Шеф-повар Александр Красовский 3 - Александр Санфиров

Александр Санфиров

Шеф-повар Александр Красовский 3

Глава 1

Не сомневаюсь, со стороны, кому-то покажется, что можно только радоваться, узнав, что ты сможешь прожить еще одну жизнь. Но мне сейчас просто хотелось умереть. Шок от произошедшего был слишком силён.

Похоже, мой вид оставлял желать лучшего, потому, что Сережка Грязев беспомощно оглянулся по сторонам, как будто хотел увидеть еще кого-то, а затем просто вышел из помещения. Почти сразу после него в палате появился наш полковой врач.

Если сложить обе мои прошлые жизни, то прошло более ста тридцати лет, как я закончил службу. Поэтому как зовут нашего эскулапа, забыл напрочь. Да и не только его. Как еще Грязева вспомнил, не представляю. Хорошо, что у военных есть звание, и можно обратиться к офицеру просто, товарищ лейтенант.

– Ну, что, сержант, оклемался? – сочувственно спросил тот.

Буря эмоций, бушевавшая в мыслях с момента появления в этом мире, помешала сразу ответить на этот вопрос.

Пока собирался с духом, лейтенант, все еще разглядывая меня, констатировал:

– В общем, товарищ Красовский, хреново ты выглядишь, поэтому поступим следующим образом, сегодня отправляю в госпиталь на обследование двух салаг из весеннего призыва, заодно возьму и тебя с собой. Вижу по твоему хабитусу, что в себя ты еще не пришел. Вот в госпитале коллегиально и решим, что с тобой дальше делать, лечить, или домой отправлять.

Никто у меня согласия спрашивать не собирался и через пару часов я уже грузился вместе с двумя рядовыми в санитарный уазик. Моих возражений никто не слушал, тем более что я действительно чувствовал себя плохо. Дико болела голова, и шумело в ушах.

Въедливый лейтенант заставил нас улечься на носилки, четыре штуки которых в салоне были закреплены по стенкам.

Я, с трудом, забравшись на верхние носилки, прикрепленные под потолком, повернулся к стене и попытался задремать. На нижних носилках устроились двое салаг, счастливых оттого, что у них заподозрили серьезные болячки, у одного ревматизм, а у второго обострение язвы желудка, и сейчас парни вполголоса обсуждали, комиссуют ли их из армии с такими заболеваниями. Я вполне мог бы их просветить в этом вопросе, но было просто не до них.

Сейчас я лежал и думал, как поступить и чем заняться, но в мыслях возвращался к одному, неужели и эта жизнь снова приведет к закономерному финалу – очередному осознаванию себя в палате медсанчасти в мае 1972 года.

Мерный рокот мотора действовал, как колыбельная, и меня начало клонить в сон. Однако поспать так и не довелось. Неожиданно машину повело в сторону. И через долю секунды мы уже кувыркались внутри кузова. Меня легко вытряхнуло из носилок, а после удара о какую-то железяку в глазах вспыхнули искры, и больше я ничего не помнил.

Сколько прошло времени не знаю. Очнулся я в больнице. Понял это лишь по специфическому запаху, поскольку глаза закрывала марлевая повязка. Попробовал шевельнуться, и сразу правый бок прострелила острая боль. Я невольно застонал и тем самым обратил на себя внимание медицинского персонала.

– Больной, лежите спокойно, вам нельзя шевелиться, – кто-то моментально сообщил мне прямо в ухо.

Услышав скрипучий женский голос, сразу нарисовал в воображении тощую старуху с лицом бабы-яги.

– Скажите, пожалуйста, где я нахожусь, и что произошло? – прохрипел я, с трудом ворочая пересохшим языком.

– В свое время все узнаете, больной, – сообщил все тот же голос. После чего скрипнула дверь и я, похоже, остался один. Из коридора донесся взволнованный вопль.

– Борис Александрович, Красовский пришел в себя, спрашивает, где он находится!

Но в помещении, где лежала моя побитая тушка, было тихо, из чего я заключил, что соседей у меня не имеется.

В голове, тем временем немного просветлело, и я сразу принялся размышлять о своей странной судьбе. Размышления были невеселые. Похоже, мне грозит судьба фантастических персонажей, попавших во временную петлю? А триггером к её срабатыванию являлась моя смерть. Итогом полубредовых раздумий стал вывод о том, что придется мне жить еще одну жизнь, и никуда от этого не уйти. Потому, как попытки расстаться с такой жизнью раньше времени, приведут к знакомому финалу.

Погрузившись в печальные мысли, я не заметил, как заснул, не подозревая, какие страсти кипели в кабинете начальника госпиталя полковника Леонова.

Последний сейчас восседал за роскошным письменным столом, на котором под стеклом помимо графика работы персонала, лежала его старая фотография, на ней он еще лейтенантом медслужбы стоял в обнимку с другим лейтенантом, будущим министром обороны, маршалом Гречко.

Леонов устало наблюдал, как молодой полковой врач в\ч185613 в третий раз рвет недописанный рапорт. Кроме него за тем наблюдали еще два присутствующих офицера, майор и капитан. Даже без чтения удостоверений, по их лицам можно было догадаться, к какому роду войск они относятся.

– Итак, товарищ лейтенант, отложите в сторону ваши бумажки и расскажите подробно еще раз все, что случилось 24 мая в расположении вашей части, только факты и больше ничего, – скомандовал майор. Он кинул извиняющий взгляд на начальника госпиталя и сказал:

– Лев Михайлович, могу я попросить вас оставить нас одних.

Леонов нахмурился, посмотрел на фотографию под стеклом, как на спасательный круг и, набравшись бодрости от лицезрения бывшего приятеля, министра обороны маршала Гречко, раздраженно произнес:

– Товарищ майор, скажу откровенно, вы меня достали конкретно. Второй месяц мурыжите госпиталь, персонал при виде вас во все стороны разбегается. Ну, бредил парень, говорил на каком-то языке, так вы из этого целую шпионскую эпопею раздули. Короче, я вас покидаю на час, и делаю это в последний раз. Кстати, могу вас обрадовать, парнишка сегодня пришел в себя. Думаю, еще несколько дней и можно будет его опрашивать. Лечащий врач сегодня определится точнее.

Тут полковник ухмыльнулся и добавил:

– Уверен, что пострадавший доступно объяснит вам свое знание финского, или еще какого там языка и вы, наконец, успокоитесь и займетесь более важными проблемами, чем бредовые высказывания больного, получившего тяжелую черепно-мозговую травму.

Когда я очнулся во второй раз, повязка на лице, к счастью, уже отсутствовала. Поэтому можно было без труда определить, что лежу в одноместной больничной палате и на настоящий момент, кроме меня никого в ней не наблюдается.

Осторожно повернувшись на бок, с удивлением обнаружил, что моя исхудавшая, бледная, леваярука покрыта следами множественных инъекций. Правая рука оказалась точно в таком же состоянии. А стойка капельницы стоявшая рядом с кроватью, объясняла ситуацию.

– Интересно, сколько времени я здесь нахожусь? Уж точно не день и не два. Все вены распахали медсестры, тренировались на мне что ли? – подумал я. Интуиция подсказывала, что времени с момента аварии прошло немало.

– Хорошо, хоть не видел этого издевательства над собой, уколы кривыми и тупыми иголки, и манипуляции прочим инструментарием этого времени, – подумал я.

Попытавшись сесть, со стоном откинулся назад на подушку.

– Перелом нескольких ребер справа, как минимум, основное – черепно-мозговая травма, по мелочи ушибленные раны головы и так далее, – гласил поставленный сам себе диагноз.

Оглядывая палату, обнаружил, что над раковиной на стене висело небольшое зеркальце и мне сразу захотелось глянуть, как я выгляжу после аварии.

Вторая попытка подняться оказалась более успешной. Правый бок чувствительно кольнуло, но я уже знал чего ожидать, поэтому, не обращая внимания на боль, осторожно встал и поковылял к умывальнику.

– Блин! Ну и рожа! – подумал я, увидев свое отражение. Неровный бугристый шрам начинался под правым глазом доходил до верхней губы и слегка подтягивал её вверх, так, что в неплотно закрытом рту просматривались кончики зубов. Нос был деформирован и свернут влево.

– Вылитый Бельмондо, – резюмировал я, разглядывая свое лицо. – Женщины будут штабелями падать к моим ногам. Даа, пожалуй, поездку к Людмиле придется отложить. С такой рожей у неё делать нечего.

Когда я добрался до кровати, дверь палаты открылась, и ко мне зашел врач, круглолицый, полный мужчина лет тридцати.

Он недовольно нахмурился, увидев, что я стою около своей койки.

– Больной, что вы себе позволяете? У вас постельный режим, понимаешь!

В дверном проеме за ним я увидел сидевшего на стуле, напротив двери, молодого военнослужащего в накинутом халате, тот с любопытством таращился на меня.

– Интересное кино, – подумал я. – Неужели он меня охраняет? С каких это щей?

Вслух же я сообщил, что очень хотелось помочиться, и, не обнаружив утки, сделал это дело прямо в раковину.

Врач на это признание слегка поморщился, но нотаций читать не стал, подождал, пока я улягусь в кровать, после чего начал опрос для истории болезни. И вот тут я попал по полной программе. Сыпался на простейших вопросах, не помнил большую часть своих командиров и сослуживцев. Что уж говорить о членах Политбюро и правительства. Кроме Брежнева назвал всего две, или три фамилии. К моему удивлению, врач понимающе кивал головой.

– Частичная амнезия вполне вероятна после такой травмы, – пояснил он, после того как закончил со сбором анамнеза, прослушал мои легкие и проверил рефлексы. – Ну, что, герой, надо сказать, отделался ты довольно легко. Твои попутчики оказались не такими удачливыми. Один погиб, а второму пришлось ампутировать правую ногу. А вот лейтенанту и водителю повезло, бодры и веселы, как огурцы, даже царапин на них не нашлось, – Подвел военный эскулап общий итог осмотра.

– Вы, доктор, как я погляжу, неплохой психолог, умеете поднять настроение, – хмыкнул я.

– А то! – гордо ответил тот. – Я такой.

Воспользовавшись паузой, я спросил:

– Доктор, вы, когда меня на выписку планируете?

– Ну, ты парень даешь, два месяца у нас в бреду лежал, нес всякую ахинею, сегодня только в себя пришел. Короче, будем посмотреть. Кстати, завтра к тебе следователь должен придти, судя по нашему сегодняшнему разговору, ты вполне готов к его визиту.

Но я уже его не слушал.

– Япона мать, два месяца! Ни хрена я провалялся! Ну, лейтенант, ты мне и подсуропил своей консультацией. Мало того, что теперь только пластическая операция поможет человеком выглядеть, тут еще куча других проблем нарисовывается. Так, маме, наверняка сообщили, что я лежу в госпитале, а вот Люде, скорее всего никто не написал. И что она могла подумать? А то и подумала, что я приехал домой и забыл о ней навсегда.

Хм, а может это и к лучшему. Чего я к ней с такой уголовной рожей явлюсь? От меня теперь вечерами нормальные люди шарахаться будут.

Единственное, что примирило меня с новой реальностью, это был обед. За время беспамятства я изрядно оголодал, поэтому проглотил его в три секунды, несмотря на то, что суп представлял протертую теплую жижу с запахом капусты, а второе блюдо ту же капусту только немногим гуще и с крохотным кусочком мяса.

Очень хотелось добавки, но Агния Сидоровна та самая медсестра со скрипучим голосом и мегеристой внешностью сообщила, что на первый раз будет достаточно и этой порции. Хорошо хоть стакан компота принесла налитый до краев. Радовалась, наверно, что не нужно больше кормить меня с ложечки за папу и маму.

После обеда напало сонливое состояние, но надо было решать, как жить дальше. Несколько раз, намереваясь написать письмо Люде, я брал в руки, принесенную медсестрой шариковую ручку, и опускал её на тумбочку, весь в сомнениях писать, или не писать.

Было ясно одно, повторить вторую жизнь заново не получится. С самого начала все пошло не так. Июль заканчивается. И раньше середины августа меня вряд ли выпишут.

Помедлив, я снова взял ручку и начал писать письмо маме.

Следующим утром проснулся около семи часов. Сначала прошлепал в туалет, Там обнаружил большое зеркало и сразу начал разглядывать свое отражение. Из зеркала на меня смотрел тощий долговязый парень. Повязки на голове уже не было и на неровно остриженном черепе были хорошо заметны бугристые шрамы, замазанные зеленкой. Шрам на лице сейчас показался еще более уродливым, чем вчера. Ну, а про нос и говорить было нечего.

– Пожалуй, на Бельмондо не тяну, моя рожа сейчас больше на Жоффрея де Пейрака, или Квазимодо похожа, но еще страшнее, вот только я не граф и Люда не Анжелика, – подумал я.

– Ну, тебя и разукрасило, парень, – сочувственно сказал зашедший в туалет, больной. – Брось, не переживай, до свадьбы заживет.

– Не знаю, не знаю, – протянул я. – Со свадьбой наверняка будут проблемы.

– Мужик должен быть немного симпатичней лошади, – наставительно сообщил собеседник. – Так, что ничего страшного не случилось, главное, чтобы язык у тебя был хорошо подвешен, ну, и аппарат, чтобы работал.

Я невесело засмеялся и отправился в свою палату и только сейчас обратил внимание, что охрана с меня не снята, за моими телодвижениями внимательно наблюдает все тот же молодой офицер.

– Чего они меня караулят? – задавался я единственным вопросом во время завтрака. Съев тарелку овсянки и запив ее жиденьким чайком с куском белого хлеба с маслом, я снова улегся в кровать.

Однако долго пробыть в одиночестве не удалось. Первой ко мне зашла медсестра и положила на тумбочку пригоршню таблеток, затем на несколько минут зашел лечащий врач, потыкал фонендоскопом в грудь и, сказав, что все прекрасно, удалился.

Минут через двадцать дверь снова отворилась, и в палату зашел пожилой мужчина в военной форме, звание было не определить из-за накинутого на китель условно белого халата. Но, судя по седым вискам звание, он имел не ниже майора, а возможно и старше.

– Это еще кто такой? – интуиция тревожно взвыла. – Что не врач это точно. Те так халаты не носят, однозначно.

– Здравствуйте Александр Владимирович, – поздоровался вошедший. – Я майор Гладышев Николай Валерьевич старший следователь военной прокуратуры, расследую аварию, участником которой вы являетесь и мне необходимо взять у вас показания по этому неприятному инциденту. Ваш лечащий врач сообщил, что вы в состоянии ответить на мои вопросы. Но я на всякий случай еще раз спрошу. Вы в состоянии дать показания?

– Да, конечно, – промямлил я. – Николай Валерьевич, не подскажете мне какой сегодня день, я уже в курсе, что лечусь тут два месяца, а вот точную дату у врача спросить не удосужился.

Собеседник изобразил губами легкую улыбку, хотя в его глазах не появилось и капли эмоций.

– Сегодня двадцать четвертое июля, товарищ сержант. Учитывая ваше нынешнее состояние, беседу мы затягивать не будем, приступим сразу к делу.

Первые его вопросы касались биографических данных, поэтому я отвечал на них без особых затруднений. Проблемы начались позже и с каждым заданным вопросом и моим ответом брови у следователя поднимались все выше.

– Мой лечащий врач, Борис Александрович, считает, что у меня частичная амнезия после травмы, – как бы между делом сообщил я. После этого брови Гладышева совершили обратный маневр, опустившись на свое место.

Закончив с вопросами, следователь начал интересоваться, чем я намерен заняться после выписки, и когда я уже полностью расслабился, он неожиданно спросил:

– Александр Владимирович, а какими иностранными языками вы владеете?

– Видимо в бреду ухитрился разговаривать на шведском или финском языке, – мгновенно сообразил я, откуда дует ветер.

– Ну, у меня талант к языкам, в школе учил английский, могу довольно свободно читать и говорить на нем, – ответил я. – А дома с детства с бабушкой разговаривал на финском языке, также читаю на нем и пишу. Я даже шведский язык начал изучать, хотел поступать на филологический факультет нашего университета. К сожалению, бабуля умерла в прошлом году. Так, что теперь не с кем будет практиковаться в разговоре.

Мой собеседник выглядел так, как будто ожидал услышать именно эти слова. Вроде, как и обрадовался.

После чего начал лихорадочно копаться в своих бумагах.

– Ага, вот она! – воскликнул он, вытащив какую-то газету. – Ну-ка товарищ Красовский прочитай мне, что тут написано.

И с этими словами сунул мне в руки свежий номер газеты английских коммунистов «Утренняя звезда».

– Здорово, – вслух обрадовался я. – Давно «Morning Star» не читал, со школы, пожалуй, не видел.

Изредка запинаясь, бойко перевел первую страницу. Гладышев слушал меня с непроницаемым выражением лица. Когда хотел перейти ко второй странице он выдернул газету из моих рук.

– Достаточно, на сегодня, товарищ Красовский, – улыбнулся следователь. – Беседу мы закончили. Пожалуйста, прочитайте протокол и подпишите его. Не исключено, что у меня появятся дополнительные вопросы и нам придется встретиться еще раз. Возможно, и финскую газету принесу, проверим знание финского языка.

– Все нормально товарищ майор, для меня не трудно помочь правосудию. – Ответил я, стараясь не рассмеяться. – А финскую газету мне будет еще интересней почитать, я же их не читал никогда.

– Ну и бардак в вашем ведомстве! – с удовольствием сообщил улыбающийся полковник Леонов майору Гладышеву. – Хе-хе, это же надо шпиона найти двадцатилетнего в моем госпитале, только потому, что тот по фински в бреду балакал. Не судьба была у его родителей поинтересоваться, какие языки знает их сын.

На подколку Леонова Гладышев промолчал, только пожал плечами. Не будет же он раскрывать внутреннюю кухню их службы. И то, что его непосредственный начальник полковник Жуков уже выдвинул стройную гипотезу о внедрении вражеского агента в ряды вооруженных сил Советского Союза и вся эта теория основывалась лишь на докладе одной из медсестер, сообщившей особисту госпиталя, что поступивший больной бредил на иностранном языке, похожем на финский. Сотруднику особого отдела удалось записать на магнитофон несколько бредовых высказываний. По заключению специалистов, действительно больной разговаривал на финском языке, иногда переходя на шведский и английский. Никакой полезной информации в его высказываниях не нашли. Бред ревности, такое заключение сделал компетентный переводчик.

Однако полковник Жуков посчитал весьма подозрительным тот факт, что за время службы сержант Красовский никогда не заявлял о знании трех иностранных языков. Поэтому приказал взять фигуранта в разработку. И даже установить у него пост для наблюдения. Последние полтора месяца перед тем, как придти в себя Красовский больше ничем себя не проявлял. Смотрел непонимающими глазами по сторонам и находился практически в сопорозном состоянии. Так, что две короткие магнитофонные записи оставались единственной основой для фантазий Жукова. Почему не была проведена подробная беседа с родителями сержанта, Гладышев не знал. Но сейчас он был очень доволен результатом допроса. У него в кармане появился еще один довод для того, чтобы спихнуть старого дурака, полковника Жукова на пенсию. Естественно чужими руками.

На следующий день после визита следователя меня из вип-палаты одиночки выселили и сняли пост охраны. Из травмы перевели в терапию, и теперь я лежал в большой шумной компании молодых парней. Трое из пяти были симулянтами и бойко делились друг с другом опытом, как надо дурить врачей. Больше всего меня впечатлил ленинградец Саша Васильев, регулярно глотающий крохотные кусочки карбида кальция, чтобы получить язву желудка и комиссоваться. Со мной эти ребята практически не контачили. Видимо моя уродливая физиономия на раз отбивала желание пообщаться. Да и мне не хотелось особо с ними разговаривать. Слушать их наивные разговоры было смешно. Я был уверен, что лечащий врач видит насквозь их ухищрения, но вынужден соблюдать процедуру освидетельствования. Двое других парней, болеющих по-настоящему, уже были комиссованы и должны были через день другой уехать домой. За две недели мои соседи несколько раз менялись, но тяжелых больных к счастью в нашу палату не направляли.

Как ни странно, но следователь ко мне так и не приходил до момента выписки из стационара. Видимо, все вопросы решились без моего участия. Тринадцатого августа я вышел из здания госпиталя и пошагал в сторону автобусной остановки. В кармане гимнастерки лежало пятьдесят рублей и проездные документы.

Люде я так и не написал. Даже не знаю почему. Для себя я все же нашел объяснение, якобы не хочу портить жизнь любимой девушки, своей изуродованной физиономией. Но, наверно, имелась и другая скрытая причина, в которой не хотелось признаваться самому себе. Уверен, Люда приняла бы меня и в таком виде, но вот не решился и все дела, не хотелось портить жизнь любимому человеку.

Волосы на голове немного подросли, а зеленку, которой медсестры от души мазали заживающие швы, удалось отмыть в душе. Но шрам и кривой приплюснутый нос никуда не делись так, что внимание граждан на улицах мне было обеспечено. Да и не только граждан, пока добирался до Московского вокзала, два раза останавливал военный патруль им, понимаешь, было интересно, откуда и куда попадает такой «красивый» солдатик. Тем более, у меня даже чемодана не имелось, и шел я налегке. После аварии тот со всеми немногими вещами и дембельским альбомом исчез в неизвестном направлении. Не исключено, что остался валяться в той канаве, куда нашу буханку выкинуло с дороги. Я особо не расстроился потерей, вернее, вообще не расстроился, тем более что каптенармус в госпитале подобрал мне слегка поношенную, бэушную пш, старого образца.

Надо сказать, отвык я от улиц, заполненных людьми. В последние годы жизни прошедшие на калифорнийском побережье я редко выбирался в большой город. А сейчас ясным солнечным днем навстречу шли сотни людей, разных, молодых старых, но в большинстве своем улыбающихся и довольных жизнью. Им до меня не было никакого дела, собственно, как и мне до них. Особенно это было заметно на эскалаторе в метро, где, спускаясь, невольно вглядываешься в лица поднимающихся наверх людей и понимаешь, что больше никогда их не увидишь.

Шагая по Невскому проспекту, периодически читал висевшие тут и там кумачовые лозунги спризывами типа «Слава КПСС» и грустью думал, что придется их снова читать еще почти двадцать лет.

На вокзале я сразу прошел к военной кассе. По проездным документам, уволенному в запас срочнику, полагался билет в общем вагоне. Но мне такой вариант совсем не улыбался. Поэтому без колебаний решил доплатить небольшую сумму и доехать до Петрозаводска в купейном вагоне.

Взяв билет, вышел на улицу так, как в зале ожидания было душно. На улице все же дул легкий ветерок и, несмотря на палящее солнце, дышалось легче. Все-таки длительное пребывание в госпитале сказалось, ноги налились непривычной тяжестью, поэтому хотелось присесть где-нибудь в тенечке и отдохнуть. До прибытия состава оставалось еще три часа. Купив два пирожка с мясом и бутылку крюшона, я уселся на скамейку и с удовольствием принялся за еду, выбросив на время все проблемы из головы.

– Приеду домой, отдохну неделю, а затем уж буду думать, чем заняться.

Пирожки пошли на ура. Еще бы! Последние годы жизни пришлось соблюдать строгую диету, в которую жареные в масле пирожки не входили. Не входили они и в меню госпиталя, в котором я провел последние три месяца.

Моя уродливая физиономия некоторым образом сейчас помогала оставаться в одиночестве. Вплотную ко мне никто не садился. Увидев свободное место, к скамейке устремлялись проходящие пассажиры, но, рассмотрев такого симпатичного меня, сразу теряли энтузиазм и двигались дальше. Зато очередной военный патруль меня не пропустил. Вояки прилетели на военную форму, как мухи на мед. Но, проверив документы, сразу оставили в покое.

Когда подали состав к перрону, я оказался в числе первых пассажиров. В купе, когда туда зашел, было еще пусто. Усевшись у окна, я ждал своих попутчиков, надеясь, что в соседях не появится ни детей с крикливыми мамашами, ни говорливых старушонок. Повезло. Как по заказу в купе зашли три симпатичные девушки. Понятия не имею, на сколько лет они выглядели. Для меня уже давно все женщины младше сорока казались девчонками. Они смеялись и что-то громко обсуждали, заходя в купе, но, увидев меня, резко замолчали. Наступила неловкая пауза. Усевшись напротив, девицы сдвинулись плотней друг к другу, и только искоса кидали на меня боязливые и любопытные взгляды. Так мы и просидели до отправления.

Стоило составу тронуться, как я отправился к проводнице. Взял у нее постельное бельё и, застелив верхнюю койку, забрался на нее, надеясь, что удастся уснуть.

– Товарищ солдат, – приближающийся сон нарушил робкий девичий голос. – Вы будете чай пить? Проводница спрашивает.

– Да, конечно, спасибо! – поблагодарив соседку по купе, я бодро спрыгнул вниз.

После пирожков, съеденных на вокзале, пить хотелось прилично, так что чай оказался весьма кстати.

Две девушки со мной распивать чаи не пожелали и вышли в коридор, в купе осталась только одна, та, что разговаривала со мной. Под её внимательным взглядом я выхлебал стакан чая и собрался снова залезть на полку.

– Скажите, пожалуйста, как вас зовут? – спросила девушка.

Вздрогнув, я обернулся, уж очень неожиданно прозвучал этот вопрос.

– Алекс Кра… тьфу! Саша меня зовут, – ответил я.

– Очень приятно, а я Лена, – сообщила в ответ девушка.

Чтобы продолжить разговор я попросил у проводницы еще два стакана чая и пачку вафель. Следующие двадцать минут мы пили чай, грызли засохшие вафли и просто болтали. Лена, оказавшая медсестрой, старалась не фиксировать взгляд на моих боевых ранениях, но периодически это не получалось и тогда она розовела от смущения.

Для меня же ситуация трагической не казалась. Конечно, если бы мне на самом деле было двадцать лет, а не сто пятьдесят, я бы действительно тяжело переживал эти травмы. Но сейчас они не являлись какой-то значимой, главной помехой в жизни. В конце концов, руки, ноги у меня целы, голова соображает, что же еще нужно?

Да к Люде я не поехал, но если верить самому себе, не поехал к ней только для того, чтобы не осложнять ей жизнь. Возможно, это была ошибка, но, к сожалению, возраст от ошибок не страхует. И поговорка «если бы старость знала, а юность могла» здесь не работает. Может, надо было попробовать зайти в ту же воду второй раз? Кто его знает? Я не знал.

И, тем не менее, поговорка, оказалось, не врет. Опыт столетней жизни не пропьешь. Разговаривать с женщинами я умел. Не прошло и получаса, как вернувшиеся соседки по купе весело смеялись над моими анекдотами, почти не обращая внимания на мои шрамы. Через час, когда мы начали укладываться по койкам, уши уловили шепот.

Одна из девушек говорила другой.

– Знаешь, Лида, у меня есть с кем сравнивать, мой братец на прошлой неделе из армии пришел, каким был дураком, таким и остался. А этот Саша, вообще уникум, у нас в группе ни одного такого эрудированного парня нет. А строят из себя неведомо кого. Жаль, не повезло ему, все лицо изуродовано. У меня даже в животе заныло, когда я на него глядела.

Мысленно усмехнувшись этим откровениям, я постарался заснуть.

Утром в вагоне начала обычная суета перед прибытием. Девушки выгнали меня из купе, поэтому пришлось торчать в коридоре и бессмысленно пялиться на пробегающий в окне лес.

Мне выгонять соседок не пришлось, спал я практически одетый. Так, что надел гимнастерку, застегнув ремень, опытной рукой убрал назад её складки и был готов к высадке. Мне даже расческа не понадобилась, волосы были слишком коротки, чтобы их расчесывать.

Выйдя из вагона, попрощался с девчонками, поблагодарил проводницу и зашагал в сторону дома.

– Елки-палки! – в третий раз иду домой после службы в армии, – уныло размышлял я, поднимаясь по знакомой с детства горе.

– Хм, а лестницу, оказывается, еще не построили, видно память меня в мелких деталях подводит, – думал я, шагая по натоптанной тропке.

Пребывание в госпитале даром не прошло, от физических нагрузок я отвык. Пока поднимался в длинный подъем, пришлось два раза останавливаться, чтобы отдышаться.

Добравшись до дома, поднялся на третий этаж и слегка волнуясь, нажал кнопку звонка.

Дверь моментально распахнулась, как будто меня уже ждали.

– Ни херанто! Кого я вижу, Сашкец прикатил! Красавец! – бодро воскликнул Пашка, увидев меня. – Явился, не запылился. Выглядишь ништяк. Хотя писал, будто ваще Квазимодой стал. Мама неделю валерьянку пила, когда ей сообщили об аварии. Все собиралась ехать к тебе, едва её отговорил. А вчера узнала, что тебя выписывают, снова реланиум глотала, боится тебя искалеченным увидеть. Хм, а ты вроде и ничего смотришься, носяра только на бок сворочена.

Он вплотную подошел ко мне и, сдернув пилотку с головы, начал внимательно разглядывать шрамы.

Я засмеялся.

– Пашка, не строй из себя специалиста, ты в травмах ни хрена еще не понимаешь. После второго курса только лягушек резать научился, а туда же, советы давать будешь.

Брат на глазах скис.

– Да ладно, Сашкец, не бери в голову, это я так подбодрить тебя хотел. А чего тебе в госпитале рожу не подрихтовали? Ленинград все-таки, есть там хирургов.

Слушай, что это мы в дверях стоим?! Давай заходи, сейчас покажу и по быстрому расскажу, что, где лежит, а то мне надо срочно кое-куда смотаться, тебе еще повезло, что меня дома застал. Сидел бы у дверей до вечера.

Сашка, короче, мы ждали тебя завтра, поэтому мама потихоньку закупала продукты, хотела праздник устроить, пирогов напечь, ну, там беляши пожарить. Салат оливье забацать.

А сегодня, ты уж извини, я же не знал, что ты приедешь, поэтому суп молочный с утра сожрал, карасей тоже. Так, что можешь яичницу себе поджарить, с докторской колбасой. Вчера куплена. Ну ладно, давай переодевайся, а я погнал по делам, – сообщил Пашка, закрыв холодильник.

– Что хоть за дела? – без особого интереса спросил я.

– Приду, расскажу, – ответил брат и уже собрался выходить, как я схватил его за рукав.

– Стоять! Пашка деньги есть?

– Откуда? – возмущенно воскликнул тот, – всего полтора рубля на кармане.

– Понятно, – вздохнул я. – Держи трешку, купишь бутылку дихлофоса, сдачу можешь оставить себе.

– Ты в армии дихлофос пить научился, – заржал братец.

– Клопов будем морить, – сообщил я в ответ.

– Ты чо, охренел? Нет у нас никаких клопов, – удивленно воскликнул Пашка.

– Есть, и мы будем их сегодня травить, – я закончил разговор и толкнул брата к дверям.

Тот вышел на лестничную клетку и, как конь, с грохотом помчался вниз по ступенькам.

Ну, от брата я другой встречи и не ждал, поэтому только ухмыльнулся ему вдогонку и отправился к зеркалу вновь разглядывать свою физиономию. На ней особых изменений не произошло. Разве что отросшие немного волосы уже скрыли бугристые шрам на голове.

Скинув с себя военную форму, я нашел чистые трусы и майку в гардеробе и голышом прошлепал в ванную комнату. Долго размываться не стал, надеясь, что в ближайшие день-два схожу в баню.

Когда закончил мытье, на часах время было около половины первого. До маминого прихода оставалось еще почти пять часов.

Просто так ожидать её появления не хотелось, и я приступил к ревизии всех кухонных шкафов и холодильника.

– Надо заняться делом, пока руки будут заняты, может и полезные мысли в голову придут, – подумал я, выгребая из холодильника все содержимое.

Разложив продукты на столе, я на несколько минут задумался, что приготовить, а затем начал творить.

Сказать по правде, я боялся этого момента. Вдруг, все мои знания и способности исчезли после очередного воскрешения.

Но как показала практика, все, похоже, осталось при мне. Единственное что сдерживало мои порывы бедность продуктового набора.

К маминому приходу у меня почти все было готово. На всякий случай ничего сверхъестественного я не делал.

От пирогов пришлось отказаться. Чтобы получить хорошую опару нужно время. Поэтому остановился на пельменях, и заварных булочках. Тем более в новеньком холодильнике «Снайге» купленном этим летом после двух лет ожидания в очереди, в морозилке лежали два скромных куска мяса, свинина с бараниной, в самом холодильнике стоял полный молочный набор в виде молока, сливок, сметаны и миски с творогом.

Крутя мясной фарш, сложил все маты на тупую мясорубку, взяв на заметку, что надо срочно купить новую, как только появятся деньги.

Салат оливье получился неплохой, все же майонез сейчас делался на настоящем оливковом масле, да и в любительской колбасе сои с крахмалом еще не было.

Зато с ножами в нашем доме была настоящая беда, стоило только взять один из них в руки, сразу стало понятно, что любовника у маман не имеется, а у Пашки руки растут из жопы.

В ящике для инструмента нашел корундовый брусок и заточил пару ножей, обратив заодно внимание, что инструмента в ящике за два года моего отсутствия изрядно убыло.

Припомнил, что, когда в первой жизни вернулся из армии, то устроил брату изрядный скандал по этому поводу. Сейчас же только улыбнулся. Пропажа штангенциркуля или нескольких сверл меня сейчас нисколько не волновала. Зато вопрос, что делать и как жить дальше, не покидал мою побитую голову. И это было главным. Но, кроме того, меня одолевали нестерпимое желание послать все к чертовой матери и уехать в Вытегру. Хотя Люда уже, скорее всего, меня уже не ждет.

Около пяти часов первым вернулся домой Пашка.

– Ох, ничего себе, ты развернулся! А запахи то, какие! – вскликнул он, зайдя на кухню, где сразу протянул шаловливые ручонки к заварным булочкам со сливочным кремом.

Пришлось стукнуть по рукам половником, чтобы не совал их, куда не надо.

– Сашка, ну что тебе жалко, я только одну штуку, возьму, ну две, не больше, – сразу заныл он. У Пашки был такой забавный вид, что я невольно рассмеялся. И поймал себя на мысли, что отношусь к нему, как большому ребенку.

– Ну, возьми, что с тобой сделаешь, – усмехнулся я, – но больше ничего не трогай. Ждем маму. Кстати, ты дихлофос купил?

– Купил, конечно, не видишь что ли? – Пашка продемонстрировал мне авоську с полулитровой бутылкой инсектицида.

В это время входная дверь в прихожей открылась, и сразу же раздался недовольный мамин голос.

– Паша, что у тебя происходит? Почему горелым пахнет, ты опять на кухне, что-то сжег? И почему дихлофосом несет на всю квартиру?

Я вышел в коридор, как раз во время, чтобы принять из её рук тяжелую хозяйственную сумку.

– Мама, привет, ну вот я, наконец, добрался до дома, правда, без приключений не обошлось.

– Боже мой! Сашенька! Наконец то ты дома! Я так рада, так рада, что ты приехал. Ну, теперь мы все вместе заживем по-новому! – воскликнула она, обнимая меня.

Естественно делала это со слезами на глазах. Я же осторожно обнимал стройную молодуюженщину. Конечно, я понимал, что увижу её такой. Но подсознательно ожидал увидеть маленькую сухонькую старушку с седой головой, оставшейся такой в моей памяти.

– Совсем себя не жалеешь, – шепнул ей, целуя в щеку. – Могла бы такие тяжелые сумки не таскать, глянь, какой лоб у тебя есть для такой работы.

– Это Пашка то? – сквозь слезы шмыгнула мама. – Я ему доверяю только картошку на рынке покупать и больше ничего. Ну, разве еще хлеб да молоко.

– Мам, не сочиняй, – оскорбился Пашка. – Только вчера меня хвалила, что я хорошее мясо купил. Полтора часа пришлось в очереди стоять.

Но мама его уже не слушала, профессиональным взглядом она оценивала мою физиономию.

– Ох, сынок, как же тебя разукрасило. Что же за коновал тебе швы накладывал? Это же ужас чистый! А с носом что натворили! Неужели хорошего челюстно-лицевого хирурга в Ленинграде не найти. Горюшко ты мое!

Она вытерла платком снова набежавшие слезы и решительно сказала.

– Через час позвоню Володе Новожилову, он уже дома должен быть, договорюсь, чтобы он тебя посмотрел. С таким лицом тебе оставаться нельзя.

Что я мог сказать на эти упреки. Кому в госпитале была охота возиться с моим лицом, когда открыто, стоял вопрос, выживу ли я, или нет? Да никому. Поэтому и заштопали кое-как, а нос не стали трогать вообще. Конечно, после того, как я пришел в себя, можно было устроить скандал по этому поводу и потребовать хотя бы выправить носовую перегородку. Но, подумав, я решил, что дома мне это сделают гораздо лучше. И именно о Новожилове я тогда и вспомнил.

– Ладно, давайте оставим на время все дела, – прервал я мамины размышления. – Я тут приготовил небольшой ужин в честь моего возвращения, так, что приглашаю всех к столу. Особенно Пашку, у него уже слюни ручьем текут.

– Текут, – согласился брат. – Ничего с собой поделать не могу, люблю пирожные.

– Саша, неужели все это ты сделал? – восхитилась мама. – Ну, зачем надо было так убиваться? Лучше бы отдохнул, как следует, в поезде наверняка не выспался.

Однако первым делом маман отправилась на кухню проверять не качество приготовленных блюд, а то, как я обошелся с газовой плитой, посудой и прочей кухонной утварью.

Естественно, недостатки были найдены и во всеуслышание озвучены.

Несправедливость обвинений была настолько ясна, что даже Пашка выступил в мою защиту.

– Мама, что ты так разошлась, Сашка посуду помыл, плиту начистил, у тебя она так никогда не блестела, успокойся, лучше попробуй, какие классные булочки получились.

– Да, действительно, чего это я разошлась, – сконфузилась маман. – Прости, Сашок, от нервов проклятых сама не своя. Сейчас я руки сполосну и поужинаем.

За ужином я благодушно принимал комплименты родственников. Мама пыталась понять, как, не блиставший кулинарными талантами сын, ухитрился приготовить такой ужин. Ну, ладно салат, там особых умений не требуется, но пельмени, которые до армии мне доверяли лишь защипывать, получились на вкус великолепными.

– Классно, пожрали, – сообщил Пашка, схватив последнюю булочку с кремом. – Так бы каждый день питаться.

– Так не получится, – вздохнула мама. – Двух таких проглотов мне не прокормить. А вас еще одевать и обувать надо.

Она обвела нас строгим взглядом.

– Саша, в ближайшие дни нам надо решить вопрос с лечением твоих травм и не спорь со мной! – воскликнула она, увидев, что я хочу что-то сказать.

– Это займет некоторое время, за которое ты должен решить, куда пойдешь работать. Экзамены в университете ты благополучно провел в госпитале, так что с учебой придется повременить до следующего года. Со своей стороны могу сказать, что нашла тебе неплохую работу, медрегистратором у нас в поликлинике.

Я усмехнулся.

– Мам, а что ты о заводе не вспомнила. Меня ведь оттуда в армию призвали.

– Я думаю, тебе не нужно связывать свою жизнь с работой на заводе, – кисло ответила та. – Если будешь работать медрегистратором, можешь рассчитывать на большую благосклонность приемной комиссии. И зря смеёшься. Работа очень неплохая. Твоя задача будет состоять в занесении результатов анализов нашей лаборатории в регистрационные журналы. Будешь приходить вечером, как запишешь все данные, можешь идти домой. Работы там, на два-три часа. А получать будешь полставки.

– Ну, и сколько там набежит на половину ставки? – ухмыльнувшись, спросил я.

– Пятьдесят рублей наверно выйдет, – неуверенно сообщила маман. – Завтра узнаю точней у бухгалтера. Ну, да немного, конечно, но, по крайней мере, на еду заработаешь, и кое-что можно будет купить из одежды. Зато ты сможешь поступить на подготовительные курсы и освежить школьные знания. Все-таки пятый год пойдет, как школу окончил.

– Хорошо, мама, подумаю над твоим предложением, но пока ни на что не соглашаюсь, – уже серьезно, без ухмылок, ответил я.

Все понятно, маман, как всегда, видела меня студентом медицинского факультета. Она же не подозревала, что у сына начинается третья жизнь и, что прожил он на сегодняшний день почти сто пятьдесят лет.

Учиться совсем не хотелось. В принципе с тех пор, как пришел в себя в госпитале после аварии, я продумывал план, как получить высшее образование, просто купив диплом. Останавливало несколько факторов и, самым основным на данный момент являлось то, что денег на покупку диплома у меня нет. Остальные факторы были уже не так важны, хотя я до сих пор так и не решил чем заниматься в этой жизни.

– Ладно, дамы и господа, – сказал я, выходя из-за стола. – Мама ты можешь отдыхать, посуду Пашка помоет, а я займусь подготовкой к изгнанию клопов.

– Интересно, только сейчас заметила, как за время службы кардинально поменялся твой образ мыслей, – задумчиво изрекла мама. – Хотя по твоим письмам я бы об этом никогда не догадалась. Сынок, я тебя просто не узнаю, ты даже говорить начал, как твой папаша, чтоб его черти взяли. Значит, разрешаешь мне отдыхать?

– Отдыхай, – царственным жестом я указал ей на диван и включил телевизор «Рекорд». – Тебе первую, или вторую программу включить?

– Первую, – сообщила маман, с явным удовольствием забираясь на диван. – Но вы не расслабляйтесь, я за вами слежу. Да и телефон мне принеси, пожалуйста, надо все-таки Новожилову звякнуть, чтобы тебя посмотрел.

– Провод то телефонный, когда успели поменять на длинный? – спросил я, забирая телефон из прихожей.

– Брату скажи спасибо, это он постарался, чтобы мать не слышала, о чем он в прихожей со своими вертихвостками болтает.

– Понятно, – протянул я и отправился в нашу комнату, отодвигать мебель от стен. Через час в квартире дышать было нечем, пришлось открывать все окна. Так, оставив открытыми окнами, мы и улеглись по кроватям.

Видимо, травля живности прошла успешно, потому, что ночью я спал, как убитый. Никакие клопы меня не тревожили.

Утренний сон нарушила маман. Она заглянула в комнату и сообщила:

– Саша, к двум часам подойдешь в поликлинику онкодиспансера. Владимир Николаевич будет ждать в ординаторской. Только не опаздывай, я за тебя поручилась. Обед я не варила, доедайте пельмени, вам на двоих хватит, а вечером я что-нибудь сделаю. Будешь возвращаться, не забудь, зайди в гастроном, деньги и записка, что купить, лежат на столе.

Когда за мамой закрылась дверь, я приподнялся на локте и глянул на Пашку, тот по-прежнему спал, счастливый, наша беседа его не разбудила.

Я тяжко вздохнул и заставил себя встать. Босиком прошел на кухню. На часах время было около восьми утра.

Приготовив нехитрый завтрак, я разбудил брата.

