08. Пополнение - Безбашенный

Безбашенный
Античная наркомафия — 8

1. Уборка генетического мусора

— Менты! — презрительно хмыкнул Володя, глядя на прикрывающуюся щитами городскую стражу, — Мои орлы уже сделали бы эту Красную Пресню, млять, и сейчас уже занимались бы зачисткой!

— И с какими потерями? — поинтересовался я.

— Да уж всяко с меньшими, чем эти увальни! С таким-то прикрытием! — как раз в этот момент по баррикаде "ррывалюционеров" начинал пристрелку уже третий пулевой полибол, — Додумались, млять — с цетрами "черепахой" строиться!

— За это начальничек стражи огребёт, млять, по первое число.

— Гнать надо вообще к гребениматери такого горе-стратега!

— Надо бы, конечно, но не уверен — сам же знаешь, чей он ставленничек…

— То-то и оно, млять! Всю бы эту камарилью вдоль аллеи на сучьях вздёрнуть!

— Пока — очередь этих, — я кивнул в сторону баррикады, — До тех добраться — ну, когда-нибудь доберёмся и до тех…

Я ведь рассказывал в своё время о нехилых проблемах с некоторыми не в меру обезьянистыми "блистательными", то бишь потомками древних тартесских царей? С тех пор кое-кого вычистили, но не все титулованные уроды дали такой удобный повод, а так, с бухты-барахты, высшее сословие за жопу не возьмёшь. Гибель нескольких и тяжёлые ранения доброго десятка городских стражников — точную цифирь будем уже по итогам всей операции уточнять — достаточный повод, чтобы вздрючить облажавшегося идиота по самые гланды, но недостаточный, чтобы вытурить на хрен с должности, если этот идиот — сын уважаемых родителей и родственничек аж целого "блистательного". Ошибка, даже грубейшая — ещё не преднамеренное преступление, от расплаты за которое не спас бы уже никакой блат. Считать тяжким преступлением и врождённую бестолковость в сословных традиционных социумах, к сожалению, как-то не повелось — тот же Гай Теренций Варрон, угробивший при Каннах крупнейшую в истории Средней Республики восьмилегионную римскую армию и даже под суд за это не угодивший, соврать не даст. Наш-то остолоп под судом точно побывает, потому как у нашего Васькина не забалуешь, но тоже совсем не с тем результатом, которого хотелось бы. Но с говном, конечно, смешаем засранца, потому как строить "черепаху" из легковооружённых с их маленькими круглыми цетрами — это ж додуматься надо! Нет, в принципе возможно подобное построение и с круглыми щитами. "Черепаха", строго говоря, изобретена греками, а позднее будет успешно применяться и викингами, но что греческий гоплон, что унаследованный викингами от варваров времён Великого переселения народов поздний римский щит — это вовсе не маленькая иберийская цетра. Размер, как говорится, имеет значение. Классикой же для "черепашьего" строя стал продолговатый римский скутум, дающий лучшее прикрытие и облегчающий тем самым маневрирование построения, включая и атаку. Не просто же так эллинистические армии, толк в "черепахе" понимающие, начинают перевооружаться на похожую овальную фирею кельтского типа. Наша испанская — такая же, поменьше скутума, но не критично. Ну вот что мешало дураку не гнать легковооружённых под обстрел, а вызвать тяжёлую пехоту?

Но и это тоже не самое лучшее решение против засевших за баррикадой хоть и не особо умелых, но довольно многочисленных пращников. Есть же техника, в конце-то концов! Ага, уже подвозят её — три малых полевых баллисты. Надо отдать этим бузотёрам должное, с баррикадой они придумали неплохо, но против ядерного оружия ей не устоять. Ещё лучше это кустарное сооружение разметали бы гранаты, но в метрополии, вблизи от римских глаз и ушей, огнестрел и пиротехника — табу, так что придётся обойтись ядрами. Оно, впрочем, и к лучшему — меньше будет случайных жертв и ненужных разрушений…

Первые ядра, ушедшие с перелётом, наглядно это подтвердили, когда одно из них проломило стену складского здания далеко за спинами "ррывалюционеров", но затем артиллеристы пристрелялись, и их боеприпасы начали разламывать баррикаду. Оттуда тут же послышались вопли ушибленных обломками, и толпа бунтующих отхлынула немного назад, что от неё и требовалось силам правопорядка. Поверх баррикады навесом ударили подошедшие вслед за артиллерией балеарцы, а немногих смельчаков, вернувшихся на их оборонительный рубеж, чтобы отстреливаться, прицельно выбивали лучники.

— О, вот теперь-то они покажут себя во всём блеске! — прикололся спецназер над городскими стражниками, двинувшимися наконец к баррикаде рысцой и полусогнувшись, — Пришли менты, нам всем кранты!

Бузотёры, конечно, не собирались сдаваться так легко, да им этого, собственно, никто теперь и не предлагал. Такие предложения делаются только один раз, и кто не внял им вовремя, потом пеняет на себя. Так что и терять многим из них было уже нечего. Пасть в бою или повиснуть высоко и коротко по приговору суда — один хрен смерть, а в бою она всё-же почётнее. Ну, раз так — какие проблемы? Ядра баллист, круглые пули полиболов, стрелы лучников и "жёлуди" балеарцев множили на ноль всякого, кто высовывался из-за укрытия. Герои — ресурс ценный, трудновозобновимый, и если расходовать его быстрее, чем "бабы ещё нарожают", то результат легко предсказуем — герои кончатся раньше, чем средства для их уничтожения. На макроуровне межгосударственных войн и такой подход иногда прокатывает, если у противника человеческое поголовье поменьше, и герои у него кончаются ещё быстрее, но тут у нас микроуровень локальной портовой бузы, и сколько там тех героев у того отребья? Как и следовало ожидать, кончились они быстро, остальная сволочь снова отхлынула назад, уже не мешая городской страже растаскивать баррикаду, а балеарцы, снова добавив навесом, рассеяли толпу окончательно. Хотя, куда она денется? Порт оцеплён, и разбежаться из него некуда, лучники в оцеплении, если не сдаёшься им сразу же, стреляют без предупреждения наповал, а внутри порта тоже хрен затеряешься, потому как он невелик, и прочешут его при зачистке весь — тоже, кстати, не имея приказа брать смутьянов непременно живыми. Кто не знает за собой очень уж серьёзной вины и может ещё иметь какую-то надежду на помилование, тот сдастся сам, а это мечущееся в панике стадо обгадившихся бабуинов гуманизма не заслуживает — чем больше их бойцы перебьют при зачистке, тем меньше неприятной работы останется судьям и палачам.

— Отчаянные ребята! — заметил Володя, глядя в трубу на гавань, — Ай, молодцы! Ты только глянь, до чего они там с перепугу додумались! Выплывают, млять, расписные Стеньки Разина челны!

Вероятность бунта портовой черни предусматривалась заранее, и идея "забыть" в гавани парочку ушатанных волнами в хлам и предназначенных на слом бастулонских гаул принадлежала Хренио. Одну из них эти обезьяны таки сообразили спихнуть на воду, набившись в неё как сельди в бочку, и теперь невпопад выгребали между волноломами в море. Млять, только бы их не задержали покинувшие с началом бунта гавань и стоящие на якорях на внешнем рейде купцы! Но нет, не дёргаются — видимо, их успели предупредить. Беглецы тоже судьбу не искушают и разменять посудину не пытаются, а чешут подальше на всех вёслах. Жаль, только на одной посудине. Хотя — нет, вот и вторая следом за ней, и тоже переполнена. Вот и славно — гребите, главное, не ленитесь. Млять, ну куда вас несёт, идиоты! Так и есть — не вписались и впечатались левым бортом в волнолом. Нет, повезло, хвала богам — пробоину не схлопотали и чешут дальше. Ну и чешите себе, Нетон ждёт.

Понятно, что пересекать Атлантику в планы этих горе-мореманов не входит, но кого гребут их планы, неправильные по определению? Патрульная бирема — не гадесская, конечно, а наша — обозначилась с запада, прозрачно намекая, что в этом направлении им ничего хорошего не светит. К востоку им и самим не хочется, там — римская Бетика, а это для подобных им означало рабство и в лучшие-то времена, теперь же и в рабы могут не взять, хоть и в дефиците рабы — там самим жрать нечего. Да и эпидемия там свирепствует, так что перспектива, мягко говоря, не вдохновляющая. Но Атлантика — это серьёзно, а тут ещё и осень, начало сезона штормов, и идти на корм рыбам не хочется тем более. Можно представить себе, в каком настроении они решились всё-же свернуть к востоку. Ага, хрен вы угадали! Такая же бирема нарисовалась и оттуда с тонким намёком, что и это тоже не их путь. Правильно, марш в открытое море! Требовали отправки туда, на Острова? Вот и отправляйтесь туда теперь сами, если вам судьба найти к ним дорогу, а главное — доплыть. А чтобы не передумали, обе биремы идут следом — не стремясь догнать, но и не давая им расслабиться. А ветерок крепчает медленно, но верно…

— Расстреляют их там или сожгут на хрен? — спросил спецназер.

— Вот ещё, боеприпасы на них тратить! — фыркнул я, — Выдворят их подальше в море, да там и оставят. Оба корыта — списанные развалюхи, на которых и в тихую погоду в море выходить стрёмно, а сами они — ни разу не мореманы. Нахрена марать об них руки, когда шторм и сам сделает всю работу в лучшем виде?

В порту тем временем тоже всё закончилось. Повязанных ведут — десятка три, не больше. Ага, остановили у остатков баррикады. Десяток подбирает и уносит трупы, а остальных заставили разбирать остатки укрепления. Ну, может ещё примерно столько же задействовали сразу же на уборке трупов и разборке завалов там, в глубине порта — млять, представляю, какой там бардак! Сотни полторы точно покойники, и это как минимум. Ну, считая в их числе и будущих утопленничков до кучи. Эту падаль тоже после шторма туда же определят — кому охота возиться с похоронами подобной шантрапы? Вот чего им не работалось спокойно, спрашивается? Были бы живы, большинство — здорово, а кое-кто, возможно, и в нормальные люди выслужился бы. У нас рабы свободу зарабатывают, если в дурь не прут, а берутся за ум, и такого, освободившегося усердным трудом, никто у нас не попрекнёт ни дикарским происхождением, ни недавним рабским состоянием. А уж эти, свободные, тем более выслужиться могли. Чего не хватало? Наверное, только мозгов.

— Шестеро убитых! — прорычал подошедший Васкес, — Каррамба! Вздрючу этого ущербного урода, млять, за каждого по отдельности!

— Уже шесть? — переспросил Володя, — Это окончательно?

— Ещё не знаю, — ответил Хренио, успокаиваясь, — Убитых больше нет, но двое раненых под вопросом — могут не выжить. И один искалечен — я ему применение найду, конечно, когда оклемается, но приятного мало.

— А всего раненых сколько? — поинтересовался я.

— Тяжёлых — пятнадцать, включая этих трёх, лёгких — ещё уточняют, но уже за десяток перевалило. Многие же ещё и стыдятся жаловаться на пустяковые по их мнению раны, так что точного числа пока не знает никто. Главное, дайте боги, чтобы из-за этого тяжёлых не прибавилось. Но обидно же, млять! Если бы не этот идиот, мы бы обошлись вчетверо меньшими потерями в самом худшем случае! Вздрючу урода!

Ноги же у этих портовых беспорядков, которые мы только что подавили, растут вот откуда. Как я уже упоминал, помимо всего прочего мы задались целью почистить наш социум от обезьян. Не в расистском смысле, а в дольниковско-протопоповском, то бишь от высокопримативных особей, если по-протопоповски. Если уж совсем на пальцах, то это такие "тоже типа люди", у которых их инстинктивное поведение, выражаемое в эмоциях, преобладает над рассудочным, и сколько их таких ни воспитывай, генетика сильнее, и от всех подобных потуг толку ноль целых, хрен десятых, потому как порода есть порода. Вот таких мы для простоты и краткости и называем обезьянами. Таких, к сожалению, хватает везде и у всех, так что расово или национально озабоченным я могу сказать лишь одно — белая обезьяна, конечно же, ничем не хуже чёрной, но и ничем её не лучше, и это в той же мере справедливо и для разных народов одной расы. Ближе к нашей реальной обстановке — турдетанская или бастулонская обезьяна ничем не лучше лузитанской, кельтиберской, финикийской или греческой. Могут, конечно, несколько отличаться их процентные доли в той или иной общности, но не настолько, чтобы какая-то оказалась совсем уж без обезьян, если их не вычистить из неё искусственно. А вычищать таких надо, если ты ставишь перед социумом серьёзные цели на пределе его возможностей и хочешь, чтобы результат был не кратковременным, а на века. С обезьянами разве сваришь нормальную вменяемую кашу? Любой самый лучший принцип и любую самую распрекрасную цель человекоподобная живность переиначит под себя, и в результате получится такой же обезьянник, как и тот, что был до того. Чисто внешним антуражем общепринятой в социуме идеологии только и будет отличаться от прежнего, а внутренняя суть — та же самая. А нам разве обезьянник очередной нужен? Нам нужно по уму, а не "как у всех". А значит, нахрена нам обезьяны?

Проблема в том, что людей нужного нам действительно разумного без натяжек типа, низкопримативных по Протопопову, катастрофически мало. В худшем случае пять процентов, в лучшем — десять. Рождается-то их больше, процентов около пятнадцати, но многих обезьяны затравливают ещё в детстве. Самих их, если ярко выраженных считать, тоже процентов около пятнадцати — немало гибнет по врождённой дури, но эту убыль они компенсируют более активным размножением. Основная же масса — среднепримативные, эдакий гибридный типаж, который за кем пойдёт, так себя и поведёт. Кто поумнее, могут и за низкопримативными пойти, но дураков — больше, за счёт чего обезьянам и удаётся обычно верховодить большинством. Если давить тупо напролом, то среднепримативные в конфронтации разделятся, и далеко не факт, что "победа будет за нами". Но даже если и будет, то ценой такой гражданской войны и таких потерь в ней, что обескровленный ими социум станет лёгкой добычей соседних, такой кровавой заварухи у себя не устроивших и таких потерь в ней не понёсших. Дураки мы, что ли, делать такой шикарный подарок всем окрестным дикарям? Но допустим даже на минуту, что нам фантастически повезло, и мы оказались такими гениями, что выиграли гражданскую войну со своими бабуинами легко и малой кровью, и оставшихся силёнок нам хватило, чтобы отбиться от халявщиков из-за бугра. Шансы мизерные, но чисто теоретически — возможно и такое везение. Но толку-то с него? Что мы, прямо так сразу от всех обезьян наш социум очистим? Ага, щас! Макак не нужно учить заценивать расклад, определять, за кем сила, и примазываться к победителям — у них это в инстинктах прописано. Какая-то их часть неизбежно сориентируется, угадает и примажется своевременно, а подражать "правильным", имитируя их поведение, обезьян тоже учить не нужно. И это только во-первых. А во-вторых, остаётся среднепримативное большинство, а это гибридная порода, у которой будет рождаться и среднепримативное, и низкопримативное, и высокопримативое потомство. И если, героически одолев бабуинов один раз, посчитать свою задачу выполненной и почить на лаврах, то не далее, чем через пару-тройку поколений окажется "опять двадцать пять". И что, внукам и правнукам опять гражданскую войну устраивать, рискуя опять полным крахом всего? Вечно-то ведь везти не будет. Поэтому редко какой социум даже задаётся подобной целью, а из задававшихся ей ни один в известной нам реальной истории так и не довёл её до конца. А в результате, паразитируя на низкопримативных, размножаются макаки, которым "хлеба и зрелищ"…

В общем, нахрапом задача оздоровления социума не решается. Вот почему мы и действуем не лихой кавалерийской атакой, а медленно, вдумчиво и методично. Сверху, "блистательных" от наиболее одиозных персонажей подчистить, было проще. Там такие в меньшинстве, потому как потомственная привычка к ответственности, и вред от прущего в дурь амбициозного бабуина очевиден для всех. За кровную родню, конечно, вступятся, но если чистить не огульно всех приматов, а по одному, то и вступающиеся за них тоже в меньшинстве, да ещё и не в своей тарелке, поскольку прекрасно понимают, что сами себя компрометируют, теряя наработанный предками авторитет внутри сословия, что куража им уж точно не прибавляет. Поэтому с "блистательными" проще. С кем труднее, так это с широкими народными массами, в основном крестьянскими. Собака порылась в общине, то бишь в традициях общинного коллективизма и взаимовыручки. С одной стороны, дело по жизни нужное, но с другой — община вытягивает из беды всех, в том числе и заведомую бестолочь, от которой и рады бы в принципе избавиться, да только как же можно бросить в беде своего? Хоть и говнюк, но ведь свой же говнюк. И отчего ж тогда таким говнюкам не размножаться, если община предоставляет им для этого экологическую нишу?

В Бетике с её устоявшимися за века и давно перероднившимися общинами нам было бы ещё труднее, потому как кто же даст пропасть кровной родне? Здесь же исходно народец перемешанный, потому как с бору по сосенке набранный, отчего и социумы этих новых образовывавшихся с нуля общин поатомизированнее прежних. Традицию, конечно, никто не отменял, но вот рвения соблюдать её гораздо меньше — нет кровнородственного фактора. Поэтому и отношение к бестолочи менее терпимое, отчего перманентно убогих в считанные годы опускают ниже плинтуса. А тут ещё и эти неурожайные годы сплошной чередой пошли. Как тут жить, хозяйствуя по старинке? Надо урожайность повышать, но подсека запрещена и сурово карается, потому как хрен тогда земли на всех напасёшься, да и леса все посводят на хрен, и тогда что остаётся? Только многопольный севооборот как на наших латифундиях. Но сколько там той земли в семейном крестьянском наделе, чтобы на несколько полей его делить? Естественно, одной семье многополья не потянуть, и тут выход один — кооперироваться меж собой.

Разумеется, ни о какой огульной кооперации с полным обобществлением земли и тяглового скота а-ля колхоз не могло быть и речи. Добровольно ни один крепкий хозяин на такое не пойдёт, а принудительно колхозы насаждать никто и не собирался. Не Египет у нас, чай, где высокое плодородие почв и так ежегодными разливами Нила обеспечено, а нужен тотальный контроль над податным населением, для которого как раз такой колхоз и удобен. У нас же смысл именно в повышении урожайности за счёт многополья, и нахрена ж для этого всю общину в одно хозяйство сгонять? Для трёхполья, например, достаточно по три семьи скучковаться, для севооборота посложнее и наделов нужно побольше, но и тут принцип тот же самый, один надел — одно поле. Народу в деревне немного, все знают всех, и не шапочно, а как облупленных. С толковыми хотят кучковаться все, с бестолочью — никто. Кому нужен, спрашивается, бесполезный балласт, от кооперации с которым хрен чего выиграешь? И общинная традиция взаимовыручки при этом формально соблюдена — вот мы меж собой скооперировались, так разве ж мы друг другу не помогаем? А если кто нигде ко двору не пришёлся, так кто ему виноват в его никчемной репутации? С такими же пусть и кооперируется, и пускай сами теперь друг друга и взаимовыручают.

Надо ли объяснять, каковы перспективы кооперации для ленивого и вздорного дурачья, любящего не работать, а другими верховодить? Нет, ну встречаются, конечно, и среди таких хорошие организаторы, которым за их организаторский талант простят и их лень, и рукожопость, и обезьяньи амбиции. Но таких — единицы, а среднестатистическая обезьяна — так, не пришей к звизде рукав, если на хвоста ни к кому сесть не удалось. А на службу надо экипироваться, и это недёшево, а в свободные от службы годы надо платить налоги, а кто от службы освобождён по причине убогости, с того и налоги причитаются не только ежегодно, но и в удвоенном размере. Эту систему мы с римской Бетики творчески сплагиатили. Там общины военнообязанных союзников одну двадцатую дохода римлянам в виде налога платят и ещё столько же продать по твёрдой цене обязаны, если от них этого наместник провинции потребует. Свободные же от службы подданные обложены за это вдвойне — десятую часть в виде налога и ещё десятую обязаны продать. Вот и у нас с этим так же, да ещё и за человека полноценного никто не считает, поскольку социум у нас, как и у римлян, полувоенный, народ-войско. А семьи многодетные, у крепких хозяев младшие сыновья подрастают, которым тоже земля нужна, и такое пополнение общине уж всяко полезнее хронически ущербного балласта. Поэтому с такими и не миндальничают. Если не можешь толком ни служить, ни налоги платить, а обременяешь только остальных, то и освобождай надел, а чем ты будешь кормиться, хрен тебя знает.

Ну, кто к ремеслу какому востребованному способен, тот в нём себя и найдёт, а кто ни к какому не способен — кайло в руки и марш на рудник, рудокопы в шахтах нужны, а кому работать гордость не позволяет или лень-матушка, так вор или разбойник — он вне закона, и в вооружённом социуме такой долго не проживёт, а бродягам с попрошайками тоже нигде никто не рад. Нахрена они кому нужны, спрашивается? В деревне работы нет — в городе точно найдётся. Нужны каменщики на стройках, нужны землекопы и прочие строители дорог, купцам-корабельщикам нужны матросы, а портовой службе — докеры. И это не подходит? Хорошо, есть, например, ещё одна нужная и полезная профессия — силу земного притяжения преодолевать. Особенно она в тех же самых портах востребована, где не везде можно разместить подъёмный кран и не везде им подлезешь, да и не всякий груз для него удобен, так что приходится грузить-разгружать и врукопашную. Это же не мои мануфактуры, на которые я предпочитаю принимать младших сыновей кузнецов или из рабов, кто свободу выслужил и не против остаться, в вольнонаёмные переводить, потому как квалификация требуется, а они работу знают. Тут не надо квалификации, тут просто бери больше, тащи дальше, главное — не роняй, особенно на ногу себе или кому-то. И ещё одна профессия есть, тоже важная и нужная, да и квалификации особой не требующая — ламинарность потока жидкости в предназначенном специально для её протекания канале поддерживать. В городской канализации она востребована, если кто не въехал. Говно, как и прочие нечистоты, не должно в ней застаиваться, а должно покидать городскую черту.

Там, правда, рабы в основном, но все они — в зависимости от стажа и усердия — стоят в очереди на перевод и горят неподдельным желанием обучиться любой профессии выше уровня мостовой, так что уж среди ламинарщиков-то вакансию для ищущего работу организовать — вообще раз плюнуть, гы-гы! Так что нехрен тут клеветать, будто работы в городе для свободного человека нет. Полно её! Платят мало? Ну так какая работа, такое и жалованье. Хочешь получать побольше — осваивай работу поквалифицированнее.

В этом, собственно, и заключается суть нашей антиобезьяньей политики. Кто в крестьянах не удержался и ни в каком квалифицированном ремесле применения себе не нашёл, тот и в городских квалифицированных работах себя не проявит. Это же осваивать надо специальность, а для этого нужны усидчивость, прилежание и дисциплина. Откуда им взяться у ярко выраженной обезьяны? Так что в маргиналы ей прямая дорога, работа у которых не престижная и низкооплачиваемая. Сам с голоду не помрёшь, но семью на этот заработок прокормить, если и найдётся такая дура, что замуж за такого пойдёт — это уже проблема. Тем более, что и выпить хочется, а отказывать себе в сиюминутных хотелках бабуины не приучены. И если не всё пропил сразу, то на потасканную шлюху в дешёвом борделе хватить ещё может, а на семью — уж точно хренушки. Так что проблематично для маргинала оставить после себя потомство, что нам, собственно, и требуется. Преграждая доступ в страну новым обезьянам из Бетики системой "гринкарт" и выключая из процесса размножения значительную часть "своих" макак путём их загона в маргиналы, мы тем самым сокращаем их процент в следующем поколении. Если делать это постоянно, а не кампанейщинами от случая к случаю, то изыматься они из нормального социума будут уж всяко быстрее, чем "бабы ещё нарожают". Нарожают, конечно, но уже не столько, потому как у среднепримативных генетика гибридная, а меньшее число обезьян, да ещё вдобавок опущенных ниже плинтуса и никому уже "крутыми" не кажущихся — предопределит и не в пример меньшую к ним терпимость со стороны большинства. Кто же станет водиться с маргиналами? И тогда уже обезьян начнёт затюкивать большинство, а низкопримативным — подражать как явно перспективным….

Апломба обезьянам, конечно, не занимать. Но в условиях воплощённой в жизнь сегрегации меряются они своим апломбом, как и прочими частями организма, в основном с себе подобными. Пытавшиеся меряться с городской стражей, приказа миндальничать с наглой шантрапой не получавшей, как-то быстро кончились, и их пример — другим наука. А меж собой — да сколько угодно, пока не спалились. Особо упоротые, готовые сдохнуть, но "чтоб уважали, падлы", сами же друг друга и взаимоистребляют — и так-то удержу не знают, грёбаные психопаты, а уж по пьяному делу — тем более. А в результате — минимум один обезьяний труп и минимум одна обезьянья кандидатура на виселицу. Ну, или на меч в брюшину за сопротивление при аресте или на стрелу меж лопаток при попытке сделать ноги, если висеть высоко и коротко совсем уж в падлу. Важен ведь не способ, а результат, выраженный в сокращении обезьяньего поголовья. Прежде всего — самых буйных из них. Свято место, конечно, пусто не бывает, и если в обезьяньем микростаде вдруг образуется вакансия доминанта, то она подчиняется правилу Винни-Пуха, гласящему, что мёд если есть, то его сразу нет. Но вот качеством новый доминант будет уже, скорее всего, пожиже прежнего — настоящих буйных мало, вот и нету вожаков. Соответственно, и мороки с ним таким будет уже поменьше. Хотя сюрприз они нам, надо признать, и такие преподнесли.

Мы-то ожидали просто бессмысленного и разрозненного взбрыка, вызванного очередной кампанией против мелкого воровства и попрошайничества, чем промышляла и эта портовая чернь после, между, а кое-кто и вместо работы. Обычно их просто гоняют с мест возле забегаловок, где они и любят поправлять свой достаток, "не отходя от кассы", но разве ж может обычный патруль всё время у такого места дежурить, когда ему целый участок обходить? Увидят, шуганут, примелькавшегося рецидивиста повяжут, но стоит страже отойти, как сбёгшие стягиваются обратно. Поэтому периодически устраиваются и облавы с отправкой пойманных на перевоспитание в канализационные ламинары. Пару дней назад очередная замела аж трёх "особо уважаемых", а вчера ещё одна компашка, на таком перевоспитании разок уже побывавшая, дабы не палиться, скоммуниздила амфору спирта, да и употребила не по официальному назначению. Я ведь упоминал уже, что у нас из себя представляет медицинско-технический спирт? Ну а какой стол, такой ведь и стул, как говорится. Траванулась в результате вся шайка-лейка, трое — насмерть. Но у алкашни ведь какая логика? Пьём отраву оттого, что на нормальное бухло денег нет, а нет их у нас оттого, что мало платите, сволочи! Даёшь прибавку к жалованью!

Кто у них там додумался до гениальной идеи объявить забастовку, это Васькин наверняка уже к вечеру знать будет — у него и не такие пели соловьями. Солдат-легионер, млять, бьющий ноги в многокилометровых маршах с полной выкладкой и проливающий на тренировках пот, а в боях кровь, не получает столько, сколько захотели эти гамадрилы — денарий в день им вынь и положь! А ху-ху им не хо-хо? Естественно, никто на поводу у них идти не собирался. Дали им срок одуматься до вечера и предупредили, что утром порт будет работать хоть с ними, хоть без них, потому как есть кем их заменить — хренова туча свежих иммигрантов из Бетики отрабатывает свой прокорм на строительстве дороги, и им не один ли хрен, дорогу строить или в порту силу земного притяжения преодолевать? Да и нам не один ли хрен, месяцем раньше ту дорогу закончат или месяцем позже, если доброе десятилетие уже мы вообще без тех дорог обходились и как-то не жужжали? Шантажисты нам тут, млять, выискались местечковые! В общем, грубо и цинично насрали макакам в их тонкую и ранимую обезьянью душу, отчего те жутко изобиделись с легко предсказуемым результатом — правильно, ну как тут не нажраться? Ведь не уважают же, падлы!

А вот следствие из этого оказалось несколько неожиданным. Мы предполагали, что протрезвеют, да и одумаются, потому как на обиженных воду возят. Однако, мы таки недооценили их обезьянью обидчивость. В пьяном угаре это стадо человекообразных на полном серьёзе вообразило, будто порт — это их делянка, на которую не вправе посягать посторонние, и чтобы отстоять свои мнимые по пьяни территориальные права, решили не пущать на неё "штрейкбрехеров". К утру они успели забаррикадироваться и вооружиться чем попало, и хрен их знает, на что они рассчитывали. Спускать такой фортель им никто, ясный хрен, не собирался, и когда словесные вразумления не помогли — пришлось перейти от слов к делу. Ну не идиоты ли? Выдав зачинщиков, которых, конечно, ждала виселица, остальные отделались бы плетьми, да месяцем воспитательных работ ламинарщиками в канализации. А так — полсотни теперь отправится в те ламинарщики насовсем, а полторы сотни вычёркиваем с концами. А это что означает? Что ещё до полутора сотен бабуинов, давших на то повод, можно изъять из нормального социума в портовые преодолеватели силы земного притяжения. Даже жаль, что следующая их порция, наученная опытом этих, повода для своей утилизации таким же манером уже не даст. Один раз только такие вещи прокатывают, к сожалению. Зато, с другой стороны, и таких сюрпризов в виде подобного рода беспорядков больше не предвидится…

Не желающих работать никто, конечно, силой не заставляет. Кто предпочитает сдохнуть с голоду — как свободный человек, имеет полное право. Как и самоубиться через повешение, утопление, прыжок со скалы или любым другим способом, на какой фантазии хватит. Главное — не в общественном месте, где за такую попытку повяжут. А там, где ты этим никому не мешаешь — сколько угодно. Но бродяжничество и попрошайничество, как я уже сказал, не говоря уже об ещё более явном криминале, у нас не приветствуются, а на прародину предков, то бишь обратно в Бетику, никто как-то не рвётся. Кого высылаем как персон нон грата — истерику закатывают и мамой клянутся, что исправятся и будут пахать как папа Карло, искренне веря в это, что самое-то интересное. В среднем их решимости взяться за ум хватает на месяц, после чего снова начинают помаленьку страдать хренью. Вот за океан — это они бы с удовольствием, да только кто ж их туда повезёт-то? Нахрена там нужен подобный генетический мусор, спрашивается?

Поэтому и выбор у такой шелупони в конечном итоге небогатый — Бетика или виселица. Там — голод и самый разгар эпидемии, а за воровство или попрошайничество на месте убьют на хрен, если повязать и отвести на продажу к ближайшему руднику лениво, тут — крепкий сук, да намыленная верёвка. Ну, можно ещё побуянить, если смерть от меча или копья предпочтительнее. Напрягают, правда, их бабы, особенно с выводками, но и тут миндальничать нехрен, потому как яблоко от яблони далеко не падает. Или в Бетику, или арбайтен, арбайтен, унд дисциплинен. Кто втянется, возьмётся за ум и зарекомендует себя с лучшей стороны, те и отношение к себе заслужат уже другое — бывают же и аномальные мутанты, в том числе и в такой породе. А типичные — или пахать до упаду, бухать после работы и взаимоубиваться в пьяных ссорах, или в бордель, если внешние стати для этого котируются. Там-то от случайного посетителя залетать и рожать работницы звизды едва ли захотят, что исключает их из процесса дальнейшего размножения. Потому как нехрен. Китай им здесь, что ли, или Чёрная Африка? Есть кому размножаться и без таких, и чем меньше таких, тем лучше размножаются толковые.

Сурово? Ага, уж точно не гуманный к отребью современный социум, плодящий бездельников на вэлфэре за счёт налогов с горбатящихся, и уж точно не имперский Рим с его люмпен-коммунизмом в виде бесплатных хлеба и зрелищ, денежных раздач, а иногда и оплаты проживания этих бездельников в инсулах за пополняемый постоянно растущими налогами с провинций казённый счёт. Ну так в наши планы и не входит кончить тем, чем кончил тот имперский Рим в известном нам реале. Среднереспубликанский Рим, который существует сейчас, ещё далеко не таков. Максимум, на что в нём идут, это на распродажи дешёвого импортного зерна по льготным ценам, и это не постоянная практика, а разовые акции, каждая из которых удостаивается отдельного упоминания у римских историков. А в остальном — кто как может себе на жизнь заработать, тот так и живёт. Можешь жить — живи, не можешь — не живи, никто не заставляет. И вот этот не балующий халявой своих бездельников республиканский Рим — как раз на подъёме. Не без проблем, обусловленных растущими амбициями, но пока-что он с ними как-то через пень-колоду справляется, даже вон в гегемоны Средиземноморья вылез. Нам же та средиземноморская гегемония на хрен не нужна, нам бы у себя жизнь наладить, отчего и проблем у нас гораздо меньше — не надо только их запускать, чтобы не накапливались как снежный ком, а лучше наоборот, решать их раз и навсегда все, какие удастся. Вот как с обезьянами этими, например, дабы скорее вымирали как биологический вид, а не размножались как у имперцев-гуманистов…

Собственно говоря, мы здесь, на юго-западе Испании, довольно многое в нашей политике творчески плагиатим у Рима, только не нынешнего, уже забуревшего и лезущего в средиземноморские гегемоны, а раннего Рима, царского и раннереспубликанского, едва только выросшего из пелёнок малого античного полиса, гегемонившего лишь в окрестном соплеменном Лациуме и амбиции имевшего под стать своим размерам, то бишь в Средней Италии в основном, и лишь на самом пределе своих мечтаний раскатывавшего свою "губу не дуру" на весь италийский "сапог". Это было то "старое доброе время", по которому до слёз ностальгируют сами римляне, поскольку тогда Республика не имела и четверти своих нынешних проблем. И жизнь её была простой, и проблемы её были простыми. Крестьянам ведь что нужно? Чтобы земли хватало. И когда народу-войску переставало её хватать, он теснил ближайшего соседа, до которого топать недалеко, потому как в пределах "сапога". Вспахали поля, засеяли — можно и повоевать, пока урожай не созреет. Чаще всего как раз за это время и укладывались, а если кампания и затягивалась, так климат Италии прощает сдвиг сроков, и это позволяло, ускорив работы, призвать в войско новых бойцов и сменить ими воюющих, дабы и они тоже собрали свой урожай. В таком режиме римские крестьяне могли воевать хоть ежегодно, если требовалось. Тяжеловато приходилось семьям убитых и искалеченных, но община им пропасть не давала, поскольку ей поддержать их на плаву было нетрудно — хозяйство живых и здоровых было в полном порядке. Отчего же ему не быть в порядке, когда наделы легионеров не заброшены и обрабатываются ежегодно? Вот в такой же примерно ситуёвине сейчас живёт и не тужит наш турдетанский народ-войско на нашей лузитанской Турдетанщине. В мирные годы он наслаждается миром, в военные воюет, но без особого ущерба для крестьянских хозяйств, потому как топать солдатам на войну и обратно недалеко.

Скорее всего, и Рим не нажил бы себе своих нынешних проблем, если бы смог унять аппетит и ограничиться "сапогом". Ведь на самом деле то, что закрашено на карте как Римская республика — эдакое лоскутное одеяло из римских и союзнических земель, у которых сохраняется их государственность, и с одними союзниками отношения у Рима получше, с другими похуже, а догребаться ведь, если очень надо, можно и до фонарного столба. Добрая треть италийских земель Республике и по сей день не принадлежит, а в то время не принадлежала и добрая половина, так что и внутри самой Италии простора для римской территориальной экспансии хватало за глаза. Понадобилась ещё земля — выбери самого малоценного союзника, найди повод для разрыва союза и войны, да и аннексируй его целиком со всеми потрохами. Что мешало? Ну, во-первых, помешанность римлян на верности заключённым договорам. Она и сейчас ещё далеко не изжита, и это во многом способствует международному авторитету Республики. А во-вторых, римлян раздражала Сицилия, и не столько отцов-сенаторов богатствами сицилийской элиты, сколько простых римских и прочих италийских крестьян хлебным демпингом, то бишь экспортом дешёвого сицилийского зерна. Как с ним конкурировать, когда на Сицилии и климат теплее, и почва плодороднее, и агротехнологии у тамошних латифундистов-греков гораздо продвинутее? Хозяйство-то ведь давно уже не натуральное, и без денег хрен обойдёшься, а много ли их выручишь за свои невеликие излишки урожая при этом сицилийском демпинге? В общем, не додумавшись до протекционистских пошлин на зерно, Республика ввязалась в Первую Пуническую, а прихомячив после неё до кучи и Корсику с Сардинией, предопределила и Вторую со всеми вытекающими, как внутри Италии, так и снаружи.

Тут и сами военные потери, тут и разорение страны от многолетних военных действий, тут ещё как с куста две заморских провинции в Испании, весьма неспокойных, тут ещё как с того же куста до сих пор не законченная Лигурийская война на севере своего же собственного "сапога", а до кучи — ага, чтоб мало дорогим согражданам не показалось — ещё и война с Македонией, а по её результатам и гегемония в Греции, тоже породившая для Рима немало головной боли. Ладно бы Сицилия с Корсикой и Сардинией, они хотя бы уж рядом, ладно Лигурия, которая тоже не столь уж далече, но Испания и Балканы — это что-то с чем-то! В Испании то лузитаны набегут, то кельтиберы, а оставить её боязно — а ну как снова авантюрист какой найдётся вроде Ганнибала и с такими же амбициями? Я уже не раз упоминал, что пять лет без смены для солдат испанских преторских легионов — давно уже дело обычное, а рекордный срок — вообще семь лет. Вот как тут крестьянскому хозяйству не разориться даже у живого и здорового легионера? Так ведь и в Греции тоже не сильно лучше. Только Филиппа урезонили, так Набиса в Спарте урезонивать пришлось — какой тут может быть своевременный дембель? Потом Антиох воду мутить начал, а тут этолийцев и баламутить-то особо не надо — они и так изобижены за то, что Рим их вместо Филиппа гегемонами греческими не сделал. За что же тогда воевали, спрашивается? Ну и в результате — разом Этолийская и Сирийская войны. Может и не по пять лет, но по три, если не по четыре, переслуживали и там. И Лигурия эта шебутная — хоть и рукой подать, хоть и дикари, но заноза в жопе тоже ещё та, и ветеранов новобранцами хрен заменишь.

И получается, что по сравнению с Римом мы — просто в шоколаде. Не всё, само собой, гладко и у нас, но как говорится, им бы наши заботы! В большую политику мы не играем, международным престижем в античном мире не заморачиваемся, и плевать нам с высокой колокольни, знают ли о нас вообще в наиболее прославленных полисах Греции. Поэтому и абсолютно нехрен нашим легионерам-ополченцам отрываться от хозяйства на годы, чтобы служить где-то за морями. С юга и с запада от нас море, где могут в принципе пошаливать лузитанские пираты на севере и мавританские на юге, но на хулиганов и флот нужен поменьше, да попроще классического античного, да и не в первую очередь нас эта проблема затрагивает, а во вторую, потому как к северу от нас финикийский мухосранск Олисипо порядком в окрестных водах озабочен, а к югу — финикийские же Тингис и Гадес аналогичную задачу решают. С юго-востока нас римская Бетика подпирает, а с Римом у нас исходно мир-дружба-жвачка, да и населена страна соплеменными турдетанами. С востока — оретаны, тоже иберы и тоже союзники Рима, а значит, и наши, так что всё беспокойство с севера — от лузитан и веттонов. Но веттоны сами по себе без лузитан не столь сильны и суются редко, а с лузитанами у нас отношения не столь уж просты и однозначны. Враги, если формально, но на деле — тоже есть нюансы. Поэтому, как и тот прежний ранний Рим, мы пользуемся всеми преимуществами маленькой и не претендующей на величие страны, но в отличие от того раннего Рима не повторяем его ошибок. А иначе какой был бы толк от нашего попаданческого послезнания?

Во-первых, мы не выделяем столицу с её ближайшей округой из всей страны. У нас государство не из полиса городского выросло, а образовалось сразу как есть, а посему и нет у нас никакого особого гражданства Оссонобы как города, а есть только общее для всего государства. Нечто подобное, строго говоря, учудили и римляне в Лациуме, когда после Второй Латинской войны, отказав латинянам во включении их в состав Республики наравне с римлянами, ликвидировали Латинский союз, но ввели для них вместо прежних городских общее латинское гражданство. Наверное, озабоченные своими превилегиями квириты и сами-то тогда толком не поняли, чего отчебучили, и это им ещё аукнется лет через сто в Союзническую войну, когда уже привыкшие к общему гражданству латиняне прекрасно организуются меж собой и без формального центра. Самый юмор ситуёвины будет, как и во Вторую Латинскую, в целях войны — противостоящие Риму латинские и прочие италийские союзники будут воевать за получение для себя римского гражданства и своё включение в Республику, то бишь за ликвидацию своей особой государственности по сути дела. А Рим, стало быть, наоборот — против их включения, а значит, за сохранение их государственности. Ну и вот кого в такой войне победителем считать прикажете, когда союзники добьются от Рима своего, но в результате Рим усилится, окрепнет и уже реально разрастётся на всю Италию? Вот и за что тогда воевать, убивая друг друга, спрашивается? Ни нам, ни нашим потомкам такого маразма и даром не нужно, так что нехрен и почву для него создавать. Нет и не будет у нас на нашей территории никаких особых союзников со своей особой государственностью, а есть только единый народ-войско с единой общей для всех государственностью и единым общим гражданством.

Во-вторых, нам не нужно и национально-племенной чересполосицы. По факту она есть, конечно, потому как "я его слепила из того, что было", и с этим нам приходится считаться, но на перспективу мы ведём политику тихой ползучей ассимиляции нацменов титульной нацией, то бишь турдетанами. Мало общего гражданства, нужна и общая для всех сограждан национальная самоидентификация. Это большие империи, вобрав в себя кучу разных стран, могут позволить себе поиграться в многонациональность, но и им это в конце концов выходит боком, а маленькой стране подобные игры противопоказаны по определению. Хочешь жить среди нас — ассимилируйся и становись одним из нас, а нет — ищи себе другую страну для проживания. Поэтому и иммиграцию мы поддерживаем в первую очередь турдетанскую из Бетики, во вторую — родственных им иберов, да и тех стараемся по турдетанским общинам распихать, дабы анклавов своих не образовывали, а поскорее отурдетанивались. В третью очередь — освобождаемые и принимаемые в число сограждан разноплеменные рабы, которых мы тасуем так, чтобы браки у них преобладали смешанные, потому как такие семьи скорее и легче ассимилируются в титульной нации. Сложнее с реально существующими анклавами лузитан, кельтиков, кониев и фиников с греками, сложившимися исторически ещё до завоевания страны турдетанами, и тут надо аккуратно, начиная с культурной ассимиляции и не посягая на сами общности, а уже их размыв через те же смешанные браки оставляя на последующие поколения. Тут поможет и религиозная реформа с синкретизмом разноплеменных богов одной специальности, и подтягивание турдетанской культуры до передового античного уровня, после чего никого в стране не будет культурнее и благополучнее турдетан, а "за всё хорошее против всего плохого" с удовольствием подпишется любой.

В-третьих, не нужно нам почвы и для политических смут. В республиканском государстве неизбежны грызня и саботаж, из-за которых гора рождает мышь, а слишком узкий горизонт планирования из-за частой смены правительств приводит зачастую к тому, что та гора рождает ещё и не ту мышь, которую следовало бы по уму. Монархия же в её античном понимании — это самодержавие, никакими законами не ограниченное, потому как именно оно и есть высший закон. Как легко — в зависимости от личности правителя — такая монархия может шарахаться из крайности в крайность, оборачиваясь то анархией, то тиранией, да ещё и со всеми сомнительными прелестями фаворитизма, прекрасно знают и в самом античном мире. Но до конституционной монархии, при которой венценосец не правит, а царствует, античные мудрецы почему-то так и не додумались, отчего и колбасит античные социумы кого республиканским бардаком, а кого и самодержавным, а добрая половина обеих форм маразма обусловлена их взаимобоязнью. Монарх страшится потери власти, а республика — воцарения тирана, и способ борьбы с этим у них один — пресечение или саботаж всего, что хотя бы кажется опасным или просто подозрительным. Нам такого маразма на хрен не нужно — ни в той форме, ни в этой. Царёк у нас есть, потому как он не может не есть, но есть и Хартия вольностей по мотивам той аглицкой, в которой права и вольности всех подданных прописаны, и на которой царёк своим подданным присягает, без чего не может быть коронован. Войско присягает не ему, а правительству, которое и назначает главнокомандующего, а монарх у нас сам войском не командует, да и казной государства он тоже не распоряжается. Он, конечно, тоже член правительства, да ещё и бессменный и наследственный, но он его не возглавляет и возглавлять не может. В то же время никто больше в государстве не получает и не может получать таких почестей, как он, так что реальная власть и почести у нас по отдельности и не совмещаются. Чествуют одних, правят — другие. Есть сила, формально для этого государства внешняя и даже как бы вообще отсутствующая, представители которой реально всем и заправляют. Ведь кто девушку ужинает, тот её и танцует, а это государство исходно один из проектов этой не афиширующей себя напрямую силы и одна из её видимых частей. И не единственная.

Вот в этой силе мы как раз и состоим. Мы не самые главные в ней, но и далеко не на последних ролях. Не так давно мне, например, предлагалось официально возглавить правительство этого государства, когда его настоящий глава, а по совершенно случайному совпадению старший сын и наследник нашего самого главного, не мог больше его тащить, поскольку увяз в делах поважнее. Но у меня-то ведь тоже хватает дел поважнее, хоть и не столь почётных и заметных, а посему и решили мы этот вопрос иначе. Но сам факт…

Ну и, для тех, кто не в курсах — кто мы такие, и как с нами бороться. Попали мы сюда из начала двадцать первого века нашей реальности уж точно не по своей воле и даже не по злой воле сильных нашего мира, едва ли и знавших-то даже о самом факте нашего существования — не того мы были калибра в той нашей прежней жизни, чтобы большие и уважаемые люди знали о нас и обратили внимание на факт нашего исчезновения. Люди в нашем мире имеют свойство исчезать с концами, но в подавляющем большинстве случаев паранормальщиной там и не пахнет. А нас вот угораздило, и ни спецслужбы, ни бандиты, ни подпольные хирурги-трансплантаторы в нашем случае абсолютно не при делах Просто взяли и пропали для нашего мира, совершенно спонтанно, нарисовавшись в этом, ничем от нашей Античности, кажется, не отличавшемся — ну, не заметили мы, во всяком случае, никаких в нём отличий окромя тех, которые сами же и устроили. И был тогда на дворе сто девяносто седьмой год до нашей эры. Сейчас — сто восемьдесят первый, шестнадцать лет уже, как мы тутошние, и устроились мы в этом мире, надо признать, неплохо.

Я, Максим Канатов, не был в прежней жизни ни профессором, ни аспирантом, а был простым российским инженером-машиностроителем, хоть и не на совсем уж простом предприятии. Был цеховым технологом по механической обработке, был потом в другом цеху старшим мастером механического участка. В армии не был никаким крутым бойцом спецназа, а был обыкновенным "сапогом" погранвойск. Не был я там и никаким крутым магом, а был только самоучкой по ДЭИРовскому направлению биоэнергетики, умевшим кое-что, но далеко не в той степени, в какой хотелось. Увлекался историей, но далеко не на профессиональном уровне, почитывал и всевозможный научпоп, но так, больше для общего развития. А здесь вот на безрыбье пришлось заделаться местечковым министром всего здешнего тяжпрома, в немалой части как раз из моих мануфактур и состоящего — а кому же ещё тяжпромом рулить, как не главному промышленному буржуину? Недавно, как уже сказал, чуть было вообще премьерство на меня не навьючили, едва отбрыкался. То, что по совершенно случайному совпадению я женат на неполнородной сестре нашего настоящего премьера, к делу, как говорится, не подошьёшь.

Володя Смирнов, в отличие от меня, свою срочную служил таки в армейском спецназе, и хотя подготовка срочников у них, конечно, далека от таковой у их офицеров и прапоров, на нашем безрыбье круче его только вкрутую сваренные яйца. Хоть он у нас и не занимает министерских постов, вся армейская разведка и все спецоперации в основном на нём, а заодно у нашего спецназера ещё и руки из правильного места выросли, потому как на гражданке он работал автослесарем, что особенно важно для наших закрытых для посторонних глаз и ушей проектов. Наташка, его супружница, была студенткой Лестеха, а у нас на безрыбье главная ботаничка — в буквальном смысле, а не в обезьяньем, вообще биологичка и даже агрономша.

Хренио Васькин, а точнее Хулио Васкес, наш главный мент и госбезопасник — единственный среди нас испанец, а по ментовской части оттого, что был ментом и в той прежней жизни. Испанским, конечно, не нашим. Обрусел он уже тут, с нами. Кто с нами поведётся, все в той или иной степени обрусквают, и этот процесс идёт параллельно и навстречу нашему собственному отурдетаниванию. Женат, как и я, на хроноаборигенке, хоть и не из столь крутого семейства, ну так и не всем же на дочках сильных мира сего жениться. Поди найди ещё подходящую. Где ж на всех напастись таких, как моя Велия?

Серёга Игнатьев, пускай он у нас в прежней жизни и офисный планктонщик, по образованию геолог, так что и тут на нашем безрыбье тоже без вариантов. Я не из воздуха продукцию произвожу, а из сырья, а сырьё — это в основном полезные ископаемые, в том числе и такие, о которых хроноаборигены ни ухом, ни рылом, и если уж он чего-то очень нужного нам не найдёт, то без него вообще хрен кто найдёт. Полезны нам и его познания в химии, в которой я, например, хоть и тоже вообще-то изучал, откровенно плаваю. Ну, не моя специальность и даже не моё хобби, если детских хулиганских шалостей со взрывами не считать. А Юлька, супружница евонная, наша главная историчка и главная училка для нашего подрастающего поколения. Собственно, мы все его учим всему тому, в чём кто из нас копенгаген, но для общего образования молодняка, как и для истории как серьёзной науки, профессионализм желателен, и кому на нашем безрыбье тем профессионалом быть, если не студентке пединститутского истфака? Правда, два курса только и успела она там отучиться, но у нас как-то с профессорами, не говоря уже об академиках, вообще негусто.

А обучать молодняк нужно позарез, потому как планов громадье, и всё нужно "ещё вчера", а как тут справишься со всем вшестером? Помогают, конечно, по мере сил и знаний, и втянутые в наш попаданческий анклав друзья и единомышленники из местных хроноаборигенов, но если силами их боги не обделили, то со знаниями у них напряжёнка, и пока мы наш молодняк не выучим, кадрового затыка нам не рассосать. Чтобы мы могли высвободиться от рутины для проектов посерьёзнее, это пара-тройка выпусков нужна, и не из школы-семилетки, а из следующего за ней кадетского корпуса, в котором пока-что учится только на первом курсе наш первый школьный выпуск. А это ещё пару-тройку лет выдержать надо, пока только этот первый выпуск полностью выучим, разрываясь между службой, школой и вот этим кадетским корпусом. И деваться некуда, потому как далеко не всё для античных глаз и ушей предназначено, и многое можно преподавать молодняку только в закрытом учебном заведении, принадлежащем уже не государству, а семейству наших нанимателей, как раз и возглавляющему всю нашу структуру и все наши закрытые для посторонних проекты.

Как я уже сказал, это государство — лишь один из них. За Атлантикой, вдали от лишних глаз и ушей, воплощаются в жизнь и другие — колонии клана простых гадесских и карфагенских олигархов Тарквиниев, которому все эти годы служим и мы сами. Начали с простых солдат-наёмников, побывали и бандитами, и бойцами спецопераций, и агентами для спецопераций поквалифицированнее, на одной из которых я наконец и выслужился в доверенные люди, достойные породниться с семейством. В заокеанском проекте клана на Кубе наша заслуга, откровенно говоря, лишь частичная. Плавали за Атлантику мореманы Тарквиниев и без нас, потому как заокеанские ништяки как раз и дают клану его основные доходы. И не они были в этом бизнесе первыми, хоть и отжали его в конце концов себе у конкурентов весь. И даже идея собственной колонии там рассматривалась кланом, как я узнал позже, задолго до нас. Просто посчитали её не настолько нужной, раз уже есть там колония утративших связь с метрополией фиников-предшественников, а с нашей подачи и с нашими обоснуями просто вернулись к ранее отвергнутому проекту. Прочие же — Азоры и Горгады, то бишь Острова Зелёного мыса — отпочковались уже от этого кубинского как вспомогательные и подстраховывающие основной. То, что до кучи мы их и собственными уже проектами дополнили, стало следствием из их наличия как промежуточных баз. Без этой главной и самоочевидной для торгового клана задачи никто бы колонизацией этих архипелагов не заморочился, а раз уж заморочились и раз уж эти колонии уже есть и так, то почему бы заодно и не попрогрессорствовать на них и на Кубе так, как мы предлагаем? В Испании, рядом с римской Бетикой — категорически нельзя, а за океаном — что мешает? Аналогичным чисто торговым обоснуем мы сподвигли нанимателей и на проект колоний в Южной Атлантике как промежуточных баз для прорыва уже в Индийский океан в обход запрещающей и не пущающей суэцкой таможни гребипетских Птолемеев. Что выйдет из этой затеи дальше — будет видно со временем, когда дойдут руки. Тут на Азорах бы, да на Кубе как следует развернуться! Алчность торгашей-монополистов может и застопорить любой прогресс, но может ему и немало поспособствовать, если дать проекту правильный в глазах монополиста обоснуй. Надо только кадрами ещё все наши проекты обеспечить. Квалифицированные мы учим, а массовку должна дать метрополия. Вот только почистить надо сперва эту массовку, прибрав её хорошенько от генетического мусора…

2. Юнкерские будни

— Держать строй! Стадо баранов больше похоже на фалангу, чем ходячие трупы вроде вас! — голос гоняющего юнкеров центуриона-инструктора доносился даже до нас, — Как щит держишь, ты, ходячее недоразумение?! Ты уже убит — выйти из строя! Эй, сзади! Кто приказал тебе оставить брешь в первой шеренге?! Сменить эту падаль! Так, ты — тоже труп! Выйти из строя! Сменить и этот корм для стервятников! А ты — как держишь щит?! Тяжёлое ранение в руку — выйти из строя! Сменить подранка! Санитары! На носилки его!

— Меня же только в руку, почтенный! — попытался отмазать девок назначенный "трёхсотым" Миликон-мелкий, — Я могу идти сам! — он и так-то уж точно не дистрофик, а в кольчуге и с увесистым гоплоном греческого типа, который по условиям задачи с руки не снимешь, поскольку он пригвождён к руке пробившей его стрелой, груз для носилок из него получается весьма немилосердный.

— Поговори мне ещё! Кросс в полной выкладке после ужина захотел?! А вы чего встали?! Раненый истекает кровью! На носилки и живо в тыл! Эй, вы четверо! Прикрыть эвакуацию этого подранка! Центурия — черепаха! Как щиты держите?! К нему захотели присоединиться? Держать наискось, чтобы стрелы рикошетировали! Сзади — не сметь им помогать! Ещё раз увижу — они побегут кросс вместе с подранком! — две девки стонали под тяжестью носилок с бронированным царёнышем, но вечерний кросс — хуже, а между рядами строя вчетвером не втиснуться, и только когда они выбрались наконец из него, им помогли две другие.

— Развернуть строй! — скомандовал центурион, — Держать равнение! Я надеюсь, никто из вас не состоит в родстве с бессмертными богами и не собирается жить вечность? Тогда — в атаку, ходячие недоразумения! Вперёд — марш! Вторая шеренга — выше копья! Не мешать передним!

Строй двинулся вперёд, изображая атаку фаланги, из которой её мучитель то и дело выдёргивал облажавшихся, назначая их кого "двухсотым", а кого и "трёхсотым", так что и девкам попрохлаждаться не довелось. К концу назначенной дистанции "сближения с противником" строй, смыкающий ряды после каждой потери, заметно съёжился.

— Стыд и позор! — вынес свой вердикт центурион-инструктор, — Вы ещё даже не вступили в рукопашный бой, а уже исхитрились потерять каждого третьего! Даже ума не приложу, за какую такую тяжкую провинность я заслужил такое наказание — командовать раззявами вроде вас. Ваше счастье, что по условиям задачи вас обстреливали лузитаны, не очень-то привычные воевать с тяжёлой одоспешенной пехотой. Критские лучники выбили бы вас всех до единого. Завтра я хочу наблюдать гораздо лучший результат. А чтобы вы были старательнее, условный противник будет применять отравленные стрелы. Поэтому каждый раззява, словивший завтра стрелу, будет считаться убитым. А убитому отпуск на выходные домой нужен? Правильно, абсолютно не нужен. Всё всё поняли?!

— Поняли и запомнили, почтенный! — гаркнули остатки строя.

— А вы, трупы и подранки, всё поняли?

— Поняли и запомнили, почтенный! — без особой радости отозвались те.

— Трупы! В лагерь бегом — марш! Подранки — назад! Кто приказал вам покинуть носилки?! А ну живо мне улеглись обратно! Санитары! Носилки с ранеными — в лагерь! — девки застонали, едва лишь осознав, что им сейчас предстоит, — Центурия — сомкнуть ряды и прикрыть эвакуацию раненых! Держать строй! Десять шагов назад! — он так и заставил оставшихся в строю пятиться назад вслепую, отчего темп отхода строя оказался раза в три медленнее темпа предшествовавшей ему атаки.

— Да гоплон этот, млять, здоровенный! — делились впечатлениями добежавшие уже до лагерных ворот и переводящие дух "убитые", — Как ты его правильно удержишь на хрен, когда он задевает, млять, оба соседних? — последовавшие после этого переговоры со стражей у ворот уже на турдетанском их тоже не обрадовали, потому как вердикт матёрых профессионалов тарквиниевской ЧВК сводился к принципу, весьма близкому по смыслу к современному нашему — "хреновому танцору и яйца мешают".

— Сиди, царёныш! — одёрнула пытавшегося встать с носилок Миликона-мелкого бывшая "гречанка", — Тащить тебя после ужина вокруг лагеря, млять, да ещё и бегом, мне что-то не хочется, а с Кербера ведь станется! — три её подруги, тоже едва перевёвшие дух, натужно рассмеялись.

— Это кого ты Кербером назвала, соплячка?! — рявкнул на неё стоявший рядом со мной опцион, — Он воевал тогда, когда ваши родители были ещё сопляками вроде вас, и поэтому для вас он — почтенный Диталкон! Всё всё поняли?!

— Поняли и запомнили, почтенный! — ответили скопившиеся у ворот.

— А что такое кербер, досточтимый? — спросил он уже меня.

— Это у греков такой трёхголовый пёс, который стережёт вход в ихний Тартар, — объяснил я ему, — Его ещё ловил и притаскивал в Микены ихний Геракл.

— Неплохо! — служака прыснул в кулак, — Мы сами Диталкона прозвали Клещом, когда он был в нашей центурии опционом, а ваши, значит, псом этим трёхголовым? Меня они Слепнем прозвали, — опцион снова хохотнул, — Они себе думают, наверное, будто мы с Диталконом издеваемся над ними? Видел бы ты, досточтимый, как гоняли нас, когда мы сами были ещё зелёными новобранцами!

— Вы с ним служили ещё у Баркидов?

— Да, у Магона, когда он пополнял войско после того, как его разгромил Силан, легат Сципиона. Мы думали, что во вспомогательные войска попадём, как все турдетаны, мобилизованные в Бетике, но Магон из-за нехватки африканской пехоты решил добавить к ней часть наших, и мы с Диталконом угодили как раз в эту часть. Ваши вот жалуются на гоплон, а мы мечтали перевестись в щитоносцы с такими гоплонами, зато с нормальными копьями, хоть нам и пришлось бы тогда стоять в первых шеренгах строя. Но кто нас тогда спрашивал? Зачислили в сариссофоры с этими длиннющими сариссами, и таскайся с этой жердью повсюду как дурак! Да, щиты-то у нас были поменьше, эти македонского же типа пельты, но много ли нам было от этого радости? Даже хуже с ними было "под стрелами", как вашим сейчас — прикрытие-то от пельты меньше, чем от гоплона, и условную стрелу словить — раз плюнуть. А лохагос из финикийцев был зверь, куда там до него Диталкону!

— И чем это дело для вас закончилось?

— Илипой, досточтимый. Поставили нас вместе с ливицйами, ну и вляпались мы вместе с ними в окружение — толку-то от этих дурацких сарисс, когда с фронта тебя никто не атакует, а только обстреливают, а атакуют с флангов и тыла? Ну, мы-то в глубине строя оказались, так что под эти атаки не попали, но от обстрела навесом досталось и нам. Убил бы собственными руками того, кто придумал, будто бы поднятые вверх копья защищают от обстрела! Никто не пробовал защищаться от дождя решетом?

— И как вы тогда выкрутились?

— Ну, когда стало ясно, что фаланге конец — дураки мы, что ли, стоять и гибнуть как бараны? Разобрали сариссы, их тупые половины бросили под ноги, а дурака лохагоса угомонили фалькатой в бок. Половинками сарисс — с нормальное копьё величиной — нам и действовать было ловчее. Атаковали сами тех, кто нападал с тыла, потеряли многих, но и вырвались из окружения, а эти бараны ливийцы, кто не полёг там, те сдались римлянам в плен и угодили в рабство. Мы хотели оторваться и разойтись по домам — а кого нам было защищать? Магон с Гасдрубалом первыми же и задали стрекача, как только жареным для их войска запахло, а мы — что, дурнее их? Но нас нагнала конница Кулхаса, нам деваться некуда, мы встали в круговую оборону, а они — и не думают нападать. Подъехал их вождь и предложил нам к нему на службу перейти. Ну, мы посовещались меж собой и решили, что надо соглашаться. А Кулхас, как узнал, что мы в фаланге обучались, так сразу в свой отборный отряд нас взял. Только, конечно, не сариссофорами, — мы с ним рассмеялись, — А для чего вы решили ваших учить воевать по-гречески, досточтимый?

— Да просто, чтобы знали и хоть как-то умели. Если когда-нибудь понадобится, то будут знать хотя бы, как это делается, а нет, так испытав их на себе, будут понимать все преимущества и недостатки греческой фаланги.

— И македонской, судя по сариссам на складе?

— Да, три занятия вы потом погоняете их и в качестве сариссофоров. Тут как раз и ваш собственный опыт службы у Баркидов придётся кстати.

Тем временем остатки "греческой" фаланги допятились наконец тоже до ворот лагеря, центурион велел "двухсотым", "трёхсотым" и девкам-санитаркам с уже пустыми наконец-то носилками занять свои места в строю, назвал привратной страже сегодняшний пароль, и учебную центурию впустили в лагерь. Но едва дав им сдать тяжёлое снаряжение в оружейную палатку и разоблачиться от лёгкой амуниции, он построил их снова.

— Мало того, что вы раззявы и бестолочь, от вас ещё и смердит как из отхожего места. Поэтому сейчас, запылённые вонючки, вы все отправитесь в баню, и чтобы к обеду все блестели как у кота яйца! Аттставить смех в строю! — это относилось к захихикавшим девкам, — Бегом — марш, ходячие недоразумения!

Баня — по образцу уже имевшихся у нас, но ещё не известных Риму "римских" терм — была, конечно, раздельной, но разделялась лишь общей стенкой, в которой, судя по характерным смеху и визгу, пацанва давно уже пробуравила смотровые дыры.

— Вот ума не приложу, досточтимый, чем они ухитрились просверлить вон в той стенке такие аккуратные отверстия, что их и обнаружить-то нелегко, — посетовал опцион, — Кинжалом такие точно не провертеть. И главное, заделываем, так сверлят новые. Правда, девчонки уже не жалуются, а просто занавешивают их, но всё-таки — как ухитряются?

— Для их возраста находчивость в таком деле естественна, — хмыкнул я, сложив два плюс два и поняв, куда девался из дому коловорот с тремя хорошими свёрлами, — А с солдатами проблем из-за этого не возникает?

— У нас не кто попало служит, досточтимый. Но спрос на шлюх, если честно, с тех пор, как появились девчонки, резко вырос, так что нам пришлось увеличить их число и расширить лагерный бордель.

— Как дела с выучкой нашего молодняка, — поинтересовался я у подошедшего к нам центуриона, — Надеюсь, не безнадёжны?

— Ну, получше, чем были, но всё равно удручают, — ответил тот, — Наши ребята сделали бы их минуты за три, отделавшись несколькими лёгкими ранениями.

— Уже за три? Прошлый раз ты говорил, что за две и всухую.

— Я же сказал, что уже получше. Кое-чему они всё-таки научились. Но сделать из них за год таких бойцов, как наши, я не возьмусь. Будь они постарше и покрепче, вроде наших новобранцев, которых можно гонять уже всерьёз — другое дело, но не из таких же сопляков, не говоря уже о соплячках! Приличных солдат, как ни странно, можно сделать и из таких, и это я сделаю, но не требуй от меня невозможного. Такими, как наши, они ещё не станут ни через год, ни через два.

— ЕЩЁ не станут?

— Ну, я же не сказал, что они безнадёжны. Ребята отличные, я даже не ожидал, просто слишком юны для настоящих нагрузок, и из-за этого их приходится щадить. Лет за пять я бы сделал из парней таких бойцов, которых не стыдно было бы поставить в строй с лучшими из наших, и даже жаль, что ты не дашь мне, конечно, этих пяти лет.

— Не могу, Диталкон. Всё понимаю, но не могу. Один год — это всё, что я могу тебе обещать. Если следующий поток удастся перевести на Острова, как я надеюсь, тогда этих ты погоняешь там ещё один год, но на это я только надеюсь без твёрдой уверенности. О том, чтобы увеличить срок их обучения до трёх лет — только мечтаю, но пока-что и сам в это не верю. Поэтому мы будем пока исходить из худшего и рассчитывать только на год. И по твоему послужному списку, и по мнению твоего начальства, ты — лучший из наших центурионов. Твоё начальство наотрез отказывалось выделить тебя для обучения наших юнкеров, и понадобился приказ самого досточтимого Фабриция, чтобы тебя нам отдали. Это тоже характеризует тебя как лучшего, которого никто не отдаст добровольно. Сделай за этот год то, что ты сможешь сделать, и я буду понимать, что большего не сделал бы на твоём месте никто. То, что сделаешь ты — сможешь сделать ТОЛЬКО ты.

— Что смогу — сделаю. По нашим меркам они будут выглядеть бледно, и в этом лагере мне будет стыдно и неловко за них перед нашими бойцами, но по обычным меркам армейских легионов я сделаю из ваших парней вполне приличных солдат, и в легионных лагерях ни один из них меня не опозорит.

— Это из парней, а из девчонок выйдет какой-нибудь толк?

— Ну, какие же из девок солдаты? Когда мне впервые сказали, что будут и они, я был уверен, что это шутка. Мало ли, чего греки понавыдумывали про этих воинственных баб, с которыми их предки якобы воевали где-то далеко на Востоке? Вылетело из головы, как они их там называют.

— Амазонки, — подсказал я ему.

— Да, точно — амазонки. Но ведь это же всё сказки греков. Где такое видано и где слыхано на самом деле? Парней я могу хотя бы сравнить с армейскими легионерами или с нашими новобранцами — сравнение будет уж точно не в их пользу, но будет хоть какое-то. А с кем я сравню этих девок? Бабы не воюют ни у одного из известных мне народов. А с нормальными солдатами-мужиками — с какими? Против наших они продержатся минуту от силы — я очень удивлюсь, если аж целых полторы.

— И то, только потому, что их бы старались взять живьём для пуска по кругу.

— Вот именно. Может, и поранят кого-то, а может, даже и убьют какого-нибудь раззяву — но за счёт чего? За счёт того, что от них этого не ожидают и не воспринимают их всерьёз. Как только в них увидят ПРОТИВНИКА, с которым надо ВОЕВАТЬ — им тогда не продержаться и минуты. Ведь солдат-мужик — просто сильнее. Ну, это в рукопашном бою, конечно. В перестрелке, если их хорошо обучить, шансы у них, конечно, будут, но не лучшие, чем у так же хорошо обученных мужиков. Ну и какой тогда смысл? Бабы должны сидеть дома и рожать детей от хороших бойцов, а не гибнуть в боях, заменяя их на войне. Так какого же толку ты хочешь от них добиться? Я получил приказ, и я его выполняю, но впервые за много лет я не понимаю его смысла.

— Смысл? Ну, во-первых, ты сам сказал об эффекте неожиданности. Если хотя бы один раз он когда-нибудь спасёт кого-нибудь из них — значит, мы обучаем их не зря. Во-вторых — это происходит не в городе, где их тоже вполне можно было бы этому учить, а в военном лагере — совместно с парнями и у них на глазах. И если хотя бы одна из них покажет хороший результат хоть в чём-нибудь — парням будет просто стыдно не добиться гораздо лучшего или хотя бы уж не худшего там, где сила не даёт никаких преимуществ. В-третьих — лагерный быт. Правильно, война — не женское дело, но многие из них, если не все поголовно, выйдут замуж вот за этих парней или за таких же и разъедутся с ними туда, куда их направят служить. Но есть Оссоноба, есть Нетонис на Островах, есть Тарквинея за Морем Мрака, которая тоже уже неплоха, а есть и глухие захолустные дыры, быт которых не лучше деревенского, но уж точно не хуже лагерного. Привыкшая к лагерному быту не станет ежедневно ныть из-за бытовых неурядиц, а испытавшая на себе нагрузки службы, пускай и в меньшей степени, будет чётко знать и понимать, каково приходится на службе её мужу, и чего он ждёт от дома и семьи. И значит, эти парни получат именно таких жён, какие им как раз и нужны. Помощь и поддержку, а не лишнюю головную боль.

— Неплохо придумали! — прикололся центурион, — Так не делает никто и нигде, но затея неглупа, и попробовать, пожалуй, стоит.

— Именно. А вдобавок, есть ещё и в-четвёртых — тебе ли не знать, что матери не так уж и редко балуют детей и оберегают их от любых жизненных невзгод, пока могут. А в богатых и знатных семьях могут они, сам понимаешь, долго и немало. И какие дитятки вырастают при таком воспитании в таких семейках, тебе объяснять не нужно. Я таких за свою жизнь навидался достаточно, ты за свою — наверняка не меньше моего. Но они-то как раз за счёт семейных блата и связей и делают карьеру, выбиваясь в начальство. Ну и каково оно, служить и подчиняться такому начальству?

— Да уж, приятного мало. Ты прав, досточтимый, навидался и я таких…

— То-то и оно. Вряд ли ты сам мечтаешь о таком начальстве для своих внуков и правнуков, и вряд ли о таком мечтают для своих твои сослуживцы. Но если от них это не зависит, то ты повлиять на это как раз можешь. Сделай так, чтобы эти девчонки презирали изнеженных и капризных плакс, не считая таких вообще за людей, а уважали только тех, кто не боится трудностей, а преодолевает их и не считает это героизмом. И тогда они сами будут воспитывать своих детей так, чтобы и их было за что уважать. Ведь не захотят же они, чтобы их детей презирали, верно?

— Ну, не должны, конечно. Но это те, которые выдержат сами. А если какая-то не выдержит, что с ней такой делать?

— Какие не выдержат и запросятся домой к маме — отчисляй без сожалений. Ну, сутки дай на то, чтобы успела одуматься, а кто не одумается — отчисляй.

— И не жаль терять?

— Да куда они денутся? Кто-нибудь всё равно ведь возьмёт и такую, но уже не из лучших, а из тех, кому толковая не досталась. А лучшим достанутся лучшие, от которых и дети пойдут высшего сорта.

— Яблоко от яблони далеко не падает?

— Именно. Есть такие, кто уже домой просится?

— Да нет, досточтимый, это же я так, на всякий случай спросил. Как ни странно, хоть и стонут, и ноют иногда, изредка даже хнычут, но ни одна ещё не закатила истерику и не запросилась домой. Я даже сам удивился — думал, половина разбежится после первой же недели, с девок-то чего возьмёшь, но эти — держатся. Где вы их только таких набрали?

— Да отовсюду, Диталкон, где только такие попадались. Есть из знатных семей, есть даже из "блистательных", но есть и из простых. Где есть подходящие, оттуда мы их таких ещё мелкими в нашу школу и набираем. Вот эти — первый выпуск. Сюда ещё не все попали — две очень толковых девчонки хотели, но их родители отказали наотрез, и нам их убедить не удалось. Вот тех жаль было терять, а если кто сломается из этих — ну, не дано им, значит, и зачем их тогда мучить?

— Ну, эти-то — уже вряд ли. Да, встречаются такие, и сам таких знавал, но чтобы столько и в одном месте — никогда раньше встречать не доводилось. Я даже и сам жалеть начинаю, что не владею этим вашим языком, на котором вы их учите. Наверное, вы что-то очень интересное им рассказываете, если ради этого они терпят всё эти тяготы. И есть, ты сказал, из простых семей? А внучку к вам никак нельзя? Маленькая она, правда — пять лет.

— Мы берём не всех, и отбор у нас жёсткий, но — присылай, и если она окажется подходящей, то не можно, а нужно. В школе у нас с семи лет учатся, но её же, если будем брать, ещё языку учить надо. Поэтому — присылай, не теряй зря время.

— А есть у вас там такие девчонки, которых вы не взяли, но вот совсем чуть-чуть только и оказались неподходящими, а были бы чуть получше, и вы бы их взяли? Я такую невесту для внука подыскать хочу, но где ж её такую найти? А у вас там — пусть не совсем такие, но почти такие попадаются, мой и почти такой тоже будет рад.

— Сколько лет твоему внуку?

— Да в том-то и дело, что восемь ему уже, девятый идёт. Так что даже если вы и берёте из простых семей…

— Из всяких берём. У нас есть даже бывшие рабы. И есть ускоренная программа для детей постарше — учим не так подробно, как взятых мелкими, но самому основному учим. В этом потоке почти половина из таких. Присылай и внука — опять же, не обещаю, что возьмём, но если возьмём, и он не отсеется в начале учёбы, то выучится и попадёт к тебе с очередным выпуском. И если будет достаточно хорош, то и невесту заполучит не "почти такую", а просто такую, без всяких "почти". Присылай, пусть попытается.

В отличие от римской армии, готовка и кормёжка у наших централизованная — по центуриям. Ну, в стационарном лагере, конечно, потому как в походе её организовать труднее. Это полевые кухни нужны, которых мы пока ещё не тянем, хоть и планируем на светлое будущее. Но в долговременном лагере такой проблемы нет, а заставлять каждую палатку кашеварить на себя по отдельности, как это принято у римлян — какой смысл? У римлян ведь их солдатский паёк пока-что только из зерна и состоит — на хлеб, да на кашу, а об остальном если командование не позаботилось, то бойцы либо сами о себе заботятся мародёрством или покупкой на свои кровные, либо довольствуются теми хлебом и кашей. К полноценному пайковому довольствию служивых римская армия только к имперским временам сподвигнется, когда государство у них перестанет мелочно экономить на всём, включая армейскую тыловую обслугу. Но у Тарквиниев на службе всегда профессионалы были, которых при их жалованьи на хозработы от боевой подготовки отвлекать — было бы идиотизмом. Поэтому и кормёжка в лагерях ЧВК ближе к современной организована — как по пайковому довольствию, так и по обслуживанию. Столовая под открытым небом, разве только навес на случай непогоды можно на столбах натянуть, столики у юнкеров человек на восемь, дабы не тесниться, а пища — ну, на сей раз "музыкальная", то бишь горох, а к нему и мясные порции приличные — уж точно не голодают. На свежие фрукты давно уже не сезон, поэтому вместо них джемы. Вино, конечно, сильно разбавляется водой, ну так оно для того и предназначено — хоть вода и колодезная, но юга ведь, так что просто воду никто не пьёт. Но зато и без ограничений, потому как с такой концентрации и не развезёт, и даже в башку не шибанёт.

Ещё одно наше важное отличие от Рима — дешевизна свинины по сравнению с говядиной. В нашем современном мире этим никого не удивишь, но у римлян ситуёвина обратная — свинина дороже говядины. Свинья-то, конечно, слопает всё, что ей дашь, но в том-то и дело, что античный мир пищевыми отходами не завален, а былые дубовые леса, где свинтусы могут кормиться на вольном выпасе, в Италии в основном сведены, а из тех, что остались, не одним только свиньям те жёлуди предназначены. Катон, например, тот же самый, рабочих волов ими подкармливать советует, а волы для крестьянина уж всяко важнее хавроний. Вот и выходит, что стада свиней римлянам пасти особо-то и негде, так что и держат они их не стадами, а понемногу — так, полакомиться время от времени, а в основном, кто в состоянии себе позволить, налегают на говядину. Хоть коровы и не так плодовиты, и растут медленнее, чем свиньи, зато им одной травы достаточно, так что и с пастбищами для коровьих стад в Италии проблем нет. У нас же дубовых лесов хватает, и для людей из-за неурожаев последних лет собираются сладкие жёлуди каменного дуба, прочих же достаточно и для подкормки волов, и для свинских стад. В этом-то и кроется главный секрет нашего относительного изобилия по мясной части. Далеко ещё, конечно, античным хавроньям по плодовитости и скороспелости до современных пород, но коровы один хрен далеко позади, да и порода не столько сальная, сколько мясная, так что в наших условиях выбор основного источника мяса очевиден, и спасибо римлянам за эту весьма полезную для нас скотину.

— Папа, а что там в рыбацкой деревне случилось? — спросил меня Волний после обеда, — Та самая болезнь, которая и в Бетике?

— Да, досточтимый, что там происходит? — поддержали его две девки, — Говорят, есть умершие от болезни?

— Болезнь, ребята и девчата, именно та, — подтвердил я, — В деревне три десятка человек заболевших. Большинство, хвала богам, больны не опасно, но четверо умерли и ещё двоих выходить вряд ли удастся. Вот что значит несоблюдение карантина.

Я ведь упоминал уже, кажется, о попытках некоторых ушлых купчин избежать карантина и связанных с ним издержек из-за простоя, разгрузившись в любой более-менее подходящей бухте втихаря, минуя кордоны. Если сам товар не криминальный, то на такую контрабанду мы обычно смотрим сквозь пальцы. В смысле, осведомитель-то из ведомства Васькина, конечно, наблюдает и доносит, но обычно никто никого не ловит и не вяжет. По мелочи, когда торгаш сбывает свой товар быстрее, а прибрежное население приобретает его дешевле, потому как без посредников, и всё это в малых масштабах, сильно казну не обделяющих и спекуляции не предполагающих, то и хрен с ними. А контролировать этот нелегальный грузооборот не в пример легче, когда эти контрабандисты-любители не бздят спалиться и не особо озабочены конспирацией, так что и смысла нет крохоборствовать, по таким мелочам кипеж подымая. Точнее, не было до недавнего времени.

Если бы не эта грёбаная эпидемия брюшного тифа, никто бы и не зверствовал. Плевать на эти гроши таможенных сборов, но хрен ли толку от карантина, если его то и дело обходят? Поэтому теперь подход строже, и морские патрули сгоняют купцов в порт, где тем приходится выстаивать на карантине, и им это энтузиазма, конечно, не добавляет. Можно, конечно, понять и торгашей, но нам важнее не допустить эпидемию у нас, а им — расторговаться поскорее, и некоторые готовы ради этого даже крупно рискнуть, хоть риск и велик. Двое таких ухарей, на кораблях которых обнаружились больные, уже повисли высоко и коротко с конфискацией судов и груза, ещё один — без конфискации, но обратно помощник вздёрнутого увёз строгое предупреждение его наследнику, что это — в порядке исключения. Матрос его команды слёг уже в пути, так что умышленного взятия на борт больного не было, поэтому семью купца решили не разорять, но если ещё раз подобным макаром проштрафятся — снисхождения уже не будет. А уж высечены и оштрафованы за саму попытку разгрузиться вне порта десятка полтора незадачливых контрабандистов…

— Торговца опять повесили? — спросил Миликон-мелкий.

— Нет, этот — живой и даже сохранил судно, но получил свою порцию витисов и остался без прибыли за этот рейс, — ответил я, — У него повешен только матрос за сокрытие своей болезни от нанимателя, а у нас — староста деревни за грубое нарушение карантина, повлёкшее за собой вспышку болезни со смертельными исходами. Хотя и односельчане его тоже хороши — всех ведь предупреждали как о путях распространения болезни, так и о важности мытья рук. Но ведь они же у нас умнее всех, соль земли, трудовой народ, а не эти филосовствующие от безделья городские умники — их деды рук не мыли, их отцы рук не мыли, и им это абсолютно незачем. Высекли, конечно, и это дурачьё — после того, как ткнули их носом в трупы, которых могло бы не быть, послушай они городских умников.

— Раньше карали жёстче, — заметил царёныш.

— Да, пока море было спокойнее, и плавали без особой боязни всякие, — пояснил я, — Но теперь, ребята и девчата, уже сезон штормов, и любой выход в море на такой утлой посудине — смертельный риск. И не ради пополнения и без того тугой мошны люди на это идут, а чтобы прокормить семьи, которым не на что больше жить, поэтому и отношение к таким людям у нас немного особое.

— Скорее всего, не обезьяны? — спросила одна из девок.

— Да, с высокой вероятностью — не всем ведь дано образование и воспитание в хороших манерах, а среди обезьян и нормальные люди часто вынуждены маскироваться под таких же, чтобы те считали своими и не заклевали. Поэтому среди простонародья не так легко выявлять подходящих для нас людей по их обычному поведению среди макак, зато вот в таких ситуациях они выделяются даже не намеренно. Тоже хулиганы, конечно, тоже нарушители карантина, но таких хулиганов мы берём на заметку, а когда кончится сезон штормов, наши люди присмотрятся и к их семьям. Кое-кому, глядишь, и зелёные жетоны предложим, и службу получше…

— Во флотилии почтенного Акобала? — сообразил Волний.

— Да, скорее всего. Люди, не боящиеся выйти в сезон штормов на скорлупках, тем более не растеряются на нормальном корабле, когда Море Мрака особо не штормит.

По сигналу гонга центурион-инструктор снова построил юнкеров и погнал их в учебную палатку на занятие по матчасти стрелкового оружия.

— Сегодня, ребята и девчата, вы изучали перед обедом действия в строю фаланги классического греческого типа, — начал я лекцию, — Правда, вместо противника, которого не было, вас "убивал" и "ранил" почтенный Диталкон, — юнкера рассмеялись, — Я надеюсь, все понимают, насколько это лучше, чем словить настоящую стрелу? — учебная центурия снова рассмеялась, — После сегодняшнего занятия вы примерно представляете, как может влипнуть тяжёлая линейная пехота без конницы и легковооружённых стрелков. Ситуация для знающего своё дело командования недопустимая, и будем надеяться, что никто из вас никогда не попадёт в неё на настоящей войне и уж, тем более, не загонит в неё вверенных под его командование людей. Но война — вообще явление ненормальное, и на ней иногда случается всякое. И поэтому ваши учебные задачи иногда имеют такие условия, которых в нормальной ситуации не должно было возникнуть. Принцип тут простой — если вы умеете не теряться в немыслимой передряге и справляться с ней, то нормальную штатную задачу вы выполните играючи. Причины для нештатных ситуаций могут быть разными. Вполне возможна ошибка командования, у которого банально нет времени на раздумья в быстро меняющейся обстановке. С малой вероятностью, но тоже в принципе возможно и прямое предательство, когда вас подставляют под удар сознательно. Наконец, весьма вероятна и неожиданная выходка противника, которой в таких условиях, казалось бы, должен был бы предпринять всё, что угодно, но уж точно не это. Но и у него командуют тоже не боги, а простые смертные, которые тоже могут и ошибиться, и меж собой повздорить — особенно у дикарей с их весьма своеобразным отношением к дисциплине. Даже если мы абсолютно точно просчитаем все решения верховного вождя тех же лузитан, и он отдаст именно те приказы, которых мы от него и ждали, вождь рангом пониже может запросто решить, что ему самому на мессе виднее, наплевать на полученный приказ и поступить по-своему. Так что война, как я вам уже сказал, явление ненормальное, и первой жертвой любой войны становятся мудрые планы командования по её проведению. После чего случается всякое…

— Значит, главное — ни при каких обстоятельствах не допускать отрыва тяжёлой пехоты от конницы и стрелков? — спросил Кайсар.

— Стрелков от конницы и тяжёлой пехоты — тоже, — уточнил я, — Они тоже легко уязвимы для дальнобойного оружия и конницы противника. Необходимость постоянного взаимодействия этих трёх основных видов войск — первый урок, который вам следует для себя извлечь из сегодняшней полевой тренировки. Но вслед за ним напрашивается вдогон и второй — что в идеале основную работу по уничтожению противника должны выполнять стрелки, а задача тяжёлой пехоты — защита своих стрелков в поле от конницы и стрелков противника. Вот о дальнобойном стрелковом оружии мы с вами сегодня и поговорим.

— Кельтские длинные луки? — предположил Мато.

— Столкновение с ними возможно, но в Испании в небольшом числе, а всерьёз они оправдывают себя только при широком массовом применении. Главный недостаток длинного лука — хоть простого деревянного, хоть сложносоставного — это неприцельность стрельбы из него на дальней дистанции. Он растягивается не до глаза, а до уха, и поэтому прицеливание ведётся наугад — представляете, какие нужны выучка и опыт для точного выстрела? Дальнобойный составной лук можно, конечно, сделать и коротким, но тогда он будет непомерно тугим. Стрелков нужны многие сотни, а Геракл — только один, да и тот давно уже никому не служит, а прохлаждается себе на греческом Олимпе, — вся палатка рассмеялась, — Поэтому военно-техническая мысль озадачилась механизацией натяжения и спуска тугого дальнобойного лука. И в результате на свет появился греческий гастрафет. Изобретён он вместе с тяжёлой станковой аркобаллистой и представляет из себя её лёгкий ручной вариант, — по моему знаку опцион развернул большой матерчатый свёрток и подал мне новенький экземпляр обсуждаемого оружия, изготовленный в прошлом году на заказ греческим оружейником, — Изобретены они лет двести назад, и скорее всего, это событие произошло в Сиракузах по заказу тирана Дионисия Старшего. Как видите, в основе это длинный и тугой составной лук, закреплённый на ложе с механизмом натяжения и спуска, — я упёр подвижный затвор агрегата в землю и налёг сверху брюхом, взводя тетиву, после её фиксации вернул затвор в переднее положение, опцион подал мне болт, я его аккуратно уложил в желобок и прицелился в серединку окованного листовой бронзой греческого же гоплона, который болт при выстреле прошил по самое оперение, увязнув затем в мешке с песком, — Как видите, ребята и девчата, эта штука совмещает в себе силу длинного и очень тугого составного лука с прицельностью, ещё лучшей, чем у короткого — и направление тут есть, и целиться можно спокойно, не напрягаясь. Скорострельность, правда, ощутимо ниже, но это компенсируется дальностью и точностью стрельбы. Пращников и обычных лучников противника можно выбивать практически безнаказанно, а уж плотную фалангу тяжёлой пехоты — вообще расстреливать как на тренировочном стрельбище.

Опцион тем временем высвободил болт из мешка с песком и пустил пробитый насквозь гоплон по рядам юнкеров, дабы разглядели сблизи, да пощупали, и народец при этом реально впечатлился и выпал в осадок, живо представляя себе за этим гоплоном свои собственные тушки и их весьма незавидную судьбу при таком раскладе.

— Это же смерть для любой фаланги, досточтимый, и от неё не спасёт никакая "черепаха", — резюмировал всеобщее впечатление Миликон-мелкий, — Пельтасты тоже не спасут, а только зря полягут. Разве только конницей таких стрелков атаковать, но если их прикрывает своя тяжёлая пехота, то зря погибнет и конница.

— Всё верно, ребята и девчата, — подтвердил я, — Именно так и обстояло бы дело, если бы этих гастрафетов было много. Но на самом деле ими вооружаются лишь единицы, поскольку оружие это чрезвычайно дорогое. Во-первых, очень дорог и сам лук. Составной лук, даже короткий, скифского типа, стоит пяти неплохих мечей, а длинный уж точно не дешевле, а наверняка дороже — шести, если не всех семи. Недёшев, сами понимаете, и его механизм, такой же сложный и трудоёмкий, как и механизм осадных баллист и катапульт. Поэтому и нет ни в одной из греческих армий ни сотен гастрафетчиков, ни даже десятков, благодаря чему тяжёлая пехота так и остаётся основным видом греко-римских войск, а от плотных построений никто и не думает отказываться. Кого-то, конечно, убьют, попав ему в не защищённое щитом или доспехом место, кого-то ранят, но основная масса преодолеет дистанцию обстрела и вступит в рукопашный бой, в котором и покажет все преимущества своего плотного строя.

— Досточтимый! А железный лук зачем никто не был сделать? — спросил парень из ускоренного школьного выпуска.

— Мысль в целом дельная, — одобрил я, — Как вы знаете, наши испанские мечи и фалькаты проверяются на упругость изгибом, и будь изгиб лука при стрельбе точно таким же, как и у меча при его испытаниях, такой железный лук и стоил бы только одного меча, ну двух самое большее, а не пяти. Представляете, насколько это удешевило бы гастрафет? Проблема в том, что изгиб лука — значительно больше, чем у меча, так что меч при таком изгибе хоть и тоже спружинит, насколько сможет, но полностью не распрямится. Поэтому никто в странах по берегам Лужи и не делает железных луков.

— В Индии, вроде бы, — припомнил Волний.

— Да, в Индии такие есть. Но это уже не кричное железо, а настоящая тигельная сталь вроде лаконской. Как ценится лаконская сталь, знаете? На вес серебра, если кто-то ещё не слыхал. И как производитель, я вам свидетельствую, что это — справедливая цена. Если по той лаконской технологии её делать, она и для меня серебряной оборачивается. У вас же была экскурсия на мою оссонобскую мануфактуру? Вот точно так же и в Лаконике их знаменитая тигельная сталь выплавляется, и в Индии — то же самое. Но для индийского крестьянина половину урожая в виде налогов отдать — нормальное явление, так что раджи тамошние по нашим меркам сказочно богаты. Поэтому вооружить своих лучших воинов дорогим, зато высококачественным оружием им легче, чем правителям Средиземноморья. Но, как мы с вами знаем по результатам сражения на Гидаспе, даже у царя Пора, одного из сильнейших правителей в долине Инда, не оказалось этого сверхоружия в достаточном числе, чтобы остановить и расстрелять наступающую армию Александра. Ехал себе грека через рéку, а остановить его на ней оказалось и некому, — юнкера рассмеялись, — Десятки таких лучников-бронебойщиков у крупных раджей вполне могли быть, но многих сотен, которых хватило бы, скорее всего, на обескровливание лучшей части войска Александра, не нашлось ни у кого, даже у самого Пора. О том, что на моей лакобрижской мануфактуре такая же тигельная сталь выплавляется уже по другой технологии и выходит многократно дешевле, грекам с римлянами знать ни к чему. Я её вообще на Острова намерен перенести, чтобы и слухи даже не разносились. Обойдутся римляне без оружия из тигельной стали, включая и удешевлённые в пару-тройку раз гастрафеты. Но, как я вам уже сказал, дело не только в пружинной дуге — эта проблема, если задаться такой целью, как раз решаемая. У гастрафета ещё и сложный механизм. Вот был бы он попроще…

По моему знаку опцион забрал у меня из рук гастрафет и завернул его обратно в мешковину, а затем развернул другой свёрток и подал мне арбалет с "козьей ногой" и наглядный макет спускового механизма с классическим средневековым "орехом".

— Вот, ребята и девчата, оружие схожего с гастрафетом типа, но у него механизм устроен гораздо проще, — я пустил по рядам макет, — Именно поэтому он внедрению здесь, в Испании, и не подлежит. Слишком просто и слишком легко для оружейников греческого и римского мира. Наши заморские колонии — другое дело, и произвожу я его, как и многое другое, исключительно для них. Инструмент для взвода тетивы, как видите, отдельный, — я показал им "козью ногу", — Форма его достаточно причудливая, так что сходу до неё и не додумаешься, но по сути дела это обыкновенный рычаг — за счёт проигрыша в расстоянии мы с вами во столько же раз выигрываем в силе. А делается это вот так, — я упёр стремя в землю, прижал его ступнёй, зацепил крючьями "козьей ноги" тетиву, а длинными лапами — упоры на самом арбалете, после чего потянул за рычаг, взводя тетиву до её зацепления с зубьями зафиксированного спусковым рычагом "ореха", — Стрельба ведётся точно так же, как и из гастрафета, — я принял у опциона болт, вложил его в желобок ложи, прицелился в уже уложенный на место гоплон и показательно его продырявил, прижав рычаг к ложе.

— Пружинная дуга стальная? — заметил Миликон-мелкий.

— Да, тигельная сталь. А на ложу намеренно пущено дерево ценных пород, хотя по делу вполне сгодилось бы и обычное, да и всё исполнение в целом с притязаниями на роскошь. Цену стали лаконского типа знают, а кто не знает — может легко узнать на моей оссонобской мануфактуре, ну так и всё остальное тоже под стать. Пока этих изделий мало, их и воспринимают соответственно — как разновидность хорошо известного, но уж очень дорогого гастрафета, которому не судьба стать массовым оружием, влияющим на исходы сражений и войн. А эти единичные экземпляры — мало ли, чего может заблагорассудиться богатому чудаку вроде меня при моих деньгах и возможностях? — молодняк рассмеялся.

— А между тем, ребята и девчата, по своей технической сути это не что иное, как ОБЫКНОВЕННЫЙ арбалет из более поздней эпохи, которая в НАШЕЙ реальности была после падения Империи и упадка Тёмных веков. В крупных армиях того времени стрелков из такого оружия бывали и сотни, и даже тысячи. В Лакобриге, например, я вполне мог бы производить их многими сотнями в год, да ещё и по смехотворной для составных луков и тех же гастрафетов цене. Но зачем же мне сходить с ума и НАСТОЛЬКО палиться перед римлянами? Увидев отряды в десятки арбалетчиков, не говоря уже о сотнях, они поймут, что у нас найден способ сделать такое оружие достаточно дешёвым, и вот тогда они им уж точно заинтересуются. А им разве откажешь? Вооружать же римских стрелков арбалетами и тем самым усиливать будущую Империю и надолго продлевать время её существования — уж всяко не в интересах наших с вами потомков. Вот и приходится мне поэтому здесь, в Испании, быть как та собака на сене — ни себе, ни людям, — молодняк снова рассмеялся.

— Значит, после Тёмных веков тигельную сталь уже научатся получать дёшево? — сделал вывод Кайсар.

— Нет, до этого и тогда будет ещё далеко. Более того, в Европе, где арбалет как раз и станет массовым оружием, тигельную плавку за Тёмные века успеют вообще забыть и будут иметь только кричное железо, полученное сыродутным способом без его плавки. Как вы знаете, и из кричного железа можно получить хорошо пружинящую полосу путём её холодной ковки уже после закалки. Вам не нужно объяснять, какой это труд кузнеца, и как он сказывается на цене изделия — разница в цене между хорошим мечом и плохим вам хорошо известна. Но главное даже не это, а высокая доля брака пружин из этого кричного железа. Вся беда в шлаке, который остаётся в нём даже после проковки крицы. Крупные куски кузнец из металла выколотит, мелкие — какие заметит, те выколотит, а каких он не заметит, те раздробятся при ковке и останутся в металле инородными неметаллическими включениями величиной с песчинку, но этих песчинок будет много, и каждая из них — это слабое место в готовом изделии. Поэтому в Тёмные века и не будет арбалетов с железной дугой, а будут только с деревянной — слабенькие, не сильнее лука, натягиваемые вручную. Всё их преимущество перед деревянным же луком будет только в прицельности стрельбы. Позже дуги начнут делать роговыми, и такой арбалет станет уже мощным оружием. Он уже неплох, и стальной лучше его только тем, что он долговечнее и не боится сырости, а значит, удобнее в использовании. Просто из тех сыродутных криц не наковать хороших стальных дуг по приемлемой цене. Их время наступит позже, когда кричное железо будут получать уже в штукофенах вроде тех, что у меня в Лакобриге. В них получается такая же крица с такими же неравномерными свойствами металла, зато шлак в них расплавляется и стекает вниз, так что остаются его в металле буквально капли, которым некуда оказалось стечь, а вслед за шлаком плавится и тоже стекает вниз непригодный для ковки хрупкий чугун, который наши металлурги называют "свиным железом". Именно это и позволяет выковывать из штукофенных криц изделия уже гораздо лучшего качества по приемлемой цене. Вот, даже арбалетные дуги ковать в конце концов наловчатся.

— Без штукофен хороший дуга не будут сделать? — спросил тот самый парень из ускоренного выпуска.

— Стальную не сделают, — подтвердил я, — Разве только случайно получится одна из доброго десятка заготовок — кто же станет этим заморачиваться ради такого мизерного полезного результата? Но, как я уже сказал, можно сделать роговые дуги, и если потерпят неудачу с железными, то роговые критские луки могут натолкнуть их на эту идею. Зачем это нам? Поэтому я и не хочу, чтобы у них возникла даже сама мысль о том, что дешёвый и массовый арбалет вообще ВОЗМОЖЕН. Обходились же они без него как-то до сих пор? Вот и впредь как-нибудь обойдутся. Так что не будет и у нас здесь отрядов арбалетчиков, а будут только за океаном, где их не увидит ни один грек и ни один римлянин. Вы из них постреляете, будут изучать и стрелять из них и ваши младшие товарищи, когда придёт их время, но здешняя армия в ближайшие столетия их не увидит. Вот есть в ней уже роговые луки критского типа, и достаточно. Вы ведь из них уже стреляли?

— Отличная штука, досточтимый! — одобрила пацанва, — Лучше лузитанских!

— Вам может и лучше, а нам каково?! — заныли девки, — Тугие же, растягивать их тяжело! Как нам из таких стрелять?

— Но ведь стреляете же?

— Тяжело, — пожаловалась одна из бывших "гречанок", — Ребята же сильнее нас, и им легче, а нам — труднее. Один выстрел ещё получается, а на втором уже руки дрожат, и попасть почти невозможно. А на третий раз некоторые и растянуть-то уже этот лук не в состоянии. Несправедливо же, досточтимый!

— А кто от вас требует соревноваться с парнями? Конечно, они сильнее, ну так им и засчитывается их средний результат, а для вас — лучший. Поймите сами, девчата, вы имеете дело с настоящим боевым оружием, и ухудшать его, ослабляя специально для вас, никто не будет. Стрела должна пробивать лёгкий доспех хотя бы сблизи, а для этого лук должен быть тугим. Если когда-нибудь вам придётся в жизни стрелять не по мишени, а по настоящему противнику, то убейте каждая хотя бы по одному, и пусть только попробует тогда кто из мужиков убить меньше, чем троих, — юнкера рассмеялись, — Вы же попадаете в мишень первым выстрелом, пока ещё не устали? Вот и прекрасно. Это — больше, чем от вас будет ожидать любой, не знающий вас.

— То есть от нас на самом деле требуется суметь подать пример тем, кто сделает основную работу? — въехала другая из девок.

— Именно, — подтвердил я, — Но пример должен быть добротным, а не халтурной показухой, на которую умный человек не поведётся. Поэтому и ваша подготовка должна быть настоящей, а не театральным фиглярством. Наоборот, глядя на вас и сравнивая этих обезьян-показушниц с вами, люди должны проникаться презрением к ним.

— Это мы сумеем, досточтимый. Но с оружием, не требующим настоящей силы, как у мужчин, толку от нас было бы гораздо больше.

— Ну так вам же выданы мечи облегчённого образца как раз по вашей силе.

— Да, и с ними нам обращаться гораздо ловчее, чем с солдатскими. Но я имею в виду не только их, но и стреляющее оружие.

— Это я понял. Но и арбалет ведь — тоже боевой, и даже рычагом взвести его не так-то легко, так что и с ними вам вряд ли удастся состязаться с парнями на равных.

— А с ДРУГИМ оружием? — на давешней экскурсии в Лакобриге со стрельбой из огнестрела были не все из присутствующих, но эта как раз была и стреляла, — Здесь о нём МОЖНО говорить?

— Здесь — уже можно. Здесь вы все будете изучать его и стрелять из него, но не сейчас, а позже — всему, ребята и девчата, своё время. Пока-что, для начала — изучите и освойте на хорошем уровне то оружие, которым пользуется окружающий вас мир…

Только успел на перемене перекурить, как и там они меня обступили, и я дал отмашку центуриону, чтобы не разгонял молодняк — явно ведь с какими-то вопросами по учёбе. У меня на их месте точно назрел бы не один, а скорее всего, даже и не два. Так оно примерно и оказалось.

— Досточтимый, Волний был рассказать нам, что ты и твой друзья были служить с арбалет, когда были простой солдат, — сообщил тот парень из ускоренного выпуска, — Он был такой, как этот?

— Ну, не сразу. Сначала у нас были вообще слабенькие деревянные самоделки. Что смогли сделать себе собственными руками из подручных материалов, то и сделали. Но ни у кого в Гадесе не было и этого, а лучников не хватало, и Тарквинии наняли нас на службу даже с такой грубятиной. Потом, когда появилась возможность заказать хорошему оружейнику новые, то заказали уже вот такие. Правда, тоже ещё не сразу в таком виде — сперва с деревянными дугами, но уже посильнее и с бронзовым механизмом и рычагом.

— А на первых и они были деревянными? — поразилась бывшая "гречанка".

— Естественно. Где бы мы с самого начала взяли металлические? Но конечно, и механизм был другой — на сколько выстрелов хватило бы деревянного "ореха"? Вместо него был штырь, который при нажатии на него спусковым рычагом сталкивал тетиву с упора, — я нацарапал кинжалом на земле схему устройства наших самодельных агрегатов, — Взводили тетиву, конечно, руками, встав ногами на дугу у ложи — разве сделаешь такой рычаг для натяжения из дерева? Поэтому, конечно, и мощь у оружия была не та — иначе пупки бы себе надорвали в первом же хорошем бою. Собственно, такими и были первые арбалеты в той НАШЕЙ реальности во времена упадка Рима и Тёмных веков. Как деньги появились, и до оружейника добрались — заказали себе уже нормальные из более поздней эпохи. Потом уже и дуги для них новые заказали…

— Стальной дуга откуда были взять? — спросил парень, — Ты сам был сказать, что без тигельный плавка или штукофен железо плохой.

— Да не стальные, конечно, а бронзовые. Ты прав, где бы мы тогда взяли сталь? Из пружинной бронзы. Как драгоценная чёрная, только немного другая. Как и та, она тоже закаливается и тоже пружинит, только не чернеет, и драгоценных самоцветов для неё не нужно, поэтому и не такая дорогая. Сначала новые мечи и кинжалы себе из неё заказали, потом и новые дуги для арбалетов. Пружины из неё даже лучше стальных, да только её в секрете надо держать, поэтому теперь из стали пружины делаем, чтобы посторонним этой бронзой глаза не мозолить…

Следующее занятие было по биоэнергетике. И пожалуй, это даже хорошо, что в школе я успел преподать им только основной базовый курс, потому как мои собственные наработки — это уже высший пилотаж, который тем более не для посторонних.

— Итак, ребята и девчата, для начала, как и всегда, разомнёмся. Все помнят, как это делается? Разгоняем потоки, раскачиваем эфирку, ребята лапают эфирными руками девчат, а девчата такими же эфирными руками отбиваются от их шаловливых рук, — вся палатка рассмеялась, — Так, вижу, форму восстановили. В выпускном классе школы мы с вами уже занимались немного и телекинезом, и частичной невесомостью, но получалось не у всех. И тем, у кого не получалось, было особенно обидно — ведь по ощущениям-то эффект есть, ещё совсем немножко поднажать, и оно свершится…

— Точно, досточтимый! — загалдел молодняк, — Ещё как обидно! Особенно с этой левитацией! Кажется, вот ещё чуть-чуть — и взлетишь, а оно не выходит.

— Всё верно, ребята и девчата. Если состояние постороннего предмета ощутить трудно, а его готовность сдвинуться "на глазок" можно списать и на обман зрения, то уж свой собственный вес вы ощущаете вполне достоверно, и все изменения в этом ощущении замечаете отчётливо. И сразу же вспоминаются легенды о летающих на метле, а иногда и без метлы колдуньях, а кому-то — и семейные предания о каком-то из его предков…

— И становится очень обидно, досточтимый, — проговорила девка из основного потока, но отобранная Аглеей "из ведьм", прабабке которой не только семейная легенда, но и молва среди односельчан приписывала случаи спонтанной левитации.

— К сожалению, ребята и девчата, для такого уровня этих способностей нужны особые врождённые задатки, которые встречаются крайне редко, а по наследству хоть и передаются, но не в полной мере. И если они недостаточны, как это обычно и бывает, то как раз вот это "чуть-чуть" и оказывается непреодолимым препятствием. Но ощущения в малой степени вы улавливали все, пускай и кратковременно, и вам не нужно объяснять, какие преимущества могло бы дать усиление этих способностей. Пусть даже и не полная левитация, пусть хотя бы частичная невесомость, облегчающая ходьбу и бег — представьте себе, как это облегчило бы вам жизнь на том же самом марш-броске, например, — судя по их галдежу, они и представили, и оценили, — Но, как вы сами убедились на занятиях, эта задача уж точно не из лёгких. Даже самых способным из вас приходилось поднапрячься. А главное, при перенапряжении кого-то прошибало на кашель, кого-то даже на насморк, а у кого-то ещё и болела голова, а в тяжёлых случаях у кого-то появлялся и характерный металлический привкус во рту, и тогда я заставлял вас прекратить упражнение. Это очень опасные признаки, до которых доводить ситуацию нельзя, но развиваться-то ведь нам всё равно надо, а значит, надо как-то преодолеть этот барьер. Но на всякую опасность есть и своя техника безопасности, и вот о ней как раз мы с вами сегодня и поговорим. А чтобы было понятнее, о чём пойдёт речь, вспомним математику. Почтенная Юлия рассказывала вам о сумме векторов? Давайте-ка мы с вами поделим круг на три равных угла, а по их линиям приложим силы одинаковой величины — без разницы, сходящиеся они будут или расходящиеся. Допустим, они сходящиеся, — я изобразил мелом на доске схему, — Ну так и чему будет равняться их векторная сумма или равнодействующая?

— Нулю, досточтимый, — ответил Миликон-мелкий.

— Правильно, нулю. Они взаимокомпенсируют друг друга и обнуляют общий результат. Вот как раз этим способом мы с вами и будем обнулять нежелательные для нас побочные электромагнитные эффекты…

3. Вольфрам

— Турдетаны считают дикарями нас, лузитан и веттонов, и я знаю, за что, и я не могу сказать, что такое мнение о нас несправедливо, — признал Минур, мой не столь уж и давний вольноотпущенник, а ныне — преуспевающий лузитанский купец, вернувшийся из третьего уже по счёту торгового вояжа на север, — Водится за нами, конечно, и жадность до чужого добра, и безалаберность, и нежелание работать больше, чем это необходимо. Я сам ещё до того, как ты освободил меня, досточтимый, мечтал вернуться в родное племя, но зажить в нём так, как живут турдетаны здесь. Но когда Грат рассказал мне, что вышло из этой затеи у него, я сразу же понял, что и меня там ждало бы то же самое. Ну и зачем мне такая родина и такие соплеменники, которые и сами по-человечески жить не могут, и другим не дают? Поэтому я и остался здесь — незачем моей семье жить среди всего этого дурачья и страдать от него, как пострадали Грат и его жена. Пусть лучше узнают от меня то, что я вижу в своих торговых поездках туда. Ничего хорошего, конечно, если судить по здешним благополучным меркам. Да, дикари дикарями. Но всё-же, досточтимый, видел бы ты тех, кого называем дикарями МЫ, этих северных галлеков с астурами, не говоря уже о совсем диких кантабрах! Вот те — всем дикарям дикари!

— Ну, ваших послушай, так они там прямо живут в пещерах и едят человеческое мясо? — хмыкнул я.

— Водится за нашими и сильно преувеличить то, что сами услыхали от других, — ухмыльнулся лузитан, — На самом деле, конечно, в пещерах не живут даже кантабры — у них там только святилища, где они молятся и приносят жертвы своим богам, а людоедство — ну, могут отведать сердце убитого прославленного врага, чтобы заполучить для себя его храбрость, но питаться человеческим мясом — выдумки это. Встречал я у галлеков одного торговца-кантабра с несколькими его соплеменниками — ну, очень дикие они, конечно, но от самих галлеков отличаются не сильно. Люди как люди, дикари как дикари, но разницу с нами ты, досточтимый, увидел бы сразу же.

— Правда, что ходят в шкурах?

— Ну, не в одних только шкурах, но носят и их — примерно как наши зимой. Там у них холоднее, чем у нас, и я там тоже накидывал шкуру поверх туники, а иначе холодно. Днём, если под солнцем — ещё нормально, а под вечер — уже ощущается, да и днём-то — ну сколько их было солнечных в это лето? Так что там без шкур нельзя, и вовсе не эти шкуры делают их дикарями. Там жизнь совсем другая, а от этого и люди другие. Хотя, Грат ведь рассказывал и тебе, как живут наши за Тагом, а у галлеков, считай, всё это примерно так же, только ещё хлеще…

Я ведь рассказывал уже о Грате, моём более давнем вольноотпущеннике тоже из лузитан? Тот куда большим патриотом оказался, чем Минур, и когда получил от меня свободу, на родину лыжи навострил, да только, как я и предупреждал его, не ко двору там пришлась его "испорченность турдетанами". У дикарей ведь как? Если ты не вождь и не авторитетный старейшина, то будь как все и не выпендривайся, а если высунешься не по чину и вздумаешь шибко умного включить, то и неприятностей за это огребёшь по самое "не балуйся". Грат испытал это на себе в полной мере, после чего распрощался со своим былым патриотизмом раз и навсегда, что и продемонстрировал наглядно при отражении набега бывших дражайших соплеменничков. У дикарей, млять, с их гипертрофированной традиционностью, прямо врождённый талант незаслуженно обижать и тем самым делать своими врагами самых толковых из своих же. Ну и вот кто им доктор после этого?

— Набег на соседей устроить, чтобы пограбить и среди своих отличиться, любят не меньше лузитан. Причины те же самые — молодёжи много, и всем хочется достатка и авторитета, а разве наживёшь их крестьянским трудом на тощей каменистой земле? Так что если под набег попал, ограбят подчистую. Но торговлю они уважают и если по дороге купца встретят, то обычно не трогают, если старых счётов именно к нему не имеют. Меня как-то раз на тропе идущая в набег банда нагнала, сплошь горячая молодёжь, которая на что угодно сгоряча способна, и я уж не знал, чего ожидать, когда они путь мне заступили. Ведь никого с ними из старших, сами себе вожди, и что им сдуру заблагорассудится, то и отчебучат. Но спросили только, кто такой, откуда, куда направляюсь и что продавать везу, да и поехали дальше, ничего не отобрав. Хотя, наверное, помогло то, что я у галлеков уже не первый раз торгую, и обо мне наслышаны, а считаюсь я у них не северным лузитаном, с которыми у них постояннвя грызня, а из ликутовских — как раз до их земель меня люди Ликута сопровождали, которых он мне в охрану выделил. Ну и ещё то, что как я обещал им в прошлый раз, так и вышло — цены на эти блестящие камешки не снизились, так что у их торговцев претензий ко мне не было…

Минур говорил о бериллах, которые возил для меня из Галисии. Я ведь в своё время рассказывал уже о бериллиевой бронзе? Та драгоценная чёрная, которая по весу в разы дороже золота — как раз она и есть, только ещё с примесью железа, придающей ей характерный сероватый отлив и черноту при потускнении. Берётся же в ней эта железная примесь из ярко-синих аквамаринов, дороже которых из всех бериллов только изумруды. Ну, это если о прозрачных самоцветах ювелирного качества говорить, которые как раз в ту чёрную бронзу и положено толочь по устоявшемуся канону. На самом деле это на хрен не нужно, потому как ничуть не худшую черноту при тех же остальных свойствах сплава дают и непрозрачные поделочные аквамарины, лишь бы синева была поярче, а ценятся они такие во много раз дешевле ювелирных самоцветов, и кто об этом знает, но язык за зубами держать умеет — может на производстве чёрной бронзы весьма нехилую теневую экономику в свою пользу наладить. Собственно, так оно и делается, в чём и мне довелось поучаствовать по стечению обстоятельств — до сих пор те приныканные аквамаринчики в сейфе на чёрный день лежат, гы-гы! Ещё смешнее то, что и от железных опилок черноту эту фирменную получить можно, и вообще от железной окалины, которую хоть жопой в любой кузнице жри, и тогда для выплавки этой драгоценной чёрной бронзы вообще какие угодно бериллы сгодятся. Но до этого никто ещё в античном мире не допетрил, а делянка эта — Тарквиниев, моих нанимателей, и если кто им этот бизнес испортить вознамерится, то уж всяко не я. Мне для моих надобностей не эта драгоценная чёрная бронза нужна, а просто бериллиевая, на которую мне как раз и нужны бериллы — не самоцветы, конечно, потому как смешно на бронзу драгоценности переводить, а самые обыкновенные бериллы ни разу не ювелирного качества.

Технически-то главный секрет, от которого мы с Серёгой в своё время в осадок выпали — заслуга неизвестных нам античных металлургов, нащупавших свою гениальную технологию ещё в незапамятные времена. Тут ведь сложность в чём? В том, что бериллий возгоняется при восстановлении из окисла, и если сыпать толчёные в порошок бериллы в расплавленную медь, то уйдёт он в испарения практически весь, только отравляя ими безо всякой пользы металлургов, а в сплав его попадёт ноль целых, хрен десятых. Мы бы и не помышляли о бериллиевой бронзе, если бы сами хроноаборигены не придумали задолго до нас простое и элегантное решение — заливать порошок берилла расплавленной медью сверху, в результате чего возгоняющийся бериллий растворяется в ней, что от него как раз и требуется. Просто они это сделали с синими самоцветами и продолжали применять их ради точного воспроизведения всех условий удачного эксперимента, ещё и воспринятых по своей античной малограмотности в религиозно зашоренном свете, но это их античные заморочки, а мы не священнодействуем, мы просто нужный нам металл получаем, только аккуратно это делаем, дабы перед посторонними не палиться. По настоянию ещё старика Волния, ныне покойного, я перенёс это производство на Азоры, куда и отправляю теперь нужные для него медь и бериллы. Ну, крупные хорошие кристаллы, которые в порошок толочь жалко, я камнерезам на их поделки оставляю, а вот мелочь и некондицию, которой больше всего, а стоит она гроши — всю на Азоры. Возит же мне её как раз Минур, потому как единственное известное Серёге месторождение в Галисии находится, а она на севере полуострова, да ещё и само месторождение вдали от моря…

Пружины-то у меня, как я уже упоминал, давно уже в основном стальные, но на самые ответственные вроде часовых и прочих приборных бериллиевая бронза считается и в нашем современном мире с его высококачественными сталями предпочтительной. А уж на подшипники скольжения, без которых, за неимением подшипников качения, у меня ни один серьёзный механизм не обходится, никто ещё лучшего материала не придумал, чем бериллиевая бронза. Самое лучшее скольжение при самом мизерном износе.

— Сколько ты привёз этих камней? — спрашиваю лузитана.

— В этот раз шесть возов, досточтимый — там же знали, что я приеду за камнями, так что заранее для меня груз приготовили.

— Шесть возов мелкой щебёнки?! — ужаснулся Велтур, которому Фабриций все свои оссонобские дела перепоручил, включая и сортировку бериллов на цвет, дабы синие аквамарины не попадали на Азоры вне тарквиниевского контроля, что было поручено ему ещё покойным Волнием.

— Щебёнки только четыре с половиной воза, досточтимый, — уточнил Минур, — А остальные полтора — хороший отборный крупняк.

— Всего-то навсего четыре с половиной воза! — страдальчески хмыкнул шурин.

— Да не пугайся ты так, — успокоил я его, — Фабриций последние разы тоже не сам проверял, а паре слуг поручал. Кажется, они оба среди тех, которых он оставил тебе — спроси, кто этим занимался, им и поручишь. Ну, один раз поработаешь немного вместе с ними — и чтобы понимать, в чём там суть, и просто для порядка. А так — они оба давно уж с моими сработались и своё дело знают.

Смысл всех этих мер по контролю над бериллами сводился для Тарквиниев к тому, чтобы сохранить свою монополию и монопольные цены на чёрную бронзу, для чего нужно было сохранить в тайне от Средиземноморья и нашу бериллиевую, по свойствам ничем не худшую. Как я уже упоминал, покойный глава клана вообще запретил бы мне её производство, если бы мне не удалось убедительно обосновать нужду в ней, и в качестве компромиссной меры было решено, что производить я её буду исключительно за океаном, и в Испании готовому сплаву делать абсолютно нечего. Чёрная же бронза, на выплавку которой идут синие аквамарины, будет по-прежнему выплавляться в Испании, за океаном же её производство строжайше запрещалось во избежание сбивающей цены контрабанды. Вот как раз в обеспечение этого запрета и предназначался контроль над поставляемыми в колонии бериллами, среди которых не должно было быть синих аквамаринов. Если что-то хотя бы казалось Фабрицию или назначенным им контролёрам достаточно синеватым для подозрений на аквамарин, сомнительный камешек из поставляемой партии изымался без малейших споров, и немало среди изъятых было таких, которые вполне заслуживали бы и апелляции, но какой в ней смысл, когда для отправки на Азоры остаётся достаточно? Что я, не знаю, как Фабриций загружен, чтобы ещё и этим его грузить? Теперь вот этот груз и на Велтура свалился, и не стану я перегружать этим шурина без крайней необходимости. Пока сошлись на том, что спорные камешки откладываются в отдельное хранилище, где и накапливаются до того количества, по которому уже появится смысл решать вопрос. Тем более, что запрет касается только промышленных аквамаринов и не распространяется на обработанные драгоценные самоцветы в готовых ювелирных изделиях, которые заведомо не пойдут на металлургию чёрной бронзы. Ну так и из-за чего тут тогда копья ломать?

— Тропы там такие, что не везде по ним на возах проедешь, особенно с тяжёлым грузом, — пожаловался лузитан, — Когда я расторговался и загрузился этими камнями, то и сам понял, что кружным путём через факторию финикийцев мне их сюда не довезти.

— Прямой дороги от Понферрады, где это месторождение бериллов, до Миньо, где эта фактория фиников, и у римлян в имперские времена не было, — пояснил мне Серёга по-русски, — Были две окружных, но обе — слишком большой крюк. Есть только шоссе уже современной постройки с такими мостами и тоннелями, что нехрен даже мечтать о таком, а по нынешнему бездорожью там в натуре хрен проедешь.

— И как ты выкрутился? — спрашиваю купца.

— Да подумал я на досуге, ну и послал возы с этими камнями с помощником тем же путём, которым и прибыл туда, а к фактории в Миний отправился налегке.

— И не побоялся доверить ценный груз помощнику? — удивился Велтур.

— Да кому он такой нужен? — хмыкнул Минур, — Сюда ведь эти камни попадают так же, как и в Бетику — если ценный самоцвет врос в эти никчемные так, что дикари его повредить при выемке боятся, то прямо так всем куском и продают, чтобы извлекал его из этого куска уже опытный ювелир. Но я в торговлю самоцветами не лезу — попробовал бы только! Там всё схвачено и поделено задолго до меня, и сунувшего туда свой нос чужака там же и закопают. Меня потому и не трогают, что закупаюсь я вместе с ними и у них на глазах — что их не заинтересовало, то я и беру. Тот, кто сворует у меня часть этих камней — кому он их продаст, если и у меня их покупает только бывший хозяин, а кроме него они никому больше и не нужны? Разве только большой кусок, годный на хорошую поделку, ну так с ним тогда и мороки с незаметной кражей и тайным провозом больше, а много ли выручишь за него у небогатого камнереза? Если что-то по мелочи и украли, то я особой разницы не увидел. Вот на пути в Миний хуже всего пришлось. Туда ведь какую-то часть самоцветов тоже везут, а это разве мои камни? Это товар ценный и компактный, нужный многим, так что и продать его легко за хорошие деньги. Поэтому вся тропа туда поделена между разбойными шайками, и если крупная шайка возьмёт плату за проход, то она же на нём и защитит от всех прочих, а вот где мелкие шайки то и дело меняются, там плохи дела — никакого нет сладу с этим непутёвым сбродом. От одних откупишься, через поворот уже другие — и тем плати, и этим, если драться не готов.

— И как купцы проходят такие места? — спросил Серёга.

— А вот так и проходят. Сбиваются в караван побольше, чтобы вместе посильнее быть, и от сильной шайки откупаются, а от слабой — отбиваются. Хуже всего бывает, если ошибёшься и недооценишь очередной сброд, примешь их за никчемную шелупонь, а они серьёзной бандой окажутся — одна такая здорово нас потрепала, едва отбились. Я тогда в той стычке двух человек потерял — откупиться вышло бы дешевле. Да только ведь такой сброд, что уверенности не было, удовольствуются ли они откупом или всё взять захотят…

— Но до Миния ты всё-таки добрался? — поинтересовался я.

— Ты просил — я сделал, — ответил лузитан, — Тяжело было на горных тропах, где вьючные ослы могут двигаться только гуськом, и если какой-то заупрямится, то обойти его не везде и возможно, а нападения при этом ожидаешь за каждым поворотом. Когда мы миновали эти теснины, путь по долине вдоль реки стал гораздо легче и безопаснее. Хоть и живут там такие же галлеки, как и по всей стране, но тамошние пользу от торговли видят на собственном достатке и понимают её хорошо. Во всех низовьях реки добывается олово — самородного в россыпях, правда, уже совсем мало осталось, в основном всё выбрано, но чёрного оловянного камня ещё достаточно, и олово выплавляется почти в каждой деревне. Если бы я ехал туда за оловом, я мог бы загрузиться им уже в тех деревнях, не доезжая до финикийской фактории, но какой смысл? Через всю страну его по суше на вьючных ослах везти — не дешевле бы оно вышло, чем от финикийцев, а дороже.

— Образцы! — простонал геолог, — Ну неужто так трудно было привезти образцы! — тон его был настолько страдальческим, что мы с моим вольноотпущенником прыснули в кулаки, а глядя на нас и поняв, ухмыльнулся и Велтур.

— Обижаешь, почтенный! — хмыкнул торговец, когда отсмеялся, — Когда бывший хозяин меня о чём-то просит — я делаю всё, что могу, — достаёт мешочек, высыпает на стол куски минералов, и Серёга при виде их издаёт такой торжествующий вопль, будто только что сам обнаружил месторождение среди гор, отчего мы снова похохатываем.

— Оно! Оно самое! — он лучился таким неподдельным счастьем, что мы ржём в полный голос, — И самородное олово, и касситерит! И финикийцы не обыскали?

— А чего меня обыскивать, когда я и сам их старшему в фактории всё показал? — ответил Минур, — Я там и не скрывал, что приобрёл это в качестве образцов, чего искать у себя, а то, что перевозка олова по суше себя не оправдывает, они и сами прекрасно знают. Они смеялись, потом сказали, что мой заказчик — прости, досточтимый — не в своём уме, если надеется найти месторождения, неизвестные ни им, ни местным, потом они снова смеялись, а после этого их старший сам подарил мне почти половину всех этих образцов, которые вы сейчас видите перед собой. И все финикийцы, которые это видели, смеялись.

— Ничего, это я как-нибудь переживу, — хмыкнул я, придвигая все эти образцы поближе к Серёге, — Вот то, что ты хотел. Ради этого я стал посмешищем в глазах фиников Миния, а из-за меня — и мой клиент, рисковавший жизнью на пути туда сам и потерявший двух человек. И теперь только от тебя зависит, ради чего были эти жертвы, этот риск и эта работа комедиантами. Ради дела финики ржали надо мной и им или просто так?

— Ну, хорошо смеётся тот, кто смеётся последним, — ухмыльнулся геолог, — И ты уж точно не зря смеялся сейчас. Олово есть и у нас здесь.

— Это ты мне уже говорил, но где, на какой глубине и какое?

— Вполне рентабельное для средневековых методов добычи тринадцатого века, которые не так уж и далеко ушли от античных. После выработки римлянами всех богатых поверхностных месторождений остались скрытые, которые и обнаруживались в Средние века, и в Португалии оловянные рудники появились как раз в провинции Алгарви, где мы с тобой и имеем честь сейчас находиться. К нашему времени и они, конечно, тоже были выработаны, и я не знаю их точных мест, но с этими образцами я разошлю людей во все более-менее вероятные места, и можешь не сомневаться, что они их найдут. Договорится Фабриций в Гадесе с Феронидами о галисийском или британском олове или нет, без него мы теперь один хрен не останемся. Чтоб самородное — это маловероятно, но касситериты будут наверняка. Пусть шахтные, пусть не такие рентабельные, как самородки Корнуэлла, зато СВОИ, а не купленные по спекулятивным ценам у фиников. Стоит ли это того, чтобы побыть немного клоуном в глухом финикийском захолустье, суди сам.

— Хочешь сказать, что если я дам поржать над собой гадесским Феронидам, так они нам тогда и Корнуэлл сольют? — и мы с ним рассмеялись.

— Ты ещё просил, досточтимый, поискать и другие чёрные камни, — напомнил о себе лузитан, — Те, которые очень не любят добытчики олова. Я не знаю, вот эти ты имел в виду или какие-то другие, но галлеки, когда я спросил их, дали мне вот эти, — он развязал другой мешочек, из которого вывалил на столешницу перед нами несколько образцов с ещё более чёрными кристаллами, отличающимися от оловянной руды ещё и характерной "волокнистой" структурой, отдалённо напоминающей древесину.

— Я тоже не знаю, но у нас, хвала богам, есть кому разобраться. Что скажешь? — я пододвинул образцы Серёге.

— Он самый! Вольфрамит собственной персоной! — геолог заметно прибалдел от восторга, — Я же говорил, что вольфрам там найдётся наверняка, и вот оно, наглядное тому доказательство! Ты просил меня найти тебе вольфрам? Вот она, его руда!

— Ты хочешь сказать, что мы и её найдём у себя по этим образцам?

— Нет, с вольфрамом такая халява, к сожалению, маловероятна, — вернул он меня с небес на землю, — Если нам очень повезёт, то какие-то крохи вольфрамита могут найтись и в наших касситеритах. Но это будут именно случайные крохи, а так, вообще говоря, все известные мне вольфрамовые месторождения находятся в северной части полуострова, и в товарных количествах руду придётся возить оттуда.

— Что мне докладывать Фабрицию? — деловито спросил Велтур.

— Если ему не удастся уломать Феронидов на наш доступ к закупкам олова в их факториях — хрен с ними, пусть подавятся. Покупали же у них до сих пор и не разорились от этого, — хмыкнул я, — А пока нам нужен доступ в Миний для закупки вот этих камней, а чтобы они не боялись нашей контрабанды оловянной руды, мы согласны производить эту закупку только в самой фактории — в присутствии их людей и под их контролем.

— Они там прямо под ногами валяются как никому не нужные отбросы, собирай их там, сколько хочешь, и финикийцы слова не скажут, — заметил купец, — Им ведь только отдалённые селения поставляют готовый металл в слитках, а ближайшие привозят руду, и финикийцы сами выплавляют из неё олово. А при покупке руды сортируют её и страшно ругаются, когда находят среди неё вот эти камни. За что они их так не любят?

— Если оловянную руду не очистить от примеси этих камней, то из-за них часть олова не выплавляется, а уходит в шлак, — объяснил ему Серёга.

— А, тогда понятно. Жаль, что я не был уверен, то ли это, что вам нужно. Знал бы точно — нагрузил бы ими не одного осла, а трёх или четырёх.

— Так ты привёз, значит? — на радостях я был близок к выпадению в осадок.

— Да, около двух талантов этих камней, очищенных от посторонних примесей. Может и попадётся среди них сколько-то не тех, но я отбирал старательно — только такие, которые были похожи на образец. Если с какими-то ошибся — не обессудь, досточтимый.

— Два таланта, значит? В районе полусотни кило, — геолог погрузился в расчёты, — Если все камни окажутся вольфрамитом, то это будет почти сорок кило чистой триокиси вольфрама. В пересчёте на металл — тридцать с небольшим кило.

— Ну, Минур, ты меня порадовал, и я тебя тоже порадую, — пообещал я торговцу, — Вези камни к почтенному Сергею, он их проверит и переберёт, а отобранные взвесит и пересчитает на чистый металл поточнее. И если ты сам отбирал эти камни хорошо, то на талант его там будет наверняка. Моли богов, чтобы именно так оно и оказалось, и сколько почтенный Сергей насчитает, столько я и отвешу тебе за них серебра.

— Талант серебра?! — судя по обалделому виду торговца, он не рассчитывал и на четверть этой суммы, — Да по такой цене, досточтимый, я тебе этих камней на следующий год хоть десять возов доставлю!

— Нет, Минур, так ты меня разоришь, и этого я тебе уж точно не позволю, — мы с Серёгой и Велтуром расхохотались, — Тот металл, который я получу из этой руды, нужен и ценен для меня, но всё-таки не на вес серебра. Эту партию я покупаю у тебя себе в убыток и иду на это только один раз — ты сделал большое и важное дело и заслуживаешь за него хорошей награды. Цену олова за металл, то бишь половину её за руду, для поставок оптом я считаю справедливой и за неё буду охотно брать эту руду, но для тебя это не интересно — слишком велики трудности сухопутных перевозок и слишком велик риск с тамошними разбойниками. Торговля блестящими камнями для тебя и выгоднее, и безопаснее.

— Верно, досточтимый, двух человек я потерял на пути к Минию.

— Сколько ты, кстати, дал семьям погибших?

— По пятьдесят денариев. Там, в низовьях Тага, это считается очень хорошими деньгами. На них можно купить, не торгуясь, или десять рабочих волов, или два десятка телят, или двадцать пять овец. Семья, владеющая таким богатством, бедствовать не будет. А теперь, раз уж ты даёшь мне столько, сколько я и не мечтал получить, я в следующий рейс дам им ещё по полсотни. Мне радость, пусть и они порадуются, а другие охотнее ко мне наниматься будут. А как ты эти чёрные камни возить думаешь, досточтимый?

— Морем, конечно. Какой смысл мучиться и рисковать на горных тропах, когда нужное место у самого морского берега?

— Морем? Ну, тогда другое дело — жаль, не потянуть мне корабль…

— Один ты, естественно, не потянешь, но ты можешь вложиться вместе с нами в это предприятие, — предложил я лузитану, — Обычно мы не берём компаньонов в те дела, на которые нам хватает денег и без них, но тебе как нашедшему для нас место и сам товар отказа не будет, а заработал ты в этом году для такого вложения вполне достаточно.

— И кстати, когда будете оформлять купчую на эти камни, то ко мне с ней зайти не забудьте, — распорядился Велтур.

— Да зачем она нам? — не понял торговец, — Мы с бывшим хозяином и так друг друга не обманем.

— Налоги с торговых сделок, — пояснил заместитель босса, — С таланта серебра это кругленькая сумма выходит, но твой случай — особый. Раз уж твой бывший хозяин так щедро награждает тебя, то не пристало и казне грабить заслуженную тобой награду. Как я понял, справедливая цена за руду — половинная от цены олова. Вот и оформляйте купчую на льготную сделку, а для налогообложения вписывайте сумму по этой цене — я подпишу.

Отпустив готового пуститься на радостях в пляс Минура, мы обсудили уже меж собой подробности доклада Фабрицию и сопутствующие вопросы, которые следовало ещё утрясти на правительственном совещании с Миликоном и утвердить на Большом Совете уже в виде постановлений.

— А для чего тебе этот новый металл нужен, что ты согласен платить за него как за олово? — поинтересовался шурин, когда мы обговорили все организационные вопросы.

— Для легирования инструментальной стали. Помнишь, я говорил тебе, что есть такая присадка, которая резко повышает стойкость инструмента к нагреву от трения при резании металла? Вот этот вольфрам, который я получу из этой руды — это как раз она и есть. Представляешь, в десять раз в среднем можно теперь скорость вращающихся частей станков увеличить, и новый инструмент это выдержит. Ты же видел в Лакобриге, как мои работяги загрёбываются обтачивать, сверлить и фрезеровать стальные поковки? Режут с той же скоростью, с которой пилили бы их напильником или ножовкой — быстрее с таким инструментом хрен разгонишься. Это же, млять, сизифов труд!

— Это ты называешь сизифовым трудом? — Велтур выпал в осадок, — А какой же тогда, по-твоему, нормальный?

— Вот когда я наконец сделаю и внедрю нормальный станочный инструмент из нормальной быстрорежущей стали — увидишь сам. Ещё, правда, не совсем нормальный труд, но уже какое-то его грубое подобие. Там ещё и станки желательно бы уже иметь не с деревянной, а с металлической станиной, и зажимные приспособления напрашиваются на них уже получше нынешних, и тоже не деревянные уже, но главное — это инструмент.

— А разве обязательно именно вольфрам? — спросил Серёга, — У молибдена тоже аналогичные свойства, а он встречается в некоторых полиметаллических рудах и гораздо ближе. Возможно, и в наших горах найдётся, если хорошо поискать. И кажется, он тоже в металлорежущем инструменте используется.

— Да, для экономии вольфрама его частично заменяют молибденом, — пояснил я ему, — Классика нашего отечественного быстрореза — это сталь Р18, в которой, как ясно по цифири, восемнадцать процентов вольфрама. Лучше её не существует, но она дорогая. И есть гораздо более дешёвый суррогат — сталь Р6М5, шесть процентов вольфрама и пять — молибдена. Чисто теоретически может быть и почти не худшей, чем Р18, но на практике она нормально режет только люминий, простой серый чугуний, да сырую "чернушку". Ну, бронзы ещё с латунями. А по калёной "чернушке" и по всевозможным нержавейкам, особенно труднообрабатываемым жаропрочным — тупится, сволочь, почти сразу.

— А из-за чего? Сам же говоришь, что теоретически она не хуже.

— Так то ж теоретически. Если скрупулёзно выдержать положенный ей режим закалки, то будет не хуже. Но собака порылась в том, что хрен ты его выдержишь, если с гарантией — случайно только изредка попадёшь, когда повезёт. Слишком узкий допуск на закалочную температуру. У Р18 он широкий, попасть легко, а у Р6М5, учитывая износ и общую раздолбанность отечественных печей — лотерея. В большинстве случаев ни хрена в него не попадают, и получается инструмент недокаленным — мягче, чем должен быть. От этого и тупится. Помню, в той жизни и на той работе как-то раз подсуропили нам детали — фигурная отливка из стали 20Х13, подкаленная и с коркой, а в ней надо глубокий узкий паз дисковой фрезой прогрызть. И фрезы дали три штуки из этой самой Р6М5 — грызите, ребята. Так прикинь, первая фреза работала прекрасно, мы в полном охренении были, не ожидали такого ни хрена. Вот её на полпартии хватило, но когда её затупили и вторую поставили, та сразу же села, третью ставим — такая же хрень. А казалось бы, абсолютно одинаковые фрезы. Вот тебе и Р6М5, молибден твой для экономии вольфрама — на ветер, считай, больше денег выбросили, чем на том вольфраме, млять, сэкономили.

— А не могло быть грубого нарушения технологии закалки?

— На двух фрезах из трёх? Сомнительно. Будь они гостовские покупные — могли бы быть из разных партий, но эти были специальные, от наших же инструментальщиков. Делались одной партией и калились вместе в одной печи. Даже при всём её износе — ну какая там в ней может быть разница температур? Хрен, да ни хрена. Но для Р6М5 хватило и этого. Так это, заметь, в нормальной современной печи с нормальным термометром. А у нас с тобой и термометров-то высокотемпературных ни хрена нет, одни только бытовые от нуля градусов до ста, и как я тебе в узкий допуск по закалочной температуре попаду, когда мы её на глазок по цветам каления металла определяем? Тут и для Р18-то надо ещё попасть умудриться, а молибден — ну его на хрен вообще.

— Значит, реально нам подходит только вольфрам?

— Да, только вольфрам.

— И насколько тебе этих тридцати кило хватит?

— Ну, о полном переоснащении, сам понимаешь, говорить не приходится даже с учётом моего единичного и мелкосерийного производства. На эксперименты хватит, для рабочего инструмента что-то останется, но так, опробовать только его в работе. Он тоже расходуется, так что без пополнения запасов никак не обойтись. А у нас с вольфрамом, говоришь, обнажённый Василий?

— Ага, скорее всего, именно голый Вася. В Португалии — ну и на сопредельных испанских территориях, конечно — это север страны в основном. Но зато его реально до хрена — фрицам в войну своего катастрофически не хватало, но импорт из Португалии им полностью их потребности закрывал. А представляешь, сколько им его было нужно?

— До хренища, конечно. Быстрорез — это вольфрам. Твёрдые сплавы для тех же режущих пластинок — это тоже карбид вольфрама. Тут на одну только металлообработку его горы нужны, а ещё же и для самой войны — сердечники для бронебойных снарядов и пуль из чего? Тоже вольфрам.

— А разве не твёрдый сплав?

— Он самый — карбид вольфрама на никелевой связке.

— Так ведь никель-то у нас есть. В полиметаллах я его тебе нарою без проблем. Твёрдые сплавы же производительнее быстрореза?

— Ну, не везде они применимы, но там, где применимы — да, производительнее быстрореза в разы. Только закавыка, Серёга, в том, что ни хрена ты мне с ними никелем не поможешь. На промышленные твёрдые сплавы кобальт нужен.

— С кобальтом труднее. А почему именно он? Чем тебе никель не угодил?

— Да рожа евонная мне не нравится, — пошутил я, — Никелевая связка только удар хорошо держит, но при этом форма плывёт. Для бронебойного сердечника это похрен, он одноразовый, продырявил броню супостату, и спасибо ему за это огромное. А токарный резец должен жало держать при резании, и как он его удержит, если форма под нагрузкой плывёт? Рассказывал нам препод по инструментальным материалам про попытки из тех бронебойных сердечников режущих пластин для твердосплавного инструмента наделать — ага, в рамках демилитаризации и конверсии. Вот тогда как раз на этом и обломились — не держит жала эта никелевая связка ни хрена. На кобальтовой связке сплав хрупче выходит и на удар хреновее работает, ну так по резцам же кувалдометром никто и не хреначит, а форму и углы заточки пластина держит, пока от износа не затупится. Так что никель — это для бронебойных снарядов, которые нам на хрен не нужны, потому как дырявить нам ими абсолютно некого, а на твердосплавный металлорежущий инструмент — только кобальт.

— Труднее с кобальтом, — повторил геолог, — В принципе-то он у нас есть, прямо на нашей территории, но он там только в виде примеси к железноколчеданным рудам на восточном берегу Анаса. Ради железа их разрабатывать смысла не вижу, серой оно будет засрано, а ради одного только кобальта — мизер его в той руде. А так в принципе кобальт обычно бывает в чисто никелевых рудах, примерно десять процентов от содержания в них никеля. На Кубе с ним получше, чем у нас…

— Да не парься с этим тогда — дойдут руки, тогда и займёмся. Быстрорез — уже хорошо, на порядок производительность станочной металлообработки с ним подыму. А твёрдые сплавы — подождут. Куда они на хрен денутся-то?

— Так ты думаешь, они только тебе одному нужны? Я бы тоже не отказался.

— Бурить?

— Естественно! Мы же только поверхностные месторождения дербаним, далеко от античного уровня не ушли, а глубина нам не доступна — там уже бурить надо. Но чём мне бурить? Хреново без твердосплавных насадок.

— Ну, вольфрам-то уже есть — первый шаг, считай, и к твёрдым сплавам сделан. Хреново, что Галисия эта — не ближний свет, да деваться некуда. Далеко, но возить надо. Но это-то хоть морем, а с бериллами — вообще жопа. В глубине суши месторожение, и как ни крути, без сухопутных перевозок хрен обойдёшься. И в Миний для погрузки на судно хрен навозишься — для возов дороги нет, а на вьючных ишаках до хрена ли перевезёшь?

— Макс, пошли-ка ко мне, — предложил Серёга, — Мои карты поглядим, юлины, что-то сами сообразим, что-то может и она подскажет. Север же страны, море близко — быть такого не может, чтобы совсем не было удобных гаваней и нормальных проходимых для обозов путей к ним. На крайняк — каравану ишаков по тропам через перевалы на север уж всяко к морю и ближайшей гавани ближе, чем на запад в Миний.

Хвала богам, хоть одна гора с плеч свалилась — детвора на осенних каникулах, и в школе занятий нет. Не надолго, правда — только на пару дней и смогу прошвырнуться в Лакобригу, дабы накопившиеся там вопросы порешать, а для визита посерьёзнее зимних каникул ждать придётся. Но хорошо уже то, что мы можем сейчас спокойно собраться и спокойно посмотреть карты, намечая логистику будущих сырьевых потоков, никуда сломя голову не спеша, дабы пару-тройку минут между делами поважнее выкроить. Вопрос ведь тоже серьёзный, и не второпях с ним разбираться желательно…

— Двоечники вы оба! — вынесла свой вердикт Юлька, когда мы разжевали ей на пальцах суть вопроса и показали точку с месторождением бериллов на карте, — Взгляните оба вот сюда, — она развернула карту дорожной сети Римской империи, — Если вы хотите возить грузы через горы на вьючных ослах как какие-то дикари, то и дикарский флаг вам обоим в руки и барабан на шею. Можете ещё перья в волосы воткнуть, за Чингачгука как раз сойдёте. А если вы всё-же хотите быть цивилизованными людьми, то пора бы уже и выучить, что самый короткий путь — не всегда самый лёгкий. Умный — в гору не пойдёт.

— Хорошо, я понял, что без каменных томагавков на тех перевалах нам делать нечего, — хмыкнул я, — Рассказывай, цивилизованная ты наша, как такие задачи у умных и культурных людей решаются. Только учти, ни железную дорогу, ни римский автобан я для галлеков строить не собираюсь. Сами пущай напрягаются, если хотят, а у нас у самих тут с дорогами пока напряжёнка.

— Вам там вообще делать нечего — вы оба, помнится, и без того знаете, почему фрицы не взяли Москву, а кто не знает, тот и пусть проверяет на тех перевалах на своей собственной шкуре, — съязвила историчка, — А мы с вами люди образованные и умеющие читать карту. Вот этот заливчик на самом углу полуострова видите? Там был в реальной истории римский порт Бригантиум, где-то с первого века нашей эры, а римский маяк — это уже второй век. Пункт важный, упоминался и Страбоном, и Дионом Кассием, но никакой финикийской колонии там не известно.

— Но ведь свято место пусто не бывает? — усомнился я.

— Какое-нибудь вшивое поселение местных дикарей, — фыркнула Юлька, — Если уж и Миний, о котором я упоминания в связи с финикийцами встречала — не колония, а всего лишь торговая фактория, то будущая Ла-Корунья — тем более.

— Там может быть что-то ценное для фиников? — спрашиваю Серёгу.

— Да вроде, ничего такого, что заслуживало бы постоянной фактории. Стоянка для пополнения водой и жратвой, скорее всего.

— Вы не о том заморачиваетесь, — заметила историчка, — Вы на дороги смотрите. Есть современное шоссе от этой вашей Понферрады до Ла-Коруньи, но есть и римская имперская дорога примерно оттуда же в Бригантиум. Она, конечно, петляет побольше, но главное — она есть, а это значит что?

— Где было легче и удобнее, там её римляне и проложили! — въехал геолог.

— Логично, — согласился я, — Без бульдозеров и экскаваторов они выбирали для своей дороги самую лёгкую для её строительства трассу.

— И значит, на этой трассе давно есть хорошо проходимые для обозов туземные тропы, местным прекрасно известные. Вот вам и гавань, и дорога к ней, — закончила она.

— Так, так, — я почесал загривок, — Значит, настропаляем Минура на следующий сезон разведать этот маршрут. Расстояние если и больше, чем до Миния, то не намного, а путь в натуре должен быть гораздо проще и удобнее, и наверняка по нему весьма активно шляются какие-нибудь местные коробейники. Со временем он, возможно, самих дикарей на доставку бериллов к гавани подрядит, а тамошних жителей — на складирование груза в ожидании нашего корабля. И тогда, значит, мы посылаем корабль в Ла-Корунью, там наш человек выкупает у местных накопившиеся на складе бериллы, грузится, а на обратном пути заходит в Миний и выкупает груз вольфрамовой руды…

— Это не те чёрные каменюки в двух корзинах, которые твой вольноотпущенник сгрузил с осла у нас во дворе? — поинтересовалась Юлька.

— Ага, они самые.

— И куда тебе их ещё кораблями возить? Лампочек и из этого хватит на века.

— Нет, нити накаливания для лампочек я буду продолжать делать из платины, — ответил я ей, когда мы с ейным благоверным отсмеялись, — Не хватало мне ещё только для такой ерунды с вакуумом заморачиваться. Мне и с радиолампами этого геморроя как-то, знаешь ли, хватает за глаза, — похоже, что ни о каком другом применении этого тяжёлого и тугоплавкого металла наша гуманитарша не имела ни малейшего представления, — Ну вот чем ты мне без вольфрама металл резать предлагаешь?

— Да ладно тебе, Макс! Чем-то же его режут и сейчас, не говоря уже о Средних веках и Новом времени, и ты сам на своих мануфактурах наглядно это демонстрируешь. Ведь режешь же его как-то?

— Вот именно, что "как-то" — в час по чайной ложке сквозь зубовный скрежет и трёхэтажный мат. Пилите, Шура, они золотые, называется, — мне пришлось целую лекцию ей читать про инструментальные материалы и их влияние на прогресс металлообработки.

— А мне ты чем скважины бурить прикажешь без твёрдых сплавов? — добавил Серёга, — Пальцем, что ли?

— А почему бы и нет? — подгребнула она его, — Могу даже посоветовать, каким конкретно, хи-хи! И вообще, ты соображаешь, куда Макса за своим вольфрамом гонишь? — переобуваться в прыжке, меняя тему для полемических наездов, Юлька за прошедшие годы уж точно не разучилась, — Ты бы ещё на Северном полюсе его нашёл!

— Я бы с удовольствием, да только вот незадача — там океан, — отшутился геолог, — Да ещё и Северный Ледовитый.

— А на севере Испании, значит, нормально? Ты же сам как-то раз говорил, что и южнее есть, гораздо ближе, в долине Тага.

— Ну, не самого Тага, а его северных притоков. Там тоже есть олово прямо на поверхности, и в имперские времена его там тоже будут разрабатывать. А в наши времена там будут добывать и вольфрам, так что вольфрамит среди тамошних касситеритов тоже есть наверняка.

— И наверняка месторождение бесхозное. Финикийцев же там нет?

— Если бы были, мы бы слыхали о них, когда сами возвращались вдоль Тага из похода на Толетум, — ответил я ей, — И о месторождении тамошнем я тоже помню.

— Ну так и зачем вам тогда север страны, когда то же самое под боком? Кто там, лузитаны или веттоны?

— Да и те, и другие вперемешку.

— Так они ведь наверняка продадут вам и вольфрамовую руду, и олово. Там ведь можно сплавиться с грузом вниз по реке?

— Ну, если только на лёгких лодках, — прикинул Серёга, — Таг судоходен только в нижнем течении, а выше на нём полно порогов. На притоках — тем более.

— Тогда что вам ещё нужно? На лодках до судоходных низовий, там — грузите на корабль и везёте сюда. Чем плохо?

— Юля, просчитывали мы всё это уже давно. В том-то и дело, что там с этим всё СЛИШКОМ хорошо. Место — в нашей зоне будущей экспансии, но без железобетонного повода его не хапнешь, римляне не поймут-с, а такого повода лузитаны с веттонами нам не дают, — разжевал я ей, — А покуда мы его не хапнули вполне официально с признанием нашего захвата сенатом и народом Рима, нельзя нам и интерес к этим местам слишком уж явно обозначать, чтобы и римляне не заинтересовались, да сами губу не раскатали.

— Точно, я и забыла — там же ещё и золото ниже по течению!

— Вот именно. Поэтому официально мы ни о золоте, ни об олове, ни вообще ни о каких тамошних ископаемых ништяках не знаем и даже не подозреваем. На землю саму только поглядываем, да облизываться начинаем на предмет расселения наших крестьян.

— Ну, римляне ведь не знают ничего о вольфраме.

— Юля, он же там не сам по себе, а вместе с оловом, а его античный мир знает и ценит. И если римляне заинтересуются, что мы там такого ценного нарыли в том регионе, то об олове они пронюхают в первую очередь, и этого им будет вполне достаточно.

— Думаешь, сами завоёвывать полезут? Вряд ли. Лет, скажем, через пятьдесят — возможно, но сейчас Средняя Республика, и у неё политика — сам знаешь, другая.

— Да, я в курсе. Завоёвывать сами, конечно, не полезут, но чтобы заблокировать нашу экспансию, им это и не нужно. Заключат прямой союз с Олисипо, шуганут веттонов и навяжут союз им, а там уже и ликутовским лузитанам деваться будет некуда. И тогда как ты себе представляешь наше завоевание земель, населённых римскими союзниками? Вот этого я опасаюсь больше всего, — признался я, — А посему в наших ли это интересах — привлекать внимания римлян к нижнему и среднему течению Тага? Галисия — это другое дело. Она и для нас-то медвежий угол, а уж для римлян — тем более. Сами они полезли бы туда, если бы имели все тамошние ништяки гораздо ближе? Вот и о нас они тоже будут судить по себе, так что активничая в Галисии, мы отвлечём их внимание от долины Тага.

— И в Галисии они, кстати, не зная о вольфраме, тоже свяжут нашу активность с тамошним оловом, — предрёк геолог.

— Не сомневаюсь, — согласился я, — Самоочевидная для них версия, лежащая на поверхности — чего тут в тонкости вникать, когда и так всё ясно?

— При полном отсутствии жалоб на нас из Гадеса? — напомнила Юлька.

— Так ведь внутригадесское дело, — заметил я, — Мы ж действуем в данном случае не сами по себе, а на службе у Фабриция. Мало ли, где у него могут быть собственность и люди? Как преемник покойного Волния в гадесском Совете Пятидесяти, он точно такой же гадесский олигарх, как и глава Феронидов, и пока Фабриций не быкует, а решает все спорные вопросы договорным путём — какие основания выносить сор из избы жалобами в римский сенат? Феронидов тогда в самом Совете не поймут-с, а даже если и поймут-с, то ведь вопрос ещё, в их ли это интересах. А ну как Рим запросит увеличить поставки олова с соответствующей оптовой скидкой, и тогда её для всех покупателей придётся делать, а оно Феронидам надо, цены устоявшиеся сбивать? А откажут — Рим к Фабрицию с таким же запросом о поставках обратится, гарантируя тем самым и свою поддержку в дрязгах с Феронидами, и тогда вообще звиздец их оловянной монополии. И в римском сенате всё это прекрасно прекрасно поймут и просчитают, так что отсутствие жалоб из Гадеса там как раз никого не удивит.

— Я знаю, что ты знаешь, что я знаю, — резюмировал Серёга.

— Именно, — поддержал я его оценку ситуёвины, когда мы отсмеялись, — Но раз нет официальных жалоб — нет и достаточных оснований для римского дипломатического вмешательства в дела суверенного Гадеса.

— А если римляне выйдут на Фабриция частным порядком, через своих купцов? — забеспокоилась историчка.

— Тогда Фабриций ответит им, что и рад бы помочь, да только вот ведь незадача, все поставки олова в Средиземноморье являются традиционной делянкой Феронидов, о чём все в Гадесе знают, и он как честный и добропорядочный человек тоже соблюдает эту конвенцию и в чужой бизнес не лезет, — и мы снова рассмеялись.

— При этом не отрицая своих заподозренных римлянами закупок олова в обход Феронидов, но для себя, а не для перепродажи, — добавил геолог, отчего расхохоталась и Юлька, — Всё равно же не поверят, что он этого не делает, так что какой смысл отрицать?

— Типа, всё может быть, всё может статься, — развил я его шутку, — Но за руку вы меня, ребята, не поймали, и не ваше дело, как я выкручиваюсь, а дух нашей конвенции я, клянусь яйцами хоть греческого Гермеса, хоть вашего Меркурия, соблюдал, соблюдаю и впредь намерен соблюдать, и не сталкивайте меня лбами с почтеннейшими Феронидами. Покупали вы у них олово до сих пор? Вот и покупайте у них и впредь, а то, что вы от меня хотите — может, в Риме так и принято, но у нас в Гадесе так не делается.

— Хорошо бы всё-таки, чтобы Фабриций договорился наконец с Феронидами и о собственных прямых закупках олова, — мечтательно проговорил Серёга.

— Ну так а он что, по-твоему, там делает? Но как ты это себе представляешь?

— В идеале — пусть добивается от них конкретизации мест, где они нам не рады, и признания на перспективу нашей полной свободы рук вне этих оговоренных мест. Их торгаши наверняка окучивают в том же британском Корнуэлле только самый его кончик, где месторождения побогаче самородным оловом, но полуостров богат им практически весь. И если у Фабриция будет на руках весь перечень их тамошних факторий и рудников, где они отовариваются, то на этом и договариваться с ними — это их делянка, и мы туда не лезем, но всё, что мы найдём сами за её пределами — уже наше, и чтоб к нам у них за это не было никаких претензий. Ну, в смысле, их монополия в торговле с Лужей по-прежнему священна и неприкосновенна, но для себя мы в СВОИХ факториях и со СВОИХ рудников отовариваемся беспрепятственно и без ограничений, и не их это собачье дело. Вот почти уверен, что до самого основания Корнуэлла руки у них не дошли, а там в районе Плимута одно из крупнейших месторождений олова.

— Погоди-ка, а с хрена ли ты взял, что финики до него не добрались?

— А нахрена оно им нужно, когда олова и на самом кончике Корнуэлла полно? А плимутское месторождение по их меркам очень хреновое — самородного олова мало, а его руды — вот эти самые касситериты — засраны вольфрамитом. Для них-то он дюже вредная примесь, из-за которой выход олова из руды ниже плинтуса, а перебирать — это же только лишние затраты по их понятиям. Одно дело Галисия, которая в мореманском смысле под боком, и это компенсирует геморрой с перебором засранной руды, и совсем другое — эта Британия, которая вообще на краю света. Сдурели они, что ли, ещё и там засранную руду перебирать, когда почти рядом, и даже немного ближе, хорошей до хрена?

— Логично, — признал я, — Дайте-то боги, чтобы ты оказался прав.

— Только вряд ли появление наших купцов в Британии обрадует финикийцев, — заметила Юлька, — Слишком привыкли к своему монопольному положению.

— А это разве наши? — я спародировал произношение и интонации Фабриция, — Если похожи на наших, то это всё они, колонисты с Островов. Оссонобе и её царю они не подчиняются, а из Гадеса за ними тем более не уследишь. Но пусть они только попадутся на контрабанде олова во Внутреннее море — вы мне сразу свистните, и клянусь задницей хоть нашего Геркле, хоть вашего Мелькарта, я их так вздрючу, что они вообще дорогу во Внутреннее море позабудут.

— Аферисты! Как есть аферисты! — охарактеризовала она нас, отсмеявшись.

— Ага, в каждой шутке есть доля шутки, — подтвердил я.

— Думаешь, прокатит?

— А почему бы и нет, если это будет правда? На нужды метрополии, если Серёга найдёт в наших горах места средневековых португальских рудников, олова вполне хватит и из них, так что корнуэльское нужно будет для колоний. Так почему бы тогда за ним и не плавать с Азор? Заодно там тогда и с огнестрелом шифроваться придётся меньше, потому как это ж разве мы? Это всё они, азорцы. А огнестрел там лишним не будет…

— Мне кажется, у фиников в тамошних факториях не столько сил, чтобы войну с нашими устраивать, — заметил геолог.

— Не сами. Дикарей местных могут настропалить. Там, вроде бы, у какого-то из кельтских племён ещё и флот неплохой. Цезарь Тот Самый, кажется, упоминал.

— Флот венетов из его "Записок о галльской войне"? — припомнила историчка, — Так эти венеты не в Британии, а на материке, в Косматой Галлии.

— А где именно?

— За точность не поручусь, но кажется, южная сторона полуострова Бретань. Но наверное, такие же корабли есть и у всех окрестных племён.

— То-то и оно. И наверняка попиратствовать горазды. Фиников, скорее всего, не трогают, потому как кроме них средиземноморские ништяки возить некому, а вот наших могут и на зуб попробовать, пока отношения не устаканены. Особенно, если финики их об этом попросят. А сами скажут — типа, мы-то тут при чём? Это всё они, проклятые дикари, а мы — вообще не при делах, Мелькартом клянёмся. Так что придётся нашим и пошуметь там немножко "громом и молниями", дабы таких дурных мыслей у дикарей не возникало. Но олово — это так, до кучи. Его мы и у Феронидов можем продолжать покупать, а главное для нас — это вольфрам…

4. Дела за океаном

— Отец говорил, что "Дельфин Нетона" был хорошим и крепким судном, а Ларс, сын Мастарны — опытным навигатором, — рассказывал Габис, сын Акобала, — Невероятно, чтобы такой человек сделал грубую ошибку в управлении своим кораблём, да и люди его были далеко не худшими по выучке. Не было и у Нетона причин гневаться особо именно на это судно и именно на этих людей. Жертва ему перед отплытием всегда приносилась щедрая, но от лица всей флотилии, а не отдельных экипажей. А что до возможного гнева на отдельных людей — моряки-то, конечно, сквернословы ещё те, особенно когда выпьют лишнего в портовой таверне, и богохульства за ними тоже водятся не столь уж и редко, но кто из них не богохульствует в подпитии или в раздражении? Если за это корабли топить, то тогда уж все подряд надо топить, а не какие-то отдельные.

— А с гневом Йама или Нефунса люди эту катастрофу не связывают? — я не так, чтобы боялся всерьёз, но допускал и несколько опасался возможных конфликтов между фанатичными последователями своих национальных богов одной специальности при их объединении в процессе нашей религиозной реформы в единое для всех синкретическое божество, что в "морском" случае объёдиняло финикийского Йама и этрусского Нефунса с турдетанским Нетоном, а на очереди были ещё греческий Посейдон и римский Нептун.

— Нет, наши моряки всегда уважали всех морских богов, так что идею единого божества, явившегося разным народам в разном облике, все воспринимают нормально. Не увидели в этом оскорбления для своего бога ни жрец Йама, ни жрец Нетона, а им разве не виднее, чем нам, людям светским? Да и жертвоприношение было общим, и имена богов были названы все, а приносил жертву за всех мой отец. И если бы это было неправильно, боги разгневались бы на него, а не на Ларса. Поэтому отец считает, как и все его люди, что гнев богов тут ни при чём, а виной всему или слепая судьба, или неудачное стечение случайных обстоятельств. Тот шторм накрыл в равной мере всех, и все тогда рисковали одинаково, но кому-то повезло, а кому-то — нет.

Мы говорили о потерянном флотилией Акобала судне, о чём мне поведал ещё Фабриций в Гадесе, но подробностей тогда ещё не знал и он, поскольку известие об этом было доставлено из азорского Нетониса почтовым голубем, а много ли напишешь на том крохотном клочке, который птиц в состоянии донести через почти половину Атлантики? Подробности могли рассказать только сами вернувшиеся мореманы, но разве было у меня время дожидаться их возвращения в Гадесе? У меня тут, пока я сам по Южной Атлантике шлялся, хренова туча дел накопилась, и хотя вернувшаяся флотилия сделала остановку и в Оссонобе, не было времени пообщаться с Акобалом спокойно и вдумчиво. Так, только о самом важном вкратце и успели поговорить. Относительно той потери судна — о людях в первую очередь, конечно, затем о грузе, ценность которого если и не превышала, то была сопоставимой со стоимостью самого судна, и лишь совсем мельком об обстоятельствах потери, потому как случившееся — уже случилось, и с этим уже ни хрена не поделать. Там, в Гадесе, "в замке у шефа", Фабриций наверняка провёл подробнейший разбор полётов, а мне здесь Акобал успел рассказать только о шторме, налетевшем на флотилию у северных берегов Кубы, с которым каждый навигатор мог бороться лишь самостоятельно на своём корабле, и в этой свистопляске они, конечно, растеряли друг друга. Тут самим бы гибели избежать, а что там с остальными — после, всё после. Шторм в Атлантике — это серьёзно.

Тем более, что далеко не в первый раз наши мореманы в подобных переделках оказывались. Выдержав шторм, вернулись к кубинскому берегу, на островках у которого как раз на такие случаи было намечено несколько мест сбора. И не страшно, если не все соберутся к одному и тому же. Ясно ведь, что кого-то могло отнести и далеко, а Куба — она длинная. Ну так а гойкомитичи кубинские на что? Зря, что ли, Тарквинея со всеми их окрестными племенами нормальные отношения поддерживать старается, врагов себе без необходимости не наживая? Сигнальные барабаны, аналогичные африканским тамтамам, известны и по западную сторону Атлантики, в том числе и кубинским сибонеям. Поэтому и не встревожило Акобала неявка к месту сбора "Дельфина Нетона" — мало ли, куда там его могло отнести? Связались с дикарями местными, ситуёвину им растолковали, те своим соседям просигналили, они — своим дальше, но когда даже на третий день о потерявшемся судне так и не поступило известий ни с востока, ни с запада, стало ясно, что оно пропало с концами. Случается иногда такое в океане.

