Думаю, принудить тебя мне и не по силам.

Каладин зажмурился. Он чувствовал себя униженным, но с чего вдруг? Ему случалось и раньше проигрывать тренировочные бои. Такое бывало часто.

– Ты очень на него похож, – проворчал Зайхель. – Адолин тоже не хотел, чтобы я его учил. По крайней мере, поначалу.

Каладин открыл глаза:

– Я совсем не такой, как он.

Зайхель хрипло расхохотался в ответ на это и ушел, продолжая посмеиваться, словно услышал лучшую шутку в целом мире. Каладин остался лежать на песке, уставившись в темно-синее небо и прислушиваясь к звукам тренировочных поединков. В конце концов подлетела Сил и опустилась ему на грудь.

– Что случилось? – спросил Каладин. – Буресвет покинул меня. Я почувствовал, как он ушел.

– Кого ты защищал? – спросила Сил.

– Я… я упражнялся. Как и в тот раз, когда мы боролись со Шрамом и Камнем на дне ущелья.

– Ты действительно именно это делал? – многозначительно спросила Сил.

Он не знал. Юноша лежал, глядя в небо, пока не отдышался, затем, пусть со стоном, заставил себя подняться. Отряхнулся, отправился проверить Моаша и остальных стражников. На ходу втянул немного буресвета, и тот подействовал, медленно исцеляя его плечо и смягчая боль от синяков и шишек.

По крайней мере, телесных.

Безопасные вещи

Пять с половиной лет назад

Шелк нового платья Шаллан был мягче всего, что она носила раньше. Он касался ее кожи, словно ласкающий бриз. Левый длинный манжет застегивался; она была уже достаточно взрослой, чтобы прикрывать защищенную руку. Когда-то девочка мечтала о том, как будет носить дамское платье. Они с матерью…

С матерью…

В голове у Шаллан сделалось пусто. Девушка перестала думать, как перестает гореть свеча, которую задули. Она откинулась на спинку кресла, подобрав под себя ноги, держа руки на коленях. В унылой столовой с каменными стенами кипела бурная деятельность: особняк Давар готовили к приему гостей. Шаллан не знала, каких именно. Ей было известно лишь то, что отец желал видеть столовую безупречной.

В этом от нее не было никакого толка.

Мимо поспешно скользнули две горничные.

– Она видела, – прошептала одна, обращаясь к другой – новенькой. – Бедняжка была в комнате, когда это случилось. За пять месяцев не произнесла ни единого слова. Хозяин убил свою жену и ее любовника, но не вздумай…

Они продолжали разговаривать, но Шаллан не слушала.

Девочка держала руки на коленях. Ярко-синий цвет ее платья был единственным настоящим цветом в комнате. Она сидела на возвышении рядом со столом для почетных гостей. С полдюжины горничных в коричневом, с перчатками на защищенных руках драили пол и полировали мебель. Паршуны затащили еще несколько столов. Горничная распахнула окна, впустив свежий воздух, влажный после недавней Великой бури.

Шаллан опять услышала, как прозвучало ее имя. Слуги, похоже, считали, что раз она не говорит, то и не слышит. Время от времени девушка спрашивала себя, не стала ли она невидимой. Может быть, она ненастоящая? Вот было бы здорово…

Дверь в зал распахнулась, и вошел Нан Хеларан. Высокий, мускулистый, с волевой челюстью. Ее старший брат был мужчиной. Остальные… остальные были детьми. Даже Тет Балат, который достиг возраста совершеннолетия. Хеларан окинул комнату взглядом – возможно, искал отца, – а потом подошел к Шаллан. Под мышкой у него был маленький сверток. Горничные с готовностью расступались перед ним.

– Шаллан, привет! – Хеларан устроился перед ее креслом. – Надзираешь за работой?

Она была там, где была. Ее отцу не нравилось, когда дочь оказывалась там, где никто не мог за ней следить. Он тревожился.

– Я тебе кое-что принес, – сообщил Хеларан, разворачивая сверток. – Заказал для тебя в Северной Хватке, и торговец буквально только что доставил. – Он вытащил кожаную сумку.

Шаллан, поколебавшись, взяла ее. На лице Хеларана сияла улыбка до ушей. Трудно хмуриться в той же комнате, где он улыбался. Когда брат был рядом, она почти могла притвориться… притвориться, что…

Ее разум опустел.

– Шаллан? – позвал Хеларан, подбадривая.

Она расстегнула сумку. Внутри была пачка бумаги для рисования – толстой, дорогой – и набор угольных карандашей. Шаллан прижала укрытую тканью защищенную руку к губам.

– Я скучал по твоим рисункам, – проговорил Хеларан. – По-моему, у тебя очень хорошо получалось. Ты должна больше практиковаться.

Она провела пальцами правой руки по бумаге, потом выбрала карандаш. Начала рисовать. Столько времени прошло…

– Шаллан, мне нужно, чтобы ты вернулась, – мягко произнес Хеларан.

Она сгорбилась над рисунком, карандаш шуршал по бумаге.

– Шаллан?

Никаких слов. Только рисунок.

– Следующие пару лет я буду часто и надолго уезжать, – продолжал Хеларан. – Я хочу, чтобы ты присматривала за остальными вместо меня. Переживаю за Балата. Я подарил ему нового щенка рубигончей, а он… не был добрым с малышом. Ты должна быть сильной. Ради них.

Горничные с появлением Хеларана притихли. За ближайшим окном лениво шевелились извилистые лозы. Карандаш Шаллан продолжал двигаться. Казалось, не она рисует, а изображение само проявляется на странице – и бумага сочится углем, точно кровью.

Хеларан со вздохом поднялся. А потом увидел, что́ она рисует. Тела, лежащие лицом вниз на полу с…

Он схватил лист и скомкал. Шаллан, вздрогнув, отпрянула и стиснула карандаш в пальцах дрожащей руки.

– Шаллан, рисуй растения и животных, безопасные вещи. Не пытайся вернуться в прошлое.

По ее щекам потекли слезы.

– Мы пока еще не можем отомстить, – негромко проговорил Хеларан. – Балат не может возглавить дом, а я должен уйти. Скоро все изменится.

Дверь распахнулась. Отец был крупным человеком и наперекор моде носил бороду. Его веденский наряд также не соответствовал современным фасонам: светлорд Давар носил похожую на юбку шелковую улату и тугую рубашку, поверх которой надевал мантию. Без меха норки, какой могли бы носить его деды, но в целом – очень, очень традиционно.

Он возвышался над Хелараном – отец был выше всех в поместье. За ним вошли паршуны, неся свертки с едой для кухонь. У всех троих была кожа с мраморными разводами: у двоих красное на черном, у одного красное на белом. Отец любил паршунов. Они не огрызались.

– Хеларан, мне сообщили, что ты велел конюхам приготовить одну их моих карет! – взревел отец. – Я не допущу, чтобы ты опять где-то шлялся!

– В мире есть и более важные вещи, – ответил Хеларан. – Даже более важные, чем ты и твои преступления.

– Не смей так со мной говорить, – прорычал светлорд Давар, шагая вперед и тыкая в Хеларана пальцем. – Я твой отец.

Слуги поспешно бросились в угол, стараясь не попадаться у него на пути. Шаллан прижала сумку к груди и вжалась в кресло.

– Ты убийца, – спокойно сказал Хеларан.

Отец замер на месте, и под бородой его щеки побагровели. Потом он снова двинулся вперед.

– Да как ты смеешь! Думаешь, я не могу отправить тебя в тюрьму? Решил, что раз ты мой наследник, то я…

Что-то возникло в руке Хеларана – полоса тумана, которая сгустилась в серебристую сталь. Клинок футов шести длиной, изогнутый и широкий, с обухом в виде языков пламени или, быть может, волн на воде. Эфес украшал самосвет. Когда свет отражался от металла, выступы на гарде как будто двигались.

Хеларан был осколочником. Буреотец! Как? С каких пор?

Отец умолк и резко остановился. Хеларан спрыгнул с невысокого помоста и направил осколочный клинок на отца. Острие коснулось груди светлорда Давара.

Тот поднял руки, обратив ладони к сыну.

– Ты мерзкая напасть, что обрушилась на этот дом! – почти прорычал Хеларан. – Мне следовало бы проткнуть тебя. Такой поступок был бы благодеянием.

– Хеларан… – Отец утратил весь свой пыл, а его лицо сделалось совершенно белым. – Тебе только кажется, что ты все знаешь. Твоя мать…

– Я не стану слушать твое вранье! – выкрикнул Хеларан и повернул запястье так, что меч в его руке крутанулся, но лезвие по-прежнему упиралось в грудь отца. – Так легко.

– Нет, – прошептала Шаллан.

Хеларан склонил голову набок, потом повернулся. Меч не дрогнул.

– Нет, – сказала Шаллан. – Пожалуйста.

– И вот теперь ты заговорила? – изумился Хеларан. – Чтобы защитить его?! – Смех брата был похож на неистовый лай. Он резким движением убрал меч от груди отца.

Тот, по-прежнему бледный, опустился на один из стульев.

– Как? Это же осколочный клинок… Откуда? – Светлорд Давар вдруг поднял глаза. – Но нет. Это другое. Твои новые друзья? Они доверили тебе такое богатство?

– Нам предстоит важное дело, – отрезал Хеларан. Он повернулся и сосредоточился на Шаллан, положил руку ей на плечо ласковым жестом и продолжил чуть тише: – Сестра, когда-нибудь я тебе все расскажу. Хорошо, что я услышал твой голос, прежде чем уехать.

– Не уезжай, – попросила она.

Слова казались ватой, набившейся в рот. Прошло много месяцев с тех пор, как она в последний раз говорила.

– Я должен. Пожалуйста, нарисуй для меня что-нибудь. Невероятные вещи. Счастливые дни. Ты сможешь?

Она кивнула.

– Прощай, отец, – бросил Хеларан и, повернувшись, решительным шагом направился прочь из комнаты. – Постарайся не испортить слишком многое, пока я буду отсутствовать. Я ведь время от времени стану возвращаться, чтобы проверить, как идут дела.

Он ушел, а его слова все еще звучали эхом в коридоре.

Светлорд Давар вскочил и взревел. Несколько горничных, что еще оставались в столовой, выбежали через боковую дверь в сад. Шаллан сильней съежилась в кресле, придя в ужас при виде того, как ее отец схватил стул и ударил им о стену. Он пинком опрокинул маленький обеденный стол, потом принялся ломать стулья один за другим об пол, повторяющимися, жестокими ударами.

И повернулся к ней, тяжело дыша.

Шаллан всхлипнула от его гнева, от того, что в его глазах не было ничего человеческого. Когда они сосредоточились на ней, жизнь в них вернулась. Отец уронил сломанный стул и, повернувшись к ней спиной, словно от стыда, сбежал из комнаты.

Холодная ясность

Форма искусства нужна для красот многоцветныхИ песен, которых мы страстно желаем.Искусник призывает рой спренов приметных,Судьбу творят они, но как – не знаем.Из «Песни перебора» слушателей, строфа 90

Когда Шаллан и ее маленький караван приблизились к источнику дыма, солнце превратилось в тлеющий уголек на горизонте, готовый кануть в небытие. Хотя дым таял, веденка смогла разглядеть, что источником его были три разные кучи, а поднимаясь в воздух, он свивался в один столб.

Она встала в покачивающемся фургоне, который забрался на последний холм и остановился, не доехав до вершины, в нескольких футах от того места, откуда можно было бы разглядеть, что происходит. Ну конечно – если внизу поджидали бандиты, преодолевать эту горку попросту глупо.

Блат спустился и побежал вперед. Он не отличался особым проворством, но лучшего разведчика у них не было. Блат снял свою изысканную шляпу и на полусогнутых ногах добрался до вершины холма, чтобы заглянуть на другую сторону. Миг спустя выпрямился, не пытаясь больше прятаться.

Шаллан спрыгнула с фургона и поспешила наверх; ее юбки то и дело цеплялись за кривые ветки хрустешипа. Она достигла вершины, ненамного опередив Твлаква.

Внизу тихонько тлели три караванных фургона, и землю усеивали следы сражения. Упавшие стрелы, несколько трупов, сложенные кучей. Сердце Шаллан кувыркнулось, когда она увидела живых среди мертвецов. Усталые, они бродили тут и там, что-то искали среди мусора или переносили трупы. Судя по одежде, это были не бандиты, но честные караванщики. На дальней стороне лагеря сгрудились еще пять фургонов. Некоторые обгорели, но все казались в рабочем состоянии и были все еще нагружены товаром.

Вооруженные мужчины и женщины перевязывали свои раны. Стражники. Группка перепуганных паршунов заботилась о чуллах. Этих людей атаковали, но они выжили.

– Дыхание Келека!.. – пробормотал Твлакв. Он повернулся и зашипел Блату и Шаллан: – Назад, пока они не увидели.

– Что? – Блат удивился, но подчинился. – Это ведь другой караван, как мы и надеялись.

– Да, и они не должны знать, что мы здесь. Они могут захотеть поговорить с нами, и это нас замедлит. Смотрите! – Он махнул рукой, указывая назад.

В угасающем свете Шаллан разглядела тень на гребне холма, располагавшегося невдалеке. Дезертиры. Она взмахом руки велела Твлакву передать свою подзорную трубу, и тот с неохотой подчинился. Линза была с трещиной, но Шаллан все равно хорошо разглядела приближавшийся отряд. В нем было около тридцати человек, и они в самом деле казались солдатами, как и сообщил Блат. Дезиртиры были без знамени, шли не строем и не носили военную форму, но, судя по всему, хорошо вооружились.

– Надо спуститься и попросить другой караван о помощи, – предложила Шаллан.

– Нет! – Твлакв выхватил у нее подзорную трубу. – Надо бежать! Бандиты увидят перед собой эту богатую, но ослабевшую компанию и нападут на них, а не на нас!

– И ты считаешь, после этого они за нами не погонятся? – спросила Шаллан. – Не заметят наши совершенно явные следы? Думаешь, им не хватит пары дней, чтобы нас догнать?

– Сегодня ночью должна быть Великая буря. Она может скрыть наши следы, сдувая раковины растений, которые мы давим.

– Маловероятно, – возразила Шаллан. – Если мы останемся с этим караваном, то сможем присоединить наши невеликие силы к их силам. Мы сможем выстоять. Это…

Блат внезапно вскинул руку и завертел головой.

– Шум, – предупредил он, потянувшись к своей дубине.

Из ближайших теней поднялся человек. Очевидно, у каравана, расположившегося внизу, был собственный разведчик.

– Вы вывели их прямо на нас, верно? – спросил женский голос. – Кто они такие? Еще одни бандиты?

Твлакв поднял свою сферу, и оказалось, что разведчица – светлоглазая женщина среднего роста, худощавая и мускулистая. Она была в штанах и длинном плаще, который застегивался пряжкой на талии и казался похожим на платье. На ее защищенной руке была желтовато-коричневая перчатка, и на языке алети она говорила без акцента.

– Я… – начал Твлакв. – Я просто скромный торговец, и…

– Те люди, что преследуют нас, точно бандиты, – перебила Шаллан. – Они не отставали весь день.

Женщина выругалась и подняла собственную подзорную трубу.

– Хорошее снаряжение, – пробормотала она. – Видимо, дезертиры. Как будто у нас было мало проблем. Йикс!

Поблизости поднялся второй человек, одетый в желтовато-коричневый наряд, сливавшийся с камнем. Шаллан вздрогнула. Как же она его не заметила? Разведчик был так близко. У него оказался меч на поясе. Светлоглазый? Нет, чужестранец, судя по золотым волосам. Девушка не была уверена в том, какое значение имел цвет глаз для их положения в обществе. В тех краях, где жили макабаки, не встречались люди со светлыми глазами, но у них были короли, а в Ири почти у всех были светло-желтые глаза.

Он подбежал, держа руку на мече, враждебно наблюдая за Блатом и Тэгом. Женщина что-то ему сказала на языке, который Шаллан был незнаком, и он кивнул, а потом поспешил вниз по склону, к каравану. Светлоглазая последовала за ним.

– Постой, – окликнула ее Шаллан.

– Нет времени на разговоры, – резко ответила та. – Нам предстоит сражение с двумя отрядами бандитов.

– С двумя? – переспросила Шаллан. – Вы не разбили тех, кто напал на вас раньше?

– Отогнали, но они скоро вернутся. – Женщина приостановилась на склоне холма. – Думаю, пожар был случайностью. Они размахивали факелами, чтобы испугать нас, а отступили, чтобы мы смогли потушить огонь. Им не с руки терять товар.

Выходит, у них два врага. Бандиты впереди и позади. Хотя было холодно и солнце наконец-то исчезло за западным горизонтом, Шаллан вспотела.

Женщина смотрела на север – туда, должно быть, отступил первый из бандитских отрядов.

– Да, они вернутся, – проговорила она. – Они захотят расправиться с нами до того, как ночью начнется Великая буря.

– Я предлагаю вам свою защиту, – сказала Шаллан неожиданно для самой себя.

– Защиту? – растерянно переспросила женщина, поворачиваясь к Шаллан.

– Вы можете принять меня и моих людей в свой лагерь, – пояснила Шаллан. – Я позабочусь о вашей безопасности этим вечером. Потом мне понадобится, чтобы вы сопроводили меня к Расколотым равнинам.

Женщина рассмеялась:

– А ты отчаянная, кем бы ты ни была. Можешь присоединиться к нашему лагерю, но там ты умрешь вместе с нами!

Со стороны каравана раздались встревоженные возгласы. Миг спустя из темноты на фургоны и караванщиков обрушился ливень стрел.

Люди завопили.

Потом из ночной тьмы появились бандиты. Они и близко не были так хорошо экипированы, как дезертиры, но им это и не требовалось. В караване осталось меньше десятка охранников. Женщина выругалась и побежала вниз по склону.

Шаллан задрожала, уставившись на внезапную бойню внизу широко распахнутыми глазами. Потом повернулась и направилась к фургонам Твлаква. Этот внезапный озноб был ей знаком. Он означал холодную ясность. Девушка знала, что делать. Она понятия не имела, сработает ли это, но видела решение, словно оно было рисунком, который складывался из случайных штрихов, превращаясь в полноценную картину.

– Твлакв, вы с Тэгом отправитесь вниз и попытаетесь помочь тем людям сражаться, – приказала она.

– Что? – переспросил торговец. – Нет. Нет, я не расстанусь с жизнью из-за вашей глупости.

В полумраке их взгляды встретились, и он осекся. Шаллан знала, что слегка светится; она чувствовала бурю внутри.

– Выполняй. – Девушка повернулась к нему спиной и пошла к своему фургону. – Блат, поворачивай.

Он стоял возле фургона со сферой и смотрел на что-то в своей руке. Лист бумаги? Нет, Блат точно не знал глифов.

– Блат! – резко окликнула Шаллан, взбираясь на свое место. – Нам надо двигаться. Быстро!

Он встряхнулся, спрятал бумагу и забрался на сиденье рядом с ней. Хлестнул чулла, разворачивая его, потом спросил:

– Что мы делаем?

– Направляемся на юг.

– К дезертирам?

– Да.

В кои-то веки он подчинился ей без возражений и хлестнул чулла, чтобы тот двигался быстрей, – как если бы Блату не терпелось поскорее со всем этим покончить. Фургон дребезжал и трясся, пока они спускались по склону одного холма и взбирались к вершине другого.

Достигнув ее, они увидели идущий навстречу отряд. Дезертиры несли факелы и сферные фонари, так что Шаллан видела их лица – мрачные лица суровых людей с оружием наготове. Нагрудники или кожаные колеты когда-то носили знаки, обозначавшие принадлежность к тому или иному войску, но теперь их соскребли или срезали.

Мужчины глядели на нее с явным потрясением. Они не ожидали, что добыча выйдет навстречу. Ее появление на мгновение огорошило их – и это было важное мгновение.

«Должен быть офицер, – подумала Шаллан, вставая. – Они солдаты или были солдатами. Они должны кому-то подчиняться».

Она набрала воздух. Блат поднял сферу, взглянул на нее и охнул в удивлении.

– Слава Буреотцу, вы здесь! – вскричала Шаллан, обращаясь к мужчинам. – Я отчаянно нуждаюсь в вашей помощи.

Отряд дезертиров в молчании уставился на нее.

– Бандиты, – пояснила Шаллан. – Они атакуют наших друзей-караванщиков всего-то в двух холмах отсюда. Там резня! Я сказала, что видела здесь солдат, которые направлялись к Расколотым равнинам. Никто мне не поверил. Пожалуйста. Вы должны помочь.

Они продолжали таращиться на нее. «Я почти как норка, которая забрела в берлогу белоспинника и поинтересовалась, когда будет ужин…» – подумала Шаллан. Наконец дезертиры начали встревоженно переглядываться и повернулись к человеку, который стоял почти в центре отряда. Он был высокий, бородатый и с непомерно длинными руками.

– Бандиты, значит, – проговорил мужчина голосом, лишенным эмоций.

Шаллан спрыгнула с фургона и подошла к нему, а Блат остался сидеть, немой как холм. Дезертиры расступались перед нею; оборванные и грязные, седые и косматые, с лицами, которые не знали бритвы – или мочалки – целую вечность. И все-таки в свете факелов их оружие блестело, на нем не было ни пятнышка ржавчины, а нагрудники оказались отполированы до зеркального блеска.

Женщина, которую Шаллан увидела в одном из этих «зеркал», выглядела слишком высокой и властной. Спутанная шевелюра веденки превратилась в струящиеся рыжие локоны. Она была не в лохмотьях бродяжки, а в платье с золотой вышивкой, с ожерельем на шее. Протянув руку к главарю банды, Шаллан увидела аккуратный маникюр вместо обломанных ногтей.

– Светлость, – сказал мужчина, когда она приблизилась, – мы не те, за кого вы нас принимаете.

– Нет, – ответила Шаллан. – Это вы не те, за кого сами себя принимаете.

В свете факелов веденка увидела, как дезертиры устремили на нее внимательные взгляды, и каждый волосок на ее теле встал дыбом. Она и впрямь в логове хищника. Но буря внутри побуждала к действию и требовала непоколебимой уверенности в себе.

Главарь открыл рот, словно собираясь отдать приказ. Шаллан перебила его:

– Как твое имя?

– Меня зовут Ватах, – произнес мужчина, поворачиваясь к своим соратникам. Воринское имя, как и ее собственное. – И я позже решу, что с тобой делать. Газ, бери ее и…

– Ватах, что бы ты сделал, – громко продолжила Шаллан, – чтобы стереть прошлое?

Главарь снова обернулся к ней; одну сторону его лица озарял резкий свет факела.

– Ты бы защищал, а не убивал, если бы мог выбирать? – уточнила Шаллан. – Ты бы спасал, а не грабил, если бы смог все начать заново? Хорошие люди умирают, пока мы тут беседуем. Ты можешь это остановить.

Его темные глаза казались мертвыми.

– Прошлое нельзя изменить.

– Я могу изменить ваше будущее.

– Нас разыскивают.

– Да, я пришла сюда, потому что искала вас. Надеялась, что найду настоящих мужчин. Вам выпал шанс снова сделаться солдатами. Идите со мной. Я позабочусь о том, чтобы для вас началась новая жизнь. И вы сами приблизите ее, спасая, а не убивая.

Ватах насмешливо фыркнул. Его лицо во тьме казалось незаконченным, грубым, словно набросок.

– Светлорды нас уже подводили в прошлом.

– Послушай, – взмолилась Шаллан. – Послушай, как они кричат!

Жалобные звуки долетали к ним с той стороны, откуда она пришла. Крики о помощи. Караванщики, мужчины и женщины, умирали. Эти звуки не давали никому покоя. Хоть Шаллан намеренно обратила на них внимание дезертиров, она сама удивилась тому, как хорошо были слышны звуки. Как отчетливо в них звучала мольба о помощи.

– Дайте себе еще один шанс, – негромко предложила девушка. – Если вы вернетесь со мной, я позабочусь о том, чтобы ваши преступления были забыты. Я вам это обещаю – клянусь всем, что у меня есть, клянусь Всемогущим. Вы можете все начать сначала. Вы можете стать героями.

Ватах посмотрел ей в глаза. У Шаллан упало сердце, когда она поняла, что дезертир не дрогнул. Буря внутри ее начала спадать, а страхи усилились. Что она творит?! Это же безумие!

Ватах опять отвернулся, и она поняла, что потеряла его. Вожак рявкнул, чтобы ее взяли в плен.

Никто не шевельнулся. Шаллан сосредоточилась только на нем, упустив двадцать с лишним дезертиров. Между тем они подошли ближе, подняв факелы. Бандиты глядели на нее, не пряча лиц, и она видела лишь следы прежнего вожделения. Их глаза были широко распахнуты и наполнены тревогой, они прислушивались к далеким воплям. Одни трогали те места на форме, где раньше были нашивки. Другие поглядывали на копья и топоры, с которыми, должно быть, еще совсем недавно служили.

– Вы что же, дурни, обдумываете это?! – изумился Ватах.

Один дезертир – невысокий, с покрытым шрамами лицом и повязкой через глаз – кивнул.

– Я не прочь начать заново, – проворчал он. – Клянусь бурей, это было бы здорово.

– Однажды я спас женщине жизнь, – пробормотал другой – высокий, лысеющий мужчина лет сорока с небольшим. – На несколько недель превратился в героя. За меня в тавернах произносили тосты. И принимали сердечно. Преисподняя! Да мы тут медленно умираем.

– Мы ушли, чтобы покончить с притеснением! – заорал Ватах.

– И что же мы сделали со своей свободой? – спросил кто-то из задних рядов.

В последовавшей тишине Шаллан слышала только крики о помощи.

– Пошло все в бурю, я иду, – сказал одноглазый коротышка и побежал вверх по склону.

Следом за ним устремились другие. Шаллан повернулась, сложив руки перед собой, и почти весь отряд кинулся в атаку. Блат замер, и свет факела в руках пробегавшего дезертира озарил его потрясенное лицо. Потом он издал ликующий возглас, спрыгнул на землю и, вскинув дубину, вместе с дезертирами побежал сражаться.

Шаллан осталась с Ватахом и еще двумя. Они выглядели сбитыми с толку тем, что случилось. Вожак скрестил руки и громко вздохнул:

– Вот придурки.

– Они хотят стать лучше, и это не делает их придурками, – возразила Шаллан.

Тот фыркнул и окинул ее взглядом. Девушка ощутила панику. Минуту назад этот мужчина был готов ее ограбить и, возможно, сделать кое-что похуже. Он не шевельнулся в ее направлении, но теперь, без большей части факелов, его лицо выглядело еще более грозным.

– Кто ты такая? – спросил он.

– Шаллан Давар.

– Ну так вот, светлость Шаллан. Я надеюсь ради вашего же блага, что вы умеете держать слово. Идем, ребята. Посмотрим, удастся ли нам спасти этих идиотов.

И он направился через холмы к битве в сопровождении оставшихся дезертиров.

Шаллан тихонько выдохнула. Буресвет не вышел; она использовала весь. Ноги почти не болели, но веденка чувствовала изнеможение и была пуста, словно пробитый винный мех. Девушка подошла к фургону, привалилась к нему, а потом сползла на землю. Запрокинув голову, уставилась на небо. Рядом появились несколько спренов изнеможения, похожих на небольшие пылевые вихри.

Салас, первая луна, был фиолетовым диском в центре скопления ярких белых звезд. Крики и вопли битвы звучали с прежней силой. Хватит ли дезертиров? Она не знала, сколько там бандитов.

В сражении от нее не будет никакой пользы. Шаллан зажмурилась, потом забралась на свое место и вытащила блокнот. Под звуки битвы она нарисовала глифы – молитву надежды.

– Они прислушались, – прожужжал рядом с ней Узор. – Ты их изменила.

– Не могу поверить, что это сработало.

– Ах… ты хорошо владеешь обманами.

– Нет, я действительно не верю. Кажется невозможным, что они в самом деле прислушались ко мне. Это ведь закоренелые преступники.

– Ты обманы и правда, – негромко проговорил Узор. – Обманы и правда меняют.

– Что это значит?

Салас давал слишком мало света – рисовать было трудно, но Шаллан старалась как могла.

– Ты раньше говорила об одном потоке, – напомнил Узор. – О светоплетении, силе света. Но ты владеешь еще кое-чем. Силой трансформации.

– Духозаклинание? Я никого не духозаклинала.

– Ммм… И все же ты их трансформировала. И все же. Ммм…

Шаллан завершила молитву, потом подняла ее и заметила, что из блокнота вырвана предыдущая страница. Кто мог это сделать?

Она не могла возжечь молитву, но казалось, что Всемогущий не станет из-за этого сердиться. Шаллан прижала листок к груди и, закрыв глаза, стала ждать, пока доносившиеся снизу звуки не утихли.

Пепел

</titleПосредники – форма для мира, так говорили.Форма для наставлений и утешенья.Но боги, присвоив ее, все изменили.Принесла эта форма лишь ложь и разрушенья.Из «Песни перебора» слушателей, строфа 33

Шаллан закрыла глаза Блата, не глядя на рваную рану на его животе, на кровавые внутренности. Вокруг нее караванщики искали среди руин лагеря полезные вещи. Люди стонали, но кое-какие стоны прерывались, когда Ватах одного за другим казнил бандитов.

Шаллан его не остановила. Он выполнял свой долг с мрачным видом и, проходя мимо, даже не смотрел на нее. «Думает, что мог с легкостью оказаться на месте этих бандитов со всеми своими людьми, – подумала веденка, опять взглянув на Блата, чье мертвое лицо освещали костры. – Что отделяет героев от злодеев? Одна речь в ночи?»

Блат был не единственным павшим в сражении; Ватах потерял семерых солдат. Они убили в два с лишним раза больше бандитов. Девушка поднялась, ощущая неимоверную усталость, как вдруг заметила, что из-за пазухи Блата что-то выглядывает. Она наклонилась и открыла куртку.

Там во внутреннем кармане лежал рисунок – портрет Блата. Тот самый, на котором наемник был изображен таким, каким его вообразила Шаллан. Солдатом в опрятной военной форме, со взглядом, устремленным вперед, а не себе под ноги. Героем.

Когда он успел забрать это из ее блокнота? Шаллан взяла листок и сложила его, разгладив складки.

– Я была не права, – прошептала она. – Блат, ты был отличным выбором для начала моей коллекции. Сражайся хорошо за Всемогущего, пока спишь, храбрец.

Девушка встала и окинула лагерь взглядом. Несколько паршунов стащили трупы к погребальным кострам. Вмешательство Шаллан спасло торговцев, но они все равно понесли тяжелые потери. Она не считала, но цена победы казалась высокой. Десятки мертвецов, включая большинство охранников, – и среди них был ириали, которого она повстречала минувшим вечером.

Шаллан так вымоталась, что ей хотелось заползти в свой фургон, свернуться калачиком и уснуть. Вместо этого она отправилась искать главных караванщиков.

Изможденная, в пятнах крови разведчица, которую они встретили накануне, стояла возле походного стола и разговаривала с пожилым бородатым мужчиной в войлочной шапке. У него были голубые глаза. Просматривая список, который ему принесла женщина, он запустил пальцы в бороду.

Оба взглянули на Шаллан. Разведчица положила руку на меч; мужчина продолжил поглаживать бороду. Поблизости караванщики перебирали содержимое фургона, который перевернулся и рассыпал тюки с тканью.

– И вот идет наша спасительница, – сказал незнакомец. – Светлость, даже сами ветра не смогли бы воспеть ваше величие или воздать вам должное за чудесное прибытие в нужный момент.

Шаллан не ощущала величия. Она ощущала себя усталой, больной и грязной. Ее босые ноги, спрятанные под подолом платья, опять начали болеть, и она растратила нужный для светоплетения буресвет. Ее платье выглядело почти что нищенским, а волосы – хоть и заплетенные в косу – были в полном беспорядке.

– Вы хозяин каравана? – спросила Шаллан.

– Меня зовут Макоб, – ответил он с необычным акцентом. Не тайленец, не алети. – Вы уже встречались с моей помощницей Тин. – Бородач кивком указал на женщину. – Она возглавляет наших охранников. Как ее солдаты, так и мои товары после ночных встреч… понесли потери.

Тин скрестила руки на груди. Она по-прежнему была в своем желтовато-коричневом плаще, и в свете сфер Макоба Шаллан видела, что тот сшит из хорошей кожи. Что следовало думать о женщине, одетой как солдат и с мечом на поясе?

– Я передала Макобу ваше предложение, – сказала Тин. – Которое вы сделали раньше, на холме.

Макоб рассмеялся, хоть смех и казался неуместным в их обстоятельствах.

– «Предложение» – так она это называет. Моя помощница убеждена, что эта угроза была настоящей. Наемники явно работают на вас. Мы тут обсуждали, какие могут быть ваши намерения по поводу каравана.

– Наемники раньше на меня не работали, – объяснила Шаллан, – но работают теперь. Пришлось их немного подтолкнуть к принятию решения.

Тин вскинула бровь.

– Сильно же вы их подтолкнули, светлость…

– Шаллан Давар. Я прошу у вас того же, о чем просила Тин. Сопроводите меня к Расколотым равнинам.

– Но ведь ваши солдаты могут это сделать, – заметил Макоб. – Наша помощь вам не требуется.

«Вы нужны, чтобы мои „солдаты“ помнили о том, на что они способны», – подумала Шаллан. Чутье подсказывало, что чем больше напоминаний о нормальной жизни будет у дезертиров, тем лучше для нее.

– Они солдаты, – проговорила веденка. – У них нет ни малейшего понятия о том, как обеспечить светлоглазой даме надлежащий комфорт. А вот у вас имеются удобные фургоны и товаров в изобилии. Если вы еще не поняли по моему непритязательному виду, я отчаянно нуждаюсь в минимальных удобствах. Мне бы не хотелось прибыть на Расколотые равнины похожей на бродяжку.

– Ее солдаты нам и впрямь пригодятся, – согласилась Тин. – От моего отряда осталась горстка.

Она опять изучила Шаллан – на этот раз в ее взгляде сквозило любопытство, и был этот взгляд отнюдь не враждебным.

– Мы заключим соглашение, – произнес Макоб, широко улыбаясь и протягивая руку Шаллан через стол. – В благодарность за спасение моей жизни я позабочусь о том, чтобы у вас появилась новая одежда и отличная еда на все время нашего общего путешествия. Вы и ваши люди обеспечите нашу безопасность на остатке пути, а потом мы расстанемся, полностью выплатив друг другу долги.

– Согласна. – Шаллан приняла его руку. – Я позволю вам присоединить ваш караван к моему.

Он поколебался:

– К вашему.

– Да.

– То есть, я так понял, он будет под вашим управлением?

– А вы ждали чего-то другого?

Он вздохнул, но все же пожал ей руку:

– Нет, видимо, не ждал. – Он отпустил ее руку, потом махнул в сторону двоих мужчин, стоявших поодаль от фургонов. Твлакв и Тэг. – А с этими что делать?

– Они мои, – бросила Шаллан. – Я разберусь с ними.

– Только пусть они держатся в хвосте каравана, если вы позволите, – сказал Макоб, сморщив нос. – Грязные делишки. Я бы не хотел, чтобы от нашего каравана несло их товаром. Как бы там ни было, вам лучше собрать своих людей. Скоро начнется Великая буря. Мы потеряли фургоны – у нас нет лишнего места.

Шаллан оставила их и направилась через долину, стараясь не обращать внимания на мешавшиеся в воздухе запахи крови и копоти. Кто-то вышел из тьмы и догнал ее. Озаренный куда более ярким светом Ватах выглядел не менее грозно.

– Ну? – спросила его Шаллан.

– Я потерял нескольких людей, – без выражения ответил он.

– Они погибли, сражаясь за правое дело. Семьи выживших благословят их за жертву.

Ватах схватил ее за руку и вынудил остановиться. Хватка у него была крепкая до боли.

– Ты выглядишь не так, как раньше, – прошипел он. Шаллан и не замечала, насколько дезертир выше ростом. – Неужто глаза подвели меня? Во тьме я видел королеву. Теперь вижу ребенка.

– Возможно, ты видел то, что хотел видеть. – Шаллан залилась румянцем и попыталась – безуспешно – высвободить руку.

Ватах наклонился к ней. Его дыхание пахло не очень-то сладко.

– Мои люди делали вещи и похуже, – шепнул он, махнув другой рукой в сторону погребальных костров. – В этой глуши мы грабили и убивали. Думаешь, одна ночь все искупила? Думаешь, одна ночь покончит с ночными кошмарами?

Шаллан ощутила пустоту в желудке.

– Если мы пойдем с тобой на Расколотые равнины, мы трупы, – прошипел Ватах. – Нас повесят в тот же момент, как мы вернемся.

– Мое слово…

– Твое слово ничего не значит, женщина! – крикнул воин и крепче сжал хватку.

– Отпусти ее, – приказал Узор у него за спиной.

Ватах крутанулся, озираясь, но рядом с ними никого не было. Когда дезертир повернулся, Шаллан увидела спрена у него на спине.

– Кто это сказал? – требовательно спросил Ватах.

– Я ничего не слышала. – Шаллан умудрилась проговорить это спокойно.

– Отпусти ее, – повторил Узор.

Ватах опять оглянулся, потом снова посмотрел на Шаллан, которая ответила ему безмятежным взглядом. Она даже сумела улыбнуться.

Мужчина отпустил ее запястье, вытер ладонь о штаны и отошел. Узор соскользнул по его спине и ноге на землю и шмыгнул к Шаллан.

– Он станет проблемой, – сказала Шаллан, потирая руку в том месте, где Ватах ее схватил.

– Это фигура речи? – спросил Узор.

– Нет. Я именно так и думаю.

– Любопытно. – Узор наблюдал за тем, как Ватах уходит. – Потому что я думаю, что он уже ею стал.

– Точно.

Она пошла к Твлакву, который сидел на своем месте в передней части фургона, скрестив руки перед собой. Он улыбнулся, увидев Шаллан, но в этот раз улыбка казалась особенно вымученной.

– Итак, – заговорил он с напускной беспечностью, – вы в этом участвовали с самого начала?

– В чем? – спросила Шаллан, взмахом руки прогоняя Тэга, чтобы поговорить с Твлаквом наедине.

– В плане Блата.

– Прошу, поясни.

– Очевидно, что он был в сговоре с дезертирами. Той первой ночью, когда Блат прибежал в лагерь и сообщил о них, он с ними встретился и пообещал помочь захватить нас, если его возьмут в долю. Потому вас обоих и не убили немедленно, когда вы отправились с ними поговорить.

– О-о? Если так, почему Блат вернулся и предупредил нас той ночью? Почему он бросился бежать вместе с нами, а не просто позволил своим «приятелям» убить нас без промедления?

– Возможно, он встретился лишь с некоторыми, – предположил Твлакв. – Да, они разожгли ночью костры на холме, чтобы мы поверили, будто их много, а потом его приятели собрали большую компанию… И… – Он поколебался. – Вот буря! В этом нет никакого смысла. Но как, почему? Мы должны были погибнуть.

– Нас уберег Всемогущий.

– Ваш Всемогущий – нелепица.

– Тебе стоит на это надеяться, – заметила Шаллан, направляясь к задней части стоявшего рядом фургона Тэга. – Потому что если нет, то людей вроде тебя ожидает Преисподняя.

Она осмотрела клетку. Внутри ютились пять рабов в грязных лохмотьях. Каждый был сам по себе, казался невероятно одиноким, хотя фургон был очень тесным.

– Теперь они мои, – заявила Шаллан Твлакву.

– Что? – Он вскочил. – Вы…

– Я спасла твою жизнь, жирный коротышка, – оборвала его веденка. – Ты отдашь мне рабов в уплату за это. Ты должен мне за то, что мои солдаты спасли тебя и твою никчемную шкуру.

– Это грабеж.

– Это справедливость. Если не согласен, подай жалобу королю на Расколотых равнинах, когда мы прибудем.

– Я не поеду на равнины! – крикнул Твлакв, брызгая слюной. – Пусть теперь вас другие везут… светлость. Я направлюсь на юг, как и собирался в самом начале.

– Тогда поедешь без них, – сказала Шаллан и открыла замок клетки своим ключом – тем самым, который он дал ей, чтобы она могла закрываться в своем фургоне. – Ты отдашь мне их рабские грамоты. И да поможет тебе Буреотец, если с ними что-то не так. Я отлично разбираюсь в подделках.

Девушка ни разу не видела рабскую грамоту и не смогла бы отличить настоящую от фальшивой. Это ее не тревожило. Она была уставшей, расстроенной и хотела, чтобы эта ночь поскорее закончилась.

Один за другим пятеро рабов нерешительно выбрались из фургона. Они были заросшие и полуголые. Ее путешествие с Твлаквом не отличалось особым комфортом, но было роскошным по сравнению с тем, что перенесли эти мужчины. Кое-кто поглядывал во тьму, словно в нетерпении.

– Можете сбежать, если желаете, – произнесла Шаллан, смягчив тон. – Я не стану за вами охотиться. Но мне нужны слуги, и я буду вам хорошо платить. Шесть огнемарок в неделю, если вы согласитесь отдавать пять из них в уплату рабского долга. Если не согласитесь, то одну.

Один из них склонил голову набок.

– Так ведь нам в любом случае достанется одна марка? Разве в этом есть смысл?

– Еще какой! – сказала Шаллан и повернулась к Твлакву, который в тревоге замер на краю сиденья. – У тебя три фургона, но только два погонщика. Ты продашь мне третий фургон?

Чулл ей не требовался – у Макоба были лишние, поскольку часть его фургонов сгорела.

– Продать фургон? Ха! Отчего бы просто не украсть его у меня?

– Твлакв, хватит выделываться. Тебе нужны мои деньги или нет?

– Пять сапфировых броумов, – рявкнул он. – И не торгуйся – это грабительская цена.

Она не знала, так ли это на самом деле, но могла себе это позволить. Сфер у нее было достаточно, хоть бо́льшая часть и потускнела.

– Паршунов не отдам, – заявил Твлакв.

– Оставь их себе.

Придется поговорить со старшим караванщиком по поводу обуви и одежды для слуг.

Она пошла прочь, намереваясь отыскать чулла среди лишних зверей Макоба, и миновала караванщиков, собравшихся у одного из погребальных костров. Люди Ватаха бросили в огонь последний труп – кого-то своего – и отступили, вытирая лбы.

Темноглазая караванщица подошла к бывшему дезертиру – одноглазому коротышке, который заговорил во время речи Шаллан, – и протянула ему лист бумаги. Тот взял лист, поскреб бороду и продемонстрировал остальным. Это была молитва, состоявшая из знакомых глифов, но не тех, что обозначали скорбь, как предполагала Шаллан. Это была благодарственная молитва.

Бывшие дезертиры собрались у костра, разглядывая молитву. Потом повернулись и посмотрели на караванщиков, словно впервые их увидели. Два десятка людей стояли молча в ночной тиши; у кого-то были слезы на щеках, кто-то держал за руку ребенка. Шаллан до этого не замечала детей, но не удивилась им. Торговцы проводили жизнь в пути, и семьи странствовали вместе с ними.

Девушка остановилась перед караванщиками, большей частью скрытыми тьмой. Дезертиры, похоже, не знали, как следует вести себя в окружении созвездия благодарных глаз и блестящих слез. Наконец они зажгли молитву. Шаллан склонила голову, как и они, как и все, кто наблюдал за происходящим.

Когда она ушла, бывшие дезертиры стояли, выпрямив спины, и смотрели, как пепел молитвы поднимается к Всемогущему.

Огни среди бури

Говорят, что буреформаУраганы, ливни приносила.Страшись ее силы, страшись ее силы.Пусть приход стихий дарует ночь, угодную богам,Спрены цвета крови вдруг начнут гулянья.Страшись окончанья, страшись окончанья.Из «Песни ветров» слушателей, строфа 4

Каладин наблюдал за оконными ставнями, которые то и дело вздрагивали.

Первое затишье. Да, где-то далеко буря продолжала выть, ветер задувал через какую-то расщелину, однако поблизости все оставалось спокойно.

Вдруг все содрогнулось. Ставень яростно задребезжал в оконной раме. Он трясся и трясся, сквозь щели просачивалась вода. Там, в темном хаосе Великой бури, скрывалось нечто. Оно билось и колотилось в окно, желая проникнуть внутрь.

На улице полыхнуло, капли воды заблестели. Еще вспышка.

Потом снаружи все залило светом – ровным, точно сияние сфер, с красноватым оттенком. По какой-то непонятной Каладину причине ему на ум пришел образ чьих-то глаз. Зачарованный, он протянул руку к щеколде, чтобы открыть окно и посмотреть, что там.

– Этот ставень давно пора отремонтировать, – раздраженно заметил король Элокар.

Свет погас. Дребезжание утихло. Каладин моргнул и опустил руку.

– Кто-нибудь, напомните мне, чтобы я попросил Накаля заняться им, – сказал Элокар, не переставая расхаживать мимо своей кушетки. – Ставень не должен протекать. Это королевский дворец, а не деревенская таверна!

– Мы позаботимся о том, чтобы его отремонтировали, – ответил Адолин.

Он сидел в кресле у камина и листал книгу, заполненную рисунками. В соседнем кресле устроился его брат, сложив руки на коленях. Наверное, у него все тело болело после тренировок, но он не подавал вида. Ренарин достал из кармана маленькую коробочку и вертел ее в руках: открывал, поворачивал, тер стенки и закрывал крышку со щелчком. Он повторял это снова и снова.

При этом его глаза, казалось, смотрели в пустоту. Похоже, он часто так делал.

Элокар продолжал ходить из угла в угол. Идрин – глава королевской гвардии – стоял неподалеку, выпрямив спину, устремив перед собой взгляд зеленых глаз. Темнокожий для алети – возможно, в его жилах текла доля азирской крови, – он носил окладистую бороду.

Люди из Четвертого моста дежурили вместе с его людьми, как и предложил Далинар, и пока что Каладин был под впечатлением от этого человека и его подчиненных. Однако, когда звучали горны, призывавшие отправляться в вылазку на плато, Идрин поворачивался на звук и на его лице читалась тоска. Он хотел сражаться. После предательства Садеаса многие солдаты в лагере словно ждали шанса доказать, что армия Далинара по-прежнему сильна.

Снаружи грохот не затихал. Странно не мерзнуть во время Великой бури – в казарме всегда было прохладно. Эта комната хорошо обогревалась, хотя и не огнем. Вместо пламени в камине лежал рубин размером с кулак Каладина. Такого самосвета хватило бы для того, чтобы кормить весь его родной город на протяжении нескольких недель.

Капитан отошел от окна и неторопливо направился к камину под предлогом осмотра самосвета. На самом деле он хотел подглядеть, что за фолио листает Адолин. Многие мужчины отказывались даже смотреть на книги, считая их противоречащими самой идее мужественности. Принца это как будто не заботило. Любопытно.

Приближаясь к камину, Каладин прошел мимо двери в расположенную рядом комнату, куда удалились в преддверии бури Далинар и Навани. Он хотел отправить с ними охранника. Те отказались.

«По крайней мере, в комнату можно попасть лишь через эту дверь, – подумал юноша. – Там даже окон нет». Если и на этот раз появятся слова на стене, он будет уверен в том, что дело не в посторонних.

Каладин наклонился, изучая рубин в очаге. Самосвет был заключен в проволочный каркас и излучал такое сильное тепло, что на его лице выступил пот. Вот же буря! Рубин такой огромный, что, будучи заряженным, должен был ослепить смотрящего. Но капитан прозревал его до самого центра и видел, как внутри движется буресвет.

Люди считали, что свечение самосветов ровное и спокойное, но таким оно лишь казалось по сравнению с мерцающим пламенем свечей. Заглянув в сердце камня, можно увидеть, как там вихрится светящийся хаос, подобный разыгравшейся буре. Внутри было неспокойно. Он мог в этом поклясться шквалом и бризом.

– Полагаю, ты раньше не видел обогревающих фабриалей? – спросил Ренарин.

Каладин посмотрел на принца-очкарика. Юноша был в мундире алетийского великого лорда, как и Адолин. Вообще-то, они, похоже, никакой иной одежды и не носили – не считая, разумеется, осколочных доспехов.

– Нет, не видел, – признался Каладин.

– Новая технология, – объяснил Ренарин, продолжая играть с металлической коробочкой. – Этот тетушка сделала сама. Стоит моргнуть, как выясняется, что мир каким-то образом изменился.

Каладин хмыкнул. «Мне знакомо это чувство». Часть его жаждала вобрать в себя буресвет из этого камня. Глупый поступок. Света будет столько, что он запылает, как праздничный костер. Он опустил руки и неспешно прошел мимо кресла Адолина.

Рисунки в его книге изображали мужчин в превосходных нарядах. Картинки были весьма хороши, и лица прорисованы так же тщательно, как и одежда.

– Мода? – изумился Каладин. Он не собирался говорить вслух, но это вышло само собой. – Вы подыскиваете себе новую одежду, пока идет Великая буря?

Адолин захлопнул книгу.

– Но вы же носите только мундиры, – растерянно договорил Каладин.

– Ну вот зачем ты здесь, мостовичок? – резко спросил Адолин. – Во время Великой бури точно никто не попытается нас убить – это была бы глупость из глупостей.

– Из-за того, что вы так считаете, – сказал Каладин, – я и должен быть здесь. Разве можно придумать более подходящее время для попытки убийства? Ветер заглушит крики, а помощь придет с опозданием, потому что все попрятались, чтобы переждать бурю. Сдается мне, в такие моменты его величество больше всего нуждается в охранниках.

Король перестал ходить из угла в угол и прислушался.

– Звучит разумно. Почему никто никогда не задумывался об этом?

Он посмотрел на Идрина, который сохранял невозмутимый вид.

Адолин вздохнул.

– Ты бы мог хоть меня с Ренарином в это не впутывать, – негромко проворчал он Каладину.

– Светлорд, вас легче защищать, когда вы все вместе, – напомнил капитан, удаляясь. – Кроме того, вы можете защищать друг друга.

Далинар в любом случае собирался провести всю Великую бурю с Навани. Каладин снова вернулся к окну, прислушиваясь к бушевавшей снаружи стихии. Неужели во время той Великой бури он и правда видел то, что запомнил? Лицо – огромное, как небо? Самого Буреотца?

«Так ведь я действительно божество, – сказала Сил. – Совсем малюсенькое».

В конце концов стихия успокоилась, и Каладин открыл окно. В черном небе сияла Номон, озаряя несколько призрачных облаков. Буря разыгралась через пару часов после наступления ночи, но мало кому удавалось спать, пока она шла. Каладин ненавидел, когда Великие бури случались так поздно; на следующий день он частенько чувствовал себя измотанным.

Открылась дверь в соседнюю комнату, и вышел Далинар, а за ним – Навани. Статная женщина несла большую тетрадь. Каладин, разумеется, слышал о припадках великого князя, которые случались во время бурь. Мнения его людей по этому поводу разделились. Одни считали, что Далинар боится Великих бурь и от ужаса у него начинаются конвульсии. Другие шептались, мол, с возрастом Черный Шип постепенно утрачивал разум.

Каладину было чрезвычайно интересно, в чем же дело. Его собственная судьба и судьбы его людей зависели от здоровья этого человека.

– Числа, сэр? – спросил Каладин, заглядывая в комнату, чтобы осмотреть стены.

– Нет, – ответил Далинар.

– Иногда они появляются в скором времени после бури, – заметил Каладин. – В холле снаружи стоят мои люди. Я бы предпочел, чтобы все задержались здесь еще на некоторое время.

Далинар кивнул:

– Как пожелаешь, солдат.

Каладин проверил выход. За дверью стояли на страже несколько человек из Четвертого моста и из королевской гвардии. Юноша кивнул Лейтену, потом жестом указал им следить за балконом. Каладин точно знал, что поймает призрака, который царапал эти числа. Если, конечно, тот вообще существовал.

Ренарин и Адолин подошли к отцу.

– Что-нибудь новое? – негромко спросил Ренарин.

– Нет, – ответил Далинар. – Это видение уже приходило ко мне. Но они накатывают не в том порядке, как в прошлый раз, и кое-что новое есть, так что, возможно, нам еще предстоят открытия… – Глянув на Каладина, он осекся и сменил тему. – Что ж, раз уж мы тут собрались, похоже, я могу узнать новости. Адолин, когда можно ждать новых дуэлей?

– Я пытаюсь. – Юноша скривился. – Думал, поражение Салинора вызовет у остальных желание попытать счастья, но вместо этого они воздерживаются от поединков.

– Это проблема, – заметила Навани. – Разве ты не твердил, что все хотят с тобой сразиться на дуэли?

– Так и было! – воскликнул Адолин. – По крайней мере, пока я не мог участвовать в дуэлях. Теперь, стоит мне предложить поединок, они переминаются с ноги на ногу и отводят глаза.

– Ты пытался вызвать кого-нибудь из лагеря Садеаса? – нетерпеливо спросил король.

– Нет, но, кроме него, там только один осколочник – Амарам.

Каладина пробрал озноб.

– Нет, с ним ты сражаться не станешь, – сказал Далинар с коротким смешком. Великий князь сел на кушетку, и светлость Навани устроилась рядом, с нежностью положив руку на его колено. – Мы должны попытаться перетянуть его на нашу сторону. Я говорил с великим лордом Амарамом…

– Думаешь, тебе это удастся? – уточнил король.

– А такое вообще возможно? – изумился Каладин.

Светлоглазые повернулись к нему. Навани моргнула, словно впервые заметив его.

– Да, возможно, – признался Далинар. – Бо́льшая часть территории, за которой надзирает Амарам, останется у Садеаса, но свои личные земли он может присоединить к моему княжеству вместе со своими осколками. Обычно для такого требуется обмен землей с княжеством, граничащим с тем, к которому желает примкнуть великий лорд.

– Такого не случалось уже больше десяти лет! – Адолин покачал головой.

– Я работаю над этим, – пробурчал Далинар. – Но Амарам… он желает вместо этого объединить меня и Садеаса. Он думает, мы можем помириться.

Адолин фыркнул:

– После того как Садеас нас предал, все шансы на такое бурей унесло.

– Возможно, это случилось даже раньше, – сказал Далинар. – Просто я не понимал. Адолин, есть ли кто-то еще, кому ты мог бы бросить вызов?

– Я попытаюсь с Таланором, – прикинул юноша, – а потом – с Калишором.

– Ни тот ни другой не являются полными осколочниками, – заметила Навани, нахмурившись. – У первого – только клинок, у второго – только доспех.

– Все полные осколочники отказались. – Адолин пожал плечами. – Эти двое нетерпеливы, желают славы. Один из них может согласиться там, где не согласились остальные.

Каладин скрестил руки на груди и прислонился к стене.

– Если вы одержите победу, это окончательно отпугнет прочих от дуэлей, верно?

– Никаких «если»! – Адолин нахмурился, увидев расслабленную позу Каладина. – Отец добьется от них согласия на поединок.

– Но когда-нибудь это закончится, так? – допытывался капитан. – В конце концов другие великие князья поймут, что происходит. Они не позволят втягивать себя в новые стычки. Возможно, это уже случилось. Потому они и отказываются.

– Кто-то согласится. – Адолин встал. – А когда я начну побеждать, другие увидят во мне настоящий вызов. Они захотят проверить себя.

Каладину такой расчет показался неоправданным.

– Капитан Каладин прав, – сказал Далинар.

Адолин повернулся к отцу.

– Нет необходимости сражаться с каждым осколочником в лагере, – мягко проговорил князь. – Мы должны сузить свою атаку и выбирать для тебя дуэли, которые приведут к нашей главной цели.

– Какой именно? – спросил Адолин.

– Подорвать позиции Садеаса. – В голосе Далинара слышался намек на сожаление. – Убить его на дуэли, если придется. Все в лагере знают, какие стороны участвуют в этой борьбе за власть. Ничего не получится, если мы будем применять ко всем одинаковые наказания. Мы должны продемонстрировать преимущества доверия тем, кто остался между враждующими и не решил, к кому присоединиться. Сотрудничество во время вылазок на плато. Помощь осколочников из другого лагеря. Мы покажем им, что означает быть частью настоящего королевства.

Все притихли. Король отвернулся, качая головой. Он не верил – по крайней мере, не до конца – в то, чего желал добиться Далинар.

Каладин ощутил раздражение. С чего бы это? Далинар с ним согласился. Покопавшись в себе, он понял, что, скорее всего, по-прежнему теряет самообладание, стоит кому-то упомянуть Амарама.

Имени этого человека достаточно, чтобы вывести Каладина из себя. Что-то должно случиться, что-то должно измениться теперь, когда в военных лагерях появился такой убийца. Юноша был в этом убежден. А все при этом вели себя как обычно. Он был разочарован и с трудом сдерживался, чтобы не наброситься на кого-нибудь.

Надо что-то с этим сделать.

– Полагаю, мы достаточно долго ждали? – поинтересовался у отца Адолин. – Я могу идти?

Далинар со вздохом кивнул. Его старший сын распахнул дверь и вышел; Ренарин последовал за братом не столь решительным шагом, волоча за собой осколочный клинок в защитных ножнах, с которым еще не до конца был связан узами. Когда они миновали группу охранников, помещенных Каладином снаружи, Шрам и трое других отделились от нее и последовали за принцами.

Каладин подошел к двери и быстро подсчитал оставшихся. Всего четверо.

– Моаш, – сказал он, заметив, как тот зевает. – Сколько ты уже на дежурстве сегодня?

Мостовик пожал плечами:

– Одна смена с охраной светледи Навани. Одна смена с королевской гвардией.

«Я заставляю их слишком много работать, – подумал Каладин. – Буреотец, мне не хватает людей. Даже с учетом тех выживших Кобальтовых гвардейцев, которых Далинар собирается мне передать».

– Ступай в казарму и выспись, – приказал он. – Ты тоже, Бисиг. Я видел тебя на дежурстве этим утром.

– А ты? – спросил Моаш.

– Я в порядке.

Буресвет помогал ему сохранять бодрость. Впрочем, использовать буресвет таким образом было опасно – он вынуждал действовать, делал более импульсивным. Каладину не очень-то нравилось то, что с ним делал буресвет не в битве.

Моаш вскинул бровь:

– Кэл, ты должен быть, по меньшей мере, таким же уставшим, как я.

– Я скоро тоже пойду отдыхать, – пообещал Каладин. – Но тебе это необходимо. Не отдохнешь – сделаешься небрежным.

Моаш пожал плечами.

– Мне нужно выдерживать две смены. По крайней мере, если ты хочешь, чтобы я не только дежурил как все, но и набирался опыта у королевской гвардии.

Каладин поджал губы. Это и впрямь важно. Моаш должен научиться мыслить как телохранитель, и не было лучшего способа сделать это, чем служить в уже сработавшемся отряде.

– Моя смена с королевской гвардией почти закончилась, – заметил Моаш. – Потом я пойду отдыхать.

– Отлично. Держи Лейтена при себе. Натам, ты и Март будете охранять светлость Навани. Я вернусь с Далинаром в лагерь и выставлю охрану у его дверей.

– Потом отправишься спать? – уточнил Моаш.

Остальные посмотрели на Каладина. Они тоже были обеспокоены.

– Да, конечно. – Юноша опять повернулся к комнате, где Далинар помогал Навани подняться. Он захочет проводить ее до дверей, как случалось почти каждый вечер.

Каладин поколебался мгновение, потом подошел к великому князю:

– Сэр, я должен с вами кое о чем поговорить.

– Это может подождать, пока я освобожусь? – спросил Далинар.

– Да, сэр, – сказал Каладин. – Я подожду у главного входа во дворец, а потом буду охранять вас по пути обратно в лагерь.

Далинар увел Навани; за ними направились двое охранников-мостовиков. Каладин в одиночестве брел по коридору, на ходу размышляя. Слуги уже побывали здесь и открыли окна – через одно из них туманным вихрем внеслась Сил. Хихикая, несколько раз облетела вокруг него и покинула коридор через другое окно. Во время Великой бури она всегда становилась больше похожей на спрена.

Воздух был влажным и свежим. Весь мир казался чистым после Великой бури, словно сама природа как следует его выдраила.

Он достиг главного входа во дворец, где стояли на страже два королевских гвардейца. Каладин кивнул им и получил в ответ безупречное военное приветствие; потом взял в сторожке сферный фонарь и наполнил его собственными сферами.

С дворцового порога Каладин видел все десять военных лагерей. Как обычно, после бури повсюду блистали свежезаряженные сферы, чьи самосветы полыхали от заточенных внутри осколков минувшей стихии.

Каладин думал о том, что собирался сказать Далинару. Он несколько раз мысленно повторил нужные слова, но все-таки оказался не готов, когда великий князь наконец-то вышел из дворцовых дверей. Позади них отсалютовал Натам, передавая Далинара на попечение Каладина, а потом убежал назад, чтобы присоединиться к Марту у покоев светлости Навани.

Великий князь начал спускаться по тропе, что зигзагами шла вниз по склону, направляясь к конюшням у его подножия. Каладин догнал его. Далинар, судя по виду, был погружен в глубокие раздумья.

«Он так ничего и не объяснил по поводу своих приступов во время Великих бурь, – подумал Каладин. – Разве ему не следует что-то сказать?»

Они раньше обсуждали видения. Что же видел Далинар – или думал, что видел?

– Итак, солдат, – заговорил великий князь Холин, пока они шли. – О чем ты хотел со мной побеседовать?

Каладин сделал глубокий вдох:

– Год назад я был солдатом в армии Амарама.

– Так вот где ты выучился. Я должен был догадаться. Амарам – единственный генерал в княжестве Садеаса, по-настоящему наделенный способностями к руководству.

– Сэр, – выдавил Каладин, останавливаясь на ступеньках, – он предал меня и моих людей.

Далинар замер и посмотрел на него:

– Полагаю, Амарам принял неудачное решение в бою? Никто не безупречен, солдат. Если он послал твой отряд туда, где было плохо, я не думаю, что это было намеренно.

«Нужен решительный рывок, – приказал себе Каладин, заметив Сил, которая сидела на гребне сланцекорника, неподалеку справа. Она кивнула ему. – Он должен знать».

Просто…

Юноша никогда никому не рассказывал эту историю целиком. Даже Камню, Тефту и остальным.

– Все было не так, сэр. – Каладин в свете сфер посмотрел Далинару прямо в глаза. – Я знаю, откуда у Амарама осколочный клинок. Я там был. Я убил осколочника, которому он принадлежал.

– Это не может быть правдой, – медленно произнес Далинар. – Случись так, ты бы получил и доспех, и клинок.

– Амарам забрал их себе, а потом перебил всех, кто знал правду. Всех, кроме одного солдата, – его убивать не стал, а заклеймил как раба и продал. Совесть не позволила.

Великий князь молчал. Склон холма позади него был совершенно черным, освещенным лишь звездами. В кармане Далинара сияло несколько сфер, просвечивая сквозь ткань мундира.

– Амарам – один из лучших людей, которых я знаю, – наконец проговорил он. – Он безупречно честен. Я ни разу не видел, чтобы он хотя бы воспользовался случайным преимуществом над противником во время дуэли, даже в тех случаях, когда подобное было бы допустимо.

Каладин не ответил. Когда-то он тоже в это верил.

– У тебя есть доказательства? – спросил Далинар. – Ты понимаешь, что я не могу в таком вопросе положиться на слово одного человека.

– Точнее, слово одного темноглазого, – бросил Каладин, стиснув зубы.

– Проблема не в цвете твоих глаз, – возразил Далинар, – но в серьезности твоего обвинения. Слова, произнесенные тобой, опасны. У тебя есть хоть одно доказательство, солдат?

– Есть и другие свидетели того, как он забрал осколки. Люди из его личной гвардии, которые убивали по его приказу. И еще бурестраж. Средних лет, с острым лицом. У него была борода, как у ревнителя. – Каладин помедлил. – Они все были соучастниками, но, возможно…

Далинар тихонько вздохнул в ночи:

– Ты говорил кому-то еще о том, в чем обвиняешь его?

– Нет.

– Продолжай держать язык за зубами. Я выясню все у Амарама. Спасибо, что посвятил меня в эту историю.

– Сэр! – Каладин шагнул к Далинару. – Если вы действительно верите в справедливость, то…

– Парень, хватит на сегодня, – перебил Далинар спокойно и резко. – Ты высказался, а теперь молчи, если не можешь предложить мне что-то другое в качестве доказательства.

Каладин подавил мгновенную вспышку гнева. Это было нелегко.

– Я оценил твой вклад в наш разговор о дуэлях моего сына, – сменил тему Далинар. – Это, по-моему, уже второй раз, когда ты добавил что-то важное к нашим совещаниям.

– Спасибо, сэр.

– Но, солдат, ты идешь по лезвию бритвы. С одной стороны, ты полезен; с другой – твое отношение ко мне и моим близким граничит с неповиновением. Ты состоишь из одних колючек. Я не обращаю на это внимания, потому что знаю, что с тобой сделали, и вижу в тебе солдата. Человека, которого я нанял для этой работы.

Каладин стиснул зубы и кивнул:

– Да, сэр.

– Хорошо. А теперь беги вперед.

– Сэр, но я должен сопровождать…

– Думаю, я вернусь во дворец, – сказал Далинар. – Непохоже, что сегодня мне удастся заснуть, так что лучше буду досаждать вдовствующей королеве своими мыслями. Ее стражи последят и за мной. Я возьму одного с собой, когда отправлюсь в наш лагерь.

Каладин тяжело вздохнул и отдал честь. «Ну и ладно», – подумал он, продолжив путь по темной сырой тропе. А когда подошел к подножию холма, Далинар все еще стоял на прежнем месте и казался лишь тенью. Великий князь, похоже, погрузился в раздумья.

Каладин повернулся и пошел к лагерю Далинара. Подлетела Сил и опустилась на его плечо.

– Видишь, – заговорила она. – Он услышал.

– Сил, ерунда это все.

– Что? Но ведь он же сказал…

– Я вывалил ему то, что он не хотел услышать, – перебил Каладин. – Даже если он захочет в этом разобраться, найдет множество причин пренебречь тем, что узнал от меня. В конце концов все сведется к моему слову против слова Амарама. Буреотец! Не надо было мне вообще затевать этот разговор.

– Так ты выкинешь это из головы?

– Клянусь бурей – нет! Я сам добьюсь справедливости.

– Ох!.. – Сил присела на его плечо.

Они шли долго и наконец приблизились к военному лагерю.

– Каладин, ты не неболом, – наконец произнесла Сил. – Ты не должен быть таким.

– Кто-кто? – переспросил он, перешагивая через копошившихся во тьме кремлецов. Те во множестве выбирались наружу после бури, когда растения раскрывались, чтобы как следует напиться воды. – Так назывался один из орденов?

Он кое-что о них все же знал. Все знали – благодаря легендам.

– Да, – мягко проговорила Сил. – Я переживаю за тебя. Думала, все изменится к лучшему, когда ты освободишься от мостов.

– Все действительно изменилось к лучшему. Никого из моих людей не убили с того дня, как мы освободились.

– Но ты… – Она как будто не могла подобрать нужных слов. – Я думала, ты станешь таким же, как был когда-то. Я помню человека на поле боя… Человека, который сражался…

– Сил, тот человек умер. – Каладин махнул дозорным. Его снова окружили свет и суета; посыльные бегали по делам, паршуны чинили здания, поврежденные бурей. – Пока я был мостовиком, мне приходилось заботиться лишь о своем отряде. Теперь все по-другому. Мне придется стать кем-то другим. Я просто еще не понял кем.

Когда он достиг казармы Четвертого моста, Камень разливал вечернюю похлебку. Гораздо позже обычного, но у многих нынче было странное расписание дежурств. Хотя они могли есть не только похлебку, но все же настаивали, чтобы на ужин готовили именно ее. Капитан с благодарностью принял миску, кивнул Бисигу, который болтал с товарищами о том, как же им не хватает вылазок с мостом. Каладин привил им уважение к мосту – такое же, какое солдат испытывал к своему копью.

Похлебка. Мосты. Они с такой нежностью говорили о вещах, что некогда были символами их рабства. Каладин начал есть, но остановился, заметив бритого и мускулистого новичка, который прислонился к камню возле костра.

– Я тебя знаю? – спросил он.

У незнакомца была смуглая кожа, как у алети, но черты лица совершенно иные. Гердазиец?

– О, это всего лишь Пуньо, – отозвался сидевший неподалеку Лопен. – Он мой кузен.

– У тебя был кузен на мостах? – удивился Каладин.

– Не-а. Он просто услышал, как моя мать сказала, что нам нужны еще стражники, и пришел помочь. Я достал ему форму и все прочее.

Новичок Пуньо улыбнулся и поднял ложку.

– Четвертый мост, – сказал он с отчетливым гердазийским акцентом.

– Ты солдат? – уточнил Каладин.

– Да, – отозвался Пуньо. – Армия светлорда Ройона. Не проблема. Я теперь присягнул Холину вместо него, да. Ради моего кузена. – Он приветливо улыбнулся.

– Нельзя просто так взять и бросить свое войско, – возразил Каладин, потирая лоб. – Это называется «дезертирство».

– Не для нас, – заявил Лопен. – Мы гердазийцы – нас все равно друг от друга никто не отличит…

– Да, – согласился Пуньо. – Я ухожу раз в год, чтобы вернуться домой. Когда возвращаюсь, меня уже не помнят. – Он пожал плечами. – Теперь я пришел сюда.

Каладин вздохнул, но гердазиец выглядел так, словно умел обращаться с копьем, а ему и впрямь требовались люди.

– Ладно. Только притворись, что ты был мостовиком с самого начала, хорошо?

– Четвертый мост! – с воодушевлением отозвался Пуньо.

Каладин прошел мимо него и отыскал свое привычное место у костра, чтобы расслабиться и подумать. Но у него ничего не получилось, потому что кто-то присел рядом. Человек с мраморной кожей и в форме Четвертого моста.

– Шен? – спросил Каладин.

– Сэр.

Паршун пристально вглядывался в него.

– Ты что-то хотел?

– Я действительно из Четвертого моста?

– Ну конечно.

– Где мое копье?

Каладин посмотрел Шену в глаза:

– А как ты думаешь?

– Думаю, я не из Четвертого моста, – сказал паршун, обдумывая каждое слово. – Я раб Четвертого моста.

Его заявление было для Каладина все равно что удар под дых. За все время он не слышал от Шена и десяти слов – и теперь это?!

Слова причиняли боль, как ни крути. Вот перед ним был человек, который, в отличие от остальных, не имел права уйти и отправиться на все четыре стороны. Далинар освободил всех мостовиков, но не паршуна – тому предстояло остаться рабом, куда бы он ни пошел и что бы ни сделал.

Что мог ответить ему Каладин? Вот буря!..

– Я ценю твою помощь во время мародерского дежурства в ущельях. Знаю, тебе временами было трудно смотреть на то, что мы там делали.

Шен сидел на корточках, слушал и ждал. Он уставился на капитана непроницаемыми, совершенно черными глазами.

– Я попросту не в силах вооружить паршуна, – объяснил Каладин. – Светлоглазые и нас-то приняли с трудом. Только подумай, какая буря случится, если я дам копье тебе.

Шен кивнул; на его лице не отразилось и тени эмоций. Он встал:

– Значит, я раб.

И ушел.

Каладин стукнулся затылком о камень и уставился в небо. Буря бы побрала этого паршуна! По сравнению с сородичами он жил хорошо. Свободы у него было побольше, это точно.

«А ты был этим доволен? – спросил его внутренний голос. – Ты был счастлив оказаться рабом, с которым хорошо обращались? Или ты пытался бежать, силой пробиться на свободу?»

Ну что за бардак!..

Продолжая об этом думать, он принялся за похлебку и успел съесть две ложки, прежде чем Натам – один из тех, кто остался стеречь обитателей дворца, – вбежал в лагерь, весь потный, взъерошенный и раскрасневшийся от бега.

– Король! – пропыхтел он. – Убийца!

Убийца

Ночеформа грядущее предскажет,По теням прочтет, твой разум взбудоражит.Когда боги ушли, ночеформа шептала.День настанет – новая буря придет.День настанет – прежний мир пропадет.День настанет – тропа всех прочь уведет,слышит все ночеформа.Из «Песни тайн» слушателей, строфа 17

С королем все было в порядке.

Каладин стоял, упираясь рукой в дверной косяк и еле дыша после пробежки обратно к дворцу. Внутри Элокар, Далинар, Навани и оба сына великого князя галдели одновременно. Никто не умер. Никто не умер.

«Буреотец! – подумал он, вваливаясь в комнату. – На мгновение я почувствовал то же самое, что и на плато, когда мои люди бежали навстречу паршенди».

Он едва знал этих людей, но они были под его защитой. Юноша и не думал, что стремление всех защищать может распространиться на светлоглазых.

– Что ж, по крайней мере, он примчался сюда со всех ног, – бросил король, отмахиваясь от женщины, которая пыталась забинтовать порез у него на лбу. – Видишь, Идрин? Так выглядит по-настоящему хороший телохранитель. Готов поспорить, он бы такого не допустил.

Капитан королевской гвардии с красным лицом застыл возле двери, затем отвернулся и выбрался в коридор. Каладин в замешательстве схватился за голову. Такие заявления от короля уж точно не могли помочь его людям поладить с солдатами Далинара.

В комнате толпилось полным-полно стражников, слуг и членов Четвертого моста с растерянным или смущенным видом. Натам был среди них – он дежурил вместе с королевскими гвардейцами, – как и Моаш.

– Моаш! – позвал капитан. – Тебе полагалось быть в лагере и спать.

– Как и тебе.

Каладин хмыкнул и, поспешно приблизившись, негромко спросил:

– Ты был здесь, когда это случилось?

– Только ушел, – сказал Моаш. – Мое дежурство с королевской гвардией завершилось. Я услышал вопли и прибежал обратно так быстро, как смог. – Он кивком указал на открытую балконную дверь. – Погляди-ка, что там.

Они вышли на балкон, который представлял собой каменный выступ вокруг верхних покоев дворца – террасу, высеченную в самой скале. С высоты балкона открывался прекрасный вид на военные лагеря и равнины за ними. Каладин увидел нескольких королевских гвардейцев, которые при свете сферных фонарей изучали ограждение балкона. Часть железных перил вывернулась и повисла над пропастью.

– Насколько мы можем судить, – пояснил Моаш, указывая рукой, – король пришел сюда, чтобы поразмыслить, как он обычно делает.

Каладин кивнул, следуя за Моашем. Каменный пол был все еще влажным от дождя во время Великой бури. Они достигли места, где перила были сломаны, и несколько гвардейцев расступились, пропуская их. Каладин заглянул за край. Перед ним была пропасть в добрую сотню футов, ее дно усеивали скалы. Сил спустилась туда, описывая ленивые светящиеся круги.

– Преисподняя, Каладин! – вскричал Моаш, хватая его за руку. – Ты нарочно меня пугаешь?

«Интересно, пережил бы я такое падение?»

Он однажды упал с куда меньшей высоты, наполненный буресветом, и приземлился без проблем. Юноша отступил ради спокойствия Моаша; на самом деле высота манила его еще до обретения особых способностей. Быть так высоко означало обрести свободу. Только он один и ветер.

Каладин присел, разглядывая те места, где опоры железных перил были вставлены в отверстия в камне и закреплены строительным раствором.

– Крепления перил не выдержали? – спросил он, поковырявшись пальцем в отверстии. На пальце осталась цементная пыль.

– Ага, – подтвердил Моаш, и несколько королевских гвардейцев закивали.

– Может, просто ошибка зодчих, – предположил Каладин.

– Капитан, – заговорил один из стражников, – я тут был, когда все случилось, охранял его на балконе. Они просто выпали. Почти без звука. Я стоял здесь, смотрел на равнины, как вдруг его величество повис над пропастью, матерясь, как караванщик. – Стражник покраснел. – Сэр.

Каладин встал, изучая металлическую конструкцию. Итак, король облокотился на эту часть перил, и она поддалась, поскольку крепления в нижней части ослабли. Повезло, что одна опора держалась крепко, и перила не отвалились совсем. Король схватился за них и провисел достаточно долго, чтобы его спасли.

Этого не должно было случиться. Перила выглядели так, словно их сначала соорудили из дерева и веревок, а потом преобразовали в железо. Каладин потряс другую часть и обнаружил, что она держится необычайно крепко. Даже если несколько опор вышли из пазов, перила не могли развалиться – ведь для этого должны были разрушиться их металлические части.

Он сдвинулся вправо, изучая сами разломы. Два металлических прута были разрезаны в местах соединений, гладко и чисто.

Ведущий в покои короля дверной проем потемнел – на балкон вышел Далинар Холин.

– Выйдите, – приказал он Моашу и гвардейцам. – Закройте дверь. Я желаю поговорить с капитаном Каладином.

Они подчинились, хотя Моаш ушел неохотно. Далинар приблизился к Каладину, когда закрылись окна и двери, обеспечив им уединение. Несмотря на возраст, великий князь выглядел внушительно: он был широкоплеч и сложен как кирпичная стена.

– Сэр, – начал Каладин, – я должен был…

– Это не твоя вина. Король не был под твоей опекой. Даже окажись так, я не стал бы тебя упрекать – и Идрина тоже не упрекну. Я не рассчитывал, что телохранители будут проверять, крепко ли построен дворец.

– Да, сэр.

Далинар присел, изучая крепления.

– Ты предпочитаешь брать на себя ответственность за все, верно? Похвальное качество для офицера. – Великий князь встал и посмотрел на то место, где перила были рассечены. – Твоя оценка случившегося?

– Безусловно, кто-то расковырял раствор, – доложил Каладин, – и испортил перила.

Далинар кивнул:

– Согласен. Это было преднамеренное покушение на жизнь короля.

– Вместе с тем… сэр…

– Да?

– Кто бы это ни устроил, он полный идиот.

В свете фонаря Далинар посмотрел на него, вскинув бровь.

– Каким образом можно было предугадать, где король облокотится о перила? – продолжил Каладин. – И облокотится ли вообще? В ловушку с легкостью мог попасться кто-то другой, и тогда несостоявшиеся убийцы выдали бы себя, ничего не добившись. В общем-то, именно это и произошло. Король выжил, а мы знаем о них.

– Мы ждали убийц. И не только из-за случая с королевским доспехом. Половина наделенных властью людей в лагерях, скорее всего, обдумывает ту или иную попытку убийства, так что покушение на жизнь Элокара не говорит нам так много, как тебе хотелось бы думать. Что касается того, почему именно в этом месте: король всегда сюда приходит и стоит, облокотившись о перила и глядя на Расколотые равнины. Любой, кто это подметил, знал, где устроить ловушку.

– Но, сэр, – возразил Каладин, – все слишком сложно. Если у заговорщиков есть доступ в личные покои короля, отчего бы не спрятать внутри убийцу? Или прибегнуть к яду?

– Яд, скорее всего, не сработал бы, как и это, – сказал Далинар, махнув рукой в сторону перил. – Еду и питье короля пробуют. Что до притаившегося убийцы, так ведь он мог напороться на стражников. – Князь встал. – Но я согласен – бунтовщики достигли бы бо́льших результатов. То, что они не прибегли к традиционным методам, о чем-то нам говорит. Если предположить, что это те же люди, которые поместили в королевский доспех испорченные самосветы, то мы видим, что они предпочитают избегать прямых столкновений. Убийцы не дураки, а…

– Трусы, – понял Каладин. – Заговорщики хотят, чтобы убийство выглядело как несчастный случай. Им не хватает смелости. Они прождали так долго, чтобы все подозрения утихли.

– Да. – Далинар поднялся с обеспокоенным видом.

– На этот раз, однако, они сделали большую ошибку.

– Какую?

Каладин подошел к рассеченной части перил, которую осматривал ранее, и, присев, потер гладкий срез.

– Что режет железо так чисто?

Далинар наклонился, изучая срез, потом достал сферу, чтобы посветить себе, и хмыкнул:

– Полагаю, это должно быть похоже на разошедшийся стык.

– И оно похоже?

– Нет. Это сделали осколочным клинком.

– Думаю, круг подозреваемых сужается.

Далинар кивнул:

– Никому не говори. Скроем, что заметили следы осколочного клинка, и, возможно, опередим их. Глупо притворяться, будто мы считаем это несчастным случаем, но мы не обязаны раскрывать все детали.

– Да, сэр.

– Король настаивает, чтобы я назначил тебя ответственным за его охрану, – сказал Далинар. – Видимо, придется ускорить воплощение наших планов в жизнь.

– Я не готов, – возразил Каладин. – Мои люди и так едва успевают выполнять все обязанности, которые на них возложены.

– Знаю, – мягко произнес Далинар. Он казался неуверенным. – Ты ведь понимаешь, что это сделал кто-то из своих.

Каладин похолодел.

– Кто имеет доступ в личные покои короля? Кто-то из слуг. Или из охранников. У гвардейцев, скорее всего, был доступ и к его доспеху. – Далинар смотрел на Каладина, его лицо освещала сфера в руке. Сильное лицо, с носом, который был когда-то сломан. Суровое. Настоящее. – Я уже не знаю, кому теперь можно верить. Каладин Благословенный Бурей, тебе можно верить?

– Да. Я клянусь, да.

Далинар кивнул:

– Я освобожу Идрина от этой должности и дам ему подразделение в своем войске. Это утихомирит короля, но я позабочусь о том, чтобы Идрин понял – его не наказывают. Подозреваю, новый пост ему в любом случае понравится больше.

– Да, сэр.

– Я попрошу у него лучших людей, – продолжил Далинар, – и отдам под твое командование. Используй их так редко, как только сможешь. Необходимо, чтобы в итоге короля охраняли только люди из мостовых расчетов – те, которым ты доверяешь, не связанные с политической игрой в военных лагерях. Выбирай осторожно. Я не хочу заменить вероятных предателей на бывших воров, которых можно с легкостью купить.

– Да, сэр. – Каладин почувствовал, как на его плечи ложится тяжелое бремя.

Далинар выпрямился:

– Я не знаю, что еще можно сделать. Человек должен доверять своим собственным охранникам.

Он направился обратно к двери в комнату. Тон его голоса казался глубоко обеспокоенным.

– Сэр? – позвал Каладин. – Вы же не такого покушения ждали?

– Верно. – Далинар сжал дверную ручку. – Я согласен с твоей оценкой. Это плод усилий человека, который не вполне осознает, что делает. Учитывая изощренность замысла, я даже удивлен, что у них почти получилось. – Он устремил на Каладина пристальный взгляд. – Если Садеас решит нанести удар – или, и того хуже, появится убийца, отнявший жизнь моего брата, – мы так легко не отделаемся. Буря еще не началась.

Он распахнул дверь, и послышались жалобы короля, до того момента приглушенные. Элокар гневался: никто не воспринимал всерьез угрозы его жизни, никто к нему не прислушивался, а ведь нужно разобраться с теми штуками, которые он видел в зеркале за своей спиной, что бы это ни значило! Его тирада напоминала нытье избалованного ребенка.

Каладин посмотрел на искривленные перила и вообразил, как король на них болтается. У Элокара имелись веские причины быть не в духе. Но разве королю пристало вести себя таким образом? Разве его Призвание не требовало, чтобы он держал себя в руках в трудную минуту? Каладин понял, что не может представить себе ситуацию, в которой подобный шум поднял бы Далинар.

«Твоя работа не в том, чтобы судить, – напомнил он себе, а потом махнул Сил и ушел с балкона. – Твоя работа в том, чтобы защищать этих людей».

Так или иначе.

Тин

Гнилоформа губит сердце мечты.Формы этих богов избегать должен ты.Не касайся, не слушай зовущие рты, отрицай.Беги от нее по холмам, вдоль реки,Пусть будут тропы твои нелегки.Страхи в сердце своем сбереги – дерзай.Из «Песни тайн» слушателей, строфа 27

Ну, видите ли, – излагал Газ, шлифуя пол в фургоне Шаллан. Она сидела поблизости и слушала, не переставая работать. – Мы – большинство из нас – отправились на Расколотые равнины, чтобы воевать ради отмщения, понимаете? Эти мраморные убили короля. Предполагалось, что это будет великое дело, и все такое. Биться ради мести, ради того, чтобы всему миру показать: алети не терпят предательства.

– Ага, – согласился Рэд, долговязый бородатый солдат, и выдернул один из прутьев, на которых держалась крыша ее фургона.

Теперь с каждой стороны их осталось только три. Рэд отбросил прут и удовлетворенно отряхнул рабочие перчатки. Клетка на колесах превратилась в средство передвижения, куда лучше подходящее для светлоглазой дамы. Он сел на край основания фургона, свесил ноги и подхватил рассказ Газа:

– Я все помню. До нас дошел призыв к оружию от самого великого князя Вамы, и призыв этот двигался по всему Дальнобрегу, точно облако вони. Каждый второй взрослый мужчина отправился воевать. Стоило отправиться в пивнушку, не надев повязку рекрута, как люди начинали спрашивать, не трус ли ты. Я записался добровольцем вместе с пятью приятелями. Все они сейчас мертвы и гниют в одном из этих про́клятых бурей ущелий.

– Так вы просто… устали воевать? – спросила Шаллан.

У нее теперь был письменный стол. Ну, обычный стол – небольшой, походный, его можно было с легкостью разобрать. Его вынесли из фургона, и она смогла проглядеть кое-какие заметки Ясны.

Караванщики разбили лагерь на исходе дня; они прошли достаточно, и Шаллан их не торопила, учитывая то, что им всем довелось перенести. После четырех дней в дороге они приближались к той части «коридора», где нападения бандитов делались куда менее вероятными. Они были уже недалеко от Расколотых равнин и столь желанной безопасности.

– Устали воевать? – переспросил Газ и, усмехнувшись, начал прибивать на место дверную петлю. Время от времени он поглядывал в сторону – это было что-то вроде нервного тика. – Клянусь Преисподней, нет. Это не мы, а шквальные светлоглазые! Не обижайтесь, светлость. Но чтоб их буря прибрала да потрепала как следует!

– Они перестали сражаться ради победы, – негромко пояснил Рэд. – И начали сражаться ради светсердец.

– Каждый день, – продолжил Газ, – каждый проклятый бурей день мы поднимались и отправлялись биться на эти плато. И наши войска не продвигались. Да и зачем им продвигаться? Великим князьям нужны были только светсердца. Вышло так, что из-за своих военных обетов мы попали в самое настоящее рабство. Записавшись в армию, мы утратили право на путешествия, которое полагается всем добрым гражданам. Мы умирали, истекали кровью и страдали, чтобы они обогащались! Только и всего. Потому мы сбежали. Просто бросили их и их войнушку.

– Ну, Газ, – заметил Рэд, – это еще не все. Будь честным с дамой. Разве ты не задолжал некоторое количество сфер ростовщикам? И еще ты ведь рассказывал, что едва не очутился в одном из мостовых расчетов…

– Забудь. Это все моя прежняя жизнь. В этой прежней жизни нет ничегошеньки, что имело бы значение сейчас. – Он закончил забивать гвоздь. – И вообще. Светлость Шаллан пообещала, что позаботится о наших долгах.

– Вам все простят, – подтвердила Шаллан.

– Видишь?

– Не считая вони изо рта, – прибавила она.

Газ вскинулся, его покрытое шрамами лицо покраснело, но Рэд просто расхохотался. Миг спустя Газ и сам тихонько рассмеялся. В этих солдатах чувствовалась какая-то отчаянная приветливость. Они ухватились за шанс вернуться к нормальной жизни и намеревались держаться. А когда работали вместе, не было ни единой проблемы с дисциплиной, и оба моментально бросались ей на помощь.

Вот и сейчас Газ поставил на место боковину ее фургона и, открыв засов, распахнул окошко, через которое полился свет. Он с улыбкой указал на плод своих стараний.

– Оно, конечно, недостаточно милое для светлоглазой дамы, но вы теперь хоть сможете глядеть наружу.

– Недурно, – сказал Рэд, лениво похлопав в ладоши. – Почему ты не говорил, что учился на плотника?

– Я и не учился, – ответил Газ и отчего-то помрачнел. – Просто довелось проводить много времени на лесном складе, только и всего. Кое-что запомнил.

– Газ, очень мило, – похвалила Шаллан. – Благодарю тебя от всей души.

– Пустяки. Вам бы пригодилось еще одно с другой стороны. Посмотрим, сумею ли я выклянчить у торговцев вторую петлю.

– Уже целуешь пятки нашему новому хозяину? – поинтересовался подошедший Ватах. Шаллан не заметила, как он приблизился.

Глава бывших дезертиров нес маленькую миску с дымящимся карри. Веденка чувствовала пикантный аромат перца. По сравнению с похлебкой, что она ела с работорговцами, это была бы отличная перемена меню, но у караванщиков имелась положенная женщинам еда, которую она была вынуждена есть. Возможно, стоило попробовать украсть немного карри, пока никто не смотрит.

– Мне ты даже не пытался что-нибудь подобное предложить, – продолжил Ватах, окуная в карри хлеб и отрывая кусок зубами. Он говорил с набитым ртом. – Похоже, ты счастлив, что снова прислуживаешь светлоглазым. Просто чудо, что ты не порвал рубаху, так много и так рьяно ползая на брюхе.

Газ вновь покраснел.

– Ватах, насколько мне известно, – заметила Шаллан, – у тебя не было фургона. Так в чем, по-твоему, Газ мог сделать окно? Может быть, в твоей голове? Я уверена, это можно устроить.

Ватах улыбнулся, не переставая есть, и улыбка была не очень-то приятной.

– А он вам рассказал, что денег должен?

– Мы с этим разберемся, когда придет время.

– Малышка светлоглазая, с этими ребятами куда больше проблем, чем вам кажется. – Ватах покачал головой и снова макнул хлеб в карри. – Они возвращаются прямиком туда, откуда сбежали.

– На этот раз они будут героями, потому что спасли меня.

Он фыркнул:

– Никогда им героями не стать. Они крем, светлость. Чистый и простой.

Газ потупился, а Рэд отвернулся. Ни один ни другой не попытались возразить.

– Ватах, ты отчаянно стараешься унизить их. – Шаллан встала. – Так сильно боишься оказаться неправым? Пора бы уже привыкнуть.

Он хмыкнул:

– Осторожнее, девочка. Ты же не хочешь случайно оскорбить мужчину.

– Уж чего я точно не хочу, так это случайно оскорбить тебя. Я ведь могу сделать это нарочно, стоит только пожелать!

Он посмотрел на нее, покраснел и замялся, пытаясь придумать ответ.

Шаллан не дала ему такой возможности.

– Я не удивлена, что ты не можешь вымолвить ни слова, поскольку это еще одно состояние, к которому, уверена, ты уже привык. Ты должен испытывать подобное каждый раз, когда тебе задают сложный вопрос – например, о том, какого цвета твоя рубаха.

– Ловко, – фыркнул он. – Но слова не изменят ни этих мужчин, ни неприятностей, в которых они увязли.

– Как раз наоборот, – возразила Шаллан, глядя ему прямо в глаза, – по моему опыту, со слов как раз и начинается большинство перемен. Я пообещала им второй шанс. И выполню свое обещание.

Ватах хмыкнул, но больше ничего не добавил и побрел прочь. Шаллан, вздохнув, села и вернулась к работе.

– Вечно он ходит с таким видом, словно ущельный демон сожрал его матушку. – Девушка скривилась. – Или, быть может, ущельный демон и есть его матушка.

Рэд рассмеялся:

– Если позволите, светлость, я вот что скажу: а вы остры на язык!

– Не знаю, остра я или нет, – сказала Шаллан, переворачивая страницу и не поднимая глаз, – ведь меня никто не пробовал. Рискну предположить, это неприятный опыт.

– Не такой уж и неприятный, – вставил Газ.

Оба посмотрели на него.

Тот пожал плечами:

– К слову пришлось. Не так уж это…

Рэд рассмеялся и похлопал Газа по спине:

– Пойду-ка я раздобуду еды. А потом помогу тебе отыскать эту петлю.

Газ кивнул, опять глянув в сторону – все тот же нервный тик, – но не присоединился к Рэду, когда долговязый отправился к котлу с ужином. Вместо этого опустился на корточки и начал шлифовать пол ее фургона в том месте, где доски расщепились.

Веденка отложила тетрадь, в которой пыталась записать способы помочь братьям. В список попало все: от варианта купить один из духозаклинателей короля алети до попытки выследить духокровников и как-то отвлечь их внимание. Однако ничего нельзя сделать, пока она не попадет на Расколотые равнины, – и даже там для большинства ее планов потребуются могущественные союзники.

Шаллан нужно было продолжить дело с помолвкой с Адолином Холином. Не только ради ее семьи, но ради блага всего мира. Ей понадобятся союзники и средства, которые даст эта помолвка. Но что, если у нее ничего не получится? Что, если она не сможет заполучить светлость Навани на свою сторону? Возможно, тогда придется самостоятельно заняться поисками Уритиру и приготовлениями к пришествию Приносящих пустоту. Это ужасало ее, но девушка не собиралась сдаваться.

Веденка вытащила из сундука Ясны другую книгу – одну из немногих, где не описывались Приносящие пустоту или легендарный Уритиру. Вместо этого книга содержала перечень существующих алетийских великих князей и анализировала их политические маневры и цели.

Шаллан должна приготовиться. Важно знать политический пейзаж алетийского королевского двора. Ей непозволительно быть невеждой. Нужно представлять, кто из этих людей может стать потенциальным союзником, если ничто другое ей не поможет.

«Как насчет Садеаса?» – подумала она, открыв нужную страницу. Там говорилось, что он вероломный и опасный, но также отмечалось, что они с супругой оба отличаются острым умом. Разумный человек может прислушаться к доводам Шаллан и понять их.

Аладар был указан в качестве еще одного великого князя, которого Ясна уважала. Могущественный, известный благодаря своим блистательным политическим маневрам. Этот князь также был поклонником азартных игр. Возможно, он рискнет устроить экспедицию к Уритиру, если Шаллан подчеркнет, какие богатства можно там обнаружить.

Хатам был отмечен в качестве осторожного политика и приверженца аккуратных планов. Еще один вероятный союзник. Ясна была невысокого мнения о Танадале, Бетабе или Себариале. Первого она назвала скользким, второго – тупицей, а третьего – форменным грубияном.

Шаллан некоторое время изучала великих князей и их мотивы. В конце концов Газ встал и стряхнул со штанов опилки. Он уважительно кивнул ей и собрался уйти, чтобы раздобыть для себя немного еды.

– Минуточку, мастер Газ, – окликнула она.

– Я не мастер, – ответил солдат, приближаясь. – Только шестой нан, светлость. Так и не сумел купить что-нибудь получше для себя.

– Насколько серьезны твои долги? – спросила она, выуживая из потайного кошеля несколько сфер, чтобы поместить их в кубок на столе.

– Ну, одного из тех, кому я задолжал, казнили, – начал перечислять Газ, потирая подбородок. – Однако есть и другие. – Он поколебался. – Восемьдесят рубиновых броумов, светлость. Сдается мне, они их уже и не возьмут. Им теперь мою голову подавай.

– Это большой долг для человека вроде тебя. Выходит, ты игрок?

– Да уж какая разница!.. Ну да.

– И это ложь. – Шаллан склонила голову набок. – Я бы хотела услышать от тебя правду.

– Просто выдайте меня им. – Он встал и повернулся в сторону котла с похлебкой. – Мне все равно. Лучше так, чем бродить здесь и думать о том, что меня все равно разыщут.

Шаллан проследила за тем, как он уходил, покачала головой и вернулась к своему занятию. «Ясна твердит, что Уритиру не на Расколотых равнинах, – подумала она, перелистнув пару страниц. – Но откуда взялась эта уверенность? Равнины никто так и не исследовал до конца из-за ущелий. Кто знает, что там?»

К счастью, заметки принцессы были очень подробны. Оказалось, в большинстве старых записей говорится о том, что Уритиру находится в горах. А Расколотые равнины представляли собой нечто вроде плоской чаши.

«Нохадон смог туда дойти», – подумала Шаллан, вспомнив цитату из «Пути королей». Ясна ставила под сомнение достоверность этого заявления, но Ясна так поступала почти с каждым доводом. Через час занятий, пока солнце клонилось к закату, Шаллан обнаружила, что потирает виски.

– С тобой все хорошо? – тихонько спросил Узор.

Он любил выбираться наружу, когда становилось темно, и веденка ему это не запрещала. Она поискала и нашла на столе спрена – сложный рисунок из выступов на древесине.

– Историки, – сказала Шаллан, – это банда обманщиков.

– Ммм… – зажужжал Узор с явным удовольствием.

– Это был не комплимент.

– А-а.

Шаллан захлопнула книгу.

– Предполагалось, что эти женщины – ученые! Вместо фактов они записали мнения и выдали их за правду. Такое впечатление, что эти дамы приложили все усилия к тому, чтобы противоречить друг другу, и еще танцуют вокруг важных тем, словно спрены вокруг огня: никакого тепла, но зато сколько блеска!

– Правда у каждого своя, – прогудел Узор.

– Что? Нет, это не так. Правда – это… ну, правда! То, что реально.

– Твоя правда – то, что ты видишь, – проговорил Узор, явно сбитый с толку. – Разве может быть иначе? Ты эту правду мне и сказала – правду, которая дает власть.

Шаллан посмотрела на спрена, на его выступающие узоры, которые отбрасывали тени в свете ее сфер. Она зарядила их во время Великой бури прошлой ночью, пока ютилась в своем похожем на ящик фургоне. Посреди бури Узор вдруг начал жужжать – это был странный, злой звук. Потом он что-то кричал на непонятном ей языке, перепугав Газа и других солдат, которых она пригласила разделить убежище. К счастью, они не сомневались в том, что во время Великих бурь происходят ужасные вещи, и о происшествии никто не вспоминал.

«Дура, – отругала она себя, открывая пустую страницу в блокноте. – Начни действовать как ученая. Ясна была бы разочарована». Девушка записала последнюю фразу Узора и спросила, постукивая карандашом, который получила от торговцев вместе с бумагой:

– Узор, у этого стола четыре ножки. Разве ты не согласен с тем, что это правда, которая существует независимо от моей точки зрения?

Тот неуверенно зажужжал.

– Что такое «ножка»? Всего лишь нечто, определенное тобой. Без точки зрения не существует ни ножек, ни столов. Лишь древесина.

– Ты мне говорил, что стол воспринимает самого себя таким.

– Только потому, что люди уже давным-давно считают, что стол выглядит именно так. Правда для стола становится таковой, потому что люди создали для себя правду.

«Интересно, – подумала Шаллан, записывая сказанное в блокнот. Пока что ее интересовала не природа правды, но то, каким образом воспринимал правду Узор. – Может, это потому, что он из сферы Разума? Книги говорят, что Духовная сфера представляет собой место чистой истины, в то время как сфера Разума более изменчива».

– Если бы здесь не было людей, спрены смогли бы мыслить?

– Не в этой сфере, – признался Узор. – А про другие я не знаю.

– Непохоже, чтобы тебя это беспокоило, – заметила Шаллан. – Получается, твое существование зависит от людей.

– Так и есть, – ответил Узор по-прежнему беспечно. – Но дети зависят от родителей. – Он поколебался. – Кроме того, есть и другие, способные мыслить.

– Приносящие пустоту, – выдавила Шаллан, похолодев.

– Да. Я не думаю, что мои сородичи жили бы в мире, где существуют только они. У них есть собственные спрены.

Шаллан встрепенулась:

– У Приносящих пустоту есть особенные спрены?

Рисунок на столе уменьшился, сморщился, и его выступающие линии, наползая друг на друга, сделались не такими отчетливыми.

– Ну? – допытывалась Шаллан.

– Мы не говорим об этом.

– Возможно, стоит начать. Это важно.

Узор зажужжал. Она подумала, что он будет настаивать, но через минуту спрен продолжил очень тихо:

– Спрены… это сила… расколотая сила. Сила, получившая сознание через восприятие людей. Честь, Культивация и… и остальные. Частицы, отколовшиеся от целого.

– Остальные? – с намеком переспросила веденка.

Жужжание Узора превратилось в вой. Вскоре он сделался таким высоким, что она едва смогла расслышать единственное слово, которое он произнес с неимоверным усилием:

– Вражда!

Шаллан поспешно записала. Вражда. Что это такое – спрен ненависти? Возможно, большой и уникальный, как Кусичеш из Ири или Ночехранительница. Она никогда не слышала о спренах ненависти.

Пока Шаллан писала, в темнеющей ночи подошел один из ее рабов. На робком человеке была простая туника и штаны – этой самой одеждой ее снабдили торговцы. Подарок она приняла с благодарностью, потому что последние сферы лежали в кубке перед ней и их бы не хватило даже на трапезу в хорошей таверне Харбранта.

– Светлость? – окликнул раб.

– Да, Суна?

– Я… э-э… – Он куда-то указал рукой. – Другая дама, она попросила передать вам…

Он махал в сторону шатра, в котором жила Тин, предводительница немногих оставшихся у каравана охранников.

– Она приглашает меня в гости? – подсказала Шаллан.

– Да. – Суна опустил глаза. – Наверное, поужинать?

– Спасибо, Суна. – Веденка позволила ему отправиться обратно к костру, где он вместе с бывшими рабами помогал готовить еду, пока паршуны собирали хворост.

Рабы светлости Давар – тихая компания. У них на лбу татуировки, а не выжженные клейма. Такой способ менее жесток и обычно применяется к людям, которые добровольно принимали рабскую участь, а не потеряли свободу в качестве наказания за жестокое, серьезное преступление. Эти мужчины увязли в долгах или были детьми рабов, которые продолжали выплачивать долги родителей.

Они привыкли к труду, и их пугала сама идея того, что Шаллан им платит. Скудного жалования должно было хватить, чтобы большинство из них освободились до истечения двухлетнего срока. Им это явно причиняло неудобство.

Шаллан покачала головой, собирая вещи. По пути к шатру Тин она остановилась у костра и попросила Рэда поместить стол обратно в фургон и закрепить там.

Девушка немного переживала из-за своих вещей, но, поскольку сфер в сундуке больше не было, оставила его открытым, чтобы Рэд и Газ могли заглянуть внутрь и увидеть только книги. Она надеялась, что никому не придет в голову мысль в них рыться.

«Ты тоже пляшешь вокруг правды, – упрекнула она себя, удаляясь от костра. – В точности как историки, на которых сердишься». Веденка притворялась, что эти мужчины – герои, но не испытывала иллюзий по поводу их истинной природы. Дезертиры на многое способны, если что-то пойдет не так.

Шатер Тин был большим и хорошо освещенным. Женщина путешествовала не как простая стражница. Во всех смыслах она была самой загадочной персоной в караване. Одной из немногих светлоглазых, не считая самих торговцев. Женщиной с мечом на поясе.

Шаллан заглянула в шатер и обнаружила нескольких паршунов, которые накрывали к ужину низкий походный стол, за которым ели, сидя на полу. Паршуны поспешили наружу, и веденка проводила их подозрительным взглядом.

Сама Тин стояла у окна, прорезанного в ткани. Она была в своем длинном желто-коричневом плаще, застегнутом на талии. Он походил на платье, хотя и был намного жестче любого из нарядов Шаллан. Под плащом на воительнице были соответствующие плотные брюки.

– Я спросила твоих людей, – проговорила Тин, не оборачиваясь, – и они сказали, что ты еще не ужинала. Я велела паршунам принести еды на двоих.

– Благодарю, – ответила Шаллан, входя и пытаясь говорить уверенно. Для этих людей она не робкая девушка, но властная женщина. Теоретически.

– Я приказала своим людям посторожить периметр. Здесь нам никто не помешает.

– Это хорошо.

– Это значит, – произнесла Тин, поворачиваясь, – что ты можешь мне поведать, кто ты такая на самом деле.

Буреотец! О чем это она?!

– Я Шаллан Давар, как уже было сказано.

– Да. – Тин подошла к столу, села и взмахнула рукой. – Прошу.

Девушка осторожно села, как полагается даме, согнув ноги набок.

Тин сидела, скрестив ноги и откинув полы плаща. Она принялась за еду, окуная плоский хлеб в карри, которое казалось слишком темным – и пахло слишком пряно, – чтобы быть женской едой.

– Мужская еда? – спросила Шаллан.

– Всегда ненавидела эти условности. Я выросла в Ту-Байле, мои родители были переводчиками. Я не понимала, что некоторые разновидности блюд предназначены только для женщин или только для мужчин, пока не посетила родину моих отца и матери в первый раз. Мне это по-прежнему кажется глупым. Я буду есть, что хочу, благодарю покорно.

Еда, предназначавшаяся Шаллан, в большей степени соответствовала приличиям и пахла сладко, а не пикантно. Она начала есть, лишь теперь осознав, насколько проголодалась.

– У меня есть даль-перо, – бросила Тин.

Шаллан перевела взгляд с мисочки, в которую макала хлеб, на женщину.

– Оно подсоединено ко второму в Ташикке, – продолжила та, – в одной из новых станций осведомления. Там можно нанять посредника, который выполнит вместо тебя разные вещи. Займется розыском, будет делать запросы – даже передавать сообщения по даль-перу в любой из больших городов мира. Очень впечатляет.

– Звучит как нечто полезное, – осторожно проговорила Шаллан.

– Безусловно. Можно выяснить самые разные вещи. К примеру, я попросила своего посредника разузнать про Дом Давар. Оказалось, это маленький и непримечательный Дом с большими долгами и взбалмошным главой. Он то ли жив, то ли мертв. У него есть дочь, Шаллан, которую никто не видел.

– Я и есть его дочь, – заметила веденка. – Так что «никто» – это преувеличение.

– И почему же, – поинтересовалась Тин, – никому не известная наследница веденского рода путешествует по Мерзлым землям в сопровождении группы работорговцев? Заявляя при этом, будто ее ждут на Расколотых равнинах и будут праздновать ее спасение? Якобы у нее есть могущественные связи, коих хватит, чтобы рассчитаться с целым отрядом наемников?

– Правда иной раз удивительнее лжи.

Тин улыбнулась и подалась вперед:

– Все в порядке, со мной можешь не притворяться. Вообще-то, ты работаешь весьма хорошо. Я решила, что ты меня уже не раздражаешь, но изумляешь. Ты новичок в этом деле, но талантливая.

– В этом деле? – переспросила Шаллан.

– В искусстве надувательства, разумеется. В великом спектакле, где ты притворяешься тем, кем не являешься на самом деле, а потом сбегаешь, прихватив барахло. Мне понравилось, как ты все устроила с этими дезертирами. Игра была рискованная, но у тебя получилось. Теперь, однако, ты в затруднительном положении. Ты притворяешься той, чей статус куда выше твоего, и обещаешь большое вознаграждение. Мне случалось проворачивать такие аферы, и самое главное в них – финал. Если ты с ним не справишься, то нанятые тобой «герои» без колебаний свернут тебе шею. Я заметила, что ты не торопишься попасть на равнины. Сомневаешься в себе, верно? По уши увязла?

– Это точно, – негромко согласилась Шаллан.

– Что ж, – сказала Тин, снова принимаясь за еду, – я тебе помогу.

– В обмен на что?

Женщина определенно любила поболтать, и Шаллан решила подтолкнуть ее к продолжению.

– Я хочу долю в том, что ты задумала. – Тин тыкала хлебом в миску, словно мечом в большепанцирника. – Ты неспроста преодолела такой путь по Мерзлым землям. Ты замыслила что-то весьма сложное, но я могу предположить, что тебе не хватает опыта, чтобы все провернуть как следует.

Шаллан постучала пальцем по столу. Кем же она станет для этой женщины? Кем ей следует стать?

«Похоже, она аферистка-виртуоз, – подумала веденка, потея. – Мне не удастся обмануть такую».

Впрочем, уже обманула. Случайно.

– Как ты сюда попала? – спросила Шаллан. – Почему оказалась главой караванных стражников? Это часть аферы?

Тин рассмеялась:

– Это? Нет, я бы не стала так руки марать. Я, возможно, преувеличила свой опыт, нанимаясь к караванщикам, но мне требовалось попасть на Расколотые равнины, и у меня не было средств, чтобы сделать это самостоятельно, не подвергая себя опасности.

– Но как женщина вроде тебя могла оказаться без средств? – удивилась Шаллан, хмурясь. – Не думаю, что ты можешь остаться ни с чем.

– Я не осталась. – Тин взмахом руки указала на шатер. – Сама погляди. Если хочешь постигать тайны ремесла, тебе придется привыкнуть все начинать сначала. Легко нашел, легко потерял. Я застряла на юге без единой сферы в кармане и направляюсь в более цивилизованные края.

– На Расколотые равнины, – уточнила Шаллан. – У тебя там тоже есть какое-то дело? Э-э… афера, которую ты собираешься провернуть?

Тин улыбнулась:

– Детка, дело не во мне. Дело в тебе и в том, как я могу тебе помочь. Я знаю людей в военных лагерях. Это почти что новая столица Алеткара – все интересное в стране происходит там. Деньги текут – как реки после бури, но все считают, что это приграничная крепость, так что законы там мягкие. Женщина может многого добиться, если обзаведется правильными знакомствами.

Тин подалась вперед, ее лицо помрачнело.

– В противном случае она может очень быстро заполучить врагов. Поверь мне, ты захочешь познакомиться с теми, кого знаю я, и захочешь с ними работать. Без их дозволения на Расколотых равнинах не происходит ничего по-настоящему большого. Так что я спрошу тебя опять. Что ты собираешься там устроить?

– Я… кое-что знаю про Далинара Холина.

– Про самого Черного Шипа? – изумленно переспросила Тин. – Он в последнее время ведет скучную жизнь – весь такой возвышенный, словно какой-нибудь герой из легенд.

– Ну да. То, что я знаю, для него очень важно. Очень.

– Так что же это за секрет?

Шаллан не ответила.

– Не хочешь так рано делиться добытым. – Тин с пониманием кивнула. – Что ж, шантаж – мудреное дело. Ты будешь рада, что взяла меня в долю. Ты ведь взяла?

– Да. Уверена, я многому у тебя научусь.

Чудища

Дымоформа – чтоб скрываться и скользить среди людей.Форма силы, сродни человечьим потокам.Пусть вернется она!Хоть богами дана,Несотворенными рождена.Для врага и для друга эта форма – одна.Из «Песни историй» слушателей, строфа 127

Каладин думал, что испытал в этой жизни уже все. Он был рабом и лекарем, сражался на поле боя и прислуживал светлоглазым за обедом. И много повидал для своих двадцати лет. Временами казалось, слишком много. Юноша с радостью бы избавился от некоторых воспоминаний.

Как бы там ни было, он оказался не готов к тому, что этот день принесет ему такую неожиданную и сбивающую с толку новость.

– Сэр? – спросил он, шагнув назад. – Вы хотите, чтобы я сделал… что?!

– Оседлал ту лошадь, – сказал Далинар Холин, указывая на животное, что паслось неподалеку.

Зверь стоял совершенно неподвижно, ожидая, пока трава выберется из норок. Потом наскакивал и быстро кусал. Травинки каждый раз молниеносно прятались в убежища, но лошадь успевала набирать полную пасть, часто выдергивая их с корнями.

Множество животных бродило по всей округе без дела, но с важным видом. Каладина по-прежнему ошеломляло богатство людей вроде Далинара: каждый конь стоил неимоверного количества сфер. И князь хотел, чтобы он оседлал одного из них.

– Солдат, – произнес великий князь, – ты должен научиться ездить верхом. Возможно, придет время, когда тебе понадобится охранять моих сыновей на поле боя. Кроме того, как долго ты бежал ко дворцу той ночью, когда услышал о происшествии с королем?

– Почти три четверти часа, – признал Каладин.

Прошло уже четыре дня после той ночи, и он частенько ощущал себя на взводе.

– Возле казарм у меня есть конюшни, – сообщил Далинар. – Ты мог бы проделать этот путь в мгновение ока, если бы умел ездить верхом. Возможно, проводить много времени в седле и не придется, но этот навык тебе и твоим людям точно не помешает.

Каладин оглянулся на других членов Четвертого моста. Они пожимали плечами. Кое-кто явно оробел. Только Моаш охотно закивал.

– Ну что ж, – сдался Каладин, снова поворачиваясь к Далинару, – сэр, если вы считаете, что это важно, мы попробуем.

– Славный малый. Я пошлю за Дженет, главным конюхом.

– Сэр, будем ждать его с нетерпением, – произнес Каладин с напускным воодушевлением.

Двое из людей Каладина сопровождали Далинара на пути к конюшням – большим и крепким каменным зданиям. Когда лошади не были внутри, им позволяли свободно пастись на этом открытом пространстве к западу от военного лагеря. Его огораживала низкая каменная стена, которую животные, несомненно, могли перепрыгнуть, если бы захотели.

Они не хотели. Громадины бродили вокруг, преследовали траву или лежали, фыркали и издавали тихое ржание. Запах этого места казался Каладину странным. Пахло не навозом, а… лошадьми. Каладин внимательно посмотрел на одну, что паслась неподалеку, прямо за стеной. Юноша ей не доверял; кони казались ему слишком уж умными. Настоящие вьючные животные вроде чуллов были медленными и покорными. Он бы прокатился верхом на чулле. А вот такая тварь… кто знает, о чем она думает?

К нему подошел Моаш, поглядывая вслед Далинару, и негромко спросил:

– Он тебе нравится, верно?

– Он хороший командир, – ответил Каладин, инстинктивно выискивая взглядом Адолина и Ренарина, которые катались на лошадях неподалеку. Похоже, с животными надо было время от времени заниматься, чтобы они вели себя как следует. Коварные твари.

– Не сближайся с ним слишком сильно, – посоветовал Моаш, продолжая следить за Далинаром. – И не очень-то ему доверяй. Он светлоглазый – помни об этом.

– Вряд ли я такое забуду, – сухо проговорил Каладин. – Кроме того, это ведь ты чуть в обморок от радости не упал в тот момент, когда он предложил нам покататься на этих чудищах.

– Ты когда-нибудь видел светлоглазого верхом на таком звере? – спросил Моаш. – Я хочу сказать – на поле боя?

Каладин вспомнил грохот копыт, человека в серебристом доспехе. Мертвых друзей.

– Да.

– Тогда ты знаешь, какие преимущества это дает. Я с радостью приму предложение Далинара.

Старший конюх оказался женщиной. Каладин вскинул бровь, когда к ним подошла симпатичная молодая светлоглазая в сопровождении пары грумов. Она была в обычном воринском платье, но не из шелка, а какой-то более плотной ткани, с разрезами спереди и сзади, доходящими до бедер. Под платьем – женские брюки.

Темные волосы Дженет стянула в хвост; украшений она не носила, а в лице ее ощущалась некая напряженность, которую юноша не ожидал увидеть у светлоглазой дамы.

– Великий князь говорит, что я должна пустить вас, головорезов, к моим лошадям, – процедила она, скрестив руки. – Мне это не нравится.

– Нам тоже, – сказал Каладин. – Какое удачное совпадение.

Дженет окинула его взглядом с головы до пят:

– Ты тот самый, верно? Тот, о ком все болтают?

– Может быть.

Она фыркнула:

– Подстригся бы. Ну ладно, слушайте меня, солдатики! Мы все сделаем как надо. Я не позволю причинить боль моим лошадкам, понятно? Так что слушайте, и слушайте как следует.

И последовала одна из самых нудных лекций, на каких Каладину доводилось присутствовать за всю его жизнь. Женщина говорила об осанке – спина прямая, но не слишком напряженная. О том, как заставить лошадь двигаться: слегка подтолкнуть пятками, не очень резко. О том, как ездить, как уважать животное, как правильно держать поводья и сохранять равновесие. И все это до того, как им разрешили хотя бы прикоснуться к одной из тварей.

В конце концов скучное занятие прервалось из-за появления верхового. К несчастью, им оказался Адолин Холин, который разъезжал на своем громадном белом жеребце. Конь был на несколько ладоней выше того, что Дженет показывала им. Да и вообще казался существом другого вида, с массивными копытами, блестящей белой шкурой и бездонными глазами.

Адолин с ухмылкой посмотрел на мостовиков, потом встретился взглядом со старшим конюхом и улыбнулся уже не так снисходительно.

– Дженет, – сказал он. – Ты сегодня очаровательна, как всегда. Это новое платье для верховой езды?

Женщина наклонилась не глядя – в этот момент она продолжала говорить о том, как управлять лошадью, – и подобрала с земли камень. Потом повернулась и швырнула его в Адолина.

Князек дернулся и вскинул руку, защищаясь, хотя снаряд Дженет пролетел мимо цели.

– Ох, ну хватит уже! – воскликнул Адолин. – Ты не можешь до сих пор злиться, что…

Еще один камень задел его плечо.

– Ну ладно. – Адолин рысью погнал коня прочь, пригнувшись к его шее, чтобы сделаться менее уязвимой мишенью для камней.

В конце концов, продемонстрировав на примере своей лошади, как ее следует седлать и взнуздывать, Дженет завершила лекцию и сочла, что они достойны коснуться некоторых животных. На поле выбежала стайка младших конюхов, юношей и девушек, и принялась отбирать подходящих лошадей для шестерых мостовиков.

– У вас работает довольно много женщин, – заметил Каладин, наблюдая за конюхами.

– Верховая езда не упомянута в «Искусствах и величии», – ответила Дженет. – В те времена о лошадях знали ужасно мало. У Сияющих были ришадиумы, но обычных лошадей не хватало даже королям.

Ее защищенную руку прятал рукав, а не перчатка, как у большинства темноглазых женщин-конюших.

– И какое это имеет значение?.. – удивился Каладин.

Дженет посмотрела на него, хмуро и с недоумением.

– «Искусства и величие»… – подсказала она. – Основа мужских и женских искусств… А, ну да. Я гляжу на капитанские узлы на твоем плече и забываю, что…

– Что я просто темноглазый невежда?

– Раз уж ты сам так выразился – да, несомненно. Какая разница. Слушай, я не собираюсь читать тебе лекцию об искусствах – я уже устала разглагольствовать перед вашей братией. Сойдемся на том, что конюхом может стать любой, – так понятно?

Ей не хватало утонченного изящества, которого Каладин по привычке ожидал от светлоглазых дам, и его это взбодрило. Лучше женщина, не скрывающая снисхождения, чем лицемерка. Конюхи вывели лошадей из загона на площадку для верховой езды, имевшую форму круга. Несколько паршунов, не поднимая глаз, принесли седла, потники и уздечки – теперь, после лекции Дженет, Каладин мог сказать, что и как называется.

Он выбрал зверя, который выглядел не очень злобным, – невысокую лошадку с косматой гривой и коричневой шкурой – и оседлал ее с помощью конюха. Поблизости прыгнул в седло Моаш. Как только конюх отпустил поводья, лошадь Моаша медленно пошла вперед, не дожидаясь приказа.

– Эй! – завопил он. – Стой. Тпру! Как мне ее остановить?

– Ты поводья уронил! – крикнула ему вслед Дженет. – Шквальный дурень! Ты меня хоть слушал?

– Поводья, – повторил Моаш, неуклюже хватая их. – А нельзя просто ударить ее по башке прутом, как чулла?

Дженет хлопнула себя по лбу.

Каладин посмотрел в глаза чудищу, которое выбрал.

– Послушай, – сказал он негромко, – ты этого не хочешь. Я этого не хочу. Давай будем друг к другу добры и закончим с этим как можно быстрее.

Лошадь тихонько фыркнула. Каладин тяжело вздохнул, потом схватился за седло, как учили, вдев одну ногу в стремя. Покачался туда-сюда пару раз и забросил себя на спину лошади. Вцепился в переднюю луку седла мертвой хваткой и приготовился к тому, что животное помчится вперед, скинув его на землю.

Лошадь опустила голову и начала лизать камни.

– Ну, пошла, – скомандовал Каладин, поднимая поводья. – Давай. Двигайся.

Лошадь не обратила на него внимания.

Парень попытался ткнуть ее в бока, как говорила Дженет. Кобыла не дрогнула.

– Предполагается, что ты вроде фургона с ногами, – воспитывал ее Кэл. – Ты стоишь больше целой деревни. Ну так докажи это мне. Шевелись! Не стой! Вперед!

Лошадь лизала камни.

«Что эта тварь делает? – подумал Каладин, наклоняясь в сторону. Он с изумлением увидел траву, которая выглядывала из норок. – Трава чует слюну и думает, что начался дождь». Частенько после бури растения раскрывались, чтобы как следует напиться, даже если на них при этом накидывались голодные насекомые.

«Умное чудище. Ленивое, но умное».

– Ты должен показать ей, кто тут главный, – заметила проходившая мимо Дженет. – Натяни поводья, сядь прямо, заставь ее поднять голову и не давай есть. Если не проявишь твердость, она будет на тебе ездить.

Каладин попытался так и сделать и наконец-то заставил кобылу прекратить трапезу. Животное и впрямь странно пахло, но запах был не таким уж плохим. Он вынудил ее сдвинуться с места, и, как только это произошло, оказалось, что управлять животным при помощи поводьев не очень трудно. Конечно, было странно ощущать, что какое-то другое существо решает, куда следует идти. Да, у него были поводья, но эта лошадь в любой момент могла взять да и поскакать вперед, а он ничего бы не смог сделать. Половина инструкций Дженет сводилась к тому, что лошадей не стоит пугать, что надо сохранять неподвижность, если какая-то из них пустится в галоп, и что категорически запрещается подходить к животному сзади.

Сидя в седле, юноша оказался выше, чем предполагал, и падение с такой высоты было бы не желательным. Он водил лошадь туда и сюда, и через некоторое время смог целенаправленно подъехать к Натаму. Длиннолицый мостовик держал поводья, словно те были изукрашены драгоценными самосветами, и боялся их натянуть, чтобы направить свою кобылу хоть куда-то.

– Не верится, что люди ездят на этих тварях по каким-то шквальным надобностям, – пробормотал Натам. У него был выговор сельчанина-алети, каждое слово казалось куцым, словно он их жестоко обкусывал, прежде чем произнести. – Я хочу сказать, мы ж еле-еле движемся, как будто пешком идем, так?

В памяти Каладина опять всплыл образ атакующего верхового осколочника из далекого прошлого. Да, Каладин понимал, в чем смысл лошадей. Сидя высоко, можно было с большей легкостью наносить мощные удары, и стремительный натиск громадной лошади пугал пехотинцев, вынуждая бросаться врассыпную.

– Думаю, большинство лошадей передвигаются быстрее этих. Готов поспорить, они дали нам старых кляч, чтобы мы могли тренироваться.

– Ага, похоже на то, – согласился Натам. – Она теплая. Я и не ждал. На чуллах раньше катался. Эта тварь не должна быть такой… теплой. Трудно поверить, что она сто́ит столько, сколько сто́ит. Как будто я еду верхом на груде изумрудных броумов. – Он поколебался, бросил взгляд назад. – Только изумруды так задом не шевелят…

– Натам, что ты помнишь про тот вечер, когда кто-то попытался убить короля?

– Ох, да, – сказал Натам. – Мы с ребятами выбежали на балкон и увидели, как он болтается на ветру, точно ухо самого Буреотца.

Каладин улыбнулся. Когда-то этот мостовик не мог и двух фраз произнести, все время мрачно пялился себе под ноги. Работа на мостах едва его не погубила. Последние недели пошли Натаму впрок. Как и всем остальным.

– До того как началась Великая буря, кто-то выходил на балкон? – спросил Каладин. – Может, какой-нибудь незнакомый слуга? Или солдаты не из королевской гвардии?

– Слуг вообще не помню. – Натам прищурился. На лице бывшего фермера появилось задумчивое выражение. – Командир, я стерег его величество весь день вместе с королевской гвардией. И ничего этакого не заметил. Я… Тпру! – Его лошадь внезапно пошла вперед, обогнав кобылу Каладина.

– Подумай об этом! – крикнул Каладин ему вслед. – Вдруг что-то вспомнишь!

Натам кивнул, по-прежнему держа поводья так, словно они были стеклянными, отказываясь натянуть их и направить лошадь в другую сторону. Каладин покачал головой.

Мимо него галопом пронеслась лошадка. По воздуху. Светящаяся. Сил расхохоталась, изменила форму и лентой из света завертелась вокруг него, прежде чем опуститься на шею кобылы, прямо перед Каладином.

Она улеглась там, широко улыбаясь, а потом нахмурилась, увидев его лицо.

– Ты не веселишься, – с упреком сказала Сил.

– Что-то ты стала похожа на мою мать.

– Такая же очаровательная? – спросила Сил. – Изумительная, остроумная, рассудительная?

– Склонная к повторениям.

– Такая же очаровательная? Изумительная, остроумная, рассудительная?

– Очень смешно.

– Сказал человек, который не смеется, – фыркнула Сил, скрестив ручки на груди. – Ну ладно, отчего тебе сегодня так затоскливилось?

– Затоскливилось? – Каладин нахмурился. – Такое слово вообще существует?

– А ты не знаешь?

Он покачал головой.

– Существует, – торжественно заявила Сил. – Вне всяких сомнений.

– Что-то не так, – объяснил он. – Что-то с разговором, который у меня только что был с Натамом. – Юноша натянул поводья, не давая лошади снова опустить голову и начать жевать траву. Тварь была весьма целеустремленной.

– Что вы обсуждали?

– Покушение на короля. – Каладин прищурил глаза. – О том, видел ли он кого-то до… – Он помедлил. – До начала бури.

Юноша опустил взгляд, посмотрел Сил в глаза и добавил:

– Буря должна была сдуть оттуда сломанные перила.

– Согнуть их! – воскликнула Сил, вскакивая и ухмыляясь. – Ой-ой-ой…

– Они были аккуратно рассечены, раствор в нижней части выдолблен, – продолжил Каладин. – Готов поспорить, сила ветров вполне сравнима с весом короля, стоящего на балконе.

– Выходит, все подстроили после бури.

Куда более узкие временны́е рамки. Каладин развернул кобылу туда, где ехал Натам. К несчастью, догнать его оказалось непросто. Кобыла Натама шла рысью, к его явному смятению, а свою собственную Каладин не мог заставить ускориться.

– Мостовичок, попал в беду? – поинтересовался Адолин, подъезжая.

Каладин бросил косой взгляд на князька. Буреотец свидетель, рядом с его жеребцом было трудно не ощущать себя букашкой. Парень пнул кобылу по бокам, чтобы она пошла быстрее, но животное продолжало переступать копытами с той же скоростью, двигаясь вдоль круга, который для лошадей был чем-то вроде беговой дорожки.

– Веточка была быстрой в дни своей молодости, – пояснил Адолин, кивком указывая на клячу под седлом Каладина, – но это было пятнадцать лет назад. Честно говоря, я удивлен, что она еще тут. Выходит, старушка вполне годна для обучения детей. И мостовиков.

Каладин не обращал на него внимания, смотрел только вперед и по-прежнему пытался вынудить лошадь ускориться и догнать Натама.

– А вот если бы тебе понадобился кто-то побыстрее, – продолжил Адолин, кивая куда-то в сторону, – Бурегреза пришлась бы в самый раз.

Он указывал на зверя побольше и постройнее, в отдельном загоне, оседланного и привязанного к шесту, крепко вкопанному в землю. Длинная веревка позволяла лошади перемещаться короткими перебежками, но только по кругу. Она вскидывала голову и всхрапывала.

Адолин ударил коня пятками и помчался вперед, обогнав Натама.

«Бурегреза, значит?..»

Каладин окинул взглядом кобылу в загоне. Она уж точно была порезвее Веточки. А еще, похоже, охотно выгрызла бы дырку в каждом, кто подойдет слишком близко.

Он направил Веточку к загону. Подъехав, отпустил поводья – Веточка весьма этому обрадовалась – и спешился. Это оказалось сложнее, чем он рассчитывал, но как-то удалось не упасть.

Оказавшись на земле, Каладин уперся руками в бока и устремил внимательный взгляд на лошадь, которая бегала кругами за забором.

– Мне показалось или ты совсем недавно твердил, – сказала Сил, взбираясь по голове Веточки, – что скорее пойдешь пешком, чем позволишь лошади нести себя?

– Да.

Он лишь теперь осознал, что несет в себе немного буресвета. Самую малость. Тот выходил наружу с каждым словом, незаметный без пристального внимания, вызывая легкое волнение в воздухе.

– И с какой стати ты собрался оседлать… это?

– Эта кобыла, – сказал он, кивком указывая на Веточку, – годится, чтобы ходить пешком. Пешком я лучше на своих двоих похожу. А та, другая, – животное для битвы.

Моаш был прав. Лошади давали преимущество на поле боя, так что Каладину следовало хотя бы привыкнуть к ним.

«Зайхель привел тот же довод, когда уговаривал меня учиться бою с осколочником, – подумал он, ощущая неловкость. – И я отверг его предложение».

– Ты что задумал, а? – спросила Дженет, подъезжая.

– Я собираюсь забраться на нее, – ответил Каладин, указывая на Бурегрезу.

Дженет фыркнула:

– Мостовик, она в один миг тебя сбросит, и ты разобьешь себе макушку. Седоки ей не по нраву.

– На ней седло.

– Чтобы привыкала.

Кобыла в загоне прошла легким галопом еще один круг и замедлилась.

– Не нравится мне твой взгляд, – сказала ему Дженет, разворачивая своего зверя в сторону. Ее лошадь нетерпеливо переступала копытами, словно желая поскорее побежать.

– Я попробую. – Каладин двинулся вперед.

– Да ты и сесть на нее не сумеешь, – крикнула вслед Дженет. Она наблюдала за ним с опаской, словно ей любопытно было узнать, что он сделает. Впрочем, Каладину показалось, что она больше переживает за безопасность лошади.

Пока Каладин шел, на его плечо приземлилась Сил.

– Это закончится так же, как на тренировочной площадке для светлоглазых, верно? – спросил он. – Я буду лежать на спине, смотреть в небо и чувствовать себя по-дурацки.

– Возможно, – беспечно согласилась Сил. – Так почему же ты это делаешь? Из-за Адолина?

– Вот еще! Князек пусть идет в бурю.

– Так почему же?

– Потому что эти существа меня пугают.

Сил явно растерялась, но Каладину происходящее казалось очень логичным. Бурегреза, тяжело дыша после пробежки, посмотрела на него. Их взгляды встретились.

– Клянусь бурей! – раздался позади возглас Адолина. – Мостовичок, даже не думай! С ума сошел?!

Каладин подошел к лошади. Она отпрянула на пару шагов, но позволила ему коснуться седла. И потому юноша, вдохнув еще чуть-чуть буресвета, прыгнул ей на спину.

– Преисподняя! Что… – закричал Адолин.

Это было все, что Каладин услышал. Благодаря буресвету он прыгнул выше, чем мог бы прыгнуть обычный человек, но его цель не стояла на месте. Держась за луку седла, он попытался закинуть одну ногу на спину лошади, но та начала брыкаться.

Тварь была неимоверно сильной – это особенно впечатляло по сравнению с Веточкой. Одного удара копыт хватило, чтобы Каладин едва не вылетел из седла.

Быстро проведя по нему рукой, он перелил часть буресвета и приклеил себя. Лошадь легко сбросила бы его со своей спины, но теперь парень болтался туда-сюда, как тряпка, которая зацепилась за седло. Каким-то образом он сумел дотянуться до лошадиной гривы и вцепиться в нее; теперь оставалось только стиснуть зубы и попытаться не дать растрясти себя до потери сознания.

Конный двор превратился в размытое пятно. Он слышал лишь биение собственного сердца и грохот копыт. Проклятый зверь двигался словно сама буря, но Каладин держался в седле крепко, как прибитый гвоздями. Прошла целая вечность, пока лошадь не успокоилась, тяжело дыша и с пеной у рта.

Перед глазами у Каладина прояснилось настолько, что он увидел нескольких мостовиков, которые подбадривали его, держась на безопасном расстоянии. Адолин и Дженет, оба верхом, уставились на него со смесью ужаса и трепета. Каладин ухмыльнулся.

А потом Бурегреза сбросила его одним сильным движением.

Он и не заметил, что буресвет в седле иссяк. В точном соответствии со своим ранним предчувствием Каладин оказался лежащим на земле в полубессознательном состоянии. Он смотрел в небо и мучительно пытался припомнить последние несколько секунд своей жизни. Рядом с ним закопошились спрены боли – оранжевые ручки, так и тянущиеся что-нибудь схватить.

Над Каладином склонилась лошадиная голова с бездонными темными глазами. Кобыла фыркнула на него. От нее пахло влагой и травой.

– Ах ты, чудище! – пробормотал Каладин. – Дождалась, пока я расслаблюсь, и только потом скинула!

Кобыла опять фыркнула, и парень против собственной воли рассмеялся. Буря, до чего же хорошо! Он не мог объяснить причину, но то, как пришлось цепляться за жизнь, чтобы не погибнуть по вине брыкающегося зверя, его весьма взбодрило.

Когда Кэл встал и отряхнулся, сквозь толпу зрителей пробился сам Далинар с мрачным лицом. Каладин и не понял, что великий князь по-прежнему недалеко. Далинар перевел взгляд с Бурегрезы на своего капитана и выгнул бровь.

– Сэр, на тихой лошади врагов не догонишь, – сказал Каладин, салютуя.

– Да, – согласился Далинар, – но, как правило, для начала новобранцам выдают… тупое оружие, солдат. Ты в порядке?

– В полном, сэр.

– Что ж, похоже, твои люди учатся охотно. Я дам официальное распоряжение. Ты и пять выбранных тобой человек будете приходить сюда каждый день и практиковаться в течение пары недель.

– Да, сэр.

Он найдет время. Как-нибудь.

– Хорошо, – продолжил Далинар. – Я получил твое предложение по поводу патрулей за пределами военных лагерей и решил, что оно выглядит неплохо. Отчего бы тебе не приняться за дело через две недели, взяв с собой лошадей, чтобы попрактиковаться в полевых условиях?

Дженет сдавленно охнула:

– За пределами города, светлорд? Но… бандиты…

– Дженет, лошади нужны, чтобы приносить пользу, – напомнил великий князь. – Капитан, вы ведь позаботитесь о достаточном количестве людей, чтобы защитить лошадей, не так ли?

– Да, сэр.

– Отлично. Но вот эту не берите. – Далинар указал на Бурегрезу.

– Э-э… слушаюсь, сэр.

Князь кивнул и двинулся прочь, махнув кому-то, кого Каладин не видел. Юноша потер ушибленный локоть. Остававшийся в его теле буресвет исцелил голову и иссяк, так и не добравшись до руки.

Четвертый мост направился к своим лошадям, когда Дженет приказала им вновь забраться в седло и приступить ко второй части обучения. Каладин вдруг обнаружил, что стоит возле Адолина, который по-прежнему сидел верхом.

– Спасибо, – проворчал Адолин.

– За что? – спросил капитан, направляясь мимо него к Веточке, – та жевала траву, не обращая внимания на суматоху.

– Ты не сказал отцу, что я тебя подзуживал.

– Я же не дурак. – Каладин запрыгнул в седло. – Я видел, куда лезу. – Он не без труда вынудил лошадь отойти от еды и получил несколько подсказок от конюха.

В конце концов парень снова подъехал к Натаму. Веточка двигалась тряским аллюром, но Каладин почти научился приподыматься в седле в такт с нею – конюхи называли это «строевой рысью», – и теперь его подбрасывало уже не так сильно, как раньше.

Натам наблюдал за его приближением.

– Командир, это несправедливо.

– То, что я сделал с Бурегрезой?

– Нет. То, как ты ездишь. Как будто всю жизнь только этим и занимался.

Он ощущал совсем другое.

– Я хотел еще кое-что узнать про ту ночь.

– Командир, я еще ни о чем не подумал, – возразил длиннолицый мостовик. – Отвлекся немного.

– У меня другой вопрос. – Каладин подъехал к нему вплотную. – Я спросил тебя о дневной смене, но что случилось после того, как я ушел? Кто-то, кроме короля, выходил на балкон?

– Только стражники, командир.

– Скажи, кто именно. Может, они что-то видели.

Натам пожал плечами:

– Я большей частью следил за дверью. Король некоторое время оставался в гостиной. Наверное, Моаш выходил.

– Моаш, – повторил Каладин, нахмурившись. – Разве его дежурство не должно было скоро закончиться?

– Ага, – подтвердил Натам. – Он чуток задержатся; сказал, хочет убедиться, что с королем все в порядке. Пока ждал, вышел постеречь на балкон. Ты же обычно требуешь, чтобы один из нас находится там.

– Спасибо, я с ним поговорю.

Каладин застал Моаша внимающим Дженет. Моаш, похоже, быстро учился верховой езде – он вообще быстро учился. А еще был лучшим учеником среди мостовиков, когда те начали познавать искусство боя.

Каладин пару минут следил за ним, хмурясь. Потом его вдруг осенило. «Что это ты вообразил? Что Моаш как-то причастен к покушению на убийство? Не глупи».

Это попросту нелепо. Кроме того, у него ведь нет осколочного клинка.

Каладин развернул свою кобылу, и в этот момент увидел, с кем повстречался Далинар. Это был светлорд Амарам. Оба находились слишком далеко, чтобы их можно было услышать, но он видел веселое лицо Далинара. Амарам махнул Адолину и Ренарину, и принцы подъехали, широко улыбаясь.

Кэла захлестнул гнев – внезапный, страстный, почти удушающе сильный, – даже кулаки невольно сжались. Воздух со свистом вырвался сквозь стиснутые зубы. Это его удивило. Он-то думал, что достаточно глубоко схоронил свою ненависть.

Юноша демонстративно направил лошадь в другую сторону, и возможность отправиться в дозор вместе с новобранцами показалась вдруг весьма привлекательной идеей.

Ему точно не помешает на время покинуть военные лагеря.

Пряник

Наш народ они винятВ утрате той земли,Но сами город на востокеНе уберегли.Ведь посланья предков наших ясно говорят:Его не боги сокрушили сотни лет назад.Из «Песни войн» слушателей, строфа 55

Адолин обрушился на паршенди и, забыв про оружие, ударил плечом ближайшего врага. Тот охнул, его песня прервалась, и Адолин крутанулся вокруг своей оси, взмахнув осколочным клинком. Меч слегка замедлялся, проходя сквозь плоть.

Юноша закончил маневр, не обращая внимание на мерцающий буресвет, вытекавший из трещины на плече. Вокруг него падали трупы с выжженными глазницами. Тяжелое дыхание делало воздух внутри шлема горячим и влажным.

«Там», – подумал он, поднимая клинок и бросаясь в атаку.

За ним последовали его люди – наконец-то не мостовики, но настоящие солдаты. Мостовиков он оставил на плато сосредоточения. Принц не желал видеть вокруг себя тех, кто не хотел сражаться с паршенди.

Адолин и его солдаты пробились сквозь паршенди и соединились с отчаянно сражавшимся отрядом людей в зеленой форме с золотыми вставками, который возглавлял осколочник в доспехе тех же цветов. Он сражался большим молотом – собственного клинка у него не было.

Адолин пробился к нему.

– Джакамав? – окликнул он. – Ты в порядке?

– В порядке? – раздался из-под шлема приглушенный голос Джакамава. Потом он поднял забрало и продемонстрировал широкую улыбку. – Лучше не бывает!

Он рассмеялся. Бледно-зеленые глаза пылали от боевого Азарта. Принцу это чувство было хорошо знакомо.

– Тебя почти окружили! – воскликнул Адолин, поворачиваясь навстречу группе паршенди, что мчались на него парами. Юноша испытал уважение к ним за то, что бросились в атаку на осколочника, а не сбежали. Это, как правило, означало смерть, но в случае победы можно было повернуть ход сражения.

Джакамав рассмеялся едва ли не так же довольно, как когда наслаждался чьим-то пением в винной лавке, и этот смех был заразительным. Адолин, атакуя паршенди, сам ухмылялся и косил их удар за ударом. Он никогда не наслаждался обычными боями как хорошими дуэлями, но в тот момент, несмотря на всю грубую приземленность сражения, ощутил и вызов, и восторг.

Спустя несколько минут, когда мертвецы лежали у ног Адолина, он завертелся в поисках новых противников. Плато имело очень странную форму: до того как равнины были расколоты, оно было высоким холмом, но теперь половина его очутилась на противоположном плато. Юноша не представлял, что за сила могла рассечь гору пополам, до основания.

Впрочем, холм и сам был необычной формы, так что, возможно, это как-то повлияло на разлом. Он походил скорее на приземистую пирамиду всего из трех уровней. Широкое основание, на нем – второе плато, примерно сотню футов в поперечнике, а поверх этих двух – третье, заостренное и поменьше размером, помещенное точно посередине. Почти как торт из трех слоев, который разрезали большим ножом строго по центру.

Адолин и Джакамав сражались на втором ярусе поля боя. Строго говоря, принца в этой вылазке не должно было быть. Очередь его войска еще не наступила. Однако пришло время воплотить следующую часть плана Далинара. Принц прибыл лишь с небольшим ударным отрядом, но зато вовремя. Джакамава окружили здесь, на втором ярусе, и регулярная армия не сумела к нему пробиться.

Теперь паршенди были отброшены назад, к краям яруса. Они по-прежнему полностью удерживали верхнюю площадку; именно там и находилась куколка. Из-за этого их позиция была плоха. Да, враг занял высоту, но ему приходилось удерживать склоны между ярусами, чтобы обеспечить себе путь к отступлению. Паршенди явно надеялись добыть светсердце до того, как прибудут люди.

Адолин столкнул солдата-паршенди с края, – пролетев футов тридцать, тот упал на сражавшихся на нижней площадке, – потом посмотрел направо. Там был склон, ведущий вверх, но паршенди оберегали все подходы. Он был весьма не прочь забраться на вершину…

Юноша посмотрел на отвесный склон утеса между его ярусом и тем, что был выше.

– Джакамав! – Он указывал куда-то вверх.

Джакамав проследил за жестом Адолина. Потом на миг прервал сражение и заорал:

– Это безумие!

– Точно, – согласился Адолин, беря разбег.

– Тогда вперед, начнем!

Джакамав вручил свой молот принцу, а тот вложил его в чехол на спине друга. Потом они вдвоем побежали к отвесной скале и начали карабкаться.

Пальцы Адолина, закованные в броню, скрежетали по камню, когда он подтягивал себя. Солдаты внизу подбадривали их возгласами. Зацепок на скалах было предостаточно, хотя без осколочного доспеха, который облегчал подъем и защитил бы в случае падения, Адолин ни за что бы на это не решился.

Чистое безумие; все закончится тем, что их окружат. Однако два осколочника, поддерживая друг друга, могли делать удивительные вещи. Кроме того, если их начнут давить числом, всегда можно спрыгнуть с утеса – при условии, что доспехи будут в достаточно хорошем состоянии, чтобы пережить падение.

Это был один из тех рискованных маневров, на которые Адолин никогда не осмеливался, если на поле боя был его отец.

Он приостановился на полпути. На краю верхнего яруса собрались паршенди, готовясь к прибытию осколочников.

– У тебя есть план, как нам там закрепиться? – спросил Джакамав, цеплявшийся к скале рядом с Адолином.

Княжич кивнул:

– Просто будь готов мне помогать.

– Конечно. – Джакамав окинул взглядом возвышенность; его лицо скрывал шлем. – Кстати, откуда ты вообще тут взялся?

– Я подумал – ни одна армия не откажется от осколочников, которые предложат свою помощь.

– Осколочников? Во множественном числе?

– Ренарин там, внизу.

– Надеюсь, не сражается.

– Его окружает большой отряд солдат, которым даны тщательные инструкции ни в коем случае не позволять ему вмешиваться в битву. Отец просто хотел, чтобы он увидел, как все происходит.

– Я знаю, что делает Далинар. Он пытается продемонстрировать дух сотрудничества и положить конец распрям между великими князьями. Поэтому и посылает своих осколочников помогать, хотя очередь не его.

– У тебя есть возражения?

– Еще чего! Давай поглядим, сможешь ли ты расчистить там местечко. Мне понадобится минута, чтобы вытащить молот.

Адолин ухмыльнулся под шлемом. Джакамав, его закадычный приятель, был землевладельцем и осколочником великого князя Ройона. Важно, чтобы светлоглазые вроде Джакамава видели, как Далинар и Адолин не покладая рук трудятся во имя лучшего Алеткара. Возможно, несколько случаев вроде этого покажут ценность надежного альянса по сравнению с вероломной вре́менной коалицией, которую предлагал Садеас.

Адолин карабкался все выше, Джакамав следовал за ним, и вот до вершины осталось футов десять. Там сгрудились паршенди, держа наготове молоты и топоры – оружие для сражения с человеком в осколочном доспехе. Несколько лучников выпустили стрелы, которые отскочили от лат, не причинив никакого вреда.

«Ну хорошо», – подумал Адолин и выставил руку в сторону. Продолжая другой рукой цепляться за камни, он призвал осколочный клинок, а потом вонзил его в скалу, плоской частью лезвия параллельно краю. Вскарабкался вровень с клинком.

И ступил на лезвие.

Осколочные клинки не ломались – они даже почти не гнулись, – поэтому меч выдержал его вес и у него оказалась надежная опора и точка приложения силы, так что, когда он присел и прыгнул, доспех позволил ему взмыть. Пролетая над краем верхнего яруса, юноша схватился за скалу прямо под ногами паршенди и использовал ее, чтобы бросить себя в самую гущу поджидавших противников.

Когда он врезался в них с силой валуна, паршенди прекратили петь. Принц вскочил на ноги, мысленно призывая осколочный клинок, потом вклинился плечом в одну группу и начал раздавать тумаки, сломав одному паршенди грудную клетку, а другому разбив голову. Панцирные латы солдат трескались с неприятным звуком. Враги разлетались в стороны. Кое-кто упал с утеса.

Адолин принял на предплечья несколько ударов, прежде чем осколочный клинок вновь к нему вернулся. Он размахивал клинком, до того сосредоточенный на необходимости удержать позицию, что не заметил Джакамава, пока осколочник в зеленом не оказался рядом, круша врагов своим молотом.

– Спасибо, что скинул мне на голову целый отряд паршенди, – крикнул Джакамав, замахиваясь. – Это был чудесный сюрприз.

Адолин ухмыльнулся и махнул рукой:

– Куколка!

Наверху народу было не много, хотя по склону неслись новые группы паршенди. Адолин и Джакамав оказались недалеко от куколки – громадного удлиненного валуна зеленовато-коричневого цвета. Она крепилась к скалам той же субстанцией, из которой состоял ее панцирь.

Адолин перепрыгнул через дергавшегося на земле паршенди с иссохшими ногами и рванулся к куколке. Джакамав, бряцая доспехом, последовал за ним. Добраться до светсердца было сложно – у куколок панцирь крепкий, как камень, – но с осколочным клинком это не представляло проблем. Нужно просто убить существо, а потом вырезать дыру, чтобы вырвать сердце и…

Куколку уже вскрыли.

– Нет! – закричал Адолин, подбежав к ней, схватившись за края дыры и заглядывая внутрь, где все было покрыто фиолетовой слизью. В липкой массе плавали кусочки панциря, и там, где обычно находилось светсердце, опутанное венами и сухожилиями, зияла дыра.

Адолин завертелся, обыскивая взглядом верхнюю часть плато. Подбежал Джакамав, бряцая доспехом, и выругался.

– Как они сумели вытащить его так быстро?

Внезапно солдаты-паршенди расступились, вопя на своем непостижимом ритмичном языке. Позади них стояла высокая фигура в серебристом осколочном доспехе и развевающемся за спиной алом плаще. В местах сочленений доспеха были острые выступы, края пластин приподнимались, точно борозды на панцире краба. В воине было по меньшей мере семь футов роста, и броня делала его еще массивнее на вид – возможно, потому, что под ней у паршенди был собственный панцирь, растущий из тела.

– Это он! – воскликнул Адолин и побежал вперед.

С этим воином его отец сражался на Башне. Это был единственный осколочник, которого они видели в армии паршенди за много недель или даже месяцев.

Возможно, других и не осталось.

Осколочник повернулся к Адолину, держа в руке большой неграненый самосвет, с которого капали ихор и плазма.

– Сразись со мной! – завопил принц.

Группа паршенди бросилась мимо осколочника, бегом направляясь к обрыву в дальней части плато, где холм был разделен посередине. Осколочник передал светсердце одному из бегущих и, обернувшись, проследил за тем, как те прыгали.

Они взмыли над разломом и приземлились на другой половине холма, на прилегающем плато. Адолин по-прежнему изумлялся тому, что солдаты-паршенди могут так прыгать. Княжич почувствовал себя дураком, осознав, что высота для них не представляет опасности, в отличие от людей. Для паршенди гора, разделенная пополам, просто еще одно ущелье, которое можно перескочить.

Все новые и новые отряды прыгали через разлом, уходя от подступавших снизу людей, перебираясь в безопасное место. Адолин заметил, как один прыгун потерял равновесие. Бедолага рухнул в пропасть, успев лишь вскрикнуть. И все рано это не так опасно, как попытаться отбить натиск людей.

Осколочник остался. Адолин, забыв про убегающих врагов и про Джакамава, который кричал ему отступать, атаковал паршенди, вложив всю силу в замах осколочным клинком. Паршенди поднял собственный меч и парировал удар Адолина.

– Ты сын, Адолин Холин, – произнес осколочник. – Твой отец? Где он быть?

Адолин застыл. Эти слова были сказаны на языке алети – с жутким акцентом, но вполне разборчиво.

Осколочник поднял забрало. К вящему изумлению Адолина, оказалось, что у его противника нет бороды. Выходит, это женщина? Он с трудом понимал, как у паршенди один пол отличается от другого. Тембр голоса был грубым и низким, но Адолин решил, что его можно признать женским.

– Мне нужно обсудить с Далинаром, – сказала воительница, шагнув вперед. – Я встретить его один раз, очень давным-давно.

– Вы отказывались принимать наших гонцов. – Адолин отпрянул и держал меч наготове. – А теперь хотите с нами говорить?

– Это было давным-давно, – повторила она. – Время измениться сильно.

Буреотец! Что-то внутри Адолина побуждало его ударить, задать этому осколочнику хорошую трепку и получить ответы, да к тому же добыть осколки. Битва! Он сюда явился ради битвы!

В дальнем углу сознания Адолина раздался голос отца и удержал его от скоропалительных решений. Далинар воспользовался бы этим шансом. Возможно, это изменит все течение войны.

– Он наверняка согласится встретиться с тобой, – сказал Адолин и, глубоко вздохнув, подавил Азарт сражения. – Как?

– Направить посланника. Не убивать того, кто придет.

Она отсалютовала Адолину осколочным клинком, потом выронила меч и позволила ему исчезнуть. Повернулась, бросилась к разлому и одним поразительным прыжком преодолела его.

Пересекая плато, Адолин стянул шлем. Лекари занимались ранеными, а здоровые сидели группами, пили воду и ворчливо обсуждали неудачу.

В этот день армии Ройона и Рутара были в необычном настроении. Как правило, если алети проигрывали битву за плато, паршенди отбрасывали их, вынуждая поспешно отступать к мостам. Вылазки нечасто заканчивались тем, что алети получали плато, но оставались без светсердца.

Адолин снял одну перчатку – ремни расстегнулись сами, повинуясь мысленному приказу, – и подвесил на поясе. Вспотевшей рукой отбросил с лица мокрые от пота волосы. Так, а куда же подевался Ренарин?

Вот он, на плато сосредоточения, сидит на камне, окруженный гвардейцами. Адолин протопал по одному из мостов, махнув рукой Джакамаву, который неподалеку снимал свой осколочный доспех – хотел отправиться домой с комфортом.

Принц подбежал к брату, который сидел на валуне, сняв шлем и уставившись себе под ноги.

– Эй! – окликнул Адолин. – Готов возвращаться?

Ренарин кивнул.

– Что случилось? – спросил Адолин.

Ренарин продолжал пялиться в землю. Наконец один из телохранителей-мостовиков – крепкий мужчина с седеющими волосами – кивком указал в сторону. Адолин отошел с ним на небольшое расстояние.

– Светлорд, панцирные башки попытались захватить один из мостов, – негромко сказал мостовик. – Светлорд Ренарин пожелал помочь нашим и был настойчив. Мы пытались его разубедить, сэр. Потом, оказавшись рядом и призвав клинок, он вроде как… застыл. Мы его увели, сэр, но с тех пор он так и сидит на этом валуне.

У Ренарина опять случился приступ.

– Спасибо, солдат. – Адолин вернулся к брату и положил ему на плечо свободную от лат руку. – Ренарин, все в порядке. Бывает.

Младший принц Холин лишь пожал плечами. Что ж, если на него опять нашло, лучше не вмешиваться и позволить ему остыть. Заговорит, когда сам пожелает.

Адолин навел порядок в своих двух сотнях солдат, потом нанес визиты вежливости великим князьям. Ни тот ни другой не выразили особой благодарности. Вообще-то, Рутар был явно убежден, что совместный трюк Адолина и Джакамава прогнал паршенди вместе со светсердцем. Как будто они не удрали бы в любом случае, добыв трофей. Вот придурок!

И все-таки Адолин ему приветливо улыбался. Он надеялся, что отец прав, и протянутая рука дружбы поможет, хотя в глубине души желал бы увидеть обоих на дуэльном ринге, где он мог бы преподать им урок вежливости.

По пути к своей армии он нашел Джакамава, который сидел в небольшом шатре и пил вино, наблюдая за тем, как последние отряды из его войска пересекают мосты. У большинства солдат были опущенные плечи и унылые лица.

Джакамав жестом велел своему дворецкому налить Адолину чашу игристого желтого вина. Княжич взял ее свободной от брони рукой, но пить не стал.

– В общем и целом это было почти великолепно, – проговорил Джакамав, глядя на боевое плато. Снизу три его яруса выглядели по-настоящему впечатляюще.

«Смахивает на нечто рукотворное», – рассеянно подумал Адолин, оценивая форму холма.

– Почти, – согласился он. – Можешь себе представить, как выглядел бы штурм, окажись у нас на поле боя двадцать или тридцать осколочников сразу? Разве у паршенди остался бы хоть один шанс?

Джакамав фыркнул:

– Твой отец и король всерьез намерены следовать этим курсом?

– Как и я.

– Я понимаю, что вы с отцом замыслили. Но если ты продолжишь сражаться на дуэлях, то потеряешь свои осколки. Даже у тебя не получится все время выигрывать. В конце концов придет неудачный день. И ты останешься ни с чем.

– Может, однажды я проиграю, – признал Адолин. – Только к тому времени мне будет принадлежать половина осколков всего королевства, так что я организую себе что-нибудь взамен.

Джакамав, улыбаясь, выпил вина.

– Следует признать, ты дерзкий засранец.

Адолин улыбнулся и присел возле кресла приятеля – он не мог сам сесть в такое же кресло, поскольку оставался в осколочном доспехе, – и посмотрел ему в глаза.

– Правда в том, что я переживаю не из-за возможности потерять осколки, а из-за того, как бы мне отыскать противников для дуэлей. Похоже, ни один осколочник не желает со мной драться – по крайней мере, не ради осколков.

– У этого есть определенные… причины, – пробормотал Джакамав. – Осколочникам обещали разное, если они откажут тебе.

– Садеас.

Джакамав изучил свое вино.

– Попробуй вызвать Эраннива. Он похвалялся, что может больше, чем все считают. Возможно, увидев, как все тебе отказывают, он сочтет это шансом устроить нечто потрясающее. Но он и впрямь хорош в бою.

– Как и я. Спасибо, Джак. Я твой должник.

– Я что-то такое слышал по поводу твоей помолвки.

Вот буря! Кто разболтал эту новость?

– Она условная, – объяснил Адолин. – И возможно, дело до нее и не дойдет. Корабль этой женщины серьезно задерживается в пути.

Уже две недели – и ни единой весточки. Тетя Навани начала беспокоиться. Ясна обязательно прислала бы хоть слово.

– Никогда не думал, что ты из тех, кто позволяет втягивать себя в браки по расчету. И это в тот момент, когда повсюду дуют такие разные ветра?

– Как я уже сказал, до окончательного решения еще далеко.

Адолин сам не знал, что и думать об этом. Часть его желала воспротивиться происходящему лишь по той причине, что ему не нравилось быть объектом манипуляций Ясны. Но в последнее время ему нечем похвастать. И после того, что случилось с Данлан… Он ведь не виноват в том, что очень дружелюбен. Ну почему женщины такие ревнивые?

Мысль о том, что кто-то другой может взять и решить за него, куда более привлекательна, чем он готов признать вслух.

– Я могу поведать тебе подробности. – Адолин усмехнулся. – Как на счет винной лавки сегодня вечером? Приведешь Инкиму? Можешь рассказать, какой я дурак, только дай образец для сравнения.

Джакамав уставился на свое вино.

– Что? – спросил Адолин.

– Адолин, в последнее время встречи с тобой плохо влияют на мою репутацию. Твой отец и король не очень-то популярны.

– Это все ветром сдует.

– Уверен, так и случится, – согласился Джакамав. – Так давай… подождем до тех пор, а?

Адолин моргнул. Слова ударили больней, чем любой удар на поле боя. Он вынудил себя сказать:

– Разумеется.

– Вот молодец.

Джакамаву хватило смелости улыбнуться и отсалютовать ему чашей с вином.

Адолин, так и не пригубив свое вино, оставил чашу и решительным шагом ушел прочь.

Когда он вернулся к своим людям, Чистокровный был уже готов и ждал его. Адолин, пряча гнев и обиду, собрался запрыгнуть в седло, но белый ришадиум ткнулся в него лбом. Принц вздохнул и почесал жеребца за ушами.

– Прости, – покаялся он. – В последнее время я мало внимания тебе уделял.

Адолин забрался в седло, почувствовал себя немного лучше. Похлопал Чистокровного по холке, и жеребец встал на дыбы, прежде чем они двинулись вперед. Он часто так делал, когда чувствовал раздражение хозяина, словно пытался поднять тому настроение.

Четверо охранников, которым выпало дежурить в этот день, следовали за ним. Они любезно принесли свой старый мост, который таскали еще в армии Садеаса, чтобы помочь отряду Адолина добраться до нужного места. Их явно забавляло то, что мост время от времени несли, сменяясь, солдаты Адолина.

Шквал бы побрал Джакамава!..

«Этого следовало ожидать, – признался самому себе юноша. – Чем больше ты защищаешь отца, тем сильней они тебя отталкивают. Совсем как дети. Отец совершенно прав».

А были ли у Адолина настоящие друзья? Способные остаться рядом с ним в трудную минуту? Он знал в военных лагерях почти всех важных людей. И все знали его.

Сколько из них на самом деле за него переживали?

– У меня не было приступа, – негромко сказал Ренарин.

Адолин встряхнулся, прогоняя неприятные мысли. Они ехали бок о бок, но жеребец Адолина был на несколько ладоней выше. Рядом со старшим братом верхом на ришадиуме Ренарин казался ребенком на пони, даже будучи в осколочном доспехе.

Солнце спряталось за тучами, дав передышку от своего пристального взгляда; впрочем, в последнее время воздух делался все холодней, и, похоже, приближался сезон зимы. Впереди тянулись пустынные плато, бесплодные и испещренные трещинами.

– Я просто стоял и смотрел, – объяснил Ренарин. – Я застыл не из-за своего… недуга. Все дело в том, что я трус.

– Ты не трус, – возразил Адолин. – Я видел, что ты способен на храбрые поступки. Помнишь охоту на ущельного демона?

Ренарин пожал плечами.

– Брат, ты просто не умеешь сражаться. Это хорошо, что ты застыл. Ты новичок и не можешь прямо сейчас отправляться в бой.

– Так не должно быть. Ты начал тренироваться, когда тебе было шесть.

– Это совсем другое.

– Хочешь сказать, ты совсем другой? – уточнил Ренарин, глядя вперед. Брат был без очков. С чего это вдруг? Он же плохо видит!

«Притворяется, что видит хорошо», – подумал Адолин. Ренарин отчаянно желал быть полезным на поле боя. Он сопротивлялся всем предложениям стать ревнителем и заняться наукой, что подошло бы ему куда лучше.

– Тебе просто надо больше упражняться, – сказал Адолин. – Зайхель приведет тебя в форму. Не спеши. Сам увидишь.

– Я должен быть готов. Что-то приближается.

От его тона Адолина продрал озноб.

– Ты говоришь о числах на стенах?

Ренарин кивнул. После недавней Великой бури они вновь нашли нацарапанные числа. «Сорок девять дней. Грядет новая буря».

Стражники уверяли, что никто не входил и не выходил, и это были не те люди, что в прошлый раз, так что вряд ли случившееся учинил кто-то из них. Вот же буря! Цифры кто-то нацарапал, в то время как Адолин спал в комнате по соседству. Кто – или что – это сделал?

– Надо приготовиться, – проговорил Ренарин, – к буре, которая грядет. Так мало времени…

Беспечные забавы

Пять лет назад

Шаллан всячески старалась побольше времени проводить на улице. Здесь, в садах, люди не орали друг на друга. Здесь царил мир.

К несчастью, это был фальшивый мир – мир аккуратно возделанного сланцекорника и ухоженных лоз. Подделка, предназначенная для того, чтобы развлекать и отвлекать. Шаллан все больше желала сбежать туда, где садовники не превращают растения в статуи, где люди не ступают так, словно неосторожный шаг может вызвать оползень. Туда, где не кричат.

С возвышенностей спустился прохладный горный ветерок и пронесся по саду, вынудив лозы робко сжаться. Шаллан устроилась подальше от клумб, чтобы не расчихаться, и изучала крепкие заросли сланцекорника. Кремлец, которого она рисовала, повернулся навстречу ветру и подергал огромными усиками, а потом вновь принялся объедать сланцекорник. Было так много разновидностей кремлецов. Интересно, кто-нибудь пытался их всех сосчитать?

К счастью, у ее отца была книга по рисованию – одна из работ Дандоса Масловера, – и Шаллан использовала ее в качестве руководства, держа перед собой открытой.

Из особняка неподалеку раздался вопль. Рука Шаллан замерла, случайно сделав неверный штрих поперек наброска. Девушка тяжело вздохнула и попыталась вновь сосредоточиться на рисунке, но раздавшиеся вслед за тем новые крики разбудили в ней тревогу. Она отложила карандаш.

У нее почти закончилась бумага из последней пачки, которую принес брат. Он возвращался неожиданно и никогда не задерживался надолго, а если появлялся, они с отцом избегали друг друга.

Никто в особняке не знал, куда отправляется Хеларан, когда уходит.

Она потеряла счет времени, уставившись на белую страницу. Такое иногда с ней происходило. А когда подняла глаза, небо темнело. Скоро отцовский пир. Он теперь устраивал их регулярно.

Шаллан упаковала вещи в сумку, потом взяла шляпу от солнца и направилась к особняку. Здание, высокое и внушительное, было примером идеального веденского дома. Одинокое, крепкое, громадное. Оно состояло из массивных каменных блоков и маленьких окон, испещренных темным лишайником. В некоторых книгах особняки вроде этого звались «душой Йа-Кеведа» – это были изолированные поместья, в каждом из которых светлорд правил как хотел. Шаллан считала, что писатели романтизируют сельскую жизнь. Они хоть раз на самом деле посетили один из особняков и испытали на себе истинную провинциальную скуку или просто фантазировали о «деревенском покое», пребывая в комфорте городов, где мешались друг с другом разные культуры?

Войдя в дом, Шаллан повернулась к лестнице, что вела в ее комнату. Отец пожелает видеть ее нарядной на пиршестве. Она наденет новое платье и будет сидеть тихо, не вмешиваясь в беседу. Отец ничего подобного не упоминал, но девушка подозревала, что он сожалеет о том, что дочь снова разговаривает.

Возможно, он не хотел, чтобы дочь болтала о вещах, которые видела. Она остановилась посреди коридора; ее разум опустел.

– Шаллан?

Девушка встрепенулась и обнаружила, что Ван Йушу, ее четвертый брат, стоит у нее за спиной, на ступеньках. Как давно она пялится в стенку? Пиршество скоро начнется!

Жакет Йушу был расстегнут и надет криво; волосы взъерошены, щеки раскраснелись от вина. Ни запонок, ни ремня – весьма изысканные штучки, украшенные заряженными самосветами. Он их проиграл.

– Почему отец недавно кричал? – спросила она. – Ты был тут?

– Нет. – Йушу провел рукой по волосам. – Но я слышал. Балат опять играл с огнем. Чуть не сжег дом для прислуги, буря бы его побрала. – Йушу прошел мимо, чуть не задев ее, и споткнулся. Ему пришлось схватиться за балясину, чтобы не упасть.

Отцу не понравится, что Йушу явится на пир в таком виде. Он опять будет орать.

– Шквальный дурень, – бубнил Йушу, пока Шаллан помогала ему выпрямиться. – Балат попросту сходит с ума. В этой семейке я один соображаю как надо. Ты ведь снова в стену пялилась, верно?

Шаллан не ответила.

– Он подарит тебе новое платье, – бормотал Йушу, пока она вела его к комнате. – А меня удостоит только проклятиями. Мерзавец! Любил Хеларана, а ни один из нас – не он, так что на нас плевать. Хеларана тут нет! Он предал отца, едва не убил. И все-таки только братец имеет значение…

Они прошли мимо комнат отца. Тяжелая дверь из культяпника была чуть приоткрыта – горничная наводила там порядок, – и Шаллан разглядела дальнюю стену.

И светящийся сейф.

Он был спрятан за картиной, изображавшей шторм на море, но полотно совсем не приглушало мощного белого сияния. Девушка видела очертания сейфа прямо сквозь холст – они пылали, точно пламенные. Она встала как вкопанная.

– На что ты пялишься? – спросил Йушу, держась за балясину.

– Свет.

– Какой свет?

– За картиной.

Он прищурился и начал заваливаться вперед.

– О чем, во имя Чертогов, ты болтаешь, девчонка? Это и впрямь лишило тебя разума, верно? То, что ты видела, как он убил мать? – Йушу отпрянул, негромко выругавшись. – Только я один из всей семьи не сбрендил. Только я один, буря бы меня побрала…

Шаллан уставилась на свет. Там спряталось чудовище.

Там спряталась душа матери.

Ботинки

Предательство спренов привело нас сюда.Потоки решили они человекам отдать,Не тем, кто готов был во всем угождать,пребывавшим до нас.Недаром мы отвернулись,С богами соприкоснулись,Глиной в руках их согнулись, и они изменили нас.Из «Песни тайн» слушателей, строфа 40

За енти сведения-шмедения выкладывай двадцать броумов, – произнесла Шаллан. – Рубиновых, не каких-нибудь там. Я каждый проверю.

Тин расхохоталась, запрокинув голову, и черные как сажа волосы рассыпались по плечам. Она сидела на месте погонщика фургона, которое раньше занимал Блат.

– И это, по-твоему, бавский акцент?! – воскликнула мошенница.

– Я всего три или четыре раза слышала, как разговаривают бавцы.

– Ты говорила, будто с камнями во рту!

– Так они и говорят!

– Не-а, бавцы говорят так, словно у них во рту галька. Но еще и звуки растягивают. Вот, например… Поглядела я на карти-и-инки, что вы мне да-а-али, и они ми-и-иленькие. Ага, очень ми-и-иленькие. Прям в самый раз, чтоб подтираться.

– Ты преувеличиваешь! – отбивалась Шаллан, не в силах сдержать смех.

– Немножко, – согласилась Тин, откидываясь на спинку сиденья и размахивая перед собой длинным прутом погонщика чуллов, словно осколочным клинком.

– Не понимаю, зачем нужно знать, как звучит бавский акцент. Бавцы – не очень-то важный народ.

– Малышка, вот потому-то они и важны.

– Они важны, потому что не важны, – сказала Шаллан. – Нет, я понимаю, логика у меня время от времени хромает, но что-то с этим заявлением не так.

Тин улыбнулась. Она была такая расслабленная, такая… свободная. Шаллан совсем другого ждала после их первой встречи.

Но в тот раз она играла роль, изображала главу охранников. А женщина, с которой Шаллан спорила сейчас, казалась настоящей.

– Видишь ли, – принялась объяснять Тин, – если ты собираешься дурить людям головы, тебе надо научиться играть роли тех, кто ниже их по статусу, а не только выше. Роль «важной светлоглазой» ты выучила. Похоже, у тебя были хорошие примеры.

– Можно и так сказать, – ответила Шаллан, думая про Ясну.

– Дело в том, что во многих случаях эта маска важной светлоглазой будет для тебя бесполезна.

– Быть неважным важно. Быть важным бесполезно. Ясно!

Тин глянула на нее, пережевывая кусочек вяленого мяса. Ее перевязь с мечом висела на колышке сбоку от сиденья и покачивалась в такт движениям чулла.

– Знаешь, деточка, а ты за словом в карман не лезешь, когда из роли выходишь.

Шаллан покраснела.

– Мне это нравится, – продолжила Тин. – Я люблю людей, которые идут по жизни смеясь.

– Кажется, я поняла, чему ты пытаешься меня научить. Ты намекаешь, что женщина с бавским акцентом, скромно одетая простолюдинка может попасть в такие места, куда светлоглазой ходу нет.

– И может услышать или сделать вещи, которые светлоглазой не по силам. Акцент важен. Проявишь чудеса красноречия, и уже не будет иметь значения, что у тебя в карманах пусто. Вытрешь нос об рукав, заговоришь по-бавски – и, возможно, люди даже не посмотрят в твою сторону, чтобы заметить меч на твоем поясе.

– Но у меня светло-голубые глаза, – возразила Шаллан. – Я ни за что не смогу выдать себя за простолюдинку, как бы ни звучал мой голос!

Тин запустила руку в карман брюк. Она повесила свой плащ на другой крючок и осталась в застегнутой на пуговицы рубашке, бледно-коричневых брюках и высоких ботинках. Рубашка была почти как у рабочего, но из более дорогой ткани.

– Вот! – Она что-то бросила Шаллан.

Та едва поймала и покраснела от своей неуклюжести. Потом подняла предмет, чтобы разглядеть получше: это был небольшой флакон с какой-то темной жидкостью внутри.

– Капли в глаза, – пояснила Тин. – Изменят цвет на темный на несколько часов.

– Серьезно?!

– Их нетрудно добыть, если знать, у кого спрашивать. Полезное снадобье.

Шаллан опустила флакон. Ее вдруг пробрал озноб.

– А есть ли…

– Обратное снадобье? – перебила Тин. – Чтобы из темноглазого сделать светлоглазого? Я о таком не знаю. Истории об осколочных клинках не считаются.

– Логично, – сказала Шаллан, расслабившись. – Можно затемнить стекло при помощи краски, но я не думаю, что можно сделать его светлей, не расплавив.

– Как бы там ни было, тебе нужно обзавестись одним-двумя провинциальными акцентами. Гердазийским, бавским, что-то вроде этого.

– У меня, наверное, и так есть деревенский выговор, – призналась Шаллан.

– Это здесь не сработает. Йа-Кевед – цивилизованная страна, и ваши внутренние диалекты и говоры слишком похожи друг на друга, чтобы их распознали жители иных краев. Алети не поймет, что ты из веденской провинции, как понял бы веденец. Алети просто решит, что ты чужестранка.

– Ты много где побывала, верно? – поинтересовалась Шаллан.

– Я иду туда, куда дуют ветра. Это хорошая жизнь для тех, кто не привязывается к барахлу.

– Барахлу? – переспросила Шаллан. – Но ты… прошу прощения… ты же воровка! Воровство заключается в том, чтобы прихватить как можно больше барахла!

– Я беру что могу, но это лишь подтверждает, что барахло преходяще. Ты берешь какие-то вещи, а потом их теряешь. В точности как дельце, которое я провернула на юге. Мой отряд так и не вернулся с задания; я почти уверена, что они сбежали, не подумав, что мне не заплатят. – Она пожала плечами. – Бывает. Нет нужды изводить себя из-за этого.

– Что было за дельце? – спросила Шаллан и целенаправленно моргнула, снимая Образ Тин, которая расслабленно помахивала прутом, словно управляя оркестром, и ничто в целом мире ее не волновало. Пару недель назад они едва не погибли, но Тин относилась к этому без лишних переживаний.

– Важное дельце, – сказала она, – для людей, которые способны изменять мир. Я все еще не получила ответа от тех, кто нас нанял. Может быть, мои люди не сбежали; может, их просто постигла неудача. Я не знаю наверняка.

Тут Шаллан уловила, как лицо Тин напряглось. Кожа вокруг ее глаз натянулась, взгляд сделался отрешенным. Она переживала из-за того, что наниматели могли с ней сделать. Потом все исчезло, сгладилось.

– Глянь-ка! – Тин кивком указала вперед.

Шаллан увидела, что в нескольких холмах от них движутся какие-то фигуры. По мере приближения к равнинам пейзаж менялся. Горки становились круче, но воздух теплел, и растительная жизнь делалась все обильнее. В некоторых лощинах, где после Великих бурь собиралась вода, виднелись настоящие рощи. Деревья были приземистые, лишенные непринужденного величия тех, что росли в Йа-Кеведе, но все же было приятно увидеть нечто непохожее на кустарник.

Трава здесь была пышнее. Она благоразумно пряталась в норы, почуяв приближение фургонов. Камнепочки вымахали большими, а сланцекорник рос тут и там, и частенько над ним резвились спрены жизни, похожие на зеленую мошкару. За время своего путешествия они встречались с другими караванами, и теперь, вблизи Расколотых равнин, те попадались все чаще и чаще. Шаллан не удивилась, завидев путников. Однако незнакомцы были верхом на лошадях! Кто мог позволить себе таких животных? И почему у них нет сопровождения? Наездников, похоже, было всего четверо.

Караван остановился по приказу ехавшего в первом фургоне Макоба. Шаллан на собственном ужасном опыте усвоила, какой опасной может быть любая встреча в этих местах. Старшие караванщики ко всему относились с подозрением. Она назвалась главной, но позволяла тем, кто имел больше опыта, останавливать караван и выбирать другую дорогу.

– Пошли, – велела Тин, тормозя чулла ударом прута и спрыгивая с фургона. Она не забыла прихватить висевшие на крючках плащ и пояс с мечом.

Шаллан спустилась следом и нацепила лицо Ясны. Веденка позволяла себе не играть, когда была наедине с Тин. С другими ей приходилось быть властной. Суровой, жестокой, но вселяющей надежду и воодушевление. В этом смысле она была рада синему платью, которое подарил Макоб. Из отменного шелка, вышитое серебром, оно прекрасно заменило ее собственное, превратившееся в лохмотья.

Они миновали Ватаха и его людей, которые маршировали следом за первым фургоном. Предводитель дезертиров одарил Тин косым взглядом. Талант мошенницы не помог Тин завоевать симпатию Ватаха, но все-таки он ее уважал.

– Мы со светлостью Давар с этим разберемся, – на ходу бросила Тин Макобу.

– Светлость? – окликнул Макоб. – А если это бандиты?

– Мастер Макоб, их только четверо, – небрежно ответила Шаллан. – В тот день, когда я не сумею справиться с четырьмя бандитами без посторонней помощи, я заслужу, чтобы меня ограбили.

Они миновали фургон, и Тин на ходу затянула пояс с мечом.

– Что, если это в самом деле бандиты? – прошипела Шаллан, когда их уже никто не мог услышать.

– Ты же сказала, что разберешься с четырьмя.

– Я просто тебе подыгрывала!

– Детка, это опасно. – Тин ухмыльнулась. – Послушай, бандиты бы не позволили нам себя увидеть и уж точно не стали бы сидеть там и ждать, пока мы подойдем.

Четверо мужчин дожидались их на вершине холма. Приблизившись, Шаллан увидела, что на них аккуратная военная форма, по виду настоящая. На дне ложбины между холмами девушка ушибла палец о камнепочку. Она поморщилась – Макоб дал ей туфельки для светлоглазой, под стать платью. Они были роскошны и, наверное, стоили целое состояние, но на самом деле почти не отличались от тапочек.

– Подождем здесь, – сказала веденка. – Пусть они к нам идут.

– Звучит неплохо, – согласилась Тин.

Действительно, когда мужчины заметили, что Шаллан и Тин их ждут, они начали спускаться по склону. Следом за ними появились еще двое – пешие, не в форме, но в одежде рабочих. Конюхи?

– Кем ты будешь? – негромко спросила Тин.

– Собой?.. – предложила Шаллан.

– Да разве это весело? – поддразнила Тин. – Как у тебя с рогоедским?

– Рогоедский? Я…

– Слишком поздно, – оборвала Тин, когда незнакомцы подъехали к ним.

Шаллан находила лошадей пугающими. Здоровенные зверюги не были смирными, как чуллы. Лошади все время топали и фыркали.

Предводитель небольшого отряда натянул поводья с явным раздражением. Он не очень-то хорошо управлялся с животным.

– Светлость, – поприветствовал он, кивая, когда увидел ее глаза.

Шаллан с потрясением поняла, что он темноглазый. Высокий, с темными алетийскими волосами до плеч. Он посмотрел на Тин, подметил меч и солдатское одеяние, но не подал вида. Непростой человек.

– Ее высочество, – громко провозгласила Тин, указывая на Шаллан, – принцесса Унулукуак’кина’ауту’атай! Перед тобой особа королевской крови, темноглазый!

– Рогоедка? – проговорил мужчина и наклонился, изучая рыжие волосы Шаллан. – В воринском платье. Камень бы упал замертво.

Тин взглянула на Шаллан, подняв бровь.

«Я тебя придушу, женщина», – подумала та и сделала глубокий вдох.

– Эта вещь, – заговорила Шаллан, указывая на свое платье, – не быть то, что твоя думать носить принцесса? Она быть хороший для меня. Ты быть уважать! – К счастью, ее красное лицо подошло бы рогоедке. Они были пылким народом.

Тин одобрительно кивнула.

– Прошу прощения, – сказал мужчина, хотя по виду было заметно, что он не настроен извиняться. С какой стати темноглазый ездит верхом на таком дорогом животном? Один из его спутников изучал караван в подзорную трубу. Тоже темноглазый, но в седле он чувствовал себя увереннее.

– Кэл, семь фургонов, – доложил он. – Охрана хорошая.

Предводитель Кэл кивнул.

– Меня послали выслеживать бандитов, – объяснил он, обращаясь к Тин. – С вашим караваном все в порядке?

– Три недели назад напоролись на бандитов. – Тин указала большим пальцем себе за спину. – Почему ты спрашиваешь?

– Мы представляем короля, – ответил мужчина. – Мы из личной гвардии Далинара Холина.

Ох буря!.. Теперь у Шаллан будут неприятности.

– Светлорд Холин, – продолжил Кэл, – изучает возможность расширить безопасную зону вокруг Расколотых равнин. Если на вас в самом деле напали, я хотел бы знать детали.

– Если на нас напали?! – переспросила «рогоедка». – Ты сомневаться наше слово?

– Нет…

– Я оскорблена быть! – объявила Шаллан, скрестив руки на груди.

– Поосторожнее, – предупредила Тин весь отряд. – Ее высочество не выносит оскорблений.

– Да что ты говоришь! – с усмешкой протянул Кэл. – Когда произошло нападение? Вы его отразили? Сколько было бандитов?

Тин засыпала его подробностями, а у Шаллан появилась возможность подумать. Далинар Холин должен стать ее свекром, если условная помолвка превратится в замужество. Оставалось лишь надеяться, что с этими солдатами она уже не встретится.

«Тин, я тебя точно придушу…»

– Сожалею о ваших потерях, – проговорил этот неприятный Кэл, со стоическим выражением лица выслушав детальный рассказ о нападении бандитов. – Но теперь каравану осталось полтора дня пути до Расколотых равнин. С вами уже не должно случиться ничего страшного.

– Я любопытство, – сказала Шаллан. – Эти звери лошади быть? Но ты быть темноглаз. Этот… Холин тебе сильно доверять.

– Я выполняю свой долг, – ответил Кэл, изучая ее. – Где остальные ваши люди? Караван, судя по виду, полностью воринский. А вы слегка тощая для рогоедки.

– Ты что, оскорбил принцессу, упомянув ее вес? – в ужасе переспросила Тин.

Буря! Она была хороша. Даже сумела этой фразой призвать спрена гнева.

Что ж, оставалось лишь броситься в атаку.

– Я оскорбиться! – завопила Шаллан.

– Ты снова оскорбил ее высочество!

– Очень оскорбиться!

– Лучше извинись.

– Нет извинений! – объявила Шаллан. – Ботинки!

Кэл отпрянул, его взгляд заметался между Шаллан и Тин. Он пытался осознать сказанное и наконец переспросил:

– Ботинки?

– Да, – подтвердила девушка. – Я любить твои ботинки. Ты извиняться ботинками.

– Вам… нужны мои ботинки?

– Ты разве не услышал ее высочество? – одернула его Тин, скрестив руки. – У этого Далинара Холина все солдаты такие непочтительные?

– Я не непочтительный, – возразил Кэл. – Но ботинки не отдам.

– Ты оскорбить! – объявила Шаллан и, шагнув вперед, ткнула в него пальцем. Буреотец, до чего же эти лошади громадные! – Я поведать всем, кто захотеть слушать! Я прибыть и сразу сказать: «Холин – ворователь ботинок и прелюбодей!»

Кэл поперхнулся:

– Прелюбодей?!

– Да! – Шаллан оглянулась на Тин. – Прелюбодей? Нет, не то слово. Плоходей… Нет. Лихо. Лиходей! Ворователь и лиходей! Вот это правильное слово.

Солдат растерянно оглянулся на своих спутников.

«Чтоб ты провалился! – подумала Шаллан. – Толку от хороших каламбуров, если собеседник – неуч».

– Значения не иметь, – отрезала она, вскинув руку. – Все узнать, как ты нечестно обойтись со мной. Бросить меня оголенный в этой глуши. Обнажить меня! Это оскорбление моего дома и моего клана. Все узнать, что Холин…

– Ох, ну хватит, хватит, – сказал Кэл и, неуклюже наклонившись, стянул один ботинок, оставаясь в седле. Носок у него был с дырой на пятке. – Шквальная женщина, – пробормотал он и бросил ей первый ботинок, а потом снял второй.

– Извинения приняты. – Тин подобрала ботинки.

– Да уж, клянусь Преисподней, лучше вам их принять, – буркнул Кэл. – Я расскажу всем о том, что с вами случилось. Поехали, парни. – Он повернулся и, не сказав больше ни слова, уехал – возможно, опасался новой обличительной речи в исполнении «рогоедки».

Оказавшись за пределом слышимости, Шаллан посмотрела на ботинки, и ее охватил неудержимый смех. Спрены радости поднялись вокруг, точно синие листья, которые проклюнулись у ее ног и взмыли вихрем, а над головой понеслись во все стороны, точно на крыльях ветра. Шаллан следила за ними с широкой улыбкой. Они были очень редкими.

– Ах! – выдохнула Тин, тоже улыбаясь. – Отрицать не стану, это было весело.

– И все равно я тебя задушу, – пообещала Шаллан. – Он знал, что мы дурачимся. Это точно была самая жуткая имитация рогоедки из всех, что когда-нибудь рождались на свет.

– Вообще-то, было очень даже хорошо. Ты перестаралась с текстом, но с акцентом ты попала в точку. Но моя цель была не в этом. – Она вручила Шаллан ботинки.

– А в чем же? – спросила та, пока они шли назад к каравану. – Сделать из меня дуру?

– Отчасти.

– Это был сарказм.

– Если собираешься познать наше искусство, то не должна теряться в таких ситуациях. Ты не можешь позволить сбить себя с толку, когда изображаешь кого-то другого. Чем грубее попытка, тем безупречнее ты должна ее обыграть. Мастером можно стать только на практике, причем с людьми, которые вполне способны тебя раскрыть.

– Наверное, – согласилась Шаллан.

– Ботинки тебе слишком велики, – заметила Тин. – Но как же мне понравилось выражение его лица, когда ты их потребовала. «Нет извинений. Ботинки!»

– Мне и в самом деле нужны ботинки. Я устала топать по камням босиком или в тапочках. Набью внутрь немного войлока, и будут в самый раз. – Девушка подняла ботинки. Они действительно были очень велики. – Ну, почти.

Она оглянулась:

– Надеюсь, с ним все будет в порядке без них. Что, если на обратном пути ему придется сразиться с бандитами?

Тин закатила глаза:

– Детка, нам нужно обсудить твою добросердечность.

– Быть хорошей – не такая уж плохая вещь.

– И это говорит юная мошенница? – подловила ее Тин. – Ну ладно, давай вернемся в караван. Хочу отшлифовать кое-какие нюансы твоего рогоедского акцента. С твоими-то рыжими волосами у тебя будет, скорее всего, больше шансов использовать его, чем какой-то другой акцент.

Власть крови

Форма искусства видит цвета, что нам не познать,И слагает великие песни, которых так не хватает.Как спренов творенья привлечь, нам нужно узнать,И тогда в песнях новых народ наш свое наверстает.Из «Песни исправления» слушателей, строфа 279

Тороль Садеас закрыл глаза и положил Клятвенник на плечо, вдыхая сладкий, отдающий плесенью запах крови паршенди. Внутри его бился Азарт сражения, благословенная и прекрасная мощь.

Его собственная кровь так громко пульсировала в ушах, что он почти не слышал криков и стонов, раздававшихся на поле боя. На миг князь погрузился в наслаждение, которое давало сладостное сияние Азарта, опьяняющая эйфория от того, что целый час он провел, занятый той единственной вещью, что теперь приносила ему истинную радость: бился за собственную жизнь и отнимал жизни тех врагов, что были слабее его.

Все угасало. Как обычно, Азарт исчезал, когда битва завершалась. Он делался все менее и менее сладостным с каждым новым рейдом на паршенди – возможно, потому, что в глубине души Садеас знал, что это противоборство бессмысленно. Князь не напрягал все силы, не приближался к целям своего завоевательного похода. Да, действительно – убивать перемазанных кремом дикарей в забытой вестниками глуши уже было совсем не так увлекательно.

Садеас со вздохом открыл глаза и опустил клинок. По полю боя к нему приближался Амарам, переступая через трупы людей и паршенди. Его осколочный доспех был в пурпурной крови по локти, в закованной в броню руке он нес мерцающее светсердце. Он пинком отбросил мертвеца-паршенди и подошел к Садеасу, а его личная гвардия рассеялась и смешалась с гвардией великого князя. Садеас ощутил укол зависти: до чего вышколенные ребята, его собственные с ними сравниться не могли.

Амарам стянул шлем и прикинул вес светсердца, подбросив его и поймав.

– Вы понимаете, что ваш сегодняшний маневр не удался?

– Не удался? – переспросил Садеас, поднимая забрало. Неподалеку его солдаты уничтожали пятьдесят паршенди, которые не сумели выбраться с плато, когда остальные бросились в отступление. – По-моему, все обернулось весьма неплохо.

Амарам ткнул пальцем. На западных плато, со стороны военных лагерей, появилось пятно. Знамена указывали, что Хатам и Ройон, два великих князя, которые в порядке очереди должны были отправиться в вылазку на плато, явились вместе – они использовали такие же мосты, как и Далинар, и обогнать эти медленные и тяжелые штуковины не составляло труда. Одним из преимуществ мостовых расчетов, которые предпочитал Садеас, было то, что для их обучения требовалось всего ничего. Если Далинар вообразил, что замедлил Садеаса, провернув трюк с Клятвенником в обмен на мостовиков, то он сам себя обманул.

– Нам нужно было добраться сюда, – пояснил Амарам, – захватить светсердце и вернуться до того, как прибудут другие. Тогда вы могли бы объявить, что не поняли, что сегодня не ваша очередь. Прибытие этих двух армий лишает вас возможности все отрицать.

– Ты ошибаешься во мне, – возразил Садеас. – Ты предполагаешь, что меня по-прежнему волнует возможность все отрицать.

Последний паршенди умер с гневными криками; Садеас ощутил прилив гордости. Другие говорили, что воины-паршенди на поле боя никогда не просили пощады, но он видел однажды – давно, в первый год войны, – как они попытались это сделать. Даже сложили оружие. Князь лично их всех перебил осколочным молотом, одетый в доспех, на глазах у отступающих дикарей, которые наблюдали с близлежащего плато.

Больше никогда ни один паршенди не лишал его или его людей возможности завершить битву надлежащим образом. Садеас махнул авангарду, чтобы собрались и сопроводили его обратно в военные лагеря, пока остальная армия будет зализывать раны. Амарам присоединился к нему и пересек мост, прошел мимо бездельников-мостовиков, которые дрыхли на земле, пока лучшие люди умирали.

– Светлорд, долг обязывает меня присоединяться к вам на поле боя, – сказал Амарам, пока они шли, – но я хочу, чтобы вы знали: я не одобряю то, что вы здесь делаете. Нужно искать способ уладить разногласия с королем и Далинаром, а не злить их еще сильнее.

Садеас фыркнул:

– Не надо мне этих благородных речей. С другими они работают, но я-то знаю, какой ты на самом деле безжалостный.

Амарам стиснул зубы и устремил взгляд перед собой. Когда они достигли своих лошадей, он шагнул к Садеасу, взял его за руку и негромко проговорил:

– Тороль, в мире есть вещи куда более важные, чем ваши мелкие ссоры. Ты, конечно, прав насчет меня. Учти это, равно как и тот факт, что я лишь тебе могу сказать правду. Алеткар должен быть сильным и готовым к тому, что грядет.

Садеас забрался на чурбан, который принес ему конюх. Садиться на лошадь в осколочном доспехе следовало правильно, чтобы не навредить животному. Кроме того, однажды Садеас шлепнулся на задницу, когда сунул ногу в стремя, а оно, не выдержав, лопнуло.

– Алеткар и впрямь должен стать сильным, – согласился он, протягивая закованную в броню руку. – Так что я сделаю его таким, опираясь на силу кулака и власть крови.

Амарам, поколебавшись, вложил в его ладонь светсердце, и Садеас стиснул трофей, держа в другой руке поводья.

– И тебя не мучают сомнения? – спросил Амарам. – Из-за того, что ты делаешь? Из-за того, что нам приходится делать? – Он кивком указал на группу лекарей, которые несли раненых по мостам.

– Сомнения? С какой стати? Я даю этим ничтожествам шанс умереть в бою за что-то стоящее.

– Да, ты теперь часто говоришь подобное. Раньше ты был другим.

– Я научился принимать мир таким, какой он есть. – Садеас развернул коня. – На это способны лишь немногие люди. Большинство бредет вслепую, надеясь, грезя и притворяясь. Им не добиться ни одной шквальной перемены в этой жизни. Нужно смотреть миру прямо в глаза, осознавать всю его грязную жестокость. Надо признавать его порочность. Смириться с ней. Только так и можно достичь чего-нибудь стоящего.

Сжав колени, Садеас направил коня вперед, покинув Амарама.

Этот человек сохранит верность ему. Князья понимали друг друга. Даже то, что Амарам сделался осколочником, ничего не изменит.

Когда Садеас и его передовой отряд приблизились к армии Хатама, он заметил группу паршенди, которые следили за ними с ближайшего плато. Их разведчики стали дерзкими. Он послал группу лучников, чтобы прогнали дикарей, а потом направился к фигуре в сверкающем осколочном доспехе во главе армии Хатама: это был сам великий князь верхом на ришадиуме. Преисподняя! Эти животные были несравнимо лучше любых лошадей. Как бы добыть одного?

– Садеас? – издалека заорал Хатам. – Что ты натворил?!

Мгновенно приняв решение, Садеас размахнулся и швырнул светсердце через плато, разделявшее их. Оно ударилось о скалу возле Хатама и покатилось по земле, излучая слабый свет.

– Мне стало скучно, – прокричал Садеас в ответ. – И я решил сберечь ваши силы.

Потом он продолжил путь, игнорируя новые вопросы. Сегодня Адолин Холин снова сражался на дуэли, и Садеас захотел на нее пойти – мало ли, вдруг юнец опять оконфузится.

Через несколько часов Садеас занял свое место на трибуне дуэльной арены, дергая широкий галстук на шее. Невыносимые штуки – модные, но невыносимые. Он не признался бы ни одной живой душе, даже Йалай, что с радостью переоделся бы в простой мундир, как Далинар.

Садеас, разумеется, не мог себе такое позволить. Не только потому, что никто не должен был увидеть, как он покоряется Заповедям и власти короля, но потому, что военная форма на самом-то деле была неправильной одеждой для этого времени. Битвы, которые они теперь вели за Алеткар, не имели ничего общего с мечами и щитами.

Когда играешь роль, важно нарядиться соответствующим образом. Мундир Далинара демонстрировал, что он проиграл, что он не понял, в какую игру ввязался.

Садеас в ожидании откинулся на спинку сиденья; тем временем трибуна заполнилась шепотами, как миска заполняется водой. Свободных мест не было. Трюк Адолина во время предыдущей дуэли привлек внимание, а все новое пользовалось успехом при дворе. Вокруг места, где сидел Садеас, было пустое пространство, дававшее ему уединение, хотя на самом деле он занимал простое сиденье, встроенное в каменные ступени открытых трибун, окружавших яму, на дне которой располагалась арена.

Тороль Садеас ненавидел ощущения, которые испытывал, снимая осколочный доспех, а еще сильней он ненавидел то, как его собственное тело выглядело. Когда-то ему смотрели вслед. Когда-то он был столь силен, что подчинял себе всех людей в комнате, они глядели на него, и многие вожделели. Вожделели его власти и того, кем он был.

Садеас это терял. О, он был все еще силен – возможно, даже сильнее, чем раньше. Но смотрели на него по-другому. Великого князя раздражали любые признаки того, что люди понимали: он утратил свою молодость.

Тороль шаг за шагом приближался к смерти. Эта участь ждала любого, верно, но он чувствовал ее близость. До рокового рубежа, надеялся Садеас, оставались десятилетия, но эта граница отбрасывала длинную-длинную тень. Единственная дорога к бессмертию лежала через завоевания.

Шуршание одежд возвестило о прибытии Йалай, которая опустилась на сиденье рядом с ним. Садеас рассеянно протянул руку, положил ладонь на ее поясницу и почесал в том месте, где ей нравилось. У нее было симметричное имя. Маленькое богохульство со стороны ее родителей – не каждая пара осмелилась бы намекнуть, что их ребенок столь свят. Садеасу такие нравились. Действительно, имя и было тем, что в первую очередь заинтриговало его в ней.

– Ммм… – сказала его жена со вздохом. – Отлично. Я вижу, дуэль еще не началась.

– Полагаю, вот-вот начнется.

– Хорошо. Ненавижу ждать. Говорят, ты отдал добытое сегодня светсердце.

– Швырнул Хатаму под ноги и уехал, как будто мне наплевать.

– Умно. Я до такого не додумалась. Ты подорвешь заявление Далинара о том, что мы противимся ему только из жадности.

Внизу на поле наконец-то вышел Адолин в своем синем осколочном доспехе. Несколько светлоглазых вежливо зааплодировали. С другой стороны арены Эраннив покинул собственную комнату для приготовлений; его отполированный доспех был натурального цвета, не считая нагрудника, выкрашенного в непроницаемый черный.

Садеас прищурился, все еще почесывая поясницу Йалай.

– Эта дуэль вообще не должна была состояться, – проворчал он. – Предполагалось, что все слишком его боятся или слишком им пренебрегают, чтобы принять вызов.

– Дураки, – негромко сказала Йалай. – Они знают, что должны делать; Тороль, я снабдила их необходимыми подсказками и обещаниями. И все-таки каждый из них втайне мечтает стать тем, кто победит Адолина. На мастеров дуэльного дела не стоит полагаться. Они дерзкие, вспыльчивые и слишком озабочены тем, как бы продемонстрировать всем свою мощь и прославиться.

– Нельзя допустить, чтобы план его отца сработал.

– Он не сработает.

Садеас покосился туда, где расположился Далинар. Их места находились не очень далеко друг от друга – можно было легко докричаться. Далинар на него не смотрел.

– Я построил это королевство, – тихо проговорил Садеас. – Йалай, я знаю, насколько оно хрупкое. Будет не так уж трудно все тут развалить. – И это единственный способ как следует отстроить все заново. Словно перековать меч. Остатки старого нужно расплавить, и только после этого можно браться за создание чего-то на замену.

Внизу началась дуэль: Адолин помчался через усыпанную песком арену на Эраннива, в руках у которого был старый меч Гавилара с его зловещими выступами. Адолин атаковал слишком быстро. Неужели мальчик поддался нетерпению?

Толпа светлоглазых притихла, а темноглазые начали кричать в предвкушении нового представления, как в прошлый раз. Однако это сражение не превратилось в рукопашный бой. Противники обменялись пробными ударами, и Адолин отступил, получив удар в плечо.

«Разиня», – подумал Садеас.

– Я наконец-то узнала, в чем причина того переполоха, что приключился в королевских покоях две недели назад, – заметила Йалай.

Садеас улыбнулся, не отводя взгляда от дуэлянтов.

– Ну разумеется, ты узнала.

– Покушение. Кто-то повредил балкон короля в неуклюжей попытке уронить его с высоты в сотню футов прямо на камни. Судя по тому, что мне сказали, почти сработало.

– Тогда попытку не следует называть неуклюжей, раз она почти удалась.

– Прости, Тороль, но в вопросах убийств «почти» – очень большая разница.

Это точно.

Садеас покопался в своих эмоциях, пытаясь отыскать хоть толику волнения при известии о том, что Элокар чуть не погиб. Ничего не нашел, кроме легкой жалости. Мальчик ему нравился, но, чтобы перестроить Алеткар, нужно уничтожить былую власть до последних крупиц. Элокар умрет. Лучше всего тихо, после того как с Далинаром будет покончено. Садеас предполагал, что придется собственноручно перерезать молодому королю горло, из уважения к старине Гавилару.

– Как по-твоему, кто нанял убийц? – спросил Садеас достаточно тихо, чтобы никто ничего не услышал. Впрочем, заслон, который воздвигли гвардейцы вокруг супружеской четы, исключал всякую возможность подслушать.

– Трудно сказать, – ответила Йалай, вдруг развернувшись, чтобы подставить под его ладонь другую часть спины. – Не Рутар и не Аладар.

Обоих Садеас держал мертвой хваткой. Аладара пришлось усмирять, Рутар покорился с охотой. Ройон был слишком труслив, а остальные – слишком осторожны. Кто еще мог устроить такое?

– Танадаль, – предположил Садеас.

– Скорее всего, он. Но посмотрим, что еще я смогу обнаружить.

– Возможно, за этим стоит тот же, кто повредил королевский доспех, – выдвинул теорию Садеас. – Может быть, мы разузнаем больше, если я воспользуюсь своими полномочиями.

Садеас занимал пост великого князя осведомленности – это была одна из старых должностей, из прежних веков, когда обязанности в королевстве разделялись между великими князьями. Формально пост давал ему власть над любыми расследованиями и любой слежкой.

– Может быть, – сказала Йалай, поколебавшись.

– Ты не согласна?

Она покачала головой, наблюдая за тем, как дуэлянты внизу снова обменялись ударами. На этот раз у Адолина потек буресвет из одной латной рукавицы, и некоторые темноглазые начали неодобрительно свистеть. Почему этих людей вообще впустили? Не всем светлоглазым достались места, потому что Элокар зарезервировал их для тех, кто был ниже по статусу.

– Далинар, – напомнила Йалай, – нанес удар в ответ на наш ход, благодаря которому ты стал великим князем осведомленности. Он использовал это как прецедент, чтобы сделаться великим князем войны. И потому сейчас любая твоя попытка воспользоваться своими правами в качестве великого князя осведомленности будет укреплять его авторитет в том, что касается венных действий.

Садеас кивнул:

– Выходит, у тебя есть план?

– Еще не закончен, но я над ним работаю. Ты заметил, что он учредил новые патрули за пределами лагерей? И на Внешнем рынке. Разве это не твоя обязанность?

– Нет, этим обычно занимается великий князь торговли, которого король не назначил. Однако я и впрямь должен обладать властью над обеспечением порядка во всех десяти лагерях, а также назначать судей и должностных лиц. Он обязан был призвать меня в тот же момент, когда кто-то покусился на жизнь короля. Но не призвал. – Садеас немного поразмыслил над этим, убрав руку и позволив Йалай выпрямиться. – Тут есть слабое место, которым мы можем воспользоваться, – продолжил он. – Далинар не любит делить власть с кем-то еще. В действительности он убежден, что никто из окружающих не способен правильно делать свою работу. Холин не пришел ко мне, когда должен был прийти. Это ослабляет его заявление о том, что все части королевства должны работать сообща. Это щель в его броне. Сумеешь вогнать в нее кинжал?

Йалай кивнула. Она использует своих осведомителей, чтобы при дворе начали задавать вопросы: интересно, если Далинар пытается выковать лучший Алеткар, почему он с такой неохотой делится властью? Почему он не привлек Садеаса к делу защиты короля? Почему не открывает свои двери судьям Садеаса?

И вообще, есть ли у трона реальная власть, если посты вроде того, который достался Садеасу, на самом деле ничего не значат?

– В знак протеста тебе стоит отказаться от должности великого князя информации, – посоветовала Йалай.

– Нет. Еще нет. Мы подождем, пока слухи загонят старика Далинара в угол и заставят его решить, что я ему нужен. И перед тем как он попытается меня вовлечь в дело, я отрекусь от должности.

Этим он расширит трещины – и в Далинаре, и в самом королевстве.

Внизу продолжалась дуэль. Адолин определенно выглядел так, словно его мысли были поглощены чем-то другим. В его защите постоянно обнаруживались бреши, он получал удар за ударом. И этот юноша так часто похвалялся своими умениями? Он был хорош, разумеется, но не безупречен. Не так хорош, как показалось Садеасу, когда он наблюдал, как мальчишка на поле боя сражается с…

Он притворялся.

Садеас улыбнулся неожиданно для себя самого.

– А это весьма умно, – заметил он негромко.

– Что? – спросила Йалай.

– Адолин бьется вполсилы, – объяснил Садеас, когда юноша слегка зацепил шлем Эраннива. – Он не хочет демонстрировать свои истинные способности, потому что боится, что это отпугнет остальных от дуэлей с ним. Если же все будет выглядеть так, словно ему едва хватило умений выиграть эту битву, другие могут решиться попытать счастья.

Йалай, прищурив глаза, наблюдала за битвой.

– Уверен? Может, у него просто неудачный день?

– Да, уверен.

Теперь, когда Садеас знал, куда смотреть, он легко читал в особых движениях Адолина, как тот дразнит Эраннива, вынуждая атаковать себя, потом «едва» успевает отбивать удары. Старший сын Далинара Холина был умнее, чем предполагал Садеас.

И в дуэльном деле он знал толк. Выиграть поединок непросто, но требуется истинное мастерство, чтобы победить, выставив все так, будто на протяжении всей битвы ты проигрывал. Чем дольше длилась дуэль, тем сильнее вовлекалась в него толпа. Адолин разыграл партии так, что угадать победителя было невозможно. Садеас сомневался, что многие понимают стратегию принца.

Когда тот, двигаясь с трудом из-за множества трещин, истекающих светом, – все до единой пришлись на разные пластины, так что ни одна не треснула и не подвергла его настоящей опасности, – сумел в итоге сразить Эраннива «удачным» ударом, толпа торжествующе взревела. Даже светлоглазые, похоже, поверили.

Эраннив вихрем унесся прочь, крича о том, что Адолину повезло, но Садеас остался под впечатлением. «У этого мальчика, возможно, есть будущее, – подумал князь. – По крайней мере, у него больше шансов, чем у отца».

– И вот он добыл еще один осколок, – раздраженно сказала Йалай, когда Адолин, вскинув руку, ушел с арены. – Я удвою усилия. Такое больше не повторится.

Садеас постучал кончиком пальца по краю сиденья.

– Что ты там говорила про дуэлянтов? Что они дерзкие? Вспыльчивые?

– Да. И?

– Адолину свойственно и то, и другое, и еще много чего, – вслух размышлял Садеас. – Им можно управлять, подталкивать в нужную сторону, злить его. Он пылкий, как отец, но не умеет так себя контролировать.

«Могу ли я завести его на край утеса и сбросить вниз?»

– Перестань отговаривать людей от сражений с ним, – велел Садеас. – Но и не подстрекай. Отойди. Я хочу поглядеть, чем это закончится.

– Звучит опасно. Тороль, этот мальчик – оружие.

– Правда, – согласился Садеас, вставая, – но, если держать оружие за рукоять, вряд ли порежешься. – Князь помог жене подняться. – Я также хочу, чтобы ты сказала жене Рутара, что в следующий раз, когда я сам отправлюсь за светсердцем, он может присоединиться ко мне. Рутар нетерпелив. Он будет полезен нам.

Жена кивнула и направилась к выходу. Садеас пошел следом, но помедлил, бросив взгляд на Далинара. Как бы все пошло, если бы этот человек не оказался заложником прошлого? Если бы он сумел увидеть настоящий мир, а не воображаемый?

«Ты бы в итоге и его убил, – признался Садеас самому себе. – Не пытайся притворяться, что все пошло бы по-другому».

С самим собой он мог оставаться честным.

044

Природный румянец

045 Говорят, теплым был тот далекий край,Где Приносящие пустоту в наши песни вошли.Мы впустили их сами в сокровенный рай,А после – домов своих не нашли.Не быстро это случилось.И годы спустя говорим не шутя, что так уж все сложилось.Из «Песни историй» слушателей, строфа 12

Шаллан ахнула при виде внезапного сполоха цветов.

Вспышка высветила пейзаж, точно молния посреди ясного неба. Девушка отложила сферы – Тин заставила ее попрактиковаться в том, как прятать их в ладони, – и встала, держась свободной рукой за спинку сиденья фургона. Да, никаких сомнений. Ярко-красный и желтый на унылом коричнево-зеленом холсте.

– Тин, что это?

Мошенница сидела расслабленно, вытянув ноги и надвинув на глаза широкополую шляпу – ни то ни другое не мешало ей править фургоном. Шаллан была в шляпе Блата, которую забрала из его вещей, чтобы прятать лицо от солнца.

Тин повернулась в указанную сторону, приподняв шляпу:

– Что?

– Прямо там! – воскликнула Шаллан. – Цвет.

Тин прищурилась.

– Я ничего не вижу.

Как могла она не увидеть этот цвет, такой яркий по сравнению с бесконечными холмами, которые полнились камнепочками, тростником и кое-где поросли травой? Шаллан взяла у подруги подзорную трубу и подняла ее, чтобы приглядеться.

– Растения, – проговорила она. – Там впереди выступ скалы, который оберегает их от идущих с востока бурь.

– А, и это все? – Тин устроилась на прежнее место и закрыла глаза. – Я думала, там караванный шатер или что-то еще.

– Тин, это же растения!

– И что?

– Своеобразная флора в однородной экосистеме! – воскликнула Шаллан. – Нам надо туда! Я скажу Макобу, чтобы направил караван в ту сторону.

– Детка, ты какая-то странная, – заметила Тин, но та уже кричала другим фургонам, чтобы те остановились.

Макобу не понравилась идея о том, что надо сделать крюк, но он все еще признавал ее авторитет. Каравану остался примерно день до Расколотых равнин. Они расслабились. Шаллан с трудом сдерживала волнение. Здесь, в Мерзлых землях, все было однообразно-унылым; возможность нарисовать что-то новое будоражила сверх всякой меры.

Они приблизились к хребту, из-за которого возник высокий уступ, нависающий в точности под тем углом, который требовался для ветролома. Будь эта каменная гряда побольше, она звалась бы лейтом. Укрепленной долиной, где мог бы расположиться процветающий город. Что ж, местечко совсем небольшое, но жизнь все равно его облюбовала. Здесь росла рощица невысоких, белых как кость деревьев. У них были ярко-красные листья. Саму скалу затянули лозы разнообразных видов растений, а на земле изобиловали камнепочки той разновидности, чей панцирь оставался открытым даже без дождя, и изнутри выглядывали соцветия с тяжелыми лепестками, а длинные языки-щупальца ползали вокруг, точно черви, в поисках воды.

В небольшом пруду, из которого питались камнепочки и деревья, отражалось синее небо. Листва, в свою очередь, отбрасывала тень, а в ней благоденствовал ярко-зеленый мох. Будто вкрапления рубинов и изумрудов посреди желтовато-серой пустой породы – так это было красиво!

Шаллан спрыгнула, едва фургоны остановились. Она испугала что-то в подлеске, и несколько очень маленьких диких рубигончих бросились врассыпную. Девушка не была уверена, что это за порода, – она даже не была уверена, что это вообще рубигончие, так быстро они двигались.

«Что ж, – подумала она, входя в маленький лейт, – возможно, это означает, что мне не стоит беспокоиться о чем-то побольше размером». Хищник вроде белоспинника распугал бы малую живность.

Шаллан шла вперед с улыбкой. Это был почти что сад, хотя растения явно дикие. Они быстро подбирали цветы, усики и листья, оставляя вокруг нее пустое место. Веденка подавила желание чихнуть и пробралась к темно-зеленому пруду.

Там она постелила на валун одеяло и устроилась порисовать. Другие караванщики отправились исследовать лейт или окрестности высокой скальной гряды.

Шаллан дышала чудесным влажным воздухом, а растения расслаблялись. Лепестки камнепочки выглядывали наружу, робкие листья раскрывались. Вокруг нее природа наливалась цветом, словно зарумянившись. Буреотец! Она и не понимала, насколько скучает по разнообразию красивых растений. Девушка открыла блокнот и нарисовала быструю молитву, обращенную к Шалаш, Вестнице красоты, в честь которой ее и назвали.

Растения снова попрятались – кто-то двигался сквозь них. Газ неуклюже проковылял мимо поросли камнепочек, с проклятиями пытаясь не наступать на лозы. Он подошел к ней и помедлил, уставившись на пруд.

– Вот буря! – воскликнул он. – Это что, рыбы?

– Угри, – догадалась Шаллан, когда что-то волной скользнуло по зеленой поверхности пруда. – Кажется, ярко-оранжевые. У нас были похожие в декоративном саду моего отца.

Газ подался вперед, пытаясь получше разглядеть угрей, пока один из них не вильнул над поверхностью воды гибким хвостом, обдав бывшего дезертира тучей брызг. Шаллан рассмеялась и сняла Образ одноглазого солдата, который внимательно смотрит в зеленые глубины, поджав губы и вытирая лоб.

– Газ, ты чего-то хотел?

– Ну… – неуверенно проговорил он. – Я тут подумал…

Он посмотрел на альбом.

Шаллан открыла чистую страницу:

– Конечно. Ты хочешь того же, что я сделала для Гларва?

Газ кашлянул, прикрыв рот ладонью.

– Ага. Получилось очень здорово.

Шаллан улыбнулась и начала рисовать.

– Мне нужно позировать или как? – уточнил Газ.

– Конечно, – ответила художница, желая лишь дать ему занятие на время, пока будет рисовать.

Она привела в порядок его форму, сгладила брюшко, взяла на себя смелость исправить подбородок. Основные различия, однако, были связаны с выражением лица. На рисунке он смотрел куда-то вверх и вдаль. С правильным выражением повязка делалась благородной, покрытое шрамами лицо – мудрым, а форма становилась предметом гордости. Она заполнила задний план едва прорисованными деталями, напоминающими о той ночи у костров, когда караванщики поблагодарили Газа и остальных за свое спасение.

Вырвав лист из альбома, она вручила его Газу. Тот взял подарок с почтением и запустил пятерню в волосы.

– Буря… – прошептал он. – Я действительно так выглядел?

– Да.

Шаллан краем уха слышала, как поблизости тихонько гудит Узор. Обман… но также правда. Несомненно, именно таким Газа и видели люди, которых он спас.

– Спасибо, светлость, – сказал Газ. – Я… спасибо.

Очи Эш! Дезертир и в самом деле прослезился.

– Храни его так, – посоветовала Шаллан, – и не складывай до вечера. Я покрою его лаком, чтобы не смазался.

Он кивнул и ушел, пугая по пути растения. Газ оказался шестым мужчиной, попросившим ее о своем подобии. Веденка поощряла такие просьбы. Что угодно, лишь бы напомнить им, какими они могли – и должны – быть.

«А ты, Шаллан? Похоже, все хотят, чтобы ты кем-то стала. Ясна, Тин, твой отец… Кем хочешь стать ты сама?»

Она пролистала свой альбом, отыскала страницы, где нарисовала саму себя в полудюжине разных ситуаций. Ученая, придворная, художница. Кем из них она хотела стать?

Может, всеми сразу?

Узор загудел. Шаллан глянула в сторону и заметила Ватаха, который прятался среди деревьев неподалеку. Высокий главарь наемников ничего не говорил о рисунках, но она замечала его презрительные усмешки.

– Ватах, прекрати пугать мои растения! – окликнула его Шаллан.

– Макоб говорит, мы остановимся на ночь, – ответил тот и удалился.

– Неприятности… – прожужжал Узор. – Да, неприятности.

– Знаю, – бросила Шаллан и, подождав, пока листва развернется опять, начала ее зарисовывать.

К несчастью, хотя ей удалось добыть у торговцев угольки и лак, у нее не было цветных карандашей, с которыми можно было бы попытаться нарисовать нечто более впечатляющее. И все-таки должна была получиться хорошая серия этюдов. Заметная перемена по сравнению с остальными страницами в этом альбоме.

Она старалась не думать о том, что потеряла.

Девушка рисовала и рисовала, наслаждаясь тихим миром маленькой рощицы. К ней присоединились спрены жизни, мельчайшие зеленые мошки, сновавшие среди листьев и цветов. Узор перешел на воду и, удивительное дело, принялся тихонько считать листья на ближайшем дереве. Шаллан сделала с полдюжины набросков пруда и деревьев, надеясь, что сумеет позже разыскать их в какой-нибудь книге. Она позаботилась и о том, чтобы зарисовать листья в крупном виде, со всеми деталями, а потом перешла к рисованию того, что просто шло на ум.

Как же приятно рисовать не в движущемся фургоне! Условия были безупречные: достаточно света, тишина и спокойствие, кругом дыхание жизни…

Она замерла, осознав, что изобразила: скалистый берег океана, на заднем плане вздымаются знакомые утесы. Далеко-далеко у скал несколько неотличимых фигур помогают друг другу выбраться из воды. Шаллан могла поклясться, что один из них Ялб.

Обнадеживающая иллюзия. Девушка всей душой желала, чтобы они были живы. Наверное, ей никогда не узнать правды.

Потом она перевернула страницу и нарисовала первое, что пришло в голову. Набросок изображал женщину, которая стояла на коленях перед телом, занеся молоток и долото, словно собираясь обрушить их на лицо лежащего. Он был какой-то жесткий, одеревенелый… может, каменный?

Шаллан покачала головой, опустила карандаш и изучила рисунок. Почему же его нарисовала? В первом хотя бы был смысл: она переживала за Ялба и других моряков. Но что говорил о ее подсознании этот странный набросок?

Девушка подняла голову, осознавая, что тени вытянулись, а солнце медленно клонится ко сну. Шаллан улыбнулась ему и вздрогнула, увидев, что шагах в десяти от нее кто-то стоит.

– Тин! – воскликнула Шаллан, прижав к груди защищенную руку. – Буреотец! Ну ты меня и напугала!

Женщина пробралась через заросли, которые пятились от нее.

– Ты красиво рисуешь, но сдается мне – тебе бы следовало больше времени уделять подделке подписей. С талантом вроде твоего можно заниматься этим делом не переживая, что попадешь в неприятности.

– Я практикуюсь. Но мне нужно практиковаться и в рисовании тоже.

– Всю себя вкладываешь в эти рисунки?

– Не себя, – уточнила Шаллан. – Других.

Тин ухмыльнулась, приблизившись к камню, на котором устроилась Шаллан.

– У тебя всегда остро́та наготове, мне это нравится. Когда мы прибудем на Расколотые равнины, надо тебя познакомить с кое-какими друзьями. Они быстренько тебя испортят.

– Звучит не очень-то приятно.

– Чепуха! – Тин запрыгнула на сухую часть ближайшего валуна. – Ты же останешься собой. Просто твои шутки станут грязнее.

– Мило. – Шаллан покраснела.

Она полагала, что румянец заставит Тин рассмеяться, но вместо этого женщина задумалась.

– Шаллан, нам ведь и впрямь придется что-нибудь придумать, чтобы ты поняла, какова жизнь на самом деле и с чем ее едят.

– Серьезно? А чем запивают такое блюдо, тоником?

– Нет, вместо тоника получают кулаком по физиономии. И милые девушки потом плачут, если им вообще повезло остаться в живых.

– Тебе стоило бы понять, – заметила Шаллан, – что моя жизнь состояла вовсе не из бесконечных цветов и пирожных.

– Уверена, ты так считаешь. Все так считают. Шаллан, ты мне нравишься, на самом деле нравишься. По-моему, таланта у тебя хоть отбавляй. Но то, чему ты учишься… оно потребует делать совершенно другие вещи. Вещи, от которых душа вывернется наизнанку, порвется на части. С тобой будет происходить такое, чего раньше никогда не происходило.

– Ты меня едва знаешь, – возразила Шаллан. – С чего ты взяла, что мне раньше не приходилось такое делать?

– С того, что ты не сломлена, – сказала Тин с отрешенным видом.

– Может, я притворяюсь.

– Детка, ты превращаешь преступников в героев, когда рисуешь их. Ты танцуешь посреди цветущих кустиков с альбомом для рисования и краснеешь при легчайшем намеке на непристойность. Не знаю, какое тяжелое прошлое ты себе вообразила, но крепись, будет хуже. Если честно, я сомневаюсь, что ты справишься.

– Почему ты мне все это говоришь?

– Потому что и дня не пройдет, как мы окажемся на Расколотых равнинах. У тебя последняя возможность пойти на попятную.

– Я…

Действительно, что ей делать с Тин, когда они прибудут на место? Признать, что она всего лишь подыграла мошеннице, чтобы чему-то от нее научиться? «Она знает людей, – подумала Шаллан. – Людей в военных лагерях, знакомство с которыми может оказаться полезным».

Стоит ли Шаллан продолжать увертки? Она к этому стремилась, хотя в глубине души понимала, что ей просто нравится Тин и не хочется, чтобы у этой женщины появилась причина прекратить обучение.

– Я не отступлю, – резко бросила Шаллан, неожиданно для самой себя. – Я хочу воплотить свой план в жизнь.

Обман.

Тин вздохнула, потом кивнула.

– Ну ладно. Ты готова открыть мне, в чем заключается эта грандиозная афера?

– Далинар Холин. Его сын помолвлен с женщиной из Йа-Кеведа.

Тин вскинула бровь:

– Любопытно. И эта женщина не прибудет?

– Не тогда, когда ее ждут, – сказала Шаллан.

– И ты выглядишь как она?

– Можно сказать и так.

Тин улыбнулась:

– Мило. Ты заставила меня думать, что дело в шантаже, который весьма сложен. А вот такую аферу ты, возможно, сумеешь провернуть. Я под впечатлением. Это дерзко, но осуществимо.

– Спасибо.

– Так в чем же заключается план? – спросила Тин.

– Ну, я представлюсь Холину, заявлю, что я та женщина, на которой его сын должен жениться, и пусть он разместит меня в своем особняке.

– Нехорошо.

– Почему?

Тин резко покачала головой:

– В этом случае ты окажешься целиком и полностью в долгу у Холина. Он решит, что ты нуждаешься в нем, и тогда об уважении к себе можешь даже не мечтать. Афера, которую ты затеяла, называется «милое личико», и цель ее – избавить богача от его сфер. Такое дело целиком зависит от того, как себя подать. Тебе стоит поселиться в каком-нибудь трактире в другом военном лагере и вести себя так, словно ты совершенно самодостаточна. Поддерживать ореол загадочности. Нельзя, чтобы его сын тебя слишком быстро заграбастал. Кстати, который из них? Старший или младший?

– Адолин, – уточнила Шаллан.

– Хм… Не уверена, лучший ли это вариант по сравнению с Ренарином или худший. Адолин Холин – известный волокита, и я понимаю, отчего отец хочет его поскорее женить. Но удержать его внимание будет непросто.

– Правда? – Шаллан ощутила всплеск неподдельного беспокойства.

– Ага. Он уже был почти помолвлен с десяток раз. Кажется, и до настоящей помолвки дело дошло однажды. Хорошо, что ты меня повстречала. Придется потратить немного времени, чтобы определить правильный подход к нему, но ты, безусловно, не станешь пользоваться гостеприимством Холина. Адолин тобой заинтересуется, только если ты будешь в каком-то смысле недосягаема.

– Тяжело быть недосягаемой для того, с кем ты условно помолвлена.

– И все равно это важно. – Тин пригрозила ей пальцем. – Ты сама затеяла любовную аферу. Они хитрые, но относительно безопасные. Мы со всем разберемся.

Шаллан кивнула, хотя на самом деле ее беспокойство лишь возросло. История с помолвкой может обернуться чем угодно. Рядом больше не было Ясны, чтобы настаивать на ней. Принцесса желала взять Шаллан в свою семье – скорее всего, из-за способностей к связыванию потоков. Девушка сомневалась, что остальные члены дома Холин будут рады заполучить в родственницы никому не известную веденку.

Когда Тин встала, Шаллан подавила свою тревогу. Если с помолвкой ничего не выйдет, так тому и быть. У нее были куда более важные заботы – Уритиру и Приносящие пустоту. И все-таки ей придется как-то разобраться с Тин, чтобы не вовлекать семейство Холин в настоящую аферу. К жонглируемым предметам добавилась и эта проблема.

Странное дело, но такая перспектива ее воодушевила, и она даже решила сделать еще один набросок перед тем, как отправиться ужинать.

Затишье перед бурей

046 Дымоформа – чтоб незримым средь людей скользить,Все равно что свой поток от спрена получить.Где шпион, смельчак отважный, чтоб вновь ее надел?Рождена богами, оттого страшнаИ Несотворенными проклята она.Лгунья-тень со смертью рядом – вот такой удел.Из «Песни тайн» слушателей, строфа 51

Каладин привел измученный, усталый отряд к казарме Четвертого моста, где их – по его тайной просьбе – встретили радостными и приветливыми возгласами. Был ранний вечер, и знакомый запах похлебки показался ему одной из самых заманчивых вещей, какие только можно себе представить.

Он отошел в сторону и позволил сорока мужчинам протопать мимо. Они не были членами Четвертого моста, но на сегодняшний вечер стали таковыми. Воины держали головы выше, улыбались, когда им передавали миски с похлебкой. Камень спросил одного, как прошел дозор, и, хотя Каладин не разобрал ответ солдата, он услышал добродушный хохот, который тот вызвал у рогоеда.

Каладин со скрещенными руками прислонился к стене казармы и улыбнулся. Потом неожиданно для самого себя глянул на небо. Солнце еще не село, но на темнеющем небосводе вокруг Шрама Тальны начали появляться звезды. Слеза зависла прямо над горизонтом – звезда, что была намного ярче остальных, названная в честь единственной слезы, которую, по легенде, пролила Рейя. Отдельные звезды двигались – ничего удивительного, спрены звезд, – но что-то в этом вечере было неправильным. Он вдохнул полной грудью. Не казался ли воздух затхлым?

– Сэр?

Один из мостовиков – серьезный, с короткими темными волосами и грубыми чертами лица – не присоединился к остальным у котла с похлебкой. Каладин поискал в памяти его имя…

– Питт, верно?

– Да, сэр, – ответил мостовик. – Семнадцатый мост.

– Чего ты хочешь?

– Я просто…

Мужчина посмотрел на приветливый костер, вокруг которого члены Четвертого моста смеялись и болтали с теми, кто побывал в дозоре. Неподалеку кто-то повесил на стене казармы пару примечательных «доспехов», состоявших из панцирных шлемов и костяных нагрудников, прикрепленных к кожаным нарядам обычных мостовиков. Их теперь заменили на отличные стальные каски и нагрудники. Кто мог повесить здесь старые доспехи? Он даже не знал, что кому-то удалось прихватить их с собой, – это были дополнительные наборы, сооруженные Лейтеном для товарищей и припрятанные на дне ущелья еще до того, как им удалось освободиться.

– Сэр, – сказал Питт, – я просто хотел попросить прощения.

– За что?

– Раньше, когда мы были мостовиками… – Питт поднял руку к голове. – Клянусь бурей, это было как будто в другой жизни. Я в те дни и соображать толком не мог. Все как в тумане. Но я помню, как радовался, когда ваш расчет посылали вместо моего. Помню, как надеялся, что вы потерпите неудачу, раз осмелились ходить с высоко поднятой головой… Я…

– Все в порядке. В этом нет твоей вины. Это все Садеас.

– Наверно. – Лицо у Питта сделалось отрешенное. – Сэр, он ведь нас здорово искалечил, верно?

– Да.

– Но, выходит, людей можно перековать. Я бы о таком и не подумал. – Питт бросил взгляд через плечо. – Мне предстоит сделать это с ребятами из Семнадцатого, так?

– С помощью Тефта, да, и мы на это надеемся. Как по-твоему, сумеешь?

– Я просто притворюсь вами, сэр.

Улыбнулся и ушел, взял миску похлебки и присоединился к остальным.

Эти сорок вскоре будут готовы, чтобы стать сержантами в собственных отрядах мостовиков. Преображение произошло быстрее, чем Каладин надеялся. «Тефт, ты просто чудо, – подумал он. – У тебя получилось».

Кстати, а где же Тефт? Ушел с ними в дозор, а теперь исчез. Каладин оглянулся, но не увидел его; возможно, он отправился проверить, как дела у других мостовых расчетов. Зато Каладин заметил, как Камень прогоняет долговязого незнакомца в одеянии ревнителя.

– Что это было? – окликнул Каладин рогоеда, когда тот проходил мимо.

– Он все ошивается тут с альбомом, – сказал Камень. – Хочет рисовать мостовиков. Ха! Мы же знаменитости, понимаешь.

Каладин нахмурился. Странное поведение для ревнителя, – впрочем, все ревнители были в какой-то степени странными. Он позволил Камню вернуться к похлебке и отошел от костра, наслаждаясь спокойствием.

В лагере было так тихо, словно мир затаил дыхание.

– Затея с дозорами, похоже, дала результаты, – заметил Сигзил, неспешно приблизившись к Каладину. – Эти люди изменились.

– Даже забавно, как много для солдат значит пара дней, проведенных в одном отряде и на марше, – ответил Каладин. – Ты видел Тефта?

– Нет, командир. – Сигзил кивком указал на костер. – Ты бы взял себе похлебки. Вечером у нас не будет слишком много времени на болтовню.

– Великая буря, – понял Каладин.

Казалось, что предыдущая едва отгремела, но в их наступлении не было закономерности – по крайней мере, такой, какую он мог бы заметить. Бурестражам приходилось проводить сложные математические расчеты, чтобы предсказывать очередной разгул стихии; отец Каладина занимался этим в свободное от работы время.

Наверное, это он и почувствовал. Неужели он внезапно начал предсказывать Великие бури, потому что ночь казалась какой-то слишком уж… странной?

«Тебе мерещится чушь», – сказал себе Каладин.

Стряхнув усталость после продолжительной поездки верхом и марша, он отправился за своей долей похлебки. Есть надо было быстро – он хотел присоединиться к тем, кто охранял Далинара и короля во время бури.

А когда наполнял свою миску, дозорные принялись подбадривать его радостными возгласами.

Шаллан, сидевшая в грохочущем фургоне, протянула руку к сфере на сиденье рядом и подменила ее другой, спрятанной в ладони.

Тин вскинула бровь:

– Я слышала, как твоя сфера стукнула о сиденье.

– Сухие сети! – воскликнула Шаллан. – Мне показалось, я сумею.

– Сухие сети?

– Это ругательство, – пояснила девушка, покраснев. – Услышала от моряков.

– Шаллан, ты хоть представляешь, что оно значит?!

– Ну… что-то про рыбную ловлю? – предположила Шаллан. – Сети пересохли, как-то так? Рыбы нет, все плохо, вот они и сухие?

Тин ухмыльнулась:

– Дорогуша, я изо всех сил постараюсь тебя испортить. Но до той поры воздержись от использования матросских ругательств. Пожалуйста.

– Ладно.

Шаллан снова провела рукой над сферой и подменила ее.

– Не звякнула! Ты это слышала? А, ну да, ты ведь не слышала. Не было ни единого звука!

– Ладно. – Тин достала щепотку какой-то субстанции, похожей на мох. Она начала растирать ее между пальцами, и Шаллан показалось, что пошел дымок. – Ты и впрямь совершенствуешься. Я также считаю, что нам пора придумать, каким образом использовать твой талант к рисованию.

У Шаллан уже сложилось некоторое представление о том, как именно он мог пригодиться. Бывшие дезертиры продолжали просить ее нарисовать свои портреты.

– Ты работаешь над своими акцентами? – спросила Тин, потирая мох, и ее глаза потускнели.

– Еще бы я не работала, добрая женщина, – ответила Шаллан с тайленским акцентом.

– Хорошо. Нарядами займемся, когда у нас будет больше средств. Что касается меня, я повеселюсь от души, наблюдая за твоим лицом, когда ты выйдешь на люди с непокрытой рукой.

Шаллан тотчас же прижала защищенную руку к груди:

– Что?!

– Я тебя предупреждала о сложных вещах, – напомнила Тин с коварной улыбкой. – К западу от Марата почти все женщины разгуливают с обеими обнаженными руками. Если ты собираешься отправиться туда и никак не выделяться, тебе придется научиться тому, что умеют они.

– Это нескромно! – запротестовала Шаллан, покраснев до ушей.

– Это просто рука. Клянусь бурей, вы, воринки, такие чопорные. Эта рука выглядит в точности как вторая твоя рука.

– У многих женщин груди выглядят в точности как у мужчин, – огрызнулась Шаллан. – Это не значит, что им позволительно расхаживать голыми по пояс, как это делают мужчины!

– Вообще-то, на Решийских островах и в Ири женщины обычно ходят полуголыми. Там жарко. Никто не возражает. Мне и самой это весьма нравится.

Шаллан подняла к лицу обе руки – защищенную и свободную, – пряча покрасневшие щеки.

– Ты меня нарочно провоцируешь.

– Ага, – подтвердила Тин, хихикая. – Точно. И эта девочка обдурила целую банду дезертиров, захватила власть в нашем караване?

– Для этого мне не пришлось раздеваться догола.

– И хорошо, что не пришлось. Все еще думаешь, что ты опытная и мудрая? Ты краснеешь, стоит мне лишь упомянуть про обнажение твоей защищенной руки. Разве ты не понимаешь, насколько трудно для тебя будет провернуть хоть какую-то аферу, от которой будет толк?

Шаллан тяжело вздохнула:

– Ну да, наверное.

– Показать свою руку – не самое трудное из того, что тебе придется сделать. Клянусь бризом и шквалом. Я…

– Что? – спросила Шаллан.

Тин покачала головой:

– Поговорим об этом позже. Ты уже видишь эти военные лагеря?

Шаллан встала на своем месте, прикрывая глаза от солнца, заходящего на западе. На севере она увидела дымку. Сотни костров – нет, тысячи – посылали в небо темноту. У нее перехватило дыхание.

– Мы прибыли.

– Объяви о привале на ночь, – велела Тин, по-прежнему сидя в расслабленной позе.

– Похоже, осталось всего-то пару часов. Можно поднапрячься и…

– И прибыть после наступления темноты, так что все равно придется разбивать лагерь, – перебила Тин. – Лучше явиться утром, свеженькими. Доверься мне.

Шаллан села, подозвала одного из караванщиков, юношу, который шел босиком – ну и страшные у него должны быть мозоли – рядом с караваном. Только старшим дозволялось ехать.

– Спроси у торгмастера Макоба, что он думает о ночном привале, – приказала она юноше.

Тот кивнул и побежал вдоль линии фургонов, мимо неторопливых чуллов.

– Не доверяешь моей оценке? – воскликнула Тин с изумлением.

– Торгмастер Макоб не любит, когда ему навязывают чужую волю, – пояснила Шаллан. – Если привал – хорошая идея, то, возможно, он предложит то же самое. Мне кажется, так лучше управлять.

Тин закрыла глаза, обратив лицо к небу. Она все еще держала одну руку поднятой, рассеянно растирая мох между пальцами.

– Возможно, этим вечером я кое-что тебе расскажу.

– О чем?

– О твоей родине. – Тин приоткрыла один глаз. Хотя ее поза была ленивой, глаз глядел с любопытством.

– Как мило с твоей стороны, – уклончиво проговорила Шаллан.

Девушка старалась особо не рассказывать о доме и прежней жизни – она также не поведала Тин о своем путешествии и о том, как затонул корабль. Чем меньше Шаллан упоминала о своем прошлом, тем меньше была вероятность, что Тин поймет, кто такая на самом деле ее новая ученица.

«Она сама виновата, что так поспешила с выводами в моем отношении, – подумала Шаллан. – Кроме того, это ведь она учит меня притворству. Я не должна терзаться из-за того, что вру ей. Она-то врет всем».

Подумав об этом, веденка поморщилась. Тин была права: Шаллан и впрямь невероятно наивна. Она не может избавиться от чувства вины за то, что обманывает профессиональную аферистку.

– Я ожидала от тебя большего. – Тин закрыла глаз. – С учетом всего.

Это рассердило Шаллан, и она ерзала на сиденье, пока не выдержала:

– С учетом чего?

– Так ты не знаешь? Так я и думала.

– Тин, есть много вещей, которые я не знаю, – буркнула Шаллан. – Я не знаю, как построить фургон, я не умею говорить по-ириальски, и я уж точно понятия не имею, как сделать тебя в меньшей степени раздражающей. Не то чтобы я не пыталась разобраться во всех трех вещах.

Тин улыбнулась, не открывая глаз.

– Ваш веденский король мертв.

– Ханаванар? Мертв? – Она не встречалась даже с великим князем, не говоря уже о короле. Монархия была чем-то очень далеким. Шаллан поняла, что это для нее не имеет особого значения. – Значит, власть перейдет к его сыну?

– Перешла бы, не окажись тот тоже мертв. Вместе с шестью великими князьями Йа-Кеведа.

Веденка ахнула.

– Говорят, это был Убийца в Белом, – негромко сказала Тин с закрытыми глазами. – Шинец, который шесть лет назад убил короля алети.

Шаллан поборола свое замешательство. Ее братья. Что с ними?

– Шесть великих князей. Которые именно?

Если она это узнает, то поймет, как идут дела в ее родном княжестве.

– Йал Мала и Эвинор точно, и, кажется, Абриаль. Одни умерли во время нападения, другие – до него, хотя сведения расплывчаты. Получить из Веденара достоверную информацию в эти дни непросто.

– Валам. Он еще жив?

Так звали ее великого князя.

– Если верить донесениям, он сражался за наследство. Сегодня вечером мои связные пришлют весточку. Возможно, тогда я смогу тебе что-то сказать.

Шаллан откинулась на спинку сиденья. Король мертв? Идет война за трон? Буреотец! Как же ей узнать что-нибудь о своей семье и их имении? Они были очень далеко от столицы, но если всю страну охватила война, то могла и до глухой провинции добраться. Не существовало легкого пути связаться с братьями. Собственное даль-перо она потеряла, когда утонула «Услада ветра».

– Я буду рада любым сведениям, – сказала Шаллан. – Каким угодно.

– Поглядим. Я позову тебя, когда придет донесение.

Шаллан погрузилась в себя, чтобы осознать услышанное. «Она подозревала о моем неведении, но молчала до сих пор». Девушка испытывала к Тин симпатию, но не следовало забывать о том, что профессия этой женщины заключалась в сокрытии сведений. Что еще Тин знала, но не торопилась сообщить?

Впереди появился юноша-караванщик. Достигнув Шаллан, он зашагал рядом с ней.

– Макоб говорит, вы задали мудрый вопрос, и мы, скорее всего, разобьем здесь лагерь. У каждого из военных лагерей укрепленные границы, и нас вряд ли пустят туда ночью. Кроме того, он сомневается, что мы успеем прибыть в лагеря до начала сегодняшней бури.

Тин ухмыльнулась, не открывая глаз.

– Что ж, будем ночевать тут, – заключила Шаллан.

Тот, кто ненавидит

047 Мы предательство спренов и поныне сполна ощущаем.Разум наш таков: слишком близко мы к их миру пребываем.Оттого способны формы изменять, но тем сильнейТребуют от нас чего-то спрены те, которые умней.Но мы не в силах то, чего они желают, поднести на блюде.Ведь мы простой бульон для спренов, а их мясо – люди.Из «Песни о спренах» слушателей, строфа 9

Во сне Каладин стал бурей.

Он захватил всю землю и несся над ней волной очищающего гнева. Все смывая, все ломая на своем пути. В его тьме земля возрождалась.

Он летел высоко, озаренный молниями, которые были его вспышками вдохновения. Вой ветра обратился его голосом, гром – сердцебиением. Ошеломлял, подавлял, затмевал и…

И он уже делал это раньше.

Осознание пришло к Каладину, как вода просачивается под дверь. Да. Этот сон ему уже снился.

Юноша повернулся с усилием. Перед ним раскинулось лицо, огромное как вечность; сила, что стояла за ураганом, Буреотец собственной персоной.

Сын чести, – сказал голос, похожий на ревущий ветер.

– Это по-настоящему! – заорал Каладин, обращаясь к буре. Сам он был ветром. Спреном. Но как-то мог говорить. – Ты настоящий!

Она верит тебе.

– Сил? – прокричал Каладин. – Да, она мне верит.

Так не должно быть.

– Так это ты запретил ей приходить ко мне? Это ты удерживаешь спренов?

Ты убьешь ее. – В голосе, таком глубоком и мощном, слышалось сожаление. Скорбь. – Ты убьешь мое дитя и отдашь ее труп злым людям.

– Я этого не сделаю! – крикнул Каладин.

Ты уже начал.

Буря продолжалась. Каладин взирал на мир сверху. Корабли в защищенных гаванях плясали на бурных волнах. Армии прятались в долинах, готовились к войне в краю холмов и гор. Огромное озеро пересохло, вода ушла в дыры в скалистом дне.

