«Злой гений» Порт-Артура - Герман Романов

Герман Романов

«Злой гений» Порт-Артура

Пролог

Эта книга была мною задумана давно — сразу после прочтения романа Александра Николаевича Степанова, которым зачитывалось ни одно поколение советских школьников. Книга буквально ошеломила меня в далеком 1978 году — и тогда я задался вопросом — а можно ли было отстоять Порт-Артур, и что для этого потребовалось бы сделать?

Осенью 1982 года, будучи студентом, получил доступ в научную библиотеку. Стал знакомиться с исследованиями и статьями, в т.ч. дореволюционным, посвященным ходу злосчастной русско-японской войны в целом, и обороне Порт-Артура в частности. У многих авторов буквально веяло из текста, что это было, скажем так, «время бездарно упущенных возможностей». Вот тогда я и попытался написать свою книгу, первую «альтернативку» — три общих тетради написанных за 1983-1987 года. Но сам понимал, что первый блин всегда может выйти пресловутым «комом», а потому даже не признавался, что попытался написать «свой» вариант развития событий, о котором знали три человека. Имена многих героев пришлось изменить, и события стали иными, понятное дело.

Теперь решился книгу доделать, начав с пролога, благо материалов в интернете можно подчерпнуть множество, добавил еще фотографий, схемы и карты. Но не изменяю канвы повествования, хотя по ходу дела учту замечания и внесу множество дополнений и уточнений. Но герой остался прежний — боевой генерал, которого ославили чуть ли не предателем и трусом в нашей истории — «злым гением» героической обороны Порт-Артура…

ПРОЛОГ

— Старик на удивление крепок в свои сто два года. А ведь он давно отвоевал свое, трижды ранен, контузию получил сильную. Да, были люди в наше время, не то, что не нынешнее племя!

Строчка из бессмертного произведения Лермонтова прозвучало донельзя странно, отразившись от толстого защитного стекла экспериментальной камеры. Внутри было хорошо видно кресло, в котором сидел старик с морщинистым лицом, буквально увитый всевозможными проводами с датчиками. Тускло мерцали лампы, да странно подрагивал воздух, будто бы его нагревали паяльными лампами.

Произносивший слова профессор, известный своими исследованиями крайне немногочисленному кругу людей, причем все они носили на своих плечах золотые с зигзагами погоны с вышитыми на них канителью звездами, был очень ухоженного вида. Властный, с умными пронзительными глазами, он сейчас говорил сам с собой, не обращая внимания на двух операторов, что впились взглядами в большие экраны плазменных мониторов. Там ярко светились какие-то графики и схемы, которые чуть ли не ежесекундно менялись — эксперимент начался и происходил под пристальным наблюдением.

— Да, трое уже там умерло, этот четвертый…

Теребя длинными холеными пальцами бородку, задумчиво пробормотал профессор, пристально разглядывая мертвенно бледное лицо пациента. В последнее время он часто говорил сам с собой, однако в глазах подчиненных это выглядело простительной слабостью, о чем они всегда тайно информировали соответствующих товарищей. Ничего тут не поделаешь — служба такая, без тотального контроля, а, значит, взаимного доносительства, или стукачества, как принято в стране родимых берез и осин, никак не обойтись — хорошее дополнение к средствам видеонаблюдения и подслушивающей аппаратуры. Да и на каждом здешнем работнике подписок было, как на шелудивой собаке блох — государственные тайны всегда тщательно оберегаются, особенно те из них, что грозят державе нешуточными проблемами в случае их утечки на сторону.

— Тут как с компьютером — идет переформатирование, но более подходящий термин, на мой взгляд, «перезалив», — профессор посмотрел на своего куратора, в котором любой знающий моментально бы опознал кадрового военного по выправке и развернутым плечам, которые не мог скрыть белый халат с шапочкой.

— Судя по всему, наш «объект» уже «доходит» до кондиции и может деактивироваться в любую минуту. И мы снова получим «двухсотого» — никакая реанимация не поможет.

— Тут ничего не поделаешь, товарищ генерал, приходиться рисковать. У нас ведь уже нет иного выбора. Ситуация сложилась сложная, так что требуется весомый ответ, который ошеломит «наших дорогих западных партнеров», как часто произносит «Первый».

Профессор поморщился, но постаравшись сделать это незаметно. Как никто он понимал неуместность продолжения эксперимента, но сверху торопили, настаивали и уже требовали ускорить ход событий. Ситуация в мире сложилась скверная — пресловутый «Карибский кризис» напоминал перед ней добродушные игры пацифистов. Война с применением атомных бомб и ракет для всех враждующих сторон завершится «викторией» — они смогут уничтожить своих противников.

Только «пиррову победу», одну на всех, получат — коллективное самоубийство, для которого в НАТО в приснопамятный год придумали изящный термин — «овер килл». Но время еще имелось, как и перспектива задействовать нетривиальное оружие, которое в одно мгновение может дезактивировать ядерные арсеналы. Так что работа установки, действующей на иных технологиях, стала приоритетом высшей категории. А потому на смерть пациентов все смотрели уже спокойно — мало кого из ученых в такой ситуации озаботит участь белых лабораторных мышей…

— Полковник ведь родился в двадцать первом году, за пять лет до кончины нашего реципиента, и оказался единственной подходящей кандидатурой. ДНК мы ему дополнили переливанием крови — у нас есть ровно полчаса совместимости, притирки двух матриц в прошлом, так сказать, и теперь ничего не остановить. Если не умрет сейчас — то результат достигнут.

— Да понимаю все, как и то, что Александр Викторович уже умирал — болезни и дряхлость доконали его. Хотя лучше подошел бы Илья Григорьевич, но тут не судьба — у нас тогда не было еще установки.

— Не совсем так, товарищ генерал, смею заметить. Номософия, отнюдь, появилась не на пустом месте. Потому и решили использовать хоть такую взаимосвязь между «объектами» дополнительно, а вдруг это немного повысит наши мизерные шансы. К прискорбию…

Договорить профессор не успел, как запищали динамики, и один из операторов, непроизвольно глотая от накатившего возбуждения воздух, излишне громко заговорил:

— Есть пробой! Активирован второй контур! Начат переброс! Пошел отсчет — три, два, один. Ноль!

Голос заглушил воющий сигнал, а в экспериментальной камере началось что-то невообразимое…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ «ПЕРЕЗАЛИВ» 18-24 апреля 1904 года Глава 1

«Странно, какое то новое ощущение — а ведь верно, ничего не болит надрывно, а вполне щадяще, чуть-чуть. А ведь я умирал — все же сто два года прожил, о таком сроке и не помышлял при моей то службе и образе жизни. Всего трое товарищей через столетний рубеж перешли — и я последний среди тех, кто дожил до нынешнего дня.

Но лучше бы не видеть того, во что превратилась твоя прежде великая держава, за которую миллионы людей порой не жалели ни крови, ни собственной жизни!

И мир, который может обратиться в радиоактивное пепелище, если мы не остановим выродков, что тщатся удержаться у кормила власти любой ценой, даже гибелью сотен миллионов!»

Мысли текли медленно и размеренно, как таежная речушка направляет свои воды в последние дни августа. Через сомкнутые веки просвечивался яркий свет, какой бывает только утром, причем летом — холод совершенно не ощущался, было достаточно тепло. А еще вернулся слух — громкие человеческие голоса, крикливые, гортанные и звонкие «вечных спорщиков улицы», сразу наводили на размышления.

«Китайцев моментально узнаешь по манере разговора — такое общение для них совершенно нормально. Японцы и корейцы говорят между собой совершенно иначе — я это еще в сорок пятом году понял, когда пленных из Квантунской армии допрашивал. А до того на Халхин-Голе, где с самураями столкнулся в третий раз. Да и позже, когда общался с представителями Мао Цзе Дуна и Ким Ир Сена — послужил в Пхеньяне и Порт-Артуре, нашем тогда еще — потом его отдали китайским товарищам вместе с Дальним, и город стал Далянь.

Так что теперь ясно одно — раз слышу китайскую речь, то эксперимент удался, и я получил право на новую жизнь, пусть и в чужом для меня теле. Однако не очень долгую по времени — разлет, как меня уверили, может быть от полумесяца до нескольких недель, шести-семи, не больше, а там настоящий «хозяин» тела вернет себе управление.

Сейчас реципиент должен «спать» как в наркотическом сне, а я буду вместо него «бодрствовать». Потому не стоит терять лишних часов, они для меня драгоценны. Так что пора браться за дело, Александр Викторович, каждая минута может быть на вес золота — хотя время просто так не взвесишь, но зато живо прочувствуешь».

С трудом открыв глаза, человек обвел взглядом обычную комнату — затертые глиной стены, низкий потолок, небольшое окошко с отмытыми стеклами в деревянной раме. Из мебели только европейского вида письменный стол с двумя тумбами — тяжеленный даже на вид. Несколько гнутых стульев, подобных тем, что были в гарнитуре работы приснопамятного мастера Гамбса, которые искал «великий комбинатор» со своим незадачливым партнером, бывшим предводителем дворянства.

И открытый, без дверец шкаф — там висела серая шинель с красными генеральскими отворотами. На полке фуражка с округлой кокардой. А еще китель, украшенный золотыми погонами, с приколотым одиноким беленьким крестиком, в котором он моментально узнал орден святого Георгия 4-го класса — самая почетная боевая награда в царской России.

Присел на железной кровати — пружинная сетка противно заскрипела. На таких койках ему приходилось спать раньше, с блестящими шарами на гнутых спинках. Посидев с минуту, он сунул ступни в китайские соломенные чуни. Поддернув кальсоны десницей, подошел к окну, всмотрелся в грязноватое стекло, и застыл, осознав, что все увиденное им не сон, а самая что ни на есть доподлинная реальность.

Перед глазами раскинулся небольшой китайский городок, обнесенный крепостной стеной, такой как в импанях, только более длинной. Часть стены была обвалена, в разломе виднелись кумирни и фанзы, бегали чумазые ребятишки и худые, больше похожие на борзых собак, свиньи. За городком виднелась небольшая сопка с пологими склонами, а с двух сторон от нее он увидел голубые «полотнища» заливов — море буквально подступало к узкому перешейку. Здесь он уже бывал в молодости, сразу после войны с японцами, принимая капитуляцию у гарнизона. И память до последнего дня имел хорошую — место узнал моментально, настолько все вспомнилось. Так что непослушный пока язык с трудом произнес только одно слово:

— Цзиньчжоу…

Гора Наньшань, точнее невысокая сопка, возвышавшаяся ровно посередине трехкилометрового перешейка, походила на вздувшийся фурункул. Были видны рассыпанные по склонам миниатюрные белые пятна. Можно не гадать, что это такое — то стрелки в летних гимнастерках старательно укрепляли оборонительные позиции.

Именно там он должен сделать «закладку» для будущих времен, хотя и так ясно, что «устройство» активировано. С военной точки зрения польза от него выйдет настолько значимая, что до всех политиков и военных враждебного блока моментально дойдет, что война для них станет катастрофической по последствиям, фактически самоубийственной и бесплодной по своим целям, которые станут недостижимыми…

— Опоздал я, тут и гадать нечего, броненосец «Петропавловск» давно на морском дне с адмиралом Макаровым. На дворе конец апреля или начало мая по старому стилю, все же тринадцать дней разница. Летом давно пахнет на дворе, Квантун, здесь тепло рано приходит.

Пробормотав себе под нос, человек провел ладонью по лицу — пальцы уткнулись в окладистую бородку, которую он никогда не носил в своей прошлой жизни. Взяв со стола в руки небольшое зеркало в подставке, пристально всмотрелся в новое для себя лицо.

Подытожил коротко:

— Не красавец, но молодость все искупает.

Странно было бы услышать такие слова от 62-х летнего мужчины, по меркам начала ХХ века старика. Но вся штука в том, что если брать от его настоящего возраста, перевалившего за столетие, то в сравнении с нынешним днем наступила юность.

Посмотрев еще немного в зеркало, подвел черту:

— А вполне даже ничего себе — упертый дядька, мой реципиент, злой на язык генерал-лейтенант Фок, резкий как понос, и вроде здоровье еще в тонусе. А на седину в бороде наплевать, она ребру не помеха. С прибытием тебя, Александр Викторович, в полного тезку попал, как и рассчитывали «головастики», теперь не прогадать только, и успеть вовремя «закладки» сделать. Хотя, если здесь «параллель», то они не нужны — а в лаборатории и так поймут по моей тушке, что эксперимент прошел успешно. Так, а каковы кондиции моего нового тела я сейчас узнаю.

Старик несколько раз присел, держась двумя руками за столешницу — коленные суставы не захрустели, что его изрядно обрадовало. Сделал несколько наклонов, в последнем коснулся пальцами дощатого пола. Покрутил руками в воздухе, наскоро тестируя доставшееся ему тело — результаты более чем удовлетворительные, обрадовали несказанно. Ведь приятно ощутить себя здоровым, когда можешь ходить, наклоняться, и организм полон жизненных сил. И главное — ничего не ноет, и нет чувства горестного бессилия, когда ты прекрасно понимаешь, что просто доживаешь оставшиеся дни, терзаемый ежедневной болью.

— Я вижу, уже проснулся ваше превосходительство. Умыться принес, утро ноне хорошее, жарко токмо.

Дверь в комнату открылась, и зашел подтянутый, еще не старый мужчина лет пятидесяти, в летней солдатской рубахе. На плечах малиновые погоны с одиноким ефрейторским басоном, который, по его солидному возрасту и носить то не положено. Ладно — будь он унтер-офицером сверхсрочной службы, или фельдфебелем, пусть даже подпрапорщиком — ведь война началась. Но чтобы оставаться на долгие годы ефрейтором?!

Однако денщик начальника дивизии имеет особый статус, тем более на груди отсвечивали благородным серебром георгиевский крест с медалью, полученные им за бои с турками на Дунае. Тогда Кузьмич служил в роте 53-го Волынского пехотного полка, которой командовал известный своей храбростью капитан Фок, ставший одним из первых георгиевских кавалеров на той, уже давно минувшей и полузабытой многими войне.

— Какой нынче день?

Александр Викторович прикрыл глаза, и немного скривился, приняв на мозг огромный пласт информации — память реципиента оказалась в его полном распоряжении. Как ни странно, он этим невинным вопросом решил ее просто проверить.

— Осьмнадцатое число, Александр Викторович, — совершенно спокойно отозвался денщик, которого Фок с 1877 года называл «Кузьмич» — выпало тому носить одинаковые и фамилию, и отчество, да и с деревни Кузьмичево был призван за два года до войны с турками.

Фок пробормотал под нос, приноравливаясь к речи, и стараясь, чтобы денщик его не расслышал:

— Хреново, что опоздал немного. Не судьба — зато время еще есть. Было хуже, если бы японцы уже выбили нас с перешейка. А так время еще в запасе имеется, и немало, надо только с разумением его использовать…

Александр Викторович мотнул головой — на погибшего адмирала Макарова, признаться честно, он не рассчитывал. Однако не расстроился — попасть на подобный случай было совершенно невероятным делом. «Разлет» по времени должен был пойти, как ему объяснили «товарищи ученые, доценты с кандидатами», с апреля по июнь 1904 года, причем данная возможность составляла на самом деле ничтожные доли процента.

И этот немыслимый шанс от судьбы он все-таки вырвал — недаром его всегда считали счастливчиком, настоящим «баловнем Фортуны», как бы выразились в это время. Один жребий из тысячи остаться в живых он всегда ухитрялся вытаскивать, и выживать там, где погибали сотни.

«Это не моя война, к тому же она будет позорно проиграна. Царизм прогнил насквозь, и мне еще предстоит нанюхаться миазмов разложения. Но раз так вышло, то драться с японцами придется насмерть и отстаивать русский Порт-Артур до последнего. Чтобы кровавый урок восточные соседушки надолго запомнили и через четырнадцать лет во Владивостоке оккупанты не появились. Хотя…

Царизм обречен, революция его сметет, вот только интервенция обязательно состоится. Одно утешает — этого я уже не увижу. Или скоро покину тело реципиента, либо убьют через считанные недели. Плевать на приказы Куропаткина и Стесселя — но Циньчжоу я так просто не отдам! Время имеется, чтобы устроить тут японцам показательную порку!

Воевать за своего отца, мать и братьев с сестрами, которых могут убить японцы через семнадцать лет. Ведь история имеет пакостное свойство повторяться, и моих родных зарубят эти косоглазые твари. Меня, тогда младенца, спрячет дядька. Так что здесь и сейчас нам насмерть драться нужно, этого я им спускать не намерен, пусть юшкой хорошо умоются, тогда станут намного осторожнее!»

Мысли текли неторопливо, под стать действиям — спокойно и медленно Александр Викторович надел при помощи денщика обмундирование, и, посмотрев на часы, вышел из комнаты. Терять время ему не хотелось — день обещал стать насыщенным…

Глава 2

— Интересно, над кем старик сегодня издеваться будет?! Неужели сразу над всеми, раз собственной персоной решил на гору взобраться с утра пораньше?! И охота ему?!

Полковник Ирман говорил вполголоса, однако не из опасения, что кто-то подслушает и передаст генералу Фоку его крамольные слова. Наоборот, он бы обрадовался, если бы нашелся такой «доброхот», потерять положение, по большому счету, Владимир Александрович уже не опасался, а показать свое истинное настроение к начальству 52-х летнему офицеру, повидавшему в своей жизни многое, очень хотелось.

Все дело в том, что с началом войны, его 4-й Восточно-Сибирский артдивизион заметно увеличился. По мобилизации добавили к трем имеющимся еще одну восьми орудийную батарею. Уже в феврале 4-я восточносибирская стрелковая бригада генерал-майора Фока стала развертываться в дивизию, каждый ее полк двух батальонного состава получил изрядное количество резервистов, призванных из запаса, которымиукомплектовали третьи батальоны. И тем самым вверенный ему дивизион, получив также одну батарею при развертывании, был переформирован соответственно в артиллерийскую бригаду, а он назначен ее начальником.

В мирное время такое назначение могло бы огорчить честолюбивого полковника. Все дело в том, что он не проходил курса в Михайловской артиллерийской академии, а без этого получить чин генерал-майора практически невозможно, вперед продвигали исключительно «академиков». Однако начавшаяся война с японцами кардинально изменила его положение — теперь до генеральских погон только руку протянуть, до первого удачного дела против неприятеля, ведь тогда толстые жгуты канители на эполетах уже по одной только занимаемой должности положены!

Будучи командиром артдивизиона, Ирман был напрямую подчинен генералу Фоку, но став начальником артиллерийской бригады, приданной дивизии, уже опосредованно. Новая ситуация резко усугубила конфликт — и теперь начальник дивизии постоянно изливался желчью и брызгал словесным ядом, не в силах бороться со строптивым полковником. Зато на командирах стрелковых полков отрывался старик — а ведь Фоку пошел седьмой десяток прожитых лет. Полковники ответно его тихо ненавидели, желая чтобы тот, как можно быстрее, получил японскую гранату под ноги, или шрапнелью по дурной голове — любой вариант устроит!

Но о своем потаенном желании командиры полков никому не рассказывали, даже младшим по чину офицерам. И все дело в том, что старого генерал в дивизии любили — причем искренне. И выражение этой привязанности у нижних чинов выражалось в прозвище, которым они наделили своего начальника дивизии — «Фока». То ли в честь героя русской народной сказки, что «на все руки дока», либо уменьшительно-ласкательное увеличение фамилии на одну букву. А это о многом говорило — никто более такой популярностью у солдат в Порт-Артуре не пользовался, даже близко.

Только на флоте был вице-адмирал Степан Осипович Макаров, которого матросы в Порт-Артуре любовно называли «дедушкой», и почитали всей душою. Но 31 марта он погиб, уйдя на дно вместе с броненосцем «Петропавловск» и почти всей командой.

— Что произошло, уже не изменишь…

Ирман тяжело вздохнул, покосился в сторону сидящего чуть ниже китайца — местных жителей по приказу начальника Квантунской области генерал-лейтенанта Стесселя согнали на строительство укреплений больше двух тысяч, недостатка в работниках не было. Как трудолюбивые муравьи, практически беспрерывно, они сновали на склонах сопок, и потихоньку, прямо на глазах вырастали люнеты и редуты, вырывались траншеи и окопы, в два, а кое-где и в три яруса, с защитными козырьками, брустверами с амбразурами. Возводились и укрытия для пехоты и артиллеристов — блиндажи и капониры, способные противостоять обстрелу из полевых орудий.

Гора Наньшань превращалась в неприступную твердыню, за ней уже принялись возводить вторую линию обороны — от станции Тафаши, что на берегу бухты Хунуэза, до Цзиньчжоуского залива на западе. Ширина второй линии обороны была пять верст, чуть больше, чем у Наньшаня, но позиция располагалась всего в двух верстах от этой горы. И являлась намного более крепкой — цепь сопок буквально перегораживала путь вглубь Ляодуна, оставляя два узких прохода, и оба вдоль берега заливов.

Там только начали возводить укрепления и отрывать окопы силами личного состава двух полков бригады генерал-майора Надеина, и нужно не менее месяца, чтобы Тафашинская позиция стала не слабее Цинчжоуской. Срок вполне возможный — японцы высаживались в Корее, и по слухам дошли до реки Ялу, где должны будут вступить в сражение с «Восточным отрядом» генерал-лейтенанта Засулича.

И не факт, что эти макаки, а так жителей страны Восходящего солнца называли «просвещенные европейцы», смогут преодолеть заслон русских солдат, совсем недавно при несерьезных потерях громивших многотысячные китайские скопища, которые вряд ли намного слабее японцев. Так что Ирман не сомневался в силе порт-артурского гарнизона, вот только неприятель мог одолеть войска огромным численным перевесом — журналисты писали, что японских солдат множество, словно расплодившихся тараканов.

— Ничего, прихлопнем здесь, пусть штурмуют, — Ирман усмехнулся — видел японских солдат в китайском походе, и они не произвели на него впечатления. Низкорослые, в сопровождении большого числа носильщиков, они не производили впечатления физически сильных солдат. И тем проигрывали русским, что выше их на полголовы, как минимум, и намного шире в плечах. Так что сойдись они в рукопашной схватке, штык на штык — в победе можно не сомневаться, сомнут с хода.

Владимир Александрович посмотрел, как канониры устанавливают на позициях пушки — из крепостного арсенала передали более семидесяти орудий, к сожалению, три десятка из них были трофейными, и забраны у китайцев. И хотя они европейских систем — в основном германские, но хватало французских и английских, вот только снарядов к ним кот наплакал. По сотне выстрелов приходилось на ствол в лучшем случае, к тому же дальность стрельбы устаревших поршневых пушек не превышала трех, и редко пяти верст. Что для боя было совершенно недостаточно, если со скорострельными русскими трехдюймовками Путиловского завода, что только поступили в бригаду на вооружение, сравнивать.

Ирман тяжело вздохнул — пушка без снарядов ничего не стоила. И как только трофейные боеприпасы закончатся, то тридцать орудий превратятся в железный хлам, и нужно только уничтожить непригодную матчасть, чтобы противник не смог трофеями похвастаться. Конечно, можно было бы отливать чугунные снаряды в Порт-Артуре или Дальнем, там имелись литейное производство, вот только зачем это делать?!

Завод и мастерские много отливок дать не могут, запасы чугуна ограничены, хотя взрыватели и порох в арсенале имеются. И в случае блокады Квантуна японцами, а такое более чем возможно, потребуются шестидюймовые бомбы и трехдюймовые гранаты к новым орудиям, которые гораздо нужнее. А у китайцев вряд ли боеприпасы имеются, чтобы их прикупить, да и не продадут они, самим мало…

Владимир Александрович оторвался от мыслей, бросил взгляд вниз — по склону поднималась группа офицеров в белых летних кителях, блеснули золотом генеральские погоны. Ирман стал спускаться вниз, все же непосредственного начальника нужно встречать в артиллерийских двориках, где расположилась батарея с пятью 152 мм крепостными пушками в 190 пудов весом. И пусть эти пушки были образца 1877 года, но снаряженную восьмью фунтами черного пороха бомбу могли забросить чуть дальше семи верст. Но к сожалению такая батарея была одна, правда имелось еще пять менее дальнобойных пушек того же калибра, но укороченных, в 120 пудов. Остальные три с половиной десятка орудий артиллерии представляли на треть девяти фунтовые пушки, в 107 мм — более тяжелые крепостные и легкие полевые, но их была ровно дюжина. А две трети легкие 87 мм пушки, четырех фунтовые образца 1877 года. Но дальность стрельбы из них была приличная — снаряд летел на шесть с половиной верст.

Вот только рапорт отдать не пришлось — Фок отмахнулся, и с нескрываемым ехидством во взоре стал рассматривать артиллерийские позиции. Ирман напрягся — чувствовалось, что генерал собрался «плеваться ядом» что та гадюка, и повод у него имеется, причем веский, раз на губах появилась презрительная для него повседневная улыбочка.

— Как красиво стоят пушечки, колесико к колесику, открыто, словно на параде. И расчеты застыли у них бравые, не понимают красавцы, что начнется штурм, и они превратятся в покойников, холодных, и еды не требующих. Сплошная экономия для наших интендантов.

Фок «плюнул ядом» по своей привычке — Ирман покрылся багрянцем, ибо он не командовал ротами крепостной артиллерии, так как генерал ему их не подчинил. Хотя мог бы довериться своему начальнику артиллерийской бригады и сосредоточить в одних руках общее командование.

— И кто же так решил пушки поставить, хотелось бы спросить?!

— Орудия ставят по плану штаба крепостной артиллерии — я возражал против этого!

— Вот и хорошо, что возражали, я прислушался к вашим доводам. А потому обе роты крепостной артиллерии подчиняю вам всецело, и отдам приказ незамедлительно. Да, как тут все запущено!

Начальник дивизии обвел взглядом позицию и отчетливо хмыкнул, на губы наползла ехидная улыбка. Владимир Александрович застыл, не в силах поверить — Фок открыто признал свою неправоту?!

Да такого быть не может!

Но нет, он все правильно расслышал, не ошибся, вон и старый генерал Надеин стоит, потрясенный словами начальника. Да и командиры стрелковых полков переглянулись — особенно выразительным был взгляд у полковника Третьякова, буквально ошарашенного словами Фока — подчиненные ему батальоны и занимали гору Наньшань.

— Придется исправлять ситуацию, господа, нам здесь драться! Давайте посмотрим карту, я тут наскоро сделал отметки…

Глава 3

— Гора Наньшань, которую предстоит оборонять вашему полку, Николай Александрович, имеет ключевой значение, — начальник дивизии посмотрел на Третьякова, и полковник только кивнул головой — для него это и так понятно, раз укрепления строят, как говорят, «денно и нощно».

Его 5-й Восточно-Сибирский стрелковый полк входил в состав 2-й дивизии, но сейчас стал «пасынком» в 4-й дивизии генерал-майора Фока, переданный в состав Квантунского укрепленного района. Понятно, что требовалось усиление, вот только оказаться в таком подчинении Николаю Александровичу сильно не нравилось.

И на то были причины!

Александр Викторович рассматривал вверенную ему дивизию, как в былое время московских царей рачительный и добрый боярин свою собственную вотчину. По-настоящему заботливый к солдатам, великолепно знающий нюансы их нехитрого быта, вникающий во все проблемы службы, «Фока» имел огромное влияние — солдаты его любили, а младшие офицеры уважали и считали его примером истового служения отечеству.

И действительно было за что так «обожествлять» генерала нижним чинам, хорошо знающих его с Китайского похода 1900-1901 годов, так что дать ему единственному среди артурских генералов, персональное прозвище.

Вот только популярность у солдат и офицеров вызвала стойкую неприязнь у старших командиров. Въедливость и язвительность Фока оказалась настолько ядовитой, что штаб-офицеров трясло от едва сдерживаемой злобы. Нет, в тупости генерала не упрекнешь — старик был знающим военное дело, даже статьи писал, что для «вечных строевиков» редкость. А еще опытным и, что самое главное, боевым генералом, прошедшим весь путь с самой низовой должности субалтерн-офицера, командира отдельного батальона и трех полков, и имевшего блестящие аттестации не только от начальства, но и подчиненных. Одного из первых георгиевских кавалеров в войне с турками — репутация складывалась давно. А еще Фок получил почетное золотое оружие «за храбрость» в боях против китайцев, вместе с очередным ранением, будучи начальником стрелковой бригады.

Настоящий тернистый путь обычного офицера, лишенного семьи и детей, и посвящавшего все свое время службе. И потому никогда не прибегавшего к спасительным связям как гвардейцы. Или к «академической ступеньке», что исполняла роль карьерного «трамплина», как большинство штабных офицеров, что сейчас занимали весьма высокие должности начальников бригад и дивизий, уже ставших генералами. И тем «обогнавших» самого Третьякова, который не являлся генштабистом, а был сапером, окончившим инженерную академию, и лишь недавно ставший командиром номерного сибирского стрелкового полка.

Очень медленное продвижение по службе обычного, без «связей» офицера, которому в октябре исполнится ров пятьдесят лет, и когда нет перспектив на «генеральство», и пора задумываться о пенсии с отставкой. И таких здесь в Порт-Артуре подавляющее большинство — иначе бы не служили на Дальнем Востоке, очень «дальним» от столицы, где делают головокружительные карьеры и сколачивают состояния.

Так что здесь Фоку нельзя было завидовать — старик выслужил чин и ордена не на паркетах, а на поле боя, да тяжкой службой, которую тянул чуть ли не полвека, если кадетские года посчитать.

Да и то обстоятельство, что тридцать лет тому назад генерал несколько лет прослужил в Отдельном корпусе жандармов, не вызывало ни у кого из офицеров неприязни. Ведь не за деньгами или карьерой туда пошел, и от военной службы не собирался укрываться «голубым мундиром» — таким руку сейчас не протягивали. Служил ведь Фок в Польше в те далекие года, когда этот край еще продолжал бурлить после подавленного восстания.

Русских офицеров и солдат там часто подло убивали, ударом кинжала в спину или выстрелом из револьвера. А потому какая сейчас может быть неприязнь к тем служивым, кто защищал «спокойствие и порядок» на территории Привислянского края?!

Тем более, когда началась война с турками, капитан Фок немедленно отправился в действующую армию, где прославился беззаветной храбростью. Потом служил в Туркестане — от такого «счастья» старались уклониться всеми способами, а генерал получил в 38 лет под свое командование отдельный батальон, что говорило о многом…

— Но эта гора не главная наша позиция, как считают многие, включая «высокомудрых» штабных и прочих полковников, — от намека Фока многие чуть не заскрипели зубами, но промолчали.

— О да, они здесь все побывали, чередой прошли, осмотрели, обнюхали, ткнули пальцем в гору Наньшань с умным видом, а мы все взяли под козырек, и аки борзые собаки бросились выполнять указания.

Третьяков, как и другие офицеры, спрятали невольно вырвавшиеся ухмылки — так оно и происходило. И вообще, до начала войны с японцами, из «проверяющих» только начальник 7-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии генерал-майор Кондратенко предложил начать строительство укреплений на Цзиньчжоу, на что нужно было ассигновать одиннадцать тысяч рублей. Денег, как это водится в России, в казначействе не нашлось, и работы не стали проводится. Зато с началом боевых действий закипел настоящий каждодневный аврал — и финансирование появилось, материалы откуда-то привезли, и китайцев нагнали большим скопищем.

— Вот смотрите, господа, какая нехорошая петрушка у нас на огороде выросла, самая настоящая пакость. Гора чуть выдается к северу, и с трех сторон ее японцы могут взять по обстрел, — по лежащей на столе карте Фок прошелся острием карандаша.

— Супостаты подойдут в силах тяжких — из расчета три против одного в наступлении, против одной нашей дивизии будут три-четыре японских. А в них по одному полку полевой артиллерии — на всех полторы сотни орудий, плюс один или два полка для поддержки — полевые мортиры, гаубицы или пушки, скорее, крупповские творения в 120 мм, но могут и в шесть дюймов — а это больше полусотни стволов. И с залива подойдут канонерские лодки, я их тут изобразил — а на каждой парочка орудий в восемь или шесть дюймов. Потому спрошу вас всех — сможет ли наша артиллерия на горе подавить вражескую, или все произойдет с точностью наоборот?!

Вопрос был чисто риторическим, и ответа на него не требовалось. Итог штурма после сопротивления — недолгого или продолжительного, был предопределен. Две сотни с лишним японских орудий против семи десятков русских — как бы хорошо не были подготовлены расчеты, их просто сметут массированным огнем, перемешают с землей.

— Но ведь с Порт-Артура могут подвезти орудия, и перевес неприятеля не станет столь подавляющим, — в голосе полковника Ирмана не прозвучало уверенности, что Третьяков сразу отметил.

— Вы в этом так уверены, Владимир Александрович?!

Улыбочка Фока стала такой ехидной, что начальник артиллерийской бригады только мотнул головой. Да и сам Третьяков сомневался — в крепости недоставало примерно четверти орудий от штатного расписания, и вряд ли генерал-лейтенант Смирнов, назначенный комендантом Порт-Артура, согласится на передачу «лишних» пушек.

— И что нам делать?!

Генерал Надеин, который был самым старшим из генералитета Порт-Артура, задал извечный русский вопрос, погладив седую бороду ладонью. Старик вступил на службу юнкером, когда шла Крымская война, и Севастополь еще держался под обстрелом англичан и французов, а адмирал Нахимов был еще жив, и руководил обороной.

— Что делать, что делать — снимать штаны и бегать, — Фок произнес вполне понятную всем собравшимся офицерам фразу, но настолько ехидно, и с таким взглядом, что все отвели глаза. Ухмыльнувшись, начальник дивизии все же начал отвечать, водя карандашом по карте.

— Недостатки позиции необходимо превратить в ее достоинства. Гору Наньшань будем считать передовой позицией, призванной нанести неприятелю как можно большие потери. А потому всю открыто расположенную артиллерию отсюда следует немедленно убрать, кроме самых негодных пушек. Я имею в виду лишь те китайские орудия, полдюжины, пятая часть трофеев прошлой войны, к которым у нас почти нет снарядов. Их нужно принести в ритуальное жертвоприношение богам войны.

Николай Александрович потряс головой, подумав, что начальник дивизии слегка повредился на старости прожитых лет рассудком. Но взглянув на ехидную улыбку, он посмотрел прямо в глаза Фока и содрогнулся — там горело неистовый огонь холодной решимости драться до конца. И этот взгляд был преисполнен жестокого спокойствия

Какое тут слабоумие — лед и пламя — сочетание невозможное!

Глава 4

— Всю нашу тяжелую артиллерию, а также скорострельные трехдюймовки, необходимо убрать с горы. И отвести на главную позицию, что пройдет от станции Тафаши по прямой линии до Тучендзы, имея выдвинутым вперед углом селение Моидзы. Орудия ставить исключительно на закрытые позиции, выбирая их на обратных склонах сопок, невидимых неприятелем ни с каких ракурсов, хоть с суши, либо с моря, да даже с воздушных шаров, если их поднимут в небо.

— А как по противнику стрелять?! Снаряды впустую тратить?!

— Использую корректировку, Владимир Александрович, вы же у нас артиллерист, — Фок посмотрел на немного растерявшегося от услышанного, Ирмана, и нарочито спокойно, но с явственной насмешкой, что шла от реципиента, произнес:

— Каждая батарея выставляет два наблюдательных поста, в каждом офицер с биноклем и картой, и телефонист с аппаратом, провод от которого проложен на огневые позиции, и там тоже подключен к телефонной трубке. Предупреждаю сразу же дальнейшие вопросы — провода и телефоны можно больше не устанавливать на горе, там и так их достаточно. И обеспечить связью главные позиции, особенно артиллерию. Не скрою — стрелять с закрытых позиций сложно, но возможно, и если кто-то из командиров батарей вздумает проигнорировать мой приказ, и батарея потерпит ущерб в матчасти от огня противника, то будет незамедлительно отрешен от командования! Время есть, почти месяц, чтобы научится!

Александр Викторович пристально посмотрел на Ирмана, мысленно отметив, что тот воспринял его слова всерьез. Все верно — штаб-офицеры прошли долгую службу и хорошо усвоили, что такое приказ, субординация и дисциплина. А в генерале Надеине вообще можно не сомневаться — старик прошел суровую николаевскую школу, где любое неповиновение выбивалось строгими наказаниями. Так что Митрофан Александрович выполнит его приказы от и до, но и инициативы не проявит. А потому идеальный кандидат для командования всеми войсками на перешейке.

— Вот смотрите, господа, что получается. Чтобы обстреливать гору Наньшань, японцы должны подвести свои полевые пушки на эффективную дальность стрельбы, до пяти верст полевых, и четыре версты для горных 75 мм орудий. А вся штука в том, что поставить пушки на закрытые позиции они не смогут. Местность практически ровная, заросли кустарников и посевы гаоляна — тот только сейчас дал маленькие ростки, и в густые саженные заросли превратится через три месяца, не раньше. Так что для нас самой природой созданы практически идеальные условия для проведения оборонительного сражения.

— Я думаю, — вклинился Ирман, — на Таллиевани поставить две батареи по пять пушек — одна из 42-х линейных полевых, а другая 120 пудовые шести дюймовые пушки. Дальность стрельбы через залив Хунуэза пять с половиной верст, максимум до шести, но этого, ваше превосходительство, вполне хватит для поражения неприятеля, который будет предпринимать штурм с северо-восточного направления, во всю глубину его позиций.

— Так оно и есть, — Александр Викторович с нескрываемым уважением посмотрел на Ирмана — полковник полностью разгадал его замысел, к тому же немедленно его дополнил:

— На главной позиции лучше поставить наши шести дюймовые пушки в 190 пудов, их всего четыре, и все семь крепостных 107 мм орудий. У первых дальность стрельбы семь с половиной верст, у вторых больше девяти — этого вполне достаточно, что бы накрыть позиции вражеской артиллерии севернее городка Цзиньчжоу. И при этом не пострадать от ответных выстрелов даже осадных японских пушек!

Лицо Ирмана покрылось легким румянцем — начальник артбригады уставился на карту горящими глазами, что-то долго высчитывая. Наконец, с явственной досадой в голосе произнес:

— Далековато от наших наблюдателей — многое разглядеть будет трудно даже через бинокли.

— Оборудовать на горе Наньшань как минимум четыре наблюдательных поста, и каждый из них снабдить двумя проводными линиями. И оттуда вести корректировку огня. На карте обозначить квадраты с расстоянием сторон в половину версты каждый, присвоить им номера. И бить исключительно по этим квадратам в случае штурма, ставя заградительный огонь перед вражеской пехотой. И главное — постоянно вести контрбатарейную борьбу, выбивая полевую и осадную артиллерию японцев. А без ее поддержки воевать противнику станет крайне затруднительно.

— Так и есть, — пробормотал Ирман, продолжая обозревать карту. Потом выпрямился и громко сказал:

— Очень интересные у вашего превосходительства приемы! Необычные, но действенные способы, скажу честно.

— Принимайте на вооружение и используйте, Владимир Александрович. Как достигните нужных результатов, то полученный опыт окажется бесценным. Постараемся, чтобы он был использован в нашей армии — война с японцами будет долгая, и, боюсь, не очень удачная для нас.

— У вашего превосходительства есть на то основания?!

— У меня есть имя с отчеством, Николай Александрович, сейчас оно вполне допустимо при обращении, — Александр Викторович усмехнулся, глядя на смутившегося полковника Третьякова, ведь начальник дивизии, настоящий, никогда не допускал подобных вольностей.

— Я в академиях не обучался, но хорошо знаю, что для того, чтобы нормально воевать, нужно обеспечить войска боеприпасами, пополнением, всеми видами довольствия. А также перевезти от Урала по одной единственной ветке Транссиба несколько армейских корпусов. А потому возникает вопрос — как это сделать с пропускной способностью в двенадцать пар поездов в сутки? И учтите, господа — зимой на Байкале лед замерзает, и ледоколы использовать нельзя четыре месяца, с января по апрель.

Александр Викторович увидел, что его слова сыграли роль ледяного душа — все присутствующие буквально замерли, быстро просчитывая возможные последствия. И потому решил пояснить:

— Так что в течение нескольких дней, самое большее неделя-другая, японцы высадят десант. Им необходимо воспользоваться слабостью нашего флота после гибели адмирала Макарова с «Петропавловском» и подрывами еще трех наших броненосцев. И малочисленностью наших войск. Так что придется ожидать дурных известий и готовиться к серьезным боям — противник умелый, его недооценка уже дорого обошлась..

— Так это флот, его японцам англичане построили, их моряков обучили, — Ирман пожал плечами, и подытожил. — А на суше мы их все равно победим, у нас орудия лучше, да и армия намного превосходит…

Видимо, «перезалив матрицы» сыграл дурную роль. Не успевшая привыкнуть к новым реалиям психика дала сбой, и Александр Викторович, неожиданно для себя вспылил, не сдержав нервы.

— Армии достанется по самое «не хочу», и даже больше! Генерал Засулич побитым псом от реки Ялу отойдет — под Тюренченом японцы все его пушки сметут за полчаса, он их на открытой позиции поставил, колесо к колесу. А полковник Лайминг убит будет, когда все свои три батальона, что в окружение попали, на прорыв поведет. Два наших полка «расчешут» так, что в них и тысячи штыков не наберется — потери жуткие…

— Когда это случилось, ваше превосходительство?!

— Мы ничего о таком не слышали!

Александр Викторович осекся — только сейчас, глядя на вытаращенные глаза офицеров и потрясенного его словами генерала Надеина, он сообразил, что допустил страшный «прокол» — поделился знаниями из будущего. Ведь бой на реке Ялу только начался и закончится к вечеру. И теперь нужно было искать выход из ситуации, и очень правдоподобный. И он решился, благо репутация у генерала была еще та, вроде вечного «черного вестника» всех видимых несчастий.

— Я сон видел, господа, плохой сон. Такой же сон, как перед гибелью адмирала Макарова. И сказал тогда генералу Стесселю и еще двум генералам, что погибнет броненосец, и командующий вместе с ним. Не поверили мне, а суток не прошло, как подрыв случился…

Александр Викторович остановился, ссылка на начальника Квантунской области и командующего корпусом сработала — скептические взгляды офицеров стали немного растерянными. Все же свидетель более чем авторитетный, да и очевидцы другие были при этом. Пришлось «надавить», для вящего эффекта, благо момент оказался подходящий.

— Не смотрите на меня как на безумца — завтра телеграммы придут, сами прочтете. Так что немного потерпите, и языки не распускайте — потом пожалеете за свое неверие.

Видимо, в его голосе прозвучало нечто такое, что полковники стали серьезными, а генерал Надеин перекрестился. И тут же сказал старческим, дребезжащим и хрипловатым голосом:

— А я Александру Викторовичу полностью верю. Сам такое видел один раз, вот вам крест! У нас в роте субалтерн был, прапорщик. Так перед боем, гадина такая, говорил, кому умереть в нем предстоит — сны видел. А утром одним проснулся весь черный, и молчал два дня. А на третий его убили, когда Осман-паша при штурме Плевны нам жару дал!

От таких простых слов, но произнесенных уверенно, проняло всех собравшихся, включая самого «провидца»…

Глава 5

— Как тут все запущено! Край не пуганых идиотов — этот город не «клевать» нужно, как делал в то время Фок, брать «на поток и разграбление» немедленно, там есть чем поживиться. Жаль, но придется чуть отложить это мероприятие. Ненадолго, до утра, сейчас пока не до него.

Александр Викторович стоял на «железной» пристани Талиенваня — китайского городка, намного меньшего по размеру, чем тот же Цзиньчжоу. Но зато расположенного на оконечности полуострова, глубоко выдающегося в одноименную бухту.

Захолустный городишко — глинобитные фанзы и убогие домишки типично китайской постройки, хороших дорог тут нет, одни сплошные тропы, что в дождь станут непроходимыми. Одна радость — сюда протянули железнодорожную ветку, ведь по замыслу именно здесь должен был вырасти второй коммерческий порт. Вот только не судьба — Дальний не стал центром русской торговли на Дальнем Востоке, и приносил одни убытки, совершенно не оправдывая колоссальных вложений.

Так что затея председателя совета министров, и по совместительству министра финансов, Сергея Юльевича Витте оказалась бесплодной и разорительной для России. Оттого к Дальнему здесь прилипло прозвище «Лишнего» и прочно вошло в обиход.

На другой стороне бухты, в отблесках багрового заката раскинулся город Дальний, пусть сейчас не такой обширный, как тот, который он увидел впервые в победном сентябре 1945 года. Но и сейчас порт впечатлял — там было не меньше сотни различных пароходов, судов, землечерпалок и прочих плавсредств, хорошо видимых через отличную германскую оптику — трубы дымили, а лес мачт вытянулся к небу.

— И это все добро досталось японцам совершенно бесплатно, на халяву. Нет, шалишь, если дела пойдут не так, как я замыслил, то оставлю сплошное пепелище, разрушу все подчистую!

Александр Викторович яростно выругался, втихомолку поминая дельцов, «спевшихся» с всесильным пока временщиком, потом прошелся по кандидатуре царя, наместника Алексеева, и генерала Стесселя — последнему достались уже крохи из матерного лексикона. И оглянулся — нет, к нему никто не приближался, он стоял в гордом одиночестве, так что его оскорбительные слова никто не услышал.

Завершался первый день пребывания в новом для себя мире и в «новом» теле. Что и говорить — эксперимент удался, и сейчас он сделал первую «закладку», обычные снарядные гильзы, с некоторыми туда вложениями. В будущем времени их найдут и сделают выводы, а если нет, то это будет означать только одно — раздвоение реальности. Так что в любом случае определенный результат достигнут.

— Что ж — времени у меня ничтожно мало, а предстоит сделать очень много. И главное — чтобы японцы расплатились за свои будущие успехи по большому счету, кровавой ценой.

Александр Викторович сплюнул, испытывая яростное желание выпить и закурить. Но то был позыв души, не тела — Фок не имел вредных привычек, и во всех обстоятельствах предпочитал пить или зеленый чай, либо кипяченую воду, а употреблять в пищу простой солдатский рацион без всяких изысков — упрекнуть его в сибаритстве невозможно. Ни жены, ни детей — вся жизнь сплошная служба, бережливость во всем, ибо большую часть жалования отправлял родственникам. Не крал, не занимался пресловутой «экономией», которой грешили почти все начальники, от командира полка и выше — таковы здешние реалии.

Однако не столь подлые, как в покинутом им 21-м веке — вот там воровали напропалую, достаточно вспомнить министров обороны с их бабьими «выводками», вот где срамота сплошная. И финал был бы жуткий и скорый, если бы вовремя не спохватились…

— Ладно, о том думать бесполезно, — Александр Викторович отогнал мысли, которые здесь и сейчас действительно не имели никакой пользы. Он в ином времени, и теперь только от него зависит, будут ли изменения в нем, или нет. Хотелось бы повернуть все к лучшему, ведь короткий срок отпущен — но от него мало что зависит, от обычного дивизионного командира, которых здесь «начальниками» именуют, превратив русскую армию и флот в бюрократические учреждения.

А какой главный принцип бюрократии?! Правильно — руководствоваться приказами и инструкциями, и никакой инициативы, ибо она не предусмотрена регламентом! К тому же вредна для чиновника, опасна — ибо предложивший сам выполняет и несет всю ответственность!

Александр Викторович еще раз выругался, но уже без злости, чувствуя потребность. Реципиент оказался жутким хулителем всего и вся — и он сам оказался ему под стать, любил прибегнуть к крепкому словцу. Еще с войны привык — не с молитвой же в атаку подниматься?!

Хорошо, что память, речь и эмоции прежнего носителя оказались в полном распоряжении, причем без всякого раздвоения личности, двойственности, так сказать, с которой начинается любая шизофрения. Вполне нормально ужился, подмяв «альтер эго», но прекрасно понимал, что временно — минимум две, а максимум семь недель. Больше всего рассчитывал на последнее, ведь недаром его считали счастливчиком, перешагнул за столетний рубеж. Да, сейчас телу шестьдесят первый год, но оно вполне функциональное — сегодня целый день мотался по сопкам, намечая линии траншей на главной позиции, да прикидывая месторасположение будущих артиллерийских батарей. Пусть верхом, но и такая долгая езда должна была утомить. Но тело только постанывало от нагрузки, не ныло, и, что главное, не болело — а раньше от малейшего прикосновения чуть ли кричал.

Пристально взглянув еще раз на пламенеющий закат, Александр Викторович направился к штабному поезду, что стоял на железнодорожных путях за станцией. Сборная «солянка» из разномастных вагонов разных классов — желтые, зеленые и серые, в этом наборе не хватало только синего. Слишком дорогие они, чтобы отдавать служивым — первый класс отличался роскошной отделкой и удобствами, которые позволяли пассажирам скрасить все неудобство в течение 16 дней, которые требовались, чтобы пройти расстояние в девять тысяч верст от Дальнего до Москвы.

Весь этот парк был затребован Фоком еще в марте — его дивизия была буквально разбросана на огромном расстоянии — от Дальнего до Инкоу, а два батальона оказались даже в Гирине. И только две недели тому назад начались перевозки полков к Цзиньчжоу, благо в Инкоу стали перевозить части 1-го Сибирского корпуса генерал-лейтенанта Штакельберга.

На перешейке сейчас была стянута практически вся 2-я бригада генерала Надеина — по три батальона 15-го и 16-го полков, и два батальона 5-го полка, что временно вошел в ее состав. А вот полки 1-й бригады находились за перешейком, но уже в пределах Квантунской области. На станции Полундянь весь 13-й полк и батальон 5-го полка, и растянувшийся эшелонами от Вафангоу 14-й полк — из двух батальонов. Третий батальон этого полка находился уже в Дальнем, встав там гарнизоном.

С 1-й бригадой была сплошная беда — месяц назад ее начальником назначили спешно произведенного в генерал-майорский чин Андро-де-Бюи-Гинглята, но тот в Порт-Артур так и не прибыл до нынешнего дня, «пропав» по пути. И по слухам оный «бригадир» сослался на «болезни». Но в генеральской среде информация кругами расходится — брат «назначенца», являвшийся помощником начальника Гатчинского Дворцового управления «пробил» новоиспеченному генералу, по-родственному, так сказать, «непыльную» должность помощника интенданта Маньчжурской армии, и якобы скоро состоится назначение.

Александра Викторовича такое назначение более чем устраивало — он решил сам возглавить 1-ю бригаду, куда собирался отбыть послезавтра вечером, прихватив единственную в Квантуне пулеметную роту, что сейчас находилась в Цзиньчжоу, за его глинобитными стенами.

— Это мой единственный шанс хоть немного изменить ход войны и выиграть время, — Александр Викторович сейчас боялся, что кто-то из начальства, будь то командующий Маньчжурской армией Куропаткин, или наместник Алексеев, или генерал Стессель, порушат его замыслы. Ведь он вопреки приказам, сам начнет сражение с неприятелем, по собственной воле. А любые распоряжения на этот счет, если таковые будут, просто проигнорирует — наплевательски отнесется!

Главное, чтобы никто из подчиненных не успел «осведомить» начальство, попросту донести на него. Потому брать дополнительные батальоны с артиллерий Александр Викторович не стал, а вот пулеметы были нужны до крайности. А уход всего одной роты на «учения» вместе с генералом вряд ли вызовет какие-нибудь подозрения.

Дело предстояло очень жаркое — вечером 21 апреля в Бицзыво подойдет огромный транспортный караван, на котором японцы доставят всю армию генерала Оку, которая с утра начнет высадку. Неравенство в силах просто чудовищное — против его шести батальонов и двух артбатарей японцы имеют 48 батальонов.

Вот только вся штука заключается в том, что участок побережья в семь верст, предназначенный для десантирования войск, мелководный — суда могут подойти только на полторы мили. А так как начнется отлив, то топать японцам до берега долго придется, по горло в воде, и что характерно — корабли адмирала Того оказать поддержку не смогут. Так как до берега далековато, и русские орудия будут вне зоны обстрела корабельных пушек. Да и позиции заранее подготовить нужно, и замаскировать — нельзя упускать шанс, если не сорвать высадку неприятеля, то, по крайней мере, смешать японцам планы и нанести чувствительные потери…

Глава 6

— Я рад видеть вас, Александр Викторович.

Градоначальник Дальнего, чиновник по особым поручениям министра финансов и действительный статский советник Сахаров учтиво наклонил голову — все же ему только сорок четыре года, а вошедшему в кабинет генералу Фоку на целых шестнадцать лет больше.