Мы дружно опустошили большую сковородку с омлетом. После этого Павел приступил к поиску плавок.

– Сашкец, понимаешь, я с одной девицей договорился на речку сходить позагорать, благо пока погода подходящая. На улице сегодня тридцатник обещали. – говорил он, роясь в гардеробе.

– Давай, ни пуха тебе ни пера, – флегматично пожелал я. – Будь аккуратней, детей не наделай.

На эти слова Пашка скривился, как будто ему в рот попал лимон.

– С ней наделаешь, как же! – сообщил он.

– Ну, тогда иди загорать с другой, – хмыкнул я.

Братец на мои слова не отреагировал.

– Будь здоров, – крикнул он, хлопнул дверью и загрохотал по лестнице.

– Я же, не торопясь, вымыл посуду, протер пол на кухне и снова улегся в постель.

Мысли меня обуревали невесёлые, как-то не мог я переключиться на мажорный лад. И, тем не менее, я опять заснул.

К счастью, желудок меня разбудил около двенадцати часов. Сварив два десятка пельменей, Пашку я ждать, не стал, пообедал без него, и начал собираться к врачу. Чуть не забыл взять с собой деньги и записку, лежащие на столе в маминой комнате.

В открытое с ночи окно уже пыхало жаром, поэтому оделся я легко в рубашку – безрукавку и Пашкины брюки, которые он носил в десятом классе. Мои на меня не налезли.

До онкодиспансера дошел минут за двадцать, до двух часов оставалось совсем немного. В здание прошел без проблем. Никому не было дела до меня. Здесь вам не свободная демократическая Россия с миллионами охранников, это тоталитарный Советский Союз, где охрана имеется только на режимных предприятиях.

Глава 2

Заглянув в хирургическую ординаторскую, Новожилова там не обнаружил. Поэтому уселся в коридоре и начал читать газету «Комсомолец», купленную по пути.

– Саша, это ты? – вдруг услышал я знакомый голос.

Подняв глаза, я увидел, что на меня смотрит Светка Алешина, подружка Люды во время учебы в медучилище. С того времени она еще больше расплылась и сейчас эта полнота казалась уже нездоровой.

– Привет Света, давно не виделись, как жизнь? – выдавил я из себя, удивляясь неожиданной встрече.

– Нормальная у меня жизнь, работаю здесь в приемном покое, – ответила Светка, внимательно разглядывая мое лицо. – Саша, что с тобой произошло, тебя в армии ранило? Ты из-за этого перестал Люде писать?

– Ну, в общем да, из-за этого.

– Как тебе не стыдно! Знаешь, как Люда переживает, плачет. Не знает, что с тобой случилось. Ты должен ей сегодня же написать, объяснить свое молчание.

– Света, послушай, видишь какое у меня лицо. Я два месяца вообще без сознания лежал. Зачем я буду навязываться девушке. Найдет она себе нормального парня, будет жить, и радоваться жизни.

– Почему вы мужчины, всегда думаете за нас, – возмутилась Света. – Откуда ты знаешь, что Люда думает, и как она поступит. Никого она не ищет. Кстати, ты ведь здесь не так просто сидишь, наверно ждешь Владимира Николаевича? Надеешься, что он тебе лицо восстановит?

– Надеюсь, – согласился я.

– Ну, вот, видишь, надежда есть всегда. Так, что сегодня же напиши ей, что с тобой случилось, Новожилов хирург от бога, знаешь, скольким людям он помог. И у тебя будет все хорошо.

Нашу беседу прервало появление хирурга.

Увидев меня, он спросил.

– Давно ждешь?

– Немного, минут десять., - ответил я.

– Ну, давай проходи в кабинет, с девушкой потом поговоришь.

Глянув на Свету, я развел руками, мол, извини, видишь сама, мне нужно идти.

Та, насупившись, кивнула головой и зашагала по своим делам.

Я же прошел за врачом в ординаторскую и послушно уселся у его стола.

– Ну, что же, будем работать, – сообщил мне Новожилов после того, как тщательно осмотрел мои травмы. – С госпитализацией в наш стационар будут проблемы, но я постараюсь их уладить. Думаю, наш главный врач пойдет навстречу твоей маме.

Мы поговорили некоторое время, Владимир Николаевич был несколько удивлен моими специфическими вопросами и медицинскими терминами, но отнес это за счет жизни в семье медика. Я же смотрел на молодого талантливого парня и вспоминал, как в первой жизни мы с ним пили водку в ординаторской на Новый 1990 год, и как он увлеченно рассказывал, что с этого времени будет заниматься только пластической хирургией. Но всего через два года умрет от рака легкого.

Хотя до этого времени надо прожить еще двадцать лет.

Попрощавшись, я вышел из кабинета и нос к носу столкнулся со Светкой. Судя по её нахмуренному виду, она собиралась продолжить наш разговор.

– Саша, не убегай, пожалуйста, давай поговорим, как взрослые люди. Я считаю, что поступаешь нечестно, малодушно, ты должен был написать Люде всю правду, чтобы она знала, что ты попал в аварию и получил тяжелую травму головы.

Я тяжело вздохнул.

– Света, понимаешь, у меня немного другие мотивы, постараюсь объяснить.

Сейчас Люда ничего обо мне не знает. Я понимаю, что она переживает, ей тяжело. Но пройдет время, оно лечит все раны, она забудет обо мне, найдет другого парня. Зная Люду, не сомневаюсь, что она не откажется от меня, но мы же живем не в вакууме, у нас у всех есть друзья родственники. Представляешь, что они будут говорить, увидев меня. Я не желаю ставить любимую девушку перед таким выбором. Пусть она живет себе спокойно. Надеюсь, ты ничего ей не напишешь?

– А если после операции ты на человека станешь, похож, что тогда? Ты не захочешь, и тогда встретиться с Людой? В общем, я все ей напишу, думаю, что она сразу приедет, и разбирайтесь между собой сами, а то один не пишет, не хочет жизнь девушке осложнять, вторая в Вытегре женихов отшивает, все ждет своего ненаглядного.

Я усмехнулся.

– Вот видишь, сама заметила, что я сейчас на человека не похож. Вот так Люде её мама и скажет. Думаешь, это будет приятно слышать?

– Ох, – вздохнула Светка. – Да у тебя тараканов в голове полно, рассуждаешь, как старикашка какой-то. В общем, письмо я сегодня же напишу, так, что в следующие выходные будь готов принимать гостей.

– Смотри-ка, решительно Светка взялась за дело, прямо спит и видит, как нас соединить, – думал я, возвращаясь, домой. – Интересно, что из этого получится?

Но ничего хорошего Светкины старания не принесли. Когда, я через неделю явился в больницу на первую операцию, в приемном покое девушка подошла ко мне со смущенным видом и протянула тетрадный листок.

На том крупными неровными буквами, кое-где явно расплывшимися от слез, было написано:

Саша, если можешь, прости меня. Я долго ждала весточку от тебя, но, так и не дождавшись, неделю назад вышла замуж. Когда получила Светино письмо, чувствовала себя ужасно. Мне в голову не могло придти, что ты два месяца лежал в коме. Я бы все отдала, чтобы вернуть назад наши отношения. Но я уже замужем и ничего тут не поделаешь.

– Аккуратно сложив листок, я сунул его в карман.

– Спасибо, Света, не переживай, ты сделала, что могла, – сказал я девушке, смотревшей на меня заплаканными глазами.

– Саш, ты только не переживай, у тебя все наладится, вот увидишь, – начала она меня утешать.

– Но я другому отдана и буду я ему верна, – продекламировал я в ответ. – Света не переживай за меня, видишь, как все устроилось.

– Ты не понимаешь, – перебила меня девушка. – Это какая-то странная свадьба, представляешь, Люда даже меня не пригласила, и в последнем письме и речи не было о том, что она замуж собирается.

– Значит, нашелся такой кавалер, что быстро уговорил, – сообщил я. – Лучше расскажи, как тебя дела.

– А что рассказывать, я уже два года, как замужем, помнишь Гришку Хворостова, вы же иногда встречались у нас в комнате, в общежитии.

И хотя Гришку Хворостова я в упор не помнил, на всякий случай согласно кивнул головой.

– У нас сынишка растет, такой забавный карапуз. Кстати, мы его Сашей назвали.

Света достала из кармана небольшое фото и дала его мне.

– Действительно, симпатичный мальчишка, – согласился я.

На такой мажорной ноте мы и расстались, я потопал в хирургическое отделение, Света осталась принимать больных, с нетерпением ожидавших своей очереди.

Палата оказалась шестиместная и все койки в ней кроме ожидавшей меня, были заняты.

Мое появление особого оживления не вызвало. Только тощий дедок, лежащий в углу у окна, пробормотал себе под нос, что даже молодые не могут уберечься от рака.

Естественно, я не стал ему объяснять, что попал сюда по блату, и никакого рака у меня нет. Все равно через день два, все и так узнают, для чего я здесь нахожусь.

За прошедшую неделю ничего особенного не произошло. Я встал на учет в райвоенкомате, получил паспорт, заново прописался в квартире, Пашка готовился к поездке в совхоз, второго сентября его курс уезжал на месяц собирать картошку. Ну, а я в основном сидел дома и размышлял о своей жизни. Ждал, что вот-вот ко мне в гости пожалуют Люда со Светой. Хотя маман на всякий случай в возможность такого события не посвящал.

И странное дело, горестные переживания начали понемногу покидать мою голову.

– Ну, ладно, судьбой тебе дана еще одна жизнь. Так чего печалиться? Надо пользоваться своими знаниями и постараться прожить её не хуже, чем прошедшие, – думал я.

Иногда, правда, мне становилось не по себе, когда появлялись мысли, что все это не случайно и та сущность, переместившая мое сознание в прошлое, ждет от меня каких-то действий. Вот только каких, я не знал.

В тех фантастических книгах, которые я читал, попавшие в прошлое герои книг, стремились изменить его различными путями, чаще всего абсолютно нереальными. Может мне тоже следует присоединиться к этой плеяде неудачников? Возможно, сейчас на Земле сейчас таких, как я не один десяток. Но, как об этом узнаешь, все, наверняка, шифруются, так же, как и я.

По крайней мере, все отличия моей второй жизни от первой касались только меня и моих родных, ну еще работавших рядом со мной людей, хотя я мог и не заметить таких изменений, все же память у меня эйдетической не была.

Вот и сейчас, я улегся на койку в палате и попытался составить очередной план, как жить дальше. Но сегодня мысли перебивались тревогой. Я боялся операции, боялся, что снова проснусь после неё в армейском лазарете.

Но оперироваться придется. Жить дальше с таким лицом я не желал.

Новожилов появился только после обеда. Еще раз осмотрел меня и показал рисунок, каким мой нос должен стать после операции. Рисунок мне понравился, ну а уж, что получится, будем посмотреть.

– Ну, что, Санек, анализы у тебя прекрасные, так, что завтра с утра берем тебя на операцию, – сообщил он после осмотра.

Остаток дня прошел в болтовне с соседями по палате и чтением журналов. Вечером в палату зашла дежурная сестра и скомандовала:

– Красовский, бери полотенце и шагай в санитарную комнату на клизму.

Говорливый дед, Евгений Матвеевич, выведавший за день всю мою подноготную, и тут не обошелся без подколки.

– Ты ему сестричка, клизму побольше влей, на всякий случай. Чтобы надежней было. А то обделается еще, когда нос резать будут.

Остальные соседи дружно подхихикали ему с коек.

К клизме я отнесся философски, надо, так надо, куда денешься от этой процедуры.

В восемь утра меня, кольнув промедолом с атропином, покатили в операционную.

– Хм, интересно, а если я опять кони двину, то воскресну, или нет, а если воскресну, то лицо у меня будет нормальное? – думал я, слегка кайфуя от наркотика.

В операционной меня уже ожидали два хирурга. Лор Паша Павилайнен горой возвышался над невысоким Владимиром Новожиловым.

Кроме них и операционной сестры у наркозного аппарата возился анестезиолог.

– Вы меня под общим наркозом планируете оперировать? – удивленно спросил я.

Владимир Николаевич усмехнулся.

– Твоя мама очень просила, скажи ей спасибо.

Меня переложили на операционный стол, анестезиолог сделал укол и наложил маску, Через минуту я уже отключился.

Сколько времени прошло не знаю, пришел в себя от неприятного распирания в горле, Через несколько секунд дошло, что причиной является интубационная трубка, введенная в трахею. При попытке выдернуть её понял, что руки привязаны к столу. Издать какие либо звуки тоже не смог, А когда начал интенсивно мотать головой, появились боли в области носа.

Зато, когда трубку сняли, по телу разлилась приятная истома, и я снова провалился в сон.

Когда меня привезли в палату, эффект от наркоза еще не прошел. Поэтому с полчаса я нес всякую чушь, пока нам не принесли полдник.

Для меня ничем хорошим полдник не закончился. Буфетчица, не подумав, поставила его на прикроватную тумбочку. После чего я уронил стакан с яблочным соком на себя, а булочку раскрошил по пододеяльнику и только глупо улыбался, слушая выговор санитарки.

А еще через час пришла боль. Забинтованный нос начало дергать не по-детски. Кое-как скрючившись на кровати, я постарался задремать.

Вечером к ужину я так и не встал. А на предложение медсестры сделать обезболивающий укол на ночь, только кивнул головой.

Ночь показалась вечной, из-за того, что нельзя было дышать носом, я постоянно просыпался и потом снова пытался уснуть.

К утру боль стихла до терпимой. Поэтому приглашение на завтрак я не пропустил.

Днем меня пригласили на перевязку, где Новожилов сообщил, что пока все идет, как надо. Любоваться на себя в зеркало я не стал, прекрасно понимая, что на фоне отека и гематом моя рожа стала еще страшней, чем была. Для оценки эффекта операции нужно подождать несколько дней.

Как ни странно, но послеоперационный период проходил без осложнений. Через неделю я был выписан из больницы, с легкой пластырной наклейкой на носу. И хотя форму носа я еще не мог полностью оценить, но то, что дышать я мог теперь свободно, а из голоса исчезла легкая гнусавость, дорогого стоили.

Дома было непривычно тихо. Пашка уже уехал в совхоз. Мама с утра до вечера пропадала на работе. Я же страдал от безделья, поэтому хватался за любую возможность поработать. Мама была только рада, что я взял на себя готовку, и занималась только снабжением. Заодно она перепоручила мне стирку белья.

Боже мой! Я ведь забыл о существовании стиральной машины, в которую нужно заливать горячую воду, закидывать туда замоченное с вечера бельё, а потом отжимать его, прокручивая через резиновые валки. Маман требовала от меня, чтобы я после этого полоскал белье в ванне. Я же делал это в стиральной машине, просто меняя воду. И удивлялся, как это в первой жизни не догадался о таком способе.

Немного придя в себя, начал бегать по утрам, постепенно усиливая нагрузку, надо было приводить организм в порядок, Зарядка пошла на пользу и понемногу я начинал чувствовать себя лучше.

Здорово беспокоило безденежье. Чувствовать себя нахлебником, сидящим у матери на шее было до жути неприятно. Особенно, когда много лет не думал о деньгах вообще.

Вот так, озабоченный подобными мыслями, я прогуливался около дома, когда заметил знакомую личность.

Навстречу мне быстрым шагом шел Коля Воронин, мой бывший одноклассник. И я догадывался, куда он так спешит. На другой стороне дороги за забором находился Дом Радио, и Колька там работал диктором молодежного канала.

– Коля, – привет, воскликнул я, шагая навстречу высокому черноволосому парню, полностью оправдывающему внешностью свою фамилию.

– Привет, – эхом отозвался тот, внимательно вглядываясь в меня. – Сашка, это ты, что ли? Сколько лет, сколько зим. Что у тебя с лицом случилось?

– Вражеская пуля, – криво усмехнувшись, ответил я. – Сейчас еще неплохо выгляжу, видел бы ты каким я из армии пришел.

Мы поговорили еще минут пять, и Коля заторопился на работу.

– Я через два часа освобожусь, и зайду к тебе! – крикнул он, заходя в проходную.

Я же отправился домой. У меня сегодня на ужин планировались суши из лосося, так, что вопрос, чем угостить нежданного гостя остро не стоял. Тем более что гость понятия не имеет, как готовится суши и не удивится, что в нем не будет присутствовать нори.

Так и случилось, попробовав якобы японское блюдо, Коля первым делом спросил.

– Саша, ты, где раздобыл лосося?

Я пожал плечами.

– Нет ничего сложного, надо встать рано утром и поехать к рыбакам. Деньги брать не обязательно. Озябшим и продрогшим мужикам требуется другая валюта – огненная вода, которую начнут продавать только с одиннадцати часов, а им она нужна сейчас.

Колька поморщился.

– Не, я на такие подвиги не способен. Обойдусь без красной рыбы.

Мы слопали тарелку суши, выпили по бутылке жигулевского пива, вспоминая забавные случаи из школьной жизни. Вот уж что держалось в моей памяти, так это события школьных лет.

– Саш, а помнишь, как мы Матильду Тикке разыграли? – неожиданно спросил одноклассник.

– Помню, конечно, – признался я. – Знаешь, мы все же свиньи были изрядные, сейчас я бы никогда такого не сделал. Написать девчонке записку неизвестно от кого с просьбой о встрече, а потом проходить мимо неё и интересоваться, кого это ты Матильда ждешь у кинотеатра?

Кстати, как она поживает?

– Вроде бы вышла замуж за какого-то эстонца и уехала в Таллин. Ей там легко жить, она на финском языке говорит не хуже, чем по-русски. Ха, я же помню, что вы с ней на уроках по-фински болтали, чтобы вас никто не понимал. Сам то еще финский не забыл? – оживился Воронин.

– А ты, с какой целью интересуешься? – спросил я.

– Понимаешь, у нас проблема, девушка, которая финскую программу вела, вышла замуж и, скорее всего, к нам она больше не вернется. Так, что редактор озабочен поисками, диктора. Не знаю, как у тебя с произношением, но с голосом порядок, диктор из тебя получится, поверь моему опыту, все же я с восьмого класса на радио работаю, уже шесть лет. Не хочешь пробу пройти? Если согласен, я завтра за тобой зайду.

– А зарплата, там какая?

Услышав вопрос, Коля сбавил напор.

– Ну, зарплата не очень высокая, но мне, например, хватает.

– А что я теряю? – мысленно задал я сам себе вопрос. – Да ничего.

И уже вслух сказал:

– Согласен, во сколько надо быть готовым?

– Мам, представляешь, сегодня Кольку Воронина встретил, он меня с трудом узнал, – сообщил я маме во время ужина.

– Не удивительно, – вздохнула та. – Странно, что он вообще узнал тебя. Как он кстати поживает? Не женился еще? Я ведь его с вашего школьного вечера не видела. Только слышу его голос по радио, правда, нечасто, я больше Маяк слушаю.

– Возможно, и мой голос скоро услышишь, – засмеялся я.

– Это как? Что вы там с ним надумали?

– Все просто, завтра он ведет меня на пробу. В редакции «Новости Карелии на финском языке» требуется диктор, так, что попытаю счастья.

– Саша, ты с ума сошел. Какой из тебя диктор? Ты, кроме, как с бабушкой на финском языке ни с кем больше не разговаривал. У тебя ни хорошего знания языка, ни произношения нет. Зачем тебе это надо? Опозориться перед людьми хочешь?

– Да, ладно, мама. Попытка, как говорил товарищ Берия, не пытка. Возьмут, так возьмут. А не возьмут, плакать не буду.

– Ну, как знаешь, сын, – снова вздохнула мама. – Ты теперь у нас взрослый армию отслужил, ума палату нажил. Советчики тебе не нужны. Иди, посмотрим, что из этого выйдет.

– Понятно, – мысленно усмехнулся я. – Не верит мамочка в способности сына. Собственно, правильно и не верит. Не вышел бы из меня диктор в первой жизни. Плохо я тогда говорил по-фински. Это сейчас я спокойно разговариваю на четырех языках, и вряд ли кто на пробе лучше меня сможет прочитать текст и просто поговорить. Другое дело, получится ли у меня быть диктором. Колька хоть и мнит о себе, что он великий специалист в этом деле, но его слово там ничего не значит. Решать будут другие люди.

– Саша, если не хочешь работать у меня в поликлинике, может, ты в столовую пойдешь работать до следующего лета, я ведь вижу, тебе нравится готовить и получается у тебя здорово. Честно скажу, я теперь домой иду и думаю, какая вкуснятина ждет меня на ужин, – робко заметила мама, прервав мои размышления. – У меня хорошая знакомая зав производством в столовой работает, попрошу её взять тебя на работу учеником повара.

Теперь я засмеялся уже вслух, вспомнив, сколько слышал упреков, когда собрался поступать в торгово-кулинарное училище. А сейчас маман сама меня отправляет работать поваренком, только чтобы я в дикторы не пошел. Неужели переживает, что меня там не примут?

– Хорошо, мама обдумаем и этот вариант, только сначала схожу на пробу, а там видно будет, – завершил я нашу беседу за столом.

Колька поленился подниматься на третий этаж и позвонил мне по телефону в одиннадцать часов.

– Саша, привет, надеюсь, ты уже не спишь? Давай собирайся, я тебе звоню из проходной.

Я мигом собрался и вышел на улицу. Воронин уже нетерпеливо прохаживался у ворот.

– Что так долго? – напустился он на меня.

– Ну, если пять минут долго, то тогда не знаю, что такое быстро, – ответил я, демонстративно глянув на часы.

– Ладно, нечего лясы точить, мне через двадцать минут на запись. – сказал Колька и направился к двери.

Вахтер, сидевший за стеклом, даже не повернул головы в нашу сторону.

По аллее засаженной молодыми елочками, мы направились к Дому Радио.

Через пятьдесят лет эти елочки превратятся в высокие мохнатые ели, такими оставшиеся в моей памяти.

В здании мы поднялись на второй этаж прошли по узкому коридору и, наконец, зашли в кабинет, на двери которого висела табличка с надписью на финском языке «Новости Карелии».

Симпатичная моложавая женщина, сидевшая за столом, встретила нас улыбкой.

– Коля, добрый день, кого ты нас сегодня привел? – спросила она.

– Хельми, здравствуй, как и обещал, привел своего бывшего одноклассника, Сашу Красовского, он у нас вроде бы почти финн, по крайней мере, по-фински разговаривает. Так, что оставляю вас вдвоем, общайтесь.

– А ты Саша, не тушуйся, – обратился он ко мне. – Будь проще. Хельми Пятеляйнен у нас женщина строгая, но справедливая.

Когда Воронин вышел. Хельми Пятеляйнен улыбаться перестала.

– Александр, давайте поговорим, расскажите немного о себе, – сказала она уже на финском языке.

– Да, не повезло тебе с окончанием военной службы, – сочувственно произнесла собеседница, выслушав мой короткий рассказ. – А чем закончилась медкомиссия при выписке?

– Известно чем, – вздохнул я. – Признан негодным к службе в строевых частях, ограниченно годен к нестроевой службе. Правда, в военкомате сказали, что через год могут снова вызвать на медкомиссию.

– Понятно, знаешь, Саша, ты неожиданно хорошо владеешь языком. Когда твой одноклассник попросил тебя посмотреть, согласилась только, чтобы его не обидеть. Но сейчас приятно удивилась. За коренного финна ты, конечно, не сойдешь, но по сравнению с девочками пятикурсницами с финно-угорского факультета, которых мы прослушивали, просто небо и земля.

Жаль, что у тебя такие проблемы с лицом. Сам понимаешь, диктором на телевиденье тебе не работать. Сейчас пройдем в студию. Прочитаешь там текст на пробу. Потом прослушаем запись.

Когда мы уже собрались уходить, в кабинет зашел высокий плечистый мужчина. Естественно, я его сразу узнал. Это был диктор карельского радио и телевиденья, Энсио Венто.

– Хельми, – начал он возмущенно говорить с порога. – Мне надоело работать за всех, не хватает времени ни на что. А у меня, кстати, репетиции в ансамбле. Чем вы все тут занимаетесь? Таня Коскела уже две недели, как ушла, а вы никаких мер не принимаете.

Я с удивлением разглядывал грузного финна, слушая его по радио и телевизору, никогда бы не подумал, что этот невозмутимый и мало эмоциональный человек, может так волноваться.

– Энсио, успокойся, мы делаем все возможное, чтобы найти тебе коллегу. Но сам знаешь, это не так легко сделать.

Кстати, познакомься, вот один из кандидатов на это место, Александр Красовский.

Венто окинул меня нечитаемым взглядом и мрачно спросил:

– Парень, ты хоть понимаешь, что я тебе говорю?

– Понимаю, – кивнул я. – Хотите анекдот расскажу.

Увидев, что собеседники ничего против не имеют, начал рассказывать.

– Три северных карела собирались на рыбалку, но один из них заболел. Пришлось взять молодого Пекку. Гребут они веслами час, потом два, все молчат. Вдруг Пекка не выдерживает и спрашивает: «Долго еще плыть?».

Один из старших говорит, «Долго». Еще через час Пекка опять спросил:

«Когда же приплывем?» Другой карел отвечает: «Скоро». Опять молчат.

Съездили они на рыбалку, проверили сети, приехали домой. А там один карел говорит другому: «Пекку на рыбалку брать не будем, слишком много говорит».

Хельми с Энсио дружно засмеялись и посмотрели друг на друга.

Венто хлопнул меня по плечу.

– Эх, хорошо, парень рассказываешь, давно я от нашей молодежи такой чистой речи не слышал. Жаль, что из-за лица тебя не получится на телевиденье взять. Иногда мне просто не разорваться, надо на гастроли ехать, а замены нет.

– Слишком много говоришь, Энсио, – улыбаясь, сказала Хельми. Мы засмеялись и втроем пошли в студию.

В тесной студийной комнате Венто широким жестом пригласил меня сесть за его стол перед микрофонами. На столе уже лежал список новостей.

– Мы внимательно слушаем, – сообщила Пятеляйнен и кивнула звукооператору, сидевшему за стеклом в соседнем кабинете.

Тот нажал кнопку, и массивные диски с магнитофонной пленкой пришли в движение.

Я подвинул ближе список новостей с визой руководителя и начал их читать, стараясь говорить, как можно внятней и внушительней.

– Добрый день, товарищи, в эфире новости республики Карелии на финском языке.

В Карелию пришла осень. Для тружеников полей наступил ответственный момент, все силы брошены на уборку урожая. После заготовки сена все внимание уделено силосованию травы и уборке картофеля. На первом месте по закладке силоса находится совхоз имени Зайцева. Совхозные механизаторы, взяв повышенные социалистические обязательства, работают с огоньком.

Так герой Социалистического труда механизатор Игорь Васильевич Ильин из совхоза Толвуйский перевыполнил свои обязательства на сорок процентов. Члены его бригады не отстают от передовика и также перевыполняют принятые планы.

Не отстают от тружеников села и лесозаготовители. Они активно готовятся к зимнему сезону. В этом году Шуйско-Виданский леспромхоз впервые отказался от молевого сплава леса, что сразу сказалось на состоянии наших рек и озер.

Петрозаводский хлебокомбинат освоил выпуск новой продукции. В частности его рогалики не задерживаются на прилавках и мгновенно раскупаются.

Онежский тракторный завод в честь прошедшего в прошлом году 24 съезда Коммунистической партии Советского Союза выпустил двадцать тракторов сверх плана. Эти машины уже с нетерпением ожидают в районах республики и в других лесных регионах нашей необъятной Родины.

Интенсивно застраиваются новые микрорайоны столицы Карелии. Вчера строители сдали еще две пятиэтажки на Октябрьском проспекте. Сто двадцать семей рабочих, строителей, музыкантов, учителей получат в них благоустроенные квартиры.

Мирное строительство социализма в нашей стране не дает покоя Американской военщине. Американский империализм и агрессивный блок НАТО угрожают миру во всем мире. Однако коммунисты Вьетнама доказали преимущество социалистического строя и громят войска проамериканской клики Нгуен Ван Тху по всем фронтам.

Советские хоккеисты выиграли очередной матч в серии Канада-СССР со счетом 3–5.

В национальном финском театре открылся новый сезон. под руководством режиссера Тойво Хайме вновь поставлен спектакль «Куллерво». В спектакле активно поднимаются вопросы с социально-политическим подтекстом, очеловечиваются герои Калевалы, становятся ближе не только взыскательному зрителю, но и всему советскому народу.

– Неплохо, – одним словом прокомментировала мою работу Хельми Пятеляйнен. – Сейчас прослушаем еще раз уже в записи.

Она махнула рукой оператору, тот понятливо кивнул и снова включил магнитофон.

Голос, раздавшийся из динамика, показался отвратительным, и хотя я знал о таком эффекте, это оказалось для меня неприятным сюрпризом.

Пятеляйнен и Венто, наоборот, судя по их лицам, остались довольны услышанным.

– Александр Владимирович, пробу вы прошли успешно, – сказала женщина, – Но окончательного решения о приеме на работу я принять не могу. Для этого нужно решение руководства.

Пятеляйнен при этих словах глянула на потолок.

– Наверху, конечно, примут во внимание мое мнение, но решаться этот вопрос будет там. А сейчас пройдем в мой кабинет, напишете коротенько автобиографию и оставите мне ваши паспортные данные и координаты.

После того, как я написал свою автобиографию, уместившуюся на половинке тетрадного листа, и записал адрес и номер домашнего телефона, меня отпустили, сказав, что о решении руководства я буду извещен в ближайшее время.

Домой я шел в некотором раздрае. С одной стороны пробы я прошел, с другой стороны ничего еще не ясно, примут меня на работу, или нет. Так, что надо думать, о запасном варианте.

Кроме того, мне в конце сентября нужно будет лечь еще на одну операцию. Она, конечно, не будет такой сложной, как на носу, но повозиться со шрамом придется.

Как-то все неудачно складывается моя судьба в этой жизни. Не то, что в прошлой. Там все в руки почти само собой падало, оставалось только подбирать.

Визит в Дом Радио много времени не занял, так, что зашел я домой как раз к обеду.

После еды настроение несколько улучшилось, и я решил, наконец, избавится от наклейки на носу.

Ну что же, результат операции меня вполне удовлетворил, отек уже полностью исчез, гематомы рассосались, сохранялся лишь слегка желтоватый оттенок кожи, а послеоперационные швы были практически незаметны.

– Да, мужики, постарались, – решил я, разглядывая лицо в зеркале. – Теперь на меня можно уже смотреть без дрожи в коленках. А, когда шрам уберется, и вообще можно идти с девушками знакомится.

Хрен с ним, ничего не буду предпринимать, пока не узнаю, возьмут меня диктором, или нет. Хотя мутно все это. Так что сентябрь посвящу сбору грибов и ягод, надо хоть чем-то семье помочь, затем лягу на операцию, а уж после неё начну думать, чем заняться в новой жизни. Все равно догадаться, чего от меня требует неведомая сущность, не получается.

Поэтому, на следующий день, закинув на плечи шарабан и взяв комбайн для сбора брусники, я с утра отправился в лес. Тем более что огромного района новостроек на наших заветных угодьях пока еще не существовало.

Три дня прошло в тяжких трудах по сбору брусники. Первые два ведра я принес домой, как и корзину грибов. А остальную ягоду сдавал на приемном пункте. Народа там хватало. В основном в очереди стояли пенсионеры. Школьники были на занятиях, народ большей частью работал, да и бомжеватых личностей особо не появлялось, боялись, наверно, участкового, периодически вылавливающего в очереди тунеядцев и проводящим с ними воспитательные беседы. Меня он приметил в первый же день, но после моих пояснений оставил в покое, даже документов не спрашивал. Хотя, кто их в это время носил с собой? Да никто.

На четвертый день я пришел домой пораньше. Именно поэтому успел взять трубку телефона, до того, как замолчал звонок.

– Александр Владимирович, – прозвучал в трубке уже знакомый голос Хельми Пятиляйнен.

– Да, я слушаю.

– Хочу вам сообщить, что по вашей кандидатуре принято положительное решение. Так, что завтра с утра подходите со всеми документами. Пропуск на вас выписан и будет в проходной.

– Понятно, спасибо, обязательно приду, – Я автоматически отвечал собеседнице, размышляя, с чего бы вдруг меня решили принять на работу.

Ведь слова Хельми Пятеляйнен, сказанные ей после пробы, я принял за тактичный отказ, мол, извини, все решит вышестоящее начальство.

– Саша, кто это звонил? – спросила мама, зашедшая домой, когда я машинально положил трубку на телефон.

– Меня диктором на радио берут, – улыбнулся я. – Только, что будущая начальница звонила, просила завтра явиться с документами в отдел кадров.

– Господи! Только этого нам не хватало! – воскликнула маман. – Я так надеялась, что тебя не возьмут. Мне теперь на работе покоя не дадут, все начнут интересоваться, по какому блату я тебя туда устроила.

– Ну, что ты говоришь? Мам, разве у тебя в поликлинике одни финны да карелы работают? Их же по пальцам можно пересчитать.

– Сынок, можно подумать, на твоем радио, полный порядок, там такой же бардак, как и везде. Сегодня ты новости на финском будешь читать, а завтра кто-то заболеет, и будешь на русском языке все говорить.

Мне стало смешно.

– Да ты уже завтра первая расскажешь на работе, где твой сын будет работать, – подумал я, хотя вслух благоразумно этого не говорил.

– Пожалуй, в этом плане ты права, – уже вслух ответил я. – Наверняка придется и обычные новости сообщать, да мало ли, еще какие передачи появятся. Хорошо хоть с такой рожей меня не посадят читать новости на телевиденье в «Экране дня».

– Саша, перестань так о себе говорить, ты не прав. Володя Новожилов удачно тебя прооперировал, осталось только шрам убрать и будешь парень хоть куда.

Так, сейчас время половина шестого. Сейчас мы едем с тобой в универмаг «Карелия» покупать новый костюм, рубашки и галстуки. Диктор карельского радио должен быть прилично одет. А не, как гопник какой-то.

Вызывай такси, а то автобус четверку будем час дожидаться.

– Ох, ничего себе! Вот это маман разошлась! Когда такое случалось, чтобы она такси вызывала? Что-то даже не припомню, – думал я, набирая номер диспетчера.

Такси пришло через пятнадцать минут, а еще через десять мы уже заходили в универмаг.

С рубашками и галстуками проблем не было. А вот с костюмом так быстро не получилось. Во всем оказалась виновата моя нестандартная фигура. Слишком я был тощим для 185 сантиметрового роста.

Пришлось перемерить с десяток моделей, прежде чем удалось подобрать хоть что-то. Но маме костюм понравился.

– Саша, да ты посмотри, как он сидит. Тебя сейчас хоть на свадьбу отправляй. И материал отличный, ткань с лавсаном, ей износа век не будет.

Ты же любишь локтями по столу елозить, а такой тканью и нарукавники не нужны. На этикетку глянь, фабрика имени Володарского, там плохого не сошьют. И стоит всего шестьдесят два рубля. Так, что мы укладываемся в смету, в заначке хватит денег тебе еще на пальто и зимние ботинки.

Мне, после всех примерок было безразлично, на какой фабрике и из чего шили этот костюм, хотелось только одного, скорее выбраться из магазина и уехать домой.

Зато маман, просто светилась от счастья. Не так часто в жизни она ходила за такими покупками.

Такси мы брать не стали. Как добропорядочные граждане дождались автобуса и на нём добрались до дома.

Там, мама еще раз потребовала примерить все покупки и только после этого мы уселись ужинать.

Когда я утром зашел в кабинет Хельми Пятеляйнен, та уставилась на меня, как будто увидела в первый раз.

– Хельми Андреевна, доброе утро, – улыбнулся я. – Как поживаете?

– Добрый день, Александр, – отмерла та, – Ты уже побывал в отделе кадров?

– Да, конечно, принес трудовую книжку, еще раз автобиографию написал, заявление о приеме на работу.

Хорошо, – задумчиво протянула женщина. – Знаешь, в первый момент, когда ты зашел, я тебя не узнала. Без пластыря на носу и в костюме ты выглядишь намного лучше.

Обрадовавшись нужному направлению мыслей начальницы, я сразу взял быка за рога.

– Хельми Андреевна, думаю, что вы будете не против, если я стану выглядеть еще лучше. Дело в том, что на 27 сентября у меня назначена операция по иссечению шрама на лице. Надеюсь, что на больничном листе я пробуду не больше недели, если все пойдет, как надо.

– Я вообще-то не сомневалась, что ты озаботишься состоянием своего лица, но не думала, что это случится так сразу, – недовольным тоном сказала та. – Но думаю, что мы сможет это пережить. Справлялись ведь как-то до тебя.

Ну, ладно, у нас еще будет время все обговорить, а сейчас идем в монтажную комнату, займемся записью вечерних новостей.

Весь диалог у нас естественно проходил на финском языке.

Мы прошли в студию, где я уже побывал три дня назад. Усевшись за стол, я надел наушники и по команде оператора начал читать подготовленный текст.

Когда завершил чтение, Пятеляйнен сказала:

– Не буду ничего объяснять, сначала послушаем запись, а потом разберем типичные ошибки новичка.

И мы разобрали их один раз, потом второй, и только на третий раз мое прочтение удовлетворило редактора. Мне, кстати, и в третий раз не понравилось то, что я лепетал.

– Неужели, эту жуть, выдадут в эфир, – ужасался я.

К этому времени я изрядно вспотел. В монтажной было душно, а тут еще и волнение. Поэтому в перерыве я сразу вышел на улицу.

Вместе со мной вышел и звукооператор – монтажер. Солидный мужик лет сорока с бородой под Хэмингуэя вытащил из кармана пачку Родопи и предложил мне закурить.

Когда я вежливо отказался, он прикурил сигарету, подмигнул мне и сказал.

– Не переживай, что Хельми так строжит. У тебя с первого раза нормально получилось. Это, чтобы ты не расслаблялся. Все равно в ближайший месяц два в прямой эфир тебя никто не выпустит. Ну, может, два месяца я и загнул, но месяц точно только в записи твои новости пойдут. Сейчас не те времена, чтобы неопытных дикторов сразу в эфир выпускать.

Мало ли заикаться вдруг станешь, или отсебятину начнешь нести всякое бывает. Сам понимаешь, тебе просто повезло, что язык хорошо знаешь. Тут до тебя уже десяток студенток побывал. Такое ощущение, что в университете они женихов себе ищут, а не учатся.

Глава 3

Мы поболтали еще несколько минут и пошли делать очередную запись.

Вечером, когда по карельскому радио должны были начинаться новости на финском языке, мама уже сидела у радиоприемника.

Слушала она внимательно, хотя не понимала ни слова. За время жизни с отцом она выучила только несколько ругательств на финском языке, дальше её интересы не заходили. А бабушка Ирья и на русском-то с ней разговаривала немного, у них все годы был вооруженный нейтралитет.

Я у приемника не сидел, но тоже прислушивался к звукам, доносящимся из него. Мой голос уже не казался таким ужасным. После прослушивания десятка записей я начал к нему привыкать.

Когда новости подошли к концу, мама смахнула слезинку с глаз и крепко обняла меня.

– Саша, ты молодец, никогда не думала, что твое детское увлечение, поможет найти работу.

После этих слов она отпустила мое тощее тело и, глядя в глаза, сказала:

– Надеюсь, ты понимаешь, что читать новости это не занятие на всю жизнь. В следующем году ты должен поступить в университет, чтобы получить высшее образование.

– Мама, а зачем терять целый год? – улыбнулся я. – Можно ведь и заочно учиться, или на вечернем факультете.

– Саша, ну, что ты несешь? На медицинском факультете давно нет вечернего отделения, тем более, заочного!

– Зато есть историко-филологический факультет с угро-финским отделением. И поступить туда можно без проблем. Мы сегодня это уже обсуждали с Хельми Андреевной.

– Ох, Сашка! И почему с тобой столько проблем. Четыре года, как ты школу окончил, и в университете успел семестр учиться, на заводе работать, и армию отслужить. На Пашку посмотришь, вроде бы такой шебутной мальчишка рос, так ведь поступил после школы в университет и учится спокойно, а с тобой одни хлопоты. После твоего факультета одна дорога в учителя. Разве ты хочешь учителем быть?

– Да я вроде бы с сегодняшнего дня диктором принят на работу, разве ты не знаешь? Вот пока диктором и намереваюсь работать. А чтобы меня не выгнали, придется, пойти учится. Представляешь, кроме очередного отпуска, мне еще должны будут два отпуска для сдачи сессий предоставлять.

Зарплата, правда, сто десять рублей всего, но со временем будут надбавки, возможно премии.

Услышав размер зарплаты, мама открыла рот от возмущения.

– Это что же творится, у меня молодые врачи столько получают, так они шесть лет учились, экзамены сдавали, людей лечат! А тут мальчишка с десятью классами образования такие же деньги будет получать. Эх, нет в жизни справедливости.

Её взволнованную речь я перебил, сказав:

– Так в чем проблемы? Пусть начинают учить финский язык, если хорошо выучат, вполне возможно их тоже пригласят на радио, или телевиденье.

На мои слова она не нашла, что ответить, поэтому, воспользовавшись паузой, я зарубил дискуссию на корню, позвав маму отведать судака по-польски с гарниром из артишоков. Ну, не из артишоков, конечно, из обычных кабачков. А на десерт у меня был приготовлен мусс из брусники и морошки сделанный на манной крупе.

– Сынок, так дальше жить нельзя, – с надрывом в голосе заявила мама после ужина. – Я сегодня взвесилась на работе и с ужасом обнаружила, что поправилась на полтора килограмма. Это просто кошмар.

– Мама, а что ты так переживаешь, ради чего тебе блюсти фигуру? Ты случайно не помнишь, кто на днях заявил, что будет вести жизнь монашки и посвятит её своим детям. Так вот, официально заявляю, думаю, и Пашка ко мне присоединится – мы в таких жертвах не нуждаемся. Если же ты пересмотришь свою позицию, тогда можно будет подумать и о диете и о фигуре.

На удивление, мама спокойно отнеслась к моему заявлению и даже слегка порозовела.

– Ого! – мысленно воскликнул я. – Это что-то новенькое. В прошлых жизнях у маман после развода с отцом мужчина так и не появился.

К моменту, когда надо было ложиться в больницу на повторную операцию, у меня появилась напарница по работе, симпатичная миниатюрная блондинка Эльвира Нокелайнен. Окончив наш университет в прошлом году, она пыталась устроиться переводчиком в «Интурист», но так, как особо выдающихся знакомств у её семьи не имелось, то пролетела с этой профессией, как фанера над Парижем. После этого она устроилась на работу преподавателем английского языка в школу. Но, насколько я понял, её тонкая душевная организация не выдержала столкновения с грубой школьной прозой. Поэтому в семье подняли все знакомства и все-таки смогли устроить девушку диктором на радио.

Зато теперь для Хельми Пятеляйнен наступили золотые деньки. Ей уже не надо было, бросив все дела, самой сидеть у микрофона. Поэтому она не особо огорчилась, когда я сообщил, что завтра у меня госпитализация.