– Как я могу это предотвратить? – требовательно спросил Каладин. – Как я могу ее защитить?

Ты человек. Ты предашь.

– Ни за что!

Ты изменишься. Люди меняются. Все до единого.

Какой же огромный континент! Столько людей говорили на языках, которых он не понимал, и все прятались в комнатах, пещерах, долинах.

Ах, – сказал Буреотец. – Выходит, всему конец.

– Что? – прокричал юноша навстречу ветрам. – Что изменилось? Я чувствую…

Он придет за тобой, маленький предатель. Мне жаль.

Что-то возникло перед Каладином. Вторая буря, с красными молниями, такая мощная, что континент – весь мир – казался по сравнению с ней пушинкой. Все исчезло в ее тени.

Мне жаль, – повторил Буреотец. – Он идет.

Кэл очнулся, и сердце бешено колотилось в его груди.

Он чуть не упал со стула. Где он? Пик, королевский совещательный зал. Каладин присел ненадолго и…

Покраснев, понял, что задремал.

Рядом Адолин говорил Ренарину:

– Не уверен, что от этой встречи будет толк, но рад, что отец согласился. Я почти разуверился в том, что она случится, – слишком уж много времени понадобилось паршенди, чтобы прислать гонца.

– Уверен, что воин, с которым ты встретился, был женщиной? – спросил Ренарин. Пару недель назад его узы с клинком окрепли, и теперь юноша, которому не нужно было таскать с собой огромный меч, выглядел спокойнее. – Осколочницей?

– Паршенди довольно странные. – Адолин пожал плечами. Он посмотрел на Каладина и ухмыльнулся. – Спишь на дежурстве, мостовичок?

Неподалеку стучал протекающий ставень, под ним собиралась вода. В комнате по соседству должны были находиться Навани и Далинар.

Короля там не было.

– Его величество! – завопил Каладин, вскакивая.

– В уборной, мостовичок. – Адолин кивнул на другую дверь. – Ты можешь спать во время Великой бури. Впечатляет. Почти так же впечатляет, как и количество слюны, которое вытекает из тебя, пока ты дрыхнешь.

Нет времени на обмен колкостями. Этот сон… Каладин повернулся к балконной двери, и дыхание его ускорилось.

«Он идет…»

Кэл распахнул балконную дверь. Адолин закричал, да и Ренарин окликнул его, но парень не обратил на них внимание, оказавшись лицом к лицу со стихией.

Ветер все еще завывал, и дождь стучал по каменному балкону с таким звуком, словно ломались палки. Но молнии не сверкали, и ветер, хоть и яростный, уже не был таким сильным, чтобы швыряться валунами или обрушивать стены. Самая мощная часть Великой бури уже прошла.

Тьма. Ветер из глубин небытия дул ему прямо в лицо. Он как будто стоял над самой пустотой, Преисподней, которую в старых песнях называли Брейз. Логово демонов и монстров. Он нерешительно шагнул вперед, и свет из открытой двери пролился на мокрый балкон. Юноша дошел до перил – той части, что по-прежнему держалась, – и вцепился в них холодными пальцами. Дождь хлестал его по щекам, просачивался сквозь мундир в поисках теплой кожи.

– Ты с ума сошел?! – заорал Адолин с порога.

Каладин едва расслышал его голос в шуме ветра и далеких громовых раскатов.

Узор тихонько гудел, пока на фургон падали струи дождя.

Рабы Шаллан сбились в кучу и хныкали. Она хотела бы утихомирить шквального спрена, но Узор не отвечал на ее уговоры. По крайней мере, Великая буря почти закончилась. Девушка хотела выбраться наружу и прочитать то, что связные Тин могли рассказать о Веденаре.

В унылом гудении Узора слышались слова. Шаллан нахмурилась и подалась ближе к спрену. Что же он говорит?

– Плохо… плохо… так плохо…

Сил вылетела из густой тьмы Великой бури, словно внезапная вспышка света посреди черноты. Она завертелась вокруг Каладина, прежде чем сесть на железные перила рядом с ним. Ее платье казалось длиннее и развевалось сильнее обычного. Капли дождя падали сквозь нее, не искажая облика.

Сил посмотрела на небо, потом резко глянула на него через плечо:

– Каладин. Что-то не так.

– Я знаю.

Спрен завертелась, озираясь по сторонам. Ее глазки широко распахнулись.

– Что-то приближается.

– Что? Буря?

– Тот, кто ненавидит, – прошептала она. – Тьма внутри. Каладин, он наблюдает. Что-то случится. Что-то плохое.

Капитан колебался лишь мгновение, а потом бросился назад, в комнату, протиснувшись мимо Адолина обратно на свет.

– Забирайте короля. Мы уходим. Сейчас же!

– Что? – изумился Адолин.

Каладин распахнул дверь в маленькую комнату, где пережидали бурю Далинар и Навани. Великий князь сидел на софе, лицо у него было отрешенное, Навани держала его за руку. Каладин не ожидал такое увидеть. Дядя короля не казался испуганным или безумным, просто погруженным в раздумья. Он негромко говорил.

Каладин застыл. «У него видения во время бурь».

– Что такое? – в гневе вскричала Навани. – Как ты посмел?

– Вы можете его разбудить? – спросил Каладин, входя в комнату. – Нам надо покинуть эти покои и дворец.

– Чушь. – Это был голос короля. За ним в комнату вошел Элокар. – О чем ты болтаешь?

– Здесь небезопасно, ваше величество! Нам надо забрать вас из дворца и препроводить в военный лагерь. – Вот буря!.. А безопасно ли там? Может, следует отправиться в какое-нибудь совершенно неожиданное место?

Снаружи грохотал гром, но шум дождя ослабевал. Буря утихала.

– Это нелепо, – сказал стоявший позади короля Адолин, всплеснув руками. – Здесь самое безопасное место в военных лагерях. Хочешь, чтобы мы ушли? Вытащили короля под дождь?

– Надо разбудить великого князя! – Каладин потянулся к Далинару.

Тот мгновенно схватил его за руку.

– Великий князь не спит, – сказал Далинар, и его взгляд прояснился. Он вернулся из тех далеких мест, где побывал. – Что происходит?

– Мостовичок хочет, чтобы мы покинули дворец, – объяснил Адолин.

– Солдат? – спросил Далинар.

– Здесь небезопасно, сэр.

– Почему ты так решил?

– Чутье, сэр.

В комнате воцарилась тишина. Шум дождя снаружи перешел в легкий перестук. Надвинулось охвостье бури.

– Значит, мы уходим, – согласился Далинар и встал.

– Что? – изумился король.

– Элокар, ты назначил этого человека командующим твоей гвардией, – напомнил князь. – Если он считает, что нам угрожает опасность, следует делать то, что он говорит.

Недосказанное «пока что» повисло в воздухе, но Каладину было наплевать. Он протиснулся мимо короля и Адолина обратно в главную комнату и к двери из нее. Сердце колотилось в его груди, мышцы напряглись. По комнате неистово металась Сил, видимая только ему.

Каладин распахнул двери. На страже в коридоре стояли шестеро, в основном мостовики, среди которых был один королевский гвардеец по имени Ралинор.

– Мы уходим, – сказал Каладин. – Бельд и Хоббер, вы вперед. Разведайте путь из дворца – черный ход, внизу через кухни – и кричите, если увидите что-то необычное. Моаш, ты и Ралинор будете замыкающими – следите за этой комнатой, пока мы с королем и великим князем не скроемся из вида, потом следуйте за нами. Март и Эт, держитесь рядом с королем, что бы ни случилось.

Стражники бросились выполнять его приказы без вопросов. Когда разведчики убежали вперед, Каладин вернулся к королю, схватил его за руку и вывел в коридор. Элокар позволил ему это; лицо у монарха было потрясенное.

Другие светлоглазые последовали за ними. Братья-мостовики Март и Эт заняли позиции справа и слева от короля, Моаш остался у двери. Нервно сжимая копье, он водил им из стороны в сторону.

Каладин быстро провел короля и его семью по коридору, следуя избранному пути. Вместо того чтобы свернуть налево и пройти по наклонному коридору к парадному выходу из дворца, они пошли направо, углубляясь в его нутро. Потом вниз, через кухни, а после – наружу, в ночь.

В коридорах было тихо. Во время Великой бури все прятались в своих комнатах.

Далинар присоединился к Каладину во главе отряда.

– Солдат, любопытно будет услышать, что именно вынудило тебя так поступить, – сказал он. – Потом, когда мы будем в безопасности.

«У моего спрена припадок, – подумал Каладин, наблюдая за тем, как она выписывает зигзаги по коридору. – Вот в чем все дело». Как он объяснится? Скажет, что прислушался к… спрену ветра?

Они уходили все глубже. Буря свидетельница, эти пустые коридоры тревожили его. Большей частью дворец был просто высеченной в скале норой с окнами там, где их можно было вырезать.

Каладин застыл на месте.

Впереди было темно – тьма сгущалась постепенно, коридор погружался в кромешный мрак.

– Погодите, – воскликнул Адолин, тоже останавливаясь. – Почему здесь темно? Что случилось со сферами?

«Из них выпили весь свет».

Преисподняя! И что это на стене коридора, чуть впереди? Большое темное пятно. Каладин поспешно выудил из кармана сферу и поднял ее. Дыра! Кто-то прорезал прямо в скальной стене коридора отверстие, ведущее наружу. Оттуда дул холодный ветерок.

Свет Каладина также озарил что-то на полу прямо перед ними. На пересечении коридоров лежало тело в синей форме. Бельд, один из тех, кого Каладин послал вперед.

Они в ужасе уставились на труп, стараясь держаться ближе друг к другу. Зловещая тишина и темнота остановили даже жалобы короля.

– Он здесь, – прошептала Сил.

Из бокового коридора выступила мрачная фигура, волоча за собой длинный серебристый клинок, который выреза́л след на каменном полу. Фигура была в струящихся белых одеждах: тонких брюках и тунике, которая трепетала на каждом шагу. Лысая голова, бледная кожа. Шинец.

Каладин его узнал. Каждый человек в Алеткаре слышал о нем. Убийца в Белом. Кэл видел его раньше во сне вроде того, что приснился ему сегодня, хотя и не узнал в тот раз.

Из тела убийцы струился буресвет.

Он был связывателем потоков.

– Адолин, ко мне! – крикнул князь. – Ренарин, защищай короля! Отведи его назад той же дорогой, как мы пришли. – Приказав это, Далинар – Черный Шип – схватил копье одного из солдат Каладина и бросился на шинца.

«Он погибнет», – подумал Каладин и кинулся следом.

– Идите с принцем Ренарином! – заорал он своим людям. – Слушайтесь его! Защищайте короля!

Солдаты – включая Моаша и Ралинора, которые их догнали, – начали поспешное отступление, увлекая за собой Навани и короля.

– Отец! – завопил Ренарин. Моаш схватил его за плечо и потащил прочь. – Я могу сражаться!

– Уходи! – рявкнул Далинар. – Защищай короля!

Последнее, что услышал Каладин, бросившийся в атаку вместе с Далинаром и Адолином, были отчаянные стенанья короля:

– Он пришел за мной. Я всегда знал, что он придет. Как за моим отцом…

Каладин втянул столько буресвета, сколько осмелился. Убийца в Белом спокойно стоял посреди коридора, истекая светом. Как же мог он оказаться связывателем? Какой спрен избрал такого человека?

Осколочный клинок Адолина возник в его руках.

– Трезубец, – негромко сказал Далинар, когда они втроем шли к убийце. – Я посередине. Каладин, ты знаком с таким построением?

– Да, сэр.

Это было простое боевое построение для небольшого отряда.

– Отец, давай я разберусь, – предложил Адолин. – У него осколочный клинок, и мне не нравится это свечение…

– Нет, мы ударим вместе. – Он прищурился, глядя на убийцу, который все еще спокойно стоял над телом бедолаги Бельда. – В этот раз я не уснул лицом в стол, подонок. Ты больше никого у меня не отнимешь!

Они одновременно бросились в атаку. Далинар, как средний «зубец», должен был попытаться отвлечь на себя внимание убийцы, чтобы Каладин и Адолин напали на него с двух сторон. Князь мудро выбрал копье для битвы, не воспользовавшись мечом на поясе. Они атаковали быстро, чтобы сбить с толку и задавить числом.

Убийца дождался их приближения и прыгнул, оставляя светящийся след. Когда Далинар взревел и ударил копьем, шинец кувыркнулся в воздухе.

И опустился не на пол, а… на потолок, что был в дюжине футов над ними.

– Это правда, – потрясенно выдохнул Адолин.

Он изогнулся и вскинул осколочный клинок, чтобы атаковать под необычным углом, но убийца сбежал вниз по стене, шелестя белыми одеждами, отбил меч Адолина своим собственным и ударил его рукой в грудь.

Адолин кувыркнулся, словно его подбросили, и, истекая буресветом рухнул на потолок. Застонал, перекатился, но остался там же, на потолке.

«Буреотец!» – подумал Каладин.

Пульс стучал у него в ушах, внутри ярилась буря. Он вместе с Черным Шипом ударил копьем, метя в убийцу.

Тот не уклонился.

Оба копья попали в цель: копье Далинара – в плечо, копье Каладина – в бок. Убийца крутанулся, рассек осколочным клинком копья напополам, словно раны его вовсе не беспокоили. Бросился вперед, ударом в лицо повалил Далинара навзничь и замахнулся клинком на Каладина.

Юноша едва успел увернуться и быстро попятился; наконечник его копья звякнул об пол рядом с князем. Тот со стоном перевернулся, держась рукой за щеку, по которой его ударил шинец. Из раны сочилась кровь. Даже простая пощечина от связывателя потоков, заряженного буресветом, была опасной.

Убийца стоял посреди коридора, грациозный и уверенный в себе. В ранах, что виднелись сквозь его покрасневшее одеяние, клубился буресвет, исцеляя плоть.

Каладин попятился, держа в руках копье без наконечника. То, что делал этот человек… Он ведь не мог быть ветробегуном!

Невозможно.

– Отец! – закричал Адолин сверху.

Юноша поднялся на ноги, но буресвет, струившийся из его тела, почти иссяк. Он попытался атаковать убийцу, но рухнул с потолка на пол, приземлившись на плечо. Осколочный клинок выпал из его пальцев и исчез.

Убийца в Белом переступил через Адолина, который шевельнулся, но не встал.

– Мне жаль, – произнес шинец, и из его рта потек буресвет. – Я не хочу этого делать.

– Я тебе и не позволю, – прорычал Каладин и бросился вперед.

Сил кружилась вокруг него, и он чувствовал, как движется ветер. Юноша ощущал яростный вихрь, который вынуждал не останавливаться. Он обрушился на убийцу, замахнувшись древком копья, как палицей, и ветер словно направлял его.

Точные удары, момент единения с оружием. Он забыл о своих тревогах, забыл о неудачах, забыл даже о своем гневе. В целом мире не осталось ничего, кроме Каладина и копья.

Все так, как должно быть.

Убийца получил удар в плечо, потом в бок. Он не мог игнорировать их все – исцеляющий буресвет не был бесконечным. Убийца выругался, выпустив еще облачко буресвета, и отпрянул, его шинские глаза – чуть великоватые, цвета бледных сапфиров – расширились от неустанного града ударов.

Каладин втянул остатки своего буресвета. Так мало. Он не взял новые сферы, отправляясь на дежурство во дворец. Идиот. Растяпа.

Убийца развернул плечо и поднял осколочный клинок, готовясь к выпаду. «Вот», – подумал Каладин. Он почувствовал, что сейчас будет. Увернуться, поднять тупой конец копья. Ударить убийцу по виску – от такого сильного удара даже с помощью буресвета оправиться непросто. Шинец испытает шок и откроется.

«Он попался».

Убийца каким-то образом сумел увернуться.

Он двигался слишком быстро, быстрее, чем Кэл рассчитывал. Так же быстро, как… сам Каладин. Там, куда он хотел попасть, оказался лишь воздух, и юноша едва избежал режущего удара осколочным клинком.

Следующие движения капитану подсказало чутье. Годы тренировок наделили его мышцы способностью мыслись самостоятельно. Для сражения с обычным противником то, как он мгновенно переместил оружие, чтобы отбить следующий замах, подошло бы идеально. Однако у шинца был осколочный клинок. Инстинкты Каладина, которые он взращивал в себе столь усердно, подвели его.

Серебристое оружие рассекло остатки копья, а потом прошло сквозь правую руку Кэла, прямо возле локтя. Нахлынула волна немыслимой боли, и он упал на колени, хватая воздух ртом.

Потом… ничего. Капитан не чувствовал руку. Она сделалась серой и повисла, как безжизненная тряпка, ладонь раскрылась, и половина древка вывалилась из пальцев, упала на пол.

Убийца пнул его, расчищая себе путь. Каладин ударился о стену и со стоном сполз вниз.

Шинец в белых одеждах повернулся в ту сторону, куда сбежал король, и опять переступил через Адолина.

– Каладин! – позвала светящаяся лента – Сил.

– Мне его не победить, – прошептал Каладин со слезами на глазах. Это были слезы боли, слезы разочарования. – Он один из нас. Сияющий.

– Нет! – гневно ответила Сил. – Нет. Он куда ужаснее. Его не направляет спрен. Каладин, прошу тебя. Вставай.

Далинар, оказавшийся между королем и убийцей, сумел подняться. Щека Черного Шипа была сплошной раной, но глаза глядели ясно.

– Ты его не получишь! – заорал Далинар. – Только не Элокар. Ты забрал моего брата! Ты не отнимешь то единственное, что у меня осталось от него!

Убийца остановился посреди коридора прямо перед Далинаром.

– Но я пришел не за ним, великий князь, – прошептал он, и буресвет облачками срывался с его губ. – Я пришел за тобой.

Шинец кинулся вперед, отбил удар Далинара и пнул Черного Шипа по ноге.

Князь уронил копье и упал на одно колено; его болезненный возглас эхом отразился от стен коридора. Из дыры в стене неподалеку от него дул ледяной ветер.

Каладин зарычал, вынудил себя подняться и броситься по коридору. Его правая рука была бесполезна, мертва. Он больше не сможет использовать копье. Нельзя об этом думать. Ему надо было добраться до Далинара.

Слишком медленно.

«У меня ничего не выйдет».

Убийца занес свой жуткий меч над головой, чтобы нанести последний удар. Далинар не уклонился.

Он поймал клинок.

Когда тот пошел вниз, Далинар резко свел ладони основание к основанию, и они в самый последний момент сомкнулись на клинке.

Убийца изумленно охнул.

В этот миг Каладин врезался в него, использовав свой вес и движущую силу, чтобы отбросить шинца к стене. Только вот там не было стены. Они угодили в то место, где убийца проделал себе вход в коридор.

И оба вывалились в пустоту.

Бремя

048 Но можно и такое учинить:Потоки спренов с нашими объединить.Обещанное может получиться.Сумеем ли итога мы добиться?Вопрос не в том, что спрены могут захотеть иного,А в том, отважимся ли мы объединиться снова?Из «Песни спренов» слушателей, строфа 10

Каладин падал вместе с дождем.

Он вцепился в желтовато-белые одежды убийцы единственной послушной рукой. Осколочный клинок шинца превратился в облачко тумана рядом с ними, и вдвоем они с бешеной скоростью неслись к земле, что была в сотне футов внизу.

Шторм внутри Каладина почти утих. Слишком мало буресвета!

Убийца внезапно засиял.

«У него есть сферы».

Кэл резко вдохнул, и свет заструился из кошелей на поясе убийцы. Шинец начал пинать Каладина, пока в него перетекал свет. Захвата одной рукой было недостаточно, и капитана отбросило в сторону.

Потом был удар.

Удар оказался сильным. Он не успел подготовиться, не успел собраться. Он рухнул на холодный мокрый камень, и в глазах у него рассыпались искры.

Миг спустя зрение прояснилось, и Каладин обнаружил, что лежит на камнях у основания склона, ведущего к королевскому дворцу, и его поливает ласковый дождь. Он посмотрел на далекий огонек в дыре в стене наверху. Выжил.

«Вот и ответ на один из вопросов», – подумал юноша, с трудом поднимаясь на колени на мокрых камнях. Буресвет уже трудился над его кожей – правый бок был весь изодран. Он что-то сломал в плече и теперь чувствовал, как оно исцеляется, как медленно уходит жгучая боль.

Но правое предплечье и кисть, слабо освещенные буресветом, что струился от остального его тела, были по-прежнему тускло-серыми. Эта его часть не светилась, словно погасшая свеча в ряду с горящими. Он ее не чувствовал; даже пальцами шевельнуть не мог. Они безвольно болтались, пока он баюкал руку.

Поблизости под дождем стоял Убийца в Белом. Он каким-то образом сумел перевернуться в воздухе и приземлился на ноги, грациозно. У этого человека был такой опыт в использовании его возможностей, что Каладин казался по сравнению с ним новобранцем.

Убийца повернулся к нему и вдруг застыл. Он что-то негромко и хрипло проговорил на языке, которого юноша не понимал, со множеством свистящих и шипящих звуков.

«Надо пошевеливаться, – подумал Каладин. – Пока он не призвал опять свой клинок».

К несчастью, ужас от потери руки почти парализовал его. Больше никаких битв с копьем. Никаких операций. Обе личности, которыми он выучился быть, потеряны навсегда.

Только вот… он почти чувствовал, что…

– Я тебя сплел? – спросил убийца на алетийском языке, с акцентом. Его глаза потемнели, утратили сходство с бледно-синими сапфирами. – С землей? Но почему ты не умер при падении? Нет. Значит, я сплел тебя с верхом. Немыслимо. – Он шагнул назад.

Момент изумления. Момент жизни. Возможно… Каладин чувствовал, как работает свет, как стихия внутри него ярится и бьется о некую преграду. Он стиснул зубы и каким-то образом… сдвинул ее.

К его руке вернулся цвет, и холодная боль внезапно затопила предплечье, кисть, пальцы. Кожа начала излучать буресвет.

– Нет… – прошептал убийца. – Нет!

Что бы Каладин ни сделал со своей рукой, это поглотило бо́льшую часть его света, и общее сияние его тела потускнело. Все еще на коленях, Каладин стиснул зубы и схватился за висевший на поясе нож. Но хватка его была слаба, и он едва не выронил оружия, достав из ножен.

Юноша переложил нож в левую руку. Придется как-то справиться.

Он рывком поднялся на ноги и атаковал убийцу. «Надо ударить его быстро, чтобы получить хоть один шанс».

Шинец отпрыгнул назад, взмыв на добрые десять футов, и его белые одежды затрепетали в ночи. Он приземлился, гибкий и грациозный, в его руке появился осколочный клинок.

– Что ты такое? – требовательно спросил он.

– То же, что и ты, – ответил Каладин. Он почувствовал тошноту, но вынудил себя держаться. – Ветробегун.

– Этого не может быть.

Капитан поднял нож; от его кожи исходили последние завитки буресвета. Моросящий дождь все лил и лил.

Убийца попятился, его глаза сделались такими огромными, словно Кэл превратился в ущельного демона.

– Они сказали – я лжец! – закричал он. – Они сказали – я ошибаюсь! Сзет-сын-сына-Валлано… Неправедник. Они назвали меня неправедником!

Каладин шагнул вперед, стараясь выглядеть грозно и надеясь, что буресвета хватит на то, чтобы произвести устрашающее впечатление. Он выдохнул облачко, которое слабо засветилось в ночной тьме.

Убийца продолжал пятиться сквозь лужу.

– Они вернулись? – требовательно спросил он. – Они все вернулись?

– Да.

Ответ казался правильным. По крайней мере, для того, чтобы выжить.

Шинец задержал на нем взгляд еще на миг, потом повернулся и убежал. Каладин проследил за тем, как светящаяся фигурка сначала бежала и вдруг взмыла в небо. Убийца в Белом исчез на востоке яркой искрой.

– Вот буря!.. – пробормотал Каладин и, выдохнув последний буресвет, рухнул без чувств.

Когда он пришел в себя, рядом на каменистой земле стояла Сил, уперев руки в бока.

– Спишь на дежурстве?

Каладин застонал и сел. Он чувствовал себя ужасно слабым, но был жив. Вот и хорошо. Юноша поднял руку, но теперь, когда буресвет погас, в темноте ничего нельзя было разглядеть.

Пальцы двигались. Кисть и предплечье болели, но это была самая восхитительная боль из всех, что он когда-либо испытывал.

– Я исцелился, – прошептал Кэл и закашлялся. – Я исцелился от раны, нанесенной осколочным клинком. Почему ты не сказала, что я могу это делать?

– Потому что не знала, что ты можешь это делать, пока ты это не сделал, дурачок, – сказала она с таким видом, словно это был самый очевидный факт в целом мире. Потом ее голос смягчился. – Там, наверху, есть мертвые.

Каладин кивнул. Сможет ли он идти? Парень сумел подняться и медленно двинулся вокруг основания Пика, к ступеням на другой стороне. Сил взволнованно летела рядом. Когда он пошел по ступеням, силы потихоньку начали возвращаться. Ему пришлось несколько раз остановиться перевести дух. Во время одной из остановок он оторвал рукав куртки, чтобы скрыть разрез от осколочного клинка.

Каладин добрался до вершины, в глубине души опасаясь, что найдет там только трупы. Коридоры были тихими. Ни криков, ни стражей. Ничего. Он продолжал идти в одиночестве, пока не увидел впереди свет.

– Стоять! – крикнул дрожащий голос. Март из Четвертого моста. – Ты, в темноте! Назови себя!

Капитан продолжал идти к свету, слишком измученный, чтобы отвечать. У дверей королевских покоев стояли на страже Март и Моаш вместе с несколькими гвардейцами. Узнав Каладина, они разразились изумленными возгласами, а потом завели его в тепло и свет комнат Элокара.

Там он обнаружил Далинара и Адолина, живых и сидевших на кушетках. Эт занимался их ранами; Каладин обучил нескольких членов Четвертого моста основам полевой медицины. Ренарин сидел, обмякнув, на стуле в углу; осколочный клинок валялся у его ног, словно мусор. В дальней части комнаты ходил из угла в угол король, негромко переговариваясь с матерью.

Когда вошел Каладин, Далинар встал, отмахнувшись от Эта.

– Клянусь десятым именем Всемогущего, – проговорил великий князь севшим голосом. – Ты живой?!

Юноша кивнул и рухнул на один из обитых бархатом королевских стульев, не заботясь о том, что замочит его или испачкает кровью. Он издал тихий стон – отчасти из облегчения при виде их всех, отчасти от изнеможения.

– Как? – изумился Адолин. – Ты упал. Я был почти без сознания, но точно помню, что я видел, как ты упал!

«Я связыватель потоков, – подумал Каладин, видя, как Далинар его разглядывает. – Я использовал буресвет». Он хотел сказать это вслух, но не смог. Не перед Элокаром и Адолином.

«Забери меня буря, я трус…»

– Я крепко в него вцепился, – объяснил Каладин. – Даже не знаю, как это вышло. Мы кувыркались в воздухе, и, когда ударились о землю, я не был мертв.

Король кивнул.

– Ты ведь сказал, что он приклеил тебя к потолку? – обратился он к Адолину. – Они, видимо, опускались вниз плавно, а не падали.

– Наверное, – согласился Адолин.

– Там, внизу, – с надеждой спросил король, – ты его убил?

– Нет, – сказал Каладин. – Он сбежал. Думаю, он не ожидал получить такой грамотный отпор.

– Грамотный? – переспросил Адолин. – Мы были как трое мальчишек, которые напали на ущельного демона с прутиками. Буреотец! Это самое позорное поражение за всю мою жизнь.

– По крайней мере, мы предупреждены, – с содроганием проговорил король. – Этот мостовик… из него получился хороший телохранитель. Ты заслуживаешь похвалы, юноша.

Далинар встал и пересек комнату. Эт очистил его лицо и заткнул нос, чтобы остановить кровотечение. У великого князя была рассечена кожа на левой скуле, а нос ему сломали явно не в первый раз за всю продолжительную военную карьеру. Обе раны выглядели хуже, чем были на самом деле.

– Откуда ты узнал? – спросил Далинар.

Кэл посмотрел ему в глаза. Стоявший за спиной великого князя Адолин, прищурившись, снова глянул на капитана. Потом глянул на его руку и нахмурился.

«Он что-то видел», – подумал Кэл.

Мало ему проблем с Адолином…

– Я заметил в темноте какую-то искру, – сказал Каладин. – И действовал по наитию.

В комнату влетела Сил и многозначительно посмотрела на него, нахмурившись. Но это не была ложь. Он действительно видел свет во тьме – ее свет.

– Много лет назад, – произнес Далинар, – я не прислушался к тому, что рассказывали свидетели нападения на моего брата. Они говорили, люди ходили по стенам, падали вверх, а не вниз… Всемогущий! Да что же он такое?

– Смерть, – прошептал Каладин.

Далинар кивнул.

– Почему он вернулся сейчас? – поинтересовалась Навани, придвигаясь к Далинару. – После стольких лет?

– Он хочет убить меня, – сказал Элокар.

Он стоял к ним спиной, но Каладин видел в его руке чашу. Король осушил ее до дна, потом тотчас же заново наполнил из кувшина. Темно-фиолетовое вино. Рука Элокара дрожала, пока он наливал.

Каладин посмотрел на Далинара. Великий князь все слышал. Этот Сзет пришел не за королем, а за Далинаром.

Князь не стал поправлять короля, и Каладин тоже промолчал.

– Что мы будем делать, если он вернется? – спросил Адолин.

– Не знаю. – Далинар уселся обратно на кушетку рядом с сыном. – Я не знаю…

«Займись его ранами, – прошептал Каладину голос его отца, лекаря. – Зашей щеку. Вправь нос».

У него был долг поважнее. Капитан вынудил себя встать, хотя ощущение было такое, словно его нагрузили свинцовыми гирями, и взял копье у одного из стражей у двери.

– Почему в коридорах так тихо? – спросил он Моаша. – Ты знаешь, где слуги?

– Великий князь, – ответил тот, кивая на Далинара, – послал пару человек в комнаты слуг, чтобы они вывели всех из дворца. Он подумал, что если убийца вернется, то может начать убивать всех подряд. Решил, что чем больше людей покинут здание, тем меньше случайных жертв.

Каладин кивнул, взял сферную лампу и вышел в коридор:

– Оставайтесь здесь. Я должен кое-что сделать.

Когда мостовик ушел, Адолин обмяк на своей кушетке. Каладин, разумеется, ничего не объяснил и не попросил у короля позволения удалиться. Забери его буря, он считает себя выше светлоглазых. Нет, наглец мнит себя выше короля, шквал побери!

«Но ведь он сражался рядом с тобой», – напомнил внутренний голос.

Сколько людей, светлоглазых или темноглазых, не побоялись бы выйти против осколочника?

Обеспокоенный, Адолин уставился в потолок. Он не мог видеть того, что помнил. Да и вообще, был не в себе после падения с потолка. Разумеется, шинец не рассек руку Каладина своим осколочным клинком. Рука ведь в полном порядке, в конце концов.

Но куда подевался рукав?

«Он упал вместе с убийцей, – подумал Адолин. – Он сражался и изобразил ранение, которого не было на самом деле». Не могло ли все это быть частями какого-то хитрого плана?

«Прекрати, – приказал он себе. – Станешь параноиком, как Элокар».

Он посмотрел на короля, который с бледным видом уставился на пустую чашу из-под вина. Неужели его величество и впрямь осушил весь кувшин? Элокар прошел к своей спальне, где наверняка было еще вино, и распахнул дверь.

Навани ахнула, и король застыл на месте. Повернулся к створке. На ее задней части кто-то расцарапал древесину ножом, и кривые линии складывались в ряд глифов.

Адолин встал. Несколько глифов были цифрами, ведь так?

– «Тридцать восемь дней, – прочитал Ренарин. – Всем народам конец».

Каладин устало шел по дворцовым коридорам, повторяя путь, по которому вел остальных совсем недавно. Вниз, к кухням, потом в коридор, где в стене прорезана дыра. Мимо места, где на полу остались пятна крови Далинара, к перекрестку.

Там лежало тело Бельда. Капитан присел, перевернул труп. Глаза были выжжены. Над мертвыми глазами – татуировки свободы, которые придумал Каладин.

Он зажмурился. «Я тебя подвел…» Лысоватый мужчина с квадратным лицом пережил Четвертый мост и спасение войска Далинара. Он пережил настоящую Преисподнюю и пал здесь, став жертвой убийцы – того, кто обладает силой, которую не должен иметь.

Каладин застонал.

– Он умер, защищая, – раздался голос Сил.

– Я обязан был помочь им выжить. Почему я просто не отпустил их на все четыре стороны? Почему я дал им эту службу и смерть в придачу к ней?

– Кто-то должен сражаться. Кто-то должен защищать.

– Хватит с них! Они пролили достаточно крови. Нужно их всех прогнать прочь. Пусть Далинар ищет других телохранителей.

– Они сделали выбор. Ты его у них не отнимешь.

Каладин, обуреваемый скорбью, опустился на колени.

«Сын, тебе следует научиться тому, когда надо переживать, – зазвучал голос его отца. – А когда – отпускать. У тебя появятся свои мозоли».

Так и не появились. Шквал побери, так и не появились. Потому из него не вышло бы хорошего лекаря. Терять пациентов было выше его сил.

А теперь-то, теперь он убивает? Теперь он солдат? Что за бессмыслица! Юноша ненавидел себя за то, что убивал так мастерски.

Кэл тяжело вздохнул и не без усилий взял себя в руки.

– Он может делать вещи, которых не могу я, – сказал он наконец и, открыв глаза, посмотрел на зависшую в воздухе Сил. – Убийца. Это потому, что я еще не все слова произнес?

– Есть еще. Ты, по-моему, к ним пока что не готов. Как бы там ни было, думаю, ты уже можешь делать то же самое, что и он. Нужно попрактиковаться.

– Но каким образом он связывает потоки? Ты сказала, у убийцы нет спрена.

– Ни один спрен чести не наделил бы это существо возможностью устраивать такие бойни.

– У людей бывают разные точки зрения. – Каладин старался говорить спокойно, потому что одновременно перевернул Бельда лицом вниз, чтобы не видеть его высохших, сожженных глаз. – Что, если спрен чести считает, что убийца поступает правильно? Ты дала мне возможность убивать паршенди.

– Чтобы защищать.

– С точки зрения паршенди, они защищают свое племя, – возразил Каладин. – Для них я захватчик.

Сил села, обхватила руками колени.

– Я не знаю. Возможно. Другие спрены чести не делают того, что делаю я. Только я одна не подчинилась. Но его осколочный клинок…

– Что с ним?

– Он другой. Совсем другой.

– Как по мне, обычный. Ну, насколько это возможно для осколочного клинка.

– Он совсем другой, – с нажимом повторила Сил. – Кажется, я должна знать, в чем дело. Это как-то связано с количеством света, которое он поглощает…

Каладин встал и прошел в боковой коридор, подняв лампу. В ней были сапфиры, их свет окрашивал стены в синий цвет. Убийца прорезал дыру клинком, вошел в коридор и убил Бельда. Но ведь в разведку отправились двое.

Да, еще одно тело. Хоббер, один из первых, кого Каладин спас в Четвертом мосту. Шквал бы побрал этого шинца! Он спас этого мостовика, когда все его бросили умирать на плато.

Каладин присел рядом с трупом, перевернул его.

И обнаружил, что тот плачет.

– Я… я… прости меня, – с трудом проговорил Хоббер, сам не свой от обуревавших его чувств. – Прости меня, Каладин.

– Хоббер! Ты живой!

Потом он заметил, что штанины брюк Хоббера разрезаны посередине бедра. Ноги солдата под тканью были темно-серыми, мертвыми, как рука Каладина до исцеления.

– Я его даже не увидел, – сказал Хоббер. – Он сразил меня, потом заколол Бельда. Я слышал, как вы бьетесь. Думал, все умерли.

– Все в порядке. С тобой все будет хорошо.

– Я ног не чувствую, – проговорил Хоббер. – Их нету. Я больше не солдат, командир. Какой от меня теперь толк? Я…

– Нет, – твердо сказал Каладин. – Ты по-прежнему из Четвертого моста. И так будет всегда. – Он вынудил себя улыбнуться. – Надо лишь попросить Камня, чтобы научил тебя готовить. Похлебку варить умеешь?

– Командир, из меня выйдет ужасный повар. Что бы я ни варил, получается бурда.

– Значит, ты ничем не хуже большинства военных поваров. Ну-ка, давай я отнесу тебя к нашим. – Каладин просунул руки под Хоббера и, напрягшись, попытался его поднять.

Ничего не вышло. Он невольно застонал и положил солдата обратно.

– Да все в порядке, командир.

– Нет, – сказал Каладин, втягивая буресвет из одной из сфер в лампе. – Не в порядке.

Он снова напрягся, поднял Хоббера и понес его к остальным.

Цветы и пирожные

049 Наши боги возникли, когда раскололась душаТого, кто мечтою о власти жил и дышалИ покоренные земли злобой своей погубил.Они – его спрены; нам он их всех подарил.Но ночеформа в грядущее смело глядитИ о защитнике, что выходит на битву, твердит.И даже ему неизвестен исход сраженья.Из «Песни тайн» слушателей, строфа последняя

«Светлость Тин, великий князь Валам, скорее всего, мертв, – написало даль-перо. – Наши осведомители не уверены. Он всегда был слабого здоровья, и теперь ходят слухи, что болезнь наконец-то его доконала. Однако войска князя готовятся к захвату Веденара, так что, даже если Валам мертв, его сын-бастард делает вид, что это не так».

Шаллан отвела взгляд, хотя перо продолжало писать. С виду казалось, что оно движется само по себе, но в реальности движения соответствовали тем, что совершало идентичное перо, которое держал в руке подручный Тин где-то в Ташикке. Они разбили лагерь после Великой бури, и Шаллан присоединилась к Тин в ее великолепном шатре. В воздухе все еще пахло дождем, и полы шатра немного пропускали воду, так что ковер Тин промок. Шаллан пожалела, что не надела свои громадные ботинки вместо туфелек.

Что будет с ее семьей, если великий князь на самом деле мертв? Он был одной из главных проблем ее отца незадолго до его смерти. Дом влез в долги, пытаясь завоевать союзников и влияние на великого князя или, возможно, свергнуть его. Война за трон могла оказаться тяжким грузом для кредиторов семьи, и в этом случае они явятся к ее братьям с требованием заплатить. Или же в наступившем хаосе кредиторы забудут про братьев Шаллан и их малозначимый Дом. А что же духокровники? Война за трон увеличит или уменьшит шансы на то, что они придут требовать свой духозаклинатель?

Буреотец! Слишком мало сведений.

Перо продолжало писать, перечисляя тех, кто включился в борьбу за трон Йа-Кеведа.

– Ты кого-то из них знаешь лично? – Тин стояла возле письменного стола, в задумчивости скрестив руки. – Происходящее могло бы дать нам кое-какие возможности.

– Я была для них слишком малозначимой, – сказала Шаллан, скривившись, и не солгала.

– Как бы там ни было, полагаю, нам стоит отправиться в Йа-Кевед. Ты знаешь обычаи, людей. Это будет полезно.

– Там война!

– Детка, война равнозначна отчаянию, а мы питаемся им, как материнским молоком. Как только провернем твое дельце на Расколотых равнинах – может, наберем в команду еще одного-двух человек, – мы, скорее всего, совершим путешествие в твои родные края.

Веденка тотчас же ощутила угрызения совести. Исходя из того, что сказала Тин, из историй, которые та поведала, ей стало ясно, что эта женщина нередко брала под крыло кого-нибудь вроде Шаллан. Ученика, которого следовало взрастить. Девушка подозревала, что отчасти это происходило потому, что Тин нравилось выглядеть важной в чьих-то глазах.

«У нее, наверное, такая одинокая жизнь, – подумала Шаллан. – Вечно в пути, вечно берет все, что только может, но ничего не отдает. Разве что время от времени – какой-нибудь молодой мошеннице, которую приютит…»

По стене шатра промелькнула странная тень. Это был Узор, но Шаллан заметила его лишь потому, что знала, что высматривать. Он мог становиться почти невидимым, если хотел, но в отличие от некоторых спренов не мог исчезнуть совсем.

Даль-перо продолжало писать, сообщая Тин сводку событий в разных странах. В завершение оно написало нечто любопытное:

«Осведомители на Расколотых равнинах докладывают: тех, о ком вы спрашивали, действительно разыскивают. Большинство раньше служили в армии великого князя Садеаса. Он дезертиров не прощает».

– Что это? – поинтересовалась Шаллан и, встав с табурета, подошла к столу, чтобы лучше видеть написанное.

– Я уже намекала, что нам придется это обсудить, – сказала Тин, заменяя бумагу для даль-пера. – Как я уже неоднократно объясняла, в нашей жизни иной раз приходится поступать жестоко.

«За главаря, которого вы называете Ватахом, дают награду в четыре изумрудных броума, – написало перо. – За остальных – по два».

– Награда? – переспросила Шаллан. – Я обещала, что им ничего не грозит!

– Тсс! Мы не одни в этом лагере, дурочка. Если хочешь нас убить, тебе надо лишь сделать так, чтобы они услышали этот разговор.

– Мы не сдадим их за деньги, – прошипела Шаллан. – Тин, я дала слово.

– Слово? – переспросила та, смеясь. – Детка, кто мы такие, по-твоему? Ты дала слово?!

Шаллан покраснела. Даль-перо на столе продолжало писать, не замечая, что они на него не смотрят. В тексте что-то было о деле, которым Тин занималась раньше.

– Тин, Ватах и его люди могут быть полезны.

Мошенница покачала головой, подошла к стене шатра и налила себе вина.

– Ты должна гордиться тем, что сделала здесь. У тебя почти нет опыта, но ты взяла верх над тремя отдельными группами и убедила их признать свою власть, не имея ни сфер, ни подлинного авторитета. Блестяще! Но есть одна тонкость. Сказанная нами ложь, созданные нами грезы – они нереальны. Мы не можем позволить им стать реальными. Это, наверное, самый суровый из твоих уроков. – Тин повернулась к Шаллан, и ее лицо сделалось жестким, без малейшего намека на игривое лукавство. – Хорошая мошенница, как правило, умирает из-за того, что начинает верить в собственную ложь. Она находит что-то приятное и хочет, чтобы оно длилось. Она длит его и длит, думая, что справится со всем. «Еще денек, – говорит она самой себе. – И еще денек, а потом…»

Тин уронила чашу. Та упала и залила кроваво-красным вином пол шатра и ковер.

«Красный ковер… что когда-то был белым…»

– Твой ковер, – оцепенело произнесла Шаллан.

– По-твоему, я могу позволить себе тащить с собой ковер, когда покину Расколотые равнины? – негромко спросила Тин и, переступив лужу вина, взяла Шаллан за руку. – Думаешь, мы хоть что-то можем взять с собой? Чепуха. Ты солгала этим людям. Ты создала легенду, но завтра – когда мы попадем в военный лагерь – правда ударит тебя по лицу, как пощечина. Думаешь, тебе по силам добыть помилование для этих дезертиров? От человека вроде великого князя Садеаса? Не будь такой дурой. Даже если афера с Далинаром будет развиваться по плану, ты хочешь потратить наш маленький кредит доверия, чтобы освободить убийц, которых преследует политический враг Далинара? Как долго, по-твоему, продержится твоя ложь?

Шаллан снова села на табурет. Девушку охватило волнение – и из-за Тин, и из-за самой себя. Ей не стоило удивляться, что мошенница хочет предать Ватаха и его людей, – она знала, кто такая Тин, и охотно позволила этой женщине учить себя. По правде говоря, Ватах и его люди, скорее всего, заслужили наказание.

Но это не значило, что Шаллан их предаст. Девушка сказала, что они могут измениться. Она дала слово.

«Обманы…»

Если ты выучилась лгать, это еще не значит, что надо позволить лжи управлять твоей жизнью. Но как ей защитить Ватаха, не ссорясь с Тин? И возможно ли это вообще?

Как поступит Тин, когда узнает, что Шаллан на самом деле та, с кем помолвлен сын Далинара Холина?

«Как долго, по-твоему, продержится твоя ложь?..»

– Так-так, – сказала Тин с довольной улыбкой. – А вот это хорошая новость.

Шаллан, прервав размышления, посмотрела на то, что писало даль-перо.

«Что касается вашей миссии в Амидлатне, наши благотворители написали, что удовлетворены. Им все еще хочется узнать, удалось ли вам добыть те сведения, но, мне кажется, это вторично. Они проговорились, что уже нашли необходимое в другом месте, что-то про город, который разыскивают.

Новостей о выживших нет. Похоже, опасения о провале миссии безосновательны. Что бы ни случилось на борту судна, оно сыграло нам на руку. Объявлено, что „Услада ветра“ потеряна со всем экипажем. Ясна Холин мертва».

Ясна Холин мертва.

Шаллан от изумления разинула рот.

«Это… этого не может…»

– Наверное, те дурни все же сумели довести дело до конца, – удовлетворенно проворчала Тин. – Похоже, мне все-таки заплатят.

– Твоя миссия в Амидлатне, – прошептала Шаллан. – Ты должна была убить Ясну Холин.

– По крайней мере, я руководила всей работой, – рассеянно проговорила Тин. – Отправилась бы сама, но не выношу корабли. От этих волн мой желудок выворачивается наизнанку…

Шаллан потеряла дар речи. Тин была наемной убийцей. Тин стояла за нападением на Ясну Холин.

Даль-перо продолжало писать:

«…Кое-какие интересные новости. Вы спрашивали про Дом Давар из Йа-Кеведа. Похоже, перед отъездом из Харбранта Ясна Холин взяла новую ученицу…»

Шаллан потянулась к даль-перу.

Тин схватила ее за руку и вытаращила глаза, когда перо написало еще несколько последних предложений:

«…девушку по имени Шаллан. Рыжие волосы. Бледная кожа. О ней почти никто ничего не знает. Наши осведомители не считали это важной новостью, пока не получили от меня конкретный вопрос».

Шаллан и Тин одновременно подняли головы, их взгляды встретились.

– А-а, Преисподняя!.. – взвыла Тин.

Веденка попыталась высвободить руку, но ее стащили с табурета.

Она не успела опомниться, как Тин бросила ее на землю лицом вниз. Ударом ботинка в бок женщина вышибла из Шаллан дух. По телу прошла волна боли. Перед глазами у веденки потемнело, и она судорожно втянула воздух.

– Преисподняя, Преисподняя! – рычала Тин. – Ты ученица Ясны Холин? Где она? Она выжила?

– Помогите! – прохрипела Шаллан, едва сумев заговорить и пытаясь ползти к стене шатра.

Тин прижала коленом спину девушки, вновь выдавив весь воздух из ее легких.

– Я приказала своим людям очистить пространство возле шатра. Я беспокоилась о том, что ты предупредишь дезертиров, что мы собираемся их сдать. Буреотец! – Она опустилась ниже, к самому уху Шаллан. Та попыталась вырваться, и Тин, взяв ее за плечо, крепко сдавила. – Ясна. Холин. Выжила?

– Нет, – прошептала Шаллан, и на глазах у нее от боли выступили слезы.

– Полагаю, ты заметила, что на этом корабле, – раздался голос Ясны позади них, – есть две весьма приличные каюты, которые я арендовала для нас, заплатив немалые деньги.

Тин выругалась, вскочила и завертелась, пытаясь понять, кто говорит. Это был, разумеется, Узор. Шаллан не попыталась его высмотреть, а рванулась к стене шатра. Ватах и остальные были где-то снаружи. Если она сможет…

Тин схватила ее за ногу и дернула назад.

«Мне не спастись», – подумала та часть Шаллан, что тревожилась лишь о выживании. Внутри девушки бушевала паника, с которой пришли воспоминания о днях, которые она провела, будучи совершенно беспомощной. О растущей тяге к насилию, что поглощала ее отца. О семье, что разваливалась на части.

Бессилие.

«Не сбежать, не сбежать, не сбежать…

Борись!»

Шаллан выдернула ногу из захвата Тин, повернулась и бросилась на мошенницу. Она не станет опять беспомощной. Ни за что на свете!

Мошенница ахнула, когда Шаллан атаковала ее, собрав все силы. Девушка превратилась в яростный, неистовый вихрь с когтями. Но толку было мало. Веденка почти ничего не знала о драках, и через считаные секунды во второй раз захрипела от боли, когда кулак Тин врезался в ее живот.

Шаллан упала на колени, по щекам ее текли слезы. Она попыталась вдохнуть, но не смогла. Тин ударила ее по виску, и все вокруг залил белый свет.

– Что это был за голос?! – спросила женщина.

Шаллан моргнула, подняла глаза: все плыло. Она снова оказалась на полу. На щеке у Тин остались кровавые царапины от ее ногтей. Мошенница коснулась их кончиками пальцев и помрачнела, увидев кровь. Потянулась к столу, на котором лежал меч в ножнах.

– Что за беспорядок!.. – прорычала Тин. – Клянусь бурей! Придется вызвать сюда этого Ватаха, а потом придумать, как все свалить на него. – Женщина вытащила меч из ножен.

Шаллан попыталась встать, но ноги ее не держали, и комната качалась, словно девушка была все еще на корабле.

– Узор? – прохрипела она. – Узор?

Снаружи раздались какие-то звуки. Крики?

– Прости, – бесстрастно проговорила Тин. – Мне придется навести порядок. В каком-то смысле я тобой горжусь. Ты меня обманула. У тебя и впрямь талант.

«Успокойся, – приказала себе Шаллан. – Успокойся!»

Десять ударов сердца.

Но для нее их не обязательно должно быть десять, так?

«Нет. Должно быть. Время, мне нужно время!»

У нее были сферы в рукаве. Когда Тин приблизилась, Шаллан резко вдохнула. Буресвет превратился в неистовый ураган внутри ее, и она подняла руку, бросив вперед световой импульс. Девушка не могла придать ему форму – она по-прежнему не знала, как это делается, – но на мгновение он превратился в дрожащее изображение Шаллан, которая стояла с гордым видом, словно придворная дама.

Тин застыла, увидев проекцию из света и цвета, потом помахала перед собой мечом. Свет пошел волнами и распался на завитки дыма.

– Значит, я схожу с ума, – бубнила Тин. – Слышу голоса. Вижу странное. Наверное, что-то внутри меня не хочет этого. – Она шагнула вперед, поднимая клинок. – Мне жаль, что тебе приходится усвоить этот урок таким способом. Детка, иногда нужно делать вещи, которые нам не нравятся. Трудные вещи.

Шаллан зарычала и вскинула руки перед собой. Туман закрутился, заволновался в ее руках, превратился в блистающее серебряное лезвие клинка, который вошел в грудь Тин. Женщина едва успела изумленно ахнуть, и ее глаза сгорели в глазницах.

Труп Тин соскользнул с клинка и рухнул безвольной куклой.

– Трудные вещи, – громко и зло проговорила Шаллан. – Да. Кажется, я тебя предупреждала. Я этот урок уже усвоила. Благодарю. – Она с трудом поднялась на ноги и зашаталась.

Полог шатра распахнулся, и девушка повернулась, держа осколочный клинок острием ко входу. Там сгрудились Ватах, Газ и еще несколько бывших дезертиров с окровавленным оружием в руках. Их взгляды метнулись от нее к трупу с выжженными глазами и обратно к Шаллан.

Она оцепенела. Девушка хотела отпустить клинок, спрятать его. Он был… ужасен.

Шаллан этого не сделала. Она обуздала эти чувства, затолкала очень глубоко внутрь. В тот момент ей нужно было что-то крепкое, чтобы держаться, и оружие для этого вполне годилось. Даже если она его ненавидела.

– Солдаты Тин?

Это что, ее голос? Совершенно холодный, лишенный намека на эмоции?

– Буреотец! – воскликнул Ватах, прижимая руку к груди и не сводя глаз с осколочного клинка. – Той ночью, когда вы просили нас о помощи, вы могли всех нас перебить, и бандитов тоже. Вы могли все сделать без посторонней по…

– Люди Тин! – заорала Шаллан.

– Мертвы, светлость, – сказал Рэд. – Мы услышали… услышали голос. Он велел нам идти к вам, а они не пропускали. Потом услышали, как вы кричите, и…

– Это был голос Всемогущего? – шепотом спросил Ватах.

– Это был мой спрен, – пояснила Шаллан. – Это все, что вам следует знать. Обыщите шатер. Эту женщину наняли, чтобы убить меня. – В каком-то смысле так оно и было. – Возможно, у нее остались записи о нанимателях. Принесите мне все, на чем что-то написано.

Они рассеялись по шатру и принялись за работу, а Шаллан села на табурет возле стола. Там все еще ждало даль-перо – висело над последним словом на странице. Ему нужен был новый лист.

Шаллан отпустила осколочный клинок.

– Не говорите об увиденном никому, – приказала она Ватаху и остальным. Хотя они быстро дали обещание, девушка сомневалась, что их хватит надолго. Осколочные клинки были почти легендарными, а тут вдруг появилась осколочница? Пойдут слухи. Только слухов ей и не хватало.

«Эта проклятая штуковина спасла тебе жизнь, – сказала она себе. – Опять. Прекрати ныть».

Веденка взяла даль-перо и заменила бумагу, потом установила его кончиком в уголке. Через миг далекая помощница Тин начала писать снова.

«Ваши благотворители по амидлатнскому делу хотят с вами встретиться, – написало перо. – Похоже, у духокровников есть для вас новое задание. Следует ли мне устроить встречу с ними в военных лагерях?»

Перо замерло, ожидая ответа. Что там было написано, на предыдущем листе? Что эти неизвестные – благотворители Тин, духокровники – отыскали сведения о том, что им требовалось… сведения о городе.

Уритиру. Люди, которые убили Ясну и угрожали ее семье, тоже искали город. Шаллан какое-то время глядела на бумагу и слова, а Ватах и его товарищи вытаскивали одежду из сундука Тин и простукивать его стенки в поисках потайных отделений.

«Следует ли мне устроить встречу с ними?..»

Шаллан взяла даль-перо, переключила самосвет на фабриале и написала одно слово:

«Да».

Интерлюдии

Эшонай * Зайхель * Тальн

И-5

Укротитель бурь

050

В городе Нараке жители прятались в домах, потому что приближалась ночь и надвигалась буря. Они затыкали щели под дверями, подпирали сами двери брусьями, забивали оконные проемы квадратными толстыми досками.

Эшонай не участвовала в приготовлениях, но стояла рядом с хижиной Тьюда, слушая его отчет, – он только что вернулся, побывав на встрече с алети. Они договорились о переговорах, где можно будет обсудить перемирие. Эшонай хотела послать кого-нибудь еще раньше, но Пятерка все обсуждала и возражала, пока ей не захотелось придушить всю компанию. В конце концов они решили позволить ей послать гонца.

– Семь дней, – сказал Тьюд. – Встреча произойдет на нейтральном плато.

– Ты его видел? – нетерпеливо спросила Эшонай. – Черного Шипа?

Тьюд покачал головой.

– А другого? Связывателя потоков?

– Ни слуху ни духу. – Тьюд казался обеспокоенным. Он посмотрел на восток. – Тебе пора. Я могу рассказать подробности после того, как буря закончится.

Эшонай кивнула и положила руку на плечо друга:

– Спасибо.

– Удачи, – пожелал Тьюд в ритме решимости.

– Всем нам, – ответила Эшонай, и он закрыл дверь, оставив ее одну на темной и заметно опустевшей улице. Она проверила, держится ли бурещит на спине, потом взяла из кармана сферу с пленным спреном, которую дала ей Венли, и настроилась на ритм решимости.

Время пришло. Она побежала навстречу буре.

Решимость представляла собой величественный ритм с неуклонно растущим ощущением значимости и силы. Она покинула Нарак и, достигнув первой расщелины, прыгнула. Только боеформа обладала силой, необходимой для таких прыжков; когда трудягам нужно было перебраться на внешние плато, где выращивали еду, в ход шли веревочные мосты, которые перед каждой бурей собирали и прятали.

Она приземлилась и побежала маховым шагом, двигаясь в такт ритму решимости. Вдалеке появилась буревая стена, едва видимая во тьме. Поднялся ветер и принялся толкать Эшонай, словно пытаясь удержать. В вышине шныряли и плясали спрены ветра. Они были вестниками того, что надвигалось.

Эшонай перепрыгнула еще две расщелины, потом замедлилась и взбежала на вершину невысокого холма. Буревая стена теперь занимала почти все ночное небо и приближалась ужасающе быстро. Громадное полотно тьмы смешивало мусор с дождем, точно знамя из воды, камней, пыли и погибших растений. Эшонай отцепила висевший на спине большой щит.

Для слушателей выход навстречу буре был в каком-то смысле вещью романтической. Да, бури ужасны, но каждому слушателю приходилось проводить несколько ночей под открытым небом, в одиночестве. Песни говорили, что тот, кто ищет новую форму, защищен. Она сомневалась, что это правда, но песни не мешали большинству слушателей прятаться в расселинах, чтобы не попасть под первый буревой удар, после которого можно было выбираться наружу.

Эшонай предпочитала щит. Со щитом она ощущала себя так, словно была лицом к лицу с Укротителем. Укротитель, душа стихии, тот, кого человеки называли Буреотцом, не относился к числу богов ее народа. Вообще-то, в песнях он был предателем – спреном, который решил помогать человекам, а не слушателям.

И все-таки ее народ уважал его. Он мог убить любого, кто не оказывал ему достаточного уважения.

Эшонай поместила основание щита в борозду на камне, прижалась к нему плечом, опустила голову и уперлась, отведя одну ногу назад. Другой рукой воительница держала сферу со спреном внутри. Она предпочла бы надеть осколочный доспех, но по какой-то причине он мешал преображению.

Приближалась буря. Земля содрогнулась, воздух взревел. Холодный шквал забросал ее кусочками листьев, которые были точно разведчики в преддверии армии, что атаковала следом, и вой ветра был ее боевым кличем.

Эшонай зажмурилась.

Буря обрушилась на нее.

Несмотря на положение ее тела и напряженные мышцы, что-то с громким треском вре́залось в щит и развернуло его в сторону. Ветер вцепился в него, вырвал из ее рук. Она отшатнулась и бросилась на землю, плечом к ветру, опустив голову.

Вокруг все грохотало, и яростный ветер старался оторвать ее от плато, швырнуть в воздух. Она зажмурилась – во время бури все было черным-черно, не считая вспышек молний. Эшонай чувствовала себя беззащитной. Казалось, ветер изо всех сил старался ее уничтожить. Поблизости по погруженному во тьму плато скрежетали камни, и земля тряслась. Генерал слышала только рев ветра в ушах, который лишь изредка прерывался громовыми раскатами. Жуткая песнь, лишенная ритма.

Эшонай сохраняла внутренний настрой на решимость. Это она могла хотя бы чувствовать, раз уж не могла слышать.

Дождевые капли падали на ее тело точно острые стрелы, отскакивая от черепной пластины и доспехов. Она стиснула зубы – холод был жуткий и пробирал до костей – и не двинулась с места. Все это уже приходилось проделывать много раз – ради преображения или оказавшись застигнутой бурей во время внезапного рейда против алети. Выживала раньше, выживет и сейчас.

Она сосредоточилась на ритме в голове, цепляясь за камни, не давая ветру спихнуть себя с плато. Демид, бывший брачник Венли, собирал компанию единомышленников. Если им требовалось преображение, после начала бури они выжидали некоторое время в домах. А затем, когда первый яростный взрыв утихал, они выходили. Это было рискованно, потому что никто не знал, когда наступит момент преображения.

Эшонай такого никогда не делала. Бури были жестокими и опасными, но в них также таилось множество открытий. Во время бури привычное становилось чем-то величественным, внушающим почтение и трепет. Она не жаждала встреч со стихией, но, если такое случалось, всегда находила новые впечатления захватывающими.

Она подняла голову, не открывая глаз, и подставила лицо ветрам – почувствовала их мощь и содрогнулась. Эшонай ощутила дождь на своей коже. Укротитель бурь был предателем, да, но предателем мог сделаться лишь бывший друг. Эти бури принадлежали ее народу. Слушатели были одним целым с бурями.

Ритмы в ее сознании переменились. В один момент они соединились, сделались одинаковыми. На какой бы она ни настраивалась, слышалось везде одно и то же – размеренные, ровные удары. Точно сердцебиение. Момент настал.

Буря исчезла. Ветер, дождь, звуки… ушли. Эшонай встала – мокрая, замерзшая, оцепенелая. Тряхнула головой, разбрызгивая воду, и посмотрела на небо.

Лик был там. Бесконечный, безграничный. Человеки говорили о своем Буреотце, но так и не познали его в той степени, в какой это сделали слушатели. Он был огромен, как само небо, и глаза его полнились бесчисленными звездами. Самосвет в руке Эшонай ярко запылал.

Мощь, сила. Эшонай вообразила, как они текут сквозь нее, пробуждают, наполняют жизнью. Бросив самосвет на землю, разбила его и выпустила спрена. Она потратила немало усилий, осваивая порядок действий под руководством Венли.

Ты в самом деле этого хочешь?

Раскатистый голос, похожий на гром, заставил ее тело содрогнуться.

Укротитель заговорил с нею! Такое случалось в песнях, но не… никогда… Она настроилась на признательность, но, разумеется, все ритмы теперь были одинаковыми. Тук. Тук. Тук.

Спрен вырвался из тюрьмы и завертелся вокруг нее. Он излучал странный красный свет, и от него прыгали во все стороны маленькие молнии. Спрен гнева?

Что-то пошло не так.

Ну что ж, – сказал Укротитель. – Чему быть, того не миновать.

– Нет, – отказалась Эшонай, попятившись от спрена. В приступе паники она позабыла все наставления Венли. – Нет!

Спрен превратился в красную вспышку и ударил ее в грудь. Во все стороны раскинулись красные щупальца.

– Я не могу это остановить, – произнес Укротитель. – Я бы дал тебе приют, малышка, будь это в моих силах. Прости меня.

Эшонай ахнула – ритмы покинули ее разум – и упала на колени. Преображение охватило ее.

Прости меня.

Снова хлынул дождь, и ее тело начало меняться.

И-6

Зайхель

051

Рядом кто-то был.

Зайхель проснулся, распахнул глаза, мгновенно осознавая, что к его комнате кто-то приближается.

Шквал! Середина ночи. Если это опять какой-нибудь светлоглазый балбес, которому он ответил отказом, пришел умолять… Он сполз с кушетки, ворча себе под нос:

– Я слишком, слишком стар для такого.

Резко открыл дверь и увидел погруженный в ночную тьму внутренний двор. Воздух был влажным. Ах да. Опять явилась одна из этих бурь, разряженная в пух и прах, в поисках места, где бы скинуть наряд. Проклятая стихия.

Мальчишка, занесший руку, чтобы постучать, изумленно отпрянул, когда дверь распахнулась. Каладин. Мостовик-телохранитель. Возле него вертелся спрен, которого Зайхель чувствовал.

– О, смерть собственной персоной, – язвительно проговорил Зайхель. Одежда Каладина была в крови, мундир с одного боку изодран. Правый рукав отсутствовал. – Что стряслось?

– Покушение на жизнь короля, – негромко сказал мальчишка. – И двух часов не прошло.

– У-у.

– Твое предложение о том, как научиться сражаться с осколочником, еще в силе?

– Нет. – Зайхель захлопнул дверь и вернулся к своей кушетке.

Мальчишка, разумеется, снова открыл ее. Шквальные монахи считали себя имуществом и ничем не могли владеть, так что замки на дверях им были без надобности.

– Пожалуйста, – взмолился мальчишка. – Я…

– Малый, – проворчал Зайхель, снова поворачиваясь к нему, – в этой комнате живут два человека.

Мальчишка нахмурился, взглянув на единственную койку.

– Первый, – продолжил Зайхель, – ворчливый мечник, у которого имеется слабость – детки, вляпавшиеся по самые уши. Он появляется днем. Второй – очень-очень ворчливый мечник, который презирает все и вся. Он появляется, стоит какому-нибудь идиоту разбудить его в самый жуткий ночной час. Советую тебе обращаться с просьбами к первому, не ко второму. Понял?

– Понял. Я вернусь.

– Хорошо. – Наставник сел на кровати. – И не будь зеленым от земли.

Мальчик застыл у двери:

– Не быть… каким?

«Дурацкий язык, – подумал Зайхель, забираясь в постель. – Ни одной подходящей метафоры».

– Просто брось выпендриваться и приходи учиться. Не терплю колотить людей моложе себя. Это все равно что над младенцами издеваться.

Мальчишка хмыкнул и закрыл дверь. Зайхель укрылся одеялом – проклятые монахи выдали ему только одно – и перевернулся на другой бок. Засыпая, он ожидал услышать в голове голос. Разумеется, голоса не было.

Его не было уже очень много лет.

И-7

Тальн

052

О пламени, что горело и погасло. О жа́ре, который он чувствовал, когда другие не чувствовали. О собственных криках его, что никем не были услышаны. О величайшей пытке, ибо она означает жизнь.

– Он просто смотрит вот так, ваше величество.

Слова.

– Такое ощущение, что он ничего не видит. Иногда бормочет. Иногда кричит. Но все время… пялится.

Дар и слова. Не его. Никогда они не были его. До сих пор.

– Клянусь бурей, от него мороз по коже, правда? Ваше величество, мне пришлось это терпеть всю дорогу в фургоне. Половину времени он кричал, другую половину сверлил взглядом мне затылок.

– А Шут? Ты его упомянул.

– Начал путешествие со мной, ваше величество. Но на второй день объявил, что ему требуется камень.

– Э-э… камень.

– Да, ваше величество. Выпрыгнул из фургона и нашел один, а потом… э-э… ударил им себя по голове, ваше величество. Три или четыре раза. Сразу же вернулся в фургон со странной улыбкой и сказал… э-э…

– Да?

– Якобы ему требуется, э-э, я специально запомнил это для вас. Вот его слова: «Мне потребовалась объективная система отсчета, чтобы оценить свои ощущения в твоей компании. Я бы сказал, где-то между четырьмя и пятью ударами». Сэр, я не вполне понял, что он имел в виду. Похоже, он насмехался надо мною.

– Точно подмечено.

Почему они не кричали? Этот жар! Жар смерти. Смерти и мертвецов, мертвецов и их разговоров, а не воплей о смерти, если не считать той смерти, что не пришла.

– Ваше величество, после этого Шут просто взял и сбежал. Куда-то в холмы. Словно какой-то шквальный рогоед.

– Бордин, не пытайся его понять. Только зря измучаешься.

– Да, светлорд.

– Нравится мне этот Шут.

– Элокар, мы в курсе.

– Вот честное слово, ваше величество, чокнутый был лучшим попутчиком.

– Ну разумеется. Если бы люди наслаждались обществом Шута, это бы означало, что он никудышный Шут, верно?

Они горели. Стены горели. Пол горел. Пылало и внутри того, где нельзя быть, но там пребывает все. Где?

Путешествие. Вода? Колеса?

Пламя. Да, пламя.

– Ты меня слышишь, безумец?

– Элокар, да ты только глянь на него. Несчастный не в себе.

– Я Таленелат’Элин, Вестник войны. – Голос. Это он сказал. Не в мыслях. Слова пришли, как всегда приходили.

– Что-что? Говори громче, будь любезен.

– Вот уже совсем близко Возвращение, Опустошение. Нам нужно подготовиться. Вы, должно быть, многое забыли вследствие разрушений, что приключились в минувшие времена.

– Элокар, я кое-что разобрал. Это алетийский. Северный говор. Я не ожидал такого от человека со столь темной кожей.

– Безумец, откуда ты взял осколочный клинок? Расскажи мне. У большинства клинков история длиной в несколько поколений, и все их былые владельцы записаны. Этот совершенно неизвестен. У кого ты его забрал?

– Калак научит вас выплавлять бронзу, если вы забыли. С помощью духозаклинателей мы создадим для вас металлические слитки. Хотел бы я обучить вас работе со сталью, но плавить быстрее, чем ковать, а нам требуется то, что мы можем сделать быстро. Ваши каменные инструменты не годятся против того, что грядет.

– Он что-то сказал про бронзу. И камень?

– Ведель обучит ваших лекарей, а Йезриен… он обучит ваших вождей. Столь многое утрачивается между Возвращениями…

– Осколочный клинок! Где ты его достал?

– Бордин, как вы отделили меч от него?

– Мы не отделяли, светлорд. Он сам его бросил.

– И оружие не исчезло? Значит, уз не было. Он не мог владеть им долго. Его глаза были такого же цвета, когда вы его нашли?

– Да, сэр. Темноглазый с осколочным клинком. Вот уж удивительное зрелище.

– Я обучу ваших солдат. У нас должно быть время. Ишар все твердит, что есть способ сохранять сведения так, чтобы они не терялись после Опустошений. И вы открыли нечто неожиданное. Нам оно пригодится. Связыватели потоков будут хранителями… Рыцарями…

– Он уже все это говорил, ваше величество. Когда бормочет, то, э-э, не останавливается. Повторяет снова и снова. Не думаю, что вообще понимает смысл своих слов. До чего жутко, что у него при этом не меняется выражение лица.

– Но говорит как алети.

– Он выглядит так, словно жил дикарем какое-то время: грива длинная, ногти сломаны. Может, у каких-нибудь сельчан сбежал сумасшедший отец семейства.

– А клинок, Элокар?

– Ты же не считаешь, дядя, что это его клинок.

– Грядущие дни будут трудными, но с должным обучением человечество выживет. Вы должны привести ко мне своих правителей. Другие Вестники скоро к нам присоединятся.

– В последнее время я готов к любым неожиданностям. Ваше величество, я предлагаю послать его к ревнителям. Возможно, они помогут его разуму восстановиться.

– А что ты будешь делать с осколочным клинком?

– Уверен, мы найдем ему хорошее применение. Вообще-то, мне кое-что пришло в голову прямо сейчас. Бордин, возможно, ты мне понадобишься.

– Приказывайте, светлорд.

– Кажется… кажется, я опоздал… на этот раз…

Сколько времени прошло?

Слишком много.

И-8

Форма силы

053

Когда Эшонай вернулась, ее ждали.

На краю плато, за пределами Нарака, собрались тысячи слушателей. Трудяги, шустрики, бойцы и даже несколько брачников, коих предвкушение чего-то нового отвлекло от наслаждений. Новая форма, форма… силы?

Эшонай уверенным шагом направилась к ним, изумляясь энергии. Стоило ей быстро сжать руку в кулак, во все стороны стреляли тончайшие, почти невидимые красные молнии. Ее мраморная кожа – большей частью черная, с изящными красными узорами – не изменилась, но утратила громоздкие доспехи боеформы. Вместо них сквозь кожу на руках, местами туго натянутую, проглядывали небольшие гребни. Воительница опробовала новое оружие на камнях и нашла его весьма крепким.

У нее опять были пряди волос. Как давно она их ощущала? Что чудеснее всего, Эшонай была сосредоточена. Больше никаких тревог о судьбе ее народа. Она знала, что делать.

Венли пробилась в первый ряд толпы, когда сестра достигла края ущелья. Они смотрели друг на друга через пропасть, и Эшонай читала по ее губам вопрос: «Сработало?»

Эшонай перепрыгнула ущелье. Ей не понадобилось разбегаться, как в боеформе, – просто оттолкнулась и взмыла в воздух. Ветер словно закручивался вокруг нее. Она пронеслась над пропастью и приземлилась среди своих, и, когда присела, гася энергию удара, по ее ногам пробежали красные линии силы.

Слушатели отпрянули.

Как четко! Все было таким четким!

– Я вернулась из бури, – сказала она в ритме восхваления, который также можно было использовать для истинного удовлетворения. – Со мной пришло будущее двух народов. Наше время потерь кончается.

– Эшонай? – Это был Тьюд в своей длинной куртке. – Эшонай, твои глаза!

– Да?

– Они красные.

– Они представляют то, чем я стала.

– Но в песнях…

– Сестра! – позвала Эшонай в ритме решимости. – Взгляни на дело рук своих!

Венли приблизилась, поначалу робея.

– Буреформа, – прошептала она в ритме благоговения. – Значит, сработало? Ты можешь входить в бури без опаски?

– И более того, ветра покорятся мне. И, Венли, я чувствую, как что-то… что-то готовится. Новая буря.

– Ты чувствуешь бурю прямо сейчас? В ритмах?

– За пределами ритмов, – ответила Эшонай. Как же ей объяснить? Как можно описать вкус тому, кто был лишен рта, или зрение тому, кто никогда не видел? – Я чувствую, как собирается буря, которая превосходит наше понимание. Мощный, яростный ураган. По-настоящему Великая буря. Если многие из нас примут эту форму, мы сумеем ее призвать. Бури покорятся нашей воле, и мы обрушим их на своих врагов.

Все новые и новые свидетели происходящего начинали гудеть в ритме благоговения. Они были слушателями и чувствовали ритм, слышали его. Все были созвучны, все были в ритме друг с другом. Безупречность.

Эшонай раскинула руки и громко воскликнула:

– Отбросьте отчаяние и пойте в ритме радости! Я заглянула в бездонные глаза Укротителя бурь и увидела его предательство. Я познала его замысел и его намерение помочь человекам в борьбе с нами. Но сестра моя открыла спасение! С этой формой мы можем постоять за себя сами, без чьей-то помощи, и смести наших врагов с этой земли, как ураган сметает листья!

Гудение в ритме благоговения сделалось громче, и кто-то начал петь. Эшонай торжествовала.

И она осознанно игнорировала голос глубоко внутри себя, вопивший от ужаса.

054

Часть третья

Без пощады

Шаллан * Каладин * Адолин * Навани

Умноженная нагрузка одновременной зарядки

055

Они также, определившись с мнением о том, какова природа каждых уз и как они друг с другом соотносятся, называли это явление узами Нахеля, обозначив тем самым последствия, кои проявлялись для тех, кому выпало стать частью уз; в описании этом каждые узы согласуются с теми, которые сковывают весь Рошар, – с десятью потоками, названными в свой черед и распределенными по два на каждый орден; в этом смысле понятно, что каждый орден по необходимости разделял один поток с кем-то из своих соратников.

Из «Слов сияния», глава 8, страница 6

Адолин отшвырнул свой осколочный клинок.

Владение этим оружием заключалось не только в том, чтобы отработать технику боя и привыкнуть к слишком легкому мечу. Хозяин клинка учился добиваться от уз большего. Учился приказывать оружию оставаться на месте, если его бросили, и призывать назад из рук того, кто мог его подобрать. Он узнавал, что человек и меч были в определенном смысле едины. Оружие становилось частью души.

Адолин умел управлять своим клинком таким способом. Обычно. Сегодня меч исчез почти в тот же момент, как покинул его пальцы.

Длинный серебристый клинок превратился в белый пар, на краткий миг сохраняя форму меча, а потом взорвался облачком беспокойных белых струек. Адолин раздраженно зарычал и, продолжая расхаживать туда-сюда по плато, отвел руку в сторону, вновь призывая оружие. Десять ударов сердца. Временами они казались целой вечностью.

Он был в доспехе без шлема, который лежал на ближайшем валуне, и легкий утренний ветерок играл его волосами. Принц нуждался в доспехе; его плечо и бок были багровыми от сплошных синяков. Голова все еще болела после того, как он грохнулся во время нападения убийцы прошлой ночью. Без доспеха он бы не смог сегодня похвастаться проворностью.

Кроме того, ему требовалась сила. Юноша постоянно оглядывался, ожидая увидеть там убийцу. Он не спал всю ночь, сидел на полу возле комнаты отца, одетый в доспех, обняв руками колени и жуя гребнекорник, чтобы не уснуть.

Один раз его застигли без доспеха. Это не повторится.

«И что же ты будешь делать? – подумал он, когда клинок появился вновь. – Носить его все время?»

Та его часть, что задавала такие вопросы, руководствовалась доводами рассудка. Но прямо сейчас Адолин не желал поступать рассудительно.

Он стряхнул с клинка капли росы, потом крутанул им и бросил, передав мысленную команду не исчезать. И опять оружие разбилось на язычки тумана через миг после того, как оторвалось от его пальцев. Мечь не пролетел и половины расстояния до той скалы, в которую он целился.

Что не так? Он освоил команды клинку много лет назад. По правде говоря, Адолин нечасто упражнялся в бросании меча – на дуэлях такие вещи были запрещены, и он даже не думал, что прием когда-нибудь понадобится. Можно ли было предположить, что однажды он окажется запертым в ловушке на потолке коридора, не в силах по-настоящему напасть на врага.

Адолин подошел к краю плато и уставился на неровную поверхность Расколотых равнин. Неподалеку за ним наблюдала кучка из трех телохранителей. Нелепость. Что сделают трое мостовиков, если Убийца в Белом вернется?

«Каладин чего-то стоил во время атаки, – напомнил себе Адолин. – Побольше, чем ты». Этот человек продемонстрировал подозрительные умения.

Ренарин считал, что Адолин несправедлив к капитану мостовиков, но что-то в нем и впрямь казалось странным. Не только поведение – Каладин держал себя так, словно делал кому-нибудь одолжение, просто разговаривая с ним, – но и то, каким безоглядно мрачным было его отношение ко всему, и как он был зол на весь мир. Парень был неприятным, незамысловатым и недалеким, но Адолин знавал множество неприятных людей.

Новоявленный капитан был еще и странным. В том смысле, который Адолин не мог объяснить.

Ну, как бы там ни было, люди Каладина просто выполняют свой долг. Глупо на них орать, так что Адолин улыбнулся.

Его осколочный клинок опять упал в подставленную руку, слишком легкий для своих размеров. Принц Холин всегда ощущал некую силу, когда держал его. Ни разу Адолин не чувствовал себя беспомощным, когда при нем были осколки. Даже окруженный паршенди, уверенный, что скоро умрет, он все равно ощущал в себе мощь.

Куда же подевалось это чувство?

Он повернулся и швырнул меч. Сосредоточился, как его учил Зайхель много лет назад, посылал прямой приказ клинку – представляя, что тому следовало сделать. Меч не исчез, полетел кувырком, сверкая в воздухе. Вошел по рукоять в скалу. Адолин перевел дух. Наконец-то. Он мысленно отпустил клинок, и тот обратился в туман, который заструился, точно река, из дыры, оставленной в камне.

– Пошли, – приказал принц своим телохранителям, схватил лежавший на валуне шлем и направился к ближайшему военному лагерю.

Как и следовало ожидать, край кратера, в котором располагался военный лагерь, был сильнее всего источен ветром здесь, на востоке. Лагерь пролился наружу, точно содержимое разбитого черепашьего яйца и – с течением лет – начал даже захватывать все новые земли на ближайших плато.

Из этого растущего островка цивилизации выбралась примечательная странная процессия. Собрание облаченных в мантии ревнителей в унисон пело хорал, окружая паршунов, которые несли большие шесты, воздев их на манер копий. Между шестами мерцала шелковая ткань, добрых сорок футов шириной; она колыхалась на ветру, пряча от глаз что-то в самом центре.

«Духозаклинатели?»

Обычно они не показывались днем.

– Ждите здесь, – велел он телохранителям и побежал к жрецам.

Три мостовика подчинились. Будь с ними Каладин, он настоял бы на том, чтобы пойти следом. Возможно, этот парень действовал так из-за своей странной должности. Зачем отцу Адолина понадобилось поднять темноглазого солдата по карьерной лестнице? Принц разделял идею о том, что к людям надо относиться с уважением и честью независимо от цвета глаз, но Всемогущий определил так, что одни люди должны были командовать, а другие – подчиняться. Это был просто-напросто естественный порядок вещей.

Паршуны, несущие шесты, проследили за его приближением, потом уставились в землю. Ближайшие ревнители дали Адолину пройти, хотя им было неловко. Принцу позволялось видеть духозаклинателей, но являться к ним с визитом не принято.

Во вре́менной шелковой комнате Адолин обнаружил Кадаша – одного из главных ревнителей Далинара. Этот высокий мужчина когда-то был солдатом, о чем свидетельствовали шрамы на его голове. Он беседовал с ревнителями в одеждах кроваво-красного цвета.

Духозаклинатели. Этим словом обозначали и мастеров искусства, и фабриали, которыми они пользовались. Сам Кадаш к их числу не относился; он был в обычных серых одеждах, а не в красных, с обритой головой и аккуратной бородой. Заметив Адолина, он после мгновенного замешательства уважительно склонился. Кадаш в строгом смысле слова был рабом, как и все ревнители.

Это относилось и к пятерым духозаклинателям. Каждый стоял, прижав к груди правую руку и демонстрируя сверкающий фабриаль на тыльной стороне ладони. Одна из них внимательно посмотрела на Адолина. Буреотец… этот взгляд не был полностью человеческим, уже не был. Продолжительное использование духозаклинателя преобразило глаза женщины так, что они сверкали точно самосветы. Ее кожа затвердела и сделалась похожей на гладкий камень, покрытый сетью тонких трещин. Как если бы она была ожившей статуей.

Кадаш поспешил к Адолину.

– Светлорд, – сказал он. – Я и не думал, что вы придете наблюдать.

– Я здесь не ради наблюдения, – пояснил Адолин, с беспокойством поглядывая на духозаклинателей. – Просто проходил мимо. Разве вы обычно занимаетесь этим не ночью?

– Мы больше не можем себе этого позволить, светлый. Потребность в духозаклинателях слишком высока. Здания, еда, устранение отходов… Чтобы всюду успевать, нам придется начать обучение множества жрецов, которые смогут пользоваться каждым из фабриалей, работая посменно. Ваш отец одобрил это несколько дней назад.

Это повлекло за собой пристальные взгляды нескольких ревнителей в красных одеждах. Что они думали о том, что другие будут упражняться с их фабриалями? Почти нечеловеческие лица были непроницаемы.

– Понимаю, – сказал Адолин.

«Клянусь бурей, до чего же мы зависим от этих штук!»

Все только и твердили, что об осколочных клинках и доспехах, о преимуществах, которые те давали в войне. Но на самом деле именно эти странные фабриали – и зерно, созданное с их помощью, – позволяли войне длиться до сих пор.

– Мы можем начинать, светлый? – спросил Кадаш.

Адолин кивнул, и Кадаш, снова подойдя к пятерке, отдал несколько коротких указаний. Он говорил быстро и взволнованно. Было странно видеть Кадаша таким, ведь обычно он держался невозмутимо. Духозаклинатели так действовали на всех.

Пятеро тихо и монотонно запели, в унисон с ревнителями, что пели снаружи. Они шагнули вперед и одновременно воздели руки; Адолин почувствовал, как на лице выступил пот. Дуновение ветерка, который сумел пробраться за шелковые стены, принесло прохладу.

Сначала не было ничего. А потом возник камень.

Адолину показалось, что он уловил тот миг, когда туман стал сгущаться – как в момент появления осколочного клинка, – и на его месте выросла массивная стена. Подул ветер, словно появившийся камень втягивал воздух, и шелк яростно затрепетал, захлопал и задергался. Почему воздух устремился внутрь? Разве он не должен вытесняться стеной?

Высокое сооружение натянуло шелковые экраны, те выпятились наружу, приоткрывая духозаклятый камень.

– Надо сделать шесты повыше, – пробормотал себе под нос Кадаш.

Каменная стена выглядела так же практично, как стены казарм, но само строение имело иную форму. Со стороны, обращенной к военным лагерям, оно было плоским, а с другой – заостренным, точно клин. Адолин узнал конструкцию, о постройке которой отец размышлял вот уже несколько месяцев.

– Ветролом! – воскликнул он. – Кадаш, это прекрасно.

– Ну да, вашему отцу, похоже, предложение понравилось. Если возвести здесь пару десятков ветроломов, строительство можно будет вести по всему плато, не опасаясь Великих бурь.

Это было не совсем правдой. Великих бурь всегда следует опасаться, поскольку они кидали камни и вполне могли сдувать целые дома. Но здесь, в буревых землях, крепкий ветролом мог стать благословением Всемогущего.

Духозаклинатели удалились, не обменявшись даже словом с другими ревнителями. Паршуны поспешили за ними следом, и те, что были за барьером, обежали его со своими шелками, открыв заднюю часть «комнаты» и позволив новому ветролому выскользнуть из укрытия. Они миновали Адолина и Кадаша, оставив их стоять на плато в тени большой новой каменной конструкции.

Шелковая стена вновь поднялась, скрыв духозаклинателей. Незадолго до этого Адолин обратил внимание на руки одного из них. Фабриаль больше не светился. Похоже, один-два самосвета в нем треснули.

– Мне по-прежнему это кажется невероятным, – пробормотал Кадаш, разглядывая каменный барьер для стихии. – Даже после стольких лет. Если бы нам требовалось доказательство того, что Всемогущий руководит нашими жизнями, лучшего бы не нашлось. – Несколько спренов славы появились вокруг него, кружась и сияя золотом.

– Сияющие рыцари могли духозаклинать, – сказал Адолин. – Ведь так?

– Если верить тому, что написано, то могли, – осторожно согласился Кадаш.

Отступничество – термин, которым обозначали предательство Сияющих, – часто воспринимали как неудачу воринизма. То, каким образом церковь попыталась захватить власть в последовавшие столетия, смущало еще сильнее.

– Что еще умели делать Сияющие? – спросил Адолин. – У них были странные силы, верно?

– Я немного об этом читал, светлорд. Возможно, мне следовало уделять их изучению больше внимания, хотя бы ради того, чтобы помнить о том, к какому злу ведет гордыня. Безусловно, я так и поступлю, чтобы сохранить веру и напоминать себе о том, какое место надлежит занимать всем ревнителям.

– Кадаш, – прервал его Адолин, наблюдая за тем, как удаляется процессия в мерцающих шелках, – мне прямо сейчас нужны сведения, а не смирение. Убийца в Белом вернулся.

Кадаш ахнул:

– Переполох во дворце прошлой ночью? Так слухи не врут?

– Нет.

Не было смысла скрывать. Его отец и король все рассказали великим князьям и обдумывали, как лучше обнародовать новость.

Адолин посмотрел ревнителю в глаза:

– Убийца ходил по стенам, как будто земное притяжение на него не действовало. Он пролетел сотню футов и остался невредим. Был точно Приносящий пустоту, воплощенная смерть. Так что я тебя спрошу опять. Что умели делать Сияющие? Им приписывают подобные способности?

– Эти, и не только, светлорд, – прошептал Кадаш, побелев. – Я говорил с некоторыми солдатами, пережившими ту ужасную ночь, когда был убит старый король. Я думал, то, о чем они болтали, всего лишь результат травматических…

– Я должен знать, – перебил Адолин. – Изучи этот вопрос. Прочитай. Расскажи мне обо всем, на что способна эта тварь. Мы должны знать, как с ним сразиться. Он точно вернется.

– Да, – согласился Кадаш, явно потрясенный. – Но… Адолин! Если ты прав… Буря! Это может означать, что Сияющие не мертвы.

– Знаю.

– Храни нас Всемогущий, – прошептал Кадаш.

Навани Холин любила военные лагеря. В обычных городах царил ужасный беспорядок. Лавки располагались не там, где следовало, улицы были какими угодно, только не прямыми.

А вот военные ценили порядок и разумность – по крайней мере, лучшие из них. Это отражалось на их лагерях. Аккуратные ряды казарм, лавки сосредоточены на рынках, а не возникают на каждом углу. С вершины наблюдательной башни она видела почти весь лагерь Далинара. Он был таким аккуратным, таким продуманным.

Это и есть отличительная особенность человечества: брать дикий, неорганизованный мир и делать из него что-то логичное. Можно добиться намного большего, когда все на своих местах, когда не составляет труда отыскать вещь или человека, в котором нуждаешься. Творчество нуждалось в подобном.

Тщательное планирование, несомненно, было той водой, что питала новые идеи.

Она глубоко вздохнула, повернулась к инженерной площадке на возвышенности в восточной часть лагеря Далинара и провозгласила:

– Ну что ж, давайте попробуем!

Это испытание было запланировано задолго до нападения убийцы, и Навани решила его не отменять. Чем же еще ей заниматься? Сидеть и тревожиться?

Внизу началась кипучая деятельность. Наблюдательная платформа располагалась на высоте футов в двадцать пять и давала хороший обзор инженерного двора. Мать короля сопровождала дюжина разных ревнителей и ученых, а также Матайн и пара других бурестражей. Она все еще не разобралась в своих чувствах по поводу этих ребят – они слишком много времени тратили на болтовню о нумерологии и чтении ветров. И называли это наукой, пытаясь обойти воринский запрет на предсказывание будущего.

Впрочем, время от времени они давали кое-какие мудрые советы. Потому она их и пригласила – а еще потому, что хотела не спускать с них глаз.

Предметом ее внимания и объектом сегодняшнего испытания была большая круглая платформа в центре инженерного двора. Деревянная конструкция выглядела как верхушка осадной башни, которую срезали и положили на землю. Ее окружали зубцы, у которых они расставили манекены – вроде тех, что солдаты использовали, упражняясь в стрельбе из лука. Рядом с лежавшей на земле платформой располагалась высокая деревянная башня, чьи стены опутывала паутина строительных лесов. Там суетились рабочие, проверяя, все ли готово.

– Навани, вам обязательно следует это прочитать, – произнесла Рушу, просматривая отчет.

Молодая женщина была ревнительницей, и по большому счету у нее не было права на такие роскошные ресницы и изящные черты лица. Рушу стала жрицей, чтобы избежать назойливого внимания мужчин. Неудачный выбор, судя по тому, как ревнители все время стремились с ней работать. К счастью, она также обладала блестящим умом. Для таких людей у Навани всегда находилось применение.

– Прочитаю позже, – сказала Навани с легким упреком. – Сейчас у нас есть работа.

– «…изменялся, даже когда он был в другой комнате, – пробормотала Рушу, перелистнув страницу. – Воспроизводимо и измеримо. Пока что лишь со спренами огня. Но есть столько других вероятных применений…»

– Рушу, – повторила Навани, на этот раз чуть жестче. – Испытание?

– Ох! Прошу прощения, светлость. – Женщина затолкала сложенные страницы в карман своего одеяния. Потом провела рукой по бритой голове и нахмурилась. – Навани, вы когда-нибудь задумывались о том, почему Всемогущий наделил бородами мужчин, но не женщин? И раз на то пошло, почему мы считаем длинные волосы женственными? Разве это не должно быть мужественной чертой? У многих мужчин волос довольно много, как вы знаете.

– Сосредоточься, дитя. Когда мы начнем испытание, я хочу, чтобы ты внимательно за всем следила. – Она повернулась к остальным. – Это касается всех. Если эта штука опять грохнется на землю, я не желаю терять еще одну неделю, вычисляя, что именно пошло не так!

Остальные закивали, и Навани почувствовала, как ее возбуждение усиливается, а напряжение после ночной атаки наконец-то утихает. Она мысленно прошлась по протоколам испытания. Людей из опасной зоны убрали… Ревнители на разнообразных платформах поблизости внимательно наблюдают, держа наготове перья и бумагу для записей… Камни заряжены…

Все было сделано и трижды проверено. Вдовствующая королева подошла к краю своей платформы, крепко взялась за перила – свободной рукой и защищенной в перчатке – и благословила Всемогущего за отвлекающую силу фабриалевого проекта. Она поначалу занималась им, чтобы не тревожиться о Ясне, хотя в итоге поняла, что с той все будет в порядке. Конечно, отчеты теперь говорили, что корабль пропал без вести со всеми, кто был на борту. Но это же не первый раз, когда с дочерью Навани предположительно случалась беда. Ясна играла с опасностью, как ребенок играет с плененным кремлецом, и преодолевала любые испытания.

Но вот возвращение убийцы… Ох, Буреотец! Если он заберет Далинара, как забрал Гавилара…

– Подавайте сигнал, – приказала она ревнителям. – Мы столько раз все проверили, что от еще одной проверки не будет никакого толку.

Те кивнули и передали приказ даль-перьями рабочим внизу. Навани с раздражением заметила, что на инженерный двор забрела фигура в синем осколочном доспехе, со шлемом под мышкой, с непокорной копной белокурых волос с черными прядями. Стражники не должны были никого пускать, но подобные ограничения не распространялись на наследника великого князя. Что ж, Адолин не сунется туда, где опасно. Она надеялась на это.

Вдовствующая королева повернулась к деревянной башне. Ревнители на ее вершине задействовали фабриали и теперь спускались, по пути снимая зажимы. Как только они оказались внизу, рабочие осторожно оттащили боковины, в нижней части которых имелись колеса. Эти штуки удерживали верхушку башни. Без них она бы упала.

Верхушка, однако, осталась на месте, немыслимым образом повиснув в воздухе. У Навани перехватило дыхание. Платформу с землей соединяли только два блока с тросами, но они не поддерживали ее. Квадратная и толстая деревянная штуковина теперь висела в воздухе без какой бы то ни было опоры.

Ревнители вокруг нее взволнованно забормотали. Настала пора истинного испытания. Навани махнула, и люди внизу принялись крутить рукояти на блоках, притягивая парящую деревянную конструкцию к земле. Бруствер для лучников, расположенный рядом, затрясся и задрожал, а потом начал подниматься, двигаясь в точности в противоположную сторону по сравнению с деревянным противовесом.

– Работает! – воскликнула Рушу.

– Мне не нравится, как он дергается, – пробормотал Фалилар. Престарелый инженер почесал свою бороду. – Подъем должен быть более плавным.

– Он не падает, – возразила Навани. – Меня и такой результат устроит.

– Ветра свидетели, я бы хотела оказаться там, наверху. – Рушу подняла подзорную трубу. – Не вижу даже искры от самосветов. Что, если они уже покрылись трещинами?

– В итоге мы это узнаем, – сказала Навани, хотя, по правде, сама была не прочь оказаться на вершине поднимающегося бруствера. У Далинара, услышь он о таком, случился бы сердечный приступ. Он был с ней мил, но желал оберегать от всего и был в этом желании лишь немногим слабее Великой бури.

Бруствер шел вверх, вихляясь. Он двигался так, словно его поднимали, хотя не опирался вообще ни на что. Наконец достиг вершины. Деревянный противовес, который до этого висел в воздухе, теперь был на земле, крепко привязанный. Вместо него в пустоте повис круглый бруствер, слегка покосившись.

Он не падал.

На вершину наблюдательной башни протопал Адолин в осколочном доспехе, заставив всю конструкцию трястись и раскачиваться. К тому моменту, когда он добрался до Навани, остальные ученые уже взволнованно переговаривались между собой и в бешеном темпе делали заметки. Вокруг них возникали спрены логики, похожие на маленькие грозовые тучи.

Сработало. Наконец-то!

– Эй, – воскликнул Адолин, – эта платформа летает?!

– И ты лишь сейчас это заметил, дорогой? – спросила Навани.

Он почесал в затылке:

– Я о чем-то думал, тетушка. Э-э. Это… Это очень странно.

Он выглядел обеспокоенным.

– Что такое? – поинтересовалась она.

– Это похоже на…

«На него». На убийцу, который – согласно Адолину и Далинару – каким-то образом управлял спренами гравитации.

Навани посмотрела на ученых:

– Почему бы вам всем не отправиться вниз и не опустить платформу? Заодно и проверите самосветы, нет ли треснутых.

Остальные расслышали в этом приказ удалиться и взволнованной толпой проследовали к лестнице, но Рушу – дорогая Рушу – осталась.

– О! – воскликнула она. – Лучше наблюдать отсюда, если…

– Я желаю поговорить с племянником. Пожалуйста, оставь нас.

Иногда, работая с учеными, нужно было проявлять некоторую прямолинейность.

Рушу наконец-то покраснела, потом коротко поклонилась и поспешила прочь. Адолин подошел к перилам. Было трудно не ощущать себя карлицей рядом с мужчиной в осколочном доспехе, и, когда он протянул руки к перилам, она услышала, как от его хватки дерево застонало. Племянник мог без особых усилий сломать эти перила.

«Я обязательно придумаю, как сделать еще что-то подобное».

Навани не была воительницей, но все же она вполне могла защитить семью. И чем больше вникала в секреты технологии и силу спренов, запертых в самосветах, тем сильнее ей хотелось разыскать то, что она желала найти.

Адолин уставился на ее руку. О, наконец-то заметил, верно?

– Тетушка? – сдавленным голосом спросил он. – Перчатка?!

– Намного удобнее, – пояснила она и, подняв защищенную руку, пошевелила пальцами. – О, вот только не надо так смотреть. Темноглазые женщины все время их носят.

– Ты не темноглазая.

– Я вдовствующая королева. Клянусь Преисподней, всем наплевать, что я делаю. Могу скакать повсюду совершенно голая – все только головами будут качать да болтать о том, до чего я эксцентрична.

Адолин вздохнул, но не стал углубляться в тему, а кивком указал на бруствер:

– Как ты это сделала?

– Сопряженные фабриали. Весь трюк в том, чтобы преодолеть структурную слабость самосветов, которые легко поддаются умноженной нагрузке одновременного осушения заряда и физического напряжения. Мы…

Она замолчала, увидев, что взгляд Адолина делается рассеянным. Юноша проявлял недюжинный ум, когда речь шла о самых разных вещах, но в нем не было даже намека на ученую жилку. Навани улыбнулась и перешла на простой язык.

– Если рассечь самосвет в фабриале определенным образом, – сказала она, – то можно соединить два кусочка между собой так, что они будут подражать друг другу. Как в даль-перьях.

– Ага, понял.

– Ну так вот, – продолжила Навани, – мы также можем заставить половинки действовать наоборот. Мы заполнили пол в том бруствере такими самосветами, а их другие половины поместили в деревянный противовес. Запустив их все – так, чтобы они работали синхронно, но с противоположным направлением, – мы можем опустить одну платформу, и другая поднимется.

– Хм, – проговорил Адолин. – Это можно использовать на поле боя?

Далинар, конечно, спросил о том же, когда она показала ему эскизы.

– Сейчас основная проблема – дальность действия, – призналась Навани. – Чем большее расстояние разделяет пары, тем слабее их взаимодействие и тем больше вероятность того, что они треснут. С даль-перьями подобного не происходит, но когда работаешь с тяжелыми предметами… Да, я думаю, мы сумеем применить их на Расколотых равнинах. В этом и заключается наша цель. Можно закатить одну из них в нужное место, потом запустить и написать нам по даль-перу. Мы опустим здешнюю платформу, и твои лучники окажутся на высоте в пятьдесят футов, где у них будет превосходная позиция для стрельбы.

Это наконец-то пробудило у Адолина интерес.

– Враг не сможет перевернуть башню или забраться по ее стенам! Буреотец! Тактическое преимущество!

– Именно.

– Не слышу воодушевления.

– Я воодушевлена, дорогой, – сказала Навани. – Но это не самая амбициозная идея, которая у нас была для такой техники, клянусь бризом и шквалом.

Он нахмурился, глядя на нее.

– Пока что все это сплошная непонятная теория. – Навани улыбнулась. – Надо просто подождать. Когда видишь, какие вещи воображают ревнители…

– Не ты?

– Я их патронесса, милый. – Навани похлопала племянника по руке. – У меня нет времени рисовать диаграммы и схемы, не говоря уже о способностях к таким вещам. – Она посмотрела вниз, на собравшихся там ревнителей и ученых дам, которые изучали пол платформы-бруствера. – Они меня терпят.

– Уверен, дело не только в этом.

Возможно, в другой жизни могло быть так. Она не сомневалась, что кое-кто из них видит в ней коллегу. Однако для многих Навани была всего лишь женщиной, которая платит за исследования, чтобы потом на пирушках хвастаться новыми фабриалями. Может быть, она и впрямь годилась лишь на это. У высокопоставленной светлоглазой дамы должны быть увлечения.

– Полагаю, ты пришел, чтобы проводить меня на собрание?

Великие князья, возбужденные покушением, потребовали, чтобы Элокар встретился с ними сегодня же.

Адолин кивнул, а потом услышал какой-то шум, бросил взгляд через плечо и инстинктивно шагнул вперед, заслоняя Навани от возможной опасности. Но причиной шума были всего лишь рабочие, которые снимали боковую часть с одного из массивных передвижных мостов Далинара. Для них в основном и предназначалось это место; она просто захватила его на время испытаний.

Навани протянула руку Адолину:

– Ты страдаешь той же болезнью, что и отец.

– Возможно. – Он взял ее за руку.

Рука в броне могла вызвать у какой-то другой женщины неудобство, но Навани приходилось иметь дело с осколочными доспехами намного, намного чаще большинства дам.

Они начали вместе спускаться по широкой лестнице.

– Тетушка, – проговорил Адолин, – ты как-то, э-э, поощряешь знаки внимания со стороны моего отца? Я хочу сказать – в том, что касается вас двоих. – Для парня, который половину жизни тратил на флирт с каждой юбкой, он как-то сильно покраснел при этих словах.

– Поощряю ли я? – переспросила Навани. – И не только поощряю, мальчик мой. Мне едва не пришлось его соблазнять. Твой отец отличается неимоверным упрямством.

– Да что ты? – сухо заметил Адолин. – Ты понимаешь, насколько усложнила его положение? Он пытается вынудить других великих князей следовать Заповедям, напирая на общественные представления о чести, но сам демонстративно нарушает нечто весьма схожее.

– До чего же скучная традиция!

– Тебя, похоже, не волнует нарушение традиций, которые ты считаешь скучными, но все прочие, по-твоему, мы должны соблюдать.

– Разумеется, – подтвердила Навани с улыбкой. – Ты лишь теперь это понял?

Лицо Адолина помрачнело.

– Не дуйся. Пока что ты не связан условной помолвкой, ибо Ясна, по всей видимости, где-то шляется. У меня не будет шанса женить тебя, пока она не объявится здесь.

Зная Ясну, трудно предсказать, когда это случится. Может, завтра, а может, через много месяцев.

– Я не дуюсь, – возразил Адолин.

– Ну конечно не дуешься. – Навани похлопала его бронированную руку, когда они достигли конца лестницы. – Пойдем во дворец. Сомневаюсь, что твой отец сумеет задержать собрание ради нас.

Новая женщина

056

Разъединители твердили, что простой народ в своих суждениях о них ошибается, ибо природа их сил ужасна; они упорно повторяли, что другие эпитеты – в особенности «пыленосцы», – часто используемые в разговорах, представляют собой неприемлемые заменители, ибо слишком схожи со словом «пустоносцы». Они также гневались из-за серьезных предрассудков насчет этих существ. Однако мало кто понимал как объяснения Разъединителей, так и то, в чем же на самом деле особенность этих самых «пыленосцев».

Из «Слов сияния», глава 17, страница 11

Проснувшись, Шаллан ощутила себя новой женщиной.

Веденка пока что не понимала до конца, кто же эта женщина, но точно знала, кем она не была. Например, не была той испуганной девочкой, вокруг которой дом разваливался на части, словно во время бури. Как не была и той наивной девушкой, которая пыталась обокрасть Ясну Холин. Не была она и той, кого обманул Кабзал, а за ним – Тин.

Это не означало, что Шаллан больше не испытывала страха или распрощалась с наивностью. В ней по-прежнему нашлось место и тому и другому. Но она еще и устала. Устала от того, что все ею помыкают, водят ее за нос или игнорируют. Во время путешествия с Твлаквом девушка притворялась, будто может руководить. Необходимость притворяться исчезла.

Шаллан присела возле одного из сундуков Тин. Она воспротивилась намерению мужчин сломать замок – ей требовалось несколько сундуков для одежды, – но ключа они так и не нашли.

– Узор, – позвала веденка, – ты можешь заглянуть внутрь? Протиснуться сквозь замочную скважину?

– Ммм… – Узор заполз на боковину сундука, потом съежился до размеров ногтя на ее большом пальце и с легкостью проник внутрь. Вскоре оттуда донесся его голос: – Темно.

– Чтоб мне провалиться! – пробормотала она и, выудив из потайного кошеля сферу, поднесла к замочной скважине. – Так лучше?

– Я вижу узор.

– Узор? Что ты имеешь в…

Щелк!

Шаллан вздрогнула, потом протянула руку и подняла крышку сундука. Внутри радостно жужжал спрен.

– Ты его открыл.

– Узор, – сказал он довольным голосом.

– Ты можешь двигать вещи?

– Толкать по чуть-чуть туда-сюда. По эту сторону у меня очень мало сил. Ммм…

В сундуке лежали разнообразные предметы одежды и черный тканевый мешочек со сферами. И то и другое было весьма полезным. Шаллан все тщательно просмотрела и обнаружила модное платье с отличной вышивкой. Тин надевала его, конечно, в тех случаях, когда притворялась высокопоставленной особой. Шаллан примерила его и нашла свободным в груди, но в целом сидящим приемлемо. Потом воспользовалась косметикой покойницы и привела в порядок лицо и волосы перед зеркалом.

Она решительным шагом вышла на утренний свет. Покинув шатер, Шаллан впервые за целую вечность почувствовала себя настоящей светлоглазой дамой. Это было хорошо, потому что в тот же день ей предстояло наконец-то попасть на Расколотые равнины и, как она надеялась, повстречать свою судьбу.

Ее люди работали снаружи вместе с паршунами караванщиков, разбивая лагерь. Поскольку охранники Тин были мертвы, единственная вооруженная сила в караване принадлежала Шаллан.

Ватах догнал ее:

– Светлость, мы сожгли тела прошлой ночью, как вы и приказывали. И утром, пока вы собирались, тут остановился еще один сторожевой патруль. Они явно хотели дать нам понять, что наблюдают. Если кто-то разобьет лагерь в этом же месте и найдет кости Тин и ее солдат среди пепла, могут возникнуть вопросы. И я не знаю, сохранят ли караванщики ваш секрет.

– Спасибо, – поблагодарила Шаллан. – Пусть один из твоих людей соберет кости в мешок. Я с ними разберусь.

Она и вправду это сказала?

Ватах коротко кивнул, словно именно такого ответа и ждал.

– Кое-кому из моих людей не по себе теперь, когда мы так близко к военным лагерям.

– Ты все еще думаешь, что я не в состоянии сдержать данное им слово?

На его лице появилась неподдельная улыбка.

– Светлость, похоже, вы меня переубедили.

– Ну так что?

– Я успокою их, – сказал он.

– Отлично.

Они разошлись, и Шаллан отправилась искать Макоба. Бородатый пожилой торгмастер каравана поклонился ей с куда большим уважением, чем прежде. Он уже прослышал об осколочном клинке.

– Мне нужно, чтобы один из ваших людей сбегал в военные лагеря и нашел для меня паланкин, – заявила Шаллан. – Послать одного из моих солдат в настоящее время невозможно. – Она не могла рисковать тем, чтобы их узнали и бросили в тюрьму.

– Безусловно, – выдавил Макоб. – Что касается цены, то…

Она устремила на него многозначительный взгляд.

– Я за все расплачусь сам, в качестве благодарности вам за то, что мы благополучно добрались. – Он странным образом выделил слово «благополучно», словно сомневался в том, следует ли вкладывать в него привычный смысл.

– И какова цена вашей осмотрительности? – спросила Шаллан.

– Светлость, вы всегда можете на нее рассчитывать. Ни одно слово, что слетит с моих губ, не потревожит вас.

Похоже, он не солгал.

– Мой человек побежит вперед, и мы пришлем за вами паланкин. – Макоб, забрался в свой фургон. – На этом я прощаюсь. Светлость, надеюсь, вы не оскорбитесь, если я скажу, что рассчитываю с вами больше не встречаться.

– Значит, наши мнения по этому поводу сходятся.

Он кивнул ей и хлопнул чулла прутом. Фургон покатился прочь.

– Я слушал их прошлой ночью, – взволнованно прожужжал Узор со спинки ее платья. – Недействительность и впрямь так очаровывает людей?

– Торговцы говорили о смерти, да?

– Они все спрашивали друг друга, придешь ли ты «за ними». Я понимаю, что недействительность не относится к числу тех вещей, которые ожидают с нетерпением, но они все говорили, и говорили, и говорили об этом! Как зачарованные, в самом деле.

– Что ж, держи ушки на макушке. Я подозреваю, что этот день преподнесет нам еще немало интересного. – Она направилась обратно к шатру.

– Но у меня ведь нет ушей, – возразил он. – Ах да – метафора? До чего прелестные обманы! Я запомню это выражение.

Военные лагеря алети оказались существенно больше, чем Шаллан предполагала. Десять компактных городов в ряд, и каждый выбрасывал в небо дым тысяч костров. Очереди караванов текли туда и обратно, минуя края кратеров, заменявшие «городам» стены. Над каждым лагерем парили сотни знамен – свидетельство присутствия светлоглазых высокого ранга.

Направляясь в паланкине вниз по склону, она была по-настоящему ошарашена многочисленностью населения. Буреотец! А ведь еще недавно ярмарка, куда съезжались жители ее родной провинции, казалась ей громадным скоплением народа! Сколько же ртов требовалось кормить там, внизу? Сколько воды они должны были собрать во время каждой Великой бури?

Ее паланкин дергался. Она бросила фургон; чуллы принадлежали Макобу. Девушка попытается продать фургон, если тот окажется на прежнем месте, когда она позже пошлет за ним. Пока что веденка ехала в паланкине, который несли паршуны под внимательным взглядом светлоглазого хозяина, сдавшего его в аренду. Он шагал рядом. От Шаллан не ускользнула ирония судьбы: в военные лагеря она въезжала на спинах Приносящих пустоту.

За транспортным средством маршировали Ватах и ее восемнадцать стражей, потом пятеро рабов, которые несли сундуки. Она нарядила их в обувь и одежду, полученные от торговцев, но новым одеяниям не скрыть месяцы рабства, и с солдатами дело обстояло ненамного лучше. Их форма стиралась только во время Великой бури, да и то – назвать это стиркой можно было лишь с большой натяжкой. Время от времени до нее долетал их душок, из-за которого она и заставила их маршировать позади паланкина.

Она надеялась, что сама не производит столь же удручающего впечатления. У нее были духи́ Тин, но алетийская знать предпочитала частое мытье и запах свежести – часть мудрости Вестников. «Пусть и слуга, и великий лорд моются вместе с приходящей Великой бурей, дабы отвратить спренов гниения и очистить тело».

Девушка сделала, что могла, при помощи нескольких ведер воды, но остановка ради надлежащего приведения себя в порядок – непозволительная роскошь. Она нуждалась в защите великого князя, и быстро. Теперь, по прибытии, Шаллан с особой силой ощутила всю необъятность своих задач. Выяснить, что искала Ясна на Расколотых равнинах. Использовать полученные сведения, чтобы убедить предводителей алети принять меры против паршунов. Разузнать, что за люди встречались с Тин, и… что дальше? Как-то их обмануть? Узнать, что им известно об Уритиру, отвлечь внимание от братьев и, возможно, как-то отомстить за то, что они сотворили с Ясной?

Столько всего нужно было сделать. Ей понадобятся средства. Далинар Холин был ее едва ли не единственной надеждой в этом смысле.

– Но примет ли он меня? – прошептала она.

– Ммм? – спросил Узор, расположившийся на соседнем сиденье.

– Мне понадобится покровитель. Если осведомители Тин знают, что Ясна мертва, то Далинар тоже должен знать. Как он отреагирует на мое неожиданное прибытие? Возьмет ее книги, погладит по головке и отошлет обратно в Йа-Кевед? Дому Холин не нужны узы, сковывающие его с малозначимой веденкой вроде меня. И я… я просто несу ерунду вслух, верно?

– Ммм, – протянул Узор.

Он звучал лениво, хотя девушка по-прежнему не знала, могут ли спрены уставать.

Ее беспокойство росло, по мере того как процессия приближалась к военным лагерям. Тин была непреклонна по поводу того, что Шаллан не должна просить Далинара о защите, поскольку это сделает ее зависимой от него. Мнение опытной мошенницы по-прежнему имело вес, хоть Шаллан ее и убила. Стоило ли послушаться ее в том, что касалось Далинара?

Кто-то постучал в окно паланкина.

– Надо чтобы паршуны ненадолго поставили эту штуку на землю, – сказал Ватах. – Мы поспрашиваем людей и узнаем, где великий князь.

– Хорошо.

Шаллан нетерпеливо ждала. Скорее всего, они поручили это задание владельцу паланкина – Ватаха не меньше Шаллан беспокоила мысль об отправке в военные лагеря одного из своих людей. В конце концов она услышала снаружи приглушенный разговор, и Ватах вернулся, скрипя ботинками по камню. Девушка отдернула занавеску и посмотрела на него.

– Далинар Холин с королем, – доложил Ватах, – и все до единого великие князья там. – Он окинул военные лагеря взволнованным взглядом и прищурился. – Ветра что-то принесли, светлость. Слишком много патрулей. Солдаты повсюду. Хозяин паланкина ничего не говорит, но, судя по всему, что-то тут случилось совсем недавно. Что-то, связанное со смертью.

– Значит, отвезите меня к королю, – распорядилась Шаллан.

Ватах вскинул бровь, услышав это. Король алети был, вероятно, самым могущественным человеком в мире. Бывший дезертир подался вперед и негромко спросил:

– Вы же его не убьете, верно?

– Что?!

– Как по мне, только по этой причине у женщины может оказаться… ну, вы в курсе. – Он не смотрел ей в глаза. – Подобраться ближе, вызвать короля на разговор и всадить ему эту штуку в грудь, прежде чем все успеют опомниться.

– Я не собираюсь убивать вашего короля. – Шаллан позабавила эта мысль.

– Мне-то все равно, если и убьете, – негромко произнес Ватах. – Я почти понадеялся, что так случится. Король-то – мальчишка в отцовском наряде. Дела в Алеткаре пошли хуже некуда, после того как он взошел на трон. Но моим людям и мне трудновато было бы удрать, сделай вы что-нибудь подобное. Весьма трудновато.

– Я сдержу слово.

Он кивнул, и Шаллан позволила занавеске опуститься, закрыв окно паланкина. Буреотец! Дай женщине осколочный клинок, подпусти ее ближе… А кто-нибудь уже пытался? Наверняка, хотя от одной мысли об этом ее замутило.

Паланкин повернул на север. Понадобилось время, чтобы обойти все военные лагеря: они оказались огромными. В конце концов она выглянула наружу и увидела слева высокий холм с постройками на вершине – и отчасти внутри вершины. Королевский дворец?

Что, если ей удастся убедить светлорда Далинара принять себя и поручить продолжить изыскания Ясны? Кем она станет среди тех, кто живет при дворе? Младшей письмоводительницей, которую все время отпихивают в сторону и забывают? Так она провела бо́льшую часть своей жизни. Шаллан вдруг ощутила в себе внезапную и отчаянную решимость не допустить повторения этого. Ей нужны были свобода и средства, чтобы отыскать Уритиру и расследовать смерть Ясны. Она не примет ничего другого. Не сможет принять.

«Ну так сделай так, чтобы все получилось», – подумала она.

Легко сказать, трудно сделать. Когда паланкин начал подниматься по извилистой тропе, ведущей ко дворцу, новая сумка – из вещей Тин – упала и ударила ее по ноге. Шаллан подняла ее, пролистала лежавшие внутри рисунки и нашла помятый портрет Блата – такого, каким она его вообразила. Героя, а не работорговца.

– Ммм… – сказал Узор с соседнего сиденья.

– Этот рисунок – обман, – пояснила Шаллан.

– Да.

– И в то же самое время – правда. Таким он стал уже в конце. В очень малой степени.

– Да.

– Так что же такое обман, а что – правда?

Узор тихонько загудел, как довольная рубигончая перед очагом. Шаллан провела пальцами по рисунку, разглаживая заломы. Потом достала альбом и карандаш и начала рисовать. В дергавшемся паланкине это оказалось делом нелегким; набросок выйдет не из лучших. И все-таки ее пальцы двигались над бумагой с энергичностью, которой она не ощущала уже много недель.

Сначала размашистые линии, чтобы закрепить возникший в голове образ. На этот раз девушка не копировала из памяти, а искала нечто туманное: ложь, которая могла стать правдой, если Шаллан вообразит ее правильным образом.

Она неистово рисовала, ссутулившись, и вскоре перестала чувствовать ритм шагов носильщиков. Художница видела только рисунок и знала лишь эмоции, которыми пропиталась эта страница. Решимость Ясны. Самоуверенность Тин. Чувство… правильности, что не поддается описанию, но которое переняла от брата Хеларана – лучшего из всех, с кем ей доводилось встречаться.

Все это перетекало из нее на страницу через карандаш. Штрихи и линии становились тенями и текстурами, а те превращались в фигуры и лица. Быстрый и поспешный набросок, но живой. Он изображал Шаллан уверенной молодой женщиной, стоявшей перед Далинаром Холином, каким она его себе представляла. Девушка нарядила его в осколочный доспех, и он вместе с группой придворных изучал Шаллан, устремив на нее пронзительный испуганный взгляд. Она не пасовала перед ними и говорила уверенно, со знанием собственной силы, вскинув руку. Никакой дрожи. Никакого страха противостояния.

«Такой я могла бы стать, – подумала Шаллан, – если бы меня не вырастили в обители страха. Значит, такой я стану сегодня».

Это не обман. Это другая правда.

Паланкин остановился; Шаллан едва ли это заметила. В дверь паланкина постучали. Кивнув самой себе, девушка сложила рисунок и спрятала в потайной кошель. Потом выбралась наружу, на холодные камни. Почувствовала прилив сил и осознала, что втянула немного буресвета, хотя не собиралась этого делать.

Дворец оказался одновременно роскошнее и приземленнее, чем она себе представляла. Конечно, это был военный лагерь, так что обиталище монарха не могло соревноваться с величием королевских покоев Харбранта. В то же время потрясало то, что подобное здание сумели возвести здесь, вдали от богатств Алеткара. На вершине холма возвышалась внушительная крепость из обработанного камня, высотой в несколько этажей.

– Ватах, Газ, сопровождайте меня. Остальные ждите здесь, – велела она. – Я пришлю гонца.

Они отдали ей честь; девушка не знала, было ли это в рамках приличий. Шаллан решительным шагом направилась вперед и с изумлением поняла, что из всех дезертиров выбрала себе в сопровождающие одного из самых высоких и одного из самых низкорослых, так что, когда они заняли места по бокам от нее, получилась лестница по росту: Ватах, она сама, Газ. Неужели она и впрямь выбрала себе стражников, опираясь на эстетическую привлекательность?

Ворота дворца смотрели на запад, и здесь Шаллан обнаружила большую группу гостей, которые стояли у открытых дверей; коридор за ними уводил глубоко в недра холма. Шестнадцать стражников у ворот? Она читала, что король Элокар страдает паранойей, но это был уже перебор.

– Ватах, ты должен меня представить, – негромко сообщила она, пока они шли.

– Как?

– Светлость Шаллан Давар, ученица Ясны Холин, нареченная Адолина Холина. Скажешь, когда я подам знак.

Седеющий солдат кивнул, держа руку на топоре. Шаллан не разделяла его тревоги. Наоборот, она была воодушевлена. Девушка прошла мимо стражей с высоко поднятой головой, словно у себя дома.

И ее пропустили.

Шаллан чуть не споткнулась. Больше дюжины стражей у ворот, и никто не осмелился ее остановить. Некоторые вскинули руки, словно желая сделать именно это, – она увидела их краем глаза, – но потом молчаливо отпрянули. Ватах рядом с ней тихонько хмыкнул, когда они вошли в похожий на туннель коридор за воротами.

До них эхом донеслись отголоски шепотов, когда стражи у дверей начали переговариваться. Наконец один из них все же крикнул ей вслед:

– Светлость?..

Она остановилась, повернулась к ним и вскинула бровь.

– Прошу прощения, светлость, – повторил солдат. – Но вы…

Она кивнула Ватаху.

– Ты не узнаешь светлость Давар? – зарычал тот. – Нареченную светлорда Адолина Холина?

Стражи притихли, и Шаллан, повернувшись, продолжила путь. Почти сразу же шум позади возобновился, и на этот раз они говорили достаточно громко, чтобы она сумела разобрать несколько слов:

– …Невозможно уследить за тем, как он меняет одну женщину на другую…

Они достигли перекрестка. Шаллан огляделась.

– Думаю, нам наверх, – предположила она.

– Короли любят быть выше всех и вся, – согласился Ватах. – Важный вид помог вам проникнуть сюда, светлость, но к Холину вы так не попадете.

– А вы и впрямь его нареченная? – нервно спросил Газ и поскреб повязку на глазу.

– Была ею, когда в последний раз проверяла, – сказала Шаллан, направляясь вперед. – Впрочем, это было до того, как затонул мой корабль. – Она не тревожилась о том, как добьется аудиенции у Холина. По крайней мере, у нее будут зрители.

Они поднимались, спрашивая дорогу у слуг. Те носились группками и дергались, если к ним обращались. Подобная робость была знакома Шаллан. Неужели король столь же ужасный хозяин, каким был ее отец?

Чем выше они поднимались, тем больше в здании становилось от дворца и меньше – от крепости. На стенах – барельефы, на полу мозаика; резные ставни и много окон. А когда достигли королевского зала собраний почти на самой вершине, то увидели резную деревянную отделку с вставками из серебра и золота. В лампах сияли громадные сапфиры, превосходящие самые крупные сферы, и из них лился яркий синий свет. Что ж, если ей понадобится буресвет, недостатка в нем не будет.

На подступах к королевскому залу собраний шагу было негде ступить. Там оказались солдаты в разных мундирах.

– Преисподняя! – прошептал Газ. – Вижу цвета Садеаса.

– И Танадаля, и Аладара, и Рутара… – добавил Ватах. – Король встречается со всеми великими князьями, как я уже говорил.

Шаллан без труда различила группы единомышленников. Она выудила из воспоминаний все прочитанные в блокноте Ясны имена – и геральдические символы – всех десятерых великих князей. Солдаты Садеаса болтали с солдатами великого князя Рутара и великого князя Аладара. Люди Далинара стояли обособленно, и Шаллан чувствовала враждебность между ними и остальными собравшимися в зале.

Среди охранников Далинара оказалось очень мало светлоглазых. Странно. И неужели тот человек у двери ей знаком? Высокий, темноглазый, в синем мундире до колен. У мужчины были слегка вьющиеся волосы до плеч… Он негромко беседовал с другим солдатом, одним из стражников у ворот внизу.

– Похоже, тут они нас обставили, – тихонько проговорил Ватах.

Мужчина повернулся и посмотрел ей прямо в глаза, а потом перевел взгляд на ноги.

«О нет!..»

Солдат – офицер, судя по мундиру, – решительным шагом направился к веденке, не обращая внимания на враждебные взгляды охранников других великих князей, которыми те провожали его на пути к Шаллан.

– Принц Адолин, – заметил он ровным голосом, – помолвлен с рогоедкой?

Шаллан почти забыла о встрече, случившейся два дня назад за пределами военных лагерей. «Я придушу эту…» – она оборвала свой внутренний голос и ощутила прилив уныния. Так все и вышло: она убила Тин.

– Разумеется, нет. – Шаллан вскинула подбородок. – Я путешествовала в одиночку по диким землям. Называть свое истинное имя было бы неблагоразумно.

Мужчина хмыкнул:

– Где мои ботинки?

– Так ты обращаешься к высокопоставленной светлоглазой даме?

– Так я обращаюсь к воровке, – парировал он. – Я только что получил эти ботинки.

– Прикажу прислать тебе с десяток новых пар, – ответила Шаллан. – После того, как поговорю с великим князем Далинаром.

– Думаешь, я тебя к нему пущу?

– Думаешь, это тебе решать?

– Женщина, я капитан его личной гвардии.

«Шквал!» – подумала веденка.

До чего неудачно все сложилось. По крайней мере, Шаллан не тряслась из-за необходимости спорить. Она это преодолела. Наконец-то!

– Что ж, скажи мне… капитан. Как твое имя?

– Каладин.

Странно. Звучит, как имя светлоглазого.

– Отлично. Теперь у меня есть имя, которое я использую, когда буду рассказывать великому князю про тебя. Ему не понравится, что с нареченной его сына обращаются таким образом.

Каладин махнул своим солдатам. Люди в синем окружили ее, Ватаха и…

А куда подевался Газ?

Она повернулась и обнаружила, что он пятится по коридору. Каладин тоже его увидел и заметно вздрогнул.

– Газ?! – окликнул он. – Ты здесь откуда?

– Э-э… – Одноглазый запнулся. – Лорден… Э-э, Каладин. Т-ты теперь офицер? Выходит, твои дела шли в гору…

– Ты знаешь этого человека? – спросила Шаллан у капитана.

– Этот человек пытался подстроить мое убийство, – ответил тот ледяным голосом. – Неоднократно. Он один из самых мерзких крысенышей, каких мне только доводилось встречать.

Великолепно.

– Ты не нареченная Адолина, – сказал Каладин, вперив в нее пристальный взгляд. Газ в это время напоролся на других его солдат, что шли по коридору, и они с радостью схватили бывшего дезертира. – Нареченная Адолина утонула. Ты авантюристка, которая выбрала очень неподходящий момент. Я сомневаюсь, что Далинар Холин будет доволен, когда обнаружит мошенницу, которая пыталась извлечь выгоду из смерти его племянницы.

Она наконец-то ощутила беспокойство. Ватах посмотрел на нее, явно встревоженный тем, что догадки Каладина могли оказаться правдивыми. Шаллан взяла себя в руки и вытащила из потайного кошеля лист бумаги, который нашла среди заметок Ясны.

– Великая леди Навани тоже в той комнате?

Капитан не ответил.

– Покажи ей это, пожалуйста, – попросила Шаллан.

Поколебавшись, Каладин взял лист. Осмотрел его, явно не понимая, что держит вверх ногами. Это была одна из записей переговоров между Ясной и ее матерью, в которой шла речь об устройстве предварительной помолвки. При общении с помощью даль-перьев получалось два идентичных текста: один был написан на стороне Ясны, другой – на стороне светлости Навани.

– Посмотрим, – произнес Каладин.

– Посмотрим?! – гневно повторила Шаллан. Если ей не удастся попасть к Далинару, тогда… Тогда… Шел бы он в бурю, этот Каладин! Она схватила его за локоть свободной рукой в тот момент, когда он повернулся к своим людям, чтобы отдать приказ, и спросила, понизив голос: – Это все из-за того, что я солгала тебе?

Он снова посмотрел на нее:

– Это все из-за того, что я делаю свою работу.

– Так ты работаешь тупым хамом?

– Нет, я и в свободное время тупой хам. Моя работа заключается в том, чтобы держать людей вроде тебя подальше от Далинара Холина.

– Я гарантирую, что он захочет меня увидеть.

– Что ж, прости – я не поверю рогоедской принцессе на слово. Хочешь раковин, чтобы пожевать, пока мои люди волокут тебя в темницу?

«Ну все, с меня хватит».

– Темница – это прекрасно! – воскликнула она. – По крайней мере, там я буду подальше от тебя, болван!

– Лишь на некоторое время. Я загляну, чтобы допросить тебя.

– Что? А участь получше я не могу выбрать? Может, меня сразу казнят?

– Это если я найду палача, который вытерпит твою болтовню достаточно долго, чтобы накинуть петлю на шею.

– Что ж, если хочешь меня убить, проще всего сделать это при помощи твоего дыхания.

Капитан Каладин покраснел, и несколько ближайших стражников начали посмеиваться. Они попытались взять себя в руки, когда юноша покосился на них.

– Мне бы стоило тебе позавидовать, – парировал он, снова поворачиваясь к ней. – Чтобы я мог убить дыханием, надо подобраться совсем близко, а твое лицо любого мужчину уложит на расстоянии.

– Любого мужчину? – переспросила она. – Ну, тебя-то не убило. Видимо, это доказывает, что ты не настоящий мужчина.

– Я оговорился. Не любого мужчину, а любого самца твоего вида – но не переживай, я позабочусь о том, чтобы ни один из наших чулл к тебе не приближался.

– О-о? Так твои родители где-то здесь, да?

Каладин вытаращил глаза, и Шаллан впервые почувствовала, что сумела его уязвить.

– Мои родители не имеют к этому никакого отношения.

– Да, логично. Я бы тоже держалась от такого сына подальше.

– По крайней мере, моим предкам хватило ума не спариваться с губкой! – прорычал он, вероятно намекая на ее рыжие волосы.

– А я хотя бы знаю свою родословную! – не осталась в долгу Шаллан.

Они сердито уставились друг на друга. В глубине души девушка чувствовала удовлетворение тем, что сумела вывести его из себя, хотя, судя по тому, как горело ее лицо, она и сама потеряла контроль. Ясна была бы разочарована. Как часто принцесса пыталась приучить Шаллан держать язык за зубами? Истинное остроумие было тщательно продуманным. Ему нельзя было позволять своевольничать, как нельзя было стрелять из лука куда попало.

Шаллан впервые поняла, что в просторном зале стало тихо. Множество солдат и слуг уставились на нее и офицера.

– Фу! – Каладин высвободил руку, которую она все еще продолжала держать с того момента, как попыталась привлечь к себе внимание. – Я пересмотрел свое мнение о вас. Вы явно высокородная светлоглазая. Только они способны так бесить. – Он решительным шагом направился от нее к дверям в королевские покои.

Стоявший рядом Ватах заметно расслабился.

– Ввязаться в состязание по перекрикиванию с капитаном гвардии великого князя Далинара? – спросил он шепотом. – Было ли это мудро?

– Мы подняли шум, – сказала она, успокаиваясь. – Теперь Далинар Холин так или иначе узнает о случившемся. Этот стражник не сможет сохранить мое прибытие в тайне от него.

Ватах обомлел:

– Так это было частью плана…

– Едва ли, – призналась Шаллан. – У меня и близко не хватило бы ума на подобное. Но все равно это должно сработать. – Она посмотрела на Газа, которого гвардейцы Каладина отпустили, чтобы он смог присоединиться к ней и Ватаху. Но за ними все равно продолжали внимательно следить.

– Газ, даже для дезертира, – вполголоса проговорил Ватах, – ты чересчур труслив.

Тот просто стоял потупившись.

– Откуда ты его знаешь? – поинтересовалась Шаллан.

– Он был рабом, – объяснил Газ, – на лесном складе, где я раньше служил. Шквальный парень. Он опасен, светлость. Склонен к насилию и бунтарству. Я понятия не имею, каким образом он сумел подняться так высоко и так быстро.

Каладин задержался перед залом совещаний, миг спустя двери приоткрылись. Похоже, встреча закончилась или наступил перерыв. Несколько помощников бросились внутрь, чтобы узнать, не требуется ли что-нибудь их великим князьям, и среди гвардейцев начались разговоры. Капитан одарил Шаллан суровым взглядом и с неохотой вошел, неся полученный от нее листок.

Шаллан вынудила себя стоять, сцепив перед собой руки – укрытую рукавом и свободную, – чтобы не выдавать беспокойства. В конце концов Каладин вернулся, его лицо выражало смесь раздражения и покорности. Он ткнул в нее указательным пальцем, потом большим указал себе за спину – это означало, что девушка может войти. Его гвардейцы пропустили ее, хотя удержали Ватаха, когда тот попытался пойти следом.

Она махнула ему, приказывая оставаться на месте, сделала глубокий вдох и направилась сквозь беспокойную толпу солдат и прислужников прямиком в королевский зал заседаний.

Вопрос точки зрения

057

И вот когда каждому ордену придана была сообразность с природой и темпераментом Вестника-патрона, наиболее полно эту сообразность воплотили в себе камнестражи, которые следовали за Таленелат’Элином, Каменной Жилой, Вестником войны: они считали делом доблести олицетворять решимость, силу и надежность. Увы, куда меньше их заботила собственная склонность к упрямству, даже после убедительного доказательства ошибочности их суждения.

Из «Слов сияния», глава 13, страница 1

Наконец-то перерыв! Они не закончили – Буреотец, сколько еще это будет тянуться? – но наступил момент, когда споры прекратились. Адолин встал – раны на его ноге и боку запротестовали – и покинул отца и тетушку, предоставив им возможность негромко побеседовать друг с другом, пока большая комната заполнялась гулом разговоров.

Как отец это выносит? Прошло целых два часа, если верить висевшим на стене фабриалевым часам Навани. Два часа великие князья и их жены выражали свое недовольство Убийцей в Белом. Никто не мог прийти к согласию по поводу того, как следовало поступать.

Все игнорировали правду, которую им совали прямо в лицо. Ничего нельзя сделать. Ничего – просто Адолину необходимо сохранять бдительность и упражняться, чтобы в следующий раз дать монстру достойный отпор.

«По-твоему, ты можешь его победить? Того, кто ходит по стенам и заставляет самих спренов природы повиноваться себе?»

От этого вопроса делалось не по себе. По предложению отца Адолин с неохотой сменил доспех на нечто более подходящее. «Мы должны на этом собрании излучать уверенность, – сказал Далинар, – а не угрозу».

Вместо него в доспехе был генерал Хал, прятавшийся в смежной комнате с ударным отрядом. Отец считал маловероятным, что убийца нападет во время собрания. Если он хотел убить великих князей, то куда проще было бы разобраться с ними поодиночке, в ночи. Атаковать всех сразу, в компании гвардейцев и десятков осколочников, казалось неблагоразумным решением. И действительно, на собрании было полным-полно осколков. Трое великих князей надели свои доспехи, остальные привели осколочников. Абробадар, Джакамав, Реси, Релис… Адолину редко доводилось видеть столь многих сразу.

Неужели хоть что-то из этого имеет значение? Вот уже несколько недель со всего мира поступали донесения. Убитые короли. Обезглавленные правящие дома по всему Рошару. В Йа-Кеведе, как сообщалось, убийца прикончил несколько десятков солдат со щитами-полуосколками, которые могли блокировать его клинок, а также троих осколочников, включая самого короля. Кризис поразил целый мир, и его причиной был один человек. Разумеется, если он человек.

Адолин разыскал себе чашу сладкого вина в углу зала, где ему с готовностью налил слуга в синем и золотом. Оранжевое вино, по большому счету обыкновенный сок. Адолин все равно осушил целую чашу и отправился искать Релиса. Ему нужно было что-то делать, а не просто сидеть и слушать, как люди негодуют.

К счастью, он кое-что придумал, пока шло собрание.

Релис, сын Рутара и блестящий осколочник, обладал лицом, похожим на лопату, – плоским и широким, с носом, который, по всей видимости, расплющили. Он вырядился в вычурный зелено-желтый наряд. Имея возможность надеть что угодно, он остановил свой выбор на… этом?

Релис был полным осколочником, одним из немногих в лагерях. Он также действующий дуэльный чемпион – что, вкупе с происхождением, делало его весьма интересным для Адолина. Он беседовал со своим кузеном Элитом и тремя придворными дамами Садеаса в традиционных воринских хавах. Одна из этих женщин, Мелали, многозначительно посмотрела на Адолина. Она выглядела прекрасней, чем когда-либо, с заплетенными в сложные косы волосами, уложенными при помощи шпилек. Ну чем еще он мог ее разозлить? Прошла целая вечность с той поры, как они встречались.

– Релис, – приветствовал Адолин и поднял свою чашу. – Я просто хотел, чтобы ты знал: мне показалось очень смелым твое предложение выйти на бой с убийцей. Твоя готовность умереть за Корону воодушевляет.

Релис бросил на принца сердитый взгляд. Ну как можно было расплющить лицо до такой степени? Может, его в детстве уронили?

– Ты намекаешь, что я проиграю?

– Ну да, разумеется, – согласился Адолин, посмеиваясь. – Релис, я хочу сказать без обиняков. Ты сидишь на своем титуле почти полгода. После победы над Эпинаром ты не выиграл ни одной мало-мальски значимой дуэли.

– И это говорит тот, кто годами отказывался почти от всех вызовов, – сказала Мелали, смерив Адолина презрительным взглядом. – Я удивлена, что папочка позволяет тебе разговаривать с другими людьми. Он не боится, что ты причинишь себе вред?

– Мелали, я тоже рад встрече, – ответил Адолин. – Как сестра?

– Тебе до нее не добраться.

«А-а, ну да…»

Вот что он сделал. Что поделать, ошибся.

– Релис, – продолжал Адолин, – ты заявляешь, будто готов сразиться с убийцей, но при этом боишься дуэли со мной?!

Тот развел руками, держа в одной мерцающий кубок с красным вином.

– Адолин, все дело в протоколе! Я сражусь с тобой на дуэли, как только ты продвинешься в турнирной таблице, а это будет через год-два. Я попросту не могу принимать вызов от первого встречного, особенно если на кону наши осколки!

– Первого встречного? – переспросил принц. – Между прочим, я один из лучших.

– Да что ты говоришь! – с ухмылкой отозвался Релис. – А как же представление с Эраннивом?

– Да, Адолин, – встрял Элит, лысеющий коротышка-кузен Релиса. – В последнее время у тебя было совсем мало важных поединков – в одном ты, в общем-то, сжульничал, а в другом победил исключительно благодаря удаче!

Релис кивнул:

– Если я забуду о правилах и приму твой вызов, тогда сам сломаю буревую стену. На меня набросятся десятки мечников рангом пониже.

– Не набросятся, – возразил Адолин. – Потому что ты больше не будешь осколочником. Ты проиграешь в бою со мной.

– Сколько самоуверенности! – Релис усмехнулся и повернулся к Элиту и женщинам. – Только поглядите на него. Месяцами игнорирует турнирную таблицу, а потом прыгает назад и думает, что может меня победить.

– Я поставлю и доспех и клинок, – заявил Адолин. – А также доспех и клинок брата вместе с осколком, что выиграл у Эраннива. Пять осколков против твоих двух.

Элит вздрогнул. Он был осколочником с одним лишь доспехом, который ему дал кузен. Он повернулся к Релису с алчным видом.

Релис помедлил. Потом поджал губы и, глядя Адолину в глаза, неторопливо склонил голову набок.

– Холин, ты дурак.

– Я делаю предложение при свидетелях. Одержишь победу в поединке – заберешь все осколки, которыми владеет моя семья. Что сильнее? Твой страх или твоя жадность?

– Моя гордость! – ответил Релис. – Адолин, соревнования не будет.

Принц стиснул зубы. Он надеялся, что дуэль с Эраннивом заставит других его недооценивать, увеличит шансы на согласие драться с ним. Не вышло. Релис издал лающий смешок. Он протянул руку Мелали и увел ее прочь; остальные последовали за ними.

Элит задержался.

«Что ж, это лучше чем ничего», – подумал Адолин, у которого родился план.

– Ну а ты? – спросил он кузена Релиса.

Элит смерил его взглядом. Принц плохо знал этого человека. По слухам, он был недурным дуэлянтом, но чаще всего держался в тени своего кузена.

Но эта алчность… Элит хотел стать полным осколочником.

– Элит? – позвал Релис.

– Те же условия? – спросил Элит, глядя Адолину в глаза. – Твои пять против моего одного?

До чего ужасная сделка!

– Те же условия, – подтвердил Адолин.

– По рукам.

У него за спиной сын Рутара застонал. Он схватил Элита за плечо и с рычанием потянул в сторону.

– Ты сказал, мне надо продвинуться в турнирной таблице! – крикнул ему принц. – Я это и делаю.

– Но не с моим кузеном!

– Слишком поздно. Ты все слышал. Дамы все слышали. Элит, когда мы будем драться?

– Через семь дней. На чачель.

Семь дней – долгий срок, учитывая обстоятельства вызова. Выходит, ему нужно время, чтобы потренироваться?

– А как насчет завтра?

Релис взвыл от досады, что было очень нетипично для алети, и оттащил кузена еще дальше.

– Адолин, я не понимаю, что на тебя нашло. Разве ты не должен сосредоточить усилия на защите своего дражайшего отца? Так печально наблюдать за солдатом, который от старости впадает в маразм. Он еще ни разу на публике не обмочился?

«Спокойно», – приказал себе Адолин. Релис пытался вывести его из себя, вероятно, вынудить на необдуманный удар. Тогда он сможет обратиться к королю с петицией о возмещении и расторжении всех договоров между Домами – включая дуэльное соглашение с Элитом. Но оскорбление зашло слишком далеко. Спутники Релиса разинули рты от такой весьма неалетийской грубости.

Адолин не поддался на отчаянную провокацию. Он получил что хотел. Принц искал возможность достать предателя, и это – это может помочь. Сам Элит невысокого ранга, но служил Рутару, который все больше и больше действовал как правая рука Садеаса. Победа над ним позволит Адолину на шаг приблизиться к истинной цели. К дуэли с самим Садеасом.

Он повернулся и застыл как вкопанный. У него за спиной стоял мужчина – крепкого телосложения, с одутловатым лицом и курчавыми черными волосами. Красноватая кожа, нос сильно покраснел, на щеках виднелась сеть тонких вен. И руки солдата – невзирая на легкомысленный наряд, который, как с неохотой признался Адолин, был достаточно модным. Широкие брюки со вставками из темно-зеленого шелка, короткий открытый жакет в тон с рубашкой из жесткой ткани. Шарф на шее.

Тороль Садеас, великий князь, осколочник и тот самый человек, о котором Адолин думал, – тот, кого он ненавидел больше всех на свете.

– Еще одна дуэль, юный Адолин, – проговорил Садеас, глотнув вина. – Ты действительно задался целью опозориться на арене. Не устаю удивляться тому, что твой отец снял запрет на дуэли, – я ведь в самом деле считал, что для него это вопрос чести.

Адолин молча обогнул Садеаса, не доверяя себе в достаточной степени, чтобы сказать хоть слово этому человеку-угрю. Всего один взгляд – и на принца вновь нахлынули воспоминания о панике, которую он испытал, когда смотрел, как Садеас отступает с поля боя, бросая Адолина и его отца в одиночестве и в окружении.

Хавар, Перетом и Иламар – хорошие солдаты, добрые друзья – умерли в тот день. Они и еще шесть тысяч человек.

Садеас схватил Адолина за плечо, когда тот проходил мимо.

– Думай что хочешь, сынок, – прошептал великий князь, – но мой поступок должен был стать благодеянием для твоего отца. Острие меча для старого друга.

– Отпусти меня, – отчеканил Адолин.

– Если с возрастом ты потеряешь разум, то помолись Всемогущему, чтобы рядом оказались люди вроде меня, готовые подарить тебе хорошую смерть. Люди, что будут в достаточно степени заботливы, чтобы не хихикать, но придержать меч, на который ты упадешь.

– Садеас, я еще схвачу тебя за глотку, – прошипел Адолин. – Я буду сжимать и сжимать хватку, а потом воткну тебе кинжал в брюхо и поверну. Быстрая смерть слишком хороша для тебя.

– Ай-ай, – сказал Садеас с улыбкой. – Осторожнее. Тут полным-полно народа. Что, если кто-то слышал, как ты угрожаешь великому князю?

Как по-алетийски! Можно бросить союзника на поле боя, и все об этом узнают; но личное оскорбление – о, это просто немыслимо. Общество выражало в таких случаях недовольство. Длань Налана! Отец прав насчет их всех.

Адолин вывернулся из хватки Садеаса. Его следующие движения были инстинктивны: пальцы сжались в кулаки и он шагнул вперед, готовый врезать по этой ухмыляющейся самодовольной физиономии.

На плечо принца легла рука, вынудив его замереть.

– Светлорд Адолин, не думаю, что это мудрый шаг, – сказал негромкий, но суровый голос. Он напомнил об отце, хотя и был не того тембра. Принц Холин посмотрел на Амарама, который встал рядом с ним.

Высокий, с лицом точно высеченным из камня, светлорд Меридас Амарам был одним из немногих светлоглазых в зале, одетых в надлежащую форму. Как бы ни желал Адолин принарядиться сообразно моде, он все-таки осознавал важность военной формы как символа.

Адолин глубоко вздохнул и опустил кулак. Амарам кивнул Садеасу, развернул принца, взяв за плечо, и вместе с ним направился прочь от великого князя.

– Не позволяйте ему провоцировать себя, – негромко проговорил Амарам. – Он использует вас, чтобы поставить вашего отца в неудобное положение, если сможет.

Они шли через зал, полный болтающих придворных. Напитки и закуски разносили постоянно. Короткий перерыв в собрании превратился в полноценный званый обед. Неудивительно. Поскольку все важные светлоглазые собрались здесь, люди пожелали общаться и строить заговоры.

– Амарам, почему вы остаетесь на его стороне? – спросил Адолин.

– Он мой сюзерен.

– С вашим рангом можно самому выбирать себе сюзерена. Буреотец! Вы же теперь осколочник. Никто даже вопросов задавать не будет. Переходите в наш лагерь. Присоединяйтесь к отцу.

– Если я это сделаю, возникнет раскол, – тихо ответил Амарам. – Пока остаюсь с Садеасом, я могу помочь наводить мосты через разломы. Он мне доверяет. Как и ваш отец. Моя дружба с обоими – шаг к тому, чтобы удержать королевство от распада.

– Садеас вас предаст.

– Нет. Мы с великим князем Садеасом пришли к согласию.

– Мы тоже так считали. Потом он нас подставил.

Лицо Амарама сделалось отрешенным. Даже то, как он двигался, было образцом благопристойности: спина прямая, уважительные кивки тем, кто попадался навстречу. Безупречный светлоглазый генерал – блистательные способности, но никакого высокомерия. Меч, которым его великий князь может воспользоваться. Он провел бо́льшую часть войны, усердно тренируя новых солдат и посылая лучших к Садеасу, в то время как сам занимался охраной некоторых провинций Алеткара. Ролью Амарама объяснялась половина тех успехов, которых Садеас добился здесь, на Расколотых равнинах.

– Ваш отец – несгибаемый человек, – произнес Амарам. – Адолин, я не намекаю на то, что он мог бы стать другим, но это значит, что тот человек, каким стал Далинар, не сможет сотрудничать с великим князем Садеасом.

– А вы другой?

– Да.

Адолин фыркнул. Амарам был одним из лучших в королевстве, человеком с безукоризненной репутацией.

– Я в этом сомневаюсь.

– Мы с Садеасом согласны в том, что средства, избранные для достижения благородной цели, могут быть неприятными. С вашим отцом мы согласны в том, какой должна быть эта цель: лучший Алеткар, место, свободное от всех этих свар. Все дело в точке зрения…

Он продолжал говорить, но Адолин отвлекся. Принц наслушался таких речей от отца. Если Амарам начнет цитировать «Путь королей», он, наверное, закричит. По крайней мере…

Это еще кто?

Роскошные рыжие волосы. Ни единого черного локона! Стройная, такая не похожая на алетийских дам с их пышными формами. Шелковое синее платье, простое, но элегантное. Бледная кожа – почти шинская – и сообразные ей светло-синие глаза. Легкая россыпь веснушек под глазами придавала ее облику экзотический оттенок.

Молодая женщина словно скользила по залу. Адолин извернулся, устремив взгляд ей вслед. Она была такой необычной!

– Очи Эш! – протянул Амарам, посмеиваясь. – Опять за свое, да?

Принц оторвал взгляд от девушки.

– В смысле?

– Позволяешь своим глазам следить за каждой малышкой, что промелькнет рядом. Надо бы тебе успокоиться, сынок. Выбери одну. Твоя мать пришла бы в ужас, узнав, что ты все еще не женат.

– Ясна все еще не замужем, а она на десять лет старше меня.

Если она все еще жива, как убеждена тетя Навани.

– Твоя кузина едва ли может считаться образцом для подражания в этом смысле. – Тон Амарама намекал на большее: «В каком бы то ни было смысле».

– Амарам, только посмотрите на нее, – сказал Адолин, наклоняясь в сторону и наблюдая за тем, как девушка подходит к его отцу. – Эти волосы. Вы когда-нибудь видели такой густой оттенок рыжего?

– Веденка, несомненно. Рогоедская кровь. Там есть семейства, которые гордятся таким родством.

Веденка. Быть того не может… Или может?

– Прошу прощения, – извинился Адолин и, покинув Амарама, вежливо протолкался туда, где молодая женщина обращалась к его отцу и тете.

– Боюсь, светледи Ясна действительно утонула вместе с кораблем, – говорила она. – Я соболезную вашей потере…

Безмолвная буря

058

И вот, когда ветробегуны оказались соответствующим образом заняты, случилось событие, упомянутое ранее: было обнаружено нечто важное и отвратительное, хотя идет ли речь о некоем жульничестве среди приспешников Сияющих или о том, что связано было с кем-то не из их круга, Авена умалчивает.

Из «Слов сияния», глава 38, страница 6

– Соболезную вашей потере, – сказала Шаллан. – Я привезла сюда то немногое из вещей Ясны, что мне удалось спасти. Все у моих людей, снаружи.

Произнести эти слова ровным голосом оказалось на удивление трудно. Она скорбела о Ясне в своем долгом путешествии, но, заговорив о смерти – вспомнив о той ужасной ночи, – вернула эмоции, точно прилив, и чуть в них снова не утонула.

На помощь пришел рисунок, на котором она изобразила саму себя. Шаллан могла стать той женщиной сегодня – и та женщина, хоть и не бесчувственная, способна справиться с потерей. Веденка сосредоточилась на текущем моменте и на первостепенной задаче – точнее, на двух людях, которые стояли перед ней. На Далинаре и Навани Холин.

Великий князь был в точности таким, как она его себе представляла, – мужчиной с грубыми чертами лица, короткими черными волосами с серебром на висках. Строгий мундир словно намекал, что лишь он один во всем зале имеет представление о настоящей войне. Шаллан мысленно спросила себя, являются ли ссадины на его лице результатом кампании против паршенди. Навани казалась версией Ясны – на двадцать лет старше, по-прежнему симпатичная. Что-то в ее облике выдавало сильный материнский инстинкт, который у Ясны, по мнению Шаллан, отсутствовал.

Приближаясь, девушка видела, что Навани улыбается, но теперь вдовствующая королева посерьезнела. «Она все еще надеялась, что ее дочь жива, – подумала Шаллан, когда женщина села в ближайшее кресло. – Я уничтожила эту надежду».

– Спасибо, что принесли нам эту новость, – проговорил светлорд Далинар. – Это… хорошо, что у нас теперь есть подтверждение.

Шаллан чувствовала себя ужасно. Не только из-за того, что вспомнила о смерти, но и из-за того, что возложила на других ее груз.

– У меня для вас есть сведения, – сказала она, пытаясь быть деликатной. – О том, над чем работала Ясна.

– Снова эти паршуны? – резко бросила Навани. – Клянусь бурей, дочь ими слишком уж очарована. С той самой поры, как ей взбрело в голову, что смерть Гавилара – ее вина.

Это еще что? Шаллан впервые услышала подобную версию случившегося.

– Ее исследование может подождать, – продолжила Навани, чей взгляд был свиреп. – Я хочу в точности знать, что произошло, когда, по твоим словам, ты увидела, как она умерла. Расскажи мне все, что помнишь, девочка. Не забудь ни одной детали.

– Может, после собрания?.. – Далинар положил руку на плечо Навани.

Прикосновение было на удивление нежным. Разве она не была женой его брата? Это выражение лица – семейная привязанность к сестре или что-то большее?

– Нет, Далинар, – отрезала Навани. – Сейчас. Я хочу все услышать сейчас.

Шаллан глубоко вздохнула, готовясь начать, собрала все силы против эмоций – и обнаружила, что на удивление спокойна. Собираясь с мыслями, она заметила, что за ней наблюдает светловолосый юноша. Это, видимо, был Адолин. Он был красив, как и твердили слухи, и носил синюю военную форму, как отец. И все-таки мундир принца казался более… стильным? Было ли это правильное слово? Ей понравилось, какой разительный контраст со строгим нарядом составляли его непокорные волосы. От этого он казался в большей степени человеком, а не ожившей картинкой.

Она снова обратила все внимание на Навани.

– Я проснулась посреди ночи от криков и запаха дыма. Открыла дверь и увидела незнакомых мужчин, которые сгрудились на сходном трапе, у входа в каюту Ясны. На полу лежало ее тело, и… светлость, я видела, как ее ударили ножом в сердце. Простите.

Навани напряглась, ее голова дернулась, словно от удара.

Девушка продолжила. Она пыталась дать Навани столько правды, сколько могла, но, разумеется, способности Шаллан – светоплетение, духозаклинание корабля – разглашать было бы неразумно, по крайней мере сейчас. Вместо этого она сказала, что забаррикадировалась в каюте – это была заранее придуманная ложь.

– Я услышала, как наверху кричат члены команды корабля, которых казнили одного за другим, – продолжила Шаллан. – Я поняла, что могу дать им единственную надежду – переполох среди бандитов, – и использовала факел, который прихватила с собой, чтобы поджечь корабль.

– Поджечь корабль? – в ужасе переспросила вдовствующая королева. – Когда моя дочь была без сознания?

– Навани… – Далинар сжал ее плечо.

– Ты обрекла ее на смерть, – обвинила Навани, вперив взгляд в Шаллан. – Ясна не смогла плыть, как остальные. Она…

– Навани, – повторил Далинар, на этот раз жестче. – Эта девочка сделала правильный выбор. Не стоило ждать, что она справилась бы с бандой в одиночку. А то, что она видела… Навани, Ясна была не без сознания. В тот момент ей уже никто не мог помочь.

Женщина глубоко вздохнула, явно пытаясь взять себя в руки.

– Я… приношу свои извинения, – сказала она Шаллан. – Я сейчас сама не своя и совершаю иррациональные поступки. Спасибо… спасибо, что вы принесли нам эту весть. – Она встала. – Прошу меня простить.

Далинар кивнул, позволяя ей удалиться, в разумной мере соблюдая приличия. Шаллан отступила, сцепив перед собой руки. Девушка, ощущая себя беспомощной и до странности пристыженной, наблюдала за уходом Навани. Она не думала, что все пройдет гладко. И оно не прошло.

Она воспользовалась моментом, чтобы проверить, как там Узор, – тот был почти невидим на подоле ее платья. Даже если бы его заметили, то приняли бы за необычный рисунок на ткани, – принимая во внимание такую возможность, он подчинился ее приказу и застыл в молчании.

– Полагаю, ваш путь сюда был испытанием, – продолжил беседу Далинар, поворачиваясь к Шаллан. – Вас выбросило на берег в Мерзлых землях?

– Да. К счастью, я повстречала караван и преодолела с ним всю дорогу. С сожалением замечу, что мы напоролись на бандитов, но были спасены благодаря своевременному прибытию отряда солдат.

– Солдат? – изумленно переспросил Далинар. – Под каким знаменем?

– Этого я не знаю, – ответила Шаллан. – Я так понимаю, они служили на Расколотых равнинах раньше.

– Дезертиры?

– Я их не расспрашивала, светлорд. Но пообещала помилование за былые преступления в знак признательности за благородный поступок. Они спасли десятки жизней. Все в караване, к которому я присоединилась, могут подтвердить храбрость этих людей. Подозреваю, они искали искупления и возможности начать все заново.

– Я позабочусь о том, чтобы король их помиловал, – решил Далинар. – Подготовьте для меня список. Вешать солдат всегда казалось мне расточительством.

Шаллан расслабилась. Одной проблемой меньше.

– Светлорд, есть еще один деликатный вопрос, который нам следует обсудить, – сказала она.

Они оба повернулись к Адолину. Принц прогуливался поблизости и улыбнулся им.

У него была весьма приятная улыбка…

Когда Ясна в первый раз объяснила ей, в чем заключается суть условной помолвки, Шаллан испытала к этому вопросу совершенно абстрактный интерес. Брак с представителем могущественного алетийского дома? Союзники для ее братьев? Узаконенный способ продолжить работу с Ясной ради спасения всего мира? Эти вещи казались ей чудесными.

Но, глядя на широкую улыбку Адолина, она не вспомнила ни об одном из этих преимуществ. Ее боль от разговора о Ясне еще не утихла полностью, но девушка обнаружила, что страдания переносятся легче, если смотреть на него. Ее щеки зарумянились.

«Это, – подумала она, – может оказаться опасным».

Адолин подошел, чтобы присоединиться к ним, и гул болтовни вокруг наделил их неким подобием уединения посреди толпы. Он где-то раздобыл чашу оранжевого вина и протянул ей.

– Шаллан Давар? – спросил он.

– Э-э… – Он ее спрашивает? Ох, ну конечно. Она взяла вино. – Да?

– Адолин Холин, – представился принц. – Жаль слышать о том, через какие тяготы вам пришлось пройти. Придется сообщить королю о его сестре. Я могу взять на себя эту обязанность, если вы разрешите мне пойти вместо вас.

– Спасибо, – поблагодарила Шаллан. – Но я предпочла бы поговорить с ним сама.

– Разумеется, – согласился Адолин. – Что касается нашего… затруднительного положения. Все казалось куда более логичным, когда вы были ученицей Ясны, верно?

– Видимо, да.

– Впрочем, раз уж вы теперь здесь, возможно, нам стоит прогуляться и разобраться в том, как обстоят дела.

– Я люблю прогулки, – пробормотала Шаллан. «Дура! Быстро скажи что-нибудь остроумное». – Эм-м… У вас красивые волосы.

Та ее часть, что восприняла уроки Тин, застонала.

– Волосы? – переспросил Адолин, касаясь своей шевелюры.

– Да, – сказала Шаллан, пытаясь вновь расшевелить разленившиеся мысли. – В Йа-Кеведе белокурые волосы увидишь нечасто.

– Некоторые люди считают их знаком того, что моя родословная нечиста.

– Забавно. Про меня говорят то же самое из-за волос. – Девушка улыбнулась ему. Это показалось правильным маневром, тем более он улыбнулся в ответ. Ее словесные подвиги не были самыми блестящими за всю карьеру, но она все-таки была не так уж плоха, раз принц улыбался.

Далинар кашлянул. Шаллан моргнула. Она совсем забыла о присутствии великого князя.

– Адолин, – попросил он, – принеси-ка мне вина.

– Отец? А-а. Ну да, конечно.

И ушел. Очи Эш, до чего же он хорош собой! Шаллан повернулась к Далинару, о котором, увы, нельзя было сказать то же самое. О, у него была примечательная внешность, но ему однажды сломали нос, да и с лицом слегка не повезло. Синяки не улучшали положения.

Вообще-то, хватало одного взгляда на него, чтобы испугаться.

– Я хотел бы больше узнать о вас, – произнес великий князь негромко. – Точное положение вашей семьи и причину, по которой вы так горите желанием стать женой моего сына.

– Моя семья разорена, – призналась Шаллан. Откровенность казалась лучшим подходом к этому человеку. – Мой отец умер, хотя люди, которым мы должны деньги, об этом еще не знают. Я и помыслить не могла о союзе с Адолином до того, как Ясна его предложила, но я приму его с готовностью, если мне позволят. Брак с представителем вашего Дома обеспечил бы моей семье серьезную защиту.

Она по-прежнему не знала, как быть с духозаклинателем, который принадлежал ее семье. Всему свое время.

Далинар хмыкнул. Он не ожидал от нее такой прямоты.

– Итак, предложить вам нечего, – заключил князь.

– Исходя из того что Ясна рассказала о ваших убеждениях, мне показалось, что мое состояние или политические связи будут интересовать вас в последнюю очередь. Если бы вашей целью был подобный союз, вы бы женили принца Адолина много лет назад. – Она поморщилась от собственной прямолинейности. – Со всем надлежащим уважением, светлорд.

– Я не в обиде. Мне нравится, когда люди говорят то, что думают. То, что я позволяю сыну высказывать свое мнение в этом вопросе, не означает, что я не желаю для него хорошего брака. Женщина из малозначимого зарубежного семейства, которая признается, что ее Дом разорен и что ей нечего привнести в этот союз?

– Я не говорила, что не могу ничего предложить, – парировала Шаллан. – Светлорд, скольких учениц взяла Ясна Холин за последние десять лет?

– По-моему, ни одной, – признал он.

– Вы знаете, скольких она отвергла?

– Догадываюсь.

– Однако она взяла меня. Возможно, это послужит подтверждением того, что я могу представлять ценность?

Далинар медленно кивнул.

– Пока что мы оставим условную помолвку в силе, – решил он. – Главная причина, по которой я на нее согласился, по-прежнему важна: я хочу, чтобы Адолин был недоступен тем, кто пожелает манипулировать им ради политической выгоды. Если вы каким-то образом сумеете убедить меня, светлость Навани и, разумеется, самого мальчика, мы можем превратить условную помолвку в настоящее обручение. А сейчас я предоставлю вам должность младшего клерка. Там вы сможете себя проявить.

Предложение, хоть и щедрое, показалось Шаллан веревкой, которая сжималась вокруг нее все туже. Жалованья младшего клерка хватило бы на жизнь, но им не похвастаешься. И она не сомневалась, что Далинар будет внимательно наблюдать. Его взгляд пугающе проницательный. Она и пальцем пошевелить не сможет, чтобы об этом тут же не доложили ему.

Его благосклонность станет ее тюрьмой.

– Светлорд, это очень щедро, – произнесла она, – но я уже…

– Далинар! – позвал кто-то из собравшихся в зале. – Мы когда-нибудь возобновим это совещание или мне стоит приказать, чтобы сюда принесли полноценный ужин?

Князь Холин повернулся к пухлому бородатому человеку в традиционной одежде – открытой спереди мантии, надетой на просторную рубашку и воинскую юбку-такаму. «Великий князь Себариаль», – подумала Шаллан. В заметках Ясны он был поименован «несносным» и «бесполезным». Даже для Садеаса она подыскала более мягкие выражения и отметила, что ему не следует доверять.

– Хорошо-хорошо, Себариаль, – сказал Далинар и, покинув Шаллан, прошел к расположенным в центре зала креслам.

Там он сел в одно из них, возле стола. Рядом с ним расположился горделивый мужчина с внушительным носом. Видимо, это был король. Он оказался моложе, чем Шаллан воображала. Почему Себариаль ради продолжения собрания воззвал к Далинару, а не к королю?

Следующие минуты, пока высокородные мужчины и женщины устраивались в роскошных креслах, оказались настоящим испытанием для Шаллан. Рядом с каждым из них был маленький столик, а возле него старший слуга – на случай особой необходимости. Несколько паршунов следили за тем, чтобы на столиках все время было достаточно вина, орехов, свежих и сушеных фруктов. Шаллан вздрагивала каждый раз, когда один из них проходил мимо нее.

Она мысленно пересчитала великих князей. Садеаса оказалось нетрудно заметить – его лицо было красным из-за проступивших под кожей тонких вен, какие появлялись и у ее отца после выпивки. Другие приветствовали его кивками и позволили ему занять свое место первым. Он, похоже, внушал такое же уважение, как и Далинар. Его супруга, Йалай, была обладательницей стройной шеи, пухлогубого и широкого рта, а также большого бюста. Ясна отметила, что у Йалай столь же проницательный взгляд, как и у супруга.

По обе стороны от пары сидели два великих князя. Один был Аладар, знаменитый дуэльный мастер. Этот невысокий мужчина был отмечен в списке Ясны как могущественный властитель, склонный рисковать; любитель делать ставки в азартных играх той разновидности, которую запрещали ордена. Они с Садеасом, похоже, дружили. Девушке это показалось странным. По словам Ясны, они часто пререкались из-за земель. Что ж, это явно в прошлом, ибо на Далинара они глядели как союзники.

К ним присоединились великий князь Рутар с супругой. Ясна считала, что эти двое во многом самые настоящие воры, и предупреждала, что пара опасна и склонна к авантюрам.

Обстановка в комнате сложилась так, что все взгляды были устремлены к одной из двух фракций. Король и Далинар против Садеаса, Рутара и Аладара. Несомненно, политический расклад изменился, после того как Ясна сделала свои записи.

В зале все стихло, и, похоже, никого не волновало, что Шаллан наблюдает. Адолин занял место рядом с отцом и юношей помоложе, в очках. Было еще пустое кресло, – видимо, оно предназначалось Навани. Шаллан осторожно обошла комнату по кругу – у стен толпилось полным-полно стражников, слуг, и обнаружились даже несколько человек в осколочных доспехах, – уходя из поля зрения Далинара, на тот случай, если он ее заметит и решит выставить за дверь.

Светледи Джайла Рутар заговорила первой, сцепив руки перед собой и подавшись вперед.

– Ваше величество, – сказала она, – боюсь, наш сегодняшний разговор все время шел кругами, и мы ничего толком не добились. Ваша безопасность, разумеется, заботит нас больше всего остального.

Напротив князь Себариаль, поглощавший ломтики дыни, громко фыркнул. Остальные демонстративно игнорировали неприятного бородача.

– Да, – подхватил Аладар. – Убийца в Белом. Мы просто обязаны что-то предпринять. Я не стану ждать в своем дворце, пока он придет по мою душу.

– Он убивает князей и королей по всему миру! – прибавил Ройон.

Этот князь показался Шаллан похожим на черепаху, со своими сутулыми плечами и лысеющей макушкой. Что же о нем написала Ясна?..

«Что он трус, – вспомнила девушка. – Всегда выбирает безопасный вариант».

– Мы должны продемонстрировать объединенный Алеткар, – сказал Хатам, которого она узнала сразу же благодаря длинной шее и изысканной речи. – Нельзя допустить, чтобы нас перебили поодиночке, и нам не стоит затевать свары.

– Именно по этой причине вам следует подчиниться моим указаниям, – сказал король, окидывая великих князей хмурым взглядом.

– Нет, ваше величество, – возразил Рутар, – поэтому мы должны забыть о нелепых ограничениях, которые вы на нас навесили! Сейчас не время выставлять себя на посмешище перед всем миром.

– Прислушайтесь к Рутару, – сухо заметил Себариаль, откинувшись на спинку кресла. – Он мастер по части того, как выставлять себя на посмешище.

Спор продолжился, и Шаллан получила лучшее представление о том, что происходило в зале. На самом деле тут имелось три фракции: Далинар и король, Садеас и его союзники, а также те, кого она назвала «миротворцами». Их возглавлял Хатам – он, когда говорил, казался самым умелым политиком из всех, – и они пытались играть роль посредников между первыми и вторыми.

«Так вот в чем суть, – подумала она, слушая, как Рутар спорит с королем и Адолином Холином. – Каждая из двух групп пытается перетянуть на свою сторону тех, кто не присоединился ни к одной из фракций».

Далинар говорил мало. Садеас тоже помалкивал, предоставив Рутару и его супруге выступать за себя. Лицо Далинара было бесстрастным, Садеас еле заметно улыбался. Все выглядело достаточно невинно, если не обращать внимания на их глаза. Они сверлили друг друга взглядами, почти не мигая.

В этом зале разыгралась буря. Безмолвная буря.

Все присутствовавшие примкнули к одной из трех фракций, кроме Себариаля. Тот знай себе закатывал глаза, время от времени роняя замечания, которые граничили с непристойными. От него другим высокородным алети явно было не по себе.

Шаллан постепенно разбиралась в подоплеке беседы. Разговоры о запретах и правилах, навязанных королем… но дело явно не в правилах как таковых, а в той власти, что стояла за ними. Насколько великие князья могли покориться королю и сколько свободы для себя могли потребовать? Это было увлекательно.

Ровно до того момента, пока один из них не упомянул ее.

– Погодите, – сказал пока еще нейтральный князь Вама. – Кто эта девушка вон там? У кого-то в свите есть веденка?

– Она разговаривала с Далинаром, – припомнил Ройон. – Есть новости из Йа-Кеведа, которые ты скрываешь от нас, Далинар?

– Эй, девочка, – окликнула ее Йалай Садеас, – что ты можешь рассказать нам о войне за престол, которая охватила твою родину? У тебя есть сведения об этом убийце? Почему тот, кто служит паршенди, вознамерился подорвать ваш трон?

Все взоры в зале обратились к Шаллан. Она ощутила мгновение чистейшей паники. Самые важные люди в мире задавали ей вопросы, их взгляды впивались в нее…

А потом она вспомнила рисунок. Вспомнила, кем была на самом деле.

– Увы, – ответила Шаллан. – От меня вам будет мало пользы, светлорды и светледи. Я находилась вдали от родины, когда случилось это трагическое нападение на короля, и у меня нет сведений о том, что могло его вызвать.

– Что же тогда ты здесь делаешь? – спросил Хатам вежливо, но настойчиво.

– Посещает зверинец, разумеется, – пробурчал Себариаль. – То, как вы всей компанией выставляете себя в самом глупом виде, скорее всего, может считаться лучшим бесплатным развлечением, какое можно разыскать в этой промерзшей пустоши.

Наверное, и впрямь мудро было не обращать на него внимания.

– Я ученица Ясны Холин. – Шаллан смотрела прямо в глаза Хатаму. – Я здесь по личному вопросу.

– А-а, – протянул Аладар, – та призрачная помолвка, о которой ходят слухи.

– Это правда, – сказал Рутар. Он был весь какой-то масляный, с зализанными темными волосами, крупными руками и редкой бородой. Но больше всего тревожила его улыбка – улыбка, в которой было слишком много от хищника. – Дитя, вы не могли бы посетить мой военный лагерь и поговорить с моими письмоводительницами? Мне надо знать, что происходит в Йа-Кеведе.

– Я могу предложить кое-что получше, – добавил Ройон. – Где вы остановились, девушка? Предлагаю посетить мой дворец. Я тоже хочу послушать о вашей родине.

Но… она ведь только что упомянула, что ничего не знает…

Шаллан вспомнила все, чему ее учила Ясна. Они плевать хотели на Йа-Кевед. Князья стремились добыть сведения о ее помолвке – светлорды подозревали, что в этой истории кроется нечто большее.

Двое, только что пригласившие ее, были среди тех, кого Ясна считала наименее смышлеными политиками. Другие – вроде Аладара и Хатама – подождут момента, когда приглашение можно будет сделать частным образом, не демонстрируя свой интерес широкой публике.

– Ройон, твоя заботливость неуместна, – вмешался Далинар. – Она, разумеется, останется в моем военном лагере и займет пост среди моих клерков.

– Вообще-то, светлорд Холин, – возразила Шаллан, – я не успела ответить на ваше предложение. Я бы с радостью воспользовалась возможностью стать одной из ваших помощниц, но, увы, уже дала согласие на должность в другом лагере.

Все замолчали, ошеломленные ее заявлением.

Она знала, что скажет дальше. Ужасный риск – один из тех, какие Ясна никогда бы не приняла. Шаллан все равно произнесла, доверившись чутью. В конце концов, в искусстве оно ее не подводило.

– Светлорд Себариаль, – проговорила Шаллан, устремив взгляд на бородача, которого Ясна презирала всей душой, – был первым, кто предложил мне должность и жилье в своем лагере.

Великий князь чуть не поперхнулся вином. Он уставился на нее поверх чаши, прищурив глаза.

Она пожала плечами, надеясь, что жест выглядит невинно, и улыбнулась.

«Прошу вас…»

– Э-э, ну да, – подтвердил Себариаль, откинувшись на спинку кресла. – Она дальняя родственница. Я бы себе не простил, если бы не приютил ее.

– Его предложение было весьма щедрым, – заявила Шаллан. – Недельное жалованье в три полных броума.

Себариаль вытаращил глаза.

– Я об этом не знал, – протянул Далинар, переводя взгляд с Себариаля на нее.

– Простите, светлорд. Я должна была вам рассказать. Я посчитала неприемлемым оставаться в доме того, кто ухаживает за мною. Несомненно, вы понимаете.

Он нахмурился:

– Чего я не понимаю, так это того, почему кто-то по собственному желанию приближается к Себариалю ближе, чем следовало бы.

– О, дядюшку Себариаля вполне можно терпеть, если к нему привыкнуть, – сказала Шаллан, – словно очень раздражающий шум, который в конце концов перестаешь замечать.

Большинство были в ужасе от ее реплики, хотя Аладар улыбнулся. Себариаль – как она и надеялась – расхохотался от души.

– Похоже, все решено, – с досадой бросил Рутар. – Но все же я надеюсь, что вы хотя бы заглянете для краткой беседы.

– Сдавайся, Рутар, – вмешался Себариаль. – Она для тебя слишком молода. Впрочем, в твоем случае, я уверен, беседа и впрямь оказалась бы… краткой.

Рутар поперхнулся слюной.

– Да у меня и в мыслях не было… Ты, заплесневелый старый… Тьфу!

Шаллан была рада, что всеобщее внимание перешло от нее обратно к темам, которые обсуждались, потому что от последней реплики она зарделась. Себариаль и впрямь вел себя временами непристойно. И все-таки он явно старался отдалиться от этих политических дискуссий, и Шаллан хотелось находиться там же, где и он. Такая позиция обеспечивала наибольшую свободу. Она будет, разумеется, работать с Далинаром и Навани над заметками Ясны, но ей не хотелось быть у них под наблюдением.

«А кто сказал, что быть под наблюдением у этого человека чем-то лучше?» – пришло в голову Шаллан, пока она обходила комнату по кругу, чтобы приблизиться к Себариалю, рядом с которым не было ни жены, ни родственников-придворных. Князь оставался холостяком.

– Взять бы тебя, деточка, за ушко да вышвырнуть, – негромко проворчал Себариаль, глотнув вина и не глядя на нее. – Отдать себя в мои руки – глупый ход. Все знают, что я люблю поджигать разные штуки и смотреть, как они горят.

– И все-таки вы меня приняли. Так что ход был не глупый. Просто рискованный, и риск оправдался.

– Я все еще могу тебя выкинуть. И три броума точно платить не стану. Моя любовница стоит столько же, и от этой сделки я, по крайней мере, кое-чего имею.

– Вы заплатите, – возразила Шаллан. – Теперь это вопрос почти государственной важности. Но не переживайте. Я отработаю свое жалованье.

– У тебя сведения о Холине? – спросил Себариаль, изучая свое вино.

Выходит, ему не все равно.

– Сведения – да. В меньшей степени о Холине и в большей – о том, что происходит в мире. Доверьтесь мне. Себариаль, вы только что заключили очень прибыльную сделку.

Ей придется позаботиться о том, чтобы это оказалось правдой.

Остальные продолжали спорить про Убийцу в Белом, и она поняла, что тот напал на дворец, но получил отпор. Когда Аладару удалось перевести разговор к жалобе по поводу того, что его самосветы забирала Корона – Шаллан не знала причину, по которой их отняли, – Далинар Холин медленно поднялся. Он двигался точно катящийся валун. Неотвратимый, неумолимый.

Аладар умолк.

– На пути своем миновал я любопытную груду камней, – произнес Далинар, – той разновидности, что я нашел примечательной. Растрескавшийся сланец источили ветра, забросили на камни, что обладали куда более крепкой природой. И эта стопка тонких пластин выглядела так, будто сложила ее рука смертного.

Все воззрились на Далинара, будто он обезумел. Что-то в его словах показалось знакомым Шаллан. Это была цитата из какой-то книги, которую она читала.

Далинар повернулся и прошел к открытым окнам с подветренной стороны комнаты.

– Но не человек сложил те камни. Они лишь казались шаткой грудой, а на самом деле были довольно крепкой конструкцией – отложением пород, которое теперь оказалось на открытом воздухе. Я удивился, как же случилось, что они сохранились такой аккуратной стопкой и не пали жертвой бурь, что дули на них с яростью. И вскоре выяснил их истинную природу. Я обнаружил, что давление с одной стороны толкало их друг на друга и на скалу, которая была позади. Сколько бы силы ни пытался применить таким образом, они даже не пошевелились. Но стоило мне убрать один камень из основания – вытянув его, а не вытолкнув, – как все рухнуло миниатюрной лавиной.

Собравшиеся глазели на главу Дома Холина, пока Себариаль наконец-то не высказался за всех:

– Далинар, что ты несешь, клянусь одиннадцатым именем Преисподней?

– Наши методы не работают, – пояснил тот, вновь повернувшись ко всей компании. – Воюем годами, а все сидим на прежнем месте. Мы не сможем сразиться с этим убийцей теперь, как не смогли той ночью, когда он убил моего брата. Король Йа-Кеведа выставил против этой твари трех осколочников и половину войска, а потом умер, когда его грудь пронзил осколочный клинок, и его осколки разобрали мерзавцы.

Если мы не можем победить убийцу, тогда надо устранить причину, по которой он атакует. Сумей мы захватить или убрать его нанимателей, тогда, возможно, все связывающие его сделки окажутся ничтожны. Насколько нам известно, в последний раз его наняли паршенди.

– Отлично, – сухо проговорил Рутар. – Нам требуется всего лишь выиграть войну, то есть сделать то, что мы пытались воплотить в жизнь на протяжении пяти лет.

– Мы не пытались, – возразил Далинар. – Я намереваюсь заключить мир с паршенди. Если они не согласятся на наши условия, я выступлю на Расколотые равнины со своей армией и всеми, кто присоединится ко мне. Больше никаких игр на плато, никаких сражений ради светсердец. Я направлю удар на лагерь паршенди – разыщу его и покончу с ними раз и навсегда.

Король тихонько вздохнул и откинулся на спинку своего кресла. Шаллан догадалась, что он этого ждал.

– Поход вглубь Расколотых равнин, – протянул Садеас. – Что ж, с твоей стороны это был бы великолепный поступок.

– Далинар, – с явной осторожностью проговорил Хатам, – я не заметил, чтобы наше положение изменилось. Расколотые равнины по-прежнему большей частью не исследованы, и лагерь паршенди может оказаться без преувеличения где угодно, спрятанный посреди многих миль пространства, которое наша армия не пересечет без серьезных затруднений. Мы согласились, что атаковать их лагерь неосмотрительно, раз уж они с готовностью идут к нам сами.

– Их готовность идти к нам оказалась проблемой, потому что из-за нее битва идет по их правилам. Нет, наше положение не изменилось. Просто мы приняли решение. Эта война продлилась слишком долго. Так или иначе – я ее завершу.

– Звучит чудесно, – вновь вмешался Садеас. – Ты отправишься завтра или подождешь до послезавтра?

Далинар бросил на него пренебрежительный взгляд.

– Просто пытаюсь прикинуть, когда появится пустой военный лагерь, – заявил Садеас с невинным видом. – В своем я уже с трудом помещаюсь и не прочь переместить часть людей в другой, когда паршенди убьют тебя и всех, кто пойдет с тобой. Кто бы мог подумать, что ты, с таким трудом выбравшись из окружения, захочешь все повторить.

Адолин поднялся рядом с отцом, и спрены гнева пузырились у его ног, точно озерца крови. Брат осторожно вынудил его снова сесть. Шаллан явно упускала какую-то деталь в происходящем.

«Я забрела в самую гущу событий, совершенно не понимая, что происходит, – подумала она. – Клянусь бурей, повезло, что меня еще не съели». Внезапно девушка осознала, что не так уж сильно гордится достижениями этого дня.

– Прошлой ночью, перед началом Великой бури, – сказал Далинар, – к нам явился гонец паршенди – впервые за целую вечность они пожелали говорить с нами. Он сообщил, что его правители готовы обсудить возможность мира.

Великие князья были потрясены. «Мир?» – подумала Шаллан, чье сердце забилось быстрей. Безусловно, в мирное время ей будет проще выбраться на Равнины и искать Уритиру.

– Той самой ночью, – негромко продолжил Далинар, – убийца нанес удар. Снова. В прошлый раз он пришел сразу же после того, как мы подписали мирный договор с паршенди. Теперь он вернулся в день, когда был предложен новый мир.

– Вот же гады! – негромко проворчал Аладар. – Это что, какой-то их извращенный ритуал?

– Это может быть совпадением. Убийца наносил удары в разных странах. Безусловно, паршенди не могли встречаться со всеми его жертвами. Однако ход событий вынуждает меня быть осторожным. Я почти готов предположить, что паршенди кто-то подставляет – кто-то использует этого убийцу, чтобы Алеткар никогда не познал мира. Но ведь паршенди сами признались, что наняли его для убийства моего брата…

– Возможно, они в отчаянии. – Ройон ссутулился в своем кресле. – Одна из их фракций ратует за мир, в то время как другая делает все возможное, чтобы уничтожить нас.

– Так или иначе, я намерен готовиться к худшему, – сказал Далинар, глядя на Садеаса. – Я действительно отправлюсь в Расколотые равнины – чтобы покончить с ними или чтобы принять их сдачу и разоружение, – но для подготовки такой экспедиции понадобится время. Мне придется обучить моих людей тому, как переживать трудности долгого перехода, и послать разведчиков в срединную часть равнин, чтобы они нанесли ее на карты. Кроме того, мне придется избрать новых осколочников.

– Новых осколочников?.. – переспросил Ройон, и его черепашья голова приподнялась от любопытства.

– Скоро в моем распоряжении будут новые осколки, – произнес Далинар.

– Позволено ли нам узнать, откуда возьмется эта удивительная находка? – спросил Аладар.

– Ну как же! Адолин их заберет у всех вас в качестве трофеев, – пояснил великий князь Холин.

Некоторые из присутствовавших рассмеялись, словно это была шутка. Однако Далинар, судя по всему, не шутил. Он снова сел за стол, и все восприняли это как конец совещания – еще один признак того, что возглавлял его на самом деле Далинар, а не король.

«Здесь сдвинулось все равновесие власти, – подумала Шаллан. – Как и природа войны». Заметки Ясны о придворной жизни, без сомнений, устарели.

– Что ж, я так понимаю, теперь ты отправишься со мной в мой лагерь, – бросил ей Себариаль, предпринимая попытку подняться. – Значит, это собрание не было обычной потерей времени, на протяжении которого я слушал, как хвастуны обмениваются завуалированными угрозами. Теперь я за него еще и заплатил.

– Могло быть и хуже. – Шаллан помогла великому князю встать, поскольку тот нетвердо держался на ногах. Когда Себариаль выпрямился, он высвободил руку.

– Хуже? Как именно?

– Все могло оказаться еще и скучным, а не только дорогим.

Он посмотрел на нее и рассмеялся:

– Да, похоже на правду. Ну что ж, идем.

– Один момент, – попросила Шаллан, – вы отправляйтесь вперед, я догоню вас у кареты.

Девушка отошла, разыскала короля и сама сообщила ему новость о смерти Ясны. Он принял ее с королевским достоинством. Далинар, видимо, уже ему все рассказал.

Выполнив эту обязанность, она нашла королевских письмоводительниц. Через некоторое время покинула зал заседаний и обнаружила снаружи Ватаха и Газа, которые беспокойно ждали. Девушка вручила Ватаху лист бумаги.

– Что это? – спросил он, повертев лист.

– Приказ о помиловании, – пояснила Шаллан. – С королевской печатью. Это для тебя и твоих людей. Скоро мы получим приказы для каждого, с именами, но пока что этого хватит, чтобы вас не арестовали.

– Вы и правда это сделали? – изумился Ватах, разглядывая бумагу, хотя ему явно был непонятен смысл написанного. – Клянусь бурей, вы в самом деле сдержали слово!

– Ну разумеется. Заметь, он покрывает лишь былые преступления, так что напомни всем, чтобы были паиньками. А теперь идем. Я нашла для нас местечко, где можно остановиться.

Разноцветные глаза

059 Четыре года назад

Отец устраивал пиры, притворяясь будто все в полном порядке. Он приглашал светлордов из окрестных деревушек, кормил и поил, демонстрировал дочь.

На следующий день после приема светлорд Давар обычно сидел за своим столом и слушал письмоводительниц. Те докладывали о бедственном положении поместья. Шаллан время от времени видела его по окончании отчетов. Отец держался за голову и смотрел в пустоту.

Однако этим вечером они снова пировали и притворялись.

– Вы, конечно, знакомы с моей дочерью, – сказал отец, жестом указывая на Шаллан, пока его гости усаживались. – Сокровище Дома Давар, коим мы гордимся превыше всего остального.

Гости – светлоглазые из имения в двух долинах от них – вежливо кивнули, и отцовские паршуны принесли вино. И напитки, и рабы – способ продемонстрировать богатство, которым отец на самом деле не владел. Шаллан начала помогать с ведением счетов, таков был ее дочерний долг. Она знала правду об их финансовом положении.

Потрескивающий огонь в камине прогонял вечернюю прохладу; комната где-то в другом месте была бы уютной. Но не здесь.

Слуги налили ей вина. Желтого, слегка опьяняющего. Отец пил фиолетовое, самое крепкое. Он уселся за главный стол, который располагался поперек комнаты – той самой комнаты, где полтора года назад Хеларан угрожал его убить. Прошло шесть месяцев, как они получили от Хеларана краткое письмо вместе с книгой для Шаллан, за авторством знаменитой Ясны Холин.

Шаллан прочитала записку отцу дрожащим шепотом. В ней мало что говорилось. В основном – завуалированные угрозы. Той ночью отец избил одну из горничных чуть ли не до смерти. Исан все еще хромала. Слуги больше не сплетничали о том, что светлорд Давар убил свою жену.

«Никто и не пытается ему сопротивляться, – подумала Шаллан, поглядывая на отца. – Мы все слишком запуганы».

Остальные братья Шаллан сидели, прижимаясь друг к другу, за отдельным столом. Они избегали смотреть на отца и не разговаривали с гостями. На столах светилось несколько маленьких кубков со сферами, но света в зале явно недоставало. Ни сферы, ни огонь в очаге были не в силах разогнать темноту. «Отцу это нравится», – мелькнула у девушки мысль.

Явившийся в гости светлоглазый – светлорд Тавинар – был стройным, хорошо одетым мужчиной в темно-красном шелковом сюртуке. Они с супругой сидели за главным столом, между ними – дочь-подросток. Шаллан не расслышала, как ее зовут.

Время шло; отец несколько раз пытался завязать беседу, но гости были немногословны. Похоже от пира никто не получал удовольствия. Гости выглядели так, словно весьма сожалели о принятом приглашении. Вот только светлорд Давар имел серьезный политический вес, и хорошие отношения с ним ценились.

Шаллан поковыряла еду в своей тарелке, слушая отца, который похвалялся новыми племенными рубигончими. Говорил о процветании Дома. Сплошной обман.

Девушка не хотела ему перечить. Он был с нею добр. Он всегда был с нею добр. Но разве не следовало кому-нибудь что-нибудь сделать?

Хеларан бы сделал. Но брат их покинул.

«Все становится хуже и хуже. Кто-то просто обязан что-то сделать, что-то сказать, изменить отца». Он не должен так себя вести, напиваться, бить темноглазых…

Миновала первая перемена блюд. Шаллан вдруг заметила кое-что. Балат, которого отец начал называть Нан Балат, как если бы тот был старшим, то и дело поглядывал в сторону гостей. Это было удивительно. Обычно он их игнорировал.

Дочь Тавинара поймала его взгляд, улыбнулась и опять уставилась в тарелку. Шаллан моргнула. Балат… и девушка? Даже думать о таком было странно.

Отец как будто ничего не заметил. Потом встал и поднял чашу:

– Сегодня вечером у нас праздник. Хорошие соседи, крепкое вино.

Тавинар и его супруга, поколебавшись, подняли свои чаши. Шаллан только начала изучать правила поведения в обществе – это было непросто, ибо ее наставницы не задерживались надолго, – но уже знала, что хороший воринский светлорд не должен восхвалять пьянство. Не то чтобы им нельзя напиваться, но воринская традиция требовала не говорить об этом вслух. Ее отец был не силен в таких тонкостях.

– Это важный вечер, – сказал отец, сделав глоток. – Только что я получил весточку от светлорда Гевельмара – я думаю, Тавинар, вы его знаете. Я слишком долго был без жены. Светлорд Гевельмар посылает свою младшую дочь, а с ней – свое разрешение на брак. Мои ревнители совершат церемонию в конце месяца, и у меня вновь будет супруга.

Шаллан похолодела. Плотнее завернулась в шаль. Упомянутые ревнители сидели за отдельным столом и молча ужинали. Трое мужчин были одинаково седыми и служили достаточно долго, чтобы помнить дедушку Шаллан молодым. Однако они относились к ней с добротой, и учеба у них доставляла ей удовольствие, когда все прочее рушилось.

– Почему все молчат? – грозно вопросил отец, окидывая комнату взглядом. – Я только что объявил о своей помолвке! Вы похожи на банду алети, буря бы их побрала! Мы веденцы! Пошумите, придурки!

Гости вежливо похлопали, хотя теперь все выглядели еще более стесненно, чем раньше. Балат и двойняшки посмотрели друг на друга и легонько постучали по столу.

– Да провалитесь вы все в пустоту! – Отец рухнул обратно в кресло, а его паршуны в это время подошли к низкому столу с коробками в руках. – Подарки моим детям, в честь этого события, – продолжил светлорд Давар, взмахнув рукой. – Хоть на самом деле мне наплевать. Ха!

Он осушил чашу.

Мальчикам достались кинжалы – очень хорошие, с гравировкой, как на осколочных клинках. Подарком Шаллан было ожерелье из толстых серебряных звеньев. Она в молчании держала его перед собой. Отцу не нравилось, когда дочь много говорила на пирах, хотя всегда распоряжался ставить ее стол поближе к главному.

Он никогда на нее не кричал. Не в открытую. Иногда ей хотелось, чтобы отец это сделал. Может, в этом случае Йушу позабыл бы о своей вечной обиде на нее. Это…

Дверь в пиршественный зал распахнулась. Тусклый свет озарил высокого мужчину в темной одежде на пороге.

– Это еще что? – вопросил отец, поднявшись и с грохотом ударив руками по столу. – Кто прервал мой пир?

Мужчина вошел решительным шагом. Его лицо было очень длинным и узким, будто сплющенным с двух сторон. Красно-коричневый сюртук из мягкой ткани украшали кружевные манжеты. Губы он поджимал с таким видом, словно только что обнаружил уборную, переполненную во время дождя.

Один его глаз оказался ярко-голубым. Другой – темно-карим. Он был одновременно светлоглазым и темноглазым. Шаллан продрал озноб.

Слуга дома Давар подбежал к главному столу и что-то прошептал отцу. Девушка не расслышала ни слова, но, что бы это ни было, отец мгновенно утратил свой грозный вид. Он остался стоять, но в растерянности приоткрыл рот.

За новоприбывшим вошли несколько слуг в красно-коричневых ливреях. Незнакомец шагнул вперед с такой осторожностью, словно внимательно выбирал, куда наступить, чтобы не запачкаться.

– Меня послал его высочество великий князь Валам, повелитель этих земель. Его внимание привлекли слухи о темных делишках здесь. Слухи о смерти светлоглазой женщины. – Их с отцом взгляды встретились.

– Мою жену убил ее любовник, – возразил отец. – А потом покончил с собой.

– Люди, светлорд Лин Давар, рассказывают другую историю, – проговорил новоприбывший. – Такие слухи… причиняют беспокойство. Они пробуждают недовольство его высочеством. Если светлорд, подвластный ему, и впрямь убил высокородную светлоглазую женщину, мы не можем оставить такое без внимания.

Отец не ответил с гневом, как могла бы предположить Шаллан. Вместо этого замахал руками в сторону дочери и гостей.

– Прочь! – выкрикнул он. – Мне нужно больше простора. Ты, гонец, давай поговорим наедине. Нет нужды тащить в дом уличную грязь.

Тавинары встали, им явно не терпелось уйти. Их дочь обернулась, перед тем как выйти, посмотрела на Балата и что-то прошептала.

Отец уставился на Шаллан, и она поняла, что опять застыла при упоминании матери, осталась сидеть за своим столом.

– Дитя, – мягко произнес отец, – иди побудь с братьями.

Она удалилась, миновав гонца, который подошел к главному столу. Эти глаза… Его звали Редин, и был он бастардом великого князя. Валам, по слухам, использовал своего незаконнорожденного сына в качестве палача и наемного убийцы.

Поскольку ее братьям не был отдан приказ покинуть комнату, они устроились в кресле – и как раз оставили ей место – у камина, достаточно далеко, чтобы отец мог ощущать себя в уединении. Пышное платье окружило ее со всех сторон шелковыми холмами. Шаллан представила, будто она сама исчезла в ворохе складок, а в кресле осталось только это дорогое платье.

Посланец великого князя сел за стол рядом с отцом. Хоть кто-то осмелился выступить против него. Но что, если он найдет отца виновным? Что тогда? Дознание? Она не желала падения отца. Шаллан просто хотела остановить тьму, что постепенно сжимала их всех. Как будто их свет погас, когда мать умерла.

Когда мать…

– Шаллан? – окликнул Балат. – Ты в порядке?

Она встрепенулась:

– Можно поглядеть на кинжалы? С моего стола они красиво смотрелись.

Виким просто пялился в огонь, но Балат бросил ей свой кинжал. Она неуклюже поймала оружие, потом вытащила из ножен, восхищаясь тем, как металлические изгибы отражали пламя очага.

Мальчики следили за тем, как спрены пламени танцевали в огне. Три брата больше не общались друг с другом.

Балат бросил взгляд через плечо на главный стол.

– Хотел бы я знать, о чем разговор, – прошептал он. – Может, его уволокут прочь. Стоило бы воздать ему должное за то, что он сделал.

– Он не убивал мать, – негромко сказала Шаллан.

– О-о? – Балат фыркнул. – А что же случилось на самом деле?

– Я…

Девушка не знала. Она не могла думать о том времени, о том дне. Неужели отец и впрямь совершил такое? Шаллан опять почувствовала холод, несмотря на тепло от очага.

Вновь воцарилось молчание.

Кто-то… кто-то должен был что-то сделать.

– Они обсуждают растения, – сказала Шаллан.

Балат и Йушу посмотрели на нее. Виким продолжил пялиться в огонь.

– Растения, – ровным голосом повторил Балат.

– Да. Я их едва слышу.

– Я не слышу ни звука.

Шаллан, утопая в своем необъятном платье, пожала плечами.

– У меня слух лучше твоего. Да, растения. Отец жалуется, что деревья в его садах не слушаются приказов. «Они сбросили листья из-за болезни, – говорит он, – и теперь отказываются отращивать новые».

«Вы не пробовали поколотить их за непокорность?» – спрашивает гонец.

«Постоянно это делаю, – отвечает отец. – Даже ветки им ломаю, но они все равно не слушаются! Сады выглядят неопрятно. Они, по крайней мере, должны были за собой прибраться».

«Да, проблема, – соглашается гонец, – ведь деревья без листьев едва ли достойны того, чтобы держать их в саду. К счастью, я знаю одно средство. У моего кузена однажды деревья начали вести себя так же, и он обнаружил, что надо всего лишь спеть им песенку – и листья тотчас же появятся опять».

«А-а, конечно же, – говорит отец. – Я немедленно попробую этот способ».

«Надеюсь, поможет».

«И я надеюсь. Когда сад в листву облачится, как бы мне от радости не…»

Братья растерянно уставились на нее.

Наконец Йушу – он был самый младший из братьев, старше лишь одной Шаллан, – склонил голову набок и закончил:

– Обмочиться…

Балат расхохотался – достаточно громко, чтобы отец бросил в их сторону сердитый взгляд.

– Ох, ужас какой! – сказал Балат. – Шаллан, это просто ужасно. Тебе должно быть стыдно.

Она ссутулилась в своем платье, ухмыляясь. Даже Виким, старший из двойняшек, улыбнулся краем рта. Девушка не видела его улыбки уже… сколько времени?

Балат вытер глаза:

– Я на миг поверил, что ты действительно их слышишь. Ты, маленький пыленосец… – Он глубоко вздохнул. – Клянусь бурей, это было здорово.

– Нам надо чаще смеяться, – заметила девушка.

– В этом доме смеху не рады, – проворчал Йушу, потягивая вино.

– Из-за отца? – спросила Шаллан. – Он один, а нас четверо. Просто надо быть веселее.

– Наше веселье не изменит фактов, – возразил Балат. – Хотел бы я, чтобы Хеларан никуда не уходил. – Он стукнул кулаком по ручке кресла.

– Тет Балат, не завидуй тому, что он путешествует, – мягко проговорила Шаллан. – Есть так много интересных мест, которые мы, скорее всего, никогда не увидим. Пусть хоть один из нас посетит их. Подумай об историях, что он принесет нам. О цветах.

Балат окинул взглядом зал из тусклого серо-коричневого и черного камня, с его робким камином, где играло красно-оранжевое пламя.

– Цвета. Я бы не возражал против того, чтобы здесь стало немного ярче.

Йушу улыбнулся:

– Что угодно будет лучше отцовской физиономии.

– Нет, не надо так говорить про его лицо, – возразила Шаллан. – Оно выполняет свой долг со знанием дела.

– А поточнее?

– Напоминает нам, что есть вещи похуже его запаха. Вообще-то, это весьма благородное Призвание.

– Шаллан! – выдохнул Виким. Он был совсем не похож на Йушу. Тощий, с глубоко посаженными глазами и волосами, остриженными так коротко, что своим внешним видом он напоминал ревнителя. – Не говори такие вещи, когда отец может услышать.

– Он поглощен беседой, – сказала Шаллан. – Но ты прав. Мне, видимо, не стоит насмехаться над нашей семьей. Дом Давар – стойкий и выдающийся.

Йушу поднял чашу. Виким отрывисто кивнул.

– Разумеется, – продолжила она, – то же самое можно сказать о бородавке.

Йушу едва не поперхнулся своим вином. Балат опять расхохотался от души.

– Прекратите балаган! – заорал на них отец.

– Это пир! – крикнул в ответ Балат. – Ты сам просил, чтобы мы вели себя как подобает веденцам!

Отец одарил его сердитым взглядом, потом вернулся к беседе с гонцом. Они сидели рядом за главным столом, и в позе отца было что-то просительное, а бастард великого князя держался прямо, с бесстрастным лицом, лишь изогнув бровь.

– Шаллан, клянусь бурей, – изумился Балат, – когда ты успела стать такой умной?

Умной? Она не чувствовала себя умной. Внезапно дерзость сказанных слов вынудила ее вжаться в спинку кресла. Эти вещи просто взяли и выскользнули из ее рта.

– Я всего лишь… прочитала все это в книге.

– Что ж, тебе надо читать побольше этих своих книг, малышка, – сказал Балат. – От этого здесь как будто делается светлей.

Отец ударил рукой по столу, от чего чаши подпрыгнули, а тарелки задребезжали. Шаллан встревоженно уставилась на него как раз в тот момент, когда он ткнул в гонца пальцем и что-то прошипел. Было слишком далеко, чтобы Шаллан расслышала, но она знала этот отцовский взгляд. Девушка много раз его видела перед тем, как светлорд Давар брал трость – или даже кочергу – и принимался охаживать кого-то из слуг.

Гонец плавным движением поднялся. Его утонченность казалась щитом, который сдерживал отцовскую несдержанность.

Шаллан ему позавидовала.

– Похоже, это бессмысленный разговор, – громко сказал гонец. Он смотрел на отца, но говорил так, чтобы слышали все. – Я был готов к этому. Великий князь наделил меня властью, и я желаю узнать, что на самом деле случилось в этом доме. Буду рад свидетельству любого прирожденного светлоглазого.

– Им нужно свидетельство светлоглазого, – тихонько сказал Йушу своим братьям и сестре. – Отец слишком важен, чтобы они могли его просто так устранить.

– Был один, – громко продолжил гонец, – который хотел рассказать нам правду. С той поры о нем ни слуху ни духу. У кого-то из вас есть его смелость? Пойдете ли вы со мной и расскажете ли великому князю о преступлениях, что были совершены на этой земле?

Он посмотрел на них четверых. Шаллан съежилась в своем кресле, пытаясь уменьшиться. Виким не отрывал взгляда от огня. Йушу как будто собрался встать, но потом опять схватился за чашу с вином, ругаясь, и его лицо покраснело.

Балат. Балат взялся за подлокотники кресла, словно намереваясь встать, но потом посмотрел на отца. Отцовский взгляд оставался напряженным. Когда его гнев раскалялся докрасна, он вопил и бросался вещами в слуг.

Но по-настоящему опасным он становился, когда гнев делался холодным, как сейчас. В такие моменты отец был тихим. В такие моменты не было слышно криков.

По крайней мере, его криков.

– Он меня убьет, – прошептал Балат. – Если я скажу хоть слово, он меня убьет. – Его былая бравада растаяла. Он уже не выглядел мужчиной, а казался перепуганным подростком.

– Шаллан, ты можешь это сделать, – прошипел ей Виким. – Отец не посмеет причинить тебе вред. Кроме того, это ведь ты видела, что произошло на самом деле.

– Я не видела, – прошептала она.

– Ты там была!

– Я не знаю, что случилось. Я ничего не помню.

Оно не случилось. Не случилось.

В камине шевельнулось бревно. Балат уставился в пол. Все молча сидели. Вокруг закружился и растаял вихрь полупрозрачных лепестков. Спрены стыда.

– Понятно, – протянул гонец. – Если кто-то из вас… в будущем… вспомнит правду, в Веденаре вы найдете внимательные уши.

– Тебе не разрушить этот дом, ублюдок, – прорычал отец, поднимаясь. – Мы стоим плечо к плечу.

– Полагаю, не считая тех, кто уже не может стоять.

– Убирайся отсюда!

Гонец одарил отца взглядом, полным отвращения и презрительной ухмылкой. Она словно говорила: «Пусть я ублюдок, но не пал так низко, как ты». Потом быстро ушел, забрав своих людей, и донесшиеся снаружи резкие приказы свидетельствовали о том, что он желает вновь отправиться в путь, невзирая на поздний час, поскольку у него есть другое поручение за пределами владений светлорда Давара.

Когда он уехал, отец уперся в стол обеими руками и выдохнул.

– Уходите, – велел он четверым детям, опустив голову.

Они медлили.

– Убирайтесь! – взревел светлорд Давар.

Братья бросились вон из комнаты, и Шаллан едва успевала за ними. В память ей врезался образ: отец медленно опускается в свое кресло, схватившись за голову. Его подарок – прекрасное ожерелье – лежал забытым в открытой коробке на столе прямо перед ним.

Палона

060

То, что они отозвались немедленно и с великим ужасом, неоспоримо, ибо речь идет о тех, кто в числе первых отрекся, отказался от своих обетов. Термин «отступничество» в те времена не применялся, но с той поры стал общеизвестным наименованием этого события.

Из «Слов сияния», глава 38, страница 6

После окончания совещания в королевском дворце Себариаль пригласил Шаллан в свою карету, и они поехали к его военному лагерю. Узор продолжал настойчиво жужжать в складках юбки девушки, даже пришлось его утихомирить.

Великий князь сидел напротив, откинув голову так, что затылком уперся в обитую тканью стену, и тихонько похрапывал, пока карета катилась, погромыхивая на ямах. Землю здесь полностью очистили от камнепочек и выложили по центру линию из каменных плит, чтобы отделить левую сторону от правой.

Солдаты Шаллан наконец-то в безопасности и должны догнать ее позже. У нее теперь появились и жилище, и доход. Из-за напряженного собрания и ухода Навани Дом Холин еще не потребовал у Шаллан передачи им вещей Ясны. Она все еще должна как-то добиться от Навани, чтобы та разрешила ей помогать с расследованием, но пока что день в целом удался.

Шаллан осталось лишь спасти мир.

Себариаль всхрапнул и очнулся от своего короткого сна. Выпрямился, вытер щеку.

– Ты изменилась.

– Прошу прощения?

– Выглядишь моложе. Там мне казалось, что тебе двадцать, может, двадцать пять. Но теперь я вижу, что ты не старше четырнадцати!

– Мне семнадцать, – сухо заметила Шаллан.

– Без разницы. – Себариаль хмыкнул. – Готов поклясться, раньше твое платье было ярче, а лицо – изящнее, приятнее… Наверное, все дело в свете.

– У вас такая привычка – оскорблять молодых дам? – спросила Шаллан. – Или вы так поступаете лишь после того, как пускали перед ними слюни?

Он ухмыльнулся:

– Тебя явно не учили жизни при дворе. Мне это нравится. Но будь осторожнее – здесь, если оскорбить не того человека, возмездие может оказаться скорым.

В окно кареты Шаллан видела, что они наконец-то подъехали к военному лагерю, над которым реяло знамя Себариаля. На нем были глифы «себес» и «лайал», стилизованные под небесного угря, ярко-золотого на черном поле.

Солдаты у ворот отсалютовали, и Себариаль приказал одному из них отвести в свой особняк людей Шаллан, когда те прибудут. Карета продолжила путь, и князь опять откинулся на спинку сиденья, наблюдая за веденкой, словно чего-то ждал.

Девушка понятия не имела чего. Возможно, она ошиблась в своих суждениях о нем. Шаллан сосредоточилась на виде из окошка и вскоре решила, что это место было военным лагерем лишь по названию. Улицы казались прямее, чем в городе, который вырос естественным путем, но она обнаружила куда больше гражданских, чем солдат.

Карета ехала мимо таверн, рынков под открытым небом, лавок и высоких зданий, в которых точно могли проживать по дюжине семей. На большинстве улиц толпился народ. Городок не казался таким ярким, как Харбрант, но здания были из крепкого дерева и камня, их боковые стены вплотную прилегали друг к другу.

– Закругленные крыши, – заметила Шаллан.

– Мои инженеры говорят, что так они лучше противостоят ветрам, – с гордостью сказал Себариаль. – Кроме того, у домов закругленные углы и бока.

– Так много людей!

– Почти все – постоянные жители. У меня самая внушительная армия портных, ремесленников и поваров во всех лагерях. Я уже построил двенадцать мануфактур: ткани, обувь, керамика, несколько мельниц. Я также контролирую стеклодувов.

Шаллан снова повернулась к нему. Гордость в голосе великого князя совершенно не соответствовала тому, что Ясна о нем написала. Разумеется, бо́льшая часть ее характеристик и сведений о великих князьях появилась во время нечастых визитов на Расколотые равнины, да к тому же она давно здесь не была.

– Судя по тому, что я слышала, – сказала Шаллан, – ваше войско в числе наименее успешных в войне против паршенди.

В глазах Себариаля появился озорной огонек.

– Остальные пустились в погоню за быстрой выгодой от светсердец, но на что они станут тратить свои деньги? Скоро на моих ткацких фабриках начнут производить военную форму много дешевле той, которую сюда привозят, и мои фермеры обеспечат куда более разнообразную еду, нежели та, которую добывают при помощи духозаклинаний. Я выращиваю и лавис, и талью, не говоря уже о моих свинофермах.

– Вы скользкий угорь, – заметила Шаллан. – Пока прочие сражались, вы строили экономику.

– Пришлось проявить осторожность, – признался он, подавшись вперед. – Поначалу я не хотел, чтобы они поняли, чем я занимаюсь.

– Умно. Но почему вы рассказали мне?

– Ты сама бы все увидела, раз собираешься стать одной из моих письмоводительниц. Кроме того, секретность более не важна. Фабрики уже заработали, а мои войска едва ли выходят на один штурм плато в месяц. Мне приходится платить Далинару штрафы за то, что я избегаю вылазок и вынуждаю его отправлять кого-то другого, но оно того стоит. Так или иначе, великие князья поумнее поняли, что я собираюсь сделать. Остальные просто считают меня ленивым дурнем.

– Значит, вы не ленивый дурень?

– Напротив, он самый! – воскликнул Себариаль. – Сражения – слишком большой труд. Кроме того, солдаты умирают, и мне приходится платить их семьям. Это все полная бессмыслица. – Он посмотрел в окно. – Я понял, в чем секрет, три года назад. Все приезжали на равнины, но никто не думал об этом месте как о постоянном – несмотря на ценность светсердец, которые гарантируют, что Алеткар никогда отсюда не уйдет…

Он улыбнулся.

В конце концов карета подъехала к особнячку, окруженному зданиями повыше. При доме имелись сад с декоративным сланцекорником, подъездная дорога из каменных плит и даже несколько деревьев. Величавое сооружение, хоть и не выделялось размерами, было построено в утонченном классическом стиле, с колоннами по фасаду. Ряд высоких каменных строений позади особняка служил для него безупречным ветроломом.

– Наверное, у нас найдется для тебя комната, – сказал Себариаль. – Возможно, в подвальном этаже. Вечно у меня не хватает места для всех вещей, которые полагается иметь. Три полных набора мебели для столовой. Фу! Как будто я когда-нибудь кого-то сюда приглашу.

– Вы действительно невысокого мнения о людях, верно? – спросила Шаллан.

– Я их ненавижу, – признался Себариаль. – Но я пытаюсь ненавидеть всех. Таким образом я не рискую забыть того, кто действительно этого заслуживает. Ну, как бы там ни было, мы на месте. Не жди, что я стану помогать тебе выбраться из кареты.

Ей не понадобилась его помощь, поскольку быстро появился лакей и вышел на каменные ступени, к которым вела подъездная дорога. Другой лакей подошел к Себариалю. Тот выругался, но принял помощь.

На ступенях особняка, уперев руки в бока, стояла невысокая женщина с курчавыми темными волосами в красивом платье. Видимо, уроженка Северного Алеткара.

– А-а, – протянул Себариаль, пока они с Шаллан поднимались к даме. – Погибель моя. Пожалуйста, постарайся не ерничать, пока мы не расстанемся. Моя хрупкая, стареющая персона устала справляться с насмешками.

Шаллан растерянно глянула на него.

– Умоляю, Тури, только не говори, что ты ее похитил! – воскликнула женщина.

«Нет, совсем не алети, – подумала Шаллан, вслушиваясь в акцент незнакомки. – Гердазийка». Ногти, похожие на поверхность скалы, подтверждали это. Дама была темноглазой, но, судя по дорогому платью, не служанкой.

Ну разумеется. Любовница.

– Палона, она сама настояла на том, чтобы поехать со мной, – оправдывался Себариаль, шагая по ступеням. – Я не смог ее переубедить. Придется найди для нее комнату или что-то в этом роде.

– Но кто же она?

– Какая-то чужестранка. Когда девушка сказала, что хочет отправиться со мной, старина Далинар так разозлился, что я сразу разрешил ей. – Он помедлил, а потом спросил, повернувшись к Шаллан: – Как тебя зовут?

– Шаллан Давар, – представилась та и поклонилась Палоне. Эта женщина, хоть и темноглазая, явно была хозяйкой в этом доме.

Гердазийка вскинула бровь.

– Что ж, она вежливая, и это означает, что ей тут не понравится. Честное слово, не могу поверить, что ты привел домой первую попавшуюся девушку, потому что решил, будто этим досадишь одному из великих князей.

– Ба! – воскликнул Себариаль. – Женщина, из-за тебя я выгляжу как самый большой подкаблучник во всем Алеткаре…

– Мы не в Алеткаре.

– …а я даже не женат, буря бы тебя побрала!

– Я за тебя не выйду, даже не умоляй, – сказала Палона и, скрестив руки на груди, окинула Шаллан оценивающим взглядом с ног до головы. – Она для тебя слишком молода.

Себариаль ухмыльнулся:

– Я уже опробовал эту шутку на Рутаре. Получилось восхитительно – он столько слюны набрызгал, хватило бы на целую бурю.

Палона улыбнулась и взмахом руки велела ему входить.

– В кабинете тебя ждет подогретое вино с пряностями.

Он неторопливо направился к двери.

– Еда?

– Ты выгнал повара. Забыл?

– А, точно. Ну, ты могла бы что-то приготовить.

– Как и ты.

– Ба! Ты бесполезна, женщина! Только деньги мои тратить горазда. Почему я тебя терплю, напомни, а?

– Потому что любишь.

– Быть того не может, – возразил Себариаль, приостановившись перед парадными дверьми. – Я не способен любить. Я ведь образцовый скряга. Ну ладно, сделай что-нибудь с девочкой.

И он вошел в дом.

Палона кивком головы подозвала Шаллан.

– Дитя, что случилось на самом деле?

– В его словах не было ни слова неправды. – Девушка поняла, что краснеет. – Но несколько фактов он упустил. Я прибыла сюда ради предполагаемой свадьбы с Адолином Холином. Потом подумала, что пребывание в имении Холинов слишком сильно ограничит мою свободу, и решила поискать другие возможности.

– Хм. Звучит, будто Тури…

– Не называй меня так! – донеслось изнутри.

– Будто этот дурачок совершил мудрый политический маневр.

– Что ж, – сказала Шаллан, – я действительно почти вынудила его взять меня с собой. И я намекнула при свидетелях, что он собирается дать мне весьма щедрое жалованье.

– Чересчур щедрое! – уточнил голос изнутри.

– Он что… стоит там и подслушивает? – удивилась Шаллан.

– Ах, он отлично умеет подкрадываться, – пояснила Палона. – Что ж, пойдем со мной. Давай подыщем тебе жилье. Не забудь сказать мне, какое жалованье он обещал – с твоих слов – назначить тебе. Я позабочусь о том, чтобы оно таким и было.

Несколько лакеев вытащили сундуки Шаллан из кареты. Ее солдаты еще не прибыли. Она надеялась, что с ними не случилась какая-нибудь неприятность. Девушка последовала за Палоной в дом, который внутри оказался таким же строгим и классическим, как и снаружи. Много мрамора и хрусталя. Статуи с золотым напылением. Широкая плавная лестница, ведущая на балкон второго этажа, с которого можно было окинуть взглядом весь холл. Шаллан нигде не заметила великого князя, даже если тот продолжал подслушивать.

Палона отвела гостью в очень симпатичные комнаты в восточном крыле: белые и богато обставленные; на жестких каменных стенах и полах – шелковые драпировки и толстые ковры. Шаллан едва ли заслуживала таких роскошных покоев.

«Наверное, мне не следует этого чувствовать, – подумала она, пока Палона проверяла, есть ли в гардеробе полотенца и постельное белье. – Я обручена с принцем».

И все-таки вся эта роскошь напомнила ей об отце. Кружева, драгоценности и шелка, которые он дарил ей, пытаясь заставить забыть о… том, что было…

Шаллан моргнула и повернулась к Палоне – та о чем-то спрашивала.

– Прошу прощения?

– Слуги, – повторила Палона. – У тебя есть горничная?

– Нет, но у меня есть восемнадцать солдат и пять рабов.

– И они будут помогать тебе переодеваться?

Шаллан покраснела:

– Я хотела сказать, что их надо где-то разместить, если вы можете это сделать.

– Могу, – беспечно ответила Палона. – Я даже могу подыскать для них какое-нибудь полезное дело. Полагаю, им будут платить из твоего жалованья – как и горничной, которую я тебе предоставлю. На стол накрывают ко второму колоколу, в полдень и к десятому. Если вдруг проголодаешься в другое время, спроси на кухне. Повар может ругаться – это если я уговорю его вернуться снова. У нас есть бурецистерна, так что обычно имеется проточная вода. Если захочешь, чтобы ее нагрели для ванной, мальчикам понадобится для этого примерно час.

– Проточная вода? – с восторгом переспросила Шаллан. Она впервые увидела подобное в Харбранте.

– Как я уже говорила, бурецистерна. – Палона указала вверх. – Каждая Великая буря заполняет ее, а крем отделяется благодаря особой форме цистерны. Не пользуйся водой до полудня после шторма, иначе она будет коричневой. Я вижу, тебе уже не терпится попробовать.

– Простите, – извинилась Шаллан. – У нас в Йа-Кеведе такого не бывает.

– Добро пожаловать в цивилизацию. Надеюсь, ты оставила дубину и набедренную повязку у дверей. Давай-ка я проверю, найдется ли у нас горничная для тебя.

Невысокая женщина повернулась к выходу.

– Палона? – окликнула ее Шаллан.

– Да, дитя?

– Спасибо.

Палона улыбнулась:

– Ветра́ свидетели, ты не первая потеряшка, которую он привел домой. Кое-кто даже остается.

И она ушла.

Шаллан села на бархатную белую постель и погрузилась в нее чуть ли не по шею. Из чего они сделали эту штуку? Из воздуха и грез? Кровать просто роскошная!

В ее гостиной – ее гостиной! – раздался топот, возвестивший о прибытии лакеев с сундуками. Они ушли через минуту, закрыв дверь. Впервые за довольно долгое время Шаллан не нужно было сражаться за жизнь или тревожиться о том, что ее может убить кто-то из попутчиков.

И потому она уснула.

Шрамы

061

Великое это злодейство превосходит упомянутое ранее бесстыдство, свойственное орденам; поскольку сражение в это время было особенно ожесточенным, многие сочли, что так поступить могли только прирожденные предатели; и когда они отступили, около двух тысяч напало на них, и почти всех перебили; но это был лишь девятый орден из десяти, и считалось, что они не бросят оружия и не сбегут, – они и не поступили так, но воспользовались искусной уловкой, за которую пришлось расплачиваться остальным девяти.

Из «Слов сияния», глава 38, страница 20

Пока за спиной у Каладина строился Семнадцатый мост, он провел пальцами по стене ущелья и вспомнил, как боялся этого места, когда впервые спустился сюда. Боялся, что ливни вызовут внезапное наводнение, пока его люди ищут трофеи. А еще был слегка удивлен тем, что Газ не додумался «случайно» отправить Четвертый мост на мародерское дежурство в день Великой бури.

Четвертый мост воспринял наказание с готовностью и объявил эти ямы своими. Каладин с изумлением понял, что спускается сюда словно домой – он не ощутил бы подобного, даже вернувшись в Под, к родителям. Ущелья принадлежали ему.

– Сэр, парни готовы, – сообщил Тефт, приблизившись.

– Где ты был прошлой ночью? – спросил Каладин, устремив взгляд на узкую трещину небесного цвета, что была вверху.

– Сэр, сменился с дежурства, отправился на рынок, хотел кое-что глянуть. Я должен рапортовать о каждой мелочи?

– Ты пошел на рынок, – уточнил капитан, – во время Великой бури?

– Наверное, на вдох-выдох я забыл о времени… – Тефт отвернулся.

Каладин хотел надавить, но Тефт имел право на личную жизнь. «Они больше не мостовики. Они не обязаны проводить все время вместе. У них снова появилась возможность жить своей жизнью».

Он хотел это поощрить. Но все-таки чувствовал беспокойство. Если не знать, где они все, как же убедиться, что им не угрожает опасность?

Юноша повернулся и посмотрел на Семнадцатый мост – пеструю компанию. Некоторые были рабами, их купили для мостов. Другие – преступниками, хотя в армии Садеаса отправить на мосты могли едва ли не за любой проступок. Долги, оскорбление офицера, драка.

– Вы, – обратился к ним Каладин, – Семнадцатый мост под командованием сержанта Питта. До настоящих солдат вам еще далеко. Эта форма вам пока не подходит. Вы просто ряженые. Мы собираемся это изменить.

Они переминались с ноги на ногу и озирались по сторонам. Хотя Тефт работал с ними и другими расчетами вот уже несколько недель, эти люди еще не видели самих себя воинами. Пока это была имитация – мостовики еще долго будут держать копья под неуклюжим углом, лениво оглядываться в ответ на оклик и выбиваться из строя.

– Ущелья мои, – сказал Каладин. – Я позволяю вам здесь упражняться. Сержант Питт!

– Да, сэр! – отозвался Питт, вытянувшись по стойке смирно.

– Тебе досталась безобразная куча буревого мусора, но я видал и похуже.

– Сэр, трудно поверить!

– Уж поверь, – проворчал Кэл, оглядывая людей. – Я был в Четвертом мосту. Сержант Тефт, они твои. Пусть попотеют.

– Так точно, сэр.

Тефт начал отдавать приказы, а Каладин подобрал копье и направился вглубь ущелий. Им еще работать и работать, чтобы привести все двадцать расчетов в форму, но, по крайней мере, Тефт успешно обучил сержантов. Если Вестники будут милостивы, та же самая учеба сработает и с рядовыми.

Каладин хотел бы объяснить, даже самому себе, почему чувствовал такое беспокойство относительно подготовки этих людей. Как будто все время куда-то бежал. Но куда – понятия не имел. Эта надпись на стене… Вот буря, из-за нее он весь на нервах. Тридцать семь дней.

Кэл миновал спрена. Ту, которая сидела на кружевном листе обороцвета, что рос на стене. Растение сложилось, когда приблизился Каладин. Она этого не заметила и осталась сидеть на воздухе.

– Каладин, чего же ты хочешь? – спросила она.

– Чтобы мои люди выжили, – тотчас ответил парень.

– Нет, – возразила Сил. – Этого ты хотел раньше.

– По-твоему, сейчас не хочу?

Она скользнула на его плечо, словно ее перенесло порывом ветра. Скрестила ноги, уселась с чинным видом, и ее юбка заколыхалась в такт его шагам.

– В Четвертом мосту ты бросил все силы на то, чтобы спасти их. И вот они спасены. Ты не можешь и дальше защищать каждого из них, точно… э-э… точно…

– Папаша-курл, который сидит на яйцах?

– Именно! – Она помедлила. – А что такое «курл»?

– Панцирный зверь, размером примерно с небольшую рубигончую. Похож на помесь краба с черепахой.

– О-о-о-о-о!.. – восхищенно выдохнула Сил. – Хочу увидеть такого!

– Они тут не водятся.

Каладин шел, глядя вперед, так что она тыкала его в шею, пока он не посмотрел на нее. Спрен преувеличенно закатила глаза и сказала:

– Итак, ты признаешь, что твои люди в относительной безопасности. Это значит, что ты на самом деле не ответил на мой вопрос. Чего ты хочешь?

Он миновал кучи костей и веток, поросшие мхом. На одной спрены гниения и спрены жизни перемешались друг с другом – крошечные мошки красного и зеленого цвета поблескивали вокруг лоз, которые проросли сквозь груду мертвечины.

– Я хочу победить этого убийцу, – заявил Каладин, удивленный силой собственного желания.

– Почему?

– Потому что моя работа – защищать Далинара.

Сил покачала головой:

– Дело не в этом.

– Что? По-твоему, ты теперь так хорошо разбираешься в человеческих эмоциях?

– Не в человеческих. Только в твоих.

Каладин хмыкнул и осторожно обошел темный водоем по краю. Ему не хотелось провести остаток дня в промокших ботинках. Эти новые пропускали воду сильней, чем можно было от них ожидать.

– Вероятно, – рассуждал Кэл, – я хочу победить этого убийцу, потому что он во всем виноват. Если бы он не убил Гавилара, Тьен не попал бы в списки рекрутов и мне не пришлось бы следовать за ним. Тьен бы не умер.

– А тебе не кажется, что Рошон нашел бы другую возможность отомстить твоему отцу?

Рошон служил градоначальником в родном городе Каладина, в Алеткаре. Отправка Тьена в армию была с его стороны мелкой местью, способом наказать отца Каладина за то, что тот оказался недостаточно хорошим лекарем и не смог спасти сына Рошона.

– Наверное, он бы сделал что-то другое, – признал Каладин. – И все-таки этот убийца заслуживает смерти.

Он услышал остальных прежде, чем достиг их, поскольку отзвуки голосов эхом разносило по похожему на пещеру дну ущелья.

– Я пытаюсь объяснить, – донесся один голос, – что никто не задает правильных вопросов. – Это был голос Сигзила, звучавший высоко из-за азирского акцента. – Мы называем паршенди дикарями, и все твердят, что они не встречали людей до того дня, когда столкнулись с экспедицией алети. Если это правда, то какая буря свела их с шинским наемным убийцей? Да к тому же с шинцем, который, как ни крути, может связывать потоки.

Каладин вышел на свет их сфер, разбросанных по дну ущелья, – его очистили от мусора, после того как парень побывал здесь в последний раз. Сигзил, Камень и Лопен сидели на валунах, ожидая его.

– Ты намекаешь на то, что Убийца в Белом на самом деле никогда не работал на паршенди? – спросил Каладин. – Или на то, что паршенди солгали, заявив, будто до сих пор жили обособленно?

– Я ни на что не намекаю, – ответил Сигзил, поворачиваясь к Каладину. – Мой учитель всегда требовал задавать вопросы – вот я и задаю. В этой истории одно с другим не сходится. Шинцы невероятно враждебны к чужестранцам. Они редко покидают свои земли и ни за что не станут наемниками. И теперь этот, в белом, просто берет и начинает убивать королей? Осколочным клинком? И при этом все еще работает на паршенди? Если да, почему же они так долго ждали, прежде чем снова натравить его на нас?

– Разве имеет значение, кому он служит? – спросил Каладин, вдыхая буресвет.

– Разумеется, имеет.

– Почему?

– Потому что это вопрос! – ответил азирец с таким видом, словно обиделся. – Кроме того, отыскав истинного нанимателя, мы бы получили подсказку касательно его целей, что помогло бы нам с ним покончить.

Каладин улыбнулся и попытался взбежать по стене.

Упав на землю, прямо на спину, тяжело вздохнул.

Над ним наклонился Камень.

– Со стороны смешно быть, – сообщил рогоед. – Но эта вещь, ты уверен, что она сработать?

– Убийца ходил по потолку, – напомнил Каладин.

– Думаешь, он делал не то, чем мы занимались? – скептически спросил Сигзил. – Использовал буресвет, чтобы приклеивать предметы друг к другу? Он мог окропить буресветом весь потолок, а затем прыгнуть и прилипнуть к нему.

– Нет, – возразил Каладин, и облачко буресвета вырвалось из его рта. – Он подпрыгнул и приземлился на потолке. Потом сбежал вниз по стене и каким-то образом отправил на потолок Адолина. Принц не прилип, он упал в том направлении. – Каладин проследил за тем, как его буресвет поднимается и испаряется. – В конце концов убийца взял и… улетел.

– Ха! – воскликнул Лопен со своего валуна. – Так я и знал. Когда мы выясним, что к чему, король всего Гердаза возьмет да и скажет мне: «Лопен, ты светишься, и это впечатляет. Но ты еще и умеешь летать. За такое дело быть тебе мужем моей дочери».

– У короля Гердаза нет дочери, – заметил Сигзил.

– Нету? Так мне все это время врали?

– Ты не знаешь таких вещей о своей королевской семье? – Каладин попытался сесть.

– Гон, я с младенчества не бывал в Гердазе. Нынче в Алеткаре и Йа-Кеведе гердазийцев столько же, сколько в наших родных краях. Искрить мое огниво, да я почти алети! Но не такой высокий и ворчливый.

Камень протянул Каладину руку и помог встать. Сил устроилась на стене.

– Ты знаешь, как это работает? – спросил ее Кэл.

Она покачала головой.

– Но ведь убийца, несомненно, ветробегун, – сказал Каладин.

– А я знаю? – Сил пожала плечами. – Кто-то вроде тебя? Возможно.

Сигзил проследил за взглядом капитана.

– Хотел бы я увидеть это, – пробормотал он. – Было бы… Ох! – Сигзил отпрыгнул, тыкая пальцем в сторону спрена. – Это похоже на человечка!

Каладин посмотрел на Сил, вскинув бровь.

– Он мне нравится, – сообщила девушка-спрен. – И еще, я «она», а не «оно», благодарю покорно.

– Так спрены разнополые? – восхищенно спросил Сигзил.

– Ну конечно. Хотя, строго говоря, это наверняка как-то связано с тем, как нас воспринимают люди. Олицетворения сил природы и тому подобная чушедребедень.

– Тебя это не беспокоит? – поинтересовался Каладин. – То, что ты можешь оказаться плодом человеческого восприятия?

– Ты – плод союза твоих родителей. Какая разница, как мы появляемся на свет? Я мыслю. Этого мне вполне достаточно. – Спрен лукаво улыбнулась, потом метнулась ленточкой из света вниз, к Сигзилу, который с потрясенным выражением лица рухнул на валун. Она остановилась прямо перед ним, вновь обрела вид девушки, наклонилась и сделала свое лицо точной копией его лица.

– Ох! – опять воскликнул Сигзил, вскакивая и пятясь, вынудив ее захихикать и вернуть свое лицо.

Сигзил покосился на Каладина:

– Она разговаривает… Она разговаривает, как настоящий человек. – Он схватился за голову. – Если верить историям, Ночехранительница способна на такое… Мощный спрен. Огромный спрен.

– Он назвал меня огромной? – изумилась Сил, склонив голову набок. – Не знаю, что и думать по этому поводу.

– Сигзил, – заговорил Каладин, – ветробегуны умели летать?

Азирец опасливо сел на свой валун, по-прежнему не отрывая взгляда от Сил.

– Слухи и предания – не то, в чем я хорошо разбираюсь. Я рассказываю о разных краях, чтобы мир сделался меньше и чтобы люди лучше понимали друг друга. Я слыхал легенды о людях, которые танцевали на облаках, но поди разбери, что вымысел, а что правда в таких старых историях…

– Надо нам в этом разобраться, – решил Каладин. – Убийца вернется.

– Ну так давай, – согласился Камень, – попрыгай еще немного на стену. Я не буду сильно смеяться. – Он уселся на валун и подобрал с земли небольшого краба. Рассмотрел, сунул в рот и начал жевать.

– Брр… – Сигзил передернулся.

– Вкусно быть, – проговорил Камень с набитым ртом. – Но с солью и маслом лучше.

Каладин изучил стену, потом закрыл глаза и вдохнул больше буресвета. Он чувствовал свет внутри себя – тот бился в венах, пытался вырваться на волю. Вынуждал броситься вперед. Прыгать, двигаться, не стоять без дела.

– Итак, – вернулся к обсуждению темы Сигзил, – мы предположили, что Убийца в Белом был тем, кто повредил перила на королевском балконе?

– Чушь, – отмахнулся Камень. – Зачем ему такое творить? Убить куда проще.

– Ага, – согласился Лопен. – Может быть, перила – дело рук какого-то другого великого князя.

Каладин открыл глаза и посмотрел на свою руку – согнута в локте, ладонь прижата к скользкой стене ущелья. От его кожи исходили язычки буресвета. Кружились, исчезали в воздухе, словно пар.

Камень кивнул:

– Все великие князья мечтают о смерти короля, хотя и не говорят про это. Один из них послал вредителя.

– И как же этот вредитель пробрался на балкон? – спросил Сигзил. – Чтобы перерезать перила, требовалось немало времени. Они ведь из металла. Разве что… Насколько гладким был разрез?

Каладин прищурился, наблюдая за язычками буресвета. Он был чистой силой. Нет, «сила» – неподходящее слово. Это мощь – сродни потокам, которые управляли вселенной. Они делали так, что огонь горел, камни падали, свет сиял. Эти язычки были потоками, сведенными к простейшей форме.

Он мог их использовать. Использовать, чтобы…

– Кэл? – издалека раздался голос Сигзила. Точно неважное жужжание. – Насколько гладким был разрез на перилах? Это могли сделать при помощи осколочного клинка?

Голос стих. На миг Каладину показалось, что он видит тени небывалого мира, тени иного места. И в месте том было далекое небо с солнцем, заключенным в нечто похожее на коридор из туч.

«Вот оно».

Он сделал так, что стена оказалась внизу.

Внезапно рука оказалась его единственной опорой. Юноша упал на стену, охнув. Окружающий мир обрушился на него лавиной ощущений, только вот точка зрения была чудной. Он с трудом поднялся на ноги и обнаружил, что стоит на стене ущелья.

Попятился на несколько шагов – и вот он уже выше. Для него эта стена была полом, а трое других мостовиков замерли на настоящем дне, которое выглядело стеной…

«В этом, – подумал Кэл, – нетрудно запутаться».

– Ох ты! – выдохнул Лопен, взволнованно вскочив. – Ага, это точно будет весело. Беги вверх по стене, ганчо!

Каладин поколебался, потом повернулся и побежал. Он как будто был в пещере, и две стены ущелья стали верхом и низом. Они медленно сжимались, по мере того как юноша продвигался к небу.

Чувствуя внутри себя ток буресвета, Каладин широко улыбнулся. Сил неслась рядом с ним, смеясь. Чем ближе они были к вершине, тем у́же становилось ущелье. Кэл притормозил, потом и вовсе замер.

Сил выскочила перед ним, метнувшись из расщелины, словно вырвалась из разинутой пасти пещеры. Она закружилась на месте ленточкой из света и воскликнула:

– Ну давай же! Выходи на плато! К солнечному свету!

– Там разведчики, – напомнил он, – высматривают светсердца.

– Все равно выходи. Перестань прятаться. Будь собой.

Лопен и Камень восторженно завопили внизу. Каладин уставился на синее небо.

– Я должен узнать, – прошептал он.

– Узнать?

– Ты спросила, почему я защищаю Далинара. Сил, я должен узнать, на самом ли деле он тот, кем кажется. Я обязан выяснить, достоин ли хоть один из них своей репутации. Это подскажет мне…

– Что? – Она превратилась в молодую женщину человеческого роста, стоящую на стене перед ним. Спрен была почти такой же высокой, как он сам, ее платье постепенно превращалось в туман. – Что подскажет?

– Мертв ли Честь, – прошептал Кэл.

– Он мертв, но продолжает жить в людях. И во мне.

Каладин нахмурился.

– Далинар Холин – хороший человек, – сказала Сил.

– Он дружит с Амарамом. Внутри князья могут быть одинаковыми.

– Ты в это не веришь.

– Я должен узнать! – Каладин шагнул вперед. Он попытался взять ее за руку, как взял бы человека, но Сил была слишком эфемерной. Его рука прошла сквозь нее. – Я не могу просто поверить. Я должен убедиться. Ты допытывалась, чего я хочу. Ну так вот оно. Я хочу знать, можно ли верить Далинару. И если так… – Он кивком указал на дневной свет за пределами ущелья. – Если можно, я расскажу ему о том, что умею делать. Поверю, что хотя бы один светлоглазый не попытается отнять у меня все. Как Рошон. Как Амарам. Как Садеас.

– В этом все дело?

– Я тебя предупредил, что сломлен.

– Нет. Ты был перекован. С людьми такое случается.

– С другими людьми – да. – Каладин поднял руку, коснулся шрамов на своем лбу. Почему буресвет так и не исцелил их? – В себе же пока что не уверен. Но буду защищать Далинара Холина всеми силами. Я узнаю, кто он такой – кто он на самом деле. Потом, возможно… мы предоставим ему его Сияющих рыцарей.

– А Амарам? Как быть с ним?

Боль. Тьен.

– Его я собираюсь убить.

– Каладин, – проговорила она, сцепив руки перед собой, – не позволяй этому уничтожить себя.

– Оно меня не уничтожит. – Буресвет заканчивался. Полы его мундира потянуло назад, к земле, как и волосы. – Амарам уже об этом позаботился.

Земля полностью вернула свои права, и Каладин упал спиной вперед, прочь от Сил. Он втянул буресвет. Когда в венах вновь запылала сила, кувыркнулся в воздухе и приземлился на ноги в вихре мощи и буресвета.

Друзья хранили молчание несколько мгновений, пока он не выпрямился.

– Это, – наконец произнес Камень, – был очень быстрый способ спуститься. Ха! Но ты не упал на лицо, а было бы смешно. Так-то я тебе похлопаю тихонечко. – И он начал хлопать. Было и впрямь тихо. А вот Лопен издал восторженный возглас, и Сигзил кивнул, широко улыбаясь.

Каладин фыркнул, схватил мех с водой:

– Сигзил, перила на королевском балконе и впрямь перерезали осколочным клинком. – Он глотнул воды. – И нет, это не был Убийца в Белом. Покушение на жизнь Элокара было слишком грубым.

Сигзил кивнул.

– Более того, – продолжил Каладин, – перила перерезали после Великой бури, случившейся той ночью. Иначе ветер искорежил бы их. Так что наш вредитель-осколочник каким-то образом пробрался на балкон уже потом!

Лопен, поймав брошенный Каладином мех, покачал головой.

– Мы должны поверить, что один из осколочников прошел тайком через весь дворец и вышел на тот балкон, гон? И никто его не заметил?

– Мог кто-то другой такую штуку сделать? – спросил Камень, указывая на стену. – Пройтись до самого верха?

– Сомневаюсь. – Каладин пожал плечами.

– Веревка, – бросил Сигзил.

Все повернулись к нему.

– Если бы я хотел помочь осколочнику пробраться внутрь, то подкупил бы слугу, чтобы тот спустил ему веревку, – пояснил свою мысль Сигзил. – Ее на балкон пронести нетрудно, – к примеру, слуга мог обмотать ее вокруг тела под одеждой. Вредитель и, возможно, его приятели забрались по веревке, разрезали стойки перил и расковыряли строительный раствор, потом спустились. Сообщник перерезал веревку и вернулся внутрь.

Каладин медленно кивнул.

– Значит, – подхватил Камень, – узнаем, кто выходить на балкон после бури, – найдем сообщника. Легко! Ха! Сигзил, может, воздух и не ударить тебе в голову. Или ударить. Наверное, совсем чуть-чуть.

Каладин чувствовал, что все не так просто. Моаш был на том балконе между бурей и едва не случившимся падением короля.

– Я поспрашиваю. – Сигзил поднялся.

– Нет, – быстро проговорил Каладин. – Я сам. Никому об этом ни слова. Посмотрим, что мне удастся обнаружить.

– Ну ладно, – согласился Сигзил и кивнул на стену. – Сможешь это повторить?

– Опять опыты? – спросил Каладин с тяжелым вздохом.

– Время есть. Кроме того, сдается мне, Камень хочет увидеть, как ты упадешь лицом вниз.

– Ха!

– Ладно, – покорился Каладин. – Но мне придется осушить часть сфер, которые мы используем для освещения. – Сферы были сложены небольшими группами на слишком чистой земле. – Кстати, почему вы очистили это место от мусора?

– Очистили? – переспросил Сигзил.

– Ну да. Не стоило двигать останки, даже если это просто кости. Они…

Он умолк, когда Сигзил поднял сферу и протянул руку к стене, демонстрируя то, что ускользнуло от внимания Каладина. Глубокие борозды в тех местах, где был содран мох, отметины на скале.

Ущельный демон. Один из грозных большепанцирников прошел здесь, огромным телом сметая все на своем пути.

– Я и не думал, что они так близко подбираются к военным лагерям! – выдохнул Каладин. – Наверное, нам не стоит какое-то время посылать парней на тренировки, просто на всякий случай.

Остальные кивнули.

– Он уйти, – сказал Камень. – Иначе нас бы уже съели. Очевидно быть. Так что вернемся к тренировке.

Каладин кивнул, хотя воспоминание об этих отметинах преследовало его все время, пока он занимался.

Через несколько часов они вывели усталую группу бывших мостовиков обратно к казармам. Члены Семнадцатого моста, хоть и выглядели измотанными, казались живее, чем до того, как спустились в ущелья. Они еще сильнее воодушевились, когда добрались до своей казармы и обнаружили, что один из поваров, обученных Камнем, приготовил большой котел похлебки.