Но тут была не только обычная вежливость — спешное строительство укреплений на перешейке стало по-настоящему прибыльным предприятием, которое позволило увеличить банковский счет почти на сорок тысяч рублей. И это не считая более ста тысяч рублей, которые ушли контрагентам. Причем совершенно честно — просто все необходимое для постройки укреплений — цемент, бревна, арматура, стальные балки и многое другое, включая лопаты и кирки, продавалось военному министерству совсем по иной цене, чем та, по которой осуществлялся завоз материалов в Дальний.

Контролер казначейства только кряхтел, рассматривая счета, но ассигновки исправно оплачивались. Конечно, генерал Стессель с согласия наместника, мог прибегнуть к реквизициям, но это было бы совершенно незаконно — ведь неприятель не вступил в пределы Квантунской области и не отрезал сообщение Порт-Артура с Мукденом. Так что оплачивать приходилось все счета, предъявленные градоначальником.

А там все просто — материалы привозимые пароходами из Китая стоили намного дешевле, чем доставленные из России. Но по бумагам они проводились как прошедшие по всему Транссибу чуть ли не из Германии, а потому ценой вдвое дороже. Начальник 4-й стрелковой дивизии генерал Фок визировал списки поступивших материалов, которые были потребны для строительства, «закрывая» глаза на их происхождение. И главное — не требовал свой, совершенно законный процент от сделок, лишившись не менее десяти тысяч рублей — генеральского жалования со всеми выплатами за два года.

Так что с такими бессеребренниками приятно иметь дело. Хотя Сахаров прекрасно понимал, что генерал не контролер и ему просто лень возиться с бумагами, отстаивая казенные интересы. Для него главное построить позиции, а дешево это будет, или дорого, не так важно. Как и военным инженерам — лишь бы материалы были в полном достатке, а когда идет война, то вопрос не в цене, а во времени. И тем более в такой ситуации не задают глупых вопросов об их происхождении.

А между тем Сахаров не знал, куда девать те огромные запасы всякого имущества, что скопились на складах Дальнего. В последние довоенные месяцы в порту разгрузились более двухсот транспортов, причем ни одного японского, хотя за весь 1903 год две трети судов были из страны Восходящего Солнца. И по объему доставленных грузов за прошлый год Дальний вышел среди портов Китая на второе место. К сожалению, этого оказалось недостаточно — ведь все зависело от пропускной способности КВЖД и Транссиба, а она оказалась небольшой. Потому и пришли к необходимости срочного строительства Кругобайкальской железной дороги, чтобы не зависеть от навигации ледоколов, которая прекращалась зимой.

С февраля КВЖД и ее ветка ЮМЖД, что шла к Порт-Артуру, стали использоваться исключительно военными, которые бесперебойным потоком направляли сюда эшелон за эшелоном, в которых ехали призванные из запаса солдаты, а в теплушках везли коней, боеприпасы, снаряжение и многое другое. А вот в обратный путь порой уходили полупустые вагоны, и то не так часто, как хотелось. В результате на железнодорожных путях Дальнего скопилось полтысячи вагонов и платформ, несколько десятков паровозов. И выпихнуть их за перешеек оказалось проблематичным занятием даже для него — составы просто не пропускали.

Да, война нарушила планы многих, особенно сильно ударила по замыслам градоначальника. А ведь опираясь на поддержку всесильного Витте, Сахаров смог сделать ошеломившую многих карьеру. Ведь кто он был раньше — самый обычный армейский штабс-капитан, пусть и окончивший инженерную академию. Но стоило уйти в запас и воспользоваться протекцией Сергея Юльевича, став его правой рукой на арендованном у китайцев Квантунском полуострове, как дела сразу же пошли в «гору».

Владимир Васильевич построил Дальний, самолично проектировал город, пригласив толкового архитектора. И уже до начала строительства первых домов сколотил себе весьма приличное состояние. Все просто — казна выкупала землю под строительство у китайского населения по баснословной цене в 136 рублей за десятину. А потом стоимость дошла до двухсот рублей. Всего приобретено без каких-либо эксцессов около 70 квадратных верст — 8 тысяч десятин. В три раза больше, чем планировалось к покупке по первоначальному плану, и на то были причины.

Все дело в том, что посредником со стороны китайцев являлся небезызвестный Тифонтай, оттого немилосердно задрана цена — ведь за все щедро платила казна. То есть министр финансов Витте, и не из собственного кармана, понятное дело. А затем контрагент возвращал долю, часть которой перепадала и Сахарову. И подобные махинации затрагивали буквально все — оттого по бумагам от порта и города Дальнего пока были одни убытки, хотя все обстояло совсем не так.

Зато на берегу теплого моря, на пустынном прежде месте, вырос настоящий европейский город — с широкими проспектами, с великолепно разбитыми парками, с кирпичными зданиями, которые строились по всем архитектурным канонам. Население сейчас больше сорока пяти тысяч, хотя запланировано все сто. Но русских жителей едва две тысячи, столько же европейцев, а все остальные китайцы, что хлынули сюда валом. Правда, с началом войны число последних уменьшилось вдвое, но все равно хватало с избытком. И всяких «туземных» дельцов в достатке — Сахаров охотно давал им разрешения на строительство, но только, чтобы их дома отвечали европейским стандартам. И в накладе сам никогда не оставался, щедрая «благодарность» от них была обязательна…

— И я рад вас видеть, Владимир Васильевич, — генерал удобно расселся в мягком кресле, а Сахаров позвонил в колокольчик. Вышколенный лакей тут же принес на серебряном подносе две чашечки горячего чая, от которых шел парок. За эти два месяца лихорадочного строительства, градоначальник хорошо узнал пристрастия Фока, и хотя сам был не любителем зеленого чая, но тут воленс-ноленс приходится соблюдать ритуал.

— У меня к вам большая просьба, очень потребно это имущество, причем без него оборона позиций будет не столь эффективна, как бы мне хотелось. На складах в Порт-Артуре этого нет!

Генерал Фок не любил пустопорожние разговоры и сразу приступал к делу. Вот и сейчас старик достал листок и положил его перед градоначальником. Сахаров взял его в руки, и по мере чтения сам едва удержался от ненужных восклицаний.

— Мне нужен весь электрический провод, телефонная станция, что у вас есть в запасе, вместе с аппаратами. Вагон с генератором — он стоит в порту, гальванические батареи. И это нужно провести как потребное для укреплений — вы сами знаете, что там много новинок, включая фугасы, взрываемые по проводам. Но хотелось бы большего…

Сахаров постарался сделать свое лицо непроницаемым — генерал желал слишком многого, причем того, что стоило весьма приличные деньги, целое состояние. Он умел быстро считать деньги, и с учетом требуемой контрагентами продажной цены, моментально осознал, что контролер казначейства наотрез откажет в такой покупке, потребует закупок казенного имущества, которого, понятное дело, никто не отправит, ибо взять его невозможно ввиду полного отсутствия.

— Я все понимаю, Владимир Васильевич, а потому взгляните на эти рисунки. Поверьте — эти штуки скоро станут потребны в войсках в огромных количествах, а после войны их будут охотно закупать в иностранных армиях. Вам только надо будет оформить патент по всем правилам.

Сахаров взял листки, и, не скрывая здорового скептицизма, стал рассматривать. Но разве может этот старик придумать что-либо интригующее, он ведь с ума выжил, в детство чуть ли не впал, сны рассказывать принялся — сегодня с утра ему уже передали записку. Один из офицеров присутствовал вчера на откровенном разговоре, когда Фок поделился своими сновидениями, и по-дружески о том поведал градоначальнику.

— Но это же…

Сахаров был толковым военным инженером и сразу оценил рисунки, чертежи и пояснительный текст. Ручная граната — простая чугунная отливка с ребристыми квадратами, снаряженная взрывчаткой. Запал имеет простейшую конструкцию, изготовить который в железнодорожных мастерских можно без всякого труда, материалов в достатке, как и рукастых мастеровых. А корпуса можно отливать тысячами в литейном цеху, он сейчас простаивает. И чугуна на год вперед припасено — ведь всю Маньчжурию собрались котлами обеспечивать, ведь китайцев прорва, и все есть хотят.

Второе устройство оказалось миной, предназначенной для истребления вражеской пехоты. Маленький ящик, как пенал гимназиста, набитый взрывчаткой, и взрыватель двух типов — химический на кислоте, и с капсюлем. Наступил на такую штуку, и она рванула под сапогом или ботинком.

Сахаров покачал головой, потрясенный — он не ожидал, что генерал Фок до такого додумается — недаром граната Ф-1 названа. Простая штука — кинул ее во вражеских солдат, и они будут считать покойников. Любой штурм горы Наньшань можно отразить — кидай сверху эти гранаты — у японцев охота атаковать сразу пропадет. И как военный инженер тут же отметил слабость мины, вслух высказав свое мнение.

— Взрывчатки в мине мало. От подрыва солдата не убьет, а ранит, ногу покалечит. Ту увеличить размеры нужно, тогда заряд вдвое больше будет, и намного мощнее…

— Не нужно! На солдата не смерть воздействие имеет, а ранение, с болью и криками сослуживца. Как и то, что он калекой останется, которого лечи и пенсию плати — сплошные убытки для казны. А еще раненого выносить с поля боя нужно — а, значит, двое здоровых на время в тыл уйдут. И пехоту заставить в атаку пойти труднее будет для офицеров, если все узнают, что под ногами такие штуки могут взрываться. Врага жалеть никак нельзя — тут не до благородства. Все способы хороши, что к деморализации противника ведут, да и серьезные потери ему причиняют.

Сахаров уткнулся взглядом в покрасневшие глаза генерала и невольно содрогнулся — на него смотрела сама смерть, безжалостная и неотвратимая, та самая, которая ни перед чем не остановится…

Глава 7

— Владимир Васильевич, через пару месяцев эти самые гранаты потребуются армии в большом количестве — их эффективность моментально оценят, ведь каждый солдат сможет носить при себе в сумке, скажем так, «карманную артиллерию». Причем, и цене дешево, пусть относительно, простую по конструкции и в изготовлении.

Александр Викторович усмехнулся — сегодня он смог контролировать эмоции настоящего Фока намного лучше, да и чувство эйфории было уже не столь ярким. По задумчивым глазам своего собеседника он хорошо видел, что тот просчитывает возможные барыши с сего «предприятия» и решил немного помочь ему, благо момент был удобный. Он прибыл в Дальний ранним утром и за это время успел оценить русский город, в отличие от японского, который увидел в 1945 году.

Это был действительно торговый, и уже промышленный город, предприятия которого могли действительно начать работу на удовлетворение нужд армии и флота. В городе уже по-хозяйски обосновались десятки контор торгово-промышленных компаний, таких как Гинсбурга, что являлся главным поставщиком тихоокеанской эскадры, «Товарищество братьев Нобель», которое уже построило резервуары для керосина, крупнейшего чаеторговца Губкина и многие другие известные имена.

Действовали первая в Маньчжурии электростанция, возле которой возвышались груды угля, городская телефонная сеть, к тому же соединенная с Порт-Артуром, прекрасно оборудованные железнодорожные мастерские с множеством станков и литейным цехом. Порт, пусть и недостроенный, впечатлял размерами, и должен был стать крупнейшим в России по обороту, оставив позади себя Одесский и Кронштадтский. Причем с необычайно высоким уровнем механизации, с широким применением земснарядов, плавучих кранов, экскаваторов, бетономешалок и прочих технологических инноваций. Возведен сухой док и множество складов, отнюдь не пустых.

Лучшими специалистами по земляным работам считались корейцы, которых завезли в немалом числе, хотя от наплыва китайцев, которым платили в три-четыре раза больше, чем в других городах, отбоя не было. Хватало и иностранных специалистов, что не торопились уехать со столь прибыльного места, и ожидали, согласно поговорке, «у моря погоды».

Уже два года давал продукцию кирпичный завод, недавно введен чугунолитейный, и спешно возводился трубопрокатный завод. Шли работы по возведению трамвайной линии в городе, и закончено строительство узкоколейных железных дорог в порту и на промышленной окраине города. По ним уже резво ходили небольшие паровозы с вереницами платформ, «углярок» и самых разнообразных вагонов. Пожалуй, Дальний по своей экономической мощи не уступал Владивостоку и Порт-Артуру, а как порт на несколько порядков превосходил последний, ведь выход из внутренней гавани там был сильно ограничен ежедневными приливами и отливами.

С утра, проехавшись по городу на извозчике, хотя рикш на улицах хватало с избытком, но то генералу невместно, Александр Викторович увидел все нужное и сделал выводы — сдача Дальнего японцам была с большой буквы ПРЕСТУПЛЕНИЕМ русского военного командования, и ответственны за это три человека. И первым является военный министр генерал Куропаткин, приказавший решительного боя не принимать и при давлении японцев отходить к Порт-Артуру, «для сбережения сил». Ему и в голову не пришло, что Дальний может быть использован как главная перевалочная база грузов для японских армий, что воевали в Маньчжурии. Вроде бы генштабист, а не понимал, что логистика на войне определяет если не все, то очень многое. Ведь японцы с захватом Дальнего практически выиграли войну — таскать грузы гужевым транспортом из Кореи по грунтовым дорогам не обеспечили и десятой части потребности. Оборудовать временный порт у побережья Квантуна долгое и затратное предприятие, с небольшим эффектом.

Впрочем, ошибок главнокомандующий допустил множество — точно такие же приказы получил Засулич с Штакельбергом, японские десанты не сбрасывались в море, наоборот, Куропаткин, находясь под воздействием собственных планов, выстраивал неприятелю «золотой мост». И в конечном итоге получил то, что получилось, со всеми потрясающими Россию последствиями от этой «маленькой победоносной войны».

А вот генералы Стессель и Фок старательно выполняли приказы главнокомандующего, не имея ни решимости настоящего военного проигнорировать их, ни мозгов, чтобы осознать к чему могут привести их действия. И это при том, что тот же генерал Кондратенко требовал удерживать перешеек как можно дольше, чтобы в спокойной обстановке полностью закончить строительство укреплений Порт-Артура. К тому же три-четыре версты фронта не тридцать, да и орудий с боеприпасами хватало с избытком, что устроить японцам самую «горячую встречу».

Не прислушались!

Обремененное отсутствием интеллекта начальство поступило иначе. Целую неделю в Порт-Артуре после высадки японцев у Бицзыво обсуждали, какую отправить артиллерию на перешеек. Суди-рядили, и пришли к решению — отправили четыре 152 мм пушки Кане к тем трем, что были установлены у Дальнего береговой батареей. Но привезли только одну (к счастью другие не выгрузили с платформ), которую стали устанавливать у западного побережья. А в это время японские канонерки уже снесли русские позиции на западном фланге и обошли гору Наньшань.

Отправили и пять крепостных 42-х линейных пушек, что стали трофеями противника — их даже не успели поставить на тифаншинские позиции, с возведением которых катастрофически запоздали. Александру Викторовичу довелось в свое время разглядывать фотографии, где японцы из этих самых пушек обстреливают укрепления Порт-Артура.

Можно было драться, ведь разбит один полк, а в резерве стояла полнокровная дивизия — выиграть несколько дней, за которые можно было вывезти из Дальнего немало ценного, а сам город и порт основательно разрушить. Но Фок настолько быстро отвел свои войска, что успели увести в Порт-Артур землечерпалки и половину пароходов — увы, с пустыми трюмами. И все — русские жители бросились в бегство, а градоначальник Сахаров в сопровождении полицмейстера Меньшова прибыли в Порт-Артур верхами.

Последним покинул город на поезде военный инженер порта капитан Зедгенидзе, с оставшимися солдатами гарнизона, которых Фок попросту бросил. Вот они отступали достойно, повредив все семь мостов на сорокаверстном перегоне. В гавани затопили только один пароход, который японцы быстро подняли. Мол, дамба, сам порт, мастерские и прочие сооружения достались торжествующим японцам в полной исправности.

В самом Дальнем неделю работала комиссия, отправленная в город генералом Стесселем. Задача у нее была ответственная — определить объекты, которые нужно взорвать, и вывезти из гавани железной дорогой и пароходами все необходимое. Кое-что увезли, как экскаваторы, все остальное бросили, сбежав в панике. Причем японцы перехватили только два судна из полусотни, что отправились в Порт-Артур.

Японцы получили Дальний даром — и сами не могли поверить свалившемуся на них счастью. Склады были забиты сырьем и товарами, перечень содержимого скрупулезно составлен самураями. Александр Викторович имел «удовольствие» с ним ознакомится, более того — кое-что за сорок лет прекрасно сохранилось, и он это видел тогда в сорок пятом собственными глазами — японцы оказались рачительными хозяевами.

Еще в руки самураев попал огромный вагонный парк — десятки эшелонов бесперебойно обеспечивали поставку боеприпасов и пополнения войскам маршала Ойямы. Терриконы угля в порту впечатляли, его надолго хватило как кораблям блокирующей эскадры, так и паровозам. И главное — в гавани выгрузили осадные одиннадцати дюймовые мортиры, что сломили сопротивление осажденной русской крепости.

Было ли это предательством, как талантливо описал в своем романе талантливый писатель?! За банальную ли взятку в десять тысяч фунтов Фок и Сахаров отдали город целым?!

Ответ на этот вопрос Александр Викторович нашел для себя два часа тому назад, когда разглядывал роскошный дворец градоначальника. Владелец столь впечатляющего особняка остался бы в городе и получил от японцев пресловутые «тридцать серебренников».

Но Владимир Васильевич бежал, бросив все, и умер в Порт-Артуре от брюшного тифа. И не его вина, что город сдан и все огромные ресурсы перешли к японцам. Да и разрушить просто не успели — слишком стремительным оказался драп дивизии Фока.

Нет, в приказе это было названо образцовым отходом на заранее подготовленные позиции, вот только на всех русских сдача «ворот» на Порт-Артур произвела самое тягостное впечатление. Ведь все знали, что полк Третьякова яростно сражался, нанес японцам втрое большие потери, но помощи так и не получил. А потому вполне резонно и посчитали произошедшие сдаче события предательством!

Глава 8

— Гранаты и мины оружие крайне полезное, Владимир Васильевич, причем в Дальнем есть абсолютно все для начала их производства. У вас ведь лежит на складах привезенная из Германии новейшая взрывчатка, тринитротолуол называется, или тротил. Где-то около семидесяти пудов, и нашего пироксилина столько же. Зачем вам она?!

На губах Фока появилась такая дьявольская улыбка, что Сахаров от неожиданности вздрогнул. Всмотрелся в генерала, и обомлел — ему почудилось, что сейчас напротив него сидит совсем иной человек с тяжелым взглядом, жесткий, даже жестокий — такие в друзьях во благо, но во врагах лучше не иметь — чересчур опасно.

Тряхнул головой, не в силах поверить в увиденное. Но нет, вроде снова перед ним сидит Фок со своей ехидной улыбкой. А генерал продолжил говорить, но с совершенно иной интонацией.

— Строительство надо немедленно прекратить, скалы подрывать незачем — лучше гранаты с минами снаряжать этой великолепной взрывчаткой. Бикфордов шнур у вас имеется в достатке, как и взрыватели, есть и мастера подрывных работ, как мне недавно сказали — они весьма квалифицированные специалисты. Идет война, Владимир Васильевич, на ней время самое ценное, а как работает наша военная бюрократия и чиновничество, вы и без меня слишком хорошо знаете.

Сахаров кивнул, быстро прикидывая, кто из его окружения проинформировал Фока насчет всего, что имеется на складах. Ведь если в окружении генерала есть «доброхоты», то почему им не быть близко с градоначальником. Ох, не прост, совсем не простым оказался начальник дивизии, с таким лучше дружить, чем вступать с ним в конфликт.

— Я понимаю, Александр Викторович, что вам нужно, чтобы я использовал все возможности, что есть для налаживания производства и снаряжения здесь, в Дальнем, ваших гранат и мин…

— И ваших тоже, Владимир Васильевич. А порт-артурских контролеров можно поставить постфактум. Вся наша беда заключается в том, что нет времени на обычные согласования, и тем более своевременное получение ассигнований, — Фок сделал короткую паузу, и, посмотрев на кивнувшего ему в знак согласия градоначальника, продолжил:

— Флот наш серьезноослаблен, японцы уже господствуют на море. Им необходимо как можно быстрее высадить десант и захватить порт, перенеся боевые действия в Маньчжурию, пока наша армия небольшая по численности. Сами знаете, что лишь к осени возможны внушительные подкрепления, пропускная способность ветки Транссиба будет держать нашу армию на «голодном пайке». Им нужен порт с веткой железной дороги, а таких всего два — Инкоу и Дальний. Но в первом корпус Штакельберга, и он далеко от Квантуна. Так что выбор остается за вашим городом, Владимир Васильевич. Иного варианта просто нет, тем более в Бицзыво неприятель уже высаживался, когда с китайцами воевал. Опыт у японцев имеется!

— Вы полагаете, Александр Викторович, что следует скоро ожидать высадку? Неделя, две, месяц?

— Три дня, не больше. Их время тоже поджимает, счет не на недели, на дни, а то и часы идет. Полагаю со всей серьезностью — их транспорты с войсками и артиллерией уже вышли в море!

— И что делать?!

Сахаров потрясенно посмотрел на старого генерала — тот говорил с такой убежденностью в голосе, что градоначальник потерял весь свой скептицизм в одно мгновение, полностью поверив сказанным словам.

— Строить эшелонированную в глубину оборону, превратив и весь Талиевань в мощный укрепрайон, что будет нависать над перешейком. Нужны работники, экскаваторы, бетономешалки, цемент, балки — да многое что необходимо. Связь нужна телефонная, и время чтобы научится ее правильно использовать, особенно артиллеристами. Обстановка на поле боя меняется каждый час несколько раз, и нужно мгновенно реагировать — а мы все по старинке посыльных отправляем да конных казаков. Тьфу, даже последних у меня нет, один взвод только, и тот к Бицзыво послан!

Фок выругался, и взглянул на Сахарова — градоначальника поразила ярость в его глазах, перемешанная с тоской и отчаянием. Старик заговорил уже спокойно, видимо взяв себя в руки.

— Японцы могут сходу захватить Дальний — подведут с запада канонерские лодки, и смешают наши позиции с землей. И захватят здесь все то добро, что лежит на складах. И дом, где мы сейчас говорим, и город — вашу мечту, воплощенную в камень.

Сахаров вздрогнул, перед глазами все поплыло — он вкладывал в город не только средства, но и душу, и теперь понял, что война безжалостно надвигается в тот момент, когда ее не ожидают. Три месяца царила беспечность и разгул с пьянками, все продолжали жить мирной жизнью в отличие от того же Порт-Артура, где шли обстрелы с моря. И тут пронзила мысль — а ведь японцы хотят завладеть всеми портовыми сооружениями в целости и сохранности, раз не ведут обстрелов. И дело не только в минных заграждениях — протралить последние не составит труда, военных кораблей под Андреевским флагом в гавани практически нет, если не считать два минных катера и небольшой транспорт.

— Не лучше ли вложится всеми средствами в оборону, выписав сметы — ведь после войны счета будут оплачены из казны за использованные материалы и прочее?! Тем более, если вы отправите их напрямую в министерство финансов. А я их реквизирую для обороны, как только высадятся японцы — а генерал Стессель завизирует, я найду нужные доводы для Анатолия Михайловича. Ведь в осажденном Квантуне он вправе принять любые решения, без согласования с Петербургом. И оплатят потом все расходы в целом, и на мины с гранатами в частности!

— Я немедленно займусь всеми делами, — Сахаров решился, а по своей натуре он был очень деятельным. — Землекопы и экскаваторы будут к вечеру, начнем завоз материалов. Дам телефонистов, если будет нужно, начнем снимать аппараты и провода в городе, но, думаю, запасов вполне хватит на все. Мины и гранаты начнут изготавливать незамедлительно, материалов хватает. В лаборатории произведут снаряжение взрывчаткой и взрывателями пробной партии — проверим действие на свиньях. Все, чем город сможет помочь — мы сделаем, подавайте заявки. Сергею Юльевичу я отправлю телеграмму, и согласуем перечень потребного и сумму оплаты, как только генерал Стессель даст согласие. А он обязательно одобрит, раз оплаты будут произведены по окончанию войны!

— Вот и хорошо, Владимир Васильевич — не зря надеялся на вас. Списки я подготовлю, — генерал потер лоб пальцами. Вид у него был усталый, и Сахаров сочувственно произнес:

— Вам надо выспаться, Александр Викторович.

— Да какой тут сон — вчера страхи приснились, а сегодня так вообще ужас полнейший!

— Какой ужас? Не расскажите мне?!

Живо спросил градоначальник, прекрасно зная, что страхи касались поражения русских войск на реке Ялу, у Тюренчена — в такое не верилось, потому что не могло быть подобного конфуза.

— Артур приснился, ночь, лучи прожекторов, стрельба — и японские пароходы идут к проходу, чтобы в нем затопится. Десяток добрый, не меньше, а с моря их огнем поддерживают. Вот ведь страхи какие, казни египетские! Ладно, вы уж простите, старика, но мне идти надо, дел много, весь день на ногах проведу…

Владимир Васильевич откинулся спиной на мягкую спинку дивана, сжимая в ладони не обычную рюмку, а бокал мартеля — отпил коньяку и тяжело вздохнул. Усталость разлилась по телу, но за день он сделал большое дело — разворошил пьяное бытие Дальнего, это «дольчефанниенте», и вдохнул энергию даже в членов городской думы. Все будто после похмельного сна опомнились, и принялись действовать энергично, да так что подгонять не пришлось, и полицмейстер не потребовался.

Город загудел как разворошенный улей. На перешеек отправили два эшелона с китайцами — число землекопов там удвоится. А жить будут в вагонах, а питание обеспечат с полевых кухонь. Туда же направили две сотни корейцев вместе с американскими бетономешалками и экскаваторами. В порту жизнь тоже забурлила — со складов извлекали материалы и грузили на платформы, паровозы только гудки подавали. Телефонисты направились добровольно, причем не потребовали увеличить оплату. В литейном цеху мастера внимательно изучили чертежи гранат и мин, и тут же приступили к работам — мастеровые обещали, если нужно, то они будут трудиться в три смены, благо электричество есть. Да и снаряжать взрывчаткой будут без проблем — в лаборатории устали от безделья…

— Что у тебя, Серж?

Сахаров даже не повернулся в сторону вошедшего в кабинет секретаря. Владимир Васильевич не заметил, как задремал.

— Телеграмма от контрагента Тифонтая. В Ляоляне известно, что на реке Ялу, у Тюренчена, — секретарь с трудом произнес китайское название, — русские войска повержены японцами. Якобы два полка разбиты, а командир одного убит. Японцы захватили брошенную артиллерию. Не знаю, стоит ли верить таким известиям?!

— Стоит, — мрачно произнес Сахаров — сонливость моментально пропала. И негромко произнес сквозь стиснутые зубы:

— Надо позвонить в Порт-Артур, время терять никак нельзя! А там есть, кому прислушаться к моим словам!

Глава 9

— Вот оно что, — задумчиво протянул наместник Его Императорского Величества на Дальнем Востоке адмирал Алексеев. И скривив губы, после долгой паузы, негромко подытожил:

— У нас своя «Кассандра» появилась, в образе старика Фока, с генеральскими эполетами на плечах!

Евгений Иванович пребывал в замешательстве, бросив пристальный взгляд на стоявшего перед ним контр-адмирала Лощинского. Тот был ответствен за морскую и минную оборону Порт-Артура, и поставлен на эту должность еще прежним командующим флотом Макаровым, погибшим на броненосце «Петропавловск» три недели тому назад.

Под его непосредственным командованием находилась немалая сила. В первую очередь, отряд канонерских лодок — две бронированных «Гремящий» и «Отважный», похожий на них, но заметно меньший в размерах «Бобр». Все они имели по одному 229 мм орудию в носовом каземате и устаревшее 152 мм орудие на корме, в качестве ретирадного. Установки имели ограниченные углы стрельбы, причем исключительно на нос или корму. Единственной новой канонеркой являлся «Гиляк», вооруженный исключительно скорострельными орудиями — одним 120 мм и пятью 75 мм системы Канэ. А потому чаще всех «Гиляк» выходил в море в качестве брандвахты — его патронные пушки, которые чуть ли не «плевались» снарядами, были смертельно опасными для любого миноносца — ведь одно удачное попадание в котельный отсек превращало быстрые кораблики в неподвижную мишень.

В этот отряд входили и три старых винтовых клипера, названных крейсерами 2-го ранга на страх врагам. Корабли не имели никакой брони, водоизмещение небольшое — всего тысяча двести тонн, как у «Бобра» или «Гиляка». Но имена громкие — «Забияка», «Джигит» и «Разбойник».

Двадцать лет тому назад они предназначались для длительного крейсерства, перехватывать и топить в океане британских «купцов». Потому имели парусный рангоут в дополнение к паровым машинам — для экономии угля. Но сейчас эти корабли абсолютно ни на что не годились — при ходе в двенадцать узлов они не могли ни догнать транспорт, ни уйти от погони, превращаясь в легкую жертву японских крейсеров. Установленные на них пушки были настолько древними, что поразить маневрирующий миноносец могли только случайно — так что даже на роль брандвахты не годились. И стояли сейчас эти «псевдо-крейсера» на якоре во внутренней гавани — артиллерию с них уже снимали, чтобы установить на батареях сухопутного фронта. Там старые пушки времен русско-турецкой войны могли принести хоть какую-то реальную пользу.

В тральную партию входили многочисленные пароходы с буксирами, а с ними два старых минных крейсера — «Всадник» и «Гайдамак». Под «громкими» названиями крейсеров скрывались два кораблика, что по своему водоизмещению равнялись «дестройерам». Но с «парадной» скоростью 18 узлов, с артиллерийским вооружением из 47 и 37 мм орудий. Любой японский миноносец имел скорость в полтора раза больше, а его одна 75 мм и пять 57 мм пушек могли «нашпиговать» русский «крейсер» металлом до состояния полной «невменяемости». Так что пусть лучше тралы таскают, благо скорость и состояние машин позволяют это полезное занятие. Ведь гибель «Петропавловска» и подрыв «Победы» произвели на русских моряков самое удручающее впечатление.

И «вишенкой на торте» служил самый крупный корабль — минный заградитель «Амур», в почти три тысячи тонн водоизмещения. Второй корабль этого типа «Енисей» взорвался при постановке мин в Талиенваньском заливе, уйдя на дно вместе с отказавшимся покинуть мостик капитаном 2-го ранга Степановым. Злосчастное место для русского флота — там подорвался малый крейсер «Боярин» — его командир Сарычев трусливо приказал команде покинуть корабль, не предприняв никаких мер к спасению. Несчастный бронепалубный крейсер, пусть не такой быстрый, как его «систершип», построенный немецкими, а не датскими корабелами, тонул целых два дня — трусы погубили свой собственный корабль.

Во вторую очередь, вернее в первую, если считать по значимости, вошли два отряда миноносцев, по десятку в каждом, если учитывать потери. Правда, сейчас значительная часть «дестройеров» находилась в ремонте, так что в каждом из отрядов в строю осталась ровно полудюжина — примерно половина от прежнего «богатства».

Миноносцы осуществляли каждую ночь патрулирование на внешнем рейде, пресекая попытки японцев поставить минные заграждения. Или попытаться атакой брандеров закупорить проход для русских кораблей на внешний рейд, как случилось сутки тому назад, в ночь на 20 апреля. Хорошо, что заранее выведенные из базы на внешний рейд три канонерские лодки и приведенные в боеготовность береговые батареи отразили атаку японских заградителей еще на подходе, утопив десять из десяти транспортов-«смертников», груженных камнями и щебнем.

Это была уже третья по счету попытка противника, причем самая серьезная — брандеры прикрывали японские «дестройеры», которые вступили в яростную схватку с их русскими «визави», впрочем, безуспешную для обеих сторон — потерь не было, хотя повреждений хватало с избытком, имелись и убитые с ранеными. Японцы с брандеров категорически отказывались сдаваться в плен, яростно сражались, и, обезумев, с криками бросались с ножами и саблями на русских матросов. И безумцев просто расстреливали в упор из винтовок и мелкокалиберных пушек…

— Хм, «провидец», значит, у нас появился!

Алексеев прошелся разъяренным тигром по комнате — Лощинский провожал его взглядом и молчал. Михаил Федорович выполнил просьбу Сахарова, и набрался смелости доложить о «странностях» Фока. Генерал имел неоднозначную репутацию среди гарнизона и моряков — вечно ехидничал, все хулил и критиковал, предсказывая грядущие несчастья. И вот дважды угадал — ведь если постоянно говорить о разных гадостях, то рано или поздно они и нагрянут. Накаркал старый ворон!

— Ладно, бой на Ялу — я, наместник, таких деталей не знаю, а он и про Лайминга сказал, и о том, как поп в атаку солдат повел. Брандеры понятное дело — они лезут постоянно, мог и угадать, как и гибель Макарова! Тоже мне — ткнул пальцем в собственный зад! Но что завтра будет высадка огромного десанта у Бицзыво — это уже наглость несказанная — ничего подобного наши дозорные миноносцы не видели! Старый ворон просто с ума выжил, вот и каркает! Ничего, я ему клюв живо сверну!

Алексеев зло посмотрел на Лощинского, будто виновен во всем происходящем именно он один. Михаил Федорович стоически выдержал взгляд, кляня себя на все ряды, что поспешил, приказал на всякий случай Елисееву и Бубнову подготовить миноносцы к ночному выходу в море. И лишь потом доложил командующему флотом контр-адмиралу Витгефту, а тот немедленно пошел с ним к наместнику.

Михаил Федорович спокойно взирал на «высочайший гнев» царственного «ублюдка». Бастард императора Александра Николаевича, как втихомолку все поговаривали, сделал блистательную карьеру. Незаконнорожденные дети в царской Фамилии были отнюдь не редкостью, достаточно вспомнить фельдмаршала Петра Румянцева, чьим настоящим отцом стал первый император. Так что «трем орлам» на погонах и посту наместника не стоило удивляться, к тому же великие князья Борис и Кирилл Владимировичи, находящиеся сейчас в Артуре, подшофе именовали порой Алексеева «дядей». И с этим требовалось считаться, но не более, тем более это не его собственные домыслы — попросили, вот и передал. Ведь с атакой брандеров Сахаров угадал, потому к ней и подготовились.

— Я ему три телеграммы отправил, одну за другой, с приказом немедленно прибыть в Артур, и не вести батальоны к Бицзыво! А Фок до сих пор не ответил, сам в свои выдумки поверил, безумец! Отрешу от дивизии, пусть сидит в отставке без мундира и пенсии, да занимается своими «пророчествами» лживыми! Как так — проигнорировать приказ и вообще пропасть с войсками неизвестно где?!

В том, что наместник воплотит свою угрозу в жизнь, никто не сомневался — прав у Алексеева хватало, как и возможностей. И Фока было не жалко — накаркал беду на свою бедовую голову «старый ворон», теперь попадет ему на «орехи».

— Ваше высокопревосходительство, получены две телеграммы, пришли одна за другой, — в комнату стремительно вошел генерал-квартирмейстер полевого штаба наместника генерал-майор Флуг, в руках трепыхались белые ленточки. Его голос прозвучал не только взволнованно, в нем чувствовалась напряжение, словно стальную струну натянули до звона.

— Начальник Квантунского отдела корпуса пограничной стражи подполковник Бутусов телеграфировал в сорок минут тому назад — у Бицзыво появились японские транспорты, конные разъезды насчитали больше трех десятков. К берегу суда пока не подходят, видимо, ожидают утра, чтобы начать высадку войск.

— Ох, мать…

Алексеев только выругался, с экспрессией, в «большой загиб», с «коленцами». Потом тяжело вздохнул, посмотрел на Лощинского, затем перевел свой взгляд на Витгефта. У Вильгельма Карловича был настолько равнодушным вид, что показалось, что он просто не расслышал сообщения. Но, судя по глазам, то вся эта безмятежность являлась лишь маской.

— Так-так, а вторая телеграмма от кого? Думаю, что от Фока?!

— Так точно, ваше высокопревосходительство! Генерал Фок отправил нарочных на станцию Пуландянь — и оттуда телеграфировали сообщение в 19 часов 32 минуты. Вот это, только получили, — Флуг начал негромко читать, перебирая ленту пальцами:

«Нахожусь с шесть батальонами и тремя батареями на марше к Бицзыво. С сопки наблюдаю многочисленные транспортные суда противника — порядка четырех десятков. Утром будет высадка, но позиции занять успею. Отправил конно-охотничьи команды по побережью — высадку своих разведывательных групп противник не осуществлял. Дам бой, Фок».

— Коротко и по существу, — пробормотал Алексеев, поглаживая ладонью холеную бороду. Затем хрипло произнес:

— Если выстоит и скинет японцев в море — наказывать старика за своевольство не стану. Победителей не судят! А если нет — с «волчьим билетом» отправится в Петербург, а перед этим под суд отдам!

Наместник остановился и посмотрел на Витгефта:

— Вильгельм Карлович, что будем делать?!

Глава 10

— Господа офицеры, у нас мало времени. Через пять часов, самое большее, японцы начнут десантирование войск на берег посредством имеющихся на транспортах плавсредств — баркасов, шлюпок и прочих лодок. И хрен знает еще чего — я не силен в морской терминологии.

Александр Викторович остановился и внимательно посмотрел на собравшихся в китайской фанзе офицеров. Командир 13-го полка полковник Поспелов сидел на лавке напротив него, рядом с ним командир батальона 5-го полка подполковник Белозор — лет сорока двух, намного моложе своего бородатого соседа. Командир 14-го полка полковник Савицкий, 53-х лет от роду расположился в углу, используя вместо стула перевернутую корзину. Единственный, кто сидел рядом с Фоком за уродливым подобием стола был временно назначенный начальником штаба дивизии подполковник Дмитриевский — самый молодой среди присутствующих — всего 35 лет, зато Николаевскую академию генерального штаба закончил, отсюда столь быстрый карьерный рост и высокий чин.

В принципе Фок был удовлетворен его работой — начальник штаба был толковый, старательно составил диспозицию, подготовил все нужные приказы, и довел его волю до исполнителей. И сейчас быстро строчил карандашом в блокноте, подводя итоги импровизированного военного совета. Один недостаток — Александр Викторович теперь был уверен, что именно он является осведомителем градоначальника Дальнего, своего давнего приятеля. А вот старший адъютант штаба дивизии капитан Романовский явно был приставлен самим Стесселем — молодой человек, всего 28 лет «прокололся» получив сказанную мимоходом «дезу». И спустя несколько часов получил «одергивание» от начальника Квантунской области, которое проигнорировал, как и приказы наместника, что поступили один за другим, когда колонны стрелков уже далеко ушли от железнодорожной станции.

— Повторяю — костры не разводить, китайцев с фанз не выпускать, вообще, загнать всех жителей битком в сараи и приставить караулы. Окопы отрыть для стрельбы с колена — у нас просто нет времени, да и стрелки должны отдохнуть перед боем. И соблюдать маскировку, в полный рост не вставать, пусть японцы считают, что здесь только конные разъезды. Не хватало еще раньше времени попасть под огонь канонерок. Все, ступайте с богом — каждый знает что делать, а потому разговоры излишни!

Александр Викторович отпустил всех взмахом руки и остался сидеть в фанзе один — хорошо, что китайских селений на берегу хватало, везде висели рыбацкие сети, которые были тут же реквизированы для маскировки спешно возводимых огневых позиций для артиллерии.

Ночная тьма уже окутала землю, и можно было не бояться вражеских глаз — но береженого бог бережет, как известно. Вечером ему даже стало страшно, когда через окуляры бинокля он внимательно рассматривал стоящие в море на якоре армаду транспортов, растянувшихся линией на несколько верст. И что самое скверное — подходили новые суда, большие, дымящие трубами, набитые солдатами — через оптику казалось что японцев там набито как сельдей в бочонке.

Да оно и понятно — прибыла вся 2-я армия Оку, в которую как он помнил, входило три пехотных дивизии, усиленных полевыми артиллерийскими полками — 36 батальонов и 9 эскадронов, при двух сотнях орудий и полусотне пулеметов, общей численностью в сорок тысяч солдат и офицеров. И если все эти войска высадятся на берег, то придется тяжко.

У него крайне ограниченные силы — в центре и на левом фланге оборону будет держать 13-й полк, усиленный батальоном 5-го полка, при двух артиллерийских батареях и трех пулеметных взводах. А правый фланг будет держать 14-й полк, с приданной батареей и двумя пулеметными взводами. Вроде силы не сопоставимы — у русских шесть батальонов, 24 орудия — 16 новеньких скорострельных 76 мм пушек и восемь более старых 87 мм орудий, образца 1877 года, снабженные десять лет назад сошниками.И свою роль должны были сыграть десять пулеметов «максима», на высоких колесных лафетах, тяжелых и неповоротливых, своими размерами чуть меньше полевой пушки. Так что он сразу сделал зарубку в памяти — соорудить обычных «треножник», легкий и практичный станок.

Вроде невелика его сила, но вполне достаточная. Ведь противник не только должен успешно высадиться на этот пригодный для десанта участок берега, но и закрепиться на нем. А это будет не так просто сделать — море, ведь что чистое поле, в котором набитые солдатами медленно плывущие лодки являются беззащитными мишенями для огня русской артиллерии. А ведь начнется отлив и тысячи японцев пойдут вброд до берега, с трудом выдергивая ноги из ила. А идти им, как он знал из книг, придется долго — целую версту, а кое-где и больше.

Трехдюймовые пушки образца 1902 года не зря в первую мировую войну именовали «косой смерти» — вражеские войска, идущие в атаку по открытой местности, могли быть нещадно избиты. Все дело в том, что французская доктрина «единства калибра и снаряда» сыграла злую шутку с русскими, что ее переняли. Главным боеприпасом являлась шрапнель, а гранаты начали изготавливать только перед первой мировой войной, и то их было мало накоплено — диспропорция 3 против 17.

Однако здесь и сейчас шрапнель подходила как нельзя лучше — как раз подходящая ровная местность, пусть мокрая и глубокая. Гранаты пока не нужны — фугасные снаряды потребны, если враг укрепился, окопы успел отрыть, или в фанзах укрылся. И главное — стрелять трехдюймовки только с открытых позиций, командиры батарей будут прекрасно видеть цели, правильно оценивать результаты стрельбы.

Вот только огневые позиции на порядочном расстоянии от берега, и на то были серьезные причины. Хотя будет отлив, японские канонерки отойдут от берега на две, а то и три версты, и собственную пехоту вряд ли поддержат эффективным огнем — средства связи не те, нет сейчас компактных радиостанций. Да и артиллерия на японских кораблях старая, и канониры не очень хорошо подготовленные, ведь лучших людей забирали на эскадры адмиралов Того и Камимуры, как он знал. Однако в бою всякое бывает — подставить под убийственный огонь тяжелых пушек свои легкие орудия Фок категорически не желал. Пододвинуть батареи ближе означало риск накрытия, а его лучше не допускать, самураи могут сдуру и попасть.

На марше Александр Викторович всматривался в лица солдат и офицеров, мысленно радуясь — на лицах никакого уныния, даже улыбки появлялись в предвкушении схватки. И появилось понимание, почему гарнизон Порт-Артура продержался столь долго в осажденной крепости, отбивая кровопролитные штурмы один за другим. Призванных из запаса степенных бородачей, о которых много писали участники Маньчжурской кампании, в полках его дивизии было немного — едва десятая часть, а то и меньше, и то в основном на нестроевых должностях. Практически все нижние чины в ротах были молодыми и крепкими парнями, не больше двадцати пяти лет от роду — прекрасный человеческий материал, как по здоровью, так и по психологическому состоянию. А такие будут хорошо воевать, главное обеспечить им нормальное довольствие.

Еще одно открытие удивило его в первый же день — он понял, почему в Квантуне не было конницы, лишь 4-я сотня Верхнеудинского казачьего полка. Все дело в том, что имелись полковые охотничьи команды — пешая и конная — вместе взятые более двух сотен отборных солдат, крепких и смышленых. Полноценная отборная полурота и полуэскадрон, к тому же усиленные. Именно такие команды обеспечивали постоянное наблюдение над побережьем, чтобы успеть известить о попытке вражеского десанта.

Кроме того, Александр Викторович за сутки до этого наступившего «дня Ч», который он так ожидал, приказал отобрать из китайцев подходящие кандидатуры, по два десятка на каждую роту в качестве дополнительных санитаров. Вынос раненых солдат с поля боя первостепенная задача, особенно когда каждый штык важен…

— Ваше превосходительство, я тебе тут чайку принес, — денщик разбудил задремавшего на лавке генерала.

— Чай — это хорошо, Кузьмич, горяченького хлебнуть, — Александр Викторович воодушевился, взял исходящую паром жестяную кружку и осторожно отпил из нее — широкая ручка согрела пальцы. Сделав глоток, он поставил кружку рядом с собой на лавку, застегнул на шинели пуговицы — от моря тянуло холодом и сыростью. И неожиданно пришла мысль, которую он тут же озвучил, обращаясь к старому солдату.

— Как тебе наше воинство?

— А ничего, драться крепко будут, — пожал плечами денщик. — Но все же пожиже наших будут. Как вспомню тот перевал — в мороз, по снегу и камням пушки втаскивали, так до сих пор дрожь пробирает. А эти вояки едва двадцать верст сегодня прошли, и ножки у них устали, попадали. Точно тебе говорю — пожиже они, но драться хорошо будут, дух в них воинский имеется. Эх, наш Волынский полк сюда, дали бы жару косоглазым!

— Не хвались на рать идучи, — буркнул Фок, и закряхтел. Ночь стоит, хоть глаза выколи, а транспортов на море десятки. Прекрасные цели для торпед. Вот только не отправят сюда флотские в атаку миноносцы из Порт-Артура, ни тогда, ни сейчас — история повторится. Моряки после гибели адмирала Макарова каждого чиха бояться. Придется драться в одиночку, но есть пехота и пушки — а потому не нужно сожалеть…

Глава 11

— Неужели одну из «собачек» поймали, — Алексеев с нескрываемым злорадством ухмыльнулся, но тут же мотнул головой, отвечая самому себе на заданный вопрос. Наместник хорошо знал корабельный состав японского флота, а потому приглядевшись во второй японский корабль, полыхающий ярким костром, подытожил уже громким голосом, обращаясь к стоявшим в боевой рубке «Баяна» офицерам.

— Похоже, господа, это «Акицуца», либо «Сима», или похожий на него «Акаси», — Евгений Иванович знал о чем говорил — японский двухтрубный крейсер вряд ли был из отряда быстроходных больших крейсеров, прозванных русскими моряками «собачками» за то, что постоянно несли дозорную службу у Артура, как будто псы что-то вынюхивали. И вооружены они были весьма прилично, почти не уступали «Баяну» — те же две восьмидюймовые пушки в носу и на корме, да полдесятка скорострельных 120 мм орудий по каждому борту. Так что будь перед ними «Такасаго» или «Кассаги», шел бы бой почти на равных, а не это сладостное для души, практически библейское «избиение младенцев».

Корпус «Баяна» содрогнулся в очередной раз — крейсер дал полный залп — два восьмидюймовых и четыре шестидюймовых снаряда отправились в недолгий полет. Японский корабль горел, представляя собой великолепную цель, промахнутся в которую с десяти кабельтовых, всего то одной морской мили было невозможно — фактически стрельба шла в упор. А вот ответных попаданий немного, от каждого русский броненосный крейсер только слегка вздрагивал — калибр явно не восемь дюймов, а 120 мм пушка, вряд ли больше. Хотя пару раз ощутимо тряхнуло, чувствительными оказались прилеты шестидюймовых «подарков».

— «Тацута» тонет, «Аскольд» ее в море «затоптал»!

— Или «Чихайя», — сварливо отозвался капитан «Баяна» Вирен, он во всем любил точность и порядок. — У японцев два двухтрубных авизо, похожих друг на друга.

— Один хрен, кого потопим, главное, что два вражеских крейсера, и неважно как они называются!

Понятное дело, что наместника, да еще полного адмирала никто не решился поправить. Да и зачем — формально Евгений Иванович полностью прав. Авизо, то есть посыльное судно, относилось к типу небронированных крейсеров, водоизмещением полторы тысячи тонн, как тот же старый «Забияка», но новой постройки и со скоростью в двадцать узлов. И вооружены они были двумя 120 мм пушками, да полудюжиной 47 мм мелкокалиберных скорострелок, абсолютно бесполезных против бронированного корабля и опасных лишь для маленьких миноносцев.

Построенный в Германии «Аскольд» был вчетверо больше своего противника по водоизмещению, плюс четыре узла превосходства в скорости, броня, и главное, огромное превосходство в бортовом залпе из семи 152 мм и шести 75 мм пушек. Так что немудрено, что боя фактически не было — противостоять русскому крейсеру его противник просто не мог, и был за четверть часа превращен в полыхающий костер, который погас, стоило авизо повалиться на борт и уйти под воду.

«Сума» или «Акаси» еще держался на воде, хотя полыхал от носа до кормы. Из его двух 152 и трех 120 мм пушек, которыми он стрелял в начале схватки на один борт, были заметны вспышки только одного орудия. И то раза два, за три последних минуты.

Надо отдать должное японским морякам — отчаянно сражались, стараясь прикрыть конвоируемые транспорты. Но вся их отвага оказалась бесполезной. К трем «толстым купцам» уже направился крейсер «Новик» с двумя «соколами» 2-го отряда — имея вдвое больший ход, они легко нагнали удирающие транспорты. И темноту ночи на горизонте вскоре разогнала вспышка пламени от мощного взрыва…

— Ваше высокопревосходительство! Радиограмма с «Новика» — потопили три транспорта и малый миноносец. С норда приближаются вражеские корабли, открыли огонь из восьмидюймовых пушек!

Алексеева пробрала невольная дрожь — все правильно, гибнущие японские успели передать радиограмму, и на помощь адмирал Того сразу отрядил серьезные силы. Это ни какие-нибудь «собачки», скорее броненосные крейсера, бортовой залп которых весит вдвое против «баяновского». Связываться с таким противником себе дороже, и в бегстве нет ничего зазорного — свое дело русские крейсера сотворили, достигнута первая победа в этой войне над японцами, а она дорогого стоит.

— Роберт Николаевич! Курс на Артур, ход двадцать узлов! Поздравляю вас, господа, с первой победой! Мы утопили два крейсера и миноносец, а с ними три транспорта, набитых боеприпасами и войсками. Теперь надо отходить и надеяться, что наши миноносцы также успешно атаковали неприятеля у Бицзыво! Передать приказ на корабли — идем обратно, возвращаемся с победой. «Соколам» выловить японцев для допроса, а остальных пусть спасают корабли Того, они на подходе…

Алексеев устало откинулся на мягкую спинку кресла — кожаная обивка протяжно заскрипела. Командирский салон, любезно уступленный Виреном наместнику, роскошеством не отличался, все же боевой корабль, а не яхта, но был вполне удобный

Евгений Иванович отхлебнул из чашки «адмиральского» чая, наполовину состоящего из душистого мартеля, пахнущего яблоками. Коньяк привел его в благодушное настроение, и можно было подумать на досуге. Переборки перестали вибрировать — Вирен скинул ход до пятнадцати узлов, противник отстал, не преследовал — видимо вылавливали из холодных волн моря сотни утопающих — солдат десанта и экипажи кораблей. Потому спешить было некуда, Порт-Артур на подходе, и скоро крейсера войдут в зону обстрела батареи Электрического утеса — под ее пять десятидюймовых пушек даже японские броненосцы старались не подставляться.

— Я рискнул, поставил на карту и сорвал весь банк, — наместник сощурил глаза, ему сейчас было благостно. Отчаянный ход он сделал, что и говорить, хотя Витгефт его всячески отговаривал. Не командующий он по характеру, не на своем посту, но другого поставить нельзя — Вильгельм Карлович все же был начальником его морского штаба, и каких-нибудь «взбрыков» от него Алексеев не ожидал.

Результат подготовленного буквально «на коленке» первого ночного выхода крейсеров, совершенного после несчастной трагедии «Петропавловска» оказался настолько успешным, что сейчас Алексеев пребывал в эйфории. Теперь нужно правильно доложить о результатах, чтобы в Петербурге их оценили по достоинству. Но вначале в газетах должны раздуть успех до пламени большого костра — все же потоплено два крейсера и миноносец, а ведь эти корабли разными бывают. Тут главное дело приоритеты расставить нужные, а там общественное мнение на его сторону полностью встанет — ведь всей России настоятельно нужны хоть какие-то победы!

— Так что Георгий 3-го класса мне обеспечен — меньшей награды давать никак нельзя, не положено по статусу!