Разумеется, была ещё надежда, что "Дельфин Нетона" не затонул, а потерпел крушение где-то на рифах Кубы или расположенных напротив её северных берегов Багам, и тогда — хрен с ним, с грузом, для Вест-Индии не особенно ценным, но люди, пусть и не все, но хотя бы уж часть, могли тогда и спастись. Но это выяснится точнее теперь только будущим летом, поскольку терять время на поисковую и спасательную операцию Акобал не мог. Ему предстояло вести флотилию через океан, и каждая неделя промедления была чревата риском не успеть до начала осенне-зимних штормов — не таких единичных, как вот этот, которые в любое время года возможны, а практически постоянных, в которых и вероятность гибели возрастает многократно. Написал наш главный мореман письменное донесение генерал-гауляйтеру Тарквинеи, озадачил его доставкой адресату туземцев, дал щедрый задаток, пообещал ещё большую награду от генерал-гауляйтера — что ещё он мог сделать при таком раскладе? В Тарквинее — местная эскадра "гаулодраккаров" и месяц с лишним времени до начала сезона штормов…

В общем, хреново без дальней радиосвязи. С ней и сами потерпевшие в случае своего спасения могли бы весть о себе подать, и Акобалу не пришлось бы на туземного курьера с посланием полагаться, а связался бы с Тарквинеей в тот же день, и в Нетонисе обо всём узнали бы максимум на следующий, а оттуда и Фабриций — через Оссонобу, а то и напрямую — получил бы доклад во всех подробностях, да и мы бы давно уже обо всём знали. Увы, радиосвязь — это ведь не только аппаратура, которой я в принципе мог бы уже обеспечить. Прежде всего это обученные работать на ней кадры, а где я их вот сей секунд возьму, когда те, кто должен научить рядовых связистов на уровне хотя бы "делай всё вот так, а сюда не лезь, вот этого руками не трогай, а вон на то — даже не дыши", ещё только учатся сами? Коротенькие малявы голубиной почты между Оссонобой, Гадесом, Гастой Горгадской и Нетонисом, не считая совсем уж засекреченных каналов Васькина по связи с его забугорной агентурой в Кордубе и других лишь ему только известных местах — вот и вся пока-что наша экстренная дальняя связь. В Тарквинее же нет и этого — в Новом Свете ей связываться не с кем, а до Старого, даже до Азор, хрен какой почтовый голубь через океан долетит. Таких дальнобойщиков и в нашем историческом реале вывели лишь под самый занавес, когда уже и телефонная, и радиосвязь были уже на подходе. Ну и нахрена тогда козе баян? У нас-то радиосвязь подоспеет явно раньше. А пока — только барабаны туземцев, да гонцы. И это напрягает, потому как всякое там может случиться.

В принципе-то относительно крупные коралловые острова — хоть по северному побережью Кубы, хоть на Багамах — имеют какое-то более-менее постоянное население из тех же сибонеев, и если уцелевшим в кораблекрушении посчастливится попасть на какой из них, то они спасены. Связи с кубинскими собратьями у тамошних островитян имеются, и о нашей колонии они наслышаны. Хуже будет, если спасшиеся угодят на какую-нибудь совсем уж мелочь, посещаемую дикарями лишь изредка. Вот там уже будет натуральная робинзонада, да ещё и поэкстремальнее классической. Без жратвы-то наши робинзоны, имея и оружие, и промысловые снасти, не останутся, но хрен ли толку, когда без воды и не туды, и не сюды? Кокосов-то ведь в нынешней Вест-Индии ни хрена ещё нет, а дождь то ли будет, то ли нет, а если и будет, то найдётся ли ещё в чём дождевую воду запасти? И хотя на всех наших кораблях есть и солнечные опреснители морской воды, его же ещё и спасти надо при крушении, тот опреснитель. Вот в чём главная-то засада.

А без воды под палящим тропическим солнцем и трёх дней не прожить. В тени ещё как-то можно, но какая там может быть тень практически без деревьев и с не особо-то густой порослью невысокого кустарника? Так что всё зависит от того, многое ли они там сумеют спасти с погибшего судна. Если спасут достаточно — доживут до помощи.

Но это всё — в лучшем случае, если корабль напоролся на рифы или сел на мель вблизи от берега, и у людей была возможность куда-то спастись. Если же его перевернуло или захлестнуло гигантской штормовой волной вдали от спасительной суши, и он пошёл на дно вместе со всем экипажем, тогда — ага, "все семьдесят пять не вернулись домой, они потонули в пучине морской". И то, что на самом-то деле их там было не семьдесят пять, а только два с небольшим десятка — утешение слабое. Особенно с учётом того, что занести пропащих могло и дальше на север, а по Багамам как раз проходит граница пресловутого Бермудского треугольника, где в нашем современном мире и самолёты исчезать куда-то с концами ухитрялись, не только корабли. Как там у Высоцкого? Ага, бермудно на душе.

Гипотез, связанных с означенным треугольником, в нашем мире хватало. Даже если самые смехотворные отбросить типа инопланетян, подводной цивилизации атлантов или там каких-то успешных экспериментов наших космонавтов на орбите — ага, с нашей стороны потерь нет, вполне достаточно остаётся и наукообразных. И о штормах говорили, и об отмелях, и о газовыделении со дна, и о гравитационных аномалиях, и о гигантских волнах-убийцах. С этими волнами тоже непонятки, потому как речь не о цунами, а именно об одиночных волнах, шляющихся по морю, куда им только вздумается, и возникающих непонятно отчего. Гипотезы разные прорабатываются — и фокусировка волн от наложения друг на друга нескольких отдельных штормов, и те же всевозможные аномалии — кажется, к единому мнению яйцеголовые по ним так и не пришли…

— А не говорил ли твой отец о каких-то особенностях того шторма? — спрашиваю Габиса, — Ничего не было такого, что по его опыту выглядело бы не совсем обычным для таких случаев? — никаких особых откровений я от молодого моремана не жду, больше для порядка интересуюсь, ведь Фабриций при своём расследовании уж точно все подробности из Акобала вытянул, да и не из одного только его практически наверняка, и окажись там что-то эдакое, так отписал бы нам с Велтуром, скорее всего, но мало ли, а вдруг?

— Да собственно, шторм как шторм, досточтимый. Посильнее тех лёгких, какие бывают в каждом плавании, но и до сильнейшего из тех, в каких отцу доводилось бывать, ему было далеко — вполне себе средний по силе. И начался он тоже вполне обычно — тучи увидели издали, так что спустить паруса и повернуть навстречу шквалу успели вовремя. Дождь, гроза, ветер, волны, болтанка на них — всё было так, как и бывает обычно в таких случаях. Единственное, что отцу показалось странным, это то, что самая большая волна в этом шторме пришла не в самый его разгар, а позже, когда он уже заметно шёл на убыль. А потом, когда он сам разбирал со своими людьми все обстоятельства шторма, то не один только он, но и его кормчий, и трое матросов припомнили, что волна пришла не совсем по ветру, а наискосок к нему. Это же подтвердил потом и весь экипаж другого судна, которое оказалось на её пути первым и не успело развернуться к ней носом, так что его той волной захлестнуло и едва не опрокинуло. Повреждения на нём потом чинили и все те дни, пока ожидали потерявшегося "Дельфина Нетона" или известий о нём…

— Твой отец связывает его потерю с этой странной волной?

— Допускает с высокой вероятностью, но не уверен полностью. Нельзя же быть уверенным в том, чего не видел сам, и не подтверждают достойные доверия очевидцы.

— Нельзя, конечно, — согласился я, — И к какому мнению по результатам разбора пришёл досточтимый Фабриций?

— Склоняется всё-же к какой-то ошибке навигатора или кормчего. Их он в ней не винит, хоть это и привело к потере судна, поскольку подобное случалось и в прежние времена с людьми, знания и опыт которых ни у кого не вызывали сомнений. И на старуху бывает проруха, и с этим ничего не поделать.

— А именно по этой волне? О ней ведь наверняка говорили?

— Говорили, но досточтимый Фабриций считает, что такое случается. И вырасти в высоту волна может, если столкнутся вместе две или три, и направление может сменить где-нибудь между рифами или на отмели из-за неровностей дна. Так в самом деле бывает, и об этом знает любой моряк и любой, кто общается и хорошо знаком с моряками.

— Но твой отец считает иначе?

— Там не было ни рифов, ни мелководья. Как только были замечены тучи, вся их флотилия свернула мористее, подальше от прибрежных скал и отмелей. Отец потом велел промерить там глубины, но лот так и не достиг дна, да и волны не указывали ни на какой его резкий подъём — не было там никаких причин для необычного поведения нормальной штормовой волны. Поэтому отец остался при своём мнении, хоть и не смог убедить в нём досточтимого. Но тут ведь главное что? Никто не винит ни Ларса, ни его кормчего, ни их матросов, и семьи погибших получили причитающееся им вознаграждение, а их сыновья будут служить моряками, если захотят, и никто не попрекнёт их неумелостью их отцов…

Знакомо, млять, по прежней жизни! Высокое начальство — оно практически всё в той или иной степени такое. Случись чего — первым делом оно виновных ищет, будто бы с их расстрелом или увольнением по статье всё само собой образуется. В любом деле есть свои тонкости, которых никто не может знать лучше старого опытного исполнителя, и уж не начальству, нахватавшемуся поверхностно, мнить себя экспертами. Тарквинии, хвала богам, это хотя бы понимают и в духе "разобраться как следует и наказать кого попало" с ума не сходят. Но полностью от этой профессиональной деформации управленца на таком уровне не свободен, конечно, никто. Мне доводилось знавать многократно худших, самых натуральных обезьян, ищущих при любой неурядице не так облажавшегося исполнителя, как преднамеренные измену и саботаж, направленные на их персональное подсиживание. Кто о чём, как говорится, а вшивый — о бане.

Правда, что до аномальных волн-убийц, которую как раз и заподозрил Акобал, то их и в нашем современном мире долгое время считали байками матросни, да отмазками прикрывающих свой зад облажавшихся капитанов. Типа, не бывает таких волн, поскольку они невозможны в принципе, так что и нехрен тут очки людям втирать. Вот что-то мне это напоминает — ага, правильно, "камни с неба падать не могут, потому что никаких камней на небе нет". Лавуазье, парижская Королевская академия наук, если кто не в курсах. Кто ж дерзнёт оспорить авторитетное мнение маститых учёных? Так же точно обстояло дело и с теми волнами-убийцами, пока в самом конце двадцатого века одна такая на шельфовой нефтяной платформе в Северном море не набедокурила. Тут уж "разоблачить выдумки" не получалось никак, и существование аномального явления пришлось признать. А когда их мониторить начали уже со спутников, так оказалось, что ни хрена они не редкость, а в среднем раз в два дня хоть где-нибудь такая, да образуется. Просто океан велик, и встречи с такой волной, оставившие после себя живых и трезвых свидетелей, достаточно редки. О не оставивших таковых можно только гадать, ломая голову над исчезновением с концами от восьми до двенадцати судов ежегодно.

Собственно, для объяснения исчезновения кораблей как в самом этом грёбаном треугольнике, так и вне его, означенных волн-убийц, коль скоро и ортодоксальная наука уже признала их существование, вполне достаточно. Хуже ситуёвина с самолётами, тоже время от времени исчезающими без следа. Это тихоходный вертолёт ещё может позволить себе лететь на такой высоте, на которой его в принципе может достать гребень особенно высокой волны, но самолёты до такой высоты не снижаются, потому как при их скорости это уже явная попытка самоубийства. Ладно ещё воздушные лихачи-частники, не сильно в этом плане отличающиеся от наземных лихачей-автомобилистов с мотоциклистами, но уж летуны-вояки — народ серьёзный, и схлопотать отстранение от полётов за лихачество они как-то не жаждут. Поэтому исчезновение самолётов, да ещё и в дни с нормальной лётной погодой, на волны-убийцы не спишешь. Приходится волей-неволей и какие-то ещё более аномальные явления из-за них допускать, пусть и не имеющие пока вменяемого научного объяснения. Конечно, и вне треугольника такое случается, но повышенная концентрация подобных случаев в нём таки имеет место быть…

В общем, если версия Акобала о подобной волне-убийце как причине пропажи "Дельфина Нетона" верна, то едва ли и поисково-спасательная экспедиция из Тарквинеи кого-то там нашла и спасла. К сожалению, его обоснуй, переданный Габисом, и для меня выглядит убедительным. Если наш главный мореман не ошибся, и дело обстоит так, как он предположил, то чудес на свете не бывает, так что ничего радостного мы по данному вопросу не услышим, скорее всего, и на следующий год. Потеряно и судно, и люди, и с этим нам придётся смириться. Таковы издержки профессии и современного-то моремана, чего уж тут говорить об античных?

Порадовали нас другие новости из-за океана, которые Габис теперь дополнил подробностями. Если излагать их в том хронологическом порядке, в котором их узнавал сам Акобал, то расклад по ним выглядит так:

Во-первых, на пути в Тарквинею с весны на лето его флотилия вышла к Малым Антилам удачно, не промазав мимо Барбадоса и выкроив время для его предварительного осмотра. Судя по обнаруженным на его западном побережье кострищам и кучкам рыбьих очисток, раковин моллюсков, костей тюленей и прочих пищевых отбросов, этот остров периодически посещался рыболовами и прибрежными собирателями с других соседних островов, но никаких признаков постоянного населения наши мореманы на Барбадосе не обнаружили. Это же подтвердил и прибывший в Тарквинею позднее мореман с Бразила, которого я просил подстраховать Акобала и продублировать его разведку. Найденные им следы как туземных стоянок, так и бивака недавних предшественников-соплеменников указывали на двусмысленность ситуёвины с Барбадосом — чингачгуки о нём знают, но так на нём и не поселились, так что формально остров необитаем. А тут ведь как? Примерно как в армии, то бишь в большой семье греблом не щёлкай. Или, если в другой редакции, то кто первым встал, того и тапки. Растительностью остров так же богат, как и остальные острова архипелага, так что особых проблем с обустройством у его будущих колонистов не ожидается. И если вопрос о налаживании связей между тарквинеей и Бразилом всё ещё остаётся спорным из-за слабого пока развития последнего, то полезность Барбадоса как "аэродрома подскока" на пути к Кубе самоочевидна и вопросов не вызывает. Собственно, решение об основании на Барбадосе колонии Фабриций уже принял, и если мне тут Габис просто рассказывает подробности, то Велтуру он доставил уже официальное уведомление с поручением проработать план этой операции. Ну, формально Велтуру как заместителю в Оссонобе, но понятно же, что без нас дело хрен обойдётся.

Во-вторых, давешняя эпидемия случайно завезённой в Тарквинею в прошлый раз хвори благополучно закончилась, охватив и соседние племена и выкосив их все, как и наших гойкомитичей, в конечном итоге процентов на пятнадцать. Само по себе это едва ли радостное известие, но мы опасались худшего, да и, как оказалось, нет худа без добра. Ослабев в самый разгар эпидемии, когда болели и те, кому суждено было пережить эту напасть и выздороветь, соседи реально перебздели, как бы их бедой не воспользовались другие, эпидемией не затронутые. В результате их вожди рванулись наперегонки к вождю наших красножопых, а от него и вместе с ним — к генерал-гауляйтеру Тарквинеи, прося вечного мира и оборонительного военного союза, дабы в случае нежданного конфликта с другими соседями не остаться без помощи, а главное — не оказаться втянутыми в войну на два фронта. Хоть и не фрицы ни разу, а самые натуральные красножопые чуда в перьях, но всю пагубность подобной перспективы понимают и на практике её проверять желания как-то не испытывают, гы-гы! Да и поддержка, даже просто демонстративная, там ценится высоко. Я ведь упоминал уже о предложении восточных соседей предоставить для наших тарквинейцев военно-морскую базу на берегу пролива, отделяющего Кубу от Гаити? Там уже довольно приличный форт выстроен с расчётом на полусотенный гарнизон и причалы на три тарквинейских "гаулодраккара". Делегацию с Гаити, прибывшую с предложением в духе "ребята, давайте жить дружно, и у нас, кстати, тоже есть и хорошие рыбные места, и удобные гавани", Акобал застал там и сам. Северные и западные соседи тоже глянули на это дело, призадумались, да и тоже намекнули на наличие подходящих мест и у них. В результате их соседи с запада, едва об этом прослышав, тоже прислали свои делегации с заверениями во "всегдашнем" миролюбии своих племён. Короче, практически без всяких усилий со своей стороны, Тарквинея оказалась во главе всего востока Кубы.

В-третьих, прибывший туда в прошлом году не с акобаловской, а со следующей флотилией карфагенский корабел уже и приноровился к работе с кубинским махагони, и попрактиковался в постройке двух местных "гаулодраккаров", а теперь готовил стапель для строительства уже наших новейших кораблей и шаблоны с лекалами на деталировку. В этом, собственно, и был смысл его вербовки. Корпус-то жёсткий океанского класса на бронзовых гвоздях и заклёпках и в Гадесе строить умеют, и в Тингисе, так что было кому уже и в Тарквинее этим заняться, а карфагенянина, строившего корабли только для Лужи, учить этому пришлось. Зато специалист из карфагенского Котона умел то, о чём понятия не имели его гадесские и тингисские коллеги. Там ведь судостроение какое? Единичное. Где ж там найти такого богатенького Буратину, чтобы сразу хорошую серию идентичных систер-шипов заказал? А карфагеняне вплоть до конца Второй Пунической строили свой флот серийно, целыми эскадрами, и пока ещё, хвала богам, разучиться не успели.

Но стандартная карфагенская эскадра в шестьдесят вымпелов нам там, конечно, не нужна. У нас там и на десяток-то кораблей нет пока ни самих движков, ни всей прочей комплектации приводов. Даже на пять там всё это накопится только с поставкой будущего года. Но на три парусно-полудизельных судна вся комплектация в Тарквинее уже имеется, и эти три корабля должны быть идентичными друг другу систер-шипами, и если результат их испытаний окажется удовлетворительным, то после доводки их до ума образец пойдёт в дальнейшую серию. Это в греко-римском Средиземноморье нам палиться с моторными кораблями противопоказано, а за океаном от кого шифроваться? Гойкомитичи-то здешние нас римлянам уж точно не заложат.

В-четвёртых, если гора не идёт к Магомету, то Магомет идёт к горе. Всем было бы хорошо битумное озеро на Тринидаде, если бы не один единственный его фатальный недостаток — удалённость от Кубы. Гораздо меньший, но зато гораздо ближе, выход нефти на поверхность имеется, как Серёга говорил, и на Ямайке, до которой от Тарквинеи рукой подать, но это же ещё сплавать туда надо, да с чингачгуками тамошними контакт наладить нормальный, и лишь после этого только можно было бы нефть тамошнюю искать. А когда нам было этим заниматься? Скорее всего, нескоро ещё у нас дошли бы до этого руки, но в аккурат прошедшим летом в Тарквинею наведались сами ямайские красножопые — ага, и эти тоже с предложением в духе "давайте жить дружно". В том, что они контачат с Кубой и в курсе событий, мы и не сомневались, и в наши планы входило по мере установления контактов с кубинскими племенами выйти в конце концов и на то, которое с ямайскими регулярно контачит, дабы через него уже и на них выйти, и предполагалось это событие по нашим планам в срок где-то от трёх до пяти лет. Но, раз уж они и сами нарисовались раньше запланированного срока, то ведь не гнать же их по этой причине взашей, верно? Тем более, что помимо поверхностного выхода нефти, для нас полезного, но по меркам нашего современного мира промышленного значения не имеющего, бокситами Ямайка богата и в современном промышленном смысле. А к ним мы тоже дышим весьма и весьма неровно. Это же не только люминий, который тоже в перспективе понадобится — как сам по себе, так и в качестве присадок к меди в люминиевых бронзах, во многих случаях не худших, чем оловянистые. Но это в перспективе, а сей секунд оксид люминия интересует меня прежде всего как огнеупор и как корунд, то бишь абразивный материал для шкурок, оселков и шлифовальных кругов — ага, англичане ружья кирпичом не чистят.

В-пятых, эдемские финики наладили свои плавания в Колумбию — в основном, конечно, за золотом и изумрудами, но привозят оттуда и платину для обмена в Тарквинее на бронзу, что вполне обеспечивает наши не столь уж и большие пока потребности в этом тугоплавком благородном металле. Хотя бы этим, хвала богам, не нужно заморачиваться самим. Как я уже упоминал, платиновая проволока идёт у нас на тоководы для ламповых триодов, нужных нам для радиоаппаратуры, да на нити накаливания простых электроламп для освещения, благодаря чему нам не нужно делать их вакуумными. Я ведь рассказывал, каким геморроем оборачиваются тонкие капилляры ртутно-капельных насосов? Хайтек на пределе технологических возможностей, результат которых у меня сугубо вероятностный, и брака выходит в разы больше, чем годных изделий. И чем меньше мне их таких нужно, тем лучше. Радиолампы — да, там без вакуума не обойтись, и ради них приходится идти на этот геморрой, потому как деваться без него некуда, но на обычные осветительные лампы городить эти насосы с капиллярами — на хрен, на хрен! Хвала богам, платина есть, и проще платиновую нить накаливания в них использовать, которой на хрен не нужен этот вакуум. Впрочем, у меня до сих пор и выбора не было, поскольку вольфрамовую руду заполучить только недавно и удалось, но хоть и будет у меня скоро вольфрам, геморроя с вакуумом это не отменяет, так что лампы накаливания один хрен будут выпускаться с платиновой нитью. Дополнительным бонусом от такого решения становится разборная конструкция наших безвакуумных ламп накаливания, а значит — их лёгкая ремонтопригодность. Так что спасибо заокеанским финикам за бесперебойные поставки платины. И пожалуй, надо будет подарить Фамею и Аришат по электрическому светильнику на багдадских батареях — ага, пущай сравнят со своими традиционными жировыми плошками, да и покумекают при ярком электрическом свете над ценностью замшелой финикийской самобытности.

В-шестых — опять же, спасибо тамошним финикам. И самим эдемским купцам, разумеется, добывшим то, что нас интересовало, но в особенности, конечно персонально Фамею, тех купцов на этот поиск настропалившему. Ведь привёз Акобал из захолустного глинобитного Эдема не что иное, как несколько чаш из скорлупы кокосового ореха! Я же рассказывал о нашей экспедиции в Панаму за хиной, в которой мы повстречали торгашей из Анд, возвращавшихся домой из Мезоамерики и вёзших к себе в числе прочего поделки из кокосовой скорлупы? Строго говоря, кокосы могли в принципе попасть и в Панаму, но восточнее той зоны будущего канала, в которой мы повстречали андцев. Там как раз есть небольшой полуостров, резко торчащий в Тихий океан и принимающий на себя течение с запада, так что орехи, приносимые течением, имеют хорошие шансы попасть на его берег и прорасти, если ещё сохранили всхожесть. Но он же и отклоняет течение от побережья к северо-западу от себя, поэтому в западную часть Панамы кокосы не попадают, и искать их надо только на том полуострове. Будь у нас уже на тот момент колония в Панаме, а сама наша экспедиция посильнее, мы бы туда обязательно наведались, но не с теми же нашими мизерными силами вдали от любых возможных подкреплений. Слишком велик был риск. Выяснилось же — ага, благодаря тем андцам, что и не нужно нам туда за кокосами, потому как сами они свои поделки из скорлупы на северо-западе приобрели у тамошних дикарей. И когда мы сопоставили результаты опроса туземных торгашей с тем, что припомнилось и самим, то вышло, что искать кокосы нужно на южных берегах перешейка Теуантепек, на севере которого живут прекрасно известные эдемским финикам ольмеки.

Поэтому, вернувшись из Панамы на Кубу, я настропалил Аришат, а через неё и Фамея, чтобы тот напряг купцов, а те — задействовали свои ольмекские связи для разведки искомого ништяка. И вот он наконец-то, вожделенный результат — чаши из той кокосовой скорлупы, доставленные ольмекскими торгашами с юга, то бишь с тихоокеанского залива Теуантепек. Собственно, их-то эдемцы раздобыли у ольмеков ещё в прошлом году, просто мы этого радостного события уже не застали, отплыв домой раньше. Млять, представляю, как были раздосадованы на ольмекском побережье сами финики, которые заказывали-то ведь не эти грошовые и сами по себе на хрен не нужные сувениры, а саженцы пальмы, то бишь живые проросшие орехи! Гойкомитичи то ли не поняли их тогда ни хрена, отыскав и доставив такие же поделки — в точности то, что им и показывали в качестве образцов, то ли вожди их хитрожопость включили, решив зажать источник орехов для себя, дабы быть посредниками и иметь с этого свой посреднический навар. Да только разве неолитическим дикарям тягаться в торговой хитрожопости с финиками? Торгаш — он ведь всюду по своей сути одинаков, и посули ему роскошную по его меркам прибыль, так он горы своротит и без мыла в любую жопу влезет, а за всеми бродячими коробейниками разве уследишь? На сей раз доставили и саженцы, и в Эдеме рядом с городом Фамей с гордостью похвастался перед Акобалом молодыми ростками кокосовой пальмы. И хотя понятно, что это ещё не у нас, да и вырасти они ещё должны, чтобы уже свои орехи начать давать, главное сделано — в Вест-Индии теперь в любом случае будут свои кокосы. И скорее всего, Тарквинея их заполучит задолго до первых урожаев в Эдеме.

Я ведь упоминал, как эдемцы выклянчивали у нас в обмен на ту колумбийскую платину олово, а я согласился только на готовую бронзу? Бронза в вест-индском климате нужна позарез, но медь у них и своя есть, а нужно олово, которое в Тарквинею попадает из Испании на тарквиниевских кораблях. И упёрся я тогда не оттого, что такой мелочный жмот, а оттого, что нехрен их баловать. Вот как раз на подобные эксклюзивные случаи в порядке исключения мы и сменяем нужный нам ништяк на олово. В данном случае — на вес живых проросших кокосовых саженцев — эдемские финики теперь знают, где их взять. Главное отличие античной Вест-Индии от современной, если только природные условия сравнивать, это полное отсутствие кокосовых пальм, без которых современные Антилы и представить-то себе немыслимо. Но так оно и было в реале до тех пор, пока это упущение природы не исправили европейцы. В основном испанцы, кстати. Ну так а наши турдетаны кто, спрашивается? Поэтому и не будет Вест-Индия этой реальности ждать своих кокосов ещё полтора с гаком тысячелетия — для неё испанцы уже пришли. Немного не те? А нету у нас для неё других, и нехрен тут капризничать. Кокосы же — это как раз то, что позволяет жить даже на коралловых островах, лишённых собственных источников воды. Рокас тот же самый чем от нормальных тихоокеанских атоллов принципиально отличается? Вот как раз этим — отсутствием кокосовых пальм. И с вест-индскими коралловыми островами та же самая хрень. Пришло время устранить это безобразие.

Взялись же кокосы на побережье залива Теуантепек, скорее всего, не сами по себе. В отличие от того полуострова на востоке Панамы, мимо этого залива течение идёт мористее, и вероятность дрейфующих по нему кокосовых орехов прибиться к берегу на несколько порядков меньше. Зато шторма туда приходят с океана достаточно регулярно, и было бы странно, если бы время от времени они не заносили к берегам залива катамараны полинезийцев, которые как раз и распространили ту кокосовую пальму по тихоокеанским островам на такие расстояния, которых живые и способные прорастать орехи никогда не преодолели бы по течениям собственным дрейфом. Зелёные брались полинезийцами на борт в качестве запаса питья, спелые — как жратва, из которой, если хватало, выделялся и посадочный материал для вновь открытых островов. Вот так и распространяли они пальму на все удалённые от Малайзии и Филиппин архипелаги, пока не добрались наконец и до Америки, на берегах которой определённо высаживались и даже селились, и если их не забивали на мясо или не приносили в жертву своим богам местные чингачгуки, то кое-где и смешивались с ними, оставляя полинезийские следы в языке и культуре.

Другое дело, что основная масса этих полинезийско-американских контактов придётся на более поздние времена. У историков нет единого мнения, когда и где именно произошёл самый первый из них, и чем он кончился. О наличии кокосовой пальмы на юге тихоокеанского побережья Мексики задолго до реальной Конкисты мы знали, но не были уверены в наличии её там уже теперь, пока не получили наглядных доказательств. И хотя на них нигде не написано о присутствии на берегах залива полинезийцев, с учётом наших знаний воображение как-то само дорисовывает и сдвоенные лодки-катамараны, и смуглых девок в травяных юбках и цветочных гирляндах, отплясывающих гавайскую хулу. Строго говоря, на Гаваях полинезийцев ещё нет, но на Маркизских островах они уже завелись, а сильно ли гавайская хула отличается от маркизской — этнографов спрашивайте, а не меня. Ну и, конечно, целые рощи растущих прямо или наклонённых к морю кокосовых пальм с их перистыми кронами и гроздьями тех самых кокосовых орехов. Есть ли и сейчас на том побережье залива и сами завёзшие их туда полинезийцы на самом деле, мы можем только гадать. Мезоамерика с полуголодными от перманентной нехватки мяса чингачгуками и их жадными до человеческих жертв богами — не самое лучшее место для случайно попавших туда чужаков, малочисленных и вооружённых ничуть не лучше местных. Но уцелели они или окончили свои дни на пиршественных кострах и на алтарях пирамидальных теокалли, свою главную миссию они выполнили, и спасибо им от нас огромное за растущие теперь на берегах залива Теуантепек кокосовые пальмы…

В-седьмых — ну, это не столь важно по сравнению с кокосами, но тоже не такой уж и пустяк. В Тарквинее успешно прижились и проросли косточки зелёных винных ягод с Бразила, которые доставил тот самый мореман, что подстраховывал Акобала в разведке Барбадоса. Часть он посадил и на нём, но там за ними наблюдать некому, так что никто не знает и может знать результата, а на Кубе эксперимент с акклиматизацией начат успешно. Я ведь упоминал о бразильском "виноградном" дереве, заменяющем бразильцам виноград во всех его применениях? До него мы не добрались, потому как оно на материке и гораздо южнее нашего Бразила, но зато на острове, как я уже рассказывал, наши колонисты нашли родственное ему. С виду ягоды зеленоватые и морщинистые, но по свойствам ничем тех материковых не хуже, что колонистами и было успешно проверено на практике. Вырастут деревца на Кубе — будет и там ещё одна замена винограду в дополнение к тому местному "морскому". С нормальным виноградом во влажных тропиках беда, не нравится ему там, а местные дикие виды для виноделия не подходят. А вино нужно, и из метрополии его в амфорах через океан не навозишься, да и не очень-то наше пайковое вино там ко двору. В смысле, нашим-то нравится, но красножопым его давать стрёмно. Оно же у нас делается креплёным, чтобы хранилось при дальних перевозках лучше. Но доза, вполне нормальная для наших испанцев и тех эдемских фиников, в ком красножопая примесь невелика, для чистопородных гойкомитичей уже чересчур, в чём были уже случаи убедиться. Если его водой разбавлять — нашим не нравится, а если чудам в перьях наливать поменьше, так им обидно, потому как расовая дискриминация на ровном месте получается. Если уж с этим креплёным вином такая хрень выходит, то уж ром из фруктовой патоки гнать — тем более противопоказано. Поэтому местное некреплёное вино, которое могли бы употреблять без особых последствий как наши, так и чингачгуки, в Тарквинее жизненно необходимо, так что ещё один источник для его получения лишним уж точно не окажется.

Там ведь хоть и растут уже из привезённых нами аж с устья Амазонки косточек пальмы асаи, из ягод которых слабоалкогольный напиток кашири делается, им до тех ягод ещё расти и расти, и привезённый с Бразила "морщинистый виноград" даст свой первый урожай явно быстрее. Млять, вот на что только ни пойдёшь, взяв в наших колониях курс на ассимиляцию туземцев с их включением в число полноправных сограждан! И это ведь нам ещё крупно повезло с нашими сибонеями, тропическими охотниками-собирателями с их большим количеством сладких тропических фруктов в привычном им рационе, здорово повышающим их устойчивость к алкоголю. Она и у них, конечно, далеко не такова, как у европейцев, особенно средиземноморцев, но всё-таки хоть какая-то, на слабенькое вино её им худо-бедно хватает. С основной массой североамериканских чингачгуков в этом плане вообще полная и беспросветная жопа.

Даже современные красножопые, потомки прошедших через былое спаивание и выдержавших его, один хрен в большинстве своём спиваются с рекордной скоростью, кто без тормозов. Поэтому в резервациях там, как правило, жёсткий сухой закон, но зато вне их пределов, буквально у самой границы, концентрация питейных торговых точек в разы выше средней по Штатам — сбыт гарантирован. Даже в резервации навахо, самой крупной и одной из самых благополучных в Штатах, алкашни хватает, хоть и держат вожди своих соплеменников в ежовых рукавицах, но хотя бы уж порядок какой-никакой поддерживать удаётся. И правильно делают, конечно, с эдаким-то проблемным контингентом, поскольку не можешь петь — не пей. Да только большинство-то ведь тех навахо не в той резервации живёт, а вне её, граждане окрестных штатов, и плевать им на тот сухой закон резервации. И вот там — полная жопа. Хоть и не половина, но процентов до сорока зэков в тамошних каталажках — вот эти самые внерезервационные навахо, и сидят они по тяжким статьям в основном. Налакается такое чудо без перьев огненной воды, то бишь виски или бренди, и такое спьяну отчебучит, что потом и само внятно объяснить не в состоянии, какого хрена оно всё это нахреновертило. Уж лучше бы, млять, в резервации своей сидели. У латиносов на югах такие же гойкомитичи, казалось бы, да только южные, к алкоголю попривычнее издавна — тоже назюзюкаться могут, но какую-то культуру пития уже имеют, и крышу оно им до такой степени не сносит. И хвала богам, наши антильские сибонеи ближе всё-таки к тем южным. Крепкая выпивка только нежелательна…

Оживление активности эдемских фиников под влиянием нашей Тарквинеи дало и неожиданный эффект, который сложно пока оценивать однозначно. Финики наконец-то соизволили открыть ранних майя. Веками, млять, вдоль берегов Юкатана каботажили на запад, а затем на юг, к ольмекам направляясь, с которыми и торговали, а вдоль восточного побережья полуострова на юг сплавать им и в башку не приходило. Впрочем, понять-то их можно, потому как нормальный человек от добра добра не ищет. Что там было-то, в этих нищих рыбацко-земледельческих деревушках на севере Юкатана в сравнении с развитыми культурными центрами ольмеков? И хотя по нынешним временам их цивилизация уже в упадке, разница с диким Юкатаном остаётся весьма наглядной. Туда так и не поплыл бы никто, если бы по примеру Тарквинеи в Эдеме не озаботились своей продовольственной независимостью, для которой понадобились сведущие в возделывании кукурузы рабы. А много ли их от ольмеков вывезешь, отношений с ними не портя? Вот и принялись ловить юкатанских пейзан, пока не добрались до бухты Четумаль и не увидели аж целый город.

Юлька считает, что это Церрос, он же — Серосе или Серо Майя, расположенный рядом с современным белизским городом Корозал. Вряд ли это сейчас настоящий город с монументальной каменной архитектурой, поскольку по юлькиным сведениям его первый каменный храм датируется только примерно пятидесятым годом до нашей эры, то бишь лет сто тридцать где-то ещё до его строительства. Но больше там быть просто нечему, все остальные нынешние центры ранних майя в Белизе находятся в глубине материка, и один только этот Церрос на морском берегу, хоть и заныкался внутри бухты. Никаких других приморских городов там больше нет, Церрос — единственный. А существует он уже где-то года с четырёхсотого до нашей эры, то бишь двести лет с гаком — почти две трети срока от своего возникновения до будущего строительства полноценного каменного храма, так что уже явно не одни только плетёные из прутьев хижины, а наверняка глинобитные, а что-то и известковым раствором оштукатурено — общественные-то здания уж точно, даже если и выстроены из высушенных под солнцем глиняных адобов. Что-то такое, короче говоря, по логике вещей там должно уже быть, а учитывая преимущественную глинобитность самого финикийского Эдема, для его мореманов, со слов которых об открытии и известно, и это — тоже вполне себе город. Может и попримитивнее пока нынешних упадочных ольмекских центров, не говоря уже о городах времён ольмекского расцвета, но уж всяко цивилизация на фоне окрестных чисто крестьянских и рыбацких деревушек. Наверняка и насыпная из земли пирамида, как и у ольмеков, теми же адобами облицованная, хотя бы одна, да есть — любят это дело мезоамериканские чингачгуки.

Вышло же открытие финиками этого "тоже типа города" вот как. Первых рабов майя они приобрели у ольмеков. Хотели-то, конечно, ольмекских пейзан купить, но кто ж им продаст-то? До такого свинства, как массовая продажа в рабство своих соплеменников, ольмекская элита всё-же не докатилась. Сколько посчитали допустимым, столько продали уже давно, а опустошать свои деревни они не собирались. Пленников-чужеземцев продать — это можно, это уже совсем другое дело. Нужны именно земледельцы? Вот, есть немного майя из лесов на востоке. Закавыка оказалась в том, что не развито особо рабовладение в Мезоамерике доклассического периода, а значит, не развита толком и работорговля. Есть рабы-слуги в богатых домах и дворцах правителей, но их не так уж и много, а в основном прислуживают кабальные должники или просто зависимые люди. Пленников среди слуг мизер, потому как не для рабского услужения обычно предназначены иноплеменники, а в жертву богам. У богов же пищу отнять — кто ж осмелится на такое святотатство? Есть вот немного взятых в запас на замену основным жертвам, если какая из них подохнет раньше времени, вот из них если только. Да и жертвы-то не столь ещё многочисленны, потому как не классический ещё период, когда богов почнут кормить обильнее, стремясь предков в благочестии перещеголять. У ольмеков до этого не дошло, так что пленников у них мало, а таких, которых они могут продать — и подавно. А финикам мало единиц, десятки нужны, а ещё лучше — сотни. И выход один — ловить этих майя самим. А легко ли ловить дикарей в их родной сельве? Пяток поймаешь, полсотни разбежится, и преследовать тех сбёгших, рискуя словить стрелу или дротик, уж очень стрёмно. А слухи разносятся по сельве теми же сигнальными кострами и барабанами быстрее, чем гаула доплывает до непуганых ещё деревень, и тамошние пейзане уже начеку. В результате, наловив рабов с гулькин хрен, но расшугав всё северное и всё западное побережье Юкатана, но уже подсев на халяву и не желая заказывать ольмекам за плату то, что можно захватить и даром, эдемские людоловы обратились к не интересовавшему их ранее восточному побережью полуострова. Но и там повторилось то же самое, вынуждая продвигаться всё дальше и дальше к югу, вплоть до той самой бухты Четумаль…

Впрочем, узнали о ней финики не сразу, поскольку два первопроходца просто и незатейливо исчезли с концами — сперва один, а вслед за ним и второй. Третьему повезло — то ли заподозрил неладное, когда не вернулись двое первых, то ли он просто оказался осмотрительнее их. Добравшись до бухты и увидев в ней город, но заметив и остов одной сожжённой гаулы, и вытащенную на берег вторую, порядком раскуроченную, он сходу во всё въехал и развернулся вовремя, успев вырваться из бухты на морской простор раньше, чем его настигли лодки майя. По морским волнам, рискуя перевернуться кверху днищем, они его преследовать не решились, а ему хватило ума плюнуть на упущенную прибыль и поскорее возвращаться домой.

Вот в таком примерно виде и услыхал Акобал историю открытия приморского города майя в Эдеме, когда ему нажаловались на нежелание нашего генерал-гауляйтера Тарквинеи посылать эскадру для участия в их походе возмездия на проклятых дикарей, подло и вероломно напавших на честных финикийских торговцев, хоть ему и предлагался честный благородный раздел всей ожидающейся добычи, включая живую двуногую. Два честных купца, типа, тихо и мирно делали свой работорговый бизнес на побережье, пока не нарвались на этих разбойников, предательски напавших на них, ограбивших, убивших и наверняка сожравших по своему дикарскому обычаю, и если бы не милость богов, то та же судьба ожидала бы и третьего, принёсшего в город эту печальную весть.

В поедании майя пропавших фиников — после принесения их в жертву богам — я нисколько не сомневаюсь. Это у Мела Гибсона в евонном "Апокалипсисе" майя зачем-то выбрасывали трупы жертв на свалку вместо того, чтобы слопать их, как это и делали все нормальные цивилизованные гойкомитичи Мезоамерики. Как у нас не одобряется выброс на помойку хлеба и вообще жратвы, так и у них не укладывалось в башке, как это можно позволить пропасть зря хорошему мясу, которое в стране в большом дефиците. Так что в этом смысле эдемские финики, подтверждающие и археологов, и Берналя Диаса, внушают мне доверия куда больше, чем означенный Мел Гибсон.

Но и нашего генерал-гауляйтера в Тарквинее я тоже прекрасно понимаю. И не в том даже дело, что логика фиников типа "ПВО противника подло и вероломно напала на наши ВВС, которые тихо и мирно бомбили его города" выглядит смешно. Перефразируя кого-то из американских президентов, хоть они, конечно, и сукины дети, но это таки наши сукины дети. В смысле — свои, белые, и не дело это, когда чуда в перьях, не вылезшие ещё из неолита, непринуждённо кормят своих богов и закусывают сами белыми людьми. Если им это спустить безнаказанно, им может понравиться и войти в привычку, и тогда как их отучать от неё прикажете? В духе конкистадоров? Так и их ведь поняли далеко не сразу, хоть и любят теперь поныть на тему тогдашних испанских зверств. Так что, если финики не справятся или перебздят сами, придётся рано или поздно подключаться и нашим, но не в ближайший год, а попозже, когда Тарквинея нарастит побольше силёнок. Это финики на западной оконечности Кубы сидят, с ближайшими соседями свои отношения устаканив и опасаясь разве только племён с востока. А у наших и на западе племена имеются, которые могут и не надумать дружить, и Гаити с востока, и Ямайка с юга, и всё это вполне в зоне досягаемости для туземных каноэ. И не настолько ещё сильна наша кубинская колония, чтобы вводить дикарей в нехороший соблазн отсылкой значительной части сил куда-то в дальние гребеня. Поэтому совершенно правильно наш наместник сделал, уклонившись от собственного решения и запросив через Акобала указаний от Фабриция. С намёком, что в случае приказа проучить дикарей, неплохо бы и подкреплениями для исполнения такого приказа вверенную ему колонию обеспечить. Фабриций намёк понял и нам этот запрос переадресовал, дабы мы помозговали с учётом нашего знания тамошней обстановки. Ну, мы и мозгуем, прикидывая хрен к носу и так, и эдак.

Но это мы так, по мелочи мозгуем, учитывая нашу неготовность в ближайшее время к серьёзной полномасштабной Конкисте. Несвоевременно это при нашем текущем раскладе, так что пущай пока финики сами карательную экспедицию устраивают и своё "фу" тем майя высказывают, как сообразят и сумеют. У нас поважнее пока-что дел полно. Но по большому счёту, на дальнюю перспективу — хрен ли тут думать? Ведь неправ-то тот Мел Гибсон в отдельных деталях, а не в сути, а изобижены на него современные потомки майя за его "Апокалипсис" вовсе не из-за тех деталей, в которых он неправ, а как раз из-за той сути, в которой он абсолютно прав. Представляю, как бы они обвизжались, если бы он правильный способ утилизации их предками трупов жертв показал, то бишь их поедание! Ну не понимают, когда с ними по-доброму! Сцены жертвоприношений их возмутили? А реальные исторические факты означенных жертвоприношений их не возмущают? Чего бы им на саму землю в суд не подать за то, что выдаёт, сволочь эдакая, такой компромат на их любимых и всех из себя таких расчудесных цивилизованных предков? На Европу тут же стрелки переводят — ага, типа, сами такие. Ну так и снимите сами, если уж так задело, в качестве ответки фильм про человеческие жертвоприношения тех же фиников или тех же кельтских друидов. Ведь были же? Были, никто не спорит. Вот и снимайте про них, а мы поглядим, заценим и сравним Только почему-то сильно подозреваю, что те же хренцюзы обижаться на такой фильм и на говно от той обиды исходить и не подумают. Ну, детали разве только отдельные покритикуют. Не оттого ли, что не майя ни разу? Обижены тем, что он математику, астрономию и искусство ихнее не показал? Млять, ну вот их он забыл спросить, о чём ему фильмы снимать! Не понравился намёк на то, что испанцы явились в Мексику избавителями от этих безобразий? А что не так? Что на самом деле, не явились или не избавили? Не нравится, так не смотрите, а чего самим хочется — сами и снимайте, если другие за вас это сделать не удосужились. Да только ведь не видно что-то никаких киношедевров от современных майя. Обижаться, да в суды на обидевшего их ненароком кляузы подавать — оно, конечно, и легче, и дешевле.

Здорово, кстати, экскурсоводов ихних напоминает — вот кто уж точно пиарит их предков в выгоднейшем свете! Знакомый в Мексику с супружницы в отпуск летал, так он рассказывал, как в Чичен-Ице ихней те экскурсии проводятся. Водила их молодая девка к сеноту тамошнему и заливалась восторженным соловьём, какое значение он имел в жизни и культуре жителей Чичен-Ицы, и какие красивые обряды в честь своего бога дождя Чака они устраивали возле него. А о человеческих жертвах тому Чаку, которых они топили при тех обрядах в том сеноте — ни единого слова. Ведёт их к пирамиде и поёт тем же соловьём о шедевре архитектуры и о не меньших шедеврах изобразительного искусства внутри его, а о человеческих жертвах, резавшихся на алтаре перед святилищем на её верхушке опять ни слова. И о математике заливалась, конечно, и об астрономии. Нет, обсерватории ихней никто человеческих жертв не инкриминирует. Там жрецы в натуре светила наблюдали, а жертвы, в том числе и богам тех светил, резались обсидиановыми ножами на пирамидах, о чём девчонка-экскурсоводша, конечно же, дипломатично запамятовала. И к ней-то какие претензии? Что ей велено, то она и щебечет. Самое смешное, что означенные жертвенные ножи — ага, обсидиановые — буквально рядом у лоточников на их лотках продаются — ну, сувенирные, конечно, притупленные, но во всём остальном вполне соответствующие тем реальным историческим образцам, с которых и плагиатились.

Не всегда, правда, грамотно — тот экземпляр, который знакомый купил и домой привёз, судя по характерным выемкам под бечеву, для ножа абсолютно ненужным, явно с наконечника копья копировался, а не с ножа. Но опять же, какие тут претензии к кустарю? Что ему дал малограмотный и не изучивший вопроса заказчик-организатор как образец, то исполнитель и скопировал в лучшем виде, демонстрируя идеальную реконструкцию той старинной технологии обработки обсидиана. Ведь материал-то — настоящий, и сколы на нём — тоже настоящие, а не имитация таковых абразивным кругом, и этих двух факторов историческая безграмотность изделия ни разу не отменяет, а к исполнителю его внушает реальное неподдельное уважение. Ага, в отличие от этих профессионально обиженных крикунов, не работой, а обидчивостью себе на хлеб с маслом зарабатывающих. На таких обиженных, млять, у нормальных людей воду возить заведено.

В том "Апокалипсисе", конечно, и количество жертв на тех кадрах, где беглец через завалы трупов перебирается, тоже сильно преувеличено. Трупы — не разложившиеся ещё, зарезаны, стало быть, недавно. Такого количества на самом деле ни один из городов майя не осилил бы — тупо не наловил бы столько народу. Но тут тенденция таким манером показана — чем больше неурядиц, тем больше страха перед богами, а значит, и стремления задобрить их, превзойдя и предков, и соседей — ага, количеством приносимых им жертв. У ацтеков в канун Конкисты — да, уже и на такой уровень выходили. Около двадцати тысяч составил их рекорд, ими же самими и заявленный — не в один день, конечно, но и не в год, а по случаю восшествия на престол тлатоани Монтесумы Второго. Майя от Центральной Мексики по количеству жертв далеко отставали, но и они тоже старались, как могли. Пока таких масштабов нет ещё и в помине, но традиция — уже заложена, и вектор её развития мы знаем по нашему историческому реалу. То же самое будет и в этой реальности, если никто не вмешается и не пресечёт. Кроме наших — некому. И хотя в ближайшие годы мы к этому однозначно не готовы, в более отдалённой перспективе испанской Конкисте — быть. С иберийскими гладиусами вместо шпаг, так зато и с казнозарядными винтовками вместо фитильных аркебуз. Но разве в этих мелких деталях суть?

5. Помощники

— Девяносто шесть двадцать два, — продиктовала Велия, придерживая палец в нужной точке на экране моего аппарата, дабы не ошибиться.

— Девяносто шесть двадцать два, — повторила Энушат, вписав цифирь в строку таблицы, — Готово, тётя Велия.

— Девяносто шесть двадцать семь.

— Девяносто шесть двадцать семь. Готово.

— Девяносто шесть тридцать два.

— Девяносто шесть тридцать два. Готово. Тётя Велия, а для чего всё это нужно? Почтенная Юлия говорила, что эти тригонометрические таблицы есть и у греков. Разве не проще купить у них готовые и пользоваться ими? И что в этом смешного?

— Энушат, они же греческие! — ответила ей Турия, отсмеявшись, — С греческими буквенными числами. Почтенная Юлия разве не показывала вам, как громоздко умножать и делить эту греческую абракадабру? А с этими индийскими цифрами — раз, два, и готово.

— Да, с индийскими цифрами намного удобнее работать, и греческие таблицы всё равно пришлось бы переписывать ими, — подтвердила моя супружница, — И зачем они нам тогда нужны, если наши ещё и точнее? Турия, постарайся обводить циферки ровнее и разборчивее. Наборщик шрифта жаловался, что в таблицах длин окружностей и площадей кругов не всё разбиралось легко, и он приходил кое-что уточнять. Я вижу, девочки, что вы порядком устали, но это уже последняя страница в таблицах синусов и косинусов, совсем коротенькая, а не на весь лист. Давайте соберёмся с силами, доделаем её и на сегодня уже закончим с этой мутью. Ну, сосредоточились? Девяносто шесть тридцать шесть.

— Девяносто шесть тридцать шесть. Готово…

Чтобы запараллелить работу, мы издавали таблицы Брадиса не сборником, как изучали их в школе сами, а по частям. В привычный сборник их можно будет уже и позже переиздать, имея все его части уже на бумаге, а пока ближайшая задача — получить их на бумаге, переведя на неё из электронного файла на моём аппарате. Это же счастье ещё, что Нокия — аппарат добротный и практически неубиваемый, если специально целью такой не задаваться. Поэтому первым делом — если, конечно, что-то другое не требовалось срочнее — мы переносили на бумагу содержимое аппаратов, уже начавших дышать на ладан, дабы не лишиться его с концами. Уже окончательно приказал долго жить телефон Наташки, и хвала богам, что всё важное мы оттуда переписать успели. Она, конечно, горюет по своей подборке слезливых женских романов, из которых успела перенести на бумагу только два с половиной, не говоря уже о музыке, видеороликах и нескольких фильмах-мелодрамах, но тут уж кысмет у неё такой. Юлька тоже в очереди на аналогичное горе, потому как и её телефон внушает тревогу. Учебники спасли, первоисточники исторические спасли, что-то из справочников успели и продолжаем, но тут пришлось прерваться на таблицы Брадиса, которые скоро понадобятся для юнкеров. Вот их сейчас и гоним частями. Произведения чисел, дроби, квадраты, корни, кубы, окружности эти с кругами, теперь вот добрались до тригонометрии — синусы с косинусами грозятся сегодня добить. По содержанию, если его постранично считать, так и половину сборника уже перелопатили — вот что значит бабья усидчивость. Постанывают, конечно, и они, но пацанва уже вообще волками бы взвыла! А таблицы Брадиса нужны позарез. И пока печатаются уже переписанные части, в дефиците хорошая бумага — Юлька из-за этого на обёрточную пока своё переписывает и нервничает по поводу своей лирики, рискующей разделить судьбу наташкиной, но важность таблиц понимает и сама — ей же и преподавать по ним, в конце-то концов.

Моему аппарату прошедшие годы тоже, конечно, на пользу не пошли. Ещё жив, как ни странно, но давно хронически болен аккумулятор, держащий лишь крохи прежнего номинального заряда, так что пользоваться им как переносным мини-компом практически нельзя. Используем как стационарный, подключая к багдадской батарее. Юлька, когда её очередь с серёгиной флэшки полезности переписывать, то и дело ворчит, что лучше бы я тогда, в прежней жизни, планшетником вместо него обзавёлся — удобнее был бы в десять раз в качестве компа. Удобнее, кто ж спорит, но как бы я тогда сохранил эдакую бандуру в ходе наших тогдашних первоначальных приключений? Серёге и Нокию-то, аналогичную моей, сохранить тогда не удалось. Я ведь рассказывал, как ему её расхреначил шальной свинцовый "жёлудь" пращника? А жаль — только у наших с ним Нокий Е7 был новейший для смартфонов OTG-протокол, позволяющий подсоединять флэшку, и уж с двумя такими аппаратами нам сейчас было бы вдвое ловчее. Тем более, что Симбиан-3, операционка эта глючная, и в лучшие-то времена любила позависать, а теперь её зависания участились. Но — имеем то, что имеем, и по справедливости спасибо судьбе и на том…

Пацанва у меня тем временем занята делом, тоже не особенно увлекательным, но всё-же поживее и поинтереснее переписывания таблиц и текстов. На большом верстаке закреплена тяжеленная бронзовая доска — ага, два с половиной метра длиной. Да ещё и не простая, а с движущейся вдоль неё по направляющим средней частью, подогнанной к ней плотно по месту и тоже довольно увесистой, так что двигать её можно только с помощью специально приделанных к ней рукояток. А двигать её приходится то и дело, потому как заняты мы с ребятами ни чем иным, как разметкой и насечкой шкал монструозной — ага, в масштабе десять к одному — логарифмической линейки. Почему десять к одному? А чтобы влияние неизбежных при ручной разметке неточностей к минимуму свести. Я и больший масштаб применил бы, если бы имеющееся промышленное оборудование позволяло, так что десять к одному — это компромисс между желаемым и реально возможным. Не только политика является искусством возможного. Волний вымеряет линейкой с миллиметровой шкалой очередное деление на шкале доски и размечает риску чертилкой, затем аккуратно надрубает её маленьким зубилом. Это чтобы Икер не ошибся и не напутал, когда и до неё доберётся с ручным гравировальным штихелем, которым углубит её ударами молоточка с контролем ширины и глубины по треугольному шаблону. Тут тоже немалая аккуратность требуется, чтобы донышко канавки относительно исходной риски не сместить — микроны с сотками тут не в счёт, их и Волнию не поймать, а вот десятки какую-то роль уже играют. А мои спиногрызы, как-никак, с ползункового ещё возраста оба в мелкие игрушки играли и мелкую моторику рук развивали, и сейчас это как раз кстати. Кайсар и Мато, купленные в пятилетнем возрасте, в этом смысле позапущеннее, зато постарше и посильнее, так они за рукоятки берутся и движок в середине "линеечки" туда-сюда перемещают, когда их об этом Волний просит. Кому ещё командовать подобным процессом, как не разметчику? Но грубой силой точно, конечно, не сдвинешь, поэтому у обоих есть помощники — у Кайсара фабрициевский Спурий, а у Мато — Ганнибалёныш. Строго говоря, справились бы и без них, но пацанам же интересно, так чтоб под ногами у основняков не путались, я и их тоже припахал — стоят у концов доски с деревянными киянками и лёгкими ударами выполняют тонкую настройку, выставляя движок точно по рискам.

Тут и мелкие, конечно, крутятся — и мой Ремд, и серёгин Тирс. Не гнать же их взашей, верно? Пришлось и им дело найти — Ремд на уже насечённой части шкалы места под цифирь размечает, а Тирс ту цифирь по разметке ударными клеймами наколачивает. Предварительно, конечно — следом за ними уже Артар васькинский аналогично Икеру её ручным штихелем и молотком в окончательный вид приводит. А чтобы не ошибались в работе, на стене висит крупномасштабный, хоть и не особенно точный, рисунок готовой логарифмической линейки, перерисованный из недавно напечатанного нами швецовского справочника по элементарной математике. Рядом — несколько плакатов с пояснениями из него же, без которых я бы хрен чего объяснил им. Я ведь хоть и застал ещё изучение той логарифмической линейки в школе, да и дома-то отцовская ещё была, после она мне так ни разу в жизни и не пригодилась. А нахрена она по делу сдалась, когда куркуляторы уже дешёвые подоспели? Поэтому забыл я её, конечно, после тех школьных лет основательно. Хвала богам, всё-таки не так, как те, кто не знал, да ещё и забыл — я хотя бы уж вспомнил, что была вообще-то такая приспособа для расчётов, когда не было ещё ни хрена ни этих персональных компов, ни даже тех куркуляторов. Восстанавливать-то в памяти когда-то изученное — уж всяко легче, чем с нуля изучать. Если бы ещё только сама линейка живая под рукой была! Вспомни тут поди, как с ней обращаться, когда живьём её в руках нет! В таких условиях и для меня объяснялка из справочника лишней не оказалась.

Но и с ней я без старших пацанов хрен обошёлся бы. Собственно, потому-то я и откладывал работу над ней до момента, когда Юлька хотя бы само понятие о логарифмах и основные приёмы работы с ними нашим юнкерам преподаст. А с Велтуром договорился, чтобы все правительственные совещания в будни на этой неделе провести и выходные от них разгрузить, дабы я мог спокойно с прибывшими домой на побывку и уже сведущими в вопросе парнями серьёзным и ответственным делом заняться. Нет в этом античном мире ни компов, ни куркуляторов, а задач, требующих инженерных расчётов, вагон и маленькая тележка, и без суррогатного куркулятора образца второй половины девятнадцатого века — полная и абсолютная жопа. Нет, ну можно, конечно, в стационарных условиях и по тем же таблицам Брадиса посчитать, и это точнее выйдет, но в полевых условиях, если устраивает точность до трёх значащих цифр, логарифмическая линейка и быстрее, и удобнее. Вплоть до второй половины двадцатого века широко применялась — шутка ли?

— Досточтимый, а зачем эта штука нужна? — по-русски Ганнибалёныш говорит уже правильно, хоть и с гораздо большим акцентом, чем у остальных.

— С ней легко делать без ошибок сложные вычисления, — пояснил я ему, — Ты же изучал уже умножение и деление в столбик? С небольшими числами это очень легко, но с большими — уже громоздко и напрягает мозги. А тут даже считать не нужно — сдвинул вот этот движок на нужную длину и увидел на нужной шкале готовый ответ.

— Так разве бывает? — озадачился пацан, — Как сложить или вычесть что-нибудь на такой штуке, я уже догадался, но чтобы умножать и делить…

— Так ты же у нас молодец, Гамилькар. Ты, считай, понял самое главное, как эта вещь работает. Да, через сложение и вычитание. А умножение и деление сводятся к ним, если применить одну хитрость — логарифмы. Тебе до их изучения ещё далеко, ребята вот только недавно с ними ознакомились, и всех тонкостей я тебе на пальцах не объясню — ты ещё многого не изучил, что нужно для этого знать. Поэтому пока просто запомни, что для любого числа через один довольно сложный приём можно вычислить другое, которое для него будет его логарифмом. И вот эти логарифмы двух чисел складываются, если сами эти исходные числа надо перемножить. Или наоборот, вычитаются, если исходные числа надо разделить. Вот эти неравномерные шкалы — как раз логарифмические. Видишь, вверху на нормальной равномерной шкале исходные числа, с которыми работаем, а строго под ними на логарифмической — их логарифмы, через которые мы и хитрожопим с вычислениями, — пацанва рассмеялась, — И сейчас мы с вами мучаемся все с этой одной линейкой для того, чтобы по ней уже сделать много других, и тогда у каждого из вас будет своя.

— Уже скоро?

— Ну, не в ближайшие дни, конечно. Нам с вами эту бы к зиме закончить, чтобы отвезти её в Лакобригу, а уже там по ней начнут делать другие.

— Так это же сколько нам ждать их? — разочарованно присвистнул Кайсар, — Это же опять каждую по одной.

— По шаблону будет гораздо быстрее, — сообразил Волний, — Мы же шаблон этот как раз здесь и делаем.

— Так всё равно же по одной.

— Мы, ребята, немного схитрожопим там и в этом, — обнадёжил я их, — По этому шаблону сперва сделают три поменьше, но тоже добротных бронзовых. И вот только они уже станут рабочими шаблонами для производства штатных линеек, которые по ним уже и делаться будут сразу по три.

— Всё равно медленно, досточтимый, — заметил Мато, — А первых, получается, ещё дольше ждать придётся.

— Да, придётся потерпеть, — подтвердил я, — Зато они будут делаться быстрее, так что по весне хотя бы уж весь ваш поток ими обеспечим.

— А нам когда? — спросил Артар.

— Куда ты так торопишься? Твоему потоку они и понадобятся-то не раньше, чем через год, и уж к этому-то времени они давно будут готовы и на вас. Ну и для следующего потока в запасе будут на складе, чтобы и для них не было задержек в выдаче, покуда я это производство в Нетонис из Лакобриги буду переносить. Сами же понимаете, что не кому попало такие вещи видеть следует и даже просто знать, что подобное вообще возможно.

— А нам, досточтимый? — Энушат, похоже, уже добила свою таблицу синусов с косинусами, — Почему всё интересное только парням? Мы тоже хотим!

— Тебе-то куда? — подначил её Ганнибалёныш, — Даже не знаешь ведь, что это за штука такая, а всё туда же, подавай такую же и ей.

— Сам такой! — отбрила девка, учащаяся с ним как-никак в одном классе, отчего остальная школота захихикала.

— Энушат, у нас же тоже девчонки есть, — напомнил ей мой наследник, — Будут у нас — будут и у них. Вы поступите в корпус — выдадут в ваш черёд и вам.

— А нам выдадут? — Турия тоже справилась с обводкой тушью своей таблицы, — Дайте и мне чего-нибудь поделать! — пацанва расхохоталась, да и я с трудом удержался от усмешки, а Мато с Кайсаром многозначительно подмигнули Волнию.

— На вот, заусенцы тогда позачищай, — Икер протянул ей шабер, — Поосторожнее только, не поцарапайся сама.

— Не учи учёную! — шмакодявка не впервые уже пробует поработать с пацанвой и по металлу, и элементарщине её учить уже не нужно — млять, да Трай сейчас уж точно в осадок бы выпал, если бы присутствовал и увидел свою дочурку за таким занятием!

— Девчата учатся и в нашем кадетском корпусе наравне с ребятами, — разжевал я для особо непонятливых, — И эти вычислительные приборы тоже получат вместе с ними.

— Досточтимый, а как же нам этой штукой пользоваться? — поражённо спросила Энушат, которой пацаны успели уже на пальцах растолковать принцип работы, — Это же два дюжих раба нужны, чтобы эту серединку двигать! — все, кто уже бывал на экскурсиях у меня на мануфактуре, едва не попадали со смеху.

— Это большой шаблон для станка с пантографом, — подсказал ей мой наследник, когда отсмеялся, — Почтенный Сергей разве не показывал вам, как с ним копируют разные рисунки, когда их надо увеличить или уменьшить?

— Это вот эти рычаги, что ли?

— Да, такие же рычаги и на гравировальном станке, — подтвердил я, — Только там вместо грифеля вращается гравировальная фреза, которая прорезает рисунок на металле, когда рабочий обводит чертилкой такой же контур на шаблоне. И чем больше шаблон, тем легче ему работать — проигрываем в расстоянии, зато выигрываем в силе.

— То есть, наши будут маленькими?

— Да, в десять раз меньше этой шаблонной линейки.

— Уфф! Ну наконец-то! — Волний закончил разметку шкалы, надрубил зубилом её последнюю риску и облегчённо потянулся.

— Если ты освободился, так может, поможешь мне обвести последнюю таблицу? — тут же попыталась его запрячь Турия, — А что смешного? — Мато и Кайсар чуть было не попадали от хохота.

— Ты издеваешься, что ли? Я на эту чертёжную бумагу смотреть уже не могу!

— Нас всех на этой неделе проклятым черчением замучили, — пояснил ей Кайсар, — А ему ещё и повезло как утопленнику — полибол чертить заставили.

— Вот этот с цепью, который шариками стреляет?

— Если бы! — страдальчески поморщился мой наследник, — Но пулевой достался царёнышу. Я и на гастрафет был согласен, и на баллисту, но почтенный Сергей сказал, что для меня это слишком просто, и подсуропил мне этот долбаный стреломёт с поворотным валом, а я задолбался его чертить! И ты думаешь, это только в этот раз? Всё время так! — и на меня укоризненно глядит, потому как хоть распределял задания и Серёга, но утверждал их я, — Всем что-нибудь нормальное дадут, а мне — самое навороченное.

— Судьба твоя такая, — сообщил я ему, — У нас это наследственное. Ты думаешь, у меня бывало иначе? Бывало — изредка, когда препод совсем уж бдительность терял, и тогда я радовался везению. Но обычно, когда я пытался выбрать что-нибудь нормальное, мне говорили то же, что и тебе — что для меня это слишком просто. И давали мне в работу такое, что хоть стой, хоть падай. Так что терпи и привыкай…

— Один чертёж? — недоуменно спросила Турия.

— Сборочный. А к нему — вся деталировка, то бишь чертежи всех деталей, а они в сборке в основном — ну, крепёж и звенья цепи не в счёт — по одной. А чертежи деталей — рабочие, с материалом и всеми размерами, и на каждый размер — допуск, чтобы по этим чертежам можно было при необходимости сделать детали комплектации, а уже из неё — собрать годный работоспособный полибол.

— Ужас! — ага, до шмакодявки наконец-то дошло, — Но досточтимый, ведь это же несправедливо! Кому-то лёгкие задания достаются, а кому-то — вот такие.

— Ну, совсем уж лёгких заданий в кадетском корпусе не достаётся никому, даже девчатам, — возразил я, — Если после школы ты не испугаешься трудностей и поступишь в него, как это сделали и многие девчата из первого потока, то ты убедишься в этом и сама. Но по сути ты права, разница в сложности немалая, и конечно же, это несправедливо. Мы чередуем везунчиков, которым достаются задания полегче, чтобы ими не были всё время одни и те же, и чтобы их не возненавидели за это все остальные, но самые лучшие в число таких счастливчиков не попадают никогда.

— А разве никак нельзя сделать все задания одинаковой сложности? — спросила Энушат, — Ну, чтобы не было такой большой разницы.

— Можно, и даже нетрудно, но не нужно.

— А в чём смысл? — ага, Ганнибалёныш сообразил, что не просто так.

— Смысл в том, что ваша учёба — это не только преподавание вам знаний, но и ваше воспитание. Если вас возмущает несправедливое распределение нагрузки — это очень хорошо. Чем сильнее вы будете ненавидеть подобную несправедливость, тем лучше. Вам предстоит быть не простыми людьми, а теми, от кого будут зависеть многие. И то, каково хорошему исполнителю терпеть огульную уравниловку с плохим, которая отобьёт у него всякое желание стараться, вы должны для лучшего понимания этого испытать и на себе. Выучитесь, будете руководить другими — не допускайте подобного безобразия сами у тех, кем вы будете руководить, и беспощадно пресекайте всякие попытки такой уравниловки. Справедливость — это когда лучшие и живут лучше бестолочи, а не тогда, когда одинаково плохо и тем, и другим. Я надеюсь, вы все понимаете, почему одинаково всем может быть только плохо, а не хорошо? Правильно, хорошего никогда не бывает в изобилии, и то, что есть — должно доставаться в большей мере наиболее достойным. Жизнь есть жизнь, и мы с вами живём в реальном мире, в котором неизбежен блат. Те же Спурий и Миликон — оба займут достойное положение в обществе не только по своим способностям и прилежанию, но и — сами же все прекрасно знаете, почему, — пацанва рассмеялась, — Моих детей я тоже не позволю никому обидеть с назначением по службе. Ты, Гамилькар, тоже не сирота. Ты, Турия — из "блистательных", и таких среди вас немало. Такова жизнь, и с этим ничего не поделать, но раз уж вы и вам подобные такие баловни судьбы, то будьте тогда хотя бы уж справедливы к тем, кому повезло с блатом меньше, чем вам.

— Да я и так уже эту уравниловку ненавижу, — хмыкнул Ганнибалёныш, — Когда к школе нас готовили, то же самое было — кто лучше занимается, тем и задания труднее, и спрос строже, а с бестолочи и лентяев спроса почти нет.

— Точно, досточтимый! — поддержала его Энушат, — Такая же несправедливость! Мама велела мне стараться и не роптать, и я терпела, но очень обидно было!

— Да, на ваших подготовительных занятиях это цвело пышным цветом. Ну так и многие ли из той бестолочи, которой так нравилось садиться на хвоста толковым, учатся теперь с вами в школе? Да, вам тоже на экзамене пришлось нелегко, и на "отлично" его не сдали даже лучшие из вас, но вы его всё-таки сдали и в школу попали. К сожалению, блат был и у многих среди той бестолочи, и отсеять их сразу, не дав им шанса поступить, было нельзя. Поэтому и отсеяли их по результатам подготовки.

— Досточтимый, а вот этот полибол, который Волний чертил со всеми деталями, будет делаться? — спросила Турия.

— Нет, это было просто учебное задание. Его и римляне широко внедрять как-то не спешат, да и сами греки у себя широко не внедрили — не настолько он хорош по своим качествам, насколько сложен и дорог.

— Так вот это, папа, как раз и было самое обидное, — признался мой наследник, — Я ведь почему пулевой выбрать хотел? Не из-за сложности этого стреломёта, а из-за его никчемности. Не хотелось делать эту бессмысленную работу, которая заведомо никому не нужна. Я её, конечно, сделал, и надеюсь, сделал неплохо, но ведь хотелось сделать что-то действительно нужное и полезное.

— Хватит ещё и на твою долю и нужного, и полезного, — хмыкнул я, — Пулевой полибол — тоже далеко не сверхоружие. Пора бы вам уже и понять, что реально полезные вещи вы будете делать не по эту, а по ту сторону океана. Если хочешь, я могу специально для тебя зарезервировать стреломёт получше этого полибола, — я имел в виду китайский многозарядный арбалет, устроенный гораздо проще греческого полибола-стреломёта и гораздо скорострельнее его, но именно поэтому и противопоказанный для Испании.

В том своём оригинальном китайском виде индивидуального ручного арбалета, в котором его фотки, схема со статьёй-объяснялкой и даже короткое видео испытаний его новодела, которые нашлись на флэшке у Серёги, оружие это довольно дурацкое. Вот как тут попадать в противника из него прикажете, если для этого нужно правой рукой дёргать вперёд и взад рычаг, а левой при этом удерживать агрегат за ложу с упором её в грудь или в брюхо? Разве только по большим скоплениям или совсем уж сблизи — ага, если внезапно и массово, то один раз прокатит. А на второй, уже зная об этой горе-вундервафле заранее, её либо врассыпную легковооружёнными атакуют и дротиками забросают, либо вынесут на хрен издали прицельной стрельбой из нормальных традиционных метательных средств. Но это, как я уже сказал, касается лёгкой индивидуальной стрелковки. Мы же с Володей, раскритиковав Серёге его идею в пух и прах, невольно всё-таки призадумались над этой, надо признать, весьма соблазнительной схемой. И помозговав над ней, поняли то, до чего не допетрили те китайцы. А помозговав ещё, поняли и то, почему эту схему категорически нельзя показывать римлянам, не говоря уже о греках. Млять, да это же кондовый, простой как три копейки, дешёвый, а главное — куда более скорострельный аналог того греческого полибола! Естественно, не в ручном, а в станковом варианте, решающем самую главную проблему — с прицельностью стрельбы. Два дюжих бойца по бокам слаженно работают его двойным рычагом, а третий сзади — наводчик, отвечающий за прицеливание. Какого хрена до этого китаёзы в реале не додумались — у них спрашивайте, но греки с римлянами — это европейцы, и до чего додумались мы — додумаются и они. А магазин из десятка болтов за пятнадцать секунд — скорострельность, весьма впечатляющая и реально стимулирующая для творческой мысли античных греко-римских оружейников. Так что ну их на хрен, без наших подсказок пущай обходятся. Обошлась же Империя без этого агрегата в известном нам реале? Вот и в этой реальности тоже как-нибудь обойдётся — ага, с тем же самым, нас вполне устраивающим, результатом. На Азорах, на Горгадах, на Капщине и в Америке — другое дело. Там, вдали от посторонних глаз — не можно, а нужно…

— Ладно, ребята, давайте теперь сосредоточимся и доделаем наконец эту шкалу, — вернул я пацанву с небес на землю, — В конце концов, у вас ваш законный выходной, и на него у вас наверняка есть ещё и свои собственные планы, — ага, судя по их заблестевшим глазам, я попал в точку.

За обедом вся юнкерская троица уже в выходном снаряжении — разве только без форменных кожаных пацирей, перевязей с мечами, да плащей, в которые они, само собой, облачатся перед выходом. И уж не приходится сомневаться, что все металлические части надраены до состояния "чтоб огнём горело". Уселись рядышком и перешептываются меж собой о чём-то с заговорщическим видом.

— Папа, а ты меня с ребятами отпустишь? — Волний всеми силами скрывает свой особый интерес, и правильно делает, потому как если Кайсару и Мато по шестнадцать уже исполнилось, так что совершеннолетними уже считаются, то его в его четырнадцать, зная, куда они намылились, я могу в принципе и не отпустить.

— А для тебя это прямо так важно?

— Ну, мы хотели за Миликоном ещё зайти, а если меня с ребятами не будет, то и его отец, наверное, тоже не отпустит, — о цели прогулки дипломатично умалчивает.

— И куда ж это вы собрались? — не могу совсем уж отказать себе в удовольствии хоть немножко подразнить их.

— Да мы и сами ещё окончательно не решили, папа. Может, в зверинец заглянем, может, в театр или музей, может, ещё куда — решим, когда уж всей компанией соберёмся, — ага, грамотно сформулировал, тут ключевое — вот это самое "может, ещё куда", типа, не было у них этого в замыслах, а решили спонтанно и всей компанией, гы-гы!

— А на представление не пойдёте? — предстояло выступление "гречанок" Аглеи.

— Пойдём обязательно — ну, разве только к самому началу немного опоздаем, — судя по пристёгнутому к его поясу футляру трубы, пропускать это действо они и в самом деле не собираются.

— Ну, раз уж вы повсюду вместе ходите, то как тут тебя не отпустишь? — сам-то не без труда удерживаюсь от ухмылки, супружница — та даже отвернулась, чтобы скрыть свою, пацанва с немалым трудом скрывает торжество, и только Турия слегка морщится, но тоже сдерживается и сдавать мне их с потрохами всё-же не хочет.

Во всяком случае, дождалась конца обеда и их ухода, когда отменить принятое решение я уже не мог, даже если бы вдруг и передумал. Ну что ж, это делает шмакодявке честь, даже если не сдержится и заложит мне пацанов несколько опосля. Ведь что она уже неровно дышит к моему наследнику, ни для кого у нас в доме не секрет, хоть никто и не говорит об этом вслух, и в данном случае причина для недовольства у неё таки есть.

— Зря ты и Волния с ними отпустил, досточтимый, — ага, всё-же не сдержалась.

— Это ещё почему? — официально-то я ведь ничего не знаю, верно?

— Ну, нехорошо это будет, если я тебе на них наябедничаю, — ага, хоть и хочется заложить мне пацанов, да только совесть не позволяет.

— Да и не нужно, — мы с Велией рассмеялись, — Или ты думаешь, Турия, будто я не знаю о небольшом симпосионе специально для юнкеров у Кессии Конисторгисской? О нём, конечно, не оповещали глашатаи, но кому нужно знать — знают все. И почему ребята сейчас не наедались до отвала, как вчера, когда прибыли из лагеря, я тоже догадался.

— Тогда зачем было отпускать, досточтимый? Ты же знаешь, кто она такая!

— А что тут такого? Ребятам хочется развеяться после лагеря — почему не у неё?

— Да ведь она же — ну, приличного слова не подберу. Расфуфыренная такая вся из себя, да ещё и лектике её носят со статуэтками — прямо как аристократку какую-то!

— Ты ей не завидуешь, надеюсь? — мы с супружницей едва сдержались от смеха, — Да, Кессия — гетера и одна из лучших "гречанок" в прошлогоднем выпуске. Совместные занятия с классом Волния посещала, как и весь её поток, так что и для ребят — тоже своего рода одноклассница. Да, любит и пыль в глаза пустить, но для её профессии это норма. Те из её однокашниц, которые захотели другой жизни, перевелись в школу, а сейчас — учатся с ребятами в лагере. А эта выбрала ту профессию, на которую и начинала учиться. Кто-то же должен быть и гетерой? А у неё к этому делу талант, и если бы не эта эпидемия, её бы и в Коринф послали для подтверждения квалификации.

— Я знаю это, досточтимый. Она и у нас танцы и акробатику несколько раз вела, когда Мелею подменяла, а пару раз — и греческий язык. Но эта её профессия…

— Так, оставьте-ка нас, — велел я всей остальной мелкой детворе, а супружница кивнула и слугам, чтобы тоже испарились — все, конечно, один хрен в курсах, но приличия вроде как формально соблюдены.

— Думаю, Турия, нет смысла делать вид, будто бы ты не знаешь, чем отличается жизнь взрослых людей от жизни подростков. Именно тем, за чем холостяки и ходят кто к продажным женщинам попроще, а кто и к гетерам. Так во-первых, Мато и Кайсар — уже совершеннолетние и будут в своём праве, если даже и распробуют на ложе какую-нибудь из девчонок Кессии или даже её саму. Сам Волний, правда — ещё нет, но там есть кому и присмотреть за соблюдением законов, и Кессия об этом знает, а проблемы ей не нужны. И во-вторых, ну сколько там этот симпосион-то продлится? Представление Кессия уж точно не пропустит — именно по той причине, что ей нужно быть на виду и на слуху, так что по времени этот симпосион — одно название. А в том, что Волний выпьет там немного вина и посмотрит пару-тройку "танцев осы" в исполнении девчонок Кессии и её самой, я как-то вреда не усматриваю Что он, и без того не знает, чем девочки отличаются от мальчиков? Трубу я ему для чего, по-твоему, подарил?

— Но досточтимый, им же интересно там будет, и они повадятся туда ходить. И Волний тоже повадится вместе с ними.

— Естественно. А кто бы на его месте не повадился? Какой парень в его годы не будет интересоваться девчонками? Так лучше уж у Кессии и ей подобных, чем в каком-то низкопробном борделе для портовой матросни. У гетер девчонки и почище, и поискуснее, и повоспитаннее этих дешёвых шалав.

— Так в том-то и дело! А вдруг он там влюбится в какую-нибудь!

— То есть, лучше пусть по дешёвым борделям шастает, где уж точно ни в кого не влюбится? — мы с Велией расхохотались, — Через пару лет парню будет уже шестнадцать, и я сам куплю ему наложницу, какую он захочет. Если у него окажется такая на примете заранее — тем лучше. Почему бы и не у той же Кессии? А если у неё не найдется, так учить купленную на рынке кто будет? Кто обучит наложницу лучше, чем знакомая гетера?

— Ну, наложница — это другое дело. У тебя же тоже есть и тётя Софониба.

— Ты, Турия, не того боишься, — заметила моя супружница, — С Волнием в одной центурии учатся точно такие же бывшие "гречанки", как и эта Кессия. Каждый день перед глазами мельтешат, и тоже отборные, и демонстрируют не эту манерную избалованность, а как раз именно те качества, которых умные люди и хотят от будущих спутниц жизни. И это у них, заметь, не в ущерб хорошим манерам, отточенным в школе гетер.

— Тётя Велия, ну они же для него староваты, а мужчины предпочитают невест помладше себя, — млять, представляю, как бы сейчас отвисла челюсть у Трая, если бы тот услыхал эти рассуждения своей двенадцатилетней шмакодявки!

— Ну так и чего ты тогда испугалась, если в наложнице ты проблемы не видишь? Ты симпатична, умница, не стерва и не плакса, в школе у тебя показатели в числе лучших, в лагере худшие, чем ты, выдерживают трудности, а у тебя же ещё и желание выдержать их и показать себя в лучшем виде будет неподдельным, — Турия рассмеялась, — Ты будешь ничем не худшей, чем лучшие из тех, что учатся с ним сейчас. Соперниц у тебя реальных — пальцев одной руки хватит для пересчёта тех, у кого есть хоть какие-то шансы. И перед ними у тебя фора — ты не только мелькала перед его глазами в школе, но ещё и живёшь у нас. С кем из них Волний общался и общается больше, чем с тобой? Кого из них он знает лучше, чем тебя? Кого ему ещё выбирать при равных прочих условиях, как не ту, которую он знает лучше всех? Ты, главное, сама себе своих шансов не испорти.

— А это как?

— Если ты собралась обиды дурацкие включать по любым пустякам, так ты учти, что на обиженных воду возят, — разжевал я ей, — Кому они вообще нужны и интересны, эти хронически обиженные? Ты же сама это понимаешь, ну так и не уподобляйся таким сама. Пускай другие делают эту ошибку и вызывают своей дурью только презрение к себе, а ты будь умнее их всех, вместе взятых. Ведь можешь же, если захочешь?

Перед сборами на культурное мероприятие я ещё успел принять пяток клиентов и разрулить их проблемы, а затем надиктовать письмо собственному римскому патрону, а котором поздравил его с избранием плебейским трибуном. По закону они там с десятого декабря в должность вступают, да только наш декабрь и римский — это два совсем разных декабря. До нашего ещё месяц с гаком, а ихний давно уже прошёл, и патрон уже полным ходом блюдёт интересы избравших его сограждан и набирает у них очки для своей семьи, а я только недавно письмо его получил об успешных для него выборах, мной же частично для него и профинансированных — ага, типа первого подхода к игре в мировую закулису…

Мероприятие проходило на стадионе-амфитеатре вне горолдской черты. Я мог, конечно, как министр тяжпрома, и на правительственную трибуну с семейством пройти, и на чём-нибудь официозном был бы даже обязан, но тут протокол позволял сесть поближе к народу, что мы и сделали. Мелочь, но из таких мелочей и складываются все отношения с трудящимися массами. На поле и участницы представления собрались под руководством Хитии, спартанка толкнула небольшую приветственную речь с шутками, зрители ржали и аплодировали, затем участницы обошли круг — начиная с выпускного потока "гречанок" и заканчивая шмакодявками. Как и ожидалось, "несравненная" Кессия опоздала к началу — ровно настолько, чтобы её прибытие уж точно не осталось не замеченным — ещё бы, когда с ней заявились в виде эдакой "свиты" и все гости ейного "симпосиона"! Само собой, там и наша пацанва присутствовала — ага, в числе доброй трети всей учебной центурии. Турия напряглась и попросила у меня трубу, когда наши ребята расселись вперемешку с девками "несравненной", а я ухмыльнулся, когда увидел характерный блик — Волний тоже достал свою и увлечённо уставился в неё куда-то в сторону правительственной трибуны. Гляжу туда — ага, так и знал — дразня Рузира, ещё одна "несравненная", Гавия Лузитанская, села возле старика Ретогена, поддёрнула и без того короткий подол и закинула ногу на ногу.

Турия, убедившись, что мой наследник не лапает соседку и не лезет ей руками под подол, успокоилась и вернула мне трубу, я глянул в неё сам — ага, парень пялится на коленки лузитанской знаменитости, а однокашникам тоже не терпится, и они просят его поделиться "глазом". Особенно Мато — бландынка же шикарный, гы-гы! Так-то ливиец по-русски давным давно уже правильно говорит, только акцент его и выдаёт, но когда не на шутку взволнован — проскальзывает у него.

Понятно, что "танец осы" и ему подобные номера с полным или почти полным раздеванием на массовом публичном мероприятии наши "гречанки" не устроили. Где-то в Греции оно, возможно, и практикуется, хотя и по давешнему коринфскому выпуску гетер я такого не припоминаю, только на относительно закрытых симпосионах, но я же всё-таки не знаток всех греческих обычаев. Как, например, массовые загулы тех же дионисанутых тамошних оценивать прикажете? Римляне оценили аналогичные им Вакханалии на своей территории вполне однозначно, выжигая их калёным железом, хоть и топорно, но вполне целенаправленно и последовательно. Сами же греки — ну, вроде бы, культ и тайным у них считается, но при такой массовости и нейтральном отношении властей тайность его у них весьма условна. Ходят по краю, скажем так. У нас это безобразие как-то тоже ко двору не пришлось — наш народ в этом плане ближе к римлянам, чем к грекам. Симпосионы типа греческих, если они закрытые и не напоказ — ну, знают о них, конечно, но пока они глаза трудящимся массам не мозолят и приличных девок с бабами в оргии не втягивают, то и хрен с ними. В этом примерно ключе и наша школа гетер действует, нарушая в открытую традиционные правила благопристойности лишь в той мере, в какой народ согласен это не за подрыв устоев, а за допустимое озорство считать. Ну, в самом городе, во всяком случае, глухие деревни с их совсем уж замшелой традиционностью в расчёт не берём. Поэтому и ножки "гречанок" выпускного потока в их танце хоть и мелькали, но не задирались выше головы, как в известном по нашему реалу хренцюзском канкане — могут и это, все ведь о закрытых симпосионах наслышаны, но всему своё время и место. Здесь, прямо перед всем городом и его ближайшими окрестностями, народ такого не понял бы. Но и это позволил себе только выпускной поток — все совершеннолетние и без пяти минут гетеры, которым, ясный хрен, хоть как-то рекламировать себя нужно в преддверии выпуска. Их соученицы из предвыпускного потока танцевали куда скромнее, лишь намекая на умение изобразить то же самое, а уж шмакодявки из младшего потока не позволяли себе, конечно, и этого.

Затем выпускной поток исполнил танец с мечами в честь Баудваэта, божества войны — ну, так было объявлено трудящимся массам. Фактически же это был аналогичный греческий танец Ареса, который позже внедрится и у римлян в честь Марса. Тут мы уже на опережение пошли — ага, в рамках намеченного религиозной реформой синкретизма, и этого, собственно, никто от народа и не скрывает. А чем танец Ареса не подходит нашему Баудваэту? Ареса, то бишь Баудваэта, изображал в танце бывший гладиатор Лисимах. Ну, не столько самого Ареса, сколько его статую, откровенно говоря, поскольку двигался он мало, а в основном вокруг него кружились в танце "гречанки". То толпе зрителей обеими руками свои мечи продемонстрируют, играя солнечными бликами на клинках, то быстро завертят ими над головой одной рукой, меняя хват — ага, типа той кавказской и казачьей работы шашкой или кинжалом, выступления с которыми в нашем прежнем мире начали входить в моду незадолго до нашего попадания. Потом самая основная принялась мечом по древку копья мнимого Ареса постукивать, кружась вокруг него, а остальные разбились на пары и изобразили бой на мечах. Показушно-танцевальный, конечно. Бабы, вышедшие родом из народа и подоплёки не знавшие, во все глаза глядели, некоторые даже за чистую монету эту показуху принимая, мужики же в основном посмеивались — мало кто из них не служил в войсках и не работал с настоящим боевым мечом, и уж им-то отличить зрелище от настоящей работы труда не составляло. Впрочем, ловкости исполнительниц отдавали должное и они. А уж когда по окончании танца Лисимах передал свои копьё и щит самой основной, забрал у неё меч и выхватил свой — ну, бывшему гладиатору было, что показать и бывалым солдатам. Особенно, когда он отдал девчонке её меч и забрал обратно щит, с которыми продемонстрировал уже вполне настоящие боевые приёмы, пригодные как для поединка, так и для действий в пехотном строю. Поле он покидал под одобрительный рёв со всех трибун. Вслед за ним ушло и большинство танцовщиц, но некоторые остались, не иначе, как намереваясь чем-то удивить зрителей…

— Вот ты где, Макс! Почему-то я так и знала, что на правительственной трибуне ты не сядешь! — Юлька поменялась местами с сидящими рядом с нами людьми, — Привет, мальчики и девочки! — и Ирку свою усаживает поближе, — А Волний разве не с вами?

— Да вон он, на той стороне с ребятами.

— И с девками этой Кессии! Он что, тоже сбежал на этот её симпосион?

— Ну, так уж прямо и сбежал. Хотя, мог, наверное, и сбежать, если бы я его сам не отпустил, — мы с Велией рассмеялись, — В его годы и на его месте я бы точно сбёг, если бы меня кто вздумал добром не отпустить.

— Ну да, яблоко от яблони далеко не падает, как ты и сам любишь повторять.

— Ага, у нас это наследственное.

На поле тем временем самые лучшие из махальщиц мечами начали изображать какое-то подобие приёмов Лисимаха. Ну, чтоб переплюнуть не просто гладиатора, а ещё и ветерана реальных боевых действий конца Второй Пунической, или даже хотя бы просто с ним сравниться — это, конечно, было бы из области заведомо ненаучной фантастики, но у них фишка была в другом. Одно ведь дело гладиатор и ветеран, и совсем другое — вот эти девки, вчерашние пигалицы, от которых никто не ждал лучшего, чем они и так успели уже показать, и тут вдруг оказывается, что они и ещё кое-что умеют. По крайней мере, это был у них уже не танец, а именно работа с мечом. То в правой руке его повертят, перехватывая рукоять на лету, то в левой — скорость далеко не та, что у Лисимаха, и в круг вертящийся клинок у них ещё не сливается, но где-то как-то уже близко к тому. Потом одна взяла меч у другой и завертела сразу обоими — тоже хотя и не так лихо, как у Лисимаха, но для бабы очень даже неплохо — народ, во всяком случае, впечатлился.

— С этого года этому начали учить уже и в школе, и девочки тоже учатся, — как бы невзначай сообщила Юлька, — И Ира тоже, кстати — весной, наверное, мы и свой показ в школе устроим.

— С деревянными, — заметила Турия.

— Ну так а что же вам, сразу стальные подавай? Это опасно, если с непривычки, так что научитесь сперва фланкировать деревянными. Глядишь, в выпускном классе уже и со стальными так же работать будете. В кадетском корпусе ведь пригодится, Макс?

— Да как тебе сказать, Юля… Стоп! Послухай-ка ты лучше не сюды, а вон туды, — двумя рядами спереди и ниже нас сидели одна из покинувших поле "гречанок" старшего потока и наша юнкерша из бывших.

— Ладно я, не мой это конёк, но если бы ты осталась с нами, так сейчас не она, а ты бы показывала класс! Не жалеешь?

— Каждый день и не по одному разу — когда таскаю на носилках кого-нибудь из парней в полном боевом снаряжении, которого наш Кербер вздумает раненым назначить. Или когда бегу кросс вокруг лагеря в таком же полном снаряжении.

— Так это что, правда, что вас там так мучают?

— Послабее, чем парней, но достаётся, естественно, и нам.

— Естественно?! Да что ты там тогда забыла? Давай вот, как закончится, к Хитии подойдём и поговорим с ней. Уж тебя-то, вот увидишь, примет обратно с удовольствием! Ну, придётся, конечно, пропущенное наверстать и навыки восстановить, но разве это не лучше, чем все эти солдафонские мучения?

— Доркада, я тебе, конечно, благодарна за предложение, но только — уж прости — вот не пошла бы ты с ним на конский хрен или в кобылью задницу? — сказано это было на турдетанском, но настолько изысканно-любезным тоном и со столь же безукоризненным коринфским произношением, что даже я прыснул в кулак, а Юлька и вовсе впала в ступор и даже возмутиться не смогла.

— Я же говорила тебе, Турия, насчёт хороших манер, — напомнила девчонке моя супружница, и они обе тихонько рассмеялись.

— Не понимаю я тебя, Каллироя, — изумилась "гречанка", — Ты и сама среди всех этих лагерных солдафонов такой же солдафонкой становишься. Да ещё и мучаешься при этом. И что в этом хорошего?

— В самих мучениях — ничего, конечно. Они — наша расплата за те наши знания и навыки, которые мы там получаем. Ты вот первенством среди вас на мечах соблазнить меня пытаешься, а мне это даже не смешно. Я там свой меч ношу, и не такой, как у вас. И учусь с ним обращаться — для боя, а не для этих ваших танцулек.

— Да ладно тебе! Ты сама-то сумеешь так, как она сейчас?

— Так — вряд ли. Ну и что? В бою это не нужно, и нас учат совсем другому.

— Ну, ты думаешь, мы кроме танцев и этих фокусов ничем больше с мечами и не занимаемся? Мы ещё и фехтуем на них, между прочим — Хития и Лисимах говорили, что меч надо чувствовать, а это как раз и вырабатывается при фехтовании. Ты ведь умеешь? С нами пофехтовать не хочешь?

— Нет, Доркада, фехтовать с вами я уж точно не стану. Не обижайся, но — уволь. У вас же ни защитного снаряжения нет, ни учебных деревянных мечей.

— Так у нас же они железные, как и ваши.

— Вот именно — хоть и тупые, но железные. Ты вот никак не поймёшь, что у нас мечами не фехтовать учат, а убивать. И у нас эти навыки до автоматизма доводятся — ноги сами держат нужную дистанцию, а рука сама наносит удар в нужный момент, и голова в этом не участвует. Если ты подставишь свой меч так, что его можно будет выбить у тебя из рук, я его не смогу не выбить. А выбив или хотя бы отбив его в сторону — уже не смогу не нанести удар сама. Не обозначить, как у вас, а в полную силу. Убить-то я тебя вашим тупым мечом, пожалуй, не убью, но изувечить тебя и им смогу запросто. Потом, конечно, буду и сожалеть об этом, и плакать, и переживать, но сделанное разве воротишь? Так что ты не обижайся, но давай-ка мы с тобой лучше обойдёмся как-нибудь без этого.

— Макс, ну это же просто ужас какой-то! — прихренела Юлька, — Кого вы там из этих детей готовите?! Садистов? Убийц? Головорезов?

— Ну, так уж прямо и садистов. Убийц — да, если им это понадобится. А мы сами кем, по-твоему, были в те первые годы? Помощников мы из них себе готовим, Юля, очень хороших помощников. Тех, кто придёт нам на помощь, а затем и на смену. И их будущих жён, которые станут хорошими помощницами им и хорошими воспитательницами для их и своих собственных детей. Но ты, Юля, лучше не сюды, ты лучше вон туды слухай…

— Я ведь, Доркада, не просто гетерой становиться передумала — я захотела стать одной из них. Я ещё не решила окончательно сама, за кого из них буду стремиться выйти замуж, но в любом случае это будет кто-то из этих, как ты выражаешься, солдафонов — ну, просто потому, что они такими будут все. Вспомни сама, чему нас учили наставницы — мы должны уметь чувствовать мужчину и понимать его. Даже поклонника на короткое время, а тут — не поклонник, тут — муж, с которым жить всю жизнь, рожать детей и воспитывать их. А чтобы понимать его, я должна и сама уметь мыслить так, как мыслит он, а для этого — да, ты права — быть и самой где-то в чём-то такой же солдафонкой, как и он.

— Ну, ты у нас, конечно, не одна такая, Каллироя, и только поэтому я не говорю, что боги лишили тебя рассудка. Но понять тебя и тебе подобных мне нелегко.

— Так ведь каждому — своё, Доркада…

— Ужас, Макс! — повторила Юлька свою немудрёную мысль, — Логику вашу, вот хоть и не хочет она у меня в голове укладываться, я всё-таки понять пытаюсь. И кажется, даже что-то такое получается. Но объясни мне, Макс, зачем нужно уж до такой-то степени из девочек эти запрограммированные машины для убийства делать? Если ты так хочешь, чтобы и они в военщине разбирались — ну, можно же и предмет НВП в школе ввести для всех, и пусть какие-то знания и навыки получают на нём. С оружием и так уже как раз вот с этого года работать учатся…

— Как эти? — хмыкнул я, указывая на всё ещё помахивающих тупыми мечами на поле "гречанок", — Тебе же ясно сказали, что в бою это не нужно, а нужно совсем другое.

— Почему? Разве эти ловкие перехваты не пригодятся?

— А зачем, Юля? Римскому легионеру — да, перехват не помешает. Один, когда он свой гладиус на правом боку из ножен выхватывает, — я показал рукой извлечение меча из ножен обратным хватом и его смену на прямой, — Но у наших-то ведь гладиусы носятся на левом боку — кроме левшей, конечно — и выхватываются сразу прямым хватом. Нам-то зачем его менять? Тем более, что дротик легче пилума и летит дальше, и у наших бойцов сохраняется на вооружении и нормальное копьё, с которым они и вступают в рукопашку.

— А если римский способ ношения окажется лучшим?

— У них скутум громоздче и тяжелее нашей фиреи. Но если даже нам и придётся перенимать ношение гладиуса справа, мы изменим и подвес ножен. Помнишь картинки со скифами, у которых акинак висит справа, но ножны торчат вперёд, и меч из них удобнее выдернуть рывком назад? Или вообще на брюхе а-ля "кошкодёр" ландскнехтов.

— Ну Макс, ну речь же не об этом. Вам, мужикам, виднее, как мечи носить и как их выхватывать. Но что плохого в том, что дети будут учиться фланкировать мечами?

— Да ничего абсолютно. Я тебе что, против? Зрелище красивое, особенно если в исполнении симпатичных девчонок. Но ты же, Юля, если я понял тебя правильно, хочешь ВМЕСТО настоящего боевого фехтования эту показуху внедрить. Так дело не пойдёт. Вон они, показушницы, в этом их никому не превзойти, но много ли эти плясуньи понимают в настоящем бою и настоящей службе, и кто из понимающих в этом толк воспринимает их всерьёз? Так "гречанкам" это и не нужно, их дело — развлекать, и всё их навыки заточены на это. А от будущих жён наших ребят требуется полное понимание их службы и их нужд. А это разве постигнешь в теории или даже наблюдая со стороны? Это поймёт только тот, кто испытал на собственной шкуре.

Чего она хочет, понятно и ежу. Ирку она свою от юнкерских лагерных нагрузок избавить хочет, но так, чтобы та не выглядела изнеженной маменькиной дочкой на фоне других и не вызывала соответствующего к себе отношения. Как историчка — понимает же прекрасно, что такое спартанское воспитание, и какое отношение оно формирует у всех к слабым и избалованным. А как училка и школьная директриса — знает и всю школоту, и кто среди неё чего стоит. Я ведь упоминал уже, как Юлька шипела, когда Аглея по моей просьбе начала подыскивать штучных девок не только для своей школы, но и для нашей? Видит же, что сравнение получается не в пользу её дочурки, а тут ещё до кучи и эта наша затея с кадетским корпусом, который демонстрирует разницу ещё острее и нагляднее…

Без жениха и Ирка ейная, конечно, не останется. Не из лучших, но и не худшая из всех, и когда лучших лучшие расхватают, то на среднем уровне она вполне котируется. Юльке-то, понятно, не средненького зятя заполучить хочется, но тут уж каждому — своё. Я не просто так не устаю поучать пацанву, что яблоко от яблони далеко не падает, и каких детей хочешь иметь, такую и жену себе подыскивай. Во всех смыслах и по всем значимым наследственным признакам. И кадетский корпус — это не только военная подготовка и не только продолжение образования наших без пяти минут помощников, но ещё вдобавок и подробные, обстоятельные и наглядные смотрины их будущих невест. Одним действием сразу несколько задач решается, и такой подход к делу у нас — не исключение, а правило.

Конечно, затеянное нами военное обучение и девчат шокирует не одну только Юльку. Здоровые античные социумы традиционно не склонны баловать свой молодняк, но такого не было даже в Спарте времён действия в ней законов Ликурга. Тем не менее, вояки суть принципа поняли, среди аристократии мнения разделились, но учитывая наш милитаристский характер общества, результат предсказуем, а широкие массы трудящихся обычно следуют примеру элиты. Приглядись к ней, и поймёшь, каким через пару-тройку поколений будет в основной своей массе и весь народ…

6. Запреты

— Так я же и говорю, запретить надо! Строжайше запретить! — ну никак не хотел униматься выступающий, ещё и жестикулируя по всем канонам греческой риторики, чем здорово напоминал мне киношный образ одного гения в кепке.

— Что именно запретить, блистательный? — поинтересовался Велтур, — Мильные столбы на дорогах или езду по дорогам на колесницах? — передние ряды Большого Совета ещё крепились, но на задних уже тихонько посмеивались.

— И сами колесницы тоже! — выкрикнул один из молодых вождей, — А зачем они вообще нужны, если прокатиться на них с ветерком всё равно негде? — тут уже половина задних рядов расхохоталась в голос, напоминая столь же киношный, хоть и не сильно от реального в этом смысле отличающийся, судя по письмам моего патрона, образ римского сената — если в тоги всех обрядить, да в зале заседаний грекоремонт качествено сделать, статуй ещё мраморных для полного антуража понаставив, то и хрен тогда наш Большой Совет от того римского сената отличишь.

Зароптали было несколько вождей кельтиков, у которых ещё сохранялась их старая кельтская традиция торжественных колесничных выездов, и один из них уже хотел подняться и дать достойную отповедь, когда сосед турдетан растолковал ему на пальцах, что это предложение о запрете колесниц — шутка, поскольку заведомо абсурдно, и смысл смеха именно в этом. После этого, въехав, захохотали и кельтики, и лузитаны, которых вместе набиралось до трети всего Большого Совета.

— Хорошо ли это, смеяться над горем старинной и уважаемой семьи? — пафосно вопросил выступающий, не забыв при этом и картинно вытянуть руку.

— При чём тут горе уважаемой семьи? — не выдержал уже и Миликон, — Ты ещё пешеходам хождение по дорогам запретить предложи, чтобы их не мог стоптать никакой колесничный лихач! — рассмеялась уже и добрая половина вождей старшего поколения.

— Или тележный! — выкрикнул ещё один из задних рядов, — И о телегах забывать не надо, на них тоже можно запросто разогнаться спьяну!

— Особенно на тяжёлых возах с волами! — конкретизировали из рядов напротив, отчего расхохотался, колотя себя ладонями по ляжкам, уже весь Совет.

— Сбить человека запросто можно и верхом, — добавил я, — Передвижение верхом по всем нашим дорогам запрещать будем? Или только скорость езды по ним ограничим — только шагом или рысью, и чтобы никто не смел носиться галопом — ни пьяный лихач, ни спешащая по срочному вызову конница, ни доставляющий срочное донесение в столицу гонец! — вояк с гонцами я упомянул специально для особо тупых, дабы не разжёвывать и таким, что шутю я и насчёт верховых, и насчёт огульного ограничения скорости для всех.

— Тогда уж и для паланкинов, — прикололся Велтур, — И рабов-носильщиков тоже можно разогнать так, что стопчут встречного не хуже коней. Или может вообще запретим и паланкины, чтобы даже и возможности такой ни у кого не было? — и снова весь Большой Совет ржал, схватившись за животы.

— Нет, ну все эти запреты на транспорт — это, конечно, глупость, — сказал вождь из простых центурионов, избранный своей общиной вместо смещённого за должностное несоответствие "блистательного", — Зачем тогда вообще нужны дороги, если по ним никто не будет ездить? Но и носиться по ним, сломя голову и сбивая людей — это тоже не дело. Так что скорость ограничить — это, возможно, было бы и неплохо.

— Ты что, всерьёз? — я едва не поперхнулся.

— Ну, не для всех, досточтимый, — уточнил тот, — Если какая-то государственная необходимость, так это же понятно.

— А частной необходимости быть разве не может? Вот даже, допустим, заболеет у кого-нибудь кто-то из родни и будет при смерти, и разве не поскачет этот человек тогда во весь опор, чтобы застать родственника живым? Или допустим, у тебя самого в общине что-то такое случится, что помощь из столицы срочно нужна, и ты посылаешь первого же попавшегося, и нет у тебя времени ни эмблему гонца ему выдать, ни дорожный пропуск, и кем тогда твой гонец без них считаться будет?

— Ну, это же особые случаи, досточтимый.

— Верно, особые. Но всех этих особых случаев, какие только возможны, заранее не предусмотришь. И кто решать будет — задним уже числом — особый это был случай или нет? Так может, лучше и не плодить тогда дурных законов, по которым жить невозможно, и их всё равно будут нарушать, подрывая этим уважение к любым законам вообще?

— Ну, и это тоже правильно, конечно, но и людей сбивать — куда это годится?

— Так ведь у нас же есть статьи и об убийстве, и о членовредительстве, и в них у нас есть всё — и умышленные случаи, и неумышленные, а среди неумышленных — и такие, которые совершены в умышленно созданной опасной ситуации, и они приравниваются у нас к умышленным по наказанию. Если нормальный человек спешит по какому-то своему важному делу или даже просто лихачит ради удовольствия, но делает это с умом и вреда никому не причиняет — за что его наказывать? Умеет ездить — молодец. А кто не умеет, но всё равно лихачит и сбивает кого-то — для тех как раз статья. Разве не по ней был осуждён и повешен высоко и коротко тот пьяный лихач, который стоптал конями своей колесницы насмерть прохожего? Какие ещё нужны законы, когда имеющихся вполне достаточно?

— Даже слишком! — едко заметил выступавший "блистательный", — Именно из-за нелепых опасений быть повешенным как какой-то разбойник за какого-то простолюдина трагически погиб на дороге сын высокородного и уважаемого всеми нами человека!

— По дури своей он погиб! — буркнул наш венценосец, — Прости, блистательный Кратет, я сочувствую твоему горю и скорблю вместе с тобой, но это — правда. Не мильный столб на этой дороге и не тот прохожий виноваты в гибели твоего сына, а то состояние, в котором он погнал во весь опор свою упряжку и не заметил встречного ещё издали.

Весь сыр-бор разгорелся из-за непутёвого оболтуса вот этого Кратета, который был в числе дружков царского наследника Рузира, тоже не самого путёвого, мягко говоря. Дурень, короче, будучи в невменяемом состоянии, вздумал прокатиться с ветерком, ну и прокатился так, что при объезде пешехода не вписался в ширину дороги и въехал галопом в этот несчастный мильный столб. Мили, млять, римской дураку не хватило для манёвра, гы-гы! Да и хрен с ним, с уродом этим ущербным, если совсем уж честно, хоть и жалко лошадей — хорошая была пара. Тот его предшественник, где-то с месяц назад вздёрнутый за ДТП с летальным исходом, был не из "блистательных", но тоже блатной сынок и тоже из рузировской свиты. Ну, он хотя бы уж побаиваться аварий этих обалдуев своей казнью приучил, так что не зря своё ДТП устроил, можно сказать. Вот этому только наука впрок не пошла, так что премия Дарвина закономерна. Жаль, не все дураки таким или ещё каким манером самоубиваются, и из-за этого мы тратим драгоценное время заседания Большого Совета на разбор дурацких по своей сути законопроектов. Только в античном мире нам и не хватало ещё для полного счастья толстенного талмуда ПДД со всеми прочими, млять, техосмотрами, водительских прав и постов ГАИ через каждую сотню метров для контроля за их строгим исполнением! Ладно ещё наш современный мир с его другим транспортом, другим грузооборотом, другим пассажиропотоком и другими скоростями, в нём-то хоть и тоже кое-что не мешало бы скостить, если по уму, но совсем без этого хрен обойдёшься, а здесь нам всё это нахрена сдалось? Загребали, млять, в натуре эти запрещальщики! Самим себе запрещайте то, что вам не нравится, и на это никаких законов особых вам не нужно, а нормальным людям их свободу ограничивать, лишь бы только дебил какой-нибудь от той свободы не самоубился ненароком — нехрен…

— Но вот если бы ездить с одурманенным сознанием было строго запрещено, то и этой прискорбной трагедии не случилось бы! — вещал выступающий, — И поэтому надо строго запретить это безобразие, пока не случилось новых трагедий!

— Блистательный, какая муха тебя укусила? — не вытерпел уже и Сапроний, наш главный вояка, — С ума-то зачем сходить? Все пьют вино — и я, и ты, и наш царь, и любой, в кого только ни ткни пальцем, но ведь ни с кем же из нас такого не случается. Меру свою надо просто знать, только и всего. Не умеешь пить — не смей больше одной чаши, умеешь — дуй хоть кувшин, хоть даже амфору, если осилишь! — весь Большой Совет рассмеялся.

— Если бы только вино! — картинно воздел руки к небу выступающий, — Но ведь наших детей одурманивают ещё и опиумом!

— А кто одурманивает-то? Разве он не сам эту дрянь покупал?

— Так ведь покупал же! Значит — кто-то продавал! И вот это необходимо строго запретить и беспощадно карать!

— Ну, это разве серьёзно? Это же всех аптекарей тогда карать придётся! Ну так и чего ты этим добиться хочешь? Ну, покараешь ты аптекарей, закроешь аптечные лавки, а к кому ты потом сам же за лекарствами пойдёшь, когда они тебе понадобятся?

— Так ведь знахари же ещё есть, и есть храм Эндовеллика!

— А они, по-твоему, опиумом не торгуют?

— Так и им тоже запретить!

— А бессонницу лечить и хирургические операции обезболивать ты нам тогда чем предложишь? — не без ехидства поинтересовался верховный жрец бога-врачевателя.

— Тебе виднее, святейший.

— В том-то и дело, блистательный, — ответил жрец ещё ехиднее.

— Сколько можно обсуждать ерунду? — вмешался я, — Ты, блистательный, никак не хочешь взять в толк, что запрет опиума проблему не решит, а только усилит. Даже если Эндовеллик и откроет вдруг своим достойным служителям какое-то другое снадобье, чего почему-то так и не сделал до сих пор, всё равно останутся те немногие, кто покупает этот опиум не для лечения, а для одурманивания разума. Сейчас, когда опиум можно купить и у любого аптекаря, и у любого знахаря, и в храме, он стоит гроши, и не от него получают свои главные доходы торгующие им. Поэтому им и нет ни малейшего смысла втягивать в его употребление всё новых и новых людей, включая и несовершеннолетнюю молодёжь. А запретив его, ты сделаешь его дорогим, а значит — основным источником доходов для тех немногих, кто не побоится твоего наказания и продолжит торговать им из-под полы. И вот тогда каждый новый покупатель станет для них таким источником прибыли, что они будут подсаживать на опиум всех, кого только смогут. Ты будешь их ловить и вешать, но на место повешенных всегда найдутся другие, желающие заработать большие деньги. Ну так и зачем же мы будем создавать такой соблазн, делая дешёвый опиум дорогим?

— И что же ты предлагаешь, ничего не делать?

— Я предлагаю не сходить с ума. Если кто-то вздумает подсаживать на это дело несовершеннолетних, то за это, конечно, надо вешать высоко и коротко без разговоров, и если ты предложишь такой закон, я с удовольствием поддержу тебя. Но запрещать опиум для всех — глупость. Мак растёт во всех странах вокруг Лужи, и его полно, весь всё равно не выкосишь, а если и выкосишь каким-то чудом у нас, то опиум всё равно привезут к нам от ближайших соседей. Ну и какой тогда смысл? Ты бы ещё коноплю в стране запретить предложил, которая растёт вообще повсюду как сорняк, — тут уж рассмеялся весь Совет.

И конопля, и мак — именно те самые, наркотические — свободно растут в диком виде по всему Средиземноморью. И естественно, всему Средиземноморью известны и их свойства с незапамятных времён. Конопля ещё и возделывается как техническая культура, потому как и масло из семян, и волокно из стеблей на те же канаты, да на грубую прочную ткань. Конечно, её и сушат, и курят по всему античному миру, но поголовным увлечением это так и не стало, хоть и не скажешь, что совсем уж редкое увлечение. Но эта конопляная наркота — лёгкая, и не просто так в нашем современном мире в некоторых странах её даже официально в конце концов легализовали — пусть уж лучше обалдуи от неё балдеют, чем на что-нибудь посильнее её подсаживаются. Соответственно, продаётся там анаша вполне свободно и по цене, более-менее близкой к себестоимости, так что из рыночного сектора лёгкой наркоты криминал в этих странах вытеснен. Ту же Голландию взять — количество укуренных на улицах, конечно, прибавилось, но за счёт кого? За счёт тех, которые курили анашу и раньше, только ныкались, да за счёт наркотуристов их тех стран, где с этим делом строго, вот они и едут в Голландию оттянуться. Сами же голландцы — кто не курил анашу до легализации, не начали и после. И новых целенаправленно никто теперь там на неё не подсаживает, потому как не сделаешь теперь на ней высокоприбыльного бизвеса. И какой тогда смысл? По идее, и с тяжёлой наркотой должно бы в случае её легализации выйти то же самое, просто тяжёлая наркота — это уже серьёзно, и пока-что на такой эксперимент не решаются даже в либеральной Голландии. Но вот он, античный мир вокруг нас, знакомый испокон веков не только с анашой, но и с опиумом, который тоже никем нигде никому не запрещён, и как-то не сторчалось Средиземноморье до массовой опиумной наркомании.

Разумеется, это не значит, что торчки отсутствуют как явление. Есть, конечно, как не быть? Но кто не мыслит себе жизни без балдежа, тот и без наркоты найдёт, от чего прибалдеть. У нас вон такие искатели нирваны и клей нюхали, и ацетон, и дихлофосом в пиво пшикали — "трипш" называлось, если три раза им в кружку пива пшикнуть. А здесь, в античном мире, такие на опиум подсаживаются. Многие ли дохнут от передоза, хрен их знает, но Юлька говорит, что первое упоминание о смертельной опасности больших доз опиума только у Плиния Старшего появится — видно, не до такой всё-же степени это дело распространено, чтобы статистика соответствующая набралась задолго до Плиния. А те единицы, что не сдохли, но сторчались до жалкого и презираемого состояния, как раз и служат наглядным предостережением для прочих. Целенаправленно же и массово никто античный народ на тот опиум, опять же, не подсаживает — по причине полного отсутствия экономического смысла. Не заработаешь баснословного состояния на торговле дешёвым и легкодоступным зельем. Поэтому, собственно, и законов против распространителей ни у кого в античном Средиземноморье нет — банально не нужны. Слишком малодоходен этот бизнес для криминала. Поэтому там, где нет и никогда не было запрета на наркоту, нет и быть не может никакой криминальной наркомафии. А значит, и нехрен создавать условия для её возникновения на ровном месте…

В нашем современном мире с этим, конечно, сложнее, потому как и запреты на ту наркоту давно уже существуют, и цены заоблачные на неё давно уже установились, и наркомафиозная верхушка живёт на них припеваючи и щедро башляет тем, кто стоит на страже сохранения её высокодоходной экологической ниши, да и наркополиция тоже едва ли жаждет остаться без работы по специальности. А до кучи — ещё и чисто юридический казус, потому как без УЖЕ созданных запасов наркоты и сети её розничной продажи по дешёвке легализация наркоты только ухудшит ситуёвину — пускай и кратковременно, но весьма ощутимо, чего все и боятся, собственно. А как ты создашь те запасы и ту сеть при всё ещё ДЕЙСТВУЮЩЕМ запрете? Замкнутый круг! Ну и международный фактор тоже ведь со счёту не сбросишь. Легализует, допустим, тяжёлую наркоту та же Голландия, так из неё та же наркомафия в соседние страны ту наркоту повезёт, где она не легализована, и властям тех соседних стран это уж точно не понравится — со всеми внешнеполитическими вытекающими. Так что если проблема УЖЕ существует, хорошего и всех устраивающего решения она не имеет. Хвала богам, в античном мире её ЕЩЁ нет, и всё, что нам нужно — это не делать глупостей, позволяющих ей возникнуть. Статья о виселице за втягивание в употребление этой дряни — другое дело. Выглядеть она будет, конечно, маразматически при отсутствии подпадающих под неё нарушителей, но тут вот эта своевременная гибель "блистательного" наркоши даёт прекрасную отмазку — статью принимаем под давлением некоторых чересчур уж озабоченных этим вопросом аристократов, настолько родовитых и уважаемых, что послать их на хрен ну уж очень не комильфо получается.

У античного мира другая проблема. Юлька говорит, что мак, а значит, и опиум, ещё с крито-микенских времён в большом почёте. Не исключено, что и пифии того самого Дельфийского оракула свою пророческую околесицу как раз под опиумом несут, а не под анашой. Хоть это и маловероятно, поскольку античный опиум для курения приспособлен хреново, но всё-же курят и его, так что, учитывая давнишние маковые симпатии греков — не исключено. Наши "коринфянки" тоже абсолютно не по этой части и в эти секреты тех дельфийских пифий не посвящены, так что внятно по этому вопросу просветить нас тоже не могут. Народ же античный настолько уже привык воспринимать опиум как нормальное снотворное, что находятся и такие альтернативно одарённые мамаши, которые и мелким детям эту дрянь дают вместо соски — ага, чтобы поменьше ревели, да поскорее засыпали. Вот так, млять, и вырастают предрасположенные к опиумной наркомании! Не все, хвала богам, даже не большинство, далеко не большинство, но в целом по общему поголовью не так уж и мало. Разъясняем, конечно, и знахарям, и самим массам, кого только охватить в состоянии, санбюллетень на эту тему издали и весьма приличным тиражом напечатали, распространив по всем общинам, но разве переломишь сей секунд многовековой обычай?

— Ты что, блистательный, хочешь вообще весь наш Большой Совет выставить на посмешище перед всем народом? — раздался голос Велтура.

— И почему же на посмешище, досточтимый? — этого нашего запрещальщика, по всей видимости, законотворческий зуд не оставляет и в перерыв.

— О боги! Максим, ну объясни ему ты! У меня, млять, слов приличных для этого ходячего стихийного бедствия уже ни хрена не осталось! — то, что шурин уже выражается по-русски, не стесняясь присутствия не посвящённых и не владеющих языком — явный и наглядный признак того, до какой степени его достали, и тут уж надо его выручать.

— Что и кому ты на этот раз хочешь запретить, блистательный? — спрашиваю это родовитое чудо без перьев на общепринятом турдетанском.

— Ну, почему же сразу запретить? Восстановить попранную справедливость!

— Даже так? И кто же это уже успел её попрать?

— Ну, ещё не успели, но если не принять немедленных мер, то это непременно случится и может привести к ещё одной нелепой трагедии!

— Да не юли ты, блистательный, вкруг, да около. Говори дело, времени же мало.

— Ну, ты же понимаешь, досточтимый, что несчастная невеста будет опозорена на всю оставшуюся жизнь, если не принять мер по спасению её репутации. Ну сам посуди, разве она виновата в трагической гибели своего жениха?

— Ты что, Тутелу эту имеешь в виду? — я едва удержался от хохота.

— Ну конечно же! Разве можно допустить, чтобы дочь благородного семейства оказалась обесчещенной как какая-то портовая потаскуха?

Эта непутёвая Тутела, короче говоря, избалованная донельзя дочурка хоть и не "блистательного", но достаточно именитого семейства, была завсегдатайкой всех тусовок рузировской свиты и по слухам не отличалась на них особой тяжестью поведения. Где-то за пару дней до этого ДТП с тем наркошей она была с ним официально помолвлена, через месяц свадьба уже назначена, что для знатных семейств подозрительно короткий срок, так что это уже и само-то по себе дало немалые основания для пересудов. И тут ещё это чудо под опиумным кайфом въезжает на скаку в мильный столб на дороге и зарабатывает свою законную премию Дарвина, а с этой прошмандовкой случается истерика и выкидыш — на третьем месяце интересного положения, как говорится, она оказалась. И по слухам, не от въехавшего в столб наркоши, а от Рузира. Слухи, конечно, к делу тут не подошьёшь, хотя агентура нашего главного мента ошибается редко, но это-то уже тонкости, а спалилась та дурында на толстости. Свидетелей столько, что замять инцидент невозможно в принципе, и хотя от физических последствий своего легкомыслия она, можно сказать, благополучно избавилась, ущерб ейной репутации нанесён непоправимый.

— И чем же тут может помочь её горю Большой Совет?

— Как чем? Постановлением, конечно, о защите чести и доброго имени дочери благородного и уважаемого семейства, дабы никто не смел подвергать её оскорблениям и распускать порочащие её достоинство сплетни, а тот, кто решит взять её в жёны, мог не бояться бесчестья.

— И как ты это себе представляешь, блистательный? — поинтересовался я, когда прокашлялся, поперхнувшись дымом сигариллы, — Прежде всего первого же, кто рискнёт предложить такое постановление, засмеют на самом Совете. Ты готов стать посмешищем?

— Вот поэтому мне и нужна поддержка людей влиятельных и авторитетных.

— Только не в этом. Засмеют всех, предложивших эту глупость, невзирая ни на какой авторитет, и будут абсолютно правы. Все же прекрасно понимают, что если Совет примет и обнародует такое постановление, над ним будет смеяться весь город, а спустя несколько дней и все окрестные общины. А через неделю или две — и вся страна.

— А вот это, досточтимый, необходимо строго запретить! Как можно допустить подобное неуважение к собранию достойнейших?

— Вот поэтому Совет и не станет выставлять себя на посмешище перед народом, — ответил я ему, когда мы с Велтуром отсмеялись, — Как ты представляешь себе запретить смеяться над глупостями, когда городская стража будет смеяться и сама вместе со всеми? И ладно бы ещё это хоть как-то помогло этой опозоренной дурочке, но ведь наоборот же, будут только ещё больше смеяться и над ней. Самое лучшее, что можно для неё сделать, это просто отмолчаться и всем нам, и её семейству, и тогда молва уляжется быстрее. А то, чего хочешь ты, только усилит пересуды и сильнее отравит ей всю её дальнейшую жизнь.

— Но почему ты так считаешь? Разве не было принято подобное постановление в римском сенате? Если уж там это было сделано, как я слыхал, для какой-то непотребной девки самой скверной репутации, то тем более достойна этого и дочь благородной семьи!

— Фецения Гиспала шесть лет назад? — мы с шурином ошалело переглянулись и сложились пополам от хохота.

— И что же тут смешного, досточтимые?

— Ты разве не знаешь, блистательный, чем кончилось для неё это дело? Ничем хорошим, уверяю тебя. Никто из достойных римлян так и не пожелал взять эту Фецению в жёны, несмотря на постановление сената о наделении этой шлюхи кроме очень хорошего по римским меркам состояния ещё и безупречной репутацией. Года четыре назад по моим сведениям она отчаялась найти достойного жениха и вышла замуж за какого-то запойного забулдыгу, а тот, дорвавшись до её денег, спился окончательно и через год сдох, но за этот год успел и половину её денег спустить, и ребёнка ей сделать, такого же бестолкового, как был сам. Теперь она такая тем более никому толковому не нужна. Пару лет назад запила с горя сама и пустилась снова во все тяжкие. Как видишь, не очень-то помогло опозоренной шлюхе даже постановление сената о её непорочности, так что абсолютно напрасно ты так уверен, блистательный, в чудодейственной силе подобных постановлений.

Я ведь упоминал уже о римских Вакханалиях и о письме патрона, в котором тот поведал мне и о подробностях принятия сенатом этого маразматического постановления? Он сам над ним ржал, как и все его собратья-заднескамеечники, а ведь это хоть и не самая влиятельная, но по численности наибольшая часть сената. А ведь принятое постановление предстояло ещё ратифицировать Собранием для его вступления в законную силу, да и сам характер дела предполагал его широкую огласку, и если смеялась добрая половина сената, то с чего бы и простым горожанам реагировать на этот маразм иначе? Мы тогда, прочитав письмо, посмеялись тоже, Юлька нашла описание этого казуса у Тита Ливия, где о смехе в сенате дипломатично умолчано, но и само отсутствие какого бы то ни было продолжения той истории прозрачно намекает на отсутствие хэппи энда, о котором античные авторы уж точно не умолчали бы. Собственно, для меня это было очевидно и так, по логике расклада, и дальнейшие подробности меня уже не интересовали, но профессиональное любопытство нашей исторички не давало ей покоя, и по её просьбе я всё-же напряг патрона запросом на эту тему. В полученном от него ответе меня несколько удивило только одно — что шалава всё ещё вообще жива. По идее, уцелевшие от арестов и судилищ вакханутые должны были устроить на неё натуральную охоту за то, что заложила их и стала причиной репрессий, а какой там у тех среднереспубликанских римлян механизм защиты свидетелей, когда у них там и полиции-то обыкновенной ни хрена нет? Тем не менее, оказалось, что жива ещё, как ни странно, но результативность того сенатского постановления о реабилитации бывшей шлюхи — в точности как я и ожидал, так что если Юлька ждала чего-то иного, то её постиг облом. Но бабы есть бабы, среди них многие склонны наивно верить в эффективность тех государственных запретов и постановлений, иногда вот и историчнейшую нашу куда-то в ту сторону заносит. Но этот-то — мужик, да ещё и в годах, да ещё и из родовитой знати с её потомственным управленческим опытом, так что мог бы и сам понимать такие вещи…

Он, правда, не знает о последующих событиях Поздней Республики и Империи, когда римская элита уже и без всяких Вакханалий пустится во все тяжкие, и многим бабам из нобильских семеек наверняка захотелось бы восстановить их подмоченную репутацию таким же манером — благо, и прецедент на это есть, и связей семейных, чтобы сенат на это настропалить, тоже хватало у многих. Да только ведь так и не стал этот казус с Феценией Гиспалой прецедентом для множества подражаний, а так и остался единичным случаем, в юридической практике уникальным. Видимо, не впечатляли результаты и не вдохновляли на подражания. Настолько не вдохновляли, что даже бабы, в среднем в гораздо большей степени склонные верить во всемогущество власти, в данном случае не вдохновились. Так что чем меньше будут судачить и чем скорее переключатся на другие новости, посвежее, тем лучше будет реально для самой же родовитой прошмандовки. Головой, млять, нужно было думать своевременно, а не клитором!

Но это, конечно, официозная позиция, а если в тонкости вникнуть, так тут уже и тревожный звоночек просматривается — ага, с учётом нашего послезнания. На самом-то ведь деле думала-то дурында наверняка и башкой своей тоже, а то, что мозги в той ейной башке недалеко от птичьих ушли — вопрос уже другой. У крестьянского народа во многом и элита его такая же — молодняк владельца виллы видит вокруг себя всё то же самое, что и сверстники из соседней деревни, да и общаются же они меж собой постоянно. Наблюдая за домашней живностью, уже сопливые подростки прекрасно знают, откуда берутся дети, и дурацкие сказки о приносящем детей аисте с ними хрен прокатят. Собственно, правды от них никто и не скрывает, так что осведомлённость у них уж всяко повыше, чем у девок из джентльменских семейств викторианской Англии или тургеневских барышень. И если эта непутёвая Тутела, залетев, за целый месяц с лишним так и не соизволила избавиться от проблемы втихаря, значит, проблемой этот залёт не считала и избавляться не собиралась, а собиралась рожать. Кто-нибудь верит, что от этого никчемного наркоши, который в той рузировской свите был на положении шестёрки? Гораздо вероятнее пристройка замуж за холуя залетевшей любовницы признанного доминанта для соблюдения политесов, да вот незадача — сгинул холуй в случайном ДТП, так и не успев исполнить своё предназначение, а замены ему на такой случай не оказалось. Но это ведь что значит, если вдуматься? А то, что метила-то эта прошмандовка в эдакие узаконенные фаворитки царского наследника и будущего царя. А фаворитизм как явление для каких монархий вообще-то характерен? Уж всяко не для бутафорских вроде нашей, а для вполне самовластных. Рузир явно мечтает о нормальной по античным понятиям ничем не ограниченной царской власти, и компания его наверняка бредит перспективой головокружительной карьеры придворных жополизов, и такие же настроения во всей их тусовке. Млять, а ведь Миликон не вечен, и наследничек его намерен стать для нас ходячей проблемой, от которой как бы не пришлось запасаться табакеркой поувесистее!

— А ещё, досточтимый, необходимо строго запретить разнузданное поведение греческих блудниц и тех легкомысленных девиц, которых они учат своим непотребным замашкам! Слыханное ли дело — разъезжать на колеснице с коротким подолом?

— Ты намекаешь на Гавию? — за гетерой-лузитанкой такое водилось.

— Ну конечно же! И ладно бы ещё эта развратница каталась в таком виде где-то на загородных пустошах, но ведь она же позволяет себе это и в самом городе, привлекая к себе внимание бесстыдно обнажёнными ногами! И как же тут, глядя на это, оставаться в рамках приличий порядочным дочерям уважаемых семейств? И напрасно вы позволяете учиться вместе с вашими детьми и ученицам этих развратных гречанок. Говорят, в лагере уже не только они, но и вообще все девчонки разгуливают уже с короткими подолами на глазах и у сверстников, и у солдатни? Вот оно, влияние греческого разврата!

— Не там ты разврат ищешь, блистательный. Длинный подол неудобен и только мешает при военных упражнениях. Поэтому на военных занятиях в лагере его никто и не носит. Но где ты видел хотя бы одну из них с коротким подолом вне лагеря? И назови мне хоть одну из них, которая бы спуталась с негодной компанией и вляпалась в нехорошую историю. В то же время кое-кому не помешал спутаться и вляпаться и длинный подол. И как ты сам думаешь, у кого теперь будет больше проблем с достойным замужеством?

— Так разве же это справедливо? Какие-то простолюдинки, подобранные где-то в глухих деревнях и воспитанные распутными гречанками, сами чуть не ставшие такими же распутницами, найдут себе достойных мужей и будут считаться вполне приличными женщинами, а дочь благородных родителей из-за одной единственной ошибки рискует не выйти замуж вообще или выйти за недостойного!

— Какова ошибка, блистательный, таковы и последствия, и это, я считаю, вполне справедливо. Ведь знала же, чем рискует? Не могла не знать. А раз знала, но всё-же пошла на этот риск — кто ей теперь виноват в последствиях? Пусть теперь молит Иуну о милости и радуется, если её такую — с неизбежным позором на свою голову — возьмёт хоть кто-то.

Поразительно просто, до какой степени эта избалованная "золотая молодёжь" бывает убеждена в своей абсолютной безнаказанности, вытворяя всё, что только их левой пятке вздумается. В основном в расчёте на родственный блат, на семейные связи, да ещё на сословную солидарность, а эта в данном случае — на высокопоставленного любовника, реальное могущество которого она сильно переоценила. Считала, что ей можно всё, и за её родовитость её и такую возьмут? Ну, пусть теперь поищет такого — из числа тех, кого и сама считает достойными, конечно — кто её и такую возьмёт. А когда хрен найдёт сама — пусть она любовничка поднапряжёт, заодно и его дутое всемогущество дискредитировав, когда окажется, что окромя шестёрок-жополизов ни для кого он не такой авторитет, чтобы позориться ему в угоду. Вот тогда и поглядим мы на неё, когда обломится во всех своих расчётах. Судьба оступившейся бестолочи — быть наглядным предостережением для тех прочих, кто ещё не оступился и в состоянии одуматься. И уж всяко не в длине подола тут дело, а в породе и в воспитании. Вот нехрен быть обезьяной, легко ведущейся на дешёвые понты и живущей по сути дела ради понтов…

После перерыва наконец-то занялись делом. Поздняя осень у нас на дворе, и в Бетике, включая и сопредельную территорию, и Гадес, эпидемия брюшного тифа сошла на нет. Кому суждено было от неё помереть — померли, кому суждено было переболеть — переболели, и о новых заболеваниях, вроде бы, сведений не поступало. Некоторые у нас в Большом Совете, посчитав, что опасность миновала, настаивали на отмене этого довольно обременительного для страны и торговли карантина. Наташка же предупредила, что для тифа характерно утихать на зиму, но возвращаться по весне, так что рано ещё радоваться и расслабляться. Да и Юлька напомнила, что в Италии эпидемия и на следующий год ещё продолжится. Поэтому на сохранении карантина мы упёрлись рогом, согласившись лишь на смягчение его условий до середины весны и оговорив их немедленное восстановление во всей строгости и посреди зимы в случае малейшего проникновения болезни. Конечно, все устали от карантина, и с ума сходить абсолютно незачем, но и расслабляться в натуре рано. Более того, по весне карантин придётся распространить и вдоль всей нашей морской границы на западе, поскольку будет возможен занос заразы с кораблей плывущих на север гадесских фиников. А с учётом её вполне возможного заноса и в Олисипо, нужна полная готовность к введению карантина и на нашей северной границе в низовьях долины Тага. И пожалуй, есть смысл предупредить о возможной опасности и власти Олисипо, и Ликута. У себя-то они карантин едва ли введут, дисциплина не та, но это уже их дело, а наше дело — предупредить, дабы пеняли потом в случае чего на себя и своё раззвиздяйство, а не на нас.

Перспектива, естественно, не обрадовала вождей тамошних общин, но и крыть им было нечем. Несколько мелких вспышек болезни со смертельными исходами были уже известны всем, поскольку ни один случай не замалчивался, а обо всех их сообщалось, и по каждому после его устранения проводился подробный разбор полётов. Наслышаны все и о ситуёвине в Бетике, и никому, конечно, не хочется такой же по нашу сторону лимеса. Так что покряхтели вожди, поворчали, но особо против карантина по весне в своих общинах не возражали. Вот что вызвало дискуссию, так это вопрос о предупреждении ликутовских лузитан. Некоторые предлагали не только не предупреждать их, но и самим организовать им гарантированный занос заразы и эпидемию, и дело чуть было не дошло до скандала с вождями наших лузитан, которым это предложение, конечно, не понравилось. Хотя сама логика-то его понятна. Официально-то ведь Ликут для нашего государства — вражина ещё тот, и ослабить его формально очень даже в наших интересах. О том же, что вот эти наши с ним формально враждебные отношения на самом деле не столь просты и однозначны, а конфликты — преимущественно договорные спектакли для римлян и простофиль, знает у нас, как и у него, лишь узкий круг посвящённых. И естественно, отвечая на это дурацкое предложение бактериологической войны, мы этого фактора реальной дружбы с Ликутом и не думали озвучивать перед всем Советом, а мотивировали отказ как уже вполне наглядно продемонстрированным неудовольствием своих лузитан и недопустимостью конфликта с ними внутри страны, так и тем, что "и вообще это не наши методы". Пострелять в чистом поле, порубить, да на сучьях поразвесить на хрен этих разбойников, если понадобится, а кого-то и в рабов обратить — это другое дело, на войне — как на войне, а вот так, болезнью моровой втихаря истреблять — так не делается. В результате скандал утих в зародыше, так и не разгоревшись, а лузитанские вожди, лязгнув мечами и фалькатами, поклялись, что на честной войне как не ржавело за их соплеменниками поддержать турдетанских сограждан до сих пор, так не заржавеет и впредь.

Немаловажен и фактор отношений с самими ликутовскими лузитанами низовий Тага, которые тоже не столь уж просты и однозначны. С одной стороны, раздражает наша сила, преградившая им путь для удалых набегов на юг, как в старые добрые времена, да и собственная уязвимость перед нами пугает, и всё это, конечно, не приводит их в восторг. Но с другой — смирились уже с неизбежным за эти годы и даже начинают привыкать.

Минур, купчина мой лузитанский, рассказывал даже, что на обратном пути от них некоторые уже весьма показательно шутили, что хватит уже в конце концов мощью нашей турдетанской их нервировать, поняли уже всё и сами. Пришли бы уж наконец, да завоевали, чтобы можно было с этим смириться и уже не нервничать — вот прямо так уже и начинают шутить. А ведь в каждой шутке есть доля шутки. Рано ещё долину Тага к себе присоединять — хоть и хватило бы уже в принципе силёнок и завоевать её, и удержать, но в Риме тогда переполошатся от чересчур наглядной демонстрации мощи, а нам разве это от римлян нужно? Нужно, чтобы они стонали и плакали от лузитанских набегов, моля богов об избавлении от них, и вот тогда это будет уже совсем другое дело — нам только спасибо в сенате скажут за аннексию и этой части Лузитании. И самое-то ведь смешное, что и не только в римском сенате. Если уже сейчас некоторые из тамошних лузитан начали шутить на тему "приходите и володейте", то через пару-тройку лет шутить так будут уже многие, а некоторые — уже и не шутить, а ждать всерьёз, и с каждым годом таких будет всё больше и больше, и весь тамошний народ будет постепенно свыкаться с мыслью о неизбежном в перспективе присоединении к Турдетанщине. А поскольку и территория к югу от лимеса обживается и окультуривается нашими буквально на глазах, и сравнение уровня жизни ну никак не в лузитанскую пользу получается, то и отношение к означенной перспективе у тамошних лузитан постепенно меняется.

А заодно — меняется их отношение и к этой соплеменной разбойной вольнице, не дающей зажить и к северу от лимеса так, как живут к югу от него. И сколько там тогда останется тех упёртых на традиционной голодранческой самобытности, когда основная их масса сложит свои удалые, но дурные головы в набегах? И сдаётся мне, что когда придёт срок, и станет МОЖНО — не столько завоевание это уже будет, сколько аншлюс. Сами же и партизан своих унять нашим помогут, дабы новую жизнь налаживать по-человечески не мешали, и новый лимес уже по северной части своей долины помогут нашим выстроить в ударные сроки, дабы новые партизаны с севера не набегали и не куролесили почём зря. И всё, что для этого нужно — это вести себя с ними нормально и по-добрососедски, дабы они видели, убеждались и привыкали, что вовсе не так страшен турдетан из-за лимеса, как их доморощенные урря-патриоты его малюют…

Из смягчения режима карантина на зимний период вытекал и ещё один нюанс — резкое повышение пропускной способности наших пограничных КПП и "концлагерей". И это породило ещё одни дебаты националистического характера — кому из переселенцев к нам предоставить наибольшее благоприятствование. Дело в том, что помимо обладателей "гринкарт", получивших их от наших вербовщиков ещё по прежнему месту жительства, с которыми вопросов не возникало, в фильтрационных "концлагерях" накопилось немало и заявившихся наудачу без "гринкарт", но зарекомендовавших себя в лагере вполне хорошо и признанных подходящими для их получения. Обычно при равных прочих предпочтение отдавалось титульной нации, то бишь турдетанам, и многие в Совете настаивали на этом, а нам на сей раз позарез требовалось побольше бастулонов. Точнее, нам нужны мореманы независимо от их национальности, но среди турдетан их мизер, а среди бастулонов таких полно. И в результате опять получается конфликтная ситуёвина на национальной почве.

Ноги у этого вопроса выросли на Кубе в связи с успешным развитием местного судостроения. Назревало строительство на верфи Тарквинеи нового поколения океанских кораблей, а экипажи для них кем комплектовать прикажете? Понятно, что и из турдетан будем добровольцев набирать, и из разноплемённых рабов, заслуживающих послушанием и усердием освобождения, но основной-то ведь костяк должен быть из людей, сведущих в мореплавании, и где их таких набрать? Сколько-то, конечно, можно подобрать и фиников из того же Карфагена, где после его демилитаризации множество мореманов осталось без работы, перебивается случайными заработками и с удовольствием, только предложи им, вернётся к работе по специальности. И сколько-то, конечно, мы вербуем и их, но фиников нам в наших колониях слишком до хрена не нужно — надо-то, чтобы и они среди турдетан ассимилировались, как и все, а не кучковались в финикийскую диаспору. Я ведь упоминал уже о вербовке в том же Карфагене молодых бесхозных финикиянок в качестве невест для наших колонистов? Вот и пущай за испанцев, да за берберских вольноотпущенников, а то даже и вовсе за принявших наш образ жизни гойкомитичей замуж там идут, дабы все там поскорее отурдетанивались, а не за своих фиников. Вот и получается, что бастулонов нам туда побольше нужно. По мореманской части они практически как те же финики, которым своими мореманскими навыками и обязаны, но это свои финики, испанского разлива, и с турдетанами они ассимилируются легко и охотно.

Но поскольку набираться они будут, получается, вместо турдетан, многим у нас это не понравилось. Пришлось выдержать достаточно жаркие споры и согласиться в ходе их на то, что сперва среди турдетан всех мореманов примем, какие найдутся, и уже только потом недостающих среди баcтулонов доберём. Ну так а мы разве против? Мы бы и одних только турдетан с удовольствием набрали, да только где же среди них столько мореманов отыскать? Сухопутный же преимущественно народ. По мере ассимиляции грань, конечно, будет постепенно размываться, но пока-что мы имеем то, что имеем, и с этим приходится считаться. Хвала богам, вожди в Большом Совете — вменяемые в основном люди, которым можно разъяснить ситуёвину и убедить в необходимости некоторых не самоочевидных на первый взгляд и не самых приятных решений. Ну, запрещальщику разве только этому, как всегда, пришлось разжёвывать, почему не получится запретить бастулонам быть лучшими мореманами, чем турдетаны, гы-гы!

Смех смехом, но из-за этого идиота заседание затянулось, и я ни хрена не успел на урок в школу. Ну, не один только я, и мой случай — ещё не самый тяжёлый. Изема, моя ассистентка, хоть и не могла подменить меня полностью на уроке пятиклашек, перенесла его на следующий раз, через день, а пока провела углублённую практику по пройденному материалу, которую мы планировали немного позже, о чём и доложила мне на перемене. Ну, хвала богам, хоть так. А урок Миликона пришлось вообще со следующим по другому предмету рокировать, да и на передвинутый-то царь успевал с большим трудом — начать пришлось его помощнику, которого наш венценосец послал вперёд себя.

— Опять этот Танцин Запрещалкин вас задержал? — угадала Юлька.

— Ага, млять, он самый! — подтвердил я, — Чтоб ему ни дна, ни покрышки!

— Закон всемирного тяготения он запретить ещё не предлагал?

— Пока — только закон сообщающихся сосудов.

— Особенно информационных? — она расхохоталась, наглядно демонстрируя как раз означенный закон в действии, — Помощник Миликона только что сказал нам, мы чуть с ног все не попадали!

— Вам тут хотя бы сдерживаться не нужно было, а прикинь, каково нам в Совете было выслушивать подобную анинею и делать морду кирпичом, соблюдая этот грёбаный этикет? Ага, протокольный стиль поведения называется! — я бы ещё добавил соображений по рациональному использованию патологического дурачья в качестве живых мишеней на стрельбище с последующей переработкой на удобрения, но прозвенел колокольчик, а мне предстояло проводить урок у седьмого класса. И так-то материал не их простых, на Изему его хрен перегрузишь, только самому вести, так ещё же и школота уже в курсе новостей, и мне пришлось даже прервать урок, дабы объяснить им, что было на самом деле, поскольку "сарафанное радио", конечно, преувеличило всё в "стандартные" три раза.

За обедом, как я и ожидал, пришлось аналогично просвещать и семью, которая тоже пока была в курсе только через то же самое "сарафанное радио". И дети хохотали, и супружница, когда я пошутил, что до лагеря юнкеров и эта преувеличенная новость имеет все шансы добраться, преувеличившись ещё разок с тем же коэффициентом — опять же, в каждой шутке есть доля шутки. Хвала богам, не пришлось хотя бы уж разжёвывать правду трём принятым после обеда клиентам, которые уже имели более взвешенные сведения. И уже катастрофически не получалось даже заглянуть в министерство, потому как ещё же в лагере у юнкеров занятия проводить. Поэтому отзвонился туда секретутке, чтоб передала помощникам моё распоряжение сегодня самостоятельно решать вопросы, не требующие моего присутствия, а все, какие требуют — перенести назавтра. Аналогично переносились, естественно, и приёмы зарождающейся промышленной буржуазии. Безобразие, конечно, сам эту бюрократическую волокиту ненавижу, но куда от неё деваться? Причина её — наш кадровый затык, для рассасывания которого я и вынужден допускать эту волокиту сейчас. Лучше уж так, пока и буржуинов-то наших турдетанских не столь уж много, и вопросов у них не такой поток, а вот позже, когда их прибавится, если мы к тому времени кадровый затык не рассосём — вот тогда наступит полная жопа. Так что уж лучше сейчас…

К счастью, сегодня в лагере не моё занятие с юнкерами было первым, так что не было необходимости спешить сломя голову, дабы их там не задрочили античной военной наукой эти Кербер со Слепнем, как наш молодняк прозвал своих ежедневных мучителей. Туда уже выехал Володя для ознакомления юнкеров с первым поколением огнестрельного оружия — кремнёвым. Въехав в лагерь, я как раз и застал его лекцию в разгаре.

— Чтобы простая продолговатая пуля не кувыркалась в полёте и летела в цель, а не куда её заблагорассудится самой, ей нужно придать вращательное движение вокруг её продольной оси, — втолковывал молодняку спецназер, — Для этого внутри ствола нарезаны винтовые нарезы — не такие, конечно, как в крепёжной гайке, а растянутые, и их в стволе делается несколько. У нас — шесть. При нажатии пальцем на спуск курок освобождается от упора и под давлением пружины бьёт по крышке полки. Этим ударом он открывает её, а зажатый в нём кремень высекает из неё искры. Вы все видели нашу ударно-кремнёвую зажигалку и пользовались ей для высекания искр — оружейный ударно-кремнёвый замок устроен и работает точно так же. Искры воспламеняют насыпанный на полку затравочный порох, а от него через маленькое запальное отверстие воспламеняется основной заряд. В замкнутом пространстве казённика заряд сгорает со взрывом, и давление его газов толкает пыж и пулю вперёд. В стволе свинцовая пуля врезается в нарезы, и это вынуждает её идти по стволу с проворотом, а после вылета из него — вращаться по инерции. За эти винтовые нарезы в стволе оружие и названо винтовкой. Нет нарезов — это ружьё, есть — винтовка.

— А разве нельзя сделать оперённый пуля, почтенный? — спросил его парень из ускоренного школьного выпуска, — Ну, как стрела для лук или арбалет. Я сам не видел, но ребята говорил, что нарезать ствол трудно, иногда совсем не получается. Оперённый пуля летит прямо, зачем ствол нарезать?

— Молодец, хороший вопрос, — одобрил Володя, — Можно, конечно, и так. Такая пуля не будет кувыркаться и при выстреле из гладкоствольного ружья. Можно сделать и такую пулю, которая будет вращаться от пороховых газов или от сопротивления воздуха при её полёте, но все такие пули получаются сложнее и дороже той простой для нарезного ствола. Само оружие — многоразовое и сохраняется, а пуля — одноразовая и расходуется. И чем проще и дешевле то, что расходуется, тем лучше при равных прочих условиях. Кроме того, представим себе неприятный случай — наша винтовка попала в лапы к тем, к кому не должна была попасть. Этого нельзя допускать, но в жизни может случиться всякое. И если оружие окажется простым, то те же греки или римляне смогут его скопировать. С тяжким трудом, по цене на вес серебра, если не золота, удручающе низкого качества и в мизерном количестве, но в принципе — смогут. С гладким стволом, например. А с нарезным, да ещё и не имея наших инструментов и не зная, как это делается у нас — пусть попробуют, а мы с вами понаблюдаем за их муками и посмеёмся над их сизифовым трудом. Чем сложнее это наше оружие, которым мы с вами не хотим ни с кем делиться, тем труднее посторонним его воспроизвести, даже если они и ухитрятся как-то заполучить его образец.

— Толку-то от него без пороха! — заметил Миликон-мелкий, — А где им его взять?

— В Египте, — вмешался я, как раз к этому моменту спешившись и размяв ноги, — Смесь на основе селитры, подобная нашему пороху, хоть и похуже его, уже многие сотни лет известна египетским жрецам Амона. Секрет изготовления своего пороха они из своих рук, конечно, не выпустят, но сделать его на заказ за хорошую плату — почему бы и нет? Я как раз на них поэтому и валю все свои шумные эксперименты со взрывами и стрельбой, если их не получается провести совсем скрытно. Все ведь знают, что я достаточно богат и могу позволить себе дорогостоящие чудачества, — юнкера рассмеялись, — Но если его могу заказать жрецам Амона я, то почему не могут другие — на самом деле, а не заметая следы собственного производства, как я? Птолемею Очередному они едва ли откажут, если он их хорошо попросит, а он попросит очень хорошо, если его об этом попросит римский сенат. Друг и союзник римского народа — положение обязывает, как говорится. Поэтому пороха римляне достанут, сколько понадобится, если очень захотят, и создавать им потребность в нём — не в наших с вами интересах. Чем труднее им сделать оружие, использующее порох, тем это лучше для нас.

— Поэтому и механизм винтовки сделан сложным? — поинтересовалась одна из девок, — Чтобы его трудно было сделать без твоей мануфактуры, досточтимый?

— И это тоже, конечно. Гораздо проще было бы нарезать с казённой части ствола обычную резьбу и заглушить её болтом, чем городить эту ствольную коробку и казённик с зарядной каморой, в который ещё и впихивать ударно-кремнёвый замок, а потом городить ещё и механизм прижима казённика к стволу. Я на моей мануфактуре такую конструкцию позволить себе могу, а вот как её будет выковывать и выпиливать на коленке из кричного железа греческий или римский оружейник? Я бы на его месте испугался и отбрыкался бы от такой работы всеми четырьмя конечностями, — вся учебная центурия рассмеялась, — Но это заодно, а главный резон такого навороченного механизма заряжания с казённой части — это скорострельность. Ты уже показывал им, Володя?

— Пока только открытие и закрытие затвора. Заряжание и пробный выстрел как раз хотел показать. Но с дула я её заряжать не собираюсь — мазохист я тебе, что ли? Сам с этим гребись, если делать нехрен! — я расхохотался, да и Волний с Кайсаром и Мато тоже в кулаки прыснули, поскольку им-то я ещё дома объяснял и показывал разницу.

— Смотрите все сюда! — спецназер взял в руки винтовку так, чтобы всему строю была хорошо видна её затворная часть, — Огнестрельные боеприпасы — это вам не стрела, и заряжание оружия с ударно-кремнёвым замком — дело непростое. И хотя вы у нас люди с неплохим образованием, многим из вас придётся служить за океаном и учить обращению с винтовкой простых солдат, набранных из тёмной неграмотной деревенщины. И поэтому — не для вас, а для них — весь этот процесс заряжания, слишком сложный для крестьянина, разбит на элементарные приёмы, которые солдаты будут выполнять по вашим командам. Командуй, Макс, раз и ты уже тут, что ли?

— Хорошо, пусть привыкают сразу. Ну что, готов? Курок взведи! Полку открой! С полки сдуй! — Володя дунул для наглядности так, что воздух в запальном отверстии аж засвистел, — Смысл понимаете? Если это не первый выстрел, то на полке остался нагар от предыдущего, и его нужно сдуть, чтобы полка была чистой. Пусть лучше ваш боец дунет лишний раз, чем не сделает этого, когда это необходимо, и получит ожог от вспыхнувшей новой затравки. Все поняли? Тогда — продолжаем дальше. Патрон достань! Патрон скуси! — спецназер надорвал зубами бумажную обёртку заряда, — Затравку сыпь! Полку закрой! Курок спусти! Затвор открой! Заряд засыпь! Пулю оберни! Пыж сомни! В затвор вложи! Придави! Затвор закрой! Курок взведи! Вот теперь, ребята и девчата, винтовка полностью готова к выстрелу. Сейчас нам с вами не нужно ни поражать цель с четырёх сотен шагов, ни пробивать щиты с доспехами, поэтому заряд в учебном патроне отмерен ослабленный, да и стрелять мы будем вон в ту мишень. Готовьсь! Цельсь! Пали! — о грохоте выстрела предупредили всех заранее, так что этого они ожидали, но дырка от пули в самом центре мишени впечатлила всех, — Как видите, благодаря целику с прорезью и мушке из винтовки можно прицелиться гораздо точнее, чем из арбалета, не говоря уже о луке. Именно это и делает её дальнобойным оружием — с настоящим боевым зарядом, конечно.

— А теперь, поскольку на сегодня мы стрельбу закончили, оружие нужно после неё вычистить, — объявил Володя, — В боевых условиях это делается без его разборки, но мы сейчас в лагере и можем позволить себе полноценную чистку и смазку механизма. Для этого производится неполная разборка винтовки. Она несложная — мы просто открываем затвор, отжимаем его упор и вынимаем его из ствольной коробки, — он показал юнкерам, — Теперь нам и ствол чистить от порохового нагара удобнее, и зарядную камору затвора.

— И кстати, в самом крайнем случае, если уж вас припрёт, то с нескольких шагов вы можете выстрелить и из самого этого затвора отдельно от винтовки, — добавил я им для общего развития, — Будем надеяться, что никому из вас это никогда не понадобится. У нас есть уже и нормальные пистолеты такой же системы, и у вас они тоже будут. Но если что, то на крайняк знайте, что можно до кучи ещё и вот так.

— А револьверов у нас разве не будет? — встревожился Кайсар.

— Будут и револьверы, не беспокойся, — хмыкнул я, — На старшем курсе вы точно так же будете изучать и капсюльное оружие, и унитарное. Но для них нужно производство хотя бы капсюлей, а в той же Тарквинее я его разверну ещё нескоро, и сообщение с ней у нас ещё не столь уж частое. С другими колониями на отшибе — тем более. Попадёт кто из вас служить туда, расстреляет боеприпасы, а без них и револьвер бесполезен до подвоза новых. Будете тогда хотя бы с казнозарядными кремнёвыми пистолетами. Да и солдатам своим покажете, что с чем они службу тащат, с тем и вы управляетесь половчее их.

— А теперь, раз уж у нас зашла речь и о более простом дульнозарядном оружии, я немножко покажу вам и обращение с ним, — спецназер как раз закончил чистку винтовки и собрал её, — При закрытом затворе наша казнозарядная винтовка ничем принципиально не отличается от более простой дульнозарядной, и её тоже можно зарядить и с дула, если вам вдруг станет скучно от нечего делать, — строй рассмеялся, — Заряжать я не буду, просто объясню и покажу. Затравочный порох на полку — как и в казнозарядном случае, это вы уже видели. Допустим, я это сделал. Но раз затвора у меня нет, основной заряд я должен заложить с дула, — Володя поставил винтовку стоймя и изобразил рукой засыпку пороха в дуло и вкладывание следом смятой бумажной обёртки патрона в качестве пыжа, а затем и пули, — Чтобы затолкать пыж и пулю через весь ствол в казённик, я должен теперь достать шомпол и толкать им. Но если пыж протолкнётся без особого труда, то представьте себе, каково прогнать через НАРЕЗНОЙ ствол пулю! Без молотка — даже не пробуйте.

— С гладким стволом это было бы гораздо проще, — добавил я, — Но с казённой части при открытом затворе это всё равно быстрее, легче и удобнее. Так можно зарядить винтовку или гладкоствольное ружьё даже лёжа, скрываясь в засаде, чего вы никогда не сделаете при заряжании его с дула. Поэтому мы и не заморачиваемся с дульнозарядным гладкоствольным оружием, а по соображениям секретности, поскольку его сделать легче, оно у нас вообще под запретом Я, как правило, не сторонник тупых запретов, но против вот этого запрета у кого-нибудь из вас есть возражения? — юнкера рассмеялись.

7. Производственная практика

— Я тоже понятия не имею, кто такие эти англичане, но если твой отец говорит, что они ружья кирпичом не чистят, то это значит, что и у них тоже есть ружья, — раздался из-за палатки голос Миликона-мелкого, — Интересно, хуже наших или лучше?

— Да нет, это шутка какая-то наверняка, — возразил Волний, — Они же при этом смеялись, да и было это не в станочном цеху, а в инструментальном. Возле ящика с этим новым искусственным наждаком. Мне кажется, имелось в виду, что кирпичный порошок — хреновый абразив, а вот этот их наждак, который корунд — гораздо лучше его. Говорили же ещё и про связку, и про спекание — явно же собирались бруски и шлифовальные круги из него делать.

— Ну так это же резцы с фрезами точить, — заметил Мато, — Правда, я не совсем понял, при чём тут тогда ружья…

— Шлифовать металл после фрезеровки, — догадался Кайсар, — Видели же, какая у деталей поверхность из-под фрезы? Медяшку можно пилить, как напильником. Разметки не видно ни хрена, да и покорябаться можно. А кругом шлифануть — и быстрее, и точнее, чем припиливать — заусенцы только потом по краям смахнуть, и все дела.

— А при чём тут тогда какие-то шуры и золото? — спросила одна из девок.

— Пилите, шуры, они золотые? — уточнил мой наследник.

— Да, именно так твой отец и сказал, и они после этого опять смеялись.

— Каллироя, это тоже какая-то шутка, естественно. Кто такие эти шуры, я тоже не знаю, а золото — ну, это же явно намёк на дороговизну ручной работы. В смысле, если деталь врукопашную напильником шкрябать, то она по цене золотой окажется. На самом деле не настолько, конечно, но смысл их шутки в том, что слишком дорого выходит, если делаешь большую партию. Станок соорудить и шлифовать на нём дешевле получается.

— Так, ребята, шухер! — это она уже прошептала, — Они где-то близко! — судя по их удаляющимся шагам, для наших ушей их рассуждения не предназначались…

— Ну, твой-то меня не удивляет, — проговорил Володя, когда мы отсмеялись, — Ты его и дома-то с самого младенчества эдакой ходячей аномалией воспитывал, и кажется, не зря — буржуин из него вырастет грамотный, и помощники у него намечаются тоже вполне ему под стать — будущее промышленное и вообще техническое развитие наших потомков у меня теперь беспокойства не вызывает. Но эти-то твои пацаны — понятно, ты их как раз в помощь своему и готовил, а царёныш и девки? Нормальная пацанва в перерывах между учёбой — ну, водку-то, допустим, и я пьянствовал в меру, но уж дисциплину побаловать и порядок похулиганить — это же святое! Ну а нормальные мокрощёлки чем интересоваться должны вне учёбы? Тряпками и побрякушками! А они — заметь, не для показухи ни хрена, а наоборот, втихаря — учёбу, млять, обсуждают!

— Ну, не саму учёбу, а то, чего мы им, по их мнению, недоговариваем. Пытаются по нашим проговоркам разобраться и вычислить, что это мы от них такое скрываем. Ты на их месте разве не пытался бы?

— Нет, ну это-то ясный хрен, но не вместо же хулиганок, а как-то между ними. А им это, получается, реально ИНТЕРЕСНЕЕ любых игр и хулиганских выходок.

— Так ведь естественно же. Мы ведь сами отчего хулиганили в старших классах? Оттого, что не нахулиганились вволю в младших. Нам всё "запрещали и не пущали" тупо и без разбору, и того, что нам удавалось урвать втихаря, нам не хватало, чтобы вырасти из этого детства побыстрее. А мы наш молодняк учим всему, что им интересно — как это всё проделать грамотно и безопасно для себя и окружающих, не рискуя при этом искалечить ни себя, ни их, а в идеале и не создавая никому неудобств. То бишь пресекали им чистую хулиганку, но давали взамен не хулиганскую, а вполне нормальную возможность сделать всё то же самое и утолить своё естественное детское любопытство. Это они и сделали, так что теперь у них и интересы уже повзрослее, чем оставались у нас в их годы.

— Этого-то Юлька и бздела, да ещё и мою настропаляла, когда тебя переубедить не смогла, — хмыкнул спецназер, и мы с ним рассмеялись.

Более взрослые интересы неизбежно вели молодняк к более раннему интересу к противоположному полу, и беспокойство баб было понятно — их ведь тоже воспитывали в детстве со всеми дурацкими заморочками нашего современного социума, а чтобы понять, что клин клином вышибают — это же надо уметь мыслить нетривиально, чему их уж точно не учили, а учили бздеть, "как бы чего не вышло". И нас тоже, строго говоря, учили тому же, но не столь успешно, потому как с бабами этому способствует их бабий конформизм, пацанва же — индивидуалисты в гораздо большей степени. Я ведь упоминал, в каком шоке была Юлька, когда я подарил Волнию трубу, прекрасно понимая, что он с его компанией в неё разглядывать собирается? Как раз это её шокировало, кстати, гораздо больше, чем сам факт, а ведь элементарно же, если вдуматься непредвзято. Ну, попялится пацанва на голых баб, разглядит их во всех подробностях, так в том возрасте им больше ничего и не нужно, и чем скорее любопытство утолят, тем меньше будут этим делом озабочены. Из этой же серии и совместные уроки в школе нашей мелюзги с "гречанками" Аглеи, и хвала богам за то, что античный мир предоставляет подобные возможности. Общаются же не только на самом уроке, но и на переменах, так что и наслышаны они друг от дружки о многом, и школьным шмакодявкам поэтому не нужно объяснять, почему их общение с парнями не должно переходить определённых границ, да и "гречанки", передумавшие становиться гетерами и перевёвшиеся к нашим, только усиливают этот эффект. Это в Греции бабам доступно лишь два пути — либо запертой в гинекее тупой курицы, либо гетеры — более свободной и хорошо образованной, иногда популярной, если и внешность не подкачала, но один хрен шлюхи, которую уважающий себя мужик в законные жёны не возьмёт. Но это в Греции третьего бабам не дано, а у нас с некоторых пор — очень даже дано и третье, позволяя девкам поумнее уникальную для античного мира возможность жить интересно, но вполне добропорядочно. А в результате и внимание пацанвы приковано к гораздо ярче выраженным выпуклостям "гречанок" постарше, как действующих, так и бывших.

Сейчас старший поток как раз в том возрасте, когда сексуальная озабоченность неизбежна. В нашем современном мире — самый опасный период, когда разум не у всех в состоянии справиться с бурлящими гормонами, да ещё и надежда есть, что всё обойдётся благополучно. У девок, например, что "и такую возьмут", и ведь многих в натуре берут, так что и тормоза отключены. Но у нас на дворе античный мир, а посему и девки знают, что здесь им — ни разу не тут, и недавний случай с непутёвой Тутелой — как раз в тему, и пацанва с ума не сходит, потому как в лагере все ухайдаканы до состояния нестояния, а в выходные и на каникулах — "гречанки" действующие в радиусе шагового доступа на что? Вот, как раз для того, чтобы проблем соответствующего характера ни у кого не возникало. А к концу учёбы и озабоченность у пацанвы обороты сбавит, и однокашницы подрастут, да ничем не худшие формы отрастят. А при равных прочих — и мозги у девок на месте, и образованы правильно, и круг интересов тот, и репутация, и характеры давно известны, и бытовая неприхотливость лагерным бытом привита надёжно — ага, фирма гарантирует. Ну и хрен ли тут думать, расхватывать надо! Где тут лучших-то найдёшь? Так что не о чем и девкам беспокоиться, на фигуристых "гречанок" глядя — к выпуску они им не соперницы, а сейчас — очень даже помогают поддерживать пацанву во вполне вменяемом состоянии. Не просто же так наставницы и сюда их привезли, в Лакобригу. У юнкеров по учебному плану — производственная практика, у школоты — производственные экскурсии, а до кучи и у будущих гетер тоже своего рода экскурсионный ликбез, дабы не были и среди нашего молодняка совсем уж табуретками. Уровень обязывает держать марку. Заодно на конном заводе верховой езде обучаются, и если кого здесь и надо охранять, так это их от местных мужиков, шалеющих с их штучной внешности, а не наших юнкеров друг от дружки. Зима в этот год как нарочно выдалась тёплая, прямо как в те прежние годы, а сами "гречанки" закалённые, так что одеваются на выезд по-летнему, а кое-кто и вовсе голышом рассекает, вываливая местных в нехилый осадок…

— Да едрить же твою налево! — рявкнул работяга-наставник на практикантку, — В задницу тебе этот резец загнать заподлицо и вытащить с двойным проворотом! Кремня с огнивом у тебя нет, что ли?! Из какой дыры у тебя руки выросли?! Тьфу! — тут только он спохватился, едва не дав подзатыльник, что облаивает не парня, а девку, но уже хохотали все вокруг, — Ну, это самое, ну кто ж так резец точит!

— А при чём тут кремень с огнивом, уважаемый? — поинтересовалась та, стоило только миновать опасности подзатыльника.

— При том, что ты не режешь металл, а огонь трением добываешь, дурында! Вот, смотри, резец уже аж красный — щепку можно поджечь для растопки печи.