К тому моменту, когда Каладин и Тефт добрались до своей казармы, было уже темно. Там над похлебкой трудился еще один ученик Камня, а сам рогоед – вернувшийся чуть раньше Каладина – пробовал и критиковал. Позади Камня Шен складывал миски.

Что-то было не так.

Каладин остановился на границе света от очага, и Тефт замер рядом с ним.

– Что-то не в порядке, – сказал он.

Кэл согласился, окидывая людей взглядом.

Они собрались по одну сторону от костра – кто-то сидел, остальные стояли, держась вместе. Их смех был наигранным, позы – напряженными. Люди, которых обучили военному делу, использовали боевые стойки, когда им было не по себе. Что-то по другую сторону костра угрожало им.

Каладин вышел на свет и обнаружил, что там сидит человек в опрятном мундире, опустив руки по бокам, склонив голову. Ренарин Холин. Странное дело – он слегка раскачивался вперед-назад, не поднимая глаз.

Каладин расслабился и, приблизившись, спросил:

– Светлорд, чем я могу вам помочь?

Ренарин вскочил и отсалютовал ему.

– Сэр, я хочу служить под вашим началом.

Каладин безмолвно застонал.

– Светлорд, давайте отойдем в сторонку. – Он взял худощавого принца под локоть и увел подальше от любопытных ушей.

– Сэр, – вновь заговорил Ренарин, понизив голос, – я хочу…

– Вы не должны называть меня «сэр», – прошептал Каладин. – Вы светлоглазый. Клянусь бурей, вы сын самого могущественного человека в Восточном Рошаре…

– Я хочу вступить в Четвертый мост, – перебил его Ренарин.

Каладин потер лоб. Будучи рабом, справляясь с куда более серьезными проблемами, юноша забыл о том, какую головную боль способны вызвать высокородные светлоглазые. Раньше он предполагал, что слышал самые нелепые из их смехотворных требований. Похоже, ошибся.

– Вы не можете вступить в Четвертый мост. Мы телохранители вашей собственной семьи. Что вы будете делать? Охранять самого себя?

– Сэр, я не буду помехой. Я стану усердно трудиться.

– Ренарин, не сомневаюсь в этом. Послушайте, с чего вообще вам взбрело в голову вступить в Четвертый мост?

– Мой отец и мой брат, – негромко объяснял Ренарин, на чье лицо падала тень, – они воины. Солдаты. Я не такой, если вы еще не поняли.

– Да. Что-то, связанное с…

– Физическим недугом. У меня малокровие.

– Это народное название для множества разных болезней, – заметил Каладин. – Чем вы на самом деле страдаете?

– Эпилепсией. Это значит…

– Да-да. Она спонтанная или симптоматическая?

Ренарин застыл во тьме:

– Э-э…

– Припадки вызваны каким-то повреждением мозга, – уточнил Каладин, – или просто случаются без особой причины?

– У меня это с детства.

– И насколько серьезны приступы?

– Да все в порядке, – поспешно пояснил Ренарин. – Дела не так плохи. Я не падаю на землю с пеной у рта, как все думают. У меня рука судорожно вздрагивает несколько раз, или я сам начинаю дергаться и не могу остановиться пару минут.

– Сознание не теряете?

– Нет.

– Видимо, что-то миоклоническое, – предположил Каладин. – Горьколист вам давали пожевать?

– Я… Да. Не знаю, помогает ли это. Дело не только в конвульсиях. Часто после припадков я очень сильно слабею. Особенно одна сторона тела.

– Хм, это следствие припадка. У вас когда-нибудь случалось устойчивое расслабление мышц, – к примеру, вы не могли улыбаться одной стороной лица?

– Нет. Откуда вы все это знаете? Вы же солдат?

– Я кое-что смыслю в полевой хирургии.

– И как с полевой хирургией связана… эпилепсия?

Каладин кашлянул в кулак.

– Ну, я понимаю, почему они не хотели, чтобы вы отправлялись сражаться. Я видел людей, чьи раны вызвали похожие симптомы, и лекари всегда освобождали их от военного долга. Светлорд, нет никакого стыда в том, что вы не годитесь для битв. Не каждому суждено воевать.

– Конечно, – с горечью проворчал Ренарин. – Мне все так говорят. А потом все снова возвращается к борьбе. Ревнители твердят, что всякое Призвание важно, однако что гласит их учение о посмертии? Что там идет большая война за Чертоги Спокойствия. Что лучшие солдаты в этой жизни прославлены в следующей.

– Если в посмертии действительно идет большая война, тогда я надеюсь попасть в Преисподнюю. Хоть там высплюсь. Как бы там ни было, вы не солдат.

– Я хочу им стать.

– Светлорд…

– Вам не нужно поручать мне ничего важного, – перебил Ренарин. – Я пришел сюда, а не в какой-нибудь другой батальон, потому что бо́льшая часть ваших людей занимается патрулированием. Если я стану патрулировать, мне не будет угрожать серьезная опасность, а мои приступы никому не навредят. Но я хотя бы смогу поглядеть и почувствовать, что это за жизнь.

– Я…

Ренарин снова перебил Каладина, который еще ни разу не слышал, чтобы обычно тихий юноша произносил столько слов зараз.

– Я буду слушаться ваших приказов! Обращайтесь со мною как с новобранцем. Когда я здесь – я не сын князя, не светлоглазый. Просто еще один солдат. Прошу вас. Я хочу стать частью всего этого. Когда Адолин был моложе, отец заставил его два месяца прослужить в отделении копейщиков.

– В самом деле? – Каладин искренне удивился.

– Отец сказал – каждый офицер должен понимать, что чувствуют его люди, – объяснил Ренарин. – Теперь у меня есть осколки. Я буду воевать, но мне так и не довелось испытать солдатскую жизнь на себе. Думаю, это лучшее из того, на что я могу рассчитывать. Пожалуйста!

Каладин скрестил руки, окинул юношу оценивающим взглядом. Ренарин был встревожен. Очень встревожен. Он сжал кулаки, хотя Каладин не видел коробочки, которую молодой принц часто вертел в руках, когда нервничал. Принц дышал глубоко, но стиснул зубы и не отводил глаз.

То, что пришлось прийти к Каладину и обратиться к нему с такой просьбой, по какой-то причине приводило юношу в ужас. Но он все равно это сделал. Разве от новобранца можно просить большего?

«Неужели я и впрямь могу с этим согласиться?» До чего же нелепое положение! И все-таки частью работы Каладина была забота о безопасности Ренарина. Если он сумеет привить юному принцу крепкие навыки самозащиты, это будет большим скачком на пути к тому, чтобы помочь ему выжить в случае покушения на убийство.

– Вероятно, мне следует подчеркнуть, – привел новый довод Ренарин, – насколько легче будет меня охранять, если я стану проводить время за тренировками вместе с вашими солдатами. Сэр, вам не хватает людей. Разве вас не привлекает идея уменьшить количество тех, кто под вашей защитой, хотя бы на одного человека? Уходить я буду лишь в те дни, когда мне полагается осваивать осколки под руководством мастера-мечника Зайхеля.

Капитан вздохнул:

– Вы точно хотите быть солдатом?

– Да, сэр!

– Тогда собери грязные миски и вымой, – распорядился Каладин, тыкая пальцем в нужную сторону. – Потом помоги Камню помыть его котел и сложить кухонные принадлежности.

– Да, сэр! – воскликнул Ренарин с воодушевлением, которого Кэл еще ни разу не слышал от новобранцев, отправленных дежурить на кухню. Юный принц бегом бросился собирать миски.

Каладин скрестил руки на груди и прислонился к стене казармы. Люди не понимали, как вести себя с Ренарином. Они отдавали наполовину полные миски с похлебкой, чтобы не отказывать ему, и разговоры затихали, стоило ему приблизиться. Но они и рядом с Шеном раньше нервничали и в конце концов приняли его. Смогут ли сделать то же самое для светлоглазого?

Моаш отказался отдавать миску Ренарину, вымыл ее сам, как было принято. Закончив, неспешно подошел к Каладину:

– Ты действительно позволишь ему присоединиться к нам?

– Поговорю с его отцом завтра, – объяснил Каладин. – Узна́ю, что́ великий князь скажет по этому поводу.

– Не нравится мне это. Четвертый мост, наши ночные разговоры… эти вещи должны быть в тайне от них, ты ведь понимаешь?

– Ну да, – согласился Каладин. – Но он хороший малый. Думаю, если кто из светлоглазых и способен вписаться во все это, то лишь он.

Моаш повернулся к нему, вскинув бровь.

– Следует понимать, ты не согласен? – уточнил Каладин.

– Кэл, он ведет себя неправильно. То, как он разговаривает, как смотрит на людей. Странный парень. Впрочем, это не важно, потому что он светлоглазый, и этого хватает с лихвой. Это значит, мы не можем ему доверять.

– Нам и не нужно. Просто будем за ним следить и, возможно, попытаемся научить его защищать самого себя.

Моаш хмыкнул и кивнул. Похоже, этих причин, чтобы позволить Ренарину остаться, ему было достаточно.

«Моаш рядом, – подумал Каладин. – Поблизости нет никого, кто мог бы нас подслушать. Я должен спросить…»

Но какие слова ему следует произнести? «Моаш, ты причастен к покушению на короля?»

– Ты подумал о том, что мы собираемся сделать? – спросил Моаш. – Я имею в виду Амарама.

– Амарам – моя проблема.

– Ты Четвертый мост. – Старый друг взял Каладина за руку. – Твоя проблема – наша проблема. Он тот, кто сделал тебя рабом.

– Его вина не только в этом, – негромко прорычал Каладин, не обращая внимания на Сил, которая жестами пыталась дать ему понять, что следует вести себя тихо. – Моаш, Амарам убил моих друзей. У меня на глазах. Он убийца.

– Значит, надо что-то сделать.

– Надо, – согласился Каладин. – Но что? Думаешь, стоит пойти к властям?

Моаш рассмеялся.

– И что они предпримут? Вызови его на дуэль. Победи в сражении один на один. Пока ты этого не сделаешь, будешь ощущать нечто неправильное, нутром чуять, что что-то не так.

– Тебя послушать, ты знаешь, каково это.

– Ага. – Моаш криво улыбнулся. – В моем прошлом тоже есть Приносящие пустоту. Может быть, потому я и понимаю тебя. Может быть, потому и ты понимаешь меня.

– Тогда что…

– Вообще-то, я не хочу об этом говорить, – перебил Моаш.

– Мы Четвертый мост, – заметил Каладин. – Ты сам сказал. Твои проблемы – мои проблемы.

«Моаш, что король сотворил с твоей семьей?»

– Полагаю, это правда, – согласился тот и отвернулся. – Просто… Не сегодня. Сегодня я всего лишь хочу отдохнуть.

– Моаш! – позвал сидевший у костра Тефт. – Ты идешь?

– Иду, – крикнул в ответ Моаш. – Лопен, а ты как? Готов?

Гердазиец ухмыльнулся, вставая и потягиваясь возле костра:

– Я Неповторимый Лопен, то есть готов ко всему и всегда. Пора бы уже это запомнить.

Сидевший неподалеку Дрехи фыркнул и метнул в Лопена кусочком тушеного длиннокорня. Тот шмякнулся гердазийцу прямо на лицо. Лопен, не моргнув глазом, продолжил:

– Как вы можете убедиться, к подобному я тоже был совершенно готов, и готовность моя подтверждается тем, с какой уверенностью я совершаю этот однозначно грубый жест.

Тефт хмыкнул, и они с Питтом и Сигзилом подошли к Лопену. Моаш направился было к ним, потом замешкался:

– Кэл, ты идешь?

– Куда?

– Отдыхать. – Моаш пожал плечами. – Посетим несколько таверн, сыграем несколько партий, выпьем чего-нибудь.

Отдых. Мостовики в армии Садеаса редко отдыхали, по крайней мере не в компании с друзьями. Поначалу они были слишком забитыми, чтобы думать о чем-то еще, кроме как о выпивке, в которой можно было утопить свои печали. Позже нехватка денег и общее предубеждение со стороны военных вынуждали мостовиков держаться обособленно.

Теперь все было по-другому. Каладин неуверенно проговорил:

– Я… Наверное, мне надо остаться… э-э… проверить, как там другие отряды…

– Да ладно тебе, – бросил Моаш. – Нельзя же все время работать.

– Я в другой раз с вами пойду.

– Ну хорошо.

И Моаш побежал к остальным.

Сил покинула костер, где танцевала со спреном огня, и шмыгнула к Каладину. Зависла в воздухе, наблюдая за тем, как компания друзей растворяется в ночи. Потом спросила:

– Почему ты не с ними?

– Сил, я теперь не могу жить такой жизнью. Я не знаю, как мне себя вести.

– Но…

Каладин пошел и налил себе миску похлебки.

Всего лишь флер

062

Но что касается Иши’Элина, его роль в их зарождении была важнейшей; он быстро осознал последствия того, что люди получат доступ к потокам, и вынудил их объединиться в особые группы; он, обладающий слишком великой силой, объявил во всеуслышание, что уничтожит всех и каждого, кто не согласится связать себя предписаниями и законами.

Из «Слов сияния», глава 2, страница 4

Шаллан разбудило гудение. Она открыла глаза и обнаружила, что лежит, свернувшись клубочком, в роскошной постели в особняке Себариаля. Девушка заснула в одежде.

Гудел Узор, расположившийся на одеяле рядом с ней. Он казался изысканной вышивкой. Занавески на окнах были задернуты – Шаллан не помнила, чтобы сделала это, – и снаружи было темно. День ее прибытия на Равнины превратился в вечер.

– Кто-то входил? – спросила она, садясь и отбрасывая с глаз непокорные рыжие локоны.

– Ммм. Много кто. Теперь ушли.

Шаллан встала и побрела в свою гостиную. Очи Эш, девушка едва заставила себя ступить на чистейший белый ковер. Что, если она оставит следы и испортит его?

«Много кто», о которых упомянул Узор, не убрали еду со стола. Ощутив внезапный жуткий голод, Шаллан уселась на диванчик, подняла крышку с подноса и обнаружила плоский хлеб со сладкой начинкой. К нему прилагались разные соусы.

– Напомни мне поблагодарить Палону утром. Эта женщина божественна.

– Ммм. Нет. По-моему, она… А-а… Преувеличение?

– Ты схватываешь на лету, – похвалила Шаллан, а Узор превратился в трехмерный сгусток извивающихся линий и повис рядом с нею над диваном, словно мяч.

– Нет, – прогудел он. – Я слишком медлителен. Ты предпочитаешь одну разновидность еды другой. Почему?

– Из-за вкуса, – ответила Шаллан.

– Я должен понимать это слово. Но на самом деле не понимаю.

Вот буря! Как же объяснить вкус?

– Вкус – он как цвет… который видишь ртом. – Она скривилась. – И это была ужасная метафора. Прости. У меня проблемы с сообразительностью на голодный желудок.

– Ты сказала «на желудок», – проговорил Узор. – Но я знаю, что на самом деле имелось в виду не это. Контекст позволяет мне понять смысл произнесенного тобой. Можно сказать, что фраза сама по себе – обман.

– Это не обман, – возразила Шаллан, – ведь все понимают и знают, что это значит.

– Мм. Таковы лучшие из обманов.

– Узор, – заметила веденка, отломав кусочек плоского хлеба, – иногда ты такой же вразумительный, как бавец, который пытается цитировать древнюю воринскую поэзию.

Рядом с блюдами лежала записка, в которой говорилось, что Ватах и его солдаты прибыли и размещены в здании по соседству. Ее рабов временно присоединили к слугам в особняке.

Жуя хлеб – он был очень вкусный, – Шаллан направилась к сундукам, намереваясь распаковать свои вещи. Но стоило ей открыть первый же сундук, как в нем обнаружился мигающий красный огонек. Даль-перо Тин.

Шаллан уставилась на него. Видимо, тот же человек, который поставлял Тин сведения. Вероятно, это женщина. Хотя, поскольку станция осведомления находилась в Ташикке, писать мог и не воринец. С ней мог связываться и мужчина.

Она знала так мало. Ей придется быть очень аккуратной… Вот буря, даже если соблюдать осторожность, ее все равно могут убить. Но Шаллан устала от того, что ее все время запугивают.

Эти люди что-то знали про Уритиру. И это была лучшая зацепка Шаллан, опасная или нет. Она достала даль-перо, подготовила доску с бумагой и разместила его в нужном месте. Как только девушка повернула самосвет, чтобы показать, что все готово, перо зависло в неподвижности. Увы, оно не писало. Человек, который хотел с нею связаться, отошел – перо могло вот так мигать часами. Ей придется подождать, пока он вернется.

– Как неудобно, – прошептала Шаллан и улыбнулась своим словам. Неужели она и впрямь жалуется из-за того, что нужно подождать несколько минут ради сеанса мгновенной связи через полмира?

Надо будет придумать, как связаться с братьями. Без даль-пера это будет удручающе медленно. Может, она сумеет передать им сообщение через одну из этих станций осведомления в Ташикке, используя другого посредника?

Она снова уселась на диванчик, положив перо и письменную доску рядом с подносом с едой, и принялась просматривать стопку предыдущих сообщений, которыми Тин обменялась с далеким незнакомцем. Их было не много. Тин наверняка периодически уничтожала донесения. Оставшиеся содержали вопросы о Ясне, Доме Давар и духокровниках.

Шаллан бросилась в глаза одна странность. То, как Тин рассказывала об этих людях, не было похоже на связь вора с теми, кто единожды его нанял. Мошенница говорила о необходимости «наладить отношения» и «сблизиться» с духокровниками.

– Узор, – прогудел Узор.

– Что? – Шаллан глянула в его сторону.

– Узор, – повторил он. – В словах. Ммм.

– На этом листе? – спросила девушка, поднимая страницу.

– На этом и на других. Видишь первые слова?

Шаллан нахмурилась, изучая листы. На всех беседа начиналась с того, что далекий осведомитель задавал Тин вопрос о здоровье или делах. Она каждый раз отвечала простыми словами.

– Я не понимаю.

– Они составляют группы-пятерки, – пояснил Узор. – Квинтеты из букв. Ммм. Каждое сообщение следует узору: первые три слова начинаются с одной из букв квинтета. В ответе Тин два слова начинаются с оставшихся букв.

Шаллан еще раз все просмотрела, но не увидела того, что заметил Узор. Тот снова все объяснил, и ей показалось, что она поняла, но закономерность оказалась слишком сложной.

– Это код, – сделала вывод Шаллан. В этом был смысл; следовало убедиться, что на другом конце линии связи находится правильный человек. Девушка залилась краской, сообразив, что едва не испортила все. Если бы Узор не заметил шифр, если бы даль-перо тотчас же начало писать, Шаллан бы выдала себя.

Она не справится. Невозможно влиться в банду, достаточно умелую и могущественную, чтобы покончить с самой Ясной. Это попросту выше ее сил.

Но она должна.

Шаллан достала альбом и начала рисовать, позволив пальцам двигаться самостоятельно. Нужно стать старше, но ненамного. Она будет темноглазой. Прохожие заметят незнакомую светлоглазую, если та будет разгуливать по лагерю. У темноглазой больше шансов остаться незамеченной. Правильным людям, конечно, она может намекнуть, что пользуется глазными каплями.

Темные волосы. Длинные, как ее настоящие, но не рыжие. Тот же рост, то же телосложение, но совсем другое лицо. Лицо женщины, видавшей виды, как Тин. Шрам поперек подбородка, более угловатые черты. Не красивые, но и не уродливые. Более… заурядные.

Девушка втянула буресвет из лампы возле себя, и прилив сил позволил рисовать быстрее. Это было не возбуждение. Это необходимость идти вперед.

Художница закончила рисунок широким росчерком и обнаружила, что со страницы на нее глядит лицо – почти живое. Шаллан выдохнула свет и почувствовала, как он окутал ее, кружась. На миг у нее все расплылось перед глазами, и она видела только тускнеющее свечение буресвета.

Потом он исчез. Шаллан не почувствовала никаких изменений. Потрогала лицо. На ощупь оно было таким же. Неужели она…

Локон волос на ее плече был черным. Шаллан уставилась на него, потом встала, одновременно испытывая нетерпение и робость. Прошла в ванную комнату и приблизилась к зеркалу, глядя на преображенное лицо с загорелой кожей и темными глазами. Лицо с ее рисунка, которое обрело цвет и жизнь.

– Работает… – прошептала девушка. Это было посерьезнее, чем спрятать прорехи на платье или прибавить себе лет. Это полное преображение. – Что же мы можем с этим сделать?

– Все, что сумеем вообразить, – ответил Узор с ближайшей стены. – Точнее, что сможешь вообразить ты. Мне плохо удается небывалое. Но оно мне нравится. Мне нравится… его… вкус. – Он, похоже, был очень доволен последним замечанием.

Что-то было не так. Шаллан нахмурилась, подняла рисунок и поняла, что не прорисовала одну сторону носа. Светоплетение там не закрывало ее нос полностью, и сбоку получилась расплывчатая дыра. Она была маленькой; скорее всего, ее приняли бы за странный шрам. Но для Шаллан дыра зияла и оскорбляла ее художественный вкус.

Девушка ощупала нос. Он получился чуть больше ее собственного, и пальцы проникали сквозь него, касаясь ее настоящего носа. Изображение было совершенно бесплотным. Если она быстро проводила пальцем через кончик фальшивого носа, тот расплывался облачком буресвета, точно дым, который сносило в сторону порывом ветра.

Она убрала палец, и изображение восстановилось, хотя дыра сбоку никуда не делась. Неряшливый рисунок получился. Шаллан спросила:

– Как долго это продержится?

– Оно питается светом, – прогудел Узор.

Шаллан вытащила сферы из потайного кошеля. Они все были тусклые, – наверное, она их использовала во время разговора с великими князьями. Она взяла одну из лампы на стене, заменив тусклой сферой того же достоинства, и сжала в кулаке.

Девушка вернулась в гостиную. Ей, конечно, понадобится другая одежда. Темноглазая женщина не стала бы…

Даль-перо начало писать.

Шаллан поспешила к диванчику, и у нее перехватило дыхание, когда появились слова.

«Думаю, кое-что из сегодняшних сведений пригодится».

Простое вступление, следовавшее правильному коду.

– Ммм, – зажужжал Узор.

Ей нужно было, чтобы первые два слова в ответной реплике начинались с правильных букв.

«Но и в прошлый раз было то же самое», – написала она – в надежде, что следует коду.

«Не переживайте, – ответил осведомитель. – Вам это понравится, хоть время и поджимает. Они хотят встретиться».

«Хорошо», – написала Шаллан, расслабившись, и благословила те часы, которые Тин потратила, чтобы научить ее подделывать документы. Она схватывала на лету, поскольку это было разновидностью рисования, но наставления Тин теперь позволили ей продемонстрировать свои способности, подделав неряшливый почерк мошенницы.

«Тин, они хотят встретиться сегодня ночью», – вывело даль-перо.

Сегодня ночью? А который сейчас час? Часы на стене показывали половину первого ночи. Это была только первая луна, что восходила сразу после наступления темноты. Она взяла даль-перо и едва не написала: «Не знаю, готова ли я», но вовремя спохватилась. Тин бы так не выразилась.

«Я не готова», – вывела девушка вместо этого.

«Они настаивают, – сообщил осведомитель. – Вот почему пришлось связаться с вами немедленно. Похоже, сегодня прибыла ученица Ясны. Что случилось?»

«Не твоя забота», – написала в ответ Шаллан, подражая тону, в котором Тин обычно вела эти разговоры. Человек на другом конце был слугой, а не соратником.

«Разумеется, – написало даль-перо. – Но они хотят встретиться сегодня ночью. Если вы откажетесь, это может означать разрыв всех связей».

Буреотец! Сегодня ночью? Шаллан провела рукой по волосам, не отрывая взгляда от страницы. Хватит ли у нее сил и мастерства сделать это сегодня ночью?

А изменится ли что-нибудь, если она будет ждать?

С колотящимся сердцем она написала:

«Я считала, что питомица Ясны в моей власти, но девчонка меня предала. Я чувствую себя плохо. Но пошлю на встречу свою ученицу».

«Еще одна? – написало даль-перо. – После того, что случилось с Си? Как бы там ни было, я сомневаюсь, что им понравится встречаться с ученицей».

«У них нет выбора», – написала Шаллан.

Возможно, она смогла бы создать вокруг себя светоплетение, которое сделало бы ее похожей на Тин, но веденка сомневалась, что готова к чему-то вроде этого. Притвориться выдуманной личностью будет достаточно трудно – но подражать настоящему человеку? Ее точно раскроют.

«Я сейчас узнаю», – написал осведомитель.

Шаллан ждала. В далеком Ташикке ее собеседник или собеседница должны были взять другое перо, действуя как посредник между ней и духокровниками. Девушка коротала время, разглядывая сферу, которую принесла из ванной комнаты.

Ее свет немного потускнел. Чтобы поддерживать это светоплетение, придется носить с собой много заряженных сфер.

Даль-перо опять начало писать:

«Они согласны. Вы сможете быстро добраться до военного лагеря Себариаля?»

«Думаю, да, – написала Шаллан. – Почему там?»

«Он один из немногих, где ворота не закрываются на ночь. Там есть дом, где наниматели встретятся с вашей ученицей. Я нарисую карту. Пусть ваша ученица прибудет, когда Салас достигнет зенита. Желаю удачи».

Последовал рисунок с указанием местоположения. Салас в зените? У нее всего двадцать пять минут, а она совсем не знакома с лагерем. Шаллан вскочила, потом застыла. Она не могла отправиться так, одетая как светлоглазая дама. Девушка поспешила к сундуку Тин и принялась рыться в одежде.

Через несколько минут веденка стояла перед зеркалом в просторных коричневых брюках и белой рубашке на пуговицах, с тонкой перчаткой на защищенной руке. Она чувствовала себя голой, так вставив руку. Брюки были неплохой вещью – у нее дома темноглазые женщины надевали их, когда шли работать на поля, хотя светлоглазую в брюках она не видела ни разу. Но вот перчатка…

Девушка вздрогнула и заметила, что фальшивое лицо краснеет вместе с ее собственным. Нос морщился, когда она кривилась. Это было хорошо, хотя Шаллан надеялась, что сумеет скрыть свое смущение.

Маскировку завершил один из белых плащей Тин. Жесткая ткань достигала верхушки ее ботинок, и она подвязала плащ на талии толстым черным поясом из свиной кожи, так что полы почти сомкнулись, – так его носила мошенница. Напоследок Шаллан заменила сферы в кармане заряженными из комнатных ламп.

Изъян на носу все еще беспокоил ее. «Надо чем-то прикрыть лицо», – подумала она и бросилась обратно к сундуку. Там девушка раскопала белую шляпу Блата, ту самую, у которой поля слегка загибались кверху. Шаллан понадеялась, что на ней шляпа будет смотреться лучше, чем на Блате.

Она ее надела и, вернувшись к зеркалу, осталась довольна тенью, которая падала на лицо. Впрочем, вид был слегка нелепый, как и весь этот наряд. Перчатка на руку? Брюки? Плащ смотрелся внушительно на Тин – он указывал на опыт и чувство вкуса. Шаллан в плаще выглядела так, словно притворялась кем-то другим. Она знала, что под иллюзорной завесой кроется перепуганная девчонка-провинциалка из Йа-Кеведа.

«Авторитет – ненастоящая вещь, – зазвучал в ушах голос Ясны. – Он всего лишь флер, иллюзия. Я могу создавать для них эту иллюзию… как и ты».

Шаллан выпрямилась, поправила шляпу. Вернувшись в спальню, рассовала по карманам несколько вещей, включая карту с указанием пути. К счастью, ее покои располагались на первом этаже. Девушка открыла окно.

– Ну, начнем, – прошептала она Узору.

И отправилась в ночь.

Духокровники

063

Таким образом, беспорядки в топархии Ревв были усмирены, и, когда прекратили преследовать проявлявших гражданское неповиновение, Налан’Элин наконец-то снизошел до того, чтобы принять неболомов, которые называли его своим учителем, хотя поначалу с презрением отвергал их поползновения и, преследуя собственные интересы, отказывался поощрять то, что считал раздражающе тщеславными помыслами; и был он последним из Вестников, кто согласился на подобное покровительство.

Из «Слов сияния», глава 5, страница 17

Несмотря на поздний час, в лагере все еще царило оживление. Шаллан не удивилась; проведенное в Харбранте время приучило ее к тому, что не все расценивали приход ночи как причину отправиться по домам. На здешних улицах было почти столько же народу, как в тот раз, когда она впервые по ним проехала.

И никто не обращал на нее внимания.

В кои-то веки девушка не чувствовала, что бросается в глаза. Даже в Харбранте на нее поглядывали – глазели, рассматривали. Кто-то думал о том, как бы ее ограбить, кто-то – о том, как использовать. Молодая светлоглазая без надлежащего сопровождения была заметной и представляла собой благоприятную возможность. Однако с прямыми темными волосами и темно-карими глазами она была все равно что невидимой. Это было чудесно!

Шаллан улыбнулась и сунула руки в карманы плаща – она по-прежнему стыдилась защищенной руки в перчатке, хотя никто на нее даже не смотрел.

Веденка достигла перекрестка. В одном направлении военный лагерь сиял факелами и масляными фонарями. Рынок, достаточно оживленный, для того чтобы никто не осмеливался подвергать риску сферы в лампах. Шаллан направилась к нему; на улицах, где больше прохожих, безопаснее. Ее пальцы смяли бумагу в кармане, и, пропустив увлеченную разговором компанию, она вытащила карту.

Та выглядела достаточно ясной. Надо было просто определить, где она находится. Шаллан подождала еще немного и наконец поняла, что компания перед ней не собирается двигаться дальше. Она ждала, что ей уступят дорогу, как светлоглазой. До чего же глупо! Покачав головой, девушка обошла их.

Так продолжалось и дальше; ей приходилось протискиваться сквозь плотную толпу, и по пути ее нередко толкали. Рынок тек, словно две реки навстречу друг другу, и с каждой стороны были лавки, а посередине торговали едой вразнос. Кое-где над улицей от здания к зданию простирались навесы.

Рынок оказался до жути тесным, суетливым, шумным и беспорядочным. И Шаллан он понравился. Она обнаружила, что хочет остановиться и нарисовать половину встреченных по пути людей. Каждый, кто торговался или просто шел с приятелем, жуя что-нибудь на ходу, казался полным жизни. Почему в Харбранте она не выходила в город чаще?

Девушка замерла, с улыбкой наблюдая за человеком, который показывал сценку с марионетками и коробкой. Чуть дальше по улице гердазиец при помощи огнива и какого-то масла устраивал вспышки пламени. Если бы она могла задержаться хоть чуть-чуть и нарисовать его…

Нет. У нее важное дело. Естественно, часть ее не желала им заниматься, и разум пытался ее отвлечь. Шаллан ощущала эту самозащиту все более явственно. Веденка использовала ее, она в ней нуждалась, но нельзя было позволять, чтобы та управляла ее жизнью.

Веденка все-таки остановилась у тележки, хозяйка которой продавала фрукты в карамельной глазури. Они выглядели сочными и красными, и в каждый воткнули палочку, прежде чем окунуть в стеклянистый расплавленный сахар. Шаллан вытащила сферу из кармана и протянула торговке.

Та застыла, уставившись на сферу. Рядом остановились другие. Что случилось? Это же просто изумрудная марка. Она ведь не броум достала.

Шаллан посмотрела на глифы, обозначавшие цены. Глазированный фрукт на палочке стоил один светлосколок. Ей нечасто приходилось задумываться о номинальной стоимости сфер, но если покопаться в памяти…

Ее марка была в двести пятьдесят раз дороже стоимости этого лакомства. Даже с учетом плачевного финансового состояния ее семьи такая сумма не считалась значительной. Но это было на уровне княжеских Домов и их особняков, а не на уровне уличных торговцев и трудяг-темноглазых.

– Хм, не думаю, что я сумею разменять ее, – сказала женщина. – Э-э… гражданка. – Так было принято именовать богатых темноглазых первого или второго нана.

Шаллан покраснела. Сколько раз ей еще предстоит продемонстрировать свою наивность?

– Это за одно лакомство и за помощь. Я здесь недавно. Мне нужно разобраться в направлениях.

– Не дешевый способ разузнать дорогу, госпожа, – усмехнулась торговка, но тем не менее ловко припрятала сферу.

– Помогите найти улицу Нар.

– А-а, клянусь бурей, вы идете не туда, госпожа. Вам надо в противоположную сторону по течению рынка, а потом направо. Эта улица, кажись, через шесть кварталов будет. Разобраться нетрудно: великий князь заставил всех располагать дома квадратами, как в настоящем городе. Ищите таверны – и попадете куда надо. Но, госпожа, если позволите, я скажу, что это не то место, куда стоит идти.

Даже в роли темноглазой она выглядела слабой и наивной.

– Спасибо, – поблагодарила Шаллан, беря один из глазированных фруктов на палочке. Поспешила прочь, пересекая поток людей, чтобы присоединиться к тем, кто шел по рынку в противоположном направлении.

– Узор? – прошептала она.

– Ммм. – Он прицепился к поле ее плаща на уровне колен.

– Следуй позади меня и наблюдай, не пойдет ли кто-то за мной, – велела Шаллан. – Справишься?

– Если пойдет – я увижу узор, – прогудел он и соскользнул на землю. На краткий миг в воздухе, между плащом и камнем, он превратился в темный клубок изогнутых линий, а потом исчез, как капля воды, упавшая в озеро.

Шаллан поспешила вместе с потоком людей, защищенной рукой сжимая кошель со сферами в кармане плаща, а в свободной неся фрукт на палочке. Она слишком хорошо помнила, как Ясна, нарочно выставляя напоказ свое богатство в Харбранте, выманила воров, – так дождевая вода притягивает лозы.

Девушка следовала в указанном направлении, и ее упоение свободой сменилось беспокойством. Свернув за угол и покинув рынок, она оказалась на улице, где было куда меньше народу. Может, торговка фруктами намеренно отправила Шаллан в ловушку, где ее с легкостью ограбят? Опустив голову, поспешила вперед. Она не могла духозаклинать, как Ясна, чтобы защитить себя. Вот же буря! Она не смогла даже ветки зажечь. И сомневалась, что способна преображать живые тела.

У нее было светоплетение, но веденка его уже использовала. А вот сможет ли сплести из света второй образ, одновременно с первым? И как вообще держится ее маска? Она должна была вытягивать свет из сфер. Шаллан едва не вытащила их, чтобы поглядеть, сколько еще осталось, и спохватилась в последний момент. Идиотка! Так беспокоилась о том, как бы не стать жертвой грабителей, что решила продемонстрировать полную пригоршню денег?

Девушка остановилась через два квартала. По этой улице все-таки кто-то шел – несколько людей в одежде рабочих направлялись домой, на отдых. Здания здесь, конечно, выглядели не такими красивыми, как на предыдущей улице.

– Сзади никого, – прогудел Узор у ее ног.

Шаллан подпрыгнула чуть ли не до крыш. Подняла к груди свободную руку, тяжело дыша. Она и в самом деле вообразила, будто сумеет внедриться в шайку убийц? Да собственный спрен заставляет ее вздрагивать!

«Тин сказала, что для меня не будет учителя лучше личного опыта, – подумала Шаллан. – Надо просто кое-как выдержать пару раз. Надеюсь, я привыкну к этому раньше, чем меня убьют».

– Идем дальше. Наше время истекает. – Она двинулась вперед, грызя фрукт. Он был и в самом деле хорош, хотя из-за тревоги Шаллан не могла им по-настоящему насладиться.

Улица с тавернами оказалась в пяти кварталах от рынка, а не в шести. Помятая карта Шаллан гласила, что место встречи – доходный дом напротив таверны, из окон которой лился синий свет.

Шаллан отбросила свою палочку с фруктом, приблизившись к дому. Он не мог быть старым – ничто в этих военных лагерях не могло быть старше пяти-шести лет, – но выглядел именно таким. Камни источены ветрами, оконные ставни местами покосились. Она удивилась, как Великая буря еще не сдула все здание.

Полностью осознавая, что может войти в логово белоспинника прямиком к ужину, Шаллан подошла и постучала. Дверь открыл темноглазый размером с валун, с бородой, подстриженной по рогоедскому обычаю. В его волосах и впрямь проступала рыжина.

Она едва сдерживалась, чтобы не переминаться с ноги на ногу, пока «привратник» ее рассматривал. Наконец он распахнул дверь и взмахом толстых пальцев велел входить. Шаллан не упустила из виду большой топор, прислоненный к стене рядом с ним и озаренный единственной тусклой буресветной лампой на стене. В ней, похоже, был всего один светлосколок.

Сделав глубокий вздох, Шаллан вошла.

В доме пахло плесенью. Она услышала, как где-то внутри капает вода: во время Великих бурь дожди неизменно находили любую дыру в крыше, и влага просачивалась, просачивалась и просачивалась до первого этажа. Охранник молчал, пока вел ее через холл. Пол был… деревянный. Шаллан казалось, что он вот-вот провалится. Доски стонали при каждом шаге. С хорошим камнем такого не бывало.

Охранник кивком указал на проем в стене, и Шаллан уставилась на простиравшуюся за ним тьму. Лестница. Вниз.

«Буря свидетельница, что я творю? Борюсь со своей робостью, вот что». Девушка посмотрела на громилу-охранника и, вскинув бровь, сказала, стараясь не показать тревогу:

– Вы тут с шиком угнездились, как я погляжу. И долго пришлось искать на Расколотых равнинах логово с такой жуткой лестницей?

Охранник улыбнулся, но не стал от этого менее пугающим.

– Ступеньки ведь не провалятся подо мной, верно? – уточнила Шаллан.

– Хорошие быть. – Охранник кивнул. Голос у него оказался на удивление высокий. – Он держать меня, а я сегодня иметь два завтрака. – Он похлопал себя по животу. – Вперед. Они тебя ждать.

Она вытащила сферу для освещения и начала спуск по лестнице. Каменные стены хранили следы топоров. Кто же так потрудился, чтобы выкопать подвал в гниющем доходном доме? Ответ нашелся, когда Шаллан заметила на стене несколько длинных полосок крема. Они слегка смахивали на потеки воска на свече и окаменели давным-давно.

«Эта дыра была здесь еще до прихода алети», – поняла она. Обустраивая свой лагерь, Себариаль построил это здание над уже существующим подвалом. Кратеры, в которых располагались военные лагеря, когда-то служили домом для людей. Других объяснений быть не могло. Кем они были? Давно исчезнувшими натанцами?

Лестница привела ее в пустую комнатку. До чего же странно обнаружить подвал в таком ветхом здании; обычно они были только в богатых домах, поскольку там шли на любые меры предосторожности, чтобы избежать затопления. Сбитая с толку веденка скрестила руки на груди, а потом один угол пола поднялся, и комнатку залило светом. Шаллан отпрянула, у нее перехватило дыхание. Часть каменного пола была фальшивой, там прятался люк.

У подвала был подвал. Она подошла к краю дыры и увидела лестницу, которая вела к красному ковру и свету, казавшемуся почти ослепительным после сумерек. Должно быть, за время Великой бури здесь скапливалось неимоверное количество воды.

Девушка ступила на лестницу и принялась спускаться, радуясь, что надела брюки. Люк закрылся, – видимо, у него имелся какой-то поворотный механизм.

Она спрыгнула на ковер и, повернувшись, обнаружила комнату, достойную дворца. В центре располагался длинный обеденный стол, на котором блистали хрустальные кубки с самосветами по бокам; их свет озарял помещение. Вдоль стен тянулись удобные полки с книгами и украшениями. Многие были в небольших стеклянных коробках. Какие-то трофеи?

Из полудюжины или около того людей ее внимание привлек один. С прямой спиной и волосами черными как сажа, он был одет в белое и стоял перед камином, в котором потрескивал огонь. Мужчина кого-то ей напомнил – человека из ее детства. Посланника, в чьих глазах притаилась улыбка, человека-загадку, который так много знал. «Два слепца ждали у края эпохи, размышляя о красоте…»

Мужчина повернулся. У него были светло-фиолетовые глаза и лицо, покрытое старыми шрамами, включая след от рубящего удара через всю щеку, который деформировал верхнюю губу. При этом незнакомец выглядел весьма изящно – с кубком вина, в очень дорогом наряде, – но его лицо и руки рассказывали другую историю. Историю о битвах, убийствах и борьбе.

Это был не посланник из прошлого Шаллан. Мужчина поднял правую руку, в которой сжимал что-то вроде длинной тростинки. Приложил штуковину к губам. Он держал ее как оружие, направив прямо на Шаллан.

Она застыла, не в силах пошевелиться, и уставилась на оружие. Потом медленно оглянулась. На стене висела мишень – гобелен с изображениями различных животных. Шаллан вскрикнула и метнулась в сторону за миг до того, как мужчина дунул в свое оружие, и оттуда вырвалась небольшая стрела. Она пролетела в нескольких дюймах от Шаллан и вонзилась в одно из животных на гобелене.

Девушка прижала к груди безопасную руку и перевела дух. «Без паники!» – приказала она самой себе.

– Тин, – заговорил мужчина, опуская духовую трубку, – плохо себя чувствует? – Его спокойный голос заставил Шаллан вздрогнуть. Этот акцент был ей незнаком.

– Да, – с усилием произнесла юная авнтюристка.

Мужчина поставил кубок на каминную доску возле себя, потом вытащил из кармана рубашки еще один дротик и осторожно вставил в другой конец духовой трубки.

– Мне казалось, она не из тех, кто может пропустить важную встречу из-за чего-то столь банального.

Зарядив духовую трубку, он взглянул на Шаллан. Эти фиолетовые глаза казались стеклянными, покрытое шрамами лицо ничего не выражало. Все в комнате как будто затаили дыхание.

Он разгадал ее ложь. Шаллан покрылась холодным потом.

– Вы правы, – сказала она. – Тин в порядке. Однако все случилось не так, как она обещала. Ясна Холин мертва, но убийцы действовали неряшливо. Тин сочла благоразумным пока вести дела через посредника.

Мужчина прищурился, потом наконец поднял свою тростинку и резко дунул. Шаллан дернулась, но дротик ее не ударил – он был нацелен в гобелен.

– Она показала себя трусихой. Ты же явилась сюда добровольно, зная, что я могу просто взять и убить тебя за ее ошибки?

– Девушка должна с чего-то начинать, светлорд, – проговорила Шаллан, и ее голос предательски дрогнул. – Мне не подняться, не рискнув хоть пару раз. Если вы меня не убьете, значит мне посчастливилось встретиться с людьми, с которыми Тин, скорее всего, никогда бы меня не познакомила.

– Смело, – признал мужчина. Он взмахнул двумя пальцами, и один из людей, сидевших у камина, – тощий светлоглазый с такими большими зубами, словно среди его предков затесалась крыса, – бросился вперед и швырнул что-то на длинный стол рядом с Шаллан.

Кошель со сферами. Внутри, наверное, были броумы; темно-коричневый кошель ярко светился.

– Скажи мне, где она, и можешь взять эти деньги, – произнес человек со шрамами, заряжая очередной дротик. – У тебя есть амбиции. Мне это нравится. Я не только заплачу за ее местонахождение, но постараюсь подыскать тебе место в своей организации.

– Прошу прощения, светлорд, но вы знаете, что я не продам ее вам. – Разумеется, он видел ее страх, пот, увлажнивший подкладку шляпы, стекающий по вискам. И действительно, спрены страха начали выбираться из пола рядом с нею, хотя их-то он вряд ли видел из-за стола. – Если бы я пожелала предать Тин ради денег, в чем тогда моя ценность для вас? Вы бы знали, что я так же поступлю и с вами, если мне предложат достаточно большое вознаграждение.

– Честь? – спросил мужчина все с тем же непроницаемым лицом, сжимая дротик двумя пальцами. – У воровки?

– Опять прошу прощения, светлорд, – возразила Шаллан. – Но я не просто воровка.

– А если я стану тебя пытать? Заверяю, мне по силам добыть нужные сведения таким образом.

– Я в этом не сомневаюсь, светлорд. Но неужели вы думаете, что Тин могла послать меня сюда, если бы я знала, где она? А если не знаю, какой тогда смысл пытать меня?

– Что ж, – сказал мужчина, опустив взгляд и засовывая дротик в духовую трубку, – это было бы по меньшей мере забавно.

«Дыши, – приказала себе Шаллан. – Медленно. Как обычно». Сделать это оказалось нелегко.

– Не думаю, что вы так поступите, светлорд.

Он быстрым движением поднял тростник и дунул. Дротик гулко стукнулся о стену.

– Это почему же?

– Потому что вы не из тех, кто выбрасывает что-то полезное. – Она кивком указала на реликвии в стеклянных коробках.

– По-твоему, ты можешь быть полезной мне?

Шаллан вскинула голову и посмотрела ему в глаза:

– Да.

Он ответил ей пристальным взглядом. Пламя в камине потрескивало.

– Очень хорошо, – наконец сказал незнакомец. Он повернулся к камину, снова взял свой кубок. В правой руке он продолжал держать тростник, а пил из кубка левой. При этом стоял к ней спиной.

Веденка облегченно выдохнула, чувствуя себя марионеткой с обрезанными нитями. Ноги подгибались; девушка села на один из стульев возле обеденного стола. Дрожащими пальцами вытащила носовой платок и вытерла лоб и виски, отодвинув шляпу назад.

Проделав это и собравшись спрятать носовой платок, Шаллан поняла, что рядом кто-то сидит. Девушка даже не заметила, что соседний стул заняли, и появление незнакомца заставило ее вздрогнуть. У этого невысокого смуглого человека к лицу было крепко привязано что-то вроде маски из панциря. Вообще-то, оно выглядело так, словно… словно края маски каким-то образом вросли в кожу.

Расположение красно-оранжевых кусочков панциря напоминало мозаику, в которой угадывались брови, поднятые в гримасе ярости и гнева. Из-под маски пара черных глаз уставилась на нее не мигая, открытыми также оставались бесстрастный рот и подбородок. Мужчина… нет, женщина! Шаллан обратила внимание на грудь, на очертания тела. Открытая защищенная рука сразила ее наповал.

Шаллан справилась со смущением. Женщина была в темно-коричневой одежде, простой, перевязанной на талии замысловатым поясом с узором из кусочков панциря. Четверо других, одетых в более привычные для алети наряды, негромко переговаривались возле очага. Высокий мужчина, который допрашивал ее, не произнес больше ни слова.

– Э-э, светлорд? – окликнула Шаллан, посмотрев на него.

– Я размышляю, – ответил он. – Сначала я намеревался убить тебя и выследить Тин. Но передай ей, что теперь она может спокойно прийти ко мне, – я не злюсь, что она не добыла сведений от Ясны. Я нанял для этого задания охотника, который показался мне лучшим, и понимал, чем рискую. Холин мертва, а Тин следовало добиться именно этого любой ценой. Я не похвалю ее за работу, но вполне удовлетворен.

Но то, что она не явилась объяснить случившееся лично… от такой трусости меня тошнит. Тин спряталась, точно дичь. – Он глотнул вина. – А ты смелая. Она послала ту, кого я не должен был убить. Тин всегда отличалась сообразительностью.

Великолепно. И что же это значит для Шаллан? Она неуверенно поднялась со стула, желая оказаться подальше от странной невысокой женщины с немигающими глазами. А еще девушка воспользовалась возможностью как следует отсмотреть комнату. Куда уходил дым от камина? Неужели они прорубили дымоход до самого низа?

Основные трофеи, включая несколько громадных светсердец, красовались на правой стене. Все вместе они стоили, вероятно, больше земельных владений ее отца. К счастью, их не зарядили. Даже нешлифованные, они должны были ослепительно сиять. Также имелись панцири, которые Шаллан смутно узнала. Бивень, скорее всего, принадлежал белоспиннику. А осколок кости с глазницей выглядел пугающе похожим на фрагмент черепа сантида.

Другие диковинки озадачили ее. Флакон с белесым песком. Пара толстых шпилек. Локон золотых волос. Ветка с письменами, которые она не смогла прочесть. Серебряный нож. Странный цветок в сосуде, наполненном какой-то жидкостью. Никаких табличек, чтобы объяснить происхождение сувениров. Кусок бледно-розового хрусталя мог быть чем-то вроде светсердца, но почему тогда выглядел таким хрупким? На дне стеклянного ящика, в котором он располагался, виднелись отделившиеся кусочки, словно хрусталь разрушался под гнетом собственного веса.

Поколебавшись, она дошла до задней части комнаты. Дым от огня подымался, клубясь и кружась вокруг чего-то, висящего над камином. Самосвет?.. Нет, фабриаль. Дым наматывался на него, как нить на катушку. Она впервые видела такое.

– Ты знаешь человека по имени Амарам? – спросил одетый в белое человек со шрамами.

– Нет, светлорд.

– Меня называют Мрейз. Можешь так ко мне обращаться. А ты?

– Меня называют Вуалью, – ответила Шаллан, используя имя, которое когда-то придумала забавы ради.

– Хорошо. Амарам – осколочник, придворный великого князя Садеаса. И моя новая жертва.

От этих слов Шаллан продрал озноб.

– И чего же вы желаете от меня, Мрейз? – Она постаралась, но не смогла правильно произнести слово. Оно не было воринским.

– Ему принадлежит особняк возле дворца Садеаса, – объяснил Мрейз. – Внутри Амарам прячет тайны. Я желаю знать, какие именно. Скажи своей хозяйке, чтобы все разузнала и вернулась ко мне с докладом на следующей неделе, на чачель. Она поймет, что мне нужно. Если это сделает, мое разочарование ею ослабеет.

Пробраться в особняк осколочника? Вот буря! Шаллан понятия не имела, как исполнить такое задание. Ей следует покинуть это место, сбросить маску и считать большой удачей то, что удалось уйти живой.

Мрейз отставил пустую чашу с вином, и она заметила, что его правая рука покрыта шрамами, а пальцы скрючены, словно были сломаны и неправильно срослись. На среднем пальце Мрейза поблескивал золотой перстень-печатка с тем же символом, который нарисовала Ясна. Символ, который носил дворецкий Шаллан. Символ, который был вытатуирован на теле Кабзала.

Пути назад нет. Шаллан пойдет на все, чтобы узнать, что известно этим людям. О ее семье, о Ясне и о конце света.

– Задание будет исполнено, – сказала Шаллан Мрейзу.

– Не спросишь об оплате? – удивленно поинтересовался Мрейз, вытаскивая из кармана дротик. – Твоя хозяйка всегда спрашивала.

– Светлорд, в лучших винных лавках не торгуются. Ваша оплата будет принята.

Впервые с того момента, как она вошла, Мрейз улыбнулся, хотя и не смотрел в ее сторону.

– Вы с Тин не должны навредить Амараму, – предупредил он. – Его жизнь принадлежит другому. Не поднимайте тревоги и не вызовите подозрений. Тин просто нужно провести разведку и вернуться. Только и всего.

Он повернулся и выстрелил из духовой трубки в стену. Шаллан посмотрела на его четверых сообщников у огня и сняла их Образы чередой быстрых морганий. Понимая, что ей пора уходить, направилась к лестнице.

Девушка спиной чувствовала взгляд Мрейза, который в последний раз поднял духовую трубку. Вверху открылся люк. Поднимаясь по лестнице, Шаллан ощущала, что он следит за ней.

Дротик пролетел прямо у нее под ногами, между ступеньками, и вонзился в стену. Учащенно дыша, авантюристка покинула тайную комнату и снова оказалась в пыльном верхнем подвале. Люк закрылся, оставив ее в темноте.

Забыв о самообладании, она бросилась вверх по лестнице и прочь из дома. Снаружи остановилась, тяжело дыша. Улица сделалась оживленнее: ночью таверны привлекали больше желающих развлечься. Шаллан поспешила уйти.

Только теперь она поняла, что пришла на встречу с духокровниками без особого плана. И что сделать? Как раздобыть у них сведения? Для этого нужно было втереться к ним в доверие. Мрейз не походил на человека, который доверится кому угодно. Как узнать, что ему известно про Уритиру? Как отвлечь его людей от ее братьев? Как ей…

– Слежка, – прогудел Узор.

Шаллан резко остановилась:

– Что?

– Люди следуют за тобой, – сказал Узор довольным голосом, как будто не осознавая, насколько опасным было это приключение для Шаллан. – Ты просила меня наблюдать. Я наблюдал.

Ну разумеется, Мрейз послал кого-то, чтобы проследить за ней. Вновь покрывшись холодным потом, Шаллан вынудила себя идти вперед, не оглядываясь.

– Сколько их? – спросила она у Узора, когда тот забрался на полу ее плаща.

– Одна, – доложил спрен. – Та женщина в маске, хотя сейчас на ней черный плащ. Мы должны с нею поговорить? Вы же теперь друзья?

– Нет. Я бы так не сказала.

– Ммм… – прогудел Узор.

Шаллан подозревала, что он пытается вникнуть в природу человеческих отношений, и могла лишь пожелать удачи.

Что же делать? Девушка сомневалась, что сможет избавиться от слежки. У незнакомки наверняка опыт в таких вещах, в то время как Шаллан… ну, у нее был опыт в чтении книг и рисовании.

«Светоплетение, – подумала она. – Могу ли я как-то его применить?» Ее маскарад все еще действовал, чему служили доказательством струящиеся по плечу темные волосы. Могла ли она измениться, наложив на себя другой образ?

Она втянула буресвет, и это заставило ее ускорить шаг. Впереди узкая улица сворачивала между двумя скоплениями доходных домов. Отбросив воспоминания о похожем переулке в Харбранте, Шаллан быстро туда свернула, а потом немедленно выдохнула буресвет, пытаясь вылепить из него новый образ. Возможно, образ крупного мужчины, чтобы захватить ее вместе с плащом, и…

И буресвет просто заклубился перед ней облачком, ничего не сотворив. Она запаниковала, но вынудила себя продолжать идти по переулку.

Не сработало. Почему не сработало? Ведь в ее комнате все работало!

Единственная разница, до которой она смогла додуматься, заключалась в рисунке. В особняке она нарисовала детальный набросок. Сейчас у нее такого не было.

Шаллан сунула руку в карман и достала лист, на котором была изображена карта. Оборотная сторона была чистой. Она выудила из другого кармана карандаш, прихваченный из дома инстинктивно, и попыталась рисовать на ходу. Не тут-то было. Салас почти зашел, и вокруг царила тьма. Кроме того, в движении и без чего-нибудь твердого под бумагой художница не могла как следует прорисовывать детали. Если затормозить, чтобы сделать набросок, не вызовет ли это подозрений? Буря свидетельница, она так нервничала, что с трудом могла правильно держать карандаш.

Нужно найти место, чтобы спрятаться, присесть и сделать хороший эскиз. Вроде одной из тех дверных ниш, мимо которых она шла по этому переулку.

Она начала рисовать стену.

Такое можно набросать не останавливаясь. Девушка свернула на боковую улицу и прошла через пятно света, что лился из открытой таверны. Не обратила внимания на шум, смех и крики, хотя кое-какие из них были обращены к ней, и начертила простую каменную стену.

Она понятия не имела, сработает ли это, но попытка не пытка. Шаллан юркнула в новый переулок, чуть не споткнувшись о босоногого пьяницу, который там храпел, и бросилась бежать. Вскоре нырнула в дверную нишу глубиной в пару футов. Выдохнув оставшийся буресвет, вообразила, как нарисованная стена перекрывает нишу.

Все почернело.

В переулке и так было темно, однако теперь она не видела вообще ничего. Ни призрачного света луны, ни свечения озаренной факелами таверны в другом конце переулка. Означало ли это, что ее рисунок сработал? Шаллан прижалась спиной к двери, стянула шляпу, убеждаясь, что ничего не проглядывает сквозь иллюзорную стену. Она услышала снаружи тихий скрежет ботинок по камням и такой звук, словно стены коснулась чья-то одежда. Потом – ничего.

Шаллан стояла как вкопанная и напрягала слух, но слышала лишь стук собственного сердца. Наконец она прошептала:

– Узор, ты здесь?

– Да, – прогудел он.

– Ступай проверь, не притаилась ли та женщина где-то поблизости.

Тот беззвучно исчез и так же беззвучно вернулся:

– Она ушла.

Шаллан перевела дух. Потом собралась и прошла сквозь стену. Ее поле зрения заполнило сияние, похожее на буресвет. Она оказалась снаружи, в переулке. Иллюзия позади нее заклубилась ненадолго, словно потревоженный дым, а потом быстро приняла исходную форму.

Имитация была довольно-таки неплоха. С близкого расстояния швы между камнями иллюзии не совсем совпадали с настоящими, но ночью разглядеть это трудно. Однако спустя всего несколько мгновений стена опять превратилась в клубящийся буресвет и испарилась. У нее не осталось света, чтобы поддерживать иллюзию.

– Твоя маскировка исчезла, – заметил Узор.

Рыжие волосы. Девушка ахнула и немедленно сунула защищенную руку в карман. Темноглазая мошенница, ученица Тин, могла разгуливать полуодетой, но не сама Шаллан. Попросту невозможно.

Это было глупо, и веденка это знала, но не могла изменить свои чувства. После недолгих колебаний сняла плащ. Без него и без шляпы, с другим лицом и волосами, она стала иным человеком. Девушка вышла из переулка со стороны, противоположной той, куда должна была, по ее предположениям, направиться женщина в маске.

Шаллан замешкалась, пытаясь определить, где находится. В какой стороне особняк? Попыталась мысленно воспроизвести свой маршрут, но так и не поняла, куда попала. Ей нужен ориентир. Она достала помятый лист и набросала схему пути, которым следовала до сих пор.

– Я могу вывести тебя к дому, – предложил Узор.

– Сама справлюсь. – Шаллан кивнула, разглядывая карту.

– Ммм. Тут есть узор. Ты его видишь?

– Да.

– Но не узор букв в посланиях по даль-перу?

Как же объяснить?

– То были слова, – ответила Шаллан. – Военный лагерь – место, которое я могу нарисовать. – Обратный путь теперь был ей ясен.

– А-а…

Шаллан вернулась в особняк без происшествий, но не была уверена ни в том, что окончательно избавилась от хвоста, ни в том, что слуги Себариаля не видели, как она пересекает прилегающий к дому участок и забирается в свою комнату через окно. В этом проблема с тайными вылазками. Если все идет хорошо, редко можно понять, в осторожности ли дело или в том, что кто-то тебя заметил, но ничего не предпринял. Пока что.

Плотно закрыв ставни и задернув шторы, Шаллан бросилась в уютную кровать, тяжело дыша и дрожа.

«Это была, – подумала она, – самая нелепая выходка, которую я когда-либо делала».

И все же девушку переполнял азарт. Буря! Ей же все это понравилось! Напряжение, откровенное вранье самому настоящему убийце, а потом – погоня! Да что с ней случилось? Попытавшись обокрасть Ясну, она едва не заболела от переживаний.

«Я больше не та девчушка, – подумала Шаллан с улыбкой, уставившись в потолок. – Я перестала ею быть много недель назад».

Она разыщет способ разобраться с этим светлордом Амарамом и добьется доверия Мрейза, чтобы узнать, что ему известно. «Мне по-прежнему требуется союз с семьей Холин, и путь к нему – Адолин. Придется придумать, как с ним пересечься поскорее, но при этом нельзя выглядеть отчаявшейся».

Все, что связано с принцем, представляло собой наиболее приятную часть ее дела. Все еще улыбаясь, она спрыгнула с кровати и отправилась проверить, не осталась ли на подносе еще какая-нибудь еда.

Одна из форм справедливости

064

Что касается узокователей, было их всего трое, и такое количество не считалось чем-то из ряда вон выходящим; не стремились они увеличить число свое, ибо во времена Мадасы лишь один из этого ордена постоянно пребывал в Уритиру с его тронами. Их спрен, как предполагалось, обладал необычными свойствами, и убеждать их вырасти до размеров других орденов считалось крамольным.

Из «Слов сияния», глава 16, страница 14

Каладин никогда не чувствовал себя таким неприятно заметным, как во время посещения тренировочной площадки для светлоглазых, где тренировались высокородные.

Далинар требовал, чтобы все его солдаты на дежурстве носили форму, и люди подчинились. В своем синем мундире Каладин не должен был выделяться среди прочих, но выделялся. Возможно, из-за того, что их форма была богаче, с яркими самосветами в пуговицах на полах отлично сшитых мундиров. Кое-кто украсил форму вышивкой. Цветные шарфы становились все популярнее.

Светлоглазые окидывали Каладина и его людей оценивающими взглядами, когда те проходили мимо. Рядовые солдаты относились к его отряду как к героям, а вот офицеры, хоть и уважали Далинара и его решения, даже без слов излучали враждебность по отношению к бывшим мостовикам.

«Тебя здесь не ждали, – говорили их взгляды. – Всяк знай свое место. Ты чужой. Ты как чулл в столовой».

– Сэр, разрешите отлучиться с дежурства на тренировку? – обратился Ренарин к Каладину. Юноша был в форме Четвертого моста.

Капитан кивнул. Принц ушел, и остальные мостовики расслабились. Каладин указал на три наблюдательных поста, и трое из его людей побежали занять их.

Юноша вместе с Моашем, Тефтом и Йейком направился к Зайхелю. Тот стоял в задней части покрытого песком внутреннего двора. Другие ревнители без дела не сидели – носили воду, полотенца или тренировочное оружие светлоглазым дуэлянтам, – а вот Зайхель нарисовал на песке круг и бросал в него разноцветные камешки.

– Я принимаю твое предложение, – сказал Каладин, подходя к мастеру-мечнику. – Со мной будут учиться еще трое.

– Я не нанимался учить четверых, – проворчал Зайхель.

– Знаю.

Мастер-мечник хмыкнул:

– Пробегите трусцой сорок кругов вокруг этого здания, потом возвращайтесь. Времени у вас столько, сколько понадобится для того, чтобы я устал от этой игры.

Каладин резко махнул рукой, и вся четверка пустилась бежать.

– Стоять! – окликнул их Зайхель.

Капитан затормозил, скрипнув ботинками по песку.

– Я просто проверял, насколько вы готовы мне подчиняться, – пояснил Зайхель и бросил камешек в свой круг. Самодовольно хмыкнул. Наконец-то повернулся и посмотрел на мостовиков. – Полагаю, мне не нужно беспокоиться о вашей выносливости. Но, мальчик мой, ты красный на ушах – я такого еще ни разу не видел.

– Я… красный на ушах? – переспросил Каладин.

– Да провались этот язык в Преисподнюю. Я хотел сказать, что ты хочешь кому-то что-то доказать и рвешься в бой. Это значит, что ты зол на всех и вся.

– Можно ли нас за это винить? – спросил Моаш.

– Я-то не стану. Но если уж я буду вас учить, парни, вашим красным ушам не следует вмешиваться в дело. Вы будете меня слушать и делать то, что я скажу.

– Да, учитель Зайхель, – согласился Каладин.

– Не называй меня учителем, – пробурчал мастер-мечник и указал большим пальцем через плечо на Ренарина, который с помощью нескольких ревнителей наряжался в осколочный доспех. – Я его учитель. Для вас, ребята, я просто заинтересованная сторона, стремящаяся помочь вам оберегать жизни моих друзей. Ждите здесь, я сейчас вернусь.

Он повернулся и направился к Ренарину. Когда Йейк подобрал один из цветных камешков, которые Зайхель бросал, мастер-мечник сказал, не оборачиваясь:

– И не трогайте мои камни!

Йейк дернулся и выронил камешек.

Каладин прислонился к одной из колонн, что поддерживали выступающую часть крыши, и стал наблюдать, как Зайхель инструктирует Ренарина. Сил слетела вниз и принялась с любопытством изучать камешки, пытаясь понять, что в них необычного.

Вскоре Зайхель прошел мимо вместе с Ренарином, объясняя юноше, в чем заключается его сегодняшняя тренировка. Похоже, он хотел, чтобы Ренарин пообедал. Каладин с улыбкой проследил за тем, как несколько ревнителей поспешно вынесли стол, обеденные приборы и тяжелый табурет, который мог выдержать осколочника. У них нашлась даже скатерть. Зайхель оставил растерянного принца. Тот уселся за стол в своем громоздком осколочном доспехе с поднятым забралом, разглядывая полноценный обед. Он неуклюже взял вилку.

– Ты учишь его осторожно обращаться со своей новообретенной силой, – сказал Каладин Зайхелю, когда тот вернулся.

– Осколочный доспех – могучая вещь, – ответил мастер-мечник, не глядя на него. – Чтобы им овладеть, нужно научиться еще кое-чему, кроме умения пробивать стены и прыгать с крыш.

– И когда же мы…

– Продолжайте ждать, – распорядился Зайхель и куда-то ушел.

Каладин посмотрел на Тефта, который пожал плечами.

– Он мне нравится.

Йейк усмехнулся:

– Это потому, что он почти такой же ворчун, как ты.

– Я не ворчун, – огрызнулся Тефт. – Просто очень чувствителен к глупости.

Все ждали, пока Зайхель не прибежал обратно трусцой. Четверка тотчас же насторожилась, их глаза распахнулись. Зайхель был вооружен осколочным клинком.

Они на это надеялись. Каладин сказал, что им, возможно, удастся в ходе тренировки взять в руки это оружие. Их взгляды следовали за клинком, словно тот был ослепительной красоткой, снимающей перчатку.

Зайхель подошел и воткнул клинок в песок перед ними. Убрал руку с рукояти и махнул мостовикам:

– Ладно. Попытайтесь его вытащить.

Они уставились на него.

– Дыхание Келека, – наконец проговорил Тефт, – ты серьезно, да?

Неподалеку Сил отвлеклась от камешков и уставилась на клинок.

– Наутро, после того как мы с вашим капитаном поболтали среди ночи, провались он в Преисподнюю, – сказал Зайхель, – я отправился к светлорду Далинару и королю и попросил разрешения обучать вас технике боя с мечом. Вы не будете вооружаться мечами и все такое, но, если вам придется сражаться с убийцей, у которого есть осколочный клинок, вы должны знать основные приемы и то, как на них следует отвечать.

Он посмотрел вниз, положил руку на рукоять меча.

– Светлорд Далинар предложил позволить вам взять один из королевских осколочных клинков. Мудрый человек.

Зайхель убрал руку и жестом велел им начинать. Тефт потянулся к осколочному клинку, но Моаш успел первым – схватился за рукоять и выдернул меч из земли, приложив слишком много силы. Чуть не упал на спину, и Тефт отпрянул.

– Эй, полегче! – рявкнул он. – Отрежешь сам себе шквальную руку, если будешь вести себя как идиот.

– Я не идиот, – огрызнулся Моаш, держа меч острием кверху и от себя. Возле его головы появился единственный тусклый спрен славы. – Он тяжелее, чем я ожидал.

– Правда? – спросил Йейк. – Все говорят, они легкие.

– Люди привыкли к обычным мечам, – объяснил Зайхель. – Тот, кто всю жизнь тренировался с полуторником, а потом взял в руки оружие, выглядящее так, словно в нем в два-три раза больше стали, ждет, что оно будет весить больше. А не меньше.

Моаш хмыкнул и сделал осторожный замах мечом.

– Судя по тем историям, что рассказывают люди, я думал, он вообще ничего не будет весить. Окажется легким, словно ветерок. – Поколебавшись, воткнул клинок обратно в землю. – И режет он с бо́льшим сопротивлением, чем я ожидал.

– Думаю, и тут все дело в ожиданиях, – предположил Тефт, почесывая бороду, и взмахом руки велел Йейку браться за оружие следующим. Крепыш-мостовик вытащил клинок осторожнее, чем это сделал Моаш.

– Буреотец, – буркнул он, – так странно его держать в руках.

– Это просто инструмент, – проговорил Зайхель. – Ценный, но все-таки инструмент. Помните об этом.

– Он не просто инструмент, – возразил Йейк, взмахивая клинком. – Простите, но я в этом уверен. Про обычный меч я мог бы так думать, но это… это искусство.

Зайхель раздраженно покачал головой.

– Что? – спросил Каладин, когда Йейк неохотно передал осколочный клинок Тефту.

– Не понимаю, почему из-за низкого происхождения людям запрещают пользоваться мечами, – пояснил Зайхель. – Даже после стольких лет мне это кажется глупым. Нет в мечах ничего священного. В одних случаях от них больше толку, в других – меньше.

– Ты ревнитель, – сказал Каладин. – Разве тебе не полагается поддерживать воринские искусства и традиции?

– Если ты не заметил, я не очень-то хороший ревнитель. Просто так уж вышло, что я отличный мечник. – Он кивнул на клинок. – Твоя очередь.

Сил бросила на Каладина резкий взгляд.

– Я бы обошелся без этого, если позволишь.

– Совсем не любопытно, как он ощущается?

– Эти штуки убили слишком многих моих друзей. Я предпочел бы не прикасаться к нему, если тебе все равно.

– Как пожелаешь, – согласился Зайхель. – Предложение светлорда Далинара заключалось в том, что вы должны были привыкнуть к этому оружию и избавиться от доли благоговения. В половине случаев люди погибают от руки осколочников, потому что пялятся на оружие, а не уклоняются от удара.

– Я это видел, – подтвердил Каладин. – Замахнись на меня. Мне нужно привыкнуть к виду этого оружия перед собой.

– Конечно. Я только принесу защитный чехол.

– Нет, – возразил Каладин. – Зайхель, никакой защиты. Я должен бояться.

Зайхель бросил на него внимательный взгляд, потом кивнул и подошел к Моашу, чтобы забрать меч, – солдат завладел оружием во второй раз.

Сил пролетела мимо, крутанувшись между головами двух мужчин, которые не видели ее.

– Спасибо, – поблагодарила она, устраиваясь на плече Каладина.

Мастер вернулся и принял стойку. Юноша узнал в ней одну из боевых стоек светлоглазых, но не мог сказать, как она называется. Зайхель шагнул вперед и замахнулся.

Паника.

Каладин не смог ее сдержать. В тот же миг он увидел, как умирает Даллет: осколочный клинок прошел сквозь его голову. Увидел, как на неестественно блестящей поверхности клинка отражаются лица с выжженными глазами.

Клинок просвистел в нескольких дюймах от него. Зайхель выполнил прием и начал новый, движения его были плавными. На этот раз удар грозил попасть в цель, так что Каладину пришлось отпрянуть.

Буря свидетельница, эти чудовищные штуки красивы!

Мастер опять замахнулся, и Каладин отпрыгнул, чтобы увернуться. «Зайхель, ты чуток переусердствовал», – мелькнула мысль, и он снова уклонился, а потом краем глаза заметил какую-то тень. Повернулся и оказался лицом к лицу с Адолином Холином.

Они уставились друг другу в глаза. Каладин ждал очередной остро́ты. Адолин посмотрел на Зайхеля и осколочный клинок, потом снова на новоявленного капитана. Наконец принц коротко кивнул. Повернулся и пошел к Ренарину.

Подоплека была проста: Убийца в Белом обставил их обоих. Нет ничего смешного в том, что они готовились сразиться с ним опять.

«Это не значит, что он не избалованный хвастун», – подумал Каладин, поворачиваясь к Зайхелю. Тот взмахом руки подозвал другого ревнителя и передал ему осколочный клинок.

– Я должен тренировать принца Ренарина, – сказал Зайхель. – Не могу же я оставить его одного на весь день ради вас, дурней. Айвис покажет вам кое-какие приемы и позволит каждому столкнуться один на один с осколочным клинком, как это сделал Каладин. Привыкайте к виду клинка, чтобы не застыть столбом, когда дойдет до дела.

Все кивнули. Только после того, как Зайхель покинул их, Каладин заметил, что новый ревнитель, Айвис, – женщина. Она, хоть и была жреческого сословия, носила перчатку, так что в какой-то степени ее пол угадывался, несмотря на то что мешковатая одежда и бритая голова, как у всех собратьев, скрывали другие очевидные признаки.

Женщина с мечом. Странное зрелище. Впрочем, не более странный, чем темноглазый с осколочным клинком?

Айвис раздала им палки, которые по длине и весу были достойными подобиями осколочного клинка. В той же степени, в какой детские закорючки мелом – достойное подобие человеческой фигуры. Потом она проделала с ними несколько общеизвестных упражнений, продемонстрировав десять стилей боя с осколочным клинком.

Каладин жаждал убивать светлоглазых с того момента, как впервые коснулся копья, и за пару лет до того, как сделался рабом, достиг в этом деле немалых высот. Однако светлоглазые, которых он выслеживал на поле боя, оказались не очень-то умелыми. Большинство опытных мужчин отправлялись на Расколотые равнины. Так что стили боя были для него в новинку.

Он начинал видеть и понимать. Знание стилей позволяло предугадывать следующее движение фехтовальщика. Ему не придется самому использовать в сражении меч – он по-прежнему считал, что это слишком негибкое оружие, – чтобы получить это преимущество.

Примерно через час Каладин отложил свой тренировочный меч и подошел к бочке с водой. Ему и его людям ревнители или паршуны напитки не приносили. Это его вполне устраивало: он ведь не какой-нибудь избалованный мальчишка-богатей. Юноша прислонился к бочке, взяв ковш с водой, и почувствовал приятную усталость глубоко в мышцах, говорившую о том, что занятие не прошло даром.

Каладин поискал взглядом Адолина и Ренарина. Охранять их была не его очередь – Адолина сопровождали Март и Эт, а за Ренарином присматривали те трое, кого Каладин к нему приставил ранее. И все-таки он не мог не проверить, как там принцы. Случись здесь что-то непредвиденное, это может…

Женщина посреди тренировочных залов. Не ревнительница, но настоящая светлоглазая дама, та самая – с ярко-рыжими волосами. Она только что вошла и озиралась по сторонам.

Он не злился на нее из-за происшествия с ботинками. Этот случай просто стал подтверждением того, до какой степени люди вроде Каладина зависели от светлоглазых. С темноглазым можно позабавиться, забрать у него, что захочется, и не думать о том, в каком он остался положении из-за этой встречи.

Таким был Рошон. Таким был Садеас. Такой была эта женщина. Она на самом-то деле не злая. Ей просто наплевать на окружающих, особенно темноглазых.

«Наверное, она достойная пара князьку», – подумал он, когда Йейк и Тефт прибежали попить воды. Моаш продолжал тренироваться, сосредоточившись на изучении стилей.

– Неплохо, – сказал Йейк, проследив за взглядом Каладина.

– Что неплохо? – спросил тот, пытаясь понять, что нужно светлоглазой.

– Неплохо, что ты на нее смотришь, капитан, – уточнил Йейк со смехом. – Клянусь бурей, иногда кажется, что ты думаешь только о том, кого отправить следующим на дежурство.

Неподалеку выразительно закивала Сил.

– Она светлоглазая, – отрезал Каладин.

– И что? – парировал Йейк и похлопал его по плечу. – Светлоглазая дама не может быть привлекательной?

– Нет. – Не может, и все тут.

– Странный ты, командир.

В конце концов Айвис велела Йейку и Тефту прекратить бездельничать и вернуться к тренировке. Каладина она не тронула. Он, похоже, пугал многих ревнителей.

Йейк побежал обратно, а Тефт ненадолго задержался и кивком указал на девушку, Шаллан.

– Думаешь, нам надо из-за нее беспокоиться? Чужестранка, о которой мы совсем мало знаем, ни с того ни с сего оказалась нареченной Адолина. Из нее бы получился хороший убийца.

– Преисподняя, как же я об этом не подумал! Тефт, точно подмечено.

Тефт скромно кивнул и вернулся к тренировке.

Он предположил, что женщина была искательницей приключений, но что, если и впрямь убийца? Парень подобрал свой тренировочный меч и направился в ее сторону, миновав Ренарина. Принц осваивал один из тех стилей, с которыми ознакомились люди Каладина.

Пока Каладин шел к Шаллан, его догнал Адолин, бряцая осколочным доспехом.

– Что она тут делает? – спросил капитан.

– Видимо, пришла поглазеть, как я тренируюсь, – предположил Адолин. – Мне частенько приходится их отсюда выпроваживать.

– Их?

– Ну, ты понимаешь. Девчонок, которые пялятся на меня, пока я сражаюсь. Я не против, но, если ослабить бдительность, от них тут проходу не будет всякий раз, когда я появлюсь. Никто не сможет провести ни один тренировочный бой.

Каладин вскинул бровь.

– Что? – спросил Адолин. – На твои тренировки женщины не приходят, мостовичок? Маленькие темноглазые дамочки, без семи зубов и боящиеся искупаться…

Каладин отвернулся от Адолина, поджав губы. «В следующий раз, – подумал он, – я позволю убийце разобраться с ним».

Адолин рассмеялся, но потом неловко умолк.

– В любом случае, – продолжил он, – у нее, видимо, есть более веская причина, чем у других, принимая во внимание наши отношения. Но все равно придется ее выставить. А не то создадим плохой прецедент.

– Ты действительно позволишь этому случиться? – поинтересовался Каладин. – Помолвке с женщиной, которую ты раньше никогда не видел?

Адолин пожал бронированными плечами.

– У меня всегда сначала все идет хорошо, а потом… разваливается на части. Я ни разу не смог понять, где именно ошибся. Вот и подумал: если пойти другим путем, более официальным…

Он нахмурился, словно вспомнив, с кем разговаривает, и быстрее затопал вперед, чтобы оторваться от Каладина. Адолин поравнялся с Шаллан, которая, напевая себе под нос песенку без слов, прошла мимо и даже на него не взглянула. Адолин поднял руку, открыл рот, чтобы заговорить, и, повернувшись, проводил взглядом удаляющуюся девушку. Веденка не отрывала взгляда от Налл, старшей ревнительницы тренировочных залов. Шаллан почтительно поклонилась ей.

Адолин нахмурился и побежал следом за веденкой, миновав Каладина, который ухмыльнулся ему и бросил:

– Пришла поглазеть на тебя, да-да. Она же явно полностью очарована тобой.

– Заткнись, – прорычал принц.

Каладин неспешно последовал за Адолином и застал Шаллан и Налл посреди разговора.

– …Отображения этих доспехов просто жалкие, сестра Налл, – говорила Шаллан, вручая той папку в кожаном переплете. – Нам нужны новые эскизы. Хотя бо́льшую часть своего времени я буду тратить, служа клерком у светлорда Себариаля, мне бы хотелось начать и пару собственных проектов здесь, на Расколотых равнинах. С вашего благословения, я приступлю к работе.

– У вас потрясающий талант, – сказала Налл, листая страницы. – Искусство – ваше Призвание?

– Естествознание, сестра Налл, хотя рисование в этом смысле для меня остается на первом месте.

– Неудивительно. – Ревнительница перевернула еще одну страницу. – Благословляю вас, милое дитя. Скажите, какой орден вы выбрали?

– Это… довольно сложный вопрос, – смутилась Шаллан, забирая папку. – О! Адолин. Я вас не заметила. Ох, но вы и в самом деле кажетесь громадным в этой броне!

– Вы разрешаете ей остаться? – уточнил Адолин у Налл.

– Она хочет снабдить королевский реестр осколочных доспехов и клинков новыми эскизами, – пояснила Налл. – Это кажется мне мудрым. Нынешние записи об осколках содержат много грубых набросков, но мало детализированных рисунков.

– Так вам нужно, чтобы я позировал? – спросил Адолин, поворачиваясь к художнице.

– Вообще-то, эскизы вашего доспеха довольно полные, – ответила та, – благодаря вашей матушке. Я сначала займусь королевскими доспехами и клинками, которые никто не додумался зарисовать в подробностях.

– Просто не попадайтесь под ноги тем, кто тренируется, дитя, – предупредила Налл. Кто-то позвал ее, и она ушла.

– Послушайте, – заговорил Адолин, повернувшись к Шаллан. – Я понял, куда залетели ваши мысли.

– Они примерно на высоте в пять футов и шесть дюймов, – ответила девушка. – Боюсь, выше им никак не подняться.

– Пять футов… – повторил Адолин и нахмурился.

– Да, – сказала Шаллан, окидывая взглядом тренировочные залы. – До того как попасть сюда, я считала, что это хороший рост. Вы, алети, жутко высокие. Я думаю, все здесь по меньшей мере на два дюйма выше среднего веденца.

– Нет, это не… – Адолин помрачнел. – Вы здесь, потому что хотите посмотреть, как я тренируюсь. Признайтесь. Рисование – просто предлог.

– Хм. Кое-кто слишком много о себе возомнил. Полагаю, такое случается, когда ты член королевской семьи. Заодно можно приобрести смешную шляпу и страсть рубить головы. А, вот и наш капитан гвардии. Твои ботинки курьер скоро принесет в казарму.

Каладин вздрогнул, сообразив, что она обращается к нему.

– В самом деле?

– Я велела заменить подошвы, – пояснила Шаллан. – Они были ужасно неудобные.

– Мне нравилось!

– Значит, у тебя каменные ноги. – Она окинула его взглядом сверху вниз и вскинула бровь.

– Погодите, – вмешался Адолин, помрачнев еще сильней. – Вы носили ботинки мостовичка? Как?!

– Неуклюже, – ответила Шаллан. – И с тремя парами носков. – Она похлопала принца по бронированной руке. – Адолин, если вы хотите, чтобы вас нарисовали, я это сделаю. Но не надо изображать ревность. Я по-прежнему желаю отправиться с вами на обещанную прогулку. О! Мне нужно это как следует рассмотреть. Прошу прощения.

Она целеустремленно зашагала туда, где Зайхель бил по доспеху Ренарина – видимо, чтобы приучить принца держать удар, будучи в осколочном доспехе. Посреди тренировочных залов зеленое платье и рыжие волосы Шаллан были яркими пятнами цвета. Каладин глядел ей вслед, спрашивая себя, можно ли ей доверять. Наверное, лишь самую малость.

– Несносная женщина, – проворчал Адолин и сердито взглянул на Каладина. – Перестань пялиться на ее зад, мостовичок.

– Я не пялюсь. А тебе-то что? Сам сказал – она несносная.

– Ага. – Адолин снова посмотрел на нее и широко улыбнулся. – Почти не заметила меня, верно?

– Похоже на то.

– Несносная, – повторил Адолин, хотя его тон намекал на нечто прямо противоположное. Улыбка принца сделалась шире, и он направился следом за веденкой, двигаясь с грацией осколочника, которая совершенно не соответствовала его величине.

Каладин покачал головой. Светлоглазые и их игры. Как же вышло, что он столько времени проводит среди них? Юноша вернулся к бочке с водой и зачерпнул еще один ковш. Вскоре на песок со скрипом упал тренировочный меч, и к Каладину присоединился Моаш.

Бывший мостовик благодарно кивнул, когда капитан гвардии передал ему ковш. Пришла очередь Тефта и Йейка воспитывать в себе стойкость при виде осколочного клинка в бою.

– Она тебя отпустила? – спросил Каладин, кивком указывая на их учительницу.

Моаш пожал плечами, глотая воду.

– Я не дрогнул.

Каладин одобрительно кивнул.

– Мы занимаемся здесь хорошим делом, – сказал Моаш. – Важным делом! После того как ты натаскал нас в тех ущельях, я думал, что больше мне учиться нечему. Как же я ошибался!

Каладин снова кивнул, скрестив руки на груди. Адолин продемонстрировал Ренарину несколько дуэльных стоек, Зайхель одобрительно покачал головой. Шаллан присела и начала их рисовать. Неужели это был просто повод, чтобы подобраться поближе, дождаться подходящего момента и вонзить нож в живот Адолину?

Возможно, такое мог придумать лишь безумец, но такова его работа. И потому он продолжал следить за Адолином, когда тот повернулся к Зайхелю и начал тренировочный бой, чтобы показать Ренарину, как стойки используются в бою.

Старший сын Далинара и впрямь хороший мечник. Каладин готов был это признать. Как и Зайхель, если уж на то пошло.

– Это все король, – вдруг сказал Моаш. – Он казнил мою семью.

Каладин не сразу понял, о чем он говорит. Тот человек, которого Моаш хотел убить, на кого он затаил злобу, – это все-таки был король.

От неожиданности Каладин почувствовал себя так, словно его ударили. Он повернулся к Моашу.

– Мы Четвертый мост, – продолжал тот, уставившись в пустоту. Он машинально выпил еще воды. – Мы держимся вместе. Ты должен знать, почему… почему я такой. Мои бабушка и дедушка были единственной семьей, которую я когда-либо знал. Родители умерли, когда я был ребенком. Ана и Да, они вырастили меня. А король… их убил.

– Как это случилось? – негромко спросил Каладин, проверив, нет ли поблизости какого-нибудь ревнителя.

– Меня не было дома, – рассказал Моаш. – Я повел караван сюда, в пустошь. Ана и Да имели второй нан. Достаточно высокий ранг для темноглазых. Они владели собственной лавкой. Серебряных дел мастера. Я так и не обучился этому ремеслу. Мне нравилось бродить. Путешествовать.

Ну так вот, один светлоглазый владел двумя или тремя серебряными лавками в Холинаре, одна из которых располагалась по другую сторону улицы от лавки моих деда и бабки. Ему не нравилось, что приходится с ними соревноваться. Это было где-то за год до того, как умер старый король, и Элокар управлял делами королевства, пока Гавилар болтался на равнинах. Как бы там ни было, Элокар водил дружбу с этим светлоглазым, которому мешали мои дед и бабка.

И вот он оказал другу услугу. По приказу Элокара Ане и Да предъявили какое-то обвинение. Они были достаточно важными людьми, чтобы потребовать особого суда перед лицом магистратов. Думаю, Элокара это удивило, и он не сумел полностью нарушить закон. Он заявил о нехватке времени и велел отправить Ану и Да в темницу до появления результатов судебного разбирательства. – Моаш снова окунул ковш в бочку. – Они умерли там через несколько месяцев, так и не дождавшись, пока Элокар разберется с их прошением.

– Это не то же самое, что убийство.

Моаш посмотрел Каладину в глаза:

– Ты думаешь, что послать семидесятидвухлетнюю пару в дворцовую темницу не равнозначно смертному приговору?

– Думаю… да, думаю, ты прав.

Моаш резко кивнул и бросил ковш в бочку.

– Элокар знал, что они там умрут. Только так можно было замять судебное дознание, которое выявило бы его нечестность. Мерзавец их убил, чтобы сохранить свой секрет. Я вернулся из путешествия с караваном в пустой дом, и соседи рассказали, что моя семья уже два месяца как мертва.

– И теперь ты пытаешься убить короля Элокара, – негромко сказал Каладин, и от собственных слов его продрал мороз. Рядом не было никого, чтобы их подслушать, да к тому же тренировочные залы, как обычно, полнились шумом и возгласами. И все-таки слова как будто повисли перед ним, громкие, как звук трубы.

Моаш застыл, глядя ему в глаза.

– Той ночью на балконе, – пояснил Каладин, – ты подстроил все так, словно перила перерезали осколочным клинком.

Моаш крепко взял его за руку и огляделся по сторонам:

– Мы не должны говорить об этом здесь.

– Буреотец, Моаш! – воскликнул Каладин, до которого дошел весь ужас сказанного. – Нас наняли, чтобы его защищать!

– Нас наняли, – возразил Моаш, – чтобы беречь жизнь Далинара. С этим я согласен. Он вроде неплох для светлоглазого. Клянусь бурей, королевству пошло бы во благо, будь он королем вместо Элокара. И не говори, что не согласен.

– Но убийство короля…

– Не здесь, – прошипел Моаш сквозь стиснутые зубы.

– Я просто не могу этого допустить! Длань Налана! Мне придется рассказать…

– Что ты сделаешь? – перебил Моаш. – Сдашь члена Четвертого моста?

Их взгляды скрестились.

Каладин отвернулся:

– Преисподняя! Нет, я этого не сделаю. По крайней мере, если ты согласишься прекратить. Можешь злиться на короля, но нельзя пытаться… ну, ты понял…

– А как же мне быть? – шепотом спросил Моаш. К этому моменту он был совсем рядом с Каладином. – Какой справедливости может человек вроде меня добиться от короля? Поведай мне.

«Этого не может быть».

– Пока что я остановлюсь, – согласился Моаш. – Если ты кое с кем встретишься.

– С кем? – поинтересовался Каладин, снова посмотрев на него.

– Этот план не был моим. Замешаны и другие люди. Мне пришлось только бросить им веревку. Я хочу, чтобы ты их выслушал.

– Моаш…

– Послушай, что они тебе скажут, – перебил Моаш, крепче стиснув руку Каладина. – Кэл, просто послушай. И все. Если ты не согласишься с ними, я все прекращу. Пожалуйста.

– Обещаешь ничего не предпринимать против короля, пока не состоится эта встреча?

– Клянусь добрым именем бабки и деда.

Каладин со вздохом кивнул:

– Ну ладно.

Моаш заметно расслабился. Он подобрал свой «игрушечный» меч и побежал на новую тренировку с осколочным клинком. Каладин вздохнул, повернулся, чтобы взять собственный меч, и оказался лицом к лицу с зависшей в воздухе Сил. Ее глазки были широко распахнуты, руки сжаты в кулаки.

– Что ты сейчас сделал? – требовательно спросила она. – Я услышала лишь последние слова.

– Моаш действительно в этом замешан, – прошептал Каладин. – Сил, я должен во всем разобраться. Если кто-то пытается убить короля, моя работа – расследовать это дело.

– Ох! – Она нахмурилась. – Я что-то почувствовала. Что-то еще. – Спрен покачала головой. – Каладин, это опасно. Мы должны отправиться к Далинару.

– Я дал слово Моашу, – возразил он и, наклонившись, развязал шнурки и снял ботинки вместе с носками. – Я не могу отправиться к Далинару, пока не узнаю, что к чему.

Сил последовала за ним ленточкой из света, когда он взял фальшивый осколочный клинок и вышел на песчаный внутренний двор. Песок под босыми ступнями казался холодным. Каладин хотел его чувствовать.

Он принял стойку ветра и начал отрабатывать удары, которым их обучила Айвис. Неподалеку несколько светлоглазых кивками указали друг другу на него. Один что-то негромко бросил, и кто-то рассмеялся, хотя остальные продолжали хмуриться. Темноглазый с осколочным клинком, пусть и тренировочным, не казался им забавным зрелищем.

«Это мое право, – подумал Каладин, замахиваясь и не обращая на них внимания. – Я победил осколочника. Я должен здесь находиться».

Почему желание простолюдинов тренироваться на этой арене не поощрялось? Темноглазые, которым удалось добыть осколочные клинки, превозносились в песнях и преданиях. Ивод Отмечатель, Ланасин, Ралинор из Полей… Этих людей почитали. Но современные темноглазые – им-то как раз советовали не зазнаваться. А не то хуже будет.

Но какова была цель воринской церкви? Ревнителей, Призваний и искусств? Совершенствуйся. Стань лучше. Почему же людям вроде него не позволяли мечтать о великом? Одно с другим не складывалось. Общественное устройство и религия попросту противоречили друг другу.

Солдаты добывают славу в Чертогах Спокойствия. Но без фермеров им нечего есть – так что в фермерском Призвании, видимо, тоже нет ничего плохого.

Определи свое Призвание и достигай в нем высот. Но не будь слишком честолюбивым, а не то мы посадим тебя под замок.

Не мсти королю за приказ, что стоил жизни твоим деду и бабке. Но мсти паршенди за то, что они велели убить человека, с которым ты ни разу не встречался.

Каладин прекратил размахивать мечом; он вспотел, но не чувствовал удовлетворения. Когда он сражался или упражнялся, его переполняли другие чувства. Юноша ощущал единство со своим оружием, а не проблемы, от которых раскалывалась голова.

– Сил, – обратился он, пробуя выпад с мечом, – ты спрен чести. Означает ли это, что ты можешь сказать мне, как правильно поступить?

– Безусловно. – Она повисла неподалеку в облике девушки, сидевшей на невидимой опоре, и болтала ногами. Спрен не летала вокруг него ленточкой, как нередко делала, когда он тренировался.

– То, что Моаш хочет убить короля, плохо?

– Конечно.

– Почему?

– Потому что убивать неправильно.

– А как быть с паршенди, которых я убил?

– Мы об этом уже говорили. Так было нужно.

– А если один из них был связывателем потоков? Со своим спреном чести?

– Паршенди не могут связыва…

– Вообрази, что могут, – перебил Каладин и опять попытался сделать выпад. У него не получалось. – Рискну предположить, что сейчас паршенди интересует лишь одно – как выжить. Клянусь бурей, те, кто причастен к смерти Гавилара, скорее всего, уже мертвы. Их главарей ведь казнили в Алеткаре сразу же. Так что скажи мне: если обычный паршенди, который защищает свой народ, выйдет сражаться со мной, что заявил бы его спрен чести? Что он поступает правильно?

– Я… – Сил ссутулилась. Она ненавидела такие вопросы. – Это не имеет значения. Ты сказал, что больше не будешь убивать паршенди.

– А Амарам? Его я могу убить?

– По-твоему, это справедливо?

– Это одна из форм справедливости.

– Ты кое-что не учел.

– Что же? – спросил Каладин и сделал выпад. Да что за буря! Почему дурацкое оружие его не слушается?

– То, как ты сам из-за этого меняешься, – негромко проговорила Сил. – Думая о нем, ты становишься другим. Твоя суть извращается. Каладин, ты должен защищать. Не убивать.

– Чтобы защищать, нужно убивать, – огрызнулся он. – Клянусь бурей, ты становишься такой же занудной, как мой отец.

Он попробовал еще несколько приемов, а потом подошла Айвис и исправила его ошибки. Наставница посмеялась над его раздражением, когда опять ничего не вышло.

– Думал, научишься всему за один день?

Если честно, то да. Каладин владел копьем; он тренировался долго и усердно. Да и вообще полагал, что будет схватывать все на лету.

Не вышло. Каладин все равно продолжал, повторяя прием раз за разом, пиная холодный песок, мешаясь среди светлоглазых, которые вели учебные бои и отрабатывали собственные стойки. В конце концов мимо прошел Зайхель.

– Старайся больше, – сказал он, даже не приглядываясь к тому, что делал Каладин.

– Я-то думал, ты будешь обучать меня лично, – крикнул тот вслед ревнителю.

– Слишком много мороки, – отозвался Зайхель и вытащил флягу с чем-то из кучи тряпья возле одной из колонн. Другой ревнитель высыпал там кучку цветных камешков, и мастер, увидев это, рассердился.

Каладин подбежал к нему:

– Я видел, как Далинар Холин, безоружный и не в доспехе, остановил осколочный клинок на лету, сомкнув на нем ладони.

Зайхель хмыкнул:

– Старикан Далинар умудрился сделать последний хлопок? Ну молодец.

– Можешь научить меня?

– Это дурацкий прием. Он срабатывает лишь потому, что большинство осколочников привыкают не вкладывать в свои удары столько силы, сколько потребовалось бы для обычного меча. И вообще-то, он чаще не срабатывает; если такое случится – ты покойник. Лучше тратить время на вещи, от которых будет больше пользы.

Каладин кивнул.

– Не будешь настаивать? – спросил Зайхель.

– Ты привел сильный довод. Крепкая солдатская логика. Звучит разумно.

– Хм. Может, с тобой еще не все потеряно. – Мастер сделал большой глоток из фляги. – А теперь иди-ка тренироваться.

065

Среднепраздник

066 Три с половиной года назад

Шаллан потыкала пальцем в клетку. Разноцветное существо внутри поерзало на жердочке и взглянуло на нее, наклонив голову.

Она еще ни разу не видела столь странного создания. Оно стояло на двух ногах, как человек, хотя пальцы на ступнях оканчивались когтями. Роста в нем было всего-то два кулака, но то, как оно вертело головой и поглядывало на Шаллан, свидетельствовало о его несомненной разумности.

Панцирь на существе почти отсутствовал – сохранился только вокруг носа и рта, – но самой странной вещью в нем оказались волосы. Ярко-зеленые, покрывавшие все тело. Они лежали ровно, будто причесанные. Пока Шаллан наблюдала, существо повернулось и начало чистить пряди, вытянув вверх большой отросток, который соединялся с хребтом.

– Что барышня думает о моей курочке? – горделиво спросил торговец. Он стоял, скрестив руки за спиной и выпятив внушительный живот, точно нос корабля. Позади него суетилась ярмарочная толпа. Людей было так много. Сотен пять или даже больше – и все собрались в одном месте.

– Курочка, – повторила Шаллан и опять робко потыкала в клетку пальцем. – Я раньше пробовала курятину.

– Но не эту породу! – воскликнул тайленец со смехом. – Куры, которых едят, тупые, а эта умная, почти такая же умная, как человек! Она умеет говорить. Послушайте. Йексонофнон! Скажи свое имя!

– Йексонофнон, – ответило существо.

Шаллан отпрянула. Голос существа исказил слово, но его можно было узнать.

– Приносящий пустоту! – прошипела она, прижав к груди защищенную руку. – Говорящий зверь! Ты навлечешь на нас взор Несотворенных.

Торговец рассмеялся:

– Эти существа живут по всему Шиновару, юная госпожа. Если бы их речь привлекала Несотворенных, вся страна была бы проклята!

– Шаллан! – Отец, под присмотром своих охранников, разговаривал с другим торговцем через дорогу.

Она поспешила к нему, напоследок бросив взгляд на странное животное. Оно было ненормальным, но умело говорить, и Шаллан жалела, что его посадили в клетку.

Ярмарка Среднепраздника – главное развлечение года. Ее устраивали во время Средмирья – периода, противоположного Плачу, когда затихали Великие бури, – и она привлекала людей из всех сел и деревень. Многие из присутствовавших были из земель ее отца, в том числе и светлоглазые низкого ранга, чьи семьи управляли деревнями на протяжении столетий.

Конечно, темноглазые тоже приходили, включая торговцев – граждан первого и второго нана. Ее отец нечасто о них говорил, но она знала, что он считает их богатство и положение неприличными. Всемогущий решил, что править должны светлоглазые, а не эти торговцы.

– Идем, – велел ей отец.

Шаллан последовала за ним и его телохранителями по шумной ярмарке, которая на этот раз проходила в полудне пути от дома. Долина была хорошо защищена, ближайшие склоны холмов поросли деревьями йелла. На их мощных ветвях крепились узкие листья – длинные розовые, желтые и оранжевые шипы, так что деревья выглядели застывшими взрывами цвета. Шаллан прочитала в одной из отцовских книг, что эти деревья питались кремом. Тот и делал их древесину твердой как камень.

В самой долине бо́льшую часть деревьев срубили, но некоторые оставили, чтобы привязать к их высоким стволам навесы шириной в десятки ярдов. Шаллан с отцом миновали торговца – мужчина сыпал ругательствами на спрена ветра, что метался по его участку, приклеивая предметы друг к другу. Девушка улыбнулась и вытащила сумку, которую держала под мышкой. Но времени рисовать не было, поскольку ее отец стремительно шел к дуэльной площадке, где, как и в прошлые годы, ей предстояло провести почти всю ярмарку.

– Шаллан! – окликнул отец, вынудив ее поторопиться и догнать его.

В свои четырнадцать лет она казалась самой себе ужасно долговязой и считала свою фигуру слишком мальчишеской. Начиная осознавать себя женщиной, Шаллан узнала, что должна стыдиться рыжих волос и веснушек на лице, потому что те свидетельствовали о нечистой родословной. Для веденцев эти цвета были обычными, но лишь поскольку в прошлом они часто заключали браки с рогоедами с горных пиков.

Некоторые гордились своей внешностью. Но не отец Шаллан, так что и ей не следовало.

– В твоем возрасте полагается вести себя как подобает высокородной даме, – выговаривал ей отец. Темноглазые уступали им дорогу, кланяясь светлорду Давару. Два ревнителя следовали за ним, держа руки за спиной и напустив на себя задумчивый вид. – Прекрати так глазеть по сторонам. Вскоре мы начнем подыскивать тебе мужа.

– Да, отец.

– Возможно, мне следует перестать брать тебя на такие события. Ты только носишься вокруг и ведешь себя как ребенок. По крайней мере, тебе нужна новая наставница.

Последнюю спугнул он сам. Женщина была знатоком иностранных языков, и Шаллан начала делать успехи в азирском, но светлость Хашех покинула их вскоре после одного из отцовских… приступов. Мачеха на следующий день появилась с синяками на лице, а наставница собрала вещи и уехала, не прощаясь.

Шаллан кивнула в ответ на слова родителя, но втайне понадеялась, что сумеет ускользнуть и отыскать братьев. Сегодня она должна кое-что сделать. Они с отцом подошли к «дуэльной арене» – название было слишком величавым для огороженного веревками пространства, куда паршуны натаскали столько песка, что хватило бы на половину пляжа. Для светлоглазых возвели навесы, чтобы они могли там расположиться, перекусить и побеседовать.

Мачеха Мализа была молодой женщиной, лет на десять старше самой Шаллан. Невысокая, с маленькими глазами и носиком-пуговкой, она сидела, выпрямив спину; в ее черных волосах выделялись несколько белокурых прядей. Отец устроился рядом с ней в их ложе. Кроме него, на ярмарке оказались еще трое светлоглазых четвертого дана. Дуэлянты были светлоглазыми низкого ранга из близлежащих поселков. Многие из них – безземельные, и дуэли для них стали едва ли не единственным способом добиться славы.

Шаллан заняла отведенное ей место, и слуга вручил ей стакан холодной воды. Едва она успела глотнуть, как к ложе кто-то подошел.

Светлорд Ревилар мог бы считаться красавцем, если бы в юности не потерял на дуэли нос. Он носил деревянный протез, выкрашенный в черный цвет – странное решение, одновременно прикрывавшее изъян и притягивавшее к нему внимание. С серебристыми волосами, в отличном наряде модного фасона, он выглядел задумчивым, как человек, который сомневается, не оставил ли зажженный камин без присмотра. Его земли граничили с владениями отца; они имели одинаковый ранг, служили одному и тому же великому князю.

За Ревиларом следовали сразу двое старших слуг. Их черно-белая форма – знак отличия, непозволительный для обычных прислужников, и отец бросил на них алчный взгляд. Он пытался нанять старших слуг. Каждый, сославшись на его «репутацию», ответил отказом.

– Светлорд Давар, – приветствовал Ревилар. Он не ждал разрешения подняться по ступенькам в ложу. Они с отцом были одного ранга, но все знали о намеках по поводу отца – и о том, что великий князь считал их достойными доверия.

– Ревилар, – ответил отец, глядя перед собой.

– Я присяду? – Ревилар занял место рядом с отцом – то самое, где должен был бы сидеть Хеларан, как наследник, будь он здесь. Слуги Ревилара встали у него за спиной. Они каким-то образом умудрялись выражать неодобрение светлорду Давару, хотя не говорили ни слова.

– Твой сын сегодня будет сражаться? – спросил отец.

– Вообще-то, да.

– Надеюсь, он сохранит все части тела. Не хотелось бы превратить постигшую тебя участь в традицию.

– Лиин, ну что ты! – усмехнулся Ревилар. – С деловым партнером так не разговаривают.

– Деловым партнером? У нас есть дела, о которых я не в курсе?

Служанка Ревилара положила на стол перед отцом небольшую стопку бумаг. Мачеха Шаллан нерешительно их взяла и начала читать вслух. Это были условия торговых сделок: отец отдавал некоторое количество дыродревесного хлопка и сырого шама Ревилару в обмен на небольшое вознаграждение. Тот же, в свою очередь, должен был отвезти товары на рынок и продать.

Отец велел Мализе прекратить, когда она прочитала три четверти листов.

– Ты бредишь? Одна светмарка за мешок? Да это десятая часть от стоимости шама! Учитывая стоимость патрулей на дорогах и содержание, которое я плачу сельчанам, занятым на уборке урожая, на этой сделке я потеряю множество сфер!

– О, все не так плохо, – возразил Ревилар. – Думаю, ты найдешь условия весьма приемлемыми.

– Ты безумен.

– Я популярен.

Отец нахмурился и побагровел. Шаллан вспомнила о том времени, когда ей еще очень редко доводилось видеть его сердитым. Те дни давным-давно миновали.

– Популярен? – переспросил отец. – А это тут при…

– Мне неведомо, знаешь ты или нет, – перебил Ревилар, – о том, что мои земли недавно посетил сам великий князь. Похоже, ему нравится то, как я развиваю текстильное производство в нашем княжестве. Это, а также дуэльные успехи моего сына, привлекли его внимание к моему Дому. Мне предложили гостить у великого князя в Веденаре одну неделю из десяти, начиная со следующего месяца.

Время от времени отец вел себя не как самый умный из людей, но он знал толк в политике. Так, по крайней мере, думала Шаллан, хотя ей очень хотелось считать его лучшим во всем. Как бы там ни было, он тотчас же понял, на что намекает Ревилар, и прошептал:

– Ах ты, крыса!..

– Лиин, тебе некуда деваться, – сказал Ревилар, наклоняясь к отцу Шаллан. – Твой Дом в упадке, репутация в руинах. Тебе нужны союзники. Я же должен выглядеть финансовым гением в глазах великого князя. Мы можем друг другу помочь.

Отец повесил голову. На арене перед ложей объявили участников первого – несущественного – поединка.

– Куда бы я ни шел, вечно оказываюсь загнанным в угол, – прошептал отец. – И постепенно они загоняют меня в капкан.

Ревилар снова подтолкнул бумаги к мачехе:

– Может, попробуешь опять? Я подозреваю, в прошлый раз твой муж слушал невнимательно. – Он взглянул на Шаллан. – А ребенку обязательно здесь быть?

Шаллан ушла без единого слова. Девочка именно этого и хотела, но она все равно расстроилась из-за того, что пришлось покинуть отца. Он нечасто с ней разговаривал и не спрашивал о ее мнении, но, когда дочь была рядом, казался сильней.

Он был до того обескуражен, что даже не послал с ней охранника. Она выскользнула из ложи, держа сумку под мышкой, и прошла мимо слуг Дома Давар, которые готовили трапезу для отца.

Свобода.

Свобода для Шаллан была ценной, как изумрудный броум, и редкой, как ларкин. Она поспешила прочь, пока отец не сообразил, что забыл приказать кому-нибудь следовать за дочерью. Один из охранников – Джикс – все равно шагнул к ней, но потом посмотрел на ложу и пошел туда. Видимо, хотел спросить, надо ли ему сопровождать Шаллан.

Лучше убраться подальше, пока он не вернулся. Девочка шагнула в сторону ярмарки с ее экзотическими торговцами и чудесными зрелищами. Там должны были проходить игры в загадки и, возможно, миропевец, рассказывающий истории о далеких королевствах. Через вежливые аплодисменты светлоглазых, которые у нее за спиной смотрели дуэль, Шаллан слышала барабаны простолюдинов-темноглазых, пение и веселый смех.

«Сначала дело». Тьма легла на ее дом, точно тень бури. Она отыщет солнце. Она обязательно это сделает.

Значит, пока что ей надо вернуться к дуэльной арене. Шаллан обошла ложи с тыла, лавируя между паршунами, которые кланялись, и темноглазыми, – те приветствовали ее кивками или поклонами, в зависимости от их ранга. В конце концов она нашла ложу, где в тени расположились сразу несколько светлоглазых семей низкого ранга.

Эйлита, дочь светлорда Тавинара, сидела с краю, куда сквозь боковую часть ложи падал яркий солнечный свет. Она устремила на поединщиков скучающий взгляд, чуть наклонив голову и капризно улыбаясь. Ее длинные волосы были совершенно черными.

Девочка приблизилась к ложе и глухо цыкнула. Эйлита повернулась к ней, нахмурилась и прижала руки ко рту. Покосилась на родителей, потом наклонилась:

– Шаллан!

– Я велела тебе ждать меня, – прошептала та в ответ. – Ты думала о том, что я тебе написала?

Эйлита сунула руку в потайной карман и вытащила небольшую записку. Лукаво улыбнулась и кивнула.

Шаллан забрала записку.

– Вырваться отсюда сможешь?

– Придется взять горничную, но так-то я могу идти куда захочу.

Интересно, каково это?

Шаллан быстро отпрянула. Строго говоря, она была выше рангом, чем родители Эйлиты, но светлоглазые относились к возрасту весьма забавно. Временами ребенок высокого ранга вовсе не казался важной персоной, когда разговаривал со взрослыми с даном пониже. Кроме того, светлорд и светледи Тавинар были в доме Шаллан в тот самый день, когда пришел бастард. Они не питали симпатий ни к светлорду Давару, ни к его детям.

Девочка отошла от лож и повернула к самой ярмарке. Там в волнении остановилась. Ярмарка Среднепраздника – это пугающее скопление народа и торговых лавок. Неподалеку группа десятинников выпивала за длинным столом и делала ставки на исход поединков. Это низшие из светлоглазых, лишь самую малость повыше темноглазых. Им не просто приходилось работать, чтобы добывать средства к существованию, они не были ни торговцами, ни старшими ремесленниками. Они были… обыкновенными людьми. Хеларан говорил, что в городах их много. Так же много, как и темноглазых. Это казалось очень странным.

Странным и одновременно захватывающим. Ей отчаянно хотелось отыскать уголок, откуда можно будет за всеми следить незамеченной, достать альбом и предаться буйству фантазии. Вместо этого она вынудила себя двинуться вдоль края ярмарки. Палатка, о которой говорили братья, должна располагаться где-то снаружи.

Темноглазые посетители ярмарки огибали Шаллан по широкой дуге, и она вдруг поняла, что боится. Отец рассказывал о том, что молодая светлоглазая девушка может стать жертвой грубых людей из низших классов. Конечно, никто не причинит ей вреда средь бела дня, на глазах у толпы. И все-таки она на ходу прижимала сумку к груди и чувствовала, что дрожит.

Каково это – быть храброй, как Хеларан? Как ее мать.

Ее мать…

– Светлость?

Шаллан встрепенулась. Сколько она простояла вот так, посреди дороги? Солнце сместилось. Девочка робко повернулась и увидела рядом охранника Джикса. Он был пузат и редко причесывался, но выделялся своей силой – однажды он стащил с дороги телегу, когда порвалась упряжь чулла. Джикс был одним из охранников ее отца, сколько она себя помнила.

– А-а, – сказала она, пытаясь скрыть свою нервозность, – ты пришел, чтобы меня сопровождать?

– Вообще-то, я собирался отвести вас назад…

– Отец приказал?

Джикс пожевал спрятанный за щекой корень яммы, который называли еще скверносором.

– Он был занят.

– Тогда ты будешь меня сопровождать? – спросила она, подавив волнение.

– Видимо, да.

Она облегченно вздохнула и повернулась, окидывая взглядом каменную дорогу, которую очистили от камнепочек и сланцекорника. Девочка осмотрелась.

– Э-э… Нам надо отыскать шатер для игроков.

– Это неподобающее место для дамы. – Джикс уставился на нее. – Особенно дамы вашего возраста, светлость.

– Ну, я думаю, ты можешь отправиться к отцу и сообщить ему, что я делаю. – Она потопталась на месте.

– А в это время вы попытаетесь отыскать шатер самостоятельно, так? И если найдете, войдете в одиночку?

Шаллан пожала плечами и покраснела. Именно это она и собиралась сделать.

– Это будет означать, что я позволил вам в таком месте бродить без защиты. – Он негромко вздохнул. – Почему вы так ему перечите, светлость? Вы же просто его разозлите.

– Думаю… Думаю, он разозлится вне зависимости от того, что сделаю я или кто-то еще. Солнце будет светить. Великие бури будут сметать. А отец будет орать. Такова жизнь. – Шаллан прикусила губу. – Шатер для игроков? Обещаю, я ненадолго.

– Сюда, – сказал Джикс. Он шел не очень быстро, пока вел ее, и частенько глазел на проходивших мимо темноглазых посетительниц ярмарки. Джикс был светлоглазым, но только восьмого дана.

Как выяснилось, слово «шатер» звучало слишком величественно для навеса в заплатках и дырках, установленного на самом краю ярмарочной площади. Она бы вскоре отыскала его сама. Плотная холщовая ткань, свисавшая на несколько футов, делала его на удивление темным внутри.

Там толпились посетители. У некоторых женщин были обрезаны пальцы на перчатках, скрывавших защищенные руки. Какой позор! Она остановилась у входа, вглядываясь в мельтешащие темные фигуры, и поняла, что краснеет. Внутри раздавались грубые мужские крики, и вся воринская благовоспитанность осталась снаружи, на солнечном свету. Это и в самом деле неподходящее место для кого-то вроде нее. Шаллан с трудом верила, что такое место может хоть кому-то подходить.

– Возможно, мне стоит пойти туда вместо вас, – предложил Джикс. – Если вы хотите сделать ставку…

Шаллан пробиралась вперед. Не обращая внимания на панику и неловкость, она углублялась во тьму. Потому что если у нее ничего не выйдет, значит никто из них не сопротивляется и все останется по-прежнему.

Джикс держался рядом, расталкивая людей, чтобы дать ей немного простора. Внутри ей стало тяжело дышать: влажный воздух был пропитан потом и проклятиями. Мужчины оборачивались и глазели на нее. Поклоны – даже кивки – запаздывали, если вообще имели место. Подоплека была ясна. Если она не подчинилась условностям общества и не осталась снаружи, они тоже не обязаны подчиняться, демонстрируя ей почтение.

– Вы ищете что-то особенное? – спросил Джикс. – Карты? Угадайки?

– Бои рубигончих.

Джикс застонал.

– Все закончится тем, что вас прирежут, а меня насадят на вертел. Это безумие…

Шаллан повернулась, заметив, как группа мужчин разразилась радостными возгласами. Это звучало многообещающе. Она отрешилась от растущей дрожи в руках и заодно попыталась не обращать внимания на пьяных, что сидели на земле кружком и таращились на что-то, похожее на блевотину.

Веселые мужчины занимали грубо сработанные скамьи, а вокруг них толпились другие. В просвете между телами мелькнули две маленькие рубигончие. Спренов не было. Когда скапливалось так много народа, спрены редко появлялись, хотя эмоции зашкаливали.

Один ряд скамеек был не заполнен. Там сидел Балат в расстегнутом сюртуке, упираясь локтями в стойку ограждения перед собой. Лохматый и сутулый, он выглядел бы беззаботно, но глаза… в его глазах светилось вожделение. Брат следил, как бедные животные убивали друг друга, вперив в них пристальный взгляд, словно дама, читающая увлекательный роман.

Шаллан подошла к нему, Джикс остался чуть позади. Теперь, увидев Балата, охранник расслабился.

– Балат? – робко позвала девочка. – Балат!

Он посмотрел на нее и вскочил, едва не свалившись со скамьи.

– Да что ты тут… Шаллан! Убирайся отсюда. Что ты творишь? – Брат протянул к ней руку.

Девочка невольно съежилась. Брат говорил в точности как отец. Когда он взял ее за плечо, Шаллан сунула ему записку от Эйлиты. Лавандовая бумага слегка пахла духами и как будто светилась.

Балат замешкался. На арене одна рубигончая вцепилась в лапу другой, и на землю брызнула темно-фиолетовая кровь.

– Что это? – спросил Балат. – Я вижу глифпару Дома Тавинар.

– Это от Эйлиты.

– Эйлита? Дочь светлорда? Почему… что…

Шаллан сломала печать и открыла письмо, чтобы прочитать его брату.

– Она желает прогуляться с тобой вдоль ручья, который течет мимо ярмарочной площади. Говорит, будет ждать тебя там вместе со своей горничной, если пожелаешь прийти.

Балат запустил пятерню в кудрявые волосы.

– Эйлита? Она здесь? Разумеется, здесь. Все здесь. Ты с ней говорила? Почему… как…

– Я видела, как ты на нее смотришь, – объяснила Шаллан. – Всякий раз, когда вы оказывались рядом.

– И ты с ней говорила? – требовательно спросил Балат. – Без моего разрешения? Ты сказала, что меня заинтересует нечто… – он взял письмо, – вроде этого?

Шаллан кивнула и обхватила себя руками.

Балат снова посмотрел на сражающихся рубигончих. Брат делал ставки, потому что от него этого ожидали, но на самом деле пришел сюда не из-за денег, как поступил бы Йушу.

Балат снова провел рукой по волосам, потом перевел взгляд на письмо. Брат не был жестоким человеком. Девочка понимала, что странно так думать, учитывая вещи, которые тот делал время от времени. Он способен на добрые поступки, внутри его прячется сила. Брат увлекся смертью лишь после того, как мать покинула их. Он мог измениться, стать прежним. Мог!

– Я должен… – Балат бросил взгляд на выход из шатра. – Я должен идти! Она будет ждать меня. Нельзя заставлять ее ждать. – Он застегнул сюртук.

Шаллан пылко кивнула и последовала за ним прочь из шатра. Джикс шел за ними, хотя его пару раз окликнули. Наверное, он был здесь завсегдатаем.

Балат вышел на солнечный свет. Внезапно брат превратился в совсем другого человека.

– Балат? – позвала Шаллан. – Я не увидела с тобой Йушу.

– Он не пришел в шатер.

– Что? Я думала…

– Не знаю, куда он отправился. Йушу с кем-то встретился сразу же после того, как мы приехали. – Он посмотрел на далекий ручей, который сбегал с холмов прямиком в канал, огибавший ярмарочную площадь. – Что мне ей сказать?

– Я-то откуда знаю?

– Ты ведь тоже женщина.

– Мне четырнадцать! – И ей не суждено пережить ухаживания. Отец выберет ей мужа. Его единственная дочь слишком драгоценна, чтобы зависеть от чего-то ненадежного вроде возможности принимать самостоятельные решения.

– Наверное… наверное, я просто поговорю с нею. – Балат убежал прочь без лишних слов.

Шаллан проследила за ним взглядом, а потом присела на валун, дрожа и обхватив себя руками за плечи. Это место… этот шатер… это было ужасно!

Девочка долго так сидела, стыдясь собственной слабости, но также испытывая гордость. Она сделала это. Хоть и маленькое, но достижение.

В конце концов поднялась и кивнула Джиксу, позволяя ему увести себя к ложе Дома Давар. Отец к этому времени должен был уже закончить разговор с Ревиларом.

Оказалось, он успел начать новую беседу. Человек, которого Шаллан не знала, сидел рядом с отцом, держа в руке чашу с охлажденной водой. Высокий, стройный и голубоглазый, с черными-пречерными волосами без намека на нечистую родословную и в такой же черной одежде. Когда Шаллан вошла в ложу, он посмотрел на нее.

Вздрогнул, уронил чашу на стол. Поймал быстрым движением, не позволив ей перевернуться, и снова уставился на Шаллан, открыв рот.

Миг спустя выражение его лица сменилось на маску безразличия.

– Неуклюжий идиот! – буркнул отец.

Новоприбывший отвернулся от Шаллан и что-то негромко сказал ему. Мализа стояла неподалеку, рядом с поварами. Девочка скользнула к ней:

– Кто это?

– Никто, – ответила Мализа и объяснила: – Говорит, принес весточку от твоего брата, но сам такого низкого дана, что даже не смог показать свидетельство о родословной.

– Моего брата? Хеларана?

Мализа кивнула.

Шаллан снова повернулась к незнакомцу и заметила, как тот незаметно достал что-то из кармана сюртука и поднес к чашам. Она вздрогнула от ужаса. Подняла руку. Это же яд…

Новоприбывший тихонько высыпал содержимое пакетика в собственную чашу, поднес к губам и выпил. Что это было?

Девочка опустила руку. Миг спустя незнакомец встал. Он не поклонился отцу, уходя. Улыбнулся Шаллан, спустился по ступеням и покинул ложу.

Весточка от Хеларана. Что за новости? Шаллан робко придвинулась к столу:

– Отец?

Светлорд Давар не отрывал взгляда от дуэли в центре арены. Там сошлись двое мужчин с мечами и без щитов, в подражание классическим идеалам. Говорили, их размашистые удары были имитацией техники боя с осколочными клинками.

– Новости от Нан Хеларана? – подсказала Шаллан.

– Не произноси его имя, – потребовал отец.

– Я…

– Ты не будешь о нем упоминать, – отрезал отец, переводя на нее взгляд, в котором бушевала буря. – Сегодня я объявляю его лишенным наследства. Тет Балат теперь официально Нан Балат, Виким – Тет, Йушу – Аша. У меня только три сына.

Девочка знала, что не стоит упорствовать, когда он в гневе. Но как же ей услышать, что сказал посланник? Потрясенная, Шаллан опустилась в свое кресло.

– Твои братья избегают меня, – проворчал светлорд Давар, наблюдая за поединком. – Никто из них не ужинает с отцом, как требуют приличия.

Шаллан сложила руки на коленях.

– Йушу, скорее всего, где-то пьянствует, – продолжал отец. – Один Буреотец знает, куда сбежал Балат. Виким отказывается покидать карету. – Он осушил чашу с вином. – Ты не могла бы с ним побеседовать? Сегодня плохой день. Если я пойду, то… может случиться нехорошее.

Шаллан встала и положила руку на плечо отца. Он ссутулился, подался вперед, держа одной рукой пустой графин из-под вина. Другую поднял и похлопал по ее руке на своем плече, глядя в пустоту. Он пытался. Они все пытались.

Девочка отыскала их карету, которая стояла вместе с несколькими другими возле западного склона ярмарочной площади. Здесь росли высокие деревья йелла, чьи жесткие стволы обрели светло-коричневый оттенок крема. Иглы торчали из каждой ветки словно тысячи языков пламени, хотя ближайшие втянулись внутрь, стоило ей приблизиться.

Она с изумлением заметила крадущуюся среди теней норку; казалось, их всех в округе должны были переловить. Неподалеку кучеры играли в карты; некоторым из них пришлось остаться для охраны кареты. Шаллан слышала, как Рен говорил о чередовании, чтобы каждый мог погулять на ярмарке. Вообще-то, как раз Рена здесь не было, хотя другие слуги поклонились ей, когда увидели.

Виким сидел в их карете. Тонкий бледный юноша, всего на пятнадцать месяцев старше Шаллан. Он немного походил на своего брата-близнеца, но мало кто мог их перепутать. Йушу выглядел старше, а Виким был болезненно худым.

Шаллан забралась внутрь кареты и села напротив брата, положив сумку на сиденье рядом с собой.

– Тебя отец прислал или ты пришла, потому что затеяла очередную миссию милосердия? – спросил Виким.

– И то и другое.

Виким отвернулся от сестры, уставился в окно – не на ярмарку, а на деревья.

– Шаллан, тебе нас не исправить. Йушу себя уничтожит. Это лишь вопрос времени. Балат шаг за шагом превращается в отца. Мализа каждую вторую ночь рыдает. Папа однажды убьет ее, как убил мать.

– А ты? – спросила Шаллан. Вопрос был неправильный, и она это поняла, как только произнесла его.

– Я? Я ничего этого не увижу, потому как буду уже мертв.

Девочка обняла себя руками за плечи, забралась на сиденье с ногами. Светлость Хашех отчитала бы ее за такую позу, неподобающую для благородной дамы.

Что ей делать? Что сказать? «Он прав, – подумала она. – Я не могу это изменить. Хеларан бы смог. Я не могу».

Весь ее мир постепенно рассыпался на части.

– Ну так что? – поинтересовался Виким. – Любопытства ради, что ты придумала, чтобы «спасти» меня? Рискну предположить, что для Балата ты припасла девушку.

Она кивнула.

– Это очевидно. – Виким улыбнулся. – Ты посылала ей письма. Йушу? Как быть с ним?

– У меня есть список сегодняшних дуэлей, – прошептала Шаллан. – Он так жалеет, что не может сражаться на дуэлях. Если я покажу ему поединки, возможно, он захочет прийти и посмотреть.

– Сначала тебе придется его отыскать, – заметил Виким, фыркнув. – А что же я? Ты ведь знаешь, что ни мечи, ни милые личики на меня не подействуют.

Чувствуя себя дурой, Шаллан вытащила из сумки несколько листов бумаги.

– Рисунки?

– Математические задачи.

Виким нахмурился, взял у нее бумаги и начал их просматривать, рассеянно почесывая щеку.

– Я же не ревнитель. Я не проведу свою жизнь взаперти, день за днем убеждая людей прислушаться ко Всемогущему, который подозрительно молчалив.

– Это не значит, что ты не можешь учиться. Я выписала их из книг отца, это уравнения для определения начала Великих бурь. Записи упростила, перевела их в глифы, чтобы ты смог прочитать. А вдруг ты угадаешь, когда опять наступит буря…

Он пролистал бумаги.

– Ты все это скопировала и перевела, даже рисунки. Шаллан, клянусь бурей! Сколько времени ты потратила?

Она пожала плечами. Недели, но времени у нее было более чем достаточно. Девочка проводила дни в садах, вечера – в своей комнате и лишь иногда навещала ревнителей, чтобы послушать их миролюбивые наставления о Всемогущем. Ей так нравилось чем-то заниматься.

– Это глупо, – пробормотал Виким, опуская бумаги. – Чего ты хочешь добиться? Я не могу поверить, что ты потратила впустую так много времени.

Шаллан повесила голову и, смаргивая слезы, поспешно выбралась из кареты. И не только из-за слов Викима, но и из-за собственных предательских эмоций. Она больше не могла их сдерживать.

Девочка бросилась прочь, надеясь, что кучера не заметят, как она вытирает глаза защищенной рукой. Села на валун и попыталась взять себя в руки, но не сумела и расплакалась по-настоящему. Она отвернулась, когда мимо прошла пара паршунов, выгуливавших хозяйских рубигончих. Частью празднества должны были стать и несколько охот.

– Рубигончая! – воскликнул кто-то позади нее.

Шаллан вздрогнула, прижала защищенную руку к груди и повернулась.

На ветке ближайшего дерева сидел человек в черном. Незнакомец шевельнулся, когда она его увидела, и шипы-листья вокруг него попрятались – по веткам прошла красно-оранжевая волна и исчезла. Это был тот самый посланник, который беседовал с отцом ранее.

– Я спрашиваю себя, – проговорил он, – находит ли хоть кто-то из вас это слово странным. Понятно, что значит «руби». Но что такое «гончая»?

– Почему это важно? – спросила Шаллан.

– Потому что это слово. Простое слово, внутри которого спрятан целый мир, точно нераскрывшийся бутон. – Он устремил на нее изучающий взгляд. – Я не ожидал обнаружить тебя здесь.

– Я… – Чутье подсказывало, что следует убраться подальше от странного человека. Но у него были новости о Хеларане – новости, которыми отец никогда с ней не поделится. – А где же вы рассчитывали меня обнаружить? На дуэльной арене?

Мужчина раскачался и спрыгнул с ветки на землю.

Шаллан отпрянула.

– Не стоит, – бросил он, присаживаясь на валун. – Не надо меня бояться. Я ужасно бестолков в вопросах причинения боли. По-моему, меня неправильно воспитывали.

– У вас есть новости от моего брата Хеларана?

Посланник кивнул:

– Он весьма решительный молодой человек.

– Где он?

– Занят вещами, которые считает очень важными. Я его за это порицаю, ибо ничто не пугает меня в большей степени, чем человек, который пытается делать то, что он полагает важным. В мире мало что когда-либо шло не так – по крайней мере, если говорить о вещах достаточно масштабных – только из-за того, что кто-то решил вести себя легкомысленно.

– Но ведь с ним все в порядке?

– В той или иной степени. Сообщение, которое я передал твоему отцу, заключалось в том, что у Хеларана есть поблизости глаза и он наблюдает.

Неудивительно, что отец так рассердился.

– Где мой брат? – спросила Шаллан, робко шагнув вперед. – Он велел вам поговорить со мной?

– Прости, дитя. – Его лицо смягчилось. – Хеларан просил передать только краткое сообщение отцу, да и то лишь узнав, что я буду проезжать через эти края.

– Ох! Я решила, что он вас сюда послал. Ну, что вы приехали главным образом из-за нас.

– В общем-то, так и вышло. Скажи-ка, детка, с тобой разговаривают спрены?

Огни гаснут, в них больше нет жизни.

Искаженные символы не для человеческих глаз.

Душа ее матери в ящике.

– Я… – выдавила она. – Нет. С чего вдруг спренам со мной разговаривать?

– Никаких голосов? – спросил мужчина, подавшись вперед. – Сферы не темнеют, когда ты рядом?

– Простите, но я должна вернуться к отцу. Он будет меня искать.

– Твой отец медленно уничтожает вашу семью. В этом смысле Хеларан был прав. Во всех остальных – ошибся.

– Например?

– Погляди. – Мужчина кивком указал на карету. С того места, где стояла Шаллан, как раз можно было заглянуть в окно отцовского экипажа. Она прищурилась.

Внутри Виким подался вперед, в руке у него был карандаш, взятый из сумки, забытой девочкой на сиденье. Брат решал одну из математических задач, которые она оставила.

И улыбался.

Тепло. Шаллан ощутила тепло, яркий свет, так похожий на радость, которую она знавала раньше. Давным-давно. Прежде чем все пошло наперекосяк. До того, что случилось с матерью.

Посланник прошептал:

– Два слепца ждали у края эпохи, размышляя о красоте. Они сидели на самом высоком утесе мира, обозревая землю и ничего не видя.

– Что? – Шаллан перевела взгляд на посланника.

Он продолжил:

– «Можно ли отнять у человека красоту?» – спросил первый у второго.

«У меня ее отняли, – ответил второй, – ибо я ее не помню». Этот человек ослеп из-за несчастного случая в детстве. «Я молюсь Всевышнему каждую ночь, чтобы он вернул мне зрение и я смог вновь отыскать красоту».

«Выходит, красота – это то, что нужно видеть?» – спросил первый.

«Разумеется. Такова ее суть. Как можно оценить шедевр, не видя его?»

«Я могу слушать музыку», – возразил первый.

«Очень хорошо, можно слышать некие разновидности красоты, но нельзя познать красоту целиком, не имея зрения».

«Скульптура, – ответил на это первый. – Разве я не могу ощупать ее изгибы и выступы, порожденные прикосновением долота, которое обратило обычный камень в чудо?»

«Думаю, – сказал второй, – ты способен познать красоту скульптуры».

«А как быть с красотой еды? Разве умелый повар не создает шедевры, чтобы усладить чей-то вкус?»

«Думаю, – согласился второй, – ты можешь познать красоту поварского искусства».

«А как быть с красотой женщины? – спросил первый. – Разве я не могу познать эту красоту в мягкости ее ласки, доброте ее голоса, остроте ее ума, когда она читает мне философский трактат? Разве не могу я познать эту красоту? Разве мне не доступно большинство видов красоты, хоть у меня и нет глаз?»

«Ну ладно, но если ты потеряешь уши, если у тебя отнимут слух? Вырвут язык, закроют рот, лишат обоняния? Что, если твоя кожа обгорит так, что ты утратишь возможность осязать? Что, если тебе останется лишь боль? Тогда ты не познаешь красоту. Значит, ее все же можно отнять у человека».

Посланник замолчал и уставился на Шаллан, склонив голову набок.

– Что? – спросила она.

– Что думаешь ты? Можно ли отнять у человека красоту? Если он не сможет осязать, чувствовать вкус и запах, слышать, видеть… если ему останется только боль? Будет ли это означать, что человека лишили красоты?

– Я… – Какое это вообще имело отношение к ней? – Боль изменяется время от времени?

– Предположим, что да.

– Тогда красотой будут те моменты, когда боль слабеет. Зачем вы рассказали мне эту историю?

Посланник улыбнулся:

– Шаллан, быть человеком означает искать красоту. Не отчаиваться, не прекращать охоту из-за того, что на пути колючие заросли. Скажи мне, какова самая красивая вещь, которую ты можешь себе вообразить?

– Отец, наверное, беспокоится, что меня нет…

– Окажи мне услугу, – перебил посланник. – А я скажу, где твой брат.

– Тогда – восхитительная картина. Это и есть самая красивая вещь.

– Обман. Мне нужна правда. Что это, дитя? Что для тебя красота?

– Я… – Что она могла сказать? – Моя мать жива, – прошептала Шаллан против собственной воли, и их взгляды встретились.

– И?

– И мы в садах, – продолжила девочка. – Мама беседует с отцом, и тот смеется. Смеется и обнимает ее. Мы все там, включая Хеларана. Он никуда не уезжал. Люди, с которыми моя мать была знакома… Дредер… он так и не пришел в наш дом. Мать любит меня. Она обучает меня философии и рисованию.

– Хорошо, – похвалил посланник. – Но ты способна на большее. Как выглядит то место? Как оно ощущается?

– Там весна, – выпалила Шаллан, начиная раздражаться. – И моховые лозы покрыты ярко-красными цветами. Они пахнут сладко, и воздух сырой из-за случившейся утром Великой бури. Мать шепчет, но шепот ее мелодичен, а смех отца разбудил эхо, и оно гуляет по саду, мы все словно купаемся в нем.

Хеларан учит Йушу сражаться на мечах, они затеяли неподалеку тренировочный бой. Виким смеется – Хеларан получил удар по ноге. Виким готовится стать ревнителем, как того хотела мать. Я их всех рисую, уголь царапает бумагу. Мне тепло, хотя воздух слегка прохладный. Рядом со мной чашка с дымящимся сидром, и я чувствую во рту сладость от глотка, который только что сделала. Это красиво, потому что могло случиться. Должно было случиться. Я…

Девочка сморгнула слезы. Она это увидела. Буреотец, она это увидела! Шаллан услышала голос матери, увидела, как Йушу отдает Балату сферы, потому что проиграл в поединке, но делает это со смехом, не тревожась из-за проигрыша. Она ощутила воздух, полный сладостных ароматов, услышала, как поют в кустах певунчики. На миг все сделалось настоящим.

Перед ней поднимались струйки буресвета. Посланник вытащил горсть сфер и протянул их девочке, не отрывая от нее взгляда. Между ними курился буресвет, точно пар. Шаллан вскинула руку – и образ идеальной жизни укутал ее, будто стеганое одеяло.

«Нет».

Она отпрянула. Туманный свет погас.

– Ясно, – негромко сказал посланник. – Ты еще не поняла природу обманов. Я когда-то столкнулся с той же проблемой. Здешние осколки очень строги. Тебе придется увидеть правду, прежде чем ты сможешь выйти за ее пределы. В точности как человеку нужно узнать закон, прежде чем нарушить его.

Тени из ее прошлого зашевелились в глубине, на миг выплыв на поверхность, к свету.

– Вы можете помочь?

– Нет. Не сейчас. Пока ты еще не готова, а у меня есть дела. В другой раз. Продолжай рубить шипастые ветки, сильная девочка, и проделай тропу к свету. То, с чем ты сражаешься, не вполне естественно. – Он встал и поклонился ей.

– Мой брат, – напомнила Шаллан.

– В Алеткаре.

Алеткар?..

– Почему?

– Потому что ему кажется, что там в нем нуждаются, конечно. Если я его снова увижу, то расскажу о тебе. – Посланник легким и пружинистым шагом, почти танцуя на ходу, ушел прочь.

Шаллан проследила за ним взглядом, и то, что было спрятано внутри ее, опять ушло в глубины подсознания. Она вдруг поняла, что даже не спросила, как зовут этого человека.

Патриоты

067

Когда Симоля оповестили о прибытии гранетанцоров, он, что не удивительно, оказался во власти ужаса и растерянности, которую попытался скрыть; хоть гранетанцоры и не были самым требовательным из орденов, их грациозные, проворные движения скрывали беспощадность, за счет которой они к тому времени и прославились; также были они самыми сладкоречивыми и утонченными из Сияющих.

Из «Слов сияния», глава 20, страница 12

Под темнеющим небом Каладин дошел до конца строя мостовиков. Каждый замер по стойке смирно – копье на плече, взгляд устремлен вперед. Преображение было изумительным. Он кивнул Питту, сержанту Семнадцатого моста.

– Впечатляет. Мне нечасто доводилось видеть такой отличный взвод копейщиков.

Это была разновидность лжи, что командиры привыкали произносить. Каладин не упомянул о том, как некоторые мостовики переминались с ноги на ногу в строю или о том, какими неуклюжими были их маневры. Они старались. Каладин чувствовал это по их серьезным лицам и по тому, как начали гордиться своей формой, тем, кем стали. Парни готовы к патрулированию, по крайней мере прилегающих к военному лагерю участков. Он сделал мысленную заметку – приказать Тефту, чтобы тот время от времени брал их с собой вместе с двумя другими подготовленными отрядами.

Каладин ими гордился, и он дал им это понять. Потом отпустил на ужин, который источал совершенно иной запах по сравнению с рогоедской похлебкой Камня. Семнадцатый мост считал вечернее бобовое карри одним из своих отличительных признаков. Обозначение особенности посредством выбора блюд – до чего же это забавно! Каладину осталось проверить три отряда.

Следующий, Восемнадцатый мост был одним из проблемных. Их сержант имел решительный настрой, однако не обладал качествами, обязательными для хорошего офицера. В общем-то, ими не обладал ни один из мостовиков. Этот просто оказался совсем слабым – склонным к уговорам вместо приказов, неловким в улаживании проблем.

Впрочем, на Вета нельзя было возлагать всю вину. Ему достался вздорный отряд. Каладин обнаружил, что солдаты Восемнадцатого моста ужинают, разбившись на множесто кучек. Ни смеха, ни товарищеского духа. Уже не каждый сам за себя, как в бытность мостовиками, но разделились на маленькие обособленные группки.

Сержант Вет призвал их к порядку, и они лениво поднялись, не заботясь о том, чтобы построиться как положено или отдать честь. Каладин видел в их глазах равнодушие. Что он мог с ними сделать? Безусловно, ничего хуже их жизни в мостовых расчетах и придумать было нельзя. Так зачем же стараться?

Каладин некоторое время говорил с ними о побуждении и единстве. «Мне придется с этой компанией еще раз позаниматься в ущельях, – подумал он. – Если и это не поможет… что ж, тогда нужно будет их разделить и распределить по взводам, где дела идут как надо».

В конце концов он покинул Восемнадцатый мост, качая головой. Похоже, эти люди не желали быть солдатами. Почему же тогда приняли предложение Далинара, вместо того чтобы просто уйти?

«Потому что больше не хотят выбирать, – подумал Каладин. – Выбор бывает сложным».

Ему это было известно. Буря свидетельница, Кэл хорошо это усвоил. Когда-то и сам сидел и угрюмо таращился в стену, не в силах встать и покончить с собой.

Он вздрогнул. О том времени не хотелось даже вспоминать.

Пока шел к Девятнадцатому мосту, подлетела с ветром Сил в виде облачка тумана. Потом превратилась в ленту из света и некоторое время порхала над ним кругами, прежде чем опуститься на плечо и сказать:

– Остальные ужинают.

– Хорошо.

– Каладин, это не донесение. Я так выразила свое недовольство.

– Недовольство? – Он остановился в темноте возле казармы Девятнадцатого моста, где солдаты, расположившись единой командой около огня, преспокойно поедали ужин.

– Ты работаешь, – сказала Сил. – Опять.

– Мне нужно подготовить этих людей. – Он повернул голову, чтобы посмотреть на нее. – Ты же знаешь, что-то приближается. Эти цифры на стене… Видела новых красных спренов?

– Да, – признала она. – По крайней мере, мне так кажется. Краем глаза. Они наблюдали за мной. Их мало, но они есть.

– Что-то приближается, – повторил Каладин. – Этот обратный отсчет указывает в точности на Плач. Что бы ни случилось, я должен сделать так, чтобы мостовики с этим справились.

– Ну так вот: ничего не выйдет, если ты упадешь замертво от переутомления! – заявила Сил и, поколебавшись, продолжила: – С людьми ведь бывает такое, верно? Я слышала, Тефт говорил, что собирается это сделать.

– Тефт любит преувеличивать. Хорошим сержантам это свойственно.

Сил нахмурилась:

– Последние слова… были шуткой?

– Да.

– А-а. – Она заглянула ему в глаза. – Все равно отдохни. Прошу тебя.

Каладин глянул в сторону казармы Четвертого моста. Та была в некотором отдалении, в конце ряда других казарм, но ему показалось, что он слышит, как смех Камня эхом разносится в ночи.

Наконец юноша вздохнул, признавая свое изнеможение. Последние два взвода можно проверить и завтра. Держа копье в руке, Кэл повернулся и побежал назад. Сгустившаяся тьма означала, что примерно через пару часов люди начнут возвращаться с дежурства на ночной отдых. Каладина встретил знакомый аромат похлебки Камня, хотя на раздаче был Хоббер – сидел на высоком пеньке, который приволокли для него друзья; серые, бесполезные ноги прикрывало одеяло. Камень с гордым видом стоял поблизости, скрестив руки на груди.

Ренарин тоже был там – собирал и мыл грязные миски. Он делал это каждый вечер, тихонько присев возле таза для мытья в своей форме мостовика. Парень определенно старался. Он не подавал ни единого признака испорченного нрава, как старший брат. Хотя принц настоял на том, чтобы присоединиться к ним, он часто по вечерам сидел где-нибудь с краю, позади остальных мостовиков. До чего же странный парень!

Каладин похлопал Хоббера по плечу, проходя мимо. Кивнул; когда тот посмотрел на него – поднял сжатый кулак: «Продолжай бороться». Протянул руку за похлебкой и застыл как вкопанный.

Неподалеку на бревне сидели сразу три здоровенных гердазийца с мускулистыми ручищами. Все были одеты в форму Четвертого моста, и из троицы Каладин узнал только Пунио.

Каладин отыскал поблизости Лопена – тот пялился на собственную руку, которую по каким-то причинам держал перед собой, сжав кулак. Все попытки понять Лопена остались в далеком прошлом.

– Трое? – требовательно спросил Каладин.

– Кузены! – ответил Лопен, вскинув на него взгляд.

– У тебя их слишком много.

– Быть того не может! Род, Уйо, скажите «привет»!

– Четвертый мост, – дружно ответили оба, подняв миски.

Каладин покачал головой, взял свою тарелку с похлебкой и прошел мимо котла в уголок потемнее, возле казармы. Заглянул в кладовую и увидел там Шена, который складывал мешки с талью при свете единственного бриллиантового светосколка.

– Шен? – окликнул Каладин.

Паршун продолжал таскать мешки.

– Смирно! – рявкнул капитан.

Тот застыл, потом выпрямился по стойке смирно.

– Вольно, солдат, – спокойнее проговорил Кэл и подошел к нему. – Я сегодня поговорил с Далинаром Холином и спросил, могу ли вооружить тебя. Он спросил, доверяю ли я тебе. Я ему сказал правду. – Каладин протянул паршуну свое копье. – Доверяю.

Темные глаза Шена нерешительно покосились на оружие, потом – на капитана.

– У Четвертого моста нет рабов, – продолжил Каладин. – Прости, что раньше я боялся. – Он настойчивее предложил паршуну взять копье, и Шен наконец-то подчинился. – Лейтен и Натам занимаются по утрам с парой новобранцев. Они согласны обучать тебя, чтобы тебе не пришлось заниматься с «зелеными лозами».

Паршун держал копье с благоговением. Кэл собрался выйти из кладовой.

– Сэр, – позвал Шен.

Каладин приостановился.

– Вы, – произнес паршун, по своему обыкновению, медленно, – хороший человек.

– Меня всю жизнь судили по цвету глаз. Я не поступлю так же с тобой из-за цвета кожи.

– Сэр, я… – Паршун казался чем-то обеспокоенным.

– Кэл! – раздался снаружи голос Моаша.

– Ты хотел что-то сказать? – спросил Каладин Шена.

– Позже, – ответил паршун. – Позже.

Каладин кивнул и вышел, чтобы посмотреть, в чем дело. Он обнаружил, что Моаш стоит возле котла и озирается в поисках капитана.

– Кэл! – воскликнул Моаш, увидев его. – Идем. Мы решили прогуляться, и ты пойдешь с нами. Даже Камень сегодня идет.

– Ха! Похлебка быть в хороших руках, – сказал рогоед. – Я отдохнуть. Хорошо будет. Пойду туда, где не вонять маленький мостовик.

– Эй! – крикнул Дрехи.

– А-а! И большой мостовик там тоже не вонять.

– Идем! – Моаш махнул капитану. – Ты обещал.

Ничего подобного. Ему просто хотел сидеть у огня, поедая похлебку и наблюдая за спренами пламени. Но все уставились на него. Даже те, кто не собирался на вечернюю прогулку в компании с Моашем.

– Я… – начал Каладин. – Ну ладно. Пошли.

Они разразились радостными возгласами и захлопали в ладоши. Буря бы побрала этих идиотов. Радуются, что их командир отправился выпить? Каладин заглотил несколько ложек похлебки и вручил остальное Хобберу. Поколебавшись, подошел к Моашу, и то же самое сделали Лопен, Питт и Сигзил.

– Знаешь, – негромко проворчал Каладин, обращаясь к Сил, – будь это один из моих старых отрядов, я бы решил, что копейщики хотят вытурить меня из лагеря, чтобы в мое отсутствие провернуть что-нибудь этакое.

– Сомневаюсь, что дело в этом, – возразила Сил, нахмурившись.

– Верно. Парни просто хотят убедиться, что я человек. – Именно по этой причине ему и впрямь пришла пора развеяться. Он слишком отдалился от своих солдат. Каладин не хотел, чтобы они видели в нем кого-то вроде светлоглазого.

– Ха! – воскликнул Камень, подбегая к ним. – Эти человеки, они заявляют, будто выпить больше рогоеда. Воздух вам в голову, низинники. Невозможно быть.

– Состязание выпивох? – Каладин мысленно застонал. Во что он ввязался?

– Никому из нас не нужно на дежурство до позднего утра. – Сигзил пожал плечами. Ночью за Холинами следил Тефт вместе с отрядом Лейтена.

– Сегодня, – провозгласил Лопен, воздев палец к небу, – я одержу победу. Всем известно, что никому не перепить однорукого гердазийца!

– Да ладно? – протянул Моаш.

– Всем будет известно, – поправился Лопен, – что никому не перепить однорукого гердазийца!

– Ты весишь примерно как изголодавшаяся рубигончая, – скептически заметил Моаш.

– Ага, но у меня есть сила воли.

Они шли по тропе, что вела к рынку. Военный лагерь состоял из объединенных в кварталы казарм, которые образовывали круг, огибавший дома светлоглазых. По пути к рынку, располагавшемуся во внешнем кольце, где обитали торговцы, они миновали множество других казарм – и люди там занимались тем, что Каладин редко видел в армии Садеаса. Точили копья, смазывали маслом кожаные доспехи – и все это перед сигналом к ужину.

Впрочем, отдыхать этим вечером отправились не только мостовики Каладина. Другие группы солдат уже поужинали и тоже неторопливо шли к рынку, смеясь. Они медленно приходили в себя после бойни, которая искалечила армию Далинара.

Оживленный рынок весь сиял, на большинстве зданий закрепили факелы и масляные фонари. Каладин не удивился. За обычной армией повсюду следовало множество маркитантов, даже если она перемещалась с места на место. Здесь торговцы демонстрировали свои товары. Зазывалы продавали новости, якобы полученные по даль-перьям со всех концов мира. Что там про войну в Йа-Кеведе? А новый император в Азире? У Каладина были лишь смутные представления о том, где это.

Сигзил побежал разузнать побольше новостей и заплатил зазывале сферу, в то время как Лопен и Камень спорили, какую таверну лучше навестить этой ночью. Каладин следил за тем, как мимо текла жизнь. Проходили солдаты на ночном дежурстве. Группа болтающих о чем-то темноглазых женщин перемещалась от одного торговца пряностями к другому. Светлоглазая курьерша записывала на доске предполагаемые даты и время Великих бурь, а рядом зевал ее муж – ему было скучно, словно его заставили отправиться с ней, чтобы составить компанию. Приближался Плач, время неустанных дождей без Великих бурь, не считая Светлодня, который приходился точно на его середину. Этот год был промежуточным в тысячедневном двухлетнем цикле, и это означало, что на сей раз Плач будет спокойным.

– Хватит спорить, – сказал Моаш Камню, Лопену и Питту. – Нам нужен «Вспыльчивый чулл».

– Ой! – воскликнул Камень. – Но у них нет светлого рогоедского пива!

– Это потому, что рогоедское пиво растворяет зубы, – буркнул Моаш. – В любом случае сегодня моя очередь выбирать.

Питт закивал. Он выбрал эту же таверну.

Вернулся Сигзил, наслушавшись новостей, и он, по всей видимости, успел остановиться еще где-то, поскольку нес что-то исходящее паром и завернутое в бумагу.

– И ты туда же… – сказал Каладин, застонав.

– Вкусно, – заявил Сигзил, оправдываясь, и откусил кусок чуто.

– Ты даже не знаешь, что это.

– Конечно знаю, – возразил Сигзил и засомневался. – Эй, Лопен! А что тут внутри?

– Флангрия, – радостно ответил гердазиец, а Камень побежал к разносчику, чтобы и себе купить чуто.

– А что это? – спросил Каладин.

– Мясо.

– Какое мясо?

– Такое… мясное.

– Духозаклятое, – уточнил Каладин, посмотрев на Сигзила.

– Ты ел духозаклятую еду каждый вечер, пока был мостовиком, – напомнил Сигзил, пожав плечами, и откусил еще кусок.

– Потому что у меня не было выбора. Ты только глянь. Он жарит хлеб!

– Флангрию тоже жарят, – встрял Лопен. – Смешивают с молотым лависом и делают маленькие шарики. Скатывают и жарят, потом начиняют этим поджаренный хлеб и поливают его соусом. Ням-ням! – Он облизал губы.

– Это дешевле воды, – заметил Питт, когда Камень прибежал обратно.

– Потому что, скорее всего, даже зерно духозаклятое, – усмехнулся Каладин. – И на вкус как плесень. Камень, я в тебе разочарован.

Рогоед с глуповатой миной откусил кусок своего чуто, и раздался хруст.

– Панцири? – ужаснулся Каладин.

– Клешни кремлецов, – ответил Камень с ухмылкой. – Сильно зажаренные.

Кэл вздохнул, но они наконец-то снова двинулись вперед через толпу и в конце концов достигли деревянного дома, пристроенного с подветренной стороны к большому каменному сооружению. Все здесь, разумеется, было устроено так, чтобы как можно меньше дверей указывали в противоположную от Изначалья сторону, а улицы шли с востока на запад, направляя ветра.

Из таверны лился теплый оранжевый свет. Живой огонь. Ни одно такое заведение не использовало для освещения сферы. Даже с замками на фонарях драгоценное сияние сфер представляло собой слишком сильное искушение для пьяных посетителей. Протолкавшись внутрь, мостовики окунулись в гул из болтовни, возгласов и пения.

– Тут нет свободных мест! – Каладин пытался перекричать грохот. Несмотря на то что население лагеря Далинара уменьшилось, в таверне было очень тесно.

– Еще как есть! – с ухмылкой возразил Камень. – У нас секретное оружие. – Он указал на длиннолицего тихого Питта, который пробирался через зал к стойке бара. Там полировала стакан миленькая темноглазая, и при виде Питта она сердечно ему улыбнулась.

– Итак, – с усмешкой обратился Сигзил к Каладину, – где ты будешь селить женатых мостовиков из Четвертого моста?

Женатых?! Судя по тому, с каким выражением лица Питт перегнулся через стойку и беседовал с женщиной, до этого и впрямь было недалеко. Каладин о таком вообще не думал. А зря. Он знал, что Камень женат, – рогоед уже посылал письма семье, хотя Пики были так далеко, что обратных вестей он пока не дождался. Тефт был когда-то женат, но его жена умерла, как и бо́льшая часть его семьи.

У других тоже могли быть семьи. Будучи мостовиками, они мало говорили о прошлом, но Каладин время от времени улавливал намеки. Все постепенно должны вернуться к нормальной жизни, частью которой были семьи – особенно здесь, в постоянном военном лагере.

– Вот буря! – воскликнул Каладин, хлопнув себя по лбу. – Придется попросить больше места.

– Есть много казарм, разделенных на помещения для семей, – заметил Сигзил. – А некоторые из женатых солдат снимают жилье на рынке. Можно выбрать то или другое.

– Но так Четвертый мост разделится! – возразил Камень. – Такое нельзя допустить.

Что ж, из женатых мужчин обычно получались лучшие солдаты. Придется как-то решить этот вопрос. В лагере Далинара теперь действительно появилось множество пустых казарм. Может, ему стоит попросить еще парочку.

Каладин кивком указал на женщину за стойкой:

– Я так понимаю, таверна принадлежит не ей.

– Нет, Ка – просто барменша, – пояснил Камень. – Питт ею весьма увлекся.

– Надо бы узнать, грамотная ли она, – пробормотал Каладин, отступая, чтобы пропустить полупьяного посетителя, который выбрался в ночь. – Клянусь бурей, было бы хорошо иметь рядом помощницу, умеющую читать. – В обычной армии юноша был бы светлоглазым, а его жена или сестра стала бы для батальона письмоводительницей и клерком.

Питт махнул им, и Ка провела всю компанию к столу чуть в стороне. Каладин устроился спиной к стене, достаточно близко к окну, чтобы выглянуть на улицу, если захочется, но так, чтобы его снаружи увидеть было нельзя. Он пожалел стул, на который опустился рогоед. Во всем отряде только Камень был выше Каладина на два дюйма и почти в два раза шире.

– Рогоедское светлое? – с надеждой спросил Камень, глядя на Ка.

– От него у нас кружки плавятся, – ответила она. – Эль?

– Эль, – со вздохом согласился Камень. – Эта вещь быть напитком для женщин, а не для больших мужчин-рогоедов. По крайней мере, она не быть вино.

Каладин, особо не задумываясь, попросил принести что-нибудь. Это место никак нельзя было назвать гостеприимным. Оно было шумным, неприятным, дымным и вонючим. И еще живым. Смех, тосты и возгласы, звон кружек. Это… ради этого многие люди и жили. День честного труда, а потом – вечер в таверне с друзьями.

Не такая уж плохая жизнь.

– Шумновато сегодня, – заметил Сигзил.

– Всегда шумно быть, – отозвался Камень. – Но сегодня, может, шумнее.

– Армия победила во время вылазки на плато вместе с войском Бетаба, – объяснил Питт.

Тем лучше для них. Далинара там не было, армией командовал Адолин, которого сопровождали трое из Четвертого моста. Но им не пришлось отправляться в бой – и любая вылазка на плато без опасности для солдат Каладина была удачной.

– Так много людей – хорошо быть, – сказал Камень. – В таверне делаться теплей. Снаружи слишком холодно быть.

– Слишком холодно? – переспросил Моаш. – Ты же с Пиков Рогоедов, буря бы их побрала!

– И? – Камень нахмурился.

– И они же горы! Там, наверху, должно быть холоднее, чем где угодно внизу.

Камень чуть не поперхнулся; было забавно видеть на его лице смесь негодования и недоверия, от которой светлая кожа рогоеда покраснела.

– Слишком много воздуха! От него вам трудно думать. Холодно? Пики Рогоедов теплыми быть! Замечательно теплыми.

– Правда? – скептически спросил Каладин. Возможно, это одна из шуток Камня. Порой они имели какой-то смысл только для самого рогоеда.

– Это правда, – подтвердил Сигзил. – На пиках есть горячие источники, которые их обогревают.

– А-а, это не источники! – Камень погрозил Сигзилу пальцем. – Словечко для низинников. Океаны рогоедов – воды жизни.

– Океаны? – Теперь уже Питт нахмурился.

– Очень маленькие океаны. По одному на каждый пик.

– На вершине гор есть что-то вроде кратера, – объяснил Сигзил, – в котором размещается большое озеро теплой воды. Тепла хватает, чтобы возник район, пригодный для жилья, невзирая на высоту. Но если слишком сильно удалиться от какого-нибудь рогоедского поселения, окажешься в тех местах, где жуткий мороз и ледяные поля, оставленные Великими бурями.

– Ты неправильно рассказывать предание, – возмутился рогоед.

– Это факты, не предание.

– Всё предание, – возразил Камень. – Слушайте. Давным-давно ункалаки – мой народ, те, кого вы зовете рогоедами, – не жили на Пиках. Они жили внизу, где воздух плотный и тяжело думать. Но там нас ненавидели.

– Кто мог ненавидеть рогоедов? – спросил Питт.

– Все, – ответил Камень, и тут Ка принесла выпивку. Снова знак расположения. Почти всем остальным приходилось самим подходить к стойке за напитками. Камень улыбнулся ей и схватил свою кружку. – Первый тур быть. Лопен, ты будешь пытаться меня обыграть?

– Я в деле, манча! – Гердазиец поднял свою кружку, которая была совсем не такой здоровенной.

Громила-рогоед отпил из кружки, и у него на губах осталась пена.

– Все хотели убить рогоедов, – продолжил он, стукнув по столу кулаком. – Они нас боялись. Предания гласят – мы быть слишком хороши в бою. И потому за нами охотились и почти уничтожили.

– Если вы так хороши в бою, – скептически произнес Моаш, – как же вас почти уничтожили?

– Нас мало! – Камень с гордостью приложил руку к груди. – А вас очень много. Вы тут, в низинах, повсюду. Шагу не ступишь, не отдавив ногу какому-нибудь алети. Ну так вот, нас, ункалаки, почти уничтожили. Но наш тана’кай – король быть, но больше, чем король, – отправился к богам, чтобы попросить о помощи.

– Боги, – проговорил Каладин. – Ты хотел сказать – спрены. – Он поискал взглядом Сил, которая уселась на одном из стропил и наблюдала за тем, как по подпорке ползла пара небольших насекомых.

– Они боги. – Камень проследил за взглядом Каладина. – Да. Но некоторые боги сильнее, чем другие. Тана’кай, он отыскал самых могучих из них. Сначала пошел к богам деревьев. «Вы можете нас спрятать?» – спросил он. Но те не могли. «Люди и на нас охотятся, – пожаловались боги деревьев. – Если вы спрячетесь здесь, они вас найдут и сделают из вас дрова, в точности как из нас».

– Дрова, – ровным голосом произнес Сигзил. – Из рогоедов.

– Цыц! – строго оборвал Камень. – Потом тана’кай отправился к богам вод. «Можем ли мы жить в ваших глубинах? – взмолился он. – Дайте нам силу дышать как рыбы, и мы будем служить вам в ваших океанах». Увы, боги вод не помогли. «Люди забрасывают крючья в наши сердца и вытаскивают оттуда тех, кого мы защищаем. Если вы станете жить здесь, они вас сожрут». И мы не смогли там жить.

И последними тана’кай, отчаявшись, навестил самых могущественных богов – богов гор. «Мои люди умирают, – взмолился он. – Прошу вас. Позвольте нам жить на ваших склонах и поклоняться вам, и пусть ваши снега и лед станут нам защитой».

Боги гор думали долго. «Вы не можете жить на наших склонах, – сказали они, – ибо нет там жизни. Это место для духов, а не для людей. Но если вы придумаете, как сделать его местом для людей и духов, мы защитим вас». И вот тана’кай вернулся к богам вод и сказал: «Дайте нам вашей воды, чтобы мы могли ее пить и жить в горах». И ему пообещали воду. Тана’кай отправился к богам деревьев и попросил: «Дайте нам ваши плоды от щедрот ваших, чтобы могли мы есть и жить в горах». И ему пообещали плоды. Потом тана’кай вернулся к горам и сказал: «Дайте нам тепло, что храните в сердце своем, чтобы смогли мы жить на вершинах ваших пиков».

И сделанное им понравилось богам гор, которые увидели, что ункалаки готовы к тяжелому труду. Они не станут обузой для богов, но сами решат свои проблемы. И вот боги гор втянули пики в себя, сделав место для вод жизни. Океаны были созданы богами вод. Трава и плоды стали подарком от богов деревьев. А тепло из сердца гор дало нам место, где можно жить.

Камень откинулся на спинку стула, сделал глубокий глоток из своей кружки, с грохотом опустил ее на стол и ухмыльнулся.

– Выходит, боги, – проговорил Моаш, обхватив руками собственную кружку, – были довольны тем, что вы решили проблемы сами… хотя, по правде, вы пошли к другим богам и попросили их о помощи?

– Цыц! – возмутился Камень. – Хорошая история быть. И правда.

– Но ты сам сказал, что вы призвали воду, которая породила озера наверху, – напомнил Сигзил. – Значит, там горячие источники. Я был прав.

– По-другому быть, – ответил Камень и махнул рукой Ка, а потом сердечно улыбнулся и просительно помахал кружкой.

– В смысле?

– Не просто вода быть. Вода жизни. Соединение с богами. Когда ункалаки плавают в ней, время от времени им открывается край богов.

Услышав это, Каладин подался вперед. Он рассеянно размышлял о том, как бы помочь Восемнадцатому мосту решить проблемы с дисциплиной. Но слова рогоеда его поразили.

– Край богов?

– Они там жить. Воды жизни, они позволять видеть этот край. В нем, если повезет, можно пообщаться с богами.

– Ты поэтому можешь видеть спренов? – спросил Каладин. – Потому что плавал в тех водах и они что-то в тебе изменили?

– Не часть истории. – Тут Камню принесли вторую кружку эля. Он одарил Ка широкой улыбкой. – Ты очень чудесная женщина. Если придешь на Пики, я сделать тебя семья.

– Просто оплати свой счет! – Ка закатила глаза. Когда она отошла в сторону и начала собирать пустые кружки, Питт ринулся ей на помощь и удивил всех, собрав несколько кружек с соседнего стола.

– Ты можешь видеть спренов, – настаивал Каладин, – из-за того, что случилось с тобой в тех водах.

– Не часть истории быть, – возразил Камень, пристально глядя на него. – Дело… не только в этом. Я больше ничего не сказать.

– Хотел бы я побывать там, – пробормотал Лопен. – И окунуться.

– Ха! Для чужака это смерть, – ответил Камень. – Я не позволить тебе плавать. Даже если ты победить меня сегодня в состязании выпивох. – Он многозначительно вскинул бровь, глянув на кружку Лопена.

– Чужаки, осмелившиеся поплавать в изумрудных бассейнах, умирают, – пояснил Сигзил, – потому что вы казните любого чужака, который их хотя бы тронет.

– Нет, все не так. Слушай предание. Не будь занудой.

– Это просто горячие источники, – проворчал Сигзил, но вернулся к своей выпивке.

Камень закатил глаза:

– Сверху вода быть. Снизу не быть. Что-то другое быть. Вода жизни. Край богов. Это правда быть. Я сам встречал бога.

– Бога вроде Сил? – спросил Каладин. – Или, может быть, спрена реки? – Они попадались не часто, но, предположительно, время от времени произносили несложные фразы, как спрены ветра.

– Нет! – Камень подался вперед с видом заговорщика. – Я видел Луну’анаки.

– Да что ты говоришь! – съехидничал Моаш. – Чудо-то какое!

– Луну’анаки, – продолжил рогоед, – это бог путешествий и озорства. Очень могущественный бог. Он явился из глубин океана-на-пике, из царства богов.

– Как он выглядел? – Лопен вытаращил глаза.

– Как человек, – сказал Камень. – Может, алети, хотя кожа светлее. Очень угловатое лицо. Наверное, красивое. Белые волосы.

Сигзил встрепенулся:

– Белые волосы?

– Да, не седые, как у старика, но белые, хотя он молодой. Болтать со мной на берегу. Ха! Насмехаться над моей бородой. Спросить, какой сейчас год по календарю рогоедов. Счел мое имя смешным. Очень могущественный бог.

– Ты испугался? – поинтересовался Лопен.

– Нет, конечно. Луну’анаки не может причинить вред людям. Запрещено другими богами быть. Все это знают. – Камень прикончил вторую кружку одним глотком и с широкой улыбкой помахал ею в воздухе, снова обращаясь к проходившей мимо Ка.

Лопен поспешно допил первую кружку. Сигзил казался обеспокоенным и выпил едва ли половину своего эля. Он пялился на недопитое, но, когда Моаш спросил, в чем дело, сослался на усталость.

Каладин наконец-то глотнул из своей кружки. Лависовый эль, пенистый и сладковатый. Напоминающий о доме, хотя пить его Кэл начал лишь в армии.

Остальные уже обсуждали вылазки на плато. Садеас, похоже, не подчинился приказу о совместных вылазках. Некоторое время назад он отправился в одну из них сам, добыл светсердце прежде, чем кто-то успел туда добраться, а потом выбросил его, словно какую-нибудь безделицу. Но всего пару дней назад Садеас и Рутар отправились вместе в другую вылазку – ту, в которой не должны были участвовать. Князья заявили, что не сумели добыть светсердце, но ни для кого не было секретом, что они победили и спрятали трофей.

Военные лагеря гудели от таких неприкрытых пощечин Далинару. Садеас подливал масла в огонь, выражая свой гнев по поводу того, что его дознавателей не пускают в военный лагерь Далинара, чтобы поискать там «важные факты», по его словам связанные с безопасностью короля. Для него все это было игрой.

«Кто-то должен покончить с Садеасом, – думал Каладин, потягивая эль, болтая прохладную жидкость во рту. – Он ничем не лучше Амарама – столько раз пытался убить меня и моих людей. Разве у меня нет основания или даже права оказать ему ответную услугу?»

Каладин учился тому, что умел делать убийца. Например, бегать по стенам, достигая окон, которые считались недоступными. Он мог навестить лагерь Садеаса в ночи. Сияющий, яростный…

Каладин принес бы в этот мир справедливость.

Он нутром чуял ошибку в рассуждениях, но логика не помогала ее отыскать. Юноша выпил еще немного и обвел комнату взглядом, опять подметив, какие все расслабленные. Такова их жизнь. Работай, потом развлекайся. Им этого хватало.

Он не такой. Ему нужно что-то еще. Каладин достал светящуюся сферу – обычный бриллиантовый светосколок – и принялся рассеянно катать его по столу.

Примерно через час после начала разговора, в котором капитан принимал участие лишь время от времени, Моаш легонько ткнул его в бок и прошептал:

– Ты готов?

– Готов? – Кэл нахмурился.

– Ага. Встреча в задней комнате. Я видел, как они вошли некоторое время назад. Они уже ждут.

– Кто… – Каладин осекся, сообразив, о чем речь. Он обещал, что встретится с друзьями Моаша – людьми, которые пытались убить короля. Каладин похолодел, и в комнате как будто сделалось прохладно. – Так ты поэтому настаивал, чтобы я пошел с вами сегодня?

– Я думал, ты сам все понял. Идем.

Каладин опустил взгляд на свою кружку с желтовато-коричневой жидкостью. Наконец осушил ее до дна и встал. Надо узнать, кто эти люди. Долг требовал этого.

Моаш извинился за них обоих, сказав, что заметил старого друга, которого хотел познакомить с Каладином. Камень, на вид совершенно трезвый, рассмеялся и помахал – дескать, идите. Он пил уже… шестую кружку? Седьмую? Лопен захмелел после третьей. Сигзил не допил даже вторую и, судя по всему, не желал продолжать.

«Вот и все соревнование», – подумал Каладин, позволяя Моашу увести себя. В таверне все еще толпилось много народа, но она уже не казалась переполненной, как раньше. В дальнем конце зала виднелся ряд дверей, что вели в уединенные обеденные комнаты вроде тех, какими пользовались богатые торговцы, пожелавшие быть подальше от грубых посетителей общего зала. Возле одной из них в ленивой позе стоял смуглый мужчина с весьма длинными ножами на поясе. Наполовину азирец или просто очень загорелый алети. Он не сказал ни слова, когда Моаш открыл дверь.

– Каладин… – Голос Сил. Где же она? Похоже, сделалась невидимой и для него. Неужели она так поступала раньше? – Будь осторожен.

Капитан вошел в комнату следом за Моашем. Внутри за столом сидели трое мужчин и женщина, пили вино. У дальней стены стоял еще один охранник с мечом на поясе – завернулся в плащ и опустил голову, словно ничего вокруг не замечая.

Двое из сидящих, включая женщину, были светлоглазыми. Этого следовало ожидать, принимая во внимание осколочный клинок, но Каладин все равно пришел в замешательство.

Один светлоглазый немедленно встал. Он был, наверное, чуть старше Адолина, с черными как смоль и аккуратно уложенными алетийскими волосами. Мужчина носил открытый сюртук, под которым виднелась богатая на вид черная рубашка с вышитыми белыми лозами, что вились вокруг пуговиц, и широкий длинный шарф.

– Итак, вот он, знаменитый Каладин! – воскликнул незнакомец и, шагнув вперед, вознамерился пожать Каладину руку. – Клянусь бурей, я очень рад встрече с тобой. Спасти самого Далинара, тем самым поставив Садеаса в неудобное положение? Прекрасное представление, друг. Прекрасное представление!

– А вы кто? – спросил Каладин.

– Патриот. Зови меня Грейвс.

– Осколочник?

– Сразу к делу, верно? – проговорил Грейвс и жестом указал новичку его место за столом.

Моаш немедленно сел, кивнув другому человеку за столом – с темными, глубоко посаженными глазами и короткими волосами. «Наемник», – догадался Кэл, подметив тяжелые кожаные доспехи и топор рядом со стулом. Грейвс продолжал указывать, но Каладин не торопился, изучая молодую женщину. Она чинно потягивала вино из чаши, держа ее двумя руками, свободной и спрятанной в рукаве на пуговицах. Миловидная, с поджатыми красными губами и волосами, забранными в высокую прическу, утыканную разнообразными металлическими украшениями.

– Я вас знаю, – сказал Каладин. – Вы из клерков Далинара.

Она с опаской посмотрела на него, стараясь не выдавать напряжения.

– Данлан – член свиты великого князя, – подтвердил Грейвс. – Пожалуйста, Каладин. Сядь. Выпей вина.

Тот сел, но не налил себе выпить.

– Вы пытаетесь убить короля.

– Он и в самом деле прямолинейный, да? – спросил Грейвс Моаша.

– Еще у него слово с делом не расходится, – ответил Моаш. – За это мы его и любим.

Грейвс повернулся к Каладину:

– Мы патриоты, как я уже сказал. Патриоты Алеткара. Алеткара, каким он мог бы быть.

– Патриоты, которые желают убить правителя королевства?

Грейвс подался вперед, положив на стол сцепленные руки. Его веселость слегка утихла, и это было хорошо – она все равно отдавала фальшью.

– Ну что ж, давай разберемся с этим. Элокар – неимоверно плохой король. Уверен, ты сам это заметил.

– Мне не положено судить о короле.

– О, прошу тебя! Хочешь сказать, ты не видел, как он себя ведет? Это балованный, раздражительный параноик. Элокар превращает обсуждения в споры, предъявляет ребяческие требования вместо приказов. Он буря, которая сметет это королевство с лица земли.

– Ты хоть знаешь, какую политику он вел, прежде чем Далинар за него взялся? – поинтересовалась Данлан. – Я провела последние три года в Холинаре, помогая тамошним клеркам разобраться с беспорядком, в который Элокар превратил королевские архивы. Одно время он подписывал практически что угодно, превращая это в закон, если его должным образом упрашивали.

– Он не годится для трона, – вмешался темноглазый наемник, чьего имени Каладин не знал. – Из-за него погибают хорошие люди. А этому негодяю Садеасу сошла с рук государственная измена.

– И поэтому вы пытаетесь убить его? – требовательно спросил Каладин.

Грейвс посмотрел ему в глаза:

– Да.

– Если король уничтожает свою страну, – проговорил наемник, – разве у народа не появляется право – точнее, долг – убрать его?

– Если его и впрямь уберут, – встрял Моаш, – что тогда случится? Спроси себя, Каладин.

– Скорее всего, на трон сядет Далинар, – произнес Кэл. У Элокара был сын в Холинаре – совсем еще младенец. Даже если Далинар только провозгласит себя регентом при законном наследнике, он будет править.

– С ним во главе королевства все пойдет куда лучше, – сказал Грейвс.

– Он и так здесь почти всем заправляет! – воскликнул Каладин.

– Нет, – возразила Данлан. – Далинар себя сдерживает. Он знает, что должен занять трон, но колеблется из любви к мертвому брату. Другие великие князья считают это слабостью.

– Нам нужен Черный Шип. – Грейвс стукнул по столу. – Иначе королевство развалится. Смерть Элокара вынудит Далинара действовать. К нам вернется тот, кто двадцать лет назад объединил великих князей.

– Даже если тот человек и не вернется в полной мере, – прибавил наемник, – хуже, чем сейчас, точно не будет.

– Поэтому – да, – бросил Грейвс Каладину. – Мы убийцы. Или станем ими. Не хотим устраивать переворот и не желаем убивать ни в чем не повинных стражников. Нам нужно просто устранить короля. Тихо. Предпочтительно, чтобы это выглядело как несчастный случай.

Данлан скривилась и выпила немного вина.

– К несчастью, пока что у нас не очень-то получается.

– Вот почему я хотел встретиться с тобой, – пояснил Грейвс.

– Вы ожидаете, что я вам помогу?! – спросил Каладин.

Грейвс поднял руки:

– Подумай о том, что мы сказали. Это все, о чем я прошу. Подумай о поведении короля, понаблюдай за ним. Спроси себя: сколько еще продержится королевство, которое возглавляет такой человек?

– Черный Шип должен занять трон, – негромко проговорила Данлан. – Рано или поздно это случится. Мы хотим ему помочь, ради его же блага. Избавить его от трудного решения.

– Я бы мог вас сдать. – Каладин смотрел Грейвсу в глаза. Сбоку от него человек в плаще, который слушал разговор, прислонившись к стене, зашевелился и выпрямился. – Было рискованно приглашать меня сюда.

– Моаш говорит, ты учился на лекаря, – произнес Грейвс без малейшей тревоги.

– Да.

– И что же ты сделаешь с рукой, которая гниет, угрожая всему телу? Будешь ждать и надеяться, что все изменится к лучшему, или станешь действовать?

Каладин не ответил.

– Ты теперь руководишь королевской гвардией, – продолжил Грейвс. – Нам понадобится благоприятная возможность – момент, когда можно будет нанести удар так, чтобы не пострадал никто из гвардейцев. Мы не хотели пачкать руки в королевской крови, пытались обставить все как несчастный случай, но я понял: это трусость. Я совершу этот поступок сам. Мне нужен лишь удобный случай, и страдания Алеткара завершатся.

– Для короля так будет лучше, – добавила Данлан. – Он медленно умирает на троне, словно тонет вдали от берега. Надо закончить все побыстрей.

Кэл встал. Моаш, поколебавшись, поднялся вслед за ним.

Грейвс посмотрел на Каладина.

– Я должен подумать, – сказал юноша.

– Хорошо-хорошо, – согласился Грейвс. – Можешь связаться с нами через Моаша. Стань лекарем, в котором нуждается это королевство.

– Идем, – бросил Каладин Моашу. – Остальные удивятся, куда мы пропали.

Он вышел, приятель последовал за ним, поспешно попрощавшись. Каладин, по правде говоря, ожидал, что кто-то из них попытается его остановить. Они ведь должны тревожиться из-за того, что он и впрямь может исполнить угрозу и выдать их.

Заговорщики его отпустили. Обратно в общий зал, который полнился звоном и болтовней.

«Вот буря! – подумал юноша. – Хотел бы я, чтобы их доводы не были столь хороши».

– Как ты с ними встретился? – спросил Каладин, когда Моаш подбежал к нему.

– Рилл – тот парень, что сидел за столом, – нанимался охранником в некоторые караваны, где я работал до того, как угодил в мостовики. Он пришел ко мне, как только мы освободились из рабства. – Моаш взял Каладина за руку и вынудил остановиться, не доходя до их стола. – Они правы. Кэл, ты это знаешь. Я вижу по лицу.

– Они предатели. Я не желаю иметь с ними ничего общего.

– Ты же сказал, что подумаешь!

– Я так сказал, – негромко проговорил Каладин, – чтобы они меня отпустили. Моаш, у нас есть долг.

– Он важнее, чем наш долг перед страной?

– Тебе плевать на страну, – огрызнулся Кэл. – Ты просто хочешь отомстить.

– Ладно, хорошо. Но ты разве не заметил, что Грейвс обращается со всеми людьми одинаково, независимо от цвета глаз? Ему плевать, что мы темноглазые. Он женат на темноглазой.

– Правда? – Каладин слыхал о том, что богатые темноглазые женятся на низкорожденных светлоглазых, но ни разу в подобном не был замечен кто-то столь высокого дана, как осколочник.

– Да! У одного из его сыновей вообще глаза разноцветные. Грейвсу до бури, что о нем думают другие люди. Он поступает так, как считает нужным. И в этом случае он… – Моаш огляделся по сторонам. Они теперь были окружены людьми. – Готов к тому, о чем говорил. Кто-то должен это сделать.

– Больше не упоминай при мне об этом, – попросил Каладин, высвободив руку и направляясь обратно к столу. – И не встречайся с ними.

Он сел на свое место, раздраженный Моаш скользнул на свое. Кэл попытался снова вступить в разговор с Камнем и Лопеном, но не смог.

Вокруг него люди горланили и смеялись.

«Стань лекарем, в котором нуждается это королевство».

Буря, что за бардак!

Женские чары

068

И все же рыцарские ордена не были угнетены столь серьезным поражением, ибо светоплеты оказали собратьям духовную поддержку; те славные создания убедили их предпринять вторую попытку штурма.

Из «Слов сияния», глава 21, страница 10

Бессмыслица какая-то, – проворчала Шаллан. – Узор, эти карты сбивают меня с толку.

Спрен завис рядом с ней в трехмерной форме, полной изгибающихся линий и углов. Нарисовать его оказалось трудно, поскольку стоило ей приглядеться как следует к какой-нибудь его части, неизменно оказывалось, что там слишком много мелких деталей. Нет, изобразить это решительно невозможно!

– Ммм? – прогудел Узор.

Шаллан выбралась из постели и бросила книгу на выкрашенный в белый цвет письменный стол. Присела рядом с сундуком Ясны, покопалась в нем как следует и вытащила карту Рошара. Та была древняя и не очень-то точная; Алеткар на ней изображался чересчур большим, и мир в целом был неправильной формы, торговые пути слишком выделялись. Понятное дело, тогда не знали о современных методах землемерной съемки и картографии. И все-таки карта была важна, поскольку демонстрировала Серебряные королевства, какими они, предположительно, существовали во времена Сияющих рыцарей.

– Уритиру. – Шаллан указала на блистающий город, отображенный на карте в качестве центра всего. Он был не в Алеткаре – или Алетеле, как в те времена называлась страна. Карта помещала его в самом сердце гор, вблизи от того, что теперь стало, скорее всего, Йа-Кеведом. Однако в заметках Ясны говорилось, что другие карты того времени помещали город в иные места.

– Как же они могли не знать, где находится их столица, центр рыцарских орденов? Почему карты спорят друг с другом?

– Ммм… – задумчиво проговорил Узор. – Возможно, они слышали о городе, но не бывали там.

– И картографы тоже? И короли, которые заказали эти карты? Кто-то из них уж точно там побывал. Отчего, клянусь Рошаром, так трудно указать его точное местонахождение?

– Может быть, они хотели сохранить его в тайне?

Шаллан прилепила карту к стене с помощью толики воска зерновки из запасов Ясны. Отошла, скрестив руки на груди. Она еще не надела платье и была в ночной сорочке, с открытыми руками.

– Если причина в этом, – пробормотала Шаллан, – они сделали свою работу слишком хорошо. – Девушка раскопала еще несколько карт того времени, созданных в других королевствах. На каждой, подметила Шаллан, страна происхождения была изображена намного крупней, чем следовало. Их она тоже приклеила к стене.

– Каждая помещает Уритиру в другое место. Заметно ближе к собственным землям, но не в них.

– На всех разный язык, – добавил Узор. – Ммм… Тут есть узоры. – Он принялся проговаривать написанное вслух.

Шаллан улыбнулась. Ясна объяснила ей, что надписи на некоторых картах, похоже, сделаны на Напеве зари, мертвом языке. Ученые годами пытались его…

– «Король Бехардан»… этого я не понимаю… видимо, «приказал»… – бубнил Узор. – «Карта»? Да, скорее всего, это «карта». Значит, следующее слово, наверное, «рисовать»… «нарисовать»… этого я не понимаю…

– Ты это читаешь?!

– Тут узор.

– Ты… читаешь Напев зари!

– Кое-как.

– Ты читаешь Напев зари! – воскликнула Шаллан. Она ринулась к карте, возле которой завис Узор, коснулась пальцами строчки внизу. – Ты говоришь, Бехардан? Может, Баджерен… То есть Нохадон.

– Баджерен? Нохадон? Людям и впрямь требуется так много имен?

– Одно из них – почетное, – пояснила Шаллан. – Его настоящее имя сочли недостаточно симметричным. Вообще, я думаю, оно было не симметричным, раз уж ревнители много веков спустя дали ему новое.

– Но… оно ведь тоже не симметричное.

– Буква «х» может заменять любую букву, – рассеянно проговорила Шаллан. – Мы ее используем в качестве симметричной буквы, чтобы уравновесить мир. Однако, если ее надо произносить как «х», чтобы слово было легче сказать, добавляем диакритический знак.

– Это… Нельзя же взять и притвориться, что слово симметричное, когда оно не такое!

Шаллан, не обращая внимания на его ворчание, пристально смотрела на незнакомый шрифт – предположительно, Напев зари. «Если мы и впрямь разыщем город Ясны, – подумала она, – и если в нем есть записи, они вполне могут оказаться на этом языке».

– Надо проверить, насколько хорошо ты можешь переводить с Напева зари.

– Я не умею на нем читать, – раздраженно сказал Узор. – Я предположил значение нескольких слов. Имя я перевел благодаря тому, что знаю, как читаются города на самой карте.

– Но они ведь написаны не на Напеве зари!

– Алфавиты произошли один от другого, – пояснил Узор. – Это же очевидно.

– До такой степени очевидно, что ни одна ученая до этого не додумалась.

– Вам плохо даются узоры, – самодовольно сообщил спрен. – Вы абстрактные. В мыслях и словах у вас обманы. Это очаровательно, однако для узоров не годится.

«Вы абстрактные…»

Шаллан обошла кровать и достала из стопки книгу, написанную ученой Али-дочерью-Хасветы из Шиновара. Шинские ученые были среди тех, кого оказалось интереснее всего читать, потому что их мнения касательно остальной части Рошара бывали такими искренними, такими необычными.

Она нашла нужный абзац. Ясна обращала на него столько внимания в своих заметках, что Шаллан предпочла отыскать и прочитать всю книгу. Жалованье – а Себариаль его и впрямь платил – пришлось очень кстати. Следуя указаниям госпожи, Ватах и Газ провели последние пару дней, прочесывая книжные лавки и спрашивая о «Словах сияния» – книге, которую Ясна дала ей незадолго до своей смерти. Пока что им не везло, хотя один торговец заявил, что сможет заказать книгу из Холинара.

– Уритиру был местом, связывавшим все государства, – прочитала девушка в книге шинской писательницы. – И время от времени нашим единственным путем во внешний мир, с его нечестивыми камнями. – Она подняла глаза на Узора. – Что это значит, по-твоему?

– То и значит, – ответил Узор, по-прежнему висевший возле карт. – Что Уритиру был соединен со всеми. Может, дорогами?

– Я всегда понимала эту фразу метафорически. Их связями были цели, мысли и учения.

– А-а, обманы.

– Что, если это не метафора? Что, если ты прав? – Она встала, пересекла комнату и, подойдя к картам, коснулась изображенного в центре Уритиру. – Они были соединены… но не дорогами. На некоторых картах нет ни единого пути, ведущего в Уритиру. Они все помещают его в горах или по меньшей мере в холмах.

– Ммм.

– Как добраться в город иным способом, а не по дороге? – спросила Шаллан. – Нохадон туда пришел пешком, если ему верить. Но никто не говорит, что добирался в Уритиру верхом или на своих двоих. – Впрочем, сохранилось маловато письменных свидетельств тех, кто посетил город. Он стал легендой. Почти все современные ученые считали его мифом.

Ей нужно больше сведений. Она бросилась к сундуку Ясны и вытащила один из ее блокнотов.

– Ясна полагала, что Уритиру находится не на Расколотых равнинах, – бормотала Шаллан, – но что, если здесь есть… дорога к нему? Но не обычная дорога. Уритиру был городом связывателей потоков. Городом древних чудес – таких, как осколочные клинки.

– Мм… – негромко проворчал Узор. – Осколочные клинки – не чудо…

Шаллан нашла искомую цитату. Ее интересовала даже не цитата сама по себе, а примечание Ясны: «Еще одна сказка, на этот раз включенная в сборник „Среди темноглазых“ Калинамы. Страница 102. Истории о мгновенных перемещениях и Клятвенных вратах встречаются в этих преданиях постоянно».

Мгновенные перемещения. Клятвенные врата.

– Вот зачем она стремилась сюда, – прошептала Шаллан. – Ясна думала, что разыщет тут, на равнинах, путь в Уритиру. Но здесь же пустые буревые земли, просто камень, крем и большепанцирники. – Она посмотрела на Узора. – Нам и в самом деле надо туда отправиться, на Расколотые равнины.

Ее заявление сопроводил грозный бой часов. Грозный в том смысле, что было гораздо позднее, чем ей казалось. Вот буря! Она должна встретиться с Адолином около полудня. Если хочет успеть вовремя, через полчаса надо отправляться.

Шаллан взвизгнула и побежала в ванную комнату. Повернула кран, чтобы наполнить ванну. Поначалу он выплюнул грязную воду с кремом. Потом потекла чистая и теплая. Шаллан воткнула пробку. Она подставила руку под струю, вновь поражаясь этому чуду. Теплая проточная вода. Себариаль сказал, что недавно к нему приходили артефабры и договорились, что установят фабриаль, который будет постоянно согревать воду в цистерне, как это делали в Харбранте.

– Я, – проговорила девушка, сбрасывая ночную сорочку, – собираюсь позволить себе привыкнуть к этому.

Она забралась в ванну, а Узор продвинулся по стене над нею. К чему стесняться его присутствия? У него, конечно, был мужской голос, но на самом деле он не был мужчиной. Кроме того, спрены и так повсюду. В ванной – наверняка, а также в стенах. Она сама убедилась, что у всего есть дух или спрен, как ни назови. Есть ли ей дело до того, что стены смотрят? Нет. Так зачем беспокоиться из-за Узора?

Ей приходилось повторять все эти доводы каждый раз, когда Узор наблюдал, как она раздевается. Это могло бы помочь, не будь он таким шквально любопытным по поводу всего на свете.

– Анатомические различия между полами кажутся весьма незначительными, – тихонько прогудел Узор. – Но их роль велика. И вы их подчеркиваете. Длинные волосы. Румянец на щеках. Прошлой ночью я наблюдал за Себариалем, когда он принимал ванну, и…

– Умоляю, скажи, что ты пошутил и не делал этого! – Шаллан покраснела и схватила баночку с пастообразным мылом, стоявшую рядом с чугунной ванной.

– Но… я ведь только что сказал, что сделал… В любом случае меня не видели. Мне бы не пришлось этим заниматься, окажись ты сговорчивей.

– Я не стану для тебя рисовать обнаженную натуру!

Она совершила ошибку, упомянув, что многие великие художники обучались таким образом. Дома, потратив немало времени на убеждение, юная художница добилась согласия позировать от нескольких горничных, в обмен на обещание уничтожить наброски. И сдержала слово. Она никогда не рисовала обнаженных мужчин. Буря свидетельница, это было бы неловко!

Девушка не позволила себе задерживаться в ванной и через четверть часа уже стояла одетая перед зеркалом, расчесывая влажные волосы.

И как ей вернуться в Йа-Кевед, обратно к безмятежной сельской жизни? Ответ прост. Скорее всего, никак. Раньше подобная мысль привела бы ее в ужас, а теперь вызывала восторг. Впрочем, Шаллан считала, что сможет заставить братьев приехать на Расколотые равнины. Здесь они будут в куда большей безопасности, чем в родном имении. И что их там удерживает? Почти ничего. Она начала думать, что это решение куда лучше всех прочих и благодаря ему в какой-то степени удастся отложить проблему отсутствующего духозаклинателя.

Как-то раз она даже отправилась на одну из станций осведомления, соединенную с Ташикком, – в каждом военном лагере была такая – и заплатила за письмо, которое вместе с даль-пером должны были доставить из Валата ее братьям. К несчастью, на это требовались недели. Если вообще получится передать посылку. Торговец, с которым она говорила на станции, предупредил, что по Йа-Кеведу стало очень трудно передвигаться по причине войны за престол. Из предосторожности она послала второе письмо из Северной Хватки, что была так далеко от полей сражений, как только представилась возможность. Веденка надеялась, что хоть одно из двух писем дойдет в целости и сохранности.

Когда Шаллан снова установит связь с братьями, она выдвинет им одно-единственное требование: «Бросайте имение Давар. Берите деньги, которые прислала Ясна, и бегите на Расколотые равнины». Пока что она сделала все, что было в ее силах.

Она металась по комнате, прыгая на одной ноге и на ходу надевая туфельки. Миновала карты и подумала: «С вами я потом разберусь».

Пришла пора очаровывать жениха. Каким-то образом. Романы, которые она читала, описывали это дело как несложное. Похлопать ресницами, покраснеть в нужный момент. Что ж, с последним проблем не будет… за исключением «нужного момента». Девушка застегнула рукав, прикрывавший защищенную руку, и, задержавшись у двери, посмотрела на альбом и карандаш, что остались лежать на столе.

Больше она никуда без них не пойдет. Шаллан запихнула в сумку и то и другое и поспешила прочь. По пути через беломраморный дом она прошла мимо Палоны и Себариаля в комнате с громадными стеклянными окнами, выходившими на подветренную сторону, к садам. Палона устроилась лицом вниз на кушетке, и ее полностью обнаженную спину массажировали, в то время как Себариаль полулежал и поедал сладости. У пюпитра в углу стояла молодая женщина и декламировала им стихотворение.

Шаллан ломала голову над тем, что думать об этой паре. Себариаль. Умный интриган или праздный обжора? Или и то и другое? Палоне, безусловно, нравились излишества богатой жизни, но в ней не было даже малой толики надменности. Шаллан провела последние три дня, изучая бухгалтерские книги Себариаля, и нашла в них… абсолютный бардак. Князь казался очень умным в некоторых вопросах. Как же он мог так запустить свою бухгалтерию?

Шаллан не слишком-то хорошо справлялась с цифрами, по сравнению с искусством, но ей нравилось время от времени заниматься математикой. Она твердо решила, что наведет в этих книгах порядок.

Газ и Ватах ждали ее снаружи, у дверей. Они последовали за ней к карете Себариаля, которую предоставили в ее пользование. С ними был один из ее рабов. Ему предназначалась роль лакея. Эн сообщил, что раньше уже этим занимался. Он улыбнулся ей, когда девушка подошла. Это оказалось приятно. Шаллан не помнила, чтобы кто-то из рабов улыбался за время их путешествия, даже когда она выпустила их из клетки.

– Эн, с тобой хорошо обращаются? – спросила веденка, когда он открыл дверь кареты.

– Да, госпожа.

– Ты бы сказал мне, случись иначе?

– Э-э, да, госпожа.

– А ты, Ватах? – Шаллан повернулась к солдату. – Как тебе понравились комнаты, куда вас поместили?

Он хмыкнул.

– Полагаю, это значит, что вы там поместились? – уточнила она.

Газ усмехнулся. Коротышка чутко улавливал игру слов.

– Вы сдержали обещание, – сказал Ватах. – Надо отдать вам должное. Люди счастливы.

– А ты?

– Мне скучно. Мы день за днем сидим без дела, берем от вас жалованье и пропиваем его.

– Большинству мужчин это показалось бы идеальной профессией. – Она улыбнулась Эну и забралась в карету.

Ватах закрыл за ней дверь, а потом заглянул в окно:

– Большинство мужчин – придурки.

– Чушь, – возразила Шаллан с улыбкой. – По закону больших чисел – всего лишь половина.

Ватах хмыкнул. Она училась понимать его хмыканье, что равнялось изучению ватахского. Данное хмыканье можно было примерно перевести так: «Я не признаюсь, что понял эту шутку, потому что тогда испорчу свою репутацию полного и безупречного зануды».

– Кажется, – сказал он, – мы поедем на козлах.

– Спасибо за предложение, – ответила Шаллан и опустила шторку на окне. Снаружи опять тихонько рассмеялся Газ. Мужчины забрались на отведенные для охранников места в задней части кареты, а Эн сел рядом с кучером спереди. Это была самая настоящая карета, которую тянули лошади. Шаллан поначалу стеснялась просить ее, но Палона лишь рассмеялась. «Бери эту штуку, когда тебе потребуется! У меня есть собственная, а если у Тури не будет кареты, у него появится повод не тащиться в гости».

Когда карета тронулась с места, Шаллан опустила шторку на другом окне и достала свой альбом. Узор поджидал ее на первой же чистой белой странице.

– Мы собираемся разобраться, – прошептала Шаллан, – в том, что умеем делать.

– Восхитительно! – откликнулся спрен.

Она достала кошель со сферами и вдохнула немного буресвета. Потом выдохнула его облачком перед собой и попыталась придать ему форму.

Не вышло.

После этого попыталась удержать в голове некое изображение – саму себя, с одним небольшим изменением – с черными волосами вместо рыжих. Выдохнула буресвет, и на этот раз он закружился вокруг нее, завис на миг. Потом снова исчез.

– Глупость какая-то, – негромко пробормотала Шаллан, и с ее губ тек буресвет. Она быстро нарисовала себя с темными волосами. – Какая разница, нарисую я то, что мне нужно, или нет? Карандаши ведь даже не цветные.

– Это не должно иметь значения, – проговорил Узор. – Но имеет – для тебя. Я не знаю причины.

Девушка закончила набросок. Он был очень простой – даже не показывал лица, только волосы, все остальное было лишь намечено штрихами. Но на этот раз, стоило ей опять прибегнуть к буресвету, изображение подействовало и ее волосы почернели.

Шаллан вздохнула, с ее губ тек буресвет.

– Итак, как мне сделать, чтобы иллюзия исчезла?

– Перестань ее подпитывать.

– Как?

– Я должен это знать? – спросил Узор. – Ты же у нас мастер по подпитке.

Шаллан собрала все свои сферы – несколько из них были теперь тусклыми – и положила на сиденье напротив, чтобы нельзя было дотянуться. Это оказалось недостаточно далеко, потому что едва ее буресвет иссяк, она вдохнула опять, используя инстинкты, о которых даже не подозревала. Свет заструился через карету прямо в нее.

– Я весьма хороша, – с кислой миной проворчала Шаллан, – учитывая, как недолго мне довелось практиковаться.

– Недолго? – переспросил Узор. – Но ведь мы впервые…

Веденка внезапно словно оглохла, пока он не договорил.

– Мне и впрямь нужна еще одна копия «Слов сияния», – сказала Шаллан, начиная новый набросок. – Может быть, в ней написано, как отменять иллюзии.

Художница продолжала трудиться над следующим наброском – портретом Себариаля. Она сняла Образ великого князя, когда тот ужинал накануне, сразу же после того, как вернулась из разведки вокруг владений Амарама. Хотелось проработать все детали и присоединить портрет к своей коллекции, так что ей требовалось время. К счастью, дорога была ровная, почти без ухабов. Рисунок не был идеальным, но она в последние дни все меньше и меньше располагала свободными часами. Ей приходилось заниматься изысканиями, трудиться на Себариаля, внедряться в компанию духокровников и встречаться с Адолином Холином. Раньше у нее было куда больше времени. Девушка не могла отделаться от мысли, что значительную его часть потратила зря.

Шаллан позволила работе поглотить себя. Знакомый звук карандаша по бумаге, сосредоточенность творения. Красота повсюду. Создавать искусство означало не захватывать ее, но участвовать в ней.

Закончив, девушка глянула в окно и поняла, что они приближаются к Пику. Она подняла рисунок, изучая его, потом кивнула. Удовлетворительно.

После попыталась использовать буресвет, чтобы создать образ. Веденка выдохнула много света, и он тотчас же собрался, сгустился в изображение Себариаля, который сидел напротив нее в карете. Князь был в той же позе, как и на ее рисунке, и руки держал так, словно резал еду, которую она не изобразила на наброске.

Шаллан улыбнулась. Детали были безупречны. Складки кожи, волоски. Их она не нарисовала – ни один набросок не мог отобразить все волосы на голове, все поры на коже. Ее иллюзия содержала все нужное, так что художница творила не совсем то, что рисовала, но рисунок нужен, чтобы сосредоточиться. Он был моделью, из которой рождалась иллюзия.

– Ммм, – довольно протянул Узор. – Один из твоих самых правдоподобных обманов. Чудесно.

– Он не движется. Никто не перепутает такое с живым существом, не говоря уже о неестественной позе. Глаза безжизненные, грудь не поднимается и опускается в такт дыханию. Мышцы не шевелятся. Иллюзия детальная, но она мертвая, как статуя.

– Статуя из света.

– Я не говорила, что это не впечатляет, – сказала Шаллан. – Но использовать образы будет очень сложно, если я не научусь их оживлять. – Было странно, что она воспринимала свои наброски живыми, а эту штуку – которая выглядела куда реалистичней – считала мертвой.

Шаллан протянула руку и помахала ею сквозь образ. При медленном прикосновении тот почти не искажался. Взмахи туда-сюда тревожили его, словно дым. Она заметила кое-что еще. Пока ее рука была внутри образа…

Да. Шаллан вдохнула, и образ, превратившись в светящийся дым, втянулся в ее кожу. Она могла забрать буресвет из своей иллюзии. «Одним вопросом меньше», – подумала художница и, откинувшись на спинку сиденья, записала свои наблюдения на обложке альбома.

Девушка начала собирать сумку, когда карета подъехала к Внешнему рынку, где должен был ждать Адолин. Обещанная прогулка состоялась накануне, и Шаллан чувствовала, что все идет хорошо. Но ведь принца нужно впечатлить! Добиться расположения высокой леди Навани ей пока не удалось, а ведь союз с Домом Холин – весьма важная цель.

Это заставило ее призадуматься. Волосы высохли, но обычно она оставляла их распущенными, струящимися по спине естественными пышными локонами. Алетийские женщины предпочитали сложные косы.

Ее кожа была бледной, слегка припорошенной веснушками, а тело не могло похвастать соблазнительными изгибами, достойными зависти. Она могла все это изменить при помощи иллюзии. Подправить. Поскольку Адолин видел ее настоящей, Шаллан нельзя совершать разительных перемен, но вот слегка улучшить себя можно. Все равно что нанести макияж.

Она колебалась. Если Адолин согласится на брак, будет ли это благодаря ей или благодаря обманам?

«Дурочка, – подумала Шаллан. – Ты с готовностью изменила свой облик, чтобы вынудить Ватаха следовать за тобой и чтобы добиться места в свите Себариаля, а что же теперь?»

Но, завоевав внимание Адолина при помощи магии, она ступит на трудный путь. Нельзя же носить иллюзию постоянно! А уж будучи замужем – тем более. Лучше поглядеть, на что ты способна без обманов, подумала веденка, выбираясь из кареты. Придется вместо этого полагаться на женские чары.

Если, конечно, они у нее вообще есть.

Со слабостью покончено

069 Три года назад

Шаллан, они действительно хороши, – сказал Балат, листая ее альбом с набросками. Брат и сестра вышли в сады в сопровождении Викима. Тот теперь расположился на земле и бросал тряпичный мяч своей рубигончей Сакисе, чтобы она его ловила.

– Мне не дается анатомия. – Шаллан покраснела. – Не могу ухватить пропорции. – Ей нужны были натурщики для работы над этим.

– У тебя получается лучше, чем когда-нибудь получалось у нашей матери, – возразил Балат, открывая следующую страницу, где сестра изобразила его самого на тренировочной арене с учителем фехтования. Он показал рисунок Викиму, который приподнял бровь.

Ее средний брат за последние четыре месяца выглядел все лучше и лучше. Сделался не таким тощим, окреп. И почти все время имел при себе математические задачи. Отец однажды выругал его за это неподобающее, женское занятие – но в кои-то веки отцовские ревнители позволили себе акт неповиновения и велели светлорду успокоиться, поскольку интерес Викима угоден Всемогущему. Они надеялись, что юноша пожелает вступить в их ряды.

– Я слышала, ты получил еще одно письмо от Эйлиты, – заметила Шаллан, пытаясь отвлечь Балата от альбома. Она не могла перестать краснеть из-за того, что брат листал страницы одну за другой. Эти рисунки никто не должен был видеть. Они совсем негодные.

– Ага! – Он широко улыбнулся.

– Попросишь Шаллан прочитать? – поинтересовался Виким, бросив мяч.

Балат кашлянул.

– Я попросил Мализу. Шаллан была занята.

– Ты смутился! – многозначительно заявил Виким. – Что там, в этих письмах?

– Вещи, о которых моей четырнадцатилетней сестре знать не полагается! – парировал Балат.

– Ого, так пикантно? – изумился Виким. – Я и не думал, что дочка Тавинара способна на что-то в этом духе. Выглядит такой благовоспитанной.

– Нет! – Балат зарделся пуще прежнего. – Вовсе они не пикантные; для намеков нет причин.

– Ты сам и намекаешь на свои причины…

– Виким! – перебила Шаллан.

Он перевел взгляд на Балата и лишь теперь заметил, что у того под ногами начали собираться спрены гнева.

– Балат, клянусь бурей! Ты становишься слишком раздражительным из-за этой девушки.

– Любовь всех нас делает глупцами, – бросила Шаллан, отвлекая обоих.

– Любовь? – переспросил Балат, бросив на нее сердитый взгляд. – Да ты едва вошла в тот возраст, когда следует застегивать рукав на защищенной руке. Что ты знаешь о любви?

Она покраснела:

– Я… ладно, забудь.

– О, ты только глянь, – проговорил Виким. – У нее что-то на уме. Шаллан, тебе придется сказать это прямо сейчас.

– Не стоит такое держать в себе, – согласился Балат.

– Министара утверждает, я слишком часто брякаю то, что приходит мне на ум. Это неподобающее женщине качество.

Виким рассмеялся:

– Женщинам, которых я знал, это ничуть не мешало.

– Да, Шаллан, – подхватил Балат, – если ты с нами не можешь поделиться своими мыслями, то с кем же еще?

– С деревьями, – ответила она, – камнями, кустами. С чем угодно, если от этого у меня не будет неприятностей с наставницами.

– Тогда по поводу Балата беспокоиться не стоит, – заметил Виким. – Он не может ничего умного ни сказать, ни повторить.

– Эй! – рассердился тот. К несчастью, брат был недалек от правды.

– Любовь, – начала Шаллан, отчасти лишь ради того, чтобы их отвлечь, – подобна куче чулльего навоза.

– Воняет? – уточнил Балат.

– Нет, просто от того и от другого не уберечься, как ни старайся.

– Глубокая мысль для той, кто распрощался с детством лишь пятнадцать месяцев назад, – произнес Виким с коротким смешком.

– Любовь подобна солнцу, – со вздохом сказал Балат.

– Ослепляет? – предположила Шаллан. – Она белая, теплая, мощная – но может и сжечь?

– Возможно, – согласился Балат, кивая.

– Любовь подобна гердазийскому лекарю, – выдал свою версию Виким, глядя на сестру.

– В каком смысле? – спросила Шаллан.

– Вот ты и объясни, – ответил Виким. – Мне интересно, что ты придумаешь.

– Хм… От обоих испытываешь неудобство? Нет. О-о! Есть лишь одна причина, чтобы с ними связаться, – удар по голове чем-то тяжелым!

– Ха! Любовь подобна испорченной пище.

– Нужна, чтобы не умереть, – тут же подхватила Шаллан, – но от нее еще и сильно тошнит.

– Отцовский храп.

Она содрогнулась.

– Пока не испытаешь это на себе, не поймешь, до чего он способен затмить все вокруг.

Виким тихонько рассмеялся. Вот буря, до чего же приятно видеть, как он смеется!

– Прекратите это, – велел Балат. – Говорить такие вещи неуважительно. Любовь… любовь подобна классической мелодии.

Девушка ухмыльнулась:

– Если закончить выступление слишком быстро, слушатели будут разочарованы?

– Шаллан! – воскликнул Балат.

А вот Виким катался по земле от смеха. Миг спустя Балат покачал головой и тоже рассмеялся. Шаллан, в свою очередь, покраснела. «Я что, в самом деле это озвучила?» Последняя фраза была и впрямь остроумной, куда лучше прочих. А еще она была неприличной.

От сказанного девушка ощутила смесь вины и возбуждения. Балат выглядел смущенным и покраснел из-за двусмысленности, призвав спренов стыда. Упрямый Балат. Он так хотел стать их лидером. Насколько было известно Шаллан, он отказался от привычки убивать кремлецов ради забавы. Любовь изменила его, сделала сильней.

Скрежет колес по камню возвестил о подъехавшей к дому карете. Никакого цокота копыт – у отца были лошади, но больше ими почти никто в округе не владел. Кареты тянули чуллы или паршуны.

Балат встал, чтобы поглядеть, кто приехал, и Сакиса последовала за ним, возбужденно трубя. Шаллан подобрала альбом. Отец недавно запретил ей рисовать обитавших в особняке слуг или темноглазых – он считал это неподобающим. Теперь ей стало трудно учиться рисовать людей.

– Шаллан?

Она вздрогнула, сообразив, что Виким не последовал за Балатом.

– Да?

– Я был не прав, – признался он, что-то протягивая ей. Небольшой кошель. – По поводу того, что ты делаешь. Я вижу твой замысел насквозь. И… и все равно он работает. Клянусь Преисподней, он работает. Спасибо тебе.

Она вознамерилась открыть кошель.

– Не надо, – остановил Виким.

– Что внутри?

– Черногибник. Растение – точнее, его листья. Если их съесть, тебя парализует. Дышать тоже перестанешь.

Встревоженная, она покрепче затянула завязки на кошеле. Она даже не хотела знать, как Виким смог найти такое смертельно опасное растение.

– Я носил эти листья с собой почти год, – негромко пояснил он. – Предположительно, чем дольше они хранятся, тем сильнее становится их действие. Мне кажется, больше я в них не нуждаюсь. Можешь сжечь – как хочешь. Я просто подумал, что должен отдать их тебе.

Девушка улыбнулась, хотя на самом деле ощущала тревогу. Виким носил с собой яд? Он считал, что должен отдать его сестре?

Виким побежал за Балатом, а Шаллан сунула кошель в свою сумку. Она придумает позже, как уничтожить листья. Девушка вернулась к рисованию.

Вскоре ее отвлекли раздавшиеся со стороны особняка крики. Она встрепенулась, не зная точно, сколько времени прошло. Встала, прижав сумку к груди, и пересекла двор. Лозы при ее приближении дрожали и отползали, но, ускоряя шаг, Шаллан все чаще и чаще на них наступала, ощущая, как они копошатся под ногами и пытаются удрать. У окультуренных лоз природное чутье было недоразвитым.

Шаллан достигла дома, когда там вновь прозвучали крики.

– Отец! – Голос Аша Йушу. – Отец, прошу тебя!

Шаллан распахнула двери из тонких реек и вошла, шурша по полу шелковым платьем. Внутри она увидела стоявших перед отцом трех мужчин в старомодной одежде: похожие на юбки улату закрывали бедра, яркие и просторные рубашки, тонкие мантии, складками ниспадавшие до земли.

На полу на коленях стоял Йушу со связанными за спиной руками. С годами он располнел из-за всех излишеств.

– Вот еще! – вскричал отец. – Я не потерплю такого вымогательства!

– Светлорд, его кредит – ваш кредит, – спокойным, ровным голосом произнес один из незнакомцев. Он был темноглазым, хотя изъяснялся как аристократ. – Ваш сын пообещал, что вы выплатите все долги.

– Он солгал, – отрезал отец, рядом с которым стояли, держа руки на оружии, Экель и Джикс, домашние охранники.

– Отец, – прошептал Йушу, глотая слезы. – Они заберут меня…

– Ты должен был объезжать наши дальние владения! – заорал светлорд Давар. – Ты должен был проверять наши земли, а не обедать с ворами и играть с ними в азартные игры, губя наше богатство и доброе имя!

Йушу повесил голову, обмякнув в своих путах.

– Он ваш, – бросил отец и, повернувшись, понесся прочь из комнаты, словно буря.

Шаллан ахнула, когда один из мужчин вздохнул и жестом указал другим на Йушу. Они схватили ее брата. Было видно, что им не нравится уходить без денег. Йушу затрясся, когда незнакомцы потащили его прочь, мимо Балата и Викима, застывших поблизости. Снаружи Йушу взмолился о пощаде и принялся уговаривать мужчин, чтобы те позволили ему снова поговорить с отцом.

– Балат, – воскликнула Шаллан, подбегая к брату и хватая его за руку, – сделай что-нибудь!

– Мы все знали, чем закончится его страсть к азартным играм, – проворчал Балат. – Шаллан, мы ему говорили! Он не слушал.

– Он по-прежнему наш брат!

– Чего ты от меня хочешь? Где я возьму столько сфер, чтобы выплатить его долг?

Плач Йушу делался тише, по мере того как мужчины удалялись от особняка.

Шаллан повернулась и бросилась вслед за отцом, мимо Джикса, ворошившего волосы на затылке. Светлорд Давар удалился в кабинет, который был в двух комнатах от той, где все случилось; на миг она замерла на пороге, глядя на отца, сидевшего ссутулившись, в кресле у камина. Девушка вошла, миновала стол, где его ревнители – а иногда жена – заполняли бухгалтерские книги и читали ему отчеты.

Сейчас там не было никого, но книги лежали открытыми, демонстрируя жестокую правду. Заметив несколько цифр по долгам, она в ужасе поднесла руку ко рту. Шаллан помогала с малозначимыми счетами, но никогда не видела всей картины, и сейчас открывшаяся истина поразила ее. Как же их семья могла задолжать столько денег?

– Шаллан, я не передумаю, – процедил отец. – Йушу сам сложил себе погребальный костер.

– Но…

– Оставь меня! – взревел светлорд Давар, вставая.

Шаллан съежилась и отпрянула; от ужаса у нее широко распахнулись глаза и чуть не остановилось сердце. Рядом закопошились спрены страха. Он никогда на нее не орал. Никогда.

Отец глубоко вздохнул и повернулся к единственному в комнате окну. Продолжил, оставаясь спиной к дочери:

– Я не могу позволить себе такое количество сфер.

– Почему? – спросила Шаллан. – Отец, это из-за сделки со светлордом Ревиларом? – Она посмотрела на бухгалтерские книги. – Нет, все гораздо серьезнее.

– Я наконец-то обрету силу, как и весь наш дом. И сделаю так, чтобы о нас перестали шептаться; я положу конец вопросам. Дом Давар обретет истинное влияние в этом княжестве.

– Подкупив предполагаемых союзников? Деньгами, которых у нас нет?

Он посмотрел на нее – его лицо было в тени, но глаза отражали свет, будто два угля во тьме его черепа. В тот момент Шаллан ощутила исходящую от отца жуткую ненависть. Он ринулся к ней, схватил за руки. Ее сумка упала на пол.

– Я это сделал для тебя, – прорычал он, до боли крепко сжимая ее руки. – И ты будешь мне подчиняться. Я где-то допустил ошибку, позволив тебе подвергать сомнению мои действия.

Она всхлипнула от боли.

– В этом доме грядут перемены, – продолжил отец. – Со слабостью покончено. Я нашел возможность…

– Пожалуйста, перестань.

Он глянул на нее сверху вниз и как будто впервые увидел в ее глазах слезы.

– Отец… – прошептала она.

Светлорд Давар поднял голову и посмотрел в сторону своих покоев. Шаллан знала: он смотрит на душу матери. Потом он оттолкнул дочь, и та упала на пол; рыжие волосы разметались по лицу.

– Убирайся в свои покои, – рявкнул отец. – И не выходи оттуда, пока я не разрешу.

Шаллан вскочила, поспешно схватила сумку и покинула кабинет. В коридоре она прижалась спиной к стене, сбивчиво дыша, и с ее подбородка закапали слезы. Девушка думала, что все меняется к лучшему… ее отец меняется к лучшему…

Она зажмурилась. Внутри бушевали, клубились эмоции. Шаллан не могла ими овладеть.

Йушу.

«Отец выглядел так, словно и впрямь хотел причинить мне боль, – мелькнула мысль, и Шаллан содрогнулась. – Он сильно изменился». Она начала оседать на пол, обняв себя руками за плечи.

Йушу.

«Продолжай рубить шипастые ветки, сильная девочка… И проделай тропу к свету…».

Шаллан вынудила себя встать и побежала, все еще плача, обратно в пиршественный зал. Балат и Виким сидели, Минара тихонько наливала им выпить. Охранники ушли – наверное, вернулись на свой пост неподалеку от особняка.

Когда Балат увидел Шаллан, он вскочил, вытаращив глаза. Бросился к ней, в спешке перевернув чашу и разлив вино.

– Он причинил тебе боль? – вскричал брат. – Преисподняя! Я его убью! Я пойду к великому князю и…

– Он не причинил мне боль. Прошу тебя. Балат, твой нож. Тот, который отец тебе подарил.

Брат посмотрел на свой пояс:

– Зачем он тебе?

– Он стоит много денег. Я собираюсь обменять его на Йушу.

Балат оберегающим жестом опустил руку на нож:

– Йушу сам сложил себе погребальный костер.

– Отец сказал мне в точности то же самое, – ответила она, вытирая слезы, и посмотрела брату прямо в глаза.

– Я… – Балат бросил взгляд через плечо в ту сторону, куда увели Йушу. Вздохнул, потом снял ножны с пояса и отдал ей. – Этого не хватит. Они сказали, он должен почти сотню изумрудных броумов.

– Есть еще мое ожерелье, – пробормотала Шаллан.

Виким, который до сих пор молча пил вино, потянулся к поясу и снял свой нож. Положил на край стола. Шаллан схватила его, проходя мимо, и бросилась прочь из комнаты. Успеет ли она догнать этих людей?

Снаружи она увидела, что карета отъехала не очень далеко, и побежала так быстро, как только могла бежать в туфельках по брусчатой подъездной дороге. За ворота, на тракт. Быстро бежать не получалось, но чуллы двигались еще неспешней. Приближаясь, она увидела, что Йушу идет пешком, привязанный к карете. Он не поднял головы, когда Шаллан миновала его.

Карета остановилась. Йушу упал на землю и сжался в комок. Темноглазый и высокомерный незнакомец открыл дверцу и посмотрел на девушку:

– Он прислал ребенка?

– Я пришла сама! – Она протянула ему кинжалы. – Возьмите их, они отличного качества.

Мужчина вскинул бровь и жестом приказал одному из своих спутников спуститься и взять их. Шаллан расстегнула застежку ожерелья и отдала незнакомцу вместе с двумя кинжалами. Он вытащил один из ножей и принялся его изучать, а Шаллан ждала, в тревоге переминаясь с ноги на ногу.

– Ты плакала, – заметил человек в карете. – Так сильно переживаешь за него?

– Он мой брат.

– Ну и что? Я убил брата, когда он попытался меня обмануть. Нельзя, чтобы родственные связи мешали ясно мыслить.

– Я его люблю, – прошептала Шаллан.

Человек, осматривавший кинжалы, вложил оба обратно в ножны.

– Настоящие шедевры, – признал он. – Я бы оценил их в двадцать изумрудных броумов.

– Ожерелье? – спросила Шаллан.

– Простое, но из алюминия, который можно получить лишь духозаклинанием, – сообщил человек своему хозяину. – Десять изумрудов.

– Итого половина от долга твоего брата, – подвел итог мужчина в карете.

Сердце Шаллан упало.

– Но… что вы будете с ним делать? Если продать его как раба, такой большой долг не возместить.

– Мне частенько хочется напомнить самому себе, что у светлоглазых кровь того же цвета, что и у темноглазых, – заявил мужчина. – А иногда полезно иметь средство устрашения для остальных, чтобы продемонстрировать им, как вредно брать займы, которые не можешь выплатить. Если я разумно им распоряжусь, могу сэкономить и больше, чем потратил.

Шаллан почувствовала себя маленькой. Она сжала кулаки. Выходит, проиграла? Женщины из отцовских книг, женщины, которых она обожала, не стали бы умолять этого жестокосердного человека. Они бы применили логику.

С логикой у нее плоховато. Ее не учили подобному, и характером она точно не вышла. Но, с трудом сдерживая слезы, девушка произнесла первое, что пришло на ум:

– Если вы его используете таким образом, у вас появится шанс, а не гарантия экономии. Это рискованная ставка, а вы не кажетесь мне человеком, который чрезмерно увлекается азартными играми.

Мужчина рассмеялся:

– С чего ты взяла? Я оказался здесь из-за азартных игр!

– Нет, – возразила она и покраснела из-за своей слабости. – Вы тот, кто получает выгоду, когда азартным играм предаются другие. Вы знаете, что обычно они ведут к потерям. Я даю вам вещи, обладающие подлинной ценностью. Возьмите их. Пожалуйста!

Мужчина задумался. Протянул руку за кинжалами, и подручный передал их ему. Он вытащил один из ножен и изучил.

– Назови мне одну причину, по которой я должен пожалеть этого человека. В моем доме твой брат выглядел высокомерным обжорой. Ему и в голову не приходило, что он своими действиями причинит неприятности семье.

– Нашу мать убили. Той ночью я плакала, а Йушу утешал меня. – Это было все, что она могла предложить.

Мужчина в карете медлил. Сердце Шаллан колотилось. Наконец он бросил ей ожерелье.

– Оставь это. – Он кивнул своему подручному. – Отвяжи этого мелкого кремлеца. Детка, если ты правда так мудра, то научишь своего брата… сдержанности. – И дверца кареты закрылась.

Шаллан отошла, а слуга перерезал веревку, которой был привязан Йушу. Потом забрался на крышу кареты и постучал. Экипаж тронулся с места.

Девушка присела рядом с Йушу. Он моргнул одним глазом – второй ему подбили, и веки уже начали опухать, – когда она развязала его окровавленные руки. Не прошло и четверти часа с того момента, как отец объявил этим людям, что они могут его забирать, но они явно не стали медлить с объяснением того, что думают о неплательщиках.

– Шаллан? – спросил брат, шевеля окровавленными губами. – Что случилось?

– Ты не слушал?

– У меня в ушах звенит. Все кружится. Я… я свободен?

– Балат и Виким обменяли на тебя свои ножи.

– Милл взял так мало?

– Он явно не знает, сколько ты стоишь на самом деле.

Йушу улыбнулся до ушей:

– Ты, как всегда, за словом в карман не лезешь, верно?

С помощью Шаллан он кое-как поднялся и захромал обратно домой. На полпути к особняку к ним присоединился Балат, который взял Йушу под руку.

– Спасибо, – прошептал Йушу. – Шаллан сказала, ты меня спас. Спасибо, брат.

Он начал плакать.

– Я… – Балат посмотрел на сестру, потом обратно на Йушу. – Ты мой брат. Давай вернемся домой и приведем тебя в порядок.

Удостоверившись, что о Йушу позаботятся, Шаллан оставила их и направилась в особняк. Поднялась по лестнице, прошла мимо светящейся отцовской комнаты и вошла в свои покои. Села на кровать.

И стала ждать Великой бури.

Внизу раздались вопли. Шаллан зажмурилась.

Наконец дверь в ее комнату распахнулась.

Она открыла глаза. На пороге стоял отец. За ним на полу коридора – чье-то скорчившееся тело. Минара, горничная. Ее поза была неестественной, одна рука согнута под неправильным углом. Несчастная шевельнулась, всхлипнула и попыталась отползти, оставляя кровавый след.

Отец вошел в комнату Шаллан и закрыл за собой дверь.

– Ты знаешь, что тебе я не сделаю больно, – сказал он негромко.

Она кивнула со слезами на глазах.

– Я нашел способ владеть собой, – продолжил ее отец. – Мне просто надо выпускать гнев. Я не виноват в том, что гневаюсь. Другие люди не подчиняются мне – все из-за этого.

Возражение – он ведь не приказал ей немедленно отправляться в свою комнату, а лишь сказал, что не должна оттуда выходить, когда окажется внутри, – умерло, так и не появившись на свет. Глупое оправдание. Они оба знали, что она проявила осознанное неповиновение.

– Шаллан, я бы не хотел наказывать кого-то другого из-за тебя, – произнес отец.

Неужели этот хладнокровный монстр был и в самом деле ее отец?

– Время пришло. – Он внимательно посмотрел на нее. – Больше никакого снисхождения. Если мы собираемся обрести важность в Йа-Кеведе, нам непозволительно выглядеть слабыми. Ты меня понимаешь?

Девушка кивнула, не в силах перестать плакать.

– Хорошо. – Он положил руку ей на голову, погладил по волосам. – Спасибо.

Он вышел из ее комнаты, затворив за собой дверь.

070

Следи, как меняется мир

071

К светоплетам неслучайно присоединялись многие, занимавшиеся искусствами, а именно писатели, художники, музыканты, живописцы, скульпторы. Принимая во внимание общий характер этого ордена, рассказы об их странных и разнообразных мнемонических способностях, возможно, приукрашены.

Из «Слов сияния», глава 21, страница 10

Экипаж Шаллан остался на одном из каретных дворов Внешнего рынка, а ее саму препроводили к лестнице, высеченной в скале. Она поднялась по ступенькам и, робея, вышла на террасу, которую вырезали прямо в склоне холма. За многочисленными коваными столиками сидели светлоглазые в нарядных одеждах и болтали за вином.

Они находились достаточно высоко, чтобы обозревать военные лагеря. Терраса выходила на восток, к Изначалью. До чего неестественное расположение; она ощутила себя беззащитной. Шаллан привыкла к балконам, садам и дворикам, обращенным в противоположную от бурь сторону. Конечно, во время Великой бури здесь никого не бывает, но она все равно подумала, что так неправильно.

Прибыл старший слуга в черно-белой одежде, поклонился и назвал ее «светлость Давар», не дожидаясь представления. К этому придется привыкнуть; в Алеткаре она новенькая, и ее легко узнать. Шаллан позволила слуге провести себя среди столов, а своих охранников послала отдыхать в большую комнату, высеченную в скале справа. Там высились надлежащие крыша и стены, так что помещение можно было полностью закрыть. Несколько охранников уже ждали внутри, когда хозяева соизволят их позвать.

Шаллан притягивала взгляды посетителей. Что ж, хорошо. Она явилась сюда, чтобы изменить привычный им мир. Чем больше о ней будут говорить, тем больше у нее шансов убедить их, когда придет время, прислушаться к своему мнению о паршунах. В лагерях их было полным-полно, даже в этом роскошном питейном заведении. Веденка заметила троих в углу – они переставляли бутылки с вином из прикрепленных к стене подставок в ящики. В монотонности их движений ощущалось нечто неумолимое.

Еще несколько шагов – и она у мраморной балюстрады на самом краю террасы. Здесь у Адолина заказан отдельный столик, сидя за которым можно было беспрепятственно глядеть прямо на восток. Неподалеку у стены стояли два гвардейца из личной стражи Далинара; принц явно был достаточно важной персоной, чтобы его охранников не отправили туда же, куда и остальных.

Адолин листал фолио – издание слишком большого размера, чтобы его нельзя было принять за женскую книгу. Шаллан доводилось видеть фолио с картами боевых действий, с разновидностями доспехов и оружия, с образцами архитектуры. Она с изумлением заметила глифы с женским почерком внизу, лучше проясняющим суть. Модная одежда из Лиафора и Азира.

Принц выглядел таким же красивым, как раньше. Может, еще красивее, поскольку явно расслабился. Нельзя допускать любовного головокружения. Вся эта встреча имеет лишь одну цель – добиться альянса с Домом Холин, чтобы помочь братьям и завладеть средствами, которые позволят разоблачить Приносящих пустоту и открыть Уритиру.

Она не имеет права выглядеть слабой. Ей надо владеть ситуацией, а не вести себя подобно поклоннице, и нельзя…

Адолин заметил ее и закрыл фолио. Встал, широко улыбаясь.

Ох, буря! Какая же у него улыбка!

– Светлость Шаллан, – приветствовал он, протягивая руку. – Вы хорошо устроились в лагере Себариаля?

– Да-а, – протянула она, улыбаясь ему в ответ. Ей отчаянно хотелось запустить пальцы в его непокорную шевелюру. «У наших детей будут самые странные на свете волосы. Его золотые с черным алетийские локоны, мои рыжие и…»

Она что, в самом деле думает об их детях?! Уже? Дурочка.

– Да, – продолжила Шаллан, пытаясь хоть чуть-чуть взять себя в руки. – Он со мной достаточно добр.

– Возможно, потому что вы семья, – заметил Адолин, помогая ей сесть и придвигая ее стул. Принц сделал это сам, не поручил старшему слуге. Девушка не ожидала подобного от человека столь высокого положения. – Себариаль делает только то, что вынужден.

– Думаю, он мог бы вас удивить, – возразила Шаллан.

– О, уже неоднократно удивлял.

– Правда? Когда?

– Ну, – сказал Адолин, усаживаясь, – как-то раз он произвел очень, э-э, громкий и неприличный звук во время совещания с королем… – Принц улыбнулся и пожал плечами с намеком на смущение, но не покраснел, как в подобной ситуации покраснела бы Шаллан. – Это считается?

– Не уверена. Я довольно много знаю о дядюшке Себариале, а потому сомневаюсь, что подобный поступок может быть удивительным в его исполнении. Скорее, ожидаемым.

Адолин рассмеялся, откинув голову:

– Да, думаю, вы правы. Точно – правы.

Он выглядел таким… уверенным в себе. Не самодовольным, как ее отец. Вообще-то, Шаллан поняла, что причиной поведения ее отца была не уверенность в себе, а отсутствие таковой.

Адолин вел себя совершенно непринужденно и с людьми своего положения, и с теми, кто был ниже по статусу. Взмахом руки приказав старшей служанке принести винную карту, он улыбнулся ей, хоть та и была темноглазой. Этой улыбки оказалось достаточно, чтобы даже та зарделась.

И этого человека Шаллан намеревалась пленить? Буря! Она с куда большим знанием дела пыталась обмануть предводителя духокровников. «Веди себя утонченно, – приказала себе веденка. – Адолин вращается среди элиты и ухаживает за самыми искушенными дамами во всем мире. Он ждет, что ты такая же, как они».

– Итак, – бросил принц, листая винную карту, написанную глифами, – предполагается, что мы должны пожениться.

– Светлорд, я бы не использовала столь сильные слова, – осторожно проговорила Шаллан. – Не предполагается, что мы поженимся. Ваша кузина Ясна просто хотела, чтобы мы поразмыслили над возможностью союза, и ваша тетушка была с ней согласна.

– Спаси Всемогущий мужчину, чьи родственницы вознамерились решить его судьбу. – Адолин тяжело вздохнул. – Безусловно, Ясне можно в тридцать с лишним разгуливать без супруга, но если я не обзаведусь невестой к двадцати трем, то превращусь в угрозу… чему-нибудь. Это какое-то мужененавистничество со стороны Ясны, вы не находите?

– Ну, она и меня хотела выдать замуж. Так что я не назвала бы ее мужененавистницей. Скорее, дело в… яснаизме? – Девушка помедлила. – Яснацентризме? Ох, нет. Тогда должно существовать словечко «антияснаистский», а оно звучит как-то нехорошо, как по-вашему?

– Вы меня спрашиваете? – Адолин перевернул меню, чтобы она смогла увидеть, что там написано. – Что мы должны заказать?

– Вот буря!.. – выдохнула она. – Это что, все разновидности вин?

– Ну да. – Адолин подался вперед и продолжил заговорщически: – Честно говоря, я ничего в этом не смыслю. Ренарин знает, в чем разница, – он может прочесть занудную лекцию, если попросят. А я вот делаю заказы с важным видом, но на самом деле просто выбираю по цвету. – Он скривился. – В строгом смысле слова, мы на войне, так что на всякий случай замечу, что мне нельзя выбирать ничего по-настоящему опьяняющего. Вообще-то, это глупо, потому что на сегодня не запланировано ни одной вылазки на плато.

– Вы уверены? Я думала, они происходят спонтанно.

– Да, но сейчас дежурит не мой военный лагерь. В любом случае их почти никогда не организуют в преддверии Великой бури. – Он откинулся на спинку стула, изучая меню, а потом ткнул пальцем в одно из вин и подмигнул служанке.

Шаллан похолодела:

– Погодите. Великая буря?!

– Ага. – Адолин глянул на часы в углу. Себариаль упоминал, что такие штуки здесь встречаются все чаще и чаще. – Может начаться в любую минуту. Вы не знали?

Шаллан нервно фыркнула, глянув на восток, на потрескавшийся ландшафт, и напомнила себе: «Веди себя уверенно! Элегантно!» Но некая первобытная часть ее души захотела побыстрее отыскать какую-нибудь дыру и забиться туда. Девушка вдруг вообразила, что чувствует, как падает давление, словно сам воздух пытается удрать. Неужели она видит там, далеко, как начинается буря? Нет, показалось. И все равно Шаллан пригляделась, прищурив глаза.

– Я не заглянула в список бурь, который есть у Себариаля, – с неохотой призналась она. Зная великого князя, список был, скорее всего, устаревшим. – Занята была.

– А я удивился, почему вы не расспросили меня об этом месте, и предположил, что вы уже знаете, что к чему.

Это место. Балкон, обращенный на восток. Только сейчас она заметила, что попивающие вино светлоглазые чего-то ждут и нервничают. Вторая комната с крепкими дверьми – та, где сидели телохранители, – теперь обрела куда более важное значение.

– Мы здесь, чтобы смотреть? – прошептала Шаллан.

– Это новое повальное увлечение. Предполагается, что мы будем тут сидеть, пока буря не окажется совсем близко, а потом сбежим в ту комнату, спрячемся в убежище. Я уже несколько недель хотел сюда наведаться, но лишь теперь смог убедить своих телохранителей, что здесь мне ничего не угрожает. – Последние слова он произнес с некоторой горечью. – Можем перейти в безопасную комнату прямо сейчас, если пожелаете.

– Нет, – отказалась Шаллан и вынудила себя не цепляться за край стола. – Все в порядке.

– Вы бледная.

– Это естественная бледность.

– Потому что вы веденка?

– Потому что я в последнее время постоянно на грани паники. О, это ваше вино?

«Держи себя в руках», – снова напомнила она самой себе и демонстративно перестала смотреть на восток.

Служанка принесла им две чаши переливающегося синего вина. Адолин взял свою и изучил. Понюхал, отпил небольшой глоток и, удовлетворенно кивнув, с улыбкой отпустил служанку. Когда женщина уходила, он проводил взглядом ее бедра.

Шаллан вскинула бровь, но принц, похоже, не понял, что сделал что-то не так. Он перевел взгляд на девушку и опять наклонился в ее сторону.

– Я знаю, что надо поболтать вино, попробовать и все такое, – прошептал он. – Но мне никто так и не объяснил, что следует там искать.

– Возможно, мошек в жидкости?

– Не-ет, мой новый дегустатор их бы заметил. – Он улыбнулся, но Шаллан поняла, что это, скорее всего, не шутка. Худой человек, который не носил форму, подошел к телохранителям и о чем-то с ними заговорил. Наверное, это и был дегустатор.

Шаллан глотнула вина. Оно было хорошим – чуть сладким, немного пряным. Не то чтобы она могла уделить вкусу напитка много внимания, ведь, буря свидетельница, рядом с ней такой…

«Прекрати, – приказала она себе, улыбаясь Адолину. Она должна была сделать так, чтобы он остался доволен этой встречей. – Заставь его рассказать о себе». Это был один из советов, которые она помнила по книгам.

– Вылазки на плато, – проговорила Шаллан. – А как вообще вы узнаете, когда начинается очередная вылазка?

– Хм? О, у нас есть разведчики, – объяснил Адолин, расслабленно откинувшись на спинку стула. – Люди, которые все время дежурят на вершине башен с громаднейшими подзорными трубами. Они следят за каждым плато, куда мы можем добраться в разумное время, чтобы засечь появление куколки.

– Я слышала, вы много этих штук добыли.

– Ну, мне, наверное, не следует об этом болтать. Отец не желает, чтобы это считали соревнованием, как раньше. – Он смотрел на нее, выжидая.

– Но ведь вы, безусловно, можете говорить о том, что было раньше, – возразила Шаллан, словно декламируя заученную для роли фразу.

– Пожалуй. Пару месяцев назад была одна вылазка, когда я захватил куколку практически в одиночку. Видите ли, мы с отцом обычно первыми перепрыгиваем через ущелье и расчищаем место для мостов.

– Разве это не опасно? – поинтересовалась Шаллан, пристально глядя на него широко распахнутыми глазами.

– Да, но мы осколочники. Всемогущий наделил нас силой и мощью. Это великая ответственность, и наш долг – использовать дарованное ради защиты своих людей. Мы спасаем сотни жизней тем, что идем первыми. Это и позволяет нам возглавлять армию.

Он замолчал.

– Вы такой храбрый! – Шаллан надеялась, что у нее получилось произнести это с восхищенным придыханием.

– Ну, так и следует поступать. Это в самом деле опасно. В тот день я перепрыгнул, но паршенди слишком сильно разделили нас с отцом. Ему пришлось прыгнуть обратно, и, поскольку его ударили по ноге, во время приземления поножи – это часть доспеха так называется – треснули. Ему было опасно снова прыгать на мою сторону. Я остался без поддержки, в то время как он ждал, пока опустят мост.

Адолин опять замолчал. Наверное, Шаллан должна спросить, что было дальше.

– А если вам захочется по-большому? – неожиданно для себя поинтересовалась она вместо этого.

– Ну так вот, я повернулся спиной к ущелью и принялся размахивать мечом, намереваясь… Погодите. Что вы сказали?

– Какать, – повторила Шаллан. – Вы на поле боя, с ног до головы в металле, точно краб в панцире. Что вы делаете, когда нужно откликнуться на зов природы?

– Я… э-э… – Адолин нахмурился, глядя на нее. – О таком меня раньше не спрашивала ни одна женщина.

– Да здравствует оригинальность! – Шаллан покраснела. Ясна была бы недовольна. Неужели нельзя хоть раз придержать язык? Она сделала так, что он увлекся любимой темой; все шло хорошо. И теперь это.

– Что ж, – медленно произнес Адолин, – в каждой битве случаются перерывы, и на передовой люди постоянно меняются. На каждые пять минут сражения частенько приходится почти столько же времени отдыха. Когда осколочник отдыхает, люди осматривают его доспех в поисках трещин, дают ему попить или съесть что-нибудь и помогают с… тем, что вы сейчас упомянули. Светлость, это не лучшая тема для беседы. Мы обычно такое не обсуждаем.

– Вот потому эта тема и хороша. Я могу прочитать о войнах, осколочниках и славных убийствах в официальных хрониках. А вот про грязные детали никто не упоминает.

– Ну да, грязи хватает. – Адолин скривился и глотнул вина. – В доспехе невозможно… не могу поверить, что я это говорю… в доспехе невозможно подтереться, так что это должен сделать за тебя кто-то другой. Я прямо чувствую себя младенцем. А иногда бывает, что и времени нет…

– И?

Он прищурился, изучающе глядя на нее.

– Что? – спросила Шаллан.

– Пытаюсь понять – может, вы Шут, переодетый и в парике. Это похоже на одну из его проделок.

– Я не дурачусь. Мне просто любопытно. – И ей на самом деле было интересно. Она думала об этом. Возможно, чаще, чем следовало.

– Хорошо, – продолжил Адолин, – если хотите знать, есть старая боевая поговорка: лучше опозориться, чем умереть. Во время битвы нельзя ни на что отвлекаться.

– И это значит…

– Это значит, что я, Адолин Холин, кузен короля, наследник княжества Холин, обгадился в осколочном доспехе. Трижды, по собственной воле. – Он залпом осушил чашу с вином. – Вы очень странная женщина.

– Вынуждена напомнить, что это вы начали сегодняшнюю беседу шуткой про то, как Себариаль пускает газы.

– Да, я это сделал. – Он ухмыльнулся. – Все идет не совсем так, как предполагалось, верно?

– А это плохо?

– Нет! – Ухмылка Адолина стала шире. – Вообще-то, это даже забавно. Знаете, сколько раз я поведал историю о том, как мы одержали победу в той вылазке благодаря мне?

– Уверена, вы были достаточно храбрым.

– Достаточно.

– Впрочем, наверняка не таким храбрым, как те бедолаги, которым пришлось чистить ваши доспехи.

Адолин расхохотался. В первый раз она почувствовала, что его эмоции были неподдельными – не предписанными или ожидаемыми. Он стукнул кулаком по столу, потом махнул рукой, чтобы принесли еще вина, и вытер выступившую слезу. Он так улыбнулся Шаллан, что она едва не зарделась опять.

«Погоди-ка, – подумала веденка. – Это что же… сработало?» Она должна была вести себя деликатно, как подобает женщине, а не спрашивать мужчину, как ему удается испражняться во время боя.

– Ну хорошо, – проговорил Адолин, беря чашу. На этот раз он на служанку даже не взглянул. – Какие еще грязные тайны вас интересуют? Я перед вами как на ладони. Есть уйма вещей, про которые в официальных отчетах и хрониках нет ни единого слова.

– Куколки, – нетерпеливо сказала Шаллан. – Как они выглядят?

– Так вас это интересует? – Адолин почесал затылок. – Я-то думал, вы захотите узнать о том, как трут доспехи…

Шаллан достала сумку, положила на стол лист бумаги и начала рисовать.

– Исходя из того что мне удалось установить, никто по-настоящему не изучал ущельных демонов. Есть несколько набросков мертвых существ, но анатомические детали отображены на них просто кошмарно.

У демонов должен быть интересный жизненный цикл. Они бродят по ущельям, но я сомневаюсь, что эти существа на самом деле там обитают. Не хватит еды, чтобы существа такого размера могли выжить. Значит, появление здесь – часть какого-то миграционного цикла. Они сюда приходят окукливаться. Вы когда-нибудь видели молодую особь? До того, как она превратится в куколку?