Отпив глоток «чая», пробормотал Евгений Иванович — видение белого креста на шейной ленте, самой почетной боевой русской награды, просто завораживало. А ведь он станет первым кавалером столь высокой степени в этой войне, причем в любом случае. Возможно, за участие в отбитие ночных атак брандеров ему дадут орден святого Александра Невского с мечами, а за нынешнее дело Георгия на шею, ибо крест в петлицу, как сказали бы раньше, ему не положен — слишком высок чин, все же полный адмирал, три «орла» на погонах. Или наоборот, что тоже может быть — любой вариант устраивает, а чин генерал-адмирала ему не «светит» ни при каких раскладах. В «морских фельдмаршалах» дядя царя сидит, по прозвищу «семь пудов августейшего мяса» — русские моряки всегда славились остроумием.

— Может, миноносцы Елисеева кого-то еще потопят у Бицзыво? Тогда вообще будет хорошо! Так, пожалуй, Фока не наказывать надо, а награждать, даже если он неудачно сразиться с японцами. Дело оно такое, старика нужно отметить, обласкать, а потом убрать за ненадобностью — от возраста слабоумие началось. Хм, а ведь я его на три месяца старше? Ладно, пусть служит, лишь бы его японский десант не побил. Надеюсь, ума хватит, чтобы отступить вовремя и сохранить войска.

Евгений Иванович задумался — в его положении наместника и главнокомандующего приходилось учитывать все нюансы. Негласно полагалось, что если подчиненный за победу или храбрость в бою получал высокую награду, то его начальник неизбежно представлялся к более статусной, хотя к победе мог не иметь никакого отношения. Недаром Стессель рванул к перешейку, что борзая собака, на поезде, чтобы успеть примазаться к победе, если ее Фок одержит. Или тут же на месте смягчить последствия, вывести своего друга, как все говорят, из-под наказания, в случае поражения. А потому «хозяина Квантуна» нужно опередить и наградить Фока самому, причем щедро, «приласкать», так сказать. А там и перетянуть на свою сторону, ибо Стессель твердо держится за военного министра Куропаткина, командующего Маньчжурской армией.

Политика — оно дело такое, все нужно учитывать

!

Глава 12

Шесть больших миноносцев под Андреевским флагом резали морские волны своими форштевнями. Странная это была группа кораблей, наглядно символизирующая состояние русского флота. Головной миноносец под брейд-вымпелом командира 1-го отряда Елисеева был английской постройки — «Боевой» был единственным из русских кораблей, построенным на верфи «Туманного Альбиона». За ним шли внешне похожие на него, но разные по конструкции «Беспощадный» и «Бесшумный», детища фирмы «Шихау», что в Германии. Следом тянулись «Властный» и «Грозовой», четырех трубные красавцы, вот только капризные как дамы на их родине — построила французская компания «Форж и Шантье», та самая, которая передала России единственный броненосный крейсер Порт-Артурской эскадры «Баян», на котором ушел в ночной поиск адмирал Алексеев.

Последним кое-как поспешал «Бойкий» построенный Невским заводом, и Елисеев уже несколько раз ловил себя на мысли, что этот «дестройер» лучше было бы не брать. Он и его «собрат» по 1-му отряду «Бурный», были настолько скверно построены, и имели крайне ненадежную машинную установку, что ломались постоянно, и на ремонте стояли намного чаще, чем выходили в море.

Хуже них были только «соколы» из 2-го отряда — дюжину миноносцев привезли в разобранном виде из Петербурга и собрали уже в Порт-Артуре. Контрактную скорость никто не выдал, сборка была произведена из рук вон плохо, поломки и аварии, и вооружены были слабее, чем «дестройеры» зарубежной постройки. И хотя все числились однотипными, но различий имели массу, словно их все на «глазок» делали.

Тяп-ляп, вот вам кораблик и отвяжитесь!

А ведь морякам на них предстоит воевать и умирать!

Разнотипность кораблей с разными техническими характеристиками была настоящим бичом русского флота. Взять броненосцы — шесть кораблей четырех разных типов. Новейшие «Ретвизан» и «Цесаревич» построены иностранцами — первый в Америке, второй во Франции. Оба имели мощную артиллерию и серьезное бронирование, весьма приличную дальность плавания, максимальную скорость хода в 18 узлов. Жаль, что сейчас они ремонтируются — из-за бестолковости начальства получили по торпеде в первую ночь войны, хорошо, что не утонули.

Следующие два броненосца можно характеризовать исключительно матерно, ибо нормальные слова подобрать трудно. Кому-то под столичным «шпицем» Адмиралтейства моча в голову ударила, причем мощной струей, как из брандспойта — если есть крейсера «истребители торговли», то почему бы не соорудить скоростной броненосец для этой задачи?!

Сказано — сделано, построили на отечественных заводах эти высокобортные корабли, водоизмещением как «Ретвизан», а стоимостью в полтора раза дороже. Котлы оказались на диво прожорливы, а гигантского запаса угля в ямах в две тысячи тонн едва хватало на переход в пять тысяч миль, хотя надеялись на все восемь. И скорость оказалась обычной — те же 18 узлов при гораздо более частых поломках. За все надо платить — рассчитались уменьшением главного калибра с 12 дюймов до 10, и уменьшением площади бронирования. Причем «Победа» имела совсем иную артиллерию ГК, чем «Пересвет» — решили поставить пушки новой конструкции. Жаль только, что броненосец «Победа» подорвался на мине в тот злосчастный день, когда погиб «Петропавловск» — однако большое водоизмещение и лучшая конструкция не позволили кораблю потонуть.

Единственный плюс — относительно хорошая мореходность за счет приподнятого полубака, и возможность стрелять при волнении. Но это слабая компенсация за массу серьезных недостатков, главный из которых один — эти корабли не могли противостоять противнику в боевой линии, ибо бортовой залп был вдвое меньше по весу, чем у того же «Микасы», флагмана адмирала Того.

«Собратья» погибшего «Петропавловска» строились долго, на них всячески пытались «экономить», и первым делом на водоизмещении. А корабль ограниченного тоннажа имеет и ограниченные боевые возможности. Русские кораблестроители постарались изощренно — вооружение оказалось солидное, точно такое же, как у иностранных образцов. Бронирование вышло намного толще, но так как плиты закаливали по старым методам, то способность противостоять попаданиям была не лучше, чем у того же «Ретвизана», да и площадь борта была прикрыта стальными плитами куда как в меньшей пропорции. Расплатились вдвое меньшей дальностью плавания, сократив запасы угля, и скоростью — «Полтава» едва набирала 16 узлов, а «калека» «Севастополь» ход и в 14 узлов держал плохо.

Эти два корабля были той самой пресловутой «гирей на ногах» — ведь скорость эскадры определена ее самым тихоходным кораблем. Так что ни догнать японцев, ни удрать от них, русские корабли не могли — а потому лучше в море не выходить, во «избежание», так сказать. Тем более, что в строю только трое — «Пересвет» и два «тихохода» — любой выход в море для них сродни самоубийству — ведь у японцев шесть броненосцев, качественно более лучших и сильных…

— Не победим мы, если только чудо не случится, — пробормотал капитан 2-го ранга. Елисееву уже исполнилось сорок лет, разменял пятый десяток, а это такой возраст, когда в чудеса уже не верят. Та обстановка, которая царила на эскадре, откровенно удручала. С гибелью адмирала Макарова боевой дух угас, потух как свеча. Даже «миноносники», что раньше рвались в драку, откровенно приуныли. Однако последнюю атаку брандеров все же отбили, потопив десять груженых пароходов, не дам им заползти под «Тигровый хвост» — тогда был бы конец эскадре. Ибо затопленные на фарватере транспорты наглухо перекрыли выход из внутренней гавани русским броненосцам, запечатав их там на долгие месяцы.

Сегодня ситуация кардинально ухудшилась. Появления массы вражеских транспортов у Бицзыво означало одно — десант блокирует Порт-Артур с суши, предстоит осада. Единственный шанс нанести потери вражеским войскам — это торпедировать транспорты с солдатами. Выходить в море с шестью «дестройерами» было страшно, но «соколы» 2-го отряда просто не дойдут до Бицзыво, вернее, не хватит угля на возвращение, если идти полным ходом. А такое более чем возможно — японские «дестройеры» всегда стремились догнать и уничтожить орудийным огнем своих русских «коллег», так как имели большую скорость, и вооружены были сильнее.

Так что потери на отходе могут быть серьезные, ведь при атаке возможны повреждения, и самое страшное получить снаряд в котельную установку. И маленький корабль водоизмещением в четыреста тонн, не только потеряв ход, но и снизив его до двадцати узлов, будет обречен — «затопчут в волны», если фигурально, а не матерно выражаться.

Но идти было необходимо, и они атакуют неприятеля, и первым делом транспорты — там солдаты, пушки, пулеметы, лошади и многие тысячи тонн снаряжения и боеприпасов. Это куда важнее отправить на дно, чем потопить даже вражеский броненосец. Тем более, что наместник заранее приказал оповестить команды, что шесть батальонов русских стрелков приняли бой с вражеским десантом и надеются на помощь. И он сам выйдет в море с быстроходными крейсерами, чтобы нанести по противнику удар.

— Сам погибай, но товарища выручай, — пробормотал Елисеев, и усмехнулся — его матросы снова рвались в бой, как при «дедушке». Тем более в минную атаку на Бицзыво они не одни пошли — от Дальнего первыми вышли два минных катера, и ударить должны точно по времени, согласованно, и до срока осталось всего полчаса.

Да и наместник все же не на убой их бросил — в случае повреждений миноносцам приказано идти к Талиенваню. Пройти через проходы в минном заграждении — там будут ждать две самых сильных канонерки — «Гремящий» и «Отважный». А затем уйти вглубь бухты, встав на якоря в порту, под защиту береговых батарей.

Вот только в глазах их командиров, капитанов 2-го ранга Николаева и Лебедева, Евгений Пантелеевич увидел животный страх — идти к Дальнему они оба не хотели. Но пришлось, когда адмирал Алексеев пригрозил позорным увольнением без мундира и пенсии. Деваться офицерам было некуда — если главнокомандующий сам идет в бой, ведет крейсера, то им тоже воевать надо, ведь за трусость можно и под суд попасть, а приговор будет безжалостный. Но еще хуже несмываемый позор!

Хотя кто знает — для людей, лишенных чести, и позор не страшен, но тогда зачем носить на плечах погоны?!

Глава 13

— Мы чужие на этом празднике жизни, — пробормотал Фок, старательно слушая звуки ночного боя, и впервые в жизни морского, ибо всю свою боевую молодость воевал исключительно на суше, крупные реки довелось не раз форсировать, а после войны через 28 лет и «большой канал». А вот слушать, а иногда видеть, морской бой ему еще не приходилось.

— Семь торпед взорвались, значит, цели нашли свои, у берега ничего не громыхнуло. Стрельба ведется из мелкокалиберных пушек и трехдюймовок, — для видавшего виды военного определить на слух калибр работающей артиллерии легко, а потому, когда зачастили тяжелые «взбухи», Фок понял, что русским миноносцам пришлось туго. Они нарвались на японские крейсера, что стояли в охранении многочисленных транспортов — 152 мм и 120 мм всяко разно отличишь от всякой «мелочи».

— Тяжело парням приходится, пора им ноги уносить…

Набег русских миноносцев (не китайцы же в ночной бой ввязались) на Бицзыво порядком удивил Фока — ведь в истории русские моряки сидели тихо в Порт-Артуре, как мыши под веником. Только сетовали на злую судьбу и утирали сопли, до дрожи боясь выйти в море. Хотя в составе русской эскадры были три быстроходных крейсера, что могли навязать бой легким силам противника, попытаться «раздергать» их.

Ведь по большому счету, соревноваться с ними в скорости могли только четыре японские «собачки», каждый из которых по отдельности была слабее не только «Баяна», но и «Аскольда». «Новик» тут можно не учитывать, но его шесть 120 мм орудий были смертельно опасны даже для крупных миноносцев, которым он почти не уступал в скорости — недаром этот крейсер именовали порой «чехлом для машины». А при небольшом волнении мог запросто догнать любой миноносец — все же три тысячи тонн водоизмещения и триста — есть разница?!

Но что было, то было!

Так что диверсии против транспортов с десантом не предпринимали. Впрочем, точно так же вела армия, выполняя строжайший приказ Куропаткина — в бой не ввязываться, чтобы не понести потерь. А те отдельные батальонные командиры, что по собственной инициативе пытались придвинуть свои роты к месту высадки, одергивались собственным начальством — самое худшее, что может быть для инициативных командиров. Странная война шла — в «поддавки». Причем только с одной стороны — русской, а противник такой дурью не маялся.

Трудно понять логику Куропаткина в этой войне — все, что шло во вред русской армии, он ухитрился проделать. Ведь любому военному ясно, что противнику нельзя давать ни малейшей возможности уцепится за плацдарм, нужно сразу же скидывать вражеский десант в море — атаковать и еще раз атаковать, бросая все, что под рукою — артиллерию, пехоту, танки. Понятно, если у врага подавляющее господство в воздухе, у берега линкоры, что лупят из 16-ти дюймовых орудий, а из танкодесантных кораблей по аппарелям сходит на берег бронетехника.

Тут ничего не сделаешь, лихим наскоком врага не уничтожишь! Так на дворе сейчас начало 20-го века, а не середина и тем более не окончание тысячелетия, иные реалии!

Десантных транспортов специальной постройки сейчас попросту нет, высадка идет «пещерными» способами, что апробировали флибустьеры Моргана. Солдат просто сгружают с бортов в баркасы и катера, и они направляются к берегу. С лошадьми, артиллерией и грузами поступают также — быстрые способы постройки причалов здесь неизвестны. Артиллерийская поддержка десанта предусмотрена, только ведение огня на примитивном уровне — бинокль и прямая наводка — «вижу врага, стреляю».

О заградительном огне не ведают, как о переносе, средства связи примитивные — компактных радиостанций нет, да тут не каждый крейсер радиосвязь имеет. В лучшем случае обходятся набором сигнальных флагов, что на мачтах, что в руках матроса.

Без нормальной связи идет сплошная лотерея, а не высадка, если противник догадается поставить свои пушки на закрытые позиции. И вообще — при таком обеспечении подобные операции очень рискованны, если оппонент действует решительно и быстро, блокирует плацдарм с суши и наносит удары своими морскими силами по скоплению транспортов.

Генерал Куропаткин и командующий флотом Витгефт в прошлой этой истории не сделали ровным счетом ничего, играли в поддавки, хотя имелись вполне реальные шансы на успех…

Японцы не стали ждать отлива, сразу начали десантирование, как только наступил рассвет. Фок внимательно рассмотрел вражеский флот — четыре транспорта притоплены, чуть ли не под планшир — видимо их торпедировали русские миноносцы. Одно небольшое судно на бок прилегло — глубины мелкие, не затонуло полностью, хотя народ соленой воды вволю нахлебался. И все — других результатов атаки он не увидел.

Крейсера — а их хищные силуэты распознать было легко, немного придвинулись к берегу, но версты две с половиной расстояния до них было, никак не меньше, а это серьезно облегчало ситуацию.

Скорострельных трехдюймовок было всего на две батареи, и получены пушки артиллерийской бригадой месяц тому назад — так что расчеты успели подготовить, и провести учебные стрельбы. Орудия стояли в трех-четырех верстах от морского берега, на отдалении, за возвышенностями. Для них успели подготовить закрытые и открытые позиции, к тому же число батарей «удвоилось». Просто две громоздкие батареи по восемь орудий превратились в четыре, более маневренных, по опыту первой мировой войны. Сакральное число в четыре пушки, выведенное после кровавых боев. Тем самым, при хорошей огневой производительности и достаточного количества снарядов, значительно вырастали шансы на успех — подавить четыре батареи на широком фронте для японцев будет гораздо тяжелее, чем две.

А вот батарея 87 мм пушек была придана повзводно батальонам — им предназначалась доля противоштурмовых орудий, для стрельбы в упор картечью и обстрела гранатами. Понятное дело, что их будут обстреливать в первую очередь — но такая жертва была необходимой, кому то нужно принять на себя залпы с крейсеров. Но тем самым обеспечивалась вполне «комфортная» стрельба из скорострельных пушек.

Пулеметы были расставлены для ведения самого страшного фланкирующего огня, прицел чуть выше или ниже в такой ситуации промахов не дает, пули всегда найдут себе жертву. Большого труда стоило объяснить расчетам что от них требуется — к изумлению Фока стрелять они умели, но о тактике не имели никакого представления. Да и сами пулеметы представляли собой нелепые конструкции, высотой почти с трехдюймовую пушку — сплошные проблемы в маскировке…

Баркасы приближались к берегу, но таких было немного — видимо попадали на глубокие места. Самые большие из весельных лодок встали, не дойдя до берега версту — солдаты дружно посыпались в море, и медленно пошли к берегу, по грудь в воде, держа винтовки над головою. Сигнала для открытия стрельбы не требовалось — как только первый баркас уткнется в берег, то противоштурмовая пушка сделает выстрел, и сражение начнется.

Но пока вокруг стояла полная тишина — стрелки даже не высовывались из наспех отрытых окопов, не любопытничали, чего Фок особенно опасался — вдруг найдется глазастый сигнальщик с хорошим биноклем, да заподозрит неладное. Русских всадников японцы видели, но не обращали внимания и огня не открывали — сотня верховых не противник для восьми батальонов, что первой волной пошли на берег.

Орудийный выстрел прогремел далеко на правом фланге, и сразу же началась стрельба из винтовок и пулеметов по всему фронту. Александр Викторович прекрасно видел всю картину — идущие по морю японцы стали падать в воду и при этом редко кто из солдат всплыл на бурлящую поверхность. С баркасов падали в воду сраженные пулями японцы — путь на берег в этих ладьях Харона для них стал недостижимым, если только не на противоположный берег Стикса.

Заговорили трехдюймовки, взявшие сразу максимальный темп — каждые восемь секунд гремели залпы. В небе над армадой лодок стали вспухать белые клубки шрапнели — тысячи смертельных шариков обрушились на водную гладь, осыпая заодно лодки с сидящими в них людьми. Но эта радостная картина избиения врага длилась с минуту, не больше.

Японские крейсера начали стрелять, борта окутывал белый дым от сгоревшего пороха. И десятки снарядов стали падать как на берег, разнося русские позиции, так и в белую пену прибоя — недолеты оказались для японских солдат страшнее русских пулеметов…

Глава 14

— Банзай!

Со стороны разрушенной деревни в очередной раз послышался боевой японский клич — сражались самураи отчаянно, тут надо отдать им должное. И что самое плохое, так это то, что потери в русских батальонах намного превысили все сделанные Фоком перед боем предварительные расчеты. От осознания этого страшного факта Александр Викторович забористо выругался, поминая в емких словах все перипетии начавшегося уже затухать сражения, да и пора бы — вечерело, сгущались сумерки.

— Потерпите немного, ваше превосходительство, — ругань генерала принял на свой счет младший полковой врач, с узкими погончиками коллежского асессора — чин равный капитану.

— Да это не на ваш счет, милейший, то японцам на памятку, — сварливо отозвался Фок. Ему сейчас было стыдно, сомлел как девица, получив острыми осколками камней по лицу, да здоровенным булыжником по руке — спасло, что часом тому назад взрыв снаряда в тридцати шагах случился, но стенка фанзы защитила. Однако контузило изрядно, в ушах до сих пор звенело, болела голова и накатывала волнами тошнота.Один из последних выстрелов корабельной пушки, как намек какой-то от судьбы.

Везение выручило в который раз — остался жив и практически здоров, а вот соседнюю фанзу в развалины превратило, что стали братской могилой для десятка раненых солдат. Охотники из команды 13-го полка на руках утащили его в лощину, где в небольшой китайской деревеньке расположился главный лазарет полка — ПМП, короче.

— Сколько раненых приняли?

— Более полутысячи, ваше превосходительство, это только наших солдат. Да китайцы с нестроевых команд поступали, потери у них большие, ими сейчас занимаются, после наших.

Врач посмотрел на Фока гневным взглядом, тот лишь вздернул подбородок — именно он отдал перед боем этот жестокий приказ. В первую очередь заниматься только строевыми чинами, все остальные подождут, особенно китайцы. Прямой на то имелся расчет — сохранить как можно больше тех, кто ведет бой, ибо рассчитывать на пополнение не приходилось. И усталый врач, видимо, понял, что не стоит сейчас упрекать генерала.

— Вам в Дальний уехать надо — там установка Рентгена имеется — похоже, лучевая кость треснула, — отозвался врач, заканчивая перевязку. Травмированную руку уже уложили в лубок, стянули повязкой. А голову обмотали таким количеством бинта, что она походила на тюрбан, где на белоснежной ткани выступили хорошо видимые красные пятна.

— Обойдусь, — мотнул головой Фок в сторону длинной шеренги тел, выложенных у ската — десятка три тех, кому лекари не смогли помочь. Умершие от ран были накрыты шинелями с головы, только из-под полы торчали ноги — у кого в сапогах, где без обуви, а несколько вообще безногие.

— Им уже не поможешь, но живым еще можно. Просто каждый должен выполнить долг до конца — вы, я, офицеры, стрелки, канониры. А вон те его уже исполнили — погибли в бою! Вот и все!

Фок поднялся на ноги, Кузьмич приспособил ноющую руку на «косынку», завязав на шее концы узелком, подтянул рукав кителя. И набросил на плечи уже почищенную генеральскую шинель с характерными красными отворотами. АИ попытался поддержать пошатнувшегося Александра Викторовича по руку, но тот недовольно отпихнул денщика. Обвел взглядом лазарет, где делали перевязки — он был заполнен запахом крови, истерзанной плоти, страданий и смерти. В углу огромная куча обрывков нательного белья, окровавленного обмундирования, фуражек и сапогов. А вот шинелей не было — к лазарету безостановочно подъезжали повозки и раненных спешно увозили на станцию, там стояли три поезда для их транспортировки в Порт-Артур и Дальний. В первом имелись госпитали, а во втором была самая хорошо оборудованная больница на всю Маньчжурию, с европейскими врачами и персоналом, а также санаторий, что тоже мог принять раненых.

И покачал головой еще раз. Повозок для транспортировки раненых солдат едва хватило, хотя он заблаговременно приказал их реквизировать у китайцев, зарезервировав двойное комплект. Никак не ожидал, что обстрел корабельной артиллерией полевых позиций окажется настолько действенным. Японские корабли стреляли по всему, что видели и не видели, такой канонады и на фронте редко приходилось слышать, только когда артиллерийские дивизии прорыва за спиной становились. Но там пушки чуть ли не колесо к колесу стояли, включая «сталинские кувалды».

Город Бицзыво был разрушен и горел, причем японские снаряды при попадании давали ядовитый зеленоватый дым и сильный жар с пламенем, в сочетание с мощным фугасным взрывом. Да и все селения по побережью перестали существовать — будто огненное цунами прошло.

— Что за хрень?!

Фок наклонился и поднял с утрамбованной земли толстый стержень, с окровавленным острием. Он походил на арбалетный болт, только более тяжелый и увесистый.

— С кораблей стреляли, — равнодушно произнес врач, и пояснил. — Ногу пришлось ампутировать, но уже не спасли — от большой потери крови умер. Жаль солдатика, все маму поминал.

— Живых жалеть нужно — им еще воевать и воевать, — бросил Фок и вышел из фанзы. В голове, как костяшки счетов, хладнокровно проводился подсчет потерь. Формула простая — на трех раненых солдат в обычном бою приходится один убитый. С двух полков тысяча получается, да убитых три с половиной сотни, не меньше. Если артиллеристов добавить, то на круг можно полторы тысячи кровавых потерь положить.

Много?!

Вполне терпимо для долгого боя потерять из семитысячного отряда больше 20% личного состава, каждого пятого. В сорок первом году дивизии за день сгорали как свечки, но вот в конце войны за такую убыль по голове не погладили, по ней надавали бы крепко и с командования могли снять. Недопустимы такие потери, ведь в большей массе гибнут те, кто ведет бой. А если послезавтра японцы надавят, то придется горестно восклицать вслед за царем Пирром его бессмертное высказывание.

— Где японцы еще держаться?

Выйдя из фанзы, Фок задал вопрос поджидавшему его старшему адъютанту капитану Романовскому, стоявшему рядом с коляской — время автомобилей для генералов настанет только через десять лет, с началом мировой войны. А пока лошади есть главное перевозочное средство вне железных дорог, автомобили еще редкость несусветная.

— У «хунчи» зацепились, — выговорить длинное китайское название никто из русских офицеров не мог, а потому «прилепили» сокращенное название. — Пара рот в фанзах за мысом оборону заняли, дерутся яростно. Полковник Савицкий собирается их штурмовать, а то завтра японцам будет легче за берег зацепиться, и десантом поддержать…

— Ерунда, на море взгляни! Транспорты и крейсера от берега отходят, шторм приближается, а это на сутки! Так что торопиться не стоит — мокрые и голодные, да еще дождь пойдет и станет совсем холодно, они к утру сами вымерзнут, и вся ярость пройдет.

— Корабли их обстрел давно прекратили, — пожал плечами Романовский, — действительно шторм будет, какая тут высадка.

— В полк поехали, а там и посмотрим как «хунчи» эту брать, — при помощи адъютанта Фок уселся на сидение, рядом присел адъютант, и возничий тронулся, прикрикнув на двух сытых лошадок. Десяток казаков конвоя окружил коляску, в своих мохнатых папахах забайкальцы выглядели весьма импозантно. Всего в подчинении пока был один взвод, так и мало их было в Квантуне — всего одна сотня, и та в конвое Стесселя.

— Побили китайцев множество. Как обстрел начался, они отовсюду побежали, а японцы по ошибке по ним стрелять начали. Пометались со стороны в сторону, вот их заметили и накрыли.

Романовский показал на лежащие вдоль обочины тела в характерных синих халатах — их было несколько десятков — стариков, мужчин, женщин, детей. По всей видимости, накрыло беглецов у дороги, но тела просто оттащили в сторону, чтобы не мешать проезду.

Фок только стиснул зубы, промолчал. Александр Викторович не понимал, что с ним твориться, откуда появилась непонятная жестокость. В смерти этих несчастных виновен именно он — приказал не выпускать с фанз местных жителей до начала боя. Именно по ним начали стрелять японцы — слишком лакомая цель в виде бегущего «неприятеля». И снаряды, которые убили сотни ни в чем неповинных китайцев, не достались русским солдатам — а это снизило потери среди стрелков.

И в сердце сейчас не было ни жалости, ни покаяния, одна лишь суровая целесообразность, вызванная войной. И еще расчет на то, что неоправданная жестокость японцев, которую те проявили десять лет назад, и сейчас показали свое истинное отношение к китайцам, вызовет ответную ненависть к самураям. А, значит, более действенная поддержка русским будет обеспечена. Один голый расчет — словно лед в сердце появился.

В стороне слышалась ожесточенная ружейная стрельба, донесся выкрик «банзай» и громыхнула пушка. Там продолжался бой, над головами свистели пули, но на них никто не обращал внимания — как-то все быстро к этому привыкли.

Адъютант продолжал громко докладывать, с детским восторгом в горящих глазах, чуть ли не ногой притоптывая:

— Набили больше трех тысяч японцев, ваше превосходительство, на пять верст такое зрелище протянулось! Тела подсчитывают, потом китайцы похоронят. И трофеи приказано все собрать!

Романовский обвел рукою прибрежную полосу, буквально усеянную телами убитых солдат в синих мундирах с гамашами. Набегающие волны выбрасывали новые трупы — сколько японцев погибло от шрапнели и пулеметов, никто не знал, ибо все они утонули, и теперь море начало отдавать принесенные в жертву войне тела.

Однако на берегу царствовала не только смерть с ледяным дыханием Аида, но и богиня «викторий» Ника, в жертву которой приносятся трофеи — как на войне без них обойтись?

Сотни китайцев собирали оружие, боеприпасы, снаряжение и ценности под бдительным присмотром охотников. На выброшенных баркасах копошились стрелки, выгружая ящики, свертки, и как показалось Фоку — узнаваемые пулеметы «Гочкиса» и разборные части горных пушек. Подумал, что история немного изменилась — первыми на берег должна была высаживаться пехота с кавалерией, но последней в высадке не было, а вот пушки привезли. Так что крохотные изменения заметны, как та же ночная атака русских миноносцев. Вроде пустяк, но кто знает?!

— Одни убитые?! Где раненые, пленные?

Фок недоуменно выгнул бровь, натягивая на лицо маску искренности и непонимания. Все он прекрасно осознавал, как и адъютант, что отвел глаза в сторону. И как-то виновато доложил.

— В плен наши стрелки взяли трех офицеров и несколько солдат. А китайцы говорят, что раненых японцев нет, все убиты…

Глава 15

— Ногу держи разогнутой, на одной линии с винтовкой! Они должны быть прямыми как копье! Вот так!

Фок надавил на ногу худощавого китайчонка, и потому, как тот вскинулся, моментально понял, что к чему и усмехнулся. Все же если имеешь дело с неумелыми стрелками, то женщину от мужчины отличишь сразу. Взглянул на лежащего рядом китайца лет тридцати, с «пустым» взглядом смертника, и обильной сединой в волосах. Эти два китайца были похожи друг на друга чертами лица, и Фок начал догадываться, что к чему. Продолжая стоять на колене, наклонился и негромко произнес, снова на китайском языке, который за последние десятилетия той жизни стал забывать.

— Ты ведь из Люйшюня, «Вторая Дочь»?!

— Да, господин, — тихо произнесла китаянка — девчонке было лет семнадцать, еще бы, вскинулась козой, когда он ей надавил упругую ягодицу, правильно сдвинув ногу. А раз так, то соседний стрелок ни муж, или любовник, а брат, тут можно было не гадать.

«Вторая Дочь» это имя, обиходное, вроде милого семейного прозвища. Он произнес его навскидку и сразу угадал, сошлись домыслы с реальностью. Между братом и сестрой лет семь-восемь разницы в возрасте, а, значит, за это время у родителей могли появиться еще двое-трое детей, и по вероятности не только одни мальчики, но и девочки.

— Но как вы узнали его, господин?!

Никогда нельзя отвечать на женские вопросы. Всегда нужно надавить так, чтобы они отвечали на твои слова. Тем более, когда между ними сословная пропасть. И он уже не спрашивал, говорил сам, желая проверить свои догадки. Слишком правильно вела себя китаянка, и отнюдь не как горожанка, получившая домашнее образование, а девица из хорошей семьи, где ей не стали уродовать ступни.

— Твой брат из «тридцати шести» и вы решили сейчас посчитаться с японцами, спустя десять лет. Вот только стрелки из вас плохие, а для хунхузов это главное требование — тебя просто убьют, а сестру перед смертью изнасилуют. Лежите оба, пока я вам головы не свернул!

Фок говорил негромко, но настолько властно, что китайцы замерли, уткнув носы в землю. Понятно — в каждой роте были вот такие «нестроевые», набранные в суматохе. И что характерно, многие подобрали винтовки убитых и раненых русских солдат и принялись стрелять из винтовок по отчаянно сражавшимся японцам, что засели в фанзах.

Полковнику Савицкому Александр Викторович запретил штурмовать деревеньку, вокруг шла перестрелка, несмотря на сгущавшиеся сумерки, отнюдь не вялая. Имелись бы гранаты и минометы, то проблем не стало, но о таком оружии можно только мечтать. Ждали прибытия одного единственного 87 мм орудия — все остальные разбиты корабельными снарядами. Пулеметов осталась ровно половина из десятка, а спасительных скорострелок Путиловского завода потеряно семь из шестнадцати. Победа далась русским войскам дорого, высокую цену заплатили кровью. Но такова плата в войне, иная просто не принимается, и потери будут всегда.

— Будете служить мне, и я выполню ваше сокровенное желание. Отдай мне винтовку, незачем патроны переводить!

Фок вытянул руку из косынки. Сморщившись от боли, положил трехлинейку на крепкий сук, легонько потряс — винтовка легка как надо. Посмотрел, прищурив глаз — генерал, как многие старики, получил дальнозоркость, что было кстати. Покосился в сторону русских офицеров и солдат — все держались на отдалении, никто не подходил, видимо все посчитали, что генералу пришла в голову какая-то очередная блажь. Фок просто не хотел, чтобы кто-то услышал, что он бегло говорит на китайском языке.

— Видите, самурай с мечом стоит, рукой машет! Вон там, на середине улицы, где отблески пламени! Смотрите!

Прицелился, прикусив губу и сдерживая боль, плавно потянул спусковой крючок — раздался выстрел, приклад толкнул плечо. Фок отдал винтовку ошарашенной китаянке, чьи глаза раскрылись подобно цветку и стали вполне европейскими. И спокойно произнес:

— Вот так вы будете стрелять через месяц. Обещаю. Я беру вас себе, будете моими слугами и помощниками. А теперь смотрите, что будут делать с японцами, запомни это, один из тридцати шести выживших.

Десять лет назад самураи захватили Люйшюнь, и полностью вырезали население двадцатитысячного города. В живых осталось только 36 китайцев, каждому из которых повесили на грудь табличку с иероглифами — там приказывалось не убивать их, так как они в погребальной команде. А всех жителей зверски убили, чтобы таким ужасным деянием запугать китайцев. И сделали это по-японски обстоятельно — рубили катанами, демонстрируя ремесло фехтовальщика, который должен оставить от тела не меньше семи частей, но лучше больше, показав тем самым мастерство.

На это чудовищное преступление европейские страны никак не отреагировали, и потом так же спокойно примут «нанкинскую резню» и другие преступления японской военщины. Какое дело «цивилизованным народам» до восточной войны, где одни макаки убивают других обезьян?!

Пушка стреляла гранатами по фанзам, канониры старались попасть прямо в окно — глинобитные домишки лопались от взрывов как перезрелые тыквы. Подвезли «максимы», и японцам стало совсем худо, да и патроны у них заканчивались. Но сопротивлялись до конца, бросившись в последнюю атаку со штыками и мечами. Вот только в рукопашную схватку с ними вступать не стали, резанули из пулеметов…

— Вот этот меч, мой господин, — китаянка с братом, которого он называл по номеру, ибо с того дня парень сам «потерял» свое имя, стояли перед ним на коленях, склонив головы. Китайцы за два тысячелетия пропитались конфуцианским учением, а оно строится на ритуале, и не важно, чья власть на дворе — императоров или коммунистов. И почтение к старшим по возрасту и тем более статусу, у них в крови, и первым делом при воспитании и обучении в это время стараются привить манеры.

— Мы все семеро прошли обряд, как ты нам приказал, мой господин, — китаянка голосом выделила два последних слова, словно давая клятву, и он наклонил голову. Взял в руки японский меч с обычной офицерской рукоятью, но выдвинув клинок из ножен, только покачал головой — отличить кованную мастером сталь от фабричной выделки можно было моментально. Так самураи поступали часто, стараясь оставить при себе на военной службе старинные фамильные мечи.

— Это хорошо, я вас беру себе на службу, теперь вы мои слуги, а я ваш господин. И буду защищать вас всех, и заботиться.

Фок негромко произнес ритуальную фразу, подводя черту. Теперь он обзавелся китайцами, остатками прежде большого рода, вырезанного японцами. Двумя детьми бывшего вице-губернатора, если перевести китайский чин в привычное русское понятие и пятью их родовыми слугами — преемственность поколений, наподобие английских дворецких, имела место и у китайцев. А к ним в довесок ту полусотню бывших хунхузов, что они наняли себе на службу. Вот это были конкретные бандиты, но и своего рода патриоты — каждый имел к японцам личные счеты…

— Павел Иванович, китайцы показали себя достаточно хорошо, причем не только как носильщики. Некоторые взяли в руки винтовки и сражались вполне отважно. Таких храбрецов нужно отбирать и ставить в строй, к каждому прикрепить опытного солдата. Нам потери восполнять нужно — в ротах не двести штыков, а полторы сотни, и надеяться на скорое пополнение не приходится. Так что нужно набрать еще «носильщиков», а потом извлечь из них полезный воинскому делу элемент.

— А генерал Стессель не будет возражать?!

Начальник штаба быстро записал в свой блокнот несколько строчек и поднял на начальника дивизии красные, как у кролика, воспаленные от хронической усталости глаза. Двое полных суток без сна — в начале подготовка, потом марш, следом растянувшийся на пятнадцать часов бой, потом хлопотливая ночь, и не менее суматошный нынешний день.

Все прекрасно понимали, что получена лишь короткая передышка. Вовремя начавшийся шторм, о котором только Фок знал заранее, потому и принял решение дать бой, дал лишь отсрочку, и нужно хорошо закопаться в землю, подготовить настоящую оборонительную линию. А еще успеть освоить трофейное вооружение, которого оказалось, к удивлению всех, неожиданно много. Когда Александр Викторович утром прочитал сводку с длинным перечнем, то у него глаза чуть ли не на лоб полезли.

— Думаю, Анатолию Михайловичу такая идея очень понравиться, ведь китайцы вправе сами выбирать — или сваливать из Квантуна, или оставаться. А раз остались, то пощады им от японцев не будет — так что свой выбор они сделали, нам только нужно их обучить, принять на довольствие, откормить, вооружить, и правильно задействовать на поле боя. Но то дело будущего — шторм стихает, осталось несколько часов до рассвета, а там будем драться снова. Идите, Павел Иванович, вам еще нужно многое успеть!

Фок отпустил начальника штаба, а сам уселся на топчан, привалившись спиной к стене. Набросил на себя сверху солдатскую шинель, стараясь не потревожить, переставшую ныть руку, и прикрыл глаза. Хоть пару часов было нужно поспать — организм уже немолодой, ему отдых потребен…

— Куда они делись, мать их в душу в два загиба?!

Фок грязно выругался, не в силах поверить собственным глазам. Впрочем, в таком же состоянии полного обалдения пребывали тысячи русских, вывалившихся на берег, куда волны выбросили новую порцию в несколько сотен утопленников в военной форме. Никто не знал, радоваться или огорчаться — огромный транспортный флот с кораблями конвоя исчез, лишь на горизонте были видны несколько жидких дымков. В обе стороны по берегу были направлены конные разъезды, но неприятеля не было, как корова языком слизнула. Только «туши» пяти транспортов были немного пододвинуты к берегу, шестое судно непонятно куда делось.

— Так это что же выходит — теперь все мои знания не нужны, раз привычный ход войны так изменился?! Вот тебе и "перезалив" матрицы вышел, сам не ожидал такого!

Фок прикусил губу, потом дернул себя за бороду — действительно, а ведь привычной истории обороны Порт-Артура теперь может и не быть. Маленькая песчинка, если считать его самого, попавшего в результате эксперимента в другое тело, смогла если не заклинить, то изменить такт работы огромного механизма, каким и является война…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ "КВАНТУНСКИЙ ГАМБИТ" 24 апреля — 8 мая 1904 года Глава 16

— Наместнику я тебя не отдам на «съедение», пусть Алексеев только попробует снять с командования! Рапорт о сражении я немедленно напишу и отправлю Алексею Николаевичу. Победителей не судят, а ты ведь сорвал высадку десанта целой армии, нанеся японцам чудовищные потери и взяв огромные трофеи, о которых мы и помыслить не могли!

Стессель говорил горячо, блестящими глазами рассматривая полузатопленные японские транспорты, возле которых, как мыши вокруг сыра, сновали лодки и джонки. Из трюмов извлекали груды всевозможного имущества, грузили на подходившие суденышки, и те спешно отплывали к Бицзыво. Тысячи китайцев терпеливо ходили по грудь в воде, беспрерывно тыкая шестами — отлив позволил собрать множество утонувшего снаряжения и оружия, которые извлекали из ила. А вот трупов японцев практически не встречалось — человеческие тела легки, и во время шторма их либо выбросило на берег, или унесло в море.

— Я ведь сразился с японцами вопреки телеграммам Алексеева, и прямому на то запрету военного министра…

— Ты выступил к Бицзыво по моему приказу, — отрезал Стессель, — а им я как-нибудь объясню, что сдавать без боя принадлежащие Российской империи земли недопустимо! Но в следующий раз, Александр, ты хоть предупреждай меня о том, что затеял.

— Ты бы не поверил…

— Конечно, нет, сны оно дело такое, — честно признался Стессель, — оно ведь всяко разно бывает. Но ведь и не стал мешать, когда ты от Пуландяня полки к Бицзыво повел. Заподозрил просто, что дело неладно, сны ведь и вещие бывают, особенно когда ты с боем на реке Ялу угадал, да потом с ночной атакой брандеров. Так что, как только услышал, что сюда японский флот с транспортами подошел, а наместник с крейсерами в море вышел, решил к тебе отправиться. Но пришлось задержаться немного в Дальнем — там узнал результаты ночного боя, сам говорил с капитаном Елисеевым, что свои избитые миноносцы в порт привел. А теперь собственными глазами вижу, что приукрасил моряк свою атаку, заявил, что семь транспортов потопили с крейсером, да два миноносца.

— Преувеличил, — хмыкнул Фок. — Взрывов семь было, считали. Шесть транспортов потопили, только один куда-то делся — видимо в шторм на глубокое место опрокинулся. Насчет крейсера не знаю, не видел — но вполне мог до островов Эллиота, где сейчас адмирал Того тайную базу себе создал, дойти. А миноносцы маленькие, могли и затонуть — не искать же их под водою. А могли и соврать, ведь концы то в воде спрятаны.

Генералы рассмеялись, только Фок больше притворялся. Ему стало ясно, что старый приятель черпает информацию из его окружения, «стучит» кто-то. И хоть наедине они давно на «ты» были, и обращались по имени, но, видимо, более молодой Стессель, которому было всего 56 лет, прятал за спиной не кукиш, а камень, и тяжелый. И ведь хитрый гад — не вмешивался и ждал каковы итоги будут. Если бы японцы отряд разбили, то Стессель-душка Фока немедленно от должности отрешил, а в случае победы и сам на «коне» бы оказался — недаром про свой приказ заявил.

— Так что я Алексею Николаевичу такой рапорт отпишу, что Георгия 3-го класса за этот бой получишь непременно — это же какая славная победа одержана! И к чину генерал-лейтенанта представление направлю немедленно — ты хоть в этом Смирнова уравновесишь, навязали «штафирку» на мою голову, — Стессель выругался — отношения с комендантом крепости у него не заладились с самого начала — тот был выдвинут на эту должность по настоянию наместника. Карьерист без всякого сомнения — «академики» быстро прыгали по чинам, что белки с ветку на ветку, а этот и дня не воевал, в отличие от большинства артурских генералов.

— Не полагался бы ты, Анатоль, на военного министра, ибо сдаст от и тебя, и меня, — мрачно произнес Фок. — И будем мы с тобой на одной скамье подсудимых сидеть, а всю вину за сдачу Порт-Артура он на тебя переложит. А при этом ничем нам помогать не станет, наоборот, всякие вины мнимые добавит, когда гарнизон от голода, цинги и тифа загибаться начнет. Вот так то, тот еще подлец наш военный министр!

— Ох, ни хрена…

Стессель только охнул, выругался, и посмотрел в глаза Фока. И там видимо увидел что-то такое, что поверил его словам сразу же, потому что сильно побледнел, и прямо с лица спал. Наступило молчание — генералы только молча смотрели на море, оставаясь в одиночестве. Свитские и штабные к ним не приближались, держались на отдалении.

Начальник Квантунского укрепленного района хрипло задышал, и чуть дрогнувшим голосом спросил:

— Ты сон видел?!

— Да, Анатоль, потому и пошел маршем к Бицзыво. Иначе армия Оку через две недели была бы у Цзиньчжоу — а там укрепления не готовы. А Куропаткин тебе приказ бы отдал — отводить войска в Порт-Артур. И отступили бы в крепость на заклание.

Фок говорил чистую правду, так история и прошла в той реальности. И Стессель по какому-то наитию понимал, что сейчас ему говорят чистую правду, ибо побледнел еще сильнее.

— Гаолян не собрали, огороды не посадили, Дальний японцам со всеми складами достался. На припасах бы полгода продержались и все — зубы от голода на полку все бы положили. Японцы все корабли в гавани расстреляли бы из осадных мортир. А виноват, по словам Куропаткина, ты, Анатоль — что трусливо в крепость отступил, причем недостроенную. Чуешь, куда тебя подводит тот, которому ты доверяешь?!

Стессель захрипел, дернул подбородком, лицо из белого превратилось в багровое — и генерал принялся самозабвенно выражать свое отношение и к военному министру, и к суду, и наместнику досталось немало «теплых» слов. Хорошо, что ветер уносил слова в море, где копошились не знающие русского языка сотни китайцев.

— Теперь все понятно, Александр, хорошо что ты сюда пошел. Только давай уговоримся — как только тебе еще что-то приснится, ты мне первому скажи, не тяни. По-дружески прошу. Ну, Алексей Николаевич, изрядный ты шельмец, интриган!

— Еще какой, Анатоль. Это он тебе Смирнова специально подсунул, хотя мог тому дивизию дать. Но решил человека наместника к тебе специально сунуть, чтоб у нас в Артуре фронду тебе сделать. Мало моряков, так вот вам еще генерал с целым штабом.

Стессель выругался в очередной раз, помянув «ощипанную мокрую курицу» и «царственного ублюдка». И лишь немного успокоившись, задал сакраментальный русский вопрос, извечный как книга бытия:

— Что делать, Александр?

— Ты Георгия второго класса и чин полного генерала хочешь?! Первый класс с фельдмаршалом не гарантирую, но это ты легко достигнешь! Хотя и второе получить сможешь, если мы на Квантуне до конца войны удержимся. Дело только в твоей решимости, Анатоль!

— Ты говори что делать мне, я и так понимаю, что нам тут зубами держаться надо и крепость не сдавать.

— Думаю, японцы десант севернее высадят, у Дагушаня, там единственное место удобное, хотя и мелководье. Полторы сотни верст отсюда, и все триста от Порт-Артура. До устья реки Ялу рукой подать, а там армия Куроки. И начнут наступление через Далинский перевал — ты понимаешь зачем, или на карте показать?

— Не нужно, я эти места хорошо знаю, — ухмыльнулся Стессель. — Они тем самым отсекут корпус Штакельберга, что сейчас в Инкоу собирается от армии Куропаткина, что в Лаояне.

— Сражения не будет, Анатоль — Куропаткин прикажет барону отходить к Лаояну, и порт Инкоу будет сдан японцам без боя. Так что выбор у японцем простой. Им нужен порт с железной дорогой, а таких всего два. С Дальним у них не вышло, а Инкоу упадет как спелое яблоко с ветки. Куропаткин не станет драться, прикажет отступать. Нас отсекут окончательно, и мы окажемся в полном окружении.

— Понятно, — отмахнулся Стессель, и спросил:

— Когда это произойдет?

— Думаю, через три недели, не раньше. Дней десять японцы будут высаживаться и закрепляться. Здешний урок они усвоят, и будут много осторожнее. И десять дней на марши и бои на Далинском перевале, если у Куропаткина ума хватит там дать бой, и выход на железную дорогу между Инкоу и Лаояном. Да, три недели, не дольше. А этого времени мне хватит подготовиться, если никто мешать не будет.

— Действуй, как считаешь нужным — окажу тебе любую помощь, можешь быть в этом уверенным, — веско произнес Стессель. И немного помолчав, негромко произнес.

— Ты отвечай за оборону, Александр, а я возьмусь за подготовку к осаде, нам необходимо продовольствие, боеприпасы и пополнение. Прикажу раскопать под огороды каждый пригодный клочок земли, пусть китайцы ловят и солят рыбу, тут море вокруг. Боеприпасы выбью, успеют из Владивостока хоть что-то привезти, а вот насчет пополнения…

— А ты посмотри на китайцев, Анатоль, это же неисчерпаемый ресурс живой силы. Нужно только их правильно использовать. А стимул, причем в подлинном переводе слова, для них уже нашелся — японцы им этого никогда не простят, — и Фок показал на груды тел убитых солдат…

Глава 17

— Что вы так удивленно мой салон рассматриваете, Александр Викторович?! У меня складывается впечатление, что вы вагон будто узнаете, хотя, как мне помнится, я вас здесь не принимал.

— Померещилось мне, ваше высокопревосходительство, — осторожно ответил Фок, понимая, что сейчас вступит на «тонкий лед», который в любую секунду может проломиться под ногами. Однако нужно было рискнуть — генерал прекрасно понимал, что известный ход войны на суше уже не будет похожим в этом времени. Но один случай может произойти с высокой долей вероятности, так как тут будет присутствовать море, а не суша. И причем очень скоро, хотя назвать точную дату он бы не рискнул. Но счет шел именно на дни, не больше недели.

— Давайте без чинов, мы с вами погодки, и многое видели в этой жизни. Но все же, почему вы озираетесь?!

— Мне кажется, что я видел этот салон, — осторожно произнес Фок, разглядывая роскошное убранство, совершенно непозволительное, на его взгляд, для любого военного.

— Может быть во сне?!

Неожиданно резко спросил Алексеев, но Фок выдержал пристальный взгляд, так как был готов к такому повороту.

— Да, конечно, — он вздохнул с показным облегчением, проведя платком по лбу, вытирая капли пота. — Вы все равно не поверите, Евгений Иванович. Померещилось мне…

— И бой на реке Ялу вам тоже привиделся, и как полковник Лайминг погиб, пушки были с позиций сбиты, а протоиерей Стефан Щербаковский с крестом в руках солдат в атаку повел?! И атака брандеров в ночь на двадцатое число тоже привиделась, да так что вы точно смогли подсчитать японские пароходы. Почему вы об этом даре сразу мне не поведали?

— Я один раз сказал об адмирале Макарове, что он не вернется с выхода на «Петропавловске» — но кто мне тогда поверил? И говорил адмиралу Моласу о том, когда мы с ним о стратегии войны рассуждали — так Степан Осипович и своему начальнику штаба не внял. А ведь мог спокойно перенести свой флаг на другой корабль, да на тот же «Баян».

— Я понимаю вас, Александр Викторович, — Алексеев оперся на подлокотник мягкого кресла, и негромко добавил. — Кассандре тоже никто не вирил, и Троя погибла. А я после Бицзыво вполне доверяю вашему предвидению, и не сомневаюсь в вещих снах. Так что ответьте честно, Александр Викторович, что вы видели в этом салоне?

— Не поверите, Евгений Иванович, вы грязно ругались по какому-то пустяку, схватили вон то блюдо и вдребезги разбили об пол.

— Не может быть, — пробормотал адмирал, — это подарок императрицы Марии Федоровны. И что это за пустяк такой, раз я в ярость пришел, что забылся. Вы слова не помните?

— Ругань забористая, скажу вам прямо. Некоторые слова никогда в жизни не слышал. Если отбросить «термины», то вы поминали какого-то Иессена. Он взял извозчиком Стеммана, чтобы до Посьета в тумане доехать. И на бегу пропорол брюхо его «Красавцу», так что потроха у жеребца, я так думаю, выпали. Я же говорю, померещилось — из-за лошади, пустяка, в такое бешенство впасть…

— Это пустяк?! Какой извозчик, какая лошадь в тумане?!

Алексеев жутко побагровел, его лицо превратилось по цвету в перезрелый помидор, что мог лопнуть в любую секунду. Адмирал чуть ли не выпрыгнул с кресла, и схватил блюдо, драгоценный императорский подарок. Заорал, не сдерживаясь:

— Стемман командир крейсера! «Красавчик» не жеребец, а его «Богатырь», наш лучший бронепалубный крейсер! Вот кому Иессен днище в тумане пропорол! На берег спишу, на «извозчике» решил у меня покататься! Я ему покатаюсь, да он моря больше не увидит!

Такой отборный мат Фок в своей жизни ни разу не слышал — Алексеев действительно впал в бешенство. И с неистовой силой грохнул блюдом об пол — драгоценный фарфор брызнул осколками. И как бешеный носорог, адмирал, чуть не выломив дверь, выбежал из салона.

— Надо же, и не подумал бы, что так близко к сердцу примет! Блюду не повезло, все же царский подарок, — пробормотал Фок, понимая, что заготовленный экспромт удался — теперь «Богатырь» воевать будет, а не стоять в ремонте до конца войны. А контр-адмирал Иессен после аварии «Богатыря» и гибели в Цусимском проливе старого «Рюрика» получит от матросов едкое прозвище — «крейсерская погибель».

Жаль, конечно, неповинного сейчас контр-адмирала, но крейсер гораздо больше принести пользы сможет. Хотя, по большому счету жалеть не стоит — отбыть в туман на крейсере для совещания с армейским начальством вверх легкомыслия, граничащий с идиотизмом. Мог бы взять обычный миноносец — комфорт там, конечно, не адмиральский, зато бы успел вовремя, и крейсер целый остался. А так пофорсить захотелось…

— Ишь ты, извозчика нашел! Я ему покатаюсь!