— Ну, уже не красный…

— Правильно, уже остыл, пока мы тут с тобой языками болтаем! Ну вот кто тебя учил так резцы точить?

— А что я неправильно-то сделала?

— Смотри, где он у тебя затирает, — подсказал ей подошедший Кайсар, — Вот, бок затёртый — ты на нём угол не спустила, и он у тебя трёт — открепляй, перетачивать надо.

— Этот — уже не надо, — поправил его работяга, — Сожгла она его, теперь только перекаливать его по новой. На вот, дурында, вот этот точи, — он протянул ей запасной, — Да смотри мне, на наждаке его не сожги! Торопиться хорошо, когда вшей ловишь, а на станке — это тебе не веретеном прясть. Сильно не дави, сняла немного — в воду окуни, да углы все поаккуратнее снимай. И за искрой следи, она красной должна быть, а если она огненного цвета, значит, опять прижгла — окунай в воду почаще и снимай ещё, пока снова красной не станет. Беда с вами, шмакодявками! Вот где на вас резцов напастись, едрить твою налево!

— Чего шумишь, Авдас? — я как раз подошёл разобраться, из-за чего сыр-бор.

— Да вот, досточтимый, — и показывает мне злосчастный резец, — Ну разве ж это работа? Кто ж так инструмент точит?

— Ты забыл уже, как сам затачивал свои первые в жизни резцы? — подгребнул я его вполголоса, дабы не срамить при молодёжи.

— Ну, было дело, — и мы с ним рассмеялись, вспоминая, как я прикуривал свою сигариллу от его раскалённого трением резца, после чего сам шёл с ним к наждаку и сам показывал ему, как это делается правильно, — Но всё-таки, досточтимый, зря ты это дело с пигалицами этими затеял. Прясть, ткать, да стряпать — вот и всё, на что способна баба, ну так пускай бы они этому и учились.

— Это они со школы ещё умеют, а мне нужно, чтобы теперь и вот это умели.

— Да толку-то от них! Вот смотри, вторая только деталь, да и ту никак мы с этой дурындой не доделаем. Да без неё я уже пятую заканчивал бы!

— Ну, не пятую. Три сделал бы и работал бы над четвёртой. Но до пятой за такое время не добрался бы даже ты.

— А на спор, досточтимый? Вот клянусь молотом Гойнби!

— Да не надо мне на спор, Авдас. Не знаю я тебя, что ли? На спор ты сделаешь и шесть, если в раж войдёшь, да только после этого столько же времени и отдыхать будешь, высунув язык. А слесаря замучаются допиливать и зачищать за тобой эту твою рекордную продукцию. Ты лучше работай так, как ты весь день можешь работать, не перенапрягаясь, зато в лучшем виде.

— Сделаешь тут в лучшем виде с этой шмакодявкой! Ведь смотри же сам, чуть не запорола, ещё немного, и брак бы сделала, и сколько трудов насмарку! Принесёт резец — и ну её к воронам, я лучше сам последний чистовой проход сделаю! И какой тогда толк от таких горе-работниц? Только под ногами путаются и работать нормально не дают! Вот то ли дело с твоим парнем было в прошлый раз? Тоже, конечно, и лажанётся иной раз, и медленно выходит, но ведь не порет же и соображает сходу, да и спросить не стесняется, если чего забыл или не знал — сразу видно, что ты учил. Да и будущий хозяин как-никак — научим, вникнет во всё, разберётся, так нашим же детям, как и нам с тобой, лучше с ним работаться будет. Вот дал бы ты мне его, так с ним уже и третью деталь доделали бы. А с этими девками — время только зря теряем. Ну какой от них толк?

— Для работы — почти никакого, конечно, — согласился я, — Да и не в этом смысл, а в том, чтобы хоть во что-то вникли и хоть что-то в этом деле понимали. Я сам вот часто здесь бываю? То в правительстве дела, то война очередная, то за Морем Мрака где-нибудь шляюсь, а ваши вопросы из-за этого месяцами, бывает, не решаются. Это разве хорошо? И Волний, когда придёт его время, точно так же повсюду мотаться будет. Пока дети мелкие, и старший сын подменить отца ещё не в состоянии, с кем управляющий срочные вопросы решать будет? Только с хозяйкой, женой хозяина. А для этого нужно, чтобы она в деле и сама соображала — не так хорошо, конечно, как муж, похуже, но чтобы и её решение было хотя бы уж терпимо для дела до его возвращения.

— Ну, это-то — да, — признал работяга, — Будущую хозяйку учить, конечно, тоже надо. Но с остальными-то мучиться зачем?

— Так откуда ж мне знать, Авдас, кто эта будущая хозяйка? Кого он сам выберет, та и будет. Навязывать ему против его воли я не стану никого — ему же с ней жить, не мне. И ограничивать ему выбор тоже не годится — чем шире будет его выбор, тем лучше. И не одному только ему — будут и ещё мануфактуры. Поэтому и учить надо многих.

— А разве не вон та? — хитро прищурился токарь, указывая на крутившуюся всё время возле граверного станка Турию, пытающуюся там даже что-то помогать Волнию и его наставнику в настройке пантографа, потому как мой наследник был занят гравировкой по нашему монструозному мастер-шаблону уже тех рабочих шаблонов, по которым будут затем гравироваться логарифмические линейки нормального типоразмера, — Хоть она ещё и шмакодявка, но из неё как раз толк выйдет, а к твоему парню она так и липнет, хе-хе!

— Хорошо бы, конечно, но решающий голос — всё-таки за ним…

Я не акцентируюсь на том, что для массовой промышленности нужен массовый инженерный корпус, который как раз из юнкеров и готовится — вопрос этот для Лакобриги болезненный, поскольку все уже знают о намеченном переносе хайтечного производства в Нетонис, и во всех семьях моих здешних работяг только и разговоров, что об этом. Место давно насиженное, и жопу от него отрывать никому не в кайф, особенно обросшим всяким домашним скарбом бабам. Не зря же говорят, что один переезд равен двум пожарам, и их недовольство я прекрасно понимаю — самому столько разных проблем с этим переносом решать предстоит, сколько эти гегемонши представить-то себе не в состоянии, но такова уж судьба буржуина. Млять, радовались бы лучше, что сохраняется за их мужьями ценой этого переезда хорошая, высококвалифицированная и неплохо оплачиваемая работа, нету там согласных работать за гроши китайцев, а нормальная жизнь на Азорах наладится куда быстрее, да ещё и без этих идиотских тутошних ограничений, связанных с вынужденной маскировкой под псевдоантичный ампир! Это здесь палиться нельзя, а там римских глаз и ушей нет, и заживут они скоро на Азорах как белые люди. Но откуда ж им сейчас и здесь об этом знать? Вот и бздят поэтому от предстоящих неведомых им перемен.

А ведь будет развёртываться промышленность и на Кубе, и на Капщине, даже на Сан-Томе какая-никакая со временем напрашивается — зря я, что ли, в каждой колонии к её гидроресурсам первым делом присматриваюсь? И везде для местной мануфактурной промышленности нужны будут сведущие в производстве кадры, способные и предприятие организовать, и рабочих обучить, и возникающие то и дело вопросы разруливать. И ещё не факт, что у мужиков до всего этого руки доходить будут, потому как прежде всего на службу они туда направляться будут, кого куда распределят. А значит, что-то и их жёнам по этим делам разруливать придётся, пока муж службу тащит. Да и детей-то, пока они ещё мелкие, кто в большей степени воспитывает? А ведь как раз на этом этапе и закладывается в значительной мере та часть будущей натуры, которая от воспитания зависит, и как его с раннего детства мамаша приучит, так он и будет воспринимать всё, когда вырастет. Вот и как тут при таком раскладе девок не обучать, хоть и мороки с ними выше крыши?

— Вот, уважаемый, заточила! — вернувшаяся девка показала наставнику резец.

— Ну, могла бы и поровнее, — проворчал тот, подправляя оселком, — И вот тут ты его прижгла немного, но — уже другое дело. Для бабы — очень даже неплохо. Закрепляй и будем работать. Нет, теперь отойди, я лучше сам, а ты вот сюда встань и смотри, как это делается. Не надо на рукоятку со всей дури давить, крутишь её спокойно, чтобы стружка шла ровная, и все дела. Видишь, какая поверхность? А вот заточила бы ты его правильно сразу, так давно бы уже сделали. Открепляй и ставь следующую. Как выверять, помнишь? Беда с этими шмакодявками, досточтимый, — это он ко мне уже обернулся, — В другой раз парня мне давай, а девку — кому-нибудь другому. Ну не могу я так работать, раздражает! По очереди хотя бы уж как-то, что ли?

— Так я же вас по очереди ими и мучаю. Но ты — большему научишь, чем другие.

— Нет, ну будущую хозяйку, как определится — мне давай, и плевать на очередь. Это же понятно, научить надо хорошо, чтобы во всё вникла и всё понимала. Ради такого дела потерплю, и никаких жалоб ты от меня не услышишь. Но хорошо бы, чтоб вон та — из неё правильная хозяйка выйдет, — судя по смешку практикантки, Волнию сегодня же будет известно, как его тут без него женят. Хотя, для него это давно уже не новость. В основном в виде шуток, поскольку не вошла ещё Турия в те кондиции, по которым всерьёз её можно было бы оценивать, но судя по её мамаше, шансы у шмакодявки превосходные…

— А что, досточтимый, в это лето точно переезжать будем? — спросил Авдас уже в лоб, — Куда такая спешка? Чем здесь-то плохо? Нормально же здесь работаем, — кажется, у кого-то ещё осталась какая-то надежда на то, что я могу ещё и передумать.

— Да нельзя больше тянуть. Вот хотя бы даже из-за этих новых станков — нельзя их показывать, кому попало. А уж то, что здесь на них делается — тем более. А у нас и ещё задумки есть, которые лишним глазам здесь видеть ни к чему. А жене скажи, что силой я за океан никого не тащу, но работы здесь останутся только самые простые. Ну, молоты там механические, да станки попроще, полностью деревянные — это останется, а всё, чего нет у греков — уплывёт на Острова. Вот ты меня спрашивал, найдётся ли у меня здесь работа для твоего сына. Так ведь смотря какая работа. Крицы железные из руды вырабатывать, да кувалдой по ним колотить — это сколько угодно. Но ведь ты же наверняка не такую работу имел в виду, верно? Наверняка ведь хочешь, чтобы твой парень работал на таком станке, каких нигде больше нет, и делал на нём то, чего нигде больше никто не делает? Да и сам ты разве пойдёшь теперь со своего станка обратно в кузницу или точить ручным резцом деревянные скалки?

— Только если в наказание за какую-то тяжкую провинность, досточтимый. Эти скалки — оно и легче, и проще, но ведь скучно же после вот такой работы.

— Вот именно. Но здесь только такая и останется, а вся, которая поинтереснее — она вся уплывёт туда, на Острова, с вами или без вас. Но мне бы хотелось, чтобы вместе с вами. Там — будет много сложной, зато интересной работы и для вас, и для ваших детей, и для ваших внуков. Вы уже многое знаете и умеете, справляетесь здесь — справитесь и там.

— Ну, если так, то тогда конечно, — развёл руками работяга.

— Ты вот ещё с какой стороны на это дело взгляни. Ты же знаешь, что именно ты сейчас делаешь, и что из этого соберётся? — я указал ему на растачиваемый практиканткой конус в винтовочном стволе, по которому будет центрироваться и перекрывать все зазоры прижимаемый к нему ответный конус затвора.

— Ну, будет громовая труба из тех, которые ты отправляешь за Море Мрака. На те Острова для тамошнего войска?

— Не только, но и туда тоже. Детей вот наших тоже учим с ними обращаться — им тоже, когда доучатся, предстоит служить и там, за Морем Мрака. А вот теперь, Авдас, подумай сам, что получается. Ты делаешь здесь то, чего никто больше нигде не делает, и это настолько невиданные вещи, что я за морями их прячу, чтобы лишний здесь никто не увидел. Делаешь — ты, а пользуются — другие, и не только наши учёные дети, но и простые солдаты, даже читать и писать не умеющие, тебе же и попробовать разок никто не дал. А чем ты хуже других, если разобраться? Тебе это разве не обидно?

— Ну, не очень это справедливо, досточтимый, если честно.

— В том-то и дело. И не от того это, что вы здесь рылом не вышли. Вышли вы и рылом, и всем прочим, просто именно здесь — нельзя. Здесь мы и сами такими вещами не пользуемся открыто. Там, за морями, где все свои, и чужих глаз нет — можно и нам, и вам. Кое-кто из наших литейщиков, что переехали туда раньше — уже пользуются. Здесь твой сын, когда придёт его время, будет служить с копьём и щитом, топая в ногу со всей своей когортой, а там — почему бы и не с винтовкой, если он научится хорошо стрелять из неё? Там — много чего будет всякого. Легко — это вряд ли, но интересно — будет наверняка…

Гегемоны есть гегемоны. Рукасты, работящи, потому как других и не держим, в своём деле сообразительны, но вне его — простые как три копейки. Вот Авдаса этого хотя бы взять. Лучший токарь на моей лакобрижской мануфактуре, а следовательно, и во всей Испании, и пожалуй, с высокой вероятностью, ещё и во всём античном Средиземноморье. Ну, у греков-то, по крайней мере, уж точно ни одного такого нет, даже не ищите. Нету у них ни одного токаря, подгоняющего затворы к стволам винтовок Холла-Фалиса. Чуете, с какими людьми я тут простым античным фабрикантом работаю? Вот то-то же, гы-гы! А давно ли я сам учил его правильно резцы затачивать? Теперь же, поставь нас с ним рядом на два абсолютно одинаковых станка и дай нам абсолютно одинаковую работу, не уверен уже, что не осрамлюсь. Правда, я и токаришкой-то в своё время был слабеньким, чего и не скрываю, но не суть, потому как речь-то не об этом. Речь о том, что никто не рассказывал Авдасу об этой винтовке и об её предназначении, и пристрелка готовых производится не здесь, а во дворе моего тутошнего "виллозамка", но один хрен слухами земля полнится, и знает уже работяга, что он делает, и для чего это нужно. Ну вот и как я тут могу оставить это производство в Лакобриге? По-хорошему-то, с самого начала на Азорах его открывать следовало, и я бы, конечно, так и сделал, если бы надолго вырваться туда мог. Но как тут вырвешься-то, когда и в Испании столько дел? Так что нахреновертил я тут с этим делом вынужденно, и теперь исправлять это надо, да поскорее, пока слухи ещё по всей стране не расползлись, да в Бетику римскую не уползли. Но если мне самому это понятно сходу, то работягам объяснять надо — гегемоны есть гегемоны.

А тут ведь даже и не в одних только этих винтовках дело, и вообще, не в одном только огнестреле. А станки эти, на которых он делается — как их здесь оставишь? И о них ведь будут болтать, кто ни попадя, и хотя римских шпиенов станки заинтересуют не столь скоро, как оружие, рано или поздно разберутся, что к чему, и тогда заинтересуются и ими. Так пусть уж лучше слухи непроверяемые коллекционируют о том, что было, да сплыло, и больше здесь ничего такого нет. И пущай гадают, в "стандартные" ли три раза эти слухи преувеличены или во все десять раз. На меня выйдут — скажу, что да, были у меня станки с опорной полочкой для ручного резца, да и опишу им классический средневековый, даже нарисую, если очень уж попросят. А сейчас их нет оттого, что продал я их все за хорошую цену заокеанским купцам, уж больно заинтересовали их аппараты, а у меня и загрузки на них как раз не оказалось, и они простаивали без дела, а я ж буржуин, и время — деньги. В общем, найду я, как тут отбрехаться, потому как дарить римлянам идею токарного станка с нормальным суппортом в мои планы уж точно не входит. И так-то в имперские времена буквально на волосок мимо своего шанса на индустриальную революцию промахнулись в реале, и помогать им не упустить его я не собираюсь.

Простейший токарный станок по дереву был известен ещё гребиптянам — если и не во времена строительства пирамид, то уж всяко ещё в бронзовом веке. Такой же он и у греков. Заготовка, захлёстнутая петлёй бечевы, вращается при её натяжении туда-сюда в центрах, а ручной резец вроде стамески токарь держит в руках и лишь в лучшем случае не на весу, а опирает на специальную полочку. Дерево так можно обрабатывать или кость, ну медяшку мягкую отожжённую на крайняк, но уж точно не железо и не бронзу. Опиливать их разве только напильником, делается иногда на токарном станке и так, но это не в счёт. А для полноценной токарной обработки серьёзных металлов нужен уже другой станок — с суппортом, в котором резец закреплён жёстко, и который можно перемещать хоть вдоль, хоть поперёк вращения обрабатываемой детали, да не рукой перемещать, а встроенным в станке механизмом, и лучше винтовой передачи тут и в нашем современном мире никто ещё ничего не придумал. Несамоходный суппорт в нашем реале известен с шестнадцатого века — нашей уже эры, естественно, самоходный Нартов при Петре нумер один изобрести сподобится, то бишь в начале восемнадцатого, и все эти станки будут в деревянном ещё в основном исполнении, а полноценные металлические станки как массовое промышленное оборудование — это уже девятнадцатый век. У нас суппорт ещё несамоходный, но станина — уже бронзовая, а самоходный суппорт в планах — усреднённый восемнадцатый век.

Дарить такую технику греко-римскому миру я ещё с ума не свихнулся. У меня у самого она по каким технологиям изготовлена? Вот как раз по тутошним греко-римским, и если смог я, то по образцу смогут и они. А значит, смогут с их помощью сделать почти всё, что делается и у меня. Ну, с поправками на их примитивную чёрную металлургию, но в принципе — смогут, было бы только с чего собезьянничать. И будут мочь это вплоть до начала пресловутого Кризиса третьего века, то бишь все ближайшие триста пятьдесят лет. Более того, если они это сделают, означенный Кризис может здорово для них отдалиться или смягчиться, а то и не наступить вовсе. Зачем это римлянам, понятно, но вот нам-то это нахрена сдалось? Поэтому не дам я им образцов и в Испании перед их глазами держать их не стану, а заныкаю-ка я их лучше от их завидючих глаз за океаном. Так оно и надёжнее для нас будет, и спокойнее мы будем за наше техническое превосходство.

Взять хотя бы тот же самый огнестрел. Продвинутой чёрной металлургии путём передела в сталь доменного чугуния в реале не было практически до девятнадцатого века, даже пудлинговый процесс — это конец восемнадцатого, а эти средневековые штукофены с блауофенами давали всё то же кричное железо, от сыродутных криц принципиально не отличающееся — с неметаллическими включениями не удалённого при их проковке шлака и с неравномерным содержанием углерода, от которого гуляют и механические свойства металла. И что, сильно это мешало позднесредневековым оружейникам ковать железные бомбарды и аркебузы? Не мешало это и их более поздним коллегам делать уже мушкеты, да ещё и серийными партиями на мануфактурах. Не помешало и нарезные стволы делать, хоть и не в таких количествах, как гладкие. А чем так уж хуже их античные оружейники? Тигельная лаконская сталь известна Средиземноморью ещё со времён греческой классики, а значит, известны уже и огнеупоры, а уж размеры прекрасно известной сыродутной печи увеличить — особой гениальности не нужно. И на лаконской тигельной плавке можно уже заметить эффект от масштабирования процесса. Но если и не додумаются до штукофена, как не додумались в реале — обойдутся на крайняк и сыродутными крицами. Порох, как я уже объяснял нашему молодняку, давно известен гребипетским жрецам, пусть и хреновее классического, но один хрен порох, и свинца в античном мире полно, так что даже если и не кремнёвый огнестрел, то хотя бы фитильный античным оружейникам в принципе под силу. И если дать им ещё и приличные станки, то осилят в принципе и казнозарядный.

Собака тут в станочной точности металлообработки порылась. Я ведь упоминал уже, что за основу нашей тутошней артиллерии мы взяли простое и кондовое устройство казнозарядных пушек лохматого пятнадцатого века? Сменные зарядные каморы, которые пробанивались после выстрела и перезаряжались отдельно от ствола, были в заряженном виде по сути дела аналогом современного унитарного боеприпаса, обеспечивая высокую по сравнению с дульнозарядной классикой скорострельность. Проиграли же они к концу того пятнадцатого века дульнозарядкам из-за хреновой обтюрации сопряжения зарядной каморы с казёнником ствола, которого не было у цельнолитых дульнозарядок, и те при тех же калибре, длине ствола и пороховом заряде оказались и мощнее, и дальнобойнее. А как тут обеспечишь хорошую обтюрацию, если даже бронзовое литьё по выплавляемой модели не идеально? Тут и литейная усадка, и отклонение геометрии — эллипсность или яйцевидность вместо идеально круглого цилиндра, так что пороховым газам при выстреле есть куда травить и мимо ствола, саботируя полезную работу по выталкиванию снаряда. И если нет хорошего металлорежущего токарного станка, которого в пятнадцатом веке ещё не было, то подгонку сопрягаемых поверхностей артиллерийского ствола и его зарядной каморы можно выполнить только слесарным путём — ага, пилите, Шура, они золотые. Да только ведь сколько той бронзы на малые орудия остаётся, когда она на большие осадные бомбарды вроде нашей Царь-пушки уходит почти вся? Так что орудия малых калибров не столько из бронзы лились, сколько из железа ковались. А с таким исполнением ситуёвина ещё печальнее — и геометрия гуляет похлеще, и сама поверхность со всеми неровностями из-под кузнечного молота — без слёз на неё не взглянешь. И пока артиллерия у всех была такой, с хреновой обтюрацией мирились как с неизбежным злом. Так бы и продолжали с этим мириться, если бы не подоспел уже более-менее приличный чугуний из блауофенов.

Каменные ядра требовали больших калибров орудий, а чугуниевые при том же весе имеют примерно втрое меньший калибр. С уменьшением калибров тяжёлой осадной артиллерии уменьшился и расход на неё дефицитной бронзы, высвободив её наконец уже и для лёгких полевых пушек. А литьём из неё можно было уже и дульнозарядные орудия получать, подальнобойнее грубо исполненных казнозарядных, что и решило в конечном итоге их судьбу. Ведь чтобы с дульнозарядками в дальнобойности тягаться — обтюрация нужна без дураков, тут уже хрен схалтуришь, так что пилите, Шура, да потщательнее, они ведь в натуре золотые. Вот и пошла высвободившаяся бронза на те орудия, которые этого слесарного секса не требовали, то бишь на дульнозарядные, а уж кованые из железа таким манером до ума доводить дураков не оказалось. Может и нашлись бы такие трудоголики, да только кто же им закажет работу, неприемлемую ни по цене, ни по срокам исполнения? Воякам ведь как подавай? Числом поболее, ценою подешевле, и чтоб вчера ещё всё было, если чужую армию вместо своей кормить и снабжать не хотите, канальи.

Так бы и ушла казнозарядная артиллерия в прошлое с концами, но тут подоспел изобретённый в шестнадцатом веке нарезной ствол. И если в лёгком стрелковом оружии свинцовую пулю ещё можно было проколотить через нарезы с дула шомполом, пускай и с помощью молотка, то для артиллерийских калибров это было уже немыслимо. А длинные стволы изготавливать уже научились, что тоже увеличивало соблазн стрелять подальше и поточнее. Но каково протолкать с дула даже через гладкий длинный ствол пыж и ядро, да и заряд пороха, по тем временам пока ещё не картузный? Поэтому интерес к заряжанию с казённой части не пропадал, и попытки вернуться к нему не прекращались. Параллельно с массовой дульнозарядной классикой изготавливались в штучных количествах и длинные нарезные кулеврины небольших калибров с винтовым или клиновым затвором, а иногда и с комплектом сменных зарядных камор. Естественно, уже бронзовые — за исключением единичных малокалиберных экземпляров из железа там, где катастрофически не хватало пушечной бронзы. Но и бронзовые кулеврины не могли вытеснить дульнозарядок — ведь без хорошего токарного станка их обтюрация оставалась результатом дорогостоящего и долгосрочного слесарного геморроя. Всё того же, что и прежде — пилите, Шура, они ведь по-прежнему золотые. То же самое касалось и лёгкой стрелковки, казнозарядные образцы которой вообще-то известны, но тоже единичны. Так и продолжалось всё это безобразие с шестнадцатого по конец восемнадцатого века, пока не подоспели наконец-то позволившие их уже серийный выпуск нормальные металлорежущие станки. Только после их широкого внедрения в промышленность и стал возможен переход на казнозарядный огнестрел.

При наличии жёсткого токарного станка с суппортом обеспечение обтюрации становится задачей вообще тривиальной. Надо, чтобы ось вращения с осью канала ствола совпала, так это не проблема. На оправке тот канал ствола центрируем, да обтачиваем на стволе снаружи соосную каналу технологическую базу. После этого за неё его и зажимаем и растачиваем в его казённой части посадочное место под сопряжение с затвором. И его тоже подгоняем аналогично, тоже предварительно забазировав соосно зарядной каморе. И лучше, если сопряжение будет не по цилиндру, а по конусу. Тогда и самоцентрирование при прижатии затвора к стволу обеспечивается, и герметизация стыка. Даже погрешность углов обоих конусов не столь страшна, потому как если и не по всей их поверхности, то уж по окружности-то зазор перекроется, а этого для обтюрации вполне достаточно. Если, конечно, у нас правильный круг образующие обоих конусов описывают, а не эллипс, не яйцо и не многогранник. Но как раз это и обеспечивает токарный станок за пару-тройку проходов резцом, закреплённым в жёстком суппорте. Даже и не самодвижущемся, а хотя бы подаваемом вручную вращением рукоятки его ходового винта. Короткие поверхности и на современном станке иной раз ловчее на ручной подаче точить.

Поэтому, собственно, я и начинал в своё время работу над нашим нормальным казнозарядным огнестрелом с пускай и несовершенного, но уже вполне металлорежущего токарного станка, без которого мы и сами-то не вооружились бы вменяемыми образцами, пригодными для дальнейшего серийного производства на вооружение уже подразделений тарквиниевской ЧВК. Зато теперь, когда этот процесс уже идёт полным ходом, я могу уже с сознанием выполненного долга удовлетворённо потирать руки. Именно так я всё это и объяснил нашим юнкерам на последней лекции перед их производственной практикой, на которой они теперь изучают воплощение теории в реальном металле. Не всем в будущем производством руководить предстоит, но кому-то ведь и войсками командовать, кому-то снабжением тех войск заведовать и от правительства этого снабжения войск требовать, а кому-то и в правительстве все эти вопросы утрясать и производству нужную для армии продукцию заказывать. И чтобы всё это осуществлялось по уму, все должны понимать друг друга сходу, не ища общий язык, а имея его изначально и запрашивая то, что реально можно от производства получить по разумной цене и в разумные сроки, а не в каком-то отдалённом светлом будущем ценой космических затрат и надрыва всех сил. Вот пущай и нарабатывают этот общий язык уже сейчас, юнкерами, учась вместе, получая одни и те же знания и закрепляя их одной и той же практикой. Сейчас, например — затачивая резцы и крутя рукоятки станков, а заодно и общаясь с работягами — как в качестве наставников по работе, так и в качестве представителей трудящихся масс, которые их кроме площадной брани научат до кучи и кое-каким полезным навыкам.

Научат, конечно, заодно и единству элиты с народными массами, без которого не может быть крепок и устойчив социум, но на техническом фоне, напоминающем о том, что одного только единства мало. Это могут убедительно подтвердить и те же суданские махдисты, чудом уцелевшие при Омдурмане. Уж чего им было тогда не занимать, так это единства, взвинченного завываниями дервишей. Но весомее оно тогда, когда подкреплено винтовками, пулемётами и шрапнелью, то бишь военно-техническим превосходством. А оно обеспечивается превосходством промышленным — теми же станками и работающими на них высококвалифицированными работягами. Сейчас в их практике главное — это…

— Митурда, даже если тебя и шваркнули в детстве башкой об стенку, это ещё не причина, чтобы ломать пистолет! — наехал Володя на практикантку, занятую сборкой, — Ты бы ещё молотком затвор в ствольную коробку заколотить попробовала! Сама, что ли, не видишь, что сикось-накось его вставляешь? А ты, Калироя, куда шомпол суёшь? Не в стволе ему место, а под стволом. Это тебе не… Тьфу! — спецназер спохватился вовремя, но судя по хихиканью девок и гоготу во весь голос их наставника, все всё поняли.

В реале Холл кроме своей винтовки образца тысяча восемьсот девятнадцатого года производил и пистолет той же системы. Производственные мощи того времени ещё не позволяли вытеснить этим казнозарядным образцом дульнозарядные пистолеты, но он был достаточно популярен за удобство и быстроту перезаряжания вплоть до появления капсюльных револьверов Кольта, которым не мог не проиграть в силу своей однозарядной конструкции. Для нас же важно то, что до выпуска своей капсюльной модификации этот пистолет, как и винтовка, тоже выпускался кремнёвым, не уступая при этом в надёжности традиционным дульнозарядным образцам, зато превосходя их как в скорострельности, так и в точности огня благодаря нарезному стволу. Конечно, мы могли бы уже вооружить весь командный состав тарквиниевской ЧВК капсюльными револьверами нашего раннего типа, но исходя из нашего принципа обеспечения колониальных войск расходниками местного производства, нужен табельный короткоствол с ударно-кремнёвым замком. Я ведь в своё время упоминал уже о наших попытках сконструировать кремнёвый револьвер? Будь они удачными, я бы этот револьвер и производил, наплевав на унификацию с винтовкой, но с ним мы тогда обломились. Крышка полки с пороховницей и дозатором системы Коллиера, точного устройства которой мы ещё и не знали, показалась нам тогда слишком сложной, а досыпка из неё новой затравки на полку перед каждым выстрелом — слишком муторной. Так что от этой системы мы отказались сразу, а отдельные подпружиненный крышки на каждой каморе барабана нам так и не удалось вписать в окно цельной неразъёмной рамки. В конечном итоге оно оказалось и к лучшему, переключив нас сразу же на капсюльный револьвер, в дальнейшем легко модифицируемый до нормального унитарного, которым мы теперь вооружены сами, но для вооружения тарквиниевских войск этот путь пока не годился, и кремнёвый пистолет, унифицированный с казнозарядной кремнёвой винтовкой, напрашивался тут вместо него сам собой.

Тем самым заодно определилась окончательно и система табельного огнестрела для наших юнкеров первого курса — винтовка и пистолет системы Холла-Фалиса. Ведь самоочевидно же, что с чем тащат службу солдаты, тем должны владеть в совершенстве и господа офицеры. Пока вот изучают устройство и производство, в конце практики будут выполнять пристрелку произведённой партии, которая и станет для них табельной на весь второй семестр их первого курса. За семестр, думаю, не сильно с ними примелькаются, а на следующий год, я надеюсь, весь кадетский корпус на Азоры переедет, решая вопрос с возможным палевом просто и радикально.

Будут, конечно, и капсюльный револьвер изучать. Во-первых, как своё личное табельное оружие на будущей службе. Мощи у нас ещё далеко не те, чтобы производить унитарный патрон массово, так что перевооружение войск образцами под него — дело ещё очень нескорое. Но производство капсюлей особо серьёзных мощей не требует — оснастка и оборудование на них и проще, и компактнее, и на той же Капщине, например, не говоря уже о Кубе, наладить его на привезённой с собой оснастке с их инженерной подготовкой в небольших количествах особого труда не составит. А во-вторых, как важную техническую веху в развитии огнестрела. Без капсюля нет и не может быть и полноценного унитарного боеприпаса. Как массовый мы этап капсюльного оружия не планируем — ни специальных образцов, ни переделки кремнёвых. Нет у нас в этом такой уж насущной необходимости, так что как дульнозарядный этап массового армейского огнестрела мы пропустили, так и чисто капсюльный его этап мы тоже пропустим. Разбогатеем производственными мощами и квалифицированными кадрами — будем тогда с кремнёвых образцов сразу на унитарные стрелков перевооружать, включая и пулемёты, а до тех пор как-нибудь обойдёмся.

Тем не менее, наш высокообразованный молодняк вовсе не обязательно лишать скорострельного многозарядного личного оружия, а заодно наглядного свидетельства как их принадлежности к элите социума, так и возможностей технического прогресса. Новое — оно ведь всегда поначалу редкое и далеко не для всех, но проходит какое-то время, и оно становится массовым. Разве их солдатские мечи и кольчуги отличаются чем-то от мечей и кольчуг отцов-командиров? А давно ли мало кто их имел? И давно ли были уделом лишь немногих избранных те кремнёвые винтовки, которые теперь становятся массовыми для солдат прямо у них на глазах? То же будет и с образцами поновее, дайте только срок. В метрополии, кстати говоря, и эти-то не внедряются, потому как не положены они вблизи от завидючих римских глаз, так что цените, граждане колонисты, свою жизнь на отшибе от передовой средиземноморской цивилизации, гы-гы!

Так что постреляют они из своих табельных револьверов, покажут их и своим бойцам, объяснят отличия и принцип действия, объяснят и причины их редкости, а затем объяснят на их примере и возможности дальнейшего прогресса с унитарным патроном и образцами под него, которых сами эти бойцы, возможно, и не дождутся, но уж их дети и внуки будут тащить службу уже с ними. А потом покажут бойцам класс на стрельбище и с обычными солдатскими кремнёвыми образцами — зря, что ли, сейчас их изучают? Народ и его элита — едины. Собственно, для этого прежде всего и нужна казнозарядная кремнёвая пистоль, однотипная с винтовкой Холла-Фалиса.

— Турия, почтенная Теква тебя не заругает за то, что ты отбилась от класса? — на добрую половину экскурсионной программы своего класса шмакодявка наплевала, многое повидав и опробовав ещё в моих мастерских на вилле, а тут они с Волнием как раз добили гравировку шкалы логарифмической линейки и настраивали пантограф на следующую.

— Не заругает, досточтимый, я у неё отпросилась, — и улыбается, оторва, — Мне и с папой ещё пообщаться надо, полгода ведь почти не виделись, — благодаря ослаблению режима карантина на зимний период, в этот раз была возможность не мариновать Трая в приграничном "концлагере", а впустить его внутрь страны и тоже прихватить с собой в Лакобригу, дабы пообщался с девчонкой, не отрывая её от производственных экскурсий.

— Я, конечно, ничего не вижу, Максим, как мы с тобой и договаривались, но то, что мне здесь "случайно мерещится", просто поражает, — я знаю сдержанность кордубца, и мне нетрудно понять, в какой он степени прихренения от увиденного, — И люди, вроде бы, такие же, как и у нас, и говорят они, вроде бы, по-турдетански, но о чём говорят — я едва только половину понять могу, включая ругательства мастеровых, да и их-то понимаю не все, а уж что они при этом делают — не понимаю и на треть. Догадываюсь, конечно, что что-то вполне осмысленное для них и нужное для тебя, но от меня этот смысл ускользает. Мне казалось, что живя в Кордубе, я знаю о работе с железом всё, что только может о ней знать тот, кто не работает с железом сам. Но здесь мне "мерещится" такое, что поставило бы в тупик и лучших кордубских кузнецов. Подозреваю, что и греческих тоже, а чего-то, наверное, не поняли бы и мудрейшие из их философов. Турия кое-что объясняет мне, но я всё равно не понимаю слишком многого, и мне даже делается стыдно — сопливая девчонка знает и понимает в этом деле гораздо больше меня, хоть я, вроде бы, и не дурак. И это ещё только школа для сопляков, после которой будет ещё Академия? Кого вы готовите из этой малой детворы? Я понимаю, что не богов, но мыслимо ли такое для простых смертных?

— А отчего ж нет, Трай? Мы сами-то кто, по-твоему? Человек — он такой. Много чего может, если его этому научить, и если ему это нужно или интересно настолько, что он ради этого преодолеет даже свою лень. И то, что тебе "мерещится" здесь — ещё не всё, что мы можем уже сейчас, и лишь малая часть того, что мы хотим и рассчитываем сделать в будущем. Правда, уже не здесь, а за Морем Мрака.

— Ты и это всё хочешь туда перенести?

— Не абсолютно всё, но всё то, что поражает тебя здесь — да. А что мне остаётся? Это с тобой мы можем договориться, что некоторые вещи тебе здесь только "мерещатся", а вот с другими, особенно с римлянами — едва ли. Так зачем же мы будем лишать их сна и покоя? Это же было бы не по-союзнически, верно? — шмакодявка, переглянувшись с моим наследником, захихикала в кулачок, а её отец расхохотался и в голос от железобетонной логики моих рассуждений.

— И из моей Турии вы делаете такую же?

— Да, точно такую же, как и наши дети. И собственно, не делаем, а уже сделали. Помнишь, я предупреждал тебя с самого начала, что обратной дороги ей не будет? Теперь ты понимаешь, почему?

— Да, ты так и объяснял мне тогда. Муж ей, конечно, теперь подойдёт только из ваших парней. Во всей Бетике я не найду ей такого жениха, с которым ей не будет скучно и тоскливо. Но и из ваших — ты же понимаешь, что мне не всё равно, кто им станет. Да и сама она, как видишь…

— Давай, Трай, всё-же не будем решать за моего парня. Шансы у твоей девчонки очень неплохие, но решать — ему. Я вот, например, очень не любил, когда мне кто-нибудь выносил мозги, пытаясь повлиять на моё решение сверх разумной меры. Подозреваю, что у нас с ним это наследственное, так что давай и не будем портить твоей девчонке всё дело, которое у неё, считай, практически на мази. Споются сами — я буду рад этому не меньше, чем ты, сам лучшей невесты для него не вижу, но окончательное решение — за ним.

— А не перехватит его какая-нибудь вот из этих постарше? — кордубец опасливо скосил взгляд на "гречанок" выпускного потока, которых как раз только что привела на экскурсию Клеопатра Не Та, — Девки все видные, фигуристые, всё при них — да такие кого угодно завлекут, если захотят. И в этом вы нас, кстати, тоже обскакали так, что вас уже и не догнать. Наши жеманные гетеры, что понаехали уже в Новый Карфаген, меня бы так не тревожили, но эти, хоть и пигалицы ещё — сразу видно, что отборные.

— Если и перехватит какая на ночку-другую, пока твоя подрастает, так я в этом трагедии не вижу. В том, что он попялится на их первосортные выпуклости — тем более. А кто в его годы не пялился бы на такое зрелище? — я как бы невзначай встал сам так, чтобы заслонить спиной пацана, который уже, конечно, доставал из поясной планшетки трубу, — Не эти опасны, а те, которые перевелись в школу к нашим и учатся вместе с ними. Вот те — да, некоторый риск есть.

— Да я, собственно, их и имею в виду, — уточнил Трай, — И всё при них, и знают, чего хотят, и трудности для этого преодолевать готовы, и показать это умеют наглядно, а главное — крутятся ведь перед носом ежедневно. Эти-то что? Пусть пялится, — судя по его усмешке, он прекрасно разгадал смысл моего "случайного" манёвра.

— Староваты они для него.

— Так ведь на следующий год такие же, но помоложе подоспеют.

— А через год подоспеют следующие, и твоя будет среди них. Не беспокойся, на его совершеннолетие, а точнее — на выпуск его потока, я парню такую наложницу подарю, что ему будет не до других, так что до подрастания твоей опасность минует точно.

— И где же ты такую отыщешь?

— Не я. Эти-то на что? — я кивнул ему в сторону "гречанок", — Закажу им, а вкус его они изучат быстро, когда он начнёт гулять по ним после совершеннолетия, так что они и подыщут ему девчонку по вкусу, и обучат её в лучшем виде. Или ты думал, что мы свою школу гетер затеяли исключительно подражая грекам? — и мы с кордубцем рассмеялись…

— Папа, а кто такие эти англичане? — спросил меня Волний после обеда, выбрав момент, когда мы с ним оказались с глазу на глаз, — Ты как-то раз проговорился о них.

— И о том, что они ружья кирпичом не чистят? — я ухмыльнулся.

— Ну, в общем-то да, — мой наследник старательно изобразил смущение, — Я из-за этого и заинтересовался. Я понял, что это шутка, но ведь не просто же так она появилась?

— Молодец, соображаешь! — одобрил я, — На втором курсе мы расскажем вам и о них. Сейчас такого народа ещё нет, но он появится, когда окончательно рухнет Рим.

— А где они будут жить?

— Там, где сейчас Британия.

— Потомки тамошних кельтов, значит?

— Не только. Там будет сложнее. Бриттов завоюют римляне и будут владеть их страной почти до самого краха Империи. Потом, уже романизированных, завоюют снова уже германцы — англы, саксы и юты. Будет несколько королевств, и где-то века через три после завоевания королевство англов одолеет остальных и овладеет всей бывшей римской Британией. Поэтому новое королевство назовут Англией, а его народ — англичанами.

— И у них будут ружья?

— Не сразу и не только у них. Примерно через тысячу лет после краха Рима они будут уже у всей Европы, в том числе и у этих англичан.

— И что, их кто-то где-то НА САМОМ ДЕЛЕ будет чистить кирпичом?

— Да по всей Европе, считай. Не сразу, но начнётся, когда ружей станет много, и вся пехота будет вооружена ими. Будут наводить порядок, а порядок у вояк своеобразный — оружие должно блестеть как? Правильно, как у кота яйца. Вот солдаты и начнут драить свои ружья растёртым в порошок кирпичом, чтоб полегче, да побыстрее, и командование настолько к этому привыкнет, что начнёт считать это нормальным и даже требовать.

— Но папа, ну ведь глупость же.

— Конечно глупость. Представляешь, каково попадать в цель из ствола, который разодран абразивом? Но гладкий ствол и так не очень-то пригоден для меткой стрельбы, и стрелять будет весь отряд залпом по такому же отряду противника — глядишь, хоть кто-то хоть в кого-то, да попадёт. И как тогда проверишь, попал ли вот этот конкретный солдат именно туда, куда целился? Поэтому и для солдата будет важнее не в цель свою попасть, а избежать наказания за недостаточно блестящее ружьё. А для его командира важнее будет показать начальству, что у всех его солдат ружья блестят как у кота яйца.

— И эти англичане тоже будут так делать?

— Да, как и все. Но лет через триста после появления у них ружей они перейдут с гладких стволов на нарезные. Их промышленность будет лучшей, чем у всех остальных, а сухопутная армия небольшая, поэтому они перевооружатся на винтовки первыми. И тогда они, конечно, перестанут чистить ружейные стволы кирпичом. А у кого оружие останется гладкоствольным, те так и будут продолжать заниматься этой дурацкой показухой. С того времени и появится эта шутка, только шуткой-то она станет гораздо позже. Сам ведь уже знаешь, что в каждой шутке есть доля шутки…

8. Керенский

— Кардеад Киренский, — озвучила Юлька, — Именно Киренский, а не Керенский, — мы рассмеялись.

— А что это за птица? — поинтересовался я, — Надеюсь, поумнее будет реального Керенского?

— Не беспокойся, для птицы он достаточно неглуп. Пожалуй, и для философа.

— И чего он там нафилософствовал?

— Ещё не нафилософствовал, но нафилософствует, когда выучится сам. Сейчас он как раз учится в Афинах, изучает диалектику у Диогена Вавилонского.

— В платоновской Академии?

— Нет, Диоген — стоик, и у него своя школа, отдельная от Академии.

— Делай, что должен, свершится, чему суждено?

— Вроде этого. Логика, физика и этика. А в Академии принят скептицизм, и он со стоицизмом не ладит — главным образом по вопросу познаваемости истины. Примерно ближе к середине этого века, когда Кардеад склонится к идеям скептицизма, он возглавит Новую или Третью Академию.

— Так для нас-то какое из этих направлений полезнее? Ты только не грузи меня мелкими тонкостями, а растолкуй на пальцах.

— Оба нужны. Суть этики стоиков ты сам выразил цитатой Марка Аврелия, и уж тебе-то не нужно объяснять её полезность. А в теологии стоики развивают идею Платона о логосе как единой божественной силе, управляющей миром. Ты хотел основ пантеизма? Вот они тебе, в состоянии "как есть" на текущий момент.

— Понял. А скептики — ради научного скептицизма при оценке гипотез?

— В целом — для недопущения догматизма, скажем так. Всё должно подвергаться сомнению и по возможности проверяться. Но не только. Ты же сам говорил, как важен для нас вопрос о чётком разделении понятий бога и Абсолюта. Кардеад первый поднял вопрос о том, что бог как живое существо с личностью и чувствами не может быть бестелесным и совершенным. То есть он как раз и даёт философский обоснуй такому разделению. А как бывший стоик, он будет полезен и для нужного нам синтеза обоих учений.

— Хорошо, уговорила, Керенский — так Керенский, — и мы снова рассмеялись.

Я ведь рассказывал уже о нашей задумке по религиозной реформе? В какой-то мере она уже воплощается в жизнь — на нижнем уровне, где мы добиваемся синкретизма культов племенных языческих богов. Ведь запущено-то всё в этом деле до удручающего состояния. Вплоть до того, что и общие-то боги близкородственных племён могут даже и не восприниматься ими как общие. Того же Нетона чтут в принципе все иберы, но если у турдетан, бастетан и кониев благодаря былой общей тартесской ещё государственности он уже один и тот же без споров, то у оретан он свой, отдельный, а у тех иберов, которые живут восточнее — тем более. А уж у племён долины Ибера он не просто свой, а может и быть враждебным нашему, если его тамошним жрецам что-то у нас не понравится. И для всех это представляется нормальным и естественным, и похрен то, что и зовут бога у всех племён одинаково, и храмы одинаковые, и культовые обряды. И так со всеми богами всех божественных профессий, а ведь помимо этих племенных богов есть ещё и мелкие божки, в общий племенной пантеон не входящие, но господствующие на территориях отдельных родов и почитаемые ими нередко выше общеплеменных. Точно такое же безобразие и у кельтов, и у лузитан, и у кельтиберов. Было это и у римлян со всеми прочими италиками, и даже теперь сохраняется ещё пережитками в виде тех же римских ларов с пенатами, для каждого рода своих особых, было это и у греков на архаичном этапе их культуры. Именно такое оно и есть на самом деле, это реальное естественное язычество, а не то классическое греческое, отшлифованное за века цивилизации и известное нам по причёсанным мифам уже времён её излёта. Но, судя по ним же, как и вообще по известной нам истории этого греко-римского мира, перспективы не столь уж безнадёжны. В конце концов, устаканился же единый греческий пантеон олимпийских богов, а путём синкретизации с ним точно так же устаканивается и римский. Идёт синкретизация греческих культов с гребипетскими у Птолемеев, идёт аналогичный процесс и у сирийских Селевкидов, пойдёт он и в Галлии, и в Испании в процессе их романизации, и даже окажется успешнее, чем на Востоке. Играя на опережение, мы просто ускоряем этот вполне естественный и закономерный процесс, дабы у нас он шёл под нашей эгидой, а не под римской.

Всё бы ничего, и трансформация примитивного реального язычества в берущее своё начало из Ренессанса современное неоязычество нас бы устроила, если бы античные религии довольствовались своей современной экологической нишей и не лезли затычкой во все дырки, стремясь объять необъятное. Но ведь они же лезут и в космогонию, то бишь в создание Вселенной и нашего бренного мира в ней. В результате Вселенной становится нужен Создатель, на роль которого абсолютно не тянут ни родовые божки, ни племенные боги типа греческих олимпийцев. Во-первых, они слишком уж примитивны для этой роли, хоть их даже и в общенациональные и общегосударственные возведи и с богами других народов синкретизируй, потому как один хрен слишком уж они земные, под уже готовый мир заточенные, а разве такими должны быть его создатели? А во-вторых, их слишком уж до хрена, а плюрализм для сложных и грандиозных проектов противопоказан, и всем это понятно по хорошо знакомым земным делам — басня Крылова про лебедя, рака и щуку как раз об этом. В идеале Создатель должен быть вообще один, потому как давно и не нами сказано, что если хочешь, чтобы дело было сделано хорошо и по уму — сделай в нём всё сам. А религии — они ведь тянутся к идеальному. Для начала какого-то одного из равных по своей сути богов главным во всём пантеоне назначить норовят, и хорошо ещё, если при этом жрецы договорятся мирно, а не передерутся сами и соплеменников своих меж собой не рассобачат. Таков, например, Зевс у тех же греков. Но и он слишком человекоподобен и на роль Создателя не тянет, да и не очень-то его слушаются прочие боги. Не полностью и не во всём, скажем так. То Гера напакостит из бабьей ревности Гераклу, то Афродита за спиной у Гефеста любовь-морковь с Аресом закрутит, да ещё и не предохраняясь и рожая внебрачных детишек — тут и скандал на Олимпе гарантирован, и срыв планов. Работать же надо, а она в очередном декрете, и кто за неё отдуваться должен? Такой легкомысленной шалаве серьёзное дело разве доверишь? Ну вот и как тут с такой командой мир сотворять?

Греки тут схитрожопили, придумав старшие поколения богов — Урана, Гею и Кроноса, на которых как раз и свалили создание мира, раз уж этим младшим раззвиздяям ничего серьёзного поручить нельзя, а потом уже только порождение ими этих означенных раззвиздяев, которые и отобрали у них власть над созданным ими миром. А раз миром они не правят, то чего им и поклоняться-то тогда, создателям этим? Олимпийцы давно правят миром, вот их и надо чтить. Выкрутились, короче. Аналогичным манером задолго до них выкрутились и шумерские жрецы, да так удачно, что и ассирийцы с вавилонянами у них их космогонию скоммуниздили. А чего тут ещё придумывать, когда всё логично? Если и спросит кто-то шибко умный, откуда взялись мир, земля и люди, так ответ давно готов — их старшие боги создали, но теперь главный у нас — Мардук, вот ему и приноси жертвы пощедрее, дабы не гневался, да о других богах тоже не забывай, потому как на то они и есть, что невместно Мардуку за всех работать. Тоже примитивно, конечно, но в принципе уже прокатит для единственно верного ортодоксального учения — дурак схавает, умный промолчит, смелого посадим. Сократ вон выступил не по делу, отрицая богов, так и ему этого хулиганства не спустили, чтоб другим неповадно было.

Однако же, Сократ — это и наглядный показатель того, что любое единственно верное учение рано или поздно устаревает. Хорошо Востоку с его неграмотными массами тёмных крестьян, продолжающими хавать эти детские сказки тысячелетней давности, а как быть грекам с их грамотными горожанами, наслушавшимися философских диспутов? Всех шибко умных типа Сократа не нарепрессируешься, а если и нарепрессируешься, так без граждан останешься, и кто тогда защищать государство будет? И тогда уж приходится единственно верному учению потесниться, допуская в космогонию и инакомыслие, лишь бы только оно на действующие культы не покушалось. Признаёт Платон богов и храмы, ну и молодец, и пускай себе читает умникам в садах Академии свои лекции о том логосе — боги олимпийские сами по себе, логос евонный сам по себе, а курица ощипанная, которая по его определению тоже человек — сама по себе, и никто никому не мешает. Критикует Аристотель того Платона, заодно восемь ног у мухи насчитывая — и хрен с ним, пусть себе и критикует, и насчитывает, лишь бы богов олимпийских не трогал. И пускай их ученики разрабатывают новую космогонию, олимпийских богов не затрагивающую, ведь всем и так давно уже понятно, что старая — ни в звизду Афродиты, ни в воинство Ареса. И тогда умники рады стараться, они ведь тоже всё понимают. Демокрит вон тот же самый уже до атомов дофилософствовался, а теперь вот и Керенский этот, который Кардеад, тоже где-то в хвосте очереди встал, думая свою умную мысль о различии между богами и Творцом. И в этом мы ему поможем, потому как нужна новая пантеистическая космогония позарез. Не можем мы ждать, пока неоплатоники, которых ещё нет и в помине, появятся и сами до неё дофилософствуются, тогда уж поздно будет пить "боржоми", потому как христиане тогда, как и в реале, раньше подоспеют, а кто первым встал, того и тапки. В смысле — простые как три копейки трудящиеся массы, которым похрен космогония, потому как они мыслят чуйствами, а проповедь Распятого будет гладить их по шёрстке.

И хрен бы с ним, с Распятым, культ которого сам по себе безобиден, но ведь его же не отдельно будут впаривать, а в комплекте с иудейским Яхве в качестве сотворителя мира и человека. А хрен ли он за сотворитель, если разобраться? Уже само наличие у него собственного имени намекает на то, что никакой он изначально не единственный, а один из многих богов, имеющих и образ, и подобие, по которым он и сотворение человека себе беззастенчиво приписал. Потом-то, правда, спохватился, и Моисею уже запретил кумира себе сотворять. Других богов ваять или рисовать нельзя, потому как они ложные, а самого Яхве нельзя, потому как нечего ваять — он теперь бестелесный и вездесущий, и нет у него теперь ни образа, ни подобия. Такому его состоянию, казалось бы, приличны умеренность и неприхотливость, ан нет, взыграло у Яхве ретивое, когда культовые утварь и убранство вымогал у Моисея — тут и ковчег ему для скрижалей с заветом золотом снаружи и внутри отделай, и покрывала ему подавай непременно пурпурные, да виссоновые — ну прямо как баба капризная праздничное платье портному заказывает. А все эти требования жертв по любому поводу, все эти многочисленные запреты и вся эта мелочная регламентация всего иудейского быта — это как вообще-то понимать? Он — кто, великий сотворитель мира или сварливый и придирчивый мелкий домашний тиран? Зевс у греков — и тот даже при всех своих загулах налево ведёт себя солиднее, а этот — как был он племенным божком, так им же по всем своим ухваткам и остался. И такую обезьяну — в сотворители мира возводить? А ху-ху ей — не хо-хо? Иудеи — хрен с ними, но нам-то такой Создатель нахрена?

Не нужен нам Яхве и в его христианской редакции. Хоть и причешут его культ основатели христианской церкви, убрав эти не особо-то нужные запреты и эту мелочную иудейскую регламентацию, но его сварливую неуживчивость с другими богами сохранят неизменной, а вместе с ней и примитивную иудейскую космогонию — ведь кто Создатель, того и космогония. Логично же? А в результате и культура античная пострадает от дурных фанатиков как богопротивная "языческая", потому как недосуг дуракам будет разбираться в разнице между религиозным и светским искусством, и развитие науки, идущее вразрез с простенькой ветхозаветной картиной мира, которой уже тогда будет как минимум полтора тысячелетия. Поэтому и нужна нам заранее такая система, в которой найдётся место для привлекательного маленькому простому человечку Распятого, если тот соизволит жить в пантеоне дружно со всеми и не скандалить, но уж точно не найдётся для сварливого Яхве. И поскольку решать вопрос о толерантности Распятого будут вполне конкретные общины христиан, найдутся среди них такие, которые решат этот вопрос правильно. Какие решат — молодцы, милости просим, а какие нет — разворачивайте-ка, ребята, свои оглобли обратно в Иудею, нам здесь ваш иудейский бог с его иудейской космогонией абсолютно не нужен. Церковный раскол уже на начальном этапе её создания? Ага, он самый, прошу любить и жаловать. Но это уже проблемы церкви, да ещё и не нашей, которой на тот момент ещё не будет, а ихней, восточной, иудеохристианской. Вот там, далеко на Востоке, и пущай ведут свои идиологические баталии, подальше от нормального цивилизованного греко-римского Средиземноморья. В идеале — вообще на границах Иудеи с эллинистическим Востоком, в крайнем варианте — на востоке Средиземноморья, а на Западе нам такого счастья на хрен не нужно. Кризиса Третьего века это один хрен не предотвратит, потому как другие у него будут причины, не религиозные, а военно-политико-экономические. А значит, не продлит и существование Империи. Зато западная церковь с её мирным и уживчивым Распятым в составе общепринятого синкретического пантеона и всех гонений известного нам реала избежит, и сама не нахреновертит тех безобразий, которые нахреновертила в реале. И в силу уживчивости, и в силу продвинутой космогонии пантеизма, уживчивой с научным познанием, которую мы и продвигаем тихой сапой в греко-римский мир заблаговременно.

В греко-римский — по двум причинам. Во-первых, как я уже сказал, чтобы сама борьба с иудеохристианством велась на дальних подступах к Западу, не захлёстывая его, а во-вторых, чтобы замаскировать именно наше воздействие на процесс и этим сделать его эффективнее. Мало ли, чего там какие-то варвары в своей дикой варварской глуши спьяну понапридумают? А вот если новый концепт разработан солидным и уважаемым греческим философом в рамках хорошо известного и принятого афинской Академией направления философской мысли — это же совсем другое дело. И если уж даже варваров в этой дикой Испании его точка зрения убедила, так может, в ней и в самом деле что-то есть? И тогда наша собственная мировоззренческая реформа никаких вопросов не вызывает — варвары тянутся к передовой античной цивилизации, и это можно только приветствовать. Нам не жалко номинального первенства, за которое один хрен не заплатят, нам результат важнее.

Не так страшна в этом случае и дискредитация официальной римской религии культом обожествляемых императоров. Это если Юпитер — отец всех прочих богов, тогда — да, очередной его сынок типа старого извращенца Тиберия или молодого сдвинутого по фазе неадеквата Калигулы, не говоря уже о паясничающем фигляре, поэте, кифаристе и чемпионе олимпийских колесничных гонок Нероне, конечно, позорит и всё божественное семейство, дискредитируя его окончательно и бесповоротно. Яблоко же от яблони далеко не падает, верно? Но если жречество не настаивает на отцовстве Юпитера как на догмате, а признаёт его старинной дореформенной ещё легендой, в которую верить не обязательно, боги же признаются специализированными ипостасями Абсолюта — тогда ведь это совсем другое дело. Абсолют есть всё, он не благ и не зол, он нейтрален в целом и многообразен в частностях, а значит, как благие ипостаси для него вполне естественны, так и скверные. Ну, не повезло вот нам сейчас, вылезла и управляет Империей скверная ипостась, ну так другие-то боги тут при чём? А чтить императора, хоть он и говнюк, один хрен положено, потому как текущее олицетворение гения Империи, которую мы все уважаем, даже если и не очень-то любим, особенно вот при таких императорах. Жизнь — она такая, приходится в ней делать и то, что не нравится, но положено. Богу богово, кесарю кесарево, а слесарю — слесарево. Ну так и хрен с ним, с говнюком на троне, не ему же ты бросаешь это ладанное зёрнышко в жертвенный огонь, а бессмертному гению Империи. Ну вот такое воплощение у него сейчас к сожалению. И если Распятый не сварлив и с другими богами не скандалит, то и какие проблемы для чтущего его почтить в положенный день и императора? Никаких абсолютно. Отбыл повинность и выбросил её из башки до следующего раза. Фанатики же иудействующие сами себе злобные буратины, и премия Дарвина — их закономерный удел.

Естественно, всё это — для тех маленьких простых человечков, которым тяжко и неуютно на земле без отеческой божественной опеки. Для них — да, Абсолют создал мир и человека, которому затем явил и богов, дабы было кому плакаться в жилетку, не беспокоя этим муравьиным копошением его самого. Боги не открыли всех подробностей творения, но их изучением, как и вообще всех загадок Мироздания, заняты яйцеголовые, что угодно богам, а значит, и Абсолюту. Раз уж неспособны многие обойтись без религии, так пусть уж она лучше будет вот такой, не собачащейся ни со светской культурой, ни с наукой, а с ними обеими плодотворно сотрудничающей. Не надо нам замшелых Средних веков, нам за Античностью сразу Ренессанс подавай А посему, обойдёмся мы тут и без фанатичного иудеохристианства, заранее трансформировав античное язычество сразу в современное постхристианское пантеистическое неоязычество. Ведь шло же оно к этому и в реале, и пришло бы, если бы хоть на пару веков пораньше стартовало, не проспав своего шанса. У нас не проспит — растолкаем.

Для нашего же молодняка, образованием не обделённого, и мировоззрение ему под стать. Есть Абсолют или нет его — не столь оно и важно, потому как если он и есть, то ведёт себя так, как если бы его и не было. То бишь, никак себя не ведёт, а прикинулся себе ветошью и не отсвечивает. Боги же — ложные, конечно, потому как созданы людьми. Хотя в биоэнергетическом смысле они существуют, конечно, будучи эгрегорами уверовавших в них и продолжающих их чтить, и даже "чудеса" тем верующим иногда являют, и даже не всегда это обман со стороны жрецов, потому как и сила веры велика, и физика ещё далеко не все природные явления изучила. Паранормальщина потому так и дразнится, что пока ещё не подступилась к её изучению наука. Но истинны они исключительно в этом смысле, и в нём — истинны все, в каких хоть кто-то хоть где-то верит, а в буквальном, как гласят их мифы, все они одинаково ложные — в этом плане иудейский Яхве не врёт, умалчивая лишь о том, что и сам он точно так же ложен. Монархи ведь земные отчего страшно не любят, когда кто-то убивает других монархов? Оттого, что они прекрасно понимают опасность создаваемого этим прецедента и в отношении себя любимых, а если и не себя, так своих преемников — дурной пример ведь заразителен. Яхве и на это ума не хватило — уничтожив культы собратьев по прежнему пантеону и искоренив — уже в христианской редакции — все прочие пантеоны в Европе, он сам проторил дорогу и современному атеизму. Если можно искоренять любых других богов, то почему нельзя и его самого? Но эгрегор есть эгрегор — сила немалая, если верующих хватает, а вот с умом напряжёнка. Как и у большой толпы, собравшейся на митинге, которая не бывает умнее самых тупых своих участников. Такое сдуру нахреновертят, что потом, разойдясь и успокоившись, и сами-то с себя хренеют…

— Макс, ты бы всё-таки скифу-то своему мозги вправил, — напомнила Юлька, — Я всё могу понять, все мы в своё время в прежней жизни любили поглядеть порнушку, а ему здесь не довелось, но ведь должен же быть какой-то предел и в похабстве! Не мальчишка же давно, а солидный семейный человек! И что он творит! Мало ему уже его обнажённых красоток, которые хотя бы уж чисто символически интересное место прикрывают! Ты же помнишь эту его связанную рабыню, раскоряченную так, что дыра напоказ?

— Ага, не виноватая она, что её связали и раскорячили, гы-гы! — прикололся я.

— А этих его трахающихся сатира и нимфу ты видел? Если даже это не порнуха, то позволь спросить, что это тогда?

— Это — уже порнуха, конечно, — признал я очевидное, — Я уже высказался ему по этому поводу. Хоть и молодец, кто бы ещё так мастерски сваял, но в самом деле охренел — такое и в таком типоразмере отливать!

— Бронзы жалко? — хохотнула историчка, — А в маленьком размере то же самое — это, по-твоему, уже нормально и в порядке вещей?

— Нет, на его работы мне бронзы не жалко, даже на такие. Тем более, что он их льёт пустотелыми, а это, между прочим, потруднее целиковых. И заметь, умеет же стервец и в похабщине сделать шедевр! Пусть тренируется на чём угодно, хоть и на этом, раз уж его так тянет похулиганить — наработанное мастерство скажется ведь потом и на работах поприличнее. А размер — ну, во-первых, незачем в самом деле такую похабщину крупным планом отливать, а во-вторых, в малом размере все эти подробности и на восковой модели сваять труднее, и на готовой отливке прочеканить — ты представляешь, какая филигранная работа? Какой грек подобное осилит? А Фарзой — наловчился же, стервец! Ну так и пусть тренируется и выдаёт такие работы, чтобы все эти хвалёные греки полопались от зависти!

Я ведь рассказывал уже об этом Фарзое, бывшем рабе коринфского скульптора, одного из лучших в своём ремесле? Млять, вовремя же нас тогда занесло в Коринф! Ведь ещё немного, и звиздец пришёл бы парню. И тоже, кстати, за подобное же хулиганство — не просто дразнящее раздевающейся Афродиту сваял, но и с реалистично проработанной звиздой. Правда, в окончательном варианте не напоказ, со стороны-то тряпкой и волосами прикрыта, а видна только если снизу заглянуть, но по греческим понятиям это один хрен святотатство — богиню ведь статуэтка изображала, а не гулящую шалаву. Это у нас здесь изобрази он в таком виде гетеру или танцовщицу — сойдёт за вполне уместное озорство, а у греков — хренушки. На вазах могут их изобразить или на настенной росписи, а статуи у них только богам и полубожественным героям по чину. Я упоминал о скандале в Афинах, связанном с праксителевской Афродитой Книдской? Первая в истории Греции, изваянная нагишом полностью, но причиной для скандала стало не это, а послужившая Праксителю моделью знаменитая гетера Фрина. Книдцам-то что, Фрина означенная не у них обитает, а статуя — высший класс, но в Афинах-то ведь Фрину каждая собака знает, а немало народу и именно в таком виде при соответствующих обстоятельствах, а сходство-то с ней у этой мраморной Афродиты — один в один. Это ли не оскорбление почитаемого божества? Чем было бы лучше, если бы Пракситель ту Афродиту не с признанной красотки Фрины ваял, а с какой-нибудь подневольной рабыни или с малоизвестной городу шлюхи, это не у меня, а у афинян спрашивайте. И хотя на суде Фрину оправдали, создав тем самым прецедент, уподобления Афродиты распутным бабам греки по-прежнему не любят. Это Праксителя спас от судебного преследования его авторитет великого скульптора, отчего и наезд был не на него за выбор модели, а на посмевшую позировать ему для статуи богини гетеру, а что ожидало бы какого-то безвестного раба-варвара? Так что выхватил я тогда его удачно и ни разу ещё об этом не пожалел, а что поозоровать горазд, так творческие натуры — они такие. Зато как ваяют! Если мастерски и в отменном стиле — почему бы и нет? Просто при этом и меру в творческом хулиганстве знать желательно. Можно и порнуху, если уж без неё ему не кушается и не спится, да и ученики ведь у него — такая же пацанва, как был он сам, когда я его из Коринфа скоммуниздил, и круг интересов той пацанвы понятен, и роль интереса в обучении — тем более, но вот монументального гигантизма в порнухе не надо. Хотя вообще-то тех сатира с нимфой Аглея, отсмеявшись, с немалым удовольствием для школы гетер приобрела, сказав, что теперь-то мы уж точно переплюнули Коринф, так что не удивляет меня и зачастившая в его мастерскую "святейшая" Телкиза — наверняка хочет нечто подобное, только на финикийские сюжеты, для храма Астарты. Ну, если по заказу для учреждений, в которых это уместно по их специфике, а не на всеобщее обозрение, то это ведь уже другое дело. Работы уходят куда-то в чьи-то закрома, но ведь наработанное на них мастерство у людей остаётся и служит для создания новых работ.

Без озорства, конечно, не обходится и в работах поприличнее. Я не заглядывал снизу, чего там скрыто на интересном месте камышом у Иуны, отлитой для храма в Гасте Горгадской, но зазор там вполне достаточен, чтобы смог подлезть своими инструментами чеканщик, и зная Фарзоя, как-то не сомневаюсь в полном анатомическом соответствии его творения. Да и восторг наших юнкеров вместе с сожалением о том, что статуя уплывёт на пустынные Горгады, тоже прозрачно намекает на справедливость моей догадки. Волний не зря просит заказать Фарзою уменьшенную копию и для дома. Она же, но отлитая для Кауры на Бразиле, не столь откровенна и исполнена проще, но особенно пышноволоса и в зазывной позе — там народ простой и озорства не поймёт-с, зато стати натурщицы оценит по достоинству. Ауфанию, сбрасывающую плащ, под которым у неё ничего больше и не было, жрицы этой богини, аналогичной греческой Артемиде, забраковали исключительно за это, а не за сами достоинства и уж точно не за охотничью собаку у её ноги вместо лани, принятой у испанских иберов, и тут мы служительниц культа поддержали. Дело тут в том, что богиня-охотница, за неимением в иберийском пантеоне особой богини-воительницы, работает по совместительству и за неё, и это даёт неплохой обоснуй военной подготовки наших девок-юнкерш для тёмных трудящихся масс. Вообще-то негоже бабе оружие брать в руки, но если это не просто так, а служение Ауфании, тогда — другое дело. Но тогда ведь и облик богини, намекающий озабоченным на допустимость сексуальных домогательств, явно неуместен. Жрицы вообще длинного подола сперва для неё требовали, но скостили его, когда я посоветовал им ради эксперимента самим побегать с таким подолом по лесу за дичью. Сошлись на коротком, но почти до колен, дабы Фарзой и ей не вздумал звизду анатомически правильную прочеканить — не хватало нам ещё пацанвы, норовящей богине под подол заглянуть. Скиф наш, впрочем, один хрен в долгу не остался, изваяв им новую Ауфанию с откровенно проступающими сквозь одёжку верхними выпуклостями, но тут уж жрицам крыть было нечем — и одета, и даже каноническая лань при ней. Труднее было заставить его не хулиганить с Нетоном для храма на Мадейре, к которому нереида у ноги в первоначальном варианте была пристроена гораздо откровеннее, чем в окончательном…

Но наиболее радикален наш переход от религиозной скульптуры к светской. И это Аглея тоже имела в виду, говоря о фарзоевских нимфе с сатиром. Хоть в принципе и мифологический сюжет, но посвящённый низшим божкам, никогда не имевшим особого собственного общегреческого культа и собственных храмов, так что и связанное с ними искусство — на грани между религиозным и светским. Хорошо известен и лисипповский скульптурный портрет гражданина Аргеадова Ляксандра Филиппыча, но известны ведь и распускавшиеся его мамашей сплетни о том, что на самом деле он якобы Зевсыч, так что и Лисипп, выходит, грани к чисто светской скульптуре не перешёл. Есть в Греции бюсты выдающихся граждан, есть даже статуи победителей олимпийских состязаний, но и тут не столь уж очевиден их чисто светский характер. Всё-таки и гений выдающегося человека почитается, да и Олимпийские игры носят у греков религиозный характер. Даже римские бюсты предков и их маски связаны с их культом как домашних семейных божков, и лишь впоследствии разовьются в светский портрет. Греки же только под римской властью эту грань и перейдут. Афродита, подвергающаяся домогательствам Пана на Делосе и точно неуместная в таком виде ни в своём храме, ни в пановском — это следующий век, а пока её такой нет и в помине. Геркуланумский Пан, употребляющий вместо бабы козу — это ещё два столетия спустя, но поскольку это римская копия, а греческий оригинал утрачен, мы можем только гадать, до Афродиты он с козой развлекался или после, когда Афродита ему не дала, гы-гы! Но тоже вряд ли раньше следующего века. Подлинные греческие статуи сатиров известны только одиночные. Их, конечно, уже сейчас больше, чем две известных нашей историчке, но их разгул с нимфвми и дионисанутыми менадами — только рисунки на вазах и стенах, и их пока маловато — похоже, вал пойдёт только с волной подражаний Вакханалиям, пока-что загнанным в глубокое подполье, и случится это едва ли раньше следующего века. Скульптур же таких не подтверждают и наши "коринфянки". Похоже, что и римляне этим особо не увлекутся, потому как и Юлька не подтверждает ни одной подлинной античной статуи развратничающих сатиров. Даже из Ренессанса известных она не припоминает, а все известные — это работы по античным сюжетам уже Нового времени. Получается, что мой скиф, пользуясь нашим здешним либерализмом в культуре, опередил своё время как минимум на полтора тысячелетия, и не зря Аглея заинтересовалась этой его озорной порнушной работой. Хоть и похабная, конечно, но эпохальная новация.

А уж эта его связанная рабыня даже косвенно ни с какими мифологическими сюжетами не контачит, то бишь уже чисто светское искусство безо всяких натяжек. Не то, чтобы сюжет был таким уж прямо жизненным, таким манером рабынь реально никто не раскорячивает, да и не вяжут их так, как он показал. Если надо, так запястья ей свяжут, чтоб одной рукой легко удерживать, да рот кляпом заткнут, чтобы и кусаться не могла, и делай с ней, что хошь. Так что тут он, конечно, тоже хулиганит ради порнушного эффекта, но исполнение — великолепнейшее. Успокоится сам, успокоится и пацанва-ученики — мы ему пореалистичнее, а заодно и попристойнее что-нибудь закажем. Ведь может же, когда захочет. После тех его хулиганских порнушных сатира и нимфы я ему других заказал — не столь откровенных, а в рамках допустимой эротики, да и размером поменьше, с хорошее пресс-папье, дабы они и в этом качестве сгодились, и ведь сделал же пробный экземпляр в лучшем виде. Немного, правда, схулиганил, сваяв вместо нимфы пьяную дионисанутую менаду, но суть от этого меняется мало, а исполнение его мне понравилось, даже лучше вышло, чем я ожидал, так что капризничать я не стал, а заказал ему ещё и пяток копий.

Дионисии с Вакханалиями мы ведь уже и школоте нашей преподаём, поскольку это уже состоявшаяся история, секретом не являющаяся. А юнкерам по истории будущего преподаём уже и позднереспубликанский разгул римской элиты, тем Вакханалиям как раз и подражающий, а во втором семестре будем говорить и об его имперском продолжении. Будем говорить и о том, какое впечатление эти безобразия будут производить на ранних христиан, да и не только ведь на них, если уж начистоту. Чертей этих своих классических христиане с кого срисуют? Вот как раз с этих самых греческих сатиров, которые у римлян называются фавнами. Одна из причин распространения христианства — ещё и то, что такие безобразия мало кому из нормальных людей по вкусу. Вполне возможно, что и из-за этого тоже христиане не будут склонны разбираться, какое там из языческих искусств светское, а какое религиозное, а будут искоренять всё подряд, когда почуют за собой силу и полную безнаказанность. А в результате вместе с грязной водой выплеснут сдуру и ребёнка. Ведь на тысячелетие же почти культурное развитие этим задержат, дурачьё малограмотное! В Византии, правда, греки так всё погромить не дадут, как на Западе погромят фанатичные варвары-ариане, и сохранится больше, но и застой из-за сохранности восточной деспотии тоже сохранится, а в результате награбленные крестоносцами остатки бывшей роскоши, и наверняка меньшая часть от всех этих остатков, дадут начало Ренессансу на Западе, а не на сохранившем их Востоке. Ну и смысл тогда в этой византийской модели развития? Вот так и будем объяснять ситуёвину нашему молодняку, чтобы чётко понимал, чего нашим потомкам ни в коем случае нельзя допустить в этой реальности.

И в язычестве этом реальном мракобесия, конечно, полно. Одни только гадания эти гаруспические чего стоят, от которых принятие важнейших решений нередко зависит. А оракул этот дельфийский, несущий околёсицу через одурманенных наркотой пифий? А Дионисии эти, которые Вакханалии, тоже растущие из вполне себе религиозного культа? Не столь часты и регулярны, хвала богам, человеческие жертвоприношения, если к ним не причислять демагогически и репрессии против тех же иудеев с христианами, но ведь тоже случаются, и конечно, все эти безобразия надо искоренять. Ну так на то мы и затеяли эту реформу религии, чтобы меньшей кровью и меньшими потерями обойтись. Пресс-папье "Сатир и менада" работы Фарзоя — как раз наглядное пособие для молодняка…

— В Византии, кстати, Дионисии могли сохраняться ещё и в двенадцатом веке, — сообщила Юлька для полной картины.

— Именно вот эти, типа античных Вакханалий, а не христианский уже сатанизм? — усомнился я, — А откуда дровишки?

— Из леса, вестимо. Ты, наверное, по старой программе ещё учился? Был, скорее всего, уже и сатанизм, как и менее радикальнве ереси, но сохранялся и старый языческий ещё культ Диониса. Для сельской местности — как покровитель земледельцев — упомянут в хачатуряновском учебнике истории мировых цивилизаций за девятый и десятый классы.

— У нас этого не было ещё, другое изучали, так что тебе виднее. Но только вот сельская местность — это же колхозники по сути дела. Такие обычно бывают ортодоксами до мозга костей и этого сектантского юмора не понимают. Нормальный респектабельный вариант культа я ещё могу допустить, хоть и странно, как он мог уцелеть при Юстиниане, но чтоб вот эти сектантские Дионисии? Да и что там эти колхозники в них понимали?

— Но Макс, раз культ не выродился за пятьсот лет запрета и не слился с культом подходящего по специальности христианского святого, значит, было кому и поддерживать сохранение традиции. Смогли бы это неграмотные колхозники, как ты выражаешься, без обученных где-то и кем-то жрецов? А значит, без тайной секты пообразованнее крестьян дело обойтись не могло. Не напоказ для них, чтобы не оттолкнуть непотребством, но для узкого круга тайком могли продолжаться и классические Дионисии.

— Ну, логика в этом просматривается, — признал я, — В принципе ведь языческая литература в Византии целенаправленно не уничтожалась и даже изучалась, а следили там только за твёрдостью изучающих её в единственно верном учении?

— Вроде этого. То, что уцелело от стихийных погромов фанатиками после этого эдикта Феодосия и от централизованного при Юстиниане, уже не уничтожали, но и кому попало читать не давали. Ну, я имею в виду не чисто философские труды, а именно книги о культе Олимпийцев, по которым он мог бы быть возрождён.

— Типа, строго для служебного пользования? Но забронзовевшая элита втихаря увлеклась и практикой, потому как это охлосу нельзя, а им, соли земли — можно всё, а там уже и "самиздат" для этих нужд растиражировался?

— Да, скорее всего. Но всё ведь давилось, и больше шансов было у привычных к конспирации тайных культов вроде вот этой секты.

— В общем, очистили мир от языческого бесовства, называется, — резюмировал я, — Зачистили то, что шло по пути к нормальной приличной религии, а все эти непотребства, которыми кампанейщина и мотивировалась, прожили ещё полтысячелетия.

— В узких кругах — больше. И при крестоносцах сохранялось, и после них, даже до самого конца Византии. Ренессанса вот только у них не получилось, как на Западе.

— Ага, большой и пламенный привет восточному благочестию по-византийски. Запад, правда, тоже хорош. Колумбу ведь всё ещё выносили мозги библейским запретом на шарообразность Земли, и вряд ли ему было легче от того, что выносил их ему не папа с кардиналами и даже не Священный Трибунал, а тупорылые местечковые ортодоксы, всё ещё трактующие Ветхий Завет буквально.

— Вот именно. И если это не регресс науки на тысячелетие, то что это тогда?

— Ладно, это всё понятно и так. Ты мне, Юля, скажи лучше, какие там трактаты у этого твоего Керенского?

— Да в том-то и дело, что нет никаких. Сейчас он ещё учится сам, а позже всё равно писать ничего не будет, а будет только читать устные лекции.

— Всё из башки? Молодец мужик! А откуда тогда известно его учение?

— От его учеников, конечно. Что записали, что обсуждали, то и известно.

— Включая и приписываемую ему отсебятину?

— Вполне возможно. Но лучшего на примете всё равно ведь ничего нет.

— А что известно об его отношении к учению о реинкарнациях и карме?

— Конкретно у Кардеада — ничего. Но само это учение орфиков и пифагорейцев грекам хорошо известно, и стоики его разделяют, так что как стоик, Кардеад тоже должен стоять на этих позициях. Скептики, конечно, всё подвергают сомнению, но это учение из тех, которые нельзя ни доказать, ни опровергнуть, так что допускать его как гипотезу он будет, скорее всего, и как скептик, а полезность её для социума ему как бывшему стоику будет очевидна. Сам факт отсутствия обсуждений этого вопроса среди учеников Кардеада тоже, по идее, указывает на отсутствие разногласий. Платон тоже это учение в принципе разделял, так что для Академии его можно считать практически общепринятым.

— То бишь, читаем трактаты уже известных греческих корифеев из недавних и переводим наш концепт на греческий с учётом их устоявшейся терминологии и примерно в принятом у них стиле?

— Да, я думаю, этого будет достаточно…

Собака тут порылась в морально-этической стороне концепта. Точнее, в кнуте и прянике для политически незрелых и оттого несознательных элементов, то бишь в судьбе бессмертной души по окончании ейной земной жизни. А традиционный греческий Тартар един для всех, как бы ты себя ни вёл при жизни, и хрен ли это тогда за стимул вести себя хорошо? Героя хотя бы уж его посмертная слава соблазняет, но какая слава может ждать среднестатистического маленького простого человечка? Ради чего напрягаться, если один хрен прозябать потом вечность в этом холодном и скучном Тартаре? Ни попировать, ни со шлюхами поразвлечься — хрен ли это за такая загробная жизнь? Иудеохристианский рай, ещё без вина и гурий, которыми будут соблазнять своих праведников мусульмане, тоже не особо весел, но хотя бы уж по климату комфортнее Тартара и уж точно комфортнее ада с его геенной огненной и чертями. Пряник верующему слабоват, зато кнут — внушительный.

Это дело, конечно, без веры во все эти страшилки не работает, а вера — она ведь у маленького простого человечка какая? Да такая же примерно, каков и он сам. Боже, если ты есть, спаси мою душу, если она есть. Никто пока ещё оттуда не вернулся и сказанного попом не подтвердил, но мало ли, а вдруг? Но с другой-то стороны, и рай ведь скучноват, а жизнь одна, и прожить её единственную хочется — правильно, так, чтобы потом не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Ну вот как тут праведником жить? Одно утешает, что если поп не врёт, то милостив этот иудеохристианский Яхве к кающимся в грехах, но страшно не любит всегда правых гордецов, так что каяться — оно выгоднее. А из этого какой вывод вытекает? Правильно, не согрешишь — не покаешься, не покаешься — не спасёшься. Народная мудрость — она ведь из разряда вечных.

Но хвала богам, очень даже неплохо работает, судя по Индии, и учение о карме и реинкарнациях, так что совершенно зря знакомые с ним греческие умники не внедряют его в трудящиеся греческие массы. У индусов, правда, и их кастовый строй этому здорово помогает — хочется ведь для следующей жизни родиться в касте поаыше, а не пониже. И это вовсе не значит, что париям терять уже нечего — можешь ещё и не в человека даже, а в животное какое-нибудь переродиться, а то и вовсе в растение, и как тут в растительном состоянии или в состоянии червя карму улучшать? Платон, запретивший человеку такие перерождения, пожалуй, погорячился. Растения и совсем уж низшие животные — в самом деле перебор у индусов, но высшие животные — другое дело. Маргиналы и в бескастовом социуме бывают, и их жизнь незавидна, а шансы улучшить своё положение при жизни — ничтожны, но если ведёшь себя как обезьяна, так смотри, можешь ведь ещё и в павиана африканского в следующей жизни воплотиться или в магота, и что лучше — в порту силу земного притяжения преодолевать или всю недолгую обезьянью жизнь за ранг в стаде с такими же обезьянами собачиться, да от любого самого занюханного леопёрда в ужасе улепётывать? А можешь ведь и в ишака воплотиться, и всю жизнь тебе тогда ишачить, а можешь ведь и в барана — ишачить не придётся, но проживёшь ты ровно до тех пор, пока хозяину не понадобятся твои шкура и мясо. Хочется такой жизни? То-то же! А посему, берись-ка ты лучше за ум, да нарабатывай себе карму получше, глядишь, и жизнь новая получше этой окажется. Может, и не сильно легче этой, но интереснее — наверняка. И уж точно с теми или иными привычными земными радостями, с которыми напряжёнка в том скучном иудеохристианском раю, где ни порции винной не положено, ни бабы не дают, и это уже навечно, и разве новая земная жизнь не лучше такого рая? А следующая за ней и ещё ведь лучшей оказаться может, если и ты в новой жизни карму получше наработать не поленишься. Никто, правда, не знает точно, что там дальше, в самом крайнем пределе, но ты поди доберись ещё до того крайнего предела! Это тебе разве одну жизнь прожить? Не понравится в очередной суперсовершенной жизни, ниже получше живут — хозяин-барин, деградировать гораздо легче, чем совершенствоваться, а жизнь блатного сынка богатых и влиятельных родоков — поди хреново? Так что предлагаемый пряник при таком концепте, я бы сказал, поинтереснее и пособлазнительнее иудеохристианского рая.

Что до кнута — ну, не так он внушителен на первый взгляд, как у авраамических религий, это верно. Но ведь и обезьяной постоянный прессинг от доминанта терпеть, да от леопёрда то и дело удирать — это разве жизнь? А ишаком из-под палки ишачить, а бараном ждать мясницкого ножа? И это же не один раз, это после короткой передышки в Тартаре снова и снова — раз за разом до бесконечности, и что там в крайнем пределе, тоже никто точно не знает. У кого-нибудь есть острое желание проверить на себе? Не зря же говорят, что лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Ну так и сильно ли нужен для запугивания ущербных уродов всенепременно иудеохристианский ад? Так что и пряник при концепте реинкарнаций и кармы достаточно хорош, и кнут при нём вполне достаточен и без этого патологического садизма авраамистов. И промежуточных вариантов на все совокупности заслуг и провинностей вполне достаточно и без христианского чистилища. Как говорится, каждому — своё. Тоже, конечно, недоказуемо, как и рай с адом, так зато гораздо нагляднее и жизненнее, скажем так.

Нет, конечно, ни малейшей необходимости и погребальный обряд возводить в религиозную догму. Захоронение или кремация — какая разница? Погребение — это всего лишь мера гигиены, объединённвя заодно с отдачей дани уважения покойнику, если тот заслуживал его при жизни — не менее, но и не более. А уж в зависимость от погребения судьбу души ставить — верх идиотизма. Гребиптяне вон так и сидят в своей долине Нила друг у друга на головах оттого, что паничеки боятся остаться без мумификации в случае внезапной смерти. Ну и нахрена это нужно, спрашивается? Власти-то деспотической оно, конечно, удобно — прессуй их как бог черепаху, хрен разбегутся. Ну так а кто защищать такую власть станет, если она ничем не лучше любого завоевателя? Собственно, именно это в Гребипте и происходит весь железный век — завоёвывают этот муравейник то и дело все, кому не лень, при абсолютном похренизме замордованных властью феллахов. Какое тут в звизду развитие и какая тут в звизду устойчивость власти? Так только, до прихода очередного, кому не лень. А не боялись бы разбегаться от доставшей уже до поросячьего визга родной власти как тараканы по всем щелям, так и власти пришлось бы натуру свою обезьянью сдерживать, дабы совсем без подданных не остаться, и тогда, глядишь, социум нормальный бы сформировался, в котором и феллаху жить вполне сносно, а значит, есть ему и что в этом социуме защищать, если понадобится. Так что нехрен загробную жизнь с погребением увязывать, пущай лучше только от наработанной кармы зависит…

— Ты мне, Макс, скажи лучше, как посланец с нашим концептом подкатываться к Кардеаду будет? Здравствуйте, я ваша тётя?

— Ну, ты же сама говоришь, что он ещё только учится. Студент, значит. А какой студент откажется выпить, закусить, да с бабой смазливой перепихнуться?

— Да как тебе сказать! — Юлька захихикала, — Греки — они разные бывают!

— Верно, риск есть, — я тоже расхохотался, — Но будем надеяться всё-таки на то, что он — нормальный в нашем понимании грека, а не гомик. Или у тебя другие сведения?

— Да нет, насчёт этого история дипломатично умалчивает. Но и гарантировать я тебе, сам понимаешь, ничего не могу.

— Это понятно — полной гарантии и страховой полис не даёт. Но это уже человек тестя на месте справки наведёт и выяснит, и если надо будет, то уж педерастика-то найти в Афинах, думаю, не проблема. Ну а если Керенский твой нормальным мужиком окажется — тем проще задача. Полагаю, что по гетерам и философы, у кого хрен ещё стоит, гульнуть случая не упустят, а то и свой философский симпосион у какой-нибудь из них замутить.

— Так ведь это же и гетера нужна такая, которая и сама в их философии хорошо подкована, а я боюсь, как бы у нас в Оссонобе таких не оказалось больше, чем в Афинах.

— Да не страшно это — более-менее они подкованы все, фирма гарантирует. Тут важнее, чтоб сама баба в его вкусе была и снималась. Симпосион ведь философский был бы чем хорош? Неформальной обстановкой. Там и чужак в числе приглашённых вполне уместен, если в теме не плавает и по-гречески язык подвешен, так что если и не окажется у тестя подходящего греки, то прокатит и образованный этруск. А там пофилософствуют, выпьют, баб отымеют, ещё выпьют, под этим делом ещё пофилософствуют — что там ещё нужно для хорошнго приятельства?

— Ну, это ведь и посланец тогда должен быть хорошо подкован. Представляешь, каково философствовать заплетающимся языком?

— Но и взаимопонимание при этом — полное, как и всегда бывает на пьянке, хоть ты даже и околёсицу неси. А там и не надо целые развёрнутые лекции читать, если все и так в теме. Сама же говоришь, что в основном они всё это знают и сами, и тогда выходит, что нам им надо только нашу главную мыслю внушить — о различии между божеством и Абсолютом и об их разных иерархических уровнях. Абсолют или пусть будет Логос, если угодно — выше любого бога и всех их, вместе взятых, он бестелесен, вездесущ и не имеет личности, чем и подходит идеально на роль Творца или Создателя. Вот и всё, собственно. К этому твой Керенский, как ты объясняла, придёт и сам, но нам желательно, чтобы он к этому пришёл побыстрее и зациклился на этом покрепче, а в идеале — чтобы это не просто в башке у него обмозговывалось, но и обсуждалось, а если об этом и гетеры популярные заговорят — распиарить концепт станет на порядок легче. Они же его тогда по всей богеме афинской растрезвонят. Керенский твой сам в Академию ещё не попадёт, а по "его" идее в ней уже диспуты вестись будут.

— Но это всё-таки и гетера не совсем обычная нужна.

— Для начала, чтоб справки навести — любая годится. И Аглея наша с бывшими однокашницами по выпуску переписывается, и Клеопатра Не Та, и Мелея. За них пока не скажу, переговорить с ними надо, но у Аглеи в выпуске точно одна афиняночка была — да, Филомела Афинская. Она, правда, больше по части стихов и песен, насколько я помню, но и в остальном не совсем табуретка. Если Клеопатра с Мелеей не порекомендуют никого получше, то уж для наведения справок сойдёт и она. У неё или через неё человек выяснит, с кем тусят студенты-стоики, если твой Керенский всё ещё у них, а там уже и подступы к нему самому разведает.

— И ты думаешь, этим студентам, как ты их называешь, по карману тусоваться с настоящими гетерами? Мне что-то сомнительно.

— Мне тоже. Но если им по карману только бордель с порнами-рабынями, то тем лучше — будут рады без памяти симпосиону и с местными "тоже типа гетерами", которые обойдутся в разы дешевле настоящих "коринфянок", потому как за бренд переплачивать им не придётся, а для престижа среди бедных студентов хватит за глаза и таких. Фурор в их среде произведут первостатейный.

— Ты имеешь в виду, в студенческой среде?

— Естественно. Не сразу же на Академию-то замахиваться — время же у нас есть. А если какая из этих первосортных шалав твоему Керенскому приглянётся, так и снять её для него не так дорого будет. Пусть порезвится с ней, крутым себя ощутит и вдохновение философское поймает. Для студиозов и такая тусовка — уже элитная, и это поспособствует его раскрутке. Заделается среди молодёжи авторитетом — станет популярнее и "его" идея.

— Но ведь это же ещё далеко не тот уровень.

— Правильно, до того уровня ему ещё дорасти надо. Вот этим как раз дорасти и поможем. А раскрутится — за это время и из тамошних настоящих "коринфянок" выявим любительницу философских тусовок для его дальнейшей раскрутки на уровне корифеев.

— Ты думаешь, там таких много? Говорю же тебе, у нас уже явно больше, а там — хорошо, если две или три. Если одна занята постоянным любовником, другая Кардеаду не понравится, а третьей он сам не понравится, что тогда делать?

— Да плевать. Не обязательно же их в постель укладывать, главное — тусовка.

— То есть, сам факт присутствия на философском симпосионе у раскрученной не чуждой философии "коринфянки" и участия в диспутах с авторитетными корифеями?

— Именно. Если непременно в постель непременно его непременно к ней самой не навязывать, чего "коринфянки" не любят, то какие у гетеры тогда причины для отказа в таком симпосионе с известными и модными философами? А уж с ней самой будет спать твой Керенский или с прежней шалавой без бренда, какая разница? С ним, если он сам там ко двору придётся, и её начнут приглашать, так что не вижу с этим делом проблемы. Для его вхождения в тусовку, а значит, и в круг корифеев важны сами престижные диспуты в престижном месте, а не кого он там после тех диспутов трахает. Сами те корифеи, что ли, "коринфянок" брендовых в любовницах имеют? На всех их — таких уж точно не хватит.

— Ну, допустим. Станет популярным раньше, чем стал в реале, будет популярнее его учение, но где? Только среди умников же, интересующихся философией, а вовсе не в массах. Он и в реале Академию возглавит. И не думаю даже, что в нашем случае раньше, там главенство пожизненное. Но даже если и так выйдет, толку-то от этого? Нам ведь эту девку в полк бросить надо, да так, чтобы тот полк до своего уровня подтянула, а не сама на его уровень скатилась.

— Пусть хотя бы до половины подтянет, и то хлеб. Один хрен не подтянуть нам до уровня яйцеголовых всех гегемонов и всех колхозников, но хотя бы до уровня школоты критическую массу — почему бы и нет? Это, Юля, уже следующая задача, и она, конечно, непростая, но на неё у нас, хвала богам, два столетия времени. Все академические нюансы маленькому простому человечку и не нужны. Ему достаточно знать, что в любом самом ближайшем мухосранске есть умные люди, которые всё это знают, понимают и разжевать могут, если кому интересно. Главное, чтобы и его упрощённая версия для школоты была логичнее и нагляднее этих детсадовских сказок про якобы сотворившего весь мир и всё человечество иудейского племенного божка Яхве. В самом христианстве отчего многие ереси были так популярны, что ортодоксальная церковь без силовой поддержки светской власти справиться с ними не могла? Оттого, что они были логичнее и непротиворечивее ортодоксии. Вот и нам для греко-римского Средиземноморья нужно то, чему иудейский Ветхий Завет — не соперник в принципе, а заведомое посмешище. И тогда симпатичного маленьким простым человечкам Распятого разве не логичнее на нормальную космогонию и в нормальный пантеон пересадить, чем сказки эти детские вместе с ним принимать?

— Но Макс, проповедовать же его иудеи будут.

— Так тем более. Кто же иудеев-то не знает? Мало ли, чему он там этих упёртых фанатиков учить был вынужден, чтобы эти дикари выслушали хоть что-то, не побив его за отступничество камнями сразу же? А эллинистический мир — не иудеи, и если уж берутся они проповедовать Распятого в нём, так именно новенькое про него и будут слушать, а не этот замшелый и смехотворный иудейский бред.

9. Девчонка с Сардинии

— Да пустяки это, папа! — отмахнулся мой наследник, когда я скосил глаза на его перевязанную руку, — Тупанул я слегка, конечно. Учат-то нас в лагере немножко не этому, а калечить малявку не хотелось. Дикая, конечно, но ты бы видел, чего вытворяла!

Судя по его повязке, ухмылкам Кайсара и Мато, да царапинам на щеке у одного и на руке у другого, зрелище я пропустил, надо думать, уж точно не скучное. Турия тоже улыбается, и судя по её смеху, пока она перевязывала Волния, послушать явно стоит.

— Рассказывайте, что ли?

— Ну, мы когда Митурду и Калирою к их подругам проводили и немного там с ними поболтали, на обратном пути в порт завернули. Там как раз гадесец один причалил и встал под разгрузку, ну мы и подумали, может новости какие от мореманов узнаем. Так к причалу подходим, и тут на другом гадесце, который к отплытию готовится, вдруг такой переполох! Вот из-за неё, оказалось. Матросня её из трюма выволакивает, она вырывается и визжит, одного куснула так, что тот громче её заорал, вырвалась, бегает по палубе, они её ловят, оттеснили к борту, окружили, и тут эта оторва вдруг как сиганёт через планширь прямо в воду! Все, кто видел, просто в ступоре были!

— И плывёт вот так! — Мато показал задирание башки повыше и загребание под себя по-собачьи, — Естественно, за ней никто и не подумал прыгать в ЭТУ воду! — мы все рассмеялись, потому как и на воздухе-то нежарко, мягко говоря, а уж в зимней воде — ага, если хочешь быть здоров, закаляйся, гы-гы!

— В общем, выходит из воды, то и дело спотыкается, мокрая насквозь, зуб на зуб не попадает, но шарахается от всех. Ну, мы тут с ребятами её перехватываем, она визжит и рвётся из рук, совсем обезумела, а её же скорее вытирать надо насухо, да переодевать в сухое, пока не слишком простудилась. Ребята её держат, я с неё мокрое стаскиваю, — мы с Велией, поняв всю ситуёвину, сложились пополам от хохота, — Ну да, мы же как-то сходу и не сообразили, что дурында с перепугу вот ЭТО подумает, вот я и сплоховал.

— А что ей ещё было думать? — весело съязвила Турия, — Только она у матросни из лап вырвалась, искупавшись для этого в ледяной воде, а тут солдатня хватает и прямо на причале начинает её раздевать.

— Ну, мы её вообще-то от всех посторонних глаз загородили плащами, — заметил Кайсар, — Нас-то чего тут стесняться было, когда сквозь мокрую одёжку всё интересное и так проступает? Хотели бы разложить её для употребления — хватило бы за глаза и просто подол ей задрать, — все трое рассмеялись.

— А вы с чего начали? Женскую тунику как-то иначе разве снимешь? — девчонка и сама прыснула в кулачок, представив себе эту картину маслом, — Её зовут Секвана, и она — сардка, между прочим.

— Рабыня, пропавшая вчера у наших "гречанок"? — въехал я, приглядевшись к шмакодявке чуть постарше траевской дочурки, закутанной в тёплое сухое покрывало, — Да, по описанию, вроде, похожа.

— Да мы, папа, тоже так и поняли — как раз подружки наших нам и рассказали. И чего её только на корабль-то к гадесцу понесла нелёгкая?

— Ладно, поговорим с ней позже, а пока, Турия, сведи-ка её на кухню, и пусть её там травяным отваром напоят погорячее, да перекусить чего-нибудь дадут, пока обед ещё не готов — голодная же наверняка как стая волков. И наверняка продрогла же неслабо, так что до обеда чтоб возле печи сидела и грелась. Заболеть ей ещё только не хватало!

— Да, Волний, она точно шарахалась от всех и на берегу? — обернулся я к своему наследнику, — На помощь звала кого-нибудь или нет?

— Нет, папа, уворачивалась она от всех одинаково, да так и зыркала по сторонам, куда бы ей прошмыгнуть и улизнуть. Не похоже, чтобы искала хоть у кого-то защиты. От нас чуть было обратно в воду не сиганула, — пацаны рассмеялись.

Хренио прорабатывал в принципе и версию похищения девки — и на мордашку она симпатичная, и всё при ней для её возраста, хоть и мелковата ещё, ну так встречаются же и на малолеток любители, но вероятность такого варианта наш главный мент оценивал невысоко. Гораздо соблазнительнее в этом смысле для возможных похитителей довольно многому уже обученные сами "гречанки" и их будущие рабыни-помощницы, а не эта ещё совершенно сырая из новеньких. Поэтому наиболее вероятной представлялась версия её побега, и судя по её поведению со слов пацанвы, однозначно побег, уже и к бабке не ходи.

— Так, а что за корабль?

— Да ты его знаешь, папа — "Мул Йама" гадесца Махарбала. Нормальный, вроде, мужик, хоть и не из наших.

— То-то и оно, что мужик нормальный, а по вашей милости может неприятности нажить. Так, ребята, не делается. Что быстро эту шмакодявку приволокли, покуда она там совсем не закоченела — это молодцы, конечно, но с этим справились бы и двое, а третий — и лучше ты, Волний — должен был остаться там и поговорить с портовой стражей. Купец ведь, сами говорите, отплывать уже собирался, а теперь его наверняка задержали, если не арестовали вообще до выяснения. Вы — основные свидетели происшествия, а вы и оторву эту увели, виновницу переполоха, и сами смылись. Ну и кого страже опрашивать?

— Понял, папа, я сейчас мигом слетаю!

— Теперь уж сиди — слетает он. Тебя ещё потом дожидайся, пока разберутся…

Хвала богам, радиотелефонная связь есть. Пройдя в аппаратную, я уселся перед колонкой, настроил корзиночную антенну на квартиру Васькина и звякнул ему.

— Слушаю! — донеслось из колонки с характерным чавканьем.

— Я тебя от стола оторвал? Ну, извини. Отзывай своих ищеек, нечего им по этой собачьей погоде мёрзнуть — нашлась пропащая. Мои парни только что привели.

— А где нашли? Мои перерыли уже всё, что только можно, если город на уши не ставить, у всех ворот дежурят, гонцы по всем дорогам разосланы, и никто нигде ни сном, ни духом. Я уже хотел с обеда вообще прочёсывание города и окрестностей устроить…

— Ну и хвала богам, что не поспешил — отбой, короче. В порту попалась. Знаешь же гадесца Махарбала, владельца "Мула Йама"? Вот, у него в трюме перед отплытием его мореманы обнаружили.

— Вот это отчебучила! — из колонки донёсся смех испанца, — Я чего угодно ждал, но уж точно не такого фортеля! У тебя она, значит? И что объясняет?

— Да ни хрена пока не объясняет — продрогла, да ещё в море искупалась, так что вообще никакая. На кухне пока отогревают и горячим отпаивают, позже с ней поговорю. А тебе я вот из-за чего звоню — мои же оболтусы второпях не сообразили оставить кого-то одного для показаний портовой страже, и Махарбала наверняка задержали. Так ты пошли в порт человека поуполномоченнее, чтобы быстренько его с людьми для порядка опросил, да и отпустил без лишней волокиты. Знаешь же мужика и сам — никаких пакостей никогда за ним не водилось, и чего его держать-то зря?

— Да знаю, конечно, абсолютно нормальный человек. Все бы такими были, я бы без работы остался. Конечно, отпускать его надо, это я распоряжусь. Но девчонку всё-таки тоже допросить надо для закрытия дела. Это, конечно, теперь не горит, я понял ситуацию, спасибо — завтра или послезавтра займёмся. Ну и отчебучила! — из колонки снова донёсся смех, — Ладно, конец связи!

Этот Махарбал уже не первый год торговал с нами, возя из Мавритании зерно и сушёные финики, а от нас туда недорогой железный ширпотреб. Деньги, конечно, лопатой он с такой торговли не гребёт, зато капают стабильно с каждого рейса без особого риска. Зимние шторма — они к северу от Олисипо в основном бушуют, и вот туда зимой попасть не всякому врагу пожелаешь, а здесь — ну, туманы разве только, при которых гляди в оба, дабы на камень подводный не наскочить или на мель не сесть, но это новичкам опасно, а местные знают здешнее море как облупленное. Штили ещё случаются вдали от берега, это неприятный сюрприз для малолюдного торгового судна, плохого ходока на вёслах, но тут уж — как кому повезёт. Многие, конечно, завязывают с плаваниями на зиму, но Махарбал — из тех, кто работает круглогодично, облегчая нам снабжение дефицитной из-за всех этих неурожаев жратвой. И репутация у мужика практически безупречная, так что Хренио по результатам углублённой проверки включил его в список рекомендованных для торговли с теми же Канарами. Не сейчас, конечно, сейчас он здесь нужнее, но попозже, когда уже и наши бастулоны в этих водах как следует пообвыкнутся и смогут на этих ближних рейсах его сменить, то почему бы и нет? Если и там хорошо себя покажет, так глядишь, тогда и на Горгады ему плавать предложим. При всём богатстве и размахе Тарквиниев, все новые маршруты им одним не оживить, тут уже и мелкий частник нужен, хоть и берущий в час по чайной ложке, зато своей численностью свой малый размах компенсирующий. А кого попало туда разве допустишь? Вот и приходится из-за этого тщательно людей просеивать, отбирая подходящих по одному, и каждый из таких отобранных поэтому ценен. Нужного количества так, конечно, не отобрать, ну так подобное ведь тянется к подобному, и каков сам босс, таких и помощников он себе набирает, а раскрутившись и нарастив капиталы, и транспорт нарастит, на который ему уже самостоятельные навигаторы понадобятся. А в дальнейшем, когда они и сами уже раскрутятся, то и компаньоны. Нам не охватить всего самим даже при всём желании, всем дыркам затычкой не будешь, так что предприимчивая частная инициатива в таких делах нужна позарез…

За обедом я не стал портить шмакодявке аппетит своими расспросами — хоть её и подкормили уже немного на кухне, но видно же по ней, как проголодалась. Да и сам-то с детства не люблю, когда прямо за едой мозги выносят. Поэтому у меня в семье такого и не заведено — если и заслужит кто из детей или слуг взбучку, так за мной и это не заржавеет, но она будет идти как отдельный номер программы, а приём пищи — это святое. Поэтому пообедали себе спокойно, только о повседневных новостях болтая как ни в чём не бывало, затем я сигариллу выкурил и только после этого приступил к разбору дела.

— Ты можешь не рассказывать мне, кто ты такая и откуда взялась, — сказал я ей, — Я знаю обо всех вас достаточно, чтобы понимать ситуацию, и большего пока не нужно. Я хочу знать, зачем ты сбежала от наших "гречанок"? Я не слыхал, чтобы они с вами плохо обращались. Что тебе не понравилось у них?

— Я боюсь. Гулящие девки. Не хочу, как они, — судя по этим коротким рубленым фразам и сильнейшему акценту, она и понимает-то по-турдетански наверняка с трудом.

— Ни по-гречески, ни по-финикийски она не говорит вообще, а на латыни — даже хуже, чем на нашем, — обломила меня Турия, угадав мою мысль, — А её родной язык хоть и похож на балеарский, но очень отдалённо, и в нём очень много совсем чужих слов — я так почти ничего и не поняла.

— Да, балар, — подтвердила девчонка, сообразив, что мы выясняем, каким языком она владеет нормально, но когда она попробовала говорить на своём, то стало ясно, что ни хрена не ясно — лучше говорить на турдетанском, приноравливаясь к её познаниям в нём.

— Значит, ты решила, что наши "гречанки" задумали сделать из тебя продажную женщину? Ты только из-за этого от них убежала?

— Да, только это. Не хочу… как это сказать? Потянутой?

— Потаскухой? — мы рассмеялись, — Ну а почему ты решила, что они готовят тебя именно для этого? Тебя разве начали уже учить этому ремеслу?

— Меня — нет. Но место такое — учат продажных женщин.

— Там немного сложнее, хотя есть и это. Немного позже ты поймёшь сама, когда ко всему присмотришься и будешь получше знать наш язык. А почему тебя этому не учат, как ты думаешь сама?

— Мне ещё рано.

— Ну, хотя бы это понимаешь — уже хорошо. Я не буду сейчас уверять тебя, что ты ошибаешься. Мало ли, чего я тебе могу наговорить, и откуда тебе знать, правда это или обман? Твои родители должны были научить тебя, что нельзя верить незнакомым людям. Ты правильно делаешь, когда подозреваешь худшее. Если ошибёшься, то будешь хотя бы радоваться своей ошибке, а не горевать. Но то, что тебя ещё рано класть под мужика, ты поняла и сама. А как ты думаешь, когда уже не будет рано? Через три дня, через неделю, через месяц, через полгода, через год? И как ты сама думаешь, сколько тебя нужно учить, чтобы из тебя вышла хорошая рабыня-помощница для кого-нибудь из наших "гречанок"?

— Я не знаю.

— Самих их учат три года, и это ты сможешь проверить легко. Хорошая рабыня гетеры должна уметь не только раздвигать ноги, но и играть на флейте, и петь, и красиво танцевать. Их тренировки ты должна была уже видеть не раз. Ты пока не умеешь ничего. Я не знаю точных сроков обучения всему этому, но уж наверняка не один месяц. Значит, ближайшую пару месяцев то, чего ты боишься, тебе уж точно не грозило. Ну и зачем тебя понесло на корабль, где эта матросня в море могла сделать это с тобой уже и сегодня и не посмотреть на то, что тебе ещё рано? Как тебе вообще в голову такое отчебучить пришло?

— Я не подумала про учёбу. Боялась, что скоро. На суше как убежать? Собаки по следам найдут, конные догонят. Корабль — ты сам сказал, кому в голову придёт? А моряки — ну, я немножко умею… как это сказать? Быть плохо видной?

— Точно, папа! — припомнил мой наследник, — Пробовала замаскироваться и от нас — замерла, эфирку съёжила. С нами, конечно, не прокатило, ты нас всем этим фокусам хорошо научил, но с мореманами — наверное, могло у неё и прокатить.

— Значит, ты умеешь делаться невидимой? Вот так? — я втянул всю свою эфирку глубоко внутрь тушки, замер неподвижно и остановил мысленный "внутренний диалог".

— Так быстро? — поразилась шмакодявка, после чего сделала то же самое и сама, но гораздо медленнее и с явным напряжением.

— Ты умеешь это от рождения, и тебя никто этому не учил?

— Да, просто умею вот так.

— Ну, тогда понятно — и как ты пробралась не замеченной на корабль, и почему ты не "закрылась" так же от моряков. Не успела?

— Скучно ждать, я задремала. Они быстро зашли, я растерялась.

— В общем, попалась спросонья. Ну, бывает. Если бы не задремала — могло бы и получиться, и тогда ты бы уплыла. Но дальше-то что? До Гадеса два дня пути. Что бы ты пила эти два дня, что бы ты ела, и как бы ты справляла эти два дня другие надобности? — ага, призадумалась и заметно помрачнела, — Или ты и запахи тоже умеешь отбивать? — всё моё семейство рассмеялось.

— А в трюме ещё и крысы могли оказаться, — как бы невзначай заметил Волний, — Здоровенные, раскормленные, наглые, — я хмыкнул, Велия прыснула в кулак, пацанва и в голос расхохоталась, а Турия, тоже смеясь, погрозила моему наследнику пальчиком.

— Я не боюсь их, — ответила шмакодявка, даже не вздрогнув, — Крысы — не люди.

— Это хорошо, — одобрил я, — Но так или иначе, ты бы всё равно попалась, только уже не в порту, а в море. Правда, тебе повезло с кораблём — я знаю его хозяина, он человек порядочный. Вернулся бы в порт и передал бы тебя нашей портовой страже. А попадись ты другим — ты хоть понимаешь, что они с тобой могли бы сделать? И никто бы не узнал.

— Я бы не далась им. Прыгнула бы в море.

— Ну, прыгнула бы, а дальше что? Хорошо, если берег близко, а если он далеко? А плаваешь ты, ребята говорят, получше топора, но похуже дельфина, — все рассмеялись.

— И пусть! Лучше утонуть, чем такое…

— Да кто бы тебе утонуть дал? Догнали бы тебя в два счёта на вёслах и выловили бы рыболовной сетью. Ты думаешь, ты первая такая? Но вообще — да, девка ты отчаянная, — я и сам не удержался от смеха, — Но больше так не делай. Утопиться ты и в нашем порту можешь, если уж жизнью не дорожишь, и вовсе незачем тебе для этого отплывать в море с матроснёй. Твои одёжка и обувь скоро должны уже высохнуть. Ты переоденешься, ребята отведут тебя обратно к "гречанкам" и расскажут, как было дело. Когда спросят тебя саму — расскажешь всё так, как рассказала мне. Как-то тебя за твой побег, конечно, накажут, но не думаю, чтобы очень уж сурово. В том, что ты испугалась постыдной участи и хотела её избежать, большой вины нет, и понять тебя можно. Учи наш язык, присматривайся у нас ко всему и проверяй всё, что тебе говорят. Если и через несколько месяцев ты ещё будешь считать, что тебе уготована у нас дурная судьба — ну, тогда снова сбежишь, но уже с умом, зная обстановку и имея продуманный план. Тогда, глядишь, и шансов будет больше…

То, что сардка, не зная ещё толком ни турдетанского языка, ни наших здешних раскладов, подумала хрен знает чего, вполне естественно. И остальные наверняка думают примерно то же самое, если не худшее, просто решимости у них меньше, а мелюзга ещё и ждёт будущих бед не так скоро. И оснований для пессимизма у этой детворы с Сардинии более, чем достаточно. В Риме рабы-сарды ценятся недорого, поскольку и непокорны, и не умеют толком ни хрена, как и все дикари. Горцы ведь из внутренних районов острова, а не окультуренные этрусками, финиками и греками жители прибрежных долин. Ну, разве только немного дороже лигуров стоят, у которых больше надежды на удачный побег до дому, до хаты. А какова их цена, такое с ними и обращение — расходный материал. Так это если речь о взрослых мужиках, бабах и подростках, уже способных работать. Ну, совсем мелкие карапузы — те идут довеском к своим матерям, которые и опекают их сами, что их ценность как работниц снижает, зато при хорошем обращении хозяин получает лояльного и преданного его семье раба, выросшего в его доме практически с пелёнок. Но много ли таких покупателей, для которых это имеет смысл? А кому нужна детвора немного старше, ещё нуждающаяся в лучшем обращении, чем взрослые, но неспособная оправдать работой своё содержание? Естественно, работорговцы от неё в основном отбрыкиваются, только в нагрузку с партией взрослых им и можно впарить одного или двух, редко больше, и это не первое уже поколение, и Италия недалеко, так что ни для кого на Сардинии это не секрет. И если вдруг находится на такую мелюзгу оптовый покупатель — есть отчего заподозрить неладное. И с чего бы им ожидать в Испании лучшей участи, чем в известной им Италии?

Сардиния с Корсикой почти рядом с самой Италией находятся, за нешироким Тирренским морем. Подальше, чем Сицилия, которую от "носка сапога" только узенький Мессинский пролив отделяет, но не настолько, чтобы не доплыть при необходимости хоть на рыбацкой лодке. Шельф у обоих островов общий, и итальянский шельф через остров Эльба — ага, тот самый, на котором Буонапарте свою первую ссылку отбывал — к шельфу Корсики подходит близко. Поэтому и заселены Корсика и Сардиния, скорее всего, ещё с того кроманьонского верхнего палеолита. На это же намекают и пещеры обоих островов, во многих из которых горцы продолжают обитать и в текущую античную эпоху. Хотя тут о полной преемственности говорить, конечно, не приходится. С неолита туда проникли и предки лигуров, близкие к протобаскскому населению Европы, и наш Васькин, поговорив с рабами-лигурами, подтвердил хоть и очень отдалённое, но несомненное родство языков. И не факт, что они были первыми, кто потревожил на островах потомков кроманьонцев, просто слишком мало археологического материала для подробной реконструкции столь давних доисторических событий. Скорее всего, и лигуры не одной волной прибывали на острова, а несколькими, пока на них не установилась культура уже вполне неолитических земледельцев-скотоводов. Большую роль играло, конечно, и рыболовство, да и странно было бы иное для переселившихся на острова бывших жителей лигурийского побережья, ловивших рыбу и на прежней родине. Хотя, Юлька говорит, не брезговали они при случае и каннибализмом, а уж от кроманьонцев тамошних они этот милый обычай переняли или с материка с собой привезли, история как-то дипломатично умалчивает. Так или иначе, но водилось это за обитателями островов в той или иной степени вплоть до прибытия на них населения покультурнее, случившегося уже в Кризис Бронзового века. Нураги ведь свои монументальные им наверняка не просто так строить пришлось, а работа это каторжная, и для преодоления естественной человеческой лени требовались веские причины. Да и были у тех нурагов местные предшественники попримитивнее, так называемые протонураги, с поздними пришельцами никак не связанные, а сугубо местные. И на Корсике они такие же были, только в настоящие нураги так и не развились — в общем, нуждалось в крепостях и коренное население обоих островов.

Сарды в узком смысле, то бишь не всё античное население Сардинии, а племя с этим названием, поселившееся на острове в тот бронзовый кризис, считается одним из тех "народов моря", которые лихо покуролесили в тот кризис в Восточном Средиземноморье. Взялись они, скорее всего, из Малой Азии, и вовсе не исключено, что название тамошнего города Сарды — не случайное созвучие с названием народа. Хотя эта версия, естественно, спорная, наша историчка склонна доверять ей. Зато шерданы гребипетских источников с историческими сардами Сардинии большинством историков отождествляется уверенно, о чём мне доводилось в своё время читать и самому. Вроде бы, даже и археологически эта версия подтверждается, хотя подробностей я не изучал — спецам все эти мелочи виднее, а мне была интересна суть. Суть же в том, что ребята это были серьёзные — в панцирях, в рогатых шлемах и с длинными бронзовыми мечами, с которыми они обращаться умели. У ранних гребипетских Рамсесов, на правление которых как раз и пришлись вторжения всей этой пиратской шантрапы в Дельту, именно с шерданами оказались наибольшие военные проблемы, и именно их мечи так впечатлили кого-то из означенных Рамсесов, что тот им, загнав их в угол, не простую сдачу в плен предложил, а поступление к нему на службу в качестве элитного гвардейского отряда. Чтобы вольными наёмниками — это вряд ли, такое больше для железного века характерно, а по тем давним лохматым временам, да ещё и в классической восточной деспотии, больше воины-рабы использовались вроде позднейших турецких янычар или гребипетских же мамелюков. Впрочем, в восточной деспотии в той или иной степени рабами правителя-деспота являются все, включая и вельмож, так что на этом фоне положение янычар с мамелюками — не ниже плинтуса, а значительно выше. Вот таким же оно было, скорее всего, и у поступивших к фараону на службу шерданов.

Чем тот шерданский меч, так впечатливший фараона, принципиально отличался от хорошо известной по археологии крито-микенской "рапиры", хрен его знает, поскольку сам он известен только по стилизованным изображениям на гребипетских барельефах, но в гвардию, надо полагать, кого попало не пригласили бы, а Юлька говорит, что фараоновы шерданы в дальнейшем пополнялись уже местными гребипетскими рекрутами, напоминая прежних иноземцев только типом и стилем вооружения, то бишь став ещё одним элитным видом войск. Учитывая, что и ахейцы с их "рапирами" тоже не раз гребипетские владения пощипывали, но аналогичной шерданам чести у фараонов не удостоились, какие-то не так уж и малые отличия должны были быть наверняка.

Но естественно, не все шерданы угодили в ловушку, вынудившую их поступить на службу. Другие, и их наверняка было во много раз больше, продолжали пиратствовать. Наша историчка как то раз упомянула о случае, когда очередной гребипетский фараон дал напавшим на него ливийцам сражение, в котором шерданы участвовали с обеих сторон. В общем, ценились эти ребята в тогдашних армиях. А гнал всю эту морскую звиздобратию банальный голод, потому как из-за похолодания климата резко упала урожайность зерна в их родных странах, и жрать им стало элементарно нечего. Те же критяне с ахейцами стали в Палестине теми самыми библейскими филистимлянами, а шерданы с тирсенами — хрен их знает, почему они там же не закрепились, когда Гребипет от них отбился, но подались они в дальнейшем на запад Средиземноморья. На африканском берегу в то время жратвы тоже было немного, это же не нынешняя Карфагенщина, а на плодородной Сицилии, как и на юге Италии, что-то им осесть помешало. Вряд ли циклопы, черепа которых оказались на поверку черепами карликовых сицилийских слонов. Юлька считает, что Сицилию ещё до них успел занять какой-то другой из "народов моря", догадавшийся податься на Запад раньше их, а на юге материковой Италии крепким орешком оказались сикулы. Тирсены в конце концов будущую Этрурию себе завоевали, дав название своему морю и став заодно предками италийских этрусков, а шерданы, то бишь сарды — Сардинию. Хоть и победнее она Сицилии, зато бесхозная. Там, конечно, тоже жратва прямо под ногами не валялась, и лишней у местных не было, но таким попрошайкам, как те шерданы, разве откажешь? Это Гребипет фараоновский от них отбиться мог, да сикулы с коллегами по пиратскому цеху, но не эти же сардинские дикари!

Правда, судя по уже классическим сардинским нурагам, как раз при сардах там и появившимся, легко им и на Сардинии не жилось. Прежнее население как-то обходилось простыми коническими башнями, а сардам пришлось сооружать целые замки с основной башней в центре и стеной с малыми башнями вокруг неё. Иногда даже и не с одним рядом укреплений, а с двумя, то бишь с мощной внутренней цитаделью. То ли местные жители их крепко невзлюбили и избавиться от них целью задались, то ли сами они, завоевав весь остров, меж собой затем рассобачились, но замки подобные им понадобились, и они всю Сардинию ими в конце концов позастраивали. Я ведь упоминал уже в своё время, что как раз что-то наподобие такого нурага хотел себе заполучить, когда тесть на Карфагенщине виллами нас одаривать начал? Ведь практически романский замок, только зубцы добавить на парапеты стен и башен, а так — готовый замок. Причём, цокольная часть из таких глыб, что греки не просто так циклопами острова в своих мифах населили, и не просто так саму кладку этого типа археологи назвали циклопической.

Трудно сказать, когда и откуда на остров проникли балары, родное племя этой отчаянной шмакодявки. Вряд ли раньше сардов, поскольку и тартесская культура связана с испанской ветвью тирсенов, хотя там могло быть и несколько волн. И скорее всего, это не было завоеванием, поскольку сардская нурагическая культура какой была до них, такой в целом и осталась. Но похоже на то, что из Испании, потому как язык в натуре отдалённо схож с балеарским, и едва ли это случайно. Правда, на это могла и горпздо более поздняя волна повлиять — уже вполне античные балеарские пращники, прибывшие на Сардинию в качестве карфагенских наёмников. Чувствую, Юлька замучает бедную девчонку, когда та получше турдетанским языком овладеет. А что она знает, если в патриархальном социуме пацанов племенным преданиям учат, а не девок? Так, краем уха если только, с пятого на десятое, да ещё и перевранное в вольном бабьем пересказе. Балара-мужика в следующий раз работорговцу специально для юлькиных допросов заказать, что ли?

Что до бесспорных испанских иберов, то уж карфагенское-то владычество без них никак обойтись не могло. Бетику Карфаген после Первой Пунической тоже потерял, но до того владел ей со времён падения Тартесса, и как раз с тех времён наёмники начали вытеснять из карфагенской армии ополчение граждан. Так что стояли, конечно, на острове и испанские гарнизоны, когда восставшие наёмники вырезали карфагенское командование и захватили власть. Я ведь упоминал уже об обстоятельствах захвата Римом Сардинии и Корсики, мирным договором по результатам Первой Пунической не предусмотренном? А мой римский патрон, Гней Марций Септим, наши предположения подтвердил. Как мы и подозревали, сенат и во второй раз брать новую островную провинцию не хотел, потому как и уговор дороже денег, и Сицилию переварить ещё требовалось. Но один популист из плебейских трибунов прямо на Собрание граждан через голову сената вопрос вынес, а его воля в Республике выше и сената, и любого закона, и любого международного договора. Как решит римский народ, так тому и быть, сенату в таком случае только и остаётся, что делать морду кирпичом и выполнять волю сограждан. Так что стандартная формулировка во всех этих римских межгосударственных договорах "до тех пор, пока это будет угодно римскому народу" — это не столько создание юридической лазейки для их отмены, сколько честное предупреждение о том, что перед сиюминутной волей сограждан сенат бессилен. Но это — так, к слову, потому как нам в данном случае не это важно, а то, что пока вопрос в Риме решался, часть бывших наёмников вглубь острова ушла и присоединилась в горах к местным, так что от кого бы ни происходили тамошние балары исходно, есть среди них и потомки относительно недавних испанских иммигрантов. И сорт этих иммигрантов явно не тот, который мог бы замирению внутренних районов Сардинии поспособствовать.

Собственно, римляне и владеют-то на острове только побережьем, да речными долинами, а гористая внутренняя часть им по-прежнему непокорна, да ещё и огрызается то и дело набегами на подвластные Риму низины. Пастбищ для скота в горах хватает, как и самого скота у горцев, а вот плодородной земли для возделывания там практически нет. Можно, конечно, вложив труд, окультурить её и довести до ума, но какой дурак станет на ней горбатиться, когда результаты его мучений наверняка разграбит на халяву соседняя гопота? Если и были там такие дураки, то давно перевелись. Поэтому землю там особо и не возделывают, а либо выменивают земледельческие продукты у жителей низин на скот, либо грабят на халяву в набегах. А из-за этих набегов и в низинах никто хозяйство особо не развивает. Можно завести виллу с продвинутой агротехникой, но ради чего? Дикарям этим с гор на поживу? Обойдутся! Поэтому и не совершенствуется на Сардинии местная агротехника, и урожайность сельхозкультур — соответствующая. Совсем земледелием не заниматься там нельзя — и самим без него не прокормиться, и Рим налоги зерном взимает, и попробуй только их ему не отдай. Но больше, чем нужно, не выращивают, и когда Рим по какому-нибудь чрезвычайному поводу требует двойной хлебной подати — это серьёзная проблема для сардинских земледельцев, в тяжёлых случаях приводящая и к восстаниям. В прошлом году и зима в Италии выдалась суровой, и лето засушливым — целых полгода без единого дождя! Это у нас Атлантика аномалии сглаживает, и то наводнения у кельтиберов в это же самое лето были такими, что военная кампания у римлян с ними вышла комом — друг до друга добраться не могли. В результате в Испании неурожай от сырости, а там, в Италии — от жесточайшей засухи. Яровой урожай у них погиб практически весь, и сенат, конечно, изыскивал хлеб отовсюду, затребовав удвоенный хлебный налог и с Сардинии. А там, хоть и не такой сушняк благодаря влажным морским бризам, но тоже мало никому не показалось, тоже неурожай, и где его взять, это лишнее зерно, когда самим мало? Осенью восстали из-за этих чрезвычайных поборов и Сардиния, и Корсика.

Римляне, конечно, и с этим восстанием справятся, как справлялись уже не один раз — что им этот хреново вооружённый и хреново организованный сброд в чистом поле? Для преторской армии — так, на один зуб. Горцы с их разбойничье-партизанской тактикой — другое дело, и они-то уж точно своего шанса не упустят. С лигурами-то вон сколько Рим уже возится, так и эти — такие же. Окончательно только через полвека римляне и замирят и тех, и этих, а пока продолжается эта нескончаемая партизанщина, то утихая, то нарастая. Осенью как раз очередной всплеск случился — и зерно нужно, и случай в связи с бардаком удобный, и осеннее обострение на подвиги тянет. Но тут ведь как по закону Гука — любое действие рождает противодействие, и с ответными антипартизанскими акциями за Римом не заржавеет. А значит, потянутся во все порты и вереницы пленников обоих полов и всех возрастов для продажи в рабство. И если крестьян римляне ещё щадят, потому как должен же кто-то и их самих кормить, то с горными разбойничьими гнёздами уже не церемонятся.

С одной стороны, нас эти события на Сардинии никаким боком не затрагивали. Мало ли, чего там происходит? Мы-то тут при чём? Своих забот у нас здесь, что ли, мало? У римлян свои проблемы, у равнинных сардов свои, у горных свои, а у нас — свои, и если мы сами своих проблем не решим, то кто их за нас решит? И сами они тоже не рассосутся. А посему, если по справедливости это дело рассудить, то каждый сам должен решать свои проблемы, и проблемы Сардинии — уж всяко не наши. Где эта Сардиния, а где Испания, и где в ней наша лузитанская Турдетанщина? Со всеми добреньким не будешь, не хватит на всех того добра, а гуманизм к абстрактным чужим в ущерб конкретным своим — ну его на хрен, такой гуманизм. Плавали, знаем. Чем кончается, тоже знаем. Нам свои и роднее, и ближе чужих. Но с другой стороны, оба понятия — растяжимые. Лигуров — и тех покупали, когда с пополнением перебои случались, тоже ведь баски, хоть и италийские, а балары по сравнению с ними — ещё ближе. Хоть и сардинские, но тоже иберы, а значит, не такие уж и чужие, если разобраться. И если кого попало не брать, а выборочно, как и совсем своих турдетан из Бетики в последние годы принимаем, то и вопрос "но ведь и деток же жалко" звучит и воспринимается уже несколько иначе.

Детворе сардинской там сейчас, кто в рабство угодил, в свете недавних событий вообще полный звиздец. Она и так-то мало кому нужна, как я уже и говорил, а уж теперь, когда и свои-то семьи прокормить проблема, и подавно. Если кого и купят, будут держать впроголодь, а кого никто не купит — тем более. Будут их держать там до самого конца или выгонят взашей как бесполезных — голод им один хрен гарантирован, а по весне ещё и тиф этот брюшной вернётся, и кто с голоду ещё раньше ласты не склеит, тех эпидемия добьёт. У голодных-то какой в звизду иммунитет? Поэтому, помозговав над вопросом и обсудив его, мы решили заказать рейс на Сардинию знакомому гадесскому работорговцу, уже не раз доставлявшему нам рабов из Мавритании и знавшему, какие нам придутся ко двору. У нас тоже неурожаи, но голода благодаря нашим мероприятиям всё-же нет, и уж несколько десятков малолетних сардинских баларов подходящего для нас сорта нас здесь не объедят. А гадесец, конечно, и отобранную-то мелюзгу брал не просто так, а "в нагрузку" к девкам постарше и посмазливее, дабы "компенсировать убыток", так что на двадцать пять мелких детей обоего пола прихватил ещё и пять девчонок-подростков отборнейшего сорта, одну из которых мои оболтусы как раз и поймали при неудачной попытке побега. Правильно, к "гречанкам" нашим угодив, услыхав краем уха и поняв лишь с пятого на десятое, на кого их учат, и не такое ещё подумаешь запросто! Но к кому нам их ещё было пристроить хотя бы уж на первое-то время? Зимние шторма — они и в Луже шторма, другие вообще носу из гаваней до весны не кажут, и гадесца-то не всякого на зимний рейс сподвигнешь, хоть и не чета гадесские океанские суда таким же с виду средиземноморским. Но и на гадесском судне шторм остаётся штормом, так что полуживым доставил к нам купчина свой живой груз, и кто ещё мог лучше позаботиться об ухайдаканной штормовым плаванием мелюзге кроме наших "гречанок"?

Тут, правда, ещё один момент подкузьмил. Как бы ни разбирался работорговец в людях, временем для обстоятельного разбора и сортировки предлагавшихся ему мелких сардинцев он не располагал, так что не обошлось при отборе, конечно, и без ошибок. Как тут обойдёшься? Даже из пяти девок-подростков одна оказалась обезьянистой и вздумала интриговать, пакостить остальным четырём и издеваться над мелюзгой, да из самой этой мелюзги три пацана и четыре шмакодявки далеко от неё не ушли, то и дело обижая и даже пробуя организовать травлю то одному, то другому из числа остальных. Дело могло дойти если не до убийства, то до членовредительства, так что и этих семерых обезьянышей, и ту обезьяну постарше пришлось от них отделять. Ну, с ней-то проще всего было — передали её шлюхам в обычный бордель. Пока, естественно, не по основной части, а в обслугу тем основным, дабы имела ещё время и шансы одуматься и взяться за ум, но надежды на это мало, да и хрен с ней. А мелюзгу обезьянью куда девать прикажете? Обременять наших "гречанок" этим генетическим мусором и дальше никуда не годилось, им с нормальными хлопот хватает. Возможно, мы бы и до сих пор башку себе по их поводу ломали, если бы выход не наклюнулся сам собой.

В своё время, дабы увеличить численность русскоязычного анклава, мы купили для компании нашим первенцам по паре малолетних рабов — я, например, Кайсара и Мато тогда для Волния именно в этом качестве тогда приобрёл. Оба, конечно, освобождены ещё перед школьным выпуском, но до того момента официально числились моими рабами. И вышло так, что некоторые папаши школоты следующих потоков, кто побогаче, это дело в качестве моды восприняли и тоже стали своих чад рабами-сверстниками обеспечивать. О том, чтобы в такие семьи этих пристроить, разумеется, не могло быть и речи. Свободных обезьянышей в школу не берём, а просочившихся сквозь сито отбора случайно отсеиваем безо всякой пощады в самых начальных классах, невзирая на недетские обиды их родоков, и обезьяныши-рабы нам в нашей школе тем более на хрен не нужны. Но к счастью, мода проникла и за пределы нашего анклава и даже за пределы столицы. Нашлись желающие и среди провинциальных богатеев тоже обезьянистого типа, которым подошли и эти — ага, подобное тянется к подобному, которым мы их с удовольствием и сбагрили. Теперь вот и чешем репу, стоит ли нам ввозить детвору из-за моря, если треть один хрен отсеивается.

Нормальные-то об избавлении от этого отребья уж точно не жалеют, но тут ещё один нюанс наклюнулся — попавшая к бордельным шлюхам девка, хоть о ней-то пленница моих оболтусов и не упомянула, наверняка ведь тоже изрядно укрепила её с подругами в их нехороших подозрениях — типа, будете себя хреново вести, так тоже в бордель угодите, как и эта, а будете вести себя хорошо — элитным шлюхам компанию составите. Что думает мелюзга о судьбе отсеянной шелупони и о своей собственной по аналогии, мне вообразить фантазии не хватает, но что-то ведь думает себе наверняка, и я не уверен, что хорошее…

— Дядя Максим, а нашей программой по "двойке" человек сильно набедокурить может? — спросила меня вдруг Турия, когда ребята уже увели незадачливую беглянку.

— Ты имеешь в виду программу на нужное стечение обстоятельств? — есть такая в числе азов ДЭИРовской второй ступени, и естественно, наша школота её изучала.

— Да, именно её.

— А сильно — это как?

— Ну, вроде тех бед, что на Сардинии осенью произошли. Я ведь, дядя Максим, никому навредить не хотела, а о Сардинии вообще даже не думала…

— Турия, ну при чём тут ты? Где ты, а где та Сардиния? Ты же на свои дела свою программу запускала, а какая у них связь с островом, который хоть и не маленький, но для тебя — просто пятнышко на карте Ойкумены?

— Для меня — да, просто пятнышко, но ведь для Секваны это её родина.

— А она тут при чём, если ты только сегодня впервые в жизни её и увидела?

— Так ведь и Волний тоже только сегодня её и увидел, но сразу же и оценил, да ещё и высоко оценил, если сразу же и на боязнь крыс её проверил.

— Это, конечно, показатель, — на мыше-, крысо– и тараконобоязнь мы при отборе в школу шмакодявок тоже проверяли, потому как смех смехом, но такая дефектная порода нашим потомкам ни к чему, и этих соображений мы от школоты не скрывали, — Но в школу она даже на ускоренный курс старовата, а без неё для тебя она уж точно не соперница.

— Да я это понимаю, дядя Максим, — улыбнулась Турия, — Девчонка хорошая, и я думаю, мы с ней поладим, если Волний захочет в наложницы именно её…

— А, вот ты о чём? Так ты, значит, и это в свою программу закладывала?

— Ну а как же иначе? Хочется же, чтобы всё хорошо было. Ну, не только это…

— Остальное можешь не рассказывать — догадываюсь, где и кто тебя тревожит больше, — хмыкнул я, — А когда ты программу свою запустила?

— Да в том-то и дело, что ещё летом. И я совсем не хотела, чтобы кому-то из-за этого стало плохо…

— Турия, выбрось эту блажь из головы. Ты ни в чём не виновата. Во-первых, для чего я вас этим программам учил? Чтобы вы ими пользовались и получали преимущества перед бестолочью. Именно это вы все и делаете и правильно делаете. Во-вторых, есть ещё такая штука, как карма, и у любого человека она своя, и её действие сильнее, чем действие всех этих простеньких программ младших ступеней. И если у кого-то она плохая, то ты-то тут мало что смогла бы добавить. В-третьих, все эти программы действуют через эгрегоры на людей и сказываются только на их произвольных действиях, а причина бед Сардинии — природная. Если бы не эта засуха в Италии, Риму не понадобилось бы драть с сардинцев удвоенный хлебный налог, и остров не восстал бы. Но вызвать эту засуху программой по "двойке" ты не смогла бы даже при желании, и по "пятёрке" этого и я не сделаю, как бы я ни тужился, а ты этого ещё и не проходила, да и по времени, если только летом запустила — не хватило бы его на раскачку процесса. Так что ты тут абсолютно ни при чём. Если ты на что и могла повлиять, то разве только на наше решение заказать работорговцу детвору оттуда, но этим-то ты уж точно никому не навредила — там им всем пришлось бы хуже.

Раньше кадетского корпуса шмакодявке ещё не положено знать всего, поэтому я умолчал о том, что и эта италийская засуха, и восстание на Сардинии упомянуты у Тита Ливия, что автоматически исключает влияние нашего вмешательства, а уж её — тем более. Но попытка проанализировать расклад — зачётная, явно не зря мы её учили. А может, и не только проанализировать — как знать? Мы ведь долго колебались, заказывать гадесцу этот рейс или нет, доводов "за" и "против" было примерно поровну, а в таких случаях обычно мы от лишних телодвижений воздерживаемся. И что нас тогда под локоть подтолкнуло, я и сам не вполне понимаю. Просто вот показалось, что зачем-то надо, и не одному только мне, вот и приняли такое решение…

— Папа, а у римлян что, ещё и мелкая пацанва на рудниках работает? — озадачил меня мой наследник, когда вернулся.

— Ну, если только на вспомогательных каких-то работах.

— Нет, я имею в виду именно вырубку железной руды в самой шахте.

— Так смысл-то какой? Работа там тяжёлая, и что толку на ней от слабосильного шкета? В Бетике этого точно нет, иначе мы бы знали, да и в Ближней Испании тоже как-то сомнительно. Ладно бы ещё выработаны были рудные жилы, тогда — да, широкий лаз для взрослого мужика ради тонкой жилы рубить невыгодно, а мелюзга и в узкий пролезет. Но уж в Испании-то это зачем? Хвала богам, железом наша страна не обделена.

— Да нет, папа, Секвана об Италии говорила. На Корсике этого тоже нет, иначе они бы знали, но вот про Этрурию ходят у них такие слухи.

— В Этрурии — может быть. Там ещё до римлян сами этруски успели выработать самые богатые жилы, и им понадобились ещё не выработанные корсиканские. С греками этруски тогда из-за них как раз и рассобачились — я же рассказывал тебе давеча ещё.

— Да, я помню. В общем, мелюзга эта сардская про Этрурию судачит, и пацаны боятся, что и у нас так же. Думают, что держат их у "гречанок", пока ещё не подвезли, а как наберётся достаточно, так могут и на рудник загнать. Вот про это она как раз меня и спрашивала. Я, конечно, объяснил ей, как и ты мне сейчас, что месторождения железа у нас богатые, так что экономить на ширине шахты смысла никакого — вроде, успокоилась.

— Ну, будем надеяться, что и мелюзга успокоится, а то хлопот же не оберёшься, если ещё и они повадятся сбегать, — мы с Волнием рассмеялись, — О себе не спрашивала?

— Спросила, ну и мы ей объяснили как есть — что пока она плохо знает язык и не может показать, на что способна и к чему имеет склонности, никто с решением её судьбы спешить, скорее всего, не будет. И кажется, ты её всё-таки убедил — именно тем советом, что не надо никому верить на слово, а надо всё проверять самой. Но самое интересное вот что — я её спросил, почему она, раз уж задумала бежать, не продумала всё как следует и не подготовилась заранее, так она сказала, что и сама не знает, но просто вот показалось, что надо именно теперь, а по ходу дела всё само образуется…

— Так-так! — я сделал мысленно охотничью стойку, — Ну а вас с ребятами зачем именно в порт и именно в это время потянуло? Какие важные новости вы рассчитывали у матросни гадесской разузнать?

— Да в том-то и дело, папа, что я и сам теперь над этим голову ломаю. Понимаю и сам, что глупо это выглядит со стороны, конечно, но в тот момент мне почему-то сильно показалось, что надо сделать именно так.

— Ты на будущую наложницу давно программу запустил?

— Ну папа, ну и ты ещё туда же! И Турия, мне почему-то кажется, насчёт этого заподозрила, и ребята на обратном пути мне уже в наложницы Секвану сосватали. Вроде бы, и в шутку, но ты же сам любишь говорить, что в каждой шутке есть доля шутки.

— А всё-таки?

— Ну, я понимаю, что до этого ещё очень далеко, и смешно сейчас об этом даже говорить, но вообще-то кота в мешке, как ты это называешь, тоже брать не хочется. Хоть наложница и не жена, но всё равно ведь с ней тоже жить, и лучше выбирать её из таких, которых хотя бы неплохо знаешь. Вот у нас в семье удачно всё сложилось — мама с тётей Софонибой и ладят хорошо, и дружат, и проблем поэтому никаких. А у дяди Сергея тётя Юля с тётей Денатой хоть и не собачатся уже так, как раньше, но всё равно напряги. И я не хочу, чтобы у меня было, как у него, я хочу, как у тебя. Поэтому, конечно, программу я давно уже запустил. Ещё с осени, ближе к середине.

— Ясно. Ну и что ты сам об этом думаешь?

— Пока я ещё не уверен, но вообще-то — как-то уж очень всё сходится. Ты же и сам говорил, что и вы с дядей Велтуром тоже насчёт Сардинии долго колебались. Но ведь решили же в конце концов? Ну и сама девчонка стоит того, чтобы к ней присмотреться.

— Причём, настолько, что ты уже и на крысобоязнь её проверил? — ага, глаза-то прячет, но ухмыляется, стервец, — А не боишься, что табуреткой окажется? Всё-же простая дикарка с дремучих гор.

— Ну папа, ну где ж их взять-то, образованных рабынь? Чему-то ведь её за год с лишним подучат. Тётя Софониба, хоть и не с гор, но тоже без особого образования, а ум есть и соображалка есть, и Икеру учёба даётся без особого труда. Не помню уже, когда он последний раз просил меня помочь ему с уроками — давно уже всё сам. Тетя Дената тоже простая деревенская веттонка, но ведь и Тирс же учится нормально. Ну так и Секвана же, хоть и отчебучила, конечно, но ведь просекла, что в порту её никто искать не додумается. Как дядя Хренио смеялся, когда ты ему звонил, мне тоже из колонки слышно было. Тоже получается, что с соображалкой всё нормально.

— Это — да, для девки очень даже неглупа, — согласился я, — Но ты всё-таки особо с выводами не торопись, а присмотрись-ка заодно и к её подругам, да и вообще ко всем её сверстницам-рабыням у "гречанок". Бестолочь к ним не попадает, а программа — она же непредсказуемым образом работает. Мало ли, может и твой интерес к этой сардке нужен только для того, чтобы через неё на какую-нибудь ещё лучшую тебя вывести?

— Да когда ж тут ко всем присматриваться-то, папа? Каникулы же кончаются, а много ли успеешь за выходной? У меня эта мысль тоже мелькнула, но маловероятно это. Ты сам много таких видел среди рабынь, чтобы и всё при ней, и соображалка, и отчаянная как эта, да ещё и со способностями по нашей части? Вряд ли там ещё лучшая найдётся.

— Волний, выбор в любом случае за тобой. Эту выберешь, значит — эту. Но тогда уж перед окончательным выбором не забудь проверить её и на тараканобоязнь.

— Ну уж тараканов-то — не думаю…

— А зря! — хмыкнул я, — Кто-то, помнится, хотел распределиться после учёбы в Тарквинею. Или ты уже передумал? — судя по его хохоту, дошло до него сразу же.

Я не упоминал о кубинских кукарачах? Ну, значит, к слову не пришлись. Полно их там. Вот они — всем тараканам тараканы. Здоровенные, почти в палец длиной, панцирь такой, что простая мухобойка хрен возьмёт, шустрые, летают, что твои жуки, так ещё же и плавают! Так что бабам, запрыгивающим при виде таракана на стол и пугающим весь дом своим пронзительным визгом, Куба противопоказана категорически, гы-гы!

Мы ещё со второго вояжа туда привезли несколько штук засушенных, так даже Юлька, обычных тараканов особо не бздящая, содрогнулась от этих коллекционных, а уж Наташка закатила истерику и от залитого в кубинский копал, этот мезоамериканский вид янтаря, так что массивный ювелирный полуфабрикат едва не полетел тогда Володе в лоб. Ну так и Ленка ейная, хоть и не один в один по этой части в мамашу пошла и небольших насекомых, как и мышей, боится меньше, но шугается и крыс, и от засушенного кукарачи тоже в ужас пришла. От залитого в копал, правда, истерику не закатила, но даже смотреть не хотела, не то что прикоснуться. Юлькины девки в руки-то этот кусок копала брали, но с таким отвращением, что в конечном итоге этот экспонат прописался у меня. Мои бабы — что Велия, что Софониба — от него, конечно, тоже не в восторге, но разглядывая, смеялись без истерических ноток и шутили, прогнозируя реакцию знакомых баб, насекомобоязнью всё-же немного страдающих, на такого же, но вполне живого кукарачу. Посмеивалась с этой янтарины кубинской и Турия, хоть и вздрогнула слегка, когда увидела в первый раз, но это размерами обусловлено, а обычных мелких тараканов она прихлопывает молча и деловито. Пожалуй, дам я эту янтарину с кукарачей и наследнику с собой, когда пойдёт к "гречанкам", дабы потестировал у них на это дело тамошних девок, а в особенности вот эту девчонку с Сардинии, которая ему явно приглянулась…

10. Кошачий вопрос

— Ну вот не понимаю я тебя, досточтимый, и всё тут! — картинно развёл руками Танцин, тот самый родовитый олух, которого мы давно за глаза Запрещалкиным прозвали за его систематические потуги запретить и не пущать всё, что ему не нравится, — Ну прямо можно подумать, будто мы запрещаем простолюдинам охотиться! Хвала Ауфании, дичи в наших лесах хватает! Но зачем им наши тартесские коты, когда их деды и отцы прекрасно обходились и охотничьими хорьками, да и сами они вполне ими обходятся? Ну что это за блажь такая, дать им ещё и котов? Ни при дедах наших такого не было, ни при отцах, и я уже не говорю о благословенных временах священного Тартесса, с которых и повелось у нас, что котами владеют и охотятся с ними на кроликов только высокородные. Вообще-то они положены только нам, блистательным, но не будем об этом. Ты, Максим, хоть и не из наших, но разве попрекнул тебя хоть кто-то из нас твоими котами? Ты тоже высокороден, и мы все это понимаем, так что держи котов и охоться, нам не жалко. Не попрекнём мы за них и вождей общин из простых родов, раз уж с некоторых пор завелись у нас среди них и такие. Раз уж они заняли положение высокородных и заседают вместе с нами в Большом Совете — будем считать, что тоже достойны. Но уж простонародью котов давать — за какие такие заслуги? Если бы ты предложил награждать котёнком какого-нибудь совершившего на войне великий подвиг героя — это тоже не по священным обычаям наших предков, но тут я мог бы ещё хоть как-то понять тебя. Но давать низкорожденным котов просто так?! Да где же это такое видано? Хватит с них и хорьков!

— Да разве в охоте дело, блистательный? — возразил я ему, — Ты же не хуже меня знаешь, как нелегко выдрессировать хорошего охотничьего кота. Откуда на это возьмётся время у простого крестьянина, не говоря уже о навыках, для которых у нас специальные люди? Дай сельскому мужику хоть самого лучшего из котят очередного помёта, не будет он всё равно выучен для охоты лучше самого бестолкового из твоих. Ну так и в чём ты тут видишь умаление достоинства для благородного сословия?

— Так тем более, какой тогда смысл? Умеют же они дрессировать своих хорьков, ну так и пускай охотятся с ними, как охотились их деды и отцы. Хвала Ауфании, кроликов уж точно хватит и для нас, и для них, — добрая половина Большого Совета рассмеялась.

— Да не в охоте дело, говорю же тебе. У нас неурожаи пошли уже из года в год. Но даже и этот очень небольшой урожай, который нашим крестьянам позволяет получить непогода, не весь попадает в их амбары. Посевы, огороды и сады портят кролики, они же не упустят случая попастись на полях, когда зреет зерно. Но ладно бы только эти кролики, на которых хотя бы уж поохотиться можно и взять с них плату мясом за приносимый ими вред. Так ведь ещё же и полёвки пожирают зерно, и крысы. Конечно, их тоже давят как-то и хорьки наших крестьян, но разве сравнишь их в этом с котами? Вдобавок, от них и запах не такой, чтобы в доме или амбаре их держать, а ведь и крысы, и мыши проникают и туда. И получается, что даже собранный с полей, огородов и садов урожай не весь идёт в пищу людям. И для кого они его тогда выращивают — для себя или для мышей и крыс?

— В амфорах надо съестные припасы хранить, — наставительно заметил Танцин, — Я вот храню в амфорах и горя не знаю. Вот ни разу ещё не слыхал, чтобы где-то у кого-то мыши или крысы прогрызли амфору.

— Я тоже, блистательный. Тоже пользуюсь амфорами и не страдаю от грызунов. Но к сожалению, не все наши крестьяне так зажиточны, как мы с тобой, — на этот раз смех со скамей донёсся невесёлый, хотя самих вождей-депутатов указанная беда и не касалась, — Вряд ли даже у самых зажиточных из них есть достаточно амфор, чтобы хранить в них все свои припасы. А мешки с корзинами запросто прогрызают и крысы, и мыши. Я уже не говорю о насыпных зернохранилищах, которые никто не может позволить себе полностью выложить камнем. А просто сухая глина грызунов разве остановит?

— Если у них нет денег на амфоры, пусть терпят вонь от хорьков. Тем прилежнее тогда будут зарабатывать на улучшение своего быта, — собратья по сословию поддержали его одобрительным гоготом, — А то, что ты предлагаешь, просто в голове не укладывается. Как можно наших великолепнейших охотничьих котов использовать для ловли каких-то там амбарных мышей?! Как тебе вообще в голову такое пришло?

— Да не ваших котов, блистательный, а тех котят в каждом помёте ваших кошек, которых вы всё равно топите после того, как отберёте лучших. Ну так и какая вам в самом деле разница, утопить очередных или отдать крестьянам-соседям? Соперниками вашим в охоте на кроликов они не будут из-за гораздо худшей выучки, зато крестьянские запасы от грызунов защитят гораздо лучше, чем хорьки.

— Ну полно тебе, досточтимый, в самом-то деле! — оппонент развёл руками ещё картиннее, — Если кому-то из мужичья мало одного хорька, пусть заводят хоть двух, хоть трёх, хоть все пять. Хвала богам, справедливые законы нашего государства не запрещают никому держать столько хорьков, кто сколько может и хочет. Если у кого-то из них жена боится мышей, пусть терпит запах хорька в доме, пока её муж не заработает на амфоры, — весь Большой Совет рассмеялся, — И я же не попрекаю тебя, Максим, тем, что ты подарил целых двух котят своему другу Валоду, жена которого, говорят, боится не только мышей, но даже и тараканов! — со скамей снова донёсся хохот, — Это большая беда, я понимаю, и твоё желание помочь друзьям только похвально. Они тоже в какой-то мере высокородны, так что мы не будем придираться к формальному нарушению обычая. Хотя, если честно, мне до сих пор обидно за племянницу, которую вы не приняли в вашу школу из-за этого, хотя их дочери это учиться в ней не мешает.

— Их дочь отучена от этого неприемлемого безобразия отцом, чего я не могу, к сожалению, сказать о твоей племяннице. Требования же у нас едины для всех, и кто им не соответствует — не обессудь, блистательный.

— Мою дочь тоже не брали, Танцин, — заметила "святейшая" Телкиза, — Не боясь даже прогневить Астарту, представляешь? — остальные верховные жрецы рассмеялись.

— Но ведь взяли же в конце концов, святейшая? Ты умеешь быть убедительной, когда тебе это нужно, — молодые вожди с задних скамей чуть лежмя не легли от смеха.

— Если бы, Танцин! — усмехнулась финикиянка, и не думая обижаться на этот не слишком пристойный намёк, — Видел бы ты только, как моя девчонка ревела, когда я сама заставляла её брать в руки принесённую слугами дохлую мышь! Зато она успешно прошла повторное испытание и была принята в школу, как и все остальные. И кто тебе виноват в том, что родители твоей племянницы или не смогли, или не захотели отучить её от боязни мышей точно так же, как я отучила свою дочь?

— Ну, если уж даже тебе, святейшая, не пошли навстречу, то о чём тут говорить? — скис Запрещалкин, — Хоть я и не понимаю, зачем такое спартанское воспитание дочерям благородных семейств…

— Довольно, Танцин! — не выдержал наконец и Миликон, — Мы не о воспитании наших дочерей сейчас говорим, а о сбережении урожая наших крестьян. И никакие хорьки не защитят его от грызунов лучше, чем наши тартесские коты.

— Но как же наши священные традиции, великий?

— А что традиции? По тем традициям блистательному сколько охотничьих котов иметь дозволено? А сколько их у тебя? Так что мы с тобой будем делать по этой традиции с твоими лишними котами?

— Ты присягал на Хартии, великий, в уважении и соблюдении всех наших прав и вольностей! — напомнил ему тот.

— Законных прав и вольностей, Танцин, — уточнил царь, — Велтур, что там у нас в Хартии про котов сказано?

— Ни единого слова, великий, — заверил его мой шурин, — И поскольку по старым установлениям Тартесса этот вопрос всегда решался его царями, Хартия не ограничивает твоей власти в нём. Ты можешь хоть вообще запретить иметь котов кому бы то ни было в нашем государстве, и это не будет считаться нарушением Хартии с твоей стороны.

— Ну, этого я делать, конечно, не стану, — успокоил венценосец прихреневшее от такого юридического казуса высшее сословие, — Я решил иначе. Любой из высокородных вождей, кто обеспечит котом или кошкой каждый двор в своей деревне, получит законное право добавить ещё пять охотничьих котов к дозволенному ему прежним установлением десятку. Смотри мне, Танцин, за тобой уже должок, — весь Совет рассмеялся, — И ещё пять сможет добавить к своим котам тот, кто обеспечит ими всю свою общину. И разумеется, раздача как ваших котят, так и крестьянских, когда они у них появятся свои, должна быть бесплатной. А чтобы не пострадала и старинная привилегия высокородных, я не дозволяю простолюдинам обучать своих котов для охоты. Обученных охотничьих, как и в старину, вправе держать только высокородные, а коты простолюдинов могут использоваться ими только для защиты их запасов и урожая. Надеюсь, Малый Совет не затруднит подготовить такой указ мне на подпись?

— Как прикажешь, великий, — ухмыльнулся Велтур.

Меньше всего нас волновал фактор бабьей мышебоязни, как бы там ни острил на этот счёт Запрещалкин. Кошаки нужны народу для серьёзного дела, а не для подобной хрени, от которой и сами крестьяне не в восторге. И как ни визжала в своё время Наташка, Володя их Ленку отучал бояться мышей точно так же, как и "святейшая" Телкиза свою.

Ведь по античным реалиям, не предусматривающим никакой бытовой химии и никаких служб по борьбе с грызунами и насекомыми, боящаяся мышей и тараканов баба — это же ходячее стихийное бедствие. И любой нормальный античный крестьянин подумает десять раз, стоит ли ему жениться на такой проблемной бабе, которая его же и будет то и дело ставить на уши своим визгом по десять раз на дню, отвлекая от дел поважнее. Девку мелкую тем более отучить не поленится, и по той же самой причине — её же замуж как-то выдавать надо, когда вырастет, и хочется ведь выдать не за последнее чмурло в деревне, у которого просто выбора нет, а иначе и оно такую не взяло бы. И если какую-то отучить не удалось, то это — дефектная по античным понятиям порода, судьба которой незавидна. И хотя в богатых домах, конечно, слуги есть, на которых можно переложить все связанные с дурацкими страхами хозяйки бытовые проблемы, хрен ли это за элита, которая по своим бытовым качествам не лучше, а хуже простонародья? И нахрена народу сдалась настолько говённая элита? Поэтому нет и не будет в нашем анклаве никакого снисхождения к таким недостаткам. Джентльмен обязан быть выносливее простолюдина и устойчивее в любых жизненных неурядицах — тут аглицкие сэры правы на все сто. Если бы они этот принцип ещё и на сэруний своих распространили — были бы молодцы вдвойне. А если бы они ещё и соблюдали его в этом расширенном виде неукоснительно — цены бы им тогда вообще не было как элите и соли аглицкой земли. Турдетанская земля ничем не хуже аглицкой, а по мне, так и гораздо лучше, а значит, и соль ейная обязана быть её достойной.

Наташка, правда, уверяла, что ни хрена эти фобии генетически не наследуются, и учитывая ейный институтский как-никак курс биологии, спорить с ней в теории нелегко. Да только собака ведь в реальной жизненной практике порылась, а не в теории. В теории и пол ребёнка от генетики сперматозоида зависит, а ни разу не яйцеклетки, а на практике та же Юлька двух девок Серёге выдала и ни одного пацана, а его наложница-веттонка Дената — сразу же как с куста пацана, сходство которого с нашим геологом неоспоримо. Теория — это упрощённая модель, не учитывающая хреновой тучи сопутствующих факторов, но в жизни-то они никуда не исчезают и на результате очень даже сказываются. Точно такая же хрень и с этими грёбаными фобиями. Сами-то они, возможно, и не наследуются, а вот способность конкретного человека преодолевать их, дабы не создавали в жизни проблем — молчит о ней наташкина теория как рыба об лёд, и я сильно подозреваю, что вот она как раз вполне себе наследуется. И поскольку в жизни мы имеем дело не с чистой фобией и не с чистой способностью преодолевать её, а с их суммарным результатом, то для меня он — обусловленный генетикой и наследственный. Ага, ретроград я античный в этом вопросе — или расстреливайте меня за это на хрен, или терпите уж меня таким, какой я есть, гы-гы!

Таких баб от постоянного перешугивания при виде грызуна не спасут и кошаки. Грызуны ведь в античных условиях неистребимы. Хороший кошак в лучшем случае разве только проредить их сможет в разы, сведя к минимуму ущерб запасам от них, но совсем от них избавиться не выйдет и с его помощью. Даже если истребишь каким-то чудом всех домовых мышей, так лесные их место вскорости займут, да и с крысами в точности такая же хрень. Даже вид один и тот же — европейская чёрная крыса. Название условное, потому как далеко не все они реально чёрные, а немало и бурых, и даже серых — таких же, как и те хорошо известные нашему современному миру пасюки. Но пасюков-то этих, хвала богам, никто ещё из Южной Азии не завёз, так что обыкновенной для Европы крысой является вот эта условно чёрная. Немного мельче пасюка сама, меньше животной пищи в рационе, а главное — не так агрессивна. Впрочем, поедать и портить человеческие запасы жратвы ей это не мешает, а в природе это естественный лесной вид — по деревьям, например, лазает охотнее пасюка и даже гнездиться предпочитает на них. Ну и вот как тут таких крысюков истребишь? Они же то на полях с огородами, то в амбарах, то в лесу шустрят. В городе — и то появились. Как и в нашем прежнем мире предпочитают верхотуру, так что на чердаках заводятся раньше, чем в подвалах, но не брезгуют и ими, потому как при отсутствии серой крысы занимают в принципе ту же самую крысячью экологическую нишу, что и она. Хоть и не так плодовиты, но один хрен плодятся со страшной силой — грызуны есть грызуны. И заразу, кстати, тоже разносить горазды не хуже тех пасюков, так что если не прореживать их — тоже могут стать серьёзной проблемой. В одном Запрещалкин прав — чем скорее всё хранение съестных припасов на амфоры переведём как у греков с финиками, тем меньше они будут страдать от грызунов, да и самих их в населённых пунктах поубавится. В полях только с огородами и садами будут тогда в основном досаждать, но там уж кроме хищной живности бороться с ними и вовсе некому.

Я ведь рассказывал уже о тартесских охотничьих котах и об охоте на кроликов с их помощью? Фанатом этого старинного развлечения турдетанской знати я так и не стал, потому как и в прежней жизни заядлым кошатником не был и вообще кошек дома никогда не держал, но здесь, как говорится, положение обязывает. Да и с грызунами как ещё здесь бороться прикажете? Среди городских домашних мурок нашего современного мира давно уже не всякая и мышей-то ловит, а уж хороший крысолов — вообще редкость. Но здешний тартесский кошак в этом смысле выше всяких похвал — и охотничий инстинкт на высоте, и силён, и не избалован современными жизненными благами. Тот же самый дикий лесной кот особо крупного южноиспанского подвида, только с небольшой примесью от античной домашней кошки ближневосточного происхождения, обеспечивающей его приручаемость. Ну, относительную. Фамильярничать с собой, позволяя запрокинуть себя на спину или в ещё какое-нибудь беспомощное положение тартесский кошак не даст, но хотя бы хозяину и членам его семьи руку при этом клыками или когтями не располосует, как сделал бы без колебаний чистопородный дикий кот, а только вырвется из рук, и чрезмерная настырность в подобных ситуёвинах дружески не рекомендуется. Весьма лоялен и дружелюбен будет тот тартесский кошак, который при повторной попытке превысить допустимые пределы фамильярности с ним только обозначит применение клыков или когтей в качестве эдакого последнего предупреждения, и тогда уж, кто позволит себе не понять даже это — сам себе злобный буратино. Мелкий котёнок — тот ещё может и мягкой домашней игрушкой детям послужить, но уже с подростком надо знать в этом меру, а уж взрослый — исключительно полезный инструмент, но требующий в обращении с собой знания и соблюдения техники безопасности. Дикий лесной кот спит в нём не слишком крепко, и не стоит его будить без особой в этом необходимости.

Миф о прекрасной жизни предков в древнем Тартессе, возможно, и нужен для воспитания национального патриотического самосознания у подрастающего поколения, и я представляю, как оторвётся на этом официозная государственная пропаганда, когда дело дойдёт наконец до всеобщего школьного образования детворы. Так делают все, и меры в подобном оболванивании собственного народа не знает обычно ни одно государство. Сей секунд выигрыш для власти очевиден, а что потом будет, когда завравшийся до полного неадеквата миф неизбежно опровергнется реальной информацией, никто из политиканов обычно не думает, потому как до этого же дожить ещё надо, а им текущий день прожить, и то задача. Ну а каков социальный заказ, такова и работа профессиональных идеологов, потому как кто девушку ужинает, тот её и танцует. А если непредвзято разобраться даже в самих старинных преданиях турдетан, то неприглядным и страшненьким это тартесское государство вырисовывается. И те их собственные предки, которые триста с лишним лет назад предпочли не гибнуть за него, а дать ему рухнуть, знали ведь наверное, что делают? Власть финикийского Карфагена — далеко не мёд, но лучше ли её была та, тартесская?