А вот Энсио Венто, присутствующий при этом разговоре, многозначительно кашлянул, привлекая внимание, и затем выразил надежду, что после операции мой внешний вид позволит не только работать на радио, но и на телевиденье.

В приемном покое онкодиспансера, как специально, дежурила Светка Алешина, вернее, теперь уже Хворостова. На этот раз она меня особо не доставала, только сообщила, что Люда вышла замуж за водителя скорой, с которым вместе работала. И хотя прошло много лет, я сразу вспомнил мелкого парня, желавшего выяснить со мной отношения прямо у больницы в Вытегре.

На операцию меня взяли в этот же день.

– А чего ждать? – спросил Новожилов, отвечая на мой невысказанный вопрос. – Под местной анестезией иссечем рубцовую ткань, наложим швы и все дела. Дня три побудешь у нас, а затем, если все нормально, на выписку.

Так, собственно все и произошло. Через три дня вернулся домой и еще несколько дней сидел дома. Первым делом мама отодрала наклейку со шва и удостоверилась в качестве выполненной работы. И только затем стала звонить и благодарить своего коллегу.

Швы она сняла сама, мне даже не пришлось для этого идти в поликлинику.

Я тоже остался доволен своим новым лицом. И еще раз похвалил себя, что не стал устраивать скандал в госпитале. Еще неизвестно, как бы тамошние хирурги провели такую операцию.

Как по заказу в этот день вернулся Пашка из совхоза. За месяц он ухитрился не написать ни одного письма, или позвонить. Не зная точного адреса, мы тоже ничего ему не писали. Поэтому он был ошарашен новостями.

– Сашка, слушай, тебе лицо классное сделали. Ты сейчас лучше выглядишь, чем до армии! – воскликнул он, когда я открыл ему дверь.

Он, продолжил обсуждать эту тему, когда мама, как бы между делом сообщила:

– Паша, пока ты был в совхозе, Саша устроился на работу.

– Отлично! – воскликнул брат. – И кем он теперь работает?

– Диктором на радио, – гордо заявила мама.

Братец потерял дар речи.

– И не только, – донес я добивающий удар. – Мы с тобой теперь оба студенты нашего университета.

– Обалдеть! – прошептал Пашка, садясь на тумбочку, на которой мы обычно чистили обувь.

Мама, естественно, не могла пройти мимо такого неблаговидного поступка.

– Паша, встань немедленно, ты же запачкаешь брюки, – трагическим голосом произнесла она.

На что оба её сына ответили ржанием молодых жеребцов.

– Мама, да ты полюбуйся на это село! – сквозь смех воскликнул я.

– Нашу тумбочку теперь придется отмывать, после того, как он на ней посидел.

Действительно, вид у Павла был не ахти. Куртка уделана в какой-то глине, брюки заляпаны непонятными пятнами, и к тому же порваны. И дымом от него несло, как от копченой курицы.

– Чего от тебя дымом так прет? – спросил я.

– Вчера для отвальной барана на вертеле жарил, – гордо заявил брат.

Нашу беседу прервала мама.

– Паша, всю верхнюю одежду снимай в прихожей и кидай на пол. А лучше раздевайся совсем и марш в ванну. Саша неси наматрасник, сейчас одежду и белье сложим в него и на всякий случай опрыскаем дихлофосом.

Пашка, успевший раздеться до трусов, обиженно возопил:

– Мам, ты чего! У нас такой дубак был в доме, там бы ни одна вошь не выжила.

– Ах, у вас еще и печки не было, – ужаснулась маман. – Как же вы там жили?

Но Пашка уже прошел в ванную и уже оттуда, скрывшись за дверью, точно метнул трусы в горку белья.

– Баскетболист, блин, – прокомментировал я бросок и отправился за наматрасником и дихлофосом.

Мы уже поужинали, но на Пашкино счастье в одной кастрюле еще оставался чуток азу по-татарски, а в другой картофель, вареный в мундире, который я хотел завтра пустить на котлеты.

Увы, Пашка съел все азу, и всю картошку, и по его виду было понятно, что он еще не наелся.

– Ты, как с голодного острова приехал, – сказала задумчиво мама, сидевшая напротив и наблюдавшая за оголодавшим сыном.

– Вроде бы у вас отвальная вчера была, сам же сказал, барана жарили, – ехидно вступил я в разговор. – Что тебе мяса не досталось?

Паша в ответ промямлил что-то невразумительное и заткнулся.

Когда же вечером остались вдвоем в комнате, он более подробно рассказал о вчерашнем веселье.

– В общем Сашкец, мы закончили выделенные поля на три дня раньше срока. И по этому поводу решили устроить отвальную. Купили здоровенного барана у одной бабки, водяры бутылок двадцать, картошки наварили, глаза бы мои её больше не видели!

Короче, так получилось, что пришлось самому барана резать и жарить, остальные парни, интеллигенты сраные, ни хрена не умеют, могут только водку жрать. Ну, пока жарил, тоже принял на грудь несколько стопок на голодный желудок.

Ну, и под конец жарки вырубился на хрен. А когда проснулся, у нас уже танцы в полном разгаре, а барана сожрали. Танька Матросова мне оставила кусочек на кухне, так и его кто-то спи…л.

– Вот, что бывает, когда слишком много выпьешь. – назидательно сообщил я.

– Это точно, – подтвердил брат и захрапел, как только положил голову на подушку.

После приезда брата наша жизнь вошла, как говорится в накатанную колею. Мама руководила своей поликлиникой. Паша ходил на занятия, сам стирал и крахмалил свои халаты, и три раза в неделю сторожил детский сад. Ну, как сторожил. Спал он там с десяти часов вечера до шести утра. Он спал бы и дольше, но к шести на работу приходили повара.

А я, как и родственники ходил на работу, вечерами спешил в университет на занятия. Ну и конечно, по выходным дням кормил все семейство блюдами народов мира.

Как-то в прошлых жизнях я не был знаком с жизнью студента- вечерника.

Поэтому, для начала удивился той легкости, с которой сдал вступительные экзамены, которые для вечерников шли месяцем позже, чем для студентов дневного отделения. По-моему преподаватели были не на шутку удивлены моим знанием финского и английского языков. О знании шведского языка я даже не заикался. Темы для сочинений тоже не удивили, у меня в кармане на всякий случай лежали несколько фотокопий. Подошли сразу две. Я выбрал сочинение по роману Горького «Мать», как самое короткое. Получил четверку, но для поступления мне хватило. Уже после зачисления я пристал к Хельми с вопросом, не звонила ли она в деканат, чтобы я сдал экзамены без огрехов, но она бурно отреагировала, сказав, что даже и не думала этого делать.

На первую лекцию шел с небольшим волнением, было интересно, с кем придется учиться долгих пять лет.

Группа вечерников оказалась небольшой. Всего восемнадцать человек. К удивлению кроме меня в группе имелось только два парня, уже отслуживших в армии. Почти все девчонки окончили в этом году школу и, не пройдя по конкурсу на дневное отделение, срочно перевелись на вечернее. Их сверстникам по понятным причинам делать это было бессмысленно. Самое смешное, только три, или четыре человека при перекличке отозвались на русскую фамилию. Остальные фамилии были финские, или карельские.

В принципе, это было легко понять. Кто еще пойдет учить финский язык, только тот, кто говорит на нем с детства. Но мы изучали еще английский язык, и я не сомневался, что большинство из нас трудовую деятельность начнут учителями английского языка. А надежды стать переводчиками и работать в Интуристе сбудутся у единиц. Хотя в Советском Союзе было всего два учебных заведения, где можно было изучать финский язык, у нас и в Эстонии, но видимо для потребностей страны хватало небольшого количества специалистов.

Когда начались практические занятия и семинары, я понял, почему именно меня взяли работать диктором. Мои однокурсники разговаривали по-фински примерно так же, как я это делал в первой жизни, а именно хреново. Тем более у северных карел имелся специфический акцент, из-за которого не сразу понимаешь, что они хотят сказать. Однако был один предмет, в котором я плавал, как и все остальные самоучки – это финская грамматика. И хотя она была на порядок легче, чем грамматика русского языка, все равно давалась тяжеловато.

Несмотря на то, что курс для вечерников был несколько сокращен, от истории КПСС нас никто не освобождал. Придется учить и её, грустно думал я, покупая в книжном магазине тонкие брошюрки статей Ленина.

Дня через два мы уже выяснили, кто есть кто. Девушки в большинстве своем не работали, сидели на шее у родителей. Три девицы работали помощниками воспитателей в детском саду. Одна художником оформителем. Парни, ухмыляясь, заявили, что работают в лесном филиале Академии наук.

Мне же скрывать было нечего, поэтому я признался, что работаю диктором на радио. Тем более что в ближайшие дни ребята это выяснили бы и сами. Так, как со второй половины октября я должен был начать работать диктором и на телевиденье. Хорошо, что от одного здания до другого было метров пятьдесят.

Завела об этом разговор сама Хельми Пятеляйнен.

– Алекс, – обратилась она ко мне после того, как я явился на работу уже полностью зажившими швами. – Мы тут в руководстве посовещались и пришли к выводу, что тебе можно доверить и читать новости на телевиденье. Сегодня проведем пробу, но наш режиссер не сомневается, что ты вполне фотогеничен.

Для меня новостью эти слова не стали, Энсио Венто об этом не раз говорил.

Но мне очень не понравилась реакция Эльвиры Нокелайнен, присутствующей при разговоре. Та после озвучивания такого решения стала смотреть на меня, как на врага народа. В принципе она начала работать на радио всего на две недели позже меня и, наверно, рассчитывала попасть и на телевиденье. В конце концов, работа диктором на радио и телевиденье – две большие разницы.

Зато Венто был в восторге. Обычно немногословный и угрюмый, сейчас расплылся в улыбке и сразу сообщил, что в декабре сможет спокойно ехать на гастроли со своим ансамблем «Манок» в Москву, ведь без его баса, ансамбль, не ансамбль. А когда вернется, то обязательно сводит меня в финский драматический театр на уроки сценического мастерства, которые мне обязательно пригодятся.

Настоящая слава ко мне пришла в конце октября, когда после нескольких проб я начал вести новости по телевизору. И сразу жизнь заиграла новыми красками. Еще повезло, что на улице уже царила поздняя осень, и приходилось одеваться практически по-зимнему. Поэтому на улице и в транспорте в надвинутой почти на нос зимней шапке меня никто не узнавал. Так, что по улице можно было передвигаться свободно. Ну, разве что иногда меня пристально разглядывали в автобусе, пытаясь понять, я это, или не я. Зато в университете настал трындец.

Куда бы я не шел; на семинар, на лекцию, или просто в туалет, обязательно находилась очередная девица, пытавшаяся познакомиться. Хорошо хоть, что таких непосредственных девушек было немного. Все же основная часть студентов и преподавателей старались разглядывать меня незаметно.

В нашей группе по поводу меня тоже шли споры. Моя подноготная уже была изучена, и девушки недоумевали, каким образом я мог выучить финский язык, когда на нем разговаривала только бабушка – ингерманландка. В конце концов, консилиум пришел к выводу, раз Красовский в обычной, неспециализированной школе смог изучить на высоком уровне еще и английский язык, значит, ему просто легко даются языки и в этом все дело.

Интересно, что они скажут, если узнают, что их однокашник еще говорит на шведском языке, притом гораздо лучше, чем на финском и английском.

Все же понемногу ажиотаж стих, по вечерам в университетских коридорах толклись одни и те же студенты и мало помалу девушки от меня отстали, сообразив, что знакомится я не жажду.

Тем не менее, нашлись в известности и свои плюсы. К примеру, в библиотеке, когда я туда приходил, всегда находилась нужная книга, или статья, охотно доставленная улыбающейся библиотекаршей. В первой жизни подобного профита у меня не имелось. Как правило, чем-то недовольные библиотекари заявляли, что книга на руках, или надо подождать и так далее.

В конце ноября Энсио Венто уехал на гастроли. Игорь Сенцов ведущий вечерней программы «Экран дня», как назло подхватил ОРЗ. Так, что мне пришлось отдуваться сразу за двух товарищей.

Пятеляйнен могла бы облегчить мне работу, отдав утренние новости Эльвире Нокелайнен. Но, похоже, между дамами пробежала черная кошка.

Что уж у них произошло, я не знаю, но похоже, Эльвира долго у нас не проработает. Как шепнул мне звукооператор Игорь Маньшев, у Хельми Андреевны характер тяжелый, нордический.

Неделю я работал в авральном режиме, пришлось даже пропускать лекции в университете. Затем поправился Игорь, после чего работы значительно уменьшилось. К концу первой декады декабря с гастролей вернулся Венто, и когда он приступил к работе, мне показалось, что я вообще ничего не делаю.

Как-то мы столкнулись с ним в коридоре и он, глядя на меня сверху вниз, сказал:

– Алекс, в эту субботу пойдешь вместе со мной на репетицию.

От неожиданности я растерялся.

– Энсио, какая репетиция, ты о чем? У меня даже слуха нет. Я не собираюсь петь в вашем ансамбле.

Пожилой финн улыбнулся.

– Репетировать буду я, а тебя познакомлю с главным режиссером Паули Ринне. У нас не так много финноязычной молодежи в городе, и в театр они идти не спешат. Посмотрим, вдруг из тебя получится артист, к тому же если будешь заниматься в труппе театра, появятся перспективы не только читать новости, но и вести другие передачи на финском языке.

Когда мы зашли в театральный зал, сцена была пуста. На передних рядах сидели несколько мужчин и что-то оживленно обсуждали.

Когда мы подошли, их взгляды устремились на меня.

– Энсио, ты кого к нам привел, не сына случайно? – шутливо спросил один из них.

Все дружно засмеялись, так как все прекрасно знали о семейном положении друг друга.

– А так это твой молодой коллега, – кто-то из присутствующих, наконец, узнал меня.

– Послушай, Александр, – обратился ко мне все тот же мужчина. – Признаться, мои друзья заинтригованы твоим появлением на телевиденье. Всем было интересно узнать, откуда у нас появился такой самородок. Нашего Энсио спрашивать бесполезно. Сам знаешь, из него лишнего слова не выдавишь.

Давай знакомиться, меня зовут Виллиам Халл, я некоторым образом поучаствовал заочно в твоей судьбе, визировав твое заявление на работу.

Тут я вспомнил, что Виллиам Халл сейчас работает заместителем министра культуры Карелии и, естественно, прием на работу новых дикторов мимо него не проходит.

Пока мы знакомились, появился еще один персонаж, это был руководитель ансамбля Андро Лехмус.

Он тоже уделил мне минуту времени и даже поинтересовался, не желаю ли я принять участие в распевке.

Узнав, что мне наступил на ухо медведь, сочувственно глянул на меня и поспешил на сцену, где уже стояли все участники ансамбля.

Репетиция шла довольно долго и часто прерывалась руководителем, разбирающим ошибки исполнителей.

Все это время я сидел в зале, думая за каким чертом меня сюда занесло. Понемногу рядом со мной появлялись люди, видимо артисты, тоже пришедшие на репетицию.

В скором времени из зала стали слышны реплики, что некоторым товарищам пора и честь знать, и освободить место театральному коллективу.

Реплики были довольно безобидными, что объяснялось простым обстоятельством. В составе репетирующего ансамбля на сцене стоял главный режиссер театра и заместитель министра культуры. С ними особо не поспоришь.

Но видимо даже такие ремарки сделали свое дело, допев очередную песню, Манок в полном составе покинул сцену и исчез в неизвестном направлении. Только главный режиссер Паули Ринне, проводив друзей печальным взглядом, остался на месте.

– Понятно, – сообразил я. – Мужики сейчас причастятся по чуть-чуть, поговорят за жизнь и по домам.

Пока артисты, оживленно перебирались на сцену, режиссер подошел ко мне и, улыбнувшись, спросил:

– Молодой человек, ваш коллега по работе Энсио Венто настоятельно рекомендовал глянуть вас на сцене. Полагаю, раз вы пришли и даже терпеливо дождались окончания репетиции, против такой пробы вы ничего не имеете?

– Раз уж я здесь, стыдно было бы отказываться от такой возможности. Давайте попробуем.

– Отлично, – заметно обрадовался Ринне, – проходите на сцену.

Когда я вышел на освещенную сцену, на меня с любопытством уставились глаза артистов.

– Александр, – Ринне вновь обратился ко мне. – Энсио рассказывал, что вы неплохо знаете эпос Калевала. У нас сегодня вечером идет спектакль «Куллерво», вы сможете вспомнить подходящий стих из эпоса. Если да, то просим.

– Хорошо, – неожиданно осипшим голосом сказал я и откашлялся. – Я прочитаю то место, где Куллерво, узнав о смерти матери, находится в большой печали.

Еще раз откашлялся и негромко начал говорить, стараясь интонациями передать переживания юноши, потерявшего мать.

«Горе, горе мне, бедняге, матушка моя скончалась, та, что мне кроила полог, одеяльце вышивала, из кудели нить крутила, с веретенцем управлялась. Не было меня с ней рядом, как родная умирала. То ль от холода замерзла, то ль от голода угасла? Вы покойницу обмойте привозным из Саксы мылом, в саван шелковый оденьте, в полотняные одежды! Лишь потом везите в калму, лишь потом заройте в землю, с причитаньями везите, в яму с воплями спустите! Не могу еще вернуться: не отмщен покуда Унто, не погублен муж коварный, жалкий муж не уничтожен».

Мои слова отдавались эхом в пустом зале. Доброжелательная улыбка исчезла с губ Ринне. Он напряженно всматривался в меня. А когда я замолк, наступила полная тишина. Артисты переглядывались между собой, а на глазах у одной девушки появились слезы.

– Кгхм, – пришел к жизни режиссер, – Мда, это было что-то. Молодой человек, вы раньше не занимались в театральной студии, или кружке?

– Нет, не было такого, – смутился я. Надо сказать меня удивила реакция окружающих на прочитанный отрывок. Наверно, я так плохо его прочитал, что профессионалам даже лень смеяться.

– В общем, так, Александр, – не будем вести долгий разговор, я сейчас вам дам слова главного героя в спектакле «Куллерво» и жду вас на репетицию на следующей неделе. – К моему великому удивлению, сообщил Паули Ринне.

Через несколько минут в моих руках оказалась пачка потрепанных листов, с напечатанным на машинке текстом и сверху номер телефона, по которому следует позвонить, когда посчитаю себя готовым к репетиции.

В полном ошизевании я собрался и отправился на улицу. Тонкую пачку листков скрутил в трубку и сунул во внутренний карман пальто, там будет целее, после чего побрел на автобус. Торопиться никуда не нужно. Сегодня вечером очередь Венто читать субботние новости.

– Что ты за бумаги приволок? – лениво поинтересовался Пашка. Он лежал на кровати, задрав ноги на стену и вперив взор в учебник пропедевтики.

– Да, вот, мне роль Куллерво, дали в Финском театре, буду там играть в спектакле. – в таком же тоне ответил я.

Бабах! Пашкины ноги упали на кровать, а учебник на пол.

– Сашкец, врешь!?

– Чего врешь, на, погляди, вот роль, видишь сверху написано Финский драматический театр.

Брат взял в руки листки, запинаясь, прочел несколько слов и передал бумаги обратно мне.

– Забери, я все равно ни хрена не понимаю, что там написано. Это ты у нас фиником заделался. Расскажи хоть, как тебя в театр занесло?

Ну, я и рассказал. Потом рассказал еще и маме.

На маму мой рассказ особого эффекта не произвел. И это было вполне понятно. Ну не пользовался Финский театр особой популярностью среди горожан. И хотя для зрителей в зале имелись наушники с синхронным переводом, все места были заняты редко, чаще всего в дни премьер.

– Так и не поняла, что тебе обещал этот режиссер, – скептически произнесла маман. – Актером хочет на работу взять?

– Мам, ничего он мне не обещал, – в третий раз устало повторил я. – Он попросил выучить роль и после этого придти на репетицию. Думаю, что режиссер хочет посмотреть, как я буду вести себя на сцене, а уж потом что-то решать, а на настоящий момент ничего еще не ясно.

– Сынок, а тебе то хочется стать актером театра? Не такое это простое дело, там талант нужен. А мне кажется, что с ним у тебя проблема.

Я молча пожал плечами, никак не удавалось забыть странное волнение, охватившее меня, когда я читал стихи. И я тогда буквально чувствовал эмоции слушающих меня актеров.

Во время разговора с мамой я вдруг вспомнил позабытую встречу с финской девушкой Тууликки которой в прошлой жизни читал стихотворение Брюсова. После чего её мать, саамская ворожея, назвала меня колдуном, забравшим сердце дочери.

Так получилось, что в той жизни мне не приходилось больше кому-то читать стихи кроме жены. Но почему-то от Люды не исходило такой эмоциональной отдачи, какая была сегодня. Может, в той жизни я просто не заметил второго подарка судьбы и именно поэтому меня отправили на третий круг Сансары.

Мама, удовлетворенная тем, что еще ничего не решено, ушла смотреть телевизор. А Пашка слушавший наш разговор со смехом заметил:

– Ну, Сашкец, ты меня классно подловил. Я ведь и вправду подумал, что тебя взяли на главную роль. Хотел уже завтра похвастаться в группе, какой у меня крутой брат. Плохо, придется хвастовство отложить, а то я надеялся к Жанке Михайловой подкатить, она у нас любительница всяких ансамблей «Кантеле», да классической музыки и уговорить её на поход в театр, посмотреть на тебя. Она девушка любопытная. А потом, к ней в общагу на чай напроситься.

Следующим днем в коридоре дома радио мне навстречу попался Колька Воронин. Обычно он ходил с гордо поднятой головой, выставляя свой вороний, или лучше сказать, индейский профиль. Но сейчас в его движениях чувствовалась некая растерянность.

Увидев меня, он явно обрадовался.

– Сашка, привет, слушай, мне надо с тобой срочно посоветоваться.

– Коля, что-то случилось, у тебя вид какой-то болезненный?

– Саша, ты эфир заканчиваешь раньше меня, подожди минут двадцать, пожалуйста, пока у нас запись закончится.

– Лады, подожду, – согласился я и потопал в студию.

Отработав утренние новости, я глянул на часы, минут тридцать нужно было подождать Воронина и, я решил выпить чашечку кофе в буфете.

Когда я заканчивал второй бутерброд с сыром, в дверь торопливо зашел Коля.

Сев ко мне за столик он вытащил из кармана двойной тетрадный листок, исписанный каллиграфическим почерком.

– На, почитай, – Колька передал мне в руки эти листки.

Письмо, а это было письмо, начиналось следующими словами:

Здравствуй, Коля, давно собиралась тебе написать, но все не могла решиться. Сегодня собралась с духом, и, как видишь, пишу. Я знаю, что ты был ко мне неравнодушен все десять лет нашей учебы в школе. К сожалению, ты был очень нерешительным мальчиком, и я зря ждала от тебя инициативы. Самую большую обиду ты нанес мне, когда в десятом классе написал записку с просьбой о встрече. По почерку я сразу догадалась, кто её автор. Я так ждала этой встречи. Но вы, жестокие мальчишки, решили посмеяться надо мной. Я так плакала, когда пришла домой. Но мама мне сказала, что я должна быть гордой и не показывать никому свою обиду.

Наверно поэтому на следующий год после школы, я вышла замуж за Арво и уехала с ним в Таллин.

К сожалению, ничего хорошего из этого брака не вышло, оказалось, что мы с ним совершенно чужие люди. В прошлом году я развелась и хочу уехать из Эстонии.

Коля, я знаю, что ты до сих пор один, у тебя никого нет, мне Света Шитикова регулярно пишет обо всех одноклассниках. Я бы очень хотела начать новую жизнь с тобой. Мы оба одиноки, нравились друг другу, давай попробуем, может у нас все получиться.

Дальше письмо я читать не стал, потому, что вспомнил, как это было тогда.

Действительно в первой жизни, Коля получил это письмо и так же подходил ко мне с вопросом, что делать?

Мне тогда был всего двадцать один год, что хорошего я мог посоветовать? Ничего.

Матильда, все же приехала в Петрозаводск, но с Колькой так и не встречалась. О её дальнейшей судьбе ничего не знаю, а вот Коля, как тонкая артистическая натура, начал прикладываться к бутылке, сначала понемногу, пока окончательно не спился. В его квартире не проданными оставались только ободранные стены, даже унитаз он ухитрился продать. Если бы в те времена можно было продать квартиру, наверно, он бы продал и её.

Поэтому сейчас я в своих советах даже не сомневался. Колька слабовольный парень, а Матильда Тикке сильная женщина, чистокровная финка. Колян будет за ней, как за каменной стеной.

– Коля, ты дурак, такая красивая одинокая девушка пишет тебе письмо, а ты не знаешь, что делать. Сейчас приходишь домой, и пишешь Матильде покаянное письмо с извинениями и признаниями, что ты страдал все эти годы и любил только её одну. – внушал я другу, отдав обратно письмо.

– Сашка ты уверен, что надо написать? – робко спросил тот.

– Конечно, уверен, заживешь, как солидный, женатый человек, наконец.

– Сам-то чего тогда не женишься, раз так хорошо быть женатым? – спросил Колька.

– Так мне, в отличие от некоторых, никто пока не пишет и признаний в любви не делает, – отмазался я от наивного вопроса.

– Хорошо, – согласился Воронин. – Последую твоему совету, напишу письмо. Посмотрим, что из этого получится.

Как ни странно, заучивание роли Куллерво меня захватило. Текст укладывался в голове намертво. Буквально за неделю я его одолел. И уже собирался звонить в театр, как неожиданная встреча выбила меня из равновесия.

Нет, в принципе я ожидал интерес ко мне со стороны органов безопасности, но почему-то думал, что это случится намного позже.

Вечером, когда я вышел из проходной на безлюдный темный перекресток, ко мне подошел молодой парень и негромко произнес:

– Александр Владимирович, пожалуйста, уделите минутку, я вас надолго не задержу.

– Внимательно слушаю, – эхом отозвался я, начиная понимать, в чем дело.

Парень показал раскрытое удостоверение, в темноте зимней ночи в нем не было видно ни единой буквы, и продолжил:

– Александр Владимирович, я сотрудник комитета государственной безопасности, лейтенант Евгений Ильин. Мне необходимо с вами переговорить по многим вопросам. На улице, сами понимаете, этого мы делать не будем. Я дам вам номер телефона, вы можете позвонить по нему в любое удобное время, мы договоримся, когда и где встретимся для беседы. Если меня не будет, вы можете обговорить все вопросы с человеком, поднявшим трубку. Единственно, попрошу не тянуть со звонком. Вы, как комсомолец понимаете, что враги нашего государства не оставляют своих планов и вредят нам, где только могут, и ваш долг помогать органам в раскрытии таких оборотней.

Надеюсь, вы понимаете, что делиться с кем-либо о нашей встрече не следует.

С этими словами он сунул мне в руки бумажную полоску с номером телефона и зашагал в сторону автобусной остановки. Я даже не успел сказать, что не собираюсь никому рассказывать о нашем разговоре.

Глядя ему вслед, я понял, что паренек изрядно замерз, поджидая меня. Поэтому почти бежит, желая скорее усесться в теплый автобус. На улице все-таки почти двадцать градусов ниже нуля.

– Да, уж, нелегка служба у младшего офицерского состава в КГБ СССР, – мысленно посочувствовал я лейтенанту, вынужденному бегать по городу, набирая осведомителей.

Повернулся и пошел в сторону дома. Мне, чтобы добраться до него, в отличие от лейтенанта, нужно было всего лишь перейти дорогу.

Тянуть со звонком я не стал. Не было смысла. Тем более приближался Новый год, и хотелось разобраться с неприятностями в старом году. Их у меня и так хватало.

Встретились мы Женей Ильиным на конспиративной квартире. Та располагалась на втором этаже, многоквартирного дома, и явно не видела ремонта лет десять. Но на маленькой кухоньке было довольно уютно. К моему приходу будущий куратор заварил кофе, целый кофейник. На пачке, стоявшей на столе, я прочитал надпись – кофе с цикорием.

– Мда, экономит на осведомителях, парнишка, – подумал я.

– Надо сказать, лейтенант меня встретил приветливо, усадил за стол, предложил чашечку кофе и рогалик с маком.

– Александр Владимирович, так получилось, что вы попали в поле нашего зрения в связи со своей работой диктором. Вы встречаетесь с разными людьми, в большинстве своем это финны и карелы, сложность в том, что наша Карелия граничит с Финляндией, являющейся капиталистической страной, поэтому эти люди могут свободно слушать передачи финского радио, а в пограничных районах смотреть финское телевиденье. Поэтому нельзя исключить, что некоторые из них подпадут под влияние чуждой нам идеологии. В связи с этим мы должны уделять большое внимание этому вопросу. И вы, как комсомолец, сержант запаса, должны нам помогать в этом ответственном деле, выявлять недовольных политикой нашей партии и правительства и лиц, которые могут перейти на сторону врага.

– Товарищ лейтенант, – перебил я Ильина. – Так у нас каждый второй недоволен. К примеру, тем, что мясо не каждый день можно купить, колбасу. Мебель в дефиците, бытовая техника. Мне что, о каждом таком случае надо сообщать?

Лейтенант устало вздохнул.

– Санек, ты позволишь так тебя называть? Я все-таки старше тебя.

После того, как я кивнул головой, он продолжил:

– Ты сейчас не о том говоришь, мы сейчас должны решить главный вопрос, он заключается в том, будешь ли ты регулярно сообщать нам, что делается у вас на работе, о чем беседуют сотрудники, то есть, станешь ли ты работать с органами безопасности.

– Конечно, я согласен, – пылко заявил я.

– Хм, тогда ты должен ознакомиться с инструкцией и подписать, что ознакомился с ней, и дату поставить не забудь.

Внимательно прочитав короткий текст, я вопросительно глянул на собеседника и спокойно произнес:

– Евгений Александрович, я не буду ничего подписывать.

– Как это не будешь? – удивился тот. – А как я без такого документа при необходимости смогу доказать начальству, что ты мой агент?

– Ну, я не думаю, что это так важно. Как мне кажется, информация, есть информация и неважно какими путями она получена. К тому же вы, наверняка, должны отчитаться о сегодняшней беседе и моем согласии работать осведомителем. Поэтому все кому надо будут в курсе.

Евгений Александрович, смотрите, я ведь добровольно соглашаюсь помогать комитету безопасности, а из ваших слов получается, что я должен, как пойманный шпион, под давлением улик подписать договор о сотрудничестве.

В общем, дело обстоит так, я работаю с вами без всяких подписок, или вообще не работаю.

Лицо лейтенанта, когда он слушал мою отповедь, резко побагровело. Но он смог взять себя в руки и почти спокойно продолжил говорить.

– Санек, никто тебя шпионом не считает, не неси чушь, просто каждое дело требует документального оформления. Вполне возможно, что когда-нибудь возникнет необходимость выплатить тебе какие-то деньги, премию, к примеру. А никаких оснований для этого не имеется.

Я снисходительно улыбнулся.

– Товарищ лейтенант, вы только, что говорили о долге каждого комсомольца бороться с проявлениями вражеской идеологии. Поэтому я хочу помогать вам бескорыстно. Мне не нужны эти деньги.

Короче, ему так и не удалось уговорить меня подписать бумагу. Получив псевдоним «Марат» и номер телефона для связи я распрощался с вспотевшим куратором и поехал на работу.

Интермедия 1

В сером здании на улице Комсомольской, которая через двенадцать лет станет улицей Андропова, несмотря на позднее время в некоторых кабинетах горел свет. В один из них и зашел лейтенант Ильин.

– Женя, ты вроде бы сегодня ездил на встречу с этим молодым диктором? Доложи, как прошла беседа. – приказал непосредственный начальник Ильина, капитан Сивков. – Что-то выглядишь каким-то взъерошенным. Тебя Красовский часом не поколотил. Он ведь до армии вольной борьбой увлекался?

– Так точно, товарищ капитан, увлекался, есть такой факт в биографии, – вздохнул подчиненный. – Нет, никто меня не бил. Но понимаете, Николай Капитонович, беседа с этим парнем пошла совершенно не по методичке. И вообще, когда он заговорил, я почувствовал себя мальчишкой, беседующим с пожилым умным человеком. А я ведь на шесть лет старше. Тем не менее, он забрал инициативу в разговоре с самого начала. А я оказался в роли оправдывающегося. У меня первый раз такой прокол. Обычно, когда начинаешь разговор, сами знаете, люди волнуются, переживают, а этому хоть кол на голове теши, сидит спокойный, как мамонт, и улыбается вдобавок.

Капитан поморщился.

– Женя, ты получил от него подписку?

– В том то и дело, что ни хрена не получил. Парень категорически отказался от подписи. Хотя заверил, что работать со мной будет. Кстати, сам себе выбрал псевдоним «Марат».

– Хм, смотри-ка, паренек себя санкюлотом почувствовал, – ухмыльнулся Сивков, продемонстрировав знание французской истории. – идеалист, похоже, бессребреник, мать его.

– Ладно, лейтенант, не бери в голову, еще не таких ухарей встретишь за время службы. А с этим кадром решим проще. На неделе свяжись с ним и попроси написать характеристики на всех сотрудников, с кем он работает.

Эту бумагу и положи в его папку вместо подписки. Все понял?

– Так точно, все понял, – ответил повеселевший лейтенант.

– Эх, молодежь, все вас учить надо, – вздохнул капитан, когда его подчиненный покинул кабинет. – Ну ладно, пора и мне домой собираться, засиделся я что-то сегодня.

Глава 4

До Нового года оставалось всего десять дней, когда я позвонил в театр режиссеру, сообщить, что я смог выучить, данную мне роль.

Надо сказать, что Паули Ринне не сразу сориентировался, кто ему позвонил и принял меня за какого-то приятеля из Финляндии. Но спустя минуту недоразумение было исчерпано и мне было сказано следующее.

– Александр, я все помню, и наш договор остается в силе. Просто понимаешь, сейчас не до прослушивания. Перед Новым годом столько проблем и забот.

А с первого января начинаются школьные каникулы. Так, что до середины месяца никаких репетиций. Новогодние елки, утренники, и прочие радости жизни. И спектакли каждый день.

Так, что звони ближе к пятнадцатому января, не ошибешься.

В принципе, я ожидал подобных слов. Но все же было немного обидно. Потратил столько свободного времени на зубрежку роли, а меня так лихо бортанули.

С другой стороны, на время можно отложить надоевший текст. Однако только я положил трубку, как мне позвонил Ильин.

– Александр, добрый день, с наступающим тебя, – раздался в трубке его до отвращения бодрый голос.

– И тебе привет, – не особо ласково произнес я. Мы заранее договорились об общении на ты, ведь в случае, если мама или брат подойдут к телефону, Ильин представится товарищем по работе.

– Чего такой кислый? Не заболел случайно? А то поговаривают, что Гонконгский грипп снова появился.

– Да, нет, устал просто, работаю вне графика. Венто опять на гастролях, уехал в Швецию, а мне отдувайся за него, да роль в театр готовлю.

– Понятно, ну, ничего, ты парень молодой, справишься с трудностями. Я чего звоню то. До Нового года тебе нужно кровь из носа, написать характеристики на своих коллег и передать их мне.

Я глянул в мамину комнату, мама с увлечением смотрела передачу «В мире животных» и ничего больше не замечала. Пашки дома не было.

– Женя, а ничего, что я не занимался сочинением характеристик. И вообще странно, в отделе кадров имеются характеристики на весь персонал, наверняка твои коллеги с ними давно ознакомились.

Санек, все правильно, знаем мы о твоих коллегах многое, и писать характеристики тебя никто не учил. Но нам хочется получить именно твою оценку, взгляд так сказать, со стороны, незамыленный, понимаешь?

– Хорошо, напишу, – буркнул я. – Что-нибудь еще требуется от меня?

– Нет, пока только то, что я уже сказал. Ну, давай, не буду напрягать, отдыхай.

– Пошел ты! – с выражением прошептал я, положив трубку. – Не будет он напрягать. Можно подумать мне больше нечего делать, как всякую ерунду писать. Интересно, на кой хрен ему понадобились характеристики?

И тут я вспомнил одну статейку, читанную когда-то. Если осведомитель КГБ не хотел давать подписку, ему просто поручали задание написать какое-либо донесение в письменном виде. А потом вкладывали в личные дела.

– Понятненько, ребята, вы значит самые умные. Посмотрим, что скажет мой куратор, когда я передам ему характеристики, напечатанные на машинке. – С усмешкой подумал я, представляя разочарованное лицо Ильина.

– Что ты там печатаешь, поинтересовалась мама, когда я в первый раз сел за пишущую машинку и приступил к печатанию характеристик.

Она, конечно, больше интересовалась, не сломает ли сын её драгоценную машинку «Москву» с которой она сдувает пылинки, но мне все же пришлось ответить, что Хельми Эйнаровна попросила перепечатать несколько характеристик, написанных ей для формы Т2.

– Саша, а твою характеристику можно почитать? – заинтересовалась мама.

– Улыбнувшись, я развел руками.

– Увы, мам, моей характеристики здесь нет. Наверно, Пятеляйнен боится, что я исправлю её в лучшую сторону.

К сожалению, полюбоваться разочарованной рожей куратора не удалось. Потому, что передал я ему напечатанные характеристики, сложенные в пакет из плотной бумаги и на улице. Зато ему будет настоящий новогодний сюрприз, когда он на работе начнет просматривать мои труды.

Двадцать восьмого декабря меня снова разыскал Воронин.

– Саша, в общем, так, завтра утром приезжает Матильда. Она уже в Питере.

Я купил четыре билета в муздрамтеатр на балет Золушку, а после него начнется новогодний бал-карнавал. Так, что готовься. Я кстати нашел тебе пару на этот вечер.

– И кого ты мне нашел? – спросил я голосом, которым можно замораживать океан.

– Лиду Ермолаеву, – ответил приятель.

– Так у неё же есть муж!

– Был да сплыл, – сообщил Колька. – А Лида, между прочим, сразу согласилась, но сказала, что пойдет только в том случае, если я тебя уговорю.

– Ну, что, не оставлю же я одноклассника на растерзание девушке, раз уж сам его спровоцировал на ответное письмо. Теперь придется доводить дело до логического завершения, – подумал я, соглашаясь на Колино предложение.

– Тогда с тебя пятнадцать рублей, – сообщил приятель. – Места у нас в партере за них по два пятьдесят и по пятерке за карнавал. Естественно мы платим за девушек.

– А что так дешево? – удивился я.

– Ты, что совсем не в курсе? – удивился Воронин. – У нас совместный праздник, профсоюз его организовал для работников телецентра и дома радио. Денег из профсоюзной кассы ушло немало. Еще же утренник будет для детей сотрудников и подарки, как же без них.

Ну, мужей, жен, девушек можно будет пригласить на карнавал, сам понимаешь. Я уже второй год в профкоме, поэтому и билеты в партер смог достать.

– Что-то вы плохо народ в курс дела вводите, я, к примеру, первый раз об этом слышу, – сообщил я другу.

– Ха, да ты Красовский, когда последний раз объявления у входа читал? – засмеялся Колька. – Ты пару раз даже меня в коридоре не заметил. Где-то в облаках витаешь. Мне кое-кто уже говорил, мол, твой одноклассник зазнался малость. Наверно звездную болезнь подхватил.

– Ничего не подхватил, – сердито ответил я. – Просто последнюю неделю работы много, Сам знаешь, Венто на гастролях. Эльвира якобы заболела и пропала в неизвестном направлении. Я только успеваю бегать из студии в студию. Да еще связался с театром, роль вот учу который день.

– Ну, и что? Я думаю, правильно поступил, продолжай учить. Мне кажется, у тебя все получится.

– Это еще почему?

– Саш, вспомни, как ты на восьмое марта в девятом классе роль Эллочки Щукиной в миниатюре играл? Мы тогда чуть не обоссались от смеха. Весь зал ржал. Одни голые ноги тощие чего стоили. Тебе такой блондинистый парик классный нашли. На следующий день, помнишь, на уроке Людмила Николаевна наша учительница литературы сказала, что комик из Красовского получился, и что ему надо в артисты идти, а не в физики.

– Мда, насчет физиков она была права, – согласился я, – первая студенческая эпопея у меня оказалась короткой, всего один семестр. А что касается Эллочки, сам вспомни, как меня хором уговаривали, чтобы я платье одел. Что-то повторять такой опыт не хочется.

Договорившись завтра вместе встретить Матильду с поезда, мы отправились по своим делам.

Рано утром я очень пожалел, что согласился встречать девушку. Градусник за окном показывал минус тридцать один градус.

По этой причине не стал дожидаться автобуса, а быстрым шагом направился к вокзалу. Торопливая ходьба помогла. В овчинном милицейском полушубке стало даже жарко.

– Спасибо бате за тулуп, – думал я. Сейчас бы в пальтишке промерз, как цуцик.

Пришел я во время, на перроне уже появлялись встречающие. Воронин тоже находился среди них. В отличие от меня он был одет довольно легко для такого мороза и уже посинел от холода.

– Колька, чего ты тут торчишь? Иди скорее в вокзал, в зале ожидания погрейся.

– Некогда уже ждать, – стуча зубами, ответил тот, – Сейчас поезд подойдет.

Но я схватил друга в охапку и потащил внутрь здания.

Поезд пришел по расписанию, как полагается, через двадцать минут, за это время Воронин немного отогрелся и рвался на улицу.

Матильда спустилась на перрон с объемным чемоданом, поставила его на снег и с радостным визгом начала с нами обниматься.

– Ой, мальчики, как здорово, что вы меня встретили! Вы совсем не изменились за четыре года.

Долго обниматься мы не стали, мороз не позволил, и направились к стоянке такси.

Отстояв небольшую очередь, поехали к Матильде домой. Там её уже ждала бабушка.

Меня и Колю, она никак не ожидала и встретила не особо радостно, но когда я к ней обратился на финском языке, сразу сменила гнев на милость.

Для начала она решила, что я новый внучкин кавалер. Пришлось её разочаровать.

Долго мы у Матильды не задерживались, надо было идти на работу. Так, что, договорившись, когда и где встретимся завтра, мы распрощались.

По дороге на работу, я чуть язык не сломал, уговаривая Воронина, сегодня вечером снова зайти в гости к девушке. Тот же явно праздновал труса и пытался найти причину к ней не ходить.

– Коля, ты меня достал! Короче, если не пойдешь, я тебя сам туда отведу за руку, понял? – я заявил ему после всех уговоров.

За проходной мы расстались, он направился в дом радио, а я в телецентр.

Шел по заснеженной аллее и смеялся сам над собой, надо же, в третьей жизни заделался свахой, о чем никогда не мечтал.

Вечером тридцать первого декабря мы, вдвоем с Ворониным, топтались на ступенях муздрамтеатра. Проходившие мимо нас сослуживцы периодически интересовались, чего мы тут мерзнем и, не дожидаясь ответа, заходили в двери.