– Нет, – ответил Адолин и передвинул свой стул на ее сторону стола. – Обычно это происходит ночью, а замечаем мы их только утром. Их трудно разглядеть, потому что они того же цвета, что и скалы. Я начинаю думать, что паршенди наблюдают за нами. Все так часто заканчивается схваткой на плато. Возможно, они замечают, как мы собираем войско, а потом используют направление, в котором движется наша армия, чтобы определить, где следует искать куколку. Мы выступаем первыми, но по равнинам они передвигаются быстрее, так что на месте мы оказываемся почти одновременно…

Он умолк, склонив голову набок, чтобы лучше рассмотреть ее набросок.

– Клянусь бурей! Шаллан, это очень хорошо.

– Спасибо.

– Нет, правда очень хорошо.

Она сделала быстрый набросок нескольких типов куколок, про которые читала в своих книгах, а также нарисовала рядом с ними фигурку человека, чтобы продемонстрировать размер в сравнении. Рисунок не очень-то удался – она ведь работала быстро. Но Адолин, похоже, и впрямь был впечатлен.

– Форма и текстура куколок, – пояснила Шаллан, – могли бы помочь определить, к какому семейству схожих животных относятся ущельные демоны.

– Больше всего похожи на эту. – Адолин придвинулся еще ближе и указал на один из набросков. – На ощупь они твердые как камень. Разбить их без осколочного клинка трудно. Несколько мужчин с молотами могут колотить по такой штуке целую вечность, и она не разобьется.

– Хм. – Шаллан поставила пометку. – Вы уверены?

– Ага. Так они и выглядят. А что?

– Это куколка ю-нерига – большепанцирника из морей, что омывают Марабетию. Тамошние жители скармливают им преступников, как мне говорили.

– Ой!

– Это может быть ложный результат, случайное совпадение. Ю-нериг – водный вид. Они выбираются на сушу только ради окукливания. Родство с ущельными демонами представляется маловероятным…

– Конечно, – согласился Адолин, глотнув вина. – Если вы так считаете.

– Это, скорее всего, важно.

– Для науки. Да-да, я знаю. Тетушка Навани все время говорит о таких вещах.

– Возможно, практическое значение куда более велико, – заметила Шаллан. – Приблизительно сколько этих существ в месяц убивают ваша армия и паршенди?

Адолин пожал плечами:

– Думаю, одного раз в три дня или около того. Иногда больше, иногда меньше. Наверное… где-то пятнадцать штук в месяц?

– Вы видите проблему?

– Я… – Адолин покачал головой. – Нет. Простите. Я почти бесполезен в том, что не подразумевает вонзание меча в кого-нибудь.

Она улыбнулась ему:

– Чушь. Вы умеете выбирать вино.

– Я это сделал, в общем-то, наугад.

– Но вкус-то отличный, – возразила Шаллан. – Эмпирическое подтверждение вашей методологии. Итак, вы, скорее всего, не видите проблему, потому что у вас нет необходимых фактов. Большепанцирники, как правило, медленно размножаются и медленно растут. Это связано с тем, что большинство экосистем могут поддерживать лишь маленькое количество высших хищников такого размера.

– Я уже слышал некоторые из этих слов.

Она посмотрела на Адолина, вскинув бровь. Принц сильно придвинулся к ней, чтобы поглядеть на рисунок. От него слегка пахло одеколоном – свежий древесный аромат. «Ох, Преисподняя!..»

– Ладно-ладно, – проговорил он, посмеиваясь и продолжая разглядывать ее рисунки. – Я не такой тупой, каким притворяюсь. И понимаю, к чему вы клоните. Вы правда думаете, что мы можем убить достаточное количество этих тварей, чтобы возникла проблема? Я хочу сказать: люди веками охотились на большепанцирников и эти существа никуда не делись.

– Адолин, вы не охотитесь на них. Вы отлавливаете всех подряд. Систематически уничтожаете молодых особей. Не стало ли куколок меньше в последнее время?

– Да, – с неохотой признался он. – Мы решили, что это сезонное.

– Возможно. Однако нельзя исключать, что после пяти с лишним лет отлова популяция начала уменьшаться. Животным вроде большепанцирников обычно не угрожают хищники. Внезапная потеря полутора сотен или больше особей в год может оказаться катастрофой для вида.

Адолин нахмурился:

– Светсердца, которые мы добываем, помогают прокормиться людям в военных лагерях. Без постоянного притока новых камней соответствующего размера духозаклинатели в итоге переломают те, что у нас есть, и мы окажемся не способны содержать свои войска.

– Я не утверждаю, что вам следует прекратить охотиться. – Шаллан покраснела. Ей стоило бы обратиться к другой теме. Уритиру и паршуны – вот что сейчас важнее всего. Но ей надо завоевать доверие Адолина. Если оказаться полезной в том, что касается ущельных демонов, возможно, принц прислушается к ней, когда она выдвинет еще более революционную идею. – Я лишь говорю, что этот вопрос следует обдумать и подвергнуть изучению. Что, если вы смогли бы начать выращивать ущельных демонов, разводить молодых особей партиями, как разводят чулл? Что, если, вместо того чтобы добывать на охоте три куколки за неделю, вы могли бы разводить и собирать их сотнями?

– Это и впрямь было бы полезно, – задумчиво согласился Адолин. – Что требуется для воплощения такой идеи в жизнь?

– Ну, я же не утверждала… то есть… – Она вынудила себя замолчать, а потом проговорила увереннее: – Мне надо попасть на Расколотые равнины. Если я собираюсь понять, как их разводить, мне нужно увидеть одну из этих куколок до того, как ее вскроют. Предпочтительно, чтобы я увидела взрослого ущельного демона, и – в идеальном варианте – мне нужна пойманная молодая особь, чтобы ее изучить.

– Просто маленький список невозможных вещей.

– Что ж, вы сами спросили.

– Возможно, я сумею вывезти вас на равнины, – сказал Адолин. – Отец обещал показать Ясне мертвого ущельного демона, так что, думаю, он планировал повезти ее туда после охоты. А вот как поглядеть на куколку… Они редко появляются вблизи от лагеря. Нам с вами пришлось бы подобраться на опасное расстояние к территории паршенди.

– Уверена, вы сможете меня защитить.

Он посмотрел на нее, словно ожидая чего-то.

– Что? – спросила Шаллан.

– Я жду шпильки.

– Я серьезно. Если вы там будете со мной, не сомневаюсь, что паршенди даже не приблизятся.

Адолин улыбнулся.

– Вы же понимаете, – продолжила она, – одна вонь чего стоит…

– Подозреваю, вы никогда не забудете о том, что я рассказал.

– Никогда, – подтвердила Шаллан. – Вы были откровенны, подробны и увлекательны. Это не те мужские качества, которые я позволяю себе забывать.

Его улыбка сделалась шире. Буря свидетельница, какие глаза!..

«Осторожнее, – приказала себе Шаллан. – Осторожнее! Кабзал с легкостью тебя охмурил. Это не должно повториться».

– Посмотрим, что я смогу сделать, – сказал Адолин. – Возможно, в ближайшем будущем паршенди перестанут быть проблемой.

– Правда?

Он кивнул:

– Об этом мало кто знает, хотя великим князьям мы сообщили. Отец завтра собирается встретиться с некоторыми из предводителей паршенди. Возможно, все закончится переговорами о мире.

– Потрясающе!

– Я не слишком на это надеюсь. Убийца… В любом случае, посмотрим, что произойдет завтра, хотя мне придется заниматься этим в свободное от других отцовских поручений время.

– Дуэли. – Шаллан подалась вперед. – Дело в них?

Он медлил с ответом.

– Что бы сейчас ни происходило в лагерях, – продолжила она, понизив голос, – Ясна ничего об этом не знала. Я ощущаю прискорбную нехватку сведений о здешней политике. Ваш отец и великий князь Садеас повздорили, как я поняла. Король изменил суть вылазок на плато, и все только и сплетничают о том, как вы теперь сражаетесь на дуэлях. Но, судя по тому, что я сумела узнать, вы сражались и раньше.

– Все изменилось. Сейчас я сражаюсь, чтобы побеждать.

– А до этого?

– До этого я сражался, чтобы наказывать. – Он осмотрелся, потом взглянул ей в глаза. – Все началось, когда моего отца стали навещать видения…

Принц поведал удивительную историю с куда большим количеством деталей, чем она могла бы предположить. Историю о предательстве и о надежде. О видениях из прошлого. Об объединенном Алеткаре, готовом встретить приближающуюся бурю.

Девушка не знала, что и думать, хотя поняла, что Адолин рассказывает ей обо всем, потому что знает о слухах, которые ходят по лагерю. Она, конечно, слышала о приступах Далинара и догадывалась, что сделал Садеас. Когда Адолин упомянул о том, что его отец хочет вернуть Сияющих рыцарей, Шаллан ощутила озноб. Она украдкой поискала взглядом Узор, который должен был болтаться поблизости, но не нашла.

Суть истории – по крайней мере, с точки зрения Адолина – заключалась в предательстве Садеаса. Когда молодой принц упомянул о том, как их бросили на равнинах, в окружении врагов, его глаза потемнели, а к лицу прилила кровь. А потом армию Дома Холин спас какой-то презренный мостовой расчет. Об этом он поведал уже с некоторым смущением.

«Он в самом деле мне доверился», – подумала Шаллан, дрожа от волнения. Веденка положила свободную руку поверх его руки, пока он говорил, и этот невинный жест как будто подстегнул его, вынудив тихонько объяснить, в чем заключался план Далинара. Она не была уверена, что ему следует с ней делиться всем этим. Они едва знали друг друга. Но, выложив все, Адолин как будто избавился от тяжелого груза и немного расслабился.

– Ну вот, – закончил Адолин, – теперь вы в курсе всего. Я должен выиграть у остальных осколочные клинки, вырвать у них жала, опозорить. Но я не знаю, сработает ли это.

– Почему бы и нет?

– На дуэли со мной соглашаются недостаточно важные люди, – пояснил он, сжав руку в кулак. – Если я одержу слишком много малозначимых побед, настоящие мишени – великие князья – станут меня бояться и откажутся от поединков. Мне нужны более весомые соперники. Нет, на самом деле мне нужна дуэль с Садеасом. Я хочу вбить его ухмыляющуюся физиономию в камень и забрать отцовский клинок. Но он слишком скользкий тип. Ни за что не согласится на поединок.

Шаллан отчаянно желала что-нибудь сделать – что угодно, лишь бы помочь. Она осознала, что тает от сильного возбуждения и пыла в его глазах.

«Помни Кабзала…» – опять приказала девушка самой себе.

Да, Адолин не пытался ее убить, но это не означало, что в его присутствии она должна вести себя так, словно в голове у нее сплошной карри. Девушка кашлянула, оторвала от него взгляд и посмотрела на свой набросок:

– Вот проклятье, я вас расстроила. У меня не очень-то получается флиртовать.

– Я что-то не заметил… – Адолин положил руку поверх ее запястья.

Шаллан опять покраснела и, чтобы это скрыть, опустила голову и начала рыться в сумке.

– Вам, – пробормотала она, – следует знать, чем занималась ваша кузина до того, как умерла.

– Писала очередной том биографии своего отца?

– Нет. – Шаллан вытащила из сумки лист бумаги. – Адолин, Ясна считала, что Приносящие пустоту вот-вот вернутся.

– Что? – Он нахмурился. – Она даже не верила во Всемогущего. С какой стати ей верить в Приносящих?

– У нее были доказательства. – Шаллан кончиком пальца постучала по листу. – Боюсь, бо́льшая их часть утонула в океане, но все-таки кое-что из ее заметок у меня сохранилось, и… Адолин, как по-вашему, насколько сложно убедить великих князей избавиться от их паршунов?

– Избавиться от чего?!

– Насколько сложно убедить всех перестать использовать паршунов в качестве рабов? Отослать их или… – Вот буря, она же не собирается устроить здесь истребление целого народа, верно? Но они же Приносящие пустоту! – Или освободить… как-то так. Убрать их из военных лагерей.

– Насколько сложно? – переспросил Адолин. – Навскидку я бы сказал – невозможно. Точнее, совершенно невозможно. И зачем вообще нам может понадобиться поступить таким образом?

– Ясна думала, они могут быть связаны с Приносящими и их возвращением.

Адолин с растерянным видом покачал головой:

– Шаллан, мы едва сумели заставить великих князей воевать как положено. Если мой отец или король прикажут им избавиться от паршунов… Клянусь бурей, королевство тотчас же распадется.

Итак, Ясна была права и на этот счет. Неудивительно. Шаллан, однако, хотелось увидеть, насколько сильно сам Адолин воспротивится этой идее. Он сделал большой глоток вина, явно чувствуя себя совершенно сбитым с толку.

Что ж, надо отступать. Встреча прошла очень хорошо; не стоит завершать ее на такой угрюмой ноте.

– Так говорила Ясна, – повторила Шаллан. – Но если честно, я бы хотела предоставить светледи Навани право судить, насколько верно это предположение. Она знает свою дочь и ее стиль письма лучше кого бы то ни было.

Адолин кивнул:

– Так идите к ней.

Шаллан побарабанила пальцами по своим бумагам:

– Я пыталась. Она не очень-то гостеприимна.

– Тетушка Навани иногда бывает весьма властной.

– Дело не в этом. – Шаллан скользила взглядом по письму. Это был ответ, который девушка получила на просьбу встретиться со вдовствующей королевой и поговорить о труде ее дочери. – Она не хочет встречаться со мной. Навани с трудом мирится с моим существованием.

Адолин вздохнул:

– Она не желает верить. Ну, в то, что случилось с Ясной. Вы для нее олицетворяете что-то – в каком-то смысле горькую правду. Дайте ей время. Тетя в конце концов перестанет скорбеть.

– Я не уверена, что это может ждать.

– Я с ней поговорю. Пойдет?

– Чудесно, – обрадовалась Шаллан. – И вы чудесный.

Он широко улыбнулся:

– Пустяки. Я хочу сказать, что, раз уж мы в каком-то смысле вроде как жених и невеста, нам бы следовало заботиться об интересах друг друга. – Он помедлил. – Но не говорите никому об этой затее с паршунами. Такое даром не пройдет.

Девушка рассеянно кивнула и поняла, что не может отвести от него глаз. Когда-нибудь она поцелует эти губы. Шаллан позволила себе об этом мечтать.

И, очи Эш… он был такой дружелюбный. Сложно ожидать этого от человека столь высокого положения. Она никогда не встречала людей его ранга до того, как попала на Расколотые равнины, но все мужчины-аристократы, знакомые Шаллан, были чопорными и даже злыми.

Адолин не такой. Буря свидетельница, быть с ним – еще одна вещь, к которой она может весьма и весьма сильно привыкнуть.

Посетители на террасе забеспокоились. Она не сразу обратила на это внимание, но потом многие начали вставать из-за столов, глядя на восток.

А, ну да. Великая буря.

Посмотрев в сторону Изначалья, Шаллан ощутила укол тревоги. Поднялся ветер, он гонял по террасе листья и всякий мусор. Внизу Внешний рынок уже собрали: сложили шатры, свернули навесы, закрыли окна. Военные лагеря готовились к приходу стихии.

Шаллан побросала вещи в сумку и тоже поднялась; подойдя к краю террасы, положила свободную руку на каменные перила. Адолин присоединился к ней. Позади них собрались люди, переговариваясь шепотом. Она услышала скрежет железа по камню; паршуны растаскивали столы и стулья, складывали их, чтобы защитить от бури и чтобы предоставить светлоглазым свободный проход в укрытие.

Горизонт налился чернотой, как заливается краской человек от гнева. Шаллан стиснула перила, следя за тем, как мир меняется. Лозы прятались, камнепочки закрывались. Трава уходила в норки. Они каким-то образом знали. Они все знали.

Воздух стал прохладным и влажным, и ей в лицо, отбросив волосы, ударил ветер – предвестник бури. Внизу, прямо к северу, в военных лагерях собрали мусор и отходы, чтобы буря их унесла прочь. На обжитых землях, где мусор могло занести в соседний город, подобное запрещали. Здесь не было соседних городов.

Горизонт еще потемнел. У нескольких человек на балконе сдали нервы, и они сбежали в безопасную заднюю комнату. Большинство осталось, храня молчание. Над их головами носились спрены ветра, словно ручейки света. Шаллан взяла Адолина за руку, не сводя глаз с востока. Прошло несколько минут, и вот наконец веденка увидела ее.

Буревую стену.

Огромная полоса воды и мусора, летящая впереди бури. Местами за ней мелькали вспышки света, демонстрируя внутри движение и тени. Нечто, таившееся за стеной разрушения, проглядывало сквозь нее, как сквозь плоть проглядывают кости руки, если поднести ее к источнику света.

Часть посетителей ресторанчика покинула балкон, хотя буревая стена все еще была далеко. Через несколько секунд осталась лишь горстка, включая Шаллан и Адолина. Веденка глядела словно зачарованная на приближение бури. Это заняло больше времени, чем она ожидала. Буря двигалась с ужасающей скоростью, но была такой громадной, что они видели ее с очень дальнего расстояния.

Она поглощала Расколотые равнины, одно плато за другим. Вскоре она зависла над военными лагерями с грозным рыком.

– Нам пора, – в конце концов окликнул Адолин. Шаллан его едва расслышала.

Жизнь. Что-то живое было внутри бури, и ни один художник не нарисовал это, ни одна ученая не описала.

– Шаллан! – Адолин потащил ее в защищенную комнату. Она схватилась за перила свободной рукой и замерла на месте, прижимая сумку к груди защищенной рукой. Что-то гудело – это был Узор.

Она никогда не бывала так близко к Великой буре. Даже когда их разделяли дюймы, когда между ними оставался лишь ставень на окне, они не были так близки, как сейчас. Смотреть, как эта тьма спускается на военные лагеря…

«Мне надо это нарисовать».

– Шаллан! – прокричал Адолин, оттаскивая ее от перил. – Они закроют двери, если мы сейчас же не войдем внутрь!

Вздрогнув, девушка поняла, что, кроме них, на балконе не осталось никого. Шаллан позволила Адолину увлечь себя прочь, побежала вместе с ним через пустую террасу. Они достигли задней комнаты, битком набитой светлоглазыми, у которых в глазах стоял ужас. Охранники Адолина вошли сразу же после своего господина, и несколько паршунов затворили тяжелые двери. Упал на место засов, отсекая свет небес и оставив им лишь светившиеся на стенах сферы.

Шаллан считала. Великая буря нагрянула – она почувствовала это. И дело было не только в грохоте по двери и далеких раскатах грома.

– Шесть секунд, – пробормотала веденка.

– Что? – спросил Адолин. Он говорил приглушенным голосом, и остальные в комнате шептались.

– Прошло шесть секунд после того, как слуги закрыли двери, и началась буря. Мы могли провести это время снаружи.

Адолин уставился на нее с недоверием.

– Когда вы впервые поняли, что мы делаем на том балконе, вас охватил ужас.

– Верно.

– А теперь вы жалеете, что не провели там еще несколько секунд, пока не нагрянула стихия?

– Я… ну да. – Она покраснела.

– Понятия не имею, что о вас следует думать. – Адолин не сводил с нее глаз. – Вы не похожи ни на кого из тех, с кем я встречался.

– Это все мой ореол женской загадочности.

Он вскинул бровь.

– Мы используем этот термин, – пояснила она, – когда ведем себя особенно эксцентрично. Считается вежливым не демонстрировать, что вам известен этот факт. Итак, теперь мы… просто будем ждать здесь?

– В этом ящике? – изумленно переспросил Адолин. – Мы светлоглазые, не скот какой-нибудь. – Он взмахом руки указал в ту сторону, где несколько слуг открыли двери, ведущие в помещения, расположенные еще глубже в горе. – Две гостиные. Одна – для мужчин, другая – для женщин.

Шаллан кивнула. Иногда во время Великой бури мужчины и женщины удалялись в разные комнаты, чтобы побеседовать. Значит, в этом питейном заведении следуют традициям. У них там, скорее всего, и фуршетные столы приготовлены. Шаллан направилась к указанной комнате, но Адолин взял ее за руку, вынудив задержаться.

– Я займусь вопросом о том, как вывезти вас на Расколотые равнины, – произнес он. – Амарам упоминал, что хочет увидеть больше, чем получается во время вылазок на плато. Думаю, они с отцом завтра вечером за ужином будут обсуждать эту тему, и я спрошу у них, можно ли взять вас с собой. Я также поговорю с тетушкой Навани. Может быть, мы обсудим, чего я сумею добиться на пиру на следующей неделе?

– На следующей неделе будет пир?

– Пир бывает каждую неделю, – бросил Адолин. – Надо только узнать, кто его устраивает. Я пришлю вам весточку.

Она улыбнулась, и они расстались. «Следующая неделя будет так не скоро, – подумала веденка. – Надо придумать, как встретиться с ним раньше, чтобы не вызвать слишком сильной неловкости».

Неужели она и впрямь пообещала ему помочь разводить ущельных демонов? Как будто у нее мало забот. И все-таки, входя в женскую гостиную, она чувствовала, что день прошел удачно. Ее охранники, как принято, заняли места в вестибюле.

Шаллан шла по женской комнате, хорошо освещенной самосветами в кубках – ограненными, но не в сферах. Роскошное зрелище.

Девушка ощущала, что обе наставницы были бы недовольны ее разговором с Адолином. Тин хотела бы видеть, как она более активно манипулирует принцем; Ясна желала бы, чтобы Шаллан вела себя с большим достоинством и чаще держала язык за зубами.

Похоже, Адолину она все равно понравилось. Ей хотелось вопить от восторга.

Поведение дам вокруг нее быстро избавило Шаллан от этого чувства. Некоторые повернулись спиной, другие поджали губы и скептически ее разглядывали. Ухаживания самого завидного холостяка в королевстве не сделают ее популярной, особенно с учетом того, что она чужачка.

Это не беспокоило Шаллан. Ей не нужно признание этих женщин; она просто хочет отыскать Уритиру и секреты, которые там хранятся. Доверие Адолина было огромным шагом в этом направлении.

Она решила вознаградить себя, наевшись от души сладостей и поразмышляв о том, как забраться тайком в дом светлорда Амарама.

Неграненые самосветы

072

И если и был среди Сияющих один неграненый самосвет, то таковым являлся орден волеформаторов, ибо при всей своей предприимчивости его члены отличались неорганизованностью, и Инвия называла их «капризными, досаждающими, ненадежными», не сомневаясь в том, что остальные придерживаются того же мнения; возможно, Инвия, как нередко случалось, отнеслась к ним предвзято, ибо об этом ордене говорили, что он самый пестрый, включает рыцарей с разными нравами и общее у них одно – любовь к приключениям, новизне и диковинкам.

Из «Слов сияния», глава 7, страница 1

Адолин сидел в кресле с высокой спинкой, держа в руке чашу с вином, и слушал, как снаружи грохочет Великая буря. В этом каменном убежище он должен был чувствовать себя в безопасности, но увы! Великие бури делали человека слабым и беззащитным, где бы тот ни находился. Быстрее бы уж пришел Плач, который положит конец штормам хотя бы на пару недель.

Принц поднял чашу, приветствуя Элита, – тот как раз шел мимо. Он не видел его наверху, на террасе питейного заведения, но эта комната также служила убежищем на случай Великих бурь для нескольких лавок Внешнего рынка.

– Ты готов к нашей дуэли? – спросил Адолин. – Я жду тебя вот уже целую неделю.

Лысеющий коротышка выпил вина, потом опустил чашу, не глядя на Адолина.

– Мой кузен намеревается убить тебя за то, что ты вызвал меня на дуэль, – бросил он. – Сразу же после того, как убьет меня за то, что я ответил согласием. – Элит наконец-то повернулся к Адолину. – Но когда я втопчу тебя в песок и заберу все осколки твоей семьи, то стану богачом, а его забудут. Готов ли я к нашей дуэли? Да я изнываю от нетерпения, Адолин Холин.

– Ты сам захотел подождать, – заметил Адолин.

– Чтобы продлить предвкушение. – Элит улыбнулся побелевшими губами и двинулся дальше.

Жутковатый парень. Что ж, Адолин разберется с ним через два дня. Но до того, завтра, предстоит встретиться с осколочником-паршенди. Эта встреча нависла над ним, словно грозовой фронт. Что случится, если наконец-то наступит мир?

Он обдумывал эту мысль, рассматривая вино в чаше и краем уха прислушиваясь к тому, как Элит позади него с кем-то разговаривает. Этот голос был Адолину знаком.

Принц резко выпрямился и бросил взгляд через плечо. Как давно Садеас стоял там и почему Адолин его не заметил сразу же, как вошел?

Садеас повернулся к нему со спокойной улыбкой.

«Может, он просто…»

Садеас, в модном коричневом жакете и в вышитом широком галстуке зеленого цвета, вальяжной походкой направился к Адолину, сцепив руки за спиной. Пуговицы на полах жакета были из самосветов. Изумруды – в тон галстуку.

Вот буря! Он совершенно не хотел сегодня сталкиваться с Садеасом.

Великий князь сел рядом с Адолином, у них за спиной паршун принялся разжигать огонь в камине. В комнате стоял тихий гул встревоженных разговоров. Нельзя чувствовать себя комфортно, даже если обстановка позволяет, когда снаружи ярится Великая буря.

– Юный Адолин, – обратился Садеас, – что ты скажешь о моем жакете?

Принц выпил вина, не доверяя себе в достаточной степени, чтобы ответить. «Я должен просто встать и уйти». Но он этого не сделал. Малая часть Адолина желала, чтобы Садеас его спровоцировал, – тогда можно будет отбросить все запреты и сотворить что-нибудь глупое. Если убить великого князя здесь и сейчас, Адолина, скорее всего, казнят – или по меньшей мере отправят в ссылку. Возможно, любое наказание того стоило.

– У тебя всегда был острый глаз в вопросах стиля, – продолжил Садеас. – Мне интересно твое мнение. Полагаю, жакет великолепен, но переживаю, не коротковат ли он для нынешней моды. Что сейчас носят в Лиафоре?

Садеас расправил полу жакета, проведя рукой так, чтобы продемонстрировать перстень, соответствующий пуговицам. Изумруд в перстне, как и пуговицы на жакете, был неграненый. Самосветы мягко лучились буресветом.

«Неграненые изумруды», – подумал Адолин и посмотрел Садеасу в глаза. Тот улыбнулся.

– Самосветы я приобрел недавно, – заметил Садеас. – Они мне очень нравятся.

Он заполучил камни во время вылазки на плато вместе с Рутаром, в которой не должен был участвовать. Помчался впереди других великих князей, как в старые добрые времена, когда каждый из них пытался первым заполучить трофей.

– Я тебя ненавижу, – прошептал Адолин.

– И правильно делаешь. – Садеас оставил в покое свой жакет. Он кивком указал на стоявших неподалеку телохранителей-мостовиков, которые наблюдали с явной враждебностью. – Моя бывшая собственность хорошо с тобой обращается? Я видел, как подобные им патрулируют здешний рынок. Мне это кажется забавным, но сомневаюсь, что я смогу когда-нибудь объяснить почему.

– Они патрулируют, чтобы создать лучший Алеткар.

– Так вот чего желает Далинар? Ты меня удивил. Он болтает о справедливости, конечно, однако не позволяет, чтобы она шла своим чередом. Чтобы все шло как полагается.

– Садеас, я знаю, куда ты клонишь, – прорычал Адолин. – Тебя раздражает, что мы не пускаем судей, которых ты посылаешь в наш лагерь как великий князь осведомленности. Что ж, да будет тебе известно, что отец решил…

– Великий князь… осведомленности? Ты не в курсе? Я недавно отказался от титула.

– Что?!

– Боюсь, я с самого начала был неподходящей кандидатурой на этот пост. Наверное, дело в том, что я темпераментен, как Шалаш. Я желаю Далинару удачи в поиске замены, – впрочем, судя по тому, что я слышал, другие великие князья пришли к согласию относительно того, что ни один из нас… не годится для таких должностей.

«Он отвергает авторитет короля», – подумал Адолин. Вот буря, это плохо. Принц стиснул зубы и осознал, что поднимает руку, намереваясь призвать клинок. И тут же ее опустил. Надо придумать, как заманить этого человека на дуэльную арену. Убить Садеаса сейчас – как бы он этого ни заслуживал – означает подорвать те самые законы и заповеди, которые отец Адолина пытался поддерживать ценой немалых усилий.

Но буря, до чего сильное искушение!..

Садеас снова улыбнулся:

– Адолин, ты считаешь меня плохим человеком?

– Это слишком мягко сказано. Ты не просто плохой – ты себялюбивый, перемазанный в креме угорь, который пытается задушить наше королевство своими ублюдочными пухлявыми руками.

– Красноречиво, – проговорил Садеас. – Ты ведь понимаешь – я создал это королевство.

– Ты всего лишь помогал моему отцу и дяде.

– Тем, кого с нами больше нет. Черный Шип так же мертв, как старина Гавилар. Теперь королевством правят два придурка, и каждый – в каком-то смысле – представляет собой тень человека, которого я любил. – Он наклонился вперед, глядя Адолину прямо в глаза. – Сынок, я не душу Алеткар. Я изо всех сил пытаюсь сохранить хоть пару его частей, чтобы они сумели выдержать тот крах, который навлечет на нас твой отец.

– Не называй меня «сынком», – прошипел Адолин.

– Ладно. – Садеас встал. – Но я вот что тебе скажу. Я рад, что в тот день на Башне ты выжил. Через сколько-то там месяцев из тебя получится отличный великий князь. У меня предчувствие, что лет этак через десять – после продолжительной междоусобной войны между нашими Домами – мы создадим сильный альянс. К тому моменту ты поймешь, почему я сделал то, что сделал.

– Сомневаюсь. Задолго до этого я воткну меч тебе в брюхо.

Садеас отсалютовал ему чашей с вином и ушел прочь, присоединившись к другой группе светлоглазых. Адолин позволил себе долгий усталый вздох и опять откинулся на спинку кресла. Стоявший неподалеку низенький охранник-мостовик – тот, у которого была седина на висках, – уважительно кивнул принцу.

Адолин ссутулился в кресле, чувствуя себя опустошенным, и так просидел до окончания Великой бури. Люди уже начали расходиться. Он же хотел дождаться, пока дождь совсем не прекратится. Ему не нравилось, как выглядит мундир, когда намокает.

В конце концов он встал, позвал двух охранников и вышел из питейного заведения под серое небо, в опустевший Внешний рынок. Он почти остыл после разговора с Садеасом и все время напоминал себе, что до этой злосчастной встречи день шел очень хорошо.

Шаллан уже уехала, разумеется. Он мог бы заказать экипаж и для себя, но столько времени провел взаперти, что было приятно прогуляться на открытом воздухе – прохладном, влажном и свежем после бури.

Сунув руки в карманы мундира, принц пустился по дороге, ведущей через Внешний рынок, обходя лужи. Садовники начали выращивать декоративный сланцекорник вдоль этой дороги, хотя тот пока что был не очень-то высоким – всего несколько дюймов. Чтобы получился настоящий гребень из сланцекорника, требовались годы.

Эти два несносных мостовика следовали за ним. Не то чтобы Адолин имел что-то против них лично – они казались довольно приятными ребятами, особенно когда их командира не было рядом. Принцу просто не нравилась сама идея телохранителей для него.

Хотя буря улетела на запад, все вокруг осталось мрачным. Облака скрыли солнце, которое миновало зенит и медленно двигалось к далекому горизонту. Прохожих почти не попадалось. Так они и шли втроем – он да мостовики. Ну, и еще выполз легион кремлецов, которые пировали, поедая растения, выбравшиеся из укрытий, чтобы напиться воды из луж.

Почему растения здесь проводили намного больше времени в своих панцирях, чем в его родном краю? Шаллан, наверное, знала. Он улыбнулся и загнал мысли о Садеасе в дальний угол сознания. У него с Шаллан что-то складывалось. Впрочем, поначалу всегда кажется, что получается. Наученный горьким опытом, он умерил свой восторг.

Веденка и впрямь была великолепна. Экзотична, остроумна и не очень-то сдержанна по меркам алетийских правил приличия. Она умнее Адолина, но не заставляла его чувствовать себя дураком в ее присутствии. Сильный довод в ее пользу.

Принц пересек рынок и прилегающую пустошь и в конце концов достиг военного лагеря Далинара. Дозорные пропустили его, дружно отдав честь. Он задержался на внутреннем лагерном рынке, сравнивая увиденные товары с теми, что продавали на рынке возле Пика.

«Что случится с этим местом, – думал Адолин, – когда война прекратится?» Она же когда-то закончится. Может быть, завтра, после переговоров с осколочником-паршенди.

Алети не уйдут с Расколотых равнин, пока здесь водятся ущельные демоны, на которых можно охотиться, но ведь такое большое население в этих местах жить не останется! Или ему и впрямь довелось увидеть, как королевская столица навсегда меняет место расположения?

Через несколько часов – проведя некоторое время в ювелирных лавках в поисках чего-нибудь для Шаллан – Адолин и его охранники достигли отцовского дома. К тому моменту у принца начали болеть ноги, а в лагере совсем стемнело. Он зевнул, идя по пещерообразным коридорам жилища-бункера. Не пришла ли пора построить настоящий особняк? Быть примером для людей хорошо и правильно, однако такая семья, как у них, должна придерживаться определенных стандартов. Особенно если Расколотые равнины останутся и дальше такими же важными. Это было…

Адолин поколебался, остановившись на перекрестке и посмотрев направо. Он намеревался навестить кухни и прихватить что-нибудь съедобное, но мимо в другом направлении прошла группа людей, отбрасывая тени. Они переговаривались шепотом.

– Кто там? – требовательно спросил принц, решительным шагом направившись к собравшимся, и его телохранители пошли следом. – Солдаты? Что у вас тут?

Они поспешно обернулись и отсалютовали, подняв копья на плечо. Это были другие мостовики из подразделения Каладина. Сразу позади них располагались двери в крыло с покоями Далинара, Адолина и Ренарина. Двери оказались распахнуты, и солдаты разложили сферы на полу.

Что происходит? Обычно здесь оставалось двое, максимум четверо дозорных. Не восемь. И… почему среди них паршун в форме стражника и с копьем?

– Сэр! – воскликнул долговязый и длиннорукий мостовик, возглавлявший маленький отряд. – Мы собирались проверить, все ли в порядке у великого князя, и тут…

Адолин не услышал остального. Он протолкался через мостовиков и наконец-то увидел, что высвечивали сферы на полу гостиной.

Опять нацарапанные глифы. Принц присел, пытаясь их прочитать. К несчастью, они не походили на какие-нибудь изображения. Он решил, что это цифры…

– «Тридцать два дня, – прочитал один из мостовиков, низкорослый азирец. – Ищи центр».

Преисподняя!

– Вы кому-нибудь об этом говорили? – спросил Адолин.

– Мы только что это обнаружили, – ответил азирец.

– Выставьте охрану у обоих концов коридора, – распорядился принц. – И пошлите за моей тетушкой.

Адолин призвал клинок, отпустил и снова призвал. Он так делал, когда нервничал. Белый туман появлялся прорастающими в воздухе тонкими лозами, а потом резко превращался в осколочный клинок, и рука внезапно ощущала его тяжесть.

Принц стоял в гостиной, и зловещие отметины на полу пялились на него, словно бросая молчаливый вызов. Мостовики ждали за закрытой дверью, так что разговор между ним, Далинаром и Навани должен был состояться без посторонних ушей. Адолин хотел клинком сбить эти проклятые глифы. Отец уже доказал, что не безумен. Тетушка Навани перевела целый документ, написанный на Напеве зари, используя его видения в качестве руководства!

Видения были от Всемогущего. Все складывалось.

И теперь это.

– Их сделали ножом, – заметила Навани, присев возле глифов. Гостиная была большой, просторной, ее использовали для приема просителей и для собраний. Двери в дальней части комнаты вели в кабинет и спальни.

– Этим ножом, – ответил Далинар, демонстрируя поясной нож – такие носили большинство светлоглазых. – Моим ножом.

Край был затуплен, на нем все еще виднелись частички камня из выдолбленных желобов. Царапины подходили к размерам ножа. Они нашли его у дверей в кабинет Далинара, где он провел Великую бурю. Один. Карету Навани задержали, и ей пришлось вернуться во дворец, чтобы не быть застигнутой вне укрытия во время шторма.

– Кто-то другой мог его взять и сделать это, – резко бросил Адолин. – Мог пробраться в твой кабинет, вытащить нож, пока ты был погружен в видения, выйти сюда…

Далинар и Навани посмотрели на него.

– Иногда, – сказала Навани, – правильным ответом оказывается самый простой.

Адолин вздохнул, отпустил клинок и рухнул в кресло возле оскорбляющих взор глифов. Его отец возвышался точно скала. Вообще-то он выглядел сейчас величественней, чем прежде, – руки сцеплены за спиной, взгляд обращен прочь от глифов, к стене, на восток.

Далинар был кряжем, валуном, слишком тяжелым, чтобы буря могла его сдвинуть. Князь источал уверенность. Он был тем, за кого можно было держаться.

– Ты ничего не помнишь? – Навани встала.

– Нет. – Далинар повернулся к Адолину. – Думаю, очевидно, что за каждым из этих случаев стоял я. Сын, почему это так тебя беспокоит?

– Мне претит мысль о том, как ты что-то выцарапываешь на полу, затерявшись в одном из своих видений, утратив контроль над собой. – Адолин содрогнулся.

– Всемогущий выбрал для меня странный путь. Почему я должен получать сведения таким образом? С помощью царапин на полу или на стене? Почему не открыть мне все прямо в видениях?

– Ты ведь понимаешь, что предсказываешь, – негромко заметил Адолин. – Ты смотришь в будущее. Так делали Приносящие пустоту.

– Да. – Далинар прищурился. – «Ищи центр». Навани, что ты думаешь? Центр Расколотых равнин? Что за истины таятся там?

– Разумеется, паршенди.

Они говорили о центре Расколотых равнин, будто о знакомом месте. Но ни один человек там еще не побывал, только паршенди. Для алети слово «центр» относилось к обширным просторам неисследованных плато за ущельями, куда пробирались разведчики.

– Да, – согласился отец Адолина. – Но где? Может, они кочуют? Может, в центре нет никакого города паршенди.

– Они смогли бы кочевать, только обладая духозаклинателями, – сказала Навани, – в чем лично я сомневаюсь. Они должны были где-то осесть. Это не кочевой народ, и у них нет никаких причин сниматься с места.

– Если бы мы заключили мир, – задумчиво проговорил Далинар, – достичь центра было бы значительно легче… – Он посмотрел на Адолина. – Вели мостовикам заполнить царапины кремом, а после пусть положат ковер на ту часть пола.

– Я обо всем позабочусь.

– Хорошо, – рассеянно бросил Далинар. – А потом выспись, сын. Завтра важный день.

Адолин кивнул:

– Отец, тебе известно, что среди мостовиков есть… паршун?

– Да, – ответил Далинар. – Он был с ними с самого начала, но его вооружили только после того, как я разрешил.

– С чего вдруг ты это сделал?

– Из любопытства. – Далинар повернулся и кивком указал на глифы на полу. – Скажи-ка, Навани, если предположить, что цифры – обратный отсчет до какой-то даты, то это окажется день, когда придет Великая буря?

– Тридцать два дня? – переспросила Навани. – Это будет середина Плача. Через тридцать два дня даже не наступит конец года, до него будет еще два дня. Ума не приложу, в чем тут суть.

– Ясно. Все равно это был бы слишком легкий ответ. Ну ладно. Впусти стражников и пусть поклянутся хранить молчание. Я не хочу, чтобы началась паника.

Наследники

073

Попросту говоря, любой, кто считает, что Казила невиновен, отказывается смотреть в лицо фактам; утверждать, что Сияющие проявили нечестность, казнив одного из своих – того, кто открыто якшался с вредителями, – означает демонстрировать потрясающую вялость мыслей, ибо зловещее влияние врага требовало постоянной бдительности как во время войны, так и во время мира.

Из «Слов сияния», глава 32, страница 17

На следующий день Адолин – его волосы были еще влажными после принятой утром ванны – сунул ноги в ботинки. Удивительно, какие чудеса творят немного горячей воды и пара часов на размышления. Принц принял два решения.

Во-первых, он больше не будет беспокоиться из-за сбивающего с толку поведения отца во время приступов. Все это: видения, приказ воссоздать Сияющих рыцарей, приготовления к катастрофе, которая могла случиться или не случиться, – части целого. Адолин уже верил в то, что его отец не безумен. Теперь тревоги бессмысленны.

Другое решение могло навлечь на него неприятности. Он покинул свои покои и вошел в гостиную, где Далинар занимался составлением планов вместе с Навани, генералом Халом, Тешав и капитаном Каладином. К неудовольствию Адолина, Ренарин в форме Четвертого моста сторожил вход. Он отказывался изменить свое поведение, несмотря на настойчивые уговоры Адолина.

– Нам снова понадобятся мостовики, – размышлял вслух Далинар. – Если что-то пойдет не так, нужно будет быстро отступать.

– Сэр, я подготовлю на сегодня Пятый и Двенадцатый расчеты, – ответил Каладин. – Они, похоже, скучают по мостам и вспоминают о вылазках с нежностью.

– Разве это не были кровавые бани?! – изумилась Навани.

– Конечно, светлость, но солдаты – странный народ. Катастрофа их объединяет. Эти люди ни за что не согласились бы все вернуть, но они по-прежнему считают себя мостовиками.

Стоявший поблизости генерал Хал понимающе кивнул, а Навани все равно выглядела озадаченной.

– Я займу позицию здесь и подожду, – произнес Далинар, держа карту Расколотых равнин. – Мы сначала пошлем на плато встречи разведчиков. Там, похоже, имеются какие-то странные скалы.

– Звучит разумно, – сказала светлость Тешав.

– Так и есть, – заговорил принц, присоединяясь к группе, – за исключением одной вещи. Отец, тебя там не будет.

– Адолин, – с болью в голосе отозвался Далинар, – знаю, ты считаешь, что это слишком опасно, однако…

– Это действительно слишком опасно! – перебил Адолин. – Убийца все еще где-то там – и в последний раз он напал на нас в тот самый день, когда в лагерь явился гонец-паршенди. А теперь у нас встреча с противником посреди Расколотых равнин? Отец, ты не можешь пойти.

– Я должен, – возразил Далинар. – Это может означать конец войны. Это может означать ответы – в первую очередь относительно того, почему они на нас напали. Я не откажусь от такой возможности.

– Мы и не отказываемся от нее, – парировал Адолин. – Мы просто все сделаем немного по-другому.

– Как? – поинтересовался Далинар, прищурившись.

– Ну, во-первых, – начал принц, – я пойду вместо тебя.

– Невозможно, – отрезал Далинар. – Я не стану рисковать сыном в…

– Отец! – рявкнул Адолин. – Это не обсуждается!

В комнате воцарилась тишина. Далинар убрал руку с карты. Его сын выпятил челюсть, их с отцом взгляды скрестились. Вот буря, до чего же сложно спорить с Далинаром Холином! Его отец хоть осознает собственное влияние и то, что, ожидая от людей определенного поведения, он сам подталкивает их поступать именно таким образом?

Никто не осмеливался ему возражать. Далинар делал то, что хотел. К счастью, чаще всего у его действий оказывалась благородная цель. Но во многом он был тем же человеком, что и двадцать лет назад, когда завоевал королевство. Он – Черный Шип и всегда получал, что желал.

Но не сегодня.

– Ты слишком значим, – веско проговорил Адолин. – Поспорь со мной. Скажи, что твои видения для нас не принципиальны. Скажи, что, если ты умрешь, Алеткар не развалится на части. Скажи, что ты не самый важный человек в этой комнате.

Далинар глубоко вдохнул и медленно выдохнул.

– Это неправильно. Королевство должно быть достаточно сильным, чтобы пережить потерю одного человека, кем бы он ни был.

– Что ж, пока это не так, – согласился Адолин. – И чтобы оно стало таким, нам нужен ты. А значит, ты должен позволить нам рисковать вместо себя. Прости, отец, но время от времени надо разрешать другим делать их работу. Ты не можешь сам решать каждую проблему.

– Он прав, сэр, – вмешался Каладин. – Вам действительно не стоит рисковать собой на равнинах. Тем более если есть другой вариант.

– Я не понимаю, в чем он заключается, – ледяным голосом произнес Далинар.

– О, все просто, – сказал Адолин. – Но мне придется одолжить у Ренарина осколочный доспех.

Самой странной вещью во всей этой истории с точки зрения Адолина было не то, что ему пришлось надеть старый доспех отца. Несмотря на внешние стилистические различия, все осколочные доспехи сидели одинаково. Броня приспосабливалась, и вскоре после того, как Адолин надел доспех, тот уже ощущался в точности как его собственный.

Ехать впереди войска, с трепещущим над головой знаменем Далинара, также было привычно. Адолин вот уже шесть недель водил армию на битвы.

Нет, самое странное то, что он ехал верхом на отцовском ришадиуме.

Храбрец был большим черным зверем, массивнее и крепче Чистокровного, коня Адолина. Да и выглядел более грозно даже в сравнении с другими ришадиумами. Насколько знал Адолин, на него ни разу не садился кто-то другой, кроме Далинара. Ришадиумы были в этом смысле привередами. Князю пришлось пуститься в длительные объяснения с Храбрецом, до того как его старшему сыну позволили хотя бы взять вожжи, не говоря уже о том, чтобы забраться в седло.

В итоге это сработало, но Адолин не рискнул бы отправиться на отцовском жеребце в битву; он был абсолютно уверен в том, что зверь его сбросит и умчится прочь в поисках Далинара, чтобы защитить того. А еще казалось странным ехать на жеребце, который не был его Чистокровным. Юноша все время ждал, что Храбрец будет двигаться иначе, по-другому поворачивать голову. Когда Адолин похлопал его по шее, лошадиная грива показалась ему неправильной – он даже не мог объяснить, в каком смысле. Всадник и его ришадиум – больше чем просто человек и его конь, и принц вдруг ощутил сильную грусть из-за того, что куда-то едет не на Чистокровном.

Глупости. Надо сосредоточиться. Процессия приближалась к плато встречи, в центре которого высилась массивная скала странной формы. Это место располагалось близко к алетийской части равнин, но гораздо дальше к югу, чем Адолину когда-либо приходилось бывать. Ранее разведчики сообщали, что ущельные демоны в этом краю встречались чаще обычного, но здесь ни разу не заметили куколки. Может, это что-то вроде охотничьих угодий, но не место для окукливания?

Паршенди еще не прибыли. Когда разведчики доложили, что на плато безопасно, Адолин направил Храбреца через передвижной мост. В доспехе ему стало жарко; похоже, дело шло к перемене сезона, приближалась весна.

Он достиг скалы в центре плато. Та и впрямь оказалась необычной. Адолин объехал вокруг нее, подмечая форму и видневшиеся тут и там борозды, похожие на…

– Это ущельный демон, – осознал вдруг принц. Он проехал мимо «морды», пустотелого камня, который в точности напоминал голову ущельного демона. Статуя? Нет, слишком естественно выглядит. Несколько веков назад демон умер здесь, но ветром его не сдуло, и он медленно покрылся кремом.

Результат производил зловещее впечатление. Крем в точности повторил форму существа, прилипнув к панцирю, похоронив его. Громадная скала казалась тварью, рожденной из камня, как в древних историях о Приносящих пустоту.

Адолин содрогнулся и направил коня прочь от окаменевшего трупа, к другой стороне плато. Через некоторое время услышал сигналы, которые подавали посланные вперед разведчики. Приближались паршенди. Он собрался, приготовился призвать осколочный клинок. Позади него выстроилась группа мостовиков – их было десять, считая паршуна. Капитан Каладин остался с Далинаром в военном лагере, на всякий случай.

Адолину сегодня угрожала наибольшая опасность. Часть его желала появления убийцы. В этом случае у принца появился бы еще один шанс. Из всех дуэлей, которые он надеялся провести в будущем, эта – против человека, убившего его дядю, – была бы самой важной, даже важнее, чем победа над Садеасом.

Отряд из двух сотен паршенди перебрался с соседнего плато, изящно прыгая через ущелье и приземляясь на плато встречи. Убийца не появился. Солдаты Адолина зашевелились, бряцая доспехами и опуская копья. Прошли годы с тех пор, как люди и паршенди встречались без кровопролития.

– Ну ладно, начнем. Приведите мою письмоводительницу, – приказал Адолин, не снимая шлема.

Через ряды солдат в паланкине пронесли светлость Инадару. Далинар пожелал, чтобы Навани осталась с ним – якобы в качестве советчицы, но, скорее всего, еще и ради ее же безопасности.

– Вперед, – велел Адолин, понуждая Храбреца идти.

Они пересекли плато – только он и светлость Инадара, отправившаяся пешком. Это была сухопарая старуха с седыми волосами, коротко остриженными ради удобства. Юноша видел палки, казавшиеся толще, чем эта женщина, однако у нее был острый ум, и в качестве письмоводительницы она была достойна доверия в большей степени, чем остальные.

Осколочница-паршенди отделилась от рядов и решительно зашагала по каменистой почве. Воительница шагала одна и не испытывала ни забот, ни тревог. До чего же уверенная в себе!

Адолин спешился и остаток пути прошел рядом с Инадарой. Они остановились в нескольких футах от паршенди – трое живых существ посреди каменной пустоши, и окаменелый ущельный демон пялился на них слева.

– Я Эшонай, – сказала воительница-паршенди. – Ты помнишь меня?

– Нет. – Адолин понизил голос, чтобы тот звучал похожим на голос отца. Принц надеялся, что этого – вместе со шлемом – хватит, чтобы обмануть эту женщину, у которой не было возможности как следует расслышать Далинара.

– Неудивительно, – произнесла Эшонай. – Когда мы встретились впервые, я была молода и незначительна. Такую вряд ли стоило запоминать.

Адолин поначалу ожидал, что паршенди будет говорить мелодично. Но вышло не так. В речи Эшонай чувствовался ритм – в том, как она ставила ударения в словах и делала паузы. Интонация менялась, однако в результате получался скорее хоральный напев, чем песня.

Инадара вытащила доску для письма и даль-перо, начала фиксировать то, что говорила Эшонай.

– Что это? – резко спросила паршенди.

– Я пришел один, как договаривались, – пояснил Адолин, пытаясь воспроизвести властность отца. – Но я намереваюсь записать все сказанное и отослать в лагерь моим генералам.

Эшонай не подняла забрала, так что у Адолина был повод также этого не делать. Они пристально глядели друг на друга сквозь смотровые щели. Все шло не так гладко, как надеялся его отец, но сам Адолин ожидал именно такого.

– Мы здесь, – продолжил он, используя фразы, предложенные отцом, – чтобы обсудить условия, на которых паршенди сдадутся.

Эшонай рассмеялась:

– Дело совсем не в этом.

– Тогда в чем же? – резко спросил Адолин. – Ты сильно желала встретиться со мной. Почему?

– Все изменилось с того момента, как я говорила с твоим сыном, Черный Шип. Произошло кое-что важное.

– Что именно?

– То, чего ты и вообразить не можешь, – с издевкой произнесла Эшонай.

Адолин подождал, словно размышляя, но на самом деле давая Инадаре возможность отправить запрос в военный лагерь и получить ответ. Инадара потянулась к нему, шепотом сообщая то, что написали Навали и Далинар.

– Паршенди, мы устали от этой войны, – озвучил Адолин. – Ваши войска редеют. Мы это знаем. Давай заключим перемирие, которое пойдет во благо обеим сторонам.

– Мы не так слабы, как вам кажется, – возразила Эшонай.

Адолин нахмурился. Когда они общались раньше, то воительница казалась пылкой, жаждущей сотрудничества. Теперь же была холодной и пренебрежительной. Где же правда? Она паршенди. Может быть, о ней не стоит судить исходя из человеческих эмоций.

Инадара ему еще что-то прошептала.

– Чего ты хочешь? – спросил Адолин, произнося слова, присланные отцом. – Что мы должны сделать ради мира?

– Черный Шип, мир наступит, когда один из нас умрет. Я пришла сюда, поскольку хотела увидеть тебя собственными глазами и предупредить. Мы только что изменили правила этой войны. Стычки ради самосветов больше не имеют значения.

«Больше не имеют значения»? Адолина бросило в пот. «Она произнесла это так, словно до сих пор они вели собственную игру. Ни тени отчаяния». Неужто алети все это время так глубоко ошибались?

Она повернулась, чтобы уйти.

Нет. После стольких усилий встреча окончится пшиком? Шквал побери!

– Постой! – крикнул Адолин, шагнув вперед. – Почему? Почему вы так поступаете? Что пошло не так?

Она снова посмотрела на него:

– Ты правда хочешь, чтобы все закончилось?

– Да. Прошу тебя. Я хочу мира. Чего бы он ни стоил.

– Тогда тебе придется нас уничтожить.

– Но почему? – снова спросил Адолин. – Почему вы тогда, много лет назад, убили Гавилара? Почему нарушили наш договор?

– Король Гавилар, – произнесла Эшонай, словно обдумывая его имя, – он не должен был той ночью раскрывать свои планы. Бедный дурень. Ваш король не знал. Он похвалялся, считая, что мы обрадуемся возвращению наших богов. – Воительница покачала головой, потом снова повернулась и побежала прочь, бряцая доспехами.

Адолин отступил, чувствуя себя бесполезным. Если бы его отец был здесь, смог бы он достичь большего? Инадара все еще писала, отправляя отчет Далинару.

Наконец пришел ответ: «Возвращайся. Ни ты, ни я сам ничего не можем сделать. Она явно уже приняла решение».

Обратный путь Адолин провел в мрачных раздумьях. Через несколько часов, уже военном лагере, он обнаружил, что отец совещается с Навани, Халом, Тешав и четырьмя командующими батальонами.

Вместе они сосредоточенно изучали запись разговора, присланную Инадарой. Несколько слуг-паршунов тихонько принесли вино и фрукты. Телеб – в доспехе, который Адолин выиграл на дуэли с Эраннивом, – стоял у стены и наблюдал. У него за спиной висел осколочный молот, забрало поднято. Его народ когда-то правил Алеткаром. Что он думал про все это? Обычно этот человек ни с кем не делился своим мнением.

Адолин шумно вошел в комнату, стянул отцовский – точнее, ренариновский – шлем.

– Можно было позволить тебе самому отправился туда, – проворчал он. – Не было никакой ловушки. Вероятно, ты бы смог привести ее в чувство.

– Это племя убило моего брата в ту самую ночь, когда подписало с ним договор, – произнес Далинар, изучая карты на столе. – Похоже, с той поры они совершенно не изменились. Сын, ты прекрасно справился; мы узнали все, что требуется.

– В самом деле? – удивился Адолин, со шлемом под мышкой подходя к столу.

– Да, – подтвердил Далинар, посмотрев на него. – Мы знаем, что они не согласятся на мир, что бы ни случилось. Моя совесть чиста.

Адолин окинул взглядом разложенные карты.

– Что это? – спросил он, кивая на символы передвижения войск. Все они указывали на Расколотые равнины.

– План атаки, – негромко пояснил Далинар. – Паршенди не станут с нами договариваться, и они планируют что-то грандиозное. Что-то, способное изменить ход войны. Пришло время сразиться с ними и так или иначе покончить с этой войной.

– Буреотец! – воскликнул Адолин. – А если мы там попадем в окружение?

– Мы соберем все силы, всю нашу армию и столько великих князей, сколько присоединятся к нам. Возьмем духозаклинателей для производства еды. Паршенди не сумеют окружить столь значительное войско, а даже если сумеют, это не будет иметь значения. Мы выстоим.

– Можем выдвинуться сразу же после последней Великой бури перед Плачем, – предложила Навани, записывая на полях карты какие-то цифры. – Это Ясный год, так что наступят недели постоянных дождей, но без Великих бурь. Нам не придется столкнуться с ними, пока будем на равнинах.

Но все равно они останутся на Расколотых равнинах одни, за несколько дней до даты, нацарапанной на стенах и полу… У Адолина побежали мурашки по спине.

– Мы принудим их к битве, – негромко произнес Далинар, разглядывая карты. – Испортим их планы, в чем бы те ни заключались. Прежде чем завершится обратный отсчет. – Он посмотрел на Адолина. – Мне нужно, чтобы ты больше сражался на дуэлях. С серьезными противниками – настолько серьезными, насколько тебе по силам. Выиграй для меня осколки, сын.

– Завтра я сражаюсь с Элитом, – напомнил Адолин. – И у меня уже намечена следующая цель.

– Хорошо. Чтобы добиться успеха на равнинах, нам понадобятся осколочники – и еще потребуется верность как можно большего числа великих князей, которые последуют за мной. Сосредоточь усилия на осколочниках из фракции, лояльной Садеасу, и победи их как можно более зрелищно. Я отправлюсь к великим князьям, хранящим нейтралитет, и напомню о клятве исполнить Договор Отмщения. Если мы сумеем забрать осколки у тех, кто следует за Садеасом, и использовать их, чтобы закончить войну, то серьезно продвинемся на пути к тому, о чем я твердил все это время: единство – необходимое условие для возрождения величия Алеткара.

Адолин кивнул:

– Будет сделано.

В небо

074

И вот, поскольку правдогляды были скрытны по своей натуре и весь их орден состоял из людей, которые о делах своих не желали поведать ни вслух, ни на бумаге, среди сторонних наблюдателей росло раздражение этой чрезмерной таинственностью; рыцари были не склонны давать объяснения; и в случае с разногласиями Корберона их молчание свидетельствует не об избытке презрения, но скорее об избытке тактичности.

Из «Слов сияния», глава 11, страница 6

Каладин шагал по ночным Расколотым равнинам, проходя мимо зарослей сланцекорника и лоз, над которыми, точно мошкара, кружились спрены жизни. В низинах все еще виднелись лужи после вчерашней Великой бури, и вода в них была густой от крема. Растения жадно ее пили. Слева шумели военные лагеря, охваченные буйной деятельностью. Справа… тишина. Только бесконечные плато.

Когда он был мостовиком, солдаты Садеаса не останавливали его, если он шел в эту сторону. Что искать человеку там, на равнинах? Вместо этого Садеас выставлял дозорных по периметру лагеря и у мостов, чтобы рабы не могли спастись бегством. Что их ждало? Спасение, которое они нашли в глубоких ущельях.

Каладин повернул и прошел вдоль одной из расщелин, миновав солдат, дежуривших у мостов, с дрожащими на ветру факелами. Дозорные отдали честь, завидев его.

«Здесь», – подумал Кэл, пробираясь по одному из плато. Военные лагеря слева от него лучились светом, которого хватало, чтобы узнать окрестности. На краю ущелья он нашел место, где как-то ночью, много недель назад, повстречал королевского Шута. То была ночь решений, ночь перемен.

Каладин подошел к обрыву, глядя на восток.

Перемены и решительность. Он бросил взгляд через плечо. Дозорные остались далеко, и теперь его никто не видел. С поясом, тяжелым от мешочков со сферами, Каладин шагнул в пропасть.

Шаллан не понравилось в лагере Садеаса.

Здесь даже воздух отличался по сравнению с лагерем Себариаля. Он вонял, и еще в нем ощущался запах отчаяния.

Выходит, у отчаяния есть запах? Она подумала, что может его описать. Вонь пота, дешевой выпивки и крема, от которого не очищали улицы. Все это клубилось над плохо освещенными дорогами. В лагере Себариаля люди ходили группами. Здесь они сбивались в стаи.

В лагере Себариаля пахло пряностями и ремеслами – новой кожей и время от времени домашним скотом. В лагере Далинара – политурой и маслом. Там повсюду обнаруживались люди, которые делали что-нибудь полезное. Теперь в лагере Дома Холин слишком мало солдат, но каждый носил свою форму, словно она была щитом от наступившего хаоса.

В лагере Садеаса люди в форме разгуливали в расстегнутых мундирах и помятых брюках. Девушка проходила мимо таверн, и везде царил шум и гам. Возле некоторых ошивались женщины, демонстрируя, что это не просто таверны. Публичные дома были, конечно, в каждом лагере, но здесь они выглядели более вызывающе.

Она повстречала меньше паршунов, чем видела в лагере Себариаля. Садеас предпочитал обычных рабов: мужчин и женщин с клеймом на лбу, которые сновали повсюду, не поднимая глаз и не разгибая спин.

По правде говоря, она ожидала увидеть подобное во всех лагерях. Шаллан читала хроники военных лагерей и знала о маркитантах, о проблемах с дисциплиной. О вспышках гнева, о том, как ведут себя мужчины, привыкшие убивать. Возможно, ей стоило удивляться не тому, какой у Садеаса ужасный лагерь, а поражаться, что остальные выглядят иначе.

Шаллан поспешила вперед. Она надела лицо темноглазого юноши и спрятала волосы под шапку. На руках у нее были плотные перчатки. Даже в мужском облике она не собиралась разгуливать с обнаженной защищенной рукой.

Сегодня перед уходом девушка сделала несколько эскизов, чтобы использовать их в качестве новых лиц в случае надобности. Проверка показала, что она может нарисовать эскиз утром и использовать его ближе к вечеру. Но если медлила больше одного дня, созданный ею образ делался нечетким, а временами даже расплывался. Шаллан отлично понимала, в чем дело. Процесс творчества создавал в ее сознании картину, но потом та постепенно тускнела.

Ее нынешнее лицо напоминало лица юношей-гонцов, которых в лагере Садеаса было много. Хотя сердце веденки замирало каждый раз при приближении группы солдат, никто даже не взглянул в ее сторону.

Великий лорд Амарам имел третий дан, на целый ранг выше, чем отец Шаллан, и на два ранга выше самой Шаллан. Это означало, что он может владеть небольшим участком земли в пределах военного лагеря сюзерена. Над его особняком вилось собственное знамя, а близлежащие здания занимали его личные военные отряды. Шесты, вбитые в камень и выкрашенные в его цвета – пурпурный и темно-зеленый, – указывали начало его владений. Она миновала их, не замедляя шаг.

– Эй, ты!

Шаллан застыла, ощутив себя очень уязвимой во тьме. Но недостаточно маленькой. Она медленно повернулась и увидела, что приближаются двое патрульных. Их форма выглядела куда лучше того, что она уже видела в этом лагере. Даже пуговицы были отполированы, хотя вместо брюк они носили юбки-такама. Амарам был верен старым традициям, и его военная форма служила тому подтверждением.

Солдаты возвышались над ней, как и большинство алети.

– Гонец? – спросил один, крепыш с седеющей бородой и массивным, широким носом. – Так поздно ночью?

– Сэр, еще даже не взошла вторая луна, – ответила Шаллан, надеясь, что голос похож на голос юноши.

Солдат нахмурился. Что она сейчас сказала? «„Сэр“, – поняла веденка. – Он же не офицер».

– Впредь будешь докладывать дозорным о своем прибытии, – велел мужчина, указав на небольшое освещенное пространство в некотором отдалении позади них. – Мы собираемся обеспечивать безопасность периметра.

– Да, сержант.

– Хэв, ох, ну хватит уже издеваться над парнем! – воскликнул другой солдат. – Ты ведь не можешь требовать от него знания правил, которые половина солдат еще не усвоила.

– Марш отсюда, – бросил Хэв и махнул рукой Шаллан.

Девушка поспешно удалилась. Безопасный периметр? Незавидное у них задание. У Амарама не было даже стены, чтобы оградить себя от посторонних, просто полосатые шесты.

Особняк военачальника был относительно небольшим – два этажа, на каждом по несколько комнат. Возможно, раньше в нем располагалась таверна, и это жилище было временным, поскольку он только что прибыл в военные лагеря. Штабеля крем-кирпичей и груды камней неподалеку указывали, что в планах имеется куда более величественное строение. Рядом находились другие здания, которые превратили в казармы для личной гвардии Амарама, включавшей всего лишь около пятидесяти человек. Большинство солдат, которых он привел, завербовали в землях Садеаса, и они принесли ему присягу. Разместить их должны были где-то в другом месте.

Оказавшись вблизи от дома Амарама, Шаллан шмыгнула за какую-то пристройку и присела. Три вечера она подряд изучала эти места, всякий раз с другим лицом. Возможно, это была излишняя предосторожность. Она не знала точно. Девушка никогда раньше не делала ничего подобного. Дрожащими пальцами стянула шапку – эта часть ее «наряда» была реальной – и позволила волосам рассыпаться по плечам. Потом вытащила из кармана сложенный лист и стала ждать.

Шли минуты, пока веденка пристально глядела на особняк.

«Давай… ну давай же…»

Наконец оттуда вышла молодая темноглазая под руку с высоким мужчиной в брюках и просторной рубахе на пуговицах. Девушка захихикала, когда ее друг что-то сказал, и унеслась в ночь; мужчина окликнул ее и побежал следом. Горничная – Шаллан так и не сумела узнать ее имя – уходила каждую ночь в это время. Дважды с этим своим приятелем. Один раз – с другим.

Шаллан сделала глубокий вдох, втягивая буресвет, и подняла нарисованный ранее потрет девушки. Примерно того же роста, что и веденка, волосы почти той же длины, телосложение достаточно схожее… Сойдет. Она выдохнула и изменилась.

«Она хихикает и смеется, – подумала Шаллан, стягивая мужские перчатки и надевая взамен светло-коричневую женскую перчатку на защищенную руку, – и часто ходит на носочках, легким шагом. Голос у нее выше моего, и она говорит без акцента».

Шаллан практиковалась недостаточно, оставалось надеяться, что ей не придется проверять, насколько похожим получился голос. Ей надо лишь войти, подняться по лестнице и проникнуть в нужную комнату. Легко.

Она встала, задержала дыхание, доверившись буресвету, и решительным шагом направилась к дому.

Каладин ударился о дно ущелья, точно светящийся ураган. И тотчас же пустился бежать с копьем на плече. Трудно стоять, когда в жилах полно буресвета.

Несколько кошелей со сферами он бросил на землю, чтобы использовать позже. Буресвета, который поднимался от его кожи, хватало, чтобы освещать ущелье и отбрасывать тени. Они как будто превращались в фигуры из костей и веток, что тянулись из куч мусора на земле. Тела́ и ду́ши. Его бег заставлял тени извиваться, словно они поворачивались, глядя ему вслед.

Итак, зрители хранили молчание. Сил спустилась откуда-то светящейся лентой и заняла место позади его головы, двигаясь с той же скоростью. Он перепрыгивал через препятствия и шлепал по лужам, позволяя мышцам разогреться по ходу дела.

Потом прыгнул на стену.

Приземление получилось неуклюжим, Каладин споткнулся и прокатился через заросли обороцветов. Уткнулся лицом в стену и замер. Зарычал и рывком поднялся, а буресвет залечил небольшой порез на руке.

Сам прыжок был слишком противоестественным; требовалось время, чтобы сориентироваться.

Каладин снова побежал, втягивая больше буресвета, приучая себя к смене перспективы. Когда достиг следующего ущелья между плато, оно выглядело глубокой ямой. Стены ущелья были для юноши полом и потолком.

Он спрыгнул со стены, сосредоточившись на настоящем дне ущелья, моргнул – и пожелал, чтобы это направление опять сделалось для него низом. Снова прокатился кубарем, и на этот раз угодил в лужу. Перекатился на спину и вздохнул, лежа в холодной воде. Крем, осевший на дно, заскрипел между его пальцами, когда он сжал кулаки.

Сил приземлилась ему на грудь, приняв облик девушки. Уперла руки в бока.

– Что? – спросил он.

– Это было жалкое зрелище.

– Согласен.

– Может быть, ты слишком торопишься, – предположила она. – Почему бы не попробовать прыгать на стену без разбега?

– Убийца мог так делать, – пояснил Каладин. – Я должен уметь сражаться, как он.

– Понимаю. И видимо, он умел все это с рождения, без всяких тренировок.

Каладин тихонько вздохнул:

– Ты сейчас очень похожа на Таккса.

– Да? Он был блистателен, красив и всегда прав?

– Он был горластым, раздражительным и неимоверно язвительным, – проворчал Каладин, вставая. – Но да, он почти всегда оказывался прав. – Парень повернулся к стене и прислонил к ней копье. – Сзет называл это «сплетением».

– Хорошее слово. – Сил кивнула.

– Что ж, чтобы освоить эту науку, нужно начать с простых вещей.

С копьем было то же самое. Значит, придется прыгнуть на стену и со стены раз сто.

«Лучше так, чем умереть от осколочного клинка этого убийцы», – подумал он и принялся за дело.

Шаллан вошла в кухню Амарама, стараясь двигаться с энергичной грацией девушки, чье лицо носила. В большой комнате сильно пахло карри, что томился над очагом, – остатки ночной трапезы, на случай если кто-то из светлоглазых проголодается. Повариха в углу листала роман, а ее помощницы чистили кухонную утварь. Комната была хорошо освещена сферами. Амарам явно доверял своим слугам.

Длинная череда ступеней вела на второй этаж, позволяя слугам быстро относить блюда хозяину. Шаллан нарисовала схему здания исходя из расположения окон. Тайную комнату было нетрудно отыскать – Амарам запечатал в ней ставни и никогда не открывал. Ее предположения о кухонной лестнице тоже подтвердились. Веденка направилась к этой лестнице, напевая себе под нос, как нередко делала женщина, которой она подражала.

– Уже вернулась? – спросила повариха, не подымая глаз от романа. Судя по акценту, она была гердазийка. – Сегодняшний подарок оказался недостаточно хорош? Или тот, другой засек вас вместе?

Шаллан ничего не ответила, пряча тревогу за пением без слов.

– Раз так, пойди-ка поработай, – продолжила повариха. – Стайн хотел, чтобы кто-то отполировал для него зеркала. Сам он в кабинете, чистит хозяйские флейты.

Флейты? У солдата вроде Амарама есть флейты?

Что сделает повариха, если Шаллан сиганет вверх по лестнице, не обращая внимания на приказ? У этой женщины, видимо, был высокий ранг для темноглазой. Среди прислуги она занимала важное место.

Повариха, по-прежнему не отрывая глаз от романа, негромко завершила выговор:

– Деточка, не думай, что мы не заметили, как ты удираешь среди бела дня. То, что ты нравишься хозяину, не означает, что можно этим пользоваться. За работу. Если проведешь свободный вечер за уборкой вместо развлечений, может быть, вспомнишь о том, что у тебя есть обязанности.

Стиснув зубы, Шаллан покосилась на лестницу. Повариха медленно опустила книгу. Мрачное выражение лица свидетельствовало о том, что такой, как она, лучше не возражать.

Девушка кивнула и, повернувшись спиной к лестнице, вышла в коридор. В переднем вестибюле должна быть другая лестница, ведущая наверх. Ей просто надо пробраться туда и…

Шаллан застыла, когда из боковой комнаты в коридор вышел человек. Высокий мужчина с волевым остроносым лицом, в модном наряде: открытом жакете поверх рубашки на пуговицах, жестких брюках и широком галстуке.

Вот буря! Светлорда Амарама – нарядного или нет – не должно быть дома этим вечером. Адолин сказал, что Амарам ужинает с королем и Далинаром. Почему он здесь?

Князь стоял, разглядывая гроссбух и, похоже, не замечая ее. Он повернулся и зашагал по коридору.

«Беги». Это была ее первая реакция. Вырваться через переднюю дверь, исчезнуть в ночи. Проблема в том, что она говорила с поварихой. Когда женщина, которую изображала Шаллан, позже придет домой и на нее обрушится буря – служанка сможет доказать с помощью свидетелей, что не возвращалась в особняк. А значит, вероятность того, что Амарам узнает о проникновении в дом чужака в облике одной из горничных, слишком велика.

Буреотец! Она едва вошла и умудрилась сразу же все испортить.

Впереди скрипнули ступеньки. Амарам поднимался в свою комнату – ту самую, которую Шаллан намеревалась осмотреть.

«Духокровники будут в ярости, когда узнают, что я подняла тревогу в доме Амарама, – подумала девушка, – но они разъярятся еще сильнее, если я после всего этого вернусь без нужных сведений».

Ей надо проникнуть в ту комнату. Одной. Значит, Амараму нельзя позволить туда войти.

Шаллан ринулась за ним, вбежала в вестибюль и крутанулась вокруг стойки винтовой лестницы, чтобы быстрее подняться по ступеням. Амарам как раз достиг верхней площадки и повернулся к коридору. Может, он и не пойдет в ту комнату.

Ей не повезло. Пока веденка спешила вверх по лестнице, Амарам направился к той самой двери, сунул ключ в замок и повернул.

– Светлорд Амарам, – пропыхтела Шаллан, добравшись до верхней площадки.

Он развернулся к ней, хмурясь:

– Телеш? Разве ты сегодня не отправилась на прогулку?

Что ж, по крайней мере, она теперь знает имя девушки. Неужели Амарам и впрямь так интересовался делами слуг, что даже знал, какие у обычной горничной планы на вечер?

– Отправилась, светлорд, – подтвердила Шаллан, – но мне пришлось вернуться.

«Нужно как-то его отвлечь. Но чтобы он ничего не заподозрил. Думай!» Заметит ли Амарам, что у нее другой голос?

– Телеш, – сказал он, качая головой. – Ты все еще не можешь выбрать между ними? Я обещал твоему доброму отцу, что позабочусь о тебе. Как же мне это сделать, если ты не угомонишься?

– Дело не в этом, светлорд, – быстро сказала Шаллан. – Хэв остановил на периметре гонца, который шел к вам. Он послал меня сообщить об этом.

– Гонца? – переспросил Амарам, вытаскивая ключ из замка. – От кого?

– Светлорд, Хэв не сказал. Но кажется, он думает, что это важно.

– Ох уж этот Хэв… – со вздохом проговорил Амарам. – Слишком любит защищать. И он полагает, что сможет держать безопасный периметр в этом бардаке, именуемом военным лагерем? – Великий лорд поразмыслил, потом сунул ключ назад в карман. – Лучше разобраться, что там такое.

Шаллан поклонилась, когда он прошел мимо и сбежал вниз по ступенькам. Амарам исчез из вида, а она сосчитала до десяти и бросилась к двери. Та была по-прежнему закрыта.

– Узор! – позвала Шаллан. – Где ты?

Он выбрался из складок ее юбки, пересек пол и поднялся по двери вровень с ее лицом, словно выступающий резной узор на дереве.

– Замо́к? – спросила Шаллан.

– В нем узор, – ответил спрен и, сделавшись очень маленьким, проник в замочную скважину. По просьбе девушки, он тренировался пару раз на замках в ее комнате, и у него получилось отпереть их, как и сундук Тин.

Замок щелкнул. Она открыла дверь и проникла в темную комнату. Вытащила из кармана сферу, чтобы осмотреться.

Тайная комната. Комната, где ставни всегда закрыты. Комната, увидеть содержимое которой так страстно желали духокровники.

В ней было полным-полно карт.

Суть прыжков между поверхностями была не в приземлении, как обнаружил Каладин. Не в навыках или выборе момента. И даже не в том, как менялась точка обзора.

Дело было в страхе.

В том миге, когда, зависнув в воздухе, тело дергалось от смены направления, в котором его тянуло – не вниз, а вбок. Инстинкты Каладина не были готовы к такой перемене. Первобытная часть его сознания паниковала всякий раз, когда низ переставал быть низом.

Молодой человек побежал к стене и прыгнул ногами вбок. Он не мог колебаться, не мог бояться, не мог отступить. Он словно учил себя падать лицом вперед на каменную поверхность, не выставив руки вперед для защиты.

Капитан сменил перспективу и использовал буресвет, чтобы стена оказалась внизу. Направил ноги. Даже сейчас, в этот краткий миг, его инстинкты бунтовали. Тело точно знало, что он упадет обратно на дно ущелья. Переломает себе кости, ударится головой.

Он приземлился на стену, не споткнувшись.

Каладин выпрямился, изумленный, и выдохнул облачко буресвета.

– Здорово! – воскликнула Сил, мечась вокруг него.

– Это противоестественно, – проворчал Каладин.

– Нет, я не могу быть причастной к чему-то противоестественному. Это просто… над-естественно.

– Ты хотела сказать, сверхъестественно.

– А вот и не хотела. – Она рассмеялась и понеслась вперед.

Это и впрямь было сверхъестественно – как неестественно ходить для ребенка, который этому только учится. Естественность должна была появиться со временем. Каладин учился ползать, а ему, к несчастью, скоро предстояло побежать. Как ребенку, которого бросили в берлогу белоспинника. Учись быстрей, не то станешь обедом.

Он помчался вдоль стены, перепрыгнул через заросли сланцекорника, потом прыгнул вбок и переместился на дно ущелья. Приземлился, лишь чуть-чуть покачнувшись.

Лучше. Он побежал следом за Сил, не сбавляя темпа.

Карты.

Шаллан осторожно кралась вперед, ее единственная сфера освещала комнату, завешанную картами и застеленную бумагами. Их покрывали глифы, которые записывали быстро, не заботясь о красоте. Бо́льшую их часть она понимала с трудом.

«Я слышала о таком, – подумала веденка. – Алфавит бурестражей. С его помощью они обходят запрет на письмо».

Амарам – бурестраж? Висевшая на одной из стен таблица со списком Великих бурь и расчетом времени их следующего наступления, написанная той же рукой, что пометки на картах, казалась подтверждением этой догадки. Возможно, духокровники это и искали – основание для шантажа. Бурестражи, ученые мужи, вызывали у большинства неприязнь. То, что они использовали глифы для письма, их скрытность… Амарам был одним из самых безупречных военачальников во всем Алеткаре. Его уважали даже противники. Если узнают, что он бурестраж, это серьезно ударит по его репутации.

Зачем ему такое проблемное и странное увлечение? Все эти карты смутно напоминали ей те, что она обнаружила в кабинете отца после его смерти, хотя на тех картах был Йа-Кевед.

– Узор, посторожи снаружи, – попросила девушка. – Предупреди меня, когда Амарам вернется в дом.

– Ммм, – прожужжал он, удаляясь.

Осознавая, как у нее мало времени, Шаллан бросилась к стене и, подняв сферу, начала снимать Образы карт. Расколотые равнины? Эта карта была куда подробнее всех, что ей довелось увидеть до сих пор, включая Изначальную карту, которую она изучила в королевской Галерее карт.

Как Амараму удалось получить нечто столь исчерпывающе точное? Шаллан попыталась разобрать глифовые надписи, но они не складывались в привычные грамматические конструкции. Глифы не были предназначены для такого использования. Они передавали одну идею, а не цепь мыслей. Она прочитала несколько подряд.

«„Происхождение… направление… неуверенность…“. Расположение центра неизвестно?» Возможно, смысл был таким.

Другие заметки выглядели схожим образом, и она переводила их в уме. «Вероятно, если приложить усилия в этом направлении, будут результаты. В этой точке замечены воины-наблюдатели». Некоторые последовательности глифов показались ей вовсе бессмысленными. Алфавит был странным. Узор, возможно, смог бы его перевести, но самой Шаллан это точно было не по силам.

Помимо карт, стены были покрыты длинными листами бумаги, заполненными текстом, рисунками и диаграммами. Амарам что-то исследовал, что-то важное…

«Паршенди! – сообразила она. – Вот что означают эти глифы. Парап-шенеш-иди». Три глифа по отдельности означали три отдельные вещи, но вместе их звучание составляло слово «паршенди». Вот почему кое-что из написанного казалось чушью. Амарам использовал некоторые глифы фонетически. Он их подчеркивал, когда делал так, и тем самым мог записывать глифами то, что иначе невозможно было ими передать. Бурестражи и впрямь превращали глифы в полноценный алфавит.

«Паршенди, – перевела она, все еще поражаясь природе букв, – должны знать, как вернуть Приносящих пустоту».

Что?!

«Забрать у них секрет.

Достичь центра до армий алети».

Некоторые записи были списками ссылок. Хотя их превратили в глифы, она узнала цитаты из трудов Ясны. Они относились к Приносящим пустоту. Другие оказались, судя по смыслу, описаниями Приносящих пустоту и прочих мифических тварей.

Вот оно – исчерпывающее доказательство того, что духокровников интересовали те же вещи, что и Ясну. И Амарама, очевидно. Шаллан с колотящимся от возбуждения сердцем повернулась, окидывая комнату взглядом. Есть ли здесь ключ, позволяющий отыскать Уритиру? Нашел ли Амарам его?

Текста слишком много, чтобы Шаллан могла его сразу же прочитать и перевести. Алфавит был чересчур сложным, а она нервничала. Кроме того, Амарам должен был очень скоро вернуться. И потому она снимала Образы, чтобы позже все зарисовать.

Пока девушка все мысленно копировала, мимоходом переводя записи, внутри ее проснулся ужас иной природы. Похоже… похоже, великий лорд Амарам, образец алетийской чести, прилагал все усилия к возвращению Приносящих пустоту.

«Мне придется продолжать, – крутилась у Шаллан мысль. – Не могу позволить, чтобы духокровники вышвырнули меня прочь из-за того, что проникновение сюда обернулось полной неразберихой. Мне необходимо разведать, что еще они знают. И выяснить, почему Амарам делает то, что делает».

Нельзя просто взять и сбежать. И нельзя позволить Амараму заподозрить, что кто-то проник в его секретную комнату. Она не могла провалить свое задание.

Ей нужно было сотворить обман получше.

Шаллан вытащила из кармана лист бумаги, шлепнула его на стол и принялась неистово чертить.

Каладин спрыгнул со стены на выверенной скорости, перевернулся в прыжке и приземлился обратно на дно ущелья, не сбившись с шага. Бежал не очень быстро, но, по крайней мере, не спотыкался.

С каждым прыжком он запихивал первобытный страх все глубже. Вверх, обратно на стену. Опять вниз. Снова и снова, втягивая буресвет.

Да, это было естественно. Да, он для этого родился.

Кэл продолжал мчаться по дну ущелья, чувствуя, как подступает восторг. Тени махали ему, когда он метался между кучами костей и мха. Он перепрыгнул через огромную лужу, но недооценил ее размеры. Спускаясь, едва не угодил в неглубокий водоем.

Но инстинктивно поднял голову и потянулся к небу.

На краткий миг тело перестало стремиться вниз и начало падать вверх. Инерция продолжала нести Каладина вперед, и, миновав лужу, он снова сместил точку своего притяжения вниз. Приземлился и побежал рысью, покрываясь потом.

«Я бы мог поменять низ с верхом, – мелькнула мысль, – и падать в небо вечно».

Нет, это мысли обычного человека. Небесный угорь не боится упасть, верно? Рыба не боится утонуть.

Он не сможет управлять своим даром, пока не начнет мыслить по-другому. А это и впрямь дар. И Каладин готов принять его.

Теперь небо принадлежало ему.

Каладин закричал и ускорил бег. Прыгнул, сместил центр тяжести на стену. Никакого промедления, никакой неуверенности, никакого страха. Опустившись, промчался вихрем, и где-то рядом радостно рассмеялась Сил.

Это было просто, очень просто. Каладин, запрокинув голову, выбрал новую точку притяжения на противоположной стене и оттолкнулся от скалы. Перекувыркнулся в воздухе и приземлился на одно колено там, где мгновение назад для него был потолок.

– Получилось! – воскликнула Сил, порхая вокруг. – Что изменилось?

– Я.

– Ну да, однако что в тебе изменилось? – допытывалась Сил.

– Все.

Она нахмурилась. Юноша ухмыльнулся в ответ и побежал по стене вдоль края ущелья.

Шаллан спустилась по лестнице, ведущей в кухню, топая изо всех сил, пытаясь изобразить походку человека, который был тяжелее, чем она. Повариха оторвала взгляд от книжки, вытаращила глаза и, выронив ее, попыталась встать:

– Светлорд!

– Не вставай, – беззвучно произнесла Шаллан, почесывая лицо, чтобы прикрыть рот. Узор произносил слова, надиктованные ему, безупречно имитируя голос Амарама.

Повариха осталась сидеть, как приказали. Оставалось надеяться, что в таком положении она не заметит, что хозяин внезапно стал ниже ростом. Даже ступая на цыпочках – иллюзия это скрывала, – Шаллан была намного ниже великого лорда.

– Ты ранее общалась с горничной Телеш, – сказал Узор, пока Шаллан шевелила губами.

– Да, светлорд, – подтвердила повариха, понизив голос, чтобы соответствовать тону Узора. – Послала ее работать со Стайном этим вечером. Я подумала, девочке не помешает маленький урок.

– Ты ошиблась, – отрезал Узор. – Она вернулась по моему приказу. Теперь я снова ее отослал и запретил упоминать о том, что произошло этой ночью.

Повариха нахмурилась:

– А что… произошло этой ночью?

– Тебе также следует забыть об этом. Ты вмешалась в дело, которое тебя не касается. Запомни: ты не видела Телеш. И никогда не заговаривай со мной на эту тему. Ничего не было. Поняла?

Повариха побледнела, утвердительно мотнула головой и вжалась в спинку стула.

Шаллан резко кивнула ей и вышла из кухни на ночную улицу, где сразу завернула за угол дома. Ее сердце колотилось, но губы растянулись в широкой улыбке.

Убедившись, что вокруг никого, она выдохнула облако буресвета и шагнула вперед. А когда прошла сквозь свет, облик Амарама исчез, сменился на личину парнишки-гонца, которую она носила раньше. Шаллан пробралась обратно к главному входу и села на ступеньки, ссутулившись и подперев голову руками.

Сквозь ночь шли Амарам и Хэв, негромко переговариваясь.

– …Я не заметил, что девушка видела, как я разговариваю с гонцом, светлорд, – говорил Хэв. – Она, наверное, поняла…

Он умолк, заметив Шаллан.

Та вскочила и поклонилась Амараму.

– Хэв, теперь это не имеет значения, – оборвал Амарам, взмахом руки повелев солдату вернуться к своим обязанностям.

– Великий лорд, – обратилась Шаллан, – я принес вам послание.

– Я так и понял, темнорожденный, – сказал алети, приближаясь к ней. – Что ему нужно?

– Ему? – переспросила девушка. – Это от Шаллан Давар.

Амарам склонил голову набок:

– От кого?

– Нареченной Адолина Холина, – пояснила веденка. – Она пытается обновить список всех осколочных клинков Алеткара, снабдив его эскизами. Госпожа хотела бы узнать, в какое время можно прийти и зарисовать ваш клинок, если вы не возражаете.

– А-а, – протянул Амарам, заметно расслабившись. – Что ж, да, я согласен. Я обычно свободен во второй половине дня. Передай, пусть пришлет кого-нибудь к моему управляющему, чтобы договориться о встрече.

– Да, великий лорд. Я доложу. – Шаллан собралась уходить.

– Ты пришел так поздно? – спросил Амарам. – Ради столь простого вопроса?

«Гонец» пожал плечами.

– Великий лорд, я не подвергаю сомнению приказы светлоглазых. А моя хозяйка временами бывает рассеянной. Думаю, она отправила меня с заданием, как только идея пришла ей в голову. Осколочные клинки ее очень сильно интересуют.

– Разве есть люди, которых они не интересуют? – задумчиво прошептал Амарам, отворачиваясь. – Они ведь чудесные, верно?

С кем он говорил: с гонцом или сам с собой? Шаллан поколебалась. В его руке появился меч – сгустился из тумана, покрытый каплями росы. Амарам поднял его и посмотрел на собственное отражение.

– Такая красота, – пробормотал он. – Такое искусство. Почему мы должны убивать при помощи наших величайших творений? Ах, я несу чепуху и задерживаю тебя. Прости. Клинок для меня по-прежнему в новинку. Я призываю его, едва находится повод.

Шаллан его почти не слушала. Меч с гардой в виде волн. Или, возможно, языков пламени. Гравировка по всей поверхности лезвия. Изогнутый, извилистый.

Она узнала его.

Клинок принадлежал ее брату Хеларану.

Каладин мчался по ущелью, и ветер дул ему в спину. Сил парила впереди лентой света.

Встретив на пути валун, он прыгнул, перенеся точку притяжения в небо. Пролетел добрых тридцать футов, прежде чем попробовал использовать два плетения одновременно: одно, направленное вниз, замедлило его взлет; второе, зафиксировавшее точку притяжения на стене, позволило приблизиться к ней вплотную.

Каладин разорвал поток буресвета, устремленный вниз. Рухнул на стену, притормозив рукой, кувыркнулся и, встав на ноги, продолжил бег по стене ущелья. Достигнув конца плато, юноша перепрыгнул на следующее и притянул себя к его стене. Он почти замкнул круг.

«Быстрее!» Каладин вобрал весь оставшийся буресвет, опустошил кошели, которые бросил раньше. Он впитал так много, что внутри будто полыхал костер. Свет вынуждал его прыгать, нестись вперед, направляя плетение на восток. Он словно падал вдоль ущелья. Дно проносилось под ним, по сторонам расплывчатыми пятнами мелькали растения, прилепившиеся к стенам.

Он должен помнить, что падает. Это не полет. С каждой секундой скорость росла, так же как и ощущение свободы от всех оков. В этом таилась опасность.

Ветер задул с новой силой, и в последние мгновения Каладин направил поток буресвета ко дну ущелья, тем самым замедлив стремительное падение на выросшую впереди стену плато.

Затем все разом поменялось, и Каладин устремился вдоль новой стены. Он использовал буресвет в безумных количествах, но пока мог позволить себе не скупиться. Ему платили как светлоглазому офицеру шестого дана, и в его сферах были не маленькие осколки самосветов, но броумы. В месяц молодой человек теперь получал больше, чем когда-либо видел, и содержавшийся в этих сферах запас буресвета был громадным ресурсом по сравнению с тем, что доставалось ему раньше.

Каладин с криком перемахнул через заросли обороцветов, под ним втянувших побеги. Он наметил точку притяжения на противоположной стене ущелья, пересек его и упал на руки. Оттолкнулся и, пытаясь удержаться на стене, не задумываясь добавил чуть-чуть буресвета, устремляясь в нужном направлении.

Внезапно став намного легче, он смог кувыркнуться в воздухе и снова опуститься – уже на ноги. Он стоял на стене, устремив взгляд вдоль ущелья, сжав кулаки и истекая светом.

Сил медленно порхала вокруг него.

– Что? – спросила она.

– Еще, – бросил он и снова использовал буресвет для связывания себя с отдаленной точкой в конце расселины.

Каладин несся, не испытывая страха. Он нашел свой океан, где мог плыть, и свой ветер, чтобы парить. Юноша падал лицом вперед на основание следующего плато и лишь в последний момент швырнул поток буресвета от себя вбок и назад.

Желудок дернулся. Каладин почувствовал себя так, словно кто-то обвязал его бечевкой и столкнул с утеса, а потом, когда веревка размоталась до конца, резко рванул ее. Но буресвет внутри помог перенести неприятные ощущения. Бывшего раба потянуло в сторону, в другое ущелье.

Энергия буресвета опять отправила парня на восток, вдоль новой расселины, и так он метался от плато к плато, не покидая ущелий, точно угорь, что плывет по волнам, огибая валуны. Вперед, быстрее, падая и уворачиваясь…

Стиснув зубы от изумления и сил, что овладели им, Каладин отбросил осторожность и сместил точку своего притяжения куда-то в небо. Одна нить буресвета, две, три. Все прочие плетения он разорвал, и в потоке света вылетел из расщелины на открытый воздух.

Затем снова протянул поток буресвета на восток, чтобы падать в том направлении, но теперь путь ему не преграждали стены. Юноша стремительно воспарил к горизонту, далекому, затерянному во тьме. Он набирал скорость, полы мундира хлопали, ветер трепал волосы и бил в лицо. Каладин прищурился, но не закрыл глаза.

Внизу темные ущелья проносились мимо одно за другим. Плато. Провал. Плато. Провал. Это чувство… полет над землей… он уже его испытывал раньше. Во сне. За несколько минут он преодолел расстояние, для которого мостовикам когда-то требовались часы. Его как будто что-то подстегивало, сам ветер нес вперед. Сил мчалась справа от него, не отставая.

А что слева? Нет, это были другие спрены ветра. Кэл привлек несколько десятков, и теперь они метались вокруг лентами из света. Он мог легко отыскать Сил среди них. Не знал, как именно; внешне она не отличалась, но он ее видел. Все равно что определить родственника в толпе по его походке.

Сил и ее кузены носились вокруг него спиралями из света, свободные и неукротимые, хотя некий намек на согласованность действий все-таки ощущался.

Как давно он чувствовал себя так же хорошо, преисполнившись ликованием и жизнью? До смерти Тьена. Даже после того, как Четвертый мост был спасен, над Каладином нависала тьма.

А теперь она испарилась. Юноша увидел посреди одного плато каменный шпиль и направился туда, аккуратно подтягивая себя буресветом вправо. Другие потоки буресвета с обратным действием замедлили падение в достаточной степени, чтобы, дотянувшись до вершины шпиля, он смог за нее зацепиться и прокрутиться вокруг, держась пальцами за гладкий крем-камень.

Сотня спренов ветра настигла Каладина, как волна прибоя, и рассеялась веером из света.

Он ухмыльнулся. А потом посмотрел вверх, в небо.

Великий лорд Амарам продолжал пялиться на осколочный клинок. Он держал меч перед собой, на свету, что лился из окон на фасаде особняка.

Шаллан вспомнила, с каким тихим ужасом ее отец уставился на это оружие, направленное на него. Неужели это совпадение? Два меча, одинаково устроенные и украшенные? Может, память подводит ее?

Нет. Нет, она никогда бы не забыла, как выглядел тот меч. Это и впрямь было оружие, принадлежавшее Хеларану. Не существовало двух одинаковых клинков.

– Светлорд, – обратилась Шаллан, привлекая внимание Амарама. Он слегка вздрогнул, словно забыл о присутствии «гонца».

– Да?

– Светлость Давар желает удостовериться, что все записи правильны и история каждого клинка и доспеха в алетийской армии отслежена соответствующим образом. Вашего клинка в реестре нет. Она просила узнать, не поделитесь ли вы его происхождением во имя науки.

– Я уже объяснял Далинару, – бросил Амарам. – История моих осколков мне неизвестна. И клинок, и доспех принадлежали человеку, который пытался меня убить. Это был юноша. Веденец, с рыжими волосами. Мы не знаем его имени, а его лицо было изувечено во время моей контратаки. Пришлось ударить его через забрало, ты ведь понимаешь.

«Юноша. Рыжие волосы».

Она разговаривала с убийцей своего брата.

– Я… – Шаллан умолкла, ее затошнило. – Спасибо. Я все передам.

Она повернулась и ушла, стараясь не спотыкаться. Ей наконец-то открылась правда о том, что случилось с Хелараном.

«Хеларан, ты был во всем этом замешан? – стучало у нее в голове. – Как и отец. Но каким образом и почему?»

Похоже, Амарам хочет вернуть Приносящих пустоту. Хеларан пытался его убить.

Но неужели кто-то и впрямь мог пожелать вернуть Приносящих пустоту? Возможно, она ошибается. Ей надо попасть в свои покои, нарисовать карты согласно снятым Образам и попытаться разобраться во всем этом.

К счастью, дозорные не создали ей новых проблем, когда она выскользнула прочь из лагеря Амарама в беспроглядную тьму. Это было хорошо, потому что если бы они присмотрелись, то заметили, что парнишка-гонец плачет. Плачет о брате, который, как теперь окончательно и бесповоротно поняла Шаллан, мертв.

Вверх.

Плетение. Один поток, потом другой, потом третий. Каладин несся в небо. Ничего, кроме открытого пространства, бескрайнего моря, в котором он мог плыть в свое удовольствие.

Воздух похолодел. Но юноша все равно летел вверх, стремясь к облакам. Наконец, забеспокоившись о том, что буресвет может закончиться раньше, чем он вернется на землю, – у него оставалась лишь одна заряженная сфера в кармане, на крайний случай, – Каладин с неохотой направил часть буресвета вниз, меняя вектор полета.

Его движение вверх замедлилось. Юноша не падал, поскольку не разорвал потоки буресвета, тянувшие вверх.

Из любопытства Каладин бросил вниз еще часть буресвета и сильнее замедлился, а затем убрал все прочие плетения. В конце концов он остановился, повис в воздухе. Взошла вторая луна, залила равнины далеко внизу своим светом. С высоты они казались разбитой тарелкой. «Нет… – подумал Кэл, щурясь. – В них есть узор». Он уже это видел. Во сне.

Дул ветер, заставляя Каладина дрейфовать воздушным змеем. Спрены ветра, которых он привлек, унеслись прочь, потому что теперь Кэл не ехал на ветре верхом. Забавно. Он и не думал, что можно привлечь спренов ветра в точности как спренов эмоций.

Надо было просто упасть в небо.

Сил осталась, вихрем прокрутилась вокруг него, а потом наконец уселась на плечо. Устроилась поудобнее и посмотрела на землю.

– Немногим удавалось увидеть такое, – заметила она. С высоты военные лагеря – круги света справа от него – казались ничтожными. Холод был довольно неприятным. Камень заявлял, что воздух на высоте разряженный, но Каладин не заметил никакой разницы.

– Я вот уже некоторое время пыталась заставить тебя сделать это, – сказала Сил.

– Как в тот раз, когда я впервые взял в руки копье, – прошептал Каладин. – Я был еще ребенком. Ты уже следила за мной тогда? Много лет назад?

– Нет, – проговорила Сил. – И да.

– Так не бывает.

– Бывает. Я знала, что должна тебя отыскать. И ветра́ знали тебя. Они привели меня к тебе.

– Значит, все, что я делал, – мое мастерство копья, то, как я сражаюсь, – это не я. Это ты.

– Это мы.

– Это жульничество. Я такого не заслужил.

– Чушь! Ты занимался каждый день.

– У меня была фора.

– Есть такое слово – «талант», – сказала Сил. – Когда настоящий музыкант берет в руки инструмент и заставляет его звучать так, как никому еще не удавалось, разве это жульничество? Разве мастерство в этом случае незаслуженное, лишь потому, что кто-то от природы более одарен? Или все дело в гениальности?

Каладин перенес точку притяжения на запад, чтобы вернуться к военным лагерям. Он не хотел остаться в одиночестве посреди Расколотых равнин без буресвета. Ураган внутри его стихал. Юноша падал в том направлении некоторое время – подбираясь так близко, как только осмеливался перед замедлением, – а потом ослабил верхнее сплетение и начал медленный спуск.

– Я приму все, – сказал Каладин. – Все, что даст мне преимущество. Я его использую. Оно понадобится мне, чтобы победить шинца.

Сил, по-прежнему сидевшая на его плече, кивнула.

– Ты считаешь, у него нет спрена, – продолжал Каладин. – Но как же тогда он делает то, что делает?

– Его оружие, – объяснила Сил увереннее, чем раньше. – Оно особенное. Оно было создано, чтобы наделить людей способностями, похожими на нашу связь.

Каладин кивнул. Легкий ветер трепал его мундир, пока он пронзал ночь.

– Сил… – Как бы подступиться к этому? – Я не могу сражаться с ним без осколочного клинка.

Она отвернулась и крепко обняла себя руками за плечи. До чего человечий жест!

– Я избегал тренировок с клинками, которые проводил Зайхель. Это трудно оправдать. Я должен узнать, как пользоваться таким оружием.

– Они зло, – тоненьким голосом проговорила она.

– Потому что символизируют нарушенные клятвы рыцарей, – сказал Каладин. – Но откуда они взялись в самом начале? Как их выковали?

Сил молчала.

– Можно ли выковать новый меч? Такой, который не будет запятнан нарушенным обетом?

– Да.

– Как?

Она не ответила. Некоторое время Каладин плавно спускался, потом мягко приземлился на темном плато. Он определил, где находится, подошел к краю расщелины и спрыгнул. Ему не хотелось возвращаться по мостам. Разведчики могли счесть странным то, что никто не заметил, как он выбрался из ущелий.

Вот буря! Они же видели, как он там летал, верно? И что подумали? Не оказался ли кто-нибудь достаточно близко к тому месту, где он приземлился?

Что ж, теперь уже ничего не поделаешь. Кэл достиг дна ущелья и направился в сторону военных лагерей. Буресвет иссяк, оставив его во тьме. Без этой энергии юноша почувствовал себя опустошенным, медлительным, усталым.

Он вытащил из кармана последнюю заряженную сферу и осветил дорогу.

– Меня тревожит другой вопрос, которого ты избегаешь, – произнесла Сил, опускаясь на его плечо. – Прошло два дня. Когда ты доложишь Далинару о тех людях, встречу с которыми устроил Моаш?

– Он не стал меня слушать, когда я рассказал про Амарама.

– Очевидно же, что это совсем иное дело.

Так и было, она права. Почему же он не известил обо всем Далинара?

– Эти люди не из тех, кто долго ждет, – заметила Сил.

– Я что-нибудь придумаю. Мне просто нужно больше времени на размышления. Я не хочу, чтобы Моаша застигла буря, когда мы с ними разберемся.

Спрен молчала весь остаток пути, пока он шел, забирал свое копье и взбирался по лестнице обратно на плато. Небо над ними затянули тучи, но погода в последнее время все больше походила на весеннюю.

«Наслаждайся, пока можешь, – подумал Каладин. – Скоро начнется Плач». Недели неустанных дождей. И нет Тьена, чтобы подбодрить. У брата это всегда получалось.

Амарам лишил его этого. Кэл опустил голову и пошел дальше. На краю военного лагеря он повернул направо и двинулся на север.

– Каладин? – спросила Сил, подлетая. – Почему ты идешь в эту сторону?

Он поднял голову. Это была дорога к лагерю Садеаса. Лагерь Далинара располагался в другом направлении.

Юноша продолжил идти.

– Каладин? Что ты делаешь?

Наконец он остановился. Амарам должен быть там, впереди, где-то в лагере Садеаса. Было поздно, Номон близился к зениту.

– Я мог бы его прикончить. Влететь в его окно вспышкой буресвета, убить и скрыться, прежде чем кто-то успеет дать отпор. Так просто. Все решат, что это был Убийца в Белом.

– Каладин…

– Сил, это справедливо! – воскликнул он с внезапной яростью и повернулся к ней. – Ты говоришь, я должен защищать. Так я мог бы убить его именно ради этого! Чтобы защитить людей, которых он способен погубить. Как погубил меня.

Она как будто уменьшилась в росте.

– Мне не нравится, каким ты становишься, когда думаешь про Амарама. Ты перестаешь быть самим собой. Перестаешь размышлять. Прошу тебя.

– Он убил Тьена. Я его прикончу.

– Сегодня ночью? – спросила она. – После того, что ты обнаружил, после того, что ты сейчас делал?

Каладин тяжело вздохнул, вспоминая восторг, испытанный в ущельях, и свободный полет. Он впервые за целую вечность испытал подлинную радость.

Неужели он хочет запятнать это встречей с Амарамом? Нет. И даже не желал, чтобы этот человек немедленно умер, хотя день его смерти, несомненно, будет прекрасным днем.

– Ладно. – Он повернул обратно к лагерю Далинара. – Не сегодня.

Вечернее рагу уже доели к тому моменту, когда Каладин вернулся в казарму. Прошел мимо костра, где еще светились угли, и направился в свою комнату. Сил улетела куда-то вверх. Остаток ночи она будет летать вместе с ветрами, резвиться со своими кузенами. Насколько он знал, спрен не нуждалась в сне.

Наконец вошел в свою отдельную комнату, чувствуя усталость и изнеможение, но в приятном смысле. Это…

Кто-то пошевелился в комнате.

Каладин повернулся, вскинул копье и втянул буресвет из последней сферы, которой освещал свой путь. Заструившийся от него свет озарил красно-черное лицо. Среди теней Шен выглядел тревожно, зловеще, будто злой спрен из легенды.

– Шен, – выдохнул Каладин, опуская копье. – Какая буря тебя…

– Сэр, – сказал паршун. – Я должен уйти.

Каладин нахмурился.

– Мне жаль, – продолжил Шен в своей обычной неторопливой манере. – Я не могу объяснить почему. – Он как будто чего-то ждал, напряженно сжимая копье. То самое копье, которое ему дал Каладин.

– Шен, ты свободен. Я не стану тебя удерживать, если ты хочешь уйти, но я не знаю, существует ли такое место, куда ты можешь пойти, не опасаясь утратить свою свободу.

Шен кивнул и собрался уйти.

– Ты уходишь сегодня?

– Прямо сейчас.

– Дозорные на краю равнин могут попытаться остановить тебя.

Шен покачал головой:

– Паршуны не сбегают из неволи. Они увидят лишь раба, который выполняет порученное задание. Я оставлю ваше копье у костра. – Он направился к двери, но возле Каладина приостановился и положил руку ему на плечо. – Вы хороший человек, капитан. Я многое узнал. Мое имя не Шен. Я Рлайн.

– Рлайн, да будут ветра благосклонны к тебе.

– Я боюсь не ветров. – Паршун похлопал Каладина по плечу, тяжело вздохнул, словно ожидая чего-то трудного, и вышел из комнаты.

Совершенство

075

Что до иных орденов, чьи способности не позволяли с легкостью посещать далекое царство спренов, то инозватели были к ним весьма благожелательны, брали в качестве спутников, когда отправлялись с визитом или иным образом взаимодействовали со спренами; но все же они не допускали и мысли о том, чтобы отказаться от своего места главных переговорщиков с величайшими из спренов; и светоплеты, и волеформаторы были наделены тем же самым свойством, но по-настоящему не знали того царства.

Из «Слов сияния», глава 6, страница 2

Адолин предплечьем отбил осколочный клинок Элита. Осколочники не пользовались щитами – каждая часть доспеха была крепче камня.

Он ринулся вперед в стиле ветра, пересекая песок арены.

«Сын, выиграй для меня осколки».

Адолин наносил быстрые и плавные удары в стиле ветра. Они сыпались на Элита то с одной стороны, то с другой, вынуждая того отступать. Тот держался, его доспех истекал буресветом из десятка мест, куда Адолин ударил.

Все надежды на мирное завершение войны на Расколотых равнинах исчезли. Умерли. Принц знал, как сильно отец желал этого завершения, и высокомерие паршенди его разозлило. И расстроило.

Он сдерживал эти чувства. Нельзя допускать, чтобы они им овладели. Он двигался плавно и аккуратно, как того требовал стиль боя, и сохранял спокойствие и безмятежность.

Элит явно ожидал, что Адолин будет безрассудным, как в первой дуэли за осколки, и все время отступал, выжидая момента безрассудства. Принц не собирался оказывать ему такую услугу.

Сегодня он сражался правильно, в точности соблюдая движения и приемы, не позволяя себе ничего особенного. Сокрытие своих способностей в предыдущей дуэли не вынудило по-настоящему сильных противников согласиться на поединок. Адолин и Элита едва уговорил.

Пришло время сменить тактику.

Адолин миновал то место, откуда за ним наблюдали Садеас, Аладар и Рутар. Ядро коалиции против отца. К этому дню каждый из них устроил незаконные вылазки на плато и украл светсердце до того, как успели прибыть те, кому это было предписано. Каждый раз они платили штрафы, назначенные за неповиновение. Далинар не мог ничего другого с ними сделать, не рискуя открытой войной.

Но его старший сын мог наказать их иначе.

Элит осторожно пятился, а Адолин надвигался на него. Противник отважился на пробный выпад, но принц отбил клинок и ударом слева рассек броневую пластину на предплечье Элита. Она тоже начала истекать буресветом.

Толпа зрителей заворчала, шум вокруг арены становился все громче. Элит опять пошел в атаку, и Адолин отбил его удары, но не стал атаковать в ответ.

Идеальная форма. Каждый шаг согласно канону. Внутри проснулся Азарт, но Адолин его подавил. Великие князья и их свары вызывали у него отвращение, однако сегодня он не покажет им этой ярости. Вместо нее – покажет им совершенство.

– Элит, он пытается тебя измотать! – раздался с трибуны неподалеку голос Рутара. В молодые годы он был довольно неплохим дуэлянтом, хотя и не настолько хорошим, как Далинар или Аладар. – Не позволяй ему!

Шлем скрыл улыбку Адолина, когда Элит кивнул и ринулся на него, перейдя к стилю дыма, намереваясь нанести колющий удар. Рискованно. В большинстве случаев поединки в доспехах выигрывали, разбивая части брони, но временами удавалось загнать острие клинка между двумя пластинами, сломать обе и добиться победы.

А еще этим способом можно было не просто победить соперника, но и ранить его.

Адолин спокойно отступил и, как подобает при стиле ветра, несколькими взмахами парировал колющий удар. Меч Элита со звоном ушел в сторону, и толпа опять заворчала. В первый раз принц устроил им жестокое представление, и они остались недовольны. Потом продемонстрировал ближний бой, вызвав сильное волнение.

На этот раз он поступил совершенно иначе и отказался от увлекательных схваток, которые часто становились главным элементом дуэли.

Принц шагнул в сторону и ударил, чуть задев шлем Элита. Из маленькой трещины потек буресвет, но его было не так много, как требовалось.

«Отлично».

Из-под шлема Элита раздалось громкое рычание, а затем он нанес еще один колющий удар. Прямо в забрало.

«Пытаешься меня убить?» – подумал Адолин и, взяв клинок в одну руку, подставил другую под надвигающийся меч Элита, позволив тому скользнуть между большим и указательным пальцами.

Клинок Элита заскрежетал по латной перчатке Адолина, когда тот поднял руку и увел ее направо. Такое движение без осколочного доспеха было невозможно: с обычным мечом все закончилось бы разрубленной пополам кистью, а с осколочным – и того хуже.

В доспехе он с легкостью направил удар вверх, мимо своей головы, а потом другой рукой замахнулся и обрушил свой клинок на бок Элита.

Кто-то в толпе издал радостный возглас при виде прямого удара. Однако остальные неодобрительно завопили. В этом случае традиция требовала бить противника по голове, пытаясь сломать шлем.

Элит неуклюже шагнул вперед, потеряв равновесие из-за неудачного выпада и последовавшего за ним удара. Адолин навалился на него плечом и повалил на землю. Потом отступил, не воспользовавшись шансом ударить.

Опять негодующие возгласы.

Элит встал, двинулся вперед. Зашатался, но сделал еще шаг. Адолин отступил и упер клинок лезвием в землю, выжидая. В небе над ним послышались раскаты грома. Вскоре должен был пойти дождь – к счастью, не Великая буря. Просто заурядный ливень.

– Сразись со мной! – заорал Элит из-под шлема.

– Я сразился, – негромко ответил Адолин. – И победил.

Элит накренился вперед. Принц вновь отступил. Под улюлюканье зрителей он ждал, пока Элит не замер как изваяние, – в его доспехе закончился буресвет. Десятки небольших трещин, которые Адолин оставил на броне своего противника, наконец-то дали общий результат.

Потом Адолин решительно шагнул вперед, уперся ладонью в грудь Элита и толкнул его. Тот с грохотом упал на спину.

Принц посмотрел на светледи Истоу, верховную судью.

– Исход, – признала она со вздохом, – снова в пользу Адолина Холина, победителя. Элит Рутар теряет свой доспех.

Толпе это не очень понравилось. Принц повернулся к зрителям, несколько раз взмахнул клинком и лишь потом позволил ему превратиться в туман. Снял шлем и поклонился под негодующие возгласы. Позади него оружейники – готовые к такому повороту – бросились к Элиту и оттеснили его собственных оружейников, а потом стянули доспех, который теперь принадлежал Адолину.

Он улыбнулся и, когда они закончили, последовал за ними в комнату для приготовлений под трибунами. У дверей ждал Ренарин в собственном доспехе, а тетушка Навани сидела у жаровни.

Ренарин выглянул наружу, посмотрел на недовольную толпу.

– Буреотец! Ты завершил первую из этих дуэлей быстрее, чем за минуту, и они тебя ненавидели. Теперь ты сражался чуть ли не целый час, и они, похоже, ненавидят тебя еще сильней.

Адолин со вздохом опустился на одну из скамеек:

– Я победил.

– Верно, – согласилась Навани, приближаясь и разглядывая его, словно в поисках ран. Она всегда переживала, когда он сражался на дуэлях. – Но разве ты не должен был это сделать с помпой?

Ренарин кивнул:

– Так просил отец.

– Они запомнят этот поединок. – Адолин принял чашку с водой от Питта, одного из телохранителей-мостовиков, и благодарно кивнул ему. – С помпой – значит так, чтобы все обратили внимание. И это вполне сгодится.

Он надеялся, что прав. То, что должно было случиться дальше, – крайне важно.

– Тетушка, – заговорил Адолин, когда она начала писать благодарственную молитву, – ты обдумала то, о чем я просил?

Навани продолжала рисовать.

– Труд Шаллан действительно кажется важным, – продолжил Адолин. – Я хочу сказать…

В дверь постучали.

«Так быстро?» – подумал Адолин, вставая. Один из мостовиков открыл дверь.

Ворвалась Шаллан Давар в фиолетовом платье и пересекла комнату с такой скоростью, что рыжие волосы взметнулись.

– Это было невероятно!

– Шаллан! – Он ждал не ее, но был рад появлению девушки. – Я проверил ваше место перед дуэлью, и не заметил вас.

– Я забыла возжечь молитву, так что пришлось задержаться в пути. Но я увидела бо́льшую часть поединка. – Она замерла перед ним, ощутив мгновенную неловкость. Адолин почувствовал то же самое. Они официально встречались всего-то чуть больше недели, но если учесть условную помолвку… кем же они друг другу приходятся?

Навани кашлянула. Девушка повернулась и подняла свободную руку к губам, словно лишь теперь заметив вдовствующую королеву.

– Светлость. – Она поклонилась.

– Шаллан, я слышу от моего племянника только хорошее о тебе.

– Благодарю.

– Что ж, не буду вам мешать. – Навани направилась к двери, не закончив охранный глиф.

– Светлость… – начала девушка, протянув к ней руку.

Навани вышла и закрыла за собой дверь.

Веденка опустила руку, и Адолин поморщился.

– Простите, я пытался с ней поговорить. Шаллан, мне кажется, ей нужно еще несколько дней. Она успокоится – тетя знает, что не должна игнорировать вас, я это чувствую. Просто вы напоминаете ей о случившемся.

Шаллан разочарованно кивнула. Оружейники Адолина подошли, чтобы помочь ему снять доспех, но он взмахом руки отправил их прочь. Плохо уже то, что она видит его с прилипшими ко лбу мокрыми волосами после шлема. Его поддоспешная стеганка выглядела просто ужасно.

– Итак, э-э, вам понравилась дуэль? – спросил он.

– Вы были чудесны! – заверила Шаллан, снова поворачиваясь к нему. – Элит все прыгал на вас, а вы просто отмахивались от него, как от надоедливого кремлеца, который пытается забраться по ноге.

Адолин ухмыльнулся:

– Остальные зрители не считают, что все было чудесно.

– Они пришли посмотреть, как вас растопчут, – напомнила веденка. – Вы же лишили их этой возможности.

– Я в этом отношении довольно прижимист.

– Судя по тому, что я узнала, вы почти никогда не проигрываете. Ужасно скучное поведение, надо признать. Может, стоит время от времени соглашаться на ничью? Ради разнообразия.

– Я об этом подумаю. Давайте обсудим это, скажем, сегодня за ужином? В военном лагере моего отца?

Шаллан скривилась:

– Сегодня вечером я занята. Простите.

– А-а…

– Но, – продолжила она, приближаясь, – возможно, скоро у меня будет для вас подарок. У меня мало времени на научные изыскания – я тружусь изо всех сил, восстанавливая домашнюю бухгалтерию Себариаля, – но не исключено, что я случайно обнаружила то, что может вам помочь. С дуэлями.

– Что? – Принц нахмурился.

– Я вспомнила кое-что из биографии короля Гавилара. Но это потребует от вас побед на дуэли, причем весьма впечатляющих – таких, чтобы толпа испытала благоговение.

– И чтобы не так сильно вопила от негодования. – Адолин почесал голову.

– Думаю, это бы всем понравилось, – заметил стоявший у двери Ренарин.

– Впечатляющих… – повторил Адолин.

– Я все объясню завтра, – пообещала Шаллан.

– А что случится завтра?

– Вы угощаете меня ужином.

– Правда?

– И берете меня на прогулку, – прибавила она.

– Я это сделаю?

– Да.

– Повезло же мне. – Он улыбнулся ей. – Ну что ж, тогда мы можем…

Дверь распахнулась.

Мостовики-охранники вскочили, и Ренарин выругался, вставая. Адолин просто повернулся, аккуратно отодвинув Шаллан, чтобы увидеть, кто стоял позади. Релис, нынешний дуэльный чемпион и старший сын великого князя Рутара.

Как и ожидалось.

– Что, – прорычал Релис, ворвавшись в комнату, – это было?! – За ним следовала небольшая толпа светлоглазых, включая светледи Истоу, верховную судью. – Холин, ты оскорбил меня и мой Дом.

Релис подошел так близко, что они оказались лицом к лицу друг с другом, и Адолин сцепил за спиной руки в латных перчатках.

– Тебе не понравилась дуэль? – делано удивился принц.

– Это была не дуэль! – рявкнул Релис. – Ты опозорил моего кузена, отказавшись сражаться как положено. Я требую, чтобы этот фарс объявили недействительным!

– Светлорд Релис, я уже объяснила, – проговорила позади него Истоу, – принц Адолин не нарушил ни одного…

– Хочешь получить доспех кузена обратно? – негромко спросил Адолин, глядя Релису в глаза. – Сразись со мной.

– Тебе меня не обдурить! – Релис стучал по кирасе принца полусогнутым пальцем. – Я не позволю втянуть себя в один из твоих дуэльных фарсов.

– Релис, шесть осколков: мои, моего брата, доспех Эраннива и доспех твоего кузена. Я ставлю их всех ради одного поединка. Ты и я.

– Ты глупец, если думаешь, что я на это соглашусь, – прорычал Релис.

– Слишком боишься? – поинтересовался Адолин.

– Холин, ты меня не стоишь! Два последних поединка это доказали. Ты вообще разучился сражаться как положено – только на трюки и годишься.

– Тогда ты с легкостью победишь меня.

Релис поколебался, переминаясь с ноги на ногу. Наконец он снова ткнул в Адолина пальцем.

– Холин, ну и подонок же ты! Я знаю, ты сражался с моим кузеном, чтобы опозорить моего отца и меня. Тебе меня не уговорить. – Он повернулся к дверям.

«Впечатляющим образом, – подумал Адолин, бросив взгляд на Шаллан. – Отец просил победить с помпой…»

– Если боишься, – проговорил принц, опять посмотрев на Релиса, – тебе не обязательно сражаться со мной в одиночку.

Релис замер. Повернулся:

– Хочешь сказать, ты сразишься со мной и кем-то еще… одновременно?

– Да. Приводи кого угодно, и мы сразимся.

– Ну ты дурень… – выдохнул Релис.

– Да или нет?

– Через два дня, – рявкнул Релис. – Здесь, на арене. – Он кивнул верховной судье. – Вы готовы это засвидетельствовать?

– Да, – подтвердила Истиоу.

Релис вылетел из комнаты словно буря. Остальные последовали за ним. Верховная судья задержалась, устремив на Адолина пристальный взгляд:

– Вы ведь понимаете, что натворили?

– Я отлично знаю дуэльный кодекс. Да. Я понимаю.

Она вздохнула, но кивнула и вышла.

Питт закрыл дверь, потом посмотрел на Адолина, вскинув бровь. Отлично. Теперь еще и мостовики его осуждают. Принц медленно опустился обратно на скамью и спросил, обращаясь к Шаллан:

– Это будет достаточно впечатляюще?

– Вы правда полагаете, что сможете победить двоих сразу?

Адолин не ответил. Сражаться с двумя противниками разом было тяжело, особенно с двумя осколочниками. Они могли действовать сообща, брать в клещи, бить исподтишка. Это было куда сложнее, чем провести два поединка подряд.

– Не знаю, – признался он. – Но вам требовалась впечатляющая победа. Так что я постараюсь ее обеспечить. И у вас, я надеюсь, на самом деле имеется какой-то план.

Шаллан пристроилась на скамью рядом с ним:

– Что вам известно о великом князе Йеневе?..

076

Урок для Вуали

077

И пришли с ними шестнадцать рыцарей из ордена ветробегунов, а еще – множество оруженосцев, и, когда обнаружилось, что там неболомы принялись отделять невинных от грешников, последовал великий спор.

Из «Слов сияния», глава 28, страница 3

Шаллан вышла из кареты под легкий дождик. Она была в белом плаще и брюках, изображая темноглазую версию самой себя, которую нарекла Вуалью. Капли дождя собирались на краю ее шляпы. Она потратила слишком много времени на разговор с Адолином после его дуэли, и пришлось поторопиться, чтобы успеть на эту встречу, запланированную в Ничейных холмах, в добром часе езды от военных лагерей.

Но она успела вовремя. Почти. Девушка зашагала, прислушиваясь к стуку дождя по камню вокруг. Ей всегда нравились такие ливни. Младшие сестры Великих бурь, они приносили жизнь без ярости. Даже пустынные буревые земли здесь, к западу от военных лагерей, расцветали от обилия воды. Камнепочки раскрывались, и, хотя у этого вида не было бутонов, как у тех, что росли у веденки дома, они выпускали наружу ярко-зеленые лозы. Трава, устав от жажды, высовывалась из норок и пряталась назад лишь в самый последний момент, перед тем как на нее должны были наступить. Какой-то тростник зацвел, привлекая кремлецов, – они поедали лепестки и одновременно перемазывались спорами, которые, смешавшись со спорами другого растения, должны были дать жизнь новому поколению.

Дома, в Йа-Кеведе, лоз было бы куда больше – настолько, что и шагу не ступишь, не рискуя споткнуться. Отправляясь в лесные заросли, использовали тесак, чтобы продвинуться дальше, чем на пару футов. На равнинах растительность стала разноцветной, но не превращалась в препятствие.

Прекрасные пейзажи, легкий дождь, цветущие растения заставили Шаллан улыбнуться. Слегка промокшая одежда – невеликая цена за мелодичный звук падающих струй дождя, свежий чистый воздух и красивое небо, полное туч всех оттенков серого.

Под мышкой Шаллан держала водонепроницаемую сумку; нанятый кучер – она не могла использовать для сегодняшнего занятия экипаж Себариаля – ждал ее возвращения, как она приказала. Эту карету вместо лошадей тянули паршуны, но они были быстрее чуллов и исполняли свои обязанности хорошо.

Девушка направилась к холму впереди, указанному на полученной через даль-перо карте в качестве места назначения. Сегодня она надела удобную крепкую обувь. Вещи, которые остались от Тин, весьма отличались от привычной Шаллан одежды, но девушка им радовалась. Плащ и шляпа оберегали от дождя, а ботинки позволяли уверенно ступать по скользким камням.

Веденка обошла холм и обнаружила, что с другой стороны он поврежден: камень треснул и обвалился внутрь небольшой лавиной. Слои затвердевшего крема были четко видны по краям каменных осколков, и это означало, что разлом возник недавно. Окажись он старым, новый крем скрыл бы разницу в цвете.

Разлом породил на склоне холма небольшую долину, полную расщелин и выступов из-за расколотых камней. В них попали споры и несомые ветром стебельки, что в свою очередь привело к взрыву жизни. Будучи защищенными от ветра, растения находили точку опоры и начинали расти.

Зеленые заросли выглядели беспорядочно – это не был настоящий лейт, где живые существа могли бы чувствовать себя в безопасности постоянно, а лишь временное убежище, годное в лучшем случае на пару лет. Пока что растения росли охотно, иногда друг на друге, выпускали новые побеги и бутоны, трепетали, извивались, жили. Шаллан видела перед собой образец дикой природы.

Если не считать тента.

Под ним, в креслах, слишком красивых для такой обстановки, расположились четверо людей, чем-то закусывавших. Тепла и уюта добавляла жаровня в центре навеса. Шаллан приблизилась, снимая Образы заговорщиков. Позже она их нарисует, как уже сделала с другой группой духокровников. Двое из присутствовавших были те же, что и в первый раз. Еще двое – новенькие. Неприятная женщина в маске, похоже, отсутствовала.

Мрейз стоял, изучая свою духовую трубку. Он не посмотрел на Шаллан, когда она ступила под шатер.

– Мне нравится изучать местные виды оружия, – произнес мужчина. – Это мой каприз, хотя у него имеется обоснование. Если хочешь понять народ, изучи его оружие. То, каким образом люди убивают друг друга, говорит об их культуре куда больше, чем любое этнографическое исследование.

Он поднял трубку на Шаллан, и та застыла. Потом убийца повернулся к разлому и дунул, посылая дротик в заросли.

Веденка подошла ближе. Дротик пришпилил к одному из стеблей кремлеца. Маленькое многоногое создание дергалось и извивалось, пытаясь освободиться, хотя торчавший из его тела дротик, безусловно, был смертным приговором.

– Это духовая трубка паршенди, – пояснил Мрейз. – Что она говорит об этом народе, как по-твоему?

– Она явно не предназначена для убийства большой добычи, – ответила Шаллан, – что логично. Единственные значимые животные в этих краях – ущельные демоны, а паршенди, по слухам, поклонялись им как богам.

Девушка не была уверена в том, что это правда. Ранние донесения – которые она прочитала от начала до конца по настоянию Ясны – предполагали, что богами паршенди были ущельные демоны. Но никто не мог сказать наверняка.

– Наверное, эту штуку использовали для охоты на маленьких животных, – продолжила Шаллан. – И это значит, что охотились они ради пропитания, а не ради удовольствия.

– Почему ты так считаешь? – спросил Мрейз.

– Те, кто ищут славы на охоте, стремятся к большой добыче. Им нужны трофеи. А эта духовая трубка – оружие человека, который просто хочет прокормить свою семью.

– А если он использовал ее против себе подобных?

– На войне от нее толку никакого, – парировала Шаллан. – По-моему, слишком малая дальность, и у паршенди ведь есть луки. Конечно, ее можно использовать для тайного убийства, хотя меня бы такое очень удивило.

– Это почему же? – поинтересовался Мрейз.

Похоже, он ее испытывает.

– Что ж, большинство туземцев – дикари из Силнасена, реши, бегуны Ирийских равнин – не понимают, в чем смысл тайного убийства. Насколько мне известно, у них и о битвах представления как такового нет. Охотники слишком ценны, так что «война» в этих культурах подразумевает много криков и позерства, но мало смертей. В таких хвастливых сообществах вряд ли могут появиться наемные убийцы.

И все-таки паршенди подослали одного к алети.

Мрейз изучал ее, разглядывал своими непостижимыми глазами, держа длинную духовую трубку кончиками пальцев.

– Как я вижу, – наконец проговорил он, – в этот раз Тин взяла себе в подопечные ученую. Довольно необычно.

Шаллан покраснела. До нее дошло, что девушка, в которую она превращалась благодаря шляпе и темным волосам, не посторонний, не иная личность. Она версия ее самой.

Это могло стать опасным.

– Итак, – продолжил Мрейз, вылавливая из кармана еще один дротик, – какое оправдание Тин поручила тебе сообщить сегодня?

– Оправдание? – переспросила Шаллан.

– За провал миссии. – Мрейз зарядил трубку.

Провал? Юную авантюристку бросило в холодный пот, на лбу у нее проступила испарина. Она ведь проверила, не случилось ли в лагере Амарама чего-нибудь неожиданного! Утром девушка вернулась – потому и опоздала на дуэль Адолина, – надев личину рабочего. Она прислушивалась к разговорам, чтобы узнать, не ходят ли слухи о проникновении в дом Амарама, не заподозрил ли он что-нибудь. Все было спокойно.

Что ж, видимо, лорд Амарам скрыл свои подозрения от широкой публики. Жаль, после стольких трудов по сокрытию вторжения она потерпела неудачу. Наверное, не стоило этому удивляться, но она не могла ничего с собой поделать.

– Я… – начала Шаллан.

– У меня закрадываются сомнения – на самом ли деле Тин больна, – перебил Мрейз, поднимая духовую трубку и стреляя еще одним дротиком в заросли. – Она ведь даже не попыталась выполнить предписанное задание.

– Даже не попыталась? – растерянно повторила Шаллан.

– О, так это и есть оправдание? – спросил Мрейз. – Она пыталась, но не смогла? За тем домом смотрят мои люди. Если бы она…

Он замолчал, когда Шаллан, стряхнув воду со своей сумки, аккуратно ее расстегнула и вытащила лист бумаги. Это было изображение запертой комнаты Амарама с картами на стенах. Пришлось угадывать кое-какие детали – единственная сфера Шаллан не могла рассеять полумрак, – но она решила, что недалека от истины.

Духокровник взял у нее рисунок, поднял поближе к лицу и принялся изучать. Шаллан потела от волнения.

– Не так уж часто я оказываюсь в дураках, – признался Мрейз. – Поздравляю.

Было ли это хорошо?

– У Тин нет таких навыков, – продолжил мужчина, все еще изучая набросок. – Ты видела эту комнату сама?

– Есть причина, по которой она выбрала себе в помощницы ученую. Мои навыки дополняют ее собственные.

Мрейз опустил лист.

– Удивительно. Твоя госпожа, может, и блистательная воровка, но ее выбор соратников всегда свидетельствовал о малообразованности. – Его утонченная манера говорить не слишком соответствовала лицу в шрамах, кривой губе и обветренным рукам. Он рассуждал как человек, который проводил время, потягивая вино и слушая отличную музыку, но выглядел как тот, кому не раз ломали кости – за что он, по всей видимости, отплатил сторицей.

– Жаль, что нельзя разглядеть подробности на этих картах, – заметил Мрейз, снова возвращаясь к рисунку.

Шаллан любезно вытащила еще пять набросков, приготовленных для него. На четырех – настенные карты в деталях, а еще одна изображала в увеличенном виде часть стены со свитками с записями Амарама. Текст на каждом из них невозможно было разобрать, его имитировали волнистые линии. Шаллан сделала это нарочно. Никто не ожидает от художницы, что она воспроизведет такие детали по памяти. Хотя в реальности девушка способна на это.

Веденка намеревалась сохранить алфавит в тайне от духокровников. Она хотела завоевать их доверие, узнать все, что сможет, но не собиралась помогать им больше, чем будет вынуждена.

Мрейз отвел свою духовую трубку в сторону. Появилась низенькая девушка в маске, держа кремлеца, которого тот подстрелил, и мертвую норку, у которой из шеи торчал дротик. Нет, лапа шевелилась. Она была просто оглушена. Значит, на дротике какой-то яд?

Шаллан передернуло. Где же пряталась эта женщина? Ее темные глаза таращились на веденку не мигая. Остальное лицо скрывалось под маской из краски и панциря. Она взяла у Мрейза духовую трубку.

– Изумительно, – оценил он рисунки Шаллан. – Как же вы забрались? Мы следили за окнами.

Выходит, так поступила бы Тин – проникла бы внутрь глубокой ночью через одно из окон? Она не учила Шаллан таким вещам, только диалектам и имитации. Возможно, считала, что веденка, временами спотыкавшаяся на ровном месте, не достигнет высот в воровской акробатике.

– Мастерская работа, – похвалил Мрейз, подходя к столу и раскладывая рисунки. – Безусловно, это триумф. Какое искусство!..

Что произошло с опасным, бесстрастным мужчиной, который предстал перед нею, когда она впервые встретилась с духокровниками? Весь во власти эмоций, он наклонился, изучая рисунки по очереди, и даже достал увеличительное стекло, чтобы рассмотреть детали.

Шаллан не терпелось получить ответы на некоторые вопросы. Чем занимался Амарам? Знал ли Мрейз, как князь добыл свой осколочный клинок? Как он… убил Хеларана Давара? В горле появлялся комок, стоило подумать об этом, хотя в глубине души она уже несколько лет знала, что брат не вернется.

Это не мешало ей ощущать отчетливую, поразительную ненависть к Меридасу Амараму.

– Итак? – спросил Мрейз, взглянув на нее. – Садись-ка, дитя. Ты это сделала сама?

– Да, – сказала Шаллан, сдержав эмоции. Неужели Мрейз только что назвал ее «дитем»? Она нарочно создала эту версию себя старше, с более угловатым лицом. Что еще ей предпринять? Добавить седины в волосы?

Она присела за стол. Женщина в маске появилась рядом, держа чашу и чайник, над которым вился пар. Шаллан нерешительно кивнула и получила бокал сладкого и пряного оранжевого вина. Сделала глоток – очевидно, не стоило переживать о яде, ведь эти люди могли в любой момент ее убить. Остальные духокровники под навесом болтали, понизив голос, и Шаллан не могла ничего расслышать. Она чувствовала себя так, словно ее выставили напоказ перед зрителями.

– Я скопировала для вас кое-что из текста, – добавила Шаллан, вытаскивая еще одну страницу. Эти строчки она специально отобрала, чтобы показать заговорщикам, – они не казались слишком важными, но могли побудить Мрейза заговорить на нужную тему. – Задерживаться в комнате надолго было нельзя, так что я записала лишь несколько строк.

– Ты потратила так много времени на рисунки и так мало – на текст? – спросил Мрейз.

– О нет, – возразила Шаллан. – Рисунки я сделала по памяти.

Он уставился на нее, чуть приоткрыв рот, и на его лице мелькнуло выражение неподдельного изумления – а потом убийца быстро восстановил обычную уверенность и хладнокровность.

«Пожалуй, было не очень мудро в этом признаваться», – сообразила Шаллан. Многие ли могли так хорошо рисовать по памяти? Не демонстрировала ли девушка свое умение на публике в военных лагерях?

Насколько она помнила, нет. Теперь придется держать эту сторону своих талантов в секрете, иначе духокровники установят связь между светлоглазой леди Шаллан и темноглазой мошенницей Вуалью. Вот буря!

Что ж, некоторых ошибок ей не избежать. По крайней мере, эта не угрожала жизни. Наверное.

– Джин, – резко бросил Мрейз.

Золотоволосый мужчина с обнаженной грудью под просторной накидкой поднялся из кресла.

– Посмотри на него, – приказал Мрейз художнице.

Она сняла Образ.

– Джин, оставь нас. Вуаль, нарисуй его.

У нее не было другого выхода, кроме как подчиниться. После того как Джин вышел, тихонько ворча на дождь, Шаллан начала набросок. Она начертила полную картину – не только лицо и плечи, но и окружающую обстановку, включая задний план из нагромождения валунов. От волнения получилось не так хорошо, как могло бы, но Мрейз все равно ворковал над ее рисунком, словно гордый отец. Она закончила работу и достала лак – эскиз был сделан углем и нуждался в закрепителе, – но мужчина быстрым движением выхватил у нее лист.

– Невероятно, – пробормотал он, разглядывая рисунок. – Ты зря тратишь свой талант с Тин. Но с текстом так не получается?

– Нет, – солгала Шаллан.

– Жаль. И все-таки это чудесно. Чудесно! Должны быть какие-то способы это использовать, да-да, должны. – Он посмотрел на нее. – Дитя, какова твоя цель? Если докажешь свою надежность, я смогу принять тебя в организацию.

«Да!»

– Я бы не согласилась прийти вместо Тин, если бы не мечтала о такой возможности.

Мрейз прищурился, глядя на Шаллан:

– Ты ее убила, верно?

«Ох, шквал!..»

Шаллан, разумеется, тотчас же покраснела.

– Э-э…

– Ха! – воскликнул Мрейз. – Она наконец-то подыскала себе слишком способную помощницу. Восхитительно. Весь надменный выпендреж завершился тем, что ее прикончила та, которая должна была стать преданной союзницей.

– Сэр, – оправдывалась Шаллан. – Я не… Я не хотела. Она напала на меня.

– Должно быть, та еще история, – произнес Мрейз с неприятной улыбкой. – Знай же, что подобные поступки не запрещены, но едва ли поощряются. Нельзя как следует управлять организацией, если подчиненные считают охоту на вышестоящих основным способом продвижения по службе.

– Да, сэр.

– Но вместе с тем твоя начальница не входила в нашу организацию. Тин считала себя хищницей, но на самом деле все время была дичью. Если ты собираешься присоединиться к нам, то должна понимать. Мы не похожи на тех, с кем ты могла иметь дело. У нас цель поважнее, и мы… защищаем друг друга.

– Да, сэр.

– Итак, кто же ты? – спросил он, взмахом руки повелев слуге принести назад духовую трубку. – Кто ты на самом деле, Вуаль?

– Та, кто хочет стать частью чего-то важного. Более важного, чем воровать у случайных светлоглазых или устраивать спектакли ради выходных в роскоши.

– Что ж, тогда все идет к охоте, – негромко проговорил Мрейз, ухмыльнувшись. Отвернулся от нее, прошел обратно к краю шатра. – Ты получишь новые инструкции. Выполни задание. Потом посмотрим.

«Тогда все идет к охоте…»

Какой охоте? От его слов Шаллан пробрал озноб.

И, снова не вполне уверенная, отпустили ее или нет, веденка закрыла сумку и собралась уйти. Она мельком глянула на людей, которые по-прежнему сидели в креслах. Лица у них были точно каменные. И это пугало.

Шаллан покинула шатер и обнаружила, что дождь прекратился. Она пошла прочь, чувствуя устремленные в спину взгляды. «Они все знают, что я могу опознать их с точностью, – сообразила девушка, – и предоставить безупречные портреты любому, кто потребует».

Вряд ли им это понравилось. Мрейз намекнул, что духокровники нечасто убивают друг друга. Но он также дал понять, что она пока еще не одна из них. Он произнес это демонстративно, словно выражая дозволение тем, кто слушал.

Длань Талата, во что она вляпалась?

«И ты лишь сейчас об этом задумалась?» – одернула себя начинающая авантюристка, огибая холм. Ее карета стояла на прежнем месте, кучер лениво расселся наверху, спиной к ней. Шаллан в тревоге бросила взгляд через плечо. Никто пока что не преследовал ее, – по крайней мере, она никого не видела.

– Узор, за мной следят? – спросила она.

– Ммм. Я. Не люди.

Камень. Она нарисовала валун на рисунке для Мрейза. Бездумно – руководствуясь чутьем и немалой паникой – выдохнула буресвет и создала перед собой этот валун.

А потом быстро спряталась в нем.

Темнота. Она свернулась клубочком внутри иллюзии, прижала к груди колени. Поза казалась недостойной. Люди, с которыми работал Мрейз, вряд ли делали такие глупости. Они были опытными, спокойными, умелыми. Буря свидетельница, да ведь ей, скорее всего, и нет нужды скрываться.

Но девушка оставалась на месте. То, как духокровники на нее глазели… то, как говорил Мрейз…

Лучше быть чересчур подозрительной, чем наивной. Шаллан устала от людей, считавших, что она не может позаботиться о себе.

– Узор, – прошептала она. – Иди к кучеру. Прикажи ему моим голосом: «Я пробралась в карету, пока ты смотрел в другую сторону. Не оборачивайся. Я должна уйти тайком. Отвези меня обратно в город. Остановись возле военных лагерей и сосчитай до десяти. Я выйду. Не смотри. Я тебе заплатила в том числе и за секретность».

Узор загудел и удалился. Через некоторое время карета с грохотом покатилась прочь, влекомая паршунами. Вскоре раздался топот копыт. А лошадей она прежде не заметила.

Шаллан ждала, встревоженная. Вдруг кто-то из духокровников поймет, что этого валуна здесь не должно быть? Вдруг они вернутся и начнут искать ее, если не увидят, как она выходит из кареты возле военных лагерей?

А возможно, они даже не отправились за ней и все это – излишние опасения. Огорченная, девушка тем не менее не шевелилась. Снова пошел дождь. Что будет с ее иллюзией? Нарисованный ею камень действительно был мокрым. Только вот в данном случае струи дождя падали на твердую поверхность и не разбивались, а проходили насквозь. Странновато должно выглядеть.

«Надо придумать, как выглянуть наружу, не покидая этого убежища», – решила она. Дырочки для глаз? Можно ли соорудить их внутри ее иллюзии? Может, она…

Голоса.

– Надо узнать, сколько ему известно. – Голос Мрейза. – Отнесешь эти бумаги мастеру Тайдакару. Мы близки, но, оказывается, дружки Рестареса тоже где-то рядом.

Кто-то ответил хриплым голосом. Шаллан ничего не расслышала.

– Нет, о нем я не беспокоюсь. Старый дурень сеет хаос, но не пытается завладеть силой, которую ему подсовывает сама судьба. Он прячется в своем малозначимом городе, слушает его песни, думает, что играет важную роль в мировых событиях. Он ничего не понимает. Его роль – не роль охотника. А вот эта тварь из Тукара – совсем иной случай. Я даже не уверен, имеем ли мы дело с человеком. Если да, он точно не местного роду-племени…

Мрейз продолжал говорить, но они слишком отдалились, и Шаллан больше ничего не услышала. Чуть позже снова раздался топот копыт.

Девушка ждала, и вода пропитала ее плащ и брюки. Она дрожала, прижав сумку к груди, и стиснула зубы, чтобы они не стучали. Дни сейчас стали теплее, но, сидя под дождем, Шаллан этого не чувствовала. Она терпела, пока не заболела спина и мышцы не запротестовали в полный голос. Наконец валун превратился в светящийся дым и растаял.

Шаллан вздрогнула. Что случилось?

«Буресвет», – догадалась веденка, вытягивая ноги. Проверила кошель в кармане. Сама того не осознавая, она осушила все до единой сферы, пока поддерживала иллюзию валуна.

Миновали часы, и с приближением вечера небо потемнело. Поддержание простой иллюзии не требовало много света, и ей не нужно было осознанно сосредоточиваться на этом, чтобы добиться эффекта. Замечательно, что теперь она это знает.

В то же время Шаллан снова сглупила, даже не позаботившись о том, как много света использует. Вздохнув, поднялась и зашаталась. Ноги протестовали против внезапного движения. Веденка тяжело вздохнула, потом направилась к поляне и выглянула из-за камней. Шатер исчез, и с ним все признаки духокровников.

– Думаю, это значит, что я пойду пешком, – сказала Шаллан, снова поворачиваясь в сторону военных лагерей.

– Ты ждала другого? – с неподдельным любопытством спросил Узор, пристроившийся на ее плаще.

– Нет, – ответила Шаллан. – Я просто разговариваю сама с собой.

– Ммм. Нет, ты разговариваешь со мной.

Наступил поздний вечер, похолодало, а она все шла и шла. Впрочем, холод был не таким смертельным, как на юге. Этот казался досадным, только и всего. Если бы она не промокла, прогулка могла бы быть даже приятной, невзирая на темноту. Девушка коротала время, упражняясь в акцентах с Узором: говорила, потом просила его в точности повторить сказанную фразу – ее голосом и с ее интонациями. Слышать себя со стороны было очень полезно.

Алетийский акцент у нее получался, никаких сомнений. Это хорошо, ведь Вуаль притворялась алети. Но с ним и не могло возникнуть сложности, поскольку веденский и алетийский были так похожи, что, зная один, можно понимать другой.

Ее рогоедский акцент тоже устраивал, как в алетийском варианте, так и в веденском. Она училась не перебарщивать с ним, как предлагала Тин. Ее бавский акцент на веденском и на алетийском был приемлемым, и бо́льшую часть обратного пути она практиковалась говорить на обоих языках с гердазийским акцентом. Палона предоставила ей хороший пример этого акцента на алетийском, и Узор мог повторять то, что говорила любовница Себариаля, тем самым помогая тренироваться.

– Мне обязательно нужно, – сказала Шаллан, – научить тебя озвучивать мои иллюзии.

– Ты можешь сделать так, что они сами заговорят, – заметил Узор.

– Я правда могу?!

– Почему нет?

– Потому что… ну, я использую свет, чтобы творить иллюзии, и потому они представляют собой имитацию света. В этом есть смысл. А вот звуком для их создания я не пользуюсь.

– Это поток, – объяснил Узор. – Звук – его часть. Ммм… Они кузены. Очень похожи. Такое можно сделать.

– Как?

– Ммм. Как-то.

– Спасибо, ты чрезвычайно помог.

– Я рад… – Он осекся. – Обман?

– Ага. – Шаллан сунула защищенную руку в карман, который тоже промок, и продолжила путь через лужайки, где трава пряталась, ощутив ее приближение. На далеких холмах виднелись аккуратные плантации полипов с лависовым зерном, хотя фермеров в такой поздний час она уже не заметила.

В какой-то момент морось прекратилась. Она по-прежнему любила дождь, просто раньше ей не приходило в голову, как неприятно идти под сыплющейся с неба влагой куда-то далеко. И…

Это еще что?

Она резко остановилась. Впереди на дороге маячило что-то большое и темное. Девушка нерешительно приблизилась и ощутила запах дыма. Мокрого, влажного дыма, какой бывает после того, как походный костер заливают водой.

Ее карета. Теперь Шаллан смогла разглядеть в темноте частично обгоревший экипаж. Дождь погасил огонь; горела карета недолго. Наверное, они подожгли ее изнутри, где было сухо.

Несомненно, это была та карета, которую она наняла. Шаллан узнала узор на колесах. Поколебавшись, девушка подошла еще ближе. Что ж, ее подозрения были обоснованы. Хорошо, что пошла пешком! Что-то еще тревожило ее…

Кучер!

Она обежала карету, боясь увидеть худшее, и нашла труп мужчины с перерезанным горлом. Он лежал возле сломанной кареты, уставившись в небо. Рядом свалили трупы паршунов, что тянули повозку.

Шаллан так и рухнула на мокрые камни, прижав руку ко рту, – ее затошнило.

– Ох… Всемогущий Всевышний…

– Ммм… – прогудел Узор, как-то умудрившись звучать угрюмо.

– Они умерли из-за меня, – прошептала Шаллан.

– Не ты их убила.

– Я, – возразила Шаллан. – Словно сама держала нож. Я знала, что отправляюсь в опасное место. Они не знали.

И еще паршуны. Что она чувствовала по их поводу? Они – Приносящие пустоту, да, но сложно было не ощущать своей вины за случившееся.

«Ты заваришь кашу куда круче, если докажешь правоту Ясны», – напомнил ее внутренний голос.

Наблюдая за тем, как восторженно Мрейз разглядывал ее рисунки, Шаллан на краткий миг испытала к нему симпатию. Что ж, одернула она себя, правильнее запомнить вот этот момент. Мрейз позволил совершить эти убийства. Пусть горло кучеру перерезал и не он, но именно его слова указали, что ее следует по возможности устранить.

Они сожгли карету, чтобы изобразить последствия нападения бандитов, но никакие бандиты не подошли бы так близко к Расколотым равнинам.

«Бедолага», – подумала девушка о кучере. Однако если бы она не наняла карету, то не смогла бы спрятаться и пустить духокровников по ложному следу. Вот буря! Что нужно было сделать, чтобы никто не умер? Возможно ли вообще такое?

В конце концов веденка вынудила себя подняться и, ссутулившись, продолжила путь к военным лагерям.

Правила игры

078

Внушительные способности неболомов, позволявшие им устраивать такое, почти приравнивались к божественному умению, для которого не требуется ни особый поток, ни спрен; но каким бы образом орден ни обрел этот талант, он был подлинным и признавался даже их противниками.

Из «Слов сияния», глава 28, страница 3

Прелестно. Значит, сегодня меня охраняешь ты?

Каладин повернулся, когда Адолин вышел из своей комнаты. Принц был, как всегда, в безупречном мундире. Пуговицы с монограммами, ботинки дороже некоторых домов, меч на поясе. Странный выбор для осколочника, но принц, видимо, носил его ради внешнего блеска. Его волосы лежали белокурой копной с редкими черными прядями.

– Я не верю девчонке, – сказал Каладин. – Чужестранка, тайная помолвка, и единственный человек, который мог бы за нее поручиться, мертв. Она может оказаться убийцей, а это значит, что с тобой должны быть мои лучшие люди.

– О, какие мы скромные!.. – заметил Адолин и зашагал по каменному коридору в сопровождении капитана.

– Нет.

– Мостовичок, это была шутка.

– Ошибся, бывает. Я считал, шутки должны быть смешными.

– Только для тех, у кого есть чувство юмора.

– А, ну конечно, – парировал Каладин. – Я-то свое обменял давным-давно.

– И что же ты за него получил?

– Шрамы, князек, – прозвучал негромкий ответ.

Взгляд Адолина метнулся к выжженным клеймам на лбу капитана, хотя они большей частью прятались под волосами.

– Великолепно, – чуть слышно пробормотал принц. – Просто великолепно. Я безумно счастлив, что ты идешь со мной.

В конце коридора они выбрались на дневной свет. Впрочем, было не слишком-то светло. Несколько дней шли дожди, и небо все еще застилали тучи.

Они вышли в военный лагерь.

– Где второй стражник? – спросил Адолин. – Обычно вас двое.

– Сегодня я один. – Людей не хватало, поскольку Каладин должен был заботиться о безопасности королевской семьи, а Тефт опять забрал новых рекрутов на патрулирование. Ко всем остальным он приставил двух-трех человек, но решил, что за Адолином последит и в одиночку.

Их поджидала карета, в которую были запряжены две лошади злобного вида. Все кони выглядели злобно, с их всезнающими глазами и непредсказуемыми движениям. К несчастью, принц не мог прибыть в карете, которую тянули бы чуллы. Лакей открыл Адолину дверцу, и тот забрался внутрь. Грум залез на запятки. Каладин собрался запрыгнуть на сиденье рядом с кучером и вдруг замер.

– Ты! – воскликнул он, ткнув пальцем в кучера.

– Я! – отозвался державший вожжи королевский Шут. Голубые глаза, черные волосы, черный мундир. С чего вдруг он управлял каретой? Он ведь не слуга, верно?

Каладин опасливо забрался на свое место, и Шут тряхнул вожжами, вынуждая лошадей тронуться.

– Что ты здесь делаешь? – поинтересовался Кэл.

– Ищу неприятностей на свою голову, – радостно ответил Шут под стук лошадиных копыт по камню. – Ты пробовал играть на моей флейте?

– Э-э…

– Только не говори, что бросил ее в лагере Садеаса, когда переезжал.

– Ну…

– Я же сказал, не говори мне этого, – повторил Шут. – Это лишнее, потому что мне и так все известно. Позор. Если бы ты знал историю той флейты, у тебя бы мозг перевернулся. Я хочу сказать, перевернулся бы в прямом смысле, потому что я бы скинул тебя с кареты, узнав, что ты шпионил за мной.

– Хм…

– Да уж, сегодня ты красноречив.

Каладин и впрямь потерял флейту. Собирая остававшихся в лагере Садеаса мостовиков – раненых из Четвертого моста и членов других мостовых расчетов, – он думал о людях, а не о вещах. Капитан и не вспомнил про свой узелок с пожитками, не сообразив, что флейта среди них.

– Я солдат, а не музыкант, – буркнул Каладин. – И вообще, музыка для женщин.

– Все люди – музыканты, – парировал Шут. – Вопрос в том, делятся они своими песням или нет. Что касается музыки как женского искусства, то интересен вот какой момент: женщина, которая написала этот ваш трактат, – вы ей тут в Алеткаре чуть ли не поклоняетесь, – решила, что все женские занятия заключаются в том, чтобы сидеть и развлекаться, а все мужские – в том, чтобы искать кого-то, кто воткнет в тебя копье. Это кое о чем говорит, а?

– Наверное.

– Знаешь, я ведь изо всех сил пытаюсь предложить тебе увлекательную, умную, осмысленную тему для разговора. А ты не прилагаешь усилий для поддержания беседы. Это как играть музыку для глухого. Я бы попробовал – должно быть забавно, – если бы кое-кто не потерял мою флейту!

– Извини. – Кэл охотнее подумал бы о новых приемах боя с мечом, которым его обучил Зайхель, но Шут ведь и впрямь был с ним добр. Каладин мог хотя бы поболтать с ним. – Ну так, э-э, ты сохранил свой пост? В смысле, пост королевского Шута. Когда мы встретились в прошлый раз, ты намекал, что опасаешься потерять работу.

– Еще не проверял.

– Ты… ты не… Король не знает, что ты вернулся?

– Не-а! Я пытаюсь придумать самый впечатляющий способ сообщить ему об этом. Возможно, требуется сотня ущельных демонов, марширующих в ногу и поющих оду моему великолепию.

– Звучит… сложновато для исполнения.

– Да уж, эти твари, буря бы их побрала, совершенно не умеют настраивать свои связки и поддерживать нужную интонацию.

– Понятия не имею, что ты сейчас сказал.

– Да уж, эти твари, забери их буря, совершенно не умеют настраивать свои связки и поддерживать нужную интонацию.

– Это не помогло.

– Ага! Так ты глохнешь, верно? Дай знать, когда все завершится. Я кое-что хочу попробовать. Вот только не припомню…

– Да-да, – со вздохом подсказал Каладин. – Ты хотел сыграть на флейте для глухого.

– Нет, не то… А! Точно. Я всегда хотел подкрасться и стукнуть глухого по затылку. По-моему, будет безумно смешно!

Каладин еще раз вздохнул. Даже если ехать быстро, пройдет примерно час, пока они доберутся до лагеря Себариаля. Это будет очень длинный час.

– Значит, ты здесь лишь для того, – произнес он, – чтобы высмеивать меня?

– Ну да, я таков. Однако с тобой я не буду усердствовать. Не хочу, чтобы ты на меня… налетел.

Каладин привстал от неожиданности.

– Налетел с яростными упреками, – небрежно уточнил Шут. – И все такое.

Кэл посмотрел на высокого светлоглазого, прищурившись:

– Что тебе известно?

– Почти все. Но с этим «почти» время от времени такие проблемы, хоть плачь.

– И чего же ты хочешь?

– Того, чего не могу получить. – Шут повернулся к нему, посерьезнев. – Как и все остальные, Каладин Благословенный Бурей.

Кэл поерзал на сиденье. Шут знал про него и его способности, никаких сомнений. Так что же, ему стоит ожидать какой-то просьбы от этого человека?

– Чего ты хочешь от меня? – уточнил Каладин.

– О, ты умнеешь. Хорошо. От тебя, мой друг, я хочу одного. Историю.

– Какую историю?

– Это уж решай сам. – Шут улыбнулся ему. – Надеюсь, она будет увлекательной. Если и существует вещь, которую я не перевариваю, так это скука. Окажи любезность, не будь занудным. Иначе мне придется подкрасться и стукнуть тебя по затылку.

– Я же не глохну!

– Понятно же, что с теми, кто не оглох, это тоже безумно смешно. Ты решил, я стану издеваться над кем-нибудь только потому, что он глухой? Это же аморально. Нет уж, благодарю покорно, я над всеми издеваюсь одинаково.

– Великолепно. – Каладин откинулся на спинку, ожидая продолжения. К его удивлению, Шут позволил разговору увянуть.

Кэл смотрел на небо – до чего унылое… Парень ненавидел такие дни, потому что они напоминали о Плаче. Буреотец! Серые небеса и мерзкая погода заставляли удивляться, зачем вообще он выбрался из постели. В конце концов карета достигла военного лагеря Себариаля, который напоминал город еще сильнее, чем все остальные военные лагеря. Каладин изумился крепким доходным домам, рынкам и…

– Фермеры?! – поразился капитан, когда они проехали мимо группы людей. Те шли к воротам с тростинками для ловли червей и ведрами крема.

– Себариаль приказал разбить лависовые поля на склонах юго-восточных холмов, – пояснил Шут.

– Великие бури здесь слишком сильны для фермерства.

– Расскажи это натанцам. Они когда-то возделывали весь этот край. Просто нужна другая разновидность растения – не столь большая, как та, к которой ты привык.

– Но почему? – поинтересовался Кэл. – Отчего фермеры не отправятся туда, где это делать легче? В сам Алеткар?

– Ты мало что знаешь о людях, да, Каладин Благословенный Бурей?

– Я… Ну да, мало.

Шут покачал головой:

– Такой честный, такой прямой. Вы с Далинаром, безусловно, похожи. Кто-то должен научить вашу парочку время от времени веселиться.

– Я отлично умею веселиться.

– Да ладно?

– Ага. Чем дальше от тебя, тем мне веселей.

Шут уставился на него, потом тихонько рассмеялся и тряхнул вожжами, так что лошади немного заплясали.

– А в тебе все же есть искорка остроумия…

Каладин унаследовал ее от матери. Она часто говорила похожие вещи, хотя и не настолько оскорбительные. «Наверное, общение с Шутом портит меня».

В конце концов Шут остановил карету возле милого особняка, какой Каладин ожидал бы увидеть в красивом лейте, но не в военном лагере. Благодаря колоннам и восхитительным стеклянным окнам он выглядел даже изящнее, чем дом градоправителя в Поде.

Шут попросил лакея на подъездной дорожке привести нареченную Адолина. Принц выбрался из кареты, чтобы встретить ее, расправил мундир, натер пуговицы на одном рукаве. Глянул вверх, на место кучера, и вздрогнул.

– Ты! – воскликнул Адолин.

– Я! – Шут спрыгнул и изобразил замысловатый поклон. – Светлорд Холин, всегда к вашим услугам.

– Что ты сделал с моим обычным кучером?

– Ничего.

– Шут…

– Намекаешь, что я мог как-то навредить бедолаге? Адолин, разве это на меня похоже?

– Ну нет.

– Именно. И вообще, я уверен, что к этому моменту он уже развязал веревки. Ага, вот и ваша милая почти-но-не-совсем невеста.

Шаллан Давар вышла из дома. Она сбежала по ступеням вприпрыжку, а не скользнула вниз, как сделали бы большинство светлоглазых дам. «Восторженная дамочка, вот уж точно», – рассеянно подумал Каладин, держа вожжи, которые он безотчетно подобрал, когда Шут их бросил.

Но все равно в Шаллан Давар ощущалось что-то неправильное. Что она прятала за бойким нравом и улыбчивостью? В застегнутом на пуговицы рукаве защищенной руки светлоглазая дама могла скрыть любое количество смертоносных приспособлений. Простой отравленной иглы сквозь ткань хватит, чтобы лишить Адолина жизни. К несчастью, он не мог следить за ней каждый миг, когда светлость Давар была с принцем. Надо было сделать нечто иное; можно ли вместо этого проверить, та ли она, за кого себя выдает? Определить по прошлому, исходит ли от нее какая-нибудь угроза?

Пока Шаллан приближалась к Адолину, Каладин встал, намереваясь спрыгнуть на землю, чтобы не спускать с нее глаз. Она неожиданно вздрогнула и вытаращила глаза. Указала на Шута защищенной рукой и вскричала:

– Ты!

– Да-да. Сегодня меня узнают все подряд. Наверное, стоит надеть…

Шут запнулся, когда Шаллан бросилась к нему. Кэл спрыгнул и потянулся к поясному ножу, но замер, когда девушка крепко обняла Шута и прижалась к его груди, зажмурив глаза.

Каладин убрал руку с ножа и посмотрел на Шута, вскинув бровь. Тот выглядел совершенно огорошенным и стоял, опустив руки, словно не знал, что с ними делать.

– Я всегда мечтала сказать тебе спасибо, – прошептала Шаллан. – Но у меня не было возможности.

Адолин кашлянул. Наконец веденка отпустила Шута и посмотрела на принца.

– Вы обнимаете Шута, – заметил тот.

– Это его имя? – спросила Шаллан.

– Одно из них, – пробормотал Шут, явно все еще растерянный. – Вообще-то, их слишком много, не сосчитать. Правда, большей частью они как-то связаны с определенными ругательствами…

– Вы обнимаете Шута! – повторил Адолин.

Шаллан покраснела.

– Это было неприлично?

– Дело не в приличиях. Дело в здравом смысле. Обнимать его – все равно что обнимать белоспинника, кучу гвоздей или что-то в этом духе. Я имею в виду – он же Шут. Его никто не любит.

– Нам надо поговорить, – сказала девушка, глядя на Шута. – Я не помню в точности нашу беседу, но кое-что…

– Я попытаюсь отыскать местечко в своем расписании. Но вообще-то, я довольно занят. Одни лишь оскорбления в адрес Адолина продлятся вплоть до следующей недели.

Принц покачал головой, взмахом руки отпустил лакея и сам помог Шаллан сесть в карету. Сделав это, он наклонился к Шуту:

– Руки прочь.

– Мальчик, она слишком молода для меня.

– Вот именно. Держись женщин своего возраста.

Шут ухмыльнулся:

– А вот это может оказаться трудновато. Сдается мне, в этих краях есть только одна такая, и мы с ней никогда не ладили.

– До чего же ты чудной. – Принц залез в карету.

Каладин со вздохом собрался последовать за ними.

– Планируешь ехать внутри? – уточнил Шут, и его ухмылка сделалась шире.

– Ага. – Кэл хотел поизучать веденку. Вряд ли она выкинет что-нибудь открыто, пока будет ехать с Адолином в одной карете. Но можно что-то узнать, наблюдая за ней, и Кэл не был так уж уверен, что она не попытается причинить вред ему самому.

– Постарайся не флиртовать с девочкой, – прошептал Шут. – В юном Адолине, похоже, проснулся собственник. Или… да что это я? Флиртуй с девочкой. Пусть у принца глаза на лоб полезут.

Каладин фыркнул:

– Она светлоглазая.

– И что? Прям какая-то навязчивая идея с этим цветом глаз.

– Без обид, – прошептал Каладин, – но я скорее стану флиртовать с ущельным демоном, чем… – Он предоставил Шуту управлять каретой, а сам забрался внутрь.

Увидев его, Адолин возвел глаза к небесам.

– Да ты издеваешься!..

– Работа такая, – сказал капитан, усаживаясь рядом с ним.

– Я ведь здесь точно в безопасности, – заметил принц сквозь зубы, – с моей нареченной.

– Ну, значит, мне просто захотелось подыскать себе местечко поудобнее, – сказал Каладин, кивая Шаллан Давар.

Она не обратила на него внимания и, когда карета тронулась, одарила Адолина улыбкой.

– Куда мы сегодня направляемся?

– Вы говорили про ужин, – напомнил Адолин. – На Внешнем рынке есть новое питейное заведение, и еду там тоже подают.

– Вы знаете все лучшие места. – Улыбка Шаллан стала шире.

«Ну кто же льстит так грубо, женщина?» – подумал Каладин.

Адолин ответил ей улыбкой:

– Я просто слушаю, что болтают другие.

– Вот если бы вы уделяли больше внимания тому, как выбрать хорошее вино…

– И не подумаю, потому что это легко. Они все хороши.

Девушка хихикнула.

Буря свидетельница, до чего же светлоглазые утомительны. Особенно когда увлечены ухаживанием друг за дружкой. Их беседа продолжалась, и Каладин счел абсолютно очевидным тот факт, что эта женщина отчаянно нуждалась в отношениях с Адолином. Что ж, ничего удивительного. Светлоглазые всегда искали возможности продвинуться вперед – или ударить соперника в спину, в зависимости от настроения. Его работа заключалась в том, чтобы разобраться, не авантюристка ли Шаллан Давар. Хотя каждый светлоглазый – авантюрист. Ему нужно было лишь выяснить, является ли она авантюристкой-охотницей за состоянием или авантюристкой – наемной убийцей.

Они продолжали пикироваться, но Шаллан плавно вернула разговор к планам на день.

– Заметьте, я не возражаю против очередного питейного заведения, – сказала она, – вместе с тем спрашиваю себя: нет ли в этом выборе толики предсказуемости?

– Знаю, – согласился Адолин. – Но тут, клянусь бурей, маловато других развлечений. Ни концертов, ни выставок искусства, ни соревнований скульпторов.

«Так вот на что вы время тратите? – изумился Каладин. – Убереги Всемогущий от того дня, когда вам не удастся поглядеть на соревнование скульпторов!»

– Есть зверинец, – тотчас же предложила Шаллан. – На Внешнем рынке.

– Зверинец, – повторил Адолин. – Разве это не слишком… приземленно?

– Ох, я вас умоляю. Мы можем поглядеть на животных, а вы расскажете, кого вам удалось храбро прикончить во время охоты. Это будет весьма увлекательно. – Она замялась, и Каладину показалось, что он увидел нечто в ее глазах. Вспышку чего-то, спрятанного глубже. Боль? Тревога? – А мне не помешает развлечься, – прибавила Шаллан чуть тише.

– Вообще-то, я презираю охоту, – признался Адолин, ничего не заметив. – В ней нет подлинного соревнования. – Он посмотрел на девушку, которая нацепила улыбку и нетерпеливо закивала. – Что ж, перемена может оказаться приятной. Хорошо, я велю Шуту отвезти нас туда. Надеюсь, он так и сделает, а не направит карету в пропасть, чтобы посмеяться над тем, как мы вопим от ужаса.

Принц повернулся, чтобы открыть небольшую скользящую заслонку, за которой располагалось высокое сиденье кучера, и отдал приказ. Каладин наблюдал, как Шаллан откинулась на спинку сиденья с удовлетворенной улыбкой. У нее имелся скрытый мотив для посещения зверинца. Какой же?

Адолин выпрямился и спросил, как прошел ее день. Каладин слушал вполуха, изучая девушку и пытаясь понять, нет ли на ее теле спрятанных ножей. Она покраснела в ответ на какие-то слова принца, потом рассмеялась. Адолин не очень-то нравился Каладину, но, по крайней мере, принц был честным. Он унаследовал отцовскую искренность и с Кэлом всегда был откровенным. Высокомерным и избалованным, но откровенным.

С этой девицей все обстояло иначе. Ее поступки были просчитанными: как она смеялась, как подбирала слова. Веденка хихикала и краснела, но ее глаза все время глядели проницательно, наблюдали. Прямо настоящий образчик той стороны культуры светлоглазых, от которой его тошнило.

«Ты просто не в настроении», – признался он самому себе в глубине души. Такое случалось, чаще в те дни, когда небо затягивали тучи. Но неужели им действительно нужно было вести себя так нарочито и тошнотворно весело?

Он исподволь наблюдал за Шаллан, пока они ехали, и в конце концов решил, что переборщил с подозрениями. Девушка не представляла непосредственной угрозы для Адолина. Он невольно погрузился в воспоминания о ночи в ущельях. Полеты верхом на ветрах, буресвет, клубящийся внутри его. Свобода.

Нет, не просто свобода. Цель.

«У тебя уже есть цель, – подумал Каладин, усилием воли возвращая себя к текущему моменту. – Охраняй Адолина». Это была идеальная работа для солдата, о которой другие мечтали. Отличное жалованье, собственное отделение, важное поручение. Командир, на которого можно положиться. Безупречно. Однако эти ветра…

– Ох! – воскликнула Шаллан и принялась копаться в своей сумке. – Адолин, я принесла эти записи для вас. – Она поколебалась, глядя на Каладина.

– Ему можно доверять, – сказал принц немного ворчливо. – Он дважды спас мне жизнь, и отец позволяет ему стеречь нас даже во время самых важных собраний.

Шаллан вытащила несколько листов бумаги с заметками, написанными небрежным женским почерком.

– Восемнадцать лет назад великий князь Йенев был серьезной силой в Алеткаре, одним из самых могущественных великих князей, которые противостояли объединительной кампании короля Гавилара. Йенев не пал в бою. Он был убит на дуэли. Садеасом!

Адолин кивнул и нетерпеливо подался вперед.

– Эти записи о событиях сделала сама светлость Йалай, – продолжила Шаллан. – «Свержение Йенева было действием вдохновенной простоты. Мой супруг поговорил с Гавиларом о Праве вызова и Королевском даре – древних традициях, о которых большинство светлоглазых слышали, но к настоящему моменту забыли. Поскольку эти традиции обладали некоей связью с былым Алеткаром, вспомнив о них, мы подтвердили свое право на трон. Событие было феерией мощи и славы, и сначала супруг мой сразился на дуэли с другим человеком».

– Чем-чем мощи и славы? – спросил Каладин.

Оба посмотрели на него так, словно удивились, что он умеет говорить. «Все время забываете, что я здесь, верно? – подумал Каладин. – Вы предпочитаете игнорировать темноглазых».

– «Феерией мощи и славы», – повторил Адолин. – Это такой модный способ говорить о турнирах. Они были в те времена популярны. Благодаря им великие князья, которых угораздило заключить друг с другом мир, могли похваляться своей силой.

– Нам нужно придумать, как Адолину вызвать Садеаса на дуэль или, по крайней мере, испортить ему репутацию, – объяснила Шаллан. – Размышляя об этом, я вспомнила ссылку на дуэль Йенева в биографии старого короля, написанной Ясной.

– Ну ладно… – Каладин нахмурился.

– «Цель, – продолжила Шаллан читать хроники, вскинув палец, – этой предварительной дуэли заключалась в том, чтобы вызвать у великих князей заметное потрясение и впечатлить их. Хотя мы заранее все спланировали, первый проигравший не знал о своей роли в нашем заговоре. Садеас победил его с просчитанной зрелищностью. Он несколько раз прерывал бой и повышал ставки – сначала деньгами, потом землями. В конце концов победа оказалась впечатляющей. Поскольку толпа была так поглощена увиденным, король Гавилар встал и предложил Садеасу выбрать себе дар за такое развлечение, согласно древней традиции. Ответ Садеаса был прост: „Нет мне другого дара, кроме трусливого сердца Йенева на острие моего меча, ваше величество!“»

– Не может быть! – воскликнул Адолин. – Хвастун Садеас так и сказал?

– Событие, как и его слова, запечатлены в нескольких главных хрониках, – подтвердила Шаллан. – После этого Садеас сразился с Йеневом, убил его и позволил союзнику – Аладару – захватить власть в том княжестве.

Адолин задумчиво кивнул.

– Шаллан, это и впрямь может сработать. Я могу попытаться устроить то же самое – превратить мою битву с Релисом и его соратником в потрясающее представление, вызвать восторг толпы, заслужить Королевский дар и согласно Праву вызова потребовать дуэли с самим Садеасом.

– Эта идея в каком-то смысле очаровательна, – согласилась Шаллан. – Взять маневр, который он применил сам, и обратить против него.

– Он ни за что не согласится, – возразил Каладин. – Садеас не позволит загнать себя в такую ловушку.

– Возможно, – согласился Адолин. – Но я думаю, что ты недооцениваешь, в каком положении он окажется, если мы все сделаем правильно. Право вызова – древняя традиция, кое-кто говорит, ее учредили сами Вестники. Светлоглазый воин, доказавший свою доблесть пред Всемогущим и королем, обращается к монарху и требует справедливости по отношению к тому, кто причинил ему зло…

– Он согласится, – сказала Шаллан. – У него не будет другого выхода. Но придется продемонстрировать нечто зрелищное.

– Зрители ждут от меня трюков, – проворчал Адолин. – Они невысокого мнения о моих последних дуэлях – и это должно сработать в мою пользу. Если я устрою для них настоящее представление, они будут трепетать от восторга. Кроме того, победа над двумя противниками сразу? Этого уже достаточно для внимания, в котором мы нуждаемся.

Каладин перевел взгляд с Адолина на Шаллан. Оба были очень серьезны.

– Вы правда считаете, что это сработает? – задумчиво спросил он.

– Да, – сказала Шаллан, – хотя, согласно этой традиции, Садеас может назначить вместо себя защитника, так что, возможно, Адолин не будет сражаться с ним лично. Но он все равно выиграет осколки Садеаса.

– Такой результат меня не очень-то удовлетворит, но все же сгодится. Победа над защитником Садеаса на дуэли подсечет ему ноги. Он утратит значительную долю авторитета.

– Но это же на самом деле ничего не будет значить, – уточнил Кэл. – Так?

Оба уставились на него.

– Это же просто дуэль, – пояснил Каладин. – Игра.

– На этот раз все будет по-другому, – возразил Адолин.

– Я не вижу разницы. Конечно, вы можете выиграть его осколки, но титул и власть останутся за ним.

– Все дело в восприятии, – проговорила Шаллан. – Садеас создал коалицию против короля. Это подразумевает, что он сильнее короля. А если проиграет королевскому защитнику, мнение о его силе изменится в худшую сторону.

– Но это же все просто игры! – упорствовал Кэл.

– Да. – Принц пожал плечами. Каладин и не ожидал, что он согласится. – Но Садеас участвует в этой игре. Он принял правила.

Каладин откинулся на спинку сиденья, осознавая услышанное. «Эта традиция может быть ответом, – подумал он. – Тем решением, которое я искал…»

– Садеас был таким сильным союзником, – с сожалением произнес Адолин. – Я и забыл о вещах вроде его победы над Йеневом.

– Что же изменилось? – спросил Каладин.

– Гавилар умер, – негромко ответил принц. – Старый король был тем, кто удерживал отца и Садеаса нацеленными в одном направлении. – Он подался вперед, глядя на листы с заметками в руках Шаллан, хотя явно не мог прочитать написанное. – Мы обязаны сделать так, чтобы все получилось. Надо набросить эту удавку на шею нашему угрю. Блестящая идея. Спасибо.

Она покраснела, потом положила листы в конверт и протянула ему:

– Отдайте это тетушке. Здесь в деталях расписано то, что я нашла. Она и ваш отец лучше нас поймут, хорошая это идея или нет.

Адолин принял конверт и одновременно взял ее за руку. Оба замерли на миг, тая от чувств друг к другу. Да, Каладин все больше убеждался в том, что немедленной опасности от этой женщины ждать не следует. Если она и мошенница, то ей не нужна жизнь Адолина. Только его достоинство.

«Слишком поздно, – подумал Каладин, наблюдая за тем, как принц снова откинулся на спинку сиденья с глупой улыбкой на лице. – После драки кулаками не машут».

Вскоре карета достигла Внешнего рынка, где они разминулись с несколькими группами мужчин в холинских синих мундирах. Мостовики из других расчетов, не из Четвертого моста. Патрулирование рынка было одной из разновидностей тренировки, которую Каладин придумал для них.

Он первым выбрался из кареты, подметив стоявшие неподалеку ряды буревых фургонов. Веревки на шестах огораживали этот участок якобы для того, чтобы люди не пробирались внутрь, но прохлаждавшиеся возле некоторых шестов охранники с дубинками явно больше годились для охраны.

– Шут, спасибо за поездку, – сказал Каладин, поворачиваясь. – И еще раз прости меня за флейту…

Шута на крыше кареты не было. Там сидел другой мужчина – парень в коричневых штанах, белой рубахе и фуражке, которую он смущенно стянул с головы.

– Извиняюся, сэр. – У кучера был акцент, незнакомый Каладину. – Он мене хорошо заплатил, да. Сказал точнехонько, где мене стоять надобно было, чтоб мы местами поменялися.

– В чем дело? – спросил Адолин, выбираясь из кареты и глядя вверх. – А-а! Шут такое проделывает, мостовичок.

– Такое?

– Любит таинственно исчезать, – пояснил Адолин.

– Не так уж и таинственно, сэр. – Парень пожал плечами и, повернувшись, указал куда-то рукой. – Я был вот тама, неподалеку, где карета остановилась, прежде чем повернуть. Я должен был его ждать, а потом сесть вот прямо сюдой и повести карету дальше. Мне нужно было запрыгнуть так, чтобы ничего не было слышно. А он убежал и на бегу хихикал, как ребенок, это да.

– Он просто любит дразнить людей, – сказал Адолин, помогая Шаллан выбраться из кареты. – Не обращайте внимания.

Новый кучер ссутулился, как будто смутившись. Каладин его не узнавал; это не из обычных слуг принца. «Обратно придется поехать наверху. Проследить за парнем».

Шаллан и Адолин направились к зверинцу. Каладин забрал свое копье, закрепленное в задней части кареты, побежал за ними и в конце концов пристроился в нескольких шагах позади. Он слушал, как парочка смеется, и ему хотелось надавать обоим по шее.

– Ого! – раздался голос Сил. – Каладин, ты должен обуздывать бури. Не носить их с собой, пряча под веками.

Он сердито уставился на нее, когда спрен подлетела и начала плясать вокруг него ленточкой из света. Парень положил копье на плечо и продолжил идти.

– Что не так? – спросила Сил, устраиваясь в воздухе перед ним. Куда бы Кэл не повернул голову, она тотчас же скользила в ту же сторону, будто усевшись на невидимой полке, и девчачье платьице ниже ее колен трепетало, превращаясь в туман.

– Ничего, – тихонько ответил Каладин. – Просто я устал слушать этих двоих.

Сил бросила взгляд через плечо на светлоглазых, что шли впереди. Адолин заплатил за себя и спутницу, потом большим пальцем указал на Каладина и заплатил за него тоже. Напыщенный азирец в шляпе со странными узорами и длинном сюртуке замысловатого покроя взмахом руки предложил им входить, указывая на многочисленные ряды клеток и объясняя, где какие животные.

– Шаллан и Адолин кажутся счастливыми, – сказала Сил. – Что тебе не нравится?

– Ничего, – буркнул Каладин. – При условии, что мне не нужно их слушать.

Сил сморщила нос:

– Дело не в них, а в тебе. Ты киснешь. Я это почти ощущаю на вкус.

– Вкус? – переспросил Каладин. – Ты же не ешь. Сомневаюсь, что у тебя есть чувство вкуса.

– Это метафора. И я могу его вообразить. И ты на вкус кислятина. И прекрати спорить, потому что я права! – Она унеслась прочь и принялась увиваться возле Шаллан и Адолина, которые изучали первую клетку.

«Шквальный спрен! – подумал Каладин, приближаясь к парочке. – Спорить с ней все равно что… ну да, все равно что спорить с ветром».

Фургон походил на клетку работорговца, в которой Каладин проделал путь на Расколотые равнины. За сидевшим внутри зверем ухаживали куда лучше, чем за рабами. Он взгромоздился на камень; клетку изнутри покрывал слой крема, словно для имитации пещеры. Сама тварь походила на кусок плоти с двумя выпученными глазами и четырьмя длинными щупальцами.

– О-о-о!.. – потрясенно протянула Шаллан, широко распахнув глаза.

Она выглядела так, словно получила в подарок кучу драгоценностей, а не увидела перед собой слизистый кусок чего-то такого, что Каладин мог бы обнаружить прилипшим к подошве ботинка.

– Это, – сказал Адолин, – самое уродливое существо из всех, кого я видел. Оно похоже на то, что внутри у скрепуна, только без раковины.

– Это один из сарпентинов, – пояснила Шаллан.

– Бедолага. Его матушка так назвала?

Шаллан шлепнула его по плечу.

– Это такое семейство.

– Без матушки и впрямь не обошлось.

– Семейство животных, дурачок. На западе их больше, там бури не такие сильные. Я лишь парочку видела раньше – в Йа-Кеведе водятся маленькие, немного другие. Я даже не знаю, как называется этот вид. – Поколебавшись, она сунула руку между прутьями и схватила одно из щупалец.

Существо тотчас же отпрянуло и надулось, чтобы выглядеть больше, подняло две «руки» над головой с угрожающим видом. Адолин вскрикнул и оттащил Шаллан от клетки.

– Смотритель предупредил – не трогать их! – упрекнул он ее. – Что, если оно ядовитое?

Шаллан, не обращая внимания на него, выудила из сумки блокнот.

– Теплое на ощупь, – пробормотала она себе под нос. – Настоящее теплокровное. Потрясающе. Я должна его зарисовать. – Она прищурилась, глядя на небольшую табличку на клетке. – Ну да, никакого толку.

– Что там написано? – спросил Адолин.

– «Демонический камень, пойманный в Марабетии. Местные заявляют, будто это переродившийся мстительный дух убитого ребенка». О виде даже упоминания нет. Ни намека на дух учености!

– Шаллан, это зверинец! – Адолин рассмеялся. – Его привезли в такую даль, чтобы развлекать солдат и маркитантов.

И действительно, зверинец был популярен. Пока девушка рисовала, Каладин занимался тем, что наблюдал за прохожими, следя, чтобы они держались подальше. Он видел всех – от прачек и десятинников до офицеров и даже некоторых светлоглазых рангом повыше. За ними несли в паланкине светлоглазую даму, которая едва глядела в сторону клеток. Контраст с энергично рисующей Шаллан и добродушно подшучивающим Адолином был разительный.

Каладину стоило отдать должное этим двоим. Они, быть может, не обращали на него внимания, но на самом деле не были с ним злы. Пара счастлива и мила. Так почему же это его так раздражало?

В конце концов Шаллан и Адолин перешли к следующей клетке, где содержались небесные угри и большая лохань с водой, в которую они могли нырять. Угри не выглядели столь уютно устроившимися, как «демонический камень». В клетке было маловато места, и они нечасто взлетали. Не очень-то интересно.

Потом была клетка с существом, похожим на маленького чулла, но с клешнями побольше. Шаллан и этого захотела нарисовать, так что Каладину оставалось лишь бездельничать возле клетки, наблюдая за прохожими и слушая, как Адолин пытается острить, чтобы повеселить свою нареченную. Шутки были не очень смешными, но девушка все равно смеялась.

– Бедняга, – сказала Сил, приземляясь на пол клетки и разглядывая ее пленника-краба. – Что это за жизнь?

– Безопасная. – Каладин пожал плечами. – По крайней мере, ему не надо беспокоиться из-за хищников. Его все время кормят. Сомневаюсь, что это подобие чулла попросило бы о большем.

– О-о? – протянула Сил. – И тебя бы это устроило.

– Разумеется, нет. Я же не подобие чулла. Я солдат.

Они двинулись дальше, минуя клетку за клеткой. Некоторых животных Шаллан хотела нарисовать, другие, по ее мнению, не заслуживали быстрого наброска. Тот, кого художница нашла наиболее очаровательным, оказался также самым странным: нечто вроде цветастой курицы с красными, синими и зелеными перьями. Она вытащила из сумки цветные карандаши, чтобы сделать этот набросок. Похоже, когда-то давно ей не удалось зарисовать такое существо.

Каладин вынужден был признать: оно и впрямь миленькое. Но как же ему удавалось выжить? У него был панцирь только на передней части морды, но остальное не было мягким, так что оно не смогло бы прятаться в трещинах, как демонический камень. Что делала эта курица, когда начиналась буря?

Сил приземлилась на плечо Каладина.

– Я солдат, – очень тихо повторил он.

– Ты им был.

– И хочу снова стать.

– Уверен?

– Большей частью. – Он скрестил руки, положив копье на плечо. – Просто дело в том, что… Сил, это безумие. Умопомешательство. Время, когда я был мостовиком, кажется худшим в моей жизни. Мы перенесли смерть, гнет, унижения. Но я, похоже, никогда не чувствовал себя таким живым, как в те последние недели.

По сравнению с тем, что они делали в Четвертом мосту, жизнь обычного солдата – даже всеми уважаемого капитана гвардии великого князя – казалась обыденной. Заурядной.

Но парить на ветрах… да, это никто бы не назвал заурядным.

– Так ты почти готов? – прошептала Сил.

Он медленно кивнул:

– Ага. Да, мне кажется, я готов.

Вокруг следующей клетки собралась большая толпа, и из земли даже выбрались пара спренов страха. Каладин пробился вперед, – впрочем, ему не приходилось особо толкаться, люди сами расступались перед наследником Далинара, как только осознавали, кто он такой. Принц прошел мимо, даже не взглянув в их сторону, явно привыкший к такому почтению.

Эта клетка отличалась от остальных. Расстояние между прутьями было меньше, деревянные стены усиленные. Животное внутри как будто не заслуживало особого обращения. Несчастная тварь лежала перед какими-то камнями, закрыв глаза. Из квадратной морды высовывались заостренные мандибулы – точно зубы, только выглядели они почему-то более зловеще, – и пара длинных клыков-бивней, которые торчали из верхней челюсти вниз. Костяные шипы, что бежали от головы вдоль гибкой спины, а также сильные ноги указывали на то, как называется это чудище.

– Белоспинник, – выдохнула Шаллан, приближаясь к клетке.

Каладин ни одного такого зверя не видел. Он вспомнил мертвого юношу на операционном столе, кровь повсюду. Вспомнил страх и разочарование. А потом отчаяние.

– Я ожидал, – пробормотал Каладин, пытаясь разобраться в своих чувствах, – что он окажется… больше.

– Они плохо переносят неволю, – ответила Шаллан. – Этот, похоже, давно уже впал бы в кристаллическую спячку, если бы ему позволили. Наверное, они его постоянно окатывают водой, чтобы смывать панцирь.

– Не жалко мне эту тварь, – проговорил Адолин. – Я видел, что они делают с людьми.

– Ну да, – негромко согласился Каладин.

Шаллан вытащила свои рисовальные принадлежности, но едва взялась за рисунок, люди подались прочь от клетки. Поначалу Каладин решил, что дело в самом чудище, но зверь по-прежнему лежал, закрыв глаза, и время от времени всхрапывал, раздувая носовые отверстия.

Но нет, люди собирались по другую сторону зверинца. Каладин поймал взгляд Адолина и указал в том направлении, как бы говоря: «Я пойду проверю». Принц кивнул и положил руку на рукоять меча, отвечая: «Я буду начеку».

Каладин с копьем на плече трусцой побежал на разведку. К несчастью, вскоре он увидел над толпой знакомое лицо. Амарам был высоким человеком. Далинар стоял рядом с ним, под охраной нескольких людей Каладина, которые удерживали зевак на безопасном расстоянии.

– …Слышал, что мой сын здесь, – говорил Далинар, обращаясь к хорошо одетому владельцу зверинца.

– Вы не должны платить, великий князь! – воскликнул владелец с изысканным акцентом, похожим на акцент Сигзила. – Ваше присутствие – великое благословение Вестников для моей скромной коллекции. То же самое относится к вашему прославленному гостю.

Амарам. На нем был странный плащ. Яркий, желто-золотой, с черным глифом на спине. Клятва? Каладин не узнавал глиф по форме. Хотя он выглядел знакомым.

«Двойной глаз», – понял он. Символ…

– Это правда? – спросил хозяин зверинца, изучающе глядя на Амарама. – По лагерю ходят весьма интригующие слухи…

Далинар громко вздохнул:

– Мы собирались объявить об этом сегодня на пиру, но, поскольку Амарам настаивал на ношении плаща, я полагаю, надо это подтвердить. По указанию короля, я отдал приказ восстановить орден Сияющих рыцарей. Пусть об этом говорят в лагерях. Древние обеты снова звучат, и светлорд Амарам – по моему предложению – дал их первым. Сияющие рыцари снова существуют, и он их возглавляет.

Освобожденный белоспинник

079

Следом шли двадцать три когорты, которые прислал король Макабакама, ибо, хотя узы между человеком и спреном временами невозможно объяснить, способность скованных спренов проявляться в нашем мире, а не в их собственном возрастала с каждым новым принесенным обетом.

Из «Слов сияния», глава 35, страница 9

У Амарама явно нет никаких способностей к связыванию потоков, – тихо проворчал Сигзил, стоявший рядом с Каладином.

Неподалеку Далинар, Навани, король и Амарам выбирались из кареты. Впереди вздымалась дуэльная арена, еще одно из тех похожих на кратеры образований, что окружали Расколотые равнины. Оно, однако, было гораздо меньше тех, внутри которых помещались военные лагеря, и имело трибуны с рядами сидений.

Учитывая, что на попечении Каладина находились и Элокар, и Далинар, не говоря уже о Навани и обоих сыновьях великого князя, он взял с собой всех стражей, каких только смог, включая несколько человек из Семнадцатого и Второго мостов. Они высоко держали копья и явно гордились тем, что им доверили первое задание в качестве телохранителей. В целом с ним на дежурстве было сорок человек.

Ни один из них не будет стоить и капли дождя, если Убийца в Белом снова нападет.

– Мы можем быть в этом уверены? – спросил Каладин, кивком указывая на Амарама, который по-прежнему был в своем желто-золотом плаще с символом Сияющих рыцарей на спине. – Я скрывал свои способности от всех. Должны быть другие такие же. Клянусь бурей, да ведь Сил почти пообещала мне, что они точно существуют.

– Если бы этот человек имел способности, они бы уже проявились, – ответил Сигзил. – Слухи путешествуют через десять военных лагерей, как потоп. Половина людей считает, что великий князь совершает богохульный и глупый поступок. Другая половина не определилась. Если бы Амарам продемонстрировал связывание потоков, ход светлорда Далинара выглядел бы совсем не таким сомнительным.

Сигзил, скорее всего, был прав. Но… Амарам? Этот человек ступал с такой гордостью, высоко держа голову. Каладин почувствовал, как шея наливается кровью, и на миг показалось, что он ничего не видит вокруг, кроме Амарама. Золотой плащ. Высокомерное лицо.

Запятнан кровью. Этот человек запятнан кровью. Каладин все рассказал Далинару!

Великий князь ничего не сделал.

Придется кому-то другому все решить.

– Каладин? – окликнул Сигзил.

Кэл осознал, что шагнул к Амараму, сжав копье. Он тяжело вздохнул и махнул рукой, указывая в сторону:

– Поставь людей вон туда, на верхний ярус. Шрам и Эт сейчас в комнате для приготовлений с Адолином, хотя на арене они ему не помогут. Поставь еще нескольких внизу, у основания арены, на всякий случай. Троих у каждой двери. Я возьму шестерых с собой к королевским мостам. – Каладин помедлил, потом прибавил: – Давай также приставим двоих людей к нареченной Адолина, на всякий случай. Она будет сидеть с Себариалем.

– Все сделаем.

– Сиг, скажи людям, чтобы держали ухо востро. Эта битва, скорее всего, будет зрелищной. Но они должны думать о возможном нападении убийц, а не о дуэли.

– Он правда собирается сражаться с двумя сразу?

– Ага.

– Разве он сможет победить в таком бою?

– Не знаю, и мне наплевать. Наша работа состоит в том, чтобы следить за другими угрозами.

Сигзил кивнул, собрался уходить, но поколебался и взял Каладина за руку.

– Кэл, ты мог бы к ним присоединиться, – сказал он негромко. – Если король восстанавливает Сияющих рыцарей, у тебя есть повод показать, кто ты такой на самом деле. Далинар пытается, но слишком многие считают Сияющих силой зла, забывая о добре, которое они творили, до того как предали человечество. Но если ты продемонстрируешь свои силы, люди могут передумать.

Присоединиться. Под руководством Амарама. Нашел дурака.

– Ступай и передай мои указания. – Каладин высвободил руку из хватки Сигзила и побежал следом за королем и его свитой. По крайней мере, день был солнечным и в весеннем воздухе ощущалось тепло.

Сил металась рядом, пока он шел.

– Каладин, Амарам тебя разрушает, – прошептала она. – Не позволяй ему.

Он стиснул зубы и не ответил. Вместо этого он приблизился к Моашу, который командовал отрядом, охранявшим светледи Навани, – она предпочитала следить за дуэлями снизу, из комнат для приготовления.

В глубине души он спрашивал себя, стоит ли позволять Моашу охранять кого-то, кроме Далинара, но, буря свидетельница, Моаш поклялся ему, что больше не будет предпринимать никаких действий против короля. Каладин верил ему. Они Четвертый мост.

«Моаш, я тебя из этого вытащу, – подумал Каладин, отводя мостовика в сторону. – Мы все исправим».

– Моаш, – проговорил он негромко. – С завтрашнего дня я поручаю тебе патрулирование.

Тот нахмурился:

– Я полагал, ты хочешь, чтобы я охранял… – Его лицо помрачнело. – Это все из-за того, что случилось в таверне?

– Отправляйся с патрулем подальше, в сторону Нового Натанана. Тебя не должно здесь быть, когда мы разберемся с Грейвсом и его людьми. – Он и так уже слишком долго ждал.

– Я не уйду.

– Уйдешь, и это не…

– Они поступают правильно!

Каладин нахмурился:

– Ты опять с ними встречался?

Моаш отвернулся:

– Только один раз. Чтобы убедить их, что ты вернешься.

– И все-таки ты нарушил приказ! – воскликнул Каладин. – Клянусь бурей, Моаш!

Внутри арены поднимался шум.

– Поединок скоро начнется, – бросил Моаш. – Мы можем обсудить это позже.

Каладин стиснул зубы, но приятель, к несчастью, был прав. Момент неподходящий.

«Нужно было разобраться с ним с утра, – подумал Кэл. – Нет, надо было принять это решение еще несколько дней назад».

Сам виноват.

– Моаш, ты отправишься патрулировать. Нельзя игнорировать приказы только потому, что ты мой друг. Ступай.

Мостовик побежал вперед, собирая свое отделение.

Адолин присел возле своего меча в комнате для приготовлений и обнаружил, что ему нечего сказать.

Принц посмотрел на свое отражение на клинке. Два осколочника разом. Он никогда не пробовал сражаться так за пределами тренировочной площадки.

Битва с многочисленными противниками была нелегкой. Если в какой-нибудь хронике говорилось о человеке, который сразился с шестью врагами или что-то в этом духе, то правда, скорее всего, заключалась в том, что он как-то сумел разобраться с ними поодиночке. Двое сразу – это было сложно, если они оказывались подготовленными и внимательными. Не невозможно, но по-настоящему сложно.

– Вот в чем все дело, – проговорил Адолин. Ему надо было сказать мечу хоть что-то. Таков обычай. – Давай-ка устроим зрелище. А потом сотрем улыбочку с физиономии Садеаса.

Он встал, отпустил клинок. Вышел из маленькой комнаты для приготовлений, прошел по туннелю с резными и раскрашенными скульптурами дуэлянтов. В комнате в конце туннеля сидел Ренарин в холинском мундире – он надевал мундир по официальным случаям вроде этого, а не шквальную форму Четвертого моста – и нетерпеливо ждал. Тетушка Навани откручивала крышку с баночки с краской, чтобы нарисовать охранный глиф.

– Не надо. – Адолин вытащил готовый из кармана. Глиф синего холинского цвета означал «непревзойденное мастерство».

Навани вскинула бровь:

– Девушка?

– Да, – сказал Адолин.

– Неплохая каллиграфия, – проворчала Навани.

– Она чудесна, тетушка. Хотел бы я, чтобы ты дала ей хоть один шанс. И она ведь на самом деле хочет поделиться с тобой своими изысканиями.

– Поглядим. – По сравнению с предыдущими случаями, когда речь заходила о Шаллан, в ее голосе было больше задумчивости. Добрый знак.

Положив охранный глиф на жаровню, Адолин опустил голову и стоял так, пока он не сгорел. Молитва к Всемогущему, просьба о помощи. Его сегодняшние противники, скорее всего, прямо сейчас возжигали собственные молитвы. Как Всемогущий решал, кому помочь?

«Не могу поверить, – подумал Адолин, поднимая голову, когда окончилась молитва, – что он способен даровать победу тем, кто служит Садеасу, пусть и не напрямую».

– Я переживаю, – сказала Навани.

– Отец думает, план должен сработать, и Элокару все очень понравилось.

– Элокар иногда поддается эмоциям, – возразила Навани, скрестив руки и наблюдая, как сгорают остатки охранного глифа. – Условия все меняют.

Условия – обговоренные с Релисом и произнесенные перед верховной судьей чуть раньше – заключались в том, что сражение должно было идти до того момента, пока одна из сторон не сдастся, а не до того, как будет разбито определенное количество броневых пластин. Это означало, что, даже если Адолин сумеет победить одного из противников и заставить его признать поражение, другой сможет продолжить битву.

И еще это означало, что принц не должен был прекращать сражаться, пока не убедится, что его превзошли.

Или пока не лишится возможности сражаться.

Подошел Ренарин, положил руку Адолину на плечо.

– Я думаю, план хорош, – сказал он. – У тебя все получится.

– Они попытаются тебя сломить, – добавила Навани. – Потому и настояли, чтобы битва шла до признания поражения. Тебя попытаются искалечить.

– На поле боя все обстоит так же, – напомнил он. – А в нашем случае они не станут меня убивать. Я им лучше пригожусь в качестве наглядного урока с омертвелыми ногами, но не в качестве кучи пепла.

Навани закрыла глаза, тяжело вздохнула. Она побледнела. Адолину на миг показалось, что его мать снова с ним. На краткий миг.

– Убедись, чтобы у Садеаса не осталось никаких лазеек, – сказал Ренарин, когда вошли оружейники с осколочным доспехом Адолина. – Когда ты бросишь ему вызов и загонишь в угол, он попытается уйти. Не позволяй ему этого. Кинь его на песок и отколошмать как следует, брат.

– С удовольствием.

– Итак, ты курятину ел? – спросил Ренарин.

– Две тарелки, с карри.

– Мамина цепочка?

Адолин сунул руку в карман.

Потом в другой.

– Что? – Пальцы Ренарина на плече брата напряглись.

– Я мог бы поклясться, что взял ее с собой.

Ренарин выругался.

– Наверное, осталась в моей комнате, – сказал Адолин. – В военном лагере. На столике. – Если он не схватил ее и не потерял по дороге. «Вот буря!..»

Это был просто амулет на удачу. Он ничего не значил. Но все равно Адолин покрылся потом, а Ренарин бросился посылать гонца, чтобы тот нашел цепочку. Времени не осталось. Он уже слышал снаружи нарастающий рев толпы, который всегда звучал перед дуэлями. Адолин неохотно позволил оружейникам начать обряжать себя в доспех.

К тому времени как ему дали шлем, принц почти пришел в себя – предвкушение битвы было странной смесью внутреннего беспокойства и расслабленности мышц. Нельзя сражаться, когда ты напряжен. Можно сражаться, когда нервничаешь, но когда напряжен – нельзя.

Он кивнул слугам, и они распахнули двери, позволяя ему решительным шагом выйти на песок. По восторженным крикам можно было определить, где сидят темноглазые. В противоположность им, светлоглазые притихли, завидев принца. Хорошо, что Элокар выделил места для темноглазых. Адолин любил шум арены. Он напоминал о поле боя.

«Было время, – подумал он, – когда на поле боя мне не нравилось, потому что там не было тихо, как на дуэльной арене». Несмотря на изначальные сомнения, он стал солдатом.

Он вышел в центр арены. Противники еще не покинули комнату для приготовлений. «Разберись сначала с Релисом, – приказал себе Адолин. – Ты знаешь его дуэльный стиль». Он предпочитал технику лозы, медленную и ровную, но с внезапными быстрыми выпадами. Адолин не знал, кого Релис приведет с собой на дуэльную арену, но слышал, что тот одолжил королевский доспех и клинок. Возможно, кузен Релиса возжелал попробовать еще раз, чтобы отомстить?

Шаллан была на своем месте, с противоположной стороны арены, и ее красные волосы выделялись, как кровь на снегу. При ней были два охранника-мостовика. Адолин благодарно кивнул и поднял кулак, приветствуя ее. Она помахала в ответ.

Принц переминался с ноги на ногу, позволяя мощи доспеха пропитать свое тело. Он может победить, даже без маминой цепочки. Проблема была в том, что после он намеревался вызвать на дуэль Садеаса. Значит, надо было поберечь силы для того поединка.

Он встревоженно огляделся. Пришел ли Садеас? Да, он сидел не очень далеко от отца и короля. Адолин прищурился, вспоминая, как понимание обрушилось на него в тот момент, когда он увидел, что войска Садеаса отходят от Башни.

Это придало принцу твердости. Он уже давно кипятился из-за этого предательства. Наконец-то пришла пора что-то сделать.

Двери напротив него распахнулись.

На арену вышли… четыре осколочника.

– Четверо? – воскликнул Далинар, вскакивая.

Каладин шагнул вниз, к арене. Да, все четверо вышедших на песок были осколочниками. Один – в королевских доспехах, другие трое – в собственных, раскрашенных и покрытых узорами.

Внизу верховная судья поединка повернулась к королю и склонила голову набок.

– Это еще что? – взревел Далинар, обращаясь к Садеасу, который сидел неподалеку. Светлоглазые на скамьях, что разделяли двух великих князей, съежились или поспешили ретироваться.

Садеас и его жена лениво обернулись.

– Почему ты спрашиваешь меня? – отозвался Садеас. – Это не мои люди. Я сегодня простой зритель.

– О, не ломай комедию, – встрял Элокар. – Ты отлично знаешь, что происходит. Почему их четверо? Разве Адолин должен выбрать двух, с кем ему предстоит драться?

– Двух? – переспросил Садеас. – А кто сказал, что он должен сражаться с двумя?

– Так он решил, когда договаривался о дуэли! – крикнул Далинар. – Спаренная неравноценная дуэль, двое против одного, согласно дуэльным обычаям!

– Вообще-то, юный Адолин согласился отнюдь не на это. Достойные доверия свидетели слышали, что он сказал принцу Релису: «Приводи кого угодно, и мы сразимся». По-моему, в этой фразе нет точного количества – а это значит, что Адолин должен сразиться на полностью неравноценной, а не спаренной дуэли. Релис имеет право привести с собой столько союзников, сколько захочет. Я знаю письмоводительниц, которые в точности записали слова Адолина, и я слышал, что верховная судья уточнила, понимает ли он, что делает, – и он сказал, что понимает.

Далинар негромко зарычал. Такой звук Каладин слышал от него впервые – рычание зверя на цепи. Он был удивлен. Но великий князь взял себя в руки и резко опустился на свое место.

– Он нас обставил, – негромко сказал Далинар королю. – Снова. Надо отступить и обдумать наш следующий шаг. Кто-нибудь, передайте Адолину, чтобы он вышел из состязания.

– Ты уверен? – спросил Элокар. – Выход из состязания означает, что Адолину придется сдаться, дядя. Это шесть осколков, если я не ошибаюсь. Все, чем ты владеешь.

Каладин читал по лицу Далинара – по напряженным морщинам на лбу, по краске гнева на щеках, по сомнениям во взгляде, – что творилось в душе великого князя. Сдаться? Без боя? Наверное, так было правильно.

Каладин сомневался, что смог бы так поступить.

Внизу после продолжительного молчания, во время которого он стоял на песке точно статуя, Адолин поднял руку в знак согласия. Верховная судья сделала знак начать дуэль.

«Я идиот. Я идиот. Я про́клятый бурей идиот!»

Адолин пробежался обратно по покрытой песком круглой арене. Ему нужно было занять позицию спиной к стене, чтобы не оказаться в полном окружении. То есть, придется начать дуэль, не имея пути к отступлению, запертым в ящике. Загнанным в угол.

Почему он не высказался точнее? Согласился на полностью неравноценную дуэль, сам того не понимая! Нужно было уточнить, что Релису позволено привести одного союзника. Но нет, такой поступок совершил бы умный человек. А Адолин – шквальный идиот!

Он узнал Релиса по доспеху и клинку, окрашенным в непроницаемо-черный цвет, а также по развевающемуся плащу, на котором виднелась глифпара его отца. Человек в королевском доспехе, судя по росту и походке, и впрямь Элит, кузен Релиса. Возжелал реванша. Вооружился он не клинком, а громадным молотом. Эти двое не спеша двинулись через арену, и два спутника заняли позиции с флангов. Один был в оранжевом, другой – в зеленом.

Адолин узнал доспехи. Это были Абробадар, полный осколочник из лагеря Аладара, и… и Джакамав с королевским клинком, который взял взаймы Релис.

Джакамав. Друг Адолина.

Принц выругался. Эти двое были из числа лучших дуэлянтов в лагере. Джакамав давно бы выиграл собственный клинок, если бы ему позволили рискнуть доспехом. Что-то явно изменилось. Неужели его и его Дом купили обещаниями доли в трофеях?

Клинок появился в руке Адолина, и принц отступил в прохладную тень стены, ограждавшей арену. Прямо над ним ревели темноглазые на своих скамьях. Адолин не знал, в восторге ли они или в ужасе от того, с чем он столкнулся. Он пришел сюда, намереваясь дать блистательное представление. Вместо этого они получат нечто противоположное. Быструю бойню.

Что ж, он сам сложил себе погребальный костер. Если уж ему суждено гореть, он хотя бы не сдастся без боя.

Релис и Элит – один в сланцево-сером, другой в черном – подбирались ближе, а их соратники заходили с боков. Эти двое будут держаться подальше, чтобы Адолин сосредоточился на двух противниках впереди себя. Потом внезапно атакуют его с флангов.

– По одному, малый! – Один из криков с трибун как-то отличался от остальных. Не Зайхель ли это кричит? – Тебя не загнали в угол!

Релис ступил вперед быстрым движением, проверяя Адолина. Принц отпрянул и принял стойку ветра – она была однозначно лучшей против такого количества врагов, – обеими руками держа клинок перед собой наискосок, выставив одну ногу вперед.

«Тебя не загнали в угол!» Что Зайхель хотел этим сказать? Разумеется, он в углу! Только так и можно сражаться с четырьмя. И разве он может сражаться с ними по очереди? Они ни за что этого не позволят.

Релис снова сделал пробный выпад. Адолину пришлось переместиться вдоль стены, не спуская с него глаз. Но чтобы держать Релиса на виду, он немного повернулся, и одетый в оранжевое Абробадар, приближавшийся с другой стороны, оказался в слепой зоне. Вот же буря!

– Они боятся тебя! – Голос Зайхеля вновь поплыл над толпой. – Ты видишь это в них? Покажи им, почему тебя надо бояться.

Адолин колебался. Релис шагнул вперед и нанес удар в стиле камня. Этот удар должен был обездвижить принца. Следом двинулся Элит, держа молот наготове. Они вынуждали Адолина отступать вдоль стены к Абробадару.

Нет. Адолин сам потребовал этой дуэли. Он ее желал. Он не превратится в испуганную крысу!

«Покажи им, почему тебя надо бояться».

Адолин атаковал. Прыгнул вперед, осыпая Релиса шквалом ударов. Элит тотчас же отскочил с ругательством. Они напоминали зевак, тыкающих копьями в белоспинника в зверинце.

Но этот белоспинник был еще не в клетке.

Принц заорал, нападая на Релиса, и достал его дважды, ударив по шлему и левому наручу, который треснул. Из предплечья Релиса заструился буресвет. Пока его кузен еще не пришел в себя, Адолин повернулся и ударил его. Нападение вынудило Элита придержать молот и принять удар на предплечье, иначе клинок принца рассек бы молот надвое и оставил его без оружия.

Зайхель говорил об этом. О яростных атаках. Нельзя позволять им ответить или рассчитать удары. Четверо. Если он запугает их достаточно, чтобы лишить присутствия духа… может быть…

Адолин перестал думать. Он позволил течению битвы поглотить себя, позволил ритму своего сердца руководить движениями меча. Элит выругался и отступил, из его левого плеча и предплечья тек буресвет.

Принц повернулся и ударился плечом в Релиса, не дав ему закончить прием. От удара человек в черном доспехе повалился на песок. Потом Адолин с воплем повернулся и лицом к лицу встретился с Абробадаром, который бросился на помощь. Адолин, сам перейдя к стилю камня, бил клинком снова и снова по поднятому мечу Абробадара, пока не услышал кряхтение и проклятия. Пока не ощутил страх, исходивший от человека в оранжевом, точно вонь, и не увидел спренов страха на песке.

Элит опасливо приблизился, Релис с трудом поднялся на ноги. Адолин снова принял стойку ветра и взмахнул мечом вокруг себя широким, плавным движением. Элит отпрыгнул, Абробадар отпрянул, упираясь о стену рукой в латной перчатке.

Адолин снова повернулся к Релису, который, учитывая обстоятельства, в достаточной степени пришел в себя. И все-таки принц сумел во второй раз ударить чемпиона по нагрудной пластине. Если бы это было поле боя, а они были обычными противниками, Релис был бы мертв, Элит искалечен. Адолин пока что оставался цел.

Но они не были обычными противниками. Они были осколочниками, и второй удар по нагрудной пластине Релиса не разбил доспехи. Адолину пришлось повернуться к Абробадару раньше, чем хотелось бы, и теперь его враг был готов к яростной атаке, подняв меч в оборонительной позиции. На этот раз шквал ударов Адолина его не ошеломил. Он выстоял, в то время как Элит и Релис заняли свои места.

Просто надо…

Что-то ударило в спину.

Джакамав. Адолин слишком долго медлил и позволил четвертому врагу – своему предполагаемому другу – занять позицию. Принц повернулся и очутился в облачке буресвета, который вырвался из спинной пластины его доспеха. Он поднял меч, отбивая следующую атаку Джакамава, но это открыло его левый фланг. Элит ударил, молот обрушился на бок Адолина. Доспех треснул, и от удара сын Далинара потерял равновесие.

Он размахивал мечом во все стороны, чувствуя подступающее отчаяние. На этот раз враги не отпрянули. Вместо этого Джакамав бросился в атаку, опустив голову, даже не подняв меча. Умный парень. На его зеленом доспехе не было ни царапины. Хотя такой ход позволил Адолину опустить меч Джакамаву на спину, от удара он полностью вышел из стойки.

Принц неуклюже попятился, едва не упав на песок от того, как Джакамав врезался в него. Оттолкнул противника, как-то умудрившись не потерять осколочный клинок, но трое других врагов бросились на него. Шквал ударов обрушился на его плечи, шлем, нагрудную пластину. Вот буря! Молот бил очень сильно.

У Адолина зазвенело в ушах. Он почти сумел. И даже позволил себе ухмыльнуться, пока они продолжали его бить. Четверо сразу. А ведь почти сумел.

– Я сдаюсь, – сказал он, и голос прозвучал глухо из-под шлема.

Они нападали. Принц повторил те же слова громче.

Никто его не слушал.

Адолин поднял руку, чтобы показать судье, что нужно остановить дуэль, но кто-то резким движением ее опустил.

«Нет!» – подумал принц, в панике нанося ответный удар.

Судья не могла прекратить поединок. Если он и покинет дуэльную арену живым, то только калекой.

– Вот и все, – проговорил Далинар, наблюдая, как четыре осколочника по очереди бьют его сына, который явно был дезориентирован и едва мог отбиваться. – Правила позволяют Адолину иметь помощников, пока его сторона остается в менее благоприятном положении – их должно быть на одного меньше, чем у Релиса. Элокар, мне нужен твой осколочный клинок.

– Нет. – Король сидел под навесом, скрестив руки. Придворные вокруг него следили за дуэлью… нет, за избиением… в молчании.

– Элокар! – воскликнул Далинар, поворачиваясь. – Там мой сын!

– Ты без доспеха. Если соберешься надеть какой-нибудь, то опоздаешь. Если пойдешь так, не спасешь Адолина. Ты просто потеряешь и мой клинок вместе со всеми остальными.

Далинар стиснул зубы. В сказанном было зерно мудрости, он это знал. Адолину конец. Они должны сейчас же закончить поединок и не рисковать его жизнью.

– А ты ведь можешь ему помочь, – раздался голос Садеаса.

Далинар резко повернулся к нему.

– Дуэльные обычаи этого не запрещают, – сказал Садеас достаточно громко, чтобы князь мог его услышать. – Я специально проверил. Юному Адолину могут помочь до двух человек. Черный Шип, которого я когда-то знал, был бы сейчас там, внизу, сражаясь хоть с камнем в руках, если уж на то пошло. Наверное, ты уже не тот человек.

Далинар втянул воздух сквозь стиснутые зубы и встал.

– Элокар, я заплачу положенное и одолжу твой меч согласно традиции Королевского клинка. Так ты не рискуешь его потерять. Я должен сразиться.

Король тоже встал и схватил его за руку:

– Не будь дураком, дядя. Только послушай его! Ты понимаешь, что он делает? Он же явно хочет, чтобы ты спустился туда и вступил в битву.

Великий князь повернулся и посмотрел королю в глаза. Бледно-зеленые. Как у его отца.

– Дядя, – проговорил Элокар, сжимая хватку на руке Далинара, – прислушайся ко мне хотя бы раз! Разбуди в себе подозрительность. Отчего Садеас хочет, чтобы ты туда спустился? Потому что тогда может произойти «несчастный случай»! Он желает тебя устранить. Я ручаюсь, что, если ты спустишься на песок, все четверо сразу же нападут на тебя. С клинком или без него, ты погибнешь быстрее, чем успеешь принять боевую стойку.

Далинар вдохнул и выдохнул. Элокар прав. Забери его буря, он прав. Но Далинар все равно должен был сделать хоть что-нибудь.

На трибунах поднялся неясный шум. Пронесся шепот, точно шорох пера по бумаге. Далинар резко повернулся и увидел, что кто-то присоединился к битве, выйдя из комнаты для приготовлений. Он держал осколочный клинок в трясущихся от волнения руках, но был без доспеха.

Ренарин.

«О нет!..»

Один из нападающих двинулся прочь, песок хрустел под его латными ботинками. Адолин бросился в том направлении, чтобы оторваться от оставшихся троих. Повернулся и попятился. Его доспех начал тяжелеть. Сколько буресвета он потерял?

«Ни одной разбитой пластины», – подумал принц Холин, направляя меч к троим оставшимся, которые заходили на него с разных сторон. Возможно, он сумеет…

Нет. Пора кончать. Адолин чувствовал себя дурнем, но лучше быть живым дурнем, чем мертвым. Он повернулся к верховной судье, чтобы просигнализировать, что сдается. Уж сейчас-то она его видит.

– Адолин, – окликнул Релис, скользнув вперед. Из небольших трещин на грудной пластине его доспеха тек свет. – Ну-ну, мы же не хотим все закончить раньше времени, верно?

– Какой славы ты хочешь добиться благодаря такой битве? – огрызнулся Адолин, не опуская меча и готовясь дать сигнал. – Думаешь, люди будут тебя восхвалять? За то, что вы вчетвером победили одного?

– Это не ради чести, – возразил Релис. – Это просто наказание.

Адолин фыркнул. Лишь потом он заметил кое-что по другую сторону арены. Ренарин – в холинской синей форме, с осколочным клинком в неуверенных руках, перед Абробадаром, который стоял, держа меч на плече, словно ему совершенно ничего не угрожало.

– Ренарин! – крикнул Адолин. – Клянусь бурей, что ты делаешь? Возвращайся…

Абробадар атаковал, и Ренарин неуклюже парировал. До сих пор он тренировался только в осколочном доспехе, но сейчас не было времени его надевать. Удар Абробадара едва не выбил оружие из рук младшего Холина.

– Итак, – проговорил Релис, приближаясь к Адолину. – Абробадару нравится юный Ренарин, и он не хочет причинять ему боль. Так что он просто будет отвлекать парня, устроит красивый поединок. При условии, что ты сдержишь слово и будешь как следует сражаться с нами на дуэли. Сдайся, как трус, или позволь королю завершить битву – и меч Абробадара может взять да соскользнуть.

Адолин ощутил подступающую панику. Принц посмотрел на верховную судью. Она могла сама прекратить битву, если бы решила, что все зашло слишком далеко.

Но та с важным видом сидела на своем месте и смотрела на него. Адолину показалось, что за ее спокойным лицом что-то прячется. «Они нашли к ней подход, – мелькнуло у принца. – Скорее всего, подкупили».

Адолин крепче сжал клинок и посмотрел на троих противников.

– Вы мерзавцы! – прошептал он. – Джакамав, да как ты мог участвовать в таком?!

Бывший друг молчал, и Адолин не видел его лица за зеленым забралом.

– Итак, – сказал Релис, – продолжим?

Вместо ответа принц бросился в атаку.

Далинар достиг места верховной судьи – она сидела на отдельном небольшом каменном возвышении, которое на несколько дюймов выдавалось вперед по сравнению с трибунами.

Светлость Истиоу была высокой седеющей женщиной; она наблюдала за дуэлью, сложив руки на коленях. И даже не повернулась, когда рядом появился Далинар.

– Истиоу, пора все закончить! – воскликнул он. – Прекратите дуэль. Присудите победу Релису и его отряду.

Женщина продолжала глядеть вперед, наблюдая за дуэлью.

– Вы меня слышите?! – рявкнул Далинар.

Она молчала.

– Отлично. Тогда ее закончу я.

– Далинар, здесь я великая княгиня, – проговорила женщина. – На этой арене мое слово – единственный закон, дарованный мне властью короля. – Она обернулась к нему. – Ваш сын не сдался, и он не искалечен. Условия дуэли не соблюдены, и я не остановлю ее, пока они не будут соблюдены. Или вы не уважаете закон?

Далинар стиснул зубы и снова посмотрел на арену. Ренарин сражался с одним из противников. Парнишка взял лишь первые уроки владения мечом. И на глазах у Далинара его плечо начало яростно дергаться, с каждым разом все выше подскакивая к голове. Начинался припадок.

Адолин сражался с остальными тремя, опять бросившись на них. Он бился великолепно, но не мог отразить всех нападавших. Противники окружили его и ударили.

Левый наплечник Адолина взорвался, превратившись в оплавленные обломки; мелкие кусочки разлетелись, волоча за собой дымные следы, а главный кусок шлепнулся на песок неподалеку. Плоть Адолина осталась открытой, беззащитной пред клинками, что угрожали ей.

«Умоляю… Всемогущий…»

Далинар повернулся к трибунам, полным зрителей-светлоглазых.

– Вы можете на это смотреть? – крикнул он, обращаясь к ним. – Мои сыновья сражаются против превосходящих сил! Среди вас есть осколочники. Неужели никто не придет им на помощь?

Он окинул толпу взглядом. Король уставился себе под ноги. Амарам. А что же Амарам? Далинар обнаружил великого лорда сидящим возле короля и посмотрел ему в глаза.

Амарам отвернулся.

«Нет…»

– Да что с нами случилось? – вопросил Далинар. – Где наша честь?

– Честь мертв, – прошептал кто-то у него за спиной.

Далинар повернулся и увидел Каладина. Великий князь и не заметил, что мостовик спустился по ступеням следом за ним.

Капитан тяжело вздохнул и покосился на Далинара.

– Но посмотрим, что я смогу сделать. Если все пойдет плохо, позаботьтесь о моих людях. – Держа копье в одной руке, он схватился другой за край стены и перепрыгнул через нее прямо на песок дуэльной арены.

Убить ветер

080

Малчин оказался в тупике, ибо, хотя в искусстве войны ему не было равных, для светоплетов он не годился; он желал, чтобы его обеты были простыми и недвусмысленными, но спрены их, как мы бы выразились, в этом отношении отличались большим свободомыслием; посвящение включало произнесение правды, и, тем самым, нужно было приблизиться к рубежу самоосмысления, которого Малчин никогда не смог бы достичь.

Из «Слов сияния», глава 12, страница 12

Шаллан вскочила со своего места, наблюдая за тем, как сражается Адолин. Почему он не сдавался? Почему не признавал поражения в поединке?

Четверо противников! Она должна была увидеть эту ловушку. Ее долг в качестве его жены будет следить за такими интригами. И вот, едва став нареченной, она уже его подвела. Мало того – это фатальное фиаско было ее идеей.

Адолин как будто собрался сдаться, но по какой-то причине снова бросился в бой.

– Глупец, – пробормотал Себариаль, расслабленно сидевший возле нее. По другую сторону от него расположилась Палона. – Слишком высокомерный, чтобы признать поражение.

– Нет, – возразила Шаллан. – Тут что-то еще. – Ее взгляд метнулся к бедолаге Ренарину, который пытался сражаться с осколочником, но выглядел совершенно беспомощным.

На краткий миг девушка подумала о том, не броситься ли на помощь. Чистейшая глупость; она окажется там еще более бесполезной, чем Ренарин. Отчего никто другой им не поможет? Шаллан окинула сердитым взглядом собравшихся светлоглазых алети, включая великого лорда Амарама, предполагаемого Сияющего рыцаря.

Мерзавец!

Потрясенная тем, как быстро в ней проснулось это чувство, Шаллан отвела взгляд. «Не думай об этом». Что ж, раз никто не собирался прийти на помощь, шансы на то, что оба принца погибнут, стремительно росли.

– Узор, – прошептала Шаллан, – ты можешь отвлечь осколочника, который сражается с принцем Ренарином? – Она не станет вмешиваться в битву Адолина, ведь он явно решил ее продолжить по какой-то причине. Но она попытается, если сможет, сделать так, чтобы Ренарина не покалечили.

Узор загудел и соскользнул с ее юбки, двинулся прочь по каменным трибунам арены. Он казался ей чудовищно заметным, поскольку двигался по открытому пространству, но все были слишком сосредоточены на развернувшемся внизу сражении.

«Адолин Холин, не смей погибать, – молила она мысленно, вновь устремив взгляд на принца, который бился с тремя противниками. – Прошу тебя…»

Кто-то еще прыгнул на песок.

Каладин бросился через арену.

«Опять», – подумал он, вспоминая, как давным-давно пришел на помощь Амараму.

– Надеюсь, в этот раз все закончится по-другому.

– Так и будет, – пообещала Сил, зигзагами летая возле его головы лентой из света. – Верь мне.

Верь. Он поверил ей и рассказал Далинару про Амарама. Все прошло чудесно.

У одного из осколочников – Релиса, в черном доспехе – буресвет вытекал из трещины на левых наручах. Он глянул на приближавшегося Каладина и тотчас же отвернулся от него с безразличным видом. Релис явно не считал, что простой копейщик может оказаться угрозой для него.

Каладин улыбнулся и втянул немного буресвета. В такой яркий день, с полыхающим над головой белым солнцем, он мог рискнуть и большим количеством, чем обычно. Никто не заметит. Он на это надеялся.

Ускорив бег, он бросился между двумя осколочниками и воткнул копье в треснувший наруч Релиса. Тот вскрикнул от боли, и Кэл, выдернув копье, проскользнул между атакующими и оказался рядом с Адолином. Юноша в синем доспехе глянул на него и быстро повернулся к Каладину спиной.

Кэл сделал то же самое, чтобы их не смогли атаковать с тыла.

– Что ты тут делаешь, мостовичок? – прошипел Адолин из-под шлема.

– Играю одного из десятерых дурней.

Принц фыркнул:

– Добро пожаловать на вечеринку.

– Мне доспехи не пробить, – бросил Кэл. – Тебе придется их раскалывать для меня. – Неподалеку Релис тряс рукой и ругался. На острие копья Каладина была кровь. К сожалению, немного.

– Просто отвлекай одного из них, – бросил Адолин. – Я справлюсь с двумя.

– Я… ладно. – Это был, наверное, лучший план.

– И следи за моим братом, если сможешь, – прибавил Адолин. – Если этим троим придется несладко, они могут попытаться использовать его против нас.

– Понял! – Каладин отпрянул, прыгнул в сторону, когда осколочник с молотом – Далинар назвал его Элитом – попытался атаковать Адолина.

Релис бросился с другой стороны, замахиваясь так, словно хотел одним ударом разрубить Каладина и сразить принца.

Сердце Кэла колотилось, но тренировки с Зайхелем сделали свое дело. Он мог смотреть на осколочный клинок не отрываясь и ощущать лишь слабую панику. Парень вертелся вокруг Релиса, уклоняясь от клинка.

Человек в черном доспехе глянул на Адолина и шагнул в его сторону, но Каладин сделал вид, будто снова собирается ударить его в руку.

Релис повернул назад и с неохотой позволил темноглазому отвлечь себя от боя с Адолином. Он атаковал быстро, используя то, что Каладин теперь мог опознать как стиль лозы – технику боя, в которой особое внимание уделялось оборонительному расположению ног и гибкости.

Он нападал на Каладина все агрессивнее, но бывший мостовик вертелся и крутился, всякий раз «едва» успевая уйти из-под удара. Релис начал ругаться, а потом вновь повернулся к Адолину, намереваясь вступить в бой.

Каладин стукнул его по голове тупым концом копья. Это было крайне не подходящее оружие для сражения с осколочником, но удар вновь отвлек внимание Релиса. Он повернулся и взмахнул клинком.

Кэл отпрянул чуть медленней, чем следовало, и клинок отсек заостренный наконечник копья. Напоминание. Его собственная плоть еще более уязвима. Если клинок рассечет позвоночник, он умрет – и никакое количество буресвета этого не исправит.

Юноша осторожно попытался увести Релиса подальше от битвы. Однако стоило ему отойти слишком далеко, тот просто повернулся и направился обратно к Адолину.

Принц отчаянно бился с двумя противниками, размахивая мечом из стороны в сторону. Буря свидетельница, он был хорош. Каладин никогда не видел, чтобы Адолин так сражался на тренировочном дворе, – там ничто не представляло для него столь серьезной угрозы. Между взмахами меча Адолин двигался, отражая осколочный клинок противника в зеленом и удары молота второго врага.

Его удары часто промахивались всего лишь на дюйм. Двое против одного Адолина – эта дуэль была, в общем-то, справедливой.

Трое для него – это чересчур. Каладину надо отвлекать Релиса. Но как? Он не мог пробить доспех копьем. Имелись только два слабых места: смотровая щель и небольшая трещина на наруче.

Нужно что-то сделать. Релис быстрым шагом направлялся обратно к Адолину. Он уже замахнулся. Стиснув зубы, Каладин атаковал.

Капитан метнулся по песку, а когда до Релиса оставалось совсем немного, прыгнул на осколочника ногами вперед и перенес точку притяжения на спину Релиса. Причем бросил несколько связывающих нитей буресвета, сколько осмелился, не экономя и израсходовав бо́льшую часть запаса.

Хотя Каладин пролетел совсем немного – ровно столько, чтобы прыжок не показался зрителям необычным, – он ударил так мощно, словно упал с большой высоты. Его ноги впечатались в пластину доспеха, и он пнул осколочника изо всех сил.

Боль молнией взметнулась по ногам, и он услышал треск собственных костей. Пинок швырнул осколочника в черном доспехе вперед с такой силой, словно на него налетел ураган. Релис упал лицом вниз, выронив клинок. Тот превратился в туман.

Каладин рухнул на песок со стоном; нити буресвета в соединительном потоке разорвались, притяжение закончилось. Юноша инстинктивно втянул больше буресвета из сфер в кармане, позволяя тому исцелить ноги. Кэл сломал обе голени и ступни.

Сращивание продлилось целую вечность, и он заставил себя перекатиться, посмотреть на Релиса. Невероятное дело, но от атаки Каладина осколочный доспех треснул. Не по центру спинной пластины, куда пришелся удар, но у плеч и с боков. Релис с трудом поднялся на колени, затряс головой. В том, как он посмотрел на Каладина, ощущался намек на благоговейный страх.

Позади Релиса Адолин развернулся и, бросившись на одного из своих противников – Элита, вооруженного молотом, – ударил его в грудь осколочным клинком, держа его обеими руками. Нагрудная пластина взорвалась на оплавленные осколки в яркой вспышке. Для этого маневра Адолину пришлось пропустить удар по шлему от противника в зеленом.

Адолин выглядел неважно. Почти каждая пластина его доспеха истекала буресветом. Такими темпами тот должен был вскоре закончиться, и тогда доспех станет слишком тяжелым, чтобы в нем передвигаться.

Пока что, к счастью, он почти обездвижил одного из своих противников. Осколочник мог сражаться с разбитой нагрудной пластиной, но говорили, что это буря знает как трудно. В самом деле, когда Элит отступил, его движения были неуклюжими, словно доспех внезапно резко потяжелел.

Адолину теперь можно было сосредоточиться на следующем противнике. По другую сторону арены четвертый осколочник – тот, что «сражался» с Ренарином, – по какой-то причине замахивался на что-то на песке. Внезапно он поднял глаза и, увидев, как плохо все обернулось для союзников, бросив Ренарина, кинулся на помощь.

– Постой, – воскликнула Сил. – Это еще что такое?! – Она рванулась к Ренарину, но у Каладина не было времени, чтобы разбираться в ее поведении. Когда человек в оранжевом доспехе доберется до Адолина, принц снова окажется в окружении.

Каладин с трудом поднялся на ноги. К счастью, они его слушались; кости срослись достаточно, чтобы можно было ходить. Он устремился к осколочнику в разбитом Адолином доспехе, вскидывая песок на бегу и сжимая в руке копье.

Элит ковылял к Холину, намереваясь продолжить битву, несмотря на состояние своего доспеха. Однако Каладин добрался до врага первым и, увильнув от поспешного удара молотом, замахнулся от плеча, держа сломанное копье обеими руками и вкладывая в удар все силы.

Древко обрушилось на беззащитную грудь Элита с хрустом, который Кэл был рад услышать. Осколочник задохнулся от боли и согнулся пополам. Каладин вскинул копье для нового удара, но Элит поднял дрожащую руку и тихо проговорил:

– Сдаюсь…

– Громче! – рявкнул Каладин.

Элит попытался, но ему не хватало дыхания. Поднятой руки, однако, оказалось достаточно. Поколебавшись, наблюдавшая за поединком судья провозгласила:

– Светлорд Элит сдается и выходит из боя.

Каладин пошел прочь от съежившегося на земле осколочника; шаги его были легки, внутри грохотал буресвет. Толпа ревела, и даже многие светлоглазые не сдерживали чувств.

Оставалось три врага. Релис успел вернуться к своему соратнику в зеленом, и оба нападали на Адолина. Они прижали принца к стене. Осколочник в оранжевом доспехе присоединился к ним, бросив Ренарина.

Младший принц Холин сидел на песке, опустив голову и воткнув осколочный клинок в землю перед собой. Он проиграл? Каладин не слышал, чтобы судья об этом объявила.

Нет времени на беспокойство. Адолин снова бился с тремя. Релис ударил его по шлему, и тот взорвался; лицо принца осталось беззащитным. Он долго не протянет.

Каладин бросился к Элиту, который пытался уковылять прочь с поля, проиграв.

– Сними шлем, – крикнул ему Кэл.

Тот повернулся, потрясенный.

– Твой шлем! – заорал Каладин и поднял копье для нового удара.

На трибунах зашумели. Каладин не разбирался в правилах, но подозревал, что ударить сдавшегося означает проиграть дуэль. Возможно, за такое могут даже отдать под суд. К счастью, ему не пришлось исполнять угрозу, поскольку Элит повиновался. Каладин выхватил шлем у него из рук и бросился к Адолину.

На бегу Кэл бросил сломанное копье и сунул руку в шлем. Он кое-что узнал об осколочных доспехах – они сами по себе цеплялись к носителю. Каладин надеялся, что это сработает и для шлема, и действительно – внутренняя часть плотно обхватила его запястье. Шлем остался на его руке, словно перчатка очень странного вида.

Глубоко вздохнув, Каладин выхватил свой поясной нож. Он снова начал носить его с собой, как делал в бытность копейщиком, до потери свободы, хотя, без сомнения, слегка растерял навыки. Метать нож в осколочника бессмысленно: оружие казалось жалким против такого врага. Но не сломанное копье же ему держать в свободной руке. Он снова напал на поверженного им ранее осколочника.

На этот раз Релис тотчас же отпрянул. Он следил за Каладином, подняв меч. По крайней мере, Кэл сумел вывести его из равновесия.

Бывший мостовик двинулся вперед, уводя осколочника прочь. Тот легко поддался, соблюдая дистанцию. Каладин устроил целый спектакль – делал выпады, вынуждая противника отступать все дальше, как если бы хотел дать им достаточно места для битвы. Осколочник не противился; будучи вооружен клинком, он предпочитал сражаться там, где ничего не мешало. Ближний бой был выгоден для Каладина с его ножом.

Однако, заманив своего противника достаточно далеко от прочих титулованных дуэлянтов, Каладин повернулся и побежал обратно к старшему принцу Холин. Релис растерялся из-за внезапного отступления врага.

Адолин глянул на Кэла и кивнул.

Человек в зеленом повернулся, когда Каладин приблизился. Осколочник ударил, и бывший мостовик поймал клинок на шлем, отразив удар. Его противник охнул, а Адолин, собрав все силы, бросился на другого осколочника, в оранжевом, нанося удар за ударом.

На пару минут у принца был только один противник. Оставалось надеяться, что он воспользуется этим временем, хотя его движения замедлились, а вытекающий из доспеха буресвет превратился в тонкие струйки. Его ноги почти обездвижились.

Зеленый снова атаковал Каладина. Капитан отразил удар шлемом – тот треснул и начал истекать буресветом. С другой стороны появился чернопанцирный осколочник, но не присоединился к битве с Адолином, а бросился на Каладина.

Кэл стиснул зубы, уклоняясь, и осколочный клинок прошел совсем близко от него. Надо выиграть для Адолина время. Мгновения. Ему требовались мгновения.

Вокруг бывшего раба поднялся ветер. Вернулась Сил и заметалась в воздухе ленточкой из света.

Каладин увернулся от нового удара и обрушил свой импровизированный щит на меч другого атакующего, отбросив его. Взметнулся песок, когда Каладин отпрянул и осколочный клинок врезался в землю у его ног.

Ветер. Движение. Каладин сражался с двумя осколочниками сразу, отбивая их клинки шлемом. Он не мог атаковать – даже не пытался. Можно было только выжить, и в этом, казалось, ветер ему помогал.

Его движениями руководило чутье… и что-то более глубокое. Кэл плясал между клинками, окутанный прохладным воздухом. И в какой-то момент ощутил – невероятная вещь! – что смог бы увертываться с тем же успехом, даже закрыв глаза.

Осколочники с ругательствами бросались на него вновь и вновь. Каладин услышал, как судья что-то сказала, но был слишком поглощен битвой, чтобы вникнуть в ее слова. Толпа шумела все громче. Он отпрыгнул от одной атаки и едва успел увернуться от второй.

Ветер не убить. Его не остановить. Люди не в силах к нему прикоснуться. Он бесконечен…

Буресвет закончился.

Каладин замер. Он попытался втянуть еще, но все его сферы были пусты.

«Шлем», – понял он, заметив, что «перчатка» истекает буресветом из многочисленных трещин, но не взрывается. Она каким-то образом питалась его буресветом.

Черный напал, и Каладин едва успел уйти из-под меча. Он ударился спиной о стену арены.

Зеленый осколочник увидел брешь в обороне и поднял клинок.

Кто-то прыгнул ему на спину.

Каладин потрясенно глядел, как Адолин вцепился в зеленого. Доспех принца почти не сиял; его буресвет закончился. Казалось, молодой человек едва может двигаться – на песке поблизости виднелись борозды, которые вели от оранжевого. Тот лежал на арене, поверженный.

Вот что объявила судья совсем недавно: воин в оранжевом сдался. Адолин добил своего врага и медленно – один вымученный шаг за другим – прошел туда, где сражался Каладин. Похоже, он использовал последние крупицы энергии, чтобы прыгнуть на спину зеленому и вцепиться в него.

Зеленый сыпал ругательствами и пытался ударить Адолина. Принц не разжимал хватку, и его доспех, как говорили осколочники, заело – он сделался тяжелым и почти неподъемным.

Оба зашатались и рухнули на песок.

Кэл посмотрел на оставшегося осколочника в черном доспехе. Тот перевел взгляд с поверженного зеленого на человека в оранжевом, а потом – на Каладина.

А затем повернулся и бросился через всю арену к младшему принцу Холину.

Каладин выругался и кинулся следом, отбросив шлем. Без помощи буресвета его тело казалось вялым.

– Ренарин! – заорал Каладин. – Сдавайся!

Парнишка посмотрел на него. Вот буря, он плакал. Его ранили? Непохоже.

– Сдавайся! – крикнул бывший мостовик, пытаясь бежать быстрее, выжимая последние крупицы сил из мышц, которые, после того как их наполнял буресвет, казались усталыми до изнеможения.

Парнишка устремил взгляд на Релиса, который несся на него, но ничего не сказал. Вместо этого Ренарин отпустил свой клинок.

Релис остановился, пропахав борозду в песке, и занес меч над головой, целясь в беззащитного принца. Младший Холин закрыл глаза, обратив лицо вверх, будто подставляя горло.

Каладин не успевал. Он двигался слишком медленно по сравнению с осколочником.

Релис, к счастью, медлил, словно не желая убивать Ренарина.

Капитан успел. Релис повернулся и замахнулся на него вместо принца.

Бывший мостовик упал коленями на песок и по инерции проехался еще немного, когда меч уже надвигался на него. Он вскинул руки и резко свел ладони.

И поймал осколочный клинок.

Крик.

Почему он услышал страшный крик? Внутри своей головы? Неужели это кричала Сил?

Каладин вздрогнул. От жуткого, чудовищного вопля все его тело затряслось. Охнув, он отпустил осколочный клинок и упал на спину.

Релис отбросил меч, будто ужаленный. Отпрянул, схватившись руками за голову.

– Что случилось? Что случилось?! Нет, я тебя не убил! – Он завопил, словно от сильной боли, побежал через арену и, распахнув дверь в комнату для приготовлений, скрылся внутри. Каладин слышал эхо его криков в коридорах еще долгое время после того, как осколочник исчез из вида.

Трибуны затихли.

– Великий лорд Релис Рутар, – наконец потрясенно объявила судья, – проигрывает бой по причине оставления дуэльной арены.

Каладин, все еще дрожа, поднялся на ноги. Посмотрел на Ренарина – с парнишкой все в порядке – и медленно пересек арену. Даже зрители-темноглазые притихли. Каладин был почти уверен, что они не слышали этого странного вопля. Его услышали только он и Релис.

Он подошел к Адолину и зеленому осколочнику.

– Встань и сразись со мной! – орал зеленый. Он лежал лицом вверх, Адолин был погребен под ним, но так и не разжал борцовского захвата.

Каладин присел рядом. Зеленый задергался сильней, когда юноша отыскал на песке свой поясной нож и прижал его острие к щели в латах противника.

Тогда он застыл.

– Ты сдаешься? – прорычал Каладин. – Или мне придется второй раз убить осколочника?

Тишина.

– Будьте вы оба прокляты бурей! – наконец заорал зеленый. – Это не дуэль, а цирк! Борцовский захват – прием для труса!

Каладин чуть сильнее прижал нож.

– Сдаюсь! – завопил осколочник, вскидывая руку. – Забери вас буря, я сдаюсь!

– Светлорд Джакамав сдается, – произнесла судья. – Побеждает светлорд Адолин.

Темноглазые на своих трибунах разразились восторженными воплями. Светлоглазые потрясенно молчали. Наверху Сил крутилась вместе с ветром, и Каладин чувствовал ее радость. Адолин разжал руки. Зеленый скатился с него и потопал прочь. Принц лежал в углублении в песке, и сквозь проломы в осколочном доспехе виднелись его голова и плечо.

Он смеялся.

Каладин сел рядом с принцем, пока Адолин неудержимо хохотал до слез.

– Это был мой самый нелепый поступок, – выдавил он сквозь смех. – Ох, здорово-то как!.. Ха! Кажется, я только что выиграл три полных комплекта доспехов и два клинка, мостовичок. Помоги-ка мне снять броню.

– Для этого у тебя есть оружейник.