В салон ввалился Алексеев, фыркая как тюлень. Багровость с лица немного спала. Наместник подошел к поставцу, извлек бутылку коньяка и два больших бокала, снова уселся в свое кресло и разлил янтарную жидкость во внушительные емкости до краев. Выхлебал свой бокал в несколько глотков как воду, вопросительно посмотрел на Фока, который даже не притронулся к алкоголю. И чисто по-деревенски наместник хлопнул себя ладонью по лбу, видимо вспомнив о привычках генерала.

— Простите, я забыл, что вы ничего крепче чая не пьете, и тот у вас зеленый, а не «адмиральский». Сейчас распоряжусь, — Алексеев позвенел серебряным колокольчиком и отдал распоряжение вошедшему адъютанту. А сам взял налитый Фоку бокал, и мелкими глотками отпил примерно треть, фыркнул с немалым облегчением.

— Успел телеграмму отбить, не знаю как в штабе, но почтмейстер на крышу залез и три трубы «Богатыря» в гавани увидел. И тут же обратную телеграмму отбили. Прошу великодушно простить, что заставил вас больше часа меня ожидать.

— Я понимаю, ваше высокопревосходительство, — отозвался Фок, скосив глаза на осколки фарфора, что усыпали пол.

— Александр Викторович, я просил быть без чинов. Вы сегодня снова сделали великое дело — завтра утром «Богатырь» должен был выйти в залив, на нем поднят адмиральский флаг. Теперь снимут — я не имею права рисковать напрасно, так как уверен, что вы обладаете даром предсказывать несчастья. Лучше поберечься, мы, моряки, суеверны — слишком часто сбываются приметы в океане, чтобы в них не уверовать.

Алексеев замолчал, отдуваясь — видимо, от сердца отлегло, а приличная доза коньяка расширила сосуды и инфаркт не состоялся. Но вся эта сцена показала, что наместник не только интриган и лукавый царедворец, было видно, что он действительно радеет за Россию. С таким можно было иметь дело, ибо на командующего Маньчжурской армии полагаться было совершенно нельзя — Алексей Николаевич некритически относился к своим иллюзионным планам ведения войны с японцами. И что самое плохое — старался все сделать сам, всячески подавляя инициативу подчиненных, и, понятное дело, не успевал ничего сделать толком. А так войны не выигрывают, ибо один человек, насколько бы он не был талантлив, не сможет уследить за всем. А когда не могут управлять с должной эффективностью, то прибегают к единственному средству, которое лишь кажется спасительным — контролю всего и вся, и начинают насаждать все новые и новые бюрократические структуры, созывать комиссии и бесконечные совещания.

А там могут только воду лить из пустого в пустопорожнее, что та же эвакуация Дальнего показала. За неделю ничего не успели толком вывезти, все решали с чего начинать эвакуацию. А совершенно обратный пример был показан спустя тридцать семь лет, когда огромные заводы, со станками, оборудованием и рабочими грузили в эшелоны за считанные дни, а по приезду на место, порой пустынное, налаживали производство за несколько недель. А если бы все решалось бюрократическими методами, то одна переписка затянулась бы на месяцы.

Но то не только вина генерала Куропаткина, но и беда — таковы пороки любого бюрократического государства, насквозь коррумпированного и прогнившего. А потому обреченного со временем — с 1812 года военная машина Российской империи стала наполняться всеми порочными реалиями, и терпеть поражения в схватке с равным или более сильным противником. Время побед Суворова и других блестящих полководцев кануло в лету, пришла эпоха бюрократов, а редкие военные таланты типа Скобелева стали исключением, а не правилом. И самое страшное — те генералы и адмиралы, что ругали сложившиеся порядки, сами их и насаждали...

Глава 18

— О чем вы говорили с погибшим Михаилом Павловичем Моласом, начальником штаба эскадры?

— Только о войне, Евгений Иванович, и я был рад, если бы ошибся, но, к моему сожалению, оказался правым.

Фок пожал плечами, ощущая, что снова ступил на тонкий лед, который может проломиться под ним в любую минуту. Причем, сейчас ему придется смешивать полуправду с ложью и послезнанием, и если он ошибется в дозировке, то последствия будут непредсказуемыми. Вернее, погибельными для него самого — когда пошли такие игры, то расчет за проигрыш идет исключительно собственной головой.

— И в чем ваша правота проявилась, Александр Викторович?

— Я отвечу, но разрешите задать вам всего один вопрос. Сможет ли наша эскадра победить, если проход через «Тигровый хвост», будет доступен лишь для двенадцати любых кораблей в сутки, и ни одним больше?!

— Конечно, нет, — усмехнулся Алексеев, однако глаза его сверкнули. Адмирал после короткой паузы пояснил:

— Только тралящий караван составляет дюжину судов, но если на следующий день начать выводить броненосцы, то проход будет снова закупорен минами, которые японцы выставят за ночь. Следовательно, необходимо вначале вывести на рейд миноносцы и канонерские лодки, чтобы неприятелю воспрепятствовать в заградительных постановках.

— А как тогда победит наша Маньчжурская армия, если ежедневно по Транссибу можно пропустить двенадцать пар поездов туда и обратно. А в январе любые перевозки вообще остановятся на месяц — пока на Байкале крепкий лед не встанет.

— Вы хотите сказать, что мы обречены на поражение?

На лице Алексеева снова появились красные пятна, но Фок понимал, что нужно гнуть свою линию — ему удалось психологически раскачать адмирала, и теперь нужно додавить, потому что такие моменты упускать нельзя, другой возможности не представится.

— Да, если не найдем нетривиальные варианты. Исход этой войны решается на море, а японцев хорошо подготовили англичане, построив им современный флот. Вот об этом мы и говорили — Михаил Павлович объяснил мне, в чем состоит порочность нашего кораблестроения, с его хронической «экономией» с превышение водоизмещения, отчего все боевые возможности судов становятся еще ниже, чем они планировались по проекту. А оттого слабее иностранных кораблей. И сравнил «Петропавловск» с «Микасой», а «Победу» с тем же «Ретвизаном», что построили по нашему заказу в Америке. Потом долго мне пытался втолковать прописные для моряков истины, но я мало что уразумел, касательно специфики вопроса, — Фок пожал плечами, усмехнулся, и развел руками. Но тут же выбросил первый факт, известный ему по прочитанным книгам.

— Михаил Павлович утверждал, что кораблестроители допустили чудовищные просчеты, когда строили «богинь отечественного производства». Сказал, что если на них уменьшить дифферент на нос, правильно распределив нагрузку, и добавить при этом пару шестидюймовых пушек на корму, убрав половину 75 мм орудий и всю мелкокалиберную артиллерию, то крейсер выдаст не меньше 22-х узлов. Вроде как на нем бесполезным грузом зарезервированные мощности, но если их задействовать, то эти крейсера станут намного полезнее для эскадры. И знаете, Евгений Иванович, я ему поверил, тем более, что такое не просто возможно...

Фок замолчал, оборвав предложение. Мяч он катнул в сторону наместника, и теперь следовало ожидать его хода. И судя по тому, как адмирал заговорил, Алексеев все правильно понял.

— Это легко поверить, Александр Викторович. Я немедленно дам указание Кутейникову пересмотреть весовые нагрузки. Если так оно и есть, то переделка будет начата немедленно, и без всякого согласования с Петербургом, чтобы не терять напрасно времени. Вначале «Палладу», потом «Диану». На то моих полномочий хватит! Особенно, если вы это видели, ведь так?!

— Да, Евгений Иванович, только не спрашивайте, я не смогу объяснить — это не дар, а самое настоящее проклятие!

Да и как объяснить адмиралу, что японцы подняли затопленную «Палладу», переименовав ее в «Цугару». Помаялись изрядно с ремонтом — «богини» были скверно построены, но скорость действительно возросла чуть ли не до 23 узлов. Так что если рассказать, как японцам достанется трофеями почти вся порт-артурская эскадра, то Алексеева «кондратий» хватит. Видно, что он за флот сильно переживает, иначе бы в море на «Баяне» не вышел, и миноносцев к Бицзыво не отправил.

— А что это за нетривиальные варианты, Александр Викторович? Интересно, что под ними подразумевается.

— Вы английский бокс видели, Евгений Иванович?

На вопрос Фока наместник утвердительно кивнул головой, и с ехидной улыбкой, сдержать которую Александр Викторович не смог, ибо она шла от переживаемых реципиентом эмоций, начал объяснять:

— Мы сейчас вроде как по их правилам деремся, а сами боксировать толком не умеем. Побьют нас крепко, Евгений Иванович. А потому надо не кулачками махать, а взять оглоблю и отлупить боксера, мозги ему вышибить. Идет война, а на ней все средства хороши, чтобы сокрушить неприятеля. И в первую очередь нужно изыскивать у себя все, что может сделать нас намного сильнее. Без этого врага не победить!

— Так это понятно, вот только как это сделать? А что вы конкретно обсуждали с Моласом?

— Мы просто поговорили, какую помощь эскадра сможет оказать гарнизону в случае японского десанта. Михаил Павлович сказал, что с канонерских лодок и старых крейсеров необходимо снять все прежнее вооружение — девятидюймовые пушки нанесут больший ущерб неприятелю своими тяжелыми снарядами. Первых четыре, если «Сивуч» учитывать, только нужно снять с канонерских лодок. Их можно расположить на островной батарее, что закрывать будет вход в Талиенваньскую бухту. А с ними и четыре 152 мм пушки поставить, второй батареей. Они вполне дальнобойные, стволы 35 калибров. А шесть пушек в 26 калибров, со старых крейсеров, можно использовать на перешейке, там они принесут намного больше пользы, чем просто стоять на палубах бесполезным грузом.

— Снять пушки можно, это легко, только корабли уже нельзя использовать для боя. Даже брандвахтой, ведь на них нет орудий.

— На бронированные канонерки им предполагалось поставить по три шестидюймовых орудия Кане, а на «Бобр» с «Сивучом» по два, прикрыв башенными щитами. И по дюжине 47 мм пушек впихнуть для отражения минных атак, — Фок пожал плечами, обалдевая от того, что он может так беспардонно врать. Разговор с Моласом действительно был, но этой темы абсолютно не касался. Однако нужно было сослаться именно на авторитет адмирала, ведь погибший начальник штаба ничего опровергнуть уже не мог. А такое перевооружение канонерских лодок действительно было произведено, но только позднее, в мировую войну.

К тому же был еще один крайне щекотливый момент — своему адмиралу, пусть даже погибшему, наместник поверит куда охотнее, чем сухопутному генералу, неприязнь между флотом и армией в Артуре была ощутимой, а порой и враждебность между офицерами проявлялась.

— Со старых крейсеров снять рангоут, и вооружить двумя 120 мм пушками с дюжиной мелких скорострелок, которые он предлагал взять с миноносцев. А тем взамен поставить сдвоенные торпедные аппараты, «соколам» дополнительно по одной, а большим миноносцам по две 75 мм пушки, так как считал, что наши «дестройеры» гораздо слабее японских, что показала гибель «Стерегущего» и «Страшного». А с такими пушками они смогут обстреливать береговые цели, да ту же пехоту.

Фок сделал короткую паузу, прекрасно понимая, что сейчас сознательно «подставился». Однако спокойно отпил остывшего чая из фарфоровой чашки, и продолжил говорить, видя, что Алексеев молчит, пунцовеет лицом, и пока не задает вопросов.

— Я просто запомнил, что он говорил, а совсем недавно решил записать. У меня в штабе поручик по Адмиралтейству есть, в запасе был, недавно призван. Руководителем работ его назначили — в Дальнем чугунные гранаты и шрапнели делать для трехдюймовок, наладить производство нужно. Он и помог составить списки, объяснил мне, что к чему и какие корабли имелись в виду погибшим адмиралом…

— Да что понимает в морском деле бывший поручик по Адмиралтейству?! Вы может, и запомнили слова адмирала, но только он вас неправильно понял. Ладно, 75 мм пушки для вооружения миноносцев с крейсеров снять можно, вот только стрелять по береговым целям пушки не могут! Вернее, только стальные болванки впустую тратить! Нет для них других снарядов! Тоже, советника нашли, ваше превосходительство! Неужели нельзя было любого лейтенанта взять?!

— Виноват, ваше высокопревосходительство, — Фок вскочил с кресла, понимая, что попал под прорвавшийся гнев начальства. Наместник покраснел так, что от лица прикуривать можно было, из ноздрей чуть ли дым не пошел. И нанес еще «укол», с прицелом на будущее.

— Так нет наших морских офицеров в Дальнем, днем с огнем там их не найдешь. И кораблей тоже нет! Что толку укреплять перешейки, если противник протралит заграждение и подавит наши береговые батареи, пока они слабые. А чтобы новые пушки поставить, на то время потребно. Генерал Белый обещал за месяц управиться. Но за это время хоть как-то бухту прикрыть нужно от всякого рода нападений и диверсий.

Отповедь возымела действие — Алексеев неожиданно успокоился, даже улыбнулся, хотя смотрел хмуро. Но заговорил уже спокойно:

— Записки Моласа отправьте в мой штаб немедленно, вместе с поручиком — сам с ним говорить буду, наверняка, он что-то напутал. Позже направлю к вам своего флаг-офицера, если непонятно будет. Дальний прикроем, я уже распорядился — там две бронированных канонерки есть, и миноносцы, — Алексеев говорил спокойно, гнева как не бывало.

— Да, контр-адмирал Молас прав — корабли перевооружать надобно. И «Сивуча» с Инкоу отправлять нужно, может быть, ночью прорвется, пока они длинные. А на завод я лейтенанта Герасимова направлю — он любит со снарядами возиться, так что необходимую помощь окажет. Да, раз такое дело, нужно наладить производство не только трехдюймовых гранат для армии, но и 75 мм для флота — раз наши бюрократы в Петербурге посчитали их излишними. Придется исправлять это упущение.

Алексеев задумался, как-то мимоходом допил коньяк как воду, держа пустой бокал в ладони. Потом поставил его на стол, и поднял глаза на Фока. Тот стоически выдержал тяжелый взгляд — в такие «гляделки» с начальством он не раз пережил в жизни, и никто не смог его сломить. Понял это и наместник, примирительно подняв ладони...

Глава 19

— К чему все это — к добру ли, либо к горести, только Николай-Угодник знать может, все в его власти!

Михаил Федорович снял фуражку и вытер платком пот, выступивший на обширной лысине. Ничего не поделаешь, года берут свое, и скромная раньше залысина стала расползаться от края лба до макушки. Но моряку это не беда, не женские сердца покорять.

Озадачивало не на шутку другое — его, как младшего флагмана эскадры и начальником морской и минной обороны, лишили почти всех канонерских лодок, двух минных крейсеров — наиболее боеспособных единиц, но весь спрос будет именно с него, а это откровенно пугало. Ведь в Порт-Артуре был создан нормальный тральный караван — после потери «Петропавловска» и подрыва «Победы» он выслушал немало нелицеприятных слов в свой адрес, хотя полностью предотвратить минирование японцами внешнего рейда, он, понятное дело, не мог. А теперь нужно думать, чем оборону внешнего рейда держать — остался в распоряжении только один-единственный «Гиляк», пусть самая новая канонерская лодка.

Правда, пока есть еще «Бобр», который нужно через неделю, вместе с «Всадником» и «Гайдамаком»отдать в распоряжение контр-адмирала Матусевича, назначенного на такую же должность как у него, но только в Дальнем. Николаю Александровичу можно было посочувствовать — Талиенваньская бухта куда обширней Артурской, а выставленные минные заграждения пожиже будут, и для своих кораблей опасные — именно там подорвались и погибли «Боярин» с «Енисеем».

На флоте в последнюю неделю, сразу после возвращения адмирала Алексеева с победного выхода к Бицзыво, началась какая-то непонятная суета, все должно было делаться быстро, и строго в отведенный срок. Капитан порта контр-адмирал Григорович, и так был завален таким объемом работ — ремонт трех броненосцев и миноносцев требовал неустанного внимания, а тут новый ворох проблем.

Необходимо было в двух недельный срок ввести в боевой состав все три старых крейсера, что стояли на приколе, готовились к разоружению и переводу в «третий ранг». Теперь им была уготована роль канонерских лодок, на что-нибудь другое бывшие клипера не годились. А работы предстояли не малые — убрать на каждом остатки парусного рангоута, отремонтировать машину, снять всю устаревшую артиллерию. Взамен установить новые орудия — по паре 120 мм и дюжине 47 мм пушек. Первые принадлежали «Ангаре», этот большой пассажирский корабль в 12 тысяч тонн водоизмещения, и со скоростью в двадцать узлов, должны были использовать как вспомогательный крейсер на коммуникациях у берегов Японии. Но разоружили по приказу наместника в самом начале войны, и сейчас он отстаивался в гавани, ни к чему полезному не приспособленный.

Скорострельные мелкокалиберные пушки «Гочкиса» снимали с «соколов», ставя вместо них на корме более тяжелую 75 мм пушку, устанавливая под нее подкрепления палубы. Эти орудия сгружали с только что отремонтированного крейсера «Паллада», на котором опять начались какие-то работы под руководством генерал-лейтенанта по Адмиралтейству Кутейникова. И странное дело — после гибели «Петропавловска» Николай Евлампиевич ходил понурый, ведь кто-то пустил клеветнический слух, что именно он допустил просчеты в конструкции броненосца. Но сейчас заслуженный кораблестроитель заметно повеселел, целыми сутками пребывал на злосчастной «богине», что-то там высчитывая и переделывая. По крайней мере, парой шести дюймовых пушек Кане там уже усилили кормовой плутонг.

Установка тяжелых орудий тоже выпала на долю командира порта. Так что Иван Константинович не выдержал, и подал рапорт наместнику, тут же попав под начальственный «разнос». Пришлось Григоровичу выкручиваться и изыскивать дополнительные возможности. Так что на следующей неделе в строй войдет «Забияка», уже в преображенном виде, и впервые выйдет на внешний рейд, заняв привычное место, где обычно стояли канонерские лодки «Гремящий» либо «Отважный».

Удивительная судьба у этого крейсера!

В русско-турецкую войну 1877-1878 годов корабль заказали в далеких Северо-Американских Соединенных Штатах, у компании «Уильям Крамп и сыновья». Причем в контракте были предусмотрены серьезные штрафные санкции за просрочки и перегрузку конструкции, и американцы тут изрядно опростоволосились, сорвали все сроки. «Попались» на этом, понесли серьезные убытки, передав клипер за бесценок.

Так что русские офицеры не зря шутили, что «Забияка» единственный на императорском флоте корабль, что достался фактически задарма. Впрочем, американцы тоже сделали выводы, и спустя двадцать лет смогли урвать свое, ведь именно тот же «Крамп» построил по русскому заказу броненосец «Ретвизан» и затопленный в Чемульпо после боя с японской эскадрой адмирала Уриу крейсер «Варяг».

Жаль, что правительство отказалось от дальнейшего сотрудничества, ведь ушлый американец хотел получить контракт на постройку еще трех броненосцев и судостроительный завод во Владивостоке. Как раз бы в этом году корабли бы вошли в строй, и завод заработал. Четыре «Ретвизана» вместо одного, кардинально переменили бы ситуацию на море — японцам пришлось искать спасения в бегстве, так как против их шести броненосцев русские имели десяток.

— Ничего, как «Забияка» в строй войдет, проблем с охраной чуть поубавится, благо два перевооруженных «сокола» на охрану тоже выйдут. Надо просто перетерпеть эти дни!

«Забияка» с начала войны стал его флагманским кораблем, и Михаил Федорович полюбил «старика». А потому первым передал его на перевооружение. Предполагаемое усиление огневой мощи крейсера адмирала изрядно обрадовало. Все же 120 мм скорострельные пушки Кане как нельзя лучше подходили для истребления миноносцев и минных катеров, попадание куда более тяжелого, чем 75 мм, снаряда в котельную установку могло вывести ее из строя моментально.

И «ночной убийца», смертельно опасный своими торпедами, потеряв ход, немедленно превращался в неподвижную жертву!

Жаль, что к 120 мм пушкам почти не имелось фугасных гранат, только немецких немного, взятых трофеями у китайцев. Но вроде в Дальнем должны были начать выплавку чугунных болванок, которые потом должны были начинять пироксилином и ставить взрыватели. Против брони такие снаряды бесполезны, раскалываются при попадании. Но вот для миноносцев или обстрела побережья, чрезвычайно действенны.

Так что после вхождения в строй «Джигита» и «Разбойника», с начала войны стоявших на приколе, охрана внешнего рейда будет значительно усилена. К тому же потеря одного старого клипера не имеет никакого значения — их и так давно пора списывать и пустить на разделку, а так погибнут в бою, принеся хоть какую-то значимую пользу.

Но это было лишь одним мазком на полотне, как сказал бы известный художник, расписывая полотно событий, происходящих в Порт-Артуре. Но, к сожалению, Василий Верещагин погиб вместе с «Петропавловском».

Со всех кораблей эскадры было приказано отправить в гарнизон десантные пушки Барановского, которых на кораблях первого ранга было по паре, а на других, принадлежавших второму рангу, по одной. Сняли также все пулеметы, а с ними и 37 мм пушки «Гочкиса» — все это было необходимо для усиления стрелковых полков. На крепостные верки отправили все старые пушки вместе с боеприпасами.

И потому, что флот начал отдавать вооружение, всем стало ясно, что японцы близко. Прошел слух, что японцы высадили войска у Дагушаня. Оттуда до перешейка всего двести с лишним верст, так что можно считать, что вражеский десант уже представляет вполне реальную угрозу. И, к большому сожалению, слух оказался правдой, оттого и началась чудовищная спешка. Ведь всем казалось, что война где-то далеко, и опасны лишь корабли Того. А на проверку вышло, что следует остерегаться и японской армии — поражение отряда генерала Засулича на реке Ялу произвело на всех русских солдат и матросов гнетущее впечатление.

Хорошо, что позже были одержаны блестящие победы, первые, а оттого и сладостные!

Потопление русскими крейсерами под флагом наместника «Акаси» и «Чихайи» сгладило горечь гибели «Варяга» и «Боярина». А победа генерала Фока у Бицзыво вообще потрясла весь город — шесть русских батальонов уничтожили восемь японских, и сорвали попытку десанта на Квантун….

Глава 20

— Знаете, Александр Викторович, я очень внимательно познакомился с запиской покойного контр-адмирала Моласа, — интонация в голосе наместника Фоку сразу не понравилась, но он продолжал сидеть напротив адмирала с каменным лицом, на котором ни один мускул не дрогнул. Что будет дальше, предугадать было сложно, но судя по глазам адмирала, разговор предстоит очень сложный. И, как сказал ему один начальник полувеком позже, с большими шитыми звездами на погонах, украшенных сверху гербом, «со всеми втекающими и вытекающими обстоятельствами».

Тогда он осознал в полной мере, что стать генералом для него будет проблематично, зато подполковником запросто. Так что мысленно Фок приготовился к худшему.

— Очень познавательная записка, особенно для меня, — фыркнул Алексеев. — Такое мне даже в голову бы не пришло, и тем более погибшему Моласу — пусть даже начальнику штаба у самого Степана Осиповича. Да и вице-адмиралу Макарову такие мысли не приходили, иначе бы он меня рапортами завалил. Беспокойный был, — Алексеев вздохнул, причем без фальши, хотя всем было известно, что неприязнь между ними была стойкая.

— Ваш поручик по Адмиралтейству вообще сказочный персонаж. Держать такого на корабле для любого капитана риск немыслимый — тупица редкостный, или сам что-нибудь испортит, либо сделает так, что потом корабль на ремонт ставить придется. Да уж, истина на этот случай имеется — заставь дурака богу молиться — он и лоб разобьет!

Алексеев фыркнул снова, ухмыльнулся, а вот Фоку стало не до смеха. Насчет умственных качеств поручика он и сам не заблуждался, ему нужен был просто писарь и громоотвод, или дымовая завеса попросту, да и расчет ставил на то, что интеллектуальные способности сего офицера никто проверять не станет. И ошибся!

— Поговорил с ним — он ведь сам уверовал, что эти мысли к нему в голову пришли, аж в небесах воспарил от гордыни, которая ведь смертный грех. Теперь на Камчатку отплывет, там вреда большого не причинит — я ему на прощание «на и отвяжись» дал, без мечей, правда, их заслужить надобно. Ушел от меня счастливым.

Адмирал фыркнул снова, а Фок мысленно загрустил. Не об офицере, что получил орден Станислава 3-й степени, самую низкую награду, ниже некуда. Даже «клюква» у военной братии почиталась на порядок больше — все же знак ордена святой Анны 4-й степени крепился к холодному оружию вместе с красным темляком. А надпись «за храбрость» сама красноречиво говорила о том, за что было сделано пожалование.

— А потому у меня возник закономерный вопрос — кто же настоящий автор записки? Надеюсь, вы поможете мне обрести правильный ответ?

Фок пожал плечами — крыть было нечем, но и сознаваться нельзя, пока ситуация не прояснилась, расставив все точки над «И». Однако адмирал Алексеев не вспылил на его молчание, наоборот, расплылся в улыбке, которую даже роскошная борода не укрыла — сама доброта, в которую не верилось, потому что причин на то не имелось. Три шитых орла на золотых погонах, да значимый пост наместника Его Императорского Величества говорили о том, что умением мастерски плести интриги и при этом думать, Евгений Иванович не обделен от природы.

Как сказал один герой — «старик изрядная сволочь»!

— Видите ли, Александр Викторович, сон это видение, сам переживал такое, видел красочные картинки, почти как настоящие. Исчезают они, как просыпаешься и порой вспоминаешь с трудом, что привиделось. Своего рода мираж, но вполне ощутимый. Вы понимаете, о чем я?!

Фок кивнул, пока не зная, куда зайдет разговор, но в его душе росло напряжение. Алексеев положил ладонь на записку, и этот жест о многом сказал генералу, и он подготовился к шторму.

— Сон есть видение, а тут знание, которое дается долгими годами службы и учебы. И думаю, вы мне без труда сможете рассказать то, о чем я имею смутные догадки. Что вы знаете о японском флоте?!

Вопрос был задан в лоб, и Александр Викторович понял, что наступил решающий момент. Скрывать знания не стоило, и он негромко начал говорить, видя, как с каждым его словом Алексеев впадает в какую-то странную задумчивость, но слушает очень внимательно.

— Под флагом Того шесть броненосцев английской постройки, вполне однотипных четыре — «Микаса», «Асахи», «Сикисима» и «Хатсусе». Вторые два чуть постарше и не такие совершенные — «Фудзи» и «Ясима». Плюс два броненосных крейсера итальянской постройки под флагом Мису — «Ниссин» и «Кассуга». Маневренная база на островах Эллиот, и в любой момент могут подойти два броненосных крейсера английской постройки, возможно «Асама» и «Токива». Остальные четыре корабля под флагом Камимуры в Цусимском проливе сторожат наши Владивостокские крейсера. О прочих говорить нет смысла — могу перечислить, да и приблизительные тактико-технические характеристики назвать. Только зачем?!

— Да, вы правы, Александр Викторович, действительно незачем, — Алексеев вздохнул, лицо осунулось. — Половина офицеров эскадры даже при помощи «Джейна» продолжает оставаться в неведении. Про острова Эллиот знаю, еще покойный адмирал Макаров туда миноносцы посылал. А потому задам свой вопрос снова — откуда у вас эти знания?!

— Вы хотите ими воспользоваться, Евгений Иванович?! Только учтите — дар есть проклятие, и одно от другого неотделимо, — Александр Викторович усмехнулся, в голову неожиданно пришла мысль, и память тут же услужливо подсказала — за месяц до эксперимента его буквально пичкали всевозможными данными об идущей сейчас войне.

— Тогда послушайте, раз хотите — 30 июля, ровно через три месяца, императрица Александра Федоровна родит цесаревича Алексея.

— Наследника престола после четырех дочерей?! Слава богу…

— Не торопитесь, Евгений Иванович — помните, дар есть проклятие. Дело в том, что «гессенская муха», — Фок сознательно назвал царицу оскорбительным прозвищем, услышав которое Алексеев дернулся, — является переносчиком крайне опасного наследственного заболевания, носителями которого являются исключительно женщины — они им не болеют. Но рожденные ими мальчики обречены! У них несвертываемость крови, гемофилия — об этой болезни знают немногие врачи, и средств лечения от нее просто нет! Любой порез ведет к смерти, обычный синяк может стать причиной гибели — а разве дети не падают?!

Лицо Алексеева побледнело, но Фок видел его глаза, и понял — ему поверили, причем в каждое слово — ибо в глазах наместника застыл нескрываемый ужас. И несколько спокойнее добавил:

— Кайзер Вильгельм прекрасно знал о том, потому и поспособствовал браку. И каково будет нашему царю, когда он узнает, что сын смертельно болен, а все пять дочерей являются переносчиками опасного заболевания, и никто не захочет иметь от них сыновей?! Это расплата за то, что Николай женился по любви — монархи не имеют право на чувства, и должны руководствоваться исключительно интересами державы. Я говорил о проклятии, и, поверьте, так оно и обстоит!

Наместник застонал, обхватил голову ладонями. Потом поднял на Фока очумелый взгляд — в нем была чудовищная смесь отчаяния, горя и надежды. И это немного тронуло душу Александра Викторовича, но голос продолжал звучать спокойно, даже с показным равнодушием.

— Не жалейте венценосца, Евгений Иванович. Вас оклевещут и опозорят, а либеральная пресса навесит всех «собак» за позорное поражение в этой войне. Выгонят в отставку, и все знакомые отшатнуться от вас, как от прокаженного, то император не поддержит, наоборот — в угоду «общественному мнению» даже не даст вам прощальной аудиенции, выбросит ленту Александра Невского, как шелудивой собаке кость.

Фок говорил, пристально смотря на наместника — тот снова побледнел, но поверил опять, по глазам было видно. Адмирал имел реальное представление о предмете и о петербургских нравах «высшего света», так что в такое к себе отношение живо примерил.

— А ведь вашей вины не было ни капли. Вы всеми способами настаивали на деблокировании Порт-Артура, о том, чтобы попытаться дать японцам отпор, даже приказывали Куропаткину. А тот, желая дать японцам «золотой мост», делал все так, чтобы виновными оказывались именно вы. Прикажет командиру корпуса дать бой, а потом сразу отходить под «напором превосходящих сил противника». Армия устала от цепи этих отступлений с боями, которые делались именно от вашего имени как главнокомандующего. А Куропаткин постоянно писал в Петербург, что все поражения оттого, что «сухопутный адмирал» лезет не в свое дело, и как только его уберут, то армия под его командование живо очистит от японцев Маньчжурию. И добился своего, не понимая, что теперь сам станет «козлом отпущения».

Фок пожал плечами, и посмотрел на задыхающегося наместника — тот из бледного стал багровым, и пытался глотнуть воздуха, как рыба, вытащенная на берег. С трудом прохрипел:

— Старая сволочь! Ну, Куропаткин…

Алексей Викторович мысленно усмехнулся — «можно подумать, что ты сволочь молодая, сам тот еще интриган!»

Но ничего не сказал — к чему слова. Алексеев с трудом отдышался и негромко произнес:

— Кто ты? Ты не генерал Фок, у тебя разговор иной и интонации. Ты в его личине просто. Ты бес?!

Александр Викторович спокойно перекрестился и расстегнул ворот кителя, показывая серебряный крестик на груди. Алексеев цепко схватил его за руку, в голосе прозвучала отчаянная надежда.

— Значит, не бес?! Это хорошо. Расскажи про себя… нет, постой. Про войну рассказывай — душа горит, говори, ничего не утаивая.

— Это долгий разговор…

— А нам уже не нужно торопиться — ночь долгая!

Глава 21

— Да уж, был у нас князь Потемкин-Таврический, зато скоро появится граф Витте, но «Полусахалинский», — наместник горестно взмахнул рукою, и, взяв бокал коньяка, выпил его как воду, залпом, не морщась. Видимо, хотел сбить дурное послевкусие после долгого рассказа о ходе русско-японской войны, столь несчастной для России.

— Знаешь, Александр Викторович, не хотел бы я оказаться на месте Рожественского, — после тягостной паузы произнес Алексеев, — неужели в Петербурге не понимали, что нельзя отправлять эскадру на убой?

— Понимали, только царь удила закусил — в стране революция и нужна хоть маленькая победа. Надеялся на чудо, но чудес в таких случаях не бывает. Только напрасно корабли погубил и пять тысяч моряков с ними, да позор от сдачи четырех броненосцев.

— Да, как же, помню совет Плеве царю — «нужна маленькая победоносная война». Вот и получили ее, и сразу обгадились! Потому нам кровь из носа побеждать надобно, искать выход. Все силы приложу, в лепешку разобьюсь, но такой позор не нужен. И революция, о которой ты говорил. Не хочу тебя о будущем расспрашивать, и знаешь почему?

— Догадываюсь, Евгений Иванович. Если победим, то история иная будет, тем более уже другой расклад появился — японцы не смогли высадиться у Бицзыво, а лишь у Дагушаня, что вдвое дальше на север. А потому еще рано себя хоронить — ты ведь это хотел сказать мне?

— Ты меня правильно понял — изменим здесь, отзовется через сто двадцать лет, и не будет того кошмара, который у вас в будущем твориться. И вот за это надо драться насмерть — теперь просто нет иного выбора, — Алексеев тяжело вздохнул, посмотрел на Фока, и требовательно спросил:

— Честно мне ответствуй, есть ли у нас возможность победить японцев на море?! Вижу, что ты на это надеешься, потому и спрашиваю. Душа ведь от обиды горит!

— Сейчас еще есть, но если упустим время, то потеряем все шансы, — Фок вытащил из коробки папиросу, зажег спичку и закурил. От первой затяжки все поплыло перед глазами, но не закашлялся, как ожидал — настоящий Фок баловался курением в молодости, но алкоголь организм совершенно не принимал, рвотный рефлекс появлялся. Он бы не закурил, но требовалась хоть какая то разрядка.

— Тогда давай конкретно, по пунктам — что я смогу сделать?! И что не в моих силах, но нужно попробовать хоть как-то разрешить?!

— Не будем брать большое, начнем с малого, давай просто подумаем, — осторожно произнес Фок. — Флот это инструмент для решения межгосударственных противоречий, и для работы должен быть максимально приспособлен. Если инструмент плохой, то он подлежит либо замене, либо улучшению. Первое невозможно, а второе вполне по нашим силам.

— Я знаю, ты говорил о взрывателях конструкции Бринка, про отсутствие фугасных снарядов, про всяческое облегчение кораблей из-за хронической перегрузки. С этим я буду решать напрямую с Петербургом, хотя здесь проведем дополнительную проверку и испытания. Я ведь все записывал, — Алексеев положил ладонь на тетрадь, и взял в пальцы отложенный карандаш. И начал говорить, подчеркивая пункты.

— А потому уже завтра броненосцы и крейсера начнут, как ты сказал, «потрошить» — снимем торпедные аппараты, мины заграждения уже выгружены. Демонтируют боевые марсы на мачтах, обойдемся без катеров, займутся деревянной обшивкой на случай пожаров. Козырьки на боевых рубках уберут, смотровые прорези уменьшат. Снимут мелкокалиберную артиллерию, а с нею пулеметы и десантные пушки — все будет передано в крепость и войска, вместе с боеприпасами. Лишних матросов и офицеров переведут на берег, в экипаж — это будет хороший источник комплектования новых команд. Так, я пока ничего не упустил?

— У тебя хорошая память, — с улыбкой произнес Фок — Евгений Иванович ему понравился. Если Стессель не желал попасть под суд, то наместник не пожелал позора на свою голову. Да и работоспособность имел потрясающую — весь долгий рассказ записывал, всегда задавал уточняющие и проверяющие вопросы, все время старался уяснить до тонкостей то или иное непонятное для него место. А вот коньяк только прихлебывал, приказав постоянно подавать горячий чай. И перешли они на «ты» быстро, видимо, из-за взаимных симпатий и для пользы общего дела — ведь единомышленникам куда проще объединить усилия.

— Теперь, что касается перевооружения, — Алексеев тяжело вздохнул. — Канонерскими лодками и миноносцами займутся в Дальнем, там для этого есть и док и ремонтные мастерские, и верфь имеется, и порт оборудованный. Командует там контр-адмирал Матусевич — этот справится. Старыми крейсерами уже занялись — через пять дней в строй войдет «Забияка», затем другие клипера, все переведу в канонерские лодки. «Паллада» получит две пушки Кане — снимем погонные орудия с «Пересвета» и «Победы», они действительно не нужны. Но «Диане» требуется две, «Баяну» четыре, а так как у нас нет восьмидюймовой пушки, то за четвертой трубой придется поставить пятую. Итого семь орудий, но это не все. На «Гремящий» и «Отважный» нужны по три шестидюймовых пушки. На «Бобре» и «Сивуче» придется ставить по паре 120 мм орудий, эти хоть в достатке. Не хватает тринадцать пушек, действительно чертова дюжина.

— На «Гиляк» нужно кормовую пушку в 75 мм на 120 мм заменить — не будет уступать старым крейсерам и «бобрам».

— Да, действительно, это я упустил, — Алексеев тут же сделал пометку в тетради. И подытожил невесело:

— Тринадцать пушек здесь, и еще шестнадцать нужны для «Рюрика» во Владивостоке. И взять их негде, кроме как в береговой артиллерии, станки лишь немного переделать. Ладно, представляю, как генерал Белый взовьется гневом, но пушки отберу — установлено лишь пятнадцать штук в Артуре на трех батареях, а пять у него на складах лежит. Да три штуки в Дальнем есть на батарее. И две пушки еще устанавливают на берегу у западного залива — но их брать нельзя.

— Взять с береговых батарей по три пушки, две оставить. Да со склада забрать четыре — вот и все. И одна пушка на случай замены в резерве будет, — произвел подсчет Фок. — В гавани наши броненосцы стоят, а на них орудий много, и разных. Да батарея Электрического Утеса, пять десятидюймовых орудий — легко отобьются от любой атаки с моря.

— И на «Рюрик» пушки поставлю новые, для уменьшения веса снимут полудюжину 120 мм. Четыре оставшихся из береговых орудий в резерве будут — на «Громобое» и «России» новые орудия уже стоят. А вот восьмидюймовые пушки останутся на «Рюрике» старые — других у нас просто нет. Но там, в береговой артиллерии орудий прорва — десять в 11 дюймов, четыре в десять, и полтора десятка девятидюймовых. Хоть вся эскадра Камимуры придет — за глаза хватит.

Алексеев вздохнул, снова посмотрел в тетрадь, перевернул лист. Взял в руку карандаш и принялся подчеркивать пункты, перечисляя вслух запланированные мероприятия.

— Пушкам изготовить стальные щиты, казематы забронировать и прикрыть противоосколочными листами. Миноносцы уже начали перевооружать, торпедных аппаратов хватит. Так, обеспечить перевод из Инкоу «Сивуча», четыре катера оттуда вывезти по железной дороге в Дальний и приспособить для пуска торпед. Остальные катера вооружить 47 мм пушками. Так, тут все отмечено. Теперь Владивосток…

Алексеев перевернул страницу, нашел нужные пункты, стал подчеркивать их карандашом, негромко говоря:

— Так, минные аппараты и торпеды к ним, мины заграждения, все 120 мм пушки Кане — по шесть с «Рюрика» и «Лены», с боеприпасами. Вроде все. Да, вот еще что — раз Англия воевать не станет, как ты уверил, то тогда следует начать немедленно крейсерскую войну. «Ангару» здесь вооружим 152 мм пушками, что снимем с канонерок. Ничего, что старые в 35 калибров, но к ним много чугунных бомб — дадут прекрасный результат при обстреле транспортов. С «Рюрика» снимем шестнадцать таких орудий — хватит на четыре вспомогательных крейсера. «Лена» там есть, еще три подобрать во Владивостоке, чтобы скорость могли держать в семнадцать узлов. Ты точно уверен, что англичане не начнут войну?

— С их транспортами поступать по призовому праву, какие могут быть претензии?! Ославят пиратами в своих газетах, и что с того?

— Сами они пираты, — буркнул Алексеев и уткнулся глазами в пункт. С интересом посмотрел на Фока. Спросил:

— Зачем топить японские рыболовецкие суда у побережья?!

— Тогда им есть будет нечего — для них рыба все. Да и успех от таких операций громкий — рыбаки станут бояться выходить в море.

— Понятно, — буркнул Алексеев. — Так, у нас здесь дюжина 120 мм пушек. Еще столько же привезут из Владивостока. Шесть на клипера, четыре на «бобров», одну на «Гиляк», и пять на «Амур». Последний, если без мин, превратить в авизо при эскадре — ход почти 18 узлов. В остатке восемь пушек — как раз на твои четыре железнодорожные батареи. Подытожу — инструмент у нас будет налажен, но им работать нужно!

— Это вы сами, раз морское дело знаете во всех тонкостях, а я «сапог» армейский, обычный генерал, которых мужики кормят!

— Но ведь надо знать, что делать в самые ближайшие дни! Учти, через десять дней прибывает вице-адмирал Скрыдлов, назначенный командовать эскадрой. Если он начнет упорствовать, то это затянет все приготовления. И на свое сухопутное ремесло не ссылайся — ты об этой войне знаешь сейчас больше, чем все генералы и адмиралы вместе взятые.

— Для начала хотя бы вот это сделать, — Фок вытащил из кармана кителя исписанный листок и протянул его наместнику. Тот принялся читать и от удивления воскликнул:

— Ты безумец!

Вот только в голосе адмирала осуждение смешалось с восхищением, причем последнего было намного больше…

Глава 22

— Ты, Анатоль, поводья отпусти и Фокушку больше не одергивай — старичок свое дело знает хорошо, — Вера Алексеевна в домашнем платье и с чашкой горячего чая уселась рядом с ним на диване.

— Так он уже творит, черт знает что, я только отписываться успеваю. Как с цепи сорвался, и наместник ему во всем потакает!

Несмотря на сказанные слова, Стессель раздражения не проявлял — и еще раз бросив взгляд на Квантунскую газету «Новый край», отложил ее в сторону, прищурив от удовольствия глаза. Редактор, подполковник Артемьев расстарался на славу — полудюжину фотографий поместил в хвалебной статье о разгроме японского десанта у Бицзыво. И везде он на первом плане, рядом с Фоком, причем сам Александр Викторович постарался отступить на один шаг, а потому более высокий Стессель выглядел рядом с ним настоящим богатырем. Так что любому читателю сразу стало бы понятным, кто на самом деле настоящий творец победы. Но и его главный помощник в стороне не остался, заняв достойное место по правую руку.

Анатолий Михайлович еще раз полюбовался на снимок, где он был запечатлен на фоне груд трофейных винтовок и вытянутых в линию полевых и горных пушек. В Петербург он уже доложил, и во всех красках описал достигнутую его войсками победу — шесть батальонов победили восемь и отразили огромный вражеский флот с большими потерями. Не поскупился на хвалебные отзывы наместнику и его доблестным морякам, что потопили вражеские крейсера и транспорты, и особенно «воспел» дифирамбами в адрес Фока — требовалось, чтобы тот как можно быстрее получил чин генерал-лейтенанта и орден святого Георгия 3-го класса.

На этом он и делал все дальнейшие расчеты — у начальника Квантунской области в подчинении комендант Порт-Артура Смирнов, теперь в этом же чине будет и Фок. Тем более, что о том ходатайствует и сам наместник, на сторону которого Стессель уже переметнулся, зная, как к нему на самом деле отнесся Куропаткин. Так что наградят, в том не сомневался — адмирал Алексеев его в том уверил.

Орден Станислава 1-го класса с мечами он получил за «боксерский» поход, позже Анну 1-го класса. Так что мечи к последней даны будут по совокупности, а вот за Бицзыво пожалуют что-то существенное — либо Владимира 2-й степени с мечами, или Белого Орла. А, значит, останется лишь один шаг к чину полного генерала, который уже не могут не дать, если он усидит в крепости, выдержит осаду и не сдаст крепость.

Фок прав — нужно выдержать любой ценой, тогда дорога к вершине карьеры будет открыта. И ставку делать не на Куропаткина, тот сам себе все чужие лавры присвоит, а на Алексеева — моряк на его заслуги претендовать не сможет, да и зачем — у него своих много.

— Вот и хорошо, мой милый, что Евгений Иванович выделяет твоего подчиненного, и ты Фокушку хвали, — мягкая ладошка жены погладила его по щеке, и Анатолий Михайлович в который раз поразился созвучию их мыслей. За долгие годы совместной жизни Вера Алексеевна была постоянно в курсе всех его служебных дел, всячески помогая и давая очень взвешенные и продуманные советы. Порой он ее называл мой начальник штаба, и это было недалеко от истины.

— Ах, Алексей Николаевич, не ожидала я от него таких подлостей, — в голосе супруги прорезался металл, теперь у Куропаткина не было злейшего врага, чем мадам Стессель.

Он вспомнил, как побелела лицом жена, когда он рассказал ей о видениях Фока, и о том суде, где их всех, выдержавших тяжкую осаду, в угоду горлопанам и знати, предадут позору. Вера Алексеевна моментально оценила все «прелести» такого положения, а будучи особой с воображением, живо представила, как закроются перед нею все двери приемных и отвернутся те, кто раньше рассыпался в любезностях. Ведь одно дело быть супругой уважаемого всеми боевого генерала, и совсем иное быть замужем за осужденным преступником, лишенным чина, орденов и дворянства. И по наветам превращенного в «козла отпущения»!

— Хорошие фотографии, сразу же видно, что генерал Стессель отстоит Порт-Артур. Лишь бы снарядов у тебя хватило, а провианта мы запасем изрядно. Вон, адмирал Григорович приказал в скалах хранилища делать, моряки запасаются впрок, и нам надобно подземные холодильники сооружать, овощи там долго лежать смогут и цинга будет не страшна.

Анатолий Михайлович напрягся, понимая, что сейчас последует. Вера Анатольевна слишком близко к сердцу приняла известие о возможном голоде, и теперь принимала самые титанические усилия, и знала о состоянии продовольственных запасов как бы не больше областного интенданта генерала Лукашева, и всего бывшего корпусного интендантства, начальник которого подполковник Павловский сейчас «разорял» Инкоу с окрестностями. Оттуда уже пошли эшелоны с продовольствием и всем необходимым — портовые склады там начали стремительно пустеть.

Комиссар по финансовой части при начальнике Квантунской области статский советник Маршанг только за голову хватался, но счета оплачивал, скрипя зубами, да и государственный контролер утверждал закупки — теперь все прекрасно осознавали, что после высадки японцев на Дагушане блокада крепостного района неизбежна. Причем на долгий срок, раз было приказано готовиться к годичной осаде, и не меньше. И сделать соответствующие дополнительные запасы, причем успеть за три недели.

Хорошо, что сам наместник изыскал дополнительные средства, теперь можно было не прибегать к реквизициям, которые могли только озлобить подданных Поднебесной. Но китайский порт Инкоу взяли в оборот — оттуда начали вывозить все, до чего только интенданты могли дотянуться.

— Хорошо, дорогая, работы в крепости возложены на Смирнова, вот пусть он и выкручивается. А на рытье дополнительных хранилищ наберем еще китайцев — с началом осады прибегнем к нормированию пайков для них, так что недостатка в рабочих не будет. Только во время сбора гаоляна выделим крестьянам помощь для уборки, так нужно.

Стессель давно «точил зуб» на строптивого коменданта — Смирнов посчитал себя чуть ли не вторым лицом на Квантуне, а имея чин генерал-лейтенанта, такой же как у Анатолия Михайловича, требовал к себе соответствующего внимания и почета. Однако не принял в расчет одного — победа Фока над японцами под Бицзыво кардинально изменила его положение, причем в худшую сторону.

На недавнем совете с участием наместника было принято решение перенести главную оборону Ляодуна на перешеек, все же оборонять три версты фронта намного проще, чем тридцать, да и строить укрепления намного дешевле и быстрее, используя экскаваторы и производственные мощности Дальнего, да еще нагнав тысячи китайцев.

Тут Стессель нанес первый удар, провернув интригу. Вывел из подчинения Смирнова генерала Кондратенко, командира 7-й дивизии, назначив приказом с согласия наместника Романа Исидоровича комендантом крепостного Дальненского района — то есть, уравняв их в положении. Но так как Дальний теперь был намного важнее Порт-Артура, то позиции Смирнова резко пошатнулись. И тут же нанес руками Алексеева второй удар — генерал Фок был назначен командующим войсками сухопутной обороны Квантуна, с подчинением ему начальников приморской обороны собственно Ляодуна — южнее Зеленых гор вся ответственность за охрану возлагалось на Смирнова, а севернее на Кондратенко.

В результате положение Смирнова, несмотря на более высокий чин, оказалось ниже, чем у Фока и Кондратенко. И жаловаться было некому — прежний благодетель в лице наместника одобрил эти новшества, а на сторону генерала Куропаткина нужно еще успеть переметнуться. Для этого потребуется определенное время, которого фактически нет…

— Ко мне подходил владыка Иннокентий, — тихо произнесла Вера Алексеевна, — пожаловался, что ты не даешь разрешения китайским христианам поселяться на Ляодуне.

— Нам осада предстоит, а тут лишние рты. Зачем они нам?!

— Высели других, а принять православных инородцев благое дело — они верноподданными нашего государя станут. И других христиан принять нужно — сам знаешь как к ним после «боксерского» восстания относится стали. Но не просто принять, а чтобы в православие обязательно переходили. А Синод твое рвение заметит.

— Хм, — кашлянул Стессель, в словах жены была определенная истина — тем более дело шло о китайцах — а православных нужно действительно «пригреть», а выселить непригодный, китайского подданства элемент, благо сослаться на войну можно.

— Хорошо, пусть владыка завтра к часу приходит, приму, — в таких ситуациях Стессель всегда уступал супруге — та поступала не по своим капризам, а рассудочно, приводя продуманные доводы.

— А в два часа прими американского журналиста, расскажи ему про вероломное нападение японцев, да про их зверства над китайцами. Надо, чтобы о тебе во всех странах мира узнали — война идет, и узнать про то многим интересно. Тебя и Фокушка о том просил, зачем нашего старика обижать? И сам наместник не погнушался с этим репортером беседу вести — а тебе тем более это надобно.

— Хорошо, пусть приходит к двум часам…

Стессель лишь вздохнул, понимая, что супруга снова права. И приготовился выслушать ее очередную просьбу, с которой Вера Алексеевна обращалась каждый день, а он ей постоянно отказывал, ибо не имел права на запрет публичных домов. Тем более те пользовались популярностью у морских офицеров, которые там просаживали жалование, куда большее, чем у их сухопутных коллег. А это вызывало нездоровые трения в гарнизоне, приводило к ссорам и скандалам.

Хотя в последние дни страсти угасли — наместник стал выводить крейсера в море, а сегодня и все три броненосца, что были вполне боеспособны. Вышли за тральным караваном в море, немного «прогулялись», а как на горизонте появились дымы японских броненосцев, эскадра вернулась обратно, под защиту крепостных орудий…

Глава 23

— Японские броненосцы сегодня снова маневрировали у Порт-Артура, но ни один из них так и не подорвался. Хотя «Амур» поставил мины на удалении в одиннадцать миль, там, где «Хатсусе» и «Ясима» должны были погибнуть, как ты и говорил, — Алексеев обескураженно развел руками и добавил, с некоторым осуждением поглядывая на Фока:

— Ты, случаем, не ошибся?! Карты ведь у тебя не имелось, все приблизительно, с большими допусками указывал.

— Может и ошибся, — Александр Викторович пожал плечами. — Но сам подумай — раз японцы не высадились у Бицзыво, Того незачем проводить акции устрашения на виду Порт-Артура, как бы говоря — «я здесь, не вздумайте выплывать в море». Вот и ходят иным маршрутом или вообще не прибегают к демонстрации. Но я тебе так скажу — история, если ее пытаются изменить, имеет жуткую инерцию — это и хорошо, и плохо одновременно. К старым проблемам могут добавиться новые, просто надо быть готовым к их решению. Насчет японских броненосцев скажу так — они ведь могут и подорваться, но чуть позже, и в ином месте. Перефразирую — «кому суждено стать утопленником, того не повесят»!

— На это и надеюсь, — хмыкнул Алексеев, — потому стараюсь выводить броненосцы на внешний рейд через день, а крейсера с миноносцами постоянно, чтобы успеть добить подранков. И знаешь — экипажи оживились, рвутся в бой, да и ремонт пошел гораздо быстрее.