Даже на примере вот этих же тартесских кошаков видно обезьянью пирамиду, в которой деспотичному царьку можно всё, его родне и холуям — то, что он им позволит, а трудящимся массам — только то, что он им милостиво оставит. Царёк держит тех кошаков, сколько ему вздумается, элита — в пределах нормативного десятка, если дополнительных царёк не пожаловал за реальные или холуйские заслуги, кому-то из сошек помельче могут пожаловать единичных, дабы осознали оказанную им милость, но простонародью владеть кошаками запрещалось категорически. И похрен, что кролики разоряют поля с огородами и садами, а крысы и мыши — амбары и кладовые в доме. Похрен, что хорьки прореживают их хреновенько, а в доме их и вовсе держать невозможно из-за запаха. Похрен, что из-за этого и голодают в неурожайные годы, а случается, что и мрут с голоду. Не гребёт! Хрен простонародью, а не тартесских кошаков. Быдло должно знать своё место, а отмеченные милостью единицы — осознавать и гордиться небывалой наградой. Так оно и повелось с тех самых пор, став традиционным обычаем. Государства того давно уже нет, и за кошку простого крестьянина никто уже, конечно, не повесит и не высечет, а если кошка обычная домашняя, то могут в принципе даже и не отобрать. Но это — исключительно в принципе, потому как где ж её крестьянину взять, эту "простую домашнюю" кошку? Ни у фиников, ни у греков они массово не распространены, хоть и есть вообще-то, у римлян — тем более. Есть единичные в богатых домах, а вот бесхозных дворовых, которых мог бы забрать себе любой желающий, в античных городах не наблюдается.

И самое-то ведь смешное, что на хрен не нужны турдетанам эти финикийские и греческие мурки, когда свои тартесские у каждого уважающего себя аристократа имеются, да только вот не положено их иметь простолюдинам. Ни рылом не вышли, ни фамилией. И вот как тут этот идиотский сословно-кастовый пережиток разом отменишь, если он уже священной традицией заделаться успел? Разом — никак, поэтому и приходится по частям. Сейчас вот само право владения кошаками для всех граждан продавливаем, не покушаясь на священную привилегию знати развлекаться кошачьей охотой на кроликов. Хрен с ней, с охотой этой развлекательной, пускай она привилегией знати остаётся, но дайте народу хотя бы уж хороших грызуноловов. Порите за браконьерство и конфисковывайте самого дрессированного кошака, если для такой же забавы простолюдин его выдрессирует и на ней спалится, но дайте ему эффективный инструмент для защиты от проклятых грызунов его невеликого урожая. Для начала — хотя бы это.

Понятно, что ни о какой справедливости тут говорить не приходится. Конечно, в очерёдности раздачи котят будет царить махровый блат. Сперва ближней родне, затем дальней, после неё друзьям, за ними приятелям, после них — жополизам, да и клиентелы ведь тоже никто не отменял. Я и сам разве отдам на сторону, пока свои не обеспечены? И все будут делать так же, если не хлеще, так что за ближайший год мало кто заполучит себе котёнка, и это будут уж точно не среднестатистические граждане нашего государства. Но с этим приходится мириться как с неизбежным злом. Главное — хоть как-то сдвинуть это дело с мёртвой точки. А там уж и у этих неслучайных людей их котята вырастут и сами в процесс размножения включатся, и пойдёт он тогда уже в геометрической прогрессии. За пять лет весь народ кошаками, конечно, не обеспечить, но за десять — вполне реально. На полях грызунов унять по одному кошаку на двор хрен хватит, но там и хорьки продолжат свою работу, так что общими усилиями причиняемый грызунами вред они таки уменьшат.

По-хорошему, конечно, надо бы вообще ограничения эти дурацкие снимать. Ни Анас вспять не потечёт, ни небо на землю не упадёт, если и крестьяне, закончив полевые работы, поразвлекутся травлей кроликов дрессированными охотничьими кошаками. Но на такую уступку наших "блистательных" разве сподвигнешь? На говно же изойдут, если до такой степени на привилегии элиты покуситься! Это в наших колониях, где социум с нуля создаётся, и нет никакой государственной преемственности, можно сразу всё либеральное равноправие устанавливать, потому как не правят там потомки тартесских царей и даже не царствуют конституционно, а здесь, в метрополии, приходится считаться с этим высшим сословием и с его привилегиями. Не знаю даже, доживу ли я до времени, когда эта травля кроликов тартесскими кошаками перестанет быть сословной аристократической, а будет уже турдетанской общенародной забавой. Но когда-нибудь это время наступит, и не надо для этого никаких революционных смут. Капля — она ведь камень точит. Для начала хотя бы просто кошаков крестьянам дадим, и пущай они размножатся у них так, чтобы и речи уже быть не могло ни о каком отыгрывании этого вопроса взад. Нужны же реально не для баловства, а для хозяйства. А то, что кошак, как и прежний хорёк, добытого им кролика к хозяйскому порогу притащит, так какая разница, кошак это сделал или хорёк? Это же не травля целенаправленная, а промысел самого кошака, ну и не пропадать же теперь добру, верно? В чём нарушение? А там уж и на своём законном поле, завидев браконьерящего на нём кролика, своего законного кошака отчего же на него не спустить? Это же не нарочно организованная охота, а законная защита своего нажитого непосильным трудом законного имущества. Какая разница, хорька хозяин на кролика спустит или кошака? В чём он тут не в своём праве? Пусть и не сразу, но схавают "блистательные" и это.

А когда схавают и бурчать по этому поводу перестанут, почему бы уже бригаде крестьян не устроить уже и коллективной зачистки своих полей, садов и огородов от этих вконец охреневших кроликов? Мы же приучаем крестьян к добровольной кооперации меж собой для ведения продвинутого многопольного севооборота, и разве защита угодий всей скооперировавшейся бригады не общее дело? Какой закон запрещает людям защищать их законное имущество коллективно? Слишком похоже на развлекательную травлю элиты? Ну да, есть некоторое сходство, так уж получается. Но ведь это же по делу, да и какая же это охота, если кошаки участников — обыкновенные крестьянские, ни разу не специальные охотничьи? В чём тут посягательство на священную привилегию высородной элиты? А то, что кошаки при этом опыт уже целенаправленной добычи кроликов приобретают, ну так оно же само так получается, без малейшего умысла. Не дрессировал ни единого из них для охоты профессиональный кошатник их вождя, так что охотничьими их кошаки считаться не могут. И когда шаг за шагом эта привилегия аристократии сократится до столь малой по сравнению с общедозволенным разницы, что о ней уже и говорить будет смешно — кто тогда захочет стать посмешищем, выступая против предложения отменить с концами эту заведомо устаревшую привилегию? Собственно, потому-то и нелегко было убедить царя сделать первый шаг с либерализацией владения кошаками, что Миликон мужик неглупый и всё это прекрасно просчитал. И не оттого даже он упирался поначалу, что сам из этого "блистательного" сословия, и его интересы ему близки, а привилегии дороги, а оттого, что сходу представил себе протесты. Там ведь дураков-то немного, а умные тоже всё просекут сходу, как и он сам просёк, и понятно же, что в восторге аристократия не будет. Но шаг-то этот первый реально нужен, так что тут ему крыть было нечем, а на дальнейших мы разве настаиваем? Это уже стихийно дальнейший процесс пойдёт, и форсировать его мы вовсе не планируем. Как пойдёт, так и пусть идёт, меньше вони будет, а нам главное — вот этот хозяйственный вопрос решить, на чём мы с нашим венценосцем и пришли в конце концов к общему знаменателю.

Спешка же с продавливанием вопроса в Большом Совете обусловлена сезоном. Гон у царских и элитных кошаков уже прошёл, кошки уже брюхатые ходят, и надо решать судьбу уже вот этого ближайшего помёта. Это же многие сотни котят, если по всей стране прикидывать, и полтыщи лишних наберётся наверняка. Для почина — вполне достаточно, а вот будет ли столь же массовым и второй гон, осенний, это уже сомнительно, так что вот этот весенний прирост терять очень не хочется. Плодовитость у тартесских кошек ничуть не выше, как правило, чем у диких лесных, от которых они в основном и происходят, и с этим тоже приходится считаться. Не то, чтобы один год что-то уж прямо принципиально решал, когда и весь текущий век по реконструкции Бараша малоурожайный, но и терять этот год тоже как-то не с руки. Быстрее запустим процесс "окошачивания" крестьянских общин — быстрее и результат от него ощутимый получим. Нонсенс же, в самом-то деле, с этих хреновых урожаев ещё и полчища грызунов кормить.

Как и у диких лесных кошек, у тартесской по сравнению с простой домашней и численность котят в помёте меньше — обычно от двух до четырёх, и период беременности дольше, и период молочного кормления тоже, а течки привязаны к сезонам, и всё это как раз и определяет её существенно меньшую плодовитость. Но у диких лесных зашкаливает и смертность. Их и волки не жалуют, а рыси и вовсе прессуют целенаправленно, потому как тоже активно промышляют кроликов, а кого же обрадуют конкуренты? А охотиться надо ежедневно, поскольку запасов лесные кошки не делают, и если настал звиздец самой кошке — звиздец и всему ейному выводку. Но и просто в её отсутствие, пока она охотится, опасность для котят велика, особенно от куниц, так что трудности с размножением у этих лесных кошаков серьёзнейшие. Хвала богам, у тартесских хотя бы этот фактор высокой смертности устранён, а сниженная плодовитость компенсируется эффективностью. Один хороший тартесский кошак по результатам работы стоит двух обычных, если не трёх.

К счастью, закона о запрете бабам бояться мышей Запрещалкин предложить не догадался, как и о запрете мышам забираться в жилые дома, так что заседание из графика не выбилось. Учитывая, что с него сталось бы — огромное ему за это спасибо. Я упоминал уже, как в прошлый раз, когда он вздумал сперва с мильными столбами на дороге, а затем и с наркотой бороться, нам пришлось уроки в школе из-за этого рокировать и переносить? Если я умею импровизировать по ходу дела, и это мне приходится не так уж и редко — это ещё вовсе не значит, что я от таких импровизаций в восторге. Ненавижу внезапно менять давно намеченные и отлаженные планы, особенно из-за какого-нибудь ущербного идиота. Племянницу евонную мы не за одну только мышебоязнь забраковали, просто очень кстати она на ней спалилась. И без того видно было, что обезьяна обезьяной, и избалована сверх всякой разумной меры, а гонору сословного — выше крыши. И Юлька, конечно, один хрен завалила бы её при отборе, нашла бы на чём, но это и обиды были бы серьёзные, и страсти по их поводу шекспировские, как это и бывает с обезьянами сплошь и рядом, а тут повод для отсева железобетонный с таким же железобетонным для него обоснуем. В лагерном быту нашего кадетского корпуса никаких слуг не положено, и некому ограждать пугливое "блистательное" дитятко от нежелательных встреч с мышами, тараканами и им подобной пакостной живности, а посему для юнкерши мышее– и тараканобоязнь ещё неприемлемее, чем для крестьянки. А если не собираешься в кадетский корпус, нахрена тогда мучиться и в нашей школе? Так и отвадили малолетнюю макаку, заодно и минимизировав издержки, связанные с обезьяньей обидчивостью у некоторых родовитых и не в меру апломбистых деятелей текущей античной современности. Понятно же, что замысел был пристроить её замуж за кого-нибудь из нашего молодняка, но если реально это только после кадетского корпуса, которого ей не потянуть однозначно, то и какой тогда смысл?

— Кошачий вопрос решали? — поинтересовалась наша историчка, когда я дошёл до школы как раз к перемене.

— Ага, он самый, — подтвердил я, — Видела бы ты, как Запрещалкин упирался там рогом, лишь бы только запретить и не пущать.

— Я представляю! — хохотнула Юлька, — Кроликам проникать на поля и огороды он не предложил запретить?

— Как ни странно, до этого он не додумался. Полагаешь, надо было ему эту идею подсказать? — и мы с ней рассмеялись.

— И как выкрутились?

— Как и ожидали. Когда Запрещалкин зацепился за тартесские установления, мы в них его и ткнули носом. Прерогатива сугубо царская, так что Миликон может спокойно насрать на мнение "блистательных" и решить вопрос своим личным указом. Пилюлю он им, конечно, подсластил увеличением лимита тем, кто будет помогать, но и саботаж особо упёртых, конечно, не исключён.

— Ну да, их коты с кошками — это же их законная собственность, и раздаривать приплод они не обязаны, и их никак не заставишь, если они сами не хотят.

— Вот именно. И с этим придётся смириться. Прецедентов беспредела тоже ведь допускать нельзя. Но главное препятствие мы преодолели, так что блокировать внедрение кошаков в народ полностью они не смогут, но могут сильно замедлить его, если окажутся в большинстве. Без них маловато поголовье получается…

— Не о том ты беспокоишься, Максим, — заметил сзади наш венценосец, который тоже явился читать школоте свою лекцию по истории Тартесса, — У меня на моей кошатне приплод не меньше полусотни будет, и я его весь раздам на казённые зернохранилища и тем вождям наших лузитан и кельтиков, у которых ещё нет своих кошек. После этого как будут смотреть в глаза остальным те, кто не последует моему примеру? А вот как ты мне теперь предложишь объяснять всё это детям? Я им на каждом занятии толкую о том, что ничем наш народ не хуже остальных, и государство у него было не хуже прочих, а теперь что я им скажу, когда они меня спросят об этих несчастных котах? Что все наши древние цари со всем их высокородным окружением были, как ты это называешь, заносчивыми и тупыми обезьянами? И как МНЕ после этого в глаза им смотреть?

— К сожалению, великий, это правда. Хвала богам, не во всём, но кое в чём — да, обезьяны были ещё те. И разве не лучше будет, если детвора услышит об этом прямо от тебя, пока ещё не думает об этом, чем если догадается об этом сама, когда узнает больше? Мы ведь их учим ставить мысленно себя на место тех, кого они изучают. И что подумает любой из этих детей, поставив себя на место тех тартесских крестьян? Этот народ вывел такую породу котов, до которой куда там тем хвалёным финикийским и египетским! Ну и каково это, принадлежать к такому народу и не только не иметь ни единого из этих котов, но даже и права не иметь обзавестись им в будущем? Хорошо ли ты представляешь себе, великий, сапожника без сапог или кузнеца-оружейника без меча или фалькаты? А тут то же самое получается. Твой кошатник, который дрессирует тебе твоих котов, не имеет ни одного своего, а уж крестьяне, которые кормят и тебя, и его — тем более. Ни Тартессу, ни тартесским царям это безобразие чести не делает. Их потомкам, сделавшим из него целую традицию — тоже. Ну так зато тебе, кладущему ей теперь конец — честь и хвала.

— Но ведь это же стыд и позор нашим предкам! Хорошо тебе, принятому в наш народ чужеземцу, которому здесь некого и нечего стыдиться, а каково мне, потомку этих царей? И вот как тут теперь воспитывать в детях любовь и уважение к предкам?

— Да так же, как и все воспитывают. У римлян, что ли, недостатков нет? Триста лет мучаются со своими ежегодно сменяемыми консулами и не могут вести продуманной многолетней политики. А у этих кичливых греков с их вечными болтовнёй и шараханьем между тиранией и охлократией? Нет ни одного государства и ни одного народа совсем уж без недостатков, и нет ничего стыдного в том, чтобы спокойно признать свои, раз уж они есть и мешают нормальной жизни. Признать не для того, чтобы стыдиться их, а для того, чтобы постараться изжить их и избавиться от причин для стыда.

— Так ведь и за предков же всё равно обидно, — возразил царь, — Где и у кого ещё подобный обычай? И у финикийцев, и у греков их мелкие кошки редки и дороги, но нет у них запрета на владение ими простонародью, как у нас.

— У них это регулируется ценой. Приобретают те, у кого денег куры не клюют, и тогда уж гордятся ещё одним признаком богатства, которым разбогатевшие выскочки не склонны делиться с кем попало. Примерно так же и у римлян, только там ещё и порицают за тягу к восточной роскоши, а Катон с Флакком, будучи цензорами, ещё и повышенными налогами всю роскошь обложили.

— Но ведь запрета же сословного на владение кошками нет?

— Прямого запрета — нет, конечно.

— И быть не может, — заметила историчка, — Мой дом — моя крепость. На пороге любого частного домуса заканчивается власть государственных законов. Домовладельца могут порицать за нарушение старинных обычаев, но в своём доме он в своём праве, и ему никто в этом не указ.

— Ну, вот видите? Даже у римлян, — сокрушённо развёл руками Миликон.

— Юля, а что там у китайцев с жёлтым цветом? — я въехал, что нашему монарху нужны примеры ещё большего маразма в других странах и у других народов.

— Ты имеешь в виду запрет всем кроме самого императора иметь в одежде хоть одну нить жёлтого цвета? — сообразила она, — Этого там ещё нет. Династия Хань пока ещё только утвердилась, а традиция жёлтых императорских одеяний пошла как раз с неё. Цвет в почёте, но запрет на него для всех кроме Сына Неба появится только при династии Мин после изгнания монголов.

— Ты точно уверена?

— Восстание Жёлтых повязок, которое свергнет Младшую Хань, будет только через три с половиной столетия. Сам посуди, где бы они взяли свои жёлтые повязки для двух миллионов участников, если бы жёлтая ткань была в Китае под запретом?

— Логично, — признал я, — А как насчёт оружия у китайских крестьян?

— Есть военнообязанные, которых мобилизуют в пехоту. Поэтому вряд ли оно и вне службы им сейчас запрещено.

— Тогда пример Китая, конечно, отпадает. Значит, остаётся критиковать Индию за её кастовый строй и связанные с ним заморочки? — я снова перешёл на турдетанский.

— Это очень далеко от нас, — заметил венценосец, — Мне бы поближе чего-нибудь — и по расстоянию, и по теме вопроса.

— Есть такое! — вспомнила историчка, — У римлян, и тоже связано с животными. Вот представь себе, великий, что один из твоих котов пробрался на двор к твоему соседу и задрал у него курицу. Разве не обязан ты в этом случае как хозяин кота возместить ущерб?

— Конечно, обязан — кот ведь мой, и я как хозяин полностью за него отвечаю. А что, у римлян это разве не так?

— И у них так же, конечно, но есть одна тонкость. Представь себе, что ты сразу же после происшествия продал или подарил этого кота — ну, допустим, Максу, и сделал это до того, как к тебе пришёл сосед с претензией за свою задранную курицу. Кто в этом случае должен заплатить потерпевшему за неё? Хозяин-то ведь — уже Макс, а не ты.

— Ну, очевидно же, что всё равно я — кот же в тот момент был всё ещё мой, а не Максима. Как он может отвечать за проделки чужого кота?

— А вот для римлян по букве их закона это не очевидно. Платит — хозяин, и если на момент предъявления претензий хозяин нашкодившего кота — уже Макс, то тогда уже к нему и все претензии. И тогда по букве закона не тебя, а его римский суд обяжет платить за эту задранную бывшим твоим котом курицу.

— Ну, это уже глупость какая-то получается. Должен же быть и здравый смысл.

— Dura lex sed lex — закон суров, но это закон, — процитироваля Юлька и перевела на турдетанский, — Могут, конечно, и договориться по здравому смыслу, если все хорошо знают друг друга и дорожат нормальными отношениями, но по букве закона за животное отвечает и должен платить за причинённый им ущерб его текущий хозяин. Поэтому при купле-продаже животных между незнакомыми людьми покупатель спрашивает продавца, нет ли на этом животном каких-нибудь штрафов, и продавец обязан ответить честно. Если штрафов нет — он должен в этом поклясться. Но если покупатель не спросил, то продавец не обязан говорить об этом сам, и тогда у покупателя нет законного способа восстановить справедливость. Формально-то ведь обмана не было, так что сделка признаётся законной со всеми вытекающими из неё последствиями для нового владельца животного.

— Цивилизаторы, млять, называются! — я тоже этой тонкости в римских законах не знал и прихренел с неё капитально, — То бишь при покупке быка, ишака или раба я ещё должен выяснять, не нашкодили ли они кому-то недавно?

— Да, иначе можешь оказаться крайним, — подтвердила историчка, — И никого не будет волновать, что нашкодили они вчера вечером, а купил ты их только сегодня утром.

Мы бы ещё пообсуждали римскую правоприменительную практику, но звонок на урок закончил нашу дискуссию. Хвала богам, Миликону не нужно разжёвывать, что не в малочисленных у римлян кошках тут дело, которых Юлька ему привела в пример просто для пущей злободневности, а прежде всего в самом обычном домашнем скоте, способном запросто потравить чужие насаждения, но юридический принцип ко всей живности один и тот же — ты хозяин на момент предъявления претензий, тебе и отвечать по ним. И клятвы эти дурацкие придумывают вместо того, чтобы заткнуть дыру в самих законах, оговорив в них права владения на момент инцидента. Конечно, это уже немного не из той оперы, из которой наше чисто сословное ограничение по кошакам, но пример маразма вполне себе цивилизованного народа вполне наглядный. Идя с историчкой со двора в здание школы, я успел спросить её, откуда дровишки, так она сослалась на примечания к трактату Варрона "О сельском хозяйстве", который будет написан только в начале нашей эры. Два столетия ещё римляне и не подумают наводить в этом вопросе порядок, а будут продолжать всякий раз при каждой сделке по купле-продаже живности выяснять, не приобретают ли вместе с ней и штрафные санкции. И не факт, что позже эту прореху залатают — тут и Юлька уже не в курсе. На этом фоне наше устранение маразма с кошаками уже на второе десятилетие реставрации вменяемого турдетанского государства выглядит вполне достойно. Раньше не до того было, поважнее проблем хватало, но теперь вот дошли руки, и мы решаем вопрос, не дожидаясь многочисленных просьб трудящихся. Хреново, конечно, что ещё Тартесс на это не сподобился, но за его маразм мы не в ответе, а свой — устраняем. Лучше же поздно, чем никогда, сказал еврей, опоздав на поезд…

Я провёл урок биоэнергетики у шестого класса, в котором учатся Икер, Турия и юлькина Ирка. Проработка кармы по ДЭИРовской "двойке" — примитивная заплатка на то время, пока не будет изучена уже полноценная методика по "пятёрке", но на уровне азов и то хлеб. И жизнь себе на ближайший год малость облегчат, и на старших ступенях этот навык пригодится. На перемене царь, преподававший историю Тартесса семиклассникам, засыпал меня вопросами о гребипетских мурках. Хоть и не спросили его ещё на этот раз о наших кошаках, он явно готовился отражать натиск на репутацию уже несуществующего государства. Я растолковал ему о запрете на вывоз кошек из Гребипта, мотивируемом их священностью, затем о своих подозрениях по поводу реальных причин. Что Птолемеям та гребипетская религия, когда они греческую насаждать пытаются? Но вот хлебный экспорт — это для них святое. Это же не только доходы казны, но и влияние в балканской Греции, которая и в лучшие времена без ввоза зерна не обходилась, и чем сильнее её зависимость от поставок пшеницы из Александрии, тем почтительнее вся греческая общественность к кормящему её Птолемею Очередному. А выпусти за пределы Гребипта массовую кошку, сделай её недорогой ширпотребовской домашней живностью, так она же потери местного урожая от грызунов в странах-потребителях снизит, а значит, и их зависимость от ввоза из Гребипта уменьшит. А оно надо Птолемею Очередному, чтобы его греки меньше уважать начали? Деспоты эллинистические — они к этому делу чувствительны. Плевать на мнение варваров, счастья своего жить под властью эллинистического монарха не понимающих, но просвещённые эллины — должны ценить и уважать царственных соплеменников. До кучи я напомнил Миликону и о совхозах гребипетских, в которых положение феллаха — где-то среднее между классическим греческим рабом и спартанским илотом. Когда начнут царя вопросами о реальном положении народа в Тартессе донимать, ему хоть будет кого "ещё более задроченными" выставить в доказательство относительного благополучия народа в восхваляемом официозным мифом Тартессе.

Беспокоился же наш венценосец не зря — хотели его таки семиклассники насчёт кошаков спросить, просто постеснялись из почтения к его монаршему достоинству. Мне корона не по чину, поэтому меня — спросили. Ну, поскольку класс — выпускной, и впереди у них кадетский корпус, где много чего нового узнают, я им уже объяснил так, как сам это дело понимаю. Что безобразие это, конечно, ну никак Тартесс не красящее, поэтому мы и решили его изжить. Раньше и сами об этом не думали, и народ не жаловался, потому как за века привык, но теперь, когда понятно уже, что климат не в лучшую сторону меняется, и неурожайные годы будут явлением частым, важным становится всё, что сбережению не столь великого урожая способствует, в том числе и массовый тартесский кошак в каждом крестьянском доме. Особенно порадовало то, что не только дети из простых семей, а из не самых простых не одни только васькинский Артар и володина Ленка, но и учащиеся в их классе детки "блистательных" воспринимают этот кошачий вопрос абсолютно нормально. Вопросы о неизбежной в будущем потере и охотничьей привилегии тоже задали, кстати, но без особых по этому поводу эмоций. Типа, правы ли их отцы в своих опасениях, и если правы, то чем это им грозит. А чем оно может грозить? Кролики, что ли, вдруг кончатся? Весь класс смеялся при разборе этого варианта. Но всё это так, вкратце, поскольку и урока никто не отменял. Воздействие на вероятностные события через медленные мысли или с помощью чувства веры — тема уж точно не из простых.

А за обедом Икер и Турия с расспросами пристали — им Артар на перемене всё пересказал, и им тоже объяснять пришлось то, чего они недопоняли — что амфорами всех крестьян в считанные годы для их домашних кладовых и амбаров не обеспечить, да и не решают они проблему сохранности урожая на полях, огородах и в садах, так что кошаки у них работой будут загружены плотно. Ремду, который тоже заинтересовался, пришлось и азы объяснять — что корзину крестьянин и сам из ивовых прутьев сплетёт, мешок осилит и его жена из травы эспарто, но их любая мышь прогрызёт, не говоря уже о крысе, а амфора стоит денег, которых у крестьянина негусто. Горшки разбитые — и те склеить стараются, дабы на новый не тратиться, так что кошак в доме — не роскошь, а необходимость.

Так же примерно после обеда я объяснял ситуёвину клиентам, до которых тоже донёсся слух, но в таком виде, что у меня и дети хохотали. Что будто бы штрафовать всех будут, у кого через год своего кота не окажется — не знаю, какой идиот до такой степени всё переврал, поскольку о штрафах-то речь у нас была, но только за дрессировку будущих крестьянских котов для развлекательной кроличьей охоты, на которую привилегия знати пока-что сохраняется неизменной. Для народной охоты были и остаются хорьки, а кошак — против грызунов в доме и амбаре. Ну и заодно, предотвращая следующую волну слухов столь же идиотского сорта, объяснил им и то, что кролик, принесённый кошаком к дому ночью, браконьерством считаться не будет, и никто за него не оштрафует, а если посмеет кто — вяжите на месте и сдавайте, куда следует, а там с этой сволочью разговор короткий будет — ага, вплоть до виселицы, если эта попытка мошенничества окажется у него уже не первой. Нет речи и о годичном сроке — где тут столько котят набрать, чтобы за год на всех хватило? Само собой, они долго ещё будут в дефиците. И естественно, не будет и никакой принудиловки с навязыванием кошаков против воли. Право иметь кошака — ещё ни разу не обязанность. Не хочешь его заводить — просто объяви об этом при достойных доверия свидетелях, дабы твоему вождю мозги никто из-за тебя не выносил за хреновое внедрение кошаков в трудящиеся массы его общины. Поэтому, кто навязывать будет, да ещё и плату вымогать — тоже вяжите и сдавайте на суд и расправу. Уроду очень повезёт, если сумеет доказать, что "ему самому так сказали".

К моему прибытию в лагерь Володя как раз заканчивал проводить с юнкерами стрельбы из винтовок и пистолетов. Помогая молодняку после последнего залпа убирать тяжёлые деревянные мишени в форме стоящего человеческого силуэта, дюжие наёмники, глядя на свежие дыры от пуль в толстых досках, переглядывались и качали головами.

— Это что же получается, досточтимый? — спросил меня их центурион, — Теперь вся наша выучка не стоит и мелкой бронзовой монеты? Это же не бой выходит, а расстрел — что толку от нашего строя, если ваша громовая труба продырявит и фирею, и кольчугу, и шлем, а управляются с ней какие-то мальчишки и даже шмакодявки? И что теперь толку от нашего метания дротиков и саунионов, если они нас не подпустят даже на выстрел из лука? О копьях и мечах уже и говорить смешно — не дойдёт дело до рукопашной, если в атаку пойдёт меньше двух полных центурий. Мои орлы, досточтимый, повидали в жизни всякое, и их нелегко чем-то напугать, но тут дело пахнет потерей службы…

— Не будет этого, почтенный, — успокоил я его, — Всё это уедет за Море Мрака, а здесь всё останется так, как и было до сих пор. Ну, в основном — то, что будет меняться, не сильно изменит привычную вам жизнь, и без работы твои бойцы уж точно не останутся. А там, за морями — там, конечно, будет другая жизнь. Но тоже не во всём, и солдаты с вашей выучкой не окажутся ненужными и там. Мы же не просто так учим наших детей и старым методам военного дела. Всё пригодится, хоть и не всегда полностью в прежнем виде, так что и тем из вас, кто продолжит службу за морями, беспокоиться не о чем, а кто останется здесь — тем более. Как служили вы до сих пор, так и будете служить дальше.

После чистки огнестрела, сдачи его в оружейку и заготовки новых бумажных патронов к винтовкам и пистолетам взамен расстрелянных на тренировке юнкерам дали небольшую передышку, а я пообщался с их отцами-командирами и со спецназером. Для их возраста и силы наш молодняк оказался очень даже на уровне. Оценка Диталкона, их центуриона-инструктора — "за пару лет я бы сделал и из них настоящих солдат" — она ведь дорогого стоит, потому как с учётом текущего это три года получается, а ведь осенью ещё он считал, что на это нужно лет пять. Два года, получается, по итогам этого уже скостил.

— Для начала, ребята и девчата, небольшая политинформация, — объявил я им в начале занятия, — Вчера я получил письмо от моего римского патрона, которое полностью подтверждает наши сведения. В этом году сменятся оба испанских наместника. В Дальней Испании, то бишь нашим соседом, будет Луций Постумий Альбин, а в Ближнюю воевать с кельтиберами направляется Тиберий Семпроний Гракх. Почтенная Юлия рассказывала вам ещё в том семестре о гракховщине? Вот этот — отец тех двоих. Несмотря на то, что его предшественник, Квинт Фульвий Флакк, отрапортовался о полном замирении провинции, этому не поверили даже в сенате, — юнкера рассмеялись, — Как вы знаете уже, кельтиберы другого мнения, и с началом весны ему пришлось возобновить военные действия. Сенат об этом ещё не знал, но кельтиберов там знают многие. Поэтому при обсуждении в сенате просьбы Флакка о полной смене и демобилизации его армии этот Гракх-старший взвился на дыбы и потребовал оставления старого опытного войска. В результате для смены давно переслуживших все мыслимые сроки солдат Восьмого Ближнеиспанского сенат выделил только тысячу новых пехотинцев. С учётом потерь Флакку дозволено увезти в Италию и демобилизовать только тех солдат, которые отслужили уже не менее семи лет, а из прочих только самых отличившихся. В общем, служба в Ближней Испании официально признана своего рода наказанием для нерадивых, — молодняк снова рассмеялся, — Кроме того, стало ясно, что одного легиона против кельтиберов мало, и для Гракха набран ещё один полный легион. До сих пор двухлегионными армии у римлян бывали только консульские, а теперь впервые в истории два легиона получает претор. Правда, и толк от этого будет — Гракх со своими двумя легионами закончит наконец-то Первую Кельтиберскую своим "гракховым миром". Но какой ценой? Отслужившие шесть лет остаются на седьиой, а что в это время происходит с их хозяйствами в Италии?

— Ничего хорошего, — прокомментировал Миликон-мелкий, — Как ещё только не взбунтовались от такой службы?

— Они там на грани мятежа, — ответил ему Волний, — Поэтому Флакк и просил об их демобилизации.

— Да уж, это не нам здесь мышами дохлыми перебрасываться! — заметила одна из девок, отчего рассмеялась вся учебная центурия, — Отбираем тут у маленького добычу!

— А он ещё притащил! На, лови! — другая кинула ей мышь, подобранную возле будки, которой я раньше не видел, а из неё показался обиженно мяукающий котёнок.

— Что-то я не припоминаю этого юнкера ни по спискам учебной центурии, ни по прежним занятиям, — прикололся я.

— Военнопленный он, — пояснил Володя, ухмыляясь, — Митурда у нас позавчера добыла "языка" в тренировочной разведке. Правда, сведений от него маловато.

— Ну а куда его ещё было, досточтимый? — отозвалась юнкерша, — Мамашу, судя по следам, рысь задрала, а без неё он в лесу разве жилец? Я когда на него вышла, на него и так уже ворон пикировать примеривался, пришлось его шугануть. Ну и как этого там было оставить? Ловить, конечно, умаялась, да ещё и царапучий оказался — просто жуть, ну так зато мышей уже сам добывает, — судя по величине, котёнок был из осеннего помёта.

— Ну, раз он кормёжку отрабатывает — ставьте на довольствие, — хмыкнул я, — Но пока поменьше о нём болтайте. Царский указ ещё не вышел, только готовим его текст.

— Про него, что ли? — все грохнули от хохота.

— Про тартесских котов, — разжевал ей царёныш, — Теперь под запретом для всех кроме высокородных останутся только специально обученные охотничьи коты, а обычных сможет заводить и держать любой желающий.

— И что, знатные не воспротивятся? — усомнилась Митурда.

— Многие недовольны, конечно, — подтвердил я, — Сегодня мы в Большом Совете напомнили им, что кошачий вопрос наша Хартия оставила в числе царских прерогатив, и решать его наш царь волен своим собственным указом, не спрашивая мнения Совета. Так что крестьянским котам и кошкам — быть, и довольно об этом. По программе у нас с вами на сегодня не тартесские коты, а Дакийские войны. Когда почтенная Юлия рассказывала вам о Цезаре Том Самом, то могла и не упомянуть об его планах войны с Дакией, которой помешало его убийство. Человеком он был, как вы уже знаете, выдающимся, умел делать несколько дел сразу, так что между шашнями с Клеопатрой Той Самой успевал заняться и делами поважнее, — юнкера рассмеялись, — Буребиста, тогдашний царь гетов и даков, смог подмять под себя все северофракийские племена до самого Дуная. Но южнее его и земли побогаче, и когда Цезарь схлестнулся с Помпеем, Буребиста воспользовался их дрязгами для захвата собственно Фракии, а для упрочения завоеваний он вступил в военный союз с Помпеем. Победа Цезаря вынудила его оставить Фракию, но тревожить её набегами геты и даки не переставали, а Цезарь, готовясь взять реванш у парфян за их разгром Красса, не мог не обезопасить сперва границу по Дунаю. После убийства Цезаря римлянам за своими дрязгами стало немножко не до Дакии, а к тому времени, как Октавиан Август покончил с Гражданскими войнами, Дакия распалась и сама, так что у первых императоров на первом месте среди их забот оказалась германская граница по Рейну. Потом забузила Иудея, а тут ещё и внутренняя смута — почтенная Юлия должна была рассказать вам и про тот самый "год четырёх императоров", когда у Бедриака случилась даже не одна, а целых две драки — первая пришлась на весеннее обострение между Отоном и Авлом Вителлием, а вторая — на осеннее между Авлом Вителлием и Титом Флавием Веспасианом, с которого и пошла династия Флавиев. И сам он, и его старший сын, тоже Тит, правителями оказались очень даже неплохими, но и забот у них тоже хватало. Тут и Иудея, тут и германцы, а при Тите Младшем ещё и Везувий набедокурил, — молодняк снова рассмеялся, — Потом ещё пожар в Риме приключился, так что расслабиться ему там было некогда. За это время Дакия снова объединилась и усилилась под властью Децебала. Набеги даков на Фракию никогда и не прекращались, а при Децебале они резко участились и прибавили в масштабах, так что к правлению Домициана вопрос о большой войне Империи с Дакией давно назрел…

11. Наши Горгады

Давно известно, что в нетрудной физически, но скучной и монотонной работе среднестатистическая баба даст сто очков вперёд среднестатистическому мужику. Ну вот так у них мозги устроены, что умеют отключаться, когда думать не нужно. В самой такой работе это только на пользу, а вот для результата — тут уж как получится. Это — данность, с которой приходится мириться, и я даже смеялся не особенно долго, когда выяснилось, что справку по финиковым пальмам Наташка перенесла со своего аппарата на бумагу ещё три года назад. Но переносила-то ведь, вработавшись в это дело, то бишь на автопилоте, а сделав это важное и нужное дело, успокоилась себе с сознанием выполненного долга, да и забыла о нём благополучно. Никто же не спрашивал. А вспомнила и спохватилась только когда оно к слову пришлось при наших сборах. Мы-то ведь в тонкостях ботаники ни ухом, ни рылом, и для меня, например, финиковая пальма — она и в Африке финиковая пальма, куда завезли финикийцы со своего Ближнего Востока, там и растёт. Смутила она нас на Горгадах, но ведь и они же посещались Ганноном, так что мы приняли её за одичавшую.

Оказалось же, когда Наташка вспомнила и справку свою по ней нам выдала, что ни хрена это дело не так обстоит. Та финиковая пальма, которую мы на Горгадах застали — местная и дикая, финик атлантический называется, то бишь другой вид. Плоды его тоже съедобные, но уж очень мелкие, так что финику пальчатому — нормальному культурному финику — он ни разу не конкурент. Зато он засухоустойчивее и будет расти и плодоносить там, где не приживётся нормальный финик. Это на наиболее увлажнённом Сант-Антане он у нас нормально приживается, а вот как у него пойдёт дело на островах позасушливее — это ещё вопрос. В нашем современном мире его не возникло, поскольку и орошение есть искусственное, и логистика современная на должной высоте, и в Тунисе с Алжиром такие плантации разведены, что не дефицит в мире и нормальные финики. Но у нас на дворе не современный мир, а сугубо античный, в котором со всем этим напряжёнка, и тут для этих засушливых Горгад прямо таки напрашивается гибрид местного атлантического финика с нормальным — засухоустойчивый как местный, но дающий нормальные крупные плоды с мясистой и сладкой мякотью. Чтобы мог расти на любом из островов этого архипелага, не требуя героических усилий по орошению и создавая спасительную тень с микроклиматом для другой растительности. Высадил на всех островах и забыл, а как дойдут руки уже и до их колонизации, так чтоб с финиками местными проблем уже не было.

Но и с "нашей" финиковой пальмой дело тоже оказалось непростым. Я имею в виду ту современную, которая и в Сочи растёт, и в Испании, и даже в Англии, говорят. Я думал, обычная, но Наташка говорит, что и это тоже другой вид — канарский финик. Это тоже не одичавший нормальный, а сугубо свой канарский дикий вид. Вот он как раз и есть "наш", то бишь распространённый в Европе и везде, где не слишком холодно. В Англии он, как и в Сочи, может плодов и не дать, а в Испании или на юге Франции — вполне себе и плодоносит. Толку, правда, от его плодов мало — такие же мелкие, как и у горгадского, но ещё костлявее, мякоть чисто символическая. Гуанчи, конечно, обгладывают и их, у них выбора нет, но потому-то они и рвут с руками наши, и не зря я запретил везти на Канары цельные с косточкой. Ну, точнее, генерал-гауляйтер Горгад и без меня это дело сообразил и запретил, а я его запрет подтвердил. Так косточки финиковые, как рассказал нам Дамал, наш торгующий с канарской Пальмой купчина, тамошние гуанчи у него спрашивали, едва распробовав привезённые им сушёные финики и сразу же оценив их должным образом в сравнении с костлявыми своими. Так что по плодам канарский финик — хреновая замена нормальному, и не за них он ценится в современной южной Европе, а за его сладкий сок из сердцевины ствола, из которого варят пальмовый сироп. И хотя собирать его, Наташка говорит, можно не каждый год, потому как дереву после этого отдых требуется, дело это оказалось достаточно выгодным для разведения целых плантаций канарского финика.

Сок этот и в нормальном финике есть, как и у всех финиковых пальм, но у него плоды ценнее, да и не разведёшь его в Европе. Канарский — самый холодостойкий из всех. До восьми градусов мороза похолодания выдерживает, если они не затягиваются надолго. Ну, там сложнее, как я понял с наташкиных слов — нормальный, вроде, и до четырнадцати градусов заморозок выдержит, но только если сухой, как оно и бывает иногда в пустыне. А в Европе, где зимы со снегом, надо крону чем-то укутывать, а каково её укутать, такую крону, да на такой высоте? Суть в том, что точка роста у пальмы, эдакая почка в середине кроны, обледенения боится, и если она заледенеет, то и всему дереву звиздец. Канарский же финик и это выдерживает, если мороз восьми градусов не превышает, что и делает его пригодным для южной Европы. Есть смысл и ради сиропа его разводить, и ради гибрида с нормальным, который и заморозки будет выдерживать, и плоды нормальные давать. И для Испании пригодился бы такой, и для Азор, климат которых хоть и стабильнее, но тоже не тропический. Так что, хоть и геморройно это, но заказать Дамалу с десяток кульков этих костлявых канарских недофиников, да не с одного дерева, а с десятка разных, растущих не абы где, а на каменистых скалах, да повыше, резон имеется. Выводить-то гибридный сорт и здесь можно, на Сант-Антане, выбрав место с хорошим увлажнением на западе острова, но косточки канарского финика нужны.

— Да видел я и саму пальму, и финики с неё пробовал, — ответил купчина, когда мы объяснили ему задачу, — Ну, тоже сладкие, на вкус не хуже нормальных финикийских, но есть в них почти нечего. Если и получится то, чего вы хотите, то будут тогда на новых пальмах, наверное, помясистее их и даже покрупнее здешних горгадских, но не намного. И если, как вы говорите, отбирать потом самые крупные и выращивать новые пальмы уже из них, а потом снова отбирать и снова выращивать — это сколько же лет пройдёт, пока вы получите наконец финики нормального размера? Ведь плодоносить-то пальма начинает лет через десять, редко когда раньше, а сколько раз придётся выращивать новые из самых крупных плодов? Вряд ли меньше трёх, а скорее — больше. Десять лет, считайте, уйдут на выращивание канарской пальмы здесь, добавляйте эти тридцать — не меньше сорока лет, а я думаю, что и все пятьдесят. Дело ваше, конечно, но смысл?

— Это, естественно, на отдалённое будущее, — пояснил я ему, — Но эта пальма нам пригодится и сама по себе — ради сладкого сока из её ствола. Она не боится ни прохлады, ни сырости, может расти и в горах, даже на каменистых скалах — значит, она не отнимет у других полезных растений ровных участков с плодородной землёй. И наверное, сок с неё, хоть и немного, можно будет получить через те же десять лет, что и первые плоды. Есть и Испания, есть и другие острова, где климат почти такой же — там и эта пальма с Островов Блаженных лишней не будет.

— Ну, дело ваше, — повторил купец, — Я предупредил вас, и если вы не отменяете заказа, мне без разницы. Ваше дело — заказывать и платить за свой заказ, моё — выполнять его. Пальма в самом деле растёт в горах, и некоторые я видел прямо в расщелинах между камнями. Вам нужны плоды именно с таких?

— Да, это было бы лучше, — подтвердил я, — А ещё лучше было бы и из таких не с первых же попавшихся плоды выбрать, а с тех, что растут повыше, да ещё и на северных склонах, открытых для холодных зимних ветров.

— Вам нужна доказанная способность и расти среди скал, и выдерживать зимние холода? — сообразил бастулон, — Это будет стоить подороже, ведь мне придётся нанять для этого дела местных дикарей, и даже для них это будет не самой лёгкой работой, но раз вам это нужно, и это там есть, то — любое ваше пожелание за ваши деньги.

— Никаких проблем, — заверил я его, — Твоя работа за твою цену.

Понятно же, что и гуанчам этот заказ покажется сумасбродным, и его придётся как-то им объяснять. И логичнее всего — обетом какому-нибудь богу пожертвовать именно такие заморские финики, взятые именно с таких труднодоступных деревьев. Почему бы и нет? Мало ли, какие капризы могут быть у божества? Торг тут, как говорится, неуместен.

— А что у тебя там, кстати, с землёй под факторию и будущий форт? — спросил генерал-гауляйтер, — Договорился с ними?

— Ну, не на всю сразу, — жмыкнул Дамал, — Как бы я объяснил им запрос на весь будущий форт, когда под факторию на эти объёмы торговли мне не нужно и четверти той земли? Их вожди неглупы и наверняка заподозрили бы неладное, а мне разве это нужно?

— А если и компаньонов тебе туда организовать, которым тоже нужна земля под свои фактории?

— Каких компаньонов? Я один скупаю там всё, что они в состоянии предложить мне интересного. После меня другим торговцам там делать нечего, и если такие появятся — это будет выглядеть ещё подозрительнее. Кто же торгует ради самой торговли, а не ради прибыли? Я мог бы купить у дикарей уже и половину нужной под форт земли, но даже та четверть, которую можно объяснить потребностями фактории, стоит втрое больше, чем они способны выменять у меня за один мой рейс. Сам посуди, досточтимый, как это будет выглядеть, если я куплю у них товаров — ну, пусть даже на полсотни денариев для ровного счёта, и тут же заплачу им ещё полторы сотни за землю под факторию? Какой же торгаш пойдёт на такие затраты, от которых только четверть принесёт ему прибыль? Поэтому я и выкупаю у них нужную мне землю в рассрочку. За один рейс — половину от затрат на их товары. Если больше — уже подозрительно будет. Два взноса я им уже внёс, третий с этого рейса внесу и ещё три буду должен им с будущих рейсов.

— И это только за четверть нужной под форт земли? Ещё шесть рейсов на выкуп второй четверти и ещё дюжину на выкуп оставшейся половины?

— Сбавь темп гребли, досточтимый, — возразил купец, — Ну куда мне больше этой четверти под мою факторию? И её-то мне многовато, если честно, но это хоть как-то ещё можно объяснить надеждой на будущее расширение торговли. Но ведь не вчетверо же она у меня расширится, верно? Расплачусь с ними за эту четверть, буду на такие же примерно суммы нанимать их на строительные работы. К этому времени понадобится и планировка постоянной фактории как части будущего форта, дабы потом не пришлось ничего сносить и перестраивать заново.

— Нарисуй мне план местности и отметь на нём тот свой участок под факторию, который ты выкупаешь у дикарей, — затребовал привезённый нами архитектор, — Я должен знать хотя бы приблизительно площадь, конфигурацию и рельеф. Особенно отметь ещё ту границу участка, которая будет внешней и для форта. И какая местность сразу за ней — от этого зависят нужные укрепления, которые мы совместим с внешними стенами построек. И вода, что там с водой? Без неё осады не выдержать.

— Это понятно, — ухмыльнулся торговец, — В самой фактории источника воды не будет, но рядом есть небольшой родничок с ручейком, из которого мы там и берём воду. В форт он войдёт, если мы сумеем выкупить всю нужную территорию, хоть я и совершенно не представляю пока, как обосновать потребность в ней, не вызывая подозрений. Не такие там объёмы и ценность торговли, чтобы это выглядело естественно.

— Это уже не твоя забота, Дамал, — заметил архитектор, — Ты мне план местности нарисуй, чтобы я и весь форт, и твою факторию в нём спроектировать мог, а об остальном и без нас с тобой будет кому подумать. А мне ещё и город этот здешний до ума доводить, так что рисуй свой план поскорее.

— Хорошо, почтенный, будет тебе твой план завтра. Моё дело маленькое. Но вот что тут большие люди придумать смогут, если торгового оборота всё равно не нарастить, я не представляю. Лишайником на говнопурпур я уже почти затоварен, а "кровь дракона" они больше не продают. Чем обосновывать увеличение складов, персонала и охраны?

— А тюленьи кожи? — напомнил генерал-гауляйтер.

— А что тюленьи кожи? Ну, привёз я ещё пару десятков. Больше они добыть не успевают. Это же гарпуны хорошие нужны, а чем им за них платить? Я им их, конечно, и в долг ещё парочку оставил, но больше я не могу — так же никто не делает, подозрительно будет. Бедно они там живут, слишком бедно.

— А с соседями воевать они не готовятся? — поинтересовался Володя.

— Да откуда же мне об этом знать, почтенный? Очень запросто может быть, что и готовятся, но мне-то кто об этом доложит?

— И оружие у тебя не спрашивают?

— Спрашивают, даже прицениваются, но купить им его у меня не на что. "Кровь дракона" в тот раз мне отдали именно за оружие, но больше у них лишней нет. И я думаю, что только их вождям то оружие и досталось — много ли с ним навоюешь? Так что если и будут воевать, то своими палками и камнями, и мне об этом не доложат.

— Да пускай себе воюют, чем хотят, — хмыкнул я, — Это же их дело, а не твоё. А ты, главное, всякий раз, когда они к твоему оружию прицениваются, не ленись напомнить им, что "кровь дракона" возьмёшь с удовольствием. Где им её для тебя взять, если своей лишней нет, они и без тебя додумаются. А чтобы им думалось лучше и быстрее, скажи им при случае, что не откажешься и от рабов.

— Верно! — оживился генерал-гауляйтер, — И "кровь дракона", и сильные рабы — товар ценный и требующий надёжной охраны. А угроза ответного набега со стороны их соседей — опасность серьёзная. Как тут обойтись без хорошего форта с гарнизоном?

— Ну, если так, то это уже другое дело, — ухмыльнулся бастулон, — А у их соседей то же самое будут делать другие купцы?

— Молодец, соображаешь, — одобрил спецназер, и мы все рассмеялись.

Как я уже упоминал, войны между племенами канарских гуанчей неизбежны. С острова, как и с подводной лодки, им деваться некуда, а размеры его ограничены, и когда их становится на нём слишком до хрена, им приходится решать вопрос, кто конкретно на нём лишний. И поскольку себя любимого лишним никто по доброй воле не признает, да и соплеменников тоже, решается этот вопрос только одним путём — военным. Кого на войне очередной перебьют, вот те и были, значит, лишними. По факту выбытия из игры, короче. Но бабы-то при этом из игры обычно не выбывают, и им ещё нарожать нетрудно, так что лет через двадцать, глядишь, и снова лишнего народца накопится, который снова к войне вынуждает. Давно ведь и не нами сказано, что меньше народу — больше кислороду. А с их социальными заморочками дополнительный кислород у них откуда возьмётся? Тут даже и научи кого продвинутому хозяйству, так кто же ему там разжиться-то даст? Раскуркулят сразу же, потому как выделяться — это неуважение к коллективу. И кто же станет пример брать с раскуркуленного и опущенного ниже плинтуса неудачника? Таких дураков нет, а посему, нет и дураков корячиться для улучшения своего быта, которое один хрен впрок не пойдёт. Лучше уж быть как все и бедствовать как все — ага, до очередной войны, а там уж — как повезёт. Если повезёт — лишним не окажешься, а кислороду прибавится, подышишь сколько-то лет вволю. Вот так они там и живут. И не потому даже, что все прямо такие уж обезьяны. В суровых жизненных условиях их процент обычно понижен, потому как мал тот прибавочный продукт, на котором обезьяны паразитировать могут. Но будь ты и хоть тыщу раз нормальным человеком от рождения, сам примитивный образ жизни вынуждает приноравливаться к приматам и маскироваться под такого же, а с годами это входит уже и в привычку. Кого не затюкали в детстве и юности за непохожесть на других, тот научился быть похожим и ничем не выделяться. И ведёт он себя так же, как и обезьяны, и хрен его от них отличишь. Иначе там просто не выжить, и кого отличали, те не выжили…

Архитектор, привезённый нами ученик Баннона, пока ещё только начал вникать в специфику Гасты Горгадской, но уже в лёгком прихренении от здешних условий. Его-то, конечно, честно предупредили ещё в Оссонобе о засушливости горгадского климата, даже с подробным описанием сухого сезона, да только он решил, что это сильно преувеличено. Что он, не знает, каким должен быть климат на островах посреди моря? Наверняка более влажный, чем на том же африканском берегу. Теперь, убедившись, что о сухом пассате с материка и об унылом пустынном ландшафте в сухой сезон ему рассказали точно, он был сперва в шоке. Особенно, когда ему объяснили, что именно этот остров — один из самых увлажнённых, отчего и выбран под колонию, а для сравнения свозили его на Сан-Висенти — вот там он впал просто в ступор. Такого безводья — ага, посреди моря — он не видел ещё нигде. Нет, ему-то, конечно, показали и сухие вади бывших ручьёв, и запруды, и крытые цистерны-водохранилища, но поверил он своим глазам окончательно, когда увидел воду из керамического опреснителя. По сравнению с этим клочком настоящей пустыни даже Сант-Антан выглядел эдаким райским местечком — ага, на безрыбье. В общем, когда шок у мужика прошёл, а затем иссяк запас ругательств на всех известных ему языках, он явно погрустнел. Ведь все красивые прожекты, которые в башке вертелись, пока плыл, козе под хвост! Но Баннон хреновых учеников не держал, и его школа — это показатель качества.

Как я и предупреждал генерал-гауляйтера в конце лета, с идеей многоэтажных инсул пришлось распрощаться сразу же. Два этажа — архитектор поморщился, но хотя бы уж пообещал подумать, можно ли тут что-то сделать, но три — уже однозначно нет. Если только не жилой, а рабочий в общественных зданиях — это-то можно, но бытовых удобств типа водопровода с ванной и ватерклозетом на нём уж точно не будет. Он и во втором-то этаже не уверен, хоть и мозгует над этим, как и обещал. Где пониже, там-то получится, не вопрос, а вот где повыше — ну где тут возьмёшь такую прорву воды для создания напора? Если только водоподъёмник с черпаками в каждый такой дом встраивать, как это сделано в Карфагене? Но это уже не то, это рукоять кто-то крутить должен, да и вода-то будет не первой свежести, а из подвальной цистерны, застоявшаяся — для мытья или для слива ещё пойдёт, но не для питья и не для готовки. А со всеми удобствами, как в Оссонобе, третий этаж не получается никак. Ну, если получится второй, где повыше, то тогда получится и третий, где пониже, но это если получится, это надо думать, а пока он ничего не обещает. Пока получаются только условные полтора этажа — половина города двухэтажная, другая — одноэтажная. Слишком мало воды, без которой — правильно, и не туды, и не сюды.

Так-то, если с классикой античной сравнивать, то всё нормально — и греческие дома в один или два этажа в основном, и римские частные домусы в приличных городских кварталах. Причём, как правило, без наших удобств. Я ведь упоминал уже, что в том Риме к общественному водопроводу свой домус подключить — редкостная привилегия, которую ещё заслужить надо, а за самовольное подключение сурово штрафуют? Но для хозяев этих римских домусов отсутствие удобств — не проблема. Они ведь там все сплошь приличные люди и живут прилично, вполне по-аристотелевски — ага, они там все равны, свободны, и у каждого не менее трёх рабов, гы-гы! Почему бы и не жить без домашних водопровода и ватерклозета, если рабы и воды тебе натаскают, и ночную посудину за тобой вынесут, и даже жопу тебе подотрут после пользования той посудиной, если тебе самому невместно и это? По сравнению с этим то же самое, но с удобствами — очень даже на уровне.

Да только у нас-то ведь и народ здесь другой, ни разу не аристотелевский — нет у каждого трёх рабов и не предвидится. Ну, в некоторые отдельные персоны если пальцем не тыкать — ага, вроде той, которую я временами наблюдаю в зеркале. Основная же масса до аристотелевского идеала явно не дотягивает, и если в деревне обычно и речка рядом, и кустики, то в городе с этим напряжёнка, так что для наших людей эти городские удобства ближе к современным, чем к античным — не такая уж и роскошь. Да и от кого их ныкать за пределами античной Лужи? К тому времени, как Полибий за Гибралтар выберется, даже на этих маловодных Горгадах много воды утечь успеет. Если и доберётся до них, чего в известном нам реале он не сделал, так здесь ему будет — давно уже не тут. Дело, конечно, вовсе не в Полибии, даже не в Сципионе Эмилиане, а в стоящем за ними нашем большом друге и союзнике — ага, коллективном и на семи холмах раскинувшемся. Но здесь уже не Испания, здесь уже другой мир и другая цивилизация. Не самый развитый её уголок, это верно, но пушек, чтобы отразить первый натиск и продержаться до подхода подмоги, уж всяко хватит и здесь, и не с римскими растянутыми коммуникациями рот на него разевать. Тем более, что гораздо лучше обеспеченные водой Канары — ещё и гораздо ближе. Ну так там и флотилия будет посильнее, и гарнизоны. И содержать их легче, и нужнее они там, а то мало ли, вдруг на обжитые, окультуренные и развитые Канары римляне соблазнятся?

Но до этого ещё далеко. Какие Канары, когда они и Мавританию присоединят только при Калигуле, а порядок в её управлении наведут только при Клавдии? Это же два столетия ещё, не меньше. Если я вообще вздумаю остановиться на достигнутом и не стану развивать свою промышленность от её нынешнего уровня, то и в этом случае за два века она наделает пушек и боеприпасов вполне достаточно для урезонивания римских амбиций за пределами римской Лужи. А я почивать на лаврах не собираюсь. Да, сейчас у меня ещё только единичное и мелкосерийное производство, и пока не рассосан кадровый затык, я с этим ни хрена поделать не могу. Нету у меня знакомого Аладдина с его джинном в лампе, который разошёл бы меня на все четыре стороны. Появятся у меня образованные кадры, от рутины высвобожусь — займусь и доведением промышленности до серийного ума, пока же — чем богаты, тем и рады. Не осилить серьёзного и кропотливого дела наездами.

Город же, даже такой мухосранск, как вот эта Гаста Горгадская, строится не на сей секунд, а на перспективу. Это нынешним его жителям, вчерашним крестьянам, не так важны городские удобства, которых они и в своей прежней жизни не знали, как солидный городской внешний вид. Многоэтажная инсула выглядит солидно, по-городскому — сразу издали ещё видно, что это уже не деревня. Для их самолюбия этого вполне достаточно. Но это им самим достаточно, а их дети и внуки уже с нормальными городами эту свою Гасту Горгадскую сравнивать будут, учитывая уже и суть, а не один только чисто внешний вид. Им же внутри этих домов жить, а не снаружи на них глазеть, и желательно, чтобы жилось в них не хуже, чем в солидных инсулах Нетониса и Оссонобы. А иначе и обиды дурацкие начнутся, и рабов тех самых, не менее трёх на рыло, захотят. А рабство массовое — оно не есть хорошо. Совсем без него, наверное, не обойтись, всё-таки в рабовладельческую эпоху живём, и уж всяко не мне, одному из махровейших рабовладельцев нашей Турдетанщины, корчить из себя идейного борца с рабством. Да и как ещё прикажете дикарей сортировать, а признанных подходящими — цивилизовывать? Но рабство-то рабству рознь. Одно дело наша метрополия, с римской провинцией соседствующая, ей деваться от такого соседства некуда, а с волками жить — сам шерстью обрастёшь. Хайтек наш я оттуда эвакуирую, дабы перед римлянами его не палить, а как без хайтека прикажете приличный для Античности уровень жизни в стране обеспечивать? Без рабов — никак, честное рабовладельческое. Но в колониях заморских у нас расклад другой, в них хайтек уместен, и промышленность наша хайтечная запланирована, и хотя точно такого же исходно античного менталитета наших колонистов никто не отменял, сознание всё-же определяется бытиём, а не наоборот, а там бытиё другое намечается, промышленно развитое, уже не рабский, а вольнонаёмный труд предполагающее. А посему и нехрен на рабовладение колонии подсаживать, а надо наших колонистов наоборот, помаленьку от него отучать. Для их же блага, честное буржуинское.

Горгадцев — в особенности. В Испании у нас свои дикари, испанские, давно нам знакомые, и с ними нам управляться не впервой — научились. Есть мавританские берберы, есть лигуры, теперь вот и сарды появляются, но всё это — средиземноморские народы, при всех своих различиях во многом схожие. А у наших горгадцев Африка под боком, да ещё и Чёрная, а не берберская, и если повадятся они рабами обзаводиться, так черномазых вот этих с материка и понавезут. Чем такие вещи кончаются — у фиников из Керны спросите, они много чего на эту тему порассказать могут, когда первый поток сквернословия у них иссякнет. А нам разве надо, как у них в Керне? Нам надо по уму. Поэтому и потребность в рабах у наших горгадцев должна быть исходно сведена к минимуму. Бытовая, по крайней мере. И наверное, раз полноценные многоэтажные инсулы противопоказаны маловодным Горгадам, надо какой-то архитектурный компромисс для них подбирать. Жилых этажей — столько, сколько водопроводом нормальным обеспечить можно, но внешний вид и стиль жилых домов должен максимально напоминать настоящие городские многоэтажки. Что-то наподобие небольших городков будущей Империи, где как раз двухэтажная застройка и будет преобладать — по делу и она-то не нужна, места и одноэтажной достаточно, но уж очень хочется и в этом столице и другим крупным культурным центрам подражать. Типа, и мы здесь тоже не лаптем щи хлебаем. Ну, чем бы дитя ни тешилось, как говорится…

Я ведь упоминал уже, кажется, об этом современном Кабо-Верде нашего реала? Ну как есть Африка, только островная. Немного поблагополучнее по сравнению с общим среднеафриканским уровнем за счёт доходов от туризма и отсутствия этих межплеменных дрязг, но остальные проблемы — те же самые. И причина их та же самая — перенаселение. Ну вот куда, спрашивается, надо было размножаться на небольших и засушливых клочках земли до полумиллионной численности? Если потребности в жратве архипелаг на десять процентов только и в состоянии обеспечить — ну, чтоб нормально население питалось, а не впроголодь, так это что значит? Что пятьдесят тысяч населения — его разумный предел. А иначе — правильно, все доходы на импорт жратвы идут, то бишь тупо прожираются, и на какие шиши уровень жизни повышать? Это же развиваться надо, а как тут разовьёшься-то с такой прорвой бестолочи? Образование — это же тоже деньги, и занятость нормальная — тоже немалые деньги, да ещё и мозги нужны, а какие они были у понавезённых с материка дикарей? Ну так и яблоко от яблони далеко ли упадёт? Как на материке они размножались без удержу, так и на островах продолжили. Гаити, увлажнённый на порядок лучше Горгад — и тот такие же черномазые выжрали, как только волю получили, чего уж тут говорить об этих клочках пустыни? Если проблема до такой степени запущена, то хорошего решения для неё уже нет. Нехрен было с самого начала её запускать.

Поэтому и не надо нам Африки на Горгадах, а надо — Европу. Южную, далёкую от современной, поскольку какая в звизду современная промышленность без энергетики, а посему один хрен античную во многом, но — Европу. А это предполагает благоустроенные населённые пункты, нормально организованную и облегчённую хорошими инструментом и техникой работу для всех трудоспособных, приличный для Античности уровень жизни и поголовную хотя бы уж школьную образованность. Конечно, один хрен размножатся рано или поздно сверх меры, но тогда уж не в очередь на эимграцию будут выстраиваться всем скопом, отпихивая друг друга локтями, а спокойно и вдумчиво жребий тянуть, кому жить дальше в привычной обстановке, а кому отплыть куда-то в неизвестность. От нормальной жизни в нормальной стране народ разбежаться не стремится. Вот на такую ситуёвину нам и надо держать курс с самого начала. Африка — это Африка, и хрен с ней, а Горгады — это часть нашего заморско-испанского мира.

Рабов мы, конечно, привозили сюда на начальном этапе, ну так и Нетонис ведь на Азорах тоже начинался с посёлка рабов-строителей. Эта пустыня посреди океана — тем более. А кого в неё можно было загнать тогда добровольно из свободных? Преступников разве только осуждённых, как это делали в известном нам реале англичане, спроваживая за океан тех, кого повесили бы в метрополии, заодно осваивая этими отбросами колонии. Но нам-то для наших колоний такие горе-колонисты нахрена сдались? Нам первосортный человеческий материал нужен, а не генетический мусор. От мусора мы избавляемся всеми способами. Говённых рабов римлянам продаём, говённых свободных — кого-то в Бетику обратно депортируем, кого-то в маргмналы загоняем, а кто даст законный повод — петля на шею или стрела меж рёбер "при попытке". Какой смысл таких в колонии везти, если и там их несколько позже убьют на хрен за паскудство или вздёрнут высоко и коротко? Так что и рабов мы сюда везли нормальных, взявшихся за ум и готовых зарабатывать свободу честным трудом. Из тех первых все уже свободные колонисты. Привозятся сюда, конечно, и новые, но уже в гораздо меньшем числе. Совсем без рабов пока не обойтись, но незачем хозяйство на их использование подсаживать. На свободных оно должно базироваться, а не на рабах. И в основном это, конечно, дикари из Испании и мавританские берберы. Негры — ну, не то, чтобы под категорическим запретом, но их и не хочет никто — для того сюда и привозятся "тоже типа финикиянки" из Керны, чтобы было кому просветить наших, что бывает при засилье черномазых. Да и остановка там делается в тех же целях — чтобы сами собственными глазами увидели, что творится в этом номинально финикийском городе. В общем, и визуальных впечатлений им хватает, а после подробных и весьма обстоятельных комментариев вывезенных оттуда штучных мулаточек — хватает за глаза. Некоторых даже урезонивать генерал-гауляйтеру пришлось — уж очень рвались на материк черномазых на ноль перемноживать. Нет уж, пусть поживут и послужат наглядным примером и будущим партиям колонистов, кем не надо заселять колонии.

Тем более, что в единичных экземплярах нормальные люди бывают среди кого угодно, включая и негроидов. Почему бы и нет? Связь примативности с чисто расовыми признаками — не жёсткая, а сугубо статистическая. Да, среди них больший процент ярко выраженных обезьян, а низкопримативных — меньший, чем среди европеоидов, но такие есть и у них, и они нам вполне подходят. Просто недосуг нам пока-что ещё и черномазых по этому признаку сортировать, только и всего. У нас-то у самих руки до этого не дойдут, скорее всего, но по мере развития колонии найдётся кому и без нас. Нужна и древесина, и металлы, и смешно же всё время возить всё это издалека, когда материк со всем этим под боком. Появятся местные купцы, появятся у них и фактории на материке, а со временем и до разработок африканских ништяков на месте дело дойдёт. Естественно, с применением туземной рабочей силы, к которой заодно и присмотрятся. Зоологическим расизмом наши испанцы не страдают. Из тех кернских мулаток, что были отобраны в прошлые разы для колонистов в невесты, расхватали всех. Более того, даже из завербовавшихся в шлюхи по причине исчерпания "порядочных" вакансий нескольких генерал-гауляйтер уже здесь в категорию невест перевёл — ага, по персональным запросам тех, кому они приглянулись.

Собственно, этого следовало ожидать, поскольку дурнушек наши вербовщики и в шлюхи не отбирают, и именно по этим соображениям туда зачисляются прежде всего те, которым лишь немного не хватило вакансий невест. Некоторым из них на месте повезло, и это, в свою очередь, высвободило бордельные вакансии, так что ещё несколько девиц из Керны получили возможность вырваться из черномазого гадюшника. Но халява для таких кончается, потому как чем дальше, тем меньше на Горгады привозится холостых рабов, а колонисты-крестьяне всё больше семейные, так что потребность в невестах из Керны уже не та, а бордельные штаты тоже не бездонные. Везучим — повезло, успели проскочить, а у невезучих — ну, карма у них такая. Возможно, будут и ещё какие-то шансы, когда начнётся экономическая экспансмя колонии на материк, но это пока только вилами по воде писано. Когда-нибудь случится и это, но когда именно? Это — покрыто мраком.

Вулканические острова вообще большинством полезных ископаемых обделены. Чего на них полно, так это разве что стройматериалов. С отделочным камнем типа белого известняка напряжёнка, а тёмного лавового — хоть жопой жри. Много и пуццолана, что на цемент идёт, а по римским строительным технологиям пуццолан Везувия, например, идёт на самый лучший портовый раствор, то бишь тот, который и под водой схватывается. На те же волноломы портовые что ещё применишь? Он, конечно, и с туфом молотым вполне под водой схватится, и даже с молотой керамикой, которую за неимением вулканических стройматериалов в Карфагене для этих целей используют, но это суррогаты, а пуццолан — вне конкуренции. И как раз на таких обделённых многим другим вулканических островах его — полно. Цвет раствора далёк от белой античной классики, особенно с учётом идущего в него тёмного лавового песка, так что внешний вид получается своеобразный, но в целом бетон — он и в Африке бетон. Римляне только начинают внедрять его у себя массово, и тут мы уже теперь идём с ними ноздря в ноздрю с хорошими шансами вскоре обогнать их. К сожалению, Горгады — не самый типичный вулканический архипелаг. Слишком засушлив их климат. На Азорах с той же древесиной проблем никаких, а сюда её ввозить с материка надо. На Азорах и воды хватает, и постоянства её потоков с водопадами, так что и города можно нормальные строить, и электрификация гидроэнергоресурсами не стеснена. Ну, на наши нынешние нужды, по крайней мере. Здесь и с этим особо не развернёшься.

Но хуже всего на вулканических островах обстоит дело с металлами, и Горгады в этом смысле тоже вполне типичны. В принципе-то железо можно получить и из любой глины, но сколько его там в той глине? Даже на Азоры при всём их удалении от материка проще возить металл с него, да и с огнеупорами там тоже немалые проблемы, и пока-что я туда переношу только станочную металлообработку, да литейку из медных сплавов — для них и простых керамических тиглей достаточно, а вот сталь уже огнеупоров требует. То же самое и на Горгадах. Хоть и есть на них, хвала богам, уголь Сан-Висенти, и древесный только для легирования железа нужен, но где на островах взять хорошую железную руду и огнеупоры? Поэтому все металлические изделия мы возим из метрополии, а на дальнюю перспективу, предполагающую полную независимость тарквиниевских колоний по самым основным ресурсам, приходится ориентироваться на близлежащий африканский материк

А в Африке есть на что ориентироваться. Она вообще полезными ископаемыми богата, но нас в данном случае интересует не "вообще", а поблизости. Западная Африка к северу от экватора, скажем так. Серёга говорит конкретнее о Западно-Гвинейском районе месторождений, который пускай и не столь богат, как Южная Африка, но и в нём как-то тоже проще перечислить то, чего нет. С учётом внутренних районов — есть практически всё. Ну, углём и нефтью район не славится, мягко говоря, но при изобилии в нём лесов и масличной пальмы это не проблема. Железных же руд и бокситов полно и поблизости от берега океана. Есть и золото, есть и алмазы, но это уже как дополнительный бонус. Я ведь не раз уже талдычил и снова повторюсь, что на драгоценных материалах богатеет обычно не тот, кто их добывает, а тот, кто их зарабатывает, выторговывая у старателей почти за бесценок. Поэтому главное — это железные руды и бокситы. Железо есть железо, и с ним всё понятно, а бокситы — это и люминий, и абразивы, и огнеупоры. И пожалуй, огнеупоры из тех западно-гвинейских бокситов понадобятся гораздо раньше, чем абразивы, не говоря уже о металлическом люминии. И естественно, выработку и их, и железа рациональнее на самом материке налаживать, а не на Горгадах. На них проще готовый металл оттуда везти и готовые огнеупорные тигли для окончательной переплавки, если таковая понадобится. На какие-нибудь спецстали, допустим, если их будет смысл производить именно здесь, а не на Сан-Томе с его халявными гидроэнергоресурсами. Хотя разумнее, скорее всего, там всё это делать, заодно и развивая Сан-Томе, а уж оттуда на Горгады его продукцию везти, заодно развивая и транспортное сообщение между колониями. Горгады же — это всё-таки больше сельское хозяйство с морским промыслом и транспортный узел на обоих главных трансатлантических маршрутах. Но так или иначе, их сырьевая база, а значит, и будущий сырьевой придаток — Западно-Гвинейский район близлежащего африканского материка.

Там, Серёга говорит, и хромовые руды есть, и титановые, а юго-восточнее есть и марганцевые, и там же золото близко к побережью. Финики, найдя его в Сенегале, этим и удовольствовались, и там, конечно, по всем античным понятиям их делянка, но южнее, куда они не заплывают, все ништяки пока бесхозные, и тут уж, кто первым встал, того и тапки. Черномазые там, хоть и другие племена, но по сути своей точно такие же, как и те, что в Сенегале. Точно так же любят яркие цветные тряпки, звонкие бубенчики, блестящие зеркальца и стеклянные бусы. И наверняка будут рады заполучить их дешевле, чем до сих пор удавалось у спекулянтов из Сенегала. И поскольку их запасы собственных ништяков конечны и трудновозобновимы, а привозных слишком много не бывает, то что остаётся? Правильно, зарабатывать. Арбайтен, арбайтен, унд дисциплинен. Правда, вгрёбывать как папа Карло черномазые как раз страшно не любят, а любят сидеть на корточках и ни хрена не делать. Но ещё они любят плясать, колотить в барабаны, петь и пить. Особенно этим их вожди увлекаются, у которых не забалуешь, а привозное бухло типа креплёного вина, а то и вовсе самогонки — оно ведь не только вкуснее их просяного пива, но и престижнее. Да и бус блестящих престижнее нацепить побольше, и колокольчиками обвешаться, да и запас ведь нужен, дабы и баб своих одарить, и холуев за верное жополизательство вознаградить. Это много надо, и где вождю столько ништяков на обмен взять? Значит, заработать надо то, что выменять не на что, и все дела. Что тут трудного? Любое дело легко и просто, если его самому делать не надо. Брови сдвинул погрознее, рявкнул посвирепее, все и забегали по часовой стрелке. Проткнул копьём ближайшего дурака — все поняли и забегали против часовой стрелки. Проткнул ещё одного, тоже ближайшего — ну, тут ещё растолковать надо перепуганному дурачью, что не бегать надо по кругу, а работать, и не абы что делать, а то, что вот эти белые скажут, и так, как они покажут. Но с этим, надо думать, великий вождь как-нибудь справится. Не выбился бы в вожди, если бы не умел. Африка — она такая.

Так что с нерабочим настроением черномазых проблема решаема, если вождя ихнего заинтересовать, а как он соплеменников заставит, и своих ли соплеменников или чужаков его бойцы наловят и пригонят — это уже дело вождя, а не наших купцов. Их дело — торговля и инженерное руководство в добыче и первичной переработке сырья, а рабочая сила и способ стимулирования её трудового энтузиазма — дело самих черномазых, белого человека не касающееся. Каждый ведь должен своим делом заниматься, верно? Хину вот надо поскорее на Сан-Томе акклиматизировать, да с репеллентом от зловредного муха на материке разбираться. То, что пробковые дубы возле Гасты Горгадской ещё маловаты для съёма пробки — наименьшая из проблем. Уж пробку-то, как и парусину, и из метрополии привезти нетрудно. Как решим проблемы поважнее — придёт время турдетанам примерить и тропические пробковые шлемы.

Серьёзных предприятий с черномазым контингентом, конечно, не организуешь. Даже шахтная добыча сырья едва ли осуществима. Но там не надо шахтной, нетронутые ещё месторождения, можно с поверхности добывать в открытых карьерах. Инструмент им только нормальный предоставить желательно, дабы не просто были заняты, копая отсюда и до обеда, а ещё и продукцию в достойных переработки объёмах выдать могли. Вот это и есть работа для белого человека — продумать, организовать и обеспечить эффективность работы даже такого персонала. Конечно, это тот же самый рабский способ производства, ничем не лучший греко-римского. Пожалуй, даже худший, поскольку усугубляется ещё и этим дикарским африканским беспределом. Поэтому и нельзя впускать его внутрь наших колоний. Только снаружи, в естественной для этого беспредела среде. Африка — как раз тот случай, управляемый по-африкански, потому как иначе там не получается. А по ходу работ белый человек должен присматриваться к черномазому контингенту, выявляя среди него немногих толковых. Добытое сырьё ведь ещё в первичной переработке нуждается, а это работа уже посложнее и поответственнее, тут уже не всё делается по принципу "бери больше, кидай дальше", а многое требует и вдумчивости, и старательности. Исполнители на такие работы уже другие нужны, а с другими — и обращение уже другое. И это будет не тот карьер вождя, где его вооружённые копьями тупорылые гориллы всем заправляют, это уже предприятие нашего купца при его фактории. Неужто вождь не продаст отобранного купцом работника "в личное услужение"? Вот так и отбирать нормальных черномазых по одному буквально из сотни. Много их таким манером не отберётся, но их там таких много и не окажется, зато сколько окажется — все наши. И много сырья они, конечно, сами хрен переработают, рук не хватит, но тут главное — обучить. Рейсы с грузом готовой продукции в колонию тоже далеко не ежедневные, а когда обучатся отобранные люди, так в помощь им вождь быстро обезьян своих понагонит, стоит ему только свистнуть, да бакшишем его поманить. Под квалифицированным руководством справятся и такие.

Отобранным же и живущим при фактории в случае конфликта с вождём можно будет и оружие раздать безбоязненно — им уж точно найдётся чего припомнить и вождю, и его гориллам. Не случится конфликта — тем лучше. Вождь и баб смазливых пригонит на выбор за хороший бакшиш. Бестолочь среднестатистическую — в бордель фактории, ну а отобранных толковых — в жёны своим отобранным черномазым. Как обзаведутся семьями — надёжнее туземный контингент хрен сыщешь. Будут чётко понимать, кто им свои, а кого на острие копья они видали. Вот против таких черномазых мы ничего не имеем. Что же до их обезьяньей массовки — ну, судьба у неё такая, обезьянья. Каждому своё, как говорится. Не для того мы от белых обезьян избавляемся, чтобы чёрных вместо них набирать.

Наверное, и Керна не оказалась бы в такой жопе, руководствуйся они таким же принципом, как и мы сейчас. Дело ведь не в цвете, дело — в менталитете и поведении. Но у фиников Керны не было наших знаний по человеческой этологии, да и цели у них были не такие, как у нас. Им рабов хотелось подешевле, побольше, да пораболепнее. А подешевле — это местные черномазые. А побольше — это какие попало, то бишь самая обыкновенная обезьянья массовка. А пораболепнее — это холуи, то бишь, опять же, обезьяны. Покуда не почуют за собой силу — раболепнее их не найти, но как они её почуют — туши свет, сливай воду. Ну так за что кернские финики боролись, на то они и напоролись. Керну от её злой судьбы уже не спасти, слишком уж там всё запущено, но зато теперь есть на чьих ошибках учиться нашим колонистам. Лучше же из чужих шишек опыт извлекать, чем на своём лбу свои собственные набивать?

Именно поэтому и не планируем мы — по крайней мере, в оборзимом будущем — никакой классической колониальной экспансии на африканский материк. Капщина на его крайнем юге — единственное исключение. Во-первых, там островов подходящих ни хрена нет, так что и выбирать не из чего. А во-вторых, тамошние бушменоиды и малочисленны, и слишком далеки от белых средиземноморцев даже по сравнению с негроидами. Дай туда достаточно нормальных баб, и хрен кого эти бушменоидки заинтересуют. Никакие из них и рабы — негры тоже работать не любят, но хотя бы умеют, если заставить, а бушменоиды ведь ещё и не умеют, ну так и нахрена такие работнички сдались, от которых пока толку добьёшься — втрое быстрее сам всё сделаешь? Поэтому Капщине, если её не запускать, не грозит никакое почернение. В остальных же местах будет действовать общий принцип — только торговые фактории с небольшими перерабатывающими предприятиями при них, если они нужны по специфике выторгованного у дикарей сырья. А добыча его — показать им только, как это делается по уму, да инструмент предоставить, если нужен, и пущай они сами ковыряются в своих суверенных африканских недрах, на которые мы абсолютно не претендуем. Это — предприятие местечкового суверенного вождя, и как он рабочую силу на него мобилизует, чем замотивирует — его суверенное дело. Белый господин инженер в пробковом шлеме все вопросы будет решать с ним, не вмешиваясь во все эти суверенные африканские дела. Исключительно экономическая экспансия современного типа, короче, и никакого классического колониального империализма.

Конечно, там будут все издержки, так или иначе связанные с рабским трудом, но это будут ихние суверенные африканские издержки, и наши колонисты не будут иметь к ним никакого отношения. Всего мира им не переделать, всей Африки тоже — слишком уж она большая. Нашим людям античное Средиземноморье ближе и роднее, но и его им не переделать — по той же самой причине его непомерно больших размеров. Нам развитие и процветание нашего народа нужно, а не надрыв его сил при решении каких-нибудь там абсолютно ненужных ему имперских задач. Тем более никчему турдетанам надрываться и ради вообще чужой Чёрной Африки. Проблемы Рима пусть решает сам Рим, если может, а не может — хрен с ним, пусть рушится — турдетанская хата с краю. А проблемы Африки — правильно, пусть решает сама Африка. Опять же, если может, и никого не гребёт, если не может, потому как турдетанская хата не только с краю, но ещё и морем отделена. Сколько у черномазых мореходных кораблей и умеющих управлять ими мореманов? Вот то-то же. О пушках на тех кораблях уже не спрашиваю даже, дабы совсем уж тех профессионально обиженных не расстраивать — ага, на все ваши вопросы у нас один ответ. И поэтому наши турдетанские колонии при всём их местном колорите — один хрен Европа, а Африка при всех её размерах и со всем её африканским беспределом — она там, за морем. Пусть и не в параллельном измерении, но для большинства колонистов — просто большое разноцветное пятно на карте, а поближе с ним познакомиться, если этого не требует служба, как-то и не хочется особо. Рассказов мореманов в порту, свежей шлюхи из Керны в борделе и родича, вернувшегося из командировки в одну из факторий — более, чем достаточно.

Вот такими мы хотим видеть и наши Горгады — не современной нищей, чёрной и перенаселённой десятикратно республикой Кабо-Верде известного нам реала, а именно нашими турдетанскими Горгадами — ну, если потомки не решат перевести это греческое название на турдетанский. Благополучным и вполне европейским архипелагом, надёжно защищённым колониальной эскадрой и вооружённым до зубов ополчением, озеленённым, обводнённым и хорошо благоустроенным. С которого, если стало народу многовато, так не добровольцы на выезд целыми толпами вызываются, а выманивать их приходится, а то и вовсе по жребию определять, дабы по справедливости всё было и без обид.

Пока-что, конечно, до идеала Горгадам ещё далеко. Даже Гаста Горгадская пока ещё захолустный мухосранск. Но дорогу, как говорится, осилит идущий. И то, что сюда из той же Керны всеми правдами и неправдами рвутся, а не наоборот — уже показатель. Нет ещё тех удобств, нет ещё того благоустройства, нет ещё того изобилия, которые задуманы, но благополучие, пускай ещё только и на фоне античного захолустья — уже есть. Даже из тех бордельных работниц звизды, для которых не наклюнулось здесь вакансий получше, ни одна ещё не попросилась обратно в Керну. Да и транзитные переселенцы, уже успев по сторонам здесь осмотреться, немного завидуют тем, кто остаётся на Горгадах. А то ли ещё будет, когда разовьются и Бразил, и Капщина, и Сан-Томе, а вместе с ними и весь южный маршрут? Вот к этому и идём шаг за шагом.

— Поговорил я тут с людьми, так знаешь, чего они просят? Говорят, если второй этаж по всему городу водой обеспечить не получится, то пусть тогда хотя бы бутафорский будет, — генерал-гауляйтер и сам с трудом сдерживал рвущийся наружу смех, — Главное, с виду чтобы от жилого не отличался, а внутри они тогда кладовки всякие свои устроят, а на балконах вечерами прогуливаться будут. На жилых-то этажах балконы все разделены, а на чердаке — общественный чтобы был для всех жильцов. И чего только ни придумают, лишь бы только на настоящие многоэтажные инсулы похоже было!

— Так, а если получится второй этаж нормальным жилым, тогда они что, третий бутафорский под свои кладовки и общественные балконы попросят?

— Ну, тех-то, у кого и второй этаж под вопросом, я насчёт этого спросить ещё не догадался, а вот те, у кого два этажа получаются без проблем — уже на такой похожий на третий этаж чердак намекают, — и мы с ним рассмеялись.

Блажь, конечно, но почему бы и не пойти в ней трудящимся массам навстречу? Хотят "всё, как в настоящих городах"? Почему бы и нет, в конце-то концов? Ведь как раз из таких мелочей и складывается в немалой степени то общее ощущение благополучия и довольства здешней жизнью, которого мы и хотим добиться на наших Горгадах…

12. Барбадос

Как я уже упоминал, Барбадос расположен на отшибе от основной цепи Малых Антил, называемой ещё Наветренными островами. Ну, для нас это вполне традиционно. У нас практически всё на отшибе, если разобраться. Метрополия наша испанская на отшибе греко-римского Средиземноморья. Развивать её культуру до передового античного уровня нам это не сильно мешает, а уж её самостоятельности, хоть и эллинистической по общему стилю, но особой турдетанской в частностях — только способствует. А случись вдруг чего экстраординарного в античной цивилизации, так турдетанская хата с краю, и её это если и затронет, то в самую последнюю очередь. Наши колонии на Горгадах и Сан-Томе тоже на отшибе от Чёрной Африки и тоже как-то от этого не страдают. Страдают они от другого отшиба — от наших основных центров, но это дело поправимое. На ещё большем отшибе у нас Капщина, до которой только через Бразил и доберёшься, а тот в свою очередь тоже на отшибе от южноамериканского материка с его гойкомитичами. Территориально у нас на отшибе и Куба, и Азоры, но они-то у нас уж точно не закиснут, поскольку расположены на основном трансатлантическом маршруте, да и развиваем мы их в первую очередь. Всё, что можем, включая хайтек, и когда я эвакуирую туда всё, чего не следует видеть нашим римским друзьям и союзникам, то в цивилизационном смысле скорее уж сама метрополия будет на отшибе от них, чем они от неё. Мыслимое ли подобное дело для известного нам исторического реала? А для нас — не только мыслимо, но и само собой разумеется. Дальше приныкаешь — ближе возьмёшь.

Вот и Барбадос тоже на отшибе. Обследовавший его побережье в прошлом году мореман никакого населения на нём не обнаружил. Это, конечно, ещё не гарантирует того, что остров совсем уж неизвестен чингачгукам Малых Антил и не посещается ими хотя бы изредка. Но и таких следов ему не попалось, из чего следует, что если остров и посещают, то не ежегодно. Главное же, что нет постоянного населения. Окажись оно на Барбадосе — это договариваться с ним пришлось бы, потому как воевать — это же наверняка не только с тутошними красножопыми, но и с их собратьями как минимум с ближайших островов, а возможно, что и не только с ближайших, к чему мы уж точно не готовы. И вовсе не факт, что удалось бы договориться мирно, и тогда уже раскатанные на остров губы пришлось бы закатывать обратно. Хвала богам, постоянного населения здесь не оказалось, а тут ведь как? Кто первым встал, того и тапки. Первыми заявились на постоянное поселение наши, и теперь уже не столь важно, посещается ли остров гойкомитичами. В решающий момент их здесь не стояло, и теперь тутошние — наши турдетаны, а чуда в перьях, если и заявятся, то уже на правах пернатых. Поздно пить "боржоми", короче. Пособирать черепашьи яйца, поохотиться на тюленей, порыбачить — это другое дело, за это гнать их взашей не будем, а договоримся нормально, но теперь уже им придётся с нашими об этом договариваться, а не наоборот. Ведь чьё постоянное поселение на острове, тем по факту принадлежит и весь остров. Теперь со всеми вопросами — к гауляйтеру колонии, а с жалобами на него — только к генерал-гауляйтеру Антилии, резиденция которого в Тарквинее на Кубе.

Поселение наметили, естественно, на месте реального Бриджтауна, потому как лучшего места для порта на Барбадосе один хрен не найти, а хрен ли это за колония была бы без нормального порта? Но именно наметили, поскольку если уж строить там, то сразу полноценный город, которого пока наличными силами не потянуть. Временно же, то бишь до его постройки, обосновались рядом, в будущем пригороде. Пока — лагерь, затем причал в гавани, после него расчистка первых сельхозугодий, затем — закладка форта, который в будущем пригодится для защиты портовой гавани, а пока послужит основной цитаделью для нынешнего небольшого населения колонии. Шесть десятков крестьянских семей, три десятка рыбацких, три десятка рабов, два десятка солдат и полтора десятка шлюх — вот и весь первоначальный состав наших барбадосцев. Меньше — стрёмно, учитывая близость к островам с дикарями, но и больше не получалось никак. Всё-таки Барбадос — не основная колония, а вспомогательная, эдакий вынесенный навстречу аэродром подскока на пути к кубинской Тарквинее. Основная в здешнем регионе — она, и оставлять её без очередного пополнения тоже не годилось. Будут ещё переселенцы в каждом рейсе, часть — сюда.

Барбадос стоит особняком не только пространственно, но и геологически. Сама основная гряда Наветренных островов — типично вулканическая. Гористые они, сложены вулканическими породами, пляжи узкие в основном, и светлого песка на них не найдёшь. Может он и не везде чёрный, чаще коричневый, но уж точно не белый и не жёлтый. Будь Барбадос поближе к материку и располагайся на шельфе — за материковый вполне сошёл бы. По сравнению с основной грядой почти равнинный, и его холмистая часть ну никак не тянет на настоящие горы. Высочайшая вершина — всего-то триста с небольшим метров над уровнем моря. Но внешнее сходство обманчиво — ни хрена он, конечно, не материковый. Просто вулкан в этом месте чахленьким оказался, и прорваться наружу как собратьям ему силёнок не хватило, а хватило только на то, чтобы приподнять участок морского дна над водой, да и то не сразу. Остров сложен в основном коралловыми известняками, которые на мелководье образуются, так что выпирало его из воды явно не в один присест. Но это дела давние, а нас нынешние больше интересуют. Для нас важно то, что со строительным известняком, как и с известковым раствором, здесь проблем не будет. Вот пуццолан здесь искать, которого на вулканических островах полно, смысла нет. Со временем, когда наша колония на Барбадосе разовьётся и торговлю с ближайшими чингачгуками наладит, у них наверняка разживётся и им, а пока для наземных построек придётся обходиться классикой — известковым раствором. А для подводных — как и в Карфагене, молотую керамику в тот раствор добавлять. Глина — она везде есть.

Металлы на этом острове искать нет ни малейшего смысла — если уж их на нём и современные геологи в нашем реале не нашли и найти даже не надеялись, то античным рудознатцам смешно и пытаться. Можно, как я уже упоминал, и из глины в принципе это железо получить, но в удручающем количестве. Даже из метрополии возить его проще, не говоря уже о Кубе. И пережигать на металл тонкий почвенный слой плодородных красных и тёмных суглинков, сводя на эту дурь и местные леса — ищите дураков. Зато точно есть кремень. Не будет на Барбадосе проблем ни с ударно-кремнёвыми замками огнестрела, ни с аналогичного устройства зажигалками. Хотя, даже в дождливый сезон здесь редко какой день бывает совсем уж без солнца, и линзы хорошего стекла давно уже выдаются каждому колонисту, так что добывать огонь трением нашим барбадосцам уж точно не пришлось бы и без местных кремней. Но оружие — другое дело. Без унитарных патронов с капсюлями и просто капсюлей лучше ударно-кремнёвого замка хрен чего придумаешь. На крайняк-то и фитильным обойтись можно, и были даже среди современных реконструкторов такие, что и в ударно-кремнёвом замке фитиль вместо кремня зажимали и успешно стреляли, но это для ружья ещё кое-как приемлемо, аркебузиры с мушкетёрами тех колониальных времён подтвердят, а вот та же фитильная пистоль — это форменное издевательство над здравым смыслом. Нет, в Японии-то и такие делались в реале по ихней японской бедности, но там уже не здравый смысл рулил, а понты, которые дороже денег. В Европе подобный изврат как-то не прижился. Мушкет — так и быть, фитильный сойдёт, а пистолет только готовый к выстрелу смысл имеет, то бишь с искровым замком. И ударно-кремнёвый — оптимум, не зря продержавшийся в этом качестве два столетия. Кремни же в известняках попадаются всегда. Серёга говорит, что и в мраморе они встречаются, и в мелу, а что обе эти породы известняку близко родственны, я и сам по школьному курсу помню. То бишь, где мрамор, известняк или хотя бы мел — не может не быть и кремней.

К счастью, несмотря на коралловое происхождение барбадосских известняков, коралловым остров тоже не является. Главная проблема тех типично коралловых, то бишь рифовых островов — отсутствие источников пресной воды. А где ей на них накапливаться, если их высоты редко когда два метра над уровнем моря превышают? Но Барбадос потому и похож на материковый, что представляет из себя вполне приличный массив с довольно приличными высотами. И хотя постоянных речушек на нём всего несколько, если совсем уж ручьёв за таковые не считать, водой остров уж точно не обделён. Ещё больше ручьёв до океана не доходит, уходя под землю в карстовые пустоты, и таких подземных речушек и ручьёв на Барбадосе гораздо больше, чем надземных. Серёга говорит, что встречаются в пещерах и целые подводные озёра. Из-за карста грунтовые воды глубоко, но найти здесь их можно практически везде. Остров — один из самых обеспеченных чистейшей пресной водой среди всех Малых Антил. Вот с гидроэнергетикой ситуёвина похуже, поскольку и речки его — переплюйки ещё те, и течение их из-за малого перепада высот не впечатляет. В некоторых пещерах есть, он говорит, подводные водопады, но искать их нам недосуг.

А любителей отдыха радует светлый коралловый песок пляжей вдоль западного побережья Барбадоса. Это в первый день стоянки на Горгадах все переселенцы в восторге были от тамошнего тёмного, местами вообще чёрного, но не всем ведь нравится подобная экзотика каждый день. Многие успели и затосковать по привычному в Испании светлому песку, так что здешний им явно ко двору. Хоть и не кварцевый, но всё-же вид имеет более привычный для испанского глаза, чем чёрный базальтовый. В светлом будущем, думаю, в отпуска на Барбадос будут стремиться служаки с чисто вулканических островов основной гряды. Типа, курорт местный, где можно хорошо отдохнуть от этих настозвиздевших гор и этого мрачного чёрного песка.

Ещё один важный момент — слабо выраженная сезонность климата. Дождливый сезон — как раз начавшийся, кстати — понятие здесь условное. Просто в тот условно сухой сезон дождей немного меньше, а в условно дождливый, когда влажный океанский пассат не ослаблен муссоном с материка — немного больше. В общем, увлажнение на Барбадосе близко к равномерному. На Кубе так только на её северо-восточном побережье у соседей наших чингачгуков, что к северу от гор живут, так что отношения с восточным племенем наладились весьма кстати — у них как раз их северное побережье в этой зоне, и именно у них мы поэтому планируем основные посадки масличной пальмы. У наших-то из-за этих гор климат посезоннее, как и на большей части Кубы, так что больших плантаций очень уж влаголюбивой растительности не разведёшь. Ещё больше подходящего увлажнённого побережья у северных соседей, так что надо будет налаживать потом отношения и с ними. Но это на перспективу, а пока для местных нужд должно хватить и имеющихся посадок. В смысле, будет хватать, когда они наконец заплодоносят. Здесь же таков весь Барбадос, так что со своим пальмовым маслом проблем у наших колонистов не будет. То же, что растёт без проблем на Кубе, тем более приживётся и здесь.

Собственно, крестьяне уже и заняты подготовкой будущих сельхозугодий. Как с кукурузой, тыквой и фасолью управляться, их и на Горгадах уже просветили — Наташка знала об этом несложном, но действенном земледельческом приёме красножопых, так что и на Азорах, и на Горгадах мы его внедряли исходно. Там же будущим барбадосцам и про обращение с бананами и ананасами рассказали, рассада которых теперь и высаживается первым делом, поскольку ждать не может, в отличие от сухих семян. Но дойдёт, конечно, очередь и до них. Будут у наших людей и помидоры, и стручковый перец. Абиссинский банан, служащий заменителем филиппинской текстильной абаки, хвала богам, семенами размножается, так что тоже может подождать. Вот хлопок мы везти не стали — смешно же в самом деле с Мальты у фиников его доставать или аж из Гребипта и везти через всю ту Лужу, а затем и через Атлантику, когда на Кубе мексиканский уже выращивается. Вот и будет стимул барбадосцам собственные связи с Тарквинеей налаживать и поддерживать. Я не упоминал, что с халявной ватой от сейбы нас постиг облом? Ну, к слову, значит, не пришлось. Хоть и похож этот сейбовый капок на хлопковое волокно, но есть в нём, как нам Наташка потом объяснила, какая-то хрень, из-за которой не получается нормальной пряжи. Во всех прочих чисто ватных надобностях замена хлопку достойная, но вот для текстиля не подходит. Может и есть способ очистить этот капок до состояния идеальной целлюлозы, но раз никто этим в реале так и не заморочился, нормальный хлопок меньшим геморроем чреват. Так что на текстиль пущай с Кубы хлопок к себе завозят и сажают.

При таком климате и близости к Наветренным островам не обижен Барбадос и собственной дикой растительностью. Я ведь отчего про сейбу вспомнил? Есть она и здесь. Есть и махагони, и бакаут — с кубинскими сравнивать недосуг, но едва ли хуже. Заметили и королевскую пальму, и персиковую. Вот чего не попалось, так это папайи — тоже с Кубы завозить, значит, придётся. Есть, конечно, и морской виноград, который коколоба ягодная, и это особенно радостно для наших колонистов. Они ведь в шоке были, когда на Горгадах их честно предупредили, что о нормальном винограде им придётся забыть раз и навсегда. Подгнивает он, сволочь, во влажных тропиках, а его местные сородичи либо несъедобны, либо несладкие, так что нормального вина из их сока не получить. Будет здесь, конечно, со временем и тот зелёный морщинистый заменитель винограда с Бразила, и пальма асаи, но пока-что — только вот этот местный морской виноград. Ну так зато ведь его до хрена, и он халявный, ухода не требующий. Просто обходи кусты и собирай спелые гроздья ягод.

Чего полно, так это характерного для Вест-Индии "бородатого" фикуса с этими его свисающими к земле воздушными корнями. Молодая его поросль — кустарниковая, да и то не сразу, а сперва вьётся лианой вокруг дерева-жертвы, пока воздушными корнями надёжной опоры себе не создаст, но в конце концов вымахивает и в здоровенные деревья. Мы его ещё по Кубе знаем неплохо. Родственник инжира, и спелые плоды тоже съедобны в принципе, но мелковаты, да и вкус — так себе. А главное — до хрена их есть дружески не рекомендуется. От нескольких-то плодов ничего не случится, а если от пуза налопаешься, то эдемские финики говорят, что дристать побежишь, и радуйся тогда, если до кустиков ближайших донести своё говно успеешь, гы-гы! В общем, фрукт это ещё тот, и ни разу он не замена нормальному инжиру. Мы-то его привезли, конечно, тот нормальный, но я ведь упоминал уже, в чём с ним засада? Ос ему нужен — тот, который жёлтый полосатый мух. Ну, может и не жёлтый, они не все жёлтые, но и не какой попало. У этих, млять, грёбаных фикусовых каждому виду для опыления свой особый ос требуется, и если в Африке это не проблема, поскольку африканский дикий инжир и есть предок нормального культурного, то тутошний ос, опыляющий тутошний "бородатый" фикус, инжир опылять не будет. Ему свой ос нужен, африканский, без которого он и вырастет, и даже зацветёт, но плодов хрен от него дождёшься. Так что с его посадкой на Барбадосе только полдела сделано, а вторые полдела — ещё только предстоят. А о местном диком — ну, что ещё о нём скажешь? Что его здесь настолько до хрена, что именно в его честь и остров в реале своё название получил? Так нам это по барабану, нашим колонистам — тем более. Нам бы попрактичнее чего. А у него и древесина средней паршивости — мягкая она, ни на какие прочные конструкции не годится. Одно только достоинство, что растёт довольно быстро, так что на дрова сгодится. Может, и для Горгад на топливо сгодился бы для удалённых от Сан-Висенти с его углём островов, но во-первых, с ним тот же самый геморрой с доставкой туда нужного ему для опыления тутошнего оса, а во-вторых, Наташка не уверена, выдержит ли он засуху на тех Горгадах. В принципе-то он сухие сезоны выдерживает, но ведь не в пустыне же.

Но понемногу, как я уже сказал, можно есть и его плоды. Есть кроме них плоды персиковой пальмы, есть гуава, есть ещё несколько видов анноны — сметанное яблоко — ну, плод непритязателен внешне, но довольно вкусен, есть родственные ему виды кремовое и сахарное, которое мы уже с южноамериканского материка в Тарквинею завезли, когда за кокой и хинным деревом плавали, плод которого вообще лимонку внешне напоминает. Но особенно интересна гладкая, которая попалась нам возле болот на юге острова. Плоды на вкус не так хороши, как у ейных родственниц, хотя вполне нормальны, зато морской воды не боится, то бишь прекрасный галофит, не менее полезный, чем морской виноград. Вот её семена на Горгады уж точно напрашиваются. Тоже, правда, с опылением геморрой для всех этих аннон — жучок какой-то особый, Наташка говорила, но с этим как-нибудь уж со временем разберёмся. Можно, по её же словам, и искусственно опылять, покуда с жучком этим хитровздрюченным вопрос не решится. И на Бразил она напрашивается, где в сухой сезон с постоянными ручьями напряжёнка, и на атолл Рокас, где пресная вода отсутствует как явление, так что кроме галофитов прижиться и нечему. Когда мы ещё кокосы получим с лишь недавно раздобытой эдемскими финиками кокосовой рассады?

Американские виды в известном нам реале нередко получали свои названия по аналогии с видами Старого Света, иногда не такой уж и очевидной. Вот обозвали анноны те же самые яблоками, а какие они в звизду яблоки, если разобраться? Морской виноград — тот хотя бы уж гроздьями ягод с нормальным схож, пускай и не родственный ему вид, а у аннон этих что с яблоками общего? Ни родства с ними близкого, ни близкого сходства внешнего вида плодов. Вкус разве только немного схож. Но ещё больше это для живности характерно. Агути зайцем обозвали, пуму — горным львом, но ягуара — вообще тигром. А с хрена ли тигром, с хрена ли не леопёрдом или пантерой, если уж на то пошло? Только за любовь к воде и купанию? Бизона — вообще буйволом, и это при живых ещё местами даже в самой Европе зубрах. Полный беспредел, короче. Ну так такая же хрень и с названиями американской растительности. Гуява — ни разу не груша, персиковая пальма — ни разу не персик. Барбадосская вишня — ещё один наглядный пример.

Собственно, она не только на Барбадосе растёт, а вообще на всей этой гряде. На Кубу, например, где её не было, мы её с Доминики завезли, и она уже начала плодоносить. А барбадосской она обозвана оттого, что именно на этом острове её особенно до хрена. В суглинке тутошнем плодородном дело, как Наташка считает. Родства с настоящей вишней ни малейшего, внешнее сходство — только издали, а вблизи сразу видно, что ягоды у неё ребристые. Косточки, кстати, тоже. И практически в свежем виде не хранится — сорвёшь, и надо или сразу есть, или перерабатывать на варенье или джем, потому как иначе быстро забродит — ага, тоже своего рода источник вина для жаждущих, да ещё и уникальнейшего витаминизированного. Рекордное содержание витамина C, куда там до неё тем хвалёным цитрусовым! Но беда в том, что разрушается витамин при термической обработке, так что если противоцинговое средство нужно для мореманов в дальних морских вояжах, то тут ни варенье не поможет, ни джем. Тут или засахаривать надо без варки, или сушить.

А чем засахаривать прикажете, когда до бенгальского сахренного тростника мы ещё не добрались, и тот индийский сахрен только в качестве дорогого деликатеса идёт? В основном мёд в античном мире вместо него используется или фруктовая патока, но и мёд недёшев, да и патоки той много не наваришь. А свинцовый сахрен — ну его на хрен. Вот и приходится в основном сушить, и сухофрукты — основное противоцинговое средство. Но сухофрукт сухофрукту тоже рознь. Из имеющихся больше всего витамина — в шиповнике, но есть его — удовольствие ещё то. Чтобы ели, а не выбрасывали втихаря за борт, с винной порцией его совмещаем. Мореман разве откажется от своей пайковой винной порции? Не попадалось мне ещё таких мореманов. Я ведь упоминал о добавлении отвара хинной коры в креплёное вино в нашей прошлогодней южноатлантической экспедиции? Кривились, но пили, так зато ведь и злой африканской малярии никто не подцепил. С шиповником нам такого экстрима не требуется — не настолько он омерзителен, как хина. Просто выдаётся мореману его суточная порция, которую он должен слопать на глазах у разливщика вина под контролем помощника навигатора, и только после этого ему наливается его винная порция. А иначе — хрен он её получит.

Вишня эта барбадосская, которая ни хрена не вишня, хороша уже тем, что она вкуснее. В виде сухофрукта — это смотреть надо по результатам проб. Сушить ведь быстро надо, пока не забродила, но с этой её ребристой косточкой есть её будет проблематично, а очищать от них — не знаю, получится ли быстро. Пробовать, конечно, надо. Но возможен и другой вариант — выжимать сок и сбраживать в вино, из хренового гнать спирт и крепить им хорошее, дабы лучше хранилось. Вроде бы, в виноградном вине те витамины, что были в соке до его сбраживания, сохраняются, так с хрена ли тогда им в вине из сока этой "тоже типа вишни" не сохраняться? Так что и этот вариант тоже пробовать надо, эксперимент — наше всё, и не исключено, что именно этот путь как раз и окажется самым продуктивным. В общем, будет чем заняться на досуге нашим барбадосцам. Хвала богам, здесь влажные тропики, и плодоношение их растительности к сезонам жёстко не привязано. На одном и том же растении в любое время года есть и бутоны, и цветы, и зелёные плоды, и спелые. Удобный в этом смысле климат, что ни говори.

Вот дикой фауной Барбадос, конечно, сильно обделён. Это общая беда для всех удалённых от материка островов, и основная гряда тоже не особо-то его богаче. Живность современного острова нашего реала — завезённая в основном. Что европейский заяц-русак, что африканская зёлёная мартышка, что индийский мангуст, что сухопутная черепаха из Южной Америки и мелкий олень оттуда же — все завезены европейцами. Англичане ещё, Серёга говорит, свиней там каких-то диких застали, которых они сами туда не завозили, а наоборот, перестреляли их там на хрен. Видимо, на испанцев тогда их завоз валить надо. Но то дела той реальности, в которой нас давно уж нет, а в этой — ну, тоже испанцы сюда живность завозить будут, больше-то ведь некому, только другие испанцы — не романские, а наши, турдетанские. Свинтусов, собственно, уже и так завезли, просто не в том пока ещё количестве, чтобы было кому из них одичать. Но с годами, надо думать, появятся и дикие свинтусы. Пока же дикая живность на Барбадосе имеется только сугубо местная.

С некоторой желательно держать ухо востро. В болотах на низменности вдоль южного побережья острова встречается и большая крокодила. Ну, относительно большая. Мы примерно трёхметрового подстрелили, оказавшегося уже известным нам по Панаме и побережью Кубы острорылым крокодилом. Они и до пяти метров в принципе дорастают. Хвала богам, при равных размерах этот вид не так агрессивен, как тот же кубинский, да и летает пониже остальных — в смысле, ленится обычно приподыматься на лапах с отрывом брюха от земли. Но крокодил есть крокодил, и зазевавшийся гуляка может запросто стать его обедом. Но если не зевать и иметь заряженную винтовку или мощный арбалет, то есть неплохие шансы и самому полакомиться крокодилятиной, а заодно обзавестись и крепкой толстой кожей с костяными щитками на панцирь или цетру. И хотя вооружаем мы наших колонистов больше на случай недружественного визита злых чингачгуков с близлежащих островов, на юге Барбадоса мощная стрелковка вполне актуальна и без них. Солёная вода острорылому крокодилу не преграда, так что его здесь ещё и хрен истребишь — наплывут с юга новые. Ну, точнее, с запада — с основной гряды. Там-то им базироваться особо негде, но они в их водах рыбу и черепах промышляют, за которыми добираются и до Барбадоса с его удобными для них болотами.

Игуаны водятся по всему острову. Они ведь тоже плавают хорошо, так что всю Вест-Индию давно уже освоили. До крокодильих размеров тутошним, конечно, далеко, ну так они крокодилов из себя и не корчат. И безопасны — в том смысле, что сами не нападут, хоть и есть чем кусаться, и достаточно вкусны в качестве охотничьей добычи. Пока наших колонистов здесь мало, а их скот тоже не размножился, есть с кого разжиться мясом.

Забавны попытки морских черепах освоить и сухопутную экологическую нишу. Вот что значит отсутствие местной сухопутной! Я не упоминал, что зелёная черепаха, что покрупнее оливковой, с возрастом переходит на растительную пищу и держится поближе к берегу? При случае и наземную растительность пощипать не откажется, но на материке эта ниша сухопутными черепахами в основном занята, да и опасна из-за хищников, а здесь хищник на неё один — тот самый острорылый крокодил, который в воде её ловит, а не на суше. А другой хищник, двуногий, ещё только появился и порядки свои навести пока ещё не успел. Это я наших имею в виду, потому как чуда в перьях если и наведываются, то не настолько часто, чтобы серьёзно повлиять на расклад. Поэтому они — не в счёт. Но один хрен черепаха с ластами вместо нормальных лап, роющая яму для кладки у самых зелёных зарослей, выглядит несколько сюрреалистично для понимающих. Впрочем, наших людей больше волнует гастрономическая сторона черепашьего вопроса, а она от этих попыток экологической экспансии ничуть не страдает.

Но особенно примечательны те виды живности, которые в нашем современном реале до наших современных времён не дожили. Мы ведь отчего на Доминике давеча того крупного жёлто-зелёного ару расселять задумали? Оттого, что истреблён он был в нашем реале — не единственный, кому не повезло, но самый крупный и малораспространённый из всех ар. Здесь нам, кстати, никакой местный ара не попался, а водится только амазон. Это не есть хорошо, так что в качестве ещё одного пункта для расселения жёлто-зелёного ары с Доминики теперь напрашивается и Барбадос. Как установят наши регулярную торговлю с Доминикой — надо будет их и этим озадачить.

Сей же секунд примечателен местный барбадосский енот. Он более поджарый, чем хорошо известный обычный енот-потаскун… тьфу, полоскун, но в целом похож на него и вроде бы, считается его подвидом. Точнее, считался — ага, в известном нам реале, в котором дотянул до середины двадцатого века, а затем вымер. Люди его истребили сами или завезённый ими индийский мангуст, история умалчивает, но факт остаётся фактом, и в его лице, то бишь морде, мы наблюдаем живым и трезвым очередной вымерший вид. И даже не подозревающий о том, что может исчезнуть. А с чего ему это подозревать, если в реале он и араваков пережил, и карибов, и испанских колонизаторов, и аглицких? Только современная цивилизация по сути дела его доконала, а никак не те старинные. Античная, надо думать, тоже едва ли ему страшна. Мех его в тёплом климате никому не нужен, а уж чтобы ради мяса на него кто-то охотился, никто из нас как-то и не припомнил. Хоть он и не чистый хищник, а всеядный, как барсуки и бурые медведи, и едят же в принципе люди и медвежатину, и барсучатину, но вот с мясом енота оно как-то не повелось. Поэтому нам как-то и в башку не пришло пробовать. Пригодится ли в качестве собаки — хрен его знает. Вроде бы, приручается хорошо, и в прежней жизни я даже и сам видел как-то раз мужика с енотом на поводке, а у Серёги и знакомый такой был, но нахрена они в таком качестве нужны, когда нормальные собаки есть? А по деревьям наши тартесские кошаки уж всяко не хуже их лазают, да и грызунов получше их ловят. Но это уж колонистам будет виднее.

Наверняка есть и другая живность. Кажется, мелькали в зарослях агути, и это не удивляет, потому как они по всей Вест-Индии водятся. Просто пока-что хватает мяса того подстреленного крокодила и двух ламантинов. Серёга говорит, что вполне может найтись и какой-нибудь из древесных опоссумов, примечательных тем, что они — сумчатые. Одни только опоссумы из всех ранее многочисленных южноамериканских сумчатых не только выдержали жёсткую конкуренцию с пришедшими с севера плацентарными, но и подались на север сами. Но искать его специально нам, конечно, недосуг. Есть на острове, конечно, и несколько видов летучих мышей, и какие-то наверняка гнездятся в пещерах, а где они, там и накопившиеся за века залежи ихнего гуано — ага, своя селитра точно не помешает. Кальциевая, конечно, но поташа нажечь — не проблема. Так что хоть и бедноват Барбадос наземной фауной, нам не впервой за неимением гербовой писать и на туалетной. Да и не с суши наши барбадосцы будут получать основную часть животной пищи, а с моря.

О черепахах и ламантинах я уже упомянул. В смысле угодий для них Барбадос ценнее большинства Наветренных островов, поскольку обладает обширным шельфом для их кормёжки. Как крокодилы, проплывая через острова южнее, кучковаться предпочитают всё-же на тутошних болотах, так и черепахи с ламантинами, следуя транзитом через узкие отмели основной гряды, охотнее всего кучкуются на широких здешних отмелях. Поэтому даже нормального мяса остров в состоянии предоставить своим колонистам немало. Смог бы и ещё больше, если бы наши испанцы ели тюленей и дельфинов, но вот уж чего они не едят, того не едят. Ну, не очень-то и хотелось, как говорится. Рыбу, хвала богам, трескают с удовольствием, а с ней в море проблем тем более никаких. Это только наше современное рыболовство способно подорвать поголовье промысловой рыбы в океане, а этой античной цивилизации таких возможностей и не снилось. Как, впрочем, и потребностей. Это в наши современные времена семь миллиардов рыл кормить уже требовалось. Проблема эта не в двенадцатом году, конечно, обозначилась, а гораздо раньше, где-то в середине двадцатого века, так что для объективности мы её и возьмём с её двумя с половиной миллиардами на шарике. А у нас сейчас на дворе начало второго века до нашей эры. Цифири для него я не знаю и с потолка её брать не хочу, но для рубежа эр, то бишь момента рождения будущего Распятого она оценивается где-то в районе трёхсот миллионов, и это ближе к максимуму в разбросе оценок, чем к минимуму. Поэтому думаю, что не сильно ошибусь, если четверть миллиарда на данный момент прикину. Ну, с большим плюс-минусом, конечно, но тут не точная цифирь важна, а её порядок. Сейчас население шарика на порядок меньше, чем на момент первых заметных признаков перепромысла рыбы в океане. И это — эдакий тонкий аглицкий намёк на весьма толстые обстоятельства. Если стол накрыт на десятерых, пусть даже и для обжорства от пуза, сотню ему один хрен не прокормить никак.

Ну так и куда размножаться сверх всякой разумной меры? Кому, спрашивается, нужны миллиарды этих мотористов, удавленников, гриппозников, дураков и им подобных "мутантов икс"? Римской империи на момент её расцвета шестидесяти миллионов хватит за глаза для того взлёта античной цивилизации, которого потом не смогут достичь доброе тысячелетие спустя. И это — с учётом тех дармоедов-люмпенов, которые в конечном итоге прожрут и просрут ту цивилизацию. Без них, подозреваю, и сорока миллионов хватило бы вполне на её создание и поддержание, если не вообще тридцати. Ведь и в те времена вся имперская армия не более полумиллиона составляла, и её хватало. Хватило бы ресурсов и на её дальнейший прокорм, если бы не приходилось кормить ещё и генетический мусор в имперских городах. Ну и нахрена он такой нужен? Африка с Азией, скажете, размножится тогда и задавит числом? Да полно пугать-то! Как они размножатся без этой современной медицины и этих современных агротехнологий? Без них и Китай в свои лучшие времена больше тех же самых шестидесяти миллионов наплодить не мог, а точнее — прокормить, и в результате всякий раз сваливался в очередную крутую смуту, съёживаясь до пятнадцати миллионов. То бишь та же самая античная цифирь и у Китая, выше которой на античных технологиях не запрыгнешь, а ведь Китай — это тоже цивилизация как-никак, не Африка ни разу с её голожопыми черномазыми дикарями. Черномазых и на весь материк больше не прокормится, да и хрен они когда объединятся для согласованного натиска. Так и будут отдельными племенами буйствовать с армиями не более, чем античной численности, а на такую нашим потомкам снарядов и патронов уж всяко хватит. Алариха и без них как-то не смутит численность люмпенского населения Рима, наших же с их оружием — тем более. У нас есть пулемёты, которых у вас нет, короче говоря. А посему нехрен тут пугать нас той дикарской численностью, которую переработают на удобрения и гарнизоны пограничных фортов. Есть желающие переплюнуть суданских махдистов?

Так что если с ума не сходить и дикарей всевозможных дурацким чрезмерным гуманизмом не размножать, включая и внутренних, которых вообще гнобить и держать в маргиналах, вешая высоко и коротко по первому же законному поводу, то и не нужно для нормального развития населения, многократно превышающего античное. В пару-тройку раз у себя — это не страшно, если не в ущерб качеству, но для этого спешить с приростом не надо, а надо чистить его от ущербных, дабы не размножались и не создавали проблем нормальному цивилизованному социуму. А вне цивилизации — сколько могут прокормить сами, таков и есть их естественный лимит, и это их суверенные трудности, цивилизацию не волнующие. И если придерживаться этого принципа, то в океане разве только китов с их весьма малочисленным молодняком и его ну уж очень медленным ростом придётся от браконьерского перепромысла охранять, а уж для рыбы-то сей означенный перепромысел будет невозможен даже в теории. Не съест античное население рыбы больше, чем можно выловить античными же сетями с античных кораблей, и это будет многократно меньше её естественного прироста. Кто-нибудь слыхал в Античности об исчерпании рыбьих косяков хотя бы в средиземноморской Луже? Вот то-то же.

С сухопутной живностью, конечно, труднее. Ну, не так трудно, хвала богам, как с китами, большинство видов размножается и растёт гораздо быстрее, но даже кролики не так плодовиты, как морская рыба. Поэтому и не может достаточно крупная для приличной культуры общность прожить охотой и собирательством. Культура требует оседлости, а та в свою очередь резко ограничивает ресурсную базу по площади, вынужлая к земледелию и скотоводству, то бишь к производящему хозяйству. И чем жёстче ограничение площади, тем выше требования к производительности хозяйства. Остров среди моря — предельный случай, а цивилизация, которую мы строим — преимущественно островная. Население её, конечно, один хрен будет расти, и когда-нибудь нашим потомкам один хрен придётся уже и рыбоводческими фермами заморочиться. Возможно, и раньше, чем в том нашем реале, потому как транспортная связность у нас запаздывает по сравнению со всем остальным, и разводить рыбу на месте вполне может оказаться и выгоднее, чем ловить её где-нибудь в другом океане полуантичными недосейнерами и везти через половину шарика такими же полуантичными недорефрижераторами. Но форсировать-то этот процесс нахрена?

Нам же не абы какое население нужно, а толковое — тянущее, а не тормозящее, помощники, а не гири на ногах. Современный демографический взрыв — он ведь за счёт кого произошёл? За счёт тех, кто в прежние времена не размножался, либо не доживая до детородного возраста по причине своей болезнененности, либо оказываясь в маргиналах по причине полной бестолковости. Ну так и нахрена нам болезненная бестолочь? Сотня даже таких, конечно, осилит больше, чем десяток здоровых умников, это-то козе понятно, но с сотней здоровых умников не тягаться и трём сотням эдаких ущербных порождений огульного гуманизма — жрущих и срущих, кстати, соответственно втрое больше. На число вынужденно сделала ставку известная нам современная цивилизация, но нам-то здесь не дышат в затылок равные по уровню развития конкуренты, и мы как раз можем позволить себе подождать, формируя демографию покачественнее. Кому нужны толпы хронически болящих кроме спекулянтов лекарствами? Кому нужны толпы спившейся алкашни кроме спекулянтов бухлом? И кому нужны толпы дурачья кроме дурачащих их демагогов, тоже своего рода спекулянтов от идиологии? Так может — того, спекулянтов этих всех сортов, в толпах ущербных "тоже типа людей" нуждающихся, сразу на карандаш, и по первому же поводу засудить на хрен, да и вздёрнуть? Уж всяко проще, быстрее и дешевле, чем у них на поводу идти, плодя ущербный социум им в угоду и загоняя цивилизацию в тупик. Я не раз уже критиковал старика Ликурга за те частности, в которых он был неправ, иногда и катастрофически неправ в некоторых из них, но сам его общий принцип евгеники, ставки на качество человеческой породы, а не на число — совсем другое дело…

Это для всей нашей политики характерно, а применительно к Барбадосу никто не отменял и его основного предназначения — быть "аэродромом подскока" и базой для тарквиниевских трансатлантических флотилий на их пути к Кубе. Именно этим резоном мы убеждали Фабриция, а через него и Арунтия в необходимости барбадосской колонии. А база — это же не только вода, свежая жратва и таверна с борделем для истосковавшихся за долгое плавание мореманов. База — она же ещё и ремонтная на случай, если шторм в пути корабли потреплет. Настоящие-то ураганы Барбадос редко захлёстывают, обычно не успевают ещё набрать полной силы, но шторма послабже не редкость и к востоку от него, так что приходится учитывать и вполне вероятные поломки от них. А чем прикажете суда ремонтировать, если весь остров будет окультурен и засажен полями, да плантациями? А посему и нельзя его весь окультуривать, а надо ещё и леса на нём достаточно оставить для той же деловой древесины судостроительных пород. И это тоже ощутимо ограничивает ту численность населения, которую может позволить себе наша барбадосская колония.

И вдобавок, лес — он ведь и самим колонистам нужен. О дровах, на которые эти быстрорастущие фикусы напрашиваются, я уже упоминал. И для готовки повседневной, и для обжига керамики, и для обжига известняка на строительный раствор без дров — никак. Их же воздушные корни могут подойти и в качестве прутьев для всевозможных плетёнок. Дерево покачественнее нужно на балки перекрытий, без которых не обходится и каменное строительство. А рыбацкие лодки с баркасами из чего строить, раз уж морской промысел исходно предусматривается как один из важнейших в жизнеобеспечении колонии? Да и только ли для древесины нужен лес? А фруктов тех же дикорастущих собрать? А на охоте какой-никакой дичью обеденное меню поразнообразить? Да даже и просто прогуляться по нему, от повседневных хлопот отрешившись и развеявшись? В каждом из нас всё ещё жив тот прежний первобытный охотник-собиратель, бродящий по первозданному ландшафту и не мыслящий жизни вне его. Конечно, и сельский сад во дворе неплох, и чем он больше, тем приятнее. Но как честный античный латифундист, свидетельствую — даже обширная и роскошная загородная вилла не даёт такого ощущения свободы и простора, как дикий лес, безлюдный и нетронутый никакой хозяйственной деятельностью. И как бы ни был силён кайф обходящего свои владения собственника, этих ощущений не заменить даже ему.

А детворе колонистов где гулять прикажете? Где пацанве играть в войну или в индейцев, где разводить костры и строить шалаши, где стрелять из рогаток и самодельных детских луков? Да и просто по деревьям где им ещё в своё удовольствие полазить? Какая детская площадка сможет заменить им нормальный полноценный лес? В детях же сильнее и инстинкт исследователя, а значит, и выше потребность в ощущении свободы и простора.

Кстати, насчёт рогаток — млять, мы даже и не ожидали такой их популярности у пацанвы! Казалось бы, с хрена ли, когда ни за лук, ни за пращу слова мальчишке никто не скажет, если тот совсем уж явно не хулиганит, стреляя, куда ни попадя. Но детвора вдруг оценила совмещаемое в рогатке важное сочетание прицельности лука с компактностью и нетребовательностью к боеприпасам пращи, и в результате генерал-гауляйтер Нетониса просит увеличить поставки резины, его коллега из Гасты Горгадской прозрачно намекает, что пора бы и с Горгадами этим чудо-материалом поделиться, а теперь вот уже и Барбадос тоже, того и гляди, резину канючить начнёт. Понятно, что ещё круче для любого был бы пистолет, но при его отсутствии и сильная рогатка за пистолет сойдёт. Так что надо, как до Тарквинеи доберёмся, решать теперь вопрос и с наращиванием производства каучука. В основном он там сейчас из млечного сока папайи добывается, но раз пошли такие дела, надо заказывать эдемским финикам и готового каучука от ольмеков побольше, и рассады ихнего тамошнего каучуконоса. Наташка считает, что это гевея, не та бразильская, что в основном в нашем прежнем мире на натуральный каучук культивируется, а какой-нибудь местный родственный ей вид. Скорее всего, не такой продуктивный на латекс, как та гевея бразильская, но уж наверняка лучший, чем папайя. Самое же смешное по её словам то, что в принципе хоть и хреновенькими, но тоже каучуконосами являются и многие фикусовые, в том числе и вот этот американский бородатый. С каучуконосным южноазиатским он и рядом, конечно, не валялся, но сколько-то латекса даст и он, и на Барбадосе его до хрена, так что каучуком барбадосцы хоть сейчас в состоянии обеспечить себя и сами. Собака для них не в нём порылась, а в сере для его вулканизации. Где ж её на известняковом острове возьмёшь? Поэтому проще с Кубы готовую резиновую ленту и на Барбадос возить, как на Азоры возят. А впрочем, сера ведь один хрен и на чёрный порох нужна, так что когда до школьного обучения барбадосской детворы руки дойдут, можно будет показать ей и сбор местного каучука, и его вулканизацию привозной кубинской серой. Смешно же и серу из метрополии везти, когда точно такая же медь из точно таких же колчеданных руд давно уже и на Кубе выплавляется, оставляя серу в виде отходов…

Два малых судна мы оставляем колонистам для их собственных плаваний. Для начала, конечно, чтобы собственное побережье как следует изучили с окрестными водами, ну а как прибудут к ним торговцы из Тарквинеи, так чтобы вместе с ними и сами на Кубу наведались. Это — важнейшее из направлений, определяющее развитие здешней колонии. Вроде бы, Акобал говорил, тарквинейцы уже добрались в прошлом году и до Доминики, но пока ещё не дотянулись до Тринидада и устья Ориноко, до которых барбадосцам рукой подать. Вот на транзите ништяков оттуда барбадосцы и могут начать приподыматься, не забывая при этом и себя. Та же пальма асаи и в устье Ориноко должна быть, и оттуда они её всяко раньше могут заполучить, чем с Кубы дождаться. А если от Тринидада свернуть вдоль берега сразу на запад, то на таком же примерно расстоянии от него окажется остров Маргарита с его прославленными в колониальные времена жемчужными отмелями. Они и возле самого Барбадоса должны в принципе быть, жемчужнице ведь лишь бы отмель была подходящая, но тут фишка в том, что там и шельф широкий, продолжение материкового, и гойкомитичи местные наверняка жемчуг промышляют, а значит, не надо там и самим за ним нырять, когда можно у красножопых выменивать. Жемчуг-то тарквинейцы и поближе найдут, но не откажутся и от привезённого барбадосцами, потому как лишним и он там не будет, учитывая ажиотажный средиземноморский спрос. По крупным правильной формы и хорошего цвета жемчужинам, особенно цветным, греко-римский мир с ума сходит, ценя их на уровне настоящих самоцветов.

Хотелось бы, конечно, чтобы наши барбадосцы и с Бразилом контакт поскорее установили, но тут приходится исходить из реальной ситуёвины. Это Бразилу нужнее, чем Барбадосу, у которого на первом месте свои интересы, а в них на первом месте контакты с Тарквинеей, на втором — торговля с чингачгуками соседних островов, и не столько даже ради торгового барыша, сколько ради налаживания дружеских отношений, дабы не бздеть и не напрягаться всякий раз при виде туземного каноэ, на третьем — разведка ближайшего южноамериканского побережья и торговля с ним и лишь на четвёртом будет бразильское направление. Так что в ближайшие годы — едва ли. Тут нам приходится только набираться терпения и ждать. А что тут ещё поделаешь? Тарквинея тоже не сразу раскрутилась, да и сейчас ещё далеко не настолько, как нам хотелось бы. На всё нужно время.

Нужны, конечно, пополнения и туда, и сюда. Там — уже город, даже маленький полис, но для полноценной экспансии ему ещё явно не хватает силёнок, и пока он их не нарастит, нельзя ждать от него серьёзных свершений. А свой собственный прирост там ещё не вырос, так что и усиливаться Тарквинея может пока только за счёт переселенцев из метрополии — ага, деля их теперь ещё и с Барбадосом. Ну и вот как тут быстро развернёшь силы? За счёт своих полуприрученных чингачгуков? Конечно, и без них тоже не обойтись, и ближайшие вполне надёжны, но их же ещё и вооружить надо как следует, а это нужна и промышленность уже посерьёзнее, не эта единичная и мелкосерийная, которую я каждый раз в очередной приезд лишь на шажок только развить и успеваю. Млять, так ведь и будет продолжаться, пока не рассосётся этот грёбаный кадровый затык! Но в Тарквинее хотя бы уж конь, как говорится, повалялся, а здесь, на Барбадосе — ещё и не родился, кажется, тот конь, который должен поваляться именно здесь. Деревня-то отстроится, не вопрос, но это уровень Бразила только будет, и всё дальнейшее развитие выше его — ещё только впереди. И для промышленности будущей возможности явно не ахти, но главное — людей пока-что не хватает катастрофически. И не оттого, что их нет, а оттого, что логистика нас подводит. Это же не Лужа средиземноморская, а Атлантический океан!

Поэтому в основном, конечно, сельское хозяйство здесь будет развиваться. Для наших испанцев — очень своеобразное, тропическое. Виноград-то что? Ему замена всегда в тех же тропиках найдётся. А вот каково с привычных по Испании пшеницы и ячменя на кукурузу переходить? И деваться ведь от этого некуда. Помнится, я как-то раз упоминал о том, что за хрень такая с ними во влажных тропиках или при летнем сезоне увлажнения происходит? Ага, вымахивают кусты высотой метров пять или шесть, заняв и площадь по той высоте вполне соответствующую, с несколькими колосками на самом верху — и хрен ли это за урожай, спрашивается? Ни вершков, ни корешков, а весь рост в солому, короче. Вот и выходит, что кукурузе во влажных тропиках реальной альтернативы нет, а с ней же совсем другие навыки земледельческие требуются. Нет, пахать-то и боронить можно так, как на родине привыкли, а вот сеять как средиземноморские зерновые, размашисто эдак и горстями, уже не годится. Тут уже как красножопые надо, сажать по зёрнышку, да не одну только кукурузу, а с тыквой и фасолью. Да разве придёт такое в башку ну хоть какому-то нормальному крестьянину из Средиземноморья? Хвала богам, есть у нас и послезнание, и перенятый у чуд в перьях практический опыт, давно уже практикуемый колонистами и на Кубе, и на Горгадах, где будущих барбадосцев как раз и учили тропическому земледелию. Не самый лучший вариант, но где же на Горгадах кубинцев взять? Теперь вот на Барбадос будут наведываться, надеюсь, и у них тутошние переймут более подходящие по климату кубинские приёмы. Вообще-то на современной Кубе известного нам реала самый лучший севооборот — это сперва табак, картофан, батат или фасоль в сухой сезон, а за ними уже и кукуруза во влажный. Но картофана у нас до сих пор нет, а фасоль мы с кукурузой сразу совмещаем, потому как ейный уже сезон, который не хочется пропускать. Дальше, когда посуше станет, конечно, батат и помидоры её сменят. У нас и на Кубе пока ещё не лучше.

Тут та же самая проблема, что и в Испании — не приходится ждать продвинутых агротехнологий от крестьян. Не те у них площади наделов и не та эрудиция, да и заботы у них не те, чтобы экспериментировать. Крестьянину лучше небольшой урожай иметь, зато гарантированный. Поэтому как его научили, как он понял, так он и будет делать из года в год, пока не убедится на примере удачливых соседей, что лучше делать, как они. А где он таких соседей увидит, когда вся деревня такая же, как и он сам? Поэтому и нужны кроме мелких крестьянских хозяйств и крупные латифундии, владельцы которых вполне могут позволить себе и поэкспериментировать с хитрыми севооборотами на части своих угодий. Как нащупается правильный для местных условий метод, как отработается, как внедрится у латифундиста во всей его латифундии, как поразит воображение соседей результатами, так и за крестьянами собезьянничать его не заржавеет. Сперва — в упрощённом виде, для их мелких наделов пригодном, а там, глядишь, и кооперироваться меж собой начнут, дабы в полной мере все преимущества от продвинутого способа хозяйствования получить. Кто потолковее, те получат. Естественно, найдётся и бестолочь, с которой никто добровольно кооперироваться не захочет, но никаких принудительных колхозов у нас не будет, так что пущай бестолочь разоряется на хрен и не портит землю своей безалаберностью, а в другом чём-нибудь своё призвание ищет. Кто-то, глядишь, и найдёт, не всем же крестьянами дано быть. Ну а кто никуда не прибьётся и ни в чём себя не найдёт, марш в маргиналы, потому как нехрен таким размножаться. В метрополии этот процесс уже начался — я же упоминал о бузе портовых преодолевателей земного притяжения в Оссонобе? А чего они хотели? По способностям и трудолюбию и уровень жизни. Римского имперского люмпен-коммунизма у нас уж точно не будет — знаем, чем кончается.

Но беда в том, что и на Кубе-то всё это ещё только в проекте. Ну, есть у меня и под Тарквинеей латифундия, но хрен ли с неё толку, когда я бываю там только наездами, да и то, далеко не каждый год? В идеале там надо постоянно жить, чтобы бывать почаще. А для меня это разве мыслимо? И не будет мыслимо, потому как не ожидаю я при жизни никаких скоростных авиалайнеров. Вот, Волний просится после учёбы распределить его в Тарквинею на службу, так с одной стороны вроде бы и блажь, когда хренова туча дел, его мозгов и образования требующих, и в Нетонисе найдётся, и в метрополии, но с другой-то, если сам не передумает, нужен ведь высококвалифицированный пригляд и по эту сторону Атлантики. И если по службе не столь принципиально, кого на Кубу распределить, и один хрен кого-то распределим, то по частному хозяйству кто-то из своих желателен. Конечно, ещё через пару лет выпустится из кадетского корпуса Икер, а следом за ним и Ремд, тут несколько лет принципиальной роли не играют, но если Волний не передумает, то почему бы и нет? Там и латифундия, там и мануфактура, там и полное отсутствие римских глаз с ушами, то бишь полная свобода по внедрению любого мыслимого хайтека — на здоровье себе прогрессорствуй, сколько влезет. Ему с его мозгами скучно — уж точно не будет. А по ходу дела, глядишь, и для Барбадоса придумается что-то такое, до чего я сам не допетрил.

А пока, конечно, всё ещё только на самом начальном этапе. Народ расчищает и распахивает поля, ловит рыбу, начинает строиться — примитивно ещё, без раствора, как и в родных деревнях строились, но уже сразу в камне. Хоть и нет пока здесь образованных кадров, способных до ума всё довести, народ у нас и сам не промах. И башковитый он у нас, и рукастый — совсем уж бестолочи не держим и через Атлантику её не возим.

Да и остров-то ведь им достался очень даже неплохой. Нет металлов и бурных горных рек? Ну так а много ли островов такого размера ими не обделено? Зато и не кусок пустыни, в отличие от тех же Горгад. Если вести хозяйство по уму, не размножаться как кролики и не превращать Барбадос в рукотворную пустыню, жить на нём можно вполне прилично. А какие леса! А какие пляжи! Не Куба, конечно, далеко не Куба, но для Малых Антил уж всяко не худшее место. В какой-то мере даже немного жаль, что не получается у нас задержаться здесь подольше. Но увы, колонизация Барбадоса — это так, заодно, и не за этим понесло нас через Атлантику на этот раз. Уж с этим-то как-нибудь справились бы и без нас, а нас ожидают дела

13. Робинзон Малх

– Конечно, нас подвела и беспечность, – рассказывал Малх, спасённый матрос с потерянного в прошлый сезон судна акобаловской флотилии, – Но кто не расслабился бы на нашем месте? "Дельфин Нетона" с честью выдержал самый яростный натиск шторма, и его сила шла уже на убыль. Чего нам было после этого бояться на нашем добром судне, пока им командует почтенный Ларс? Видали мы уже и не такие шторма! Ну, обосрались, как водится, двое новичков, пятеро проблевались – бывает. Я сам, что ли, не блевал в свой первый шторм? И конечно, мы все устали, отчего и прохлопали глазами проклятую волну. Да и кто её ждал не с той стороны, откуда все нормальные волны шли? Все смотрели туда, против ветра, и тут вдруг ни с того, ни с сего эта водяная гора справа по борту! Слишком поздно мы её заметили и не успели развернуться носом к ней...

– Значит, всё-таки эта неправильная большая волна? – переспросил Акобал, – Я так и знал! Чтобы Ларс, да на таком судне, да с таким экипажем, и не справился с самым обычным штормом? Только не он, не на "Дельфине Нетона" и не с вами!

– Верно, почтенный, – согласился мореман, – И почтенный Ларс был навигатор, каких ещё поискать, и кормчего вроде нашего Карутана не во всяком порту найдёшь, и мы сами чего-то, да стоим, а уж наш "Дельфин Нетона" – где найдёшь крепче? Добрый кедр из Тингиса, и одного только свинца на обшивку днища от червя пятьсот талантов пошло!

– Четыреста шестьдесят три, – уточнил наш главный флотоводец, – Я сам вместе с Ларсом принимал "Дельфина Нетона" у корабела, так что не рассказывай мне, Малх, о судне, а расскажи лучше, что с вами случилось. Вас опрокинуло волной?

– Ну, вот ещё, почтенный! – обиделся матрос, – За кого ты нас принимаешь? Да и опрокинь нас та волна – разве говорил бы я сейчас с тобой? Если бы нас опрокинуло, на том бы для нас всё и кончилось. Но говорю же тебе, почтенный, мы – тоже чего-то стоим! Хотя – да, так бы оно и вышло, прохлопай мы тогда глазами больше – видел бы ты только ту волну! Говорю же, как гора, и совсем не оттуда, откуда ждали!

– Да знаю я это, Малх, знаю – никто вас не винит. И на нас тоже она налетела, и "Медузу" едва не перевернула кверху килем – они там тоже не успели развернуться носом к ней, так что и бортом много воды зачерпнули, и сверху их захлестнуло, хоть насчёт горы ты и преувеличиваешь. По верхушку форштевня же примерно?

– Выше, почтенный. Может и не на человеческий рост, но на его половину – это уж точно. Карутан только немного не успел вырулить, так что бортом мы черпанули воды не сильно, но вот гребнем нас захлестнуло – никогда ещё на моей памяти такого не было. Ещё немного – и камнем бы пошли ко дну. Наверное, рабы на каменоломнях не работают так, как надрывались мы, когда вычёрпывали воду. Хвала богам, эта неправильная волна оказалась единственной, иначе вторая бы нас точно утопила. Но нас продолжали хлестать обычные волны, а мы ведь полузатоплены уже, едва держимся на плаву – гребни хлещут через борт, а мы черпаем из последних сил. Если бы Карутан не вырулил наконец снова по ветру – не сдюжили бы и погибли бы все. Хвала Нетону, он это сумел...

– Так это что получается, что судно можно было и спасти? – взвился Акобал, – Почему Ларс этого не сделал?

– Да не было уже его на палубе – после той захлестнувшей нас волны мы, когда опомнились, недосчитались доброй половины наших. Пропал и почтенный Ларс. С ним – да, скорее всего, спасли бы судно, а вот без него – не получилось.

– А помощник навигатора, почтенный Вулка? – вмешался генерал-гауляйтер.

– Лучше бы и его тогда же смыло за борт! – буркнул мореман, – Вот он как раз и посадил нас на те проклятые рифы!

– Он? А кормчий куда смотрел?

– А куда ему было смотреть? Говорю же, корабль – полузатоплен, руля почти не слушается, мы все воду черпаем, кто уцелел, Карутан выруливает, как только может, а тут ещё и этот орёт, ногами топает, всех подгоняет и сбивает с толку – и нас, и его. Лучше бы помалкивал, да нам черпать помогал! Или хотя бы уж не путался под ногами! Ларс не зря воли ему не давал – пока держал его в кулаке, вреда от этого дурака почти не было...

– Так, этого я не расслышал, – генерал-гауляйтер демонстративно заткнул уши, – А ты, Малх, думай всё-таки, что говоришь!

– А что я, неправду сказал, что ли?

– Малх, почтенный Вулка – племянник почтенного Туррания, очень уважаемого человека из окружения самого досточтимого Арунтия, – пояснил ему Акобал, – Поэтому и не болтай лишнего – особенно, если это правда, – от смеха мы удержались, но ухмылялись недвусмысленно, – Так что всё-таки случилось?

– Да ничего хорошего! Мы ж все заняты делом, а этот... гм... почтенный Вулка так увлёкся командованием, что тоже не заметил бурун. Карутан увидел и сам, но поздно, не успел уже вырулить. Ну, тут-то мы и напоролись на проклятую скалу. Хвала богам, там оказалось мелко, и мы не затонули, но наш "Дельфин Нетона" – всё, отплавал своё.

– Но погибли при этом, значит, не все?

– Пятеро нас после этого уцелело, почтенный – мы с Дамом и Левконом, Адербал, ну и этот... гм... почтенный Вулка. Карутана убило рухнувшей задней мачтой, а Марула, его помощника, снесло за борт реей, и он не выплыл. Стика зашибло вывороченной передней мачтой, остальных очень неудачно швырнуло на камни. Мы с Адербалом тоже полетели за борт, но удачнее – выплыли и влезли обратно. Буря-то уже стихала, но и стемнело, даже осматриваться было бесполезно. Вроде бы, какой-то клочок суши рядом виднелся, но уж очень несерьёзный, да и волнение ещё было такое, что среди ночи на него высаживаться мы не рискнули, а предпочли переночевать на судне.

– Разумно, – признал Акобал, – Мы к вечеру вернулись к островкам у побережья, но тоже не рискнули приближаться в темноте, а встали на якорь. Утром вы высадились на свой островок?

– Да островок-то – так, одно название. Несколько скал и песок между ними, ну и несколько пучков травы возле них. Даже кустика там ни единого не оказалось, и конечно, никакой воды кроме морской. Выбрались туда только, чтобы ноги размять, да ещё заодно осмотреться. Осмотрелись – приятного мало. Судя по бурунам, мы влипли на самом краю обширного мелководья, на которое ни один нормальный моряк по своей воле не сунется. Разве только бурей пригонит, как нас. Несколько скал небольших кое-где вроде той, на которую мы налетели, и только на северо-запад от нас более-менее приличный островок. Тоже небольшой, но всё-же и не этот клочок, который у нас под ногами. Гораздо больше, пара-тройка перестрелов из лука точно, да и поросший зеленью – явно не только трава, но и кусты, а местами, вроде бы, и деревья даже какие-то. Низенький только он, а это плохой признак – может совсем не оказаться пресной воды. Но лучшего ничего не виднелось, а на судне ведь всё равно оставаться нельзя – разрушит его волнами, да и на этом клочке тоже ловить нечего. Стали думать, как быть, а что тут особо-то думать? Без воды мы сдохнем, и даже если пойдёт дождь, то как сохранить воду без хоть какой-то посуды? Да и жратвы ведь тоже нет кроме той, которая на "Дельфине Нетона". Поэтому первым делом решили выгрузить с него на берег то, без чего никак не обойтись, а тогда уже и думать, что делать дальше. Вернулись на судно, осмотрели его – настроение упало по щиколотку. В трюме, конечно, вода, по поверхности зерно плавает, да тюки со снадобьями дикарей с материка, амфоры опрокинуты почти все, и наверняка побито их больше половины. В общем, Нетон мог бы и подобрее с нами обойтись за те жертвы, которые ему принесли перед отплытием. Но с другой-то стороны, спасибо хоть, что в живых нас оставил и не совсем уж с пустыми руками. Нашли для начала амфору с водой, напились хоть вволю – стало немного веселее. Наловили пригоршнями плававшего по воде полуразмокшего зерна – солёное, конечно, из-за морской воды, и много не съешь, но первый голод мы им кое-как утолили. Попили ещё воды, передохнули немного. Выволокли на палубу целые амфоры, какие нам полегче было достать – десятка полтора. Три из них с водой – в одну, правда, морская вода попала, так что для питья эта вода уже не годилась, так мы её вылили – пустую её тащить легче, а дождливый сезон ещё не кончился, так что и под дождевую воду пойдёт. Но настоящую хвалу Нетону мы вознесли, когда увидели у борта нашу лодку – сорванную с креплений, перевёрнутую и пробитую, но главное – оставшуюся на привязи и не унесённую в море. Пробоина небольшая, неужто не починим? Но это потом, а пока перевернули её обратно, привязали к ней четыре тюка с дикарскими снадобьями в качестве поплавков, чтобы с грузом не затонула, да и погрузили на неё амфоры. Хвала богам, нашлись в ней и вёсла – одно сломано, но три других целы. Корабельные-то ведь вёсла на два гребца, слишком громоздкие и тяжёлые. Выловили ещё пару досок для починки лодки, погрузили вместе с вёслами, отбурлачили всё это к берегу, разгрузились. И тут спор у нас вышел. То, что с "Дельфина Нетона" для начала всё полезное собирать и сгружать надо – с этим-то все были согласны, а вот дальше...

– А что дальше? На этом ведь клочке, как ты его описал, всё равно же выжить невозможно, – заметил наш главный мореман, – Сколько было до того островка побольше и позеленее этого вашего клочка?

– Ну, на глаз – десятка где-то два с половиной или все три перестрелов из лука, да и мелей по пути для отдыха больше, чем достаточно – добрались бы без особого труда даже вплавь. Мы и склонялись к тому, чтобы лодку наскоро починить, остров тот зелёный разведать, обосноваться на нём, да и перевозить туда всё, что полезного с судна снимем, а почтенный этот наш вдруг на дыбы встал – никакого острова, всё сгружать только сюда, и все силы потом на починку судна.

– А это было возможно?

– Да какое там, почтенный! Отплавался уже наш "Дельфин Нетона", отплавался окончательно. В днище пробоина такая, что и корова пролезет! Ну, допустим, разгрузили бы мы судно, накренили бы его в нужную сторону в прилив, подпёрли бы, дождались бы отлива, а дыру эту заделывать чем прикажешь?

– Ну, если в неё корова, ты говоришь, пролезет, и я представляю, какие щели по бокам от неё...

– Вот именно! Ну так это ты, даже и не видя её своими глазами, со слов только представляешь, а этот дурак... тьфу, этот почтенный Вулка – видел то же, что и мы, но так и не понял ничего. Поплыли туда опять за новым грузом, показываем ему дыру со всеми щелями, объясняем, что заделывать её всё равно нечем, а ему хоть бы что! Начальником тут себя большим этот молокосос возомнил, с которым спорить не смей!

– Этого я тем более не расслышал! – генерал-гауляйтер заткнул уши ещё туже.

– Малх, ну не болтай ты ерунды! – предостерёг Акобал.

– Да понял я, понял, почтенный. Ну, кое-как мы его уговорили с этим обождать – работа долгая и тяжёлая, не на один день, а у нас тут погибшие не захоронены. Разве же так делается? Кого нашли и смогли – перевезли и захоронили в песке. Понятно, что до них всё равно падальщики доберутся, но не оставлять же так? Одна из амфор, запечатанная, с вином оказалась. Ну, помянули и погибших, конечно, и больше уже в тот день ничего не делали. Хоть и не собирались напиваться, но оно и само так вышло – а как тут было после всего этого не напиться? И так-то настроения никакого, а тут ещё и дождь к вечеру пошёл.

– А наутро этот, который почтенный, опять за своё. Что опохмелиться запретил – это мы и сами понимали, что перебор вечером вышел, так что и не возмущались. Работы же в самом деле по верхушки мачт. Собирали подмоченную еду из разбитых амфор, дабы высушить под солнцем, пока не испортилась окончательно. Разложили и развесили, и тут он опять – грузите в лодку, на берегу высохнет, а тут отлив скоро, и надо судно поскорее разгружать. Ну, мы и объявили ему, что замысел его – дурацкий, и надрываться без толку мы не будем. Мы не против работы, если она по уму, и никогда от такой не отказывались, но тут-то где ум? Объясняли же не один раз. Поважнее, что ли, дел нет? Нормальный был бы человек – разве не подумал бы головой, будь он хоть десять раз начальник? И откуда только вот такие берутся, как этот? Недопонял чего-то, так спроси! Так нет же, умнее нас себя возомнил. Вот только орать на нас не надо было, а обвинять нас в том, что случилось с судном – тем более. И когда мы высказали ему сперва то, что знаем о нём точно, потом то, что о нём думаем, то уж явно не следовало ему переть в дурь и хвататься за кинжал. Кинжалы и у нас были, и обращаться с ними мы тоже умеем...

– Вообще ничего не слышу! – простонал генерал-гауляйтер, – Малх, ну дурья же твоя башка! Где твой разум, и где твоя совесть?! Ну сколько мне ещё оставаться глухим?!

– Малх, ну не надо рассказывать всем свои сны, – вмешался уже и я, – Что тебе приснилось ночью, мы уже поняли. Наверное, и мне на твоём месте приснилось бы то же самое, – я подмигнул ему, – Сны – они ведь и не такие бывают, особенно под настроение. Но это был только сон, а на самом деле, я полагаю, этот почтенный племянник ещё более почтенного и уважаемого человека просто уж очень неудачно оступился и ещё неудачнее упал. Меня там не было, и я не видел, на что именно он упал и сколько раз подряд, – мы все рассмеялись, – Но ведь мог же человек и споткнуться, и стукнуться виском об мачту? Средняя ещё ведь стояла на месте? Или, допустим, рухнуть в трюм и угодить на острые черепки разбитых амфор?

– Именно так и было, досточтимый, – хмыкнул мореман, – Именно на черепки – там их много было, так что он напоролся сразу на несколько штук.

– Мне можно наконец вынуть пальцы из ушей? – поинтересовался наместник Тарквинеи, когда отсмеялся и сам.

– Да, мы уже разобрались с судьбой почтенного Вулки, – подтвердил ему наш флотоводец, – Это ужасная трагедия для всей этой известной и уважаемой семьи, но на море случается всякое. Рассказывай уж дальше, Малх, что вы там делали уже вчетвером. Больше ведь, надеюсь, разногласий у вас там не было?

– Никаких, почтенный. О чём тут ещё спорить, когда всё понятно и так? Мы захоронили в песке и этого, затем вытащили на палубу все оставшиеся целыми амфоры – двадцать две штуки. В восемь из них даже не попала морская вода, а три были запечатаны смолой – что с ними могло сделаться, если уж не разбились?

– Тоже с вином?

– Да, креплёное вино для винных порций. Решили мы после такого дела и этого нового покойничка помянуть, ну и расслабиться немножко захотелось, но получилось не так уж и немножко, ну а по пьяному делу какая уж тут работа? Ну и погода ещё под вечер опять испортилась, и как тут было не добавить для здоровья и для подправкм настроения?

– Ну да, с тремя-то амфорами! – хохотнул Акобал.

– Да нет, почтенный, ну за кого ты нас в самом деле принимаешь? Ту, початую уже, допили – сам посуди, зачем хорошему вину зря выдыхаться?

– Всё с вами ясно. Ладно уж, рассказывай дальше.

– На следующий день мы перевезли все амфоры на берег, а потом разыскали на судне смолу и инструменты. К вечеру наконец починили лодку. Ели, конечно, всухомятку – не было топлива, да и не пропадать же подмоченной жратве. Хвала богам, что пригодная для питья вода оказалась ещё в двух амфорах. Вечером пошёл дождь, но слабенький, в тот наш кухонный котёл воды не набралось и наполовину. Ну, мы хотя бы уж выпитую ранее воду восполнили, и то хорошо. Поставили палатку из запасного паруса, так что спали под навесом. Утром порылись на судне и нашли рыболовные снасти и оружие. Луков, правда, только два и нашлось исправных, зато стрел хватало. Мы с Дамом взяли по мечу, Левкон и Адербал – по фалькате, а копья и дротики взяли на всех – хоть и едва ли на том острове мог кто-то жить, но мало ли чего? Адербал придумал выворотить окончательно переднюю мачту с артемоном – ветер дул как раз к острову, так что под парусом мы доплыли бы до него, не напрягаясь. Пришлось, конечно, и опору для неё городить, но и дело того стоило. К полудню управились с оснащением лодки – что там трудного, когда дело знакомое, все работают, и никто никому не мешает? Пообедали размокшими зерном и вяленой рыбой, погрузили на лодку половину наших запасов, спихнули на воду и поплыли к острову.

– Добрались без приключений?

– Ну, мы же знали уже, что кругом мели, так что были начеку. Хотя пришлось, конечно, и попетлять, и парус пару раз спустить, чтобы на вёслах опасные места пройти, ну так мы же и плыли-то первый раз, не зная ещё фарватеров. Потом, когда изучили их – знал бы ты только, почтенный, как обидно было! Есть там несколько таких подходов, где прошёл бы и "Дельфин Нетона", и повези нам больше – выскочили бы на песок, сберегли бы и судно, и Карутана, и всех, кто уцелел после той неправильной волны!

– Случившегося уже не вернуть, Малх, и вас тут винить не в чем. Молодцы уже за то, что и сами не пропали, и вести о потерянном судне принесли. Ну и что там остров?

– Мог бы быть и получше. Я ведь сказал уже, что его размеры всего несколько перестрелов из лука? Это и по наибольшей длине, и по наибольшей ширине. Хорошо этим грекам, которые куда бы ни попали, так тут им и сирены эти сладкоголосые, и эти, как их там – ну, бабы эти голые божественные, только не нимфы, а из моря, но без хвостов?

– Нереиды, – подсказал генерал-гауляйтер.

– Точно, они самые! – подтвердил мореман, – Ведь знал же, но совсем вылетело из башки! Наверное, Посейдону ихнему ещё не доложили, что он с нашим Нетоном один и тот же бог теперь, и с испанцами теперь тоже делиться надо, вот он и пожалел для нас этих своих морских красавиц. А жаль, мы бы не отказались! Дикарей на островке тоже не нашлось, хвала богам, да только, как мы и боялись, не оказалось на нём и пресной воды. И самое-то обидное, что есть на нём озеро, и немаленькое – остров треугольный примерно, острый угол на северо-запад, короткая сторона на юго-восток, как раз к ней мы пристали, так озеро в этой широкой части примерно половину всего острова занимает. Да толку-то от него никакого – вода в нём солёная, морская. А пресной вообще нет – ни родничка, ни ручейка. Только дождевую собирать, иначе не выжить.

– А ваши опреснители? – напомнил я, – У вас на судне должно было быть целых два – один на плотике для буксировки за кормой, с бычьим пузырём который, а второй – чёрный глиняный, горгадского типа.

– Были, досточтимый, оба были, и на следующий день мы вспомнили о них. Да только вот чёрный горгадский разбитым оказался, а на том буксирном был порван бычий пузырь. Мы потом перевезли на островок оба и хотели той смолой склеить, которая у нас осталась после починки лодки, но тут Левкон придумал, как нам дождевую воду собирать. Там же песок этот коралловый воду совершенно не держит – она сразу вся впитывается в него, так что собрать не успеешь. Были бы у нас кайла, мы бы тогда и в скале углубление выдолбили, но кто же знал, что шахтёрский инструмент понадобится на судне? А Левкон предложил глину поискать, да на глинистом растворе бассейн для сбора дождевой воды из камней выложить. Она же воду не пропускает, а высохнет под солнцем – сама станет как камень. Ну, глина-то нам так и не попалась, зато пока искали её, мы с Адербалом в озере ил увидели и сообразили, что и он ведь тоже пойдёт, раз глины нет, так набрали мы его, с песком замешали, а вышло даже лучше – когда высох, то схватился, что твой известковый раствор. В первый же дождь убедились, что хорошо придумали – это уже не в котёл воду собирать. Сразу все пустые амфоры заполнили, и ещё даже немного осталось. Ну, из-за соли в песке, иле и на камнях вода немного солоноватой получилась, но главное, что не морская – пить можно. В общем, проблему с водой мы решили...

– А ты не знал об этих мелях и рифах раньше? – спросил Серёга Акобала.

– По молодости предшественник рассказывал мне о мелях, скалах и пустынных островках к востоку от правильного пути и предостерегал соваться туда, когда передавал мне командование. Он говорил мне, что как раз где-то там на тех рифах и погибло судно его напарника, после чего и остался один только старенький "Конь Мелькарта", который вы застали. Поэтому я и не отклонялся от выверенного многими поколениями курса, да и смысла в этом не было никакого. Ведь отплывали-то мы всегда от финикийского Эдема на западе острова, и курс на северо-восток выводил нас к цепочке островов и рифов у самого материка, вдоль которого мы и двигались несколько дней на север, и только потом снова сворачивали на северо-восток. Мой наставник говорил, что если отклониться туда сразу, то уже в полудне пути тоже встретятся мели и рифы, среди которых очень нелегко найти проход, а если именно там угодишь в шторм, то крушение и гибель судна неизбежны. Так я и продолжаю плавать, хоть теперь путь домой начинается и с востока острова, и огибать его приходится почти весь. Соблазн спрямить путь велик, но я помню о предостережениях наставника, да и туземцы нашей части острова тоже рассказывали о мелях неподалёку от нашего пути вдоль берега. Поэтому я предпочитаю не рисковать.

– А шторм настиг твою флотилию где-то на полпути к месту поворота в море?

– Да, почти – немного не доходя до половины, – наш флотоводец показал место на карте Кубы, – Мы взяли севернее, чтобы избежать прибрежных рифов, а ветер и волны гнали нас на северо-запад.

– Тогда Большая Багамская банка отпадает, – это геолог сказал нам по-русски, – Да и нет на ней островов по южному и юго-западному краю. Рифы возле Флориды тоже не получаются из-за расстояния, да и нет там таких, с которых бы не было видно других, соседних с ними. Остаётся только банка Кей-Сол, и вот на ней, как раз с её южного края, есть островок с тем же самым названием Кей-Сол. И насколько я помню по карте, он как раз примерно такой, как и описывает наш робинзон.

– А ты откуда, кстати, такие подробности знаешь? – поинтересовался я, – Что-то не припоминаю даже краем уха ни об островке, ни вообще об этой банке. Не знал, да ещё и забыл, короче. Значит, что-то вообще мелкоскопическое?

– Да, островок где-то километр с небольшим в длину, и он – самый большой на всей банке, а кроме него только цепочка узеньких рифов с северо-западной стороны банки и такая же с её восточного края. Я бы на неё и подумал, если бы наш робинзон островок с целым солёным озером не описал. Такой там – только этот Кей-Сол. О нём и о той банке в основном только дайверанутые знают, а у меня же начальник в офисе как раз из таких. Он как раз и хвастался своими поездками и на Фернанду-ди-Норонью, которая наш Бразил, и вот на эту банку. Меня тоже агитировал, но я ж разве столько получал, сколько он? Так-то он говнюк ещё тот, как и большинство офисных начальников, но в этом плане – молодец, и спасибо ему большое за тот ликбез. Без него и без Гугл-карты, на которой он показывал, где побывал и погружался, я бы тоже ни хрена этого не знал...

– Вот со жратвой вышло хуже, – продолжал мореман, – Мы ведь как думали? То, что на два с половиной десятка человек на добрый месяц плавания запасалось, уж на нас четверых на полгода должно было хватить, а мы разве собирались задерживаться на этом островке на целых полгода? Просушить только подмоченную, и жратвы полно, изредка её только свежатиной разнообразить, чтобы слишком уж не приедалась. Мы и планы свои с расчётом на это строили – дня три работаем все вчетвером на сборе полезностей с нашего "Дельфина Нетона" и на разборке его самого, пока волны прибоя не разобрали его сами, не оставив нам ни единой доски, а четвёртый день собираем местные вкусности, рыбачим, лакомимся свежатиной и отдыхаем. И так, пока всё не разберём, а тогда уже подумать над постройкой из остатков "Дельфина Нетона" судёнышка поменьше – такого, чтобы как раз вчётвером с ним и управиться было нетрудно. Но судьба только посмеялась над нашими замыслами – вся подмоченная жратва, которую мы не успели слопать за эти первые дни, испортилась. Поняли мы это, когда всех четверых продристало, и промаялись мы брюхом два дня – хорошо хоть, было вино, которым мы и подлечились. Ну, Левкон только третий день ещё промаялся. Выбросили после этого остатки, и тогда оказалось, что нормальной жратвы, не испорченной, у нас только недели на полторы, не больше.

– Но на то, что вам окажут помощь, вы и без того всё равно не рассчитывали, – заметил Володя.

– А как тут на неё было рассчитывать? Мы же знали правило на такой случай – почтенный Акобал ждёт на месте сбора неделю, и кто за это время не объявился сам, тот пропал. А мы только на четвёртый день после крушения на этот наш остров перебрались, а на пятый траванулись и дристали два дня – как раз неделя и прошла. Мы, естественно, понимали, что почтенный Акобал весть о пропаже "Дельфина Нетона" так или иначе в Тарквинею передаст, и искать нас будут, но это же сколько ждать, пока найдут, если даже и найдут вообще? Через дикарей сообщение в Тарквинею доставить – неделя, не меньше. Снарядить корабли на наши поиски, даже если они и есть в гавани – это тоже пара-тройка дней. Дойти до места, где на нас налетел шторм – остаток второй недели точно уйдёт, а где нас искать? Первым делом на прибрежных рифах и островках, и на это уйдёт ещё одна неделя, во вторую очередь отправятся к мелям и рифам на севере, и это тоже ещё неделя, уже четвёртая – месяц, получается, уйдёт на наши поиски только там, где нас нет. И это в лучшем случае – если ещё спасательной экспедиции хватит запасов на такой срок поисков. Если нет – это ещё возвращение в Тарквинею для пополнения запасов, а значит, ещё пара недель. Если после этого и продолжат поиски, то искать будут, скорее всего, вдоль берега дальше на запад, а вот догадаются ли взять севернее, где наша отмель, мы уже уверены не были. И даже если на этом поисков и не прекратят, то получалось, что и в самом лучшем для нас случае два месяца нам спасателей ждать, если не все три. Ну и зачем же мы тогда будем ждать спасателей, если за это время или погибнем, или выберемся сами? А тут ещё и жратвы, как я и сказал уже, только на полторы недели у нас оказалось, и наш прежний план нам, конечно, пришлось менять.

– И что вы тогда решили? – спросил Акобал.