– Времени нет. – Адолин попытался сесть. – Вот буря! Он совсем пустой. Быстрее, помоги мне. Я должен еще кое-что сделать.

«Бросить вызов Садеасу», – понял Каладин. Цель, ради которой принц все это затеял. Он сунул руку в латную перчатку Адолина, помог расстегнуть ремень. Перчатка не снялась сама по себе, как должна была. Принц полностью осушил свой доспех.

Они стянули перчатку, потом занялись второй. Через пару минут приплелся Ренарин и начал помогать. Кэл не стал спрашивать его о случившемся. Парнишка дал несколько сфер и после того, как Каладин затолкал их под нагрудную пластину Адолина, ослабив ее, доспех «ожил».

Молодые люди трудились под рев толпы, и вот Адолин, наконец-то освободившись от доспеха, встал. Впереди король вышел на помост рядом с судьей и одной ногой уперся в ограждение арены. Он посмотрел на принца, и тот кивнул.

«Это шанс Адолина, – понял Каладин, – но он может стать и моим».

Король поднял руки, призывая толпу к молчанию.

– Воин, дуэльный мастер! – прокричал король. – Я весьма доволен тем, чего вы сегодня достигли. Битвы вроде этой Алеткар не видел уже несколько поколений. Вы доставили королю великую радость.

Восторженные крики.

«Я смогу это сделать», – подумал Каладин.

– Я предлагаю награду, – объявил король, указывая на Адолина, когда вопли стихли. – Скажи, чего ты желаешь от меня или от моего двора. Я дам тебе это. Ни один из тех, кто видел это зрелище, не оспорит твое право.

«Право вызова», – подумал Каладин.

Адолин отыскал взглядом Садеаса, который торопливо пробирался к лестнице, чтобы сбежать. Князь все понял.

Чуть дальше справа сидел Амарам в золотом плаще.

– В качестве моей награды, – прокричал Адолин, когда трибуны затихли, – я требую Права вызова. Я требую возможности вызвать на дуэль великого князя Садеаса прямо здесь и сейчас, в качестве воздаяния за его преступления против моего Дома!

Садеас замер на лестнице. Толпа негромко загудела. Адолин как будто собирался сказать что-то еще, но не успел – Каладин шагнул к нему.

– А в качестве моей награды, – прокричал Каладин, – я требую Права вызова против преступника Амарама! Он обокрал меня и убил моих друзей, чтобы скрыть кражу. Амарам заклеймил меня и превратил в раба! Я желаю сразиться с ним на дуэли прямо здесь и сейчас. Вот какой награды я требую для себя!

У короля отвисла челюсть.

На трибунах стало очень-очень тихо.

Рядом с ним застонал Адолин.

Каладин ничего не заметил. Он встретился взглядом со светлордом Амарамом, убийцей.

И даже на расстоянии увидел в его глазах ужас.

Амарам встал, потом попятился. Он лишь в этот момент вспомнил Каладина.

«Ты должен был меня убить», – подумал Кэл. Толпа начала кричать и вопить.

– Арестуйте его! – взревел король сквозь шум.

Великолепно. Каладин ухмыльнулся.

А потом понял, что солдаты направляются к нему, а не к Амараму.

Больше никогда

081

И вот Мелиши удалился в свой шатер и принял решение уничтожить Приносящих пустоту на завтра, но ночью следовало заняться иной военной хитростью, связанной с исключительными способностями узокователей. Из-за спешки он никак не мог записать случившееся; оно относилось к самой природе Вестников и их божественным обязанностям – только узокователи могли взывать к этому символу.

Из «Слов сияния», глава 30, страница 18

Элокар, капитан Каладин – человек чести! – орал Далинар, указывая на Кэла, который сидел поблизости. – Только он отправился на помощь моим сыновьям.

– Да это его работа! – огрызнулся Элокар.

Бывший мостовик тупо слушал, прикованный к стулу в покоях Далинара в его военном лагере. Они не отправились во дворец. Каладин не знал почему.

И были только втроем.

– Он оскорбил великого лорда перед всем двором! – возмущался Элокар, расхаживая вдоль стены. – Посмел вызвать на дуэль человека, который настолько выше его по положению, что в дыру между ними поместилось бы целое королевство!

– Он был во власти момента, – сказал Далинар. – Элокар, будь благоразумен. Каладин только что помог одержать победу над четырьмя осколочниками!

– На дуэльной площадке, где его помощь была к месту, – ответил Элокар, вскинув руки. – Я по-прежнему не согласен с тем, чтобы темноглазым было позволено сражаться на дуэли с осколочниками. Если бы ты меня не удержал… Нет уж! Дядя, я не стану его поддерживать. Не стану, и все тут. Обычные солдаты, вызывающие на дуэль наших самых высокопоставленных и важных генералов? Да это же безумие!

– Я сказал правду, – прошептал Каладин.

– Ни звука! – заорал Элокар, остановившись и ткнув пальцем в его сторону. – Ты все погубил! Мы потеряли шанс прижать Садеаса!

– Адолин его вызвал. Садеас ведь не может проигнорировать это.

– Конечно не может! – завопил Элокар. – Он уже ответил!

Кэл нахмурился.

– Адолину не удалось припереть его к стенке, – объяснил Далинар, глядя на юношу. – Едва покинув арену, Садеас прислал весточку: он согласен драться с Адолином на дуэли. Через год.

Через год?! Каладин ощутил пустоту в желудке. К тому времени, как истечет год, дуэль, скорее всего, уже не будет иметь никакого значения.

– Он выскочил из удавки, – простонал Элокар, заламывая руки. – Нам так нужен был тот момент на арене, чтобы прижать его, чтобы под угрозой позора принудить к битве! Ты украл этот момент, мостовик.

Каладин опустил голову. Хотелось встать, чтобы быть с ними лицом к лицу, но мешали цепи. Холодные кандалы на лодыжках, приковывавшие его к стулу.

Он помнил такие оковы.

– Вот чего ты добился, дядя, – бросил Элокар, – поставив раба во главе нашей гвардии. Клянусь бурей! О чем ты думал? А я о чем думал, когда позволил тебе подобное?

– Элокар, ты видел, как он сражается, – негромко сказал Далинар. – Он хорош.

– Проблема не в его навыках, а в его дисциплине! – Король скрестил руки на груди. – Казнь.

Каладин вскинул голову.

– Что за вздор ты несешь! – возразил Далинар, шагнув к стулу Кэла.

– Таково наказание за клевету на великого лорда, – парировал Элокар. – Таков закон!

– Ты король и можешь простить любое преступление, – напомнил Далинар. – И не говори мне, что на самом деле хочешь увидеть этого человека повешенным после того, что он сегодня сделал.

– И ты мне помешаешь? – уточнил Элокар.

– Я не потерплю подобного, в этом не сомневайся.

Монарх пересек комнату, подошел к Далинару. На миг они забыли про Каладина.

– Я король? – спросил Элокар.

– Разумеется.

– Из твоего поведения это не следует. Дядюшка, тебе придется принять одно решение. Я не намерен и дальше позволять тебе править, превращая меня в марионетку.

– Я не…

– И я решил, что мальчишку казнят. Что теперь скажешь?

– Скажу, Элокар, что, попытавшись сделать это, ты получишь врага в моем лице. – Далинар напрягся.

«Только попытайтесь меня казнить… – подумал Каладин. – Только попытайтесь».

Некоторое время двое сверлили друг друга взглядами. Наконец Элокар отвернулся:

– Тюрьма.

– Как надолго? – спросил Далинар.

– Пока я не решу, что с него хватит! – отрезал король, махнул рукой и быстро направился к выходу. В дверях он остановился и с вызовом посмотрел на Далинара.

– Ладно, – согласился великий князь.

Король ушел.

– Лицемер, – прошипел Каладин. – Он сам настоял, чтобы вы поставили меня во главе его гвардии. А теперь винит вас?

Далинар вздохнул и опустился на корточки рядом с Каладином:

– Сегодня ты сотворил чудо. Защитив моих сыновей, ты оправдал мою веру в тебя перед всем двором. К несчастью, потом ты все испортил.

– Он предложил мне награду! – огрызнулся Каладин, поднимая закованные руки. – И я ее получил, кажется.

– Он предложил награду Адолину! Солдат, ты знал, что́ мы затеяли. Ты слышал об этом плане во время совещания сегодня утром. Ты обменял его на собственную мелочную месть.

– Амарам…

– Я не знаю, почему ты сочинил эту историю про Амарама, – перебил Далинар, – но пришла пора прекратить. Я проверил твои слова, после того как ты мне рассказал ее. Семнадцать свидетелей сообщили, что Амарам заполучил свой осколочный клинок всего лишь четыре месяца назад, – к тому моменту, согласно записям, ты уже давно был рабом.

– Ложь.

– Семнадцать человек, – повторил Далинар, – светлоглазых и темноглазых, а также слово того, кого я знаю не один десяток лет. Солдат, ты не прав. Ты совершил грубую ошибку.

– Если он такой честный, – прошептал Кэл, – почему не бросился на помощь вашим сыновьям?

Князь медлил с ответом.

– Хотя какая разница. – Капитан опустил голову. – Вы позволите королю отправить меня в темницу?

– Да, – подтвердил Далинар, вставая. – У Элокара тяжелый характер. Когда он остынет, я тебя вытащу. Пока что для тебя так будет лучше – появится время на раздумья.

– Им придется постараться, чтобы запихнуть меня в темницу, – негромко предупредил бывший мостовик.

– Да ты меня хотя бы слушал?! – внезапно взревел князь.

Кэл отпрянул, вытаращив глаза, а Далинар наклонился к нему, побагровев, и схватил за плечи, словно собираясь встряхнуть.

– Разве ты не почувствовал, что надвигается на нас? Разве ты не видел, как все в этом королевстве ссорятся из-за пустяков? У нас нет на это времени! У нас нет времени на игры! Прекрати ребячество и сделайся наконец-то солдатом! Ты отправишься в тюрьму, причем с радостью. Это приказ. Или ты теперь не подчиняешься приказам?

– Я… – начал Каладин и не смог продолжить.

Далинар встал, потирая виски:

– Я уж было решил, что мы загнали Садеаса в угол. Подумал, мы сможем подсечь его и спасти это королевство. Теперь я не знаю, что делать. – Он повернулся и направился к двери. – Спасибо, что спас моих сыновей.

Он ушел, и Каладин остался один в холодной каменной комнате.

Тороль Садеас с грохотом распахнул двери в свои покои. Прошел к столу и уперся ладонями в столешницу. Князь смотрел на щель в центре, оставшуюся после того, как он всадил туда Клятвенник.

Капля пота шлепнулась на стол прямо рядом с дыркой. Тороль как-то умудрялся не дрожать, возвращаясь в безопасный военный лагерь, и сумел нацепить улыбку. И не выказал и капли тревоги, даже когда диктовал жене ответ на вызов на дуэль.

И все это время где-то на задворках сознания кто-то смеялся над ним.

Далинар. Далинар почти его обставил! Если бы вызову ничто не помешало, Садеас быстро очутился бы на арене, лицом к лицу с человеком, который только что победил не одного, но четырех осколочников!

Он сел. Не потребовал вина. Вино заставляло забывать, а Садеас хотел это запомнить. Запомнить навсегда.

Какое удовольствие он получит, когда однажды вонзит в грудь Далинару его собственный меч. Буря свидетельница! Подумать только, Тороль почти пожалел своего бывшего друга. И теперь тот выкинул такой фортель. Когда он успел стать таким ловким?

«Нет, – возразил себе Садеас, – это не ловкость. Это удача. Чистое и простое везение».

Четыре осколочника. Как?! Даже с учетом раба-помощника очевидно, что Адолин наконец-то возмужал и начал превращаться в того, кем его отец был когда-то. Это приводило Садеаса в ужас, потому что тот Далинар – Черный Шип – сыграл очень важную роль в завоевании королевства.

«Разве ты не этого хотел? – спросил себя Садеас. – Вновь разбудить его?»

Нет. Истинная правда заключалась в том, что Садеас не желал возвращения Далинара. Он жаждал убрать старого друга со своего пути и мечтал об этом вот уже много месяцев, хоть и внушал себе иное.

Через некоторое время дверь в кабинет отворилась и внутрь скользнула Йалай. Увидев, что он погружен в раздумья, она остановилась у входа.

– Подними по тревоге всех осведомителей, – велел Садеас, возводя глаза к потолку. – Всех шпионов, все источники, какие есть. Йалай, отыщи мне что-нибудь. Я хочу причинить ему боль.

Она кивнула.

– А после, – продолжил Садеас, – придет время задействовать убийц, которых ты внедрила.

Он должен убедиться в том, что Далинар в отчаянии и страдает, – должен всем показать его сломленным, раздавленным!

А потом завершить игру.

Вскоре за Каладином прибыли солдаты. Этих людей он не знал. Они не без уважения освободили его от цепей, приковывавших к стулу, но оставили кандалы на руках и ногах. Один даже удостоил его поднятым кулаком, словно говоря: «Будь сильным».

Каладин опустил голову и, шаркая ногами, проследовал за ними через весь лагерь, на глазах у солдат и письмоводительниц. Он заметил в толпе и людей в форме Четвертого моста.

Вскоре они достигли лагерной тюрьмы Далинара, где солдаты отбывали срок за драки или другие проступки. Это было маленькое, почти лишенное окон здание с толстыми стенами.

Каладина поместили в отдельном крыле, в камеру с каменными стенами и дверью из стальных прутьев. Перед тем как запереть, кандалы с него не сняли.

Он опустился на каменную скамью. Спустя время в камеру проникла Сил.

– Так заканчивается доверие светлоглазым, – сказал Каладин, пристально глядя на нее. – Больше никогда, Сил.

– Каладин…

Он закрыл глаза, лег на холодную каменную скамью и отвернулся.

Его снова посадили в клетку.

Интерлюдии

Крадунья * Сзет * Эшонай

И-9

Крадунья

082

Крадунья впервые в жизни собиралась ограбить дворец. Опасное дело она затеяла. Не потому, что могли поймать, а потому, что, после того как обворуешь какой-нибудь лядащий дворец, чего дальше делать-то?

Она влезла на наружную стену и окинула взглядом угодья. Все внутри – деревья, камни, здания – отражало звездный свет странным образом. В самом центре поместья торчало похожее на луковицу строение, точно пузырь на поверхности пруда. Вообще-то, большинство зданий были такой же круглой формы, частенько с небольшими выпирающими из верхушки выступами. Ни одной прямой линии во всем дурацком местечке. Только изгибы да изгибы.

Компаньоны Крадуньи вскарабкались на стену и таращились вниз. Они пыхтели, шуршали, шумели – в общем, те еще звуки! Шестеро, предположительно старшие воры. Даже на стену забраться как следует не умеют.

– Сам Бронзовый дворец, – выдохнул Хукин.

– Бронза? Так это из нее тут все сделано? – поинтересовалась Крадунья, оседлавшая стену. – Выглядит как скопище титек.

Мужчины ошеломленно уставились на нее. Они все были азирцами, с темной кожей и волосами. Она же – реши, с островов на севере. Ей мать так сказала, хотя Крадунье не довелось побывать в тех местах.

– Чего-чего? – изумленно спросил Хукин.

– Титьки, – повторила Крадунья, махнув рукой. – Видишь, вроде как тетка лежит на спине. А эти штучки наверху – соски́. Типчик, который тут все построил, похоже, мно-о-ого времени провел без бабы.

Хукин повернулся к одному из своих компаньонов. При помощи веревок они поспешно спустились обратно и принялись совещаться шепотом.

– Дворцовые угодья в этой части выглядят пустыми, как и обещал мой осведомитель, – сказал Хукин. Он командовал всей бандой. Носяра у Хукина был такой, словно за него еще в младенчестве схватили и дернули очень-очень сильно. Крадунью удивляло, что он не задевал людей, когда крутил головой.

– Все заняты выборами нового Верховного Акасикса, – добавил Максин. – У нас действительно может получиться. Мы ограбим Бронзовый дворец прямо перед носом у визирей.

– А это… э-э… не опасно? – спросил племянник Хукина. Подросток, с которым природа обошлась весьма жестоко. Не забыла ни про лицо, ни про голос, ни про тощие ноги.

– Цыц! – резко оборвал его Хукин.

– Нет, – вмешался Тигзикк, – мальчик не зря осторожничает. Это будет очень опасно.

Тигзикк считался в банде умником, потому что мог сквернословить на трех языках. Ну правда ведь – сущий ученый! Он носил цветастые наряды, в то время как почти все прочие довольствовались черным цветом.

– Будет хаос, – продолжил Тигзикк, – потому что во дворце сегодня куча народу и суета, но также и опасно. Много-много телохранителей, и все, скорее всего, будут подозревать друг друга.

Тигзикк был в возрасте, и Крадунья из всей банды хорошо знала только его. Она не могла произносить его имя. Это «кк» на конце, когда кто-то произносил его правильно, звучало как мучительный кашель. Потому она звала его просто Тиг.

– Тигзикк, – сказал Хукин. Ага. Словно поперхнулся. – Ты же сам предложил. Не говори мне, что остыл.

– Я не выхожу из дела. Только прошу быть повнимательнее.

Крадунья наклонилась к ним, сидя на стене.

– Хватит спорить, – скомандовала она. – Шевелитесь. Я голодная.

Хукин посмотрел вверх:

– А ее-то мы зачем притащили?

– Она полезная, – возразил Тигзикк. – Сам увидишь.

– Да она же просто ребенок!

– Она девушка. Ей по меньшей мере двенадцать.

– Не двенадцать! – огрызнулась Крадунья, нависая над ними.

Все задрали головы, глядя на нее.

– Не двенадцать, – повторила она. – Двенадцать – несчастливое число. – Она подняла руки. – Мне вот сколько.

– Десять?.. – уточнил Тигзикк.

– Это столько значит? Ну да. Десять. – Она опустила руки. – Если я не могу показать число на пальцах, оно несчастливое. – И столько ей было вот уже три года. Выкуси!

– Много же существует несчастливых возрастов, – веселясь пробормотал Хукин.

– Это точно, – согласилась Крадунья. Она снова окинула взглядом дворцовые угодья, потом обернулась и посмотрела в ту сторону, откуда они пришли, – на город.

По одной из улиц, что вели ко дворцу, шел человек. Его темная одежда сливалась с ночной тьмой, но серебряные пуговицы поблескивали всякий раз, когда он проходил мимо фонаря.

«Вот буря! – подумала она, ощутив, как по спине пробежали мурашки. – Я все-таки не смогла оторваться».

Она оглядела мужчин внизу:

– Так вы идете со мной или нет? Патамушта я ухожу-у… – Она перекинула ногу через верхнюю часть стены и спрыгнула во двор. Там присела, ощущая холодную землю. Ага, металл. Кругом сплошная бронза. Если уж богатею чего-нибудь в голову втемяшится, то держись…

Когда парни наконец-то перестали ссориться и полезли на стену, из тьмы вырос тонкий извилистый пучок лоз и приблизился к Крадунье. Он был похож на небольшой ручеек пролитой воды, текущий по полу. Тут и там из лоз проглядывали кусочки чистого хрусталя, точно кристаллы кварца в темной породе. Они были не острыми, но гладкими, как полированное стекло, и не излучали буресвет.

Лозы росли очень быстро и, свиваясь друг с другом, образовали узор, похожий на лицо.

– Госпожа, – обратилось оно. – Разве это благоразумно?!

– Приветик, пустоносец, – сказала Крадунья, оглядывая окрестности.

– Я не пустоносец! – возмутилось существо. – И вы это знаете. Просто… просто прекратите так говорить!

Крадунья ухмыльнулась:

– Ты мой ручной пустоносец, и никакая ложь этого не изменит. Я тебя поймала. Больше никакого воровства душ. Мы сюда не за душами пришли. Так, ради маленькой кражи, от которой никому не будет вреда.

Лицо из лоз – спрен называл себя Виндль – вздохнуло. Крадунья метнулась по бронзовой земле к дереву, которое, конечно, тоже было из бронзы. Хотя Хукин выбрал для их проникновения в поместье самую темную часть ночи – междулуние, – но звездного света в такую безоблачную ночь хватало, чтобы осмотреться.

Виндль догнал девочку, оставляя небольшой след из лоз, который остальные, похоже, не видели. Лозы вскоре затвердевали, словно ненадолго превращаясь в натуральный хрусталь, а потом рассыпались в пыль. Девочку сообщники время от времени замечали, но самого Виндля не видели.

– Я спрен, – начал Виндль. – Часть гордого и благородного…

– Цыц, – оборвала его Крадунья, выглядывая из-за бронзового дерева, за которым обнаружилась дорога.

Мимо проехала карета с открытым верхом, везя каких-то важных азирских типов. Сразу видно по одеяниям. Свободные, просторные мантии с широченными рукавами и узорами – один крикливее другого. Они все выглядели детишками, что забрались в родительский гардероб. Впрочем, шляпы – ништяк!

Воры последовали за ней, двигаясь со сносным проворством. На самом деле они не были так уж… плохи. Пусть даже не знали, как надо взбираться на стену.

Все собрались вокруг нее, и Тигзикк выпрямился, поправляя наряд – имитацию того, что носили богатые писцы, которые работали на государство. Здесь, в Азире, только труд на государство был по-настоящему важным занятием. Про всех остальных говорили, что они «обособленные», что бы это словечко ни означало.

– Готов? – спросил Тигзикк Максина, тоже одетого в роскошный наряд.

Максин кивнул, и оба двинулись вправо, направляясь к дворцовому саду изваяний. Предполагалось, что все важные шишки уже прогуливаются там, обсуждая, кто станет следующим Верховным.

До чего же опасная работенка! Последним двум отрубил бошки какой-то тип в белом и с осколочным клинком. Самый недавний Верховный не протянул и двух лядащих дней!

Когда Тигзикк и Максин ушли, Крадунье оставалось переживать лишь за четверых: Хукина, его племянника и двух тощих братьев, которые мало разговаривали и все время щупали ножи под куртками. Крадунья не любила таких, как они. Воры не должны оставлять трупы. Это слишком просто. Зачем лезть из кожи вон, совершенствуя ловкость, если можно убить любого, кто тебя заметит?

– Ты же можешь провести нас внутрь? – уточнил Хукин, обращаясь к Крадунье.

Она картинно закатила глаза и стремительно метнулась по бронзовому двору к главному дворцовому зданию.

«Ну вылитая титька…»

Виндль ветвился по земле, рядом с ней, оставляя лозный след, из которого тут и там торчали кусочки чистого хрусталя. Спрен был гибким и быстрым, точно угорь в полете, только вот он на самом деле не двигался, а рос в нужном направлении. Ну и странные они, эти Приносящие пустоту.

– Вы ведь понимаете, что я не сам вас выбрал, – проворчал он, и среди лоз на ходу возникло лицо. Его речь имела странный эффект: остававшийся позади след обрел вид череды застывших лиц. Рот вроде как двигался, потому что Виндль успевал быстро расти и держался рядом с Крадуньей. – Я бы предпочел почтенную матрону-ириали. Бабушку, успешную садовницу. Но нет, Круг потребовал избрать вас. «Она посетила Старую магию», – сказали они. «Наша мать ее благословила», – сказали они. «Она молоденькая, и мы сможем ее воспитать», – сказали они. Что ж, им-то не приходится терпеть…

– Заткнись, пустоносец! – прошипела Крадунья, прильнув к дворцовой стене. – А не то я искупаюсь в благословенных водах и отправлюсь послушать священников. Может, устрою изгнание нечистой силы.

Девочка медленно продвигалась вдоль стены, пока не сумела заглянуть за ее изгиб, – и заметила дозорных стражей в узорчатых жилетах и шапках, с длинными секирами. Воровка посмотрела вверх, на стену. Та выдавалась прямо над ее головой, словно камнепочка, а потом постепенно сужалась. Гладкая бронза, не за что ухватиться.

Она подождала, пока дозорные отвернутся, и прошептала Виндлю:

– Ну ладно. Делай, что я скажу.

– И не подумаю.

– Еще как подумаешь! Я тебя поймала, прямо как в сказках.

– Я к вам сам пришел! – парировал Виндль. – Все ваши силы происходят от меня! Вы хотя бы слушали, когда…

– Вверх! – скомандовала Крадунья, взмахнув рукой.

Спрен вздохнул, но подчинился и пополз вверх по стене широким извилистым узором. Крадунья прыгнула на него, схватилась за маленькие отростки из лоз, которые цеплялись к поверхности благодаря тысячам разветвленных усиков с присосками. Виндль плелся впереди нее, создавая что-то вроде лестницы.

Это оказалось нелегко. Да это было жуть как трудно из-за выступа и малюсеньких «ручек» Виндля. Но у Крадуньи получилось забраться почти на самый верх купола, где имелись окна, выходящие во двор.

Она бросила взгляд в сторону города. Ни следа человека в черной форме. Может, он все-таки потерял ее след.

Девочка повернулась к окну и осмотрела его. В красивой деревянной раме красовалось очень толстое стекло, хоть окно и было обращено на восток. Несправедливо, что Азимир так хорошо защищен от Великих бурь. Они должны жить с ветром, как все обычные люди.

– Надо это запустоносить, – велела Крадунья, указывая на окно.

– Надеюсь, вам понятно, – буркнул Виндль, – что, хоть вы и мните себя мастерицей-воровкой, всю работу делаю я?

– Ты еще и жалуешься за двоих, – парировала она. – Как нам пройти сквозь это?

– Семена есть?

Девчушка кивнула и запустила руку в карман. Потом в другой. Потом в задний. А, вот же они. Она вытащила горсть семян.

– Я могу воздействовать на Материальную сферу лишь в самой незначительной мере, – известил Виндль. – Значит, вам придется использовать Инвеституру, чтобы…

Крадунья зевнула:

– Использовать Инвеституру, чтобы…

Она зевнула еще шире. Лядащие пустоносцы не понимали намеков.

Виндль вздохнул:

– Рассыпьте семена вдоль рамы.

Воровка так и сделала – бросила горстку семян на подоконник.

– Ваша связь со мной дарует два основных класса способностей, – предпринял новую попытку Виндль. – Первый, манипуляцию с трением, вы уже – не зевайте на меня! – открыли. Мы его успешно используем вот уже много недель, и пришла пора познать второй – силу роста. Вы пока не готовы для того, что когда-то называли восстановлением, исцелением…

Крадунья прижала ладонь к семенам и призвала свою круть.

Она не понимала, как это у нее получалось. Получалось, и все тут. Это началось примерно тогда же, когда впервые появился Виндль.

В те дни он не разговаривал. Девочка вспоминала их с некоторой тоской.

Кисть ее руки слабо засветилась белым светом, точно от кожи пошел пар. Семена, которых коснулся свет, начали прорастать. Быстро. Лозы вырвались из них и червями юркнули в трещины между окном и рамой.

Растения росли по ее воле, издавая сдавленные, напряженные звуки. Стекло треснуло, а потом окно взяло и – чпок! – открылось.

Крадунья ухмыльнулась.

– Хорошо, – похвалил Виндль. – Может, все-таки получится из вас гранетанцор.

У нее заурчало в животе. Когда она ела в последний раз? И еще использовала много крути, когда упражнялась чуть раньше. Наверное, надо было стащить что-нибудь съедобное. По правде, не так уж она крута на голодный желудок.

Девочка скользнула внутрь через окно. Иметь при себе Приносящего пустоту было полезно, однако она все еще сомневалась, что получила свои способности от него. Пустоносец просто обязан был что-нибудь в этом духе наврать. Крадунья поймала его, тут все без дураков. Использовала слова. У Приносящего пустоту не было тела, не взаправду. Чтобы поймать такое существо, надо использовать слова. Все это знали. Так же как проклятия побуждали зло отыскать того, кто их произносил.

Крадунье пришлось достать сферу – бриллиантовую марку, ее счастливую, – чтобы как следует осмотреться. Стены маленькой спальни затянули тканью, полы застелили коврами, и все украшено множеством замысловатых узоров – в основном золотых и красных. Для азирцев эти узоры были всем. Они заменяли слова.

Девочка выглянула из окна. Ей, похоже, удалось спрятаться от Мрака – дядьки в черном и серебряном, с бледным полумесяцем родимого пятна на щеке. Человека с мертвыми, безжизненными глазами. Он ведь не мог проследовать за ней от самой Марабетии. Это же половина континента! Ну, по меньшей мере четверть.

Успокоив сама себя, она сняла веревку, намотанную вокруг талии и плеч. Привязала к двери встроенного шкафа, потом спустила конец из окна. Веревка натянулась, когда мужчины начали карабкаться вверх. Поблизости, обвиваясь вокруг одного из столбиков кровати, вырос Виндль.

Крадунья услышала доносившиеся снизу голоса.

– Ты это видел? Она забиралась просто так. Тут же не за что держаться. Как?..

– Цыц! – Это был Хукин.

Пока парни один за другим вскарабкивались по стене, Крадунья проверила шкафы и полки. Когда все оказались внутри, воры втянули веревку и как могли закрыли окно. Хукин изучил лозы, которые она вырастила из семян на раме.

Крадунья сунула голову в нижнюю часть гардероба, высматривая что-нибудь:

– Ниче нету в этой комнате, одни тапки плесневелые.

– Ты и мой племянник останетесь в комнате, – велел Хукин. – Мы втроем обыщем соседние спальни. Скоро вернемся.

– Наверное, соберете целый мешок плесневелых тапок… – пробурчала Крадунья, выбираясь из гардероба.

– Невежественное дитя, – попрекнул ее Хукин, ткнув пальцем в гардероб. Один из его помощников хватал обнаруженные внутри туфли и наряды и запихивал все в мешок. – Одежду будем продавать охапками. Мы именно это и искали.

– А как насчет настоящих богатств? – поинтересовалась Крадунья. – Сфер, драгоценностей, предметов искусства… – Ее саму они мало интересовали, но она считала, что в них нуждается Хукин.

– Их слишком хорошо охраняют, – пояснил Хукин, пока два его сообщника быстро паковали всю одежду в комнате. – Разница между успешным вором и мертвым вором в том, что первый знает, когда удрать с добычей. Сегодняшний улов позволит нам жить в роскоши год или два. Этого достаточно.

Один из братьев выглянул за дверь, в коридор. Кивнул, и все трое скользнули наружу.

– Жди сигнала, – напомнил Хукин племяннику и отпустил дверь, которая почти закрылась за ним.

Тигзикк и его сообщник внизу должны были контролировать, не поднимет ли кто-нибудь тревогу. Если что-то пойдет не так, они слиняют и подадут сигнал свистом. Племянник Хукина присел у окна и прислушался, явно серьезно относясь к своему поручению. На вид ему было лет шестнадцать. Да уж, несчастливый возраст.

– Как ты сумела забраться по стене? – спросил парнишка.

– Находчивость, – ответила Крадунья. – И плевки.

Он хмуро уставился на нее.

– Я владею даром волшебного плевка.

Похоже, он ей поверил. Вот придурок.

– Тебе, наверное, здесь все странно? – поинтересовался он. – Вдали от твоего народа?

Она выделялась. Прямые черные волосы до талии – девочка носила их распущенными, – загорелая кожа, круглое лицо. Каждый с первого взгляда опознавал в ней реши.

– Не знаю, – бросила Крадунья, неспешно направившись к двери. – Никогда не жила среди своих.

– Ты не с островов?

– Не-а. Выросла в Ралл-Элориме.

– В Городе Теней?!

– Ага.

– Там…

– Ага. Как и говорят.

Она сунула нос за дверь. Хукина и других и след простыл. Коридор был из бронзы – стены и все такое, – но с красно-синим ковром посередине, испещренным узорами в виде маленьких лоз. Стены украшали картины.

Она распахнула дверь настежь и вышла.

– Крадунья! – Племянник Хукина кинулся к ней. – Нам велели ждать тут!

– И?

– И мы должны ждать тут! Мы же не хотим, чтобы у дяди Хукина были неприятности!

– Зачем забираться во дворец, если ты не хочешь неприятностей? – Она покачала головой. Старики, что с них взять! – Здесь должно быть роскошно, раз вокруг столько богатеев. – И еда тут наверняка вкусная.

Крадунья тихонько выбралась в коридор, и рядом вырос Виндль. Интересное дело – племянник пошел следом. Девочка думала, что он останется в комнате.

– Мы зря это делаем, – пробормотал парень, когда они миновали чуть приоткрытую дверь, за которой кто-то шуршал. Хукин и его люди занимались дурацким грабежом.

– Так вернись, – прошептала Крадунья, добравшись до широкой лестницы. Внизу сновали туда-сюда слуги, даже парочка паршунов, но она не заметила никого в мантии. – Где все важные шишки?

– Читают заявления, – пробубнил позади нее парнишка.

– Заявления?

– Ну да. После смерти Верховного визири, писцы и арбитры получили шанс заполнить надлежащие бумаги, чтобы подать заявление и попытаться занять его место.

– Вы определяете императора по… заявлению? – изумленно спросила Крадунья.

– Да, и с этим связано очень много канцелярской работы. И еще сочинение. Сочинение должно быть очень хорошим, чтобы получить эту работу.

– Клянусь бурей, вы чокнутые.

– А в других государствах что, лучше? С их кровавыми войнами за престол? А так у каждого есть шанс. Даже самый малозначимый чиновник может собрать документы. Даже обособленный может оказаться на троне, если постарается как следует. Такое уже бывало.

– Безумие.

– Сказала девчонка, которая болтает сама с собой.

Крадунья бросила на него резкий взгляд.

– Не притворяйся, что это не так, – предупредил юноша. – Я видел. Ты говоришь с пустотой, словно там кто-то есть.

– Как тебя звать?

– Гокс.

– Ого! Ну так вот, Го. Я говорю сама с собой не потому, что чокнутая.

– А почему?

– Потому что я крутая. – Она спустилась по ступенькам, дождалась перерыва в потоке слуг и метнулась к кладовке по другую сторону коридора. Гокс выругался и кинулся следом.

Крадунью подмывало использовать круть, чтобы быстро скользнуть по полу, но, по правде, пока она в этом не нуждалась. Да и Виндль все время пилил ее за слишком частое использование крути и угрожал «худосочием», что бы это ни значило.

Она шмыгнула к кладовке, используя лишь обычное проворство, и пробралась внутрь. Гокс успел проделать то же самое за миг до того, как она закрыла дверь. Позади них на сервировочной тележке звякнула обеденная посуда – места едва хватало для двоих. Гокс шевельнулся, вызвав новое звяканье, и она пихнула его локтем. Он замер, и тут по коридору прошли два паршуна с большими винными бочками.

– Тебе надо вернуться наверх, – шепнула ему Крадунья. – Это может быть опасно.

– О, забраться в королевский дворец, забери его буря, опасно? Спасибочки. Я бы сам не догадался.

– Я не шучу, – пробормотала Крадунья, выглядывая из кладовки. – Возвращайся наверх и уходи, когда вернется Хукин. Он-то бросит меня не моргнув глазом. Как и ты, наверное.

Кроме того, она не хотела показывать круть, когда рядом Гокс. Начнутся вопросы. Поползут слухи. Она ненавидела и то и другое. Девочка мечтала в кои-то веки пожить на одном месте, не испытывая необходимости сбежать.

– Нет, – тихонько возразил Гокс. – Если ты собираешься украсть что-нибудь стоящее, я хочу быть в доле. Тогда, может быть, Хукин перестанет кидать меня и поручать всякую ерунду.

Хм. А он, выходит, не лишен отваги.

Протопала служанка с большим подносом, заставленным тарелками. Доносившиеся от них запахи вызвали новый приступ урчания в животе у Крадуньи. Еда богатеев. Какой аромат!

Крадунья проводила взглядом женщину, а потом выбралась из чулана и пошла следом. Сложновато провернуть дельце, когда за ней хвостом идет Гокс. Дядя неплохо его обучил, но перемещаться по заполненному людьми зданию, оставаясь невидимым, нелегко.

Служанка распахнула дверь, спрятанную в стене. Коридор для прислуги. Крадунья поймала створку, перед тем как та захлопнулась, выждала несколько ударов сердца, приоткрыла и скользнула внутрь. Узкий проход был плохо освещен, и пахло в нем только что пронесенной едой.

Гокс вошел следом за Крадуньей, потом тихонько прикрыл дверь за собой. Впереди служанка исчезла за углом, – наверное, во дворце было множество таких коридоров. Позади Крадуньи на дверной раме пророс Виндль – темно-зеленая, похожая на грибок поросль лоз покрыла дверь, а потом стену рядом с нею.

Он отрастил лицо посреди лоз и вкраплений хрусталя и покачал головой.

– Чуть не попались? – спросила Крадунья.

Он кивнул.

– Здесь темно. Нас трудно заметить.

– Пол вибрирует, госпожа. Кто-то идет сюда.

Она с тоской глянула вслед служанке с подносом, оттолкнула Гокса и, распахнув дверь, снова выскочила в главный коридор.

Гокс выругался:

– Ты хоть понимаешь, что творишь?

– Нет, – бросила она и поспешно юркнула за угол, прямиком в большой коридор, где на стенах чередовались зеленые и желтые самосветные лампы. К несчастью, прямо на нее надвигался слуга в жесткой черно-белой форме.

Гокс встревоженно ойкнул и метнулся обратно. Крадунья же выпрямилась, сцепила руки за спиной и зашагала вперед как ни в чем не бывало.

Она уже почти миновала слугу, который, судя по форменной одежде, был важной персоной среди себе подобных.

– Эй, ты! – рявкнул он. – Это еще что?

– Госпожа пожелала пирога, – сказала Крадунья, вздернув подбородок.

– Ох, ради Яэзира. Еду подают в садах! Там есть пирог!

– Не тот, – возразила Крадунья. – Госпожа желает с ягодами.

Мужчина закатил глаза.

– Кухни в другой стороне, – указал он. – Попытайся уговорить повариху, хотя она быстрее отрубит тебе руки, чем примет еще один особый заказ. Чтобы всех этих провинциальных письмоводительниц бурей унесло! Про особые потребности в пище надо сообщать заранее, заполнив нужные бумаги! – Он быстрым шагом ушел прочь, а Крадунья, сцепив руки за спиной, проводила его взглядом.

Гокс выглянул из-за угла.

– Я думал, нам конец.

– Не говори глупости, – бросила Крадунья, спеша дальше по коридору. – Опасная часть еще не началась.

Коридор упирался в другой такой же – с тем же широким ковром по центру, бронзовыми стенами и светящимися металлическими лампами. Напротив обнаружилась дверь, из-под которой не просачивался свет. Девочка повертела головой, озираясь, и метнулась к двери, приоткрыла, заглянула внутрь и взмахом руки позвала Гокса.

– Надо пройти по тому коридору, – прошептал Гокс, когда она прикрыла дверь, оставив узенькую щель. – В конце – покои визирей. Они, скорее всего, пустые, потому что все в крыле Верховного, совещаются.

– Ты знаешь, где тут что? – спросила она, присев на корточки в почти полной тьме, рядом с дверью. Они были в маленькой гостиной, где среди теней виднелась парочка стульев и столик.

– Ага, – подтвердил Гокс. – Я изучал карты дворца перед тем, как мы сюда пришли. А ты нет?

Она пожала плечами.

– И я однажды тут побывал, – признался Гокс. – Смотрел, как Верховный спит.

– Что ты делал?!

– Он принадлежит всем. Участвуешь в лотерее, где победитель получает возможность прийти и посмотреть, как Верховный спит, – объяснил Гокс. – Они запускают новых людей каждый час.

– Чего? По особым дням или как?

– Нет, ежедневно. Еще можно понаблюдать, как он ест или занимается рутинными делами. Если с него упадет волос или он обрежет ноготь, разрешено сохранить это как реликвию.

– Звучит жутковато.

– Немного.

– А где его комнаты? – спросила Крадунья.

– В той стороне, – ответил Гокс и указал налево – в противоположную сторону от визирских покоев. – Но не стоит туда идти. Там визири и все важные шишки рассматривают заявления. В присутствии Верховного.

– Но он мертв.

– Нового Верховного.

– Так его еще не выбрали!

– Ну да, все немного странно, – признал Гокс. В тусклом свете, проникавшем сквозь приоткрытую дверь, девочка видела, как он покраснел, словно осознав, насколько все чудно. – Вообще, не бывает так, чтобы Верховного не было. Мы просто не знаем, кто он такой. Я хочу сказать, он жив и он уже Верховный – прямо сейчас. Только его должны найти. Итак, там его покои, и потому отпрыски и визири желают присутствовать, когда будет решено, кто он такой. Даже если его самого не будет в комнате.

– Бессмыслица какая-то.

– Ничего подобного, – возразил Гокс. – Так работает государство. Все в подробностях описано в кодексах и… – Он умолк, когда Крадунья зевнула. Азирцы бывали по-настоящему нудными. Но этот, по крайней мере, понимал намеки.

– В общем, – продолжил Гокс, – все те, кто в садах, надеются, что их вызовут на личное собеседование. Но до этого может и не дойти. Отпрыск не имеет права быть Верховным, потому что он слишком занят тем, что посещает и благословляет деревни по всему королевству. Но визирь может, и у них традиционно самые хорошие заявления. Обычно одного из них и выбирают.

– Покои Верховного, – догадалась Крадунья. – Туда понесли еду.

– Ты как-то неровно дышишь к еде.

– Я собираюсь съесть их ужин, – сказала она тихо, но уверенно.

Гокс потрясенно моргнул:

– Ты собираешься… что сделать?!

– Съесть их еду, – повторила она. – У богатеев самая вкусная еда.

– Но… в покоях визирей могут быть сферы…

– Хе! Я все равно потрачу их на еду.

Красть обычное было неинтересно. Ей требовался настоящий вызов. Последние два года она только и делала, что выбирала самые неприступные места. Потом забиралась туда.

И съедала чужие ужины.

– Идем, – велела она, выходя за дверь и поворачивая налево, к покоям Верховного.

– Да ты и впрямь чокнутая… – прошептал Гокс.

– Не. Мне просто скучно.

Он посмотрел направо:

– Я пойду в комнаты визирей.

– Как пожелаешь. Но я бы на твоем месте поднялась обратно. У тебя маловато опыта для таких вещей. Если мы разделимся, ты, скорее всего, попадешь в беду.

Он поколебался, а потом шмыгнул в сторону визирских покоев. Крадунья закатила глаза.

– Почему вы вообще отправились с ними? – поинтересовался Виндль, выбираясь из комнаты. – Почему просто не проникли внутрь самостоятельно?

– Тигзикк узнал про эти выборы-шмыборы, – объяснила девочка. – Он сообщил, что сегодня хорошая ночь для грабежа. Я перед ним в долгу. Кроме того, я хотела быть здесь на случай, если он попадет в беду. Возможно, придется помогать.

– С чего вам беспокоиться?

И действительно, с чего?

– Кому-то должно быть не все равно, – пробормотала она и двинулась по коридору. – Слишком мало сейчас тех, кому не все равно.

– Вы так говорите, словно не обкрадываете людей.

– Ну да. Но от этого им не больно.

– Госпожа, странное у вас понятие о морали.

– Не глупи, – бросила Крадунья. – Все понятия о морали странные.

– Пожалуй.

– Особенно для пустоносца.

– Я не…

Она ухмыльнулась и ускорила шаг, направляясь к покоям Верховного. Она поняла, что добралась до них, когда заглянула в боковой коридор и обнаружила в дальнем конце стражей. Ага. Такая красивая дверь точно императорская. Лишь сверхбогатые обзаводились разукрашенными дверьми. Только тот, у кого деньги сыплются из ушей, потратит их на дверь!

Стражники были проблемой. Крадунья присела и еще раз выглянула за угол. Коридор, ведущий в комнаты Верховного, узкий, как переулок. Умно. По такому тайком не проберешься. И эти два стражника не из тех, кто засыпает от скуки. У них на лицах написано: «Мы тут будем стоять и злобно глядеть». Спины такие прямые, словно кто-то им в задницы по метелке воткнул.

Она посмотрела вверх. Коридор был высоким; богатеи любили все высокое. Были бы они бедными, построили бы еще один этаж, чтобы поселить тетушек и кузенов. Вместо этого богачи тратили пространство. Доказывали, что у них так много денег, что их можно транжирить впустую.

Ну как таких не обчистить?

– Вот оно, – прошептала девочка, указывая на небольшой декоративный карниз, который шел вдоль стены наверху. Он был недостаточно широким, чтобы по нему смог пройти кто-нибудь, кроме Крадуньи. Но она-то, к счастью, ею и была. Наверху еще и тень. Люстры здесь висели низко, а зеркала направляли их сферный свет на пол и стены.

– Мы идем наверх, – сказала она.

Виндль вздохнул:

– Делай, что говорю, а не то я тебя подрежу.

– Вы меня… подрежете?

– Именно. – Это ведь звучало грозно, так?

Виндль пророс вверх по стене, создавая для нее зацепки. Лозы, которые он оставил позади себя в коридоре, уже начали исчезать, превращаясь в хрусталь и рассыпаясь в пыль.

– Почему они тебя не замечают? – спросила вдруг Крадунья. Она еще не интересовалась у него этим, хотя они столько месяцев провели вместе. – Потому что тебя могут увидеть лишь чистые душой?

– Вы же не серьезно?

– Серьезно. Так легенды утверждают и все такое.

– О, теория сама по себе нелепая, – возразил Виндль. Он проговаривал слова из лозы, рядом с нею, несколько зеленых жгутиков двигались, точно губы. – Уже хотя бы потому, что вы считаете себя чистой душой.

– Я чиста, – ворчливо прошептала Крадунья. – Я ребенок и так далее. Я так чиста, забери меня буря, что чуть ли не рыгаю радугами.

Виндль снова вздохнул – ему нравилось так делать, – когда они достигли карниза. Он вырос вдоль карниза, сделав его чуточку шире, и Крадунья ступила на него. Девочка осторожно проверила, может ли удерживать равновесие, и кивнула Виндлю. Он протянулся вдоль карниза, а потом повернул в другую сторону, пошел вверх и немного перерос ее. Там он начал расти горизонтально, чтобы дать ей возможность держаться. С дополнительным дюймом на карнизе и опорой для рук наверху, она смогла двигаться боком, прижимаясь животом к стене. Девочка глубоко вздохнула и повернула к углу коридора, где стояли стражники.

Она продвигалась туда медленно, Виндль мотался туда-сюда, давая ей опору для ног и зацепки для рук. Стражники не закричали. У нее получалось!

– Они не видят меня, – сказал Виндль, прорастая рядом с нею, чтобы сотворить новую череду зацепок, – потому что я существую большей частью в сфере Разума, хотя и перенес свое сознание в эту сферу. Я могу сделать себя видимым для кого угодно, если пожелаю, хоть это и нелегко для меня. У одних спренов это лучше получается, у других – наоборот. Конечно, как бы я ни проявлялся, никто не может ко мне прикоснуться, потому что в этой сфере мое тело практически неосязаемо.

– Но я-то могу, – прошептала Крадунья, дюйм за дюймом продвигаясь по коридору.

– У вас это тоже не должно получаться, – с оттенком беспокойства проворчал он. – О чем вы попросили, когда навестили мою мать?

Крадунья не собиралась отвечать на этот вопрос, особенно с учетом того, что его задал Приносящий пустоту, забери его буря. В конце концов она преодолела весь коридор. Дверь была под нею. К несчастью, и стражники тоже.

– Похоже, госпожа, вы не очень-то хорошо все спланировали, – заметил Виндль. – Вы спрашивали себя о том, что будете делать, когда доберетесь сюда?

Она кивнула.

– И что же?

– Ждать, – прошептала Крадунья.

И они ждали. Крадунья прижалась лицом к стене, ее пятки нависали футах в пятнадцати над стражниками. Она не хотела упасть. Девочка была почти уверена, что крути хватит, чтобы выжить, но, если ее увидят, игре конец. Придется бежать – и она останется без ужина!

К счастью – и к несчастью, – ее догадка оказалась справедливой. На другом конце коридора появился стражник, запыхавшийся и весьма сердитый. Двое подбежали к нему. Он повернулся, указывая в другую сторону.

Это был ее шанс. Виндль отрастил лозу, упавшую вниз, и Крадунья схватилась за нее. Она чувствовала торчащие между завитками гладкие и многогранные кристаллы. Воровка спустилась, скользя пальцами по лозе, и сжала пальцы, зависнув над самым полом.

У нее было всего несколько секунд.

– …Поймали вора, который пытался ограбить визирские покои, – говорил новый стражник. – Возможно, их больше. Будьте бдительны. Клянусь самим Яэзиром! Не верится, что они посмели. В такую ночь!

Крадунья приоткрыла дверь в императорские комнаты и заглянула туда. Большой зал. Мужчины и женщины за столом. Никто в ее сторону не посмотрел. Она шмыгнула внутрь.

И стала крутой.

Она пригнулась, бросилась вперед, и на миг пол – ковер и дерево под ним – перестал ее притягивать. Девочка скользила, словно по льду, не производя ни малейшего шума, и плавно пересекла десятифутовое пустое пространство. Ничто не могло ее удержать, когда она становилась такой скользкой. Ничьи пальцы не схватили бы ее, и Крадунья могла нестись вечно. Мелькнула мысль, что она не остановится, если не погасит в себе круть. Будет скользить и скользить, пока не угодит прямо в океан, буря бы его побрала.

Она остановилась под столом, используя пальцы – они не были скользкими, – а потом сняла скользкость с ног. Ее желудок жалостливо заурчал. Ей требовалась еда. И очень быстро, иначе можно забыть про круть.

– Вы каким-то образом находитесь отчасти в сфере Разума, – сказал Виндль, свернувшись возле нее и приподняв сеть из ветвящихся лоз, из которой можно было создать лицо. – Это единственный ответ, позволяющий объяснить, почему вы можете прикасаться к спренам. И ваш обмен веществ напрямую превращает еду в буресвет.

Она пожала плечами. Вечно он бормотал слова вроде этих. Лядащий пустоносец пытался сбить ее с толку. Что ж, сейчас она ему не ответит. Мужчины и женщины, стоящие возле стола, могли ее засечь, даже если не слышали Виндля.

Еда была где-то рядом. Крадунья ее чуяла.

– Но почему?! – продолжил Виндль. – Почему она дала вам этот невероятный талант? Почему выбрала ребенка? Среди людей есть воины, великие короли, умнейшие ученые. Но вместо них она выбрала вас.

Еда, еда, еда. Пахло потрясающе. Крадунья проползла под длинным столом. Мужчины и женщины наверху переговаривались очень обеспокоенными голосами.

– Далкси, ваше заявление, вне всяких сомнений, лучшее.

– Что? Да у меня только в первом параграфе три неправильно написанных слова!

– Я не заметил.

– Вы не заметили… Конечно заметили! Но это бессмысленно, потому что сочинение Аксикка явно лучше моего.

– Не надо меня снова в это втягивать. Мы уже исключили мою кандидатуру. Я не могу быть Верховным. У меня больная спина.

– У мудрейшего Ашно была больная спина. И он стал одним из величайших Верховных у эмули.

– Чушь! Мое сочинение – полный бред, и вы это знаете.

Виндль подвинулся к Крадунье:

– Мать потеряла веру в ваш вид. Я это чувствую. Ей теперь на вас наплевать. А раз его больше нет…

– Эти споры нам не к лицу, – проговорил властный женский голос. – Мы должны принять решение. Люди ждут.

– Давайте выберем одного из тех дурней в садах.

– Их сочинения были чудовищными. Только поглядите, что Пандри написала поверх своего.

– Ух ты!.. Я… я половины вообще не понимаю, но, кажется, это очень оскорбительно.

Это наконец-то привлекло внимание Крадуньи. Она подняла голову, прислушиваясь. Хорошие ругательства? «Ну же, – подумала воровка. – Прочитайте хоть парочку».

– Придется выбрать одного из них, – проворчала другая женщина, явно из начальников. – Кадасиксы и Звезды, ну и головоломка. Что нам делать, когда никто не желает стать Верховным?

Никто не хотел стать Верховным? Неужели у всей страны внезапно проснулся здравый смысл? Крадунья двинулась дальше. Богатство – это весело и все такое, но руководить столькими людьми? Чистейшая каторга.

– Возможно, нам стоит выбрать худшее заявление, – предложил кто-то. – В этой ситуации оно укажет на самого умного заявителя.

– Убиты шестеро разных монархов… – проговорил еще один голос, новый. – За каких-то два месяца. По всему Востоку погибают великие князья. Религиозные вожди. А потом двух Верховных убивают за одну неделю. Вот буря… я начинаю думать, что близится очередное Опустошение.

– Опустошение в лице одного человека. Да поможет Яэзир тому, кого мы выберем. Это смертный приговор.

– Мы слишком долго тянули с решением. Недели ожидания без Верховного вредят Азиру. Давайте просто выберем худшее заявление. Из этой стопки.

– Что, если мы попадем на того, кто окажется по-настоящему ужасным? Разве наш долг не заключается в том, чтобы заботиться о королевстве, невзирая на риск для того, кого мы выбираем?

– Но, выбирая как следует, мы обрекаем наших лучших, подающих самые большие надежды, на смерть от меча… Яэзир, помоги нам. Отпрыск Этид, молитва о наущении была бы весьма кстати. Нужно, чтобы сам Яэзир продемонстрировал нам свою волю. Возможно, если мы выберем правильного человека, он или она окажется под защитой его руки.

Крадунья достигла конца стола и, выглянув из-под него, заметила яства, разложенные на столике поменьше в дальней части комнаты. Место было очень… азирским. Повсюду извилистая вышивка. Ковры просто прекрасные – наверное, какая-нибудь бедолага ослепла, пока их ткала. Темные краски и приглушенные огни. Картины на стенах.

«Хм, – подумала Крадунья. – А вон той кто-то царапал лицо, пока не стер». Ради Вестников всей компанией, кто же мог так испортить прекрасную картину?

Что ж, к пиршеству никто приступать не собирался. У нее заурчало в желудке, но она ждала подходящего момента.

И вскоре он настал. Двери открылись. Скорее всего, стражники явились доложить о воре, которого поймали. Бедняга Гокс. Позже придется его вызволять.

А теперь пришло время для еды. Крадунья упала на колени и при помощи своей крути сделала ноги скользкими. Девочка проехалась по полу и ухватилась за ножку стола с едой. От инерции ее плавно завернуло и занесло под стол. Она пригнулась, прячась за скатертью от людей в центре комнаты, и убрала с ног скользкость.

Отлично. Крадунья вытянула руку и схватила со стола рогалик. Откусила и заколебалась.

Почему стало так тихо? Она рискнула выглянуть из-под скатерти.

Прибыл… он.

Высокий азирец с белым пятном-полумесяцем на щеке. Черная форма с двойным рядом серебряных пуговиц, жесткий воротник серебряной рубашки. У его толстых перчаток тоже были «воротники», которые доходили до середины предплечий.

Мертвые глаза. Мрак собственной персоной.

«О нет!»

– Что вы себе позволяете! – гневно воскликнула одна из визирей, женщина в такой же, как у всех, просторной мантии со слишком широкими рукавами. Ее шапка с другим узором впечатляюще контрастировала с мантией.

– Я явился сюда, – сказал Мрак, – за воровкой.

– Ты понимаешь, где находишься? Как смеешь ты прерывать…

– У меня, – перебил Мрак, – есть все документы. – Его голос был полностью лишен эмоций. Ни раздражения от того, что ему бросили вызов, ни высокомерия или напыщенности. Вообще ничего. Один из его прислужников вошел следом, человек в черной с серебром, но не такой изукрашенной форме. Он протянул хозяину аккуратную стопку бумаг.

– Документы – это хорошо и правильно, – одобрила визирь. – Но, констебль, сейчас не время для…

Крадунья бросилась наутек.

Ее чутье наконец-то возобладало над изумлением, и она побежала, перепрыгнув через кушетку по пути к задней двери. Виндль полосой двигался рядом с нею.

Она зубами оторвала кусок от рогалика; еда ей понадобится. За этой дверью должна быть спальня, а в спальне – окно. Она распахнула дверь, рванулась внутрь.

Что-то ударило ее из темноты по ту сторону.

Дубина обрушилась ей на грудь. Ребра затрещали. Крадунья охнула от боли и упала на пол лицом вниз.

Из темной спальни вышел еще один прислужник Мрака.

– Даже хаос, – проговорил Мрак, – можно предсказывать, если как следует его изучить. – Его ноги протопали по полу позади нее.

Крадунья стиснула зубы, сжавшись в комочек на полу. «Слишком мало съела…» Она была так голодна!

Несколько кусочков, которые успела проглотить, работали внутри ее. Воровка чувствовала знакомое ощущение, похожее на бурю в жилах. Жидкая круть. Она исцелялась, и грудь болела все меньше.

Виндль бегал вокруг – маленькое лассо из лоз, выпускающих листья на полу, – огибая ее снова и снова. Мрак подошел совсем близко.

«Вперед!» Она вскочила на четвереньки. Мрак схватил ее за плечо, но Крадунья смогла вырваться из его хватки. Она призвала свою круть.

Мрак что-то в нее метнул.

Это был маленький зверек – похожий на кремлеца, но… с крыльями. Связанными крыльями, связанными лапками. У него была странная мордочка, не крабья, как у кремлеца, а скорее как у маленькой рубигончей – заостренная, с пастью и глазами.

Он казался больным, и его мерцающие глаза переполняла боль. Откуда она это знала?

Существо высосало круть из Крадуньи. Девочка даже почти видела, как круть уходила, блистающей белизной струясь от нее к маленькому животному. Оно открыло рот, впитывая круть.

Крадунья внезапно почувствовала себя очень уставшей и очень-очень голодной.

Мрак вручил зверька одному из прислужников, который быстро надел на него черный мешок и сунул в карман. Крадунья была уверена, что визири, застывшие гневной толпой у стола, ничего не видели, – Мрак стоял к ним спиной, а два прислужника заслоняли обзор.

– Держите сферы подальше от нее, – велел Мрак. – Она не должна прибегать к Инвеституре.

Крадунья ощутила ужас, запаниковала так, как не бывало уже много лет, с той поры как жила в Ралл-Элориме. Она дергалась, извивалась, кусала руки, которые ее держали. Мрак даже не охнул. Он рывком поставил ее на ноги, и другой прислужник схватил ее за руки и заламывал их за спину, пока девочка не задохнулась от боли.

Нет. Она освободится! Ее так просто не возьмешь. Страдающий Виндль продолжал носиться вокруг нее по полу. Он был славный малый для пустоносца.

Мрак повернулся к визирям:

– Я больше не причиню вам беспокойства.

– Госпожа! – крикнул Виндль. – Смотрите!

Недоеденный рогалик валялся на полу. Она уронила его, когда получила удар дубинкой. Виндль налетел на него, но смог лишь чуть-чуть пошевелить. Крадунья дергалась, пытаясь вырваться, но без бури внутри она была просто ребенком в ручищах опытного солдата.

– Вы его уже причинили своим вторжением, констебль, – произнесла главная визирица, перебирая стопку бумаг, которые ей передал Мрак. – Ваши документы в порядке, и я вижу, что вы даже приложили прошение – удовлетворенное арбитрами – в связи с обыском дворца ради обнаружения этой беспризорницы. Уверена, вам не стоило тревожить священный конклав. Ради кого – обычной воришки?

– Справедливость одинакова для всех мужчин и женщин, – возразил Мрак, совершенно спокойный. – А эта воровка отнюдь не обычная. Если позволите, мы избавим вас от своего присутствия.

Похоже, его не волновало, позволят те удалиться или нет. Он решительно направился к двери, и его прислужник потащил девчонку следом. Она ногой подцепила рогалик, но сумела лишь пинком зашвырнуть его под длинный стол, вокруг которого толпились визири.

– Это дозволение на… казнь, – изумленно воскликнула визирица, взяв последний лист в стопке. – Вы убьете ребенка? За обычное воровство?

Убить? «Нет. Нет!»

– За это и за проникновение во дворец Верховного, – уточнил Мрак, достигнув двери. – И за то, что прервала заседание святого конклава.

Визирица встретилась с ним взглядом. Секунду женщина держалась, потом увяла.

– Я… – проговорила она. – А, ну да… э-э… констебль.

Мрак отвернулся от нее и распахнул дверь. Визирица оперлась одной рукой о стол, другой схватилась за голову.

Прислужник потащил Крадунью к двери.

– Госпожа! – вскричал Виндль, крутясь рядом. – Ох… ой-ой! С этим человеком что-то очень не в порядке! Он неправильный, совсем неправильный. Вы должны использовать свои способности.

– Пытаюсь, – пропыхтела Крадунья.

– Вы позволили себе слишком исхудать, – бубнил Виндль. – Нехорошо. Вечно вы все используете подчистую… Очень мало подкожного жира… Вот в чем все дело, наверное. Я же не понимаю, как это работает!

За дверью Мрак замешкался, глядя на низко висящие люстры в коридоре, с их зеркалами и искрящимися самосветами. Поднял руку, указал на них. Прислужник, который не держал Крадунью, вышел в коридор и нашел веревки, при помощи которых управляли люстрами. Он их размотал и натянул, поднимая светильники.

Крадунья попыталась призвать круть. Ну хоть чуть-чуть. Ей нужна была лишь крохотная часть.

Ее тело изнемогало от усталости. Маленькая воровка вымоталась. Она и впрямь перестаралась. Девочка задергалась, ощущая растущие панику и отчаяние.

Помощник Мрака поднял люстры высоко над полом. Неподалеку старшая визирица перевела взгляд с констебля на Крадунью.

– Пожалуйста… – беззвучно прошептала та.

Визирица безошибочным движением… толкнула стол. Он ударил солдата по локтю, и тот, выругавшись, выпустил Крадунью.

Она метнулась вниз, выкручиваясь из его хватки. Рванулась вперед, под стол.

Страж схватил ее за лодыжки.

– Что это было? – спросил Мрак ледяным, лишенным эмоций голосом.

– Я поскользнулась, – повинилась визирица.

– Смотрите, куда идете.

– Это угроза, констебль? Я вне вашей юрисдикции.

– Все в моей юрисдикции. – По-прежнему никаких эмоций.

Крадунья металась под столом, пиная солдата. Он негромко выругался и вытащил Крадунью, потом вздернул на ноги. Мрак бесстрастно наблюдал.

Девочка уставилась ему прямо в глаза; во рту у нее был недоеденный рогалик. Она таращилась на констебля, быстро жуя и глотая.

Он впервые выказал какую-то эмоцию. Замешательство.

– Все это, – поинтересовался он, – ради рогалика?

Крадунья промолчала.

«Ну же!..»

Конвоиры провели ее по коридору, повернули за угол. Один из стражей побежал вперед и деловито вытащил сферы из ламп на стенах. Они что, грабили дворец? Нет, когда ее провели, прислужник метнулся назад и разложил сферы по местам.

«Ну же!..»

Они вышли в коридор побольше и встретили дворцового стражника. Тот что-то заметил на Мраке – наверное, веревку, привязанную на плече, в которую были вплетены цветные нити, образовывавшие азирский узор, – и отдал честь.

– Констебль, сэр? Вы нашли еще одного?

Мрак остановился, глядя как солдат распахивает перед ним дверь. Внутри на стуле сидел понурый Гокс под охраной двух стражников.

– Так у тебя все-таки были сообщники! – вскричал один из них и отвесил Гоксу пощечину.

Позади Крадуньи ахнул Виндль:

– Определенно, мальчик этого не заслужил!

«Ну же!..»

– Это не ваше дело, – бросил Мрак стражникам, выжидая, пока один из его прислужников проделает странный ритуал с выниманием самосветов. С чего им об этом так беспокоиться?

Что-то шевельнулось внутри Крадуньи. Точно маленький вихрь, предвестник бури.

Мрак резко повернулся к ней:

– Что-то…

Круть вернулась.

Крадунья стала скользкой – вся целиком, кроме ступней и ладоней. Она выдернула руку – та выскользнула из пальцев прислужника, – а потом бросилась вперед и упала на колени. Нырнула под рукой Мрака, который потянулся к ней.

Виндль издал торжествующий возглас и заметался рядом с ней. Девочка начала шлепать ладонями по полу, будто плыла, и с каждым взмахом рук толкала себя вперед. Она неслась по полу дворцового коридора, скользя коленями, словно их намазали жиром.

Поза не слишком-то достойная. Но достоинство – штука для богатеев, у которых есть время на игры друг с другом.

Она перемещалась очень проворно, очень быстро – так быстро, что стало трудно управлять своим телом, когда воровка ослабила круть и попыталась вскочить. Вместо этого Крадунья врезалась в стену в конце коридора, растопырив руки и ноги.

Девочка мгновенно пришла в себя и улыбнулась. Все прошло куда лучше, чем в последние пару раз, когда она пыталась устроить подобное. Первая попытка обернулась невероятной неловкостью. Она стала такой скользкой, что даже не удержалась на коленках.

– Крадунья! – крикнул Виндль. – Сзади!

Воровка оглянулась. Она могла поклясться, что бежавший по коридору преследователь слегка светился и он точно бежал слишком быстро.

У Мрака тоже была круть.

– Так нечестно! – завопила Крадунья, подскакивая и бросаясь в боковой коридор – тот самый, откуда они с Гоксом тайком пробирались сюда. Ее телом вновь начала овладевать усталость. Одного рогалика надолго не хватило.

Крадунья со всех ног понеслась по роскошному коридору, вынудив горничную отпрыгнуть прочь с воплем, словно та увидела крысу. Девочку занесло на повороте, а потом она учуяла приятные запахи и ворвалась в кухню.

Там она промчалась мимо множества людей. А миг спустя позади нее распахнулась дверь. Мрак.

Не обращая внимания на ошеломленных поваров, Крадунья запрыгнула на длинный рабочий стол, придала ноге скользкость и проехалась боком, с грохотом сбивая миски и сковородки. Она спрыгнула с другого конца стола, пока Мрак проталкивался через столпившихся поваров, высоко подняв руку с осколочным клинком.

Он молчал. А ведь в злобе все бранятся! Когда люди так делают, то хоть выглядят настоящими.

Но Мрак не стремился выглядеть реальным человеком. Это уж она точно знала!

Крадунья схватила сосиску с дымящейся тарелки и ринулась в коридор для слуг. Девочка жевала на бегу, и Виндль рос вдоль стены рядом с ней, оставляя полосу темно-зеленых лоз.

– Куда мы направляемся? – спросил он.

– Прочь!

Позади нее распахнулась дверь в коридор для слуг. Крадунья завернула за угол и испугала конюшего. Призвала круть, бросилась в сторону и легко разминулась с ним в узком коридоре.

– Кем же я стал? – возопил Виндль. – Ворую в ночи, спасаюсь бегством от мерзостей. Я был садовником. Прекрасным садовником! Криптики и спрены чести приходили поглядеть на кристаллы, которые я выращивал из разумов вашего мира. А теперь это. Кем же я стал?!

– Нытиком, – пропыхтела Крадунья.

– Чушь.

– Так ты всегда им был, значит? – Она бросила взгляд через плечо. Мрак небрежно сбил конюшего с ног и даже не замедлил бег, перепрыгивая через бедолагу.

Крадунья достигла двери, открыла ее ударом плеча и опять выскочила в богатые коридоры.

Ей требовался выход. Окно. Путь побега сделал петлю и вернул ее примерно туда, где располагались покои Верховного. Она особо не выбирала направление, но тут навстречу из-за угла выскочил один из прислужников Мрака. У него тоже был осколочный клинок. Да уж, повезло так повезло.

Крадунья метнулась в другую сторону и проскочила мимо Мрака, который вырвался из коридоров для слуг. Она едва успела пригнуться и призвать скользкость, чтобы прошмыгнуть по полу и вывернуться из-под его клинка. На этот раз девочка вскочила на ноги, не споткнувшись. Ну, хоть что-то.

– Да кто же это такие? – застонал позади нее Виндль.

Крадунья фыркнула.

– Почему вы их так сильно тревожите? И что-то есть в этих мечах, которыми они вооружены…

– Осколочные клинки, – бросила Крадунья. – Стоят как целое королевство. Сделаны, чтобы убивать Приносящих пустоту. И у преследователей два таких меча. С ума сойти.

«Сделаны, чтобы убивать Приносящих пустоту…»

– Ты! – крикнула она на бегу. – Они гонятся за тобой!

– Что? Быть того не может!

– Может, может. Не переживай. Ты мой. Я им тебя не отдам.

– Милая преданность! – съехидничал Виндль. – И немалое оскорбление. Но им нужен не…

В коридоре перед ней возник второй приспешник Мрака. У него был Гокс.

Страж держал нож у горла юноши.

Крадунья резко затормозила. Гокс всхлипывал, совершенно не понимая, что происходит.

– Не двигайся, – приказал прислужник, – или я его убью.

– Лядащий мерзавец! – прорычала Крадунья и сплюнула. – Это грязно.

Сзади притопал Мрак, за ним – второй помощник. Они ее загнали. Прямо впереди располагались покои Верховного, и визири с отпрысками высыпали в коридор, где гневно переругивались друг с другом.

Гокс плакал. Бедный дурень.

Ну что ж, такие вещи никогда не заканчивались хорошо. Крадунья покорилась чутью – в общем-то, она так поступала всегда – и проверила блеф конвоира, рванувшись вперед. Он был законником. Не станет же законник хладнокровно убивать пле…

Стражник перерезал Гоксу горло.

На одежду юноши хлынула темно-красная кровь. Солдат выпустил его и отпрянул, словно потрясенный тем, что совершил.

Крадунья застыла. Он не мог… он бы не стал…

Мрак схватил ее сзади.

– Неудачный ход, – бесстрастно проговорил он, обращаясь к своему помощнику. Крадунья едва его слышала. Так много крови… – Тебя накажут.

– Но… – начал прислужник. – Я должен был исполнить угрозу…

– У тебя нет необходимых в этом королевстве документов на убийство данного ребенка, – сказал Мрак.

– Разве мы не превыше их законов?

Мрак внезапно отпустил девочку и, шагнув вперед, отвесил воину оплеуху.

– Без закона нет ничего. Ты подчинишься их правилам и примешь то, что продиктует правосудие. Это все, что у нас есть, единственная надежная вещь в этом мире.

Крадунья таращилась на умирающего мальчишку, прижимавшего руки к горлу, словно пытаясь остановить кровотечение. Эти слезы…

К ней приблизился второй солдат из команды Мрака.

– Беги! – заорал Виндль.

Она вздрогнула.

– Беги!!!

Крадунья побежала.

Девочка миновала Мрака и протолкалась сквозь визирей. Они охали и вопили, глядя на лужу крови и умирающего Гокса. Девочка ворвалась в покои Верховного, проехалась по столу, схватила еще один рогалик с подноса и влетела в спальню. Миг спустя она была уже за окном.

– Вверх! – приказала она Виндлю и запихнула рогалик в рот. Тот шмыгнул вверх по стене, и беглянка принялась карабкаться, истекая потом. Через секунду под ней из окна сиганул прислужник.

Он не взглянул вверх. Побежал по двору, вертясь и выискивая ее, и его осколочный клинок поблескивал в темноте, отражая звездный свет.

Крадунья благополучно добралась почти до крыши дворца и спряталась там среди теней. Пригнулась, обхватила руками колени. Ей стало холодно.

– Вы его едва знали, – заметил Виндль. – Но скорбите.

Она кивнула.

– Вы часто видели смерть, – сказал Виндль. – Я это знаю. Разве вы к ней не привыкли?

Девочка покачала головой.

Внизу прислужник удалялся, выискивая ее все дальше и дальше. Крадунья была свободна. Переберись через крышу, соскользни с другой стороны, исчезни.

Что там шевельнулось у стены на краю двора? Да, эти тени – люди. Другие воры перебирались через стену и растворялись в ночи. Хукин, как и ожидалось, бросил племянника.

Кто будет плакать по Гоксу? Никто. Его забыли, вычеркнули.

Девочка выпрямила ноги и поползла через округлую «луковицу» крыши к окну, в которое уже один раз забиралась. Ее лозы из семян, в отличие от тех, что выращивал Виндль, были все еще живы. Они ниспадали с окна, покачиваясь на ветру.

«Беги! – вопило ее чутье. – Уходи!»

– Ты о чем-то раньше говорил, – прошептала она. – Восс…

– Восстановление, – подсказал Виндль. – Каждая разновидность уз дарует власть над двумя потоками. Ты можешь влиять на то, как растут вещи.

– Могу я это использовать, чтобы помочь Гоксу?

– Если бы вы были лучше обучены? Да. В данной ситуации – сомневаюсь. Вы не очень сильны и не очень хорошо владеете навыками. А он, возможно, уже мертв.

Она коснулась одной из лоз.

– Почему вы о нем переживаете? – допытывался Виндль. В его голосе звучало любопытство. Никакого вызова. Он хотел понять.

– Потому что кто-то должен.

Впервые Крадунья не покорилась тому, что твердило нутро, и забралась через окно. Пробежала через комнату.

По лестнице, в коридор. Ступеньки. Она слетела по ним, бо́льшую часть расстояния преодолев вприпрыжку. Дверной проем. Повернуть налево. Вдоль по коридору. Снова налево.

Толпа в роскошном коридоре. Девочка, достигнув их, принялась проталкиваться сквозь людскую массу. Для этого ей не требовалась круть. Она просачивалась в щели в толпе с той поры, как начала ходить.

Гокс лежал в луже крови, которая темнела на дорогом ковре. Визири и стражники окружали его, переговариваясь приглушенными голосами.

Крадунья подползла к нему. Тело было еще теплым, но кровь, похоже, перестала течь. Его глаза были закрыты.

– Слишком поздно? – прошептала она.

– Не знаю, – ответил Виндль, свернувшись возле нее.

– Что мне делать?

– Я… я точно не уверен. Госпожа, переход на вашу сторону был трудным и оставил дыры в моей памяти, несмотря на меры предосторожности, которые принял мой народ. Я…

Крадунья положила Гокса на спину, лицом к потолку. Мальчишка и в самом деле ей никто, это правда. Они едва познакомились, и Гокс был дурнем. Она велела ему возвращаться.

Но такой уж она была, такой должна была стать.

«Я буду помнить о тех, кого забыли».

Крадунья наклонилась, коснулась его лба своим и выдохнула. Что-то мерцающее вырвалось из ее рта, маленькое светящееся облако. Оно зависло над губами Гокса.

«Ну давай же…»

Оно заклубилось и втянулось в его рот.

Чья-то рука легла Крадунье на плечо и потащила прочь от Гокса. Она покорилась, ощутив внезапную усталость. Подлинную усталость – такую, что даже стоять тяжело.

Мрак тянул ее за плечо прочь от толпы.

– Пойдем, – приказал он.

Гокс шевельнулся. Визири ахнули и обратили все внимание на юношу, который застонал и сел.

– Выходит, ты гранетанцор, – буркнул Мрак, увлекая ее по коридору, в то время как толпа сомкнулась вокруг Гокса и все заговорили разом. Девочка споткнулась, но он не дал ей упасть. – Я все гадал, кем из двух ты окажешься.

– Чудо! – воскликнул один из визирей.

– Яэзир изрек слово свое! – откликнулся кто-то из отпрысков.

– Гранетанцор, – повторила Крадунья. – Я не знаю, что это такое.

– Когда-то они были славным орденом, – ответил Мрак, продолжая двигаться к выходу. Никто не обращал на них внимания, все таращились на Гокса. – Там, где ты все делаешь наугад, они были элегантны и красивы. Они могли проехаться по тончайшей из веревок на полной скорости, в танце перемещаться по крышам и нестись по полю боя точно ленточка на ветру.

– Звучит… удивительно.

– Да. Увы, они всегда заботились о мелочах, упуская из вида более важные вещи. Похоже, у тебя их нрав. Ты стала одной из них.

– Я не хотела, – произнесла Крадунья.

– Это я понимаю.

– Почему ты охотишься за мной?

– Во имя справедливости.

– Есть множество людей, которые делают плохие вещи, – заметила девочка. Каждое слово приходилось буквально выталкивать. Говорить было трудно. Даже думать было трудно. Она очень устала. – Ты… ты мог бы охотиться за важными преступными шишками, убийцами. Но выбрал меня. Почему?

– Другие, быть может, и вызывают отвращение, но они не занимаются искусствами, которые могут снова привести в этот мир Опустошение. – Его слова обдали холодом. – То, чем ты являешься, надо остановить.

Крадунья почувствовала оцепенение. Она попыталась призвать круть, но запасы вышли. И даже более того.

Мрак повернул ее и толкнул к стене. Девочка не устояла и осела на пол. Виндль приблизился к ней и взорвался пучком ползучих лоз.

Мрак присел рядом и отвел руку в сторону.

– Я его спасла, – прошептала Крадунья. – Я совершила хороший поступок, верно?

– Твоя доброта не имеет значения, – отрезал Мрак. Осколочный клинок упал в его ладонь.

– Так тебе все равно?

– Да, – признался он. – Все равно.

– Тебе бы… – проговорила она с трудом, – тебе бы… стоило попробовать. Я когда-то хотела быть как ты. Не вышло. Это ведь… все равно что не жить…

Мрак занес меч.

Крадунья закрыла глаза.

– Она помилована!

Хватка Мрака на ее плече сжалась.

Чувствуя себя полностью иссушенной – словно кто-то поднял ее за пальцы ног и выжал досуха, – Крадунья с трудом открыла глаза. Гокс, тяжело дыша, приковылял к ним. Позади него толпились визири и отпрыски.

В окровавленной одежде, с широко распахнутыми глазами, Гокс держал в руке лист бумаги. Он сунул этот лист Мраку:

– Я помиловал эту девочку. Отпустите ее, констебль!

– Кто ты такой, – бросил Мрак, – чтобы делать подобное?

– Я Верховный Акасикс, – объявил Гокс. – Правитель Азира!

– Нелепость.

– Кадасиксы заговорили, – сказал один из отпрысков.

– Вестники? – спросил Мрак. – Они этого не делали. Вы ошибаетесь.

– Мы проголосовали, – добавил кто-то из визирей. – Заявление этого юноши было лучшим.

– Какое заявление? – возмутился Мрак. – Он вор!

– Он исполнил чудо Восстановления, – возразил отпрыск постарше. – Он был мертв и вернулся. Разве мы можем просить о лучшем заявлении?

– Нам явили знак, – произнесла главная визирица. – У нас есть Верховный, который сможет пережить нападение Убийцы в Белом. Да восславится Яэзир, кадасикс королей, да пребудет царство мудрости его. Этот юноша – Верховный. Он всегда был Верховным! Мы лишь теперь это поняли и просим его о прощении за то, что не разглядели правду раньше.

– Так было всегда, – закончил пожилой отпрыск, – так будет всегда. Констебль, не упорствуйте. Вам дали приказ.

Мрак изучающе взглянул на Крадунью.

Она устало улыбнулась. Надо показать этому человечку зубы. Так будет правильно.

Его осколочный клинок превратился в туман. Мрака обставили, но ему, похоже, все равно. Не выругался, даже глазом не моргнул. Встал и подтянул свои перчатки за края – одну, потом другую.

– Да восславится Яэзир, – провозгласил он. – Вестник королей. Да пребудет царство мудрости его. Если он перестанет пускать слюни.

Мрак поклонился новому Верховному и ушел, уверенно ступая.

– Кто-нибудь знает имя этого констебля? – встревожился один из визирей. – Когда это мы позволили служителям закона применять осколочные клинки?

Гокс присел рядом с Крадуньей.

– Значит, теперь ты вроде как император, – пробормотала она, закрыв глаза и расслабившись.

– Ага. Я все еще сбит с толку. Утверждают, я совершил чудо или что-то в этом роде.

– Вот молодец! – похвалила Крадунья. – Можно мне съесть твой ужин?

И-10

Сзет

083

Сзет-сын-сына-Валлано, неправедник из Шиновара, сидел на вершине самой высокой башни в мире и размышлял о Конце Всего.

Души людей, которых он убил, прятались в тенях. Они шептали ему.

А еще он слышал вопли убитых им, когда закрывал глаза. Неправедник наловчился моргать как можно реже. Глаза пересохли. Так бы поступил любой… здравомыслящий человек.

Самая высокая башня в мире, спрятанная среди горных вершин, безупречно подходила для его размышлений. Если бы он не зависел от клятвенного камня, если бы он был совсем другим человеком, то остался бы здесь. В единственном месте на Востоке, где камни не прокляты, где по ним было дозволено ходить. Святое место.

Яркий солнечный свет озарял все вокруг, изгоняя тени и до предела приглушая вопли. Крикуны заслужили смерть, разумеется. Им стоило бы убить Сзета. «Ненавижу вас. Ненавижу… всех». Славы сокровенные, до чего странное чувство.

Он не поднимал глаз. Не мог встретить взгляд Бога Богов. Но сиделось на солнечном свету замечательно. Здесь отсутствовали облака, несущие тьму. Это место было над всеми облаками. Уритиру даже над ними властвовал.

Массивная башня пустовала – еще одна причина, по которой она ему нравилась. Сотня уровней, выстроенных в виде колец, каждое нижнее шире верхнего, за счет чего получался залитый солнцем балкон. Однако восточная сторона была ровной и плоской, в итоге издалека башня выглядела так, словно от нее отсекли кусок огромным осколочным клинком. Очень странная форма.

Сзет сидел на краю, на самой вершине, болтая ногами над пропастью в сто высоких этажей. Башня нависала над пропастью. На гладкой поверхности плоской стороны блестело стекло.

Стеклянные окна. Обращенные на восток, прямо к Изначалью. Когда Сзет впервые здесь очутился – сразу же после того, как был изгнан из родных краев, – то не понял, до чего же эти окна странные. В те дни он все еще был привычен к слабым Великим бурям. Дождь, ветер и медитация.

В этих проклятых землях камнеходцев все было по-другому. Ненавистные земли. Земли, пропитанные кровью, смертью и криками. И… и…

«Дыши». Он глубоко вдохнул и выдохнул, встал на краю парапета на вершине башни.

Он сражался с тем, кого не могло быть. С человеком, который впустил в себя буресвет и познал бурю внутри. Это означало… проблемы. Много лет назад Сзета изгнали за то, что он поднял тревогу. Ложную тревогу, сказали они.

Приносящих пустоту больше нет, сказали они.

Сами духи камней пообещали это.

Старых сил больше нет.

Сияющие рыцари пали.

Остались только мы.

Остался только… неправедник.

– Разве я не был верным? – возопил Сзет, наконец-то обратив лицо к солнцу. Его голос эхом раскатился среди гор и их духов-душ. – Разве я не покорился, не сдержал клятву? Разве я не исполнил то, чего ты от меня потребовал?

Убийства за убийствами. Он устало моргнул.

КРИКИ.

– Как быть, если шаманы ошиблись? Как быть, если они изгнали меня зря?

Это означало Конец Всего. Конец правды. Это означало, что все утратило смысл, и его клятва не имеет никакого значения.

И это означало, что он убивал без причины.

Сзет спрыгнул с вершины башни, и белые одежды – теперь они так много для него значили – заполоскались на ветру. Он заполнил себя буресветом и обратился к востоку. Его тело рванулось в ту сторону, падая сквозь небеса. Неправедник мог путешествовать так лишь некоторое время; его буресвета надолго не хватало.

Слишком несовершенное тело. Сияющие рыцари… как утверждают… говорят, у них это получалось лучше… как у Приносящих пустоту.

Его буресвета хватило ровно на то, чтобы покинуть горы и приземлиться в деревне в предгорьях. Местные жители часто оставляли для него сферы в качестве подношения, считая кем-то вроде бога. Он подпитывался их светом и двигался дальше, пока не попадал в другой поселок, где тоже был буресвет.

Чтобы попасть туда, куда направлялся Сзет, требовалось несколько дней, но он вознамерился отыскать ответы на свои вопросы. Или, если не получится, убить кого-нибудь.

В этот раз он выберет сам.

И-11

Новые ритмы

084

Забираясь на центральный шпиль Нарака, Эшонай махала рукой, пытаясь отогнать маленького спрена. Он плясал вокруг ее головы, похожий на крохотную комету, чей хвост испускал кольца света. Жуткое существо. Почему он не оставит ее в покое?

Наверное, не может. Она ведь, в конце концов, испытывала нечто чудесное и новое. Нечто, случившееся впервые за много веков. Буреформа. Форма истинной мощи.

Форма, подаренная богами.

Эшонай продолжала подниматься по ступенькам, бряцая доспехом. Ей было в нем удобно.

Пятнадцать дней она осваивала новую форму, пятнадцать дней слушала новые ритмы. Сначала воительница часто на них настраивалась, но это многих сильно тревожило. Она уступила и вынудила себя настраиваться на старые, знакомые ритмы, пока беседовала с кем-то.

Это было трудно, потому что старые ритмы казались теперь такими унылыми. Внутри новых ритмов, чьи названия Эшонай каким-то образом интуитивно угадывала, слышались чьи-то тихие голоса, которые говорили с ней. Давали ей советы. Если бы ее народ получал такие наставления на протяжении веков, он бы точно не пал так низко.

Эшонай достигла вершины шпиля, где ее ждали четверо. Ее сестра Венли среди них, и тоже в новой форме – с шипастыми броневыми пластинами, красными глазами, грациозная и опасная. Это собрание должно пройти совсем не так, как предыдущие. Эшонай перебрала новые ритмы, следя за тем, чтобы не напевать их вслух. Остальные были еще не готовы.

Генерал села и ахнула.

Ритм! Он был похож на… ее собственный голос. Ее крик боли. Что это такое?! Эшонай покачала головой и поняла, что машинально подняла руку к груди, словно в тревоге. А когда разжала ладонь, из нее вырвался спрен-комета.

Генерал настроилась на раздражение. Остальные члены Пятерки изучали ее, склонив головы набок, кое-кто гудел в ритме любопытства. Почему она сделала то, что сделала?

Эшонай устроилась поудобнее, пластины осколочного доспеха заскрежетали по камню. Приближалось затишье – время, которое человеки называли Плач, – и Великие бури случались все реже. Это создавало небольшое препятствие на пути к тому, чтобы каждый слушатель обрел буреформу, как она хотела. После преображения самой Эшонай была только одна буря, во время которой Венли и ее ученые приняли буреформу вместе с двумя сотнями солдат, избранных Эшонай. Не офицеров. Обычных воинов. Тех, в чьей готовности подчиняться она не сомневалась.

До следующей бури оставалось лишь несколько дней, и Венли собирала нужных спренов. У нее были тысячи наготове. Время пришло.

Эшонай внимательно посмотрела на остальных членов Пятерки. С ясного неба лился белый солнечный свет, и парочка спренов ветра подлетела верхом на бризе. Приблизившись, они остановились и метнулись в противоположную сторону.

– Почему вы созвали эту встречу? – спросила Эшонай.

– Ты говорила о плане, – сказал Давим, сцепив перед собой широкие руки трудяги. – Ты всем только о нем и твердишь. Разве не следовало сначала обсудить его с Пятеркой?

– Извините. Просто меня переполняет восторг. Однако мне кажется, что теперь мы должны стать Шестеркой.

– Это еще не решено, – возразил Абронай, слабый и пухлый. Брачная форма стала отвратительна Эшонай. – Все изменилось слишком быстро.

– Нам следует спешить, – ответила воительница в ритме решимости. – У нас только две Великие бури перед затишьем. Ты знаешь, что сообщают шпионы. Человеки планируют устроить последний поход против нас, на Нарак.

– Какая жалость, – проговорил Абронай в ритме размышления, – что твоя встреча с ними прошла так неудачно.

– Они хотели известить меня о разрушении, которое собираются устроить, – солгала Эшонай. – Они хотели позлорадствовать. Только по этой причине и встретились со мной.

– Мы должны подготовиться к битве, – сказал Давим в ритме тревоги.

Эшонай рассмеялась. Это было грубо, но она не смогла справиться с чувствами.

– К битве? Ты хоть слушал? Я могу призвать Великую бурю!

– С чьей-то помощью, – заметила Чиви в ритме любопытства. Шустрая форма. Еще одна слабая форма. Ее следует изгнать. – Ты говорила, что не сможешь сделать это сама. Сколько помощников тебе потребуется? Двух сотен, что уже есть, точно должно хватить.

– Нет, их слишком мало, – возразила Эшонай. – Я чувствую, что чем больше у нас будет людей в новой форме, тем серьезнее шансы на успех. И потому я считаю необходимым совершить преображение.

– Да, – согласилась Чиви. – Но скольким из нас?

– Всем.

Давим загудел в ритме изумления, решив, что это шутка. Он умолк, когда увидел, что остальные сидят молча.

– У нас будет только один шанс, – сказала Эшонай в ритме решимости. – Человеки покинут свои военные лагеря все вместе, одним большим войском, которое попытается достичь Нарака во время затишья. На плато они окажутся совершенно беззащитны, им негде будет спрятаться. Великая буря, начавшаяся в такой момент, уничтожит их!

– Мы даже не знаем наверняка, сможешь ли ты призвать бурю, – возразил Абронай в ритме скепсиса.

– Вот поэтому и требуется, чтобы как можно больше нас приняли буреформу. Если мы упустим эту возможность, наши дети будут петь нам песни проклятия, если вообще проживут достаточно долго, чтобы петь. Это наш шанс, единственный шанс. Вообразите десять человечьих армий, изолированных на плато и вынужденных бороться с мощной бурей, которую они не ждали! Нам в буреформе она не страшна. Если кто и выживет, мы легко их добьем.

– Это и впрямь соблазнительно, – согласился Давим.

– Мне не нравится, как выглядят те, кто принял эту форму, – сказала Чиви. – Мне не нравится, как слушающие требуют, чтобы им ее дали. Возможно, двух тысяч хватит.

– Эшонай, – поинтересовался Давим, – как ощущается эта форма?

Вопрос был сложнее, чем казалось. Каждая форма в каком-то смысле меняла слушающего. Боевая делала более агрессивным, брачная вынуждала чаще отвлекаться, шустрая заставляла сосредотачиваться, а рабочая – покоряться.

Эшонай настроилась на мир.

Нет. Вот он, вопящий голос. Как же она этого не заметила, проведя в новой форме недели?

– Я чувствую себя живой, – ответила Эшонай в ритме радости, – сильной, меня переполняет мощь. Я чувствую связь с миром, которую должна была познать давным-давно. Давим, это похоже на смену тупоформы на любую другую – да, перемены столь значительны. Теперь, когда я владею этой силой, мне понятно, что до сих пор я не жила по-настоящему.

Она подняла руку и сжала кулак. Воительница чувствовала, как энергия циркулирует по руке вместе с сокращением мышц, хотя ничего не было видно под осколочным доспехом.

– Красные глаза, – прошептал Абронай. – Неужели мы дошли до этого?

– Решение еще не принято, – напомнила Чиви. – Возможно, нам четверым следует сначала все оценить, а потом сказать, стоит ли остальным присоединяться. – Венли открыла рот, но Чиви взмахнула рукой, не давая ей говорить. – Венли, ты уже все сказала. Мы знаем, чего ты хочешь.

– К несчастью, ждать нельзя, – возразила Эшонай. – Если мы хотим загнать алетийские войска в ловушку, требуется время, чтобы преобразить всех до того, как человеки отправятся на поиски Нарака.

– Я хочу попробовать, – проговорил Абронай. – Возможно, надо предложить нашим людям массовое преображение.

– Нет, – отрезала Зульн в ритме мира.

Представительница тупоформы в Пятерке сидела ссутулившись и не поднимая глаз. Она почти все время молчала.

Эшонай настроилась на раздражение:

– Как это понять?

– Нет, – повторила Зульн. – Это неправильно.

– Я бы хотел, чтобы мы все пришли к согласию, – сказал Давим. – Зульн, отчего ты не хочешь прислушаться к голосу разума?

– Это неправильно, – повторила тупица.

– Она тупая. – Эшонай пожала плечами. – Нам не стоит обращать на нее внимание.

Давим загудел в ритме беспокойства:

– Эшонай, Зульн представляет прошлое. Ты не должна так отзываться о ней.

– Прошлое мертво.

Абронай присоединился к Давиму и тоже загудел в ритме беспокойства:

– Возможно, нам следует еще подумать. Эшонай, ты… говоришь не так, как раньше. Я и не понял, что перемены были такими разительными.

Эшонай настроилась на один из новых ритмов – ритм гнева. Воительница удерживала песню внутри и машинально начала гудеть. Они такие трусливые, такие слабые! Из-за них ее народ погибнет.

– Давайте снова встретимся чуть позже, – предложил Давим. – И поразмыслим еще. Я могу побеседовать с тобой с глазу на глаз, если пожелаешь.

– Конечно.

Все поднялись со своих мест на вершине колонны. Эшонай подошла к краю и посмотрела вниз, пока остальные спускались. Шпиль был слишком высоким для прыжка, даже в осколочном доспехе. Ей так хотелось попробовать.

Похоже, все до единого жители города собрались у основания шпиля, ожидая решения. За недели после преображения Эшонай слухи о том, что случилось с ней – а после и с другими, – напитали город некоей смесью тревоги и надежды. Многие приходили к ней, умоляя дать им ту же форму. Они видели, какой шанс та давала.

– Они не согласятся, – раздался позади голос Венли, когда все ушли. Сестра говорила в ритме злобы, одном из новых ритмов. – Ты была слишком агрессивна.

– Давим на нашей стороне, – возразила Эшонай в ритме уверенности. – Чиви тоже перейдет к нам, если ее убедить.

– Этого недостаточно. Если Пятерка не придет к единогласию…

– Не беспокойся.

– Наши люди должны принять эту форму, – сказала Венли. – Это неизбежно.

Эшонай обнаружила, что настраивается на новый ритм изумления… Насмешка – вот что это было. Она повернулась к сестре:

– Ты знала, не так ли? Ты в точности знала, что́ эта форма сделает со мной. Ты это поняла до того, как приняла ее сама.

– Я… Да.

Эшонай схватила сестру за ворот и дернула к себе, крепко держа. В осколочном доспехе это было нетрудно, хотя Венли сопротивлялась сильней, чем должна была, и по ее рукам и лицу пробежала маленькая красная молния. Эшонай не привыкла к тому, чтобы ее сестра-ученая демонстрировала такую силу.

– Ты могла всех нас уничтожить, – прорычала Эшонай. – Что, если бы эта форма сотворила нечто ужасное?

Крик. В ее голове. Венли улыбнулась.

– Как тебе удалось это открыть? – спросила Эшонай. – В песнях такого нет. Тут кроется что-то еще.

Венли не ответила. Она посмотрела сестре в глаза и загудела в ритме уверенности:

– Мы должны сделать так, чтобы Пятерка согласилась. Чтобы выжить, чтобы победить человеков, нужно быть в этой форме – всем до единого. Мы обязаны призвать эту бурю. Эшонай, она… ждет. Ждет и собирает силы.

– Я об этом позабочусь, – сказала Эшонай и отпустила сестру. – Ты можешь собрать достаточно спренов, чтобы мы преобразили всех?

– Мои помощники только этим и занимаются последние три недели. Мы будем готовы преобразить тысячи и тысячи в течение двух Великих бурь перед затишьем.

– Хорошо. – Эшонай начала спускаться по лестнице.

– Сестра! – окликнула Венли. – Ты что-то задумала. Что именно? Как ты убедишь Пятерку?

Эшонай продолжила спускаться. Благодаря силе и равновесию, дарованным осколочным доспехом, она могла не держаться за перила. Приблизившись к концу лестницы, где другие члены Пятерки беседовали с людьми, она остановилась, чтобы быть чуть выше толпы, и сделала глубокий вдох.

А потом прокричала так громко, как только смогла:

– Через два дня я возьму с собой в бурю любого желающего и дам ему эту новую форму!

Толпа замерла, гудение стихло.

– Пятерка желает отнять у вас это право! Они не хотят, чтобы вы получили форму силы. Они испуганы, как кремлецы, которые прячутся в щелях. Они не могут вам перечить! Каждый вправе сам выбрать свою форму.

Воительница вскинула руки над головой, гудя в ритме решимости, и призвала бурю.

Совсем маленькую, просто струйку по сравнению с тем, что их ожидало. Буря родилась между ее ладонями – закружился ветер, сверкнули молнии. Миниатюрный ураган в ее руках, сила и мощь, клубящийся ветер. Прошли века с той поры, как эту силу использовали, и потому – как река, которую перегородили дамбой, – она нетерпеливо ждала освобождения.

Ураган усиливался, кружась вокруг нее, красные молнии трещали, собирался темный туман. Наконец все растаяло. Она услышала, как в толпе поют в ритме благоговения – не гудят, а поют в полный голос. Ими овладели сильные эмоции.

– С этой силой, – объявила Эшонай, – мы сможем уничтожить человеков и защитить себя. Я видела ваше отчаяние. И слышала, как вы поете в ритме скорби. Этого не должно быть! Выходите со мной навстречу буре. Ваше право – и долг! – присоединиться ко мне.

Венли на ступеньках позади нее загудела в ритме напряжения:

– Эшонай, это разделит нас. Слишком агрессивно, слишком неожиданно!

– Все сработает, – бросила Эшонай в ритме уверенности. – Ты не знаешь их так, как знаю я.

Внизу другие члены Пятерки пялились на нее как на предательницу, хоть она и не слышала их песен.

Эшонай спустилась к основанию шпиля и протолкалась сквозь толпу; к ней присоединились ее солдаты в буреформе. Люди расступались, многие гудели в ритме беспокойства. Большинство из пришедших были трудягами или шустриками. Логично. Боеформа делала слушателей слишком прагматичными, чтобы стоять и глазеть.

Генерал в сопровождении других воинов в буреформе покинула центральную городскую площадь. Она позволила Венли увязаться следом, но не обращала внимания на сестру. В конце концов Эшонай подошла к казармам с подветренной стороны города – большой группе зданий, построенных вблизи друг от друга, чтобы солдаты могли жить сплоченно. Хотя ее воинам не предписывалось здесь спать, многие так делали.

С тренировочной площадки на соседнем плато доносился шум – воины оттачивали свои умения или, что более вероятно, тренировались недавно преобразованные солдаты. Вторая дивизия в количестве ста двадцати восьми слушателей была на задании, следила за человеками, вторгшимися на центральные плато. Разведчики в боепарах рассеялись по равнинам. Она поручила им это вскоре после того, как облачилась в новую форму, потому что уже тогда знала – ей придется изменить ход сражения. Воительница желала получить все возможные сведения об алети и их текущей тактике.

Пока что ее солдаты игнорировали новые куколки. Она больше не позволит себе терять воинов из-за этой мелочной игры, ведь теперь каждый мужчина и женщина под ее командованием нес в себе потенциал буреформы.

Однако другие дивизии были здесь. Все семнадцать тысяч солдат. В каком-то смысле великая сила, но, по сравнению с тем, что было когда-то, их осталось очень мало. Она подняла руку, сжатую в кулак, и ее буревая дивизия передала остальным солдатам-слушателям призыв собраться. Те, кто тренировался, отложили оружие и прибежали на зов. Другие вышли из казарм. Через некоторое время к ней присоединились все.

– Пришла пора завершить битву с алети, – громко объявила Эшонай. – Кто из вас желает последовать за мной ради этой цели?

Толпа загудела в ритме решимости. Насколько она могла судить, ни один не загудел в ритме скепсиса. Отлично.

– Для этого потребуется, чтобы все солдаты вслед за мной приняли новую форму, – прокричала Эшонай, и ее слова разносились по рядам.

Вновь они загудели в ритме решимости.

– Я горжусь вами! – воскликнула Эшонай. – Я прикажу дивизии Бури выяснить, что думает каждый из вас об этом преображении. Если кто-то не хочет меняться, я должна знать, кто именно. Это ваше решение, ваше право, и я не стану никого принуждать – но я должна знать.

Она посмотрела на своих буревиков, которые отдали честь и рассыпались на боепары. Эшонай отступила, скрестила руки на груди и стала наблюдать, как боепары по очереди обходили все дивизии. Новые ритмы гудели в ее голове, но ритма мира с его странными воплями Эшонай избегала. С тем, во что она превратилась, не стоило бороться. Боги слишком пристально на нее смотрели.

Поблизости собрались несколько солдат – знакомые лица под затвердевшими черепными пластинами, у мужчин в бороды вплетены осколки самосветов. Ее собственная дивизия, ее былые друзья.

Она не могла объяснить, почему не выбрала их для преображения, а собрала две сотни солдат из разных дивизий. Ей требовались послушные воины, но не очень сообразительные.

Тьюд и солдаты из старой дивизии Эшонай… они слишком хорошо ее знали. Они бы задавали вопросы.

Вскоре она получила донесение. Из войска в семнадцать тысяч лишь горстка отказалась от преображения. Тех, кто не захотел его пройти, собрали на тренировочной площадке.

Пока она размышляла над следующим шагом, подошел Тьюд. Высокий, с мощными руками и ногами, он все время носил боеформу, за исключением двух недель в качестве брачника Билы. Он загудел в ритме решимости – для солдата это означало готовность повиноваться приказам.

– Эшонай, я беспокоюсь, – сказал он. – Неужели столь многим нужно преображаться?

– Если мы не преобразимся, – возразила воительница, – нам конец. Человеки нас уничтожат.

Он продолжал гудеть в ритме решимости, демонстрируя, что доверяет ей. Его глаза, однако, выдавали иные чувства.

Мелу, один из ее буревиков, вернулся и отдал честь:

– Подсчеты завершены, сэр.

– Отлично, – похвалила Эшонай. – Передайте всем. Мы собираемся сделать то же самое с жителями города.

– Со всеми?! – воскликнул Тьюд в ритме тревоги.

– У нас мало времени. Если мы не будем действовать, то упустим возможность выступить против человеков. У нас остались две Великие бури; я хочу, чтобы каждый житель Нарака, согласный принять буреформу, был к этому готов до того, как бури нагрянут. Те, кто не захочет, – в своем праве, но я хочу собрать их вместе, чтобы знать, каковы наши силы.

– Да, генерал, – сказал Мелу.

– Используйте плотное разведывательное построение, – велела Эшонай, указывая на разные части города. – Двигаясь вдоль улиц, считайте каждого. Ради быстроты берите и те дивизии, что не в буреформе. Скажите обычным людям, что мы пытаемся определить, сколько у нас солдат для грядущей битвы, и пусть наши воины будут спокойны, пусть они поют в ритме мира. Соберите тех, кто согласен преобразиться, в центральном кольце. Тех, кто не согласен, пришлите сюда. Дайте им сопровождение, чтобы не заблудились.

Пока Мелу разносил приказы и солдаты отправлялись их выполнять, к ней подошла Венли. Тьюд вернулся к своей дивизии.

Каждые полгода они проводили подсчеты, чтобы определить, сколько их осталось и гармонично ли распределены формы. Время от времени им требовалось больше добровольцев, чтобы стать брачниками или трудягами. Чаще всего они нуждались в воинах.

Это означало, что ее задание было солдатам знакомо, и они с легкостью принялись исполнять приказы. После многих лет войны они привыкли делать то, что приказала генерал. Многие страдали от того же уныния, что и обычные люди, только вот в случае воинов оно проявлялось как жажда крови. Они просто хотели сражаться. Они бы, наверное, бросились прямиком на поселения человеков, где у врага было десятикратное преимущество, скомандуй им Эшонай.

«Пятерка, можно сказать, развязала мне руки, – думала она, когда со стороны города появились первые малочисленные несогласные в сопровождении ее солдат. – На протяжении многих лет я являлась единоличным предводителем наших армий, и те из нас, в ком есть хоть искра агрессии, были отданы мне в качестве воинов».

Трудяги должны покориться: такова их природа. Многие из шустриков, которые еще не преобразились, верны Венли, поскольку большинство из них стремилось стать учеными. Брачникам все безразлично, а тупиц слишком мало, и они слишком глупые, чтобы возражать.

Город принадлежит ей.

– Увы, но их придется убить, – заметила Венли, наблюдая за тем, как собирают несогласных. Они сбились в кучу, испуганные, несмотря на мирные песни солдат. – Твои люди смогут это сделать?

– Нет. – Эшонай покачала головой. – Многие воспротивятся, если мы сделаем это сейчас. Придется подождать, пока все мои солдаты не преобразятся. Тогда они не станут перечить.

– Слезливая чушь, – пробормотала Венли в ритме злобы. – Я думала, твое слово для них закон.

– Не лезь не в свое дело, – отрезала Эшонай. – Я управляю городом, не ты.

Венли замолчала, хотя и продолжила гудеть в ритме гнева. Она попытается перехватить у сестры власть. Это было неприятное открытие, как и внезапное осознание того, как сильно сама Эшонай желала власти. Это было на нее не похоже. Совсем не похоже.

«Все это на меня не похоже. Я…»

Новые ритмы всколыхнулись в ее разуме. Генерал отвлеклась от этих мыслей, когда приблизилась группа солдат, таща кричащего мужчину. Абронай, один из Пятерки. Можно было сообразить, что от него стоит ждать неприятностей; он на удивление легко поддерживал брачную форму, избегая ее недостатков.

«Преобразовывать его будет опасно, – подумала воительница. – Он слишком хорошо владеет собой».

Пока солдаты-буревики тащили его к Эшонай, вопли становились все громче.

– Это безобразие! Мы покоряемся решениям Пятерки, а не воле одного слушателя! Разве вы не видите, что она во власти новой формы? Вы все сошли с ума! Или… или хуже!

Он был неприятно близок к истине.

– Поместите его с прочими, – велела Эшонай, указывая на группу несогласных. – Что с остальной Пятеркой?

– Они согласились, – сказал Мелу. – Некоторые сомневались, но согласились.

– Отведи Зульн к несогласным. Я не верю, что она сделает то, что требуется.

Воин без лишних вопросов потащил Аброная прочь. На большом плато, служившем тренировочной площадкой, собралось, наверное, около тысячи несогласных. Приемлемое и достаточно малое количество.

– Эшонай… – пропел кто-то в ритме тревоги. Она повернулась и увидела подошедшего Тьюда. – Мне не нравится то, чем мы здесь занимаемся.

Вот незадача! Она беспокоилась о том, не будет ли с ним трудностей. Эшонай взяла его за руку и отвела чуть в сторону. Новые ритмы кружились в ее разуме, пока под подошвами латных ботинок скрежетали камни. Когда они оказались достаточно далеко, чтобы Венли и другие ничего не услышали, генерал развернула Тьюда и посмотрела ему в глаза.

– Говори, что думаешь, – сказала она в ритме раздражения – старом, знакомом ему.

– Эшонай, – тихо произнес он, – это неправильно. Ты сама знаешь, что так нельзя. Я готов к преображению – все солдаты готовы, – но это неправильно.

– Ты не считаешь, что нам нужна новая тактика в этой войне? – спросила Эшонай в ритме решимости. – Тьюд, мы медленно умираем.

– Нам действительно требуется новая тактика, – согласился Тьюд. – Но это… Эшонай, с тобой что-то не так.

– Тьюд, мне просто нужен был повод для таких чрезвычайных действий. Я уже много месяцев думала о чем-то подобном.

– О перевороте?

– Не о перевороте. О смене фокуса. Мы обречены, если не изменим наши методы! Моей единственной надеждой были изыскания Венли. Их результатом стала эта форма. Что ж, я должна попытаться ее использовать, в последний раз попробовать спасти наш народ. Пятерка вознамерилась меня остановить. Я же слышала, как ты сам жаловался, что они слишком много болтают и слишком мало действуют.

Тьюд загудел в ритме размышления. Однако она его хорошо знала и почувствовала, что ритм неискренний. Нарочитый, чересчур сильный.

«Я почти его убедила, – подумала Эшонай. – Все дело в красных глазах. Я вселила в него и в кое-кого еще из старой дивизии слишком сильный страх перед нашими богами».

Большая жалость, но придется его и прочих бывших ее друзей убить.

– Вижу, ты не убежден, – сказала Эшонай.

– Я просто… Не знаю. Это решение кажется мне плохим.

– Позже поговорим. Сейчас у меня нет времени.

– А что ты собираешься делать с ними? – поинтересовался Тьюд, кивком указывая на несогласных. – Эшонай, это страшно похоже на облаву на тех, кто возражает тебе… Ты понимаешь, что твоя собственная мать в их числе?

Она вздрогнула, оглянулась и увидела, что ее престарелую мать ведут к группе несогласных два буревика. И они даже не спросили у нее, как поступить. Означало ли это готовность следовать ее приказам, несмотря ни на что, или беспокойство о том, не ослабеет ли ее решимость из-за того, что мать отказалась подчиняться?

Эшонай услышала, что мать поет, пока ее ведут. Поет одну из старых песен.

– Можешь проследить за ними, – предложила Эшонай Тьюду. – Возьми солдат, которым доверяешь. Я назначу свою дивизию охранять этих людей, а тебя поставлю во главе. Ничего с ними не случится без твоего согласия.

Он помедлил, а потом кивнул, загудев в ритме размышления, на этот раз неподдельном. Она позволила ему уйти, и он побежал к Биле и тем, кто остался от бывшей дивизии Эшонай.

«Бедный, доверчивый Тьюд, – крутилось у нее в голове, пока он брал на себя командование охраной несогласных. – Спасибо, что позволил загнать себя в ловушку».

– Все прошло хорошо, – сказала Венли, когда сестра вернулась к ней. – Ты сможешь управлять городом, пока не произойдет преображение?

– Легко, – подтвердила Эшонай, кивая солдатам, которые доставили донесения. – Тебе надо лишь убедиться, что у нас будет достаточное количество нужных спренов.

– Будет, – бросила Венли в ритме удовлетворения.

Эшонай выслушала доклады. Всех, кто ее поддержал, собрали в центре Нарака. Настало время встретиться с ними и сообщить, что после победы над человеками Пятерка будет восстановлена, что беспокоиться не о чем, что все просто прекрасно. Ложь, которую она заранее придумала.

Воительница, окруженная солдатами в новой форме, решительным шагом направилась в город, который теперь подчинялся ей. Она призвала клинок – последний из принадлежавших ее народу – для усиления эффекта и положила его на плечо.

Она шла в центр Нарака, проходя мимо оплавленных зданий и лачуг, построенных из панцирей. Чудо, что они выдерживали бури. Ее народ заслуживал лучшего. С возвращением богов так оно и будет.

К сожалению, пришлось потратить время, чтобы подготовить людей к ее речи. Примерно двадцать тысяч не-воинов, согнанных вместе, – впечатляющее зрелище; когда она на них смотрела, население города не казалось таким уж маленьким. И все-таки это была лишь малая доля от того, что было когда-то.

Ее солдаты всех усадили, призвали глашатаев, чтобы доносить ее слова до тех, кто расположился слишком далеко. Пока шли приготовления, она слушала донесения о горожанах. К ее удивлению, бо́льшую часть несогласных составили трудяги. Они должны быть покорными. Что ж, многие из них стары, они не участвовали в битвах против алети. Им не пришлось смотреть, как убивают их друзей.

Она ждала у основания колонны, пока все устроят. Потом забралась на ступеньки, чтобы начать речь, но замерла, увидев бегущего лейтенанта Вараниса. Только его она выбрала для буреформы.

Насторожившись, Эшонай настроилась на ритм разрушения.

– Генерал, – доложил он в ритме тревоги, – они сбежали!

– Кто?

– Те, кого вы велели отделить; те, кто не пожелал преобразиться. Все удрали.

– Так догоните их, – велела Эшонай в ритме злобы. – Они не ушли далеко. Трудяги не могут прыгать через ущелья, они способны отправиться лишь туда, куда ведут мосты.

– Генерал! Они срезали один из мостов и при помощи веревок спустились на дно ущелья. Они сбежали по дну.

– Значит, им конец в любом случае, – бросила Эшонай. – Через два дня будет буря. В ущельях они погибнут. Забудьте про них.

– А что же их охранники? – уточнила Венли в ритме злобы, протолкавшись к Эшонай. – Разве их не стерегли?

– С ними справились, – ответил Варанис. – Тьюд возглавил эти…

– Не имеет значения, – перебила Эшонай. – Свободен.

Варанис удалился.

– Ты не удивлена, – заметила Венли в ритме разрушения. – Что это за стражники такие, что помогают пленникам сбежать? Эшонай, что ты натворила?

– Не бросай мне вызов.

– Я…

– Не бросай мне вызов, – повторила Эшонай и схватила сестру за горло рукой в латной перчатке.

– Убей меня – и все погубишь, – просипела Венли, и в ее голосе не было даже намека на страх. – Они никогда не последуют за женщиной, которая убила свою сестру у всех на глазах, и только я могу собрать спренов, которые нужны тебе для преображения.

Эшонай загудела в ритме насмешки, но отпустила сестру.

– Я собираюсь произнести речь.

Она повернулась к Венли спиной и вновь поднялась по ступенькам, чтобы обратиться к народу.

Часть четвертая

Сближение

Каладин * Шаллан * Далинар

Флит Скороход

085

Я адресую это письмо моему «старому другу», ибо не имею понятия, каким именем ты сейчас пользуешься.

Каладин никогда раньше не бывал в тюрьме.

В клетке – да. В яме. В загоне. В комнате под охраной. Но в настоящей тюрьме – ни разу.

Возможно, потому, что в тюрьме было слишком удобно. У него имелись два одеяла, подушка и ночной горшок, который регулярно меняли. Кормили его куда лучше, чем в бытность рабом. Каменный выступ не был самой удобной постелью, но с одеялами молодой человек устроился не так уж плохо. В камере не было окон, но, по крайней мере, это неплохое убежище от бури.

Да, в целом комната была довольно славная. Но Каладин ее ненавидел.

В прошлом ему приходилось сидеть в тесных помещениях лишь во время Великих бурь. Теперь, проводя здесь час за часом, не имея возможности чем-то заняться, кроме как лежать и думать… Он обнаружил, что не может успокоиться, все время потеет, тоскует по открытому пространству. Тоскует по ветру. Одиночество его не беспокоило. А вот стены – другое дело. Казалось, они вытягивали из него силы.

На третий день своего заключения он услышал какой-то шум в коридоре, чуть дальше от его камеры. Он встал, не обращая внимания на Сил, которая сидела на невидимой скамейке на стене. Что это за крики? Их эхо доносилось из главного коридора.

Маленькая каморка Каладина была отделена от других. С того момента как его здесь заперли, он видел только стражников и слуг. На стенах светились сферы, было довольно светло. Сферы в камере, предназначенной для преступников? Может, они должны еще и искушать заключенных? Видит око, да зуб неймет?

Каладин прижался к холодным прутьям решетки, прислушиваясь к неразборчивым воплям. Он испугался, что это Четвертый мост явился вызволять своего капитана. Убереги их Буреотец от такой глупости.

Юноша уставился на одну из сфер в креплениях на стене.

– Что? – спросила Сил.

– Может, я смогу дотянуться, чтобы вытянуть из нее свет. Я лишь немного дальше, чем были паршенди, когда я вдохнул свет из их самосветов.

– И что потом? – тоненьким голоском уточнила Сил.

Хороший вопрос.

– Ты бы помогла мне вырваться на свободу, если бы я захотел?

– А ты хочешь?

– Точно не знаю. – Каладин повернулся и прислонился к прутьям. – Возможно, мне придется. Но побег из тюрьмы – дело противозаконное.

Она вздернула подбородок:

– Я не какой-нибудь высший спрен. Законы не имеют значения; только то, что правильно, имеет значение.

– В этом мы сходимся.

– Но ты пришел сюда добровольно, – напомнила Сил. – С чего тебе бежать?

– Я против того, чтобы меня казнили.

– Они и не собираются, – возразила Сил. – Ты слышал Далинара.

– Да чтоб он сдох, твой Далинар! Он это допустил.

– Князь пытался…

– Он это позволил! – рявкнул Каладин и, повернувшись, с силой ударил руками по решетке. Еще одна шквальная клетка! Вернулся прямиком туда, откуда начал! – Он такой же, как все!

Сил подлетела к нему и замерла между прутьями, уперев руки в бока.

– Ну-ка повтори.

– Он… – Каладин отвернулся. Лгать ей было нелегко. – Ну ладно, хорошо. Он не такой. Но король – такой. Сил, признай это. Элокар – ужасный король. Сначала он восхвалял меня за то, что я пытался его защищать. Теперь же, не моргнув глазом, готов меня казнить. Как ребенок.

– Каладин, ты меня пугаешь.

– Правда? Сил, ты просила доверять тебе. Когда я спрыгнул на арену, ты твердила, на этот раз все будет по-другому. И что же вышло по-другому?

Она отвернулась, внезапно став очень маленькой.

– Даже Далинар признал, что король совершил большую ошибку, позволив Садеасу увернуться от вызова на дуэль, – напомнил Каладин. – Моаш и его друзья правы. Королевству лучше будет без Элокара.

Сил упала на пол, не поднимая головы.

Каладин побрел обратно к скамье, но был слишком взвинчен, чтобы сидеть. Он принялся ходить из угла в угол. Как вообще человеку жить в такой комнатушке, не имея возможности глотнуть свежего воздуха? Кэл не позволит им и дальше держать себя здесь.

«Далинар, тебе лучше сдержать слово. Вытащи меня отсюда. Побыстрее».

Переполох, чем бы он ни был вызван, утих. Каладин спросил о случившемся служанку, которая принесла миску с едой и протолкнула ее в отверстие в нижней части решетки. Она не ответила и сбежала, как кремлец, почуявший бурю.

Кэл вздохнул, взял чашку – с вареными овощами, политыми соленым черным соусом, – и шлепнулся обратно на скамью. Ему давали пищу, которую можно есть руками. Вилки и ножи не полагались – мало ли что.

– А ты недурно устроился, мостовичок, – раздался голос Шута. – Я несколько раз думал о том, не переехать ли сюда самому. Арендная плата, конечно, маленькая, но вот входная – непомерно высока.

Каладин вскочил. Шут сидел на скамье у дальней стены – за пределами клетки, под сферами – и настраивал лежавший на коленях странный музыкальный инструмент из полированного дерева с туго натянутыми струнами. Секунду назад его там не было. Вот же буря!.. А была ли скамья?!

– Как ты вошел? – спросил Каладин.

– Ну, знаешь, есть такие штуки – называются «двери»…

– Стражники тебя пропустили?

– В строгом смысле слова? – уточнил Шут, щипнув струну, потом наклонился, прислушиваясь, и щипнул еще одну. – Да.

Каладин снова опустился на скамью. Шут был в обычной черной форме, перевязь с тонким серебряным мечом он снял и положил рядом. Дальше лежал бесформенный коричневый мешок. Посетитель сидел нога на ногу, подавшись вперед, и настраивал инструмент. Он промурлыкал себе под нос какую-то мелодию, кивнул и произнес:

– Абсолютный слух делает все это куда более легким, чем бывало раньше…

Каладин сидел и ждал. Шут прислонился к стене. Воцарилась тишина.

– И что? – спросил Каладин.

– И ничего, благодарю покорно.

– Собираешься мне сыграть?

– Нет. Ты этого не оценишь.

– Тогда зачем ты здесь?

– Нравится навещать людей в тюрьме. Я могу говорить им что угодно, а они не способны мне помешать. – Он посмотрел на Каладина и с улыбкой положил руки на инструмент. – Я пришел за историей.

– Какой историей?

– Той, которую ты мне поведаешь.

– Вот еще! – фыркнул Каладин и улегся на скамью. – Сегодня у меня нет настроения для твоих игр.

Шут извлек из своего инструмента мелодичный звук.

– Все регулярно так утверждают – и, перво-наперво, подобная отговорка звучит избито. Мне остается лишь удивляться. Разве у кого-нибудь когда-нибудь бывает подходящее настроение для моих игр? И если такое случится, не испортит ли это саму игру как таковую?

Каладин вздохнул, а Шут продолжил бренчать.

– Если я тебе подыграю, – поинтересовался Каладин, – ты в конце концов уберешься?

– Я уйду, как только история закончится.

– Отлично. Человек попал в тюрьму. Ему там жутко не понравилось. Конец.

– А-а… – протянул Шут. – Значит, это история про ребенка.

– Нет, она про… – Каладин осекся.

«Про меня».

– Возможно, она для ребенка, – предположил Шут. – Давай я тебе расскажу одну, чтобы задать нужный тон. Как-то крольчонок и цыпленок резвились в траве ясным солнечным днем.

– Цыпленок… детеныш курицы? – уточнил Каладин. – И кто еще?

– А, я на миг забылся, – повинился Шут. – Прости. Давай я все переделаю, чтобы тебе стало понятнее. Кусок влажной слизи и отвратительный краб с семнадцатью ногами ползли вместе по камням в невыносимо дождливый день. Так лучше?

– Ну допустим. История закончилась?

– Она еще не началась.

Шут резко ударил по струнам и начал играть с яростной решимостью. Резонирующее, энергичное повторение. Одна четкая нота, потом семь нот подряд, словно бешеные.

Ритм проник в Каладина. Да от него вся комната будто затряслась.

– Что ты видишь? – требовательно спросил Шут.

– Я…

– Глаза закрой, придурок!

Кэл повиновался. «Глупость какая-то».

– Что ты видишь? – повторил вопрос Шут.

Он явно издевался над Каладином. Все знали, что этот человек горазд на такое. Предположительно он раньше был учителем Сигзила. Разве Каладин не заслужил поблажку, вызволив его ученика?

В музыке не было ничего смешного. Только мощь. Шут добавил вторую мелодию, дополняющую первую. Как ему это удавалось?! Как мог один человек с одним инструментом создавать так много музыки?

Каладин увидел… мысленным взором…

Гонка.

– Это песня о человеке, который бежал, – выдохнул Кэл.

– В самый жаркий час ярчайшего дня человек начал бег от восточных морей, – нараспев проговорил Шут, безупречно попадая в такт мелодии, которую играл. – А куда он бежал и зачем он бежал – ты ответ на вопросы мне дай поскорей.

– Он бежал от бури, – негромко произнес Каладин.

– Бегуна называли Флит Скороход, имя это ты в песнях, в преданьях слыхал. Не родился соперник ему средь людей, ног сильней и быстрей мир тогдашний не знал. Давным-давно – но я там был! – он Чану Вестницу обогнал. В той гонке Флит Скороход победил, но час пораженья настал.

Ибо Флит-храбрец, Флит-быстроног прокричал на весь мир, ничуть не таясь: «Обгоню ветра, бурю превозмогу!» Речи дерзкие вел, к цели стремясь. Никому не дано ветра обогнать, но бесстрашный Флит настроен бежать. И вот отправился Флит на восток, где на берегу ждал условный флажок.

А ветер крепчал, и гневался гром. Что за смертный готов вот-вот побежать? Только глупцы перечат богу штормов, людям нельзя ему досаждать.

Как умудрялся Шут играть такое всего лишь двумя руками? Несомненно, ему помогала еще одна рука. Не стоит ли Каладину взглянуть?

Мысленным взором он видел гонку. Босоногого Флита Скорохода. Шут заявлял, что все о нем знали, но Каладину не доводилось слышать такую историю. Флит был худощавый, высокий, с волосами, собранными в доходивший до талии хвост. Вот он приготовился к старту на берегу. Наклонился вперед в позе бегуна и ждет буревой стены, которая с грохотом и рокотом несется к нему через море. Каладин вздрогнул, когда Шут выдал музыкальный взрыв, обозначивший начало гонки.

Флит сорвался с места прямо перед тем, как на него должна была обрушиться злая, яростная стена воды, молний и камней, которые несло ветром.

Шут молчал, пока Каладин не подсказал ему, что произошло дальше:

– Поначалу дела у Флита шли хорошо.

– По камням, по траве наш Флит побежал! Летел, чуть касаясь земли; в душе его солнечный пламень пылал, и ноги как ветер несли. Буря ярилась, клубилась, гналась, но прочь от нее тень Флита неслась! И вот бежит наш Скороход, ужель его победа ждет?

Весь Алеткар преодолев, он был все так же легконог. Но испытанья час настал: пройдет ли горы бегунок? А буря мчится все быстрей и жутко воет на лету, ведь истина открылась ей: его догнать возможно тут.

К высоким горам и хладным пикам все же поднялся наш Скороход. Были склоны круты, были тропы опасны. Неужто теперь он от бури уйдет?

– Ясное дело, нет, – сказал Каладин. – Невозможно все время бежать впереди.

– Нет! Близится буря, за пятки хватая. Флит чует затылком дыхание льда. Кромешная тьма его окружает, морозные крылья трепещут вокруг. Глас камнепада все заглушает, и льется стремительно с неба вода.

Каладин почувствовал это. Ледяная вода просачивалась сквозь его одежду. Всей кожей юноша ощущал удары ветра. Буря ревела так громко, что вскоре он уже ничего не слышал.

Кэл там был. И все чувствовал.

– Флит вершины достиг! Отыскал он свой пик! Вниз по склону бежит все быстрей и быстрей! Оторвавшись от бури, он к солнцу спешит, и к равнинам Азира дорога лежит. На запад мчится бегунок, и шаг его опять широк.

– И все-таки он слабеет, – возразил Кэл. – Ни один человек не смог бы пробежать такое расстояние, не устав. Даже Флит Скороход.

– Но вскоре гонка свое взяла: из ног почти вся сила ушла. Флит Скороход едва дышал. Был близок финал, и соперник отстал. Наш герой потихоньку бежал и бежал.

– Снова горы, – прошептал Каладин. – Шиновар.

– Вновь испытанья час настал, и Флита ужас обуял. Цепь гор туманных перед ним, а дальше – Шин, чудесный край. Чтоб бурю снова обогнать, пришлось по склонам вверх бежать.

– Буря догнала его.

– Вновь буря дышит в затылок ему, и ветер вокруг завывает-кружит! Времени нет, и близок конец, но Флит через горы, как прежде, бежит.

– Она наступает ему на пятки. Даже спустившись по другую сторону гор, он не может ее опередить.

– Герой наш горы пересек, но оторваться вновь не смог. Тропа последняя пред ним, но сил уж нет, Флит изнемог. Шаг каждый – словно тяжкий груз, при каждом вздохе боль в груди. Скорбя, край тихий пересек, движеньем не спугнув траву.

Но буря, порастратив пыл, уж не гремит, и молний нет. Дождь ослабел, едва идет. Ведь Шин – не место для грозы.

Мелькнуло море впереди, и скоро гонке всей конец. Флит держится, едва живой – почти ослеп, бежит с трудом, но дальше ждет его судьба. Ты знаешь сам, что было там, – так расскажи, пусть знают все.

Музыка, но никаких слов. Шут ждал, что добавит Каладин. «Хватит с меня», – подумал тот.

– Он умер. У него ничего не вышло. Конец.

Музыка резко оборвалась. Каладин открыл глаза и посмотрел на Шута. Не рассердится ли тот на такой плохой финал?

Шут пристально глядел на узника, по-прежнему держа инструмент на коленях. Он не сердился.

– Выходит, ты все-таки знаешь эту историю, – сказал Шут.

– Что? Я думал, ты сочиняешь ее на ходу.

– Нет, это все ты.

– Разве это означает, что я ее знаю?

Шут улыбнулся.

– В мире нет ни одной истории, которую уже не рассказали бы хоть один раз. Мы нашептываем их самим себе, как делали все, кто жил до нас. И будут делать все, кому суждено жить. Меняются только имена.

Каладин встрепенулся. Принялся постукивать кончиком пальца по каменной плите, служившей ему скамьей.

– Этот твой… Флит. Он был настоящий?

– Такой же настоящий, как я сам, – подтвердил Шут.

– И он умер? – уточнил Каладин. – До того, как сумел закончить гонку?

– Он умер. – Шут опять улыбнулся.

– Что?

Шут буквально набросился на инструмент. Музыка рвала комнатку на части. Когда ноты достигли новых высот, Каладин встал.

– И в том краю, где грязь кругом, – прокричал Шут, – упал бездыханным наш Флит Скороход! Все силы растратил, себя осушил. Герой не увидит новый восход.

Стихия настигла его наконец – и замерла, дальше не смея лететь. Лил дождь, и, как прежде, выли ветра, но к морю Великая буря не шла.

Ради славы сиянья и жизни самой, ради целей далеких и зова мечтанья. Ветер понял: людьми управляют стремленья, хоть не знает никто, в чем исход испытанья.

Каладин медленно приблизился к решетке. Даже с открытыми глазами, он все видел. Все себе представлял.

– И в том краю, где грязь кругом, Великую бурю Флит победил. Над ним дождь слезы лил и лил, но гонку Флит не прекратил. Да, тело мертво – но воля жива, и с ветром в небо взмыла душа.

И на крыльях последней закатной песни к заре победно рванулась она. Не собьется над морем дыханье у Флита, нет пределов у сил и проворства теперь. Он навеки свободен, и в гонке с ветром ни за что не устанет – ты уж поверь.

Каладин положил руки на прутья решетки. Музыка еще какое-то время звенела в комнате, а потом медленно стихла.

Узник молча замер. Шут смотрел на свой инструмент и с гордостью улыбался. Наконец он сунул гитару под мышку, взял мешок и меч и направился к выходу.

– Что это значит? – прошептал Каладин.

– Это твоя история. Сам решай.

– Но ты ее уже знал.

– Я знаю почти все истории, но эту еще ни разу не пел. – Шут обернулся и посмотрел на него, усмехаясь. – И правда, что же она означает, Каладин из Четвертого моста? Каладин Благословенный Бурей?

– Буря настигла его, – произнес Кэл.

– Буря в конце концов настигает каждого. Разве это имеет значение?

– Я не знаю.

– Хорошо. – Шут поднял острие меча ко лбу, имитируя салют в знак уважения. – Теперь тебе есть о чем подумать.

И он ушел.

086

Вуаль прогуливается

087

Отказался ли ты от самосвета теперь, когда он мертв? Уже не прячешься, как раньше, за именем своего старого учителя? Мне сказали, в нынешнем своем воплощении ты принял имя, которое отсылает к тому, что ты считаешь одной из своих добродетелей.

Ага! – воскликнула Шаллан.

Она проползла через свою мягкую как пух постель, с каждым движением утопая чуть ли не по шею. Свесилась с края, рискуя свалиться на пол, и принялась копаться в бумажных завалах на полу, отпихивая ненужные листы в сторону.

Наконец добыла тот, который требовался, и подняла его, другой рукой отбрасывая волосы с глаз и заправляя их за уши. На листе была карта – одна из тех, древних, о которых упоминала Ясна. Ушла целая вечность на то, чтобы найти на Расколотых равнинах лавочника, торговавшего такими копиями.

– Погляди-ка, – предложила Шаллан, держа карту рядом с современной, изображавшей ту же местность и скопированной ею собственноручно со стены Амарама.

«Негодяй», – заклеймила она про себя.

Шаллан повернула карты так, чтобы Узор, украшавший стену над изголовьем ее кровати, мог их увидеть.

– Карты, – сказал он.

– Узор! – воскликнула Шаллан.

– Не вижу узора.

– Смотри сюда, – велела она, подавшись ближе к стене. – На этой старой карте изображен…

– Натанатан, – прочитал Узор и тихонько загудел.

– Одно из Древних королевств, – добавила Шаллан. – Созданное самими Вестниками ради божественных целей и все такое прочее. Но ты только глянь! – Она ткнула в лист пальцем. – Столица Натанатана, Буревой Престол. Если попробовать установить, где находятся его руины, сравнивая эту старую карту с той, что была у Амарама…

– Они должны располагаться где-то в тех горах, – перебил Узор. – Между словами «Тень Зари» и буквой «Н» – в Ничейных холмах.

– Нет-нет, – возразила Шаллан. – Пусти в ход воображение! Старая карта жутко неточная. Буревой Престол располагался прямо здесь! На Расколотых равнинах.

– Карта этого не показывает, – прогудел Узор.

– Зато намекает.

– Это никакой не узор, – оскорбленно заявил спрен. – Вы, люди, не смыслите в узорах. Взять хотя бы происходящее. Взошла вторая луна. Каждую ночь ты в это время спишь. Но не сейчас.

– Сегодня я не могу спать.

– Больше сведений, пожалуйста, – потребовал Узор. – Почему именно сегодня? Дело в дне недели? Ты всегда не спишь на йесель? Или причина в погоде? Может, стало слишком тепло? Положение лун в сравнении с…

– Все это ни при чем, – перебила его Шаллан, пожимая плечами. – Я просто не могу спать.

– Уверен, твое тело на это способно.

– Скорее всего, – согласилась девушка. – А голова нет. Она переполнена идеями – они словно волны, что бьются о скалы. Скалы, которые… видимо… тоже в моей голове. – Она склонила голову набок. – Кажется, эта метафора не демонстрирует особой ясности моего разума.

– Но…

– Хватит бурчать, – оборвала его Шаллан, пригрозив пальцем. – Сегодня ночью я занимаюсь наукой!

Она положила листок на постель и, свесившись с кровати, добыла еще несколько.

– Я не бурчал, – прогудел Узор. Он перебрался на постель, поближе к ней. – Я не очень хорошо это помню, но разве Ясна не использовала стол, когда… «занималась наукой»?

– Столы для зануд, – бросила Шаллан. – И для тех, у кого нет мягкой кровати. – Интересно, в лагере Далинара нашлась бы для нее такая роскошная кровать? Работы там было бы меньше, скорее всего. Впрочем, она наконец-то сумела разобраться в личных финансах Себариаля и почти готова предоставить ему стопку относительно аккуратных бухгалтерских книг.

В приступе озарения она подложила копию одной из своих страниц с цитатами про Уритиру – его потенциальные богатства и связь с Расколотыми равнинами – к отчетам, которые посылала Палоне. Внизу приписала: «Среди заметок Ясны Холин были эти указания на нечто ценное, спрятанное на Расколотых равнинах. Буду сообщать о моих дальнейших открытиях». Если Себариаль решит, что на равнинах есть и другие возможности, помимо светсердец, Шаллан, вероятно, сумеет убедить взять ее с собой туда вместе с армиями – на случай, если Адолин не сможет выполнить обещание.

К несчастью, рутинные обязанности оставляли ей мало времени на изыскания. Возможно, потому она и не могла спать. «Все стало бы проще, – подумала Шаллан, – если бы Навани согласилась встретиться со мной». Девушка снова написала и получила ответ, гласивший, что Навани занята уходом за Далинаром, которого сразила какая-то болезнь. Явно не опасная для жизни, но ему пришлось на несколько дней удалиться от дел, чтобы прийти в себя.

Неужели тетушка Адолина винила Шаллан в неудаче с дуэльным соглашением? После того, что ее племянник устроил на прошлой неделе… Что ж, по крайней мере, он теперь занят, а у Шаллан образовалось немного времени, чтобы почитать и поразмыслить об Уритиру. Девушка готова была заниматься чем угодно, если оно отвлекало ее от беспокойства за братьев, которые все еще не ответили на письма, умоляющие покинуть Йа-Кевед и приехать к ней.

– Я нахожу сон очень странным, – произнес Узор. – Я знаю, что все существа в Материальной сфере делают это. Вы считаете его приятным? Вы боитесь небытия, но разве бессознательность не то же самое?

– В случае сна все временно.

– А-а. Все в порядке, потому что по утрам вы приходите в сознание.

– Ну, это зависит от человека, – рассеянно пробормотала Шаллан. – Было бы преувеличением утверждать кое о ком, что он «сознательный»…

Узор загудел, пытаясь разобраться в смысле сказанного. Наконец он зажужжал, изображая смех.

Шаллан посмотрела на него, вскинув бровь.

– Я догадался – ты сейчас проявила чувство юмора, – пояснил Узор. – Хотя мне непонятно, как именно. Это не была шутка. Я знаю про шутки. Один солдат отправился к проституткам, а потом прибежал в лагерь весь белый. Приятели поинтересовались, хорошо ли он провел время. Он сказал, что плохо. Они спросили: а что случилось? Тот объяснил, что, когда уточнил у женщины, как с ней рассчитаться, проститутка ответила: марку дай – и конец! Солдат признался друзьям, что даже не подозревал о том, что нынче плату берут частями тела.

Шаллан скривилась.

– Ты это услышал от людей Ватаха, верно?

– Да. Это смешно, потому что слово «конец» имеет много значений. Предел или край чего-нибудь, а еще так называется трос на корабле. Кроме того, я думаю, слово «конец» что-то значит на солдатском жаргоне и этот человек решил, что она собирается отрезать ему…

– Спасибо, достаточно, – оборвала его Шаллан.

– Это шутка, – продолжил Узор. – Я понимаю, почему она смешная. Ха-ха! Сарказм похож на шутку. Вы заменяете ожидаемый результат тем, что совсем не планировалось, и юмор заключается в противопоставлении. Но почему сказанное тобой раньше смешно?

– Можно поспорить, было ли сказанное мной смешным, если ты так ставишь вопрос…

– Но…

– Узор, нет ничего менее смешного, чем объяснение, почему надо смеяться, – отрезала Шаллан. – А у нас есть более важные вещи, требующие обсуждения.

– Ммм… Например, отчего ты забыла, как делать так, чтобы твои иллюзии производили звуки? У тебя однажды получилось, давным-давно.

Шаллан моргнула и взяла современную карту:

– Столица Натанатана точно была здесь, на Расколотых равнинах. Старые карты врут. Амарам отмечает, что паршенди используют мастерски изготовленное оружие, далеко превосходящее возможности их ремесленников. Откуда они его взяли? Из руин города, который некогда располагался здесь.

Девушка покопалась в бумагах и вытащила карту самого города. На ней отсутствовали окрестности – просто карта города, причем схематичная, срисованная из купленной книги. Шаллан считала, что Ясна в своих заметках ссылалась именно на эту карту.

Торговец, у которого она приобрела книгу, клялся, что та древняя – копия копии из какого-то азирского фолианта и якобы повторяет плиточную мозаику с изображением Буревого Престола. Сама мозаика давно утрачена – очень многое из того, что осталось у них от темных дней, представляло собой подобные фрагменты.

– Ученые отвергают идею о том, что Буревой Престол располагался тут, на равнинах, – произнесла Шаллан. – Они говорят, что кратеры военных лагерей не соответствуют описанию города, и выдвигают предположение, что руины должны прятаться на возвышенностях, как ты и указал. Но Ясна с ними не соглашалась. Она отмечала, что лишь немногие из ученых на самом деле здесь побывали и что эти края вообще плохо изучены.

– Ммм, – прогудел Узор. – Шаллан…

– Я согласна с Ясной, – продолжила девушка, отворачиваясь от него. – Буревой Престол не был большим городом. Он мог располагаться в центре равнин, а в этих кратерах размещалось что-то другое… Амарам тут пишет, что, по его мнению, они могли быть куполами. Я даже не знаю, возможно ли такое. Такие большие… В любом случае здесь мог располагаться какой-нибудь пригород.

Шаллан чувствовала, что подступилась к чему-то важному. Заметки Амарама большей частью относились к попыткам встретиться с паршенди, расспросить их о Приносящих пустоту и о том, как можно тех вернуть. Он все-таки упоминал Уритиру и, похоже, пришел к тому же выводу, что и Ясна: в древнем городе Буревой Престол существовала дорога в Уритиру. Десять таких путей некогда соединяли десять столиц Древних королевств с Уритиру, где находилось что-то вроде зала собраний с троном для каждого из десяти монархов.

Вот почему не найти двух карт, которые помещали бы священный город в одно и то же место. Было нелепо идти туда пешком; взамен следовало добраться до ближайшего города с Клятвенными вратами и использовать их.

«Он ищет сведения, – подумала Шаллан. – Как и я. Но он хочет вернуть Приносящих пустоту, а не сразиться с ними. Почему?»

Девушка взяла древнюю схему Буревого Престола, копию мозаики. Это была скорее картина, чем карта, и особые пометки вроде расстояний и направлений на ней отсутствовали. Хотя Шаллан и оценила красоту изображения, скудость информации сильно расстраивала.

«Это все здесь? – размышляла она. – Тайна, клятвенные врата? Все тут, на этом плоскогорье, как считала Ясна?»

– Расколотые равнины некогда были единым целым, – прошептала Шаллан, обращаясь к самой себе. – Вот что упускают из виду все ученые, кроме Ясны. Буревой Престол уничтожили во время Последнего Опустошения, но это было так давно, что никто не знает, как именно. Огонь? Землетрясение? Нет. Что-то более ужасное. Город раскололи, точно изысканное блюдо, по которому ударили молотком.

– Шаллан, – окликнул Узор, придвигаясь ближе. – Я знаю, ты многое забыла о том, что случилось раньше. Эти обманы привлекли меня. Но так не может продолжаться; ты должна признать правду обо мне. О том, на что я способен, и о том, что мы сделали. Ммм… Более того, тебе нужно познать самое себя. И все вспомнить.

Веденка сидела, скрестив ноги, на чрезвычайно красивой кровати. Воспоминания пытались вырваться наружу из потайных ящиков в ее голове. Все эти факты указывали в одном направлении – к ковру, окрашенному в цвет крови. И… тому, каким он был.

– Ты хочешь помочь, – убеждал Узор. – Ты хочешь подготовиться к Буре бурь, спренам того, чья природа противоестественна. И ты должна измениться. Я сюда явился не только для того, чтобы учить тебя трюкам со светом.

– Ты пришел, чтобы учиться, – буркнула Шаллан, не отрывая взгляда от карты. – Ты так сказал.

– Я пришел учиться. Но так складывается, что мы сможем сделать кое-что более важное.

– Ты бы хотел, чтобы я разучилась смеяться? – резко спросила она, сглотнув внезапный комок в горле. – Чтобы я стала калекой? А ведь те воспоминания приведут к этому. Я такая, какая есть, потому что отсекла их.

Перед ней возник образ, рожденный буресветом, созданный по наитию. Рисовать эту картину не требовалось, ибо девушка слишком хорошо ее знала.

Она сама. Шаллан, какой она должна была стать. Свернувшаяся клубочком на постели, неспособная плакать, потому что давно уже выплакала все слезы. Эта девочка… не женщина, ребенок… вздрагивала, когда с ней заговаривали. Ожидала, что каждый начнет на нее кричать. Не могла смеяться, потому что детство из тьмы и боли лишило ее радости.

Такова настоящая Шаллан. Она знала это так же хорошо, как собственное имя. Ее нынешний образ сочинен ради выживания. Вспомнить себя ребенком, открывшим свет в садах, узоры на каменной кладке и мечты, ставшие жизнью…

– Мммм… Какой сильный обман! – прошептал Узор. – Действительно сильный обман. Но ты все равно должна раскрыть свои способности. Если придется, научиться всему заново.

– Хорошо, но, если мы это уже один раз сделали, разве ты не можешь просто объяснить мне, что к чему?

– Моя память слаба. Я так долго был тупым, почти мертвым. Ммм. Я даже говорить не мог.

– Да, – согласилась Шаллан, вспомнив, как он бегал по полу кругами и стукался о стены. – Ты все равно был милый. – Она изгнала образ испуганной, сжавшейся в комок, всхлипывающей девочки и достала рисовальные принадлежности. Постучала карандашом по губам, а потом нарисовала кое-что простое – Вуаль, темноглазую мошенницу.

Вуаль – не Шаллан. Ее черты достаточно своеобразны, чтобы любой, кто видел обеих, принял их за разных женщин. И все-такие кое-что в Вуали напоминало о создательнице. Она была темноглазой, смуглокожей, алетийской версией Шаллан – Шаллан на пару лет старше, с более острым носом и подбородком.

Закончив рисовать, девушка выдохнула буресвет и создала иллюзию. Та стояла возле кровати, скрестив руки, – уверенная, словно мастер дуэльного дела перед ребенком, вооруженным палкой.

Звук. Как же ей сотворить звук? Узор назвал его силой, частью потока иллюминации – или, по крайней мере, достаточно схожим явлением. Она уселась на кровати поудобнее, подобрав под себя одну ногу и изучая Вуаль. На протяжении следующего часа Шаллан пробовала все, что только приходило в голову, – от напряжения и концентрации до попыток нарисовать звуки, чтобы те появились. Ничего не вышло.

Наконец она выбралась из постели и отправилась налить себе выпить – бутылка охлаждалась в ведре в соседней комнате. Однако, не дойдя буквально пары шагов, почувствовала, как что-то… тянет внутри. Девушка обернулась в сторону спальни и увидела, что фигура Вуали начала расплываться, словно карандашный рисунок, который стирали.

Шквал, а это неудобно. Поддержка иллюзии требовала от Шаллан постоянной подпитки буресветом. Она вернулась в спальню и положила сферу на пол, внутри ступни Вуали. Когда веденка отошла, иллюзия все равно сделалась нечеткой, точно пузырь, готовый вот-вот лопнуть. Девушка замерла и, уперев руки в бока, уставилась на Вуаль, которая все более размывалась.

– Это кошмар какой-то! – раздраженно воскликнула она.

Узор прогудел:

– Мне жаль, что твои магические, богоравные силы не действуют мгновенно и так, как тебе бы хотелось.

Она вскинула бровь.

– Я полагала, юмор тебе не дается.

– Так и есть. Я просто растолковывал… – Узор осекся. – Я был смешным? Сарказм. Я был саркастичным. Случайно! – Он казался удивленным, даже обрадованным.

– Похоже, ты учишься.

– Это все узы, – объяснил он. – В Шейдсмаре я не общался так… по-человечески. Моя связь с тобой дает средства, благодаря которым я могу проявляться в Материальной сфере как нечто большее, чем неразумный отблеск. Мммм. Узы привязывают меня к тебе, помогают мне общаться так же, как это делаешь ты. Потрясающе. Мммм.

Он был похож на рубигончую, которая затрубила и успокоилась, полностью удовлетворенная. И тут Шаллан кое-что заметила.

– Я не свечусь, – изумилась она. – Во мне много буресвета, но я не свечусь.

– Ммм… – прогудел Узор. – Большая иллюзия превращает один поток в другой. Питается твоим буресветом.

Она кивнула. Буресвет в ее теле поддерживал иллюзию, используя излишки, которые обычно парили над кожей. Это могло быть полезным. Когда Узор взобрался на кровать, локоть Вуали – он был к нему ближе всего – сделался более четким.

Шаллан нахмурилась:

– Узор, придвинься к иллюзии.

Он подчинился, прополз по одеялу туда, где стояла Вуаль. Картинка перестала расплываться. Не полностью, но его присутствие вызвало заметные перемены.

Шаллан подошла ближе, и это вернуло иллюзии полную четкость.

– Ты можешь удерживать буресвет? – спросила Шаллан Узора.

– Я не… я хочу сказать… Инвеститура – то, посредством чего я…

– Вот, – перебила его Шаллан и прижала ладонь, превратив последние слова Узора в раздраженное жужжание. Это было странное чувство, словно поймала сердитого кремлеца под простыней. Усилием воли девушка втолкнула в него немного буресвета. Когда она подняла руку, от него начали исходить клубящиеся струйки, словно пар от кухонной фабриалевой плиты.

– Мы связаны узами, – заключила она. – Моя иллюзия – твоя иллюзия. Я собираюсь выпить. Посмотрим, сумеешь ли ты удержать образ от распада. – Шаллан направилась в гостиную, улыбаясь. Узор, продолжая сердито жужжать, сполз с одеяла. Веденка не могла его видеть – мешала кровать, – но предположила, что он переместился к ногам Вуали.

Сработало. Иллюзия держалась.

– Ха! – воскликнула Шаллан, наливая себе вина. Она вернулась назад и осторожно забралась на кровать – плюхаться туда с бокалом красного вина не казалось благоразумным, – после чего оглядела пол, где Узор разместился под Вуалью. Из-за буресвета спрен стал виден.

«Это придется учесть, – подумала Шаллан. – Иллюзии надо творить так, чтобы он смог в них спрятаться».

– Сработало? – поинтересовался Узор. – Как ты узнала, что это сработает?

– Я не узнала. – Шаллан глотнула вина. – Я догадалась.

Она выпила еще, а Узор загудел. Принцессе бы это не понравилось. «Наука требует ясного ума и настороженности. Они не совместимы с алкоголем». Шаллан прикончила вино одним большим глотком.

– Ну-ка… – пробормотала девушка, потянувшись вниз. Дальше она поступила по наитию. У нее есть связь с иллюзией, и у нее есть связь с Узором, так что…

Вытолкнув из себя буресвет, она прикрепила иллюзию к спрену, как часто прикрепляла их к себе. Его свечение потускнело.

– Прогуляйся немного, – велела девушка.

– Я не гуляю…

– Ты знаешь, о чем я.

Узор сдвинулся с места, и иллюзия последовала вместе с ним. К несчастью, она не шла, а просто плыла. Как скользит по стене солнечный зайчик от ложки, которую кто-то рассеянно вертит в руках. Шаллан все равно поздравила себя. После череды неудачных попыток добиться от своих творений звука это открытие казалось большой победой.

Можно ли заставить иллюзию двигаться более естественно? Шаллан взяла свой альбом и начала рисовать.

Покорность

088 Полтора года назад

Шаллан стала безупречной дочерью.

Она вела себя тихо, особенно в присутствии отца. Проводила почти все дни в своей комнате, сидя у окна, читая и перечитывая одни и те же книги или рисуя снова и снова одни и те же предметы. Отец уже несколько раз продемонстрировал, что не тронет ее, даже если она его разозлит.

Взамен он изобьет кого-то другого.

Она разрешала себе сбрасывать маску только в те моменты, когда оставалась с братьями и отец не мог ее услышать. Братья часто уговаривали ее – с нотками отчаяния – рассказать им истории из книг. Для этих троих слушателей девушка шутила, насмехалась над гостями отца и изобретала замысловатые байки, чтобы поведать их у очага.

До чего ничтожный способ сопротивления! Она чувствовала себя трусихой из-за того, что не сделала чего-то еще. Но теперь… ведь теперь все должно измениться к лучшему. Поскольку Шаллан все чаще занималась счетами вместе с ревнителями, она подметила ловкость, с которой ее отец прекратил нападки со стороны других светлоглазых и сам начал стравливать их друг с другом. Он ее впечатлил, но также испугал, поскольку рвался к власти. Финансовое положение Дома Давар изменилось еще сильней, когда на его землях обнаружили новое месторождение мрамора, которое предоставило ему средства для дальнейших обещаний, взяток и сделок.

Это должно было вернуть ему способность смеяться. Должно было изгнать тьму из его глаз.

Но не вернуло. И не изгнало.

– Она слишком низкого положения, чтобы стать твоей женой, – бросил отец, опуская кружку. – Балат, я не дам дозволения. Больше никаких свиданий с этой женщиной.

– Но она из хорошей семьи! – воскликнул Балат, вскакивая и упираясь руками в стол. Был обед, так что Шаллан надлежало присутствовать здесь, а не прятаться в своей комнате. Она сидела за отдельным столиком, чуть в стороне. Балат стоял напротив отца за главным столом.

– Отец, они твои вассалы! – резко напомнил он. – Ты сам пригласил их с нами поужинать.

– Мои рубигончие ужинают у моих ног, – парировал светлорд Давар. – Но моим сыновьям не позволено за ними ухаживать. Дом Тавинар и близко не отвечает нашим амбициям. А вот о Суди Валам стоило бы поразмыслить.

Балат нахмурился:

– Дочь великого князя? Да ты шутишь. Ей уже за пятьдесят!

– Она не замужем.

– Потому что ее мужа убили на дуэли! В любом случае великий князь такого никогда не позволит.

– Его мнение о нас изменится, – пообещал отец. – Мы теперь богатая семья с большим влиянием.

– Но нас все равно возглавляет убийца, – огрызнулся Балат.

«Это чересчур!» – испугалась Шаллан. Сидевший рядом с отцом Луеш сплел пальцы перед собой. У нового дворецкого лицо напоминало поношенную перчатку, обветренное и все в морщинах, – особенно глубокими были складки на лбу, от привычки постоянно хмуриться.

Отец медленно поднялся. Этот его новый, холодный гнев ужасал Шаллан.

– Твои щенки-рубигончие, – прорычал он Балату. – Какая жалость, что они заболели во время последней Великой бури. Просто трагедия. Увы, придется их прикончить. – Он взмахнул рукой, и один из новых стражников – Шаллан плохо его знала – вышел, на ходу вытаскивая меч из ножен.

Девушке сделалось очень холодно. Даже Луеш забеспокоился и положил ладонь отцу на руку.

– Ты мерзавец! – прошипел Балат, бледнея. – Я…

– Балат, ты – что? – спросил отец, стряхивая руку Луеша и наклоняясь к Балату. – Давай. Скажи. Ты вызовешь меня на поединок? Не думай, что в этом случае я тебя не убью. Виким, быть может, и апатичное ничтожество, но для нужд этого дома он сгодится не хуже тебя.

– Хеларан вернулся, – бросил Балат.

Отец застыл, упираясь руками в стол.

– Я виделся с ним два дня назад, – продолжил Балат. – Он послал за мной, и я поехал в город, чтобы встретиться с ним там. Хеларан…

– Я запрещаю произносить это имя в моем доме! – завопил светлорд Давар. – Ты меня слышишь, Нан Балат? Запрещаю.

Взгляды Балата и отца встретились, и Шаллан отсчитала десять гулких ударов сердца, прежде чем брат первым отвел взгляд.

Когда он быстрым шагом вышел из комнаты, отец опустился на сиденье с усталым видом. В зале стало совершенно тихо, Шаллан была слишком испугана, чтобы говорить. В конце концов светлорд Давар встал, оттолкнув свой стул, и вышел. Луеш вскоре последовал за ним.

Шаллан осталась наедине со слугами. Она робко поднялась и пошла искать Балата.

Тот был в загоне для рубигончих. Стражник все сделал быстро. Новый выводок щенков лежал замертво в луже фиолетовой крови на каменном полу.

Это она подсказала Балату заняться разведением рубигончих. С годами брат научился держать своих демонов в узде. Он редко причинял вред существам крупнее кремлецов. А теперь замер на ящике, в ужасе уставившись на маленькие трупы. Пол вокруг него усеивали спрены боли.

Металлическая калитка загона загрохотала, когда Шаллан ее открыла. Приблизившись к жалким останкам, она подняла ко рту защищенную руку.

– Стражники отца, – пробормотал Балат. – Они как будто ждали возможности сотворить что-то такое. Мне не нравится, кого он нанял. Этот Леврин – у него злые глаза, и Рин… он меня пугает. Что случилось с Теном и Билом? С теми солдатами можно было пошутить. Мы почти подружились…

Она положила руку ему на плечо:

– Балат. Ты на самом деле виделся с Хелараном?

– Да. Он попросил меня никому об этом не рассказывать. Брат предупредил меня, что, возможно, уедет надолго. И велел… велел присматривать за семьей. – Балат уронил голову на руки. – Шаллан, я не могу стать им.

– Тебе и не надо.

– Он храбрый. И сильный.

– Но он нас бросил.

Балат посмотрел на нее. По его щекам текли слезы.

– Может, он был прав. Шаллан, может, это единственный путь.

– Уехать из дома?

– А что такого? – спросил Балат. – Ты день за днем проводишь взаперти, тебя выпускают, только когда отцу надо похвастаться. Йушу опять пристрастился к игре – ты это знаешь, пусть он и сделался умнее. Виким твердит, что станет ревнителем, но я сомневаюсь, что отец позволит ему такое. Виким нужен ему для страховки.

Довод, к несчастью, был сильным.

– Куда же нам идти? – поинтересовалась Шаллан. – У нас ничего нет.

– У меня и здесь ничего нет, – возразил Балат. – Эйлиту я не брошу. Она – самое прекрасное, что есть в моей жизни. Если нам с ней придется уехать в Веденар и там жить, как живет десятый дан, мы это сделаем. Я буду трудиться стражником или кем-то еще. Разве такая жизнь не будет лучше этого? – Взмахом руки он указал на мертвых детенышей.

– Возможно.

– Ты не отправишься со мной? Если я заберу Эйлиту и сбегу? Ты могла бы стать письмоводительницей. Зарабатывать себе на жизнь, освободиться от отца.

– Я… Нет. Мне нужно остаться.

– Почему?

– Отцом что-то овладело, что-то ужасное. Если все мы уйдем, мы отдадим его на растерзание этому. Кто-то должен помочь.

– Почему ты его так защищаешь? Ты знаешь, что он сделал.

– Он этого не делал.

– Ты не помнишь, – парировал Балат. – Ты мне снова и снова говорила, что твой разум делается пустым. Ты видела, как он ее убил, но ты не хочешь признавать, что была свидетельницей этого. Клянусь бурей, Шаллан. Ты такая же сломленная, как Виким и Йушу. Как… как и я, время от времени…

Она стряхнула оцепенение и произнесла:

– Это не имеет значения. Если ты уйдешь, то заберешь с собой Викима и Йушу?

– Я не могу себе это позволить, – пробормотал Балат. – Особенно в случае Йушу. Жить придется скромно, и я не могу рассчитывать, что он… ты понимаешь. Но если с нами отправишься ты, кому-то из нас легче будет найти работу. С письмом и рисованием у тебя лучше, чем у Эйлиты.

– Нет, Балат, – отказалась Шаллан, испуганная тем, как рьяно часть ее желала согласиться. – Я не могу! Особенно если Йушу и Виким останутся здесь.

– Понятно. Может быть… может, есть еще какой-то способ выбраться. Я подумаю.

Шаллан ушла из загона, обеспокоенная тем, что отец застанет ее там и это его расстроит. Девушка вошла в особняк, но так и не смогла избавиться от ощущения, что пытается сохранить ковер, из которого дюжина людей со всех сторон выдергивает нитки.

Что случится, если Балат уедет? Он сдавался в ссорах с отцом, но, по крайней мере, пытался сопротивляться. Виким делал, что приказывали, а Йушу вообще по-прежнему оставался сплошной проблемой. «Надо просто выстоять, – твердила себе Шаллан. – Перестать провоцировать отца, позволить ему расслабиться. И тогда он вернется…»

Она поднялась по ступенькам, прошла мимо отцовской двери. Та была приоткрыта, и Шаллан услышала, как он говорит:

– …Разыщи его в Валате. Нан Балат утверждает, что встречался с ним в городе, и, видимо, не врет.

– Будет сделано, светлорд. – Этот голос. Рин, капитан новой отцовской стражи. Шаллан попятилась, заглянула в комнату. На дальней стене, спрятанный за картиной, сиял отцовской сейф, свет ярким потоком лился сквозь холст. Ей он казался почти ослепительным, хотя люди в комнате его явно не видели.

Капитан поклонился отцу, держа руку на мече.

– Рин, принеси мне его голову, – прорычал отец. – Хочу ее увидеть собственными глазами. Он тот, кто может все погубить. Застань его врасплох, убей прежде, чем он успеет призвать свой осколочный клинок. В награду станешь пользоваться этим оружием, пока будешь служить Дому Давар.

Шаллан отпрянула от двери, пока отец не поднял голову и не заметил ее. Хеларан. Отец только что приказал… убить Хеларана.

«Нужно что-то сделать. Я должна его предупредить». Как? Не сможет ли Балат снова с ним связаться? Шаллан…

– Да как ты смеешь! – раздался возмущенный женский голос внутри.

Последовала потрясенная тишина. Шаллан опять подкралась к двери. Мализа, ее мачеха, стояла в дверном проеме между спальней и гостиной. Невысокая, пухленькая женщина никогда раньше не казалась Шаллан грозной. Но сегодня буря на ее лице могла испугать и белоспинника.

– Он твой родной сын! – закричала Мализа. – Ты растерял последние остатки нравственности? И сострадания?

– Он больше мне не сын, – бросил светлорд Давар.

– Я верила в то, что ты рассказал о своей первой жене, – продолжала Мализа. – Я поддерживала тебя. Я жила с этой тучей над домом. И теперь я слышу… это? Лупить слуг – одно дело, но убийство собственного сына?!

Отец что-то прошептал Рину. Шаллан вздрогнула и едва успела добраться до другого конца коридора, как тот выскользнул из комнаты и закрыл дверь со щелчком.

Девушка заперлась в своей спальне, и тут начались крики – обмен яростными, злыми воплями между Мализой и ее отцом. Шаллан съежилась на полу возле кровати, попыталась подушкой заслониться от звуков. Она убрала подушку, когда решила, что все закончилось.

Ее отец вылетел в коридор, точно буря.

– Почему никто в этом доме не подчиняется мне?! – заорал он, топая по лестнице. – Ничего этого бы не случилось, если бы вы все просто подчинялись…

Убийственные обещания

089

Подозреваю, это слегка напоминает скунса, который назвался Вонючкой.

Жизнь текла своим чередом. Каладин был заперт в камере. Несмотря на неплохие условия, юноша вдруг заскучал по фургону работорговцев. Там, по крайней мере, он мог наблюдать за пейзажем. Свежий воздух, ветер, время от времени помывка в последних дождях Великой бури. Не такая уж замечательная жизнь, конечно, и все-таки лучше, чем оказаться запертым и забытым.

На ночь стражники забирали сферы, оставляя его в непроницаемой тьме. Во мраке он невольно начинал воображать, будто очутился где-то глубоко, с милями камня над головой и без пути наружу, без надежды на спасение. Кэл не мог себе представить худшей смерти. Лучше уж лежать на поле боя со вскрытым брюхом и смотреть в небо, пока из тебя утекает жизнь.

Его разбудил свет. Он вздохнул, глядя в потолок, пока стражники – незнакомые светлоглазые солдаты – наполняли лампы сферами. День за днем, буря свидетельница, все здесь оставалось одинаковым. Пробуждение от слабого света сфер, который лишь заставлял его сильнее скучать по солнцу. Прибытие служанки с завтраком. Он оставил ночной горшок рядом с отверстием в нижней части решетки, и тот заскрежетал по камню, когда девушка его вытянула и заменила на чистый.

И поспешила прочь. Он ее пугал. Застонав от боли в затекших мышцах, Каладин сел и взглянул на еду. Плоский хлеб, начиненный бобовой пастой. Он встал, отмахнулся от каких-то странных спренов, похожих на натянутые тугие струны, и вынудил себя сделать серию отжиманий. Если заточение окажется слишком долгим, будет непросто сохранить форму. Наверное, надо попросить несколько камней для тренировок.

«Это и случилось с бабушкой и дедушкой Моаша? – спросил себя Каладин, взяв миску с едой. – Они ждали суда, пока не умерли в тюрьме?»

Каладин снова сел на скамью и откусил кусок лепешки. Вчера была Великая буря, но он, запертый в этой камере, ее почти не слышал.

Где-то рядом неразборчиво пела Сил, однако он не видел ее.

– Сил? – позвал Каладин. Девушка-спрен в последнее время пряталась.

– На арене был криптик, – тихо произнес ее голос.

– Ты о них уже упоминала, верно? Это разновидность спренов?

– Отвратительная разновидность. – Сил помедлила. – Но не злая, по-моему. – Потом она с досадой прибавила: – Он удрал, и я собиралась его выследить, но ты нуждался во мне. Когда вернулась позже, криптик спрятался от меня.

– Что это значит? – Кэл нахмурился.

– Криптики любят строить планы, – медленно проговорила Сил, будто вспоминая что-то давно забытое. – Да… Я помню. Они спорят и смотрят – и никогда ничего не делают. Но…

– Что? – Каладин встал.

– Они кого-то ищут. Я видела знаки. Возможно, вскоре ты будешь не один.

Кого-то ищут. Чтобы выбрать, как выбрали его, и превратить в заклинателя потоков. Какого Сияющего рыцаря могла сотворить компания спренов, которых Сил так явно презирала? Он понял, что не стремится это узнать.

«Ох, буря!.. – подумал Каладин и снова сел. – Если они выберут Адолина…»

Сама эта мысль должна была быть ему отвратительна. Однако он вдруг обнаружил, что откровение Сил странным образом успокаивает. Если ты не один – пусть даже и впрямь в компании с Адолином, – так ведь куда лучше! Его уныние слегка ослабело.

Когда Каладин заканчивал завтрак, из коридора донесся глухой удар. Открылась дверь? Его могли навещать только светлоглазые, хотя пока что никто не приходил. Если не считать Шута.

«Буря в конце концов настигает всех…»

Вошел Далинар Холин.

Несмотря на мрачное расположение духа, немедленной реакцией Каладина – въевшейся в него за годы – было встать и отдать честь, рука к груди. Это был его командир. Выполнив салют, он тотчас же почувствовал себя придурком. Стоит за решеткой и приветствует человека, который его сюда засунул?

– Вольно. – Далинар кивнул. Широкоплечий великий князь стоял, сцепив руки за спиной. Что-то в нем внушало уважение, даже когда он был расслаблен.

«Он выглядит как генералы из преданий», – мелькнула у Каладина мысль. Далинар, со своим широким лицом и седеющими волосами, казался крепким как кирпичная стена. Не он носил форму – форма носила его. Великий князь Холин представлял собой идеал, который Каладин давным-давно решил признать всего лишь фантазией.

– Тебе по нраву здешние условия? – спросил Далинар.

– Сэр? Я в темнице, буря бы ее побрала!

Далинар еле заметно улыбнулся:

– Уж я-то вижу. Успокойся, солдат. Если бы я приказал тебе недельку посторожить комнату, ты бы это сделал?

– Да.

– Тогда считай, что выполняешь свой долг. Стереги эту комнату.

– Сэр, я позабочусь о том, чтобы никто не сбежал с ночным горшком, не имея на то прав.

– Элокар приходит в себя. Он уже остыл и теперь переживает лишь о том, что, если отпустить тебя слишком быстро, это будет казаться признаком слабости. Мне нужно, чтобы ты провел тут еще пару дней, а потом мы оформим официальное помилование за твое преступление и восстановим тебя в должности.

– Сэр, кажется, у меня нет выбора.

Далинар шагнул ближе к решетке:

– Тяжело тебе пришлось.

Каладин кивнул.

– О тебе хорошо заботятся, как и о твоих людях. Два твоих гвардейца-мостовика все время стерегут вход в здание. Тебе не о чем переживать, солдат. Если же ты беспокоишься о своей репутации в моих глазах…

– Сэр, думаю, я просто не уверен, что король меня все-таки отпустит. Ему уже случалось позволять неудобным людям гнить в тюрьме, пока они не сдохнут.

Каладин произнес эти слова – и не поверил, что те и впрямь слетели с его губ. Это звучало непочтительно, на грани измены. Но они сидели там, у него во рту, и требовали, чтобы их сказали вслух.

Далинар по-прежнему стоял, скрестив руки за спиной.

– Ты имеешь в виду серебряных дел мастеров в Холинаре?

Так он знал. Буреотец… неужели Далинар в этом замешан? Каладин кивнул.

– Откуда ты узнал о случившемся?

– От одного из моих людей, – пояснил Кэл. – Он был с ними знаком.

– Я надеялся избежать слухов, – сказал Далинар. – Но разумеется, слухи растут как лишайники, укореняются, и полностью от них не избавишься. Солдат, то, что случилось с теми людьми, было ошибкой. Я честно в этом признаюсь. С тобой такое не повторится.

– Выходит, слухи правдивы?

– Я бы не хотел говорить о той истории с Рошоном.

Рошон.

Каладин вспомнил крики. Кровь на полу хирургической комнаты его отца. Умирающего юношу.

День во власти дождя. День, когда некто попытался украсть у Каладина свет. И в конце концов преуспел.

– Рошон? – прошептал Каладин.

– Да, один незначительный светлоглазый, – ответил Далинар со вздохом.

– Сэр, мне важно узнать об этом. Ради моего душевного спокойствия.

Великий князь смерил его взглядом. Кэл просто глядел прямо перед собой, оцепенев. Рошон. Все пошло не так, едва Рошон явился в Под, чтобы стать новым градоначальником. До него отца Каладина уважали.

Но как только прибыл этот ужасный человек, волоча за собой мелочную зависть, точно плащ, мир вывернулся наизнанку. Рошон заразил Под, как спрен гниения на нечистой ране. Из-за него Тьен отправился на войну. Из-за него Кэл последовал за братом.

– Думаю, я перед тобой в долгу, – сказал Далинар. – Но об этом не следует распространяться. Рошон был ничтожеством, которому удалось втереться в доверие к Элокару. Элокар в те годы был наследным принцем, и ему поручили править Холинаром и следить за королевством, пока его отец организовывал наши первые лагеря здесь, на Расколотых равнинах. Я в тот период был… далеко.

В любом случае не надо винить Элокара. Он прислушивался к советам того, кому доверял. Но вот Рошон преследовал собственные интересы, а не интересы трона. Ему принадлежало несколько серебряных лавок… впрочем, детали не важны. Ограничимся тем, что с подачи Рошона принц совершил кое-какие ошибки. Я все исправил, когда вернулся.

– Вы наказали этого Рошона? – тихо спросил Кэл, все еще оцепенелый.

– Он был отправлен в ссылку, – ответил Далинар, кивая. – Элокар переместил этого человека туда, где от него никому не было бы вреда.

Туда, где от него никому не было бы вреда. Каладин чуть не рассмеялся.

– Хочешь что-то сказать?

– Вы же не хотите знать, что я думаю.

– Возможно. Однако мне в любом случае надо это узнать.

Далинар и впрямь был хорошим человеком. Порой слегка слепым, но хуже от этого не становился.

– Что ж, сэр, – сказал Каладин, с трудом владея собой. – Я нахожу… тревожным, что человек вроде Рошона, виновный в смерти невинных людей, избежал тюремного заключения.

– Солдат, там все непросто. Рошон был одним из вассалов великого князя Садеаса, родственником важных людей, в чьей поддержке мы нуждались. Поначалу я требовал, чтобы Рошона лишили звания и сделали десятинником, пусть бы жил в нищете. Но тем самым мы могли испортить отношения с союзниками и подвергнуть королевство опасности. Элокар попросил проявить к Рошону снисхождение, и его отец – через даль-перо – выразил свое согласие. Я уступил, решив, что милосердие – не то качество, развитию которого у Элокара стоило бы препятствовать.

– Ну разумеется, – сквозь зубы проговорил Каладин. – Хотя похоже, что такое милосердие часто оказывается в угоду родственникам могущественных светлоглазых и редко – кому-нибудь низкого звания. – Он таращился сквозь решетку, разделявшую их с Далинаром.

– Солдат, по-твоему, я был несправедлив с тобой или твоими людьми? – спросил великий князь ледяным голосом.

– Вы? Нет, сэр. Но дело не в вас.

Далинар тихонько выдохнул – как будто с разочарованием.

– Капитан, ты и твои люди находитесь в уникальном положении. Вы проводите день за днем рядом с королем. Вы видите не лицо, обращенное ко всему миру, вы видите человека. С телохранителями всегда так. Потому ваша верность должна быть особенно крепкой и искренней. Да, у человека, которого вы охраняете, есть недостатки. Как и у любого другого. Но он по-прежнему ваш король, и я требую к нему уважения.

– Сэр, я могу уважать трон – и уважаю, – сказал Каладин. Но человека, который на нем сидит, не обязательно. Власть как таковую он признавал. Кому-то надо править.

– Сынок, – проговорил Далинар после недолгих размышлений, – знаешь, почему я назначил тебя на этот пост?

– Вы сказали, дело в том, что вам требовался тот, кто точно не был бы шпионом Садеаса.

– Это логическое обоснование, – согласился Далинар, приближаясь к решетке, в каких-то дюймах от Каладина. – Но не главная причина. Я так поступил, потому что счел это правильным.

Каладин нахмурился.

– Я доверяю чутью, – пояснил Далинар. – Нутром учуял, что ты человек, который может помочь изменить это королевство. Человек, который смог пройти через саму Преисподнюю в лагере Садеаса и каким-то образом вдохновить других, был тем, кого я хотел иметь под своим началом. – Его лицо посуровело. – Я дал тебе должность, которая еще ни разу не доставалась темноглазому в этой армии. Я допустил тебя на совещания с королем и слушал, когда ты говорил. Не заставляй меня жалеть об этих решениях, солдат.

– А вы еще не жалеете? – спросил Каладин.

– Я близок к этому. Впрочем, понимаю. Если ты и впрямь веришь в то, что рассказал про Амарама… что ж, окажись я на твоем месте, меня вряд ли кто-то сумел бы удержать от такого же поступка. Но буря свидетельница, парень, ты темноглазый!

– Это не должно иметь значения.

– Может, и не должно, однако имеет! Хочешь это изменить? Ты ничего не добьешься, если будешь орать как помешанный и вызывать на дуэли людей вроде Амарама. А вот если отличишься на посту, который я тебе дал, – другое дело. Стань тем, кем восхищаются все, как темноглазые, так и светлоглазые. Убеди Элокара, что темноглазые могут руководить. Вот это как раз изменит мир.

Далинар повернулся и вышел. Каладин не мог не заметить, что плечи великого князя опустились к концу их беседы.

Когда Кэл вновь остался один, то снова сел на скамью и издал долгий раздраженный вздох.

– Успокойся, – прошептал он. – Делай, как приказано. Сиди в клетке.

– Он пытается помочь, – сказала Сил.

Кэл глянул в сторону. Да где же она прячется?

– Ты слышала про Рошона?

Тишина.

– Да, – наконец подтвердила Сил тоненьким голосом.

– Нищета моей семьи, предательство соседей, отправка Тьена в армию – это все Рошон виноват. Элокар прислал его к нам.

Сил молчала. Каладин выудил из миски кусочек хлеба, принялся жевать. Буреотец… Моаш был прав! Этому королевству будет лучше без Элокара. Князь Холин старался изо всех сил, но в отношении племянника у него имелось громадное слепое пятно.

Пришло время кому-то вмешаться и перерезать путы на руках Далинара. Во благо королевства, во благо самого Далинара Холина – король должен умереть.

Некоторых людей – как загнивший палец или раздробленную ногу – просто надо устранять.

Пылающий мир

090

Подумать только, ты заставил меня сказать такое. Ты всегда мог довести меня до крайности, старый друг. И я по-прежнему называю тебя другом, хоть ты меня изрядно утомил.

«Чем вы занимаетесь?» – написало даль-перо Шаллан.

«Ничем особенным, – вывела веденка в ответ при свете сфер, – просто разбираюсь с доходами в бухгалтерских книгах Себариаля».

Она выглянула наружу через дыру в своей иллюзии и окинула взглядом улицу далеко внизу. Люди словно маршировали в такт какому-то странному ритму. Ручеек внезапно превращался в бурную речку, а потом снова утихал. Поток редко бывал постоянным. Интересно – почему?

«Не желаете меня навестить? – начертало перо. – Здесь становится по-настоящему скучно».

«Простите, – ответила она Адолину. – Мне действительно надо закончить эту работу. Но беседа с помощью даль-пера – прекрасное средство развлечься».

Узор тихонько загудел рядом, когда она солгала. Шаллан использовала иллюзию, чтобы расширить навес на крыше этого доходного дома в военном лагере Себариаля, и таким образом получила убежище, где можно сидеть и наблюдать за улицей внизу. Пять часов ожидания – достаточно удобного, с табуретом и сферами для освещения – ничего ей не дали. Никто не приблизился к одинокому дереву с каменной корой, что росло на обочине.

Шаллан не опознала вид дерева. Оно выглядело слишком старым для недавно посаженного – значит, росло здесь еще до того, как прибыл Себариаль. Узловатая, крепкая кора наводила на мысль о том, что это какая-то разновидность дендролита, но у дерева также имелись длинные побеги, которые развевались на ветру, точно знамена, кружась и трепеща. Они напоминали о долинной иве. Шаллан уже сделала набросок; позже разыщет растение в своих книгах.

Дерево привыкло к людям и не втягивало побеги, когда кто-то проходил мимо. Если бы кто-то приблизился достаточно осторожно, чтобы не коснуться побегов, Шаллан бы заметила. Если бы кто-то двигался быстро, побеги бы ощутили вибрации и спрятались, что она бы тоже заметила. Девушка была в разумной степени уверена, что, если кто-то попытается что-то спрятать внутри дерева, она об этом узнает, даже если на миг отвернется.

«Думаю, – написало даль-перо, – я могу и дальше составлять вам компанию. Шорен ничем не занят».

Шорен был ревнителем, который сегодня трудился писцом у Адолина, навестив его по приказу самого принца. Тот нарочно отметил, что пользуется услугами жреца, а не одной из отцовских письмоводительниц. Неужели он думал, что она устроит сцену, если писать для него будет женщина?

Принц и впрямь казался удивленным отсутствию ревности. Неужели все придворные дамы такие мелочные? Или это сама Шаллан слишком странная, слишком расслабленная? Хотя Адолин и впрямь заглядывается на других женщин, и девушка вынуждена была признаться, что ей это не нравится. И еще нужно учитывать его репутацию. Говорили, что в прошлом молодой человек менял спутниц столь же часто, как другие мужчины меняют сюртуки.

Возможно, ей нужно держаться за него крепче, но от одной лишь мысли об этом мутило. Такое поведение напоминало ей об отце, который впивался во все так крепко, что в итоге остались одни обломки.

«Да, – написала она в ответ, используя доску, установленную рядом. – Я уверена, хорошему ревнителю больше нечем заняться, кроме как помогать двум светлоглазым обмениваться любовными записочками».

«Он жрец. Ему нравится служить. В этом их суть».

«Я думала, их суть в том, чтобы спасать души».

«Он от этого устал. Сказал, что три души сегодня утром уже спас».

Девушка с улыбкой посмотрела на дерево – по-прежнему никаких изменений.

«В самом деле спас? Спрятал, наверное, в задний карман – для сохранности?»

Нет, нельзя поступать, как поступал отец. Если она хочет сохранить Адолина, нужно предпринять кое-что куда более сложное, чем просто вцепиться в него. Ей придется быть такой неотразимой, что он сам не захочет ее отпускать. К несчастью, в этом ни уроки Ясны, ни наставления Тин не помогут. Ясна была безразлична к мужчинам, а Тин рассуждала лишь о том, как отвлечь их и быстро обвести вокруг пальца, а не удержать.

«Ваш отец чувствует себя лучше?»

«Да, так и есть. Со вчерашнего дня на ногах и выглядит сильным, как обычно».

«Рада слышать», – написала Шаллан. Они продолжали обмениваться праздными репликами, а девушка наблюдала за деревом. Записка Мрейза предписывала явиться на рассвете и поискать инструкции в дыре в стволе. Вот почему она явилась на четыре часа раньше, когда небо было еще темным, и пробралась на крышу этого дома, чтобы наблюдать.

Похоже, она пришла недостаточно рано. Шаллан очень хотела знать, как они будут закладывать инструкции в дыру.

– Мне это не нравится, – шепотом сказала она Узору, не обращая внимания на перо, которое писало новые слова Адолина. – Почему Мрейз просто не передал инструкции по даль-перу? Почему заставил меня явиться сюда?

– Ммм… – прогудел Узор на полу рядом с ней.

Солнце уже давно взошло. Ей пора отправиться за инструкциями, но она колебалась, постукивая пальцем по доске для даль-пера.

– Они наблюдают. – Сообразила девушка.

– Что? – спросил Узор.

– Они делают в точности то же самое, что и я. Где-то прячутся, чтобы увидеть, как я заберу инструкции.

– Зачем? Чего они этим добьются?

– Получат информацию. Эти люди богатеют благодаря таким вещам. – Шаллан наклонилась в сторону и выглянула из своей дыры, которая со стороны должна была выглядеть зазором между двумя кирпичами.

Ей не верилось, что Мрейз действительно хочет ее смерти, несмотря на отвратительное убийство бедного возницы. Глава духокровников позволит своим соратникам убить Вуаль, если она покажется угрозой, но это – как и некоторые иные его поступки и слова – лишь проверка. «Если ты действительно достаточно сильна и умна, чтобы присоединиться к нам, – намекал тот случай, – то сумеешь избежать смерти».

А теперь – еще одна проверка. Как ее пройти, чтобы на этот раз никто не умер?

Заговорщики должны ждать, когда она придет за инструкциями, но мест, откуда можно следить за деревом, оказалось не много. Будь она Мрейзом, где бы устроила наблюдательный пункт?

Думая об этом, Шаллан чувствовала себя глупо.

– Узор, – прошептала она, – ступай и загляни в окна этого дома, обращенные на улицу. Проверь, не устроился ли кто-то рядом с одним из них, наблюдая, как и мы.

– Ладно. – Он выскользнул из ее иллюзии.

Девушка вдруг осознала тот факт, что люди Мрейза могут прятаться где-то совсем близко, но подавила тревогу, читая ответ Адолина.

«Кстати, есть хорошие новости, – написало даль-перо. – Отец приходил прошлым вечером, и мы все обговорили. Он готовит экспедицию на равнины ради последней и решающей битвы с паршенди. Частью подготовки в ближайшие дни станут разведывательные миссии. Я убедил его, чтобы вас взяли на плато во время одной из них».

«И мы сможем отыскать куколку?» – уточнила Шаллан.

«Ну, – ответило даль-перо, – даже если паршенди больше за них не сражаются, отец не станет рисковать. Я не смогу взять вас с собой в вылазку, во время которой есть шанс стычки с ними. Но я тут подумал, что, возможно, мы сумеем организовать разведывательную миссию так, чтобы она затронула плато с куколкой, которую вскрыли день или около того назад».

Шаллан нахмурилась.

«Мертвая вскрытая куколка? Даже не знаю, какой от нее толк для меня».

«И все-таки это лучше, чем никакая, верно? А ведь вы упоминали, что хотели бы вскрыть одну из них. Это почти то же самое».

Он прав. Кроме того, ее истинная цель – попасть на равнины.

«Хорошо. Когда?»

«Через пару дней».

– Шаллан!

Девушка вздрогнула, но это был всего лишь Узор, жужжащий от возбуждения.

– Ты была права. Мммм. Она следит внизу. Всего на один уровень ниже нас, вторая комната.

– Она?

– Ммм. Та, что в маске.

Шаллан содрогнулась. И что теперь? Вернуться в свои покои и написать Мрейзу, что не любит, когда за ней следят?

От этого не будет никакой пользы. Глянув на доску с прикрепленной бумагой, Шаллан поняла, что ее отношения с Мрейзом чем-то походят на отношения с Адолином. В обоих случаях она не может поступать как обычно. Нужно удивлять и превосходить ожидания.

«Надо идти, – написала она Адолину. – Себариаль вызывает. Возможно, это надолго».

Потом со щелчком отключила даль-перо и спрятала его вместе с доской в сумку – в потрепанный мешок с кожаным ремнем. Его можно перекинуть через плечо, как могла бы носить Вуаль. Девушка вынырнула из своего иллюзорного убежища. Прижалась спиной к стене сарая, отвернулась от улицы и, коснувшись иллюзии, втянула буресвет.

От этого поддельная часть стены растаяла и высвобожденный буресвет хлынул потоком в ее руку. Девушка понадеялась, что в этот момент никто не смотрел на здание. Если же и смотрел, то должен был решить, что перемена ему просто померещилась.

Вслед за этим она присела и использовала буресвет, чтобы зарядить Узора и связать с ним изображение Вуали, нарисованное заранее. Шаллан кивком велела ему двигаться, и, когда он это сделал, образ Вуали зашагал.

Иллюзия выглядела хорошо. Уверенная походка, развевающийся плащ, высокая шляпа защищает лицо от солнца. Вуаль даже моргала и время от времени поворачивала голову, как и было предписано последовательностью эскизов, которую создала художница ранее.

Шаллан смотрела и не знала, что и думать. Неужели так она выглядела, надевая лицо и одежду Вуали? Девушка и близко не ощущала себя такой уверенной, и одежда всегда казалась ей вычурной и даже глупой. Со стороны все было таким, как надо.

– Спустись, – шепотом велела она Узору, – и подойди к дереву. Попытайся приблизиться осторожно, медленно, и громко жужжи, чтобы дерево втянуло листья. Постой у ствола недолго, словно вытаскивая то, что там спрятано, а потом пройди в переулок между этим зданием и следующим.

– Да! – Узор шмыгнул к лестнице, взбудораженный тем, что удалось стать частью обмана.

– Медленнее! – одернула его Шаллан, скривившись при виде того, как походка Вуали перестала соответствовать ее скорости. – Как мы тренировались!

Узор замедлился и достиг ступеней. Изображение Вуали начало спускаться. Неуклюже. Иллюзия могла ходить и спокойно стоять на плоских поверхностях, но к другим – вроде лестниц – не была приспособлена. Стороннему наблюдателю показалось бы, что Вуаль ступает по воздуху и скользит вниз по ступеням.

Что ж, это лучшее, на что она была способна сейчас. Шаллан глубоко вздохнула, натянула шляпу и выдохнула второй образ, который окутал ее и превратил в Вуаль. Тот, что на Узоре, должен был продержаться, пока хватит буресвета. Но буресвет вытекал из спрена гораздо быстрее, чем из Шаллан. Она пока не разобралась, в чем причина.

Девушка спустилась по лестнице, но только на один этаж, ступая как можно тише. Нашла вторую дверь в тускло освещенном коридоре. За ней стояла женщина в маске. Шаллан не потревожила ее, а спряталась в нишу возле лестницы, где могла оставаться незамеченной из коридора.

И принялась ждать.

В конце концов дверь щелкнула и отворилась, в коридоре раздался шорох одежды. Женщина в маске миновала убежища Шаллан и на удивление тихо ступила на лестницу.

– Как тебя зовут? – спросила Шаллан.

Заговорщица замерла на ступенях. Повернулась – защищенная рука в перчатке легла на рукоять поясного ножа – и уставилась на веденку, стоящую в нише. Глаза женщины под маской метнулись к комнате, из которой она только что вышла.

– Я послала двойника, – пояснила Шаллан. – В моей одежде. Ее ты и видела.

Женщина не двинулась с места, по-прежнему присев на ступеньках.

– Почему он приказал тебе следить за мной? Желал узнать, где я поселилась?

– Нет, – наконец-то сказала женщина. – Инструкции, спрятанные в дереве, велят тебе немедленно приступить к выполнению задания и не терять времени.

Шаллан нахмурилась, размышляя:

– Выходит, ты должна не проследить за мной до дома, но наблюдать за мной во время задания. Чтобы увидеть, как я его выполню?

Женщина молчала.

Шаллан неспешно прошла вперед и села на верхнюю ступеньку, скрестив руки на коленях.

– Итак, что за задание?

– Инструкции в…

– Хочу услышать от тебя, – оборвала ее Шаллан. – Вот такая я лентяйка.

– Как ты меня нашла? – спросила женщина.

– Остроглазый союзник. Я велела ему следить за окнами, а потом сообщить, где ты. Сама ждала этажом выше. – Девушка скривилась. – Надеялась застукать одного из вас в тот момент, когда он оставит инструкции.

– Мы поместили их туда еще до того, как связались с тобой. – Незнакомка поколебалась, потом поднялась на пару ступенек. – Иятиль.

Шаллан наклонила голову набок.

– Мое имя, – повторила женщина. – Иятиль.

– Никогда не слышала таких имен.

– Неудивительно. Твое сегодняшнее задание – разобраться с человеком, который прибыл в лагерь Далинара. Мы хотим знать, кто он такой, но не уверены в том, кому верен Далинар.

– Королю и трону.

– На вид, – проговорила Иятиль. – Его брат знал о вещах, по сути необыкновенных. Мы не уверены, сообщил ли он о них Далинару или нет, и его общение с Амарамом нас тревожит. Вновь прибывший как-то с этим связан.

– Амарам составляет карты Расколотых равнин, – пробормотала Шаллан. – Почему? Что ему там понадобилось?

«И с чего вдруг он пожелал вернуть Приносящих пустоту?»

Иятиль не ответила.

– Что ж, – заключила Шаллан. – Тогда за дело. Начнем?

– Вместе?

Веденка протянула руку:

– Можешь красться позади или просто пойти со мной.

Иятиль, внимательно изучив протянутую руку, пожала ее в знак согласия свободной рукой в перчатке. Но кисть другой руки так и не убрала с ножа на поясе.

Шаллан листала инструкции, оставленные Мрейзом, в качающемся и чересчур большом паланкине по дороге в военный лагерь Далинара. Иятиль устроилась напротив, подобрав под себя ноги и наблюдая за веденкой из-под маски. Она была в простых брюках и рубашке – из-за такой одежды Шаллан поначалу приняла ее за мальчишку.

Присутствие контролера весьма и весьма напрягало.

– Безумец, – уточнила Шаллан, перелистывая страницу инструкций. – Мрейза так заинтересовал обычный безумец?

– Далинар и король им интересуются. И потому мы тоже.

В самом деле что-то в этом деле нечисто. Безумец прибыл под опекой человека по имени Бордин, слуги, которого Далинар оставил в Холинаре несколько лет назад. Осведомитель Мрейза указывал, что этот Бордин – не простой гонец, но один из тех слуг, которым Далинар доверяет больше всего. Его оставили в Алеткаре, чтобы шпионить за королевой, – по крайней мере, на это намекали духокровники. Но зачем кому-то следить за королевой? В ее задании об этом ничего не говорилось.

Пару недель назад Бордин в спешке явился на Расколотые равнины, привезя сумасшедшего и некий загадочный груз. Шаллан поручалось выяснить, кто такой этот безумец и почему Далинар спрятал его в монастыре, строго-настрого запретив посетителей, за исключением особо оговоренных ревнителей.

– Твой хозяин знает об всем больше, чем говорит мне, – бросила Шаллан.

– Мой хозяин? – переспросила Иятиль.

– Мрейз.

Женщина рассмеялась:

– Ты ошиблась. Он не мой хозяин. Он мой ученик.

– В чем?

Иятиль устремила на нее пристальный взгляд и не ответила.

– Зачем тебе маска? – Веденка подалась вперед. – Что она значит? Почему ты прячешься?

– Сколько раз я спрашивала себя, – проговорила Иятиль, – как же вы, живущие здесь, можете так нагло разгуливать с неприкрытыми лицами, чтобы все их видели? Моя маска хранит мою суть. Кроме того, она дает мне возможность приспосабливаться.

Шаллан, задумавшись, откинулась на спинку сиденья.

– Ты стремишься размышлять, – заметила Иятиль, – а не задавать вопрос за вопросом. Это хорошо. Но с твоим чутьем еще предстоит разобраться. Ты охотница или дичь?

– Не то и не другое, – тотчас же ответила Шаллан.

– Все мы то или другое.

Носильщики паланкина замедлились. Шаллан выглянула в окно и обнаружила, что они наконец-то достигли границы военного лагеря Далинара. Здесь солдаты у ворот останавливали каждого желающего войти.

– Как мы попадем внутрь? – поинтересовалась Иятиль, когда Шаллан задернула шторку. – Великий князь Холин в последнее время стал осторожным из-за убийц, что приходят в ночи. Какой обман позволит нам проникнуть в его царство?

«Восхитительный», – подумала Шаллан, добавляя к списку задач еще одну. Она должна была не только пробраться в монастырь и получить сведения о сумасшедшем, ей требовалось сделать это, не выдав Иятиль слишком многое о себе и своих способностях.

Надо соображать побыстрее. Солдаты у входа крикнули, чтобы паланкин приблизился, – светлоглазым не требовалось ждать в общей очереди, а солдаты должны были предположить, что в таком красивом средстве передвижения едет кто-то богатый. Глубоко вздохнув, Шаллан сняла шляпу, перекинула волосы через плечо и высунулась из окна паланкина так, что волосы тоже оказались снаружи. Одновременно она отменила иллюзию и прижала шторы за головой, чтобы они плотно прилегали к шее, а Иятиль не увидела преображения.

Носильщики были паршунами, и девушка сомневалась, что они скажут хоть словечко. Их светлоглазый хозяин, к счастью, отвернулся. Паланкин подтащили к началу очереди, и стражники встрепенулись, увидев Шаллан. Ее немедленно пропустили. К этому моменту лицо нареченной Адолина успели хорошо запомнить.

А как теперь снова надеть личину Вуали? На улице были люди; она не собиралась выдыхать буресвет, выставив лицо из окна.

– Узор, – прошептала девушка. – Устрой шум у окна по другую сторону паланкина.

Тин успела вдолбить в нее необходимость одной рукой производить отвлекающий маневр, а другой – прикарманивать желаемое. Здесь мог сработать тот же принцип.

Со стороны другого окна раздался пронзительный вопль. Шаллан быстро сунула голову обратно в паланкин и выдохнула буресвет. Она задернула шторы и скрыла лицо за шляпой, когда надевала ее.

Иятиль перевела взгляд на нее с окна, за которым раздался вопль, но Шаллан снова превратилась в Вуаль. Она устроилась на сиденье, посмотрела Иятиль прямо в глаза. Видела ли та, что случилось?

На миг воцарилась тишина.

– Ты заранее подкупила стражников, – наконец предположила Иятиль. – Я хочу знать, как ты это сделала. Людей Холина трудно подкупить. Наверное, ты договорилась с кем-то из старших?

Шаллан улыбнулась и понадеялась, что от ее усмешки у Иятиль поубавится уверенности.

Паланкин продолжил двигаться к храму – той части лагеря Далинара, где девушка ни разу не бывала. Вообще-то, она и ревнителей Себариаля навещала нечасто, хотя во время своих визитов убедилась, что те на удивление благочестивые, принимая во внимание, кто ими владел.

Когда они приблизились, Шаллан выглянула из окна. Храмовый двор Далинара был настолько простым, насколько и ожидалось. Ревнители в серых одеяниях спешили мимо паланкина парами или маленькими группами, смешиваясь с людьми всех положений. Прихожане явились ради молитв, наставлений или советов – хороший храм с надлежащими ресурсами мог обеспечить все это и даже больше. Темноглазые почти любого дана могли сюда прийти, чтобы освоить ремесло, воспользовавшись божественным Правом на обучение, как было предписано Вестниками. Светлоглазые низших рангов также приходили, чтобы овладеть мастерством. Высшие же даны являлись изучать искусства или возвышаться в своих Призваниях, чтобы порадовать Всемогущего.

Среди такого большого числа ревнителей должны были найтись истинные знатоки любого искусства и ремесла. Возможно, ей следовало бы поучиться у художников Далинара.

Шаллан поморщилась и спросила себя, как же успеть еще и это. Ухаживания Адолина, проникновение в ряды духокровников, изучение Расколотых равнин и бухгалтерия Себариаля отнимали много времени – казалось чудом, что его хватало на сон. И все-таки с ее стороны было нечестиво ожидать успеха в своих делах, игнорируя Всемогущего. Ей в самом деле следовало уделять больше внимания таким вещам.

«И что же Всемогущий должен думать о тебе? – задала она вопрос самой себе. – Об обманах, которые ты творишь с растущим мастерством?» Честность, как ни крути, – среди божественных атрибутов, к которым должен стремиться каждый.

Храмовый комплекс состоял из нескольких зданий, хотя большинство людей стремилось в главное строение. Инструкции Мрейза включали карту, так что она знала, какой именно дом ей требуется, – тот, что был сзади, где ревнители-лекари занимались больными и ухаживали за теми, чьи недуги затянулись на долгий срок.

– Войти будет непросто, – заметила Иятиль. – Жрецы защищают тех, кого передали им на попечение, и запирают в дальнем здании, подальше от чужих глаз. Они не обрадуются попытке вторжения.

– В задании указано, что сегодня лучшее время для того, чтобы туда пробраться, – ответила Шаллан. – Нужно поспешить, чтобы не упустить возможность.

– Раз в месяц все могут прийти в храм, чтобы задать вопросы или повстречаться с врачом, не делая приношений. Сегодня бурный, суматошный день. Проникнуть будет легче, но это не значит, что они просто возьмут и позволят всем прогуливаться где попало.

Веденка кивнула.

– Если ты согласишься сделать это ночью, – предложила Иятиль, – возможно, я сумею убедить Мрейза, что дело может немного подождать.

Шаллан покачала головой. Опыта у нее маловато, чтобы шнырять по ночам. Просто выставит себя дурой.

Но как же проникнуть туда?..

– Носильщик, – скомандовала она, высунув голову в окно и кивком указывая направление, – доставьте нас к тому зданию и опустите. Пошли одного из своих, чтобы отыскал кого-то из старших целителей. Передай, что мне нужна помощь.

Десятинник, который вел за собой паршунов – нанятых на сферы Шаллан, – отрывисто кивнул. Десятинники – странный народ. Этот не владел паршунами, он просто работал на женщину, которая сдавала их внаем. Темноглазая Вуаль по своему рангу была ниже его, но платила ему за работу, так что он относился к ней так же, как к любому другому хозяину.

Паланкин опустили, и один из паршунов отправился выполнять ее просьбу.

– Собираешься изобразить болезнь? – поинтересовалась Иятиль.

– Что-то в этом духе, – пробормотала Шаллан, и тут снаружи послышались шаги. Она выбралась из паланкина и увидела пару ревнителей с аккуратно подстриженными бородами, которые совещались на ходу, пока паршун вел их к ней. Они окинули ее взглядом, подметили темные глаза и одежду – хорошего качества, но явно рассчитанную на каждодневное ношение. Скорее всего, жрецы поместили ее в один из средних нанов и приняли за гражданку, но не особо важную персону.

– Девушка, что случилось? – спросил ревнитель постарше.

– Моя сестра, – пояснила Шаллан. – Она напялила странную маску и отказывается ее снимать.

Из паланкина раздался тихий возглас.

– Дитя, – страдальческим тоном произнес главный жрец, – упрямая сестра – не то дело, с которым должны разбираться ревнители.

– Добрый брат, я все понимаю, – сказала Шаллан, вскинув руки перед собой. – Но это не простое упрямство. Я думаю… Я думаю, в нее вселился Приносящий пустоту.

Девушка раздвинула шторы паланкина, демонстрируя сидевшую внутри Иятиль. Странная маска вынудила ревнителей отпрянуть и прекратить возражения. Тот, что был моложе, вытаращил глаза на Иятиль.

Женщина же повернулась к Шаллан и, издав почти неслышный вздох, принялась раскачиваться вперед-назад.

– Должны ли мы их убить? – пробормотала она. – Нет. Нет, мы не должны. Но кто-то увидит! Нет, не говори такие вещи. Нет. Я не стану тебя слушать. – Она начала тихонько петь без слов.

Молодой ревнитель повернулся к старшему.

– Плохо дело, – согласился тот, кивая. – Носильщик, идем. Пусть твои паршуны несут паланкин.

Вскоре Шаллан расположилась в углу небольшой монастырской комнаты, наблюдая за тем, как сидящая на табурете Иятиль сопротивляется попыткам нескольких ревнителей помочь ей. Она все время предупреждала, что, если те снимут ее маску, ей придется их убить.

Похоже, это не было частью представления.

Однако в остальном она играла свою роль замечательно. Ее бред в сочетании со спрятанным лицом заставил вздрогнуть даже Шаллан. Ревнители казались то очарованными, то шокированными.

«Сосредоточься на рисунке», – мысленно одернула себя Шаллан. Она сделала набросок одного из жрецов, грузного мужчины примерно ее роста. Рисунок был поспешным, но годился. Девушка рассеянно подумала: интересно, а какие ощущения от бороды? Не чешется ли она? Но ведь от волос голова не зудит, так с чего бы ему взяться от волос на лице? Как им удавалось не пачкать бороды в еде?

Она завершила набросок несколькими быстрыми линиями и тихонько встала. Иятиль отвлекла внимание ревнителей новым приступом бреда. Шаллан благодарно кивнула ей и выскользнула в коридор. Глянув по сторонам и убедившись, что рядом никого нет, она превратилась в жреца при помощи потока буресвета. Потом завела руки за спину и запихнула свои прямые рыжие волосы – то единственное, что грозило выскользнуть из-под покрывала иллюзии, – под воротник плаща.

– Узор, – прошептала она, двигаясь по коридору с расслабленным видом.

– Ммм?

– Разыщи его. – Шаллан вытащила из сумки набросок безумца, который Мрейз оставил в дереве. Портрет сделали с большого расстояния, и был он не очень-то хорош. Девушка надеялась, что…

– Второй поворот налево, – прогудел Узор.

Шаллан покосилась на спрена, хотя одеяние жреца скрывало его, примостившегося на поле плаща.

– Откуда ты знаешь?

– Ты отвлеклась, пока рисовала, – ответил спрен. – Я осмотрелся. Через четыре двери отсюда есть очень интересная женщина. Похоже, она втирает в стену экскременты.

– Брр. – Шаллан как будто учуяла запах.

– Узоры… – бормотал он, пока они шли. – Я не рассмотрел как следует надписи, но они показались очень интересными. Наверное, я пойду и…

– Нет, – оборвала его Шаллан, – оставайся со мной. – Она улыбнулась и кивнула двум ревнителям, которые шли навстречу. К счастью, они не заговорили с ней, а просто кивнули в ответ.

Монастырское здание, как и почти все прочие в военном лагере Далинара, рассекали скучные, лишенные украшений коридоры. Шаллан, следуя указаниям Узора, подошла к толстой двери в каменной стене. Замок щелкнул и открылся при помощи спрена, и девушка тихонько скользнула внутрь.

Света из единственного оконца – больше похожего на щель – не хватало, чтобы полностью озарить крепыша на кровати. Темнокожий, словно уроженец одного из королевств Макабаки, с темными всклокоченными волосами и громадными ручищами. Это были руки рабочего или солдата. Он сидел сгорбившись и опустив голову, робкий луч света из окна рисовал на его спине белую полосу. Картина мрачная и впечатляющая одновременно.

Мужчина что-то шептал. Шаллан не могла разобрать ни слова. Она вздрогнула, прижалась спиной к двери и подняла набросок, полученный от Мрейза. Похоже, это был тот самый безумец, – по крайней мере, цвет кожи и крепкое телосложение совпадали, хотя человек перед ней выглядел куда более мускулистым, чем изображенный на рисунке. Вот буря!.. Такими ручищами он раздавит ее как кремлеца.

Мужчина не поднял головы, даже не шелохнулся. Он напоминал валун, который катился, пока не замер здесь.

– Почему в комнате так темно? – беззаботным голосом спросил Узор.

Сумасшедший не отреагировал ни на замечание, ни на Шаллан, которая шагнула вперед.

– Современная теория о помощи психическим больным предполагает полумрак в помещении, – прошептала веденка. – Яркий свет возбуждает их и может свести на нет эффективность лечения. – По крайней мере, так ей запомнилось. Она немного читала о таких вещах. В комнате и впрямь было темно. Окно всего в несколько пальцев шириной.

Что он шептал? Шаллан опасливо продолжила идти вперед.

– Господин? – окликнула она. Потом замешкалась, сообразив, что заставила старого и толстого ревнителя заговорить голосом молодой женщины. Не испугает ли это безумца? Он не поднял головы, так что она сняла иллюзию.

– Ты говоришь, он сошел с ума, – сказал Узор. – А куда сошел?

– Это просто такое слово. Оно означает, что у человека что-то сломалось в голове.

– А-а, – прогудел Узор. – Как у спрена, чьи узы распались.

– Не совсем, по-моему, – возразила Шаллан, приблизившись к больному. – Но похоже. – Она присела рядом с мужчиной, пытаясь понять, что он бормочет.

– Время возвращения Опустошения грядет, – шептал он. Девушка ожидала азирского акцента, принимая во внимание цвет кожи, но он говорил на безупречном алетийском. – Нужно приготовиться. Вы должны были многое забыть из-за прежних разрушений.

Она глянула на Узора, который затерялся среди теней у стены комнаты, потом – снова на незнакомца. Его темно-карие глаза поблескивали – две яркие точки на лице, скрытом во тьме. Он был таким сутулым, таким угрюмым. Мужчина продолжал бормотать о бронзе и стали, о подготовке и тренировках.

– Кто ты такой? – прошептала Шаллан.

– Таленелат’Элин. Тот, кого вы зовете Каменная Жила.

Девушка похолодела. А безумец продолжил повторять в точности те же самые слова, что и раньше. Она даже засомневалась, что его слова были ответом на вопрос, а не частью декламации. На другие вопросы он не ответил.

Шаллан отступила, скрестила руки. На ее плече висела сумка.

– Таленелат’, – пробормотал Узор. – Я знаю это имя.

– Таленелат’Элин – имя одного из Вестников, – уточнила Шаллан. – Это почти то же самое.

– А-а. – Узор помедлил. – Обман?

– Несомненно. Надо быть таким же безумцем, чтобы предполагать, что Далинар Холин держит в одной из дальних комнат храма одного из… Вестников Всемогущего. Многие сумасшедшие считают себя кем-то другим.

Конечно, сплетничали, что Далинар тоже не в своем уме. И он действительно пытался воссоздать Сияющих рыцарей. Для такого можно и подобрать психа, считающего себя одним из Вестников.

– Безумец, – позвала Шаллан, – откуда ты явился?

Тот продолжал нести чепуху.

– Ты знаешь, что нужно от тебя Далинару Холину?

И опять чепуха.

Шаллан вздохнула, но присела и в точности записала его слова, чтобы передать Мрейзу. Девушка зафиксировала все от начала до конца и дважды выслушала по новой, чтобы убедиться, что он ничего не прибавит. На этот раз больной не назвал свое «имя». Вот и вся разница.

Но не мог же он быть в самом деле одним из Вестников!

«Не будь дурой, – отругала она себя, пряча письменные принадлежности. – Вестники сияют как солнце, у них есть клинки чести, и говорят они голосами, которые подобны тысячам труб». Они могли словом рушить дома, подчинять бури, а еще – исцелять прикосновением.

Шаллан направилась к двери. К этому моменту ее отсутствие в комнате, где лечили Иятиль, должны были заметить. Ей следовало вернуться и выдать заготовленную ложь, будто она искала, чем бы промочить пересохшее горло. Но сначала надо снова надеть личину жреца. Она втянула немного буресвета и выдохнула, используя все еще свежий образ ревнителя, чтобы создать…

– А-а-а-а-а-а-а!

Безумец вскочил на ноги с криком. Рванулся к ней, двигаясь с невероятной скоростью. Шаллан взвизгнула от неожиданности, а тот схватил ее и выдернул из облака буресвета. Иллюзия рассеялась, растворилась, и сумасшедший прижал веденку к стене, вытаращив глаза и хрипло дыша. Его взгляд неистово метался по ее лицу, зрачки резко двигались туда-сюда.

Шаллан дрожала, у нее перехватило дыхание.

Десять ударов сердца.

– Одна из рыцарей Ишара, – прошептал безумец и сузил глаза. – Я помню… Он их основал? Да. Несколько Опустошений тому назад. Это больше не пустая болтовня. Об этом не болтали вот уже много тысячелетий. Но… когда…

Он отшатнулся от Шаллан, прижимая руку к голове. Осколочный клинок упал в ладонь веденки, но, похоже, та больше не нуждалась в оружии. Мужчина повернулся к ней спиной, прошел к кровати, лег и свернулся клубком.

Шаллан осторожно приблизилась и обнаружила, что он опять шепчет те же самые вещи, что и раньше. Девушка отпустила клинок.

«Душа матери…»

– Шаллан? – окликнул Узор. – Шаллан, ты сошла с ума?

Веденка встряхнулась. Сколько времени прошло?

– Да, – согласилась она и поспешила к двери. Выглянула наружу. Нельзя было снова рисковать и использовать буресвет в этой комнате. Придется просто выскользнуть отсюда…

Шквал! По коридору приближались несколько людей. Нужно подождать, пока они пройдут мимо. Только вот им, похоже, требовалась именно эта дверь.

И одним из них был великий лорд Амарам.

Сокровище

091

Да, я разочарован. Вечно разочарован, как ты бы подметил.

Каладин лежал на своей скамье, не обращая внимания на обед – стоявшую на полу миску сваренного на пару пряного талью.

Он начал воображать себя белоспинником в зверинце. Хищником в клетке. Убереги его бури от участи того зверя. Обессиленного, голодного, сбитого с толку. «Они плохо переносят неволю», – сказала Шаллан.

Сколько дней прошло? Каладин понял, что ему все равно. Это его встревожило. В бытность рабом он также перестал беспокоиться о смене дней.

Он не так уж далеко ушел от того ничтожества, которым был когда-то. Юноша почувствовал, как сползает к тому же самому образу мыслей, точно человек, карабкающийся по утесу, покрытому кремом и слизью. Всякий раз, пытаясь подтянуться повыше, он соскальзывал обратно. В итоге он упадет.

Былые мысли… рабские мысли… клубились внутри его. Перестать беспокоиться. Тревожиться только о том, когда следующая кормежка и как бы уберечь еду от остальных. Много не думать. Думать опасно. Когда думаешь, начинаешь надеяться и желать.

Каладин с криком вскочил со скамьи и заметался по маленькой комнате, схватившись руками за голову. Он считал себя таким сильным. Борцом. Но чтобы лишить его этой силы, понадобилось всего лишь запихнуть в ящик на пару недель – и правда восторжествовала! Он ударился о решетку и протянул руку между прутьями, к одной из ламп на стене. Резко вдохнул.

Ничего не произошло. Никакого буресвета. Сферы продолжали светиться, ровно и спокойно.

Каладин завопил и продвинулся дальше, потянулся кончиками пальцев к далекому свету. «Не позволяй тьме поглотить себя», – подумал он. Кэл… молился. Как давно он этого не делал? Никто не мог написать для него слова и сжечь их надлежащим образом, но ведь Всемогущий прислушивался к сердцам. «Прошу тебя. Не надо повторений. Я не могу опять стать таким.

Прошу тебя».

Он тянулся к той сфере, вдыхая. Свет поначалу сопротивлялся, а потом величественно потек к его пальцам. В его жилах проснулась буря.

Каладин задержал дыхание, зажмурился, наслаждаясь ощущением. Сила рвалась наружу, пыталась сбежать. Он оттолкнулся от решетки и опять начал ходить из угла в угол, но уже не так неистово, как раньше.

– Я переживаю за тебя, – раздался голос Сил. – Ты темнеешь.

Каладин открыл глаза и наконец-то отыскал ее, сидящую между двумя прутьями решетки, словно на качелях.

– Все будет хорошо. – Каладин позволил облачку буресвета сорваться с губ. – Мне просто нужно выбраться из клетки.

– Все гораздо хуже. Это тьма… тьма… – Она отвернулась и вдруг захихикала, слетела на пол, принялась что-то разглядывать. Маленького кремлеца, который полз вдоль стены. Сил стояла над ним, широко раскрытыми глазами всматриваясь в ярко-красный с фиолетовым панцирь.

Каладин улыбнулся. Она все-таки спрен. Ну как ребенок. Мир для Сил полон чудес. Каково ощущать такое?

Он съел свой обед, чувствуя себя так, словно ненадолго победил уныние. В конце концов один из стражников пришел с проверкой и обнаружил тусклую сферу. Вытащил, хмурясь и качая головой, заменил и ушел прочь.

Амарам направлялся в эту самую комнату.

«Прячься!»

Шаллан гордилась тем, как быстро она выдохнула остаток буресвета и окружила себя им. Она даже не задумалась о возможной реакции безумца. Хотя, наверное, стоило. Как бы там ни было, теперь он словно ничего и не заметил.

Может, ей стать ревнителем? Нет. Нужно что-то более простое и быстрое.

Тьма.

Ее одежда сделалась черной. Ее кожа, шляпа, волосы – все стало непроницаемо-черным. Она попятилась от двери в угол комнаты, самый дальний от окна-щели, и замерла. Когда же полностью погрузилась в иллюзию, светоплетение поглотило струйки буресвета, которые обычно поднимались от ее кожи, и еще лучше замаскировало ее присутствие.

Дверь открылась. Сердце Шаллан бешено колотилось. Она жалела о том, что не хватило времени на создание фальшивой стены. В комнату вошел Амарам в сопровождении молодого темноглазого, явно алети, с короткими черными волосами и кустистыми бровями. Он был в холинской ливрее. Они тихонько закрыли дверь за собой, и Амарам положил ключ в карман.

Увидев убийцу брата, Шаллан немедленно ощутила гнев, но обнаружила, что он уже не такой сильный, как прежде. Тлеющее отвращение вместо полыхающей ненависти. Она слишком давно не видела Хеларана. И Балат был в чем-то прав, когда сказал, что старший брат их бросил.

Похоже, Амарам приготовился убить этого человека, – по крайней мере, так девушка решила, исходя из того, что узнала про князя и его осколочный клинок. Почему Хеларан отправился убивать великого лорда? И может ли она на самом деле винить Амарама, если тот, скорее всего, просто защищался?

Она почувствовала, что знает слишком мало. Хотя Амарам, разумеется, все равно мерзавец.

Князь и темноглазый алети повернулись к сумасшедшему. Шаллан почти не видела их лиц в темной комнате.

– Светлорд, не понимаю, зачем вам понадобилось самому это услышать, – сказал слуга. – Я передал вам все, что он бормочет.

– Тсс, Бордин, – оборвал его Амарам, пересекая комнату. – Покарауль у двери.

Шаллан не шевелилась, вжавшись в угол. Могут ли они ее заметить?

Амарам присел возле кровати.

– Превеликий князь, – прошептал он, положив руку на плечо безумца, – повернитесь. Позвольте мне увидеть вас.

Больной поднял голову, не переставая бормотать.

– Ах!.. – выдохнул Амарам. – Всемогущий Всевышний, десять имен, все правда. Вы прекрасны. Гавилар, у нас получилось. У нас наконец-то получилось!

– Светлорд? – позвал Бордин от двери. – Здесь нельзя задерживаться. Если нас застанут, люди могут начать задавать вопросы. Сокровище…

– Он правда говорил об осколочных клинках?

– Да, – подтвердил Бордин. – Их там множество.

– Клинки чести, – прошептал Амарам. – Превеликий князь, прошу, повторите мне те же самые слова, что сказали ему.

Безумец продолжал бормотать. Князь по-прежнему стоял на коленях рядом с ним, но в конце концов повернулся к взволнованному Бордину:

– Ну?

– Все остальное он талдычит каждый день, – пояснил Бордин, – но про клинки сказал лишь раз.

– Я желаю услышать о них сам.

– Светлорд… Мы можем просидеть здесь несколько дней и не услышать эти слова. Прошу вас. Надо уходить. Ревнители рано или поздно придут сюда, когда устроят обход.

Амарам поднялся с явной неохотой.

– Превеликий князь, – он обращался к скорчившемуся сумасшедшему, – я собираюсь отыскать ваши сокровища. Не говорите о них другим. Я найду для клинков хорошее применение. – Амарам повернулся к Бордину. – Идем. Давай разыщем это место.

– Сегодня?

– Ты утверждал, что оно близко.

– Ну да, я потому и привез его сюда. Но…

– Если он случайно проболтается об этом кому-то другому, я желаю, чтобы они отправились туда и увидели, что сокровищ там нет. Идем скорее. Ты будешь вознагражден.

Амарам решительным шагом вышел. Бордин замешкался у двери, глянул на больного и направился следом за светлордом, защелкнув за собой дверь.

Шаллан испустила тяжелый вздох и сползла по стене на пол.

– Прямо как в море сфер…

– Шаллан? – окликнул Узор.

– Я провалилась, и дело не в том, что я ушла с головой под воду, – дело в том, что вокруг меня вовсе не вода и я не имею ни малейшего понятия, как в этом плыть.

– Я не понимаю этот обман, – сказал спрен.

Она покачала головой; к ее коже и одежде возвратились цвета. Она опять придала себе облик Вуали и прошла к двери, сопровождаемая бормотанием безумца.

«Вестник войны. Время возвращения почти настало…»

Веденка легко нашла дорогу обратно в комнату с Иятиль, потом не поскупилась на извинения перед ревнителями, которые ее потеряли. Девушка заявила, что заблудилась, и согласилась воспользоваться услугами сопровождающего, чтобы вернуться к паланкину.

Перед уходом, однако, она наклонилась обнять Иятиль, словно прощаясь с сестрой.

– Сбежать сможешь? – прошептала Шаллан.

– Не говори глупости. Конечно.

– Возьми это. – Шаллан вложила лист бумаги в защищенную перчаткой руку Иятиль. – Я записала бормотание безумца. Он повторяет одно и то же, не меняя ни слова. Я видела, как Амарам проник в его комнату; кажется, князь думает, что за этими речами кроется что-то настоящее, и ищет сокровище, о котором сумасшедший упоминал раньше. Вечером я напишу через даль-перо подробный отчет для тебя и остальных.

Шаллан собралась отстраниться, но Иятиль ее удержала.

– Вуаль, кто же ты на самом деле? – спросила она. – Ты поймала меня, когда я шпионила за тобой, и ты можешь оторваться от меня на улице. Это нелегко сделать. Твои умные рисунки очаровывают Мрейза – еще одна почти невозможная вещь, учитывая то, чего он навидался. А сегодня ты еще и сделала это.

Шаллан ощутила взволнованную дрожь. Почему она так рьяно стремилась добиться признания этих людей? Они же убийцы!

Но, буря свидетельница, она заслужила их уважения!

– Я ищу правду, – ответила Шаллан. – Какой бы она ни была, кто бы ее ни хранил. Вот кто я на самом деле. – Девушка кивнула Иятиль, потом вышла из комнаты и покинула монастырь.

Позже тем же вечером, отправив полный отчет о дневных событиях – включая обещанные рисунки безумца, Амарама и Бордина в придачу, – она получила в ответ короткое сообщение от Мрейза: «Вуаль правда уничтожает больше людей, чем спасает. Но ты выдержала проверку. Тебе не следует бояться моих соратников; они получили указания тебя не трогать. Сделай татуировку, символ твоей верности. Я пришлю рисунок. Можешь нанести ее куда пожелаешь, но при нашей следующей встрече ты должна предъявить ее мне.

Добро пожаловать к духокровникам».

092

Та, которая получает по заслугам

093 Полтора года назад

«Каково место женщины в современном мире? – прочитала Шаллан в книге Ясны Холин. – Я восстаю против этого вопроса, хотя столь многие мои соратницы его задают. Похоже, свойственная ему подоплека остается незамеченной большинством из них. Они считают себя прогрессивными, поскольку готовы подвергать сомнению допущения минувших лет.

Они игнорируют главное мнение, которое заключается в том, что у женщин вообще должно быть некое предопределенное и установленное место. Половину человечества необходимо каким-то образом свести к роли, назначенной посредством единственной беседы. Не важно, насколько широки рамки роли, ибо по самой своей сути она меньше того бесконечного множества возможностей, которое предоставляет женственность.

Я говорю, что нет роли для женщин, но есть роль для каждой женщины и она должна определить ее сама. Для одних это будет роль ученой, для других – жены. Для третьих – и то и другое. А для четвертых – ни то ни другое.

Не совершите ошибку, предположив, будто я ценю одну женскую роль больше другой. Моя идея заключается не в том, чтобы стратифицировать общество – в этом мы уже преуспели, – а в том, чтобы разнообразить наш дискурс.

Сила женщины не в роли, какой бы та ни была, но в воле, которая требуется для избрания роли. Удивительно, что мне вообще приходится формулировать эту мысль, поскольку я считаю ее основополагающей идеей всей нашей беседы».

Девушка закрыла книгу. Не прошло и двух часов с того момента, как отец приказал убить Хеларана. Едва Шаллан оказалась в своей комнате, в коридоре появились два отцовских стражника. Скорее всего, они не следили за ней – вряд ли отец знает, что дочь подслушала, как он велел убить сына. Стражники, скорее всего, должны позаботиться о том, чтобы Мализа не сбежала.

Это предположение могло быть ложным. Шаллан даже не знала, жива ли Мализа, – ведь совсем недавно она слышала крики мачехи, за которыми последовали восклицания отца, полные ледяного гнева.

Шаллан хотела спрятаться, забиться в чулан, завернувшись в одеяла и зажмурив глаза. Слова в книге Ясны Холин придали ей сил, хотя в каком-то смысле то, что Шаллан вообще ее читала, казалось нелепым. Великая леди Холин говорила о благородстве выбора, словно у каждой женщины имелась такая возможность. Выбор между ролью матери и ролью ученой, с точки зрения Ясны, был сложным. Но в нем нет ничего сложного! Желала бы Шаллан оказаться перед подобным выбором! Обе роли были восхитительны по сравнению с полной страха жизнью в доме, пропитанном гневом, унынием и безысходностью.

Она вообразила, какой могла быть великая леди Холин: умная женщина, которая не подчинялась чужой воле. Властная, сильная женщина, познавшая роскошь следования собственным мечтам.

Интересно, каково это?

Шаллан встала. Подошла к двери, приоткрыла ее. Хотя было уже поздно, два стражника все еще стояли в другом конце коридора. Сердце заколотилось, и девушка прокляла свою робость. Почему она не может быть женщиной, которая действует, а не прячется в своей комнате, засунув голову под подушку?

Дрожа, она выскользнула в коридор. Мягко ступая, подошла к солдатам, чувствуя на себе их взгляды. Один поднял руку. Она не знала, как его зовут. Когда-то ей были известны имена всех стражников. Тех мужчин, рядом с которыми она выросла, теперь заменили.

– Я понадоблюсь отцу, – бросила она, не остановившись в ответ на жест стражника. Хотя он был светлоглазым, она не должна ему подчиняться. Пусть Шаллан бо́льшую часть времени проводила в своих покоях, она все равно гораздо выше по своему положению.

Она прошла мимо мужчин, сжав дрожащие руки в кулаки. Те ее пропустили. Пройдя мимо отцовской двери, услышала внутри тихий плач. К счастью, Мализа еще жива.

Шаллан обнаружила отца в пиршественном зале – он сидел один. В каминах ревел огнь. Он сгорбился за главным столом, озаренный ярким светом, и пялился на скатерть.

Девушка скользнула в кухню прежде, чем отец успел ее заметить, и смешала его любимый напиток. Темно-фиолетовое вино с корицей, подогретое – в самый раз для прохладных дней. Он поднял голову, когда дочь вошла в пиршественный зал. Дочь поставила перед ним чашку, глядя ему прямо в глаза. Сегодня там не было тьмы. Только он. В последние дни это было редкостью.

– Шаллан, они не слушают, – прошептал он. – Никто не желает меня слушать. Ненавижу, когда приходится сражаться в собственном доме. Они должны поддерживать меня. – Отец взял чашку. – Виким половину времени просто таращится в стену. Йушу бесполезен, а Балат спорит со мной на каждом шагу. А теперь и Мализа.

– Я поговорю с ними, – предложила Шаллан.

Он выпил вина и кивнул:

– Да. Да, это было бы хорошо. Балат все еще сидит рядом с этими проклятыми трупами рубигончих. Я рад, что они мертвы. Никудышный был выводок. Они ему все равно не нужны…

Шаллан вышла навстречу прохладе. Солнце село, но на карнизе особняка висели фонари. Девушка редко видела сады по ночам, и в темноте они сделались загадочными. Лозы выглядели пальцами, которые тянулись из пустоты и искали, что бы схватить и утянуть во мрак.

Балат лежал на одной из скамеек. Когда Шаллан приблизилась, под ногами у нее что-то захрустело. Клешни кремлецов – он отрывал их от тел одну за другой и бросал на землю. Она содрогнулась.

– Ты должен уйти, – сказала она Балату.

Тот сел.

– Что?

– Отец больше не может себя контролировать, – тихонько проговорила Шаллан. – Уезжай, пока это еще возможно. Я хочу, чтобы ты забрал Мализу с собой.

Балат запустил руку в непокорные волосы, темные и курчавые.

– Мализу? Отец никогда ее не отпустит. Он нас выследит.

– Он все равно будет тебя выслеживать. Он охотится на Хеларана. Чуть раньше он приказал одному из своих людей отыскать нашего брата и убить его.

– Что? – Балат вскочил. – Негодяй! Я… Я… – Он посмотрел на сестру во тьме, его лицо озарял звездный свет. Потом он сник, опять сел и уронил голову на руки. – Я трус, Шаллан, – прошептал брат. – Ох, Буреотец, какой же я трус. Я не пойду против него. Я не смогу.

– Иди к Хеларану. Ты сможешь его отыскать, если понадобится?

– Он… Да, он оставил мне имя связного в Валате, который может помочь найти его.

– Забирай Мализу и Эйлиту. Иди к Хеларану.

– Я не успею отыскать Хеларана до того, как отец настигнет нас.

– Тогда мы свяжемся с Хелараном, – предложила Шаллан. – Придумаем, как тебе встретиться с ним, и ты сможешь сбежать, когда отца не будет дома. Он планирует через пару месяцев поехать в Веденар. Если исчезнешь, когда его не будет, получишь фору.

Балат кивнул:

– Да… Да, это хорошо.

– Я составлю письмо Хеларану, – сказала Шаллан. – Надо предупредить его о том, что отец послал убийц, и мы можем попросить его, чтобы он принял вас троих.

– Малышка, ты не должна это делать, – произнес Балат, не поднимая головы. – Я самый старший после Хеларана. Я должен был суметь как-то остановить отца.

– Вот и забери Мализу. Это будет достаточно смелый поступок.

Он кивнул.

Шаллан отправилась в дом, прошла мимо отца, который продолжал бубнить о том, какая у него непокорная семья, и кое-что забрала из кухни. Потом вернулась к лестнице и посмотрела наверх. Несколько раз глубоко вздохнув, мысленно перебрала в голове слова, которые скажет стражникам, если они ее остановят. Потом взбежала по ступенькам и открыла дверь в гостиную отца.

– Стойте, – велел один из дозорных. – Хозяин оставил указания никого не впускать и не выпускать.

Шаллан сглотнула комок, но, несмотря на всю подготовку, начала заикаться, когда заговорила:

– Я только что от него. Он хочет, чтобы я с ней побеседовала.

Стражник окинул ее изучающим взглядом, о чем-то размышляя. Шаллан почувствовала, как ее уверенность вянет, а сердце бьется все быстрее. Противостояние. Она такая же трусливая, как Балат.

Он махнул другому стражнику, и тот спустился по лестнице, чтобы проверить. Вернувшись, кивнул, и его напарник с неохотой пропустил Шаллан. Она вошла.

В то самое место.

Девушка не бывала в этой комнате вот уже несколько лет. С тех самых пор…

С тех самых пор…

Она подняла руку, защищая глаза от яркого света, который лился из-за картины. Как мог отец здесь спать? Как же вышло, что никто другой этого не видел, не замечал? Сияние ослепляло.

К счастью, Мализа свернулась клубочком в мягком кресле у противоположной стены, так что Шаллан смогла повернуться спиной к картине и свету. Она положила руку на плечо мачехи.

Хотя они с Мализой прожили вместе несколько лет, девушка плохо знала эту женщину. Кем была та, кто согласился выйти за человека, о котором все шептались, что он убил свою первую жену? Мализа надзирала за образованием Шаллан – то есть подыскивала новых воспитательниц каждый раз, когда старые сбегали, – но сама не многому могла ее научить. Невозможно обучить тому, в чем сам ничего не смыслишь.

– Мама? – позвала Шаллан. Она все же использовала это слово.

Мализа посмотрела на нее. Несмотря на полыхающий свет, заливавший комнату, Шаллан увидела, что губа у женщины разбита и кровоточит. Она баюкала левую руку. Точно сломана.

Шаллан вытащила марлю и лоскут ткани, которые прихватила на кухне, и начала обрабатывать раны. Придется подыскать что-то и соорудить шину для руки.

– Почему он тебя не ненавидит? – резко бросила Мализа. – Он ненавидит всех, но не тебя.

Шаллан промокнула ее губу.

– Буреотец, зачем я пришла в этот проклятый дом? – Мализа содрогнулась. – Он всех нас убьет. Одного за другим – сломает и убьет. Внутри его тьма. Я ее видела, в его глазах. Чудовище…

– Ты уйдешь отсюда, – тихо проговорила Шаллан.

Мализа издала каркающий смешок.

– Он никогда меня не отпустит. Он ничего не отпускает.

– Ты не спросишь дозволения, – прошептала девушка. – Балат собирается сбежать и присоединиться к Хеларану, у которого могущественные друзья. Он осколочник. Он защитит вас обоих.

– Нам никогда до него не добраться. А если и получится, зачем Хеларану давать нам приют? У нас ничего нет.

– Хеларан – хороший человек.

Мализа развернулась в своем кресле, отведя взгляд от Шаллан, которая продолжала обрабатывать ее раны. Женщина всхлипывала, когда падчерица бинтовала ее руку, но на вопросы не отвечала. В конце концов Шаллан собрала окровавленные тряпки, чтобы их выбросить.

– Если я уйду, – прошептала Мализа, – и со мной уйдет Балат, кого он будет ненавидеть? Кого станет бить? Может быть, наконец-то тебя? И ты получишь по заслугам?

– Может быть, – согласилась Шаллан и ушла.

Благословения бури

094

Разве не достаточно тех разрушений, что мы причинили? Миры, по которым ты ныне ступаешь, хранят прикосновения и замысел Адональсиума. Наше вмешательство пока не принесло ничего, кроме боли.

В коридоре раздались шаги. Один из тюремщиков снова пришел проверить Каладина. Узник продолжал лежать не шевелясь и даже не открыл глаз.

Пытаясь удержать тьму в узде, он начал строить планы. Что сделает, когда освободится? А это обязательно произойдет. В этом пришлось себя убеждать. Дело было не в том, что Кэл не доверял Далинару. Просто его разум… разум предавал его и нашептывал вещи, которые не были правдой.

Все так исказилось. В нынешнем состоянии он мог поверить, что Далинар солгал. Мог поверить, что великий князь втайне желал, чтобы Каладин сгнил в тюрьме. Кэл ведь оказался ужасным телохранителем. Он так и не сумел хоть что-то сделать по поводу загадочного обратного отсчета, вновь и вновь появлявшегося на стене, и не остановил Убийцу в Белом.

Прислушиваясь ко лжи, которую нашептывал внутренний голос, юноша мог поверить и в то, что Четвертый мост с радостью от него избавился, – ведь они притворились, будто хотят стать телохранителями, просто чтобы его порадовать. На самом деле все хотели начать новую жизнь, какая пришлась бы им по нраву, и без Каладина, который все портит.

Эти мысли должны были показаться ему нелепыми. Но не показались.

Щелк!

Каладин резко распахнул глаза и напрягся. Пришли забрать его отвести на казнь, как желал король? Он вскочил и принял боевую стойку, изготовившись швырнуть пустую миску.

Тюремщик, открывший дверь в камеру, попятился и вытаращил глаза.

– Вот буря, парень, – пробормотал он. – Я думал, ты спишь. Ну что, ты свое отсидел. Король сегодня подписал помилование. Тебя даже не лишили ранга и должности. – Мужик потер подбородок и придержал дверь. – Наверное, ты везучий.

Везучий. Люди всегда так говорили про Каладина. И все же перспектива свободы изгнала тьму, поселившуюся внутри, и Кэл подошел к двери. Опасливо. Вышел, и стражник отпрянул.

– А ты недоверчивый, да? – хмыкнул тюремщик. Светлоглазый низкого ранга. – Наверное, для телохранителя это хорошо. – Он махнул Каладину рукой, приглашая идти из комнаты первым.

Кэл ждал.

Наконец стражник вздохнул:

– Ну ладно. – Он вышел в коридор.

Каладин последовал за ним, и каждый шаг словно возвращал его в прошлое на пару дней. Тьму под замок. Он не раб, а солдат. Капитан Каладин. Он пережил… сколько времени прошло? Две, три недели? Просто некоторое время в клетке.

Теперь он свободен. Можно вернуться к жизни телохранителя. Но кое-что… кое-что все же изменилось.

«Больше никто и никогда со мной так не поступит. Ни король или генерал, ни светлорд или светледи.

Лучше смерть».

Они прошли мимо окна на подветренной стороне, и Каладин задержался, чтобы вдохнуть свежий воздух. Из окна открывался заурядный, унылый вид на лагерь снаружи, но ему он показался грандиозным. Легкий ветерок всколыхнул его волосы. Кэл позволил себе улыбнуться и рукой коснулся подбородка. За несколько недель он зарос. Надо будет попросить Камня, чтобы сбрил все это.

– Ну вот, – сказал тюремщик, – он свободен. Ваше высочество, мы можем наконец-то прекратить этот фарс?

– Ваше высочество?! – Кэл обернулся и увидел, что чуть дальше по коридору тюремщик остановился возле другой камеры – из тех, что были побольше и выходили в центральный коридор. Каладина держали в самой отдаленной камере, рядом с ней не было окон.

Стражник крутанул ключ в замке на деревянной двери и открыл ее. Из камеры вышел Адолин Холин в простом опрятном мундире. Он тоже зарос за несколько недель, хотя борода была белокурая, с черными вкраплениями. Князек глубоко вздохнул, потом повернулся к Каладину и кивнул.

– Тебя арестовали?! – потрясенно воскликнул Каладин. – Как… почему?..

Адолин покосился на тюремщика:

– Мои распоряжения выполнили?

– Светлорд, они ждут вон в той комнате, – взволнованно ответил страж.

Принц кивнул и направился в указанном направлении.

Каладин догнал охранника, схватил за руку:

– Что происходит? Король посадил в камеру наследника Далинара?!

– Король не имеет к этому никакого отношения. Светлорд Адолин сам настоял. Не желал покидать камеру, пока ты здесь. Мы пытались его остановить, но он же принц, буря бы его побрала! Ничего нельзя с ним сделать, даже уйти не заставишь. Он заперся в клетке, и нам пришлось с этим просто смириться.

Невероятно. Каладин уставился на Адолина, который медленно шел по коридору. Принц выглядел куда лучше, чем Кэл, – явно пару раз принял ванну, его камера была намного просторнее и давала больше уединенности.

Но все равно оставалась клеткой.

«Так вот что за переполох я слышал, – подумал Каладин, – в тот самый день, когда меня упекли. Адолин пришел и сам себя посадил в тюрьму».

Он побежал следом за принцем.

– Почему?

– Считаю, что тебя сюда засунули несправедливо, – ответил Адолин, глядя вперед.

– Я уничтожил твой шанс вызвать Садеаса на дуэль.

– Без тебя я был бы калекой или трупом. Так что у меня все равно не было бы шанса сразиться с Садеасом. – Принц остановился посреди коридора и посмотрел на Каладина. – Кроме того, ты спас Ренарина.

– Это моя работа.

– Тогда нам следует платить тебе больше, мостовичок. Сомневаюсь, что мне когда-либо встречался другой человек, способный без оружия сигануть на битву между шестью осколочниками.

Каладин нахмурился:

– Постой-ка. Ты что, надушился? В тюрьме?!

– Нет нужды вести себя как варвар, даже сидя в темнице.

– Клянусь бурей, ты избалованный… – Каладин улыбнулся.

– Я утонченный, наглая ты деревенщина, – уточнил Адолин. Потом ухмыльнулся. – И вообще, к твоему сведению: мне пришлось использовать для ванн холодную воду, пока я тут сидел.

– Бедолага.

– Знаю. – Поколебавшись, Адолин протянул руку.

Каладин пожал ее.

– Прости, – произнес Кэл. – За то, что я испортил план.

– Чушь, ничего ты не испортил. Это все Элокар. Думаешь, он не мог просто проигнорировать твое заявление и продолжить дело, позволив мне вызвать Садеаса по всем правилам? Вместо того чтобы взять толпу под контроль и добиться своего, он закатил истерику. Буря бы его побрала!

Каладин моргнул от такого смелого тона и покосился на охранника. Тот держался в некотором отдалении и явно старался выглядеть незаметным.

– То, что ты говорил про Амарама, – спросил Адолин, – это правда?

– До последнего слова.

Принц кивнул:

– Всегда подозревал, что этот человек что-то скрывает. – Он снова двинулся вперед.

– Погоди-ка, – окликнул Каладин, догоняя его. – Ты мне веришь?!

– Мой отец – лучший человек из всех, кого я знаю; возможно, лучший из всех живущих на свете. Но даже он выходит из себя, совершает ошибки, и прошлое его небезупречно. А вот Амарам всегда поступает правильно. Послушать истории о нем, так получается – он должен светиться в ночи и писать нектаром. Как по мне, от этого несет немалыми усилиями по поддержанию репутации.

– Твой отец сказал – мне не следовало вызывать его на дуэль.

– Это да, – согласился Адолин, достигнув двери в конце коридора. – Дуэльные правила строги до такой степени, какую ты, как я подозреваю, просто не понимаешь. Темноглазый не может бросить вызов кому-то вроде Амарама, и уж точно не следовало тебе делать это подобным образом. Это взбесило короля, как плевок на подарок, который он тебе вручил. – Адолин поколебался. – Конечно, для тебя это уже не должно иметь никакого значения. Не будет иметь после сегодняшнего дня.

Адолин распахнул дверь. За ней была маленькая комнатка – явно та, в которой тюремщики проводили время. И толпился почти весь Четвертый мост. Стол и стулья оттащили в угол, чтобы двадцать с лишним солдат смогли поместиться, и они отсалютовали Каладину, едва открылась дверь, а потом разразились радостными возгласами.

Эти звуки… эти звуки сдавливали тьму, пока она полностью не исчезла. Каладин понял, что улыбается, когда шагнул им навстречу, стал пожимать руки и услышал, как Камень сострил насчет его бороды. Ренарин в форме Четвертого моста был с ними. Он тотчас же присоединился к брату, тихонько с ним заговорив с оживленным видом. В руках у младшего принца была коробочка, которую он вертел, когда нервничал.

Каладин посмотрел в сторону. Что это за люди у стены? Члены свиты Адолина. А это разве не один из его оружейников? В руках они держали какие-то штуки, завернутые в ткань. Адолин вошел в комнату и громко хлопнул в ладоши, призывая Четвертый мост к молчанию.

– Так уж вышло, – заговорил принц, – что мне принадлежат теперь целых два новых осколочных клинка и три набора осколочных доспехов. Княжество Холин ныне владеет четвертью всех осколков Алеткара, и я получил титул дуэльного чемпиона. Неудивительно, учитывая тот факт, что Релис отправился с караваном обратно в Алеткар в ночь после нашей дуэли – отец отослал его, пытаясь скрыть от позора.

Один полный набор осколков отойдет генералу Халу, и я приказал, чтобы два набора доспехов отдали подходящим светлоглазым достаточно высокого ранга, что служат в армии моего отца. – Адолин кивком указал на предметы в руках своих придворных. – Остается один полный набор. Честно говоря, мне очень любопытно узнать, правдивы ли предания. Действительно ли у темноглазого, овладевшего осколочным клинком, глаза изменяют цвет?

Каладин испытал приступ сильнейшей паники. Снова. Все опять повторялось.