К счастью, сегодня мороз умерил свою силу, но все равно уши ощутимо пощипывало.

Колька был на вздрыге, меня же встреча с бывшими одноклассницами практически не волновала.

Удивляясь своему спокойствию, вспоминал две прошедшие встречи нового 1973 года.

Наверно, первая была самая веселая и непосредственная. Праздновал я её в общежитии медфака со своими одногруппницами. Пили вино, смеялись, танцевали. Под влиянием выпитого алкоголя я шустро познакомился с третьекурсницей, с ней и провел остаток ночи в чьей-то комнате. Морозным утром проводил её на автобус, девушка, как и я, оказалась не из общежития. С тех пор за все время учебы мы с ней не перемолвились даже словом, только иногда, встречаясь в коридорах, заговорщицки улыбались друг другу.

Второй раз Новый год мы встречали с Людой, почему-то в памяти он практически неотложился.

– Интересно, вспомню ли я этот Новый год? – мелькнула у меня крамольная мысль.

– А вот и мы! Мальчики, здравствуйте, поздравляем с наступающим Новым годом, – дружновоскликнули наши дамы, поднимаясь по ступеням.

Матильда звонко чмокнула меня в щеку. Лида, помедлив, сделала то же самое.

Когда мы прошли в фойе, там уже было полно народа. Все оживленно переговаривались, дамы прихорашивались у зеркал, ну, а мужчины, разбившись по кучкам, о чем-то степенно беседовали.

Наши девушки, вручив нам свою верхнюю одежду, дружно удалились в туалет, приводить себя в божеский вид, Ну а мы, сдав все пальтушки в гардероб, начали искать, к какой компании присоединиться поболтать.

Матильда с Лидой вышли к нам, когда прозвенел первый звонок к началу балета.

Надо сказать, взгляды окружающих они привлекали. Высокая, белокурая Матильда с ярким румянцем на щеках вполне бы могла сойти за снегурочку. Лида Ермолаева была несколько изящней подруги. Красавицей карелка, конечно, не была, но я в который раз удивился тому, как она похожа на Агнету Фельског, певицу из ансамбля АББА.

Видимо не прошел без последствий набег древних карел на шведскую Сигтуну. Кто-то из них оставил свое потомство в Швеции. Или наоборот, набег шведов на карельские поселения привел к тем же последствиям.

Но сейчас, кроме меня никто этого сходства не замечает. До 1976 года, когда шведский ансамбль узнают в Советском Союзе еще жить и жить.

Ну, что могу сказать за балет. Коля, молодец, конечно, постарался взять билеты ближе к сцене, но лучше бы он этого не делал. Оркестровая яма находилась в двух метрах от нас, и музыка просто оглушала, и тем более мешала общаться, а Лиде этого очень хотелось.

Она прямо извелась за время первого акта, но зато в антракте отвела душу. За двадцать минут я не смог вставить ни слова в её монолог. Но выводы определенные сделал:

Итак, Лида рассталась со своим мужем, и сейчас в поиске. Меня она в качестве мужа не рассматривает, но провести праздничную ночь вдвоем у неё дома, очень даже не против.

О чем Коля говорил с Матильдой, не знаю, надеялся только, что ничего лишнего не ляпнул.

Беседа у нас проходила в буфете, где после двух рюмок КВ мое настроение резко пошло вверх.

Бал – маскарад своего названия не оправдал. Лишь небольшая часть присутствующих надели маски, остальные инкогнито соблюдать не собирались.

С удивлением обнаружил, что в одной половине танцевального зала, был накрыт шведский стол и желающие могли закусить несколькими салатами на выбор, водку, коньяк и шампанское, стоявшее на столах.

Публика у нас оказалась культурная, никто не напился и не безобразничал. Дружно кричали:

– Елочка зажгись!

Искали пропавшую Снегурочку и кружились в хороводе вокруг елки.

После двенадцати ночи, я намекнул Лиде, что мне с утра на работу, поэтому, если она хочет продолжения банкета, нам надо улизнуть с праздника. Мы так и сделали, оставив друзей одних.

Шли мы знакомой дорогой, как в те школьные времена, когда я провожал Лиду до дома. После развода она снова вернулась в свою скромную квартиру в двухэтажной деревяшке.

Однако, когда мы зашли в прихожую и Лида включила свет, я понял, скромной эту квартиру уже не назвать, ну, по крайнем мере, для нынешнего времени.

В единственной небольшой комнате, оклеенной цветастыми обоями, стоял модный румынский гарнитур вишневого цвета, Японский телевизор «Саньо» на ножках, скромно притулится в углу. Зато на столике гордо возвышался японский четырехдорожечный магнитофон «Теас», рядом с которым сверкали, отделанные перламутром колонки. На полочке стояли десятка три больших импортных кассет с пленкой. В кухню я не заходил, но из коридора было заметно, что там тоже все в порядке. Кухонный гарнитур явно делался не в Советском Союзе.

Лида искоса глянула на меня, наверняка проверяя, способен ли я оценить то, что вижу.

В принципе, я примерно такого и ожидал. А почему бы и нет. Если у тебя бывший муж- капитан сухогруза, заходящего во все порты Европы, стыдно были бы не иметь подобную технику. Вообще странно, чего она решила с ним расстаться.

Осмотреться пристальней Лида не позволила, не успел я снять пальто, как она потянула меня к роскошной двуспальной кровати. Ну, а я, собственно, и не отказывался.

И все-таки она проговорилась в один момент, когда мы ненадолго прервались, чтобы выпить по рюмке голландского яичного ликера и чашечке кофе.

– Сашка- импотент, – неожиданно выдала Лида, допив ликер из рюмки.

Я озадаченно глянул на неё, как бы спрашивая, это ты мне?

Девушка хихикнула.

– Не переживай, у тебя с этим все в порядке, я про мужа бывшего. Он вроде не такой старый, тридцать четыре года исполнилось, а ничего не может. Я два года надеялась, ждала, что у него все наладится, а потом послала его подальше.

– Понятно, – подумал я, – Квартиру обставила; гарнитуры, импортная техника, шкаф полон тряпок. В театре Матильда рядом с тобой выглядела бедной родственницей. Теперь можно и с мужем развестись. Возможно, сама его и довела до импотенции. Скорее всего, сейчас появилась новая кандидатура из Беломоро – Балтийского пароходства.

Вслух своих мыслей я благоразумно не высказывал, спросил только, не поторопилась ли она с разводом.

– Не поторопилась, годы то идут, – ответила девушка. – Поэтому не будем терять времени, уже почти четыре утра.

В половине седьмого мы снова выбрались из кровати. Лида- лентяйка, ничего вчера не готовила к празднику, поэтому мы перекусили яичницей с нарезанными сосисками, и я помчался на работу. Лида о наших дальнейших встречах речь не заводила, а я тем более. Переспали в Новый год, устроили себе праздник и ладушки.

Маман, я предупредил заранее, что ночевать, домой не приду. Пашка тоже где-то праздновал у друзей, поэтому мама встречала Новый год с соседями. А мы, как примерные сыновья, пообещали, что вечер первого января проведем в семейном кругу.

Поэтому, придя домой после утреннего эфира, я занялся готовкой, хотя спать тянуло зверски. Приучил, понимаешь, на свою голову родственников к вкусной и здоровой пище.

Бессонная ночь, впрочем, отыгралась на мне вечером, когда я после бокала шампанского заснул за столом.

После того, как меня растолкали, я прямым ходом направился в постель.

До середины января никаких изменений в моей жизни не случилось, работа, дом, дом работа. У Воронина вроде бы все шло путем. Матильда переселилась к нему и сейчас приводила в божеский вид квартиру, полы которой не видели тряпки несколько лет. Я заранее был приглашен свидетелем на регистрацию, ну и на скромный вечер в ресторане, свадьбу они решили не проводить.

Тринадцатого января я, наконец, решился вновь перезвонить в Финский театр. Тем более меня к этому подзуживал Энсио Венто. Он, приехав с гастролей, сразу включился в работу и, узнав, как меня отфутболил Паули Ринне, слегка повздорил с ним.

На этот раз меня без звука пригласили на первую в этом году репетицию.

– Александр, приходи к семнадцати часам в понедельник, у нас небольшие пертурбации произошли, сразу несколько новых актеров влилось в коллектив. Поэтому возникла необходимость в застольной репетиции.

Как раз пройдет первая читка пьесы по ролям дублерами; уточнение реплик, снова обсудим замысел спектакля, так, что твое появление приветствуется.

Я спалился, спалился по полной программе. И во всем виновато мое желание попробовать новую профессию.

Ничего, казалось, не предвещало неприятностей. Когда я зашел в зрительный зал финского театра, на передних рядах уже сидели мои будущие партнеры по спектаклю.

Я скромно уселся рядом с ними и, достав роль, попытался еще раз пробежаться по тексту.

Вскоре появились целых два режиссера Тойво Хайме и Паули Ринне. Сразу началась непонятные пока мне разговоры, намеки. Я же сидел молча, ожидая, когда очередь дойдет до меня.

Ждать пришлось достаточно долго, Ринне, пока Тойво Хайме работал с актерами, спокойно сидел, наблюдая за происходящим со стороны. Но, когда Хайме добрался до меня, тоже подошел ближе внимательно выслушал несколько монологов, попросил провести небольшую сцену с актёром, исполняющим роль Илмаринена.

После нашего короткого выступления режиссеры переглянулись и отсев от нас подальше в зал, начали что-то негромко обсуждать.

У нас наступила пауза, во время которой я поймал на себе несколько заинтересованных женских взглядов.

Тем временем на сцене появились двое рабочих, ставящих декорации. Некоторое время спустя оттуда донеслись просьбы о мужской помощи, декорации оказались довольно тяжелыми.

Я и еще один молодой парень, Эрик, как его называли коллеги, переглянувшись, поднялись на сцену и впряглись в работу. Декорации были довольно тяжелые, а на сцене жарко, спустя несколько минут я уже взмок и начал думать, что зря вылез со своей инициативой.

В это время мой напарник, с которым мы двигали декорацию, тяжело дыша, посоветовал мне зайти с другой стороны сцены. В ответ, я посоветовал ему самому сделать тоже самое, только осторожней, чтобы не задеть крюк с огнетушителем на стене.

Неожиданно парень остановился, опустил свою ношу на пол и, улыбаясь, спросил:

– Алекс, ты швед?

– Блин, горелый! – мысленно воскликнул я. – Эрик обратился ко мне на шведском языке, а я, как дурак на нем же и ответил.

Показав свое знание языка, теперь было бы глупо его стараться скрыть, поэтому мы с Эриком так и продолжили разговаривать на шведском языке, спустившись со сцены.

Особого фурора среди артистов это не произвело. Все знали, что Эрик Хансен финский швед, приехавший к нам по обмену на стажировку, но обо мне здесь никто ничего не знал, поэтому мог посчитать банальностью знание шведского языка. Если бы не Эрик, никто бы и внимания не обратил на нашу беседу.

Но тому не терпелось выказать радость по поводу того, что у него появился собеседник, разговаривающий на родном языке. И он тут же громко заявил, что Алекс разговаривает по-шведски, как истинный швед.

После чего общего внимания было уже не избежать. Хорошо, что кроме Эрика шведским языком никто не владел, поэтому его утверждения, что Красовский разговаривает практически без акцента, встретили довольно скептически.

Паули Ринне, однако, заметил, что талант может проявить себя в различных областях, как показала сегодняшняя проба, задатки лицедея у товарища Красовского имеются и при должной работе он может добиться заметных успехов в театральном искусстве, таких же, как в изучении иностранных языков.

Я же в это время находился в некой прострации, представляя, что подумает обо мне мой куратор из КГБ, когда узнает занятную новость от коллег, чьи осведомители работают в финском театре, что Красовский свободно болтает по-шведски с гражданином Финляндии. Скорее всего, его первой мыслью будет, когда и где Красовский успел выучить шведский язык.

Похлопав в ладоши, Хайме попросил внимания, после чего мы продолжили репетицию.

Возвращаясь, домой я подумал:

– А собственно чего парюсь? Что мне могут предъявить? Что я шпион? Смешно! Кто поверит? Моя жизнь до этого момента протекала на глазах у всех. Так, что знание языка окружающие объяснят чем угодно, только не переселением душ. А я намертво стоять буду на том, что выучил его по самоучителю. Другое дело, что найдутся люди, желающие использовать мои знания в своих интересах. Тот же Женя Ильин, к примеру.

Итогом репетиции стало то, что свободного времени у меня не осталось вообще. Работа, и подготовка к спектаклю вот чем я был занят с утра до вечера. И подготовку к экзаменам никто не отменял. Зачеты были сданы еще до Нового года. Так, что оставалось только ждать начала сессии. В принципе, экзамены у вечерников принимались без особых сложностей. Преподаватели относились к нам снисходительней, чем к студентам дневных отделений. Так и я не особо переживал, надеялся на лучшее. С опаской лишь ждал встречи с преподавательницей истории КПСС. Хоть я старался не высовываться и не задавать лишних вопросов, несколько раз ухитрился отвечать не по учебнику, чем и привлек к себе внимание нашего доцента Марии Ивановны Гладковой, поинтересовавшейся источниками моих знаний.

Ну, объяснять же ей, что все свои знания я приобрел, читая открытые источники в капиталистической России. Кое-как объяснился тем, что где-то, что-то читал, а вот, где, убей бог, не помню. Чувствую, что сдать экзамен по этой дисциплине будет из-за этого сложней, чем остальные.

У Пашки сессия уже началась, и в экзаменационные дни после сдачи очередного экзамена он приходил домой изрядно подшофе. Сдавал экзамены братец так себе и, похоже, ему, как троечнику, грозило остаться без стипендии. А это ни много не мало – целых сорок рублей. Месяц можно прожить, если не шиковать. Не то, что путинские две тысячи – один раз в магазин сходить. Маман уже сообщила, что никакой магнитофонной приставки «Ноты» он не получит, если продолжит хватать трояки.

Хотя по итогам сессии, Паша и лишился стипендии, но мама все же расщедрилась и на мое горе согласилась на покупку этого агрегата. А как хорошо без него жилось!

В общем, мой брат сразу стал меломаном. Одним прекрасным вечером придя с работы, я увидел, как он, вне себя от счастья, подключив нашу старую радиолу к новенькой магнитофонной приставке, пытается записать на ней какую-то лабуду со старых рентгеновских пленок.

– Пашка! – возмущенно воскликнул я. – На какой помойке ты эти записи нашел?

– Тихо, Сашка, не кричи, мама услышит, – тревожно зашептал братец. – Купил я эти кости. Юрка Тараскин ездил в Ленинград и оттуда их привез. На них Битлы записаны. У нас целая очередь на такие стоит.

– Паша, ты случайно не знаешь, где я работаю? – ехидно спросил я.

– Ну, знаю, и что.

– А ты знаешь, какие у нас магнитофоны стоят?

– Понятия не имею.

– Ну, раз не имеешь, покупай магнитофонную пленку, а я запишу тебе на работе, все, что ты захочешь. Только говно второго типа не покупай. Ищи тип-6 с бобинами на 15. А это старье выкинь, такая пленка головку моментом запилит. Откуда ты её только выкопал. По моему на ней наш батя в шестидесятом году Зыкину или Бернеса записывал.

– Точно, Сашкец, вот дурная голова, я и не сообразил, что у тебя есть такая возможность. А я ведь Тараскину целых пятнадцать рублей за эту мутоту отвалил. Мама узнает, убьёт, на хрен! Но пленку выкидывать не буду, кому-нибудь по дешевке продам.

– Слушай, Паш, а что твой Тараскин пластинки не привозит? Они, конечно, намного дороже стоят, но качество не сравнимое, – спросил я.

Но брату, уже было не до пластинок. Его окрыляли открывшиеся перспективы. Он вырвал листок из тетради и торопливо писал названия нужных ему песен.

Я же горестно думал, что теперь дома с этой музыкой нам с мамой покоя не будет. Но раз покоя все равно не будет, так пусть хоть записи будем слушать качественные.

Забегая вперед, скажу, что Пашкец, зараза, похвастался приятелям своими записями, и те потом одолевали его просьбами переписать то один альбом, то другой. Я же категорически отказался выполнять их хотелки, из-за чего у нас периодически возникали разногласия, заканчивающиеся примирением. Самому то Паше все время что-то было нужно.

В конце января позвонил Ильин. На этот раз его голос дружелюбием не отличался. Сухим тоном он сообщил, что хотел бы встретиться в ближайшее время.

Сославшись на подготовку к сессии, я пытался отложить беседу, но не получилось. Так, что второго февраля, я вызвал такси и отправился на обговоренную встречу.

Интермедия 2

– О чем орлы задумались? – зашедший в кабинет капитан Сивков добродушно спросил у подчиненных, двух лейтенантов, оживленно обсуждавших какую-то проблему.

Те переглянулись. Добродушный тон капитана по их опыту сулил немало неприятностей провинившимся. Вот только кто сейчас являлся таковым, пока оставалось загадкой.

– Товарищ капитан, тут такое дело, – первым среагировал лейтенант Ильин. – обсуждаем донесение агента «Фукса». Лейтенант Иванов только, что ознакомил меня с ним.

– Ну, и? – нахмурился капитан.

– Согласно донесению агента «Фукса», которому мной поручено отслеживать контакты финского гражданина Эрика Хансена, последний начал активно общаться с Красовским Александром Владимировичем, работающим диктором нашего радио и телевиденья. – казарменным тоном доложил Иванов.

– Так, так, так, и в чем тут у вас загвоздка? Они, что вместе по бабам ходят, или там дела серьезней обстоят, – хмыкнул капитан, добродушие из его голоса испарилось, и лейтенанты слегка приободрились.

На этот раз слово взял Ильин.

– Понимаете, Николай Капитонович, когда лейтенант Иванов зашел сообщить мне эту новость, я обратил внимание на тот момент в донесении, где указывается, что Красовский и Хансен свободно разговаривают на шведском языке. Вместе они нигде не появлялись, общих знакомых у них не имеется. Общение проходит только во время репетиций в театре. Но это не точно. Сейчас мы решаем достаточный ли это повод для установления наружного наблюдения за этими фигурантами.

– Получается, Красовский свободно говорит по-шведски? – заинтересованно воскликнул капитан.

– Так точно, – в унисон отрапортовали лейтенанты и уставились на своего начальника, как на гуру, который вмиг разрешит все их вопросы и сомнения.

– Вопрос, конечно, интересный, ребята, но у меня появился документ, в какой-то мере поясняющий знание языка агентом «Марат».

Капитан открыл папку и достал оттуда какую-то бумагу.

– Это протокол допроса, или беседы, проведенной с Красовским в ленинградском окружном госпитале. Наши коллеги по моей просьбе его отрэмили на ЭРЕ, и копию доставили фельдъегерской службой с другими документами.

Он передал копию, напечатанную на розовой бумаге красными чернилами в руки Евгению Ильину.

– Вот там, на второй странице записаны слова Красовского, что он еще до армии самостоятельно пытался изучать шведский язык.

– Оба лейтенанта негромко хохотнули.

– Так, товарищ капитан, это ведь две большие разницы, изучать язык и свободно говорить на нем. – заметил Иванов.

– Трудно сказать, – задумчиво протянул Сивков, – возможно, Красовский просто считал, что знает его хуже, чем финский. Вы видели, как он по-фински новости читает? Никому в голову не придет, что для него этот язык не родной.

Я, как раз шел, товарищ Ильин, чтобы тебе по этому поводу пистон вставить. Плохо ты с ним работаешь. Спас тебя Иванов от пистона. Но на всякий случай сделайте запрос в публичную библиотеку, был ли Красовский её посетителем, а если был, какие книги получал.

– Так я делал запрос, товарищ капитан, – радостно сообщил Ильин. – Еще перед тем, как брать его в разработку. К сожалению, данных о книгах, которые он брал, не имеется. Абонемент был ликвидирован в связи с длительной неявкой читателя. Пришлось самому туда подойти, чтобы уточнить детали.

Библиотекари иностранного отдела библиотеки его помнят. Парень интересовалсяанглоязычной фантастикой, финской художественной литературой, возможно и шведской. Более конкретно они сказать затрудняются. А меня в тот момент вопрос о шведском языке, как бы не особо интересовал.

– Понятно, – вздохнул капитан, – на ровном месте находим себе проблемы. В общем, продолжайте работу товарищи. А ты Женя вызови «Марата» пусть он тебе напишет, как, когда, при каких обстоятельствах познакомится с Эриком Хансеном, о чем с ним вел беседу.

А главное, не отпускай его, пока он все на бумаге не изложит. А то, снова, хе-хе, получишь полтора листка отчета, напечатанного на машинке.

Начало февраля выдалось ветреным и снежным. Такси медленно продвигалось через снежную круговерть, под бубнеж таксиста, обещавшего подвесить за ноги всех городских начальников.

Во двор водитель заезжать не собирался. Остановившись напротив дома, он сообщил:

– Все приехали. Сам видишь, если с дороги сверну, меня никто уже оттуда не вытащит. Если только кэгебешники не подсуетятся.

– Причем тут КГБ? – недоуменно спросил я.

– Дурака из себя не строй, – огрызнулся водитель. – Весь город знает, что у них тут конспиративная квартира, а ты не знаешь.

При этих словах у меня, как пелену сняли с воспоминаний первой жизни..

Летний знойный день, мы – три друга, одноклассника болтаемся по городу, направляясь в сторону кинотеатра. Сейчас мы идем по улице Герцена.

– Парни, представляете, вон в том доме есть конспиративная квартира КГБ, – понизив голос, говорит нам Витька Иевлев, указывая на трехэтажное здание, сразу за школой.

Мы с Сашкой Матвеевым дружно смеемся.

– Какая еще квартира, что ты врешь. На фиг КГБ она нужна.

– Ни черта вы не понимаете, они там встречаются со стукачами. Моя бабка в квартире напротив живет, и давно их вычислила. Я сам слышал, как она родителям рассказывала.

Витьке мы тогда не поверили. Но в душе все равно остался нехороший осадок. Как-то некрасиво это выглядело по нашим мальчишеским понятиям, общаться со стукачами.

– Слушай, парень, я тебя раньше не возил? Что-то мне личность твоя знакома, – водитель, закончив с квартирой, резко переключился на меня.

– Не возил, – ответил я, улыбаясь и, протянул ему ровно семьдесят шесть копеек по счетчику.

Объяснять, где водитель мог видеть меня, я не стал, выбрался из теплого салона и побрел, опустив голову от ветра, в сторону дома.

Зайдя в прихожую и глядя на хмурую рожу Ильина, я не удержался от мелкой мести.

– Евгений Александрович, хочу вам сообщить неприятную новость. Я приехал сюда на такси, и водитель мне между делом заявил, что в этом доме имеется явочная квартира КГБ и весь город это знает.

К чести лейтенанта, тот выдержал удар достойно. Даже не изменившись в лице, он деловито спросил:

– Номер машины запомнил?

– Обижаете, товарищ лейтенант, конечно, запомнил.

– Хорошо, мы об этом поговорим позднее, а сейчас пройдем на кухню, в комнате даже стола нет. А тебе придется кое-что написать.

Когда мы зашли в крохотную кухню, на девственно чистом столе лежала стопка бумаги и шариковая ручка. Кофием меня сегодня не угощали.

– В общем, так, товарищ «Марат», сейчас ты подробно опишешь, когда, при каких обстоятельствах ты познакомился с Эриком Хансеном. Какие темы вы с ним обсуждали, чем он интересовался. Если вы вместе где-то проводили время, тоже напиши.

Закончишь с этим вопросом, в отдельной записке изложи, каким образом ты смог самостоятельно выучить шведский язык.

На слова куратора я слегка улыбнулся.

– Товарищ лейтенант, что касается Хансена, мне не сложно будет написать вам требуемый материал. А вот с языком дело обстоит сложнее. Я не знаю, как смог его выучить. Просто выучил и все, наверно, у меня талант.

Ильин бешено глянул на меня. Видимо я его все же довел до кипения.

Он выругался матом от души, потом кинул боязливый взгляд по сторонам и уже спокойней продолжил:

– «Марат» – я тебе диктовать не собираюсь. Если считаешь, что не можешь объяснить свои способности, так и напиши. Ты у нас, мать твою, не первый полиглот.

Насколько я понял, в этой квартире было не принято писать всяческие отчеты, потому, что в комнате кроме шкафа и пустого буфета не было больше ничего. На кухне же присутствовал стол и два стула потрепанных жизнью.

Поэтому, пока я писал объяснительные, Ильин сидел напротив и гипнотизировал меня взглядом.

О чём он думал, сказать было трудно, но, наверняка ни о чем хорошем. С квартирой комитет пролетел по полной программе. Неизвестно, сколько времени она была засвечена, наверняка, не один год. И если бы в нашем городе имелись настоящие шпионы, в чём я сильно сомневался, они давно бы вычислили, кто посещает этот дом и зачем.

Но в том, что эту квартиру придется менять на другую, сомнений не имелось, по крайней мере, у меня точно.

С писаниной удалось закончить достаточно быстро, не прошло и получаса, как я протянул куратору свой опус.

Тот мельком просмотрел его и аккуратно вложил в картонную папку, которую в свою очередь пихнул в огромный портфель.

Выходить на улицу не хотелось. Даже здесь на кухне были слышны порывы ветра и завывания снежного бурана. Но мне сегодня надо было еще попадать на репетицию, С лейтенантом мы распрощались спокойно, видимо, подействовала моя покладистость при написании опуса.

Даже зная будущее, я спокойно относился к тому, что всего через двадцать лет архивы КГБ будут открыты для общественности. Ну, будут, и что изменится?

– Да ничего. Люди слегка удивятся, что их сосед, оказывается, стучал в КГБ, и забудут об этом на следующий день. Никому это не интересно. Особенно, когда узнают, что в так называемой элите, стукачами оказались, чуть ли не все подряд, что уж говорить рядовых гражданах.

Мне же ссора с всесильным сейчас ведомством была совсем не нужна.

Не знаю, потребовали бы из комитета, чтобы меня убрали с эфира, или нет. Но о поездках за границу можно было бы однозначно забыть на ближайшие десятилетия.

Так, что периодически буду снабжать куратора информацией, все равно ничего серьезного в ней не будет.

Такие мысли посещали голову, пока я преодолевал пешком снежные заносы по пути к зданию Финского театра.

Сегодня у нас планировалась репетиция в выгородке. На профессиональном театральном языке, который я только начинал осваивать термин «выгородка» произошел от слов «выгораживать, размечать пространство». В репетиционном зале, уже вчера начали обозначать места действия, вместо будущих декораций натащили стульев, тумбочек и прочего хлама. Как нам, новичкам, заявил Паули Ринне:

– В этот период будем по-новому намечатьи ставить мизансцены, отрабатывать пластику персонажей, искатьхарактерные черты героев спектакля и их взаимоотношений.

Все актёры были в сборе и оживленно переговаривались, когда в репетиционный зал зашел главный режиссер. Но зашел не один. Его рука лежала на плече миниатюрной блондинки, плотно прижимающейся к своему спутнику.

– А эта девица, что тут делает? – удивленно подумал я. Вот, оказывается, куда пропала моя коллега по работе Эльвира Нокелайнен. Тоже подалась в артистки, раз поругалась с директором программы новостей.

– Друзья, – воодушевленно заговорил Ринне. – С удовольствием представляю вам новую талантливую актрису, сегодня принятую в труппу нашего театра – Эльвиру Нокелайнен.

– О, как! – подумал я. – Меня значит можно привлекать к репетициям в статусе вольнослушателя, а мою коллегу, которая трех слов связать не могла в передаче, сразу принимают в труппу.

Следует уточнить, в моих мыслях не было зависти, или обиды, на такие мелочи жизни я давно не обращал внимания, просто пытался понять логику режиссера.

– Эльвира, племянница нашего трагически погибшего друга и руководителя ансамбля «Манок» Марлена Нокелайнена. И мы надеемся, что её талант засверкает на сцене не менее ярко, чем в свое время талант её дяди, моего друга и наставника, – так закончил свой спич режиссер, после чего убрал руку с девичьего плеча и слегка подтолкнул её к нам, как бы давая путевку в большую жизнь.

– Ну, теперь все ясно, – мысленно ухмыльнулся я. – Ринне пристроил племянницу своего бывшего руководителя. Ну, что же, остается его только пожалеть. Из бревна получится лучший актер, чем из Эльвиры.

Наши мужчины разглядывали девушку с интересом. Эльвира действительно была хороша собой, чего уж говорить. Зато женская часть труппы была полна скептицизма. По-моему, для них появление девушки не явилось таким сюрпризом, как для меня.

Репетиция этим вечером, не сложилась. Кто-то путался в репликах, кто-то попросту забыл текст, или пошел не в ту сторону, упершись в тумбочку. Через час Ринне махнул рукой.

– Всё, расходимся, иначе я вам наговорю слишком много гадостей. Следующая репетиция завтра в это же время.

– Ну, что же, – резюмировал я, снова выходя на улицу. – Отработка пластики и характера взаимоотношений сегодня не удалась.

Поднявшись на третий этаж, уже у дверей унюхал запах кулеша. Сегодня у меня времени на готовку не было, а мама с приготовлением ужина не заморачивалась. Как правило, она варила каши. Вот и сегодня сварила пшено, кинула в него шкварки и порядок. Мне иногда казалось, что мое священнодействие на кухне маман изрядно раздражает, но она помалкивает так, как самой возится с обедами и ужинами не хочет. В кои веки нынче этим занимается сын.

Пашки дома не было. Наверно он в своем детском саду уже устраивается на ночлег. Не исключено, что и не один.

Переодевшись и сполоснув руки, я уселся за стол.

Мама половником наложила полную тарелку кулеша и уселась напротив меня, подперев руками подбородок.

По выражению её лица можно было понять, что ей хочется что-то сказать, но никак не может решиться.

– Ну, давай, уж говори, – снисходительно предложил я, прожевав жесткую шкварку. – Вижу, что не терпится, Пашка опять что-то натворил, или ко мне претензии имеются?

– Саша, я бы хотела с тобой серьезно поговорить, – смущаясь, ответила мама, и на её щеках заалел румянец.

– Никак, с мужчиной познакомилась? – улыбнулся я. – Если так, то было бы неплохо.

Маман вспыхнула, как девочка.

– Да, так получилось. Все не решалась вам рассказать. Пашке особенно, у него еще ветер в голове гуляет.

– Ясненько, ладно мам, я мужчина серьезный, можешь рассказывать, все как на духу, – сказал я, положив ложку на тарелку, показывая, что внимательно слушаю.

– В общем, сынок, я познакомилась с мужчиной, ему сорок пять лет, полковник, работает в военкомате. Сергей Петрович Гончаров. Он два года назад овдовел. Сейчас живет один. Дочь у него в Мурманске, работает учительницей, замужем.

Ну, вот вроде все выложила, – мама облегченно вздохнула.

– Однако! – протянул я. – Ну, мамочка, ты даешь! Где же ты ухитрилась с ним встретиться?

– Все случилось, Сашок, из-за твоих приключений. Еще в мае. Мне же из республиканского военкомата позвонили, когда ты в аварию попал. Я туда сразу отправилась, чтобы точнее все выяснить. Там Сергеем Петровичем и встретилась.

– А кем твой Гончаров служит в военкомате?

– Ой, разве я не сказала? Он военный комиссар.

– Вот, оно! – думал я. – Зримое воплощение моего воздействия на окружающих. В предыдущих двух жизнях мама так осталась одна, посвятив себя детям. То есть, если бы я не попал в аварию, она бы не познакомилась с этим военкомом. Похоже, что на этот раз в жизнь моей мамы поменяется капитально.

– Ты, мама, молодец, целого полковника прибрала к рукам, здорово! Так, понимаю, разговор сейчас завела потому, что хочешь его с нами познакомить?

Мама кивнула и тихо сказала:

– Понимаешь, познакомить вас не проблема, Сергей давно на этом настаивает. Просто тут еще один момент. Он хочет, что я переехала к нему.

– Ну, так в чем проблема, мама? Это же твоя жизнь, а мы тебя всегда поддержим и твоему Сергею, если, что начистим только так, не посмотрим, что полковник. Так, что переезжай, не бойся. Мы парни взрослые справимся. Хотя, что-то мне подсказывает, что без контроля мы не останемся.

– Еще чего! – возмутилась мама, вытирая слезинки. – Даже и не надейтесь, от меня вам никуда не деться, пока не женитесь.

– Как у него в квартире обстановка? – полюбопытствовал я. – Что скажешь?

Только, когда мама густо покраснела, я понял, что спросил.

– Вот же дурак! Чего мать смущаю идиотскими вопросами? – сокрушенно подумал я.

– Хорошая квартира, трехкомнатная, кухня большая, светлая. С нашей двушкой не сравнить, – справившись со смущением, сообщила мама.

Мы еще долго сидели за столом, обсудили множество проблем важных и не совсем. После чего мама отправилась к телефону позвонить своему Сереже, доложить об успешных переговорах со старшим сыном.

Я же ушел к себе, привычно взялся за зубрежку роли Куллерво, хотя мой энтузиазм последние дни начал понемногу угасать. Наверно, не судьба мне быть актёром.

Глава 5

Интермедия 3

– Паули, это мой спектакль, в конце концов! – воскликнул Тойво Хайме. – Что вообще происходит? В разгар театрального сезона затевать его кардинальное изменение – просто безумие!

Я этого не понимаю. Хорошо, ты нашел нового кандидата на роль Куллерво, парень перспективный, так давай его введем в уже сработанный коллектив. Как раз у Ило Мякеля нет сейчас дублера. Два-три спектакля и можно будет понять, как Красовский справляется с ролью.

А эту профурсетку ты зачем принял на работу? Если она племянница Марлена, так, что мы должны вокруг неё пляски устраивать? Если думаешь, что я о ней ничего не знаю, то ты ошибаешься.

Она в Ленинграде пыталась в национальной финской труппе при театре им. Ленсовета пристроиться, не вышло, выгнали, сказав таланта ни на грош нет. Работала учительницей, пока Энсио Венто в дикторы не устроил. Так она и там себя показала. Это, что там надо было устроить, что бы Хельми Пятеляйнен вывести из себя? А теперь прибежала, дядя Паули, я артисткой быть хочу.

От спокойного как сибирский мамонт Тойво Хайме слышать такие слова Паули Ринне приходилось нечасто.

И виноват в этом был алкоголь. Сейчас оба режиссера сидели в буфете театра, в котором кроме них находилась только буфетчица. Именно она принесла им недавно на столик бутылку водки, несколько бутербродов с лососем, нарезанный черный каравай и розетку с маринованными грибами.

Буфетчица была русская, поэтому, о чем говорят два финна, не понимала, но подозревала, что дело может дойти и до рукоприкладства. Однако пока её ожидания не оправдывались. Мужики прикончили бутылку и потребовали вторую.

Риннеопытной рукой набулькал рюмки исказал уже слегка пьяным голосом:

– Тойво, зря переживаешь, все у меня под контролем. Ты просто не в курсе всех событий.

Смотри, ты видел Красовского на сцене всего один раз и сразу понял, что у него есть перспектива. Так ведь?

А я скажу тебе больше – этот парень талантище!

Понимаешь, у него есть чувство сцены, актеры годами этому учатся, а этому парню бог его без меры отвалил.

Честно признаюсь, я его иногда побаиваюсь, когда он начинает монолог.

Ему веришь, понимаешь, веришь! Ты, наверно в курсе, что Красовский только на четверть финн, но когда он произносит руны Калевалы, начинаешь верить, что он именно Куллерво, и никто другой.

Никогда такого не видел!

Ринне помолчал с минуту, потом поднял полную рюмку.

– Давай, выпьем, – предложил он собутыльнику в очередной раз.

Тот естественно, не отказался и, выпив, они продолжили беседу.

– Я его пока придерживаю, – признался Ринне. – Хочется понять, чего еще можно от него ждать. А мальчишка удивляет с каждым днем все больше. Ему всего двадцать один год, вроде бы жизни не видел, но понимает меня с полуслова. Кстати, парень сам по себе видный. Ему даже шрам на лице придает некую брутальность. Как мне кажется, женщины от него будут без ума.

– Смотри, не передержи, – хмыкнул Хайме. – Надоест парню ходить забесплатно, как в самодеятельность, время зря терять и уйдет. Останешься ты без великого гения современности.

– Да, ладно, тебе, не утрируй, о гении никто речь не заводил, просто, признайся сам себе, мало у нас по-настоящему талантливых актеров и актрис.

То, что Ринне сказал лишнее, он понял через секунду.

– Конечно, мало, – горячо поддержал его собеседник. – А почему? Да потому, что главный режиссер театра берет в труппу девицу с улицы, даже не проверив, на что она годится.

– Хм, как-то ты двусмысленно выразился, Хайме, – пробормотал Ринне. – Я, между прочим, женат и жене не изменяю.

– А надо бы, – буркнул Тойво Хайме. – Тогда, возможно, не взял бы на работу Эльвиру Нокелайнен.

– Да что вы все прицепились ко мне с Эльвирой?! – теперь уже Ринне разбушевался. – Тебе она не нравится, труппе не нравится. Даже директор театра вчера что-то такое мне сказал.

Бедная девочка столько пережила. Приехала из Ленинграда в полном расстройстве. Пришлось лечиться от нервного срыва. И зря ты на неё наговариваешь, никто там из театра её не выгонял, она сама ушла.

У нас пока будет работать на ролях второго плана. А дальше будет видно. Время покажет.

Ринне поднял бутылку, повертел её, чтобы убедится, что она пуста.

Тарелки тоже уже опустели. Грибы. лосось, хлеб, все было съедено.

– Хорошо посидели, – сказал Хайме. – Сказали друг другу, все, что хотели сказать, теперь можно и по домам.

– Крепкие мужики, наши финны, – думала буфетчица, глядя, как принявшие на грудь по бутылке водки, режиссеры твердой походкой направляются к выходу. – Натренировались у нас в Советском Союзе. А те, что из Финляндии приезжают слабые совсем, две-три рюмки выпьют и с ног долой.

– Сашкец, знаешь, я заметил, что ты здорово изменился после армии, – как-то вечером сообщил брат, штудируя учебник.

– И в чем это выражается? – поинтересовался я.

– А во всем выражается, ходишь не так, говоришь не так, и вообще у меня такое ощущение создается, что не я учусь на медфаке, а ты. Ты каждый вечер так поглощен изучением своей роли, что не обращаешь внимания, что я у тебя спрашиваю. Вот сейчас специально тебя уже два раза спросил кой о чём. А ты ответил не задумываясь. Я на днях начал думать, что ты мои учебники читаешь, но того о чем ты говорил в учебнике нет. Специально проверил.

– Мда, и чего я ему, интересно, выдал? – подумал я, оторвавшись от надоевших рун Калевалы.

– О чём я хоть рассказал, – пришлось спросить мне.

Пашка усмехнулся.

– Я тут читаю этиологию язвенной болезни, так в учебнике написано, что существует несколько теорий её возникновения. Вот я тебя и спросил, какая из них главная. А ты сразу сказал, что микробная, хотя я не уточнял, что это за теории. Вот почему ты так решил?

– Ну, наверно, прочитал когда-то, – попытался я оправдаться.

– Ага, и о хеликобактере пилори, тоже где-то прочитал? Что-то я о нём ничего не слышал. Ты буквально пять минут назад про него говорил. Типа он вызывает язвенную болезнь. Это микроб такой?

– Вроде бы, – смущенно пробормотал я. Подловил меня братец знатно.

– Ладно, – завтра у нас микробиология спрошу у препода, знает ли он такую бактерию. Напиши мне название, а то забуду. И где он в организме живет, тоже напиши.

Улыбаясь, я написал название по латыни. А что, может быть, благодаря наивным Пашкиным вопросам Нобелевку получат не австралийцы, а наши, доморощенные специалисты?

– Может, скажешь, в чём ещё я изменился? – спросил, пока брат прятал записку в дипломат.

– Скажу, конечно. Ты, брательник, совсем монахом заделался. Я думал, что ты как с армии придешь, начнешь девок менять, как перчатки. А у тебя до сих пор так ни одной и не появилось.

У нас даже мама полковника себе нашла, а ты, как тютя, какой-то, всё дома сидишь. Эх, я бы на твоем месте, уже кучу баб завел. Хочешь, я тебя с хорошей девчонкой познакомлю? Она мне уже месяц надоедает с такой просьбой. Запала, понимаешь, на твою покоцанную рожу.

– Паша, не издевайся, – взмолился я. – На фиг мне твои одногруппницы сдались? У меня, между прочим, своих хватает. Есть там, несколько девиц, которым время некуда девать, так они достали своими предложениями, то в кино сходить, то просто на лыжах покататься.

В ответ на мои слова Павел уныло покачал головой и покрутил пальцем у виска.

А я и сам удивлялся своему нежеланию заводить отношения с противоположным полом, вроде бы и девушки симпатичные были. И вроде бы нашел объяснение этому обстоятельству. Я грустил по Люде. Нет, не той, что сейчас жила в Вытегре. Грусть была по женщине, с которой мы прожили много счастливых лет, что ушла от меня несколько лет назад и которую уже не вернешь. Наверно, именно этим чувством объяснялось мое поведение. Но Пашке ведь этого не расскажешь, так же, как и маме, которая была, скажем так, весьма удивлена моим нежеланием, встречаться с девушками. Наверно моя судьба в этой жизни носить печальную маску Пьеро, которую никто кроме меня самого не замечает.

Наша мирная беседа была прервана мамой.

– Ребята, послушайте, я знаю, что у вас завтра вечер свободный. Саша, надеюсь, у тебя никаких внеплановых дел не намечается?

Я мотнул головой в знак согласия.

– Очень хорошо, тогда завтра к шести часам к нам в гости придет знакомиться Сергей Петрович. И я попрошу вас быть на высоте, и показать, что вы культурные, воспитанные дети.

– Мы с Пашкой глянули друг на друга и заржали. Особенно веселился я. У моего брата еще не бывало такого плотного контакта с офицерами Советской армии, какой имелся у меня. Я то прекрасно знал, на каком языке они разговаривают. Где-то слышал анекдот, или что-то вроде него, что если убрать матерные слова из лексикона командного состава, то эффективность выполнения боевой задачи упадет на восемьдесят процентов. И нисколько не сомневался, что Сергей Петрович Гончаров тоже прекрасно владеет русским матерным языком и ему до лампочки, какие мы культурные и воспитанные. По своей работе видел он сотни таких, как мы парней и должен с первого раза определить чего мы стоим.

Естественно, готовка ужина легла на мои плечи. Но я возражать не стал. Как ни странно, завтра у меня рабочий день продолжался всего до двух часов. Ни репетиции, ни учебы не предвиделось. Так, что мы с мамой обсудили меню и количество спиртных напитков, и дружно навесили на Пашку их покупку. После чего мама отправилась смотреть телевизор, Пашка продолжил зубрить учебник, а я включил радиоприемник и начал слушать вечерние новости из Стокгольма. В отличие от передач Би-би-си и Голоса Америки на русском языке, шведские новости никто не глушил. Поэтому качество передачи было отличным.