– А что тут решать, почтенный? Если рассчитывать приходится на подножный корм, то ведь должен же кто-то его и добывать, верно? А нас четверо, и тогда получается, что двое работают на разборке нашего разбитого судна, а двое других добывают жратву. Что тут лучшее-то придумаешь? Вдвое медленнее разборка судна выходит, чего-то вдвоём и вовсе не осилить, а чего-то и не успеть – волны разрушат раньше. Но куда нам тут было деваться? А кто с кем работает – тут тоже варианта только два. У нас ведь и по племенам сборная солянка получилась. Адербал – финикиец, я – бастулон, и мы с ним оба выросли на море, Дам – турдетан, но со среднего течения Бетиса, а Левкон – и вовсе карпетан. Оба хорошие ребята и неплохие моряки, но так, как мы с Адербалом, моря они не знали. Вот и выходило, что кто-то из нас должен работать с кем-то из них, чтобы в каждой паре кто-то понимал толк в морском промысле, да и в опасностях тоже. Хоть и не совсем наши ребята профаны, и опыт плаваний имеют, но с палубы ведь что опасным представляется? Акулы, скалы, да бурные волны. А на таких островах не это главное, а то, что несведущий в таких делах человек мелочью несерьёзной посчитает, да от неё-то как раз и пострадает. Хорошо ли наступить по неосторожности на того же морского ежа? Или крапивой этой проклятой морской обжечься, да и парусником этим – тоже запросто. От этого, конечно, обычно не умирают, но приятного всё равно мало. Да и кораллы ядовитые попадаются, и некоторые пострашнее иной медузы. Они красивы, так и хочется отломить кусочек, но обожжёт так, что можно и сознание потерять. Так это мы, выросшие на море и с детства общавшиеся с моряками, о многом знаем и сами, а чего не знаем, о том хотя бы наслышаны. А откуда им обо всём этом знать? И как их тут без присмотра-то оставишь?

– Есть ещё морские цветы, тоже жгучие, – заметил Серёга, имея в виду актиний.

– Ну, они-то, как и ежи с медузами, есть и в нашей родной Луже, так что о них мы всегда знали и не знавших тоже предупредили сразу. Да и что в них хорошего, в этих морских цветах? Под водой только красивы, а вытащишь – омерзительная слизь. Кораллы эти ядовитые – другое дело. И высушенные красоту сохраняют, так что соблазн добыть их велик, и нет их в нашем море. Слыхали только, что есть такие в Эритрейском, которое за Египтом. Хвала богам, предупредили нас заранее, что есть такая напасть и в этих морях. В своё время, говорят, эдемских финикийцев немало и погибло при попытках раздобыть эти красивые диковины, хоть и предупреждали их об опасности местные дикари. Не захотели их слушать – сами виноваты. В общем, расслабляться здесь нельзя, и не имеющим опыта новичкам желателен присмотр сведущего во всех здешних опасностях человека. Поэтому мы кинули жребий, и мне выпало работать с Левконом, а Адербалу – с Дамом.

– Это имело какое-то значение? – поинтересовался Володя.

– Ну, Адербал в целом парень был нормальный, но иногда его заносило. Он из Карфагена, а они там, говорят, почти все такие. Несколько раз, когда он к нам в команду попал, с ним из-за этого дрались, пока не притёрлись – серьёзные заскоки он прекратил, а к мелким мы привыкли и прощали их ему. На язык он был очень несдержан, когда выпьет или не в духе, а Левкон – бывший раб, а какой бывший раб любит, когда ему напоминают об этом? Я бы тоже морду за это набил. Ну, не то, чтобы они собачились особо, но мало ли? Они, конечно, и с Дамом, бывало, ругались, но поменьше – всё-таки больше двадцати лет уже прошло со времён карфагенского господства в Бетике, и чего теперь-то это давнее прошлое ворошить? Все же всё понимаем. Поэтому жребий удачный выпал.

– Но ведь отчего-то же Адербал погиб? – заметил генерал-гауляйтер, – Мне что, опять заткнуть уши?

– Богами клянусь, досточтимый, Дам тут ни при чём. Не было у них ссоры, да и день выпал на отдых, когда мы были на острове все вчетвером. Мы же говорили уже, его барракуда здоровенная цапнула. Их там полно, этих морских щук, а зубы у них – сами же знаете. Адербал – ну, алчноват он немного. Мы все, конечно, мечтаем подзаработать при случае побольше, чтобы остепениться и выйти в люди, но Адербал любил ещё и показуху. Взял, да нацепил зачем-то блестящий серебряный браслет, хоть и знал, что в мутной воде барракуда запросто может броситься на блестящее. Мы же их так и ловим обычно на ярко надраенную бронзовую блесну. Наверное, посчитал, что уж с его-то морским опытом ему бояться нечего, а оно вон как вышло. Дам потом рассказывал, что Адербал и раньше пару раз и нарочно на свой браслет барракуду подманивал под верный удар трезубцем. Любил он пофорсить там, где по делу это не нужно.

– А как с ним получилось?

– Глупо получилось. Мы как раз закончили с остатками "Дельфина Нетона". На что хватило сил, и что имело смысл – всё разобрали и перевезли на остров. Сортировать и думать над судёнышком – это уже у себя, все вместе, так что мы рассчитывали справиться уже побыстрее. Вот и решили немного это дело отпраздновать. У нас ещё оставалась одна амфора вина, так половину оставили для последней пирушки перед отплытием, когда уже готова будет своя посудина, а половину перелили в пустую амфору и как раз её и распили по поводу окончания разборки погибшего судна. Ну, не в один присест, конечно – зачем нам до свинского-то состояния было напиваться? Просто хорошо посидели, поболтали о жизни нашей, о семьях, просто о бабах – жаль, не было с нами баб сговорчивых, с ними-то было бы повеселее. Утром продолжили, тоже в меру, так что оставалось ещё и на обед – в тот день мы решили отдохнуть. Порыбачили немного, Адербал как раз этот свой трюк нам показал с подманиванием барракуды под трезубец, потом искупались, и тут он нам сказал, что как жили мы небогато, так и останемся беднотой, если сами о себе не позаботимся, да и подбил нас попробовать жемчуг попромышлять. Жемчужниц-то мы и в озере видели, и на отмели, да всё не до того было, а тут как раз досуг выдался – почему бы и нет? В озере выловили тех, что покрупнее, десятка два, но жемчужина только в одной оказалась, да и та маленькая, белая и неправильной формы – ценность небольшая. Продолжили в море на отмели, выловили десятка полтора, и вот тут-то как раз Адербал и нарвался на проклятую барракуду. Браслет-то ведь он так и не снял, а воду мы взбаламутили, пока раковины эти собирали. Там и глубины-то по пояс только и было, долго ли взбаламутить? Тянется он за очередной раковиной, и тут эта рыбина в руку ему и вцепилась. Он орёт, из его руки клок мяса выдран, кровь хлещет, мы на акулу сперва подумали, а у нас же трезубцы у всех на берегу оставлены, плавника не видно, от этого мандраж. Ну, преодолели, кинжалы-то при нас, кинулись к нему на помощь. Хватаем, тащим к берегу, но кровь ведь в воду попала...

– Появилась и акула?

– Да нет, две или три барракуды помельче. Небольшие – они стаями держатся, а на кровь эти морские щуки реагируют не хуже акул. Меня от серьёзной раны только крага на руке спасла, парой царапин отделался, Левкона тоже куснули, но не опасно, но в этой суматохе Дам на морского ежа наступил, так что пришлось вытаскивать и его. Когда мы вытащили наконец Адербала на берег, у него ещё и ноги оказались искромсанными – так и истёк кровью, хоть мы и сделали всё, что могли. Потом-то мы эту большую щуку всё-же выследили и добыли, и из неё вышла неплохая тризна по нашему финикийцу. Но если бы он не показушничал, то был бы жив и здоров. С этими барракудами и акул не надо...

– А акул там нет, что ли?

– Есть, конечно, и акулы. Как не быть? Эти твари везде есть. Но возле острова в основном рифовые мелькали и им подобная мелюзга, так что не столько мы их опасались, сколько они нас. Пару раз синяя мелькала, один раз – молот, но тоже небольшие, не того размера, чтобы охотиться на человека. Не трогай её такую сам, и она проплывёт мимо. А людоед с белым брюхом нам не попался ни разу. Может и наведывается в сезон тюленей, и мы видели следы их лежбища на берегу, но он ведь за ними обычно и следует, а мы не в сезон попали. Ну и хвала богам, без такого соседства как-то спокойнее.

Мореман имел в виду большую белую, за которой водится наибольшая дурная слава людоеда. Вообще-то она лопает в принципе всё, что в состоянии поймать, и мелкие, конечно, именно так и кормятся, как и вообще большинство акул, но по мере подрастания большая белая начинает отдавать предпочтение теплокровной добыче и специализируется в основном на тюленях. В Карибском море это местный карибский тюлень-монах, и вот за ним тутошние большие белые в основном и следуют. Есть даже у биологов такая версия, что и на людей большие белые в большинстве случаев нападают оттого, что путают их с тюленями. Ну, им виднее, они специалисты, да и реальные скопления больших белых как раз там, где кучкуются на своих лежбищах тюлени, работают таки скорее на эту версию, чем против неё. Юг Африки с её морскими котиками и частотой встречаемости большой белой – наглядный тому пример...

– А эти мелкие – зачем они нам нужны? – продолжал Малх, – Мясо мочевиной отдаёт – с голодухи съели бы, конечно, но зачем, когда нормальная рыба есть?

– Барракуд этих, что ли, ловили?

– И их тоже, если другой рыбы не попадалось или сильно сердились на них как после гибели Адербала. Очень хотелось добыть тунцов, но к берегу они не приближаются, а в море за ними с сетью выходить – не на нашей же единственной лодке. Тем более, что её забирала с собой пара, разбиравшая "Дельфина Нетона". Поэтому настоящий морской промысел мы устроить не могли, и рыбачить нам приходилось на мелководье. Чаще всего мы промышляли обычную рифовую рыбу, которая держится большими косяками. Иногда, если повезёт, так метнёшь трезубец в их скопление, и какую-нибуль, да наколешь. Но это не каждый раз, конечно, а один удачный бросок на несколько неудачных. Обычно мы их старались отрезать от моря и выгнать растянутой сетью к самому берегу, где уже и били трезубцами. Основная масса, конечно, успевала улизнуть вбок, ещё часть проскальзывала через нашу крупноячеистую сеть, но и оставалось вполне достаточно. Барракуды бывали чаще помехой, чем добычей. Обкладываешь, бывает, косяк рифовой рыбы, и тут парочка проклятых щук спугнёт его или разгонит. Один раз Адербалу и Даму даже мелкая акула таким же манером промысел испортила, и это был единственный раз, когда мы добыли акулу. Не оттого, что парни позарились на неё, а просто обозлились на неё за эту пакость.

– Но всё-таки съели её?

– Вот ещё! Что мы, из голодного края? К нашему возвращению парни всё-таки успели наловить лангустов, омаров этих здешних без клешней. Ну так зато их там полно, а на вкус они ничем не хуже наших нормальных омаров с клешнями. Ну а акулу эту дурную мы оттащили подальше от нашего лагеря и выбросили чайкам – туда ей и дорога. Не была бы такой дурой и не лезла бы сама, куда не просят – осталась бы жива. Мелюзга, которую она ребятам поймать помешала – и та гораздо вкуснее. А когда она приедалась – или тех же лангустов ловили, или макрелей. Чаще на крючок, если барракуда наживку вместо неё не брала, но если какая подплывала поближе – старались не удить, а на трезубец наколоть. Интереснее же гораздо! Ну, Адербал ещё несколько раз пробовал из лука её подстрелить, как это дикари за южным морем делают, и дважды у него это даже получалось, но потом решили не тратить на это дело стрел – не стоит эта макрель потерянной хорошей стрелы. Трезубец – другое дело, он же на бечеве. Лучшим гарпунщиком среди нас, как ни странно, Левкон оказался. Он хоть и не на море вырос, как мы, но дротики мечет так, что куда нам до него! Вот и трезубец он тоже наловчился метать получше любого из нас.

– И не обидно тебе было? – поинтересовался генерал-гауляйтер.

– А на что тут обижаться? Я сам же и научил его правильно целиться. А кого же ещё и учить, как не лучшего метателя дротиков? Поначалу-то он по рыбе мазал, пока я не растолковал ему, что она под водой на самом деле глубже, чем кажется на глаз, так что и целиться надо ниже. Когда он понял и нащупал закономерность – через неделю нагнал и перегнал меня самого. Сейчас – мне с ним уже не тягаться.

– Научил ты его, выходит, на свою голову? – прикололся Серёга.

– Вообще-то – на свой желудок, – уточнил мореман, осклабившись, – Добычу же его все лопали, и я в том числе. Когда он наловчился, мы с ним даже мелочь эту рифовую ловить перестали – макрель же гораздо вкуснее. Я прикидываю, где она может оказаться, тут ему до меня и теперь ещё далеко, высматриваю её, показываю ему, подманиваю ближе наживкой на крючке, если нужно, а если это получается, то и так, чтобы она боком к нему встала, а он уж тогда гарпунит, и пару раз с такой дистанции добычу взял, с которой я бы и метать трезубец не рискнул. Вот что значат верный глазомер, твёрдая рука и хороший бронзовый трезубец на крепкой бечеве! А того, кто учил Левкона метать дротики, я бы уж точно не поскупился угостить в портовой таверне самым лучшим вином! Не было ведь ни одного вечера, когда нам пришлось бы завалиться спать голодными, а часто и оставалось ещё чего заготовить впрок на будущее плавание. Ещё и судна нового строить не начинали, ещё только материалы на него с нашего "Дельфина Нетона" разбирали и перевозили, но жратвой на плавание запасаться уже начали!

– А как вы её впрок заготавливали? – спросил я, – Солили?

– Начали мы, конечно, с засолки. Мысль-то у нас появилась ещё раньше – сразу, как только поняли, что жратвы с судна только на полторы недели. Хвала богам, на острове есть и трава, и мангры, особенно у озера, так что не было проблем с топливом для костра, и добытую рыбу мы могли и жарить, и запекать. Очень удобная штука эти ваши выпуклые стекляшки – когда солнце не было закрыто тучами, мы даже не морочились с высеканием огня, а получали его этими стекляшками. Но это на текущий прокорм, а впрок надо было солить. Сперва попробовали выпаривать соль, окуная в воду кусок парусины и высушивая его на камнях, но много соли таким способом разве получишь? А нам нужно было много – мы видели в море и черепах, и ламантина. Поохотиться на них у нас не получилось, но мы не теряли надежды, а это же столько мяса, что за один присест нам его было всё равно не сожрать, хоть ты даже и обожрись. Значит, надо солить. Сперва хотели собрать и привезти с "Дельфина Нетона" с десяток побитых амфор, подходящих для выпаривания соли прямо из воды, но Дам придумал лучше. Дождливый сезон ведь заканчивался, а в сухой дожди и реже, и слабее – где будем брать пресную воду, если вдруг не хватит дождевой? Тут мы и об испорченных опреснителях вспомнили. Первым склеили буксирный – там только этот бычий пузырь рваный и нужно было заклеить, это полегче оказалось, проверили мы его на озере – работает. Ну, смолой вода немного отдаёт, но терпимо. На четверых-то нам бы её для питья хватило, но на запас хотелось больше, и тут Дам как раз вспомнил, что в чёрный опреснитель морская вода заливалась, и в нём оставалась соль, которую приходилось из него вымывать. А нам же и соль как раз понадобилась. Склеили и его, опробовали – тоже работает. Тоже, конечно, смолой вода отдавала. Кстати, нельзя ли, досточтимый, делать и такие опреснители из меди или бронзы, чтобы они не бились и были полегче глиняных? Я понимаю, что будут дороже, но ведь дали же вы нам и зажигательные стёкла, и оружие с инструментами из отличного железа, которое меньше тупится и меньше ржавеет, чем это наше? Не поскупились же вы для нас и на бронзовые котелки с мисками и кружками? Так может, и эти полезные штуки тоже как-нибудь можно?

– Не можно, а нужно, раз такие дела, – я и при том первом его упоминании про разбитый "горгадский" опреснитель взял себе на заметку вопрос о небьющемся аналоге из металла, только не из бронзы, конечно...

– Не траванутся люди патиной? – ага, Серёга мыслит синхронно со мной, – Это посуду они чистят, а опреснитель могут и полениться.

– Медные сплавы, естественно, идут на хрен, – хмыкнул я, – Придётся, значит, с нержавейкой сексом заниматься – формовать-то ведь её потруднее, чем ту же латунь или медь. Это же горячая листовая штамповка, млять, в дополнение к горячему прокату!

– А прессование не прокатит?

– Так один же хрен, что то, что это. И оборудование то же самое, и штампы. Не врукопашную же выковывать эти десятки экземпляров, да ещё и переводя драгоценную нержавейку в окалину. Тем более, что потом и сотни понадобятся, и технологию сразу на них надо отрабатывать.

– Пару поменьше вместо одного большого не легче будет? – спросил Володя.

– Конечно, намного легче. И пресс нужен поменьше, и штампы. Сам как раз об этом и мозгую. Но металла больше понадобится, так что ищи мне, Серёга, хром и никель. Тот способ, которым мы получали его до сих пор – уж точно не для такого производства. В общем, Малх, можно сделать то, что ты хочешь, и это нужно, и флот это получит, но не в ближайшую пару-тройку лет. Но зато получит весь флот, и они будут лучше бронзовых, – это я ему сказал, естественно, по-турдетански.

– А почему так долго, досточтимый? Я понимаю, что дорого...

– И ты даже не представляешь себе, НАСКОЛЬКО дорого. Но я услыхал тебя и понял, и я с тобой согласен. А долго – оттого, что и металл будет другой, и производство из него – совсем другое, и разворачивать его надо здесь, в Тарквинее. А я здесь подолгу бывать не могу. Значит, нужны другие люди, сведущие в этом деле, но живущие здесь. А их здесь ещё нет и вообще пока ещё нигде нет. Они ещё только учатся...

– Мы всё-таки привезли на остров и большие черепки от амфор. Их ведь мыть легче, а мы вспомнили и то, что нам рассказывали о добыче морской соли в Нетонисе в самом начале. Она, конечно, и с первого выпаривания слегка горчит, но совсем немного, и к этому притерпеться нетрудно. А чтобы не накапливалась горькая соль в остатках, надо их вымывать. Левкон предложил в "горгадском" опреснителе не всю воду выпаривать, а сливать крепкий рассол вот в эти черепки, и в них уже допаривать до соли. Поэтому и наш опреснитель горькой солью не засорялся, и наша соль горчила вполне терпимо. И когда у нас появились излишки макрели, соль для её заготовки впрок у нас уже была.

– А на суше вы ни на кого не охотились? – спросил генерал-гауляйтер, – Пусть и не вышло у вас охоты на черепах и ламантинов, но разве мясо игуан не сытнее рыбы?

– Да какие там игуаны! Это здесь их полно, а там мы так и не увидели ни одной. Есть там ящерицы, но такие, что об охоте на них и говорить смешно. Я поймал одну, так она с хвостом была короче, чем моя раскрытая пятерня. Подержал я её, да и отпустил. Там того мяса столько, что оно не оправдает их ловли с разделкой. Вот только ящерицы эти на суше острова водятся, в которых и жрать-то толком нечего, да чайки. Они-то помясистее, но уж на их-то мясо зариться – что мы, из голодного края?

– А их яйца?

– Видели мы следы их прошлогодних гнездовий, но – не сезон. А вот пакостили они нам постоянно. Никто не досаждал нам так, как они, пока мы не подстрелили из луков несколько штук и не развесили на кольях вокруг нашего лагеря. Да и то, даже после этого всё равно приходилось постоянно присматривать за этими разбойницами.

– Еду воровали?

– Не то слово! Первое время вообще грабили внаглую, прямо на глазах! Ногой одну даже пнул, до того обнаглела! Куска съедобного оставить без присмотра нельзя, если отвернулся хоть ненадолго – всё, считай, его уже нет. А тут на третью неделю у нас аврал случился – попалась наконец и черепаха. Мы с Левконом на судне в тот день работали, а жратву промышляли Адербал с Дамом, вот им она и попалась. Они и раньше-то к берегу пару раз приближались, да только отрезать их с сетью от моря у нас никак не выходило, а для кладки яиц не сезон, и тут одна в озеро забралась. Здоровенные – они растительность любят пощипать, и не только водоросли – одна как-то раз даже листья с куста щипала и удрала от нас с Левконом в самый последний момент – вот это обидно было! Адербалу и Даму повезло больше, чем нам – через косу между озером и морем она удрать от них уже не успела, но тяжеленная оказалась – им вдвоём едва хватило сил, чтоб на спину её вверх тормашками перевернуть, а иначе ведь смылась бы. К лагерю-то мы её уже все вчетвером вечером волокли. Утром за разделку принялись, так её мяса было столько, что всей нашей соли не хватило и на треть. Чтобы остальные две трети тоже не пропали, мы порезали их тонкими ломтями, чтобы провялить под солнцем. Только начали развешивать эти ломти и раскладывать на камнях, так что тут началось! Мы специально для этой пернатой сволочи всю требуху подальше от лагеря отнесли и даже не в кучу свалили, а разбросали, чтобы им там проще было её лопать, но куда там! Большая их часть всё равно лезла напролом к мясу, и нам опять пришлось разделиться – двое работают, а двое этих воровок отгоняют. Так слыхали бы вы только этот их возмущённый галдёж! Можно подумать, это не они нас, а мы их грабим! Вот тогда-то мы и обозлились на них всерьёз. Начали лупить их древками трезубцев, потом швырять в них камни, наконец взялись и за луки. Так они же после этого ещё и попрошайничать пытались! Я и двуногих-то попрошаек ненавижу, особенно таких наглых! Иные, пока в зубы им с размаху не звезданёшь, не отстанут. Вот и эти пернатые примерно того же сорта...

– На третью неделю, говоришь? – переспросил генерал-гауляйтер.

– Не с крушения, а с момента, когда мы поняли, что без подножного корма нам не выжить. Как-то так получилось, что мы от того момента время отсчитывали. А если со дня крушения считать, то это, конечно, четвёртая уже неделя выходила.

– Мы их давно уже искали, – наместник обернулся к Акобалу, – Мне доложили о пропаже одного из твоих судов сразу же, как только наши дикари получили сообщение по своим сигнальным барабанам. Поэтому я и не ждал гонца с твоим письмом, а велел трём патрульным кораблям готовиться к выходу в море заранее, и к приходу твоего письма со всеми подробностями всё было давно готово. В тот же день они и отплыли из Тарквинеи, так что дня три я на этом выиграл. Ещё три дня наш патруль выиграл за счёт того, что у наших кораблей меньше осадка, чем у твоих. Они шли вдоль большой северной отмели как раз там, где любой из твоих точно сел бы на мель, и тогда его корпус с мачтами был бы заметен издалека. Поэтому к концу второй недели со дня крушения весь южный край этой большой отмели был уже проверен. Три дня ушло на плавание на юг к берегу, дабы пополнить запасы воды и вернуться снова к отмели. Не было смысла искать судно среди прибрежных рифов – там его давно нашли бы сами туземцы. Награда им была предложена щедрая, и пока наши набирали воду, их барабанные сигналы снова обошли всё побережье. Они же сказали нашим морякам и о малой отмели на западе от той большой, на восточном краю которой тоже есть островки и рифы. К концу третьей недели патруль уже достиг их, а на четвёртой уже обыскивал всю их цепочку. Туземцев на них не оказалось, так что все поиски нашим людям пришлось вести самим. Мысль проплыть и дальше на запад вдоль южного края той отмели у начальника экспедиции была, и он бы поплыл, если бы к концу недели не заштормило. Естественно, ему пришлось спешно отходить к югу на глубины...

– Нас этот шторм тоже зацепил. День ни работать не могли, ни рыбачить, но и отдыха никакого – спасали от дождя и ветра сушащиеся мясо и рыбу, – проворчал Малх, – Правда, он же и помог нам с разборкой остатков судна. Сами долго бы ещё провозились с выдиранием гвоздей и срубанием зубилом заклёпок, а шторм сделал половину работы за нас. Хоть и перепортил, конечно, немало хороших досок. Но это что же тогда получается? Что если бы не этот шторм, нас бы нашли ещё тогда? Или ещё раньше, если бы мы попали на те островки восточнее?

– Да, там вас нашли бы. Но не жалей о них – они гораздо хуже вашего, и я даже не уверен, можно ли было выжить на них так, как вы выжили на своём.

– Так я разве об этом жалею, досточтимый? Без того шторма мы бы продолжали разбирать судно, нам нечего было бы праздновать, не устроили бы и этой дурацкой ловли жемчуга, и Адербал остался бы жив. А так – да, островок-то нам достался, конечно, очень неплохой. И привыкныть к нему успели, и даже покидать его было как-то немного жаль...

– Да это-то понятно, – проговорил генерал-гауляйтер, – Но этот шторм слишком уж потрепал наши корабли. В двух открылись течи – они были старой постройки, ещё не нашей здешней. Хорошо хоть, была вторая смена гребцов, и было кому вычёрпывать воду из трюма. Но люди устали и нуждались в отдыхе, а потом пришлось чинить корабли, и на всё это ушла ещё неделя.

– Вот на ней-то у нас как раз и приключилась эта беда с Адербалом. А после его гибели изменилась и вся наша ситуация. Строить то судёнышко, которое мы замышляли, смысла уже не было – вчетвером с ним управляться было бы нетрудно, но втроём мы бы на нём умаялись. Да и не нужно оно было на троих – лодки хватало за глаза. Остойчивость только у неё была маловата для мачты с парусом, но за два дня после похорон Адербала и нашей тризны по нему мы собрали из досок два понтона и закрепили их вдоль её бортов. На следующий день мы сплавали на тот клочок суши с остовом "Дельфина Нетона", там собрали небольшую пирамиду из камней над захоронением наших, а на ближайшей скале высекли надпись для будущих спасателей, если найдут. С понтонами лодка показала себя хорошо, и мы решили, что если погода за эти дни не испортится, то можно рискнуть. Мы сложили такую же пирамидку над могилой Адербала и тоже высекли такую же надпись на ближайшем большом камне...

– Да, наши люди нашли потом обе, но вас на острове уже не застали. Наверное, вы с ними только на пару дней и разминулись.

– Скорее всего, – согласился мореман, – Мы не подумали о том, что ту большую восточную отмель ваши обыщут так быстро, а у побережья за них всё прочешут местные. Если бы знали – дождались бы, конечно, но откуда нам было знать? Мы думали, что если поиски и не оставлены, то ждать ещё долго, а чего нам было ждать, когда мы могли уже добраться до побережья и сами? Погода не испортилась, так что мы дополнили надпись на камне, погрузились и отплыли. Умаялись, конечно, грести, ветер-то в основном боковой был, но что нам оставалось? Нас, конечно, сносило и к западу, но берег-то ведь длинный – куда бы он делся? Главное – не заштормило, и на том хвала Нетону. На третий день после нашего отплытия мы увидели вдали и берег. Вскоре мы почувствовали бриз и наконец-то подняли парус. И наверное, когда мы шли под ним, абсолютно не утруждая себя греблей, мы были даже счастливее, чем позже, когда искали место, где бы нам причалить. Там нам снова пришлось спустить парус и идти на вёслах, поэтому к берегу мы пробиваться уже поленились, а причалили к песчаному пляжу между рифами. Воды и жратвы хватало, так что остаток дня мы уже ничего не делали, а наслаждались бездельем. На следующий день нашли безопасный пролив между рифами и добрались наконец до самого берега. Куда нас вынесло, мы могли только догадываться, но понятно было, что к финикийскому Эдему мы гораздо ближе, чем к Тарквинее, да и ветер туда был попутный, а грести против ветра нам очень не хотелось. Так бы и доплыли мы туда, если бы не попалась туземная деревушка у самого берега. У нас как раз подходила к концу вода, и её запас нам всё равно нужно было пополнить, зато лишних бронзовых гвоздей, которые мы прихватили с собой специально для обмена с дикарями, у нас было больше, чем достаточно. Это был второй день нашего плавания на запад, у туземцев мы хотели только набрать воды и выменять свежей жратвы. Конечно, мы бы с удовольствием поразвлеклись и с бабами, но это было бы рискованно, а зачем нам был лишний риск? Хвала богам, были и монеты в кошелях, а где у финикийцев в ихнем Эдеме шлюх найти, мы и сами кому угодно подскажем. И тут вдруг оказался там у них один такой, что по-финикийски немножко говорил, да и мы ведь тоже ихних слов немножко знаем. Его к нам вождь ихний послал сказать нам, чтобы мы никуда оттуда не рыпались а ждали, когда за нами прибудут из Тарквинеи. Ну, остальное вам известно...

14. Дела поважнее.

– Поберегись! – стропальщики, строповавшие большой полудизель, отбежали от него в сторону, и их старший дал отмашку крановщикам, – Подымай!

Со скрипом медленно закрутилось большое ступальное колесо, натянулся канат и стропы, и движок оторвался от доставившего его к стапелю воза.

– Довольно! – остановил своих старший крановой команды, – Разворачивай!

Другие работяги налегли на рычаги карусельной платформы крана, перемещая его груз к корпусу судна.

– Спускай! – скомандовал уже Володя в рупор, – Стоп! На меня подтягивайте! – это уже не в рупор, поскольку адресовалось уже работягам рядом с ним, – Правее! Теперь на меня! Стоп! На три пальца правее! Спускай! – это снова в рупор крановщикам, – Стоп! – окончательно по месту движок выставлялся уже с помощью стальных ломов и чьей-то матери, и чтобы работяги не надорвали пупы, требовалось натяжение краном, – Так, на два пальца левее! На полпальца на меня! Так, хорошо! – работяги облегчённо вздохнули.

– Всё! Спускай! – после окончательного выставления движка надо уже ослабить натяжение строп, дав им провиснуть, дабы работяги могли отцепить их, – Поберегись! На хрен отсюда, орясина! – подогнал спкцназер зазевавшегося, – Всё, подымай! Размечайте и засверливайте! – движок требовалось ещё надёжно закрепить на платформе машинного отделения фундаментными болтами, под которые требовалось провести отверстия через его опорные лапы по месту.

И это был только первый из трёх монструозного вида бронзовых агрегатов, из которых будет состоять силовая установка достраивавшегося наконец парусно-моторного судна, ещё экспериментального, но уже в полноценном типоразмере, дабы по результатам его испытаний откорректировать окончательно конструкцию его будущих систер-шипов. Я ведь упоминал о делах поважнее, не позволявших нам задерживаться на Барбадосе? Вот как раз эти дела с полудизельными судами я и имел в виду, если кто не въехал.

В принципе-то их можно было бы строить и в Нетонисе, где у нас делаются уже и сами движки, и прочие детали привода, включая и достаточно массивные. Шутка ли всё это хозяйство сперва с Азор в Испанию перевезти, там приныкать на весь зимний период, дабы перед лишними глазами не палить, а затем и снова через всю Атлантику на Кубу всё это переть? Конечно, это было бы идиотизмом, если бы в планах была только одна серия из нескольких моторников. Азорский кедр ничем не хуже атласского, и уж на несколько кораблей его бы хватило. Но в планах – на перспективу, конечно – не единицы, а десятки подобных судов, а такой нагрузки азорским лесам уже не выдержать. А что нашим детям и внукам прикажете делать в ещё более отдалённой перспективе, когда понадобятся уже и сотни судов океанского класса? Тут волей-неволей вспомнишь те испанские "Золотую" и "Серебряную" флотилии, большинство галеонов которой строилось на верфях кубинской Гаваны. Конечно, везти движки и прочий привод аж с Азор страшно неудобно и страшно накладно. И конечно, со временем мы от этого отойдём, развернув производство на самой Кубе, но пока у нас нет для этого кадров, а кораблей требуется немного, проще получается возить с Азор. Наоборот, конечно, было бы не в пример удобнее, но вот чего с Кубы на те Азоры уж точно не навозишься, так это хорошего корабельного леса. Оттого, собственно, и испанские Габсбурги известного нам реала, скрипя сердцем, терпели ситуёвину, когда лучшие корабли их важнейших флотилий строятся в далекой заокеанской колонии, а не в самой метрополии под бдительным монаршим присмотром. Безобразие по всем властным канонам, особенно для тогдашних королей, нашим современным либерализмом никогда не страдавших, но тут испанским Габсбургам деваться было катастрофически некуда. На то число галеонов и прочих судов, что нужно было для королевского трансатлантического грузооборота, лесов самой Испании банально не хватило бы.

Тарквинии – ни разу не Габсбурги, мы – тем более, но в этом смысле ситуёвина у нас с ними схожая. Не сей секунд, конечно, а на перспективу. Соответственно, и планы нашего судостроения на перспективу ориентированы – где в будущем эти трансокеанские флотилии строить предстоит, там по уму и начинать это строительство следует. То бишь в привязке к источнику деловой судостроительной древесины, альтернативы которой у нас не будет ещё долго. Стальное судостроение – это массовый прокат стального листа, и не самого тонкого, да ещё и крупноформатного, это фасонные профили нехилых сечений и длины, и всё это требует такого оборудования, не говоря уже об объёмах металлургии, до которых нам ещё очень и очень далеко. Тут тонкого-то листа морской латуни на обшивку подводной части от червя в нужных количествах накатать – и то задача была непростая. А свинец, которым весь античный мир пользуется – он и тяжёлый, и от обрастания днища не спасает, а повредить его при очистке – раз плюнуть. В дальнейшем, конечно, тоже на Кубе надо производство этой морской латуни разворачивать, как и много чего ещё, но всё это в общем объёме мелочи в сравнении с корабельным лесом. Так что тут без вариантов, как говорится, только Куба.

Возможно, и нам придётся со временем переносить главный судостроительный центр из Тарквинеи в Гавану, которой ещё нет. Во-первых, она для транзита ценностей с материка расположена удачнее – Тарквинею-то мы основывали на месте той пресловутой американской базы Гуантанамо, исходя из соображений военно-морского контроля над Вест-Индией, колонизация которой приоритетнее. В будущем же, когда дойдут руки и до Мексики, без порта на месте Гаваны один хрен не обойтись. А где порт, там и ремонтные доки напрашиваются, а до кучи к ним – и верфи. Во-вторых, там с лесом ситуёвина лучше. Махагони-то хватает и здесь, и это превосходное дерево, но весь корабль из него строить – не самое оптимальное решение. На те же мачты и прочий рангоут испокон веков сосна идёт, и кубинская сосна – прекрасная замена средиземноморской, но проблема в том, что как раз здесь-то она и в дефиците. За ней в горы переться надо, там её хватает, а внизу, на равнине – только отдельные деревья изредка попадаются. Там же, на западе острова, она и на равнинах целыми лесами растёт. Да и на корпус судна махагони не везде подходит. На внешний слой обшивки, да на палубы – это да, лучший выбор из всего, что есть, но набор лучше дубовый, а внутренний слой обшивки – из комбинации того же дуба с сосной. Дуб, естественно, тоже местный кубинский, и его тоже в западной части Кубы побольше, чем в нашей восточной. На первое-то время хватит, конечно, и тутошнего, а вот на перспективу опять-таки напрашивается Гавана. Хвала богам, эдемские финики сами не сподобились на экспансию и раньше нас её не заняли. Дуб этот кубинский, как и испанский каменный, по желудям только и распознаётся как дуб, а по листьям – хрен ты его к дубам причислишь, если не в курсе. Но по древесине – дуб как дуб, вполне себе дубовый, не хуже привычных нам видов Старого Света. В-третьих, Серёга говорит, что как раз неподалёку от Гаваны и поверхностные выходы битума имеются, то бишь своя местная нефть прямо под боком, а это и смола, и смазочные масла, и горючее для движков. Для наших моторных парусников этот фактор особенно актуален, потому как нефть на халяву из колодца вёдрами черпать уж всяко проще, чем растительные масла выращивать и выжимать. Но и тем романским и вестготским испанцам известного нам реала, никаких движков не знавшим и в нефти как в топливе не нуждавшимся, хватало за глаза и прочих резонов, с нефтью не связанных. Леса и транзитной логистики хватило в реале и им в пользу выбора Гаваны, хотя поначалу и их губернаторы в Сантьяго-де-Куба размещались, то бишь в нашей восточной части острова лишь немногим западнее лагуны Гуантанамо. И их реальные галеоны реальной гаванской постройки – наглядное свидетельство рациональности реального исторического выбора.

Но то – дела светлого будущего, а пока у нас ни масштабы деятельности ещё не те, ни наши потребности. Над тем, чтобы застолбить Гавану на будущее, думать уже пора, а пока руки до этого не дошли – болтать о ней поменьше, дабы финики не пронюхали, не просекли фишку и не опередили. У них уже и до самых тупых доходить начинает, что не с Тарквинеей тягаться ихнему Эдему, и их слив нашим испанцам – вопрос только времени, но вот цена и условия означенного слива – тут торг не только уместен, но и неизбежен. Их верхушка, естественно, на максимальной автономии настаивать будет, нам же их полная и безоговорочная ассимиляция желательна, и чем больше нужных нам местных ништяков в наших руках на момент торга окажется, тем ближе будет его итог к нашим запросам.

А в Тарквинею нефть, как я уже упоминал, ближе и проще возить с Ямайки, где тоже есть её выходы на поверхность. Такая же тяжёлая, как и кубинская, и тринидадская, и венесуэльская, но где в карибском регионе лёгкую возьмёшь? И даже её при античной логистике в нужном количестве в нужное место доставить – задача не из простых. Оттого и рассчитываем мы не столько на неё, сколько на растительные масла. Когда дойдут руки до нормального дизеля, это станет проблемой, потому как на разное горючее нужны его разные модификации – на солярку одни, на мазут другие, на растительные масла третьи, и в один и тот же дизель что угодно заливать хрен прокатит. Но до того нормального дизеля у нас руки дойдут нескоро. Хоть это и магистральный путь развития, до него доразвиться ещё надо, а пока-что до него ни рук тех не хватает, ни инженерных кадров, ни точности производственного оборудования. Да даже и материалов. Серёга вон на нержавейку мне хром с никелем ищет, к которой и требования не столь высоки, лишь бы обрабатывалась не слишком тяжело, да не ржавела, а на хороший дизель уже металл и по механическим свойствам другой нужен, и жаропрочность ему нужна, и износостойкость. И хотя это тоже хромоникелевая группа сталей, но класс её уже другой. Так и называются официально эти стали жаропрочными, и входят они в число так называемых труднообрабатываемых – ага, тоже не просто так к ним причислены, а очень даже по поводу. Начисто их уже в калёном виде обрабатывать приходится, в том числе и сверлить, а стальной инструмент их хреново берёт, даже тот быстрорежущий с вольфрамом, который у меня ещё и не внедрён, а только начинает внедряться. По-хорошему же нужен бы твердосплавный, но с ним уже отдельная песня – ага, порошковая металлургия на кобальтовой связке, которой у меня ещё и нет ни хрена. Так что нескорое ещё дело этот нормальный дизель, очень нескорое.

Нет, в единичных-то экземплярах и дизель можно сделать на коленке и из чего попало, как сам Рудольф Дизель свой первый движок и сделал – и собственноручно, и из материалов со свалки, но нет у нас той его немецкой свалки конца девятнадцатого века, и нужен нам не единичный действующий макет, а долговечное серийное изделие, надёжное и экономичное, каковым изобретение означенного Рудольфа в известном нам реале стало тоже далеко не сразу. Поэтому мы на дизель пока и не замахиваемся, а делаем грубятину, которую сделать уже в состоянии – полудизель или болиндер. Он и проще значительно, и точности такой не требует, и доступные нам материалы его вполне устраивают, а главное – с удовольствием жрёт всё, что горит и булькает. Если бы ещё жрал поменьше и добавки не так часто просил – вообще цены бы ему не было, и нахрена бы нам тогда был нужен на перспективу тот нормальный дизель и весь этот извращённый секс с его промышленным производством? Но – увы, не бывает в реальном мире идеального совершенства, и любая конструкция в нём кроме присущих ей достоинств имеет и присущие ей недостатки. Для полудизеля это низкий КПД и прожорливость. О том, чтобы океан на нём пересечь – это и думать нечего. Паруса, конечно, остаются основным движителем судна-дальнобойщика с таким движком, просто в узостях, в штиль или при ветре противных румбов с ним гораздо веселее, чем на вёслах. Или, допустим, уйти против ветра от нежелательной встречи с той же римской патрульной триремой, если ту вдруг занесёт нелёгкая туда, куда её никто и не думал приглашать. В Луже-то средиземноморской по спокойной воде от неё хрен уйдёшь, потому как на всех трёх ярусах вёсел лучшие экземпляры и до девяти узлов на коротком рывке выжать способны, но в Луже нашим моторникам и делать абсолютно нехрен, а по нашу сторону Гибралтара хрен пойдёт та трирема на трёх ярусах – нижние вёсла убрать придётся и порты ихние задраить, дабы не захлёстывало их океанской волной, и станет тогда та хвалёная трирема в лучшем случае биремой, от которой уйти уже можно. А кто ушёл, тот ушёл, и взятки с него гладки. С нашей же испанской Турдетанщины – тем более. Какой такой дымящий и идущий без вёсел против ветра корабль? Такие разве бывают? А не врёте? Ах, видели, но упустили? Ну, у нас таких не ищите, нету у нас таких. В другой раз, как увидите – не упускайте, а как захватите, так не сочтите за труд по пути и к нам в Оссонобу с ним зарулить – мы тоже на такую диковинку поглазеть хотим, гы-гы!

Что до всеядности полудизеля, то говоря обо "всём, что горит и булькает", я не шучу. Ну, за бензин и спирт не скажу, потому как на них никто его никогда не применял, но их в античном мире в топливных количествах никто и не производит. Бензин, вроде, в Месопотамии гонят, но используют только для освещения и как лекарство – спрашивайте их самих, от каких болячек они им лечатся. Спирт, вроде бы, тоже в медицинских целях у греков применяется и гонится в соответствующих аптечных количествах. Или будет через какое-то время – Юлька не в курсе, кто из греческих яйцеголовых и когда его впервые в реале получил. Мы, конечно, и без греков его гоним, но тоже уж всяко не на топливо. Но и на вытопленной из рыбы ворвани, и на низкосортном светильном оливковом масле наш экспериментальный полудизель работал исправно. В реале он и на сырой нефти работал, и одно из его названий – нефтяной двигатель. Понятно ежу, что будет работать и на мазуте, и на солярке. Но, как я уже сказал, наша основная ставка не на нефть с нефтепродуктами, а на растительные масла. Используются они практически везде, а значит, и выращиваются дающие их культуры тоже везде, где позволяет климат, так что достать в античном мире растительное масло на порядок, если не на два, легче и проще, чем нефть. Особенно в тех количествах, что нужны для движка. Что же до их эффективности как моторного топлива, то вполне она на уровне. Немного ниже по теплотворной способности, чем солярка, но с мазутом примерно вровень, как и с сырой нефтью, если это не "брент" высших сортов, а битум даже немного превосходят. Так что если по мере развития ситуёвина с нефтью для нас не сильно улучшится, то наверное, мы будем и нормальный дизель под растительные масла разрабатывать. Почему бы и нет, в конце-то концов?

Конечно, паровая машина типа той же уаттовской ещё проще полудизеля, да и на жидком топливе работать тоже будет, потому как ходили в реале паровозы и на нефти, а возможность при его отсутствии кочегарить углём или вообще дровами – идёт уже как дополнительный бонус. Но на такой случай проще уж ворвани из той же рыбы натопить, а не дрочиться с той кочегаркой, а главное – фактор палева, который полностью исключить тоже нельзя. Парореактивный ротор Герон Александрийский и без нас в реале изобретёт, пневмопоршень тоже какой-то учёный грека придумает, а известная уже паровая пушка Архимеда – чем не прототип того же парового цилиндра с поршнем? Технологически же паровая машина Уатта античному миру вполне посильна, и если в лапы к римлянам вдруг угодит пароход с такой машиной, то его они, пожалуй, воспроизведут. А вот полудизель, если уж случится вдруг такое катастрофическое невезение – ну, пусть попробуют. Это по античным меркам уже крутой хайтек, тут уже ползуновский мизинец между поршнем и стенкой цилиндра хрен прокатит, а точнее им без металлорежущих станков не подогнать. Ну, в приемлемые сроки по приемлемой себестоимости, по крайней мере, от которых как раз и пляшет способность производить агрегат с хоть какой-то серийностью. Я уже молчу о стальных втулках цилиндров, запрессованных в расточенные гнёзда бронзового корпуса движка, которых им уж точно не осилить. А бронза по бронзе изнашиваться будет быстро, и это большой привет долговечности сложнонавороченного и жутко дорогого агрегата.

Поэтому и забраковали мы по здравому размышлению весь этот пресловутый этап паропанка, через который прошёл известный нам реал. Изучать паровую машину наш молодняк, конечно, будет. В единичных экземплярах на производственной практике будет и делать её, и ремонтировать, дабы знали и понимали, что если совсем уж припрёт, можно извернуться и вот таким макаром. Так что в чисто учебно-познавательных целях паровая машина у нас в программу второго курса кадетского корпуса включена. В Нетонисе, куда не добраться римским завидючим глазам. Там – и можно, и нужно. А Средиземноморье, включая и нашу испанскую метрополию – обойдётся. Не нужны римляне на пароходах ни нам самим, ни нашим потомкам.

Я ведь упоминал о баркасе с нашим экспериментальным уже двухцилиндровым движком, который мы потом перегнали из метрополии в Нетонис? Пока там по его образу и подобию налаживалось производство уже серьёзных судовых полудизелей, в Лакобриге сделали ещё один такой же, который в прошлом году был уже и без нас перегнан сюда, в Тарквинею. Понятно, что образцом для местного производства станет штатный движок из Нетониса, но смысл этого баркаса был в другом – обучение мотористов из числа местных мореманов. Ну, не только мотористов, конечно – прямой руль требовал переучивания на него и кормчих. Да и наглядное пособие для корабела наконец – корабел-то ведь этот хоть и один из лучших, но один хрен античный, и познания его в судостроении – тоже сугубо античные. Океанский жёсткий набор корпуса он в Гадесе изучил, местные лесоматериалы – уже здесь, а их оптимальное судостроительное применение – у эдемских фиников, за все эти века выработавших местный опыт. Собственно, ради него-то мы и убедили Фабриция не ограничивать корабела "домашним арестом" в пределах Тарквинеи, а позволить ему и Эдем посетить. Не таков финикийский патриотизм карфагенянина, чтобы современный по античным меркам благоустроенный город на глинобитный мухосранск променять. Так в итоге оно и вышло – генерал-гауляйтер со смехом рассказывал нам о неудачной попытке фиников сманить нашего корабела, о которой тот сам же по возвращении ему и доложил, и тоже со смехом – типа, это за какую же такую провинность в такую дыру ссылают? Ну да, говорят там по-финикийски, но он лучше уж турдетанский язык выучит и останется в нормальной благополучной Тарквинее! В общем, покуда мы шлялись прошлым летом по югу Атлантики, он тут уже изучал и техзадание, и первые штатные полудизели, и рабочий макет в виде означенного баркаса, так что к нашему прибытию корпус первого из новых судов был уже готов к монтажу силовых агрегатов.

Типовая конструкция моторника плясала, естественно, от давно отработанной конструкции чистого парусника. Ради машинного отделения корпус прибавил в длине до тридцати пяти метров по ватерлинии. Три штатных полудизеля, расположенных гуськом, передавали через расцепные муфты крутящий момент на общий вал, от которого передачи вертикальной колонки вели уже к внешнему валу гребного винта. Конечно, это несколько снижало КПД привода из-за потерь в передачах, зато избавляло нас от дейдвудной трубы под водой, чреватой течью в случае расшатывания её герметизации от вибраций привода или от штормовых волн. На хрен, на хрен! Смешно же в самом-то деле тщательнейшим образом конопатить и смолить обшивку корпуса, чтобы тут же просверлить в нём дыру ниже ватерлинии. Только не с нашим околонулевым ещё опытом строительства винтовых судов. Наработается драгоценный эксплуатационный опыт, и не на одном только вот этом экспериментальном судне, а уже на штатной серии, тогда и над дейдвудом можно будет помозговать, а пока – на хрен, на хрен. Вот этим приводом, да прямым рулём только и отличалось принципиально новое судно от прежней двухмачтовой корбиты. В парусном вооружении уменьшили высоту основных прямых парусов, увеличив дополнительные и сделав их трапецеидальными – добавились небольшие верхние реи, образовав тем самым нормальный второй ярус. Третьего, уже треугольного, решили пока не городить – пущай мореманы и со вторым-то для начала освоятся. Тем более, что добавлялись треугольные кливера и стаксели, позволявшие отказаться от сменных малых латин. В целом оно где-то то на то по полезному грузу за счёт этого и выходило, но усложнялась работа мореманов.

Даже по поводу усложнявших погрузку и разгрузку трюма водонепроницаемых переборок мореманы не ворчали так, как по поводу этих новых треугольных парусов, ну уж очень непривычных им даже по сравнению с уже опробованной латиной. Переборки – это ведь понятно для чего, хоть и неудобно с ними грузить-разгружать, так зато живучесть судна с такими переборками очевидна, а с парусами этими начальственная блажь зачем? И деды ведь под старыми плавали, и отцы, и всё благополучно возвращались, кто Нетона и прочих богов не гневил, и чего тут теперь начальству неймётся, когда всякий видавший виды человек знает назубок, что от добра добра не ищут?

С другой-то стороны новшества – интересны, и уж среди молодёжи находились желающие опробовать их в деле, послужив на таком новаторском судне. Но экипаж ведь в море на ком держится? На просоленных за множество плаваний старых морских волках, а вовсе не на восторженных желторотых юнцах. Они – основной костяк экипажа, но как ты их тут навербуешь, когда они от добра добра не ищут и ко всяким новшествам относятся с опаской? Во-первых, в деле не проверены, а во-вторых, это же переучиваться на них надо, теряя те самые преимущества наработанного с годами опыта, за который прежде всего и ценится матёрый профессионал. И будь ты даже хоть сотню раз большой начальник, будь ты хоть тыщу раз высокочтимый и уважаемый, перед тобой ведь тут не бесправные рабы, а вольные и знающие себе цену люди, и почти каждого приходится убеждать отдельно.

– Вот скажи мне, досточтимый, вот эти три больших машины – такие же, как и та малая, которая стоит вон на той рыбацкой посудине? – допытывается у меня Малх, тот самый мореман с погибшего "Дельфина Нетона", успевший и поробинзонить на островке к северу от Кубы.

– Абсолютно такие же, только больше и мощнее, – подтвердил я ему.

– И это что значит, что большому судну с такой машиной, как и этой скорлупке, не нужно будет больше ходить на вёслах?

– Ну, не совсем, Малх. По ту сторону Моря Мрака некоторые вещи мы очень не хотим показывать кому попало, и эти машины – тоже из их числа. Поэтому в испанских и африканских портах придётся делать вид, будто машин нет, а значит, и входить в гавань, и выходить из неё на вёслах, как вы всегда и делали. Но на Горгадах, в здешней Антилии и на Атлантиде, где нет ни лишних глаз, ни лишних ушей, вёсла с машиной и в самом деле не понадобятся. Ну, если только на самый крайний случай, когда машина сломалась или масло к ней кончилось.

– А зачем их три, когда достаточно и одной?

– Так ведь машина же и сломаться может. Если одна сломается, так две других исправны, вторая сломается – третья остаётся, а чтобы и все три сломались – это команда уж очень сильно прогневить богов должна. Это во-первых. Во-вторых, ты же помнишь и сам ваше крушение. Ну, о неправильных волнах говорить не будем, от них и машина не спасёт, но от обычных штормовых волн, чтобы они на скалы судно не загнали, разве не лучше двигаться против них? И разве не маловато против них будет одной машины? Ну и в-третьих, вот представь себе, что встретилась вам у испанского или африканского берега римская бирема, а то и вовсе трирема. Да, они в Море Мрака обычно не выходят, но мало ли, что взбредёт в башку их командованию? И разве уйдёшь от неё на одной машине? На двух – тоже уверенности нет, а вот на трёх – уйдёшь наверняка.

– Ну, если так – тогда да, – почесал загривок бывший робинзон, – Но тогда, если эти машины так хороши, зачем вообще нужны паруса, когда есть эти машины?

– Если тебе плыть недалеко, то не очень они и нужны, можно дойти и на одних машинах. Но через Море Мрака, хоть ты весь трюм амфорами с маслом загрузи, не хватит его на весь путь. А надо же и запасы для команды взять, и тот полезный груз, за перевозку которого досточтимые Тарквинии и платят вам ваше жалованье. Иначе зачем им были бы нужны все эти плавания через Море Мрака? Поэтому плавание как было парусным, так и остаётся в основном парусным, просто с вёслами теперь напрягаться меньше.

– А с парусами – больше, – возразил мореман, намекая на треугольные кливера со стакселями.

– Да, с ними – больше. Из-за их количества и высоты. Зато каждый из них не так велик, как большой треугольный, и не нужно возиться с заменой ими старых прямых. Да, к ним надо ещё привыкнуть, но если и ошибся с каким-то одним из них – не настолько же он велик, чтобы опрокинуть судно. А ошибиться со всеми ими вместе – уж настолько-то бестолковой команде кто же такое судно доверит? – и мы с ним рассмеялись.

– Ну а ты что мне скажешь, почтенный? – Малх обернулся к Акобалу, – Кого ты навигатором выделишь?

– Навигатором будет Гигин с "Медузы".

– Гигин? Ну, мужик толковый. Правда, чуть судно не утопил, но для той волны простительно, да и спас же он его всё-таки. А один битый, если по справедливости, и двух небитых стоит. Хоть и далеко ему до нашего Ларса...

– Так где же я ещё такого же найду? Есть ещё пара человек не хуже, но ты сам, Малх, отдал бы их на моём месте? И так не худшего выделяю, далеко не худшего, и ты не думай, что я отдаю его с большим удовольствием. Для меня это немалая потеря.

– Понятное дело, почтенный. А помощником кто?

– Элий с "Осьминога".

– А почему не Авкат? Они же с Гигином сработанные!

– Ну интересно ты рассуждаешь, Малх! А "Медузу" я на кого оставлю? Не на Фаба же, в самом деле! – судя по их смеху, названный человек в помощники навигатора не годился абсолютно, – Не переживай, сработается Гигин и с Элием – матросами оба на "Каракатице" начинали и знают друг друга как облупленных.

– Хвала богам, если так. А кормчим кого?

– Кормчим будет Мид с "Каракатицы". Гигин, конечно, своего хотел забрать, но не могу же я и Авката до такой степени оголить. Отказал я ему, конечно, и тогда он Мида попросил. Ну, тоже не ваш Карутан, конечно, но в него его навигатор вцепился так, что не так-то легко и мне уступил. Не худших отдаю, Малх, далеко не худших, самому жалко...

– Ну, Мид – кормчий хороший. А помощником к нему кого? Своего-то ведь ему навигатор разве добром отдаст?

– Конечно не отдаст, а давить на него мне и совесть не позволит. Но я надеюсь, Малх, что и нет в этом особой нужды. Я от всех своих навигаторов требую характеристик на всех людей из их экипажей. Как бы я иначе замену подбирал для тех, кто на повышение у меня идёт? И тебя почтенный Ларс характеризовал очень хорошо. Ты ведь, когда Марул приболел, подменял его у Карутана?

– Было дело, почтенный. Да только ведь, если честно, крыл меня Карутан тогда последними словами. И сыном ослицы я у него успел побывать, и бараном, а уж раззявой и бестолочью был у него всё время, пока Марул не поправился.

– Ну так а чего ты ждал? – хохотнул наш главный флотоводец, – Это ж Карутан! Кормчий был, каких поискать, и руль чувствовал, и судно, и волну, но и сквернослов был тоже, каких поискать. Но он-то как раз и просил Ларса, если Марул на повышение пойдёт, то на замену ему – только тебя и никого другого. Кормчим тебя ставить ещё рановато, сам ведь понимаешь, подучить тебя ещё надо, а помощником у хорошего кормчего ты вполне справишься, а заодно как раз и подучишься у него. Принуждать тебя я, конечно, не могу, но подумай, Малх. Моряк ты отличный и без работы, конечно, и так не останешься, но что это за работа на каких-то мелких торгашей? Да, я понимаю, после этого крушения и всего прочего хочется жизни поспокойнее, но ведь ты же, гром и молния, океанский моряк! Да и сколько же тебе ещё в матросах ходить? Судно же новое, и ещё такие же строиться будут, и уж помощник кормчего с такого судна надолго в помощниках не закиснет.

– А как насчёт Левкона с Дамом? Мы ведь с ними – одна компания, а уж после этого крушения и острова...

– Ну так и поговори с ними. Мы с Гигином обо всей вашей троице говорили, и всех вас троих он, если вы согласны, с руками оторвёт. Ты пойми, я же не могу экипажи оголять. Пару-тройку матросов поопытнее я ему отдам, но в основном кто у него будет? Желторотые салажата! А вы трое – матёрые, у самого молодого три плавания за плечами, крушение пережили и уцелели, на островке необитаемом выжили и сами с него вернуться сумели. У меня каждый опытный человек на счету, а с вами и салажатам зелёным страшно не будет. Откажетесь – принуждать не будем, всё понимаю, но тогда мне придётся вместо вас ещё трёх опытных матросов у их навигаторов забрать, чтобы и Гигин не одних только салаг получил, а имел и хороший основной костяк команды. Да я сам хоть сейчас с руками вас троих в свой собственный экипаж оторвал бы, но Гигину вы ещё нужнее, да и будущее вот за такими машинными судами. Иначе разве отдавал бы людей? Тяжело ведь с ними...

– Сборная солянка, значит, будет у почтенного Гигина?

– Так ведь не могу же я забрать у навигатора весь его сплаванный экипаж! А он тогда с кем через Море Мрака пойдёт? Вас же никто сразу через океан не пошлёт. Пока вы судно опробуете и освоитесь на нём на местных рейсах, заодно и сплаваетесь.

– Ну, мы подумаем, почтенный. Ничего тебе пока не обещаю, но – подумаем...

И Акобала тут понять можно, и мореманов. В принципе все давным давно уже знают, что не в самый рациональный сезон пересекают Атлантику тарквиниевские суда. В сезон ураганов попадают, который как раз на лето и осень приходится с пиком в сентябре теоретически, а реально с августа по октябрь когда сам захочет – в разные годы бывает и так, и эдак. То бишь от юга Испании в мае – это ещё нормально, но ближе к Антилам – это уже июнь, начало сезона. Июль на Кубе – пока расторгуешься, пока починишься, а теперь ещё и колониальные вопросы пока порешаешь – быстрее, чем за месяц хрен со всем этим управишься. Вот и выходит, что отплытие обратно с Кубы в августе, а прибытие домой – в сентябре. Сезон ураганов уже в разгаре, и хорошо, если выдался год с пиком в сентябре, а лучше – в октябре. В этом случае есть шансы проскочить ураганоопасную зону удачно, то бишь относительно безболезненно, а вот если на август в какой-то год пик придётся – тут уж туши свет, сливай воду, как говорится, потому как в самый этот пик при отплытии как раз и вляпаешься. Финики эдемские давно уже к этим сезонам приноровились и в дальнее по их меркам плавание в период с июля по январь отправляются только самые отчаянные. Зато в спокойный сезон, то бишь с февраля по июнь, у них самая навигация, когда и на их малых посудинах Карибское море пересекать не стрёмно. И если по уму через Атлантику плавать, то бишь с учётом их опыта, то это не весной поздней надо из Испании отплывать, а осенью, где-то с середины октября. В Луже в это время уже штормит, но нашим-то не в Лужу, а к Канарам с Горгадами и далее к Вест-Индии, где сезон ураганов как раз идёт на убыль. А с Кубы обратно где-то с февраля на март, дабы в зимние шторма на европейских уже широтах не влететь и прибыть в Испанию после их окончания, где-то в апреле. Так-то все это давно знают и понимают, но тут фактор времени ключевым становится. Полгода в плавании, полгода дома, если на местные какие рейсы Тарквинии не припашут. Летний же привычный вариант, с мая по сентябрь – это четыре месяца в плавании, а восемь – дома, с семьёй. Тоже, конечно, припахать могут, но один хрен семейной жизни получается на два месяца больше. Поэтому и не переходит никто на куда более безопасный зимний график.

И для робинзонов наших бывших собака в том же самом времени вдали от дома порылась. Все трое семейные, прошлой осенью домой из-за крушения не попали, на Кубе пришлось у торгашей местных перекантовываться, и вот мы прибываем, а они же больше года уже дома не были, спят и видят во сне, как хотя бы уж в эту осень домой к семьям с акобаловской флотилией прибудут, а им тут – ага, ещё годик предлагают новую технику поосваивать, так с семьями и не повидавшись. Прогресс прогрессом, но это для нас дело нужное и важное, а вот их – как тут на такие жертвы сагитируешь? Хоть и пережили они и крушение, и гибель товарищей, и всё в принципе понимают, но в принципе – это теория, а дом и семья – реальная жизненная практика. Народ вон ради двух свободных месяцев на сезон ураганов плюёт и рискнуть предпочитает, и так – веками...

– Твои идут, – сообщил мне Володя, когда мы после установки и монтажа всех движков, муфт и основного вала залили ворвань и начали испытывать первый движок на холостом ходу, – Займись лучше ими, чтобы мелюзга не путалась под ногами, а тут мы с мужиками и сами управимся.

Аришат с детьми прибыла вчера ближе к вечеру, так и не успев осмотреть всех изменений в Тарквинее, и теперь они, конечно, навёрстывали упущенное. Поглазеть им в городе было на что. И инсулы новые достроились, и портовый волнолом, и прибрежный форт до ума доводится, и привезённое нами оборудование для мануфактуры, которую я в каждый заезд хоть немного развить стараюсь, но прежде всего, естественно, этот новый моторник на верфи. Катаясь на лошадях, которых наконец-то уже достаточно, они как-то увлеклись и прозевали момент установки движков – издали только и успели увидеть, как ставится краном уже третий движок, а как подошли – они тут, оказывается, уже и фырчат. Я встретил их на сходнях и провёл на верхнюю палубу, с которой и показал, что делается в машинном отделении. Там Володя как раз закончил испытания первого движка и начал запускать второй. После нагрева обеих калильных камер паяльной лампой и заливки в бак ворвани двое дюжих работяг по его команде принялись раскручивать массивный маховик, а он повернул вентиль сперва у одной калильной камеры, впрыскивая топливо, а затем и у второй. Движок чихнул раз, другой, третий, а затем зафырчал уже равномерно, войдя уже в нормальный штатный режим. Навалившись на рычаг, спецназер сцепил муфту с валом, и тот завертелся – медленно, но неуклонно.

– Сейчас мы проверяем в работе пока ещё только сами эти машины, – пояснил я Маттанстарту, – А на готовом судне к концу вала будет подсоединён механизм передачи на винт. Он будет вертеться в воде и толкать судно вперёд.

– Как на том маленьком, папа?

– Да, абсолютно так же. Ты уже катался на нём?

– Ещё тем летом, папа, когда его только привезли. А зимой на нём уже и мама с Далилой покатались – здорово! Дым от машины, конечно, вонючий, но всё равно здорово! – в Тарквинею они наезжают по нескольку раз за год, так что генерал-гауляйтер им тут и квартиру в инсуле выделил, и экскурсии им познавательные устраивает, в том числе и на моторном баркасе.

– Дедушка не сильно сердится? – Фамей, конечно, не в восторге от впечатлений, которые его внук и наследник всякий раз привозит в Эдем из нашей колонии.

– Да когда как, папа. Когда не в духе, то ругается, конечно. А когда в хорошем настроении, то шутит, что знал бы заранее, так отпустил бы меня и с тобой в вашу школу, всё равно ведь из меня и в Тарквинее испанца сделают. Жаль, что только шутит...

– Дедушка, когда сильно сердитый, то так и называет Маттанстарта – испанцем, – заложила брата Далила, и тоже, что характерно, по-турдетански, отчего мы с их матерью переглянулись и рассмеялись.

– Отец опасается, что вряд ли Совет Пятнадцати потерпит суффета-испанца, – пояснила Аришат, – Хвала Астарте, хотя бы не так уже бушует, когда я шучу, что испанцу и невеста нужна испанская. Но бушует, поэтому пока приходится только шутить.

– Есть уже кто-то на примете? – поинтересовался я.

– Ну, я начинаю присматриваться.

– Аришат, присматриваться – это его дело, а не твоё. Твоё дело – посоветовать и от ошибок предостеречь, на то ты и мать, но жить-то ведь с избранницей – ему, а не тебе, и окончательный выбор должен быть за ним. А что до Совета Пятнадцати, так и люди в нём не вечны, а твой отец достаточно крепок, чтобы прожить ещё долго.

– Молодёжь, конечно, немного иначе на всё это смотрит, – кивнула финикиянка, – Тоже, конечно, испанцем Маттанстарта кличут, но не видят в этом проблемы. Многие и сами были бы не против обыспаниться, и это-то как раз стариков и возмущает.

– Смены традиций боятся или смуты?

– И того, и другого. Слишком уж быстро ваша Тарквинея развивается. Давно ли деревней была? И чьей! Ворчат, что ладно бы ещё тирсенской или пускай даже греческой, но не испанской же! Не в обиду, Максим, но наши предки считали испанцев дикарями, не намного лучшими здешних, а тут вдруг, представь себе, те же самые испанцы, но в чём-то уже совсем другие, уже не дикари, и это – пугает.

– То ли ещё будет, – хмыкнул я, – Быстро, говоришь? Слишком медленно! Разве сдвинешь тут что-то короткими наездами? Но и разорваться надвое мы тоже не можем, и Испанию надолго оставить нельзя. Вот когда доучатся дети, присоединятся к нам – тогда быстрее дело пойдёт, гораздо быстрее.

– Старшего своего сюда привезёшь?

– Он просится. Если так и не передумает – не наездом, как я, а на службу сюда попадёт на пару-тройку лет. И не один – увидите, как тогда завертятся дела.

– А невеста у него уже есть? Если ещё нет – мы могли бы подыскать.

– Ну, это он сам определится. Но скорее всего, с женой уже приедет – думаю, у них сладится. По всем видам дело к тому идёт.

– Тоже верно! – покачала головой Аришат, – Если уж и эти ваши гетеры таковы, как эта Гавия, на которую весь ваш город пялится, то каких невест вы для ваших сыновей подбираете, я уже и представить себе боюсь! Есть у меня на примете две девочки из очень хороших семей, которые статями ей не уступят, но такой школы мне им не преподать...

– Гавия Абдерская? Ну да, здесь она "несравненная", но в Оссонобе и её было с кем сравнивать, – хмыкнул я, – Хороша, но не самая лучшая в своём выпуске. А те девчата, которые невесты для наших ребят – вместе с ними и учатся. Они – немного другого плана, не такие все из себя, но ничем не хуже. Даже лучше – и поумнее, и образованнее, и лёгкой жизнью не избалованы, трудностей не боятся.

– И кукарач наших они тоже не испугаются? – не без ехидства поинтересовалась Далила, ловя рукой пролетавшего мимо типичного представителя этой тараканьей фауны.

– Первое время, возможно, шарахаться будут. Наши тараканы помельче этих и не летают. Но я предупредил Волния, чтобы проверял своих возможных избранниц ещё и на тараканобоязнь. Привыкли к нашим – привыкнут и к этим, – всё моё здешнее семейство рассмеялось, – Приедут с мужьями – сами увидите. Это вам не Гавия, которую профессия обязывает держаться в центре всеобщего внимания. У нас и она тараканов не боялась, – семейство снова рассмеялось, тут же вспомнив картинную панику "несравненной", когда ей как-то раз прямо на башку приземлился кукарача, при которой она не забыла однако и блеснуть всеми своими статями перед поклонниками.

– Представляю, – задумчиво проговорил Маттанстарт, – Жаль, что дедушка меня не отпустил. Сколько бы всего знал, сколько бы всего умел, и какую невесту мог бы себе найти! – пацан явно понял главное, на чём я особо не акцентировался, чтобы не обижать Аришат – не в статях внешних дело, даже не в отточенных манерах, а в том образовании, без которого любая из лучших тутошних красоток для любого из наших ребят – табуретка табуреткой со всеми вытекающими, и точно так же верно и обратное.

– Ну, это дело наживное, – утешил я его, – Конечно, в школе и в военном лагере тебя обучили бы получше, но приедут ребята – наверстаешь кое-что и с ними. А девчат и здесь хороших не так уж и мало. Какая приглянётся из подходящих – ты, главное, добейся её расположения, это ты должен сделать сам, а подучить её более-менее найдётся кому.

– А если сама девчонка будет согласна, но её отец окажется против?

– Это – вряд ли. Но если и так, то и этот вопрос решить тоже найдётся кому.

– А мама и дедушка?

– Ну, ты же разумный выбор сделаешь, я надеюсь? Советы их не отвергай, они тебе добра желают, но выбирай сам, и если твоя избранница будет не той, которую тебе хотят навязать, но во всём остальном ничем её не худшей, то стой на своём, и думаю, что тогда с твоим выбором смирятся. Ты не девчонка, а парень, это её ещё могут не спросить, а тебя спросить обязаны, и нет такого обычая, чтобы женить парня против его воли. Ну а если уж совсем вдруг забеспредельничают, так Эдем – это ещё не вся Куба. Куба большая, и есть на ней ещё один городишко – маленький такой, совсем захолустный, в котором зато тебя и поймут, и поддержат, – тут и Далила рассмеялась, окинув взглядом город, даже по площади превышавший глинобитный Эдем если и не втрое, то уж в два с половиной раза.

– Максим, а это вонючее масло из рыбы обязательно для этой машины нужно? – его мать решила сменить скользкую тему, – Я поняла, что без огня машина не работает, но разве нельзя жечь какие-нибудь дрова или добавить благовонной смолы? У нас ведь этим зловонным дымом вся одежда пропахла, когда мы катались на той огненной барке.

– Нет, дрова для этой машины не годятся, нужно жидкое масло. Благовоний на неё не напасёшься – это сколько же копала надо размолоть в порошок, чтобы перебить им вонь от масла из рыбы? – дети рассмеялись, – Со временем, когда вырастут и заплодоносят пальмы из Африки, машины будут работать на масле из их плодов, которое не так воняет, но пока его нет, приходится терпеть вот это рыбье. Здесь, правда, климат для этих пальм немного суховат, но мы посадили и оливу. Ты тоже посади у себя те косточки, которые я тебе дал – когда деревья вырастут и заплодоносят, будете иметь и своё масло.

– Ты думаешь, будет толк? Я посажу, конечно, но отец рассказывал мне, что у наших предков олива здесь не прижилась. То ли она сгнила, то ли термиты её погрызли – это было очень давно, и предания предков противоречивы. Иначе разве покупали бы мы привозное оливковое масло по такой цене?

– Это другая олива, тоже из Африки. Плоды её мельче и не так вкусны, но тоже съедобны, масло из них похуже, чем то, которое вам привозит Акобал, но тоже пригодно и в пищу, и для светильников, а древесина – ну, немного помягче бакаута, но не гниёт и термитам не по зубам. Вы здесь называете железным деревом бакаут, а в Африке так и эту оливу черномазые называют. Как раз вот мы и привезли её косточки ради этой древесины и ради хоть и не очень хорошего, но всё-таки оливкового масла.

Олива эта железная, как Наташка нам объясняла, считается подвидом капской, которая на юге Африки местным железным деревом является. На нашем обратном пути с Капщины мы и в лесу устья Конго её видели, и на Сан-Томе, только там она вымахивала в здоровенные деревья – мы не меряли, конечно, но на глаз некоторые метров под тридцать, не меньше. В чаще леса прямые в основном, у опушек поразлапистее, не скоплениями, но и нередки. Нашли мы её и в Сенегале, хоть и реже она там. Косточки от зрелых плодов мы взяли, конечно, отовсюду – и на Капщине, и у экватора, и в Сенегале. Экваториальные мы теперь на Барбосе... тьфу, на Барбадосе посадили, где климат повлажнее, а сенегальские и капские приберегли для Кубы с её более сезонным климатом. А то мало ли, какой выхлоп эта влаголюбивая масличная пальма на ней даст, да и привык же к оливковому маслу наш средиземноморский народ, так что тропическая олива в Вест-Индию явно напрашивалась. Ну и древесина, опять же, на перспективу. Бакаут – он же как яблоня, такой же корявый и разлапистый, а если большое прямое бревно нужно потвёрже махагони, то вот, как раз эта тропическая железная олива – ага, просим любить и жаловать.

Показал я, значит, семейству машинное отделение с верхней палубы, объяснил тонкости, связанные с движками и горючим – ну, о нефти пока дипломатично умолчал, а то мало ли, вдруг Фамей о гаванских битумных выходах наслышан? Дружба-то дружбой, связи связями, включая и неформальные, но ведь и политики же никто не отменял. Но уж о растительных маслах просветил их без утайки – в них Эдему никакой монополии точно не светит. Я ведь и с Аришат косточками этой железной оливы почему поделился? Оно в наших же интересах. Покупать масло нормальной культурной оливы они там один хрен не перестанут, потому как статусный элитный продукт. В известном нам реале с перцем так же примерно в шестнадцатом веке вышло. Как платили испанские гранды по весу золота за индийский чёрный перец, так и продолжали платить, когда уже американский красный стручковый практически у каждого крестьянина рос и дефицитом уж точно не был. Но им же не просто приправу подавай, им чести ронять нельзя, это простолюдины могут лопать дешёвый ширпотреб, а гранды – только престижный продукт. Так что не выиграли они ни хрена от завоза в метрополию американского перца, зато выиграли трудящиеся испанские массы, которые драгоценного чёрного перца позволить себе не могли. Вот и с оливковым маслом в Эдеме так же будет – элита фиников как была на понтах, так и будет дальше, а трудящиеся массы получат массовый дешёвый суррогат. Во-первых, будут знать, откуда он у них взялся. Во-вторых, у них же и наши судовладельцы недорого заправятся, если уж нужда припрёт. А в-третьих, катастрофически не комильфо эдемцам будет зажимать для Тарквинеи добытые через ольмеков проростки кокосовой пальмы, получив от неё годную для кубинского климата оливу – ага, политика в чистом виде. У нас-то, конечно, уже есть, генерал-гауляйтер в первый же день похвастался, ну так ещё же нужны. Пока свои пальмы вырастут и заплодоносят, это же годы ещё пройдут, а нам тут поскорее ококоситься надо.

– Дядя Малх! – окликнул вдруг Маттанстарт моремана, уже поджидавшего нас у сходней, – Ты тоже здесь?

– А ты откуда его знаешь? – спросил я.

– Папа, ну это же тот самый ваш моряк, который и в кораблекрушении побывал, и на необитаемом острове! В сухой сезон три раза к нам в Эдем с вашим купцом Элином приплывал и рассказывал про свои приключения! Знаешь, как интересно было!

– Маттанстарт так и бегал в порт каждый раз послушать про ураган и про этот пустой остров! – наябедничала Далила.

– Его же разве удержишь? – добавила Аришат, когда мы спускались, – Только из Тарквинеи очередной корабль – его в доме уже не ищи, он наверняка в порт сбежал, дабы новости ваши в числе первых услыхать.

– Так ведь переврут же, папа, если от других узнавать, – пояснил пацан, – Кто-то не так поймёт, кто-то что-нибудь перепутает, кто-то от себя добавит то, чего и вообще не было. Знаешь, как смешно бывает слушать то, что на другом конце города рассказывают?

– Молодец, соображаешь! – одобрил я.

– Потом как наведаемся в Тарквинею, так для него и новостей в ней уже почти никаких нет – почти всё уже и у нас разузнал, – усмехнулась его мать.

– Приветствую тебя, святейшая! – неуклюжий поклон бывшего робинзона явно означал почтение к священной особе верховной жрицы Астарты, – Прости, досточтимый, если тревожу тебя не вовремя, но есть у меня к тебе одно дело. Нельзя ли как-нибудь нам с тобой встретиться и поговорить?

– Если ты сейчас свободен, так и пошли с нами. Мы как раз на виллу обедать идём, заодно и поговорим о твоём деле.

– Да я не один, досточтимый, со мной тут и Дам, и Левкон – все вместе с тобой поговорить хотели.

– Ну так зови их и пошли, – я послал слугу вперёд предупредить управляющего на вилле, что у нас будет на три едока больше.

Дам оказался типичным турдетаном, каких немало близ Кордубы – чернявым, жилистым, среднего роста, Левкон – шатеном с заметной кельтской примесью, немного повыше ростом и поплотнее. Собственно, я и раньше не раз видел обоих, просто как-то не доводилось пересечься и пообщаться напрямую.

– В общем, досточтимый, поговорили мы тут с друзьями насчёт предложения почтенного Акобала, – начал-было Малх почти возле ворот виллы.

– О делах – позже, – оборвал я его, – Проходите, ребята, перекусим сперва, чем боги послали, а тогда уж на сытый желудок и подымим, и дело ваше обсудим.

Не то, чтобы я особо роскошествовал, но ведь мне-то боги уж всяко посылают и пообильнее, и поизысканнее жратву, чем простым матросам. Они же потом своим детям и внукам хвастаться будут, как с представителем и свояком Тарквиниев и с целой верховной жрицей Астарты отобедали! Для них немалый престиж, для меня – мелочь, но именно из такого рода мелочей и складывается то самое единение сословий, которое и сплачивает их в единый народ. Окажи простому, но достойному человеку уважение, так и он тебе за него благодарен будет, и ты сам при этом привыкнешь не заноситься и людей этим почём зря не раздражать, и это тоже только на пользу. И Маттанстарт пусть смотрит и на ус мотает. Что ему не в падлу с мореманами в порту пообщаться – это молодец, но он ещё пацан, а так в Эдеме это вообще-то у взрослых фиников не повелось, так пусть видит и привыкает, что у испанцев с этим проще и у взрослых дядек, и именно это здесь и считается нормой. И раз мы для фиников "вроде бы и те же, но какие-то другие" испанцы, так не пора ли и им самим тогда начинать становиться "какими-то другими" финиками? Пусть не сразу, не резко, а медленно, но неуклонно. А там, глядишь, и потянется подобное к подобному...

– Так мы вот что сказать хотим, досточтимый, – начал наконец Малх, когда мы, уже наевшись, дымили сигарами, – Надо, чтобы почтенный Акобал дал в экипаж больше опытных людей и чтобы почтенный Валод сам обучил пару человек работать с машинами.

– Ну что тут смешного, досточтимый?! – загалдели наперебой Левкон с Дамом, когда я поперхнулся дымом сигары и закашлялся от хохота, – Мы больше года уже семьи не видели! Ну как нам тут ещё целый год терять?!

– Да понимаю я всё это, ребята, понимаю. Хотите, значит, двух кроликов сразу поймать – и на новую перспективную службу попасть, и домой поскорее вернуться?

– Ну а ты сам на нашем месте разве не захотел бы? – возразил Малх, – Нелегко, мы понимаем, но если поднапрячься, то можно и закончить новое судно, и опробовать, и перегнать его через Море Мрака уже вот этим обратным рейсом. Мы тут и между собой это дело обсудили, и с корабелом поговорили, и с почтенным Гигином тоже, навигатором нашим будущим. Ты думаешь, ему самому хочется целый год терять? Мы же все не малые дети и понимаем, что неопытный экипаж освоиться на судне и сплаваться к отплытию не успеет, а плыть позже самим в одиночку нам никто не позволит. И без твоей помощи тут никак. Кто мы такие, чтобы нас кто-то слушал? А тебя – послушают. И что тут смешного?

– Да не это мне смешно, Малх, – успокоил я его, – Володя тоже со смеху упадёт, когда я ему расскажу. Мы ведь с ним тоже об этом подумали и предложения этого от вас ожидали. Поспорили только, через три дня вы до этого допрёте или через неделю. А вы – в этот же самый день! – я снова расхохотался, как и Аришат с детьми, – Сориентировались вы лихо, молодцы! Нужен моторист и его помощник – вы готовы кого-то предложить?

– Так ведь Левкон же с Дамом, досточтимый. Кузнечное дело знают оба.

– Что о друзьях заботишься – молодец. Почему в моряки пошли, а не в кузнецы?

– Трое нас у отца, – пояснил Дам, – Где на всех работы напастись? Знаем её все, но у братьев лучше получалось, а землю брать – ну какой из меня крестьянин?

– А я молотобойцем работал, – доложил Левкон, – Но у бывшего хозяина подрос сын, а с работой тоже было не очень. Ну и куда тут вольноотпущеннику податься?

– Ну, машинное дело – не кузнечное, но раз с металлом и с огнём вы работали, толк из вас, пожалуй, выйти может. Но учтите, времени в обрез, и гонять вас Володя будет беспощадно – волками выть будете.

– Да понимаем мы! Согласны на всё! Лишь бы только взялся нас учить! – снова загалдели оба наперебой.

– Возьмёт, не беспокойтесь. С ним-то мы договоримся. Вот почтенного Акобала убедить потруднее будет. Ты же слыхал, Малх, что он сказал тебе насчёт опытных людей?

– Так ведь не насовсем же, досточтимый, а только на этот рейс. Ну не успеть же с салажатами никак! А с опытными – сплаваемся и на пробных выходах в море, и в шторм они не подведут. Следующий-то рейс из дому по весне – он спокойнее будет, и поменьше штормов, и сами они послабее, и желторотики уже поднатаскаются. А на этот надо людей поопытнее. Ну со всей-то флотилии неужто на один только рейс нельзя надёргать? Мы всё понимаем, и предложение почтенного Акобала – большая честь, и не думай, что мы этого не ценим. Но семьи важнее, досточтимый, и если он не даст людей для перегонки нового судна в этот рейс – очень жаль, но нам придётся отказаться от службы на нём.

– Да поговорю я с ним, поговорю. Но ты же понимаешь, Малх, что обещать вам твёрдо я не могу пока ничего?

– Ну, это-то понятно, досточтимый. Но с твоей помощью – хоть какой-то шанс...

15. Сорвиголовы.

– Ну, рассказывай уж, Кайсар, как ты докатился до такой жизни, – начал я свой разбор полётов.

– Так это ж разве я докатился, досточтимый? – ухмыльнулся этот стервец, – Это меня до неё докатили.

– А ты сам тут прямо-таки и абсолютно ни при чём?

– Ну, был бы совсем уж ни при чём – не залетел бы...

– Ага, залетел он! Это кто ещё залетел! – тут же съязвила Фильтата, рассмешив нас всех, – Из-за меня это всё, досточтимый...

– Вот-вот, все беды от баб! – пошутил Мато, – Говорил я ему, предупреждал! – мы снова рассмеялись.

Собственно, конечный итог событий мне доложили в самую первую очередь – Фильтата, их бывшая школьная одноклассница из семьи оссонобских фиников, учившаяся в школе весьма достойно, но не поступившая с одноклассниками в кадетский корпус из-за категорического запрета ейного отца, на данный момент является законной супружницей Кайсара, юнкера второго курса нашего кадетского корпуса, отчего и находится сама здесь, в Нетонисе, а не с родоками в Оссонобе. Пуза заметного у неё ещё нет, не тот ещё срок, но и за ним, естественно, в свой черёд не заржавеет. Несчастной-то эта парочка молодожёнов уж точно не выглядит, да и юридически криминала никакого – он совершеннолетний безо всяких сомнений, она – ну, раз уж сами финики её таковой признали, то и какие вопросы? Но несколько так или иначе связанных с этим арестов у вполне дисциплинированного на первом курсе юнкера – это ведь уже слегка чересчур, верно? Поэтому-то и заинтересовала меня ещё и предыстория уже известных мне событий...

– Мы же с Фильтатой полгода уже встречались, – пояснил Кайсар, – Чаще всего у наших "гречанок" – и её родоки отпускали со знакомыми пообщаться, и мы тоже вместе с нашими заглядывали, когда в увале бывали. Ну и тогда, в начале лета, так же всё было – встретились, пообщались. Вернулись в лагерь, а на следующий день к обеду мне вдруг от неё записку передают – завтра кровь из носу приходи, дело важное, все наши планы горят огнём. А она же девка серьёзная, не как некоторые, и зря волну гнать не будет, и если уж она всполошилась, то это не пустяк, и встретиться, значит, надо обязательно. Только как тут придёшь, когда мы в караул заступаем? Кербер-то, хоть и зверюга, если по серьёзному поводу, то отпустил бы, но не с караула же. Ну, мы поговорили с ребятами, как тут быть, и договорились, что дневные смены они и за меня отстоят, а потом как-нибудь сочтёмся. В общем, слинял я днём в самоход – дневные-то смены Кербер не так рьяно проверяет, и были неплохие шансы, что прокатит. Да только вот Слепня нелёгкая принесла, да как раз в мою смену, а он же сам постовое расписание и составлял, так что спалил нас сходу. Я-то нигде не влип и вернулся вовремя, да что толку, когда спалены? Так и угодил на губу.

– Причина ваша, надеюсь, теперь уже не секрет?

– Деваться было некуда, досточтимый, – ответила Фильтата, – Когда встречались у "гречанок", ничто ещё беды не предвещало, возвращаюсь я домой, а у нас увалень сидит какой-то незнакомый, и отец хлопочет вокруг него, а меня, как я вошла, огорошил прямо с порога – знакомься, говорит, это Гискон, сын Бомилькарта, уважаемого в Гадесе человека, радуйся, он будет твоим мужем, и это большая честь для нашей семьи. Ага, обрадуешься тут! Им – честь, а мне, значит, в Гадесе с этим пнём жить и детей от него рожать, таких же пней, как и он сам? И главное ведь, досточтимый, времени нет даже подумать – уже через неделю праздник Астарты, а после него я по старинным обычаям совершеннолетней буду уже считаться. Это же помолвку объявят сразу же, а после неё глаз уже с меня не спустят, и что тут тогда уже придумаешь? Да и скандала большого очень хотелось избежать – если сговор о браке до помолвки разорван, то это не такой скандал, как если после помолвки. А мне ничего подходящего сходу не придумывается, и от этого страшно вдвойне, и самой же без Кайсара всё равно ничего не решить. Но главное – нет времени. Утром меня уже и к "гречанкам" отец не отпустил – сказал мне, что нечего мне теперь с блудницами этими будущими лясы точить и семью этим позорить. Хвала богам, записку Кайсару я и с вечера ещё написала, так что упросила нашу служанку, как она на рынок пойдёт, "гречанкам" её передать. А я ведь даже и написать в ней, в чём дело, не рискнула – хоть и ваш язык, и не прочитают на нём посторонние, но чем длиннее текст, тем подозрительнее же. Служанке я сказала, что с девчонками встретиться хочу, и раз меня к ним не отпускают, так пусть хоть кто-нибудь из них к нам зайдёт. Ну а там девчонки уже поняли, что им я по-турдетански бы написала или по-гречески, а раз по-русски – понятно, кому. Они уже и организовали передачу моей записки в лагерь.

– Смыться в самоход было полдела, – продолжил Кайсар, – Как с "гречанками" мы поговорили, так я и просёк, что дело-то – дрянь. Одна из них, тоже финикиянка, насчёт близкого праздника Астарты сообразила и растолковала нам, что из этого может вытекать. Мы поняли, что Фильтате самой из дому не выйти, и значит, надо к ней как-то попасть, а кто ж меня к ней пустит? Для маскировки Доркада отпросилась у Аглеи, чтобы сходить со мной, а на тот случай, если и у неё не прокатит, девки нам ещё моток верёвки дали, и я его под плащом приныкал. По дороге служанку ихнюю встретили, так она предупредила нас, что и "гречанок" никого теперь в дом не пустят, так что вся надежда теперь только на эту верёвку. Ну, Доркада-то всё равно пригодилась и очень помогла. Скрытно-то ведь через их финикийский крольчатник разве пройдёшь? Так мы и не прятались, а пошли внаглую – она ко мне прильнула, я её облапил – типа, изобиделся я на них крепко и пришёл к ним в квартал демонстрировать, каким женихом они тут сдуру пренебрегли, и какие красотки на шею мне слёту виснут, – мы все рассмеялись.

– Ага, после обеда только и разговоров в квартале было, что этот бесстыжий не просто с блудницей новомодной, а с целыми двумя припёрся! – добавила его супружница.

– А кто вторая была? – поинтересовался я.

– Да это Доркаду ротозеи дважды посчитали. Она ведь одна на улице осталась, когда я к Фильтате в окно влез, вот и сошла за вторую. Типа, с одной я за углом уже делом занят и не велю нас беспокоить, а вторая очереди своей ждёт. Ну и пацанёнку, который за мелкую монету и окно нам нужное показал, и на шухере постоял, я потом и рогатку ещё свою подарил, чтобы он именно так всем и рассказывал. Вот так Доркада и раздвоилась в глазах у дурачья.

– А как ты наверх проник? – спросил я, когда мы отсмеялись.

– Ну, я же рогатку-то свою пацанёнку только потом отдал, а сперва запульнул из неё камешком Фильтате в окно.

– Ещё немного ниже и левее, и в лоб бы мне влепил! – прокомментировала та, – Я же их уже в щёлку из-за занавески высматривала, а он тут стрельбу устроил! Краешком занавески ему помахала, потом ещё рукой – типа, вижу вас уже, чтобы второй раз пулять не вздумал. Выглядываю, Кайсар мне верёвку из-под плаща показывает, Доркада тонкую нить пальцами изображает. Ну, моток нити на веретене у меня, конечно, был. Размотала, спустила им конец, они конец верёвки к нему привязали, вытащила к себе – ага, а вязать его куда? И кушетка слишком лёгкая, и столик – заскрипят по полу, спалимся ведь сразу. Хвала богам, табурет раскладной более-менее крепким показался. Подняла его, Кайсару из окна показываю, он кивает и показывает руками, как верёвку вязать, чтобы на растяжку он работал. В углу окна в стену его упёрла, конец верёвки вниз скинула, Кайсар лезет, он же тяжёлый, табурет пополз, я его держу – хвала богам, сил хватило...

– Ага, я как влез и увидел, на чём висел, пока лез, так и не по себе стало. Высота не та, чтобы с неё убиться, второй этаж только, но как-то и с него приземлиться на камни мостовой приятного было бы маловато, – хмыкнул парень.

– Скажи ещё, что не был за это вознаграждён! – съязвила финикиянка, – Влез он в окно, и сразу же тискать меня, а потом ещё и на кушетку завалился и меня следом не неё тащит. Я, конечно, не против, но у нас, между прочим, проблема нерешённая, и я решения её вообще-то жду от сильного и умного мужчины!

– Взрослые же люди, даже ребёнка сделать сумели, но сами при этом как малые дети! – покачал я башкой, – Одна растерялась с перепугу, другому героем захотелось в её глазах выглядеть! Радуйтесь, что вам повезло, и всё обошлось. Но если бы он навернулся, то ты, Фильтата, скорее всего, вышла бы замуж за этого... как там его? Да, насмерть вряд ли убился бы, а возможно, что и не остался бы на всю жизнь калекой, но вот сломать себе чего-нибудь не то он мог запросто. И – всё, спасительный приход героя не состоялся, зато палево, и за тобой потом такой надзор, что никуда бы ты уже не делась. А ну-ка, Волний, скажи им, что им нужно было делать, если без дурного героизма, а по уму?

– Да давно уж сказал, папа, но сказал-то уже потом, а тогда я и сам тупанул и не сообразил вовремя, – сокрушённо признался мой наследник, – Да и ведь не знал же никто из нас точного расклада.

– Это – да, и это – единственное, что служит вам оправданием. Ты, Фильтата, не подумала о том, что парни-то ведь – не нищеброды же какие-нибудь, никому не нужные, и им даже в моё отсутствие есть к кому обратиться за помощью. А уж почтенному Хулу эту вашу тяжкую проблему решить было бы – раз плюнуть. Тебе, если по уму, то и Кайсара из лагеря дёргать было вовсе не обязательно – глядишь, и не засадила бы его тогда на губу. В первой записке ты побоялась суть дела изложить – ладно, простительно это для девчонки с перепугу и второпях. Но вызвать под окно ты в ней могла и кого-нибудь из "гречанок", которым не нужно для этого сбегать из военного лагеря и бежать к городу, высунув язык, – все рассмеялись, – Ту же самую Доркаду, например. А пока ждёшь её – написать другую записку, поподробнее, с полным изложением сути дела. Доркада подходит, ты в записку яблоко или что-нибудь вроде него заворачиваешь и выбрасываешь ей в окно, она уносит к себе и читает с остальными девками спокойно и вдумчиво. Ладно, допустим, тупанули бы и они, не решившись обратиться к почтенному Хулу сами и не додумавшись обратиться к наставницам, которые к нему вполне вхожи. Но и в этом случае они переслали бы Кайсару уже подробную записку, из которой он знал бы точно, как обстоит дело, а не гадал бы.

– И это помогло бы, досточтимый?

– Ещё как! Ты, Фильтата, забыла, что у твоего жениха – ну, теперь-то уже мужа, но на тот момент ещё жениха – есть близкий друг, для семьи которого он и сам не чужой человек. И у этого близкого друга, пускай даже его отец и шляется где-то за морями, есть ещё и дядя – родной брат его матери. И дядя друга твоего жениха – ага, ну по совершенно случайному совпадению – возглавляет вообще-то правительство в этом государстве, – все снова рассмеялись, – И ему не нужно даже просить почтенного Хула об услуге – он вправе ему приказать. Волний, что бы вы сделали, если бы знали ситуацию?

– Ну тогда, папа, конечно, таких глупостей мы бы не наделали. Из караула нас, естественно, никто бы не отпустил, но мы бы и не сходили с ума, а оттащили бы службу, а уж сменившись, объяснили бы ситуацию Керберу, и вполне возможно, что он отпустил бы нас и сам. Правда, тогда мы в этом уверены не были, это выяснилось позже, поэтому мы к нему обратились бы просто для порядка, чтобы не прыгать через голову. Допустим, он бы нам отказал, но это дало бы нам право обратиться уже к префекту лагеря. Даже если бы и он не отпустил нас...

– Отпустил бы, – хмыкнул я, – Но, допустим, упёрся и он – ну, не понравились ему ваши рожи, и всё тут. Бывает же у людей плохое настроение? Что тогда?

– Тогда попросили бы отпустить любого из наших ребят. Кого-нибудь уж точно отпустили бы, мы бы дали нашему гонцу вот это послание Фильтаты, я дал бы ещё свой личный перстень, да и царёныш, думаю, не отказал бы ради такого дела в своём. А с ними гонца впустили бы в тот же день хоть к дяде Хренио, хоть к дяде Велтуру, хоть к царю.

– Слыхала, Фильтата? – я снова обернулся к ней, – Вот так это и делается, когда есть блат. Ладно бы не было, но ведь он же есть. Понятно, что не любят и не уважают тех, кто пользуется им по любому пустяку, но в вашем случае на это можно было и наплевать, и никто бы вас за это не осудил. Теперь-то, конечно, что сделано, то сделано, но учитывай на будущее, а как ребёнок родится и подрастёт, так по уму действовать учите, а не так, как сами тут отчебучили. Ладно, рассказывайте уж, чего отчебучивали дальше.

– Ну, пообжимались мы там немного, чтобы вернуть моему герою способность мудро и трезво соображать, – хихикнула та, – Рассказала я ему, во что мы тут вляпались – ты думаешь, досточтимый, легко было удержать его, когда он вознамерился мечом этого Гискона в мелкий паштет покрошить?

– Так уж прямо и покрошить! – ухмыльнулся Кайсар, – Ни крошить в паштет я его не собирался, ни потрошить. Даже кастрировать, пожалуй, не стал бы. Но вот побрить ему кое-что остриём меча, чтобы просёк всю серьёзность момента, я был вполне способен. Времени же соображать – просто нет. И спалить нас могли в любой момент, и Доркаду же одну на улице надолго оставлять не годилось. Ну, тупанул я, конечно, и насчёт блата – да просто в башку не пришло. Что идея послужить этому пеньку яйцебреем была дурацкой, Фильтата меня убедила. Была мысль вместе с ней через окно смыться, но сообразили, что её-то я вниз спущу тихо, а вот самому спускаться – это же к столику или к кушетке надо верёвку вязать, и они так по полу заскрипят и так об стену стукнут, что тихо не получится. Ну и как тут смыться незаметно, когда спалены, и погоня на хвосте? В такой ситуации не помог бы, наверное, и почтенный Хул, даже если бы мы до него и добежали.

– Помог бы и в этой, хоть и было бы труднее. Хуже было бы, если бы кто-то из вас шлёпнулся с высоты.

– Ну, и это тоже, конечно. В общем, горячку мы поэтому решили не пороть, а воспользоваться праздником Астарты. Хоть "святейшая" Телкиза и отменила давно уже обязательность старого обычая, но фанатки-то всё равно находятся.

– Пара-тройка фанаток и добрый десяток любительниц этого дела, – уточнила Фильтата, – Все это прекрасно понимают, а репутация легкомысленной шалуньи удачному замужеству не способствует, так что обычно девчонки в тот сад и не идут, а сразу идут к храму и жертвуют монету из кошелька. Но можно ведь и по-старому её заработать.

– Ценой соответствующей репутации?

– Да, досточтимый, ценой вот этой самой репутации. Но если сама девчонка её не боится, то запретить ей пойти в храмовый сад и исполнить старый обычай тоже никто не может. Как же запретишь то, что у наших предков считалось священной традицией? А нам с Кайсаром в этой ситуации именно это и требовалось. Будет весь наш старый город судачить на следующий день о том, что я послужила Астарте не с тем женихом, которого мне навязывают – тем лучше. Мне как раз именно этот "не тот" и нужен, а чем сильнее я буду "испорчена" в глазах "того" жениха, тем вероятнее, что он отступится от меня и сам. Зачем ему такая невеста, брак с которой только опозорил бы его? А Кайсару что? Он-то ведь как раз получил бы от меня то, что положено жениху от добропорядочной невесты, так что с ним у нас – совсем другое дело. Как и раньше, когда через сад проходили все...

Как я упоминал уже не раз, это специфическая проблема у фиников, если те всё ещё привержены старинному обычаю, как это и бывает характерно для захолустья. Ладно бы в своей стране жили, где и всё окрестное население тоже финикийское и с такими же обычаями, но когда народ вокруг живёт совсем другой, и по его понятиям то, что у самих фиников в обычае, позором считается, то игра получается в одни ворота и совсем не в те, в которые финикам хотелось бы. Естественно, им это не по вкусу, и они ищут способы и Астарту небрежением не прогневить, и в ущербе от своего благочестия не оказаться, и как правило, если до полной замены служения натурой простым денежным пожертвованием не дозрели, то половинчатая мера применяется – всё нормально и все довольны, особенно жених, если невеста с его помощью Астарту почтила, а не расточила своё благочестие на сторону. Так обычно и договариваются заранее, и тщательно подготавливают "случайное совпадение", дабы накладки какой досадной не вышло. Но не всем везёт, и накладки тоже случаются – особенно, когда невеста против такой накладки ничего не имеет. А традиция ведь уже сформирована, и круто её тоже ведь не реформируешь – ввести-то новую форму её соблюдения можно, как это в конце концов и делается, но ведь старую-то официально запретить при этом нельзя, так что лазейка для желающих воспользоваться ей – остаётся.

– Ну, мы на этом и порешили, – продолжил Кайсар, – Предполагалось же, что в храмовом дворе она сразу же в сам храм направится, заранее приготовленную монету там Астарте пожертвует, да и выйдет обратно через ворота, где её и ждут и родоки, и жених. В сад свернуть, если ей это вдруг вздумается уже на территории храмового двора, ей никто ни запретить не может, ни помешать. Если я в нужный момент на месте, то и дело у нас на мази. Договорились мы об этом, обо всём условились, ну и мне ведь задерживаться у неё надолго нельзя – и спалить нас могут, и Доркада на улице ждёт, и в лагерь же не позднее обеда успеть вернуться надо. Успеть-то я успел, и всё бы обошлось, если бы не Слепень с его несвоевременной бдительностью. Не повезло! И сам влип, и ребят подставил...

– Ну, нам-то с Мато за пособничество ему Кербер по трое суток дал, а ему ведь самому все пять, – пояснил Волний, – Хвала богам, хотя бы вызвал нас к себе перед этим и разобрался. Он же хотел вообще неделю Кайсару дать, но мы объяснили ему ситуёвину, и двое суток он заменил ему поркой витисами. Так и объявил перед строем, но экзекуцию проводить Слепню поручил, а у самого дела какие-то срочные вдруг нашлись. А Слепень – ну, это потом-то до нас дошло, что Кербер именно так ему втихаря и велел, а тогда-то мы все просто в отпаде были, – и все трое рассмеялись, вспомнив детали.

– Секли-то меня добротно, с неподдельным служебным рвением, даже витисы пару раз сменили! – Кайсар едва сдерживал смех, – Но как секли? Слепень же, как были мы в полном снаряжении, так меня под витисы и выставил – в кольчуге и подкольчужной тунике. А сечь меня кому приказал? Нашим же девкам! А какие там у них силёнки?

– Ну, у Каллирои-то откуда только нашлись! – заметил Мато, – Да ещё и так и норовила по шее заехать или по рукам, пока Слепень не спалил её на этом и не отстранил.

– Всё никак не успокоится? – я припомнил потуги бывшей "гречанки" завлечь Кайсара ещё с поздней осени, когда предпочтение им финикиянки казалось ещё не столь окончательным и бесповоротным.

– Так, Фильтата, заткни-ка ухи, ты сейчас ничего не слышишь, – скомандовал он супружнице, – Так-то Каллироя – девка ведь отличная, и если бы не моя, то я бы её выбрал с удовольствием. Ну, ещё дулась, конечно, хоть и держала себя в руках, но тут-то ведь для неё не в том было дело, что я в самоход слинял, а в том, к кому слинял. Я ж разве виноват, что Фильтата мне ещё со школы приглянулась? Всё, раскрывай ухи.

– Ну, сдали мы после этого оружие и снаряжение, и засадили нас всех троих в кутузку, – продолжил мой наследник, – Побывали, конечно, и говночистами, и грузчиками – кем только не были, но по сравнению с полевыми занятиями – где-то оно примерно так же выходило. Неприятно, но терпимо, а по срокам нас всё устраивало – нам с Мато уже на чётвёртый день выходить, Кайсару – на шестой, как раз накануне праздника Астарты, так что никаких проблем не намечалось. Были в принципе опасения, что Кербер в увал нас не отпустить может, но на второй день отсидки до меня уже дошло, что и блат в случае чего ради такого дела задействовать не стыдно, и царёныш тоже поддержать обещал. И тут на третий день – мы с Мато как раз двое суток отсидели из трёх – выстраивают на плацу всех наших, выводят нас, ставят перед строем, а префект лагеря песочит нас в хвост и в гриву, потом объявляет, что наказание нам двоим считает справедливым, но за то, что не просто так, а выручали товарища, оставшиеся третьи сутки он нам прощает. Ну и велел встать в строй. Мы уже надеяться начали, что он и Кайсару хотя бы сутки скостит, иначе зачем бы и его вывели, и тут он вдруг как наедет на него! Мало того, ни дня не скостил, так от себя ещё пять суток сверху ему добавил! Кербер со Слепнем – и те опешили, но что они-то тут сделать могли? Только руками развести. О нас – и говорить нечего...

– А и Б сидели на губе, А упала, Б пропала, кто остался на губе? – схохмил я.

– То-то и оно, досточтимый, – хмыкнул Кайсар, – Их-то выпустили, и за них-то я, конечно, был рад, из-за меня же вляпались, но сам-то я по уши в той самой субстанции из отхожего места, а весь наш с Фильтатой хитрый план накрывается одним местом. Да ещё и не ейным, кстати говоря.

– Это накрывался он не моим, а страдать как раз моему одному месту пришлось бы, между прочим! – съязвила финикиянка, – И вы мне, кстати, об этом не рассказывали!

– Ну так а чего тебя было зря напрягать? Образовалось же всё.

– А если бы не образовалось? После-то – понятно, и благодарю за пощаду моих нервов, но вообще – предупреждать же надо! Может, я бы и сама что-нибудь придумала!

– Да было же ещё время, и было кому думать, – урезонил её Волний, – Сперва мы впряглись за Кайсара, но когда выяснилось, в какой ты заднице, так ты и сама для нас тоже, кстати говоря, не чужая. Думали даже не всем классом, а вообще всей центурией – и ускоренный поток тоже и мозговал вместе с нами, и поддерживал.

– И не только наши, кстати, – добавил Кайсар, – В конце концов ещё и солдаты охраны подключились. Я, значит, сижу, наши ребята, как высвободятся, так ко мне, планы один за другим обсуждаем, а охрана же слышит, и бойцы же все знакомые, с которыми у нас то и дело тренировочные бои, так что все давно уже друг друга знаем. Сначала они ухи затыкали и отворачивались – типа, не видим вас и не слышим, потом критиковывать начали наши соображения, а затем уж и советовать принялись. Как-то раз даже центурион ихний нас всех за этим делом спалил, мы все в ступоре, так он бойцам своим ни единого слова не сказал, нам раскритиковал весь наш очередной план, подсказал, как бы он сам на нашем месте действовал, развернулся, заткнул ухи и пошёл прочь. Но самое смешное не это было, а под самый конец, когда уже и до плана моего побега дообсуждались. Сами же бойцы нам и сказали, что если наших будет больше, чем по трое на одного, им слить нам не стыдно будет, да и влетит им не сильно. Ну, при условии, конечно, что наши их свяжут покрепче и следов их героической борьбы изобразят побольше...

– Охренели, что ли? – я и так особой куртуазностью манер по жизни не блещу, а тут ещё такое, что хоть стой, хоть падай, – Млять, да вам там делать, что ли, было больше нехрен? То, что вы при необходимости можете и сорвиголовами побыть, это молодцы, для того мы и учим вас таким вещам, но с ума-то при этом сходить нахрена?

– Ну папа, это же не о настоящей заварухе речь была. Не настолько мы по фазе сдвинутые, чтобы со своими всерьёз воевать. Да и сделали бы они нас тогда, конечно, как и в тренировочных боях нас делали. Но тут, в том-то и дело, что они нам поддаться были согласны и намекали на это, прозрачнее некуда. Ну, если совсем уж нас припрёт так, что лучшего выхода не окажется. Речь же о самом крайнем случае была, и все всё понимали. И начинали мы, конечно, не с этого.

– А с чего вы начинали?

– Ну, когда префект Кайсару этот добавочный срок влепил, первым делом мы с царёнышем попросили его отложить это добавочное наказание. Когда он упёрся, хотя и дал нам понять, что причина ему известна, мы вызвались отсидеть за Кайсара не пять, а шесть суток – три мне, три Миликону, как раз все вместе и вышли бы накануне праздника. Он, когда это дело услыхал, смеялся так, что даже не отругал нас, тут остальные ребята к нам присоединились, за ними и девки. Даже Каллироя тоже подошла и стояла вместе со всеми, изображала поддержку, хоть и шипела себе под нос такое, что и у меня уши вяли.

– У тебя? – в этом плане мой наследник весь в меня и матерщинник в некоторых случаях в своей среде тоже ещё тот, – Это что-то новенькое!

– Ну папа, ну ладно мы, мужики, но девка же, да ещё и бывшая "гречанка".

– Ладно, ты не про девок, а про дела ваши рассказывай.

– Ну, префект велел нам заканчивать этот дурацкий балаган и вернуться в строй. Потом они о чём-то с Кербером и Слепнем говорили, смеялись, но своего решения он так и не переменил. После построения мы с ребятами это дело обсудили, и я написал письмо дяде Велтуру. Отнёс его префекту, он принял, не ругался, обещал переправить сразу же и позаботиться, чтобы оно не попало в приёмной в долгую очередь, но обломил меня, когда я попытался отмазать Кайсара. Ну, я и не рассчитывал, конечно, но мало ли? Надежды все были, конечно, на письмо, а вариант с побегом мы начали обсуждать только за два дня до праздника Астарты, когда не дождались никаких результатов. Мы же просто не знали уже, что и думать. Чтобы префект слово не держал – такого никогда не было, все солдаты нам говорили, что мужик он порядочный. Да он и меня самого был согласен в увал отпустить с этим письмом, даже коня давал, чтобы быстрее, так что тут без обмана. Об этом просить я его уже не стал, а попробовал вот как раз за Кайсара попросить. Ну, была ещё надежда. Потом – да, начали уже и нервничать...

– И вы думали, вам бы кто-то позволил вашу диверсию устроить? Вы спалились наверняка не один раз, и вас бы скрутили ещё загодя. Сам же про учебные бои вспомнил. Сорвиголовы, млять, доморощенные!

– Ну, обычных армейских легионеров мы бы сделали, если что, – буркнул Мато.

– Попробовали бы вы только ещё и деревенских увальней не сделать после всех ваших тренировок с отборнейшими наёмниками! – хмыкнул я, – Да и разве об этом речь? С письмом вот странная история. Неужто Велтур его не получил?

– Получил и ознакомился в тот же самый день, Максим, – усмехнулась Велия, – Но к письму Волния было приложено ещё и письмо самого префекта, в котором он писал, что обо всём знает и ребят отпустит вовремя, просто повоспитывать их немножко хочет.

– А заодно и понаблюдать, чего они ещё способны сдуру отчебучить? – я начал въезжать в ситуёвину.

– Велтур позвонил мне сразу же, рассказал об этом деле и просил понапрасну не волноваться и ни во что не вмешиваться – все, кто нужен, задействованы. Вечером ещё Хренио позвонил и сказал, что он обо всём в курсе и тоже держит под контролем. К нему и Аглея заходила, которой её девчонки рассказать догадались, так что он и Фильтату был готов подстраховать, если бы что-то пошло не так. Но конечно, хотели и понаблюдать за самодеятельностью ребят. Потом и Велтур ему, конечно, позвонил, но у Хренио уже было и отдельное письмо от префекта лагеря, и он уже работал над вопросом...

– Ясно. А вы – рассказывайте дальше, что ещё отчебучили.

– Ну, нам же никто не доложил, что вокруг нас тут уже такие силы действуют, так что мы рассчитывали только на себя, – ответил Волний, – В принципе был у нас ещё один резервный план – если Кербер отпускает нас в увал, то идём мы с Мато, царёныш и парни дяди Хренио, если не отпускает – срываемся в том же составе в самоход. Мы ещё одно письмо с царёнышем написали, уже для дяди Хренио, его парни с этим письмом и с нашими перстнями прямо к нему чешут и на все его вопросы ему отвечают, а мы втроём – первым делом к "гречанкам", там есть одна девчонка, на Фильтату похожая, если издали, то и спутать их можно, берём её с собой и сразу в сад храма Астарты, перехватываем там Фильтату и уводим оттуда по возможности как можно тише и незаметнее.

– Прямо втроём? – мы рассмеялись, представив себе подобную картину маслом с учётом места и времени – ага, сразу три солдафона подкатываются к одной девке прямо на празднике Астарты, после чего уводят её куда-то не иначе, как для групповухи во славу блудливой финикийской богини, гы-гы!

– Не втроём, конечно. Я имитирую подкат к ней, объясняю расклад, царёныш и Мато с "гречанкой" чуть поодаль, но в поле зрения и заслоняют нас от лишних глаз. Всех нас она прекрасно знает, так что должна въехать. Мы с ней имитируем сговор по обычаю и ритуальный бросок монеты ей в подол на случай, если нас кто-то видит, ну и уходим как бы для этого дела в беседку за кустики, и кто там будет смотреть, куда мы с ней за этими кустиками на самом деле пошли? Не то место и не тот день – всем ведь другие интересны, к которым ещё есть шанс подкатиться самим. Она кутается в мой плащ, чтобы поменьше отсвечивать, ребята так же укутывают "гречанку", мы с Фильтатой за кустами движемся параллельно аллее сада к выходу и возле него ныкаемся до поры, до времени, а они идут к храму, ребята возле него углубляются в сад, через забор выбираются в город и открыто к воротам храма идут, а она так же открыто идёт в храм, жертвует там Астарте положенный ей кайсаровский шекель гадесской чеканки и тихонько говорит жрице, от чьего имени эта жертва на самом деле. Потом она так же открыто выходит из храма через ворота, ребята её там встречают и спокойно уходят с ней вдоль забора сада к нашему выходу, там один из них показывается нам, и мы следуем за ними...

– А этот крюк в храм зачем? Всё равно же вы Фильтату по сути дела похищаете, и скандал потом неизбежен хоть так, хоть эдак, так быстрее смылись – меньше палева.

– Так папа, легче же потом скандал уладить, если все традиции соблюдены. Мы же не святотатцы, чтобы Астарту положенной ей жертвы лишать, а всё остальное – уже не так скандально и гораздо простительнее.

– Потом бы монету эту несчастную пожертвовали. Праздник же три дня длится, и никто этого официально не отменял, и жертва в последний день – тоже ещё не поздно.

– Так хотелось же и в мелочах всё обставить в лучшем виде. То, что сам процесс откладывается – на это у Кайсара причина уважительная, – мы все рассмеялись, – Выйдет – не заржавеет за ним и этот должок, но самое главное и самое святое Астарта получила бы не только в срок, но и в первый же его день.

– Мало того, что сорвиголовы, так ещё и позёры! Но – достаточно сумасбродно, чтобы сработать, – признал я, отсмеявшись, – "Гречанка" вам для этого была нужна?

– Не только. Смысл был в том, чтобы Фильтату "раздвоить" и полегче замести следы. Я с одной одним переулком иду, ребята с другой – другим переулком параллельно нам, заодно и подстраховывают нас, мы выходим в наш город и переулками к рыночной площади, там ввинчиваемся в толпу и сбрасываем "хвосты", если прицепились...

– Так, погоди-ка, – остановил я его, – Уж больно лихо вы так этот финикийский старый город миновать намылились. Там-то ведь Фильтату знают и с вашей "гречанкой" её вряд ли спутают. Кого бы вы там этим обманули?

– Там мы просто сбили бы с толку случайных свидетелей. Одни одно говорили бы, другие – другое, и поди разберись, кто прав, а кто ошибается. Главный финт ушами – уже в нашей части города. На нашем рынке мы махнулись бы в толпе девками, и кто бы обратил на это внимание? Фильтату ребята отвели бы под видом "гречанки" в их школу, провели бы через неё и задними дворами – сдаваться к дяде Хренио. И в идеале, если он ничего ещё лучшего не подскажет, заныкать девку от всех лишних глаз у него в кутузке. Там-то кто её догадался бы искать?

– Один, значит, в одной кутузке сидит, а другая в это время в другой кутузке его дожидается? – подытожил я эту картину маслом, – Так этот за дело сидит, а эта за что?

– Не виноватая я! Выпустите меня отседова! – дурашливо пропищала Фильтата, поддерживая шутку.

– Но – согласен, самое последнее место, где искать додумались бы, – признал я самоочевидное, – Я уже бояться начал, что ничего от вас не услышу кроме сумасбродств, но на какие-то дельные мысли вы, хвала богам, всё-таки способны. Ну а если бы Хренио вдруг не нашёл для неё сходу подходящей камеры? Это – вряд ли, конечно, ну а вдруг?

– Тогда я сбегал бы к дяде Курию в деревню и попросил бы его спрятать девку хотя бы на пару ближайших дней. Без тебя, папа, конечно, очень неловко было бы, твой же всё-таки клиент, а не мой, но деваться-то куда? Думаю, дядя Курий не отказал бы...

– Нормально. В моё отсутствие старший мужик в доме – ты, а раз уже служишь и носишь оружие, то значит, вправе и замещать меня, и дядя Курий эти вещи понимает. И соображаешь, и даже маловероятную накладку предусмотрел, молодец. Вот для подобных случаев как раз и нужны обязанные твоей семье и готовые услужить ей клиенты. Чему-то, полезному в этой жизни, я тебя, значит, всё-таки научил. Ладно, ребята, значит, Фильтату в кутузку сажают, чтоб знала, как от родителей и от навязываемого ими жениха сбегать, – все рассмеялись, – А ты с "гречанкой", на которую её на рынке им сменял, чем в это время занят? За какие части тела ты её лапаешь, можешь не рассказывать.

– Ну, некоторое время мы с ней именно этим и заняты – ага, исключительно для правдоподобия, и пусть будет стыдно всякому, кто подумает иное, – молодняк рассмеялся, – До того момента, как вернувшиеся ребята просигналят о выполнении главной задачи. И если порядок, то есть одной лошади уже легко, мы ведём девку к нам домой и ни за какую Фильтату уже её не выдаём, она у нас теперь саму себя изображает. Приводим её к нам, я маме втихаря ситуацию объясняю, а все домашние, что положено им видеть, то и видят. У нас сидим некоторое время, чтобы прохожие на улице смениться успели, выходим с ней из дому и спокойно провожаем её обратно к "гречанкам". Доищутся до этого – и пускай, нас это устраивает. Приводил я домой девчонку, подходящую под описание пропавшей? Приводил, это и на улице люди видели, и домашние подтвердят, и я сам отпираться разве стану? А что тут такого? Провожали мы похожую девчонку к "гречанкам"? Провожали, мы же разве отпираемся? И люди видели, и сами "гречанки" свою неужто не опознают? Вот она, девчонка видная, симпатичная, всё при ней, нам-то что еще в законном увале или в незаконном самоходе нужно? Ах, не ваша? Ну, извините, по вашему описанию она у нас самая похожая, другие похожи меньше. Их смотреть будете или как?

– Больше, чем сейчас, я смеялся только тогда, когда мы с ребятами этот их план обсуждали, – признался Кайсар, – И обиднее всего было то, что они действовать будут, а я – в клетке этой дурацкой сидеть. И ни в своём плане не поучаствую, который был бы для меня приятнее, ни даже в ихнем, который, если от моей заинтересованности отрешиться, то даже и веселее, и интереснее.

– Ты даже и от заинтересованности своей отрешиться способен? – съязвила его супружница, – И трёх месяцев ещё не женаты, а ты – уже? Боги, за кого я замуж вышла!

– Вот именно этим, женщина, мы и отличаемся от вас. Ну, кроме того, о чём ты подумала, и пусть тебе будет за это стыдно, – он легонько щёлкнул её по носу, – Накладки возможные обсуждали, замены на случай, если кто-то вдруг не сможет. Караул от наших, хвала богам, сменялся раньше.

– Ваших бы и не назначил никто в наряд в праздник Астарты, – хмыкнул я, – Ну, если только персонально кого из провинившихся, как и с солдатами в таких случаях.

– Нам-то, досточтимый, никто об этом не доложил, так что были у нас опасения, – пояснил Мато, – Ну, в том, что царёныша и Волния отпустят, сомнений не было, а вот по поводу остальных ручаться было нельзя. Поэтому намечали и возможные замены. Лучше же так, чем палево с самоходом. Меня, если что, можно было кем-то заменить, кого-то из парней почтенного Хула тоже. На крайняк пару человек можно было и девками заменить, лишь бы из класса все были. Вызывались наши и из ускоренного потока, но тут же нужны были те, кого Фильтата хорошо знает, чтобы не пугалась смены плана.

– Самый гнилой вариант получался, если из парней дяди Хренио не отпустят ни одного, и этого мы больше всего боялись, – добавил мой наследник, – Кого тогда посылать к нему с уверенностью, что и пропустят сразу, и он примет, и охотнее выслушает? Вот это был самый слабый момент, и самое интересное, что выход на такой случай Каллироя нам подсказала. И вообще в случае нехватки людей, и по ключевым участникам, если что, то в школу нагрянуть и школоту в помощь припахать. Артар же в седьмом классе, и что он, в помощи бы нам отказал? А дядя Хренио что, не принял и не выслушал бы родного сына?

– Я аж удивился, когда именно она и посоветовала дельный вариант, – признал Кайсар, – От кого угодно ожидал, но уж точно не от неё.

– Выходит, если бы дело пошло по этому плану, и её совет пригодился бы, то я ей должна была бы быть благодарной? – ахнула финикиянка.

– Да, и прежде всех, даже меня – именно ты. Она мне так и сказала, что мне она помогать не стала бы – за то, что я и такой, и сякой, и эдакий, как и всё мои предки в трёх последних поколениях, но это я такой, и нет мне прощения, а тебя-то всё равно выручать надо из этой ямы с вонючей и тягучей субстанцией...

– Вот этот ваш план был, кстати, хоть и тоже не идеал, но в целом уже дельный, – заценил я, – Ведь можете же и головой думать, когда захотите? Ну так и зачем вам тогда было ещё какие-то диверсии идиотские придумывать с нападением на охрану губы?

– Да мы это и сами под конец сообразили, папа, – ухмыльнулся Волний, – Даже не потому, что не сдюжили бы, нам ведь мужики готовы были поддаться, а просто глупо это. Это же был бы такой залёт, что никто бы нас от него потом не отмазал.

– Ну, отмазали бы. Но после этого и повоспитывали бы вас так, что никому из вас мало не показалось бы. Молодцы хоть, что одумались вовремя.

– Да мы ведь ещё и в караул как раз заступали и радовались уже тому, что хоть не в праздник, и после наряда в увалах обычно не отказывают. Так и вышло. Оттащили мы службу, сменились, построил нас Кербер, мы ждём зачитывания его списка на увал, и тут вдруг Слепень приводит с губы Кайсара, а Кербер объявляет, что пять суток от префекта лагеря истекли, а свои он откладывает и даёт ему перерыв в отсидке. Зачитывает список на увал, и Кайсар в нём под первым номером. Ну и мы, конечно, тоже все...

– Только они-то после караула, а я же – после губы! И зарос, и обовшел, и грязи на полпальца – говнюк говнюком! Тут и в бане-то перед оливковым мылом песком сперва отскрестись надо, да и стираться – не так, как им! – пожаловался Кайсар на тяжкую долю губаря, – Ну, помогли, конечно, но всё равно провозился до самого вечера.

– А я, значит, жду себе спокойно дня праздника и мысленно репетирую, как мы с Кайсаром по нашему с ним плану действуем, – продолжила Фильтата, – Ну, волновалась, конечно, и немного побаивалась. Знала давно уж, что от этого не умирают, и все через это проходят, и некоторым даже в первый раз нравится, но всё равно же страшновато, сами же всё понимаете! – мы рассмеялись, – Но чтобы все наши планы вот на таком волоске висели – хвала Астарте, что даже и не подозревала! С ума сошла бы, наверное, если бы знала!

– Ну так поэтому тебя всем этим и не тревожили, – напомнил ей супружник.

– Ну, и не на волоске, как я понимаю, – добавил я, – И знали о ваших проблемах прекрасно, с вашим-то палевом постоянным, и подстраховали бы вас, если что. Просто не натягивали вожжи без нужды, чтобы дать ребятам и самостоятельность проявить. И через нервы, конечно, но как ещё-то реальной жизни вас учить, когда все проблемы вам самим решать придётся, и нас рядом не будет?

– Спасибо за науку! – съязвила финикиянка, – Ну и вот, наступает это последнее утро, в которое я просыпаюсь ещё девочкой, за завтраком Гискон этот уже у нас, несёт тут мне свою ахинею о планах нашей счастливой семейной жизни, а меня только усвоенные с детства понятия о приличиях удерживают от того, чтобы рассказать и пальцем показать, куда он себе эти свои планы засунуть может и на какую глубину. Я ведь и на неделе уже родителей подготавливала к тому, чтобы с ума от моего фортеля не сошли. И намекала им так, что прозрачнее уже просто некуда, что не в восторге я от него и совсем иначе счастье своё себе представляю, пару раз даже какое-то подобие истерики изобразила – не знаю уж, насколько натурально это вышло, но как научили в своё время на всякий случай знакомые "гречанки", так и изобразила. Да и знали же они, конечно, о Кайсаре. И наслышаны были, и видели, и справки о нём, естественно, тоже навели.

– А что они, кстати, против него имели? – поинтересовался я.

– Ну неправильный я для них, неправильный, – отозвался тот.

– Да собственно, как к человеку-то претензий к нему не было никаких. Отец мне сам так и сказал, что парень он нормальный, порядочный, нищебродом не будет, друзья у него достойные, с такими и в неудачниках не закиснет. То, что не из наших фиников – это значение для него имело, но тоже не решающее. Он так сказал – за другого кого из наших ребят он бы меня отдал, за некоторых с большим удовольствием отдал бы – ну, я пальцем тыкать и называть их при сидящем рядом муже не буду, но вы же и сами всё понимаете – в общем, и не выбрал бы он для меня, говорит, этого Гискона, если бы мой собственный выбор был достойным, но не за бывшего же раба! Ну, знаете же все эти заклинания – ой, да где же это такое видано, да что же соседи скажут, да что же люди подумают, да мы же семья приличная, да ты же и девочка порядочная, и красавица, и лучшей партии достойна, и вообще, да кто же тебя такую замуж возьмёт! Ну, это-то, конечно, уже не отец сказал, а мама, когда я оплеуху этому Гискону отвесила и первую истерику закатила, – пояснила она, дав нам отсмеяться, – Не муж ещё, чтобы лапать, и какие ко мне претензии, если уж я порядочной девочкой считаюсь? Ещё недоволен! Радовался бы лучше, что я рогатку свою не достала и не устроила на него охоту по всему дому!

– А может, следовало бы? – прикололся Мато, – Тогда точно отстал бы от тебя.

– Может и следовало бы, и мысль была, да только и позорить родителей на весь старый город не хотелось. И их же понимала. По их-то понятием не худшего жениха они мне навязывали, а лучшего, какого только найти могли. Соседская-то девка в восторге от него была – надеюсь, сладится у них. Так-то парень неплохой, и замашки эти обезьяньи – скорее пыжился, чем натура, и учился бы с нами – возможно, вышел бы толк. Но для меня после нашей-то школы – пенёк пеньком. В общем, трубу на него напялила, а эту выходку с рогаткой на самый крайний только случай решила приберечь, если даже после нашего с Кайсаром фортеля вдруг от меня не отступится. Вряд ли, конечно, такое оскорбление кто же проглотит, но ведь попадаются же иногда и такие упрямцы. Жаль, не послушала тогда наших ребят и девок и не устроила отцу бунт, когда он в лагерь мне поступать запретил. Ведь хотела же! Знаю, что очень тяжело, но мне кажется, справилась бы.

– Да, тебя очень жаль было терять, – признал я, – Была бы уж точно не худшей.

– Досточтимый, а нельзя ли и мне как-нибудь с нашими? Ну, теперь тренировки – это уже не с моим пузом, конечно, но хотя бы на теорию, чтобы табуреткой совсем уж не оставаться. Может, как-нибудь можно?

– Что скажешь, Кайсар, как глава семьи?

– Ну, хорошо бы, конечно, досточтимый. Я и сам подтянул бы, и наши помогли бы, но вместе со всеми – это же гораздо ловчее. Прослушает лекции – и нам легче будет её подтягивать. Так что если можно, то хорошо бы.

– Тогда, раз такие дела, то не можно, а нужно. Подумаем и над этим...

– После завтрака я, конечно, тянула время, как только могла, чтобы Кайсар уж точно к моему появлению в саду был, – продолжала Фильтата, – Не хватало тут ещё только накладок! Спрос ведь теперь после этой реформы гораздо больше предложения. Наверное, никогда я ещё не была такой капризной при выборе платья. Но и до бесконечности тянуть тоже ведь не будешь. В конце концов пошли мы к храму, входим в ворота, и Гискон этот шекель свой гадесский мне протягивает – так хотелось сказать ему, куда он себе засунуть его может! Но ведь не скажешь же! Взяла молча, пошла. Пришлось момент ловить, чтобы за спинами других к саду прошмыгнуть – хотелось время выиграть, чтобы хватились меня не сразу. Прошмыгнула, бегу туда – думаете, легко с длинным подолом? Его же у всех на глазах не задерёшь! Выбежала на аллею сада, иду по ней, высматриваю Кайсара, а его не видно нигде, зато два балбеса, сынки наших самых уважаемых – тут как тут! И ко мне их несёт, а они же привыкли, что им можно всё. Стража-то храмовая ходит, но вот станет ли она вмешиваться, если эти два хотя бы видимость соблюдения обычая изобразят?

– Нас в воротах в сад охрана остановила, – пояснил мой наследник, – Спросили, точно ли мы в увале, а не в самоходе. Не их собачье дело, но пререкаться – только время зря терять, драться с ними – тем более, тогда уж точно нас не впустят, железный повод, а нам разве это нужно? Показали им наши увольнительные, а они – "моя твоя не понимай". Ну, типа, не умеем читать по-турдетански. И не придерёшься же, храм ведь финикийский, стража – финики, турдетанской грамотой могут не владеть. По рожам видно, что валяют дурака, но ведь не докажешь же, и понятно же, что на ссору провоцируют...

– Я в самом деле чуть в драку не полез! – признался Кайсар, – Ребята удержали.

– Знали бы заранее, так махнули бы тогда через забор, хоть и тоже рискованно, – добавил Мато, – Хвала богам, проходил патруль нашей городской стражи, я к ним, зову помочь разобраться, а они смеются – типа, вы и сами круче вкрутую сваренных яиц. Ну, я нашим крикнул, на патрульных им показываю, они сообразили, Волний с царёнышем тут же к нам, ну и им-то менты, конечно, не отказали. Подошли, зачитали вслух наши ксивы, потом на финикийский перевели для особо непонятливых – ну, финикам деваться некуда. Но с такой неохотой они нас в храмовый сад пропускали! Можно подумать, мы их родных дочурок по кругу пускать идём!

– Кайсар с ребятами в воротах показались, я кричу им, подпрыгиваю, машу им руками, Волний Кайсара в мою сторону разворачивает, бегут ко мне, но эти два обалдуя гораздо ближе, и один ухмыляется и монету достаёт – этого мне только ещё не хватало! Я по трубе на каждого, они шаги замедлили, но тут ещё два хмыря каких-то непонятных из кустов выныривают и тоже в мою сторону сворачивают! А наши же далеко ещё! И голос пенька этого, Гискон который, меня зовёт – ага, хватились меня и догадались! Ну вот его мне тут ещё прямо не хватало для полного счастья! Я вся на нервах, и тут вдруг что-то как стукнет меня по ляжке, да больно ещё! И Кайсар орёт, под ноги мне пальцем тычет, я не пойму, в чём дело, Волний рогатку над головой мне показывает, Кайсар в себя пальцем тычет и снова мне под ноги, а один из этих хмырей непонятных кричит мне, что монета у меня под ногами. Ну, тут до меня только и дошло, что Волний меня из рогатки монетой кайсаровской подстрелил! Подбираю её, скамейку тут искать некогда, плюхаюсь прямо на аллею пятой точкой, натягиваю подол и водружаю на него монету! Хвала Астарте!

– Понятно уже, что стрелять надо, – пояснил Волний, – А у Кайсара его рогатки не оказалось, я свою ему протягиваю, а он в меня пальцем тычет и шекель свой мне суёт. Ну, оно и правильно – я-то из своей попаду надёжнее, чем он из чужой. Метил я, конечно, в середину её подола, но тут она повернулась, а я-то уже шмальнул...

– Я же свою пацанёнку тому давеча подарил, а новую когда мне было делать и пристреливать? – хмыкнул Кайсар, – На губе же всё время просидел, а вышел – и помывка, и постирушки до самого вечера. А из чужой – ну, попал бы я выше, чем надо, и зашиб бы собственную невесту. Пусть уж лучше Волний из своей – если и мазанёт, то не настолько.

– Ваше счастье, что я свою не прихватила! – хихикнула виновница торжества, – Больно же было, между прочим! Я-то, конечно, ожидала боли и готовилась её вытерпеть, но ведь не эту же! – мы все рассмеялись.

– Мы тут подбегаем, эти два приблатнённых оборачиваются, а мы же на взводе, а они в дурь прут, и мы хотели сразу морды им набить, – продолжил Мато, – Тут эти двое других этих двух от нас отпихивают, а нам дорогу заступают, мы уже и им хотели торцы отрихтовать, а они нам говорят – стоп ребята, нас-то за что? Ухмыляются и жетоны нам на тыльных сторонах плащей показывают. Ну, посмеялись, тут и те двое царёныша среди нас опознали и сразу стушевались. Ну, и нам ведь тоже лишний скандал не нужен...

– Мы с Кайсаром обжимаемся, он уже не соображает, чего творит, того и гляди, прямо на аллее меня разложит тут на глазах у всех...

– Ну, не преувеличивай! Не прямо на аллее! Ну не оказалось же рядом беседки, да ещё кусты эти дурацкие!

– Хорошо хоть, не колючие! Две были рядом, обе свободны, к обеим тропинки, а тебя сквозь кусты между ними несёт! Не той боли я утром боялась, которой надо было...

– Они там, значит, делом заняты, и судя по звукам, до беседки не дотерпели, а прямо на траве за кустами, – продолжал мой наследник, – Ну, нам без разницы, главное – все препятствия преодолены, и задача выполнена. Точнее – выполняется. Агенты дяди Хренио рассказывают нам, как Фильтату пасли и подстраховывали, мы им – как ворота с храмовой стражей преодолевали, они это дело тоже взяли на заметку, кто там задержать нас велел, а каким манером мы шекель кайсаровский ей перекинули, они и сами видели, и им это очень понравилось. Пришлось нам с царёнышем свои рогатки им подарить. Оба на память мою рогатку хотели, в деле побывавшую, даже жребий тянули, кому из них она достанется, а Миликон свою проигравшему подарил, чтобы и ему тоже обидно не было.

– У вас хоть резина-то на новые ещё осталась? – прикололся я.

– По нулям, папа, – признался Волний, – Девкам же мы не похвастаться потом не могли, верно? И наши, у кого не было ещё, заканючили, и "гречанки" – все разом захотели своими рогатками обзавестись, ну и как тут им откажешь?

– Другие у меня были планы на эту партию каучука, – проворчал я для порядка, – Но ведь и вас же безоружными не оставишь – придётся и с вами им поделиться. Хренио ещё наверняка для своей агентуры попросит. Каучук вулканизировать сами будете, понял? Ну, сорвиголовы! – и мы с ним рассмеялись.

– Мы, значит, с агентами почтенного Хула там зубоскалим, – Мато вернул нас к разбираемой теме, – А финик этот малахольный по аллее бегает взад-вперёд, выкрикивает Фильтату – мы ржём, дошло ведь уже. Он к нам, спрашивает, не видели ли мы такую-то и такую-то девку, Волний с самым серьёзным видом подробности уточняет – нет, говорит, такая – не попадалась. И тут царёныш с таким же серьёзным видом – стоп, а это не её ли ухарь один вон в ту беседку увёл – и тычет пальцем на ту сторону аллеи, а туда же как раз одна шалава с хахалем зарулила. Так дурня ведь понесло туда проверять, мы тут со смеху едва не падаем – жаль, не видели, что там происходило, но обратно его вынесло с хорошо расквашенным носом. И тут как раз наши из-за кустов выходят, растрёпанные, этот прямо на ходу шнурки набедренной повязки завязывает, та подол оправляет, вся взъерошенная и извазюканная, но рты – вот только, что не до ушей...

– Ну, видок у меня, конечно, был ещё тот! – подтвердила финикиянка, – А я ещё же и ковыляю после этого дела как подбитая утка Да ещё тот синяк, который Волний мне посадил, ноет сильнее, чем там, где надо. В мечтах-то ведь всё это представлялось как-то немножко иначе. Ну и Гискон этот – сюда-то зачем позориться припёрся? Когда в сад от храма смывалась, так представляла себе, как возвращаюсь, жертвую кайсаровский шекель Астарте, а этому его шекель возвращаю – благодарю, не понадобился, сама по старинному обычаю честно заработала. Но как образовалось всё, так и злость на него прошла, унижать его не стала, а положила просто на аллее так, чтобы он видел, если сам ещё не всё понял. Но он-то понял, конечно. В дурь попереть ребята ему не дали, но аккуратно, тоже щадя. А мы, значит, к храму идём – ну, как я иду и в каком виде, представляете ведь? Отец и мама в ступоре – ага, всё та же знакомая песня, кто тебя теперь такую замуж возьмёт. Тоже мне, проблему нашли! Кто надо, тот и взял!

– У половины толпы глаза выпучены, как и у её родоков, жрицы храмовые чуть со смеху не падают, и по Фильтате ведь видно, что поздновато уже тут мной брезговать, – прикололся Кайсар, – А тут же ещё и Волний с царёнышем с самым серьёзным видом и с полным уважением за меня ходатайствуют! Мне, наверное, высказали бы всё, что обо мне и о моих предках знают и думают, но с ними-то ведь разговор – совсем другой! Прямо там же и о помолвке нашей объявили – не совсем это по обычаю, но всем же всё понятно. Так лихо всё у нас вышло, что меня даже предстоящее досиживание на губе не расстраивало.

– То есть это, значит, не второй арест был, как мне тут сказали, а досиживание по первому? – уточнил я.

– Ну да, начальство же хоть и вошло в положение, и я ему за это благодарен, но и наказания же никто не отменял. Да и что ж я, сам не понимаю, что залёт серьёзный?

– То-то и оно. Я прекрасно понимаю, что вас и без меня уже допросами этими утомили, и с протоколами ознакомиться мне нетрудно. Но вы-то здесь уже, в Нетонисе, и с вас взятки гладки, а мне ещё в Оссонобе выслушивать, какие вы тут сякие, и надо знать и вашу версию тоже, а не только то, что мне там на вас настучат. Ну а недавний арест ты за что схлопотать ухитрился?

– Это уже из-за меня, папа, – вступился мой наследник, – Ты же меня перед этим своим отплытием чем озадачил? Проследить в Лакобриге за подготовкой и погрузкой того оборудования, которое сюда перевозится. Там управляющий и без меня прекрасно со всем справился бы, и я больше под ногами у него путался, но я же понял, что смысл-то этого – в курс дел меня поплотнее ввести. Собственно, управлющий и твоё письмо, которое я ему привёз, дал и мне самому почитать. Ну и ты же помнишь Секвану, сардочку эту, которую мы тогда в порту поймали? Шевеление там вокруг неё наметилось, и очень не ко времени, мне же ехать надо, уже и командировку в Лакобригу префект лагеря мне оформил, как ты с ним и договаривался. Ну, я и попросил Кайсара присмотреть там, пока меня нет...

– И он так присмотрел, что опять на губу угодил?

– Ну досточтимый, там морду одну наглую мне подрихтовать слегка пришлось. И основания для наглости у этой морды кое-какие были. Поэтому и рихтовать пришлось подоходчивее. А губа – что губа? Впервой мне, что ли?

16. Наполеоновские планы.

– Полёт по воздуху? – озадачился Фабриций, – Я думал, что этот греческий миф о Дедале и Икаре – выдумка. Разве нет? Греки – они ведь известные выдумщики.

– В том виде, как это изложено в их мифе – конечно, выдумка, – подтвердил я, – Я его на бочку с порохом велел посадить – пущай полетает! – они, естественно, фильм-то этот не смотрели, но о порохе-то ведь знают уже, так что в юмор въехали.

– Бочка – это как амфора, только деревянная из досок, – подсказал брату Велтур, которому мы это и объясняли, и хохмой этой смешили его уже не раз.

– Ты хочешь сказать, что порох мог быть не только у египтян, но и у Миноса?

– Нет, это – вряд ли. Я хочу сказать, что взлететь от взрыва пороха шансы есть, а вот на птичьих перьях, склеенных воском – ни единого. Вниз – можно, но очень недолго, – оба члена правящего семейства рассмеялись, – Можно сделать такое матерчатое крыло на каркасе из реек, на котором получится спланировать с большой высоты довольно далеко, – я имел в виду дельтаплан, – Но с Крита аж на Сицилию, как это приписывают Дедалу, не улететь и на таком крыле. Там, конечно, есть высокие горы, но не настолько же.

– А, понял. Это как этот ваш маленький "сам летит", который ваши дети делают из этого вашего плохого папируса? – сообразило начальство, – Только очень большой?

– Да, примерно как этот детский бумажный самолётик – у твоего Спурия такой тоже есть. Велтур, найдётся у тебя ненужный листок? – я положил на столик протянутую мне шурином бумажку, свернул из неё самолётик и продемонстрировал боссу его полёт в комнате, – Если запустить его не здесь, а на улице с крыши дома или с высокой башни, да ещё и удачно по ветру, то он может даже и выше сперва взлететь и улететь так далеко, что ты его даже потом и не найдёшь, но рано или поздно он всё равно упадёт на землю, если только не застрянет в ветках дерева. Ветер же не может быть подходящим вечно. Иногда он стихает, часто дует не туда, куда нужно, а если дует правильно, то не всегда с нужной силой, – я не стал грузить начальство тонкостями с этими восходящими и нисходящими потоками, – Если в мифе о Дедале выдумка не всё, и какой-то полёт на каких-то крыльях всё-таки был, то скорее всего, он был примерно такой, планирующий. Никуда он с Крита, конечно же, не улетел, а просто скрылся с глаз приставленной к нему Миносом стражи и приземлился в другом месте, где его ждали сообщники с верховым конём или колесницей, а где-то в ближайшей гавани их наверняка ожидал нанятый тайком корабль, – похоже, его Спурий слишком буквально воспринял правило не болтать с посторонними людьми обо всём, услышанном на школьных уроках, раз даже его отцу, заведомо имеющему высшую "форму допуска", нужно разжёвывать то, что знает вся наша школота, включая и мелкую.

– Максим, а если с машиной? – сообразил Велтур, – Вы же с Володей как-то раз и говорили, и показывали винт и для воздуха. Ну, это из бумаги не свернёшь, это надо уже из деревянных дощечек выстрогать – я сейчас распоряжусь, чтобы принесли...

– Да не надо, я понял, – как раз вчера Фабриция катали на перегнанной всё-таки с Кубы моторной "Косатке", и босс был впечатлён должным образом, – Такая же машина и такой же винт, как и для воды, только в воздухе?

– Ну, не совсем, – поправил мой шурин, – И винт немного другой, и работает он иначе – не толкает, а тянет.

– Да без разницы оно на самом деле, – поправил я обоих, – Да, винт другой, но и для воды винт может быть и тянущим, и для воздуха он может быть и толкающим. И для крыла с машиной в том нашем мире так и делали, – я имел в виду мотодельтаплан, – Как в каком случае удобнее по всем соображениям, вместе взятым, так и делалось. Принцип-то действия всё равно один и тот же – крутящийся винт гонит воду или воздух туда, а его при этом тянет обратно, а вместе с ним – и то, к чему он приделан. И с машиной – да, можно и очень далеко улететь. Но тут вот ещё, какая засада – наша морская машина не годится для воздуха. Слишком она тяжёлая и малосильная для своего веса. Может, и она бы взлетела, если сделать очень большое крыло, но его нам не сделать. Тут уже деревянный каркас не пойдёт, нужен из лёгкого металла, а его у нас пока ещё нет.

– Лёгкое серебро, про которое ты мне рассказывал? – припомнил Велтур.

– Да, люминий, – подтвердил я.

– И ты говоришь, его ПОКА ЕЩЁ нет? – уловил суть Фабриций.

– Мы знаем, как и из чего его получить, но в нужном количестве в ближайший год нам его не наработать. Это – несколько лет. Кроме того, в чистом виде этот металл не столь прочен, и для упрочнения его надо сплавить с медью. В идеале не помешали бы там и ещё кое-какие добавки, но по бедности попробуем обойтись, главное упрочнение в этом сплаве даёт медь, – в дюраль добавляют, вообще говоря, ещё и магний, и ещё кое-что для улучшения обрабатываемости, – Но понадобятся и пробные плавки с проверкой свойств сплава, и отработка технологий работы с ним – там тоже есть свои тонкости...

– Трудности только в этом металле?

– К сожалению, не только. Там и ткань на крыло годится не любая. В том нашем мире делались специальные искусственные ткани, а из тех, которые доступны нам и здесь, на это дело годится только шёлк. Ты представляешь, какие это затраты?

– Так ведь и дело же какое! Машины вы уже делаете, металл – наработаете...

– Фабриций, это ОЧЕНЬ много шёлка. Моей ферме столько его не наработать.

– Это я понял. Ты посчитай, сколько нужно с запасом, чтобы хватило наверняка, потом поможешь мне правильно всё это объяснить, и я отпишу отцу. Доходы у нас, хвала богам, растут, но помогают нам в этом боги в том числе и вашими умами и руками, а ты и просишь же не себе в сундук, а для хорошего дела. Я ведь правильно понимаю, что лететь по воздуху получится гораздо быстрее, чем плыть по воде?

– Да, во много раз. Плыть – это до семи дней из Нетониса сюда, а отсюда туда и все десять из-за плохих ветров. Ну, если на "Косатке", наплевав на затраты масла, то в те же семь, думаю, уложимся.

– Вот видишь, уже семь, а не десять. Так это если плыть с машинами, а лететь?

– Ну, день я тебе обещать боюсь, такого совершенного воздушного судна нам с первой попытки не осилить.

– А в два уложиться получится?

– Может, и в полтора уложимся, если ветер не сильно в морду дуть будет, – тут ни о каком мотодельтаплане речи уже, конечно, идти не могло, и на вменяемый самолёт с таким радиусом действия тоже рассчитывать в оборзимые сроки не приходилось, но вот дирижопель на водороде представлялся посильным, а двое суток, за которые у фрицев их рейсовый "Гинденбург" пересекал всю Атлантику, позволяли рассчитывать на такой же срок всего лишь до Азор и для нашей полукустарной грубятины.

– Так это же превосходно! – загорелся босс, – Полтора дня туда и полтора назад? Ну, хорошо, на идеал не рассчитываем – пусть будет четыре дня в оба конца. Но ведь это же вместо четырнадцати, а то и семнадцати! Три дня, допустим, на ознакомление с делами и решение вопросов на месте – это же неделя всего-навсего! На одну неделю и я из Гадеса вырваться время выкрою не один раз, и ты будешь успевать и в Нетонисе, и в Оссонобе! Представляешь, как у нас улучшится управляемость! Одно только это повысит нам наши доходы, и будь я проклят, если отец не поймёт этого сходу, как понял сейчас я! Плевать на затраты, Максим, дело того стоит!

– Фабриций, ты уж очень гонишь лошадей. Дело, к сожалению, обстоит не так просто и не так быстро. Такое воздушное судно мы и в пять лет не осилим, а вот шёлка на него потребуется такая прорва, что я её тебе не только приблизительно, но и прикидочно не посчитаю. И при этом мы ведь не строители подобных судов, так что на удачу сразу же с первой попытки я бы даже надеяться не стал. Возможно, не получится ещё и со второй.

– Ну, даже если и с третьей, и пускай даже это будет через десять лет – это ведь тоже большое и полезное для нас дело. А три прорвы шёлка за десять лет мы неужто не осилим? На масло для машины по сравнению с этим вообще наплюй и не переживай, тут шёлк, как я понял, главное. А почему, кстати, это крыло должно быть таким огромным? – он ведь всё ещё о мотодельтаплане думает, о котором мы начали говорить.

– Нет, прорва – это, конечно, уже не на крыло, это совсем другое судно. Но раз уж мы начали говорить о крыле, то – ты прав – давай сперва закончим с ним, чтобы ты не запутался и всё понимал правильно. О крыле мы начали говорить, во первых, из-за мифа о Дедале, а во-вторых, на примере крыла я объясню тебе, почему не годится машина нашего морского типа. Ну, что тяжёлая и малосильная, я тебе уже сказал. Ещё она очень неудобна в запуске. Ты же видел, как это делалось на "Косатке"? А хуже всего то, что она страшно прожорлива. Ты прав, плевать на цену масла по сравнению с затратами на шёлк, но дело не в цене его, а в весе. На морском судне это не страшно, не утонет оно от этого, поэтому для моря такая машина годится, но воздушное судно должно поднять в воздух и машину, и весь её запас горючего на весь путь. Да ещё и с запасом – его будет сносить ветром, как и морское, так что его путь тоже увеличится. Прибавь экипаж, человека три, прибавь себя и пару сопровождающих пассажирами – тоже ведь немалый вес. А это и прочности крыла требует немалой, если ты хочешь ещё и долететь до Нетониса, а не повторить подвиг того мифического Икара...

– Да уж, хотелось бы! – хмыкнул босс, и мы рассмеялись все втроём.

– А прочность – это ведь тоже вес. Вот поэтому и нужен сплав лёгкого металла на каркас крыла и именно шёлк на его полотнище. Просто потому, что нет ткани прочнее его при таком же весе. Я не готов посчитать тебе точно, сколько потребовалось бы шёлка на такое крыло, которое кроме шести человек подняло бы ввысь хотя бы малую морскую машину и потребный запас горючего для нее, но ты же сам понимаешь, что не один кусок на платье и не десять таких кусков. Я не уверен, что хватит и сотни.

– Ну, сотня кусков шёлка – это тоже немало, конечно, но и вовсе не та прорва, которой ты меня пугаешь. Это недёшево, но для такого дела – вполне приемлемо.

– Я рад за твоё благосостояние, досточтимый! – не то, чтобы я ему завидовал, я и сам уж всяко не бедствую, и мне моих достатков хватает, но такой размах – это нечто, – Но дело в том, что если мы уменьшим взлётный вес вдвое, нам нужна на него уже и вдвое меньшая подъёмная сила, а значит, и вдвое меньшая площадь крыла, если наша машина при этом будет иметь ту же самую силу. Уже не сотня кусков шёлка, а полсотни.

– Такое возможно? – ага, тут же сделал охотничью стойку!

– Да, это возможно. Для этого нужна машина другого типа. Сейчас у нас её ещё нет, и быстро нам её не сделать, там много своих трудностей, которые лихим наскоком не преодолеешь, но мы знаем, что для этого нужно, и как это сделать в наших условиях. Не с первой попытки, скорее всего, а может, и не с пятой, мы ведь не были в том нашем мире и строителями таких машин, так что ошибки неизбежны. Но с какой-то очередной попытки мы её осилим. Она гораздо сложнее, потребует гораздо большей точности исполнения и не таких материалов, как эта наша морская, и она будет гораздо требовательнее её к виду горючего. Её можно приспособить тоже почти под любое из них, но тогда на других видах она будет работать очень плохо и ненадёжно. Если, допустим, под оливковое масло такая машина отлажена, то с рыбьим, земляным или пальмовым она закапризничает. Снабжение горючим из-за этого будет гораздо труднее. Но зато такая машина при той же самой силе будет не так громоздка, не так тяжела и уже не так прожорлива, – я говорил о нормальном дизеле, – Мы сэкономим немалый вес и на самой машине, и на уменьшении нужного ей на полёт запаса горючего, и на прочности каркаса крыла, и на численности экипажа – масла меньше, и его можно всё сразу залить в бак, а не подливать туда время от времени, так что не будет нужен и отдельный человек для этого. Вот за счёт всего этого можно сэкономить на величине крыла, а значит, и на затратах на шёлк.

– Ну, полсотни кусков шёлка – это вполне приемлемо, и отец это поймёт.

– Тут ещё другая проблема – чем больше крыло, тем труднее управлять им. Там у нас такие крылья больше, чем на трёх человек, не делались, и далеко на них не летали.

– Втроём, значит? Это вместе с кормчим?

– На воздушных судах он у нас назывался пилотом. Да, три человека – это все, кто летит, включая и его – пилот и два пассажира. Обычно у нас это бывала влюблённая парочка, согласная заплатить приличные деньги за кратковременное удовольствие полёта – поглазеть на копошащихся внизу людишек и уподобиться в этом греческим богам на их Олимпе, – шурин и босс рассмеялись, – Вот ради этого уподобления на подобных крыльях и летают, и дальность полёта никого не интересует. Горючего поэтому берётся немного, и за счёт этого можно поднять в воздух третьего человека при небольших размерах крыла, которым пилот может уверенно управлять. Но мы-то ведь с тобой не о развлекательном полёте над полями или городом говорим, а о дальнем перелёте над Морем Мрака. Нужно много горючего, да и пассажиры ведь совсем уж налегке не полетят, а значит, добавляется и вес их поклажи. Значит, и крыло нужно гораздо большее, и управлять им будет гораздо труднее. А лететь долго, и от управления нельзя отвлекаться ни на миг...

– Два дня, если не повезёт с ветром? Конечно, такого перелёта не выдержать.

– Нет, два дня – это для другого типа воздушных судов, для которых я как раз и пугаю тебя бешеной прорвой драгоценного шёлка. Там иначе – и отвлечься от управления можно, и пилота есть возможность сменить для его отдыха и прочих надобностей, и не так страшна ошибка в управлении. Но – ценой страшной дороговизны, сложности устройства и малой скорости полёта. Крыло и подобные ему воздушные суда – эти-то летят быстрее, но до Нетониса это тоже долгие часы, за которые пилот устанет, а ошибка в управлении ими – это падение и гибель. Тот мифический Икар, если греки не выдумали ни его самого, ни его полёт, погиб не от растопивших воск солнечных лучей, а от ошибки в управлении своим крылом. Или по неопытности он ошибся, или от щенячьего восторга возомнил себя подобным богам и залихачил, но в результате не справился с управлением и шлёпнулся с большой высоты. Бывает. Понятно, что с зелёным и легкомысленным мальчишкой ни ты не полетишь, ни я, но от усталости за долгие часы может ошибиться и опытный человек, к мастерству и благоразумию которого нет никаких претензий.

– Понял, – кивнул Фабриций, – Ну, рассказывай тогда про то судно, на которое нужна, как ты говоришь, бешеная прорва шёлка.

– Это очень большой баллон с газом легче воздуха, к которому снизу крепится само судно с машинами, экипажем, горючим и полезным грузом. Чем больше баллон, тем больше всего этого он в состоянии поднять в воздух. Там на самом деле всё сложнее, но я тебе упрощённо сейчас объясняю, чтобы тебе легче было понять суть. Шёлк – и тоже ради его прочности, тут уж ничем подешевле его не заменишь – нужен как раз на этот большой баллон. Причём, если с крыла его можно потом использовать и на что-нибудь другое, если в том крыле надобность отпала, то тут – уже без возврата. Чтобы из него не улетучивался слишком быстро лёгкий газ, его придётся пропитать материалом, который мы привозим из Антилии, так что ни на какие шикарные платья он уже годиться не будет.

– Это вот тот тягучий, из которого у моего Спурия тетива на том его маленьком и смешном пулевом луке? – ухмыльнулся босс.

– Да, тот же самый материал, что и на этих рогатках у нашего молодняка.

– А что это за такой лёгкий газ, и где мы его возьмём?

– Его мы получим из воды. При пропускании через неё тока из электрических машин она разлагается на тот газ, который нужен для горения и дыхания, и вот как раз на этот лёгкий, который нам и нужен для баллона, – разумеется, если бы у нас был выбор, мы предпочли бы гелий, потому как и о печальном конце всё того же "Гинденбурга" в курсе, но гелия в реале не было и у тогдашних фрицев, развитие которых было нашему не чета, так что за неимением гербовой – правильно, напишем "хрен" и на туалетной.

– А поменьше такое баллонное судно сделать можно?

– Фабриций, его можно сделать любым. Можно и в руку длиной, и тогда на него с запасом хватит и одного куска шёлка, ну так и поднимет такой баллон разве только пару твоих браслетов. Чудес же на свете не бывает. Ты же не будешь строить морское судно с маленькую лодочку величиной, которая и одного-то человека не выдержит. То же самое и с воздушными судами. На баллонное судно шёлка потребуется многократно больше, чем на крыло с такой же грузоподъёмностью, если я правильно понял твой намёк.

– Да, я подумал о маленьком трёхместном, – подтвердил босс, – Сам же сказал, что и ошибка в управлении не так страшна. Это оттого, что баллон не даст упасть?

– Ни упасть, ни перевернуться вверх тормашками. Ну, в принципе-то долететь можно, если твой спутник будет подменять пилота для его отдыха и прочего. Но долетите вы все трое за эти два дня такими, что день после этого ни на что не будете годны. Даже шестиместный обеспечит тебе совсем не те удобства в полёте, которые ты имел бы, если бы поплыл на морском судне.

– Это ты называешь удобствами?

– Ну, по сравнению. Чем крупнее судно, тем на нём удобнее, да и безопаснее – физику ведь не обманешь. Это справедливо для воды, справедливо и для воздуха. А такие баллонные суда только в крупном размере себя и оправдывают – и людей перевезут туда и обратно больше, и их поклажи. Маленькое – ну, с такого мы начнём для пробы, чтобы эта проба обошлась подешевле, но не жди от него полезного применения – это только чтобы отработать технологию, опробовать полёт и управление им, да наработать опыт. Ошибки выявить, исправить заранее, чтобы на большом уже их не повторять – понимаешь же сам, какие убытки будут, если сразу на большом всё это отрабатывать и выявлять?

– Да понял я это, понял. А для почтовых сообщений? Меня как-то не устраивает лаконичность голубиной почты, а развёрнутого доклада дожидаться не меньше недели – это тоже как-то не очень-то удобно. Два дня – другое дело, и это было бы очень хорошо.

– Так, значит, голубиная записка предупреждает тебя о завтрашнем прибытии к тебе доклада на газовом пузыре, и ты рассылаешь слуг по всему Гадесу объявить городу, чтобы никто назавтра не смел пялиться в небо? – подгребнул его Велтур.

– Проклятие! Ты прав! Как ты это называешь, Максим? Сжечь себя?

– Ага, спалиться. И ещё надо, чтобы весь Гадес дружно заткнул ухи и не слыхал дребезжания машины на том пузыре. Ты же помнишь, Фабриций, как тебя вчера катали на "Косатке"? Из порта на вёслах, потом галсировали под боковым ветром, пока не отошли от берега подальше, и только там уже запустили машины, чтобы продемонстрировать тебе ход судна на них, а потом всё то же самое в обратном порядке. И всё это только для того, чтобы не спалить машины перед посторонними. А тут с этим пузырём будет ещё большее палево. Да и смысл-то какой? Через год у нас и такого пузыря ещё не будет, а после он и не понадобится уже тебе. Выучится у нас наконец первый поток молодняка, и будет с кем наладить нормальную радиосвязь. А это же почти мгновенно – ну, не так быстро, как мы с тобой говорим, там звонками придётся для надёжности передавать, есть для этого и такой специальный язык звонков, но всё равно же быстрее любой голубиной почты. В Оссонобу из Нетониса доклад для тебя, считай, мгновенно попадёт, ну а отсюда уж – раз устраивают тебя два дня, то почтовое судно в них всяко уложится.

– Ты сколько уже это терпишь? – добавил мой шурин, – И что ты, не вытерпишь ещё год? Ты думаешь, мне в этот год будет легче? Труднее! В тот год Максим помогал, а в этот мне и за него колупаться! Сергей по своей части, и мне от него помощи мало. Лучше бы ты, Максим, его в Нетонис отправил, а сам здесь остался...

– Да не могу я, Велтур, не могу. Всё понимаю, но – не могу. Я и его бы с собой в Нетонис уволок, очень пригодился бы нам там – в той же радиосвязи мы с Володей не так соображаем, как он. Но семью же раздёргивать не годится, а Юлю туда не выдернешь, на ней школа. На девок не оставишь – просядет качество обучения мелюзги, и что мы будем с недоучками потом делать? Поэтому и его оставляем здесь – пусть уж лучше преподаёт в школе те дисциплины, которые потянет, Юле и девкам полегче будет. А на нас с Володей кадетский корпус в Нетонисе, и теперь уже два потока, а не один. Наташа с биологией нам там поможет, ну и ещё к чему-нибудь припашем, там видно будет. Всем в этот год будет тяжело, зато на следующий уже весь первый выпуск припашем в помощь. Часть там, часть сюда. И там нас частично подразгрузят, и здесь. Но этот год надо вытерпеть.

– И чтобы большой пузырь хотя бы через десять лет появился – это же работы с ним теперь уже надо начинать? – спросил Фабриций.

– Ну, не прямо с ним, но с новой машиной – да, хорошо бы начать в этот год. И мануфактуру переехавшую мне же там тянуть. Волния припашу, конечно, но в основном – пока тянуть мне. Велия многое соображает, кое-что сама разруливает, без неё утонул бы в накопившихся вопросах, но много же и остаётся такого, что наших глаз и знаний требует.

– Волний же у тебя в Тарквинею хотел попасть? – напомнил шурин.

– Ага, и продолжает хотеть, но я уже вижу, что придётся с этим повременить. В Нетонисе будет нужен позарез. На год – точно. И с разработками нашей новой техники, и с мануфактурой, и с преподаванием у следующих потоков юнкеров. Может, и на два года придётся его задержать, зато потом, если не передумает, то уже и не один туда поедет, а с хорошей сработанной командой.

– И с женой обязательно, так что задерживай его там на два, там как раз и Турия выпустится, и поженишь их, – мой наследник не зря шутит, что хоть я на него и не давлю, и выбор за ним, да только ведь один хрен всё окружение давно уже их поженило, так что и деваться тут теперь некуда – ага, и опечаленным он при этом уж точно не выглядит, да и у девки аж глаза блестят, когда о нём речь заходит...

– Детей они тут уже женят! – проворчал Фабриций, – Твоё счастье, Максим, что ты Мириам здесь не застал! Она была – как ты это называешь, упавшая на дно?

– Выпала в осадок? Да, Велия рассказывала, да я ведь и сам представил себе её реакцию, когда увидел Энушат в Нетонисе среди первого курса, – ухмыльнулся я, – Они же с Гамилькаром неровно друг к дружке дышат? Жаль, что Мириам нельзя сказать, кто он такой – сразу бы мнение переменила. Ну, смягчилась бы наверняка.

– То-то и оно! – кивнул Велтур, – Мы тут даже и показать ей парня не рискнули, уж очень на отца похож. Тебе не икалось за Морем Мрака, когда сестра нам тут истерику закатила? Её и конные-то тренировки Энушат в восторг не привели, девка же как амазонка ездит, и за это-то нам тут выговаривала, но это-то были ещё цветочки! А представь себе, влетает она радостная, кидается на шею матери, лучится от счастья и хвастается ей, что в кадетский корпус все экзамены сдала и принята на первый курс! Вот тут-то и прилетели нам ягодки! Мириам хотела в Карфаген её забрать, так эта оторва в руки ей не далась!

– Да, Велия рассказывала. Ну, что я могу сказать? Занималась ведь она хорошо, так что не очень-то сильно меня и удивила. Да и в военном снаряжении Энушат выглядит эффектно. Я бы сказал, даже гораздо эффектнее, чем в греческом пеплосе. Амазонка!

– Умеешь ты, Максим, утешить! – хмыкнул босс, – Как ты это называешь? Рану солью посыпать? Может, ты сам Мириам об этом и напишешь? Мне – что-то не хочется!

– Фабрицию же в основном от сестры и влетело, – пояснил шурин, – С меня-то и с Велии какой спрос, мы же – "дикие испанцы"! А он, значит, как родной и полнородный брат и вообще культурный человек, должен был присмотреть, проследить и не допустить, чтобы из его племянницы эти дикари такую же дикарку сделали.

– Я ей объяснял, конечно, как мог и понимал сам, – добавил Фабриций, – Хоть и некогда было особо за всей этой гадесской грызнёй, но что я, совсем уж не интересовался и не следил? И наведывался же не раз, хоть и не мог надолго, и вникал. И если бы увидел, что не делу учите, так и не допустил бы. Но я же и по Спурию своему вижу, что учите-то вы как раз делу. Мириам и сама признала, что знания, отточенность манер и хороший вкус девчонки сделали бы честь и лучшим домам Мегары, так что к влиянию "гречанок" и не придиралась особо – не дура же и понимает, что не всему, о чём болтают, следует верить. Смутило то, что не повторяет заученное, а разбирается в сути так, как и не всякий мужик разберётся, но и это поняла и одобрила. Испугало Мириам даже и не само тренировочное снаряжение Энушат, а то, что это – всерьёз, а не для показушных выступлений. А главное, как она мгновенно – как ты это называешь? Запускается? Ну, только что была настоящая хорошо воспитанная аристократка, и вдруг сразу дикая амазонка!