Оружейники развернули ткань, открыв мерцающий серебристый клинок. Он был с выступами с обеих сторон, по центру бежал узор из вьющихся лоз. У ног оружейников, как выяснилось, лежал доспех, выкрашенный в оранжевый цвет, полученный от одного из воинов, которых Каладин помог победить.

Если он возьмет осколки, все изменится. Кэл тотчас же почувствовал себя больным, чуть ли не калекой. Он повернулся к Адолину:

– Я могу поступать с ними как пожелаю?

– Возьми их, – предложил Адолин, кивая. – Они твои.

– Уже нет, – возразил Каладин и указал на одного из членов Четвертого моста. – Моаш, забирай. Теперь ты осколочник.

Моаш побелел. Кэл напрягся. В прошлый раз… Он дернулся, когда Адолин схватил его за плечо, но случившаяся в армии Амарама трагедия не повторилась. Взамен Адолин выволок Каладина обратно в коридор и поднял руку, призывая мостовиков замолчать.

– Секундочку, – велел Адолин. – Никому не двигаться. – Потом, понизив голос, он прошипел Каладину: – Я. Даю тебе. Осколочный клинок. И осколочный доспех.

– Спасибо, Моаш найдет им хорошее применение. Он тренировался с Зайхелем.

– Я не давал их ему. Я отдал их тебе.

– Если они в самом деле мои, я могу поступать с ними как пожелаю. Или они на самом деле не мои?

– Да что с тобой такое?! – взорвался принц. – Это ведь мечта каждого солдата, темные у него глаза или светлые. Ты так озлобился? Или… или… – Адолин казался совершенно сбитым с толку.

– Я не озлобился, – тихонько проговорил Каладин. – Адолин, эти клинки убили слишком многих, кого я любил. Я не могу на них смотреть, не могу к ним прикасаться, не увидев кровь.

– Ты бы сделался светлоглазым. – Адолин перешел на шепот. – Даже если бы твои глаза не изменили цвет, ты бы им стал. Осколочникам немедленно присваивают четвертый дан. Ты мог бы вызвать Амарама на дуэль. Вся твоя жизнь изменилась бы.

– Не хочу, чтобы моя жизнь изменилась, благодаря тому, что я сделался светлоглазым. Я мечтаю, чтобы жизни таких, как я… какой я сейчас… стали другими. Этот подарок не предназначен мне. Я не пытаюсь тебя разозлить или еще чего-нибудь. Просто мне не нужен осколочный клинок.

– Убийца вернется. Мы оба это знаем. Я хочу, чтобы ты был с осколками и прикрыл мне спину.

– От меня будет больше пользы без них.

Адолин нахмурился.

– Позволь мне отдать осколки Моашу, – попросил Каладин. – Ты видел на арене, что я прекрасно справляюсь без клинка и доспеха. Если осколки будут у одного из моих лучших людей, мы сможем сразиться с ним втроем, а не вдвоем.

Адолин заглянул в комнату, потом перевел на Каладина скептический взгляд.

– Ты точно чокнутый, сам знаешь.

– Ну и пусть.

– Ладно, – согласился Адолин и решительным шагом вернулся в комнату. – Ты Моаш, верно? Похоже, эти осколки твои. Поздравляю. Теперь ты превосходишь по рангу девяносто процентов населения Алеткара. Выбери себе фамильное имя и попросись в один из Домов под знаменем Далинара – или можешь основать собственный, если пожелаешь.

Моаш посмотрел на Каладина, ожидая подтверждения. Тот кивнул.

Высокий мостовик пересек комнату и, протянув руку, коснулся осколочного клинка. Пробежался пальцами от острия до рукояти, потом с благоговением поднял клинок. Как и большинство таких мечей, он был огромным, но Моаш легко удерживал его одной рукой. Гелиодор, вставленный в навершие эфеса, полыхнул яркой вспышкой.

Моаш окинул взглядом Четвертый мост – море распахнутых глаз и безмолвных ртов. Вокруг него возникли спрены славы, кружащаяся масса из по меньшей мере двух дюжин сияющих сфер.

– Его глаза, – заметил Лопен, – разве они не должны измениться?

– Если это и случится, – ответил Адолин, – то, наверное, после того, как связь между человеком и клинком окрепнет. На это уходит неделя.

– Наденьте на меня доспех, – обратился Моаш к оружейникам с настойчивостью, словно боялся, что латы отнимут.

– Ну хватит уже! – воскликнул Камень, когда оружейники принялись за дело, и его голос наполнил комнату, точно угодивший в ловушку гром. – Мы должны устроить праздник! Великий капитан Каладин Благословенный Бурей и обитающий в темницах, ты сейчас пойдешь кушать мою похлебку. Ха! Я ее готовил все это время, пока ты сидел под замком.

Каладин позволил бывшим мостовикам вывести себя на солнечный свет, где ждала толпа солдат – включая мостовиков из других расчетов. Они разразились приветственными возгласами, и Каладин заметил, что поодаль стоит Далинар. Адолин направился к отцу, но великий князь Холин не сводил глаз с Каладина. Что означал его взгляд? Такой задумчивый. Кэл отвернулся, принимая поздравления мостовиков, кто-то жал ему руку, кто-то хлопал по спине.

– Камень, что ты сказал? – спросил Каладин. – Ты готовил похлебку каждый день, пока я сидел в тюрьме?

– Нет, – вмешался Тефт, почесывая бороду. – Этот рогоед, буря бы его побрала, готовил один и тот же котелок похлебки – держал его над огнем все эти недели. Не позволял пробовать и постоянно просыпался по ночам, чтобы помешать варево.

– Это праздничная похлебка, – заявил Камень, скрестив руки на груди. – Должна томиться долго.

– Что ж, тогда давайте ею займемся, – предложил Кэл. – Мне точно не помешает что-то получше, чем тюремная еда.

Они веселой гурьбой направились к казарме. Каладин на ходу схватил Тефта за руку.

– Как люди восприняли мое заточение? – спросил он.

– Были разговоры о том, чтобы тебя вызволить, – негромко признался Тефт. – Я выбил из них эту дурь. Нет такого хорошего солдата, который не провел бы денек-другой под замком. Уж такая у нас работа. Тебя не понизили в звании, просто немного надавали по рукам. Парни все поняли.

Каладин кивнул.

Тефт глянул на остальных.

– Они сильно злятся на этого Амарама. И очень интересуются им. Ты ведь знаешь, любая мелочь о твоем прошлом возбуждает их любопытство.

– Отведи их обратно в казарму, – попросил Каладин. – Я вас догоню.

– Не задерживайся. Ребята караулили эти двери целых три недели. Ты задолжал им праздник.

– Я скоро, – пообещал Кэл. – Просто хочу сказать пару слов Моашу.

Тефт кивнул и побежал за остальными, чтобы они не разбрелись кто куда. Тюремная караулка показалась опустевшей, когда Каладин вернулся в нее. Там оставались только оружейники и Моаш. Каладин приблизился к ним, наблюдая, как Моаш сжимает в кулак руку в латной перчатке.

– Кэл, мне все еще трудно в это поверить, – произнес Моаш, пока оружейники прилаживали его нагрудник. – Вот буря!.. Я теперь стою больше некоторых королевств!

– Не советую продавать осколки, – по крайней мере, не чужестранцу, – предостерег Каладин. – Такое могут посчитать изменой.

– Продать? – переспросил Моаш, бросив на него резкий взгляд, и снова сжал руку в кулак. – Ни за что. – Нагрудник щелкнул, вставая на место, и на лице Моаша появилась широкая и необыкновенно довольная улыбка.

– Я помогу с остальным, – сказал Каладин оружейникам. Они с неохотой удалились, оставив их наедине.

Он помог Моашу приладить один из наплечников.

– У меня было много времени на размышления, пока я там сидел, – заговорил Кэл.

– Могу себе представить.

– Размышления привели меня к нескольким решениям. – Каладин подсоединил еще часть доспеха. – Одно заключается в том, что твои друзья правы.

Моаш резко повернулся к нему:

– И потому?..

– И потому можешь передать, что я согласен с их планом. Я сделаю то, что они попросят сделать, чтобы помочь… в достижении их цели.

В комнате воцарилась странная тишина.

Моаш взял его за руку.

– Я говорил им, что ты поймешь. – Взмахом руки он указал на доспех, в который был теперь одет. – Это тоже поможет с тем, что мы должны исполнить. А когда мы закончим, думаю, того человека, которого ты вызвал, может постигнуть та же участь.

– Я согласился лишь потому, – объяснил Каладин, – что считаю – так будет лучше. Для тебя, Моаш, все дело в мести – и не пытайся отрицать. Я на самом деле думаю, что это требуется Алеткару. Возможно, всему миру.

– О, я знаю! – Моаш надел шлем с поднятым забралом. Он перевел дух, шагнул и споткнулся, едва не рухнул на пол. Не упал лишь потому, что схватился за стол, который в щепки раздавил бронированными пальцами.

Он уставился на дело своих рук и рассмеялся:

– Это… это все изменит! Каладин, спасибо тебе. Спасибо.

– Давай позовем оружейников и поможем тебе его снять.

– Нет! Отправляйся на пиршество, которое устроил Камень, буря бы его побрала. Я же иду на тренировочную площадку! Не сниму его, пока не смогу двигаться в нем естественно.

Учитывая то, сколько трудов вложил Ренарин в освоение доспеха, Каладин подозревал, что достижение поставленной цели может занять больше времени, чем Моашу хотелось бы. Но он промолчал, просто вышел обратно на солнечный свет. На мгновение обратил к небу лицо, зажмурив глаза, наслаждаясь.

А потом побежал догонять Четвертый мост.

Плевки и желчь

095

Тропу свою я выбрал, как следует подумав. Да, я согласен со всем, что ты сказал про Рейза, включая и серьезную опасность, которую он представляет.

Далинар остановился на крутом повороте тропы, ведущей к подножию Пика. Навани была рядом с ним. В тускнеющем свете они следили, как людской поток затекает с Расколотых равнин обратно в военные лагеря. Армии Бетаба и Танадаля возвращались с вылазки на плато, следуя за великими князьями, которые, вероятно, вернулись немного раньше.

Внизу показался верховой – видимо, гонец с новостями для короля по поводу вылазок. Далинар посмотрел на одного из своих охранников – этим вечером с ним были четверо, двое для него и двое для Навани, – и махнул рукой.

– Светлорд, желаете узнать детали? – уточнил мостовик.

– Будь добр.

Мостовик побежал вниз по тропе. Далинар задумчиво глядел ему вслед. Эти люди, принимая во внимание то, откуда они явились, были отлично дисциплинированны, но не являлись профессиональными солдатами. Им не понравилось, что он отправил их капитана в темницу.

Князь надеялся, что они не превратят это в проблему. Капитан Каладин хорошо ими управлял – он был в точности тем офицером, какой требовался Далинару. Тем, кто проявлял инициативу не ради продвижения по службе, но ради удовлетворения от дела, которым занимался. У таких солдат частенько поначалу все складывается через пень-колоду, но потом они привыкают держать себя в руках. Буря свидетельница, жизнь самого Далинара изобиловала крутыми поворотами.

Они с Навани продолжили медленно спускаться по тропе. Вдовствующая королева этим вечером выглядела блестяще, сапфиры в ее волосах мягко светились в сумерках. Навани любила такие прогулки, и они не спешили на пиршество.

– Я все думаю, – заговорила Навани, возобновляя прерванную беседу, – что должен быть способ использования фабриалей в качестве насосов. Ты видел самосветы, устроенные таким образом, чтобы притягивать субстанции определенных видов, – это особенно полезно в случае с чем-то вроде дыма от костра. Не могли бы мы применить это для воды?

Далинар хмыкнул и кивнул.

– Все больше и больше зданий в военных лагерях обзаводятся водопроводными трубами, – продолжила она, – по образцу Харбранта, но там все дело в рельефе, вода сама бежит по трубам. Я представляю себе истинное движение, с самосветами по обоим концам частей трубопровода, которые устроят постоянную тягу, превозмогающую притяжение земли…

Он снова хмыкнул.

– На днях у нас случился прорыв в разработке новых осколочных клинков.

– В самом деле? – спросил он. – Что произошло? Как скоро вы сможете изготовить образец?

Она улыбнулась и крепче сжала его руку.

– Что?

– Просто хотела убедиться, что ты по-прежнему верен себе. Наш прорыв заключается в понимании того, что самосветы на клинках, при помощи которых возникают узы, вероятно, изначально не были частью оружия.

Он нахмурился:

– И это важно?

– Да. Если это правда, то клинки не питаются от камней. Благодарить стоит Рушу, которая спросила, почему осколочный клинок можно призвать и отпустить, даже если его самосвет погас. У нас не нашлось ответа, и она потратила последние пару недель на общение с Харбрантом посредством одной из этих новых станций осведомления. Она нашла обрывок, датирующийся несколькими десятилетиями после Отступничества, в котором говорится о том, как люди научились призывать и отпускать клинки, прибавив к ним самосветы, – похоже, украшение случайным образом принесло пользу.

Князь нахмурился. Они прошли мимо гряды из сланцекорника, возле которой трудился припозднившийся садовник, аккуратно подпиливая отростки и напевая себе под нос. Солнце село; на востоке взошел Салас.

– Если это правда, – радостно произнесла Навани, – то мы опять ничегошеньки не знаем о том, как сотворили осколочные клинки.

– Я вообще не понимаю, как это можно считать прорывом.

Она улыбнулась и похлопала его по руке.

– Вообрази, что ты провел последние пять лет, веря в то, что противник использует «Войну» Диалектура как наставление для разработки тактики, а потом тебе сообщили, что он даже не слышал про такой трактат.

– А-а…

– Мы предполагали, что сила и легкость клинков – результат действия какого-то фабриалевого конструкта, который питается от самосветов, – пояснила Навани. – Возможно, мы ошибались. Похоже, предназначение самосвета заключается всего лишь в изначальном формировании уз с клинком – а Сияющим это и не требовалось.

– Погоди-ка. В каком смысле, не требовалось?

– Так гласит найденный отрывок. Подразумевается, что Сияющие всегда могли отпускать и призывать свои клинки, но на какое-то время утратили эту способность. Она была восстановлена лишь после того, как кто-то украсил свой клинок самосветом. В фрагменте говорится, что мечи даже сами изменили свою форму, чтобы принять камни, но я сомневаюсь, что этому стоит верить.

Как бы там ни было, после падения Сияющих, но до того, как люди научились помещать самосветы в свои клинки и связываться с ними, мечи, несомненно, были такими же сверхъестественно острыми и легкими, однако не привязанными к определенному хозяину. Это объясняет несколько других фрагментов из разных хроник, которые я читала раньше и сочла противоречивыми…

Она продолжала говорить, и ему нравилось ее слушать. Но детали устройства фабриалей не представляли для него особой важности в тот момент. Они, конечно, были ему интересны. Иначе никак. Ради нее и ради блага королевства.

Но не прямо сейчас. Про себя он вновь и вновь обдумывал приготовления к экспедиции на Расколотые равнины. Как защитить духозаклинателей от посторонних глаз? Проблем с санитарией быть не должно, и воды будет в избытке. Сколько письмоводительниц взять с собой? А сколько лошадей? Оставалась всего одна неделя, и он почти все подготовил, включая передвижные мосты и примерные запасы продовольствия. Впрочем, всегда можно добавить в план что-то еще.

К несчастью, с самой большой переменной Далинар ничего поделать не мог. Он не знал, как много солдат отправятся в поход. Все зависело от того, сколько великих князей согласятся выступить с ним, если вообще пойдут на это. Оставалось меньше недели до выхода, а Далинар все еще сомневался, поддержит ли его хоть кто-то.

«Хатам пригодился бы мне больше остальных, – подумал Далинар. – У него крепкая армия. Если бы только Аладар не спелся с Садеасом… не понимаю я его. Танадаль и Бетаб… вот буря, если даже один из них согласится, мне придется брать с собой их наемников? Я такое войско хотел получить? А смею ли я отказываться хоть от одного копья, которое мне предложат?»

– Сегодня мне не удастся тебя разговорить? – спросила Навани.

– Верно, – признался он, когда они достигли подножия Пика и повернули на юг. – Прости.

Навани кивнула, и князь заметил, как на миг из-под маски выглянуло ее истинное лицо. Она так много болтала о работе, потому что надо же было о чем-то беседовать. Далинар остановился и негромко произнес:

– Я знаю, это больно. Потом станет легче.

– Она не позволяла мне быть матерью, – пробормотала Навани, отрешенно глядя перед собой. – Ты об этом знал? Все было так, словно… словно Ясна, став взрослой, уже не нуждалась в матери. Я пыталась с ней сблизиться, но ощущала холод, как если бы мое присутствие само по себе напоминало ей, что когда-то она была ребенком. Что случилось с моей маленькой девочкой, которая задавала так много вопросов?

Далинар послал правила приличия в Преисподнюю и крепко обнял ее. Стоявшие поблизости охранники потоптались и отвели взгляды.

– Они и сына у меня заберут, – прошептала Навани. – Они пытаются.

– Я буду его защищать, – пообещал Далинар.

– А кто защитит тебя?

На этот вопрос у него не нашлось ответа. Напоминать, что у него есть телохранители, было банально. Она спрашивала о другом: «Кто защитит тебя, когда вернется тот убийца?»

– Я почти желаю тебе поражения, – призналась она. – Удерживая королевство от распада, ты превращаешь себя в мишень. Если бы все рухнуло и Алеткар разбился на княжества, быть может, он оставил бы нас в покое.

– А потом пришла бы буря, – негромко ответил Далинар. Одиннадцать дней.

Навани в конце концов кивнула и отстранилась, взяв себя в руки.

– Ты прав, конечно. Просто… такое со мной в первый раз. Раньше мне не приходилось справляться с подобным. Как ты пережил смерть Шшшш? Я знаю, ты ее любил. Не отрицай это из опасения задеть мое самолюбие.

Далинар колебался. «В первый раз» – это был намек на то, что после смерти Гавилара она не страдала. Навани еще никогда не заявляла так открыто о… сложностях, которые были у нее с покойным мужем.

– Прости, наверное, это слишком трудный вопрос, с учетом того, кто его задал. – Навани спрятала платок, которым промокнула глаза. – Извини. Я знаю, ты не любишь о ней говорить.

Вопрос не был трудным. Далинар просто не помнил свою жену. Как странно – он неделями мог не замечать дыру в своих воспоминаниях, перемену, что исполосовала его вдоль и поперек, оставила в заплатках. И когда звучало ее имя, которое Далинар не мог услышать, он не испытывал никакого всплеска эмоций.

Лучше обсудить что-то другое.

– Навани, я не могу не думать о том, что убийца как-то связан с происходящим. Грядущая буря, секреты Расколотых равнин, даже Гавилар. Мой брат что-то знал и своим знанием не поделился ни с кем из нас. – «Разыщи самые важные слова, какие только может сказать мужчина». – Я бы почти все отдал, чтобы узнать, в чем секрет.

– Возможно, мне стоит вернуться к своим дневникам того времени. Вдруг он упоминал что-то, что даст нам подсказку? Хотя должна предупредить: я уже десятки раз изучала те записи.

Князь кивнул.

– Как бы там ни было, это забота не для сегодняшнего вечера. Сегодня наша цель – они.

Далинар и Навани повернулись, глядя на проезжавшие мимо кареты, направлявшиеся к расположенному неподалеку пиршественному пруду, где в ночи светились мягкие фиолетовые фонари. Князь прищурился и разыскал взглядом приближавшуюся карету Рутара. Тот потерял все осколки, кроме собственного клинка. Все, что произошло недавно, позволило отрубить Садеасу правую руку, но оставалась голова с ядовитым жалом.

Прочие великие князья представляли собой не меньшую проблему, чем Садеас. Они сопротивлялись Далинару, потому что хотели, чтобы все и дальше было легко. Аристократы никак не могли насытиться богатствами и интригами. Пиршества с их экзотическими яствами и роскошными нарядами – лучшее тому подтверждение.

В преддверии возможного конца света алети устроили вечеринку.

– Ты не должен их презирать, – заметила Навани.

Далинар посуровел. Она слишком хорошо его знала.

– Послушай меня, – заговорила она, поворачиваясь и глядя ему в глаза. – Разве когда-нибудь бывало так, что из ненависти отца к своим детям получалось что-то хорошее?

– Я их не ненавижу.

– Тебе отвратительны их излишества, и ты близок к тому, чтобы перенести эти чувства на них самих. Они живут, как привыкли; общество приучило их к тому, что так и следует жить. Ты не изменишь их своим презрением. Ты не Шут, высмеивать их – не твоя работа. Твоя работа в том, чтобы оберегать их и ободрять. Править ими.

Он тяжело вздохнул и кивнул.

– Я отправлюсь на женский остров, – сказала она, заметив, что телохранитель-мостовик вернулся с новостями о вылазке на плато. – Они считают меня эксцентричным обломком того, что лучше бы оставить в прошлом, но, думаю, все еще прислушиваются ко мне. Иногда. Я сделаю, что смогу.

Они расстались; Навани поспешила на пир, Далинар задержался, дожидаясь мостовика с новостями. Вылазка на плато оказалась успешной, было захвачено светсердце. Ушло много времени, чтобы добраться до места, – нужное плато располагалось в глубине Равнин, почти на самом краю разведанной области. Паршенди не явились, чтобы сразиться за светсердце, хотя их разведчики наблюдали издалека.

«Они опять отказались от битвы, – думал Далинар, преодолевая остаток пути до вечеринки. – Что означает эта перемена? Что они задумали?»

Пиршественный пруд был сделан из нескольких духозаклятых островов, расположенных возле Пика. Его затопили, как оно обычно и случалось, и духозаклятые холмы возвышались теперь над небольшими реками. Вода светилась. Похоже, большое количество сфер сбросили на дно «рек», чтобы создать это неземное сияние. Пурпурное, в тон луне, которая только восходила на горизонте.

Тут и там виднелись фонари, но сферы в них были тусклые – наверное, чтобы не отвлекать от светящейся воды. Далинар прошел по нескольким мостам на самый отдаленный остров – королевский, куда имели доступ и мужчины, и женщины, но лишь самые влиятельные. Он знал, что именно там найдет великих князей. Даже Бетаб, который только что побывал в вылазке на плато, уже явился ко двору. Впрочем, если учесть, что основная часть его армии состояла из наемников, ничего удивительного в том, что он вернулся так быстро. Когда они захватывали светсердце, князь часто возвращался верхом с трофеем, предоставляя им возможность добираться в лагерь как получится.

Далинар прошел мимо Шута, вернувшегося в военные лагеря со свойственной ему загадочностью и теперь развлекавшегося, оскорбляя всех подряд. Сегодня великий князь Холин не желал заниматься словесным фехтованием. Взамен он отыскал Ваму: тот, похоже, прислушался к просьбам Далинара во время их последнего совместного ужина. Возможно, если его еще чуть-чуть подтолкнуть, он согласится присоединиться к походу против паршенди.

Пока Далинар пересекал остров, за ним следили, и стоило ему пройти, как люди тотчас же начинали шептаться. Великий князь уже не удивлялся этим взглядам, хотя они по-прежнему его тревожили. Не стало ли их больше этим вечером? Не сделались ли они более пристальными? Он теперь не мог и шагу ступить в обществе алети, чтобы не заметить слишком много улыбочек, словно все эти люди были в курсе какой-то замечательной шутки, о которой ему не рассказали.

Далинар нашел Ваму – тот беседовал с тремя пожилыми дамами. Одну звали Сиви, она была из свиты Рутара и – вопреки обычаям – оставила мужа в родных краях, чтобы самой явиться на Расколотые равнины. Она глянула на Далинара с улыбкой, но глаза ее были подобны кинжалам. Заговор против Садеаса провалился, однако Рутар и Аладар пострадали и понесли ущерб, потеряв осколки из-за победы Адолина.

Что ж, эти двое никогда не перешли бы на сторону Далинара – они были самыми сильными сторонниками Садеаса.

Беседа прервалась, когда приблизился Далинар. Великий князь Вама прищурился в тусклом свете, окинул его взглядом с ног до головы. Позади круглолицего вельможи стоял виночерпий с бутылкой какого-то экзотического алкоголя. Вама часто приносил собственные спиртные напитки на пиршества, независимо от того, кто их устраивал; многие придворные считали политическим триумфом показать себя настолько увлекательным собеседником, чтобы заслужить глоток того, что Вама сумел привезти в военные лагеря.

– Вама, – приветствовал Далинар.

– Далинар.

– Есть одно дело, которое я хотел с тобой обсудить. Я нахожу впечатляющим то, как действует твоя легкая кавалерия во время вылазок на плато. Скажи, как ты решаешь, когда рискнуть и пустить всадников в полноценную атаку? Потеря лошадей может с легкостью превзойти заработок от светсердец, но ты сумел уравновесить риск при помощи хитроумных уловок.

– Я… – Вама вздохнул и покосился куда-то в сторону. Группа молодых людей посмеивалась, поглядывая на Далинара. – Все дело в…

С противоположной стороны острова послышался другой звук, громче. Вама опять начал говорить, но его глаза метнулись в том направлении, и раздался новый, более громкий взрыв смеха. Далинар вынудил себя посмотреть в ту сторону и увидел женщин, которые прикрывали рты ладонями, и мужчин, которые маскировали восклицания кашлем. Вялая попытка соблюсти алетийские приличия.

Далинар снова глянул на Ваму:

– Что происходит?

– Прости, Далинар.

Рядом с ним Сиви сунула под мышку какие-то бумаги. Она посмотрела Далинару в глаза с наигранным безразличием.

– Прошу меня извинить. – Далинар, сжав кулаки, пересек остров, направляясь к источнику беспокойства. Когда он приблизился, придворные утихли и, разбившись на маленькие группки, двинулись в разные стороны. То, как быстро они рассеялись, оставив его лицом к лицу со стоявшими рядом Садеасом и Аладаром, казалось почти спланированным.

– Что здесь происходит? – требовательно спросил их князь Холин.

– Пиршество, – ответил Садеас и сунул в рот кусочек фрукта. – Очевидно же.

Далинар тяжело вздохнул. Посмотрел на Аладара – длинношеего и лысого, с усами и пучком волос под нижней губой.

– Тебе стоило бы постыдиться, – прорычал ему Далинар. – Мой брат когда-то называл тебя другом.

– А меня? – спросил Садеас.

– Что ты устроил? – опять сурово спросил князь Холин. – О чем все говорят и хихикают, прикрываясь ладонями?

– Вечно ты все валишь на меня.

– Это потому, что я ошибаюсь каждый раз, когда думаю, что ты ни при чем.

Садеас улыбнулся ему, не разжимая губ. Он начал было отвечать, потом на миг призадумался и наконец сунул в рот еще один кусочек фрукта. Прожевал, улыбнулся, а потом сказал:

– Вкусно.

И повернулся, чтобы уйти.

Аладар, помедлив, покачал головой и двинулся за ним.

– Я и не думал, что ты щенок, который лижет пятки хозяина! – крикнул ему вслед Далинар.

Никакого ответа.

Далинар зарычал и двинулся обратно в поисках кого-то из своего лагеря, кто мог знать, что происходит. Элокар, похоже, опаздывал на собственный пир. Не было ни Тешав, ни Хала – они, несомненно, еще появятся, раз уж генерал теперь стал осколочником.

Наверное, стоило перейти на другой остров, где собрались светлоглазые рангом пониже. Он направился в ту сторону, но остановился, услышав кое-что.

– О, светлорд Амарам! – воскликнул Шут. – Я так надеялся увидеть вас этим вечером. Я всю жизнь потратил на обучение тому, как заставлять людей чувствовать себя несчастными, и для меня истинная радость встретить человека, у которого в этом деле такой врожденный талант, как у вас.

Далинар повернулся и увидел Амарама, только что прибывшего. Он был в своем плаще Сияющего рыцаря и нес под мышкой стопку листов. Лорд задержался возле сидевшего на стуле Шута, и от воды в «реке» на их лица легли лавандовые отблески.

– Я тебя знаю? – спросил Амарам.

– Нет, – беспечно ответил тот. – Но к счастью, вы можете добавить это к списку многих, очень многих вещей, о которых вы ничего не знаете.

– Однако теперь мы встретились, – сказал Амарам, протягивая руку. – Список сделался на один пункт меньше.

– Прошу вас, – произнес Шут, отказываясь пожимать протянутую руку. – Не хочу потом это отмывать.

– Это?

– Вещество, которым вы покрываете руки, чтобы они выглядели чистыми, светлорд Амарам. По всей видимости, очень действенная штука.

Князь Холин поспешил к ним.

– Далинар. – Шут кивнул.

– Шут. Амарам, что за бумаги у тебя?

– Одна из твоих письмоводительниц завладела ими и принесла мне, – объяснил Амарам. – Копии распространили на пиру до твоего прибытия. Письмоводительница посчитала, что светлость Навани должна это увидеть, если еще не увидела. Где она?

– Где-то далеко от вас, ясное дело, – заметил Шут. – Вот счастливица.

– Шут, – строго оборвал его Холин, – не занялся бы ты другим делом?

– Вот еще!

Далинар вздохнул, перевел взгляд на Амарама и взял бумаги:

– Светлость Навани на другом острове. Ты знаешь, о чем тут говорится?

Лицо Амарама помрачнело.

– Хотел бы я не знать.

– Я могу стукнуть вас по голове молотком, – весело предложил Шут. – Хороший удар поможет все забыть и в придачу подправит вашу физиономию.

– Шут, – ровным голосом произнес Далинар.

– Да шучу я.

– Хорошо.

– От молотка на его толстом черепе даже вмятины не останется.

Амарам в замешательстве повернулся к Шуту.

– У вас это выражение получается просто отлично, – восхитился тот. – Полагаю, вы очень много тренировались?

– Так это и есть новый Шут? – спросил Амарам.

– Должен уточнить, – продолжал Шут, – я вовсе не желаю называть Амарама имбецилом…

Далинар кивнул.

– …потому что в этом случае мне придется объяснять ему значение слова, на что, по-моему, всем нам не хватает времени.

Амарам вздохнул:

– Почему его до сих пор не убили?

– Дурацкое совпадение. В смысле – так совпало, что вокруг меня одни дураки.

– Шут, благодарю, – бросил Далинар и, взяв Амарама под руку, потащил его прочь.

– Далинар, еще одно! – крикнул Шут. – Еще одно, последнее оскорбление – и я оставлю его в покое.

Они продолжали идти.

– Лорд Амарам! – Шут встал, поклонился и продолжил с мрачной торжественностью: – Мое вам почтение. Вы и впрямь такой, каким кретины пониже рангом вроде Садеаса лишь мечтают сделаться.

– Бумаги? – спросил Далинар, демонстративно игнорируя его.

– Это записи о твоих… переживаниях, – негромко сказал Амарам. – О том, что происходит с тобой во время бурь. Сделанные самой светлостью Навани.

Далинар взял бумаги. Его видения. Он поднял голову и увидел, как на острове собираются небольшие компании, болтают и смеются, поглядывая в его сторону.

– Понятно, – тихо проговорил он. Теперь все эти тайные насмешки обрели смысл. – Будь любезен, сообщи светлости Навани, что она мне нужна.

– Как пожелаешь, – ответил Амарам, но остановился, не успев отойти, и махнул рукой. К ним решительным шагом приближалась Навани, и вид у нее был взбешенный.

– Амарам, а что ты думаешь, – спросил Далинар, – про то, что обо мне болтают?

Тот не отвел взгляда:

– Это явно видения от самого Всемогущего, посланные нам в час великой нужды. Я желал бы знать их содержание раньше. Они даровали мне значительную уверенность в собственном положении и в том, что ты являешься пророком Всемогущего.

– У мертвого бога не может быть пророков.

– Мертвого… Нет, Далинар! Ты явно неверно истолковал те слова из видения. Он говорит о том, что умер в людских разумах, ибо они больше не повинуются его заветам. Бог не может умереть.

Амарам казался таким серьезным. «Почему он не помог вашим сыновьям?» – неожиданно раздался голос Каладина в памяти Далинара. Конечно, Амарам в тот день пришел к нему, принес извинения и объяснил, что в силу своего назначения Сияющим не имел права выбирать чью-то сторону. Он сказал, что должен быть превыше мелочных ссор между великими князьями, даже если от этого и больно.

– А предполагаемый Вестник? – поинтересовался Далинар. – То, что я попросил тебя сделать?

– Я все еще веду расследование.

Далинар кивнул.

– Меня удивило, – заметил Амарам, – что ты поставил раба во главе своей гвардии. – Он посмотрел в сторону специально отведенного соседнего острова, где располагались охранники Далинара и прочие телохранители и прислужники, включая многих учениц присутствовавших на пиру высокородных леди.

Совсем недавно мало кому пришло бы в голову взять с собой на пир охрану. Теперь на острове полным-полно народа. Капитана Каладина там не было; он отдыхал после своего тюремного заключения.

– Он хороший солдат, – мягко проговорил Далинар. – Просто у него осталось несколько шрамов, которые никак не хотят заживать. – «Веделедев свидетельница, – подумал он, – у меня самого такие имеются».

– Я просто переживаю, что он неспособен тебя как следует защищать. Далинар, твоя жизнь важна. Нам необходимы твои видения и твое руководство. Но если ты доверяешь рабу, так тому и быть – хотя я бы не прочь услышать от него извинения. Не из себялюбия, а просто ради того, чтобы убедиться, что он отказался от своих заблуждений.

Далинар не ответил, потому что Навани перешла на их остров по короткому мосту. Шут едва начал что-то говорить, как она почти не глядя хлопнула его по лицу пачкой бумаг и продолжила путь. Шут проводил ее взглядом, потер щеку и ухмыльнулся.

Женщина заметила бумаги в руках Далинара, когда приблизилась к ним двоим, стоявшим словно посреди моря изумленных взглядов и приглушенного смеха.

– Они добавили слова, – прошипела Навани.

– Что? – спросил Далинар.

Она потрясла пачкой:

– Это! Ты знаешь, что здесь написано?

Князь кивнул.

– Я не это писала. Они изменили тон, кое-какие слова – и все записанное сделалось нелепым, да к тому же выглядит так, словно я просто потакаю твоим прихотям. Что еще хуже, тут есть комментарии, написанные другим почерком, которые издеваются над тем, что ты делаешь и говоришь. – Она перевела дух, словно пытаясь успокоиться. – Далинар, они пытаются растоптать все, что осталось от твоего доброго имени.

– Я понимаю.

– Откуда у них это? – поинтересовался Амарам.

– Украли, вне всяких сомнений, – сказал Далинар, кое-что понимая. – Навани и мои сыновья всегда под охраной, но, когда они покидают свои покои, остаются в каком-то смысле незащищенными. Мы проявили в этом отношении серьезную небрежность. Мой промах. Я думал, он попытается атаковать нас самих, а не нашу репутацию.

Навани посмотрела на море светлоглазых, многие из которых собирались в группы возле тех или иных великих князей в мягком фиолетовом свете. Шагнула ближе к Далинару, и, хотя в ее глазах был гнев, он достаточно хорошо знал эту женщину, чтобы понимать ее истинные чувства. Предательство. Вторжение. То, что было их общей тайной, обнародовали и высмеяли.

– Далинар, мне очень жаль, – произнес Амарам.

– В самих видениях они ничего не изменили? – уточнил Далинар. – Переписали аккуратно?

– Насколько я могу судить, да, – сказала вдовствующая королева. – Но этот издевательский тон… Вот буря, меня от него тошнит. Когда я разыщу женщину, которая это сделала…

– Навани, успокойся. – Далинар положил руку ей на плечо.

– Как ты можешь так говорить?

– Потому что это ребяческий поступок людей, которые решили, что я могу растеряться из-за правды.

– Но комментарий! Изменения! Они сделали все возможное, чтобы опозорить тебя. Они даже исказили ту часть, где ты предложил свой перевод Напева зари. Это…

– «И поскольку не боюсь я ребенка с оружием, которое он не в силах поднять, не убоюсь никогда и разума человека, который не мыслит».

Навани нахмурилась, глядя на него.

– Это из «Пути королей», – пояснил Далинар. – Я не юноша, который нервничает, впервые оказавшись на пиру. Садеас допустил ошибку, предположив, что я отвечу на это так, как ответил бы он. В отличие от меча, насмешка ранит лишь настолько, насколько ты ей это позволяешь.

– Но тебе же больно! – Навани посмотрела ему в глаза. – Я это вижу.

Оставалось надеяться, что другие не знают его так хорошо и не увидят того, что заметила она. Да, ему больно. Больно, потому что видения были дарованы ему и делиться ими стоило ради общего блага, а не для того, чтобы кто-то развлекся. Ему мучителен был не смех сам по себе, а его возможный вред для общего дела.

Черный Шип отошел от вдовствующей королевы, двинулся сквозь толпу. Некоторые взгляды, как он теперь понял, были печальными, а не насмешливыми. Возможно, это была иллюзия, но ему показалось, что кое-кто его жалел, а не презирал.

Князь сам не знал, какое чувство причиняет больший урон.

Далинар достиг расположенного в дальней части острова стола с яствами. Снял с него поднос и вручил смущенной служанке, а сам запрыгнул на стол. Взялся одной рукой за фонарный столб рядом со столом и окинул взглядом небольшую толпу. Перед ним были самые важные люди Алеткара. Те, кто до этого не следил за великим князем, повернулись и потрясенно уставились на него. Он увидел, что на остров спешат Адолин и светлость Шаллан. Видимо, они только что прибыли и услышали, о чем все сплетничают.

Далинар посмотрел на собравшихся.

– То, что вы прочитали, – заорал он, – правда!

Воцарилось ошеломленное молчание. Выставлять себя на посмешище таким образом в Алеткаре было не принято. Однако Далинар лишь следовал роли, которую ему выделили в вечернем спектакле.

– Комментарии добавлены, чтобы обесчестить меня, – продолжил Далинар, – и тон записей Навани изменили. Но я не стану скрывать то, что со мной происходит. Всемогущий посылает мне видения. Они приходят почти с каждой бурей. Это не должно вас удивлять. Вот уже много недель ходят слухи о том, что со мной происходит. Возможно, мне следовало самому обнародовать содержание этих видений. В будущем каждое из них будет опубликовано, чтобы ученые по всему миру смогли разобраться в том, что я увидел.

Он отыскал взглядом Садеаса, который стоял возле Аладара и Рутара. Далинар стиснул фонарный столб и снова посмотрел на толпу алети:

– Я не виню вас за то, что вы сочли меня безумцем. Это естественно. Однако в грядущие ночи, когда дождь будет омывать ваши стены и ветер будет выть, вы будете удивляться. Вы будете задавать вопросы. И вскоре, когда я предоставлю вам доказательства, вы все узнаете. И тогда попытка меня уничтожить поможет мне оправдаться в ваших глазах.

Он окинул взглядом их лица – ошеломленные, сочувствующие, изумленные.

– Среди вас есть те, кто думал, что я сбегу или сдамся из-за этого удара. Они знают меня не так хорошо, как им кажется. Пусть пиршество продолжится, ибо я желаю побеседовать с каждым из вас. Бумаги в ваших руках издеваются надо мною, но если вы хотите смеяться, то смейтесь, глядя мне в лицо.

Он спустился со стола.

И принялся за дело.

Через несколько часов Далинар позволил себе присесть на стул рядом с одним из пиршественных столов, и вокруг него клубились спрены изнеможения. Он провел остаток вечера в толпе, вынуждая себя принимать участие в дискуссиях и добиваясь поддержки своей экспедиции в глубину равнин.

Он демонстративно игнорировал страницы с записями своих видений, если ему не задавали прямых вопросов. Далинар предъявил им сильного, уверенного в себе человека – Черного Шипа, ставшего политиком. Пусть осознают это и сравнят его со слабым безумцем, каким его представляли фальшивые записи.

Снаружи, за маленькими реками – теперь они светились синим, сферы заменили, когда взошла вторая луна, – катилась прочь королевская карета, унося Элокара и Навани к расположенному неподалеку Пику, где носильщики должны были в паланкине доставить их на вершину. Адолин тоже удалился, отправившись провожать Шаллан в лагерь Себариаля, который располагался достаточно далеко.

Похоже, молодая веденка нравилась Адолину больше, чем любая из женщин, с которыми тот встречался. Уже по этой причине Далинар относился к их отношениям все более благожелательно, хотя по-прежнему ждал каких-нибудь внятных ответов из Йа-Кеведа по поводу ее семьи. Но там воцарился настоящий бардак.

Большинство светлоглазых удалились, и князь остался на острове вместе со слугами и паршунами, которые уносили еду. Несколько старших лакеев, достаточно хорошо зарекомендовавших себя для такого дела, начали вытаскивать сферы из реки при помощи сачков. Мостовики Далинара, по его собственному предложению, расправлялись с остатками пиршества с прожорливостью, какая свойственна солдатам, которым внезапно предложили угощение.

Мимо прошел слуга, потом остановился и положил руку на меч на боку. Далинар вздрогнул, сообразив, что перепутал черную военную форму Шута с нарядом старшего лакея, проходившего обучение.

Далинар придал лицу невозмутимое выражение, хотя внутренне застонал. Шут? Сейчас? Великий князь Холин чувствовал себя так, словно сражался на поле боя десять часов кряду. Даже странно, до чего несколько часов учтивых бесед походили на это.

– Сегодня вечером ты поступил умно, – бросил Шут. – Ты превратил нападение в обещание. Мудрейшие из людей знают, что зачастую оскорбление может лишить силы, если просто его принять.

– Спасибо.

Шут резко кивнул и проследил взглядом за исчезающей королевской каретой.

– И я обнаружил, что мне особо нечем было заняться. Элокару не требовалось проявлять остроумие, потому что с ним мало кто разговаривал. Все шли к тебе, а не к нему.

Далинар вздохнул, и остатки его силы куда-то подевались. Шут не высказался напрямую, но это и не требовалось. Великий князь Холин понял намек.

«Все шли к тебе, а не к королю. Потому что на самом деле ты и есть король».

– Шут, – заговорил Далинар, сам того не ожидая, – я тиран?

Тот выгнул бровь и как будто собрался изречь некую умную колкость. Миг спустя передумал и произнес спокойно, утешительным тоном, словно обращаясь к ребенку в слезах:

– Да, Далинар Холин. Он самый.

– Я не хочу им быть.

– Светлорд, со всем должным уважением, это не очень-то похоже на правду. Ты ищешь власти. Ты берешь ее и отпускаешь со значительным трудом.

Далинар опустил голову.

– Не печалься. Настала эпоха тиранов. Сомневаюсь, что этот край готов к чему-то большему, поэтому благожелательный тиран предпочтительнее катастрофы в лице слабого правителя. Возможно, в другом месте и в другое время я первым осудил бы тебя, не пожалев плевков и желчи. Но сегодня и сейчас я восхваляю тебя как того, в ком нуждается мир.

Далинар покачал головой:

– Я должен был позволить Элокару править, как он сочтет нужным. Зря вмешивался.

– Почему?

– Потому что он король.

– И это некий священный пост? Божественный?

– Нет, – признал Далинар. – Всемогущий, или тот, кто им был, мертв. Даже будь оно не так, королевский трон достался нашей семье не естественным путем. Мы заявили о своем праве на него и навязали свою волю другим великим князьям.

– Так в чем же дело?

– Мы ошиблись. – Далинар прищурился. – Гавилар, Садеас и я были не правы тогда, много лет назад.

Шут казался искренне удивленным.

– Вы объединили королевство. Вы хорошо потрудились и сделали то, в чем ощущалась отчаянная нужда.

– Это ты называешь единством? – сердито спросил Далинар, взмахом руки указав на разрозненные остатки пиршества и удаляющихся светлоглазых. – Нет. Мы потерпели неудачу. Мы сокрушали, убивали, и какое же оглушительное поражение мы потерпели!.. – Он поднял голову. – Я получаю здесь, в Алеткаре, только то, что сам потребовал. Захватив трон, мы намекнули – нет, мы завопили об этом во все горло, – сила предопределяет возможность править. Если Садеас считает, что он сильнее меня, то попытаться забрать мой трон – его обязанность! Таковы плоды моей юности. Вот почему для преображения этого королевства нам требуется не просто тирания, пусть даже благожелательная. Нам требуется то, чему учил Нохадон. И этого-то мне как раз и не хватало с самого начала.

Шут задумчиво кивнул:

– Похоже, мне надо перечитать эту твою книгу. Но я хотел тебя предупредить. Скоро я вас покину.

– Покинешь? – спросил Далинар. – Ты же только что прибыл.

– Знаю. Вынужден признать, это весьма раздражает. Я обнаружил место, где мне следует быть, – хотя, по правде говоря, я не очень-то понимаю почему. К сожалению, не всегда все получается так, как мне хотелось бы.

Холин хмуро уставился на него. Шут в ответ приветливо улыбнулся.

– Ты один из них? – уточнил Далинар.

– Прошу прощения?

– Ты Вестник?

Тот рассмеялся:

– Нет. Спасибо, но нет.

– Значит, ты один из тех, кого я ищу? – допытывался Далинар. – Сияющий?

Шут улыбнулся:

– Далинар, я всего лишь человек, пусть временами мне и хочется, чтобы это было не так. Я не Сияющий. И хотя я твой друг, пойми, пожалуйста, что наши цели не вполне совпадают. Не стоит доверять мне полностью. Если мне придется смотреть, как этот мир разваливается на части и горит ради того, в чем я нуждаюсь, я это сделаю. Со слезами на глазах, да, но я позволю этому случиться.

Далинар нахмурился.

– Я помогу, чем смогу, – продолжил тот. – И по этой причине мне надо уйти. Я не могу слишком сильно рисковать, ибо, если меня найдет… он, я превращусь в ничто – растерзанную и разорванную на части душу, которую не собрать вновь. То, чем я здесь занимаюсь, куда опаснее, чем ты можешь себе вообразить.

Он повернулся, чтобы уйти.

– Шут, – позвал Далинар.

– Да?

– Если тебя найдет – кто?

– Тот, с кем ты сражаешься, Далинар Холин. Отец ненависти.

Шут отсалютовал великому князю и побежал прочь.

Мосты

096

Однако, сдается мне, все эти вещи происходят неслучайно, и если мы – словно малолетние детишки – будем бродить по мастерской, у нас гораздо больше шансов усугубить, а не предотвратить проблему.

Расколотые равнины.

Каладин не объявлял эти земли своими, как сделал с ущельями, где его люди нашли убежище. Он слишком хорошо помнил, какую боль испытал во время первой вылазки, когда до крови сбил ноги об острые камни в этой пустоши. Здесь почти ничего не росло, за исключением попадавшихся время от времени скоплений камнепочек или пучков отважных лоз, ниспадавших в ущелье с подветренной стороны плато. На дне трещин изобиловала жизнь, но тут, наверху, камни были бесплодны.

Ноющая боль в ногах и жгучая в плечах после бега с мостом – пустяки по сравнению с бойней, которая ожидала его людей в конце вылазки. Буря свидетельница, даже простого взгляда на равнины хватало, чтобы Каладин вздрагивал. Он слышал, как свистят в воздухе стрелы, как кричат испуганные мостовики, как поют паршенди.

«Я должен был спасти больше людей из Четвертого моста. Если бы я быстрее поверил в свои силы, смог бы я этого добиться?»

Каладин вдохнул буресвет, чтобы обрести уверенность в себе. Но ничего не почувствовал. Он замер в растерянности, пока солдаты маршировали по одному из громадных механических мостов Далинара. Попытался опять. Ничего.

Выудил из кармана сферу. Огнемарка светилась обычным светом, окрашивая его пальцы в красный цвет. Что-то пошло не так. Кэл не чувствовал внутри буресвета, как раньше.

Сил порхала высоко над ущельем вместе с несколькими спренами ветра и беззаботно смеялась. Каладин поднял голову и тихонько позвал:

– Сил?

Вот буря! Он не хотел выглядеть придурком, но что-то внутри его запаниковало, точно крыса, которую схватили за хвост.

– Сил!

Несколько маршировавших мимо солдат глянули на Каладина, потом – в небо. Он не обратил на это внимания, и тут Сил спорхнула к нему в виде ленты из света. Закружилась вокруг, продолжая звонко смеяться.

Буресвет вернулся к нему. Он снова его почувствовал и жадно высосал из сферы, хотя и владел собой достаточно, для того чтобы сжать ее в кулаке и поднести к груди, чтобы все выглядело не так заметно. Света из одной марки мало, чтобы выдать его, но юноша почувствовал себя намного, намного лучше, ощутив внутри знакомый бушующий буресвет.

– Что происходит? – прошептал Каладин, обращаясь к Сил. – С нашими узами что-то не так? Это потому что я недостаточно быстро отыскал слова?

Она приземлилась на его запястье и приняла облик молодой женщины. Уставилась на его руку, склонив голову на бок.

– Что внутри? – с заговорщическим видом прошептала она.

– Ты знаешь что. – Кэл ощутил такой холод, словно на него обрушилась стена буревой воды. – Сил, это сфера. Разве ты только что ее не видела?

Она обратила к нему невинное личико:

– Ты поступаешь неправильно. Бяка. – Ее черты на миг превратились в его собственные, и она прыгнула вперед, словно желая его испугать. Потом Сил рассмеялась и метнулась прочь.

«Поступаешь неправильно. Бяка». Выходит, все дело в его обещании Моашу помочь убить короля. Каладин со вздохом двинулся вперед.

Сил не могла понять, что его решение правильное. Она была спреном и руководствовалась примитивными понятиями о морали. Быть человеком означало частенько выбирать один из отвратительных вариантов. Жизнь не такая чистенькая и аккуратная, как считала Сил. Она грязна и покрыта слоем крема. Никому не суждено прожить жизнь, не запачкавшись, даже Далинару.

– Ты хочешь от меня слишком многого! – рявкнул он, достигнув противоположной стороны ущелья. – Я не какой-нибудь славный рыцарь из былых времен. Я сломленный человек. Сил, ты слышишь? Меня сломали!

Спрен подлетела к нему, прошептала:

– Дурачок, они все были такими.

И упорхнула прочь.

Каладин следил, как солдаты текли по мосту. Это не было вылазкой на плато, но Далинар все равно взял с собой много людей. Выход на Расколотые равнины – это выход туда, где шла война и паршенди представляли собой постоянную угрозу.

Его отряд протопал по механическому мосту, неся собственный мост, поменьше. Каладин не собирался покидать военные лагеря без него. Механизмы, которыми пользовался Далинар, – массивные раздвижные мосты – выглядели потрясающе, но Кэл им не доверял. И не так, как старому доброму мосту на своих плечах.

Мимо снова пролетела Сил. Неужели спрен действительно ожидала, что он будет жить согласно ее пониманию добра и зла? Собиралась ли и дальше отнимать его силы каждый раз, после того как он каким-то своим поступком ее обидит?

Это все равно что жить с удавкой на шее.

Решив не дать своим тревогам испортить день, он отправился проверить Четвертый мост. «Гляди на чистое небо, – велел Кэл себе. – Вдыхай ветер. Наслаждайся свободой». После долгого времени в заточении все это казалось чудом.

Капитан нашел своих людей возле их моста, выстроившихся по-парадному. Было странно видеть их в старых кожаных жилетах с накладными плечами поверх новой формы. Они превратились в странную смесь того, кем были, и того, кем стали. Весь расчет дружно отсалютовал ему, и он отсалютовал в ответ.

– Вольно, – скомандовал Каладин, и строй рассыпался. Они смеялись и шутили, пока Лопен и его помощники раздавали мехи с водой.

– Ха! – воскликнул Камень, присаживаясь на край моста, чтобы выпить. – Эта штука быть не такая тяжелая, как я помнить.

– Это потому, что мы идем медленнее, – объяснил Каладин, указывая на механический мост Далинара. – И потому, что ты помнишь ранние вылазки с мостами, а не последние, когда мы больше ели и больше тренировались. В те дни было полегче.

– Нет, – возразил Камень. – Мост стал легче, потому что мы победили Садеаса. Так и должно быть.

– Чушь какая-то.

– Ха! Чистая правда. – Рогоед глотнул воды. – А тебе воздух в голову ударил, низинник.

Каладин покачал головой, но позволил себе улыбнуться в ответ на знакомые речи. Утолив собственную жажду, он побежал через плато туда, где Далинар только что завершил переход. Неподалеку располагалась самая высокая скала на плато, и на ее вершине была деревянная постройка, похожая на маленькую крепость. Установленные там подзорные трубы поблескивали на солнце.

На это плато не вели постоянные мосты, оно располагалось на самом краю безопасного пространства. Разведчики, разместившиеся здесь, были прыгунами, которые при помощи длинных шестов преодолевали ущелья в узких местах. Для такой работы нужно быть на свой лад чокнутым – и за это Кэл всегда уважал разведчиков.

Один из прыгунов разговаривал с Далинаром. Каладин ожидал, что он окажется высоким и гибким, но разведчик был коротышкой плотного телосложения, с крепкими плечами. Он носил форму Дома Холин с белыми полосками по краям мундира.

– Но мы действительно кое-что там видели, светлорд, – говорил прыгун Далинару. – Я собственными глазами это видел и записал глифами дату и время в своем журнале. Это был человек, светящийся человек, который летал туда-сюда в небе над равнинами.

Далинар хмыкнул.

– Сэр, я не чокнутый, – сказал прыгун, переминаясь с ноги на ногу. – Другие парни тоже это увидели, когда я…

– Солдат, я тебе верю, – ответил Далинар. – Это был Убийца в Белом. Он так и выглядел, когда пришел за королем.

Разведчик расслабился:

– Светлорд, сэр, я так и подумал. Кое-кто в лагере твердил мне, что я увидел то, что хотел увидеть.

– Его никто не хочет увидеть. Но что он тут делает? Почему не вернулся и не напал, раз уж он так близко?

Каладин, которому сделалось не по себе, кашлянул и указал на сторожевой пост разведчиков.

– Эта крепость наверху, она из дерева?

– Да, – подтвердил прыгун, а потом заметил узлы на плечах Каладина. – Э-э, сэр.

– Не может быть, чтобы она выдерживала Великую бурю.

– Сэр, мы ее разбираем.

– И уносите в лагерь? – Каладин нахмурился. – Или оставляете здесь на время бури?

– Оставляем, сэр? – переспросил коротышка. – Мы сами тут остаемся. – Он указал на углубление в основании скалы, высеченное молотами или осколочным клинком. Оно выглядело небольшим – в сущности, просто норой. Похоже, они брали деревянный пол платформы наверху, прикрепляли его специальными зажимами возле этой норы, и получалось что-то вроде двери.

В самом деле на свой лад чокнутые.

– Светлорд, сэр, – обратился разведчик к Далинару. – Этот, в белом, может быть где-то рядом. Он ждет.

– Спасибо, солдат. – Далинар кивком отпустил прыгуна. – Будь начеку, пока мы путешествуем. В донесениях были сведения об ущельном демоне, который близко подходил к военным лагерям.

– Слушаюсь, сэр. – Воин отсалютовал и побежал к веревочной лестнице, которая вела наверх, к его наблюдательному посту.

– Что, если убийца действительно придет за вами? – негромко поинтересовался Каладин.

– Не имеет значения, где мы. Он все равно в конце концов вернется. На равнинах или во дворце, но нам придется с ним сразиться.

Каладин хмыкнул:

– Хотел бы я, чтобы вы приняли один из тех осколочных клинков, которые выиграл Адолин, сэр. Я бы чувствовал себя спокойнее, зная, что вы можете себя защитить.

– Думаю, я бы сумел тебя удивить, – пробормотал Далинар и, прикрыв глаза ладонью, повернулся к военному лагерю. – А вот то, что пришлось оставить Элокара одного, мне не нравится.

– Убийца сказал, ему нужны вы, сэр. Если вы будете далеко от короля, это лишь защитит его.

– Возможно, если только убийца не ввел нас в заблуждение. – Далинар покачал головой. – В следующий раз я, скорее всего, прикажу тебе остаться с ним. Не могу отделаться от ощущения, что упускаю нечто важное, расположенное прямо у меня перед носом.

Каладин стиснул зубы, борясь с внезапным ознобом. «Прикажу тебе остаться с ним…» Как будто сама судьба подталкивала его к тому, чтобы предать короля.

– По поводу твоего заключения, – проговорил великий князь.

– Оно уже забыто, сэр, – ответил Каладин. По крайней мере, часть заключения, связанная с Далинаром. – Я ценю, что меня не понизили в звании.

– Ты хороший солдат. Чаще всего. – Его взгляд метнулся к расчету, который как раз поднимал мост. Один из людей в боковом ряду особенно привлекал внимание великого князя: Ренарин в форме Четвертого моста помогал прочим. Рядом Лейтен смеялся и подсказывал юному принцу, как лучше держать тяжелую штуковину.

– Сэр, он по-настоящему становится частью отряда, – сказал Каладин. – Парням он нравится. Я даже не думал, что увижу такое.

Далинар кивнул.

– Как он себя чувствует? – негромко спросил Кэл. – После того, что случилось на арене?

– Отказался от тренировок с Зайхелем. Насколько мне известно, не призывал осколочный клинок уже пару недель. – Далинар еще ненадолго задержал взгляд на младшем сыне. – Я не могу понять, как оценивать время, которое он проводит с твоими людьми. Благо ли это, поскольку помогает ему научиться мыслить по-солдатски, или же всего лишь способ избежать более важной ответственности.

– Сэр, если позволите заметить, ваш сын в каком-то смысле неприкаянный. Он не на своем месте. Неуклюжий, одинокий.

Далинар кивнул.

– Тогда я могу утверждать со всей уверенностью, что для него нет лучшего места, чем Четвертый мост. – Было странно говорить такое о светлоглазом, но Каладин знал, что прав.

Далинар хмыкнул.

– Поверю твоему суждению. Иди. Убедись, что твои люди будут ждать появления убийцы, если он и впрямь придет сегодня.

Каладин кивнул и оставил великого князя. Он слышал о видениях Далинара раньше – и примерно догадывался об их содержании. Юноша не знал, что и думать, но собирался раздобыть одну из полных записей, чтобы попросить Ка их прочитать.

Возможно, видения были причиной того, почему Сил требовала доверять Далинару.

Шли часы, армия двигалась по Расколотым равнинам, словно некая тягучая жидкость – грязь, текущая по пологому склону. И все это ради того, чтобы Шаллан увидела куколку ущельного демона. Каладин покачал головой, пересекая плато. Адолин, безусловно, сражен любовью; он сумел поднять всю армию, включая отца, из-за каприза этой девушки.

– Пешочком? – бросил Адолин, подъезжая. Он был верхом на своем белом чудище, с копытами точно молоты, и одет в синий осколочный доспех, шлем от которого привязал к выступу в задней части седла. – Я думал, отец дал тебе право брать в конюшнях любую лошадь.

– Я и у интендантов могу брать что угодно, – парировал Каладин, – но не разгуливаю тут с котлом на спине, просто чтобы продемонстрировать, что мне можно.

Адолин негромко захихикал:

– Надо бы тебе почаще ездить верхом. Ты должен признать, в этом есть свои преимущества. Скорость галопа, высота атаки. – Он похлопал коня по холке.

– Наверное, я просто больше доверяю собственным ногам.

Принц кивнул, словно это была самая мудрая мысль из всех, что когда-либо высказывались, и отправился назад, к Шаллан в ее паланкине. Почувствовав легкую усталость, Каладин выудил из кармана другую сферу, на этот раз всего лишь бриллиантовый светосколок, и поднес к груди. Вдохнул.

Опять ничего не произошло. Вот буря! Он поискал взглядом Сил, но не нашел. В последнее время спрен сделалась такой игривой, что он спрашивал себя, не шутка ли все это. На самом деле Кэл надеялся, что шутка, а не что-то большее. Несмотря на мысленное ворчание и возражения, он отчаянно желал этой силы. Он предъявил права на небо и сами ветра. Потерять все это было все равно что отказаться от собственных рук.

В конце концов он достиг края очередного плато, где устанавливали механический мост Далинара. Здесь, к счастью, обнаружилась Сил – она изучала кремлеца, который полз по камням к ближайшей трещине, чтобы в ней спрятаться.

Каладин присел на обломок скалы рядом с девушкой-спреном.

– Выходит, ты меня наказываешь, – произнес он. – За то, что я согласился помочь Моашу. Из-за этого у меня теперь проблемы с буресветом.

Сил следовала за кремлецом, который был похож на жука с круглым переливчатым панцирем.

– Сил? – окликнул Каладин. – Ты в порядке? Ты кажешься…

«Такой, как в самом начале. Когда мы только встретились». Признавшись себе в этом, он ощутил, как внутри просыпается леденящий душу ужас. Раз силы покинули его, не означало ли это, что сами узы ослабевали?

Она подняла голову и сосредоточилась на нем; выражение ее лица сделалось похожим на обычное.

– Каладин, тебе надо решить, чего ты хочешь, – сказала она.

– Тебе не нравится план Моаша. Ты пытаешься заставить меня передумать по поводу него?

Она скривилась:

– Я тебя не заставляю. Ты должен делать то, что считаешь правильным.

– Именно это я и пытаюсь!

– Нет. Я так не думаю.

– Ладно. Скажу Моашу и его друзьям, что передумал и не буду им помогать.

– Но ты дал Моашу слово!

– Я и Далинару слово дал…

Она поджала губы и посмотрела ему прямо в глаза.

– Так вот в чем проблема, – прошептал Каладин. – Я дал две клятвы и не могу сдержать обе. – Ох буря! Не это ли уничтожило Сияющих рыцарей?

Что случается со спреном чести, когда он оказывается перед подобным выбором? Как ни старайся, одну из клятв придется нарушить.

«Придурок!» – обругал Каладин себя. Похоже, в последнее время он утратил способность поступать правильно.

– Сил, что мне делать? – прошептал он.

Она взлетела и зависла в воздухе прямо перед ним, глядя ему в глаза:

– Ты должен произнести слова.

– Я их не знаю.

– Так разыщи. – Она посмотрела на небо. – Разыщи их быстрее. И нет, если ты скажешь Моашу, что не станешь помогать, это не поможет. Мы слишком далеко зашли для такого. Ты должен сделать то, в чем нуждается твое сердце. – Она взмыла вверх.

– Останься со мной, – прошептал он, глядя ей вслед. – Я все исправлю. Просто… не теряй себя. Прошу. Ты нужна мне.

Неподалеку шестеренки в механизме моста Далинара завертелись, когда солдаты повернули рукоятки, и вся конструкция начала раздвигаться.

– Стоп, стоп, да стоп же! – Вихрем рыжих волос и синего шелка подлетела Шаллан Давар в шляпе с широкими и мягкими полями, оберегавшими от солнца. Два ее охранника бежали следом, но Газа среди них не было.

Каладин завертелся, встревоженный ее криком, и стал искать признаки Убийцы в Белом.

Шаллан, пыхтя, прижала защищенную руку к груди:

– Вот буря, да что с этими носильщиками паланкина? Они совершенно не способны двигаться быстро. «Это недостойно», – сказали они. Что ж, а мне и не нужно достойно. Ладно, дайте мне минутку, а потом сможете продолжать.

Она уселась на камне возле моста. Солдаты изумленно таращились, как она достает альбом и начинает рисовать.

– Ну ладно, – сдалась она. – Действуйте. Я весь день пыталась нарисовать серию набросков моста во время установки. Буря бы побрала этих носильщиков!

Ну что за странная женщина!

Солдаты, поколебавшись, продолжили размещать мост, раздвигая его под внимательным взором трех инженеров Далинара – овдовевших жен его павших офицеров. Несколько плотников стояли наготове, на случай если мост застрянет или какая-нибудь деталь сломается.

Каладин, крепко сжимая копье, пытался разобраться в своих чувствах по поводу Сил и обещаниях, которые дал. Он точно сможет как-то все исправить. А как иначе?

Видя перед собой мост, юноша невольно вспомнил про вылазки с мостом и порадовался возможности отвлечься. Он понимал, почему Садеас предпочитал простой, хоть и жестокий метод, основанный на мостовых расчетах. Передвижные мосты были быстрее, дешевле и доставляли меньше проблем. Эти массивные штуковины выглядели громоздкими, как большие корабли в узком заливе.

«Мостовики в латах – вот лучший вариант, – подумал Каладин. – Люди с щитами, с полной поддержкой войска, позволяющей навести мост. Можно заполучить быстрые передвижные мосты, не посылая мостовиков на верную смерть».

Конечно, Садеас хотел, чтобы их убивали, поскольку тем самым он отвращал стрелы от своих солдат.

Один из плотников, помогавших с мостом, – он осматривал ряд из деревянных опорных штырей и говорил, что надо бы вырезать новый, – показался Каладину знакомым. У этого крепыша было родимое пятно на лбу, наполовину скрытое шапкой, какие носили все плотники.

Может, это один из солдат Далинара, из числа тех, кто утратил боевой пыл после бойни на Башне? Некоторые из них занялись в лагере другими делами.

Он отвлекся, когда подошел Моаш и поднял руку, приветствуя Четвертый мост, который ответил радостными возгласами. Блистающий осколочный доспех – Моаш перекрасил его в синий цвет с красными отметинами на сочленениях – выглядел на нем на удивление естественно. Еще не прошло и недели, а Моаш уже с легкостью передвигался в этих латах.

Он приблизился к Каладину и опустился на одно колено, бряцая доспехом. Отдал честь, прижав руку к груди.

Его глаза… они посветлели, сделались светло-коричневыми, а не карими, как раньше. Он носил осколочный клинок в специальных ножнах, пристегнутых к спине. Еще день – и между ними возникнут полноценные узы.

– Моаш, не надо отдавать мне честь, – попросил Каладин. – Ты теперь светлоглазый. Ты выше меня по положению на милю, если не на две.

– Кэл, я никогда не стану выше тебя, – ответил Моаш. Забрало его шлема было поднято. – Ты мой капитан. Навсегда. – Он широко улыбнулся. – Но я не могу тебе передать, до чего смешно смотреть на светлоглазых, которые пытаются разобраться в том, как со мной быть.

– Твои глаза в самом деле меняются.

– Ага, – согласился Моаш. – Но я не один из них, ты меня слышишь? Я один из нас. Четвертый мост. Я наше… секретное оружие.

– Секретное? – переспросил Каладин, выгнув бровь. – Да про тебя наверняка прослышали уже и в Ири. Ты первый темноглазый за целую вечность, которому достался осколочный клинок и доспех.

Далинар даже наделил Моаша землями и регулярным содержанием – роскошной суммой, не только с точки зрения мостовика. Моаш по-прежнему заходил поесть с ними похлебки, но не каждый вечер. Он стал слишком занят – обустраивался в новом жилище.

В этом не было ничего плохого. Все шло естественным путем. Отчасти поэтому Каладин и отказался от клинка – и, возможно, это объясняло его боязнь продемонстрировать свои силы светлоглазым. Даже если бы они и не нашли способ отнять его дар – он знал, что это неразумный страх, но все равно боялся, – им удалось бы забрать у него Четвертый мост. Его людей… его суть.

«Возможно, не они это у тебя заберут, – подумал Кэл. – Ты все сделаешь сам лучше любого светлоглазого».

От этой мысли его затошнило.

– Мы уже близко, – негромко произнес Моаш, когда Каладин взял у него мех.

– Близко? – Кэл опустил мех и бросил взгляд через плечо, на плато. – Я думал, нам до мертвой куколки еще пару часов.

Она располагалась далеко, почти так же далеко, как приходилось идти армиям во время вылазок на плато. Бетаб и Танадаль вскрыли ее накануне.

– Я не об этом. – Моаш огляделся. – Я о другом.

– А-а. Моаш, ты… я…

– Кэл, ты ведь с нами? Ты сам сказал.

«Два обещания». Сил велела ему прислушаться к своему сердцу.

– Каладин, – проговорил Моаш серьезнее, – ты дал мне эти осколки, хотя и был сердит за то, что я не подчинился тебе. Должна быть какая-то причина. Ты знаешь в глубине души, что я поступаю правильно. Это единственное решение.

Моаш снова огляделся и встал, бряцая доспехом. Наклонился и прошептал:

– Не переживай. Грейвс говорит – тебе почти ничего не придется делать. Нам просто нужен шанс.

Каладин почувствовал, как накатила дурнота.

– Пока Далинар в военном лагере, это невозможно, – прошептал он. – Я не стану рисковать его благополучием.

– Нет проблем. Мы тоже так думаем. Подождем подходящего момента. Самый новый план заключается в том, чтобы сразить короля стрелой, так что ни ты, ни кто-то другой не будет в этом замешан. Ты приведешь короля в нужное место, и Грейвс убьет его из собственного лука. Он отличный стрелок.

Стрела. До чего же трусливо!

Но это надо сделать. Это необходимо!

Моаш похлопал его по плечу и ушел, позвякивая доспехом. Буря! Каладину нужно было лишь привести короля в оговоренное место… и предать Далинара, который ему доверился.

«А если я не помогу убить короля, разве не предам я справедливость и честь?» Король убил – или позволил убить – многих людей: кого-то – безразличием, кого-то – потому что был неугоден трону. И, буря свидетельница, Далинар тоже не невинный. Если бы он был таким благородным, каким притворялся, разве не позаботился бы он о том, чтобы Рошона посадили в тюрьму, а не отослали туда, где от него никому не было бы вреда?

Каладин подошел к мосту, следя за тем, как по нему маршируют солдаты. Шаллан Давар чинно сидела на камне и продолжала зарисовывать механизм моста. Адолин спешился и передал жеребца конюхам, чтобы те его напоили. Взмахом подозвал Каладина.

– Да? – Кэл приблизился.

– Убийцу видели тут, – бросил Адолин. – На равнинах, ночью.

– Я слышал, как разведчик рассказывал об этом твоему отцу.

– Нам нужен план. Что, если он нападет?

– Я на это надеюсь.

Адолин уставился на него, нахмурившись.

– Исходя из того, что я видел, – принялся объяснять Каладин, – и того, что узнал о первом нападении убийцы на старого короля, он полагается на растерянность своих жертв. Он прыгает по стенам и на потолок, делает так, что люди разлетаются самым невероятным образом. Ну так вот, здесь нет ни стен, ни потолков.

– И потому он может просто летать в свое удовольствие. – Адолин скривился.

– Да. – Капитан многозначительно улыбнулся. – Ведь с нами… сколько, триста лучников?

Каладин и сам успешно использовал свои способности против стрел паршенди, так что лучникам вряд ли удалось бы убить нападающего. Но он представлял себе, насколько тяжело врагу будет сражаться, когда стрелы полетят волна за волной в его сторону.

Адолин медленно кивнул:

– Я с ними поговорю, подготовлю к такой возможности.

Он направился к мосту, и Кэл присоединился к нему. Они миновали Шаллан, которая все еще была поглощена рисованием. Она даже не заметила, как принц помахал ей. Светлоглазые дамы и их развлечения. Каладин покачал головой.

– Ты в женщинах разбираешься, мостовичок? – спросил Адолин, оглядываясь через плечо на Шаллан, пока они вдвоем пересекали мост.

– В светлоглазых? – уточнил Каладин. – Нет. К счастью.

– Люди думают, что я многое знаю о женщинах. По правде говоря, я умею их завоевывать – смешить, заинтриговывать. Но не умею удерживать. – Он поколебался. – Эту я очень хочу удержать.

– Так, может быть… сказать ей об этом? – предложил Каладин, вспомнив о Таре и ошибках, которые он сделал.

– С темноглазыми такое работает?

– Не того спрашиваешь. В последнее время мне было не до женщин. Я только и думал о том, как бы не оказаться убитым.

Адолин, похоже, его едва слушал.

– Возможно, я могу сказать ей что-то в этом духе… Это кажется слишком простым, а она совсем не простая… – Принц снова повернулся к Каладину. – Ну ладно. Убийца в Белом. Нам нужен более серьезный план, чем приказ лучникам быть начеку.

– Есть идеи? – уточнил Каладин.

– У тебя нет осколочного клинка, но он тебе и не понадобится, потому что… ну, ты в курсе.

– В курсе чего? – Каладин ощутил укол тревоги.

– Того… – Адолин отвернулся и пожал плечами с наигранной небрежностью. – Ты знаешь, о чем я.

– О чем?

– О том, что ты… делаешь.

«Он не знает, – сообразил Кэл. – Он просто бьет наугад, пытаясь понять, как мне удается так хорошо сражаться.

И выходит очень, очень плохо».

Каладин расслабился и даже улыбнулся при виде такой неуклюжести Адолина. Было приятно ощутить какое-нибудь другое чувство, кроме паники и тревоги.

– По-моему, ты несешь какую-то ерунду.

Адолин сердито нахмурился:

– Мостовичок, в тебе есть что-то странное. Признайся.

– Не в чем мне признаваться.

– Ты пережил падение с башни с убийцей, – напомнил Адолин. – Поначалу я беспокоился о том, не сотрудничаете ли вы с ним. А теперь…

– Что теперь?

– Ну, я решил, что, кем бы ты ни был, ты на моей стороне. – Принц вздохнул. – Вернемся к убийце. Мое чутье подсказывает, что лучший план – тот, который мы использовали, когда сражались вместе на арене. Ты его отвлекаешь, я приканчиваю.

– Это может сработать, хотя, боюсь, он не из тех, кто позволяет себя отвлекать.

– Релис тоже был не из таких, – возразил Адолин. – Мы это сделаем, мостовичок. Ты и я. Прикончим чудовище.

– Нам придется действовать быстро. Если битва затянется, он победит. И, Адолин, целься в хребет или в голову. Не пытайся начинать с ослабляющих ударов. Убей его сразу.

Тот нахмурился:

– Почему?

– Я кое-что видел, когда мы падали вместе. Он как-то исцелял свои раны!

– У меня клинок. Он не сможет исцелить такую рану… верно?

– Лучше не проверять. Бей, чтобы убить. Доверься мне.

Их с Адолином взгляды встретились.

– Странное дело, но так и есть: я тебе доверяю. Очень забавное ощущение.

– Ну да, я попытаюсь удержаться от того, чтобы не начать скакать по плато от радости.

Принц ухмыльнулся:

– Я бы заплатил, чтобы на это поглядеть.

– Как я скачу?

– Как ты радуешься, – со смехом ответил Адолин. – У тебя не лицо, а буря! Даже больше – оно способно отпугнуть бурю.

Каладин хмыкнул.

Принц снова рассмеялся, хлопнул его по плечу и обернулся к Шаллан, которая завершила рисунок и теперь наконец-то шла по мосту. Она с нежностью посмотрела на Адолина и, когда он протянул ей руку, приподнялась на цыпочках и поцеловала его в щеку. Принц изумленно отпрянул. Сдержанные алети на людях такого себе не позволяли.

Шаллан одарила его широкой улыбкой. Потом повернулась и ахнула, прижав руку к губам. Каладин дернулся и снова принялся искать опасность – но девушка бросилась к ближайшему нагромождению камней.

Адолин коснулся щеки пальцами, а потом покосился на Каладина с ухмылкой:

– Вероятно, увидела интересного жука.

– Нет, это мох! – отозвалась Шаллан.

– А, ну разумеется. – Принц последовал за ней. Каладин направился туда же. – Мох. Как… захватывающе.

– Тсс! – Шаллан пригрозила ему карандашом и наклонилась, изучая камни. – Мох здесь растет странным узором. Что могло это вызвать?

– Выпивка, – предположил Адолин.

Она уставилась на него.

Принц пожал плечами:

– Я от нее веду себя как чокнутый. – Он посмотрел на Каладина, который покачал головой. – Это был смешно! – воскликнул Адолин. – Это была шутка! Ну вроде того.

– Ох, хватит, – пробормотала Шаллан. – Этот узор очень напоминает цветущую камнепочку той разновидности, что часто встречается здесь, на равнинах… – Она начала рисовать.

Каладин скрестил руки на груди. Вздохнул.

– Что означает этот вздох? – уточнил Адолин.

– Скуку, – ответил Каладин и бросил взгляд через плечо на войско, которое все еще переходило по мосту. Чтобы переместить сюда армию из трех тысяч человек – почти половину той силы, которой владел Далинар после усиленной вербовки, – требовалось время, очень много времени, особенно по контрасту с тем, что когда-то для мостовиков переход войска через ущелье был блаженной передышкой, пролетавшей слишком быстро. – По-моему, здесь вокруг так пусто, что восхищаться особенно нечем, кроме мха.

– И ты тоже умолкни, – велела ему Шаллан. – Иди отполируй свой мост или займись чем-то еще. – Она подалась вперед и карандашом ткнула жука, который полз по мху. – Ах!.. – выдохнула девушка и быстро что-то записала. – В любом случае ты не прав. Здесь есть много восхитительных вещей, если знать, куда смотреть. Солдаты болтали, тут видели ущельного демона. Думаете, он может на нас напасть?

– Шаллан, судя по тону, вы на это почти надеетесь, – заметил Адолин.

– Ну, мне ведь по-прежнему требуется хороший набросок.

– Мы доставим вас к куколке. Этого должно хватить.

Изыскания Шаллан были поводом; Каладин ясно видел, как все обстоит на самом деле. Далинар сегодня взял с собой необычно много разведчиков, и Кэл подозревал, что, как только они доберутся до куколки, которая располагалась на границе разведанной территории, те отправятся дальше, чтобы собрать сведения. Далинар продолжал готовиться к своей экспедиции.

– Я не понимаю, зачем нам столько солдат, – произнесла Шаллан, заметив, как Каладин внимательно изучает войско. – Разве вы не утверждали, что в последнее время паршенди не пытаются сражаться за куколок?

– Не пытаются, – подтвердил Адолин. – Вот потому мы и беспокоимся.

Каладин кивнул:

– Когда враг меняет установившуюся тактику, стоит встревожиться. Это может означать, что он поддался отчаянию. Отчаяние – очень-очень опасная штука.

– Для мостовичка ты на удивление хорош в военном деле, – буркнул Адолин.

– Какое совпадение, для принца ты прилагаешь на удивление мало усилий, чтобы избавиться от предрассудков.

– Спасибо, – поблагодарил Адолин.

– Дорогой, это было оскорбление, – уточнила Шаллан.

– Что? – изумился принц. – В самом деле?

Она кивнула, продолжая рисовать, но бросила короткий взгляд на Каладина. Он не дрогнул.

– Адолин, – попросила Шаллан, снова обратив все внимание на небольшой выступ в скале перед собой, – вы не могли бы оказать мне любезность и убить этот мох?

– Убить… мох? – Принц глянул на Каладина, который пожал плечами. Откуда ему знать, что имела в виду светлоглазая дама? Они все такие странные.

– Да. – Шаллан встала. – Вдарьте как следует по мху и скале, на которой он растет. Окажите услугу вашей нареченной.

Адолин с растерянным видом сделал то, о чем она просила: призвал осколочный клинок и ударил по нагромождению камней, поросшему мхом. Верхняя часть маленькой горы легко отвалилась, рассыпалась и упала на плато.

Шаллан нетерпеливо шагнула ближе, присела на корточки перед безупречно ровной верхушкой каменной груды.

– Ммм… – протянула девушка, кивая самой себе. И принялась рисовать.

Адолин отпустил клинок.

– Женщины! – бросил он Каладину, пожимая плечами, а затем отправился попить воды, не попросив у нее объяснений.

Каладин шагнул было следом, но потом задержался. В самом деле, что же Шаллан так заинтересовало? Эта женщина была загадкой, и он знал, что не сможет полностью успокоиться, пока не поймет ее. Она подобралась слишком близко к Адолину – а, следовательно, и к Далинару, – чтобы оставить все как есть.

Он приблизился и заглянул ей через плечо, пока она рисовала.

– Слои, – предположил он. – Вы рисуете слои крема, чтобы понять, сколько лет этому камню.

– Хорошая попытка. Но это неподходящее место для датировки по слоям. На этих плато дует слишком сильный ветер, и крем собирается в выемках неравномерно. Поэтому слои здесь хаотичные и неточные.

Каладин нахмурился, прищурил глаза. По краям среза скала выглядела обычным окаменелым кремом, где просматривались некоторые слои, окрашенные в разные оттенки коричневого. Но вот в центре она была белой. Такой белый камень попадается нечасто; его обычно добывают в каменоломнях. Это либо очень странное залегание пород, либо…

– Тут когда-то была постройка, – догадался Каладин. – Давным-давно. Наверное, понадобились века, чтобы на чем-то, торчащем из земли, налипло такое количество крема.

Шаллан одарила его пристальным взглядом:

– А ты умнее, чем кажешься. – Вернувшись к наброску, она прибавила: – Радость-то какая…

Он хмыкнул:

– Почему во всем, что вы говорите, обязательно должна быть какая-нибудь колкость? Вы так отчаянно стремитесь продемонстрировать свой недюжинный ум?

– Может быть, меня просто раздражает то, как ты издеваешься над Адолином.

– Издеваюсь? – удивился Каладин. – Это потому, что я назвал его полным предрассудков?

– Ты намеренно сказал это таким образом, чтобы он не понял, как и ожидалось. Ты хотел выставить его дураком. А он очень старается быть с тобой добрым.

– Да, он всегда необычайно щедр со всеми малышами-темноглазыми, которые роятся вокруг и благоговейно глядят на него.

Шаллан стукнула карандашом по листу:

– А ты ведь на самом деле полон ненависти! За этой насмешливо-скучающей физиономией, опасными взглядами, рычанием – за всем этим кроется ненависть к людям, я права?

– Что? Нет, я…

– Адолин пытается. Ему жаль, что с тобой так получилось, и он всячески старается как-то загладить случившееся. Он хороший человек. Разве этого недостаточно, чтобы ты прекратил его провоцировать?

– Адолин зовет меня мостовичком, – упрямо заявил Каладин. – Это он меня провоцирует.

– Ну да – выходит, это он у нас тут разгуливает, сердито хмуря брови и оскорбляя всех подряд! – воскликнула Шаллан. – Хоть все равнины обойти, не сыщешь человека с характером трудней, чем у Адолина Холина. Только поглядите на него! Он такой неприятный!

Она ткнула карандашом в ту сторону, где Адолин смеялся вместе с темноглазыми мальчиками-водоносами. Конюх подвел коня, и принц, сняв шлем с луки седла, вручил его одному из водоносов, позволив примерить. Шлем на парнишке смотрелся до нелепости большим.

Каладин покраснел, когда водонос принял позу осколочника, и они все опять расхохотались. Глянул снова на Шаллан, которая скрестила руки на груди, положив альбом на срезанную верхушку скалы перед собой. Девушка ответила ему самодовольной ухмылкой.

Ну до чего несносная женщина!

Каладин оставил ее и пошел по неровному плато к Четвертому мосту, где настоял на том, чтобы нести мост, хотя Тефт возражал, заявляя, что теперь он «выше подобных вещей». Буря свидетельница, Каладин не светлоглазый. Он никогда не будет выше честного труда.

Знакомый вес моста опустился на его плечи. Камень был прав. Мост и впрямь казался легче, чем когда-то. Он улыбнулся, услышав ругательства кузенов Лопена, которые, как и Ренарин, в этот раз проходили посвящение и впервые несли мост.

Они проследовали с мостом через ущелье по одному из больших и не таких подвижных мостов Далинара и пустились в путь по соседнему плато. На некоторое время, маршируя во главе Четвертого моста, Каладин смог вообразить, что его жизнь проста. Никаких штурмов, никаких стрел, никаких убийц или телохранительства. Лишь он, его команда и мост.

К несчастью, когда они приблизились к другому краю большого плато, он почувствовал усталость и машинально попытался втянуть немного буресвета, чтобы подстегнуть себя. Ничего не вышло.

Жизнь не проста. Она никогда не была простой – уж точно не в то время, когда Кэл носил мост. Притворяться, что все было иначе, – обманывать себя.

Юноша помог опустить мост, а потом – заметив, что приближается авангард армии, – они с мостовиками навели его через ущелье. Передовой отряд приветствовал радостными возгласами эту возможность вырваться вперед, промаршировал по мосту и рассыпался по соседнему плато, высматривая врага.

Каладин и остальные последовали за ними и через полчаса позволили передовому отряду перебраться на следующее плато. Так продолжалось некоторое время: они ждали, пока прибудет мост Далинара, потом переходили и переправляли авангард на соседнее плато. Проходили часы – потные, усталые часы. Хорошие часы. Каладин не пришел ни к каким выводам по поводу короля и своей роли в его предполагаемом убийстве. Он просто нес свой мост и наслаждался тем, как армия стремится к цели где-то посреди равнин.

Дело шло к вечеру, когда экспедиция достигла нужного плато, где Шаллан дожидалась выпотрошенная куколка, которую можно было изучить. Каладин и Четвертый мост, как обычно, позволили передовому отряду перейти и остались ждать. В конце концов приблизилась основная часть армии, и громоздкие мосты Далинара, выдвинувшись к ущелью, начали постепенно опускаться.

Наблюдая за ними, Каладин сделал большой глоток теплой воды. Умыл лицо, вытер лоб. Они так близко. Плато располагалось в глубине равнин, не так уж далеко от Башни. Чтобы вернуться, понадобятся часы, если они будут двигаться с той же неторопливостью, как шли сюда. К тому времени, когда достигнут королевский ставки, уже давно стемнеет.

«Если Далинар в самом деле хочет нанести удар в центр Расколотых равнин, – подумал Каладин, – на поход уйдут дни, и все это время армия будет на плато как на ладони, ее в любой момент смогут окружить и отрезать от военных лагерей».

Плач действительно дает им огромный шанс. Целых четыре недели дождей, но никаких Великих бурь. Это свободный год, когда Великой бури не будет даже на Светлодень посредине – часть тысячедневного двухлетнего цикла, который составлял полный круговорот бурь. Он знал, что патрули алети уже неоднократно пытались забраться дальше на восток. Все они пали жертвами Великих бурь, ущельных демонов или ударных отрядов паршенди.

Ничего не сработает, кроме перемещения всех без исключения ресурсов к центру атаки, которую Далинар и его вероятные союзники должны будут провести, полагаясь только на себя.

Мост Далинара с глухим ударом встал на место. Люди Каладина пересекли собственный мост и приготовились вытянуть его на другую сторону, чтобы двинуться дальше с передовым отрядом. Кэл перешел и взмахом руки велел им продолжать без него. Сам же направился туда, где опустился большой мост.

Там шел Далинар с несколькими разведчиками-прыгунами; позади них слуги несли длинные шесты.

– Хочу, чтобы вы рассеялись, – объяснял им великий князь. – У нас не так много времени, прежде чем придется возвращаться. Постарайтесь осмотреть все плато, которые видны отсюда. Если мы распланируем большую часть маршрута сейчас, то потратим куда меньше времени в ходе самого наступления.

Разведчики отдали честь, когда Далинар их отпустил. Он сошел с моста и кивнул Каладину. Позади по мосту шли генералы Далинара, его письмоводительницы и инженеры. Дальше должна была проследовать основная часть армии и, наконец, арьергард.

– Сэр, слышал, вы строите передвижные мосты, – сказал Каладин. – Вы понимаете, я думаю, что механические слишком медлительны для вашего похода.

Далинар кивнул:

– Но нести их будут солдаты. Твои люди для этого не понадобятся.

– Сэр, с вашей стороны это очень предусмотрительно, однако не думаю, что вам надо о чем-то тревожиться. Мостовые расчеты понесут мосты для вас, если им прикажут. Многие, скорее всего, даже будут рады знакомому делу.

– Я думал, ты и твои люди считали назначение на мосты смертным приговором, солдат, – удивился Далинар.

– В том виде, в каком мостами управлял Садеас, так и было. Вы справитесь лучше. Мосты понесут люди в латах, приученные к дисциплине. Впереди них будут маршировать солдаты со щитами. Лучники получат инструкции защищать мостовые расчеты. Ну и в любом случае опасность существует только во время штурма.

Далинар кивнул:

– Что ж, подготовь расчеты. Если на мостах будут твои люди, в моем распоряжении окажется больше солдат на случай атаки. – Великий князь направился было через плато, но тут его позвал один из плотников по другую сторону ущелья. Далинар повернулся и опять пошел по мосту.

Он двигался навстречу офицерам и письмоводительницам, а также Адолину и Шаллан – те шли рука об руку. Девушка отказалась от паланкина, а принц – от коня. Веденка, похоже, объясняла спутнику, что за спрятанные останки некоего строения обнаружила раньше внутри скалы.

Позади них, на другой стороне ущелья, стоял рабочий, который позвал Далинара.

«Это тот самый плотник, – подумал Каладин. Крепыш в шапке и с родимым пятном. – Где же я его видел?..»

Вдруг все встало на свои места. Лесной склад Садеаса. Этот человек там работал, руководил сооружением мостов.

Каладин побежал.

Он помчался к мосту еще до того, как полностью осознал происходящее. Впереди него Адолин тотчас же развернулся и побежал, выискивая опасность, которую заметил Каладин. Он бросил растерянную Шаллан на середине моста. Кэл подлетел к ней.

Плотник схватился за рычаг, управлявший механизмом моста.

– Плотник, Адолин! – заорал Каладин. – Останови его!

Далинар все еще стоял на мосту. Великого князя отвлекло что-то еще. Что? Каладин осознал, что и он услышал какие-то звуки. Трубили горны – приближался враг.

Все случилось в один миг. Далинар повернулся на звук горнов. Плотник опустил рычаг, Адолин в мерцающем осколочном доспехе оказался рядом с отцом.

Мост дернулся.

И рухнул в пропасть.

Ничто

097

Рейз в тюрьме. Он не может покинуть систему, где ныне обитает. Следовательно, его разрушительный потенциал подавлен.

Когда мост ушел у него из-под ног, Каладин попытался вдохнуть буресвет.

Ничего.

Его захлестнула паника. Желудок ухнул вниз, и он закувыркался в воздухе.

Падение во тьму ущелья длилось краткий миг – и целую вечность. Он мельком увидел Шаллан и нескольких мужчин в синей форме, которые падали, в ужасе размахивая руками и ногами.

Каладин рвался к буресвету, точно утопающий к поверхности воды. Он не может умереть так! Небо принадлежит ему! Ветра принадлежат ему, ущелья принадлежат ему!

Он не умрет!

Сил закричала – жуткий, болезненный звук заставил все кости Каладина завибрировать. В тот момент он получил глоток буресвета, самой жизни.

Кэл рухнул на дно ущелья, и наступила тьма.

Он плыл по реке боли.

Боль омывала его, точно жидкость, но не проникала внутрь. Не могла просочиться сквозь кожу.

Что ты наделал? Далекий голос звучал будто грохот грома.

Каладин судорожно вздохнул и открыл глаза; боль пробралась внутрь. Внезапно заболело все тело.

Он лежал на спине, уставившись на полосу света вверху. Сил? Нет… нет, это солнечный свет. Выход из ущелья, очень высоко над ним. На Расколотых равнинах глубина ущелий составляла сотни футов.

Каладин застонал и сел. Полоска света казалась немыслимо далекой. Его поглотила тьма, и ущелье вокруг него было тусклым, мрачным. Он прижал руку к голове.

«В конце концов я получил немного буресвета, – подумал он. – Я выжил. Но этот крик!» Он словно эхом отдавался в памяти Каладина. И очень походил на вопль, который Кэл услышал, когда на арене прикоснулся к осколочному клинку дуэлянта.

«Проверь, нет ли ран», – прошептал голос его отца в дальнем углу сознания. От неудачного перелома или раны мог наступить шок, а из-за него можно не заметить полученного ущерба. Юноша проделал ритуал проверки конечностей на переломы и не стал доставать сферы из кошелька. Он не хотел разгонять мрак, чтобы озарить лица мертвых, которые наверняка лежали вокруг.

Был ли среди них Далинар? Адолин бежал к своему отцу. Успел ли принц схватить князя, прежде чем мост рухнул? Он был в доспехе и прыгнул в самом конце.

Каладин ощупал ноги, потом ребра. Нашел ушибы и ссадины, но не обнаружил ни переломов, ни рваных ран. Тот буресвет, который Кэл заполучил под конец… он защитил его, возможно и исцелил, а потом иссяк. Юноша наконец-то сунул руку в кошель и вытащил сферы, но все они были пусты. Он принялся шарить по карманам и застыл, услышав неподалеку какой-то шорох.

Вскочил и развернулся, жалея, что безоружен. Дно ущелья озарил свет. Проступили похожие на веера обороцветы и лозы, ниспадающие со стен, кучи щепок и мох тут и там на камнях. Был ли это голос? Он глядел на тени, что поползли по стене, и чувствовал себя сбитым с толку из-за нереальности происходящего.

Потом из-за угла показалась бредущая фигура в шелковом платье, с мешком на плече. Шаллан Давар.

Увидев его, она вскрикнула, бросила мешок и попятилась, опустив руки. Она даже уронила свою сферу.

Каладин вышел на свет, вправляя себе плечевой сустав.

– Успокойтесь, – сказал он. – Это я.

– Буреотец! – воскликнула Шаллан, поспешно хватая упавшую на землю сферу. Она шагнула вперед, ткнула в него своим «фонарем». – Это и впрямь ты… мостовик. Как?..

– Не знаю, – солгал он, глянув вверх. – Жутко растянул шею, и локоть болит, что хоть вой. Что произошло?

– Кто-то снял аварийный стопор на мосту.

– Что еще за аварийный стопор?

– Он опрокидывает мост в ущелье.

– Клянусь бурей, это весьма дурацкое устройство, – проворчал Каладин, выуживая из карманов остальные сферы. Он украдкой глянул на них. Тоже пустые. Вот буря, он осушил их все?

– Как сказать, – проговорила Шаллан. – Что, если твои люди отступили по мосту, а враги ринулись следом за ними? Аварийный стопор устроен так, что его нельзя снять случайно, однако можно сделать это очень быстро, если потребуется.

Он хмыкнул, а Шаллан подняла свою сферу, озаряя лежавшие позади него две половины моста, который разбился, упав на дно. Там и обнаружились трупы.

Кэл посмотрел. Он должен был посмотреть. Далинара там не оказалось, хотя нашлись несколько офицеров и светлоглазых дам, которые переходили по мосту, – теперь они лежали на земле, изломанные, изувеченные. После падения с высоты в двести футов или больше не должно было остаться выживших. Кроме Шаллан. Каладин не помнил, схватил ли ее на лету, но он мало что помнил о самом падении после крика Сил. После ее жуткого вопля…

Что ж, наверное, он инстинктивно схватил Шаллан, зарядил буресветом, чтобы замедлить падение. Веденка выглядела взъерошенной, ее синее платье порвалось, а волосы растрепались, но других повреждений у нее явно не было.

– Я очнулась здесь внизу, во тьме, – объяснила Шаллан. – Прошло много времени после того, как мы упали.

– Откуда вы знаете?

– Наверху почти темно. Скоро наступит ночь. Очнувшись, я услышала отголоски воплей. Сражение. Увидела, как что-то светится за углом. Это оказался солдат, который упал, и его кошель со сферами порвался. – Девушка заметно содрогнулась. – Он умер еще до падения.

– Паршенди. Прямо перед тем, как мост рухнул, я слышал горны передового отряда. На нас напали. – Преисподняя! Это означало, скорее всего, что Далинар отступил, если вообще выжил. На этом плато незачем было сражаться. – Дайте мне одну из этих сфер, – попросил Каладин.

Она послушалась, и Каладин отправился обыскивать упавших людей. Для видимости он проверял пульс, но на самом деле искал сферы или что-нибудь полезное.

– Думаешь, кто-то из них жив? – уточнила Шаллан, и звук ее голоса был слабым в тишине ущелья.

– Ну, мы ведь как-то выжили.

– Как по-твоему, почему? – спросила Шаллан, устремив взор на просвет высоко-высоко вверху.

– Я видел спренов ветра, перед тем как мы упали. Мне доводилось слышать сказки о том, как они спасают падающих людей. Может, все дело в этом.

Шаллан молчала, пока он обыскивал трупы.

– Да, – наконец проговорила она. – Звучит логично.

Вроде бы он ее убедил. Хорошо. Нельзя, чтобы девушка начала задумываться над историями, которые рассказывают про Каладина Благословенного Бурей. Никто не выжил, но он теперь знал наверняка, что ни Далинара, ни Адолина не было среди мертвецов.

«Я дурак, раз не заметил, что вот-вот случится покушение», – билось в голове у Каладина. Садеас приложил немало усилий, чтобы опозорить Далинара на пиру несколько дней назад, обнародовав его видения. Это был классический прием. Испорти врагу репутацию и лишь потом убей, чтобы он точно не стал мучеником.

У трупов не нашлось почти ничего ценного. Немного сфер, какие-то письменные принадлежности, которые Шаллан жадно схватила и затолкала в свою сумку. Никаких карт. Каладин понятия не имел, где они находятся. А ночь неотвратимо надвигалась…

– Что нам делать? – тихонько спросила Шаллан, окидывая взглядом темнеющие окрестности с их неожиданными тенями, спокойно покачивающимися веерами обороцветов, лозами и зарослями похожих на полипы стакатов, которые выпустили усики по ветру.

Каладин вспомнил, как впервые попал сюда, в эти места. Они всегда казались ему слишком зелеными, слишком сырыми, слишком чуждыми. Неподалеку из-под мха выглядывали два черепа, словно наблюдая. Чуть подальше раздался плеск воды, и Шаллан завертелась как бешеная. Хотя ущелья теперь стали для Каладина домом, он и не думал отрицать, что время от времени здесь было очень сложно сохранить присутствие духа.

– Внизу безопаснее, чем кажется, – попытался успокоить Каладин. – В армии Садеаса мне приходилось проводить здесь дни за днями, собирая вещи покойников. Просто следите, чтобы не напороться на спренов гниения.

– А ущельные демоны? – спросила Шаллан, резко повернувшись в другую сторону, где по стене поспешно пробежал кремлец.

– Ни разу их не видел. – Это было правдой, хоть он и заметил как-то раз тень демона, который полз куда-то по отдаленному ущелью. При мысли о том дне его пробрал озноб. – Они встречаются не так часто, как об этом болтают. Настоящую опасность представляют собой Великие бури. Понимаете, если пойдет дождь, даже далеко отсюда…

– Да, ливневый паводок. Очень опасная вещь в щелевом каньоне. Я об этом читала.

– Уверен, это нам очень поможет, – бросил Каладин. – Вы упомянули о мертвых солдатах неподалеку…

Она указала направление, и юноша пошел туда. Шаллан последовала за ним, держась его света. Он нашел несколько мертвых копейщиков, которых столкнули с края плато наверху. Раны у них были свежие. Почти рядом с ними лежал мертвый паршенди.

Паршенди украшали бороду необработанными самосветами. Каладин коснулся одного, помедлил, потом попытался вытянуть буресвет. Ничего не произошло. Он вздохнул, склонил голову в знак скорби по погибшим, наконец вытащил из-под одного мертвеца копье и встал. Наверху свет померк, небо сделалось темно-синим. Ночь.

– Итак, мы будем ждать? – поинтересовалась Шаллан.

– Чего? – Каладин положил копье на плечо.

– Их возвращения за нами… – Девушка запнулась. – Они не вернутся, верно?

– Они считают, что мы мертвы. Клянусь бурей, мы и должны были умереть. Думаю, мы слишком далеко, чтобы ради наших трупов сюда послали отряд. И это вдвойне правда – из-за нападения паршенди. – Кэл потер подбородок. – Возможно, нам стоит подождать главной экспедиции Далинара. Он говорил, что пойдет этим путем, выискивая центр. Ведь осталось всего лишь несколько дней, так?

Шаллан побледнела. Точнее, сделалась еще бледней, чем обычно. Ее светлая кожа была такой странной. Из-за цвета кожи и рыжих волос она казалась очень маленькой рогоедкой.

– Далинар планирует выступать сразу же по окончании последней Великой бури перед Плачем. Она уже скоро. И с нею прольется много, очень много дождевой воды.

– Выходит, плохая идея.

– Можно сказать и так.

Он попытался представить себе, на что похожа Великая буря здесь, внизу. Кэл видел последствия, когда мародерствовал вместе с Четвертым мостом. Изувеченные, изломанные тела. Кучи мусора, прижатые к стенам, застрявшие в щелях. Валуны размером с человека паводок легко тащил по ущельям, пока они не застревали между двумя стенами, иной раз на высоте футов в пятьдесят.

– Когда? – спросил он. – Когда случится эта Великая буря?

Девушка уставилась на него, потом принялась копаться в сумке, перебирая листы бумаги свободной рукой и удерживая сумку спрятанной в ткань защищенной рукой. Взмахом руки велела ему поднести сферу, поскольку свою ей пришлось отложить.

Он держал сферу, пока веденка просматривала страницу с записями.

– Завтра ночью, – негромко проговорила она. – Сразу же после первого лунного заката.

Каладин хмыкнул, поднял сферу повыше и изучил ущелье. «Мы к северу от того места, где упали, – подумал он. – Выходит, обратный путь… в той стороне?»

– Ну хорошо. – Шаллан глубоко вздохнула, закрыла сумку. – Мы идем назад пешком, и прямо сейчас.

– Не хотите посидеть чуток, передохнуть?

– Я уже наотдыхалась. Если тебе все равно, то давай лучше пустимся в путь. Как вернемся домой, сможем посидеть, потягивая теплое вино с сахаром и пряностями, и посмеяться над тем, как бежали всю дорогу, пусть времени у нас было хоть отбавляй. Я очень хочу испытать это глупое ощущение. А ты?

– Я тоже. – Ущелья ему нравились, но это не означало, что он готов рискнуть и оказаться застигнутым Великой бурей в одном из них. – В вашей сумке ведь нет карты?

– Нет, – ответила Шаллан с гримасой. – Не взяла. У светлости Велат есть карты, я ими пользовалась. Но возможно, я кое-что вспомню из того, что видела.

– Тогда, пожалуй, нам надо в ту сторону. – Каладин взмахнул рукой и пошел вперед.

Мостовик двинулся в указанном им самим направлении, не дав ей даже малейшего шанса выразить свое мнение по этому поводу. Сдержав вспышку гнева, Шаллан схватила свой мешок – она сложила туда найденные у солдат мехи с водой и сумку. Девушка поспешила за Каладином, и ее платье зацепилось за… Веденка понадеялась, что это всего лишь очень белая ветка.

Высокий мостовик проворно перешагивал и обходил мусор, глядя только вперед. Почему именно ему случилось выжить? Впрочем, она была рада, что хоть кого-то нашла. Идти здесь, внизу, в одиночку было бы неприятно. По крайней мере, он был достаточно суеверным, чтобы поверить, что причина их спасения – превратности судьбы и спрены. Она понятия не имела, как спасла саму себя, не говоря уже о нем. Узор пристроился на ее подоле, и до того, как им повстречался мостовик, спрен пытался объяснить, что жизнь ей сохранил буресвет.

После падения с высоты по меньшей мере в двести футов? Это лишь доказывало, как мало Шаллан знает о собственных способностях. Буреотец! Она и этого человека спасла. Девушка была в этом уверена; он падал прямо перед ней.

Но как?! И сможет ли она это повторить?

Шаллан ускорила шаг, чтобы не отстать от него. Шквальные алети с их уродскими длинными ногами! Он маршировал, как солдат, даже не задумываясь о том, что ей приходилось аккуратнее выбирать дорогу. Веденка не хотела цепляться юбкой за каждую… ветку, мимо которой они проходили.

Они достигли большой лужи, и мостовик, почти не сбавив темп, запрыгнул на бревно – оно оказалось вполне сносным «мостом». Шаллан остановилась у края.

Он оглянулся на нее, подняв сферу:

– Вы же не потребуете опять отдать вам ботинки, верно?

Девушка подняла ногу, демонстрируя ботинки военного образца, которые носила под платьем. Это заставило его вскинуть бровь.

– У меня и в мыслях не было заявиться на Расколотые равнины в туфельках. – Шаллан покраснела. – Кроме того, под таким длинным платьем все равно обувь не видно. – Она уставилась на бревно.

– Хотите, чтобы я помог вам перейти? – спросил мостовик.

– Вообще-то, я удивляюсь тому, как здесь оказался ствол культяпника, – призналась Шаллан. – На Расколотых равнинах их не должно быть, здесь слишком холодно. Неужели оно росло где-то на побережье, а в такую даль его занесла Великая буря? Протащив четыре сотни миль?

– Надеюсь, вы не потребуете задержаться тут, чтобы сделать набросок?

– О, не начинай! – Шаллан забралась на бревно и осторожно пошла по нему. – Знал бы ты, сколько у меня набросков этих деревьев…

А вот сказать то же самое о других растениях, что росли внизу, было нельзя. Когда они продолжили путь, Шаллан использовала сферу – пришлось постараться, чтобы не уронить ее, удерживая в свободной руке, одновременно неся в защищенной сумку, а на плече мешок, – чтобы осветить окрестности. Вид был потрясающий. Десятки разновидностей лоз, красные, оранжевые и фиолетовые обороцветы. Миниатюрные камнепочки и скрепуны, сбившиеся кучками, открывали и закрывали раковины, словно в такт дыханию.

Спрены жизни мошками летали над зарослями сланцекорника, похожими на узловатые пальцы. Наверху такое мало кому доводилось видеть. Миниатюрные огоньки зеленого света неспешно плыли сквозь ущелье к целой стене трубковидных растений толщиной с кулак, с пучком коротких усиков на каждой верхушке. Когда Шаллан прошла мимо, усики спрятались, точно по стене пробежала волна. Она тихонько ахнула и сняла Образ.

Мостовик впереди нее остановился, повернулся:

– Что такое?

– Ты хоть заметил, до чего здесь красиво?

Он посмотрел на стену «трубок». Девушка была уверена, что где-то о них читала, но никак не могла вспомнить название.

Мостовик продолжил движение. Шаллан побежала следом, мешок бил ее по спине. Она чуть не споткнулась о клубок спутанных мертвых лоз и веток, догоняя его. Веденка выругалась и запрыгала на одной ноге, пытаясь не потерять равновесие.

Он протянул руку и забрал у нее мешок.

«Наконец-то», – подумала она, а вслух сказала:

– Спасибо.

Он хмыкнул, закинул мешок на плечо и без единого слова двинулся дальше. Они достигли перекрестка ущелий, одно уводило направо, другое – налево. Нужно было обойти следующее плато, чтобы продолжить путь на запад. Шаллан глянула вверх, на расселину, чтобы как следует запомнить вид этой стороны плато, а Каладин выбрал одну из дорог.

– Нам понадобится много времени, – предупредил он. – Даже больше, чем ушло на путь сюда. Нам приходилось ждать продвижения целой армии, но мы также могли перемещаться через центр любого плато. Теперь нужно обходить каждое из них, и это сильно удлиняет путешествие.

– Что ж, по крайней мере, компания хорошая.

Мостовик устремил на нее хмурый взгляд.

– Для тебя, – уточнила Шаллан.

– Мне придется слушать ваш лепет всю обратную дорогу?

– Конечно нет, – парировала она. – Тебя ожидает некоторое количество болтовни, немного ворчания, а также время от времени бессвязные выкрики. Но не слишком много, если я не забуду, что лучшее – враг хорошего.

– Отлично.

– Еще я учусь трещать без умолку, – прибавила Шаллан.

– Не терпится услышать.

– О, ну так ведь я как раз это и делаю.

Мостовик некоторое время сверлил ее суровым взглядом. Шаллан отвернулась. Он ей явно не доверял. Парень был телохранителем; девушка сомневалась, что он многих удостаивал доверием.

Они достигли другого перекрестка, и у Каладина ушло больше времени на то, чтобы принять решение. Она понимала, в чем причина: внизу было трудно определить, куда ведет каждый из путей. Плато были расположены хаотично и отличались по форме. Среди них попадались как длинные и тонкие, так и почти безупречно круглые. По бокам у них имелись выступы и целые полуострова, и в результате нижняя часть ущелий представляла собой лабиринт извилистых троп. Это должно быть просто – ведь тупиков здесь почти нет, так что на самом деле им следовало лишь постоянно двигаться на запад.

Но какое направление было западным? Заблудиться здесь, внизу, будет очень-очень легко.

– Ты ведь не наугад выбираешь дорогу, правда? – уточнила она.

– Нет.

– Кажется, ты много знаешь про эти ущелья.

– Да.

– Полагаю, это потому, что угрюмая обстановка соответствует твоему нраву.

Он продолжил идти, глядя вперед, и ничего не сказал.

– Вот буря! – проворчала Шаллан, ускоряя шаг. – Я пытаюсь вести непринужденную беседу. Мостовичок, что надо сделать, чтобы ты расслабился?

– Наверное, я просто… как там вы сказали? «Человек, полный ненависти»?

– Я пока не видела ни единого доказательства своей неправоты.

– Это потому, что вы не туда смотрите, светлоглазая госпожа. Для вас все, кто ниже по статусу, – просто игрушки.

– Что? – Его слова были для Шаллан внезапными, как пощечина. – С чего ты взял?

– Это очевидно.

– Кому?! Тебе одному? Когда ты видел, чтобы я обращалась с кем-то ниже по положению как с игрушкой? Дай мне один пример.

– Когда меня бросили в тюрьму, – тотчас же сказал он, – из-за поступка, за который светлоглазому бы рукоплескали.

– И это моя вина?!

– Вина всех вам подобных. Каждый раз, когда одного из нас обманывают, продают в рабство, избивают или ломают, виноваты в этом все вы, потому что вы поддерживаете такой ход вещей. Пусть и не напрямую.

– О, прошу тебя… – съехидничала Шаллан. – Мир несправедлив? Какое грандиозное открытие! Власть имущие жестоко обращаются с теми, над кем властвуют? Невероятно! Когда же все это началось?

Он не ответил. Каладин привязал свои сферы к наконечнику копья, сложив их в кошель из белого платка, который нашел у одной из письмоводительниц. С такой высоты сферы хорошо освещали для них ущелье.

– Я думаю, – проговорила Шаллан, ради удобства доставая собственную сферу, – что ты просто ищешь оправдание. Да, с тобой дурно обошлись. Я это признаю. Но мне кажется, что это ты уделяешь излишнее внимание цвету глаз, потому что так тебе легче притвориться, что каждый светлоглазый притесняет тебя из-за положения в обществе. Ты никогда не пытался найти объяснение попроще? Может, ты не нравишься людям не потому, что ты темноглазый, а просто потому, что жутко всех достал?!

Он хмыкнул и ускорил шаг.

– Нет, – заявила Шаллан, и ей пришлось перейти почти на бег, чтобы угнаться за длинноногим мостовиком, – ты так просто не от вертишься. Я не позволю тебе уйти от ответа, после того как ты намекнул, что я злоупотребляю своим положением. С Адолином ты уже так поступил, раньше. Теперь – со мной. Да в чем твоя проблема?!

– Хотите лучший пример того, как вы играете с теми, кто ниже по положению? – спросил Каладин. – Отлично. Вы украли мои ботинки. Вы притворились той, кем не являетесь, и запугали темноглазого стражника, едва встретили его. Этот пример того, как вы играете с теми, кого считаете ниже себя, достаточно хорош?

Она резко остановилась. Здесь мостовик был прав. Девушка хотела все свалить на Тин, но его замечание лишало этот довод силы.

Молодой человек остановился чуть впереди, обернулся. В конце концов вздохнул и сказал:

– Послушайте, я не злюсь из-за ботинок. Судя по тому, что я в последнее время видел, вы не такая плохая, как прочие. Давайте на этом и сойдемся.

– Не такая плохая, как прочие? – Шаллан двинулась вперед. – До чего милый комплимент! Что ж, допустим, ты прав. Возможно, я действительно бесчувственная богачка. Это не отменяет того факта, что ты бываешь настоящим злюкой и грубияном, Каладин Благословенный Бурей.

Он пожал плечами.

– И это все? – изумилась она. – Я извиняюсь и в ответ получаю только пожатие плечами?

– Я такой, каким меня сделали светлоглазые.

– А-а, так твоей вины в этом нет? – ровным голосом произнесла она. – В том, как ты себя ведешь?

– Я бы сказал «нет».

– Буреотец! Ничто из сказанного мною не изменит твоего отношения ко мне, верно? Ты и дальше будешь невыносимым, отвратительным мужланом, полным злобы. Неспособным быть милым с окружающими. Похоже, твоя жизнь очень одинока.

Этим она достала мостовика – в свете сфер было видно, что его лицо покраснело.

– Я начинаю пересматривать свое мнение о том, – процедил он, – что вы не такая плохая, как остальные.

– Не лги, я тебе никогда не нравилась. С самого начала. И не только из-за ботинок. Я вижу, как ты на меня смотришь.

– Это потому, что я знаю: вы лжете каждому встречному, улыбаясь. Вы кажетесь честной, только когда кого-то оскорбляете!

– Ну, тебе-то я иной правды, кроме оскорблений, предложить не могу.

– Вот еще! – воскликнул он. – Я просто… Шквал! Да что ж такое – почему рядом с тобой, женщина, мне хочется содрать с себя лицо?

– Я прошла специальное обучение, – бросила она, отвернувшись. – И еще я коллекционирую лица.

Это что за звук?

– Нельзя же просто так…

Он умолк, заслышав скрежет, который доносился из одного из ущелий и быстро усиливался.

Каладин немедленно прикрыл импровизированный сферный фонарь ладонью, погрузив их во тьму. С точки зрения Шаллан, это ничуть не помогло. Девушка рванулась к нему в темноте, схватила за плечо свободной рукой. Он ее бесил, но все-таки был рядом.

Скрежет продолжался. Камнем по камню. Или… панцирем по камню.

– Кажется, – нервно прошептала она, – устраивать состязание по перекрикиванию в лабиринте ущелий, где легко вызвать эхо, было не очень-то мудро.

– Точно.

– Оно все ближе? – прошептала Шаллан.

– Ага.

– Так что… побежали?

Скрежет раздавался чуть ли не за следующим поворотом.

– Да! – Каладин убрал руку от сфер и ринулся прочь от шума.

098

Оживший ночной кошмар

099

Был в этом замысел Танаваста или нет, но прошли тысячелетия, а Рейз больше не отнял жизни у кого-то еще из шестнадцати. Хоть я и продолжаю скорбеть по великим страданиям, которые причинил Рейз, мне не верится, что все могло обернуться лучшим образом.

Каладин несся по ущелью, перепрыгивая через ветки и мусор, с плеском пересекая лужи. Девчонка держалась лучше, чем он ожидал, но, путаясь в платье, не могла за ним угнаться.

Кэл замедлил темп, подстраиваясь под ее скорость. Хоть Шаллан и приводила его в ярость, он не собирался бросать нареченную Адолина на съедение ущельному демону.

Они достигли перекрестка и выбрали дорогу наугад. На следующем перекрестке он притормозил лишь для того, чтобы проверить, преследуют ли их.

Так оно и было. Позади раздавался топот, скрежет клешней по камню. Царапание. Кэл схватил сумку девушки – ее мешок и так уже был у него, – и они побежали дальше. Шаллан ли была в отличной форме, или ею овладела паника, но, когда они достигли нового перекрестка, веденка даже не запыхалась.

Нет времени на колебания. Он рванулся по одному из проходов, слыша лишь скрежет панциря по камням. По ущелью внезапно раскатился трубный четырехголосый клич, громкий, как тысяча горнов. Шаллан закричала, хотя Каладин едва расслышал ее сквозь жуткий звук.

Растительность в ущелье пряталась большими волнами. В один миг окрестности превратились из изобильных в пустынные, словно мир готовился к Великой буре. Они достигли нового перекрестка, и Шаллан помедлила, оглядываясь на звук. Вскинула руки, точно собираясь обнять монстра. Шквальная женщина! Он схватил ее и потянул за собой. Они промчались два ущелья, не останавливаясь.

Демон все еще гнался за ними, хотя Каладин мог его только слышать. Он понятия не имел, насколько близко подобрался преследователь, но тот следовал на запах. Или на звук? Каладин ничего не знал о том, как охотились ущельные демоны.

«Мне нужен план! Я не могу просто…»

На следующем перекрестке Шаллан свернула не в ту сторону, которую выбрал он. Каладин выругался, резко остановился и побежал за ней.

– Нет времени, – пропыхтел он, – чтобы ссориться из-за…

– Заткнись! – воскликнула она. – За мной!

Веденка привела их к перекрестку, потом – к следующему. Каладин выдохся, его легкие протестовали. Шаллан остановилась, махнула рукой и двинулась по ущелью. Он последовал за ней, бросив взгляд через плечо.

Увидел лишь черноту. Лунный свет был очень далеким и приглушенным, чтобы озарить эти глубины. Беглецы не узнают, настигло ли их чудище, пока оно не окажется в свете сфер. Но, Буреотец, судя по звуку, монстр уже близко.

Каладин сосредоточился на беге. Он чуть не споткнулся о что-то на земле. Труп? Кэл перепрыгнул через это, догнав Шаллан. Подол ее платья изорвался во время бегства, волосы растрепались, лицо раскраснелось. Она повела их по новому коридору, а потом остановилась, упершись рукой в стену ущелья и тяжело дыша.

Кэл закрыл глаза, вдыхая и выдыхая. «Нельзя долго отдыхать. Он придет за нами». Парень чувствовал себя так, словно вот-вот мог рухнуть в изнеможении.

– Прикрой свет, – прошипела Шаллан.

Он нахмурился, но повиновался и прошептал в ответ:

– Мы не можем долго отдыхать.

– Тихо.

Тьма была полной, не считая слабого света, что вырывался сквозь его пальцы. Скрежет раздавался как будто над ними. Вот буря! Неужели ему придется сразиться с одним из таких монстров? Без буресвета? От отчаяния Кэл попытался втянуть свет из сферы, которую держал в ладони.

Но буресвет не пришел, и он не видел Сил после падения. Скрежет продолжался. Каладин приготовился бежать, но…

Звуки больше не приближались. Каладин нахмурился. Тело, о которое он споткнулся, принадлежало одному из упавших во время битвы, случившейся ранее. Шаллан привела их туда, откуда они начали путь.

И… к еде для чудовища.

Он напряженно ждал, слушая, как колотится сердце. Скрежет эхом отдавался в ущелье. Странное дело, позади них мелькнул какой-то свет. Что это было?

– Стой здесь, – прошептала Шаллан.

А потом – невероятно! – двинулась по направлению к звукам. Все еще неуклюже сжимая сферы одной рукой, он протянул другую и схватил веденку.

Она повернулась к нему и тут же потупилась. Сам того не желая, Кэл схватил ее за защищенную руку. Он тотчас же разжал хватку.

– Я должна его увидеть, – прошептала ему Шаллан. – Мы так близко.

– Вы сошли с ума?!

– Возможно. – И девушка опять направилась в сторону чудовища.

Каладин поразмыслил, мысленно проклиная ее. Наконец положил копье и бросил сверху ее мешок и сумку, чтобы приглушить свечение сфер. Потом последовал за веденкой. Что еще он мог сделать? Что сказал бы Адолину? «Да, князек, я позволил твоей нареченной шляться во тьме в гордом одиночестве, и ее сожрал ущельный демон. Нет, я с ней не пошел. Да, я трус».

Впереди действительно был свет. Он озарял Шаллан – по крайней мере, ее силуэт, – которая присела и заглядывала в другое ущелье, за поворотом. Каладин приблизился к ней, тоже присел и заглянул.

Вот оно.

Чудище заполняло собой все ущелье. Длинное и узкое, не пупырчатое или неповоротливое, как некоторые маленькие кремлецы. Оно было гибким, гладким, с клиновидной мордой и острыми жвалами.

Оно также было… неправильным. Неправильным в том смысле, который трудно было описать. Большим животным полагалось быть медлительными и покорными, как чуллы. Но эта громадная тварь двигалась с легкостью, упиралась лапами в обе стороны ущелья так, что ее тело почти не касалось земли. Она пожирала тело павшего солдата: держа его в малых клешнях у самой пасти, одним жутким рывком разорвала пополам.

Эта морда словно явилась из ночного кошмара. Злая, сильная, почти… разумная.

– Спрены, – прошептала Шаллан так тихо, что он едва расслышал. – Я их видела…

Они плясали вокруг ущельного демона и были источником света. Спрены выглядели точно маленькие светящиеся стрелки и стайками вились вокруг чудовища, хотя время от времени какой-нибудь отдалялся и исчезал, превращаясь в небольшое облачко легкого дыма.

– Небесные угри, – бормотала Шаллан. – Они следуют и за небесными угрями. Ущельному демону нравятся трупы. Может, он принадлежит к виду падальщиков? Нет, эти клешни выглядят так, словно созданы для разбивания панцирей. Подозреваю, в местах естественного обитания этих тварей можно обнаружить стада диких чулл. Но они приходят на Расколотые равнины, чтобы окукливаться, а еды здесь очень мало, потому и случаются нападения на людей. Почему этот не убрался восвояси после окукливания?

Ущельный демон почти завершил трапезу. Каладин взял веденку за плечо, и та с явной неохотой позволила увести себя прочь.

Они вернулись туда, где оставили вещи, все собрали и удалились во тьму так тихо, как только смогли.

Они брели часами совершенно не в том направлении, какое выбрали поначалу. Шаллан позволила Каладину снова контролировать дорогу, хотя прилагала все силы к тому, чтобы запоминать ущелья. Придется ей зарисовать их путь, чтобы точно понять, где они находятся.

У нее в голове вертелись изображения ущельного демона. Что за грандиозный зверь! Ее пальцы почти зудели от желания нарисовать его по памяти. Лапы оказались больше, чем она представляла себе, – не как у ходунца, с его тощими шиповидными ножками, которые удерживали толстенькое тельце. Это существо излучало мощь. Оно было как белоспинник, только громадного размера и более чужеродное.

Они теперь были от него далеко. Шаллан надеялась, что это означало безопасность. Ночь истощила ее силы, а накануне девушка еще и встала рано, чтобы отправиться в экспедицию.

Шаллан тайком проверила сферы в кошеле. Осушила до последней капли, пока они спасались бегством. Хвала Всемогущему за буресвет – надо будет сделать охранный глиф в знак благодарности. Без заемной силы и выносливости она ни за что бы не угналась за Каладином Длинные Ноги.

Но вот теперь, буря свидетельница, она изнемогала от усталости. Как будто свет усилил ее способности, а теперь оставил выжатой, опустошенной.

На следующем перекрестке Каладин остановился и посмотрел на нее.

Она ответила ему слабой улыбкой.

– Придется сделать привал, – сказал он.

– Прости.

– Дело не только в вас, – бросил он, посмотрев на небо. – Честно говоря, я понятия не имею, в правильном ли направлении мы идем. Я совершенно запутался. Если утром мы поймем, с какой стороны восходит солнце, это поможет определить, в какую сторону идти.

Она кивнула.

– У нас достаточно времени, чтобы вернуться, – прибавил он. – Не надо беспокоиться.

То, как Каладин это произнес, заставило ее немедленно встревожиться. И все-таки Шаллан помогла ему отыскать относительно сухой участок дна, где они и устроились, сложив сферы посередине, словно изображая костерок. Каладин покопался в мешке, который она нашла – сняла с мертвого солдата, – и обнаружил походные лепешки и вяленое чуллье мясо. Да уж, не самая аппетитная еда, но лучше, чем ничего.

Она сидела, прислонившись к стене ущелья, и ела, поглядывая наверх. Лепешки, судя по неприятному привкусу, были из духозаклятого зерна. Облака в небе прятали звезды, но на их фоне летало несколько звездных спренов, рисуя далекие узоры.

– Странно, – прошептала она, пока Каладин ел. – Я провела тут всего полночи, но кажется, что прошло намного больше времени. Края плато кажутся такими далекими, верно?

Он хмыкнул.

– А, да, – продолжила Шаллан, – хмыканье мостовика. Особый язык. Надо бы тебе еще раз все объяснить про морфемы и интонации; никак не могу научиться бегло хмыкать.

– Из вас бы получился ужасный мостовик.

– Ростом не вышла?

– Ну да. И женственности многовато. Сомневаюсь, что в обычных коротких штанах и открытой жилетке вы бы выглядели хорошо. Точнее, вы бы выглядели слишком хорошо. Остальных бы это, скорее всего, слегка отвлекало.

Шаллан улыбнулась в ответ на это, покопалась в сумке и вытащила альбом и карандаши. По крайней мере, она их не потеряла при падении. Стащив одну сферу для света, она начала рисовать, тихонько напевая себе под нос. Узор спокойно лежал на ее подоле, в присутствии Каладина не издавая ни звука.

– Клянусь бурей, – проговорил Каладин, – вы же не рисуете себя в таком наряде…

– Да-да, разумеется. Мы всего лишь несколько часов провели вместе в ущелье, и я уже рисую для тебя свой непристойный портрет. – Она прочертила линию. – Ну ты и фантазер, мостовичок!

– Мы же это обсуждали, – проворчал он и, поднявшись, подошел посмотреть, что она делает. – Я думал, вы устали.

– Я измотана. И хочу расслабиться. – Очевидный факт. Ущельный демон не мог стать первым рисунком. Ей требовалось что-то для разогрева.

И потому Шаллан нарисовала их путь через ущелья. Карта – подобие карты, – но, скорее, нечто вроде изображения ущелий с высоты. Получилось достаточно оригинально, чтобы заинтересовать, хотя она была уверена, что кое-где неверно изобразила выступы и углы.

– Что это такое? – изумился Каладин. – Вы нарисовали равнины?

– Что-то вроде карты, – объяснила девушка, скривившись. И что о ней говорил тот факт, что она не могла просто нарисовать несколько линий, обозначив их местонахождение, как сделал бы обычный человек? Ей потребовалось превратить это в картину. – Я не знаю, как выглядят плато, вокруг которых мы шли, здесь только ущелья, по которым пролегал наш путь.

– Вы так хорошо все помните?

Ветры бури!.. Разве она не намеревалась хранить свою память на образы в тайне?

– Э-э… Нет, не совсем. Я многое набросала наугад.

Она почувствовала себя глупо из-за того, что раскрыла свой талант. Вуаль бы отчитала ее за такое. Вообще-то, плохо, что Вуали здесь нет. Ей куда проще далось бы все это выживание посреди дикой природы.

Каладин взял у нее рисунок, выпрямился и стал разглядывать при свете сферы.

– Что ж, если ваша карта верна, мы продвигались на юг, а не на запад. Мне нужен свет, чтобы лучше ориентироваться.

– Возможно. – Она взяла другой лист и принялась делать набросок ущельного демона.

– Подождем до восхода. Он подскажет, куда двигаться.

Шаллан кивнула, рисуя, а он улегся, подложив под голову свернутую куртку. Девушка и сама хотела сделать то же самое, но рисунок не мог ждать. Надо было изобразить его хоть в общих чертах.

Шаллан хватило всего-то на полчаса – и примерно четверть наброска, – а потом ей пришлось все отложить, свернуться клубочком на жесткой земле с мешком вместо подушки и уснуть.

Было все еще темно, когда Каладин разбудил ее, осторожно ткнув тупым концом копья. Шаллан застонала, перевернулась на другой бок и спросонок попыталась спрятать голову под подушкой.

И разумеется, рассыпала на себя сушеное чуллье мясо. Каладин тихонько захихикал.

Ну да, это его рассмешило. Буря бы побрала этого мостовика. Сколько ей удалось поспать? Девушка сонно моргнула и сосредоточилась на просвете между стенами ущелья далеко вверху.

Нет, еще не рассвело. Она спала, выходит, два или три часа. Если это вообще можно было назвать сном… Чем именно занималась Шаллан, не вполне понятно. Она бы, скорее, назвала это «верчением и кручением на каменистой земле, с периодическим пробуждением и обнаружением лужицы слюны рядом с лицом». Но звучало бы это чересчур тяжеловесно. Видимо, во рту пересохло от недостатка вышеупомянутой слюны.

Она села и принялась разминать затекшие конечности, не забыв проверить, не расстегнулся ли ночью ее рукав и не случилось ли еще чего-нибудь в равной степени досадного.

– Мне нужно принять ванну, – проворчала она.

– Ванну? – переспросил Каладин. – Вы провели вдали от цивилизации один день!

Она шмыгнула носом:

– Если ты привык к вони немытых мостовиков, это не означает, что мне следует брать с них пример.

Он ухмыльнулся, снял с ее плеча кусочек сушеного чулльего мяса и сунул в рот.

– В городе, где я родился и вырос, банный день был один раз в неделю. Думаю, даже тамошние светлоглазые сочли бы странным, что здесь все – даже обычные солдаты – купаются гораздо чаще.

Да как он смеет быть таким бодрым с утра?! С так называемого утра. Когда Каладин отвернулся, Шаллан бросила в него еще одним кусочком чулльего мяса. Шквальный мостовик его поймал.

«Ненавижу его!»

– Ущельный демон не сожрал нас, пока мы спали, – бросил он, складывая в мешок все, кроме одного меха с водой. – Думаю, учитывая обстоятельства, это почти что благословение. Вставайте же! Ваша карта подсказала мне, куда идти, и мы сможем сверить направление по солнцу. Мы же хотим побить Великую бурю?

– Вот тебя бы я побила, – проворчала она. – Палкой.

– Что-что?

– Ничего, – буркнула Шаллан, вставая и пытаясь как-то привести в порядок всклокоченные волосы. Вот буря!.. Должно быть, у нее вид как у чернильницы с красными чернилами, в которую ударила молния. Веденка вздохнула. Расчески нет, и непохоже, что он даст ей время, чтобы заплести косу, так что она натянула ботинки – ношение одних и тех же носков два дня подряд было меньшим из унижений – и подобрала свою сумку. Каладин нес мешок.

Веденка плелась за мостовиком, и ее желудок жаловался на то, как мало ей удалось поесть прошлой ночью. Еда выглядела неаппетитно, так что она предоставила органу ворчать и дальше. «Поделом тебе», – подумала она. Что бы это ни значило.

В конце концов небо все-таки начало светлеть – с той стороны, которая указывала, что они верно выбрали направление. Каладин оставался таким же молчаливым, как обычно, и его утреннее бодрое настроение испарилось. Теперь он выглядел так, словно погрузился в трудные размышления.

Зевнув, она догнала его.

– О чем ты думаешь?

– О том, до чего хороша была тишина, – ответил он, – когда никто меня не беспокоил.

– Лгунишка. Отчего ты так стараешься отвадить от себя людей?

– Может, я просто не желаю снова спорить.

– И не нужно. – Она в очередной раз зевнула. – Слишком рано для споров. Ну-ка попробуй. Оскорби меня.

– Я не…

– Оскорби! Немедленно!

– Я бы лучше бродил по этим ущельям с маньяком-убийцей, а не с вами. По крайней мере, тогда, если бы беседа сделалась скучной, у меня был бы легкий выход из положения.

– А у тебя ноги воняют, – парировала Шаллан. – Видишь? Слишком рано. В такое время я не в состоянии острить. Так что никаких споров. – Она помедлила, потом продолжила чуть тише: – И вообще, ни один убийца не согласился бы сопровождать тебя. Даже у них есть какие-то правила, в конце концов.

Каладин фыркнул, уголки его губ чуть приподнялись.

– Осторожнее! – воскликнула она, перепрыгивая через бревно. – Это было слишком похоже на улыбку – а чуть раньше, могу поклясться, ты был веселым. Ну, умиротворенным. В любом случае, если у тебя улучшится настроение, наше путешествие станет однообразным.

– Однообразным? – переспросил он.

– Да. Если мы оба будем всем довольны, происходящее утратит художественную ценность. Понимаешь, великое искусство зиждется на контрасте. Светлые пятна, темные пятна. Счастливая, улыбчивая, блистательная дама и темный, мрачный, зловонный мостовик.

– Это… – Он остановился. – Зловонный?

– Великие картины, – продолжила Шаллан, – демонстрируют героев с присущими им контрастами. Они сильны, но что-то в них намекает на уязвимость, чтобы зритель мог отождествить себя с портретом. Твоя маленькая проблема помогла бы придать портрету живость.

– Да как вообще такое можно передать на картине? – хмуро поинтересовался Каладин. – Кроме того, никакой я не зловонный.

– О, так ты выздоравливаешь? Ура!

Он растерянно уставился на нее.

– Замешательство, – пояснила веденка. – С благодарностью приму его как знак того, что ты потрясен моим чувством юмора, проявленным в столь ранний час. – Она подалась ближе к нему и заговорщически прошептала: – На самом деле я не такая уж остроумная. Просто так вышло, что ты дурак и на твоем фоне я выгляжу такой. Контраст – помнишь, да?

Шаллан улыбнулась ему и продолжила идти, напевая себе под нос. Вообще-то, день показался ей куда лучше. И с чего вдруг она проснулась в таком дурном настроении?

Каладин бегом догнал ее.

– Клянусь бурей, женщина, ума не приложу, что с тобой делать.

– Желательно не убивать.

– Странно, что никто еще до этого не додумался. – Кэл покачал головой. – Ответьте мне, только честно. Почему вы здесь?

– Ну, так уж вышло, был один мост, он рухнул, и я упала…

Он вздохнул.

– Прости, – проговорила Шаллан. – Что-то в тебе вынуждает меня острить на полную катушку, мостовичок. Даже по утрам. Ну да, почему я здесь? То есть на Расколотых равнинах?

Кэл кивнул. Стоило признать, была в этом парне некая грубая красота. Он был красивой естественной скалой, в отличие от изысканной статуи – Адолина.

Но ее пугала напряженность Каладина. Он казался человеком, который постоянно стискивал челюсти и не мог позволить себе – а также всем остальным – просто сесть и расслабиться.

– Я сюда явилась из-за того, чем занималась Ясна Холин. Ее изыскания нельзя оставить незаконченными.

– А Адолин?

– Адолин оказался приятным сюрпризом.

Они миновали целую стену, покрытую ниспадающими лозами, укоренившимися в разломе наверху. Лозы завозились и принялись подниматься, когда Шаллан приблизилась. «Очень чуткие, – заметила она. – Шустрее обычных разновидностей». Полная противоположность тем, что росли в садах у нее дома и долгое время пребывали в убежище. Девушка попыталась схватить одну и оторвать кусочек, но лоза двигалась слишком быстро.

Вот незадача! Ей нужен был отросток, чтобы в лагере вырастить лозу для экспериментов. Притворяясь, что она здесь для того, чтобы изучать и записывать новые виды, Шаллан проще было бороться с унынием. Она слышала, как Узор тихонько гудит на ее подоле, словно понял, как она пытается отвлечь себя от мыслей о затруднительной и опасной ситуации. Шаллан хлопнула по нему ладонью. Что подумает мостовик, если услышит, как ее одежда жужжит?

– Один момент, – бросила она, наконец-то ухватив одну из лоз. Каладин, опираясь на копье, подождал, пока она срежет кончик лозы небольшим ножом из своей сумки.

– Изыскания Ясны, – сказал он. – Они были как-то связаны с постройками, которые спрятаны тут под слоем крема?

– С чего ты взял? – Шаллан спрятала отросток в пустую чернильницу, которую приберегла для образцов.

– Вы слишком сильно старались сюда попасть. Якобы из-за куколки ущельного демона. Даже мертвой. Тут кроется что-то еще.

– Ты явно не понимаешь, до чего одержимыми бывают ученые. – Девушка потрясла чернильницу.

Он хмыкнул:

– Если бы вы действительно хотели поглядеть на куколку, можно было просто заставить их притащить вам одну. У них есть салазки для раненых, которые тянут чуллы, – этого бы хватило. Не было никакой необходимости отправляться сюда самой.

Шквал! Сильный довод. Хорошо, что Адолину подобное не пришло в голову. Принц был чудесным и уж точно неглупым, но отличался некоторой… прямолинейностью.

Этот мостовик демонстрировал совсем иные качества. То, как он за ней наблюдал, то, о чем думал. И даже, вдруг поняла Шаллан, то, как говорил. Он вел беседу как образованный светлоглазый. Но как же быть с рабскими клеймами у него на лбу? Под волосами их трудно рассмотреть, но она была почти уверена, что один из знаков – метка «шаш».

Возможно, ей стоило бы уделить столько же времени на размышления о его побуждениях, сколько он тратил на беспокойство из-за нее.

– Сокровища, – предположил Каладин, когда они двинулись дальше. Он придержал какие-то торчавшие из расщелины мертвые ветки, чтобы девушка смогла пройти. – Здесь есть некий клад – и вы его ищете? Но… нет. Вы легко можете заполучить богатство, выйдя замуж.

Шаллан молчала, пробираясь сквозь проход, который он для нее сделал.

– Никто раньше про вас не слышал, – продолжил он. – В Доме Давар действительно есть дочь вашего возраста, и вы соответствуете описанию. Вы можете оказаться самозванкой, но вы на самом деле светлоглазая, пусть даже этот веденский Дом не особенно влиятелен. Если уж играть чью-то роль, разве не стоит выбрать кого-то поважнее?

– Похоже, ты все как следует обдумал.

– Работа такая.

– Я сказала тебе правду, меня действительно привели на Расколотые равнины изыскания Ясны. Думаю, всему миру угрожает опасность.

– Поэтому вы сказали Адолину про паршунов.

– Постой-ка. Откуда ты… Твои охранники были на той террасе с нами. Они тебе доложили? Я и не подумала, что им все слышно.

– Я дал им особое указание – держаться поближе. В то время я серьезно опасался, что вы планируете убить Адолина.

Что ж, в нечестности его не упрекнешь. Как и в наличии такта.

– Мои люди сообщили, – продолжил Каладин, – что вы как будто желаете, чтобы паршунов перебили.

– Я такого не говорила, – возразила Шаллан. – Но я в самом деле переживаю, что они могут нас предать. Это спорный вопрос, и сомневаюсь, что сумею привлечь на свою сторону великих князей, если не найду доказательства.

– А если найдете, – с любопытством поинтересовался Каладин, – что сделаете тогда? С паршунами?

– Их вышлют.

– И кто их заменит? Темноглазые?

– Я не говорила, что будет легко.

– Потребуется больше рабов. Множество честных людей могут неожиданно заполучить клейма.

– Полагаю, ты все еще мучаешься из-за того, что с тобой случилось.

– Вы бы не мучились?

– Да, думаю, мучилась бы. Мне действительно жаль, что с тобой так обошлись, но могло быть и хуже. Тебя могли повесить.

– Не хотел бы я оказаться на месте палача, который попытался бы такое сделать. – Он отчеканил это с тихой яростью.

– Как и я, – согласилась Шаллан. – По-моему, виселица вообще неудачный инструмент для палача. У парня с топором жизнь куда веселей.

Каладин хмуро уставился на нее.

– Дело в том, – объяснила веденка, – что он решает проблемы одним махом…

Мостовик вытаращил глаза. Спустя мгновение он вздрогнул:

– Ох буря! Это было ужасно.

– Нет, это было смешно! Ты часто путаешь одно с другим. Не переживай. Я помогу тебе во всем разобраться.

Он покачал головой:

– Шаллан, дело не в том, что вы не остроумны. Просто у меня такое чувство, что вы чересчур усердствуете. Мир не такое уж солнечное место, и если с отчаянной решимостью превращать в шутку все подряд, от этого ничего не изменится.

– Строго говоря, мир весьма солнечный. Половину отведенного времени.

– Для таких, как вы, – возможно.

– На что ты намекаешь?

Он скривился:

– Послушайте, я не хочу опять устраивать перепалку, понятно? Просто… Пожалуйста, давайте сменим тему.

– Что, если я пообещаю не сердиться?

– Вы на такое способны?

– Разумеется. Я бо́льшую часть времени не сержусь. Прямо настоящая мастерица в этом. Правда, это время я обычно провожу далеко от тебя, но, думаю, справлюсь и в этот раз.

– Вы опять за свое, – заметил он.

– Прости.

Некоторое время они шли в молчании, миновав цветущие растения, под которыми лежал на удивление хорошо сохранившийся скелет, почему-то почти не потревоженный водой, что текла по дну ущелья.

– Ладно, – сказал Каладин. – Вот в чем дело. Я могу представить себе, каким должен казаться мир кому-то вроде вас. Тому, кого с детства баловали и удовлетворяли любые капризы. Человек вроде вас считает жизнь чудесной и солнечной, он может над ней смеяться. Вашей вины в этом нет. Я уж точно не должен вас винить. Вам не приходилось сталкиваться с болью или смертью, как мне. Оттого печаль и не следует за вами.

Тишина. Шаллан молчала. Как же она могла ответить на такое?

– Ну? – наконец спросил Каладин.

– Я пытаюсь понять, как себя вести, – проговорила Шаллан. – Понимаешь, ты сейчас сказал кое-что очень-очень забавное.

– Почему же вы тогда не смеетесь?

– Это другая разновидность смешного. – Она вручила ему свою сумку и ступила на небольшой сухой выступ скалы, рассекавший надвое глубокую лужу на дне ущелья. Дно обычно было плоским из-за кремовых отложений, но в этом прудике на вид имелось добрых два-три фута глубины.

Шаллан прошла по выступу, раскинув руки и балансируя.

– Итак, давай разберемся, – произнесла она, осторожно ступая. – Ты думаешь, я вела простую, счастливую жизнь, полную солнечного света и веселья. Но ты также намекаешь, что у меня имеются темные, злые секреты, и потому ты по отношению ко мне подозрителен и даже враждебен. Ты зовешь меня надменной и предполагаешь, что я считаю темноглазых игрушками, но, когда я говорю тебе, что пытаюсь предпринять некие шаги, чтобы защитить их – и вообще всех, – ты обвиняешь, что я лезу не в свое дело и пусть все идет так, как идет.

Она достигла другой стороны и повернулась:

– Как по-твоему, Каладин Благословенный Бурей, это точный пересказ наших бесед до этого момента?

– Да, похоже на то. – Он скривился.

– Ого, а ты и впрямь хорошо меня знаешь. Особенно если учесть тот факт, что эту беседу ты начал с признания в том, что понятия не имеешь, как со мной поступить. Странно слышать такие заявления от того, кто, как я погляжу, во всем разобрался. В следующий раз, когда мне нужно будет принять какое-нибудь решение, я просто спрошу твоего мнения, ибо ты, по всей видимости, понимаешь меня лучше, чем я понимаю сама себя.

Он пересек лужу по тому же каменному выступу; Шаллан внимательно наблюдала, поскольку Каладин нес ее сумку. Девушка в вопросе успешного преодоления воды в большей степени доверяла ему, чем себе. Когда он дошел до другой стороны лужи, Шаллан потянулась к сумке, но неожиданно для самой себя взяла его за руку, чтобы привлечь внимание.

– А если так? – сказала она, глядя ему в глаза. – Я торжественно клянусь десятым именем Всемогущего, что не желаю зла ни Адолину, ни его семье. Я стремлюсь предотвратить катастрофу. Возможно, я ошибаюсь или меня ввели в заблуждение, но я заверяю тебя в своей искренности.

Каладин устремил на нее пристальный, напряженный взгляд. Она вздрогнула, увидев выражение его лица. Этот человек был всей душой предан своему делу.

– Я вам верю, – сказал он. – И думаю, этого достаточно. – Он посмотрел вверх и выругался.

– Что? – встревожилась девушка и уставилась на далекий свет. Наверху солнце выглядывало из-за края плато.

Из-за неправильного края. Они больше не шли на запад, но опять сбились с пути и продвигались на юг.

– Шквал! – воскликнула Шаллан. – Дай мне сумку. Я должна это зарисовать.

Бдение

100

Он несет груз божественной ненависти, отделенной от добродетелей, что придавали ей осмысленность. Он тот, кем мы его сделали, старый друг. И к несчастью, таким он сам хотел стать.

Я был молод, – делился Тефт, – и мало что слышал. Келек, да я и не хотел слушать. Моя семья занималась не теми вещами, которыми должны заниматься родители, понятно, да? Я не желал знать. Так что неудивительно, что не помню.

Сигзил кивнул в своей обычной мягкой, но раздражающей манере. Азирец просто много всего знал. И заставлял рассказывать все новые и новые вещи. Это было несправедливо. Ужасно несправедливо. Почему Тефта угораздило попасть на дежурство именно с ним?

Они сидели на камнях неподалеку от ущелий, у восточной границы лагеря Далинара. Дул холодный ветер. Ночью должна случиться Великая буря.

«Он успеет вернуться. Точно успеет».

Мимо прополз кремлец. Тефт бросил в него камнем и загнал в ближайшую трещину.

– Не понимаю, зачем ты хочешь все это услышать. Никакой пользы.

Сигзил кивнул. Буря бы побрала этого чужака!..

– Ладно, хорошо, – продолжил Тефт. – Это было что-то вроде культа, понимаешь, и назывались они Предвидящие. Они… ну, они думали, что если разыщут способ вернуть Приносящих пустоту, то и Сияющие рыцари тоже вернутся. Глупо, правда? Только вот они кое-что знали. То, о чем не должны были знать, – вроде способностей Каладина.

– Вижу, тебе трудно. Может, лучше мы еще раз сыграем в мичим, чтобы время скоротать?

– Буря свидетельница, ты просто хочешь лишить меня сфер, – прорычал Тефт, пригрозив азирцу пальцем. – И не называй игру этим именем.

– Но она же так и называется – мичим.

– Это святое слово, и никакую игру нельзя называть святым словом.

– Там, откуда это слово пришло, оно не святое, – возразил Сигзил с явным раздражением.

– Мы же не там, верно? Называй ее как-то иначе.

– Я полагал, тебе понравится. – Сигзил подобрал разноцветные камешки, которые использовались в игре. На них делали ставки и прятали в груде других камешков, одновременно пытаясь угадать, какие камни спрятал соперник. – Это игра на навык, а не на удачу, так что она не оскорбляет воринские чувства.

Тефт следил, как приятель собирает камни. Может, лучше и впрямь взять да и проиграть все свои сферы в шквальной игре? Нехорошо, что у него снова появились деньги. Он не тот человек, которому можно доверять финансы.

– Они думали, – сказал Тефт, – что люди быстрее проявят способности, если их жизни будет угрожать опасность. Ну и… устраивали такие ситуации. Для своих. Ни один невинный чужак не пострадал, хвала ветрам. Но это само по себе было плохо. Я видел, как люди позволяли сталкивать себя с утесов, видел, как их привязывали, оставляя свечу под веревкой, которая, лопнув, обрушивала на них валуны. Сигзил, это было страшно. Ужасно. Такие вещи никто не должен видеть, особенно шестилетний ребенок.

– И что ты сделал? – негромко спросил Сигзил, затягивая шнурок на мешочке с камнями.

– Не твое дело. Вообще не понимаю, почему я с тобой разговариваю.

– Да все в порядке…

– Я их выдал, – вырвалось у Тефта. – Градоначальнику. Он устроил большой суд и всех в конце концов казнил. Я так и не понял зачем. Они были опасны только для самих себя. Их убили, чтобы они не смогли покончить с собой. Бессмыслица какая-то. Я должен был отыскать способ им помочь…

– Твои родители?

– Мать умерла в том механизме с веревкой и валунами, – ответил Тефт. – Она по-настоящему верила. Думала, что обладает даром, понимаешь? Силами. Считала, что, если окажется на грани смерти, они проявятся и она спасет себя…

– И ты смотрел?

– Клянусь бурей, нет! Думаешь, они бы позволили ее сыну смотреть на такое? С ума сошел?

– Но…

– А вот как умер отец, я видел, – продолжил Тефт, повернувшись к равнинам. – Повесили его. – Он покачал головой, сунул руку в карман. Куда подевалась фляжка? Однако, поворачиваясь, Тефт краем глаза заметил еще одного парня, который сидел недалеко и, как часто делал, вертел в руках коробочку. Ренарин.

Тефт не придавал значения чуши вроде речей Моаша о том, что власти светлоглазых следует положить конец. Всемогущий дал им это место, и кто вправе подвергать сомнению его волю? Не копейщики, это уж точно. Но принц Ренарин в каком-то смысле был столь же плох, как Моаш. Оба не понимали, где их место. Светлоглазый, пожелавший присоединиться к Четвертому мосту, был не лучше темноглазого, который глупо и высокомерно рассуждает о короле. Что-то тут не ладилось, хотя остальным мостовикам парнишка, похоже, нравился.

Ну и разумеется, Моаш теперь один из них. Вот буря! Он что, оставил флягу в казарме?

– Тефт, подъем, – скомандовал Сигзил, вставая.

Напарник повернулся и увидел, что приближаются люди в форме. Он вскочил, схватил копье. Это был Далинар Холин в сопровождении нескольких светлоглазых советников, а также Дрехи и Шрама из Четвертого моста, охранявших его. Поскольку Моаш возвысился, а Каладин… отсутствовал, Тефту пришлось взять на себя распределение дежурств. Никто больше не захотел этим заниматься, буря бы их побрала. Решили, теперь он главный. Придурки.

– Светлорд, – приветствовал Тефт и хлопнул себя по груди, салютуя.

– Адолин сказал мне – твои люди все время приходят сюда, – проговорил великий князь. Он глянул на Ренарина, который также встал и отдал честь, словно это не был его собственный отец. – Я так понимаю, вы чередуетесь?

– Да, сэр, – подтвердил Тефт и покосился на Сигзила. Они и впрямь чередовались.

Просто сам он брал смену за сменой.

– Солдат, ты действительно считаешь, что он выжил? – спросил Далинар.

– Он выжил, сэр. И дело не в том, что я или кто-то другой думаем.

– Он упал в пропасть сотни футов глубиной.

Тефт продолжал стоять по стойке смирно. Великий князь не задавал вопроса, так что он не стал отвечать.

Ему и впрямь пришлось изгнать из головы несколько ужасных картин. Каладин, разбивший голову во время падения. Каладин, раздавленный упавшим мостом. Каладин со сломанной ногой, не в силах отыскать сферы, чтобы исцелиться. Иногда этот глупый мальчишка считал себя бессмертным.

Келек. Они все так считали.

– Сэр, он обязательно вернется, – ответил Сигзил Далинару. – Он выберется прямо из того ущелья. Будет хорошо, если мы его здесь встретим. В форме и с отполированными копьями.

– Мы тратим на это свое свободное время, сэр, – добавил Тефт. – Никто из нас троих не должен быть где-то еще. – Он покраснел, едва договорив. И ему-то не нравилось, как Моаш разговаривает с вышестоящими…

– Солдат, я не собирался запрещать вам дежурство, – объяснил Далинар. – Я хотел убедиться, что вы не забываете о себе. Никто не должен пропускать трапезу ради того, чтобы сидеть тут, и чтоб вам даже в голову не пришло караулить во время Великой бури.

– Э-э, да, сэр, – сказал Тефт. Утром он вместо завтрака отправился сюда дежурить. Как князь узнал?

– Удачи, солдат. – Далинар продолжил путь в сопровождении адъютантов, направляясь, по всей видимости, инспектировать батальон, который размещался ближе всех к восточному краю лагеря. Солдаты там суетились, как кремлецы после бури, перетаскивали мешки с припасами и складывали в казармах. Быстро приближался день, когда планировалось начать поход Далинара на равнины.

– Сэр! – окликнул Тефт.

Великий князь повернулся к нему, адъютанты замерли на полуслове.

– Вы не верите нам, – сказал Тефт. – В смысле – не верите, что он вернется.

– Он мертв, солдат. Но я понимаю, что вам все равно нужно быть здесь. – Далинар коснулся рукой плеча, отдавая честь мертвецу, и продолжил путь.

Что ж, Тефт ничего не мог поделать с тем, что князь не верил. Тем сильнее будет удивлен, когда Каладин действительно вернется.

«Сегодня ночью Великая буря, – подумал Тефт, присаживаясь обратно на свой камень. – Ну давай же, парень. Куда ты запропастился?»

Каладин чувствовал себя одним из десяти дурней.

Впрочем, всеми сразу. Десятикратным дураком. Но в особенности Эшу, говорившим о вещах, в которых он не смыслил, перед теми, кто все понимал.

Ориентироваться так глубоко в ущельях было трудно, но он обычно определял направления по тому, как именно располагался мусор. Вода наступала с востока на запад, а уходила в другую сторону – так что трещины в стенах, где мусор был плотно сжат, обычно обозначали запад, а те места, где он располагался более естественным образом, по мере оттока воды, указывали на восток.

Чутье подсказало ему, в какую сторону двигаться. И оно ошиблось. Нельзя быть таким уверенным. Наверное, так далеко от военных лагерей вода текла иначе.

Злясь на самого себя, он предоставил Шаллан возможность рисовать и немного отошел.

– Сил?

Ответа не было.

– Сильфрена! – позвал Кэл громче.

Потом вздохнул и вернулся к Шаллан. Та присела на мшистую землю – явно она больше не пыталась уберечь некогда роскошное платье от пятен и прорех – и что-то рисовала в альбоме. Девушка – вот еще одна причина, по которой он чувствовал себя дураком. Кэл не должен был позволять ей до такой степени вывести себя из равновесия. Он мог удержаться от резких ответов другим, куда более раздражающим светлоглазым. Почему же в разговорах с ней ему не удавалось держать себя в руках?

«Я должен усвоить урок, – думал он, пока Шаллан рисовала, и лицо ее делалось все более напряженным. – До сих пор она без усилий выигрывала все споры».

Он прислонился к стене ущелья, положил копье на сгиб руки; сферы, крепко привязанные к наконечнику, излучали свет. Каладин действительно делал о ней неверные предположения, что веденка столь едко подметила. Опять и опять. Как будто что-то внутри его яростно выискивало поводы для неприязни к ней.

Только бы отыскать Сил. Все стало бы лучше, если бы он смог увидеть ее опять и убедиться, что с ней все в порядке. Тот крик…

Пытаясь отвлечься, Каладин подошел к Шаллан и наклонился, чтобы поглядеть на рисунок. Ее карта больше напоминала картину и до странности походила на то, что он увидел много ночей назад, когда летал над Расколотыми равнинами.

– Разве это необходимо? – спросил он, когда девушка принялась затенять края плато.

– Да.

– Но…

– Да.

Времени ушло больше, чем ему бы хотелось. Солнце пересекло расщелину над их головами и скрылось из вида. Полдень уже миновал. До начала Великой бури оставалось семь часов, при условии, что время предсказано верно – а даже лучшие бурестражи иногда ошибались в расчетах.

Семь часов. «Наша прогулка сюда, – подумал он, – продлилась почти столько». Но они ведь должны были хоть немного приблизиться к военным лагерям. Шли все утро!

Что ж, торопить Шаллан без толку. Он оставил ее в покое и прошелся по ущелью, глядя на форму расщелины наверху и сравнивая с рисунком. Насколько можно судить, карта была очень точной. Веденка рисовала по памяти весь их путь, как будто увиденный сверху, и делала это безупречно, учитывая каждый холмик и каждый выступ.

– Буреотец! – прошептал Кэл и бегом бросился назад. Он знал, что она умелая художница, но это было нечто совсем иное.

Да кто она, эта женщина?

Шаллан все еще рисовала, когда он появился.

– Ваш набросок на удивление точен, – сказал Каладин.

– Прошлой ночью я немного… преуменьшила свои способности, – объяснила Шаллан. – Я очень хорошо все запоминаю, хотя, если честно, мне было невдомек, насколько мы отклонились от курса, пока не начертила наш путь. Очень многие плато по форме мне незнакомы; возможно, мы зашли в те края, что еще не нанесены на карты.

Он уставился на нее:

– Вы помните форму всех плато, нанесенных на карты?!

– Э-э… ну да.

– Это невероятно.

Она приподнялась на коленях, держа в руках свой эскиз. Смахнула с лица непокорный рыжий локон.

– Может быть, и нет. Что-то тут не так.

– Что?

– Кажется, в мой рисунок вкралась ошибка. – Девушка встала, обеспокоенная. – Мне нужно больше сведений. Я хочу обойти одно из этих плато.

– Ну ладно…

Она пошла вперед, по-прежнему сосредоточившись на наброске и едва замечая, куда наступает, спотыкаясь о камни и ветки. Каладин легко держался рядом, но не отвлекал ее, когда веденка устремляла взгляд на расщелину впереди. Вместе они обошли все основание плато, что располагалось справа.

Это продлилось мучительно долго, хоть они и старались спешить. Минуты утекали безвозвратно. Так Шаллан знала, где они находятся, или нет?

– Теперь вон то плато. – Веденка указала на следующую стену. И начала обходить его.

– Шаллан, – попробовал Каладин. – У нас нет…

– Это важно.

– Как и не позволить Великой буре раздавить нас.

– Если мы не разберемся, куда попали, нам не спастись. – Она вручила ему лист бумаги. – Жди здесь. Я быстро. – Девушка побежала прочь, только платье зашуршало.

Кэл принялся разглядывать нарисованный ею маршрут. Хотя утром они двинулись в верном направлении, дальше все пошло, как он и боялся, – в итоге они кружили, пока они не пошли опять прямо на юг. Он даже умудрился на протяжении некоторого времени вести их на восток!

Они были дальше от лагеря Далинара, чем в начале своего пути прошлой ночью.

«Пусть она ошибется», – подумал Кэл и направился вокруг плато в другом направлении, чтобы встретить ее на полпути.

Но если веденка и впрямь ошиблась, тогда они вовсе не знали, где находятся. Какой из вариантов хуже?

Он прошел по ущелью немного и застыл. Стены были выскоблены от мха, мусор – сдвинут к стенам, и на нем виднелись царапины. Вот буря, совсем свежие. По крайней мере, не позднее прошлой Великой бури. Ущельный демон побывал тут.

Может быть… может, он здесь прошел, уходя в глубины ущельного лабиринта.

Из-за поворота появилась Шаллан, рассеянно бормоча что-то себе под нос. Она шла, все еще глядя в небо, и бубнила:

– …Знаю, я сказала, что уже видела эти узоры, но тут все слишком большое, чтобы понять инстинктивно. Ты должен был предупредить. Я…

Девушка резко замолчала и вздрогнула, заметив Каладина. Он прищурился. Это было похоже на…

«Не глупи. Она же не воин». Сияющие рыцари были воинами. Кэл на самом деле знал о них так мало.

И все же Сил видела каких-то странных спренов.

Шаллан уставилась на стену и царапины:

– Это то, о чем я думаю?

– Ага, – подтвердил Каладин.

– Какая прелесть. Дай-ка мне лист.

Он вернул веденке набросок, и та вытащила из рукава карандаш. Кэл протянул ей сумку. Художница положила ее на землю, используя жесткую сторону в качестве подставки под листы для рисунков. Она набросала два ближайших плато – те, которые обошла, чтобы получить представление о том, как они выглядят целиком.

– Ну что, есть в рисунке ошибка или нет? – волновался Каладин.

– Он точный, – сказала Шаллан, рисуя, – просто странный. Судя по тому, что я помню, ближайшие к нам плато должны располагаться дальше к северу. Там есть несколько в точности такой же формы, но в зеркальном отражении.

– Вы так хорошо помните карты?

– Да.

Он не стал давить. Судя по увиденному, она, скорее всего, говорила правду.

Шаллан покачала головой:

– Какова вероятность того, что у нескольких плато окажется такая же форма, как у плато в другой части равнин? Не у одного, а у целой группы…

– Равнины симметричны, – бросил Каладин.

Она застыла:

– С чего ты взял?

– Я… видел сон. Плато в нем образовывали огромный симметричный узор.

Она опять посмотрела на свою карту, ахнула и быстро записала несколько слов на полях.

– Киматика.

– Что?

– Я знаю, где паршенди. – Ее глаза широко распахнулись. – И Клятвенные врата. Центр Расколотых равнин. Я все поняла… я могу почти все нанести на карту.

Он вздрогнул:

– Вы… что?

Она резко вскинула голову и посмотрела ему прямо в глаза:

– Нам надо вернуться.

– Да, я знаю. Великая буря.

– И не только. – Шаллан встала. – Я слишком много знаю, чтобы погибнуть здесь. Расколотые равнины и впрямь представляют собой узор. Это не разновидность природного рельефа. – Ее глаза сделались еще больше. – В центре равнин был город. Что-то его разрушило. Оружие… Вибрации? Как песок на пластине? Землетрясение, от которого разломились скалы… Камень превратился в песок, и во время Великих бурь ветра полностью выдули его из расщелин.

У нее был до странности отрешенный вид, и Каладин не понял даже половины из сказанного.

– Надо достичь центра, – проговорила Шаллан. – Я могу отыскать его, сердце этих равнин, следуя узору. И там будут… разные вещи…

– Тайна, которую вы ищете, – понял Каладин. Что она упомянула чуть раньше? – Клятвенные врата?

Она густо покраснела.

– Надо двигаться. Ты ведь утверждал, что у нас осталось мало времени? Честное слово, если бы кое-кто не тратил время на болтовню и не отвлекал нас, уверена, мы бы уже были дома.

Он выгнул бровь, и Шаллан, широко улыбнувшись, указала, куда идти.

– Кстати, теперь я буду вести.

– Наверное, это к лучшему.

– Впрочем, – продолжила веденка, – если вдуматься, может быть, лучше бы вел ты. Тогда мы могли бы отыскать путь к центру случайно. Если бы не очутились в конце концов в Азире.

Каладин коротко рассмеялся, потому что решил, что так надо. Однако внутри у него все рвалось на части. Он потерпел неудачу.

Следующие пара часов оказались мучительными. Через каждые два плато они останавливались и Шаллан обновляла свою карту. Так было правильно – они не могли рисковать и снова заблудиться.

Просто на это тратилось слишком много времени. Даже если они перемещались от рисунка к рисунку так быстро, как только могли – почти бежали всю дорогу, – все равно это происходило слишком медленно.

Каладин переминался с ноги на ногу, наблюдая за небом, пока спутница снова дополняла свою карту. Веденка ругалась и ворчала. Она даже смахнула каплю пота, которая упала с ее лба на бумагу, что делалась все более мятой.

«До бури осталось, наверное, часа четыре, – подумал Каладин. – Мы не успеем».

– Я снова попытаюсь позвать разведчиков, – предложил он.

Шаллан кивнула. Они вошли в ту часть равнин, где разведчики-прыгуны Далинара наблюдали за появлением новых куколок. Надежда, что удастся до них докричаться, призрачна. Даже если Каладину и Шаллан повезет и они наткнутся на один из отрядов, капитан сомневался, что у разведчиков найдется достаточно длинная веревка, чтобы поднять их со дна ущелья.

Но все же это некий шанс. Так что он отошел подальше, чтобы не мешать ей рисовать, приложил ладони ко рту и начал кричать:

– Эгей! Пожалуйста, ответьте! Мы в ловушке в ущельях! Пожалуйста, отзовитесь!

Он некоторое время шел и орал, а потом остановился, прислушиваясь. Никакого ответа. Сверху никто его не окликнул, там вообще не было признаков жизни.

«Наверное, они уже попрятались по норам, – подумал Каладин. – Разобрали свои сторожевые посты и ждут Великую бурю».

Каладин с грустью уставился на болезненно-тонкую полосу неба. Так далеко. Он вспомнил, что чувствовал, когда был здесь с Тефтом и остальными, отчаянно желая выкарабкаться наружу и сбежать от жуткой жизни мостовика.

В сотый раз попытался втянуть буресвет из сфер. Он сжимал сферу, пока та не сделалась мокрой от пота, но буресвет, скрытая в ней мощь, не перетек в него. Юноша больше не чувствовал света.

– Сил! – заорал он, пряча сферу и приложив ладони ко рту. – Сил! Прошу тебя! Ты хоть здесь?.. Где ты? – Он умолк, потом прибавил тише: – Я по-прежнему не знаю. Это наказание? Или нечто большее? Что не так?

Никакого ответа. Конечно, если бы спрен за ним наблюдала, ни за что не позволила бы умереть здесь, внизу. При условии, что осталась разумной и могла это заметить. Он с ужасом представил себе ее летящей в компании спренов ветра, забывшей про себя и про него – погрузившейся в жуткое, блаженное неведение относительно того, кем она была на самом деле.

Она этого так боялась. Это ее ужасало.

Ботинки Шаллан заскрипели по камням.

– Не везет?

Он покачал головой.

– Что ж, тогда вперед. – Девушка тяжело вздохнула. – Превозмогая боль и изнеможение. Ты ведь не захочешь немного меня понести…

Каладин уставился на веденку, и она пожала плечами с улыбкой.

– Только подумай, как было бы здорово! Я бы даже раздобыла хлыст, чтобы тебя подгонять. Ты бы смог, вернувшись, рассказать другим стражникам, какой я ужасный человек. Это был бы чудный повод поворчать. Не хочешь? Ну что ж, ладно. В путь.

– Вы странная женщина.

– Спасибо.

Он зашагал рядом с нею.

– Ой-ой, – заметила она, – как я погляжу, ты приманил к себе еще одну бурю.

– Я нас убил, – прошептал Каладин. – Я взялся вести, и мы заблудились.

– Что ж, я тоже не заметила, что мы идем не туда. Я бы справилась не лучше.

– Я должен был сообразить, что вам следует наносить наше продвижение на карту с самого начала. Но был слишком уверен в себе.

– Что сделано, то сделано. Кроме того, если бы я четче объяснила тебе, насколько хорошо могу зарисовывать эти плато, тогда ты, наверное, нашел бы лучшее применение моим картам. Я не объяснила, ты ничего не знал, и вот мы здесь. Ты же не можешь винить себя во всем, верно?

Он шел в молчании.

– Э-э, верно?

– Это я виноват.

Она демонстративно закатила глаза:

– Ты твердо решил взвалить всю ответственность на себя?

Его отец все время повторял то же самое. Таков уж был Каладин. Неужели они ожидали, что он изменится?

– Все будет хорошо, – попыталась успокоить Шаллан. – Вот увидишь.

Его настроение испортилось еще сильней.

– Ты по-прежнему считаешь меня слишком жизнерадостной?

– Это не ваша вина. Я бы хотел быть таким, как вы. Я бы хотел, чтобы моя жизнь была другой. Пусть бы в мире жили только люди вроде вас, Шаллан Давар.

– Люди, которые не знают, что такое боль.

– О, все люди знают, что такое боль. Я не это имел в виду. Я говорил о…

– …печали, – негромко произнесла Шаллан, – которую испытываешь, когда видишь, как рушится жизнь? Отчаянно стараешься схватить ее и удержать, но надежда превращается в нити сухожилий и кровь прямо у тебя в руках, и все гибнет?

– Да.

– То ощущение – не печаль, а нечто большее, – когда ты сломлен. Когда тебя ломали так часто и с такой ненавистью, что ты теряешь всякую возможность чувствовать. Если бы только ты мог плакать – ведь тогда ты бы ощутил хоть что-то. Но ты чувствуешь лишь пустоту. Просто… туман и дым внутри. Как будто ты уже мертв.

Каладин остановился посреди ущелья.

Шаллан повернулась и уставилась на него.

– Сокрушающая вина, – продолжила она, – за то, что ты беспомощен. За то, что можешь лишь желать, чтобы боль причинили тебе, а не тем, кто рядом с тобой. Да еще кричать, метаться и ненавидеть, пока тех, кого ты любишь, губят и вскрывают, как нарывы. А ты смотришь, как их радость утекает прочь… и ничего не можешь сделать. Они ломают тех, кого ты любишь. И ты молишь: разве нельзя бить меня, а не их?

– Да, – прошептал он.

Шаллан кивнула, не отпуская его взгляда.

– Да. Было бы здорово, если бы никто в мире не знал о таких вещах, Каладин Благословенный Бурей. Я согласна. Всем сердцем.

Он увидел это в ее глазах. Муку, тоску. Ужасную пустоту, что царапалась внутри и жаждала ее задушить. Шаллан знала. Это было там, в ней. Ее тоже сломали.

Потом она улыбнулась. Ох буря! Она улыбнулась невзирая ни на что.

За всю свою жизнь Каладин не видел ничего красивее.

– Как? – спросил он.

Девушка беспечно пожала плечами:

– Можно сойти с ума, это помогает. Пошли. Я убеждена, времени у нас немного…

Шаллан устремилась в путь по ущелью. Он застыл позади, опустошенный. И на удивление просветленный.

Кэл должен был ощущать себя идиотом. Опять попался в ту же ловушку – трепался ей, какую легкую жизнь она проживает, и все это время Шаллан хранила в себе… это. Должен был ощущать себя идиотом, но не ощущал. Каладин чувствовал, что понял. Что-то. Сам не знал, что именно. Однако в ущелье сделалось чуть светлей.

«Тьен всегда делал это со мной… Даже в самый темный день».

Он стоял без движения достаточно долго, чтобы вокруг раскрылись обороцветы, развернули широкие, веероподобные побеги с прожилками, которые образовывали оранжевые, красные и фиолетовые узоры. Кэл в конце концов побежал за Шаллан, и потрясенные растения свернулись опять.

– Я думаю, – сказала веденка, – нам надо сосредоточиться на светлой стороне происходящего.

И уставилась на него. Он молчал.

– Ну же! – потребовала она.

– Мне… кажется, что лучше вас не поощрять.

– И тебе от этого станет веселее?

– Нас ведь, как ни крути, вот-вот настигнет Великая буря вместе с паводком.

– И наша одежда постирается. – Девушка широко улыбнулась. – Вот! Светлая сторона.

Он хмыкнул.

– О, ты снова перешел на хмыканье мостовиков, – заметила Шаллан.

– Это хмыканье означало, что паводок, по крайней мере, смоет хоть часть вашей вони.

– Ха! Умеренно смешно, однако очков ты не получишь. Я уже установила, что зловонный из нас двоих ты. Повторное использование шуток строго запрещено под страхом мучительного купания во время Великой бури.

– Ну ладно. Хорошо, что мы здесь, потому что сегодня я должен был быть на дежурстве. Теперь я его пропущу. Это почти то же самое, как получить выходной.

– И отправиться поплавать в свое удовольствие!

Он улыбнулся.

– Я, – заявила Шаллан, – рада, что мы здесь, потому что солнце слишком высоко, а я тотчас же обгораю, стоит выйти без шляпы. Лучше уж быть внизу, в сырой, темной, вонючей, заплесневелой и, скорее всего, смертельно опасной пропасти. Никаких солнечных ожогов. Только монстры.

– Рад, что мы здесь, – подхватил Каладин, – потому что упал я сам, а не один из моих людей.

Она перепрыгнула через лужу и одарила его пристальным взглядом.

– У тебя не очень-то хорошо получается.

– Простите. Я хотел сказать, что рад быть здесь, потому что, когда мы выберемся, все будут меня превозносить и говорить, что я герой, который вас спас.

– Уже лучше. Если не считать того факта, что это я тебя спасаю.

Он бросил взгляд на ее карту:

– Очко в вашу пользу.

– Я, – продолжила веденка, – рада быть здесь, потому что меня всегда интересовало, что происходит с куском мяса, который путешествует по пищеварительной системе, а эти ущелья напоминают мне внутренности.

– Надеюсь, вы не всерьез.

– Чего? – Она выглядела потрясенной. – Ну разумеется, нет. Брр.

– Вы точно чересчур усердствуете.

– Потому-то я и остаюсь не в своем уме.

Он вскарабкался на большую кучу мусора и протянул ей руку.

– Я рад, что мы здесь, потому что ущелья напоминают о том, как мне повезло, что я больше не в армии Садеаса.

– А-а, – протянула она, забираясь к нему на вершину.

– Его светлоглазые посылали нас сюда собирать всякую всячину, – продолжил Каладин, съезжая к подножию кучи с другой стороны. – И почти не платили за старания.

– Трагично.

– Можно сказать, – проговорил Каладин, когда она сошла с кучи мусора, – что эти крохи помогли многим не упасть на дно. Не считая меня.

Он ухмыльнулся, глядя на Шаллан.

Девушка непонимающе склонила голову набок.

– Дно. – Он взмахом руки показал на окружающее их ущелье. – Я же в итоге упал…

– Ох, клянусь бурей! Ты же не рассчитываешь, что мы это учтем. Ужасно получилось!

– Ну да. Простите. Моя мать была бы разочарована.

– Ей не нравились словесные игры?

– Нет, она их обожала. Просто разозлилась бы, узнав, что я этим занимаюсь, когда ее рядом нет, чтобы посмеяться надо мной.

Шаллан улыбнулась, и они продолжили путь в быстром темпе.

– Рада, что мы здесь, – сказала она, – потому что к этому моменту Адолин должен быть больным от тревоги за меня – и, когда мы вернемся, будет сам не свой от радости. Может, даже позволит поцеловать себя при всех.

Адолин. Ну да. Это испортило ему настроение.

– Надо бы нам остановиться, чтобы я дорисовала карту. – Шаллан бросила хмурый взгляд на небо. – И ты сможешь снова повопить, чтобы привлечь внимание наших вероятных спасителей.

– Похоже на то, – согласился Каладин, и она уселась, чтобы достать свою карту. Юноша приложил ладони рупором ко рту. – Эй, там, наверху! Кто-нибудь! Мы тут, внизу, увязли в дурных каламбурах. Пожалуйста, спасите нас от нас самих!

Шаллан хихикнула.

Каладин улыбнулся и вздрогнул, услышав в ответ какой-то звук. Был ли это голос? Или… погодите…

Трубный звук, похожий на одновременное пение нескольких горнов. Он становился все громче, приближаясь к ним.

А потом из-за угла с грохотом вывалилась громадная туша в панцире и с клешнями.

Ущельный демон.

Разум Каладина запаниковал, но тело двигалось само по себе. Он схватил Шаллан за руку, рывком поднял на ноги, и они вдвоем бросились бежать. Девушка вскрикнула, выронив сумку.

Каладин тянул ее за собой, не оборачиваясь. Он чувствовал тварь – та была слишком близко, и стены ущелья тряслись от погони. Кости, щепки, раковины и растения трещали и лопались.

Монстр снова издал оглушительный трубный клич.

Он почти их нагнал. Буря свидетельница – очень быстрая тварь! Каладин и не предполагал, что такая туша может двигаться с подобной скоростью. На этот раз они не могли его отвлечь. Тварь почти наступала им на пятки; Каладин чувствовал его прямо за…

Там.

Он рывком развернул Шаллан и запихнул в щель в стене. Когда тень уже нависала над головой, сам юркнул туда же, заставив веденку продвинуться поглубже. Девушка охнула, когда он прижал ее к какому-то мусору, щепкам и листьям, набившимся в щель во время паводков.

В ущелье стало тихо. Каладин слышал только тяжелое дыхание Шаллан и собственное сердцебиение. Они бросили почти все свои сферы на земле, где девушка собиралась порисовать. У него еще оставалось копье, его импровизированный фонарь.

Каладин медленно повернулся, заслоняя Шаллан собой. Она хваталась за него, и юноша чувствовал ее дрожь. Буреотец! Он и сам дрожал. Кэл развернул копье ради света и потихоньку двинулся в сторону расселины. Трещина была неглубокая, и его отделяло от выхода всего-то несколько футов.

Хрупкий, вымытый свет его бриллиантовых сфер отразился от влажных камней. Озарил сломанные обороцветы на стенах и оторванные лозы, трепыхавшихся на земле. Они извивались и дергались, словно припадочные. Ущельный демон… куда он подевался?

Шаллан ахнула, крепче схватив его за пояс. Он поднял взгляд. Там, в верхней части трещины, за ними наблюдал громадный глаз. Каладин не видел всей головы монстра, только часть морды и челюсти да жуткий блестящий зеленый глаз. Здоровенная клешня ударила по стене, пытаясь пробиться внутрь, но щель была слишком узкой.

Клешня поковыряла трещину, а потом голова исчезла. Скрежет камня и хитина огласил ущелье, но тварь недалеко ушла, прежде чем остановиться.

Тишина. Где-то капли падали в лужу. И больше никаких звуков.

– Он ждет, – прошептала Шаллан, уткнувшись головой ему в плечо.

– Вы как будто им гордитесь! – резко ответил Каладин.

– Немного. – Она помедлила. – Как долго, по-твоему, до…

Он поднял голову, но неба не увидел. Трещина не шла по всей стене ущелья, в ней было всего-то футов десять-пятнадцать высоты. Кэл подался вперед посмотреть на расщелину наверху – не высунулся из трещины, просто придвинулся ближе к краю, чтобы увидеть небо. Темнело. Еще не закат, но уже близко.

– Два часа, наверное, – буркнул он. – Я…

Грохочущая панцирная буря ринулась по ущелью. Каладин отпрыгнул назад, снова прижав Шаллан к куче мусора, а ущельный демон попытался засунуть одну из лап в трещину, но не преуспел. Лапа была слишком велика, и хотя демон смог пропихнуть внутрь самый кончик – достаточно, чтобы задеть Каладина, – но не мог причинить им серьезный вред.

Глаз вернулся, и в нем отразились беглецы, оборванные и в грязи после путешествия по дну расселин. Каладин выглядел не особо испуганным, как ему казалось, – он пялился твари в глаз, предупреждающе вскинув копье. Шаллан казалась скорее очарованной, чем напуганной.

Сумасшедшая женщина.

Монстр снова ретировался. Остановился где-то неподалеку. Каладин слышал, как тварь устраивается, чтобы караулить.

– Итак… – сказала Шаллан, – мы ждем?

По вискам Каладина текли капли пота. Ждать. Как долго? Он представил себе, как сидит в трещине, точно застрявшая в раковине перепуганная камнепочка, пока в ущелье не появляется грохочущая волна.

Однажды он пережил бурю. Но едва уцелел, и то лишь благодаря буресвету. Здесь все произойдет совсем не так. Вода понесет их из ущелья в ущелье мощным потоком, ударяя о стены и валуны, и они будут плыть вместе с мертвецами, пока не утонут или пока их не разорвет на части…

Это будет очень-очень плохая смерть.

Он крепче стиснул копье. Кэл замер, истекая потом, снедаемый тревогой. Тварь не уходила. Минуты утекали.

Наконец Каладин принял решение. Он собрался шагнуть вперед.

– Что ты делаешь! – в ужасе прошипела Шаллан и попыталась его удержать.

– Когда я выберусь, бегите в другую сторону.

– Не глупи!

– Я его отвлеку. Когда вы исчезните, я уведу его прочь от вас и сам спасусь. Мы встретимся наверху.

– Обманщик, – прошептала веденка.

Он повернулся, посмотрел ей в глаза:

– Вы можете добраться до военных лагерей самостоятельно. Я не могу. У вас есть сведения, которые должен узнать Далинар. У меня их нет. Я опытный боец. Возможно, я сумею сбежать от этой твари, как отвлеку ее. Вы не сможете. Если останемся здесь, умрем оба. Вам требуются еще какие-то логические умозаключения?

– Ненавижу логику, – буркнула она. – Всегда ненавидела.

– У нас нет времени спорить. – Каладин снова повернулся к ней спиной.

– Ты не можешь это сделать.

– Могу. – Он перевел дух и продолжил мягче: – Кто знает… может, мне повезет. – Потом протянул руку, сорвал сферы с наконечника копья и бросил на пол ущелья. Ему требовался ровный свет. – Приготовьтесь.

– Пожалуйста, – прошептала она с нотками отчаяния, – не бросай меня одну в этих ущельях.

Он криво улыбнулся:

– Неужели вам так трудно позволить мне выиграть хоть один спор?

– Да! – воскликнула она. – Нет, я… Каладин, клянусь бурей, он же убьет тебя!

Кэл стиснул копье. С учетом того, как все складывалось в последнее время, он, наверное, это заслужил.

– Извинитесь перед Адолином за меня. На самом деле он мне в каком-то смысле нравится. Хороший человек. Не хороший светлоглазый, а… по-настоящему хороший. Я никогда не отдавал ему должное.

– Каладин…

– Шаллан, так будет правильно.

– По крайней мере, – сказала она, протянув руку над его плечом куда-то ему за голову, – возьми это.

– Взять – что?

– Это, – повторила Шаллан.

И призвала осколочный клинок.

Себялюбивые соображения

101

Подозреваю, ныне он в большей степени сила, чем личность, хоть ты и настаиваешь на ином. Эта сила обуздана, и равновесие достигнуто.

Каладин уставился на блестящий длинный меч, с которого капала роса после призыва. Вдоль всего лезвия шло несколько тоненьких линий, излучавших мягкое гранатовое свечение.

У Шаллан был осколочный клинок.

Он повернул голову к ней и щекой задел плоскость клинка. Никаких криков. Кэл застыл, а потом опасливо поднял палец и коснулся холодного металла.

Ничего не произошло. Пронзительный вопль, который раздался в его голове, когда он сражался вместе с Адолином, не повторился. Это показалось ему очень недобрым знаком. Хотя юноша не знал, в чем суть ужасного звука, тот, несомненно, был как-то связан с узами между Каладином и Сил.

– Откуда?.. – спросил он.

– Не важно.

– По-моему, очень даже важно.

– Не сейчас! Послушай, так ты возьмешь эту штуковину? Держать его так мне неудобно. И если я его уроню и отрежу тебе ступню, в этом будешь виноват ты сам.

Он колебался, глядя на отражение своего лица в металле. Кэл видел трупы, друзей с выжженными глазами. И всякий раз отказывался брать такое оружие, когда предлагали.

Но раньше это всегда происходило после битвы или, по крайней мере, на тренировочной площадке. Сейчас все было по-другому. Кроме того, он собирался не стать осколочником, но просто использовать это оружие, чтобы защитить чью-то жизнь.

Приняв решение, поднял руку и ухватил осколочный клинок за рукоять. По крайней мере, происходящее кое-что ему прояснило: Шаллан, скорее всего, не была связывателем потоков. Каладину казалось, что иначе девушка бы ненавидела этот клинок, как и он сам.

– Свой клинок не отдают другим, – заметил Кэл. – Согласно обычаю, такое позволено лишь королю и великим князьям.

– Отлично, – парировала Шаллан. – Можешь пожаловаться светлости Навани на то, что я веду себя до безобразия вульгарно и не соблюдаю протокол. А пока давай просто попытаемся выжить, прошу тебя!

– Звучит чудесно. – Он взвесил клинок в руке. Кэл мало что смыслил в таком оружии. Тренировка с учебным мечом не превращала его в мастера-мечника. К несчастью, от копья в сражении с такой большой и бронированной тварью вообще мало толку.

– Еще кое-что… – проговорила Шаллан. – Ты бы не мог все-таки на меня не жаловаться? Это была шутка. Не думаю, что мне вообще позволено иметь этот клинок.

– Мне все равно никто бы не поверил. Вы ведь побежите, верно? Как я и велел?

– Да. Но, если сможешь, пожалуйста, уведи монстра налево.

– Это в сторону военных лагерей, – сказал Каладин, нахмурившись. – Я собирался увлечь его глубже в ущелья, чтобы…

– Мне нужно забрать сумку.

Сумасшедшая женщина.

– Речь идет о наших жизнях. Сумка не важна.

– Нет, очень важна, – возразила веденка. – Она необходима мне, чтобы… Ну, рисунки, которые лежат внутри, демонстрируют узоры Расколотых равнин. Они понадобятся, чтобы помочь Далинару. Прошу, просто сделай так.

– Если смогу.

– Хорошо. И, э-э, не умирай, пожалуйста. Ладно?

Он вдруг осознал, как Шаллан прижимается к его спине всем телом, держится за него. Почувствовал ее теплое дыхание на своей шее. Она дрожала, и ему показалось, что в ее голосе слышатся и ужас, и восторг от той ситуации, в которую они попали.

– Буду стараться изо всех сил. Приготовьтесь.

Девушка кивнула и отпустила его.

Один.

Два.

Три.

Кэл выпрыгнул в ущелье, потом повернул и бросился налево… прямо на ущельного демона. Шквальная женщина. В той стороне чудище пряталось среди теней. Нет, оно само было тенью. Гигантской, грозной тенью, длинной и похожей на угря, зависшей над полом ущелья, вцепившись в его стены лапами.

Оно затрубило и метнулось вперед, скрежеща панцирем по камню. Крепко держа осколочный клинок, Каладин припал к земле и нырнул под чудище. Ущелье задрожало, когда демон обрушил на него клешни, но юноша остался невредим. Он яростно замахнулся осколочным клинком, прорезал в скале рядом с собой линию, однако по демону не попал.

Монстр завертелся посреди расселины, изогнулся и развернулся в противоположную сторону. Маневр удался ему куда легче, чем хотелось бы.

«Да как же мне вообще убить такое?» – спросил себя Каладин, попятившись, когда монстр опустился на дно, чтобы изучить своего противника. Если рубить такую громадную тушу, вряд ли получится убить его достаточно быстро. Есть ли у него сердце? Не каменное светсердце, но настоящее? Придется снова попробовать забраться под брюхо зверя.

Каладин продолжал отступать вдоль ущелья, пытаясь увести чудовище прочь от Шаллан. Демон двигался осторожнее, чем можно было ожидать. Каладин с облегчением увидел, как девушка выбралась из трещины и бросилась бежать.

– Иди сюда, ну, – позвал Кэл, замахнувшись осколочным клинком на злобную тварь. Та бесновалась в ущелье, но не нападала. Она следила за Каладином своими глубоко посаженными глазами на темной морде. Единственный свет шел только от полоски далеко вверху и от сфер, которые Кэл швырнул на дно ущелья, и теперь они были позади монстра.

Клинок Шаллан тоже излучал мягкое свечение – светился странный узор вдоль его лезвия. Каладин никогда раньше такого не наблюдал, но, с другой стороны, он ведь никогда не видел осколочный клинок в темноте.

Посмотрев на вставшего на дыбы монстра перед собой – с его излишне многочисленными лапами, уродливой головой, сегментированной броней, – Каладин подумал, что теперь знает, как выглядел Приносящий пустоту. Безусловно, ничего более ужасного не могло существовать.

Отступив, юноша споткнулся о нарост сланцекорника, выступавший из дна ущелья.

Демон атаковал.

Кэл легко восстановил равновесие, но ему тут же пришлось перекатиться – и одновременно выпустить осколочный клинок, чтобы не порезаться самому. Темные клешни ударили рядом с ним, когда он выскочил и метнулся сначала в одну сторону, потом в другую. В конце концов юноша вынужден был прижаться к слизистой стене пещеры прямо перед монстром, тяжело дыша. Он был, видимо, слишком близко, чтобы демон смог пустить в ход клешни, и…

Голова ринулась вниз, растопырив жвала. Каладин выругался, снова кинулся в сторону. Охнул, перекатился и вскочил, схватив осколочный клинок. Тот не исчез. Кэл достаточно узнал об этом оружии: поскольку Шаллан приказала мечу остаться, тот не растворится, пока она не призовет его снова к себе.

Каладин развернулся как раз в тот момент, когда клешня обрушилась на место, где он только что стоял. Юноша ударил, когда лапа заскрежетала по камню, и отсек кончик клешни.

Особого толку от его удара не было. Клинок повредил панцирь и убил плоть внутри – вызвав трубный гневный вопль, – но клешня была огромная. Все равно что срезать противнику кончик большого пальца на ноге. Вот буря!.. Каладин не сражался с монстром, а просто бесил его.

Демон напал агрессивнее, пытаясь достать его клешней. К счастью, узкое ущелье делало такие маневры трудными для твари: ее лапы задевали стены и она не могла как следует замахнуться, чтобы вмазать в полную силу. Наверное, поэтому Каладин был еще жив. Он едва ушел из-под удара, но опять споткнулся во тьме. Молодой человек почти ничего не видел.

Когда клешня обрушилась на него снова, Каладин вскочил и бросился прочь – бежал все дальше по коридору, дальше от света, минуя растения и мусор. Ущельный демон затрубил и кинулся в погоню с треском и скрежетом.

Без буресвета Каладин чувствовал себя таким… медленным. Таким неповоротливым и неуклюжим.

Ущельный демон догонял. Каладин предугадал его следующее движение, положившись на чутье. «Сейчас!» Он резко затормозил и кинулся в обратную сторону. Тварь с большим трудом замедлилась, скрежеща панцирем по стенам, и юноша, пригнувшись, пробежал под ней. Вскинул осколочный клинок, вонзив его глубоко в брюхо чудовища.

Демон затрубил еще яростней. Похоже, на этот раз ему было действительно больно. Монстр немедленно приподнялся, чтобы отстраниться от меча. Потом в мгновение ока развернулся, и Каладин обнаружил, что на него надвигаются жуткие челюсти. Он бросился вперед, но клацающие челюсти схватили его.

Вверх по ноге хлынула ослепляющая боль, и Каладин взмахнул клинком, хотя чудовище мотало его из стороны в сторону. Показалось, что удалось задеть морду, хотя уверенности не было.

Мир кружился.

Кэл ударился о землю и перекатился.

Нет времени на головокружение. Хотя все по-прежнему вертелось, молодой человек застонал и перевернулся. Выронил осколочный клинок – и понятия не имел где. Его нога. Юноша не чувствовал ногу.

Он посмотрел вниз, ожидая увидеть лишь обрубок с лохмотьями кожи, но все оказалось не так плохо. Кровь, штанина разорвана, но кости не видно. Причиной онемения был шок.

Разум взял верх над чутьем и сосредоточился на ранах. Это нехорошо. Сейчас ему был нужен солдат, а не лекарь. Демон разворачивался в ущелье, и на его морде отсутствовал кусок панциря.

«Убирайся… Прочь!»

Каладин перевернулся и поднялся на четвереньки, потом резко встал. Нога его слушалась… почти. А когда сделал шаг, в ботинке захлюпало.

Где же осколочный клинок? Вон там, впереди. Улетел далеко и вонзился в землю возле сфер, которые Кэл выкинул из расщелины. Капитан заковылял туда, но идти было трудно, не говоря уже о том, чтобы побежать. Он и половины пути не одолел, когда нога подогнулась. Воин тяжело рухнул, оцарапав руку о сланцекорник.

Ущельный демон затрубил и…

– Эй! Эй!

Каладин обернулся. Шаллан? Что творила эта глупая женщина, стоя посреди ущелья и размахивая руками как помешанная? Как она вообще прошла мимо него?

Она снова заорала, привлекая внимание ущельного демона. Эхо ее крика было странным.

Ущельный демон повернулся от Каладина к Шаллан и атаковал ее.

– Нет! – завопил Кэл. Но какой прок от крика? Он должен достать оружие. Стиснув зубы, повернулся и поспешил – как только мог – к осколочному клинку. Вот буря! Шаллан…

Кэл вытащил меч из камня, но потом опять рухнул без сил. Нога подгибалась. Он развернулся, держа клинок наготове, взглядом обыскивая ущелье. Монстр продолжал бить по одному и тому же месту, трубя, и в узком пространстве жуткий звук порождал эхо и заставлял все вокруг дрожать. Трупа Каладин не видел. Неужели Шаллан сумела спрятаться?

Похоже, удар мечом в грудь только разозлил шквальную тварь. Голова. Его единственным шансом была голова.

Каладин с огромным трудом встал на ноги. Монстр прекратил колотить клешнями по земле и с трубным возгласом помчался на него. Кэл сжал меч обеими руками и потерял равновесие. Нога подогнулась. Он попытался упасть на одно колено, однако нога полностью вышла из строя, и юноша повалился на бок, чудом не полоснув осколочным клинком самого себя.

Каладин с плеском шлепнулся в лужу. Впереди него, в воде, одна из брошенных сфер лучилась ярким белым светом.

Он протянул руку, схватил сферу, сжимая холодное стекло. Ему нужен был этот свет. Буря свидетельница, от этого зависела его жизнь.

«Умоляю».

Над ним навис ущельный демон.

Каладин напрягся и резко вдохнул, точно человек, который жадно хватает воздух ртом. Он услышал… где-то далеко…

Плач.

Прилива силы он не ощутил.

Монстр замахнулся, и Каладин, завертевшись в луже, с изумлением увидел… самого себя. Над ним, вскинув меч, стояла его копия неправдоподобных размеров. Она была больше его раза в полтора.

«Что это, клянусь очами Всемогущего?..» – подумал потрясенный Каладин, а ущельный демон ударил лапой по фигуре рядом с ним. Не-Каладин превратился в облачко буресвета.

Что он сделал? Как он это сделал?

Без разницы. Главное, выжил. Каладин с отчаянным криком заставил себя вскочить и бросился на ущельного демона. Нужно подобраться так близко, как уже один раз сумел, чтобы клешням негде было развернуться.

Так близко, что…

Ущельный демон встал на дыбы, а потом рывком опустил голову, разинув пасть, растопырив жвала и испепеляя жертву взглядом жутких глаз.

Каладин ударил вверх.

Ущельный демон рухнул на дно ущелья – затрещал хитин, спазматически задергались лапы. Шаллан – прятавшаяся за валуном, с ног до головы окрашенная в цвет непроницаемой тьмы – вскрикнула, прижав руку ко рту.

Тварь упала прямиком на Каладина.

Шаллан выронила лист бумаги – на нем были два наброска, ее и Каладина, – и, рассеяв тьму вокруг себя, побежала по камням. Чтобы иллюзии работали, ей нужно оставаться вблизи от битвы. Было бы проще, сумей она посылать их, прикрепив к Узору, но это представляло собой проблему, потому что…

Она остановилась рядом со все еще подергивавшимся монстром – грудой плоти и панциря, похожей на сошедшую лавину из камней. Потопталась, не зная, что делать. Позвала:

– Каладин?

Ее слабый голос затерялся во тьме.

«Прекрати, – велела она самой себе. – Никакой робости. Ты ее переросла». Переведя дух, она двинулась вперед, пробираясь мимо громадных бронированных лап. Попыталась сдвинуть клешню, но та была слишком тяжелой, так что пришлось забраться наверх и съехать с другой стороны.

Она замерла, услышав какой-то звук. Рядом лежала голова ущельного демона, с большими затуманенными глазами. От нее подымались спрены, точно язычки дыма. Те же, что и раньше, но теперь они… уходили? Шаллан поднесла свою сферу поближе.

Из пасти демона высовывалась нижняя часть тела Каладина. Шаллан ахнула и бросилась к нему. Безуспешно попытавшись вытащить мостовика из сомкнутых челюстей, веденка наконец-то призвала осколочный клинок и срезала несколько жвал.

– Каладин? – позвала она, встревоженно вглядываясь в пасть демона через дыру сбоку, на месте срезанного жвала.

– Ох… – послышалось изнутри.

Он жив!

– Держись! – крикнула Шаллан и принялась аккуратно рубить голову твари, стараясь не задеть молодого человека. Брызнул фиолетовый ихор, испачкал ее руки. Он вонял, как мокрая плесень.

– Как-то неловко получается… – пробормотал Каладин.

– Ты жив, – парировала Шаллан. – Прекрати жаловаться.

Он жив. Ох Буреотец! Жив. По возвращении она сожжет целую груду молитв.

– Тут жутко воняет, – слабым голосом проговорил Каладин. – Почти так же, как и от вас.

– Ты должен радоваться, – бросила Шаллан, не переставая трудиться. – Вот передо мною почти безупречный образец ущельного демона – не считая той мелочи, что он дохлый, – и я рублю его на части ради тебя, вместо того чтобы изучать.

– Век не забуду.

– Как ты вообще очутился в его пасти? – поинтересовалась Шаллан, отдирая кусок панциря с отвратительным звуком и отбрасывая его прочь.

– Ткнул мечом ему в небо, – объяснил Каладин, – прямо в мозг. Больше ничего не смог придумать, чтобы убить шквальную тварь.

Она наклонилась, просунула руку в большую дыру, которую сумела прорубить. Ценой серьезных усилий – и еще пришлось срезать передние жвала – она помогла Каладину выбраться через боковую часть пасти. Покрытый ихором и кровью, с бледным от явной кровопотери лицом, он выглядел как сама смерть.

– Вот буря!.. – прошептала она, когда он лег на камни.

– Перевяжите мне ногу, – слабым голосом попросил Каладин. – В остальном я вроде в порядке. Быстро исцелюсь…

Его нога представляла собой жуткое зрелище. Шаллан вздрогнула. Совсем как у… как… у Балата…

Каладин не скоро сможет ходить. «Ох, Буреотец!..» – подумала она, отрезая подол платья на уровне колен. Девушка плотно забинтовала его ногу, как он велел. Он решил, что жгут не нужен. Шаллан прислушалась; ему, скорее всего, довелось перевязать куда больше ран, чем ей.

Она отрезала правый рукав, чтобы перевязать вторую рану у него на боку, где ущельный демон начал рвать его пополам, когда сомкнул челюсти. Потом села рядом, чувствуя изнеможение и холод. Теперь ее ноги и правая рука ощущали прохладный воздух на дне ущелья.

Каладин, лежавший на земле с закрытыми глазами, тяжело вздохнул.

– Два часа до Великой бури, – прошептал он.

Шаллан глянула на небо. Было почти темно.

– Точно, – ответила она. – Мы его победили, но все равно нам конец, верно?

– Несправедливо, да. – Он сел, застонав.

– Разве ты не должен…

– Чушь. У меня были раны куда серьезнее.

Кэл открыл глаза и увидел, как она вопросительно вскинула бровь. Похоже, у него кружилась голова.

– Были, – упрямо повторил он. – Это не солдатское хвастовство.

– Настолько плохие? – уточнила она. – Сколько раз?

– Дважды, – признал он и окинул взглядом громадную тушу ущельного демона. – Мы действительно убили эту тварь.

– Печально, я знаю, – с грустью произнесла Шаллан. – Он был красив.

– Был бы еще красивее, если бы не пытался меня сожрать.

– С моей точки зрения, – заметила девушка, – он не пытался, а преуспел.

– Глупости, чудище меня не проглотило. Не считается. – Он протянул к ней руку, словно хотел, чтобы она помогла ему встать.

– Хочешь попробовать идти дальше?

– Думаете, я буду просто лежать и ждать паводка?

– Нет, но… – Девушка подняла голову. Ущельный демон был огромен. Лежа на боку, он возвышался футов на двадцать. – Что, если мы вскарабкаемся на него, а потом попытаемся забраться на вершину плато? – Чем дальше на запад они продвигались, тем менее глубокими становились ущелья.

Каладин тоже посмотрел вверх:

– Все равно придется одолеть добрых восемьдесят футов. И что мы станем делать на вершине плато? Буря нас оттуда сдует.

– Мы можем хоть попытаться отыскать какое-нибудь убежище… – предложила Шаллан. – Буря свидетельница, все действительно безнадежно?

Странное дело – он склонил голову набок:

– Возможно.

– Только «возможно»?

– Убежище… У вас есть осколочный клинок.

– И? – спросила она. – Я не смогу срезать стену воды.

– Нет, но резать камень можете. – Он глянул вверх, на стену ущелья.

У Шаллан перехватило дыхание.

– Мы вырежем нору! Как это делают разведчики.

– В стене, – подтвердил он. – Вон там виден уровень воды. Если мы заберемся выше…

В любом случае нужно карабкаться. Хотя и не до самого верха, где ущелье сужалось, но все равно подъем окажется нелегким. И у них совсем мало времени.

Но это шанс.

– Это придется сделать вам, – сказал Каладин. – Я, возможно, смогу стоять, если вы мне поможете. Но карабкаться, орудуя осколочным клинком…

– Действительно, – ответила Шаллан, вставая. Она перевела дух. – Действительно.

Она начала с того, что забралась на спину ущельного демона. Карабкаться по скользкому панцирю было трудно, однако девушка находила опору для ног между броневыми пластинами. Оказавшись наверху, посмотрела на уровень воды. Тот казался намного выше, чем мерещилось снизу.

– Надо вырезать опоры для рук, – крикнул ей Каладин.

Точно. Шаллан все время забывала про осколочный клинок. Видимо, не хотела думать о нем…

Нет. Сейчас для этого нет времени. Она призвала клинок и вырезала несколько длинных кусков камня, которые упали и покатились вниз по панцирю. Шаллан заправила прядь волос за ухо и продолжила трудиться в тусклом свете, создавая похожую на лестницу последовательность опор на стене ущелья.

Потом принялась взбираться. Стоя на одной из опор и цепляясь за самую высокую, призвала клинок и попыталась вырезать еще одну, но шквальное лезвие было слишком длинным.

Клинок любезно сжался в ее руке, превратившись в куда более короткий меч – почти что в большой нож.

«Спасибо», – подумала она и вырезала следующую ступеньку.

Опора за опорой, Шаллан подымалась все выше. От этой работы она обливалась потом. Время от времени приходилось спускаться, чтобы дать отдых рукам, цеплявшимся за камни. В конце концов веденка забралась так высоко, как только могла, прямо над уровнем воды. Девушка неуклюже зависла там и начала вырезать куски камня, стараясь делать это так, чтобы те не падали ей на голову.

Сыплющиеся камни барабанили по панцирю мертвого ущельного демона.

– У вас отлично получается! – раздался снизу голос Каладина. – Продолжайте!

– Когда ты успел сделаться таким бодрым? – прокричала Шаллан в ответ.

– С того самого момента, когда решил, что умер, а потом понял свою ошибку.

– Тогда напомни мне, чтобы я время от времени пыталась тебя убить, – огрызнулась она. – Если сумею, буду радоваться, а если нет – обрадуешься ты. Всем хорошо!

Она услышала, как Кэл тихонько хихикает, и продолжила высекать нору в камне. Это было сложнее, чем представлялось. Да, клинок легко резал камень, но у нее все время получалось так, что вырезанные куски не желали выпадать наружу. Приходилось рубить их на мелкие части, отпускать клинок и выгребать все руками.

Однако через час неистового труда у Шаллан получилось соорудить подобие убежища. Она не смогла прорыть настолько глубокую нору, как хотелось, но и такая должна сгодиться. Измотанная веденка сползла вниз по самодельной лестнице в последний раз и плюхнулась на спину ущельного демона, покрытую мусором. Руки болели, словно она таскала тяжести, – и, в строгом смысле слова, так оно и было, поскольку забраться вверх по стене означало поднять саму себя.

– Получилось? – поинтересовался Каладин, лежавший на дне ущелья.

– Не совсем. Но думаю, мы должны поместиться.

Молодой человек молчал.

– Каладин-мостовичок, убийца ущельного демона, приносящий уныние, ты поднимешься со мной в эту дыру, что я только что высекла. – Она свесилась с бока ущельного демона и устремила на него взгляд. – У нас не будет очередной дурацкой беседы о том, не помереть ли тебе здесь, пока я героически продолжу путь. Понял?

– Не уверен, что я смогу идти, – со вздохом ответил Каладин. – Не говоря уже о том, чтобы карабкаться.

– Ты идешь со мной, – отрезала веденка, – даже если мне придется тебя нести.

Он поднял взгляд и ухмыльнулся; его лицо покрывала корка засохшего фиолетового ихора, хоть он и вытирался, как только мог.

– Хотел бы я на это посмотреть.

– Да ладно тебе, – ответила Шаллан, сама с трудом поднимаясь. Буря свидетельница, она устала. Клинком рассекла одну из свисавших со стены лоз. Забавно: чтобы заполучить лозу, пришлось ударить дважды. Первый удар рассек дух. Когда она умерла, клинок сумел по-настоящему разрезать плоть.

Верхняя часть уползла, свернувшись как штопор. Шаллан бросила вниз конец отрезанного куска. Каладин взялся за него одной рукой и, оберегая раненую ногу, принялся осторожно забираться на панцирь ущельного монстра. Оказавшись там, плюхнулся без сил рядом с веденкой, и по его грязному лицу текли струйки пота, оставляя дорожки. Он посмотрел вверх, на вырезанную ею лестницу.

– Вы действительно собираетесь заставить меня подняться туда?

– Да, – подтвердила она. – И мое желание исключительно себялюбивое.

Каладин уставился на Шаллан.

– Не допущу, чтобы последним, что ты увидишь в своей жизни, была я в остатках изгвазданного платья, покрытая пурпурной кровью, с всклокоченными волосами. Это ниже моего достоинства. Подъем, мостовичок.

Веденка услышала далекий грохот. «Нехорошо…»

– Забирайтесь, – скомандовал он.

– Я не…

– Забирайтесь, – тверже повторил он, – и ложитесь на край норы, а потом протяните руку наружу. Когда я буду близко, вы поможете мне преодолеть оставшиеся несколько футов.

Секунду-другую она злилась, затем схватила сумку и начала подниматься. Буря свидетельница, ступеньки были скользкими. Добравшись до верха, она заползла в неглубокую нору и опасливо свесилась с края, протянув вниз одну руку и вцепившись в стену другой. Кадалин глянул на девушку, стиснул зубы и начал взбираться.

Большей частью он подтягивался; раненая нога болталась, здоровой упирался. Мускулистые руки солдата позволяли ему медленно продвигаться ступень за ступенью.

На дне ущелья появился ручеек. Потом забурлил.

– Быстрее! – крикнула Шаллан.

В ущельях завыл ветер – зловещий, жуткий звук порождали многочисленные разломы. Точно стоны древних призраков. Высокий вой сопровождался низким грохочущим ревом.

Вокруг них прятались растения, лозы скручивались в тугие узлы, камнепочки закрывались, обороцветы складывались. Жизнь замирала.

Каладин охнул, истекая по́том; его лицо напряглось от боли и изнеможения, пальцы дрожали. Он подтянул себя к следующему выступу, протянул руку навстречу руке Шаллан.

Ударила буревая стена.

Тысяча суетливых тварей

102 Год назад

Шаллан скользнула в комнату Балата, держа в руке короткую записку.

Балат вскочил и развернулся. Расслабился.

– Шаллан! Я чуть не умер от испуга.

В маленькой комнате, как и в большинстве комнат особняка, были незастекленные окна с простыми тростниковыми ставнями – сегодня их закрыли и заперли, поскольку приближалась Великая буря. Последняя перед Плачем. Снаружи слуги колотили по стенам, приделывая поверх тростниковых ставней крепкие буревые.

Шаллан надела одно из новых платьев – дорогое, из тех, что покупал ей отец, сшитое по воринской моде, прямое и с узкой талией, с карманом в рукаве. Женское платье. Она также надела ожерелье, которое он ей подарил. Отцу нравилось, когда дочь носила это украшение.

Йушу полулежал в одном из кресел поблизости, растирая в пальцах какой-то стебель, и его лицо приобрело отрешенный вид. За два года, что прошли с тех пор, как кредиторы утащили его из дома, он похудел, но из-за запавших глаз и шрамов на запястьях все равно не очень-то походил на своего близнеца.

Шаллан окинула взглядом узлы с вещами:

– Балат, хорошо, что отец не заходит к тебе. Эти баулы выглядят так, что и слепой бы понял, в чем дело.

Йушу тихонько рассмеялся и потер шрам на запястье другой рукой.

– Мало того, он дергается, стоит служанке чихнуть в коридоре.

– Тише вы оба, – одернул их Балат, наблюдая за окном, где рабочие закрепляли буревой ставень. – Сейчас не время для легкомыслия. Преисподняя! Если он узнает, что я собираюсь уехать…

– Не узнает. – Шаллан развернула письмо. – Он слишком занят – готовится поразить великого князя своим великолепием.

– А не кажется ли кому-то удивительным, – проговорил Йушу, – что мы так разбогатели? Сколько на наших землях месторождений ценного камня?

Балат снова принялся паковать вещи.

– Пока отец этим доволен, мне плевать.

Проблема в том, что отец не был доволен. Да, Дом Давар теперь поднялся – новые каменоломни приносили фантастический доход. Вместе с тем чем лучше шли дела, тем мрачнее становился отец. Бродил по коридорам, ворчал. Срывался на слугах.

Шаллан просмотрела письмо.

– Не вижу радости на твоем лице, – заметил Балат. – Они не смогли его отыскать?

Девушка покачала головой. Хеларан пропал. По-настоящему исчез. Больше никаких контактов, никаких писем; даже люди, с которыми он постоянно связывался раньше, теперь понятия не имели, куда тот отправился.

Балат сел на один из своих узлов:

– Что же мы будем делать?

– Тебе придется решать, – ответила Шаллан.

– Я должен вырваться отсюда. Должен! – Он пробежался пятерней по волосам. – Эйлита готова отправиться со мной. Ее родители уехали на месяц в Алеткар. Момент самый подходящий.

– Что, если ты не сможешь найти Хеларана?

– Я отправлюсь к великому князю. Его бастард сказал, что князь прислушается к любому, кто захочет свидетельствовать против отца.

– Это было много лет назад, – напомнил Йушу, откидываясь на спинку кресла. – Теперь отец в фаворе. Кроме того, великий князь почти покойник, все об этом знают.

– Это наш единственный шанс. – Балат встал. – Я уеду. Сегодня, после Великой бури.

– Но отец… – начала Шаллан.

– Отец велел, чтобы я поехал с проверкой в поселки, расположенные в восточной долине. Навру ему, что этим и займусь, а сам заберу Эйлиту, и мы отправимся в Веденар, пойдем прямиком к великому князю. К тому моменту как отец явится туда через неделю, я уже скажу свое слово. Этого должно хватить.

– А Мализа? – спросила Шаллан. План по-прежнему предполагал, что он заберет мачеху с собой, в безопасное место.

– Не знаю, – ответил Балат. – Он ее не отпустит. Может, когда отец уедет к великому князю, ты отошлешь ее куда-нибудь? Не знаю. Как бы там ни было, мне надо уехать. Сегодня вечером.

Шаллан шагнула вперед и положила руку ему на плечо.

– Я устал бояться, – объяснил ей Балат. – Устал быть трусом. Если Хеларан исчез, то я на самом деле старший. Пришла пора это доказать. Я не стану спасаться бегством и тратить жизнь на догадки о том, преследуют ли нас отцовские прихвостни. А так… а так все будет кончено. Решено.

Дверь распахнулась.

Несмотря на все издевки, что Балат ведет себя подозрительно, Шаллан подпрыгнула в точности так же, как он, и пискнула от испуга. Но это был всего лишь Виким.

– Клянусь бурей, Виким! – воскликнул Балат. – Мог бы хоть постучать или…

– Эйлита здесь, – сообщил Виким.

– Что?! – Балат кинулся вперед, схватил брата. – Она не должна была приходить! Я планировал забрать ее.

– Ее вызвал отец, – объяснил Виким. – Эйлита прибыла только что вместе с горничной. Он разговаривает с ней в пиршественном зале.

– Ох, нет… – выдохнул Балат и, оттолкнув Викима в сторону, ринулся в коридор.

Шаллан последовала за ним, но задержалась на пороге.

– Не делай глупостей! – крикнула она вслед брату. – Балат, план!

Было непохоже, что он ее услышал.

– Все может обернуться плохо, – буркнул Виким.

– Или наоборот, чудесно, – пробормотал Йушу позади них, по-прежнему расслабленный. – Если отец как следует прижмет Балата, может быть, он прекратит ныть и что-то сделает.

Выходя в коридор, Шаллан ощутила холод. Была ли это… паника? Всепоглощающая паника, такая резкая и сильная, что все прочие чувства исчезли без следа.

Этого следовало ожидать. Она знала, что так случится. Они пытались прятаться, пытались сбежать. Конечно, у них ничего не могло получиться.

У матери ведь тоже не вышло.

Виким пробежал мимо нее. Она шла медленно. Не потому что была спокойна, а потому что ее тянуло вперед. Медленный шаг был сопротивлением неизбежному.

Девушка пошла по лестнице вверх, а не вниз, в пиршественный зал. Ей надо было кое-что захватить.

Понадобилась всего минута. Вскоре она вернулась с кошелем, который ей когда-то дали, спрятанным в тайном кармане. Она спустилась по ступенькам, подошла к дверям в пиршественный зал. Йушу и Виким ждали снаружи, напряженно наблюдая.

Они пропустили ее.

В зале, разумеется, орали.

– Ты не должен был этого делать, не обсудив со мной! – орал Балат. Он стоял возле главного стола; Эйлита была рядом, держала его за руку.

Отец возвышался по другую сторону стола, перед ним была недоеденная трапеза.

– Балат, с тобой бесполезно спорить. Ты не слушаешь.

– Я ее люблю!

– Ты дитя, – отмахнулся отец. – Глупое дитя, которое не заботится о своем Доме.

«Плохо, плохо, плохо», – подумала Шаллан. Отец говорил тихим голосом. Он был опаснее всего, когда говорил тихим голосом.

– Думаешь, – продолжил отец, подавшись вперед и упираясь ладонями о столешницу, – я не знаю о твоем плане сбежать?

Балат попятился:

– Как?!

Шаллан вошла в комнату. «Что это на полу?» – подумала она, идя вдоль стены к двери в кухню. Что-то мешало той закрыться.

По крыше снаружи застучал дождь. Пришла буря. Стражники были в караулке, слуги разошлись по комнатам, чтобы дождаться, пока стихия уляжется. Семья осталась в одиночестве.

Поскольку окна закрыли, комнату освещали только холодные сферы. Светлорд Давар не приказал разжечь камин.

– Хеларан мертв, – бросил отец. – Ты это знал? Ты не можешь его отыскать, потому что его убили. Мне даже не пришлось это делать. Он сам нашел смерть на поле боя в Алеткаре. Вот придурок!

Эти слова пошатнули ледяное спокойствие Шаллан.

– Как ты узнал, что я собираюсь уйти? – требовательно спросил Балат. Он шагнул вперед, но Эйлита удержала его. – Кто тебе доложил?

Шаллан присела рядом с тем, что препятствовало кухонной двери закрыться. От грохота грома все здание дрожало. У двери лежало тело.

Мализа. Смерть пришла к ней после нескольких ударов по голове. Свежая кровь. Теплый труп. Он убил ее недавно. Вот буря!.. Отец узнал о плане, послал за Эйлитой и подождал, пока та прибудет, а потом прикончил свою жену.

Это не было убийством сгоряча. Он лишил ее жизни в наказание.

«Вот к чему все пришло, – подумала Шаллан, чувствуя странное, отрешенное спокойствие. – Ложь становится правдой».

Это ее вина. Она встала и прошла по комнате туда, где слуги оставили для отца кувшин с вином и чаши.

– Мализа, – предположил Балат. Брат не смотрел на Шаллан, он просто догадался. – Она сломалась и все тебе выложила, верно? Преисподняя! Не стоило нам ей доверять.

– Да, – подтвердил отец. – Она заговорила. В итоге.

Меч Балата с тихим скрежетом покинул кожаные ножны. Меч отца последовал примеру.

– Наконец-то, – усмехнулся отец, – ты демонстрируешь хоть какое-то подобие хребта.

– Балат, нет! – воскликнула Эйлита, вцепившись в него.

– Я больше не буду его бояться, Эйлита! Не буду!

Шаллан налила вина.

Светлорд Давар перепрыгнул через главный стол, замахиваясь мечом, который держал обеими руками, и они сошлись. Эйлита закричала и попятилась, когда Балат замахнулся мечом на отца.

Шаллан мало что понимала в фехтовании. Она наблюдала за тем, как Балат и остальные тренируются, но настоящие поединки видела только на дуэльной арене.

Сейчас все было по-другому. Сейчас все было… жестоко. Отец снова и снова обрушивал на Балата удары, которые тот едва успевал парировать. Звон металла вторил грохоту бури. От каждого удара комната как будто вздрагивала. Или причиной тому был гром?

Балат споткнулся, начиная стремительную атаку, и упал на одно колено. Отец выбил меч из его рук.

Неужели все закончилось так быстро? Прошло всего-то несколько секунд. Совсем не как на дуэлях.

Отец грозно навис над сыном.

– Я всегда тебя презирал, – прорычал он. – Ты трус. Хеларан был благородным. Он противился мне, но делал это с пылом. А ты… ты ползаешь на брюхе, скулишь и жалуешься.

Шаллан подошла к нему и протянула вино:

– Отец, он повержен. Ты победил.

– Я всегда хотел сыновей, – продолжил светлорд Давар. – И у меня их четверо. Все никудышные! Трус, пьяница и слабак. – Он моргнул. – Только Хеларан… только Хеларан…

– Отец? – позвала Шаллан. – Выпей.

Он взял чашу и осушил до дна.

Балат схватил меч. Все еще стоя на одном колене, он сделал выпад. Шаллан закричала, и меч со странным звоном задел отца, прорезав его сюртук и выйдя со спины, коснувшись чего-то металлического.

Отец выронил чашу. Та упала на пол, пустая. Он охнул, ощупывая бок. Балат отвел меч и в ужасе уставился на отца снизу вверх.

Когда светлорд Давар посмотрел на руку, на ней была капля крови – не больше.

– Это все, на что ты способен? – зарычал он. – Пятнадцать лет тренировок – и это твой лучший удар? Атакуй меня! Срази меня! – Он отвел меч в сторону, поднял другую руку.

Балат разрыдался, и меч выскользнул из его пальцев.

– Ба! – завопил отец. – Бесполезен. – Он швырнул меч на главный стол, подошел к очагу. Схватил железную кочергу и вернулся обратно. – Бесполезен.

Он ударил кочергой по бедру Балата.

– Отец! – завизжала Шаллан и попыталась схватить его за руку. Он ее оттолкнул и снова обрушил кочергу на ногу сына.

Балат заорал.

Девушка упала и сильно ударилась головой об пол. Она могла лишь слышать, что происходило дальше. Вопли. Тяжелые удары кочергой по чему-то мягкому. Яростный грохот бури наверху.

– Почему. – Шмяк! – Ты. – Шмяк! – Не можешь. – Шмяк! – Хоть что-то. – Шмяк! – Сделать. – Шмяк! – Правильно?

Перед глазами у Шаллан прояснилось. Отец тяжело дышал. Его лицо было в брызгах крови. Балат всхлипывал на полу. Эйлита держалась за него, зарывшись лицом в его волосы. Нога Балата являла собой кровавое месиво.

Виким и Йушу по-прежнему стояли в дверях в пиршественный зал, замерев в ужасе.

Отец посмотрел на Эйлиту, в глазах его было убийство. Он поднял кочергу, чтобы ударить. Но потом оружие выскользнуло из его пальцев и со звоном упало на пол. Взглянул на свою руку, словно с изумлением, и зашатался. Схватился за стол, но все равно рухнул на колени, а затем повалился на бок.

Дождь стучал по крыше. Казалось, тысяча суетливых тварей пытается проникнуть в дом.

Шаллан вынудила себя встать. Холод. Да, она теперь узнала этот холод внутри себя. Девушка чувствовала его раньше – в тот день, когда потеряла мать.

– Перевяжи раны Балата. – Она подошла к плачущей Эйлите. – Используй его рубашку.

Та кивнула сквозь слезы и дрожащими пальцами начала работать.

Шаллан присела рядом с отцом. Он лежал без движения, его открытые мертвые глаза таращились в потолок.

– Что… что случилось? – спросил Виким. Она не заметила, как они с Йушу робко вошли в зал, обошли стол и приблизились к ней. Виким глянул через ее плечо. – Неужели удар Балата в бок…

У отца там текла кровь; Шаллан это чувствовала сквозь одежду. Но рана была недостаточно серьезной, чтобы привести к такому. Она отрицательно покачала головой и объяснила:

– Несколько лет назад ты мне кое-что дал. Мешочек. Я его сохранила. Ты сказал, со временем они становятся сильнее.

– Ох, Буреотец… – Виким поднял руку ко рту. – Черногибник? Ты…

– В вине, – уточнила Шаллан. – Мализа мертва, она возле кухни. Он зашел слишком далеко.

– Ты его убила, – произнес Виким, уставившись на труп их отца. – Ты его убила!

– Да. – Шаллан чувствовала полное изнеможение. Она проковыляла к Балату и начала помогать Эйлите с перевязкой. Брат был в сознании и стонал от боли. Шаллан кивнула Эйлите, которая принесла ему немного вина. Не отравленного, разумеется.

Отец мертв. Она его убила.

– Что это такое? – вдруг спросил Йушу.

– Не делай этого! – испуганно заорал Виким. – Клянусь бурей! Ты что же, шаришь у него по карманам?

Шаллан обернулась и увидела, как Йушу тянет что-то серебристое из кармана отцовского сюртука. Оно было в небольшом черном мешочке, слегка влажном от крови, и лишь частично выглядывало сквозь прореху от удара Балата.

– Ох, Буреотец!.. – выдохнул Йушу, вытаскивая содержимое. Это было устройство, состоявшее из нескольких серебристых металлических цепочек, которые соединяли три больших самосвета, – один треснул и не светился. – Это то, о чем я думаю?

– Духозаклинатель, – догадалась Шаллан.

– Подними меня, – попросил Балат, когда Эйлита вернулась с вином. – Пожалуйста.

Девушка, поколебавшись, помогла ему сесть. Его нога… нога выглядела ужасно. Им придется вызвать лекаря.

Шаллан встала, вытерла окровавленные руки о платье и взяла у Йушу духозаклинатель. Деликатная металлическая штуковина сломалась там, где по ней ударил меч.

– Я не понимаю, – пробормотал Йушу. – Разве это не богохульство? Разве они не принадлежат королю, чтобы их могли использовать только ревнители?

Шаллан потерла металл большим пальцем. Она не в силах думать. Оцепенение… шок. Вот как это называется. Шок.

«Я убила отца».

Виким внезапно взвизгнул и отпрянул.

– У него нога дернулась.

Шаллан резко повернулась к телу. Пальцы отца спазматически дергались.

– Приносящие пустоту! – воскликнул Йушу. Он посмотрел на потолок, в сторону ярящейся бури. – Они здесь. Они внутри его. Это…

Шаллан присела рядом с «трупом». Глаза шевельнулись, сосредоточились на ней.

– Слишком мало, – прошептала она. – Яд оказался слабым.

– Ох, буря! – воскликнул Виким, присев рядом. – Он еще дышит. Это его не убило, а просто парализовало. – Виким вытаращил глаза. – И он приходит в себя.

– Значит, надо закончить дело. – Шаллан посмотрела на братьев.

Йушу и Виким отпрянули, качая головами. Балат был в полубессознательном состоянии.

Она снова повернулась к отцу. Тот смотрел на нее, его глаза теперь двигались с легкостью. Нога подергивалась.

– Прости, – прошептала Шаллан, расстегивая замочек на ожерелье. – Спасибо за то, что ты сделал для меня. – Она накинула ожерелье ему на шею.

И начала скручивать.

Она использовала рукоять одной из упавших со стола вилок. Набросила один конец застегнутого ожерелья на нее и, крутя, затягивала его все туже вокруг отцовской шеи.

– Ступай-ка спать, – шептала она, – в глухую падь, где тьма вокруг густая…

Колыбельная. Шаллан бормотала сквозь слезы – эту песню отец ей пел, когда она была малышкой и чего-нибудь пугалась. Его лицо и руки были в красных пятнах крови.

– Среди камней, что всех страшней, сомкни глаза свои.

Шаллан чувствовала его взгляд на себе. По коже бежали мурашки, когда она затягивала ожерелье.

– Пусть бури грядут, но уютно тут, ветра колыбель качают…

Шаллан пришлось смотреть, как его глаза вылезают из орбит, как лицо меняет цвет. Его тело дрожало, напрягалось, пытаясь пошевелиться. Он уставился на нее, безмолвно умоляя и укоряя в предательстве.

Шаллан почти могла вообразить, что завывания бури были частью ночного кошмара. Что вскоре она проснется в ужасе и отец ей споет. Как бывало, когда она была малышкой…

– Кристаллов сияет… изысканный лес…

Отец перестал двигаться.

– Ты с песней моей… усни… крошка моя…

Сквозь бурю

103

А вот ты, однако, никогда не был силой, созданной для равновесия. Ты тащишь за собой хаос, точно труп, который волочат по снегу, держа за ногу. Пожалуйста, прислушайся к моей просьбе. Покинь то место и присоединись ко мне, дав клятву о невмешательстве.

Каладин уцепился за руку Шаллан.

Наверху грохотали валуны, врезаясь в плато, отламывая куски, которые сыпались на дно мимо них. Ветер неистовствовал. Вода прибывала, поднималась к нему. Он держался за Шаллан, но их мокрые руки начали скользить.

А потом ее хватка окрепла, словно девушка ощутила внезапный прилив сил. Мощным рывком, который не сочетался с ее хрупкой фигуркой, Шаллан подняла Каладина. Он уперся здоровой ногой, которой уже касалась вода, и вынудил себя преодолеть оставшееся расстояние, чтобы присоединиться к ней в нише, выдолбленной в скале.

Ниша едва ли достигала трех-четырех футов в глубину, меньше трещины, в которой они прятались от ущельного демона. К счастью, обращена она была на запад. Хотя вокруг них вертелся ледяной ветер и летели водяные брызги, основной удар бури принимало на себя плато.

Тяжело дыша, Каладин привалился к стене своеобразного алькова, и Шаллан прижалась к нему. Раненая нога полыхала от жуткой боли. Веденка была теплом в его руках, и он держался за нее так же крепко, как и она за него, – они оба сидели, сгорбившись, у каменной стены, и его голова упиралась в потолок их убежища.

Плато содрогалось, тряслось, точно испуганный человек. Каладин почти ничего не видел; тьма была абсолютной, не считая моментов, когда сверкала молния. И звук! Грохочущий гром, похоже, не был связан с яркими вспышками молний. Вода ревела, точно злобное чудовище, и вспышки озаряли пенящуюся бурную реку в ущелье.

Преисподняя!.. Вода почти достигала их ниши. Она поднялась футов на пятьдесят или больше. Грязная, полная веток, сломанных растений, сорванных со стен лоз.

– Сфера? – спросил Каладин во тьме. – У вас была сфера для света.

– Нету! – прокричала она сквозь рев бури. – Наверное, уронила, когда схватила тебя.

– Я не…

Жуткий громовой раскат в сопровождении ослепляющей вспышки света лишил его дара речи. Шаллан прижалась к нему крепче, вцепилась пальцами в плечо. Перед его взором остались очертания вспышки.

Вот буря! Он мог поклясться, что эти очертания складывались в лицо, до жути искаженное, с разинутым ртом. Следующая молния озарила потоп снаружи чередой трескучих вспышек, и оказалось, что на поверхности воды полным-полно трупов. Течением мимо них влекло десятки мертвецов, чьи глаза были обращены к небесам, а у многих глазницы были пусты. Люди и паршенди.

Вода всколыхнулась и подтопила нишу на несколько дюймов. Вода мертвецов. Буря опять стала темной, черной, точно пещера под землей. Только Каладин, Шаллан и трупы.

– Это была, – проговорила Шаллан, когда их головы сблизились, – самая нереальная вещь из всех, какие я когда-либо видела.

– Бури странные.

– Говоришь по собственному опыту?

– Садеас велел повесить меня снаружи во время одной, – объяснил он. – Я должен был умереть.

Тот ураган попытался сорвать с его костей кожу и мышцы. Дождь напоминал ножи. Молнии – прижигающее железо.

И маленькая фигурка, вся в белом, стоявшая перед ним, вскинув руки, словно желая рассечь стихию ради него. Миниатюрная и хрупкая, но такая же сильная, как сами ветра.

«Сил… Что же я сделал с тобой?»

– Хочу услышать эту историю, – сказала Шаллан.

– Как-нибудь поведаю.

Их опять окатило водой. На миг они сделались легче, поплыли на гребне внезапной волны. Течение потянуло их с неожиданной силой, словно желая выволочь наружу, в реку. Шаллан вскрикнула, и Каладин в панике схватился обеими руками за края ниши. Вода отступила, хотя он по-прежнему слышал, как она шумит. Они снова устроились в алькове.

Сверху пролился свет, слишком ровный для молнии. Что-то ярко светилось на плато. И двигалось. Было трудно разглядеть, потому что выход из их убежища закрывала завеса воды, струившейся по стене плато. Однако Каладин мог поклясться, что видел там громадную фигуру – светящуюся, – которая шла куда-то в сопровождении другой фигуры, чужеродной и гладкой. Они брели сквозь бурю. Шаг за шагом, пока свет не угас вдали.

– Прошу тебя, – проговорила Шаллан. – Мне нужно как-то отвлечься от… этого. Расскажи.

Он содрогнулся, но кивнул. Голоса. Голоса должны помочь.

– Все началось, когда Амарам меня предал, – начал Каладин настолько тихо, что, лишь прижавшись к нему, Шаллан могла слышать. – Он сделал меня рабом, потому что я знал правду – знал о том, что он убил моих людей из-за страстного желания заполучить осколочный клинок. Меч значил для него больше собственных солдат, больше чести…

Он поведал о том времени, когда был рабом, о своих попытках сбежать. О тех, кто погиб, поверив в него. История, которую Кэл никогда не рассказывал, текла из него неудержимым потоком. А кому он мог ее выложить? Четвертый мост бо́льшую часть этих событий прожил вместе с ним.

Юноша поведал ей про фургон и про Твлаква – она охнула, услышав это имя. Явно знала работорговца. Он рассказал об оцепенении, о… пустоте. О мыслях о самоубийстве и о том, как на это не хватило сил.

А потом пришел черед Четвертого моста. Он умолчал про Сил. Это теперь было слишком больно. Взамен описал вылазки с мостом, ужасы и смерти.

Их омывал дождь, который то и дело задувало внутрь, и он мог поклясться, что слышит далекие песнопения. Какие-то странные спрены проносились мимо их убежища – красные и фиолетовые, похожие на молнии. Может, их и видела Сил?

Шаллан слушала. Он думал, что веденка станет задавать вопросы, но та молчала. Не уточняла детали, не болтала. Девушка, похоже, очень даже умела вести себя тихо.

Удивительное дело, Кэл дошел до самого конца. До последней вылазки с мостом. До спасения Далинара. Хотелось все это извергнуть из себя. Он рассказал о встрече с осколочником-паршенди, о том, как оскорбил Адолина, как в одиночку удерживал подступы к мосту…

А когда закончил, они позволили тишине окутать себя и молча делили тепло. Вместе смотрели, как, подсвеченная молниями, течет вода там, где до нее нельзя было дотянуться.

– Я убила своего отца, – прошептала Шаллан.

Каладин взглянул на нее. Вспышка света озарила ее глаза – она смотрела снизу вверх, положив голову ему на грудь, и капли воды дрожали на ее ресницах. Его руки обнимали ее за талию, она обнимала его – после Тары он еще ни разу не был так близок с женщиной.

– Мой отец был жестоким, злым человеком, – продолжила Шаллан. – Убийцей. Я любила его. И я задушила его – а он лежал на полу, смотрел на меня и не мог пошевелиться. Я убила собственного отца…

Он не стал подталкивать ее, хотя желал узнать. Ему это было нужно.

К счастью, девушка не замолчала и рассказала о своей юности и об ужасах, которые познала. Каладин считал свою жизнь кошмарной, но была одна вещь, которой он обладал и которую, наверное, недостаточно ценил: любящие родители. Рошон притащил в Под саму Преисподнюю, но, по крайней мере, рядом с Каладином всегда были мать и отец, готовые его поддержать.

Что бы он делал, если бы его отец оказался таким же полным жестокости и злости человеком, какого описывала Шаллан? Если бы мать умерла у него на глазах? Что бы он делал, если бы вынужден был сам нести свет в родной дом, а не питаться светом, который дарил ему Тьен?

Юноша слушал, изумленный. Буря? Почему эта женщина не сломалась, не сломалась по-настоящему? Она говорила о себе так, но на самом деле походила на копье со сколом на наконечнике – копье, которое по-прежнему оставалось острым. Он предпочитал такие, с парой щербин на лезвии, с потертым древком. Острие, которое побывало в битве, попросту… лучше нового. Ты знаешь, что кто-то с этим копьем боролся за свою жизнь и оно осталось надежным, не сломалось. Отметины вроде этих были знаками силы.

Но когда она гневно упомянула о смерти своего брата Хеларана, Кэл похолодел.

Хеларана убили в Алеткаре. Он погиб от рук Амарама.

«Клянусь бурей… это ведь я его убил, верно? – подумал Каладин. – Убил ее любимого брата». Он ей об этом рассказал?

Нет. Нет, он не говорил о том, что убил осколочника, – лишь о том, что Амарам перебил людей Каладина, чтобы никто не узнал, как он жаждет заполучить это оружие. Он привык излагать события, не упоминая о том, что убил осколочника. Первые же месяцы в рабстве приучили его к тому, что болтать о таких вещах опасно. Он даже не осознавал, что и здесь последовал той же привычке.

Поняла ли Шаллан, что Каладин, а не Амарам был тем, кто на самом деле убил осколочника? Похоже, она не связала одно с другим. Девушка продолжала говорить, повествуя о ночи – также во время бури, – когда отравила, а затем убила своего отца.

Всемогущий, эта женщина сильней, чем он когда-либо был.

– И вот, – продолжила Шаллан, снова прижимая голову к его груди, – мы решили, что я разыщу Ясну. У нее… понимаешь, у нее ведь был духозаклинатель.

– Вы хотели узнать, не сможет ли она починить ваш?

– Это было бы слишком разумно. – Кэл не видел, как она нахмурилась, сердитая сама на себя, но как-то это услышал. – Мой план – глупый и наивный – состоял в том, чтобы поменять местами ее и мой духозаклинатели, и работающий привезти домой, и так добыть денег для семьи.

– До этого вы никогда не покидали семейные владения?

– Верно.

– И вы отправились… ограбить одну из самых мудрых женщин во всем мире?

– Э-э… да. Помнишь, я говорила про глупый и наивный план? Как бы там ни было, Ясна все узнала. К счастью, я ее заинтриговала, и она согласилась взять меня в ученицы. Брак с Адолином был ее идеей – способом защитить мою семью, пока я учусь.

– Хм. – Снаружи сверкнула молния. Ветер как будто сделался еще сильней, если такое вообще было возможно, и Каладину пришлось повысить голос, хотя Шаллан находилась вплотную к нему. – Очень щедро для женщины, которую вы чуть не обокрали.

– Полагаю, она увидела во мне что-то, и…

Тишина.

Каладин моргнул. Шаллан исчезла. На миг он запаниковал и начал шарить руками в поисках, а потом осознал, что нога не болит и дурнота от потери крови, шока и переохлаждения тоже прошла.

«А! – подумал он. – Опять».

Он перевел дух, встал и вышел из тьмы на край ниши. Поток внизу замер, словно застыл, и Каладин мог выпрямиться в полный рост у входа в альков, который Шаллан на самом деле сделала слишком низким, чтобы в нем можно было встать.

Он выглянул наружу и встретил чужой взгляд. Лицо – огромное, как сама вечность.

– Буреотец, – выдохнул Кэл. Некоторые называли его Йезерезе, Вестник. Однако это не сочеталось с тем, что Каладин слышал о любом из Вестников. Возможно, Буреотец был спреном? Богом? Он как будто был безразмерным, но Каладин его видел, различал лицо в безграничной протяженности.

Ветра стихли. Юноша слышал, как бьется его собственное сердце.

Дитя Чести. На этот раз лицо заговорило. В прошлый раз, посреди бури, оно молчало – хотя откровенничало во снах.

Каладин бросил взгляд в сторону, снова проверяя, не появилась ли Шаллан, но она отсутствовала. Девушка не часть этого видения, какова бы ни была его природа.

– Она одна из них, верно? – спросил Каладин. – Одна из Сияющих рыцарей или, по крайней мере, связыватель потоков. Вот что случилось во время сражения с ущельным демоном, и вот как она выжила при падении. Дело не во мне. Дело в ней.

Буреотец загрохотал.

– Сил, – продолжил Каладин, опять посмотрев в лицо существу. Плато перед ним исчезли, теперь они с лицом были наедине. Он должен узнать. Это причиняло ему боль, но он должен был. – Что я натворил?

Ты ее убил! От этого голоса все тряслось. Как будто… как будто сотрясание плато и его собственного тела и были звуками, из которых складывались слова.

– Нет, – прошептал Каладин. – Нет!

Все повторилось, зло проговорил Буреотец. Проявление человеческого чувства, которое Каладин узнал. Людям нельзя доверять, дитя Танаваста. Ты забрал ее у меня. Мою любимицу.

Лицо как будто начало удаляться, тускнеть.

– Прошу тебя! – закричал Каладин. – Как я могу все исправить? Что я должен сделать?

Это нельзя исправить. Она сломлена. Ты такой же, как те, что были раньше, – они убили очень многих, кого я люблю. Прощай, сын Чести. Больше тебе не летать с моими ветрами.

– Нет, я…

Буря вернулась. Каладин без сил рухнул на пол ниши, задохнувшись от внезапного возвращения боли и холода.

– Дыхание Келека! – воскликнула Шаллан. – Что это было?!

– Вы видели лицо?

– Да. Такое огромное… Я разглядела в нем звезды, множество звезд, бесконечность…

– Это Буреотец, – устало произнес Каладин. Он нащупал под собой что-то, и оказалось, что оно светится. Сфера – та, которую чуть раньше уронила Шаллан. Она потускнела, но теперь снова была заряженной.

– Это удивительно, – прошептала веденка. – Я должна это нарисовать.

– Желаю удачи, – буркнул Каладин, – в этом дожде.

Словно чтобы подчеркнуть его слова, их захлестнула еще одна волна. В ущельях образовывались водовороты, и время от времени волны дотягивались до них, заливая нишу на несколько дюймов, но на этот раз течение не грозило утащить их прочь.

– Бедные мои рисунки. – Шаллан прижимала сумку к груди защищенной рукой, а свободной продолжая держаться за него – ведь больше не за кого. – Сумка водонепроницаемая, но… я сомневаюсь, что она еще и буренепроницаемая.

Каладин хмыкнул и уставился на текущую воду. В ней таился какой-то чарующий узор, в котором проступали сломанные растения и листья. Трупов больше не было. Перед ними вода высоко вздымалась, словно огибая что-то большое внизу. Туша ущельного демона, понял Каладин, все еще лежала внизу, застряв в узком проходе. Даже паводок не смог поднять такую тяжесть.

Они замолчали. С появлением света желание выговориться иссякло, и он, хоть и поразмыслил над тем, как бы задать ей прямой вопрос о ее истинной сущности, в которой все больше убеждался, не стал ничего спрашивать. Когда они освободятся, найдется подходящий момент.

Пока что Каладин хотел подумать – хотя по-прежнему был рад ее присутствию. И осознавал его во всех смыслах, поскольку она прижималась к нему в мокром изодранном платье.

Однако беседа с Буреотцом отвлекала его от таких мыслей.

Сил. Неужели он действительно… убил ее? Он ведь недавно слышал ее плач.

Каладин попытался – просто ради бесполезного эксперимента – втянуть немного буресвета. Он почти хотел, чтобы Шаллан это увидела, – как она отреагирует? Конечно же, ничего не вышло.