Следующим днем, когда время шло к вечеру мы втроем ожидали гостя.

Ну, как ожидали? Я все еще толкался на кухне. Мама с утра ненароком сказала, что Гончаров любит выпечку, вот я и завелся испечь рыбники с палтусом. Завел тесто, а Пашка, растяпа, когда я ушел на работу, снял корчагу с опарой с подставки на радиаторе отопления, чтобы что-то достать с полки, а назад поставить забыл. Так, что когда я пришел с работы, опара почти не поднялась. Поэтому пришлось пироги оставлять на потом.

А сейчас этот олух, в отличие от меня, сидел около своей приставки и, надев наушники, слушал новые записи. Визит маминого ухажера его особо не волновал.

Мама, в новом красивом платье, с красными пятнами на лице, оставшись не у дел, беспокойно слонялась по квартире, и периодически пыталась помочь мне, а когда её прогоняли, уходила к себе и начинала переставлять тарелки с салатами и закусками на столе.

Я, наконец, допек рыбники и безе с молотым грецким орехом и, сняв фартук, отправился привести себя в более приличный вид.

Когда после этого зашел в мамину комнату, где был накрыт стол, мама бродила вокруг него и на третий раз протирала рюмки полотенцем.

– Мам, да не волнуйся ты так. Не съедим мы твоего полковника, если только немного понадкусываем, – начал я её успокаивать.

– Ох, Саша, я так себя неловко чувствую, всё, кажется, что я что-то нехорошее делаю, – призналась та.

Я засмеялся.

– Мам, честное слово, ты удивительная женщина. Твой бывший муж уже шесть лет живет в законном браке с другой женщиной и не комплексует по этому поводу, А ты никак не можешь осознать, что не должна всю себя посвящать детям. Настанет день, мы создадим свои семьи, у нас будет своя жизнь. А что будешь делать ты? Нянчить внуков? Нет уж, если у тебя появился шанс начать новую жизнь, не упускай его, пожалуйста. Если, что пойдет не так, ты всегда можешь вернуться в свою квартиру. А мы здесь временные гости.

– Сашок, спасибо за поддержку, – мама слабо улыбнулась в ответ. – Могу признаться, ярада, что вы у меня выросли такими умными, понимающими мальчиками, и у меня есть повод, вами гордится.

При этих словах она слегка прослезилась и попыталась меня обнять. По закону подлости именно в этот момент раздалась трель дверного звонка.

Мама засуетилась и ринулась открывать дверь.

Мы с братом, естественно, отправились в ту же сторону и сейчас наблюдали, как в дверном проеме появился большой букет бордовых гвоздик. А затем, появилась возвышающаяся над букетом серая папаха с кокардой.

– Сегодня на рынке кто-то неплохо заработал, – подумал я, глядя на гвоздики. В это время полковник опустил цветы ниже, чтобы вручить их адресату, и я смог увидеть его лицо.

И еле удержался от смешка. Сергей Петрович чем-то неуловимо смахивал на нашего отца.

А Гончаров, тем временем, громко поздоровался и, галантно поцеловав руку маме, вручил ей букет.

Мама, задергалась, видимо, желая скорее поставить цветы в воду. Но я ловко взял их у неё и понес в комнату, успев из-за маминой спины подмигнуть гостю. Мол, не тушуйся, раз пришел.

Когда я, поставив гвоздики в вазу, снова вышел в коридор, наш гость уже снял папаху и шинель которую Пашка уже пристраивал на вешалку.

Без папахи Гончаров сразу уменьшился в росте и оказался чуть ниже меня.

Ну, что же, первое впечатление о нём было благоприятное. Слегка полный улыбчивый шатен с небольшими залысинами. В парадной форме с единственной планкой колодок медалей он выглядел вполне солидно. Учитывая отсутствие на планке колодки медали за победу над Германией, повоевать он не успел.

Мама, увидев меня, оживилась и представила нас обоих, Сергей Петрович поздоровался за руку со мной и Пашкой. Пожатие его сухой и теплой кисти было уверенным и крепким.

– Это хорошо, – оценил я его жест, – мужик не размазня. Собственно, размазня до полковника бы и не дослужил.

После знакомства, мы вместе прошли по нашей скромной квартире и закончили поход у накрытого стола.

Мама немедленно сообщила, что все блюда, находящиеся на столе и дожидающиеся своей очереди на кухне, приготовил её сын, поэтому Сергей Петрович на такие деликатесы от неё может не рассчитывать.

Сладкая парочка, надо сказать, вела скованно, видимо, для них обоих было непросто встретиться с детьми.

В это время я сочувственно подумал:

– Бедная мамочка, ведь ей придется встретиться не с сыновьями, а с дочерью. А это нагрузка на психику в сто раз хуже.

Уже неделя, как мы с братом «осиротели». Кинула нас маман, ушла к своему полковнику. На следующий же день после визита, Гончаров приехал к нам на военкоматовской Волге с водителем. Сам лично перетаскал все мамины чемоданы и, взяв её под руку, увел в новую жизнь.

– Урааа! Свобода! – заорал Павел, когда после прощаний, обнимашек дверь за сладкой парочкой закрылась.

Я сидел и молча наблюдал за ним. В какой-то момент Пашка глянул на мое серьезное лицо и заткнулся.

– Сашкец, а чего ты не радуешься? – спросил он немного погодя. – Представляешь, мы нынче свободные люди, кого хотим того домой, и приведем, теперь можно в общаге не появляться. Всех девок домой буду приглашать!

Я глубокомысленно кашлянул и ответил.

– Пашкец, смотрю, ветер свободы выдул все мысли из твоей бестолковки. К великому сожалению, в этой квартире живу еще и я. А посему, все мероприятия, которые ты захочешь здесь устраивать, придется согласовывать со мной.

К примеру, если тебе потребуется с определенной целью привести домой девицу, то будешь это делать, только когда меня нет дома. А к моему приходу этой дамы уже не только не должно быть в квартире, но и должны отсутствовать следы её пребывания, хотя, в виде исключения, допускаю, что вы можете в этот момент в приличном виде допивать прощальный чай, я тогда смогу заценить твой выбор.

Пашка хотел что-то ответить, но я выставил руку в протестном жесте.

– Погоди, это еще не всё. Насчет дневных посиделок. В принципе, я не против, если у нас, иногда будут появляться твои коллеги, возможно, что-то обсудить, пивка попить. Это желательно делать тоже в мое отсутствие.

А вот с сабантуями дело обстоит серьезней. Лично я не собираюсь, не спать всю ночь, когда в соседней комнате будет веселиться пьяная компания. А в туалете кто-то блевать. Так, что такие события отмечаем только при полном консенсусе, усек?

– Сашка, что ты тут наговорил! Совсем дедом заделался! – воскликнул Павел и печально добавил. – Хотел тебя, как человека попросить, чтобы сегодня переночевал у Жеки Синицына. Вижу, что зря рассчитывал. Гад ты, а не брат.

– Молодец, правильно видишь, – злорадно подтвердил я. – Не собираюсь, где-то ночевать кроме дома. Так, что Паша закатай губенку обратно, а то она у тебя выше носа раскаталась. Буквально пять минут назад, ты, что маме обещал? Девок не водить, вино не пить, квартиру содержать в чистоте, унитаз два раза в неделю драить. Было такое дело?

– Было, – нехотя подтвердил тот. – Ладно, Сашкец, понял я всё, похоже, никогда мы к консенсусу не придем.

– Отчего же? – удивился я. – Было бы желание, всегда можно договориться. Главное, не доставлять неприятностей друг другу.

Нормальный у Пашки характер, не умеет он долго злиться. Вот и сейчас, посидев на кухне в одиночестве за кружкой с чаем, он взял телефон и долго трепался с какой-то девицей. Видимо с той, которую сегодня зря ждал в гости.

Закончив разговор, он пришел ко мне. Я в это время уже обустраивался в маминой комнате, и кое-что переставлял для своего удобства.

– Сашкец, я тебе со всеми делами не успел рассказать, меня сегодня наш препод по микробу Мельников Юрий Иванович допрашивал из-за твоей бактерии. – Сообщил он, устраиваясь на диване.

– И чем интересовался? Не поверил? – эхом отозвался я, стараясь запихать письменный стол, как можно дальше в угол.

Павел усмехнулся:

– Поверил, сказал, что мы такие придурки, что сами бы в жизни не придумали подобного названия. Потом спросил, сколько тебе лет, узнав, засмеялся, но когда я сказал, что ты разговариваешь на трех языках, кроме русского, смеяться перестал. Он решил, что ты случайно какую-то медицинскую статью прочитал на английском, или шведском языке. И просил вспомнить её название, или хотя бы что там еще было написано. Так, что колись, если чего помнишь.

А вдруг из этого что-то получится? – подумал я и начал выкладывать Пашке сведения, оставшиеся в моей голове. Хотя единственное, что я помнил на отлично – были схемы эрадикации(уничтожения) хеликобактера в организме носителя, правда, далеко не все лекарства из этих схем бы сейчас известны медицине.

– Паша, короче, лучше всего эти бактерии искать в пунктате эпителия двенадцатиперстной кишки. Хотя я читал, что находили их и в промывных водах из желудка. А самое главное на питательных средах колонии этих бактерий растут очень медленно, в два раза дольше других. Так и передай своему доценту. А сейчас неси бумагу, будешь записывать схемы лечения язвенной болезни.

Когда Пашка закончил с записью, то с уважением посмотрел на меня.

– Блин, Сашкец, ну, и память у тебя! Один раз прочитал и все препараты запомнил. Мне бы такая память тоже не помешала. И вообще, когда ты успеваешь такие статьи читать?

Я строгал морковку на тёрке, уставившись на отрывной календарь, На нём стояла дата – восемнадцатое мая 1973 года. Ровно двадцать два года назад я родился в этом мире. Вернее, так считают мои родственники и знакомые. На самом деле всего лишь год назад мое сознание человека прожившего две длинные жизни снова вселилось в самого себя. Если во второй жизни я еще задумывался, что стало с личностью молодого парня, чье место я занял, то в третьей жизни меня это особо не интересовало. Больше меня занимал вопрос – зачем я здесь в этом мире, какую задачу должен решить, чтобы прервать цепь воплощений?

К сожалению, ответа я не знал, и спросить было не у кого. Разве что у психиатра в больнице, куда меня неминуемо бы уложили, если бы я рассказал всю правду о себе.

Поэтому надо было жить и надеяться, что со временем подсказка найдется.

Сегодня я взял на работе отгул и сейчас занимался стряпней, делая это с огромным удовольствием, потому, что не так часто удается найти свободное время для этого занятия. На кухне царила рабочая атмосфера. На газовой плите все четыре конфорки были заняты под кастрюли, гремевшие крышками. Холодец, сваренный вчера, всё ещё застывал в холодильнике, А фаршированный судак томился на медленном огне. Кулебяка, пирожки с солеными грибами, свежим щавелем, булочки расстаивались на противнях в ожидании попадания в духовку. В оливье, к сожалению, не хватало мяса рябчиков, пришлось заменить его вареной колбасой. Но, в общем, всё было в процессе.

Сегодня мы с Пашкой в честь дня моего рождения принимаем гостей. Почти три месяца живем с ним вдвоем и ухитрились поругаться всего несколько раз. Мама первое время пыталась нас контролировать, приходила с проверками чуть ли не каждый день. Но понемногу привыкла и чаще раза в неделю нас не навещала. Но сегодня, на праздник она должна была придти вместе с мужем. Пригласил я и Воронина с Матильдой, они уже знали о моих способностях кулинара, поэтому в их приходе я не сомневался. Кроме них, сегодня мы еще ждали своих девушек, двух Тань. Мою однокурсницу Таню Эловаару и однокурсницу Паши, Таню Бойцову.

Да, у меня появилась девушка, я даже не заметил, как тихая незаметная студентка из райцентра Калевала вошла в мою жизнь.

Началось все во втором семестре, когда невысокая худенькая девочка робко попросила помочь ей разобраться с временами глаголов в английском языке. Я слегка удивился её трудностям, ведь грамматику в школе дают вполне прилично. Но когда мы начали разбираться с ней с future in the past, я понял, что английский она знает на очень слабую троечку.

Девушка заметила мое удивление и объяснила, что преподаватели английского языка у них в селе не задерживались, отсюда и все проблемы. И если бы не отличное знание языка северных карел, на котором у них разговаривали в семье, ей бы не удалось поступить даже на вечернее отделение университета.

Не сказал бы, что она была красавицей. Но мне понравилось заниматься с ней, сидеть за одним столом и слушать её низкий грудной голос. После нескольких таких занятий меня пригласили в кино, потом я пригласил её на репетицию в театр, после которой мы первый раз поцеловались, пока я провожал её до дома, где Таня снимала комнату с подругой.

И только уже, когда шел домой, я понял, что меня банально завлекают в медовую ловушку. Только если другие девицы делают это открыто, то умница Эловаара тихой сапой.

Посмеявшись над этим открытием, рвать отношения с девушкой не стал.

Мы с ней продолжали встречаться, вместе занимались в читальном зале, Иногда ходили в кино. В душе я понимал стремление подруги устроить свою жизнь, выйти замуж за городского парня с неплохой работой, живущего в своей квартире и не обижался на нее за эти мысли. Но мне то это было не нужно. Поэтому, в отличие от брата, стремившегося затащить в постель всех своих девушек, я ни разу не пригласил Таню к себе домой.

Зато, когда пригласил её на день рождения она так обрадовалась, что я почувствовал себя свинтусом.

Пашка возмутился, узнав, что на день рождение я пригласил подругу и заявил, что он сделает то же самое.

В ответ я хмыкнул и сообщил:

– Давай, давай, устроим соревнование, чья девушка симпатичней. В жюри выберем маму и Сергея Петровича.

– А, давай! – воскликнул тот. – Какой приз будет у победителя?

– Понятия, не имею, – пожал я плечами. – Пусть это будет моральная победа.

Так, что сегодня вечером у нас будет негласный конкурс. Правда, ни участники, ни члены жюри о нём не знают.

– Эх, жизнь моя жестянка! – вздохнул я, поставив кулебяку в духовку.

По какому-то наитию, я вспомнил день рождения в прошлой жизни. Тогда мы праздновали его в общежитии с Людой, а Пашка и мама были у нас в гостях. Как-то в тот раз всё было удачней. А сейчас никак не удаётся поймать ритм этой жизни. С тем же театром все не могу расстаться. В апреле Паули Ринне заявил, что хочет попробовать меня на роль Вассилея в пьесе на роман карельского писателя Антти Тимонена «Примешь ли ты меня земля Карельская». Черт меня дернул согласиться. Вот второй месяц репетирую. Но, похоже, если меня и выпустят на сцену, это случится не ранее сентября.

К шести вечера первыми поздравить меня с днем рождения появились мама с Сергеем Петровичем. Гончаров в гражданском костюме потерял всю свою солидность и выглядел гораздо моложе своих лет. Надо сказать, что нашей маме жизнь вдвоем с любимым мужчиной пошла на пользу. Такой веселой и непосредственной мы с Павлом давно её не видели.

После приветствий и поздравлений Гончаров вручил мне коробочку с командирскими часами, и сказал, обращаясь к маме и Павлу:

– Мы с Сашей немного посекретничаем, а вы пока можете тоже поболтать друг с другом, пока остальные гости не подошли.

Я увел Сергея Петровича в бывшую нашу с Пашкой комнату и прикрыл дверь.

– В общем, Сашок, с твоей просьбой я разобрался, – сказал он, когда мы уселись у письменного стола. – Через неделю жди повестку на постоянно действующую комиссию при нашем госпитале. Я побеседовал с невропатологом, и мы договорились, если он на осмотре не обнаруживает выраженных последствий травмы, а он их не обнаружит, то комиссия признает тебя здоровым и годным к строевой службе.

В военном билете сделаем исправления, и ты тогда сможешь спокойно идти на водительскую комиссию. Кстати, я договорился и с начальником ДОСААФ. Получишь направление от военкомата и проучишься там бесплатно. Права профессионала дорого стоят. Кстати, если Павел захочет, то вы можете идти учиться на водителя вместе.

– Спасибо, Сергей Петрович! – с чувством поблагодарил я отчима. Запись в военном билете дамокловым мечом висела над моей головой. С ней ни один невропатолог водительской комиссии не допустил бы меня до вождения.

Ну, что же армия сделала меня инвалидом, теперь она же в лице Гончарова сделает здоровым членом общества. Что же касается призыва в «партизаны», я надеялся, что с таким тылом, какой у меня теперь имеется, ездить на военные сборы мне не придется.

Пожалуй, это и был настоящий подарок к дню рождения, несравнимый ни с какими часами.

Неугомонный братец, как только закончились наши переговоры, врубил свою музыку. Но стоило только хриплому голосу Моррисона запеть L. A. Voman, как мы втроем дружно потребовали, чтобы Пашка выключил свою шарманку.

Музыка замолкла, и все вздохнули с облегчением. Пашка, тем временем вышел к нам и воскликнул:

– Хотите новость расскажу.

Не дожидаясь нашего согласия, он начал говорить.

– Сашка, еще зимой мне рассказал о микробе, который якобы вызывает язвенную болезнь, и даже подсказал, где в желудочно-кишечном тракте его можно искать. Я как-то нашему Мельнику передал его слова и тот вроде бы заинтересовался.

С тех пор он больше об этом случае не вспоминал. А вчера меня на консультации увидел и сказал, что его сотрудникам удалось найти похожую бактерию, и теперь они собираются по этому поводу писать статью в медицинский журнал.

Усмехнулся и добавил, чтобы я передал спасибо брату за хорошую шутку, благодаря ней, его кафедра стала первооткрывателем бактерий, живущих в просвете 12-перстной кишки. Они даже название менять не стали, какое Сашка придумал.

– Мельник, это ваш куратор курса, Юрий Иванович Мельников, микробиолог? – спросила мама.

– Ты его знаешь? – удивился брат.

– Не такой уж большой наш город, чтобы я не знала преподавателей с медицинского факультета, – улыбнулась мама, и сразу став серьезной, повернулась ко мне.

– Саша, признавайся, что ты там напридумывал, я уже думала, что у тебя эпопея с выдумками завершилась.

– Ой, мама, ничего серьезного, просто захотелось пошутить. Я ведь твой учебник пропедевтики еще в восьмом классе прочитал, а потом еще не раз перечитывал. Так, что Пашку мне разыграть никаких трудов не стоило.

Брат сразу вспыхнул.

– А схемы лечения ты откуда взял? От балды?

– От неё, – засмеялся я.

Нашу беседу прервал звонок, и я отправился встречать следующих гостей.

На этот раз у двери стояла Таня Эловаара.

– Саша, поздравляю тебя с днем рождения! – произнесла она и чмокнула в щеку.

И практически сразу зашептала.

– Саша, я не рано пришла? Я торопилась, боялась опоздать. Мне так страшно, твоя мама уже здесь?

– Таня, не волнуйся ты так. У нас же не прием английской королевы, как пришла, так и хорошо. И мамы не бойся, она еще никого не съела.

– Конечно, тебе то, что, она ведь не тебя будет разглядывать, а меня, – обиженно ответила девушка.

Я снял с неё легкий плащик и повел в комнату.

– Знакомьтесь, представляю вам мою однокурсницу Таню Эловаару, любезно согласившуюся скрасить своим присутствием наш скромный праздник.

– Эловаара, – задумчиво повторил Гончаров. – Красивая фамилия. Никогда не слышал.

Мама приветливо улыбалась, но её глаза не хуже перископов ощупывали Танину фигурку, ища в ней невидимые мне изъяны.

Буквально через несколько минут появилась чета Ворониных, а вслед за ними и Пашкина очередная девушка.

Что уж говорить, брату везет на красивых девиц. Высокая темноволосая девица с толстой косой до пояса и неплохим макияжем для этого времени сразу приковала к себе всеобщее внимание. А Пашка победно глянул в мою сторону.

Надо сказать, мама довольно спокойно отреагировала на яркую подругу младшего сына. И если у моей девушки она постаралась выведать все, что возможно в беседе с Таней Бойцовой ограничилась лишь парой вопросов.

Мама, молодец, веников не вяжет! Сразу соображает, что к чему.

Если большинство гостей были в курсе моего хобби, то для девушек оказались неожиданностью мои кулинарные способности.

Что конечно не помешало им в дальнейшем, попробовать все, что было на столе.

Все остальные тоже не стеснялись, так, что после того, как первый раз выпили за моё здоровье, за столом наступила тишина, нарушаемая только бряканьем посуды и скрежетом вилок по тарелкам.

После второй рюмки за столом стало оживленней.

Маме надоело смотреть, как я периодически мотаюсь на кухню, чтобы принести очередное блюдо, и она привычно взяла эту заботу на себя, не забыв припахать к этому делу Таню Эловаару, с энтузиазмом бросившуюся ей на помощь. Примечательно, что Пашкину подругу маман к работе не привлекла.

Я же незаметно разглядывал Матильду, сидевшую напротив меня.

Как-то не так она выглядела, и хотя я не работал врачом больше семидесяти лет, правильный диагноз был быстро мной установлен.

В перерыве, когда Гончаров вышел на улицу перекурить, я подсел к Воронину и тихо сказал:

– Похоже, вас можно поздравить с пополнением семейства в этом году.

Колька нервно огляделся по сторонам, но его Матильда в это время активно общалась на кухне с мамой и Таней Эловаарой, не давая им вставить хоть слово в свой монолог.

– Откуда ты знаешь, мы еще никому не говорили, – ответил он также тихо.

– Коля, у меня глаз – алмаз, он никогда не ошибается. Так, что, давай, колись.

Приятель явно заволновался.

– Саш, ты только никому не говори. Матильда не хочет, чтобы о беременности знали, сглаза боится.

– Так через месяц, другой уже не надо будет никому говорить, все и так окажется на виду, – улыбнулся я. – Но раз просишь, буду молчать, чего уж там.

Ха-ха, наивный я человек. Когда мы с мамой были вдвоем на кухне, она озабоченно сказала мне.

– Саша, передай своему другу, чтобы он больше вина жене не наливал. Я гляжу, Матильда уже на четвертом месяце, они, что хотят из ребенка алкоголика сделать?

– Я мысленно засмеялся, маман была в своем репертуаре. У нее все, кто выпил больше двух рюмок водки двух бокалов вина, являлись алкоголиками.

Ближе к одиннадцати часам гости начали расходиться.

Сергею Петровичу я вручил хозяйственную сумку с выпечкой и оставшимися салатами, тем более, что они уезжали на такси.

После того, как ушли Воронины, Пашка усиленно начал мне подмигивать. Чего он хочет, догадаться было нетрудно.

– Паша, короче, у тебя в запасе два часа, потом я возвращаюсь домой, и чтобы вас тут уже не было. Надеюсь, все будет цигель-цигель ай лю-лю, как говорят в известном фильме. Усек? – спросил я у него, пока девчонки негромко переговаривались в комнате за столом.

– Понял, чего не понять, – покладисто ответил брат и взглядом показал, что мне пора уматывать вместе с подругой.

Когда мы вышли с Таней на улицу на западе еще светило заходящее солнце. Уже начинались белые ночи, до пика которых оставался еще месяц. И хотя днем было довольно тепло, сейчас стало заметно прохладней.

Я шел по тротуару, погруженный в свои мысли, Таня шла рядом, взяв меня под руку.

Где-то далеко слышалась музыка. Это играл оркестр на танцплощадке у озера. До него было километра три, но здесь не было слышно работы сотен автомобильных моторов, шуршания шин, звонков сотовых телефонов и прочих благ цивилизации. Только редкие парочки иногда встречались нам по пути, и иногда проезжали пустые троллейбусы с единичными пассажирами внутри.

– Покатаемся на троллейбусе, – предложил я, надеясь, что мы проведем в нем обещанное время.

Как ни странно, на остановке стояли люди, поэтому в троллейбусе мы оказались не единственными пассажирами. Мы уселись на сиденье и принялись болтать о всяких пустяках. Понемногу пассажиры покидали салон и на конечную остановку мы приехали вдвоем.

Водитель кинул в нашу сторону насмешливый взгляд и ушел в диспетчерскую.

А мы продолжили беседу, сопровождаемую редкими поцелуями. Спустя полчаса водитель появился и как бы между делом заявил, что после очередного рейса поедет в парк.

Новых билетов на поездку он от нас не потребовал, уселся в кабину, и мы отправились снова в путь.

С моего дня рождения прошло несколько дней. Наступил июнь, и сразу стало легче жить. Закончился театральный сезон. Труппа собиралась на гастроли, а мне как всего лишь примкнувшему к ней, никуда не надо было ехать. К тому же мне на работе дали отпуск на время сессии.

В отличие от Пашки, из-за сессии я не переживал, даже если сдам экзамены на тройки, стипендии, то мне все равно никто не выделит. Поэтому учебники особо не читал, и вообще почти не готовился. Таня мне периодически звонила, но от встреч отказывалась, целыми днями зубрила учебники и лекции.

Как-то вечером, когда я качался на стуле, задумчиво вглядываясь в открытое окно, и мучаясь от безделья, в комнату залетел Пашка и завопил:

– Сашкец, я сегодня был на Лососинке с парнями и заметил, что уже поденка начала вылетать.

Я вопросительно продолжал смотреть на него.

– Ты, что не понял? На рыбалку пора ехать! – продолжил он говорить.

– У меня завтра инглиш, – флегматично заметил я.

– Ну, и отлично, сдашь, а вечером поедем. Девчонок с собой возьмем.

Я засмеялся.

– Пашка, ну, какая же с девчонками рыбалка, совсем с ума сошел.

– Да, Сашкец, вижу, ты за три года совсем забыл, каким был заядлым рыбаком, – печально произнес брат. – Ну, ты как хочешь, а я поеду и Таньку с собой возьму, хоть рыбу для ухи почистит.

Подумав, я согласился.

– А, давай, съездим, действительно, так давно на рыбалке не был.

И, улыбнувшись, подумал, что брату в голову не придет, что я на рыбалке не был почти восемьдесят лет.

После экзамена дождался Эловаару, поинтересовался, как она сдала, узнав, что успешно, без прелюдий продолжил:

– Таня, сегодня вечером мы с тобой и Пашка со своей девушкой едем на рыбалку.

– Саша, ты с ума сошел, какая рыбалка, у нас следующий экзамен история КПСС…

– Будет только через четыре дня, – спокойно закончил я её фразу. – Таня, мы уедем сегодня вечером. Ночью и утром будет рыбачить, в обед сварим уху и потом пойдем на поезд. Завтра вечером ты уже будешь снова сидеть за учебниками.

– Ты, действительно, хочешь, чтобы я с тобой поехала? – спросила девушка, внимательно вглядываясь мне в глаза.

– Ну, конечно, хочу.

– А приставать будешь?

– Обязательно.

– Красовский, тебе говорили, что ты, нахал?

– Никогда, – улыбнулся я. – Наоборот, спрашивали, почему я такой робкий. Вот я и решил, что пора быть смелым и нахальным.

– Хорошо, я согласна, если ты пообещаешь быть не слишком смелым. И потом, мне тоже нужна удочка.

– Хм, а одежда для рыбалки у тебя имеется.

Девушка с укором посмотрела на меня.

– Саша, ты кому это говоришь, потомственной рыбачке, все у меня есть, увидите, я вас завтра всех обловлю.

Придя, домой я увидел итоги Пашкиной бурной деятельности. В коридоре стояли удочки, сапоги, два рюкзака и прочие прибамбасы.

Сам Павел сидел за столом и проверял коробки с крючками, поплавками мормышками.

– Леска, 0.2 высохла совсем, – озабоченно сказал он. – Придется сгонять в «Спорттовары», новую купить. Сходишь?

– Угу, – промычал я и снова направился к двери.

Когда пришел с леской и кое-какими продуктами типа черного хлеба, колбасы, сыра и пряников, брат уже закончил возиться с крючками и смотрел телевизор.

Когда мы уселись обедать, он горестно заявил:

– Представляешь, Танька отказалась от поездки!

– А чего так?

– Да ну её, начала бубнить, комары кусаться будут, ночью холодно, и вообще, она рыбу только на сковородке ловит. А твоя, как, согласилась?

Я самодовольно хмыкнул.

– Моя девушка, в отличие от твоей, со мной хоть в воду, хоть в огонь, учись брателло.

Пашка засмеялся.

– Однако ты дома один ночуешь, и меня ни разу не просил, куда-нибудь свалить. Значит не все тебе позволено.

– Мы никуда не торопимся, – назидательно сообщил я Пашке. – Зато некоторые товарищи экономят на презервативах, и не пришлось бы им, скупердяям, во время учебы ляльку нянчить.

– Сплюнь! – завопил брат и постучал по столу. – Я еще молод для таких приключений.

Глава 6

Таня уже стояла на перроне, когда мы с Пашкой там появились.

– Я боялась, что вы опоздаете, отправление через двадцать минут, а вас все нет и нет, – высказала она свое недовольство, как только мы к ней подошли.

– Отлично выглядишь, – сообщил свое мнение Павел, с удовольствием оглядывая ладную фигурку девушки.

– Таня немедленно засмущалась и замолкла.

– Хороша Маша, да не твоя, – сообщил я брату, взяв Танин рюкзак. – Давайте уж сядем в вагон, раз пришли. Чего тут на перроне толкаться?

Добравшись до общих вагонов прицепленных в конце состава, мы нашли свой, и быстро заняли свободное купе, усевшись ближе к окну. Успели мы во время, уже минут через десять в вагоне некуда было шагу ступить. Люди стояли даже в проходах. Но особо никто не возникал, все прекрасно знали, что уже на первой станции выйдет большая часть пассажиров, и сидячих мест хватит на всех. Так и случилось, после станции Чална, вагон остался полупустой.

До нашего места высадки, носившего благозвучное название разъезд Сяпся, поезд шел около двух часов, так, что мы успели и поговорить и даже подремать.

В час ночи мы выбрались из вагона прямо на железнодорожную насыпь, платформы здесь никогда и не бывало, даже при финнах.

Ночь хоть и называлась белой, но идти приходилось осторожно, внимательно вглядываясь себе под ноги.

Тем не менее, до реки мы дошли довольно быстро и сразу стали готовить снасти.

Радостные комары сразу набросились на нас, пронзительно звеня от счастья. Пришлось на некоторое время прерваться, чтобы намазаться диметилфталатом.

– Мальчики, а вы червей накопали? – разнесся над рекой тревожный Танин голос.

В ответ мы насмешливо фыркнули и я, вручив девушке три пустых спичечных коробка, подвел её к берегу и показал на прибрежные камни, покрытые ползающей поденкой.

– Видишь этих мух, пока мы с Пашкой наладим удочки, набери их, сколько сможешь в коробки, только плотно не набивай. Сможешь?

Таня кивнула и принялась за работу. Павел первый собрал удилище, поставил катушку, взял у Тани коробок с мухами и быстрым шагом направился к шумевшему порогу.

Я же замешкался, мне кроме своей удочки, надо было еще собрать удочку для Татьяны.

– А почему у тебя на удочке нет поплавка? – спросила она, когда я вручил ей обычную трехколенную бамбуковую удочку, без катушки, с леской, с болтающимся на ней поплавком с грузиком и мормышкой.

Я гордо взмахнул своей четырехколенной почти семиметровой удой, первое колено которой было сделано из спортивного копья.

– Танюш, не сердись, но ты с такой удочкой не справишься. Мы с Пашкой будет ловить нахлыстом. Для этого нужен навык, тем более мы с ним болотниках зайдем прямо в порог и будем кидать мух по течению. Так, что тебе придется ловить с берега, сапоги у тебя короткие.

– Конечно, узнаю парней, вы точно, как мои братья, все лучшее себе забрали, а мне дали что останется, – моя девушка, похоже, обиделась по-настоящему.

Пришлось её убеждать, что никто и в мыслях не держал обижать мою хорошую карелочку. Не знаю, сколько бы времени пришлось потратить еще, на уговоры не сердиться, но тут из порога раздался вопль, легко перекрывающий шум воды.

– Сиииг! Я первым поймал сига! – орал Пашка показывая нам рыбину, держа её на весу над водой.

– Сиг! – ахнула Таня. – Не может быть, таких больших сигов не бывает!

– Не бывает у вас в Калевале, а у нас это еще не очень большой экземпляр, – объяснил я.

Все, наша размолвка была моментально забыта, Таня схватила удочку и вприпрыжку понеслась к берегу. Пока мы возились со снастями закат, незаметно переместившись по горизонту, перешел в восход и солнце редкими лучами начало просвечивать сквозь лес.

Надо поторапливаться, скоро настанет день, и поденка уже не будет так садиться на воду.

Когда я забрался в реку и зашагал по дну, стараясь не влететь в какую-нибудь яму, Павел тащил уже второго сига. На этот раз уже без воплей.

Только я хотел сделать первый заброс, как вопль раздался уже с берега.

– Я поймала большую рыбу, не могу вытащить, Саша иди скорей ко мне!

Глянув в ту сторону, я увидел, как Татьяна повернулась к берегу спиной, перекинула удочку через плечо и потащила рыбу на берег, как бурлаки баржу на Волге.

Когда я выбрался из воды, то обнаружил сига весом килограмма на два лежащим на траве. Танюха вытянула его из воды волоком. Самое удивительное, что тот не сорвался с крючка. Губа у сига слабое место и рвется в момент, но, как говорится, новичкам везет.

Так, что на три часа ночи, только я еще не успел обрыбиться.

К семи утра мы закончили рыбалку, У нас с Пашкой счет был шесть-пять в его пользу, Таня поймала еще одного крупного сига и была вне себя от счастья.

Тут же на берегу, мы запалили костерок в старом кострище и поставили воду для чая. Уха в наших планах присутствовала, но ближе к середине дня. Для неё еще нужно было поймать несколько хариусов.

Вода в котелке скоро забурлила, и я высыпал в нее половинку маленького цибика чая.

Разложив на куске клеёнки свои припасы, наша троица звучно прихлебывала чай из эмалированных кружек.

После еды навалилась сонливость. Мы не спали всю ночь, и сейчас организм требовал отдыха. Достав из рюкзака спальник, я предложил его Тане, та не долго кочевряжилась и, забравшись в него, мгновенно уснула.

Я же взял кружки и котелок и спустился к воде, чтобы сполоснуть посуду.

На другой стороне реки солнце уже высоко поднялось над лесом и светило прямо в лицо. Усевшись на нагретый солнечными лучами валун, я тоже стал отогреваться от ночной прохлады.

Какое-то время бездумно смотрел на белые буруны в середине порога, и слушал шум текущей воды.

– Странно, – наконец, подумал я. – Как удивительно устроен мир. Для меня, как личности прошло почти сто пятьдесят лет, с тех пор, как я впервые сидел в этом же месте и смотрел на реку, лес, голубое небо. И вот сейчас, я снова сижу здесь и, кажется, что всё, что произошло со мной – просто сон.

На какой-то миг меня посетило ощущение жаме вю. Мне показалось, что ничего не было, не было первой жизни, не было второй, не было никакой Швеции. А я просто живу в первый и последний раз.

– О чем задумался, брателло? – прозвучал Пашкин голос рядом со мной.

Я вздрогнул.

– Пашка, черт! Напугал меня, я, понимаешь, медитирую, почти заснул, а ты тут, как тут.

– Я, Саш, думаю, что йога из тебя не получится, поэтому бросай медитировать, давай лучше пару часиков покемарим, а потом займемся хариусами.

Я постелил плащ и улегся рядом с Таней. Пашка лег ближе к догорающему костру, и мы довольно быстро уснули.

С хариусами у нас проблем не возникло, наловив штук двадцать, мы с рыбалкой на сегодня закончили. Отправив Таню чистить рыбу, я начал искать в рюкзаке пакет с набором для ухи. И с ужасом обнаружил, что соли в пакете нет.

– Пашка, ты соль случайно не положил к себе в рюкзак? – спросил я брата.

Увы, соль мы так и не обнаружили.

– Идем к дяде Ване, – предложил Павел. – У него соль точно, должна быть.

Мы моментом собрались и пошли навестить карела, дядю Ваню, жившего в убогой землянке неподалеку от железнодорожного моста. Жил он там давно, еще, когда мы с Пашкой младшими школьниками ездили сюда на рыбалку вместе с отцом. Батя обычно привозил ему несколько пачек Беломора, а дядя Ваня наливал нам литровую банку козьего молока.

Это молоко отец выливал под ближайший куст, после того, как мы уходили подальше от землянки. Когда мы в первый раз поинтересовались, почему он так делает, отец усмехнулся и сказал:

– Вы на руки его посмотрите.

В следующий раз мы посмотрели на дяди Ванины черные от грязи ладони, кривые загнутые ногти и прониклись.

Вот и сейчас, когда мы подошли ближе к его обиталищу, на нас настороженно смотрели две козы, привязанные длинными веревками к вбитым колышкам.

– Молоко не берем, – шепнул мне Пашка, улыбаясь.

Дядя Ваня, видимо, услышал тревожное мекание своих питомиц и выбрался из своего подземелья до того, как мы подошли.

Увидев нас, он улыбнулся беззубым ртом и поздоровался.

– Тере, пойки, как дела, а где Андреич?

Разговаривал он с нами на смешной смеси карельского и русского языка.

Первым делом спросил о нашем отце, помнит ведь, кто ему Беломор возит.

Пашка, к моему удивлению, тоже достал из кармашка рюкзака две пачки Беломора и протянул тщедушному дедку.

– Пассибо пойка, пассибо, – благодарил тот. – Сейчас я вам майдо налью.

– Дядь Вань, нам не надо молока, – громко сказал брат, глуховат был дедушка. – Нам бы соли немного для ухи.

– А нету соли, сам сегодня собирался в Эссойлу съездить, – сообщил дядя Ваня, увидев наши огорченные физиономии, добавил:

– На том берегу в коди сплавщиков, там одна нехорошая акку живет, у неё можно спросить.

Ну, что же для нас семь верст не крюк, перешли мы реку по железнодорожному мосту и направились к домику сплавщиков, который по какой-то случайности еще не сожгли наши рыбаки, обычно тщательно выполняющие эту обязанность.

Около домика бегала мелкая рыжая шавка, добросовестно нас облаявшая, после чего из дверей высунулась слегка опухшая пожилая женская физиономия.

– Чего надо? Спросила она по-карельски.

– Услышав в ответ, карельскую речь от Тани, сразу стала приветливей и пригласила зайти в дом. А после того, как я предложил ей сига, за горсточку соли, её вообще было не остановить. В доме было сумрачно и пусто с одной стороны были сколочены нары для сплавщиков, с другой стороны стояла кирпичная печка и рядом топчан нынешней хозяйки, сделанный из деревянных ящиков и такой же дощатый стол и несколько табуреток.

Глотая слова от волнения, хозяйка начала рассказывать, что вот она дожила до преклонных лет и вынуждена жить, где придется, А ведь она родная племянница Тойво Антикайнена, революционера, героя гражданской войны. И если бы тот не умер в 1941 году, то она бы, как сыр в масле каталась, а теперь жадные рюссю не могут выделить ей хотя бы плохонькое жилье.

Пока мы втроем беседовали, Пашка явно скучал, ведь разговор шел на смеси финского и карельского языка, в котором он понимал лишь отдельные слова.

Услыхав, что мы уже были у дяди Вани, Леена Киуру, так звали нашу собеседницу, обрушилась на того с руганью. Больше всего её злило, что сосед из землянки скоро уедет в Эссойлу, где ему выделили комнату в новом доме, а она так и останется на зиму в этом домишке, за шесть километров от ближайшей деревни и в трехстах метрах от шоссе, до которого зимой еще надо добраться по глубокому снегу.

Когда мы вышли из дома и с удовольствием вдохнули свежий воздух, Таня меня спросила.

– Саш, неужели она правду говорит? Я не верю, что она племянница такого человека, как Тойво Антикайнен, не может такого быть. Так нельзя жить в наше время, при советской власти. Почему ей не помогли?

Мысленно я улыбнулся.

– Эх, девочка, в жизни все может быть. Не исключено, что Леена Киуру, действительно, племянница известного революционера, почему бы и нет. Но в том, что она хроническая алкоголичка сомнений также быть не может. И пропила свою жизнь сама.

Эту же мысль я тут же высказал вслух, никто мне возражать не стал.

Но уху мы все же сварили, влили в неё сто грамм водки, а еще сто пятьдесят разделили с Пашкой. Уха из хариуса, на свежем воздухе пошла на ура. Выхлебали мы её до донышка, после чего отправились к шоссе, дожидаться рейсового автобуса. В наших рюкзаках лежали почищенные сиги общим весом килограмм пятнадцать, переложенные крапивой. Рыбалка удалась.

Интермедия 4

– Как рыбалка? – поинтересовалась Ольга Медведева, круглолицая, плотная коренастая шатенка, лежащая в кровати с книжкой «Граф Монте-Кристо», когда в комнату с шумом вошла её соседка Таня Эловаара.

Уставшая девушка оставила у входа небольшой туристический рюкзак, подошла к своей кровати и с наслаждением рухнула на неё.

– Танька, ты что делаешь? С ума сошла! – вскликнула Ольга. – От тебя костром ужас, как несет! Переодевайся быстрей. Завтра в баню обязательно сходи, а одежду убери в рюкзак, а то вся комната дымом провоняет.

Татьяна кивнула и принялась раздеваться. Оставшись одних трусиках, она начала складывать свою походную одежду в рюкзак.

Ольга, оторвавшись от книги, искоса разглядывала соседку.

– Хорошая фигурка у Таньки, сисечки только маловаты, – в который раз подумала она. – Парням такие не в нос, им побольше размер нужен.

Когда Эловаара накинула халат, собираясь унести рюкзак в прихожую, Ольга повторила вопрос.

– Танюш, так удачно съездили, или нет.

– Двух сигов я поймала, – без особой радости ответила та.

– Эй, подруга! Что-то в твоем голосе энтузиазма не слышу.

– Оль, а чему радоваться? Я так надеялась на эту поездку, думала, что у нас что-то определится, а он, козел бездушный, ничего не замечает.

Представляешь, его брат больше на меня внимания обращал, чем Сашка.

– Странная ты, Таня, а чего можно ждать от поездки втроем, вот если бы вы вдвоем уехали, тогда еще можно было бы на что-нибудь рассчитывать.

– На что, например, – спросила Эловаара. – Что он мне в любви признается?

Ольга усмехнулась.

– Ну, для этого надо постараться, Сама же говорила, что вы с ним с января стали гулять. Если за него замуж хочешь выйти, давно бы дала ему и забеременела. И всё, попал парнишка.

– Да я бы так и сделала, но никак не получается. Понимаешь, Саша старше меня всего на четыре года, но мне иногда кажется, что он намного старше моего отца. Смотрит на меня, а глаза такие грустные и старые.