— Вот и хорошо, — хмыкнул Фок, и добавил. — Местные этуали затосковали — офицеры флота перестали посещать бордели.

— Зато Вера Алексеевна довольна, и больше жалобы мне не приносит, — наместник рассмеялся — супруга Стесселя отличалась показным ханжеством, и рьяно «бичевала пороки». И тут же стал серьезным.

— Буду надеяться, что японцы все же зайдут на минное заграждение, и понесут там потери…

— Зайдут, зайдут, — усмехнулся Фок, и на какую-то минуту замолчал — и потом негромко резанул:

— Вот только в ином месте и в другое время! Не следует уподобляться человеку, что один раз нашел кошелек под фонарем, и с того дня постоянно приходит к нему, в надежде, что какой-нибудь ротозей уронит там еще раз портмоне, набитое купюрами.

— Ты хочешь сказать, что раз японцы там подрывались, в реальности, которая должна быть, но уже изменилась?! И второго случая не представится?! Ведь так — если я тебя правильно понял?

— Совершенно верно, Евгений Иванович. Тут иные варианты искать надобно, не менее действенные. И они у нас есть!

— Какие варианты?!

— Сейчас о них скажу, но вначале коснусь флота. Япония вроде Англии, только сейчас гораздо слабее. Но тут все относительно — мы ведь тоже не Германия, к тому же на Дальний Восток, скудный местными ресурсами и населением, ведет всего одна «нитка» Транссиба. Так вот — островная страна, чья жизнь зависит лишь от господства в водах западной части Тихого океана. А потому кто будет господствовать на море, есть главный вопрос войны. Так вот к чему это я говорю… ты коньяку себе налей стаканчик и прихлебывай — оно полезно будет, профилактика апоплексического удара.

— Даже так, — Алексеев моментально нахмурился, но налил себе не рюмку, а бокал мартеля, — опять гадости услышу!

— Я ведь тебе не все сказал, адмирал, — хмыкнул Фок и закурил папиросу, взяв ее из предупредительно раскрытой пачки — курил он только адмиральские. «Халявные», так сказать, а потому к пагубной привычке прошлой жизни пока не пристрастился.

— Я ведь с ума не выжил, хотя сотню разменял. Да и последние месяцы меня информацией «закормили». Так вот — нынешняя война с японцами, скажу так, очень своеобразная. Все историки утверждают в один голос, что японцам везло в ней как никогда, а вот нам пришлось худо. Особенно на море, и второй флот мира по численности опустился ниже плинтуса, став меньше германского, французского, японского и американского. Точь в точь, как испанский флот после войны с САСШ. Так, где-то вровень с австрийским, и чуть ниже итальянского, «почетное» седьмое место, короче. Классика жанра — ваш номер восьмой и ваше место в буфете!

— Продолжай…

Лицо Алексеева побагровело, он судорожно всхлипнул — однако приличная доза коньяка смягчила кошмарный психологический удар. Не стоило сыпать соль на рану, но куда деваться, если разговор зашел.

— Так вот, у нас всячески старались переиграть эту войну, хотя бы на листах бумаги, книг уйму написали, где мы победоносно громим японцев. И два направления появилось — первое место заняли «заклепочники».

— А это кто такие?!

— А мы с тобой ими стали, — усмехнулся Фок. — Типа, модернизируем кораблики, усилим новыми пушками, и правильно их расставим, и будет хана японцам, погоним ссаными тряпками по морям и океанам. Вот только вся штука заключается в том, что как не изгаляйся, но океанский высокобортный рейдер в броненосец не превратишь. Не растет ананас на елке!

Фок затушил окурок в пепельнице, тут же закурил новую папиросу, и продолжил говорить, поглядывая на сопящего адмирала.

— Я не моряк, но прекрасно понимаю, что в рамках определенного водоизмещения все характеристики не улучшишь, чем то придется поступаться, а в ряде вещей будет серьезное ухудшение. Да, можно заменить старые пушки на новые образцы с более широкой номенклатурой снарядов. Облегчить корабль и чуть увеличить скорость, поставить противоосколочное бронирование, те же щиты — но это все, что можно сделать. А все японские корабли линии предназначены именно для эскадренного боя, их характеристики будут всегда выше, чем у наших модернизированных образцов, пусть и не намного, как сейчас! К тому же они сами могут усилить свои корабли, одно применение шимозы чего стоить будет!

— Ты говорил, и мы тут бессильны — площадь бронирования не увеличишь, и можно только пополнить палубные команды для борьбы с пожарами. И это все, что можно сделать, понятное дело, сгрузив деревянную обшивку, мебель и шлюпки на берег. Так, с первым направлением все ясно, но ты упоминал второе — и смею догадаться, это крейсерская война. Ведь так?!

— Абсолютно верно — исписаны сотни страниц, причем не какой-нибудь беллетристики, а вполне себе научных работ. Там не жалея красок и восхвалений описывается как десятки русских вспомогательных крейсеров своими действиями, как потопление «купцов», минирование портов, обстрелы гаваней, начиная от Сасебо и Нагасаки, ставят японскую экономику на грань коллапса. И при этом наши крейсера находят себе уютные тайные гавани на островах Тихого океана, особенно часто упоминается архипелаг Бонин, в германских и французских владениях, снабжаемые всем необходимым через подставные компании. Ты в это веришь?! А вот я не очень, на то у меня есть очень веские аргументы.

— Обоснуй?

— Англия и Америка финансово вложились в Японию, очень серьезно, и большими деньгами, я бы так сказал. И не позволят России ни при каком раскладе победить в войне в целом, и в морской ее части в особенности. Позволь вопрос — что делают егеря, если в лесу расплодилась масса волков, и они режут не только дикую живность, всяких косуль с зайчиками, это я на японцев намекаю, а начали давить вполне упитанных коров, свиней и кур местных хозяев, нанося им невыносимый ущерб?

— Да постреляют на хрен всех «серых», патронов на них хватит, — Алексеев выругался, и снова отхлебнул коньяка.

— Всех не постреляют, оставят для развода немного, чтобы знали свои владения и продолжили кушать там зайчиков, — с нескрываемым ехидством ухмыльнулся Фок, и тут же стал предельно серьезным.

— Поверь, так оно и будет происходить! В газетах поднимется шумиха, все ополчаться против «русского пиратства», и наш «Певчий мост» моментально струхнет. Учти — САСШ и Англия открыто желают нашего поражения в войне. Франция, хоть и союзник вроде, тоже хочет этого — для них угроза идет из Германии, и если Россия подпишет мир с японцами на условиях последней, где нам запретят влезать в азиатские дела, то воленс-ноленс император Николай Александрович сосредоточит все свое внимание только на западном направлении. Под это дело кредиты дадут, которыми нас сильнее опутают обязательствами — ведь кто платит, тот и заказывает музыку!

Алексеев засопел, но молчал, показывая, что желает слушать дальше. Только коньяк стал отхлебывать большими глотками.

— А вот Германия, из-под полы, будет оказывать помощь, но со своими целями. Чтобы Россия вела войну, как можно дольше, финансово ослабла и, в конце-концов, потерпела поражение. Тогда наша страна не сможет проводить активную политику на западе, а «дипломатическая Цусима» есть тому подтверждение. Только немцы не ожидали, что под воздействием собственной революции мы столь скоро подпишем «похабный мир» с японцами руками будущего графа «Полусахалинского».

Фок посмотрел на мрачного адмирала — молчание наместника было выразительным настолько, что художникам можно было писать картину на тему — «так крушатся надежды»!

— Но вернемся к крейсерской войне, вернее, как ее могут живо прекратить. Нет, все будет проделано изящно и красиво. Японцев попросят навести порядок, и предложат помощь — передадут десяток колониальных крейсеров, которых у английской короны до чертиков. А с ходом в 19-20 узлов они начнут охоту. Или сами выведут быстроходные крейсера, а мы лишь гадать будем, что случилось, ведь наши корабли начнут просто бесследно пропадать. А море хорошо хранит свои тайны…

— Выходит, наше положение настолько скверно…

— Я этого не говорил. В рамках принятой морской войны, как ее понимают, да, иного выхода, чем поражение нет. Но если связать с войной сухопутной напрямую, то появляются перспективы, причем весьма позитивные, я лишь недавно это осознал, а сегодня утром окончательно продумал.

— Не томи душу, выкладывай, что ты там придумал!

Глава 24

Фок развернул на столе карту — вытянутый Ляодунский полуостров на ней занимал добрую треть. Взял в руки карандаш и начал негромко говорить, утыкая острием грифеля в значки.

— Если ситуацию на море рассматривать как составную часть сухопутных операций, то картина начнет существо изменяться. У немцев есть понятие «швер-пункта», то есть узловой точки вражеского фронта, центра приложения всех усилий армии. Японцев, кстати, готовили именно германские советники, и они у них многое усвоили. Во франко-прусскую войну таковым был Седан — с его падением и капитуляцией французской армии Франция и проиграла войну — дальше была растянувшаяся на один год агония. У нас таковым оказался Порт-Артур — с гибелью крепости и затопления эскадры итог войны был предрешен… или будет предрешен, если с нынешнего дня рассматривать. Впрочем, это не имеет значения — что сову об пень, что пнем по сове — все равно перья полетят в стороны.

— Это я понимаю, — Алексеев сжал губы. — Но если бы Витгефт прорвался во Владивосток после боя в Желтом море, то война бы пошла совсем иначе. И падение Порт-Артура…

— Произошло бы гораздо раньше — в октябре, самый поздний срок, — перебил наместника Фок. — А эскадра бы просто не дошла до Владивостока. Трубы разбиты, расход угля значительно возрос, скорость хода упала вместе с дальностью плавания. Старые броненосцы и «Ретвизан» были обречены, если попытались бы доплыть до залива Петра Великого. А насчет «Цесаревича» и «пересветов» сомнения — у того были четыре броненосных крейсера, еще столько же у Камимуры — дальнейший ход событий вполне предсказуем. Или у тебя есть сомнения?!

— Да нет, — пробормотал Алексеев, — ведь броненосец, «Аскольд» и «Диана» не решились продолжать прорыв, и предпочли интернироваться. А «Новик» потопили у Сахалина, как ты рассказал.

— Так что эскадре лучше не прорываться с боем, в котором неизбежны повреждения. А в Цусимском проливе ждут десятки миноносцев — пусть они маленькие, но смертельно опасные. На них нарвался адмирал Рожественский, и русские корабли, что уцелели в дневном сражении, ночью были потоплены. Как я помню два броненосца из отряда Фелькерзама — «Сисой Великий» и «Наварин», а с ними крейсера «Адмирал Нахимов» и «Владимир Мономах» стали жертвами минных атак. А флагманский «Князь Суворов» точно добит миноносцами. В артиллерийском бою погибли лишь три броненосца. Так что кораблям Витгефта досталось бы сильнее — еще один дневной бой с броненосными крейсерами и ночные минные атаки они бы не выдержали. А помощь от Владивостокских крейсеров запоздала на сутки, и не факт, что «Рюрик» не был бы потерян, как случилось 1 августа.

— Да понимаю я, но ты говорил о «швер-пункте», — Алексееву стало неприятно слушать о грядущих поражениях, это было видно.

— Это Ляодун, в который и входит Порт-Артур. Потеря его катастрофична для русской армии — при растянутой логистике Транссиба и нарастающей революции выиграть войну невозможно. Как правильно отметил один из лидеров социал-демократов — «капитуляция Порт-Артура есть пролог к капитуляции царизма».

— Прибить бы его…

— Это не спасет монархию — идет системный кризис, и половинчатыми мерами не обойтись. А в 1917 году вторая революция добьет империю окончательно. И спасения нет — ибо правящий класс не желает поступаться властью, и ведет себя соответственно — пресловутый «пир во время чумы». И если мы не хотим таких последствий, то должны их купировать в этом году, удержав за собой Ляодун. Ибо «швер-пункт» войны именно здесь, но он не Порт-Артур, а Дальний. Сейчас поясню прямо на карте.

Фок провел острим грифельного карандаша по красной линии укреплений, толстой вначале, и прерывистой в оконечности.

— Фронт обороны тридцать верст — наиболее укреплены восточный и центральный участок, и то относительно. Из капитальных сооружений есть только половина, и не мудрено. Сделать за пять месяцев то, на что отведено пять лет — невозможно. Западный участок с горой Высокой защищен наиболее слабо, и когда японцы, наконец, это поймут, то падение города и гибель флота неизбежны — в верхушки гавань хорошо видна. И одиннадцатидюймовые снаряды осадных мортир станут точно попадать в цели — огонь будет корректироваться по телефону. А все так вышло потому, что сорокатысячный гарнизон не сможет долго держать столь протяженный фронт — неизбежны потери, потом голод с нехваткой снарядов, а силы человеческие не беспредельны. И лишь помощь флота позволяла удерживать позиции — на них установили морские пушки, с кораблей сошли на берег экипажи — совсем как при осаде Севастополя в Крымскую войну. И погибли также бесполезно и бесплодно — на подготовку матросов и офицеров уходят года и уйма денег, их готовят воевать на море! А не гибнуть напрасно в штыковых атаках — не для этого они свое предназначение имеют!

— Ты не горячись, Александр Викторович, я это и так прекрасно понимаю. Но мне не раз говорили, что защищать Дальний намного труднее, чем Порт-Артур. Да и форты здесь не построены…

— А зачем они здесь нужны, форты эти — на них без слез смотреть нельзя, большие такие мишени. Иного типа укрепления возводят, и пусть пока полевого типа, но бетон заливать начали, и добавки кое-какие к нему, чтобы затвердевал быстрее — странно, что их еще не применяют. Но тут все на совершенно иных принципах обороны базируется, с применением отсечного массированного артиллерийского огня. А он возможен благодаря обилию телефонов и проводов — установлена бесперебойная связь со всеми батареями. Сейчас постараюсь объяснить, это не сложно.

Алексеев стал внимательно рассматривать нанесенные на карту значки, а Фок принялся спокойно объяснять.

— Смотри, перешеек сужается до трех верст, и идет на такую же глубину, пока не начинается Талиенваньский полуостров. Это все одна позиция, состоящая из трех укрепрайонов — передового на горе Наньшань, главного на тифашинских позициях и правофлангового на Талиенвани. Каждый из них состоит из батальонных узлов обороны, а те из ротных, и все заточены на круговую оборону и перекрестный огонь. Вот смотри, на этой карте все указано, — Фок выложил схему огневых позиций на перешейке — там все было накрыто в несколько рядов кружками разного размера и цвета и проведено множество стрелок.

— Мелкокалиберные пушки и пулеметы установлены в капонирах нового типа, исключительно для ведения фланкирующего огня, с фронта противнику они не видны. Но зато, как только вражеская пехота начнет наступление, ее станут избивать и продвижение сразу же застопориться. У японцев нет батальонных пушек, которые сопровождают штурмовые группы пехоты на поле боя, и могут попасть фугасом в амбразуру, и огнеметов тоже нет — та еще зараза. Да и о самих штурмовиках в мире услышат только через двенадцать лет, под Верденом — немцы об этот французский «швер-пункт» сломают себе зубы. А уж когда доты, то есть бетонированные «долговременные огневые точки» будут готовы, то японцы здесь могут куковать хоть до полного троянского цикла.

— Они подтянут осадную артиллерию, установят ее за Цзиньчжоу, и раздолбают в пух и прах гору Наньшань из 11-ти дюймовых мортир! И двинут на штурм пехоту…

— Инфантерия тут же попадет под перекрестный огонь наших дальнобойных батарей от Тифаншинских и Талиенваньских высот — их позиции закрытые, на обратных скатах сопок. Потери будут чудовищные, так что отойдут японцы не солоно нахлебавшись, — Фок усмехнулся, и, посмотрев на Алексеева, лукаво улыбнулся. Негромко произнес:

— Хорошо, взяли они гору Наньшань — их положение улучшилось или ухудшилось? Посмотри, сколько кругов гору накрывает и все окрестности к ней — и это наши мортиры в девять дюймом, с дальностью стрельбы у них не очень, но тут все великолепно.

Алексеев попробовал подсчитать кружки и стрелки, что накрывали гору Наньшань и весь перешеек, но сбился. Удивленно посмотрел на Фока, а тот пояснил, усмехнувшись.

— Генерал Белый, как только уяснил в чем суть концентрации артиллерийского огня, сам возглавил все работы по установке артиллерии, которые ведутся днем и ночью. Примерно половина орудий сухопутного фронта из Порт-Артура будет забрана — больше нет смысла, тут и так будет все плотно забито. И главное — семь верст чистого поля со стороны наступающих японцев губительны для них. Любую попытку установить осадную артиллерию пересечем в зародыше, если будет воздухоплавательный парк для наблюдения. А он есть у Куропаткина, но нужен здесь.

— Вытребуем, — произнес Алексеев, а Фок добавил:

— И броненосцы! Если они будут в Талиенваньском заливе, то любая попытка японцев атаковать как с суши, так и с моря будет встречена огнем крепостной и береговой артиллерии, поддержанных броненосцами. Так что держаться можно сколько угодно, хватило бы людей, боеприпасов и продовольствия. Если мы успеем протянуть хотя бы дней двадцать, и перевести сюда броненосцы — то оборону перешейка японцы не проломят, у них просто нет тех орудий, которые бы смогли это сделать. Будь на их месте немцы, я бы отказался от замысла — против изделий Круппа вроде «Толстой Берты» нам сейчас не выстоять!

Глава 25

Первый раз в своей жизни Александр Викторович находился на мостике боевого корабля, да еще какого — эскадренного броненосца «Севастополь». Не смог устоять перед искушением, ведь это было мечтой с юности. Вечером наместник предложил ему отправиться с ним в Порт-Артур. А там с утра выйти в море, и попробовать на вкус «морской жизни».

— Да, все правильно — именно этой парочки не хватает в Талиенваньском заливе. Но пока не вступят в строй поврежденные корабли, на такой подарок судьбы не стоит рассчитывать.

Фок бормотал себе под нос, внимательно наблюдая с высокого мостика за идущими впереди броненосцами «Полтава» и флагманским «Пересветом», где находился Алексеев со своим штабом. Сегодня наместник решил выйти в море подальше, произвести маневры и при появлении японских кораблей, вернутся обратно, под защиту береговых батарей и минных заграждений. И постараться этим хитрым маневром, если японцы бросятся в преследование, заманить их на выставленные «Амуром» мины.

Вместе с броненосцами вышли крейсера — «Баян» под флагом контр-адмирала Рейценштейна, за ним следовали обе «богини» — отремонтированная после нападения японцев в январе «Паллада» и вполне исправная «Диана». На крейсерах за неделю были проведены работы по модернизации, не такие и долгие, как оказалось — их удалось выполнить силами самих команд. Чуть в стороне и впереди шли «Аскольд», за ним в кильватере «Новик» и пять миноносцев — маленькие кораблики, дымя дымом из четырех труб, выглядели щепками в сравнении с броненосцами.

Фок подставлял лицо соленому ветру, держась за поручни ограждения левого крыла мостика — бог весть как они именуются моряками. А сам искоса наблюдал за командиром «Севастополя» капитаном 1-го ранга Эссеном. Николай Оттович имел репутацию опытного моряка и отчаянного храбреца, одним из первых получивших георгиевскую саблю с надписью «за храбрость». Крейсер «Новик» под его командованием не раз выходил в море, атакуя не только японские миноносцы, но и вступая в схватки с крейсерами. Отвагу Эссена отмечал погибший адмирал Макаров, который его представил к очередному чину и перевел командиром на «Севастополь». Однако вряд ли этот остзейский немец был доволен назначением на неуклюжий и тихоходный броненосец. Фок мысленно отмечал каждый раз те моменты, когда Николай Оттович пристально смотрел на «Новик», идущий в отдалении. Видимо, до сих пор жалел о переходе.

— Ему бы крейсерами командовать, — пробормотал Фок себе под нос. Впрочем, Алексеев уже принял решение о переводе Эссена командиром второго отряда быстроходных крейсеров. Но вот будет он создан только в июне, когда Владивостокский отряд нанесет «визит вежливости» в Цусимский пролив, чтобы потрепать там японские транспорты, что пока без страха ходили в Корею, без всякого охранения, что немаловажно. Если, конечно, то «безумное» предложение, сделанное им наместнику, получит реализацию.

— Да, положительно эти броненосцы крайне необходимы в Дальнем. В Порт-Артуре они как в луже, из которой можно выплывать в строго определенное время, а не тогда, когда это необходимо.

Фок внимательно посмотрел на броненосцы — бронированные монстры в серой окраске медленно шли по морской зыби, раздвигая ее форштевнями, густо дымя трубами. Наглядные символы морской мощи любой уважающей себя державы, что заставляет считаться с собою соседей.

С их базированием на Дальний снимается множество вопросов — можно укрепить передовую позицию на Даугушаньском полуострове, что с севера прикрывает вход в Талиенваньский залив, и зажат между ним и бухтой Керр. Конечно, японцы попробуют выбить оттуда русский гарнизон, в этом стремлении им не откажешь. Только вот незадача — основание шириной в две с половиной версты, и открытая местность перед ней, своего рода предполье. И насквозь простреливается отсечным огнем как батарей с Талиенвани, так и огнем броненосцев с залива. Обстрел из тяжелых орудий, любую пехоту, даже фанатично настроенную, обратит в бегство — ведь все хотят жить, или, по крайней мере умереть с пользой для дела. А тут будет просто беспощадное избиение, безобразное и жестокое. На такое ни одни генералы не пойдут, потому что их войска сразу же падут духом.

Единственное уязвимое место остается только с западной стороны — Цзиньчзоужский залив. Но он мелководен, подойти к берегу смогут лишь канонерские лодки и малые крейсера. Контр-адмирал Матусевич уже начал устанавливать с катеров и плотиков там мины, а на берегу будут поставлены три батареи, одна из двух девятидюймовых пушек. Еще пара недель, и можно не бояться прихода любых гостей — ни один малый корабль японцев, как бы он не был хорошо забронирован, не выдержит попадания снаряда весом в 134 кг, вылетающего из короткого ствола, всего в 22 калибра, на значительное расстояние в девять верст.

Но таких пушек в Порт-Артуре была ровно дюжина. И все сейчас устанавливались на береговых батареях для прикрытия Талиенваньского залива и Дальнего, так как других подобных систем просто не имелось — только мортиры. А последние абсолютно не годились для стрельбы по кораблям, да и дальность стрельбы у них была небольшая…

— Это японские корабли, ваше превосходительство, посмотрите, уверен, вам понравится!

Эссен протянул Фоку бинокль, и тот прижал окуляры к глазам. И расстояние резко сократилось, во много раз — теперь Александр Викторович отчетливо видел вражеские корабли. И быстро подсчитал — впереди три крупные, явно броненосцы, за ними пара помельче, с двумя разнесенными трубами, поближе к носовой и кормовой башнями, и одной торчащей в середине мачтой Чуть в стороне шли еще три корабля — два вытянутых, совсем «худых» — судя по всему крейсера, и один самый маленький. Все трое в две трубы, которые густо дымили. Впрочем, черный дым тянулся широкой полосой за японскими кораблями — супостаты явно поспешали на драку, на которую спровоцировал их именно Алексеев.

— Головными «Хацусе» с «Сикисимой» — у них по три трубы, единственные такие среди броненосцев. Позади «Ясима» или «Фудзи», они очень похожи друг на друга.

— А как вы их отличаете?!

— Очень легко — боевые марсы ниже верхушек труб, хорошо, что мы уже избавились от них — лишний верхний вес и пользы никакой. В этом и отличие их от того же флагманского «Микасы» или «Асахи». Все броненосцы у японцев построены англичанами.

— А позади них идут два броненосных крейсера итальянской постройки — "Касуга" и "Ниссин", предназначенных ранее на продажу аргентинскому флоту, — блеснул знаниями давно виденных фотографий Фок. — Две разнесенные к оконечностям трубы и одна мачта посередине. Удивительно симметричные, лишь по дыму можно понять, где нос и корма.

— Хм, не ожидал…

Эссен с удивлением посмотрел на Фока, словно заново оценивая генерала — моряки обычно с нескрываемым превосходством относились к сухопутным «коллегам». Это разозлило генерала, и он внимательно посмотрел на крейсера, по наитию уже догадавшись, кто перед ним.

— Головным крейсером идет «Такасаго», тоже английской постройки, у него боевые марсы, в отличие от «Читозе» и «Касаги», что построены в Америке тем же Трампом, — Фок осекся, но тут же исправился, уж больно фамилии были созвучны, — то есть Крампом, что передал нашему флоту «Варяг». За ним «Иосино», тоже английской постройки. На этой «собачке» нет массивных восьмидюймовых пушек в носу и корме. И последним авизо «Мияко» — в отличие от всех его долго строили сами японцы, и если мне не изменяет память, то в Йокосуке, вот же название у города.

— Кхм, — Эссен закашлялся, потом с нескрываемым удивлением посмотрел на генерала.— Не знал, надо посмотреть «Джейн» — где именно построили, я имею в виду. А так ясно, что «Мияко» — «Чихайю» наш «Аскольд» потопил, а третий авизо «Тацута» однотрубный, старой постройки.

— Старый колдун…

Кто-то из трех офицеров «Севастополя», стоявших на открытом всем ветрам мостике, услышал слова генерала. И дал им свою оценку, которая свидетельствовала о том, что кое-какие слухи расползлись и по эскадре. А такая популярность Фоку была не нужна.

— Господа, — громко приказал Эссен, явно услышавший последнее слово, — прошу разойтись по местам — скоро начнется бой на отходе. И прошу ваше превосходительство пройти в боевую рубку — оттуда вам все будет хорошо видно, а под прикрытием девяти дюймов брони и безопаснее.

— Хорошо, Николай Оттович!

Фок покорно последовал просьбе, вернее вежливому приказанию, памятуя, что на корабле капитан первый после бога. И радуясь, что Эссен не загнал его куда-нибудь в недра, под броневую палуба. Просто Александр Викторович, памятуя о судьбе «Петропавловска» совершенно не хотел оказаться в глубине бронированной утробы. В случае подрыва хрен оттуда вылезешь, и потонешь в этом железном саркофаге. А так имелся хороший шанс успеть сигануть за борт. И дождаться спасения от миноносцев — а плавал он хорошо, к тому же везде были свернутые пробковые койки.

— Есть!

— Подрыв!

— Ура!!!

Одновременно раздались громкие вопли офицеров и матросов, совершенно забывших о субординации. Фок обернулся, а так как бинокль был в руках, то быстро посмотрел в мощную оптику — у борта флагманского японского броненосца взметнулся в небо огромный водяной гейзер.

— Надо же, от судьбы не уйдешь, — Фок, в отличие от моряков, осознавал, что история имеет чудовищную инерцию. И подрывы японских кораблей все же произошли, пусть с запозданием на пять дней. И он, прикусив губу, стал ожидать второго подрыва, и ведь в истории он случился сразу и погубил — «Хатсусе». В том уже не было сомнения, однако наскочил на вторую мину третий броненосец, хотя в истории он должен был подорваться после попытки буксировки. И вот этот взрыв привел стройные колонны японских крейсеров в полное смятение…

Глава 26

С японцами творилось что-то неладное — после подрыва броненосца, идущего третьим по счету, броненосный крейсер «Касуга» резко заложил руль и выкатился влево, прямо на догнавших «собачек» второй колонны. И если идущий головным «Такосаго» успел проскочить, то идущему вторым «Йосино» крупно не повезло — форштевень «гарибальдийца», а так называли эти крейсера по прототипу, врезался прямо в середину «собачки», чуть ли не «затоптав» в морскую пучину.

— Есть, — коротко сказал Эссен, а над «Севастополем» прокатился ликующий вопль, исторгнутый десятками матросских глоток. Все видели, как погиб «Петропавловск» и подорвалась «Победа», поэтому зрелище двух сильно поврежденных вражеских броненосцев привело команду в неистовство. Однако Эссен на то и был командиром, что двумя резкими рублеными командами привел всех в чувство, и спустя минуту броненосец кинулся вперед, заметно прибавив ход, палуба опустела, а команда была готова открыть огонь, чтобы добить «подранков»…

— Похоже, что «черная неделя» для японцев оказалась одним «днем», но зато каким! Интересно, что будет дальше?!

Японские корабли открыли суматошную стрельбу во все стороны, причем из мелкокалиберной артиллерии — по бортам словно пульсировали еле видимые через мощную оптику огоньки, да были видны всплески на море. Видимо, японцы, как в уже реальный раз, приняли подрывы за атаку подводных лодок. И если раньше он считал, что в Порт-Артуре никаких субмарин не имелось — их доставили по железной дороге во Владивосток, но сейчас он знал, что дело обстоит не совсем так.

Одна подводная лодка все же имелась — конструкции Джевецкого, которых изготовили ровно полсотни для обороны приморских крепостей. крохотные кораблики водоизмещением в 12 тонн имели необычайно большой экипаж в четыре человека, которые вручную, вернее ногами, вращали привод на винт — «подводный велосипед» своего рода.

Эти субмарины показали полную непригодность и давно были списаны, превратившись в бакены. Но не все — одну прошлой осенью доставили в Порт-Артур на датском пароходе «Дагмар», и она совершила несколько погружений и всплытий в глубокой части «артурской лужи». И более того — ее вооружили двумя торпедами в решетчатых аппаратах конструкции того же Джевецкого. И субмарину с торпедами видели японские агенты и сообщили о том в Токио. И только потому японские моряки восприняли потенциальную угрозу всерьез — откуда им было знать, что русские моряки стали минировать нейтральные воды.

Если говорить честно, что имевшаяся подводная лодка против своей воли все же стала оружием, ночисто психологическим. Дело в том, что она просто не могла выйти из гавани, если только в отлив. Уже через четверть часа работы на этом «велотренажере», несмотря на примитивное устройство регенерации воздуха, кислород заканчивался, и моряки только разевали рот, как вытащенные на берег рыбы. Требовалось немедленно всплывать, чтобы не задохнуться, и экстренно проветривать субмарину.

Еще один такой же кораблик тоже примет участие в войне — на него поставят бензиновый моторчик, и он потеряет способность погружаться. Этому «полуподводному миноносцу» присвоят имя «Кета», и он под командованием лейтенанта Яновича, в Татарском проливе предпримет безрезультатную атаку двух японских миноносцев…

Фок прижался к узкой щели прежде широкой смотровой амбразуры, недавно заделанной железными листами. Бинокль входил туда прекрасно, а большего Александру Викторовичу и не требовалось — вся картина разворачивающейся схватки была перед глазами.

«Ясиме», а он не сомневался в названии броненосца, пришлось туго — корабль заметно осел на корму и завалился на бок, крен, по всей видимости, нарастал. Японцы покидали корабль, прыгая на подошедшие к борту шлюпки, которые спустил крейсер и маленький авизо. Причем последний должен быть «покойничком» — в прошлой истории он подорвался на день раньше двух броненосцев, но сейчас был целым и очень резвым.

А вот «Иосино» на поверхности моря уже не наблюдалось — корабль, погибший в пресловутый «черный день» японского флота 2 мая 1904 года последним, попав под таранный удар «Касуги» поздним вечером, сейчас пошел на дно первым. Причем завалился на борт стремительно, и тут же ушел под воду — сейчас «Такосаго» вылавливал успевших спрыгнуть за борт моряков. Спаслось вряд ли много — крейсер быстро дал ход, устремился за ушедшей вперед японской эскадрой. За ним поспешил «Мияко», а вот с «Ясимой» все оказалось закончено — броненосец повалился на борт, черный дым стелился над водой. Внутри раздался взрыв, и корабль ушел в морскую бездну, погибнув на войне чуть позже отведенного ему срока.

— Не уйдут, они еле ковыляют, — громко произнес Эссен и чуть громче, чем требовалось, приказал:

— Передайте кочегарам — нужен максимальный ход! Мы их догоним! Приготовиться открыть огонь по концевому броненосцу!

Последняя команда вряд ли нуждалась в повторении, на взгляд Фока — все и так были на своих местах, дело только в том, что «Севастополь» значительно отстал от «Полтавы». А та, в свою очередь, немного оторвалась от идущего впереди «Пересвета» — оба эти броненосца уже открыли огонь по японским кораблям.

Флагман Алексеева настиг идущего головным «Касугу» — тот шел со «свернутым клювом», это было видно, заметно осев носом. И стрелял только из кормовой башни. За ним следовал «Ниссин» — вот тот бил по «Пересвету» и присоединившемуся к нему «Баяну» всем бортом. Русские корабли в свою очередь обрушили на противника шквальный огонь, быстро сближаясь с ними. «Полтава» стреляла по «подранку», за которым следовал неповрежденный броненосец — «Сикисима» не жалел снарядов, стараясь нанести русскому броненосцу максимальный ущерб.

Крейсера были заняты своей войной — «Аскольд» с «Палладой» бросились в погоню за «Такасаго», но тот удирал от них на север удивительно резво. А вот «Диана» заметно отстала от этой парочки, и пристраивалась за кормой «Баяна» — теперь против двух «гарибальдийцев» было три русских оппонента. «Новик» с двумя миноносцами быстро настигал «Мияко» — но корабли уходили на юг, и их уже было плохо видно.

«Севастополь» содрогнулся всем корпусом — из двенадцатидюймового орудия носовой башни вырвался длинный язык пламени. К сожалению, в башне действовало только одно орудие, у второго был сломан станок. Обещали отправить с «Сисоя Великого». Однако в Петербурге не сильно торопились выполнять заказ из далекого Порт-Артура.

Фок быстро подсчитал возможности — на русских броненосцах в бортовом залпе семь пушек в 12 дюймов, да двенадцать 152 мм, а вот у японцев огонь вела только «Сикисима» — 4 пушки 305 мм и семь орудий в шесть дюймов каждое. Поврежденный «Хатсусе» еле полз, его догонял «Севастополь» на своих десяти узлах. И отстреливался «японец» из среднего калибра, судорожно пытаясь навести башни, из которых торчали здоровенные двенадцатидюймовые пушки. Но мешал крен, и, по всей видимости, повреждения от подрыва на мине. Или опасения, что собственная стрельба погубит корабль раньше, чем это сделает противник.

Японские и русские корабли сцепились в схватке — «Полтава» с «Сикисимой», а «Севастополь» с «Хатсусе», что мог отвечать только огнем казематной батареи. Но этого хватало — по ощущению броненосец превратился в огромный барабан, по которому дубасили со всей силы палочками. Дистанция сокращалась, и стало ясно, что японскому кораблю настанет последний час. Однако не все так просто — «Сикисима» прекратил бой с «Полтавой», и величаво развернувшись, бросился на «Севастополь».

— Так японцы же просто тянут время!

До Фока, как говориться, только сейчас «дошло», что происходит. Он взглянул на циферблат «луковицы», отщелкнув крышку. Прошло ровно полтора часа с начала погони.

Корабли отошли от Порт-Артура на север примерно пятнадцать миль, может чуть больше, но всяко разно сейчас ближе к Дальнему. До островов Эллиота от Талиенванской бухты шестьдесят миль, и броненосцы Того, если они стояли под парами, в чем не стоит сомневаться, получив радиограмму о подрывах, уже вышли навстречу. Если полный ход принять за 18 узлов, то главные силы прошли чуть меньше половины расстояния до Дальнего. Еще полтора часа и они будут там, а броненосные крейсера намного раньше, у тех на два узла больше — прыткие больно.

А за это время бой сместится еще севернее — «Хатсусе» все же ползет на восьми узлах, а то и девять выдает. И если его не успеть добить за полчаса, то есть риск нарваться на самого Того, от которого «калека», на котором он сейчас находится, просто не удерет. Но как сказать о своих страхах Эссену, ведь тот не может не понимать сути происходящего.

Пока Александр Викторович размышлял, «Сикисима» открыл огонь — прямо у борта взметнулся высоченный гейзер от разрыва тяжелого снаряда. На линзах потекла вода — всплеск буквально обрушился на боевую рубку. Фок отступил на шаг, достал платочек, но вытереть линзы не успел — страшный удар потряс броню, Александра Викторовича отбросило назад, и он влепился всей спиной в стальную стенку.

Рубку заволокло густым дымом, запах сгоревшего пороха проник в ноздри, так что не вдохнешь. От невыносимой боли скрючило все тело, перехватило дыхание, и он прохрипел:

— Мы так не договаривались…

Глава 27

Сознания Фок не потерял, хрипел и матерился, а покойники делать этого не могут. Александр Викторович с трудом поднялся на ноги, начиная осознавать, что произошло. В боевую рубку попал шестидюймовый снаряд, причем в одно из уязвимых мест — в смотровую щель, на стыке броневой плиты в девять дюймов и наскоро состыкованного с ней листового железа. Хорошо, что амбразуры успели заделать до ширины ладони, а «грибообразные» козырьки убрали. Фок знал по описанию боевых действий, что они «прекрасно» отражали осколки взорвавшегося на броне снаряда. Отправляя куски раскаленной стали или чугуна внутрь боевой рубки через широченные смотровые щели. Да еще откровенно повезло — если бы это был двенадцатидюймовый снаряд, то все были бы уже покойниками, причем в полностью «разобранном» виде, с перемешанными кусками человеческой плоти.

Но и этот снаряд весом в три пуда сотворил немало нехороших дел — железо из амбразуры вынесло, и оно прошлось по рубке. Хорошо, что юный мичман и здоровенный матрос за его спиной приняли на себя большую часть металла, хотя опознать тела было трудно — сплошная мешанина истерзанных кусков, словно их мясницким топором разделывали.

Фок слишком много видел подобных картин смерти — в последней нет ничего героического или возвышенного,одна лишь неприглядная картина. Война это не процесс зачина человеческой жизни, о котором слагают оды или пишут картины, где на первом плане жутко привлекательная живая женская плоть, зачастую обнаженная.

Нет, этот процесс имеет обратную направленность, в которой любым способом эту самую человеческую жизнь насильственно прерывают. Что сейчас и произошло в рубке — двоих в клочья, а еще троим, как минимум, если и повезло, то ненадолго — «сломанные» тела говорили о том, что они не жильцы на этом свете. У военного, который повидал смерть в тысячах обличий, глаз в таких случаях, как говорят, «набит».

— Николай Оттович, ты жив?!

Первым делом Фок склонился над командиром броненосца — и хотя говорят, что все равны, но оказывать первую помощь следует старшим офицерам, особенно легкораненым. Ибо они командуют на поле боя, и от надлежащего управления зависит итог схватки с врагом. Будет ли победа или поражение, и цена этого — «малой кровью» или жуткими потерями. Вот такая нехитрая военная философия, которая постигается только в сугубо прикладном плане, и где нет места «заумностям», которые так любят гражданские в повседневной жизни.

— И…

От хлестких пощечин Эссен пришел в себя и первым делом выругался. До этого Фок уже понял, что командир «Севастополя» не ранен, а просто потерял сознание от контузии. И сейчас смотрел в замутненные глаза моряка — вроде ничего страшного, приходил в себя Николай Оттович быстро. Так что через пару минут снова примет на себя командование.

— Так, лейтенант, совсем хреново?!

Вопрос был без надобности — судя по пузырящейся на губах крови, офицеру пробило грудь. Медлить было нельзя — легкое могло «схлопнуться» в любую секунду, пневмоторакс и в будущие времена страшная штука. И Фок действовал быстро — рванул окровавленный китель, да так что пуговицы полетели, распахнул.

Затем засунул пальцы под обшлаг собственного кителя — там со времен Хасана у него всегда был прикреплен к руке стилет в ножнах. Обзавелся он таким и здесь, и лезвие наточил на совесть. Так что располосовал рубашку в одно мгновение — а дальше знал, что делать, благо семь лет, с 1938 по 1945 год постоянно с ранениями сталкивался, опыт оказания первой помощи имелся изрядный. Да и дядька трудился фельдшером, и многому научил, вот только он выбрал военное ремесло, и не пожалел ни разу.

Хорошо, что у моряков в карманах были свертки бинтов, точно такой же ему выдал врач броненосца — так что на флоте об ИПП уже имели представление, в отличие от армии, и сложившуюся ситуацию следовало исправлять к лучшему.

Наложил тампон на входное отверстие, откуда прорывался воздух, матерясь и чертыхаясь, стянул грудь бинтом. Занялся следующим «пациентом» — им оказался кондуктор с широким «старшинским» галуном вдоль погона. Он зажимал ладонью руку у согнутого локтя — из-под пальцев обильно сочилась алая кровь.

— Понимаешь, что к чему. Если бы не согнул руку, и не зажал ладонью, уже бы истек кровью, как тот дурень с ногою, — фыркнул Фок, кивнув на лежащего рядом матроса, под которым натекла большая лужа крови. Жгут из скатанного полотна наложил быстро, закрутил, используя рукоять стилета. Прикреплять записку с указанием времени было глупо — вряд ли корабельные врачи скрепят сосуды, скорее просто оттяпают руку. Но хоть жить останется, получит «Егория» и пенсию от царя-батюшки.

В рубке стало многолюдно — вбежали матросы, за ними старший офицер с погонами капитана 2-го ранга. Однако Фок не обращал на них внимания, а занимался делом, тихо радуясь, что хоть чем-то может принести пользу. И приступил к рулевому, который рухнул на палубу, как только его сменили у штурвала. Три осколочных ранения в бедро, плечо и грудь — с последним осколком повезло, застрял под кожей на ребрах, Фок его просто выдернул — зазубренный кусочек металла. Стянул полотном раны, как только мог крепко, остановив кровотечение, ему уже помогал матрос.

— Хватай под руки, я за ноги — и понесли, пока он жив. Веди, сусанин, где тут у вас лазарет не знаю?!

— Есть, ваше превосходительство!

Подхватив безвольное тело под ноги, Фок при выходе из рубки оглянулся — Эссен уже пришел в себя, стоял на ногах и что-то громко кричал в переговорную трубу. С телефонами в эти времена как-то не очень, «экономят» на связи чиновники, как им без этого, хотя радиостанции на военных кораблях уже установили.

Оказавшись снаружи, Фок сразу же пожалел, что покинул боевую рубку. Внизу стреляла башня шестидюймовых пушек — из правого ствола вылетел длинный язык пламени. Броненосец местами горел, матросы тушили пожары из шлангов, суетились, матерились, судя по жестам, орали непонятно что — все звуки глушила стрельба собственных пушек и разрывы вражеских снарядов. Осколки барабанили по железу надстроек, и не только — матрос, несший рулевого, вскрикнул и свалился. Фок рухнул следом, не удержав ношу — предплечье правой, и так травмированной руки, взорвалось болью, от которой искры из глаз посыпались.

— Твою мать!

Фок рванулся и только сейчас сообразил, что в мясо вошел какой-то железный штырек — трап был раздолбан, ступеньки скрючены и разорваны, металл причудливо искривился.

— Не свезло парню…

Матрос лежал в беспамятстве, на нем задергался рулевой. И Фок занялся перевязкой, достав из кармана рулон ткани, именуемый бинтом, но на таковой из его времени совсем не похожий. Перевязал парню голову, какая-то железка содрала со лба здоровенный клок кожи — весь в крови измазался. Внимания на звякающие осколки он уже не обращал, привык.

— Ваше превосходительство, на вас кровь?! Давайте мы вас в лазарет отнесем?!

Откуда-то появился мичман в разорванной и окровавленной тужурке, за ним выскочили матросы, тут же подхватив раненых. Фок недовольно пробурчал, такой финал ему был не нужен. Сидеть в утробе броненосца и не знать что происходит — страшная нервотрепка. А если корабль перевернется, то вылезти наружу станет невозможно.

— Пустяки, и не такое бывало. Лучше этих бедолаг отнесите — перевязал их, как только мог, но им лекарь нужен. А мне лучше в рубку обратно вернутся, бой ведь продолжается.

Генерал посмотрел в сторону вражеских кораблей — пусть и далековато, но было хорошо видно, что «Хатсусе» из игры выбыл. Броненосец сильно накренился, казалось что вот-вот и перевернется. Огромные стволы, торчащие из больших башен, были задраны на максимальный уровень возвышения, но на самом деле шли параллельно морской глади. Да и ход у искалеченного корабля полностью пропал — а ведь раньше броненосец полз довольно резво, если возможно такое словосочетание.

Неожиданно эти пушки выстрелили — снаряды полетели на «Севастополь», вот только короткий оказался их полет, взорвались, ударившись о воду, на середине пути. Но именно этот залп стал самоубийственным в прямом смысле. «Хатсусе» повалился на борт, и медленно перевернулся — зрелище было запоминающееся.

— Так его!

— Ура!

Древний русский победный клич пронесся над палубой — матросы ликовали, матерились и прыгали от радости. А Фок, с трудом оторвавшись от зрелища, поспешил вернуться в рубку…

Глава 28

Вернувшийся в рубку Фок совершенно спокойно скинул с плеч китель, при помощи мичмана, перевязал себе предплечье — ранение оказалось пустяковым, лишь бы заразу не подхватить. Грязь в ране опасна, антибиотиков в этом мире еще не выдумали.

— И что здесь происходит?

Фок снова взял в руки мощный бинокль, принялся внимательно наблюдать за ходом баталии.

— Занятно, — пробормотал Александр Викторович, рассматривая противоборствующие эскадры через германскую оптику. Японцам крепко досталось, но и русские корабли, недавно бывшие красавцами, теперь представляли душераздирающее зрелище.

«Сикисима» продолжал вести неравный бой с двумя русскими броненосцами, которые охаживали его огнем из пяти двенадцатидюймовых пушек. Кормовая башня на «Полтаве» прекратила стрельбу, замерев в одном положении, видимо, заклиненная. Зато 152 мм орудия имелись в почти полном комплекте — раза два на японском броненосце вспыхивали пожары, но самураи держались и продолжали сражаться.

И наносили значимый ущерб русским «визави» — «Полтава» жутко дымила, охваченная пожаром, одна труба на корабле была изувечена. «Севастополю» тоже досталось, пусть не так крепко. Но была иная беда — броненосец шел вперед, напрягая остатки сил кочегарной команды и стараясь не отстать, «не выпасть» из боя.

Флагманский «Пересвет» сошелся в клинче с «Ниссином» — и перевес в орудийной мощи начал сказываться, все же 254 мм орудия против 203 мм выдают почти вдвое большие по весу снаряды. А преимущество японского корабля итальянской постройки в шестидюймовых пушках не так существенно — семь против пяти в бортовом залпе.

Головным у японцев шел поврежденный при таране собственного крейсера «Касуга», именно он определял ход отряда, все же чуть меньший, чем мог выдать «Севастополь» при максимальном напряжении машин. Будь иная ситуация, возможно злосчастную «Касугу» бы бросили, но только не сейчас, когда помощь была так близка. Бой уже шел на траверзе Дальнего, до которого чуть больше десятка верст, и еще пять отделяли русских от японцев. Эссен определил дистанцию боя всего в 25 кабельтовых, и она понемногу сокращалась. Все же скорость русских кораблей была чуточку больше, чем у противника.

Но «Касуга» не предстал беззащитной жертвой, хотя его носовая 254 мм пушка не стреляла. Зато кормовая башня с парой 203 мм пушек и семь 152 мм казематных орудий обрушили на преследующие русские корабли ужасающий град снарядов. И стреляли точно — «Диана», ввязавшаяся в драку, уже отвалила в сторону, лишившись средней трубы. На крейсере полыхал пожар, и корабль направился в Дальний. Похоже, что «богиня» окончательно выбыла из общего числа «игроков».

Зато «Баян», оставшись один на один, пусть и имея те же два 203 мм орудия, но в одиночных башнях, но всего четыре шестидюймовых пушки — дополнительную артиллерию на нем не успели поставить. А жаль — так было бы семь против семи, полное равенство в бортовом залпе. Но и этого хватало, да и шесть орудий с «богини» оставили на враге свои отметины — «Кассуга» горел, сильно осев на нос, и казалось, что еще полчаса, и все будет кончено с «итальянским кондотьером» в японском исполнении…

— Как не повезло, да что это такое…

Никогда Фок еще не слышал столь хлесткие эпитеты в исполнении Эссена — не в сторону начальства, как обычно водится, а в фатум и судьбу, в злосчастное стечение обстоятельств. Всего полчаса тому назад на русских кораблях предвкушали очевидную победу, столь близкую, а теперь эскадра сама искала спасения, направляясь к столь близкому Дальнему — парадоксальное словосочетание.

Однако японцы не зря рвались к Эллиоту — помощь оттуда пришла намного раньше, чем рассчитывал в своих вариантах Фок. Вначале показались дымы, потом из рубки разглядели корабли. И первым опознали «Палладу» — «богиня» шла полным ходом, густо дымя всеми тремя трубами. Скорость на ней определили в немыслимые ранее 21 с половиной узла, видимо крепко «поджало». За ней поспешал «Аскольд», задорно отбиваясь от двух преследующих «собачек».

Это было бы странно, ведь русские крейсера гораздо сильнее японских, но вот за детищами американской постройки торопились два новых участника, связываться с которыми поврежденным в бою русским кораблям не хотелось. Проблематичное выйдет занятие!

К месту боя подходили два броненосных крейсера — «Асама», что нанесла серьезные повреждения «Варягу» в бою под Чемульпо в первый день войны, а за ней поспешал трехтрубный «Якумо», построенный на германской верфи, и потому имевший лучшее бронирование.

С флагманского «Пересвета» тут же последовали короткие приказы, переданные набором цветных флажков поднятых на стеньгах. Адмирал Алексеев приказывал броненосцам следовать в Дальний. А вот крейсерам немедленно уходить в Порт-Артур на полной скорости.

«Баян» под флагом Рейценштейна тут же вышел из схватки и довольно быстро увеличил ход — одна искалеченная труба на фоне трех действующих ему не мешала превратиться в «ходока». Японские «собачки» мгновенно отпрянули — самурайский задор был подкреплен расчетом — все же у русских три крейсера, каждый из которых превосходит как в водоизмещении и бронировании, так и утыкан десятком шестидюймовых пушек. И это не говоря о башенных орудиях «Баяна».

Фок подумал, что японские корабли станут преследовать отходящие в Дальний броненосцы. Однако ни «Сикисима», ни «Ниссин» не проявили такого желания от слова «совсем». Они уползали в сторону архипелага, и вроде даже скорость уменьшили. Зато «Асама» и «Якумо» ввязались в драку, правда, держались броненосные крейсера на приличном расстоянии, больше тревожа близкими разрывами снарядов, чем попаданиями, которых Фок не заметил. Хотя один раз от близкого разрыва по броневой стали рубки отстучали осколки, но то было вроде прощальной мелодии.

Реквием по случившемуся сражению!

Отход русских броненосцев в Дальний был предопределен самим положением вещей — на горизонте показались густые дымы. К месту боя поспешал адмирал Того с тремя броненосцами, связываться с которыми было сумасшедшей затеей, граничащей с коллективным самоубийством. А потому уходить на Порт-Артур уже было поздно — «Пересвет» с «Полтавой» может быть и ушли, а вот «калеку» «Севастополь» быстро бы догнали и потопили — полный ход у вражеских броненосцев 18 узлов, чуть ли не вдвое больше. Так что идти только в Дальний, и там за минными заграждениями принять новый бой, имея поддержку береговых батарей.

«Пересвет» при помощи двух миноносцев уже прошел через фарватеры в минных полях, за ним следовала «Полтава», а «Севастополь» шел за «Отважным» — канонерская лодка стреляла по «Якумо» из кормовой ретирадной пушки, но попаданий, судя по всплескам, не добилась.

Зато тут же включилась в схватку трех орудийная батарея 152 мм пушек Кане от Дальнего. Дистанция стрельбы из них достигала 11 верст с «довеском». И «Асаму» накрыло близким недолетом, который воздействовал на самураев, кипевших жаждой мести, отрезвляюще. Все же они учились у англичан, а сам адмирал Горацио Нельсон признавал, что одна пушка на берегу стоит трех на корабле.

— Жаль, не потопили «Касугу», Александр Викторович! Эх, тогда бы была полная победа!

Эссен хмурился, вид у командира «Севастополя» был еще тот, малость потрепанный и слегка «подкопченный», на белых повязках алые и розовые пятна. Да и сам Фок выглядел не намного лучше — рука и плечо в бинтах, голова тоже обвязана, как прежде — на затылке, ближе к макушке, содран кусок кожи вместе с волосами. В горячке даже не заметил, пока не намок воротник кителя, и он это не ощутил.

— Аппетит приходит во время еды, так что быть вам адмиралом, — рассмеялся Фок и неожиданно стал крайне серьезным. Он встал рядом с Эссеном, и заговорил тихо, чтобы его слова никто не расслышал. И наблюдал за выражением крайнего удивления на лице Николая Оттовича. Однако вскоре оно сменилось на понимание.