Буря медленно проходила, паводок постепенно спадал. Когда дождь ослаб, вода в ущелье потекла в другую сторону. Все было так, как он предполагал, хоть и не видел ни разу. Теперь дожди шли к западу от равнин, чем на самих равнинах. Река бурлила – куда более лениво – и утекала туда, откуда явилась.

Из-под воды появился труп ущельного демона. Затем потоп наконец-то закончился – река превратилась в ручеек, дождь – в морось. Капли, которые падали с плато наверху, были куда крупнее и тяжелее самого дождя.

Он шевельнулся, собираясь выбраться из ниши, но понял, что Шаллан, свернувшись клубочком рядом с ним, заснула. Девушка тихонько посапывала.

– Наверное, ты единственная, – прошептал он, – кто когда-либо засыпал, пережидая Великую бурю под открытым небом.

Хоть Каладину и было неудобно, он понял, что карабкаться вниз с его раненой ногой совсем не хочется. Силы иссякли, после слов Буреотца обрушилась безжалостная тьма, и он, позволив себе оцепенеть, заснул.

104

Истинная слава

105

Возможно, весь космер зависит от того, насколько мы будем сдерживать себя.

Далинар, по крайней мере поговори с ним, – попросил Амарам. Он шел быстро, чтобы не отставать от главы Дома Холин, и плащ Сияющих рыцарей развевался за его спиной, пока они наблюдали за солдатами, загружавшими фургоны провизией, предназначенной для похода на Расколотые равнины. – Приди к соглашению с Садеасом, прежде чем отправиться туда. Прошу.

Далинар, Навани и Адолин разминулись с группой копейщиков, спешивших занять места в своем батальоне, где шла перекличка. Все гражданское население лагеря лихорадочно суетилось. По лужам, оставшимся после бури, туда-сюда бегали кремлецы.

Великая буря, случившаяся прошлой ночью, была последней в сезоне. Завтра в какой-то момент должен был начаться Плач. Хоть он и был мокрым временем, благодаря ему у них появлялся шанс. Возможность нанести удар, не опасаясь бурь. Выступление назначили на полдень.

– Далинар? – окликнул Амарам. – Ты поговоришь с ним?

«Осторожнее, – подумал Далинар. – Еще не время для приговора». Все надо сделать аккуратно. Идущая рядом Навани внимательно посмотрела на него. Она была осведомлена о планах по поводу Амарама.

– Я… – начал Холин.

Его перебило пение горнов, раскатившееся над лагерем. Последовательность сигналов казалась более поспешной, чем обычно. Обнаружили куколку. Далинар расшифровал ритм, определил целевое плато.

– Слишком далеко, – бросил он и махнул одной из своих письмоводительниц, высокой и тощей женщине, часто помогавшей Навани с ее экспериментами. – Кто сегодня на дежурстве по вылазкам на плато?

– Великие князья Себариаль и Ройон, сэр, – сообщила она, заглянув в свой журнал.

Далинар скривился. Себариаль никогда не посылал свои войска, даже если ему приказывали. Ройон действовал медленно.

– Велите сигнальщикам, чтобы сообщили этим двоим, что светсердце слишком далеко, не стоит и пытаться. Чуть позже мы выступаем в поход к лагерю паршенди, и я не могу допустить, чтобы часть нашего войска отделилась и отправилась за светсердцем.

Он вел себя так, словно кто-то из этих двоих планировал объединить силы с его войском. Он надеялся на Ройона. Да пошлет Всемогущий этому человеку смелость не передумать и не отказаться от похода в последний момент.

Адъютант бросился прочь, отменять вылазку на плато. Навани указала на группу письмоводительниц, которые составляли списки припасов, и Далинар, кивнув, остановился. Вдовствующая королева направилась к женщинам, чтобы получить от них сведения относительно готовности к походу.

– Садеасу не понравится, что светсердце никто не добывает, – сказал Амарам, пока они ждали вдвоем. – Когда он услышит, что ты отменил вылазку, пошлет за ним свои войска.

– Вмешаюсь я или нет, Садеас поступит так, как ему заблагорассудится.

– Всякий раз, когда ты позволяешь ему открыто проявлять неповиновение, – заметил Амарам, – это вбивает новый клин между ним и троном. – Амарам взял Далинара за руку. – У нас есть проблемы посерьезнее вашей с Садеасом размолвки, друг мой. Да, он тебя предал. Да, он склонен сделать это еще раз. Но мы не можем позволить себе, чтобы между вами началась война. Приносящие пустоту приближаются.

– Амарам, почему ты так считаешь? – спросил Далинар.

– Чутье. Далинар, ты дал мне этот титул, этот пост. Я кое-что чувствую, исходящее от самого Буреотца. Я знаю, что приближается катастрофа. Алеткар должен быть сильным. Вам с Садеасом нужно действовать сообща.

Далинар медленно покачал головой:

– Нет. Возможность того, чтобы Садеас сделался моим союзником, давно миновала. Дорога к единому Алеткару начинается не за столом переговоров, она начинается там.

За множеством плато, в лагере паршенди, где бы он ни находился. Конец войне. Итог для него и его брата.

«Объедини их».

– Садеас жаждет, чтобы ты предпринял этот поход, – сказал Амарам. – Он уверен в твоей неудаче.

– А когда я одержу победу, – ответил Далинар, – его слово потеряет всякий вес.

– Ты даже не знаешь, где вы обнаружите паршенди! – воскликнул Амарам, всплеснув руками. – Что вы будете делать? Бродить там, пока не наткнетесь на них?

– Да.

– Безумие. Далинар, ты дал мне эту должность – почти эфемерную должность, смею напомнить, – и поручил стать светом для всех народов. Как я могу это сделать, если даже ты ко мне не прислушиваешься? Что уж говорить об остальных?

Далинар покачал головой и посмотрел на восток, в сторону Расколотых равнин.

– Амарам, я должен туда отправиться. Ответы там, не здесь. Это как если бы мы долго шли к берегу, а потом год за годом сидели там и смотрели на воду, съежившись и боясь промокнуть.

– Но…

– Хватит.

– Далинар, в итоге тебе придется что-то решить, – негромко сказал Амарам. – Ты не можешь удерживать всю власть, одновременно притворяясь, что не ты тут главный, а потом игнорировать приказы и советы, как это делает тот, кому никто не указ.

В этих словах было неприятно много правды, и они больно ударили Далинара. Но он ничем не выказал свою реакцию, а спросил:

– Что с делом, которое я тебе поручил?

– Бордин? Насколько могу судить, его история не имеет ничего общего с реальностью. Я уверен, безумец просто бредит о том, что у него был осколочный клинок. Предполагать, что он мог им обладать на самом деле, – явная нелепость. Я…

– Светлорд! – К великому князю подбежала запыхавшаяся молодая женщина в форме гонца – узкой юбке с разрезами по бокам, под которой виднелись шелковые лосины. – Плато!

– Да, – сказал Далинар со вздохом. – Садеас высылает войска?

– Нет, сэр, – отмахнулась женщина, чьи щеки раскраснелись от бега. – Нет… я хочу доложить… Он вышел из ущелий.

Далинар, нахмурившись, резко повернулся к ней:

– Кто?

– Благословенный Бурей.

Далинар бежал всю дорогу.

Когда он приблизился к шатру на краю лагеря, где обычно собирали раненых после вылазок на плато, чтобы оказать им помощь, то увидел у входа толпу мужчин в кобальтовой форме. Лекарь орал, чтобы они расступились и не мешали.

Некоторые, заметив князя Холина, отдали честь и поспешно отпрянули, давая ему пройти. Синева разошлась, точно вода во время бури.

И Далинар увидел его. Оборванного, со свалявшимися волосами, исцарапанным лицом, с импровизированной повязкой на ноге. Молодой человек сидел на столе, предназначенном для ухода за ранеными, а рядом лежал его форменный китель в виде круглого узла, обвязанного чем-то вроде лозы.

Когда великий князь приблизился, Каладин поднял голову и собрался встать.

– Солдат, не… – начал Далинар, но его не послушали. Каладин заставил себя подняться, опираясь на копье, как на костыль. Потом поднял к груди руку – медленно, словно к ней привязали гири. Это был, осознал Далинар, самый усталый салют, какой ему только доводилось видеть.

– Сэр, – поприветствовал его Каладин. Спрены изнеможения возникали вокруг него из пустоты, точно струйки пыли.

– Как?.. – выдохнул Далинар. – Ты же… упал в ущелье!

– Лицом вниз, сэр, – сказал Каладин. – К счастью, я очень твердолобый.

– Но…

Кэл вздохнул, опираясь на копье:

– Простите, сэр. Я действительно не знаю, как выжил. Мы думаем, вмешались какие-то спрены. В любом случае, я вернулся через ущелья, пешком. Нужно было кое о ком позаботиться. – Он кивком указал в сторону.

Чуть подальше в шатре Далинар увидел ту, кого поначалу не заметил. Шаллан Давар – клубок рыжих волос и рваной одежды – сидела, окруженная стайкой лекарей.

– Будущая невестка, одна штука, – продолжил Каладин, – доставлена в целости и сохранности. Извините, упаковка повредилась.

– Но ведь была Великая буря! – изумился Далинар.

– Мы очень спешили, – объяснял Каладин. – Увы, по дороге случились неприятности. – Словно сомнамбула, он вытащил поясной нож и перерезал лозы на узле рядом с собой. – Вы ведь слышали, люди твердят, что в близлежащих ущельях шныряет демон?

– Да…

Каладин стащил остатки кителя со стола, открыв крупное зеленое светсердце. Пупырчатое и нешлифованное, оно излучало мощное свечение.

– Ага, – завершил историю Каладин, беря светсердце одной рукой и бросая на землю, к ногам великого князя. – Сэр, мы о нем для вас позаботились. – В мгновение ока его спрены изнеможения сменились на спренов славы.

Далинар, потеряв дар речи, уставился на светсердце, которое покатилось и уперлось в мысок его ботинка, почти ослепляя своим сиянием.

– Ох, мостовик, довольно мелодрамы, – послышался голос Шаллан. – Светлорд Далинар, мы обнаружили тварь уже мертвой и гниющей в ущелье. Бурю мы пережили, забравшись по спине демона в трещину на стене ущелья, где и спрятались там от ливней. Мы и светсердце-то достали, потому что существо уже наполовину сгнило.

Каладин покосился на нее, хмурясь, и почти сразу перевел взгляд на Далинара, подтвердив:

– Да, так все и было.

Лжец из него был куда худший, чем из Шаллан.

Наконец-то Амарам и Навани тоже добрались. Вдовствующая королева вошла в палатку, оставив Амарама снаружи.

Навани ахнула при виде Шаллан и побежала к ней, рассерженно крича на лекарей. Она суетилась и хлопотала вокруг девушки, хотя Каладину досталось несравнимо сильней, чем веденке, пусть ее платье и волосы и были в ужасном состоянии. Навани потребовала завернуть Шаллан в одеяло, прикрыв обнаженные части тела, а потом послала гонца в дом Далинара, чтобы там приготовили теплую ванну и трапезу, – в каком порядке воспользоваться тем и другим, девушке предстояло решать самой.

Далинар понял, что улыбается. Навани демонстративно игнорировала заявления Шаллан о том, что ей ничего такого не нужно. Наконец-то явилась мать-рубигончая. Теперь веденка явно перестала быть чужачкой, а причислена к членам стаи Навани – и помоги Чана мужчине или женщине, которая осмелится стать между Навани и тем, кого она воспринимает одним из своих.

– Сэр, – обратился Каладин, наконец-то позволив лекарям усадить себя обратно на стол. – Солдаты собирают припасы. Батальоны строятся. Ваш поход?

– Солдат, не тревожься, – ответил Далинар. – Я понимаю, в таком состоянии ты не сможешь меня охранять.

– Сэр, – продолжил Каладин, понизив голос. – Светлость Шаллан кое-что там обнаружила. Вам надо об этом знать. Поговорите с ней, перед тем как отправитесь в путь.

– Я так и сделаю, – пообещал Далинар. Подождав минутку, он взмахом руки велел лекарям отойти. Каладину, судя по всему, не угрожала немедленная опасность. Великий князь шагнул ближе, наклонился. – Твои люди ждали тебя, Благословенный Бурей. Они пропускали трапезы, брали тройные дежурства. Почти уверен, что без моего вмешательства они бы и во время Великой бури сидели здесь, у начала ущелий.

– Они хорошие люди, – произнес Каладин.

– Дело не только в этом. Твои люди знали, что ты вернешься. Что такого им известно о тебе, чего не знаю я?

Каладин посмотрел ему в глаза.

– Я ведь тебя искал? – спросил Далинар. – Все это время искал и не видел.

Кэл отвернулся.

– Нет, сэр. Может быть, когда-то, но… Я лишь то, что вы видите, но не то, о чем думаете. Мне жаль.

Далинар хмыкнул, изучая лицо Каладина. Он почти решил, что… Но похоже – нет.

– Дайте ему все, что он попросит или в чем будет нуждаться, – велел Далинар лекарям, разрешая им приблизиться. – Этот человек совершил подвиг. Снова.

Он удалился, позволив мостовикам столпиться вокруг своего капитана – что, разумеется, вызвало новый шквал ругательств со стороны лекарей. Куда подевался Амарам? Он был тут всего лишь пару минут назад. Когда прибыл паланкин для Шаллан, Далинар решил отправиться следом и узнать, что же важное, по словам Каладина, обнаружила веденка.

Через час Шаллан сидела в уютном гнезде из теплых одеял, с влажными после купания волосами, благоухающая цветочными духами. Ее одели в одно из платьев Навани, которое ей было слишком велико, и она чувствовала себя девочкой в материнском наряде. Наверное, ею она и была. Внезапная забота Навани оказалась неожиданной, но девушка, безусловно, ее принимала.

Ванна была великолепной. Шаллан хотела свернуться клубочком на этом диванчике и проспать десять дней. Пока что, однако, она позволила себе получить удовольствие от чистоты, тепла и безопасности, которые ощутила впервые за целую вечность.

– Далинар, ты не можешь взять ее с собой. – Голос Навани издавал Узор на столе перед диваном Шаллан. Она не ощущала ни малейших угрызений совести за то, что послала его шпионить за этой парой, пока принимала ванну. В конце концов, они говорили о ней.

– Эта карта… – произнес голос Далинара.

– Девочка нарисует тебе карту получше, ее и бери.

– Навани, она не может изобразить то, чего не видела. Ей надо быть там, с нами, чтобы нарисовать центр узора на равнинах, когда мы продвинемся в том направлении.

– Кто-то другой…

– Никто другой на подобное не способен, – возразил Далинар с явным почтением. – Четыре года, и ни один из наших разведчиков или картографов не заметил узора. Если мы собираемся разыскать паршенди, она мне необходима. Прости.

Шаллан поморщилась. Не очень-то хорошо у нее получилось держать свой талант художницы в секрете…

– Она только что вернулась из этих ужасных мест, – напомнил голос Навани.

– Я не допущу повторения того кошмара. Она будет в безопасности.

– Если вы все не погибнете, – резко ответила Навани. – Если весь этот поход не окончится катастрофой. Тогда у меня все отнимут. Снова. – Узор остановился и сказал своим обычным голосом: – Тут он ее обнял и прошептал несколько слов, которые я не расслышал. Потом они стали очень-очень близки и производили интересные звуки. Я могу воспроизвести…

– Нет, – перебила Шаллан, краснея. – Это слишком личное.

– Ладно.

– Мне надо отправиться в экспедицию, – пробормотала девушка. – Я должна завершить карту Расколотых равнин и придумать, как соотнести ее с древними картами Буревого Престола.

Это единственный способ отыскать Клятвенные врата. «Если предположить, что они не уничтожены во время того катаклизма, что расколол равнины, – подумала Шаллан. – И если я их действительно разыщу, смогу ли открыть?» Только один из Сияющих рыцарей мог разблокировать эту тропу.

– Узор, – тихонько проговорила она, сжимая чашку с подогретым вином. – Я ведь не Сияющая, верно?

– Я так не думаю, – подтвердил он. – Еще нет. По-моему, еще многое надо сделать, хотя я не уверен.

– Как же так получается, что ты не знаешь?

– Когда Сияющие рыцари существовали, я был не я. Это трудно объяснить. Я всегда существовал. Мы не рождаемся, как люди, и не можем по-настоящему умереть. Узоры вечны – как пламя, как ветер. Как все спрены. Но я был не такой, как сейчас. Я не… осознавал себя.

– Ты был неразумным спреном? – уточнила Шаллан. – Вроде тех, что собираются вокруг меня, когда я рисую?

– Меньше, чем они, – попытался растолковать Узор. – Я был… всем. Во всем. Я не могу это объяснить. Слов не хватит. Мне понадобятся цифры.

– Но ведь среди вас есть и другие, – предположила Шаллан. – Старшие криптики? Которые в те времена были… живы?

– Нет, – тихонько пробормотал Узор. – Никого из тех, кто был скован узами.

– Ни одного?

– Все мертвы, – подтвердил Узор. – Для нас это означает, что они утратили разум, ибо силу нельзя по-настоящему уничтожить. Эти старые криптики теперь узоры природы, как и нерожденные. Мы пытались их восстановить. Не выходит. Мммм. Возможно, если бы их рыцари были еще живы, у нас бы что-то получилось…

Буреотец! Шаллан плотнее завернулась в одеяло.

– Получается, погиб целый народ?

– И не один, – с мрачной торжественностью ответил Узор. – Многие. Наделенные разумом спрены были в те времена немногочисленны, и бо́льшая часть нескольких наших народов сковывали узы. Выживших оказалось очень мало. Тот, кого вы именуете Буреотцом. Кое-кто еще. Остальные – тысячи наших – погибли, когда случилось то событие. Вы называете его Отступничеством.

– Поэтому ты и уверен в том, что я тебя убью.

– Это неизбежно, – ответил Узор. – В конечном итоге ты нарушишь обеты, разрушишь мой разум и умертвишь меня, но я готов платить за предоставленную возможность. Мой род слишком незыблем. Мы все время меняемся, да, но эти перемены происходят одинаково. Снова и снова. Это трудно объяснить. Но вот вы… вы живые. Придя сюда, в ваш мир, я от многого отказался. Переход был… мучительным. Моя память возвращается медленно, однако я рад этому стечению обстоятельств. Да. Ммм.

– Только Сияющий может открыть тропу, – вернулась к теме Шаллан и глотнула вина. Ей нравилось, как внутри рождается тепло. – Но мы не знаем, как и почему. Может, во мне достаточно от Сияющей, чтобы эта штука сработала?

– Возможно, – согласился Узор. – Или ты могла бы измениться. Стать чем-то большим. Есть то, что ты должна сделать.

– Слова? – предположила Шаллан.

– Ты произнесла слова, – возразил Узор. – Ты сказала их давно. Нет… дело не в словах. Дело в правде.

– Ты предпочитаешь обманы.

– Ммм. Да, и ты обман. Мощный. Однако то, что ты делаешь, – не только обман. Это смесь правды и обмана. Ты должна понимать и то и другое.

Шаллан сидела в задумчивости, допивая вино, пока дверь в гостиную не распахнулась и не вошел Адолин. Он замер и вытаращил глаза на нее.

Девушка с улыбкой встала:

– Похоже, я не сумела должным образом…

Она осеклась, внезапно оказавшись в объятиях принца. Вот проклятье! У нее была наготове безупречная острота. Девушка ее обдумывала почти все время, пока принимала ванну.

И все-таки приятно, когда тебя обнимают. Он еще ни разу столь явным образом не проявлял желание прикоснуться к ней. У выживания в невозможном путешествии были свои преимущества. Шаллан позволила себе обхватить его спину руками, ощутила мышцы под кителем, вдохнула его одеколон. Принц держал ее так несколько ударов сердца. Слишком мало. Она повернула голову и без колебаний поцеловала его прямо в губы.

Адолин отдался поцелую, не отпрянул. Но в конце концов безупречный момент истек. Принц взял ее лицо в ладони, заглянул в глаза и улыбнулся. Потом снова обнял и рассмеялся – хрипло, безудержно. Это был его настоящий смех, который она очень любила.

– Где ты был? – спросила она.

– Посещал других великих князей, – объяснил Адолин, – всех по очереди, и каждому излагал конечный ультиматум отца: присоединитесь к нам в походе или вовеки будете считаться теми, кто отказался выполнить Договор Отмщения. Отец думал, что порученное задание поможет мне отвлечься… ну, от тебя.

Он отодвинулся, держа ее за руки, и дурашливо улыбнулся.

– Мне предстоит многое для тебя нарисовать, – сказала Шаллан, отвечая ему той же улыбкой. – Я видела ущельного демона.

– Полагаю, дохлого?

– Не повезло бедняге.

– Бедняге? – со смехом переспросил Адолин. – Шаллан, повстречай ты живую тварь, она бы тебя точно убила!

– Почти наверняка.

– Я все-таки не могу поверить… Ты же упала. Я обязан был спасти тебя. Прости, Шаллан. Я побежал сначала за отцом…

– Ты сделал то, что должен был сделать, – возразила она. – Никто из находившихся на мосту не потребовал бы от тебя спасти кого-то из нас вместо отца.

Он обнял ее опять:

– Что ж, это не повторится. Такого больше не случится. Шаллан, я буду тебя защищать.

Она напряглась.

– Позабочусь о том, чтобы никто и никогда не причинил тебе боль, – пылко продолжил Адолин. – Я должен был подумать о том, что ты можешь пострадать во время покушения на отца. Надо позаботиться о том, чтобы ты никогда больше не оказалась в таком положении.

Она отпрянула.

– Шаллан? – окликнул Адолин. – Не переживай, им до тебя не добраться. Я буду тебя защищать. Я…

– Не говори так, – прошипела она.

– Что? – Он запустил руку в волосы.

– Не говори, и все, – повторила девушка, дрожа.

– Человек, который это сделал, нажал на рычаг, мертв, – сообщил Адолин. – Ты об этом переживаешь? Его отравили до того, как мы сумели добиться ответов, – хотя мы не сомневаемся, что он работал на Садеаса, – но тебе не надо из-за него беспокоиться.

– Я буду беспокоиться о том, о чем пожелаю беспокоиться, – бросила Шаллан. – Не надо меня защищать.

– Но…

– Не надо! – воскликнула Шаллан. Перевела дух, успокаиваясь. Взяла его за руку. – Адолин, я не позволю снова посадить себя под замок.

– Снова?

– Не важно. – Она подняла руку так, чтобы их пальцы переплелись. – Я ценю твою заботу. Только это и имеет значение.

«Но я не позволю ни тебе, ни кому-то другому обращаться с собой как с вещью, которую надо прятать. Никогда и ни за что».

Далинар открыл дверь в свой кабинет, пропуская Навани, а потом вошел следом за ней. Вдовствующая королева выглядела бесстрастной, ее лицо походило на маску.

– Дитя, – произнес Далинар, обращаясь к Шаллан, – у меня к тебе довольно щекотливая просьба.

– Все, что вам угодно, светлорд, – ответила она, кланяясь. – Но у меня тоже есть одна просьба.

– Какая?

– Мне необходимо отправиться с вами в поход.

Далинар улыбнулся, бросил взгляд на Навани. Та даже бровью не повела. «Она удивительно хорошо владеет собой, – подумала Шаллан. – Я ни единой мысли не могу прочитать по ее лицу. Полезно такому научиться».

– Я считаю, – объяснила девушка, снова посмотрев на Далинара, – что на Расколотых равнинах спрятаны руины древнего города. Их искала Ясна. Значит, я должна их найти.

– Поход будет опасным, – предупредила Навани. – Ты осознаешь риск, детка?

– Да.

– Кое-кто мог бы предположить, – продолжила Навани, – что, принимая во внимание твое недавнее испытание, ты должна пожелать какое-то время провести в убежище.

– Э-э, тетушка, я бы не стал говорить ей такие вещи, – сказал Адолин, почесав в затылке. – Она очень забавно на них реагирует.

– Тут не до смеха, – парировала Шаллан, высоко поднимая голову. – У меня долг.

– Тогда я позволяю, – согласился Далинар. Ему нравилось все, что было связано с долгом.

– А о чем вы собирались меня просить? – поинтересовалась Шаллан.

– Эта карта, – сказал князь и пересек комнату, держа в руках помятую карту, запечатлевшую их обратный путь через ущелья. – Ученые Навани утверждают – она самая точная из всех, что у нас есть. Ты можешь ее расширить? Создать карту Расколотых равнин целиком?

– Да. – Особенно если она использует то, что знает о картах Амарама, чтобы восполнить некоторые детали. – Но, светлорд, могу ли я кое-что предложить?

– Говори.

– Оставьте своих паршунов в военном лагере, – попросила она.

Великий князь нахмурился.

– Я не могу толком объяснить почему, – призналась Шаллан, – но Ясна считала их опасными. В особенности там, на равнинах. Если вам требуется моя помощь, если вы доверяете мне в достаточной степени, чтобы поручить составление карты, тогда доверьтесь и в этом. Не берите паршунов. Отправьтесь в поход без них.

Далинар посмотрел на Навани, которая пожала плечами.

– Когда мы упакуем вещи, особой нужды в них и не будет. Неудобства испытают только офицеры, которым придется самим устанавливать свои палатки.

Далинар поразмыслил над ее просьбой.

– Это связано с исследованиями Ясны? – уточнил он.

Девушка кивнула. Стоявший рядом Адолин очень вовремя прибавил:

– Отец, Шаллан мне кое-что об этом рассказывала. Тебе стоит прислушаться.

Девушка отплатила ему благодарной улыбкой.

– Значит, решено, – согласился Далинар. – Светлость, собирайте вещи и пошлите весточку дяде Себариалю. Мы выступаем через час. Без паршунов.

Интерлюдии

Лан * Эшонай * Таравангиан

И-12

Лан

106

Поздравляю, – сказал брат Лан. – Ты добилась самой легкой работы в мире.

Молодая жрица, поджав губы, окинула его взглядом с головы до ног. Она явно не ожидала, что новый наставник будет тучным, слегка пьяным и зевающим.

– Вы и есть… старший ревнитель, которому меня приписали?

– «К которому», а не «которому», – поправил брат Лан, обняв девушку за плечи. – Тебе придется следить за языком – вплоть до мелочей. Королеве Эсудан нравится видеть вокруг себя утонченных людей. Рядом с ними она кажется самой себе такой же утонченной. Моя задача состоит в том, чтобы обучить тебя всем важным вещам.

– Я была ревнительницей здесь, в Холинаре, в течение года, – напомнила она. – Сомневаюсь, что мне вообще нужно чему-то учиться…

– Да-да, – перебил ее брат Лан, уводя прочь от входа в монастырь. – Просто, видишь ли, твои вышестоящие считают, что тебя надо слегка направить в нужную сторону. Оказаться в свите самой королевы – чудесная привилегия! И ты, насколько я понял, добивалась ее с достаточной… э-э… настойчивостью.

Она шла рядом с ним, и каждый ее шаг выдавал колебания. Или, возможно, смятение. Они вступили в Круг Воспоминаний, круглую комнату с десятью лампами на стенах, по одной на каждое из Древних эпохальных королевств. Одиннадцатая лампа представляла Чертоги Спокойствия, а большая церемониальная замочная скважина в стене символизировала собой божественное указание ревнителям игнорировать границы и вглядываться прямиком в людские души… или что-то вроде этого. Брат Лан, по правде говоря, не был уверен.

Выйдя из Круга Воспоминаний, они оказались в одной из крытых галерей между монастырскими зданиями. По крышам стучал дождик. С последней террасы, «солнечной тропы», открывался отличный вид на Холинар – по крайней мере, в ясный день. Даже сегодня Лан мог разглядеть значительную часть города, поскольку и храм, и королевский дворец располагались на плоской вершине холма.

Некоторые утверждали, что сам Всемогущий обрисовал очертания Холинара в камне, плавными движениями пальца удаляя куски скал. Лан спрашивал себя, насколько он был пьян в тот момент. О, город красив, но это красота, которую творит художник, будучи не в ладах с головой. Поверхность камня обрела форму череды холмов и долин с крутыми склонами, а когда его рассекали, проявлялись тысячи блестящих разноцветных пластов – красных, белых, желтых и оранжевых.

Самыми восхитительными образованиями были ветролезвия – громадные, изогнутые скалы, выступавшие тут и там в черте города. С красивыми разноцветными линиями отложений по бокам, они изгибались, завивались, вздымались и опадали непредсказуемым образом, точно прыгающие из океана рыбы. Предположительно они возникли благодаря розе ветров края. Лан собирался изучить этот вопрос. Когда-нибудь.

Обутые в тапочки ноги тихо ступали по сверкающему мрамору, вторя шуму дождя, пока Лан сопровождал девушку – как там ее звали?

– Погляди на город, – сказал он. – Все там трудятся, даже светлоглазые. Пекари пекут, надзиратели надзирают, портные… э-э… портят? Нет, они шьют одежду. Преисподняя! Почему людей, которые делают полезное дело, назвали таким странным словом?

– Не знаю, – тихо произнесла девушка.

– Ладно, для нас это не важно. Понимаешь, у нас только одна работа, и она легкая. Служить королеве.

– Это не легкая работа.

– Наоборот! – возразил Лан. – При условии, что мы все будем служить одинаково. Очень… э-э… осторожно.

– Мы подхалимы, – пробормотала девушка, уставившись на город. – Ревнители королевы говорят ей лишь то, что она хочет услышать.

– А, ну вот мы и подошли к сути вопроса. – Лан похлопал свою спутницу по плечу. Да как же ее зовут? Ему сказали…

Пай. Не очень-то алетийское имя; наверное, она выбрала его, когда стала жрицей. Такое случалось. Новая жизнь, новое имя, часто весьма простое.

– Видишь ли, Пай, – произнес Лан, наблюдая за реакцией девушки. Да, похоже, он вспомнил имя правильно. Память, наверное, улучшилась. – Твои вышестоящие хотели, чтобы я с тобой обсудил именно это. Они опасаются, что если ты не получишь надлежащих инструкций, то можешь устроит тут, в Холинаре, небольшую бурю. Это никому не нужно.

Они с Пай шли мимо других ревнителей по «солнечной тропе», и Лан кивал им. У королевы было много священнослужителей. Очень-очень много.

– Вот в чем дело, – продолжил Лан. – Королева… она временами тревожится, что Всемогущий, возможно, ею недоволен.

– Так и есть, – подтвердила Пай. – Она…

– Тише! – оборвал ее Лан, скривившись. – Просто… умолкни. Слушай. Королева считает, что, если она будет хорошо обращаться со своими ревнителями, тот, кто творит бури, смилостивится над ней, скажем так. Отличная еда. Качественные одеяния. Потрясающие покои. Много свободного времени, которое можно тратить как пожелаешь. Мы получаем все это, пока она думает, что следует правильным путем.

– Наш долг в том, чтобы открыть ей правду.

– Мы это и делаем! – воскликнул Лан. – Она ведь избрана Всемогущим, верно? Супруга короля Элокара, правительница на время его отсутствия, пока он ведет священную войну возмездия с убийцами короля на Расколотых равнинах. Ее жизнь очень трудна.

– Она закатывает пиры каждую ночь, – прошептала Пай. – Погрязла в кутежах и излишествах. Тратит деньги, в то время как Алеткар чахнет. Люди в провинции голодают, но посылают еду сюда, думая, что ее отдадут солдатам, которых нужно кормить. Продукты гниют, потому что королеву нельзя побеспокоить.

– На Расколотых равнинах еды предостаточно, – возразил Лан. – У них там самосветы из ушей сыплются. Да и здесь никто не голодает. Ты преувеличиваешь. Все идет замечательно.

– Замечательно, если ты королева или один из ее подхалимов. Она даже отменила Пиры Нищих. Это достойно порицания.

Лан внутренне застонал. С девчонкой… будут сложности. Как ее убедить? Ревнитель не хотел, чтобы она натворила что-нибудь и пострадала. Или подставила его. Да, о себе он больше переживал.

Ревнители вошли в величественный восточный холл дворца. Здешние резные колонны относились к числу шедевров всех времен, и их историю можно было проследить вплоть до преддверия темных дней. Золочение на полу поражало искусностью – яркие золотые полосы поместили под ленты из духозаклятого хрусталя. Они бежали между мозаиками на полу, точно реки. Потолок украшал сам Оолелен, великий художник-ревнитель, и изображалась там буря, надвигающаяся с востока.

Пай выразила ко всему этому почтения не больше, чем к крему в сточной канаве. Она, похоже, замечала только жрецов, которые неспешно прогуливались вокруг, созерцая красоту. И перекусывая на ходу. И сочиняя новые поэмы в честь ее величества – хотя, по правде говоря, Лан избегал всего этого. Слишком уж оно походило на работу.

Возможно, поведение Пай объяснялось завистью: некоторых ревнителей выбрала сама королева. Лан попытался обратить внимание молодой жрицы на роскошь, на которую она теперь может рассчитывать: теплая ванна, прогулки верхом на лошадях из королевских конюшен, музыка и искусство…

Лицо Пай делалось все мрачнее с каждым новым доводом. Вот досада! Не сработало. Новый план!

– Идем, – предложил Лан, уводя ее к лестнице. – Я хочу тебе кое-что показать.

Лестница, изгибаясь, вела в глубины дворца. Он любил это место целиком и полностью. Белые каменные стены, золотые сферные лампы и… древность. Холинар ни разу не разоряли. Он был одним из немногих восточных городов, которые не постигла злая участь в хаосе, наступившем после падения Иерократии. Дворец однажды загорелся, но пожар потух, уничтожив восточное крыло. «Чудо Ренера» – так это называли. Началась Великая буря и погасила пламя. Лан мог поклясться, что спустя триста лет дворец все еще пахнет дымом. И…

Ах да. Девчонка. Они спускались все ниже и в конце концов вошли в дворцовые кухни. Обед уже закончился, но это не помешало Лану на ходу прихватить с одного из рабочих столов поднос с хлебом, поджаренным по-гердазийски. В распоряжении фаворитов королевы, которые могли проголодаться в любой момент, имелось настоящее изобилие еды. Быть хорошим подхалимом иной раз означало нагуливать аппетит.

– Пытаешься соблазнить меня экзотическими лакомствами? – спросила Пай. – На протяжении последних пяти лет я питалась исключительно вареным талью, по миске на каждую трапезу, и лишь в исключительных случаях съедала кусочек фрукта. Такому искушению я не поддамся.

Лан застыл как вкопанный:

– Ты ведь не серьезно?

Она кивнула.

– Да что с тобой такое?!

Жрица зарделась:

– Я из ордена отрицания. Я желаю отвергнуть физические потребности моего…

– Все хуже, чем я думал, – пробормотал Лан и, взяв ее за руку, быстро потащил через кухни. У дальней стены они нашли дверь, ведущую во двор для слуг. Туда доставляли припасы и оттуда забирали отходы. Там, под навесом от дождя, лежали груды несъеденной еды.

Пай ахнула:

– Какое расточительство! Ты привел меня сюда, чтобы отговорить устраивать бурю?! Ты добьешься противоположного!

– Была одна ревнительница, которая все это раздавала бедным, – объяснил Лан. – Она умерла пару лет назад. С той поры кое-кто пытался этим заниматься. Таких нашлось немного, но были. Еду в конечном счете забирают и обычно сбрасывают на какой-нибудь площади, чтобы бедняки в ней ковырялись. К тому моменту она уже почти вся гнилая.

Буря свидетельница, он почти чувствовал исходящий от нее жар гнева.

– Итак, – продолжил Лан, – если бы среди нас нашлась та, чье единственное желание – творить добро, подумай о том, чего она могла бы добиться. Да она накормила бы сотни человек только этими отходами.

Пай созерцала груды гниющих фруктов и мешки с зерном, которые погубил дождь.

– А теперь, – проворковал Лан, – давай подумаем о противоположном варианте. Если какая-нибудь жрица попытается отнять то, что мы имеем… что с ней может случиться?

– Угроза? – негромко спросила она. – Я побоев не боюсь.

– Клянусь бурей, – возмутился Лан, – ты решила, что мы… Детка, я даже тапочки по утрам сам не надеваю. Не тупи. Мы не причиним тебе вреда. Это слишком хлопотно. – Он содрогнулся. – Тебя отошлют прочь, быстро и тихо.

– Этого я тоже не боюсь.

– Сомневаюсь, что ты вообще чего-то боишься, – пробурчал Лан, – кроме разве что толики веселья. Но какой всем нам прок от того, что тебя отошлют? Наши жизни не изменятся, королева останется прежней, а еда в этом дворе будет и дальше портиться. Но если ты захочешь, то сможешь творить добро. Кто знает, может быть, твой пример поможет всем нам измениться, а?

Он похлопал ее по плечу.

– Подумай об этом хоть пару минут. А я пойду доем хлеб. – Он неспешно двинулся прочь и несколько раз бросил на нее взгляд через плечо. Пай присела возле куч гниющей еды и уставилась на них. Вонь, похоже, ее не беспокоила.

Лан наблюдал за ней из кухонь, пока ему не надоело. Когда же вернулся после полуденного массажа, она сидела там же. Жрец пообедал на кухне, в условиях не очень-то роскошных. Девушка по-прежнему была целиком поглощена созерцанием куч мусора.

Наконец, когда наступил вечер, Лан неспешно приблизился к ней.

– Неужели ты даже не задаешься вопросами? – спросила она под шум дождя, не сводя глаз с куч мусора. – Неужели ты не можешь остановиться и подумать о цене своего чревоугодия?

– Цене? – переспросил он. – Я же объяснил тебе, что никто не голодает из-за того, что мы…

– Я не о деньгах, – прошептала девушка. – Я о духовной цене. Той, которую платишь ты и все вокруг тебя. Все неправильно.

– О, все не так плохо, – возразил он, присаживаясь рядом.

– Все ужасно. Лан, дело не только в королеве и ее расточительных пирах. Раньше было ненамного лучше, при короле Гавиларе с его охотами и войнами, княжество против княжества. Люди слышат о славных сражениях на Расколотых равнинах, о сокровищах, но сюда ничего из этого так и не доходит.

Среди алетийской элиты еще остался хоть кто-то, кому не наплевать на Всемогущего? Конечно, они поминают его имя всуе. Разумеется, талдычат о Вестниках, сжигают охранные глифы. Но что они при этом делают? Меняют ли свои жизни? Прислушиваются ли к Доводам? Преобразуются ли они, переплавляют ли свои души во что-то более великое, лучшее?

– У них есть Призвания, – напомнил Лан, сплетая и расплетая пальцы. Как бы назвать эту забаву – распальцовка? – Им помогают ордена.

Она покачала головой:

– Лан, почему он с нами не разговаривает? Вестники утверждали, что мы победили Приносящих пустоту, что Ахаритиам стал величайшей победой человечества. Но разве он не должен был послать их, чтобы наставлять нас, давать советы? Почему они не пришли во время Иерократии и не осудили нас? Если церковь вершила зло, почему Всемогущий не сказал ни единого слова, чтобы ее остановить?

– Я… ты ведь не намекаешь, что нам следует начать все заново? – Он вытащил носовой платок и вытер пот с шеи и головы. Разговор ему нравился все меньше и меньше.

– Сама не знаю, на что я намекаю, – прошептала молодая жрица. – Я лишь вижу: что-то пошло не так. Все это совершенно неправильно. – Она посмотрела на него и встала. – Я приняла твое предложение.

– В самом деле?

– Я не покину Холинар, – пояснила жрица. – Я останусь здесь и буду творить добро, как смогу.

– Ты не навлечешь неприятности на других ревнителей?

– У меня нет проблем с ревнителями, – произнесла она, протягивая руку, чтобы помочь ему подняться. – Я просто попытаюсь стать хорошим примером, которому смогут последовать остальные.

– Что ж, прекрасно. По-моему, ты поступаешь очень правильно.

Девушка ушла, и он снова вытер пот с головы. Она не пообещала, что будет вести себя смирно. Непонятно, насколько сильно ему стоит об этом беспокоиться.

Как выяснилось, весьма сильно.

На следующее утро Лан приплелся в Народный зал – большое, открытое строение в тени дворца, где король или королева общались с простолюдинами, выслушивая их жалобы. Бормочущая толпа пребывавших в ужасе ревнителей собралась у стены.

Лан уже все знал, но хотел увидеть собственными глазами. Он пробрался в первый ряд. Там стояла на коленях Пай, опустив голову. Похоже, она рисовала всю ночь – при свете сфер писала на полу глиф за глифом. Никто ничего не заметил. Зал обычно запирали, когда не использовали, а девушка начала трудиться, после того как все уснули или напились.

Десять больших глифов были нарисованы прямо на каменном полу, достигая помоста, где располагался королевский Простой трон. Глифы перечисляли десять дурацких атрибутов, которые воплощали десять дурней. Рядом с глифами имелся записанный женским алфавитом абзац, объяснявший, что общего у королевы было с каждым из десяти дурней.

Лан читал с ужасом. Это… это не просто жесткая критика. Это было осуждение всей правящей верхушки, всех светлоглазых и трона!

Пай казнили на следующее утро.

Вечером начались бунты.

И-13

Согласно роли

107

Голос глубоко внутри Эшонай продолжал кричать. Даже когда она не настраивалась на старый ритм мира. Воительница старалась занять себя, чтобы приглушить его, прогуливаясь по безупречно круглому плато рядом с Нараком, где ее солдаты часто тренировались.

Ее народ стал чем-то древним и одновременно чем-то новым. Чем-то мощным. Они замерли рядами на этом плато, гудя в ритме ярости. Правительница разделила их по боевому опыту. Новая форма не превращала слушателя в солдата; многие из них всю свою жизнь были трудягами.

У всех будет своя роль. Они вызовут нечто великое.

– Алети придут, – бросила сестра, неспешно следовавшая за Эшонай, машинально поигрывая энергией, стреляя молниями от пальца к пальцу. В новой форме Венли часто улыбалась. В остальном она казалась такой же, как всегда.

Эшонай осознавала, что изменилась. Но Венли… Венли вела себя так же.

Что-то в этом было неправильно.

– Шпион, который прислал нам донесение, уверен в этом, – продолжила сестра. – Твоя встреча с Черным Шипом, похоже, побудила их действовать, и человеки намереваются ударить по Нараку всем, что у них есть. Разумеется, все это по-прежнему может закончиться катастрофой.

– Нет, – возразила Эшонай. – Нет. Все безупречно.

Венли уставилась на нее, остановившись посреди каменистого поля.

– Нам больше не надо тренироваться. Мы должны действовать – давай вызовем Великую бурю прямо сейчас.

– Мы это сделаем, когда человеки будут близко, – ответила Эшонай.

– Почему? Давай вызовем ее сегодня ночью.

– Глупости, – отрезала Эшонай. – Это инструмент, который надо использовать в бою. Если мы устроим неожиданную бурю сейчас, алети не придут, и мы не победим в этой войне. Надо подождать.

Венли как будто призадумалась. Наконец она улыбнулась и кивнула.

– Что такого ты знаешь и не говоришь мне? – требовательно спросила Эшонай, взяв сестру за плечо.

Улыбка Венли сделалась шире.

– Просто ты меня убедила. Надо подождать. В конце концов, буря будет дуть в неправильную сторону. Или все остальные бури дули в неправильную сторону, а эта впервые будет дуть правильно?

В неправильную сторону?

– Откуда ты знаешь о направлении?

– Из песен.

Песни. Но… в них ведь ничего не было про…

Что-то глубоко внутри Эшонай побудило ее не останавливаться.

– Если это правда, – сказала она, – придется дождаться, пока человеки не окажутся на самых подступах к нам, и лишь тогда мы сможем обрушить на них эту бурю.

– Значит, так и поступим, – согласилась Венли. – Я займусь обучением. Наше оружие будет готово.

Сестра говорила в ритме страстного желания – он походил на старый ритм нетерпения, но был яростней.

Венли ушла в сопровождении своего бывшего брачника и многих ученых. Они чувствовали себя удобно в этих формах. Слишком удобно. Ученые ведь не могли раньше их принимать… или могли?

Эшонай приглушила вопли внутреннего голоса и отправилась готовить еще один батальон новобранцев. Роль генерала всегда была ей ненавистна. Какая ирония: теперь она останется в песнях как военачальница, которая наконец-то сокрушила алети.

И-14

Таравангиан

108

Таравангиан, король Харбранта, проснулся с затекшими мышцами и болью в спине. Он не чувствовал себя глупым. Это был добрый знак.

Мужчина со стоном приподнялся. Эти боли теперь были постоянными, и его лучшие целители могли только качать головами и твердить, что для своего возраста он неплохо сохранился. Неплохо. Его суставы трещали точно дрова в камине, и он не мог встать быстро, не рискуя потерять равновесие и рухнуть на пол. Воистину старение самое страшное из предательств – предательство собственного тела.

Король сел на своей койке. За стеной каюты плескалась вода, и в воздухе пахло солью. Однако где-то неподалеку раздавались крики. Корабль прибыл точно в срок. Отлично.

Пока он устраивался поудобнее, подошли двое слуг: один – со столиком, другой – с теплым влажным полотенцем, чтобы протереть глаза и руки. Позади них ждали своей очереди королевские испытатели. Сколько времени прошло с той поры, когда Таравангиан мог оставаться в одиночестве, в настоящем одиночестве? Это было еще до того, как у него начались боли.

Мабен постучала в открытую дверь и внесла его утреннюю трапезу на подносе – густую кашу из тушеного зерна с приправами. Считалось, что эта еда полезна для него. На вкус она напоминала помои. Разбавленные помои. Мабен шагнула вперед, чтобы подать завтрак, но Мралл – тайленец в черной кожаной кирасе, который брил голову и брови, – задержал ее, взяв за плечо.

– Сначала проверка, – напомнил он.

Таравангиан поднял голову, посмотрел в глаза здоровяку. Мралл мог возвышаться над горой и пугать сами ветра. Все предполагали, что он главный телохранитель Таравангиана. Правда была куда тревожнее.

Мралл был тем, кто каждое утро решал, проведет ли Таравангиан грядущий день как король или как узник.

– Ты ведь можешь позволить ему сначала поесть! – запротестовала Мабен.

– Это важный день, – возразил Мралл своим низким голосом. – Я хочу узнать, что покажет проверка.

– Но…

– Мабен, он вправе требовать этого, – вмешался Таравангиан. – Давайте начнем.

Мралл отступил, и подошли испытатели – трое бурестражей в покрытых нарочито запутанными узорами мантиях с капюшонами. Они вручили ему несколько страниц с цифрами и глифами. Очередная вариация в последовательности все более сложных математических задач, которые сам Таравангиан сочинил в лучшие времена.

Король взял перо неуверенными пальцами. Пусть он не ощущал себя глупым, но так часто и случалось. Только в самые худшие дни мужчина тотчас же чувствовал разницу. В такие дни разум его был подобен смоле, а сам он становился пленником собственного разума, осознающим, что дела пошли хуже некуда.

Сегодня, к счастью, не такой день. Он не полный придурок. В худшем случае – просто тупица.

Таравангиан принялся за испытания, решая те математические задачи, какие мог. На это ушел почти час, но во время занятия он смог оценить собственные способности. Как и подозревал король, нынче он не блистал умом – но и в глупца не превратился. Он был… обыкновенным.

Что ж, сгодится.

Он отдал листы бурестражам, которые тихонько посовещались между собой, а потом повернулись к Мраллу.

– Король годен для служения, – объявил один. – Он не может давать обязывающие пояснения Диаграммы, но может действовать не под надзором. А также вносить изменения в политику правления при условии трехдневной задержки перед тем, как эти изменения вступят в силу, и свободно принимать решения в качестве судьи.

Мралл кивнул и посмотрел на Таравангиана:

– Вы принимаете эту оценку и эти ограничения, ваше величество?

– Принимаю.

Мралл отступил, позволяя Мабен подать королю завтрак.

Троица бурестражей спрятала бумаги с решенными задачами и разошлась по собственным каютам. Испытание было дурацкой процедурой. На нее каждое утро приходилось тратить драгоценное время. И все-таки это лучший из всех способов, которые они смогли придумать, чтобы справиться с его состоянием.

Жизнь могла быть сложна для человека, который каждое утро просыпался с разным уровнем умственных способностей. Тем более в том случае, когда весь мир зависел от его гения – или мог разрушиться по причине его идиотизма.

– Как оно там? – негромко поинтересовался Таравангиан, ковыряя завтрак, который остыл за время испытания.

– Ужасно, – ответил Мралл с ухмылкой. – Как мы и хотели.

– Не надо наслаждаться страданием, – укорил Таравангиан. – Даже если оно наших рук дело. – Он съел немного каши. – Особенно если оно наших рук дело.

– Как пожелаете. Больше не буду.

– Ты действительно можешь так легко меняться? – спросил Таравангиан. – Выключать эмоции по собственному желанию?

– Разумеется, – бросил Мралл.

Что-то в этом зацепило короля, какая-то мелочь вызвала его интерес. Если бы он был в одном из своих более блестящих состояний, мог бы за нее ухватиться – но сегодня мысли как будто ускользали сквозь пальцы, как вода. Когда-то упущенные возможности раздражали его, но в конце концов он с этим смирился. Дни блестящего разума, как он убедился, влекли за собой особые проблемы.

– Покажите мне Диаграмму, – велел он. Что угодно, лишь бы отвлечься от баланды, которой его кормили.

Мралл отступил, позволяя Адротагии – главной из ученых Таравангиана – приблизиться, неся толстый том в кожаном переплете. Она положила книгу на стол перед королем и поклонилась.

Таравангиан коснулся кожаной обложки кончиками пальцев и на мгновение ощутил… благоговение? Так ли оно на самом деле? Благоговел ли он хоть перед чем-нибудь? Ведь бог, как ни крути, мертв, и потому воринизм представлял собой фальшивку.

Но эта книга и впрямь священна. Он открыл ее на одной из страниц, заложенной тростинкой. Внутри были каракули.

Маниакальные, помпезные, грандиозные каракули, ценой мучительных усилий скопированные со стен его бывшей спальни. Наброски один поверх другого, списки цифр, с виду бессмысленные, и фразы, фразы, фразы, записанные рукой, сведенной судорогой.

Безумие. И гений.

Тут и там Таравангиан обнаруживал признаки того, что это начертал он сам. То, как виляли строчки, то, как он расположил надпись вдоль края стены, как если бы это был край страницы, на которой не хватило места, чтобы все записать. Король ничего не помнил. Это был результат двадцати часов чистейшего безумия. Тогда он блистал сильней, чем когда бы то ни было.

– Адро, тебе не кажется странным, – заговорил король, – что гениальность и идиотизм так похожи?

– Похожи? – переспросила Адротагия. – Варго, я вовсе не считаю их похожими. – Они с Адротагией выросли вместе, и та по-прежнему называла его детским прозвищем. Ему это нравилось. Напоминало о днях, когда все это еще не началось.

– Как в самые глупые дни, так и в самые невероятные, – пояснил Таравангиан, – я не способен осмысленно общаться с окружающими. Как будто… как будто я превращаюсь в шестеренку, которая не стыкуется с теми, что вращаются рядом. Слишком маленькую или слишком большую – не важно. Часы все равно не будут работать.

– Я об этом не думала, – призналась Адротагия.

Когда Таравангиан достигал пределов отупения, ему не разрешали выходить из комнаты. Он проводил там дни за днями, пуская слюни в углу. Если же он глупел не так сильно, то мог выйти наружу под чьим-то наблюдением. Тогда король по ночам оплакивал свои поступки, зная, что совершенные зверства были необходимы, но не понимая причин.

Будучи тупым, Таравангиан не мог принимать политически важные решения. Интересное дело – он сам решил подвергнуть себя тем же ограничениям и в те дни, когда делался слишком умным. Король постановил так после дня гениальности, когда ему в голову пришло исправить все проблемы Харбранта с помощью серии очень рациональных указов – включая, например, требование для всех жителей пройти разработанную им проверку интеллектуальных способностей, до того как им позволят размножаться.

Такой блестяще умный с одной стороны. Такой глупый – с другой. «Ты так пошутила, Ночехранительница? – спросил он сам себя. – Преподала мне урок? Или тебе плевать на уроки и ты просто развлекаешься?»

Таравангиан опять сосредоточился на книге, на Диаграмме. Великом плане, который составил в тот единственный день, когда достиг непревзойденной гениальности. В тот раз он тоже провел много часов, уставившись в стену. Он на ней писал. Все время бормотал, делая выводы, до которых еще ни один человек не додумался. Писал на стенах, на полу, даже на той части потолка, куда сумел дотянуться. Бо́льшая часть написанного была на несуществующем языке, который он сам придумал, потому что ни один из известных алфавитов не мог с достаточной точностью передать его идеи. К счастью, он сообразил вырезать ключ на столешнице прикроватного столика, иначе его шедевр никто не смог бы расшифровать.

Впрочем, даже с ключом все оказалось очень трудно. Он пролистал несколько страниц, представлявших собой точные копии того, что было в его комнате. Адротагия и ее ученые сделали пометки тут и там, предлагая теории относительно того, что могли значить те или иные фразы и списки. Они писали, используя женский алфавит, который Таравангиан изучил много лет назад.

Заметка Адротагии на одной из страниц гласила, что это, по всей видимости, набросок напольной мозаики в одном из веденских дворцов. Он помедлил, разглядывая страницу. Та могла иметь отношение к тому, что предстояло сделать сегодня. К несчастью, король нынче был недостаточно умен, чтобы извлечь пользу из книги или ее секретов. Оставалось лишь поверить, что более умный Таравангиан верно истолковал то, что досталось ему от еще более умного – гениального! – Таравангиана.

Король закрыл книгу и отложил ложку:

– Давайте приступим.

Он встал и покинул каюту в сопровождении Мралла и Адротагии. Вышел на солнечный свет, и перед ним открылся вид на дымящийся прибрежный город, часть которого представляла собой громадные террасы, похожие на тарелки или выросты сланцекорника. Руины города покрывали их, чуть ли не проливаясь через край. Когда-то все это выглядело чудесно. Теперь почернело, и здания – даже дворец – были уничтожены.

Веденар, один из величайших городов мира, представлял собой всего лишь кучу мусора и пепла.

Таравангиан медлил, стоя у планширя. Прошлой ночью, когда его корабль вошел в гавань, город был испещрен красными светящимися точками горящих зданий. Они казались живыми. Более живыми, чем это. Ветер дул с океана, толкая его в спину. Дым несло в сторону материка, прочь от корабля, так что запаха король почти не чувствовал. Целый город сгорел на расстоянии вытянутой руки, и все равно ветер унес вонь прочь, не оставив и следа.

Вскоре придет Плач. Возможно, он отчасти смоет следы разрушений.

– Идем, Варго, – позвала Адротагия. – Они ждут.

Он кивнул и вместе с ней спустился в гребную шлюпку, которая должна была переправить их на берег. Когда-то в этом городе существовали великолепные причалы. Их не осталось. Одна фракция уничтожила их, чтобы отпугнуть другие.

– Потрясающе, – пробурчал Мралл, устраиваясь на скамье рядом с королем.

– Я думал, ты сказал, что больше не испытываешь удовольствия от этого, – заметил Таравангиан, и желудок его скрутило, когда он увидел одну из груд на окраине города. Трупы.

– Я не доволен, – пояснил Мралл, – я потрясен. Вы понимаете, что Война Восьмидесяти между Эмулом и Тукаром продлилась шесть лет, но и близко не привела к таким опустошительным результатам? Йа-Кевед сожрал себя за несколько месяцев!

– Духозаклинатели, – прошептала Адротагия.

Дело было не только в этом. Даже в своем болезненно нормальном состоянии Таравангиан все понимал. Да, с духозаклинателями, которые давали еду и воду, армии могли передвигаться быстро – ни телеги, ни линии снабжения их не замедляли, – и для начала резни требовалось очень мало времени. Но у Эмула и Тукара тоже были духозаклинатели.

Матросы гребли к берегу.

– Плюс кое-что еще, – добавил Мралл. – Каждый великий князь попытался захватить столицу. Они столкнулись. Это было почти как войны каких-нибудь северных дикарей, которые назначают время и место, чтобы потрясти копьями и обменяться угрозами. Только вот здесь все закончилось опустошением королевства.

– Мралл, будем надеяться, что ты преувеличиваешь, – пробормотал Таравангиан. – Нам понадобятся люди, населяющие это королевство. – Он отвернулся и подавил вспышку эмоций при виде тел на камнях у берега – эти люди умерли от того, что их сбросили в океан с ближайших утесов. Скалы обычно загораживали причалы от Великих бурь. Во время войны их использовали для убийства, когда одно войско оттеснило другое к самому краю.

Адротагия увидела его слезы и, хотя промолчала, неодобрительно поджала губы. Ей не нравилось, что он становился эмоциональным, когда глупел. И все-таки король знал совершенно точно, что его пожилая подруга каждое утро сжигает охранный глиф – молитву в память о своем усопшем супруге. На удивление благочестивое поведение для таких богохульников, как они.

– Какие новости из дома? – спросил Таравангиан, чтобы отвлечь внимание от слез, которые смахнул.

– Дова сообщает, что предсмертные речи звучат все более редко. Вчера не было ни одной, а позавчера – только две.

– Выходит, Милач движется, – заключил Таравангиан. – Теперь в этом нет никаких сомнений. Что-то на западе привлекло внимание этой твари. – Почему сейчас? Удалось ли Таравангиану приостановить убийства? Он желал этого всей душой, но если они могли обнаружить еще хоть один проблеск будущего, один факт, который мог бы спасти сотни тысяч, разве не стоило ради этого пожертвовать несколькими сегодня?

– Передай Дове, чтобы продолжала, – приказал король. Он не ожидал, что их заговору будет верно служить не кто-нибудь, а жрица. Диаграмма и ее приверженцы не знали никаких границ. Дова сама открыла, чем они занимаются. Ее можно сделать своей соратницей или убить.

– Будет исполнено, – отозвалась Адротагия.

Гребцы подогнали лодку к пологим скалам на краю гавани и спустились за борт. Они его слуги и части Диаграммы. Он им доверял, потому что должен был хоть кому-то доверять.

– Ты занималась тем вопросом, о котором я спрашивал?

– Ответить на него нелегко, – призналась Адротагия. – Человеческий интеллект невозможно измерить в точности; даже твои проверки дают нам лишь приблизительный результат. Скорость ответа на вопросы и то, как именно ты отвечаешь… что ж, это позволяет нам вынести некое суждение, однако оно грубое.

Матросы затащили лодку на каменный берег при помощи веревок. Дерево жутко скрежетало по камню. По крайней мере, скрежет заглушил раздававшиеся неподалеку стоны.

Адротагия достала из кармана лист бумаги и развернула его. На листе был график из точек, образовывавших выпуклую фигуру: невысокий хвост слева превращался в расположенную в центре вершину, справа от которой располагался похожий изгиб.

– Я взяла результаты твоих проверок за последние пятьсот дней и обозначила каждый числом от нуля до десяти, – докладывала Адротагия. – Цифровое выражение того, насколько умным ты был в соответствующий день, хотя, как я уже сказала, оно неточное.

– Этот отрезок в середине? – спросил Таравангиан, ткнув пальцем.

– Обозначает средний уровень твоего интеллекта, – пояснила Адротагия. – Как ты сам видишь, бо́льшую часть времени значения колеблются в этом пределе. Дни чистейшего интеллекта и дни полнейшей глупости редки. Мне пришлось экстраполировать имеющиеся данные, но, думаю, график в каком-то смысле правильный.

Таравангиан кивнул и позволил одному из матросов помочь себе выбраться из лодки. Он знал, что больше дней проводит оставаясь обычным, чем каким-то еще. Король просил ее, однако, рассчитать, когда можно ожидать наступления дня гения, похожего на тот, когда он создал Диаграмму. Прошло уже много лет с того дня запредельного мастерства.

Ученая дама выбралась из лодки, за ней последовал Мралл. Она подошла к королю со своим листком.

– Выходит, здесь я был наиболее умным, – сказал Таравангиан, указывая на последнюю точку на графике. Она была далеко справа и очень близко к нижней части. Выражение высокого интеллекта и незначительной вероятности события. – Это и был тот день – день совершенства.

– Нет, – возразила Адротагия.

– Что?

– В тот раз ты был умнее всего за последние пятьсот дней, – объяснила Адротагия. – Эта точка обозначает день, когда ты закончил самые сложные задачи, которые составил сам для себя, и придумал новые, чтобы использовать их в будущих проверках.

– Я помню этот день, – проворчал он. – Тогда я решил головоломку Фабризана.

– Да. Мир, возможно, когда-нибудь тебя за это поблагодарит, если выживет.

– В тот день я был умен, – подтвердил Таравангиан. Достаточно умен для того, чтобы Мралл постановил не выпускать его из дворца, чтобы он не выдал себя. Король был убежден, что надо просто объяснить суть его состояния горожанам и они все прислушаются к гласу разума, позволят ему безупречно управлять своими жизнями. Он сочинил закон, согласно которому все люди с интеллектом ниже среднего должны покончить с собой во благо города. Это казалось разумным. Таравангиан понимал, что они могут сопротивляться, но считал, что блестящие доводы убедят всех в правильности такого решения.

Да, в тот день он был умен. Но и близко не подошел к тому, каким был в день Диаграммы. Король нахмурился, изучая график.

– Вот почему я не могу ответить на твой вопрос, Варго, – продолжила объяснять Адротагия. – Этот график представляет собой то, что мы называем логарифмической шкалой. Деления не равноценны – они влияют друг на друга тем сильней, чем больше ты удаляешься от центра. Насколько ты был умен в день Диаграммы? В десять раз умнее предшествующего всплеска интеллектуальных способностей?

– В сто, – уточнил Таравангиан, не сводя глаз с графика. – Может, больше. Давай я все рассчитаю…

– Разве ты сегодня не глуп?

– Не глуп. Я обыкновенный. На такое меня хватит. Каждый шаг в сторону означает…

– Измеримое изменение интеллекта, – подхватила она. – Можно сказать, что каждый шаг по горизонтали представляет собой удваивание твоего интеллекта, хотя это сложно выразить в количественном отношении. С делениями по вертикали проще; они определяют, насколько часто у тебя бывали дни с таким значением интеллекта. Итак, если двинуться от центра пика, то можно увидеть, что на каждые пять дней обыкновенных способностей приходится один день слабо выраженной глупости и один день слабо выраженного ума. На каждые пять подобных дней приходится один день умеренной глупости и один день умеренной гениальности. На каждые пять дней вроде этого…

Таравангиан стоял на камнях, чуть выше солдаты ожидали, пока он закончит подсчеты. Двигаясь по графику, он достиг дня, который, как ему казалось, должен был быть днем Диаграммы. Расчеты давались ему с трудом.

– Всемогущий Всевышний… – прошептал он. Тысячи дней. Тысячи и тысячи. – Этого никогда не должно было случиться.

– Разумеется, должно, – возразила Адротагия.

– Но оно ведь настолько маловероятно, что почти невозможно!

– Очень даже возможно, – упорствовала она. – Вероятность того, что это событие могло случиться, равна единице, потому что оно уже случилось! Таравангиан, в этом и есть странность с выбросами и вероятностью. Подобный день может снова случиться завтра. Ничто этому не препятствует. Насколько я могу судить, это чистейшее стечение обстоятельств. Но если ты хочешь знать, какова вероятность того, что он случится опять…

Он кивнул.

– Варго, если ты проживешь еще две тысячи лет, – заключила она, – возможно, у тебя случится еще один такой же день. Я бы сказала, вероятность один к одному.

Мралл фыркнул:

– Выходит, мне повезло.

– Нет, это просто осуществленный шанс.

– Как бы там ни было, – подвел итог Таравангиан, складывая лист, – я не этот ответ хотел получить.

– С каких это пор наши желания имеют значения?

– Не имеют, – согласился он, положив расчеты в карман. – И никогда не будут иметь.

Они пробрались через скалы, минуя трупы, раздувшиеся после слишком долгого пребывания на солнце, и присоединились к небольшой группе солдат в верхней части берега. Воины были в форме с рыжевато-оранжевым геральдическим символом Харбранта. Его армия малочисленна. Диаграмма призывала к тому, чтобы его государство не представляло собой угрозы.

Однако Диаграмма не безупречна. Они время от времени находили в ней ошибки. Точнее… не настоящие ошибки, просто неточности в толковании. Таравангиан в тот день обладал непревзойденным умом, но не даром предвидения. Он испытал просветление – очень сильное просветление, – и пугающее количество его догадок оказались верными. Но по мере удаления от того дня и знаний, которыми он тогда обладал, Диаграмма все больше нуждалась в аккуратном совершенствовании, чтобы оставаться годной к использованию.

Вот почему король надеялся, что вскоре случится еще один такой же день, который он позволит уточнить Диаграмму. Вот только когда? Придется продолжать, доверившись человеку, которым он когда-то был, его ви́дению и пониманию.

Лучше так, чем как-то еще. Боги и религия их предали. Короли и великие лорды – мелочные себялюбцы. Если ему придется во что-то верить, то только в себя и чистый гений освобожденного человеческого разума.

Но временами следовать этим путем было нелегко. Особенно когда приходилось сталкиваться с последствиями своих действий.

Свита короля Харбранта вышла на поле боя.

По всей видимости, когда начался пожар, сражение большей частью переместилось за город. Люди продолжали драться, даже когда их столица горела. Семь фракций. Диаграмма предугадала шесть. Имело ли это значение?

Солдат вручил королю надушенный носовой платок, чтобы прикрывать лицо, проходя мимо мертвых и умирающих. Кровь и дым. Запахи, которые он успеет слишком хорошо запомнить, прежде чем все закончится.

Мужчины и женщины в рыжевато-оранжевых ливреях Харбранта проверяли мертвых и раненых. По всему востоку этот цвет теперь означал исцеление. И действительно, шатры с его знаменем – знаменем лекаря – виднелись тут и там на поле боя. Целители Таравангиана прибыли незадолго до битвы и немедленно принялись оказывать помощь раненым.

Когда он покинул поля мертвецов, веденские солдаты, сидевшие на краю поля битвы в молчаливом ступоре, с тусклыми глазами, начали вставать. Потом раздались первые приветствия.

– Разум Пали, – проговорила Адротагия, наблюдая, как они встают. – Я не верю…

Солдаты сидели группами согласно знаменам, и ими занимались лекари Таравангиана, водоносы и утешители. Раненые и не раненые, все, кто мог стоять, поднимались и приветствовали короля Харбранта.

– Диаграмма сказала, что это случится, – напомнил Таравангиан.

– Я была убеждена, что это ошибка. – Она покачала головой.

– Они знают, – добавил Мралл. – Сегодня только мы здесь победители. Наши лекари, которые заслужили уважение всех сторон. Наши утешители, которые помогли умирающим уйти. Великие лорды принесли им только страдание. А вы – жизнь и надежду.

– Я принес им смерть, – прошептал король.

Он приказал убить их монарха вместе с рядом великих князей, указанных в Диаграмме. Сделав это, Таравангиан подтолкнул различные фракции к войне друг с другом. Он поставил это королевство на колени.

Теперь они его за это приветствовали. Он заставил себя задержаться возле одной из групп, спросить об их здоровье, узнать, не может ли он чем-то помочь. Важно, чтобы люди видели в нем сострадательного человека. Диаграмма объясняла это привычным языком, сухим и безжизненным, как если бы сострадание было тем, что измеряют чашками, как пинту крови.

Он посетил вторую группу солдат, потом третью. Многие подходили к нему, касались рукавов его одеяния, вытирали слезы благодарности и радости. Но гораздо больше веденских солдат оставались в шатрах – сидели, уставившись на поля мертвецов. Их разум оцепенел.

– Азарт? – шепотом поинтересовался Таравангиан, когда они покинули последнюю группу солдат. – Они сражались всю ночь, пока их столица горела. Наверняка он действовал.

– Согласна, – сказала Адротагия. – Это дает нам еще один ориентир. Азарт здесь имеет, по меньшей мере, ту же силу, что и в Алеткаре. Или даже сильнее. Я обсужу с учеными. Возможно, это поможет нам засечь Нергаула.

– Не трать на это слишком много сил, – велел Таравангиан, приближаясь к новой одной группе веденских солдат. – Я даже не уверен в том, что мы станем делать, если обнаружим это существо. – Древний, злобный спрен был не той проблемой, на решение которой ему хватило бы сил. По крайней мере, пока. – Я бы лучше узнал, куда направляется Милач.

Он надеялся, что Милач не впадет снова в спячку. До сих пор предсмертные речи оказывались идеальным способом дополнить Диаграмму, какой они только смогли разыскать.

Разумеется, оставался один вопрос, ответ на который он так и не сумел получить, хотя отдал бы за него почти все.

Достаточно ли этого?

Он встретился с солдатами и напустил на себя вид доброго – пусть и не очень умного – старичка. Заботливого, стремящегося помочь. Сегодня он почти такой. Таравангиан пытался подражать самому себе в те дни, когда был чуть тупее. Люди принимали того человека, и, когда он был на том уровне интеллекта, ему не требовалось притворяться сострадательным, как случалось, когда его гений возрастал.

Благословенный интеллектом, проклятый состраданием, чтобы чувствовать боль от того, что натворил. Эти качества находились в обратной зависимости. Почему он не мог обладать обоими сразу? Он сомневался, что у других людей ум и способность сострадать связаны таким образом. Побуждения Ночехранительницы, стоявшие за ее дарами и проклятиями, были непостижимы.

Таравангиан продвигался сквозь толпу, слушая, как несчастные просят облегчить их страдания и дать им более сильные лекарства для избавления от боли. Внимал словам благодарности. Эти солдаты выжили в битве, в которой, как им теперь казалось, никто не победил. Им нужна была хоть какая-то поддержка, а Таравангиан, предположительно, соблюдал нейтралитет. Они с потрясающей легкостью обнажали перед ним свои души.

Вот король приблизился к следующему солдату в очереди – человеку в плаще, который прижимал к груди руку – вроде бы сломанную. Таравангиан заглянул ему в глаза, спрятанные под капюшоном.

Это был Сзет-сын-сына-Валлано.

На мгновение король ощутил чистейшую панику.

– Нам надо побеседовать, – произнес шинец.

Таравангиан схватил убийцу за руку, потащил прочь от толпы веденских солдат. Другой рукой нащупал в кармане клятвенный камень, который постоянно носил с собой. Вытащил, чтобы убедиться, что его не подменили. Преисподняя! Увидев Сзета, король первым делом подумал, что его сумели обставить, украли камень и послали шинца, чтобы тот убил своего бывшего хозяина.

Сзет позволил себя увести. Что он сказал? «Что хочет поговорить; ты придурок, – одернул Таравангиан сам себя. – Если бы он пришел тебя убить, ты был бы уже покойником».

Заметил ли Сзета кто-нибудь? Что подумают люди, если увидят, как Таравангиан общается с лысым шинцем? Хватило бы и меньшего, чтобы пошли слухи. Если кто-нибудь получит хоть намек на то, что король Харбранта связан с печально известным Убийцей в Белом…

Мралл тотчас же заметил, что что-то пошло не так. Он рявкнул на стражников, приказывая им отделить Таравангиана от веденских солдат. Адротагия, которая сидела неподалеку со скрещенными на груди руками, наблюдая и постукивая ногой, вскочила, намереваясь подойти. Заглянув под капюшон, она ахнула и побелела.

– Как ты посмел сюда заявиться?! – воскликнул Таравангиан Сзету вполголоса, сохраняя добродушный вид и выражение лица. Сегодня он обладал всего лишь средним интеллектом, но оставался королем, который с юных лет был приучен к жизни в окружении придворных. Он умел владеть собой.

– Появилась проблема, – донесся из-под капюшона лишенный эмоций голос Сзета. Разговаривать с этим существом было все равно что болтать с кем-то из мертвецов.

– Почему ты не убил Далинара Холина? – спросила Адротагия тихо, но требовательно. – Мы знаем, что ты сбежал. Возвращайся и сделай дело!

Сзет посмотрел на нее, но не ответил. Женщина не владела его клятвенным камнем. Однако он точно ее заметил и одарил взглядом своих невыразительных глаз.

Преисподняя! Их план состоял в том, чтобы Сзет не встречался с Адротагией и не знал о ней, на случай если вдруг он обратится против Таравангиана и убьет его. Диаграмма допускала такую возможность.

– У Холина есть связыватель потоков, – бросил Сзет.

Итак, шинец узнал про Ясну. Неужели она подстроила свою смерть, как и опасался Таравангиан? Преисподняя!..

Поле битвы будто погрузилось в тишину. Для короля стоны раненых исчезли. Остались только он и Сзет. Эти глаза. Этот голос. Этот опасный тон. Что…

«Он говорил с чувством, – понял Таравангиан. – Эту последнюю фразу он произнес с пылом». Она прозвучала как мольба. Словно горло Сзета кто-то стиснул.

Этот человек болен. Сзет-сын-сына-Валлано был самым опасным оружием во всем Рошаре, и он сломлен.

Буря свидетельница, ну почему это не случилось в день, когда Таравангиан был бы по-настоящему умен?

– С чего ты взял? – поинтересовался король, чтобы протянуть время и дать своему неповоротливому разуму возможность продумать последствия. Он держал перед собой клятвенный камень Сзета, как суеверная баба вцепляется в охранный глиф, словно тот способен отогнать неприятности.

– Я с ним сражался, – пояснил Сзет. – Он защищал Холина.

– Ах да, – протянул король, яростно размышляя. Сзета изгнали из Шиновара, сделали неправедником из-за какого-то там заявления о возвращении Приносящих пустоту. Если он обнаружил, что не ошибся, когда сказал то, что сказал, значит…

«С ним?!»

– Ты сражался с заклинателем потоков? – уточнила Адротагия, глянув на Таравангиана.

– Да, – бросил Сзет. – Алети, который питался буресветом. Он исцелил руку, рассеченную клинком. Он… Сияющий… – Это напряжение в его голосе казалось небезопасным. Таравангиан покосился на руки Сзета. Шинец постоянно сжимал и разжимал кулаки, словно в такт биению сердца.

– Нет-нет, – возразил Таравангиан. – Я лишь недавно об этом узнал. Да, теперь все сходится. Исчез один из клинков чести.

Сзет моргнул и сосредоточился на короле, словно возвращаясь откуда-то издалека.

– Один из оставшихся семи?

– Да, – подтвердил Таравангиан. – Я слышал лишь намеки. Твой народ скрытный. Но да… Я так понимаю, это один из тех двух, что наделяют восстановлением. Значит, Холин заполучил его.

Сзет покачался вперед-назад, явно не осознавая, что делает. Даже сейчас он двигался с грацией воина. «Вот буря!..»

– Мужчина, с которым я сражался, – пробормотал Сзет, – не призывал клинка.

– Но использовал буресвет, – сказал Таравангиан.

– Да.

– Значит, у него есть клинок чести.

– Я…

– Это единственное объяснение!

– Это… – Голос Сзета стал жестче. – Да, это единственное объяснение. Я убью его и верну клинок.

– Нет, – твердо возразил Таравангиан. – Ты должен вернуться к Далинару Холину и выполнить порученное задание. Не сражайся с этим человеком. Напади, когда его не будет рядом.

– Но…

– Разве у меня нет твоего глятвенного камня? – требовательно спросил Таравангиан. – Разве мои слова можно подвергать сомнению?

Сзет прекратил покачиваться. Их с королем взгляды встретились.

– Я неправедник. Я делаю, как велит хозяин, и не прошу объяснений.

– Держись подальше от человека с клинком чести, – повторил Таравангиан. – Убей Далинара.

– Будет сделано, – ответил Сзет и решительным шагом двинулся прочь. Таравангиану захотелось заорать ему вслед: «Тебя никто не должен видеть! Не смей опять приходить ко мне при свидетелях!»

Он сел, где стоял, внезапно утратив самообладание. Судорожно вздохнул; его начала сотрясать дрожь, и по лбу потекли струи пота.

– Буреотец!.. – выдохнула Адротагия, присаживаясь рядом. – Я думала, мы трупы.

Слуги принесли Таравангиану стул, а Мралл извинился за него: «Короля обуревает скорбь из-за столь многих смертей. Он стар, вы же понимаете. И он такой сострадательный…»

Таравангиан вдыхал и выдыхал, пытаясь вновь обрести контроль над собой. Он глянул на Адротагию, которую окружали слуги и солдаты, служители Диаграммы, и тихо спросил:

– Кто он? Кто такой этот заклинатель потоков?

– Ученица Ясны? – отреагировала Адротагия.

Они были потрясены, когда девушка прибыла на Расколотые равнины, и уже успели предположить, что ту обучили. Если не Ясна, то брат – до своей смерти.

– Нет, – сказал Таравангиан. – Он мужчина. Кто-то из родственников Далинара? – Он ненадолго задумался. – Нам требуется Диаграмма.

Адротагия отправилась за книгой на корабль. Ничто другое – его беседы с солдатами, более важные встречи с веденскими правителями – сейчас не имело значения. Диаграмма сбилась. Они забрели в опасные края.

Подруга вернулась с книгой и бурестражами, которые возвели вокруг Таравангиана шатер – прямо на тропе, где он сидел. Последовали новые извинения. «Солнце утомило короля. Он должен отдохнуть и возжечь молитвы Всемогущему, чтобы тот сохранил ваше государство. Таравангиан заботится о вас, в то время как ваши собственные светлоглазые послали вас на бойню…»

При свете сфер король листал том, размышляя над переводом своих же слов, записанных на языке, который он изобрел, а потом забыл. Ответы. Ему требовались ответы!

– Адро, я когда-нибудь тебе рассказывал, о чем попросил? – прошептал он, не переставая читать.

– Да.

Он почти ее не слушал.

– Способность. – Король перевернул страницу. – Способность остановить то, что грядет. Способность спасти человечество.

Он искал. Сегодня Таравангиан не блистал умом, но провел много дней, читая эти страницы, снова и снова перечитывая одни и те же абзацы. Он их знал наизусть.

Ответы должны быть здесь. Обязаны! Таравангиан теперь поклонялся только одному богу. Самому себе, каким он был в тот день.

«Вот!»

Он нашел искомое на репродукции одного из углов комнаты, где бисерным почерком записал несколько строк поверх другого текста, потому что не осталось места. Когда он был гениальным, казалось, что предложения выделить легко, но его ученым понадобились годы, чтобы по частям собрать написанное.

«Они придут. Тебе не остановить их клятвы. Ищи тех, кто выжил, когда не должен был выжить. Этот узор станет твоим ключом».

– Мостовики, – прошептал Таравангиан.

– Что? – удивилась Адротагия.

Таравангиан посмотрел на нее, устало моргая:

– Мостовики, которых Далинар забрал у Садеаса. Ты читала донесение о том, как они выжили?

– Я не сочла это важным. Просто еще одна интрига между Садеасом и Далинаром.

– Нет. Дело не только в этом. – Они выжили. Таравангиан встал. – Разбуди всех спящих осведомителей, какие у нас есть в Алеткаре; пошли всех на равнины. Про одного из этих мостовиков будут рассказывать истории. Чудесное спасение. Любимец ветров. Он среди них. Возможно, он сам еще не понимает, что делает, но ему удалось сковать себя узами со спреном и произнести по меньшей мере Первый Идеал.

– И если мы его найдем? – спросила Адротагия.

– Будем удерживать подальше от Сзета любой ценой. – Таравангиан вручил ей Диаграмму. – От этого зависят наши жизни. Сзет – чудовище, которое грызет собственную ногу, чтобы избавиться от пут. Если он вырвется на свободу…

Женщина кивнула и отправилась выполнять его приказ, но задержалась у выхода из шатра.

– Возможно, придется пересмотреть наши методы оценки твоего интеллекта. То, что я видела на протяжении последнего часа, заставляет меня задаваться вопросом, можно ли тебя сегодня называть «обыкновенным».

– В оценках нет ошибки, – возразил он. – Просто ты недооцениваешь обычных людей.

Кроме того, имея дело с Диаграммой, Таравангиан время от времени слышал что-то вроде эха, хотя и не помнил, что написал и почему.

Она удалилась, и в шатер вошел Мралл.

– Ваше величество, – сказал он, – время истекает. Великий князь умирает.

– Он умирает уже много лет. – И все-таки Таравангиан ускорил шаг – насколько это было возможно в его возрасте, – когда возобновил свой путь. Он больше не задерживался, чтобы поговорить с солдатами и отвечал на приветственные возгласы лишь взмахом руки.

В конце концов Мралл провел его по склону холма, прочь от навязчивой вони сражения и дымящегося города. Над стоявшими там буревыми фургонами самонадеянно реяло знамя короля Йа-Кеведа. Стражники позволили Таравангиану войти в круг фургонов, и он приблизился к самому большому – громадному экипажу, почти дому на колесах.

Великий князь Валам… король Валам… лежал в постели и кашлял. С их прошлой встречи с Таравангианом у Валама выпали все волосы, а щеки запали так, что в них могла бы собираться дождевая вода. Редин, бастард короля, стоял у изножья кровати, опустив голову. В комнате были три стражника, и для Таравангиана не осталось места, так что он замер на пороге.

– Таравангиан, – просипел Валам и закашлялся, прикрывая рот платком, на котором проступили кровавые пятна. – Пришел за моим королевством, верно?

– Не понимаю, о чем вы, ваше величество, – ответил Таравангиан.

– Не юли, – огрызнулся Валам. – Не выношу этого в женщинах и соперниках. Буреотец!.. Даже не знаю, как они с тобой поступят. Наполовину уверен, что убьют к концу недели. – Он вяло махнул худой рукой, терявшейся под рукавом, и стражники расступились, позволяя Таравангиану войти в маленькую спальню.

– Хитрый ход, – продолжил веденский король. – Послать еду, целителей. Солдаты любят тебя, как мне сказали. Что бы ты сделал, если бы одной из сторон удалось одержать решительную победу?

– У меня появился бы новый союзник. Благодарный за мою помощь.

– Ты помогал всем сторонам.

– Но больше всего – победителю, ваше величество, – парировал Таравангиан. – Лечить можно выживших, а не мертвецов.

Валам опять закашлялся, содрогаясь всем телом. Бастард встревоженно шагнул вперед, но король взмахом руки велел ему отойти и прохрипел в паузах между приступами:

– Стоило догадаться… что из всех моих детей выживешь только ты, ублюдок. – Он повернулся к королю Харбранта. – Выходит, Таравангиан, у тебя есть законное право на престол. Со стороны матери, полагаю? Где-то три поколения назад кто-то женился на веденской принцессе?

– Я не в курсе, – уклонился Таравангиан.

– Ты разве не слышал, что я попросил не юлить?

– У нас с вами в этом представлении есть особые роли, ваше величество, – пробормотал Таравангиан. – Я просто произношу те слова, какие мне предписаны.

– Говоришь как баба, – фыркнул Валам и сплюнул кровью в сторону. – Я знаю, что ты замыслил. Через неделю или около того, потраченную на заботу о моем народе, твои письмоводительницы «обнаружат» твое право на трон. Ты неохотно его займешь, чтобы спасти королевство, и мои люди, буря бы их побрала, будут всячески тебя поддерживать.

– Вижу, сценарий тебе прочитали, – мягко проговорил Таравангиан.

– Убийца придет за тобой.

– Это не исключено. – Так оно и было на самом деле.

– Не понимаю, зачем мне вообще понадобился этот шквальный трон, – проворчал Валам. – По крайней мере, умру королем. – Он тяжело вздохнул и поднял руку, нетерпеливым жестом подзывая письмоводительниц, толпившихся у входа. Женщины привстали на цыпочки, заглядывая через плечо Таравангиана.

– Я назначаю этого придурка своим наследником, – продиктовал Валам, махнув на него. – Ха! Пусть другие великие князья это проглотят.

– Они мертвы, ваше величество, – сказал Таравангиан.

– Что? Все?

– Да.

– Даже Бориар?

– Да.

– Хм, – протянул Валам. – Ублюдок.

Сначала Таравангиан решил, что это относилось к одному из покойников, но потом заметил, как король машет своему незаконнорожденному сыну. Редин подошел и, когда Таравангиан подвинулся, опустился на одно колено возле кровати.

Валам с трудом вытянул что-то из-под одеял – свой поясной нож. Редин помог вытащить оружие из ножен и нерешительно протянул отцу.

Таравангиан с любопытством разглядывал бастарда. И это безжалостный королевский палач, о котором он читал? Этот встревоженный и беспомощный человек?

– В сердце, – приказал Валам.

– Отец, нет… – начал Редин.

– В сердце, клянусь бурей! – заорал Валам, забрызгав простыни кровавой слюной. – Я не стану тут лежать и ждать, пока Таравангиан убедит моих собственных слуг отравить меня. Сделай это, мальчик! Или тебе не по силам совершить единственную вещь, которая…

Редин вонзил нож в грудь отца с такой силой, что Таравангиан вздрогнул всем телом. Потом Редин встал, отдал честь и вышел из комнаты, растолкав собравшихся.

Король сделал последний хриплый вдох, его взгляд затуманился.

– И править будет ночь, ибо выбор чести – жизнь…

Таравангиан вскинул бровь. Предсмертная речь? Здесь, сейчас? Шквал, он не в том положении, чтобы записать слова в точности. Придется их запомнить.

Жизнь утекала из Валама, пока он не превратился в простое мясо. Рядом с кроватью из воздуха соткался осколочный клинок и с глухим стуком упал на деревянный пол фургона. Никто не попытался его взять; солдаты в комнате и письмоводительницы за порогом посмотрели на Таравангиана и опустились на колени.

– Жестоко Валам с ним поступил… – буркнул Мралл, кивком указывая на бастарда, который вышел из буревого фургона на свет.

– Не просто жестоко, – согласился Таравангиан и протянул руку, чтобы коснуться ножа, который торчал из груди старого короля, пронзив одеяло и одежду. Он поколебался, его пальцы замерли в дюйме от рукояти. – В официальных летописях бастард будет значиться отцеубийцей. Если у него было желание занять трон, теперь это будет… трудно для него самого, а для потомков – еще труднее. – Таравангиан убрал руку, так и не коснувшись ножа. – Могу ли я остаться на минуту с усопшим? Желаю произнести молитву за него.

Все вышли, даже Мралл. Они закрыли маленькую дверь, и Таравангиан опустился на табурет рядом с ложем покойного короля. Он не собирался произносить никаких молитв, но ему требовалась минута. В одиночестве. Чтобы подумать.

Сработало. Как и предписывала Диаграмма, Таравангиан стал королем Йа-Кеведа. Он совершил первый важный шаг к объединению мира, которое, как настаивал Гавилар, должно было случиться, если они хотели выжить.

По крайней мере, так утверждали видения. Видения, в которых Гавилар признался ему той ночью шесть лет назад, незадолго до его убийства. У Гавилара были видения о Всемогущем, теперь также мертвом, и о грядущей буре.

«Объедини их».

– Гавилар, я стараюсь изо всех сил, – прошептал Таравангиан. – Мне так жаль, что придется убить твоего брата.

Когда все закончится, это будет не единственный грех на его душе. Он мог поклясться в этом бризом и шквалом.

Таравангиан снова пожалел, что это не день блеска. Тогда он бы не мучился так сильно угрызениями совести.

Часть пятая

Ветра полыхающие

Каладин * Шаллан * Далинар * Адолин * Шут

Спрятанный клинок

109

Они придут тебе не остановить их клятвы ищи тех кто выжил когда не должен был этот узор станет твоим ключом

Из Диаграммы, Кода северо-западного нижнего угла: параграф 3

«Ты ее убил…»

Каладин не мог заснуть.

Он знал, что должен спать. Капитан лежал в своей темной комнате в казарме, окруженный знакомым камнем, впервые за несколько дней чувствовал уют. Мягкая подушка, матрас почти такой же хороший, как когда-то у него дома в Поде.

Его тело было измочалено, точно коврик после стирки. Он выжил в ущельях и успешно привел Шаллан домой. Теперь ему надо выспаться и исцелиться.

«Ты ее убил…»

Он сел на кровати и почувствовал волну дурноты. Стиснул зубы, выждал, пока пройдет. Рана на ноге пульсировала под повязкой. Лагерные лекари хорошо потрудились над ней; отец был бы доволен.

Лагерь снаружи казался слишком тихим. Обдав его ливнем восхвалений и восторга, Четвертый мост присоединился к выступающей в поход армии вместе с остальными мостовыми расчетами, которые должны нести мосты. Лишь малая часть Четвертого моста осталась, чтобы охранять короля.

Каладин в темноте пошарил рукой возле стены и нашел свое копье. Вцепился в него и рывком встал. В ноге тотчас же полыхнула боль, и он стиснул зубы, но все было не так уж плохо. Молодой человек принял отвар коры от боли, и это помогло. Он отказался от огнемха, который предлагали лекари. Его отец терпеть не мог эту дрянь, вызывавшую привыкание.

Каладин с трудом добрался до двери своей маленькой комнаты, распахнул ее и вышел на солнечный свет. Прикрыл глаза ладонью и окинул взглядом небо. Ни облачка. Плач, худшая часть года, начнется где-то завтра. Четыре недели бесконечных дождей и уныния. Это был Светлый год, так что даже посреди Плача Великой бури не случится. Вот беда…

Каладин страдал от отсутствия бури внутри. Она бы пробудила его разум, вынудила двигаться.

– Эй, ганчо? – окликнул его вскочивший Лопен, до того сидевший возле очага. – Тебе что-то нужно?

– Давай пойдем и посмотрим, как войско отправляется.

– По-моему, тебе нельзя ходить…

– Все будет хорошо, – оборвал его Каладин и с трудом заковылял к выходу.

Лопен поспешил к нему, сунулся под мышку, помог убрать вес с пострадавшей ноги.

– Почему ты совсем не светишься, гон? – спросил гердазиец, понизив голос. – Почему не исцелишь эту неприятность?

Каладин подготовил ложь: что-то вроде «нет нужды тревожить лекарей, исцелившись слишком быстро». И не смог это произнести. Не смог солгать члену Четвертого моста.

– Лопен, я потерял свой дар, – негромко признался он. – Сил покинула меня.

Тощий гердазиец стал непривычно тихим.

– Что ж, – наконец сказал он, – может, стоит купить ей что-нибудь красивое.

– Купить что-нибудь красивое? Спрену?!

– Ага. Вроде… я не знаю. Красивое растение или новую шляпу. Да, шляпу. Наверное, дешево будет. Она маленькая. Если портной попытается с тебя содрать полную цену за такую маленькую шляпу, стукни его как следует.

– Это самый нелепый из всех советов, которые я когда-нибудь получал.

– Тебе надо натереться карри и проскакать через весь лагерь, распевая рогоедские колыбельные.

Каладин недоверчиво уставился на Лопена:

– Чего?!

– Видишь? Теперь совет про шляпу всего лишь второй по нелепости из всех, какие ты когда-нибудь получал, так что стоит попробовать. Женщинам нравятся шляпы. У меня есть кузина, она их делает. Могу ее спросить. Тебе, возможно, и не понадобится настоящая шляпа. Только спрен шляпы. Так будет еще дешевле.

– Лопен, до чего же ты чудной.

– Ну да, гон, я такой. Единственный в своем роде.

Они продолжили путь через пустой лагерь. Буря свидетельница, он уже казался заброшенным. Приятели миновали одну за другой несколько обезлюдевших казарм. Каладин шел осторожно, радуясь помощи Лопена, но даже так быстро терял силы. Он не должен тревожить ногу. Слова отца, слова лекаря, выплыли из глубин памяти:

«Разорваны мышцы. Забинтовать ногу, уберечься от заражения, позаботиться о том, чтобы пациент на нее не опирался. Если мышцы повредятся еще сильнее, дело может закончиться постоянной хромотой или чем похуже».

– Хочешь, паланкин позову? – спросил Лопен.

– Они для женщин.

– Ганчо, в том, чтобы быть женщиной, нет ничего плохого. Некоторые мои родные – женщины.

– Ну разумеется, они… – Он умолк при виде широкой улыбки Лопена. Буря бы побрала этого гердазийца. Сколько из его болтовни предназначалось для того, чтобы создать впечатление тупости? Каладин не раз слышал, как люди шутят о том, какие гердазийцы тупые, но Лопен мог заболтать любого из таких шутников. Разумеется, половина из собственных шуток Лопена была о гердазийцах. Он, похоже, считал их особенно смешными.

По мере того как они приближались к плато, мертвая тишина уступала низкому гулу тысяч людей, собравшихся на ограниченном пространстве. Каладин и Лопен наконец-то преодолели ряды казарм и вышли на природную террасу прямо над площадкой для построения, с которой открывался выход на Расколотые равнины. Там были тысячи солдат. Большие подразделения копейщиков, чуть меньшие отряды светлоглазых лучников, гарцующие на лошадях офицеры в сверкающих доспехах.

Каладин тихонько ахнул.

– Что? – встревожился Лопен.

– Я всегда надеялся это увидеть.

– Это? Сегодня?

– Когда я был юношей и жил в Алеткаре, – пояснил Кэл, неожиданно во власти чувств. – Мечтая о воинской славе, я воображал это. – Он и помыслить не мог о зеленых новичках и едва обученных солдатах, какие были в армии Амарама. И не представлял себе жестоких, пусть и готовых к действию, громил из армии Садеаса – или даже быстрых ударных отрядов, которые Далинар отправлял в вылазки на плато.

Он воображал именно это. Армию, выстроившуюся для большого похода. Высоко поднятые копья, развевающиеся знамена, барабанщики и трубачи, гонцы в ливреях, письмоводительницы верхом на лошадях и даже королевские духозаклинатели, отгороженные от всех, скрывшиеся от посторонних взглядов за полотняными стенами шатров.

Каладин теперь знал, какова война на самом деле. В битвах не было славы, только лишь люди, что лежали на земле, кричали и бились в конвульсиях, путаясь в собственных внутренностях. Были мостовики, которые бросались навстречу ливню стрел, и паршенди, которые умирали, не допев своих песен.

Но в этот миг Каладин позволил себе снова помечтать. Он позволил юноше глубоко внутри себя насладиться зрелищем, которое тот наивно воображал. Кэл притворился, что этих солдат ожидало что-то чудесное, а не еще одна бессмысленная бойня.

– Ого, а кое-кто на самом деле решился, – сказал Лопен, тыкая пальцем. – Только погляди на это.

Судя по знаменам, к Далинару пока присоединился лишь великий князь Ройон. Однако Лопен указывал в сторону войска – поменьше и не столь хорошо организованного, – которое текло на север по широкой открытой дороге вдоль восточного края военных лагерей. По меньшей мере еще один великий князь ответил на зов Далинара.

– Давай найдем Четвертый мост, – попросил Каладин. – Хочу проводить ребят в путь.

– Себариаль? – переспросил Далинар. – Войска Себариаля присоединились к нам?

Ройон, сидевший в седле, хмыкнул и потер руки, словно собираясь их вымыть.

– Думаю, нам стоит радоваться любой поддержке.

– Себариаль, – потрясенно повторил Далинар. – Он не посылал своих людей даже на ближние вылазки, где отсутствовал риск столкнуться с паршенди. С чего вдруг он выступил сейчас?

Ройон покачал головой и пожал плечами.

Далинар развернул Храбреца и направил его к приближающейся группе, как и Ройон. Они миновали Адолина, который ехал чуть позади, бок о бок с Шаллан, в сопровождении его и ее охранников. Ренарин, разумеется, был с мостовиками.

Девушка ехала верхом на одной из лошадей Адолина – изящном мерине. Чистокровный возвышался над ним, точно башня. Веденка надела дорожное платье, какие носили обычно посланницы, с доходившими до талии разрезами спереди и сзади. Под платьем на ней виднелись лосины – в общем-то, шелковые штаны, но женщины предпочитали называть их по-другому.

Далее двигалась большая группа ученых и картографов Навани, включая Исасика, ревнителя и королевского картографа. Они передавали друг другу карту, нарисованную Шаллан. Исасик ехал чуть поодаль, задрав подбородок и демонстративно игнорируя похвалы женщин, адресованные карте веденки. Далинару требовался весь этот ученый люд, хотя князь предпочел бы обойтись без них. Каждая письмоводительница, отправившаяся в поход, представляла собой еще одну жизнь, которой он рисковал. Хуже того, Навани тоже была с ним. Он не смог ей возразить в ответ на довод: «Если ты считаешь, что девочка будет в безопасности, значит я тоже буду в безопасности».

Пока Далинар ехал навстречу к приближавшейся процессии Себариаля, его догнал Амарам – в осколочном доспехе и развевающемся за спиной золотом плаще. У него был отличный боевой конь, громадный шиноварский тяжеловоз. Но рядом с Храбрецом он все равно выглядел как пони.

– Это Себариаль?! – изумился Амарам, указывая на надвигающееся войско.

– Похоже на то.

– Отошлем его?

– Это еще зачем?

– Ему нельзя доверять, – бросил Амарам.

– Он держит слово, насколько мне известно, – заметил Далинар. – О большинстве я и этого сказать не могу.

– Он держит слово, потому что никогда ничего не обещает.

Далинар, Ройон и Амарам пустили коней рысью в сторону неожиданного союзника. Себариаль вышел из кареты, возглавлявшей войско. Карета. В военной процессии. Что ж, она замедлит Далинара не больше, чем все письмоводительницы. Вообще-то, ему не помешало бы подготовить еще несколько карет. Через пару дней Навани оценит возможность ехать с комфортом.

– Себариаль? – поприветствовал Далинар с вопросительной интонацией.

– Далинар! – отозвался пухлый человечек, прикрывая глаза от солнца. – Ты кажешься удивленным.

– Так и есть.

– Ха! Вот достаточная причина, чтобы явиться сюда. Правда, Палона?

Далинар с трудом мог разглядеть сидевшую в карете женщину в громадной модной шляпе и узком платье.

– Ты и любовницу прихватил? – еще больше изумился он.

– Ну да. А почему нет? Если мы там потерпим неудачу, я погибну и ей придется уехать. В общем, она настояла. Буря бы побрала эту женщину! – Себариаль подошел вплотную к Храбрецу. – Старина Далинар, у меня предчувствие по поводу тебя. Сдается мне, быть поближе к тебе – мудрый выбор. Что-то случится там, на равнинах, и взойдет солнце новых возможностей.

Ройон фыркнул.

– Ройон, – парировал Себариаль, – ты-то почему не прячешься под каким-нибудь столом?

– Наверное, стоило, лишь бы оказаться подальше от тебя.

Себариаль рассмеялся:

– Хорошо сказано, старая ты черепаха! Может, это путешествие и не будет таким занудным. Что ж, вперед! К славе и прочей чепухе. Помните, что, если мы найдем сокровища, мне причитается доля! Я сюда добрался раньше Аладара. Это нельзя не учесть.

– Раньше… – вздрогнув, сказал Далинар, а потом развернулся и посмотрел на военный лагерь, расположенный к северу от его собственного.

Там на Расколотые равнины выступала армия в цветах Аладара – белом и темно-зеленом.

– А вот этого, – пробормотал Амарам, – я точно не ожидал.

– Можем попытаться устроить переворот, – предложила Йалай.

Садеас развернулся в седле и посмотрел на жену. Охранники рассеялись по холмам вокруг них, держась достаточно далеко, чтобы не слышать, о чем болтают великий князь и его супруга во время прогулки верхом. На самом деле оба хотели поближе взглянуть на то, как Себариаль расширил свои владения к западу от военных лагерей, устроив полноценные фермерские поля.

Йалай ехала, устремив взгляд перед собой.

– Далинара в лагере не будет, как и Ройона, его единственного сподвижника. Мы могли бы захватить Пик, казнить короля и занять трон.

Садеас дернул коня, обратил взгляд на восток, мимо лагерей. Он с трудом мог разглядеть вдалеке собиравшуюся в поход армию Далинара.

Переворот. Последний шаг, пощечина старине Гавилару. Это не так уж сложно сделать. Пошло все в бурю, сделал бы без проблем!

Только вот… нет нужды.

– Далинар посвятил всего себя этой дурацкой экспедиции, – бросил Садеас. – Вскоре он будет трупом, его окружат и уничтожат на равнинах. Нам не нужен переворот; если бы я знал, что он действительно пойдет на это, нам бы и убийца не понадобился.

Йалай отвернулась. Ее убийца потерпел неудачу. Она считала это своим серьезным промахом, хотя план был выполнен в точности. В таких вещах нельзя ни на что полагаться. К несчастью, поскольку их попытка оказалась неудачной, теперь придется быть осторожнее с…

Садеас развернул коня и нахмурился при виде верхового гонца. Юноше разрешили миновать охрану, чтобы передать Йалай письмо.

Она читала его, мрачнея, а потом подняла голову и сказала супругу:

– Тебе это не понравится.

Далинар пришпорил Храбреца и поскакал, вынуждая растения прятаться в свои убежища. Он промчался мимо верных полков за несколько минут и приблизился к новому войску.

Сидевший верхом Аладар обозревал свою армию. Он был в модном мундире, черном с красновато-коричневыми полосами на рукавах и шейным платком в тон. Вокруг суетились солдаты. Аладар возглавлял одну из самых больших армий на равнинах – буря свидетельница, с учетом того, насколько меньше теперь солдат у самого Далинара, армия Аладара, возможно, вообще самая внушительная.

А еще он был весьма влиятельным сторонником Садеаса.

– Далинар, как будем действовать? – бросил Аладар, когда великий князь Холин приблизился к нему. – Движемся сами по себе, по разным плато, но встречаемся в условленном месте или пойдем громадной колонной?

– Почему? – спросил великий князь. – Почему ты пришел?

– Ты с таким пылом всех уговаривал, а теперь удивляешься, что кто-то прислушался?

– Не «кто-то». Ты.

Аладар поджал губы и наконец-то повернулся к Далинару. Их взгляды встретились.

– Ройон и Себариаль, два самых больших труса, отправились на войну. Неужели я останусь позади и позволю им без меня воплотить в жизнь Договор Отмщения?

– Других великих князей это, похоже, не беспокоит.

– Подозреваю, они лучше умеют лгать самим себе, чем я.

Внезапно все неистовые споры Аладара – во главе фракции противников Дома Холин – приобрели иной оттенок. «Он спорил с самим собой, – понял Далинар. – Он все это время тревожился о том, что я прав».

– Садеасу это не понравится, – сказал Далинар.

– Садеас пусть идет в бурю. Я ему не принадлежу. – Аладар немного повертел в руках поводья. – Впрочем, он бы хотел такого. Я это чувствую по тем сделкам, на которые он меня толкает, по ножам, которые он медленно прижимает к каждому горлу. Он не прочь превратить всех нас в своих рабов, когда все закончится.

– Аладар. – Далинар направил своего коня так, что они с великим князем оказались лицом к лицу. Он устремил на Аладара пристальный взгляд. – Скажи мне, что все это не подстроил Садеас. Скажи, что это не часть нового плана, цель которого – бросить или предать меня.

Аладар усмехнулся:

– По-твоему, будь все так, я бы взял да и признался?

– Дай мне твое слово.

– И ты поверишь? Далинар, какой от этого был прок в тот раз, когда Садеас во всеуслышание заявил о своей дружбе?

– Слово, Аладар.

Великий князь посмотрел ему в глаза:

– Я считаю, что вещи, которые ты твердишь про Алеткар, в лучшем случае наивны и, без сомнения, невозможны. Эти твои бредни – не признак безумия, пусть Садеас и хочет, чтобы мы так думали, а просто глупые мечты человека, который отчаянно желает во что-то поверить. «Честь» – слово, применимое к поступкам людей из прошлого, чьи жизни как следует очистили историки. – Он поколебался. – Но… Далинар, буря свидетельница, пусть я дурак, но и я жажду, чтобы все это стало правдой. Я пришел по собственной воле, а не по указанию Садеаса. Я тебя не предам. Даже если Алеткар никогда не станет таким, каким ты желаешь его увидеть, мы можем, по крайней мере, сокрушить паршенди и отомстить за старину Гавилара. И это будет правильно.

Далинар кивнул.

– Я мог бы солгать, – заметил Аладар.

– Но не лжешь.

– Откуда ты знаешь?

– Честно? Я не знаю. Но мне придется кому-то из вас довериться. – В определенной степени. Он не допустит, чтобы случившееся на Башне повторилось.

Как бы там ни было, присутствие Аладара означало, что вторжение может завершиться успехом. Скорее всего, теперь они превосходили паршенди числом, хотя Далинар сомневался, что письмоводительницы правильно подсчитали количество вражеских солдат.

Это была не та грандиозная коалиция великих князей, какую желал увидеть Далинар, но, даже принимая во внимание то, что в ущельях паршенди чувствовали себя как дома, все могло сложиться в пользу алети.

– Пойдем вместе, – предложил Далинар. – Я не хочу, чтобы мы рассеивались. Держаться будем на соседних плато, а где это возможно – на одних и тех же. И тебе придется отказаться от паршунов.

– Это необычное требование. – Аладар нахмурился.

– Мы отправляемся в поход против их родни, – напомнил Далинар. – Они могут взбунтоваться, потому лучше не рисковать.

– Но ведь они никогда… Хотя… как хочешь. Это можно сделать.

Князь Холин кивнул и протянул руку Аладару, а позади наконец-то добрались Ройон и Амарам, которых Далинар обогнал верхом на Храбреце.

– Спасибо, – поблагодарил Далинар Аладара.

– Ты правда веришь во все это?

– Да.

Аладар протянул руку, но вдруг заколебался:

– Ты ведь понимаешь, что я испачкан с головы до ног. Далинар, на этих руках кровь. Я не какой-нибудь безупречный честный рыцарь, которым ты, похоже, хотел бы притвориться.

– Я знаю, что ты не такой, – подтвердил Холин, пожимая его руку. – И я не такой. Иных-то нету.

Они кивнули друг другу, а затем Далинар развернул Храбреца и рысью направил его обратно к собственной армии. Ройон застонал и пожаловался, что после скачки галопом у него болят бедра. Предстоящий дневной переход был испытанием для него.

Амарам догнал Далинара.

– Сначала Себариаль, теперь Аладар? Похоже, сегодня твое доверие недорого стоит.

– Тебе бы хотелось, чтобы я их прогнал?

– Просто подумай, до чего впечатляющей была бы победа, одержи мы ее сами.

– Надеюсь, мы выше такого тщеславия, старый друг, – буркнул Далинар. Некоторое время они молчали, снова миновали Адолина и Шаллан. Далинар окинул взглядом свое войско и кое-что заметил. Посреди телохранителей-мостовиков на камне сидел высокий мужчина в синем.

«Кстати, о дураках…»

– Пойдем со мной, – велел Далинар Амараму.

Тот придержал коня.

– По-моему, мне следует заняться…

– Пойдем, – резко перебил Далинар. – Я хочу, чтобы ты побеседовал с тем молодым человеком и мы смогли положить конец слухам и прочему, что он рассказывал о тебе. Это никому не принесло добра.

– Хорошо, – сказал Амарам и догнал Далинара.

Каладин, сидевший среди мостовиков, поднялся, несмотря на боль в ноге, когда мимо проехали Адолин и Шаллан. Проследил за парой взглядом. Принц был верхом на своем ришадиуме с громадными копытами, а светлость Давар восседала на гнедом звере куда более скромных размеров.

Выглядела девушка великолепно. Каладин готов был это признать, пусть и лишь самому себе. Блестящие рыжие волосы, улыбка не сходит с губ. Она произнесла что-то остроумное; Каладин почти расслышал слова. Он ждал, надеясь, что Шаллан посмотрит в его сторону и встретится с ним взглядом, ведь их разделяло небольшое расстояние.

Она не заметила. Проехала мимо, и Каладин почувствовал себя полным идиотом. Часть его желала ненавидеть старшего сына Далинара за то, что принцу досталось все внимание Шаллан, но он не мог. По правде говоря, Адолин ему нравился. И эти двое были созданы друг для друга.

Может, это Каладину и следовало ненавидеть.

Он понуро опустился на свой камень. Вокруг толпились мостовики. Кэл понадеялся, что они не видели, как он уставился вслед Шаллан и тщится услышать ее голос. Поодаль тенью замер Ренарин. Мостовики постепенно к нему привыкали, но сам юный принц по-прежнему чувствовал себя с ними очень неуютно. Впрочем, он так себя чувствовал почти со всеми.

«Надо бы еще раз поговорить о его болезни», – подумал Каладин. Что-то его тревожило в этом юноше и объяснении его эпилептических припадков.

– Командир, почему ты здесь? – спросил Бисиг, снова привлекая внимание Каладина к мостовикам.

– Хотел наблюдать, как вы отправитесь в путь, – сказал Кэл со вздохом. – Я считал, вы обрадуетесь, увидев меня.

– Ты как ребенок, – бросил Камень, пригрозив Каладину толстым пальцем. – Что бы ты сам сделал, великий капитан, Благословенный Бурей, если бы обнаружил, как кто-то из нас ковыляет, не жалея раненой ноги? Ты бы его избил! После выздоровления, конечно.

– Мне казалось, – заметил Каладин, – что я тут командир.

– Не-а, вот еще! – возразил Тефт. – Наш капитан достаточно умный, чтобы лежать в постели.

– И есть побольше похлебки, – прибавил Камень. – Я тебе оставил похлебку, чтобы ты ел, пока меня нету.

– Ты тоже отправляешься в поход? – удивился Каладин, глядя на громилу-рогоеда снизу вверх. – Я полагал, ты пришел проводить ребят. Ты же не хочешь сражаться. Что тебе там делать?

– Кто-то должен их кормить, – объяснил Камень. – Поход этот, он ведь продлится много дней. Я не брошу своих друзей на милость лагерных поваров. Ха! Они же будут все готовить из духозаклятого зерна и мяса. На вкус как крем! Кто-то должен добавлять туда нужные пряности.

Каладин окинул взглядом помрачневших мостовиков.

– Ладно, – сдался он. – Пойду обратно. Клянусь бурей, я…

Почему мостовики вдруг начали расходиться? Камень повернул голову, рассмеялся и отошел в сторону.

– Сейчас у тебя будут настоящие неприятности.

Позади них спешивался Далинар Холин. Каладин вздохнул и взмахом руки подозвал Лопена, чтобы тот помог ему встать и как следует отсалютовать командиру. Он поднялся – заслужив сердитый взгляд Тефта – и лишь потом обнаружил, что Далинар не один.

Амарам. Кэл напрягся и с трудом сохранил бесстрастное лицо.

Великие князья приблизились. Боль в ноге как будто утихла, и на миг он перестал видеть все, кроме этого человека. Этого чудовища. В осколочном доспехе, добытом Каладином, в развевающемся за спиной золотом плаще, украшенном символом Сияющих рыцарей.

«Владей собой», – приказал себе Каладин. Он сумел проглотить ярость. В прошлый раз, поддавшись ей, он заработал несколько недель в тюрьме.

– Солдат, тебе бы стоило отдыхать, – сказал Далинар.

– Да, сэр, – ответил Каладин. – Мои люди уже сообщили мне это с предельной ясностью.

– Значит, ты их хорошо обучил. Я горжусь тем, что они сопровождают меня в походе.

Тефт отдал честь.

– Светлорд, если вам угрожает опасность, то она там, на равнинах. Мы не сможем вас защитить, если будем болтаться здесь.

Каладин нахмурился, кое-что осознав.

– Шрам здесь… Тефт… кто же охраняет короля?

– Сэр, мы об этом позаботились, – отчитался Тефт. – Светлорд Далинар велел мне оставить с королем нашего лучшего воина с отрядом на его усмотрение. Они и проследят за его величеством.

Лучшего воина…

Каладин похолодел. Моаш. Моашу поручили безопасность короля, и он сам выбрал себе людей!

Вот буря!

– Амарам, – окликнул Далинар, взмахом руки подзывая великого лорда. – Ты утверждал, что ни разу не видел этого человека до того, как прибыл сюда, на Расколотые равнины. Это правда?

Каладин уставился в глаза убийцы.

– Да, – подтвердил Амарам.

– Как быть с заявлением о том, что свой осколочный доспех и клинок ты забрал у него? – спросил Далинар.

– Светлорд, – сказал Амарам, взяв Далинара за руку, – я не знаю, помешался ли этот парень или просто желает привлечь к себе внимание. Возможно, он и впрямь служил в моей армии – рабское клеймо это подтверждает, безусловно. Но его голословные обвинения в мой адрес явно нелепы.

Далинар кивнул самому себе, будто услышал то, что ожидал.

– Думаю, требуется извинение.

Здоровая нога Каладина подогнулась, и он едва не упал. Итак, вот и главное наказание. Извиниться перед Амарамом при всех. Унижение, которому нет равных.

– Я… – начал Каладин.

– Не ты, сынок, – мягко оборвал его Холин.

Амарам повернулся к нему, внезапно насторожившись, точно воин, готовый ринуться в бой.

– Далинар, ты ведь не веришь в эту чушь!

– Несколько недель назад, – пояснил великий князь, – в мой лагерь прибыли два особых гостя. Один из них, доверенный слуга, втайне приехал из Холинара и привез ценный груз. Второй – тот самый груз: безумец, который объявился у ворот Холинара с осколочным клинком в руках.

Амарам побледнел и отступил, поднимая руку.

– Я велел моему слуге, – спокойно продолжил Далинар, – пообщаться с твоей личной охраной – он со многими знаком, – выпить и поболтать о сокровище, по словам сумасшедшего много лет назад спрятанном где-то за пределами военного лагеря. Также я приказал поместил осколочный клинок несчастного больного в пещеру поблизости. И мы стали ждать.

«Он призывает клинок», – догадался Каладин, глядя на руку Амарама, и потянулся к поясному ножу, но Далинар уже сам поднимал руку.

Белый туман сгустился в пальцах князя Холина, и появился осколочный клинок, острием упершийся в шею Амарама. Меч был шире большинства и казался безыскусным, как мясницкий нож.

В руке Амарама клинок возник с опозданием на один миг. Он вытаращил глаза, уставившись на серебристое лезвие у своего горла.

У Далинара вновь был осколочный клинок.

– Я подумал, – продолжил великий князь, – что если ты и впрямь убил за один меч, то легко солжешь ради второго. И потому, узнав, что ты проник к сумасшедшему без моего ведома, я попросил тебя проверить его заявления. Из уважения к нашей дружбе я дал тебе уйму времени, чтобы разобраться со своей совестью и во всем признаться. Когда ты доложил, что ничего не нашел – хотя на самом деле уже присвоил осколочный клинок, – я и узнал правду.

– Как? – прошипел Амарам, не сводя глаз с клинка в руке Далинара. – Как ты его заполучил? Я забрал его из пещеры. Мои люди спрятали его в безопасном месте!

– Я не планировал рисковать мечом, чтобы выяснить правду, – ледяным голосом произнес Далинар. – Я сковал этот клинок, прежде чем его отнесли в пещеру.

– Та неделя, когда ты сказался больным, – проговорил Амарам.

– Да.

– Преисподняя!

Далинар с шипением выдохнул сквозь зубы:

– Почему, Амарам? Из всех я считал тебя… А, пустое! – Его рука на мече сжалась так, что костяшки побелели. Амарам вздернул подбородок, словно придвигая горло ближе к острию осколочного клинка.

– Я это сделал, – признался он, – и сделал бы опять. Вскоре вернутся Приносящие пустоту, и мы должны быть достаточно сильны, чтобы сразиться с ними. Это значит, что нам нужны опытные, умелые осколочники. Пожертвовав несколькими солдатами, я мог спасти гораздо больше людей.

– Ложь! – крикнул Каладин и заковылял вперед. – Ты просто хотел заполучить клинок!

Амарам взглянул ему в глаза:

– Я сожалею о том, что сотворил с тобой и твоими друзьями. Иногда хорошие люди должны умирать ради достижения более важных целей.

Каладин ощутил холод – оцепенение, которое взяло начало у самого сердца.

«Он говорит правду. Он… действительно верит, что поступил верно».

Амарам отпустил свой клинок и повернулся к Далинару.

– И что теперь?

– Ты виновен в убийствах ради личного обогащения.

– Далинар, а как называется то, – бросил Амарам, – когда ты посылаешь тысячи людей на смерть, чтобы заполучить светсердца? Разве это нечто иное? Мы все знаем, что иногда за высшее благо приходится платить жизнями.

– Сними плащ, – прорычал Далинар. – Никакой ты не Сияющий.

Амарам поднял руку и расстегнул плащ, уронил его на камни. Повернулся и пошел прочь.

– Нет! – вскричал Каладин и заковылял следом.

– Пусть идет, сынок, – со вздохом сказал Далинар. – Его репутации конец.

– Но ведь он убийца.

– И за это его будут судить по справедливости, – пообещал князь Холин, – когда я вернусь. Я не могу поместить его в тюрьму – осколочники выше этого, и он в любом случае способен проделать выход отовсюду. Осколочников либо казнят, либо оставляют на свободе.

Каладин обмяк, и Лопен подскочил с одной стороны, поддерживая своего капитана, в то время как с другой его подхватил Тефт. Он чувствовал себя опустошенным.

«Иногда за высшее благо приходится платить жизнями…»

– Спасибо, что поверили мне, – поблагодарил Каладин Далинара.

– Порой я прислушиваюсь к тому, что мне говорят, солдат, – ответил великий князь. – А сейчас марш обратно в лагерь, я приказываю тебе отдохнуть.

Кэл кивнул.

– Сэр, берегите себя.

Холин мрачно улыбнулся.

– Постараюсь. По крайней мере, теперь у меня есть оружие сразиться с убийцей, если он появится. С учетом того, что в последнее время вокруг так и мелькают осколочные клинки, я решил, что не стоит упускать возможность обзавестись своим. – Он прищурился и повернулся к востоку. – Даже если обладать им почему-то кажется… неправильным. Это странно. Разве с ним что-то не так? Наверное, я просто скучаю по старому мечу.

Далинар позволил клинку исчезнуть.

– Ступай, – велел он и направился обратно к своему ришардиуму, где великий князь Ройон с потрясенным видом уставился вслед Амараму, удалявшемуся в сопровождении своих пятидесяти гвардейцев.

Да, над войском, присоединившимся к походу Далинара, и впрямь развевалось знамя Аладара. Садеас разглядел его в подзорную трубу.

Он ее опустил и довольно долго сидел в молчании. Так долго, что его гвардейцы и даже жена забеспокоились. Но для этого не было причин.

Садеас подавил свое раздражение.

– Пусть они там сдохнут, – бросил он. – Все четверо. Йалай, составь для меня отчет. Я желаю знать… Йалай?

Жена вздрогнула и посмотрела на него.

– Все в порядке?

– Просто задумалась, – рассеянно проговорила она. – О будущем. О том, что оно принесет. Нам.

– Будущее принесет Алеткару новых великих князей, – отрезал Садеас. – Составь отчет о том, кто из наших вассалов подойдет, чтобы занять места павших в походе с Далинаром. – Он отдал подзорную трубу гонцу. – И мы ничего не будем делать, пока они не сдохнут. Похоже, Далинар все-таки примет смерть от рук паршенди. Аладару желаю того же, а вся компашка пусть катится в Преисподнюю.

Он тронул коня и продолжил верховую прогулку, демонстративно повернувшись спиной к Расколотым равнинам.

110

Доверие

111

Одна опасность в применении столь могущественного оружия заключается в потенциальном поощрении тех, кто изучает узы Нахеля. Следует с особым усердием избегать помещения этих субъектов в обстоятельства мощного стресса, иначе тебе придется принять последствия их вероятной Инвеституры.

Из Диаграммы, Половица 27: параграф 6

Четыре армии хлынули на плато, словно река, внезапно прорвавшая дамбу. Шаллан наблюдала за этим из седла, взволнованная и встревоженная. Ее небольшая свита включала Ватаха с солдатами, а также Марри, горничную. Газ заметно опаздывал, и Ватах клялся, что понятия не имеет, куда тот подевался. Возможно, ей следовало получше разобраться в сути долгов Газа. Она была так поглощена другими вещами… вот буря, если бывший дезертир исчезнет, что она будет чувствовать?

Придется с этим разобраться позже. Сегодня она превратилась в часть чего-то неимоверно важного – истории, начавшейся много лет назад, когда Гавилар и Далинар впервые отправились в охотничью экспедицию в Ничейные холмы. Пришло время заключительной главы – миссии, которая докопается до истины и определит будущее Расколотых равнин, паршенди и, возможно, всего Алеткара.

Шаллан в нетерпении пришпорила лошадь. Мерин пошел – тихонько, как ни старалась она его расшевелить.

Буря бы побрала это животное!

Адолин верхом на Чистокровном рысью приблизился к ней. Жеребец был совершенно белым – не сероватым, как некоторые лошади, но на самом деле белым. То, что у ее жениха скакун оказался крупнее, было откровенной несправедливостью. Она ниже ростом, так что ей полагалось сидеть на более высокой лошади.

– Ты нарочно дал мне медленного коня, – пожаловалась Шаллан. – Верно?

– Ну да.

– Я бы тебя стукнула, но не дотянусь.

Он тихонько рассмеялся:

– Ты призналась, что у тебя мало практики верховой езды, так что я выбрал тебе объезженного мерина. Еще благодарить меня будешь, поверь.

– Я хочу выглядеть величественно в начале нашего похода!

– И ты можешь это сделать.

– Чересчур медленно.

– Строго говоря, медленное движение бывает очень величественным.

– Строго говоря, – парировала она, – человеку не нужно так много пальцев на ногах. Может, мы тебе парочку отрежем и докажем это утверждение?

Он расхохотался.

– Только лицо не трогай, пожалуйста.

– Не говори глупости. Мне нравится твое лицо.

Адолин ухмыльнулся. Осколочный шлем болтался на его седле, словно принц не желал взлохматить волосы. Шаллан ждала от него остроумной реплики, но напрасно.

Ну и ладно. Адолин ей нравился какой есть. Добрый, благородный и искренний. Не имело значения, что ему не хватало блестящего ума или… того, чем обладал Каладин. Она даже не могла подыскать слова, чтобы это определить. Какая разница!

«Пылкий и решительный, как ровно горящее, жаркое пламя. Он обуздал свою ярость и держит ее на коротком поводке. Наделен некоторой долей притягательного высокомерия. Это не надменная гордыня великого лорда, а прочная, надежная убежденность, которая намекает, что, кем бы ты ни был – и что бы ты ни сделал, – тебе не по силам причинить ему боль. Или изменить его.

Да, он такой. Как ветер и камни».

Шаллан полностью прослушала слова Адолина. Она зарделась.

– Прошу прощения?

– Я сказал, что у Себариаля есть карета. Возможно, ты захочешь ехать с ним.

– Потому что я слишком нежная для верховой езды? – уточнила Шаллан. – Ты не заметил, что я прогулялась по ущельям во время Великой бури?

– Э-э, заметил. Но ходить пешком и ехать верхом – разные вещи. Видишь ли, это больно…

– Больно? – переспросила Шаллан. – С чего вдруг у меня должно что-то болеть? Разве лошадь не трудится за двоих?

Адолин уставился на нее круглыми глазами.

– Хм, – пробормотала веденка. – Идиотский вопрос?

– Ты говорила, что ездила верхом до этого.

– Верхом на пони, – уточнила она, – в имении отца. По кругу… Ну ладно, по твоему лицу я понимаю, что веду себя по-дурацки. Когда у меня что-нибудь заболит, поеду в карете с Себариалем.

– Лучше до того, как заболит, – многозначительно попросил Адолин. – Короче говоря, через час.

Хоть такой поворот событий и вызвал у Шаллан сильное раздражение, она не могла спорить с его опытом. Ясна однажды определила дурака как человека, который пренебрегает сведениями, не согласующимися с желаемым результатом.

Шаллан решила отбросить досаду и насладиться путешествием. Армия в целом двигалась медленно, хотя подразделения по отдельности казались хорошо подготовленными. Отряды копейщиков, верховые письмоводительницы, рассеявшиеся в авангарде разведчики. У Далинара было шесть массивных механических мостов, но он также захватил с собой всех бывших мостовиков и их простые переносные мосты – точные копии тех, что остались в лагере Садеаса. Это замечательно, потому что у Себариаля была всего пара мостовых расчетов.

Шаллан позволила себе момент эгоистичной радости из-за того, что он тоже отправился в поход. Размышляя об этом, она заметила, что позади кто-то бежит вдоль солдатских рядов. Невысокий мужчина с повязкой на глазу, на которого мостовики, охранявшие Адолина, бросали сердитые взгляды.

– Газ, – облегченно проговорила Шаллан, когда он подбежал с пакетом под мышкой. Ее опасения, что его прирезали где-нибудь в переулке, не оправдались.

– Извините, извините, – заторопился солдат. – Она пришла. Светлость, вы должны торговцу два сапфировых броума.

– Она? – удивилась веденка, принимая пакет.

– Ага. Вы попросили отыскать ее, и я это сделал, клянусь бурей. – Он явно гордился собой.

Девушка развернула ткань и обнаружила внутри книгу. «Слова сияния», – гласила надпись на обложке. Переплет был потрепанный, страницы выцвели – в верхней части одной из них даже виднелось пятно от давно пролитых чернил.

Нечасто Шаллан так радовалась, получая вещь столь невзрачного вида.

– Газ! – воскликнула она. – Ты чудо!

Он ухмыльнулся и одарил Ватаха улыбкой победителя. Высокий стражник закатил глаза и что-то пробормотал – Шаллан не расслышала.

– Спасибо, – проговорила она. – Большое тебе спасибо, Газ.

С течением времени, пока дни сменяли друг друга, Шаллан обнаружила, что книга оказалась весьма подходящим развлечением. Армия двигалась со скоростью стада сонных чуллов, а пейзаж был довольно скучным. Хотя она никогда не призналась бы в этом Каладину или Адолину, учитывая то, что говорила, оказавшись тут в прошлый раз.

Но вот книга – книга была изумительная. И рождала досаду.

«Что же „важное и отвратительное“ привело к Отступничеству?» – размышляла девушка, переписывая цитату в тетрадь. На второй день путешествия по равнинам она согласилась ехать в карете Адолина – одна, хоть принц и удивился, что та не желает взять в компанию свою горничную. Шаллан не хотела объяснять девушке присутствие Узора.

Отдельные главы книги посвящались орденам Сияющих рыцарей и описывали их обычаи, способности и образ жизни. Автор признавалась, что многое основывалось на слухах, – запись сделана через двести лет после Отступничества, а к тому моменту факты, предания и суеверия успели как следует перемешаться. Кроме того, книга была написана на старом диалекте алетийского, протоалфавитом, который предшествовал современному женскому письму. Шаллан потратила много часов на расшифровку некоторых понятий, время от времени подзывая кого-то из ученых Навани, чтобы они дали свое определение или толкование.

И все-таки она о многом узнала. Например, у каждого ордена имелись собственные Идеалы – стандарты, определявшие то, как совершенствовались рыцари. Некоторые были четко обозначены, другие оставались на усмотрение спренов. Кроме того, в одних орденах рыцари действовали самостоятельно, а в других – например, у ветробегунов – собирались в отряды с четкой иерархией.

Она откинулась на спинку сиденья, размышляя об описанных силах. Значит, должны появиться и остальные? Так же как она и Ясна? Мужчины, способные элегантно скользить по земле, словно ничего не весят, и женщины, прикосновением руки плавящие камни. Узор кое-что подсказал, но большей частью он помог ей, указывая, что́ из написанного, скорее всего, правда, а что – ошибка, порожденная молвой. Его память пестрила пробелами, но постепенно улучшалась, и, услышав, что написано в книге, он часто вспоминал еще что-нибудь.

Прямо сейчас он удовлетворенно жужжал на сиденье возле нее. Карета наехала на ухаб – дорога здесь была неровная, – но, по крайней мере, девушка могла читать эту книгу и одновременно листать другие. В седле такое почти невозможно.

Зато в карете она чувствовала себя запертой в четырех стенах. Пришлось напомнить себе: «Не каждый, кто пытается о тебе позаботиться, планирует поступить так, как твой отец».

Болезненные ощущения, о которых предупреждал Адолин, так и не проявились. Поначалу она почувствовала незначительную боль в бедрах, возникшую из-за необходимости удерживать тело в седле, но благодаря буресвету все прошло.

– Ммм, – прогудел Узор, забравшись на дверь кареты. – Начинается.

Шаллан выглянула в окно и почувствовала на лице каплю воды. Камень потемнел, когда его оросило дождем. Вскоре воздух наполнился водной пылью, легкой и приятной. Она напомнила Шаллан дожди в Йа-Кеведе, хоть и была холоднее. Здесь, в буревых землях, дожди редко бывали такими спокойными.

Девушка опустила шторки и передвинулась к середине сиденья, чтобы не намокнуть. Вскоре обнаружилось, что шум дождя заглушал солдатские голоса и монотонный звук марширующих ног, создавая приятный фон для чтения. Одна цитата показалась Шаллан интересной, и она разыскала свой набросок Расколотых равнин и старые карты Буревого Престола.

«Надо установить, как эти карты соотносятся между собой, – подумала она. – Нужно побольше контрольных точек». Если бы она отыскала на Расколотых равнинах две точки, соответствующие точкам на карте Буревого Престола, то можно было бы приблизительно определить его величину – на старой карте не было масштаба – и сопоставить его с картой Расколотых равнин. Это дало бы хоть какой-то контекст.

На самом деле ее внимание в значительной степени привлекали Клятвенные врата. Ясна считала, что на схеме Буревого Престола они представлены круглым возвышением в юго-западной части города. Существует ли там дверь? Волшебный портал в Уритиру? Как рыцари его открывали?

– Ммм, – издал звук Узор.

Карета начала замедляться. Шаллан нахмурилась, придвинулась к двери, собираясь выглянуть в окно. Однако дверь распахнулась; снаружи стояла великая леди Навани, а Далинар собственноручно держал над ней зонт.

– Не возражаешь против компании? – спросила Навани.

– Конечно нет, светлость, – ответила Шаллан и принялась поспешно собирать бумаги и книги, которые разбросала по всем скамьям. Навани с нежностью похлопала Далинара по руке и забралась в карету, где при помощи полотенца обсушила ноги до колен. Когда князь Холин закрыл дверь, женщина устроилась на сиденье.

Они снова тронулись, и Шаллан принялась растерянно перебирать бумаги. Как ей вести себя с Навани? Вдовствующая королева приходилась Адолину тетей, но у нее романтическая связь с его отцом. Так что она являлась в каком-то смысле будущей свекровью Шаллан, хотя, по воринским традициям, Далинар ни за что не сможет на ней жениться.

Девушка неделями пыталась заставить вдовствующую королеву выслушать себя и потерпела неудачу. Похоже, теперь ее простили за известие о смерти Ясны. Значит ли это, что она… нравится Навани?

– Итак, – произнесла Шаллан, чувствуя неловкость, – Далинар изгнал вас в карету, чтобы уберечь от болезненных ощущений, как Адолин поступил со мной?

– Болезненные ощущения? Клянусь Небесами, нет. Если кому и надо ехать в карете, так это Далинару. Когда случится битва, он должен быть отдохнувшим и полным сил. Я пришла сюда, потому что читать под дождем, сидя в седле, довольно неудобно.

– А-а. – Шаллан поерзала на сиденье.

Навани какое-то время ее изучала, потом наконец вздохнула и сказала:

– Я пренебрегала вещами, которыми не следовало пренебрегать. Все дело в том, что они приносят мне боль.

– Простите.

– Тебе незачем извиняться. – Навани протянула руку к Шаллан. – Можно?

Веденка посмотрела на стопку исписанных листов, диаграмм и карт. Поколебалась.

– Ты посвятила себя работе, которую явно считаешь очень важной, – мягко заметила Навани. – Речь о городе, что искала Ясна. О нем говорится в твоих записках? Возможно, я могу помочь тебе истолковать намерения моей дочери.

Было ли в этих бумагах что-то, что могло подставить Шаллан и выдать ее способности? Что-то из поступков Вуали?

Она так не считала. Девушка изучала Сияющих рыцарей, поскольку они были частью проблемы, и искала место сосредоточения их сил – все сходилось. Веденка нерешительно передала бумаги вдовствующей королеве.

Навани принялась их листать, читая при свете сфер.

– Структура этих заметок… интересная.

Шаллан покраснела. Структура казалась ей разумной. Пока Навани продолжала листать заметки, девушка вдруг ощутила странное беспокойство. Она жаждала, чтобы вдовствующая королева помогла, – чуть ли не умоляла об этом. Однако на мгновенье ей померещилось, что женщина вмешивается не в свое дело. Это стало трудом Шаллан, ее долгом, ее подвигом. Теперь, когда Навани явно справилась со своей скорбью, не захочет ли она все отобрать?

– У тебя мышление художницы, – сказала Навани. – Я это вижу по тому, как ты располагаешь заметки. Что ж, думаю, не стоит ожидать от тебя столь же точных примечаний, какие я бы сделала сама. Магический портал в другой город? Ясна и впрямь в это верила?

– Да.

– Хм. Тогда, скорее всего, это правда, – заключила Навани. – Девочка так и не усвоила, что приличной ученой даме полагается время от времени ошибаться.

Шаллан кивнула и посмотрела на бумаги, изнемогая от тревоги.

– О, не будь такой чувствительной, – фыркнула Навани. – Я не украду у тебя дело.

– Я такая предсказуемая? – спросила Шаллан.

– Эти изыскания явно очень важны для тебя. Я так понимаю, Ясна убедила тебя, что от найденных ответов зависит судьба всего мира?

– Верно.

– Преисподняя! – пробормотала Навани, перелистывая страницу. – Не стоило мне тобой пренебрегать. Очень мелочно с моей стороны.

– Это был поступок скорбящей матери.

– Ученые не должны тратить себя на такую чепуху. – Навани моргнула, и девушка заметила, как заблестели ее глаза.

– Вы все-таки человек, – напомнила Шаллан и, подавшись вперед, положила руку на колено Навани. – Нельзя же всем быть такими бесчувственными каменюками, как Ясна.

Навани улыбнулась:

– Иногда сочувствия в ней было столько же, сколько в трупе, верно?

– Все дело в слишком блестящем разуме, – сказала Шаллан. – Постепенно привыкаешь к тому, что вокруг сплошные идиоты, которые едва поспевают за тобой.

– Чана свидетельница, иногда я спрашивала себя, как мне удалось вырастить эту девочку, не придушив ее. В шесть лет она подмечала логические ошибки, когда я пыталась заставить ее вовремя лечь в постель.

Шаллан ухмыльнулась:

– Мне всегда казалось, что она родилась тридцатилетней.

– О, так и было. Просто ее телу понадобилось тридцать с чем-то лет, чтобы догнать разум. – Навани улыбнулась. – Я не отниму у тебя это, но и не позволю, чтобы ты в одиночку занималась столь важной вещью. Я помогу тебе. Разгадывать загадки, которые ее привлекали… все равно что заполучить ее назад. Мою маленькую Ясну, несносную и изумительную.

До чего нереальным был образ малышки Ясны на руках у матери…

– Светлость Навани, ваша помощь – большая честь для меня.

Вдовствующая королева подняла один из листов:

– Ты пытаешься совместить Буревой Престол с Расколотыми равнинами. Ничего не получится, если у тебя не будет опорной точки.

– Лучше двух, – уточнила Шаллан.

– После падения города прошли века. Его уничтожили во время самого Ахаритиама, если не ошибаюсь. Нам нелегко будет отыскать здесь подсказки, хотя собранные тобой описания помогут. – Она постучала по бумагам полусогнутым пальцем. – Это не моя область интересов, но среди письмоводительниц Далинара есть несколько археологов. Я должна показать им эти страницы.

Шаллан кивнула.

– Надо будет все это скопировать, – продолжила Навани. – Нельзя рисковать потерей оригиналов под таким дождем. Я могу поручить это письмоводительницам сегодня вечером, когда мы разобьем лагерь.

– Если пожелаете.

Навани посмотрела на нее и нахмурилась:

– Тебе решать.

– Вы серьезно?

– Абсолютно. Считай меня дополнительным ресурсом.

«Что ж, хорошо».

– Да, пусть сделают копии, – согласилась Шаллан и покопалась в сумке. – И с этого тоже пусть снимут – я пыталась воссоздать одну из фресок, которая, по описаниям, располагалась на наружной стене храма, посвященного Чанаранач и находившегося в Буревом Престоле. Она была с подветренной стороны и, предположительно, в тени, так что мы, возможно, разыщем то, что от нее осталось.

Также мне понадобится землемер, чтобы замерить каждое плато, которое мы будем пересекать по мере продвижения к центру. Я могу их зарисовывать, но мое пространственное мышление небезупречно. Нужно, чтобы карта стала более точной благодаря конкретным размерам. И мне понадобятся стражники и письмоводительницы, чтобы опередить армию и посетить плато, расположенные параллельно с нашим курсом. Вы бы весьма помогли, убедив Далинара разрешить такое.

Еще мне не помешали бы люди, которые займутся цитатами под картой. В них говорится о способах открытия Клятвенных врат – предполагалось, что это долг Сияющих рыцарей. Надеюсь, мы сможем отыскать и иной вариант. Также предупредите Далинара, что мы попытаемся открыть портал, если найдем его. Не думаю, что с другой стороны есть что-нибудь опасное, но он, вне всяких сомнений, захочет сначала послать туда солдат.

Навани выгнула бровь, слушая Шаллан:

– Вижу, ты как следует над этим поразмыслила.

Веденка кивнула, краснея.

– Я позабочусь об этом, – пообещала Навани. – И сама возглавлю команду исследовательниц, которые займутся цитатами. – Она поколебалась. – Ты знаешь, почему Ясна считала этот город, Уритиру, столь важным?

– Потому что там располагались Сияющие рыцари, и она думала, что сможет разыскать в Уритиру сведения о них – и о Приносящих пустоту.

– Значит, она как Далинар, – проговорила Навани. – Пыталась вернуть силы, которые нам, возможно, следовало бы оставить в покое.

Шаллан ощутила укол тревоги.

«Я должна это сказать. Хоть что-нибудь!»

– Она не пыталась. Она смогла.

– Смогла?

Девушка набрала воздуха в грудь.

– Не знаю, как она объяснила вам происхождение своего духозаклинателя, но, по правде говоря, он фальшивка. Ясна могла духозаклинать сама, без фабриаля. Я видела, как принцесса это делала. Она знала тайны прошлого, тайны, которые вряд ли кому-то еще известны. Светлость Навани… ваша дочь действительно была одной из Сияющих рыцарей. – Или стала похожа на Сияющую в достаточной степени, чтобы заслужить право именоваться так.

Навани вскинула бровь с явным недоверием.

– Клянусь десятым именем Всемогущего, это правда, – добавила Шаллан.

– Это меня тревожит. Предполагается, что Сияющие, Вестники и Приносящие пустоту нас покинули. Мы победили в той войне.

– Знаю.

– Что ж, мне надо приниматься за работу, – бросила Навани и постучала вознице, чтобы он остановил карету.

Плач начался.

Дождь лил и лил. Каладин слышал его за стенами комнаты, словно шепот где-то вдалеке. Слабый, унылый дождь, лишенный ярости и пыла истинной Великой бури.

Он лежал во тьме, прислушиваясь к стуку дождевых капель и ощущая пульсирующую боль в ноге. Влажный, холодный воздух просачивался в его комнату. Пришлось разыскать дополнительные одеяла, присланные интендантом. Кэл свернулся и попытался уснуть, но не смог сомкнуть глаз – слишком много спал накануне, в день, когда армия Далинара отправилась на равнины.

Он ненавидел себя за рану. Постельный отдых был не для него. Уже не для него.

«Сил…»

Плач был ужасным временем для Каладина. Дни за днями в четырех стенах, как в ловушке. Бесконечное унылое небо действовало на него сильней, чем на остальных, вгоняло в апатию и безразличие.

Кто-то постучал в дверь. Каладин в темноте поднял голову, потом подтянулся и сел на своей кровати, больше напоминавшей скамью.

– Войдите, – пригласил он.

Дверь открылась и впустила шум дождя, похожий на звук шагов тысячи бегущих мимо маленьких ног. Вместе со звуком в комнату проникло мало света. Хмурое небо Плача погружало все вокруг в вечные сумерки.

Вошел Моаш. Он был в осколочном доспехе, как обычно.

– Клянусь бурей, Кэл, ты спал? Прости!

– Нет, я не спал.

– Но тут темно!

Каладин пожал плечами. Моаш защелкнул дверь позади себя, потом снял латную перчатку и подвесил к зажиму на поясе доспеха. Сунул руку куда-то под складку металла и вытащил горсть сфер, чтобы осветить комнату. Карманной мелочью ему теперь служило то, что мостовик счел бы невероятным сокровищем.

– Разве ты не должен охранять короля? – спросил Кэл.

– Время от времени, – нетерпеливо проговорил Моаш. – Нас, пятерых охранников, разместили в комнатах неподалеку от его покоев. В самом дворце! Каладин, это замечательно!

– Когда? – негромко уточнил Каладин.

– Мы не хотим испортить Далинару экспедицию, так что подождем, пока он не окажется достаточно далеко – может, пока не вступит в бой с врагом. Тогда великий князь будет слишком занят, чтобы повернуть назад, получив новости. Лучше для Алеткара, если он одержит победу над паршенди. Вернется героем… и королем.

Каладин кивнул. Его затошнило.

– Мы все спланировали, – продолжил Моаш. – Поднимем тревогу во дворце, как будто заметили Убийцу в Белом. Потом сделаем то же самое, что сделали в прошлый раз, – отошлем всех слуг в их комнаты. Никого не будет рядом, чтобы увидеть, что мы делаем, никто не пострадает. Все решат, что это дело рук шинского убийцы. Мы о лучшем и просить не могли! Кэл, тебе не придется ничего делать. Грейвс говорит – так уж вышло, что твоя помощь нам не понадобится.

– Почему же ты здесь? – спросил Каладин.

– Просто хотел поглядеть, как у тебя дела, – произнес Моаш и шагнул ближе. – Лопен правду сказал? Про твои… способности?

Буря побрала бы этого гердазийца! Лопен остался в лагере – с Даббидом и Хоббером, – чтобы стеречь казарму и заботиться о Каладине. Значит, они с Моашем успели поболтать.

– Да, – подтвердил Каладин.

– Что произошло?

– Точно не знаю, – солгал он. – Я оскорбил Сил. И я не видел ее уже много дней. Без нее я не могу втягивать буресвет.

– Нам придется это как-то исправить, – пробормотал Моаш. – Или надо подыскать тебе осколочный доспех с клинком в придачу.

Каладин посмотрел на друга снизу вверх:

– Моаш, думаю, она бросила меня из-за участия в заговоре против короля. Видимо, Сияющий не мог оказаться вовлеченным в такое.

– Разве Сияющий не должен поступать правильно? Даже если это трудное решение?

– Иногда за высшее благо приходится платить жизнями, – произнес Каладин.

– Именно так!

– Это сказал Амарам. О моих друзьях, которых убил, чтобы сохранить свои секреты.

– Ну, это совсем другое, конечно. Он светлоглазый.

Каладин уставился на Моаша, чьи глаза сделались светло-коричневыми – не темней, чем у любого светлорда. Вообще-то, у Амарама цвет глаз был точно такой же.

– Как и ты.

– Кэл, – возмутился Моаш, – не говори такие вещи. Ты меня тревожишь.

Каладин отвернулся.

– Король просил доставить сообщение, – заявил Моаш. – Это мой предлог прийти сюда. Он хочет с тобой побеседовать.

– Что? Зачем?

– Я не знаю. Теперь, когда Далинар ушел, король не просыхает. И не оранжевое пьет, заметь. Доложу ему, что ты еще не пришел в себя после ранения и не в состоянии явиться.

Каладин кивнул.

– Кэл, – окликнул Моаш. – Мы ведь можем тебе доверять? Ты не передумал?

– Ты сам все сказал, – бросил Каладин. – Я ничего не должен делать. Просто не мешать.

«И как бы я смог им помешать? Раненый, без спрена?»

Все завертелось и зашло слишком далеко, чтобы он мог что-то предпринять.

– Отлично, – заключил Моаш. – Ты выздоравливай, хорошо?

И ушел, а Каладин снова остался во тьме.

Противоречия

112

АхноихведьбросилиЭтоочевидноизприродыузНогдегдегдегде

ПротивопоставлениеОчевидноеОсознаниекаксветзимнегосолнцаОниушинцев

МыдолжнынайтиодинМожемлимыиспользоватьнеправедникаМожемлисоздатьсебеоружие.

Из Диаграммы, Половица 17: параграф 2, каждая вторая буква, начиная с первой

Во тьме фиолетовые сферы Шаллан оживляли дождь. Без сфер она не видела капли, только слышала, как они умирают на камнях и на ткани шатра. Со светом каждая падающая частичка воды успевала сверкнуть, точно звездный спрен.

Она сидела у края тента, поскольку любила смотреть на дождь в перерыве между рисованием, в то время как другие ученые устроились ближе к середине. Как и Ватах с парой своих солдат, наблюдавшие за ней, точно угнездившиеся небесные угри за единственным детенышем. Шаллан забавляло то, что они так ее оберегали и явно гордились службой ей. По правде говоря, она ожидала, что вся компания сбежит, получив помилование.

Плач шел уже четыре дня, а ей все еще нравилась погода. Почему тихий шум ласкового дождя пробуждал ее воображение? Вокруг нее медленно исчезали спрены творчества, большинство из них успело принять форму разных вещей, что были в лагере. Мечи входили в ножны и выходили, миниатюрные палатки хлопали на невидимом ветру пологами. Шаллан нарисовала Ясну, какой она запомнила ее в ту ночь, больше месяца назад, когда видела ее в последний раз. Принцесса склонилась над столом в полумраке корабельной каюты, отбрасывая рукой волосы, вопреки обыкновению не завитые и не заплетенные в косы. Измученная, ошеломленная, до смерти перепуганная.

Рисунок не был отображением какого-то реального Образа, как обычно поступала Шаллан. Она просто воссоздала свои воспоминания, и результат не отличался точностью. Но веденка гордилась наброском, поскольку ухватила свойственные Ясне противоречия.

Противоречия. Они-то и делали людей живыми. Ясна – измотанная, но каким-то образом все равно сильная, и даже еще сильнее, потому что показала уязвимость. Ясна – до смерти напуганная, но одновременно храбрая, ведь одно проистекало из другого. Ясна – ошеломленная, но могущественная.

Шаллан в последнее время старалась чаще рисовать именно так, осмысливая собственные фантазии. Иллюзиям не пойдет на пользу, если она будет лишь воспроизводить увиденное. Важно творить, а не просто копировать.

Исчез последний спрен творчества, изображавший лужу, в которую наступили ботинком. Бумажный лист в ее руках сморщился, когда на него заполз Узор.

– Бестолковые существа! – проворчал он с презрением.

– Спрены творчества?

– Сами ничего не делают. Шныряют вокруг, смотрят, восторгаются. У большинства спренов есть цель. Этих же просто привлекают чьи-то чужие цели.

Шаллан откинулась на спинку стула, размышляя, как ее учила Ясна. Неподалеку ученые и ревнители спорили о том, насколько большим был Буревой Престол. Навани отлично выполнила свою часть работы – лучше, чем девушка смела надеяться. Армейские ученые теперь трудились под началом невесты Адолина.

Бесчисленная россыпь далеких и близких огней указывала протяженность армии. Дождь все лил и лил, искрясь в пурпурном свете сфер. Шаллан подобрала их по цвету.

– Художница Элесет, – заметила девушка, обращаясь к Узору, – однажды провела эксперимент. Она выбрала для освещения своей студии только рубиновые сферы, самые большие. Хотела посмотреть, какой эффект окажет красный свет на ее творчество.

– Мммм, – заинтересовался Узор. – И что получилось?

– Поначалу во время сеанса рисования цвет освещения сильно на нее влиял. Она использовала слишком мало красной краски, и цветочные поля получались блеклыми.

– Этого следовало ожидать.

– Но самое любопытное произошло дальше, – продолжила Шаллан. – Если она работала при таком свете много часов, эффект смягчался. Краски на ее картинах становились более гармоничными, нарисованные цветы выглядели живее. В итоге художница пришла к выводу, что разум компенсировал цвета, которые она видела. Более того, меняя освещение во время творчества, она какое-то время продолжала рисовать так, словно комната по-прежнему была красной, и не воспринимала новый цвет.

– Мммммм… – довольно прогудел Узор. – Люди могут видеть мир не таким, какой он на самом деле. Вот почему ваши обманы иногда столь сильны. Вы способны не признавать их обманами.

– Это меня пугает.

– Почему? Это же чудесно.

Для него она была объектом изучения. На миг Шаллан поняла, какой казалась Каладину, когда рассуждала про ущельного демона. Восхищалась его красотой, его обликом, забывая о том, насколько реальную опасность он представляет.

– Это меня пугает, – объяснила Шаллан, – поскольку все мы видим мир в том свете, который свойствен каждому из нас, и этот свет меняет наше восприятие. Я не могу быть уверена в том, что вижу реальную картину. Хочу увидеть, но не знаю, получится ли это у меня когда-нибудь.

Сквозь стену дождя проступил силуэт, и в палатку вошел Далинар Холин. С прямой спиной и седеющими волосами он больше походил на генерала, чем на короля. Шаллан ни разу его не нарисовала. Непростительное упущение с ее стороны, и веденка сняла Образ великого князя, входящего в шатер, с адъютантом, держащим над ним зонт.

Мужчина решительно направился к Шаллан:

– А, вот ты где. Леди, что приняла на себя командование этой экспедицией.

Шаллан запоздало вскочила и поклонилась:

– Великий князь?

– Ты убедила моих письмоводительниц и картографов помочь тебе, – сказал Далинар с удивлением в голосе. – Они гудят об этом, точно дождь шумит. Уритиру. Буревой Престол. Как тебе это удалось?

– Это не я. Это все светлость Навани.

– Она утверждает, что ее убедила ты.

– Я… – Шаллан покраснела. – Просто мы побеседовали, и она передумала…

Далинар коротко кивнул адъютанту, и тот подошел к совещавшимся ученым дамам. Что-то негромко скомандовал им, они поднялись – кто быстро, кто с неохотой – и вышли под дождь, оставив свои бумаги. Адъютант последовал за ними. Ватах взглянул на девушку. Она кивнула, веля ему и прочим стражникам выйти.

Вскоре Шаллан и Далинар остались в шатре один на один.

– Ты сказала Навани, что Ясна открыла тайны Сияющих рыцарей, – произнес князь Холин.

– Верно.

– Ты уверена, что Ясна не ввела тебя в заблуждение, – продолжил Далинар, – и не обманывала ли она сама себя – это куда больше походит на нее.

– Светлорд, я… я не думаю, что… – Она перевела дух. – Нет. Она меня не обманывала.

– Как ты можешь быть в этом уверена?

– Я это видела своими глазами. Я свидетельница того, что она делала, и мы об этом говорили. Ясна Холин не владела духозаклинателем. Она сама была им.

Далинар скрестил руки, уставившись мимо Шаллан в ночь.

– Видимо, я должен заново основать Сияющих рыцарей. Первый, кому я осмелился доверить эту миссию, оказался убийцей и лжецом. Теперь ты утверждаешь, что Ясна, возможно, обладала истинной силой. Если это правда, то я дурак.

– Не понимаю.

– Назначая Амарама, – объяснил Далинар, – я полагал, что поступаю правильно. Теперь я спрашиваю себя, не ошибся ли с самого начала, – возможно, восстановление рыцарских орденов и не было никогда моим долгом. Они сами себя восстанавливают, а я высокомерный идиот, который им только мешает. Ты дала мне важный повод для размышлений. Спасибо.

Князь не улыбался, когда произнес это; вообще-то, он выглядел необычайно обеспокоенным. Он повернулся, сцепив руки за спиной и собираясь уйти.

– Светлорд Далинар! – окликнула Шаллан. – Возможно, ваш долг не в том, чтобы воссоздать рыцарские ордена.

– Я именно это и сказал только что.

– Да, но, может, вы должны помочь рыцарям… собраться?

Мужчина вопросительно уставился на нее. Шаллан покрылась холодным потом. Что она творит?

«Мне нужно кому-то открыться, – подумала она. – Я не могу, как Ясна, все держать в себе. Это слишком важно». Был ли Далинар Холин правильным человеком?

Что ж, она точно не могла вообразить себе кого-то получше.

Шаллан протянула вперед руку и вдохнула буресвет, опустошая одну из своих сфер. Потом выдохнула, послав мерцающее облако между собой и Далинаром. Сотворенный из буресвета образ Ясны – тот самый, что веденка нарисовала чуть раньше, – повис над ее раскрытой ладонью.

– Всемогущий Всевышний… – прошептал Далинар. Над ним возник единственный спрен благоговения, похожий на кольцо голубого дыма или рябь от камня, который бросили в пруд. Шаллан лишь пару раз за всю свою жизнь видела таких спренов.

Далинар шагнул вперед и наклонился, почтительно изучая образ Ясны.

– Можно? – спросил он, поднимая руку.

– Да.

Он коснулся иллюзии, и она расплылась, снова превратилась в клубящееся облачко света. Когда Далинар убрал палец, «Ясна» возникла опять.

– Это иллюзия, – объяснила Шаллан. – Я не могу создать что-то настоящее.

– Удивительно, – пробормотала Далинар так тихо, что она едва расслышала его голос в шуме дождя. – Это чудесно. – Великий князь уставился на Шаллан, и она – быть того не может! – увидела в его глазах слезы. – Ты одна из них.

– Ну, возможно, в каком-то смысле, – выдавила из себя Шаллан, ощущая неловкость. Этот мужчина, такой властный, такой необыкновенный, не должен плакать при ней.

– Я не сумасшедший, – произнес он, похоже – самому себе. – Я убедил себя, но знать наверняка – совсем другое дело. Все правда. Они возвращаются. – Он снова коснулся иллюзии. – Ясна тебя этому научила?

– Скорее, я совершила случайное открытие, – призналась Шаллан. – Мне кажется, меня к ней вели, как ученицу к учительнице. К несчастью, нам было отведено мало времени. – Она поморщилась и втянула буресвет. От содеянного сердце в ее груди колотилось.

– Я должен вручить золотой плащ тебе, – решил Далинар, выпрямляясь и вытирая глаза. В его голос вернулась твердость. – Поставить тебя во главе. Итак, мы…

– Меня?! – пискнула Шаллан, думая о том, что это может значить для ее будущего. – Нет, я не могу! Я хочу сказать, светлорд, сэр, мой дар полезнее всего, когда о нем никто не знает. То есть: если все будут выискивать мои иллюзии, мне не удастся их обмануть.

– Обмануть? – переспросил князь Холин.

Возможно, в разговоре с великим князем это слово употреблять не стоило.

– Светлорд Далинар!

Шаллан повернулась, настороженная, внезапно испугавшись, что кто-то мог увидеть, что она сделала. К шатру приблизилась стройная девушка-гонец – промокшая насквозь, с выбившимися из кос и прилипшими к лицу локонами.

– Светлорд Далинар! Сэр, замечены паршенди!

– Где?

– На восточной стороне этого плато, – доложила девушка, тяжело дыша. – Мы считаем – это разведчики.

Далинар перевел взгляд с гонца на Шаллан, выругался и вышел под дождь.

Девушка бросила альбом на стул и последовала за ним.

– Это может быть опасно, – предупредил Далинар.

– Светлорд, ценю вашу заботу, – негромко ответила она. – Но думаю, даже если меня ткнут копьем в живот, мои способности позволят исцелиться так, что и шрама не останется. Скорее всего, меня сложнее убить, чем любого другого человека в этом лагере.

Далинар несколько секунд продолжал идти в молчании.

– Падение в ущелье? – тихо уточнил он.

– Да. Думаю, я спасла и капитана Каладина, хотя не понимаю, как мне это удалось.

Великий князь хмыкнул. Они быстро шли сквозь дождь; волосы и одежда Шаллан промокли. Ей пришлось почти бежать, чтобы не отставать от Далинара. Буря бы побрала этих алети с их длинными ногами! Подтянулись стражники из Четвертого моста и заняли места вокруг них.

Она услышала далекие крики. Далинар велел телохранителям занять позиции по более широкому периметру, чтобы они с Шаллан оказались в какой-то степени один на один.

– Ты умеешь духозаклинать, – негромко спросил он, – как это делала Ясна?

– Да, – призналась Шаллан. – Но давно не практиковалась.

– Это может оказаться очень полезно.

– И к тому же очень опасно. Ясна не хотела, чтобы я занималась этим одна, но теперь, когда ее нет… Что ж, придется попытаться. Сэр, умоляю, никому об этом не говорите. По крайней мере, в ближайшее время.

– Потому Ясна и взяла тебя в ученицы, – произнес Далинар. – Потому и захотела, чтобы ты вышла за Адолина? Чтобы связать тебя с нами?

– Да, – подтвердила Шаллан и покраснела в темноте.

– Теперь многое становится понятным. Я расскажу о тебе Навани – и больше никому – и возьму с нее клятву хранить тайну. Она умеет это делать, если требуется.

Шаллан открыла рот, чтобы ответить «да», но остановилась. Что бы сказала на ее месте Ясна?

– Мы отошлем тебя обратно в военные лагеря, – продолжил Далинар тихим голосом, глядя вперед. – Немедленно, с эскортом. Мне наплевать, что тебя трудно убить. Ты слишком ценна, чтобы рисковать жизнью в этом походе.

– Светлорд, – возразила Шаллан, с плеском пересекая большую лужу и радуясь, что под платьем на ней ботинки и лосины, – вы не мой король и не мой великий князь. У вас надо мною нет власти. Мой долг – отыскать Уритиру, так что обратно я не поеду. И поскольку вы человек чести, вы должны пообещать, что ни одна живая душа не узнает о нашем разговоре, если я не разрешу. Это относится и к светлости Навани.

Он резко затормозил и изумленно уставился на нее. Потом хмыкнул; его лица в темноте было почти не различимо.

– Я вижу в тебе Ясну.

Шаллан редко делали такие комплименты.

Сквозь дождь, покачиваясь, приближались огни – солдаты со сферными фонарями. Примчался Ватах со своими людьми, которых она забыла у шатра, и мостовики вынудили их остановиться.

– Ладно, светлость, – бросил Далинар, обращаясь к Шаллан. – Твой секрет пока что останется таковым. Но когда поход завершится, мы вернемся к нашему разговору. Ты читала о вещах, которые я вижу?

Девушка кивнула.

– Мир вот-вот изменится, – проворчал Далинар и вздохнул. – Ты дала мне надежду, истинную надежду, что мы можем повернуть его правильным образом.

Приближавшиеся разведчики отдали честь, и мостовики расступились, позволяя их старшему пройти к великому князю. Им оказался полноватый мужчина в коричневой шляпе, напомнившей Шаллан ту, что носила Вуаль, только не с такими широкими полями. На разведчике были солдатские брюки, но вместо форменной куртки – обычная, из кожи, и он уж точно не выглядел бойцом.

– Башин, – поприветствовал его Далинар.

– Сэр, паршенди на соседнем плато, – доложил Башин, махнув рукой. – Они напоролись на один из моих разведывательных отрядов. Ребята быстро подняли тревогу, но мы потеряли всех троих.

Далинар тихонько выругался и повернулся к великому лорду Телебу, который подошел с другой стороны, одетый в осколочный доспех, выкрашенный серебряной краской.

– Телеб, буди армию. Общая тревога.

– Да, светлорд, – отозвался Телеб.

– Светлорд Далинар, – окликнул Башин, – ребята подстрелили одну панцирную башку, прежде чем сами погибли. Сэр… вам надо это увидеть. Что-то изменилось.

Шаллан вздрогнула, внезапно ощутив, что она промокла и замерзла. Разумеется, она прихватила с собой одежду, рассчитанную на дождливую погоду, но это не означало, что стоять в луже приятно. Все вокруг нее были в плащах, и никто как будто не ощущал неудобства. Похоже, они смирились с тем, что во время Плача каждому суждено промокнуть. Это одна из тех вещей, к которым Шаллан не подготовило детство в родном поместье.

Далинар не возражал, когда девушка последовала за ним к ближайшему передвижному мосту – одному из тех, что носили мостовые расчеты Каладина. Мостовики были в дождевиках и шляпах с широкими полями. Группа солдат что-то тащила через мост. Труп паршенди.

Шаллан видела мертвого паршенди, когда они с Каладином бродили в ущелье. Она успела его зарисовать. Этот выглядел совсем иначе. У него были волосы – или некое подобие волос. Наклонившись, Шаллан обнаружила, что эти волосы толще человеческих и кажутся слишком… скользкими. Было ли это слово правильным? Лицо покрывали мраморные разводы, как у паршуна, ярко-красные на черном. Тело стройное и сильное, под кожей обнаженных рук как будто что-то росло, пробиваясь наружу. Шаллан нащупала нечто твердое, с выступами, точно на крабовом панцире. Вообще-то, и на лице виднелась корка – что-то вроде тонкого, бугорчатого панциря, который начинался над щеками и охватывал всю остальную поверхность головы.

– Сэр, мы такую породу раньше не видели, – сказал Башин Далинару. – Обратите внимание на эти гребни. Сэр… на некоторых убитых парнях остались ожоги. Под дождем. Я такой странной вещи в жизни не видел…

Шаллан подняла голову и посмотрела на них:

– Башин, что ты имеешь в виду под «породой»?

– У некоторых паршенди есть волосы, – объяснил ей темноглазый мужчина, явно уважаемый, хотя он и не носил военных знаков отличия. – У других – панцирь. Те, с кем мы повстречались давным-давно вместе с королем Гавиларом, были… другой формы, чем те, с которыми мы сражаемся.

– Они делятся на разновидности? – уточнила Шаллан. С кремлецами дело обстояло так же: они жили роем и делились на особые типы, выглядевшие по-разному.

– Возможно, мы уменьшили их численность, – бросил Далинар Башину, – и они вынуждены отправлять на битву своих «светлоглазых».

– Далинар, а ожоги? – спросил Башин, почесывая голову под шляпой.

Шаллан протянула руку, желая проверить цвет глаз паршенди. Неужели у них и впрямь есть темноглазые и светлоглазые, как у людей? Она подняла веко.

Глаз под ним был полностью красным.

Она вскрикнула и отскочила, прижав руку к груди. Солдаты, ругаясь, начали озираться, и через несколько секунд в руке Далинара появился осколочный клинок.

– Красные глаза, – прошептала Шаллан. – Начинается.

– Красные глаза – просто легенда.

– Светлорд, у Ясны была целая тетрадь на эту тему, – возразила Шаллан, дрожа. – Приносящие пустоту уже здесь. У нас мало времени.

– Бросьте тело в ущелье, – приказал Далинар своим людям. – Сомневаюсь, что мы сможем просто его сжечь. Пусть все будут начеку. Будьте готовы к нападению сегодня ночью. Они…

– Светлорд!

Шаллан повернулась и увидела, как приближается огромная бронированная фигура, и дождь струится по серебристому доспеху.

– Сэр, мы нашли еще одного, – доложил Телеб.

– Мертвого? – уточнил князь Холин.

– Нет, сэр, – ответил осколочник и махнул рукой. – Сам на нас вышел. Сидит вон там, на камне.

Далинар посмотрел на Шаллан, та в ответ пожала плечами, и двинулся в направлении, которое указал Телеб.

– Сэр? – донесся из-под шлема гулкий голос осколочника. – Вам не следует…

Далинар пропустил предупреждение мимо ушей, и Шаллан поспешила за ним, увлекая за собой Ватаха и двух телохранителей.

– Не следует ли вам отправиться назад? – вполголоса бросил Ватах. Буря свидетельница, его лицо в тусклом свете выглядело опасным, даже когда он говорил уважительно. Шаллан не могла не вспомнить, что этот человек чуть не убил ее в Ничейных холмах.

– Мне ничего не угрожает, – тихо ответила она.

– Светлость, у вас есть клинок, но вы все равно можете погибнуть от стрелы в спину.

– Под таким дождем это маловероятно.

Он больше не спорил и пристроился позади нее. Ватах пытался делать работу, которую она ему поручила. К несчастью, Шаллан обнаружила, что ей не особенно нравится быть под чьей-то охраной.

Промчавшись под дождем, они нашли паршенди. Камень, на котором тот сидел, оказался почти высотой с человека. Паршенди, похоже, не был вооружен, а вокруг основания его «скамьи» собралась почти сотня солдат-алети с копьями наготове. Шаллан больше ничего не смогла разглядеть, потому что их разделяло ущелье с передвижным мостом поперек.

– Он что-нибудь сказал? – тихо спросил Далинар, когда к нему подошел Телеб.

– По моим сведениям, нет, – ответил осколочник. – Просто сидит там.

Шаллан устремила взгляд на одинокого паршенди на соседнем плато. Вот он встал и прикрыл глаза от дождя. Солдаты внизу заволновались, с угрозой подняли копья.

– Шрам? – позвал паршенди. – Шрам, это ты? И Лейтен?

Поблизости один из охранников Далинара выругался. Он метнулся через переправу, и за ним последовали еще несколько мостовиков.

Они вернулись спустя минуту. Шаллан придвинулась поближе, чтобы услышать, что их старший шепчет Далинару.

– Это он, сэр, – пробормотал Шрам. – Он изменился, но будь я дурнем в бурю, если ошибаюсь, – это точно он, Шен. Несколько месяцев он носил мост с нами, а потом исчез. Теперь он здесь. Говорит, что хочет вам сдаться.

К центру

113

В: Что есть главная идея, к которой мы стремимся?

О: Идея сохранения, которая означает, что необходимо уберечь семя человечества во время грядущей бури.

В: Какую цену нам предстоит заплатить?

О: Цена не важна. Человечество должно выжить. На нас лежит ответственность за весь вид, и все прочие соображения по сравнению с этим – лишь пыль.

Из Диаграммы, Катехизис на обороте картины с цветами: параграф 1

Далинар стоял, сцепив руки за спиной, в своем командном шатре и слушал, как дождь стучит по холщовой ткани. Пол в шатре промок. Во время Плача такого не избежать. Он в этом убедился на собственном печальном опыте, поскольку в это время года не раз бывал в военных походах.

Прошел день, после того как они обнаружили на равнинах паршенди – мертвого и того, кого мостовики именовали Шеном, а сам он назвался Рлайном. Далинар когда-то позволил его вооружить.

Шаллан заявляла, что все паршуны – «зародыши» Приносящих пустоту. У него были все причины верить ей на слово, учитывая то, что она показала. Но как ему следовало поступить? Сияющие вернулись, у паршенди появились красные глаза. Далинар чувствовал себя так, словно пытался уберечь дамбу от прорыва, не зная толком, в каких местах в ней трещины.

Полог шатра поднялся, и вошла Навани в сопровождении Адолина. Женщина повесила дождевик на крючок возле полога, а принц, схватив полотенце, начал вытирать лицо и волосы.

Его старший сын помолвлен с одной из Сияющих рыцарей. «Она говорит, что еще не является таковой», – напомнил себе Далинар. В этом был смысл. Можно быть умелым копейщиком, но не солдатом. Одно означало навык, другое – профессию.

– Паршенди привели? – спросил Далинар.

– Да, – ответила Навани, усаживаясь в кресло. Адолин не стал садиться, но разыскал кувшин с фильтрованной дождевой водой и налил себе. Он постукивал пальцем по оловянной кружке, пока пил.

С тех пор как обнаружили красноглазого паршенди, они не могли найти себе места. После того как ночью никто на них не напал, Далинар велел трем армиям отправиться в новый дневной переход.

Они медленно приближались к средней части равнин, если верить предположениям Шаллан. Разведанные области остались далеко позади. Теперь им приходилось полагаться на составленные девушкой карты.

Полог снова поднялся, и вошел Телеб с пленником. Далинар поручил Рлайна великому лорду и своему личному телохранителю, поскольку его насторожило, как мостовики защищают паршенди. Но он все-таки пригласил лейтенантов мостовиков – Шрама и повара-рогоеда, которого они звали Камнем, – присутствовать на допросе. Эти двое вошли следом за Телебом и его людьми. Генерал Хал и Ренарин были в другом шатре вместе с Аладаром и Ройоном – обсуждали тактику на случай приближения к поселению паршенди.

Навани встрепенулась, подалась вперед и устремила на пленника взгляд прищуренных глаз. Шаллан тоже желала присутствовать, но Далинар запретил, пообещав, что для нее все запишут. К счастью, Буреотец послал девушке немного здравого смысла, и она не настаивала. Правителю Дома Холин казалось опасным, если слишком многие из них будут близко к этому шпиону.

Он смутно припомнил стражника-паршуна, который время от времени присоединялся к мостовикам из Четвертого моста. Паршуны были почти невидимками, но, когда этот обзавелся копьем, его тотчас же заметили. Однако других отличительных черт у него не было – то же крепкое паршунское тело, мраморная кожа, тусклые глаза.

Существо перед ним выглядело совсем иначе. Полноценный воин-паршенди, с оранжево-красным панцирным шлемом, броней на груди, бедрах и наружной стороне предплечий. Почти такой же высокий, как алети, и более мускулистый.

Хотя он был без оружия, стражники все-таки вели себя так, словно на этом плато он опаснее всех, – и, наверное, так оно и было. Приблизившись, он отдал Далинару честь, прижав руку к груди. Как и прочие мостовики. На его лбу виднелась их татуировка, уходящая под панцирный шлем.

– Сядь, – приказал Далинар, кивнув на табурет посреди комнаты.

Рлайн подчинился.

– Мне передали, – сказал князь Холин, – что ты отказываешься сообщить что-либо о планах паршенди.

– Я их не знаю, – объяснил Рлайн. У него были ритмичные интонации, свойственные паршенди, но он очень хорошо говорил по-алетийски. Лучше любого паршуна, которого Далинару доводилось слышать.

– Ты был шпионом, – обвинил его Далинар, сцепив руки за спиной и напустив на себя грозный вид. При этом он держался достаточно далеко, чтобы пленник не смог напасть на него, прежде чем вмешается Адолин.

– Да, сэр.

– Как долго?

– Около трех лет, – сообщил Рлайн. – В разных военных лагерях.

Неподалеку Телеб, подняв забрало, повернулся к Далинару и вскинул бровь.

– Ты отвечаешь мне, когда я спрашиваю, – заметил Далинар. – Но не другим. Почему?

– Вы мой вышестоящий командир, – возразил Рлайн.

– Ты паршенди.

– Я… – Он уставился на пол, ссутулившись. Поднял руку к голове, ощупал складку кожи там, где оканчивался панцирный шлем. – Сэр, случилось что-то очень плохое. Голос Эшонай… в тот день на плато, когда она пришла, чтобы повстречаться с принцем Адолином…

– Эшонай, – повторил Далинар. – Осколочница-паршенди?

Сидевшая рядом Навани водила пером по бумаге, записывая каждое слово.

– Да. Она была моим командиром. Но теперь… – Он поднял голову, и, невзирая на чужеродную шкуру и странную манеру разговора, Далинар увидел на его лице скорбь. Ужасную скорбь. – Сэр, у меня есть основания верить, что все, кого я знал… кого любил… были уничтожены и их место заняли чудовища. Слушателей, то есть паршенди, возможно, больше нет. У меня ничего не осталось…

– Нет, осталось, – вмешался Шрам, стоявший по другую сторону от кольца стражников. – Ты Четвертый мост.

Рлайн глянул на него:

– Я предатель.

– Ха! – воскликнул Камень. – Маленькая проблема быть. Можно исправить.

Далинар жестом приказал мостовикам притихнуть. Посмотрел на Навани – она кивнула, чтобы князь продолжал.

– Расскажи, – велел князь, – как ты прятался среди паршунов.

– Я…

– Солдат! – рявкнул Далинар. – Это был приказ.

Рлайн выпрямился. Удивительное дело – он как будто желал подчиняться, словно черпал в этом силы.

– Сэр, – доложил Рлайн, – все дело в том, что у моего народа есть такая способность. Мы выбираем форму, исходя из того, что нам надо, какую работу следует сделать. Тупоформа – одна из них, и тупица с виду похож на паршуна. Ему нетрудно среди них спрятаться.

– Мы внимательно пересчитываем наших паршунов, – напомнила Навани.

– Да, – согласился Рлайн, – и нас замечают, но редко спрашивают, откуда мы явились. Кто задает вопросы, когда находит на земле чью-то сферу? Это не вызывает подозрений, а кажется простым везением.

«Опасная тема», – подумал Далинар, ощутив перемену в голосе Рлайна, ритме его речи. Паршенди не нравилось, как обращались с паршунами.

– То, что случилось с паршенди, связано с красными глазами?

Рлайн кивнул.

– Солдат, что это значит? – допытывался Далинар.

– Это значит – наши боги вернулись, – прошептал Рлайн.

– Что за боги?

– Духи древних. Те, кто посвятили себя разрушению. – Ритм его голоса опять переменился, стал медленным и почтительным. Он посмотрел на Далинара снизу вверх. – Сэр, они ненавидят вас и весь ваш род. Новая форма, которую они дали моему народу… она ужасна. И повлечет за собой нечто страшное.

– Ты можешь привести нас к городу паршенди?

Голос Рлайна еще раз изменился. Новый ритм.

– Мой народ…

– Ты сказал, его больше нет.

– Такое возможно, – согласился Рлайн. – Я подобрался достаточно близко, чтобы увидеть войско, десятки тысяч солдат. Но они ведь должны были сохранить кого-то в других формах. Стариков? Юных? Кто следит за нашими детьми?

Князь Холин шагнул к Рлайну, взмахом руки приказав встревоженному Адолину замереть на месте, наклонился и положил ладонь на плечо паршенди.

– Солдат, – обратился Далинар, – если ты рассказываешь мне правду, то самая важная вещь, на которую ты способен, – это отвести меня к твоему народу. Я позабочусь о защите тех, кто не воюет, даю тебе слово чести. Если с твоим народом происходит что-то ужасное, ты должен помочь мне это остановить.

– Я… – Рлайн перевел дух. – Да, сэр, – произнес он в новом ритме.

– Встреться с Шаллан Давар, – приказал Далинар. – Опиши ей маршрут и добудь нам карту. Телеб, можешь отпустить пленника – он отпускается под опеку Четвертого моста.

Осколочник кивнул. Когда солдаты вышли, впустив в шатер порыв насыщенного дождевой сыростью ветра, Далинар вздохнул и сел подле Навани.

– Ты веришь ему?

– Не знаю, – признался он. – Навани, что-то и впрямь потрясло этого человека. И очень сильно.

– Он паршенди, – поправила она. – Возможно, ты неверно толкуешь язык его тела.

Мужчина наклонился вперед, сцепив руки перед собой.

– Сколько осталось? – спросил он.

– Три дня, – ответила Навани. – И наступит Светлодень.

Так мало времени…

– Надо спешить, – пробормотал Далинар.

Вперед. К центру.

И к своей судьбе.

114

Сразиться с дождем

115

Ты должен стать королем. Всего.

Из Диаграммы, Догматы наставления, задняя часть изножья кровати: параграф 1

Шаллан сражалась с ветром, кутаясь в дождевик – украденный у солдата – и продолжая нелегкий путь вверх по скользкому склону.

– Светлость? – позвал Газ и схватился за шапку, которую чуть не сдуло. – Вы уверены, что хотите это сделать?

– Разумеется, хочу, – бросила Шаллан. – А вот насколько это мудрый поступок… совсем другой вопрос.

Такие ветра необычны для Плача, которому полагалось быть временем спокойных дождей, предназначенным для размышлений о Всемогущем, отдыхом от Великих бурь.

Возможно, в буревых землях все по-другому. Девушка с трудом продвигалась все выше по склону. По мере того как армия углублялась в Расколотые равнины – шел уже восьмой день похода, согласно карте, созданной Шаллан с помощью бывшего мостовика Рлайна, – местность становилась все более неровной.

Девушка достигла гребня скалы и увидела то, что ей описывали разведчики. Ватах и Газ догнали госпожу, бормоча что-то по поводу холода. Перед Шаллан раскинулось сердце Расколотых равнин. Внутренние плато, на которые никогда не ступала нога человека.

– Вот они, – выдохнула она.

Газ почесал пустую глазницу под повязкой.

– Камни?

– Да, стражник Газ, – бросила Шаллан. – Камни. Чудесные, прекрасные камни.

Вдалеке она обнаружила тени, окутанные вуалью из моросящего дождя. Увидев их так, всех вместе, она не могла ошибиться. Это и впрямь город. Город, покрытый вековыми отложениями крема, точно детские кубики, которые залили расплавленным воском в несколько слоев. Для неискушенного взгляда, вне всяких сомнений, этот пейзаж не отличался от остальных Расколотых равнин. Но его значение куда более велико. Зрелище доказывало ее правоту. Даже каменная гряда, на которой замерла Шаллан, скорее всего, когда-то была зданием. С восточной стороны оно выгрызалось бурями, а с подветренной – покрывалось потеками крема, пока не получился бугорчатый, неровный склон, по которому они сюда забрались.

– Светлость!

Шаллан, не обращая внимания на голоса внизу, нетерпеливо махнула рукой, повелев дать ей подзорную трубу. Газ вручил инструмент, и веденка принялась рассматривать расположенные впереди плато. К несчастью, линза на конце трубы запотела. Шаллан, продолжая мокнуть под дождем, попыталась ее протереть, но влага затекла внутрь. Шквальная штуковина.

– Светлость? – окликнул Газ. – Не стоит ли нам, э-э, прислушаться к тому, что кричат снизу?

– Там опять заметили этих неправильных паршенди, – проворчала Шаллан, снова поднимая трубу. Разве тот, кто придумал эту штуку, не должен был тщательно запечатать ее, чтобы внутрь не попадала вода?

Газ и Ватах отошли, давая место нескольким солдатам из Четвертого моста, которые добрались до вершины склона.

– Светлость! – окликнул высокий симпатичный мостовик с непропорционально длинными руками. – Великий князь Далинар отозвал авангард и приказал установить безопасный периметр на плато позади нас.

Шаллан с неудовольствием посмотрела на внутренние плато.

– Светлость, – поколебавшись, продолжил мостовик, – еще он велел передать, что, если вы не придете сами, он пошлет Адолина, чтобы принц… э-э… закинул вас на плечо и притащил назад.

– Я бы хотела поглядеть, как он это сделает, – бросила Шаллан. Подобное и впрямь звучало романтично, почти как сцена из какого-нибудь романа. – Он так переживает из-за паршенди?

– Шен… то есть Рлайн… говорит, что мы почти добрались до их родного плато, светлость. Тут слишком много разведчиков. Прошу вас.

– Нам надо туда попасть, – проворчала Шаллан, указывая вперед. – Там все секреты.

– Светлость…

– Ладно, – сдалась девушка и, повернувшись, направилась вниз по склону. Поскользнулась, что не прибавило ей достоинства, но Ватах успел поймать ее за руку, не дав упасть лицом вниз.

Они быстро пересекли небольшое плато и присоединились к разведчикам, которые стремительным шагом направлялись к основному корпусу армии. Рлайн утверждал, что ничего не знает о Клятвенных вратах – или о городе, который он называл Нараком, а не Буревым Престолом. Он говорил, что паршенди поселились здесь лишь после вторжения алети.

Продвигаясь к центру равнин, солдаты Далинара все чаще встречали отряды паршенди, и уже произошло несколько коротких стычек. Генерал Хал считал, что набеги предназначены для того, чтобы сбить армию с пути; Шаллан не понимала, как это должно сработать. Да и вечная сырость ее стала тяготить. Войско провело в походе уже почти две недели, и некоторые солдаты начали ворчать, что вскоре придется возвращаться в военные лагеря, чтобы не оказаться посреди равнин, когда вернутся Великие бури.

Шаллан прошла по мосту и миновала несколько рядов копейщиков, которые устраивались за невысокими волнистыми возвышениями в камне – скорее всего, остатками древних стен. Она обнаружила Далинара и других великих князей в шатре, установленном в центре лагеря. Это был один из шести совершенно одинаковых шатров, и по их виду невозможно было определить, в котором находились шестеро военачальников. Мера предосторожности, как предположила Шаллан. Войдя в шатер, она застала их за обсуждением.

– На этом плато весьма благоприятные условия для обороны, – говорил Аладар, указывая на карту, расстеленную на походном столе. – Я бы предпочел столкнуться с противником здесь, а не двигаться дальше.

– Да, если мы пойдем дальше, – согласился Далинар с тяжелым вздохом, – над нами нависнет угроза разделения во время атаки, и тогда половина войска окажется на одном плато, половина – на другом.

– У них вообще есть необходимость атаковать? – размышлял Ройон. – На их месте я бы просто занял позицию вон там, как будто готовясь к атаке, но нападать бы не стал. Тянул бы время, убеждаясь, что враг все глубже увязает в ожидании битвы, и так до самого возобновления Великих бурь!

– Это веский довод, – признал Аладар.

– Доверьтесь трусу, – бросил Себариаль, – он знает самый хитрый способ не ввязываться в битву. – Великий князь сидел с Палоной за столом, поедал фрукты и мило улыбался.

– Я не трус, – возмутился Ройон, сжимая кулаки.

– Я не хотел тебя оскорбить, – пояснил Себариаль. – Мои оскорбления куда более выразительны. Это был комплимент! Ройон, если бы я мог решать, ты бы руководил всеми войнами. Подозреваю, жертв было бы куда меньше, а цены на нижнее белье удвоились, узнай солдаты про то, что ты теперь главнокомандующий. Я бы заработал целое состояние.

Шаллан вручила слуге дождевик, с которого ручьями текла вода, потом сняла шапку и начала сушить волосы полотенцем.

– Мы должны продвинуться дальше, к центру равнин, – вмешалась она. – Ройон прав. Я отказываюсь от идеи разбить здесь лагерь. Паршенди будут просто тянуть время.

Князья уставились на нее.

– Я был не в курсе, – проворчал Далинар, – что теперь вы принимаете решение о нашей тактике, светлость Шаллан.

– Ты сам виноват, – заметил Себариаль. – Дал ей слишком большую свободу действий. Наверное, стоило скинуть ее с Пика еще несколько недель назад, когда она заявилась на собрание в королевской ставке.

Шаллан почти сочинила ответную колкость, когда полог шатра откинулся и вошел усталый Адолин. Он поднял забрало. Вот буря!.. Принц был так хорош, даже когда виднелась лишь половина лица. Девушка улыбнулась.

– Вне всяких сомнений, они всполошились, – доложил Адолин. Заметил ее и одарил быстрой усмешкой, а потом двинулся к столу, бряцая доспехом. – Там по меньшей мере десять тысяч неправильных паршенди, они передвигаются по плато группами.

– Десять тысяч, – повторил Аладар и хмыкнул. – С десятью тысячами мы справимся. Даже если у них лучшая позиция, даже если нам придется нападать, а не защищаться, мы должны легко одолеть такое количество. У нас больше тридцати тысяч солдат.

– Мы за этим сюда и явились, – напомнил Далинар и покосился на Шаллан, покрасневшую от собственной дерзости. – Этот твой портал, который вроде бы находится здесь. Где конкретно он может быть?

– Ближе к городу, – ответила Шаллан.

– Как быть с красными глазами? – волновался Ройон. Было видно, что он очень нервничает. – И вспышками, которые они производят во время сражения? Клянусь бурей, когда я сказал то, что сказал, вовсе не имел в виду, что хочу двигаться дальше. Просто беспокоился из-за того, что могут сделать паршенди. Я… у нас ведь не осталось легких путей?

– Если верить Рлайну, – произнесла Навани, сидевшая в кресле в дальней части помещения, – раньше только солдаты-паршенди могли прыгать через ущелья, но можно предположить, что новая форма дает такую способность всем. Если мы двинемся вперед, паршенди могут сбежать.

Далинар покачал головой.

– Много лет назад они разбили лагерь на равнинах, а не сбежали, потому что знали: это лучший шанс выжить. На открытых каменных просторах буревых земель их можно выследить и уничтожить. А здесь у них есть преимущество. И сейчас они от него не откажутся. Особенно если планируют с нами сразиться.

– Что ж, если мы хотим этой битвы, – подвел итог Аладар, – нам следует пригрозить их жилищам. Думаю, действительно стоит двинуться дальше, на город.

Шаллан расслабилась. Каждый шаг к центру – по словам Рлайна, от него их отделяло всего лишь полдня – приближал ее к Клятвенным вратам. Далинар наклонился, упираясь руками в край стола, и его тень упала на военные карты.

– Ладно. Я проделал весь этот путь не для того, чтобы покорно ждать, что взбредет в голову паршенди. Завтра мы начнем наступление и вынудим их на ответные меры.

– Чем глубже мы зайдем, – заметил Себариаль, – тем больше у нас шансов оказаться отрезанными и утратить возможность отступления.

Правитель Дома Холин не ответил, но Шаллан знала, о чем он думает. «Мы отказались от надежды на отступление много дней назад». Поспешный отход через плато превратится в катастрофу, если паршенди нападут. Алети сразятся здесь и победят, захватив их убежище – Нарак.

Других вариантов нет.

Далинар объявил перерыв, и великие князья разошлись, окруженные слугами с зонтами. Шаллан задержалась, поймав его взгляд. Через несколько минут остались только она, Далинар, Адолин и Навани.

Навани подошла к князю и взяла его за руку обеими руками. Интимный жест.

– Этот твой портал… – проговорил Далинар.

– Да? – спросила Шаллан.

Холин поднял голову и посмотрел ей в глаза:

– Насколько он реален?

– Ясна была убеждена, что совершенно реален. Она никогда не ошибалась.

– Буря свидетельница, сейчас неподходящее время для исключений из этого правила, – негромко сказал он. – Я согласился идти вперед отчасти из-за твоих изысканий.

– Спасибо.

– Я сделал это не ради науки как таковой, – продолжил Далинар. – Исходя из того, что мне поведала Навани, этот портал дает уникальную возможность для отхода. Я надеялся разбить паршенди до того, как наступит опасный момент, в чем бы он не заключался. Судя по тому, что мы видели, он приближается быстрее, чем хотелось бы.

Шаллан кивнула.

– Завтра последний день обратного отсчета, – напомнил Далинар. – Того, что появлялся на стенах дворца во время Великих бурь. Чем бы он ни был, что бы ни предвещал, мы столкнемся с этим завтра – и ты, Шаллан Давар, мой запасной план. Ты найдешь этот портал и сделаешь так, чтобы он заработал. Если натиск зла окажется непосильным для нас, твоя тропа станет нашим спасением. Возможно, ты представляешь собой единственный шанс для выживания наших армий – и, разумеется, всего Алеткара.

День за днем Каладин отказывался позволить дождю одолеть себя.

Он ковылял по лагерю с костылем, который Лопен где-то раздобыл, несмотря на стоны, что капитану еще слишком рано вставать с постели.

Вокруг было по-прежнему пустынно, если не считать время от времени попадавшихся на глаза паршунов, таскавших бревна из окрестных лесов или носивших мешки с зерном. Новости об экспедиции в лагерь не поступали. Король, наверное, получал их по даль-перу, но ни с кем не делился.

«Клянусь бурей, это место выглядит зловеще». Каладин брел мимо покинутых казарм, и дождь барабанил по зонту, закрепленному Лопеном на костыле. Зонт помогал. В каком-то смысле. Капитан миновал спренов дождя, что торчали из земли точно синие свечи, каждый с глазом в центре верхушки. Жутковатые создания. Они никогда не нравились Каладину.

Бывший раб сражался с ливнем. Был ли в этом какой-то смысл? Казалось, дождь хочет, чтобы он оставался внутри, и поэтому Кэл вышел на улицу. Дождь стремился ввергнуть его в отчаяние, и потому юноша заставлял себя думать. Подростком он мог рассчитывать на помощь Тьена, разгонявшего уныние. Теперь вспомнить о Тьене означало усилить мрак, но этого он никак не мог избежать. Плач напоминал ему о брате. О том, кто смеялся, невзирая на грозную тьму, был полон радости и беспечной уверенности, что все будет хорошо.

Эти воспоминания перемешивались с воспоминаниями о смерти Тьена. Каладин плотно зажмурился, пытаясь их изгнать. Пытаясь забыть, как падает под ударом меча едва обученный юный новобранец. Командир Тьена выставил его в первый ряд в качестве приманки – жертвы, для отвлечения врага.

Кэл стиснул зубы, открыл глаза. Хватит ныть. Он не станет плакать, утопая в жалости к себе. Да, он потерял Сил. Но за свою жизнь Каладин потерял многих, кого любил. Переживет и эту муку, как пережил в предыдущие разы.

Молодой человек продолжил ковылять мимо казарм. Такой хромой обход происходил четыре раза в день. Иногда с ним был Лопен, но сегодня Каладин тащился в одиночестве. С плеском пересекая лужи, он вдруг понял, что улыбается. На нем были ботинки, которые украла Шаллан.

«Я сразу догадался, что она не рогоедка, – подумал он. – Надо будет ей обязательно об этом рассказать».

Он остановился, опираясь на костыль и сквозь дождь вглядываясь в Расколотые равнины. За туманной завесой дождя мало что удалось увидеть.

«Возвращайтесь живыми и здоровыми, – молился он, обращаясь к тем, кто был там. – Все. На этот раз я не смогу вам помочь, если что-то пойдет не так».

Камень, Тефт, Далинар, Адолин, Шаллан, весь Четвертый мост – все они теперь сами за себя. Как изменился бы мир, если бы Каладин оказался лучше, чем есть на самом деле? Если бы он воспользовался своими способностями и вернулся в военный лагерь вместе с Шаллан, лучась буресветом? Кэл был так близок к тому, чтобы открыться…

«Ты размышлял об этом много недель, – напомнил он сам себе. – Ты бы никогда так не поступил. Ты слишком боялся».

Ему претило в этом признаваться, но такова правда.

Что ж, если его подозрения по поводу Шаллан подтвердятся, Далинар все равно может получить своего Сияющего. Каладин надеялся, что она лучше воспользуется своим шансом, чем это сделал он сам.

Капитан заковылял дальше, огибая казарму Четвертого моста. Замер, увидев перед входом роскошную карету с лошадьми в попонах королевских цветов.

Каладин выругался и захромал вперед. Лопен выбежал ему навстречу без зонта. Многие даже не помышляли о том, чтобы во время Плача остаться сухими.

– Лопен! – воскликнул Каладин. – Что случилось?

– Ганчо, он тебя ждет, – ответил гердазиец, размахивая рукой. – Сам король.

Каладин неуклюже поспешил к казарме. Дверь в его комнату была открыта; заглянув, он увидел внутри короля Элокара, который разглядывал небольшое помещение. Моаш сторожил дверь, а Така – бывший королевский гвардеец – стоял рядом с монархом.

– Ваше величество? – обратился Каладин.

– А-а, – отозвался король, – мостовик.

У Элокара были красные щеки. Пьет, понял Кэл, хотя тот и не выглядел пьяным. Далинар с его неодобрительными сердитыми взглядами на некоторое время исчез, и, наверное, приятно было расслабиться с бутылочкой.

Повстречав короля в первый раз, Каладин решил, что ему не хватает величия. Теперь – странное дело – он считал, что Элокар все-таки выглядит настоящим королем. Племянник Далинара не изменился – прежнее властное лицо с выдающимся носом и прежние снисходительные манеры. Перемена произошла с Каладином. Те качества, которые он раньше считал королевскими, – честь, воинская доблесть, благородство – были заменены на менее вдохновляющие свойства Элокара.

– И это все, чем Далинар наделил одного из своих офицеров? – уточнил Элокар, взмахом руки указывая на комнату. – Ох уж этот дядюшка! Ждет, что все будут жить так же скромно, как он сам. Такое ощущение, что он совсем позабыл, как получать удовольствие от жизни.

Каладин посмотрел на Моаша, который пожал плечами, бряцая доспехом.

Король кашлянул.

– Мне доложили, ты слишком слаб, чтобы добраться до моих покоев. Вижу, это не вполне соответствует истине.

– Прошу прощения, ваше величество, – ответил Каладин. – Я и впрямь плохо себя чувствую, но каждый день хожу по лагерю, чтобы восстановить силы. Я боялся, что моя слабость и мой внешний вид покажутся оскорбительными для трона.

– Выучился болтать как политик, ясное дело, – проворчал король, скрестив руки на груди. – Правда в том, что мои приказы бессмысленны даже для темноглазого. Я больше не обладаю властью в глазах подданных.

«Великолепно. Опять он за свое».

Король резко взмахнул рукой:

– Вон отсюда, оба. Я желаю поговорить с ним наедине.

Моаш обеспокоенно взглянул на Каладина, но тот кивнул. Моаш и Така с неохотой вышли и закрыли дверь; теперь комнату озаряла пара тусклых сфер, которые принес король. Вскоре они погаснут – прошло слишком много времени без Великих бурь. Придется доставать свечи и масляные лампы.

– Откуда ты узнал, как стать героем?

– Ваше величество? – переспросил Каладин, тяжело опираясь на свой костыль.

– Героем, – повторил король, небрежно махнув рукой. – Все тебя любят, мостовик. Ты спас Далинара, ты сражался с осколочниками, ты вернулся, упав в ущелье, буря бы его побрала! Как ты это делаешь? Откуда ты знаешь?

– Ваше величество, это всего лишь удача.

– Нет-нет, – возразил король и начал метаться из угла в угол. – Это закономерность, хоть я ее не могу понять. Пытаясь быть сильным, я выгляжу как дурак. Пытаясь быть милосердным, позволяю людям садиться на шею. Прислушиваясь к советам, выбираю не тех советчиков! А когда я пробую действовать самостоятельно, Далинару приходится брать дело в свои руки, чтобы я не погубил королевство.

Откуда люди знают, как следует поступать? Почему я этого никак не пойму?! Я родился для этого поста, трон мне дал сам Всемогущий! Почему он наделил меня званием, но не дал способностей? Это противоречит здравому смыслу. Как бы там ни было, все вокруг, похоже, знают то, чего не знаю я. Мой отец мог править даже такими, как Садеас, – люди любили Гавилара, боялись его и служили ему, все одновременно. Я же не могу заставить темноглазого явиться во дворец! Почему это не работает? Что же я должен делать?!

Каладин отпрянул, потрясенный такой откровенностью.

– Ваше величество, почему вы об этом спрашиваете меня?

– Потому что ты знаешь секрет, – сказал король, продолжая ходить из угла в угол. – Я видел, как твои люди на тебя смотрят; я слышал, что люди о тебе говорят. Ты герой, мостовик! – Он остановился и подошел вплотную к Каладину, взял за руки. – Ты можешь меня этому научить?

Каладин потрясенно уставился на него.

– Хочу быть таким же королем, как мой отец, – объяснил Элокар. – Хочу править людьми и хочу, чтобы они меня уважали.

– Я не… – Кэл сглотнул. – Я не знаю, возможно ли это, ваше величество.

Элокар прищурился, глядя на Каладина:

– Выходит, ты по-прежнему говоришь то, что думаешь. Даже после всех неприятностей, которые тебе это принесло. Ответь мне. Ты считаешь меня плохим королем, мостовик?

– Да.

Король втянул воздух сквозь зубы, продолжая держать Каладина за руки.

«Я бы мог сделать это прямо здесь, – понял Кэл. – Убить его. Посадить Далинара на трон. Не прячась, не секретничая, не прибегая к трусливому убийству. Сражение между ним и мной».

Казалось, что так будет честнее. Конечно, Каладина, скорее всего, казнят, но он вдруг понял, что это его не тревожит. Должен ли он так поступить ради блага всего королевства?

Он мог себе представить гнев Далинара. Разочарование Далинара. Смерть не пугала Каладина, но то, что он подведет князя… Вот буря!

Король отпустил его и побрел прочь.

– Что ж, я сам спросил, – пробормотал он себе под нос. – Мне просто нужно тебя переубедить. Я придумаю, как это сделать. Я стану королем, которого запомнят.

– Или вы можете поступить так, как будет лучше для Алеткара, – заметил Кэл, – и отречься.

Король застыл как вкопанный. Повернулся к капитану, мрачнея:

– Не забывайся, мостовик. Ба! Не стоило мне сюда приходить.

– Согласен, – произнес Каладин. Случившееся казалось ему нереальным.

Элокар собрался выйти, но приостановился у двери, не глядя на Каладина.

– Когда ты появился, тени ушли.

– Тени?..

– Я видел их в зеркалах, краем глаза. Могу поклясться, что слышал, как они бормочут, но ты их спугнул. С той поры тени не появлялись ни разу. Что-то в тебе есть особенное. Не пытайся это отрицать. – Король обратил на него взгляд. – Прости, что я так с тобой поступил. Я видел, как ты сражаешься, помогая Адолину, а потом – как ты защищаешь Ренарина… и мною овладела зависть. Вот ты, весь из себя герой, всеми любимый. Вот я, которого все ненавидят. Я должен был сам принять участие в той дуэли. Вместо этого я слишком болезненно отреагировал на вызов, брошенный тобой Амараму. Это не ты погубил наш шанс расправиться с Садеасом, а я. Далинар был прав. Опять. Я так устал от того, что он все время прав, а я всегда ошибаюсь. В этом смысле меня совсем не удивляет то, что ты считаешь меня плохим королем.

Элокар толкнул дверь и вышел.

Последний день

116

Несотворенные – отклонение, курьез, головоломка, на которую, возможно, не стоит тратить время. Не думать о них трудно. Они очаровывают. Многие неразумны. Как спрены человеческих эмоций, но куда коварнее. Я все же думаю, что кое-кто из них способен мыслить.

Из Диаграммы, Книга 2-го выдвижного ящика в письменном столе: параграф 14

Далинар в сопровождении Навани и Шаллан ступили из шатра под легкий дождь. Снаружи он звучал мягче, нежели внутри, где капли барабанили по ткани палатки.

Армии маршировали вперед все утро, и сейчас находились в самом сердце разбитых плато. Они теперь были близки. Так близки, что паршенди сосредоточили на них все внимание.

Началось.

Слуга предлагал зонт каждому, кто покидал шатер, но Далинар от своего отмахнулся. Если его людям приходится это переносить, то и он справится. В любом случае к концу дня он промокнет до нитки.

Великий князь Холин шел через шеренги солдат, следуя за мостовиками, одетыми в дождевые плащи и с сапфировыми фонарями в руках. День был спокойный, но из-за плотного покрывала туч все погрузилось в дымку. Далинар использовал синий свет в качестве опознавательного. Ройон и Аладар, увидев, что светлорд Холин обходится без зонтика, вышли под дождь вместе с ним. Себариаль, разумеется, от своего не отказался.

Светлорды достигли края огромного войска, которое построилось в форме большого овала, обращенного в направлении атаки. Далинар Холин достаточно хорошо знал своих солдат, чтобы чувствовать их беспокойство. Они стояли слишком прямо, не переминались с ноги на ногу, не потягивались. А еще молчали – не болтали, чтобы отвлечься, даже не ворчали. Единственными голосами, которые он слышал, были раздававшиеся время от времени резкие приказы офицеров, следивших за стройностью шеренг. Вскоре Далинар увидел, что всех встревожило.

На расположенном впереди плато светилось множество красных глаз.

Раньше они не мерцали. Были красными, да, но без этого необъяснимого сияния. В тусклом свете фигуры паршенди были едва различимы, превратившись в тени. Кроваво-красные огоньки глаз зависли в воздухе, словно Шрам Тальна, – будто сферы во тьме, по цвету сочнее любого рубина. Паршенди часто вплетали кусочки самосветов в затейливые косы в своих бородах, но они-то как раз сегодня не светились.

«Слишком давно не было Великих бурь», – мелькнуло у Далинара. Даже самосветы в алетийских сферах – ограненные и потому способные удерживать буресвет дольше – почти все погасли к этому дню Плача, хотя камни побольше могли продержаться еще неделю или около того.

Наступила самая темная часть года. Время, когда буресвет не сиял.

– Ох, Всемогущий! – прошептал Ройон, глядя на множество красных глаз. – Ох, клянусь именами господа. Далинар, куда ты нас завел?

– Ты можешь как-то помочь? – негромко спросил Далинар Шаллан, которая стояла рядом с ним под зонтом, в сопровождении своих телохранителей.

Побледнев, та покачала головой:

– Простите.

– Сияющие рыцари были воинами, – очень тихо сказал Далинар.

– Если так, то мне еще многому предстоит научиться…

– Тогда иди, – велел Далинар девушке. – Во время битвы используй шанс отыскать путь в Уритиру, если он существует. Ты мой единственный план на крайний случай, светлость.

Она кивнула.

– Далинар, – с ужасом проговорил Аладар, наблюдая за тем, как красноглазые паршенди по другую сторону ущелья принимают боевой порядок, – скажи мне напрямик. Уговаривая нас отправиться в поход, ты ожидал, что обнаружишь весь этот кошмар?

– Да. – Это было достаточно правдиво. Он не знал, с каким кошмаром столкнется, но понимал – что-то приближается.

– И ты все равно пришел? – требовательно спросил Аладар. – Ты затащил нас в самое сердце этих проклятых равнин, ты позволил нам попасть в окружение к монстрам, чтобы нас перебили и…

Далинар схватил Аладара за воротник сюртука и поволок вперед. Поступок застал великого князя врасплох, он умолк и вытаращил глаза.

– Там стоят Приносящие пустоту, – прошипел Далинар, и по его лицу текли струи дождя. – Они вернулись. Да, это правда. И у нас, Аладар, у нас есть шанс их задержать. Я не знаю, сможем ли мы предотвратить очередное Опустошение, но я готов сделать что угодно – в том числе пожертвовать собой и всей этой армией, – чтобы защитить Алеткар от этих тварей. Ты меня понял?

Аладар, чьи глаза были широко распахнуты, кивнул.

– Я надеялся добраться сюда до того, как это случится, – продолжил Далинар, – но не смог. Значит, теперь мы будем сражаться. И клянусь бурей, мы уничтожим их. Мы их остановим и будем надеяться, что зло не охватит всех паршунов мира, как боялась моя племянница. Если ты переживешь этот день, то прославишься как один из величайших представителей нашего поколения.

Он отпустил Аладара, позволил великому князю попятиться.

– Ступай к своим людям. Возглавь их. Будь воином.

Аладар уставился на князя Холина, разинув рот. Потом выпрямился. Хлопнул рукой по груди в самом безупречном строевом салюте, какие только видел Далинар.

– Будет сделано, светлорд, великий князь войны.

Он резко окликнул своих адъютантов – включая Минтеза, великого лорда, которому Аладар обычно позволял использовать свой осколочный доспех во время битвы, – потом положил руку на эфес поясного меча и ринулся прочь сквозь дождь.

– Хм, – буркнул Себариаль из-под зонта. – Он действительно в это поверил. Думает, что станет героем, буря бы его побрала.

– Теперь он знает, что я был прав, когда твердил о необходимости объединить Алеткар. Он хороший солдат. Большинство великих князей такие… или были такими когда-то.

– Жаль, что в конце концов рядом с тобой оказались мы двое, а не они. – Себариаль кивком указал на Ройона, который по-прежнему таращился на поле красных глаз. Их теперь были тысячи, и количество продолжало расти, по мере того как прибывали новые паршенди. Разведчики сообщали, что враги собирались на всех трех плато, граничивших с тем большим, которое заняли алети.

– Я в битве бесполезен, – продолжил Себариаль, – а от лучников Ройона не будет никакого толку под таким дождем. Кроме того, он трус.

– Ройон не трус, – возразил Далинар, положив руку на плечо великого князя, который был ниже ростом. – Он осторожен. Это ему не помогло в сражениях за светсердца, где такие, как Садеас, с легкостью обменивали жизни на славу. Но на нашем поле боя осторожность – то качество, которое я предпочел бы безрассудству.

Ройон повернулся к Далинару, сморгнул дождевую воду:

– Все это происходит на самом деле?

– Да, – подтвердил Далинар. – Ройон, я хочу, чтобы ты оставался со своими людьми. Они должны тебя видеть. Дальнейшее приведет в ужас всех, но не тебя. Ты осторожен, ты держишь все под контролем.

– Да, – согласился Ройон. – Ты… ты же вытащишь нас из этого, верно?

– Нет, не вытащу, – отказался Далинар.

Ройон нахмурился:

– Мы из этого выпутаемся вместе.

Тот кивнул и больше не возражал. Он отдал честь – пусть и не так безупречно, как Аладар, – и отправился к своей армии на северном фланге, призывая адъютантов сообщить ему точное количество солдат в резерве.

– Преисподняя! – бросил Себариаль, проследив взглядом за Ройоном. – Преисподняя! А как же я? Где пылкая речь, обращенная ко мне?

– Ты, – ответил Далинар, – отправишься обратно в штабную палатку и постараешься не попадаться под ноги.

Себариаль рассмеялся:

– Ладно. Это мне по силам.

– Командовать твоей армией будет Телеб, – объяснил Далинар. – И я пошлю ему в помощь Серугиадиса и Раста. Твои люди будут лучше сражаться с этими тварями, если их поведут осколочники. – Все трое получили осколки по итогам дуэльных забав Адолина.

– Я прикажу, чтобы они повиновались Телебу.

– Себариаль, еще кое-что.

– Да?

– Если сможешь, сожги несколько молитв. Не знаю, прислушивается ли кто-нибудь к ним там, наверху, но вреда от этого не будет. – Далинар повернулся к морю красных глаз. Почему они просто стояли и смотрели?

Себариаль поколебался.

– Со мной ты не такой уверенный, как с теми двумя, да? – Он улыбнулся, словно обрадованный этим, и неспешно двинулся прочь. Ну что за странный человек! Далинар кивнул одному из своих адъютантов, который отправился передать приказы троим холинским осколочникам и первым делом нашел Серугиадиса – худощавого юношу, за чьей сестрой Адолин однажды приударил, – на посту среди шеренг, а потом побежал разыскивать Телеба, чтобы передать приказ великого князя.

Разобравшись с этим, Далинар подошел к Навани:

– Я должен знать, что ты в штабной палатке и тебе ничего не угрожает. Что ты в полной безопасности.

– Тогда притворись, что я там, – предложила она.

– Но…

– Хочешь, чтобы я помогла тебе с фабриалями? – перебила его Навани. – Далинар, такими вещами не занимаются на расстоянии.

Великий князь Холин стиснул зубы. Что он мог ей возразить? Он был не в том положении, чтобы отказываться от преимущества. Его взгляд снова привлекли красные глаза.

– Байки, которые травят у костра, – пробурчал мостовик Камень, громила-рогоед. Далинар никогда не видел, чтобы он охранял одного из принцев, и считал его кем-то вроде интенданта. – Эти существа не должны быть. Почему они не двигаются?

– Я не знаю, – сказал Далинар. – Пошли кого-нибудь из твоих людей, пусть приведут Рлайна. Возможно, он что-нибудь объяснит. – Когда два мостовика побежали прочь, Далинар повернулся к Навани. – Собери своих письмоводительниц, чтобы записали мои слова. Я хочу обратиться к солдатам.

Через несколько минут рядом появились две письмоводительницы – они держали карандаши наготове и ждали, когда он начнет говорить, дрожа под зонтами. Позже они разошлют женщин по всем отделениям, чтобы каждый солдат услышал послание.

Далинар забрался в седло Храбреца, чтобы оказаться повыше. Развернулся к ближайшим шеренгам.

– Да, – прокричал он сквозь шум дождя, – это Приносящие пустоту! Да, мы собираемся с ними сразиться! Я не знаю, что они умеют делать. Не знаю, почему они вернулись. Но мы здесь, чтобы их остановить!

Я понимаю, вы испуганы, но вам известно о моих видениях во время Великих бурь. В военных лагерях светлоглазые насмехались надо мной и называли то, что я видел, бредом. – Он вскинул руку в сторону, указывая на море красных глаз. – Что ж, вот перед вами доказательство того, что мои видения правдивы! Вы зрите то, о чем мне было сообщено заранее!

Далинар облизнул мокрые губы. За всю свою жизнь он много раз произносил речи перед боем, но ему никогда не приходилось говорить подобного тому, что шло на ум сейчас.

– Меня, – прокричал он, – послал сам Всемогущий, чтобы спасти эту землю от очередного Опустошения. Я видел, на что способны эти твари; я прожил жизни людей, которых погубили Приносящие пустоту. Видел, как рушатся королевства, умирают люди, забываются знания. Видел, как сама цивилизация оказывается на волосок от бездонной пропасти.

Мы не позволим такому случиться! Сегодня вы сражаетесь не ради обогащения светлоглазых и даже не во имя чести вашего короля. Сегодня вы сражаетесь во благо всего человечества. Вы не будете одни! Поверьте тому, что я увидел, поверьте моим словам. Если вернулись эти существа, то должны вернуться и силы, которые когда-то их победили. Парни, мы увидим чудеса еще до того, как закончится этот день! Нам просто надо оказаться достаточно сильными, чтобы это заслужить.

Далинар окинул взглядом море людей, которые с надеждой смотрели на него. Вот буря, неужто над его головой закружились под дождем спрены славы, похожие на золотые сферы? Письмоводительницы закончили записывать короткую речь и поспешно принялись делать копии, чтобы разослать их с гонцами. Далинар следил, как они уходят, и надеялся, во имя Чертогов Спокойствия, что сказанное им не окажется ложью.

В темноте, окруженная врагами, его армия вдруг стала маленькой. Вскоре он услышал собственные слова в отдалении, когда их зачитывали солдатам. Князь Холин оставался в седле, Шаллан стояла рядом с его конем, однако Навани удалилась, чтобы проверить некоторые из своих устройств.

План боя призывал их еще немного подождать, и Далинара это устраивало. Со всеми этими ущельями, которые надо пересечь, лучше обороняться, чем нападать самому. Возможно, построение отдельных армий вынудит паршенди самим атаковать. К несчастью, дождь означал, что стрел не будет. Тетивы не выносили влаги, и то же самое можно было сказать об изогнутых луках паршенди на животном клею.

И тут паршенди запели.

Песня обрушилась внезапным ревом сквозь дождь, испугав его людей, вынудив отпрянуть, по шеренгам словно пробежала волна. Еще ни разу во время вылазок на плато Далинар не слышал такой песни. Она была более отрывистой, неистовой. Она нарастала, доносясь с трех окружающих плато, как будто кто-то забрасывал боевые топоры в самый центр войска алети.

Далинар содрогнулся. Поднялся сильный ветер – сильнее, чем бывало во время Плача. Лицо обдало веером дождевых капель. Холод ужалил кожу.

– Светлорд!

Далинар развернулся в седле и увидел четверых мостовиков, которые приближались вместе с Рлайном, – его по-прежнему все время держали под стражей. Он махнул своим телохранителям пропустить их, и мостовик-паршенди бросился к его коню.

– Песня! – воскликнул Рлайн. – Эта песня!

– Что с ней не так?

– Это смерть, – прошептал паршенди. – Светлорд, я никогда раньше ее не слышал, но это один из ритмов разрушения. Ритмов мощи.

По другую сторону ущелья паршенди начали светиться. Вокруг их рук искрились тонкие красные линии, мерцая и дрожа, точно молнии.

– Это еще что такое? – спросила Шаллан.

Далинар прищурился, и его обдал новый порыв ветра.

– Вы должны это остановить, – взмолился Рлайн. – Прошу. Даже если придется их убить. Не позволяйте им завершить эту песню!

Обратный отсчет, который он царапал на стенах в беспамятстве, закончился. Последний день наступил.

Далинар принял решение, доверившись чутью. Позвал гонца, и подбежала ученица Тешав, девочка лет пятнадцати.

– Пошли за генералом Халом в штабную палатку, – велел он ей, – за командующими батальонами, моим сыном, Телебом и другими великими князьями. Передай всем: мы меняем стратегию.

– Светлорд? – спросила посыльная. – Как именно?

– Мы идем в атаку. Немедленно!

Каладин задержался у входа на тренировочную площадку для светлоглазых и с удивлением уставился на то, что происходило внутри. Струи дождя стекали по навощенной ткани его зонта. Готовясь к буре, ревнители обычно при помощи веников и лопат собирали песок в крытые рвы по краям площадки, чтобы его не сдуло ветром.

Каладин думал, что во время Плача все будет так же. Но ревнители не тронули песок, а поместили невысокий деревянный барьер поперек входа. Тот загородил переднюю часть площадки, и она заполнилась водой. Поверх барьера на мостовую лился настоящий водопад.

Мостовик поглядел на небольшое озеро, в которое превратился внутренний двор, потом со вздохом наклонился и развязал шнурки, после чего стянул ботинки и носки. Когда он переступил барьер, вода дошла ему до икр.

Под ногами хлюпал мягкий песок. Зачем все это? Он связал ботинки шнурками, перекинул через плечо и пересек внутренний двор, опираясь на костыль. От прохладной воды раненая нога частично потеряла чувствительность, и это было даже приятно, хотя все равно каждый шаг причинял боль. Похоже, за две недели он не очень-то исцелился. Упрямое стремление так много ходить, скорее всего, не слишком помогало.

Дар разбаловал его; солдату с такой раной обычно требовалось несколько месяцев, чтобы восстановиться. Без буресвета ему просто надо набраться терпения и выздоравливать, как все остальные.

Каладин ожидал, что тренировочная площадка окажется столь же опустевшей, как почти весь лагерь. Даже на рынках суетилось относительно мало народа, люди предпочитали во время Плача сидеть дома. Однако здесь он обнаружил ревнителей, которые смеялись и болтали, сидя на стульях, расставленных на приподнятой галерее, обрамлявшей тренировочную площадку. Они мастерили кожаные доспехи для учеников, рядом с ними на столиках стояли чаши с красновато-коричневым вином. Галерея поднималась достаточно высоко над двором, чтобы оставаться сухой.

Каладин прошелся по ней, высматривая среди ревнителей Зайхеля, но не нашел. В комнате мастера-мечника тоже не оказалось.

– Наверху, мостовик! – крикнула бритоголовая жрица и указала на лестницу в углу, к которой Каладин часто посылал своих людей, чтобы стеречь крышу, пока Адолин и Ренарин тренируются.

Каладин махнул в знак благодарности, приковылял к лестнице и начал неуклюже подниматься. Для этого пришлось закрыть зонт, и дождь лил ему на голову. Наверху появился проем. Черепицу на крыше положили на затвердевший крем, и Зайхель устроился на ней в гамаке, приделанном к двум шестам. Каладину показалось, что это громоотводы и находиться рядом с ними небезопасно. Над лежаком натянули брезент, и мечник оставался почти сухим.

Ревнитель тихонько покачивался, закрыв глаза и держа в руке квадратную бутылку крепкого хону, который гнали из лависового зерна. Каладин изучил крышу, обдумывая, сможет ли он пройти по наклонной черепице, не свалившись и не сломав шею.

– Мостовик, ты бывал когда-нибудь на Чистозере? – спросил Зайхель.

– Нет, – ответил Каладин. – Но один из моих людей о нем рассказывал.

– И что ты услышал?

– Это океан – такой мелкий, что его можно перейти вброд.

– Он до нелепости мелкий, – подтвердил Зайхель. – Словно бесконечный залив, глубиной в фут или около того. Теплая вода. Мягкий бриз. Напоминает мою родину. Чего нельзя сказать об этом холодном, сыром, забытом богами месте.

– Так почему же ты здесь, а не там?

– Потому что я ненавижу, когда мне напоминают о родине, придурок.

Ого!

– К чему тогда весь этот разговор?

– К тому, что ты спрашивал себя, на кой нам понадобилось собственное Чистозеро там, внизу.

– Я спрашивал?

– Ну разумеется. Клянусь Преисподней, мальчик. Теперь я тебя достаточно хорошо знаю, чтобы понимать, какие вопросы тебя беспокоят. Ты мыслишь не как копейщик.

– Копейщики не проявляют любопытства?

– Нет. Поскольку в этом случае их убивают или же кто-то из командиров замечает умника и переводит туда, где от него больше пользы.

Каладин вскинул бровь, ожидая, что объяснение продолжится. Наконец он вздохнул и спросил:

– Зачем вы перегородили выход из внутреннего двора?

– А ты как думаешь?

– Зайхель, ты очень раздражающий человек. Ты это понимаешь?

– Еще бы! – Ревнитель глотнул хону.

– По-моему, – продолжил Каладин, – вы перегородили выход, чтобы дождь не смыл весь песок с тренировочной площадки.

– Безупречная логика, – буркнул Зайхель. – Как свежая синяя краска на стене.

– Не важно, что бы это ни значило. Проблема в том, зачем вам понадобилось оставить песок во дворе? Почему просто не убрать его, как вы делаете перед Великими бурями?

– Ты знал, – спросил Зайхель, – что во время Плача идут дожди, в которых нет крема?

– Я… – Знал ли он это? Было ли это важно?

– Хорошо, что они такие, – продолжил мастер-мечник, – иначе весь наш лагерь оказался бы по уши в этой дряни. Как бы там ни было, такой дождь отлично подходит для мытья.

– Хочешь сказать, вы превратили пол дуэльной площадки в… ванную?

– Ну да.

– Чтобы мыться в ней?!

– Именно. Только мы не себя там моем, разумеется.

– Тогда что?

– Песок.

Каладин нахмурился, потом посмотрел через край крыши на «пруд» внизу.

– Каждый день, – пояснил Зайхель, – мы выходим туда и перемешиваем его. Песок осаждается обратно на дно, а вся грязь всплывает, и ручьи дождевой воды уносят ее прочь из лагеря. Тебе не приходило в голову, что песок надо мыть?

– Вообще-то, нет.

– Теперь ты знаешь, что надо. После того как целый год по нему скачут мостовики с их вонючими ногами и светлоглазые со столь же вонючими – пусть и куда более утонченными – ногами, после того как целый год люди вроде меня роняют на него еду, а животные каким-то образом пробираются сюда, чтобы сделать в песке свои делишки, – песок надо чистить.

– Почему мы вообще об этом разговариваем?

– Потому что это важно, – бросил Зайхель и глотнул из бутылки. – Как-то так. Сам не знаю. Малый, это ты ко мне пришел и прервал мой отдых. Значит, тебе придется слушать мою болтовню.

– Ты должен произнести что-нибудь глубокомысленное.

– Ты разве не услышал, что я на отдыхе?

Каладин стоял под дождем.

– Ты знаешь, где королевский Шут?

– Этот дурень? Не здесь, счастье-то какое! А что?

Кэлу надо было с кем-то поговорить, и он бо́льшую часть дня потратил на поиски Шута. Не нашел, но совершенно выбился из сил и даже купил себе чуто у одинокого уличного торговца.

Было вкусно. Настроение у него от этого не улучшилось.

Потому он отказался от идеи отыскать Шута и взамен пришел к Зайхелю. Похоже, это было ошибкой. Кэл вздохнул и повернулся к лестнице, собираясь уйти.

– Чего ты хотел? – окликнул его Зайхель. Мечник-ревнитель приоткрыл один глаз и посмотрел на Каладина.

– Тебе когда-нибудь приходилось метаться между двумя одинаково мерзкими вариантами?

– Я каждый день выбираю продолжать дышать.

– Вскоре может случиться ужасная вещь, и меня это тревожит, – продолжил Каладин. – Я могу ее предотвратить, но… возможно, для всех будет лучше, если эта ужасная вещь и впрямь случится.

– Ого! – буркнул Зайхель.

– Никаких советов?

– Выбери то, – бросил Зайхель, поправляя подушку, – что позволит тебе крепче спать по ночам. – Старый ревнитель закрыл глаза и устроился поудобнее. – Мне и самому следовало бы так поступить.

Каладин спустился по ступенькам. Оказавшись внизу, не достал зонт. Все равно промок до нитки. Он прошелся мимо стоек, разместившихся вдоль стен тренировочной площадки, и подыскал копье – настоящее, не учебное. Потом отложил свой костыль и заковылял по воде.

Посреди двора принял стойку копейщика и закрыл глаза. Каладина поливал дождь. Струи с плеском падали в «пруд», барабанили по крыше, стучали по мостовой снаружи. Бывший раб чувствовал себя опустошенным, словно из него выпили всю кровь. Унылые сумерки пробуждали в нем желание сесть и замереть.

Взамен он начал танцевать с дождем. Проделал все упражнения с копьем, всячески стараясь не опираться на раненую ногу. Во все стороны от него летели брызги. Он искал в спокойных движениях умиротворение и цель.

Не нашел ни того ни другого.

Капитан все время терял равновесие, а ногу терзала жуткая боль. Дождь ему не помогал, а раздражал. Что еще хуже, ветра не было. Воздух казался… спертым.

Он чуть не упал, споткнувшись на ровном месте. Крутанул копьем вокруг себя, потом неуклюже выронил его. Оно отлетело прочь, кувыркаясь, и с плеском упало в воду. Поднимая оружие, молодой человек заметил, что ревнители наблюдают и взгляды их варьируются от сбитых с толку до веселых и удивленных.

Каладин снова попытался. Простые приемы с копьем. Никакого кручения оружием, никакого позерства. Шаг – шаг – выпад.

Древко копья в его пальцах казалось неправильным. Несбалансированным. Вот буря! Он пришел сюда в поисках утешения, но, пытаясь упражняться, все больше и больше злился.

В какой мере его умение обращаться с копьем зависело от дара? Неужели без буресвета он пустое место?

Каладин снова выронил копье, попытавшись проделать простую комбинацию с поворотом и выпадом. Потянулся к нему и обнаружил рядом спрена дождя, который торчал из воды, устремив в небо немигающий взгляд.

Каладин схватил копье с рычанием и тоже уставился в небо.

– Он это заслужил! – заорал он, обращаясь к тучам.

Ливень хлестал его.

– Дай мне хоть одну причину, по которой он этого не заслуживает! – продолжил кричать Кэл, не заботясь о том, что ревнители его слышат. – Возможно, он не виноват и, возможно, пытается, но у него ничего не выходит!

Тишина.

– Устранить поврежденную часть тела – правильно, – прошептал Каладин. – Мы так и должны поступать, чтобы… чтобы…

«Чтобы выжить».

Где он раньше слышал эти слова?

«Сын, каждый выживает, как умеет. Преврати обузу в преимущество, если сумеешь».

Смерть Тьена.

Тот момент, тот ужасный момент, когда он смотрел, как умирает брат, и ничего не мог сделать. Командир отделения, в которое попал Тьен, пожертвовал новобранцем, чтобы не упустить выгодный момент.

А потом этот командир беседовал с Каладином, когда все кончилось.

«Каждый выживает, как умеет…»

В этом имелся какой-то искаженный, жуткий смысл.

Тьен был не виноват. Он пытался. Но потерпел неудачу. И его убили.

Каладин упал на колени прямо в воду.

– Всемогущий, ох, Всемогущий…

Король.

Король был Тьеном для Далинара.

– Атаковать?! – переспросил Адолин. – Уверена, что мой отец так сказал?

Девушка, что принесла сообщение, кивнула. От дождя у нее волосы прилипли к голове, и в своем насквозь промокшем платье с разрезами и широким поясом посыльной она выглядела жалко.

– Светлорд, вы должны оборвать эту песню, если сможете. Ваш отец особо отметил, что это важно.

Адолин окинул взглядом свои батальоны, размещенные на южном фланге. Неподалеку от них, на одном из трех плато, что окружали войско, паршенди пели свою жуткую песню. Чистокровный фыркнул и заплясал.

– Мне это тоже не нравится, – тихо пробормотал Адолин и потрепал коня по шее. От этого завывания он был на взводе. И эти полосы красного света на их руках, в их пальцах. Что это такое?

– Перель, – бросил он одному из своих командиров, – скомандуй людям, чтобы были готовы атаковать по первому сигналу. Мы пойдем по тем мостам на южное плато. Сначала тяжелая пехота, за ней – короткие копья, а длинные пусть будут наготове подключиться, если нас начнут теснить. Я хочу, чтобы наши люди были готовы отвоевывать там пядь за пядью, пока мы не поймем, в каком месте строй паршенди дрогнет. Буря свидетельница, хотел бы я иметь помощь лучников. Вперед!

Приказ разошелся по рядам, и Адолин направил Чистокровного к одному из мостов, который уже установили. За ним последовали телохранители-мостовики – Шрам и Дрехи.

– Собираетесь переждать битву? – спросил Адолин, не глядя в их сторону. – Вашему капитану не понравится, если вы отправитесь сражаться с паршенди.

– Да пошло все в Преисподнюю! – возмутился Дрехи. – Сэр, мы будем сражаться. И потом, это не паршенди. Уже не паршенди.

– Хороший ответ. Они двинутся вперед, как только мы начнем атаку. Нужно удержать плацдарм перед мостом ради всей остальной армии. Постарайтесь не потеряться, если сумеете. – Адолин повернулся и замер в ожидании. Он смотрел, пока…

Возле командного шатра подняли высокий шест с закрепленным на конце огромным синим самосветом.

– Вперед! – Старший сын великого князя Холина пустил Чистокровного в галоп, с грохотом промчался по мосту и поднял тучу брызг, влетев в большую лужу на другой стороне. Спрены дождя дрогнули. Два его мостовика помчались следом. За ними пошла волной тяжелая пехота в крепких доспехах, с молотами и топорами, которыми можно было разбивать панцири паршенди.

Основная часть войска паршенди продолжала песнопения. Отделилась небольшая группа – около двух тысяч воинов – и двинулась наперерез Адолину. Он зарычал, пригнувшись, и в его руке появился осколочный клинок. Если они…

Вспышка.

Мир полетел кувырком, и принц очутился на земле, его осколочный доспех заскрежетал по камням. Броня поглотила силу удара, но потрясение от этого ничуть не уменьшилось. Мир кружился, и брызги воды, проникнув сквозь щель в забрале, оросили его лицо.

Остановившись, он рывком поднялся и вскочил на ноги. Зашатался, бряцая доспехом, размахивая клинком по сторонам на случай, если паршенди успели подобраться слишком близко. Сморгнул с глаз попавшую внутрь шлема воду, сориентировался в изменившейся обстановке. Посреди коричневого и серого пейзажа виднелось белое пятно. Неужели это…

Он наконец-то проморгался как следует, и все сделалось четким. Белым пятном оказался лежавший на земле конь.

Адолин издал хриплый вопль, который эхом отразился внутри шлема. Забыв о криках солдат, о звуке дождя, о внезапном противоестественном треске позади себя, он бросился к телу на земле. Чистокровный!

– Нет-нет-нет, – бормотал Адолин, проехавшись по камням на коленях и остановившись у трупа. На белой шкуре животного виднелся странный ветвящийся ожог. Широкий, зазубренный. Темные глаза Чистокровного были открыты, невзирая на дождь.

Адолин протянул к коню руки и внезапно понял, что не может его коснуться.

Юноша посреди незнакомого поля.

Чистокровный не шевелился.

Он в тот день волновался больше, чем на дуэли, когда добыл свой клинок.

Крики. Новый треск – резкий, быстрый.

«Сын, они выбирают седоков. Мы только и думаем что об осколках, но привязать к себе клинок может любой, будь он храбрецом или трусом. Здесь все по-другому. Здесь побеждают только достойные…»

Двигайся.

Для скорби найдется время.

Двигайся!

Адолин взревел, вскочил на ноги и бросился мимо двух взволнованных мостовиков, замерших над ним с копьями наготове. Он начал призыв клинка и побежал вперед – туда, где развернулась битва. Прошло всего лишь несколько секунд, но стройные ряды алети уже смялись. Одни пехотинцы продвигались плотными группами, в то время как другие, потрясенные и растерянные, ушли в глухую оборону.

Еще одна вспышка, сопровождаемая громким треском. Молния. Красная молния. Она родилась в череде вспышек, которые возникали среди групп паршенди, а потом исчезала в мгновение ока. От нее остался яркий послеобраз – сияющий, разветвленный – и ненадолго ослепил Адолина.

Впереди него люди падали, сгорая в броне. Он заорал и бросился вперед, крича своим солдатам, чтобы держали строй.

Снова и снова раздавался треск, но удары, похоже, были плохо нацелены. Иногда молнии били в обратную сторону или следовали странными путями, редко направляясь прямиком к алети. На бегу Адолин увидел вспышку, порожденную двумя паршенди, но она тотчас же ушла в камень.

Паршенди растерянно уставились себе под ноги. Это выглядело так, словно молнии вели себя… как настоящие небесные молнии, чье поведение не отличается особой предсказуемостью.

– Атакуйте их, кремлецы! – заорал Адолин, пробегая среди солдат. – Назад, в строй! То же самое, что двигаться к лучникам! Выше головы! Крепитесь! Если мы дрогнем, нам конец!

Принц не знал, что из этого они услышали, но то, как Адолин с воплем набросился на ряды паршенди, пошло во благо. Офицеры начали отдавать приказы, шеренги солдат построились заново.

Молния ударила прямо в Адолина.

Звук был немыслимый – и свет! Он застыл, ослепленный. Когда сияние погасло, принц обнаружил, что совершенно не пострадал. Окинул взглядом доспехи, которые тихонько вибрировали, – от этого гула его кожу приятно покалывало. Еще одна молния стрельнула от ближайшей группы паршенди, но не ослепила его. Его шлем – который, как обычно, был отчасти прозрачным изнутри – потемнел. На нем появился затемненный зигзаг, в точности совпавший с молнией.

Адолин ухмыльнулся, стиснув зубы, и ощутил животное удовлетворение, ворвавшись в строй паршенди и взмахом клинка рассекая их шеи. Предания не лгали: доспех, который он носил, создали для того, чтобы сражаться именно с этими чудовищами.

Хотя эти солдаты-паршенди были стройнее и выглядели свирепее тех, с кем он сталкивался раньше, глаза их сгорали так же легко. Потом они падали замертво, и у каждого что-то выбиралось из груди – маленький красный спрен, похожий на миниатюрную молнию, который взмывал в воздух и исчезал.

– Их можно убить! – заорал поблизости солдат. – Они смертны!

Другие подхватили этот клич, передавая от шеренги к шеренге. Хоть откровение и было очевидным, оно приободрило его войска, и алети бросились вперед.

«Их можно убить».

Шаллан рисовала. Неистово.

Карта, нарисованная чернилами. Каждая линия точна. Огромный лист, изготовленный по ее приказу, лежал на широкой доске на полу. Это был самый большой рисунок, который она когда-либо делала; Шаллан его заполняла по частям, все время пока длился поход.

Девушка вполуха слушала других ученых дам в шатре. Они отвлекали, но были важны.

Еще одна линяя, волнистая по краям, образовала тонкое плато. Она была копией линий, уже нарисованных Шаллан в семи других местах на карте. Равнины представляли собой четырехкратно повторенный радиальный узор, отраженный от центра каждого квадранта, так что все изображенное ею в одном секторе повторялось и в других, отраженное соответствующим образом. Да, восточную сторону разрушили ветра, так что в тех местах ее карта не будет точной, – однако в целях единства ей требовалось нарисовать те части до конца. Чтобы увидеть узор целиком.

– Донесение от разведчиков, – сообщила женщина, врываясь в шатер и впуская порыв влажного ветра. Этот неожиданный ветер… он был так похож на тот, что предвещал Великую бурю.

– Что за донесение? – спросила Инадара. Строгая дама предположительно являлась крупной ученой. Она напоминала Шаллан отцовских ревнителей. В углу комнаты стоял одетый в осколочный доспех принц Ренарин, скрестив руки на груди. Ему приказали защищать всех, если паршенди попытаются прорваться на командное плато.

– Большое центральное плато в точности такое, как нам описал его паршун, – проговорила разведчица, еле дыша. – Оно на востоке, и между нами всего одно плато. – Лин была крепкой с виду женщиной с длинными черными волосами и проницательным взглядом. – Оно явно обитаемо, хотя прямо сейчас, похоже, там никого нет.

– А что с другими плато? – уточнила Инадара.

– Шим и Фельт изучают их, – ответила Лин. – Фельт скоро вернется. Я могу сделать для вас грубый набросок того, что видела на центральном плато.

– Сделай, – велела Инадара. – Нам нужно отыскать эти Клятвенные врата.

Шаллан вытерла случайную каплю воды с плаща Лин, попавшую на карту, и продолжила рисовать. Путь войска от военных лагерей к центру позволил ей предположить и нарисовать восемь цепей плато, которые симметричными парами начинались с четырех «сторон» равнин и шли вовнутрь.

Веденка почти завершила последнюю из восьми рук, тянущихся к центру. Будучи так близко, опираясь на предыдущие донесения разведчиков и то, что видела сама, Шаллан начертила все, что располагалось вокруг центра. Объяснения Рлайна помогли, но тот не смог набросать для нее центральные плато. Он никогда не обращал внимание на их форму, а Шаллан требовалась точность.

К счастью, предыдущих донесений почти хватило. Ей больше не нужно. Она почти закончила.

– Что вы думаете? – поинтересовалась Лин.

– Покажите это светлости Шаллан, – велела Инадара с обычным неудовольствием в голосе.

Девушка глянула на поспешно набросанную карту Лин, потом кивнула и вернулась к своему рисунку. Лучше бы ей самой поглядеть на центральное плато, но угол, который нарисовала эта женщина, подсказал Шаллан идею.

– Ничего не скажете? – возмутилась Инадара.

– Я еще не закончила, – бросила Шаллан, макая перо в чернила.

– Сам великий князь приказал нам отыскать Клятвенные врата.

– Я это сделаю.

Снаружи что-то загрохотало и как будто сверкнула молния.

– Ммм… – прогудел Узор. – Плохо. Очень плохо.

Инадара покосилась на Узора, из-за которого пол возле Шаллан казался помятым.

– Мне не нравится это существо. Спрены не должны говорить. Возможно, это один из Приносящих пустоту!

– Никакой я не Приносящий пустоту, – буркнул Узор.

– Светлость Шаллан…

– Он не Приносящий пустоту, – рассеянно подтвердила веденка.

– Мы должны его изучить, – сказала Инадара. – Как давно, по вашим словам, оно за вами следует?

Раздались тяжелые шаги – подошел Ренарин. Шаллан предпочла бы сохранить Узора в тайне, но, когда поднялся ветер, он начал громко жужжать. Теперь внимание ученых приковано к нему. Ренарин наклонился. Узор, похоже, его очаровал.

И не только его одного.

– Оно как-то в этом замешано, – настаивала Инадара. – Вы не должны так быстро отвергать одну из моих теорий. Я по-прежнему считаю, что оно может быть связано с Приносящими пустоту.

– Ведомо ли тебе что-нибудь об Узорах, старая женщина? – оскорбленно возмутился Узор. Когда это он научился говорить в таком тоне? – У Приносящих пустоту нет узора. Кроме того, я читал о них в ваших преданиях. Там упоминается о тощих руках, подобных костям, и жутких лицах. Сдается мне, если ты хочешь отыскать Приносящего пустоту, начать поиски следует с зеркала.

Инадара отшатнулась. Потом она ушла, сердитая, и принялась беседовать со светлостью Велат и ревнителем Исасиком о том, как толковать карту Шаллан.

Девушка улыбнулась, не переставая рисовать:

– Ловко ты ее.

– Я учусь, – ответил Узор. – Оскорбления представляются особенно полезными для моего народа, ибо в них правда и обман сочетаются весьма интересным образом.

Снаружи все еще раздавались хлопки.

– Что это? – тихонько спросила Шаллан, дорисовав очередное плато.

– Спрены бури, – проворчал Узор. – А вот они как раз из спренов пустоты. Это нехорошо. Я чувствую, затевается что-то очень опасное. Рисуй быстрее.

– Клятвенные врата должны быть где-то на том центральном плато, – сказала Инадара собравшимся вокруг ученым.

– Нам ни за что не успеть обыскать его целиком, – заметил один из ревнителей. Он постоянно снимал очки и протирал стекла, а потом снова надевал, как и сейчас. – Это плато явно самое крупное из всех, что попадались нам на равнинах.

Действительно проблема. Как найти Клятвенные врата? Они могут быть где угодно. «Нет, – одернула себя Шаллан, рисуя выверенные штрихи, – старые карты помещали то, что Ясна считала Клятвенными вратами, к юго-западу от центра города». К несчастью, у нее по-прежнему отсутствовали данные для определения масштаба. Город слишком древний, и все карты представляли собой копии копий или были воссозданы по описаниям. К этому моменту она не сомневалась, что Буревой Престол не занимал Расколотые равнины целиком, – город и близко не был таким громадным. Структуры, на месте которых разместились военные лагеря, являлись второстепенными пригородами или городами-спутниками.

Но это просто догадка. Ей требовалось что-то конкретное. Какой-то знак.

Полог шатра снова распахнулся. Снаружи стало холоднее. Неужели дождь усилился?

– Преисподняя! – выругался вошедший худощавый мужчина в одежде разведчика. – Вы хоть видели, что там творится? Почему мы рассеялись по всем плато? Разве план был не в том, чтобы вести оборонительное сражение?

– Донесение? – потребовала Инадара.

– Дайте мне полотенце и лист бумаги, – бросил разведчик. – Я обогнул южную сторону центрального плато. Нарисую, что видел, но… Преисподняя! Они кидаются молниями, светлость. Молниями! Безумие. Как же нам сражаться с такими существами?

Шаллан закончила последнее плато на своем рисунке. Отодвинулась, села на пятки и опустила перо. Расколотые равнины нарисованы почти целиком. Но что она сделала? В чем смысл?

– Мы совершим вылазку на центральное плато, – предложила Инадара. – Светлорд Ренарин, нам понадобится ваша защита. Возможно, в городе паршенди мы найдем стариков или рабочих и сможем спасти их, как велел светлорд Далинар. Они могут что-то знать про Клятвенные врата. Если нет, мы будем обыскивать дома в поисках подсказок.

«Слишком медленно», – звенело в голове веденки.

Только что прибывший разведчик приблизился к огромной карте Шаллан. Наклонился, изучая ее и обтираясь полотенцем. Девушка бросила на него сердитый взгляд. После стольких трудов не хватало, чтобы кто-то забрызгал карту водой…

– Неправильно, – сказал он.

Неправильно? Это он о ее шедевре? Какая глупость!

– Что именно? – устало спросила она.

– Вот это плато, – пояснил мужчина, ткнув пальцем. – Оно не длинное и тонкое, как вы его изобразили. Оно выглядит как безупречный круг, с большими зазорами между ним и плато на востоке и западе.