Я в такие моменты кажусь сама себе глупой малолеткой. Думала, что только мне так кажется, а сегодня заметила, что и брат его слушается во всем.

– Так ты его боишься, что ли, Танька? Я тебя никак не пойму?

– Оля, да я сама себя понять не могу. Красовский мне сразу понравился, высокий серьезный парень, умный. Ну, ты же знаешь, что у меня дома делается. Живем впятером в двухкомнатной квартире в леспромхозовском щитовом доме. Ты не представляешь, как с двумя братьями жить в одной комнате, пока маленькие были еще ничего, а сейчас меня домой ноги не несут.

А Саша живет с братом в благоустроенной квартире, если бы я за него вышла, можно было бы в Калевалу не возвращаться.

– Хм, ты и так можешь не возвращаться. Живи и дальше со мной в комнате, плати восемь рублей за жилье, работай в детском саду, учись на вечернем отделении. Закончишь, найдешь работу, а потом и квартира появится. А касается парней, так я тебе парней сколько угодно найду, на такую задницу, как у тебя, любой клюнет.

– Ольга, перестань, – зардевшись, воскликнула Татьяна. – Ты на своей стройке совсем грубой становишься. Не нужны мне твои парни, я Сашу люблю.

– Ого! Наконец, призналась, что втюрилась по уши, такие вот дела, хотела парня захомутать, а сама и попалась, – засмеялась Ольга.

– Наверно ты права, – всхлипнув, призналась Татьяна. – Мне жить без него не хочется, а он моих чувств не замечает, играет со мной, как кошка с мышкой.

– Не знаю, что и посоветовать тебе, подруга. А попробуй с ним поговорить, в любви признаться, наконец. Сама говоришь, он парень серьезный смеяться не будет, в конце концов, он ведь с тобой уже полгода гуляет, значит, и ты ему нравишься. Ты в своей деревне привыкла, что если идешь с парнем после танцев, то он тебе под юбку в этот же вечер может полезть, а твой Красовский из интеллигентов, наверно, от тебя инициативы ждет. Так вы до морковного заговенья гулять будете, так, что, давай, прояви эту инициативу.

– А как её проявить? – растерянно спросила Татьяна.

Ольга улыбнулась.

– О-хо-хо, – вздохнула она. – Скидывай халат, выключай свет и иди ко мне, сейчас, дорогуша, мы с тобой будем учиться проявлять инициативу.

Когда я пришел домой, проводив Татьяну, в квартире соблазнительно пахло жареной рыбой. Вот только сизый дымок, струившийся из кухни, говорил о том, что сиги у Пашки начинают подгорать. Я прямо из прихожей крикнул, чтобы он убавил огонь, но брат в это время изображал из себя Софию Ротару с песней «Червона Рута» и у него неплохо получалось, по крайней мере, в сравнении со мной. Не знаю, услышал он меня, или нет, но больше кричать я не стал.

Переодевшись, я тоже отправился на кухню, есть хотелось не по-детски. Пашка тем временем перешел на песни Роллингов и мурлыкал «Satisfaction», видимо, представляя себя тощим Миком Джаггером. Я с удовольствием подпел, завыв прямо ему в ухо.

«I can’t get no satisfaction!»

– Блин! Сашкец, с твоим слухом, лучше рта не открывать! – воскликнул брат, – И вообще, у тебя траур.

– Это еще почему? – удивился я.

– Потому брательник, что тебя снова в армию забирают.

– Ах, это, – с облегчением воскликнул я, Пашка, гад, своими словами меня все-таки слегка напугал. – Повестку, что ли принесли?

– Ага, вон она на столе лежит, – сообщил брат. – Я только в прихожую зашел и сразу звонок раздался. Открыл, а на площадке какой-то работяга мне бумажку протягивает. Правда спросил вначале, тут ли ты живешь. Ну, я расписался за тебя. Может, не стоило? Я только потом сообразил.

– Нет, Паша, все путем, повестку мне на комиссию принесли. Год прошел после травмы, так что снова пройду освидетельствование.

– Понятно, – протянул братец и предложил:

– Давай ужинать, сегодня в кои веки поедим мою стряпню.

Сиги у Пашки все-таки слегка подгорели, но всё равно мы с голодухи умяли большую сковородку. А потом решали, что будет делать с остальной рыбой. Сошлись на том, что завтра половину отнесем в семью Гончаровых, Тем более что мне было как раз по пути, потому что наш новоявленный отчим жил рядом с гарнизонной поликлиникой, в которой мне надлежало проходить комиссию.

После ужина я забрался в ванну, все-таки на комиссию надо придти побритым и помытым.

Павел мытье проигнорировал, сказав, что у него с приятелями намечен на послезавтра поход в баню с друзьями, так, что до этого времени он проживет и так.

На следующий день я с утра рванул на комиссию, по пути заскочил к Гончарову, мама у же ушла на работу, а Сергей Петрович в полной боевой готовности дожидался меня, чтобы кинуть рыбу в холодильник и тоже бежать в свой военкомат. Но все же успел пожелать мне успешно пройти комиссию.

Никакой суеты в пустом коридоре гарнизонной поликлиники не наблюдалось, поэтому комиссию я прошел без проблем. Невропатолог, изучил запись в военном билете, расспросил меня о травме, проверил мои рефлексы и отпустил, сказав, что все напишет в заключении.

Председатель комиссии тоже меня не задержал, сообщив, что военник мне надо будет получить в военкомате.

Ближе к одиннадцати утра я освободился и рысью побежал в университет. Сегодня Гладкова проводила предэкзаменационную консультацию, и мне на неё надо было успеть. Ибо тот, кто на консультацию не приходил, по её определению являлся студентом, не любящим и не уважающим историю КПСС. А, следовательно, не заслуживающим положительной оценки на экзамен, как бы хорошо он не отвечал.

На консультацию я все же успел, когда зашел в аудиторию, вся группа уже сидела в полном составе.

Поздоровавшись, я уселся рядом с Татьяной, та предусмотрительно оставила мне место рядом с собой.

– Привет, Таня, как у тебя дела? – шепнул я, доставая общую тетрадку из дипломата.

И тут Эловаара меня удивила.

– Саша, добрый день, – ответила она и чмокнула в щеку.

Мы конечно, с ней целовались, но старались явно не выпячивать наши отношения. Ну, по крайней мере, я старался.

Девушки понимающе поглядели на нас и продолжили свою болтовню.

Татьяна уже похвасталась, что мы ездили на рыбалку, чем вызвала немалое удивление сокурсниц, Ведь в то время, как мы ловили рыбу, варили уху и загорали, ожидая автобуса, наши коллеги с утра до вечера вчитывались в учебник, изучая апрельские тезисы Владимира Ильича и прочие факты, описанные в учебнике. И самое интересное, девчонки искренне верили, что всё написанное в учебнике, является истиной в последней инстанции. Вот такие же студентки будут сдавать атеизм на пятерку на третьем курсе, но пройдет всего двадцать лет и они пойдут в церковь целовать очередные мощи святого, заражая друг друга всякой гадостью.

– Давай, пересядем, – предложил я Татьяне и вместе с ней уселся за стол, стоявший впритык к столу преподавателя.

Поэтому, когда Мария Ивановна тоже уселась на свое место, то обнаружила перед собой нашу парочку, преданно заглядывающую ей в глаза.

Оправдав надежды преподавательницы, я задал несколько вопросов, та радуясь такому энтузиазму разливалась соловьем, и вскоре мне стало ясно – меньше четверки на экзамене не получу, то есть свою задачу максимум на сегодня выполнил.

Подошел к концу июнь и сессия вместе с ним. К сожалению, отпуск тоже закончился, и пришлось выходить на работу. Вроде еще не прошло года, как я начал работать диктором, а эта работа превратилась в рутину. Один и тот же маршрут, дом-работа, работа-дом начинал надоедать. А что делать, я не знал.

В свободное время приходилось играть роль мамочки для младшего брата. Тот все-таки, сдав сессию с тройбаном по общей хирургии, лишился стипендии на первый семестр четвертого курса. Поэтому решил заработать капусты в стройотряде и последние дни перед отъездом страдал всякой фигней.

Так, что я в скором времени два месяца буду жить один. Хотя вряд ли так получится. Таня Эловаара уехала в свою Калевалу лишь на месяц. Почему-то я был уверен, что, вернувшись, она воспользуется ситуацией, чтобы залезть ко мне в постель.

И ругая себя, подозревал, что не смогу отказаться от такой возможности переспать с девушкой. Во второй жизни, стыдно признаться, за много лет я ни разу не изменил жене, а когда она ушла в иной мир, мне, как говорится в одном еврейском анекдоте, уже не особо и хотелось.

Третья жизнь началась неудачно, сначала травма, потом проблемы с работой, а самое главное мне было просто-напросто лень искать приключений. Правда иногда, я жалел, что в нашем государстве нет борделей, в которые можно было бы изредка сходить, и не мучится.

Конечно, для меня Танины мысли читались, как открытая книга – девочка хотела замуж, но что было ей в плюс, она была влюблена в меня. Но этот плюс, сразу менялся на огромный минус, когда я думал, что жена мне не нужна. А расстаться с женщиной делающей вид, что влюблена, гораздо проще, чем с той, что любит тебя по-настоящему, начинаешь чувствовать себя свиньей. Хотя, что говорить о любви восемнадцатилетней девчонки, ветер у большинства из них в голове гуляет. И у Татьяны тоже.

А посему малодушно решил, пусть все идет, как идет, все равно никаких мыслей на будущее я не строил.

Но все мои планы разлетелись в один миг.

Я уже пару дней жил один, когда на работе меня вызвала к себе Хельми Пятеляйнен.

– Что-то случилось, Хельми Андреевна? – спросил я, зайдя к ней в кабинет.

Судя по виду начальницы, ничего сверхъестественного не произошло.

– Александр Владимирович, мне позвонили из министерства культуры, убедительно просят, чтобы я командировала вас для работы переводчиком с делегацией шведского города Умео. Шведы, в принципе, неплохо говорят по-английски, но наш председатель исполкома горсовета Павел Васильевич Сепсяков хочет, чтобы у делегации был наш переводчик, владеющий шведским языком.

Как ни странно, кроме тебя мы никого найти не смогли. Так, что через три дня будешь работать с этой делегацией.

– Хельми Андреевна, что хоть за делегация, и сколько дней она у нас в городе проведет?

На мои вопросы редактор новостей только пожимала плечами.

– Саша, завтра отправляйся в горсовет, там тебе все расскажут и объяснят. – сообщила она, и не удержавшись, высказалась.

– А мне теперь надо думать, кого на новости сажать, лето, все в отпусках, придется, наверно самой этим заняться. Черт бы побрал этих шведов. Приехали бы осенью, и все было бы нормально.

Но черт шведов не побрал, и второго июля я вместе с работниками исполкома встречал шведскую делегацию на вокзале. Шведы прилетели из Стокгольма в Ленинград на самолете и оттуда уже добирались до нас на поезде.

Первым из вагона появился, глава делегации, его фото у нас имелось, поэтому наш глава Павел Васильевич Сепсяков сразу подошел к нему, протягивая руку, ну, а я приступил к своим обязанностям переводчика.

Беседа шла без проблем, поздоровавшись, мэр города Умео Магнус Эрикссон начал представлять членов делегации.

Запнулся я в тот момент, когда мне протянула руку высокая стройная шведка, и я понял, что погиб. Это была она – девушка моей мечты. Никогда еще во всех своих ипостасях я не встречал подобной. Трудно было сказать, красива она или нет, просто я понял – она моя судьба.

Когда я пожал её узкую прохладную ладонь, меня, как током ударило, девушка тоже не торопилась отпускать мою руку. Мы стояли и, улыбаясь, смотрели друг на друга.

– Кгхм! – кашлянул Павел Васильевич, нарушая невольную паузу. И, обращаясь к Эрикссону, сказал:

– Вы уж извините нашего переводчика, парень молодой, а ваша дочь очень привлекательная особа.

В моей голове был полный кавардак в мыслях, из которого выкристаллизовалась единственная – эта девушка должна стать моей.

Кое-как собравшись, я перевел эту фразу, затем еще и еще, но все это время не сводил глаз с Эмели, так звали дочь мэра Умео Магнуса Эрикссона.

После полагающихся приветствий, делегацию посадили в две черные Волги и повезли в гостиницу. Служащие горсовета за исключением председателя и его заместителя, также укативших на исполкомовской машине, отправились на автобусную остановку.

Я хотел сесть в первую машину, к коей направился Магнус Эрикссон. Но его дочь ловким маневром оттерла меня в сторону, и мне пришлось усесться рядом с ней на заднее сиденье Волжанки.

Стоило машине отъехать от вокзала, как Эмили начала оживленно болтать.

Мне прекрасно было видно, что болтовнёй она пытается скрыть свое смущение. Я же вообще мало соображал, что говорю, и нес всякую чепуху.

– Алекс, скажите, откуда вы так хорошо знаете наш язык? Я сначала подумала, что вы швед, а папа, как мне кажется, в этом уверен. Он сказал, что у вас выговор коренного жителя Стокгольма, – первым делом спросила девушка.

На мои слова, что я выучил язык самостоятельно, она только улыбнулась, а затем внезапно стала серьезной.

Ход её мыслей было нетрудно угадать. Кто в Советском Союзе может так хорошо знать язык, ну уж явно не студент. Но если это не студент, то кто?

Скорее всего, агент КГБ.

Увидев серьезное лицо девушки, я засмеялся.

– Эмили, не волнуйся, я всего лишь работаю диктором на радио и телевиденье. Читаю новости на финском языке, а вечерами учусь в университете. И действительно самостоятельно выучил язык. Стокгольмское радио было мне в помощь.

Для шведки, как и для двух ее спутников, оказалось неожиданностью, что в Карелии имеется такая передача для финнов и карелов.

Поэтому наш разговор оживился, меня забросали кучей вопросов. К сожалению, до гостиницы ехать было всего ничего, так, что спустя десять минут мы уже остановились у парадного входа гостиницы «Северная».

Делегацию встречали и здесь. Нам навстречу вышли две девушки в карельских народных сарафанах и преподнесли хлеб да соль.

Эрикссон в этот момент беспомощно оглянулся на меня, не вполне соображая, что требуется с этим даром делать.

Пряча улыбку, я сказал:

– Вам следует отломить кусочек хлеба, макнуть в соль и съесть.

Директор гостиницы долго тряс руку мэру, и говорил об большой чести принимать гостей из побратима Петрозаводска шведского города Умео.

В переводе, я слегка поправил его слова, все-таки Умео побратимом еще не являлся. Шведы приехали именно для того, чтобы подписать договор.

И вообще мне было не до перевода, в моей голове крутилась одна мысль, как бы уговорить Эмели Эрикссон, погулять по вечернему городу и привести её к себе домой.

Представляю, что бы подумали мои руководители, если бы могли читать мысли. Но они не могли. Никому из них в голову бы не пришло, что я посмею увести иностранку к себе домой. Надеюсь, сотрудникам КГБ, направленным для сопровождения процесса переговоров, это тоже не придет в голову.

План сегодняшних мероприятий мне вручили еще на вокзале. Учитывая, что шведы устали с дороги, до обеда никаких мероприятий запланировано не было, зато во второй половине дня должна была состояться короткая экскурсия по городу с посещением Вечного огня. А вечером в гостинице планировался банкет по случаю приезда делегации.

Понятное дело, что наблюдение за гостями будет капитальным. Мне оставалось только надеяться, что я смогу за это время уговорить Эмели, сбежать из номера и погулять по городу без лишних глаз.

Надежды юношей питают, а пока пришлось принять участие в распределении членов делегации по номерам. Эмели поселили в одноместном номере, когда она поняла, что в нём нет душа, то была полна разочарования. Пришлось попросить горничную показать ей душевую. Как они там объяснялись, не имею понятия, но девушка оттуда пришла в бодром настроении.

Я же обнаглел до того, что задержался в номере девушки, где мы остались вдвоем.

– Эмили, ты так красива, я дар речи потерял, когда тебя увидел, – признался я.

Девушка засмеялась.

– Это все заметили, – ответила она с довольной улыбкой. – Даже мой отец, который обычно ничего не замечает.

– Что ты скажешь, если я предложу, сегодня после банкета, прогуляться со мной по городу?

– Я согласна, – без раздумья сказала Эмели.

В дверь номера осторожно постучали.

– Войдите, – крикнул я.

Дверь открылась, и в номер заглянул молодой человек. Цепким взглядом он окинул комнату и, остановив его на мне, сказал:

– Александр Владимирович, вас просят посетить 102 кабинет на первом этаже. Пожалуйста, не задерживайтесь.

– Надеюсь, ты дружок, не говоришь по-шведски, – подумал я и продолжил беседовать с девушкой. Под внимательным взглядом соглядатая, сообщил той, что вынужден её оставить. И добавил:

– Если понадоблюсь, меня нужно искать на первом этаже у портье.

Когда зашел в сто второй кабинет, то в тесной комнатушке обнаружил лейтенанта Ильина. Сюрпризом для меня это не стало, я что-то подобное и ожидал.

– Добрый день Евгений Александрович, как дела? – поприветствовал я своего куратора.

– Красовский, ты совсем охренел, почему не сообщил, что будешь переводчиком у шведской делегации? – довольно громко спросил лейтенант.

– Однако нынче в комитете изрядный переполох, раз Женя на меня так наезжает, – подумал я.

– Товарищ, лейтенант, во-первых, о том, что буду переводчиком, я узнал только два дня назад, а во-вторых, не думал, что об этом нужно было ставить вас в известность, – сообщил я Ильину. Вид у того был взмыленный, видимо ему недавно досталось от начальства.

– А теперь объясни мне, пожалуйста, Александр Владимирович, о чем вы беседовали наедине с гражданкой Швеции? – якобы полушутя, спросил куратор.

– Да ни о чём серьезном, объяснил, где, что, к кому обращаться. Горничную пригласил, душевую показать.

А в чем собственно дело, товарищ лейтенант? Что произошло? Мне можно узнать?

Ильин задумался.

– Особо секрета нет, конечно. Об этом визите мы были заранее предупреждены. Даже готовили нашего переводчика. А он взял и ногу сломал. Пришлось срочно искать нового, кроме тебя никого под рукой не оказалось. Вот такая петрушка получилась, с английским и финским сколько угодно кандидатов, а со шведским затык произошел.

– Получается, я с вашей санкции попал в переводчики? – спросил я, стараясь придать наивность голосу.

Лейтенант коротко хохотнул.

– А ты что думал, студент, мы все на самотек пустим. Нет, так комитет не работает.

Я улыбнулся.

_ Тогда чего, не успел я зайти, а вы на меня сразу наехали? Ведь и без моего сообщения были в курсе событий.

– Для порядка, дорогой товарищ, для порядка, раз согласился помогать органам, так делай это со всей ответственностью, – назидательно пояснил Ильин.

Он закончил с моим профилактическим нагоняем и теперь намеками пояснил сложившуюся ситуацию. По началу, куратором этого мероприятия должен был быть совсем другой человек, но из-за того, что переводчиком оказался агент Ильина, руководство и поручило контроль и надзор.

Бедный Женя, если бы он знал, что я планирую, сто раз пожалел, что связался со мной.

А пока пришлось присесть к столу и написать подробный отчет о сегодняшнем дне. Кто, кому, что сказал и etc…

А ведь вечером мне предстоит еще работа переводчиком на небольшом званом ужине. Настоящий банкет планировался после подписания договора о дружбе и сотрудничестве.

Ну, о нём мне придется докладывать куратору уже завтра.

Распрощавшись с Ильиным, я вышел в коридор, размышляя, где бы перекусить, пока есть время, и нос к носу столкнулся с директором гостиницы.

– А я ведь вас узнал, молодой человек, – сказал тот улыбаясь. – Вы работаете на телевиденье, Александр Красовский, если не ошибаюсь? Только был не в курсе, что вы владеете и шведским языком. Наверно, у вас в родне есть шведы?

– Нет, не ошибаетесь, именно так меня и зовут – ответно улыбнулся я. – А вот в родне имеются только финны и русские, шведами там не пахнет.

– Владимир Владиславович, – представился директор, и, помявшись, продолжил.

– Понимаете Александр, в исполкоме горсовета нам рекомендовали шведам не только представить национальную карельскую кухню, но чтобы в меню имелись и национальные шведские блюда. Я сейчас озабочен этим вопросом. Возможно, вы сможете чем-то помочь, посоветовать, подсказать, все-таки изучали шведский язык, что-то читали.

Он картинно развел руками и продолжил:

– Видите, даже к вам пристаю, хватаюсь, так сказать за соломинку. Наши повара хорошие специалисты, но только не в шведской кухне, там наверняка, есть свои особенности.

Улыбнувшись, я ответил:

– Владимир Владиславович, вам крупно повезло, вы обратились по адресу, шведская кухня мое давнишнее хобби, поэтому я в силах вам помочь. Для этого мне нужно ознакомиться с горячим цехом вашего ресторана и имеющимися продуктами. После чего составлю небольшое меню, сделаю технологическую карту на каждое блюдо и мы с вашим бухгалтером быстренько все калькулируем. А самое главное, я должен готовить все эти блюда сам.

Как, вам подходят такие условия?

Директор задумчиво почесал затылок.

– Судя по вашим словам и апломбу, как ни странно, вы действительно знакомы с работой общепита. Но пока не могу ничего сказать. Идем, поговорим с нашей заведующей производством, если та согласится на такой эксперимент, я возражать не стану. Делегация небольшая, так, что можно с калькуляцией не заморачиваться. Если что пойдет не так, спишем испорченные продукты и все дела.

Заведующая производством с недоверчивой улыбкой слушала директора и с еще большим недоверием разглядывала меня.

– Надеюсь, вы, молодой человек, знаете, что говорите? – высказалась она после того, как Владимир Владиславович завершил свою речь. – И сможете сделать то, что обещаете.

– Никаких проблем, – отозвался я. – Время не ждет, первым делом надо посмотреть на какие продукты можно рассчитывать, а уже потом будем плясать от них, составим меню из трех-четырех блюд, большего нам не потребуется.

Единственно, мне бы перекусить чего-нибудь, все-таки я с утра на ногах. – Добавил я просительно.

Перекус был тут же организован, а спустя десять минут я в компании зав. производством, бухгалтера и кладовщика прикидывал, что у нас имеется для того, чтобы сделать сюрприз шведам.

Конечно, косились на меня женщины с большим удивлением, не понимая, откуда у меня такие знания, но помалкивали, помня наставления директора.

А я наслаждался такой знакомой рабочей атмосферой. Оборудование, естественно, оставляло желать лучшего, но тут уж ничего не поделаешь, что есть, то есть, не 2025 год и не Калифорния.

После того, как мы с бухгалтером без всяких компьютеров сделали калькуляцию всех блюд, в глазах у женщин появилась слабая надежда, что у меня что-то получится.

Но только когда я встал за столом в поварской форме и принялся работать большим ножом, наблюдатели поняли, что я действительно что-то могу.

Пожилая женщина, шеф-повар, вначале тоже с усмешкой разглядывавшая меня, проникнувшись моими навыками, выделила помощницу, и работа закипела еще быстрей.

Интермедия 5

– Слушай, Варя, ты что-нибудь понимаешь? – спросила Анна Иосифовна Бовкун директор гостиничного ресторана у заведующей производством Варвары Николаевны Семенчук, разглядывая из подсобки стоящего у плиты молодого парня, интенсивно помешивающего варево в большой кастрюле.

– Ни хрена не понимаю, – честно призналась последняя. – Когда Михельсон привел этого парня, я думала у директора крыша протекла, если он такой дурью начал маяться. Мы бы вполне без шведских блюд обошлись. И чего ему в голову взбрело?

– Ты, Варя не разобралась в ситуации, – начала объяснять Бовкун. – Моча в голову Сепсякову стукнула, а не Михельсону. Так, что нашему директору только под козырек оставалось взять и приступить к выполнению.

Меня больше интересует вопрос, где он этого парня выкопал, тот у плиты, как будто век стоял. И мне кажется, что я его где-то видела. Он случайно не работает поваром в ресторане «Петровский»?

Варвара Николаевна хихикнула и с превосходством глянула на директоршу, та буквально несколько минут назад вернулась из главка и еще не успела полностью войти в курс дела.

– Этот парень диктор с телевиденья, – сообщила она ошеломляющую новость. – А сюда попал, как переводчик шведской делегации. Тут его наш Михель и подловил. Парень как раз выходил из сто второго кабинета.

– Из сто второго, говоришь, – протянула Анна Иосифовна, пристально глядя на Семенчук.

– Именно оттуда, – кивнула та, сделав большие глаза.

Больше они вопрос, кто, откуда вышел, в беседе не поднимали. Зато вопрос, каким образом у молодого диктора появились поварские навыки, их заинтересовал.

В конечном итоге пришли к выводу, что тот служил в армии поваром, притом где-то в спецчасти и, скорее всего, окончил профессиональное училище, потому, что обычный человек со стороны, какие бы он рецепты блюд не знал, не смог так ориентироваться в ресторанной кухне.

Когда мы закончили с приготовлением нехитрого ассортимента простых шведских блюд, время подходило к шести часам.

На всякий случай я отзвонился маман, объяснил ситуацию, чтобы та не вздумала меня разыскивать. После чего снял с себя поварской халат и направился в душ.

Когда привел себя в порядок и вышел в фойе гостиницы, все шведы уже были там, но меня сейчас волновала одна Эмели.

Мы немного поговорили, ожидая приезда уже нашего мэра, так я для гостей называл должность председателя исполкома горсовета, уж очень она была длинной.

И после его прибытия всё вереницей потянулись в ресторан, где на втором этаже нам был накрыт отдельный стол.

Шведы с удовольствием знакомились с карельской кухней, уделяя больше внимание рыбным блюдам. Но, когда официанты начали вносить подносы с блюдами шведской кухни, выложенные по всем неписанным законам их страны, вся делегация разразилась аплодисментами.

– Боже мой, – воскликнула Эмели в восторге, – мой любимый гороховый суп и блинчики с брусникой.

Немедленно попробовав его, она зажмурила глаза и сообщила:

– Вкуснее, чем у мамы.

Глава 7

В конце ужина, когда все тосты уже были сказаны, и гости отложили в сторону вилки и ложки, Магнус Эрикссон грузно поднялся со стула и заговорил, обращаясь ко мне.

– Алекс, нам бы хотелось поблагодарить повара, с таким знанием дела и умением готовившего сегодняшний ужин. У нас создалось такое ощущение, что мы этим вечером находились в одном из ресторанов Стокгольма. Если возможно, пусть он к нам подойдет.

Я тоже встал и с улыбкой сообщил:

– Господин мэр, никого звать не нужно. Все шведскую часть сегодняшнего стола приготовил ваш покорный слуга.

– Алекс! – с детской непосредственностью воскликнула Эмели. – Ты и теперь будешь врать, что никогда не бывал в Швеции. Ни за что не поверю. Если ты говоришь, как швед, готовишь, как швед, значит, ты и есть швед.

Надо сказать, спутники девушки несколько опешили от её высказывания. Но, тем не менее, дружно похлопали, выразив свое удовольствие аплодисментами.

Для нашей части гостей, не понимающих, что сейчас произошло, мне пришлось объясниться еще раз.

К сожалению, соотечественники моих стараний не оценили. Шведская еда им пришлась не по душе, поэтому они налегали на сельдь под шубой, мясной салатик и антрекот с гарниром, обильно запивая все это водочкой.

– Завтра Ильин уже будет знать о моем неизвестном доныне хобби, хотя вряд ли его это будет больше волновать, чем-то, что я собираюсь умыкнуть Эмели Эрикссон на ночь из гостиницы, – подумал я с усмешкой. Сейчас меня обуревал азарт и желание добиться своего. Такого состояния в этой жизни я еще не испытывал.

С Эмели мы все обговорили. Магнуса в номере будет ожидать записка на столе, в которой его дочь сообщает, что по уши влюбилась в Алекса Красовского и проведет сегодняшнюю ночь с ним. Обещает придти в гостиницу утром, и устроить грандиозный скандал, если он начнет её разыскивать раньше этого времени.

Благополучно ускользнув из гостиницы, мы с Эмили не торопясь, пошли вниз по проспекту Ленина, направляясь к Онежскому озеру.

Белые ночи уже прошли свой пик, но все равно еще было достаточно светло. За озером над лесом горел багровый закат.

Прохожих на улице практически не было, только иногда навстречу нам шли единичные парочки, да торопливо шагали запоздавшие гуляки.

Девушка переоделась для прогулки в джинсы и мохеровую кофту, но всё равно, несмотря на простоту такой одежды, от неё за километр несло иностранкой.

На берегу, мы уселись на большой валун и молча смотрели на мерно накатывающиеся, на песок волны.

– Странно, – нарушила молчание Эмели. – я нахожусь в Советском Союзе, о нём у нас столько пишут плохого. А сейчас мы с тобой сидим на берегу, и я никак не могу отделаться от мысли, что нахожусь дома, в Умео, здесь такое же небо, лес, озеро. И даже комары такие же! – тут она рассмеялась и прихлопнула комара на щеке.

– Сашка, вперед, – скомандовал я сам себе и, обняв девушку, принялся её целовать.

Та на секунду растерялась, затем со всем пылом отдалась этому увлекательному занятию.

Через полчаса стало прохладней, и мы снова направились в город. На счастье, когда мы вышли к дороге, нам навстречу катила Волга с зеленым огоньком.

Махнув рукой, я остановил такси, мы уселись в него и направились ко мне домой.

По дороге мы то и дело целовались, водитель, молодой парень завистливо поглядывал на нас, было видно, что сгорает от любопытства, кто мы такие и на каком языке разговариваем.

Когда мы вышли из машины Эмили, с любопытством огляделась вокруг.

– Ваш дом в хорошем месте построен, – заметила она, – Лес рядом, это здорово.

Но у меня как-то не было желания сейчас беседовать о таких вещах. Мы в обнимку поднялись на третий этаж. Закрыв за собой дверь, я легко подхватил Эмели на руки и понес к себе в комнату.

Положив девушку на кровать, я принялся стягивать с неё джинсы, сама же Эмели в это время лихорадочно расстегивала пуговицы своей кофты. Она так волновалась, что даже оторвала одну.

– Утром найдем, – охрипшим голосом сказал я и приступил к стягиванию белых трусиков.

Когда зазвенел звонок будильника, я с трудом открыл глаза. Что-то не давало мне свободно дышать. Естественно, это была Эмели. Она лежала, положив голову мне на грудь, и тихо сопела в подмышку, согревая кожу горячим дыханием.

Тонкое одеяло лежало на полу, поэтому её голая попка была соблазнительно открыта моему взгляду. Сон моментально выветрился из моих глаз, я осторожно перевернул девушку на спину, отчего она тоже проснулась, и мы с удовольствием занялись тем же самым, чем занимались всю ночь.

К сожалению, время остановить нельзя, поэтому нам пришлось встать и морально готовиться к встрече с разгневанным отцом, а мне еще и с куратором.

После душа мы уселись пить кофе с гренками.

Эмели, отпивая кофе маленькими глотками, снова загадочно молчала.

Я тоже не форсировал события.

Наконец она решилась.

– Алекс, ты уедешь со мной в Швецию? Мне кажется, что я без тебя не смогу жить, – сказала она.

Мысленно я улыбнулся.

– Эх, девочка, ты сейчас в таком возрасте, что разлука после мимолетной встречи может показаться трагедией. Но все проходит и даже трагедии лечит время.

Только я тоже не хочу тебя отпускать, иначе буду жалеть об этом всю оставшуюся жизнь.

– Эмели, я гражданин Советского Союза, а это значит, что из этой страны мне так просто не уехать. Самый легкий путь, это жениться на тебе.

– Отлично, – воскликнула девушка. – Давай поженимся, и тогда тебя отпустят со мной.

– Хорошо, так и сделаем, – легко согласился я. – А сейчас надо идти, твой отец уже, наверно у гостиницы кругами ходит.

Действительно, когда мы около восьми утра подошли к гостиничному входу, Маркус Эрикссон уже нарезал около него круги.

Увидев нашу парочку, он скрипнул зубами, облегченно выдохнул и, схватив за руку Эмили, потащил её в сторону, яростным шепотом что-то говоря ей в ухо.

Нравоучения продолжались несколько минут. А потом девушка резко выдернула руку из лап отца, топнула ногой и довольно громко крикнула:

– Перестань, я все равно сделаю по-своему. Мы с Алексом полюбили друг друга, и я без него никуда не уеду.

Маркус замолчал, он явно был в растерянности, и я внезапно понял, что дочка вертит своим отцом, как хочет, несмотря на его должность.

– Хм, а стоит ли овчинка выделки? – вдруг засомневался я. – Не захочет ли Эмели, став моей благоверной, также вертеть и мной?

Но, храбро выкинув такие мысли из головы, я подошел к мужчине и, виновато склонив голову начал каяться.

– Алекс, – прервал меня Маркус. – Ты тоже настроен на брак, как и Эмели? – саркастически спросил он, судя по выражению лица, мэр сейчас с удовольствием нанес бы мне травмы несовместимые с жизнью..

– Да, – коротко ответил я.

– Меня вот, что удивляет, ты вроде бы серьезный молодой человек, да, да, серьезный, иначе бы не знал несколько языков и не работал диктором, скажи, неужели за сутки ты так увлекся моей дочкой? Я не верю, признайся честно, что у тебя на уме? Ты таким способом хочешь уехать из страны? Или имеется другая причина? – продолжил мэр.

– Имеется, – ответил я, глядя ему в глаза. – Я полюбил вашу дочь с того момента, как её увидел, и хочу быть с ней рядом. Поэтому прошу у вас, её руки.

– Хе-хе, – вдруг развеселился Маркус. – А если я скажу, нет, что тогда будет?

Я пожал плечами.

– Мы тогда подадим заявление с просьбой о регистрации брака без вашего разрешения.

Я так и понял, – снова усмехнулся мэр. Было понятно, что у него так проявляется откат после того волнения, которое он испытал, прочитав вечером записку своей своенравной дочки. Бедный мужик, наверно не спал всю ночь.

Пока мы беседовали почти как зять с тестем, Эмели с волнением наблюдала за нами.

– Отца то она все-таки побаивается, – понял я и, взяв девушку под руку, наглядно показал, что от своих слов отступать, не намерен.

– Ладно, – махнул рукой швед. – У нас еще будет время обсудить ваши проблемы. Эмели, а ты немедленно иди к себе в номер, и приведи себя в порядок.

Когда я следом за ними зашел в фойе гостиницы на меня с насмешливым любопытством уставились две женщины средних лет.

– Понятно, – я тяжело вздохнул. – Персонал уже в курсе, теперь тут обо мне легенды начнут складывать.

Тем не менее, я вежливо поздоровался с портье и собрался пройти в ресторан.

Неожиданно за стойкой зазвонил телефон. Одна из женщин подняла трубку, приложила к уху и затем растерянно протянула её мне.

– Это вас спрашивают.

Взяв трубку, я услышал знакомый голос куратора, не предвещавший ничего хорошего.

– Красовский, зайди ко мне в кабинет, надо поговорить.

– Положив трубку на телефон, я поблагодарил девушку-портье и поплелся на очередное аутодафе.

– Ты что творишь, Красовский? – этим возгласом встретил меня Ильин. – Совсем берега потерял. Из-за тебя у нас проблем выше крыши. Кто тебя надоумил дочь мэра Умео домой к себе затащить. Ты понимаешь, что теперь будет?

– А что будет? – спросил я с любопытством. – Мой будущий тесть вроде не так сильно огорчен этим событием. Мы только что с ним поговорили, сложилось такое впечатление, что его благословение уже у меня в кармане.

Ильин аж побелел, то ли от злости, то ли от чего-то другого.

– Ну, ты и жучара, Красовский, – гневно высказался он. – У нас люди ночь не спали, охраняя, так сказать, ваш мирный сон. А ты пришел, как ни в чём не бывало и еще имеешь наглость выделываться. Думаешь незаменимый? Если надо мы тебя в пять секунд уберем, понял? Все, мое терпение лопнуло, сегодня же меняем тебя на преподавателя английского языка из пединститута, тот хоть шведского не знает, но зато понимает, как должен вести себя советский гражданин.

– Евгений Александрович, – спокойно ответил я. – Давайте посмотрим на это дело с другой стороны. Шведская делегация приехала заключать братские связи с советским городом, мир, дружба и прочее, и тут, как вишенка на торте любовь между дочерью мэра и простым советским парнем, разве это плохо? Для имиджа страны, как мне кажется, это огромный плюс.

Но есть еще один момент, который можно обсудить…

Вы ведь можете оформить все, как успешно проведенную операцию по внедрению своего агента.

Ильин, не дослушав меня, нервно засмеялся, потом замолчал и явно начал о чём-то размышлять.

– В общем, так агент «Марат», пока выполняй свои обязанности, сегодня у вас запланирована поездка в Кижи, когда вернешься, подойдешь к семи вечера по этому адресу, если возникнут какие-то сложности, номер телефона ты знаешь, – резюмировал он свои размышления и тоже начал собираться.

Интермедия 6

В большом сером здании на улице Комсомольской все сотрудники комитета занимались важным делом, стоя на страже государственной безопасности.

Поэтому лейтенант Ильин, запоздавший по определенным причинам к утренней накачке, не смог сразу попасть к своему непосредственному начальнику капитану Сивкову.

Мыслей у него в голове роился целый вагон. За пятнадцать минут ожидания, он успел их привести в относительный порядок.

К чести капитана, тот мгновенно понял все плюсы и минусы излагаемой подчиненным версии и потребовал немедленно все мысли перевести в удобоваримую форму на бумаге и сделать это в ближайший час.

Спустя пять минут после беседы лейтенант лихорадочно выстукивал одним пальцем на машинке свой рапорт, а капитан договаривался о незапланированной встрече с полковником Зиминым.

Когда Ильин и Сивков зашли к Зимину, заместитель председателя КГБ по республике Карелия с кем-то разговаривал по телефону.

Закончив разговор, он буркнул:

– Ну, давайте, выкладывайте, что вы там надумали.

По мере того, как капитан Сивков докладывал о задумке своего отдела, настроение полковника улучшалось. Он явно оценил предложение о проведении спецоперации по внедрению агента в капиталистическую страну, притом практически без усилий самого отдела.

В итоге, решение о проведении спецоперации было принято.

– Николай Капитонович, – обратился полковник к капитану. – Вам следует провести беседус заведующем ЗАГСом, заявление нашей парочки должно быть там принято без задержек и волокиты, кстати, проследи, чтобы никаких месяцев на размышления им не давали. Умерла, так умерла. Сегодня подали, сегодня и зарегистрировали.

– Хорошо, Алексей Федорович, будет сделано. Вы со своей стороны посодействуйте получению загранпаспорта нашему протеже. А уж о въездной визе пусть будущий тесть беспокоится, хе-хе.

Вечером, уставший, как собака, я уходил из гостиницы в одиночестве. Эмели, несмотря на её мольбы и просьбы злой папа никуда не отпустил. Я, сказав, что буду скучать и с нетерпением ждать завтрашнего утра, отправился по указанному адресу на встречу с куратором. По дороге гадал, что тот мне скажет. Было понятно, что комитет в силах полностью закрыть мне возможность жениться на Эмели и уехать в Швецию. Достаточно только потребовать от ЗАГСа выполнения всех формальностей при приеме заявления. Оставалось только надеяться, что мой куратор, как и его начальство, предпочтет получить очередные звания и награды за удачную операцию, чем получить выговор за разразившийся скандал в связи с любовной связью диктора карельского радио и телевиденья и дочерью мэра крупного шведского города.

На этот раз конспиративная квартира находилась в новом квартале, застроенном блочными пятиэтажками. И хотя Никита Сергеевич Хрущев уже десять лет как оставил свой пост, эти дома продолжали называть хрущевками, хотя, по идее, они теперь – брежневки.

Поднявшись на третий этаж, я постучал в хлипкую дверь, звонка в этой квартире пока еще не было.

Я ожидал увидеть знакомое лицо Жени Ильина, но дверь открыла невысокая бабуля, её глаза уставились на меня, как пистолетные стволы.

Оглядев меня снизу доверху, бабуля медовым голосом сказала:

– Проходи сынок, заждалась я тебя.

Оправившись от неожиданной встречи, я прошел в квартиру, а хозяйка немедленно закрыла дверь вслед за мной.

– Ботинки свои сымай, тапочки вон там лежат, – ворчливо скомандовала она. Спорить с ней почему-то не захотелось.

Пройдя в комнату, я увидел сидящего за круглым столом Ильина, он сидел, закопавшись в каких-то бумагах.

– Чайку вам согреть, Евгений Александрович? – спросила бабка у него. Несмотря на приторный тон, у меня от её голоса бегали мурашки. Непростая, наверно, была бабуля.

– Согрейте, Надежда Егоровна, – ответил тот, не поднимая головы от бумаг.

Когда я уселся напротив, Ильин все же поднял голову, пристально глянул на меня и начал говорить.

– В общем, твоя идея признана удачной. Однако на первом этапе все будет зависеть от твоих отношений с Эмели Эрикссон. Пока все очень зыбко, и ненадежно. У девушек семь пятниц на неделе, сам знаешь.

Если же сможешь уговорить её оформить ваши отношения в ЗАГСе, тогда твоему оперативному прикрытию сразу будет дан полный ход.

– Вообще-то, мы завтра собираемся нести заявление в ЗАГС, – сообщил я, – сразу после подписания договора о дружбе и сотрудничестве между двумя городами.

– Отлично, – оживился куратор. – Если все пройдет гладко, с нашей стороны никаких препятствий не возникнет.

Придя, домой я автоматом переоделся, поужинал вчерашними макаронами и завалился на диван.

В комнате еще стоял запах духов Эмели, и мне до ужаса хотелось, чтобы она сейчас была здесь.

– Боже! – что происходит! – думал я, стараясь разобраться в своих чувствах. Никогда еще ни в одной из жизней меня не обуревала такая всепоглощающая страсть.

– Что же получается? Или я до этого никого по-настоящему не любил, или это какой-то выверт того рока, наказавшего меня третьей жизнью, и давшего в подарок настоящее чувство?

Конечно, изливаться перед куратором о своих переживаниях я стал. Тот все равно бы посчитал их блажью, или стремлением скрыть свои истинные мотивы любыми путями попасть за границу.

Мне просто повезло, что мои интересы и интересы комитета временно совпали и никаких препятствий они чинить нам с Эмели не будут.

Уснуть никак не удавалось. Я крутился, вертелся, переворачивал подушку, но сон так и не шел.

– Пойти, что ли прогуляться? – подумалось мне. Одев, спортивный костюм и кеды, я вышел на улицу.

Выйдя на дорогу, я побрел, куда глаза глядят. Прошел мимо проходной Дома радио и Телецентра. На крыльце сидел вахтер и задумчиво курил, пуская кольца дыма в ночной воздух.