– Мгновенное переключение? Ну да, для Мириам это, конечно, что-то с чем-то! – въехал я, – Причём, увидела же сразу готовый результат! – мы рассмеялись все втроём.

– Ну да, у нас-то дети на глазах всему этому учились, и для нас постепенно всё это было, а для Мириам – сразу и резко. Отдавала в школу хорошую домашнюю девочку, разве только перебалованную немножко, а увидела этим летом – да, вот это и увидела...

– У нас на вилле прогуливаемся по саду, – припомнил Велтур, – Мириам говорит с ней по-гречески, проверяет владение языком, у Энушат идеальный коринфский выговор и безукоризненные коринфские манеры, сестра поражена в лучшем смысле. И тут ворона с дерева гадит прямо на дорожку в трёх шагах перед нами, так девчонка тут же рогатку из чехла на пояске достала, из другого мелкий камешек, растянула как лук, прицелилась, да как влепит этой вороне в то самое место, из которого та гадила! Ну и выразилась при этом так, как они на школьных переменах выражаются, когда повод есть. Я-то, само собой, для Мириам перевёл поприличнее, когда слова подходящие вспомнил, но сестра же поняла и по её интонации, и по моему смеху, что сказано было немножко иначе. А девка – как так и надо. Заметила, что фибула с плеча соскользнула и засветила больше, чем следовало, так и поправила спокойно и деловито, и никакого смущения. Представляешь, какие у Мириам глаза были? Если и не с блюдца, то не намного меньше.

– Вечером мне нажаловалась и страшно возмутилась, когда я смеялся, – добавил босс, – Объясняли мы ей, что вовсе не испортили в школе девчонку, и абсолютно она у нас нормальная, как и все дети. Они у нас все такие. Вот тогда она нам настоящую истерику и закатила. Победить-то мы её общими усилиями победили, но боюсь, что не убедили. Отцу я отписал всё, как надо, ну и намекнул, конечно, о парне, которого привезли с Востока, да так и не дали как следует ознакомиться с родным отцовским городом, и что уже там отец ей скажет, это ему виднее. Но и ты, Максим, отписал бы ей и сам, в самом деле. Сам ведь всё прекрасно понимаешь.

– Само собой. И там буду, и присмотрю, и причины на то какие-никакие, а тоже имею, – мы снова рассмеялись все втроём.

– А вот насчёт пузыря воздушного с машиной – расстроили вы меня. Не сроком – всё понимаю, и если нужно ждать десять лет, то значит, подождём эти десять лет.

– Ну, мы постараемся ускорить, но тут, сам понимаешь, без твёрдых обещаний.

– Но вот, появляется наконец этот долгожданный пузырь, проходит все пробы, у вас к нему претензий нет, а как им пользоваться? Вам-то там – понятно, а как мне? Если с малым пузырём сжигаться нельзя, так с большим – тем более.

– Фабриций, связь же нормальная давно уже будет. Ты с аппаратами не спались.

– Это понятно, а как мне слетать к вам туда самому, если понадобится?

– Так я же тебе об этом и толкую. У тебя будет аппарат в доме, помощнее этих наших городских. Ну, возможно, не такой удобный – я не уверен, будет ли работать так далеко голосовая связь. Возможно, придётся общаться на языке звонков, но у тебя будут люди, для которых это не проблема. И ещё тебе нужно будет обзавестись прогулочным морским судном – ведь не с биремы же гадесской эскадры пузырю тебя в море забирать.

– Понял! – босс заметно повеселел, – Судно, конечно, должно быть приметным?

– Да, с воздуха. Выкрасишь палубу в какой-нибудь особенный цвет, этого будет достаточно. Но на нём тебе тоже нужен будет аппарат связи. Сначала свяжешься из дому, затребуешь пузырь – ну, не сей же день, конечно, а к реальному для его прибытия сроку. Отплываешь, а с судна уже связываешься с экипажем пузыря...

– Понял! Да, не очень удобно, но сжигаться нельзя. Если мне понадобится этот пузырь, то я, значит, должен буду предвидеть эту необходимость на два дня раньше...

– Да, если ты не поможешь нам сейчас окончательно и бесповоротно отстоять ближний остров. И Миликона прекрасно понимаю, и отказывать ему в такой малости мне тоже не очень-то приятно, но с этого острова – день полёта что до Нетониса, что до Гадеса и Оссонобы, – я говорил о Мадейре.

– Один день? – переспросил Фабриций.

– Ну, возможно, сутки – вдвое ближе, чем до Нетониса, короче.

– Тогда, конечно, обойдётся Миликон без этого острова. Неприятно, но мы ведь его ему и не обещали. Пойдём ему навстречу в чём-нибудь другом, – решил босс.

Самое смешное, что для всех нас эта Мадейра была просто абстрактной точкой на карте. Ни мы на ней ни разу не побывали, ни Фабриций, ни, тем более, Миликон. Он и узнал-то о самом факте её существования только от нас, когда завал был с переселенцами из Бетики, и мы лихорадочно соображали, куда бы нам их ещё распихать. Если бы не это, она бы нам и самим тогда на хрен не была бы нужна. Колонизация началась и без нашего участия – показали Фабрицию на нашей карте, нарисовали ему покрупномасштабнее, на ней место для поселения пометили, да и отдали ему, а дальше уж он и генерал-гауляйтера назначал, и экспедицию туда посылал. А мы – решили вопрос, куда людей пристроить, ну так и отгребитесь от нас, у нас тут ещё вопросов вагон и маленькая тележка. Не входила Мадейра в наши тогдашние планы абсолютно.

Строго говоря, там не остров, а архипелаг из четырёх островов, если совсем уж мелкие скалы за острова не считать. Два из них – так, одно название, просто вытянутые в длину узкие скальные массивы, каменистые и безводные, третий – побольше, но едва ли лучше их, интересны только мореманам, дабы не напороться на них и судно своё на этих скалах не загубить, и только основной остров, Мадейра в узком смысле, представляет из себя хоть какой-то интерес посерьёзнее. Остров-то сам по себе неплохой, получше любого из этих засушливых Горгад, просто он как-то в стороне от основного трансатлантического маршрута. Хорошо увлажнённый, плодородный, для колонизации нашими турдетанами он очень неплох, просто невелик, а по географическому положению – не пришей к звизде рукав, как говорится. У нас на Атлантиде, то бишь на Азорах, два острова только из всех более-менее освоены, и такая же точно хрень на Горгадах, и оба архипелага важнее, чем та Мадейра. Канары, опять же, на перспективу, когда руки до них дойдут. А Миликону – ну, ему-то заморскую колонию чисто для государственного престижа иметь хочется, а то у Тарквиниев вон их уже сколько, и людей на них у него ведь по сути дела сманивают, а ему – хрен, и где же тут справедливость? И не стоил этот остров того, чтобы с ним из-за него собачиться, и склонялись в принципе к тому, чтобы уже и отдать ему эту несчастную Мадейру, и пускай себе тешится. Не спешили просто с этим, а приберегали для торга на случай какого-нибудь серьёзного конфликта интересов. Чистая политика, ничего личного.

Да и что значит отдать, в наших-то условиях? А в царстве миликоновском кто реально всем заправляет? Царь – он же конституционный у нас, Хартией нашей по рукам и ногам связанный, практически бутафорский. Царствует в государстве, но не правит им. Ну, участвует в управлении как член правительства, но главой его не является и являться им по Хартии не может. Глава правительства – из Тарквиниев непосредственно, да и его члены в большинстве своём – их люди. Как мы с Васькиным, например. Так что и царство это миликоновское, нашей испанской метрополией являющееся, на самом деле тоже своё, карманное тарквиниевское. И отдать какую-то из тарквиниевских колоний этому царству – это только одно название для Тарквиниев, что отдать, а на самом деле просто из одного кармана в другой переложить. Поэтому вопрос о передаче рассматривали, и жаба при этом как-то не давила. Ситуёвина изменилась после Антиоховой войны, когда римляне начали подсаживаться на восточную роскошь, включая и пиры с экзотическими блюдами. Бизнес на заморских лакомствах, хоть и не приобрёл ещё настоящего размаха, у Тарквиниев уже идёт, а Горгады уж очень далеко от Гибралтара. Канары – ближе и не так засушливы, но с ними пока – как с той Машей, которая хороша, да не наша. Ну не даёт, упрямая стерва, и хоть ты тресни, гы-гы! И получалось, что самим Тарквиниям пока-что Мадейра нужна как источник тех тропических вкусняшек, которые на Азорах расти не хотят. Вот позже, когда выключит недотрогу и даст наконец уже и канарская Маша, тогда – другое дело. Канары не настолько дальше Мадейры, чтобы это сильно сказывалось на поставках вкусняшек, но гораздо больше её. Почему бы тогда и не побаловать Мадейрой царство Миликона? Один хрен и туда тоже вкусняшки с неё идут, и с немалой скидкой, кстати, и когда он канючит у Тарквиниев ну хоть какую-нибудь колонию, то конкретно имеет в виду Мадейру.

Так бы и рассматривалась она у нас в качестве сладкой морковки перед носом у Миликона на ближайшее десятилетие и как щедрый подарок ему опосля, если бы не наши наполеоновские планы на тактическое и стратегическое господство Тарквиниев в воздухе – ага, полное и безраздельное, потому как хрен кто оспорить его будет в состоянии. У нас, в отличие от тех киношных сталинских летунов, наши бабы как-то раньше тех самолётов образовались, дети тоже переженятся явно раньше, чем полетать им доведётся, так что это киношное "первым делом самолёты" уж точно не про нас. А вот у внуков – такая дилемма уже будет. Ну, самолёты – это условно, конечно. Дизель, хоть он и не стал магистральным путём винтовой авиации, в принципе для неё пригоден. Но мотодельтаплан, как я и сказал уже Фабрицию, годится только для ближних полётов. Этажерка фанерно-полотняная нам в принципе тоже будет посильна, но и она – хрен ли это за самолёт-дальнобойщик? А вот осилим ли мы высокоскоростной моноплан, я не уверен. Остаётся дирижопель – не "Граф Цеппелин" и не "Гинденбург", конечно, а эдакий небольшой воздушный автобус. Палить его нельзя, а Мадейра так и напрашивается для базирования дежурного дирижопля, дабы поближе был, и её, значит, тоже палить нельзя, а посему и хрен Миликону, а не Мадейру.

Сейчас-то на ней палить ещё нечего, главное поселение – большая деревня, на город ну никак ещё не тянет, несколько небольших деревушек – тем более, зерновыми и оливами в Средиземноморье никого не удивишь, а плантации тропических вкусняшек ещё только растут. Ну, бананы-то с ананасами есть уже, но не столько, чтобы римлян на целую военно-морскую экспедицию аж за Гибралтар сподвигнуть. Тут важнее сам факт палева – царство Миликона, будучи частью полуварварской периферии греко-римского мира, уже в числе означенному греко-римскому миру известных, а присоединение к нему Мадейры, соответственно, неизбежно спалило бы и её. И как тогда прикажете базу дирижопельную на ней ныкать? Сам-то кусок территории с эллингом и всем обслуживающим хозяйством можно, конечно, и закрытой зоной объявить, и огородить, и под сильную охрану взять, но взлёты-то и посадки здоровенного пузыря хрен от зевак замаскируешь, так что не нужно греко-римскому миру вообще о Мадейре знать. Как раз тот случай, когда меньше знаешь – крепче и слаще спится. Ну а царьку нашему государственно озабоченному можно будет и другую нажористую кость со временем кинуть. Аннексия низовий Тага с Олисипо, где в нашем реале Лиссабон будет – хороший кусок был бы, аппетитный, да и престижнее тут просто некуда – приращение основной государственной территории! Это круче заморских колоний, да вот беда – и в римских глазах это тоже будет выглядеть круче, настораживать же нашего большого друга и союзника чрезмерной крутизной как-то не с руки – скромнее надо быть, народная мудрость – она ведь завсегда права. Брать центральную и основную часть Португальщины надо, но нужен и железобетонный повод, который наклюнется ещё нескоро. А вот что начнётся явно раньше, так это бардак в Мавритании – Бохуд не вечен, и грызня за его наследство будет нехилая, и в ней свой кусочек под шумок оттяпать – чем не заморская колония для испанского царства? Небольшая, римских гусей дразнить нам ни к чему, но заведомо во много раз больше зажатой нами для Миликона Мадейры...

– Да нормально там всё, девки, почти всё, как у нас. Песок там только чёрный и камни тёмные в основном, ну и дома, конечно, из этих тёмных камней. Вам первое время из-за этого мрачноватым всё там будет казаться, но привыкнете быстро. Ира же привыкла, а мне даже понравилось почти сразу. Город – тогда был меньше Оссонобы, но не сильно, а теперь, наверное, уже и не меньше. Волны в море очень большие, плавать надо уметь как следует, но тоже привыкнете. Жаль, кроликов нет, так что не поохотишься, но зато какая рыбалка! Ну, из рогаток пострелять или петарду взорвать – в городе, конечно, замечание сделают, могут и отругать, как и у нас, зато за городом, если никому не мешаешь, никто и слова не скажет, даже прятаться не нужно – никакого палева.

– Икер, ну чему ты девочек учишь! – донёсся с кухни голос Софонибы, которая распоряжалась там приготовлением ужина, – Я тебя попросила занять их, чтобы у слуг не путались под ногами, а не хулиганству их учить!

– Ну мама, ну они же не были в Нетонисе ни разу, вот я им и рассказываю, как там! – ага, логика у пацана железная, – И зажигательные стёкла – ну, тогда они ещё мало у кого там были, но скоро, наверное, будут у всех, и ни от кого прятать не нужно – хоть и не у всех, но знают все. И мануфактура будет рядом – отсюда в Лакобригу нужно было ехать, а там совсем рядом с городом. Там даже интереснее будет – всё самое интересное туда из Лакобриги переехало. И наши же теперь там, и тоже совсем рядом с городом, и у них там не так всё будет закрыто, как в этом лагере было. Жаль, что и школа туда не переехала, а то все вместе там были бы. С нашими же интереснее.

– И из винтовки каждый день стреляли бы, – добавил Ремд, – Правда, папа?

– Ну, не каждый день, – хмыкнул я, – Настреляетесь ещё.

– Так это когда же ещё будет! Это у них через год, а у меня?

– Я меньше тебя стреляла, – заметила Турия, – И в Лакобриге была только один раз за всё время, а теперь уже, Икер прав, всё самое интересное в Нетонис уехало. Ни там толком, ни к родителям в Кордубу из-за этого карантина.

– Зимой съездишь к родителям, карантин скоро отменят, – заверил я её, – Летом рисковать ещё не хотелось, но теперь же видно, что можно уже. Все устали, не только ты.

– Волний зимой сюда, а я отсюда в Кордубу? – видно по девке, что и каникулы она, будь её воля, перенесла бы, – Дядя Максим, а нельзя ли мне как-нибудь пораньше всё ответить и пораньше в Кордубу съездить? – ага, озвучила запрос, – Наоборот же точно не получится сделать? Последнее же полугодие перед выпускными экзаменами?

– Да, самое напряжённое, и его тебе никто не сократит. Раньше – ну, поговорю по этому вопросу, с кем надо, – уж Турии-то не нужно объяснять, "с кем надо", и каково ей было бы просить об этом Юльку самой, – Если что, то и дядя Велтур тоже будет знать, – не думаю, чтобы до этого дошло, но и подстраховка на всякий пожарный, и девке всяко спокойнее, нервничать не придётся – понятно же всё, – А чего вы на кухне хотели? В обед, что ли, не наелись?

– Я хотела показать Секване, как рыбные блюда готовятся, – пояснила Турия.

– У "гречанок", что ли, её этому не научат?

– У них же греческие, а у тёти Софонибы – бастулонские, и они Волнию больше нравятся, чем греческие. И вообще, дядя Максим, ты же отплываешь на днях, и почему бы тебе и Секвану прямо с собой в Нетонис не забрать? Тебе же тётя Аглея не откажет?

– Так-так! А ну-ка, рассказывайте, чего я не знаю! Что-то случилось?

– Да собственно, досточтимый, ничего не случилось, – по-турдетански сардочка говорит уже чисто и даже какой-то коринфский выговор изобразить пытается, – Просто не только рыбные блюда нас там готовить учат. Но учат же и танцам, и пока были обычные, так и плевать, подглядывают за нами – пусть, не жалко. Но летом начались и другие...

– Те, которые для закрытых симпосионов предназначены? – чтобы не вгонять её совсем уж в краску, я применил обтекаемую формулировку.

– Вот то-то и оно. Я не так, чтобы совсем уж против, но не перед кем же попало. И не тогда, когда ребята же все там, на Островах...

– Опять то же самое, из-за чего Кайсар под арест угодил?

– Ну, пока ещё нет, и я... ну, могу кое-что, конечно, и сама...

– Дядя Максим, ну ведь если я кому-то глаз за дело выбью, то это будет одно, и это все понимают, а если Секвана, то это же совсем другое, и это тоже все понимают.

– Верно, "блистательная" и рабыня – разница есть. Ясно, – это нашим юнкерам под силу набить именитую морду из рузировского окружения, не убив и не изувечив при этом её обладателя, что Кайсар и осуществил на практике, отделавшись за это губой, а у девок силёнки, конечно, не те, и им только если сразу на поражение бить, в последствиях же для аристократки и для рабыни разница принципиальная – к одной и приставать-то не рискнут, а от другой будут ожидать, что она означенных последствий боится больше, чем того, чего от неё хотят, – Ну а при чём тут, Секвана, бастулонские рыбные блюда?

– Ну, видишь ли, досточтимый, я ещё в ту зиму поняла, что Волний – как раз тот самый человек, перед которым я любой танец исполнить не против, – ага, покраснела так, что прикуривать от неё впору, и глазки опустела, но выговорила чётко.

– Ясно. Софониба! Как финикийские рыбные блюда от бастулонских отличить?

– Спросить, кто готовил. Больше, вообще-то – никак.

– Ты, значит, можешь здесь научить готовить только бастулонские, а Фильтата там – только финикийские? А ты, Секвана, у нас баларка? И значит, сколько тебя ни учи, а Волнию всё равно баларские рыбные блюда лопать придётся?

– Пока турдетанские не подоспеют для разнообразия, – конкретизировала Турия, когда отсмеялась вместе со всеми.

– А до их подхода баларские блюда, значит, должны выдержать натиск и других турдетанских, и финикийских, и греческих?

– Ну дядя Максим, ну у бастулонских же в своё время это получилось, – ага, эта тоже теперь и красная, и глазки в пол, но тоже выговорила чётко, – И ещё же в Тарквинее тоже какие-то будут, и вряд ли они будут хуже тех, которые тётя Мильката готовила для дяди Велтура, – всё того же цвета, и глазки всё туда же, но уже улыбается, чертовка!

– Как пошла учёба, Икер из школы сразу домой, а Турия – немного позже, но с Секваной, – заложила мне обеих Софониба, как раз закончившая распоряжаться на кухне, – И шепчутся всё время о чём-то, шепчутся, и Икер с ними, но и у него же тоже ничего не выведать – говорит, не могу, дал слово никому не разбалтывать...

– Всё с вами ясно. Но учтите, наша Атлантида – не Антилия. Ни ламантинов, ни "медвежьих" ленивцев там нет. Крокодилов – тоже.

– Зато "гречанок" уже хватает, – Турия ещё красная, но глазки уже подняла, – И это уже мясные блюда, а с ними, Секвана, ничего не бойся. С Волнием тут самый главный рецепт один, и его вполне достаточно – побольше мяса.

– Точно! Мясное блюдо мясом никогда не испортишь, – подтвердил Икер.

– С мясными блюдами я и не боюсь, – улыбнулась баларка, – Это морская рыба в наших горах бывала редкой дичью, – мы все рассмеялись, – У нас в горах пищухи водятся – ну, как кролики, только уши короткие, зато сами – вот такие, – она показала нам руками размер с хорошего зайца, который существенно покрупнее дикого испанского кролика, – Мясо – ну, не как у кролика, но у нас его умеют готовить, и тоже очень вкусно. Жаль, что здесь таких нет. Там тоже нет?

– На суше никакой достойной дичи нет, – ответил Икер, – Там, вроде бы, с мясом вообще не очень – ну, я имею в виду, не у нас, а у народа попроще.

– Сейчас уже нормально – домашняя живность размножилась, – успокоил я их, – Раньше – да, было тяжело, и это ты ещё самых трудных времён там не застал. Охотились даже на чаек в самом начале, когда рыба приедалась и им хотелось хоть какого-то мяса.

– Да, папа, ты рассказывал. Представляю, какая тогда была тоска!

– Именно. И особенно оттого, что скот – вот он, пасётся, забей его и полакомься свежим хорошим мясом хотя бы раз, но как раз этого-то делать и нельзя. Мало его, новый доставить нелегко, и сколько его доставишь? Все видели, каково это, и все понимали, что надо сцепить зубы, вытерпеть и дать живности размножиться. И если бы не вытерпели тех трудностей тогда, то не жили бы нормально и сейчас.

– А кроликов туда разве нельзя привезти и выпустить? – спросила Секвана, – Они же, говорят, быстро размножаются?

– Как кролики! – подтвердили Икер с Турией хором и рассмеялись.

– Да, и как раз поэтому их завоз на острова и запрещён, – пояснил я, – Кроликов и коз. Сбегут, одичают, размножатся – сожрут всю зелень на островах. Пусть лучше куры и свиньи дичают, от них меньше вреда.

– Наши пищухи не так быстро размножаются, – заметила баларка, – А мясо у них вкусное. У нас и девки некоторые с пращами на них охотятся – мы же потомки балеарцев.

– А ты охотилась? – спросил Икер.

– Ну, не так хорошо, как отец, брат и дядя с двоюродным братом. Но два раза и у меня тоже получилось. Трудно, они близко не подпускают, а я всё-таки по сравнению с мужчинами и мальчишками плохая пращница. По сравнению с НАШИМИ, конечно, – ага, подчёркнуто эдак, с собой и со своими, типа, не равняйте.

– Ясно, – ухмыльнулся я, – А с Доркадой ты в каких отношениях?

– В очень хороших, досточтимый, – так, слегка насторожилась.

– Ну, ты же понимаешь, что тебя ещё многому нужно подучить? А Доркада как раз распределена в Нетонис, и я забираю её с собой. Поговорю с ней, и она подучит тебя уже там, не месте, – девки переглянулись и расхохотались.

– Дядя Максим, мы как раз об этом и хотели тебя просить! – выдавила из себя Турия сквозь смех, – Мы и сами уже обо всём с ней договорились!

– Ну, оторвы! – прикололся я, – Плаваешь ты как?

– Не так хорошо, как те, кто вырос у моря, но получше уже, чем тогда, зимой.

– Ну да, и научили за лето, и вода потеплее – самое время снова в бега податься через море. Не пожалеешь? С Атлантиды ведь вплавь уже не сбежишь! – все рассмеялись.

Волний как в воду глядел, когда прикалывался, что обкладывают его грамотно, так что и хрен тут куда денешься. Ещё как обкладывают! Турия – это же что-то с чем-то! И просекла, что сардочка парню нравится, и сдружилась с ней сама, а сейчас, когда Велия на Софонибу младших детей и хозяйство в Оссонобе оставила, больше-то ведь не на кого, тут же воспользовалась этим моментом, дабы показать подружке наглядно, какая роль ей предлагается в будущей семье, а Икер служит дополнительной наглядной иллюстрацией хороших перспектив. Сама в Нетонис вырваться не может, школу ещё окончить надо, ну так и не беда, заместительница есть, её послать можно. Если какая красотка вздумает ему там глазки строить, что весьма вероятно, то ведь сравнивать-то её Волний будет теперь не с одной Турией и не с одной Секваной, а с обеими сразу – ага, в виде слаженного тандема. Млять, где бы мне ещё и для Икера таких же подыскать? Судя по этим двум, моим внукам от Волния дураками пойти будет уж точно не в кого...

17. Невозможный вариант.

– Хайль Тарквинии! – привычно рявкнула учебная центурия второго курса при моём входе в аудиторию – ага, совсем другая акустика, нормальный же каменный корпус, а не прежняя лагерная палатка.

– Зиг хайль! – я отмахнулся той самой фюрерской отмашкой и ухмыльнулся, – Вы не раз замечали ещё в школе наше веселье при этом приветствии, которое мы же сами и внедрили, и в чём тут юмор, вам пока, конечно, непонятно. Пока терпите, ближе к концу этого курса мы поговорим с вами уже и об этом. А сейчас, ребята и девчата, у нас с вами тема, прямо вытекающая из той, на которой мы закончили прошлогодний курс "Истории будущего". Будем надеяться, что теперь уже не нашего и не наших с вами потомков, но и сами плошать при этом не будем – будущее создают люди, и мы с вами в том числе.

Приятно всё-же работать в просторной аудитории с большой длинной доской, на которой и карты можно развесить покрупнее, и помещается их на ней побольше – не так часто менять их приходится, как когда, в прошлом году в палатке.

– Прошлогодний курс по этому предмету, как вы и помните, я надеюсь, у нас с вами закончился падением Западной Римской империи и образованием на её территории варварских королевств. Представляете, была аж целая Империя, были в ней её федераты, и тут вдруг накрывает её фокусник своим плащом, выкрикивает какую-нибудь белиберду в качестве магического заклинания, убирает свой плащ – стоп, а Империя-то где? Была же только что! Ладно бы там мелкий анклав каких-то там дикарей пропал, так нет же, все на месте, а целая Империя куда-то вдруг испарилась, – юнкера рассмеялись, – Вот так это все представляется по этим картам. На самом деле, как мы с вами знаем, вдруг только кошки родятся, да кролики. И анклавы федератов были давно уже не просто анклавами, а вполне себе королевствами – Гензерих вон даже независимость своего вандальского королевства Империю признать вынудил, ну так и остальные же только тем от него и отличались, что их чисто номинальная власть императора устраивала. А фактически – самодостаточны так же, как и вандальская Африка. Ну, повеления от императора из Равенны поступают, так и почему бы их и не выполнить, если они с собственными интересами совпадают? Да хоть сей секунд и с превеликим удовольствием! А если не совпадают, то долго ли высосать из пальца уважительные причины, по которым выполнить повеление обожаемого сюзерена абсолютно невозможно? – юнкера рассмеялись, – Сил-то ведь заставить их у императора нет, федераты же как раз и составляют основную мощь Западной Империи. Так что там и рушиться-то было уже особо нечему. Большинство населения никак на себе это падение Империи и не ощутило – ну, взгрустнулось разве только некоторым об этой безвозвратно ушедшей эпохе. Так ведь и безвозвратным-то её уход в то время представлялся не всем, и вот об этом как раз мы с вами сегодня и поговорим.

– Восточная Империя, досточтимый? – спросил Миликон-младший, кивнув на две крайние слева карты Средиземноморья.

– Да, она самая, – подтвердил я, – К западу от линии раздела разницу этих карт вы прекрасно видите сами, и именно о ней мы сейчас и говорили, но к востоку разницы никакой – что было, то и осталось. Восточная Римская империя, она же – Византия.

– Что-то мне не нравится то, что у нас там творится, – пошутила Каллироя, – Там наших вообще не видно – ни до падения Западной Империи, ни после.

– Сдают почтенному Валоду экзамен по тактической маскировке, – предложил рабочую версию парень с ускоренного потока.

– Тут уж – по стратегической, – поправил его Волний, – С первой попытки сдать не получилось, уж больно мудрёный предмет, и пришлось пересдавать "хвост" уже после.

– Форменное безобразие, конечно, – согласился я, дав им отсмеяться, – Какие-то вестготы обосновались, в северо-западном углу – вообще какие-то свевы, да ещё и прямо целиком на той территории, которая будет и так нашей, а не арендованной у Империи. Ну, наглецы! Галлии им, что ли, мало? А перед ними ведь ещё и вандалы в свою Африку тоже через нашу Испанию протопали, да не одни, а вместе с аланами. Королевство-то ведь для простоты только вандальским обозвано, а так оно – вандалов и аланов. В Африке-то они нашим не мешают, даже пригодятся ещё, но по Испании-то нашей топтаться зачем? Ещё и Балеарские острова Гензерих до кучи прихомячил – не жирно ли ему будет? Хулиганы! Глаз, да глаз нашим с вами потомкам за всеми ими нужен будет, чтобы безобразий таких не допустить. Какая там Империя! Тут у себя бы порядок нормальный поддержать, да на арендованной у Империи остальной части страны его навести. Представляете же, как там у этих римлян всё запущено будет? И кризис этот аграрный, и багауды эти бездельные...

– В море их сбросить на корм акулам! – порекомендовал Мато.

– Нет, это будет беспредел, – возразил Кайсар, – А у нас правовое государство, и надо по закону. Вешать надо, повыше и покороче. Ну, кто не даётся, этих – понятно, "при попытке" перестрелять.

– И на удобрения, – добавил Волний, – Римляне же леса сведут и землю истощат, и как после них плодородие почв восстанавливать прикажете?

– Предложи это почтенной Наталье! – посоветовала Каллироя, – Не знаю только, как это для неё связано с сапёрными фашинами...

– А мы ей с насекомыми-вредителями этот вариант предложим, – ухмыльнулся мой наследник, – Это она одобрит и фашины вязать не пошлёт, – Кайсар и Мато хохотнули с понимающим видом – им-то вместе со своими детьми я ведь объяснял уже в своё время, "при чём тут сапёрные фашины" в рамках школьной "формы допуска".

– Ближе к концу этого курса, ребята и девчата, мы поговорим и о фашинах как раз в этом смысле, а точнее – о римских ликторских фасциях. Вы будете знать уже гораздо больше, и вопросов у вас останется меньше, и тогда гораздо легче будет ответить вам на те, которые у вас останутся. История того моего мира делится на древнюю, которую мы с вами уже изучили, средневековую, новую и новейшую. Этот вопрос – из новейшей, а мы с вами сейчас пока ещё только в раннем Средневековье топчемся. Итак – Византия, она же – Восточная Римская империя, образована она Феодосием путём раздела единой Империи между сыновьями. Старшему Аркадию богатый и благополучный Восток, ну а младшему Гонорию – правильно, что осталось, – молодняк рассмеялся, – Восток, правда, тоже только по сравнению с Западом благополучен. И там тоже и аграрный кризис, хоть и в меньшей степени, и варваризация, хоть и тоже в меньшей степени, и религиозные дрязги, да ещё и похлеще, чем на Западе. Гунны набегают с севера, остготы с запада, вандалы пошаливают в море, персы на востоке, арабы на юго-востоке и ливийские берберы на юге, налоги тоже тяжелейшие, и из-за них внутри Империи тоже всеобщее недовольство – покой и Востоку только снится. Но хозяйство подорвано меньше по причине меньшей романизации стран, вошедших в Византию, а их народы привычнее к сдиранию с них трёх шкур, а многие и до распространения культа Распятого привыкли почитать правителя государства как живого бога на земле. Поэтому – да, даже при всех этих проблемах в целом Восток благополучнее и крепче Запада. Потомки Феодосия, правда, кончились на нём пораньше, чем на Западе, и наследственные династические права на Запад утрачены, но тут ещё Одоакр подсуропил – взял, да отослал западные императорские регалии в Константинополь, на Западе Империю он тем самым ликвидировал, но восточного императора верховными сюзереном признал – ну, в теории только, конечно, но и не один только он был согласен на такую теорию. И не только ведь в Италии. А кое-кто ведь и на практике очень ностальгировал по имперскому величию – и римские латифундисты, и римская интеллигенция в городах, и духовенство ортодоксального никейского толка в королевствах варваров-ариан. Ну, этих-то у нас быть не должно, если наша реформа правильно сработает, да и в целом на Западе тоже полегче будет с этим, но латифундисты и интеллигенция с их имперской ностальгией останутся же всё равно. И конечно, Византия предпримет попытку восстановить единую Империю.

– А у нас тут больше половины страны составят бывшие римские провинции, – сообразил Волний, – И в них будет кому ностальгировать по Империи.

– Вот именно, – подтвердил я, – В истории моего мира, в котором не было нашей с вами испанской метрополии, а были вместо неё только королевства вестготов и свевов, очень хорошая попытка была предпринята императором Юстинианом лет примерно через шестьдесят после падения Западной Империи. Раньше у Византии как-то не срасталось. И династии императорские сменились дважды, и помельче дрязг хватало, и с персами войны велись серьёзные. Вот как раз после одной из них у Юстиниана и дошли руки до Запада.

– Он начал с Иллирии или с Италии? – спросил Миликон-младший, кивнув на карту.

– Нет, с Африки. Иллирия была бы, конечно, логичнее всего, если бы она была отдельным королевством – обеспечить фланг перед войной за Италию, которая как раз и являлась самым лакомым куском. В самом деле, ну какое уж тут восстановление Римской империи без Рима, а значит, без Италии? Иллирия была бы беднее и слабее, если бы была сама по себе, и овладеть ей было бы легче. Но в том-то и дело, что Иллирия принадлежала остготам и составляла с Италией одно королевство. Это же значило, сразу с обеими этими странами войну начать. Вандальская Африка оказалась на тот момент слабейшим из всех королевств Запада. Вообще говоря, у них у всех были схожие проблемы. Это и конфликты титульных варварских наций с романским населением из-за его притеснений варварской знатью, и борьба внутри её самой между самостийщиками и сторонниками сближения с Византией, и борьба королей со своей знатью за усиление своей личной власти. Водилось это у вандалов уже и за самим Гензерихом, но ему хватало личного авторитета. А вот его преемники не могли править так, как хотели сами, не подрывая могущества вандальской и аланской знати. Но ведь именно из дружин этой знати и состояла основная ударная сила королевства. В результате могущество короля в стране росло, а могущество королевства в целом – падало. Вот вам цена монаршей мании величия, понимаемой как личное величие над подданными. Тут свергают короля, который благоволил провизантийской партии, а новый может опереться только на своих сторонников-самостийщиков, ослабленных при прежнем короле. Но ведь могущество же не восстановишь в одночасье. Этот переворот и стал поводом к войне. Как только Юстиниан замирился с персами, он послал в Африку с флотом и войском лучшего из своих военачальников – Велизария. Одновременно против вандалов восстали Сардиния и Ливия, и вряд ли тут обошлось без византийских интриг. Ливия тут же получила помощь из Египта, а Сардиния оттянула на себя вандальский флот, облегчив армии Велизария десантирование в Тунисе. Там сразу же восстали и сторонники свергнутого короля, и романское население, а Велизарий бесперебойно получал хорошее снабжение и подкрепления – у нового вандальского короля и его сторонников просто не было реальных шансов отразить это вторжение самим.

– А союзников у вандалов не было? – спросил мой наследник.

– Остготы. Но их королева, которая была в то время регентшей при малолетнем и больном законном короле, тоже благоволила провизантийской партии у себя, и помощи вандалам остготское королевство вовремя не оказало, зато Велизарий получал провизию с Сицилии. Это стоило саботажнице власти, но вандальское королевство пало, и его земли вошли в состав Византии, а лишение власти остготской королевы дало Юстиниану повод и для войны с Италией, у которой больше не было африканского союзника. В Иллирию вторглась армия Мунда, ещё одного византийского военачальника, а Велизарий, который успел справить в Константинополе триумф и вернуться с ещё одним войском в Африку, вторгся оттуда на Сицилию, с лёгкостью захватил её и переправился в саму Италию. Эта война шла поначалу для имперцев так же легко, как и африканская...

– А потом вмешались вестготы? – предположил Миликон-младший.

– Вестготы помогли бы, если бы не собственные проблемы. У них незадолго до этих событий как раз сменилась королевская династия, и новый король сам был остготом по происхождению. И авторитет имел ещё при прежнем короле, и в войне с франками он сумел отличиться – вестготская знать его приняла и вполне поддерживала, так что помог бы он прежней родине охотно, если бы мог. Но в том-то и дело, что не мог. У вестготов исходно были немалые владения в Галлии, и ими они дорожили больше, чем Испанией. Столица – и та в Нарбонне была. Аквитанию франки у них отвоевали, и грызня шла уже за Нарбоннскую Галлию. Бетикой владели чисто номинально, и только у этого короля после заключения мира с франками дошли руки до установления в Бетике реальной власти – как раз в год вторжения Велизария в Африку. Он и вандалам помог бы, если бы мог, но тут уж не успевал никак. Успел только на африканском берегу пролива порт Сеуту занять, чтобы Испанию от возможного византийского вторжения обезопасить, но византийцы и оттуда вестготов выбили. А в Бетике ведь реально всем заправляли римские латифундисты, и тут их мятежом пахнет, если с Византией всерьёз схлестнёшься. Сказалось, вполне возможно, и то, что сам был женат на римской латифундистке. Позже, лет через восемь, он был готов вмешаться в италийскую войну, но помешала новая война с франками, вторгшимися уже в саму Испанию – думаю, что и тут без византийского подстрекательства не обошлось.

– Даже через восемь лет? – переспросил Волний, – Остготы в Италии оказались, получается, покрепче на удар, чем вандалы в Африке?

– Ну, не настолько. Проблемы ведь у них в Италии были точно такие же, как и у вандалов, и первое время дела у Велизария шли так же хорошо, как и в Африке. Равенна на севере страны, и армия Мунда в Иллирии создавала угрозу ей, так что остготам ещё и на два фронта приходилось распыляться. Король остготов почти сразу же после высадки Велизармя на юге "сапога" повёл переговоры о приемлемых условиях сдачи, так что это ещё вопрос, кто был крепче на удар. Вандалов Велизарий сломил в двух весьма серьёзных сражениях, а тут не было ещё ни одного. Потом – да, поражение и гибель Мунда и мятеж в Африке сподвигли остготов на продолжение борьбы. Но когда после подавления мятежа Велизарий вернулся в Италию, последовало взятие Неаполя и поход на Рим. Остготам не помог и военный переворот с приходом к власти короля порешительнее. Население-то в стране в основном романское, имперцев встречало как своих, Рим сдали. Там Велизарию пришлось, правда, сесть в осаду, но он её выдержал и дождался подкреплений, последовал поход на север, к Равенне. Причина была в другом. Византия – это же тоже Рим. Помните, ребята и девчата, про "год четырёх императоров"? Вот и Юстиниан о нём тоже помнил. В Римской империи прославленный и популярный военачальник опаснее любого врага!

– У него были резоны бояться мятежа Велизария? – спросил Миликон-младший.

– Конкретных – не было. Велизарий всегда был ему предан. Но естественно, при дворе было кому и сплетни нашептать, и об исторических прецедентах напомнить. Да и сам римский имперский менталитет каков? Кто взял власть и удержал её, тот и есть, стало быть, законный правитель государства. По воле богов при прежней религии или по воле Создателя при господстве культа Распятого. А тут ведь разве кто попало? Тут – аж целый Велизарий, в воинской славе давно уже самого Юстиниана превзошедший! Юстиниан-то и сам разок по молодости тоже отличился, было дело, но это было один раз и давно, так что успело уже и стать неправдой, – юнкера рассмеялись, – А этот и на персидской войне отличился, и восстание в столице вместе с Мундом подавил, когда сам Юстиниан уже и к бегству готовился – уже срамота какая для самодержавного венценосца! А Велизарий ещё и Вандальскую войну провёл с ошеломляющим успехом, а теперь вот и Готскую до кучи, того и гляди, с ещё большей славой завершит. Да собственно, и без того один только Рим чего стоит! Это же Рим! Хоть и начинают уже византийцы по-гречески говорить, но сами ведь себя ромеями называют, то бишь римлянами, Константинополь официально Новым Римом именовать положено, а тут – Старый Рим, колыбель их имперской цивилизации, освобождён от варваров и возвращён Империи! Представляете, какая эйфория в столице? Да вякни кто на улице хоть слово нехорошее в адрес Велизария, толпа же мигом в клочья разорвёт и разбираться не будет! А в Риме – да стоит ему только намекнуть, что неплохо бы, и армия его на щитах поднимет и императором провозгласит, и весь Рим поддержит с энтузиазмом, и едва ли в Константинополе подавляющее большинство что-то возразит.

– А остготы? – спросил мой наследник.

– А им-то что? Они уже проиграли, им хоть на севере страны своё королевство сохранить, пускай даже и на правах федератов, как был уже согласен их прежний король, и то счастье. Давай-ка, Велизарий, проводи границу, забирай свой Рим, коронуйся в нём императором и топай-ка в свой Константинополь на трон усаживаться, а мы ещё и войска вспомогательные, и денег на такое доброе дело тебе дадим. И если бы у Юстиниана были реальные причины подозревать Велизария в измене, так и долго ли неугодному человеку хотя бы съесть чего-нибудь не то или выпить? Но вот нервничать у венценосца причины, конечно, были. Случалось в римской истории, что солдаты и против его воли заставляли своего полководца императором себя провозгласить и на столицу их вести. Ну, Велизария – едва ли, но и без того ведь всё равно обидно! Он для чего все эти войны затевал? Чтобы в историю войти восстановителем единой Империи. А получается что? Да тут и в столице каждая собака знает, как зовут настоящего освободителя Рима, а ему, императору, только и остаётся, что щёки надувать – типа, а кто Велизария послал, а кто ему повелел? – весь курс рассмеялся, – Да и мало ли у него таких недоброжелателей, которые сами на трон не метят, но не скормили ему до сих пор чего-нибудь не то или не споили только потому, что замены ему подходящей ещё не подыскали? А тут – такая шикарная замена! У него же и наследника-то законного нет – Феодора евонная бесплодна. Злые языки судачат о ейном весьма нереспектабельном прошлом, после которого бесплодие – не редкость.

– Она была гетерой? – спросила Каллироя.

– Ну, не в нашем с вами понимании. Храмы богов-олимпийцев, как и все прочие кроме храмов Распятого, закрыл ещё Феодосий, а при закрытии храмов Афродиты не мог сохраниться и её храм в Антиохии с его школой гетер. Просто потаскухи, конечно, никуда при этом не исчезли, есть спрос – будет и предложение, и гетерами они себя называли по старой памяти наверняка ещё долго. Ну так и порны же обыкновенные тоже гетерами себя назвать норовят, да только кто же порну с настоящей гетерой спутает? Были, естественно, и элитные высококлассные содержанки, на розничную торговлю своими достоинствами не разменивавшиеся, но им приходилось маскироваться, да и ни о какой выучке хотя бы уж уровня былой Антиохийской школы, не говоря уже о Коринфской, уже не могло быть и речи. Были и талантливые в своём ремесле, но всё равно профессионалками они были по ремеслу, а не по квалификации. Тупые запреты – они ведь всегда только уродуют явление, если оно востребовано и не может быть искоренено полностью.

– Она была из таких?

– Ну, если и была, то не сразу. Была ли Феодора порной, достоверных сведений нет. Порнаем в Константинополе назывался не бордель, которых официально как бы и не было вовсе, а театр при цирке, в котором давались довольно откровенные представления, и вот такая работа за ней водилась, а шли в эту профессию обычно те, кто не возражал и на ложе подработать. Для женитьбы на ней Юстиниану пришлось добиться отмены закона о запрете сенаторам жениться на бывших блудницах, и детей в их браке не было – таковы факты. Сделаться святой ей это, правда, не помешало, а сплетни о царствующих особах – дело опасное, так что языки народ прикусил. Но наследника родить не помогла и святость.

– И что Юстиниан сделал? – спросил Миликон-младший.

– Ну, не смог он с ней расстаться, а те злые языки, которые уверяли, будто она его околдовала, быстро укоротили. Кто же позволит так гнусно клеветать на августейшую особу? – весь курс грохнул от хохота, потому как ясно же, что царёныш имел в виду вовсе не императрицу с подмоченной по молодости репутацией, – К счастью для Велизария, на неавгустейших особ Юстиниан тоже не всякой клевете верил. Всё-таки дураком-то он не был. Поэтому и обвинения Велизарий никакого не схлопотал, и внутрь употреблял только полезные для здоровья продукты. Но в помощь ему Юстиниан направил армию во главе с Нарзесом, которого как бы по рассеянности забыл подчинить Велизарию. Нарзес – тоже не случайный человек, а надёжный и компетентный, да ещё и евнух. На евнухов при дворе ещё поздняя единая Империя подсела, ну и Византия от неё эту привычку унаследовала. А евнух императором быть не может – ну какой же, спрашивается, отец народа из кастрата? – юнкера рассмеялись, – Так что ему и самому хулиганить смысла нет, и другим позволять то, чего не может сам, жаба задавит. Таким манером Юстиниан и подстраховался на хоть и маловероятный, но всё-таки возможный "всякий случай", и кликуш своих придворных угомонил, и собственную жабу унял – теперь Велизарию всю дальнейшую славу делить с Нарзесом придётся. Слава-то – ладно, но ведь и командование же разделилось.

– Как два консула против Спартака? – спросил парень с ускоренного потока.

– Ну, не настолько. Оба не толпой распропагандированной избраны, а по своим заслугам и способностям назначены, у обоих войска регулярные, а не наспех собранное из кого попало ополчение, да и противника оба оценивали по достоинству. До катастрофы у них дело не дошло, но и успехи были совсем не те, которые ожидались. Вандалов меньше, чем за два года, Велизарий один сделал, а тут уже третий год войны на исходе, топчутся уже двое, не считая отдельных небольших операций со своими командирами, а толку-то почти никакого. В конце концов Юстиниан отозвал Нарзеса обратно, и хотя с ним ушла и часть его войск, Велизарий на четвёртый год войны осадил и взял уже Равенну. Там вот что вышло. Король остготов соглашался уже уступить всю Италию к югу от реки По, а в Равенне додумались таки предложить Велизарию вступить в город и короноваться в нём императором Запада. Тот, чтобы взять город меньшей кровью, сделал вид, будто согласен, вступил в Равенну и захватил её. Естественно, для Византии, но ведь вы же представляете, ребята и девчата, в каком свете "доброжелатели" донесли об его притворном согласии в Константинополь? Если бы настоящей причиной отзыва Велизария был страх Юстиниана перед его реальной изменой, на этом бы весь Велизарий и кончился, способов ведь масса, но судя по формальной опале без реальных репрессий, дело тут, скорее всего, не в страхе было, а в ревности к его славе и авторитету. Корону разве предложат кому попало? В том же году на Востоке началась новая война с персами, и уже на второй её год Велизарий – снова главнокомандующий. Назначил бы им Юстиниан того, в ком не был бы уверен? Это же не Запад, престижный по старой имперской памяти, но не особо нужный, это же самое главное направление имперской геополитики!

– Начиная с Красса и парфян, – прокомментировал Волний.

– Ну, амбиции в духе Александра Того Самого только немногим деятелям покоя не давали, но на Армению и Месопотамию имперцы зарились всегда, а парфяне разевали рот на Сирию. Естественно, от них этот конфликт интересов унаследовали Сасаниды, а от Рима – соответственно, Византия. А Сасаниды же ещё и боковая ветвь рода Ахеменидов, и в идеале им всё "наследство" вернуть хотелось бы, а это не только Сирия, но и Египет с Малой Азией. Так что было из-за чего Византии грызться с Ираном.

– И пришлось перебрасывать войска из Италии на Восток? – спросил царёныш.

– Нет, войска оттуда не перебросили, но и полководцев там оставили не самых лучших, и подкрепления все на Восток пошли, и деньги на ведение войны. Снабжение-то и местное налажено, но чем платить, если денег нет? Казна остготская в столицу ушла, с самих варваров много не сдерёшь, да и нерегулярные это поступления, а снабжаться всем необходимым и платить солдатам жалованье регулярно надо. Естественно, мародёрство.

– И все сопутствующие бесчинства, – сообразила Каллироя.

– И не только с остготами, – добавил парень с ускоренного потока.

– Совершенно верно, ребята и девчата. Годные для раскуркуливания на нужды войны варвары кончились быстро, и после них взяли за жабры коллаборационистов – за сотрудничество с проклятыми готскими оккупантами. А кто с ними не сотрудничал за эти полвека? Начали, конечно, с самых явных предателей римского народа, но и их ведь тоже гораздо меньше, чем нужно имперским освободителям для самообеспечения войск. А уже ведь привыкли не беспределом грабежи и кураж свой обставлять, а законной и абсолютно справедливой карой гнусным изменникам, и если таковых не хватает, а разоблачить надо позарез, раскуркуливать же некого, то и приходится разоблачать недостающих. А народ – он ведь как? Если по справедливости – много чего вытерпит, но несправедливых наездов не забудет и не простит. Представляете, человек вынужденно только остготскую власть и терпел, мечтал о приходе освободителей, как пришли – с радостью их встретил, и тут ему вдруг то вынужденное терпение в вину ставят и коллаборационизм ему на ровном месте белыми нитками шьют. И когда таких набралось достаточно – сами понимаете, отношение романского населения "сапога" к означенным освободителям начало меняться. Остготам оно, конечно, друзьями не стало, те ведь тоже случая покарать за измену не упускали, но эйфория от освобождения у него куда-то вдруг резко улетучилась, – юнкера рассмеялись, – Тяготы у обеих сторон уравнялись, дисциплина у имперцев тоже упала, а преимуществ в военно-техническом отношении у них и так особых не было – и у имперцев в их войске такие же варвары в основном, и вооружены одинаково в позднеримском стиле, и тактика у обеих сторон одна и та же, позднеримская. Ну и с чего тут быть особым успехам?

– Кольчуги без оплечья, копья ланции, мечи спаты и плоские щиты ауксилии, – припомнил Кайсар соответствующую лекцию на первом курсе, – Они у них ещё овальные или уже круглые?

– Уже круглые. Как меч единый и для пехоты, и для кавалерии, так и щит. Ну, у имперцев разве только аббревиатура РХ на нём намалёвана, но на прочности, удобстве и весе щита она, сами понимаете, никак не сказывается. Разве только вдохновляет бойца на бой с иноверцами во славу божию, но как тут вдохновишься особо, если и твой противник одной с тобой веры? Для многих даже конфессия одна – и герулы, и лангобарды, и те же готы на византийской службе такие же еретики-ариане, как и остготы. И как тут церкви за имперцев как за носителей истинной никейской веры романское население агитировать, когда оно собственными глазами наблюдает с обеих сторон варваров-еретиков и страдает от тех и других одинаково? Папа в Риме – тот, конечно, извернётся подходящими умными цитатами из Писания, епископ в другом большом городе – этот тоже, конечно, найдёт как извернуться и ответить на похожий, но другой вопрос, как тому и учат профессиональных агитаторов, – молодняк рассмеялся, – А как малограмотному сельскому попу извернуться прикажете, который и сам это Писание по слогам читает? А ведь из таких сёл и деревень с такими не шибко-то образованными попами в основном и состоит вся страна. Сколько там тех горожан? Основная масса населения "сапога" – сельская, как и везде. А у остготов тем временем сменилось ещё два короля, пока к власти не пришёл Тотила – как говорится, из молодых, да ранний. Он не штурмовал крепостей, а бил полевые имперские армии и брал под контроль сельскую местность, в которой объявил амнистию романскому населению.

– И этим перетянул его на свою сторону? – спросил Миликон-младший.

– Ну, не в той степени, в какой ему хотелось бы, он же сам тоже без реквизиций обойтись не мог, но – да, свою роль это сыграло, и романское население стало лояльнее к остготам. Его снабжение улучшилось, имперцев – ухудшилось, жалованья начальство не платит, ну и варвары из имперской армии тоже начали перебегать к нему. Потом началась сдача и городов. Поход на юг страны вернул его под остготскую власть и дополнительно улучшил снабжение, но в настоящий шок Юстиниана повергло донесение о сдаче Неаполя и о распространении прокламаций Тотилы уже в самом Риме. Война с персами на Востоке тем временем уже закончилась, и Велизарий находился в Константинополе, но на него как змея шипела Феодора, да и самому Юстиниану очень не хотелось снова отправлять его за новой славой в Италию. Понадобилось потерять Неаполь и испугаться за Рим, чтобы себя пересилить, – юнкера рассмеялись, – Пересилил, отправил, но войск и денег дал ему очень мало. А ведь действовать ему предстояло в разорённой войной стране с уже нелояльным к имперцам населением. Велизарий высадился в Равенне и занялся наведением порядка в её окрестностях, но Тотила перерезал всякое сообщение Равенны с Римом, подступил к нему и взял в осаду. Там нужен провиант, там нужны подкрепления, там нужны деньги для его давно не получавшего жалованья гарнизона, а Велизарию же войск с деньгами не хватает и самому. Два года никакой помощи не получал. Попытка доставить в Рим хотя бы жратву провалилась, и его гарнизон открыл Тотиле ворота.

– А Юстиниан мог оказать Велизарию помощь? – засомневался мой наследник, – Всё-таки война на Востоке наверняка ведь тоже встала в большие затраты.

– Да, положение после неё было тяжёлым. И на саму войну куча денег ушла, и на выплаты персам по условиям мира тоже много уходило, и войска на севере по границе вдоль Дуная пришлось сильно сократить. Но для посылки на юг "сапога" не подчинённых Велизарию десантов у Юстиниана нашлись и войска, и деньги. Тотиле пришлось оставить Рим, чтобы заняться этой проблемой на юге, и Велизарию удалось захватить его вторично, но для развития успеха требовались деньги и подкрепление, но для него-то как раз их и не находилось, и уже понятно было, что не найдётся и впредь. Что он тут мог сделать? Какой смысл оставаться в Италии, если победить ему всё равно не дают? На четвёртый год после своей второй высадки он сам попросил сменить его и был отозван. Вся война в целом шла уже двенадцатый год. Уже на следующий год Тотила, стабилизировав положение на юге, снова подступил к Риму и осадил его, и снова его впустил не получавший денег гарнизон. Тотила обзавёлся флотом из перешедших на его сторону кораблей имперцев и смог даже вернуть Сицилию, а его флот начал разорять и балканское побережье. Но ему тоже было нелегко, и он предлагал Юстиниану мир на условиях уплаты дани и признания Италией статуса федерата Империи. Но разве для того император дискредитировал своего лучшего военачальника, чтобы прекратить войну? Он снова послал серьёзные силы на юг страны, снова послал флот, а на север через Иллирию на третий год после отзыва Велизария снова направил евнуха Нарзеса, для которого тоже не пожалел ни войск, ни денег. И уж ему-то Юстиниан не отказывал ни в деньгах, ни в подкреплениях. Решающее сражение через год привело к разгрому остготов и смертельному ранению их короля, после смерти которого Нарзесу оставалось добить его преемника и додавить уже разрозненные очаги борьбы. На это ушло ещё два года, а вся Готская война растянулась на двадцать лет.

– Вандальская два года, а Готская двадцать! – присвистнул Мато, – Интересно, сколько бы она продлилась, если бы к Велизарию бесперебойно шло всё необходимое, и Юстиниан не ставил бы ему палки в колёса?

– Ну, война с персами от тщеславия Юстиниана не зависела. Даже если бы он и унял свою тщеславную жабу после захвата Велизарием Равенны и не отозвал его сразу, на Восток он бы его всё равно перебросил. Раз уж опального направил, значит, некого было больше. В чём-то он успел бы ещё улучшить положение в Италии, но затем всё равно его неизбежный отзыв и отказ в деньгах и подкреплениях его сменщику – всё шло на Восток. Допустим, не послушал бы он после этого Феодору и снова унял бы свою жабу, вернул бы его в Италию сразу и давал бы всё, что требовалось – думаю, что Велизарий справился бы года за три, как справился потом Нарзес. Вместе с перерывом на войну с персами, Готская заняла бы одиннадцать лет. Девять лишних лет войны – это цена тщеславия Юстиниана и Феодоры. Причём, дураками ведь не были ни она, ни он. Но такова уж она, эта обезьянья иерархическая пирамида, что в ней и неглупые люди вынуждены вести себя по-обезьяньи. Положение – обязывает, иначе – не поймут-с. Ища виновных, надо учитывать и это.

– У нас из-за этого поддерживается и такая большая разница между ситуациями "в строю" и "вне строя"? – спросил царёныш.

– Да, для недопущения подобного. Военное дело по своему характеру не может обойтись без иерархии и субординации, а полувоенный уклад нашего социума создаёт для нас и опасность формирования иерархического менталитета. Чтобы максимально снизить его иерархичность, мы допускаем жёсткую субординацию только там, где такая нужна, то бишь "в строю", но максимально сглаживаем её для ситуации "вне строя", в которой для нас начальник и его подчинённый условно равны, а в ситуации "вне службы" – абсолютно равны. Заодно это ещё и дополнительный фильтр для выявления случайно просочившихся обезьян, для которых такое переключение сознания невозможно. В их понятиях начальник – явление круглосуточное, – молодняк рассмеялся.

– Досточтимый, а что там за безобразие у нас в Испании творится? – Каллироя указала на карту, – Юстиниан что, ещё и у наших Бетику отгрыз?

– Ну, не у наших вообще-то, а у вестготов, но – да, ребята и девчата, в истории моего мира Юстиниан отгрыз и Бетику, – подтвердил я, – И собственно, это главное, о чём мы с вами сегодня должны поговорить. Африка, Италия – это ведь не у нас, это за морями, и весь разговор о них был нужен для того, чтобы вы лучше понимали общий расклад. Ну, что тут скажешь? Стыд и позор проклятым дикарям вестготам за то, что не предотвратили этого безобразия. Ведь предотвратить его они могли. Попытка византийского вторжения была бы предпринята всё равно, но её результаты могли бы быть и совсем другими. Как я уже сказал вам, король вестготов хотел вмешаться в италийскую войну на восьмой её год, но ему помешало вторжение франков и война с ними. После этого, уже на двенадцатый год войны, он предпринял попытку вернуть Сеуту, захваченную было в ходе Вандальской войны, но почти сразу же и потерянную. Момент был удобный – в Италии Велизарий как раз захватил вторично Рим, но застрял в нём, не имея сил для развития успеха. В Африке в это время византийские войска были скованы набегами берберов и не могли оказать Сеуте помощи. И попытка была хорошей, а провалилась из-за проклятого религиозного рвения этих арианских фанатиков. Воскресенье-то ведь у адептов Распятого священный день, и в него ни работать нельзя, ни воевать. Никейцы из византийского гарнизона Сеуты не были настолько фанатичны, чтобы упустить такой уникальный шанс, и священный день их не остановил. Что бывает, когда одна сторона воюет всерьёз, а другая за оружие взяться не смеет, вам объяснять не нужно.

– А как к этой попытке захвата Сеуты отнеслось романское население Бетики? – спросил Кайсар, – Ты же говорил, досточтимый, что именно из-за них он тянул время и с этой попыткой, и с помощью остготам.

– Тянул, но не просто так. Как раз эти годы он и употребил на улучшение своих отношений с романским населением. При нём прекратилось его притеснение вестготами.

– И этого хватило? – поинтересовался Волний.

– Вполне. Присоединения к Империи хотели ведь только торгующие с Востоком купцы, а латифундистов и прочих склоняли к такой идее только вестготские притеснения. Стоило им прекратиться, это сразу же изменило расклад – они уже и на примере Африки знали, какова византийская власть, и на свои шеи им её заполучить как-то не хотелось. А то, что попытка будет, было ясно по захвату имперцами Сеуты, да и война-то по факту с этого момента как раз и шла, так что юридически новой войны с Византией король вовсе не начинал, а только продолжал старую. Скорее всего, он предпринял бы и ещё попытку, если бы через два года не был убит. Новый, один из его военачальников, продолжал ту же политику по налаживанию взаимопонимания с романским населением королевства, но вот авторитетом своего предшественника он не обладал, и то, что вестготская знать прощала тому, через год вышло боком этому. После его убийства новый король, ставленник знати, повёл угодную ей политику, в том числе и возобновил все притеснения титульной нацией романского населения. А власть над Бетикой укреплял грубым силовым принуждением.

– Этим он пустил козе под хвост все результаты политики предшественников, – прокомментировал Миликон-младший.

– Абсолютно верно. Большинство романского населения было готово вместе с вестготами отражать византийское вторжение, и тут эта клика идиотов снова сделала его своими врагами. На следующий год Бетика восстала, а один из вестготских противников короля возглавил мятеж в одном из городов и объявил о своих собственных притязаниях на вестготскую корону. Там ведь и прежняя династия потомков Алариха пресеклась, так бывший остгот за счёт личного авторитета выехал, а после него любой знатный вестгот имел не большие, но и не меньшие права на корону, чем любой другой. Прав тот, у кого больше прав, подкреплённых силой. Этому своих сил явно недоставало, и он обратился за помощью к Юстиниану. В следующем году – в нём же, кстати, в Италию вторгся Нарзес – тот послал в Испанию флот с войском, которое и вторглось в Бетику. Вестготы воевали между собой, романское население хоть и не помогало имперцам, но и сопротивления им не оказало, и Бетика тоже угодила под власть Византии. Мятежник занял вестготский трон и пытался вернуть Бетику, когда утвердился у власти, но неудачно. Его преемники через двадцать лет вернули королевству её внутренние районы, потом их снова теряли и снова захватывали, но побережье так и оставалось византийским ещё следующие полсотни лет. А вместе получается семьдесят лет пребывания юга страны в лапах имперцев.

– Ух ты! – присвистнул Мато, – А ху-ху им – не хо-хо? – народ оживился.

– Вот именно, ребята и девчата! – я ухмыльнулся, – Кроме всего прочего мы вас учим ещё и для того, чтобы некоторые ху-ху у некоторых фантазёров оборачивались для них именно хо-хо, – курс рассмеялся, – История моего мира – это его история, а что будет у наших с вами потомков, зависит в какой-то мере и от нас с вами. Историю творят люди, и мы с вами ничем не хуже прочих. Не всё в нашей с вами власти, и гораздо меньше, чем нам с вами хотелось бы, но кое-что – в нашей. Так же будет и в каждом поколении наших потомков, и каждое из них, будем надеяться, позаботится о том, чтобы у следующих было больше возможностей влиять на события, чем есть у текущего. Наше с вами дело – внести свой посильный вклад, явить в жизнь следующее поколение и передать ему наши знания и наработки. Ну и воспитать, конечно, так, чтобы и оно не поленилось сделать то же самое.

– И что должно будет сделать поколение времён этого Юстиниана? – спросила Каллироя, – Сидеть и ждать момента, когда его на реставраторские свершения потянет?

– Ну, его-то в любом случае потянет – положение обязывает. А задача наших – понятно, какая. Продемонстрировать наглядно и доходчиво всю глубину его неправоты. Благо, демонстрировать будет чем. На ближних подступах или на дальних – полагаю, это нашим потомкам будет виднее самим, чем нам с вами сейчас, а дело предков – обеспечить их и теми, и другими. А вот как это сделать их предкам – тут понятнее. Прежде всего не мешать тому, что делается в нужном направлении и само. Остготы в Италии и сами для наших потомков такой дальний подступ образуют, и чем они нас там не устроят? Вандалы с аланами в Африке – то же самое, и не устраивает нас только маршрут, которым они туда протопали в истории моего мира. Если в нашем с вами протопают туда мимо Испании, то и какие у нас возражения? В этом им, правда, понадобится некоторая помощь со стороны наших, поскольку взаимоприемлемый маршрут будет для них труднее. Вестготы – ну, эти нашим потомкам в Испании уж точно не нужны, но ближние подступы в Галлии, где они и сами окажутся, почему бы и не подпереть ими? Свевы – их дело, где они там воткнутся, лишь бы к нам не лезли, а то будут потом всякие человеколюбцы доморощенные визжать про геноцид, – юнкера рассмеялись.

– Да ещё и боеприпасов сколько на них уйдёт! – заметил мой наследник, – А их тоже не бесконечное число, и надо, чтобы на всех прущихся не туда хватило с запасом. И чем больше они там сами друг друга подсократят, тем больше расходников сбережётся на имперцев и меньше неприятной работы останется нашим.

– Всё верно, ребята и девчата. Ту часть работы, которую в состоянии сделать и сами дикари, пускай они и делают. Главное, чтобы у наших под ногами не путались. А в Испании варварское королевство будет не вандальским, не вестготским и не свевским, а турдетанским. Это мы с вами разбирали в конце первого курса, а сейчас мы с вами снова вернёмся к тем временам, чтобы разобрать тонкости, важные для дальнейших событий. У вас же возникали вопросы, зачем нашим потомкам с этими римскими провинциями такую политику разводить, когда Аларих уже Рим за жабры держит, и Гонорию не до Испании?

– Ну, там Аэций ещё потом будет, – припомнил царёныш.

– Верно, и это тоже. И мужик серьёзный, и войны большой с Империей как-то не хочется, когда эти провинции толком ещё не переварены, и Аттилу ведь с его гуннами кто-то унять должен, и делать за Аэция его работу самим тоже ведь как-то не хочется. Но, ребята и девчата, дело ведь не в Аэции персонально. Изменения в этом мире в сравнении с моим к тому времени так или иначе накопятся. Конкретно Аэций может и не родиться, а родившись – не сделать именно такой карьеры. Но ведь у него же и окружение было тоже не промах. Тот же Рицимер чем хуже его? А были ведь наверняка и другие, не сделавшие такой карьеры только потому, что те места были заняты именно этими. Аэций, Хренеций, Звиздеций... тьфу, прошу прощения, девчата, – девки рассмеялись, – В общем, без особой разницы, как будут звать того, кто будет спасать Запад от краха при Валентиниане номер три. Важно то, что возможности у него для этого будут побольше, чем останутся позднее у Рицимера. Вот чтобы у него их осталось поменьше, как раз и очень пригодится нашим Гензерих в Африке. Кадр проверенный, дело своё знает, так что не подведёт, – весь курс рассмеялся, – Вторая важная причина – вот в этом романском населении Испании. Наша на тот момент только западная часть полуострова, а вся восточная часть, побольше нашей – она ведь римская. Раньше Гонория нашим никто этих провинций не уступит, Империя не в таком ещё будет положении, чтобы уже не рассчитывать удержать их самой. Дадут их, когда дадут, только на правах федератов, иначе – большая война, не при Гонории, так при Валентиниане с его Аэцием или кем-то вместо него. Но тут важно, какие условия в договоре прописаны будут. В момент, когда Аларих держит Гонория за жабры и не даёт ему кормить любимых голубей, тот и сам будет рад усилить наших потомков в противовес вестготам Алариха, и условие "до тех пор, пока Римом владеют потомки Феодосия" его вполне устроит. А для наших это будет как раз то, что и нужно на перспективу. Главное – юридическая безупречность. Когда кончатся потомки Феодосия на троне в Равенне – всё, больше наши никому ничего не должны ни в Равенне, ни в Константинополе, а провинции – ага, мы их себе забираем на основании давности владения ими. Лет сорок уж как, второе поколение людей взрослеет, для которого "всегда так было". И если юридических препон нет, а римляне ведь – законники ещё те, то и что им остаётся? Правильно, или присягнуть королевству и стать испанцами, и тогда турдетаны рады приветствовать новых сограждан, или продать имущество, собрать манатки и отплыть куда-нибудь, где власть Империи ещё существует, если для них важнее остаться римлянами. Выбор – свободный, ни к одному из вариантов мы никого не принуждаем, шпынять не будем, с выкупом имущества не обидим и срок на эти дела дадим достаточный, но третьего – не дано, потому как отныне и впредь Испания – только для испанцев. Попользовался Рим страной, и хватит, пора и честь знать.

– Так это ведь, досточтимый, если Феодосий ещё будет, – заметила Каллироя, – Но ты же сам говоришь, что изменения накопятся. Если может не быть Аэция, то разве не может не оказаться и Феодосия?

– Да какая разница? Феодосий, Хренодосий, Звиздодосий...

– Волний! – одёрнул я оболтуса, – Я понимаю, что у нас это наследственное, и у меня оно тоже вырывается, но я-то ведь хотя бы уж перед девчатами извинился!

– Ну, и я тоже извиняюсь, хоть и тоже сказал правду, – девки снова рассмеялись.

– А по сути – да, ребята и девчата, истинная правда. Свято место – оно же, сами понимаете, пусто не бывает, и не окажется одного, так найдётся кто-нибудь другой. Шанс немалый, кстати. Если предки Аэция из восточных провинций, где наше влияние скажется мало, то Феодосий – испанец, и там, где родился Феодосий моего мира, нашему родиться уж точно не судьба. Эта территория будет нашей, и значит, его римские предки поселятся где-то в другом месте. Могут и в разных местах, могут и родители не встретиться. Хотя, с другой стороны, римские обычаи таковы, что многое предопределяют жёстко, а в глухой провинции старинные обычаи бывают поразительно живучи. Если не родится – обойдёмся и заменой, но будет жаль – он был бы для наших потомков удобнее. Есть сведения, что он из того же самого рода, из которого и император Траян, но без уточнения, какого именно, так что надо будет держать под наблюдением и римских Ульпиев, и тех Траев, из которых Ульпии усыновили Траяна-старшего...

– Волний, глаз с родни жены теперь не спускай! – подгребнул моего наследника царёныш, – Артар, если что, поможет проследить! – центурия сложилась поплам со смеху.

– Хочешь потомков породнить ближе к моменту? – подгребнул его мой.

– Да разве ж твои с артаровскими моих к ним подпустят? – развил шутку тот.

– Вот как тут жениха приличного найти, когда императорская родня расхватает всех? – схохмила одна из девок под хохот остальных.

– Досточтимый, а разве не разумнее было бы отвоевать у Империи всю страну сразу же, как только у наших потомков появится надёжное техническое превосходство? – спросил один из парней Васькина, – Ты уже объяснял нам, что сейчас пока ещё не можешь выпускать винтовки и артиллерию в больших количествах, но вообще-то можно наладить и такое производство. Допустим, не успеешь ты, допустим, не успеет Волний, но его сын, внук или правнук – кто-то ведь должен успеть рано или поздно? И зачем тогда ждать эти шестьсот лет, когда можно будет справиться с Римом сразу же?

– Точно! В самом деле, досточтимый! Сколько же можно ждать! – поддержали и ещё несколько человек одновременно, включая и двух девок.

– Хороший вопрос, ребята и девчата, очень хороший! – одобрил я, – Давно уже я его от вас ждал. Наверняка ведь появлялись такие мысли и на том ещё курсе?

– Появлялмсь, досточтимый, – подтвердил тот же парень, – Как только начались во втором семестре занятия с винтовкой, а в Лакобриге ознакомились с её производством, так и замелькали мысли о когортах и легионах солдат с такими винтовками.

– Ну, странно было бы иначе при всём том милитаризме, которому мы вас учим целенаправленно, – ухмыльнулся я, – Поэтому и спрашивали о возможностях производить их сотнями и тысячами?

– Так ведь ясно же, что десятки стволов войну не вытянут.

– Ну да, не с Римом, во всяком случае. Только не с Римом...

– И ещё Испанию жалко, досточтимый, – добавила Каллироя, – Ты самое лучшее производство всё сюда вывез, даже из Лакобриги, и всё теперь здесь развиваться будет, а там осталось только то, что не сильно от известного грекам с римлянами отличается. И я же понимаю, что так – во всём. Здесь уже сейчас жизнь хоть и похожа на ту, но другая, и в других колониях наверняка со временем будет так же, и с каждым поколением будет всё больше и больше улучшений, а Испания так и застынет такой, какая есть. И это же не на пять лет и не на десять, это же на целых шестьсот лет! Двадцать четыре поколения...

– Всё верно, ребята и девчата, – признал я очевидное, – Вы думаете, нам самим не обидно? И обидно, и неудобства самые настоящие из-за всей этой вечной маскировки от римских глаз и ушей. Вас вон всех самих на первом курсе в закрытом военном лагере там держать пришлось, чтобы лишнего чего перед кем попало не спалить. А ещё обиднее то, что есть оружие и посовершеннее этих кремнёвых винтовок и пистолетов. Некоторые из вас с ним уже знакомы, а на этом курсе ознакомитесь все. И наладить его производство сотнями стволов в год вполне реально уже при мне, а при Волнии – уже и тысячами. Его детей и внуков мы уже и чем-нибудь посерьёзнее этих мелочей напряжём. Так что уже и при мне технически вполне возможно вооружить ещё более совершенными винтовками когорты, а при Волнии – и легионы наших турдетанских солдат. К сожалению, главное-то препятствие вовсе не в технической стороне вопроса. Вот всё это, что вы видите вокруг – кто всё это финансировал, финансирует и, будем надеяться, продолжит финансировать? На чьи деньги ведётся вся наша деятельность? Правильно, досточтимых Тарквиниев. А у них откуда берутся эти блестящие чеканные кружочки белого и жёлтого металлов в таких количествах, что им хватает и на себя, и на финансирование этих наших с вами дел? От торговли через Лужу. Заокеанские снадобья в Египет через неё везутся, да и деликатесы для пиров, которые чем дальше, тем доходнее, идут к покупателям тоже через неё. А что станет с этой торговлей в случае нашей большой войны с Римом? Ну и зачем это нашим с вами нанимателям? Да, мы можем вооружить армию Тарквиниев, но Тарквинии по своей воле не пошлют её воевать с Римом. Какой смысл рассматривать невозможный вариант?

– Ну, хорошо, не в ближайшие годы, за которые ты всё равно армию не успеешь вооружить, но ведь Спурий же на первом курсе учится, – возразил парень из ускоренного потока, – Вместе с Гамилькаром, кстати. Он-то ведь будет думать так же, как и мы, но он же ещё и наследник. Когда-нибудь он займёт место отца, а там, глядишь, и деда.

– Даже пятьдесят лет, досточтимый – это же не шестьсот! – добавила Каллироя.

– Что стараетесь и даже умеете предвидеть дальше собственного носа – это вы, ребята и девчата, молодцы, – одобрил я, – Кое-чему мы вас, значит, сумели всё-же научить. Что одного момента недопоняли – тоже признак хороший. Значит, мы не ошиблись, когда отбирали вас ещё в школу. Есть и такие вещи, которых человеку вашего поведенческого склада понять трудно, а понятое ну никак не хочет укладываться в голове, и такое иногда приходится тупо зубрить, чтобы держалось в памяти даже против воли.

– Обезьянья ранговая грызня, – прокомментировал второй из парней Хренио.

– Да, она самая, если говорить о тяжёлых случаях. Но в нашем случае тут будет немного другое. Я уже сказал вам на примере Юстиниана с Феодорой и Велизария, что в обезьяннике даже неглупым людям приходится вести себя по-обезьяньи. Любая иерархия – это ранги, любой ранг – это положение, а положение – обязывает. Ваш случай, конечно, будет многократно легче. Ни вы не обезьяны среднестатистические, ни Спурий. Его права – наследственные, и в них никто из вас ему не соперник даже в теории, а значит, ему и не нужно ни перед кем выглядеть всенепременно на голову мудрее и талантливее любого из вас. Не этим будут определяться его права на главенство. Понты – тем более смешно. И он знает вас всех как облупленных, и вы его. Сейчас он вообще ваш товарищ, один из вас по сути дела Когда станет самым главным – будет для вас начальником и нанимателем, но и уж тожно ни самодержцем-автократором, ни помазанником божьим. Во многом всё равно так и останется одним из вас. И понимать он вас будет во всём, и согласен с вами будет во многом. Но положение, ребята и девчата – всё равно обязывает. Всю деятельность клана и всех его структур, включая и нашу с вами, надо финансировать, а деньги на всё это – всё оттуда же, от средиземноморской торговли. И хотя он будет прекрасно вас понимать, всё равно ситуация останется той же. Более того, он будет знать, как и вы тоже, кстати, что с господством культа Распятого обеднеют и закроются вовсе египетские храмы, и некому больше станет платить золотом за американские табак и коку. И тогда вспомогательный источник доходов – от деликатесов для римских пиров – станет одним из самых главных. Будут и другие предметы роскоши, но и их покупателями будут тоже римские богатеи. Ну и вот как тут воевать с Римом и подрывать его могущество, а с ним – и кошельки своих же собственных покупателей? Кто же зарежет дойную корову? Если без этого вообще гибель, тогда – другое дело, но без крайней необходимости не пойдут на такое Тарквинии ни при Спурии, ни после него. Политика – это искусство возможного, и такой её вариант в наших с вами условиях – невозможен...

18. Будни прогрессора.

– Макс, я их, конечно, и перебирал, и ремонтировал, и отлаживал, и устройство знаю, и работу, но я же тебе не кинструхтер движков, а простой автослесарь, – напомнил Володя, – Нарисовать могу, но нормальных рабочих чертежей от меня не жди – тут только вместе. И давай для начала определимся, с каким картером делать его будем.

– Ну, для самого начала ты мне растолкуй, кого и за что ты картером обозвал, – хмыкнул я, – Кто он такой, и чего ему надо?

– Картер – это фамилия. Имя – не знал, да ещё и забыл, но вряд ли Джимми и уж точно не президент Штатов, – ухмыльнулся спецназер, – Изобретатель, короче, этой самой кракозябры. По-русски это блок цилиндров, в котором и они, и почти всё остальное.

– Корпус, короче, в котором вертится или ходит ходуном вся его начинка?

– Ага, он самый.

– Так бы и говорил сразу, а то пугаешь тут меня прямо заранее.

– Это я тебя тренирую, чтобы ты не так сильно пугался, когда мы до конкретики дойдём. А то водится за тобой, судя по полудизелю.

– Ага, что есть, то есть. Ниччё-не-буду-менять-тридцать-лет-делаем-всё-летает! – это я передразнил одного из бывших сотрудников на прежней работе в прежней жизни.

– Блоков этих самых или корпусов два основных типа – рядный и V-образный – ну, в один ряд цилиндры или в два, если на пальцах, – он набросал мне карандашом два схематичных рисунка, – Однорядный по габаритам длиннее, но зато узкий, а двухрядный короче его, но шире. Обычно в машинах применяется он, однорядный для стационарной техники. Какой легче по весу, я тебе не скажу, сам не копенгаген, однорядный считается проще и дешевле, но это я тебе пока только простенькую схемку накорябал, а на самом-то деле они оба с такими наворотами, что с корпусом полудизеля ты их и близко не равняй.

– Ясно – начинаю пугаться. А у герра Рудольфа какой был?

– Однорядный, конечно. Говорю же, он проще. У него там, если не путаю ни с чем, вообще только два цилиндра в его первом движке и было – что там было в два ряда разносить? Да и чётное число в ряду желательно – вибраций и шума меньше.

– Однорядный и в два цилиндра? Тогда это, конечно, проще.

– Макс, в движке же не просто так количество цилиндров наращивают – это же моща удельная добавляется. Ну, общая моща движка, делённая на его вес. Два цилиндра – это же у хрена Рудольфа просто макет был действующий для экскремента, а если по уму, то меньше четырёх цилиндров для дизеля – ну, это просто несерьёзно. Двадцать четыре – другое дело. Ну, это уже для четырёхрядного, конечно, по шесть в ряд...

– Володя, ну их на хрен. Давай-ка лучше, если меньше четырёх несерьёзно, то с них и начнём, а то ты меня эдак в натуре заикой сделаешь. Наверняка ведь и с таким у нас секса будет выше крыши?

– Это – гарантирую. Ну, раз четыре, то в натуре нет смысла их в две шеренги на подоконнике строить – выбираем однорядный. Это я тебе начну прорисовывать. Из чего делать будем? Их льют, я слыхал и про чугуниевые, но сам видел и лапал в работе только люминевые. Чугуниевые считаются прочнее, но тяжёлые, сам понимаешь.

– Значит, силумин ты лапал – льётся идеально, но хрупкий, сволочь. Дюраль уж точно не хрупкий, но льётся хреновенько. Деталь ведь, подозреваю, довольно ажурная?

– Охренительно. Я же сказал, с полудизелем и близко не равняй.

– Тогда – да, на перспективу – только силумин. А пока у нас никакого люминя и в помине нету, всё тот же бронзий напрашивается. Раз люминь нагрузку и нагрев держит, то и бронза выдержит, а льётся она получше чугуния.

– Ну, нагрев-то там с давлением не сам корпус держит. Там гильзы цилиндров чугуниевые, но непростые – нагрев и давление там посерьёзнее, чем в бензиновом движке.

– Хромоникелевые жаропрочного класса. И жару держат, и давление, и износ. Но чугуний я тебе такой хорошего качества не выдам. Почему чугуний, а не сталь?

– Лучше антифрикционность.

– А чего там об него трётся? Наверняка же не сам поршень, а кольца. Короче, гильзы цилиндров будут тебе из стали жаропрочного класса. Обрабатывается, сволочь, хреново, но ты же предупреждал о жаропрочных материалах, так что я на неё как раз и ориентировался. Кольца бронзовые поставим, и будет тебе твоя антифрикципнность. А поршни сами из чего делаются?

– Как правило, люминий. Или литой, или штампованный. Но со временем он прогорает, передняя стенка у него – как раз стенка камеры сгорания, так что переднюю накладку из жаростойкой стали тоже было бы неплохо – ну, не сразу, на форсированные.

– Так, на литые тот же силумин, значит. На штампованные – дюраль ведь пойти должен? Может, лучше? Он и калится, и не хрупкий. Ну, штамповка – это мы погодим, но деталь же токарная, так что один хрен точить – выточим и из поковки. А пока нет люминя, бронзий вместо него пойдёт?

– Ну, на экскремент – вполне. Думаю, не хуже чугуния будет – где-то посерёдке и температура плавления, и теплопроводность – наверное, где-то оно то на то и выйдет. А на шатуны – тут ты о бронзе сразу забудь. В бензиновый – там даже и люминевые иногда бывают, и чугуниевые, а в дизель – только сталь, и не простую, а легированную.

– Тоже жаропрочную, что ли?

– Да нет, не до такой степени. Она ржавеет, но медленно. Слабоолегированная. Но они должны быть штампованными, а для тебя это значит, делать только из поковки. И самое главное – помнишь, на полудизеле мы с тобой лаялись из-за конструкции шатуна? Так там – ладно, и цилиндров только два мы делали, и вес нас не особо гребал, так что тот коленвал со сплошняковыми шатунами нас на нём устроил. Но вот тут, Макс, хочешь ты или не хочешь, и коленвал другой, и наворочено всё в движке так, что для замены поршня или его колец весь вал снимать – это уже ни в звизду, ни в Красную Армию. Не пойдёт тут сплошняковый шатун, и уж изгребнись как знаешь, но мне нужен нормальный разборный. У тебя там с чем тогда, с дырьями под винты трудности были?

– Ясный хрен! И дырья глубокие, и резьбу тебе в них нормальную подавай, а не драную, и чем мне их было буравить, да нарезать? Пальцем, что ли? Хрен ли это были за свёрла, и хрен ли это были тогда за метчики? Да и станки – сам же помнишь, как работяги на них корячились. Ну, со сталью-то этой крепенькой ты мне и сейчас, конечно, задачу не облегчаешь, но теперь-то ведь, слава яйцам, быстрорез наконец-то подоспел, и один хрен те же жаропрочные стали я без него вообще не угрызу, а где резцы с фрезами, там до кучи и свёрла, и метчики. Ну и станки же теперь получше, и работа на них – уже совсем другое дело. Если бы мы с тобой только сейчас к тому полудизелю подступались, а не тогда при тогдашнем раскладе, то у нас и тот разговор о твоём разборном шатуне другим бы вышел – не я тебя, а ты бы меня убедил. По бронзе-то – какие сейчас проблемы? По крепенькой стали – ну, по ней труднее, конечно. Да и растачивать по ней начисто уже в сборе – тоже, сам понимаешь, ни разу не фунт изюма.

– Макс, движок – реально навороченный, и нужна удобная ремонтопригодность. Как автослесарь тебе это говорю, до хрена в них ковырявшийся.

– Да понял я, Володя, понял. Я же не говорю, что нельзя. Теперь – можно, и раз надо, то и какие тут тогда базары? Труднее, но – уже посильно, нормальная работа. Это же не жаропрочная сталь, а малолегированная. Вот с той у меня главный секс будет...

– А в чём там с ней проблема? Ты же говорил, примерно сорок единиц калится? Ты и твёрже шлифуешь, а нутро у гильзы – ну, небольшим кружочком ты в него залезешь.

– Да это-то – хрень, а не проблема. Я, кстати, и чугуний на гильзу не хочу ещё и оттого, что шлифуется он хреново, быстро круг засаливает, и править его загребёшься. А сталь, если калёная, то не вопрос ни разу. Но до той шлифовки же добраться ещё надо.

– Так из сырой же выгрызешь, а калёную – только шлифанёшь.

– Хрен там! Ведёт её сильно при калке. Стенка же будет тонкая, и сэллипсит её нехило, – я показал руками в сильно утрированном виде, – Сверлить я, естественно, сырую буду, иначе это вообще с мягким знаком будет писаться, но и мясо под чистовую токарку один хрен надо оставлять, и вот это уже будет секс. Её же твердосплавными резцами надо, если по уму, а где у меня тот твёрдый сплав? Только в мечтах, а реально буду грызть тем же самым быстрорезом. А она же и крепенькая, и тягучая, сволочь. Вот стволы ружейные из неё идеальные были бы, куда там до них реальной ствольной стали! Ну так ты и грызть же её калёную охренеешь. Сделаем, раз надо, не вопрос, гильзы твои – не стволы, и на том уже спасибо тебе преогромное, – мы с ним рассмеялись, – Значит, начерно точим, сверлим и растачиваем сырую, если надо чего-то фрезернуть, засверлить и резьбу нарезать – тоже в сырой, иначе сорокаединичную потом мои орлы грызть умаются, калим, и после калки пиписькоструй однозначно, на окалине этой грёбаной резцы сажать – на хрен, на хрен...

– Да, тогда песочком надо, – Володя уже знаком с моим заводским сленгом, и ему не нужно разжёвывать, что пиписькоструем пескоструйная обработка дразнится, а не то, что обычно думают в таких случаях далёкие от производства люди, – А на удар потом точить твои орлы не умаются?

– Хреновенько, конечно, но лучше, чем сверлить, фрезеровать и нарезать уже калёную – тут уж приходится выбирать между хреном и редькой. А точить ловчее будет.

– Ох, Макс, это ещё не самые горькие хрен с редькой, которые я тебе скормлю, – предупредил этот мучитель, – Это мы с тобой ещё только основную часть движка глядели, а в нём есть ещё такая пакость, как ТНВД – Топливный Насос Высокого Давления. Ну, он для подачи топлива в камеры сгорания цилиндров нужен. Он у нас, ясный хрен, ни разу не электронным будет, а чисто механическим, но тебе это жизнь особо не облегчит.

– Клапана?

– Будут и клапана, но с ними ты справишься. Главное – плунжерные пары.

– Мыылять! Вот так я и чуял, что настроение ты мне сегодня таки испортишь!

– Доводилось делать?

– Ну, не пару в комплекте, но сами плунжера – это что-то с чем-то, млять! Пять микрон допуска на размер! И вылизан должен быть, как у кота яйца! А что со втулкой?

– В смысле, с гильзой плунжера? Такая же хрень. Из-под развёртки её получить – это ты, Макс, забудь сразу, это тебе не ствол. Шлифовать её внутрях ты тоже хрен чем в неё залезешь, так что как ты её делать будешь, хрен тебя знает.

– Да втулки-то такие были, хоть и не к тому плунжеру. Но тоже, млять, секса с ними было выше крыши. А что за материалы?

– Макс, мы же их не делали, а только заменяли готовыми покупными. Про наши говорили, что из шарикоподшипниковой и ещё, вроде бы, из какой-то хавэги, млять.

– ХВГ и ШХ15? Ага, знаю такие – хвала богам, если так.

– Это облегчает тебе жизнь?

– Ну, не настолько, чтобы я прямо так уж запрыгал от радости, но – облегчает. Я боялся, что ты мне какие-нибудь высоколегированные назовёшь. Из таких трущуюся пару нельзя делать из одной и той же стали – будет закусывать и надирать. Надо обязательно из двух разных, чтобы не было такой хрени. Представляешь, мне пришлось бы тогда не одну такую, а две замутить, и если одну из таких я представляю себе сходу – 95Х18, то другую, парную к ней, да чтоб с такими же свойствами – млять, мне даже в башку-то не приходит. Ну, если только инструментальный быстрорез? Твёрдость же высокая после калки нужна?

– Пятьдесят пять единиц минимум, а лучше – все шестьдесят. Напильник даже очень хороший брать не должен, короче. Ну, ты же вряд ли горишь желанием всё время делать их новые на замену изношенным. Лучше же, когда поменьше сизифова труда.

– Да это-то, Володя, понятно. Хвала богам, что не из таких. Я же уже объяснил тебе на примере жаропрочной, какой секс с чистовой токаркой, так сорок-то единиц я ещё быстрорезом угрызу, а чем мне твои шестьдесят грызть? Тут уже только абразив. Слава яйцам, малолегированные так сильно не ведёт, как эти, и можно точить сырые сразу под шлифовку. Да и пара из одной и той же стали тоже допустима. Ну, нутро втулки чистовой развёрткой со спиральным пером пройдёмся, она не надирает. Калим потом обе – кстати, и обработку холодом я тебе не сделаю никак, так что будут только отпуски. Естественно, пиписькоструим, плунжер шлифуем – млять, ещё ведь и отпуск для снятия напряжений после шлифовки нужен будет, иначе потрескается на хрен. А потом – точить чугуниевые притиры, молоть в мелкую пыль абразив, замешивать пасту и тереть втулку до состояния "как у кота яйца". С каким, кстати, допуском должен быть размер? В смысле, какой зазор нужен в этой плунжерной паре?

– Ох, не обрадую я тебя сейчас, Макс. В идеале там нужны доли микрона. Надо, чтобы там образовывалась воздушная подушка – ну, чтобы тот плунжер внутри гильзы не проваливался, а плавно скользил. Я понимаю, что как ты сделаешь, так и будет, и я сперва крыть тебя буду в три этажа, потом плакать, а один хрен возьму. Но от этого зависят моща движка, его ресурс и экономичность, и чем хреновее ты сделаешь, тем говённее получится движок. Хрен тебя знает, как ты это сделаешь, но чем ближе к идеалу, тем лучше.

– Да переживу я твоё покрытие в три этажа. Работяги в три этажа моих предков крыть будут, а меня самого – во все пять, и это я тоже как-нибудь переживу. Обидно, что деталей в брак уйдёт до хренища, но сделаю я тебе такие пары. Вот только о чём ты сразу забудь, так это о полной взаимозаменяемости деталей в парах. Этого я тебе уж точно хрен обеспечу. Плунжер будет подгоняться по втулке индивидуально, и комплекты не тасовать.

– Да это – хрен с ним, Макс, даже не парься. Они ведь и у нас тоже комплектами шли, и мы их так и ставили комплектами. Главное – зазор вот этот в паре.

– Но ты же понимаешь, что размер от пары к паре будет плавать, и плавать не на микроны, а на сотки? Где-то, возможно, и десятка набежит, а может, и полторы.

– Да похрен. Ты мне, главное, рисок продольных на зеркалах не нацарапай.

– А круговые или спиральные можно?

– В смысле, как резьба? Насквозь – однозначно нет. Это один хрен, что прямая. Утечка по ней хоть и мизер, но при таком зазоре – сам понимаешь, здорово влияет и она. На такие риски мы плунжерные пары проверяли, особенно китайские – на них случалось, что и попадались. Кольцевые замкнутые – ну, я надеюсь, у тебя не вся поверхность из них будет состоять? Мне всё-таки гладкая поверхность нужна.

– Да нет, конечно. Будут отдельные и в основном даже не замкнутые – на части окружности выведу полностью, на части что-то останется. И от черновой развёртки где-то какую-то риску выведу не до конца, и в шлифовальном круге где-то, да попадётся и зерно покрупнее, и в притирочной пасте тоже. Это уж неизбежно и в том нашем производстве, а в моём тутошнем – сам понимаешь. На глаз – блестит всё как у кота яйца, но в лупу уже и не так всё кучеряво, а в мелкоскоп ты там разглядишь и сам Главный Кавказский хребет, и скачущие по его ущельям банды абреков, – мы с ним рассмеялись, – Но насквозь там тебе всю поверхность не надеру, не боись.

– Так это главное, а те все мелочи – да гребись они все конём. Я тебе не то ОТК, про которое ты такие страсти рассказываешь, что впору фильмы-ужастики снимать.

– Ага, в духе "Утери партбилета", – такого фильма, конечно, не было, зато был анекдот о международном конкурсе фильмов-ужастиков, на котором с большим отрывом от буржуинских победил совдеповский под означенным названием, – Вот там-то как раз, в том ОТК на той работе, мне тебя катастрофически не хватало. Видел бы ты только, каково было сдавать эти грёбаные плунжера со втулками этому грёбаному гестапо!

– Спасибо, я уж лучше как-нибудь со стороны и с безопасной дистанции. У нас в спецназе мы говорили, что если попал к нам – гордись этим, а не попал – радуйся.

– Ну так и в кузьмическом производстве такая же хрень, если тебя угораздит в основняки вляпаться, а не в сбоку припёку. Зато эти как раз и гордились хлеще всех, а мы шутили, что день кузьмонавтики и сами кузьмонавты не празднуют так, как эти. В общем, хвала богам, что кузьмического дизеля никто ещё не изобрёл! – ржали мы с ним долго и заливисто, обсмаковывая гипотетические подробности сдачи ТНВДшных плунжерных пар к гипотетическому космическому дизелю свирепому ОТК космической промышленности.

Ведь как вспомнишь – млять, хвала богам, что для меня всё это осталось в той прежней жизни! На хрен, на хрен! Но с другой стороны – здесь, в этой жизни, много ли я осилил бы, если бы не тот опыт прежней, за который сейчас ещё большая хвала богам. Не космос, далеко не космос, но в наших нынешних условиях и дизель – ага, обыкновенный – в некоторых отношениях вполне себе космическим для нас оборачивается. Ведь вопросы Володя такие подвесил, что это я только "галопом по европам" в самых общих чертах их мысленно поразруливал, а собака – она ведь в тонкостях порылась, и не в мысленных, а в реальных. В них над многим ещё и репу чесать придётся, и экспериментировать. Да и не только в них. Главные-то ведь дохлые кошки там обычно всплывают, где их, казалось бы, и вовсе не должно было быть, но это тебе кажется, а им – нет, они – просто возникают и всплывают по закону подлости как раз тогда, когда могли бы и повременить, если бы ещё и совесть имели. Реальное производство – оно такое, и покой на нём только снится, если ты на нём не сбоку припёку. Особенно, когда оно идёт на пределе твоих технологических возможностей, и результат его – процесс вероятностный. Хвала богам, знаю я и это дело, и тот театр абсурда, которого при нём категорически нельзя допускать. Покуда я сам себе и кинструхтер, и чухнолог, и дуректор, и это приснопамятное гестапо, не к ночи будь оно помянуто, мне этот маразм предотвратить нетрудно. А вот как его в дальнейшем детям и внукам не допустить, когда дело расширится, и сам повсюду хрен поспеешь – и над этим тоже репу чесать придётся. Не от технических трудностей руки у людей опускаются, а от перманентного саботажа долбогрёбов, любой труд превращающих в сизифов. На работу силы тратить – это одно, на преодоление саботажа – совсем другое...

– Итак, ребята и девчата, на прошлом занятии мы с вами изучали производство красного фосфора. Как вы давно знаете, за мной водится и старческий склероз, и когда он у меня обостряется, я абсолютно ничего не помню сам, а всё спрашиваю у кого-нибудь из вас, – второй курс рассмеялся, – Каллироя, напомни мне и однокурсникам, зачем он такой вообще кому-то нужен, этот красный фосфор? Ведь жили же вы раньше без него, а перед вами и множество поколений ваших предков, и ведь обходились же без него как-то и они все, и вы сами, верно? Нам-то с вами в честь чего теперь неймётся?

– Красный фосфор входит в ударный состав капсюлей, которые воспламеняют при выстреле пороховой заряд в наших капсюльных револьверах или в фугасном снаряде артиллерийского орудия при его попадании в цель, – ответила бывшая "гречанка".

– Ну, или мимо цели, но тоже во что-то достаточно твёрдое, – уточнил я, – При его ударе об препятствие, скажем так. И как мы с вами теперь вспомнили, для получения этого красного фосфора надо сперва получить из фосфата путём его прокаливания с углём и песком белый фосфор, а он уже при слабом нагреве преобразуется в красный фосфор.

Ca₃(PO₄)₂ + 3SiO₂ = 3CaSiO₃ + P₂O₅

P₂O₅ + 5C=2P + 5CO

– И этот белый фосфор очень ядовитый, – добавила Каллироя.

– Да, ребята и девчата, отрава страшная. И не только есть его я бы не советовал, но и нюхать, и даже в руки его брать и вообще прикасаться дружески не рекомендуется, – юнкера рассмеялись, – Этим и вызваны все те меры предосторожности, которые вы видели при его получении. Фосфат мы получаем при прокаливании на углях любых костей, и сам он вполне безопасен, можно и руками его в порошок растирать, а вот перегонный аппарат, в котором мы получаем из него белый фосфор, должен быть надёжно загерметизирован – и во избежание отравлений парами восстановленного фосфора, которые нам с вами вовсе ни к чему, и во избежание потерь этого вредного, но ценного для нас продукта. Фосфорные пары по своему поведению ничем не отличаются от любого газа, который норовит занять весь предоставленный ему объём. Поэтому гнать их специально через трубку в ёмкость с водой не нужно, они туда попадают и сами, а там охлаждаются водой и конденсируются мелкими шариками на дне ёмкости. Весь этот процесс от начала и до конца мы с вами не смотрели, поскольку он длится долго – и фосфор из фосфата хочется выжать весь, чтобы зря сырьё не переводить, и паров его в аппарате должно остаться как можно меньше, чтоб люди не нанюхались их при его разборке. А вот зачем тогда банку с белым фосфором, раз он такой страшно ядовитый, после слива воды держат открытой, я опять забыл. Наверное, чтобы мелкая детвора пожглась и потравилась? Дети – они же такие, всё подряд лапают и в рот тащат, – юнкера расхохотались, – Я даже смутно подозреваю, что мысль дурацкая, но вот умнее мне ничего не припоминается. Миликон, освежи память мне и однокурсникам.

– Остатки воды затрудняют преобразование белого фосфора в красный, и их из ёмкости надо испарить, – ответил царёныш.

– Ну, может быть, ты и прав, твоя версия уж точно не хуже моей, – я дурашливо изобразил сомнения, – Вот только зачем тогда нужно ждать, пока она испарится сама, а не испарить её побыстрее хорошим нагревом? Ты же представляешь, насколько быстрее все остатки воды испарились бы при кипении?

– Тогда вместе с водой будет испаряться и фосфор. И людей тогда потравим, и часть ценного продукта зря потеряем.

– Ну, хорошо, испарили мы оттуда воду, все шарики белого фосфора сухие, мы с вами с сознанием выполненного долга закрываем банку плотной крышкой, чтобы мелкая детвора туда не лазила. А вот зачем мы держим потом банку под солнцем аж две недели, когда могли бы лёгким нагревом перегнать этот белый фосфор в красный за двое суток? Нам что, время девать некуда? Объясни-ка нам, Волний.

– Белый фосфор и красный – две формы одного и того же вещества, и в случае нагрева часть опять испарится и осядет на стенках банки, а часть паров останется и тоже может потравить людей, – ответил мой наследник, – При естественном процессе мы этим не рискуем. И паров ядовитых не будет, и фосфор весь так и останется на донышке банки в нужной нам красной форме.

– Ну, хорошо, ребята и девчата, убедили вы меня. Итак, получили наконец мы с вами этот красный фосфор. На примере чёрного пороха вы уже знаете, что все взрывчатые смеси состоят из горючего и окислителя. Ну, есть и такие вещества, которые сами себе и горючее, и окислитель, но о них мы с вами будем говорить позже, а пока мы имеем дело со смесями. В порохе, как мы знаем, селитра – окислитель, а уголь и сера – горючее. А вот красный фосфор в нашем ударном составе чем служит? Просвети-ка меня ты, Кайсар.

– Ну, раз он имеет оксид, то значит, окисляется кислородом, досточтимый, и это значит, что в смеси он горючее, скорее всего, – полной уверенности в ответе не звучало.

– Правильно, ребята и девчата. Хотя мы с вами и говорили уже, что окисляет не один только кислород, и один и тот же химический элемент, вообще говоря, вполне может окисляться одними элементами, но и сам при этом окислять другие, но взрывчатые смеси – не тот случай. В них нам и горючее нужно хорошее, и окислитель активный, и уж точно не фосфор. Поэтому – да, фосфор в нашей ударной капсюльной смеси служит горючим. А вот об окислителе в этой смеси мы с вами как раз сейчас и поговорим. В принципе к удару чувствительны все так называемые "богатые" смеси, в которых окислителя побольше, чем его нужно для полного реагирования компонентов смеси. Можно подобрать такой состав чёрного пороха, который будет воспламеняться от удара, но он будет не лучшим по мощи. Поэтому селитра – плохой окислитель для ударных составов, и в нашем мы используем не нитрат, а хлорат калия или бертолетову соль. Бертолле – фамилия химика, который в моём мире получил эту соль первым, но его способ с пропусканием хлора через раствор едкой калийной щёлочи нам с вами не подходит. Где бы нам с вами ещё взять калийную щёлочь и хлор? Получить-то и их можно, химия – она много чего позволяет, но нам-то наш хлорат калия попроще бы как-нибудь получить желательно. Например, электролизом из хлорида. Самый идеальный вариант для нас, когда у нас есть готовая калийная соль, она же хлорид калия. В Испании мы добываем его из сильвинита, и почтенный Сергей рассказывал вам в том году, как это делается. Я напомню вкратце. Минерал является смесью двух хлоридов – калия и натрия, то бишь калийной и обычной пищевой соли, у которых растворимость в воде разная – в горячей-то она высокая у обеих, а вот при охлаждении у пищевой похуже, и она из насыщенного раствора выпадает в осадок. Не вся, конечно, и это надо проделать не один раз, но результат того стоит. Сюда мы привозим готовую калийную соль. А кто из вас просветит меня, зачем нам хлорат именно калия, а не натрия, который мы точно так же получили бы электролизом из обыкновенной пищевой соли, которой полно в океане? Волний, ты просветишь меня, чем нас не устраивает хлорат натрия?

– Наверное, гигроскопичностью, как и селитра, – ответил мой наследник, – Она и натриевая была бы ничем не хуже калийной, если бы не это.

– Да, только из-за этого. Это справедливо для нитратов калия и натрия, и это же справедливо и для их хлоратов. В крайнем случае, если нет калийной соли, можно хлорат натрия использовать, но параллельно лучше запустить процесс получения калийной соли из пищевой с помощью поташа – так же, как и для селитры. Отделить калийную соль от карбоната натрия будет труднее, у них разница в растворимости раза в три будет только при нуле градусов, так что придётся делать это на горных вершинах, где ночами бывают и заморозки, и тоже не один раз, но – чтобы вы знали, что можно и так. Добавим потом эту калийную соль в раствор хлората натрия, и нужный нам хлорат калия выпадет в осадок.

KCl + 3H₂O (эл. ток) = KClO₃ + 3H₂

2NaCl + K₂CO₃ = Na₂CO₃ + 2KCl

NaCl + 3H₂O (эл. ток) = NaClO₃ + 3H₂

NaClO₃ + KCl = KClO₃ + NaCl

– Но здесь он делается из готовой калийной соли? – спросила Каллироя, когда я расписал им на доске уравнения всех химических реакций.

– Да, нам проще привозить с материка её. Поташ ведь нужен и для переработки селитры, и на мыло, и для удобрения полей, и как пищевая добавка. Ну-ка, напомни нам, кстати, для чего она нужна?

– Для придания мясного вкуса подливе из молотых сушёных шампиньонов.

– Правильно. Не забывайте об этом – особенно вы, девчата. О самом порошке вам и почтенная Наталья забыть не даст, но помните и о вкусовой добавке. О лекарствах ведь мы с вами как шутим? Судя по его гнусному вкусу, оно просто обязано быть жутко полезным, – юнкера рассмеялись, – Но если с лекарствами зачастую ничего не поделать, и мы с этим миримся как с неизбежным злом, то от пищи мы кроме пользы ждём обычно и приятного вкуса. Грибная подлива вкусна и сама по себе, но быстро приедается, а мясной вкус за счёт добавки поташа позволяет её поразнообразить.

– Досточтимый, ну за пару-то дней она ещё не приестся, – заметила девчонка из основного состава, – Нам же здесь не грозит голод?

– Причин ожидать его нет, и будем надеяться, что и не возникнут, но в жизни-то бывает всякое, ребята и девчата. Может и неурожай случиться, может и падёж домашней живности, может и море надолго заштормить, и тогда прощай, рыбацкий улов. Надо быть просто готовыми ко всему, и тогда нам никакие невзгоды не будут страшны. А пока мы с вами ещё, хвала богам, не из голодного края, вернёмся к нашим баранам, то бишь к этому хлорату калия, без которого у нас с вами капсюли даже с фосфором срабатывать не хотят. Кстати говоря, чтобы вы знали, хлорат калия может использоваться как окислитель и для пороха вместо селитры. В той же самой пропорции, только семьдесят пять процентов уже не селитры, а бертолетовой соли, и это будет порох того самого Бертолле, которого и сама соль. Он раза в полтора, а то и в два мощнее пороха на основе селитры – представляете, и без селитры этой дефицитной мы могли бы вообще обойтись, если бы не его недостатки. Он чувствителен к удару, и с ним нам с вами не понадобился бы капсюль – представляете, насколько проще было бы оружие под такой порох? Но беда в том, что он чувствителен и к трению, и даже просто к давлению. Вот надавите вы на него – даже не стукнете, а только надавите, и он вполне может от этого рвануть. Вот будете вы заряжать винтовку, пистолет или револьвер – с этим порохом Бертолле надо очень аккуратно. Вы люди, а не ящерицы и не крабы, и у вас не вырастет ни новых пальцев, ни новых глаз, – курс рассмеялся, – И ещё этот порох Бертолле не хранится долго. При хранении на влажном воздухе он тоже может воспламениться. А сколько-то влаги есть в любом воздухе, и она накапливается. Поэтому порох Бертолле, если уж кому-нибудь из вас вдруг придётся с ним работать, желательно использовать сразу или хотя бы в течение недели. Хранить его дольше уже рискованно.

– Всего неделя? – разочарованно переспросил Мато, – А зачем он тогда вообще такой нужен? И опасный чересчур, и в запас его не накопишь.

– В идеале, ребята и девчата, если у нас с вами полно селитры, то тогда порох Бертолле нам, конечно, абсолютно не нужен, – подтвердил я, – Не стоит он в этом случае всей этой возни и всего этого риска. Но представьте себе, что селитры у вас нет вообще, а порох нужен, и стрелять понадобится буквально на днях. Вот как раз на такой случай – вы теперь знаете, что можно выкрутиться и так. А вот кто из вас мне скажет, что есть общего у калийной селитры и у золота? – ага, озадачились и наморщили лбы, – А то, что ни того, ни другого слишком много не бывает, – наша современная молодёжь сейчас заржала бы, потому как мультфильм "Золотая антилопа" смотрели в детстве все, а эти только логику сравнения просекли и лишь заулыбались, – И вот представьте себе, что готового пороха или селитры для его производства вам поставляется мало, а вам нужно и запасы его иметь на случай войны, и солдат своих стрельбе обучать. Ведь по себе же знаете, чтобы стрелять хорошо, надо стрелять часто, а лучше – ещё и помногу. Ну и как тут при таких условиях задачи выкручиваться будете? Волний, я развесил ухи и внимательно слухаю.

– Весь нормальный порох из селитры накапливаем в стратегические запасы, а для тренировочных стрельб делаем сами и тут же расходуем вот этот порох из хлората. И это же с каждым отдельно вводное занятие проводить! – ага, осознал таки всю сложность задачи, – Весь сразу не получится – как я один всю центурию солдат за пару-тройку дней обращаться с ним научу?

– Жену в помощь припашешь! – подгребнула его одна из девок.

– Нет, жена изготовлению пороха солдатских жён учить будет и руководить при изготовлении, – поправил её мой наследник, погрузившись с головой в суть задачи и даже не рассмеявшись по поводу прозрачного намёка на известную всем кандидатуру, – И тоже по одной будет их учить, как и я солдат. Обученные будут вот этим порохом стрелять, все остальные – нормальным, пока я не обучу всю центурию, а жена не наладит достаточный выпуск вот этого заменителя. И только тогда у меня наконец уже весь нормальный порох пойдёт на создание стратегических запасов вверенного мне форта, – ага, впечатлились все, поставив себя мысленно кто на его место, кто на место его будущей супружницы, – Иначе не выйдет никак. Хотя – стоп! Ты говорил нам, что "богатый" состав смеси повышает её чувствительность к удару и трению. По идее, "бедный" состав должен ведь её снизить?

– Хорошая мысль, – одобрил я, – Развивай её дальше.

– Ну, ты сказал ещё, что этот порох раза в полтора, а то и в два сильнее пороха из селитры. А зачем мне столько, когда меня и нормальный устраивает? Подбираем состав с той же силой, что и нормальный, а за счёт "обеднения" смеси и чувствительность заодно ей снижаем. Ускорять за счёт этого обучение людей я всё равно не рискну, но хотя бы уж будет не так опасно, и люди будут меньше бояться, да и выйдет пороха больше.

– В целом – да, ребята и девчата, мера разумная. Не надо тут гнаться за большей мощью смеси, когда мощи нормального чёрного пороха вполне достаточно. Ну, получится у нас химически нерациональная смесь, в которой горючее прореагирует не полностью, ну так зато она будет безопаснее для нас самих. В порохе Бертолле, строго говоря, тоже не та пропорция, при которой реагирует всё горючее. Для этого соли его имени в смеси должно быть не семьдесят пять, а восемьдесят два с половиной процента, и вот как раз такая смесь уже вдвое сильнее нашего чёрного пороха. Но вы же представляете, насколько она будет опаснее в обращении? Такой порох в истории пиротехники моего мира тоже был, но с его широким внедрением в армиях дело почему-то не заладилось, – вся центурия рассмеялась, – Со временем нам понадобится, конечно, взрывчатка и помощнее, и её мы с вами на этом курсе тоже изучим, но позже. А пока возьмите себе на заметку, что хлоратный порох вам может помочь выкрутиться в условиях нехватки нормального, но в обращении он весьма неудобен и для создания запасов непригоден. Только текущий расходник на ближайшие тренировочные стрельбы. А теперь давайте посмотрим на сам процесс получения нашего с вами капсюльного окислителя, – я повёл их по цеху-лаборатории.

– Досточтимый, а почему электролиз ведётся возле окон? – спросила Каллироя, – И зачем вот эти трубки в окна выведены?

– Водород, – напомнил ей один из парней Васькина, – Накопится, да шарахнет – мало точно не покажется.

– Да, именно по этим соображениям, – подтвердил я, – До сих пор у нас такого, хвала богам, не случалось, но всё ведь рано или поздно случается в первый раз. Водород лёгкий, стремится вверх, и его накопления у потолка нам очень не хочется. Если ему так уж непременно понадобится шарахнуть, пусть лучше хулиганит на улице. Его и жаль вот так просто выпускать, с другой-то стороны, в светлом будущем он нам очень пригодится, а мы его тут буквально на ветер выбрасываем, но пока-что у нас ещё нет возможности его накапливать для этого светлого будущего. Пусть пока улетучивается и не устраивает нам тут абсолютно ненужных нам пожаров, жертв и разрушений. Людям работается и лучше, и спокойнее, когда такие вещи происходят не с ними, а с кем-нибудь другим и где-нибудь подальше от них, – юнкера рассмеялись.

– А зачем столько мелких банок? – поинтересовался второй из парней Хренио, – Разве не лучше было бы несколько больших? В воде же хлорат не взорвётся?

– Не взорвётся, – успокоил я насторожившихся девок, наверняка представивших себе разлетающиеся по помещению осколки стекла с бритвенно острыми краями, – Дело, ребята и девчата, в другом. Электролиз хлората из хлорида – процедура долгая. Большие ёмкости нам пришлось бы перерабатывать слишком долго – на каждый литр насыщенного раствора у нас уходило бы не меньше недели, а полулитровые перерабатываются дня за четыре. Это тоже немало, поэтому есть смысл каждый день добавлять по одной маленькой банке взамен той, в которой реакция завершились. Как раз сейчас вы видите момент такой смены – в банку со свежим электролитом устанавливаются электроды, а из отработанной слили воду и заканчивают извлечение из неё выпавшего в осадок хлората.

– Досточтимый, а электроды обязательно должны быть серебряными? – спросил царёныш.

– Вовсе нет. В самом начале мы применяли электроды из сирийского графита, и это было ещё в Карфагене, когда мы только начинали наши работы, а кое-кто, ещё очень мелкий, которому нравились бабахи, так и норовил подорвать мне готовую продукцию, – Волний заухмылялся и ткнул пальцев в себя для особо недогадливых, а добрая половина его однокурсников рассмеялась, – Но графит, ребята и девчата, в процессе работы сыпется в порошок, и его взвесь загрязняет электролит – он у нас становился вообще чёрным. А у нас же только исследования шли, эксперименты, и где нам тогда было терпения напастись на очистку продукта перекристаллизацией? Служба, опять же – хоть и не рядовыми давно уже были солдатами, но всё равно ведь служба. А делать же всё приходилось самим. Вот и перешли на серебряные, которые, хвала богам, могли уже себе позволить. У нас и провода в то время были ещё из золота – не было ещё очищенной электротехнической меди. А там и труднее стало с графитом – в Испанию его из Сирии везти было уже вдвое дальше, чем в Карфаген, а кому он в ней был нужен кроме нас? Здесь – тем более. Серебряные для нас и удобнее, и доступнее.

– А зачем хлорат теперь в большой банке водой заливают, досточтимый? – одна из девок указала на манипуляции работяги с извлечённым из электролизера продуктом.

– Это делается для перекристаллизации. В малом количестве воды бертолетова соль не растворится, поэтому нужна большая ёмкость. В том верхнем уравнении, которое я вам написал на доске, описана реакция переработки чистой калийной соли, но на самом деле она загрязнена примесями, и в основном пищевой, которая не вся отделяется от неё при очистке в Испании. А это такой же хлорид, только не калия, а натрия. Оба металла по свойствам схожи, так что на самом деле в электролизере идёт переработка в хлораты двух хлоридов – и калия, и натрия. Натриевого немного, и он тоже будет работать, но зачем же нам его гигроскопичность? Если кому-то из вас придётся делать хлоратный порох, то он у вас не залежится, вы его в самые ближайшие дни всё равно расстреляете, и вам хватит на него одной перекристаллизации – вот этой первой через растворение в обычной воде. Но нам-то с вами бертолетова соль нужна для капсюльного состава, а капсюли делаются уже в запас и храниться должны годами. Поэтому для них после этой перекристаллизации ещё две будут, уже не в простой, а в дистиллированной воде. Это же не просто химия, ребята и девчата, это – пиротехника, да ещё и военная, и для неё немалая чистота процесса нужна.

– То есть вон тот самогонный аппарат – это на самом деле дистиллятор? – Мато указал на довольно внушительный агрегат.

– Абсолютно верно. Спирт в производстве хлората нам не требуется, а вот вода дистиллированная требуется, и её нужно достаточно много. Теперь, ребята и девчата, мы с вами увидели здесь всё, что нас интересовало, а в следующем помещении нас ждёт самое интересное – то, для чего вся эта бодяга с красным фосфором и бертолетовой солью у нас и затевалась. Вы уже не раз стреляли из ваших капсюльных револьверов и знаете, для чего нужен капсюль, но пока-что он для вас – просто медный колпачок с чем-то бабахающим. Вот теперь вы и узнаете, что это такое, как это делается, и как это сделать самому, чтобы оно бабахнуло именно в револьвере, а не в руках или перед глазами, которых у нас с вами лишних нет, и со склада нам новых тоже не выдадут, – курс рассмеялся, и мы направились в капсюльную лабораторию.

– Так, а вот здесь спиртом уже пользуются! – одна из девок потянула носом, – А где аппарат?

– Нет, здесь спирт получают для работы готовый, – пояснил я, – Он нужен здесь для очистки рук, инструмента, посуды и медных колпачков, которые с мануфактуры идут "как есть" и самому отштамповавшему их работяге на полном серьёзе кажутся чистыми. И ведь он прав, для металлообработки так оно и есть, но не для химии же с пиротехникой. И кроме того спирт используется в самом приготовлении ударного состава, так что хотим мы того или нет, но без него в этом деле не обойтись.

– Поэтому здесь работают женщины? – спросила Каллироя.

– Ну, и поэтому тоже, но не только и даже не столько. Это не та работа, которую можно выполнять в подпитии, и любитель этого дела спалится на ней быстро. Но на этой работе требуется предельная собранность, усидчивость, аккуратность и неукоснительное соблюдение технологии, поскольку иначе...

Резкий хлопок на одном из столиков, от которого парни вздрогнули, а девки аж присели, прервал мои разглагольствования, а крепкое выражение работницы за столиком подтвердило, что это не плановое испытание образца смеси, а именно "иначе". Да и звук погромче, и дымок погуще, чем при испытаниях бывает – явно рванула порция штатной смеси, хоть и каким-то чудом не вся.

– Что случилась, Фиона? – начальник лаборатории, только что занятый чем-то в другом конце помещения, материализовался возле неё мгновенно.

– Прости, почтенный, ошиблась, – повинилась та, – Промахнулась немного.

– Шпателем? – спросил я, тоже подойдя к столику.

– Да нет, досточтимый, я просто когда спиртом капала, промахнулась немного и не заметила, что край не смочен. Начала размешивать, ну и...

– Досточтимый, Фиона – очень хорошая работница, но бывает же с любым, – тут же вступился её босс на всякий пожарный, – Тут совсем чуть-чуть ошибёшься, и уже...

– Знаю, Стик, всё нормально, – ухмыльнулся я, – Вот поэтому, ребята и девчата, здесь и работают женщины, которые усидчивее и дисциплинированнее в монотонной, но ответственной работе, и даже это ещё ничего не гарантирует. Хотя Фиона – одна из самых лучших работниц, которую я хорошо знаю и очень уважаю за её добросовестность. Но это такая смесь, что с ней, как видите, надо держать ухо востро.

– Корокута, смени её, – распорядился начальник.

– Погоди, Стик. Сделай-ка ты лучше небольшой перерывчик для всех. Мы ведь всё равно сейчас нормально работать вам не дадим – сам посуди, что это за работа, когда ходят тут всякие, стоят за спиной столбами и болтают? Пусть у тебя лучше все немножко передохнут, а мы с тобой расскажем и покажем молодёжи кое-что.

– Как скажешь, досточтимый. Перерыв для всех!

– Итак, ребята и девчата, технология тут очень ответственная и ошибок прощать не склонная, но по своей сути она не так уж и сложна. Бертолетова соль опасна в смеси с горючим, но если керамические ступка и пестик хорошо промыты и обезжирены спиртом, её можно толочь в тонкий порошок, не боясь взрыва. Красный фосфор тоже растирается в порошок на листе бумаги вполне безопасно. Его тоже можно в принципе измельчить и в такой же ступке, но у нас так не делается. Догадываетесь же, чем чревато перепутать две одинаковых ступки с пестиками? Теперь смотрите, как почтенный Стик приготавливает смесь, – тот тем временем аккуратно перемешивал компоненты на листе бумаги птичьим пером, стараясь буквально "не дышать" на них, – По весу она составляет семьдесят семь процентов бертолетовой соли и двадцать три процента красного фосфора, по объёму это примерно две части соли на одну фосфора – можно и так, и эдак, большой разницы тут не будет. По объёму, конечно, удобнее, вот только мерку при этом желательно использовать не одну и ту же. А сейчас мы с почтенным Стиком покажем вам наглядно, за какие такие заслуги эта смесь требует к себе такого уважения, – я смочил спиртом кусочек хлопковой ваты, тщательно протёр им пальцы и помахал кистями рук, давая им высохнуть.

Для начала мы показали молодняку небольшой экстрим – взрыв порции смеси со спичечную готовку при резком сдавливании её пальцами. Народец выпал в осадок, но затем этот фокус повторили за нами с десяток парней и три девки. После этого уже все без исключений осуществили вслед за нами взрыв немного большей порции надавливанием на неё металлическим шпателем, для чего понадобилось замешать ещё несколько порций смеси силами добровольцев из их числа. Демонстрации взрыва порошка от удара юнкерам после этого уже не требовалось – всё ведь теперь было прекрасно понятно и так...

– Вот поэтому, ребята и девчата, смесь и приготавливается только маленькими порциями – если ей судьба шарахнуть, то шарахнет немного, и люди отделаются лёгким испугом, а не увечьями, не говоря уже о смертях, которые тем более никому не нужны. Ни при каких обстоятельствах эта смесь не должна храниться готовой, особенно в стеклянной или керамической таре. Если осталась сколько-то не использованной – её лучше взорвать, не дожидаясь, когда ей вздумается рвануть самой. Но если смочить эту смесь спиртом, то её можно безопасно размешать в кашицу, что у нас и делается при расфасовке зарядов по капсюльным колпачкам, – мы со Стиком снарядили у них на глазах пару капсюлей, плотно утрамбовали ударный состав в них и поставили сушиться, – Только смачивать желательно при этом всю порцию смеси, а не часть, как это случайно получилось у уважаемой Фионы, – юнкера рассмеялись, – А в процессе замешивания тоже не считать ворон, а внимательно следить, чтобы спирт не высох, и если нужно – не полениться капнуть ещё. Как только он высохнет, смесь снова станет капризной и фамильярничать с собой уже не позволит. Ну и наконец, когда заряд в капсюле высыхает, его желательно защитить от сырости и вообще от контакта с воздухом. Смеси с бертолетовой солью этого не любят, но если с хлоратным порохом нам ничего не поделать, и его поэтому надо расходовать, то в капсюле его заряд защищён колпачком, который можно уже и загерметизировать. По нашей бедности мы это делаем олифой, которая образует при высыхании защитное покрытие. Это плохая замена тому лаку, который применялся для этого в моём мире, но пока у нас его нет, пользуемся тем, что имеем. Лучше всего льняная или хотя бы конопляная – их масла сохнут лучше и быстрее прочих, и для капсюлей мы используем только их. Десятилетиями такой капсюль храниться не будет, но год или два он такую грубость потерпит. Вот так, ребята и девчата, устроен и работает этот ваш бабахающий медный колпачок...

За обедом Велия рассказывала мне о беспокойстве ганнибаловских Имильки с Федрой о мелкой Дионе, которую этим летом переправили из Нетониса в Оссонобу для зачисления в подготовительный класс перед школой. Здесь-то ведь такой же школы у нас ещё нет, потому как преподавать в ней пока некому, а шмакодявка подросла, и пора уже на следующий год в первый класс. Циклоп хотел Федру, её настоящую мать, с ней туда отправить, но решили не рисковать. Конспирологи – они же не только в нашем прежнем мире, они же и в античном тоже имеются. И хотя пропали баба со шмакодявкой на другом конце Лужи, а на нашем посторонние не в курсе, кто они и чьи они, но там-то ведь о них знают, и не надо нам слухов о двух похожих, всплывших через три года в Испании. Если на Востоке они всё ещё кому-то интересны, пусть так и продолжают искать проданных на Родосе или Делосе рабынь, похожих по описанию хотя бы отдалённо. Бабы есть бабы, их беспокойство о шмакодявке понятно и естественно, но тут уж придётся им потерпеть. Две сразу – это явно чересчур. Велтуровская Мильката о мелкой там, что ли, не позаботится?

– Чем она, кстати, не невеста для Ремда? – закинула супружница пробный шар.

– Да собственно, вырастет – будет невеста как невеста. Нам старшего через два с лишним года женить, если он не передумает и станет ждать, пока поспеет Турия, а ты и младшего уже женить нацеливаешься? – прикололся я, – Когда наш в шестом классе будет учиться, она – только в первом. Пять лет разницы – ему ждать вдвое больше, чем Волнию.

– Ну так зато какая! Да, придётся подождать, но ведь и есть кого.

– Девчонка, насколько о ней можно судить сейчас, очень неплоха, а судя по её матери, дурнушкой уж точно не будет, но перед ним ведь будут мелькать и ровесницы, и пара следующих классов, и на их фоне шмакодявка бледновато будет выглядеть.

– Смотря в чём, Максим, смотря в чём. Дочери Ганнибала, знаешь ли, тоже не в каждом школьном классе учатся. Правда, Диона, конечно, не от законной жены...

– Особенно забавно от тебя это услыхать, – и мы с ней рассмеялись.

– Ну, можно подумать, я её этим попрекаю. Дочь Ганнибала всё равно остаётся дочерью Ганнибала, и ведь можно же это Ремду объяснить, если он сам не поймёт.

– А ты сама как замуж выходила? За кого хотела или за кого велели?

– Забавно слышать это от тебя! – вернула она мне шпильку, – Будто бы и забыл, каких усилий нам с тобой стоило, чтобы за кого я сама хотела, за того и велели! – и мы с ней снова рассмеялись, – Хоть, правда, и настоящих препятствий нам не чинили...

– Так может, давай и детей не будем лишать того, чего добились сами? Волний сегодня снова туда же, к Доркаде?

– Если на пляж Секвану у неё не отпросит. Тебе ещё не жаловались? Мне – уже.

– И сплошь мамаши её ровесниц и близких по годам?

– Естественно! Мало нам, говорят, этих гетер с амазонками, так тут ещё рабыни гетер вслед за ними всё туда же!

– И при этом сами бывшие рабыни каждая третья или каждая вторая?

– Пока – две из трёх, – мы расхохотались.

Наш первенец – лёгок на помине:

– Мама, я ещё не оттуда, – ага, сразу предвосхищая вопросы, – Туда – ещё пойду.

– Что ж тебя ещё задержать-то могло? – хмыкнул я.

– Циклоп, папа. Устроил нам тактические игры, ну и мокрого места ни от кого из нас не оставил. Я хотел за наш Первый Турдетанский против Пятого Дальнеиспанского сыграть на пересечёнке – вот знаешь, где Анас у самого устья, теснины с нашей стороны? А он сказал, что для меня это слишком просто, ну и отдал этот мой вариант Мартиалу из ребят дяди Хренио, а меня заставил играть Канны за Варрона. Ну и что там можно было сделать? Это же Канны, и это же Циклоп! Ну, моё перестроение клином он одобрил и сам часть африканской пехоты растянул, чтобы сделать свой галло-испанский центр плотнее, так что продержался я подольше, был на грани прорыва, и своих потерь он признал раза в полтора больше, чем было на самом деле, но всё равно же раскатал меня в лепёшку. Ну и Мартиала, конечно – у меня-то хоть план был на свой вариант, а у него же не было, и нам переговариваться было запрещено. Обидно, папа! Хоть и Циклоп, но там – были хорошие шансы. Я же не один вариант его построения и действий прорабатывал, а штуки три.

– Ладно, это были уже проблемы Мартиала. Тебе он какие ошибки засчитал?

– Сказал, что надо было триариев в голове клина ставить, и тогда ему пришлось бы ещё сильнее уплотнять центр и ещё сильнее растягивать африканцев, но он ведь тоже не может их до бесконечности растягивать, у меня же и глубина построения больше, чем у Варрона, так что тут и на прорыв в центре шансов получалось больше, и на прорывы из окружения по флангам – он считает, что вышли бы хорошие шансы на ничью.

– А твои соображения были какие?

– Так папа, где же мне было взять столько триариев? Конница у меня сливает без вариантов, и охвата мне не избежать. Значит, триарии мне и в тылу нужны против его конницы, и на флангах против его африканских фаланг. Гастаты – это же после Требия и Транзимена сплошь пацаны-новобранцы, ну и какая из них "черепаха"? Хотя бы уж тремя шеренгами триариев прикрыть их надо, иначе же не выдержат – пусть лучше напор дают и убитых сменяют. А на голову клина у меня триариев почти не осталось, и там весь мой расчёт был на принципов. Тоже, конечно, вчерашние гастаты наполовину, но хоть что-то. Я же из реального расклада исходил, а не из этих игровых фигурок. Тут же как выходило? Если я проигрываю, то всё равно же теряю всех, и тут с Варроном без разницы. Зато если я выигрываю – ну, имею же я право помечтать – или хотя бы уж добиваюсь ничьей, как я и надеялся всерьёз, то ты представляешь, сколько я в этом случае сберегаю этих пацанов на будущие кампании. И ведь это были бы уже ветераны Канн, можно смело хоть половину в принципы переводить. Новобранцев-то наберут ещё, а где ветеранов брать? А так, как он правильным считает – всё равно же реально надеяться только на ничью, но пацанву же он мне при этом режет как волк овец. Хотел, как лучше на перспективу, но это же Циклоп!

– Да, это – Циклоп, – согласился я, – Никуда не годен как политик, средненький стратег, но непревзойдённый тактик.

– Да в том-то и дело, папа. Надо же и дальше носа перспективу видеть.

– Есть-то будешь, стратег и политик? – спросила Велия.

– Нет, мама, спасибо, очень тороплюсь, – он схватил со стола бутерброд, – Там Доркада ещё чем-нибудь, да угостит.

– Ну, привет обеим, – велели мы с супружницей хором и рассмеялись.

19. Догнать и переплюнуть.

– Хотел спросить тебя, досточтимый, какой смысл в этой затее с "гречанками", но теперь и до самого дошло, – ухмыльнулся Диталкон, давешний центурион-инструктор, – Парни во все глаза пялятся на их ухоженные стати, а девкам от этого досадно, и теперь они из кожи вон вылезут, чтобы продемонстрировать парням, насколько они сами лучше в деле, чем эти расфуфыренные показушницы.

– Причём, именно в деле, – подтвердил я, – В показухе-то ведь их не превзойти, и если какая из них сама этого всё ещё не просекла, так подружки из бывших "гречанок" и подскажут, и растолкуют.

– И когда девки выдадут наилучший результат, на какой только способны, то уж парням просто стыд и позор будет не превзойти своих же девок. А девки не рисуются, они работают на результат, и этим поднимают планку, которую парням придётся кровь из носа переплюнуть. Да ещё и на глазах у "гречанок". Ты для этого новенькой "глаз" подарил?

– Ну, Доркада давно трубу выпрашивала, а тут как раз оно и на пользу для дела.

Разъезжала ли реальная Таис Афинская верхом так, как это Ефремов ей в своей книжке велел, история нашего современного мира умалчивает, а у наших "коринфянок", о той реальной наслышанных уж всяко поболе, мнения на сей счёт расходятся – достоверно ни одна таких легенд не припоминает, но и с Юлькой особо не спорят, а Мелее Кидонской страшно понравился ейный пересказ Ефремова. Мэтр же свою литературную Таис заделал наполовину критянкой, и на это кидонийка не клюнуть не могла. Сама ведь этеокритянка практически чистопородная, а для малых народов оно же характерно своих превозносить и любой спорный момент в их пользу трактовать. Мало ли, что известные легенды этого не подтверждают, но ведь и не опровергают же! В результате ейный критский патриотизм наложился на вполне разделяемую и прочими профессиональную солидарность, и катание верхом "а-ля ефремовская Таис" стало у оссонобских "гречанок" весьма популярным. Те, которые распределены в Нетонис, исключения в этом смысле не составляют, так что есть кому и на Азорах продемонстрировать нашей пацанве означенный ефремовский образ, да ещё и с известным молодёжным максимализмом. Историчнейшая наша и сама потом рада не была, когда результат увидела, но поздно уже было разъяснять "гречанкам", что вовсе не заставлял Ефремов свою Таис ездить непременно голышом. Скажи это сейчас Доркаде той же самой – я-то знаю, что она ответит. Правильно, но ведь и не запрещал же, гы-гы! А теперь, по осени-то, у них уже и отмазка железобетонная – ага, если хочешь быть здоров – закаляйся. Кто-нибудь против того, чтобы такие сексбомбы закалялись? Нет, это заведомо пристрастное мнение мамаш их не столь ярких ровесниц, как того хотелось бы тем ихним мамашам, никому не интересно и уж точно не в счёт. У нас тут не Греция, чтобы видеть в безобидном озорстве святотатственное уподобление богам вроде того, что шили Фрине.

Первый курс, как раз отстрелявшийся из луков, был в особенном отпаде, когда первыми пострелять из капсюльных револьверов дали для затравки этим же "гречанкам". Естественно, никуда ни одна из них не попала, но хотя бы уж пытались целиться, судя по фонтанчикам песка за мишенями, а не просто шмаляли в белый свет как в копеечку. Это от них и не требовалось, потому как их дело – популяризация, а показать настоящий класс есть кому. Это на скаку попасть тяжело, и этот навык у наших юнкеров ещё не наработан, так что и пацанва, конечно, с непривычки мазала куда чаще, чем хотя бы краешек мишени задевала, но с остановки и у девок результаты вышли немногим хуже, чем на своих двоих – ага, тут уже без лихачества, тут один выстрел – один условный труп, и тут уж выпали в осадок и "гречанки", и первый курс, у которого и кремнёвый-то огнестрел по программе только во втором семестре изучаться будет. Особенно, когда второй курс, спешившись и перезарядившись уже с фугасными пулями, разнёс очередные мишени вообще в клочья. Не так снайперски, как обычными, баллистика у фугасной пули похуже, но попали все.

– Вот что значит правильный совет! – ухмыльнулся Диталкон, – А я сказал им – когда дело у вас до этих гром-пуль дойдёт, то вы знаете, чьи рожи вам представить себе на своих мишенях, чтобы уж точно не промазать! Ну, перед этим мы с Ассараком погоняли их хорошенько вверх по крутому каменистому склону "черепахой", а "ранеными" для их выноса и прикрытия мы назначили самых тяжеловесных, – и мы с ним расхохотались.

И его, и Ассарака, его опциона, мне по весне стоило немалого труда забрать у их начальства для кадетского корпуса с концами, для чего пришлось даже Фабриция об этом просить – без его приказа и перед Велтуром упирались рогом, на ссору шли, но не отдавали. Разумеется, никто и не собирался держать на них за это зла – а кто на их месте добровольно отдал бы лучших? Тут и письменной характеристики не надо – смотри, кого отдать отказываются наотрез, пока руки не выкрутишь, вот эти и есть лучшие.

Тем временем опцион, проводивший конные занятия учебной центурии второго курса, вывел её на кавалерийский полигон возле пруда, где уже были заранее установлены палки с предназначенными на корм свиньям некондиционными капустными кочанами. И порубленные хавроньи слопают с ничуть не меньшим удовольствием, а кавалерии как раз неплохая тренировка во владении табельным клинком с коня.

С одной стороны уже огнестрел есть. Капсюльные револьверы у них уже в этом семестре табельные, а винтовка остаётся кремнёвой просто оттого, что нет смысла ещё и её в капсюльной модификации выпускать. И по револьверу понятно, что можно и так. А в следующем семестре их уже нормальный унитарный огнестрел ожидает. Не все они ещё с ним знакомы, но уже изучали огнестрельную артиллерию и даже стреляли на полигоне, а сменные зарядные каморы с порохом, пыжом и снарядом – чем не унитарный боеприпас? Недавно и капсюль изучили, со знанием которого револьверный и винтовочный унитар у них вопросов уже не вызовет. Есть уже и унитарные револьверы, и винчестеры, есть уже и упрощённая однозарядная модификация винчестера, как раз делается партия для юнкеров, а в дальнейшем этому образцу предстоит стать основным табельным для тарквиниевских колониальных войск. Возможно, и проще было бы воссоздать аглицкий винтарь системы Мартини-Генри, но смешно же, когда уже винчестер воссоздан и производством освоен. Тут и по соображениям производственной унификации на его базе однозарядный винтарь напрашивается, и по соображениям будущей модели уже не с трубчатым подствольным, а с нормальным срединным магазином, которой мне сейчас не потянуть, но в перспективе – почему бы и нет? А в разработке у нас и станковый, и ручной пулемёты с полусвободным затвором а-ля ранний Томпсон. С нормальным винтовочным патроном нашего прежнего мира томпсоновская схема ствольной коробки и её начинки хрен прокатила бы, из-за чего её создатель и отказался от идеи автоматической винтовки в пользу пистолета-пулемёта своего имени, но у нас-то патрон промежуточной мощи и револьверного класса. Ручной пулемёт внешне уменьшенную и облегчённую версию льюиса будет напоминать с таким же бубном и кожухом, а станковый изобразит уменьшенного и облегчённого максимку с лентой и водяным радиатором. А в перспективе уже и автоматический карабин с рожком под наш патрон и на той же томпсоновской ствольной коробке тоже вполне возможен. Ну, был же в реале пистолет-пулемёт Токарева под нагановский патрон, и вовсе не закраина револьверной гильзы, а утыкания и замины её нагановского дульца были его проблемой.

Но с другой стороны, вокруг них – античный мир. Огнестрел огнестрелом, но в той же метрополии палить его перед греко-римской цивилизацией противопоказано, да и вообще слюнтяйство это современное сопливое – ага, я его колю, а он мяаагкий – нашему молодняку абсолютно никчему. Для античного вояки нормально и естественно и на копьё недруга насадить, и мечом его попластать, и на кинжал его споткнуть – ага, и так семь раз подряд, если одного раза почему-то вдруг не хватит. Ну, попадаются иной раз и живучие недруги, а подранков оставлять – это же не по-охотничьи, верно? Если кто в метрополию служить распределится, так там и войны классические античные, и там надо уметь воевать методами и средствами передовой для античного мира греко-римской цивилизации. Тут и нервы нужны античные, дабы мальчики кровавые потом ночами не снились, и техника боя отточенная, дабы укладывать супостатов, сколько бы тех ни нарисовалось. Вот ту технику рубки мечом с коня они и отрабатывают сейчас на тех кормовых капустных кочанах.

Да и с дикарями в колониях тоже надо и это уметь. Пристрелить дикаря можно, и это основной способ вразумления не понимающих по-хорошему, но реально зауважают того, за кем и традиционным способом разделаться с противником не заржавеет. Ни к чему от этого кайфовать, но надо уметь это сделать спокойно и деловито – как неприятную, но нужную работу. Таков окружающий мир, а с волками жить – сам изволь шерстью обрасти. Производство капсюлей юнкера видели и его темпы с масштабами вполне осознают. Как тут запасы расходников создашь на десятки тысяч винтовок и сотни пулемётов? А тысячи винтовок и десятки пулемётов – маловато их будет для постановки в устойчивую позу на четыре опорные точки всего мира и удержание его в ней, если кому-то об этом мечтается. На колени его тем более хрен поставишь устойчиво – как валялся он лежмя, так и обратно свалится практически сразу же. В отдельных и точечных в масштабах глобуса пунктах мы нужный нам порядок наводим и поддерживаем, и этого достаточно. По желудку и куски проглатываемые, дабы переваривались и усваивались нормально, а то много уже их таких ненасытных было в том нашем мире, и несварение желудка никому ещё из них на пользу не пошло. Скромнее надо быть, тише едешь – дальше будешь, и пробковый шлем должен быть по размеру – не должен жать, но не должен и болтаться на башке. Особенно в нашем случае, когда он у нас не классического колониального, а античного фасона.

Поэтому и носят наши юнкера мечи и кинжалы, поэтому и бегают маршброски в кольчугах, с копьями и фиреями, поэтому мечут дротики рукой и свинцовые "жёлуди" пращой, поэтому и стреляют из луков с арбалетами, да из баллист, а не только из пушек, винтовок и револьверов. Поэтому они и тактику античную изучают по учебнику некоего Г. Барки, его же лекции по ней слушают и тактические игры с ним же проводят – не зря мы три с лишним года назад вытаскивали означенного Г. Барку с Востока...

– Я надеюсь, никто из вас не собрался прожить вечность подобно бессмертным богам? – ага, нахватался Ассарак от Диталкона его излюбленных острот, – Тогда – в атаку, смертнички, и пусть вас запомнят героями!

Эх, хорошо пошли, внушительно, в фирменном стиле лучшей тарквиниевской кавалерии – плотной массой, молча, только конский топот, ни единого лишнего движения, пока – крупной рысью, копья наклонены, но ещё не в боевом положении – млять, только чёрного флажка с черепом и костями не хватает для полного антуража психической атаки!

– Сделайте их! – рявкнул опцион.

Так же молча опустились почти горизонтально копья, а кони пустились в галоп, и только по их всхрапыванию можно понять, что их пришпорили. Скакуны все испанские, покрупнее и помассивнее нумидийских, если уж взяли разгон, то что им эта сотня метров? Хороший античный всадник и без седла способен на таранный удар зажатым подмышкой копьём, хоть и не это его основное призвание, а у наших же и рогатые сёдла парфянского типа, и стремена. В последний момент копьё нацеливается в кочан, и наконечник входит в него с хрустом, срывая с палки, следующую опрокидывает конь, копьё отбрасывается, а рука всадника заученным движением выдёргивает меч, кочан слева сшибается окованным краем щита, раздвоенный набалдашник меча, продолжая движение из ножен, врезается в кочан справа – человеку раздробил бы челюсть, а дальше уж клинок в боевом положении. Кто-то с хаканьем сносит верхнюю часть очередного кочана прямо с седла, уперевшись в его рога, кто-то рубит наискось, привстав в стременах, а кто-то – и вертикально, вскинув коня на дыбы. И при античной-то посадке охлюпкой хорошим испанским клинком башку с плечом и рукой отмахнуть противнику можно, а уж при жёсткой средневековой и мечом с клеймом моей мануфактуры – ага, хоть и не я там сейчас куражусь, а один хрен приятно чисто по-буржуински – уноси готовенького, как говорится, и не беспокой даже медиков понапрасну, бессильна тут уже и хвалёная гребипетская медицина, так что неси сразу к мёртвым героям – ага, честное буржуинское. Что ж я, своей продукции не знаю? Хоть и не Золинген у нас, и сами не фрицы, но работать тоже умеем и говнецо делать не приучены...

– Энушат, ну что ты вбила себе в голову? – я с трудом сдерживал смех, – Ты уже и своей выездкой мать шокировала, а то, что ты теперь хочешь – ты сама представляешь?

– Ну папа, ну здесь ведь мамы нет! – перед отъездом Мириам под строжайшим секретом сообщила ей о том, что её реальное родство с моим семейством гораздо ближе, чем числящееся официально, – А ты в этом ничего плохого не видишь.

– И почему ты так решила?

– Иначе ты бы рассердился. Может, ты бы и не ругал меня, но уж точно не был бы готов рассмеяться. А смешно тебе тогда, когда ты видишь в чём-то или глупость, или просто блажь, но не усматриваешь особого вреда, – красная, глазки в землю, но улыбается.

– Ты достаточно умна, чтобы не рисковать жизнью и здоровьем понапрасну, и в твоём случае я в самом деле не вижу вреда ни в верховой езде, ни в конной акробатике. А это-то тебе зачем? Ладно "гречанки", это их профессия, но и твоя мать – не единственная, кто надеется, что ты всё-таки намерена выйти замуж и остепениться. Учиться у гетер – это одно, но уподобляться им во всём – совсем другое.

– Ну папа, ну я же не собираюсь голой, как они. И не ездила же я голой верхом, так с чего бы мне и танцевать голой? Я же не ушибленная головой об стенку.

– Энушат, я тебя в этом и не подозреваю. Когда ты каталась верхом с коротким подолом – понятно же, что с длинным так не покатаешься. Так ведь и у вашего военного снаряжения подол ничуть не длиннее, и разве кто-то вас этим попрекает? Но Энушат, при этом танце с задиранием ног выше головы – это считай, что его нет вообще. Так для гетер именно в том и смысл, чтобы показать все свои достоинства ещё и вот таким необычным способом, и с их репутацией терять им абсолютно нечего, а для тебя-то в чём тут смысл? – мы говорили об описанном Ефремовым танце той самой Таис на кобыле с акробатическим перескакиванием через её спину, который наши "гречанки" недавно воссоздали и сделали своим фирменным номером, куда там до него тому хвалёному Коринфу.

– Так в акробатике же, папа. У нас и общая физическая подготовка лучше, чем у них, и растяжка в фехтовальном выпаде отработана, и реакция, но вот этим своим танцем они лучше нас, и всем нашим девчонкам обидно. И второму курсу тоже, мы ведь и с ними об этом говорили, они только попросить об этом стесняются.

– И поэтому подослали тебя?

– Ну да, именно поэтому. Запретишь – значит, запретишь, но если ты позволишь это мне, то не будет ни смысла, ни законных оснований запретить и им. Что я, особенная? Почему мне можно, а им – нет? Да и организовать же эти занятия для всех легче, чем для одной только меня.

– Да Энушат, не в акробатике же проблема. Любые трюки, при которых вы шеи с конечностями себе не сломаете и приличий элементарных не нарушите, никто вам и не подумает запрещать, и если захотите все – введём вам их в учебную программу. Но такое, да ещё и в публичном выступлении – как вы это себе представляете? Ладно на пляже вас голыми увидят, на то он и пляж, ладно в бане за вами через дырку в стене подглядят, тоже дело житейское, ладно случайно вы что-то засветите, ладно "как бы случайно", как вас те же "гречанки" и в школе ещё научили, когда понравившемуся парню надо показать товар лицом – жизнь есть жизнь, и всё это понятно. Но тут-то ведь уже не "как бы случайно", а явно напоказ. Мы же из вас всё-таки будущих порядочных женщин готовим, а не гетер.

– Так папа, зима же на носу. Всё равно же будем все в штанах, а это же другое дело. О тёплом времени, когда мы голоногие, и речи нет – что ж мы, сами не понимаем?

– В штанах – да, это совершенно другое дело. Это уже вполне прилично, чистая акробатика. Закрытые тренировки для вас можно и в тёплое время организовать, чтобы вы формы не теряли, но все ваши публичные выступления...

– Только зимой, папа, и только в штанах. Нам этого хватит за глаза. Пусть себе "гречанки" летом завлекают поклонников, нам не жалко, это их работа и их хлеб, но и о нас после наших зимних выступлений будут знать, что и мы это можем ничуть не хуже.

– Всё с вами ясно. Составляйте списки желающих, и если вас таких наберётся достаточно, то будут вам такие занятия...

Если бы не этот чисто крестьянский консерватизм основной массы колонистов, далеко от такого же консерватизма жителей метрополии не ушедший, то и в исполнении означенного "танца Таис Афинской" канонически, то бишь нагишом, ничего страшного не было бы. Отношение к этому делу у трудящихся масс вполне традиционное для эпохи. Никого не шокирует нагота при купании, и под эту лавочку прокатывает и загорание на пляже, но в прочих присутственных местах с этим строго, и как у тех же греков, так и у нас пройтись или проехаться нагишом прямо по улице не придёт в башку и гетере, потому как знает, что не поймут-с. Закрытые мероприятия – это другое дело, это не на всеобщее обозрение, а для узкого круга за стенами, и тут уж мой дом – моя крепость, в которой мне никто не указ. Можно применить этот принцип и для кадетского корпуса – тоже своего рода дом и тоже своего рода узкий круг, и как раз на этом основании "гречанки" наши своими достоинствами юнкеров подбадривают. Но ведь "гречанки" же, как и положено, а не респектабельные сокурсницы пацанвы и их же с высокой вероятностью невесты. Как тут такое допускать, когда сами же и учим молодняк над народом не заноситься и от него не отрываться? Сильна только та элита, которая имеет надёжную опору в народе как его неотъемлемая часть, и именно таковой она и должна восприниматься всеми трудящимися массами. И если к некоторым вещам базовый социум не готов, значит – не готов.

Для гетер же – танец как танец. Да, выдуман Ефремовым, иначе был бы хорошо известен нашим "коринфянкам", но идея мэтра им понравилась. Танцы в духе всё того же хренцюзского канкана, хоть и в античном антураже, им прекрасно известны и у греков на симпосионах весьма популярны, так что и ефремовская конная разновидность пришлась им вполне ко двору. Да, не канон, в Коринфе такого не знают, ну так тем соблазнительнее переплюнуть знаменитую на весь эллинистический мир коринфскую альма-матер. Юмор ситуёвины в том, что сперва нас напрягло желание Юльки перевести ефремовскую "Таис Афинскую" на турдетанский, но она упёрлась на этом – ага, в педагогических целях, и что тут ей скажешь, когда жираф большой? Ну, перевела она, девок своих в помощь припахав, а Серёгу иллюстрации Бойко и Шапито к изданию семьдесят третьего года перенести на бумагу озадачив, так турдетанской-то школы один хрен ещё нет, и попал ейный перевод с означенными иллюстрациями к нашим "гречанкам", там Аглея с Хитией прочитали, тоже понравилось, засели на греческий переводить, на этом их спалили Мелея и Клеопатра Не Та и тоже к их труду присоединились, да так увлеклись, что и все ошибки исторические простили мэтру, и технической стороной его описаний заинтересовались. В результате же ефремовский художественный роман прижился у оссонобских "гречанок" в виде эдакого профессионального мифа, зажившего самостоятельной жизнью вне всякой зависимости от исторического обоснуя. Увидев воссозданный нашими "гречанками" "конный канкан" и поняв, чего натворила, Юлька схватилась за башку, а нам – понравилось. В конце концов, вреда ведь никакого, и "коринфянок" мы же не просто так особых вербанули, а не первых же попавшихся, и набранные ими девки – того же сорта, так что и результат закономерен. Юлька, успокоившись, теперь "Школу гетер" Арсеньевой для них до кучи переводит, а Мелея, въехав в идею художественного романа, вдохновилась на написание приквелла к Ефремову про детство и учёбу означенной Таис в Коринфе – ефремовской, естественно, плевать ей уже на реальную. Через Велтура и Фабриция напрягла, чтобы тот консультанта по Афинам тогдашним подыскать ей помог, а уж про коринфскую Школу она и сама кого угодно проконсультирует. Отъезжая, я обязал Юльку перевести её опус на русский...

Но – хрен с ним, с мифотворчеством этим профессиональным, покуда оно реала не вытесняет и с ним не конфликтует, а сосуществует в параллельных измерениях. В этом плане и Мелея, их главная мифотворщица, вполне адекватна, и Юлька говорила мне, что и достоверных сведений о той реальной Таис из бесед с "коринфянками" почерпнула очень даже немало – пусть и не на монографию, но на весьма объёмистую статью набралось, так что и для науки нашей исторической оно не без пользы обернулось. Раз изучаем Грецию, то и это явление – тоже её неотъемлемая часть, а персонаж колоритнейший и безо всяких домыслов ефремовских. И Птолемею, надо думать, было из кого сожительницу выбирать, и для того грандиозного дебоша у персов, которым она прославилась, не всякую назначил бы Филиппыч формальной подстрекательницей...

– Итак, ребята и девчата, на нашем прошлом занятии мы с вами изучали Третью Пуническую войну, – напомнил я первому курсу, – Она закончилась в моём мире взятием и разрушением Карфагена, ради чего Рим её и затеял, а также продажей всех его уцелевших жителей в рабство и образованием римской провинции Африка, о чём Рим в самом начале той войны и не помышлял. Вскользь мы с вами вспомнили разобранную ранее Четвёртую Македонскую, в которой самозванец Андриск, выдав себя за Филиппа, сына македонского царя Персея, попытался под шумок этой африканской войны восстановить Македонское царство, но в результате лишь окончательно сгубил его остатки, которые Рим обратил в провинцию Македония. Ну, не угадал тут Лжефилипп немножко, – молодняк рассмеялся, – Если Карфаген был просто застарелой больной мозолью, и страх перед его усилением и реваншизмом был больше истерическим по памяти о Второй Пунической, чем реальным, то возрождённая Македония – это же реальная угроза римской политической гегемонии в Греции. Для Республики это вопрос государственного и международного престижа – вся средиземноморская цивилизация делится на греческую и на всю остальную, и кто самый главный в Греции, того уважают и во всём Средиземноморье. Поэтому Африка Африкой, но Македония – важнее. А при её оккупации становится ясно, что это – насовсем, если не хочется подавлять в ней всё новых и новых реставраторов-реваншистов, и получается, что прежними половинчатыми мерами там не отделаться, а надо создавать провинцию. А тут ещё и в Африке карфагенская государственность уничтожена, а Нумидии её отдавать тоже не хочется, и не заслужила она, и до того нахапала немало, хватит с неё, и значит, тоже не обойтись без провинции. Представляете, сразу две новых новых провинции образованы. С одной стороны, доходные обе, но с другой – два новых постоянных легиона, для которых нужен призывной контингент. При этом в Македонии неспокойно, то один новый бузотёр появится, то другой, фракийцы то и дело на зуб пробуют – там ветераны нужны, а значит, не год там служить солдатам, а скорее всего, и не два.

– Как у нас в Испании? – спросил васькинский Артар.

– Ну, не настолько. Испания – вообще тяжёлый случай. Нашей-то метрополии в истории моего мира не возникло. Мало им того, что в Ближней Испании полыхает Вторая Кельтиберская, так ещё и Вириат в Лузитании не даёт покоя Дальней Испании, и об этих войнах мы ещё поговорим с вами позже. Пока же освежим в памяти, что именно на них и строил свои расчёты Гасдрубал Боэтарх в Карфагене, когда оценивал его шансы выстоять против Рима – о масштабах испанских войн вы можете судить и по этому факту. А пока у нас с вами Греция ещё не разобрана, где тоже бузить было из-за чего и было кому.

– Ахейский союз? – припомнил Ганнибалёныш.

– Да, ребята и девчата, именно Ахейский союз. Как вы знаете, греческие полисы ещё до македонской гегемонии начали объединяться в военно-политические союзы. Были полисы покрупнее и помогущественнее других, которые становились гегемонами, а возле них кучковались другие полисы, помельче и послабее, которые добровольно или не столь добровольно, но признавали над собой гегемонию сильного соседа, чтобы иметь защиту от всех прочих полисов. То есть, полис-гегемон верховодит в союзе, с ним согласовывают свою внешнюю политику полисы-союзники, стратег полиса-гегемона командует войсками всего союза на войне, и в полисе-гегемоне хранится общая казна союза, в которую полисы отчисляют ежегодные взносы. Но во всём остальном каждый полис полностью сохраняет всю свою государственность, и такой союз, конечно, непрочен – гегемон злоупотребляет своим положением, союзникам это не нравится, и они начинают постреливать глазами по сторонам, нет ли где поблизости гегемона получше, – юнкера рассмеялись, – А гегемонить в Греции, как сейчас Риму, хотелось и диадохам после смерти Александра Того Самого, и их наследникам. И в основном по тем же самым соображениям – престижно. Балансируя между этими эллинистическими империями, греческие полисы вернули себе относительно независимое положение и снова начали кучковаться в собственные союзы, но теперь уже без явного гегемона, а на принципах равенства всех членов союза с общим собранием из представителей полисов-членов и общим правительством, которые и проводят от имени всего союза общую политику. Такой союз уже и централизованнее, и справедливее всех этих прежних полисных гегемоний, а значит, и устойчивее их. Такими союзами в Греции стали Этолийский в Средней Греции и Ахейский на Пелопоннесе. Оба грызлись и против Македонии, и друг против друга, поскольку это только внутри союза все равны, а союз во всей Греции всё равно гегемонить должен. А иначе за что же боролись против рабства и тирании? – курс рассмеялся, – Македония оказалась посильнее их, но тут подоспел и Рим.

– Ахейцы были в союзе с Македонией? – Артар вспомнил школьный курс.

– Да, против спартанского тирана Набиса. Но римляне объявили, что теперь они в Греции за всё хорошее против всего плохого, а всё плохое – это Македония, и давайте-ка мы и побьём все вместе её одну – молодняк рассмеялся, – Ахейцев Коринфом и Аргосом соблазнили, а Набис и сам понял, что вдвоём с Македонией против этолийцев, ахейцев и Рима – это плохо и неправильно, а вот вместе со всеми против Македонии – это хорошо и правильно. А правое дело разве может проиграть? Потом – да, неправым уже и его самого сделали, поскольку ахейцы римский намёк поняли – раз сказано же ясно, что все эллины теперь свободны, значит, гегемонить теперь не моги, ну и догадались в свой союз теперь свободные полисы принимать. А вот этолийцы не поняли – как же так, за что же мы тогда боролись против македонских рабства и тирании? В честь чего это Рим гегемонии нашей законной нам не даёт? Ну и спутались с Антиохом, да так вместе с ним и погорели, но и Набиса в Спарте убрать успели – не для ахейцев, конечно, но хапнули её в итоге – они.

– И объединили весь Пелопоннес, – констатировал Ганнибалёныш.

– Абсолютно верно, ребята и девчата. Был вот Этолийский союз, да весь вышел, был Персей в Македонии, да тоже как-то кончился вместе с единым царством, и оно само получилось так, что Ахейский союз – самый сильный и могущественный во всей Греции. Вот бы и всю её полис за полисом в свой союз втянуть, как с Пелопоннесом всем вышло, а Рим не даёт – вот не будет вам никакого второго Эллинского союза, раз сами же плакали и называли тот первый македонскими рабством и тиранией. Сказано, все эллины свободны, значит – свободны. А когда расшириться не дают, то начинаются – правильно, внутренние неурядицы. Подробности борьбы в пелопоннесских городах аристократов с демократами вам в прошлом году рассказывала почтенная Юлия, и я надеюсь, вы помните, что как раз с прошлого года в Ахейском союзе у власти демократическая группировка Калликрата, и её политика – проримская. Это убережёт ахейцев от гибельного союза с Персеем, но это же и создаст те проблемы, которые сгубят Ахейский союз в дальнейшем. А чтобы было яснее, я хочу напомнить вам ещё кое-что из пройденного. Почтенная Хития рассказывала вам о недавней истории Спарты, включая и период тирании Набиса.

– Речь о его социальной политике? – спросила Энушат.

– Да, именно о ней самой. Сгубившие Карфаген в истории моего мира демагоги во главе с Гасдрубалом Боэтархом не были первыми, кто для укрепления своей власти над государством освобождал и вооружал часть рабов. В Спарте убыль граждан неоднократно восполнялась принятием в их число части периеков и даже илотов, и политика Набиса от предшественников отличалась только масштабами. Популизм в виде конфискаций земель у богатых граждан с их разделом между безземельными и аннулирования долгов бедных граждан применяли и до него. Но такого террора против богатых сограждан, как устроил Набис, не устраивал больше никто. Конфискованные у них дома с ценностями получало его окружение, землю и гражданские права – и наёмники, и илоты с периеками, этих ещё и принудительно в спартиаты переводили, не спрашивая согласия. Набис намеренно делал ставку на прослойку граждан, обязанных всем ему и теряющих всё при падении режима, как и делали всегда все тираны, и именно в этом суть его политики, а не в освобождении и наделении землёй и правами спартиатов некоторого числа сельских илотов и городских рабов. Делалось это и до него, когда не хватало свободных граждан, и оригинален он тут только в создании такой нехватки искусственно. И вот теперь, ребята и девчата, освежив в памяти эти моменты, мы с вами легче поймём причины, сгубившие Ахейский союз.

– Такой же популизм демагогов, как и в Карфагене? – спросила володина Ленка.

– Да, примерно такой же. В Персееву войну на ахейских аристократов демагоги повесили всех собак за неоказание действенной союзнической помощи Риму и оттёрли их от власти, но ведь держаться-то они могли только на популизме. Рим перекраивает куски Македонии, облагает их ограничениями и контрибуцией, подавляет сопротивление Эпира, подчиняет его себе вместе с Иллирией и продаёт множество эпирцев в рабство. И тут вы ещё запомните, кстати, тонкость – в рабство продали около ста пятидесяти тысяч человек – понятно, что не все попали в Рим, но и туда попала немалая их часть. Через пару занятий мы с вами будем проходить гракховщину – попытки аграрных реформ братьев Гракхов в Риме, и нам с вами нужно будет понимать, почему проблема обезземеливания римских и италийский крестьян встала настолько остро именно в те годы. Просто запишите у себя в тетрадях и сделайте себе пометки в памяти. А мы возвращаемся к Греции. Греки видят и расправу римлян с Македонией и Эпиром, и вмешательства римлян во все дрязги между мелкими союзами полисов вне Перопоннеса – Рим под разговоры об эллинской свободе реально гегемонит в Греции. И учитывайте же при этом греческий менталитет с этой их традиционной греческой демагогией, не различающей государственной независимости и личной свободы. Стоит какому-то полису оказаться в хоть какой-то власти у другого, как его жители начинают визжать о каком-то своём рабстве. Попроси при этом любого из них назвать имя своего личного хозяина, так ведь не назовёт же, но всё равно будет о рабстве бубнить, а кто-то ведь и истерику закатит. Хотя, если вдуматься, хорош раб – имеет дом, семью, владеет землёй и собственными рабами, да еще и голосует даже по каким-то там внутренним вопросам своего полиса в своём полисном собрании. А послушай его, так он, оказывается, в рабстве, хоть и сам не знает, у кого. Всем бы нашим рабам такое рабство! – юнкера рассмеялись, – Это если к нашей метрополии применить, то жители Лакобриги и Конисторгиса – оказывается, рабы жителей Оссонобы. По этой греческой логике выходит именно так. Нам, варварам, греков не понять, поэтому вы просто запомните и учитывайте этот греческий сдвиг по фазе. В общем, ребята и девчата, отношение греков к Риму даже в Ахейском союзе, ещё никак от Рима не пострадавшем, начало меняться не в ту сторону, в какую хотелось бы сенату и народу Рима. Заметьте, не у тех аристократов, которых в Рим заложниками выслали, а у тех демократов, что остались дома и своих демагогов во власть провели. И ещё для понимания ситуации нам с вами следует учесть и особенности именно Ахейского союза в его надполисном государственном устройстве.

– Вроде бы, у них уже и сейчас идут переговоры о введении общей для Союза денежной системы? – припомнил школьный урок Артар.

– Да, к этому они идут. Коринфский стандарт мало отличается от ахейского, так что они его унифицируют и придут к чеканке общей монеты. Но и не только это, ребята и девчата. В Ахейском союзе идут к формированию общего гражданства, когда гражданин любого из союзных полисов имеет гражданские права и в любом другом полисе союза. А что тут такого? Для нас с вами, граждан не города, а государства, это привычная норма, но для полисной Греции это то, о чём их предки не могли и помыслить. А они к этому идут.

– И успеют дойти? – спросила Энушат.