– Маловероятно, – возразила Шаллан. – Будь оно так… – Девушка моргнула.

Будь оно так, узор оказался бы нарушен.

– Что ж, подыщи для светлости Шаллан отделение солдат и делай, как она говорит! – велел Далинар, поворачиваясь и заслоняясь рукой от ветра.

Ренарин кивнул. К счастью, он согласился на время битвы надеть осколочный доспех, а не остаться с Четвертым мостом. В последнее время Далинар едва понимал парнишку… Вот же буря! Великий князь Холин ни разу в жизни не видел, чтобы кто-то выглядел неуклюжим в осколочном доспехе, но у его сына получалось. Ветер унес полосу дождя прочь. Свет синих фонарей отразился от мокрой брони Ренарина.

– Ступай, – поторопил Далинар. – Защити ученых во время их миссии.

– Я… – начал Ренарин. – Отец, не знаю, если я…

– Ренарин, это не было просьбой! – рявкнул Далинар. – Делай, что приказывают, или передай этот доспех, буря бы его побрала, тому, кто сделает!

Мальчик попятился, потом отдал честь со звоном металла о металл. Далинар указал на Гаваля, который выкрикивал приказы, собирая отделение солдат. Ренарин последовал за Гавалем, и оба удалились.

Буреотец! Небо становилось все темнее и темнее. Вскоре им понадобятся фабриали Навани. Ветер дул порывами, принося с собой дождь, который был слишком сильным для Плача.

– Надо оборвать это пение! – заорал Далинар, перекрикивая шум дождя и пробираясь к краю плато вместе с офицерами и гонцами, а также Рлайном и несколькими членами Четвертого моста. – Паршун, эта буря – их рук дело?

– Я в этом убежден, светлорд Далинар!

По другую сторону ущелья армия Аладара отчаянно билась с паршунами. То и дело сверкали красные молнии, но, судя по донесениям с поля боя, паршенди не знали, как ими управлять. Они могли быть очень опасными для тех, кто оказался поблизости, но, к счастью, не таким ужасным оружием, как всем померещилось поначалу.

В ближнем бою, однако, эти новые паршенди представляли собой нечто совершенно иное. Вот один отряд подобрался ближе к ущелью и рванул сквозь отделение копейщиков точно белоспинник через заросли папоротника. Они сражались с яростью, превосходившей все, что когда-либо паршенди демонстрировали во время вылазок на плато, и их оружие высекало красные вспышки.

Смотреть было трудно, однако великий князь Холин не должен был находиться там, где шел бой. Не в этот раз.

– Восточный фланг Аладара нуждается в подкреплении, – заметил Далинар. – Что у нас есть?

– Резервы легкой пехоты, – перечислил генерал Хал. Он был в мундире; его осколочный доспех надел сын, воевавший вместе с армией Ройона. – Пятнадцатое отделение копейщиков из армии Себариаля. Но мы их берегли на случай, если помощь понадобится светлорду Адолину…

– Он справится сам. Доставьте их сюда и позаботьтесь, чтобы Аладар получил подкрепление. Пусть пробивается к тем паршенди, что держатся позади, и во что бы то ни стало атаковал тех, которые поют. Что докладывает Навани?

– Светлорд, устройства готовы, – доложила посланница. – Светледи желает знать, откуда следует начать.

– Фланг Ройона, – немедленно велел Далинар. Он чуял, что там намечается катастрофа. Напутственные речи – хорошее дело, но даже с сыном Хала, сражавшимся на той стороне, войска Ройона были худшими из всего, чтобы оказалось в распоряжении Далинара. Телеб направлял к ним подразделения Себариаля, которые были на удивление хороши. Сам великий князь почти бесполезен в бою, но умел нанимать правильных людей – и в этом состояла его гениальность. Вероятно, Себариаль предполагал, что Далинар этого не знает.

До этого момента глава Дома Холин держал бо́льшую часть войска Себариаля в резерве. Выпустив их на поле боя, они окажутся вовлеченными в битву почти до последнего солдата.

Далинар зашагал обратно к командному шатру, разминувшись с Шаллан, Инадарой, несколькими мостовиками и отделением солдат, включавшим Ренарина, которые мчались через плато, приступив к выполнению своей миссии. Им предстояло обойти южное плато по краю, вблизи от поля боя, чтобы попасть туда, куда следовало. Да направит Келек их путь!

Сам Далинар, промокший до костей, шел сквозь дождь и читал битву по тому, что мог увидеть на флангах. У его войск было численное преимущество, как и ожидалось. Но теперь, с этими красными молниями, с этим ветром… Паршенди двигались сквозь тьму и порывы ветра с легкостью, в то время как люди поскальзывались, щурились и терпели удары стихии.

И все-таки алети держались крепко. Проблема заключалась в том, что перед ними только половина паршенди. Если атакует и другая половина, его люди окажутся в серьезной опасности – но враг медлил, и оставалось лишь сделать вывод, что песня была для них крайне важна. Паршенди считали сотворенный ветер чем-то более опасным и смертоносным для людей, чем вред, который можно причинить в битве.

Это его пугало. Надвигалось нечто более страшное.

Я сожалею, что тебе придется умереть так.

Далинар замер. Дождь продолжал лить. Великий князь посмотрел на стайку посланников, адъютантов, телохранителей и офицеров, которые сопровождали его.

– Кто это сказал?

Они переглянулись.

Погодите-ка… Далинар ведь узнал этот голос, верно? Он его уже слышал.

Да. Много раз. В своих видениях.

Это был голос Всемогущего.

Ради славы сиянья

117

Есть один, за кем надо следить. Хотя все они некоторым образом связаны с предвидением, Милач в этом смысле один из сильнейших. Его прикосновение проникает в душу, когда та отделяется от тела, и приводит к проявлениям, которые питаются искрами самой смерти. Но нет, это лишь отвлекает. Отклонение. Королевская власть. Мы должны обсудить природу королевской власти.

Из Диаграммы, Книга 2-го выдвижного ящика в письменном столе: параграф 15

Каладин ковылял по серпантину во дворец, и каждую мышцу в его ноге пропитала боль. Достигнув дверей, он едва не упал и привалился к ним, тяжело дыша. Под мышкой одной руки Кэл зажал костыль, а в другой руке держал копье. Как будто с ними он мог хоть что-то сделать.

«Я должен… добраться… к королю…»

Как же ему увести Элокара отсюда? Моаш будет следить. Вот буря! Убийство могло случиться в любой день… в любой час! Ведь Далинар уже достаточно далеко от военных лагерей.

«Просто. Иди. Вперед».

Каладин, спотыкаясь, вошел во дворец. У дверей не было стражников. Дурной знак. Стоит ли ему поднять тревогу? В лагере нет солдат, которые могли бы помочь, к тому же, если он придет не один, Грейвс и его люди поймут – что-то пошло не так. Сам по себе Каладин, возможно, сумеет увидеть короля. Хорошо бы тайком отправить Элокара в безопасное место.

«Придурок! – злился на себя Кэл. – И вот теперь ты передумал? После всего? Что ты творишь?»

А, пошло все в бурю!.. Король пытался. Он действительно пытался. Элокар высокомерный и, возможно, негодный, но он пытался! Он был искренним.

Каладин остановился, выбившись из сил, и прислонился к стене. Его нога полыхала от боли. Разве теперь ему не должно стать легче? Решение ведь принято! Разве это не должно вселить в него уверенность и воодушевить? Кэл ничего подобного не чувствовал. Скорее ощущал себя выжатым, сбитым с толку и сомневающимся.

Кэл заставил себя идти дальше. «Торопись!» Всемогущий, только бы не опоздать слишком сильно!

Неужели он снова молится?

Каладин пробирался по сумрачным коридорам. Почему так темно? Не без усилий ему удалось достичь верхних покоев короля, где располагался зал собраний с боковым балконом. Дверь охраняли двое в форме Четвертого моста, но молодой человек ни одного из них не узнавал. Эти люди не из Четвертого моста – даже не из старой королевской гвардии. Вот же буря!..

Каладин проковылял к ним, зная, что у него тот еще вид – промокший до нитки, хромой. Он заметил, что раненая нога оставляет кровавые следы. Швы разошлись.

– Стоять! – приказал один из стражников. Подбородок у парня был такой раздвоенный, словно в детстве его ударили топором по лицу. Он окинул Каладина взглядом с ног до головы. – Ты тот, кого называют Благословенным Бурей.

– Вы люди Грейвса.

Двое переглянулись.

– Все в порядке, – сказал Кэл. – Я с вами. Моаш здесь?

– Пока что нет, – ответил солдат. – Отсыпается. Это важный день.

«Я не слишком опоздал», – подумал Каладин. Удача его не покинула.

– Я хочу поучаствовать в том, что вы делаете.

– Мостовик, обо всем уже позаботились. Возвращайся в казарму и притворись, что ничего не происходит.

Каладин подался вперед, словно собираясь что-то прошептать. Стражник двинулся навстречу.

И Кэл, бросив костыль, ударил его копьем между ног. Тотчас же повернулся на здоровой ноге, волоча раненую, и замахнулся копьем на второго стражника.

Тот вскинул оружие, чтобы парировать удар, и завопил:

– К оружию! К…

Каладин бросился на него, отбив копье. Свое собственное он уронил и, схватив солдата за шею оцепенелыми, мокрыми пальцами, ударил его головой о стену. Потом развернулся, присел и врезал локтем по голове первому так, что он рухнул на пол.

Оба охранника замерли. У Каладина закружилась голова от внезапного напряжения, и он снова прислонился к двери. Мир вертелся вокруг него. По крайней мере, теперь он знал, что может сражаться и без буресвета.

Кэл невольно рассмеялся, хотя смех перешел в кашель. Неужели только что он в самом деле напал на этих людей? Обратной дороги нет. Вот буря, а ведь он даже не знает, зачем это делает. Отчасти все дело в искренности Элокара, но это не настоящая причина. Кэл знал, как должен поступить, но почему?! От мысли, что король умрет без повода, его тошнило. Это напоминало о том, что сделали с Тьеном.

Но и это не настоящая причина. Буря! Собственные поступки казались ему бессмысленными.

Стражники не шевелились, не считая нескольких подергиваний. Каладин кашлял и кашлял, хватая воздух ртом. Нет времени на слабость. Он поднял руку, непослушную, как клешня, сжал дверную рукоять и открыл дверь. Ввалился в комнату и с трудом удержался на ногах.

– Ваше величество? – позвал он, опираясь на копье и волоча больную ногу за собой. Добравшись до кушетки, схватился за ее спинку и выпрямился в полный рост. Где же…

На кушетке неподвижно лежал король.

Адолин совершил широкий замах клинком в безупречном стиле ветра, и острие меча взметнуло брызги воды, когда он рассек шею солдата-паршенди. В момент смерти тело окуталось красной трескучей вспышкой, которая яркой молнией ушла в землю. Поблизости алети аккуратно избегали наступать в лужи возле трупа. Путем проб и ошибок они выяснили, что странная молния могла мгновенно убить через воду.

Вскинув меч и бросившись в атаку, Адолин повел людей в наступление против ближайшего отряда паршенди. Будь проклята эта буря и ветра, что принесли ее! К счастью, тьма в какой-то степени рассеялась благодаря Навани – вдовствующая королева прислала фабриали, и они озарили поле боя необычайно ровным белым светом.

Принц и его отряд снова схлестнулись с паршенди. Однако, оказавшись среди врагов, Адолин почувствовал, как что-то тянет его за левую руку. Веревка с петлей? Он резко отпрянул. Нет такой веревки, чтобы удержала осколочника. Зарычал и выдернул веревку из рук, что ее держали. Потом дернулся снова – другая веревка захлестнула его шею и потянула назад.

Он закричал, крутанулся и взмахом клинка рассек веревку. Еще три петли вылетели из тьмы, целясь в него; паршенди выслали целую команду. Адолин перешел к защитным взмахам – Зайхель учил, как следует действовать при попытке врагов взять тебя в плен, опутав веревками. Наверняка и на земле перед ним натянули веревки, рассчитывая, что он бросится в атаку… Да, так оно и было.

Адолин попятился, рассекая путы, что успели на него накинуть. К несчастью, только ему было по силам взломать строй паршенди. Когда он вместо этого отступил, враги насели на передние ряды алети. Как всегда, паршенди атаковали небольшими отрядами и парами. Такая тактика была до безумия действенной в хаосе этого боя, под проливным дождем, перемежающимся вспышками молний и порывами ветра.

Перель, которого Адолин назначил командующим отряда, охранявшего фонари, призвал фланг принца к отступлению. Тот, не переставая сыпать ругательствами, перерезал последнюю веревку и отошел, держа меч наготове на случай, если паршенди бросятся вдогонку.

Не бросились. Но две фигуры последовали за ним, точно тени, когда он отступил.

– Еще живы, мостовики? – спросил Адолин.

– Еще живы, – ответил Шрам.

– На вас веревки висят, сэр, – заметил Дрехи.

Адолин вытянул руку и позволил Дрехи срезать их поясным ножом. Через плечо он следил за тем, как паршенди заново строятся. Сквозь треск молний и шум ветра до него доносились неприятные песнопения тех врагов, что держались в отдалении.

– Они продолжают посылать отряды, чтобы занять меня и отвлечь, – прорычал Адолин. – Паршенди не пытаются победить, просто держат подальше от основной битвы.

– Рано или поздно им придется с вами сразиться. – Дрехи срезал еще одну веревку. Потом поднял руку и провел ладонью по бритой голове, вытирая дождевые капли. – Они не могут взять и отодвинуть осколочника в сторону.

– Вообще-то, – бросил Адолин, прищурив глаза и прислушиваясь к песнопениям, – они именно это и делают.

Сквозь полосы дождя, которые трепал ветер, принц побежал, бряцая доспехом, к командирскому посту возле фонарей. Там стоял Перель в просторном дождевике и выкрикивал приказы. Он быстро отдал честь, увидев Адолина.

– Положение? – спросил принц.

– Плывем стоя, светлорд.

– Понятия не имею, что это значит.

– Так пловцы говорят, сэр. Мы то наступаем, то пятимся, но не движемся вперед. Наши силы почти равны, и каждая сторона ищет преимущество. Я больше всего беспокоюсь из-за резервов паршенди. Они уже должны были пустить их в ход.

– Резервы? – переспросил Адолин, окинув взглядом сумеречное плато. – Хотите сказать – певцы? – Справа и слева отряды алети сражались с другими подразделениями паршенди. Люди кричали и вопили, звенело оружие – поле боя оглашали знакомые смертельные звуки.

– Да, сэр. Они заняли возвышение в центре плато и поют так, что прямо наизнанку выворачиваются, буря бы их всех побрала.

Адолин припомнил нагромождение камней, высившееся в тусклом свете. Оно было достаточно большим, чтобы на вершине разместился целый батальон.

– Мы можем забраться на него с задней стороны?

– Светлорд, под таким дождем? Маловероятно, – усомнился Перель. – Возможно, вы бы смогли, но стоит ли идти туда в одиночку?

Адолин ждал, что знакомое нетерпение погонит его вперед, ждал желания рваться в битву, не заботясь о последствиях. Он приучил себя сопротивляться этой жажде и с удивлением ощутил, что оно… ушло. Пустота.

Он нахмурился. Устал. В этом ли все дело? Принц пытался осмыслить ситуацию под барабанную дробь капель по шлему.

«Нам надо добраться к тем паршенди позади, – подумал он. – Отец хочет, чтобы резервы вступили в бой и песня оборвалась…»

Что говорила Шаллан об этих внутренних плато? И возвышениях на них?

– Соберите мне батальон, – приказал Адолин. – Тысячу тяжелых пехотинцев. Через полчаса после нашего выступления посылайте оставшихся людей в полномасштабную атаку. Я собираюсь кое-что попробовать, и мне нужно, чтобы вы их отвлекли.

– Ты умер, – крикнул Далинар, обращаясь к небу. Он завертелся посреди центрального плато, между тремя полями битвы, испугав ближайших адъютантов и прислужников. – Ты сказал, что тебя убили!

Дождь хлестал его по лицу. Неужели в хаосе дождя и воплей собственные уши сыграли с ним злую шутку?

Я не Всемогущий, – ответил голос. Далинар повернулся, высматривая его среди всполошившихся спутников. Четверо мостовиков в дождевиках отпрянули, словно в испуге. Его капитаны неуверенно поглядывали на облака, держась за рукояти мечей.

– Кто-нибудь из вас слышал голос? – спросил Далинар.

Мужчины и женщины покачали головами.

– Вы… слышите Всемогущего? – уточнила одна из посыльных.

– Да. – Это был самый простой ответ, хотя он точно не знал, что происходит. Князь продолжил путь через центральное плато, намереваясь проверить, что творится на поле боя, где сражался Адолин.

Прости, – повторил голос. В отличие от видений, Далинар не видел аватара, который бы произносил эти слова. Они шли из ниоткуда. – Ты так старался. Но я ничего не могу для тебя сделать.

– Кто ты? – прошипел Далинар.

Я тот, кто остался, – сказал голос. Он звучал глубже, чем слышался в видениях. Внушительней. – Я его сохранившийся обломок. Я видел его тело, видел, как он умер, когда Вражда убил его. И… я сбежал. Чтобы продолжать делать то, что делал всегда. Частица бога, задержавшаяся в этом мире, – ветра, которые людям полагается чувствовать.

Отвечал ли он Далинару или просто произносил монолог? В видениях князь поначалу считал, что разговаривает с кем-то, но в конце концов обнаружил, что голос воспроизводил каким-то образом сохраненный текст. Происходит ли сейчас то же самое?

Вот буря, у него что, началось видение? Князь в ужасе застыл, вдруг представив себя распростертым на дворцовом полу, вообразившим все, что предшествовало этой битве под дождем.

«Нет, – упрямо подумал он. – Я не пойду по этой тропе». Раньше ему всегда удавалось отличать видения от реальности; не было причин предполагать, что в этом отношении что-то изменилось.

Резервисты, которых он приказал послать к Аладару, – копейщики, чье оружие остриями глядело в небо, – пробежали мимо. Буря свидетельница, случись настоящая молния, им всем угрожала серьезная опасность.

Далинар ждал, что голос скажет ему еще что-то, но ничего не произошло. Князь продолжил идти вперед и вскоре приблизился к плато Адолина.

Что это, гром?

Нет. Далинар повернулся и увидел, что через плато к нему галопом несется верховой гонец. Он поднял руку, прерывая тактическое донесение капитана Джавиха.

– Светлорд! – закричала посланница и осадила коня. – Светлорд Телеб пал! Великий князь Ройон потерпел поражение. Его войско разбито, выжившие окружены паршенди! Они в ловушке на северном плато!

– Преисподняя! Капитан Хал?

– Все еще в строю, пробивается туда, где в последний раз видели Ройона. Его почти задавили числом.

Далинар развернулся к Джавиху:

– Резервы?

– Не знаю, что у нас еще осталось, – сказал капитан, чье лицо в тусклом свете выглядело бледным. – Зависит от того, не вышел ли кто-то из боя.

– Узнайте и вызовите их сюда! – приказал Далинар и побежал к посыльной. – Слезай! – велел он ей.

– Сэр?

– Слезай!

Женщина поспешно слезла с коня, и Далинар, сунув ногу в стремя, вскочил в седло. К счастью, в этот раз на нем не было осколочного доспеха – этот легкий скакун не смог бы его нести.

– Собери все, что можно, и следуй за мной! – крикнул он. – Мне нужны люди, даже если тебе придется забрать тот батальон копейщиков у Аладара!

Ответ капитана Джавиха затерялся в дожде, когда Далинар пригнулся и пришпорил коня. Животное фыркнуло, и великому князю пришлось обуздать его, прежде чем удалось поскакать вперед. Далекие вспышки молний делали зверя пугливым.

Направив скакуна в нужную сторону, Далинар дал ему волю, и конь охотно понесся галопом. Великий князь Холин летел через плато, и санитарные палатки, командные посты и склады с припасами превращались в расплывчатые пятна. Приблизившись к северному плато, он натянул поводья и взглядом поискал Навани.

Ни намека, хотя князь увидел разложенные на земле большие квадраты из черного брезента. Навани работала. Он крикнул, спрашивая у одной из инженеров, и та указала направление, так что Далинар поехал вдоль ущелья. По дороге миновал еще несколько брезентовых квадратов, разложенных на камнях.

На другой стороне ущелья, слева от него, люди кричали, вопили и умирали. Он теперь собственными глазами наблюдал, до чего ужасно пошли дела у армии Ройона. Катастрофа предстала в виде разрозненных групп людей, что сражались под знаменами – это были ничтожные остатки войска, размолотого красноглазыми врагами. Алети продолжали биться, но, поскольку их ряды все сильнее дробились, перспективы вырисовывались мрачные.

Далинар вспомнил, как два месяца назад сам сражался вот так, окруженный морем противников, без надежды на спасение. Сильней пришпорил коня и вскоре заметил Навани. Она стояла под зонтом и командовала группой помощников – все трудились над очередным большим брезентом.

– Навани! – крикнул оказавшийся по другую сторону от брезента Далинар, осадив коня, который едва не поскользнулся. – Мне нужно чудо!

– Я работаю над этим! – отозвалась она в ответ.

– Нет времени. Выполняй свой план. Сейчас!

Он был слишком далеко, чтобы увидеть ее сердитый взгляд, но почувствовал его. К счастью, Навани взмахом руки отправила помощников прочь от брезента и начала выкрикивать приказы своим инженерам. Женщины побежали к ущелью, где камни были разложены в ряд. К ним привязаны веревки, но Далинар точно не знал, как все работает. Навани выкрикивала инструкции.

«Слишком долго», – нетерпеливо подумал Далинар, наблюдая за тем, что происходило на другой стороне ущелья. Достался ли доспех Телеба и заемный королевский клинок паршенди? Он не мог скорбеть о павшем, только не сейчас. А вот осколки ему были нужны.

Позади Далинара собирались солдаты. Лучники Ройона, лучшие во всех военных лагерях, бесполезны во время такого дождя. Инженеры отошли, повинуясь приказу, который отдала Навани, и рабочие столкнули в ущелье приготовленные камни, которых было штук сорок.

Когда камни исчезли в расселине, брезент взметнулся на пятьдесят футов, словно что-то тянуло каждый квадрат за передние углы и центр. В один миг вдоль края ущелья возник ряд импровизированных шатров.

– Двигайтесь! – скомандовал Далинар, направляя коня между двумя шатрами. – Лучники, вперед!

Люди ринулись в защищенное от дождя пространство под брезентом, кто-то бормотал по поводу того, что нигде не видно шестов, держащих ткань в воздухе. Навани натянула только переднюю часть каждого тента, так что брезент уходил под уклон в сторону, противоположную ущелью. Туда же струились потоки дождевой воды. У шатров также имелись боковые стены, как полагалось, так что лишь открытые передние стороны были обращены к полю битвы Ройона.

Далинар спрыгнул с коня и вручил поводья слуге. Побежал в один из шатров, где строились лучники. Вошла Навани с большим мешком на плече. Открыв его, она достала огромный светящийся гранат, заключенный в изящный проволочный корпус фабриаля.

Повозившись с ним несколько секунд, отодвинулась.

– У нас было слишком мало времени, чтобы проверить эту штуку как следует, – предупредила она Далинара, скрестив руки на груди. – Аттрактор – новое изобретение. Я по-прежнему немного боюсь, что он высосет кровь из любого, кто к нему притронется.

Но этого не случилось. Вокруг устройства начала быстро собираться вода. Буря свидетельница, оно работало! Фабриаль вытягивал из воздуха влагу. Лучники Ройона по команде лейтенантов согнули луки и прикрепили тетивы, которые вытащили из защищенных карманов. Многие из них были светлоглазыми – стрельба из лука считалась приемлемым призванием для светлоглазых со скромными средствами. Не каждый мог стать офицером.

В паршенди, окруживших войско Ройона, через ущелье полетели волны стрел.

– Прекрасно, – сказал Далинар, наблюдая. – Все получилось.

– Дождь и ветер все равно не дают нацелить стрелы как надо, – заметила Навани. – И я не знаю, насколько хорошо будут работать фабриали; поскольку передние части шатров открыты, влага постоянно прибывает. Возможно, очень скоро у нас закончится буресвет.

– Этого хватит.

Стрелы почти сразу же все изменили, заставив паршенди отвлечься от осажденных людей. Такой маневр можно было опробовать только в отчаянном положении – риск попасть в своих был слишком велик, – но лучники Ройона подтвердили свою репутацию.

Одной рукой князь прижал Навани к себе:

– Ты справилась.

Потом он потребовал своего коня – своего, а не дикого зверя, на котором ездила посыльная, – и унесся прочь от шатров. Лучники дали ему шанс. Он надеялся, что для Ройона еще не слишком поздно.

«Нет!» – ужаснулся Кэл, обходя кушетку, чтобы приблизиться к королю. Неужели он мертв? Ран не было видно.

Король пошевелился, издал ленивый стон и сел. Каладин вздохнул с облегчением. На столике красовалась пустая винная бутылка, и теперь, будучи ближе, Кэл чувствовал запах разлитого вина.

– Мостовик? – невнятно проговорил король. – Пришел поглумиться надо мной?

– Элокар, клянусь бурей! – воскликнул Каладин. – Сколько вы выпили?

– Они все… они все про меня сплетничают, – пробормотал Элокар и плюхнулся на кушетку. – Мои собственные охранники… все до единого. «Плохой король, – шепчутся они. – Все его ненавидят».

Каладин похолодел.

– Они хотели, чтобы вы напились. Так им будет легче сделать дело.

– Э?

Буря свидетельница, этот человек едва соображал.

– Пойдемте, – велел Каладин. – К вам направляются убийцы. Надо убираться отсюда.

– Убийцы? – Элокар вскочил и пошатнулся. – Он носит белое. Я знал, что он придет… но потом… оказалось, ему нужен только Далинар… Даже убийца считает меня недостойным трона…

Каладин сумел сунуть плечо под мышку Элокара, одной рукой продолжая опираться на копье. Король навалился на него, и ногу капитана пронзила жуткая боль.

– Прошу, ваше величество, – взмолился Каладин, едва не рухнув. – Мне нужно, чтобы вы попытались двигаться.

– Мостовик, убийцам, скорее всего, нужен ты, – пробормотал король. – Ты в большей степени вожак, чем я. Я бы хотел… хотел, чтобы ты меня этому научил…

К счастью, после этого Элокар стал потихоньку переставлять ногами самостоятельно. С большим трудом они добрались до двери, за которой по-прежнему лежало тело охранника…

Тело? А где же второе?

Каладин вывернулся из хватки короля, когда на него бросилось размытое пятно с ножом. Он инстинктивно резким движением отвел древко копья назад, для ближнего боя сжав его поближе к острию, и сделал выпад. Наконечник копья глубоко вошел в живот нападавшему. Стражник охнул.

Но он целил ножом не в Каладина.

Его оружие вонзилось в бок короля.

Раздвоенный Подбородок рухнул на пол, свалившись с копья Каладина и выронив нож. Элокар с потрясенным выражением лица коснулся своего бока. Рука окрасилась кровью.

– Я труп, – прошептал король, глядя на кровь.

В тот миг боль и слабость Каладина как будто уменьшились. Момент паники оказался моментом силы, и он этим воспользовался, чтобы разорвать одежду Элокара, присев на здоровую ногу. Нож прошелся по ребру. Кровь текла сильно, однако от такой раны не умрешь, если рядом есть лекарь.

– Надавите посильнее, – скомандовал Каладин, прижав к ране лоскут рубахи короля и положив сверху его ладонь. – Надо выбраться из дворца. Найти где-нибудь безопасное место. – Может быть, дуэльная площадка? На ревнителей можно положиться, и они умели драться. Но не слишком ли очевидный выбор?

Что ж, сначала и впрямь надо выбраться из дворца. Каладин схватил копье и собрался было повести короля за собой, но тут нога почти отказалась ему служить. Он сумел сохранить равновесие, но чуть не задохнулся от боли и вцепился в копье, чтобы не упасть.

Вот буря! Эта лужа крови у ног – его?! Значит, все швы разошлись и рана открылась.

– Я ошибся, – бубнил король. – Мы оба трупы.

– Продолжил Флит свой бег, – прорычал Каладин, снова закидывая руку короля себе на плечо.

– Что?

– Он не мог победить, но продолжал бежать. И когда буря его настигла, уже не имело значения, что Флит умер, потому что он бежал, пока были силы.

– Конечно. Ладно. – У короля заплетался язык, но Кэл не знал, от выпивки или от кровопотери.

– В конце концов мы все умрем, понимаете, – продолжил Каладин. Они вдвоем шли по коридору; мостовик опирался на копье, чтобы не упасть. – Потому я думаю, что по-настоящему имеет значение лишь то, насколько хорошо ты бежал. И, Элокар, вы бежали с тех самых пор, как погиб ваш отец, пусть даже, буря свидетельница, умудрялись на каждом шагу что-нибудь натворить.

– Сп-пасибо, – запнувшись пробормотал король.

Они достигли перекрестка, и Каладин решил выбираться через чрево дворца, а не через парадный вход. Это было так же быстро, но заговорщики вряд ли стали бы их там искать в первую очередь.

Дворец был пуст. Моаш сделал то, о чем предупреждал, – отослал слуг в укрытие, как и случилось во время нападения Убийцы в Белом. План и впрямь был безупречен.

– Почему? – шепотом спросил король. – Разве ты не должен меня ненавидеть?

– Элокар, вы мне не нравитесь, – признался Каладин. – Но это не значит, что позволить вам умереть – правильно.

– Ты сказал, мне следует отречься. Почему, мостовик? Почему ты мне помогаешь?

«Не знаю».

Они свернули, но прошли только до середины коридора, когда король безвольно осел на пол. Каладин выругался, склонился над Элокаром, проверяя пульс и рану.

«Это вино», – решил Кэл. Опьянение вместе с потерей крови привели к тому, что король был на грани потери сознания.

Плохо. Каладин как мог перевязал рану заново, но что ему делать потом? Попытаться вытащить короля волоком? Отправиться за помощью, рискнуть оставить его одного?

– Каладин?

Он застыл, все еще склонившись над королем.

– Каладин, что ты творишь? – резко проговорил Моаш позади него. – Мы нашли двоих у дверей в покои короля. Клянусь бурей, ты что, убил их?!

Кэл встал и повернулся, опираясь на здоровую ногу. Моаш стоял в другом конце коридора, ослепительный в своем сине-красном осколочном доспехе. Его сопровождал другой осколочник. Клинок на плече, забрало опущено. Грейвс.

Убийцы прибыли.

118

Иллюзия времени

119

Они явно дураки Опустошению не нужен привратник Оно может и будет пребывать там где пожелает и предзнаменования свидетельствуют что спрены ждут его скорого появления Древние камни наконец начнут давать трещины Просто чудо что его воля даровала процветание и спокойствие миру на четыре тысячелетия с лишним.

Из Диаграммы, Книга 2-го потолочного чередования: узор 1

Шаллан спустилась с моста на пустынное плато.

Дождь приглушал звуки сражения, и от этого пространство вокруг казалось еще более уединенным. Плотные сумерки. Шум дождя, похожий на шепот.

Это плато возвышалось над соседними, так что девушка видела перед собой центр Буревого Престола. Колонны, у подножия которых собрался крем, превратив их в сталагмиты. Здания, уподобившиеся курганам, укрытым каменной коркой, – так снег укрывает ствол поваленного дерева. Среди тьмы и дождя древний город казался силуэтом на фоне неба, и требовалось воображение, чтобы дорисовать недостающее.

Город прятался под иллюзией самого времени.

Другие последовали за ней по мосту. Они обошли сражение на поле битвы Аладара, проскользнули вдоль шеренг алети и добрались до этого дальнего плато. Чтобы сюда забраться, понадобилось время, пока мостовики отыскали подходящее для перехода место. Им пришлось подняться по склону на соседнем плато и навести мост там, чтобы перейти через ущелье.

– Как вы можете быть уверены, что это правильное место? – поинтересовался Ренарин, звякая доспехом рядом с ней. Шаллан попросила себе зонтик, но юный принц стоял под дождем, держа шлем под мышкой и позволяя воде струиться по лицу. Разве он не носил очки? В последнее время она их на нем не видела.

– Это правильное место, – объяснила Шаллан, – потому что оно неправильное.

– Едва ли это можно признать логичным умозаключением, – бросила Инадара, присоединившись к ним, пока солдаты и мостовики переходили на пустое плато. – Портал с такими свойствами должны были держать в секрете, он не мог выглядеть аномально.

– Клятвенные врата не были спрятаны, – парировала Шаллан. – Впрочем, дело не в этом. Плато представляет собой круг.

– Многие из них имеют округлую форму.

– Не настолько круглую, – снова возразила Шаллан и зашагала вперед. Теперь, оказавшись здесь, она видела, это плато неправильное… точнее, слишком правильное. – Я искала возвышение на плато, но не понимала масштаб того, что ищу. Все это плато и есть возвышение, на котором располагались Клятвенные врата. Разве вы не видите? Другие плато возникли в результате какой-то катастрофы – они неровные, точно осколки. А здесь все иначе. Потому что оно уже существовало, когда нечто разломало равнины. На старых картах место выглядит приподнятым, точно гигантский пьедестал. Когда равнины были разбиты, оно таким и осталось.

– Да… – согласился Ренарин, кивая. – Вообразим себе тарелку, у которой в центре выдавлен круг… Если на тарелку подействует некая сила, она может разбиться вдоль линий, которые уже ослаблены.

– И получится много неровных кусков, – подтвердила Шаллан, – а также один в форме круга.

– Возможно, – сказала Инадара. – Но мне кажется странным, что столь тактически важную вещь выставили на всеобщее обозрение.

– Клятвенные врата были символом, – напомнила Шаллан, продолжая идти. – Воринское право на путешествия, предоставленное всем гражданам достаточно высокого ранга, основано на заявлении Вестников о том, что все границы должны быть открыты. Собираясь создать символ такого единства – портал, объединяющий все Серебряные королевства воедино, – куда бы вы его поместили? В тайную комнату, под замок? Или на постамент, возвышающийся над городом? Он был здесь, потому что им гордились.

Они шли сквозь ветер и дождь. В этом месте ощущалось нечто священное, и, честно говоря, это ощущение и подсказывало Шаллан, что она права.

– Мммм, – тихонько проговорил Узор. – Они призывают бурю.

– Спрены пустоты? – шепотом уточнила девушка.

– Те, кто скован. Они создают бурю.

Ну да, разумеется. Ее задание первостепенно; у нее не нет времени, чтобы постоять и подумать. Она уже почти приказала начать поиски, как вдруг заметила, что Ренарин уставился на запад и взгляд у него отрешенный.

– Принц Ренарин?

– Неправильная сторона, – прошептал юноша. – Ветер дует с неправильной стороны. С запада на восток… Ох, Всемогущий! Это ужасно.

Шаллан проследила за его взглядом, но ничего не увидела.

– Она и впрямь настоящая, – продолжил Ренарин. – Буря бурь.

– О чем вы говорите? – спросила Шаллан, похолодев от его тона.

– Я… – Он посмотрел на нее и вытер воду с глаз. Латная перчатка висела у него на поясе. – Я должен быть с моим отцом. Должен сражаться. Но от меня никакого толку.

Великолепно. Он не только странноватый, но еще и нытик.

– Как бы там ни было, ваш отец приказал вам помогать мне, так что возьмите себя в руки. Эй, все! Давайте обследуем это место.

– Что мы ищем, кузина? – уточнил Камень, один из мостовиков.

«Кузина, – подумала веденка. – Мило». Это из-за рыжих волос.

– Не знаю, – ответила она. – Любую странность, бросающуюся в глаза.

Они разделились и рассеялись по плато. Шаллан и Инадаре помогала небольшая группа ревнителей и просвещенных дам, а также один из бурестражей Далинара. Она послала отряды из нескольких ученых, одного мостовика и одного солдата в разные стороны.

Ренарин и большинство мостовиков настояли, что должны быть с ней. Она не возражала – все-таки идет война. Шаллан прошла мимо возвышения на земле, части большого кольца. Возможно, когда-то здесь была низкая декоративная стенка. Как же выглядело это место? Она набросала его в уме и пожалела, что не может нарисовать по-настоящему. Это точно помогло бы все как следует представить.

Где мог находиться портал? Скорее всего, в центре, и потому она направилась в ту сторону. Там обнаружился большой окаменелый холм.

– И все? – спросил рогоед. – Это просто камень на камне.

– Именно его я и надеялась отыскать, – пробормотала Шаллан. – Все, находящееся на открытом воздухе, пало жертвой ветра или оказалось погребено под кремом. Если мы и обнаружим что-то полезное, то лишь внутри.

– Внутри? – изумился один из мостовиков. – Внутри чего?

– Зданий, – ответила Шаллан и принялась ощупывать стену, в задней части которой обнаружилась неровность. Она повернулась к Ренарину. – Принц, вы не могли бы оказать мне любезность и убить этот камень?

В темной комнате Адолин поднял свою сферу, и она озарила стену. Проведя так много времени снаружи во время Плача, он не мог избавиться от мысли, что странно не слышать, как дождь барабанит по шлему. Затхлый воздух этого места уже становился влажным, и, несмотря на шаги солдат и чей-то кашель, Адолину казалось, что здесь слишком тихо. В этой каменной гробнице они чувствовали себя так, словно находились в милях от поля боя.

– Как вы узнали, сэр? – спросил Шрам, мостовик. – Как вы догадались, что этот холм пустой внутри?

– Однажды некая умная женщина попросила меня убить валун для нее.

Вместе со своими людьми он обошел скальное возвышение, которое поющие паршенди использовали, чтобы прикрыть спины. Несколькими поворотами осколочного клинка Адолин прорезал вход в холм – тот, как он и надеялся, оказался полым.

Алети пробирались через пыльные комнаты, проходя мимо костей и высохшего мусора, который мог когда-то быть мебелью. Скорее всего, здесь все сгнило до того, как крем полностью запечатал здание. Что тут было когда-то, общий дом? Или, может быть, рынок? Комнат и впрямь оказалось немало; на многих дверных проемах еще виднелись ржавые петли, хотя сами двери отсутствовали.

Тысяча людей двигалась вместе с Адолином через здание, держа фонари с массивными гранеными самосветами – в пять раз больше броумов, хотя даже некоторые из них начали угасать, поскольку Великой бури не было слишком долго.

Провести тысячу людей через эти зловещие помещения – дело не из легких. Но если он не сбился с пути, скоро будет противоположная стена – та, что располагалась прямо за спиной у паршенди. Несколько человек разведали ближайшие комнаты и вернулись с подтверждением. Строение заканчивалась здесь. Адолин теперь видел очертания окон, запечатанных кремом, годами просачивавшегося через щели; он стекал по стенам и собирался грудами на полу.

– Ладно, – сказал принц, обращаясь к командирам рот. – Давайте соберем в комнате и холле столько людей, сколько поместится. Я вырежу нам выход. Едва он откроется, мы должны рвануть наружу и атаковать завывающих паршенди.

Первая рота, вы разделитесь пополам и будете охранять проход. Не позволяйте оттеснить себя! Я атакую и пытаюсь отвлечь внимание. Остальные – бегом наружу и присоединяйтесь к схватке.

Мужчины закивали. Адолин перевел дух, опустил забрало и подошел к стене. Они находились на втором этаже здания, но по его прикидкам кремовые отложения снаружи были примерно вровень. В самом деле, из-за стены доносился слабый гул, от которого она вибрировала.

Буря свидетельница, паршенди прямо здесь. Молодой человек призвал клинок, подождал, пока командиры роты передадут его слова, чтобы люди подготовились, а потом разрубил стену на несколько длинных лент. Он рассек ее в другом направлении широкими движениями, а после ударил бронированным плечом.

Стена поддалась и рассыпалась, каменные блоки покатились прочь от него, словно их понесло течением реки. Дождь вернулся, полный сил. Адолин был всего лишь в паре футов над землей, и он с нетерпением выбрался наружу, на скользкие мокрые скалы. Прямо слева от него стояли рядами, лицом в другую сторону, резервы паршенди, поглощенные пением. Шум битвы здесь был почти не слышен – его заглушало неестественное пение, от которого мурашки бежали по спине.

Великолепно. Дождь и завывания скрыли шум от пролома стены. Он высек еще одну дыру, пока из первой вытекали его люди с фонарями в руках. Принялся за третью, но услышал вопль. Их заметила одна из хора. В новой форме различия между мужчинами и женщинами паршенди были куда заметнее, чем раньше.

Адолин преодолел короткое расстояние до врагов и врезался в их ряды, нанося смертельные удары клинком. Вокруг падали тела с выжженными глазами. Пять, потом десять. Солдаты присоединились к нему, вонзая копья в паршенди, обрывая их жуткую песню.

Это было потрясающе просто. Паршенди не сразу переставали петь, выходя из транса сбитыми с толку и растерянными. Те, кто сражался, делали это без согласованности, и быстрая атака Адолина не дала им времени призвать странную искрящуюся энергию.

Все равно что убивать спящих. Принцу уже приходилось с помощью осколков творить кошмарные вещи. Преисподняя, да каждый раз, выходя в доспехе и с клинком на поле боя против обычных людей, он делал грязную работу – убивал тех, на чьем месте могли бы оказаться дети, вооруженные палками. Но это было хуже. Часто певцы приходили в себя лишь перед смертью – моргали, просыпаясь под дождем, встряхивались и оказывались лицом к лицу с полным осколочником, который убивал их друзей. Адолина преследовали полные ужаса взгляды, пока вокруг него падали на землю все новые и новые мертвецы.

Где же Азарт, который обычно позволял ему не обращать внимания на творившуюся бойню? Он нуждался в Азарте, но пришла лишь тошнота. Стоя посреди поля свежих трупов – от выжженных глазниц сквозь дождь поднимались струйки дыма с резким запахом, – он вздрогнул от отвращения и выронил свой клинок. Тот исчез, превратился в туман.

Что-то ударило Адолина в спину.

Он чуть не упал, споткнувшись о труп, и развернулся. Осколочный клинок ударил в грудь, породив на броне светящуюся паутину трещин. Следующий удар он отбил предплечьем и шагнул назад, принимая боевую стойку.

Перед принцем стояла женщина, и дождь струился по ее броне. Как она себя назвала? Эшонай.

Забрало шлема скрыло широкую улыбку Адолина. Такой противник – совсем другое дело. Честная битва. Принц поднял руки, встречая появившийся из тумана осколочный клинок, и рубанул снизу вверх, стремительно парируя ее атаку.

«Спасибо», – подумал он.

Далинар ехал верхом на Храбреце обратно через мост с плато Ройона, прижимая руку к кровоточащей ране в боку. Глупо. Он должен был заметить то копье. Слишком сосредоточился на красной молнии и быстрой смене боевых пар паршенди.

«Правда в том, – подумал великий князь Холин, спускаясь с коня, чтобы лекарь смог осмотреть его рану, – что ты уже старик». Возможно, не по общепринятым меркам – ему всего лишь пятьдесят с небольшим, – а по солдатским. Точно старик. Без заемной силы осколочного доспеха он медлительный и слабый. Убийства – забава для молодых; уже по той причине, что старики умирали первыми.

Проклятый дождь все лил и лил, так что Далинар скрылся от него в одном из шатров Навани. Лучники не давали паршенди броситься в погоню через ущелье, следом за людьми Ройона, выходящими из окружения. Далинар успешно спас армию великого князя – по меньшей мере половину, – но они потеряли все северное плато. Ройон пересек ущелье верхом на коне и оказался в безопасности, за ним последовал капитан Хал, пеший и измученный, – сын генерала Хала был в собственном доспехе и нес королевский клинок, который, к счастью, удалось забрать с трупа Телеба, когда тот пал.

Сам труп и броню пришлось бросить. Что еще хуже, пение паршенди не стихало. Несмотря на спасение солдатских жизней, это было ужасное поражение.

Далинар отстегнул нагрудник кирасы и сел с тяжелым вздохом на табурет, придвинутый женщиной-лекарем. Он стоически перенес осмотр, зная, что рана не страшная. Она плохая – любая рана на поле боя была плохой, особенно если мешала пользоваться рукой, в которой держишь меч, – но он не умрет.

– Клянусь бурей, – проворчала лекарка, – великий князь, у вас под доспехом сплошные шрамы. Сколько раз вы получали ранение в плечо?

– Не помню.

– Как же вы можете пользоваться рукой после всего этого?

– Тренировка и практика.

– Этого бы не хватило… – прошептала она, потрясенно вытаращив глаза. – Я хочу сказать… Вот буря!..

– Просто зашейте ее, – велел Далинар. – Да, я сегодня буду держаться подальше от поля боя. Нет, не стану напрягаться. Да, я все эти наставления уже слышал.

Его вообще там не должно было быть. Князь обещал себе больше не отправляться на битву. Предполагалось, что он теперь политик, а не военачальник.

Но люди время от времени нуждались в Черном Шипе. Буря свидетельница, сам Далинар нуждался. Он…

Навани влетела в палатку на крыльях бури.

«Слишком поздно».

Великий князь Холин вздохнул, когда она решительно направилась к нему, миновав фабриаль, что светился на небольшой подставке, собирая вокруг себя мерцающую водяную сферу. Вода струилась по двум металлическим стержням по бокам фабриаля и выливалась на землю, откуда утекала из палатки и падала за край плато.

Он взглянул на Навани мрачно, снизу вверх, ожидая взбучки, точно новобранец, который забыл оселок. Вместо этого она подошла к нему со стороны здорового бока и крепко прижалась.

– Никаких упреков? – спросил Далинар.

– Мы на войне, – прошептала Навани. – И мы проигрываем, верно?

Князь посмотрел на лучников, использовавших последние стрелы. Он проговорил негромко, чтобы они не услышали:

– Да.

Лекарка бросила на него быстрый взгляд, потом опустила голову и продолжила шить.

– Ты отправился на битву, когда там в тебе нуждались, – сказала Навани. – Ты спас жизни великого князя и его солдат. Отчего ты решил, что я буду гневаться?

– Оттого, что я знаю тебя. – Он поднял здоровую руку и запустил пальцы в ее волосы.

– Адолин победил на своем плато, – сообщила Навани. – Паршенди там рассеялись и стремительно отступают. Аладар держится. Ройон потерпел неудачу, но наши силы по-прежнему равны. Почему же мы проигрываем? Я это вижу по твоему лицу, но не понимаю, в чем дело.

– Битва с равным противником для нас проигрышная, – объяснил Далинар. Он чувствовал, как приближается поражение. Издалека, с запада. – Если они завершат свою песню, то, как предупреждал Рлайн, наступит конец всему.

Лекарка как могла закончила работу, перевязала рану и позволила Далинару снова надеть рубашку и мундир. Они удержат повязку на месте. Одевшись, князь встал, намереваясь отправиться в командный шатер и получить новые сведения об их положении от генерала Хала. Его прервал Ройон, ворвавшийся в палатку.

– Далинар! – Высокий, лысеющий мужчина влетел и схватил его за руку. За раненую руку. Князь поморщился. – Там кровавая баня, клянусь бурей! Мы покойники. Буря свидетельница, мы покойники!

Ближайшие лучники засуетились – у них не осталось стрел. По другую сторону ущелья собралось море красных глаз, похожих на горящие во тьме уголья.

Хотя Далинару очень хотелось дать Ройону оплеуху, так нельзя было поступать с великим князем, пусть даже в истерике. Вместо этого он выволок Ройона из шатра. Дождь – теперь уже настоящий ливень – насквозь промочил его и без того мокрый мундир и показался Далинару ледяным.

– Возьмите себя в руки, светлорд, – сурово проговорил Далинар. – Адолин отбил свое плато. Не все так плохо, как кажется.

Это не должно было так закончиться, – донесся глас с небес.

Вот буря! Далинар оттолкнул Ройона прочь и поспешил в центр плато, глядя в небо.

– Ответь мне! Дай знать, если слышишь меня!

Я слышу.

Наконец-то. Хоть какой-то сдвиг.

– Ты Всемогущий?

Я сказал, что нет, дитя Чести.

– Тогда что же ты?

Я тот, кто приносит свет и тьму. – Голос загрохотал, точно далекий гром.

– Буреотец! – проговорил Далинар. – Ты Вестник?

Нет.

– Выходит, ты спрен или бог?

И то и другое.

– В чем смысл разговоров со мной? – прокричал Холин, обращаясь к небу. – Что происходит?

Они призывают бурю. Мою противоположность. Она несет смерть.

– Как ее остановить?

Никак.

– Должен быть какой-то способ!

Я пришлю вам очищающую бурю. Она смоет прочь ваши трупы. Это все, что в моих силах.

– Нет! Даже не думай бросить нас!

Как ты смеешь требовать что-то у своего бога?

– Ты не мой бог! Ты никогда им не был! Ты тень, обман!

Далекий грохот сделался зловещим. Дождь все сильней хлестал Далинара по лицу.

Меня призывают. Пора идти. Дочь не желает покориться. Ты больше не увидишь видений, дитя Чести. Это конец. Прощай.

– Буреотец! – заорал Холин. – Должен быть выход! Я не умру здесь!

Тишина. Даже грома не слышно. Вокруг Далинара собрались люди: солдаты, письмоводительницы, посланницы, Ройон и Навани. Испуганные люди.

– Не бросай нас, – простонал князь слабеющим голосом. – Прошу тебя…

Моаш шагнул вперед. Его забрало было поднято, на лице отражалась боль.

– Каладин?

– Моаш, мне пришлось сделать выбор, который позволит спать по ночам, – устало проговорил Кэл, стоя над потерявшим сознание королем. Вокруг ботинка Каладина натекла кровь из его вновь открывшейся раны. Голова кружилась, и ему пришлось опереться на копье, чтобы не упасть.

– Ты говорил, что ему можно доверять, – бросил Грейвс, поворачиваясь к Моашу. Его голос звенел под осколочным шлемом. – Моаш, ты дал мне слово!

– Каладину можно верить, – настойчиво произнес Моаш. Они втроем – вчетвером, если считать короля, – стояли посреди пустынного дворцового коридора.

Печально будет умереть в таком месте. Месте, где нет ветра.

– Он просто немного запутался, – продолжил Моаш, шагнув вперед. – Все остается в силе. Кэл, ты же никому не сказал?

«Узнаю этот коридор, – понял Кэл. – В этом самом месте мы сражались с Убийцей в Белом». Слева от него в стене был ряд окон, хотя ставни закрыли из-за ливня. Да… вот оно. Он увидел доски, прикрывавшие дыру, прорезанную убийцей в стене. Ту, через которую Каладин выпал во тьму.

Он вынудил себя вернуться к текущему моменту. Глубоко вздохнул и, как мог, уперся здоровой ногой, а потом поднял копье, направив острием на Моаша.

Буря, до чего же болела нога!

– Кэл, король явно ранен, – убеждал Моаш. – Мы сюда пришли по кровавому следу. Элокар уже почти мертв.

Кровавый след. Каладин моргнул, но туман перед глазами не развеялся. Ну разумеется. Он медленно соображает. Об этом стоило подумать раньше.

Моаш остановился в нескольких футах от Каладина, на самой границе пространства, где можно было легко достать его копьем.

– Кэл, что ты собираешься делать? – резко спросил Моаш, глядя на острие копья, направленное на него. – Ты правда нападешь на члена Четвертого моста?

– Ты покинул Четвертый мост в тот миг, когда пошел против нашего долга, – прошептал Каладин.

– А ты другой?

– Нет, я такой же, – согласился Каладин, ощущая пустоту в желудке. – Но я пытаюсь это изменить.

Моаш сделал еще шаг вперед, но Кэл рывком поднял копье, так что острие уставилось Моашу в лицо. Его друг замер, предостерегающе вскинув руки в латных перчатках.

Грейвс двинулся было вперед, но Моаш его осадил и повернулся к Каладину:

– Кэл, чего, по-твоему, ты этим добьешься? Если попытаешься нам помешать, то просто погибнешь, а король все равно умрет. Хочешь, чтобы я знал, что ты с этим не согласен? Ладно. Ты сделал, что мог. Теперь ты столкнулся с превосходящими силами – и сражаться нет смысла. Положи копье.

Каладин бросил взгляд через плечо. Король еще дышал.

Доспех Моаша звякнул. Кэл снова повернулся к нему и опять поднял копье. Буря… его голова теперь пульсировала от боли.

– Кэл, я не шучу, – предупредил Моаш.

– Нападешь на меня? – спросил Каладин. – Своего капитана? Своего… друга?

– Не надо делать меня крайним.

– А почему нет? Что для тебя важнее? Я или мелочная месть?

– Он их убил, Каладин! – рявкнул Моаш. – Вот такое неуклюжее оправдание: король убил тех, кто был моей единственной семьей.

– Знаю.

– Так почему же ты его защищаешь?

– Он не виноват.

– Что еще за куча…

– Он не виноват, – настойчиво повторил Каладин. – Впрочем, Моаш, я в любом случае был бы здесь! Мы с тобой должны быть выше этого. Дело в том, что… я не могу объяснить, не хватит слов. Доверься мне. Отступись. Король еще не видел ни тебя, ни Грейвса. Пойдем к Далинару, и я позабочусь о том, чтобы ты стал свидетелем того, как правосудие настигнет истинно виновного человека. Рошона – того, кто на самом деле стоял за смертью твоих бабушки и дедушки.

Но, Моаш, такими мы не станем – убийцами, которые крадутся по темным коридорам и лишают жизни пьяницу, потому что он им отвратителен, при этом внушая себе, что так лучше для королевства. Если я кого и убью, то сделаю это при свете, и лишь потому, что другого выхода нет.

Моаш колебался. Грейвс приблизился к нему, бряцая доспехом, но Моаш снова поднял руку, останавливая соучастника. Посмотрел Каладину в глаза, покачал головой:

– Кэл, прости. Слишком поздно.

– Ты его не получишь. Я не уйду.

– Мне бы этого и не хотелось.

Боковины шлема окутались туманом, когда Моаш опустил забрало.

Тот, кто спасает

120

982110293511226172112102118121181106022617

751453751734241773291060161111021226124512

921181821512151121181513186417411118151609

231111812931864215602111082121112168811123

521102918174

Из Диаграммы, Книга 2-го потолочного чередования: узор 15

Каменный блок скользнул внутрь, подтверждая умозаключения Шаллан. Они открыли вход в здание, которым на протяжении веков никто не пользовался. Его даже не видели. Ренарин отошел от проделанной дыры, давая Шаллан возможность заглянуть внутрь, откуда пахнуло затхлым воздухом и плесенью.

Ренарин отпустил свой клинок и – странное дело – вздохнул с облегчением, расслаблено прислонился к наружной стене здания. Шаллан собралась войти, но мостовики первыми проскользнули мимо и подняли сапфировые фонари, проверяя, не опасно ли в здании.

Свет озарил великолепие.

У девушки перехватило дыхание. Большое круглое помещение могло бы вместить в себя дворец или храм. Стены и пол покрывали потрясающие мозаичные изображения ярких цветов. Рыцари в доспехах стояли на фоне небес, где клубились красно-синие тучи. Люди всевозможных профессий представлены в разной обстановке, и каждая сценка была создана из многообразных камней живых цветов – это был шедевр, собравший в одном помещении весь мир.

Беспокоясь о том, чтобы не повредить портал, она наметила для ударов Ренарина места вдоль выпуклости, которая, как надеялась Шаллан, указывала на дверной проем, и оказалась права. Веденка вошла в дыру и двинулась по извилистой тропе через круглый зал, молча считая отдельные части мозаики на полу. Десять главных частей – как десять рыцарских орденов, десять королевств, десять народов. А еще между сегментами, представлявшими первое и десятое королевство имелась узкая одиннадцатая часть. Она изображала высокую башню. Уритиру.

Шаллан нашла портал. И эти мозаики! Какая красота! Дух захватывало.

Нет, сейчас не время восхищаться искусством. Большая мозаика на полу заворачивалась вокруг центра, но мечи каждого рыцаря указывали на одну и ту же часть помещения, так что Шаллан направилась в ту сторону. Все вокруг казалось безупречно сохранившимся, даже лампы на стенах – в них, похоже, все еще лежали погасшие самосветы.

На стене она обнаружила металлический диск, вмурованный в камень. Была ли это сталь? Металл не заржавел и даже не потускнел, хотя его бросили так надолго.

– Начинается, – объявил Ренарин с другой стороны комнаты, и его тихий голос эхом раскатился по залу с куполообразным потолком. Буря свидетельница, этот мальчик ее тревожил, особенно в сочетании с завывающей бурей и шумом ливня на плато снаружи.

Прибыли светлость Инадара и несколько ученых дам. Войдя в комнату, они ахнули и поспешно бросились осматривать фрески, тихо переговариваясь.

Шаллан изучала странный диск в стене. Он имел форму десятиконечной звезды и прямо в центре у него была тонкая щель. «Сияющие могли управлять этим местом, – подумала она. – А что было у Сияющих, чем не обладал никто другой?» Многое, но форма этой щели в металле позволила ей легко понять, почему лишь им под силу было запускать Клятвенные врата.

– Ренарин, подойди сюда, – попросила Шаллан.

Парнишка затопал в ее сторону.

– Шаллан, – предостерегающе прогудел Узор. – Время истекает. Они призвали Бурю бурь. И… и что-то еще движется с другой стороны. Великая буря?

– Сейчас Плач, – возразила девушка, посмотрев на спрена, который сморщил стену прямо возле стального диска. – Никаких Великих бурь.

– И все-таки они приближаются. И ударят одновременно. Две бури, с разных сторон. Они столкнутся друг с другом прямо здесь.

– Наверное, бури не смогут, ну, уничтожить друг друга?

– Они наполнят друг друга силой, – сообщил Узор. – Как две волны, ударившиеся в тот момент, когда обе достигли пика… и от этого родится буря, какой еще не видел мир. Камни разлетятся на осколки, могут рухнуть даже сами плато. Будет плохо. Очень-очень плохо!

Шаллан посмотрела на Инадару, которая как раз подошла:

– Есть идеи?

– Светлость, не знаю, что думать, – призналась Инадара. – Вы были правы по поводу этого места. Я… я больше не доверяю себе в достаточно степени, чтобы отделять истину от вымысла.

– Надо переместить на это плато армии, – решила Шаллан. – Даже если они одержат верх над паршенди, никто не выживет, если мы не заставим этот портал работать.

– Он совсем не похож на портал, – заметила Инадара. – Что он сделает? Откроет дверь в стене?

– Я не знаю, – пробормотала Шаллан и велела Ренарину: – Призови свой осколочный клинок.

Он повиновался и скривился, когда меч появился. Девушка указала на щель в стене – чутье подсказывало, что она похожа на замочную скважину.

– Посмотрим, сможешь ли ты поцарапать этот металл своим клинком. Будь аккуратен! Нельзя испортить Клятвенные врата, если я не права.

Ренарин подошел и осторожно, рукой направляя лезвие сверху, поместил острие меча на металл рядом с замочной скважиной. Он хмыкнул, когда клинок не вошел. Приложил чуть больше усилий, но металл сопротивлялся клинку.

– Они из одного и того же материала! – взволнованно воскликнула Шаллан. – И щель выглядит так, словно клинок в нее как раз поместится. Попытайся его вложить внутрь, очень медленно.

Он так и сделал, и, когда острие вошло в дыру, вся форма замочной скважины изменилась – металл перетек, подстраиваясь под осколочный клинок Ренарина. Сработало! Он вложил меч до конца, и они повернулись, осматривая комнату. С виду все осталось по-прежнему.

– Что-нибудь изменилось? – спросил Ренарин.

– Должно было, – прошептала Шаллан. Возможно, они открыли дверь. Но как повернуть то, что здесь заменяло дверную ручку?

– Нам требуется помощь светледи Навани, – добавила Шаллан. – Что еще важней, мы должны всех привести сюда. Ступайте, солдаты, мостовики! Бегите и передайте Далинару, чтобы собрал свои войска на этом плато. Скажите, что, если он этого не сделает, все обречены. А с вами, ученые дамы, мы объединим усилия и будем вычислять, как эта штуковина работает, буря бы ее побрала!

Адолин танцевал вместе с бурей, обмениваясь ударами с Эшонай. Она была хороша, хотя и использовала незнакомый ему стиль боя. Воительница металась туда-сюда, прощупывая его защиту клинком, и казалась неистовой трескучей молнией среди дождя.

Человек не отставал от нее, нанося размашистые удары осколочным мечом, тесня прочь. Дуэль. Он мог победить на дуэли. Даже посреди бури, даже против монстра, это было ему по силам. Принц гнал ее по полю боя, все ближе к тому месту, где его войска пересекли ущелье, чтобы присоединиться к битве.

Вести ее было нелегко. Он встречался с этой Эшонай только дважды, но чувствовал, что знает ее по тому, как она сражалась. Адолин ощущал ее жажду крови. Жажду убийства. Азарт. Сам принц его не замечал, но понимал, что чувствует она.

Вокруг паршенди метались или сражались там, где его люди их окружили. Адолин миновал паршенди, который попытался уползти, когда солдаты сбили его с ног, но они догнали его и вскрыли брюхо. Вода и кровь залили плато, и между громовыми раскатами звучали неистовые вопли.

Гром. Далекий гром с запада. Адолин бросил взгляд в том направлении и едва не утратил сосредоточенность. Он увидел, как все начинается – как дождь и ветер закручиваются в гигантскую колонну, вокруг которой сверкают красные вспышки.

Эшонай замахнулась на него, и он сконцентрировался, парируя удар предплечьем. Эта часть его доспеха слабела, из трещин вытекал буресвет. Он выдержал атаку и обрушил собственный клинок на бок Эшонай, держа его одной рукой. Она охнула, но не сложилась пополам. Даже не отпрянула. Напротив, подняла свой клинок и нанесла еще один сильный удар по его предплечью.

Броневая пластина взорвалась с яркой вспышкой, разлетелась на оплавленные осколки. Вот буря! Адолину пришлось отдернуть руку, скинуть перчатку – она теперь стала слишком тяжелой без пластины, державшей вес. Он обнаженной кожей ощутил порыв ветра, который оказался на удивление сильным.

«Еще немного», – подумал Адолин, не отступая, хоть и утратил часть доспеха. Он схватил осколочный клинок двумя руками – закованной в металл и непокрытой – и бросился в атаку, нанося удар за ударом. Долой стиль ветра. Сейчас не время для величавых размашистых ударов. Ему требовалась неистовая ярость стиля пламени. Не только ради силы, но и ради того, что он хотел донести до Эшонай.

Она зарычала, вынужденная отпрянуть.

– Разрушитель, твой день завершился, – раздался ее голос из-под шлема. – Сегодня ваши зверства обернулись против вас. Сегодня вы глядите в лицо уничтожению, а не мы.

«Еще немного».

Адолин теснил ее, применяя один фехтовальный прием за другим, а потом чуть помедлил, подставляясь. Она тотчас же купилась и нацелилась на его шлем, где истекала буресветом трещина, возникшая после одного из предыдущих ударов. Да, воительница была целиком и полностью во власти Азарта. Это давало ей силу и мощь, но подталкивало к безрассудству. Азарт мешал подмечать происходящее вокруг.

Адолин получил удар по голове и споткнулся. Эшонай ликующе засмеялась и занесла меч.

Человек бросился вперед, ударился плечом и головой ей в грудь. От столкновения его шлем взорвался, но уловка сработала.

Эшонай не заметила, как близко они подобрались к ущелью.

Толчок скинул ее с края плато. Адолин почувствовал панику Эшонай, услышал вопль, когда она рухнула в бездонную тьму.

К несчастью, взорвавшийся шлем на миг ослепил Адолина. Споткнувшись, он ощутил под ногой пустоту. Зашатался и опрокинулся навстречу пустоте ущелья.

Время остановилось, и принц успел погрузиться в ледяную вечность, полную паники и страха, прежде чем понял, что не падает. В глазах прояснилось; он таращился вниз, на разинутую пасть ущелья, куда стекали струи дождя. Потом бросил взгляд через плечо.

Два мостовика впились в стальную кольчужную юбку его доспеха и изо всех сил пытались удержать принца на краю пропасти. Они пыхтели, цепляясь за скользкий металл, и упирались ногами о камни, чтобы не упасть вместе с ним.

Откуда ни возьмись появились другие солдаты и бросились на помощь. Чьи-то руки схватили Адолина за пояс и плечи, и все вместе они оттащили его от края пустоты на твердую землю, где он обрел равновесие и неуклюже отпрянул от ущелья.

Солдаты радостно закричали, и Адолин устало рассмеялся. Повернулся к мостовикам – Шраму и Дрехи.

– Кажется, – сказал он, – мне не стоит беспокоиться о том, что вы двое за мной не успеваете.

– Да это ерунда, – бросил Шрам.

– Ага, – подтвердил Дрехи. – Таскать жирных светлоглазых легко. Как-нибудь попробуйте поднять мост.

Адолин ухмыльнулся и вытер с лица воду непокрытой рукой.

– Проверьте, не найдется ли где-нибудь кусочек моего шлема или наруча. Восстановление доспеха пройдет быстрее, если у нас будет семя. Перчатку тоже подберите, если удастся.

Они кивнули. Красные молнии в небесах делались все заметнее, и крутящаяся колонна темного дождя росла, делалась выше. Такое… такое предзнаменование хорошим точно не назовешь.

Ему нужно было разобраться с тем, что происходило с остальным войском. Он побежал через мост на штабное плато. Где отец? Что случилось на полях сражения Аладара и Ройона? Вернулась ли Шаллан из своей экспедиции?

На центральном плато все как будто погрузилось в хаос. Усилившиеся ветра порвали палатки, и некоторые даже рухнули. Люди носились туда-сюда. Адолин заметил человека в плотном плаще, который решительным шагом шел сквозь ливень. Он, похоже, знал, что делает. Принц поймал незнакомца за руку, когда тот проходил мимо.

– Где мой отец? – спросил он. – Какие приказы ты должен доставить?

Капюшон плаща упал, и человек повернулся к Адолину, обратив на него глаза, слишком большие и слишком круглые. Безволосая голова. Тонкие, просторные одежды под плащом.

Убийца в Белом.

Моаш шагнул вперед, но не призвал осколочный клинок.

Каладин ударил копьем, но безуспешно. Все силы, что еще остались, уходили на то, чтобы попросту не упасть. Его копье скользнуло по шлему Моаша, и бывший мостовик ударом кулака обратил древко в щепки.

Кэл замер, но Моаш наступал. Он подался вперед и бронированным кулаком ударил друга в живот.

Каладин охнул и сложился пополам; что-то внутри его треснуло. Ребра ломались как щепки под этим немыслимо сильным кулаком. Капитан закашлялся, оросив кровью доспех Моаша, а потом застонал, когда его друг шагнул назад и отвел руку со сжатым кулаком.

Юноша повалился на холодный каменный пол, дрожа всем телом. Казалось, глазные яблоки вот-вот выскочат из глазниц, и он, содрогаясь, свернулся клубком, прижимая руки к сломанной грудной клетке.

– Вот буря! – Голос Моаша казался далеким. – Вышло сильней, чем я рассчитывал.

– Ты сделал, что должен был, – сказал Грейвс.

«Ох!.. Буреотец!.. как больно!..»

– Что теперь? – спросил Моаш.

– Покончим с этим. Убьем короля осколочным клинком. Надеюсь, будет похоже на дело рук убийцы. Вот кровавые следы меня тревожат. Люди могут из-за них начать задавать вопросы. Давай-ка я перережу эти доски, чтобы выглядело так, словно он пробрался через стену, как в прошлый раз.

Холодный воздух. Дождь.

Вопль? Очень далеко? Этот голос был ему знаком…

– Сил? – прошептал Каладин окровавленными губами. – Сил? – Ничего. – Я бежал, пока… пока не иссякли силы. Конец… гонки.

Жизнь прежде смерти.

– Я это сделаю. – Грейвс. – Этот груз будет моим.

– Это мое право! – возмутился Моаш.

Каладин моргнул, сосредоточился на неподвижном теле короля перед собой. Элокар еще дышал.

«Я буду защищать тех, кто не может защитить себя сам».

Теперь-то он понял, отчего пришлось сделать такой выбор. Кэл рывком поднялся на колени. Грейвс и Моаш спорили.

– Я должен его защитить, – прошептал капитан.

Почему?

– Если я защищаю… – Он закашлялся. – Если я защищаю… только тех, кто мне нравится, – это значит, что мне плевать на то, правильно ли делать так. – Поступая таким образом, он бы заботился лишь о собственном удобстве.

Это не называется защитой. Это называется себялюбием.

Преодолевая мучительную боль, из последних сил, Каладин поднял ногу. Здоровую ногу. Кашляя кровью, вынудил себя встать и, шатаясь, замер между Элокаром и его убийцами. Дрожащими пальцами ощупал пояс и – с третьей попытки – вытащил нож. От боли у него на глазах выступили слезы, и сквозь туман Каладин увидел, как два осколочника повернулись к нему.

Моаш медленно поднял забрало, открыв потрясенное лицо.

– Буреотец!.. Кэл, как же ты можешь стоять?

Теперь он все понял.

Вот почему он вернулся. Дело в Тьене, дело в Далинаре и дело в том, какой поступок был правильным, – но прежде всего дело в стремлении защищать людей.

Вот каким человеком он хотел быть.

Каладин передвинул одну ногу назад, пяткой коснулся короля и принял боевую стойку. Потом поднял перед собой руку, выставив лезвие ножа. Рука тряслась, как крыша под ливнем. Он посмотрел Моашу в глаза.

Сила прежде слабости.

– Вы. Его. Не. Получите!

– Моаш, прикончи его, – потребовал Грейвс.

– Буря!.. – выдохнул Моаш. – Нет нужды. Ты только глянь. Он не сможет драться.

Каладин чувствовал себя выжатым. По крайней мере, он встал.

Это конец. Путешествие началось – и завершилось.

Вопли. Кэл теперь их слышал, как будто они приближались.

«Он мой! – воскликнул женский голос. – Я предъявляю на него права».

Кэл нарушил клятву.

– Он слишком много видел, – возразил Грейвс. – Если он сегодня не умрет, то предаст нас. Моаш, ты знаешь, что я прав. Убей его.

Нож выскользнул из пальцев Каладина и со звоном упал на пол. Он слишком ослабел, чтобы удержать оружие. Рука опустилась безвольной тряпкой, и Кэл оцепенело уставился на нож.

«Мне наплевать».

Он убьет тебя.

– Кэл, прости, – сказал Моаш и шагнул вперед. – Надо было мне все сразу быстренько закончить.

Слова, Каладин. – Это был голос Сил. – Ты должен произнести слова!

Я это запрещаю.

Твоя воля мне не указ! – закричала Сил. – Тебе меня не удержать, если он произнесет слова! Слова, Каладин! Скажи их вслух!

– Я буду защищать даже тех, кого ненавижу, – прошептал Каладин окровавленными губами. – До тех пор, пока так будет правильно.

В руках Моаша появился осколочный клинок.

Далекий грохот. Гром.

Слова приняты, – с неохотой проговорил Буреотец.

– Каладин! – Голос Сил. – Длань свою протяни! – Она заметалась вокруг него, внезапно сделавшись видимой, лентой из света.

– Не могу… – из последних сил проговорил Каладин.

– Длань свою протяни!!!

Он вытянул перед собой дрожащую руку. Моаш поколебался.

В пролом в стене ворвался ветер – и Сил-лента превратилась в светящийся туман, как она частенько делала. Серебристое туманное облачко выросло и сгустилось перед Каладином и легло в его руку.

Из тумана появился лучащийся ярким светом осколочный клинок с пылающими синим узорами-завитушками вдоль всего лезвия.

Кэл ахнул, словно впервые полностью пришел в себя. Коридор погрузился во тьму – все до единой буресветные лампы мигнули и погасли.

На миг они очутились во мраке.

А потом Каладин превратился во вспышку.

Свет рванулся из его тела, и бывший раб засиял точно ослепительное белое солнце в ночи. Моаш отпрянул, вскинув руку, чтобы защитить глаза. Лицо его побледнело в этом сиянии.

Боль испарилась, как туман в жаркий день. Каладин крепче сжал светящийся осколочный клинок – оружие, рядом с которым мечи Грейвса и Моаша потускнели. Одно за другим распахивались ставни по всему коридору, и ветер с воем врывался в открытые окна. За спиной у Каладина на полу проступили кристаллы льда, разрастаясь все дальше и дальше от него. Лед принял форму глифа, очень похожего на крылья.

Грейвс закричал и, попытавшись удрать, упал. Моаш попятился, не сводя глаз со своего капитана.

– Сияющие рыцари, – тихо проговорил Каладин, – вернулись.

– Слишком поздно! – крикнул Грейвс.

Бывший раб нахмурился и бросил взгляд на короля.

– Диаграмма предупреждала об этом, – бормотал Грейвс, пятясь по коридору задом. – Мы упустили. Мы совсем это упустили! Мы сосредоточились на том, чтобы отделить тебя от Далинара, а не на том, во что наши действия могут тебя превратить!

Моаш перевел взгляд с Грейвса на Каладина. И, бряцая доспехом, бросился прочь по коридору, вскоре скрывшись из вида.

«Кэл, – раздался голос Сил в голове Каладина. – Происходит что-то очень нехорошее. Я чувствую это в ветрах».

Грейвс смеялся как безумец.

– Отделить меня, – прошептал мостовик, – от Далинара? Зачем им это?

Он повернулся и посмотрел на восток.

«О нет!..»

Проглоченный небом

121

Но кто этот странник, непокорная фигура, в которой нет никакого смысла? Я бросаю взгляд на то, к чему он причастен, и мир открывается передо мною. Я бегу в страхе. Невероятно. Неужели?

Из Диаграммы, Псалом чудес западной стены: параграф 8(Пометка Адротагии: Может, речь о Мрейзе?)

Она не сказала, сумеет ли открыть тропу? – уточнил Далинар, шагая к командному шатру. Дождь колотил по земле вокруг него и был таким плотным, что отдельные несомые ветром струи уже стали неразличимы в ярком сиянии фабриалевых светильников Навани. Ему давным-давно следовало отыскать убежище.

– Нет, светлорд, – ответил мостовик Питт. – Но светлость настаивала, нам не выдержать того, что приближается. Двух Великих бурь.

– Как может их быть две? – спросила Навани. Она была в плотном плаще, но все равно промокла до нитки, и ее зонт давно унесло ветром. По другую сторону от Далинара спешил Ройон, его борода и усы обвисли от дождя.

– Не знаю, светлость, – сказал Питт. – Но это ее слова. Великая буря и что-то еще. Она назвала это Бурей бурь. Она ожидает, что они столкнутся точнехонько здесь.

Далинар нахмурился. Командный шатер был прямо перед ним. Внутри он сможет поговорить со своими полевыми командирами и…

Палатка содрогнулась, и порывом ветра ее сорвало с земли. Волоча за собой веревки и колышки, она пролетела рядом с Далинаром, едва не зацепив его. Великий князь выругался, когда свет десятка фонарей – раньше освещавших внутренность шатра – озарил плато. Письмоводительницы и солдаты поспешно бросились спасать карты и бумаги, на которые набросился дождь.

– Вот буря! – воскликнул Далинар и повернулся спиной к сильному ветру. – Доложите обстановку!

– Сэр! – Командующий Каэл, глава полевого штаба, приблизился к великому князю в сопровождении жены Апары. Одежда Каэла была большей частью сухой, но ненадолго. – Аладар одержал победу на своем плато! Мы как раз писали вам сообщение.

– В самом деле? – Благослови Всемогущий этого человека. Он смог.

– Да, сэр, – подтвердил Каэл. Ему приходилось перекрикивать ветер и дождь. – Великий князь Аладар сказал, что поющие паршенди не сопротивлялись и позволили себя перебить. Оставшиеся сбежали. Даже с учетом поражения Ройона, мы сегодня победили!

– Что-то непохоже!.. – прокричал Далинар в ответ. Всего несколько минут назад дождь был легким. Ситуация ухудшалась на глазах. – Немедленно передайте приказ Аладару, моему сыну и генералу Халу. К юго-востоку отсюда есть совершенно круглое плато. Я хочу, чтобы все наши войска двинулись туда и приготовились к надвигающейся буре.

– Да, сэр! – ответил Каэл и отсалютовал ему, ударив кулаком по груди. Другой рукой, однако, он указывал куда-то Далинару за плечо. – Сэр, вы это видели?!

Великий князь обернулся и посмотрел на запад. Там сверкали красные вспышки, молнии низвергались одна за другой. Сами небеса конвульсивно содрогались, порождая нечто – огромную клубящуюся грозовую воронку, которая быстро разрасталась вширь.

– Всемогущий Всевышний… – прошептала Навани.

Поблизости еще один шатер начал отрываться от земли, колышек за колышком.

– Каэл, бросайте палатки, – велел Далинар. – Поднять всех по тревоге. Немедленно! Навани, отправляйся к светлости Шаллан. Помоги ей, если сможешь.

Офицер кинулся прочь и начал выкрикивать указания. Вдовствующая королева последовала за ним и исчезла в ночи вместе с отрядом солдат.

– А я, Далинар? – спросил Ройон.

– Ты должен возглавить своих людей и отвести их в безопасное место, – бросил Черный Шип. – Если таковое существует.

Ближайший шатер опять затрясся. Великий князь Холин нахмурился. Ткань двигалась не соответствуя порывам ветра. И он слышал… крики?

Полотно шатра треснуло, наружу вывалился Адолин и проехался по камням на спине. Его доспех истекал светом.

– Адолин! – закричал Далинар и бросился к сыну.

В броне юноши не хватало нескольких частей. Он посмотрел на отца, стиснув зубы; из носа у него текла кровь. Он что-то сказал, но ветер унес слова. Ни шлема, ни левого наруча, нагрудник кирасы треснул и едва держится, правая нога вся открыта. Кто мог сотворить такое с осколочником?

И вскоре Далинар узнает кто. Великий князь Холин прижал к себе сына, устремив взгляд на разгромленный шатер. Тот колыхался на ветру и рвался, пока мимо шел человек, за которым оставался клубящийся след из буресвета. Эти чуждые черты, белые одежды, прилипшие к телу из-за дождя, опущенная безволосая голова, тени, спрятавшие глаза, что лучились буресветом.

Тот, кто лишил жизни Гавилара. Сзет, Убийца в Белом.

Шаллан разбирала надписи на стене круглой комнаты в отчаянных поисках какого-то способа запустить Клятвенные врата.

У нее получится. Обязательно получится!

– Это все написано на Напеве зари, – пробормотала Инадара. – Я ничего не могу понять.

«Сияющие рыцари – ключ».

Разве не должно было хватить меча Ренарина?

– Каков узор? – прошептала она.

– Ммм… – ответил спрен. – Возможно, ты его не видишь, потому что находишься слишком близко? Как с Расколотыми равнинами?

Шаллан, поколебавшись, встала и прошла в центр комнаты, где изображения Сияющих рыцарей и их королевств встречались в одной точке.

– Светлорд Ренарин? – встревожилась Инадара. – С вами все в порядке? – Юный принц упал на колени и скорчился у стены.

– Я вижу! – в лихорадке воскликнул младший сын князя Холина, и его голос эхом отразился от сводов. Ревнители, изучавшие часть фрески, уставились на принца. – Я вижу будущее. Почему? Почему, Всемогущий? За что ты меня так проклял? – Он жалобно закричал, встал и чем-то с треском ударил по стене. Камень? Откуда он его взял? Схватив булыжник рукой в латной перчатке, Ренарин начал писать.

Потрясенная, Шаллан шагнула к нему. Последовательность цифр?

Все нули.

– Она пришла, – прошептал Ренарин. – Она пришла, она пришла, она пришла. Мы покойники. Мы покойники. Мы покойники…

Далинар стоял на коленях под небом, разваливавшимся на части, прижимая к себе сына. Дождь смыл кровь с лица Адолина, и парень моргнул, все еще в шоке от полученной трепки.

– Отец… – проговорил юноша.

Убийца спокойно шагнул вперед, он явно не торопился. Казалось, человек в белом скользит сквозь дождь.

– Сын, когда княжество станет твоим, – сказал Далинар, – не позволяй никому испортить себя. Не играй в их игры. Веди. Не будь ведомым.

– Отец! – крикнул Адолин, и в глазах у него прояснилось.

Далинар поднялся. Его старший сын рывком перевалился на четвереньки и попытался встать, но убийца сломал один из поножей, и двигаться оказалось почти невозможно. Юноша шлепнулся обратно в лужу.

– Адолин, тебя хорошо обучили, – продолжил Далинар, не сводя глаз с убийцы. – Ты лучше меня. Я тиран, которому пришлось измениться, чтобы стать кем-то другим. Но ты, ты был хорошим человеком с самого начала. Возглавь их, сын. Объедини их.

– Отец!

Далинар пошел прочь от Адолина. Вокруг письмоводительницы и адъютанты, и капитаны, и рядовые орали и суетились, пытаясь отыскать порядок в хаосе бури. Они последовали приказу Далинара о выводе войск, и большинство просто не заметило человека в белом.

Шинец замер в десяти шагах от Далинара. Ройон с бледным лицом и дрожащими губами попятился от них и закричал:

– Убийца! Убийца!

Ливень чуть ослабел. Это не очень-то обнадежило Далинара; красные молнии на горизонте никуда не делись. Неужели это… буревая стена росла на пути новой бури? Его потуги заткнуть паршенди оказались безуспешными.

Шинец не спешил атаковать. Он стоял напротив Черного Шипа – недвижный, с каменным лицом, по которому текла вода. Его спокойствие было неестественным.

Великий князь Холин был намного выше и шире в плечах. Невысокий мужчина в белом, с бледной кожей, по сравнению с ним казался юношей, почти подростком. Позади них вопли Ройона затерялись в общей суматохе. Однако мостовики все же услышали и окружили Далинара с копьями в руках.

– Парни, вы ничего не можете сделать, – отмахнулся от них Далинар. – Позвольте мне самому с ним сразиться.

«Десять ударов сердца».

– Почему? – спросил Черный Шип шинца, который по-прежнему стоял под дождем. – Почему ты убил моего брата? Они объяснили смысл своего приказа?

– Я Сзет-сын-сына-Валлано, – резко бросил его противник. – Неправедник из Шиновара. Я выполняю приказы хозяев и не прошу объяснений.

Великий князь изменил свое суждение. Этот человек не был спокоен. Он только казался таким, но когда говорил, то почти не разжимал челюсти, а глаза его были распахнуты слишком широко.

«Он безумен, – осознал Далинар. – Вот же буря!»

– Ты не обязан это делать, – произнес он вслух. – Если дело в деньгах…

– Что мне причитается, – заорал убийца, и от его лица полетели капли дождевой воды, из губ вырвался буресвет, – в конце концов станет моим! Все без остатка. Мне этого с головой хватит, камнеходец!

Сзет отвел руку в сторону, в ней появился осколочный клинок. Потом резко и пренебрежительно – будто попросту срезая кусочек хряща с порции мяса – он ринулся вперед и замахнулся на Далинара.

Черный Шип отбил его клинок собственным, упавшим в его поднятую руку.

Убийца покосился на оружие Далинара и улыбнулся тонкими губами, мельком показав зубы. Эта напряженная улыбка соответствовала одержимому взгляду и была одной из самых злобных, какие Далинару только доводилось видеть.

– Благодарю, – бросил убийца, – что длишь мои мучения, не умирая легко. – Он отпрянул и превратился в полыхающий белый факел.

А потом ринулся на Далинара с нечеловеческой быстротой.

Адолин выругался, стряхивая оцепенение. Вот буря, до чего же болит голова. Принц здорово ударился о камни, когда убийца швырнул его на землю.

Отец сражался с Сзетом. Слава Всемогущему, он прислушался к голосу разума и сковал себя узами с клинком несчастного безумца. Адолин стиснул зубы и ценой немалых усилий поднялся на ноги – со сломанным поножем это оказалось трудно. Хотя дождь прекратился, небо по-прежнему было темным. На западе молнии так часто сыпались на землю, что превратились в подобие красного водопада.

В то же самое время ветер с востока крепчал. Там, в стороне Изначалья, тоже что-то назревало. Это было очень плохо.

«То, что мне сказал отец…»

Адолин зашатался и чуть не упал, но чьи-то руки поймали, он сохранил равновесие. Принц огляделся и увидел, что все те же два мостовика, Шрам и Дрехи, поддерживают его на ногах.

– Вы двое, – завопил Адолин, – получаете повышение, клянусь бурей! Помогите мне снять латы. – Он неистово принялся сдирать части брони. Доспех получил такой урон, что стал почти бесполезен.

Вблизи звенел металл, там сражался его отец. Если он продержится еще немного, Адолин сумеет помочь. Он не позволит этой твари снова себя обставить. Только не в этот раз!

Принц бросил взгляд на Далинара и застыл, схватившись за ремни, что удерживали нагрудник кирасы.

Его отец… его отец двигался красиво.

Далинар сражался не за свою жизнь. Он уже давно жил чужой жизнью.

Он бился за Гавилара. Атаковал, как должен был делать много лет назад, когда упустил свой шанс. В момент между двумя бурями, пока дождь утих, а ветра делали вдох, чтобы потом задуть с новой силой, он танцевал вместе с убийцей королей и каким-то образом держался.

Шинец двигался точно тень. Его шаги казались слишком быстрыми для человека. Прыгнув, он взмыл в воздух. Взмахи его меча походили на вспышки молний, и время от времени он протягивал другую руку, словно желая схватить Далинара.

Вспомнив их предыдущую встречу, Черный Шип узнал в этом движении самое опасное из орудий Сзета. Каждый раз великому князю удавалось взмахом меча вынудить противника отпрянуть. Шинец атаковал с разных сторон, но Далинар Холин не тратил времени на размышления. Мысли могли путаться, разум мог затуманиться.

Чутье знало, что следует предпринять.

Пригнуться, когда Сзет прыгнул над его головой. Шагнуть назад, избегая удара, который должен был рассечь его хребет. Сделать выпад, вынудив убийцу отскочить. Три быстрых шага назад, грозно вскинуть меч и ткнуть, целясь в руку врага, когда тот попытается его коснуться.

Получилось. Какое-то время он смог противостоять этой твари. Мостовики держались позади, как он и велел. Лишь бы не помешали.

Он пока не умер. Но и не победил.

Вот Черный Шип увернулся от удара, но сделал это недостаточно быстро. Убийца оказался слишком близко и ткнул его кулаком в бок.

Ребра Далинара треснули. Он охнул и пошатнулся, едва не упал. Взмахнул клинком, отгоняя убийцу, но это не имело значения. Вред причинен. Он опустился на колени, больше не в силах оставаться на ногах из-за боли.

В тот миг он осознал истину, которую должен был понять давным-давно.

«Если бы я оказался той ночью на своем месте, трезвый, а не забывшийся пьяным сном… Гавилар бы все равно умер.

Я бы не одолел шинца. Не могу сделать этого сейчас, не смог бы и тогда. Я не в силах был его спасти».

Это принесло мир, и Далинар наконец-то сбросил с плеч камень, который нес больше шести лет.

Убийца ринулся к князю Холину, излучая жуткое буресветное сияние, но кто-то обрушился на него со спины. Далинар думал, это его старший сын или, возможно, кто-то из мостовиков.

Но это был Ройон.

Адолин отбросил последнюю броневую пластину и бегом кинулся к отцу. Он не слишком опоздал. Далинар стоял на коленях перед убийцей, побежденный, но еще живой.

Адолин закричал, приближаясь, но внезапно кто-то выскочил из покосившегося шатра. Великий князь Ройон – вооруженный неуместным обычным мечом и в сопровождении небольшого отряда – атаковал убийцу.

У крыс, напавших на ущельного демона, было больше шансов.

Адолин даже вскрикнуть не успел, как шинец, двигаясь с ослепительной скоростью, повернулся и срезал меч Ройона у рукояти. Рука Сзета вылетела вперед и ударила великого князя в грудь.

Ройон взмыл в воздух, оставляя за собой слабый буресветный след. Он заорал, когда небо поглотило его.

Он продержался дольше своих людей. Убийца заметался среди них, проворно избегая копий, двигаясь со сверхъестественным изяществом. Дюжина солдат погибла в один миг, и глаза их выгорели.

Адолин перепрыгнул через труп, что упал ему под ноги. Вот буря! Он все еще слышал, как где-то наверху кричит Ройон.

Молодой человек атаковал шинца, но тварь извернулась и отбила его осколочный клинок. Сзет ухмылялся. Между зубами просачивался буресвет, хотя он молчал.

Адолин попытался применить технику Дыма, атакуя быстрой последовательностью колющих ударов. Убийца парировал все, не выказывая беспокойства. Юноша сосредоточился и применил все свое дуэльное мастерство, но против этого существа он был… ребенком.

Ройон, все еще вопя, рухнул с неба и ударился о землю с тошнотворным влажным хрустом. Быстрый взгляд в его сторону поведал, что великий князь уже не встанет.

Адолин выругался и ринулся на шинца, но трепещущий тент – которого противник мимоходом коснулся – вдруг прыгнул на него. Чудовище могло повелевать неодушевленными предметами! Адолин рассек ткань и бросился вперед, замахиваясь.

Убийцы не было.

«Пригнись!»

Он упал навзничь и почувствовал, как что-то прошелестело над головой, – то пролетел враг. Осколочный клинок Сзета с шипением пронесся в нескольких дюймах от волос Адолина.

Принц перекатился и поднялся на колени, пыхтя.

Как… Что же ему делать?..

«Мне с ним не справиться, – осознал Адолин. – Никому такое не по силам».

Убийца приземлился легко. Принц снова вскочил и обнаружил, что не один. Вокруг него построилась дюжина мостовиков. Шрам, возглавивший их, посмотрел на Адолина и кивнул. Славные ребята. Они видели, как погиб Ройон, и все равно присоединились. Молодой человек взвесил осколочный клинок на ладони и заметил, что неподалеку отец сумел подняться на ноги. Его взяла в кольцо еще одна небольшая группа мостовиков, и он не стал возражать. Отец и сын сразились – и проиграли. Осталось только надеяться на чудо.

Рядом раздался крик. Генерал Хал и ударный отряд, судя по приближавшемуся знамени. Время истекало. Убийца стоял на мокром плато, опустив голову, между двумя группками мостовиков, окружавших Далинара и Адолина. Упавшие синие фонари еще светились. Небо потемнело, как ночью, если не считать время от времени озарявших его красных молний.

Напасть на осколочника всей толпой. Надеяться на счастливый удар. Другого пути нет. Адолин кивнул отцу. Далинар ответил таким же мрачным кивком. Он знал. Знал, что эту тварь невозможно победить.

«Возглавь их, сын.

Объедини их».

Адолин закричал и бросился в атаку, вскинув меч. Мостовики последовали за ним. Далинар тоже двинулся вперед, медленнее, прижимая одну руку к груди. Буря свидетельница, он едва держался на ногах.

Сзет вскинул голову, лицо его не выражало никаких чувств. Когда они приблизились, он прыгнул, взмыл в воздух.

Адолин проследил за ним взглядом. Не могли же они его спугнуть…

Враг кувыркнулся в полете и рухнул обратно на землю, сияя точно комета. Адолин едва успел парировать удар клинка – просто неимоверной силы. Принца отшвырнуло назад. Убийца крутанулся – и два мостовика упали с выжженными глазами. Другие потеряли наконечники копий, пытаясь заколоть шинца.

Сзет вырвался из-под навалившихся тел; на его собственном теле виднелось несколько кровоточащих ран. Не успел Адолин и глазом моргнуть, они… закрылись, и кровь перестала течь. Все – как говорил Каладин. Адолина охватила внезапная жуткая слабость, когда он понял, сколь незначительны на самом деле их шансы на победу.

Убийца метнулся к Далинару, державшемуся в задних рядах атакующих. Пожилой солдат поднял свой клинок, словно в знак уважения, а потом сделал выпад.

Всего один удар. Это был способ уйти.

– Отец… – прошептал Адолин.

Убийца парировал клинок, а потом прижал ладонь к груди князя Холина.

Великий князь вдруг засиял и взмыл в темное небо. Молча.

Плато окутала тишина. Некоторые мостовики помогли раненым товарищам подняться. Другие обратились к убийце и приняли боевое построение. Их лица исказила ярость.

Шинец опустил свой клинок и повернулся, чтобы уйти.

– Ублюдок! – заорал Адолин, бросившись за ним. – Ублюдок! – Из-за слез он почти ничего не видел.

Сзет остановился и направил меч на юношу.

Принц замер. Буря свидетельница, как же сильно болела голова!

– Я сделал дело, – прошептал убийца. – Все кончено. – Он отвернулся от Адолина и продолжил свой путь.

«Клянусь Преисподней, это я тебя прикончу!» Адолин вскинул осколочный клинок над головой.

Неправедник развернулся и с такой силой ударил по лезвию его клинка собственным мечом, что Адолин отчетливо услышал хруст в своем запястье. Клинок вырвался из его пальцев, кувыркнулся в воздухе и исчез. Шинец выбросил вперед руку, кулаком ткнул Адолина в грудь – и у принца внезапно перехватило дыхание.

Оглушенный, он рухнул на колени.

– Полагаю, – прорычал шинец, – в свободное время я могу убить еще одного. – Потом он ухмыльнулся – это была ужасная улыбка со стиснутыми челюстями и широко распахнутыми глазами. Словно он испытывал неимоверную боль.

Адолин, хрипло дыша, ждал удара. Он смотрел в небо. «Отец, прости. Я…

Я…»

Что это?

Он моргнул и уставился на нечто светящееся, спускавшееся с неба, точно падающий лист. Фигура. Человек.

Далинар.

Великий князь медленно парил, словно весил не больше облачка. Белый свет струился от его тела вьющимися потоками дыма. Неподалеку забормотали мостовики, завопили солдаты, указывая в небо.

Адолин моргнул, уверенный, что бредит. Но нет, это и впрямь был отец. Словно… словно один из Вестников, спускающийся из Чертогов Спокойствия.

Убийца глянул вверх и попятился, в ужасе открыв рот:

– Нет… НЕТ!!!

А потом мимо великого князя Холина пронесся полыхающий огненный шар, похожий на падающую звезду. Он рухнул наземь, и от него во все стороны разошлись волны буресвета, точно белый дым. В центре был человек в синем – он присел, одной рукой упираясь о камни, а в другой сжимая светящийся осколочный клинок.

Его глаза сияли, в сравнении с ними свет убийцы показался тусклым. Мужчина был в форме мостовика, и на лбу виднелись рабские глифы.

Расширяющееся кольцо дымного света исчезло, не считая большого глифа, формой напоминавшего меч, – он повисел еще мгновение и растворился в воздухе.

– Ты послал его на смерть, убийца, – бросил Каладин, и облачко буресвета вырвалось из его рта, – но небеса и ветра принадлежат мне. Они мои по праву, и твоя жизнь – тоже.

Узоры из света

122

Почти нет сомнений в том, что один предаст остальных.

Из Диаграммы, Книга 2-го выдвижного ящика в письменном столе: параграф 27

Каладин позволил буресвету перед собой рассеяться. Энергия заканчивалась – неистовый полет через равнины осушил его до дна. Какое потрясение он испытал, когда вспышка света, поднявшаяся в темнеющее небо над озаренным плато оказалась великим князем Холином собственной персоной. Чудовище почти прикончило его.

Мостовик перехватил его и спустил на землю посредством аккуратного переплетения потоков буресвета. А вот и Сзет – глаза распахнуты, губы дрожат, он отпрянул от князька, предостерегающе направив меч на нового противника. Охвачен ужасом.

Отлично.

Далинар наконец-то мягко приземлился на плато.

– Найдите убежище, – велел Кэл, и ураган в его жилах еще немного ослабел. – Я видел бурю, пока летел сюда… большую. Она идет с запада.

– Мы в процессе отхода.

– Поспешите, – бросил Каладин. – Я разберусь с нашим другом.

– Капитан?

Каладин повернулся и посмотрел на великого князя, который стоял прямо, хоть и прижимал одну руку к груди. Далинар уставился ему в глаза:

– Ты и правда тот, кого я искал.

– Да. Наконец-то.

Бывший раб повернулся к шинцу. Он миновал Четвертый мост в плотном построении, и мостовики – по команде, которую рявкнул Тефт, – что-то швырнули на землю перед ним. Синие фонари с огромными самосветами, которые продержались без подпитки во время Плача.

Какие же они молодцы! Буресвет заструился, наполняя Каладина, пока он шел. Но внутри у него все сжалось, когда он увидел трупы с выжженными глазами. Педин и Март. Эт прижимал к себе тело брата и плакал. Другие мостовики потеряли конечности.

Каладин зарычал. Хватит. Он больше никого не отдаст этому чудовищу.

– Ты готова? – прошептал он.

«Разумеется, – ответила Сил в его голове. – Не меня тут пришлось дожидаться».

Светящийся, наполненный буресветом и яростью Каладин бросился на убийцу, и их клинки встретились.

– Мы покойники… – бормотал Ренарин.

– Кто-нибудь, заткните его! – рявкнула Шаллан. – Суньте кляп в рот, если придется. – Девушка демонстративно отвернулась, игнорируя принца, несшего чепуху. Она по-прежнему стояла в центре комнаты с фресками на стенах. Узор. В чем же здесь узор?

Круглая комната. Штуковина с одной стороны, которая приспосабливалась к осколочным клинкам разной формы. Изображения рыцарей на полу, сияющих от буресвета, указывающие на город-башню, в точном соответствии с мифами. Десять ламп на стенах. Замок висел над тем, что она сочла изображением Натанатана, королевства, занимавшего прежде территорию Расколотых равнин. Оно…

Десять ламп. С самосветами внутри. Каждый закрыт металлической решеткой.

Шаллан моргнула, испытав потрясение:

– Это же фабриаль.

Убийца взмыл в воздух. Каладин последовал за ним, лучась буресветом.

– Как идет отступление? – заорал Далинар, пересекая плато. Ребра у него дико болели, полученная до этого рана была немногим лучше. Вот буря! Сражаясь, он ее почти не чувствовал, но теперь боль ярилась. – Кто-нибудь, добудьте мне сведения!

Письмоводительницы и ревнители появились из ближайших покосившихся шатров. Повсюду раздались громкие возгласы. Ветер усиливался – передышка, недолгое затишье подошли к концу. Им надо бежать с этих плато. Немедленно!

Далинар достиг Адолина и помог юноше подняться. Ему здорово досталось – весь в синяках, одежда изодрана, взгляд затуманенный. Он напряг правую руку, поморщился от боли и аккуратно ее расслабил.

– Преисподняя! – выдохнул Адолин. – Этот мостовичок в самом деле один из них? Сияющий рыцарь?

– Да.

Удивительно, но принц улыбнулся с явным удовлетворением.

– Ха! Я знал, что с ним что-то не так.

– Ступай, – велел Далинар, подталкивая сына. – Надо переместить армию на два плато в том направлении, где ждет Шаллан. Иди туда и организуй все. – Он посмотрел на запад; ветер усилился, и с ним то и дело налетал дождь. – Времени мало.

Адолин крикнул мостовикам следовать за собой, и они повиновались, помогая своим раненым, – хотя, к несчастью, им пришлось бросить павших товарищей. Несколько человек несли осколочный доспех Адолина, который, похоже, полностью истощился.

Далинар заковылял на восток через плато, двигаясь так быстро, как только мог в таком состоянии. Он искал… Да. Место, где оставил Храбреца. Конь фыркнул, тряхнул мокрой гривой.

– Спасибо тебе, старый друг, – сказал Далинар, протянув руку к ришадиуму. Невзирая на гром и хаос, жеребец не сбежал.

В седле князю стало куда легче, и в конце концов он разглядел, что армия Ройона течет на юг организованными рядами. Он позволил себе вздох облегчения при виде их упорядоченного марша; большая часть армии уже перешла на южное плато, и до круглого им оставалось пересечь всего одно. Чудесно. Он не помнил, куда послал капитана Хала, но, поскольку сам Ройон пал, князь опасался, что армию охватил хаос.

– Далинар! – окликнул кто-то.

Он повернулся и обнаружил совершенно неуместное зрелище: Себариаль и его любовница сидели под навесом и поедали сушеные фрукты с блюда, которое держал перед ними растерянный солдат.

Союзник отсалютовал Далинару чашей с вином.

– Надеюсь, ты не возражаешь, – сказал он. – Мы посягнули на твои припасы. Их как раз несло мимо, прямиком к роковому концу.

Черный Шип уставился на них. В руках у Палоны был роман, и она читала.

– Ты это организовал? – спросил Далинар, кивком указывая на армию Ройона.

– Тут была такая суматоха, – объяснил Себариаль. – Они бродили туда-сюда, орали друг на друга, плакали и стенали. Очень поэтично. Я подумал – кто-то должен направить их в нужную сторону. Моя армия уже переправилась на нужное плато. Ты ведь понимаешь, там будет довольно тесно.

Палона перелистнула страницу, почти не обращая внимания на разговор.

– Ты видел Аладара? – поинтересовался Далинар.

Себариаль взмахнул рукой, сжимавшей чашу с вином:

– Он должен уже завершить переход. Найдешь его в той стороне. Повезло, что подветренной.

– Не задерживайся здесь, – попросил Далинар. – Иначе ты покойник.

– Как Ройон?

– К несчастью.

– Значит, это правда, – произнес Себариаль и, встав, отряхнул брюки – они каким-то образом все еще были сухими. – И над кем же я теперь буду насмехаться? – Он горестно покачал головой.

Далинар поехал в указанном направлении. Он заметил невероятное – два мостовика все еще следовали за ним, и им удалось его догнать там, где он задержался с Себариалем. Телохранители отсалютовали великому князю.

Глава Дома Холин сказал им, куда направляется, и прибавил скорости. Вот буря! С точки зрения боли, ехать верхом со сломанными ребрами было ненамного лучше, чем идти. Даже хуже.

Князь действительно обнаружил на следующем плато Аладара, который надзирал за тем, как его армия перетекала на указанное Шаллан. Раст Элталь тоже был там, в осколочном доспехе – из тех, что добыл на дуэли Адолин, – и руководил одним из механических мостов Далинара. Мост опустили рядом с двумя другими, которые пересекали ущелье в таких местах, где с помощью малых мостов это было бы невозможно.

Плато, на котором все они собирались, относительно небольшое, по меркам Расколотых равнин, но все-таки в нем набиралось несколько сотен ярдов в поперечнике. Можно было надеяться, что армии на нем поместятся.

– Далинар? – окликнул Аладар, подъезжая. С его седла свисал огромный бриллиант – похоже, украденный из фабриалевого фонаря Навани, – озарявший мокрый мундир и повязку на лбу, но в остальном великий князь выглядел невредимым. – Что происходит? Мне никто не может толком ответить на этот вопрос.

– Ройон мертв, – устало проговорил Далинар, придержав поводья Храбреца. – Он пал с честью, атакуя убийцу. Я надеюсь, шинца на какое-то время отвлекут.

– Мы победили, – радовался Аладар. – Я разбил тех паршенди. Свыше половины их мертвыми на том плато – возможно, даже три четверти. Адолин справился еще лучше, и, по донесениям, те, что были на плато Ройона, сбежали. Договор Отмщения выполнен! Возмездие за Гавилара свершилось и война окончена!

Он очень гордился. Далинар понял, что не может выдавить слова, которые разочаруют великого князя, и просто смотрел на него в оцепенении.

«Непозволительно, – подумал Черный Шип и ссутулился в седле. – Я должен вести их за собой».

– Это не имеет значения, да? – спросил Аладар чуть тише. – То, что мы победили?

– Конечно имеет.

– Но… разве мы не должны ощущать что-то другое?

– Изнеможение, – пробормотал Далинар, – боль, страдания. Вот что обычно чувствуешь после победы, Аладар. Мы победили, да, но теперь нам надо выжить, чтобы остаться победителями. Твои люди почти перешли?

Аладар кивнул.

– Отправь всех в центр, – велел Далинар. – Пусть прижмутся друг к другу, если придется. Мы должны быть готовы пройти через портал как можно быстрее, как только он откроется.

Если откроется.

Далинар погнал Храбреца вперед, пересек один из мостов и приблизился к плотным рядам солдат на другой стороне. Оттуда он не без труда стал пробираться к центру, где надеялся отыскать спасение.

Каладин взмыл в воздух следом за убийцей.

Расколотые равнины быстро удалялись от него. Мерцали упавшие самосветы, брошенные там, где ветром снесло палатки или где погибли солдаты. Они озаряли не только центральное плато, но и три по сторонам от него, а также еще одно – сверху оно выглядело до странности круглым.

Армии собирались там. На прочих плато тут и там виднелись небольшие холмики, точно веснушки на лице. Трупы. Так много…

Каладин обратил взгляд к небу. Он снова свободен. Ветра текли под ним, как будто поднимая и подталкивая. Несли его. Осколочный клинок растворился в тумане, и появилась Сил – превратилась в ленту из света и вертелась вокруг него.

Сил жива. Сил жива! Кэла по-прежнему переполнял восторг от этого. Разве она не должна быть мертвой? Когда он спросил ее об этом, пока они летели сюда, ответ был прост:

«Я была столь же мертва, сколь и твои клятвы».

Кэл продолжал подниматься, уходя с пути надвигающихся бурь. С высоты он видел их отчетливо. Сразу две: одна катилась с запада, озаренная вспышками красных молний, другая приближалась с востока, и ей предшествовала серая буревая стена. Они должны столкнуться.

– Великая буря? – поинтересовался Каладин, взмывая все выше следом за Сзетом. – Красную бурю призвали паршенди, но откуда взялась Великая буря? Сейчас не время для нее.

– Мой отец, – с мрачной торжественностью проговорила Сил. – Он ускорил ее ход. Каладин, он… сломлен. Он считает, что ничто из этого не должно было случиться. И хочет со всем покончить, всех смыть прочь, пытается спрятаться от будущего.

Ее отец… то есть сам Буреотец желал, чтобы все погибли?!

Великолепно.

Убийца исчез наверху, погрузился в темные облака. Каладин стиснул зубы и добавил ради ускорения новый поток буресвета в плетение, тянувшее его вверх. Он влетел в слой туч как стрела, и все вокруг него окрасилось в невыразительный серый цвет.

Юноша следил, не появятся ли проблески света, означающие, что Сзет бросился в атаку. Он понимал, что на предупреждение не стоит особо рассчитывать.

Пространство вокруг него посветлело. Убийца? Каладин отвел руку в сторону, и Сил тотчас же превратилась в клинок.

– А как же десять ударов сердца? – уточнил он.

«Только не в том случае, когда я рядом и начеку. Проволочка свойственна тем, кто мертв. Их надо каждый раз призывать из небытия».

Каладин вырвался из туч на солнечный свет.

И ахнул. Он и забыл, что сейчас день. Здесь, высоко над сумерками войны, солнечный свет проливался на покрывало из облаков, заставляя их излучать сияние, бледное и прекрасное. Разряженный воздух был ледяным, но неистовый буресвет внутри позволял не обращать на это никакого внимания. Враг завис неподалеку, ногами к земле, с опущенной головой и серебристым осколочным клинком в руке. Каладин разорвал часть потоков буресвета из плетения, чтобы остановиться вровень с убийцей.

– Я Сзет-сын-сына-Валлано, – провозгласил шинец. – Неправедник… Неправедник. – Он поднял голову; его глаза были широко распахнуты, челюсти крепко сжаты. – Ты украл клинки чести. Это единственное объяснение.

«Вот буря!» Каладин всегда представлял себе Убийцу в Белом спокойным, хладнокровным. Это же было нечто совсем иное.

– Такого оружия у меня нет, – возразил мостовик. – И я не понимаю, зачем оно могло бы мне понадобиться.

– Я слышу твою ложь. Я узнаю ее. – Сзет метнулся вперед, замахиваясь мечом.

Кэл бросил дополнительный поток буресвета в сторону и сместился, убравшись с дороги противника. Замахнулся клинком, но и близко не задел шинца.

– Надо было мне больше упражняться с мечом, – пробормотал он.

«О! Точно. Тебе ведь наверняка хочется, чтобы я была копьем, да?»

Оружие расплылось облаком тумана, потом удлинилось и выросло в серебристое копье с мерцающей вязью глифов вдоль заостренных сторон наконечника. Сзет кувыркнулся в воздухе и вновь уравновесил плетения потоков буресвета так, чтобы зависнуть. Вытаращился на копье и, похоже, вздрогнул.

– Нет. Неправедник. Я неправедник. Никаких вопросов.

Буресвет заструился изо рта Сзета, когда он запрокинул голову и заорал; напрасный человеческий вопль растворился в бескрайнем пространстве небес.

Под ними загрохотал гром и облака потемнели.

Шаллан металась по круглой комнате от лампы к лампе, заряжая каждую буресветом. Она ярко сияла, вобрав в себя свет из фонарей ревнителей. Не было времени на объяснения.

Вот и вся секретность по поводу ее способностей к связыванию потоков.

Вся комната представляла собой огромный фабриаль, питавшийся буресветом ламп. Она должна была это понять сразу. Шаллан миновала Инадару, которая уставилась на нее.

– Светлость, как… как вы это делаете?

Несколько ученых дам опустились на пол и принялись спешно рисовать охранные глифы на тряпках, из-за влажности используя мел. Шаллан не знала, молятся они о защите от бурь или от нее самой. Но кто-то точно прошептал: «Падшая Сияющая», и она это услышала.

Еще две лампы. Она зарядила рубин, оживила его, и буресвет в ней закончился.

– Самосветы! – потребовала она, завертевшись. – Мне нужен буресвет!

Люди в комнате переглядывались, и только Ренарин с плачем продолжал царапать на стене одни и те же глифы. Буреотец! Она осушила всех до дна. Одна из ученых разыскала в мешке масляный фонарь, тот излучал свет, бледный по сравнению с лампами на стенах. Шаллан выбежала из дыры на месте двери и оглядела солдат, что собирались снаружи. Их были тысячи и тысячи во тьме. К счастью, у некоторых имелись фонари.

– Мне нужен ваш буресвет! – крикнула она. – Это…

Адолин?! Заметив его в первых рядах толпы, Шаллан ахнула, и на миг все прочие мысли покинули ее. Он опирался на мостовика и выглядел ужасно – левая сторона лица вся в крови и синяках, форма разорвана и окровавлена. Шаллан бросилась вперед и прижалась к нему.

– Я тоже рад тебя видеть, – пробормотал он, зарывшись лицом в ее волосы. – Говорят, ты вытащишь нас из этих неприятностей?

– Неприятностей? – переспросила она.

Гром грохотал и трещал без остановки, а красные молнии падали уже не по отдельности, а сплошным потоком. Вот буря! Она и не поняла, что стихия так близко!

– Ммм… – прогудел Узор. Девушка посмотрела налево. Приближалась буревая стена. Бури были точно две ладони, которые сходились, чтобы раздавить оказавшиеся между ними армии.

Шаллан резко вдохнула, и буресвет вошел в нее, оживил ее. Видимо, у Адолина нашлись один-два самосвета. Он отпрянул, окинул ее взглядом:

– И ты тоже?!

– Э-э… – Она прикусила губу. – Ага. Прости.

– «Прости»? Клянусь бурей, женщина! Ты и летать можешь, как он?

– Летать?

Загрохотал гром. Неизбежная роковая участь. Ну да, точно.

– Убедись, что все готовы двигаться! – воскликнула она и метнулась обратно в зал.

Бури столкнулись под Каладином. Тучи дробились на части; черное, красное и серое смешивалось в огромных воронках, вдоль которых метались молнии. Как будто снова начался Ахаритиам, конец всего сущего.

И над всем этим, у крыши мира, Каладин сражался не на жизнь, а на смерть.

Сзет налетел стремительной вспышкой серебристого металла. Кэл отбил удар – копье в его руке завибрировало, издав отчетливое дзинь. Сзет не остановился, рванулся дальше, и Каладин сместил потоки буресвета, направив себя следом.

Противники неслись на запад, касаясь вершин облаков, хотя с точки зрения Кэла, они падали. Бывший раб летел, держа копье наготове, – наконечник устремлен в точности на шинца-убийцу.

Сзет метнулся влево, и Каладин последовал за ним, изменив направление движения вплетением новых потоков буресвета. Под ними клубились и перемешивались яростные, злые тучи. Бури будто сражались; молнии, озарявшие их, походили на обмен кулачными ударами. То и дело раздавался грохот, и не всегда его причиной был гром. Едва не задев Каладина, облачный слой прорвал массивный кувыркающийся валун, окутанный туманом. Он взлетел по дуге, словно огромное чудовище над океанской гладью, и снова канул в облака.

«Буреотец!..»

Мужчины были в сотнях, возможно, тысячах футов над землей. Что за неистовые силы столкнулись там, внизу, если валуны забрасывало на такую высоту?

Каладин увеличил поток буресвета, направленный в ту же сторону, куда устремился Сзет, ускорился и догнал шинца, двигаясь вдоль верхней части обеих бурь. Приблизившись, он замедлил падение, чтобы уравнять их с Сзетом скорости.

Попытался ткнуть копьем в убийцу. Убийца Гавилара ловко парировал удар, держа осколочный клинок в одной руке, а другой направляя его со стороны обуха, чтобы отбить выпад Каладина.

– Сияющие рыцари, – заорал шинец, – не могли вернуться!

– Они вернулись, – ответил Каладин, снова атаковав противника. – И они тебя прикончат. – Юноша слегка изменил плетение, с помощью буресвета сместился, замахиваясь, и крутанулся в воздухе, стремясь достать Сзета.

Но шинец рванулся вверх и пролетел над копьем Каладина. Они неслись сквозь небо, вдоль облаков; неправедник, бросившись вперед, ударил. Мостовик выругался, едва успев отбросить себя с помощью дополнительных нитей плетения.

Сзет проскользнул мимо него и исчез в облаках внизу, превратившись в тень. Кэл попытался ее отследить, но потерял.

Миг спустя шинец выскочил прямо перед ним и нанес три быстрых укола. Один попал Каладину в руку, и тот выронил Сил.

«Преисподняя!» Юноша перераспределил потоки плетения, чтобы оказаться подальше от Сзета, и погнал буресвет в посеревшую безжизненную руку. Ценой немалых усилий вернул ей цвет, но убийца уже стремительно надвигался сверху.

Каладин охранительным жестом вскинул левую руку, и сгустившийся вокруг нее туман превратился в серебристый щит, излучавший неяркий свет. Удар клинка отразился от щита, и Сзет охнул от неожиданности.

Правая рука Каладина вновь обрела силу, порез исцелился, но, потратив на это так много буресвета, юноша почувствовал себя опустошенным. Он отлетел от Сзета, пытаясь держаться подальше, но убийца не отставал, неотступно следуя за мостовиком.

– Ты в этом деле новичок! – вопил Сзет. – Тебе меня не одолеть. Я одержу победу!

Шинец ринулся вперед, и Сил-копье снова возникла в руках Каладина. Она как будто чувствовала, в какой момент ему требовалось оружие. Убийца королей обрушил свой клинок на Сил. В итоге он и Каладин оказались лицом к лицу и теперь кувыркались, глаза в глаза, увлекаемые плетениями вдоль облаков.

– Я всегда побеждаю! – воскликнул Сзет странным тоном, словно был… сердит.

– Ты ошибся насчет меня, – ответил Каладин. – Я не новичок.

– Ты только что получил свои способности.

– Нет. Ветер принадлежит мне. Небо принадлежит мне. Они были моими с самого детства. Это ты здесь нарушитель границ. Не я.

Они расцепились, Каладин отшвырнул убийцу назад. Он прекратил уделять так много внимания управлению потоками буресвета и тому, что следовало делать.

Вместо этого Кэл позволил себе просто… быть.

Полы мундира заполоскались на ветру, когда он нырнул за Сзетом, целясь копьем ему в сердце. Шинец увернулся, но Каладин бросил копье и замахнулся рукой по широкой дуге. Сил превратилась в секиру. Ее лезвие прошло в дюйме от лица убийцы.

Неправедник выругался, но нанес в ответ удар клинком. Доля секунды – и в руке Каладина появился щит, которым он отбил атаку. Сил растаяла, едва он завершил этот прием, и, когда мостовик выбросил вперед обе руки, превратилась в меч и легла в его подставленные ладони. Возникшее лезвие вошло глубоко в плечо Сзета.

Убийца королей вытаращил глаза. Каладин повернул клинок, вытаскивая его из плоти шинца, а потом попытался ударом наотмашь прикончить противника. Но Сзет был слишком быстрым. Он использовал плетение для торможения и отлетел от него. Каладин двинулся следом, меняя направление потоков буресвета или сплетая их.

Рука Сзета все еще действовала. Преисподняя! Удар в плечо не полностью рассек душу. А у Каладина заканчивался буресвет.

К счастью, у Сзета его оставалось еще меньше. Судя по тому, как ослабело излучаемое им сияние, убийца использовал буресвет куда быстрее, чем Каладин. В самом деле, он не пытался исцелить плечо – на это ушло бы очень много света, – но продолжал удирать, мотаясь из стороны в сторону и пытаясь оторваться от мостовика.

Внизу кипела битва среди теней, в паутине молний, ветров и облачных воронок. Пока Каладин преследовал Сзета, под слоем туч двигалось что-то громадное, тень размером с целый город. Через секунду из темных туч вырвалась верхушка целого плато, медленно вращаясь, словно ее подбросили.

Сзет едва на нее не налетел. Избегая столкновения, он направил плетение вверх так, чтобы взмыть над глыбой, а потом приземлился на нее. Побежал по ее поверхности, пока она вяло крутилась в воздухе, теряя инерцию.

Каладин опустился следом за ним, но не стал разрывать верхнее плетение, оставаясь легким. Он побежал вверх по боковой стороне плато, направляясь почти прямо в небо, и увернулся в тот момент, когда Сзет внезапно развернулся и срезал часть скалы, от чего вниз кубарем посыпались валуны.

Камни с грохотом пронеслись по поверхности плато, и само оно начало падать обратно на землю, кувыркаясь. Сзет достиг высшей точки и спрыгнул. Каладин последовал за ним, соскочив с поверхности камня, что канул в беспокойные облака, точно умирающий корабль в пучину моря.

Погоня продолжилась, но неправедник теперь летел вдоль буревой верхушки спиной вперед, уставившись на Каладина. Глаза у него были безумные.

– Оставь попытки меня убедить! – прокричал он. – Ты не можешь быть одним из них!

– Ты же видел, кто я такой, – ответил Каладин.

– Приносящие пустоту!

– Вернулись! – рявкнул Каладин.

– Быть того не может. Я неправедник! – Убийце не хватало воздуха. – Мне не следует сражаться с тобой. Ты не моя цель. Я… я должен сделать свое дело. Я подчиняюсь!

Повернувшись, он устремился вниз.

Сквозь тучи ринулся на плато, куда ушел Далинар.

Шаллан поспешила в зал, а снаружи столкнулись бури.

Что она делает? Времени не осталось. Даже если она откроет портал, бури уже здесь! Ей не успеть завести всех внутрь.

Они покойники. Все до единого. Наверное, буревая стена уже прикончила тысячи людей.

И все равно веденка побежала к последней лампе и зарядила ее сферы.

Пол начал светиться.

От удивления ревнители выскочили, а Инадара испуганно взвизгнула. Сквозь «дверь» проковылял Адолин, и следом за ним ворвался сокрушительный ветер вместе со струями яростного дождя.

Замысловатые узоры у них под ногами светились изнутри. Это было очень похоже на витраж. Неистовыми жестами призывая Адолина присоединиться к ней, Шаллан метнулась к замочной скважине на стене.

– Меч! – крикнула она Адолину сквозь доносившиеся снаружи звуки бури. – Сюда! – Ренарин уже давно отпустил свой клинок.

Принц повиновался, поспешил к стене и призвал осколочный клинок. Вонзил его в щель, которая опять изменилась сообразно форме лезвия.

Ничего не произошло.

– Не работает, – простонал Адолин.

«Есть только один ответ».

Шаллан схватила его меч за рукоять, выдернула – не обращая внимания на вопль, раздавшийся в голове, стоило прикоснуться к мечу, – и отбросила прочь. Клинок Адолина превратился в туман и исчез.

«Правда, что лежит глубоко».

– Что-то не так с твоим клинком, со всеми клинками. – Она поколебалась всего лишь миг. – Кроме моего. Узор!

Он появился в ее руках – клинок, которым она убивала. Тайная душа. Шаллан вогнала его в скважину, и оружие в ее пальцах начало вибрировать и светиться. Что-то глубоко внутри плато… разомкнулось.

Снаружи сверкали молнии и вопили люди.

Теперь она поняла, как действовал этот механизм. Шаллан всем телом навалилась на меч, толкая его перед собой, как рукоять мельничного жернова. Внутренняя стена здания была чем-то вроде кольца в трубе – она вращалась, в то время как наружная стена оставалась на месте. Меч двигал внутреннюю стену, когда она давила на него, хотя поначалу застревал – мешали вывалившиеся из прорезанного дверного проема каменные плиты. Адолин навалился на рукоять меча вместе с ней, и вдвоем они тащили ее вдоль всего круга, пока не оказались над изображением Уритиру, пройдя половину окружности от Натанатана, где начали путь. Шаллан вытащила клинок.

Десять ламп погасли, словно закрылись глаза.

Каладин следовал за Сзетом сквозь бурю, ныряя во тьму, падая среди мечущихся ветров и сверкающих молний. Ветер напал на него, поволок за собой, и ни одно сплетение не справилось бы с этим. Он, возможно, повелевал ветрами, но бури – совсем другое дело.

«Будь осторожен, – сообщила Сил. – Мой отец тебя ненавидит. Это его вотчина. И все смешалось с чем-то еще более ужасным, другой бурей. Их бурей».

Тем не менее Великие бури были источником буресвета, и, оказавшись здесь, Каладин наполнился силой. Его запасы пополнились до отказа, и с Сзетом явно случилось то же самое. Убийца внезапно появился вновь, точно яркий белый взрыв, который сквозь буйство стихий приближался к плато.

Каладин зарычал и сфокусировался на той же точке. Вокруг него вспыхивали молнии дюжины цветов: красные, фиолетовые, белые, желтые. Дождь промочил его одежду насквозь. Мимо летели камни, некоторые задевали его, но буресвет исцелял с той же скоростью, с какой летающий мусор наносил урон.

Сзет двигался вдоль плато, мчась над самой поверхностью, и следовать за ним было непросто. Бешеный ветер затруднял лавирование, а тьма казалась почти абсолютной. Молнии озаряли равнины резкими вспышками. К счастью, сияние убийцы королей нельзя было спрятать, и Каладин сосредоточился на этом полыхающем маяке.

Быстрее.

В точности как говорил Зайхель много недель назад, Сзету не нужно одолевать Каладина, чтобы победить. Он просто должен добраться до тех, кого Каладин защищал.

Быстрее!

Череда молний озарила плато. И за ними Кэл разглядел очертания войска. Тысячи людей сгрудились на большом круглом плато. Многие искали укрытие. Другие паниковали.

Миг спустя молнии погасли, и земля опять погрузилась во тьму, но Каладин увидел достаточно, чтобы понять: это катастрофа. Катаклизм. Кого-то сдувало с края пропасти, кого-то давили падающие камни. Еще несколько минут – и войску конец. Буря свидетельница, Каладин сомневался, что сам сможет выжить в этом средоточии разрушения.

Сзет рухнул на них, яркая вспышка среди тьмы. Когда Кэл направил поток буресвета на плато, опускаясь, снова ударила молния.

Ее свет озарил Сзета, который стоял посреди пустого плато, растерянный.

Армия исчезла.

Звуки яростной бури снаружи прекратились. Шаллан, мокрая и продрогшая, дрожала.

– Всемогущий Всевышний… – выдохнул Адолин. – Я почти боюсь того, что мы увидим.

Вращая внутреннюю стену здания, они передвинули дверной проем туда, где виднелся слой окаменевшего крема. Возможно, когда-то здесь была дверь. Адолин призвал осколочный клинок, чтобы прорезать дыру.

Узор… ее осколочный клинок… снова превратился в туман, и механизмы комнаты утихли. Она ничего не слышала снаружи: ни шума сталкивающихся ветров, ни грома.

Внутри ее сражались противоречивые чувства. Она, похоже, спасла себя и Адолина. Но остальное войско… Принц вырезал дверь, сквозь которую хлынул солнечный свет. Шаллан взволнованно ринулась к дыре, миновав Инадару. Та сидела в углу совершенно растерянная.

За «порогом» девушка увидела в точности такое же плато, как и раньше, только теперь оно было залито солнечным светом и выглядело спокойным. Четыре армии уместились на нем, промокшие до нитки. Многие прикрывали головы руками и приседали, прячась от ветра, который больше не дул. Неподалеку, возле массивного жеребца-ришадиума, стояли двое, Далинар и Навани, – похоже, они как раз направлялись к центральному зданию.

Позади них простирались пики незнакомого горного хребта. Это было то же самое плато, и здесь имелось еще девять таких же, расположенных по кругу. Слева от Шаллан громадная ступенчатая башня – по форме она напоминала чаши уменьшающихся размеров, сложенные друг на друга, – выделялась на фоне гор. Уритиру.

Плато не было местом для портала.

Плато и было порталом.

Сзет что-то прокричал Каладину, но слова унес ураган. Вокруг них с грохотом падали камни, которые ветер приволок откуда-то издалека. Кэл слышал в вое ветров ужасные стоны, и повсюду метались невиданные прежде красные спрены. Они походили на маленькие метеоры, за которыми струились световые следы.

Сзет снова заорал. На этот раз Каладин расслышал:

– Как?!

Ответом Кэла был удар клинком. Шинец яростно парировал, и они сошлись – две светящиеся фигуры посреди непроницаемой тьмы.

– Я знаю эту колонну! – вопил убийца. – Я видел такую раньше! Они отправились в город, да!

Шинец взмыл в воздух. Каладин с нетерпением последовал за ним. Он жаждал сбежать от этого урагана.

Сзет с воплем улетел на запад, прочь от бури с красными молниями, следуя путем обычных Великих бурь. Они и сами по себе были достаточно опасны.

Каладин гнался следом за убийцей, но из-за порывов ветра это оказалось нелегко. Дело совсем не в том, что ветер помогал Сзету больше, чем Кэлу; просто ураган был непредсказуем. Каладина швыряло в одну сторону, Сзета – в другую.

Что же будет, если убийца стряхнет его с хвоста?

«Он знает, куда отправился Далинар, – подумал Каладин, стиснув зубы, когда внезапная белая вспышка слева ослепила его на один глаз. – А я нет».

Он не сможет защитить Далинара, если не разыщет его. К несчастью, погоня сквозь такую тьму была выгодна тому, кто стремился сбежать. Сзет медленно увеличивал расстояние между ними.

Каладин пытался не отставать, но порывом ветра его понесло не туда. Плетения на самом деле не позволяли ему летать. Он не мог сопротивляться таким непредсказуемым ветрам; они им управляли.

Нет! Светящийся силуэт шинца уменьшался. Каладин закричал посреди тьмы, смаргивая дождевую воду. Он почти потерял Сзета из вида…

Сил стремительно рванулась вперед. Но копье было у него в руках. Что такое?

Еще одна, и еще. Ленты из света, время от времени принимавшие облик смеющихся девушек и юношей. Спрены ветра. Вокруг него летела дюжина или около того, волоча за собой световые следы, и каким-то образом их смех слышался сквозь звуки бури.

«Там!» – зазвенело в голове Кэла.

Сзет впереди. Каладин изменил плетение так, чтобы двигаться за убийцей. Юноша летел, не обращая внимания на ураган, мотаясь из стороны в сторону, увертываясь от молний, ныряя под кувыркавшиеся валуны, смаргивая воду, которую ветер и дождь бросали в лицо.

Хаотичный водоворот. А впереди… свет? Буревая стена.

Шинец достиг переднего края бури и вырвался на волю. Сквозь смесь воды и мусора Каладин с трудом разглядел, как убийца с уверенным видом повернулся и посмотрел назад.

«Думает, что оторвался от меня».

Каладин появился из буревой стены, окруженный спренами ветра, которые унеслись прочь, рисуя спираль из света. Он с воплем ткнул копьем в Сзета. Тот поспешно парировал удар, вытаращив глаза.

– Невозможно!

Каладин крутанулся и пронзил копьем, превратившимся в меч, ступню шинца.

Убийца ринулся прочь вдоль буревой стены. И Сзет, и Каладин продолжали падать на запад, прямо перед стеной из воды и мусора.

Под ними мутным пятном неслась земля. Две бури наконец разделились, и Великая буря двинулась обычным путем, с востока на запад. Расколотые равнины вскоре остались позади, уступив место череде холмов.

Сзет развернулся и упал в обратную сторону, атакуя следовавшего за ним Каладина. Сил, став щитом, отбила удар. Каладин ушел вниз, и в его руке возник молот, который обрушился на плечо Сзета, дробя кости. Пока шинец пытался исцелиться буресветом, Каладин подобрался вплотную и ткнул в живот убийце королей рукой, в которой появился нож, – и лезвие глубоко вошло в тело. Капитан искал хребет.

Неправедник охнул и с неистовой силой отбросил себя назад, выскальзывая из хватки Каладина.

Тот ринулся следом. Внутри буревой стены грохотали валуны – теперь для Каладина она была «землей». Ему приходилось постоянно изменять направления и количество потоков буресвета в плетениях, чтобы оставаться на том же месте, чуть впереди бури.

Каладин, преследуя Сзета, прыгал на кувыркающиеся валуны, когда они появлялись. А тот падал с неимоверной скоростью, и одежда его полоскалась на ветру. Спрены ветра образовали ореол вокруг Каладина, шмыгая туда-сюда, летая по спирали, кружась вокруг его рук и ног. Близость бури постоянно пополняла его запасы света, и тот ни на миг не тускнел.

Сзет замедлился, его раны исцелялись. Он завис напротив грохочущей буревой стеной, держа перед собой меч. Перевел дух, и их с Каладином взгляды встретились.

Итак, последняя схватка.

Каладин ринулся вперед, и Сил превратилась в копье в его пальцах – самое знакомое оружие.

Сзет атаковал серией безжалостных ударов, так что его клинок стал расплывчатым пятном.

Каладин парировал каждый, и в итоге его копье скрестилось с мечом Сзета у рукояти – они сошлись так плотно, что острие оказалось в считаных дюймах от лица убийцы.

– Так это в самом деле правда? – прошептал Сзет.

– Да.

Шинец кивнул, и его немыслимое напряжение постепенно спадало, а в глазах появилась пустота.

– Выходит, я был прав с самого начала. Я никогда не был неправедником. Я мог в любой момент прекратить убийства.

– Не понимаю, что все это значит, – ответил Каладин, – но ты не был обязан убивать.

– Мне приказывали…

– Оправдания! Если ты поэтому убивал, то ты не злой человек, каким я тебя считал. Ты просто трус.

Сзет посмотрел ему в глаза и кивнул. Оттолкнув Каладина, он замахнулся.

Кэл выбросил руки вперед, превратив Сил в меч. Он предполагал встретить сопротивление. Движение предназначалось для того, чтобы испортить Сзету запланированную атаку.

Сзет не защищался. Он просто закрыл глаза в ожидании смерти.

В тот момент по причинам, которые Кэл не смог бы ясно выразить – может, из жалости? – он изменил направление удара, и его клинок рассек запястье шинца. Кожа посерела. Сверкая отраженным молниевым светом, меч выпал из пальцев убийцы и, кувыркаясь, полетел вниз, тускнея на глазах.

Тело Сзета перестало светиться. Весь его буресвет испарился, как облачко, все сплетения отменились.

Он начал проваливаться в облака.

«Поймай этот меч! – беззвучно крикнула Сил Каладину. – Хватай его!»

– Убийца!

«Он отказался от уз. Без меча он пустое место! Меч нельзя потерять!»

Каладин нырнул следом за клинком, обогнав Сзета, который падал, кувыркаясь, как тряпичная кукла, и ветра несли его к буревой стене.

Юноша сместил точку притяжения вглубь бури и схватил клинок за миг до того, как та сожрала бы оружие. Рядом пролетел убийца и исчез в буревой мешанине. Она его поглотила, оставив Каладину на память образ того, как безвольное тело Сзета врезается в расположенное внизу плато со всей силой, на какую способен ураган.

Вскинув клинок убийцы, Каладин снова направил себя вверх и промчался вдоль буревой стены; привлеченные им спрены ветра носились вокруг по спирали и смеялись от всей души. Когда Кэл достиг вершины бури, они бросились врассыпную и сиганули прочь, чтобы снова танцевать перед буревой стеной, – та по-прежнему шла вперед.

С ним остался только один спрен. Сил зависла рядом в облике молодой женщины в развевающемся платье, и на этот раз она была человеческого роста. Спрен улыбалась, пока буря двигалась под ними.

– Я его не убил, – пробормотал Кэл.

– Ты этого хотел?

– Нет. – Каладин с изумлением понял, что сказал правду. – Но мне все равно следовало.

– У тебя клинок Сзета, – ответила Сил. – Буреотец, видимо, забрал его самого. Даже если нет… в любом случае этот шинец больше не то оружие, каким был раньше. Должна заметить, все славно получилось. Возможно, теперь я позволю тебе остаться со мной.

– Спасибо.

– Ты ведь понимаешь, что почти убил меня?

– Понимаю. Я думал, что убил.

– И?

– И… хм… ты умная и красноречивая?

– Забыл про комплимент.

– Но я же сказал…

– Это было простое перечисление фактов.

– Ты чудесная, – добавил он. – Сил, вот честное слово, ты и впрямь такая.

– Еще один факт. – Она ухмыльнулась. – Но я сделаю вид, что ничего не заметила, если ты подаришь мне достаточно искреннюю улыбку.

Он так и сделал.

И ему стало очень-очень хорошо.

Охвостье

123

Хаоса в Алеткаре, конечно, не избежать. Будь внимателен и не позволяй власти короля укрепиться. Черный Шип может стать союзником или величайшим противником, в зависимости от того, пойдет ли по пути военачальника или нет. Если он захочет мира, его следует поскорей убить. Риск соперничества слишком велик.

Из Диаграммы, Надписи на прикроватной лампе: параграф 4(3-я интерпретация изначальных иероглифов, выполненная Адротагией)

Расколотые равнины раскололись еще раз.

Каладин шагал по ним с клинком Сзета на плече. Он шел мимо каменных груд и свежих трещин в земле. Меж массивных осколков развороченного камня поблескивали огромные лужи, точно озерца. Слева целое плато рухнуло в ущелья, которые его окружали. Зазубренное, изломанное основание плато выглядело черным, как будто обугленным.

Ничего похожего на труп Сзета он не нашел. Это могло означать, что шинец каким-то образом выжил или что буря попросту похоронила его тело среди мусора или унесла прочь, бросив в забытом ущелье, где оно будет гнить, пока какой-нибудь невезучий отряд в поисках трофеев не потревожит кости.

На данный момент хватало и того факта, что Сзет не призвал клинок. Или он мертв, или – как и сказала Сил – узы между ним и странным оружием распались. Каладин не знал, так ли это на самом деле. На эфесе клинка не было самосвета, который помог бы разобраться.

Кэл остановился на возвышенности и обозрел развалины. Потом глянул на Сил – та сидела у него на плече.

– Это повторится? – спросил он. – Другая буря все еще где-то там?

– Да, – ответила Сил. – Новая буря. Она не наша – она… его.

– И каждый раз, когда она нагрянет, будет так плохо?

Из плато, которые он мог видеть, только одно было уничтожено полностью. Но если буря могла сотворить такое с цельной скалой, что она устроит в городе? Особенно если нагрянет с противоположной стороны.

Буреотец!.. Лейты больше не будут лейтами. Дома, которые строили фасадами в другую сторону от бурь, внезапно окажутся беззащитны.

– Я не знаю, – тихонько проговорила Сил. – Это что-то новое. Такого раньше не было. Понятия не имею, как это случилось и что это значит. Надеюсь, так плохо не будет, не считая тех случаев, когда Великая буря и Буря бурь столкнутся вновь.

Каладин хмыкнул, пробираясь к краю плато. Вдохнул немного буресвета и направил плетение в небо, чтобы одолеть естественное притяжение земли. Он стал невесомым и, легонько оттолкнувшись ногами, плавно перелетел через ущелье на соседнее плато.

– Как же вышло, что армия взяла и исчезла? – спросил он, отменяя сплетение и опускаясь на каменистую землю.

– Э-э… откуда мне знать? Я, видишь ли, в тот момент чуточку отвлеклась.

Он хмыкнул. Итак, вот оно – плато, где находились все. Безупречно круглое. Очень странно. На ближайшем плато нечто, выглядевшее раньше как большой холм, разломилось напополам, демонстрируя погребенные внутри развалины здания. Совершенно круглое плато было более плоским, хотя выглядело так, словно в центре у него имелся холм или что-то похожее. Он двинулся в ту сторону.

– Выходит, они все спрены, – продолжил он размышления. – Осколочные клинки.

Вид у нее сделался торжественно-мрачный.

– Мертвые спрены, – уточнил Каладин.

– Мертвые, – подтвердила Сил. – Затем они становятся немножко живыми, когда кто-то их призывает и его сердцебиение звучит в унисон с их сущностью.

– Как можно быть «немножко» живым?

– Мы спрены, – пояснила Сил. – Мы силы. Нас нельзя убить полностью. Только… немножко.

– Куда уж понятнее…

– Для нас и в самом деле все понятно. Это вы странные. Сломай камень – и он никуда не денется. Сломай спрен – и тот никуда не денется. Сломай человека – и что-то исчезнет. Что-то изменится. Останется одно лишь мясо. Чудные вы.

– Рад, что мы пришли к такому выводу. – Он остановился.

Ни единого признака алети. Неужели они и в самом деле спаслись? Или внезапный порыв ветра во время бури смел всех в ущелья? Казалось маловероятным, что подобная катастрофа не оставила никаких следов.

«Пожалуйста, пусть окажется, что все иначе». Он снял клинок Сзета с плеча и вонзил острием в камень перед собой. Лезвие ушло в скалу на несколько дюймов.

– А с этим как быть? – спросил он, разглядывая тонкое, серебристое оружие. Меч без единого украшения. Это настоящая диковинка. – Он не кричит, когда я его держу.

– Потому что это не спрен, – едва слышно объяснила Сил.

– А что же тогда?

– Что-то опасное.

Она встала с его плеча и приблизилась к мечу, словно спускаясь по невидимой лестнице. В человеческом облике спрен редко летала. Сил порхала, когда была лентой из света, ворохом листьев или облачком. Кэл раньше не замечал, до чего причудливой, пусть и привычной была ее склонность вести себя так, как предписывал принятый облик.

Девушка остановилась прямо перед мечом:

– Думаю, это один из клинков чести, мечей Вестников.

Кэл хмыкнул. Он слышал о них.

– Любой человек с таким оружием в руках станет ветробегуном, – продолжила Сил, глянув на Каладина через плечо. – Клинки Чести – наш прообраз. Честь дал их людям, и люди обрели силу. Спрены вникли в смысл его творения и воспроизвели созданное. Мы ведь, в конце концов, частицы его силы, как этот меч. Будь с ним осторожен. Это сокровище.

– Значит, убийца не был Сияющим.

– Нет. Но, Каладин, ты должен понять. С этим мечом любой может то же, что и ты, но без… ограничений, налагаемых спреном. – Она коснулась лезвия и заметно вздрогнула, расплывшись на миг. – Этот меч наделил убийцу возможностью использовать сплетения, но также питался его буресветом. Человек, использующий его, нуждается в куда больших объемах буресвета, чем ты. Такое количество опасно.

Каладин протянул руку и взял меч за рукоять, а Сил упорхнула, превратившись в сияющую ленту. Он взвесил меч в руке и снова положил на плечо, после чего продолжил путь. Да, впереди был холм – возможно, покрытое кремом здание. Приближаясь, Кэл с облегчением заметил движение вокруг.

– Эй! – позвал он.

Люди возле «холма» замерли и повернулись.

– Каладин? – спросил знакомый голос. – Клянусь бурей, это ты!

Он ухмыльнулся, разглядев, что людские силуэты – это мужчины в синей форме. Тефт как безумный кинулся через скалы ему навстречу. Следом побежали остальные, крича и смеясь. Дрехи, Питт, Бисиг и Сигзил, а над всеми возвышался Камень.

– Еще один? – изумился рогоед, уставившись на осколочный клинок Каладина. – Или это твой?

– Нет, – ответил Кэл. – Я его взял у Убийцы в Белом.

– Так он мертв? – поинтересовался Тефт.

– В достаточной степени.

– Ты победил убийцу королей, – выдохнул Бисиг. – Выходит, все и впрямь закончилось.

– Подозреваю, только началось, – возразил Каладин и кивком указал на здание. – Что это за место?

– О! – воскликнул Бисиг. – Идем! Мы должны показать тебе башню – эта девчонка Сияющая научила нас, как призвать плато назад, когда мы найдем тебя.

– Девчонка Сияющая? – переспросил Каладин. – Шаллан?

– Ты не удивлен, – хмыкнув, заметил Тефт.

– У нее есть осколочный клинок, – произнес Кэл. Такой, что не издавал мысленного крика. Или она Сияющая, или у нее один из этих Клинков Чести. Приблизившись к зданию, он заметил неподалеку лежащий в тени мост.

– Не наш, – отметил Каладин.

– Нет, – подтвердил Лейтен. – Это Семнадцатого. Наш пришлось бросить буре на съедение.

Камень кивнул:

– Заняты были весьма тем, чтобы не дать светлоглазым головам слишком близко познакомиться с мечами врагов. Ха! Но тут нам мост понадобился. Платформа так устроена, что пришлось с нее сойти, чтобы Шаллан Давар перенеслась обратно.

Каладин заглянул в зал внутри холма и замер при виде открывшейся его взгляду красоты. Там ждали другие члены Четвертого моста, включая высокого мужчину, которого Каладин с первого взгляда не узнал. Один из кузенов Лопена? Мужчина повернулся, и Каладин понял, что принял за шапку красноватый панцирный шлем.

Паршенди. Каладин напрягся, когда паршенди… отдал честь. Форма Четвертого моста.

И татуировка у него имелась.

– Рлайн? – спросил Кэл.

– Сэр, – отсалютовал Рлайн. Его черты больше не были округлыми и пухлыми, но заострились и обросли мышцами, шея сделалась толстой, линия челюсти – более резкой, и теперь у него появилась красно-черная борода.

– Похоже, в тебе скрыто много талантов.

– Прошу прощения, сэр, – ответил «паршун», – но стоит заметить, это относится к нам обоим. – Теперь его голос обрел музыкальные интонации – в словах появился странный ритм.

– Светлорд Далинар помиловал Рлайна, – объяснил Сигзил и, обойдя Каладина, вошел в зал.

– За то, что он паршенди? – поинтересовался Кэл.

– За то, что я шпион, – уточнил Рлайн. – Я шпионил за вами ради народа, который, похоже, прекратил свое существование. – Он произнес это в другом ритме, и Каладину показалось, что он слышит в голосе боль. Подошел Камень и положил руку Рлайну на плечо.

– Можем все тебе доложить, когда доберемся до города, – вмешался Тефт.

– Мы предположили, что ты вернешься сюда, – прибавил Сигзил, – на это плато, и потому нам тоже нужно было оказаться здесь, чтобы встретить тебя, хоть светлость Давар и ворчала. В любом случае нам есть что рассказать – много всего случилось. Думаю, ты в каком-то смысле окажешься в центре всей истории.

Каладин тяжело вздохнул, но кивнул. Чего еще он ждал? Больше никаких пряток. Он принял решение.

«Что мне рассказать им про Моаша?» – спросил он сам себя, когда члены Четвертого моста гурьбой завалились в зал и кинулись наперебой объяснять ему, что нужно зарядить сферы в фонарях. У нескольких он заметил ранения после битвы, включая Бисига, который прятал правую руку в кармане мундира. Из-под манжета выглядывала серая кожа. Убийца в Белом лишил его кисти.

Каладин оттащил Тефта в сторону.

– Мы кого-то еще потеряли? – уточнил он. – Я видел Марта и Педина.

– Род, – проворчал Тефт. – Погиб от рук паршенди.

Каладин зажмурился и выдохнул сквозь зубы. Род был одним из кузенов Лопена – веселый гердазиец, который почти не говорил на алетийском. Капитан едва его знал, но он все-таки был из Четвертого моста. Каладин отвечал за него.

– Тебе нас всех не защитить, – буркнул Тефт. – Ты не можешь сделать так, чтобы люди больше не чувствовали боли и не умирали.

Каладин открыл глаза, но не стал спорить. По крайней мере, не вслух.

– Кэл, – продолжил Тефт, еще сильней понизив голос. – В самом конце, прямо перед твоим прибытием… Клянусь бурей, я видел, как несколько парней светились. Чуть заметно лучились буресветом.

– Что?!

– Я слушал записи тех видений, что посещают светлорда Далинара. Думаю, тебе следует сделать то же самое. Сдается мне, ордена Сияющих рыцарей состояли не только из собственно рыцарей.

Каладин окинул взглядом Четвертый мост и неожиданно для самого себя улыбнулся. Он запихнул подальше боль потерь – по крайней мере, на время.

– Интересно, – тихонько проговорил он, – что случится с алетийским обществом, когда целая компания бывших рабов вдруг обзаведется светящимися шкурами.

– Не говоря уже о твоих глазах, – хмыкнув, заметил Тефт.

– Глазах? – переспросил Каладин.

– А ты не видел? Ох, что ж я чушь несу! На равнинах нет зеркал. Твои глаза, сынок. Бледно-голубые, как спокойная вода. Светлей, чем у любого короля.

Каладин отвернулся. Он надеялся, что глаза сохранят цвет, данный ему при рождении. То, что они все-таки изменились, заставило его смешаться. Тут же появились тревожные мысли. Он не хотел верить, что у светлоглазых был хоть какой-то аргумент для обоснования угнетения.

«Его и нет, – подумал он, заряжая самосветы в фонарях, как велел Сигзил. – Возможно, светлоглазые правят из-за похороненного в недрах памяти воспоминания о Сияющих. Но одно лишь то, что они немного похожи на Сияющих, не означает, что им должно быть позволено всеми командовать».

Буря бы побрала этих светлоглазых! Он…

Он теперь один из них.

Пошло все в бурю!

Он призвал Сил в облике меча, следуя указаниям Сигзила, и использовал ее в качестве ключа, чтобы запустить фабриаль.

Шаллан стояла у главных ворот Уритиру, глядела вверх и пыталась его постичь.

Внутри, в большом зале, эхом разносились голоса, и фонари мотались туда-сюда, пока люди изучали его. Адолин руководил этим предприятием, в то время как Навани занялась устройством лагеря, чтобы позаботиться о раненых и оценить запасы. К несчастью, они оставили бо́льшую часть припасов и вещей на Расколотых равнинах. К тому же путешествие через Клятвенные врата оказалось не таким легким, как Шаллан поначалу предположила. Каким-то образом переход осушил бо́льшую часть самосветов, что были у мужчин и женщин на плато, включая фабриали Навани в руках инженеров и ученых.

Они провели несколько испытаний. Чем больше людей перемещалось, тем больше требовалось света. Похоже, буресвет сам по себе, а не только самосветы, в которых он содержался, должен стать ценным ресурсом. Им уже приходилось экономить самосветы и фонари, чтобы осмотреть здание.

Мимо прошли несколько письмоводительниц с бумагами, для зарисовки карты исследований Адолина. Они коротко и неловко поклонились Шаллан и назвали ее «светлость Сияющая». Она все еще не обсудила с женихом то, что с ней случилось.

– Это правда? – спросила Шаллан, запрокидывая голову и глядя на стену огромной башни, стремившейся к синим небесам далеко в вышине. – Я одна из них?

– Ммм… – прогудел Узор, разместившийся на ее юбке. – Ты близка к этому. Еще надо произнести кое-какие слова.

– Что за слова? Какой-то обет?

– Светоплеты не дают обетов, кроме первого, – пояснил Узор. – Ты должна произнести правдивые слова.

Шаллан еще некоторое время глядела в небеса, после чего повернулась и пошла обратно в их импровизированный лагерь. Здесь не было Плача. Она не знала, в чем причина: в том ли, что они оказались выше дождевых облаков, или в том, что погодные закономерности теперь не действовали из-за появления странных Великих бурь.

В лагере люди сидели на камнях, разделенные по сословиям, и дрожали в мокрой одежде. Дыхание Шаллан превращалось в облачка перед ее лицом, хотя она вдохнула буресвет – лишь чуть-чуть, – чтобы не чувствовать холода. К несчастью, здесь почти не из чего было разводить костры. На просторном каменном поле перед городом-башней обнаружилось очень немного камнепочек, да и те малюсенькие – меньше кулака. Для костра их не хватало.

Поле окружали десять плато, напоминающих по форме колонны, вокруг которых вились спиральные лестницы. Клятвенные врата. За ними простирался горный хребет.

Кое-где ступени покрывал крем, и его потеки виднелись по границам открытого поля. С тем, что было на Расколотых равнинах, и не сравнить. В здешних высотных краях, дожди, видимо, редки.

Шаллан подошла к границе каменного поля. Пропасть с отвесными стенами. Если Нохадон действительно пришел в этот город пешком, как утверждалось в «Пути королей», тогда его дорога включала покорение крутых вершин. Пока что они не обнаружили иной дороги вниз, кроме как через Клятвенные врата, – и даже если она существовала, путешественник оказался бы в большой опасности посреди гор, в неделях пути от цивилизации. Исходя из положения солнца над горизонтом, ученые поместили их близко к центру Рошара, где-то в отрогах возле Ту-Байла или, возможно, Эмула.

Отдаленное расположение делало город невероятно защищенным, если верить Далинару. Еще это вполне могло означать, что они отрезаны от всего мира. А это, в свою очередь, объясняло, почему на Шаллан странно таращились. Попытки использовать другие осколочные клинки ни к чему не привели; ни один не смог запустить древний фабриаль. Шаллан в буквальном смысле слова была их единственным способом покинуть эти горы.

Один из солдат поблизости кашлянул.

– Светлость Сияющая, вы уверены, что вам следует находиться так близко к краю?

Она напустила на себя дурашливый вид:

– Солдат, я могу пережить такое падение и уйти прочь неспешным шагом.

– Э-э, да, светлость. – Он покраснел.

Она отошла от расселины и отправилась искать Далинара. За ней следили все без исключения: солдаты, письмоводительницы, светлоглазые и великие лорды. Что ж, пусть поглазеют на Шаллан Сияющую. Она вернет себе свободу позже, надев другое лицо.

Далинар и Навани руководили группой женщин поблизости от центра армии.

– Как успехи? – спросила Шаллан, приблизившись.

Князь Холин взглянул на нее. Письмоводительницы строчили сообщения, используя все имевшиеся в их распоряжении даль-перья, предупреждая военные лагеря и станцию осведомления в Ташикке.

«Возможен приход новой бури с запада, а не с востока. Приготовьтесь».

Новый Натанан, расположенный на восточном побережье Рошара, попадет под удар сегодня, после того как Буря бурь покинет Расколотые равнины. Потом она должна уйти в восточный океан и двинуться к Изначалью.

Никто не знал, что случится дальше. Обогнет ли буря весь мир, обрушится ли на западный берег? Были ли Великие бури на самом деле одной бурей, которая огибала планету, или мифы правы и каждый раз в Изначалье рождалась новая?

Современные ученые и бурестражи считали, что справедливо первое утверждение. Их расчеты показывали, что, если Буря бурь будет двигаться с той же скоростью, что и Великая буря в это время года, у них осталось несколько дней до того, как она вернется и ударит по Шиновару и Ири, а потом ринется на континент, сокрушая города, которые считались защищенными.

– Никаких новостей, – ответил Далинар напряженным голосом. – Король как будто исчез. Более того, в Холинаре, похоже, волнения. Я не смог получить толкового отчета ни на один вопрос.

– Уверена, король в безопасности, – произнесла Шаллан, бросив взгляд на Навани. Лицо у женщины оставалось невозмутимым, но, когда она наставляла письмоводительницу, ее голос звучал жестко и отрывисто.

Одна из колонн-плато поблизости сверкнула. Стена света закружилась вокруг ее периметра, оставив после себя гаснущий расплывчатый послеобраз. Кто-то запустил Клятвенные врата.

Далинар подошел к ней, и они напряженно ждали, пока на краю плато не появилась группа в синих мундирах и не начала спускаться по ступеням. Четвертый мост.

– Ох, Всемогущий, благодарю… – прошептала Шаллан. Это был он, а не убийца.

Одна из фигур указала вниз – туда, где стояли Далинар и остальные. Каладин отделился от своих людей, шагнул со ступеней в пустоту и поплыл в воздухе над армией. Преспокойно приземлился на камни с осколочным клинком на плече, в расстегнутом офицерском мундире.

«Рабские клейма остались», – подумала Шаллан, хоть под длинными волосами их почти не было видно. Его глаза сделались бледно-голубыми и слабо светились.

– Благословенный Бурей, – приветствовал его Далинар.

– Великий князь, – отозвался Каладин.

– Убийца?

– Мертв, – доложил Каладин, поднимая клинок и вонзая его в камень перед Далинаром. – Нам надо поговорить. Это…

– Мой сын, мостовик, – перебила Навани, стоявшая позади. Она шагнула вперед и взяла Каладина за руку, словно ее совсем не тревожил буресвет, который струился от его кожи. – Что случилось с моим сыном?

– На него совершено покушение, – сказал Каладин. – Я остановил убийц, но король был ранен. Я поместил его в безопасное место, прежде чем отправиться на помощь Далинару.

– Куда? – требовательно спросила Навани. – Наши люди в военных лагерях обыскали монастыри, особняки, казармы…

– Это слишком очевидные места. Если вы решили там поискать, то же самое могли сделать убийцы. Мне требовалось то, о чем никто не подумает.

– И где же ты его спрятал? – поинтересовался Далинар.

Каладин улыбнулся.

Неповторимый Лопен сжал кулак – со сферой внутри. В соседней комнате его мать поучала короля.

– Нет-нет, ваше величество, – говорила она с сильным акцентом, тем же тоном, каким обращалась к рубигончим. – Нужно все завернуть и съесть. По частям есть нельзя.

– Нана, я не так уж голоден, – сопротивлялся Элокар. Голос слабый, но он уже не был пьян до бесчувствия, что казалось хорошим знаком.

– Все равно ешьте! Я знаю, что делать, когда вижу такого бледного мужчину, – уж извините, ваше величество, но вы бледный – как простыня, которую вывесили на солнце, чтобы отбелить! В этом-то все и дело. Вы будете есть. Не возражайте.

– Я король. Я не подчиняюсь приказам какой-то…

– Вы сейчас в моем доме! – отрезала она, и Лопен вместе с ней беззвучно проговорил те же самые слова. – В доме гердазийки никто не может быть выше по положению, чем она сама. Я не допущу, чтобы, когда за вами придут, оказалось, что вас плохо кормили! Я не желаю, чтобы люди об этом болтали, ваше ярчайшество, не желаю, и все тут! Ешьте. Скоро я приготовлю суп.

Лопен усмехнулся – он слышал ворчание короля, но еще и стук ложки о тарелку. Двое самых сильных кузенов Лопена сидели у входа в лачугу в Маленьком Гердазе – строго говоря, тот находился в лагере великого князя Себариаля, но гердазийцы не придавали этому особого значения. Еще четверо кузенов сидели в конце улицы, лениво чинили какие-то ботинки и следили, не случится ли чего подозрительного.

– Ну ладно, – прошептал Лопен, – в этот раз все должно получиться.

Мужчина сосредоточился на сфере в руке. То же самое мостовик делал каждый день с тех самых пор, как капитан Каладин начал светиться. Рано или поздно он поймет, в чем фокус. Гердазиец был уверен в этом так же, как в собственном имени.

– Лопен. – В одном из окон появилось широкое лицо, отвлекая его. Чилинко, дядя. – Надо снова переодеть короля в гердазийскую одежду. Возможно, придется уходить.

– Уходить? – Лопен поднялся.

– Во все военные лагеря пришли вести от великого князя Себариаля, – объяснил Чилинко по-гердазийски. – Они что-то нашли там, на равнинах. Приготовьтесь. Просто на всякий случай. Все только об этом и шушукаются. Я пока не разобрался. – Он покачал головой. – Сначала эта Великая буря, о которой никто не знал, потом дожди прекратились раньше положенного, а потом сам, буря бы его побрала, король Алеткара у моего порога… Теперь это. Не исключено, что нам придется покинуть лагерь, хотя вот-вот нагрянет ночь. Чтоб я знал, как это понимать, но о короле надо позаботиться.

Лопен кивнул:

– Я этим займусь. Немедленно.

Чилинко скрылся из вида. Однорукий мостовик открыл ладонь и уставился на сферу. Он не хотел ни дня пропускать в своих занятиях со сферой – мало ли что. Рано или поздно посмотрит на одну из них – и…

Лопен вдохнул буресвет.

Опомнившись, гердазиец обнаружил, что он сидит на полу и светится.

– Ха! – крикнул он, вскакивая. – Ха-ха! Эй, Чилинко, вернись. Я должен приклеить тебя к стене.

Свет мигнул и погас. Лопен нахмурился и вытянул руку перед собой. Так быстро? Что случилось? Он вдруг застыл. Странное щекочущее чувство…

Он ощупал плечо – то самое, где когда-то была рука, потерянная давным-давно. Его пальцы наткнулись на припухлость на месте шрама.

– Ох, клянусь бурей, да! Эй, народ, несите Неповторимому Лопену свои сферы! Мне надо как следует воссиять.

Моаш сидел на краю повозки, громыхавшей по извилистой дороге, ведущей прочь из военных лагерей. Он мог бы устроиться спереди, но не хотел удаляться от своего доспеха, завернутого и припрятанного. Клинок и латы могли принадлежать ему на словах, но у него не было иллюзий по поводу того, что случится, если алетийская элита узнает, что он пытается сбежать с ними.

Фургон заехал на возвышенность прямо рядом с военными лагерями. Позади них бесконечные вереницы людей тянулись на Расколотые равнины. Приказы великого князя Далинара были ясными, хотя и сбивали с толку. Военные лагеря следовало покинуть. Всех паршунов оставить, а людям – отправиться к центру Расколотых равнин.

Одни великие князья подчинились, другие – нет. Удивительное дело, Садеас оказался среди тех, кто прислушался, и его лагерь опустел почти с той же скоростью, что и лагеря Себариаля, Ройона и Аладара. Судя по всему, в путь отправились все, даже дети.

Повозка остановилась. Через минуту подошел Грейвс.

– Не стоило и тревожиться о секретности, – пробормотал он, следя за исходом. – Они слишком заняты, чтобы заметить нас. Погляди-ка туда.

Несколько групп торговцев собрались у границы лагеря Далинара. Они притворялись, будто уходят, но на самом деле почти не двигались.

– Мародеры, – проворчал Грейвс. – Войдут в покинутый военный лагерь, чтобы грабить. Шквальные придурки. Они заслуживают того, что грядет.

– А что же грядет? – спросил Моаш. Он чувствовал себя так, словно угодил в стремительную реку – такую, что вышла из берегов после Великой бури. Пока плыл по течению, но едва мог держать голову над водой.

Он пытался убить Каладина. Каладина! Все развалилось на части. Король выжил, силы капитана вернулись, а Моаш… Моаш теперь дважды предатель.

– Буря бурь. – В Грейвсе не осталось и следа былой утонченности нынче, когда он был одет в залатанные штаны и рубаху бедного темноглазого. Он использовал какие-то странные капли, чтобы изменить цвет глаз на темный, и велел Моашу сделать то же самое.

– Что это такое?

– Диаграмма неясна, – буркнул Грейвс. – Мы знаем об этом явлении только благодаря видениям старика Гавилара. Но Диаграмма говорит, что оно, скорее всего, вернет Приносящих пустоту. А они, похоже, на самом деле паршуны. – Он покачал головой. – Преисподняя! Эта женщина была права.

– Какая женщина?

– Ясна Холин.

Моаш уже ничего не понимал в происходящем. Фразы Грейвса казались нитями, на которые нанизаны бусины, не сочетающиеся друг с другом. Паршуны – и Приносящие пустоту? Ясна Холин? Так звали сестру короля. Разве она не погибла в море? Что Грейвс о ней знал?

– Кто ты такой на самом деле? – спросил Моаш.

– Патриот, как я тебе и говорил. Нам позволено преследовать собственные интересы и цели, пока нас не призовут. – Грейвс вновь покачал головой. – Я был уверен, что мое толкование правильное, и если мы устраним Элокара, Далинар станет нашим союзником в грядущих испытаниях… Что ж, похоже, я ошибся. Или слишком долго медлил.

Моаш ощутил тошноту.

Грейвс схватил его за руку:

– Моаш, выше голову. Я привезу с собой осколочника, и это будет означать, что моя миссия провалилась не полностью. Кроме того, ты расскажешь нам об этом новом Сияющем. Я расскажу тебе о Диаграмме. Мы занимаемся важным делом.

– Каким же?

– Спасением целого мира, мой друг. – Грейвс похлопал его по плечу и вернулся к передней части повозки, где ехали и другие.

Спасение мира.

«Меня обманули, как одного из десяти дурней, – думал Моаш, опустив голову. – И я даже не понимаю, в чем именно».

Фургон снова покатился вперед.

Человек, который владел ветрами

124

1173090605 1173090801 1173090901 1173091001

1173091004 1173100105 1173100205 1173100401

1173100603 1173100804

Из Диаграммы, Кода Северной стены, окрестности подоконника: параграф 2(Похоже, это последовательность дат, но их значение пока неизвестно)

Вскоре все начали перемещаться в башню.

Ничего другого им не осталось, хотя исследования Адолина были далеки от завершения. Приближалась ночь, и снаружи становилось все холоднее. Кроме того, Великая буря, что прошлась по Расколотым равнинам, вскоре должна была нагрянуть и в эти края. Чтобы пересечь весь континент, ей требовалось больше суток, а они находились, видимо, где-то ближе к центру.

«Незапланированная Великая буря, – размышляла Шаллан, бредя по темным туннелям в сопровождении охранников. – И что-то еще, идущее с другой стороны».

Девушка видела, что эта башня – ее внутренняя часть, каждый коридор – представляет собой величественное чудо. То, что веденка не ощущала желания что-нибудь нарисовать, говорило о безумной усталости. Ей хотелось лишь спать.

Свет сфер озарил нечто странное на стене впереди. Шаллан нахмурилась, стряхивая утомление, и подошла ближе. Небольшой сложенный лист бумаги, точно карточка. Она покосилась на своих охранников, но те были удивлены в той же степени.

Девушка сняла послание со стены; его приклеили толикой воска зерновки. Внутри обнаружился треугольный символ духокровников. Под ним имя: Шаллан. Не Вуаль.

Шаллан.

Паника. Бдительность. В один миг веденка выпила свет из их фонаря и погрузила коридор во тьму. Однако за ближайшей дверью было светло.

Она уставилась на дверь. Газ двинулся вперед, чтобы проверить, но Шаллан жестом его остановила.

Бежать или драться?

«Куда бежать-то?» – подумала она. Поколебавшись, шагнула к двери, снова без слов приказав охранникам замереть на месте.

Внутри находился Мрейз и глядел в большое незастекленное окно, из которого открывался вид на другую часть башни. Он повернулся к ней – порочный, покрытый шрамами, но вместе с тем на удивление утонченный в своем наряде аристократа.

Итак, ее раскрыли.

«Я больше не ребенок, который прячется в чулане, когда поднимается крик, – твердо одернула она саму себя, входя в комнату. – Если я убегу от этого человека, на меня начнется охота».

Девушка подошла к Мрейзу, готовая призвать Узора. Ее меч был не таким, как другие осколочные клинки; теперь Шаллан это понимала. Он являлся быстрей, меньше чем через обычные десять ударов сердца.

Так уже случалось раньше неоднократно. Шаллан не желала вспоминать когда все началось. Возвращение памяти означало слишком многое.

«Сколько моих обманов, – размышляла веденка, – удерживают меня от того, что я могла бы сделать?»

Но ей требовалась эта ложь. Она не выжила бы без нее.

– Вуаль, ты заставила меня задуматься, – бросил Мрейз. – Если бы твои способности не проявились во время спасения армии, я, возможно, никогда бы не узнал тебя под маской.

– Мрейз, Вуаль – это маска, – возразила Шаллан. – Я есть я.

Он изучал ее.

– По-моему, нет.

Она встретила его взгляд, внутренне содрогнувшись.

– Ты оказалась в любопытном положении, – заметил Мрейз. – Будешь скрывать истинную природу своих способностей? Я смог догадаться, что они собой представляют, но остальные не так хорошо осведомлены. Возможно, все увидят лишь клинок и не станут спрашивать, что еще ты умеешь делать.

– Я не понимаю, каким образом это касается вас.

– Ты одна из нас, – напомнил Мрейз. – Мы присматриваем за своими.

Шаллан нахмурилась:

– Но вы же раскрыли мою ложь.

– Хочешь сказать, ты не желаешь примкнуть к духокровникам? – Его тон не был угрожающим, но глаза… буря свидетельница, его взгляд мог просверлить камень. – Мы не разбрасываемся приглашениями.

– Вы убили Ясну, – прошипела Шаллан.

– Да. А она, в свою очередь, подослала убийц к нескольким нашим собратьям. Вуаль, ты ведь не думаешь, что на ее руках нет крови, верно?

Она отвела взгляд от его лица.

– Я должен был догадаться, что за Вуалью стоит Шаллан Давар, – продолжил Мрейз. – Чувствую себя дураком, из-за того что не увидел этого раньше. У твоей семьи длинная история вмешательства в эти события.

– Не стану я вам помогать.

– Забавно. Да будет тебе известно, что твои братья у меня.

Она бросила на него резкий взгляд.

– Твоего дома больше нет, – пояснил Мрейз. – Владения семьи захватила проходившая мимо армия. Я спас твоих братьев из хаоса войны за наследство и везу их сюда. Но твоя семья, однако, мне задолжала. Один духозаклинатель. Сломанный.

Он уставился ей в глаза.

– Как удобно, что ты, насколько я могу судить, он и есть.

Шаллан призвала Узора.

– Я убью тебя, если ты попытаешься использовать их ради шантажа…

– Никакого шантажа, – заявил Мрейз. – Они прибудут в целости и сохранности. В качестве подарка тебе. Можешь подождать и убедиться, что я говорю правду. Я упомянул о долге только для того, чтобы направить твои мысли в… нужное русло.

Она нахмурилась, держа в руках осколочный клинок и не зная, что делать, а затем спросила:

– Почему?

– Потому что ты невежественна. – Мрейз шагнул ближе; он возвышался над нею. – Ты не знаешь, кто мы такие. Не знаешь, к чему мы стремимся. Ты вообще почти ничего не знаешь, Вуаль. Почему твой отец к нам присоединился? Почему твой брат отправился на поиски неболомов? Видишь ли, я провел кое-какое расследование. У меня есть для тебя ответы. – Удивительное дело, он повернулся и пошел к двери. – Я дам время на размышления. Похоже, ты решила, что новообретенное место среди Сияющих помешает тебе стать одной из нас, но я вижу это по-другому, как и мой бабск. Пусть Шаллан Давар будет Сияющей, законопослушной и благородной. А Вуаль – придет к нам. – Мрейз задержался у порога. – И узнает правду.

Он исчез в коридоре. Девушка вдруг осознала, что сил не осталось. Она отпустила Узора и прислонилась к стене. Ну разумеется, Мрейз пробрался сюда – он, скорее всего, прятался в одном из многочисленных отрядов. Попасть в Уритиру – такова была одна из главных целей духокровников. Невзирая на решительное нежелание им помогать, Шаллан перенесла их – вместе с армией – прямо туда, куда они жаждали добраться.

Ее братья? Неужели они и впрямь в безопасности? А как же слуги, невеста Балата?

Веденка со вздохом направилась к двери, за которой поджидали охранники. «И пусть узнает правду». А если она не хочет узнавать правду? Узор негромко загудел.

Пройдя через нижний этаж башни – путь ей озарял собственный свет, – Шаллан нашла Адолина в коридоре возле комнаты, где тот обещал ждать. Его запястье было забинтовано, синяки на лице начали багроветь. От этого принц стал самую малость не таким опьяняюще прекрасным, хотя его потрепанный вид словно заявлял: «Я сегодня многим отвесил тумаков», и это само по себе было привлекательно.

– Ты выглядишь измотанной, – сказал он, одарив ее коротким поцелуем.

– А ты выглядишь так, словно кто-то играл в мяч твоей головой, – ответила Шаллан, но улыбнулась ему. – Тебе тоже следует выспаться.

– Высплюсь, – пообещал принц. – Скоро. – Он коснулся ее лица. – Ты потрясающая, понимаешь? Ты спасла все. И всех.

– Не надо обращаться со мной так, словно я стеклянная.

– Сияющая. То есть… – Он провел рукой по вечно всклокоченным волосам. – Ты куда величественнее любого светлоглазого.

– Ты сейчас намекнул, что я слишком толстая?

– Что? Нет. Я имел в виду… – Он покраснел.

– Я не допущу, чтобы все закончилось неловкостью.

– Но…

Она схватила его в объятия и поцеловала – крепко, страстно. Он попытался что-то пробормотать, но девушка все длила поцелуй, прижимая свои губы к его губам, позволяя ему ощутить свое желание. Принц растаял от поцелуя и схватил ее за талию, притянул к себе.

Миг спустя отпрянул.

– Клянусь бурей, это больно!

– Ох! – Шаллан прижала руку ко рту, вспомнив о синяках на его лице. – Прости.

Он ухмыльнулся и снова поморщился, – похоже, это тоже причиняло боль.

– Оно того стоило. Как бы там ни было, обещаю не быть неловким, если ты постараешься не быть слишком уж неотразимой. По крайней мере, пока я не исцелюсь. Договорились?

– Договорились.

Он посмотрел на ее телохранителей:

– Никто не должен тревожить госпожу Сияющую, понятно?

Охранники закивали.

– Сладких снов. – Принц распахнул перед ней дверь. Во многих помещениях сохранились деревянные створки, хотя башня долго простояла покинутой. – Надеюсь, чуланчик годится. Твой спрен выбрал.

Ее спрен? Шаллан нахмурилась и вошла в комнату. Адолин закрыл дверь.

Шаллан изучила каменное помещение без окон. Почему Узор выбрал для нее именно это место? В комнате не было ничего особенного. Адолин оставил ей буресветный фонарь – широкий жест, учитывая то, как мало заряженных самосветов у них в наличии, – и он озарял квадратную каморку с каменной скамьей в углу, на которой лежала стопка одеял. Где только Адолин их разыскал?

Девушка взглянула на стену и нахмурилась. На камне виднелся выцветший прямоугольник, словно когда-то там висела картина. Вообще-то, вид был до странности знакомый. Не то чтобы она раньше здесь бывала, но место и этот прямоугольник на стене…

В точности там же, где в доме ее отца в Йа-Кеведе была картина.

Ее разум начал расплываться.

– Ммм… – прогудел Узор рядом с ней, на полу. – Время пришло.

– Нет.

– Время пришло, – повторил он. – Духокровники тебя окружают. Людям нужна Сияющая.

– У них уже есть мостовичок.

– Этого мало. Им необходима ты.

Шаллан сморгнула слезы. Против ее воли комната начала меняться. Появился белый ковер. Картина на стене. Мебель. Стены окрасились в светло-синий цвет.

Два трупа.

Шаллан переступила через один, хотя он был просто иллюзией, и подошла к стене. Появилась картина – часть иллюзии, – по краям подсвеченная белым сиянием. Что-то было спрятано за ней. Шаллан отодвинула картину – или попыталась это сделать. От прикосновения ее пальцев изображение лишь расплылось.

Пустота. Просто воссозданное воспоминание о событии, которого лучше б не было вовсе.

– Ммм… Шаллан, нужен обман совершеннее.

Она сморгнула слезы. Девушка снова прижала пальцы к стене. На этот раз ей удалось почувствовать раму картины. Иллюзия. На миг Шаллан притворилась, что это не так, и позволила образу захватить себя.

– Разве я не могу и дальше прятаться?

– Нет.

Она очутилась там, в отцовской комнате. Дрожа, отодвинула картину и увидела сейф в стене. Подняла ключ и поколебалась.

– Внутри мамина душа.

– Ммм… Нет. Не ее душа. То, что забрало ее душу.

Шаллан повернула ключ в замке сейфа и открыла его. Маленький осколочный клинок. Его сунули в сейф в спешке – и острие пронзило заднюю часть, а рукоять обращена к ней.

– Это был ты, – прошептала Шаллан.

– Ммм… Да.

– Отец забрал тебя и попытался спрятать. Конечно, это было бесполезно. Ты исчез, как только он закрыл сейф. Превратился в туман. Папа был сам не свой. Как и все мы.

Она повернулась.

Красный ковер. Некогда белый. Знакомый матери раскинулся на полу, рука в крови, хотя не эта рана его убила. Шаллан подошла к другому телу, лежащему лицом вниз, в красивом сине-золотом платье. Рыжие волосы рассыпались вокруг головы, точно узор.

Шаллан присела и перекатила тело матери на спину. В лицо ей глянул череп с выжженными глазами.

– Узор, почему она пыталась убить меня? – едва слышно произнесла девушка.

– Ммм…

– Все началось, когда она узнала, что я могу делать.

Вот теперь все вспомнилось. Прибытие матери с приятелем, которого Шаллан не знала, ссора с отцом. Вопли матери, ответные возгласы отца.

Мать сказала, что Шаллан… одна из них.

Ее отец вмешался. Знакомый матери выхватил нож, они с отцом начали драться, мужчина получил порез на руке. Кровь пролилась на ковер. Чужак победил в той схватке, в конце концов прижав хозяина к полу. Мать взяла нож и двинулась на Шаллан.

А потом…

Потом в руках Шаллан появился меч.

– Он позволил всем считать, что сам убил ее, – прошептала девушка. – Что он прикончил жену и ее любовника в приступе гнева, когда на самом деле их убила я. Отец солгал, чтобы защитить меня.

– Знаю.

– Этот секрет его уничтожил. Он уничтожил всю нашу семью.

– Знаю.

– Я тебя ненавижу, – прошептала она, глядя в мертвые глаза матери.

– Знаю, – тихонько прожужжал Узор. – В конце концов ты меня убьешь и отомстишь.

– Не нужна мне месть. Хочу мою семью.

Шаллан обняла себя за плечи, опустила голову и заплакала, а иллюзия превратилась в белый дым и исчезла, оставив веденку в пустой комнате.

«Рестарес, я лишь могу заключить, – поспешно писал Амарам, рисуя чернилами неуклюжие глифы, – что нам сопутствовал успех. Отчеты из армии Далинара показывают: Приносящих пустоту не только нашли, но и сразились с ними. Красные глаза, древние силы. Похоже, это они напустили на мир новую бурю».

Он поднял голову от блокнота и выглянул в окно. Его карета громыхала по дороге через лагерь Далинара. Все солдаты Холина отсутствовали, а оставшиеся охранники отправились руководить исходом населения. Репутация Амарама не помешала ему с легкостью проникнуть сюда.

Мужчина вернулся к письму и продолжил:

«Я не позволяю успеху вскружить мне голову. Многим предстоит погибнуть. Наше бремя, бремя Сынов Чести, таково изначально. Чтобы вернуть Вестников и восстановить главенство церкви мы должны ввергнуть мир в кризис.

И вот он начался – ужасный кризис. Вестники вернутся. Как могут они не вернуться, если мы столкнулись с такими проблемами? Но многие умрут. Очень многие. Да позаботится Налан о том, чтобы все это дело стоило таких потерь. Тем не менее вскоре у меня будут новые сведения. В следующий раз надеюсь написать письмо из Уритиру».

Карета остановилась, и Амарам распахнул дверь. Вручил письмо кучеру, Паме. Она взяла бумагу и принялась копаться в сумке в поисках даль-пера, чтобы отправить сообщение Рестаресу. Он мог бы это сделать сам, но даль-перо нельзя использовать во время движения.

Пама уничтожит бумаги, когда закончит. Амарам бросил короткий взгляд на сундуки в задней части кареты; в них содержался ценный груз, включавший все его карты, заметки и теории. Может, стоило поручить все это солдатам? Но приведи он сюда отряд в пятьдесят человек, это бы точно привлекло внимание, пусть кругом и царил хаос, так что Амарам приказал им ждать на равнинах.

Нужно спешить. Он решительным шагом направился прочь от кареты, накинув на голову капюшон плаща. В храме Далинара царила еще более безумная суета, чем в военном лагере, потому что многие в такое напряженное время шли к ревнителям. Амарам прошел мимо женщины, которая умоляла одного из них возжечь молитву за своего мужа, – тот сражался вместе в армии Далинара. Ревнитель все время повторял, что ей необходимо собрать вещи и присоединиться к одному из караванов, что направлялись к центру равнин.

Это происходило. Это на самом деле происходило! Сыны Чести наконец-то достигли своей цели. Гавилар бы ими гордился. Амарам ускорил шаг и отвернулся от ревнительницы, которая поспешила к нему, желая выяснить, в чем он нуждается. Она не успела заглянуть под капюшон и узнать его – ее внимание отвлекла пара испуганных подростков, которые жаловались, что их отец слишком стар для такого путешествия и умоляли жрецов помочь как-то его нести.

Амарам завернул за угол монастырского здания, где держали сумасшедших, и пробрался к дальней стене, почти к самому краю военного лагеря. Огляделся по сторонам и призвал клинок. Нескольких ударов хватит…

Что это было?

Он завертелся, уверенный, что слышал чьи-то шаги. Но никого не увидел. Это все игра теней. Амарам рассек стену и аккуратно выдавил из дыры каменный блок. Великий – Таленелат’Элин, Вестник войны собственной персоной – сидел в темной комнате, почти в той же позе, что и раньше. На самом краю кровати, ссутулившись, уронив голову.

– Почему они держат тебя в такой тьме? – проговорил Амарам, отпуская клинок. – Это и для простолюдина не годится, не говоря уже о таком, как ты. Я обсужу с Далинаром то, как с безумцами…

Нет, не обсудит. Далинар считает его убийцей. Амарам тяжело вздохнул. За возвращение Вестников придется заплатить, но, Йезерезе свидетель, утрата дружбы Далинара и впрямь суровая цена. Жаль, что несколько месяцев назад милосердие удержало его руку. Он ведь мог бы казнить того копейщика.

Амарам поспешил к Вестнику.

– Превеликий князь, нам пора идти.

Таленелат не пошевелился. Но он снова шептал. Те же самые вещи, что и раньше. Амарам не мог не вспомнить, как приходил сюда в последний раз в компании человека, который обманывал его, как одного из десяти дурней. Кто знал, что Далинар в преклонном возрасте сделался таким интриганом? Время их обоих изменило.

– Прошу, превеликий князь, – уговаривал Амарам, не без труда помогая Вестнику подняться на ноги. Таленелат был массивным, ростом с Амарама, но сложен как стена. Темно-коричневая кожа изумила Амарама при первой встрече – он предположил, хоть это было в каком-то смысле глупо, что все Вестники будут похожи на алети.

Темные глаза Вестника были, разумеется, чем-то вроде маскировки.

– Опустошение… – прошептал Таленелат.

– Да. Оно грядет. А с ним вернется и твоя слава. – Князь повлек Вестника к дыре в стене. – Мы должны доставить тебя в…

Рука Таленелата взметнулась перед его лицом.

Амарам вздрогнул и застыл, увидев кое-что в пальцах Вестника. Небольшой дротик с каплей прозрачной жидкости на кончике.

Князь перевел взгляд на дыру, сквозь которую в комнату лился солнечный свет. Стоявшая там маленькая фигурка резко выдохнула – к ее губам была прижата духовая трубка, верхнюю часть лица скрывала полумаска.

Другая рука Вестника взметнулась в мгновение ока и схватила дротик на лету, в каких-то дюймах от лица Амарама. Духокровники. Они не пытались убить Вестника.

Они стремились убить Амарама.

Великий князь вскрикнул и отвел руку в сторону, призывая клинок. Слишком медленно. Фигура в проеме перевела взгляд с него на Вестника и с тихим ругательством кинулась прочь. Амарам поспешил за ней, перепрыгнув через вывалившиеся из стены камни, но убийца двигался чересчур быстро.

С колотящимся сердцем он снова посмотрел на Таленелата, беспокоясь о безопасности Вестника. Амарам вздрогнул, увидев его с прямой спиной и высоко поднятой головой. Темно-карие глаза, на удивление ясные, отражали свет, лившийся сквозь пролом. Таленелат поднял один дротик перед собой и изучал его.

Потом выронил оба и снова опустился на кровать. А затем забормотал свою странную, неизменную мантру. У Амарама побежали мурашки по спине. Когда он вернулся к Вестнику, тот перестал его замечать.

Он с трудом заставил Вестника подняться и поволок его к карете.

Сзет открыл глаза.

И немедленно зажмурился опять:

– Нет. Я умер. Я умер!

Он ощущал под собой камень. Богохульство. Слышал, как капает вода, чувствовал солнечное тепло на лице.

– Почему я не мертв? – прошептал он. – Я расторг узы с осколочным клинком. Я упал в бурю, не применяя сплетений. Почему же я не умер?

– Ты и впрямь умер.

Сзет снова открыл глаза. Он лежал посреди каменистой пустоши, его одежда была мокрой и рваной. Мерзлые земли? Его трясло от холода, несмотря на солнечное тепло.

Перед ним стоял мужчина в строгом мундире, черном с серебром. Незнакомец с темно-коричневой кожей, как у уроженца земли Макабаки. На правой щеке у него имелось бледное пятно в форме маленького рогатого полумесяца. Он держал одну руку за спиной, а другой что-то засовывал в карман. Какой-то фабриаль? Ярко сияющий?

– Я тебя знаю, – вдруг осознал Сзет. – Где-то я тебя уже видел.

– Верно.

Шинец попытался встать. Поднялся на колени, потом снова сел.

– Как? – спросил он.

– Я ждал, когда ты упадешь на землю, – объяснил незнакомец, – когда ты окажешься сломанным и искалеченным, когда твоя душа разорвется на части и ты будешь безусловно мертв. И тогда я тебя возродил.

– Невозможно.

– Главное, все сделать до того, как умрет мозг. Как утопленника можно вернуть к жизни путем правильной помощи, так и тебя можно восстановить благодаря правильному связыванию потоков. Протяни я еще несколько секунд, разумеется, было бы слишком поздно. Но ты ведь это и так знаешь. Два клинка из тех, что хранятся у твоего народа, позволяют восстановление. Полагаю, ты уже видел, как воскресают недавно умершие.

Голос незнакомца был спокойным, лишенным эмоций.

– Кто ты такой? – спросил Сзет.

– Ты так много времени провел, почитая заповеди твоего народа и твоей религии, а теперь не узнаешь одного из своих богов?

– Мои боги – духи камней, – прошептал Сзет. – Солнце и звезды. Не люди.

– Чушь. Твой народ поклоняется спренам камня, но ты-то их не боготворишь.

Этот полумесяц… Он его узнал, не так ли?

– Ты, Сзет, – продолжил мужчина, – боготворишь порядок. Ты безупречно исполняешь законы своих сородичей. Это привлекло меня, хоть я и беспокоюсь, что эмоции пошли во вред твоей проницательности. Твоей… рассудительности.

Суждение. Правосудие.

– Нин, – прошептал шинец. – Тот, кого здесь называют Наланом или Нэйлом. Вестник справедливости.

Нин кивнул.

– Зачем ты спас меня? – допытывался Сзет. – Разве я мало мук вынес?

– Эти слова – глупость. Не подобает так говорить тому, кто будет моим учеником.

– Я не хочу становиться учеником, – отказался Сзет, свернувшись клубочком на камнях. – Хочу быть мертвым.

– В самом деле? Ты и правда жаждешь этого больше всего? Я могу удовлетворить твое желание, если оно искреннее.

Сзет зажмурился. Во тьме его поджидали крики. Вопли тех, кого он убил.

«Я не ошибся, – подумал шинец. – Я никогда не был неправедником».

– Нет, – прошептал Сзет. – Приносящие пустоту в самом деле вернулись. Я был прав, а мой народ… вот они-то ошиблись.

– Тебя изгнали жалкие люди, неспособные видеть дальше собственного носа. Я открою тебе тропу, где чувства не затмевают истину. Ты вернешься с этим знанием к своему народу и принесешь справедливое возмездие для правителей Шина.

Сзет открыл глаза и посмотрел на Нина:

– Я недостоин.

Вестник склонил голову набок:

– Ты? Недостоин? Я наблюдал, как ты уничтожаешь себя во имя порядка, следил, как ты соблюдаешь свой личный кодекс, когда любой другой на твоем месте сбежал бы или сломался. Я видел, сколь безупречно твое слово. Большинство людей это утратили – а ведь такова единственная подлинная красота в целом мире. Сомневаюсь, что когда-либо мне случалось найти человека, более достойного стать одним из неболомов, чем ты.

Неболомы? Но так назывался орден Сияющих рыцарей.

– Я уничтожил себя, – прошептал Сзет.

– Так и было, и ты умер. Твои узы с клинком были рассечены, все связи – как духовные, так и телесные – распались. Ты переродился. Идем со мной. Пришло время навестить твой народ. Твое обучение начинается сейчас. – Нин повернулся, пошел прочь, и оказалось, что в руке за спиной он держал меч в ножнах.

«Ты переродился». Мог он… мог Сзет переродиться? Мог ли он сделать так, что крики среди теней умолкнут?

«Ты трус», – бросил Сияющий, который владел ветрами. Малая часть Сзета считала это правдой. Но Нин предлагал ему большее. Нечто совсем иное.

Все еще стоя на коленях, Сзет посмотрел вслед Нину:

– Ты прав. Мой народ хранит другие клинки чести, как и тысячи лет до этого дня. Если я должен принести им справедливое возмездие, мне предстоит выйти на бой с противниками, у которых будут осколки и силы.

– Это не проблема. – Нин обернулся. – Я принес тебе осколочный клинок на замену. Он безупречно подходит для твоего задания и твоего характера. – Вестник бросил большой меч на землю. Оружие скользнуло по камням и остановилось подле Сзета.

Тот впервые видел меч в металлических ножнах. И кто прячет в ножны осколочный клинок? Да и сам клинок… он что же, черный? Когда ножны скользили по камням, лезвие выдвинулось из них на дюйм или около того.

Сзет мог поклясться, что видит, как от металла исходят тонкие струйки черного дыма. Как буресвет, только темные.

«Привет, – раздался в его голове веселый голос. – Не желаешь ли сегодня уничтожить какое-нибудь зло?»

Четверо

125

ДолженбытькакойтоответКаковжеответСтопПаршендиОдинизнихДаонинедостающаячасть

ЗаставьалетивсехперебитьпреждечемихсиладостанетсяодномуИтогдавозникнетмост

Из Диаграммы, Половица 17: параграф 2, каждая вторая буква, начиная со второй

Далинар стоял во тьме.

Он огляделся по сторонам, пытаясь вспомнить, как попал сюда. Смог разглядеть мебель. Столы, ковер, кричащих цветов занавески из Азира. Его мать всегда ими гордилась.

«Мой дом, – подумал он. – Такой, каким был во времена моего детства». До завоеваний, до того, как Гавилар…

Гавилар… Гавилар ведь умер, верно? Нет, Далинар слышал, как брат смеется в соседней комнате. Он был ребенком. Они оба были детьми.

Князь Холин пересек погруженную в тени комнату, чувствуя смутную радость узнавания. Вещи были такими, какими им полагалось быть. Он нашел свои забытые деревянные мечи. У него была их целая коллекция, каждый вырезан в виде осколочного клинка. Князь теперь слишком стар для них, разумеется, но все равно ему нравилось ими обладать. Просто так.

Он подошел к балконным дверям и распахнул их.

Его омыл теплый свет. Густое, всеобъемлющее, всепроникающее тепло. Тепло, которое просочилось сквозь кожу прямо ему в душу. Князь посмотрел на свет, и тот его не ослепил. Источник света был далеко, но Далинар его знал. Хорошо знал.

Он улыбнулся.

И проснулся. Один в своих новых покоях в Уритиру, временном месте размещения на период, пока они обследовали всю башню. Прошла неделя после их прибытия сюда, и наконец-то начали появляться люди из военных лагерей, неся сферы, заряженные во время неожиданной Великой бури. Они отчаянно нуждались в сферах, чтобы поддерживать в рабочем состоянии Клятвенные врата.

Жители военных лагерей успели переместиться! Буря бурь еще не вернулась, но если она перемещалась так же, как обычная Великая буря, то должна была нагрянуть со дня на день.

Далинар немного посидел в темноте, размышляя о том удивительном тепле, что почувствовал во сне. Что это было? Странное время для нового видения. Они всегда случались в Великую бурю. Раньше он обязательно просыпался, если видение настигало его спящим.

Князь Холин уточнил у охранников. Нет, Великая буря не пришла. Черный Шип в задумчивости начал одеваться. Сегодня он хотел проверить, сможет ли выбраться на крышу башни.

Проходя по темным залам Уритиру, Адолин старался не показывать, насколько сбит с толку. Мир взял и… повернулся, как дверь на петлях. Несколько дней назад его условная помолвка была союзом между могущественным мужчиной и весьма незначительной наследницей далекого Дома. Теперь Шаллан вполне могла быть самым важным человеком в мире, а он…

Кто же он такой?

Принц поднял фонарь и сделал несколько отметок мелом на стене, указывая, что был здесь. Эта башня – настоящая громадина! Как она не разрушилась от собственного веса? Наверное, можно месяцами ее изучать и все равно не открыть всех дверей. Адолин с готовностью взвалил на себя исследовательские обязанности, решив, что может с ними справиться. К несчастью, эти блуждания давали много времени на размышления. Увы, слишком мало ответов удается отыскать.

Он повернул в обратную сторону, сообразив, что сильно оторвался от других разведчиков. Принц это делал все чаще и чаще. Прибывали первые группы с Расколотых равнин, и надо было решить, где их всех разместить.

Что это впереди, голоса? Адолин нахмурился и двинулся дальше по коридору, оставив фонарь на полу, чтобы не выдать себя. Он с изумлением понял, что один из голосов ему хорошо знаком. Неужели это и впрямь Садеас?

Так и есть. Великий князь стоял, окруженный собственными разведчиками. Адолин безмолвно проклял тот ветер, что надоумил Садеаса – не кого-нибудь! – ответить на призыв идти в Уритиру. Все было бы намного легче, останься он в военных лагерях.

Садеас взмахом руки велел солдатам отправиться по одному из ответвлений коридора, похожего на туннель. Его жена и несколько письмоводительниц пошли в другую сторону, а за ними – два солдата. Адолин пару минут наблюдал за великим князем, который поднял фонарь, изучая потускневший рисунок на стене. Странная картина с мифическими животными. Принц узнал персонажей детских сказок – например, громадное существо, похожее на норку с гривой пышных волос, что росли на голове и шее. Как же оно называется?

Адолин хотел уже уйти, но тут под его ботинком хрустнул камешек.

Садеас резко повернулся, подняв фонарь:

– А-а, принц Адолин. – Садеас был в белом наряде, который невыгодно подчеркивал цвет его кожи, – по сравнению с бледной тканью покрытые нездоровым румянцем щеки казались кроваво-красными.

– Садеас, – приветствовал Адолин, поворачиваясь к великому князю. – Я не знал, что вы прибыли. – Буря бы побрала этого человека! Он несколько месяцев игнорировал отца, и теперь вдруг решил подчиниться?

Князь неспешно прошествовал по коридору мимо Адолина.

– Это потрясающее место. В самом деле потрясающее.

– Выходит, вы признаете, что мой отец был прав, – сказал принц. – Что его видения истинны. Приносящие пустоту вернулись, а вы выставили себя дураком.

– Я готов признать, – ответил Садеас, – что твой отец способен на большее, чем я опасался. Отличный план. Связаться с паршенди, заключить с ними эту сделку. Они устроили настоящее представление, как мне доложили. Аладара это, безусловно, убедило.

– Вы не можете верить, что все это было представлением.

– О, прошу тебя. Станешь отрицать, что у него был паршенди среди членов личной гвардии? Разве не удобно, что эти новые Сияющие включают капитана гвардии Далинара и твою собственную нареченную?

Садеас улыбнулся, и Адолин увидел правду. Нет, великий князь в это не верил, но такую ложь собирался распространять. По его велению люди снова начнут шептаться, пытаясь подорвать авторитет Далинара.

– Почему? – спросил Адолин, шагнув к нему. – Садеас, почему ты такой?

– Потому что, – бросил великий князь со вздохом, – так должно случиться. Не бывает армии с двумя генералами, сынок. Твой отец и я – мы как два старых белоспинника, и нам обоим нужно королевство. Или он, или я. Нам это было предначертано со смерти Гавилара.

– Так не должно быть.

– Должно. Твой отец никогда больше не будет мне доверять, и ты это знаешь. – Лицо Садеаса помрачнело. – Я все у него заберу. Этот город, эти открытия. Дай только время.

Принц промедлил мгновение, глядя Садеасу в глаза, а потом что-то внутри его наконец-то щелкнуло.

«Так тому и быть».

Адолин схватил князя за горло здоровой рукой и с размаху прижал его к стене. Глубокое потрясение на лице Садеаса позабавило принца – ту весьма малую его часть, которая не отдалась целиком и полностью неотвратимой ярости.

Он сжимал хватку, не давая вырваться крику о помощи, и придвигался все ближе, прижимая Садеаса к стене, перехватывая его руку свободной рукой. Но Садеас был опытным солдатом. Он попытался вырваться из захвата, вывернув Адолину руку.

Принц продолжал давить, но потерял равновесие. Они упали и покатились кубарем по полу. Это не была просчитанная напряженность дуэльной арены и даже не методичная мясорубка поля боя.

Двое вспотевших мужчин, что сражались из последних сил, на грани паники. Адолин был моложе, но все еще в синяках после столкновения с Убийцей в Белом.

Он сумел подмять противника под себя, и, когда Садеас попытался заорать, Адолин ударил его затылком о каменный пол, чтобы оглушить. Хрипло дыша, принц схватил поясной нож. Направил острие к лицу Садеаса, но тот успел поднять руки и вцепиться в запястье противника.

Адолин, охнув, налег на нож, сжимая его в левой руке. Пришлось помочь себе правой – он надавил ею на перекрестье, хоть запястье и полыхало от боли. Капли его пота падали Садеасу на лоб, кончик лезвия касался левой ноздри великого князя.

– Мой отец, – пропыхтел молодой человек, и пот с его носа закапал на лезвие ножа, – думает, что я лучше его самого. – Он напрягся и почувствовал, как хватка Садеаса слабеет. – К несчастью для тебя, он ошибается.

Садеас заскулил.

Собрав все силы, Адолин рывком поднял нож, вонзил лезвие в глазницу врага – глаз лопнул, точно спелая ягода, – и вогнал его до упора прямо в мозг.

Садеас содрогнулся; вокруг лезвия собралась кровь, когда Адолин подвигал им, чтобы не сомневаться в исходе.

Миг спустя возле князя появился осколочный клинок – старый клинок Далинара. Великий князь Садеас был мертв.

Адолин отпрянул, чтобы не испачкаться в крови, хотя манжеты уже были в пятнах. Буря! Он действительно это сделал? Он… взял и убил великого князя?!

Принц потрясенно уставился на меч. Ни он, ни его противник не призвали клинки для битвы. Пусть это оружие и стоило целое состояние, в таком ближнем бою толку от него бы меньше, чем от камня.

Когда в голове прояснилось, Адолин подобрал меч и побрел прочь. Он выбросил клинок из окна – уронил на выступ на одной из террас внизу, предназначавшийся, видимо, для декоративных растений. Там, скорее всего, меч будет в безопасности.

После этого у него хватило ума отрезать манжеты, стереть меловые отметки на стенах собственным клинком и уйти как можно дальше, прежде чем отыскать один из разведывательных отрядов и притвориться, что он давно уже находится именно в той части башни.

Далинар наконец-то совладал с запорным механизмом и налег на металлическую дверь в конце лестницы. Дверь здесь была устроена прямо в потолке, и ступени упирались в нее.

Люк отказывался открываться, хотя был не заперт. Далинар смазал части механизма. Почему он не работает?

«Ну разумеется, крем», – сообразил великий князь. Призвав осколочный клинок, он сделал несколько быстрых надрезов вокруг люка. Потом, хоть и не без усилий, сумел его откинуть. Перед Далинаром открылся путь на самую вершину города-башни.

Он улыбнулся, ступив на крышу. Пять дней исследований завели Адолина и Навани в глубины Уритиру. А вот Далинара все время тянуло наверх.

Для такой громадной башни крыша была, в общем-то, относительно невелика, и не так уж много на ней оказалось крема. На подобной высоте во время Великих бурь редко шли дожди, и все знали, что крем на востоке гуще, чем на западе.

Буря свидетельница, до чего же высоченное местечко! Пока Далинар ехал к вершине в фабриалевом лифте, который обнаружила Навани, у него несколько раз закладывало уши. Она что-то рассказывала про противовесы и сопряженные самосветы, – судя по тону, ее восхищала технология древних. Князь знал только то, что ее открытие позволило избежать подъема по сотне с лишним лестничных пролетов.

Далинар подошел к краю и посмотрел вниз. Каждое кольцо башни было чуть шире, предыдущего. «Шаллан права, – подумал великий князь. – Это сады. Наружные кольца предназначены для того, чтобы выращивать еду». Он не знал, почему восточная сторона башни, обращенная к Изначалью, была прямой и отвесной. Балконы там отсутствовали.

Черный Шип подался вперед. Хотя от огромной высоты подступила тошнота, ему все же удалось разглядеть десять колонн, вмещавших Клятвенные врата. Те, что вели на Расколотые равнины, сверкнули, и на вершине колонны появилась большая группа людей. Над ними развевалось знамя Хатама. По картам, которые послали ученые Далинара, Хатаму и остальным понадобилось меньше недели быстрого марша, чтобы добраться до Клятвенных врат. Когда армия Далинара преодолевала то же самое расстояние, они двигались очень осторожно, опасаясь атак паршенди.

Теперь, увидев эти колонны издалека, князь понял, что в Холинаре была одна из них. Она представляла собой возвышение, на котором построены дворец и королевский храм. Шаллан подозревала, что Ясна пыталась открыть там Клятвенные врата; заметки его племянницы гласили, что Клятвенные врата в каждом из городов были крепко заперты. Только те, что на Расколотых равнинах, остались открытыми.

Шаллан надеялась вычислить, как использовать другие врата, хотя пока все проверки результата не давали. Если у нее получится их запустить, мир намного, намного уменьшится. Если от него вообще что-то останется.

Далинар повернулся и посмотрел вверх, в небеса. Тяжело вздохнул. За этим он и забрался на самую вершину.

– Ты послал бурю, чтобы уничтожить нас! – прокричал он, обращаясь к облакам. – Ты хотел скрыть то, кем становились Шаллан и Каладин! Ты пытался все закончить, прежде чем оно началось!

Тишина.

– Зачем посылать мне видения с приказами подготовиться, – продолжил Далинар, – а потом, когда мы покорились им, пытаться уничтожить нас?

Я должен был послать те видения, когда придет время. Всемогущий потребовал это у меня. Я не мог проявить непокорность, как не могу перестать насылать ветра.

Далинар перевел дух. Буреотец ответил. К счастью.

– Так видения были от него, а ты стал тем, кто выбрал, кому их посылать?

Да.

– Почему ты выбрал меня? – требовательно спросил Далинар.

Это не имеет значения. Ты действовал слишком медленно и потерпел неудачу. Буря бурь пришла, и спрены врага стремятся вселиться в древних. Все кончено. Ты проиграл.

– Ты утверждал, что являешься частью Всемогущего.

Я его… спрен, скажем так. Не его душа. Воспоминание о нем, сотворенное людьми, когда он ушел. Олицетворение бурь и божественного начала. Я не божество, а лишь его тень.

– Возьму, что дают.

Он хотел, чтобы я тебя разыскал, но твой народ принес моему лишь смерть.

– Что ты знаешь об этой буре и паршенди, что сорвались с цепи?

Буря бурь задумана давно. Сейчас огибает мир и несет с собой спренов. Коснувшись любого из древних, наделит его новой формой.

– Ты говоришь о Приносящих пустоту.

Это одно из названий для них.

– Буря бурь точно вернется, уверен?

И будет возвращаться регулярно, как Великие бури, хотя не так часто. Вы обречены.

– И она преобразует паршунов. Есть ли способ ее остановить?

Нет.

Далинар закрыл глаза. Этого он и боялся. Да, его армия победила паршенди, но они были только малой частью того, что надвигалось. Вскоре ему предстоит столкнуться с сотнями тысяч врагов.

Другие правители не поверили. Он сумел поговорить через даль-перо с императором Азира – новым, поскольку старого навестил Сзет. Войны за наследство в Азире не случилось, разумеется. Она потребовала бы слишком много бумажной волокиты.

Император пригласил великого князя Холина в гости, но явно счел его слова бредом сумасшедшего. Далинар и не думал, что слухи о его безумии разошлись так далеко. Однако подозревал, что, даже не случись этого, на предупреждение все равно не обратили бы внимания, поскольку князь говорил о безумных вещах. Буря, которая дует с другой стороны? Паршуны, которые превращаются в Приносящих пустоту?

Только Таравангиан, король Харбранта – и, похоже, Йа-Кеведа, – был склонен прислушаться. Да благословят Вестники этого человека; может, он сумеет принести хоть немного мира в измученную землю. Далинар попросил добыть ему больше сведений о том, как Таравангиан заполучил трон; первоначальные донесения гласили, что это вышло неожиданно. Таравангиан слишком миролюбив, а Йа-Кевед – чересчур разорен, чтобы от него был какой-то толк.

Кроме того, имелись невнятные донесения по даль-перу о бунтах в Холинаре. Но и оттуда не поступило никаких четких докладов. И что за слухи о чуме на Чистозере? Буря свидетельница, ну какой же вокруг бардак!..

Придется что-то с этим сделать. Со всем этим.

Далинар снова посмотрел в небо:

– Мне приказали возродить Сияющих рыцарей. Я должен стать одним из них, если мне полагается их возглавить.

С безоблачных небес послышался далекий гром.

– Жизнь прежде смерти! – прокричал Черный Шип. – Сила прежде слабости! Путь прежде цели!

Я обломок самого Всемогущего! – сердито провозгласил голос. – Я Буреотец. Не позволю сковать себя узами, которые могут убить!

– Ты мне нужен, – ответил на это Далинар. – Несмотря на то что ты сделал. Мостовик говорил о клятвах и о том, что рыцарские ордена отличались друг от друга. Первый Идеал одинаковый для всех. В остальном каждый орден уникален, и слова у них разные.

Снова раздался грохот грома. Он звучал… словно вызов. Неужели Далинар теперь понимал язык грома?

Опасный гамбит. Он столкнулся с чем-то доисторическим, чем-то непостижимым. Чем-то, что активным образом пыталось убить его и всю его армию.

– К счастью, – продолжил великий князь, – мне известна вторая клятва, которую следует принести. Я не нуждаюсь в подсказках. Буреотец, я буду объединять, а не разделять. Я сплочу людей.

Гром утих. Мужчина, замерев, глядел в небо и ждал.

Ладно, – наконец проговорил Буреотец. – Слова принимаются.

Далинар улыбнулся.

Я не буду для тебя простым мечом, – предупредил Буреотец. – И не стану являться по первому зову, и тебе придется избавиться от этой… мерзости, что ты таскаешь с собой. Ты будешь Сияющим без осколков.

– Я буду тем, кем должен быть, – согласился Далинар, призывая свой осколочный клинок. Как только тот появился, в голове великого князя раздались вопли. Черный Шип выронил оружие, словно угря, который попытался его цапнуть. Крики тотчас же стихли.

Меч со звоном упал на каменные плиты. Разделение уз считалось трудным процессом, требующим сосредоточенности и прикосновения к камню на эфесе. Но этот клинок отсекли от Далинара в один миг. Он это почувствовал.

– В чем смысл последнего видения, которое я получил? – спросил воин. – То, что пришло утром, без Великой бури.

Утром я не посылал тебе видений.

– Но я видел свет и тепло.

Просто сон. Не от меня, не от богов.

Забавно. Далинар мог поклясться, что испытал то же чувство, что и во время видений, а то и сильней.

Ступай, Узокователь, – бросил Буреотец. – Веди свой умирающий народ к поражению. Вражда уничтожил самого Всемогущего. Вы для него ничто.

– Всемогущий мог умереть, – согласился Далинар. – Если это правда, то и Вражду можно убить. Я узнаю, как это сделать. В видениях упоминался некий вызов, и еще защитник. Тебе что-то об этом известно?

Ответа не последовало – в небе просто послышался грохот. Что ж, у него еще найдется время для новых вопросов.

Далинар спустился с крыши Уритиру и снова оказался на лестнице. Ступени привели его в комнату, которая занимала почти весь верхний этаж города-башни; сквозь стеклянные окна ее заливали лучи солнца. Стекло не защищали ставни, хотя некоторые окна смотрели на восток. Непонятно, как они оставались целыми во время Великих бурь, а кое-где виднелись потеки крема.

Десять невысоких колонн образовывали кольцо посреди комнаты, и одиннадцатая располагалась в самом центре.

– Ну? – Каладин оторвался от изучения одной из них.

Шаллан обогнула другую колонну; веденка выглядела уже не такой потрепанной, как когда они только попали в этот город. Хотя их дни в Уритиру переполняла суета, несколько ночей крепкого сна пошли на пользу всем.

Вместо ответа Далинар достал из кармана сферу и поднял. Потом вдохнул буресвет.

Он знал, что следует ожидать бури, проснувшейся внутри, как это описали Каладин и Шаллан. Буря побуждала действовать, двигаться, а не стоять на месте. Он предполагал что-то похожее на Азарт во время боя – но ощущение оказалось иным.

Князь почувствовал, как заживают раны, и это было странно знакомо. Похоже, он уже так делал прежде. На поле боя? Его рука теперь была в порядке, а рана на боку почти не болела.

– Чудовищная несправедливость, что у вас все получилось с первого раза, – заметил Каладин. – Мне понадобилась целая вечность.

– У меня были наставники, – бросил Далинар, пряча сферу и шагая вперед. – Буреотец назвал меня узокователем.

– Один из орденов, – пояснила Шаллан, касаясь пальцами поверхности колонны. – Выходит, нас трое. Ветробегун, узокователь, светоплет.

– Четверо, – раздался голос из теней, что окутывали лестничный пролет. В освещенную комнату вошел Ренарин. Посмотрел на них и подался назад.

– Сын! – воскликнул Далинар.

Ренарин оставался во тьме, потупившись.

– Нет очков… – прошептал великий князь Холин. – Ты перестал их носить. Я думал, ты пытаешься выглядеть воином, но нет. Буресвет исцелил твои глаза.

Ренарин кивнул.

– И осколочный клинок, – продолжил Далинар, шагнув к сыну и взяв его за плечо. – Ты слышишь крики. Так вот что случилось с тобой на арене. Ты не мог сражаться, потому что после призыва клинка в твоей голове раздаются жуткие вопли. Почему? Почему ты скрывал?

– Я думал, проблема во мне, – пробурчал Ренарин. – В моем разуме. Но Глис, он сказал… – Ренарин моргнул. – Правдогляд.

– Правдогляд? – переспросил Каладин и покосился на Шаллан. Она покачала головой. – Я летаю с ветрами. Она плетет из света. Светлорд Далинар творит узы. Что делаешь ты?

Ренарин посмотрел на мостовика через всю комнату.

– Я… вижу.

– Четыре ордена. – Князь Холин с гордостью сжал плечо сына. Буря свидетельница, парень дрожал. Что его так встревожило? Далинар повернулся к остальным. – Другие ордена тоже должны возвращаться. Нам необходимо отыскать тех, кого выбрали спрены. Быстро, ибо Буря бурь грозит нам и все обстоит хуже, чем мы боялись.

– Каким образом? – спросила Шаллан.

– Она изменит паршунов, – объяснил Далинар. – Буреотец это подтвердил. Когда буря обрушится на континент, с нею вернутся Приносящие пустоту.

– Преисподняя! – выдохнул Каладин. – Мне надо попасть в Алеткар, в Под. – Он быстрым шагом направился к выходу.

– Солдат! – позвал Черный Шип. – Я как мог предупредил наш народ.

– Там мои родители! – бросил Кэл. – И у градоначальника есть паршуны. Я отправляюсь немедленно.

– Как? – поинтересовалась Шаллан. – Будешь лететь, пока не доберешься туда?

– Скорее, падать, – уточнил молодой человек. – Впрочем, да. – Он помедлил у двери из комнаты.

– Сколько буресвета тебе понадобится? – спросил Далинар.

– Не знаю, – признался Каладин. – Наверное, прилично.

Шаллан посмотрела на князя Холина. У них не было лишнего буресвета. Хотя люди из военных лагерей принесли заряженные сферы, активация Клятвенных врат требовала очень много света – в зависимости от того, сколько людей переправлялось. Зажигая лампы в комнате в центре Клятвенных врат, они тратили минимальное количество, необходимое для запуска механизма. Перемещая людей, тот частично осушал заряженные самосветы, которые они несли с собой.

– Разыщу, что смогу, парень, – сказал Далинар. – Ступай с моим благословением. Может быть, у тебя останется достаточно, чтобы потом проверить столицу и помочь людям там.

Капитан кивнул:

– Я соберу дорожный мешок. Отправлюсь через час. – Кэл вышел из комнаты и скрылся в лестничном колодце.

Далинар втянул еще немного буресвета и почувствовал, как последние из его ран заживают. К такому любой с легкостью бы привык.

Он послал Ренарина с приказом поговорить с королем и реквизировать несколько изумрудных броумов, чтобы Каладин смог взять их для путешествия. Элокар наконец-то прибыл в компании – кто бы мог подумать! – нескольких гердазийцев. Один потребовал, чтобы его имя вписали в списки алетийских королей…

Ренарин охотно взялся выполнять поручение. Похоже, он жаждал получить дело, с которым точно справится.

«Он Сияющий рыцарь, – думал Далинар, провожая взглядом сына. – Наверное, не стоит мне больше гонять его с поручениями».

Вот буря! Все это происходило на самом деле.

Шаллан подошла к одному из окон. Далинар последовал за ней. Это была восточная сторона башни, ее плоская часть, ориентированная прямо на Изначалье.

– Каладину хватит времени на спасение лишь немногих, – заметила Шаллан. – Да и то не факт. Нас четверо, светлорд. Всего-то четверо против неимоверно разрушительной бури…

– Так уж вышло.

– Столько людей погибнет.

– А мы спасем тех, кого сможем спасти. – Далинар повернулся к ней. – Жизнь прежде смерти, Сияющая. Теперь это та задача, которую мы поклялись выполнить.

Она поджала губы, по-прежнему глядя на восток, но кивнула:

– Жизнь прежде смерти, Сияющий.

Эпилог

Искусство и ожидания

126

Слепец ждал, когда начнется эра завершений, – сказал Шут, размышляя о красоте природы.

Тишина.

– Речь обо мне, – прибавил он. – Глаза мои видят, но духовно я слеп. И последнее заявление, вообще-то, отличается глубокой мудростью, если вдуматься.

Тишина.

– Все это куда увлекательней, когда в моем распоряжении имеется разумная жизнь, которую я мог бы привести в состояние благоговейного трепета и восторга, применяя мудрое многословие.

Уродливый ящерокраб на соседнем валуне клацнул клешней – звук получился в каком-то смысле неуверенный.

– Ты прав, разумеется, – проговорил Шут. – Моя обычная публика особым умом не отличается. Но это была очевидная шутка, так что тебе должно быть стыдно.

Уродливый ящерокраб поспешно перебежал через валун и скрылся с другой стороны. Шут вздохнул. Ночь, казалось бы, самое подходящее время для эффектных появлений и глубокомысленной философии. К несчастью для него, здесь не перед кем философствовать или эффектно появляться. Неподалеку бурлила речка – один из немногих постоянных водных путей в этом странном краю. Во все стороны простирались холмы, изрытые текущей водой и в низменностях поросшие причудливой разновидностью колючих кустов. Деревьев было очень мало, хотя дальше к западу склоны до самых вершин покрывал настоящий лес.

Поблизости трещали два певунчика, так что он достал дудочку и попытался воспроизвести их музыку. Ничего не вышло. Издаваемые ими звуки походили на барабанный бой, дробный перестук – мелодичные, но совсем не такие, как звуки флейты.

И все-таки существа как будто чередовались с ним, отвечая на его мелодию. Кто знает? Может, у них есть зачатки интеллекта. Те кони, ришадиумы… они его удивили. Шут был рад, что еще остались вещи, которые способны его удивлять.

Мужчина наконец отложил дудочку и принялся размышлять. Компания из уродливых ящерокрабов и певунчиков была, в конце концов, хоть какой-то публикой.

– Искусство таит в себе глубинную несправедливость.

Один певунчик продолжил скрипеть.

– Понимаете, мы притворяемся, что искусство вечно, что в нем есть некое постоянство. То, что можно назвать истиной. Искусство представляет собой искусство, потому что оно и есть искусство, а не потому, что мы его таковым назвали. Ты следишь за моей мыслью, да?

Скри-и-ип.

– Хорошо. Но если искусство вечно, полно смысла и существует само по себе, почему же оно так сильно зависит от публики, будь она проклята? Ты слышал историю о фермере, который посетил двор во время Фестиваля изображений?

Скри-и-ип?

– О да, не такая уж это популярная история. Услышать и забыть. Начало заурядное: фермер, заехавший в столицу, попадает в неловкое положение, натыкается на принцессу и – совершенно случайно – не дает ей оказаться растоптанной. Принцессы в таких историях вечно не смотрят, куда идут. Думаю, все дело в том, что большинству из них не помешало бы обратиться к достойному уважения изготовителю линз и обзавестись соответствующим набором очков, а уж потом предпринимать вылазки на оживленные улицы.

Как бы там ни было, поскольку это комичная история, мужчину в качестве награды приглашают во дворец. Далее следует всякая чепуха, и заканчивается все тем, что бедняга-фермер в уборной подтирается одной из самых красивых картин, после чего неспешно выходит и видит, как все светлоглазые пялятся на пустую раму и разглагольствуют о том, до чего прекрасно это произведение искусства. Веселье и гогот. Салюты и поклоны. Убираемся, пока никто не поразмыслил над этой историей.

Он выждал.

Скри-и-ип?

– Ты разве не понял? Фермер увидел картину возле уборной и предположил, что она висит там для определенной цели. Светлоглазые нашли пустую раму в галерее и предположили, что это и есть шедевр. Можешь сказать, что эта история глупа. Она такая и есть. Но менее правдивой от этого не становится. Я, в конце концов, частенько бываю довольно глупым – но почти всегда правдив. Сила привычки.

Ожидание. Вот она, истинная душа искусства. Если сможешь дать человеку больше, чем он рассчитывал, человек будет прославлять тебя до конца своих дней. Если сумеешь пробудить в людях предвкушение и научишься его подпитывать, тебя ждет успех.

И наоборот, если приобретешь репутацию слишком хорошего, слишком умелого… будь осторожен. В их головах будет лучшее искусство, и если ты дашь им хоть чуточку меньше того, что они вообразили, проиграешь. Внезапно окажешься бесполезен. Человек, отыскавший монету в грязи, будет болтать о ней несколько дней, но, получив наследство и не досчитавшись одного процента от ожидаемой суммы, объявит, что его надули.

Шут покачал головой, встал и отряхнул мундир.

– Дай мне публику, которая хочет развлечься, но ничего особенного не ждет. Для них я стану богом. Вот самая правдивая из истин, что известны мне.

Тишина.

– Мне бы не помешало немного музыки. Для пущей театральности, понимаете ли. Кое-кто вот-вот придет, и я желаю оказать гостю достойный прием.

Певунчик любезно завел свою музыку. Шут вздохнул и принял надлежащую позу: ленивое ожидание, просчитанная осведомленность, невыносимое зазнайство. В конце концов, у него была определенная репутация – стоило хоть попытаться ей соответствовать.

Воздух перед ним расплылся кольцом, словно согретый у самой земли. Полоса света закружилась по кругу и образовала стену высотой в пять-шесть футов. Свет тотчас же погас, – по правде говоря, это был просто послеобраз, отпечаток чего-то светящегося, очень быстро пролетевшего по окружности.

В центре пятна появилась Ясна Холин, и вид у нее был гордый.

Одежда истрепана, волосы заплетены в косу, на лице следы ожогов. Когда-то платье принцессы было роскошным, но теперь превратилось в лохмотья. Она оборвала подол на уровне колен и сшила себе импровизированную перчатку. Любопытное дело – при ней имелось что-то вроде кожаной сумки с карманами и дорожный мешок. Шут сомневался, что она обладала и тем и другим в начале своего путешествия.

Ясна издала долгий стон и посмотрела туда, где стоял Шут.

Тот ей ухмыльнулся.

В мгновение ока женщина вскинула руку, вокруг которой закружился туман, с щелчком превратившийся в длинный тонкий меч, чье острие почти упиралось в шею Шута.

Мужчина выгнул бровь.

– Как ты меня нашел? – спросила принцесса.

– От тебя на той стороне было довольно много шума. Прошло немало времени с тех пор, как спренам приходилось иметь дело с кем-то живым, да еще и таким требовательным, как ты.

Она выдохнула сквозь зубы и придвинула осколочный клинок еще плотнее к его шее:

– Шут, скажи мне, что тебе известно.

– Я как-то почти год просидел в огромном желудке – и меня переваривали.

Ясна нахмурилась.

– Сама спросила, что мне известно. Стоило бы лучше подбирать слова. – Он посмотрел вниз, а принцесса повернула осколочный клинок, но острие от его шеи не отвела. – Удивлюсь, если твой прутик представляет для меня хоть какую-то угрозу, Холин. Впрочем, можешь размахивать им сколько влезет. Наверное, так ты чувствуешь себя более важной персоной.

Она изучила его. Потом меч превратился в туман и исчез. Ясна опустила руку.

– У меня нет на тебя времени. Буря грядет, ужасная буря. Она вернет Приносящих пустоту в…

– Уже вернула.

– Преисподняя! Нам надо отыскать Уритиру, и…

– Уже нашли.

Она поколебалась:

– Рыцари…

– Восстановлены, – перебил Шут. – Отчасти твоей ученицей, которая, позволю себе заметить, в точности на семьдесят семь процентов приятнее, чем ты. Я провел опрос.

– Врешь.

– Ну ладно, это был довольно неофициальный опрос. Но уродливый ящерокраб весьма низко оценил твои…

– Я о другом.

– Ясна, о таких вещах я не вру. Ты это знаешь. Потому-то я тебя так раздражаю.

Женщина внимательно на него посмотрела, потом вздохнула.

– Отчасти поэтому ты меня так раздражаешь. И это лишь маленькая часть огромной-огромной реки.

– Ты так говоришь, потому что плохо меня знаешь.

– Сомневаюсь.

– Нет, я серьезно. Очевидно же, что, если бы ты хорошо меня знала, река раздражения превратилась бы в океан. Как бы там ни было, я знаю то, чего ты не знаешь, и сдается мне, ты на самом деле можешь знать то, чего не знаю я. Это приводит нас к тому, что именуется сообщничеством. Если сможешь сдержать свое раздражение, мы оба можем чему-то научиться.

Принцесса окинула его взглядом с головы до ног, сжала губы в ниточку и кивнула. Потом зашагала туда, где располагался ближайший город. У этой женщины было отличное чувство направления.

Шут догнал ее:

– Ты ведь понимаешь, что от цивилизации нас отделяет по меньшей мере неделя пути. Зачем было переноситься в такую глушь, где ровным счетом ничего нет?

– Мне пришлось в каком-то смысле спасаться бегством. Большая удача, что я вообще попала сюда.

– Удача? Сомневаюсь, что я назвал бы это так.

– Почему?

– Ясна Холин, лучше бы тебе находиться по другую сторону. Пришло Опустошение, а с ним – конец всей этой земли. – Он посмотрел на нее. – Прости.

– Не извиняйся, пока мы не увидим, как много я смогу спасти. Буря уже пришла? Паршуны преобразились?

– Да и нет, – ответил Шут. – Буря должна ударить по Шиновару сегодня ночью, а потом двинется дальше по континенту. Думаю, она-то и принесет преображение.

Ясна резко остановилась:

– В прошлый раз было не так. Я кое-что узнала на той стороне.

– Ты права. Теперь все по-другому.

Она облизнула губы, но больше ничем не выдала своей тревоги.

– Если все происходит не так, как раньше, то все мои знания могут оказаться бесполезны. Речи высших спренов будут неточными. Хроники, которые я ищу, бессмысленными.

Он кивнул.

– Мы не можем полагаться на древние писания, – добавила принцесса. – А так называемый бог, в которого верят люди, на самом деле выдумка. Выходит, мы не можем ждать спасения от небес, но и в прошлом его искать не следует. Где же оно тогда?

– Ты так убеждена, что бога не существует.

– Ведь Всемогущий…

– О, – перебил Шут, – я не про Всемогущего. Танаваст был славный парень – как-то угостил меня выпивкой, – но он не был богом. Должен признать, Ясна, мне импонирует твой скептицизм, хотя я с ним не согласен. Я просто думаю, ты искала бога не там, где надо.

– Полагаю, ты собираешься сказать, где мне следовало бы его поискать.

– Ты найдешь бога в том же месте, где и спасение из всей этой катавасии. В сердцах людей.

– Забавно, – произнесла Ясна. – Пожалуй, я могу с этим согласиться, хотя, подозреваю, не по тем причинам, на которые намекаешь ты. Возможно, эта прогулка окажется не такой тоскливой, как я опасалась.

– Возможно, – согласился он и посмотрел на звезды. – Что ни говори, мир сумел выбрать прекрасную ночь, чтобы завершить свое существование…

Примечание

Полыхая, ветра грядут беспощадныек грядущим ветрам полыхающим.

Этот кетек, написанный на Светлодень, йесесес, 1174 г., украшает обложку личного дневника Навани Холин. Внутри она описывает свой личный опыт участия в событиях, которые предшествовали прибытию Бури бурь.

Глифы кетека стилизованы в виде двух бурь, которые летят навстречу друг другу.

Наж 127

Ars Arcanum

Десять Сущностей и все, что с ними связано 128

Вышеприведенный список является несовершенным сводом традиционного воринского символизма, связанного с десятью Сущностями. Собранные вместе, они образуют Двойной глаз Всемогущего, глаз с двумя зрачками, представляющими сотворение растений и живых существ. Это также основа для формы в виде песочных часов, которую часто связывали с Сияющими рыцарями.

Древние ученые также помещали десять орденов Сияющих рыцарей в этот список, параллельно с самими Вестниками, каждый из которых традиционно связывался с одной из цифр и Сущностей.

Пока что нет уверенности в том, как именно десять уровней связывания пустоты или родственной ему Старой магии укладываются в эту парадигму, если вообще укладываются. Мои изыскания демонстрируют, что должен существовать еще один набор способностей, еще более эзотерический, чем связывание пустоты. Возможно, к ним и относится Старая магия, хотя я начинаю подозревать, что она представляет собой нечто совершенно иное.

Хочу заметить, что в настоящее время я считаю концепцию «телесного средоточия» в большей степени философской интерпретацией, чем реальным атрибутом этой Инвеституры и ее проявлений.

Десять потоков

Сущности, классические элементы, почитаемые на Рошаре, обладают дополнением в виде десяти потоков. Эти потоки – предположительно базовые силы, благодаря которым функционирует мир, – в более точном смысле слова представляют собой десять основных способностей, которыми были наделены Вестники, а затем и Сияющие рыцари, благодаря своим узам.

Адгезия: поток давления и вакуума

Гравитация: поток земного притяжения

Расщепление: поток уничтожения и разложения

Абразия: поток трения

Прогрессия: поток роста и исцеления (восстановления)

Иллюминация: поток света, звука и различных волновых форм

Трансформация: поток духозаклинания

Транспортация: поток движения и реалматического перехода

Когезия: поток сильного осевого взаимодействия

Напряжение: поток слабого осевого взаимодействия

О создании фабриалей

К настоящему моменту были открыты пять разновидностей фабриалей. Способы их изготовления тщательно охраняются содружеством артефабров, но похоже, что они представляют собой плоды трудов ученых, преданных делу, в противовес более мистическим связываниям потоков, некогда исполненным Сияющими рыцарями. Я все больше убеждаюсь в том, что создание этих устройств требует порабощения способных к трансформации разумных существ, в этой местности известных как «спрены».

Изменяющие фабриали

Увеличители: эти фабриали создаются, чтобы усилить что-то. Например, они могут создавать тепло, боль или даже легкий ветерок. Они питаются, как и все фабриали, буресветом. Похоже, лучше всего они работают с силами, эмоциями или ощущениями.

Так называемые полуосколки из Йа-Кеведа созданы при помощи подобных фабриалей, прикрепленных к металлическим листам и усиливающих их прочность. Мне доводилось видеть такие фабриали, изготовленные при помощи самых разных самосветов; рискну предположить, что годится любой из десяти опорных камней.

Уменьшатели: у этих фабриалей действие, противоположное увеличителям, и они, как правило, подчиняются таким же ограничениям, как и родственные устройства. Артефабры, которые мне доверились, убеждены, что возможны и более значительные фабриали по сравнению с теми, что уже были созданы, и это, скорее всего, относится к увеличителям и уменьшателям.

Парные фабриали

Сопряженные: зарядив рубин и использовав метод, который мне не раскрыли (хотя у меня есть по этому поводу предположения), можно получить сопряженную пару самосветов. Процесс подразумевает разделение изначального рубина. Половинки впоследствии будут действовать параллельно друг с другом на расстоянии. Одной из наиболее привычных форм таких фабриалей являются даль-перья.

Необходимо воздействовать на них схожим образом; например, если один из сопряженных фабриалей прикреплен к тяжелому камню, то, для того чтобы поднять второй, придется приложить такие же усилия, как для поднятия камня. Похоже, во время создания фабриаля применяется какой-то процесс, который влияет на то, как далеко друг от друга могут находиться половинки, чтобы эффект сохранялся.

Реверсивные: использование аметиста вместо рубина также создает сопряженную пару самосветов, но они будут выдавать противоположные реакции. Например, если одну часть такого самосвета поднять, другая опустится.

Эти фабриали открыли совсем недавно, и уже выдвигаются предположения относительно их использования. По всей видимости, у этой формы фабриалей существуют какие-то неожиданные ограничения, хотя мне не удалось установить, в чем они заключаются.

Предупреждающие фабриали

В этой категории существует только один тип фабриалей, неофициально известный под названием «Сирена». Сирена может оповещать о приближении объекта, чувстве, ощущении или феномене. В качестве фокального камня используется гелиодор. Я не знаю, связано ли это с тем, что лишь один тип самосветов годится для подобного, или с какими-то иными причинами.

В случае такого фабриаля количество буресвета, которым можно зарядить самосвет, влияет на дальность действия. Потому размер самосветов представляется весьма важным параметром.

Ветробегуны и сплетения

Сообщения о странных способностях Убийцы в Белом вывели меня на некоторые источники сведений, не известные, по моему мнению, почти никому. Ветробегуны были одним из орденов Сияющих рыцарей и пользовались двумя основными типами связывания потоков. Проявления этих связываний были известны среди членов ордена под неофициальным названием «три плетения».

Основное Плетение: изменение гравитации

Хотя это плетение использовалось членами ордена чаще всего, оно не было самым легким. (Таковым можно признать полное сплетение, о котором пойдет речь далее.) Основное Плетение подразумевало прерывание духовных гравитационных уз, связывающих существо или объект с планетой под ними, и временное связывание существа или объекта с другим объектом или направлением.

На практике это создает изменение в силе тяжести, искажая течение энергий самой планеты. Основное Плетение позволяло ветробегуну бегать по стенам, отправлять предметы или людей в полет и так далее. Более умелое использование этого типа плетения позволяло ветробегуну сделать себя легче, сплетя часть своего веса с верхом. (С математической точки зрения, связывание четверти массы тела с верхом уменьшило бы реальный вес человека в два раза. Связывание половины массы тела с верхом сделало бы его невесомым.)

Многократное применение Основного Плетения к одному и тому же объекту приводило к тому, что объект или тело человека делалось тяжелее в два, три и так далее раза и их начинало тянуть вниз с сообразно увеличенной силой.

Полное Сплетение: связывание предметов

Полное Сплетение может показаться очень похожим на Основное, но основываются они на совершенно разных принципах. В то время как одно связано с гравитацией, второе касается силы (или потока, как их называли Сияющие) сцепления, позволяющей склеивать объекты друг с другом, как если бы они были единым целым. На мой взгляд, этот поток каким-то образом связан с атмосферным давлением. Чтобы создать Полное Сплетение, ветробегун заряжал объект буресветом, после чего прижимал к нему другой объект. Между двумя объектами возникала необыкновенно прочная связь, которую почти невозможно было разорвать. Фактически большинство материалов ломались раньше, чем распадалась удерживавшая их связь.

Обратное Плетение: воздействие на предмет посредством силы тяжести

На мой взгляд, это вполне может считаться особой версией Основного Плетения. Этот тип плетения требовал меньше буресвета по сравнению с первыми двумя. Ветробегун заряжал что-нибудь, отдавал мысленный приказ и создавал тягу, которая влекла к объекту все остальные объекты. По сути, это плетение создавало вокруг объекта пузырь, который имитировал его духовную связь с Землей внизу. По этой причине было намного сложнее путем такого плетения повлиять на объекты, касающиеся Земли, поскольку их связь с планетой наиболее сильна. Легче всего воздействовать на падающие или летящие объекты. На другие объекты также можно влиять, но требуется намного больше буресвета и соответствующих навыков.

Светоплетение

Вторая форма связывания потоков подразумевает известные всему космеру манипуляции со светом и звуком путем создания иллюзий. Однако, в отличие от вариации, известной на Селе, этот метод включает в себя сильный духовный элемент, который требует не только полной мысленной картины требуемого творения, но также и некую связь с ним. Иллюзия основывается не только на том, что светоплет воображает, но также на том, что он по-настоящему желает создать.

Во многих смыслах эта способность больше прочих схожа с изначальным йольским вариантом, и это приводит меня в восторг. Я желаю как следует ее изучить, в надежде разобраться в том, как она связана с когнитивными и духовными атрибутами.

Благодарности

Как вы можете догадаться, создание книги из цикла «Архив Буресвета» – каторжный труд. Почти восемнадцать месяцев работы с текстом – от первоначального плана до окончательной редакции – включая создание иллюстраций четырьмя художниками, а также редакторскую правку, внесенную целой толпой, не говоря уже о сотрудниках издательства «Тор букс», которые занимались подготовкой к выпуску, рекламой, маркетингом и всем остальным, что требуется столь большой книге для успешной раскрутки.

Почти двадцать лет «Архив Буресвета» был моей мечтой – я всегда желал рассказать эту историю. Далее вы прочитаете о людях, в буквальном смысле воплощающих мои грезы в реальность, и нет таких слов, при помощи которых я мог бы выразить благодарность за их старания. По данному роману список открывает мой ассистент и неизменный первый редактор, тот самый Питер Альстром. Он потратил на эту книгу очень много времени, преодолевал мое упрямство, и в итоге ему удалось доказать мне, что я ошибался гораздо чаще, чем был прав.

Как обычно, Моше Федер – человек, который открыл меня как писателя, – провел отличную редакторскую работу с книгой. Джошуа Билмес, мой агент, потрудился над этим романом и в агентской, и в редакторской ипостасях. К нему присоединились Эдди Шнайдер, Брейди «Слова Брейдияния» Макрейнольдс, Кристина Лопес, Сэм Морган и Криста Аткинсон из агентства. Том Догерти из «Тор букс» смирился с тем, что книга получилась длиннее предыдущей, хотя я клялся, что будет короче. Терри Мак-Гэрри занимался подготовкой рукописи для сдачи в печать, Ирэн Галло отвечала за художественную редактуру обложки, Грег Коллинз – за внутренний дизайн, команда Брайана Липофски в «Уэстчестер паблишин сервисез» – за компоновку, Мерил Гросс и Карл Голд – за печать, Патти Гарсия и ее команда – за рекламу. Пол Стивенс становился суперменом, как только мы нуждались в нем. Огромное спасибо всем вам.

Вы, наверное, заметили, что этот том, как и предыдущий, включает потрясающие иллюстрации. Мое ви́дение «Архива Буресвета» всегда подразумевало, что он превзойдет обычные для книг такого типа ожидания в плане художественной составляющей. И потому для меня стало большой честью, что Майкл Уэлан, мой любимый художник, снова был вовлечен в проект. По моим ощущениям, его обложка безупречно передает образ Каладина, и я невероятно благодарен за то, что он потратил на обложку дополнительное время – сам на этом настоял, – отвергнув три черновых варианта, прежде чем удовлетвориться итогом. Форзацы с Шаллан превышают то, что я рассчитывал получить, и в целом я потрясен тем, насколько хорошо все вышло.

Рекламируя «Архив Буресвета», я говорил о том, что в оформлении книг будут участвовать «приглашенные звезды» – художники, которые выполнят некоторые из рисунков. В этом романе мы начали реализовывать проект, и Дэн дос Сантос (еще один любимый мной художник, который создал обложку к роману «Warbreaker») согласился нарисовать несколько внутренних иллюстраций.

Бен Максуини любезно вернулся и выполнил для нас несколько блестящих рисунков из альбома. Работать с ним – истинное наслаждение. Он быстро распознает, что мне нужно, временами даже в тех случаях, когда я сам не знаю, чего хочу; мне редко доводилось встречать человека, в котором талант и профессионализм присутствовали бы в такой же комбинации, как в Бене. Вы можете ознакомиться с другими его работами на сайте InkThinker.net.

Давным-давно, вот уже почти десять лет назад, я встретил человека по имени Айзек Стюарт, который – в дополнение к тому, что был начинающим писателем, – оказался отличным художником, и особенно хорошо ему удавались карты и символы. Я сотрудничал с ним в разных проектах (в том числе в цикле «Рожденный туманом»), и в конечном итоге он устроил мне свидание вслепую с женщиной по имени Эмили Бушмен, на которой я впоследствии женился. Поэтому не стоит уточнять, что я перед Айзеком в большом долгу. И долг растет с каждой новой книгой, над которой он работает, когда я вижу потрясающий результат его трудов. В этом году мы решили сделать участие Айзека в проекте немного более официальным, и я нанял его на полный рабочий день в качестве постоянного художника и помощника по административным вопросам. Так что, если увидите его, принимайте в команду с радостью. (И скажите, чтобы продолжал писать собственные книги, которые весьма хороши.)

Также в «Дрэгонстил энтертейнмент» к нам присоединилась Кара Стюарт, жена Айзека, в качестве менеджера по доставке. (Вообще-то, я сначала попытался нанять Кару, и тут Айзек тихонько заметил, что кое-что из вещей, которые я предназначил для нее, он мог бы сделать сам. Все закончилось тем, что я заключил очень выгодную сделку, заполучив их обоих.) Именно с ней вы будете общаться, если закажете майки, постеры и прочее через мой сайт. И она потрясающая.

Во время работы над книгой мы пользовались услугами нескольких экспертов-консультантов, включая Мэтта Бушмена, мастера в области написания песен и стихов. Эллен Эшер дала несколько отличных советов по сценам с лошадьми, а Карен Альстром была дополнительным консультантом по поэтическим вставкам и песням. Мишель Уокер выступала в роли консультанта по алетийскому рукописному тексту. Наконец, Элиз Уоррен сделала ряд очень точных замечаний относительно психологии одного из ключевых персонажей. Спасибо вам всем, что одолжили мне свои мозги.

Эта книга прошла всестороннее бета-чтение в достаточно сжатые сроки, и потому все участники получают от меня сердечный салют мостовика. А именно: Джейсон Денцель, Ми’шель Уокер, Джош Уокер, Эрик Лейк, Дэвид Беренс, Джоэль Филипс, Джори Филипс, Кристина Куглер, Линдси Лютер, Ким Гарретт, Лейн Гарретт, Брайан Деламбр, Брайан Т. Хилл, Элис Арнасон, Боб Клютц и Натан Гудрич.

Корректурой в «Тор букс» занимались Эд Чапман, Брайан Коннолли и Норма Хоффман. На общественных началах вычиткой занимались Адам Уилсон, Обри и Бао Фам, Блю Коул, Крис Кинг, Крис Клюве, Эмили Грэнж, Гэри Сингер, Джейкоб Ремик, Джаред Герлач, Келли Ньюман, Кендра Уилсон, Керри Морган, Марен Менке, Мэтт Хэч, Патрик Мор, Ричард Файф, Роб Харпер, Стив Годеке, Стив Карам и Уилл Рэбойн.

Моя писательская группа сумела проработать примерно половину книги, что очень много, учитывая, насколько этот роман объемный. Они мой бесценный ресурс. В эту группу входят: Кейлинн Зобелл, Кэтлин Дорси Сандерсон, Дэниэл Ольсен, Бен-сын-сына-Рона, И. Дж. Паттен, Алан Лейтон и Карен Альстром.

И наконец, спасибо моей любящей (и неугомонной) семье. Джоэль, Даллин и маленький Оливер день за днем помогают мне сохранять смирение, устраивая так, что я все время оказываюсь «плохим парнем», которого наказывают. Моей великодушной жене Эмили пришлось нелегко на протяжении последнего года, когда туры становились все длиннее, и я по-прежнему не знаю, чем заслужил ее. Спасибо всем вам за то, что делаете мой мир волшебным.

Вернуться назад

HOME