– Не спится, Владимирыч? – спросил он сочувственно, узнав меня, когда я подошел ближе.

– Не спится, – признался я. – Как-то неспокойно на душе. Надеюсь, прогуляюсь на свежем воздухе, и снова в койку.

– Это ты правильно мыслишь, – согласился вахтер. – Прогулка она хорошо помогает. Батяня твой тоже гульнуть любил.

Я засмеялся.

– Да отец, мог гульнуть, а вы, что вместе с ним работали?

– Было дело, – вздохнул собеседник. – Только я на десять лет раньше по выслуге на пенсию ушел. А жизнь вишь, как повернула, нынче он снова мой начальник. А чего ты стоишь? Присаживайся Санек, рядком, покурим, поговорим, и грусть тоска пройдет.

– Спасибо за приглашение, но откажусь, не курю и все же пройдусь немного, – отказался я от приглашения.

– Ну, давай, тогда, гуляй, – вздохнул тот. – А мне надо бдить, враг не пройдет.

– Но пасаран, – согласился я. Мы засмеялись, и я потопал дальше по улице.

Домой я попал ближе к рассвету. С удовольствием забрался под одеяло и моментально заснул.

Утром, когда я, как и договаривались, позвонил Ильину, тот сообщил, что с нами в ЗАГС отправится фотокорреспондент газеты «Комсомолец», он сделает несколько снимком и возьмет краткое интервью.

– Этого только не хватало, – подумал я, но ничего не поделаешь, придется общаться и с корреспондентом.

На подписании договора, проходившего в горсовете, мне пришлось потрудиться и много говорить, хорошо хоть, что болванка договора была московская, поэтому править в нем практически ничего не требовалось. Да и кто бы мне разрешил. Не моего ума это дело.

Через какое-то время после подписания договора я вместе со шведами укатил обратно в гостиницу.

А затем, оставив их готовиться к скорому банкету, вместе с Эмели отправился в ЗАГС.

У его входа отирался молодой парень с фотоаппаратом, это явно был обещанный фотокорреспондент.

Эмели жутко волновалась, собственно, как и я. Третий раз иду в это учреждение, и никогда еще так не дергался, как сегодня.

Почему-то девушка решила, что фотограф – это моя работа. И сразу начала выговаривать мне, что не рассказал о нём, иначе она бы оделась совсем по-другому.

Но сейчас было поздно говорить об этом, я взял её под руку и мы в сопровождении корреспондента прошли в бюро ЗАГС, или как с недавних пор оно стал называться – Дворец бракосочетаний.

Глава 8

В приемной уже сидели две пары, поэтому нам пришлось некоторое время подождать. Корреспондент, Саша Завадский, воспользовался случаем и сделал несколько снимков с различных ракурсов.

Когда мы зашли в кабинет, лицо женщины, сидевшей за столом расплылось в улыбке.

– А вот и наша международная пара, появилась, – прокомментировала она наше появление. – Я рада, что мне выпала честь регистрировать брак нашего советского парня с иностранкой. Тем более из города Умео, побратима Петрозаводска. Присаживайтесь и пишите ваши заявления.

Женщина придвинула к нам два бланка.

Я быстро заполнил оба, записав данные Эмели из её паспорта.

– Офигеть! – мысленно восторгался я. – Вот что, КГБ всемогущий делает!

Если бы не он, отправили бы нас для начала переводить паспорт Эмели на русский язык и требовать его нотариального заверения. Потом прицепились бы к тому, что у девушки нет городской прописки. Интересно, нам месяц на размышления дадут, или сразу оформят регистрацию?

Когда чиновница извиняющимся тоном сообщила, что за свидетельством о заключении брака придется придти завтра, я даже растерялся. А она начала оправдываться, что нужного сотрудника сегодня нет на месте, иначе бы все было готово сегодня.

Интермедия 7

Ресторан гостиницы «Северная» в этот день был закрыт на спецобслуживание.

На банкет, посвященный заключению договора о дружбе и сотрудничестве между городами-побратимами, съехалось немало гостей. Среди них присутствовал и атташе посольства Швеции Нильс Торнборг, специально ради такого события приехавший в Петрозаводск из Москвы.

Сейчас он разговаривал со своим давним знакомым Маркусом Эрикссоном.

– Маркус, признаюсь, я удивлен услышанными новостями, – нейтрально заметил Торнборг.

– Какими? – эхом отозвался Эрикссон.

– Я слышал, твоя дочь так серьезно увлеклась вашим переводчиком, что сегодня отправилась с ним регистрировать брак, неужели это правда?

– Да, правда.

– Маркус, я тебя не понимаю, как-то легкомысленно ты относишься к поступкам дочери. Не ожидал от тебя такого равнодушия.

Маркус вздохнул.

– Нильс, как давно ты был у нас в гостях и видел Эмели?

Торнборг задумался.

– Наверно, года четыре назад. И что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, что Эмели тогда и сейчас это две разные девушки. Той очаровательной, стеснительной малышки, больше нет.

Как думаешь, зачем я вообще взял с собой дочь? Наша делегация вполне могла бы обойтись без неё. Среди работников муниципалитета, сотрудников полиции и деятелей культуры, ей вроде бы нечего делать. Но пришлось брать, притом оплатить поездку за свой счет. Я просто боялся оставить её одну.

– А…?

– А с Хильдой мы в прошлом году развелись. Она уехала в Осло. Эмели, как раз поступила в наш университет, поэтому осталась жить со мной.

Торнборг сочувственно кивнул.

– Понимаю, тяжело тебе приходится.

– Если бы ты знал, как. Все было бы ничего, если бы не эти хиппи. Откуда они только взялись на наши головы.

Представляешь, у моей девочки появился друг. Я, конечно, стараюсь идти в ногу со временем, понимаю, что сейчас молодежь совсем другая, чем в наше время. Но всему есть предел.

Когда я впервые увидел этого университетского друга, меня чуть удар не хватил. Видел бы ты его, грязный, патлатый парень, в драных джинсах, от которого на километр несет марихуаной.

Какой тролль его принес из Штатов в наш северный город, не пойму.

Все мои уговоры и просьбы Эмели проигнорировала, зато словам этого Джо внимает с открытым ртом. Правда пока до драных джинсов и марихуаны дело не дошло, но осталось немного.

Этим летом у Джо появилась идея, уехать в Данию, может, слышал, в Копенгагене у хиппи появилась своя столица.

Хорошо хоть Эмели не может держать язык за зубами, как-то раз, практически перед моим отъездом она проговорилась, что собирается с этим вонючим Джо отправиться в Христианию и там жить в любви, свободной от учебы, родителей и прочих пережитков прошлого.

Пришлось её почти силой забрать с собой. Пока ехали, она мне все мозги выела, зачем я забрал, сейчас бы она уже обосновывалась в Дании со своим Джо.

А утром, когда мы вышли из вагона поезда, появился этот переводчик.

Высоченный парень, типичный скандинав, если бы не шрам на лице, мог бы вообще играть героев-любовников. Заговорил с нами на чистом шведском языке с выговором стокгольмского горожанина.

Я в этот момент глянул на Эмели. Та стояла столбом, как будто призрак увидела.

А когда они поздоровались, я понял, что и парень остался неравнодушен к дочери, чем-то они явно привлекли друг друга.

Три дня мы здесь, только три дня, и за это время я не слышал от дочери ни слова о Джо, о хиппи и прочей дребедени. Она говорила только об Алексе.

И знаешь, что я тебе скажу. Если у меня появился выбор между жизнью единственной дочери в клоаке Копенгагена, обкурившейся, обколотой наркотой, вместе с больным американцем, ну может и не больным, но не от мира сего точно. Или с парнем, хоть и из Советского Союза, но далеко не дурака, прилично одевающегося, знающего три языка, кроме родного русского, работающего диктором на телевиденье и готовящего еду, как лучшие наши повара, я, конечно, выберу последнего. Нисколько не сомневаюсь, такой человек и у нас не пропадет.

Кстати, я думаю, что оставлю Эмели здесь, до того момента, пока решится вопрос с визой для моего новоявленного зятя. Пусть они поживут вдвоем. Насколько я в курсе, он живет в муниципальной квартире вместе с братом, но тот появится не ранее сентября. Так, что у них есть время притереться друг к другу. Марихуаны в Советском Союзе нет, хиппи тоже отсутствуют, по крайней мере, здесь в Петрозаводске. А я в это время постараюсь решить проблему Джо, если тот не догадался еще укатить в Данию. Без Эмели это сделать гораздо проще. Есть у меня такая возможность.

– Как-то подозрительно, это все, – произнес Торнборг. – Очень похоже на подставу КГБ.

– Ха, – засмеялся Эрикссон. – Очень, похоже, в комитете, по-твоему, работают предсказатели, видящие будущее, я несколько дней назад сомневался, что возьму Эмели с собой, хорошо, что о визе для неё позаботился заранее. А они не сомневались, и даже составили её психопрофиль, чтобы найти нужного кандидата. Интересный шпион получился, диктор известный всей республике Карелия. Торнборг, ты же профессионал, что за глупости сейчас говоришь.

– Ну, возможно ты и прав, – нехотя признался Торнборг. – Но все-таки я бы на такой брак никогда бы не дал согласия.

– Ты не на моем месте, поэтому можешь не расстраиваться, – заметил Эрикссон. – Давай, прекратим этот бесполезный разговор, поговорим лучше о тебе. Когда ты сможешь попасть в Умео? Мой домик в горах и форель в ручье ждут твоего приезда, приезжай, посидим, как в старые добрые времена, когда у нас не было ни жен, ни детей.

Примерно в это же время в кабинете директора гостиницы беседовали председатель горисполкома Павел Васильевич Сепсяков и первый секретарь обкома партии КАССР Сенькин Иван Ильич.

– Ну, что Павел Васильевич, можно сказать, сработал молодцом. Все прошло, как надо. Еще завтрашний день пережить, гости уедут, снова войдем в деловой ритм. Кстати, очень хороший ход получился с нашим молодым диктором, как там его зовут?

– Красовский Александр Владимирович, – подсказал Сепсяков.

– Ага, точно, Красовский, – согласился Сенькин. – Надеюсь, в нашей карельской прессе это событие получит правильную трактовку. У нас сегодня присутствует и корреспондент газеты «Правда», так, что соответствующая статья появится и в центральной прессе. Очень хорошо получилось. Пусть теперь попробуют в Скандинавии что-то говорить о железном занавесе, когда девушка из Швеции без проблем может выйти замуж за простого советского гражданина, и никаких препятствий для создания семьи в нашей стране не имеется. Мы, коммунисты открыты всему миру, и пусть наши недруги еще раз в этом убедятся.

Сегодня на банкете, ты обязательно упомяни это событие. Кстати, надо бы поздравить молодых, подарок от города преподнести.

Сепсяков нахмурился.

– Иван Ильич, мне кажется, что давать квартиру молодому парню, будет неправильно, общественность нас не поймет.

– Чудак – человек, – усмехнулся Сенькин. – Сразу видно, чем на работе занимаешься. У тебя одни квартиры в голове крутятся. Больше то ничего на ум не приходит? Гарнитур мебельный из фондов выделить, к примеру, напряги фантазию, мать её в печёнку. Короче подумай, до банкета время еще осталось.

Когда мы с Эмели появились в зале ресторана, на лицах присутствующих появились улыбки. Очевидно, они уже были в курсе нашего бракосочетания.

В зале слышалась и английская речь, были видны знакомые лица преподавателей с университетской кафедры, очевидно устроители банкета поняли, что моих возможностей перевода не хватит на всю публику, поэтому пригласили, кого смогли.

Те тоже признали своего студента и кидали в мою сторону удивленные взгляды, как бы соображая, что тут делает их студент.

Увы, как бы мне не хотелось, просто сидеть рядом со своей женой, но пришлось перебираться ближе к её папаше, чтобы переводить торжественные речи.

Торжество с каждой рюмкой набирало обороты и вскоре обстановка стала гораздо проще, а речи свободней.

Мой тесть, однако, в своем выступлении ни разу не вспомнил тот факт, что его дочь нашла себе мужа в Петрозаводске.

Зато Сепсяков в ответном слове, особо отметил, что любовь ломает барьеры между странами, и что он с радостью поздравляет молодоженов Александра Красовского и Эмели Эрикссон, сегодня зарегистрировавших свои отношения.

Исполком городского совета в связи с этим решил подарить молодой семье польский кухонный гарнитур. И надеется, что Александр Владимирович не оставит свое увлечение поварским искусством и будет радовать жену новыми блюдами.

Эмели, услышав мой перевод слов Павла Васильевича, засмеялась.

– Алекс, зачем нам этот гарнитур. Мы же уедем с тобой в Швецию.

– Не все так просто, дочка, – сказал Маркус Эрикссон, слышавший наш разговор. – Завтра вы только получите свидетельство о браке. После этого Алексу придется обратиться в консульство Швеции в Ленинграде с просьбой выдать долгосрочную визу.

У тебя же, Эмели, виза полугодовая, так, что ты вполне можешь остаться в Петрозаводске со своим мужем, пока решаются вопросы с документами.

Эмели, слегка надула губы, услышав эти слова, но сразу же радостно воскликнула:

– Здорово, мы будет жить вдвоем, без родителей, папа, ты серьезно оставляешь меня, или так пошутил?

– Какие шутки, – усмехнулся Эрикссон. – ты теперь замужняя женщина, самостоятельная, так, что привыкай вместе с Алексом решать свои проблемы.

– Кстати, о проблемах, – вмешался я в разговор. – Моя мама до сих пор не в курсе, что её сын женился. У меня есть предложение. Завтра нам с Эмели надо идти за свидетельством о браке. Могли бы вы к одиннадцати часам дня подойти вместе с нами в ЗАГС? От гостиницы до него пешком идти пять минут. А я приглашу свою маму, а возможно и отца, если удастся с ним переговорить.

Отец Эмели нахмурился и вытащил из кармана записную книжку. Некоторое время он читал записи, затем его лицо прояснилось.

– Хм, я смогу выделить сорок минут на это мероприятие, – сообщил он, – Оно само мне не очень интересно, а вот с родителями зятя познакомиться надо обязательно. К сожалению, больше времени уделить не могу. Завтра вечером мы уезжаем, а в планах остается еще несколько дел.

Учитывая, что сегодня на банкете работали еще два переводчика, а добрая половина шведской делегации удовлетворительно говорили на английском языке, мне работы оставалось немного.

Поняв, что в моих услугах на сегодня никто не нуждается, я вместе с Эмели отправился в её номер, чтобы забрать её вещи.

Вещей у неё оказалось совсем немного. Когда девушка закрыла чемодан на замки, она села на кровать и робко посмотрела на меня.

– Алекс, ты не жалеешь, что женился на мне? Мне все время кажется, что это сон, и он сейчас закончится.

– Ты этого ждешь? – спросил я.

– Нет, совсем наоборот, я так счастлива, что не могу выразить это словами. Никогда не думала, что со мной это произойдет. Год назад, когда читала книжку Евы Александерсон «Контроданс», мне казалось, она пишет обо мне. Мне тогда очень нравилась моя подружка Сара, мы с ней даже целовались, а потом появился Джо.

Тут, Эмели испуганно замолчала. Наверно ждала вопроса, кто такой Джо.

Вот только мне это было совершенно неважно, потому, что, как и Эмели, я чувствовал, что мы должны быть вместе. А Джо и все другие бывшие друзья теперь пусть идут лесом.

Когда мы добрались до дома, я сказал Эмели, что нам еще надо кое-куда прогуляться, после чего позвонил маме.

– Мама, привет, надеюсь, вы еще не собираетесь ложиться спать. Нет, отлично. Тогда мы придем к вам минут через двадцать.

– Из трубки сразу понеслись мамины вопросы.

– Саша, мы это, кто? С кем ты собираешься придти? Говори немедленно!

– Увидите, – сообщил я и положил трубку.

– Куда мы идем? В свою очередь поинтересовалась Эмели, когда мы вышли на улицу.

– Знакомиться с мамой и её мужем – коротко ответил я.

В отличие от Тани Эловаары, волнующейся в ожидании встречи с моей мамой, Эмели будущее знакомство со свекровью нисколько не напрягло. По крайней мере, в лице она не изменилась и не стала задавать множества вопросов.

Если из гостиницы мы уехали на такси, то сейчас шли пешком, время приближалось к девяти часам, и на улицах было полно народу.

Наблюдать за идущими навстречу мужчинами было интересно, они буквально прилипали взглядами к высокой стройной, светловолосой шведке, идущей рядом со мной.

– Алекс, ты пользуешься успехом у женщин, – ревниво заметила Эмели. Она то больше интересовалась женщинами, обращающими внимание на меня.

– Не больше чем ты у мужчин, – парировал я в ответ.

Вскоре мы добрались до цели, и я нажал кнопку звонка, стоя перед знакомой дверью.

Естественно, дверь открыла маман и сразу впилась глазами в Эмели.

Та радостно улыбнулась в ответ и поздоровалась.

– Что она сказала, – нахмурилась мама. – Это девушка из делегации, с которой ты работаешь?

– Угадала, но не совсем, – ответил я. – Действительно, она приехала с делегацией. А завтра станет моей женой.

Глава 9

– Почему завтра? – потрясенная услышанной новостью, мама смогла задать только этот вопрос.

– Мама, завтра в одиннадцать часов в ЗАГСе мы получаем свидетельство о браке. В связи с этим мы с Эмели просим тебя и Сергея Петровича появиться на этом событии и поздравить нас с началом семейной жизни, – быстро произнес я.

– Мы можем уже сегодня это сделать, – сообщил Гончаров, выходя в коридор.

Видимо мама надоумила его надеть мундир, поэтому выглядел он достаточно импозантно.

– Ну, Сашка ты дал стране угля! – воскликнул он, увидев Эмели. – Где откопал такую красавицу?

– Места надо знать, – улыбнулся я. – Ну, так и будем в коридоре стоять, или вквартиру пригласите?

– Ой, конечно, проходите! – мама, наконец, пришла в себя и засуетилась.

Мне были выданы обычные казарменные тапочки, (откуда их только военком взял?) зато Эмели получила вязаные с большими помпонами.

Усадив нас за накрытый стол в гостиной, мама уселась напротив и, строго глядя на меня, приказала:

– А теперь давай, рассказывай, что вообще происходит.

Пока я вкратце знакомил маму и Гончарова с последними событиями в моей жизни, Эмели с любопытством разглядывала гостиную. Здесь, действительно было на что посмотреть. Не то, что в моей комнате, где кроме мебели ничего заслуживающего внимания не имелось.

Больше всего внимания девушка уделила старому роялю, занимавшему почти треть комнаты. И картинам на стенах с морской тематикой.

– Алекс, твой отчим играет на этом инструменте, – шепотом спросила она, прервав мой рассказ.

– Эмели роялем интересуется? – спросил Гончаров.

Когда я кивнул, он продолжил:

– Скажи ей, что на рояле играла моя дочь, а я так, только Чижика- пыжика сыграть могу.

– А можно мне поиграть? – неожиданно спросила Эмели. Ну, в чем не откажешь моей жене, так это в непосредственности, её привели знакомиться со свекрухой, а она хочет на рояле поиграть.

Когда Сергей Петрович поощряюще кивнул, Эмели, картинно размяв ладони, уселась за рояль и подняла крышку.

На минуту она задумалась, а затем раздалась знакомая мелодия. Эмели играла сюиту из пьесы «Пер Гюнт».

– Неужели так может быть? – подумал я. – В прошлой жизни Люда тоже была без ума от этой мелодии, только она слушала её в чьей-то современной аранжировке, а Эмели играет строго классический вариант.

Гончаров неожиданно встал, взял табурет и сев рядом с Эмели, положил руки на клавиши. Начало у него вышло немного неудачно, мелодия сбилась, но затем приобрела новое многоголосое звучание.

Хоть я сам не мог правильно взять ни одной ноты, слушал с большим удовольствием, тем более, на меня повеяло ностальгией. Сколько раз я слушал эту музыку рядом с Людой.

Но Гончаров удивил, в жизни бы не подумал, что профессиональный военный, не имеющий отношения к музыке, может так играть.

Концовку сюиты Эмели играла в одиночку, Сергей Петрович сошел с дистанции из-за отсутствия практики и сейчас усиленно массировал кисти, морщась от боли.

– Не ожидал от вас таких талантов, думал, действительно только Чижика одним пальцем можете, – честно признался я, когда Эмели закончила играть и встала из-за рояля. – Как-то не вяжется ваша профессия и музыка.

– Отчего же, – развеселился полковник. – Это у меня наследственное, отец был капельмейстером военного оркестра, мама преподавателем консерватории, в детстве приходилось соответствовать. Ну, а потом выбрал пехотное училище.

Музыка убрала ту неловкость, которую мы все испытывали при встрече и сейчас мы оживленно переговаривались за столом.

Мама, первым делом начала интересоваться биографическими данными моей жены. Узнав, что та единственная дочь мэра города Умео, она на миг потеряла дар речи. Поэтому пришлось её успокоить, заявив, что город это по шведским меркам. Для Советского Союза сто тысяч населения – это просто небольшой городок. А для Карелии всего две Кондопоги.

В общем, первое знакомство удалось, мои родственники пришли в себя и начали интересоваться, планируется ли у нас свадьба.

В ответ я сообщил, что свадьбы не будет. Возможно, через несколько дней, когда нам доставят, обещанный мэром, гарнитур, мы все же устроим небольшую вечеринку для ограниченного круга приглашенных.

Ближе к десяти часам вечера, я намекнул, что нам пора уходить.

– Да, конечно, тебе же еще Эмели в гостиницу надо проводить, – высказалась мама, не замечая лукавой усмешки Гончарова.

– Мама, какая гостиница? – укоризненно заметил я. – Мы идем к нам домой. Надеюсь, ты не забыла, что мы практически женаты, а завтра получим свидетельство о браке.

– Ой, – оживилась мама. – Я все хотела спросить, как тебе удалось избавиться от месяца на размышления.

Пришлось отмахнуться от её вопроса.

– Ладно, мам, сейчас уже поздно, в другой раз расскажу подробней, – сообщил я и повлек Эмели к двери.

Нам с ней сегодня предстояло еще долго не смыкать глаз.

Интермедия 8

Фельдшер скорой помощи Петрова Людмила Николаевна, приехав с очередного вызова, зашла в бытовую комнату и с вздохом облегчения уселась за стол. Санитарка Нина уже поставила чайник на плитку и предложила:

– Людочка, у меня сальцо домашнее есть, мягонькое с чесночком. Отрезать тебе кусочек.

– Отрежьте, теть Нин, – согласилась та.

Санитарка достала из холодильника небольшой газетный сверток, развернула газету на столе, а на ней небольшую холщовую тряпку, в которой и лежало хваленое сало.

Люда, слегка сдвинула тряпку, читая, что написано на замасленной газетной странице.

Неожиданно, что-то привлекло её внимание, она резко вытащила газету и, взяв в руки, начала читать внимательней.

Затем надела очки и стала разглядывать газетную фотографию. Разглядев, положила газету на стол и беззвучно заплакала.

– Ты чего, голубушка, моя, что стряслось? – встревожилась санитарка. – Чего ты там прочитала, может, умер, кто не приведи господь?

– Саша Красовский женился, – всхлипнув, ответила та.

– Это что ль ухарь твой Петрозаводский, которого ты из армии ждала и не дождалась, – неприязненно спросила Нина.

– Ага, – мотнула головой Люда и заплакала еще сильней.

– Люда, перестань, не расстраивайся ты так. А то молоко пропадет. И вообще кто тебя гнал на работу через два месяца после родов, взяла бы еще три месяца за свой счет, а то и до года. А этого вертопраха выкинь из головы.

– Ладно, теть Нин, я уже успокоилась, – сказала Люда, вытирая слезы. – Я сама во всем виновата. Могла бы его маме написать, спросить, почему Саша не пишет, но слишком гордая была, а Степан тут рядом.

– На какой же прынцессе этот твой хахаль женился, раз его в газете «Правда» прописали? – поинтересовалась санитарка.

– На иностранке, – вздохнула Люда. – Из Швеции.

– Так, он, что теперь туда со своей зазнобой умотает?

– Наверно, – еще раз вздохнула девушка. – Теть Нин, не спрашивай больше ни о чём, лучше помолчи, тяжело мне сейчас.

Для Тани Эловаары начавшийся день не сулил никаких неприятностей. Вчера она с подругами до ночи отрывалась на танцах. Затем с Сашкой Померанцевым бывшим одноклассником до трех часов ночи провела на берегу озера. Болтали, целовались. Сашка горячими мозолистыми ладонями лез под тонкую блузку и мял небольшие упругие Танькины грудки. Та ничего против не имела и, с удовольствием отвечала на поцелуи кавалера, с тревогой ожидая, что тот что-нибудь скажет по поводу размера груди. Но парень молчал и периодически пытался пробраться в сокровенное место, которое Таня берегла пуще глаза. Ну, не предназначалось оно для местных ребят. В конечном итоге, Сашке ничего не откололось, и они пошли в сторону дома. Правда, парень по дороге как-то скрючился, и начал прихрамывать, но Таню в этот момент больше беспокоили промокшие от возбуждения трусики, чем здоровье Померанцева.

Она же не знала, что тот по приходу домой, примет сразу две таблетки анальгина и заляжет в постель, держась за ноющую мошонку и проклиная девиц, берегущих целку и боящихся подержаться за член, обещая себе в следующий раз провожать с танцев одну из нескольких безотказных давалок.

Утром Татьяна встала, когда родители ушли на работу, так же, как и оба брата.

– Две недели отпуска осталось, – подумала она, глядя в окно. А там за стеклом ярко голубело небо, светило солнце и плыли в небесной вышине легкие перистые облака. – Скоро возвращаться в Петрозаводск. Если бы не работа, можно было еще месяц дома пожить. Интересно, чем Саша Красовский занимается, он же один сейчас, мать замуж вышла, брат в стройотряде. Надо бы ему письмо написать, признаться, что скучаю по нему, и жду встречи.

При этой мысли Эловаара слегка порозовела, вспомнив ночные объятья Померанцева.

– Но я же не дала ему, – оправдалась она перед собой. – А поцелуи не считаются.

Как обычно, с утра завтрак ей пришлось готовить самой. То, что приготовила мама, было уже съедено мужской половиной семьи.

Доедая яичницу, Таня планировала сегодняшний день. Неожиданно у двери раздался знакомый звук. С таким в щель для почтового ящика падала почта. Но так, как ящика сейчас не было, вся почта падала на пол. Поэтому её надо было срочно оттуда забрать, иначе, кот Кеша с удовольствием сделал бы на ней все свои дела.

Большую часть газет и журналы Таня положила на этажерку, оставив себе только «Ленинскую правду» и продолжила пить чай.

Машинально перелистывая газету на второй странице, она увидела знакомое лицо.

Отодвинув в сторону чашку, она, смахивая наворачивающиеся слезы, внимательно прочитала небольшую заметку.

Затем, бросив газету на пол, улеглась ничком на диван и принялась рыдать в подушку.

Вечером, придя с работы, мама застала свою дочь в трауре, растрепанной и с красными заплаканными глазами.

– Таня, что случилось, тебя кто-то обидел? Рассказывай быстрей. Я их быстро отп… на х… и уе… в г…

Танина мама была плотного телосложения, работала сучкорубом в леспромхозе, и хоть говорила с дочерью на карельском языке, матерные загибы выдавала на чистом русском.

– Мама, Саша женилсяяя! – снова заплакала дочка, как бы с приходом матери найдя в себе для этого силы.

– Какой Сашка, ты вообще о ком говоришь?

– Ай, мама, это диктор с телевиденья, я с ним в Петрозаводске гуляла. Вам не говорила, потому что сглазить боялась. А он взял и женился!

– А ты откуда узнала, он, что, тебе написал? – спросила сбитая с толку женщина.

– Не было письма. В газете сегодняшней написано. Он на шведке женился. Вот гадина! Чужого парня забрать. Попалась бы она мне, все бы волосы ей выдрала.

Мать взяла газету с дыркой на месте фотографии.

– Таня, мы этот случай сегодня уже на работе обсуждали. Сошлись на том, что парень видный, не удивительно, что эта шведка на него запала. А ты значит, на него виды имела?

– Имела, – сквозь слезы, печально сообщила дочь.

– Ой-хой-хой, – вздохнула мама. – Успокойся дочка, не плачь, эта птица не твоего полета. У нас жизнь другая совсем. Лучше бы ты на Померанцева внимание обратила. Парень работящий, к тебе неравнодушен. Правда, ему еще в армию идти. Так и ты у меня не перестарок. А об этом забудь, не стоит он твоих слез.

– Не забуду, – упрямо сказала Таня. – Я его люблю.

– Брось врать мне и себе, – неожиданно жестко сказала мама. – Не любишь ты его. Это гордость в тебе говорит, что предпочли другую. Если бы по-настоящему любила человека, по танцам не бегала и по ночам с парнями на озере не обжималась. Смотри Танька, если забеременеешь без мужа, домой лучше не появляйся, зашибу.

На этом временно разговор завершился. Затем мать принесла из кладовки, припрятанную там от мужа маленькую. Вместе с дочкой её прикончили, а потом дружно посидели, оплакивая свою нелегкую женскую судьбу.

Утром я встал раньше Эмели и привычно начал готовить завтрак. Учитывая шведские вкусы жены, приготовил бутерброды из ржаного хлеба с килькой и яйцом. Ну и конечно кофе.

Эмели встала сама, тихонько подкралась ко мне сзади и обняла, уткнувшись губами в шею.

– Так, здорово, поверить не могу, что мы с тобой вдвоем, – шепнула она. – Я часто думала, как это выйти замуж, представляла себе разных своих друзей в этой роли. А получилось все совершенно иначе. Как хорошо, что отец взял меня с собой. А я глупая, ехать не хотела.

Позавтракав, мы начали собираться в ЗАГС. У Эмели было с собой всего два платья, поэтому выбор длился недолго. Я кстати увидел её в обычном женском наряде в первый раз. До этого видел только в джинсах, или вообще без всего. Надо сказать, мне понравилось, хотя без всего нравилось больше.

До гостиницы мы добрались на автобусе, благо утренняя толчея на остановках уже рассосалась. Маркус был уже при параде, поэтому мы сразу отправились в ЗАГС. Когда мы подошли к зданию, к нему же подкатила черная волга с военными номерами. Из неё вышли моя мама и Сергей Петрович в парадном мундире.

Когда они подошли к нам, глаза Эрикссон явно удивился, увидев погоны полковника.

– Это ведь не твой отец? – спросил он, после того, как представил всех друг другу, видимо до конце не поняв, кто есть, кто.

– Нет, это отчим, снова пояснил я. – Но мой отец тоже в таком же звании, только он служил в полиции.

Увидев моих родственников Маркус, явно приободрился. Все-таки увидеть один раз лучше, чем сто раз услышать, По крайней мере, ему будет проще оправдываться перед бывшей женой, что выдал её кровиночку не за голь перекатную, а за сына уважаемых людей.

Так, как мы прибыли точно к назначенному времени, ждать не пришлось.

Мы зашли в большой зал, и тут Гончаров молча сунул мне в руку две коробочки с кольцами.

– Спасибо, Сергей Петрович, – растерянно пробормотал я. – Как-то мы упустили этот момент.

– Зато мы с мамой не забыли, – сообщил отчим.

Под музыку Мендельсона мы поцеловали друг друга и расписались и обменялись кольцами и получили свое свидетельство.

Выпив по бокалу шампанского, мы с торжественной частью закончили и отправились кто куда.

Глава 10

Мама с Сергеем Петровичем уехали по своим делам. А у меня сегодня был последний день работы со шведской делегацией. Вечером шведы, выполнив поставленные задачи, уезжали на родину.

Тянущийся день прошел в суете. Члены делегации, как с ума посходили, им надо было успеть везде. Но время шло неумолимо и к вечеру мы все собрались на вокзале.

Большого начальства на этот раз не было, явились две женщины работницы горсовета. После недолгого прощания гости зашли в вагон. Последним заходил Магнус Эрикссон, целый день он был невозмутим, как скала, и только в последний момент беспокойство за дочь, пробило эту броню.

Последние наставления нам он повторял уже из тамбура. Эмели тоже разволновалась и даже пустила слезу.

В принципе, её можно было понять. Остаться с человеком, которого знаешь всего несколько дней, не каждый решится. В связи с этим меня очень занимал вопрос, что же такого натворила моя жена дома, что родной отец предпочел её оставить на два месяца в чужой стране. И, кажется, я догадывался, в чем дело. Но форсировать эту тему с Эмели не собирался. Наступит момент, она сама все расскажет, не надо даже спрашивать. Тем более, она сейчас оказалась практически в вакууме, кроме меня ей даже не с кем поговорить. Особых знатоков английского в моем окружении нет, а финский язык жена не знает.

Когда мы перешли железнодорожные пути и направились к дому, Эмели все еще оставалась хмурой и неразговорчивой. Однако в скором времени настроение у неё переменилось, и она опять засыпала меня кучей вопросов, по поводу всего, на что падал её взгляд.

Ну, что же праздники закончились, началась наша семейная жизнь, для жены в первый раз, для меня в четвертый. Бог, как говорится, любит троицу, возможно, он полюбит и четвёрицу.

Тем не менее, по приходу домой мы устроили небольшой праздник. По дороге зашли в магазин, где купили бутылку румынского вина «Мурфатлар».

И сейчас сидели за столом, медленно пили сладкое вино и улыбались друг другу, зная, чем займемся в скором времени.

– На следующий день Эмили не захотела оставаться дома одна, поэтому пришлось взять её с собой на работу.

Посмотреть жену-иностранку и поздравить нас со знаменательным событием собрались все, кто мог, поэтому в небольшом помещении студии сразу стало тесно и шумно.

Но вскоре появилась Хельми Андреевна и, как лесник из известного анекдота, разогнала всех по рабочим местам. Эмели она забрала с собой, сообщив, что достаточно хорошо говорит по-английски и выяснит у девушки, как она, такая умница и красавица, умудрилась выйти замуж за скучного и занудного парня.

Услышав такие слова от своей начальницы, я слегка призадумался. Видимо, нужно в чем-то менять поведение. Со стороны странно смотрится, что парень двадцати двух лет ведет себя так по-взрослому. Хотя, с другой стороны, я просто не смогу притворяться, да и ни к чему это. Все равно никому в голову не придет истинная причина моего взрослого поведения.

После записи, я зашел к своей начальнице. Эмели все еще была у неё. Они вдвоем мирно пили кофе и о чём-то разговаривали.

– Саша, ты уже освободился? – заметила по-английски Пятеляйнен. – Это хорошо, а то твоя жена меня заговорила. Девочке скучно, ты наверно ты уделяешь ей мало внимания.

Я возмущенно посмотрел на Хельми Андреевну и также по-английски с улыбкой сообщил:

– Это поклеп, мы всего сутки, как живем вдвоем. И все внимание в это время было уделено Эмели. А она, действительно, вас заговорила?

– Нет, усмехнулась Пятеляйнен, говоря уже по-фински. – Есть у нас и более говорливые особи. Зато я примерно поняла, почему твой тесть, решил её здесь оставить.

– И почему? – тут же спросил я.

– Ну, если тебе жена не рассказала, то и я не буду, – заявила начальница. – Когда-нибудь сам поймешь.

– Мда, Хельми меня совсем за дурака держит, – насмешливо подумалось мне. – Давно понятно, что у Эмели в Швеции начинался роман с таким нежелательным элементом, что даже муж из Советского Союза был предпочтительней на его фоне.

Хельми Андреевна, – вновь обратился я к начальнице на английском языке, чтобы Эмели снова было понятно. – В конце месяца мне нужен отпуск за свой счет на два дня, надо нам с женой съездить в Ленинград в шведское консульство. Нужно написать заявление для получения въездной визы.

– Понятно, вздохнула та. – Этого следовало ожидать. Насколько я могу рассчитывать на твою работу у нас? Надеюсь, ты не завтра увольняешься?

– Не знаю точно, – пожал я плечами. – В середине августа у Эмели начинаются занятия в университете, так что она уедет в Швецию в любом случае. Мне же придётся ждать, в начале загранпаспорт, потом визу. Апостиль документов я сделаю в ближайшее время. Так, что возможно уеду вместе с женой, или немногим позже.

– Ох, Саша, Саша, – покачала головой Пятеляйнен. – А если тебя не выпустят?

– А что меня держать? – удивился я. – Никаких секретов не знаю. Обычный парень со средним образованием. Еду к жене. Так, что формально ко мне никаких придирок быть не должно.

– Ладно, будет тебе отпуск на два дня, пиши заявление. – сообщила Пятеляйнен.

В ОВИР следующим днем мы также отправились вдвоем.

В здании министерства МВД, где располагалась служба ОВИРа, было тихо и пустынно. Эмели, до этого оживленно болтавшая со мной, робко притихла. Ковровая дорожка, лежащая на полу глушила стук ее каблучков.

У дверей нужного кабинета никого не было. Я постучал, после чего вместе с женой зашел вовнутрь.

За столом сидела женщина средних лет. Она с интересом оглядела нас и спросила:

– Что вы хотели, молодые люди?

– Ничего особенного, – сообщил я, выкладывая документы на стол. – Мне надо получить заграничный паспорт для выезда к месту постоянного жительства моей жены, гражданки Швеции.

Дама, нахмурилась, затем, что-то сообразив, сказала:

– Да, я вас узнала молодой человек, читала на днях в газете о вашем бракосочетании. Ну что же поздравляю. Значит, не терпится скорей заграницу попасть, раз сразу в ОВИР пришли?

– Угадали, не терпится, – решил я поддеть завистливую бабу.

Та еще больше нахмурилась и сообщила:

– Документы я у вас приму, они соответствуют требованиям, что же касается самого паспорта, он будет делаться в течение сорока пяти дней, а возможно и дольше. И гарантий, что вы его вообще получите, я дать не могу.

Я внутренне улыбался и думал:

– Давай, давай, строй из себя начальницу. Ты, подруга, ничего не решаешь, а раз так, то слушать тебя не стоит.

Когда мы вышли на улицу, Эмели тут же спросила:

– Саша, мне показалось, что мы той женщине не понравились, она смотрела на тебя, как будто ты ей тысячу крон должен?

Я рассмеялся.

– Это ты правильно заметила, так эта тетка и смотрела.

– Но, почему? – недоумевала жена.

– А потому, Эмили, что из нашей страны, довольно трудно куда-то уехать, – довольно громко сказал я, радуясь, что нас сейчас на улице никто не понимает. – Она нам просто завидует.

– Понятно, – задумчиво сказала жена, – это ваш пресловутый железный занавес. Но тогда не понимаю, почему нам разрешили оформить брак.

– Так сложились обстоятельства, – пояснил я. – Если хочешь, дома я тебе все объясню. Нам просто повезло. А сейчас у нас имеется еще три часа в запасе до работы, так, что идем в кино. Сегодня, как раз премьера фильма «Земля Санникова».

Время шло, понемногу мы привыкали друг к другу. Эмели начала учить русский язык. Получалось у неё не очень, но она старалась. И требовала, чтобы я говорил с ней только по-русски.

На работу со мной она больше не ходила. Зато по выходным дням тащила меня на пляж, где с удовольствием демонстрировала всем желающим свою великолепную фигуру. Конечно, на неё засматривались. У меня, иногда, появлялись даже проблески ревности.

– Саша, а вас в городе разве нет места, где молодежь может развлекаться, танцевать, выпить коктейль, – как-то раз спросила она.

Я уже давно ожидал от неё подобный вопрос и удивился только тому, что он последовал почти через две недели нашей совместной жизни.

– Эмели, к сожалению, у нас в настоящее время ничего подобного нет. Помнишь ресторан в гостинице, где вы жили. Таких у нас в городе всего шесть штук, там можно поесть, и потанцевать, но это для более солидных людей. Для развлечений молодежи у нас, пожалуй, больше ничего не имеется. Разве, что танцплощадка в парке культуры и отдыха.

– Саша, давай туда сходим, очень хочется посмотреть, – жалобно попросила девушка. Она, конечно, из меня веревки еще не вила, но уже достаточно смогла изучить, чтобы знать, как что-то выклянчить. Женщина, одним словом, что уж тут скажешь.

Мне же идти в парк совсем не хотелось. Там можно и по голове получить без проблем. А с другой стороны, пусть Эмели посмотрит на нашу молодежь, так сказать, в непринужденной обстановке.

Все-таки июль в Карелии иногда бывает жарким. Вот и сегодня мы с Эмели с удовольствием зашли в парк под высокие кроны берез и тополей. Здесь уже не было того пекла, что представляли собой улицы города, по которым мы добирались до нашей цели. В парк со всех сторон спешила молодежь. Таких пар, как я с женой, было немного, в основном по тенистым аллеям шли смешливые стайки девчонок от едва выбравшихся из пубертатного возраста, до достаточно взрослых дам лет двадцати. Парни шли поддатыми компаниями от двух трех человек и больше. А от берега озера, где находилась танцплощадка, уже слышались звуки музыки.

Признаться, мне вдруг стало интересно глянуть на танцующую молодежь. За прошедшие десятки лет жизни я изрядно подзабыл, как было тогда, и хотелось глянуть, как будет выглядеть это место сейчас, для меня сегодняшнего.

Вскоре мы вышли на открытый пригорок, откуда хорошо было видно волнующее море голов на танцплощадке и остановились, чтобы лучше рассмотреть, что там творится. Вместе с нами стояло много таких же наблюдателей, они, кстати, посматривали на нас с любопытством, услышав иностранную речь.

– Саша, я боюсь туда идти, – вдруг оробела Эмели. Я улыбнулся, её робость была понятна. Что не говори, а моя жена пока еще оставалась провинциальной девочкой, выросшей в северном немноголюдном городке. Поэтому даже танцплощадка в небольшом по меркам нашей страны городе, могла её напугать.

– Не бойся, – сказал я покровительственно, – Идем, сейчас купим билеты и пройдем внутрь.

Купив билеты по тридцать копеек в кассе, мы направились к входу. Сама танцплощадка была огорожена высоким трехметровым, крепким забором, чтобы любители бесплатных танцев не могли проникнуть на её территорию.

Увы, никто еще не знал, но в следующем году этот забор рухнет, когда начнется гигантская драка между курсантами речного училища и городскими парнями. Но сейчас забору ничего не угрожало, поэтому мы спокойно зашли на дощатое покрытие и направились ближе к сцене, где сейчас играл оркестр.

Вокруг нас ритмично, в такт музыке двигались пара тысяч человек, а возможно и все три.

– Радуйтесь, пока есть возможность, радуйтесь, – думал я. – В следующем году после знаменитой драки, танцплощадку урежут в четыре раза и сделают еще две в других районах города, чтобы милиции в случае чего было меньше работы.