– Да, к тому времени, которое мы с вами сейчас изучаем, у них этот процесс уже практически завершится. Межполисные браки, например, у них законные уже и сейчас. И вот в этой ситуации, когда Ахейский союз уже практически единое государство, настрой его народных масс уже весьма далёк от симпатий к Риму. И тут этот мятеж Лжефилиппа в Македонии, восстановление царства, поддержка его во Фракии и уничтожение римской преторской армии легионной численности. И это второй год Африканской войны, на тот момент идущей для римлян неудачно, и они в ней увязли, а ещё ведь увязли и в Испании, и это вселяет надежды. И тут римский посол требует от ахейцев вспомогательных войск для защиты Фессалии от македонско-фракийского вторжения, а из Рима направляется уже новая армия нового претора Квинта Цецилия Метелла. Конница у Республики слабенькая, и успехи в конных стычках кружат Лжефилиппу голову, а тут ещё и Фессалия забурлила, и царёк половину войска туда направил – решил, что на Метелла и оставшейся половины хватит. Но во второй раз чуда не случилось – у той же самой Пидны, где в Персееву войну Луций Эмилий Павел отметелил Персея, Метелл тоже свой когномен полностью оправдал и Лжефилиппа тоже отметелил, – курс рассмеялся, – А на что царёк рассчитывал? Царство за год восстановить можно, если народ согласен, но армию, если её не было двадцать лет, за год не восстановишь. Можно и с ополчением уничтожить настоящее войско, если его на марше врасплох застать, но не в правильном же линейном сражении. Не удалось чудо и со второй половиной войска, которое он спешно забрал из Фессалии – Метелл ещё разок подтвердил свой когномен для особо непонятливых, став Метеллом Македонским.

– И теперь уже Македония – провинция, – констатировал Ганнибалёныш.

– Ну, не так прямо сразу. Это ведь не Метеллу решать, а сенату и народу Рима, но понятно же и простому как медная монета ахейскому греке, что как было – теперь уже не будет. И вот, ребята и девчата, давайте мы с вами проанализируем эту ситуацию, как она выглядит в глазах простого ахейского греки. Македония оккупирована римлянами и отвечает за свою бузу по всей строгости законов военного времени, Фессалия тоже не по делу выступила и тоже попала под раздачу, самим же ахейцам и пришлось усмирять её в качестве римских союзников, а римляне теперь ещё требуют роспуска всех межполисных союзов в Северной и Средней Греции – теперь Рим берётся гарантировать защиту слабым греческим полисам от сильных, и союзы им больше не нужны. Это же римляне, которых тут вообще не стояло! Далеко ли сами-то от варваров ушли, чтобы в Греции свои порядки наводить? Да и так ли уж они сильны? С Карфагеном вон никак справиться не могут, а в Испании и вовсе с какими-то дикарями по уши увязли, и Македония, у которой двадцать лет не было настоящей армии, тут не показатель. Ахейский Союз – сильнейший в Греции, его армия после реформ Филопемена – самая современная, и все наши люди – правильно, мужеством полны. И беотийцы же поддержат наверняка, у них страждущая Фессалия под боком, пример нагляднейший, кого не надо на шею себе сажать, а за беотийцами – и вся Греция наверняка. Кому она в ней нужна, эта неотёсанная римская деревенщина?

– Идеальный настрой для рвущихся к власти демагогов, – заметил Артар.

– Правильно, ребята и девчата – что в Карфагене, что на Пелопоннесе. Народ и горячий, и простой как медяк, за державу обидно, и неприятным вещам верить не хочется, мало ли чего там эти римские прихвостни и наймиты наврут, а ораторы правильные вещи орут, приятные, что хватит тут перед Римом этим солдафонским расстилаться, знаем мы его, сегодня Македонию с Фессалией в рабство вверг, а завтра кого ввергнуть захочет? А мы им кто, великий народ или половичок у порога, об который каждый грязные сандалии при входе в дом вытирает? И о справедливости тоже правильно орут, приятно. Ну где это такое видано, чтобы у одних был дом полная чаша, а у других – шаром покати? Ах, везде и у всех? А нам все не указ, мы – великий народ, и у нас будет по справедливости. Вот на этой волне дурных эмоций и пришли в Ахейском союзе к власти урря-патриоты во главе с оголтелыми демагогами Диэем, Критолаем и Дамокритом. Начали тут играть и в великую державу, и в справедливость. Ну, долги не сразу отменили, начали с их отсрочки. Но тут забузила Спарта – что вы там, ребята, об эллинской свободе кричали? Давайте-ка от слов к делу! Ах, вы не это имели в виду? А вот мы – именно это, – юнкера рассмеялись, – Ну и, естественно, кто же Спарту добровольно отпускать-то из Союза собирался? Не для того за ахейскую свободу и справедливость выступали, чтобы предателям всяким спуск давать. А Спарта, конечно, слабее всего остального Пелопоннеса, ну и обратилась к Риму – ахейцы нас тут обижают, слово не держат, свободу обещали, а не дают. Рим бы тут, возможно, и не вмешался, сам же Спарту в своё время к Ахейскому союзу присоединял, да напрягают уже эти ахейцы своей антиримской истерией. А что, если бузу в Греции новую развяжут? Ну и потребовал сенат исключить из Союза заведомо неахейские полисы – Спарту, Аргос, Орхомен и Коринф. Как раз в Коринфе собрание союзное и проводилось, так на нём это требование и объявили.

– А коринфяне как к этому отнеслись? – спросила одна из бывших "гречанок".

– Выпали в осадок, конечно, вместе со всем собранием. Кроме Спарты никто из Союза выходить не хотел. Но там ведь и Рим, скорее всего, в расчёте на торг отпуска всех неахейцев требовал. Ах, эти не хотят выходить? Ладно, с ними тогда вопрос снимаем, но Спарта выйти хочет, и уж её – извольте отпустить. Всё могло бы и так примерно обойтись, если бы греки не психанули и не оскорбили римское посольство. Кто же такое прощает? А результатом психоза стали война, подчинение Риму всей Греции и уничтожение Коринфа. Вот что могут натворить истеричная толпа и тупая властолюбивая сволочь во главе её...

– Война нужна была этим демагогам для усиления их власти, – просёк Артар.

– Естественно. Как тут особо покомандуешь согражданами, когда сам же перед выборами вопил о свободе и именно свободолюбивыми вознесён к власти? А война – это же прекрасный обоснуй для закручивания гаек. Стратеги в Ахейском союзе и до того не столь уж и редко принимали решения, посовещавшись только со своей кликой, а потом уж задним числом узаконивая их на очередном собрании. Союз-то большой, от всех полисов быстро представителей не соберёшь, а вопросы бывают и срочные. Давняя традиция, и её вполне достаточно, если ты уверен в одобрении своего решения будущим собранием. Но стратег Критолай, добившись решения об объявлении войны – формально только Спарте, но понятно же, что фактически и Риму, тут же добился и постановления об абсолютной и никому больше не подотчётной власти стратега. Разумеется, исключительно ради общего блага – у нас же война, и враг не дремлет, и без единоначалия и дисциплины мы погибнем все. Ведь логично же? Кто тут что-то возразит, если он не скрытый до поры предатель и вражий пособник? А с вражиной – понятно, какой разговор. Кто-то что-то имеет против? Правильно, таких дураков нет – решение принято единогласно, – курс рассмеялся, – Ну и какой тут мир, зачем он нужен полновластному стратегу и его клике? Римский сенат дал ахейцам, кстати говоря, шанс одуматься. Новое римское посольство вело себя предельно мягко, всё можно было обсудить, было бы только желание. Но когда желания нет, то сами понимаете, ребята и девчата, случай – тяжёлый. Своё посольство направил к ахейцам и Метелл Македонский – принимайте-ка, ребята, условия первого посольства, исключайте из Союза все указанные города, и мы всё поймём и всё простим. Вряд ли претор взял бы на себя такие полномочия без согласования с сенатом. Но и эти два посольства встретили оскорблениями и угрозами. А затеи начали подбивать к антиримским выступлениям и всю остальную Грецию – хватит расстилаться перед Римом, пусть в Италии своей командует.

– Самоубийственно же! – заметила Ленка, – Они что, не понимали?

– Ну, на тот момент это было не так очевидно. И в Испании положение римлян было тяжёлым, и в Третьей Пунической окончательный перелом в их пользу ещё чётко не наметился. Удалось втянуть в авантюру Беотию, Фокиду и Локриду, а у Метелла только преторская армия в один легион, и не факт ещё, что он рискнёт вывести его из Македонии. Там ведь тоже тогда полыхнуть может, а за это сенат по головке не погладит. И внутри у себя популярность среди толпы зашкаливала – вообще отменили все долги, объявили о разделе земель, освободили всех рабов-греков – опора у режима образовалась похлеще, чем была в Спарте у Набиса. Была надежда, подобно тому же Набису, добиться такой же поддержки бедноты уже по всей Греции и присоединить к Ахейскому союзу множество полисов и вне Пелопоннеса. И ещё была надежда, что Испания и Африка оттянут на себя двухлегионные армии новых римских консулов, а в Грецию сенат сможет послать только претора с одним легионом. И ведь до сих пор же всё задуманное получалось неизменно, а при таких успехах какая обезьяна не уверует в свою богоизбранность? Отрезвление к ним не пришло даже тогда, когда Сципион Эмилиан уверенно переломил ход войны в Африке, и дело там пошло к развязке, сенат объявил Грецию консульской провинцией, а одним из новых консулов был избран Луций Муммий...

– Тот или какой-то другой? – спросил Ганнибалёныш.

– Да, тот самый, который был претором Дальней Испании, как мы с вами уже разбирали в теме о новых лузитанских войнах. Достижения его в Риме оспаривались – триумф-то ему дали, но ведь лузитан же он так и не утихомирил, а второй консул, Гней Корнелий Лентулл, вообще ничем прославлен не был. Но консул – это уже серьёзно, это уже два легиона, а не один. Правда, ещё непонятно, какими они будут по качеству. Как мы с вами уже знаем, консульский год в Риме на тот момент уже с первого января начинается, а не с первого марта, как сейчас. Их календарь сдвинут более, чем на три месяца вперёд, и реально это вообще начало осени. Сципион Эмилиан предпринял свой штурм Карфагена только весной – мы не знаем, календарной или сезонной. Если и календарной, то это зима, сезон штормов, и Муммий всё равно отплыть в Грецию не может до реальной весны, то бишь календарного лета. А Метелл уже в Македонии, и ему-то зимние шторма не помеха. Уже известно, что будет консул с двумя легионами, известно уже и что Греция досталась Муммию, и хотя до его прибытия ещё месяца четыре, а то и больше, жителям Македонии уже можно и пальцем погрозить – смотрите, я вас тут и с одним легионом на подоконнике в две шеренги выстроил, и если вздумаете тут без меня хулиганить, так не один вернусь, а с консулом, и будет у нас при себе уже три легиона. Намёк все поняли? Вот это молодцы, приятно иметь дело с умными людьми, – курс рассмеялся, – У нас нет сведений, набрал ли Метелл вспомогательные войска у фракийцев, а историки моего мира не любят говорить о том, чему нет достоверных подтверждений. Но как ты думаешь, Гамилькар?

– Я бы на его месте обязательно набрал, досточтимый, да побольше, – ответил тот, – И подкрепления лишними не будут, и за Македонию спокойнее, когда эти дикари не там, а под рукой, и им самим грабить Грецию интереснее, чем Македонию.

– Я тоже так думаю. И думаю, что и Метелл по этой части был не дурнее нас с тобой. Так или иначе, ребята и девчата, он нашёл с кем вторгнуться в Среднюю Грецию и заняться вплотную местными бузотёрами. Ахейцы пытались оказать им помощь, но как-то безуспешно, и в одном из столкновений пропал без вести их стратег Критолай. Его сменил Диэй, но помешать Метеллу замирить Среднюю Грецию, разгромить в ней лучшие войска Союза и выйти к Истмийскому перешейку не смог и он. Метелл и на этот раз предложил ему мир на прежних условиях сената, но тот опять отверг их. К сражению не были готовы ни тот, ни другой, а пока готовились, прибыл со своей армией и Муммий. Весной как раз пал Карфаген, а окончание Ахейской войны приходится на осень того же года, так что по срокам консул мог иметь в своей армии и высвободившихся ветеранов Эмилиана.

– У Диэя ни единого шанса, – заценил Ганнибалёныш.

– Абсолютно, – подтвердил я, – Муммий отослал Метелла с его войском обратно в Македонию, но и после этого имел больше сил, чем противник, а у того основная часть его войска состояла из вооружённых и поставленных в строй освобождённых рабов. Они, конечно, были готовы сражаться за свою свободу, но чему их успели научить за какой-то год? Вряд ли многому. Римская и союзная конница опрокинула и разогнала ахейскую, а удар в неприкрытый фланг страшен и неприступной с фронта фаланге македонского типа. Так что выиграть это сражение, а значит, и войну, шансов у ахейцев не было.

– А новое войско на Пелопоннесе разве нельзя было набрать? – спросил Артар.

– Судя по поведению Диэя, сам он в такую возможность не верил. Думаю, ему самому было виднее, чем нам с вами. После разгрома он бежал в родной Мегалополь, там объявил согражданам о постигшей их катастрофе, убил жену и покончил с собой. Вряд ли он сделал бы это, если бы видел реальные шансы продолжить борьбу. Ведь война – это же не только призванные и поставленные в строй люди. Их же надо ещё вооружить, а оружие потеряно на полях проигранных сражений. Как владелец промышленных предприятий, в том числе и оружейных, я могу сказать вам и по собственному опыту, что кроме сырья и инструмента нужны ещё и рабочие руки. На Пелопоннесе это были рабы, которых забрали у хозяев, освободили и либо посадили на земельные наделы, либо взяли в войско. И кому работать в мастерских? Вы скажете, можно нанять свободных? Можно, если есть деньги для платы им за работу. Но откуда этим деньгам на оплату рабочих взяться, когда богатых граждан раскуркулили, а то, что припрятано и прикопано в укромном месте, страшно ведь достать, это же палево, отобрать же могут в любой момент, и с чем останешься? И в долг тоже никто не даст по той же самой причине – нечего. Тем более, что и долги отменены, и где гарантия, что и новые тоже не отменят? Отобрали не всё, на жизнь оставили, сколько голытьбе не завидно, и понемногу-то у большого количества людей в теории можно было бы занять, но на практике никто не даст – дураков нет, всё уже учёные. Отвали к воронам, попрошайка, нет у нас лишних денег, а те, что есть, и самим на жизнь нужны. Вот в этом, ребята и девчата, оборотная сторона популистской политики социальной справедливости в духе "отнять и поделить". Частное производство эти популисты угробили полностью, а государственного не было, и организовать его с нуля – это не год нужен и не два. И те, кто мог бы – не будут. За что этим грабителям помогать? За то, что раскуркулили? Обойдутся! Для ограбленных этим государством оно перестало быть своим, и какая им разница, какое из чужих утвердится в стране, которая никуда при этом не исчезнет? Только одна – какое из них восстановит нормальную жизнь. Вот это дурацкое – едва ли, ну так оно и рушится именно поэтому, и туда ему и дорога.

– В самом деле ничего уже нельзя поделать! – тоскливо констатировала бывшая "гречанка", – И поделом бы проклятым дуракам, но жалко Коринф!

– Это точно, ребчта и девчата. Но самое омерзительное, что это Ахейский союз спасти было уже нельзя, а Коринф – ещё можно было. Если бы Диэй сбежал с поля боя не домой, дезертировав по сути дела, а в Коринф, куда сбежали и многие бойцы из разбитого войска, можно ведь было ещё организовать их и сесть в осаду, не дав римлянам захватить город сходу. Скорее всего, Муммий предложил бы им сдаться, чтобы не терять время на осаду или людей при штурме понапрасну. И на переговорах можно было бы выторговать щадящие условия сдачи. На Коринф у римлян не было такого зуба, как на Карфаген, но и карфагенянам предлагалось покинуть город и поселиться, где захотят, лишь бы не у моря. Мы не знаем, было ли уже постановление сената о разрушении Коринфа, но даже если и было, людей-то наверняка ещё можно было спасти. Но сам Диэй этого не сделал, без него оказалось некому, кто успел сбежать, те спаслись, а кто нет – или погибли, или угодили в рабство. В настоящее, а не в то, о котором визжали их демагоги. Около пятидесяти тысяч человек, как и в Карфагене. Запишите и это – пригодится через пару занятий, когда мы с вами будем говорить о гракховщине.

– Досточтимый, а что стало со школой гетер?

– У нас нет об этом сведений, но понятно же, что ничего хорошего. Повезло тем из них, кого успели отобрать для продажи в рабство – товар ценный, штучный, наверняка старались зря не портить, чтобы цену не потеряли. Но вот в какой степени сами римляне понимали ценность коринфской добычи, сказать трудно. Солдатня играла в кости, сидя на уникальных картинах, а сам Муммий при упаковке и погрузке статуй и картин на суда для их отправки в Рим грозил грузчикам, что если они что-то сломают или попортят, то он их заставит самих сделать такие же новые, – молодняк переглянулся с выпученными глазами и отвисшими челюстями, и лишь после этого весь курс грохнул от хохота, – Судя по тому, что позднее Школа была возрождена уже местными гетерами в Антиохи, и её уровень был уже не тот, от коринфской не осталось ничего кроме окончивших её ранее выпускниц.

– Из произведений искусства тоже ведь уцелело не всё? – спросила Энушат.

– Нормальный-то переезд равен трём пожарам, – заметил Артар.

– Конечно, уцелело далеко не всё. Полибий указывает, что из двух знаменитых на всю Грецию картин, на которых расселась режущаяся в кости солдатня, он потом видел в Риме только одну, а другая пропала бесследно. Так это нормальные картины на досках, а как вы представляете себе перевозку фрески этими римскими солдафонами, для которых она – просто красиво размалёванная стенка в здании, подлежащем сносу? Да, намалёвано красиво, ломать жалко, но тут весь город сносу подлежит. И сенат постановил, и римский народ утвердил, а наше дело солдатское – нам приказывают, мы выполняем. Что уж тут по сравнению с этим обычные погрузочно-перевозочные потери?

– А спасти Коринф никак нельзя? – спросила та же бывшая "гречанка".

– Мы и с Карфагеном полностью не уверены, хоть и делается всё, что можно. А ведь в Карфагене нам гораздо проще – есть у нас там кое-какие серьёзные и влиятельные в городе связи. Ага, по совершенно случайному совпадению, – юнкера рассмеялись, – А что у нас в Коринфе? Есть у нас не афишируемый контакт со школой гетер при коринфском храме Афродиты, но и его верховная жрица не настолько влиятельна в политике полиса, чтобы предотвратить нежелательные изменения в ней. Главная наставница Школы – и тем влиянием не обладает. Вы думаете, ребята и девчата, они там и без нас не сделали всего, что могли? Гетеры и сами зарабатывают себе на жизнь не на голытьбе, и не в их интересах раскуркуливание имеющихся и будущих поклонников. С имеющимися у нас контактами Коринф не спасти, да и что нам там спасать? Местность как местность, город как город, и сам коринфянин среднестатистический – грека как грека, не хуже других, но и не лучше. Такой же болван, ведущийся на примитивную демагогию властолюбивой сволочи. И для нас с вами Коринф – это не место, не скопление построек и уж точно не этот болван, сам же себя и сгубивший. Для нас Коринф – это высочайшая культура греческой цивилизации и те самые произведения искусства, которые жаль потерять вместе с этими болванами. И то, что можно сделать – делается. И в этом помощь коринфских гетер неоценима. Это они замечают новые произведения, достойные того, чтобы их приобрести или хотя бы заказать их авторам копии, если мы опоздали с приобретением оригинала. Они же помогают нам и разобраться с классикой. Подлинник знаменитого произведения нашим, конечно, никто не продаст, но изготовить на заказ хорошую копию – почему бы и нет? Но главное – это своя школа, которую мы и создаём, пока Коринф ещё цел, и есть у кого поучиться нашим. Они достигли вершины совершенства в рамках своего традиционного канона, мы же не греки, и для нас их канон – не преграда. Нам не спасти Коринф от него самого, зато мы можем догнать его и переплюнуть.

20. Другая жизнь.

– Ну да, северные жуки, конечно, и сами покрупнее, и рога у них побольше, так что и амулеты из их голов с рогами гораздо красивее, – согласился Трай, – И у римлян они тоже не по всей Италии водятся, а только на севере, они их луканскими жуками называют. Но ведь они же водятся и у лузитан – закажи им, и они наловят тебе не одну сотню своих северных рогачей, а то и амулетов готовых из них наделают.

– Я бы так и сделал, Трай, если бы мне нужны были именно готовые амулеты из них. Но мне же живые жуки нужны, а точнее – их личинки, чтобы их можно было отвезти в Атлантиду и там уже дать им вырасти во взрослых жуков.

– Ты хочешь, чтобы они там расплодились и были свои? – въехал кордубец, – И тогда ваши люди там не будут зависеть от завоза этих амулетов из Испании, а будут сами ловить своих и сами делать из них.

– Вот именно. А лузитаны – ну дикари же дикарями. Объясняй им, не объясняй, разве доставят они к нам личинок живыми и здоровыми? А если и доставят, то как нам тут быть уверенными, что именно тех, своего северного вида, а не таких же мелкорогих, как и наши местные? Таких я и у нас достану летом сколько угодно, но на Атлантиду-то мне не они нужны, а те, северные, с хорошими крупными рогами.

– Так Максим, у нас же они только в горах и водятся, а в долине точно такие же, как и по всей Бетике, и у вас. Да и там я бы не сказал, что очень уж много. Сколько-то их личинок я тебе летом раздобуду, но уж точно не сотни, а только десятки. А этого, ты ведь сам говоришь, что мало.

– Да, тут сотен пять хорошо бы, и не из одного леса, а из нескольких разных, но не обязательно же сразу в один год. Полсотни этим летом из одного места – уже неплохо, ещё столько же следующим летом из другого – ещё лучше, и если несколько лет подряд из разных мест – как раз будет хорошо.

– Ну, за пару-тройку лет это же будет ещё не пять сотен, а сотня или полторы.

– Для начала уже неплохо, а там уже – как пойдёт на месте. Если эти первые на месте приживутся хорошо, вырастут и начнут плодиться, то возможно, хватит тогда этой пары-тройки завозов. Я просто подстраховываюсь на случай, если они плохо приживаться будут. Всё-таки не просто же так они ни у вас в долине не водятся, ни у нас почему-то...

Мы говорили о самом обычном для практически всей Европы, но как назло, за исключением её самого юга, жуке-олене, самом крупном и внушительном из европейских жуков-рогачей. На самом юге свои виды водятся, тоже родственные ему и близкие, но за него хрен сойдут, а сойдут только за скверную пародию на него. И из них амулеты народ местный делает, но из того, настоящего – естественно, круче и престижнее.

Жучина в нашем современном мире редкий и краснокнижный настолько, что из нас живым и трезвым никто его в прежней жизни и не видел, даже Наташка только мумию заформалиненную в институтской коллекции, остальные же и вовсе только на картинках, а ведь родоки рассказывали, что в годы их детства – ну, мои-то южнее Подмосковья жили – хватало ещё этих жучин, и пацанва их ежегодно ловила для своих детских забав. Сейчас, в античном мире, и леса ещё те не сведены, и населения многократно меньше, и хотя его и ловят ради тех же амулетов, редким он от этого не становится. Вот только югу Западной Европы с ним не повезло – не желает он почему-то водиться на юге Италии и Испании ни в какую, а водится у нас на Турдетанщине только пародия на него несуразная, которая и в Северной Африке встречается. Казалось бы, какого рожна ему у нас не хватает, если он дубы любит, которых у нас здесь полно? Но факт остаётся фактом – игнорирует жучина наши тутошние дубовые леса. Греческие – почему-то нет, по всей материковой Греции он обитает и не капризничает. Вот за что, спрашивается, такая дискриминация? Макаронники южные – мне хрен с ними, их проблема, сами пущай и качают свои права, а нас-то за что? Наташка связывает это с предпочтением жуком-оленем не любых дубов, а листопадных. Греция, она говорит, гористее, а на высоте как раз эти листопадные леса и есть, и высоты эти подходящие там повсюду, а у макаронников высоты не те, как и у нас. Ну, биологичка у нас она, так что спорить трудно. К счастью, есть по её словам и два небольших ареала на юге Испании – в Бастетанских горах и на Сьерре-Морене в Бетике. И этот его ближайший к нам ареал – ага, к ещё большему счастью – Трай подтверждает.

Другой вопрос, как этот капризный жучина на Азорах приживаться будет. Ну, личинки его, если точнее. Своих дубов на Азорах нет, а мы завезли туда и высадили те, которые нам самим там нужны были – пробковый, каменный, да полукустарниковый этот кермесовый, и для красителя недорогого использующийся, и для моих шелкопрядов тоже наиболее удобный. Точнее – для работяг, обеспечивающих кормом гусениц в этажерках. От него же, соответственно, и отходы в виде срезанных работягами и обгрызенных теми гусеницами веток, которые затем и образуют трухлявую дубовую древесину. А где её ещё на Азорах возьмёшь? А ведь личинкам жучины именно её и подавай, да ещё и не всякую. Зажрались, сволочи, хрен за мясо не считают! Так вопрос же в том, выключат ли они свои капризы на Азорах и будут ли жрать то, что есть, или сдохнут на хрен, но не поступятся своими дурацкими гастрономическими принципами. Наташка, правда, обнадёживает, что не так всё с ними хреново – не брезгуют они и трухлявой древесиной других лиственных пород – в основном, правда, не наших, но от каштанов нос не воротят, включая уже нами завезённый съедобный. Лещину, вроде, тоже лопают, так что не должны бы брезговать и культурным фундуком. Не любят древесину плодовых, но изредка жрут и её. Правда, всё это – почему-то не на юге Испании. В общем, на Азорах им перевоспитание в их пищевых пристрастиях предстоит, и уж как они выдерживать его будут, хрен их знает. Вся надежда на то, что жажда жизни сильней. Адаптировался же на западе архипелага жёлто-зелёный ара с Доминики, хоть и вовсе тропический птиц, и причин для капризов он имел уж всяко больше, так почему бы и жучине из листопадных лесов умеренного климата не прижиться в тёплых субтропиках на востоке Азор? Белая кость, что ли, невгребенная?

Разумеется, вовсе не ради амулетов я этим рогатым жучиной заморочился. И уж точно не ради детских забав с ним, для которых и местная пародия на него ничем не хуже. И ловили мы их с моими спиногрызами, и в тележки миниатюрные их запрягали как тех же волов, для аналогии с которыми вполне достаточно и небольших рогов этой пародии на настоящего жука-оленя. Амулеты – так, отмазка. Типа, хотим мы, чтобы у нас всё было не хуже, чем в Греции, а то культуру же развиваем, а жуками этими греческими обделены. На самом деле другая жизнь на Азорах, и если в метрополии мы псевдоантичный ампир имитируем тщательно, то там, за океаном – исключительно для поддержания культурного единства. И уж всяко не для означенного культурного единства мне нужен на Азорах этот рогатый жучина, которого нет ни в нашей метрополии, ни в большей части соплеменной Бетики. Совсем для другого он мне нужен, а вовсе не для псевдоантичного ампира...

– Папа, из Коринфа этим летом привезли несколько новых работ Диэя Пьяницы, так среди них очень красивый серебряный перстень в виде этого жука-рогача, – озвучила Турия отцу свою версию, – Обычно, ты же знаешь, у них стилизованное всё, но вот на том перстне жук, хоть и не раскрашен, но почти как настоящий. Больше кастет, конечно, чем перстень как украшение, но всё равно очень красиво, папа. Маме точно понравился бы.

– Это тот коринфский скульптор, от которого у тебя все твои бронзовые звери? – Трай обернулся ко мне, – Лев, вепрь, жеребёнок, обезьяна с собачьей мордой, носорог, а потом ещё и слон?

– Ну, не все. Носорога и собакоголовую обезьяну мне наш Фарзой отлил после того, как я свозил его в Мавританию. Где бы их увидел живьём Диэй Пьяница, никогда из Коринфа не выезжавший? Но остальные – да, его работы.

– Представляю тогда, каков его жук! Нельзя ли как-нибудь в самом деле?

– Ну, наша Клеопатра, ты же знаешь её, если уж во что-то эдакое вцепилась, то разве же она с этим расстанется?

– Это я понял. Но ведь и твой скиф умеет не хуже, а уж образец я ему достану.

– Образец я и сам у лузитан быстрее достану, а ты мне личинок лучше достань.

– Будущие образцы для учеников твоего скифа, которые будут жить и работать в вашей Атлантиде? – понимающе ухмыльнулся кордубец, – Ты же всё самое лучшее туда тащишь, и я не удивлюсь, если уже при твоей жизни там всё будет не хуже, чем у греков, – Волний с Икером переглянулись, и мой наследник, и сам сжав губы поплотнее, нахмурил брови, сигналя этим младшему, дабы и тот не вздумал рассмеяться, а Турия, глядя на них обоих, хоть и не была в Нетонисе ни разу, тоже въехала и едва заметно кивнула им, – Или уже и теперь кое в чём не хуже? – ага, заметил таки боковым зрением, а он ведь далеко не дурак, – Лучше ведь уже, чем здесь?

– Ну, пока ещё не во всём, но мы же очень стараемся, Трай, – ответил я, – Копии того перстня Фарзою уже заказаны, и насколько я его знаю, он его не один в один сделает, а наверняка ещё и от себя добавит детали пореалистичнее. Там, откуда он родом, этот вид жуков не редкость, как и в Греции, так что знает он его наверняка хорошо. Диэй Пьяница, конечно, молодец, и руки у него золотые, особенно когда ещё трезв, но он ведь грек, и его покупатели – тоже в основном греки, и из-за этого канон в какой-то мере довлеет даже над ним. А наш Фарзой – скиф, ему плевать на греческий канон, и он сделает этого жука так, как сам посчитает лучшим и правильным.

– Папа, это будет что-то с чем-то, – Турия аж глазки закатила от предвкушения.

– Правда, заказаны ему бронзовые, – уточнил я, – Серебряные – наверное, позже.

– Плевать! – отмахнулся кордубец, – Судя по его бесстыдным богиням, в бронзе ведь даже лучше получится? – он тоже был в восторге от экспериментов скифа с патиной и чернением, – И образец на будущее всё равно за мной – самый лучший, какой я только смогу раздобыть. По нему ведь он ещё лучше потом сделает?

– Ну а как ты сам думаешь? Поэтому мы и заказали ему бронзовые.

– Мне, правда, жуки-носороги нравятся больше, – задумчиво сказала Турия, – Ну и не согнётся он, если таким перстнем кого-то в зубы припечатать, – это она добавила уже по-русски, – И с образцом проблем никаких, они и здесь водятся, – снова по-турдетански.

– И у Фарзоя наверняка уже есть и образец, и задумка, – я подмигнул Волнию, и тот кивнул в ответ, подтверждая правильно понятый намёк.

– А твоему отцу точно нужны эти жуки именно для ювелиров Нетониса? – это было спрошено шёпотом и по-русски, пока мы с Траем обсуждали новые работы Фарзоя.

– Сильно подозреваю, что не только и не столько, – ответил ей мой наследник, – Вот только нескоро мы ещё об этом узнаем.

– Вы будете изучать их, когда узнаете достаточно, – пояснил я им, – И не только количество ног, – детвора прыснула со смеху, а вслед за ними расхохотался и Трай, когда я перевёл ему на турдетанский, поскольку восемь ног у аристотелевой мухи не составляли тайны за семью печатями и для него.

Ещё в прежней жизни я как-то раз где-то читал, что у кинструхтеров в одном хренцюзском авиаконцерне висел плакат с изречением какой-то ихней знаменитости о том, что майский жук летать не может, но он об этом не знает и спокойно себе летает. И хотя буквально это сказано только о майском жуке, относится в равной степени ко всем крупным жукам. Попадалось мне и ещё одно изречение кого-то тоже из яйцеголовых, что кто поймёт принцип полёта жука-носорога, поймёт и принцип полётов НЛО. И конечно же, я читал и о Гребенникове с его летающим самокатом, и его книжку "Мой мир". Да и на интернет-форуме его фанатов довелось в своё время потусить и с ними пообщаться. Там они, конечно, по буквальным описаниям и намёкам мэтра его самокат воссоздать пытались, как и чудо-жука евонного вычислить, скорее всего какую-то из бронзовок или златок Ни о майском жуке, ни о носороге, ни об олене как о возможных прототипах его ноу-хау у старика не было сказано ни слова. Но как бы там не было, по изысканиям тех фанатов выходило, что эффект там сложный, не одной только формой пор в жучиных надкрыльях обусловленный, а ещё и электрическими свойствами надкрыльев как эдаких конденсаторов, и другими наворотами. Это и сложно для неспециалиста, слишком легко ошибиться, и опасно, потому как электромагнитные поля силы, достаточной для подъёма серьёзных грузов, для здоровья зело не полезны. Жуку-то что? В стадии взрослой летучей особи он живёт недели или месяцы. Он выполнил свою жизненную задачу, если успел за это время найти себе пару и размножиться, а долгой и здоровой жизни после выполнения этой главной задачи ему никто и не обещал. А человек живёт в идеале многие десятки лет, и не подходит ему та цена, которую платит за свои полёты жук.

Нам бы попроще чего, в меньшей степени электромагнетизмом обусловленное, а в большей – чистым эффектом формы. В идеале – исключительно за счёт этого эффекта. Нашёл, скажем, дающие такой эффект полости, изучил их форму, воспроизвёл её потом в лёгком материале доступными технологиями, и наслаждайся заслуженным результатом в виде найденной халявы. Вот только где бы нам найти образец такой халявы? Уж точно не в надкрыльях жуков, устроенных для этого слишком сложно. Тут-то и возникает мысля о некоторых необычных жуках, у которых башка отягощена нехилыми такими хитиновыми гирями, а механизм их надкрыльев с крыльями ничем не отличается от такового у других жуков, означенными гирями на башке не отягощённых. Например, этот жук-олень, самец и самка. То, что у них общее и одинаковое, выносим за скобки, а изучаем только то, чем они отличаются, и пусть будет стыдно тому, кто подумал об органах размножения. Гири эти на башке самца изучаем, которых у него три штуки – два рога и сама башка, которая в разы массивнее и тяжелее самочьей. А летают они примерно одинаково, и получается, что не очень-то и мешают полёту самца эти гири на его башке. Ну и как тут не предположить, что если где и искать халяву, то прежде всего внутрях этих гирь? Но всё это, конечно, на светлое будущее, а пока мне бы задел на него подготовить, раздобыв, завезя на Азоры и размножив на них столь интересный для изучения вид жуков.

– Хорошо тут у вас, хоть и зима, – заметил Трай, – У нас суровее. Бывает, снега столько насыпется, что за день не растает и лежит по несколько дней. Так это в Кордубе, а в горах он и не сходит. Раньше редко бывали такие зимы, за всё моё детство только одна и была, а теперь – что-то зачастили. Старики говорят, было так очень давно, и плохо тогда жилось. Теперь всё время так будет?

– Ну, то ведь время прошло, про которое тебе рассказывают старики? Пройдёт и это, хоть мы и не доживём. А у нас – да, мягче. Океан сказывается.

– На Атлантиде ещё мягче?

– Бывает и промозгло, но – да, обычно помягче, чем здесь. Если в горы высоко не подниматься, там-то – сам понимаешь. Ну и на пути сюда нас поштормило немного, на волнах поболтало. Так зато и пригнало к испанскому берегу на шестой день – иначе вдвое дольше могли бы тащиться под слабым ветром. Больше всего выматывает долгий путь. А заодно и Волний штормовой опыт получил – пригодится. Мягкий климат, но – штормит.

– А в Италии, говорят, ещё хуже, чем у нас. И холоднее, и снег там неделями не стаивает. В Этрурии виноградники помёрзли, а оливы – и в Лациуме. И говорят ведь, что обычно после холодной зимы бывает засушливое лето. Значит, опять неурожай и голод. У вас ведь тут не так плохо?

– Без закупок, конечно, не обходимся и мы, но – выкручиваемся. Хуже всего не это, а проклятая эпидемия. Сам ведь помнишь этот наш карантин – устали все, конечно, от него. И всё равно пять случаев проникновения болезни. Больше восьмисот заболевших.

– А умерло сколько?

– Сотни полторы.

– Меньше, чем каждый пятый? Боги были милостивы к вам!

– Да, хвала Эндовеллику. У вас больше?

– Да из заболевших-то тоже примерно пятая часть – если и больше, то не так уж и намного. Но болели многие тысячи, поэтому и смертей – сам понимаешь.

– И голод же ещё наверняка сказывался? Сытые-то обычно болеют меньше.

– И голод, конечно. Хорошо, желудями запаслись – и в этом году ближе к весне каждый второй день есть их придётся. Кто брезгует ими, тем вообще плохо. Нам-то самим хватает, но надо же и пример людям показывать. И каштаны в лесу уродились плохо – они и так мелкие, а тут ещё и мало. Где вы взяли такие крупные, которые Турия нам привезла?

– С Востока, как и большие орехи – и грецкие, и лесные. Вы их, надеюсь, не все слопали? Турия должна была сказать вам, что это для посадки.

– Сказала, и я, конечно, проследил. Да, если приживутся и вырастут, то хорошее будет подспорье. Ты говоришь, там их возделывают? Значит, урожайнее наших диких?

– И урожайнее, и зимы там всегда были суровее наших. Терпите – дождётесь от них урожаев, полегче вам с ними будет. Мы и сами, хоть и не бедствуем, но очень на них надеемся. С ними будет сытнее.

– Вы живёте здесь благополучнее нас, но готовы ко всему. Жена поражена была, когда Турия сама жёлуди на обед попросила – сказала, у вас каждый пятый день жёлуди.

– Народ их ест, и мы их тоже едим. Как тут потребуешь от людей терпения, не подавая им в этом собственного примера? Все терпят, и мы терпим наравне с ними. Зато и мы понимаем наших людей, и они нас. Иначе-то как? Когда все терпят, никому ведь и не обидно, а капризных народ и сам уймёт так, что и вмешиваться не придётся. Некоторых сами же и судят местным судом и вешают, если заслужили, ну так таким – туда и дорога.

– Да я заметил, что приучены у вас люди к порядку. И у Турии шутки иной раз такие проскальзывают – нет, всё прилично, тут ничего не скажешь, но по смыслу – почти как из военного лагеря. И неприхотливость эта – жена была просто поражена.

– Так ведь готовится же к лагерю. Выпускной же школьный класс. У нас, Трай, вся страна – своего рода военный лагерь, а то место, где наши дети учатся после школы – считай, лагерь в лагере. Порядок, дисциплина, привычка к лагерному быту.

– По Волнию видно, что уже не мальчишка, а солдат. Причём, я даже и сказать не могу, какой именно. В чём-то на нашего похож, в чём-то на римского, а в чём-то ни на того, ни на другого, но на какого – не знаю. Мне даже сравнить не с кем. И в Турии что-то такое же чувствуется, ещё не солдатское, но – похожее, и тоже сравнить не с кем. Гораздо меньше, но уже чувствуется. Наши, свои, но уже в чём-то и какие-то другие...

– Жизнь у нас уже немного другая.

– Заметил. Вроде бы, и не богаче, тут разницы особой не вижу, но как-то здесь у вас всё благополучнее. И разумнее люди себя ведут – у нас, чтобы такого добиться, я даже не представляю, что нужно сделать. А у вас оно как-то само так получается.

– Так и люди же немного другие. Который год уже кого попало не принимаем, а только подходящих, ну и своей бестолочи тоже спуску не даём. Кто в состоянии взяться за ум, те берутся, кто не в состоянии сам и мешает другим – тем разъясняют всю глубину их неправоты. Вплоть до повисания высоко и коротко особо непонятливых. И у вас добиться порядка можно, если делать то же самое, да только вы ведь этого не сделаете.

– Вам проще. И государство новое там, где его не было, а на новом месте новый и народ выходит, и все понимают, что и традиции новые нужны. А у нас – как объяснишь всё это людям, у которых и отцы на этой земле жили так же, и деды, и прадеды? Вы свою бестолочь, кого не вешаете, к нам обратно высылаете, а нам свою куда высылать? Значит, надо больше вешать, чем у вас? И кто же на это пойдёт? Римляне у нас порядок наводят, но свой, римский. Вы можете свой навести и без римлян при этом обойтись, а у нас самих так не получится Ваш – лучше, чем римский, но римский – лучше, чем то, что выходит у нас самих. Хорошо вам здесь, и даже с климатом у вас благополучнее...

– Да, удачно вышло. Если бы мы оретан завоёвывали, то и переделывать нам их было бы труднее, всё-таки почти свои, и к морю выхода бы не было, и климат там похуже, чем у вас в долине Бетиса. А нам разве это было нужно? Если бы лузитан с кельтиками не было, то их нужно было бы выдумать и из подходящих разбойничков организовать, – Трай рассмеялся, понимающе кивнув, – Да, пришлось с ними воевать, а потом и партизанщину давить, свои иберы сдались бы охотнее, так зато теперь они уже и возврата своих "старых добрых времён" не хотят, а хотят жить как наши и быть нашими, и в результате, сам ведь видишь, имеем благополучную страну. И те же оретаны эти к нам переселиться норовят, и от вас желающих полно, а мы ещё и перебираем, кого примем, а кого и нет. На лимесе как бы и не больше пристрелено лезущих без жетона, чем в эпидемию эту потеряли.

– Теперь, наверное, ещё больше будет. Много народу перемёрло, люди и самим нужны, вожди отпускать не захотят, римляне – тем более, и в основном беглые потянутся, – предрёк кордубец, – А это не то пополнение, которому вы будете рады. И полезут теперь отчаянно – и неурожаи, и подданных поубавилось, а римлянам же свой легион кормить – в полном объёме со всех теперь обязательные поставки будут требовать.

– Мы уже этот расклад просчитали. Предупреди всех своих и скажи им, чтобы и знакомых всех из других общин предупредили – лимес будем держать жёстко, и пощады нарушителям не будет. Хоть и нет уже эпидемии, но лезущих через частокол всё равно так и будут убивать на месте. Если уж кто-то не вытерпит и сбежит самовольно – пусть лучше идут сдаваться на ближайший КПП. Там хотя бы не убьют и не арестуют для выдачи тем, от кого сбежали, а просто завернут восвояси.

– Ты как-то раз проговорился, что вам не хватает людей для ваших колоний.

– Подходящих – да, не хватает катастрофически. Но то отребье, которое и здесь нам не нужно, тем более не нужно нам и там. Для отправки в них и из принятых здесь не всякий ещё годным окажется.

– Отборные из отборных?

– Именно. Ты и сам заметил, что здесь у нас благополучнее, чем в Бетике. И это не только за счёт мягкого климата и даже не столько. Это прежде всего за счёт отбора не каких попало, а подходящих людей. Каковы сами люди, таково у них и общество, а каково общество, такова в нём и жизнь. А там мы стремимся наладить жизнь ещё благополучнее, чем здесь, и это возможно только с очень отборными людьми. И лучше мы потерпим их нехватку, чем разбавим отборнейших никуда не годными отбросами.

– Что-то небывалое вы затеяли, Максим. Даже не Спарта эта греческая, а что-то такое, чему я и названия-то не подберу. Но что жизнь у вас там будет совсем другая – это я понять в состоянии. И наверное, тоже не столько богатством, сколько чем-то другим? И благополучнее, и я понимаю, что намного интереснее. Турия у нас поначалу радовалась и встрече с нами, и с кордубскими подружками, и новую Кордубу смотрела с интересом. Но город наскучил ей уже на второй день, наши знакомые – на третий, а прежние подружки – уже к вечеру первого же дня, а на второй она уже тяготилась общением с ними. Вот эти маленькие скамейки на одного человека...

– Табуретки?

– Да, точно! Именно так она нам с женой и сказала, когда мы обратили на это внимание. В последние дни скучала и была рада без памяти, когда я повёз её обратно.

– Я ведь с самого начала предупреждал тебя, Трай, что примерно так и будет. И как раз потому, что у нас – совсем другая жизнь, и твоя девчонка в неё втянулась. Для неё теперь именно она – нормальная и естественная.

Никакой Америки он мне, конечно, своими наблюдениями не открывает. Вчера только привёз её, так и у девки глаза заблестели, и у моего наследника, едва лишь увидали друг дружку, мы с её отцом и пятью ещё фразами не обменялись, а у них уже сходу свои новости друг для дружки нашлись из тех, которые не для посторонних глаз и ушей, были вот только что на месте, но уже испарились, и я-то догадываюсь, куда именно, места три наиболее вероятных, а Икер встал на шухере так, что два оставшихся можно исключить, да только мне ведь не надо объяснять, что новости у них друг для дружки не только и не столько словесные, сколько осязательные. Девка ведь – не шмакодявка уже, а вполне себе в соку, это в постель рано, а так всё давно уже на месте, да и мозги у них вполне на месте, так что нехрен тут и малину ихнюю им шухерить. И сейчас слиняли наверняка туда же, и до обеда время у них есть, и куда они после обеда погулять отпрашиваться будут, я тоже догадываюсь. Естественно, не по прохладным зимним улицам города шататься, а зарулят наверняка к "гречанкам", у которых ещё с прошлого года сформировался стихийный клуб юнкеров и старшеклассников. Где же им ещё и кучковаться в каникулы, как не там? Это же не просто на "гречанок" полуголых попялиться, это же и со своим кругом пообщаться, в котором в пределах школьной "формы допуска" можно говорить вообще всё, поскольку и "гречанки" же совместные со школотой занятия посещают и о чём-то в курсе наравне со школотой, а об остальном наслышаны достаточно, чтобы совсем уж табуретками не быть. Да и сам факт совместного появления в клубе – тоже своего рода заявка, что это им уже не шутки, а как минимум декларация о намерениях. И оба эти фактора для девки достаточно значимы, чтобы в отрыве от них затосковать.

И античный мир, конечно же, вовсе не сонное царство. В той же Македонии её царь Филипп тихой сапой готовится к будущей попытке взять реванш за Киноскефалы, и хотя численность его войска ограничена мирным договором, каждый год он демобилизует послуживших и подучившихся военному делу и призывает вместо них на службу новых, обучая и их и формируя таким манером обученный резерв для резкого увеличения армии. И если сроки начала Третьей Македонской или Персеевой войны, как и её ход, на совести нетерпеливого дурака Персея, то подготовка Македонии к ней – вовсе не его инициатива, а продолжение целенаправленной отцовской политики. Пока-что всё тихо, но тишина эта предгрозовая – Македония сосредотачивается.

В птолемеевском Гребипте всё как обычно – примерно год назад, то ли слопав чего-нибудь не то, то ли выпив, склеил ласты Птолемей Эпифан. По слухам он, подавив мятежи урря-патриотов и наведя наконец порядок внутри царства, решил воспользоваться раздраем у Селевкидов и вернуть утраченную ранее Келесирию, а в идеальном варианте и Финикию. Но война и с ослабленным противником – один же хрен дело затратное, и когда его придворные друзья-жополизы поинтересовались у венценосца, на какие шиши фараон воевать собрался при полупустой казне, тот возьми, да и ляпни сдуру, что его богатство – в его друзьях. Ну и что им было думать после такого заявления самовластного и ничем не ограниченного монарха? С него же станется и реально раскуркулить их, если вздумает! А для того ли они ему жопу его царственную вылизывали, добиваясь милостей, положения при дворе и наполнения мошны? Надо было поразборчивее быть после этого в жратве, да питье, а ещё лучше – следить за дурным языком до того. Но восточные деспоты – они ж к такому разве приучены? Абсолютная власть – она ведь и развращает абсолютно.

И в результате теперь официально фараонит малолетний Птолемей Филометор, а регентшей при нём мамаша, та самая Клеопатра Сирийка, с которой и пойдут там все эти Клеопатры Очередные сплошным косяком вплоть до Той Самой. А бабье регентство – это же перманентный фаворитизм с интригами жополизов похлеще, чем при деспоте-мужике, и сами жополизы выдвигаются всё больше из таких мужиков, которые "хуже баб". Тут не до великодержавной политики уже, тут своё бы удержать. Юлька говорит, что надолго-то не заживётся на свете и Сирийка, года три протянет, хоть и далеко ещё не стара. Видимо, и за три года успеет впасть в тот царственный неадекват, при котором аккуратнее надо со жратвой и питьём. Как ещё только урря-патриоты снова очередного природного фараона не выдвинули? Не иначе, как тоже не подрос пока ещё подходящий.

У сирийских Селевкидов тоже не ладно. Власть-то царская стабильнее, Селевк Филопатор правит более-менее уверенно. Потери земель в Малой Азии унизительны для престижа эллинистической империи, но не столь страшны, как потери на Востоке. Отпал сопредельный с Индией восток Ирана, отложились и затеяли собственное великодержавие парфяне, а воспользовавшись этим буфером, обособилось и Греко-Бактрийское царство. А тут ещё и контрибуции Риму с его союзниками по условиям Аламейского мира платить с этой резко съёжившейся налогооблагаемой базы. И финансы поют романсы, и в великую державу не поиграешь так, как хотелось бы. Так же, как и Филипп Македонский, мечтает о реванше и Селевк, так же тихой сапой пытается подготовить означенный реванш, но это всё втихаря, а внешне – тоже тише воды и ниже травы. У римлян разве забалуешь? Те же греко-бактрийцы, кстати, тоже в великодержавие поиграть решили. В аккурат в прошлом году в Индию вторглись, где как раз развалилась империя Маурьев, и заваруха там будет всерьёз и надолго. Но то всё проблемы далёкого от нас Востока, нас волнующие мало, нам же ближе, да и роднее Запад.

Римляне в самой Италии всё никак лигурийские войны не закончат. Очередной раз их там замирили силами двух консульских армий, а очередную партию сдавшихся ещё и в Самний переселили, не первую уже, но оба новых консула один хрен снова назначены в Лигурию – видимо, о прочности замирения тамошних горцев сенат не самообольщается. В самом Риме и в его окрестностях ещё с позапрошлого года идёт следствие о массовых отравлениях, и в прошлом году счёт осуждённых по этим делам пошёл уже на тысячи. В своём письме Гней Марций Септим, мой римский патрон, сообщил мне, что в городе уже не в шутку, а всерьёз говорят о масштабах этой судебной кампании, грозящей превзойти и прежние дела по приснопамятным Вакханалиям. Сенат по его словам и новым преторам поручил продолжать эти расследования, поскольку поток доносов не ослабевает. Разбор дрязг между Масиниссой и Карфагеном привёл к ожидаемым результатам – Карфаген за выдержку похвалили и даже заложников прежних ему вернули, не потребовав им замены, но все захваты Масиниссы узаконены, и его посольство поклялось от имени своего царя в том, что больше у него к Карфагену территориальных претензий нет – ага, до следующего раза, когда снова нагуляется аппетит.

Тесть пишет, что в самом Карфагене из-за этого фарса снова, как и следовало ожидать, взбесились баламутящие народ уличные демагоги. Тоже ведь народ взвинчен и из-за тесноты, и из-за трудностей с работой, и эпидемия брюшняка настроения никому не прибавила, а тут ещё и это. Один митинг толпы на рыночной площади едва не перерос в бунт, и самое обидное, что и сами-то отцы города практически во всём с бузящей толпой согласны, а приходится делать морду кирпичом, разгонять и подавлять.

Снова бузят и Сардиния с Корсикой. Горные селения эпидемия затронула не с тем размахом, с которым прошлась по долинам с городами и римскому военному лагерю, горцы приободрились и возобновили набеги, бунтуют и в долинах, а на рынки поступают рабы и награбленная утварь. Юлька купила по случаю сардские бронзовые статуэтки.

Там ведь, хоть и не строятся давно уже новые нураги, те старые, которые были и ещё не разрушены, по-прежнему сардами используются. Разобьют их римляне в чистом поле, так они в нураге оборону займут, а римляне штурмуют его с лестницами и осадными машинами, так и продолжая разрушать всё ещё целые. А нураг ведь для сардов не только крепость, там же у них ещё и святилище, тоже старинное ещё, многовековое, приношения в нём за многие века скоплены, и при взятии очередного нурага всё это грабится римской солдатнёй и распродаётся. Те сардские статуэтки из привезённых, которые купила наша историчка, возможно, и не из самых старых, что со времён ещё "народов моря", но стиль, насколько она копенгаген о нём судить – абсолютно тот же самый. Новоделов варварского искусства в античном мире не изготавливают, в нём греческая классика только ценится, а посему если это и не той гомеровской эпохи подлинники, то следующей за ней всё той же культуры. Ага, разрушающейся римлянами прямо сейчас, буквально на глазах. И с одной стороны, заказывая сардские раритеты торговцам, мы и сами стимулируем этот процесс разрушения их древней культуры, но с другой – этим ведь и спасаем то, что ещё не поздно спасти. А ведь привозят оттуда и рабов, часть которых станет и нашими согражданами, а это – культура их предков. Пожалуй, попрошу Юльку и на мою долю отобрать статуэтки из тех, что привезут будущим летом. Судя по одной сардочке, которая сейчас в Нетонисе, и на которую Волний положил глаз ещё здесь, эта сардская культура не будет чужой и для какой-то части моих собственных внуков.

Римляне этим, конечно, не заморачиваются, а просто распродают свою добычу всем желающим. Если и оставит какой легионер понравившуюся вещицу себе на память о службе, так это для него памятный сувенир, и если он не связан с каким-то выдающимся подвигом, то для его внуков и правнуков это будет уже просто кусок бронзы, которой они найдут применение поактуальнее для своих насущных нужд. А волнует нынешних римлян совсем другое. В римском календарном декабре, а фактически – с лета на осень, вступили в должность новые плебейские трибуны. Закон одного из них, Луция Виллия, о принятии возрастного ценза для занятия выборных должностей по cursus honorum, мало что менял в давно сложившемся фактически порядке, но устранял несправедливость по отношению к магистратам, направляемым в провинции, в сравнении со столичными. Квестор и ранее не мог избраться до двадцатисемилетнего возраста, поскольку требовалось не менее десяти раз предъявить себя воинскому набору, а призывной возраст – с семнадцати лет. Но вот дальше всё зависело от того, куда свежеиспечённый квестор попадал служить. Если в Рим, то мог баллотироваться в эдилы уже на следующий год – далеко не факт, что изберут, но шансы есть, а вот у провинциального квестора нет и этих шансов, поскольку до прибытия сменщика он оставить должность и вернуться в Рим не может, а заочно избраться нельзя. Значит, год для него уже потерян без вариантов, а если консулу или претору полномочия в провинции ещё на год продлены, то ведь и квестору тоже смены не будет, и это для него уже два потерянных года по сравнению со столичными коллегами. Аналогично страдали и преторы, если им выпадал жребий управлять провинцией, в то время как два городских претора – гражданский и перегринов – могли уже на следующий год баллотироваться на консульские выборы. Два года обязательного промежутка между должностями устраняли эту фактическую несправедливость для тех римских граждан, которые делают карьеру.

Гораздо значимее стала другая трибунская инициатива, касающаяся не единиц, а тысяч простых небогатых римлян, ни на какой cursus honorum не претендующих, хоть и не затрагивала их, казалось бы, формально. Формально новый закон требует исполнения старого ещё Бебиева закона, преторов касающегося – избирать попеременно то по шесть, то по четыре претора, и вот как раз на следующий год четыре избираются вместо шести. В смысле, уже избраны, учитывая сдвиг римского календаря, просто патрон писал мне ещё до их выборов и жеребьёвки провинций. Мы-то от Тита Ливия знаем, что обделена опять Испания. Соответственно, полномочия обоих испанских преторов продлеваются ещё на год, а их солдат опять кидают на дембель. У Гракха в Ближней Испании были такие, кто шесть лет до него ещё отслужил и по его милости на дембель не уехал, под его началом – уже седьмой оттарабанили, а теперь и на восьмой с ним остаются. На два года он их таким манером наказал, даже живых и здоровых, что уж тут об их же погибших и искалеченных одногодках говорить? А потом, млять, два его же сынка будут лить крокодиловы слёзы о тяжкой доле разоряющихся и теряющих землю римских крестьян! Только тогда и заметят это народные радетели, когда латифундисты уже арендаторов безземельных со своей уже земли сгонять начнут, купив по дешёвке карфагенских и коринфских рабов и организовав интенсивное продвинутое хозяйство их руками. А процесс разорения и обезземеливания римских крестьян – он давно уже идёт и усугубляется как раз родным папашей этих двух будущих радетелей означенного римского крестьянства. Просто не бросается это в глаза, пока латифундисту некем заменить продавших ему землю крестьян, и он оставляет их на ней же арендаторами, дабы она не простаивала без обработки. Моё римское гражданство – фикция, как и то рабство у римлянина, через которое я его получил. Не родственники мне римляне, не друзья и не соплеменники, и плевать мне на проблемы римского крестьянина, мне наш турдетанский крестьянин ближе и роднее, но как солдат солдата я могу запросто и понять римского легионера, и посочувствовать его невзгодам.

Непосредственно же нас касаются дела в сопредельной Дальней Испании. Лето, в которое мы смотались на Барбос и Кубу, было относительно спокойным. Наших границ не тревожили ни лузитаны, ни веттоны, и выдвижения Третьего Турдетанского к лимесу оказалось вполне достаточно. Их небольшой набег на Бетику пропретор Публий Манлий Вульсон отразил и сам, а телодвижения наших войск просто демонстрировали готовность оказать союзнику помощь, буде он о таковой попросит. Собственно, поэтому именно это лето мы и выбрали для плавания – в следующее будет не до того. Жарким оно намечается не только в прямом смысле, а уж хлопотным – давненько уже не было у нас таких хлопот. Оба римских теперь уже пропретора, Тиберий Семпроний Гракх и наш дальнеиспанский Луций Постумий Альбин, устроят на следующее лето совместную военную операцию. И хрен бы с ними, да только ведь в известном нам реале Альбин через Лузитанию двинулся, фланг Гракху от возможного удара лузитан подстраховывая, но нам-то он в Лузитании на кой ляд нужен? Понятно, что к нам самим он не сунется, а параллельно нашей восточной границе пойдёт, но нам он и в ближайшей сопредельной полосе не нужен, потому как мы на неё в перспективе сами претендуем. Так что и поучаствовать в операции нам придётся активно, оккупировав хотя бы временно и эту сопредельную полосу, дабы он восточнее её двигался и всех замирял, а "наши" оретаны, карпетаны и веттоны радовались, что нашим достались, а не оказались на его пути. Млять, и с Альбином договариваться, чтобы и наше участие учитывал, и с их вождями, чтобы не нервничали и глупостей не делали, и Ликута предупредить, что и его временно оккупируем во избежание худшего, дабы своим в дурь попереть не дал, только партизан евонных нам ещё не хватало, а вот севернее его – там и всерьёз повоевать предстоит. Потому как, опять же, и на севере Лузитании Альбин нам не нужен, и раз его конечная цель – кельтиберские вакцеи, так и пущай тогда прямо на них через восточных веттонов и топает, а по Лузитании наши и сами потопчутся. Тут же в чём фокус? В предстоящем по результатам этой кампании Гракховом мире, который и станет прецедентом для дальнейшего раздела полуострова. Кто с римлянами его заключит, тот на будущее ихний, кто с нашими, тот уже наш. Есть ради чего оторвать "недвижимость" от насиженного места и повоевать...

Я не то, чтобы не ожидал, дело ведь к этому и шло, но ожидал не в эти зимние каникулы, а в летние. В эти она его раздраконит, за втором семестр Секвана добавит жару в Нетонисе, и вот тогда уж, по весне, мой наследник и дозреет. Турии ведь два года ещё до совершеннолетия, как раз кадетский корпус после школы окончить, так что времени ещё – вагон. То, что вошли они, вернувшись с прогулки, в обнимочку – ну, забылись немножко, бывает. Но они и за обедом уселись рядышком – даже Софониба прибалдела, а Трай уж и не знал, куда ему взглянуть, дабы "не заметить" неприличия. Обернулся ко мне, начал о погоде в Кордубе рассказывать, явно в надежде, что опомнятся, въедут и рассядутся тихо и незаметно. Но не тут-то было!

– Папа! – отвлёк меня Волний от уже вторичного прослушивания кордубской метеосводки, – Мы вот тут с Турией подумали, ты же всё равно задержишь меня ещё на год в Нетонисе, и все наши будут или там, или здесь, а значит, ни в какую Тарквинею я летом не поплыву.

– Ты передумал служить там? – вопрос был чисто риторический, потому как и я въехал, и он въехал, что я въехал, а судя по подобравшемуся кордубцу, тот тоже если и не въехал ещё, то уж всяко заподозрил.

– Нет, папа, как я хотел, так и хочу попасть туда. Но ведь это же будет не на год, а может, и не на два, и разве не лучше мне будет отправиться туда уже с женой? А Турии два года до совершеннолетия, да и доучиться же ей надо, и этот один год получается – ни два, ни полтора. А через два года нас и выпустится уже больше, и уже целыми командами на места службы разъедемся. Ты же сам говорил, что дел там – много, и в одиночку их всё равно не вытянуть. Ну и понятно же уже всё, и чего мы будем дядю Трая в подвешенном состоянии держать? В общем, когда будет прилично объявить о нашей помолвке?

– Что скажешь, Трай? – я обернулся к кордубцу, – Собираем народ назавтра?

– Ну, так вот прямо и сразу? Тут надо подготовиться как следует...

– Папа! Летом же война будет, и вам может стать вообще не до того! – нажала Турия, – И что нам тогда, ещё год ждать? Мы можем и сами, но ведь это же будет совсем не по тем традициям, которые ты любишь.

– Да не в традиции тут дело, – её отец замялся и обернулся ко мне, – Максим, у меня тут с гражданством трудности. Италика ведь римский город только по факту, но она не признана в сенате колонией римских граждан и сама римского гражданства давать не может. Римская часть Кордубы – то же самое. Ты – римский гражданин, Волний тоже, а я и вся моя семья – просто союзники, перегрины без гражданства. И пока я не решил этого вопроса, законный римский брак невозможен. Здесь мы по нашим турдетанским законам и обычаям сделаем всё, как полагается, и наши турдетаны Бетики это признают, а о чём я могу объявить нашим римлянам и италийцам? Для них даже сам брак будет всё равно как если бы я Турию в простые наложницы любому из них отдал. Не этого мне хотелось...

– Ну, это-то нас не остановит, – хмыкнул я, – Хоть и хотелось, конечно, немного другого, – млять, Юлька могла бы и предупредить об этой тонкости заранее, – Но раз так не выходит, то и наплюём на пустяки. Есть же проверенная лазейка.

– Максим, время же есть. Я хочу всё-таки не этим способом. В этом году как раз римский ценз, списки граждан будут составляться в Кордубе, я попробую договориться...

– Трай, это ненадёжно. Сегодня ты договорился с нужным человеком в римской комиссии, и вы с ним поняли друг друга, а завтра ты с ним повздоришь, он сверит список со списком прошлого ценза и "исправит ошибку". И Волний у меня в свободнорожденные из вольноотпущенников переписан таким же путём, и если это вскроется, то его обратно в вольноотпущенники перепишут, но рискует он только этим, а не римским гражданством.

– Папа, ну чем тебе в самом деле вариант через фиктивное рабство не нравится? – спросила Турия, – Это же не всерьёз, а гражданство – настоящее и законное. И мне там быть не нужно – дядя Максим семью в Рим не возил, а прямо там похожих людей нашёл и за них выдал, а документ на свою семью получил настоящий.

– И в Рим ехать не обязательно, – добавил я, – Альбин – точно такой же римский претор, как и городской в Риме, и все его полномочия точно такие же, как и у городского претора. А римский военный лагерь – юридически тоже часть Рима, а его площадь перед преторием равнозначна римскому Форуму, и римский суд на ней так же законен, как и на нём. А освобождение римлянином раба – это судебная процедура, и в римском лагере все положенные формальности можно соблюсти не хуже, чем на Форуме в самом Риме.

– Да я это понимаю, Максим. Я даже знаю о нескольких таких случаях. Но все они были простолюдины. Процедура же публичная, а мы всё-таки не простая семья, и я не хочу, чтобы в нас тыкали пальцами и называли нас римскими вольноотпущенниками. Нас, потомков тартесских царей? Это немыслимо.

– Папа, речь же не о тебе, а обо мне, – напомнила девка, – Ты всё равно отдаёшь меня в семью римского вольноотпущенника, и моё достоинство в ней будет всё равно по мужу, а детей – по их отцу. И что изменится от того, что я и сама буду числиться римской вольноотпущенницей? Ты же не этим руководствовался, когда сам захотел за Волния меня замуж выдать, ну так и какая тогда разница?

– Дядя Трай, породниться с "блистательным" родом – большая честь, но и при всём моём уважении к твоим славным предкам, я вовсе не за них выбрал Турию, – добавил мой наследник, подчёркнуто обнимая девку, – Не будь её, я всё равно искал бы такую же, и родовита она окажется или безродна, для меня было бы делом десятым. Пусть бы даже и настоящей вольноотпущенницей оказалась, лишь бы во всём остальном была подходящей.

– И я слова бы ему при этом не сказал, а только одобрил бы его выбор, – дожал я кордубца, – У нас, Трай, совсем другая жизнь, и ценим мы в ней другое. Но тебе – есть чем гордиться и помимо знатности рода. Соперницами твоей девчонки были не кто попало, а лучшие из лучших. Помнишь же, как я предупреждал тебя об этом с самого начала? И то, что выбор пал на твою – это показатель настоящего достоинства, личного, а не предков. В том, что она родилась в твоей "блистательной" семье, её заслуги нет, это заслуга твоя и её матери. В том, что вы её правильно воспитали, заслуга тоже больше ваша, чем её. Но вот то, что она без вашей поддержки и в среде, где мало ценится знатность рода, оказалась не худшей, а лучшей – это заслуга бесспорно её. И это – показатель той добротной породы, которую мы ценим выше, чем просто знатность или просто богатство.

– Ну, возможно, вы и правы, – задумчиво проговорил отец девки, – Я подумаю и посмотрю, что тут можно сделать. Если не найду лучшего способа – сделаем так. Хочется подостойнее вопрос решить – ну, через фиктивное удочерение достойной римской семьёй хотя бы уж, что ли? Где бы ещё найти такую? На примете достойные – только латиняне.

– Пойдёт, – заверил я его, – Браки римских граждан с латинскими законны без ограничений, а нам ведь только это и желательно, и пусть лучше будет достойная семья латинян, чем сомнительного достоинства римская.

– Это другое дело, – кордубец заметно повеселел, – Этот вопрос я к весне решу. Пожалуй – да, собирай назавтра знакомых, объявим о нашей турдетанской помолвке, а по весне у меня уже будут основания объявить в Кордубе и о римско-латинской...

Решит он этот вопрос или нет – не столь уже и важно. Волний жену выбирает, а не модную тряпку с этикеткой брендовой фирмы, и как бьют не по паспорту, а по морде, так и детей делают не в разворот означенного паспорта, а в звизду его обладательницы. И даже фотка в нём не столь важна, когда заценивается непосредственно оригинал. В самом начале, когда я с этим римским гражданством заморачивался, оно для подстраховки имело смысл. Не было ещё ясно, выгорит ли у нас наш проект с нашими карманным царством и колониями, а римское гражданство в римских владениях от самой главной беды оберегает – от обращения в рабство. До тех пор, пока римский гражданин никакого особо тяжкого преступления не совершил, кара за которое гражданских прав его лишает – ни под каким соусом он не может на подвластной Республике территории в рабах оказаться. Даже за все свои долги он лишь имуществом отвечает, но не личной свободой. А посему, учитывая, что и "Карфаген должен быть разрушен", и вообще предстоящее римское господство над всеми странами и народами по берегам Лужи, римское гражданство для себя и потомков было приобретением ценным – достаточно ценным, чтобы даже через фиктивное рабство его заполучить. Хреново быть и только что завоёванным варваром, по которому рабский ошейник плачет, и обираемым римскими откупщиками бесправным перегрином, который за налоговые недоимки тоже запросто означенный ошейник примерит, и только римский гражданин неприкасаем, он – римский гражданин, его не тронь. Сейчас, когда проект наш не только удался, но и упрочился, оно нам уже не столь важно, это римское гражданство. Другая у нас теперь жизнь. Оно полезно для дипломатии, разведки и деловых связей, ради которых и желательно нам его иметь, но теперь мы проживём вполне себе неплохо и без него, если что. Приятный, но не обязательный по нашей жизни бонус.

Только бы выдержать эти дни! Первые три – это было что-то с чем-то! Велтур держится молодцом, честь ему и хвала, Фабриций время от времени вырывается из Гадеса помочь, Серёга кое-какие вопросы помогает разрулить, но кое-что и накопилось для меня. Не всё еще разрулил, далеко не всё. Сегодня вот передышка небольшая по случаю приезда Трая, а уже вечером и клиентов принять надо, иначе хрен они своей очереди дождутся, а завтра о помолвке детей объявляем и это дело отмечаем, и тоже день вылетает, и неделя остаётся на все оставшиеся вопросы до отплытия обратно на Азоры, потому как юнкерам учиться, а мне помимо собственных буржуинских дел – ещё и их учить. Как первый поток доучим и в помощь себе припашем – всего нашего кадрового затыка мы этим, конечно, не рассосём и на четверть, но с его помощью мы заткнём наиболее назревшие дыры и доучим следующий поток, который наконец и подразгрузит нас уже ощутимо, высвободив время для работы на перспективу. Сейчас – это разве работа? Там то сдвинешь с мёртвой точки на шажок, тут это, так и в третьем же месте ещё что-то хотя бы на шажок сдвинуть надо, и в четвёртом, и в пятом, а на следующий их все сразу же сдвигать некогда – можно только по очереди, по одному. И пока не выучим молодняк, так оно и будет всё стоять в очереди, ожидая дохода наших рук. Пока рук этих обученных не станет достаточно, чтобы хоть по одной паре, но доходили до всего одновременно.

Если весь этот сделанный урывками мизер, да со всем громадьем наших планов сравнить, то реально тоскливо делается. Мышиная возня, млять! Но с другой-то стороны, если не с планами сравнивать, на которые наполеоновская треуголка сильно жмёт, а с тем, что было исходно, так оно уже и немного в другом свете видится. Хоть и урывками, а ведь что-то осилили. В метрополии, где нас связывает по рукам и ногам и этот маскировочный псевдоантичный ампир – и то жизнь уже немножко другая становится, а уж в колониях-то, где нам не страшно палево – дайте только срок, дайте только молодняк выучить, да к делу серьёзному его припахать, по его знаниям и способностям – тоже не вдруг, тоже по шагу, далеко не семимильному, но уже без длительных остановок двинется вперёд множество дел, формируя там, где можно, уже совсем другую жизнь...

21. Пика или штык.

- Митурда! Ты опять дёрнула спуск? - Володя оторвался от трубы, - На ладонь выше круга влепила!

- Прости, почтенный, забылась, - щелчок при освобождении от защёлки скобы, негромкий лязг отошедшего назад затвора, гильза летит в корзину, а девка достаёт новый патрон из ячейки закреплённого на винтовке ускорителя заряжания, укладывает его перед затвором и вдавливает пальцем пулю в патронник, - Механизм тут другой, почтенный, не успела ещё привыкнуть, - снова лязг затвора и щелчок зафиксированной скобы.

- Вот из-за этого ты и мажешь. Это же не револьвер, тут спуск мягче, аккуратно выбирай свободный ход, ты этот момент почувствуешь, и это же тебе не хрен, его не надо дрочить ... тьфу! Прошу прощения, - юнкера рассмеялись, - В общем, плавно его дожми, не дёргай, и ты сделаешь дырку именно там, где ей и положено быть. Вот, совсем другое дело! На три пальца левее центра, но уже в круге. Можешь же, когда захочешь? Каллироя, а ты зачем по нижнему краю круга чиркаешь?

- Кайсара на месте мишени себе представила и решила отстрелить ему яйца! - выдвинул научную гипотезу Мато, вызвав прысканье всего курса в кулаки.

- Фильтату жалко, а то давно бы уж отстрелила, и не из этой ручной хлопушки, а из крепостной! - отшутилась бывшая "гречанка", вызвав уже взрыв хохота.

- Аттставить смех на стрелковом рубеже! - рявкнул спецназер, хлопая тростью по голенищу сапога, - Вы стреляете из винтовок и с винтовочной дистанции, на которой любая самая малая ошибка ведёт к промаху. Поэтому при стрельбе из винтовки не нужно представлять себе на месте мишени никого из тех, кого вам хотелось бы кастрировать или просто и незатейливо убить. Ни Кайсара, ни Кербера, ни Слепня. Даже меня не нужно. У вас задача просто сделать дырку в центре этого круга. Мишень для вас - просто мишень, и как только вы выбрали свободный ход спуска и взяли её на ровную мушку - отрешитесь с этого момента от всего. Нет больше никакого окружающего вас мира, нет даже винтовки, а есть только ваш глаз, мушка с целиком, этот круг и ваш спусковой палец. Всё, и мозгов ваших тоже нет, и нечем вам думать ваши воинственные мысли о противнике и выстреле. Вы просто не дышите, а плавно выжимаете спуск, в этот момент даже круг исчезает, и вы держите одну только ровную мушку, и чем неожиданнее для вас самих вдруг бабахнет выстрел, тем точнее будет его результат. Все всё поняли? Ты всё поняла, Каллироя? Круг мишени - это круг, и ничего больше. Перезарядилась? Теперь просто прицелься получше в этот круг и сделай так, чтобы эта железяка напугала тебя саму внезапным бабахом.

Как я уже упоминал, в качестве солдатского унитарного образца у нас принята и внедряется упрощённая однозарядная модификация винчестера. Тот же самый затвор, управляемый рычажной скобой, тот же самый ударно-спусковой механизм, только нет ни магазина, ни механизма подачи патрона из него. И не в том дело, что нас жаба давит дать бойцу скорострельную магазинку, разработанную нами ещё раньше, "кастрация" которой и дала вот эту однозарядную модель. Просто классический винчестер с его подствольным трубчатым магазином жрал патроны не центрального боя, а бокового, дабы пуля патрона в трубчатом магазине не давила на капсюль предыдущего. Центральный бой для трубчатого магазина подходит только при пуле, полностью утопленной в гильзу. Охотничья классика тут подойдёт или патрон нагановского типа вроде нашего револьверного, а винтовочный с его торчащей наружу пулей - только с экспансивной пулей, у которой головка в её центре высверлена. Но баллистика такой пули оставляет желать лучшего, а под обтекаемую пулю нужен срединный магазин а-ля знаменитая своими поставками для русской армии модель тыща восемьсот девяносто пятого года, которого я пока не потяну. Вот и выходит, что на данном этапе оптимален однозарядный винтарь с пристёгнутым ускорителем заряжания патронташного типа а-ля русская берданка.

Пока Володя ведёт у второго курса занятие с однозарялными винчестерами, для них теперь табельными, я аналогичным манером углубляю знакомство первого курса с их табельными кремнёвыми винтовками:

- Винтовку наперевес! Приклад прижми! Курок взведи! Полку открой! С полки сдуй! Патрон достань! Патрон скуси! Затравку сыпь! Полку закрой! Курок спусти! Затвор открой! Заряд засыпь! Пулю оберни! Пыж сомни! В затвор вложи! Придави! Затвор закрой! Курок взведи! Сдвоить ряды! Первый-второй ряд с колена, третий-четвёртый стоя - готовьсь! Цельсь! Первый ряд - огонь! - хлопнул не очень слитный залп, - Перезарядка самостоятельно! Второй ряд - огонь! - эти выстрелили практически слитно, - Перезарядка самостоятельно! Третий ряд - огонь! - немного вразнобой, - Перезарядка самостоятельно! Четвёртый ряд - огонь! - почти слитно, - Перезарядка самостоятельно! Первый ряд - все перезаряжены?

- Так точно, досточтимый!

- Молодцы! Именно это от вас и требуется - быть готовыми ко второму залпу, когда отстреляется четвёртый ряд. Второй ряд - все перезаряжены?

- Так точно, досточтимый!

- Сегодня, ребята и девчата, уже неплохо. Первый-второй ряд - встать с колена! Третий-четвёртый - дозарядиться и доложить!

- Досточтимый, а что там за винтовки у второго курса? - спросил Артар.

- Пока мы перезаряжаем эти, они уже трижды выстрелить успевают, - добавил Ганнибалёныш, - Им, получается, и прикрытие копейщиками уже не нужно?

- Так точно, ребята и девчата, у второго курса винтовки посовершеннее ваших. Технический прогресс у нас на месте не топчется, а военно-технический - в особенности. Война - она вообще двигатель прогресса. Si vis pacem - para bellum, как говорят римляне. К счастью, сами они понимают этот принцип в более узком смысле, чем мы, - центурия рассмеялась, - Через год и вы будете иметь дело с этими новыми винтовками...

- Дозарядились, досточтимый! - доложила одна из девок.

- Отлично, ребята и девчата. А теперь первый-второй и третий-четвёртый ряды - сменить друг друга! - все должны уметь одинаково хорошо стрелять и перезаряжаться как с колена, так и стоя, потому как стрельбе плутонгами им предстоит обучать и солдат.

Аналогичным образом центурия отстрелялась и в сменённом порядке, но на сей раз я велел им дать и по второму залпу, уже не перезаряжаясь после него.

- Новые винтовки, которые вы видите у ваших старших товарищей, в три раза скорострельнее ваших кремнёвых, но у них есть один фатальный недостаток - бумажным патроном, который вы уже умеете заготавливать и сами, они не стреляют. Для них нужен другой патрон, - я достал из кобуры свой револьвер, откинул вбок барабан, выдвинул из него экстрактором донышки патронов, извлёк один и показал первокурсникам, - В данном случае вы видите револьверный патрон для скорострельного оружия одной руки типа уже известных вам кремнёвых пистолетов. Винтовочный отличается тем, что его пуля торчит из гильзы наружу, а не утоплена в ней полностью, как в этом. За счёт этого в винтовочном патроне больше пороха, но принципиально оба патрона устроены одинаково. И хотя после выстрела можно переснарядить по новой и эту латунную гильзу, и этому делу мы вас тоже научим, саму гильзу вам на коленке не изготовить. Пулю вы новую отольёте, капсюльный колпачок выправите, если у вас кончатся запасные, и даже его ударный состав вы изучите на втором курсе и будете уметь делать его сами. Но вот гильзу новую, если пораздулись, порастрескались или потерялись старые, вы сами не сделаете. Это - только штампуется в специальном приспособлении на специальном оборудовании, которые имеются только на патронном производстве. И его возможности у меня пока ограничены. Я могу обеспечить патронами ваших старших товарищей, вас самих и ваших будущих младших товарищей, которые пока ещё учатся в школе. Но обеспечить патронами ваших будущих солдат я не могу и смогу ещё очень нескоро. Поэтому такие револьверы, как мой, у вас будут, такие винтовки, как вы видите у второго курса, тоже будут, будут даже ещё скорострельнее их, только под револьверный патрон. Но у ваших солдат будут только кремнёвые винтовки и пистолеты, с которыми вы учитесь обращаться сейчас, чтобы потом обучать этому же их.

- Досточтимый, а что за ещё более скорострельная винтовка? - спросил один из парней с ускоренного потока, не бывавший в Лакобриге и не видевший винчестера, - Она как этот твой пистолет?

- Можно и так, ребята и девчата. Но для сильного патрона желательна жёсткая ствольная коробка, а не ажурная рамка револьвера. Винтовка будет того же типа, что и вот эта однозарядная у второго курса, только у неё будет ещё трубчатый магазин под стволом, а в нём подпружиненные патроны. Затвор новой винтовки не поворачивается, как в вашей, а ходит взад-вперёд. При отходе затвора назад выбрасывается стреляная гильза, взводится курок и подаётся из магазина новый патрон, а при движении вперёд затвор досылает этот патрон в патронник ствола. На втором курсе вы ознакомитесь и с этим. Пока вы стреляете из кремнёвого оружия, которое сейчас кажется вам уже страшно примитивным. Чтобы вы так не думали, сейчас мы вместе с вашими старшими товарищами посмотрим, что было в моём мире до появления вашей винтовки и подобных ей образцов. Командуй, почтенный, - я вернул властные полномочия их центуриону-инструктору.

- Кто приказал вам нарушить равнение?! Равняйсь! Оружие на плечо! Напра-во! Вперёд - марш! - ага, у их отца-командира, как и у Диталкона, тоже не забалуешь.

- В нашем мире, ребята и девчата, ручной огнестрел развивался долго и нудно. Были отдельные экземпляры и казнозарядных ружей, схожих с известной вам кремнёвой винтовкой, но не было нормальных металлорежущих станков, а слесарным путём массово обтюрацию не обеспечить. Поэтому массовым оружием массового стрелка не одну сотню лет оставался дульнозарядный гладкоствольный мушкет, ещё не кремнёвый, а фитильный.

- Дульнозарядное оружие у нас не производится, и работу с ним вы увидите на примере казнозарядного ружья, которое я буду заряжать с дула, не пользуясь затвором, - объяснил юнкерам Володя, - У меня в руках гладкоствольный дробовик той же системы, что и известная вам всем кремнёвая винтовка. По условиям задачи у меня нет затвора, а замок фитильный - как видите, в губках курка зажат не кремень, а фитиль. У фитильного замка крышка полки не имеет самооткрытия, и её перед выстрелом приходится открывать. При этом считаем, что бой уже идёт, и этот выстрел - уже не первый. Командуй, Максим.

- На сошку ставь! Приклад прижми! Фитиль притуши! - спецназер изобразил притушивание условно тлеющего фитиля об полку, - Курок взведи! С полки сдуй! Патрон достань! Патрон скуси! Затравку сыпь! Полку закрой! Курок спусти! Мушкет к ноге! - он поставил ружьё стоймя, - Заряд засыпь! Пулю оберни! Пыж сомни! В дуло вложи! В дуло протолкни! Забойник достань! - спецназер отжал защёлку и извлёк латунный шомпол, но передал его слуге и принял у него взамен деревянную палку потолще с плоским латунным навершием, - Заряд забей! - юнкера прифонарели от процедуры проталкивания через весь длинный ствол пыжа с пулей, - Утрамбуй! Забойник вынь! Забойник вставь! - обратный размен со слугой, и штатный латунный шомпол вернулся на место, - На сошку ставь! Приклад прижми! Курок взведи! Фитиль зажги! Вот тут, ребята и девчата, у мушкетёров с фитильными мушкетами всегда возникала заминка - моток с постоянно горящим фитилём был не у всех, а у одного из нескольких, от которого и "прикуривала" вся компания. Слуг в строю нет, они все в тылу ждут исхода боя. Полку открой! Готовьсь! Цельсь! Огонь! - калибр у дробовика восемнадцать миллиметров, так что и грохнул он внушительно, и дым перекрыл обзор.

- Правый верхний край, - заценил я результат в трубу, когда дым рассеялся, - А всё отчего? Оттого, что ствол гладкий, и пуля круглая, да ещё и немного сплющенная при проталкивании через ствол и утрамбовке. И это, ребята и девчата, почтенный Володя ещё с сошки стрелял, а при стрельбе с рук результат был бы ещё худшим. Сколько волокиты с этим заряжанием с дула, вы видели, отдачу крупного калибра - представляете, и всё это ради чего? Чтобы промазать? - юнкера рассмеялись, - Ну, реально-то, конечно, стрелял не один человек, а залпом весь ряд, и не по одиночной цели, а по такому же строю. И обычно с меньшего расстояния. Поэтому кто-то в кого-то всё-таки попадал, хоть большинство и не в того, в кого метили. На массовом дешёвом мушкете обычно даже и мушку с целиком не делали - не было смысла целиться точнее, чем получалось на глазок по стволу. Так что ваша казнозарядная кремнёвая винтовка - далеко не худший образец из возможных...

Чистка оружия после стрельб у обоих курсов шла весело, то и дело прерываясь взрывами смеха, когда кто-то имитировал заряжание винтовки с дула. Нам же с Володей было не до веселья - не ладилось дело с отливкой корпуса движка, то бишь того картера, который ни разу не бывший президент Штатов. Хоть и затекает бронза в тонкие закоулки литейной формы гораздо лучше чугуния, но тонких ажурных мест не любит и она - где-то между несколькими такими местами из-за застывания металла в них нет притока жидкого, и образуется литейная раковина. И получается, что не только там припуски нужны, где и по делу чистовая механическая обработка требуется, а ещё и снаружи дополнительные приливы для сохранения притока через них жидкого металла туда, где он при застывании поверхности отливки затруднён. Но ведь каждый такой прилив - это же лишний вес всей отливки. Работать-то движок будет, корпус - не движущаяся часть, но ведь мы же, вообще говоря, хоть и грубятину пока-что делаем, но с прицелом же и на будущий авиационный дизель, которому лишний вес категорически противопоказан. А это значит, что срезать потом надо будет с отливки все эти дополнительные технологические приливы, а это уже не конуса литников с выпорами, которые и ножовкой отпиливаются, и зубилом рубятся, и сделаны они в таких местах, где их последующее удаление удобнее всего. А эти приливы и плавнее на стенке, и места нередко такие, что не враз ещё и фрезой туда подлезешь. Тут не только модель восковую менять с деревянными шаблонами для её формовки, тут ещё и приспособы фрезерные разрабатывать для зажима отливки под удобный заход фрезы...

- Итак, ребята и девчата, при изучении Столетней войны мы с вами заметили то влияние, которое оказал на развитие рыцарского доспеха громоздкий, неприцельный, зато очень простой и дешёвый, а за счёт этого и массовый английский длинный лук, - начал я очередную лекцию по истории развития оружия и военной техники второму курсу, - Его стрела с тонким игольчатым наконечником проникала и сквозь мелкие звенья кольчуги, и рыцарям поверх неё пришлось надевать уже пластинчатые латы из сплошного листового металла. Мало того, что полный комплект доспехов стал стоить значительно дороже, так он ведь ещё и прибавил в весе. Рыцарю в таком доспехе потребовался и конь покрупнее и погрузоподъёмнее прежнего. Но ведь к боевому коню требования гораздо жёстче, чем к простому обозному тяжеловозу, из-за этого большой процент бракуется, а отобранные в качестве полноценных боевых и стоят соответствующих денег. Такого коня потерять - это же разорение. А значит, и его тоже надо теперь пластинчатым доспехом прикрыть, а это, опять же, не только деньги, но и вес. Конь теперь требуется ещё крупнее - вес рыцарского дестриэ начал достигать тонны, но вы представляете, сколько стоил такой конь? Правда, атаку таких рыцарей уже не могли отразить лучники, и даже арбалет пробивал их доспехи уже не всякий. Понадобились тяжёлые и очень тугие арбалеты, которые и "козьей ногой" уже не взведёшь. Для этого применялись уже либо лебёдка, либо зубчато-реечный ворот. Но у таких арбалетов резко упала скорострельность, а она была главным преимуществом арбалета перед огнестрельной ручницей. И когда его не стало, то оказалось, что аркебуза и по цене с мощным арбалетом сравнима, и по скорострельности, и по убойности. А тут ещё и португальцы добираются до Чёрной Африки, и внезапно выясняется, что тамошние негры панически боятся огнестрельных выстрелов. Напугай их ими, и делай с ними, что хошь. На аркебузы вырос спрос, их стали делать больше, и они подешевели. Даже в самой Европе их применение выросло, и основным противником рыцаря стал стрелок-аркебузир.

- А скорострельности им хватало, досточтимый? - спросил Миликон-младший.

- Конечно нет. То заряжание, которое почтенный Володя показал вам сегодня на стрельбах, стало возможным только после изобретения уже в семнадцатом веке моего мира бумажного патрона. А в пятнадцатом и шестнадцатом веках заряды расфасовывали в кожаные или деревянные пенальчики. В бумажном патроне пыж - это сама его бумажная обёртка, а до его появления в дуло сперва вставлялся внатяг кожаный, войлочный, а то и пробковый пыж и прогонялся через весь ствол, а потом только то же самое повторялось с пулей. Сперва против конницы применяли полевые заграждения, но их можно и разбить даже тогдашней неточной и недальнобойной артиллерией, да и передвигаться с ними по полю практически невозможно. Поэтому ещё на этапе господства арбалетов и появления самых примитивных ручниц стрелков начали прикрывать пикинёры, а уж за пятнадцатый век пехотная тактика устоялась - пикинёры останавливают тяжёлую рыцарскую конницу, а арбалетчики с аркебузирами из-под их прикрытия расстреливают её сблизи, пробивая не рассчитанные на такой расстрел почти в упор доспехи. И что прикажете делать рыцарям? У них выход один - ещё более прочные доспехи. Уходит в прошлое кольчуга под латами, но сами латы становятся толще, и их вес всё равно увеличивается. Упавший с коня рыцарь уже не может встать на ноги без посторонней помощи, а защита всё ещё ненадёжна. И всё больше и больше пикинёров, которые становятся основным видом войск. Пикинёры стали аналогом нынешней фаланги сариссофоров, против которой выстоит только такая же.

- И тяжёлая конница потеряла своё значение? - предположил Волний.

- Да, дело шло к этому. Рыцарь как феодал начал сходить со сцены уже и после Столетней войны. Разве хватит доходов с малого поместья на полноценные пластинчатые латы и хорошего дестриэ, тоже бронированного латами? Вооружать их приходилось уже их сюзерену, и зачем ему нужен такой рыцарь-вассал, когда дешевле выходит нанять для войны рыцаря-наёмника? Он и удобнее - не считает, прошли или нет положенные сорок дней в году, а служит столько, за сколько ему заплачено. Но теперь рыцарь исчерпал себя уже и как боевая единица - его расстреливают аркебузиры и арбалетчики, и он ничего не в состоянии поделать с пикинёрами. Возможно, тяжёлая конница вовсе ушла бы в прошлое, если бы не был изобретён искровый замок - ещё не тот ударно-кремнёвый, который вам известен, а колесцовый. Он сложнее и дороже ударно-кремнёвого, и аркебуза с ним не для простого стрелка, но пара пистолетов с таким замком многократно дешевле рыцарского дестриэ и полного комплекта рыцарских лат. Появляются рейтары на небронированных конях и в упрощённых доспехах - шлем, кираса, да набедренник, зато с парой колесцовых пистолетов, а нередко и с колесцовой аркебузой. И теперь уже рейтарская конница стала страшна пехоте. У пикинёров ведь тоже их каски и кирасы пулю не держат, а у стрелков нет и их. Выход у тяжёлой линейной пехоты один - увеличить свою стрелковую мощь. И тогда получает широкое распространение не популярный прежде мушкет - громоздкий и тяжёлый, зато дальнобойный. Технически это та же аркебуза, только длинноствольная и крупнокалиберная. До четырёхсот метров его убойная сила, а за счёт стрельбы с сошки и длинной прицельной линии из него и попасть можно дальше, чем из лёгкой аркебузы, не говоря уже о пистолете. Мушкет окончательно вытеснил с вооружения армий арбалет, а аркебузу выдавил из тяжёлой линейной пехоты во вспомогательную лёгкую. Мушкетёры и пикинёры составили в европейских армиях пехотные терции, и самой лучшей в Европе на целое столетие стала испанская пехота. Это были отлично вооружённые безземельные и малоземельные дворяне с сословным гонором и сословной привычкой к военному делу.

- Простолюдины не хотели служить или им было запрещено? - спросил Мато.

- Запрета не было, но мелких дворянчиков было столько, что и их-то всех взять на службу не могли, так что простолюдину ловить между ними было нечего. Случай в армии Кортеса, который поставил в пехотный строй сразу сотню моряков с уничтоженных по его приказу каравелл, своими исключительными обстоятельствами лишь подтверждает правило. И пока у испанских Габсбургов хватало этого отборного человеческого ресурса, они и колонии в Америке держали самые гигантские, и в Европе со своими союзниками гегемонили уверенно. Вот когда растратили его сдуру, не позаботившись о восполнении, тогда им и поплохело. А не позаботились оттого, что этих превосходных солдат хватило на столетие, и коронованному дурачью казалось, что хватит навечно. Ну а технически эта пехотная терция испанского типа - что в самой Испании, что во всей остальной Европе - состояла главным образом из тяжеловооружённых пикинёров. Они были главной ударной силой, а мушкетёры своей стрельбой не подпускали к ним на уверенный выстрел рейтар противника. В шестнадцатом веке были ещё родельеры в упрощённом доспехе со щитом и мечом, которые вставали в первом ряду перед пикинёрами, но потом от них отказались. Взаимодействия мушкетёров и пикинёров вполне хватало. И всё бы так и продолжалось, если бы не усовершенствовалась и лёгкая полевая артиллерия.

- А что с ней раньше было не так? - спросил Кайсар, - Ты рассказывал нам про Кортеса и его штурм Теночтитлана - ведь целыми толпами этих дикарей выносила.

- Да, дикарей - выносила. Лучниками мексиканские дикари были плохими, а на бросок дротика их не подпускали. На это дальнобойности артиллерии хватало за глаза, а её важнейшим достоинством была высокая скорострельность. Те орудия технически были такого же типа, как и наши, только гладкоствольными. Такие же зарядные каморы, часто комплект из нескольких сменных, такое же клиновое запирание, но качество исполнения - без слёз, как говорится, не взглянешь. У нас наши орудия льются из бронзы по восковым выплавляемым моделям, после чего канал ствола и его сопряжение с зарядными каморами обрабатывается на токарном станке. А у них в основном орудие ковалось из железа, и как вышло из-под молотка, так и будет. С обтюрацией - та же самая беда, что и в стрелковом оружии. Нормального токарного станка с суппортом нет, и проточить сопряжение ствола с зарядной каморой не на чем, а слесарная подгонка за приемлемую цену и в приемлемый срок - сами понимаете. Поэтому точность у такой артиллерии хромала, а дальнобойность - и подавно. Кортесу её хватило, а в Европе с ней мирились, пока дальностью и точностью огня не блистала и стрелковка. Ведь дульнозарядные орудия, хоть и били гораздо дальше, удручали своей скорострельностью. Но когда ещё и орудийные расчёты начали выбивать огнём из дальнобойных мушкетов, от казнозарядной полевой артиллерии отказались. Но, пока скорострельность дульнозарядных орудий была ниже плинтуса, погоды они на поле боя не делали. С первого выстрела ядром не попасть, а ждать, пока орудие пристреляется, терция не будет. Но тут изобрели бумажный патрон, который увеличил скорострельность мушкетов, а вслед за ним внедрили и аналогичное заряжание для лёгких полевых орудий. И тогда терциям резко поплохело. Пикинёры сильны только до тех пор, пока они держат строй, а как его удержишь под артиллерийским обстрелом? Он ведь у них полулегионной обычно численности, три тысячи человек плотной коробкой, и быстро его не передвинуть. Потери от артиллерийского огня, потери от мушкетного, а стоит только её мушкетёров повыбить, как налетят рейтары с аркебузами и пистолетами.

- Надо размыкать коробку на части поменьше и увеличивать в них количество мушкетёров, - заметил Мартиал, - И потери меньше, и свой огонь эффективнее.

- К этому и пришли, - подтвердил я, - Пехотные роты по двести солдат, из них сто двадцать мушкетёров и восемьдесят пикинёров. Мушкетёры выдвигались вперёд по десять в ряд, всего двенадцать рядов. Первый ряд даёт залп, уходит назад, выстраивается позади последнего ряда и заряжактся, второй ряд делает то же самое и уходит заряжаться позади него, и так ряд за рядом, и к тому моменту, как выстрелит последний ряд, первый уже заряжен и готов к новому залпу. Строй мушкетёров непрерывно бьёт залпами в десять стволов и пятится к своим пикинёрам под их защиту. Тактика называлась "караколе" или улитка. Размер строя уже небольшой, и его можно передвинуть легче и быстрее, если по нему начала пристреливаться артиллерия, а стрельбу можно вести непрерывно, пока есть заготовленные заранее бумажные патроны. Но возможным это стало, ребята и девчата, за счёт чего? Во-первых, за счёт этого бумажного патрона, который сократил число приёмов перезарядки и её общее время, а во-вторых, за счёт выучки солдат, позволяющей им уже не по командам перезаряжаться, а самостоятельно. Не обученные ещё этому новобранцы караколировать не могут. То есть, сразу в мушкетёрский строй новобранца не поставишь, его ещё обучить для этого надо.

- Но хорошо обученные, получается, часто могут обойтись вовсе без пикинёров, - прикинул мой наследник, - От них не пробовали вообще отказаться?

- Мечтали о такой реформе и обдумывали её многие. Во-первых, и сам пикинёр обычно не был в восторге от необходимости таскать эту громоздкую и увесистую жердь в пять метров длиной. В ещё меньшем восторге он был от необходимости держать место в строю под любым обстрелом - это же практически в каждом бою кого-то из них убивают или калечат. А к этому добавьте то, что и жалованье платили очень нерегулярно, и пайка тогдашнему солдату не полагалось, и как тут ему прожить без мародёрства? А много ли он намародёрит после ушлых подвижных мушкетёров, вооружённых легче и компактнее, чем он? - юнкера рассмеялись, - Поэтому в большинстве случаев молодой пикинёр после обзаведения шпагой копил деньги не на каску с кирасой, с которыми его перевели бы уже на двойное жалованье в первые ряды, а на недорогой подержанный мушкет, чтобы с ним при первой же возможности перевестись в мушкетёры. Это даже если он не имел денег на мушкет сразу, чтобы в пикинёры вообще не попасть. Поэтому ещё в шестнадцатом веке на этапе терций сокращение числа пикинёров в пользу мушкетёров шло и само, и поделать с этим военачальники ничего не могли. И уже одно это приводило к "во-вторых", вынуждая их реформировать свои армии, дабы обходиться тем небольшим количеством пикинёров, которое они могли реально набрать и сохранить. На переход от терций к ротам с меньшим числом пикинёров толкало и это. А в-третьих, в первой половине семнадцатого века начал внедряться облегчённый мушкет, из которого уже можно было стрелять с рук, без сошки, а во второй его половине - известный вам ударно-кремнёвый замок, который был намного проще и дешевле прежнего колесцового. Его уже можно было сделать массовым в оружии пехоты, а лёгкий мушкет с ударно-кремнёвым замком и перезаряжался уже побыстрее, и это увеличивало огневую мощь пехотных рот. Но отказаться от пикинёров полностью не вышло у полководцев и после этого.

- А почему, досточтимый? - не въехала Каллироя, - Разве мушкетёры не могли теперь отстреляться и сами?

- Да, во многих случаях уже могли, особенно с крепостных укреплений, а часто и при обороне в чистом поле. Но войны ведь, ребята и девчата, для чего затеваются? Тем, кто намерен только обороняться, война не нужна - они и без неё прекрасно обошлись бы, если бы были уверены, что и соседи оставят их в покое. Затевает войну тот, кто намерен не обороняться, а наступать. А в атаке мушкетёр слаб. Попасть в кого-то на бегу он едва ли сможет, а в рукопашной, ради которой и затевается атака, пикинёры сильнее. У первых рядов и каски с кирасами, и пятиметровые пики у всех, а в тесной схватке, когда пика уже бесполезна, и пикинёр фехтует шпагой ничуть не хуже мушкетёра. Поэтому для успешной атаки нужны пикинёры, а атакует тот, у кого их достаточно, чтобы одолеть в рукопашной и после всех потерь от огня противника. Чем больше пикинёров, особенно одоспешенных, тем больше шансов на успешную атаку. Кстати, за семнадцатый век и каски с кирасами приобрели спереди форму, которая принимала пулю под косым углом, и пуля во многих случаях рикошетировала от них. То есть всех атакующих пикинёров не перестреляешь всё равно, рукопашной с оставшимися не избежать, а значит, и обороняющейся стороне тоже нужны свои пикинёры - кто-то должен остановить пикинёров противника и дать своим мушкетёрам возможность продолжить их расстрел. Вот если бы мушкетёров можно было сделать посильнее в рукопашном бою - тогда это было бы другое дело. И как раз в этом направлении военно-техническая мысль работала особенно активно. Существовало много вариантов гибридного холодно-огнестрельного оружия, но подавляющее большинство из них были дурацкими - типа пистолета-топора или пистолета-шпаги. Для мушкетёра такое оружие не подходило. Более дельную конструкцию - кинжал, вставляемый в ружейное дуло - придумали браконьеры и контрабандисты, спалившиеся со своим новшеством в окрестностях французского города Байонна в Аквитании. На него обратили внимание, и уже с середины семнадцатого века байонет или багинет начал применяться мушкетёрами.

- Не очень-то это удобно, - заметил мой наследник, - Это же и рукоять кинжала тонкая и без набалдашника, и держится он в дуле ненадёжно - и кинжал плохой выходит, и наконечник пики не лучший.

- Да и древко - так себе, - добавил царёныш, изобразив руками укол, а затем и рубящий удар дулом винтовки, отчего рассмеялась почти вся пацанва.

- Всё верно, ребята и девчата, - согласился я, - Все народы, изобретавшие копьё, делают его древко одинаковым, и ни один ещё не додумался делать его в виде ружья или подобного ему несуразия. Получилось скверное подобие пики - короткое, тяжёлое, очень неудобное и ненадёжное. Против пикинёров в рукопашном бою, хоть без багинета, хоть с ним, шансов всё равно никаких. И стрелять из мушкета, когда багинет в дуле, тоже нельзя. Но атаковать мушкетёров и легковооружённых солдат противника мушкетёр с багинетом уже хоть как-то мог, а в крайнем случае даже и худо-бедно отмахиваться от атаковавшей его кавалерии.. Хоть это копьецо и дурацкое, оно всё-таки длиннее шпаги, и это уже хоть и небольшое, но преимущество. Во всяком случае, такой способ совмещения холодного оружия с огнестрельным оказался самым удачным из всех прежних, и дальнейшая мысль военных технарей начала работать над его усовершенствованием. С общей длиной ничего поделать нельзя - даже с двуручным мечом в качестве багинета пику по длине не догнать. Поэтому на длину плюнули сразу, а задачи решали другие - надёжное крепление на дуле и возможность стрелять. В результате ближе к концу семнадцатого века появился штык со втулкой, которая надевалась на ружейное дуло снаружи, а лезвие было смещено вбок и не мешало выстрелу. Оно могло быть как клинковым, так и игольчатым. В дальнейшем его и ещё сдвинули вбок, чтобы с примкнутым штыком можно было и перезаряжаться, а лезвие стало преобладать игольчатое трёхгранного сечения. Такой штык сосуществовал какое-то время с багинетом на рубеже семнадцатого и восемнадцатого веков, а затем вытеснил его окончательно. А параллельно изменили и сам мушкет - его дульную часть приспособили для крепления втулки штыка, а ложу сделали поудобнее для штыкового удара. Ну, точнее, сделали её не такой неудобной для него, но и не такой удобной для стрельбы, как была у прежнего классического мушкета. Откровенно говоря, уродец вышел ещё тот.

- И стрелять из такого мушкета плохо, и врукопашную штыком драться плохо, - констатировал второй из васькинских парней.

- Да, компромисс между двумя разными задачами, одинаково плохой для обеих, но позволяющий решать их обе хоть как-то. Кстати говоря, во избежание путаницы новый тип оружия в русском языке назван не мушкетом, а фузеей, а солдат с ней - фузилёром. А кроме ложи и дульной части под штык фузея отличается от мушкета ещё и металлическим шомполом. Штык ведь тоже короткий, и принимать удар кавалерийского клинка на него выходит не всегда. Приходится принимать его и на само ружьё, но ствол тонкостенный из мягкого железа, под ударом может промяться, и как после этого пулю в него заталкивать при заряжании? А если оказался таким Гераклом, что сумел, то чего ждать при выстреле? - курс рассмеялся, - А деревянный шомпол, он же забойник - плохая защита деревянной ружейной ложе. Поэтому ввели металлический и удары велели бойцу принимать на него. Но латунь - удовольствие дорогое, а железный шомпол повреждает ствол. А в результате страдает точность огня, да и скорострельность тоже, ведь солдат при заряжании должен беречь руку от острых граней штыка. И длина в два с половиной раза меньше пики.

- От пикинёров при этом отказались? - спросил Кайсар.

- Ну, начали отказываться, скажем так. Всё-таки соблазн вооружить всю пехоту огнестрельным оружием был велик, а недорогой ударно-кремнёвый замок это позволял. К тому времени от прежних вольнонаёмных армий европейские государства уже отказались и перешли к регулярным. Солдат теперь получал не только жалованье - когда его наконец спохватывались и выплачивали, но и паёк, и оружие, и обмундирование от казны. Набор в некоторых государствах был откровенно принудительным, в других теоретически найм по согласию, но тоже не совсем добровольному. Иногда совершенно свободный выбор бывал между наймом в солдаты и виселицей, - юнкера рассмеялись, - Бродяг, например, очень не любили не только в Англии, а когда понадобились солдаты в новые регулярные армии, их особенно сильно невзлюбили везде. Попался праздношатающийся патрулю на дороге, так если не докажет, что он местный арендатор или ещё как-то законно трудоустроен, то это считалось преступлением, за которое вполне могли и арестовать. Особенно, если нужны люди на те работы, на которые никто не рвётся. А ты не бродяжничай, а работай, как все порядочные люди. Что значит, работы нет? На руднике нужны рудокопы, в порту нужны грузчики, на флоте нужны матросы, в армии - солдаты, а для тебя, оказывается, работы подходящей нет? Да ты просто закоренелый преступник, по которому плачет верёвка! Ну, судить тебя будем завтра, так что подумай до утра - суд может и снизойти, если увидит искреннее раскаяние и стремление исправиться, - курс рассмеялся, - В общем, находили для армии контингент, которого не жаль, а раз его не жаль, то и обращение с ним как с расходным материалом - троих забей, двоих повесь за дезертирство, одного выучи. Зато этот один - как механизм. Капрала со шпицрутеном он боится больше, чем противника на поле боя. Велено швгать вот так - он шагает вот так, - я показал молодняку вышагивание из старой кинокомедии "Фанфан-Тюльпан", - Военного смысла в этом шаге нет никакого, просто высокопоставленным любителям поиграть в живых солдатиков кажется красивым, когда все шагают одинаково и не так, как штафирки на гражданке, а "по-военному".

- Смысл только в этом? - спросил Волний.

- Конкретно вот такого дурацкого шага - только в этом. Но у всей той дурацкой муштры в целом был один общий смысл - приучить солдата бездумно выполнять любую команду, невзирая ни на что. Велел ему капрал со шпицрутеном смотреть только вперёд - он смотрит только вперёд. Живы ли ещё соседи справа и слева или их уже убило шальной пулей или осколком, он не видит, он туда не смотрит, а вышагивает как положено в такт барабанной дроби. Попадут в него или нет - это как повезёт, если убьют - может, оно и к лучшему, кончится хотя бы этот каждодневный кошмар, чего ей дорожить, такой жизнью? А вот если он собьётся с ритма и шагнёт не в ногу или не так, как положено, то схлопочет капральским шпицрутеном по спине, и это не "может быть", а наверняка. Ну, если капрал ещё жив, но ведь это же ещё обернуться надо, чтобы проверить, и если эта сволочь, не дай бог, всё ещё жива - представляете, что тогда будет? Он - не просто представляет, а знает абсолютно точно, и ему этого очень не хочется, - юнкера рассмеялись, - Такого солдата в любую самую самоубийственную атаку погнать можно, и он будет продолжать выполнять приказы, невзирая ни на какие потери. Ну, это в теории, конечно, на практике такого ни одна армия добиться не могла, но к этому стремились как к идеалу и чего-то в этом плане даже добивались. Такой стойкости к потерям от такого никчемного отребья, как в таких армиях восемнадцатого и первой половины девятнадцатого века, не добивался больше никто и нигде. А потери - плевать на них, в учебных лагерях новых таких же болванчиков муштруют, а отребья того никчемного шляется по дорогам ещё больше, и чем больше его сожрёт война, тем здоровее и благополучнее будет избавленный от него социум. В Европе не было даже нормальной военной медицины. А зачем она нужна, когда отребье гибнуть должно порция за порцией, и чем больше, тем лучше?

- То есть, целенаправленно жертвовали людьми? - поразилась Митурда.

- Да, избавлялись от лишнего населения сомнительного качества. Мы у себя стремимся не допускать появления и размножения таких "тоже типа людей". Это тоже иногда требует жестоких мер, но Европа восемнадцатого века - как раз наглядный пример того, что бывает, если это дело запустить. Кто-то из их предков захотел быть весь в белом, таким добреньким и человеколюбивым, а потомкам пришлось расхлёбывать последствия этого показушного человеколюбия. Нам доводить до этого не хочется, поэтому мы - все в сером, но зато и наши потомки смогут быть тоже все в сером, а не в чёрном.

- Малая жестокость сейчас, чтобы избежать многократно большей жестокости потом, - резюмировала Каллироя.

- Да, вроде того. Но ещё, ребята и девчата, из этой жёсткой муштры регулярных армий восемнадцатого века получался и вполне рациональный чисто военный эффект. Не рассуждая, а чисто механически выполняя стандартные команды заученными до полного автоматизма стандартными приёмами, этот дрессированный болванчик перезаряжал свою табельную фузею, даже невзирая на штык, с такой быстротой, которая и в кошмарном сне не снилась его предшественнику с мушкетом. И чем вымуштрованнее армия, тем больше шансов успеть перезарядиться после залпа раньше, чем противник сблизится и ударит в штыки А он ведь уже рядом, и промахнуться невозможно даже из этого изуродованного железным шомполом ствола, и каждая пуля делает одним врагом меньше. Атакует ведь в штыки тот, у кого больше людей, а удачный второй залп почти в упор менял соотношение сил. Не всегда это помогало, но к этому стремились. Вот в этом, собственно, и смысл всех попыток отказа от пикинёров с заменой их фузилёрами - какая тебе разница, пикинёр тебя атакует или фузилёр, если твоя пуля уложит одинаково что того, что другого? Чем больше пуль в этом втором залпе, тем больше они уложат. Но - длина есть длина и удобство есть удобство. Кое-где число пикинёров сокращали, но не отказывались от них полностью, а где-то и возвращали в строй упразднённых ранее - даже во второй половине столетия.

- А как с этим будет у нас, досточтимый? - спросил Миликон-младший.

- В истории моего мира штык за восемнадцатый век стал настолько привычен, что пережил века. И даже на автоматическом оружии второй половины двадцатого века с его точностью, дальнобойностью и скорострельностью, которых вы даже представить-то себе не в состоянии, он сохранился как священная традиция, в которой давно уже нет того прежнего рационального смысла. В качестве древка копья это новое оружие ещё короче и неудобнее, чем те фузеи, а штык к нему в качестве наконечника - смешон и несуразен по сравнению с тем фузейным. Применение и он себе находит, но в основном совсем не то, для которого изобретались первые багинеты и фузейные штыки. И если честно, ребята и девчата, для наших с вами условий я смысла в штыке даже к нашим винтовкам не вижу ни малейшего. Если его увидят наши потомки - за них я решать не могу и пытаться не стану, им будет виднее, но по раскладу такого смысла не просматривается и на перспективу. Как перезаряжается дульнозарядное оружие, почтенный Володя вам сегодня показал. Вот для такого как раз и изобретался и багинет, и втульчатый штык. На таком он и прослужил сто с лишним лет, за которые и стал священной армейской традицией. Но нам-то с вами она зачем нужна? Наша кремнёвая винтовка в разы точнее, дальнобойнее и скорострельнее той фузеи. А копья наших копейщиков вдвое короче и легче, чем пики тех пикинёров того моего мира. Я считаю, что в наших условиях разумнее будет облегчить копейщику древко его копья, заменив кизил или ясень бамбуком, затем тоже за счёт материала облегчить ему и его фирею, а вместо этого сэкономленного веса дать ему ещё пистолет с боезапасом.

- А что? Вполне пойдёт! - заценил Мартиал, - А почему в твоём мире этого не сделали, досточтимый?

- Мы с вами, ребята и девчата, говорим о нашей колониальной армии. Бамбук в Европе не растёт. В пятнадцатом веке начали делать полые древки рыцарских турнирных копий, а в дальнейшем таким стал и боевой ланс - у "крылатых гусар" Речи Посполитой, например. Но это было дорогое удовольствие. Элитный тяжеловооружённый кавалерист из собственного кошелька его оплачивал, но он мог это себе позволить, а пика новобранцу и в те дорегулярные времена выдавалась бесплатно за счёт командования. Поэтому она была простой и самой дешёвой конструкции, и облегчать её было уже некуда. А всё, что сверху, дорегулярный наёмник приобретал себе сам. Мог приобрести и пистолет, если по карману, но колесцовый замок, как я вам уже сказал, стоил недёшево. Для ветеранов на их двойном жалованье покупной, а чаще трофейный пистолет был не так уж и редок, и это, само собой, тоже сказывалось в бою. А регулярные армии восемнадцатого века - это ведь не только обеспечение солдата всем необходимым от казны, но и мелочная регламентация армейскими уставами каждого его чиха и каждой пуговицы на его обмундировании. Да, ударно-кремнёвый пистолет значительно подешевел по сравнению с колесцовым, так что в принципе стал по карману и солдату. И в принципе никто не возбранял ему купить его или подобрать трофейный. Но носить пистолет наготове к применению солдат не мог - не положен он ему по уставу. Чем положено, тем и воюй, а все свои "сувениры на память" в обоз каптернармусу изволь сдать, и аттставить тут разговорчики в строю. Тем более, что вся эта муштра сопровождалась ведь и такими издевательствами, которые вашим Керберу со Слепнем и в голову бы не пришли. Дай солдату пистолет - он же пристрелит мучителя капрала прямо на плацу. Пусть не каждый, но ведь кто-нибудь, да психанёт. Плевать на лишние потери, плевать на низкую эффективность, плевать на сизифов труд постоянной чистки от грязи и пыли яркого и легко марающегося обмундирования, главное в армии - порядок и дисциплина. Идиотизм во всех правилах армейской жизни тоже служил единой общей цели - приучить солдата бездумно выполнять любую команду начальства. Поэтому он и культивировался целенаправленно в любых мелочах.

- Досточтимый, а все эти уставные "так точно", "никак нет" и "не могу знать" разве не такой же идиотизм? - спросила Каллироя, - Нам-то это зачем?

- Так точно, ребята и девчата, с непривычки звучит по-идиотски, особенно вот это "не могу знать". Типа, дебил я врождённый и потомственный, и не задавайте мне этих ваших слишком сложных для меня вопросов, - курс рассмеялся, - В ситуации "вне строя" у нас это и не практикуется, поскольку никому не нужно. Но "в строю" отрабатывается и насаждается то, что должно применяться на поле боя. Уставной ответ должен состоять из двух слов как минимум, не встречающихся больше ни в каком другом уставном ответе. В шуме боя, особенно огнестрельного, не каждое слово расслышишь, но достаточно любого одного, чтобы понять весь ответ, не переспрашивая, поскольку все они известны и бойцу, и его командиру. Вот в этом и смысл идиотского "не могу знать", как и тавтологии вроде "так точно" и "никак нет", и почему один фельдмаршал и граф моего мира так ополчился именно на "немогузнайку", считая нормальными множество других идиотизмов - не могу знать, ребята и девчата, - юнкера рассмеялись, - Он, конечно, был великим авторитетом, и не просто так, а по реальным заслугам. Именно он, кстати говоря, уже на излёте столетия в последний раз вернул в пехотный строй пикинёров. Не во всей армии, конечно, а в тех войсках, которыми командовал. Потери в рукопашной от турецких пик оказались такими, что он велел собрать эти пики и заменить ими фузеи у каждого второго пехотинца первых рядов строя. Вот за подобные решения, плюющие на устав, но нужные по делу, он и есть величина и авторитет, а не за чудаческие закидоны типа борьбы с "немогузнайкой". Для нас с вами, ребята и девчата, самым главным и непререкаемым авторитетом должен быть всегда и во всём нормальный житейский здравый смысл. Если наш нарезной пистолет по прицельной дальности не уступает луку, зачем мы будем упразднять копейщика и лишать стрелков защиты в виде составленной из копейщиков "черепахи"? И тогда зачем штык?

- А зачем пикинёрам твоего мира были пики такой длины? - спросил царёныш, - Разве их нельзя было сделать покороче?

- Дело в том, ребята и девчата, что пикинёры моего мира появились для борьбы с рыцарской конницей, а рыцарский ланс к пятнадцатому веку дошёл до четырёхметровой длины. А напор бронированного рыцаря на бронированном тяжеловозе представляете? Не сдержать его пикой, зажатой подмышкой. Значит, пику следует упереть тупым концом в землю, и уже хотя бы из-за этого она должна быть длиннее рыцарского ланса. Рыцари-то со своими лансами ушли в прошлое, но пикинёры появились уже во всех армиях и успели стать основной ударной силой пехоты. И если свои пики укоротить - не сделавший этого противник получит немалое преимущество в бою. Поэтому пики никто и не укорачивал, а с их весом и громоздкостью мирились как с неизбежным злом. Сравните с македонскими сариссофорами - всей Греции пришлось реформировать свои старые гоплитские фаланги по македонскому образцу, чтобы быть способными выдерживать фронтальный удар такой же фаланги противника. И нам в нашей испанской метрополии тоже пришлось бы вводить своих сариссофоров, если бы хоть у кого-нибудь из возможных противников были пешие или конные сариссофоры. Хвала богам, их нет ни у кого из наших тамошних соседей, так что нам нет необходимости обзаводиться своими.

- Значит, у стрелка винтовка, у копейщика пистолет, - резюмировал Волний, - ему тогда, получается, и дротики уже не нужны.

- Абсолютно никчему, - подтвердил я, - Из пистолета он поразит противника и дальше, и точнее, чем любым дротиком. Дротики, луки и арбалеты останутся как оружие разведчиков, которым нужна бесшумность. А копейщикам нужно просто иметь из чего им отстреляться самим, если рядом вдруг по какой-то причине не оказалось своих стрелков. А в штатной ситуации их работа - прикрывать стрелков в ближнем бою, чтобы те могли продолжать расстрел основной массы противника. Поэтому их основное оружие - всё те же копьё и фирея, меч и кинжал для тесной свалки, а пистолет - вместо дротиков.

- А у стрелка что для ближнего боя? Только меч и кинжал?

- Малая цетра для защиты на подвесе к поясу. И поскольку цетра гораздо легче фиреи, а винтовка - примерно как то копьё, вполне можно дать пистолет и стрелку. Если вдруг не успевает перезарядиться, то будет ещё заряженный пистолет. Ну и спокойнее на случай внезапного нападения - винтовки-то на биваке в козлы составлены, а пистолеты в поясных кобурах, то бишь всё время при себе.

- Да уж, над такими солдатами царём и богом себя не особо-то вообразишь! - констатировал Мартиал, - Пистолет у каждого - действенное лекарство от начальственной дурной спеси.

- Правильно, ребята и девчата, давите её в себе лучше сами раз и навсегда. Вне строя любой ваш солдат условно равен вам, и привыкайте с самого начала обращаться с ним так, чтобы не бояться пистолета в его кобуре, а рассчитывать на него, если придётся. Кстати говоря, из этого вытекает ещё одно соображение в пользу нежелательности замены пики штыком. Уже на этапе фузей в моём мире из этой замены выявилось очень скверное следствие - малая длина нового оружия требовала гораздо более плотного строя, чем был у пикинёров, а значит, и уровня строевой подготовки. Фузея почти не менялась столетие с лишним, её скорострельность оставалась практически той же, а значит, больше столетия сохранялась необходимость и в штыке, и в плотных боевых порядках, и в этой строевой подготовке. И как штык стал за это столетие священной армейской традицией, так и эта обусловленная им шагистика. Причём, дурацкая, вобравшая в себя весь идиотизм муштры восемнадцатого века и все эти ненужные для реального боя чисто парадные излишества для любителей игры в солдатики. Давно отпал всякий смысл в ней, чистейшая показуха и откровенное издевательство над солдатами, но священная традиция незыблема. Плевать на здравый смысл, главное - тянуть носок и печатать шаг. Это отрыжка восемнадцатого века, направленная на замордовывание солдата и превращение его в покорного раба. Не такой социум мы с вами строим для себя и своих потомков, и не такая армия нам с вами для него нужна. Солдат должен уметь воевать, а не выбивать подошвами пыль из плаца, служа замуштрованной до беспамятства живой игрушкой для любителей парадов. Не за эти парады и не за эту шагистику народ платит налоги на содержание армии, а за умение воевать на настоящей войне с настоящим противником. А любители всех этих парадных церемониальных маршей пусть сами на плацу поупражняются - глядишь, через парочку занятий шагистикой и пройдёт эта любовь к дурацкой показухе, - курс рассмеялся, - И так уж получается, ребята и девчата, что пика - это свободный человек, знающий себе цену, а штык - это замордованный болванчик, панически боящийся палки капрала. А нам с вами разве такие сограждане нужны? Мы для чего рабов достойных из рабства освобождаем и гражданство им даём? Чтобы в то же самое рабское состояние свободных соплеменников загнать? Немалая разница может сложиться из некоторых мелочей, и выбор между пикой и штыком - одна из мелочей как раз такого сорта. Чреватого, знаете ли...

- Досточтимый, а в твоём мире что, и на многозарядных винтовках сохранились штыки? - Миликон-младший на экскурсиях в Лакобриге бывал и с винчестером знаком.

- На армейских - да. Это было непременное условие, без выполнения которого образец даже не рассматривался как допустимый к принятию на вооружение. Винтовка с трубчатым подствольным магазином, с которой некоторые из вас уже знакомы, штыка не имела и в моём мире, но она и не стала основным табельным образцом ни в одной из его армий. В некоторых была на частичном вооружении кавалерии или разведчиков, но не в обычной пехоте, а в основном продавалась гражданам для невоенного использования. Все пехотные винтовки имели штыки, а некоторые даже пристреливались с примкнутыми к ним штыками, и без штыка из такой винтовки попасть в цель с большой дистанции было невозможно. Более того, штык сохранялся и на автоматическом оружии, скорострельность которого была многократно выше, чем магазинного.

- Куда уж выше-то? - поразился мой наследник, которому и винчестер казался избыточно скорострельным.

- Ну, когда занявшее оборону небольшое подразделение атакуется многократно превосходящими силами противника, то есть куда, - хмыкнул я, - Хвала богам, технически унитарный патрон и ствольная коробка с движущимся в ней затвором позволяют сделать и это. Есть механический способ перезарядки при вращении рукояти как на известном вам пулевом полиболе, и такие конструкции в моём мире назывались картечницами, но можно осуществить перезарядку и энергией отдачи, и именно этот путь стал главным для нового автоматического оружия. Я не знаю, успеем ли мы с почтенным Володей довести одну из наших разработок до опытного образца, пока вы ещё учитесь, но на перспективу имеются у нас и такие замыслы. Орудия на этом принципе, подобные полиболу, появились к концу девятнадцатого века, а в первой половине двадцатого появились автоматические винтовки - тоже со штыками. На некоторых он бывал даже несъёмным, а только поворачивался на шарнире из походного положения в боевое и обратно. Представляете, оружие заряжается после выстрела само, только наводи его на новую цель и жми на спуск, а иногда и вообще очередью строчит со скоростью десяток выстрелов в секунду, но штык - присутствует и на нём. Форма оружия для рукопашного боя ещё неудобнее, чем была у той фузеи, и само оно короче, и штык к нему давно уже другой - короткий дурацкий ножик, часто ещё и не заточенный. Иногда совмещён с каким-нибудь инструментом, тоже очень неудобным. Как нож - ну, сойдёт, если заточить, даже носится в ножнах на поясе, и зачем его примыкать к оружию, делая из него пику - кургузую, несуразную и гораздо более дурацкую, чем были даже магазинные винтовки, не говоря уже о той фузее - не могу знать, ребята и девчата. Такой патологической страсти к давно устаревшим традициям я не понимаю. Лично мой житейский здравый смысл подсказывает мне, что лучше, когда нож остаётся ножом, пика - пикой, если она ещё вообще нужна, а винтовка - винтовкой...

22. Морская практика.

- Камору к ноге! Пачку возьми! Пачку вскрой! Порох засыпь! Пыж вложи! - командовал Волний у левого носового орудия, заряжая одну из зарядных камор и сам, - Пыж забей! Утрамбуй! Пачку разорви! Снаряд возьми! Снаряд оберни! В камору вложи! Придави! Каллироя, что там у тебя?

- Да не вдавливается он!

- Так, немного сикось-накось он у тебя - вынимай а давай-ка его сюда! Ага, так и знал - складка вот эта толстая, - мой наследник развернул бумагу от разорванной пачки из-под порохового заряда и обернул ровнее, - На, вставляй. Взрыватель возьми! В гнездо ставь! Взрыватель закрути! - это уже адресовалось всему учебному орудийному расчёту.

- Первое орудие каморы зарядило! - доложил Миликон-младший, аналогично командовавший расчётом правой носовой пушки.

- Камору возьми! Поднеси! К лафету ставь! Второе орудие каморы зарядило!

- Первое-второе орудие - заряжай! - скомандовал я .

- Клин отбей! Клин вынь! Камору возьми! Камору вложи! Подровняй! В ствол задвинь! Клин вставь! Клин подбей! - закомандовали оба одновременно, - Второе орудие заряжено! Первое орудие заряжено! - доложили о выполнении.

- Киты на румб справа! Идут наперерез курсу! - выкрикнул марсовый с мачты, когда я уже хотел отдать команды на наведение.

Зима на Азорах - не сезон для китов, которые в это время держатся южнее, а на север двинутся где-то с середины весны, после чего их обратная миграция будет только по осени. Но это к усатым китам относится, планктоноядным, а чистых хищников - зубатых китов типа всевозможных дельфинов, косаток и кашалотов - можно встретить в здешних водах и вне сезона, хоть их и тоже поменьше. Мелочь марсовый китами не назвал бы, так что кашалоты, скорее всего. Ага, так и есть - фонтанчик вбок, а когда выдохнувший кит нырнул, продемонстрировав внушительный хвост, показалась и тупая морда второго.

- Пропустить! - эту команду я дал через матюгальник, поскольку напряглись не только канониры, но и поглядывающие на гарпуны мореманы.

В нашем современном мире возможность понаблюдать за китообразными - это одна из основных туристических фишек Азорских островов. Так это уже восстановились их популяции после прежнего хищнического промысла, а ведь был период, когда киты на грани полного истребления балансировали. Сейчас, когда этот повальный промысел ещё не только не начат, но и не замышляется, а предки баскских и норвежских китобоев лишь отдельных животных на прибрежном мелководье добывают, тех или иных китообразных вокруг Азор хватает и вне сезонов их основных миграций. Но у нас ещё не то население и не те потребности, чтобы начинать промысел этих медленнорастущих гигантов в здешних водах за добрых полтора тысячелетия до известного нам реала. Пусть и эти себе плывут.

- Курс - на мишень! - скомандовал я в матюгальник, когда стало ясно, что киты убрались с линии огня.

- Курс - на мишень! - продублировал мою команду для своего кормчего Гигин, навигатор "Косатки".

Благодаря высокой скорострельности наших казнозарядных пушек, нам на хрен не нужны бортовые артиллерийские батареи классических парусников. Две пушки на носу судна, две на корме, а вдоль бортов только вертлюжные каронады, тоже казнозарядные, да пружинные малые катапульты для метания гранат - от попытки абордажа отбиться хватит за глаза, а главный калибр у нас строго по продольной оси корпуса размещён. Смысл тут в том же, что и у носовых куршейных батарей приснопамятных позднесредневековых галер нашего реала - не так велико влияние качки на волнах на точность стрельбы. Продольная качка - она ведь в разы меньше, чем бортовая. Поэтому и наведение на поражаемую цель по горизонтали - это забота кормчего судна, а не самих артиллеристов. Их же задача - не ошибиться с наводкой по вертикали и с моментом выстрела в такт качке. Прежние орудия были со стволами метровой длины, но "Косатка" получила уже двухметровые, для своего трёхдюймового калибра настоящие кулеврины - понятно, что не грабинский ещё ЗИС ни разу, но уже где-то на полпути к его прямому предку - царской полевой трёхдюймовке. И на эти же полпути примерно и баллистика - не на двадцатый век, далеко не на двадцатый, но уж на твёрдый девятнадцатый, как и лёгкая стрелковка. И боеприпас соответствующий - не ядро, а настоящий продолговатый снаряд на идущих по нарезам свинцовых поясках. И терять такой расходник впустую - жаба давит.

- Первое-второе орудие - навестись на цель! - командую в матюгальник.

- Прицел три! - скомандовал Волний своим, заценив дистанцию по дальномеру специальной стрелковой трубы, - Выстрел на гребне! - царёныш, переглянувшись с ним и обменявшись кивками, продублировал команды для своих, - Готовьсь! - первые номера обоих расчётов вынули из угольных жаровен раскалённые стальные пальники и вложили их крючковатые острия в конуса на заходах запальных отверстий камор, - Первое орудие готово! Второе орудие готово!

- Первое-второе орудие по готовности - огонь! - учитывая качку, сам момент выстрела они выберут в такт волне сами, - Перезарядка самостоятельно!

- Огонь! - оба скомандовали синхронно, дав и отмашку рукой, и оба орудия громыхнули почти слитно, обозначив фонтанами взрывов хорошо заметный перелёт, - Прицел два с половиной! - тоже разумно, ровно два тут будет из опыта стрельб на суше заведомый недолёт, - Клин отбей! Клин вынь! Камору отбей! Камору отодвинь! Камору вынь! Назад передай! Ствол пробань! Камору пробань! Перезаряди! - это относилось к стреляной каморе, которую самостоятельно перезаряжают третьи и четвёртые номера расчётов, - Камору прими! - это уже про новую из комплекта сменных, заряженную, - Камору вложи! Подровняй! В ствол задвинь! Клин вставь! Клин подбей! - это как тот же современный унитарный снаряд, только запал у него архаичный, и перезаряжается самим артиллерийским расчётом, - Первое орудие готово! Второе орудие готово! - тут и лафет морской, тумбовый, отдачу на всю палубу передаёт, никакого отката и никакого наката.

- Первое-второе орудие по готовности - огонь! Перезарядка самостоятельно!

- Огонь! - этот залп немного вразнобой, и левый снаряд взметнул фонтан воды ближе к цели, закрыв её всю, а правый дальше от неё, но оба с недолётом, - Прицел два и семь! - ага, я на их месте тоже выбрал бы его, недолёт поближе, чем тот перелёт, и если не облажаются с моментом выстрела, то третьим залпом накроют цель.

И жаль потраченных на эти промахи снарядов, но в артиллерии это неизбежно. Тут, если осложняющий дело фактор морской качки за скобки вынести, то принцип тот же самый, что и в сухопутной артиллерии - взять цель в вилку между недолётом и перелётом, и куда она тогда на хрен денется? Методом последовательных приближений, не третьим выстрелом, так четвёртым, пятым или шестым, но цель накроешь. Сколько реально на неё снарядов уйдёт - это и от квалификации орудийного расчёта зависит, и от качества орудия с боеприпасами, и от неизбежных на войне случайностей...

- Первое орудие готово! Второе орудие готово!

- Первое-второе орудие по готовности - огонь! Перезарядка самостоятельно!

Ага, так и есть - цель поражена. Расчёт Волния продырявил корпус служащего мишенью старого списанного баркаса на три доски выше ватерлинии, а миликоновский - разнёс ему верх фальшборта, и от обоих взрывов занялись горючие материалы, которыми он был щедро начинён после подлатывания.

- Первое-второе орудие - самостоятельный огонь! Каморы не перезаряжать! На дно его к Нетону в гости, и уложитесь при этом в пять залпов! - тут даже и не в жабе моей дело, ради хорошей тренировки я с ней как-то справлялся, справляюсь и впредь намерен справляться, но и время у нас ограничено, и пущай привыкают, что боеприпасов до хрена не бывает - их всегда мало, но больше не увезти.

Но и пятью прицельными залпами молодняк задал жару несчастному баркасу. Пара снарядов, правда, ушла в молоко, но остальные размочалили всю надводную часть и без того пылающего корпуса, а один разворотил дыру и ниже ватерлинии. Вот что значат длинные нарезные стволы, фугасные снаряды и практически унитарное перезаряжание!

Конечно, и в нашем высококачественном исполнении со станочной обработкой поверхностей сопряжения каморы с казёнником ствола эта архаичная схема не идеальна. Как бы мы ни старались облегчить зарядную камору, по соображениям безопасности мы не можем довести её стенку до её толщины в гильзе современного орудийного снаряда, и это значит, что наш унитарный артиллерийский боеприпас в разы тяжелее современного. Теоретически, охлаждая каморы в воде и перезаряжая их, можно вести быструю стрельбу до тех пор, пока не расширится от перегрева выстрелами и не начнёт "плеваться" ствол самого орудия, но практически орудийный расчёт загребётся таскать эти тяжёлые каморы гораздо раньше. Чисто технологические трудности производства орудий покрупнее этого я, пожалуй, уже и теперь преодолел бы, но как тут преодолеть вот эту эксплуатационную? Поэтому мы и выбрали трёхдюймовый калибр как необходимый и достаточный. Меньше - несерьёзно из-за слишком малого разрывного заряда, в котором у нас пороховая мякоть всё того же чёрного пороха, действующая побризантнее гранулированного, а больше - где набрать таких гераклов, чтобы каморы эти тяжеленные без устали таскать? Во всём этом окружающем нас античном мире ни один военный корабль не защищён дубовой "бронёй" толщиной в метр а-ля линейный корабль классической парусной эпохи. Нет ни у кого ни полуметра, ни даже четверти метра, а меньшую толщину борта наш трёхдюймовый снаряд возьмёт гарантированно. И достаточно пары-тройки рванувших внутри корпуса снарядов, чтобы экипажу триремы и даже квинкеремы стало резко не до преследования. О кораблях помельче и говорить нечего, а гиганты античного мира и малочисленны, и тихоходны. Ну и куда нам тут больший калибр? Мало будет этой мощи - её более мощной взрывчаткой в разы повысить можно в том же самом калибре. Вот позже, когда уж стальные пушки лить научимся под настоящий унитарный боеприпас, да гильзы ещё к означенному боеприпасу штамповать, да стволы подлиннее сверлить и нарезать, тогда - другое будет дело. Будет весить настоящий унитарный боеприпас большего калибра не больше нынешнего в этой трёхдюймовой каморе, осилим пропорционально увеличенную длину ствола, дабы она в калибрах была не меньше, чем у нынешней трёхдюймовки, тогда и будет смысл думать об артиллерии этого большего калибра на ту перспективу, в которой он может пригодиться, а пока нам и трёхдюймового хватает за глаза.

- Досточтимый, ну куда же это годится? - обратился ко мне канонир "Косатки", - У тебя молодёжь с такого расстояния эту несчастную посудину расстреляла, с которого я даже и не пытался бы. И ладно бы только мальчишки, но ведь и девки же с ними всё туда же! А нам как на это смотреть и кем себя после этого считать? Нас - стрелков из больших гром-труб - никто не научил так, как обучена эта детвора!

- Он прав, досточтимый, - поддержал его и навигатор, - У меня этих гром-труб на судне четыре штуки, не считая мелких, но как я тут могу на них рассчитывать в случае чего, если мои люди не умеют с ними обращаться?

- Ну, так уж прямо и не умеют? - хмыкнул я, - Ведь стреляют же?

- Я тоже так думал до сегодняшнего дня, - возразил канонир, - А теперь я вижу, что не умеем. По сравнению с вашей мелюзгой, даже с девками, и это - обиднее всего. Ну, может мы и плохие стрелки из гром-труб - я же понимаю, что самых лучших почтенный Акобал не отдал бы почтенному Гигину. Но как тут научишься стрелять, когда только за сегодняшний день эта мелюзга сделала больше выстрелов, чем мы за целый год? Целый год, досточтимый! Ну и какая у нас при этом может быть тренировка?

- Да всё я понимаю, ребята. Вас что, кто-то попрекает этим?

- Так самим же стыдно, досточтимый! Девки ваши - и те лучше нас!

- Ну, девки-то не лучше вас - помогают заряжать, но сами-то не стреляют и не целятся на гребне волны.

- А на твёрдой земле, я слыхал, стреляли и они, - заметил навигатор.

- Не больше твоих, Гигин. Просто, чтобы понимали, что это такое. Вот парни - да, тренировку имеют неплохую. Но и ты, Гигин, пойми - кому и чем твоих учить? Кроме нас с почтенным Володей пока-что и некому. Вот их обучим, да ещё пару потоков - тогда будет кому хорошенько позаниматься и с вами. Да и нечем ведь сейчас. У меня же здесь снаряды только одна мастерская делает, а нужны они везде, где есть пушки. Я расширяю эту мастерскую, и со временем она будет давать гораздо больше снарядов, но и этого всё равно будет мало. Здесь у вас будет тренировка получше, а в Тарквинее - ещё нет. Чтобы была тренировка и там, нужно и там такую же снарядную мастерскую заводить и тоже её расширять, а кому этим заниматься? Поэтому сейчас мы учим тех, кто как раз и займётся решением всех этих проблем, до которых не доходят руки у нас самих. Всё понимаем, но пока потерпите это безобразие.

- Наши будущие учителя, значит? - ухмыльнулся канонир, - И девки тоже?

- Ну, если придётся в случае чего подменить мужа, то почему бы и нет? А так - чтоб каждая понимала, каково её мужу приходится, и не воображала себе, будто это ей на кухне и с детьми возиться тяжко.

- Да уж, вообразишь тут! - хохотнула Митурда, взвешивая в руках бронзовую зарядную камору, которую чистила после стрельбы, - После такого кухня и дети - это же будет просто настоящий отдых! - все вокруг рассмеялись.

- У таких невест от женихов отбоя не будет, - предрёк один из мореманов.

- Гляньте-ка на этих халявщиков! - Волний указал со смехом пальцем на место, где затонул расстрелянный баркас - там вокруг плавающих в волнах щепок и нескольких досок нарезало круги стадо дельфинов.

- Мы же мелкой рыбы взрывами наглушили, - въехал царёныш, - Эти просекли и пользуются, - юнкера рассмеялись, а вслед за ними и мореманы, когда для них перевели с русского на турдетанский.

Дельфинов в самом деле хватает. Даже вне основного сезона какая-то их часть всегда может прокормиться той мелкой рыбой, которая тоже никуда не мигрирует, потому как сама кормится на мелководье вокруг островов. А учитывая отсутствие тюленей, здесь у дельфинов и конкурентов нет. Есть, правда, их естественные враги - косатки и крупные акулы, и в этом смысле отсутствие тюленей к лучшему и для людей - и сами дельфины, и косатки, и большая белая - все держатся мористее, не имея причин приближаться к берегу. Я ведь упоминал уже как-то, что одна из крупнейших больших белых была загарпунена на Азорах? Вот как раз из этих, промышляющих дельфинов. Документально её измерения не зафиксированы, но приписывают ей семь метров - на метр больше, чем Бенчли той своей кусючей рыбёшке в своих "Челюстях" в приказном порядке назначил. А между обеими цифирями, то бишь шесть с гаком, несколько штук подтверждены и документально, хоть и в других местах. В общем, не устраивайте шикарных морских курортов на тех пляжах, где имеются поблизости и лежбища тюленей. В таких местах и сама эта большая белая патрулирует акваторию поближе к берегу и на мелководье заплыть норовит, а тюлень ей попадётся или человек - при её размерах ей как-то без разницы.

Ворвань, конечно, представляет интерес как жидкое топливо для полудизелей, хоть и начали уже давать свои первые урожаи местные оливковые плантации. Сажали их на вырост, заведомо не только на пищевое масло, но и на горючее, и население ещё далеко не то, чтобы хотя бы четверть того масла потребить, когда те плантации на максимальную урожайность выйдут, оно же и на моторное топливо у нас идёт. Но тут вопрос, опять же, в обучении молодняка. Как выкручиваться там, где олива не растёт, и оливкового масла не достать в принципе, а другие растительные масла по той или иной причине недоступны? Может же корабль и где-нибудь вдали от обжитых мест с развитым сельским хозяйством оказаться? В этом случае только ворвань и заменит отсутствующие растительные масла. И естественно, наш молодняк должен уметь добыть её. Но для учебных целей достаточно и той, что вытапливается из рыбы непромысловых сортов, и нет необходимости охотиться ради неё и на мелких китообразных вроде этих дельфинов...

- "Косатка" вызывает башню! Как слышите? Приём!

- Да слышу я тебя, Митурда! - раздался из приёмника слегка искажённый из-за потрескивания, но вполне узнаваемый голос Фильтаты, - И пальбу вашу тоже слыхала! Вы там не всю ещё рыбу в море переглушили, браконьеры? Приём!

- Половину оставили для следующей смены, - подсказал мой наследник.

- Слыхала, Фильтата? Волний говорит, только половину поглушили, и теперь её лопают дельфины! - добавила Митурда отсебятину, - А другую половину мы тут решили на завтрашний день им оставить, иначе обожрутся и лопнут! Приём!

- А самих дельфинов не задели? Приём!

- Нет, Кайсар пушку набок запрокинул, - подсказала Каллироя.

- Слыхала, Фильтата? Эти дельфины ошивались на линии огня, и нам пришлось запрокидывать пушку набок, чтобы снаряд обогнул их и всё равно поразил цель! - юнкера рассмеялись, - Твой Кайсар поспорил на недельную получку, что запрокинет эту пушку и один, но ты же представляешь, какая это тяжесть? Но ты не беспокойся, не проспорил он свою получку! Когда он догадался наконец открутить гайки с болтов, которые пушечную тумбу к палубе крепят, дело пошло на лад - пёрднул, но с болтов снял! Вот дальше дело потруднее оказалось, и он бы точно проспорил, но тут Каллироя показала ему задницу и пообещала кое-что другое, он напрягся, пёрднул ещё раз и запрокинул наконец пушку. А вот обратно на болты поставить её уже не смог. Но ты не беспокойся, на это он получку не ставил. Сейчас вот все отбивают ему положенный шалабаны, а потом поставят пушку все вместе! Ну, кроме Кайсара и Каллирои - ты же её знаешь, она у нас если что-то обещала, то всегда держит данное слово!

- Аах! Аах! Ааааах! - сымитировала бывшая "гречанка", находясь при этом от Кайсара метрах в трёх, не меньше, отчего рассмеялись даже не понимавшие по-русски и не знавшие подоплёки мореманы.

- Слыхала, Фильтата? Всё, пушку тоже на место поставили, сейчас гайки только на болтах ребята затянут, и возвращаемся в гавань! Приём!

- Всё с вами ясно! - супружница Кайсара давилась от смеха, - Конец связи!

Во время сухопутных занятий связь бывала и хреновой, потому как остров-то - ни разу не плоская равнина, местами и мёртвые зоны из-за рельефа, где вообще сигнал на этих волнах хрен поймаешь, а местами бывает, что ловится, но хрен его разберёшь, но тут у нас не тот случай. Тут и башня, куда вынесена наземная радиостанция, ничем от берега не заслонена, даже в трубу её увидеть можно, и на "Косатке" антенна здоровенная, между мачтами натянута, и какие тут могут быть проблемы со связью в зоне прямой видимости? Хреново то, что и малая переносная рация только в ранцевом ящике умещается, но тут уж хрен чего поделаешь при нашей полукустарной элементной базе.

Морзяночную связь они изучили ещё раньше - прямо на слух мало кто читает, но запись нормальными буквами ведут на автопилоте. На дальних расстояниях голосовая радиотелефонная связь проблематична - не то, чтобы невозможна совсем, но ненадёжна, сегодня есть и неплохая, завтра с трудом различима, а послезавтра вообще ни хрена нет. И от конкретного расстояния по дуге шарика зависит, где для разных несущих частот свои мёртвые зоны, и от атмосферных условий, для которых у разных несущих частот разная проходимость. Морзянка при всех её неудобствах в этом плане надёжнее. Выбрали место и для будущей радиостанции дальней связи. Я ведь упоминал уже и не один раз, что мы во всех колониях помимо всего прочего ещё и вершины подходящие для здоровенных антенн дальней связи присматриваем? Чем больше высота, тем больший охват голосовой связью и тем удобнее громоздить монструозную антенну для дальней морзяночной. Поэтому для дальней связи на высотах радиостанции желательны, дабы не заморачиваться аналогами той парижской Эйфелевой башни. В этом плане неудачно размещение Нетониса на месте реального Понта-Делгада на южном побережье в западной части острова. Самая высокая точка, Пику-да-Вара больше километра над уровнем моря, в восточной части, а две другие вершины - почти девятисотметровая Эгуаш на северо-западе и без малого километровая Барроза к востоку - удалены от Нетониса почти одинаково. Двадцать километров - это не расстояние для плоской равнины, но на пересечёнке Сан-Мигела они выливаются и во все пятьдесят. А ближайшая вершина - Сера-Горда приблизительно в пяти километрах почти на север от Нетониса - не достигает и полукилометровой высоты.

Так что реальный выбор был между Эгуаш и Баррозой, и пал он на Баррозу по чисто бытовым соображениям - там рядом очень живописное и приличного размера озеро Фогу, наличие которого в какой-то мере компенсирует для будущих обитателей посёлка радистов удалённость как от города, так и от пляжей морского побережья, а уж водопады бурных горных ручьёв обеспечат электроэнергией и радиостанцию, и посёлок. Есть там и свои горячие источники - не такие знаменитые, как гейзеры долины Вале-даш-Фурнаш у речки, вытекающей из озера Фурнаш ещё восточнее, но вполне пригодные для создания реальных бытовых удобств практически на халяву. Они расположены в северо-западной части побережья озера, как раз к северу от вершины, так что именно там, между станцией на вершине и источниками, как раз и напрашивается место под посёлок радистов, хоть и небольшой, но вполне городского типа, эдакий кусочек Нетониса, перенесённый от моря к горному озеру и имеющий свои местные плюсы. В самом ведь Нетонисе вода в "горячем" кране просто тёплая, помыться в ванне с удобствами можно, но если хочется погорячее, то изволь прогуляться в общественные термы, а на Фогу будет и в домах погорячее, и термы посерьёзнее, и своя специфическая кухня не хуже той гейзерной из Вале-даш-Фурнаш. И даже жаль, что маловаты масштабы этой халявы. Мне ведь промышленность хайтечную ещё расширять, а туда с ней уже хрен воткнёшься, если хочется не только управленцам, но и работягам бытовые удобства обеспечить, а мне хочется, чтобы и все мои люди жили неплохо и работой на меня и моих наследников гордились и дорожили.

Поэтому промышленный райончик с предприятиями и рабочими посёлками как раз в той долине Вале-даш-Фурнаш напрашивается, хоть она и ещё дальше от Нетониса к востоку, так зато и гейзерной халявы на порядок больше, и сама речушка посолиднее всех тех, что в Нетонисе и вблизи от него. Оно и к лучшему, что руки до освоения этой долины и вообще всей той части острова до сих пор ни у кого не дошли - территория тамошняя не занята ещё никем, и кто первым встал, того и тапки. Пара-тройка серьёзных мануфактур с перспективой трансформации в нормальные заводы и вполне приличный рабочий городок со всеми городскими удобствами там вполне впишутся, и лучшего места для них не найти. Ну, портовый посёлок в устье речки для транспортной связности с Нетонисом - это само собой, это даже в первую очередь, как и рыбацкий там же, и несколько деревень в долине для снабжения промышленного центра сельхозпродукцией, потому как первым делом вся необходимая инфраструктура. Люди должны и жить так, чтобы не стыдиться перед всеми прочими и не завидовать им, а не только гордиться самим фактом своей работы на самых хайтечных предприятиях самой хайтечной страны в окружающем их античном мире.

А радиостанция с таким же удобным городком обслуживающего её персонала - меньше, зато ближе к столице. Ну так и важность же её выше. Это не только и не столько связь по острову, куда из-за рельефа радиотелефон не добивает, туда-то мы на острове и проводную со временем протянем, а прежде всего это дальняя связь и с метрополией, и с другими колониями, а в перспективе и с кораблями в море, оснащёнными дальнобойной рацией-морзянкой. Вырастет население, расширится кадетский корпус, выделятся в нём и факультеты, и тогда радиотехнический, пожалуй, тоже на Фогу будет напрашиваться...

- Досточтимый, а что было смешного в самом начале, когда она только начала в ваш говорящий ящик что-то говорить, а ваши парни смеялись и на гром-трубу показывали друг другу? - поинтересовался канонир.

- Да это просто шутка такая артиллерийская, - пояснил я ему, - Помнишь старые пушки с коротким стволом? На суше они у нас все такие, там ведь как раз это и нужно. Из такого ствола, чтобы стрелять далеко, его надо задирать кверху, и снаряд летит вот так, - я показал рукой баллистическую параболу, - Ну, мы и шутим, что раз снаряд из пушки вот так летит, то значит, если набок её запрокинуть, то из-за угла стрелять можно, - я показал ту же самую параболу в горизонтальной плоскости.

- Трудно у вас учиться, но вижу, что интересно и даже весело, - констатировал канонир, когда отсмеялся вместе со всей своей артиллерийской командой, - И невесты у вас все такие, что хоть с завязанными глазами любую выбирай - не прогадаешь. Они же у вас не все из высокородных семей? А моего сына никак нельзя к вам, когда подрастёт?

- А сколько лет твоему парню?

- Пока только девятый пошёл.

- Поздновато. К ним - не сразу с улицы, а после школы, а в школе уже на этом нашем языке учат. Значит, ещё год на языковую подготовку перед школой. Но это не так страшно, есть и ускореннвя программа специально для таких, кто постарше. Только берём мы не всех, отбор очень жёсткий, и если твой его не пройдёт - не обессудь. Но посмотреть на него и проверить его на годность - почему бы и нет? Мы рабов принимаем, если годны, и среди вот этих есть и бывшие рабы, и перестарки, отучившиеся в школе по ускоренной программе. Если твой окажется не хуже - тоже сможет, как и они. А семья где живёт?

- С прошлого года в Нетонисе, досточтимый.

- Считай, тебе повезло. До сих пор школа у нас была только одна - в Оссонобе, но с этой осени мы открываем наконец школу и в Нетонисе. Вот, кто-то из них, кого здесь оставим, будут и в ней мелюзгу учить. Так, а ты у нас по весне в очередное плавание, и из него только с лета на осень снова сюда попадёшь? Скажешь жене, чтобы и без тебя парня на пробы отвела - летом в городе уже будут знать, куда и к кому детей вести.

В натуре ведь стыд и срам, если вдуматься. И на какую-то новую цивилизацию тут, млять, замахиваемся, и о каком-то на хрен азорском хайтеке тут уже размечтались, не будем тыкать пальцами, кто именно, потому как я себя и утром в зеркале видел, уже и из Лакобриги весь хайтек сюда утащил, и кадетский корпус весь уже в Нетонисе, об отрыве культурном от метрополии и вообще от средиземноморской цивилизации планы какие-то тут уже строим, а с детским образованием - полный отстой. И в Оссонобе-то до народных школ дело ещё не дошло, только намечается, но там хотя бы намечается, а наша уж третий поток по весне выпускать будет. А тут при всех наших наполеоновских планах вообще ни одной школы пока-что нет. Без кадров ведь, как без воды - ага, и не туды, и не сюды. Но теперь, когда наш кадровый затык должен наконец начать рассасываться, не останется и никаких оправданий полному отсутствию школ в Нетонисе. Пора затыкать и эту дыру...

- Так, разогревай! - хоть и не его это работа, Гигин - молодец, и сам вникает во всё, что так или иначе связано с установленными на его судне движками, - Крути колесо! Лей масло! Ещё крути! - моторист Дам с паяльной лампой, его помощник Левкон лейкой масло подливает, а маховик вместо матросов юнкера практикующиеся раскручивают.

- Ту сторону - сами! - Дам протянул горящую лампу.

- Разогревай ты, Каллироя, - Мато передал ей лампу, а сам принял у Левкона его лейку с маслом - благо, для второго цилиндра маховик крутить уже не нужно, и от одного уже сам крутится, - Скажешь, когда лить.

- Капни пару раз, - попросила бывшая "гречанка", - Там, кажется, тоже сухо.

Наконец зафырчал и второй цилиндр, сразу же выровняв работу движка. Мато подлил ещё масла до отметки в воронке, а Каллироя передала лампу Волнию для запуска второго движка. Дам тем временем налёг на рычаг, подсоединяя муфту уже работающего полудизеля к передаче на вал привода. Мой наследник с Кайсаром, запустив один из двух цилиндров второго движка, передали оснастку Митурде с Мартиалом для запуска второго, а Миликон-младший подсоединил к передаче и его. Аналогичным же манером запустили потом и третий движок. В штатном маршевом режиме работает обычно один полудизель, редко когда два, но сейчас в учебных целях отрабатывается максимально возможный ход на всех трёх моторах - имитируется боевая обстановка с уходом от преследующего судна вроде быстроходной биремы, триремы или квинкеремы, от которых оторваться только на полном ходу и реально - ага, в океане, где преследователь вынужден убрать вёсла своего нижнего яруса и задраить порты, дабы их не захлёстывало гребнями волн, а преследовать только на вёслах верхних ярусов. Ситуёвина крайне маловероятная, трирема и квинкерема за Гибралтар носа без веской причины не высунут, но теоретически она возможна - мало ли, чего может взбрести в башку если и не самому командованию римского флота, так его сухопутному начальству? Начальству ведь большому сверху всегда виднее, а любое дело легко и просто, если его не нужно делать самому, а есть кому подчинённому поручить. И приходится поэтому любую ситуёвину предусматривать, а значит, и готовиться к ней.

Гигин снова наверху, в машинном отделении снова распоряжается Дам, четверо матросов ему в помощь сменили наших юнкеров, а сами они - уже на корме, у кормовой пары орудий. По условиям поставленной им учебной задачи навигатор преследующей нас римской триремы либо свихнулся, либо имеет категорический приказ начальства нагнать нас и либо пленить, либо потопить на хрен любой ценой. Что в наши планы, естественно, абсолютно не входит, но римлянин, наплевав на опасность, шурует на всех трёх ярусах и нагоняет, и тут уж приходится топить на хрен этого не в меру ретивого самоубийцу. Саму трирему имитирует буксируемая на длинном лине старая списанная лодчонка - дистанция невелика, но и мишень же мизерная, а длина линя для усложнения задачи выбрана с таким расчётом, чтобы эту мнимую трирему поднимало и опускало на волнах не в такт с нашей кормой. По просьбе канонира на сей раз третьи и четвёртые номера орудийных расчётов, заряжавшие каморы - из его людей, дабы были поближе и всё подмечали, а сам он между командирами расчётов, дабы тоже во всё вникать сходу.

- Камору возьми! Поднеси! К лафету ставь! Второе орудие каморы зарядило!

- Первое-второе орудие - заряжай! - вместо меня теперь командует канонир. . - Клин отбей! Клин вынь! Камору возьми! Камору вложи! Подровняй! В ствол задвинь! Клин вставь! Клин подбей! - наши командиры расчётов тоже сменились, теперь правым расчётом командует Мартиал, а левым Кайсар, - Второе орудие заряжено! Первое орудие заряжено!

- Первое-второе орудие - навестись на цель!

- Прицел минус ноль две! Выстрел на гребне! Готовьсь! Первое орудие готово! Второе орудие готово!

- Первое-второе орудие по готовности - огонь!

Тут уже не залпы, тут у каждого расчёта своя готовность. Шмальнула на гребне волны правая пушка - перелёт, шмальнула на гребне следующей левая - ближе к цели, но тоже перелёт - надо брать ниже.

- Прицел минус ноль пять! Выстрел на гребне! Готовьсь! Второе орудие готово! Первое орудие готово!

- Первое-второе орудие по готовности - огонь!

На этот раз, естественно, у обоих расчётов недолёты немного ближе к лодке, но условно погрешность можно считать той же. Цель взята в вилку, и теперь остаётся гадать лишь о числе потребных выстрелов. Вряд ли сразу - и сама цель мала, и бить приходится в носовой профиль.

- Прицел минус ноль четыре! Выстрел на гребне! Готовьсь! Первое орудие готово! Второе орудие готово!

- Первое-второе орудие по готовности - огонь!

Правый снаряд чиркнул по борту лодки, отрикошетировал, зарылся в волну и рванул в её толще, левый ударил рядом с бортом, подбросив его взрывом - по дистанции бьют верно, и в тот баркас-брандер, который топили из носовых орудий, сейчас попали бы наверняка. Но потому-то перед ними теперь и не баркас.

- Так стрелять! Выстрел на гребне! Готовьсь! Первое орудие готово! Второе орудие готово!

- Первое-второе орудие по готовности - огонь!

Левый снаряд, вылетевший первым, ударил в борт у самого носа и разворотил его надводную часть, правый, пользуясь тем, что лодку слегка развернуло, проделал то же самое в другом её борту ближе к корме. Собственно, она и теперь уж не жилец, поскольку черпает пробоинами воду с каждой волной, но надо же достреливать и пятые каморы.

- Так стрелять! Выстрел на гребне! Готовьсь! Второе орудие готово! Первое орудие готово!

- Первое-второе орудие по готовности - огонь!

Теперь изуродованная лодка ещё и рыскает туда-сюда - надо поточнее ловить момент, когда она под выстрелом окажется, но зато качает её на волнах меньше - успела начерпать воды. Правый снаряд размочалил корму, влепив прямо в ахтерштевень, левый снёс гребные банки и разворотил днище. Будь это настоящая трирема, с учётом захлёста волнами ей пришлось бы немногим лучше, и поскольку дразнилась бы она как угодно, но уж точно не "Варягом", попытка капитуляции была бы практически гарантированной. Да только кому она на хрен нужна, эта капитуляция ни разу не "Варяга"? Тонешь - и хрен с тобой, каждому - своё. Подтянули уже почти затонувшую только ради линя, который зря выбрасывать жаба давила, смотали его, обрезали конец, да и взяли курс на гавань.

- А какой смысл в этом буксире? - спросил меня канонир, - Настоящая трирема разве стала бы гнаться за нами в кильватер? Наверняка ведь заходила бы сбоку.

- Да, вышла бы на параллельный курс для захода на таран. Тем хуже для неё же - мы-то на моторном ходу тоже в манёвре не стеснены - мы отворачиваем от неё, и перед нашими кормовыми пушками не нос её, а борт, в который мы тем более не промажем. Им пересаживать гребцов, а нам только каморы сменить - мы их просто расстреливаем как на учениях до полного потопления, после чего добиваем уцелевших из каронад и винтовок.

- Досточтимый, это же как-то неправильно! - заметила Митурда, - Сдаются же!

- Это война, - напомнил ей царёныш, - У них свой приказ, у нас - свой, и кто из нас выполнит свою задачу, тот и прав. А наша задача - не попасться и не оставить лишних свидетелей. Найдут выброшенный на берег обломок - и пускай гадают, что случилось с их триркмой, - вот молодец, что твой Нельсон сформулировал - ага, Англия надеется, что каждый выполнит свой долг...

- И что, так будет всегда и везде? - спросила Каллироя.

- К счастью, не везде, ребята и девчата, - успокоил я их, - Это придётся делать только там, где нашим людям нельзя палиться. В основном - возле Гибралтара, где могут повстречаться и проявить ненужный нам интерес римляне или их друзья. Никто лишний не должен знать о том, кто плавает на этих кораблях. По ту сторону Атлантики никакой тайны в этом нет, а значит, нет и никакой необходимости избавляться от свидетелей. Не будет её и в Индийском океане, когда наши люди доберутся в обход Африки и туда. Кто их там встретит? Восточные греки и финикийцы на службе у Птолемея Очередного? Ну и что? Кто из них бывал в Испании и знает турдетан и турдетанский язык? А тайна ведь - только это. Местным туземцам и вовсе без разницы. Кто там проверит наших людей, если они представятся атлантами?

- С платоновской Атлантиды? - улыбнулась Митурда.

- Да, именно с неё. Что значит утонула? Это кто такой шустрый нас всех в море утопил? Платон? А ну подавайте-ка этого выдумщика сюда, мы с ним сейчас разберёмся! Ах, нет его у вас? А где его можно найти? Ах, умер давно уже? Ну, тогда ладно, вороны с ним, с мёртвого пусть уже Аид ваш греческий спрашивает, - юнкера рассмеялись, - Ну да, было дело, разгневались на наших предков боги, да так разгневались, что волну высотой до облаков на нашу землю пустили, и кого она смыла - те, конечно, утонули. Ну, может и не до облаков, нам и самим не очень-то верится, но так уж сказано в старинных легендах, и кто их теперь проверит? Давно ведь дело было, точно никто не помнит. Очень большая была волна, короче, многих смыла, но не всех, и мы - потомки уцелевших. За что боги на предков гневались - не знаем, и в старинных легендах об этом ни слова. Наверное, смыло всех, кто знал. Может и справедливо, но об этом не нам судить. Платона вашего спросите, раз уж он у вас такой умный, что всё на свете знает. Это не тот великий мудрец, кстати, по которому, если курицу ощипать, то человек из неё получится? - молодняк снова грохнул от хохота, - Наверное, ваши греческие куры - какие-то особые, человекообразные, у нас таких кур не водится. А наших богов мы чтим, так что нас им топить большими волнами абсолютно не за что, - мореманы тоже долго смеялись, когда Волний перевёл для них мой свежеиспечённый миф на турдетанский.

- А на носу левой гром-трубой твой сын командовал, досточтимый? - спросил Малх, как раз сменивший подуставшего кормчего.

- Да, левым орудием мой старший, правым - младший сын царя.

- Молодцы ваши ребята, не важничают и не заносятся, хоть и высокородные, и учёные, - одобрил бывший робинзон, - С таким начальством - отчего же и не послужить?

- Для этого мы их такими и готовим, - ухмыльнулся я, - Не всё же вам мучиться с самодурами вроде того, который у вас сперва отличное судно вам загубил, а потом ещё и сам на острые черепки амфор падать повадился, - и мы с ним рассмеялись.

- А где твой служить будет, когда выучится?

- Пару лет здесь подержим, поможет следующих выучить, а так он давно уже в Тарквинею хочет попасть.

- Прямо сам просится? Ну, молодец! Только вот что, досточтимый, хоть это и не моё дело, но на твоём месте я бы здесь его женил. Сам же видишь, какие девки! Таких он там точно не найдёт, а лучших - тем более. Вот что эта, что вон та - обе хоть куда, Где ещё такие отыщутся?

- Отыщутся, Малх - там же, где и эти отыскались. Вот как раз для этого мы и их такими готовим. Его невеста помладше этих, школу заканчивает, а осенью сюда прибудет и тоже будет такая же, как и эти. Ничем не хуже, хоть и из "блистательной" семьи, - мы с ним снова рассмеялись.

- Завтра других тренировать везём?

- Да, если опять не заштормит. И этих не сегодня, а раньше свозили бы, если бы не проклятый недавний шторм. То и дело планы приходится прямо на ходу перекраивать.