— Примите добрый совет. Пока не поздно прикажите поднять сигнал адмиралу, что вы собственными глазами видели, как героически погибла наша подводная лодка, потопившая в торпедной атаке вражеский броненосец и повредившая другой. И оповестите о том команду «Севастополя». Евгений Иванович поймет и сделает тоже самое!

— Я понимаю, — кивнул Эссен, — никто не должен знать, что мы ставили мины в нейтральных водах. А если будут подрывы в будущем, то есть отговорка — здесь часты шторма…

Глава 29

— У истории своеобразное чувство юмора, Евгений Иванович, — Фок усмехнулся, искоса посмотрев на Алексеева, что выглядел как потрепанный жизнью бывалый пират, возвратившийся из удачного набега. Адмиральская борода подгорела, и после работы парикмахера, изрядно уменьшилась в размерах, зато приняла пристойный вид. Правый глаз наместника закрывала белая повязка, хорошо, что не черная, да и глаз остался целым. Зато бровь серьезно пострадала — ее почти срезало раскаленным осколком. Левая рука на перевязи, но в деснице наместник сжимал бокал коньяка, и выражение на лице было самое торжествующее.

— Сколько живу, столько в этом убеждаюсь!

Еще бы — как не крути, но со дня легендарного Синопского сражения, где отряд под флагом вице-адмирала Нахимова разгромил и уничтожил турецкую эскадру Осман-паши, русский флот не одерживал более никаких побед. Да и воевали только с теми же турками четверть века тому назад — но Черноморский флот в то время представлял собой самое жалкое зрелище — несколько пароходов, громко названных крейсерами, да минные катера, что пытались подорвать турецкие броненосцы.

И вот прошло полвека, и грянуло сражение в Желтом море, которое потомки, наверняка, назовут Квантунским. Ведь оно шло несколько часов, все это время противоборствующие эскадры шли почти вдоль береговой линии вытянувшегося на полсотни верст полуострова.

— Этот день назовут «черным» для японского флота, как тот, что должен был случиться шестью днями раньше. И в нем погибли те же самые корабли, только в обратной последовательности — тогда первым ночью подорвался «Мияко», днем погиб на связке двух мин «Хатсусе», вечером при буксировке затонул «Ясима», а поздно ночью в тумане «Касуга» таранным ударом потопил «Иосино».

— А тут все наоборот, но сходство только в одном — первым состоялся таран с теми же участниками. Вот только «Ясима» затонул первым после подрыва, а «Хатсусе» третьим, и то после ожесточенного боя, поврежденный «Полтавой» и добитый «Севастополем». А «Мияко» был расстрелян «Новиком», когда смеркалось, — Алексеев остановился, договаривать не стал — флага японский крейсер не спустил, дрался с отчаянием и был добит торпедами миноносцев. Выловили из воды лишь несколько десятков человек из экипажа «Ясимы» и семерых из команды авизо — жалкие остатки тех четырех сотен, что находились на борту злосчастного кораблика.

— Все равно выдающаяся победа — тогда Витгефт даже не шелохнулся, потому его и не наградили, ведь видели только гибель одного броненосца. Но сейчас принципиально иная ситуация — в бою сошлись эскадры. Так что смело пиши его императорскому величеству рапорт, — Фок сделал ударение на втором слоге, как делают моряки. И после паузы продолжил:

— Имея четыре корабля боевой линии, с учетом «Баяна», ты сразился с семью броненосцами и броненосными крейсерами, два из которых были потоплены, три получили серьезные повреждения, потеряли ход и горели. А два пострадали менее серьезно, но тоже отошли с места боя. Тут одна сплошная правда, ни слова лжи. Ведь перестрелка с «Асамой» и «Якумо» все же имела место, и в них были отмечены попадания. А эскадра адмирала Того не рискнула вмешиваться в сражение, и вскоре отошла, не сделав по нашим кораблям ни одного выстрела.

Фок говорил веским, убедительным тоном — тут совершенно не проглядывалось лжи, только нужная им двоим интерпретация событий. Примерно так оно и случилось, и вряд ли кто из участвовавших в бою моряков добавит в это описание что-то негативное.

— Имел также три больших и один малый бронепалубные крейсера. Им пришлось сразиться с броненосным, с четверкой больших и двумя малыми бронепалубными крейсерами. Ведь так оно и было! Ведь «Аскольд» и «Паллада» сошлись в схватке против трех «собачек», поддержанных малым крейсером «Сума». Потери противника серьезные — потоплен большой бронепалубный крейсер «Иосино», «Новик» с миноносцами догнал и потопил малый крейсер «Мияко» — ведь так оно и было, просто не нужно писать подробности. Есть победа, пусть ее и «облизывают».

— Ты меня еще поучи императору доклады делать, вот — почитай лучше, наскоро составил, перепишут, и отправим телеграмму, — Алексеев протянул генералу исписанный листок, и Фок принялся читать. Там было тоже самое, что он говорил, но описано таким «высоким штилем», что впору позеленеть от зависти — умеют же кучеряво излагать мысли, вот где очковтирательство, причем высшего разряда — ни слова лжи.

Но как подано, на блюде и с такими «специями» — тут царь на Георгия 2-го класса расщедрится, не меньше — монарха просто не поймут. И ордена на эскадру выдадут в неимоверном числе — но тут действительно был проявлен героизм, одна «Диана», ввязавшаяся в схватку с «Касугой» чего стоит. И Фок, зацепив взглядом последние строчки, споткнулся. Там речь шла о нем самом, причем цитировался рапорт капитана 1-го ранга Эссена, который на самом деле будучи в рубке, прекрасно знал что случилось на палубе его броненосца. И живописал подвиги генерал-майора Фока — «под неприятельским огнем получив два ранения, с презрением к смерти перевязывал раны офицерам и нижним чинам». Далее шло такое, что у Александра Викторовича глаза на лоб чуть не вылезли — оказывается он не просто так в море вышел, а контролировал действие принадлежащей сухопутной обороне крепости подводной лодки, героическую гибель которой видели два сигнальщика с «Севастополя», и командир броненосца это подтверждает.

— Мне не пришлось убеждать Эссена, — негромко произнес Алексеев, — он на самом деле видел сверкание иллюминаторов наподобие тех, что стоят на подводной лодке Джевецкого, что в Артуре. И вахтенный офицер с «Пересвета» видел гибель нашей субмарины, и сигнальщики с «Полтавы» и «Баяна». И командир «Амура» считает, что подрыв «Ясиме» произошел на мине, отчего броненосец быстро затонул. «Хатсуце» получил торпеду — всплеск от взрыва был меньше, и так все считают. Николай Оттович уверен, что ты темнил, не говорил ему правды, а сделал только намек.

— Понятно, субмарина утонула и концы, как говориться в воду, — пожал плечами Фок. Так было даже лучше — если японцы о том узнают, а они действительно узнают, то подходить к Артуру с броненосцами уже не рискнут. Алексеев на него странно посмотрел и негромко сказал:

— После боя у Бицзыво к тебе пришел француз-изобретатель, с еще одним французом, механиком. Оба пришли в Дальний на подводной лодке и встали на тайную стоянку в одной из бухт. Во Франции много богатых людей, что могут построить не только маленькую субмарину за свои средства, а нанять пароход не представляет проблемы. Хотели сражаться с макаками, вот ты им и разрешил, даже своих людей дал в команду.

— Каких людей?!

— А поручика запаса по Адмиралтейству твоего, которого орденом Станислава 3-й степени наградил. Убили его хунхузы, беднягу, только тело не опознали. Мне недавно сообщили, я решил воспользоваться таким прекрасным случаем. Вообще-то дрянь человек этот поручик, ходил и болтал всем, что сам наместник ему секретную миссию поручил. Так что случай удобный, грех такой упускать. С ним и мастеровой погиб, немец. Он на заводе в Дальнем трудился — секреты наши вынюхивал, шельмец. Тоже хунхузы убили и с поручиком прикопали, но чуть позже. Так что экипаж у тебя в полном сборе. Три иностранца, настоящие фамилии которых ты сам не знаешь, и герой-поручик, командир субмарины «милый друг» — французы всегда дают странные названия, поэтическая нация, одухотворенная.

Алексеев говорил настолько безмятежно, что Фока пробрало — именно его китайцы и убили несчастного поручика — ненужных свидетелей, к тому же опасных своей болтливостью, нужно незамедлительно убирать. Но и наместник хорош — сам вынашивал точно такие же действия, а благодаря общим делам с Тифонтаем подобные случаи для него были не впервые, тут опыт изрядный чувствуется.

— Ночью минные катера на поиск выйдут, поищут что-нибудь от погибшего экипажа. Думаю, найдут кусок тужурки с крестом Станислава. Так что молебен отслужим, и представлю к награждению Георгием 4-го класса и следующему чину. Пусть героем помрет!

Все знал Евгений Иванович, но только вида не подавал до поры до времени. Да и людишки для подобных занятий с его возможностями можно найти немало, и любые их действия прикрыть, если потребуется — власть немалая царскому бастарду дадена. А места тут хоть людные, но глухие — до столицы девять тысяч верст.

— Так что поздравляю тебя с первой удачной атакой, готовь теперь вторую субмарину, я в твое подчинение ее неделю тому назад передал. Теперь мне фитиль из-под шпица прилетит — что сухопутным генералам столь нужные средства отдавал, от которых флот фактически раньше отказался. К тебе приставать начнут с объяснениями…

— С меня взятки гладки, сам знаешь, что со мной может быть позднее, — Фок скривил губы и ухмыльнулся.

— Знаю, — совершенно спокойно произнес Алексеев. — И надеюсь на то, что протянешь ты дольше хотя бы на месяц. А Квантун в осаде будет, так что до ее окончания никто тебе лишних вопросов задавать не будет. А к этому времени ты пару субмарин тут построишь, Налетова мы тебе нашли — он в полном восторге от предстоящего дела.

— Так я не разбираюсь в судостроении!

— И не надо, зато ты знаешь, какими должны быть подводные лодки, — отрезал Алексеев. — А этот рапорт нужен до крайности — в столице явно не желают тебе давать следующий чин, или просто тянут с производством. Но теперь государю попадет доклад, и погоны с тремя звездочками ты получишь в самом скором времени.

— Почему ты так считаешь?

— А тут нет иного награждения, кроме производства. Не предусмотрено и случаев не бывало, чтобы генерал за такое участие в морском бою кавалерскую ленту со звездой получал, да еще крест с мечами…

Глава 30

— Ситуация на море резко изменилась, причем в нашу пользу. Витгефт не сумел ее воспользоваться, только потерял бесплодно время. Как итог — закономерная гибель Порт-Артурской эскадры, следствием чего стал позор Цусимы. Но сейчас иначе — адмирал Рожественский пойдет не во Владивосток, а в Дальний, а ты здесь возглавишь объединенный флот. А с девятью броненосцами, даже если «Славу» не брать в расчет, а также все старые корабли с ней, ситуация в морском сражении станет принципиально иной.

— Эскадрой назначен командовать вице-адмирал Скрыдлов, мне нужно будет возвращаться в Мукден…

— Ни в коем случае, Евгений Иванович. Пока тебя нет в Мукдене, все ошибки и поражения падут исключительно на голову Куропаткина, и ты тогда настоишь, чтобы его отстранили от командования Маньчжурской армии. И станешь сам во главе армии и флота, уже фактически, ведь формально ты сейчас главнокомандующий, а Куропаткин тебя не в грош не ставит. И подберешь себе более толковых заместителей по сухопутной части.

— Тебя назначить бы командующим Маньчжурской армией, но чином не вышел. Тебе ведь приходилось на таком посту воевать?

— На таком нет, мирное время было, когда генерал-лейтенанта получил, мне уже 43-й год пошел. Так и застрял — но ступеньки прошел все — от дивизии до армии, потом в инспекторате министерства обороны — укрепления возводил на границе с китайцами. А войну с немцами заканчивал командиром полевого укрепрайона на Балатоне. Вроде бригады — артиллерия, пулеметчики, саперы, немного пехоты. Было времечко горячее — рассказать, не поверишь. Мне тогда двадцать пять лет всего исполнилось. А войну в Маньчжурии закончил, здесь в Дальнем капитуляцию у японцев принимал.

— Расскажи, Александр Викторович…

— Потом, когда-нибудь, ведь того времени сейчас может и не быть, с японцами у меня старые счеты, поверь на слово. Если эту войну взять, то я с ними четвертый раз воюю.

— Награды за войну с германцами и японцами есть?! Ты говорил, что у вас они другими были.

— Ордена Суворова и Кутузова 3-й степени, вроде полководческих, да Александра Невского. Потом дали орден Богдана Хмельницкого 2-й степени — вроде как в одном списке с Брежневым отметили, вот смеху то, — однако улыбки на губах у Фока не появилось, он посмотрел на ошарашенного Алексеева, и сообразил, что того перечень наград впечатлил.

— Ордена Суворова и Кутузова у вас там были вроде Георгия и Владимира 3-го класса, — задумчиво пробормотал Алексеев, — но повыше чем святого Александра Невского, раз ты их первыми назвал. А с «Богданом Хмельницким» непонятно, гетман еще тот был интриган. Но раз награду учредили такую, то видно проблемы с малороссами имелись. Наверное, и статус у него вроде Анны 2-го класса, может быть с короной или алмазными украшениями, как в былые времена. А морские награды особые были?

— Имелись, как им не быть, если старую наградную систему отменили, — Фока удивил анализ Алексеева, почти точный, только наместник с «Александром Невским» промахнулся — тот полагался взводным и ротным командирам за дерзкие и решительные атаки. И подумав, ответил на вопрос наместника, посчитав, что следует удовлетворить любопытство. А так как рисовал прилично, то взял в руки карандаш и быстро нанес контуры орденов, с медальонами флотоводцев и полагающимися этим орденам якорями.

— Вот орден адмирала Ушакова — он двух степеней, первая платина и золото, вторая золотая. Аналоги Георгий 2 и 3-го классов. Только для адмиралов, офицеры им не жаловались, как я помню, только второй степенью немногих капитанов 1-го ранга наградили. А это орден адмирала Нахимова — у него якоря не по центру, а на лучах звезд. Тоже две степени — первая в золоте, причем лучи из рубинов. Вторая в серебре, а лучи в красной эмали. Первая степень только для адмиралов. Вторая степень для старших офицеров, но ее могли и капитан-лейтенанты получить — о таких случаях слышал. Но отличиться им надо было неимоверно, все же боевая награда. А для матросов и старшин специальные медали серебряные были, с цепью на колодке только «ушаковская» — подобного знака отличия ни у каких медалей больше не было, только она одна такая уникальная.

Фок быстро нарисовал медали, на которые Алексеев смотрел чуть ли не дольше, чем на ордена. Причем наместник молчал, о чем-то долго размышляя. Потом Евгений Иванович взял листок, аккуратно сложил его и спрятал в ящик стола.

— Хорошие награды, стоящие. Надо же — из рубина лучи, такой орден сам по себе драгоценная редкость. Вроде «святого Александра Невского» с бриллиантами. Вторая степень как третий класс Владимира с мечами — очень достойная даже для полковника и капитана 1-го ранга награда.

Алексеев снова серьезно задумался, даже коньяк пить не стал. Фок же курил адмиральские папиросы — только в салоне он позволял себе баловаться табаком, получая удовольствие и немного снимая накопившейся стресс. Те страхи, которые он пережил на броненосце, привели к зароку — ступать на палубу ни одного корабля он больше не собирался.

— Какие у тебя мысли о войне есть, Александр Викторович? Ведь расклад на море существенно изменился!

— Пока нет, на два месяца, пока наши корабли не будут отремонтированы. Как бы эта победа для нас «пирровой не стала» — кроме «Полтавы» ни один броненосец в море выйти сейчас не сможет. А так планы есть, как не быть. Ты, Евгений Иванович, в шахматы играешь?

— Немного, — осторожно отозвался Алексеев — общаясь с Фоком он уже уяснил, что держаться нужно настороже.

— Есть такая штука, гамбит называется. Это когда приносишь жертву, но выигрываешь темп, то есть время, которое само по себе ценность. В нашей ситуации мы должны получить время, нужное для накопления ресурсов — чувствую, осада может надолго затянутся, самураи упертые, тем более у них жажда реванша будет.

— Это я понял, — усмехнулся наместник, — мы и так для сбора задействовали все что можно. Остается только знать, что ты хочешь принести в жертву, чтобы удлинить время?

— Ничего не хочу, — мотнул головой Фок, и посмотрел с нескрываемой ехидцей в глазах на удивленного таким ответом Алексеева. Пояснил с явственным смешком в голосе:

— Приносить жертву должен Куропаткин, причем не японцам, как в бою у реки Ялу, а нам. Здесь нужен 1-й Сибирский корпус Штакельберга, вот тогда ситуация окончательно изменится в нашу пользу. Сколько бы в 3-ю армию Ноги не передали бы дивизий — в Квантун японцы уже никогда не войдут, пока у нас есть снаряды. Такой большой кусок они проглотить не смогут, а потери понесут огромные, если попытаются штурмовать. Тогда и появиться момент для нанесения контрудара.

— Алексей Николаевич костьми ляжет, а корпус не отдаст. То, что сейчас войска стягиваются к Инкоу, никакой роли не играет. При начале высадке японцев последует приказ отойти к Лаояну на соединение с главными силами Маньчжурской армии…

— А если пути отхода японцами будут перерезаны?! И не будет связи со штабом армии? А приказ в такой ситуации и главнокомандующий напрямую отдать может, то есть ты лично и письменно! Будет генерал-лейтенант Штакельберг его исполнять, как надлежит?!

— Он обязан будет это сделать, иного просто нет. Но меня за такое самовольство снять с наместников могут — императору найдется, кому в ухо пошептать и правильно донос подать. Все военное министерство против меня ополчится, и при дворе тоже комплот сильный организован будет, любая клевета в ход пойдет!

— И пусть! Ситуация такая сложится, что ты сам в Артуре отрезан будешь. Временно, конечно, потом на крейсере во Владивосток придешь, если захочешь. Но думаю, лучше немного подождать, и лаврами тебя побольше увенчать. Вот смотри — две морские победы ты уже одержал, под Инкоу отличишься — целый корпус спасешь, куда его Куропаткин в окружение загонит. Загонит, загонит — Алексей Николаевич сам, правда, этого пока не знает, но такое обязательно произойдет!

— Ни хрена себе!

Алексеев выругался, и покачал головой — Фок же ехидно улыбался, как всегда в таких случаях. Потом негромко произнес:

— Шансы у нас есть и не малые, я тебе так скажу. Если правильно наш Квантунский гамбит разыграем. Насчет доносов и всего прочего из пакостей можно не опасаться.

— Ты так уверен?!

Алексеев тяжело вздохнул, налил себе коньяку и выпил залпом. Отдышался, насупился, и посмотрел на Фока. Тот рубанул:

— Евгений Иванович, ты будешь здесь — и война тоже тут. Мы в осаде, какие тут доносы! Да и опровергнуть их легко, ибо мертвые сраму не имут, а победителей не судят!

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ "КВАНТУН ОСТАНЕТСЯ РУССКИМ" 9-18 мая 1904 года Глава 31

— Хотим мы, или не хотим, Анатолий Михайлович, но сама война заставит нас на многое взглянуть совершенно иначе. И то, что сейчас неприемлемо в силу каких-либо «уложений» или «наставлений», уставов и приказов, будет внедрено в жизнь, несмотря на наши симпатии и антипатии.

Фок остановился, посмотрел на кургузую установку пяти винтовок на железном лафете с колесиками. Усмехнулся:

— Ибо новое оружие обладает совсем иными возможностями и нанесет более действенные потери войскам, чем в прежние времена. Так что придется приспосабливаться к ситуации и менять тактические приемы. А заодно штатную структуру подразделений, частей и соединений, ибо она должна соответствовать новым реалиям. В том числе даже такому необычному оружию, как этот импровизированный пулемет, который лучше именовать «митральезой Шметилло». Паллиатив, конечно, но на безрыбье и медуза крабом покажется, а если нет баб, то шлюха принцессой станет.

— Это точно, — Стессель громко засмеялся, начальнику Квантунской области подхихикивала свита. Фок еще раз осмотрел творение штабс-капитана 26-го Сибирского стрелкового полка и подытожил:

— За неимением гербовой бумаги пишут на простой. Вес системы приемлем, легче чем у «максима», скорострельность то же — в минуту с перезарядкой можно дать десять залпов — полсотни выстрелов. При должном натаскивании расчета, так в полтора раза больше. Сформировать в каждом батальоне внештатную команду из полудюжины таких митральез проблемой не станет, обучить только нормально людей. Да и начать изготовление таких установок в Дальнем и Порт-Артуре по единому образцу — не стоит отдавать такое дело на откуп самим полкам. Такая кустарщина пойдет, что сами взвоем от разнообразия конструкций.

— Тут ты прав, Александр Викторович, сие недопустимо. Я возьму это дело под свой контроль, — заметно важничая, произнес Стессель, а Фок еще раз оглядел изобретение, которое будет весьма полезным при отражении штурмовых атак японской пехоты.

Да, он совершенно позабыл об этой оригинальной конструкции, но Игнатий Брониславович сам о себе напомнил. Взял полдесятка китайских винтовок «Ханьян 88», она же в «девичестве» именовалась «Манлихер», со скользящим затвором, изготовил общую раму — и готов суррогат пулемета. А вот «арисаки» с «мосинкой» на это не годились — там затвор нужно было поворачивать, а это серьезно бы усложнило конструкцию. Все сложилось как нельзя лучше — на крепостных складах до трех тысяч трофейных винтовок, и патронов в достатке. Так что изготовить четыре сотни митральез не представит трудностей, и проблем с боеприпасами пока нет. И можно тайком закупить патроны у китайцев, которые наладили их производство, через того же Тифонтая. И доставлять в осажденную крепость на джонках — деньги ведь многие любят, чтобы рискнуть ради них собственной шкурой.

Генералы подошли к пушкам, что были выставлены для осмотра. Обычная флотская пушка Гочкиса в 37 мм была поставлена на железный лафет с небольшими колесами и щитом, вульгарно позаимствованный у пулемета «максима» — не пропадать же добру.

Дело в том, что столь «высокие» и тяжелые лафеты совершенно не годились для маневренного полевого боя, и представляли для противника прекрасные цели. По Бицзыво это стало понятно, когда японцы буквально вышибли на позициях половину пулеметов своей корабельной артиллерией. Так что для переданных флотом «максимов» стали изготавливать станки — колесные со щитком на манер «соколовского», и «салазки», по типу германского «08». На кораблях ведь, по большому счету, пулеметы не нужны, хотя морское ведомство о том очень серьезно позаботилось — при эскадре насчитывали больше восьмидесяти пулеметов. Зато русские войска такого оружия практически не имели — десяток в Порт-Артуре, да две пулеметные команды в Маньчжурии — почти втрое меньше.

Поразительная недальновидность при пресловутой «экономии» — а ведь у японцев пулеметов в разы больше!

Фок обошел большой лафет по кругу, хмыкнул — габариты запредельные, в качестве противоштурмового орудия, которое расчет мог выкатить из капонира и стрелять в упор, еще годилось. А вот для полевого боя больше подходила та же пушка, установленная на приземистый лафет с колесиками и щитком, очень сильно напоминающий конструкцию траншейной пушки Розенберга 1915 года. Видимо, пытливая инженерная мысль при постановке задач исходит из реальных возможностей и жесткой спецификации.

— Сколько весит система?

— Девять с половиной пудов, ваше превосходительство, — тут же сообщил полковник Тахателов, «правая рука» генерала Белого, командующего артиллерией Квантунского укрепрайона. — Разбирается пушка на пять частей — в три, два с половиной пуда, два, и две части весят по пуду. Можно вьючить на лошадей, перевозить на повозках, или нести на солдатских спинах. Разбирается и собирается легко — сам это делал. И стрелял — точность до версты приемлемая, а дальше как попадет.

— Вот это подходит для пехоты, — Фок указал на траншейную пушку, потом посмотрел на Стесселя. — Вы не находите, Анатолий Михайлович, что она может немного компенсировать нам нехватку пулеметов. А вот где лучше использовать пушку на большом лафете, ума не приложу.

— По паре орудий придать каждой команде митральез, — Стессель говорил громко, как и положено по статусу. — А на больших лафетах лучше использовать как противоштурмовые пушки — их проще выкатывать, легкие. Да, сколько флот передал нам этих пушек, Василий Федорович?!

— Чуть больше сотни, с кораблей сняли все что можно. И боеприпасы передали, — генерал Белый приходился Стесселю свояком — его дочь вышла замуж за сына начальника Квантунской области.

— Тогда по две пушки на «низких» лафетах передать в команды митральез, а на «высоких» использовать как противоштурмовые, и передавать их на укрепления, — подытожил при всех Стессель, а Фок постарался скрыть невольный вздох облегчения.

Очень трудно каждый раз подводить вышестоящих начальников к тому решению, которое необходимо. А если этого не делать, то проблемами можно огрестись «по самое не хочу». И на ровном месте создавать конфликтные ситуации, когда их можно избежать, показывая поставленному над тобою генералу его «исключительность и необходимость» при решении многих вопросов. И такое происходит в любой армии, что в царской, что в советской, и тем более в российской — такова сложившаяся система отбора на вышестоящие должности. Лишь только война создает возможность выдвижения «наверх» достойных кандидатур — но там нужда заставляет. Впрочем, после окончания боевых действий потихоньку восстанавливают прежние порядки. Так как если достигнута победа над противником, то чего менять уже проверенную систему на иную, еще не апробированную толком. А поражение чиновника при погонах никогда и ничему не учит…

— Фи, Александр, разве так можно охотиться на людей?! Да и денег на него огромную прорву ухлопать нужно! Как бинокль стоит!

Стессель покрутил в руках «мосинку» с установленным на нее оптическим прицелом — всего пять подобных штук нашлось в магазинах. Охота как-то не практиковалась на Квантуне, и таких игрушек в Порт-Артуре и Дальнем оказалось до обиды мало.

— Хотя вот этот «кольцевой» прицел, — Стессель ткнул на другую винтовку, — несомненно, нужен. И дешевый — обычную трубку сверху поставить и кольцо на мушку. Я посмотрел — мишень хорошо видно, четче что ли. Она будто к глазу пододвинулась.

— Такова особенность нашего зрения, Анатоль. Я читал о том, теперь сам придумал, — Фок врал, как говориться, не краснея и не моргнув глазом. Привык как-то выдавать чужое изобретение за свое. Такие немудреные диоптрические прицелы повсеместно ставили с начала войны, когда оптики не хватало, а нужда в снайперах была огромная — немцы в сорок первом лезли напролом, но их уже тогда начали отстреливать.

— А насчет охоты на людей ты не прав. Англичане именно так охотятся в Африке на негров, которых за говорящих обезьян принимают. А также на индусов, китайцев и прочих азиатов, которых именуют косоглазыми макаками и тварями. Не мы первые начнем снайпинг — это охота на аглицкий манер. Да и наши егеря в войне с Наполеонов тоже из штуцеров во вражеских офицеров целились в первую очередь.

Фок незаметно поморщился — даже сейчас, будучи с генералом Стесселем наедине, приходилось соблюдать «политес». Требовалось его самого подводить к нужной мысли и всячески убеждать.

— У нас в полках достаточно сибиряков, что много охотились на разного зверя. Белке в глаз попадут, и это не для красного словца сказано. А тут всего дел — отобрать лучшие винтовки, поставить прицелы, привести их к нормальному бою — да в каждой роте будет два десятка метких стрелков. Что выбьют всех самураев с их мечами, которыми они любят размахивать. Под Бицзыво я приказывал выбивать в первую очередь офицеров, и высадившийся японский десант живо потерял управление. Сам лично одного такого офицера пристрелил — и не переживаю.

— Да, мне говорили, — Стессель задумался, потирая пальцем переносицу. — Хорошо, мы их «меченосцев» начнем отстреливать, а они в ответ примутся за наших офицеров — ведь они тоже с шашками в бой идут.

— Так снять их немедленно — уместное на парадах не полезное в бою. Как схватка началась, шашку в сторону — бегать и ползать с нею сплошная морока. А в тыл пошел — можно снова клинок к бедру подвесить, и с Петербурга нотаций не пришлют. Устав ведь соблюдаем. Да и рубить шашкой в рукопашном бою намного труднее, чем из нагана стрелять. А еще лучше вооружить офицеров браунингами и маузерами в кобурах — у китайцев их много, как и патронов. Мы их закупим централизованно, и пусть господа офицеры их выкупают. Все же в бою пистолет лучше не только шашки, которая необходима только всадникам для рубки, но и нашего нагана — его перезаряжать долго и муторно, выталкивать по одной гильзы.

— Я подумаю, но ты привел здравую мысль, к которой следует прислушаться, — как всегда Стессель не дал прямого ответа, но Фок не сомневался, что решение будет позитивным. Куда больше Анатолий Михайлович возражал против перекраски белых гимнастерок в защитный цвет, но в конце-концов согласился. Впрочем, из-за нехватки нужных красок, прибегли, как всегда, к паллиативу — в каждом стрелковом полку сейчас было несколько оттенков разного колера…

Глава 32

— Только что получил телеграмму от государя-императора! В ней отмечены наградами трое — высокая честь!

Адмирал Алексеев сиял начищенным тульским самоваром, глаза сверкали как два только что отчеканенных 15-ти рублевых империала. И вид у Евгения Ивановича тот еще плотоядный — будто у кота, который добрался до вожделенной крынки со сметаной.

— Генерал-лейтенанту Стесселю высочайше пожаловано золотое оружие с бриллиантами «за победу при Бицзыво». А также орден Владимира 2-го класса с мечами за «отличие в делах против неприятеля»!

Две строчки Алексеев явно процитировал из царского рескрипта, но с таким сарказмом, что стало ясно, как наместник на самом деле относится к такому награждению, им же самим и состряпанному по наущению Фока. Перетянуть на свою сторону Стесселя было делом важным. Все же начальник Квантунской области важная персона, чтобы ее неразумно пренебречь, а не сделать союзником.

— А тебя я поздравляю чином генерал-лейтенанта, причем он присвоен не только по моему настоянию, но и по ходатайству командующего Маньчжурской армии Куропаткина. И теперь ты официально являешься командующим сухопутной обороной Квантуна. Вот так то!

Фок выдержал удар со стоицизмом древних спартанцев — чин получил, и ладно, он для дела нужен. А вот то, что его в который раз «пробросили» с орденами, то привык как-то, чего обижаться. Зато теперь фактически под его командованием обе дивизии, и еще много чего, и главное — генералы Смирнов и Кондратенко, коменданты — один крепости, второй укрепрайона. И только Стессель над ним, как и прежде, начальником.

Так ведь это дело можно и «подправить», если их превосходительство начнет «взбрыкивать». Но то вряд ли — после Владимира 2-й степени, что пятый по статусу среди орденов Российской империи (Георгий шел вне всякого порядка — особая награда), и золотого оружия, полученных на «халяву», Анатолий Михайлович молиться будет на благодетелей. И нос держать по ветру — чин полного генерала ведь ему по должности положен. Но перед ним орден Белого Орла еще можно получить, с темно синей лентой через плечо — точно такую же награду получил вице-адмирал Павел Степанович Нахимов за героическую оборону Севастополя.

Так что выбор для начальника Квантунской области простой — вначале чин, потом орден, или наоборот. И то и другое приведет Стесселя в состояние полного экстаза. Кипятком брызгать будет!

— Что-то ты загрустил, Александр Викторович?

— Пустяки, варианты прикидываю — не думал, что чин с должностью так быстро получу. Теперь у меня руки развязаны. И тебя хочу с наградами поздравить, только ты не говоришь какими. Тогда угадаю — Георгия 3-го класса за отбитие атаки брандеров. Александра Невского с мечами за Бицзыво — все же два крейсера потопили, да миноносцы транспорты торпедировали. И Георгия 2-го класса за Квантунский бой — тут меньше никак не дашь награду — после Синопа выдающаяся победа! И сейчас нет адмиралов в нашем флоте, которых можно было бы по праву назвать боевыми. А в мое бы время тебя орденом Ушакова 1-й степени бы сразу наградили, да еще бы чин новый дали — ты его по праву заслужил!

Фок не льстил — морской бой ведь не только артиллерийская дуэль кораблей, в которой русские победили не только по очкам. Будь еще полчаса времени, на дно вслед за «Хатсусе» отправился и «Касуга» — все же броненосный крейсер был серьезно поврежден тараном, а потом был избит русскими крейсерами чуть ли не до полной невменяемости. Да и «Сикисиме» с «Ниссином» досталось по полной программе.

За всю войну, как он помнил, советский флот имел лишь пару стычек с германскими кораблями, и то лишь эсминцами. И те надводные бои закончились безрезультатно. А вот в 1-ю мировую войну схватки были, пусть и не такие как с японцами. Черноморские броненосцы сцепились с линейным крейсером «Гебен», причем дважды, и с успехом. А броненосец «Слава» героически дрался с германскими линкорами в Моонзунде, и после боя его затопили, перегородив фарватер.

— Да что уж там, угадал ты с наградами в точности, будто заранее знал. Как в воду смотришь!

Наместник смутился, но было видно, что Евгению Ивановичу похвала от Фока пришлась по душе, и бальзамом на сердце. Но тут же спохватился и с лукавой ухмылкой заговорил.

— Ты ведь мне договорить не дал. За Бицзыво государь-император Николай Александрович наградил тебя орденом святого Великомученика и Победоносца Георгия 3-го класса. А еще орденом святой Анны с мечами, звездой и лентой — «за отличие в делах против неприятеля» тебе первый класс даден. Я так думаю по совокупности твоих заслуг на море — ты сейчас на эскадре самый авторитетный из генералов. А матросы «Севастополя» тебя как твои солдаты величают — «наш Фока».

— Не ожидал, — мотнул головой Александр Викторович, — но зело приятно о том узнать — ведь первые ордена здесь получил…

— По заслугам и награда, — внушительно произнес Алексеев. — И государь тем и мне, и Стесселю попенял.

— А вам то как?

Фок удивился, а наместник ему стал терпеливо объяснять, показав вначале на свою саблю с георгиевским темляком на эфесе.

— У меня ведь тоже золотая сабля с бриллиантами и надписью — «Таку, Тяньцзин, Пекин. 1900 г.» — за китайский поход дадена. Награда высокая, генеральская, но чуть меньше, чем Георгий 3-го класса, который я сам только что получил. Также как золотое георгиевское оружие «за храбрость» ниже того же ордена 4-й степени. По чину вам со Стесселем награды наоборот давать нужно, но государь сделал именно так, чтобы у начальника Квантунской области горький привкус остался. Не наградить его было нельзя, но пожалование пожалованию рознь. А так потом дал Стесселю александровскую ленту, тебе анненскую — вот и смягчил ситуацию.

— Да уж, — произнес Фок — интриги его угнетали, но тут нужно было разбираться серьезно, раз такие игры пошли.

— Да, и вот еще что — государь приказал наградить весь экипаж «погибшей субмарины», что «героически атаковала» японский флот и «потопила» броненосец. О том напишут во всех газетах. Командиру Георгия 4-го класса, всем остальным золотые кортики с надписью «за храбрость». Их отдадут на хранение семьям погибшим. Вот только вся штука в том, что поручик наш офицер, и крест свой получит. Немец, сука такая, и в Циндао писал своим, и в Чемульпо японцам, и китайцам в Таку. Думаю, имя Мартин Борман подложное, поторопились китайцы, надо было вначале попытать!

— Кто?! Мартин Борман?!

Фок поперхнулся табачным дымом — настолько неожиданной для него оказалась фамилия покойного шпиона. История, конечно, неприятная, наподобие литературного персонажа писателя Тынянова — поручика Киже, фантома, что дослужился до серьезных чинов и даже женился при этом. Нарочно не придумаешь, но они сами сотворили «героев» и теперь надо как-то выпутываться из ситуации. И тут на память пришел замечательный французский фильм, когда два папаши разыскивали сына, который оказался вообще-то не их отпрыск, как они рассчитывали.

— Жерар Депардье и Пьер Ришар, — со смешком произнес Фок, — и государю отписать надо, что они сами представились этими именами, как и немец, что работал в Дальнем, и из-за своего неуемного любопытства полез в подводную лодку. Германца, может быть, личность и установят, а вот кортики лучше французскому послу в Петербурге вручить, пусть «лягушатники» сами ищут семьи «погибших героев».

— Так и отпишу императору Николаю Александровичу, чтобы наши дипломаты себя напрасным розыском не утруждали, — хмыкнул Алексеев, и повторил, благо память имел хорошую:

— Так, значит у нас Жерар де Пардье и Пьер Ришар, так и отпишем!

Адмирал и генерал весело рассмеялись над своей невинной шуткой, как ее посчитали. Но тогда они еще не знали, что их «розыгрыш» приведет к весьма печальным последствиям в виде двух дипломатических скандалов и одного чуть несостоявшегося военного конфликта. А также к пересмотру военно-морских доктрин несколькими странами, огромным финансовым вливаниям в строительство субмарин и сотням подводников, что погибли в результате аварий и катастроф.

Аукнулось не только в мире, бумерангом прилетело и по России. Морской министр адмирал Бирилев запросился в отставку, не выдержав давления «общества» и нападки прессы. А генерал-адмирал, «семь пудов августейшего мяса», стал жертвой апоплексического удара, не прожив и полгода после разразившегося международного скандала. К тому же французы яростно требовали, или энергично просили его вернуть им чертежи и описание «Милого друга» — а их, понятное дело, в природе не существовало.

Семей, что претендовали на получение наградного кортика, оказалось ровным счетом два десятка, причем не только во Франции и Германии, был даже один англичанин и непонятно откуда появившийся швед. Причем все привели веские доводы, что на подводной лодке погиб именно их родственник — и в половине случаев фамилии совпадали, а в трех имена.

На «Певчем мосту» русские дипломаты только успевали отписываться, проклиная на все лады Порт-Артур, французскую субмарину и всех утонувших на ней!

Глава 33

— Командующий отдает слишком противоречивые приказы, чтобы их выполнять в точности. Это выше моего разумения!

Генерал-лейтенант барон Георгий Карлович Штакельберг пребывал последние дни в полном недоумении — старый соратник по Ахал-Текинской экспедиции генерал Куропаткин отправлял ему приказы, которые больше запутывали ситуацию, чем ее разрешали. И хуже того — командующий Маньчжурской армии прямо вмешивался в дела 1-го Сибирского корпуса, и по своему усмотрению менял дислокацию частей. А это приводило не только к серьезной путанице, но абсолютному незнанию и непониманию замыслов бывшего военного министра.

И поневоле Штакельберг вспоминал слова «белого генерала», легендарного Скобелева, так рано и нелепо умершего. Михаил Дмитриевич считал Куропаткина образцовым начальником штаба, но советовал тому никогда не занимать командных должностей — «ибо не хватит воли и решимости воплотить в жизнь даже великолепно задуманный план, наоборот, все будет запутано, и в конечном итоге, обречено на неудачу».

И как понять такую сентенцию — «наступлением на высадившуюся у Дагушаня неприятельскую армию, нанести ей возможно больший ущерб и заставить отказаться от замыслов». Вот только планы японцев никак не разъяснялись, видимо командующий сам был не в курсе дела.

А далее шло вроде бы понятное каждому военному пояснение — «действовать предстоит быстро и решительно, опрокинув выставленный для прикрытия вражеский заслон». И действительно — высадившиеся 26 апреля в Дагушане японцы выдвинули аванпостами немногочисленную кавалерию, а за ней и усиленную бригаду пехоты с артиллерией, и продвинулись далеко вперед, к самому Далинскому перевалу.

Оборонительные позиции на последним занимал переброшенный из Лаояна 21-й Сибирский стрелковый полк, находящийся под прямым управлением штаба Маньчжурской армии. И сюда генералу Штакельбергу приказывалось выдвинуть авангард собиравшегося у Инкоу корпуса, что он немедленно и сделал. К перевалу отправили усиленную 2-ю бригаду 9-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии генерал-майора Зыкова — семь стрелковых батальонов, эскадрон приморских драгун, три сотни сибирских казаков, артиллерийский дивизион из двух батарей новых скорострельных пушек и забайкальскую казачью батарею.

Вполне достаточные силы, чтобы объединившись с 21-м полком, завязать сражение. А там и весь 1-й Сибирский корпус можно было подтянуть и не дать японцам укрепиться у Дагушаня, полностью блокировав их на плацдарме, и. по возможности, сбросить в море

Однако «планов громадье» спутало все замыслы!

Вот только как 1-му Сибирскому корпусу под его командованием атаковать японцев «решительно и всеми силами», если тут же поступил следующий приказ от Алексея Николаевича, в котором ясно говорилось — «действовать так против передовых частей, если они окажутся слабыми. С превосходящими же силами противника не доводить дела до решительного столкновения, и отнюдь не допускать израсходования своего резерва в бою, пока не выяснится обстановка».

В общий резерв командующий Маньчжурской армией отводил 1-ю Восточно-Сибирскую стрелковую дивизию, 1-ю бригаду 9-й дивизии, и Приморского драгунского полка. А также прибывающую эшелонами 2-ю бригаду 35-й пехотной дивизии, в составе 139-го Зарайского и 140-го Моршанского полков, каждый в четыре полнокровных батальона, и с одним артиллерийским дивизионом из трех батарей по восемь старых пушек каждая.

Вот эти все войска — 25 батальонов и 6 эскадронов, главные силы корпуса, генерал Куропаткин отводил в общий резерв, категорически запрещая их использовать в наступлении. И прикрывать ими район Инкоу — именно там ожидалась высадка японского десанта по детально разработанным планам штаба Маньчжурской армии.

Так что к Далинскому перевалу отправилась только одна бригада с артдивизионом. Штакельберг сделал все возможное, чтобы усилить отряд генерал-майора Зыкова. Придал батальон стрелков, три казачьих сотни с батареей. Это было все — отправить к Далинскому перевалу можно только две сотни пограничной стражи с приданной четырех орудийной горной батареей. Приходилось рассчитывать лишь на то, что Куропаткин либо изменит свое решение, или выделит дополнительные дивизии.

Вот только где их взять?!

По железной дороге от Мукдена перебрасывалась только Сибирская казачья дивизия, из собранных по мобилизации льготных казаков. Почему не отправили на войну хорошо обученные кадровые казачьи полки, Штакельберг не понимал. А те двенадцать сотен, что уже прибыли в его распоряжение, требовали время на сколачивание их в боеспособные полки. Хотя индивидуальная выучка казаков была отменная — лучших всадников по сибирским меркам не найти. Да и он сам командовал семиреченской сотней сорок лет тому назад, громил с нею кокандцев и бухарцев, получил тяжкое ранение в руку, которое до сих пор давало о себе знать…

От побережья отряд генерала Зыкова отступил, что поразило Штакельберга. Ведь у Бицзыво начальник 4-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии Фок, имея всего шесть батальонов, решительно атаковал японцев и сорвал высадку вражеского десанта. Да, тогда поддерживал русский флот — миноносцы атаковали транспорты с десантом, а крейсера под флагом наместника произвели поиск, потопив два японских боевых корабля.

И хуже всего было то, что генерал Зыков отступил по прямому приказу командующего — боя приказано было не давать, а удерживать лишь Далинский перевал, что закрывал выход от побережья к железной дороге на Порт-Артур. И вот, судя по донесению, высадившаяся армия ока готова наступать на Инкоу, и две дивизии уже начали выдвижение к перевалу. Перевес в силах у японцев — против десяти русских японцы имеют 24 батальона. А за ними еще две дивизии готовы выдвинуться — а это уже даст не просто подавляющий, а «раздавляющий» перевес в силах.

— Прах подери, скорее бы он принял хоть какое-то понятное решение — что делать моему корпусу?!

Штакельберг выругался, как и подобает выпускнику Пажеского корпуса, без использования матерных словосочетаний. Действительно, положение хуже губернаторского, и выхода из него нет!

Если двинуть весь 1-й корпус к Далинскому перевалу, проигнорировав приказ Куропаткина, то имея там 35 русских батальонов против 48 японских, можно остановить продвижение врага на север. Но тогда самураи высадятся в Инкоу и зайдут ему в тыл. И отрежут тем самым сообщение на Квантун, где войска Стесселя окажутся в осаде.

Кто после этого окажется виновным?!

Правильно — только он сам, причем один, и корпусу, что именуется в приказах «южным отрядом», придется отступать на Лаоян, чтобы не быть разбитым. Если остаться на месте, то рано или поздно бригаду Зыкова скинут с перевала — маньчжурские сопки не кавказские или туркестанские горы, и продвигаться по ним можно даже с полевой артиллерией.

Кого после этого объявят виновным в поражении?! Правильно — только его, что не оказал вовремя помощи!

Можно приказать Зыкову отступить, как только японцы надавят серьезно, но опять, не станет ли это поводом для Куропаткина отстранить его от командования корпусом?!

Тем более со здоровьем у него очень плохо, нуждается в уходе и с ним всегда супруга, которая заботится о нем. Да и питаться может только молоком, которое в Маньчжурии трудно найти. А потому специально для него содержат особо корову, которая уже стала поводом для многочисленных сплетен, раздутых вездесущими журналистами.

— Или стоит обратиться за помощью к наместнику — может адмирал выделит генерала Фока с дивизией, которая примет на себя защиту Инкоу, пока я с корпусом перейду к перевалам?

Мысль пока только промелькнула, но барон задумался. А ведь недаром сейчас Инкоу опустошается тыловыми службами Квантуна. Да и канонерская лодка «Сивуч» неожиданно ушла ночью в море, а четыре вооруженных катера вывезли на платформах в Дальний. И со складов в порту увозят все необходимое, практически принудительно, пока не реквизируя, но оплачивая по твердым расценкам. Но для этого тоже нужно время — Инкоу один из крупных городов Маньчжурии, второй по численности населения.

— Или самому съездить и получить прямое указание от адмирала?! Он все же наместник и главнокомандующий, сам вправе принимать все необходимые меры…

Глава 34

— Эта фантасмагория никогда не окончится, — раздраженно пробормотал Фок, кляня на семь рядов Алексеева. Впрочем, и самому наместнику стало невесело, от заваренной им самим каши — слишком «острой» оказалась «приправа». Экипаж «Милого друга» категорически не желал превращаться в «покойников», и продолжал «героически сражаться».

Это выяснилось из доставленных из Чифу миноносцем «Лейтенантом Бураковым» европейских газет из Шанхая и Пекина. Бывший корабль китайского флота, построенный в Германии, доставшийся трофеем после подавления «боксерского восстания», отличался необычайной прыткостью и выдавал скорость свыше тридцати узлов. Маленький корабль легко отрывался от блокирующих Порт-Артур японских кораблей, совершая почти регулярные рейсы в нейтральный китайский порт. Это требовала политическая целесообразность — показать Андреевский флаг, а, значит, опровергнуть любые инсинуации японцев и англичан по поводы блокады.

Победа русского флота в Квантунском сражении вызвала переполох — в статьях, особенно немецких, подчеркивалось, что «макаки» храбрые, когда бьют в спину, или нападают толпой на одного. А в равных силах «цивилизованные европейцы», к которым, безусловно, относятся и русские, их всегда били, и будут бить.

Даже англичане воздали должное Алексееву, посетовав, что тот применил опасное для мореходства оружие — боевые субмарины с торпедами. И которые, на их взгляд, требуется запретить как «нечестное оружие», вроде арбалета, когда тот стали применять против закованных в латы рыцарей. Да оно и понятно — «Туманный Альбион» имел огромный флот броненосцев и броненосных крейсеров, для которого были выгодны «честные схватки». А тут выяснилось, что какая-то железная бочка с моторчиком, стоящая сущие гроши, спокойно может утопить, причем в открытом море, новейший броненосец чуть ли не в миллион фунтов.

Да как такое можно позволить, это же угрожает свободному мореплаванию и не может считаться «цивилизованным оружием»!

Именно они и запустили «утку», что русская субмарина потопила японский пароход. И коварные подводники, говорящие на французском и немецком языках затащили в утробу, явно для пыток, выловленных из воды несчастного британского журналиста с парочкой самураев.

В гарнизонах Дальнего и Порт-Артура новость произвела ошеломляющее впечатление. Фоку пришлось с честными глазами многозначительно молчать, Алексеев же задним числом произвел «воскресших героев» в «мокрые прапора», и теперь с самым сумрачным видом ожидал дальнейшего развития ситуации. Видимо, с этой новостью ознакомились и японцы, потому что их броненосцы перестали появляться вблизи Дальнего и Порт-Артура, а крейсера ходили на приличной скорости и уже не останавливались. Да и часто беспричинно стреляли в воду, видимо нервы у сигнальщиков были напряжены и они замечали «перископы».

Так что новый «поручик Киже» зажил собственной самостоятельной жизнью, и теперь, даже если они с Алексеевым признаются в обмане (чего, понятное дело, не будет), то им просто не поверят…

— Бронепоезда будут окончательно готовы к двадцатому числу, — подполковник Спиридонов, начальник сформированного Квантунского железнодорожного батальона посмотрел на здание мастерских, где высились бронированные исполины, неизвестное пока на Дальнем Востоке оружие. Вообще-то, первые бронепоезда были применены пять лет тому назад англичанами в войне против буров, но то были кустарные конструкции.

Сейчас же были вполне современные, причем отнюдь не для начала века, образцы — паровоз, десантный вагон и две орудийные площадки были забронированы в два слоя полудюймовыми стальными листами на деревянной прокладке. На каждой бронеплощадке две массивные башни почти с круговым обстрелом, и в каждой по скорострельной пушке. На каждой еще по гатлингу или митральезе в каземате, и точно такие же предтечи пулеметов поставили на тендере и десантном вагоне.

Фок поступил вполне рационально — эти установки были тяжелыми, но в скорострельности почти не уступали «максиму». Трофеев, взятых у китайцев, пока имелось в достатке, как и патронов, а железнодорожной платформе вес гатлинга, или картечницы, как его порой называли, совсем не в тягость, такую здоровенную «дуру» не по грязи же тащить. А станковые пулеметы приберегли, они для полевого боя необходимы.

Но если строительство трех штурмовых бронепоездов пошло ударными темпами, благо материалов и квалифицированных работников хватало в избытке, то вот с экипажами возникли проблемы. В железнодорожном батальоне просто не было такого большого числа специалистов, а нужны артиллеристы, пулеметчики, телеграфисты, стрелки. Хорошо, что паровозные бригады имелись в достатке — машинисты и кочегары, да ремонтники к ним — всех призвали на военную службу.

А с экипажами выручил флот — сам наместник взял новый вид оружия под свое попечение, прикрепив к броненосцам строившиеся бронепоезда и подвижные артиллерийские батареи.

Так что сейчас среди грязных спецовок мастеровых было больше матросских форменок, да и часто в глаза попадались офицерские тужурки — да оно и понятно, если на тендере уже шло нанесенные краской старославянскими буквами название — «Севастополь». И Эссена здесь можно было встретить, пожалуй, чаще, чем на самом броненосце, что стоял на якоре в гавани Дальнего рядом с «Полтавой».

В Порт-Артуре уже были практически готовы три подвижных «блиндированных» батареи — все же их обустройство заняло гораздо меньше времени. В каждой по паровозу, обшитому стальными листами, по две площадки с установленными на них 152 мм морскими пушками старого образца, со стволами в 35 калибров, и прикрытых противоосколочными щитами. При стрельбе устанавливались опоры, иначе был риск, что платформу могло просто опрокинуть. И два пассажирских вагона в четыре оси, по одному на орудийную площадку. Очень необычного типа — «Полонсо», изготовленные на Путиловском заводе специально для КВЖД.

Вагоны были очень тяжелые, потому что на них пошла сталь толщиной в полсантиметра, которую ружейные пули не пробивали. Они были известны как «бронированные», или «Владикавказского типа», по названию первого заказчика, так и проходили по всем документам. Так что возиться с ними не пришлось — просто переоборудовались одной половиной для хранения внутри боеприпасов, а вторая оставалась жилой для экипажа. Только выше окна навешивали стальные экраны с прорезью для бойницы, в боевой ситуации они опускались, так же как и стекло. И пассажирский вагон за полминуты превращался в каземат, в котором для самообороны и отражения внезапного нападения вражеской пехоты или хунхузов ставилась мелкокалиберная пяти ствольная пушка револьверного типа. Плюс у команды имелись винтовки и револьверы — вполне достаточно, чтобы охладить пыл у рискнувших напасть на железнодорожную батарею.

«Ретирадные» орудия сняли с канонерских лодок — там они были ни к чему, раз корабли перевооружались новыми системами Кане. Первые площадки уже были готовы к бою, а на вторые только доставили из Владивостока снятые с крейсера «Рюрик» пушки.

— Федор Иосифович, прошу ускорить работы и по двум бронированным мотодрезинам, они будут нужны для разведки. Двигатели для них подобрали в порту — газойль есть у «Нобеля», хватит на все наши новинки топлива, — Фок только скривил губы, проклиная мысленно Куропаткина и Стесселя за оставление Дальнего в той истории — оставить столько ценного имущества противнику могли только предатели. Или глупец — и нет страшней напасти, когда такие являются властью.

В свое время, проходя курс русско-японской войны в академии, он поразился, насколько был недальновиден генерал Куропаткин, разработавший совершенно нереальный план войны с Японией, который должен был напоминать победоносную войну с Наполеоном в 1812 году. При этом совершенно не учитывалось современное положение дел, а логистика была просчитана на «пещерном» уровне.

А чего стоит письмо Куропаткина, направленное военному министру с его «наполеоновскими планами» совсем недавно, 15 апреля, за три дня до злосчастного для русской армии боя под Тюренченом:

«Японцы зашевелились на Ялу; с радостью буду приветствовать их вступление в Маньчжурию; охотно можно устроить им «золотой мост», лишь бы ни один из них не вернулся на родину. Вторжение японцев в Маньчжурию служило бы значительным указанием, что в этом направлении они двинут свои главные силы. Страх за Владивосток и Порт-Артур уменьшится; вместе с тем явится возможность улучшить наше ныне вынужденно весьма разбросанное не только в Южной Маньчжурии, но и на всем театре действий, расположение войск».

Фок тяжело вздохнул — эти строчки запомнил на всю жизнь, настолько они ему врезались в память. Непонимание реалий войны тут проявлено Куропаткиным наиболее ярко — сделать все от тебя зависящее, даже «построить» противнику «золотой мост», чтобы… проиграть войну как можно позорнее. Ему бы взглянуть на карту и понять, что вражеский десант необходимо сбрасывать в море обратно, атаковать его без промедлений. И пусть японцы все необходимое для своей армии несут по раскисшим корейским дорогам, которые лучше называть тропами. Причем таскать все будут кули, сгибаясь под невыносимой ношей. Быков и лошадей в Корее мало, а потому повозками много не навозишь, тем более на тысячу верст. Для победной войны армии нужна железная дорога с ее подвижным парком…

Глава 35

— Нашему флоту дорого обошлось победное сражение!

Алексеев пристально посмотрел на приехавшего из Петербурга вице-адмирала Скрыдлова, назначенного после гибели Макарова командующим 1-й Тихоокеанской эскадрой. Вот только после победных боев под Бицзыво и Дальнего, в столице передумали, решив, что коней на переправе не меняют. И раз наместник сам на себя добровольно взвалил тяжелую ношу командования эскадрой, и при этом стал одерживать славные виктории, то пусть так оно и будет дальше, от добра добра не ищут.

Так что еще в Чите Скрыдлов получил телеграмму от императора с повелением состоять при Алексееве старшим флагманом эскадры, которая теперь входила во флот «Тихого океана». Это по статусу намного выше, тем более, когда в состав вошла «Сибирская флотилия». Последнее название закрепили за Владивостокским отрядом, командовать которым отправился прямо из Мукдена контр-адмирал Безобразов.

— Сейчас в море не может выйти ни один из броненосцев 1-й Тихоокеанской эскадры. «Ретвизан», «Цесаревич» и «Победа» до сих пор ремонтируются в Порт-Артуре. И войдут в строй где-то ближе к концу июня, никак не раньше. Ремонт на «Севастополе» и «Пересвете» в Дальнем затянется до конца мая. «Полтава будет подготовлена к выходу в течение пяти дней — броненосцу меньше всех досталось в морском сражении. В ремонте также и крейсера — «Аскольд» и «Диана», каждый в доке стоит. Вот такие дела у нас, Николай Илларионович, ничем порадовать вас не могу.

Алексеев заметил мимолетную гримасу, что появилась на лице старого сослуживца, известного своей храбрость еще в войне с турками, когда молодым лейтенантом тот атаковал на минном катере «Шутка» турецкий монитор на Дунае. Вот только прошло с той поры больше четверти века, и отважный офицер стал матерым вице-адмиралом, проведшим большую часть своей морской службы на Средиземном море, где проявил отличные дипломатические способности, принимая участие в международном урегулировании ряда конфликтов, в том числе греко-турецкого по поводу Крита. Именно этими способностями Скрыдлова и решил воспользоваться Алексеев — тот подходил как нельзя лучше для такого поручения.

— Война с Японией должна принять совсем иной характер — мы должны задушить ее хлипкую экономику, и не дать совершить переброски войск и снаряжения по Желтому морю. Не скрою — противник высадил десант у Дагушаня, а командующий Маньчжурской армией генерал Куропаткин проявил удивительное легкомыслие, не попытавшись его сбросить в море, как это мы проделали у Бицзыво. И теперь они не только накопили на плацдарме четыре дивизии, но уже начали наступление на северо-запад, начались бои на Далинском перевале. И если 1-й Сибирский корпус генерала Штакельберга отступит, то наше положение значительно ухудшится — японцы перережут железную дорогу на Квантун.

— И Дальний с Порт-Артуром окажется в блокаде, — стекла очков блеснули, отразив солнечный зайчик. Скрыдлов помолчал, глядя на карту и что-то оценивая на ней, потом подытожил:

— Японцам нужно будет высадить десант в Инкоу — они тогда получать оборудованный порт и железную дорогу. Даже если мы угоним паровозы и вагоны, то подвижной парк можно доставить морем. И начинать перешивать колею — китайцев тут прорва, так что работы пойдут быстро. Думаю, так и произойдет. Хотя, Евгений Иванович, я был бы рад, если ошибаюсь.

— Вы полностью правы, Николай Илларионович, именно так оно и будет. Другой китайской гавани в здешних водах просто нет — Дальний с Порт-Артуром в наших руках и их нужно еще захватить. Тем более мы время не теряем и перешеек всячески укрепляется.

— Оборонительные рубежи там возводятся крепкие. Я сделал остановку на станции, и беседовал с генерал-лейтенантом Фоком — командующим сухопутной обороной. Количество береговых батарей меня удивило — там стянуто до двух сотен пушек, причем солидного калибра, и блиндированные поезда — вещь совершенно необычная. Я говорил о том с Эссеном…

— Николай Оттович натура увлекающаяся и горячая. Думаю, покойный Степан Осипович допустил большую ошибку, отправив его командовать тихоходным броненосцем. Но я это с вашей помощью исправлю в самое ближайшее время, — негромко сказал Алексеев и посмотрел на Скрыдлова. Тот правильно понял этот взгляд и негромко спросил:

— Что мне надлежит сделать, Евгений Иванович?

— Завтра вы должны отправиться во Владивосток и принять командование над Сибирской флотилией, которая должна быть значительно усилена, чтобы представлять реальную опасность для Японии. Скажу вам больше — я много думал, и, несмотря на разные советы и рекомендации из Петербурга, решил начать крейсерскую войну в самом ее широком варианте, выведя в море одновременно десяток вспомогательных крейсеров.

Скрыдлов непроизвольно ахнул, затем очень внимательно посмотрел на Алексеева. Негромко произнес:

— В Петербурге не отправят сейчас в море крейсера Добровольного флота. К тому же требуется время на согласование и подготовку, даже если вы убедите сидящих под шпицем «нельсонов», и самого генерал-адмирала. Да еще долгий переход из Балтики до здешних вод. В лучшем случае, крейсера придут в сентябре, и то ближе к концу месяца.

— Мы не можем столько ждать, Николай Илларионович! Самое большее — месяц! Я заблаговременно приказал отобрать те суда из состава Добровольного флота и пароходства КВЖД, которые могут дать ход не меньше шестнадцати узлов, иметь водоизмещение свыше пяти тысяч тонн и относительно новой постройки с неизношенными машинами. Таких набралось ровно с десяток — шесть здесь, и четыре во Владивостоке. Все они будут переоборудованы в крейсера — причем один из них уже введен в строй как госпитальное судно. Я имею в виду «Монголию» из пароходства КВЖД. На ней уже начались все необходимые переделки — все же семнадцать с половиной узлов весьма приличная скорость.

— Евгений Иванович, но все десять крейсеров необходимо вооружить. И набрать на команды. Плюс «Ангара» и «Лена» — те уже готовы к выходу, как крейсера. Или еще нет?

— Последние два корабля крейсерами не будут, только быстроходными транспортами, которые в случае блокады Порт-Артура будут обеспечивать с ним связь. Хотя пушками их вооружим, но уже не их 120 мм Кане, а старыми шестидюймовыми, в 35 калибров. На каждый из вспомогательных крейсеров необходимо поставить по полудюжине таких орудий, не меньше, а на «Лену» с «Ангарой» и восемь — у них водоизмещение больше десяти тысяч тонн. Тогда есть шанс отбиться, если какой-нибудь из новых японских малых крейсеров их догонит. Старые однотрубные крейсера самураев сделать это не смогут — у них максимальный ход меньше восемнадцати узлов, а в свежую погоду будет еще меньше, да и мореходность неважная.

— Евгений Иванович, да где найти семьдесят два орудия?!

Скрыдлов ахнул во второй раз. Снял очки — протер стекла белоснежным платком, и после паузы горячо заговорил:

— Тут без разоружения старых кораблей в Севастополе и на Черном море никак не обойтись. А для этого потребуется долгое время и согласование с Адмиралтейством. Долгие месяцы одной только переписки…

— На нее нет времени, идет война, — жестко произнес Алексеев. — И любые бюрократические проволочки смертельно опасны для нашего флота. А потому действовать будем решительно и ставить министра о наших делах постфактум. Я получил от государя Николая Александровича «карт-бланш» на все действия, — Алексеев поправил большой белый крест на шейной ленте. Знаки Георгия 2-го класса ему сделал лучший ювелир в Дальнем, старый еврей, приехавший сюда заработать. И не прогадал — теперь заказов у него будут сотни. В списках на награждение за Бицзыво и Дальний были сотни офицеров, и многим полагались несколько пожалований — и чинами, и орденами, за эти бои и прежние дела. А это процесс долгий — пока листы дойдут до Петербурга, пока их там рассмотрят, подготовят указы — много воды утечет. Потом сообщат по телеграфу о наградах сразу всем списком — сотни телеграфных полосок наклеят на картонки.

И с наградами не все так просто — кроме Георгия от лица государя ничего не выдавалось. Офицеру и чиновнику требовалось или купить установленный образец, или заказать его изготовление. Конечно, в войну орден с мечами выдавался, но…

Сколько времени пришлось бы ожидать заслуженную награду, учитывая бюрократические проволочки и долгий путь до Маньчжурии. Так что при получении телеграфного подтверждения о высочайшем пожаловании, многие офицеры сразу надевали ордена, уже заранее заказанные и изготовленные. Так поступил и Алексеев — Георгии 2-го и 3-го класса ему изготовили, но так как на шее носится только высшая степень, то свой «третий класс» он торжественно вручил генералу Фоку.

Такая практика широко практиковалась как в армии, так и на флоте, когда генералы и адмиралы сами отдавали офицерам, которым государь-император пожаловал «белые крестики», собственные награды. Вот только еще никогда не было случая, чтобы адмирал передал свой малый шейный крест генералу — случай сам по себе экстраординарный, обычно дело касалось только крестов 4-го класса, на колодке.

Так что эхо пронеслось по всему Квантуну, прокатилось по Маньчжурии, докатилось до Владивостока. В высшей степени символический жест был мгновенно оценен, напряженные отношения между флотскими и армейскими офицерами сгладились. Теперь все почувствовали «вкус победы», бордели были забыты — гарнизон и флот готовились к будущим сражениям, склоки остались в прошлом.

О «нижних чинах» и говорить не приходиться — тем делить вообще было нечего. И стрелки из дивизии генерал-лейтенанта Фока, с георгиевскими крестами на гимнастерках за бой у Бицзыво, братались с матросами из экипажа «Севастополя», у которых на форменках были точно такие же награды за бой у Дальнего. А с 1-м отрядом миноносцев, что атаковали японские транспорты у Бицзыво, армейцы, причем отнюдь не скупо, охотно поделились трофеями — солдаты и офицеры прекрасно понимали, что такое справедливость и взаимопомощь.

Так что все прекрасно поняли символичность жеста наместника, и оценили его полной мерой…

Глава 36

— Страшные времена приходят, Александр Викторович! Теперь не то, что в ротных колоннах, во взводных ходить нельзя — шрапнель всех выкосит еще на подходе. И эти пулеметы еще — не думал, что трещотки настолько опасны! Если во фланг стрелять начнут, то выкосят всех. Как ты под Бицзыво японцам устроил — то еще побоище вышло!

Несмотря на сварливый тон, Стессель был доволен, и, прищурив глаза, с интересом наблюдал за идущими по пыльной дороге вытянутыми ротными колоннами. Одна из них была особенно видна — гимнастерки у солдат еще не были перекрашены и белые пятна хорошо рассматривались даже с почтительного расстояния.

— Как и форма, Анатоль — видишь, ее еще не выкрасили! В глаза бросается — всю роту хорошо видно!

— Наказать надобно, тогда только поторопятся, — тут же отозвался Стессель, истолковав все на свой лад. И добавил со вздохом:

— Делаем все, что можем сами, никакой помощи от Куропаткина нет. И вообще я не понимаю — он воевать будет, или «золотой мост» японцам выстраивать только мастак?!

— Будет, но по старинке, оттого потери у него в дивизиях будут страшные! Мы себе такого позволить никак не можем — людской ресурс у нас крайне ограничен, нужно каждого солдата ценить, ибо как отрежут от Лаояна, то пополнений не будет.

— Можно подумать, что сейчас они есть, — Стессель выругался в три загиба, что случалось только в минуты сильного раздражения. Действительно — вплоть до недавнего времени по железной дороге беспрерывно поступало пополнение, причем после специального отбора — самые молодые возраста «запасных», недавно отслуживших, а потому ничего не забывших, муштрованных, еще здоровых и крепких парней, не дотягивающих до тридцатилетнего рубежа несколько лет.

Потому, наверное, Порт-Артур так долго продержался в осаде — молодым ведь проще переносить тяготы, чем пожилым людям.

В мае поступающий контингент кардинально изменился — теперь степенные бородачи с сединой в головах стали нормой. Они давно забыли о воинской службе, на трехлинейку смотрели выпученными глазами, ведь в свое время они служили с берданками. Вливать таких запасных в кадровые полки было безумием, так как боеспособность батальонов резко снизится, да и скорость на маршах значительно уменьшится. А говорить о наступательном порыве вообще не приходится — хорошо еще, если в обороне будут устойчивы, не дрогнут, и не побегут в первом же бою.

Пришлось прибегнуть к кардинальным мерам и резко ускорить переход к новой штатной структуре, убедив Стесселя перейти на «тройчатку» в подразделениях, и убрав из дивизии один полк. Все просто — в каждом батальоне, а их в Восточно-Сибирских стрелковых полках по три, а не четыре как в пехотных дивизиях, в четвертую роту переводились все «старые» и немощные солдаты. И она выводилась за штаты. Зато в батальон добавлялась пока еще внештатная команда из полудюжины митральез конструкции штабс-капитана Шметилло с двумя траншейными пушками.

Охотничья команда каждого стрелкового полка удваивалась, в нее отбирали самых сметливых солдат и охотников, и тем самым она доводилась до штатов полнокровной роты. Которые в свою очередь, оставив при полку четвертые взводы, сводились в егерские батальоны трех ротного состава, которые усиливались нормальными пулеметами и двумя десантными пушками, переданными с кораблей. Именно на них делал ставку Фок — на маньчжурских сопках легкая пехота, вооруженная фактически горными пушками и станковыми пулеметами могла доставить японцам массу неприятностей, а в борьбе за перевалы и тропы была настоятельно необходима.

Да и сами стрелковые полки получили значительное усиление, несмотря на некоторое сокращение штатов. В распоряжение командиров поступила полковая артиллерия — батарея из четырех старых 87 мм пушек, имеющая из боеприпасов не только шрапнель, но и гранату. А также пулеметную команду из четырех «максимов», на станках «полозьях» или треногах — причем к ним, как к пушкам, срочно изготавливали железные щиты, что должно было значительно снизить потери расчетов от осколков и пуль.

— Убедил ты меня, что и говорить. Теперь сам увидел, что твои предложения нужно внедрять…

— Лучше, Анатоль, нам про них промолчать до поры до времени. А как налицо будет позитивный результат, то через наместника и самим доложить о том наверх. И эти наши с тобой заслуги Куропаткин не присвоит себе — у него самого рыло в пуху будет!

— Нельзя так, Саша, о командующем то. Хотя ты прав, конечно, такой бездарности армию доверять нельзя, людей погубит!

Стессель поморщился, но деланно, так, для вида и порядка больше, все же нельзя генералов «облаивать». Теперь о былом своем покровителе он высказывался нелицеприятно, косился на белый крестик Фока, который держался на шейной ленте, и завистливо вздыхал — когда еще золотое оружие с бриллиантами из столицы придет.

— А то, что батальоны стали чуть меньше, то во благо. Да и как смотреть то — в каждой роте по полсотни китайцев будет носильщиками и нестроевыми, есть теперь, кому раненых в бою носить и солдат на это не отвлекать. И учти, Анатоль — этих китайцев, как языку обучатся, а это будет быстро, можно смело в строй ставить — драться будут не за страх, на совесть — японцы их в плен брать не станут, живьем шкуру спустят!

— Уже матерятся как сапожники — собственными ушами слышал. Чему бы доброму научили, а то брани похабной!

— Зато государю верноподданные будут в здешней области, а прочих ты потихоньку выселишь. Так что ругань верной приметой будет — то наш китаез, а тот не наш — вот так и принимать будем.

— Ладно, пусть лаются, если для дела нужно, — рассмеялся Стессель. — И воюют пусть — хоть нашим солдатам жизни сберегут, а храбрых я крестами сам награждать стану. Зато потерь среди стрелков меньше будет. Хотя и батальоны поменьше выйдут.

— Зато огневая мощь не в пример усилилась!

Усмехнулся Фок. И перечислил старательно то, что проделано за горячие майские дни, и стоило ему немало трудов. И это при полной поддержке Стесселя и наместника, той самой, без которой все реформы так бы и застыли в первоначальном виде.

— Сам посуди — было 48 рот в четырех полках, стало тридцать в трех и егерском батальоне. И пусть трехдюймовок две дюжины, но те же шесть батарей остались, правда, ополовиненных. Но зато еще двенадцать 87 мм пушек, две десантных и восемнадцать 37 мм орудий на дивизию. Да к ним полсотни картечниц и полтора десятка пулеметов. Да японцы кровью у нас умоются! И дивизий у нас уже не две, а три, а еще девять крепостных батальонов из четвертых рот сформировать нужно. Тогда в поле можно будет и 7-ю дивизию вывести, если нужда припрет.

— Ты еще забыл дивизионы из полевых девяти фунтовых пушек и 152 мм мортир. Сам ведь настоял применить их в сражении.

— Нет, не забыл, только у мортир дальность стрельбы совсем маленькая, хотя граната мощная. Их только за пригорки ставить нужно, чтобы поражение огнем внезапно происходило. Без тяжелой полевой артиллерии никак не обойтись — особенно если противник окопаться успел.

Фок замолчал, все это время они верхом ехали в Цзиньчжоу, занятый подходившими полками 4-й дивизии. Солдаты в цветах хаки заполонили город, однако китайской население не пряталось — взирало с почтением на русских солдат с винтовками, ранцами и шинельными скатками, что терпеливо ожидали команду на погрузку в эшелоны, да смолили самокрутки — белый табачный дым поднимался над головами.

— Армии нужны современные тяжелые орудия — хотя бы по дивизиону на корпус. А то, что мы на «тройчатку» перешли, то правильно — дивизии гораздо подвижнее стали, без громоздких обозов. А бригадное разделение не пользу приносило, а только все запутывало до крайности — ради лишних генеральских должностей придумано такое разделение. И пулеметы очень нужны, хотя бы «мадсены» — надеюсь, в Петербурге прислушаются к доводам, и поймут что сила дивизии в огневой мощи, а не в наполненности плохо обученным контингентом.

Действительно, в 1-ю мировую войну, а Турция и до нее, многие воюющие страны перешли на «тройчатку». А в России только отказались от бригадного деления и перевели полки на уменьшенные на один батальон штаты — с трудом решившись на половинчатые меры. Только после чудовищных потерь, понесенных в сражениях, генералы сообразили, что фронт нужно насыщать пушками и пулеметами, везти эшелонами боеприпасы. А не бросать на убой массы солдат, используя их как «пушечное мясо». Все же русская дивизия из 16 батальонов, насчитывавшая 64 роты и 4 охотничьих команды по численности значительно превосходила, почти в полтора раза, германскую дивизию с ее 48-ю ротами, число которых потом уменьшилось до 36-ти. Зато на 48 русских трехдюймовок немцы имели 72 ствола. И что самое скверное — 18 из которых были 105 мм гаубицами. А вот про мощь пулеметного огня многие сейчас еще не догадывались…

Глава 37

— Я приказал снять с «Рюрика» половину средней артиллерии, — негромко произнес Алексеев, — из шестнадцати шестидюймовых пушек будут оставлены только восемь орудий. И будут добавлены на верхнюю палубу четыре восьмидюймовых старых пушки, их снимают со старых канонерских лодок в Николаеве. Обещают за месяц доставить во Владивосток — время пока терпит. Крейсер сейчас в доке, на нем перебирают машины и устанавливают подпорки под 203 мм артиллерию. Восемь 152 мм пушек будут на батарейной палубе, но для каждой сооружен свой каземат с противоосколочными стенками. Восьмидюймовые орудия со щитами, их тоже восемь — установят на верхней палубе, на баке и юте, и шесть в середине, по три на каждый борт. Дело в том…

Алексеев остановился, отпил «адмиральского» чая, и посмотрел на Скрыдлова — тот не выдержал паузы и задал вопрос:

— Зачем перевооружать старый крейсер? В Адмиралтействе этим будут недовольны! Ведь необходимо согласование…

— Забудьте о бюрократических инстанциях, Николай Илларионович. Если «Россия» и «Громобой» имеют хорошие шансы уйти от японских броненосных крейсеров, то «Рюрик» с его 18-ю узлами обречен. Новое вооружение повысит его шансы отбиться, благо крейсер имеет водоизмещение броненосца, и японцам потребуется всадить в него много снарядов. Вы ведь помните бортовой залп «Идзумо»?

— Конечно, на борт обе башни с парой восьмидюймовых пушек в каждой, и семь 152 мм орудий. Хм, а ведь перевооруженный «Рюрик» будет иметь шансы — у него залп из пяти 203 мм пушек, пусть старого образца, и четыре 152 мм Кане. Но последних можно установить и больше — двенадцать штук, по шесть на борт. Или все шестнадцать...

— Нельзя, сильно вырастет весовая нагрузка и снизится скорость, и без того невысокая. Знаете, какие я сделал выводы из двух боев, в которых одержал победу? Наши корабли необходимо всячески облегчить, у них хроническая перегрузка. Нужно бороться за каждый узел скорости, даже половина узла сыграет свою роль. Тогда мы сможем навязывать противнику бой в выгодной для нас ситуации, или избегать боя, если японцы будут иметь превосходство в силах. Потому сейчас новые броненосцы облегчают, как только можно — сняли боевые марсы, на берег пошли все шлюпки и катера, заодно выламывают все дерево. Необходимо удалить любые источники возможных пожаров, тут и пианино вынесли, и деревянную обшивку офицерских кают безжалостно ободрали, и краска тоже горит, как выяснилось, — адмирал машинально коснулся своей укороченной бороды.

— Всю мелкокалиберную артиллерию передали вместе с боеприпасами войскам — там они принесут больше пользы! На кораблях эти пушечки бесполезный груз — отбить минную атаку они не в состоянии. Против миноносцев эффективен огонь шестидюймовых пушек фугасными чугунными снарядами, при поддержке 75 мм орудий. Но число последних тоже сокращаем — они нужны для перевооружения наших миноносцев — мы и так потеряли «Страшный» и «Стерегущий» в артиллерийском бою. Японские дестройеры имеют по две 75 мм пушки, но возможно, их число будет увеличено до четырех, а то и шести подобных пушек. Мы должны сыграть на опережение, установив дополнительно на «соколах» одну пушку на корме, на «300 тонных» миноносцах по два таких орудия, — Алексеев еще раз прихлебнул чая, отдышался, закурил папиросу.

— С броненосцев сняли все минные аппараты и торпеды к ним — что то я не слышал, что можно пускать торпеды с них на пять кабельтовых, хотя двенадцатидюймовая пушка достанет вражеский корабль на семидесяти. Зато на миноносцах все аппараты станут сдвоенными, и без всяких запасных торпед, их перезаряжать в море сплошная морока. Сняли также мелкокалиберные пушки — весовые данные ведь строго соблюдать нужно, наши миноносцы и так в скорости уступают на два-три узла. Но ладно, отвлекся — разговор у меня совсем по иному вопросу.

Алексеев затушил папиросу и посмотрел на Скрыдлова. Тот ощутимо напрягся, понимая, что все было прелюдией к главному.

— Есть предложение, Николай Илларионович, от которого вы не можете отказаться. Ибо вы единственный, кто может исполнить эту задачу, благодаря своим знаниям и дипломатическим навыкам, так сказать. Я предлагаю вам организовать и возглавить операции наших вспомогательных крейсеров против Японии. Дело в том, что нужно привлечь к этому делу наших возможных союзников — немцев и французов, имеющих собственные интересы в здешних водах. А также китайцев, от которых многое зависит — и в этом деле ваши дипломатические способности подходят как нельзя лучше. К тому же через Шанхай идет главный поток грузов на японские острова, и было бы хорошо знать заблаговременно, какие грузы поставляются. И получить содействие от наших тайных конфидентов во многих вопросах, включая закупку всего необходимого для нашего флота и армии.

— Так-так, — чуть слышно произнес Скрыдлов и надолго задумался, постукивая пальцами по столу. Молчание затянулось, но Алексеев терпеливо ждал, покуривая папиросу.

— Я примерно представляю тот огромный перечень задач, что предстоит мне выполнить, — наконец отозвался вице-адмирал, и наместник с облегчением выдохнул. — Но мне хотелось бы узнать точнее, Евгений Иванович, что мне нужно сделать, и в какой последовательности. За какие сроки, что нужно закупать, и какими ресурсами для этого я могу распоряжаться. К тому же мне нужны помощники, и знающие офицеры, которых сам отберу для этих, скажем так, мероприятий. А также полное право смещать и назначать командиров вспомогательных крейсеров.

— Нужно закупить радиостанции, или захватить их на призе. И первым делом обеспечить ими все крейсера. Если будет возможность то закупить германские установки, одну из которых поставить в Чифу для связи с Порт-Артуром. Еще одну нужно установить в Лаояне, у командующего Маньчжурской армией, на случай если Квантун будет отрезан японцами.

— Я понимаю, Евгений Иванович. Думаю, что в Циндао я найду искомое и восстановлю связи — немцы неприязненно относятся к японцам, и этим надо воспользоваться. Также необходимо, на мой взгляд, организовать доставку в Порт-Артур необходимых грузов, в случае установления японцами блокады. Значит, уже сейчас необходимо зафрахтовать транспорты, желательно под английскими флагами. Британцы союзники японцам, но среди них найдутся и те, кто всегда ищет возможность крупного заработка. К тому же нашим крейсерам нужны будут тайные стоянки, для ремонта и отдыха, а также получения необходимого с судов снабжения…

Скрыдлов медленно перечислял все расширяющийся круг задач, в котором переплеталось все, от дипломатии до самой вульгарной спекуляции и оплаты с банковских счетов. Алексеев только хмыкал и все тщательно записывал, удивляясь познаниям «дипломата» — а так Николая Илларионовича порой называли моряки.

— И наконец, ценные «призы» крейсера будут приводить во Владивосток — незачем отправлять на дно то, что для нас самих необходимо. Но команды должны получить свою «долю» — это необходимо для их прямой заинтересованности, ведь риск в таких операциях большой.

— «Призовой суд» будет учрежден незамедлительно, во всем остальном можете не сомневаться. И вот еще что. «Манджур» интернирован в Шанхае, но китайцы сняли только орудийные замки. И как выяснили посланные от… скажем, заинтересованных людей, агенты, чиновники могут просто их вернуть на нашу канонерскую лодку за соответствующее вознаграждение. И даже «закроют глаза», если «Манджур» покинет Шанхай и уйдет в море. И появится в Дальнем — ему навстречу я вышлю крейсера.

— Будет международный скандал, Евгений Иванович, причем громкий, — тихо произнес Скрыдлов, — но если все содеянное представить как самоуправство старшего офицера, и отдать того под суд, то инцидент тем можно дезавуировать. Ведь наш «Сивуч» стоял в китайском Инкоу и спокойно добрался вчера до Порт-Артура. Почему бы этот кунштюк не проделать «Манджуру»? Командир не назначен ведь?

— Я отправлю в Шанхай своего флаг-капитана Эбергарда — три года тому назад он командовал этой канонерской лодкой.

— Так было бы лучше, — кивнул Скрыдлов, и задумался. Алексеев же наклонился и тихо произнес:

— Есть еще одно дело, которое настоятельно необходимо выполнить.

— Какое, Евгений Иванович?

— Завтра вы уезжаете поездом во Владивосток — тут всего два дня пути. Дело в том, что крейсер «Богатырь» нужен здесь, в Порт-Артуре, и не позднее середины июня…

Глава 38

— Обычный армейский сапог, как любили говорить моряки в наше время, и во флотских делах разбираюсь не лучше, чем хрестоматийная свинья в апельсинах. Я тебе рассказал все, что знал о действиях нашего флота в войне с японцами, и про то, как после войны оставшиеся корабли перевооружили. А вот сейчас думаю — а зачем вся эта головная боль?!

Про «геморрой» Фок говорить не стал — хотя они с наместником и перешли на «ты», и вроде как сдружились, но задевать чувства моряка не следовало. Да и начальник тот над ним, субординацию соблюдать нужно. Да и обычное человеческое уважение того требует.

— Ты это к чему?

— Видишь ли, спроси меня кто, что требуется сейчас армии, я тебе отвечу хоть спросонья. Допустим, взять стрелковое вооружение. У нас три типа винтовок — пехотная, драгунская и казачья, плюс карабин. Зачем такое количество разновидностей, если с точки зрения экономии достаточно выпускать один? Да и патрона многое зависит — а он удивительным «долгожителем» оказался, хотя все оружейники от него выли, что те волки на луну, проклиная выступающую на гильзе закраину. Избыточно мощный для винтовки патрон — лишний расход металла на гильзы и пули, да навески пороха. Да и сама винтовка хороша для открытого поля, в окопах с ней не сильно повоюешь — длинная, да еще штык граненый торчит, несъемный. Не винтовка, а копье, все по Драгомирову, что совсем не к месту Суворова к своим мыслям притянул, как клише — пуля дура, штык молодец.

Фок взял из коробки папиросу — привык к адмиральскому табачку, да и приятно подымить в салоне под стук колесных пар. Из Квантуна на север один за другим отправлялись эшелоны — Инкоу требовалось удерживать как можно дольше, не дать возможности японцам захватить порт, связанный с железной дорогой.

— Ты это к чему клонишь?

— Да так, общие рассуждения. В конечном итоге, пытливая мысль придет к карабину образца 1944 года — откидной штык будет на шарнире, с таким воевать в окопах удобнее, более легкий и короткий чем винтовка, идеал для позиционной войны, что через одиннадцать лет начнется. Вот только появится сей образец тогда, когда не нужен будет, и армия полностью перейдет на автоматическое оружие с «промежуточным» патроном.

— Ты мне об этом не говорил, — Алексеев нахмурился, а Фок отмахнулся, с ухмылкой пояснив:

— Сорок лет пройдет, пока в головы здравые мысли придут — сейчас в этом убеждать, только лоб напрасно бить. Введут после этой войны остроконечную пулю, на том и успокоятся. В принципе и этого достаточно, было бы патронов в избытке, а вот с этим будет совсем плохо. «Снарядный и патронный голод» не эфемерная штука, мы его скоро сами почувствуем, как подвоза боеприпасов лишимся. Так что о пулеметах можно не вздыхать, все равно к ним боеприпасов не хватит.

— Отбил я телеграмму в Петербург о твоих «Мадсенах» — ответ получил. Еще в апреле в Данию комиссию отправили, на предмет закупки для испытаний полусотни пулеметов. Теперь купят дополнительно двести штук, и к каждому по пять тысяч патронов. Отправят сюда поездами для испытаний. Если отзывы будут положительные, то выдадут заказ на производство тысячи пулеметов, но уже под наш патрон.

— Вот и отлично, — с облегчением вздохнул Фок и потянулся за очередной папиросой. — Хотя бы на каждый батальон команду из шести таких пулеметов и о «шметилловских митральезах» можно забыть, как о дурном сне. Еще бы производство «максима» наладить с нормальным станком, и хорошо станет. Пулеметы самое убойное оружие на этой войне, да и на будущих тоже — лучше тратить патроны без счета, чем терять собственных солдат. А что-нибудь еще прикупят по нашей то бедности?

— К сожалению, — развел руками Алексеев, — в пистолетах «маузер» и «браунинг» категорически отказано. И пояснили — если есть нужда, то господа офицеры могут их приобрести за собственный счет. А наганы вышлют с дополнительным количеством патронов. Закупят только бинокли малой партией, в наручных компасах тоже отказано.

— Как всегда, ничего в матушке-России не меняется… Пока жаренный петух по темени не клюнет! Тогда наши бюрократы начинают суетиться как потная шлюха под клиентом! А тот соскальзывает…

Алексеев рассмеялся над шуткой, но как то невесело, а Фок, выругавшись, помянул нехорошим словом министра финансов, подытожил:

— Ничего страшного, все как всегда, нечему удивляться. Будем воевать тем что имеем, хотя хотелось бы лучшего. Но хотеть не вредно, вредно не хотеть. Тут ничем не поможешь — импотенция называется!

Наместник хмыкнул в бороду, злой Фок его всегда веселил. И чтобы «подсластить» ситуацию, сказал:

— Возможно, кое-что прикупим у китайцев — счета у меня есть в распоряжении. Но лучше найти внутренние ресурсы — Дальний и Владивосток имеют обширное «хозяйство» и немалые мощности.

— Только на это и вся надежда. Бронепоезда почти построили, железнодорожные батареи тоже, гранаты к трехдюймовкам и морским 75 мм пушкам начали отливать и снаряжать, к июню первые партии будут. Тоже с гранатами и противопехотными минами. Шанцевый инструмент в Дальнем начали изготавливать — в тех же МПЛ нужда огромная, хотя у японцев лопатки и кирки чуть ли не у всех солдат. Перекраску обмундирования наладили, и шьют потихоньку снаряжение — кожа и ткани пока есть. Тяжко станет — китайская обувка в дело пойдет, удобная и практичная, недаром ее пограничники и егеря любят. Да и не жалко ее выбросить…

Фок задумался, что-то высчитывая. Достал из пачки очередную папиросу, но так ее и не закурил. Застыл с открытым ртом. Потом забормотал, и голос с каждой секундой крепчал:

— Бог ты мой, сколько же еще нужно сделать?! Каски нужны, от шрапнели самые подходящие английские «тазики», их и делать легче. Не будет штамповки, китайцев с киянками да кувалдами хватит. Судовую сталь снимать можно — целыми листами, транспортов в гавани хватит. Мины японские вылавливать, да в них взрывчатки прорва…

— С марта тралят и разделывают, еще Макаров распорядился. И уже извлеченной взрывчаткой свои мины снаряжаем, — произнес Алексеев, и с гордостью в голосе добавил. — Минеры на флоте умелые!

— Это хорошо, будет, чем снаряды снаряжать. Мина тьфу — торчит на дне бесполезным грузом, пока корабль на нее не натолкнется, а снаряды очень нужны. И минометы нужны, хотя бы батальонные.

— А это что такое?

— Штука очень полезная, лучше давай нарисую! Как же я про них запамятовал, если они при обороне Порт-Артура появились. Действительно, правду говорят, что близкое видится издалека.

Фок быстро нарисовал на листе ствол, опорную плиту и треногу — самый обычный 82 мм батальонный миномет, которые в войну пару сотен тысяч изготовили. И мину к нему рядышком начертал, причем в разрезе. Потом изобразил полковой миномет, пририсовав колесный ход для транспортировки. Полюбовался нарисованным творением и пояснил:

— Штука простая — гладкоствольная труба, в которую бросают мину, в хвостовике которой пороховой заряд. Далее идет накол, и летит восьмифунтовая мина на пару километров. У полкового миномета мина уже на пуд потянет, но дальность стрельбы в пять верст будет. Точность гораздо хуже, чем у пушки, но зато намного легче, и вся эта штука переносится расчетом из пяти человек. Вес четыре пуда, разбирается на части. Полковой миномет тяжелее, весом с 87 мм пушку, — Фок постучал карандашом по рисунку, и пояснил дрожащим от возбуждения голосом:

— Для войны в сопках, которые тут везде — самое нужное оружие. Даже хилые возможности квантунской экономики позволят сделать пробную партию. Причем, в той истории их здесь и делали, правда, простейшей, даже примитивной конструкции, с использование стволов 47 мм пушек. Их мины были надствольные и с оперением. Флотские лейтенанты Власьев и Гобято придумали, если память не изменяет.

— Миномет слишком громкое название, неподходящее, — Алексеев внимательно изучил рисунок, — а вот легкая и полковая пехотные мортиры подойдут как нельзя лучше названием. Да и вместо десантной пушки Барановского морякам лучше такие штуки использовать. Идею ты подал — лейтенантов прикажу разыскать и озадачу. За тобой только контроль!

— Оно и понятно, — пробормотал Фок, — и так сон потерял…

— Ты думаешь мне легче, — фыркнул Алексеев. — Мало дел флотских, так я сухопутными проблемами занимаюсь, в Петербург на дню полдюжины телеграмм отправляю, да еще во Владивосток, и Куропаткину. И с береговых батарей пушки снимать нужно — а это такая морока, массу дел сразу разрешать нужно. А ремонт кораблей…

— Все, каюсь, виноватый я. Теперь буду знать, что для работы в сутках есть двадцать пять часов, просто на час раньше вставать нужно!

— То-то же, — фыркнул Алексеев, оценив шутку, — вот и вставай пораньше. А еще лучше находи толковых людей, помощников, и озадачивай их делами. На то тебе власть дана, а я тебе из Дании постараюсь пулеметы привезти, раз в них нужду имеешь страшную.

— Пулеметы, пулеметы, где их еще взять только, — пробормотал Фок и осекся. На лбу выступили капли пота, Александр Викторович выругался, хлопнув себя ладонью по лбу. Алексеев смотрел на него с интересом, но молчал, понимая, что генералу пришла в голову какая-то важная идея, раз себя так странно ведет — снова взял карандаш и принялся рисовать на бумаге, беззвучно то ли ругаясь, либо поясняя самому себе…

Глава 39

— Ваше превосходительство, нужна немедленная поддержка резервами, японцы третий день пытаются сбить нас с перевала, но мы пока держимся. Однако мой правый фланг начали охватывать, а это грозит обходом, — генерал-майор Зыков выглядел измотанным, густые нафабренные усы поникли, лицо серое от усталости, глаза красные от постоянного недосыпания.

Георгий Карлович как никто другой понимал всю трудность поставленной перед 2-й бригадой задачи — с шестью батальонами удержать рвущуюся вперед дивизию японцев было неимоверно трудно. Вот только подкрепить ее было нечем — вся 9-я Восточно-Сибирская стрелковая дивизия втянулась в жестокое сражение за Далинский перевал, который в центре удерживали 1-я бригада дивизии под командованием генерал-майора Краузе и присланный командующим Маньчжурской армией генералом Куропаткиным 21-й стрелковый полк, с одной казачьей сотней.

Левый, самый вытянутый фланг, пока не атакованный неприятелем занимала конница генерал-лейтенанта Симонова, начальника только начавшей прибывать Сибирской казачьей дивизии — пока только 2-я бригада из 7 и 8-го полков — всего двенадцать сотен — совершенно без обозов. А казаки получили винтовки взамен берданок только перед боем. Пришлось спешно усиливать дивизию 2-й Забайкальской казачьей батареей и единственным в Маньчжурии регулярным кавалерийским полком — пять эскадронов приморских драгун уже имели горячее дело с японским авангардом. Так что выход на железную дорогу был надежно прикрыт конницей, да и противника там замечено не было, кроме кавалерийских разъездов, которые тут же отходили назад, заметив пики сибирских казаков.

Сражение началось три дня тому назад, вначале в нем сошлись три русских стрелковых полка с японской дивизией, но вчера Штакельберг ввел в бой и 1-ю бригаду, а японцы еще две дивизии. И сегодня в яростной схватке сошлись 15 русских батальонов, занимавших отличные позиции по гребням сопок, против 36 японских батальонов из армии Оку. И вот уже вечереет, а враг все еще никак не может продвинуться вперед.

— Ваше превосходительство, за ночь резервы смогут подойти, и тогда я удержу позиции. Но если меня обойдут, то вся дивизия может быть отрезана. И тогда возможно поражение…

Договорить начальник бригады не успел — над головами вспух белый клубок, и стальным дождем вниз сыпанула шрапнель. Стоявший рядом с Зыковым адъютант, молоденький подпоручик с пушком над верхней губой, вскрикнул и схватился за руку — на белой ткани кителя стала расползаться кровавое пятно. Попадали и солдаты, с предсмертным ржанием забилась на земле лошадь — стоять под «железным дождем» было страшно, но барон, привыкший к опасности, относился к возможной смерти с демонстративным презрением, продолжая стоять во весь свой немаленький рост.

И напряженно размышлял над ситуацией, прекрасно зная приказ командующего армией не доводить дело до решительного столкновения. Но отходить было нельзя — бой давал возможность выиграть время и завершить стягивание корпуса, пополнить батальоны запасными по штатам военного времени. К тому же войска, вкусившие неприятельской крови, и понюхавшие всерьез пороха, будут драться совсем иначе, если он отдаст приказ отходить в ситуации, когда все атаки противника отражены.

Но был и другой момент!

Штакельберг прекрасно помнил о Бицзыво. Ведь там Фок, въедливый старик, которого он считал не ровней себе, имея всего шесть батальоном, отразил десант всей армии, которая сейчас вела бой с одной дивизией его корпуса. И получил за него чин генерал-лейтенанта и Георгия на свою тощую шею, дав то самое «решительное» сражение, от которого ему приказано воздерживаться командующим.

Так что дилемма была проста — либо воздержаться от боя и отступить с выгодных позиций, или дать на низ сражение, заставив уже врага отходить. И что ему выбрать в такой ситуации?!

Исполнять букву приказа, или руководствоваться здравым смыслом и собственным честолюбием?!

В резерве имелась достаточное количество свежих войск. Еще два дня и 1-я Восточно-Сибирская стрелковая дивизия генерал-майора Генгросса будет стянута, пополнена и полностью готова к сражению. Но на ее ввод в сражение потребуются еще сутки — переброска от станции Ташичао займет это время. Только что прибывший по железной дороге от командующего Маньчжурской армии Тобольский пехотный полк, в качестве резерва, трогать нельзя — четыре его батальона еще в эшелонах. В Инкоу 2-я бригада из 35 пехотной дивизии, в ее двух полках восемь батальонов, и пополненных до штатов. По сути, прежняя сибирская стрелковая бригада довоенного формирования, из четырех полков двух батальонного состава.

— Где сейчас находится «северный отряд» генерала Горбатовского?! Где наместник и генерал-лейтенант Фок?

Штакельберг повернулся к начальнику штаба корпуса генерал-майору Иванову, который сопровождал его в этой поездке.

— Эшелоны из Квантуна уже вышли — перед нашим отъездом сюда они миновали станцию Вафангоу. И сейчас, если ничего не случилось в пути, они подходят к станции Ташичао.

— Это очень хорошо, — пробормотал Штакельберг, принимая решение. — Подготовьте и отправьте приказ генералу Рудковскому — пусть со своей бригадой и артдивизионом начинает выдвигаться сюда. И немедленно отправит авангардом два батальона — на подкрепление вашей бригады, Виктор Павлович. К утру, надеюсь, они будут здесь. А пока отправлю вам на помощь пограничную стражу — пешую сотню с горной батареей. Они к вечеру успеют подойти, нарочного немедленно отправлю!

Начальник штаба уже писал письменные распоряжения, а Штакельберг видел, как от сопок отхлынула японская пехота в неприметном обмундировании на фоне зарослей — цвет «хаки» уже вошел в обиход. Напряжение сразу же схлынуло, тем более японская артиллерия прекратила обстрел. И после паузы, командующий 1-м Сибирским корпусом немного подкорректировал собственное решение.

— Бригада пока будет находиться в моем резерве. А там я посмотрю, что будем делать. Или шестью батальонами подкрепим центр, или парируем возможный обход японцами вашего правого фланга. Но два батальона вы получите утром, или ближе к полудню — им все же дойти нужно…

К станции Ташичао Штакельберг возвращался верхом, в сгустившихся сумерках. Здесь стало очень людно — с юга, от Квантуна подошло несколько эшелонов — теплушки с надписями «40 человек — 8 лошадей», разноцветье пассажирских вагонов, двух, трех и четырехосные платформы. Везде стрелки с малиновыми погонами, но не в белом, а зеленого цвета обмундировании, который уже называли «защитным». У многих георгиевские кресты и медали — можно было и не гадать, что это участники единственного для русской армии победного боя под Бицзыво.

— А это что такое?!

От удивления генерал чуть ли в столбняк не впал. Посмотрел на подступившую свиту — генерал Иванов, офицеры и конвойные казаки пристально рассматривали «железного монстра». Георгий Карлович знал, что англичане впервые такие блиндированные железнодорожные крепости англичане применили в боях против буров, но помещенная в газете фотография отображала какое-то убожество — обшитые листами вагоны, да установленную на платформе обычную полевую пушку на колесах.

Но этот бронепоезд впечатлял — два бронированных вагона, напоминавших короба, сверху на них поставили две башни с трехдюймовыми пушками. В бортах по два каземата, из которых торчали толстые рыла многоствольных митральез и гатлингов, французских и американских установок, взятых трофеями у китайцев. Точно такие же «картечницы» торчали из похожего короба, но только из башен, да еще одна на тендере, прикрытая лишь щитком. Паровоз тоже был прикрыт стальными листами на заклепках — все несло на себе печать обстоятельности и надежности. А вот экипаж этого чудовища, ощетинившегося орудийными и пулеметными стволами, состоял из моряков — офицеры и матросы совершенно безучастно отнеслись к прибытию на станцию генерала со свитой.

Штакельберга обидело такое нарочитое невнимание, но он сдержал раздражение, ибо увидел за бронепоездом, освещенный электрическим светом, состав из синих первоклассных вагонов «Полонсо», такой был единственным на всю Маньчжурию и потому легко узнаваемым. Ибо принадлежал наместнику его императорского величества, адмиралу Алексееву, визит которого из Квантуна сулил многое, как доброе, так и не очень…

Глава 40

— Ваше высокопревосходительство, я выполнял приказ командующего Маньчжурской армией, которому непосредственно подчинен, — Штакельберг говорил очень осторожно, и Фок его прекрасно понимал — тяжело оказаться между молотом и наковальней, особенно когда тебя принуждают к выбору. Это как оказаться на месте совы и ожидать, когда тебя пнем ударят, или со всего размаха об пень — и перья в разные стороны полетят.

— Да понятно, что вы выполняли крайне необдуманный, и даже странный приказ генерала Куропаткина, если не говорить нелицеприятно и жестко, давая честную оценку происходящему, — голос наместника зазвенел, а это говорило о том, что Алексеев едва сдерживает гнев.

— На всем северном побережье Желтого моря только два удобных участка для высадки крупных масс пехоты — это Дагушань и Бицзыво. Последний вообще рядом с островами Эллиота, где сейчас базируется эскадра броненосцев адмирала Того. Тем не менее, вражеский десант на побережье там был отражен, достаточно было одной бригады из 4-й стрелковой дивизии. И японцы сброшены в море, а те, кто остался на берегу — истреблены подчистую. Наши миноносцы потопили шесть вражеских транспортов на мелководье — с их трюмов удалось вытащить богатые трофеи, включая пушки, пулеметы и огромное количество патронов.

Алексеев отпил чая из стакана, видимо в горле пересохло. И продолжил умело давить генерал-лейтенанта Штакельберга, показывая виртуозное мастерство — Фок только мысленно аплодировал такому искусству. Никакого хамства или унижения, но виновный загонялся в угол, как бильярдный шар в лузу, после сильного и точного удара кием.

— Вам тоже представился точно такой же шанс, но вы, выдвинув всего одну бригаду генерал-майора Зыкова, только наблюдали за высадкой вражеского десанта. И при этом даже не выдвинули вперед артиллерию, чтобы обстрелять высадившуюся вражескую пехоту вмести с баркасами, как это сделал генерал-лейтенант Фок, здесь присутствующий. И я не нахожу оправдания столь странным, и безусловно необъяснимым действиям!

Злой взгляд Штакельберга мазнул по лицу Александра Викторовича — тот сделал вид, что не заметил этого — и уткнулся в белый крест на его шее. Затем командующий 1-м Сибирским корпусом посмотрел на Алексеева, вернее, на большего размера белый крест святого Георгия 2-го класса. И лицо Георгия Карловича обмякло — крыть в ответ ему было нечем, и единственное, что оставалось делать — промолчать, прикусив губу и склонив побагровевшее от стыда лицо.

Именно эти белые кресты были тем краеугольным доводам, против которых не нашлось никаких аргументов. А ссылаться на приказ Куропаткина уже было глупо — Алексей Николаевич ведь не запрещал атаковать вражеский десант открытым текстом, а завуалированное пожелание командующего армией не может быть оправданием фактически преступного бездействия командующего корпусом.

— Вы командующий корпусом, и должны были предпринять самостоятельные действия, Георгий Карлович, я ведь знаю вас как боевого, и, безусловно, храброго генерала, не раз проливавшего свою кровь на поле боя, — в голосе Алексеева теперь прозвучали участливые нотки, наместник великолепно разбирался в человеческой психологии.

— Может быть, тому причиной ваше плохое самочувствие? Вы можете подать мне рапорт о болезни, я ведь главнокомандующий не только морскими, но и сухопутными силами, и наместник Его Императорского Величества на всем Дальнем Востоке и в Маньчжурии. Я пойму, и заверяю вас, что у меня нет никаких потаенных мыслей — я всегда уважал, и буду уважать вас искренне и желать всяческого добра.

Фок сидел с прямой спиной, и как все присутствующие за большим дубовым столом в роскошном салоне, не отводил взгляда от наместника. Тот продолжал мастерски вести высочайшего уровня игру, и не пресловутым методом «кнута и пряника», наиболее распространенного не только в обществе, но и в армии, а гораздо тоньше — «горячо и холодно», а именно так не только закаляют сталь, но привлекают сторонников.

— Болезнь и раны терзают меня, не буду скрывать это от вашего высокопревосходительства, — Штакельберг вскинул голову, видимо, принял какое-то решение, важное для себя. И чуть громче добавил:

— Но я в состоянии командовать вверенным мне 1-м Сибирским корпусом, для чего не пожалею сил, а если потребуется, то живот свой положу в бою бестрепетно, заверяю ваше высокопревосходительство!

— Вот и хорошо, Георгий Карлович, я нисколько не сомневался в решительности вашего превосходительства. Тогда нам предстоит нелегкая задача — сбросить обратно в море высадившуюся японскую армию генерала Оку. Дело трудное — у японцев четыре дивизии, по двенадцать батальонов каждая, кавалерийская бригада из двух полков, дополнительные артиллерийские дивизионы, и, вроде бы одна или две резервные пехотные бригады, — Алексеев остановился, и посмотрел на генерал-квартирмейстера своего Полевого штаба, генерал-майора Флуга.

Фок был знаком с Василием Егоровичем, который был на семнадцать лет его моложе — можно сказать живчик, еще не достигший рубежа в 45 лет. Да и вообще — из всех генералов, собравшихся за столом, он был самым старшим по возрасту. Даже Штакельберг, что имел перед ним старшинство по производству в чин генерал-лейтенанта, был на восемь лет моложе. И что немаловажно — числился по кавалерии, будучи до назначения командующим корпусом начальником 10-й кавалерийской дивизии, что было ниже по значимости, чем стрелковая дивизия.