- Такой сезон, досточтимый. Зато есть чего расстреливать из гром-труб.

Что верно, то верно - как раз после штормов и появляются те ушатанные в хлам посудины, которые реставрации для дальнейшего использования не подлежат, а пригодны разве только на дрова. В смысле, подлатать-то можно так, чтобы один выход в море как-то выдержали, но ведь не будешь же латать всё время на каждый выход. Вот такие посудины мы и начали использовать в качестве плавучих мишеней для тренировки морских стрельб. Пока - из-за нехватки снарядов - прежде всего для юнкеров, подготовка которых важнее, но в перспективе планируем, конечно, и штатных морских артиллеристов тренировать - вот как раз по этим отрабатываемым сейчас с юнкерами методикам. Зима выпадает на это дело в силу учебной программы, и это создаёт неудобства из-за непредсказуемой погоды, но зато и подготовка получается комплексная - севернее бушуют серьёзные шторма, и их отголоски доносятся до Азор, делая здешний океан и между штормами уж всяко не тихой заводью. Хоть и не шторм, но его ослабленное до безопасного уровня подобие как раз для учебных задач неплохо, чем мы и пользуемся по возможности. В этом плане именно зима на Азорах наилучший опыт вырабатывает. Дождь, туман и солнце могут смениться здесь в течение одного дня, и нередка ситуёвина, когда в одной части острова ясный солнечный день, а в другой льёт как из ведра в одно и то же время. Хоть и мягче в целом климат, чем на материке, не лишние здесь зимой ни плащ сагум, ни штаны кельтиберского типа, и это входит в привычку, всё больше сглаживая и разницу между турдетанами с бастулонами и лузитанами, веттонами и кельтиберами из числа освобождённых рабов. Ещё быстрее, чем в метрополии, наши азорские испанцы сплавляются в один народ. Его бы ещё подучить...

Снова замелькали в волнах дельфины - видимо, и в этот раз взрывы наглушили для них рыбы. Вдали вынырнули, выпустили немного вбок свои фонтаны и снова, плеснув хвостами, нырнули давешние кашалоты. На западе сгустились тучи - не то, чтобы шторм, но ветер начал крепчать, а волнение усиливаться. Начал накрапывать и дождь. В лучшую погоду Гигин приказал бы заглушить два движка и идти штатным маршевым порядком на одном, но сейчас, заценив обстановку, решил подстраховаться, и "Косатка" продолжила движение к гавани Нетониса полным ходом на всех трёх моторах.

- Это, конечно, далеко не шквал - и тучи не такие, и движутся они помедленнее, но настоящий шквал может налететь в считанные минуты. Вот увидел ваш марсовый тучи у самого горизонта в хороший солнечный день, а уже через пару-тройку минут вы можете угодить и под штормовой порыв ветра, - по моей просьбе навигатор преподал небольшой штормовой ликбез для молодняка, - Одного такого порыва может хватить для того, чтобы опрокинуть судно, если вы прозевали тревожный признак или пренебрегли им, и шквал застиг вас в момент движения под полными парусами. Поэтому ночью никогда не идите даже по слабому ветру с полной парусностью, а днём, даже если вы не уверены в том, что это шквал, а только подозреваете его, не пренебрегайте мерами предосторожности - пусть лучше ваши люди поворчат на вас за лишнее лазанье по вантам, зато вы приведёте судно в гавань целым и невредимым, а все ваши люди, тоже целые и невредимые, продолжат вас костерить за стаканчиком вина в портовой таверне, - рассмеялись и юнкера, и мореманы.

- Сейчас мы идём вообще без парусов, почтенный, - заметил мой наследник.

- Раз машины работают, масла до гавани хватает, а в ней нет никаких проблем пополнить его запас, то нет и смысла выматывать людей работой с парусами, - пояснил Гигин, - В море никогда ни в чём нельзя быть уверенным полностью, и пусть лучше люди сберегут силы на возможный непредвиденный случай, чем окажутся усталыми, когда от их сил зависит спасение судна. По этой же причине мы и идём сейчас на трёх машинах, а не на одной или двух. Болтанка на волнах тоже утомляет, и если есть возможность уйти от неё в тихую гавань побыстрее - в этом есть смысл. Заодно и моторист с его помощником набираются опыта работы с машинами. Но если бы мы сейчас были посреди океана вдали от гавани, то я бы берёг масло для случаев, когда без машин не обойтись - для штиля или для настоящего серьёзного шторма. А при такой погоде, как сейчас, я бы приказал взять рифы на основных парусах и свернуть полностью верхние на случай внезапного резкого порыва. Чем ниже парус, тем меньше риск опрокинуться, и если его хватает для хорошего хода, то и зачем тогда зря рисковать людьми и судном?

Конечно, полудизель не может быть основным движителем. И прост, и всеяден, и неприхотлив, но уж очень прожорлив, и правильно Гигин его предназначение определил - для штиля, да для шторма, для кратковременного вмордувинда на крайняк, да в узостях вместо вёсел там, где палево с ним не страшно. Немалый прогресс для античного полного безмоторья, но полного переворота в судовождении ему не совершить. Тут вся надежда на нормальный дизель, над которым мы с Володей и бьёмся. С картером тем, который корпус движка, справились наконец-то. Есть ещё трудности с корпусом топливного насоса, но и они преодолимы по аналогии с картером. Главное - плунжерные пары эти, с которыми у меня и у моих работяг было больше всего секса, пашут себе нормально и снашиваться не спешат, так что конструкцию и технологию этого наиболее проблемного узла можно уже считать условно отработанной. Условно - в том же смысле, что в космической отрасли - да мы их делаем, и они у нас работают, но тысячами штук в месяц по грошовой цене вам их отгружать - и не просите, несерьёзный это разговор. Штатные насосы ими оснастить, да запасным комплектом его на всякий пожарный снабдить в единичном и мелкосерийном производстве - вот и всё, что я пока в состоянии выдать, даже если и поднапрягусь. Пашет от багдадской батареи и экспериментальная нихромовая калильная свеча, и у меня уже в работе прокатные валки для выпуска нужной для неё нихромовой проволоки. Но хреново пока-что ладится дело с разборными шатунами. Точнее - с быстрорежущими метчиками, которые надирают резьбу, и из-за этого шатун оправдывает своё название во всех смыслах - не только шатается, но и слишком быстро расшатывается на валу. Хотел я обойтись без резьбошлифования, но для метчиков, похоже, не судьба. Сам коленвал - тоже сволочь ещё та. Как ни старайся, один хрен ведёт его и после закалки, и после чистовой обработки, так что без правки хрен обойдёшься. Володя, правда, говорит, что и фабричные тоже правят, но мне от этого радости как-то маловато. Радость с этим дизелем только одна - что ко дню рождения фюрера мы его никому не обещали, и руки со сроками его окончательной сдачи нам никто не выкручивает. К лету - едва ли, но через год прототип судового дизеля будет.

Пока огибали мыс, тучи подрассосались, и ветер слегка стих, но на западе опять что-то нехорошее сгущается. А по пустому пляжу рассекают рысью две всадницы, и мне даже труба не нужна, чтобы понять, что это кто-то из "гречанок" - а кому ещё пришло бы в башку прокатиться нагишом? Волний отчего-то уж очень внимательно приник к своей трубе. Достаю свою, гляжу - ага, так и есть, Доркада с Секваной закаляются. Похоже, что слегка перезакалялись, судя по спешке к тому месту, где ещё одна служанка стережёт их шмотьё - правильно, не май месяц, а я ведь не удивлюсь, если они ещё и искупались.

Подъехали, спешились - ага, вытираются, точно ведь в море купались! Людей на палубе "Косатки" им без трубы, конечно, тоже не различить, но судно-то они опознали, одно ведь только такое и есть, и кто на нём сегодня, они в курсе. Сардочка застеснялась, отвернулась, быстренько одевается, а "гречанка", судя по жестам, поддразнивает её, сама одевается подчёркнуто не спеша - нате, глядите, за обзор денег не беру. Знают прекрасно, что есть кое у кого на палубе и трубы. Оделась, взяла у служанки свою трубу, навела на нас, рукой замахала - это-то и без трубы видно, а по трубе и наш молодняк Доркаду узнал и невооружённым глазом - парни руками замахали, засвистели, девки зафыркали. Трубы моего наследника и царёныша пошли по рукам, а "гречанка", одетая чисто символически, ещё же и "конный канкан" им изобразила! Её труба - уже у Секваны, наводит на палубу, Волний свою назад требует, но куда там - не скандалят, но упрашивают так, что и давить совестно - всем же хочется попялиться на задирающую голые ноги выше головы гетеру. Я протягиваю ему свою, он быстренько наводит, машет рукой, сардочка отвечает тем же - и к бабке не ходи, чтобы узнать, куда он вечером намылится.

Миновали загородный пляж, прошли мимо городского, Гигин велел заглушить два движка, и через проход между волноломами проходили аккуратно на одном. Вовремя поспели в гавань - снова сгустились тучи, и окреп ветер. Далеко не шторм, но волны там, снаружи, теперь посерьёзнее тех, по которым мы проскочили. Не шли бы на трёх движках - хрен успели бы так удачно. Не позавидуешь сейчас тем, кого болтает на этих волнах по ту сторону волноломов. И в акватории-то порта ни разу не озёрная гладь, но по сравнению с тем, что снаружи - тихая заводь. Красота, кто понимает! Может быть, Гигин и не самый лучший из навигаторов Акобала, но один хрен молодец. Всего только полгода "Косаткой" командует, да ещё и большую часть экипажа осенью сменил, вернув данных ему на время морских волков их навигаторам и приняв вместо них салаг, но освоился же за эти полгода с моторником - вот, прямо на глазах от болтанки в гавань на моторах ловко ускользнул. С такими мореманами - отчего же и не попрогрессорствовать?

23. Пути прогресса.

- Итак, ребята и девчата, на прошлом занятии мы с вами изучали колониальный раздел мира к концу девятнадцатого века, - начал я очередную лекцию для второго курса по истории будущего, - Если сформулировать его итоги коротко, то все большие и самые вкусные части захапали себе в основном Англия и Франция, с Конго разве только успела ещё подсуетиться Бельгия, а Германии с Италией достались по большей части огрызки - либо малоценные по причине бедности, либо неудобные для использования по причине худшей логистики, отчего и не были расхватаны основными участниками дележа. Но ведь колонии - это же не только источники налоговых поступлений, колониальных товаров и сырья. Это ещё и очень ёмкие рынки сбыта для европейской промышленной продукции, и каждая из европейских метрополий поддерживала в своих колониях монопольный сбыт только для своей промышленности - естественно, по монопольным ценам. А кто опоздал к дележу, тот и продукцию свою сбыть втридорога дикарям не может, и сам колониальные товары не за гроши у дикарей, а втридорога у соседей-европейцев приобретать вынужден. Вот успела, допустим, Германия хапнуть Камерун, - я показал на карте, - Страна богатая, всё-таки Экваториальная Африка, а не засушливые Сахара или Сомали, но для Германии это так, на один зуб. Тем более, что это в теории страна не беднее британской Нигерии, а реально её осваивать труднее - у англичан вон какой речной путь по Нигеру вглубь всей страны, а у немцев что? Германская Восточная Африка тоже особой логистикой как-то не блещет, хоть и тоже страна не бедная, а Намибия - без слёз на эту пустыню Калахари не взглянешь. Восточная часть Новой Гвинеи неплоха, но уж очень далеко, а мелкие острова в Тихом океане - ещё дальше. Хоть и не скажешь, что колоний нет, но для самой развитой в Европе промышленности - слишком мало. Выглядит как издевательство. У итальянцев север страны развит хорошо, но что им досталось? Ливия, Сомали, да узенькая полоса на побережье Эфиопии. А что там за ресурсы, и что там за население? Тоже издевательством выглядит. А бесхозных богатых стран больше нет - всё давно расхватано теми, кто успел раньше. Кто первым встал, того и тапки.

- Коалиция обиженных, на которых возят воду, - заценил мой наследник, - Но на Англию с Францией ведь маловато? Сильнейший в мире флот у англичан и сильнейшая сухопутная армия у французов...

- И союз с Российской Империей, - добавил я, - Тут и торговые связи с Англией и Францией, гораздо большие, чем с Германией, тут и немалые долги тем же французским банкам в основном, тут и преклонение русской элиты перед всем англо-французским. Ну и до кучи Польша, поделённая между Россией и Германией, которая тоже отношений двух империй не улучшает. В России славянофилы всё так же мечтают о своём всеславянском братстве и облизываются на германскую часть Польши, а в Германии население растёт, и его кормить надо, нужны сельскохозяйственные угодья, а тут и русская часть Польши как раз под боком, и населена пореже Германии, и климат вполне как в Пруссии, не эти жара и болезни тропических колоний, для немцев малоподходящие. Так что нужен и ещё один сильный союзник, и если не Австро-Венгрия, то кто же? У этой колониальных амбиций не так много, ей бы на Балканах владения упрочить и ещё округлить, но ведь Балканы - улей ещё тот. Особенно сербы эти, которые и вообще всех балканских славян мечтают согнать в свою Великую Сербию, а уж все земли, где есть хоть сколько-то сербского населения - это у них само собой разумеется и обсуждению не подлежит. Например, та же Босния, где есть и сербы, которая у Австро-Венгрии, и при этом у сербов уже привычка, как что не по ним, заварить кашу и звать на помощь Россию, а оппонентов стращать "вместе с русскими нас двести миллионов", - юнкера рассмеялись, - И ведь всякий раз попользуются русской дармовой помощью, потом кинут, но славянофилы продолжают вестись на любой их визг.

- А Франция ещё и мечтает оттяпать у Германии обратно Эльзас с Лотарингией, - припомнил Миликон-младший.

- Это, собственно, основная европейская проблема, ребята и девчата, и главные противники - Франция с Германией, а всё остальное накладывается на это и приплетается дополнительно, так что военно-политические союзы складываются вполне естественные. В общем, и сама Европа - пороховая бочка ещё та, и поводом для начала той грандиозной заварухи могло стать что угодно. Особенно, когда есть кому предоставить настоящий - не нужно даже организовывать нападение ряженых "под врага" диверсантов на явных своих, что всегда выглядит подозрительно и велик риск вообще спалиться из-за непредвиденных случайных накладок. И как тогда правоту свою доказывать, чтобы с пеной у рта кричать "это всё они, а наше дело - правое"? На явно неправое дело свои трудящиеся массы разве сподвигнешь? - курс рассмеялся, - Поэтому к большой войне готовились все, но начинать не спешили - и подготовиться хотели получше, и повод чтобы противник дал бесспорный. Или друзья противника, без разницы, лишь бы "наши" были правы.

- Балканы, кажется, наиболее вероятны? - предположил Мартиал.

- Да, именно там и набедокурили, да так, что даже и при желании спустить дело на тормозах было бы нельзя. В Боснии и Герцеговине, присоединённых незадолго до того к Австро-Венгрии, есть такой город Сараево, и как раз в нём в конце июня тыща девятьсот четырнадцатого года местный сербский террорист укокошил всего-то навсего наследника имперского престола эрцгерцога Фердинанда и его жену. Ни для кого не было секретом и то, что местные сербские экстремисты имеют связи с Сербией и получают оттуда помощь, так что версия о сербском следе была тут вполне логичной, а убитая чета - не абы кто, и следствие велось всерьёз и с проработкой всех версий. Тем более, что на сербскую версию работало одно важное обстоятельство - сам Фердинанд слыл в империи славянофилом и женат был на чешке, а планы у него были преобразовать империю из австро-венгерской в австро-венгро-славянскую, то бишь предоставить славянским частям империи такую же автономию, как и у Венгрии. Казалось бы, идеальнейший для имперских славян будущий император - беречь его надо, молиться на него и пылинки с него сдувать. Большинству же нормальных людей без разницы, как называется их государство, если оно своё, а своё для них - то, которое относится к ним как к своим, а не держит за людей второго сорта, и как раз к этому должна была прийти Австро-Венгрия при императоре Фердинанде. От этого только выигрывали все лояльные к империи славяне, включая и боснийских сербов, но от этого проигрывали те националисты, которые мечтали о Великой Сербии. И это убийство явно в их интересах, а большинство их единомышленников - в Сербии, где и пропаганда антиавстрийская ведётся регулярно, и вполне может статься, что как раз оттуда и заказ на этот теракт поступил. В общем, по всем видам выходило, что требуется расследование и на территории Сербии. Понятно было сходу, что власти Сербии включат оскорблённую невинность и откажут в доступе, а на помощь, как всегда, призовут Россию, и уже в самом начале июля Германия объявила о поддержке Австро-Венгрии на случай её конфликта с Сербией, а ближе к концу месяца Австро-Венгрия предъявила Сербии свой ультиматум с требованием допуска австрийской полиции для расследования как обстоятельств самого убийства, так и вообще любой антиавстрийской деятельности, дав на размышления двое суток. Самое интересное, ребята и девчата, что Сербия приняла все эти требования кроме самого важного - расследования фактов, связанных с убийством.

- В чём угодно другом можно было и поторговаться, только не в этом, - заметил Волний, - Тут и австрийцы уступить не могли, и для сербов упрямство наименее уместно. Ладно бы сам факт вмешательства в их дела отвергли, а то ведь в менее важном деле они его принимают, а в том, где австрийцы наиболее правы - упираются рогом.

- Именно, и этим укрепляют все подозрения против себя, чего они не понимать не могли. Естественно, объявляется война, обе стороны начинают мобилизацию, а вокруг них забегали дипломаты всех остальных, пока ещё к войне непричастных. В последних числах июля начались военные действия на Балканах, а все непричастные объявили у себя мобилизацию, - юнкера рассмеялись, - И тут особенно интересна та последовательность, в которой будущий участники объявляли войну друг другу. Австро-Венгрия с Сербией - это понятно, их дрязги и их война. Но вот дальше начинаются парадоксы. Россия-то объявила мобилизацию в защиту Сербии, то бишь против Австро-Венгрии, но требование об отмене мобилизации получила от Германии. Естественно, Россия отказала, и Германия объявила ей за это войну. Войны между Россией и самой Австро-Венгрией на тот момент ещё нет. К началу военных действий не готовы ещё ни Россия, ни Германия, но война - объявлена. В тот же день немцы вторгаются в Люксембург, герцогство такое мелкое между Германией, Бельгией и Францией. Нейтральной Бельгии на следующий день предъявлен ультиматум о пропуске немецких войск к французской границе - война Франции на тот момент ещё не объявлена. Бельгия на следующий день отказывает и подвергается вторжению, это третье августа, а четвёртого Германия объявляет наконец войну и Франции - какие уж там были нападения и воздушные бомбардировки Германии и какое такое нарушение нейтралитета Бельгии французами, наша история умалчивает, но обвинения прозвучали, и война была объявлена. В тот же день Англия потребовала от Германии вывести войска из Бельгии, а на следующий объявила Германии войну. Это было пятое число, и только шестого уже и Австро-Венгрия, вокруг дрязг которой с Сербией и разгорелся весь этот сыр-бор, наконец спохватилась и объявила войну России, - курс рассмеялся.

- А зачем Германия вторглась в Бельгию? - спросил царёныш.

- Южнее, на франко-германской границе у французов стояли основные силы и была мощная система укреплений. Французы собирались отвоёвывать потерянные ранее Эльзас и Лотарингию, которые немцы не для того захватывали, чтобы отдать, поэтому там и ожидались основные боевые действия. Тем более, что именно оттуда немцы вторглись в прошлую франко-прусскую войну, и теперь от них ждали попытки повторить тот успех. А план удара через Бельгию предполагал сделать практически то же самое, только в обход этих французских войск и укреплений. Смысл плана был в том, чтобы побыстрее выбить из войны Францию и высвободить войска против России, от которой не ожидали быстрой мобилизации. Расчёт был и на то, что Бельгия смирится и не окажет сопротивления

- С Англией за спиной? - хмыкнул Мартиал.

- Немцы понадеялись на то, что бельгийцы пожлобятся и захотят свести ущерб от войны к минимуму. Но - да, в этом они крепко просчитались, и уже это стало одной из причин крушения их плана. Бельгийская армия оказала сопротивление, а крепости сели в осаду. Этим Бельгия отвлекла на себя часть немецких войск, и удар по Франции оказался на деле гораздо слабее, чем намечался. Англия успела перебросить часть своих войск на материк, и уже у франко-бельгийской границы немцы увязли в столкновении не только с французскими, но и с английскими войсками. Подавить сопротивление Бельгии немцам удалось только ближе к концу августа. Благодаря этому французы уже после собственного неудачного наступления на Эльзас и Лотарингию успели перебросить свои крупные силы к Парижу. Вторым важным просчётом германского командования стала недооценка срока начала военных действий на востоке. Предполагалось, что Россия не начнёт их, покуда не отмобилизует и не развернёт армию, но именно это она и сделала. В самом начале августа русские атаковали Восточную Пруссию силами прикрытия с большим числом кавалерии, включая гвардию. Забегая немного вперёд, скажу вам сразу, ребята и девчата, что обкатка гвардии на войне была решением разумным. И сами гвардейцы боевой опыт набирали, и армия видела, что гвардейцы не отсиживаются в тылу, а воюют наравне со всеми. Но всё хорошо в меру. Буквально через два с небольшим года, в начале семнадцатого, как раз эти гвардейские части, прошедшие через войну и не понимающие юмора с тыловым бардаком в военное время, очень пригодились бы в столице, и тогда вся дальнейшая история России могла бы пойти совсем иначе. Об этом мы с вами поговорим подробнее на последующих занятиях, а пока просто отметьте, что последний русский император, вступив в войну не готовым и с самого начала задействовав в ней весь основной состав своей гвардии, спас этим западных союзников, но сгубил и себя, и свою империю. Но на тот момент немцам пришлось срочно перебрасывать часть своих войск с запада на восток для спасения своей Восточной Пруссии, и это ослабило их на западе. В результате броска к Парижу у них не получилось, да и темп был утерян.

- Это сильно отразилось на дальнейших событиях? - спросил мой наследник.

- Кардинально. Уже само вторжение немцев в Бельгию делало неизбежным и вступление в войну Англии со всем её грандиозным флотом, разбросанным чуть ли не по всему миру. В том числе серьёзные силы имелись и в Луже, и это не считая французского флота. В результате Италия кинула союзников и объявила о своём нейтралитете. Этим она ещё и крупно подставила немецкую Средиземноморскую эскадру из линейного крейсера "Гебен" и лёгкого крейсера "Бреслау". Предполагалось, что при поддержке итальянского флота они сорвут или хотя бы сильно затруднят переброску французских войск из Туниса и Алжира в метрополию, а тут не только поддержки нет, но и снабжения, и даже в портах не принимают. Поэтому "Гебен" и "Бреслау" получили приказ следовать в Стамбул, и их появление там резко изменило баланс сил на Чёрном море. Турки боялись русского флота, и это внезапное подкрепление склонило Османскую империю к решению о вступлении в войну. Отметьте у себя, что девять десятых всего русского внешнего товарооборота, в том числе и военные поставки от союзников, шли как раз через черноморские порты, и теперь они оказались перекрытыми. "Бреслау" серьёзной силы не представлял, но и один только "Гебен" был способен противостоять всему тогдашнему русскому черноморскому флоту. Вот что может сделать один сильный корабль, если окажется в нужный момент в нужном месте. Наконец, на Тихом океане Япония решила под шумок оттяпать тамошние немецкие колонии и тоже объявила войну бессильной выручить их Германии.

- А на Балканах что происходило? - поинтересовался Миликон-младший.

- Да ничего примечательного. И австро-венгры, и сербы топтались у границы в мелких стычках, и никто особо не активничал. И это при том, заметьте, что из-за них-то и заварилась вся эта каша. Ну, формально из-за них. Большая война всё равно началась бы если не в тот год, то уж всяко в то десятилетие, но именно в четырнадцатом году - из-за них. А основными стали события на французском и на русском направлениях. На западе в начале сентября французам удалось остановить немецкое наступление на рубеже по реке Марна, а затем и вынудить немцев отойти, оставив половину занятой территории. Там обе стороны окопались, и фронт стабилизировался. В то время, ребята и девчата, никто и не мыслил себе долгой и изматывающей войны на одних и тех же позициях. Всем хотелось быстрых побед в течение нескольких месяцев, и к такой войне никто не готовился. Война представлялась динамичной и манёвровой с крупными наступательными операциями. И штурмовать в лоб зарывшуюся в землю пехоту никто, естественно, не собирался. Новыми резервами по мере их подхода стремились обойти противника и выдвигали их на фланг, а противник выдвигал против них свои, и там тоже окапывались, и так продолжалось до тех пор, пока сплошной фронт окопавшихся друг против друга войск не упёрся в море. Этого никто не ожидал и не замышлял, оно так получилось само. На востоке тем временем бои развернулись вокруг Варшавского выступа, то бишь русской части Польши. Обе стороны стремились выровнять фронт. Немцы старались для этого вытеснить русских из Польши, а русские - выдавить немцев из Восточной Пруссии, а австро-венгров из Галиции. Как раз там и добились наибольших успехов в течение августа и сентября, а севернее было ближе к ничьей - часть Восточной Пруссии заняли, но и запад Варшавского выступа уступили. На этом стабилизировался и восточный фронт. Там не образовалось ещё такой сплошной полосы траншей, как на западе, поскольку пространства больше, а войск на нём меньше, но в целом дело шло к такому же позиционному тупику, как и на западе. Опять же, никто этого не хотел и не ожидал, оно само так вышло.

- И это же и винтовки уже скорострельные, и артиллерия, и пулемёты, - заценил расклад Волний, - Представляю потери при попытках прорыва.

- Всё верно, ребята и девчата, и именно это и привело к позиционному тупику на основных фронтах этой Первой Мировой войны. Это новое скорострельное оружие уже было к концу девятнадцатого века и отметилось в последних колониальных войнах, но и применялось оно там против не имевших такого же отсталых дикарей. Исключением была в какой-то степени разве только англо-бурская война, в которой немцы снабжали буров и современным оружием, и боеприпасами через Намибию, но всех их снабдить не могли. В остальных случаях происходила типичная колониальная война вроде кампании Китченера в Судане, которую мы с вами уже разбирали. Артиллерия и пулемёты применялись только в крупных операциях, но магазинная винтовка и револьвер уже успели стать неизменными спутниками любого европейского колонизатора. Револьверы есть уже и у вас не худшие, а в чём-то и лучшие, чем были у колонизаторов рубежа девятнадцатого и двадцатого веков. С винтовками - пока отстаём. Винчестер с подствольным магазином, который вы знаете, в моём мире был неплох лет за тридцать до того, но и тогда уже он не мог стать основным табельным образцом армейской пехоты из-за слабого револьверного патрона. Армейская винтовка требовала патрона посильнее, да ещё и с пулей пообтекаемее, и магистральным путём развития армейской магазинной винтовки стал не трубчатый, а коробчатый магазин под затвором, заряжавшийся не по одному патрону, а сразу несколькими за счёт жестяной обоймы. Открывается затвор, сверху в пазики ствольной коробки вставляется обойма, из неё патроны пальцем вдавливаются в магазин, затем пустая обойма вынимается, а затвор закрывается и досылает верхний патрон в патронник ствола. Особенно интересна в этом плане была английская винтовка Ли-Энфилд - у неё был отъёмный магазин.

- А в чём смысл отъёмного магазина? - спросил Кайсар.

- Ну, во-первых, если есть сменные магазины, их можно снарядить патронами и заранее, и тогда перезарядка производится сменой магазинов. Во-вторых, возможно иметь магазины разной ёмкости под разные задачи. В случаях, когда стрелку не мешает выступ снизу, магазин под фланцевый патрон может быть и пятнадцатизарядным. В-третьих, при использовании оптического прицела он мешает заряжать магазин сверху обоймой, так что винтовка у снайпера работает только как однозарядная. Отъёмный магазин эту проблему решает. В ту войну, о которой мы с вами сейчас говорим, за эту возможность английские Ли-Энфилды были популярны и у русских снайперов. И наконец, отъёмный магазин - это ещё и задел на будущее автоматическое оружие с его ещё большей скорострельностью. Не всегда и не у всех есть возможность таскать с собой пулемёт.

- А почему такие магазины не сделали для всех винтовок? - спросил Мато.

- Во многих армиях считалось, что съёмные магазины солдаты будут терять и в момент боя могут оказаться без них, а постоянный магазин никуда с винтовки не денется. Только автоматическое оружие, в котором без сменных магазинов не обойтись, заставило в конце концов пересмотреть такой подход всех. Если закрепление магазина в ствольной удобно и надёжно, то проблем не возникает. Правда, и англичане на Ли-Энфилде считали предпочтительным заряжание обоймой сверху, но всё-таки сделать магазин отъёмным они рискнули и в дальнейшем от него не отказывались. В этом плане - молодцы, хоть и имели в целом репутацию консерваторов. Но настоящий переворот в военном деле произвели не эти магазинные винтовки, а пулемёты, что тоже оказалось для военных кругов полнейшей неожиданностью. О степени недооценки пулемётов можно судить даже по их количеству - во всех армиях к началу войны их было гораздо меньше, чем артиллерийских орудий. В русской армии примерно вдвое - на две пушки один пулемёт.

- А в чём причина их недооценки? - спросил царёныш.

- Да собственно, в инерции мышления. Как вы помните, ребята и девчата, я уже рассказывал вам о картечницах или митральезах, в которых механизм перезаряжания как в греческом полиболе работал - от вращения рукоятки рукой. Во-первых, квалификация от стрелка требуется высочайшая и выдержка. Под огнём противника или при конной атаке он должен крутить рукоятку равномерно, без резких рывков, а иначе картечницу запросто может заклинить. Во-вторых, во время стрельбы затруднительно доведение блока стволов за движущейся целью, так что эффективность огня картечниц была не так уж и высока. От шрапнельных снарядов толку часто бывало больше, и зачем тогда иметь много картечниц, если их работу успешно выполняет и полевая артиллерия? А пулемёты рассматривали как просто усовершенствованные картечницы, о которых мнение уже сложилось и устоялось. Тем более, что они и внешне-то были похожи - такой же станок на больших колёсах типа облегчённого орудийного лафета. Правда, затем от этого лафетного станка отказались в пользу небольших, которые не так заметны противнику, но ведь сам-то пулемёт как был творением Хайрема Максима, так им и остался, а новый компактный станок резко снизил его подвижность на поле боя, то бишь в какой-то мере даже ухудшил его боевые качества. С этой точки зрения русский станок-тележка с небольшими колёсами оказался, пожалуй, самым удачным из всех этих новых компактных станков для "максимки".

- Но ведь были же уже и войны с их применением, - заметил мой наследник, - Неужто не увидели разницы?

- Скорее, не посчитали её настолько принципиальной. Ведь войны-то какие и с кем были? Суданская с махдистами? Ну так это же дикари. Англо-бурская? Почти то же самое, если не считать вооружённых немцами и добровольцев из развитых стран. Война немцев с гереро в Намибии? Там-то уж заведомые дикари. Русско-японская? Ну так и что, сильно там помогли этим русским медведям пулемёты? В общем - не показатель. В самой же Европе такая война началась впервые. Да и война-то ведь планировалась манёвровая, а вовсе не та позиционная, которой она оказалась неожиданно для всех. Готовились к чему? К решительным наступлениям и лихим атакам. Когда гнёзда эти пулемётные оборудовать, пулемёты в них размещать, да сектора обстрела пристреливать? Это же совсем не старый лафетный станок, на котором лихо выкатили, развернули, обстреляли противника, да так же лихо и укатили из-под ответного огня - на этих новых компактных так не получится. А без этого и эффективность пулемётов в манёвровой войне высокой не ожидалась. Немного удобнее тех прежних картечниц, только и всего. Вот в крепостях и фортах - да, там другое дело, там укреплённые позиции, заранее и оборудованные и пристрелянные. Ну так осада крепостей - это же особый вид войны, и для него особое оружие - дальнобойная тяжёлая артиллерия. А в чистом поле ничего этого нет и в помине, в нём - глазомер, быстрота и натиск. Поэтому и тактику-то с учётом наличия у противника пулемётов никто особо и не пересматривал. А в начале войны как-то и не до того всем было. Сначала все увлечённо маневрировали, стремясь обойти противника, раз уж лихой атакой опрокинуть его сходу не удалось, да окапывались, дабы противнику его манёвр затруднить, потом кончился тот простор для манёвра, когда окопали весь фронт. Как раз к середине ноября с этим делом управились и за головы схватились - что же это наделали-то сдуру, как же теперь воевать? - юнкера рассмеялись, - Ну а первая обезьянья реакция в непривычных условиях обычно какая бывает? Правильно, героически преодолеть их привычными способами. Готовились ведь к чему? К лихим атакам.

- И что, прямо так и попёрли на пулемёты? - оторопело спросил Миликон, - Как и те махдистские фанатики в Судане?

- Даже хуже, ребята и девчата. Те хотя бы уж на лошадях и верблюдах галопом неслись в надежде успеть проскакать простреливаемой пространство побыстрее, а там уже и навязать противнику рукопашный бой копьями, щитами и мечами, которые для этого уж всяко поудобнее ножика на винтовке. А эти - с этими примкнутыми ножиками, да шагом, да густыми цепями, да с урря-патриотической песней - ага, в лучших военных традициях отцов и дедов, которые этим мобилизованным новобранцам и вдалбливали перед тем, как на войну их отправить. Ну и, как их отцы-командиры научили, так они и пошли. Ну так и сюрприз их ожидал крайне неприятный - внезапно оказалось, что в позиционной войне не очень-то помогают все эти славные традиции. И старая добрая шрапнель героев косит, и пулемёты эти новомодные косят ещё хлеще, и даже ружейный огонь из отрытой в полный профиль траншеи ведётся гораздо прицельнее, поскольку стрелок гораздо меньше боится словить пулю сам и целится старательнее, чем стоя или с колена в каре. В общем, с этим традиционным героизмом - одно расстройство. Первыми это открытие совершили немцы ещё в середине ноября. Но как вы думаете, ребята и девчата, англичане с французами для себя из этого урок извлекли? Абсолютно нет. Чужой опыт, да ещё и вражий - не указ, тут надо свои собственные открытия совершать, а потом ещё и статистику нарабатывать - это же наука, тут малой выборкой не отделаешься, изволь выдать статистически достоверный результат, - курс рассмеялся, - В общем, обе стороны принялись нарабатывать статистику. В процессе-то, конечно, поумнели - допёрли, например, что и оборону противника перед атакой подавить бы ещё неплохо. Начали артподготовкой её давить, но вы представляете, каково это, попасть навесом в узенькую траншею? Тут - только по закону больших чисел, выраженных в выпущенных снарядах. Ну, ещё додумались и из пулемётов навесом бить, чтобы поверх голов собственной атакующей пехоты. Но ведь и это же законы больших чисел - на сей раз выраженных в винтовочных патронах. Ну а в результате этих научных изысканий - новое эпохальное открытие. Расходники-то кончаются, сволочь эдакая, вот ведь незадача, - юнкера снова рассмеялись, - Кто же знал заранее-то, что столько стрелять в белый свет как в медный грош придётся? Кстати, и само оружие тоже оказалось ни разу не вечным, хоть оно и стальное, так что к концу четырнадцатого года наметился не только кризис боеприпасов, но и собственно оружейный.

- Это на западе, а на востоке? - поинтересовался Мартиал.

- В общем и целом на русском фронте творилось примерно то же самое, что и на французском, хотя и в меньшей степени. Фронт был не таким сплошным, в нём были и разрывы, и атаковать старались всё-таки в них, а не в лоб на траншеи с пулемётами. Если командование с ума не сходило, но тут уж - как кому повезёт. За счёт этой прерывистости восточного фронта и за счёт меньшей плотности войск на нём меньше и стреляли, чем на западе, поэтому в четырнадцатом году русскую армию кризис боеприпасов и оружия ещё всерьёз не затронул. Но, хоть и в меньшей степени, а всё равно ведь такая же позиционная война, как и на западе. Точно так же все надеялись в несколько месяцев одолеть вражину, у кого-то голова в кустах, но ведь у остальных-то грудь в крестах, да и вернуться себе по домам, позвякивая означенными крестами. А вместо этого - застряли в окопах, да ещё и не на тёплое лето, а на холодную зиму, абсолютно не зная, сколько всё это ещё терпеть.

- Как римляне в испанских армиях, - провела аналогию Каллироя.

- В чём-то лучше, но в чём-то и похуже. По срокам на тот момент не прошло же ещё и полугода, а того, что эта война затянется на годы и перетечёт в ещё худший раздрай ещё на долгие годы, никто и вообразить себе не мог. Все ожидали, что если не в этот год, так на следующий война должна закончиться. Но зима - это ведь, ребята и девчата, вовсе не наша с вами испанская зима. Она и на севере Франции уже не испанская, а уж русская - куда там до ней той французской! Разве только почта работает регулярно - можно домой семье письмо написать и от неё письмо получить, но всё равно, сами понимаете, в окопах зимовать приятного мало. Начинает накапливаться тоска, а с неизбежными для военного времени трудностями - и раздражение от них, копится усталость от войны, и этим кое-где есть кому воспользоваться. Но всё это сработает позже, а на тот момент все сцепили зубы и ещё готовы героически преодолевать все эти неожиданно возникшие проблемы.

- И на следующий год снова начнётся эта мясорубка с атаками на пулемёты? - спросил Кайсар.

- Ещё худшая. Атаковать будут умнее - уже не шагом с песней, а бегом и уже не густыми цепями, а разомкнутыми волнами. Но при этом усовершенствуются и линии обороны, оплетутся заграждениями из колючей проволоки - уже не ворвёшься так лихо во вражью траншею со штыком наперевес, если даже и добежал, не словив пулю по пути. На проволоке словить ещё успеешь. Но это, ребята и девчата, будет уже следующая кампания следующего, пятнадцатого года. Сегодня у нас с вами уже нет времени на её разбор, а её надо разобрать как следует, как и дальнейшие. В эту войну проявили себя не одни только пулемёты. Появилось и опробовалось множество других новшеств, да и события каждой из этих кампаний достаточно важны, так что о каждой из них мы с вами будем говорить на отдельных занятиях. А пока за оставшееся у нас время мы проведём небольшой анализ отличий того моего мира от нашего с вами здешнего и того, как эти отличия влияют на ход нашего с вами технического развития.

- У нас уже намечается большой технический отрыв от греко-римской Лужи, - прикинул Волний, - Масштабы малы, но качественно разница получается не как в Европе, а как в этих колониальных войнах с дикарями. Ну, если бы не количественные масштабы, которые не делают погоды, то разница была бы как раз такого типа.

- Примерно как у англичан с суданскими махдистами, - уточнил царёныш, - Вот даже если и раздобудут они каким-то чудом образец, то разобраться, как он работает, они смогут, а вот производить его сами - не справятся. Как картечницы Гатлинга в Судане - захватили и страшно гордились этим, а сделать такие же сами не могли, и где им патроны к ним брать, если сами они умеют делать только порох для своих дульнозарядных ружей и пушек? Получается, что они есть, что их нет - разницы никакой.

- Абсолютно верно, ребята и девчата. И в порядке обобщения этих частностей я бы сформулировал так - у нас с вами нет военно-технического соперничества с античным греко-римским миром и вообще ни с каким другим. Ни с кем мы с вами не бежим "ноздря в ноздрю" наперегонки, страшась отстать от соперников хотя бы на шаг, а ведь в Европе моего мира на протяжении веков дело обстояло именно так. Несовершенна казнозарядная артиллерия - мы с вами, никуда не торопясь, можем позволить себе подождать развития промышленного оборудования и не сходить с ума, заменяя её дульнозарядной. А Европа так сделать не может - кто не произвёл этой замены вовремя, тот отстал и проиграл. Мы с вами можем позволить себе не спешить с перевооружением армии ручным огнестрелом и делаем его тоже сразу казнозарядным, а значит, нам ничто не мешает делать его и сразу нарезным. А Европа из-за этой гонки сперва торопится насытить свои армии аркебузами, потом мушкетами, а вслед за ними фузеями. Уже изобретён нарезной ствол, но внедрить его массово Европа не может - из-за дульного заряжания пулю надо проколачивать через весь ствол по этим нарезам, и это сразу же катастрофически снижает скорострельность. И хотя внедряются небольшие подразделения егерей с нарезными штуцерами, вся основная масса пехоты так и продолжает воевать гладкоствольными фузеями. Мы же имеем наши винтовки и пистолеты, и их прицельная дальность и скорострельность позволяют нам с вами сохранить и прикрытие для стрелков в виде копейщиков с большими щитами. Нам не страшен поэтому и рукопашный бой, а представьте себе тот же Омдурман - что было бы с англичанами, если бы махдистам удалось довести дело до рукопашной резни? Даже с дикарями зулусами англичанам в рукопашной приходилось кисло, а полудикари суданцы были вооружены уж всяко получше зулусов. Конечно, англичане махдистов всё равно в конце сделали бы, но представляете, какой ценой? Вернувшихся с суданской кампании домой пулемётчиков в Англии носили на руках - все понимали, сколько своих они спасли.

- Вырезать армию Китченера в принципе могли, - заценил Кайсар.

- Ну, полностью-то - вряд ли. Там ведь поддерживали огнём ещё и канонерки на Ниле с их пушками и пулемётами. Но оттянуть неизбежный конец - да, шансы были. И даже воспроизведение дикарями сложной для них техники в малой серии тоже в принципе возможно. Не любыми, конечно, зулусам тут ловить было нечего, и махдистам тоже едва ли, но вот непальским горцам на северо-восточной границе Британской Индии это всё-же удалось. Англичане вооружали их однозарядными винтовками Мартини-Генри, но тут им захотелось ещё и картечницы, а англичане упёрлись рогом. И тогда непальцы сами, взяв за основу американскую двуствольную картечницу Гарднера, не просто скопировали её, а еще и внесли своё новшество - дисковый магазин для патронов, до того никем и нигде не применявшийся, но впоследствии прижившийся на некоторых ручных пулемётах. Делали их кустарно, на первый опытный образец для испытаний ушло около года, всего сделали двадцать пять штук, и ни о какой взаимозаменяемости деталей не могло быть и речи - всё подгонялось в сборе по месту. Но ведь сделали же!

- На войне применяли? - спросил Мато.

- Не довелось. С англичанами войны закончились, мир и союз, даже винтовками вооружают, а если с Тибетом воевать, так опять же, не одним, а с английской помощью и при поддержке английских картечниц. А больше-то ведь и не с кем. Но если бы пришлось воевать с англичанами, то непреодолимой проблемой стал бы патронный голод. Они там, кстати, скопировали и эту винтовку Мартини-Генри и тоже сколько-то её сами произвели в кустарном исполнении, но патроны-то получали от англичан, а они нужны не поштучно, а в товарных количествах, в которых их кустарно на коленке не произвести никак.

- Только переснаряжать стрелянные гильзы, - уточнил Кайсар.

- Да, если решена проблема с новыми капсюлями - пули-то новые отливать из свинца проще. Но тут ещё одна проблема всплывает - мощный пороховой заряд раздувает гильзы, а калибровать их в кустарных условиях не в чем. Это расплата за сильный патрон. И вот тут нам с вами наглядно демонстрируется ещё одно важное отличие - нам не нужен настолько мощный винтовочный патрон. Для Европы моего мира он стал результатом всё той же гонки вооружений - требовалась высокая начальная скорость тяжёлой пули, чтобы повысить дальность и точность стрельбы. Винтовки состязались с винтовками примерно того же класса, и из них выжимался максимум того, что мог выдержать стрелок. А у нас с вами ситуация совсем другая. Ни у кого в окружающем нас мире нет оружия, сравнимого по дальнобойности с нашим. Даже из наших кремнёвых винтовок мы уверенно вынесем хоть критских лучников, хоть балеарских пращников с такой дистанции, с которой им нас не достать даже не прицельно. Из новых винтовок под наш унитарный патрон - тем более. Он гораздо слабее винтовочных патронов моего мира, но нам его хватает за глаза. Если и сделает кто-то такие доспехи, которые будут держать его пулю, мы внедрим бронебойную со стальным сердечником и бездымный порох, и этого хватит наверняка. А в результате у нас револьверный и винтовочный патроны имеют одну и ту же гильзу, которую я гораздо быстрее начну производить массово, чем смог бы несколько разных. А мощность нашего винтовочного патрона позволяет обойтись и более простой схемой автоматики будущих пулемётов под него, которые у нас будут и проще, и легче, и удобнее, чем были схожие с ними пулемёты моего мира. То же самое касается и ручного автоматического оружия.

- Мы его увидим? - поинтересовался Мартиал.

- До вашего выпуска мы с почтенным Володей не успеваем. Но с учётом того, что за два ближайших года вы ещё по дальним колониям не разъедетесь - да, увидите. А некоторые из вас и поучаствуют в его доведении до ума, - немалая часть второго курса не без зависти глянула на моего наследника, которому уж точно светило оказаться в числе "некоторых", - Но при этом, ребята и девчата, прошу не забывать, что говорим мы с вами о перспективных образцах на светлое будущее, а не о массовом оружии массовой армии, которой у нас ещё и самой-то нет. Для такого оружия и солдат нужен не какой попало, а грамотный, окончивший хотя бы школу, и эта школа должна быть не сильно худшей, чем та, которую окончили вы сами. Таких школ у нас ещё нет, а нужны будут не одна и не две. И это ляжет в основном на вас, девчата. Вы учитесь здесь практически наравне с парнями не только для того, чтобы понимать будущих мужей и правильно воспитывать своих детей от них - это прежде всего, но не только. Кроме ваших собственных детей вам предстоит отбирать и учить и других, и нужно, чтобы вы умели отобрать правильных и обучить их правильно. Без этого - грош цена всем нашим потугам на технический прогресс.

- Ты говоришь, досточтимый, не о народной школе для всех детей, а об особой и для особых? - уточнила Митурда.

- Да, о средней школе нашего типа. Начальная школа нужна для всех детей, но чтению, письму и четырём арифметическим действиям можно научить и за три класса. И за эти три класса выявить тех, кто способен и подходит для дальнейшей учёбы. Вы знаете по себе и по бывшим одноклассникам, каких детей мы берём, а каких отсеиваем. Чему и как учим - тоже, надеюсь, помните. Учить, конечно, будете не по памяти - будут у вас и учебники, и методички, и наша помощь по любым вопросам. Идея капсюля появилась ещё во время наполеоновских войн, но прошло двадцать лет, прежде чем вояки даже в Европе решились внедрить их в массовом военном оружии. До того считалось, что грубые пальцы солдата не в состоянии удержать такой мелкий предмет. А ещё через десять лет, когда вся остальная Европа ещё продолжала пользоваться дульнозарядным оружием и решала через специальные пули проблему их свободной досылки сквозь нарезной ствол, Пруссия уже внедряла игольчатую винтовку Дрейзе под хоть и очень примитивный, но уже унитарный патрон. К чему это привело в итоге, вы уже знаете. И есть мнение, что возможным такое перевооружение стало благодаря всеобщему школьному образованию. Массовый солдат, способный обращаться со сложным оружием, стал результатом работы не только и даже не столько унтер-офицера, сколько школьного учителя. А в России ещё незадолго до той войны, о которой мы с вами сегодня начали говорить, даже неполную разборку винтовки разрешалось производить только в присутствии унтер-офицера. Считалось, что без него сам солдат обязательно потеряет какую-нибудь деталь. Ну, о боязни отъёмных магазинов к тем же винтовкам в большинстве армий я уже говорил. Даже в английской, где на него решились, в ранних версиях винтовки он на всякий случай пристёгивался к антабке. Так что образованный солдат для прогрессивной армии - не каприз, а необходимость.

Следующее занятие - по радиосвязи в условиях действий разведгруппы в тылу противника - с ними проводил Володя, а я повёл первый курс на моторную мануфактуру знакомиться с устройством и работой паровой машины, изготовленной не без участия их старших товарищей в ходе их последней производственной практики. Ещё один, кстати говоря, наглядный пример, какими путями движется прогресс в условиях гонки "ноздря в ноздрю". Сам факт отказа от парусов даже в военных флотах нашего реала только ближе к концу девятнадцатого века - уже показатель несовершенства этого примитивного движка, жрущего уголь как не в себя с мизерным КПД. Полудизель, правда, в этом плане тоже не особо далеко от него ушёл, но он хотя бы уж удобнее в обращении. Одни эти густые сети бункеровочных станций чего стоят! А завоз угля на те из них, где нет поблизости местных угольных разработок? А сама бункеровка? А кочегарка - ага, бери больше, кидай дальше? Зато эту грубятину можно было делать на техническом уровне рубежа восемнадцатого и девятнадцатого веков, и именно паропанк сделал девятнадцатый век эпохой перехода от прежнего мира к нашему современному. И на морях в нашем современном мире давно уж преобладают дизельные теплоходы, и на железных дорогах давненько уже аналогичные им дизельные тепловозы, но это уже двадцатый век и не самое его начало, а тогда, доброй сотней лет раньше, никто не мог позволить себе отстать в гонке развития, ожидая движка посовершеннее этой машины Уатта. И худо-бедно, но - хватило и её на то, чтобы навсегда изменить известный нам реал. Пароходы и паровозы, как и стационарные приводы для тех же металлорежущих станков - признанная классика паропанка, но ведь были же и курьёзы вроде паромобилей, были паровые прототипы тех же дирижопелей, вполне себе летавшие, и даже попытки замутить паровой самолёт - неудачные сами по себе, но давшие импульс совершенствованию парового движка, и не подоспей к тому времени движки внутреннего сгорания - возможно, так и продолжался бы продвинутый паропанк.

Нас никто в здешнем античном мире в шею не гонит и в затылок нам не дышит, и мы можем позволить себе миновать в своём развитии тот примитивный паропанк Уатта, как миновали и стадию дульнозарядного огнестрела в оружии. Но знать этот принцип наш молодняк тоже должен - и для своего общего развития, системного, а не фрагментарного, и как вариант на всякий пожарный, когда нормально по-человечески не выкрутиться, то и вот так ещё схитрожопить практически на коленке можно. Учим же юнкеров и дульному заряжанию казнозарядного гладкоствольного дробовика, дабы в случае чего смогли хотя бы самопал примитивный из подручных материалов соорудить. Вряд ли понадобится, но мало ли, что в жизни приключиться может? Знания - они ведь ничего не весят и карман не оттягивают. Тот же принцип у нас и с паропанковской классикой - в идеале на хрен им не нужна, но пусть лучше знают и её, может кому в непредвиденной ситуёвине и пригодится.

После обеда мы со спецназером рокирнулись - он забрал первый курс на марш с отработкой маскировки разведгруппы на местности, а мы со вторым курсом - ко мне на оружейную мануфактуру - получать на складе готовые винчестеры и пристреливать их на стрельбище при мануфактуре. Близился уже и выпуск, и пора было обзаводиться будущим табельным оружием. Ради оживления процедуры на неё пригласили и гетер Нетониса - и Фавсту с Ауньей, и Доркаду. Естественно, "гречанки" стреляли исключительно в порядке развлечения, лишь изредка попадая в мишень, зато балдея от эффектного клацанья скобы затворного рычага и от быстроты стрельбы. А пацанва, естественно, балдела с их статей, которых гетеры и не думали скрывать, потому как хоть и не май месяц, но и не февраль, а они тут "гречанки" или нахрена? Не улицы же города, верно? А на закрытом мероприятии форма одежды гетеры - традиционная античная, то бишь ювелирные украшения, да яркая ленточка едва ли шире пальца - как правило, в причёске. Поэтому все дельные замечания девок о безграмотной стрельбе "гречанок" пролетали как-то мимо ушей пацанвы, зато уж поправить им позу - ага, собственноручно - желающих хватало. А то, что регулируется их поза главным образом на уровне их верхних и нижних выпуклостей - ну, оно так совпало случайно, и пусть будет стыдно всякому, кто подумал иное, гы-гы! Обычно, и к немалой досаде девок, стыдно становилось только некоторым из них, а самим "гречанкам" весело, как и большинству парней. Поучили стрельбе и сопровождавших гетер служанок, среди которых тоже дурнушек не было. Две стеснялись и отбрыкивались, но избирательно - как только до Секваны, например, добрался Волний, так и вся стеснительность сардочки вмиг улетучилась, а "ошибки", требовавшие правки вручную - участились в разы...

- Досточтимый, а какой смысл в твоём мире был в винтовке под револьверный патрон? - спросил царёныш, когда все пристреляли свои винчестеры, - Ты же сам говорил, что винтовки требовали патрона помощнее для дальнобойности.

- Да, в армиях требовалась прежде всего дальнобойность, а скорострельность - во вторую очередь и не в ущерб ей. Но кроме армейских винтовок были ещё гражданские, и винчестер с трубчатым магазином под револьверный патрон был как раз из таких. Бил не так далеко, зато на меньшей дистанции позволял вести частый плотный огонь. Даже в некоторых войнах его для этого использовали отдельные небольшие подразделения, а на американском Диком Западе винчестер и револьвер под тот же самый патрон стали своего рода классикой. Против краснокожих чуд в перьях с их дульнозарядным гладкостволом и простыми деревянными луками за глаза хватало и дальнобойности винчестера. От волков отстреляться, защищая себя и стадо скота - тем более. А важнее была скорострельность, которую как раз и обеспечивал трубчатый магазин, да одни и те же патроны и к винтовке, и к револьверу. А раз одних и тех же патронов нужно много, и не одному человеку, а всей сотне, то и спрос на них такой, что местному оружейному торговцу не страшно привезти большой запас и пополнять его, не дожидаясь исчерпания. А значит, у него и прикупить их можно в любой день и в любом мыслимом и посильном для кошелька количестве.

- То есть, в Антилии и во всех окружающих её странах дальнобойности такого винчестера вполне достаточно? - прикинул мой наследник.

- В лесу избыточна и она - за деревьями и кустами и ближе-то ничего не видно. Но на морском побережье и в самом море дистанции велики, а наш револьверный патрон не годится для винтовки с коробчатым магазином, автоматического карабина и пулемёта. Тут нужен винтовочный с торчащей наружу пулей, которая при досылании затвором сама направит патрон в патронник ствола и не допустит утыкания.

- Но ведь для больших расстояний есть пушки, - заметил Мартиал.

- Там не так уж много целей, достойных артиллерийского снаряда. Баррикаду, допустим, разнести взрывом снаряда на тропе или на узкой полосе берега между морем и скальным обрывом - ещё куда ни шло, но тратить снаряд на туземное каноэ, на котором дикарям негде укрыться от винтовочного залпа или пулемётной очереди - расточительно. Мы пошли на это в нашем плавании у южных берегов тамошнего моря, когда дикари нас заперли в большой лагуне, но только потому, что из стрелкового огнестрела у нас были только кремнёвые винтовки, да и тех немного. Если бы у нас там были уже хотя бы вот эти винчестеры, мы постарались бы обойтись ими и ручными гранатами, но с пулемётами было бы ещё ловчее. Пулемётов у нас, правда, и по сей день всё ещё нет, но эту проблему мы с почтенным Володей решаем - первые экземпляры появятся уже в ближайшие годы.

В принципе-то ствольную коробку с начинкой томпсоновского типа мы с ним уже соорудили и даже испытали с небольшим кустарно изготовленным и подогнанным по месту коробчатым магазином - работает и одиночными, и очередью. Собственно, это был бы уже практически готовый автоматический карабин, доводи до ума и запускай опытную партию в производство, если бы нас со спецназером устраивал этот типичный спусковой механизм пистолета-пулемёта, ведущий стрельбу с заднего шептала. Если нам очередями шмалять, то оно и не столь важно, но одиночными весь эффект от жёсткого неподвижного ствола пропадает из-за движения вперёд достаточно увесистого томпсоновского затвора. Тут не так желательно, а примерно как в калаше - курковый механизм, стреляющий при переднем положении затвора с уже досланным заранее патроном. Поэтому возимся пока с этим спусковым механизмом, скрещивая ежа с ужом. Тоже, кстати, нагляднейший пример отличий прогресса в спешке от прогресса без спешки. Будь сейчас антично-буржуинское отечество в опасности, плюнули бы на эти мелочи и бились бы уже с серийным выпуском неточного при одиночной стрельбе, зато уже разработанного пистолета-пулемёта по сути дела. Но у нас, хвала богам, отечеству ничего не грозит, и есть время довести задуманный нами автоматический карабин до ума. Потом уже от него и с пулемётами плясать будем по накатанной колее перевёрнутой схемы всё той же ствольной коробки, отрабатывая уже пулемётное питание лентой для станкового и диском для ручного. Патроны они, конечно, будут жрать как не в себя, но с патронами-то как раз проще, потому как технология давно отработана, и надо только количественно производственные мощи наращивать...

Дело идёт к ужину, после которого второй курс в принципе свободен - если не в наряде и не наказан, то отпроситься у центуриона-инструктора или даже у опциона на вечер до вечерней поверки и отбоя - чистая формальность. В смысле, не соблюдать-то её не рекомендуется, если и на дальнейшие вечера аналогичные планы строишь и по губе не соскучился, но вероятность отказа не проштрафившемуся второкурснику пренебрежимо мала. Многие из парней были бы рады такой же вероятности отказа гетеры, но с этим как раз сложнее. Большинству как несовершеннолетним ейное согласие не светит в принципе, разве только за выпуклости свои подержаться позволит, и не более того, пускай и недолго им уже осталось в столь обидном состоянии пребывать, и многим твёрдо обещано, что как только, так сразу, но оттого-то и труднопереносим для них этот последний месяц. Парням постарше, кто уже совершеннолетен, уже проще - "гречанка" может отказать, поскольку сама решает, кого осчастливить своим расположением, а кого и обломить, но шансы на успешный подкат вполне реальные. Ну, Кайсар-то не в счёт, он - к законной супружнице, недавно родившей славного карапуза, а вот Мато лихо подбивает клинья к блондинистой Фавсте, та колеблется, но явно клонится к сдаче, парень с ускоренного потока клеится к Доркаде, и судя по её подначиванию, она на всё согласна, просто подразнить его хочет, а Мартиал окучивает брюнетистую Аунью, и не похоже, чтобы та была против. Второй из васькинских парней облапил её служанку, та на хозяйку оглядывается, и благосклонный кивок гетеры гарантирует счастливый вечер и этому. Волний с Секваной что-то Доркаде доказывают, та смеётся и грозит им пальчиком - типа, рано вам ещё, а ещё один парень с ускоренного окучивает служанку Фавсты, и та сама тянет его к своей хозяйке за ейным дозволением, за которым тоже едва ли заржавеет. Некоторые девки морщатся, особенно Каллироя, которая тоже на год старше основного потока, и её реальный выбор женихов - как раз из этих парней, но сейчас бал правят гетеры. Секвана ещё упрашивает Доркаду, а мой наследник, обнимая её, сосредоточился, отрешился, а взгляд - на Фавсту. До меня не сходу дошло, а ведь молодец, просёк фишку - лузитанка вдруг предложила прогуляться после ужина на пляж. Она же и рыбалку любит, и море вообще. Хоть и не май месяц, но этот день выдался солнечный, и чёрный вулканический песок прогрелся за день хорошо. Волний с сардочкой снова осаждают её хозяйку, на Фавсту кивают, но решает дело парень Доркады, которому тоже хочется искупаться, и напора втроём "гречанка" выдержать не в состоянии. А на пляже вместе с ней и под её присмотром - это же совсем другое дело.

Самому с Велией на пляж прогуляться, что ли? Самые срочные дела пока-что, вроде бы, все разрулены, менее срочные могут и до завтра подождать, а форсмажор здесь маловероятен. Тем и хороши Азоры, что жизнь на них хоть и тоже нелегка, пока первый поток не выучили, но в целом размереннее и предсказуемее. Вечер на отдых выкроить и в будний день можно запросто. Я бы днём предпочёл, чтобы и позагорать заодно, но это уж в выходной, если погода не устроит подлянку. Вечером, на прогревшемся за день песке - тоже неплохо. А что чёрный он и некоторым мрачным кажется, так то с непривычки, а мы тут все - давно привычные. Ну вот такая она у нас, наша азорская Атлантидщина, просим любить и жаловать, как говорится. И сама она у нас своеобразная, и прогресс у нас на ней движется своеобразно. Не спеша, но спрямляя судорожные зигзаги известного нам реала.

Дирижопли те же хотя бы взять. Как раз на следующей лекции про кампанию пятнадцатого года буду второму курсу рассказывать - так же в синхронном порядке, а не с разбивкой по фронтам, как обычно история Первой Мировой войны даётся, и вот там как раз самое время будет и о военных пузырях усатого графа им рассказать. В нашем реале оттого и не получили цеппелины такого признания, что на той войне слишком уязвимыми оказались для зенитного огня и истребителей-аэропланов, и эти военные потери здорово повлияли на общую статистику катастроф. Ну и между войнами она тоже здорово влияла на умонастроения - отобранные у фрицев в счёт репараций использовались всеми, кто их заполучил, а вот новые мало кто строил. Ну и катастрофа "Гинденбурга", конечно, как-то тоже энтузиазма дирижаблестроению не прибавила, хотя версия теракта так до сих пор и не опровергнута никем убедительно. А если вынести за скобки и те военные потери, и тот злосчастный "Гинденбург" и рассматривать только чисто эксплуатационные и стихийные катастрофы, то не больший процент набирается у цеппелинов с самолётами тогдашними, а вот выживших после них у графских водородных пузырей процент куда больший. Здесь же нет ни у кого ни зениток, ни аэропланов, и по всем видам не ожидается у нас ни той тогдашней дирижаблефобии, ни того дирижаблебума на рубеже двадцатого и двадцать первого веков, а намечается плавное развитие этого направления. Ну вот такой у нас тут наклёвывается специфический прогресс со своими специфическими путями...

24. Пополнение.

- Властью, данной мне Тарквиниями, с сегодняшнего дня я произвожу вас всех в опционы и поздравляю вас, почтенные опционы, с началом вашей уже не солдатской, а командной службы в армии Тарквиниев! - завершил генерал-гауляйтер тарквиниевской Атлантиды свою речь перед выпускным курсом юнкеров.

- Хайль Тарквинии! - рявкнул строй свежеиспечённых опционов.

Производству в опционы предшествовало приведение выпускников к присяге - новой, не заменяющей, а дополняющей прежнюю солдатскую, данную ими в лагере при поступлении на первый курс. Дело солдата - повиноваться отцу-командиру, который на то и поставлен над ним, чтобы было кому думать за бойца, принимать решения и отвечать за всё, что выйдет в итоге. Но теперь они сами - не те, за кого думают и отвечают другие, а те, кто сам думает, решает и отвечает. Сложнее служебные обязанности, выше цена их ненадлежащего исполнения или ошибки, выше и спрос за них.

- Перед богами и судьбой, перед львом Тарквиниев и перед моими товарищами по оружию я присягаю и клянусь с честью исполнять мой долг командира вверенных моей власти людей. Выполняя полученные мной приказы и инструкции, я приложу все силы и способности в рамках служебного долга для сбережения жизни и здоровья вверенных мне сограждан и подданных Тарквиниев и защиты их законных интересов. Где бы ни выпало мне служить, и как бы ни сложились обстоятельства, я не опущу рук и употреблю все мои знания и любую возможность в рамках службы для улучшения жизни и быта моих людей и вверенного моей защите народа везде, где это не составляет известных мне тайн клана Тарквиниев, не подлежащих разглашению. Я пресеку любую попытку разглашения тайн Тарквиниев и буду беспощаден при пресечении угроз интересам клана и доверившегося ему народа. Я не допущу излишней жестокости и бесчинств, но не остановлюсь ни перед какой необходимой жестокостью при защите клана Тарквиниев и моего народа от любой внешней опасности и любых внутренних беспорядков. Управляя и командуя вверенными мне людьми, я буду им требовательным, но справедливым начальником. Я буду суров к нарушителям воинского долга и дисциплины, но не допущу притеснений моих людей по корыстным, неприязненным или любым иным неслужебным мотивам. Я буду примером моим людям в стойкости перенесения служебных тягот и опасностей и буду защищать их от любых невзгод, какие смогу предотвратить. Ни при каких обстоятельствах я не унижу достоинства моих людей и не употреблю власти над ними вне службы. Во всём сказанном сейчас я клянусь, и пусть меня постигнет позор и заслуженная мной кара от богов, судьбы и сограждан, если я нарушу эту клятву, - каждый давал эту присягу, выйдя из строя, перед бронзовым львом на знамени оконченного им кадетского корпуса и представлявшим клан Тарквиниев генерал-гауляйтером Азор.

Текст этой "офицерской" присяги, как и саму её идею, мы обмозговывали всей нашей компанией заблаговременно, потому как закладочка у нас в ней смысловая, в глаза не бросающаяся и сей секунд ничего не меняющая, но важная на перспективу. Формально вроде как обычная присяга на верность нанимателю, имеющему неограниченную власть собственника колоний, своего рода буржуинскому самодержцу, да только ведь не персоне конкретной присяга даётся, а клану в целом, да ещё и в защите не только самого клана, но и подвластного клану народа до кучи - ага, подразумевается же, что их интересы едины по определению. А это ведь что значит, если вдуматься? Что кто из означенного клана не со своим народом, тот и из клана автоматически выпал, кем бы в нём ни был до того, и не ему, стало быть, присягал командный состав тарквиниевской армии. Это первый момент, на беглый взгляд не очевидный. Второй момент ещё не очевиднее, потому как в тексте не прописан даже косвенно, но предопределён самим раскладом. Спурий, сын Фабриция и внук Арунтия, при поступлении на первый курс дал вместе со всеми солдатскую присягу. А через год, оканчивая второй курс, даст вместе со всеми и вот эту "офицерскую". И в ней поклянётся, как и все, беречь своих людей, защищать их законные интересы, заботиться о них, блюсти справедливость и не заноситься над ними вне службы. И если забудется, став главой клана, так собственная армия напомнит ему, что не ему персонально присягала, а всему социуму, и восстать против прессующего означенный социум тирана не только её право, но и святая обязанность - ага, в виде защиты его от внутренних беспорядков. А сам тиран - ага, нарушитель данной им социуму присяги, то бишь заведомый преступник. Как в метрополии наша Хартия ограничивает власть царя, присягающего на ней подданным при коронации, так и вот эта "офицерская" присяга страхует наши социумы от произвола и самих Тарквиниев, до сих пор ни в чём ещё своим людям не присягавших и формально над ними самовластных. Только совесть их сдерживает, да стыд перед "не комильфо", но можно ли на это рассчитывать вечно? С правом на шарфик или табакерку - оно надёжнее.

Как я уже упоминал, раздутый сверх всякой разумной меры культ знамени, что завёлся у римлян, а от них передался через все последующие эпохи и нашей современной цивилизации, мы не одобряем и не практикуем. Совсем без символики, конечно, обойтись не выйдет, но с ума-то при этом сходить зачем? Для торжественных церемоний применять знамя можно и нужно, и как раз для таких случаев его культ как эдакого вместилища духа части вполне уместен. Для крупной части вроде легиона, когорты или кавалерийской алы - почему бы и нет? Но в атаку его в бою таскать, да ещё и кидать его в гущу противника, как у римлян некоторые центурионы и военные трибуны повадились, дабы заставить этим своих солдат атаковать и отбить его - у нас это не заведено. Во-первых, не окажется оно у нас на острие атаки, потому как находится оно на положенном ему месте - при командире части, обозначая его местонахождение для посыльных, пока армия не радиофицирована, и нет другого способа для оперативного управления в бою. А во-вторых, первым делом меч или копьё в бочину получит предатель, отдавший знамя врагу, и только потом последует атака для возврата знамени - вот так у нас воспитываются и солдаты, и их командиры. От любого, оказавшегося рядом и буквально только что беспрекословно повиновавшегося. И обстановка "вне строя", в которой не действует жёсткая субординация, и обязанность на месте убить начальника-саботажника - несложные, но эффективные препятствия на пути обезьян, желающих превратить армию в обезьянник. У центурий наших вовсе знамён нет, потому как на хрен они небольшим подразделениям не нужны. Центурия пехотная не сама по себе, а в когорту входит, и знамя когорты - её знамя, а кавалерийская турма - в алу, и её знамени вполне достаточно. Чего их плодить-то, эти знамёна? Не ими воюют, а оружие для этого есть табельное у каждого.

Парады у нас, как я и упоминал, далеки от современного канона, растущего из лохматого париково-треуголочно-фузейного восемнадцатого века. Никто не держит рядов по линейке и не сотрясает воздух выбивающим пыль из мостовой строевым шагом. Да и не чисто военное это мероприятие, а просто праздничное. Продефилировала подтанцовка, организованная гетерами и их обученными служанками-помощницами, затем пробежали трусцой разведчики в лохматых камуфляжных плащах, прошёл отряд лучников местного ополчения, за ними - отряд тяжёлой линейной пехоты из него же. Проехали "тачанки" с пулевыми полиболами и с пружинными катапультами-гранатомётами. Ядерное оружие на Азорах не завелось по причине отсутствия на них вражьих крепостей, на стены которых нужны баллисты с ядрами, поэтому вместо отсутствующих баллист проехали нормальные казнозарядные нарезные пушки на лёгких полевых лафетах. Им навстречу прошествовала обратно подтанцовка, за артиллерией проследовал ещё один отряд тяжёлой пехоты, а уж за ним - снова бьющая в бубны и пляшущая подтанцовка и свежеиспечённые опционы в конном строю. Тоже без особых строевых изысков, просто прогарцевали, потому как кого в Нетонисе понтами впечатлишь? Кто не видел их учений и тренировок, те наслышаны и о стрельбах, включая огнестрельные, и о выучке в рукопашке, и об инженерной подготовке. И самих их если и не весь город знает в лицо каждого, то полгорода точно, и пялятся не на равнение их рядов, а норовят высмотреть виднеющиеся из кобур рукоятки револьверов, о которых тоже все наслышаны. Охотно пялятся, конечно, и на бьющих в бубны голоногих красоток, среди которых и все три "гречанки" с их служанками, тоже штучными.

Их присутствие подчёркивает всю важность момента - учёба вот этих парней и вот этих едущих вслед за ними и тоже вооружённых девок, подобных которым вообще не увидишь больше нигде, уже закончена, и о том, что многие будут теперь задействованы во внедрении множества новинок, меняющих прежнюю жизнь, тоже наслышан весь город. В общем, выпуск первого юнкерского потока - событие центральное и основополагающее.

Конечно, во многих отношениях наш молодняк ещё недоучен. Многое дано им сжато, галопом по европам, дабы поскорее выпустить и к делу припахать. Позже всё это навёрстывать ещё придётся на эдаких курсах повышения квалификации в ходе службы, а заодно и будущую углублённую программу учёбы разрабатывать, внедрять которую уже им для своих детей предстоит. Это как вычёрпывание воды из дырявой лодки - пока дыру не заткнёшь, всю её хрен вычерпаешь. До дыры мы добрались, сейчас вот затыкаем её как раз этим выпуском, следующим - щели мелкие заделывать будем, а уж до конца черпать - уже вместе с ними и не торопясь, а с чувством, с толком, с расстановкой. Послужат, опыт практический наработают, а по его результатам и нам понятнее будут, какие пробелы в их образовании наиболее важны, дабы их первым делом и восполнить. Ещё и программы для их дообучения нет, а мы с Володей уже ради прикола КУКСом это мероприятие обозвали - Курсы Усовершенствования Командного Состава. Уж точно не копия тех, которые были в нашем реале с их тупым повтором изученных ранее в основном курсе строевой, уставов и оружейного старья, а именно углубление знаний и изучение нового. Те же пулемёты, тот же автоматический карабин, тот же дизель, когда мы их сделаем и доведём до ума. Или те же производственные новинки, которые я замышляю. О каком, например, автоматическом оружии можно всерьёз говорить без массового производства патронов? Как штампуется в несколько приёмов патронная гильза, они знают, видели и сами их на производственной практике немного поштамповали, но это капля в море, в час по чайной ложке. Реально до хрена так не наштампуешь. Пока вставишь заготовку в штамп, пока вынешь из него уже отштампованный полуфабрикат львиная доля времени на это ведь уходит, а не на рабочий ход кривошипного пресса. Автоматическую роторно-конвейерную линию я, конечно, хрен потяну, но её грубое ручное подобие, в центре которого оператор пресса только штампует на нём, а другие работяги на круглом конвейере заряжают и разряжают сменные штампы - это для меня вполне посильно, хоть и не сей секунд, потому как и штампов сменных для такой линии нужно до хрена, а это нехилый хайтек.

И по истории Нового времени, как и Новейшего, особенно по девятнадцатому и двадцатому веку, многое подробнее им надо осветить. Один семестр на всё Средневековье и один на Новое и Новейшее - это разве серьёзно? Тут мы с учётом дефицита времени из актуальности исходили. Античность, воздействие на которую мы и сами стремимся, и их учим к минимуму сводить и по возможности компенсировать, дабы послезнание наше не обесценивать и преимущества от него не терять, как раз ради этого преимущества нужно знать подробно, отчего и выделен на её изучение весь первый курс. А вот последующие события, которым будет предшествовать "выход из подполья" нашей цивилизации, уже иначе пойдут, и начиная со Средневековья историческое послезнание неизбежно теряет свою ценность, и тут уже не подробности важны, а закономерности и логика событий. То же самое в ещё большей степени относится и к Новой истории, и к Новейшей, отчего они и втиснуты все вместе в программу второго курса. Но ведь с другой-то стороны всё наше техническое развитие, которое мы затеяли и к которому их припахать собрались, как и их влияние на весь жизненный уклад - это же как раз те самые девятнадцатый и двадцатый века нашего реала, на примере которых мы только и можем им всё это разжевать. Кое-как я пытался сделать это и в этом семестре, насколько позволяло время, да только мало его было, этого времени, и уж как успевал, так и сделал - гораздо меньше, чем хотелось. Есть такой сленговый термин "недоперевыпил", то бишь выпил больше, чем мог, но меньше, чем хотел. Ну а я их в этом последнем семестре - ага, но аналогии - недопереучил...

Бывший первый, а с сегодняшнего дня уже второй курс следует за выпуском в пешем строю, но - с винтовками в положении "на плечо". Это ведь и их праздник тоже, и винтовки, не говоря уже о только что полученных капсюльных револьверах в кобурах - как раз наглядная демонстрация и их сопричастности прогрессу - ага, следующий поток пополнения, на подходе, и за ним тоже не заржавеет. А уж собственным осознанием своей посвящённости лучатся так, как не лучится и выпуск. Впрочем, и те год назад такими же были и так же лучились, просто за второй курс и приелось, и осозналось, что абсолютно не кончаются ещё проблемы с "выходом из подполья" их новой строящейся цивилизации, "аншлюсом" всего остального полуострова их метрополией и её подтягиванием до уровня развития её заокеанских друзей и сородичей. Проблемы новые возникают, и решать их не так-то просто - хоть и больше уже рычагов, ну так и уровень уже другой. А тогда, опосля первого курса год назад, им тоже казалось, как и этим, что урря, наши всё сделали и всех одолели, теперь их зауважают. Зауважать-то зауважают, куда ж они на хрен денутся, вот только станет ли от этого легче? Выпускники - не в таких подробностях, в каких хотелось бы, но в общих чертах - в курсе. И знание - как раз того сорта, в котором немало печали. Дело ведь даже не во всех этих будущих войнах и революциях со всеми их потрясениями, которые в их мире будут складываться иным непредсказуемым заранее образом. Прежде всего дело в том, что на возобновимых ресурсах, если использовать только их прирост, не подрывая ресурсной базы будущих поколений, но жить прилично, а не как бомжи, то весь шарик только на пятьсот миллионов рассчитан. Это при среднем по шарику современном уровне жизни, ни разу не западном. А при западном - на двести миллинов. Ага, большой привет пресловутому "золотому миллиарду" и самих глобалистов, и их идиологических оппонентов, на своё невключение в означенный миллиард в основном изобиженных. Хрен и тем, и другим, а не миллиард. А иначе - будет примерно, как в современной Африке.

Причём, гораздо раньше этот момент наступит, эдак на пару тысячелетий, если историю нашего современного мира на свой лад повторять, приняв на себя то самое бремя белого человека и взявшись нести цивилизацию дикарям. Им только дай эти современные агротехнику и медицину, так размножатся ведь, что твои кролики, выжрав всё вокруг себя и не забывая скулить о колониальном гнёте. В нашем современном мире катастрофы ещё не наступило только благодаря интенсивному использованию невозобновимых ресурсов, но бочка, того и гляди, покажет дно, и что тогда? А посему - поберечь их желательно, не позволяя размножиться этим дикарям, прожирающим всё как не в себя и продолжающим плодиться дальше. Да и у себя абсолютно нехрен плодить таких же, далеко от тех дикарей не ушедших. И это, хвала богам, растолковать выпуску удалось. Давая эту "офицерскую" присягу, никто не произносил фразы о тайнах клана и о беспощадной суровости в защите его и своего народа интересов весело и непринуждённо. Все напряжённо выдавливали их из себя, делая над собой усилие, особенно девки, поскольку прекрасно осознавали, в чём клянутся, и что под этим подразумевается не только для них самих, но и для их потомков. При разучивании текста присяги каждая фраза им растолковывалась, и смысл её подробно и с примерами разжёвывался. Девкам едва ли придётся жать на гашетку пулемёта самим, не говоря уже о доборе подранков, да и наблюдать, сделав морду кирпичом, дохнущих от голода и болячек или прореживающих друг друга переразмножавшихся дикарей, но в чём им предстоит быть поддержкой будущим мужьям, прекрасно понимают и они. Гарцует выпуск в праздничном шествии, все улыбаются, машут руками знакомым, но вот былой беззаботности - больше нет и не будет. Впрочем, никто и не обещал, что будет легко...

Ещё один отряд тяжёлой пехоты городского ополчения, за ним - арбалетчиков, после них - конница, вслед за ней - отряд с винтовками, идущими с прошлого года уже и в городской арсенал. Добрая половина - работяги моей оружейной мануфактуры, сами же их и делавшие. С кого же ещё и начинать вооружение городского ополчения огнестрелом, как не с них? Авдас, мой лучший токарь, шагает вместе с сыном в одной шеренге, винтари на плече у обоих. Меня увидел, кивнул с ухмылкой - помнит прекрасно и тот давний уже разговор и про интересную работу для сына, и про допуск к пользованию продукцией. Я ухмыляюсь и киваю в ответ - тоже помню, и как сказал ему тогда, так и есть, сам на плече ощущает, что моё слово, пускай и не тарквиниевское, а всего лишь честное буржуинское, но тоже крепче гороха. Ещё не дошли руки потренировать их толком, но теперь и тех рук уже прибавилось, и скоро найдётся чьим дойти. И работяги тоже это понимают, и шагают радостные, потому как и на плацу излишней для них строевой не задрочены, и пройтись в шествии себя показать - для них тоже праздник, а не тяжкое мучение. И всего-то только и надо для этого - не сходить с ума и не насаждать в социуме дурацких и ненужных никому по делу традиций. Традиции ведь - для людей, а не наоборот. И завершает шествие снова подтанцовка "гречанок" с бубнами и зелёными ветками, успевшая уже вернуться обратно на исходную параллельной улицей. Не так шикарно, конечно, как в Оссонобе, где наших "гречанок" целая школа, ну так и не всё же сразу. Разовьётся Атлантидщина как следует, будет всё на должном уровне. По огнестрелу уже и вперёд вырвались, но в этом никакой заслуги колонистов нет, а есть только бонусы от географического положения архипелага, укрытого от греко-римских глаз и ушей океаном. Поэтому и перенесён сюда весь хайтек, поэтому и внедрять мы его здесь можем и в широкие массы, не боясь спалиться.

В метрополии, например, мы и думать не могли о внедрении той же проводной телефонной связи даже в столице. Технически-то аппарат гораздо проще радиотелефона, но провода-то как втихаря протянешь и как от лишних глаз их заныкаешь? И охранять же их надо, потому как иначе и скоммуниздить их найдётся кому, и болтать же об этой связи будет весь город - хрен скроешь от посторонних. Поэтому и не будет у нас в метрополии никакой проводной телефонизации - кому положен радиотелефон, у того есть или будет, а кому не положен - обходись, как и все твои предки обходились. Здесь же - без проблем. И палиться не перед кем, и внедрять можно массово, когда руки дойдут. На будущий год, по крайней мере, разработку пригодного для производства аппарата мы планируем. Негласно будем работы проводить, дабы народ зря не будоражить и долгим ожиданием результата не дразнить, так зато оно и эффектнее будет - никто не просил, никому не обещали, но раз есть возможность - нате, пользуйтесь. Пока же и по винтовкам вот этим на плечах у очень немногих, но вполне простых горожан, ни разу не элиты, не слышат с высоких трибун, а видят собственными глазами внедрение новшеств в широкие трудящиеся массы. И пушки тоже не просто так провезены, а с намёком - не только для флота и армии Тарквиниев, но и для городского гарнизона выделены. Это метрополия у нас ядерная держава, каменными ядрами из баллист супостатам грозящая, а здесь у нас уже высокоточное оружие - ага, по сравнению с теми баллистами уж всяко. По делу не нужна артиллерия фортам Нетониса и долго ещё нужна не будет - чужие здесь не плавают. Но народ видит заботу Тарквиниев об его безопасности, и это - главное.

Но основные виновники торжества, конечно, свежеиспечённые опционы. Тут и так-то уже сам факт причастности к новому оружию и обучения на уровне отборнейших тарквиниевских наёмников уже говорил о многом, а слухи о каких-то неведомых науках, которые они изучают, в том числе и не связанных с военным делом, уже возносил их над уровнем среднестатистического солдата, а теперь ещё и это производство в опционы. Всё внимание было приковано к ним и с уличных тротуаров, и с балконов инсул.

Забавно было наблюдать ретивых мамаш, выталкивающих вперёд своих дочек на выданье. О том, что невесты есть уже по факту у всех парней, не считая уже женатых вроде Кайсара, наслышаны все, но народ ведь в массе своей простой, насквозь традицией пропитан, по которой "по факту" - не в счёт, если помолвки официальной не было, а её ведь у большинства не было. И хоть едут эти невесты по факту буквально рядом, все ведь слыхали и о том, что сами парни жён себе выбирают, да и некому за них решать, у кого отец не здесь же, вот и срабатывает у некоторых протопоповский принцип незаменимости самки. Я навёл трубу, услыхав смех девок, и сам покатился со смеху, а когда передал свою трубу Велии, расхохоталась и она - бабища поперёк себя шире демонстрировала парням стати своей дочурки, ещё не раздавшейся и в принципе-то недурной, но простушки рядом с их штучными однокурсницами - ага, надежда умирает последней. И не доходит ведь до коровы, что даже и не будь рядом соперниц посмазливее ейного дитятка, лучше бы ей не отсвечивать самой, да дитятко означенное тушей своей не дискредитировать, гы-гы! Вот не может же не знать, что яблоко от яблони далеко не падает, но применить известную всем народную мудрость к себе самой - извилин не хватило. Ага, самочий эгоцентризм нагляднее некуда. Митурда оборачивается к Каллирое, о чём-то её спрашивает, обе тут же хохочут, а с ними и соседи по строю, и хотя нам здесь не слышно, я озвучиваю наиболее вероятную версию, и мы с супружницей тоже заливаемся смехом - ага, почему "Трактат" протопоповский издан без иллюстраций? Есть, правда, и такие, у кого были бы хорошие шансы, не будь они табуретками на фоне наших выпускниц, но тут уж - не их вина, что не учёные, и никто их этим не попрекнёт, но такова наша реальная се ля ви. Лучшее тянется к лучшему, которое ещё и рядом, а не где-то за тридевять земель.

Некоторые, кто поосведомлённее, да посообразительнее, сразу же выдвигаются в парк - ага, дабы в более романтической обстановке свою попытку предпринять. Хоть и не объявлялось официально, что выпуск и там пройдётся, уже пешими и не шествием, а вольной прогулкой, но и не под грифом эти сведения, так что "по секрету", кому позарез надо, те в курсе. Не в курсе они только о подробностях, а собака-то ведь в них и порылась. Лошадей выпуску в конюшню вернуть надо? Винтовки бывшему первому курсу обратно в оружейку сдать надо? А как сдадут, что им помешает тоже со старшими товарищами в тот же парк прогуляться? Да и только ли им?

- Умора! - рассказывала нам после выхода оттуда Энушат, смеясь и сама, - Они там обождались все, да и ждали же только выпуск, а тут нас всех принесло. А их же там и так штук пятнадцать, сами понимают, что столько наших ребят им не склеить, некоторые уже и меж собой лаются, две даже сцепились, а тут - ещё и мы. Они к ребятам постарше, а те же все заняты давно, там одни только Каоллироя с Митурдой чего стоят! - мы с Велией рассмеялись, представив себе эту картину маслом, - Они к остальным, а там тоже полный комплект - кому нет пары в выпуске, у того она из нашего курса подобрана. У Миликона наша Лена во только что на шее не висит, да и остальные же ничем не хуже, по-русски все треплемся, анекдоты травим, ржём - этим табуреткам просто не воткнуться, ну и сами же видят, что не котируются. У двух мамаши вспомнили, что у Волния невеста в Оссонобе, ну и вообразили, что есть шанс перехватить, но тут и его "гречанки" на качелях окликают, представляете? - мы с супружницей сложились пополам от хохота, потому как не просто представляли, а в цвете и в лицах, - Они же там все - и Фавста, и Аунья, и Доркада, и их девчонки же ещё с ними, и все ещё порасфуфыреннее этих охотниц за женихами. А ещё же и на качелях, да раскачиваются так, чтобы подол задирало - мамаши этих как бешеные от этого, а когда Волний поймал Секвану прямо с качелей, и она у него на шее повисла и на руках, да с полузадранным подолом, представляете? Одна аж истерику закатила!

- Типа, ладно ещё гетеры, но рабыни-то ихние куда лезут? - прикололся я.

- Вот именно! Так остальные же ребята тоже это дело увидели и тоже все к ним - и выпуск, и наши, ну и мы все с ними, конечно. Они все одна за другой нашим парням на руки прыгать повадились - у этих вообще глаза на лоб, сами-то побоялись бы, а потом Митурда, как только качели освободились, заняла их, раскачалась ещё хлеще "гречанок", да Мато на руки спрыгнула, за ней Каллироя точно так же и на руки к Мартиалу, а там уж и все наши девки в очередь выстроились. Фильтата - и та дала нам мелкого подержать и тоже Кайсару на руки сиганула. Этим табуреткам и глядеть-то на наши забавы страшно, а тут ещё и "гречанки" объявили, что дают почтенным опционам симпосион по случаю их выпуска - ещё две мамаши этих табуреток истерику закатили! Нашли с кем тягаться! Ещё не прибегали жаловаться? Прибегут - не сегодня, так завтра, - предрекла Энушат.

- Эту напасть мы уж как-нибудь переживём, - мы с Велией рассмеялись.

Я ведь упоминал уже, что многим из выпуска, у кого совершеннолетие как раз на него и приходится, гетеры пообещали полный доступ "как только, так сразу"? Выпуск - вот он, "как только" уже наступило, и не приходится сомневаться, что кое-кому уже и на этом симпосионе светит обещанное "так сразу". Есть отчего взбеситься незадачливым кандидатшам в тёщи перспективных опционов! Мало им текущих конкуренток, да таких, что их дочуркам рядом с ними ловить нечего, так тут ещё и "гречанки" высококлассные заполняют паузу до подхода следующего потока конкуренток!

Официально-то тут дискриминации никакой нет, и в теории абсолютно ничего не препятствует и их дочкам выйти замуж за парней из нашего молодняка, если будут ими выбраны. Окажись только лучшей или хотя бы не худшей, чем те, которые учатся с ними, и дерзай, конкурс тут абсолютно открытый. Фактор блата - ну, есть он, конечно, куда же без него в реальной жизни, ну так не у всех же он есть, да и не всемогущ он у нас. Ладно Митурда, которая из "блистательных", можно было бы в принципе списать выбор Мато и на это, будь она во всём остальном простушкой среднестатистической, да только хрен на это ейный случай спишешь, потому как девка и сама по себе - класс, и глядя на неё, как-то не задаёшься вопросом ейного происхождения. Тем более, что абы какие и не оканчивают нашу школу. Каллироя - ничуть не худшего сорта, хоть и ни разу не из "блистательных", а передумавшая становиться гетерой и перевёвшаяся на ускоренный поток нашей школы бывшая "гречанка". Ну, к ним-то тем более простушке не попасть, у "коринфянок" наших глаз намётан, так что тоже девка штучная, но персональный блат в её случае отсутствует как явление. Те, кто мог бы за её перевод к нашим похлопотать, как раз желанием таким вовсе не горели, потому как отпускали к нам своих индивидуально отобранных учениц ну уж очень неохотно, и их уламывать приходится. Зато гарантия качества и по их части, и по нашей, потому как по совместным с нашей школотой занятиям знаем давно и характер каждой из 'гречанок', и способности, и круг интересов. И Каллироя являет собой весьма наглядный пример результативности этого двойного отбора. Считать ли уже здешние "все вытекающие" из этого блатом - думайте сами, решайте сами, как говорится.

А по мне, так не у девок тут крутой блат, а у пацанвы - вон каких отборнейших невест им на блюдечке поднесли на выбор, а в дополнение к ним ещё и подружек столь же высококлассных, дабы могли с выбором невест позволить себе не спешить, а выбирать их поспокойнее, да повдумчивее. Внешне-то и в Нетонисе есть девки не хуже, можно из них и по характеру подыскать достойных, потому как не попадают на Атлантидщину семейки ярко выраженных обезьян. Но и лучшие из них не котируются на фоне наших выпускниц и "гречанок", потому как разница - в образовании. Вот и пущай их мамаши жалуются на несправедливость се ля ви всем знакомым, а те - мотают на ус, особенно у кого дети как раз к школьному возрасту подоспевают.

Естественно, эти изобиженные за своих не оценённых по достоинству дочурок мамаши прежде всего на "гречанок" баллоны катят, имея в виду их прямую и очевидную функцию, которую только и способны разглядеть. А ведь непонятная им косвенная ничуть не менее важна. Поведение - оно ведь помимо степени тяжести ещё стиль имеет, уровень и манеры. В школе ещё и ради этого совместные уроки для будущих гетер и для школоты нашей проводятся, здесь же дальнейшее образование наших юнкеров, включая и девок - с военным уклоном и со всеми вытекающими. И "гречанки", продолжающие блистать всё теми же безукоризненными светскими манерами коринфского образца, как раз и не дают нашим юнкерам осолдафониться окончательно. У простого тарквиниевского солдата его внутренний "тумблер" между двумя режимами переключает - "в строю" и "вне строя", у нашего же молодняка ещё и третий режим - "вне службы", в котором у него отключается солдафон, а включается нормальный культурный человек. Вот как раз для поддержания этого режима и служат наглядным образцом не осолдафоненные военным бытом гетеры. Они и на банкет специально для этого приглашены - под их руководством, кстати, заодно и готовившийся - не классический роскошный пир элиты эллинистического мира, но и не простой солдатский обед.

Обычно-то мы юнкеров разносолами не балуем - жратва им даётся сытная, но простая, как и солдатам - обычное пайковое довольствие тарквиниевских наёмников. Но сегодня по случаю выпуска второго курса и перевода на второй курс первого и обед у них праздничный. И блюда поизысканнее - ага, ешь ананасы, рябчиков жуй, и посуда ни разу не повседневная, и вино высшего сорта - сам не каждый день такое дегустирую, хоть и на Азорах тоже как есть главный буржуин. Разве только лож этих пиршественных греческих нет, потому как турдетаны едят сидя. Хотели "гречанкам" импровизированные аналоги предложить, но те отмахнулись - типа, если вы все сидите, то и мы с вами тоже посидим. Сами ведь тоже при всей своей рафинированной греческой выучке - нашего испанского разлива. Но в остальном - ага, именно образец изысканнейших античных манер, на фоне которого стыдно устраивать банальную солдатскую попойку. Ведь присутствуют на этом обеде и матёрые солдафоны - и Диталкон с Ассараком, и их коллеги, вёвшие первый курс. Ещё утром грозные начальники, у которых хрен забалуешь, но теперь - для выпускников - первые среди равных, но уж первые без спору, потому как не салажата какие-нибудь, а ветераны и Второй Пунической, и мятежа Кулхаса с Луксинием. В обоих случаях не с той стороны, с какой хотелось бы большому другу и союзнику нашей метрополии, но мы ведь ему об этом не скажем, дабы не расстраивать, верно? Травятся старые солдатские байки, рассказываются и реальные случаи из тогдашних событий - их живым и ещё практически трезвым участникам есть чем поделиться с молодёжью. Но благодаря присутствию гетер всё идёт чинно и благопристойно, а вынужденные замены крепкого солдатского словца выражениями поприличнее только добавляют веселья за столом, поскольку никому ведь не нужно объяснять, что имеется в виду на самом деле.

В числе прочего ветераны рассказали и о турдетанском мятеже Царской Гасты в год Канн против Гасдрубала Барки, младшего брата ушедшего в Италию Циклопа. К их счастью, они были ещё не в том возрасте, чтобы считаться полноценными бойцами, так что в основное войско Халба, взявшего приступом Аскую на берегу Бетиса не попали - и в самом приступе не участвовали, и в грабеже тамошних фиников покуражиться как-то не довелось, зато не довелось и в сражении с войском Гасдрубала сойтись, на котором мятеж и сдулся. А ведь какой был замах! Ганнибал в Италии увяз, братец его на Ибере от братьев Сципионов поражение потерпел и полагаться мог уверенно только на африканские войска. Если бы удалось его и самим разгромить, так и римляне ведь ещё далеко, и к их подходу в Бетике их ожидало бы уже возрождённое Тартесское царство, ставя римлян перед фактом своего существования в тот момент, когда они о Бетике и не помышляют, а крушат только карфагенское господство на полуострове. Я ведь уже упоминал вскользь об этом мятеже? И по словам Диталкона, у которого дядя участвовал в деле при Аскуе и спасся в числе тех, кто сумел прорваться из окружения, выходило, что шансы-то в принципе были. Доверься тогда Халб командирам перешедших на сторону мятежников турдетанских пехотинцев и бастулонских мореманов и наведи с их помощью элементарный порядок в войске - может и не победили бы убедительно, но не было бы и такого разгрома, а потрепали бы Баркида так, что второго сражения с подкреплениями из Гасты тот бы уже не выдержал. Бой ведь тот проиграли отчего? Оттого, что вразнобой атаковали, неорганизованно и без строя. Не из-за того, что не умели, а из-за того, что успехи вскружили голову - возгордились после своих первых побед над карфагенскими тыловыми крысами и вообразили, будто все эти хвалёные африканские вояки примерно таковы. А в результате пришлось и за мятеж свой расплачиваться, и молодёжь уже под карфагенские знамёна в строй ставить. Много ли от неё, не желавшей защищать карфагенскую власть, было толку в дальнейшей войне против римлян - вопрос уже второй. Сами же они урок для себя из рассказов старших извлекли и военному делу на карфагенской службе учились старательно. Как применили свои навыки в войске Магона в решающем сражении под Илипой - вопрос уже третий. Как посчитали правильным сами, так и применили...

После обеда "гречанки" прозрачно намекнули нам, что по их мнению провести какое-нибудь культурное мероприятие в нашем кадетском корпусе, но так и не пострелять при этом из чего-нибудь грохочущего было бы крайне обидно. Убедившись, что их намёк относится исключительно к лёгкой стрелковке, а не к артиллерии, мы с Володей заценили состояние отобедавших - весёлое, но вполне вменяемое - и сочли его ещё допустимым для небольших развлекательных пострелюшек. Тут даже и в оружейку идти не надо, потому как оба курса при своём табельном короткостволе, а боеприпасы там имеются. Заодно как раз и свежеиспечённый второй курс свои капсюльные револьверы опробует, а то получить получили, даже на параде с ними продефилировали, но ещё ни разу из них не постреляли. Только и имели пока дело, что с одним на всех учебным экземпляром, который разбирали и собирали, изучая устройство и работу механизма. Знают уже, что спуск потуже, чем у их прежнего кремнёвого пистолета, но знать в теории и щёлкнуть пару раз на практике - это одно, а опробовать в стрельбе свой табельный - совсем другое.

С них поэтому и начали, дав им вводный инструктаж и проследив за отстрелом ими пробного боекомплекта. И из собственного опыта, и из опыта выпускного курса нам уже известно, что как бы тщательно ни припиливались детали спускового механизма, при эксплуатации револьвера один хрен всплывут какие-то мелкие недостатки, у каждого свои индивидуальные - где-то что-то оселком довести желательно, потому как калёную деталь напильником уже практически не угрызёшь. Выявились они, конечно, и на этой партии. У револьвера Энушат, например, спуск настолько тугим оказался, что ей вообще выжать его сил не хватило, и даже Ганнибалёныш, махнувшийся с ней агрегатами, выжал её спуск с немалым трудом - явно надо и сам спуск дорабатывать, и зуб курка. Разобрали револьвер, посмотрели - ага, так и есть. Объяснить им, что нужно делать, я поручил Волнию, дабы и он привычки не терял, но махнуться с сестрой своим давно доработанным экземпляром я ему запретил категорически, а Гамилькару сказал, что когда будет помогать её, то чтобы именно помогал, но не смел делать всю работу за неё. Любое оружие не вечно, и как ты с ним хорошо ни обращайся, рано или поздно его придётся заменить новым, и надо, чтобы каждый умел довести до ума полученный со склада новый агрегат, из которого потом ему же самому и стрелять. Аналогично решили вопросы и с неполадками у остальных.

Но конечно, самый класс продемонстрировали свежеиспечённые опционы. Их револьверы под унитарный патрон - новейшего образца, двойного действия и с откидным барабаном, получены ими после зимних каникул и зимой ещё доведены до ума, так что и работали теперь как часы. Отстрелявшись сам и перезарядившись, мой наследник вручил свой агрегат Доркаде и установил очерёдность за ней, потому как пострелять из их новых револьверов тут же захотел и весь младший поток. В числе первых удостоили этой чести, конечно, "гречанок" - надо ли объяснять, за что? Правильно, за профессионализм - какой формы одежды от них при этом ждут, они прекрасно сообразили и сами - ага, бижутерия допускается. За Доркадой Волний поставил в очередь Энушат, за ней - Секвану. Прочих служанок гетер тоже не обидели - хоть и в числе последних, но попали в очередь к тому или иному из выпускников все. Потом мы с Володей опробовали свои экспериментальные агрегаты укороченного образца, на которые тут же положили глаз девки - компактнее же табельного. Из моего после меня постреляла Митурда, из володиного - Каллироя. Как и ожидалось, громче звук и резче отдача - с глушаком оно нормально будет, он ведь и как дульный тормоз работает, а вот без него на перспективу немного ослабленный патрон для этой модели напрашивается, потому как замышлялась она у нас прежде всего в качестве женско-подростковой. Хотя, с учётом глушака, не помешает и разведчикам...

- Досточтимый, а нельзя ли как-нибудь и нас такими гром-трубами вооружить? - спросил меня тихонько Диталкон, - А то стыдно нам делается - и парни ваши стреляют из них, и девки, даже "гречанки" эти, а мы командуем учебными центуриями, но не умеем того, что умеют они. Ну сам посуди, досточтимый, куда такое годится?

- Никуда, конечно, - охотно признал я очевидное, - По осени готовьтесь, будете обучаться обращению со всеми этими образцами, чтобы тоже умели не хуже юнкеров. И для городского ополчения уже оружие есть - неужто для вас его не найдём?

Конечно, в идеале с командного состава учебных центурий и следовало начать, потому как армейская субординация - она же не просто так. Но когда начинаешь на голом месте с нуля - какой уж тут может быть идеал? Прореха на прорехе, которые потом латать приходится, когда руки дойдут. Да и разве научишь их всему, чему учим молодняк? Этот командный состав так или иначе в чём-то будет уступать собственным юнкерам, и только их будущая смена, прошедшая полный курс обучения, ликвидирует эту прореху. Но в том, в чём можно, надо подтягивать уже и этих отцов-командиров. С тем же личным оружием, владение которым наглядно в глаза бросается - не можно, а нужно...

Энушат после парка как в воду глядела. Когда "гречанки" после револьверных стрельб предложили прогуляться на пляж, меня на полпути перехватили эти изобиженные мамаши проигнорированных нашими выпускниками расфуфыренных табуреток, зыркая с явной неприязнью вслед выпускницам, а на гетер и вовсе шипя как королевские кобры.

- Досточтимый, ну что же это делается-то?! Да разве же так можно?!

- Кто-то кого-то убил или ограбил? - спросил я, с трудом сдерживая смех.

- Наших дочерей оскорбляют, досточтимый! - заявила самая напористая.

- И каким же это образом? - понятие-то ведь это настолько растяжимое, что без конкретики как хочешь, так его и толкуй.

- Да вообще их ни во что не ставят!

- Что такое "вообще"? Из чего конкретно оно у вас состоит? Кто конкретно и что конкретно сказал или сделал оскорбительного вашим достойных всяческого уважения и затмевающих всех своими красотой, здоровьем, умом и хорошими манерами дочерям?

- Да девки эти ваши бесстыжие над нашими глумятся!

- Что значит глумятся? Каким образом?

- Да идут, ляжками сверкают, да разговоры эти шибко умные с вашими парнями ведут, а с нашими никто из них и поговорить не хочет!

- А они что, обязаны? С кем им интереснее поболтать, с теми они и болтают. В чём тут оскорбление?

- Так нашим же обидно!

- Ну, мало ли, кому чего обидно? И рыбаку тоже бывает обидно, когда большая рыба попадается не на его крючок, а на соседский. Но кто ему в этом виноват? Неужто его сосед, не поскупившийся на лучшую приманку для этой рыбы?

- Да при чём тут рыба, досточтимый!

- Абсолютно при том же, уважаемая. Если твоя дочь не так привлекательна, как другие, так может, и пенять ей следует тогда на себя, а не на других?

- Скромнее могли бы быть! Понаехали тут!

- Так ведь и парни тоже понаехали. Понаехавшие с понаехавшими, вашим какое дело? - я уже не стал напоминать дурынде о том, что на Азорах коренного населения нет вообще, всё, какое есть, включая и её саму - сплошь понаехавшее.

- Ну обидно же, досточтимый! На наших даже не глядят, будто пустое место!

- А что они, обязаны? На что им интереснее глядеть, на то и глядят.

- Ещё бы! Блудницы эти греческие бесстыжие на качелях ляжками сверкают, и все на них пялятся! Ну куда это годится?!

- Стоп! Они заняли ВСЕ качели в парке, и вашим не хватило? Так давайте тогда ещё поставим, чтобы впредь хватало всем желающим. Скажите об этом старостам ваших кварталов, пусть подают прошение генерал-гауляйтеру, я - только поддержу. Это не столь трудно и не столь дорого, чтобы отказать вам.

- Да разве в этом дело, досточтимый?! Достаточно в парке качелей! Блудницам только запретить надо! А то чего удумали - прыгают с них парням вашим на шею, а те и рады ловить, а тут ещё и воительницы эти ваши туда же, и их ваши тоже ловят, и вашим всем весело, а нашим обидно!

- Так а кто мешает вашим качаться и прыгать, чтобы ваши парни их ловили?

- А вдруг не поймают? Так же и убиться можно! Запретить надо!

- Вот кто боится убиться, тот и пусть запретит самому себе. А зачем запрещать тем, кто достаточно ловок и не боится? - я картинно развёл руками.

Млять, дурынды даже сарказма не улавливают! Хоть и не попадают на Азоры ярко выраженные обезьяны, свято место один хрен пусто не бывает, занимаемое самыми обезьянистыми из "нормальных" среднепримативных, которые если не имеют приличных воспитания с образованием, то и ведут себя весьма схожим с макаками образом - не такие буйные, как те, но тоже приятного мало. Конкуренция им не нравится точно так же, как и тем, особенно превосходящая их, а тут ведь - как раз тот случай. Секвану ту же как слегка подучили "гречанки", так уже видно, что не зря, а внешне она тем более не подкачала.

По-турдетански шпрехает так, что только лёгкий акцент выдаёт, и читает уже, и пишет, по-гречески похуже, но Доркада её успехами довольна - ведь и полутора лет ещё не прошло, как была ещё дикарка дикаркой с глухих гор Сардинии, а теперь, если кто не в курсе, разве скажет это по ней? Обучаемость у сардочки - всем бы девкам такую, так что не зря мой наследник глаз на неё сходу положил, глаз - алмаз. Понятно, что абсолютно не рады среднестатистические хабалки конкуренткам такого сорта, но то их проблемы, а мне важнее, чтобы Волний был рад превосходной наложнице, от которой тоже наверняка и за потомством не заржавеет. А яблоко ведь от яблони далеко не падает.

Тут и наш-то современный мир как вспомнишь - тоже ведь далеко не всё в нём и с грамотностью-то благополучно было. В собственном первом классе припоминаю двух второгодников, так и продолжавших читать по слогам. В дальнейшем половине класса в одно ухо влетало, из другого вылетало. На работе один из лучших токарей участка - ну, не скажешь, что не умел читать. Читал, да только вот понимал он прочитанное от силы с пятого на десятое, и всё ему приходилось разжёвывать, иногда не по одному разу. Считал - ну, в пределах сотни сам, а свыше её без куркулятора никак, если попросить некого. Ага, законченное среднее профессиональное образование называется. Я представляю, какими мучениями оно ему далось! И это не в какой-нибудь пыльной африканской деревне, а на предприятии космической отрасли в стране, без малого век как грамотной поголовно. Та самая функциональная неграмотность, когда что есть образование, что нет его - разница невелика. Причём, быть нормальным порядочным мужиком и отличным токарем ему это ничуть не мешало. Ну и вот спрашивается, стоило ли мучиться с ним и мучать его самого, вдалбливая ему в школе и путяге то, что на хрен ему не было нужно? Когда тому, что он знал уверенно и чем пользовался реально, его научили ещё в первых трёх классах!

Так это, как я уже сказал, в стране, даже официально без малого век грамотной, а если официозную пропаганду времён оных тупо на веру не брать, а вспомнить и о тех же церковно-приходских школах, так и прежние века были не сплошь безграмотными, мягко говоря, и какой-никакой отбор на обучаемость народ таки прошёл. Кто бы из агитахтеров ррывалюционных листовками теми заморачивался, если бы их некому было читать? Да и в бунташное царствование Михалыча Тишайшего как-то уж очень неровно власть дышала к "прелестным письмам" тогдашней оппозиции, которые тоже писали уж всяко в расчёте на людей, умеющих и читать, и понимать прочитанное. В античном же мире ситуёвина с грамотностью ещё печальнее. Суточный пароль римского военного лагеря в письменном виде - это, конечно, хорошо, но для этого достаточно знать буквы и читать по слогам, то бишь быть ещё менее грамотным, чем тот мой токарь-уникум. Чтению, письму и счёту в пределах сотни и у нас солдат на службе учат, да только происходит это впервые за всю многовековую историю турдетанского народа, хоть и не одно уже столетие письменность свою имеющего. Законы в стихах для их лучшего запоминания наизусть от того Тартесса унаследованы, который официозная урря-патриотическая идиология идеальным считать велит, а они ведь на что намекают? Правильно, на почти поголовную неграмотность масс. То бишь никакого отбора на обучаемость грамоте турдетанские трудящиеся массы так и не проходили никогда и начнут проходить его только теперь. Вот внедрим мы массовые народные школы, так я даже представить-то себе боюсь, какой процент функционально неграмотным окажется наподобие того моего токаря. И вот чему и как таких учить?

Поэтому и ту народную школу мы ступенчатой замышляем. Начальная из трёх классов - это для всех, окромя тех дебилов, которые и её не осилят. Судя по тому моему первому классу, каждый двадцатый как минимум, а с учётом приматёнышей, подлежащих отсеву наравне с дебилами - боюсь, как бы и не каждый пятый. Этим в маргиналы прямой путь, потому как есть такая профессия - силу земного притяжения преодолевать. А из тех, кто осилит, как я и объяснял уже нашим девкам, за три года будет видно, кого есть смысл уже в среднюю школу для дальнейшей учёбы приглашать, а с кого и начальной хватит - ага, со всеми вытекающими для дальнейшего трудоустройства и служебной карьеры. Вот недовольны эти хабалки, что дочек ихних табуреточных наша пацанва не воспринимает, а чего они хотели? Какая тут может быть уравниловка между прошедшими жёсткий отбор и не прошедшими никакого? Как честный буржуин - решительно протестую. Не виноватые они, согласен, но им не повезло, как не везло и всем поколениям их предков. Их младшие братья с сёстрами, у кого есть, не говоря уже о детях, какой-то свой шанс уже получат...

А ближе к ужину свежеиспечённые опционы засобирались на обещанный для них гетерами симпосион, и младший поток откровенно завидовал им. Этим - уже можно. Понятно, что оргии всеобщей там не будет, это и у греков как-то на таких мероприятиях не заведено, и наши "гречанки" при всей профессиональной лёгкости своего поведения по этой части, как и по части наркоты, воспитаны строго, но всё остальное, конечно, будет, и кое-кто наверняка добьётся уже и сегодня программы-максимум. Ну так и терпели же они долго, так что пусть теперь оторвутся - заслужили.

Волний, конечно, тоже туда вместе со всеми своими отправился, так что ужин у нас с супружницей был вдвоём. Велия посмеялась, когда я рассказал ей о шутке, которую задумала Доркада, ради чего и попросила меня подержать пока сделку в секрете. Ага, так и есть - я только сигару после ужина докурил, и тут в прихожей шум. Мой наследник весь запыхавшийся и чем-то озабоченный входит, с ним Секвана, в его плащ закутанная поверх тонкого греческого пеплоса, тоже запыхавшаяся и какая-то испуганная.

- Папа, мне позарез нужно её спрятать, чтобы никто раньше времени не нашёл.

- А что она натворить успела? - и подаю супружнице знак, чтобы не вздумала расхохотаться - шутить, так шутить.

- Да она-то ничего, а вот Доркада...

- Хозяйка продала меня, досточтимый, и не говорит, кому, - пояснила сардочка, чуть не плача, - Сказала только, что завтра за мной придёт мой новый хозяин и заберёт...

- В общем, папа, я Секвану похитил, - закончил Волний, - Не знаю, какая муха укусила Доркаду, но так не делается. Секвана нужна мне, и я от неё отказываться не хочу, и в этом, папа, мне нужна твоя помощь. Кто её купил, Доркада не говорит, но это завтра только выяснится, а пока мы только гадаем. Говорит, какая-то важная шишка, так что тут только ты скандал уладить и договориться сможешь.

- Это ещё смотря что за шишка, - проворчал я, - Надеюсь, не генерал-гауляйтер?

- Да откуда мне знать, папа! Доркада молчит, как рыба! Слово, говорит, дала...

- Тут выяснить надо аккуратно и подумать. Так, погоди-ка - что-то про кого-то она мне говорила, но вот что и про кого - не помню. Просила только свиток не потерять. И куда это я его засунуть успел?

- Не этот случайно? - Велия протянула мне свиток, из последних сил сохраняя серьёзную и озабоченную мину.

- Ага, он и есть. На вот, глянь, вдруг чем-то поможет? - я протянул его Волнию.

На это у него надежды нет - берёт чисто из вежливости, разворачивает, нехотя читает и вдруг вылупляет глаза. Тут-то мы с супружницей и сложились пополам от смеха, пока он въезжал и осознавал, что держит в руках купчую на свою сардочку, оформленную должным образом на его имя...

25. Большие манёвры.

- Я два лодка беру - плохой лодка, который не жалко, - пояснил мне лузитан на ломаном, но понятном турдетанском, - Дрова гружу, хворост гружу, жир баран топлёный поливаю, солома ещё гружу вот так, - он показал рукой высоту примерно по пояс, - Один лодка к другой лодка верёвка вяжу, верёвка вот такой, - он указал пальцем на кустарник в десяти шагах от нас, - Твой столбы ближе, я немного запас делаю. Поджигаю этот солома и вон оттуда пускаю этот два связанный лодка с огонь, - он указал на излучину реки выше по течению, - Твой мост весь горит, твой люди что сделают? Ты маленький крепость там поставь и на тот берег тоже, мой люди мне скажут, я буду подумать и передумать лодка с огонь пускать - место хороший нет, ты весь хороший место свой крепость занял. Я зачем свой люди рискую? Ты ещё дальше что-нибудь поставь плохой, который не жалко - я с мой люди ночью приду и подожгу. Твой мост целый, и завтра ходи через река хоть туда, хоть сюда. И тебе вред мало, и мой люди весь доволен.

- Мы ближе к лесу сторожевую вышку поставим, - прикинул я, - Днём там наш человек наблюдать будет, чтобы вы не хулиганили, а вечером мы его оттуда заберём - всё равно в темноте ничего не видно. Ночью, когда пустая будет - хоть ломайте, хоть жгите.

- Вышка - хорошо, - одобрил лузитан, - Когда поджигаю - огонь далеко видно будет. Ты только хороший не сделай, жалко будет, - и мы с ним рассмеялись, довольные достигнутым взаимопониманием.

Договорившись с лузитанскими партизанами о зрелищной, но безвредной для нас диверсии против проклятых турдетанских оккупантов, я вернулся к строящемуся на притоке Тага мосту, о сохранности которого как раз и договаривались. Под оккупацией нашей бутафорской они тут лето как-нибудь перекантуются, время от времени устраивая такого же типа договорные диверсии, потом мы уйдём, откуда пришли, а мост останется, и зачем же его жечь, когда он им и самим пригодится? Захватят его героически во время нашего ухода - ага, на плечах у отступающих горе-завоевателей, ну и пускай пользуются на здоровье, а когда нам снова нагрянуть придётся - с нуля мост по новой строить уже не нужно, с этого захода остался. И им удобнее, и нам.

- К обеду точно закончим, досточтимый, - доложил центурион сапёров.

- Поднажми немного, им же ещё лагерь разбивать, - я имел в виду пять когорт Третьего Турдетанского, для перехода которых на тот берег как раз и строился этот мост.

В принципе-то брод недалеко, которым уже переправились легковооружённые вспомогательные войска авангарда, но с легионерами движется и обоз, включая и тяжёлые телеги, которые лишний раз грузить и разгружать - и трата сил, и потеря темпа. А заодно ведь и задел на будущее - маршруты сил вторжения не просто так выбраны, а с дальним прицелом. Те тропы, по которым сейчас легионные когорты с обозом движутся - будущая трасса будущей дороги римского типа, а временные лагеря вдоль неё - будущие посёлки будущих турдетанских колонистов. Время для полной аннексии миликоновским царством низовий Тага придёт ещё не скоро, ещё не выросли те будущие завоеватели и поселенцы, а многие ещё и не родились, но планировка будущей инфраструктуры - уже ведётся. Это же не просто местность разведать, подробные топографические карты её составить и на них ту инфраструктуру распланировать, тут и саму местность подготавливать надо заранее - ага, во всех смыслах. В том числе и приучая местных к тому, что будущая аннексия есть историческая необходимость и объективная реальность, данная им в ощущениях. Сейчас - репетиция этого будущего спектакля, уже не первая и далеко не последняя, хотя и весьма серьёзная по масштабам, поскольку изображает заодно ещё и наше союзническое участие в большой военной кампании обоих римских наместников обеих испанских провинций. У каждого своя задача и своя зона ответственности, и мы занимаем свою, на которую имеем свои особые виды, на которые в очередной раз ненавязчиво намекаем нашему заморскому большому другу и союзнику на семи холмах. А местным лузитанам - так же ненавязчиво напоминаем, что при всём богатстве выбора иной альтернативы нет. Есть такие, которые предпочли бы сейчас увидеть на этом месте римлян вместо нас? Вот то-то же.

Поэтому, собственно, и удаётся договориться с урря-патриотами местечковыми о том, чтобы взаимно с ума не сходить. В первый раз, что ли? Пора бы уж и привыкнуть к нашей периодической оккупации. Второй Тупдетанский на восток от лимеса выдвинулся к линии, которую наши посольства в Риме время от времени узаконить норовят в качестве демаркационной, а Третий Турдетанский - как обычно, здесь просим любить и жаловать. На север же надо будущую демаркационную линию продлить? Вот мы этим, собственно, и заняты, если кто не въехал. Нет, Ликут этого официально не подтвердит, он царь здесь как-никак, и ему по должности положено возмущаться наглым попранием лузитанского суверенитета, так что приказов сотрудничать с нами от него не ждите. А другие приказы от него поступали? Например, пакостить нам? Вот то-то же. Учитывайте и мотайте на ус, политика - дело непростое и неоднозначное, а царь ваш - человек неглупый, вот и пример с него берите. Раз он указаний никаких не даёт, то смотрите на него и делайте как он. Он на нас ворчит, и вы ворчите, это мы переживём, но ведь делом же он нам не пакостит? Ну так и вы тоже дураками не будьте. Потопчемся тут и сами уйдём, не переживайте, так что давайте-ка, как и в прошлые разы, обойдёмся как-нибудь без мёртвых героев. До сих пор же как-то обходились? Вот к этому и приучают не в меру горячую урря-патриотическую молодёжь понимающие своего царя правильно умные ликутовские ветераны. Если нельзя какое-то нежелательное явление пресечь, то его - правильно, надо возглавить. Хотят эти пацаны попартизанить - вот и организовать их на партизанщину - ага, договорную...

Как я уже упоминал, это лето выдалось жарким во всех смыслах. От всей своей широкой души продолжают буянить кельтиберы, включая и не раз уже замирённых ранее карпетан, но теперь беспокойных соседей римской Ближней Испании поддерживают и их северные соседи, в том числе ареваки с их союзниками вакцеями, и это создаёт опасность присоединения к ним веттонов и лузитан. А это уже хронические мучители сопредельной с нами Дальней Испании. Поэтому пока Тиберий Семпроний Гракх воюет с кельтиберами непосредственно, его коллега Луций Постумий Альбин страхует его фланг, оттягивая на себя карпетан с восточными веттонами, мы же - во избежание проблем в будущем - берём на себя лузитан и западных веттонов. В известном нам реале, в котором нашего царства не было, карпетанами Гракх занимался, а зона действий Альбина проходила западнее, через Лузитанию, а оттуда уже зигзагом на вакцеев, земли которых вклиниваются с севера как раз на стыке земель веттонов и ареваков, на которых Гракх должен по их совместному с Альбином плану нагрянуть. Но нам-то здесь нахрена сдались подобные римские зигзаги? Идёшь на вакцеев? Ну так на них и иди, никуда не сворачивая. Это практически на север, солнце в полдень за спиной, а тень строго по курсу, если и ошибёшься, то не сильно, там уже веттоны подскажут, где тех вакцеев искать, и куда они ткнут пальцем, туда и топай со своим Пятым Дальнеиспанским, это немного на северо-восток будет, тень в полдень левее курса. А в Лузитании нехрен тебе делать и прецеденты нежелательные для нас создавать, с ней мы и сами разберёмся. На лавры миротворцев не претендуем, Гракхов мир - пусть и будет Гракхов, нам главное, чтобы с лузитанами и западными веттонами он по факту наш был, а не гракхов и не альбинов, потому как для того и оторвали недвижимость от стула. Кто первым встал, того и тапки. Те, что восточнее нашей зоны интересов - да хрен с вами, меж собой делите, как вам с Гракхом заблагорассудится, но эти - нам приглянулись. Вам сильно надо ещё и с лузитанами до кучи дело иметь? Вот и правильно, нам их оставляйте, партизан этих хронических, мы тут с ними как-нибудь уж сами.

Через сам Таг приходится довольствоваться паромной переправой. В низовьях река судоходна как минимум до того места, где с запада на юго-запад русло сворачивает, и если ниже его мост строить, судоходству не мешающий, то он монструозный по нашим меркам выходит. Сейчас нам такого не осилить, да и смысла нет, пока страна ещё не наша. Проще паромы наладить в дополнение к имеющимся - и опять же, не где попало, а у тех переправ, где будущие дороги намечены. Станут пути пооживлённее, так лузитаны и сами проследят, чтобы никто трассу не застраивал, ну и порядок на ней поддерживать начнут. Пользу от оживлённых торговых путей прекрасно понимают и дикари.

- Ясно! Вы там можете немного поднажать - мы тут как раз последние пролёты уже ставим! - ответил Волний в колонку радиотелефона, - Сам-то как? Ага, скучно ему! А в багаже взять чего-нибудь почитать жопу от телеги оторвать тяжко? Млять, Кайсар, мне бы на твоём месте поскучать немного! Тут с мостом этим геморроя выше крыши, да и под лагерь место. Хвала богам, с партизанами отец договорился, сильно не напрягут. Речушки эти видел? Млять, зло берёт! Ага, именно поэтому! Как честный буржуин, глядеть на это безобразие спокойно не могу! Алариха тут, млять, на нашего большого друга и союзничка нет! Ладно, дотопаете - за обедом поговорим. Конец связи!

- Чем тебе речушки-то не угодили? - спрашиваю его.

- Да обидно же, папа! Столько энергии зря пропадает! Представляешь, сколько водяных колёс тут можно было бы поставить? Мы пока сюда добирались, я уже для трёх отличных мануфактур места присмотрел, вот тут - четвёртая уже напрашивается. И место хорошее, и путь по реке прямо в Таг, а по нему - в Олисипо. И подвоз припасов с сырьём, и вывоз продукции идеальные. И на всё это - только облизываемся!

- Облизывается он! - проворчал я, - А ты представь себе, как я облизываюсь, и какое зло меня берёт от того, что за двадцать с лишним лет вложенные деньги окупиться едва успеют! Сам же понимаешь, что раньше нам здесь не развернуться как следует.

- Ты уже вложился, что ли?

- Договорился. Для чего я, по-твоему, к тутошнему вождю вчера ездил? Ты на моём месте оставил бы шикарную территорию под будущее предприятие бесхозной? Ну, в рассрочку, конечно, так что не разорит это нас.

- Представляю! - ухмыльнулся мой наследник, которому не нужно объяснять, что озвучивается худший вариант, на который можно рассчитывать твёрдо, а если лучше дело обернётся, так нас это уж точно не огорчит, - А как насчёт тех мест по дороге?

- На обратном пути договоримся и насчёт них. Как раз слух об этой сделке до тех общин дойдёт, и им тоже свои порожистые и неудобные речушки за хорошие для них деньги продать захочется.

- Раза в три дешевле, чем это?

- Нет, за все три - раза в полтора. Не у одного только тебя будут ещё и младшие сыновья, - и мы с ним рассмеялись, - Но обиднее всего, что и когда мы тут развернёмся - всё равно только полуфабрикаты делать придётся. Что ты там насчёт Алариха шаманил? - мы снова рассмеялись, - Чтоб им Везувий с Этной вместе покоя не давали, чтоб их трясло через день, чтоб у них гракховщины со спартаковщинами каждое поколение случались! - пожелал я средиземноморскому гегемону, глазастость которого осложняет нам жизнь.

- Ну, хотя бы уж полуфабрикатов хороших для Атлантиды прибавится.

- Ага, с дурной овцы - хоть шерсти клок.

Сапёры уже укладывали настил на последний пролёт моста, когда показалась на тропе высланная вперёд кавалерийская турма, командир которой сообщил о подходе уже и основных сил. За ними показалась и остальная конная ала, а после неё - голова колонны пехоты. Когорта лучников, за ней - когорта тяжеловооружённых легионеров. Принятый у нас походный порядок предусматривает чередование тяжёлой пехоты со вспомогательной лёгкой. Обоз, скорее всего, следует в середине колонны. Естественно, так оно и оказалось. Мост как раз закончили, конница проехала по нему на тот берег, разбившись на турмы, а пехотные когорты ещё на подходе растягивали интервалы, разделялись на центурии и по команде центурионов переходили на шаг не в ногу, которым и проходили мост. Лучники, легионеры, пращники, снова легионеры, снова пращники, командир колонны со штабом и охраной - Волний помахал рукой Кайсару на телеге связи, и тот помахал ему в ответ - и снова тяжёлая пехота, за ней обоз. Замыкающая колонну кавалерийская ала вступила на мост, когда на том берегу уже кипела работа по разбивке и обустройству лагеря. Перешли на тот берег и мы.

- Так что ты там про Олисипо вчера рассказать мне пытался? - спросил Волний за обедом Кайсара, - Связь такая была, что я и четверти не разобрал.

- Это не слыхать надо было! - отозвался тот, - Это надо было видеть! Сапроний же с легионом в устье реки паромами переправлялся, а нас бастулоны высадили западнее, на берег бухты. Лёгкая лузитанская когорта десантировалась прямо у самого города, а они же с виду - бандиты бандитами, хрен скажешь по ним, что наши. Финики и так-то видят дикарей каких-то нездешних вместо наших турдетан, да ещё и с ладей высадившихся...

- Приняли за пиратский набег! - въехал мой наследник.

- Именно! - и они оба расхохотались, - Так это ещё ладно! Мато наш просёк это дело и хохму отчебучил. Как раз его центурия в боковом охранении со стороны города, а центурион же знакомый, из общины Ротунда.

- В которой и наш Грат?

- Она самая, так они с ним ещё и хорошие приятели. В общем, для прикола они провели центурию вообще по предместью - Мато свои полцентурии по внешнему краю, а центурион свою половину - вообще вдоль самой городской стены. Представляешь, какой там был переполох! Никто, конечно, не хулиганил, просто пробежались трусцой, но ведь финики-то перебздели до усрачки! - они снова рассмеялись, а судя по гоготу легионеров, им рассказывалось то же самое.

- Но самый прикол вышел ближе к выходу. Царёныш же наш - тоже приколист ещё тот. Опционит же в кавалерии, а его алу тоже ближе к городу выдвинули, он со своей турмой как раз впереди, увидел эту хохму наших лузитан, ну и сам с другого конца налёт на предместье изобразил. Бабы там визг подняли, от него к воротам бегут, а там уже наши лузитаны, и от них такие же перешуганные кошёлки бегут навстречу этим, да и ворота же заперли с перепугу, на стене суетятся - в осаду сели, короче, - тут уж я и сам не выдержал и расхохотался вместе с ними, - Оставшиеся снаружи кто сдаётся, кто из предместья уже бежит, там полуцентурии Мато попадаются и тоже сдаются, но часть-то проскочила мимо них, выбегают, им навстречу когорта тяжёлой пехоты, они к ней - спасите, типа, скорее от бандитов, а их из строя тоже по-лузитански окликают! - мы снова легли лежмя со смеху.

- Первая Лузитанская? - спросил я, отсмеявшись.

- Вторая, - уточнил Кайсар, - Первая при самом Сапронии вместе с легионными, а Вторая десантировалась с нами вслед за этими хохмачами, мы как раз следом за ней, так что я эту картину собственными глазами наблюдал. Вот смеху-то было, когда наконец все разобрались! Мато с его центурионом и царёныша Сапроний, конечно, отчехвостил потом за такие шутки, но тогда и сам смеялся вместе со всеми...

Две линейных лузитанских когорты ни в один из наших легионов не входят, а считаются официально отдельными и вспомогательными, но обе ничем не отличаются от легионных и укомплектованы лузитанскими бойцами, успевшими послужить легионерами в прошлые призывы. Легионов у нас как было три, так три и остаётся, но как у римлян к легионам добавляются вспомогательные войска союзников, включая и когорты латинян, вооружённых и обученных аналогично легионерам, хоть сейчас объединяй их центурии в манипулы и своди в отдельные латинские легионы, так и у нас такого же легионного типа отдельные когорты имеются, которые мы в легион не сводим, дабы гусей римских зря не дразнить. Но контингент накапливается, и хотя никто официально не говорит, что вот эти две линейных лузитанских когорты - заготовка будущего Первого Лузитанского легиона, и разговоры такие пресекаются сходу, умному ведь и самого факта достаточно. И путь в них тоже понятен - послужи сперва в турдетанских подразделениях трёх уже имеющихся турдетанских легионов, и как наберётся вас таких достаточно на очередную лузитанскую когорту - будут хорошие шансы в очередной призыв попасть в неё. Наберётся десять - ну, официально-то легиона не будет, но ведь из кулуарных-то разговоров всем давно всё и так понятно. Четвёртого Турдетанского тоже нет, хотя отдельных когорт уже больше десяти - в прошлом году дюжина уже развёртывалась. Будет приказ - будет и легион. Что значит, от кого? От кого надо, от того и будет, когда понадобится, и аттставить тут разговорчики несанкционированные в строю. Вам шашечки или ехать?

- Потом, когда финики в городе успокоились, и в лузитанских деревнях вокруг него суматоха улеглась, Ликут и его окрестные вожди с Сапронием встретились. О чём у них переговоры были, нам никто не доложил, но понятно, что весь этот официоз - просто спектакль. Даже большинству лузитанской деревенщины понятно, что никакого приказа о созыве ополчения для сопротивления оккупантам не будет, так что пошумели немного их крикуны, да и умолкли, а паромную переправу расширять и лагерь строить ещё и людей в помощь местный вождь прислал. К вечеру подошли ещё три вспомогательные когорты, а нам объявили, что утром Сапроний с половиной легиона выдвигается на север, а другая половина, наша - переправляется обратно, движется сюда и ждёт дальнейших приказов. И так уже понятно, что по эту сторону Тага будем выдвигаться, но когда, не говорят.

- Как только, так сразу, - заверил я его, - К лимесу должны подойти собранные подкрепления и сменить войска на нём, а они уже - выдвинуться сюда. Половина займёт лагерь, вторая усилит ваш полулегион. А к востоку отсюда должен выдвинуться Рузир с половиной Второго Турдетанского, который движется на север по нашей оккупационной полосе на востоке параллельно с римским Пятым Дальнеиспанским. Вот как мы дождёмся его, так тогда все вместе и двинемся дальше.

- Сплошным фронтом?

- Ну, не сплошным - где столько войск на сплошной набрать? Согласованным, скажем так. Веттоны не смогут помочь ни кельтиберам, ни лузитанам - их самих теснят Альбин и Рузир. Лузитаны не смогут помочь веттонам - их самих будет теснить Сапроний вдоль побережья, а мы - здесь, между ним и Рузиром. Хоть сплошного фронта нет, но есть связь и взаимодействие, а противник хоть и тоже соприкасается, но разобщён - кто пойдёт защищать чужие земли, когда свои в опасности? И с севера же непонятно, чего ожидать - то ли на помощь придут, то ли сами в спину ударят. По этой причине, например, ареваки с вакцеями не могут послать всех своих войск на помощь южным кельтиберам и веттонам - у самих за спиной астуры с кантабрами, которым тоже палец в рот не клади, а у северных лузитан тоже своя проблема - галлеки, на которых оглядываться приходится...

А после обеда к нам с легатом Второго Турдетанского заявился Ликут - ага, тот самый и собственной персоной. Пять местных вождей в качестве протокольной свиты и два дружинника-телохранителя в кольчугах и шлемах моей оружейной мануфактуры - не при параде, но и не совсем уж частный визит, а эдакий полуофициальный. Ну, оно как раз и к лучшему - не будет дурацких лицемерных речей "о чём положено", на которые жалко тратить время, а будет говориться дело, ради которого тутошний монарх к нам и прибыл. На это же и визит именно к нам намекает - не к Сапронию как к главноеомандующему и не к Рузиру как к наследнику Миликона, а к легату и ко мне. Легат Сапронию подчинён, а я, кем бы ни был в Оссонобе, в этой военной кампании просто префект кавалерийской алы и приданных ей подразделений и в этом качестве подчиняюсь легату, покуда состою в его военной группировке. Оба мы не того калибра, чтобы нам официальные дипломатические визиты наносить и протокольной клоунадой мозги нам компостировать.

- Вожди на севере долины отказали мне в повиновении и хотят воевать с вами, но грозят войной и мне, - сообщил нам Ликут, - Назавтра я намерен объявить сбор войск со всех повинующихся мне общин, но положение-то ведь у нас с вами двусмысленное, - мы все переглянулись и рассмеялись.

Двусмысленное - это мягко сказано. Дурацкое - так будет точнее. Я знаю, что ты знаешь, что я знаю, короче. Афишировать наши особые отношения официально как-то не с руки ни ему, ни нам. Урря-патриотов местечковых у него и здесь полно. Что мы, сами не помним лузитанской партизанщины у себя в первое время после завоевания? Всеобщей она не стала тогда только оттого, что основная лузитанская массовка банально прихренела от масштабов вторжения, его стремительности и заведомо превосходящх сил, которыми и сходу пресеклось сопротивление "настоящих буйных", а вменяемые сперва не надеялись на успех, потом не могли организоваться, а пока лишались наименее вменяемых, заодно и приспосабливались к новым жизненным реалиям, а приспособившись - вдруг неожиданно замечали, что жить-то так вполне можно, и живётся уж всяко не хуже, чем прежде, а кто прилежнее перенимает турдетанские навыки хозяйствования, то и получше. Ну и смысл тогда партизанить? Но это с годами у нас устаканилось, а поначалу хватало горячих голов. Хватает таких и у Ликута. И так-то царская власть не в обычае у лузитан, на чём погорел в известном нам реале Вириат - ага, даже при всём своём урря-патриотизме и авторитете. У Ликута же и того поменьше, и другого, и был бы властолюбивым самодуром, скинули бы его давно на хрен, только на демократичном стиле управления и держится, но это пока он устраивает большинство, а разве же устроит урря-патриотических крикунов турдетанский прихвостень и капитулянт? Так что нельзя ему официально с нами дружить, а надо с нами лаяться в праведном возмущении нашей бесцеремонностью к лузитанскому суверенитету. Ну и как тут ему официально помощи у нас просить против своих бузотёров? И мы тоже с ним официально дружить не можем - ну какая тут может быть дружба с врагами римлян у друзей и союзников римского народа? А если мы "сами догадаемся" против его недругов выступить, которые и римлянам тем более не друзья, то это другое дело. Враг моего врага - не всегда мой друг, бывают и трёхсторонние конфликты, и против большего врага иной раз можно и перемирие с меньшим врагом заключить, которое ни разу не мир, не дружба и не жвачка, а только временный политический компромисс ради избавления от вражины поопаснее. То, что при этом интересный прецедент создаётся - вопрос уже второй...

Компромисс тут в том, что эти турдетанские оккупанты, то бишь мы, хоть здесь и чужаки, но не шибко вредные, государственность местную не рушат и порядки свои не наводят, и если сами потом уйдут, как не раз уже уходили, так проще их перетерпеть как непогоду, а вот бузотёры с севера, хоть и свои, но вреднее - дисциплину балуют, порядок хулиганят и завязывать с этим явно не намерены. Вот и получается из этого расклада, что урря-патриот здешний урря-патриоту с севера хоть и соплеменник, но не такой уж и друг и не такой уж и товарищ, чтобы дебоши его терпеть, но унять его своих силёнок маловато, а турдетанских оккупантов просить - западло. А вот непрошеной помощью оккупантов воспользоваться - это же не мы, это же они сами, нас не спросясь, ну так и не пропадать же теперь добру, верно? А мы - отдельно и сами по себе, вот нехрен было нас сердить. А прецедент - в том, что одних и тех же северных лузитан бьют и оккупанты, и свои же, и если эти "свои же" сами этого не просекут, так им те побитые подскажут, изобидевшись, не разобравшись и обвинив сгоряча в предательстве, пособничестве и коллаборационизме. На тот момент - абсолютно незаслуженно, а лузитаны же и тутошние обидчивы, как и все дикари, и незаслуженного оскорбления уж точно не забудут и не простят. Точно так же, как и наши лузитаны в своё время, турдетанами от этого не ставшие, но и с несправедливо оскорбившими их соплеменничками ничего общего больше иметь не желающие. Вплоть до фалькаты в брюшину при встрече. А вот нехрен было язык без костей распускать.

А тем временем и слухами ведь земля полнится. И турдетанские купцы говорят, и местные, кто у нас побывал, рассказывают о том, какая жизнь по нашу сторону лимеса, и как толково и зажиточно быт у крестьян обустроен оттого, что не боятся набега и знают, что для себя и своей семьи достаток наживают, а не для приблудных бандитов. И шутки звучат всё те же, знакомые, но всё менее шутливым тоном и всё более вопросительным - когда вы нас окончательно прихомячите? Сколько ж можно дразнить? К себе через забор не пускаете, так передвиньте его тогда на север, что ли? Помощь нужна? Ухмыляться при этом не забывают, дабы шуткой выглядело, но в глазах - у многих реальный вопрос. Ага, в каждой шутке есть доля шутки.

- На северо-востоке многие общины колеблются, - пояснил Ликут, - Если вы на них с крупными силами двинетесь, они без боя покорятся, а я здесь своим смутьянам тоже скажу, что хоть мы турдетан и не звали, но дело они делают для нас полезное, и глупцом надо быть, чтобы в такой момент им мешать. Моим стыдно станет, что не сами порядок в стране наводят, тоже туда попросятся, и я их удерживать, конечно, не стану. И здесь нам с вами спокойнее будет, и там поддержка. Ну, не прямая, специально-то бок о бок с вашими наши сражаться не будут, но вы же сами понимаете, что когда и ваших там будет много, и наших, кое-где оно и само так будет получаться.

- Римляне требуют от покорившихся им общин заложников, вспомогательные войска и дань зерном и скотом, - напомнил я нашему венценосному собеседнику.

- Так и вы тоже требуйте, - одобрил тот, - Да побольше требуйте, не стесняйтесь - они ко мне побегут, чтобы я с вами договорился скостить им дань, и тогда вы её немного им снизите, но что-то сдерите с них обязательно, пусть впредь думают, стоит ли бузить. И войска обязательно берите, да побольше, и заложников познатнее, а на обратном пути и у нас ещё заложников возьмёте, мы дадим - пусть посмотрят, какая жизнь у вас, да нам ещё тоже потом расскажут, а то мало ли, чего купцы наврут, чтобы покупателя уболтать?

- Ты хочешь, великий, усмирить своих бузотёров нашими руками? - хмыкнул легат, - А сам, значит, заступником за них перед нами будешь?

- Ну, поучить их уму-разуму немножко нужно, - не стал отпираться царь, - Так и мои же там будут, тоже посмотрят и сравнят, какое обращение там с провинившимися, и какое здесь с ни в чём не виноватыми. И те пусть подумают, стоит ли с бандитами этими северными дело иметь, от которых одни обещания, а защиты никакой, и мои пускай тоже загривки свои почешут. А в другой раз и я своим скажу - какая буза, когда мы договором с турдетанами связаны, и наша родня у них в заложниках? Римляне кельтиберов к миру и союзу силой принуждают, ну так и вы нас тоже принудите на таких же условиях. Нам не стыдно помочь вам будет, раз договорились и поклялись, и вас не стыдно будет просить о помощи, если с севера опять грозиться будут.

Двум вождям из его свиты идея была явно не по вкусу, но возразить им было по существу нечего, зато трое других кивали одобрительно - ага, особенно тот, с которым я вчера о выкупе в рассрочку места под мануфактуру договаривался. Правильно, это деньги, это работа для какой-то части его же людей, а для какой-то другой части - тоже какая-то подработка, и чем стабильнее будет обстановка в округе, тем скорее дело раскрутится, а с ним - и заработки его людей. Я ведь упоминал уже, что в Лузитании со звонкой монетой напряжёнка, и её покупательная способность соответствующая? Кто сказал, что экспансия может быть только военной? До неё нескоро ещё дело дойдёт, а вот с экономической оно уже на мази, можно сказать. Начнём здесь, конечно, с примитива какого-нибудь, здешним работничкам посильного, лишь бы только окупался, и причины этого, естественно, ни от самих работничков, ни от их вождя скрывать не станем - какая в стране обстановка, какие гарантии порядка и охраны буржуинской собственности, такие и капиталовложения в неё, такие и работы, такие на них и заработки. Хотите работ поквалифицированнее? Ну, оно-то и нам хотелось бы, да вкладываться в этот бардак тутошний боязно. Если они не с первого раза намёк поймут, так с двадцать первого, и уже не просто мириться будут с неизбежным в перспективе окончательным турдетанским завоеванием, а будут желать его и ожидать с нетерпением. Не войском единым расширяются нормальные государства...

А насчёт заложников и вспомогательных войск с евонных бузотёров - идея и в натуре недурная. Деваться им тогда будет некуда, придётся поучаствовать в урезонивании северных лузитан активно, и это обе стороны запомнят друг дружке надолго, лет где-то на двадцать, даже сдерживать их немного придётся, дабы чересчур там не нахреновертили и на все пятьдесят в результате не рассобачились. Слишком хорошо - это тоже хреново.

- А что плохого, досточтимый, если они будут грызться между собой полвека? - поинтересовался Кайсар, когда я озвучил им с Волнием свои соображения, - Нам разве не проще тогда будет завоевать долину Тага?

- Завоевать проще, а вот кое-что другое - сложнее, - хмыкнул я, - Нам не только долина Тага нужна. Нам нужна ещё и полоса территории к востоку от нас, которую наши послы уже не первый год канючат в римском сенате. Надо, чтобы римляне сами захотели отдать её нам. А для этого нужно, чтобы она стала для них головной болью. Веттоны одни с этим не справятся, а лузитаны им не помогут, если будут всё ещё заняты своей грызнёй. А ещё нам очень желательно, чтобы сенат одобрил наше обзаведение настоящим военным флотом, и для этого нужен железный повод. А веттоны как его дадут, если у них и выхода к морю нет? Это могут сделать только лузитаны, и не в наших интересах лишать их такой возможности. Им и так это будет труднее, чем было в истории моего мира.

- Низовья Анаса наши, и им придётся двигаться в обход нас аж из устья Тага, - въехал мой наследник, - Это самый близкий для них вариант. На их утлых ладьях они вряд ли рискнут. А суда посерьёзнее можно раздобыть только в Олисипо.

- А финики их дадут?

- Смотря кому. Северным дикарям уж точно не дадут. А значит, договариваться с ними должны будут тутошние, ликутовские лузитаны. Им олисипские финики свои суда дадут - особенно, если у них вдруг появятся деньги для щедрой платы за фрахт, и финики будут почему-то твёрдо уверены в компенсации за потерянные суда. Обойдётся недёшево, конечно, но как знать, а вдруг всё-таки найдётся кто-то, у кого денег куры не клюют, и он бесится с жиру и не знает, куда их девать? - оба пацана рассмеялись, - Я ведь говорил вам в своё время, ребята, что какие-то из наших действий неизбежно меняют историю моего мира, и их влияние надо компенсировать другими действиями, если мы хотим известных нам событий. Вот эта ситуация - как раз наглядный пример. Нам желателен этот морской набег лузитан на Бетику и Мавританию, но сам факт существования нашего государства делает его невозможным в том виде, в каком он состоялся в истории моего мира. Поэтому приходится принимать дополнительные меры для того, чтобы этот набег всё-же состоялся немного в другом виде - в таком, в котором он возможен в наших с вами условиях. Но для этого ликутовским горячим головам нужны не одни только мореходные суда. Нужны ещё и достаточные для такого набега силы, а для этого - добровольцы с севера. И значит, надо иметь с ними к тому моменту не враждебные, а дружеские отношения. Вот поэтому нам и не с руки, ребята, ссорить их меж собой на целых полвека. Лет на пятнадцать или даже на двадцать - в самый раз, но не больше.

- Так папа, а какой смысл их тогда вообще ссорить? - спросил Волний.

- Да просто чтобы наших потерь вот в этой операции поменьше было. Мы же не можем отказаться от участия в этой Гракховой войне, верно? Но Гракху и Альбину нужны героические свершения и триумфы, а нам - просто застолбить за собой территорию нашей будущей экспансии. Поэтому римлянам нужна настоящая война, а нам достаточно эдаких больших манёвров, и чем больше союзников мы задействуем, тем меньше будет соблазна у дикарей драться, а значит, меньше и ненужных нам настоящих боёв и потерь в них. Мы пришли сюда абсолютно не за этим.

- Твой старший? - спросил меня Ликут, кивая на моего наследника.

- Да, как раз закончил учёбу.

- Говорят, руководил постройкой моста?

- Ну, не руководил, но помогал руководить. Если ещё второй придётся строить - уже и с руководством, думаю, справится.

- И это умеет каждый из ваших?

- Все, кто отучился вместе с ним.

- Полезным вещам вы учите ваших детей. Если я своего внука вам в заложники отдам - научите его?

- У нас в нашу школу жёсткий отбор, великий, и мы принимаем не всех, но если он подойдёт - отчего же и не научить? Но ты же понимаешь, надеюсь, что тогда он станет одним из наших, и это - во всех смыслах?

- Я этого и хочу, Максим. Я-то власть с вашей помощью, скорее всего, удержу, но я не вечен, а моих сыновей судьба не пощадила. Племяннику царской власти здесь над нашими бузотёрами не удержать, внуку - тем более. А у вас и голову на плечах сохранит, и уму-разуму научится. То, что эти земли вы в конце концов завоюете, понятно и глупцу, и царём ему здесь всё равно не быть. Но ведь и не обидите же своего-то?

- Своего - не обидим, великий.

- Ты уже и под свои мастерские начинаешь здесь землю приобретать?

- Да, пока никто не догадался перехватить. Для меня деньги небольшие.

- А для наших - целое состояние. Представляю, как они будут держаться за эту работу у тебя, а другие - завидовать им и мечтать о том, чтобы она появилась и для них. И первыми бросятся помогать вам, когда вы придёте окончательно...

- Ага, пятая колонна.

- Почему пятая?

- Мы будем наступать четырьмя...

Потом меня вызвали к радиотелефону. Володя с Серёгой выдвигались с лимеса вместе с подкреплением, с которым должны были прибыть не позднее завтрашнего обеда. Одна тяжёлая кавалерийская ала, две лёгких, когорта лучников, когорта пращников и три когорты тяжёлой пехоты легионного типа - ага, двух линейных когорт только и не будет хватать до полной легионной численности. И с ними ещё и ядерное оружие в виде десятка лёгких полевых баллист. На серьёзную каменную стену их ядра слабоваты, но на частокол или на глинобитный забор, которыми и укреплено большинство лузитанских "тоже типа городов", хватит за глаза и их. Если их ничто не задержит в пути, и прибудут вовремя, то остаток завтрашнего дня на передышку в лагере, а утром послезавтрашнего на бузотёров тутошних все вместе уже выдвигаемся. С хорошими шансами на то, что глянут они, с кем дело имеют, и мигом вспомнят, что и свою бузу затеяли исключительно в шутку, и очень жаль, что у нас на Турдетанщине подобные шутки понимаются хреново. Зато шутки про ядерное оружие понимает уже и наш выпуск, уже знающий, что под ним подразумевалось в нашем современном мире. Ну, чисто теоретически, конечно, но принцип масштаба мой наследник и Кайсар поняли сходу, когда я объяснил им, что это на серьёзный город нужна была бы серьёзная бомба, а на здешние лузитанские "тоже типа города" шестидюймового снаряда вполне хватило бы. Возможно, и меньшего на многие из них вполне хватило бы, да только не было в нашем мире меньших. Так или иначе, один ядрёный заряд - на один город, а уж какой город, такой на него и заряд. В общем, посмеялась пацанва.

- Папа, а что нам тётя Юля в Оссонобе про покорение космоса рассказывала? - спросил Волний, - Ты нам говорил, конечно, но как-то проще и будничнее.

- Точно, досточтимый! - поддержал его однокашник, - Её послушать, так чуть ли не к другим планетам у вас там готовы были лететь. Это правда?

- Ну, не будем судить тётю Юлю слишком строго, ребята. От себя она ничего не придумала и как сама обо всём этом слыхала, так и вам передала. К сожалению, основное большинство в том нашем мире владело этим вопросом только по оголтелой пропаганде, которой их пичкал безудержный официоз. И не скажешь, что совсем враньё, всё-таки даже очень маленького слонёнка из совсем уж мелкой мошки не раздуешь, но из жирной мухи наша пропаганда раздувала слонов мастерски. Чтобы вам было понятнее - по аналогии с морем. Бухту в Лакобриге вы хорошо помните? А ведь и она тоже формально часть Моря Мрака, то бишь Атлантики. И вот представьте себе, что взошли вы на плот, оттолкнулись шестом и переплыли через эту бухту в самом узком месте. Ведь плавали же, получается, на плоту по Атлантике? Но только вот означает ли это её покорение? - пацаны сложились пополам от хохота, - Вот таким же примерно было и наше покорение космоса - высунули нос за пределы атмосферы шарика. Да, это в принципе уже космос, но говорить о какой-то космической экспансии к другим планетам, а то и вовсе к звёздам - смешно. Только не на этих наших ракетах. Такого бреда даже фантасты у нас не писали, а придумывали совсем другие движки, которых на самом деле не было. Даже им было понятно, что на ракетах с нашего шарика мы никуда не улетим. Но самое тоскливое, ребята, даже не это. Допустим, нашёлся бы вдруг такой гений, который изобрёл бы движок, способный и до тех других планет достать, и до звёзд. И пускай он будет в производстве не труднее этих ракетных - всё равно даже с ним ни о какой космической экспансии говорить не приходится. У нас десятки тысяч людей строили эти космические корабли с ракетами-носителями, а летело на их изделии три человека. Так что зажигательная пропагандистская идея типа "давайте построим звездолёт и улетим на нём к звёздам" - это уж точно не про ту существовавшую у нас ракетную космонавтику. Те, кто строит её - никогда и никуда с шарика не улетит.

- А почему так, досточтимый? - спросил Кайсар.

- Опять же, по аналогии с морем - у меня, как вы и сами видели, одними только морскими полудизелями занята целая немаленькая мануфактура. Паруса и канаты на эти же суда - отдельное производство, заготовка лесоматериалов и крепежа - тоже отдельное производство, и это я не всё назвал, а только то, без чего на судоверфи не построить даже совсем плохонького океанского корабля. И сама судоверфь, на которой он строится и на воду спускается - тоже отдельное производство. Несколько промышленных предприятий далеко не отсталого для нынешних времён уровня. Примерно так же и для космоса, только ещё грандиознее и навороченнее. Тоже не один, а несколько больших заводов-смежников, и каждый состоит из многих цехов, из которых самые маленькие больше самой большой из моих мануфактур. И это - без металлургов и производителей прочих полуфабрикатов, только собственно космическая промышленность. А с ними если считать - тут уже и на сотни тысяч работников счёт пойдёт. А вместительность их готового изделия - единицы людей, даже не десятки. Не перевезёт такое изделие ни десятой, ни сотой, ни тысячной доли всех своих строителей, не говоря уже об их семьях.

- А если за много рейсов? Морское судно тоже всех своих строителей с семьями за один рейс не перевезёт, но за десяток рейсов - почему бы и нет?

- Ну, не десяток, если через океан - надо же и припасы везти на месяц плавания. Но в целом - да, за много рейсов для морского транспорта это возможно, и именно за счёт этого возможна морская экспансия. Хуже этой, но тоже в пределах возможного, ситуация с воздушным транспортом, которого у нас ещё нет, но рано или поздно появится. И тогда можно будет говорить и о какой-то воздушной экспансии. Но для ракетного космического транспорта это невозможно в принципе. У нас и корабли-то были одноразовыми. Строили многоразовые, и они даже летали, но и в них многоразовым было далеко не всё. И вывод даже такого корабля на околоземную орбиту - это всё равно одноразовая ракета-носитель. Того, что ты имеешь в виду, то бишь многоразового полностью, у нас не было. Но имеем же мы право помечтать? Допустим, оно такое - вдруг, откуда ни возьмись - появилось. С теми жаропрочными сплавами, которые у нас были, я могу представить себе повторное использование пару-тройку раз. Ну, десяток от силы, но уж точно не сотню. Это десятки перевезённых людей, а не тысячи и не сотни. Ни о каких сотнях рейсов разработчики той многоразовой космической техники у нас и не помышляли.

- Тупик, значит? - констатировал мой наследник.

- Да, ракетная космонавтика с точки зрения космической экспансии - тупик. Он не был совсем уж бесполезен - орбитальные спутники здорово изменили жизнь на нашем шарике, да и сами технологии поспособствовали развитию других отраслей, но "караваны ракет от звезды до звезды", про которые обожали петь наши фанаты космоса - как были, так и остались несбыточными мечтами фантазёров. Для этого надо искать какие-то другие способы, до которых наука того нашего мира дорасти не успела. У вас нет очень многого, но есть то, чего не было у наших первопроходцев - наше послезнание и два тысячелетия форы. Будем надеяться, что вы с вашими потомками, не повторяя наших ошибок, сумеете достичь гораздо большего.

- А что тут можно придумать? - озадачился Кайсар, - Если во всех этих ваших академиях сотни яйцеголовых так ничего и не придумали за полвека, что придумаем мы?

- Прежде всего не старайтесь придумать что-то непременно для космоса. Не для космоса изобретались первые ракеты, а для вполне земного применения, сперва - вообще развлекательного. Только о космических полётах и помышлять было создателям цветных фейерверков, - пацаны рассмеялись, - Решайте обыденные земные задачи, изобретайте то, что усовершенствует ваш вполне земной быт, но делайте это вдумчиво и системно, и я не удивлюсь, если когда-нибудь кто-то нащупает выход из тупика в чём-то, даже отдалённо не связанном ни с космосом, ни с воздушными полётами. И скорее всего, это будет такой же неожиданностью, как сперва военное, а затем и космическое применение несерьёзных и чисто развлекательных ракет в том нашем мире. Прогресс - он полон парадоксов...

А ближе к ужину подошло и неожиданное подкрепление, на которое мы точно не рассчитывали. Наибольшим же сюрпризом оказался Трай собственной персоной, как раз и привёвший свою кавалерийскую алу из Бетики. Вот уж кого мы ну никак не ожидали увидеть на нашем лузитанском участке!

- Альбин набрал наших вспомогательных войск в расчёте на тяжёлую войну, но карпетаны после первых стычек запросили мира, и половина их общин уже покорилась, - пояснил кордубец, - И когда он решил выделить пять наших когорт и три конные алы в помощь Рузиру, я со своей попросился в их число, а потом уже у Рузира выяснил, что вы действуете здесь, ну и отпросился у него сюда к вам. И пообщаемся, и людей сберегу, а то римляне так и норовят воевать героически, но всё больше руками союзников, да и Рузир перед ними рисуется и ищет, где бы ему отличиться. Я лучше вместе с вами повоюю так, как воюете вы. Славу всё равно высокое начальство захапает, добычей тоже обделит, так и ради чего я буду людей в боях класть? Люди-то - мои, не чьи-то.

- Рассчитываешь больше домой привести?

- Нет, Максим, с вами я на это не рассчитываю, - ухмыльнулся Трай, - Тут как бы меньше не привести, когда народ опять к вам попросится. Но пусть лучше так, чем за чужое тщеславие зря погибнут. Кстати, мой гонец не нашёл Турию у вас дома. Письмо ей обещали передать, но где она сама?

- В лагере за городом, дядя Трай, - ответил ему Волний, - Мы все вместе как раз и собирались - мы в этот поход, а весь их класс в лагерь для подготовки к поступлению к нам в кадетский корпус.

- Сначала сделали её слишком умной, а теперь сделаете из неё и воинственную амазонку? Мой гонец видел ваших девчонок в Оссонобе, и они удивили его сильнее, чем даже сам город. У вас-то как народ на это смотрит?

- Первое время тоже глаза выпучивали, - хмыкнул я, - Но ведь они же у нас ещё при выпуске из школы посвящаются в жрицы Ауфании.

- Да, мой гонец рассказывал что-то такое. Только у вас, если я правильно понял с его слов, она не столько с греческой Артемиды, сколько с Афины срисована - у вас она больше воительница, чем охотница. Но в поход вы девчонок всё равно не взяли?

- Их же дело не воевать, а становиться жёнами вояк. Парням военная кампания для стажировки полезна перед производством в центурионы, а девки в храме посвящение в более высокий разряд проходят, да у "гречанок" заодно по женской части просвещаются и хорошие светские манеры восстанавливают после нашей солдафонской учёбы.

- И по возвращении из похода ваших ребят встретят настоящие аристократки?

- Именно. Как раз такие невесты, какие и нужны свежеиспечённым молодым и перспективным центурионам. И пусть им завидуют их сверстницы. Видел бы ты, что было в Нетонисе в день их выпуска, - смех пацанвы наглядно подтвердил кордубцу, как много он потерял, - Подумают на досуге и свой молодняк, как подрастёт, сами учиться приведут.

- Будет куда?

- В Нетонисе с осени школу открываем, пока начальную, а потом развернём её в такую же, как наша в Оссонобе. Её тоже расширим дополнительной начальной, и такие же по их образцу будем и в других наших городах открывать. Сколько ж можно неграмотным нашему народу оставаться? Больше десяти лет уже государству - это же срамота!

Трай только башкой покачал от моей логики, потому как ему-то о том Тартессе с его поголовно неграмотным населением напоминать не нужно. Это тёмным массам все эти старинные законы в стихах можно приводить в пример высочайшей культуры, любой же, кто до полной невменяемости пропагандой не зашорен, сразу поймёт уровень всей той хвалёной культуры, требующей заучивания законов наизусть, и так - не одно столетие...

- Распорядился я у себя насчёт поисков личинок этих большерогих жуков, и их уже ищут в наших горных лесах, - сообщил он мне, - Не знаю, сколько их там соберут, но сколько будет - все твои. Жена проследит, чтобы все были правильные.

- Понравился ей перстень?

- Ещё бы! Ни у кого ведь больше такого нет! Нельзя ли как-нибудь ещё парочку таких же? И подруга её лучшая выпрашивает, и Гликера Дельфийская тоже.

- Та самая "несравненная" ваша, которая как-то Априлису рабыню с небритыми ногами подсунула? - мы с ним рассмеялись.

- Да, та самая. Сейчас - любовница самого Альбина, так что отказывать ей в её просьбах - сам понимаешь.

- Организуем, не беспокойся...

С одной стороны раздражает бесцеремонное вымогательство этой преторской шалавы, и если бы не пустяковые масштабы, то пожалуй, я бы взял на заметку поговорить с Хренио об организации кое-чего другого. Например, несчастного случая с одной наглой стервой в Кордубе. У нас такое - просто немыслимо, даже в рузировском окружении хоть и обезьяны, но меру знают и понимают, что превышение её добром не кончится, Гликера же эта в Бетике весьма нехороший прецедент создаёт. В зародыше такие поползновения давить надо, если по уму. Но с другой стороны, маленькая бронзовая безделушка, пускай и высокохудожественная, не стоит того, чтобы принимать из-за неё радикальные решения. Вот если у неё это одним эпизодом не ограничится, а в привычку войдёт, тогда - другое дело. Пока ещё не вошло - дадим ей шанс одуматься самой и избежать неприятностей. А с третьей стороны, гетеры - это же законодательницы мод, и уж им-то в придирчивости их вкуса хрен откажешь. И если такая заинтересовалась нашим изделием - это показатель. В Гадесе-то наша бижутерия давно уже у фиников котируется, но римская Кордуба - это не финики, это уже хоть и захолустье, но эллинистическое захолустье, и "несравненная" эта - какая-никакая, а всё-же "коринфянка" с высокой планкой вкуса, и её оценка - дорогого стоит. Значит, и в эллинистическом мире потихоньку котироваться начинаем. И в Бетику греческие побрякушки ввозятся, и у кордубских ювелиров руки не из жопы выросли, и давно ли мы всерьёз соперничать с ними и не помышляли? А теперь вот - и сами момент этот не заметили, в который вышли на достойный конкурентный уровень. Греция - это бренд, Коринф - это бренд над брендом, и персонально Диэй Пьяница в нём пока ещё не спился окончательно, но Греция - это ещё и закосневший канон, тормозящий новаторство, а мы не греки ни разу, нам простительно каноном ихним не заморачиваться, и если наши изделия нравятся даже заведомо пристрастным рафинированным "коринфянкам", то не за горами уже и свой особый бренд, не греческий, но и ничем его не худший.

- Вы уже и лагерь ставите постоянный? - поразился Трай фортификационными работами, - Римляне не всякий лагерь так обустраивают! Вы же здесь, вроде бы, пока-что ещё не насовсем обосновываетесь?

- Ну, ещё не постоянный, но теперь всякий раз на этом месте ставить его будем, так что это место под него - теперь постоянное. Пусть лузитаны привыкают, что вот этого места не занимать, здесь - лагерь наших турдетанских вояк будет располагаться..

- Заранее, значит, приучаете их?

- Естественно! Через двадцать лет их главной ударной силой станут те мелкие шкеты, которые с самого раннего детства будут знать, что наши турдетанские вояки здесь - самое обычное и вполне нормальное явление. А их вождями будут те, для кого явление это может и не совсем нормальное, но тоже настолько привычное, что без них как-то даже чего-то в родном ландшафте и не хватает, - и мы с ним рассмеялись.

- Поэтому и строите так, чтобы потом только подновлять?

- Ну да, не по новой же каждый раз. Зачем этот сизифов труд? Деревяшки будут гнить, и их, конечно, придётся заменять новыми. Поэтому вышки над оградой мы ставим сразу дубовые, которые не сгниют, а сама ограда - плетень, который и новый поставить не так трудно. А со рвом и валом что сделается? Там, где они немного оплывут - подновить их будет недолго. А сам земляной периметр с каркасами вышек - правильно, постоянное напоминание местным, что мы хоть и отлучились, но мы ещё вернёмся. Пусть привыкают.

Дополнительный же юмор ситуёвины в том, что и близкое соседство большого военного лагеря никому не по вкусу, и если уж он нарисовался так, что хрен сотрёшь, то и лузитаны с их подсечным земледелием и периодическим переносом своих деревень тоже будут это учитывать и рядом селиться не станут, а за двадцать лет и к этому тоже вполне привыкнут. Аннексируем страну окончательно, придут наши поселенцы, так и место под поселение давно застолблено, и земля окрестная никем не занята, так что и вопрос о ней с лузитанскими общинами решаться будет легко и ни для кого не в напряг. Один же хрен за последние два десятка лет никто толком и не пользовался, разве только коз своих пасли.

И у римлян в известном нам реале многие их поселения в провинциях как раз из бывших военных лагерей и вырастали. Разовый, периодический, постоянный, а там уж все к нему и привыкли, и его преобразование в римскую колонию никаких новых проблем ни с кем не создаёт. То, что работало у римлян - сработает и у нас, и сеть военных лагерей - станет сетью турдетанских поселений. И пожалуй, это хорошо, что и наш молодняк при этом присутствует и в этом процессе участвует, постигая на практике этот действенный механизм заблаговременной подготовки сопредельной страны к её будущей аннексии и последующему освоению. Не просто потопчутся на больших манёврах за лимесом, а ещё и опыт полезный на них приобретут, привыкая мыслить не на дни и не на годы вперёд, а на десятилетия. Пока, для начала - на десятилетия...