И сейчас, глядя на Штакельберга, Фок понимал, что наместник окончательно перетянул генерала на свою сторону. Георгий Карлович теперь от Куропаткина отшатнется, и перед тем как выполнить его приказ, трижды подумает. Вот только Алексеев дожмет, в этом нет сомнений, и выдернет у командующего Маньчжурской армией этот корпус, со всеми частями усиления, которые составят все вместе три полнокровных дивизии. Или четыре, если взять в основу «троичные» квантунские штаты.

— Силы противника состоят из шестидесяти батальонов, двадцати эскадронов, примерно сорока батарей в шесть и четыре орудия. Всего до двухсот тридцати пушек, гаубиц и мортир. Четыре дивизии первой линии занимают фронт от Далинского перевала до верховий реки Бычихе. В резерве у Сюяня пехотная и кавалерийская бригада, и возможно, еще одна пехотная бригада находится в Дагушане. И это все, что известно на данный момент — мы можем предполагать, что скопившиеся у Кореи транспорты перевозят вторую партию десанта, примерно в две полнокровных дивизии с частями усиления — судов там вдвое меньше собрано, чем было 22 апреля у Бицзыво, или позднее у Дагушаня.

— Крейсера каждый день ведут разведку в море, и сегодня тоже выйдут, — вмешался Алексеев, — но наши броненосцы повреждены в бою, и до середины июня ничем помочь не смогут. Но транспорты, как только они приблизятся к траверзу Квантуна, будем атаковать ночью миноносцами, а крейсера постараются дать бой неприятелю.

Наместник лукавил, и Фок его прекрасно понимал. Рисковать «Баяном», «Палладой» и наскоро отремонтированным «Аскольдом» адмирал не мог, да и не хотел. А «Новик» вообще не следовало принимать в расчет — быстроходный крейсер вел разведку, а в бою его шесть 120 мм пушек мало стоили против вражеских крейсеров и были опасны лишь для миноносцев. Зато догнать ни один из быстроходных японских кораблей не мог — перевес в скорости в три узла дорогого стоил.

Фок был уверен почти на сто процентов, что транспорты собрались для высадки в Дагушани 4-й армии Нодзу, как и было в той истории. Решение напрашивалось само собой — высадить подкрепление и шестью дивизиями просто обойти фланги и сбить русских с удобных позиций. А дальше развивать наступление на станцию Ташичао, а от нее до Инкоу рукой подать. И уже захватив важный порт, высаживать там 3-ю армию. Генерал Ноги пойдет на Дальний, куда ему еще идти. Оку с Нодзу отправятся на Лаоян, наступая с юга на армию Куропаткина. Им с востока будет способствовать 1-я армия Куроки, что после победы на реке Ялу получила необходимую передышку для подхода подкреплений и подвоза боеприпасов. Вернее, «подноса» на крепких спинах корейских носильщиков.

Но были и другие варианты, хотя малореальные. Повторить высадку и Бицзыво можно, вот только генерал Кондратенко ждать не будет — с формированием крепостных пехотных батальонов 4-я дивизия Надеина выведена за перешеек, и растянута по железной дороге по северной части Ляодуна. А в Дальнем миноносцы 1-го отряда, и добрый десяток минных катеров с «Всадником» и «Гайдамаком» в качестве лидеров. Вряд ли японцы забыли прошлый урок, а выводы точно сделали.

Остается Инкоу — но туда огромному каравану набитому людьми, идти через весь Печилийский залив, огибая Квантун с севера. И там точно такая же группировка из миноносцев и минных катеров поджидает, пусть чуть меньше по количеству участников. И опять — не стоит сбрасывать со счетов крейсера. И, кроме того, хотя в Инкоу нет береговых орудий, зато прибыли две железнодорожные батареи с парой 152 мм пушек каждая, и два минных катера стоят в устье реки, хорошо замаскированные.

Есть чем встретить «дорогих гостей»!

Вот только можно ли будет удержать порт за собой и сбросить десант обратно в море, пока неясно. Но русский гарнизон в пару полков с артиллерией сделает высадку японцев весьма проблематичным занятием, сопряженным с большими потерями…

Глава 41

— Вся наша беда в том, что изначально были сделаны ошибки в развертывании войск. Причем стратегического характера, и что самое плохое, они были усугублены генералом Куропаткиным. Вот, посмотри — на карте это будет хорошо видно, — Фок взял в пальцы карандаш.

— Сейчас армия собирается в районе Лаояна и Мукдена, в последнем, в основном, тыловые части, интенданты — в общем, рассадник воровства, проституции, картежных игр и разгула с будущим разложением всех, кто туда будет иметь «счастье» попасть. Тут каленым железом с самого начала выжигать гангрену нужно, вводя военно-полевые суды!Чтобы «болезнь» дальнейшего развития не получила!

Фок чуть не заскрипел зубами от ярости, но Алексеев промолчал в ответ на его «филиппику». Александр Викторович задавил внутри гнев, и обвел на карте овал, накрывавший главным образом расположение частей 1-го Сибирского корпуса Штакельберга.

— Армию нужно было развертывать именно здесь — прикрывая один-единственный порт Инкоу на западе, и два удобных пункта высадки десанта на востоке — Дагушань и Бицзыво. Шести дивизий вполне достаточно для создания устойчивой обороны в этом треугольнике, и это не считая двух квантунских, и пресечь любую попытку высадки неприятеля. Эскадру перебазировать в Дальний, оставив крейсера в Порт-Артуре — тем самым получив спокойный доступ в море в любое время и не дав возможности японскому флоту закрепить за собой острова Эллиота. И не мучится, каждый раз выбирая время, чтобы провести корабли вдоль Тигрового хвоста.

— Ты пока полностью прав, — кивнул Алексеев, с нескрываемым интересом следя за карандашом, что снова запрыгал по карте.

— А к реке Ялу выдвинуть не слабый отряд Засулича, а, по меньшей мере, его удвоенный состав. Тогда бы Куроки не имел успеха под Тюренченом, а давно бы размазывал на своем лице кровавые сопли. И можно было дальше спокойно увеличивать армию в Лаояне, пока бы японцы соображали как им дальше войну вести.

Фок усмехнулся, вытянул из коробки папиросу и принялся рассуждать дальше, искоса посмотрев, как наместник прихлебывает «адмиральский» чай, где коньяка было налита чуть ли не треть.

— Дело в том, что через Корею торных дорог никаких, только каботажное плавание вдоль берега, а там сплошное мелководье, скалы, приливы и отливы, как мне объяснили моряки — мучения одни. И это без набегов наших миноносцев и крейсеров.

— Так оно и есть, плавать там сплошное мучение и нервотрепка. Шхеры хуже, чем на Балтике. Ты продолжай, это так, к слову пришлось, я тебя внимательно слушаю.

— Носильщиками много не наносишь — на спину можно навьючить два пуда, вот только чтобы кореец их на полтысячи верст отнес, и вернулся обратно за новым грузом, то потребен пуд риса, не меньше. Следовательно, логистики никакой, и такое положение ничем не исправишь — а железную дорогу строить долго. Японцамнамного хуже, чем нам придется, хотя мы поезд будем гнать от Варшавы до Дальнего и Владивостока. Да один вагон увезет груза столько же, сколько тысяча носильщиков, если каждый из них свой пуд риса по дороге сожрет.

— Так, понятно — выходит, что армия генерала Куроки пополнения получить просто не сможет?!

— В ближайшее время — однозначно нет, японцы и так через всю Корею три месяца идут. Там всего три дивизии, у Засулича две, пусть пара полков сильно потрепаны. Если двинуть от Лаояна корпус с конницей, то Куроки можно отбросить обратно за Ялу. Всяко у нас путь для гужевых обозов будет короче. Но это возможно только в одном случае — если согласованными действиями сбросим армию Оку в море, или блокируем на плацдарме в самом Дагушане, и будем терзать орудийным огнем. Своими силами мы справимся, на это надеюсь. Но нужен еще один корпус, чтобы прикрыть Инкоу от высадки, и быть общим резервом.

— Тогда наступаем послезавтра, пусть японцы подольше побьются лбом в Далинский перевал, а у тебя будут сутки для развертывания. Я поеду в Лаоян немедленно — буду уговаривать Алексея Николаевича изменить стратегию и перехватить инициативу у японцев.

— Ты в той истории попытался достучаться до его разума, но ничего не вышло. Он к тебе даже не прислушался…

— Сейчас ситуация иная, — Алексеев тронул свой белый крест, и ткнул пальцем в орден Фока. — Есть эти Георгии, а они, поверь, многого стоят. В той истории я с ним говорил как наместник и флагман беспомощного флота, а когда это генералы в таких случаях к морякам прислушивались?! Но сейчас я буду приказывать как главнокомандующий, и как адмирал, победивший в сражении. И учти — за нами двоими есть славная виктория под Бицзыво, не говоря о морских победах с уничтожением двух броненосцев, а за ним пока только позор Дагушаня и поражение на реке Ялу.

— Так-то оно так, но генерал Куропаткин раб своих планов, иллюзий и страхов, — усмехнулся Фок, ина его лицо легла тень.

— Как командующий Маньчжурской армией Алексей Николаевич ничего не стоит, на то нужна воля и яростное желание добиться результата любой ценой. А он все запутает, половину армии будет держать для охраны коммуникаций, хотя для того достаточно погранстражи и казаков, еще четверть растянет для обороны направлений, которым японцы и не думали угрожать, а оставшиеся войска разобьет на отряды, перемешав батальоны не только разных полков, но и дивизий. Какие уж тут победы — небеса хвалить нужно, что японцы нас вдребезги не разбили. А так он все сделал, чтобы нашу армию настигло поражение, и лишь храбрость солдат и офицеров нивелировала те чудовищные ошибки, которые постоянно допускали командующий и большинство подчиненных ему генералов.

— Хорошенькая перспектива, — буркнул Алексеев, от таких разговоров ему всегда было не по себе.

— Ага, даже если бы на его месте был бы предатель, то он бы лучше командовал войсками, потому что должен показывать профессионализм, что бы раньше срока с должности не сняли. А Николай Александрович его на войне с германцами назначил фронтов командовать, сказав, что он честный — о результатах той войны я тебе говорил, и к ним Куропаткин тоже руку свою приложил. Как раз тот случай, когда простота хуже воровства!

Алексеев выдал матерную руладу со знаменитым «загибом Петра Великого» — на русском флоте всегда и во все времена умели изощренно ругаться. Маты у нижних чинов порой полностью заменяли слова цензурного лексикона, и что характерно — все хорошо понимали такую речь, и она была намного действенней в боевой ситуации.

— Уговори его, доводы разные примени, что ли, приласкай, но недави как Штакельберга — плохо выйдет…

— Не учи ученого, — усмехнулся Алексеев, и уставился тяжелым взглядом на Фока — тот чуть не поежился от такого давления, но выдержал — сам характером был не сладок. Видимо, адмирал в этом подтвердил сложившееся о том мнение еще раз, потому что тон наместника заметно смягчился. Так с генералом он всегда говорил, подчеркнуто дружески, будто засыпав пропасть, что разделяла их служебное положение.

— Мне самому Алексей Николаевич нужен, но только как помощник и начальник штаба, он человек невероятной трудоспособности, в чем они с контр-адмиралом Витгефтом схожи. Вильгельм Карлович тоже упрям, и любит с бумажками возиться. Ох, как похожи они в этом, как и в том, что обоих категорически нельзя ставить командующими — погубят любое дело! И потому неудачники, хотя в храбрости им не откажешь!

— Храбрость для солдата нужна, а ум и твердость она не заменит, — ухмыльнулся Фок. — Для генерала и адмирала совсем иное потребно, головой, в первую очередь, думать надобно!

— Как и офицерам…

— Постой, Евгений Иванович, я только сейчас подумал. Война затянется, потери на ней неизбежны, и знающие офицеры, особенно субалтерны в ротах будут крайне востребованы. Вот только где их взять прикажите, ведь ни военного училища, ни школ прапорщиков у тебя под рукою нет, и учредить ты их не можешь, даже как наместник.

— Не имею права, — мотнул головой наместник и отпил чая. — Чтобы чин прапорщика получить, нужно быть вольноопределяющимся с высшим или средним образованием, заслуженным фельдфебелям и унтер-офицерам с определенным образовательным цензом. И соответствующий экзамен на сей чин сдавать. Или этой же категории в боях отличится, тогда я в прапорщики произвести могу, но обязателен Высочайший указ, однако то будет формальностью — пока в чинах государь-император не отказывал ни разу, хотя с орденами частенько. А школу прапорщиков, а о военном училище и речи быть не может даже в бреду, мне никто не разрешит открыть — не в моей прерогативе на такое замахиваться.

— А пулеметную школу открыть для подготовки унтер-офицеров и нижних чинов, или стрелковую с инженерной учебной командой, а также курсы для артиллеристов?!

— Так для того приказа Стесселя на то хватит — он с правами командира отдельного корпуса, что к командующему армией приравнивается. Да и ты сам при дивизиях имеешь право учебные команды формировать, и в чин до фельдфебеля произвести можешь. Так что открывай все необходимое, пусть обучают, так как ты того потребуешь — всего дел и останется, что проконтролировать и подпись на приказах поставить.

— Вот и чудненько — дополнительные команды создадим и отберем в них всех рекрутов с образовательным цензом. Обучим пулеметчиков, они в первую очередь потребны, и всех остальных, и произведем в старшие унтер-офицеры — вольноопределяющихся в первую очередь. А еще всех тех, кто статские чины уже имеет, всякие коллежские секретари и регистраторы, да титулярные советники, под призыв попавшие.

Фок вздохнул с деланным сожалением, и пояснил с веселой искоркой, заплясавшей в его глазах:

— В нижних чинах им тяжко придется, пусть и с цветным кантиком вдоль погона — а экзамен на чин прапорщика только после года службы выдерживать надобно. А так все хорошо выйдет — послужат два месяца в строю, отберем самых толковых и представим в зауряд-прапорщики. Права у них почти офицерские, как и погоны на плечах. На последних просто нашивка прежнего звания вверху со звездочкой. Таких зауряд-прапорщиков ведь на место выбывших субалтернов в ротах нужно ставить в первую очередь — они дело хорошо знают. А в этом случае и экзаменов не надобно, если в боях первый офицерский чин заслужат.

— Хм, а ведь верно, извилист сей путь, но позволяет обходить писанные регламенты, — рассмеялся Алексеев. — Вижу, кто-то тебе из знающих идею эту подал. Так что бери его в свой штаб немедленно…

— Не могу, он уже у Стесселя в областном управлении, — пожал плечами Фок, и негромко добавил:

— Произвести в зауряд-прапорщики только ты можешь, но надо людей обучить и все бумаги правильно оформить. Никуда не деться от регламентов российской бюрократии, но обойти их все же можно!

Глава 42

— Вот смотрите, что получается. Допустим ваша дивизия на марше, Александр Алексеевич. Боевой порядок таков — впереди 1-я бригада с артиллерийским дивизионом. За ней 2-я бригада со своими приданными орудиями, позади обоз под охраной одного из батальонов, выдернутого из стрелкового полка. Так ведь?

— Впереди полков охотничьи команды, — добавил генерал-майор Генгросс, начальник 1-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии.

— Да, конечно — головная застава и боковое охранение, все как полагается — по полуроте, каковой охотничья команда и является. И вот идет марш — впереди противник — начинаем развертывание дивизии. Первая бригада своими двумя полками идет влево, вторая поспешает за ней, и, дойдя до поля сражения, развертывается с правого фланга. Позади каждой артиллерия и частные поддержки до одного-двух батальонов. А вот задача — пока левофланговая бригада разворачивается, а вторая бригада еще только поспешает на марше, противник наносит сильный удар по открытому флангу справа. Может он вклиниться между двумя вашими бригадами и разорвать вашу дивизию на две части?

— Конечно, но потому развертывание происходит заблаговременно до подхода к полю боя, чтобы не попасть под такой удар. А дальше начинается наступление с расстояния три-четыре версты…

— Великолепно, не напомните мне — с какой дальности наши новые скорострельные пушки могут засыпать шрапнелью густые колонны пехоты? И учтите, если вы развернете бригады заблаговременно, то перед вами будет отнюдь не поле, а кустарники, леса с перелесками и оврагами — думаю, ваши наступающие полки встретят такую диспозицию с нескрываемым восторгом. А господа офицеры посвятят вам лично и бригадным генералам массу «теплых» слов. Жаль, что покойники с того света не отпишут, — у Фока в который раз прорвалось в голосе ехидство. Лицо Генгросса в ответ покрылось багровым румянцем — все же не полковник, а генерал-майор, и не привык терпеть подобные выпады. Но приходилось себя сдерживать — его дивизия вошла под командование Фока.

— Если бригаду развертывать сразу на всю ширину поля боя — то есть полк влево и полк вправо, то сие действо можно провести быстро. Вот только подходящая сзади вторая бригада становится в затылок первой и попадает под убийственный огонь артиллерии, не успев окопаться. А если ее вливать в первую линию, то полки неизбежно перемешаются, и каждый из начальников бригад попадется в интересное положение жениха, получившего чужую невесту. Думаю, в такой ситуации брачная ночь для него станет необыкновенной, и оставит массу впечатлений, отнюдь не самых приятных.

Фок невесело рассмеялся, улыбнулся и Генгросс этой незатейливой шутке, и Александр Викторович заговорил вполне серьезно:

— Бригадная организация не нужна — наличие промежуточной инстанции в лице двух генералов только затрудняет управление, замедляется передача приказов, которые лучше спускать напрямую — от командующего дивизии сразу до командира полка. И состав дивизии уменьшить на один полк. И развертывание станет проще — влево полк, вправо полк, третий сзади резервом. И батальоны в полку также — влево, вправо и резерв. Не половина в резерве, как сейчас, а всего треть — и это имеет свои преимущества.

Фок остановил коня, и спешился у фанзы, отведенной под штаб — ординарец придержал мерина под уздцы. Спешился и Генгросс, и последовал за начальником сухопутной обороны Квантуна. В пути они обменялись мнениями, и можно сказать, что разговор состоялся небезынтересный. В сумраке комнаты оба напились холодного чая — майская жара стояла пятый день, было несколько десятков случаев солнечных ударов. Войска зверски устали на марше, а ведь с утра пораньше им идти в бой.

— Так вот, — Фок перед тем как сесть на доставленный обозной повозкой стул, предложил расположиться удобнее генералу, а сам раскрыл пачку папирос, которую позаимствовал в салоне наместника. Закурил — первая затяжка за долгий день привела его в небольшую расслабленность — все же тело пожилое, и за день сильно вымоталось.

— Сплошные плюсы выходят — управление станет более эффективным, дивизия, за счет уменьшения личного состава гораздо подвижней. А четвертые полки вливаются пополнением — два полка, каждый в свою бригаду, вот и две дивизии вместо одной. У нас девять сибирских дивизий — станет двенадцать — сплошная выгода, на четверть больше соединений. И по мощи отнюдь не слабые — мы их для начала пулеметами и «картечницами Шметилло» обеспечим, благо сами в Дальнем лафеты делаем для трофейных «манлихеров». По шесть митральез на каждый батальон, и по три пулемета на полк.

— Вы нам их показали — не думал, что столь простое средство можно из китайских винтовок соорудить.

— На сто команд хватит — на каждую три десятка винтовок уходит, изготовили уже почти семь десятков «пулеметов», нынче и опробуем в бою, — недовольным голосом произнес Фок.

— Но лучше нормальные пулеметы иметь, с «максима» пользы намного больше, чем от всех шести «картечниц». Но, за неимением гербовой, будем писать на простой бумаге. А вам в каждый полк дивизии я передам по команде картечниц. Придам и два взвода — в первом пара пулеметов, во втором две морских скорострельных пушки. Дополнительно усилим, можно и так сказать, за потерю полка определенная компенсация будет.

Гернгросс помрачнел — передав 4-й полк на подкрепление бригады генерала Зыкова из 9-й дивизии, он надеялся на его возвращение обратно. А тут, как выяснилось, дело с концами, как в поговорке — что упало, то пропало. И что самое скверное — ничего в ответ не скажешь — командующий имеет право выдергивать полки из состава дивизий. Но чтобы такая импровизация стала фактической и постоянной — в то не верилось.

— Да не расстраивайтесь вы, Александр Алексеевич. Не в полку дело по большому счету. Моя дивизия также «раздвоена» — 2-я бригада получила 5-й полк, а 1-ю принял генерал Горбатовский со своим 28-м полком в нее переведенный из 7-й дивизии. Сейчас она пока именуется 1-й сводной Восточно-Сибирской стрелковой, а станет 11-й, помяните мои слова потом. Зато было две дивизии и приданный полк, а стало три дивизии. Так что усиление в полтора раза при той же численности вышло. Я не смеюсь, наоборот. Вы уже заметили, что часть наших стрелков с «арисаками»?

— Да, видел на марше роту. Пешая охотничья команда, судя по всему, уж больно стрелки ловкие?

— Она и есть, только численность удвоили, по опыту боев в Бицзыво. Так что была пешая охотничья команда, а стала полнокровная егерская рота, как сто лет назад легкую пехоту именовали. Все три усиленных роты в батальон свели. Добавили дивизион из трех конно-охотничьих командам — тех конными егерями пока именуем, а там с названием в министерстве определяться будут. Но «охотников» нужно переименовывать, возвращать обратно «егерей» — как раз по ним такие действия.

Фок остановился, поднял на Генгросса уставшие глаза. Тот слушал с интересом, который не пытался скрывать.

— Батальон с дивизионом свели в отряд, усилили батареей из четырех десантных пушек, которые флот передал. А еще при каждом отряде пулеметная команда с полудюжиной японских «гочкисов», да взвод сапер, и две сотни китайских кули — носильщиков. Так что завтра егерей и проверим в бою — два таких отряда в обход пойдут, и попробуют в тыл японцам выйти, перехватив дороги. Вы со своей дивизией одну японскую бригаду боем свяжите, генерал Кондратенко другую, а дивизия генерала Горбатовского открытый фланг обхватит. Там у японцев только конные разъезды и пара пехотных рот в прикрытии стоят — фронт ведь растянут.

— Мне атаковать, когда обходящая колонна в тыл выйдет?!

— Так точно, именно в тот момент, не раньше. И преследовать японцев энергично — у нас три дивизии, у них одна, а потому столь удобный момент упускать нельзя. Вряд ли Оку ожидает, что от Артура сразу две дивизии подошли, а завтра и третья прибудет…

— Вы решились вывести все полевые войска из крепости?!

— А нет иного варианта — бить так бить, и крепко ударить, всеми силами. Резервы в таких случаях копить и придерживать нельзя. Недаром великий Суворов говорил — идешь в бой, снимай коммуникацию!

Фок остановился, тяжело вздохнул — морщины на лице явственно прорезались. Возраст все же брал свое. Но голос был твердым:

— С вашей дивизией у нас четыре будет послезавтра — даже если японцы резервы перебросят, то перевес в силах изрядный. Учтите — там самое слабое звено — 5-я дивизия противника понесла большие потери при высадке в Бицзыво, и в ее полках фактически по два батальона, причем неполных. Потому Оку загнал ее на свой левый фланг, для демонстрации, и оттянуть наши силы. А потому вряд ли ожидает, что мы здесь нанесем главный удар квантунскими дивизиями. Восемь батальонов против сорока, с учетом наших егерей — самураи не выстоят, если действовать решительно, и навязать им бой, — голос Фок стал резким, даже жестким.

— Главное разнести фланг вдребезги, выйти в тыл — Штакельберг со своими тремя дивизиями наковальня, мы молот. Японцы, думаю, введут в бой резервы, но не полками, а батальонами. Таких сомнем с хода, и одну дивизию с конницей сразу брошу на Дагушань — от нас до него сто верст. Нужно успеть, упредить японцев до высадки подкреплений — их транспорты отошли от корейских берегов…

Глава 43

— Совсем обнаглели, и ничего не боятся, — контр-адмирал Матусевич посмотрел на «европейский» город, посередине которого в небо взметнулся и вспух чудовищным «грибом» разрыв снаряда.

Японские крейсера обстреливали Дальний со стороны бухты Лахутань, причем по чудовищно сильным взрывам было ясно, кто столь нагло припожаловал «незваным гостем». Только три однотрубных крейсера японского флота имели на вооружении чудовищную пушку калибром 320 мм, которая, при всех своих достоинствах, имела один маленький недостаток — была практически бесполезна в морском бою.

Десять лет тому назад в сражениях с китайскими кораблями, даже сходясь с ними на самую близкую дистанцию боя, японцы так ни разу и не попали в противника четырехсот килограммовым снарядом, хотя истратили добрую пару сотен. Попросту выбросили их в море, глуша рыбу!

И вот, наконец, для главного калибра нашлась самая подходящая цель — совершенно неподвижный, потому что города всегда стоят на месте, прикованные своими зданиями к земле, и огромный, что практически исключало промах, русский город, сейчас окутанный липким страхом. Можно только представить, какой ужас сейчас овладел умами и душами горожан — со стороны моря, которое было далеко, через хребты сопок, летели и взрывались самые крупные в японском флоте снаряды. Ведь таких монструозных пушек не было ни на одном броненосце Того.

— Николай Оттович, справа минное заграждение — надо его пройти, потом добавить ход, — Матусевич обратился к командиру «Севастополя» капитану 1-го ранга Эссену.

— Прошу простить, ваше превосходительство, но я знаю, что надлежит делать, и не сомневаюсь в своей команде, — несколько смягчив ответ, произнес Эссен, и, посмотрев на его китель, Николай Александрович почувствовал острый укол зависти. Да, он произведен в чин контр-адмирала за боевые отличия, получил «золотое оружие», которым также награжден Эссен. Но вот за бой у Дальнего тот награжден Георгием 4-го класса, и сегодня о том получена телеграмма из Петербурга.

Государь-император Николай Александрович необычайно быстро, что всех моряков чрезвычайно удивило, утвердил награждения командиров кораблей и офицеров, согласно переданных адмиралом Алексеевым по телеграфу спискам.

Так что белый крестик на черном кителе невольно притягивал взгляд, да и в команде «Севастополя» больше сотни нижних чинов были награждены «знаками отличия» этого ордена за тот бой, в котором был потоплен в артиллерийском бою один японский броненосец, и поврежден другой. Небывалая победа — пожалуй, даже американцы, которых русские моряки низко ставили, сражаясь против несчастной испанской эскадры адмирала Серверы, и то достигли меньшего результата. Причем потомки конкистадоров совсем не умели стрелять, в то время как японские корабли изувечили практически всех русских участников того победного боя.

— А вон и японский броненосец, старая рухлядь императрицы Цыси! А за ним вроде тоже «китайцы»! Собрали трофеи, я их названия даже не знаю, потому что хрен произнесешь!

Эссен рассматривал происходящее на море действо через бинокль, негромко комментируя. Маусевич тоже прижал окуляры к глазам, и через минуту ему стало ясно, почему японские крейсера столь долго и безнаказанно стреляют по Дальнему.

И все дело в том, что двух орудийная батарея 152 мм пушек Кане, расположенная на мысу Вест-Энтри, или «Западный входной», обстреливала именно броненосные корабли, были видны последствия попадания в концевую канонерскую лодку. Та уже отплывала в море, на кормовой надстройке полыхал маленький костер от разрыва чугунной бомбы, совершенно бесполезной против брони, но способной сокрушить любые надстройки и поджечь шлюпки — дерево великолепно горит, что русский дуб, или японская сосна — огонь все пожирает.

— Тут весь 5-й броненосный отряд адмирала Катаоко. Броненосец «Чин-Иен», бывший китайский, а дальше него три крейсера типа «сима», один из них пушку главного калибра на корме имеет. Вон торчит, хорошо видна — как хвост из задницы!

Матусевич хорошо знал японские корабли не только по «Джейну» — эти ему довелось видеть воочию, и даже побывать на палубе некоторых, до начала войны, разумеется.

Броненосец «Чин-Йен» был построен в Германии двадцать лет тому назад, и был переименован японцами, когда стал их трофеем. Вооружение из четырех короткоствольных 305 мм орудий в башнях, которые расположены по бортам — крайне неудачно. И к ним уже японцами добавлены четыре новых шестидюймовых пушки Армстронга — на носу и корме, и по штуке на каждом борту. Забронирован корабль достаточно прилично, вот только броня железная, не чета той стальной, что на «Севастополе». Да и защищена толстыми плитами только цитадель по центру и башни, оконечности прикрыты лишь броневой палубой.

И по большому счету не противник русскому кораблю в схватке один на один — водоизмещение чуть больше семи тысяч тонн, по сути, броненосец береговой обороны. Хотя от «калеки» «Севастополя» может оторваться — ход у него в 14 узлов, не меньше.

Вторым во вражеской колонне шел «Хэйэн», броненосец береговой обороны, тоже трофей войны с китайцами. В носовой башне старое германское орудие 260 мм, по бортам по одной шестидюймовой и 120 мм пушки Армстронга. Этот корабль Матусевич видел до войны — водоизмещение до двух с половиной тысяч тонн не дотягивает, броневой пояс куцый — в четыре дюйма по оконечностям и восемь в центре. И не удеретдаже от «Севастополя», не говоря о русских канонерках — десять узлов выдадут его машины, не больше, слишком они слабые и изношенные.

Третьим, с разгорающимся костерком на корме шел тоже узнаваемый кораблик, ранее бывший китайским крейсером «Цзиюань», а теперь переименованный японцами в «Сайен».

Матусевич его видел в Чемульпо до войны, где тот стоял стационером рядом с канонерской лодкой «Кореец» и крейсером «Варяг». Водоизмещение чуть больше двух тысяч тонн, бронирована лишь палуба и носовой барбет, где стояли два германских 210 мм орудия. На корме шестидюймовая пушка Армстронга, какими японские корабли вооружались благодаря щедрым английским поставкам, плюс противоминная артиллерия. Вот этот корабль довольно резвый, 15 узлов выдаст, не меньше.

Главная угроза шла от трех крейсеров, которые в русском флоте именовали «симами», по их характерным названиям — «Мацусима», «Ицукусима» и «Хасидате». Первые два были построены во Франции двенадцать лет тому назад, а третий в Японии, «первенец» кораблестроения островной империи, так сказать. Их «крестным отцом» являлся Эмиль Бертен, решивший что можно построить три крейсера по четыре тысячи тонн, что в совокупности является по водоизмещению броненосцем, и вооружить соответственно одним крупнокалиберным орудием.

Сказано — сделано, и не важно, что француз учудил. Первые две «симы» имели чудовищные пушки в носу, от выстрелов которых маленькие корабли вздрагивали всем корпусом. Стрелять на борт оказалось проблематичным занятием — крейсер просто опасно кренился. «Хасидате», согласно «гениального» замысла француза, был «перевернутым» — у него тяжелое орудие оказалось на корме. Каждый корабль вооружили одиннадцатью 120 мм пушками, вот только бронирование они несли отнюдь не броненосное — за исключением 300 мм барбета ГК, щиты орудий имели 100 мм, а броневая палуба была вдвое тоньше.

— Вам не кажется, Николай Оттович, что сейчас предстоит узнать правильность мысли Эмиля Бертена, что его три крейсера способны заменить в бою полноценный броненосец?

— А что тут проверять, Николай Александрович?! Заменить то они могут, вот только с каким для себя результатом?! Один против троих я согласен подраться — вряд ли они попадут в нас своим главным калибром, а мы в них попадем — ручаюсь! Лишь бы не удрали!

— Они могут, — согласился Матусевич, и посмотрел в сторону Дальнего — из-за мола был виден, начавший набирать ход, двухтрубный броненосец — на «Полтаве» наконец раскочегарили котлы, и корабль вскоре поддержит «Севастополь». Хотя первые полчаса придется сражаться только втроем против шести — в кильватере за «Севастополем» шли две бронированные канонерские лодки, водоизмещением в тысячу семьсот тонн каждая, уже перевооруженные на три 152 мм пушки Кане каждая. «Гремящий» и «Отважный» вполне могли потягаться в бою с бывшими китайскими кораблями — старые германские крупнокалиберные пушки стреляли редко, и отнюдь не метко, вопреки известной поговорке.

— Хорошо, тогда начинайте пристрелку, надеюсь, что японцы примут бой. Ведь с какой-то целью они сюда пожаловали, не просто обстрелять Дальний и удрать…

— Есть, еще раз попали, и «симе» под хвост!

Негромко произнес Эссен, и Матусевич всмотрелся в бинокль. Командир «Севастополя» оказался прав — на корме «Хасидате», под чудовищным стволом главного калибра, была заметна короткая вспышка от разорвавшегося снаряда. Береговая батарея отметилась очередным попаданием, и теперь ее следовало поддержать башенными 305 мм орудиями, попадание тяжелого снаряда могло стать фатальным для любого японского корабля…

«Цзиюань»с 1895 «Сайен»

"Пинъюань", с 1895 года "Хайен"

Глава 44

— Приду к нему и скажу прямо — вот, государь, «промежуточный патрон», с ним всех супостатов Россия-матушка одолеет!

В тишине фанзы с нескрываемым сарказмом в голосе произнес Фок, и, мотнув головою, закончил вполне серьезно:

— Если в смирительную рубашку не оденут, а вышвырнут на пенсию, то будет благо. Но вообще-то, если наши «доценты с кандидатами» не ошиблись, то реципиент уже должен начинать брать под контроль собственное тело. И первый признак головная боль, которая будет чувствоваться все сильнее и сильнее с каждым днем. Но вроде бы за эти тридцать дней ничего не болело, уставал да, но так и работа непрерывная без выходных и проходных, даже две нашивки за ранения заслужил, что для генералов вроде как не по теме — зачем в бой им соваться, когда нужно командовать.

Фок хмыкнул, вспоминая подробности — действительно, помолодев на сорок лет, и на седьмом десятке почувствуешь себя «юношей». Да, целый месяц провел на одном дыхании, а усталость проходила после нескольких часов сна — «живчиком» стал, право слово. И делами занимался круглосуточно, даже сейчас когда пора лечь спать, ибо за окном наползла густая жаркая ночь, а через три часа пора вставать, он все еще сидел за столом.

— Ничего из этого не подойдет, особенно наш, — пальцы Фока перебирали патроны к пистолетам и нагану. Вытянутую гильзу к нагану он оставил в сторону, прекрасно зная, что создать автоматическое оружие на этом патроне невозможно. Ему в свое время случайно попался пистолет-пулемет Токарева, сделанный в середине двадцатых годов небольшой партией как раз под патрон нагана. В сорок первом выгребали из складов все что можно, вот и попался ему в руки необычайный автомат, который вскоре пришлось выбросить. Потому что в мирное время постоянно утыкающаяся в патронник гильза приводила к перекосу — а это любого стрелка приведет в бешенство, потому что в бою будет стоить ему жизни.

Патроны к бельгийскому браунингу и германскому парабеллуму тоже не подходили — найти их в Китае в больших количествах было трудно. Кроме того, в Российской империи эти патроны никогда не производили и не собирались производить, как и СССР, где только после войны на вооружение приняли ПМ и АПС калибра 9 мм.

На столе остался один единственный патрон — 7,63х25 мм к пистолету С96 «Маузер», деревянная кобура с которым сейчас лежала на столе. Китайцы, не имея собственного производства пистолетов, покупали по миру все что придется, а маузеры уже имели хорошую репутацию, проявив себя в войне буров против англичан. Попалась ему в юности книжка «Капитан Сорви-голова», прочитал за одну ночь, сияя очумевшими глазами — хотя идеологически она не выдержанная, еще царских времен издание, и несколько страниц отсутствовали.

— Семь шестьдесят два к пистолету ТТ, и автоматам ППШ и ППС, — Фок покрутил патрон в пальцах, призадумался. Как ни крути, но наган со своим патроном устарел, армии нужны нормальные пистолеты, закупками этого оружия не обойтись. Сам маузер как таковой не нужен — слишком дорогой, в сорок золотых рублей обходится, да и технологически сложен в производстве, за те же деньги можно два ТТ изготовить или ППШ, что гораздо полезнее, и намного эффективнее.

— Патентное право обойти можно, есть разница в сотую миллиметра и чуть большая навеска пороха, а купить линию для производства несложно — в тридцатом году спокойно приобрели со всеми технологиями, — Фок поставил патрон на стол. И продолжил негромко говорить сам с собою, словно убеждал себя — так он делал постоянно.

— Ходить по инстанциям, доказывать, убеждать, кланяться в ножки, исписывать десятки листов — пустая трата времени. А вот уже готовое оружие само говорит за себя, особенно в сочетание с «добрым словом», как приговаривал один гангстер… Забыл его фамилию — не склероз ли начинается у вашего превосходительства на фоне старческого маразма?!

Фок хрипло рассмеялся, но призадумался. В Дальнем хорошие мастерские, не чета ФЗУ, где в годы войны голодающие подростки штамповали ППС. Этот автомат хорош тем, что его производство можно быстро наладить и выпустить пробную партию, нужно найти только хорошего оружейника и инженера-технолога. Трудно, но можно — здесь собраны сливки флота и армии, а с Дальнего Витте делал промышленный центр, причем крупный. Даже сейчас по совокупной мощности два города Квантуна превосходят всю Восточную Сибирь с Дальним Востоком.

— Нужна сотня маузеров и две тысячи патронов на ствол, для первого раза, а там посмотрим, — Фок вывел цифры в блокноте. Понятно, что Алексееву это докука, но хорошо, что адмирал понимает, что такое «надо», и сделает все возможное, и даже невозможное совершит.

— Пусть наместник думает, где их достать. А там можно и образец сделать, и пробную партию в сто штук изготовить — пустив в оборот обработанные винтовочные стволы. Умельцы тут есть, причем «золотые руки» — Витте многих «длинным рублем» заманил в эти края, да с адмиралом Макаровым знающие мастеровые в Порт-Артур приехали.

Фок закурил папиросу и отпил холодного чая из кружки — в горле пересохло. Принялся крутить пальцами два винтовочных патрона с непривычной округлой пулей — на остроконечную пулю страны мира начнут переходить только после русско-японской войны.

Мысли в голове крутились невеселые — производство русского патрона давно отлажено, и продолжалось больше ста тридцати лет, он ведь помер, а патрон-то к пулеметам и СВД все продолжали делать. Причем, именно для этого оружия он хорошо подходит — мощный, убойный на два километра, с широкой номенклатурой различных образцов.

— А вот для пехоты избыточно мощный, а на закраину гильзы все оружейники жаловались, причем матерно...

Действительно — у «мосинки» сильная отдача, если день пострелять, то плечо себе отшибешь. Да и зачем на две версты патрон делать, если девять из десяти солдат на пятьсот шагов едва стреляют. Если подсчитать ценность выброшенного на ветер металла, сгоревшего пороха и брошенных гильз, то сотни миллионов полновесных рублей получатся, причем не бумажных, а серебряных, в каждом из которых сейчас по двадцать грамм веса.

Пытались под патрон 7,62х54R отечественные оружейники, среди которых был тот же Токарев, сделать что-нибудь «хорошее» и «быситро стреляющее» на замену «мосинки», где каждый раз после выстрела приходилось затвор передергивать.

Вот только если и выходило что-то путное типа СВТ, или АВС-36 у того же Симонова, но детище получалось капризное, требующее от стрелка постоянного внимания и ухода — ведь оружие, как и женщина, всегда должно получать «смазку и ласку».

Набранные из деревень солдаты, вчерашние крестьяне, технической грамотностью не отличались, и, столкнувшись с самозарядной или автоматической винтовкой, старались поскорее от нее избавится. И при первой удобной минуте меняли на неприхотливую, проверенную временем трехлинейку. СВТ именовали не иначе как «капризной Светкой». И ничего тут не поделаешь — призывной контингент или мобилизованные радением не отличаются, и лишь только хлебнув войны до горла, и обагрив руки кровью до локтя, начинают ценить эффективность оружия.

Но такие ветераны или хорошо подготовленные солдаты в массовых армиях всегда меньшей долей представлены, вот их и вооружают в первую очередь. В той же морской пехоте СВТ всю войну была в большой популярности — на корабле матросы хорошие технические специалисты, плохих держать не станут, живо спишут на берег, в экипаж.

— Дорогие они, одна по цене пяти трехлинеек — никто выпуском сейчас озадачиваться не станет. Овчинка выделки не стоит! А вот на ручной пулемет время можно потратить, но не на ДП с «блином», а на РП-46. Вот только время для «единого пулемета» еще не пришло, да и производство его сейчас не осилить — стволов ведь нет, их сейчас изготовить большая проблема даже для оружейного завода.

Фок, тяжело вздохнув, оставил трехлинейный патрон в сторону, взяв соседний, что на вид казался чуть короче, и заметно тоньше. Патрон к «арисаке» был с такой же округлой пулей, которая, однако, была на три грамма легче «русской». В годы первой мировой войны у Японии закупили полмиллиона «арисак», приобрели также там и в Англии почти восемьсот миллионов патронов. А в Петербурге даже наладили производство двухсот тысяч патронов в месяц, настолько была в них нужда на фронте.

— Хорош патрон, как раз для таких целей предназначен. Калибр уменьшен больше, чем на миллиметр в сравнение с германскими, английскими, французскими и русскими патронами. И гильза короче, меньше насыпка пороха, меньше вес, и стоимость дешевле. Больше всего подходит для винтовки, и отдача меньше. По точности «арисака» не уступает и при меньшем калибре она в бою равноценна трехлинейке, — Фок продолжал крутить патрон в пальцах, появилась идея.

— Хм, с автомата Федорова я стрелял, там «короткий ход», — Фок вспомнил, как в декабре 1939 года его роте перепало два десятка автоматов, сделанных в начале двадцатых годов. И финны на себе это сразу прочувствовали, их «Суоми», неплохой пистолет-пулемет, на средних дистанциях превращался в безвредную хлопушку. Зато для пули «арисаки», а именно на эти патроны Федоров сконструировал свой автомат, самое то — только ветки с елей и сосен осыпались. Да и стрелять можно было короткими очередями в три патрона в случае нужды, если финны наступать осмеливались, или контратаковали по снегу. Порой он ночами видел сны — та страшная зима врезалась в память «сидением в котле»…

— Но вот конструктивно образец Федорова уступает автомату Калашникова, где схема на «отводе газов». Хотя по весу с АК-47 сопоставим. «Промежуточный патрон» «изобретать» не нужно — этот «японец» вполне его заменит. Наш 7,62х39, этот 6,5х50 — навеска пороха у последнего чуть больше, но скорость пули сопоставима, у «калаша» даже больше. А патрон к «арисаке», если пулю сделать остроконечной, натовскому «промежуточному патрону» 7,62х51 уступает по мощности. Сгодится!

Фок отложил патрон, изрядно повеселел — трофейных винтовок и патронов к ним захвачено в достатке, так что проблемы в стволах нет. Применить рабочую схему, проверенную, и воссоздать по памяти. Нужно только время и опытные кадры — не самому же делать. А таковых найти можно, было бы желание, а оно есть. Если не убьют, и наступление будет удачным, то время появится, и он поедет в Дальний. Да и саму «арисаку» надо немного модернизировать, как сделали это японцы — видел такие винтовки, и стрелял с них многократно. Да и переделки там пустячные…

— Все, отставить мысли, у меня осталось два часа сна, а уже почти полночь. На рассвете наступление. Спать!

Отдав себе команду, Фок прикрылся шинелью, смежил веки, и через несколько минут уже заснул…

Глава 45

— Вам не кажется, Николай Оттович, что концепция Эмиля Бертена оказалась ошибочной — три его крейсера не в состоянии драться с броненосцем. Смотрите, во что их «Полтава» превращает!

Действительно, в лучах заходящего за горизонт солнца, горящий японский флагман выглядел красочно — осев на корму, головная «сима» выглядело жалко, нещадно избитая снарядами русского броненосца. По уверениям сигнальщиков, в корабль попало не меньше двух 12-ти дюймовых снаряда, и с десяток шестидюймовых, что хватило кораблю под флагом вице-адмирала Ситиро Катаоко за глаза. Так что избитый крейсер вывалился из строя, и его сменил идущий вторым «Мацусима», до этого фактически не обстреливаемый. С него стреляла пушка ГК — время от времени чудовищные всплески вставали то с носа русского броненосца, то с кормы, но с недолетом в пару кабельтовых. Так что расстреливать огромный Дальний, совершенно беззащитный город, если не считать трех 152 мм пушек Кане, либо вести огонь по движущемуся кораблю, который гораздо сильнее — есть большая разница, которую японцы уже прочувствовали.

— Эти крейсера сейчас даже с нашими перевооруженными канонерскими лодками драться не могут — смотрите, как японцам достается!

Эссен был прав — идущий вторым «Хасидате» выглядел уже не так браво, как в начале боя. До того он только получил с береговой батареи только один 152 мм снаряд, но сейчас нахватался чугунных фугасных бомб весом в два с половиной пуда каждая. Канонерские лодки получили их от береговых батарей вместе с орудиями, и три шестидюймовых орудия били по вражескому кораблю с максимальной скорострельностью.

Матусевич машинально отметил, что адмирал Алексеев оказался полностью прав, когда три недели тому назад, потребовал быстрого перевооружения канонерок. Хорошо, что едва успели за этот чрезвычайно короткий срок проделать все работы практически в авральном круглосуточном режиме — демонтировать носовой каземат и часть надстроек, снять старые пушки и установить новые, подкрепив палубы под ними и изготовив стальные щиты. В обычное время провозились бы полгода, пока бы согласовали все вопросы. И это без бумажной волокиты переписки, на которую ушло бы не меньше трех месяцев при самом оптимистическом варианте.

Перевооружение бронированных канонерок кардинально изменило развитие боя — ситуация этим вечером стала принципиально иной. Ведь установленное ранее в носовом каземате 229 мм пушка и кормовое 152 мм орудие стрелять на борт не могли, и канонерка была бы нещадно избита 120 мм пушками японского крейсера. Бортовой залп из шести скорострельных орудий гораздо действеннее, чем один выстрел с носа или кормы. Однако поясная броня «Гремящего» рассчитывалась как раз на попадания таких снарядов, и сейчас бой шел на равных, хотя японский крейсер в два с половиной превосходил русского оппонента по водоизмещению.

Идущему третьим маленькому китайскому крейсеру, вдвое меньше «сим» по водоизмещению, было совсем нехорошо — корабль горел и заметно снизил ход. Три пушки Кане, установленные на «Отважном», показали свое полное преимущество над двумя точно такими же по калибру орудиями Армстронга. А из носовой башни, где была парочка 210 мм изделий Круппа, японцы пока не добились ни одного попадания. Так что «Сайен» выглядел откровенно жалко, и в конечной его участи Матусевич не сомневался — подранков всегда добивают в морском бою.

— «Пересвет» с «Дианой» выходят из гавани, и нас скоро догонят. Так что им тоже будет, кого догнать и потопить — до заката времени хватит. Одного не пойму — зачем японцы столь жалкими силами решились на обстрел Дальнего?! Они разве не понимали, что мы не станем отсиживаться в гавани? Или надеялись, что наши корабли повреждены настолько сильно, что до сих пор стоят в ремонте?!

Матусевич почувствовал смутное чувство, больше похожее на непонимание, чем страх. Но и последний тоже присутствовал, пусть в меньшей степени. А это начало беспокоить не на шутку — контр-адмиралу показалось на секунду, что противник умышленно подставился, вот только с какой целью он это сделал, было непонятно. И как он не вглядывался в бинокль, дыма на горизонте не заметил — но с каждой пройденной минутой понимал, что еще полчаса погони, и возникнет проблема с возвращением — придется проходить через минные заграждения при свете прожекторов за пароходами, что стали тральщиками. И любая ошибка может оказаться фатальной — теперь все знали, чем опасны дремлющие под водой мины.

Его флагманский корабль оказался последним в колонне — самый тихоходный, «выжимающий» едва 12 узлов. Однако на такой же скорости «плелся» бывший китайский броненосец, тоже концевой. Детище германских корабелов оказалось на диво крепким — бой шел практически на равных, хотя по бортовому залпу «Чин-Йен» уступал практически вдвое. Но дрались японцы отлично, ухитрившись попасть в «Севастополь» одним 12-ти дюймовым снарядом и еще полудюжиной шестидюймовых. Вот только когда «Пересвет» догонит, то два русских броненосца совместными усилиями живо втопчут старое китайское корыто в волны — перевес станет даже не двойным, а сразу утроится.

Матусевич посмотрел на все более отстающий «Хэйэн» — маленький броненосец береговой обороны в самом начале боя получил десяток снарядов с «Севастополя» и отвалил в сторону. И без того тихоходный корабль едва полз, а потому от злосчастной судьбы уйти не мог. Догнавшая его «Полтава» еще раз «угостила» врага парой полновесных залпов с десяти кабельтовых — совершенно убойная дистанция. И теперь пылающий японский кораблик доползал до крохотного островка, видимо, надеясь выброситься на берег. Его даже миноносцы, которые капитан 2-го ранга Елисеев вывел в море, не стали добивать — и так ясно, что тот не «жилец» на этом свете…

— Дымы с норда, Николай Александрович! Густой дым — никак сам адмирал Того со своими броненосцами сюда пожаловал?!

Голос Эссена прозвучал спокойно, но это и напугало Матусевича. Теперь он понял все — ему подставили приманку, на которую и набросились русские корабли, отойдя от Дальнего к юго-востоку на весьма приличное расстояние в пятнадцать миль.

— Передать по эскадре! Все кораблям следовать в Дальний! Незамедлительно на обратный курс!

— Мы можем успеть добить «Чин-Йен», Николай Александрович! А затем пойти в Порт-Артур…

— Это ловушка, Николай Оттович, — к Матусевичу вернулось спокойствие, контр-адмирал даже улыбнулся. И терпеливо объяснил горячему остзейскому немцу, почему он принял такое решение.

— Очень похоже на то, что нам подставили отряд Катаоко, чтобы мы отошли от Дальнего как можно дальше — вот такой каламбур получается. А если мы сейчас начнем добивать японцев и провозимся, то никуда не успеем дойти. Ни вернуться обратно, ни дойти до Порт-Артура. Не удивлюсь, если через пять-десять минут не увидим дымы с юга. А потому приказываю возвращаться в Дальний полным ходом!

Ворча про себя, Эссен отдал приказы и «Севастополь» начал поворот на обратный курс. За ним последовал «Отважный», затем «Гремящий», а потом «Полтава» бросившая схватку, когда до победы оставались считанные минуты. Матусевич представил, как всячески костерят его командиры кораблей, но понимают его правоту — ибо сейчас Эссен и многие другие заметили появившиеся с юга дымы.

— Максимальный ход, нужно выжимать из машин все что можно, и невозможно тоже. Нельзя терять ни минуты, иначе нам просто перекроют вход в залив. Хотя «горячая встреча» все же будет — и думаю, с броненосцами Того, потому что с зюйда, скорее всего, наползают броненосные крейсера. Придется вести бой, Николай Оттович, самый настоящий бой с прорывом. А не пародию на него, когда многократно сильнейший избивает слабейшего противника. Однако, надеюсь, что мы проскочим в Дальний — появись Того десятью минутами позже, у нас почти не оставалось шансов на спасение. Да и так драка будет серьезная!

Матусевич усмехнулся, понимая, что японский адмирал, сделав жертву, провел его как мальчишку, обманув. Да, нужно чуть больше часа, чтобы достичь Дальнего, Того потребуется столько же времени, возможно и меньше. У японцев три броненосца — «Сикисиму» отправили на ремонт, «Касугу», видимо, тоже, да и «Ниссину» досталось. На островах с помощью плавмастерской можно заниматься ремонтом, но тому же «Пересвету» и «Палладе» потребовалось десять дней на исправление повреждений в оборудованной гавани при помощи целого завода и сотен мастеровых.

Так что бой будет три на три, и шансы неплохие выпутаться из скверной истории, главное чтобы «Севастополь» не снижал хода, иначе им придется пожертвовать, но спасти два других броненосца. О том, что и его самого в таком случае ожидает гибель, Матусевич уже не думал.

— Радиограмма с «Баяна». От Кореи курсом норд-вест идет огромный флот японских транспортов в сопровождении броненосных крейсеров. Капитан 1-го ранга Рейценштейн считает, что послезавтра они будут на траверзе Квантуна. Непонятно только с запада или с востока — Инкоу или Дагушань. А может снова Бицзыво?!

Вопрос прозвучал риторически. Ответа на него контр-адмирал Матусевич не знал, но всей кожей чувствовал, что начинаются решающие исход войны события…

Олха, 2022 год.