Эмели на удивление быстро пришла в себя и потащила меня танцевать. Пришлось идти, нашел себе молодую жену, надо соответствовать. Но тут, на мое счастье, прямо у сцены разгорелась драка. Бойцы с упоением лупили друг друга по мордасам, а окружающие радостно вопили, поддерживая противников криками.

– Саша, это ужасно, смотри у мальчика все лицо в крови, – переживала Эмели. – Где же ваша полиция?

Я кивнул в сторону выхода.

– Видишь, вот там два милиционера с дубинками стоят.

Эмели взглянула в указанную сторону. Действительно там стояли два здоровых лба в форме и, улыбаясь, похлопывали дубинками по ладоням.

– Почему они ничего не делают? – возмутилась жена. – Мой отец давно бы выгнал с работы таких полицейских.

Пока мы говорили, драка закончилась. Двое побитых отправились к выходу, отмывать кровь с соплями, а победители исчезли в толпе.

– Саша, пойдем домой, мне тут не нравится, – тихо попросила Эмели. – Лучше сходим завтра в кафе, или бар с музыкой. А здесь мне страшно.

Интермедия 9

Юрий Владимирович Андропов устало вздохнул, сидя за столом. С утра он неважно себя чувствовал, болела голова, и начался легкий насморк.

– Как не во время, – подумал он. – Завтра на Политбюро надо присутствовать, а тут простуда. Вечерком придется чайку с малиной выпить. Да и с утра не помешает.

Беззвучно открылась дверь кабинета, и вошедший адъютант положил на стол папку со сводкой за вчерашний день.

– Пал Иванович, не в службу, а в дружбу, завари чайку покрепче, голова болит, сил нет, надо бы хоть немного в себя придти, – обратился Андропов к подполковнику.

– Сейчас сделаем, – бодро доложил тот. На какой-то момент Андропов позавидовал адъютанту, у того явно не болела голова.

Он придвинул кожаную папку с бумагами и начал их пролистывать.

Кое-что он оставлял без внимания, на некоторых сводках делал отметки для подчиненных и лишь некоторые бумаги переложил к себе в бювар.

Прочитав еще на раз сводку, привлекшую его внимание, он сказал адъютанту, ставящему в этот момент на стол, небольшой поднос с чаем в подстаканнике и блюдцем с нарезанным лимоном.

– Павел Иванович, будь добр, пригласи по селектору Ивана Лаврентьевича ко мне, и пусть он возьмёт с собой дополнительные материалы по агенту «Марат». Сам не могу по селектору говорить, горло напрочь разболелось.

– Слушаюсь, – коротко ответил тот и вышел из кабинета.

Спустя пятнадцать минут в кабинет Юрия Владимировича зашел генерал-лейтенант Устинов.

– Вызывали, Юрий Владимирович?

– Так точно, Иван Лаврентьевич, вызывал. Получил сегодня сводку. На проверку пришли документы некоего Красовского Александра Владимировича, для решения вопроса о выдаче загранпаспорта. На них имеется отметка нашего карельского подразделения. Будьте любезны, введите меня в курс дела, что там у вас за проблемы? Как никак за работу со Скандинавией отвечает ваш третий отдел.

– Юрий Владимирович, я считаю, что наши карельские товарищи действовали правильно.

Если помните, не так давно мы решали вопрос с наблюдением за делегацией шведов прибывших в Карельскую АССР для заключения договора о дружбе и сотрудничестве шведского города Умео и Петрозаводска. Сразу возник вопрос о переводчике, мы вроде бы его благополучно разрешили, но переводчик из Ленинграда неожиданно заболел, пришлось срочно искать ему замену.

Очень удачно получилось, что один из местных штатных осведомителей, а именно Красовский, неплохо владеет шведским языком, он и был направлен переводчиком для работы со шведами. Кстати, я принес все его докладные, написанные им за время работы с делегацией. Надо сказать, несмотря на молодость, Красовский может выделять нужные моменты и формулировать выводы, почерк только у него никудышный.

Парень оказался весьма бойкий, и буквально сходу вступил в близкие отношения с дочерью мэра Умео Маркуса Эрикссона.

– Хм, то есть санкции на такие действия он от руководства не получал? – поинтересовался Андропов.

– Тут не очень понятно, – замялся Устинов, – Возможно, все произошло и без санкции, молодежь, что с неё можно взять. Девушка красивая, парню двадцать два года, увидели друг друга, и закрутилась любовь. Однако, руководство, прикинув открывающуюся возможность, не стало препятствовать возникшим отношениям и оказалось правым. Отец дочери, тоже не имел ничего против близких отношений дочери с Красовским. Позже уже при переводе записи его разговора с атташе из шведского посольства мы узнали причину такого поведения мэра.

– И что же там такое? – спросил с любопытством Андропов.

– Все старо, как мир, – махнул рукой Устинов – Связалась его дочь с наркоманом – хиппи, и не слушала никаких уговоров.

– Вот! – поднял указательный палец Юрий Владимирович, – Я сколько твержу, надо этих волосатиков всех к ногтю прижать. От них одни неприятности, наркотики, воровство, разгильдяйство, работать не хотят, тунеядцы.

В Швеции этими хиппи наелись по уши. И нам надо предпринять все меры, чтобы убрать эту нечисть с наших улиц.

– Поэтому Эрикссон нисколько не противился, что дочь решила выйти замуж за русского парня. – закончил свою речь Устинов.

– Ну, что же суть произошедшего понятна, объясните, что вы собираетесь делать дальше?

Глава 11

– Юрий Владимирович, считаю, что мы должны дать возможность Красовскому выехать из страны. Во-первых, слишком большой шум поднимется в шведской прессе, если возникнут какие-либо препятствия к выезду. А во-вторых, нельзя упускать шанс получить еще одного агента влияния.

Насколько я изучил биографию нашего фигуранта, парень он незаурядный, самостоятельно изучил шведский и финский языки, в настоящее время работает диктором на местном радио и телевиденье. Окончил первый курс угро-финского факультета Петрозаводского госуниверситета.

Талантливый парнишка. Жаль заметили его поздно. А так, вполне бы мог пригодиться в нашей структуре.

Так, что пусть едет. Соответствующие беседы с ним уже проводятся.

Рекомендовано устраиваться в Швеции, учиться, делать карьеру. Мы же работаем на перспективу. Через несколько лет станет понятней, чем он сможет заниматься.

– Ну, что же, Иван Лаврентьевич, работайте. Конечно, сомнительное это мероприятие. Все же Красовский не кадровый наш специалист. Может, со временем передумать, испугаться. Но и отказываться от такой возможности не будем. А материалы по операции оставьте, найду свободную минутку, почитаю, не каждый же день у нас такие истории случаются. Какие ухари в Карелии живут, не успел с девушкой познакомиться, сразу в кровать затащил.

Пожилые офицеры, грустно хохотнули, увы, их молодость уже прошла, теперь осталось только вспоминать былые приключения и завидовать молодым.

Как и предполагал, заграничный паспорт я получил намного раньше, чем мне обещала работница ОВИРа. Когда же явился его получать, то эта женщина была необычайно мила и предупредительна.

Время подгоняло, поэтому мы с Эмели на следующий день уехали в Ленинград. Хельми Андреевна свое обещание выполнила, и отпуск дала по моему первому требованию.

Наш поезд прибыл в Ленинград в половину восьмого утра. Торопиться было некуда, поэтому мы отправились в консульство пешком. Несмотря на утро, после Петрозаводска казалось, что на улице стоит дикая толчея. По дороге зашли в сосисочную и с удовольствием позавтракали.

Дорога до консульства много времени не заняла. Около девяти часов мы уже стояли у его входа.

Однако спокойно в него пройти нам не дали. Хмурый милиционер, выбрался из небольшой будки и подошел к нам.

– По какому вопросу, молодые люди идете в консульство?

Я глянул на Эмели и та, начала быстро объясняться с ним на шведском языке.

– Милиционер слушал её с непроницаемым лицом, и внимательно ощупывал нас взглядом.

– Проходите, – наконец, сказал он, и вернулся на свой пост, даже не проверив наши документы.

Я, видя такое пренебрежение, только улыбнулся. Не сомневаюсь, что мы с Эмили уже были сфотографированы сотрудниками КГБ с разных ракурсов и не исключено, после того, как выйдем из консульства, нас будет сопровождать наблюдатель.

В холле консульства посетителей также не нашлось. За стеклянной перегородкой скучал, развалившись на стуле, молодой парень с рыжеватой бородкой.

Увидев нас, он принял более приличную позу и вопросительно глянул в нашу сторону.

Я подошел к окошку и приступил к объяснениям, зачем мы сюда явились.

Чиновник глядел на меня непонимающими глазами. Когда я закончил говорить, он в свою очередь спросил:

– Простите, а вы кем приходитесь этому русскому парню, и почему он сам не явился. Мы принимаем документы только при личной явке.

Мы с Эмели дружно засмеялись.

– Вы меня не поняли, я и есть русский парень, – пришлось повторно сообщить мне.

– Никогда бы не подумал, – удивился собеседник. – Мне показалось, что вы мой соотечественник. Хорошо, давайте ваши документы.

Он начал тщательно проверять оригиналы документов, сравнивать их с апостилями.

Минут через пять, он оторвался от бумаг и улыбнувшись, произнес:

– Теперь я вспомнил, ведь всего месяц назад читал о вашем браке. Новости нём, появились почти во всех наших газетах.

Затем он протянул мне большую анкету и предложил её заполнить. Заполнение много времени не заняло.

– Как долго мне ждать ответа, – поинтересовался я, отдавая заполненный листок.

– Не знаю, – замялся парень. – От меня здесь ничего не зависит. Но если не будет никаких проблем, около недели.

– Вы уж постарайтесь, – вступила в беседу Эмели. – Я должна через неделю уехать домой, в университете начинаются занятия. Было бы здорово, если муж смог уехать вместе со мной.

– Приложу все усилия, – заверил нас швед, по нему было заметно, что к обаянию моей жены он оказался неравнодушен.

Выйдя из консульства, мы начали совещаться, куда нам стоит пойти. Поезд в Петрозаводск отправлялся вечером, так, что времени у нас был целый вагон.

– Пойдем к Зимнему дворцу, – предложил я. – Если немного посетителей и нет очереди, можем зайти, посмотреть экспонаты, картины, тебе будет интересно.

– Вдруг, мои перчатки, найдутся? – смешная мысль пришла мне в голову. В 1968 году, в зимние каникулы я забыл в Эрмитаже на стойке в гардеробе отличные зимние перчатки и долго об этом сожалел.

Когда мы двинулись в путь, от угла дома, отделилась нескладная мужская фигура и, держась в отдалении, последовала за нами.

– Мда, сегодня нашему провожатому придется попотеть, – подумал я. До вечера еще полно времени, устанет ходить. Если ему только сменщика не пришлют.

Не прислали. Сопровождающий упорно шел за нами, а в музее вообще чуть не наступал на пятки. Наверно, боялся, что мы здесь будем делать закладки, или встречается с агентами.

Когда я, по старой привычке зашел вместе с Эмели в кафе «Север», мужчина уселся недалеко от нас и пока мы обедали, медленно смаковал чашечку кофе.

Лишь, когда мы садились в свой поезд на Московском вокзале, он начал дергаться и куда-то убежал.

Не успели мы устроиться в своем купе, как к нам подошли два насупленных милиционера.

– Сержант Громов, – представился один из них. – Попрошу ваши документики.

– В чем дело, сержант? – спросил я, доставая паспорт.

Тот, не отвечая, взял паспорт и, мельком просмотрев его, сказал:

– Вам необходимо пройти к нам в отдел для дальнейшей проверки.

Мне все было понятно. А вот Эмели явно испугалась.

– Саша, что полицейские от нас хотят? – спросила она.

– Ничего страшного, просто проверят документы и отпустят, – ответил я уверенным голосом, хотя вовсе не был уверен, что нам не придется задержаться в Ленинграде еще на сутки.

Под внимательными взглядами пассажиров мы вышли из вагона и направились к зданию вокзала. Но, когда мы уже подошли к входу, нам навстречу выбежал капитан милиции.

– Громов! – крикнул он осипшим голосом, – верни документы задержанным.

Сержант недоуменно пожал плечами и вернул мне паспорт.

– То Громов, задержи, то Громов паспорт отдай, хрен вас разберешь, – пробурчал он тихо.

– Товарищи, прошу прощения, – проблеял между тем капитан. – Произошла ошибка, вы можете вернуться в свой вагон.

– Вот видишь, как у нас быстро милиция разобралась, что мы ни в чём не виноваты, – сказал я жене.

Та смерила меня подозрительным взглядом, но ничего не сказала и мы направились обратно в свой вагон.

Интермедия 10

В квартире на втором этаже дома, окна которой выходили на парадное шведского консульства сидели два молодых лейтенанта и играли в подкидного дурака. Периодически они поглядывали в окно, но делали это больше из желания увидеть, что делается на улице, чем по службе. Если кто-то, помимо работников консульства будет пытаться туда пройти, все равно милиционер, сидевший в будке, подаст им сигнал.

Как только лейтенант Гребнев начал с удовольствием бить картами по выдающемуся носу лейтенанта Никитина в этот момент и раздался неожиданный звонок.

– Быстро к аппарату, – прошипел Гребнев, кинув карты в сторону. Никитин бросился к фотоаппарату, установленному у окна, и специально блиндированного, чтобы не давать отблесков от солнца.

Парень с девушкой, стоящие у дверей консульства в это время разговаривали с милиционером.

– Молодец Михалыч, – сквозь зубы высказался Гребнев. – Смотри, как разворачивает студентов. Давай снимай, пока лицами к нам стоят.

Почему Гребнев назвал парочку студентами, он и сам не знал, но сейчас те, благодаря его словам, получили свои временные позывные.

– Ну, что там Михалыч? – позвонил лейтенант Никитин милиционеру, когда тот зашел в будку. – Почему пропустил людей, даже документы не проверил?

В трубке было слышно, как милиционер усмехнулся.

– Сергей, нам на инструктаже каждый раз говорят о том, чтобы мы с иностранцами вели себя вежливо и предупредительно и не тянулись каждый раз проверять паспорта. А эта парочка и есть иностранцы, поверь моему опыту.

Лейтенанты глянули друг на друга и кинулись к папке с бумагами, лежащей на тумбочке. Увы, подобных молодых персон, могущих навестить шведское консульство, в перечне на сегодняшний день не имелось.

Гребнев снял трубку и позвонил непосредственному начальнику.

– Товарищ майор, у телефона лейтенант Гребнев. Довожу до вашего сведения, что в шведское консульство пятнадцать минут назад зашли два неустановленных фигуранта, парень и девушка, по виду студенты. Со слов дежурного милиционера оба иностранцы.

Выслушав с кислой физиономией слова начальника, он положил трубку.

– В общем, так, Серега, я остаюсь, здесь дожидаюсь курьера, чтобы тот забрал пленку, а тебе придется поработать филером. Нет людей свободных, понимаешь. Вся наружка на выходе.

– Сергей Никитин скорчил еще более кислую морду, чем его товарищ и начал готовиться к длительной прогулке, надеясь на лучшее, а может и нет, как повезет.

Но все оказалось гораздо хуже, чем он ожидал. Для начала студенты, или кто они там были, направились в Эрмитаж, где провели почти три часа. Никитин, боясь, что-нибудь упустить, следовал за ними практически впритык. Он, конечно, старался быть незаметным, но влюбленная пара его в упор не замечала.

Но хуже все ему пришлось в кафе. Как назло в кармане оставалось мелочь на трамвай, копеек тридцать, поэтому пришлось взять чашку кофе без сахара и пить его мелкими глотками, хотя живот уже крутило от голода. А студенты с удовольствием поедали солянку, салаты, чахохбили, запивали все это благолепие грузинским вином, и не подозревали о муках сидящего неподалеку соседа.

К вечеру ноги у лейтенанта стали, как деревянные, давно ему не приходилось столько ходить по городу, да еще в жаркий солнечный день. Но он боялся отвлечься на телефонный звонок, чтобы не потерять свою цель.

Когда же он понял, что подозрительная пара собирается уехать на поезде, его охватила такая паника, что он забежал в отдел милиции на вокзале и, показав удостоверение, попросил сотрудников задержать подозрительных иностранцев и под благовидным предлогом доставить их в отдел.

Сам же уединившись в кабинете начальника, набрал нужный номер и приступил к докладу.

– Товарищ подполковник, за время наблюдения за студентами ничего подозрительного выявить не удалось. В настоящее время нахожусь на Московском вокзале в отделении милиции. Учитывая, что подозреваемые собрались покинуть Ленинград, решил их задержать с помощью милиции, для выяснения паспортных данных.

– Никитин, мать твою, – ласково ответил подполковник. – Где тебя черти носили целый день, ты, что ни разу позвонить не мог?

Короче, сейчас ты обратишься к милицейскому начальнику и попросишь вернуть документы задержанной парочке, и пусть тот не забудет извиниться за проверку. А ты, сердечный, возвращайся на Литейный, для получения профилактической клизмы.

Увы, визы до отъезда Эмели я так и не получил. Брать еще один отпуск за свой счет не стал, а попросил Энсио Венто поработать за меня, пока я провожаю жену до аэропорта. А вечером мы с Эмели снова отправились в Ленинград. Ночь в поезде мы спокойно спали. А вот с утра в Питере дождило, что меня нисколько не удивило. Таксист, на привокзальной стоянке узнав, что мы едем до Пулково, начал выделываться, торговаться мне не хотелось, поэтому сошлись на пяти рублях. Мы же во время поездки частенько поглядывали на часы, Самолет в Стокгольм улетал в одиннадцать утра.

Добрались до аэропорта без проблем. В зале ожидания было немноголюдно и прохладно, по сравнению с улицей. Мы уселись на жесткие сиденья и, обнявшись, переговаривались о всякой ерунде, пока пассажиров не пригласили на регистрацию.

– Не хочу улетать, – шепнула Эмели, прижимаясь ко мне гибким телом.

– Не надо плакать я скоро приеду к тебе, – ответно обнимая её, шепнул я.

Через полчаса самолет Ил- 62 взлетел в воздух, унося Эмели в Швецию. А я направился к стоянке такси, в полном раздрае. Никогда бы не подумал, что меня может выбить из колеи временное расставание с женой.

– Нет, дело тут не во мне, а в роке, определяющем мою судьбу, – думал я, глядя в окно такси, везущего меня в Ленинград.

Вопрос водителя вывел меня из задумчивости.

– Парень, покурим? – предложил он.

– Не курю, – машинально отозвался я.

– Может пивка, возьмешь? Бутылку за рубль отдам.

– Не пью, – буркнул я. Итак, хреновое настроение, окончательно испортилось. Мало того, что пришлось отдать десятку до Московского вокзала, так, похоже, меня еще и опоить хотят. Сейчас, нашел дурака в такси чужое пиво пить.

Больше водитель меня ни о чём не спрашивал, сидел оставшуюся дорогу с кривой мордой, как будто я ещё чего-то ему должен.

Вернувшись домой, я какое-то время бесцельно тыкался по углам. Квартира без Эмели показалась непривычно пустой.

Но времени рефлексировать не оставалось. Сегодня за меня работать некому. Поэтому быстро принял душ, переоделся и отправился на работу.

Когда вернулся домой, меня встречал появившийся брат.

– Сашка, привет, – воскликнул он, выйдя в коридор, услышав, как я открывал входную дверь.

– Привет, привет, – ответил я, снимая сандалеты. – Что-то ты рано появился, мы тебя ждали дней через десять.

– Досрочно коровник построили, – отрапортовал Пашка, а затем хитро улыбнулся. – Вижу, ты без меня не скучал. Квартира духами провоняла. В прихожей на вешалке плащ женский висит. Признавайся, кого ты тут факал?

– Паша, чего ты так грубо выражаешься, – укоризненно заметил я. – Мы с женой таких слов не знаем.

– Вы с женой, – растерянно произнес брат. – С какой женой?

– Если бы ты из Казахстана догадался бы хоть раз за два месяца написать письмо с обратным адресом, то, наверняка бы узнал, с какой, – наставительно ответил я. И коротко рассказал Павлу, что произошло за время его отсутствия.

– Блин! А у твоей Эмели сестренки нет, или подружки, – спросил он, выслушав мою историю. – Пусть даже косая, или рябая, я тоже хочу в Швецию.

– Перетопчешься, – ответил я. – Сестры у неё нет точно, а насчет кривых и косых подружек узнаю. Выберем тебе самую страшную.

– Саш, а как ты с Танькой своей объяснился, у вас ведь вроде все на мази было? – спросил брат.

– Пока никак, – вздохнул я. – Может и не придется поговорить. Жду въездную визу, как её получу, сразу поеду в Умео.

Пашка уже планировал, что мы сегодня посидим за бутылочкой казахской самогонки, и обмоем все события, но наши планы порушила маман.

Она позвонила узнать, как я проводил Эмели и, услышав, что приехал Паша, сразу засобиралась к нам в гости, и остановить её было невозможно.

– Паша, как же ты похудел, одни кожа, да кости остались, – ахнула она при встрече.

Брат, действительно, похудел, но мумией не выглядел, к тому же загорел до черноты.

Так, что вечер у мамы был посвящен одному занятию, накормить младшего сына. А тот и рад стараться жрал, как не в себя. Понемногу мама перешла на мои проблемы.

– Саша, давай поговорим серьезно. Как раз Эмели уехала, и твой мозг немного очухался от гипноза, которым она тебя завлекла в свои сети.

– Мама, ну что ты говоришь! Никакого гипноза не было, мы просто созданы друг для друга, – на полном серьезе высказался я.

– Ай, не говори ерунды! – мама раздраженно махнула рукой. – Все вы мужики одним местом думаете, маленькой головкой. Она у вас всегда перевешивает большую. Так, что ответь мне, пожалуйста, что ты будешь делать в Швеции? Ну, ладно, каким – то чудом ты кое-как выучил язык, но у тебя нет ни профессии, ни денег, ты там в примаки пойдешь? На деньги тестя рассчитываешь?

– Мама, хватит к Сашке приставать, – вмешался брат в нашу беседу. – Не пропадет он там. Тем более он всегда может приехать назад, если что-то пойдет не так.

– Только это и успокаивает, – вздохнула мама. – Уверена, не пройдет и полгода, как ты вернешься, не солоно хлебавши.

На такой минорной ноте и закончился наш разговор. Мама ушла к своему Сереже, а мы с Пашкой достали припрятанную бутылку и обмыли мою женитьбу и его зарплату, о которой мама из-за расстройства даже не вспомнила. А получил Паша за постройку коровника, прилично, целых тысячу сто рублей. И главное довез их до дома в полной сохранности, что для меня было очень удивительно.

Пашка хотел сбегать на вокзал и купить еще бутылку водки у таксистов, но мне с утра надо было идти на работу, поэтому пришлось отказаться от продолжения банкета.

Глава 12

Следующее утро меня порадовало на работе звонком из Финского театра. Звонил сам Паули Ринне и приглашал на репетиции. А начал он с того, что в начале сентября будет решаться вопрос о моем приеме на постоянную работу в театральную труппу.

Было понятно, режиссер хочет меня приободрить, чтобы я с большим энтузиазмом начал посещать репетиции. Увы, пришлось его разочаровать, сказав, что в ближайшее время уеду в Швецию.

Услышав такую новость, Ринне резко оживился и усиленно начал приглашать просто зайти в гости, потому что, он, просто горит желанием узнать мои приключения в подробностях.

Отказываться было неудобно, и я согласился сегодня вечером заглянуть в театр на пару часов. Тем более что особо делать мне было нечего.

К моему удивлению в кабинете главного режиссера кроме него присутствовали еще двое мужчин.

– Знакомься, – представил мне гостей хозяин кабинета, – это корреспондент газеты «Неувосто Карьяла», Юрий Виртанен и главный редактор журнала «Пуналиппу», Николай Лайне.

После представления добавил с улыбкой.

– Не переживай, они явились не по твою душу. Пытались взять у меня интервью по итогам летних гастролей. Не повезло, случайно проговорился, что жду тебя в гости, вот они и решили задержаться. Я взял с них слово, что долго мучить моего гостя они не будут.

После такого вступления, первым взял слово Юрий Виртанен.

– Александр, извините, что мы так бесцеремонно помешали вашей беседе, но ваша личность в последнее время настолько стала примечательна в нашей не такой уж большой финно-язычной среде что ни я, ни Николай Григорьевич не могли пропустить возможности поговорить с вами. Особенно после того, что Паули Унович сообщил, что вы в ближайшее время уезжаете заграницу.

– Да, и мне хотелось поговорить с вами, Александр Владимирович, – вступил в беседу Николай Лайне. – Я присутствовал на встрече со шведской делегацией и был приятно поражен, что молодой парень, родившийся в Карелии после войны, хорошо знает язык своих предков, и не только его, но, что меня больше всего поразило, уверенно говорит на шведском языке.

У меня в редакции все сотрудники в своем большинстве владеют финским языком, диалектами карел людиков и ливвиков, вепсским языком. Но они выросли в семьях, где с детства говорили на этих языках. А у вас, насколько я знаю, в родне лишь бабушка говорила на финском языке. Поэтому у нас с Юрой имеется один общий вопрос, как вам удалось выучить два языка практически на уровне родного? Впервые, я услышал ваше выступление по радио, тогда мне и в голову не могло придти, что можно так самостоятельно овладеть языком. С тех пор, как узнал истину, эта загадка не дает мне покоя.

Да, озадачили меня труженики пера по полной программе. Ну, что же придется им врать, так же, как и всем остальным. Все равно, никому и в голову не придет, что мне пришлось говорить на этих языках больше пятидесяти лет в прошлой жизни.

Мой рассказ явно вызвал большие сомнения у слушателей, но так, как живое доказательство сидело напротив них, пришлось им верить, а куда деться?

– Послушай, Александр, я наверно знаю твоего отца, – неожиданно заметил Лайне. – На Карельском фронте, у нас в подразделении в сорок четвертом году появился молоденький младлей, Володя Красовский. Правда, и месяца не прослужил, получил ранение и попал в госпиталь. Больше мы с ним не виделись. А потом его встретил уже после войны здесь, в Петрозаводске, он, тогда служил в милиции.

Я улыбнулся.

– Да уж, тесен мир, куда ни попадешь, везде действует правило шести рукопожатий.

– Это, как? – заинтересовались собеседники.

– Очень просто, – ответил я. – Допустим, вы, Николай Григорьевич, поздоровались сегодня с Иваном Ильичем Сенькиным, Тот вечером поздоровался с Леонидом Ильичем Брежневым, ну, а тот на следующий день поздоровался с Ричардом Никсоном. Видите, получилось даже меньше шести рукопожатий. Между вами Николай Григорьевич и президентом США всего два человека. По этой теории даже для папуаса из Новой Гвинеи и, к примеру, меня, не может быть больше шести рукопожатий.

Мои объяснения вызвали оживление в кабинете. Присутствующие стали прикидывать, с кем бы могли таким образом поздороваться, и были удивлены открывающимися перспективами.

Атмосфера у нас стала менее официальная, и тут Лайне признался:

– Знаете Александр, когда решался вопрос о вашем приеме на работу, в Госкомитете по радио и телевиденью, шли немалые дебаты. Сами понимаете, кандидатуры у нас имелись в избытке. Но вам повезло, потому, что некоторые товарищи увлеклись выяснением отношений, поэтому и выбрали человека со стороны, которого до этого никто знать не знал.

Мои собеседники обменялись понимающими улыбками. И тут заговорил Паули Ринне.

– Я могу только пожалеть, что Саша уезжает в Швецию, а мог бы начать у нас карьеру актера.

А мне кажется, – прервал его Лайне, – что наш молодой друг недурственно владеет слогом, и мог бы попробовать написать небольшую заметку, или очерк на финском языке. У нас не так много авторов, пишущих на национальных языках, поэтому если он решится на такой подвиг, мы в редакционном совете внимательно обсудим его опус и если в нем не найдем много огрехов, с удовольствием напечатаем в очередном выпуске журнала Пуналиппу.

Если что-то из этого получится, в дальнейшем, мы могли бы печатать ваши заметки о жизни в Швеции. Думаю, читателям нашего журнала это было бы интересно.

– Однако! – мысленно воскликнул я. – Молодец, главный редактор, на ровном месте иностранного корреспондента нашел. С другой стороны, можно и попробовать, с визой пока молчание, так, что время есть, а опус я сочиню без проблем.

– Николай Григорьевич, – уже вслух спросил я. – А как у вас дела обстоят с пишущими машинками с финским алфавитом. А то у нас в редакции новостей всего одна на нашу шатию братию, мне её так просто никто не доверит.

Ну, – замялся редактор. – Если вы всерьез решились взяться за перо, то приходите, думаю, мы вам найдем опытную машинистку, для перепечатки вашего текста.

Так, что домой, я возвращался с мыслью, что сегодня же сяду за письменный стол и начну писать опус о том, как в лучшую сторону изменилась жизнь карел вепсов и финнов за годы Советской власти. И пусть попробует редколлегия журнала зарубить такой материал.

Почему-то идея, высказанная Николаем Лайне, сразу нашла отклик в моей душе. Поэтому по приходу домой, я быстро перекусил и уселся за письменный стол. Стопка бумаги, оставшаяся от маминых отчетов пришлась как нельзя кстати.

Павел вернулся домой ближе к часу ночи. Когда открылась дверь, я только бросил взгляд на часы и продолжил писать.

– Ты, что не спишь? – удивился брат, заглянув ко мне. – Какие-то бумаги строчишь.

Подойдя к столу, он поднял с пола смятый листок и, развернув его, попытался прочитать.

– Ну, ты даешь! Тебе, что, мало разговоров на работе, теперь еще и вирши по-фински складываешь.

– Иди, иди, не мешай, я статью в журнал пишу, – ответил ему, комкая еще один зачирканный листок. Как я жалел в этот момент, что у меня нет под рукой компьютера, с которым можно было работать совсем на ином уровне. Но, увы, компьютера еще долго не будет, так, что придется привыкать работать с тем, что есть.

– Саш, я уже устал удивляться твоим закидонам, – сообщил Пашка, вновь сминая листок. – С какого бодуна ты решил писателем заделаться, или отъезд Эмели так на тебя повлиял?

– Завтра расскажу, иди, не сбивай меня с мысли.

– Ладно, работай, пейсатель, – обиженно сообщил брательник и отправился на кухню.

Откуда сразу же оттуда прилетел удивленный вопль.

– Сашкец, почему ужин не приготовил?

– В холодильнике лежат колбаса, яйца, достань и приготовь, – сообщил я и снова залип в своем сочинении.

Как ни удивительно свой первый рассказ я сочинил за два дня, вернее за две ночи, днем приходилось работать.

Помня, что наглость второе счастье, в редакции журнала я прошел сразу в приемную. А секретарше заявил, что редактор меня приглашал на сегодня. Та, даже не подумала сомневаться и махнула рукой в сторону дверей.

– Хм, по-простому здесь у них – подумал я и, на всякий случай, постучав, зашел в кабинет.

– Добрый день, Николай Григорьевич, – сразу поздоровался я.

– Добрый, добрый, Александр Владимирович, решил все-таки зайти, наверно, хочешь посоветоваться о теме своего рассказа? – без особых эмоций на мое вторжение спокойно спросил Лайне.

– Что-то у Ринне в гостях он был разговорчивей, – подумал я. – Хотя спиртным вроде бы тогда не пахло. А сейчас типичный карел карелом.

– Нет, Николай Григорьевич, зашел показать вам рукопись. Вы же сами приглашали к себе.

– Уел, – добродушно усмехнулся тот. – Действительно было такое. Ну, давай, я для начала сам гляну, стоит ли это творение отдавать машинистке.

Надев очки, он начал вчитываться в мои неразборчивые строчки. Закончив с первым листом, одобрительно хмыкнул и продолжил чтение.

Прочитав всю пачку листов, положил её на стол и повернулся ко мне.

– Для первого раза очень неплохо, конечно, сразу видно, что написано дилетантом, но от души. И с орфографией вполне норма. А ты оказывается хитер, бродяга, знаешь какие темы надо поднимать! Договариваемся так, я отдаю твою работу машинистке, она перепечатает в нескольких копиях. А потом займемся правкой. На этом, – Лайне потряс пачкой листов, исписанных и перечирканных с обеих сторон. – Уже ничего не исправить. И пойдет, наверно, твой рассказ в сентябрьский номер журнала. Ты еще здесь будешь, или уже к жене под бочок отправишься.

– Понятия не имею, Николай Григорьевич, шведы ни мычат, ни телятся, так, что ждём.

Отвечая так, я слегка присочинил.

Мне уже было известно, что въездную визу я получил. Оставалось только съездить за ней в шведское консульство. Но выездной визы у меня еще не было, и зависела она от работников известного комитета. А те набросились на меня, как стая голодных волков. За последний месяц трудно сосчитать сколько раз пришлось появляться на конспиративной квартире, где мне читали лекции, как я должен действовать за границей. Интересно, что, как и в прошлой жизни, КГБ ничего не подозревало о моих родственниках в Финляндии, хотя удивительного в этом ничего не было. Отец вообще считал, что его тетка умерла во время войны, и никогда её не упоминал в анкетах.

Вообще, слушая лекции специалистов комитета, никогда не бывавших в стране, о которой рассказывали, я иногда с трудом удерживался от смеха. Но надо было выслушивать всю эту галиматью с серьезным видом.

Оставив свое творение в редакции, я как раз и отправился на очередное свидание с куратором.

– Добрый день, товарищ лейтенант, приветствовал я Женю Ильина.

– Не лейтенант, а старший лейтенант, – сразу поправил меня Ильин.

– Прошу прощения, – извинился я. – Не разглядел лишней звездочки на погонах.

Ильин, как обычно, был в гражданке, и я думал, что он разозлится на мою подколку. Но, к моему удивлению, он засмеялся, видимо, долго ждал заветного повышения в звании и теперь был вне себя от счастья…

– Ладно, сегодня мне с тобой на посторонние темы разговаривать некогда.

Держи методичку и журнал, – все еще смеясь, сообщил он и сунул мне в руки толстую тетрадь с инвентарным номером и амбарную книгу с надписью «Журнал выдачи методического указания № 2К».

– Распишись, что получил, – продолжил он, раскрывая журнал, где на новой странице уже была поставлена дата и моя фамилия с инициалами.

После того, как я расписался, он убрал журнал в сейф, и сказал:

– В общем, сиди, читай методичку, как прочитаешь, оставишь на столе и свободен. На всякий случай предупреждаю, выносить документы строго запрещено.

Я насмешливо подумал:

– Ага, так мне ваша бабуля и даст что-то вынести. Старая чекистка, скорее меня пристрелит.

Очень хотелось спросить, долго ли комитетчики будут измываться надо мной, но все же решил не будить лихо.

Несмотря на все препоны, время шло неумолимо. Я в очередной раз съездил в шведское консульство и получил, наконец, долгожданный штамп в паспорт.

Надо сказать, сборы мои затянулись, пошла уже вторая половина сентября, когда я был готов к отъезду. С работы уволился, отвальную не зажал. Так, что там все остались довольны. Апостили всех своих документов от свидетельства рождения, до справки об окончании первого курса угро-финского факультета Петрозаводского госуниверситета я сделал. И даже взял с собой свежий номер журнала «Пуналиппу», где был напечатан мой первый за все жизни рассказ.

Как ни странно, мои пожитки уместились в туристическом рюкзаке. Конечно, если бы послушал маман, то пришлось бы тащить с собой еще два чемодана тряпок, но какой в этом смысл?

Выездную визу КГБ не зажилило. Правда, при получении пришлось вытерпеть еще наставления сотрудника прочитавшего лекцию о поведении гражданина Советского Союза за рубежом, делал он это на полном серьёзе, видимо, не был в курсе моих отношений с его ведомством.

Восемнадцатого сентября 1973 года я попрощался с братом, обнял маму, пожал руку Гончарову и еще раз напомнил ему, чтобы он убрал подальше мой военный билет, единственный документ, который пришлось оставить дома.

– Как приедешь, сразу напиши, – говорила мама, шмыгая носом. – Если тебя плохо встретят, сразу уезжай. Надеюсь, денег на обратный билет родственнички тебе дадут?

В ответ я только кивал и обещал все сделать, как она требует.

В купе я сразу взял постельное белье у проводницы и, закинув рюкзак в рундук, улегся спать.

Сон никто не нарушал, поэтому утром я проснулся с отличным настроением. Его даже не испортил жидкий чай, принесенный заспанной проводницей.

Сегодня я был один, поэтому дождался автобуса, идущего в аэропорт, благо время до отлета моего рейса оставалось много.

Пройдя регистрацию и сдав рюкзак в багаж, я меланхолично наблюдал за попутчиками.

В основном это были туристы. Пожилые и не очень, они ходили по залу и периодически фотографировали все вокруг. Фотоаппараты были почти у каждого.

– Молодой человек, обратилась ко мне одна старушка. – Будьте любезны, сфотографируйте меня с мужем на фоне того портрета.

– Конечно, – согласился я, еле удержавшись от смешка. Бабуля хотела сфотографироваться на фоне галереи членов Политбюро и встала, как раз перед портретом Андропова.

– Спасибо, – поблагодарила она, когда я выполнил её просьбу, – Кстати, вы наверно, не из нашей группы, я вас раньше не видела?

– Не из вашей, – коротко ответил я. В это время бодрый старичок, муж бабули, незаметно дернул её за рукав, как бы намекая, что она слишком любопытна.

На посадку пассажиры шли к самолету пешком, для меня это оказалось неожиданностью. Так, как и отсутствие рамок детекторов металла и прочих веществ в аэропорту.

Мое место оказалось у иллюминатора, так, что процесс взлета я мог наблюдать в подробностях. Однако через пару минут все заволокло туманом, а когда поднялись выше, под нами уже колыхалось сплошное море облаков, через которое ничего не было видно.

Я достал журнал «Пуналиппу» и начал читать его с первой страницы. Свой рассказ уже был прочитан мной неоднократно.

Сосед, пожилой швед, скосив глаза, пытался тоже прочитать, что там написано, но, увидев, что текст на финском языке, вздохнул и отвернулся. Рейс был короткий, поэтому завтрак не предусматривался. Но мой сосед заказал стюардессе две бутылки пива и начал медленно по глотку отпивать из стакана.

Пива я не хотел, а журнала мне хватило, как раз до того момента, когда наш самолет начал заходить на посадку. Застегнув ремень, я сосредоточился, появился неприятный холодок в животе, вот ведь, сколько бы не летал на самолете, всегда опасаюсь этого момента.

Сели мы благополучно, обычая аплодировать после посадки летчику еще не существовало, поэтому мы начали выходить из самолета сразу, как только к нему подъехал трап.

Получив свой багаж, я вышел из аэропорта, нашел в отделении кошелька среди медной мелочи две монетки в 10 эре, в другом отделении лежали сто рублей мелкими купюрами, больше денег у меня не имелось, и начал искать глазами телефон-автомат.

Когда на другом конце провода мужской голос произнес:

– Хэлло.

Я в ответ сказал:

– Добрый день мистер Торвальд, вас беспокоит Алекс Красовский. Магнус Эрикссон уверял, что вы поможете мне добраться до его дома в Умео.

– Отлично, – бодро произнес Торвальд, – ты, где сейчас, парень?

– У входа в аэропорт.

В ответ Торвальд сообщил номер, цвет и марку своей машины, приказал никуда не уходить, и обязательно его дождаться. Раньше чем через полтора часа он приехать не сможет.

А куда мне было уходить без денег? Даже бутерброда в магазине не купить.

Глава 13

Родина не обменяла мне ни копейки.

– Понимаете, молодой человек, – сообщила пышнотелая дама в госбанке. – Если бы вы были туристом и ехали за границу по туристической путевке, мы бы без проблем обменяли вам разрешенное количество валюты в размере сорока пяти крон.

Но вы же уезжаете из страны по собственному желанию, поэтому о вас должны позаботиться ваши родственники в Швеции.

Так, что эту историю пришлось изложить и Торвальду, на вид крепкому сорокалетнему шведу. Тот особо не скрывал, что эти проблемы ему до фонаря и очень обрадовался, когда я просто попросил его отвезти меня до автовокзала, купить билет до Умео и несколько крон выделить на пропитание.

Когда же мы подъехали к зданию автовокзала, он, ухмыльнувшись, протянул мне тонкую пачку банкнот.

– Держи, Магнус не сомневался, что ты захочешь добраться до него самостоятельно, поэтому оставил для тебя небольшую сумму.

Окинув меня оценивающим взглядом, он признался:

– Встретил бы на улице, ни за что не догадался, что вижу русского.

На это замечание мне только оставалось пожать плечами, что я и сделал.

Поблагодарив Торвальда, я прошел в автовокзал и глянул на расписание. А в нем меня ждал облом. Сегодня автобуса в Умео не было. А завтра единственный рейс в шесть вечера.

Подумав, я купил билет на завтрашний рейс, пересчитал оставшиеся денежки и отправился прогуляться по городу. Сегодня было уже поздно идти в миграционное управление, и я оставил это на завтра. Надо же будет как-то занять завтрашний день.

Ближе к восьми вечера я зашел в первую попавшуюся гостиницу и устроился на ночлег. С интересом при этом разглядывал физиономию портье, недоуменно вертевшего в руках мой паспорт. Видимо, гости из Советского Союза здесь бывали редко.

Ресторана при гостинице не было, но на другой стороне улицы имелось кафе, где я с удовольствием поужинал. Вернувшись в гостиницу, сходил в душ и улегся спать.

Утром проснулся как обычно в районе семи часов, после небольшой разминки, сделал все утренние процедуры и отправился в тоже кафе позавтракать.

Через час, заходя в миграционное управление, невольно вспомнил, как в прошлой жизни заходил сюда с адвокатом после побега из посольства в Финляндии. Сейчас же волнения практически не было. Все мои документы в порядке и приехал я в страну в полном соответствии с законодательством.

Немалую роль в беседе с пожилым чиновником сыграл мой беглый шведский язык. Вид на жительство на полгода у меня уже имелся, но мне надо было получить разрешение на работу. Заявление у меня было принято без особых проблем, на что я и рассчитывал. Времени оставалось навалом, поэтому я решил сделать еще одно дело. Зайдя в ближайшее почтовое отделение, написал длинное, подробное письмо Ритте Пеккарайнен. В письме объяснил, кто я такой, как попал в Швецию, передал привет от отца, на конверте указал обратный адрес тестя. Другого все равно не было.

И снова я бродил по городу. Проголодавшись, зашел в закусочную, где купил кофе и бутерброды. Слыша вокруг шведскую речь, в какой-то момент испытал чувство дежа вю. Мне казалось, что все это уже было, еще мгновение, и я прорвусь в тот прошлый мир. Но миг прошел, и дежа вю испарилось без следа.

Я стоял за высоким столиком и бессмысленно глядел на недоеденный бутерброд.

– Ничего, прорвемся, – сказал сам себе и отхлебнул глоток кофе. Даже здесь в забегаловке у автовокзала кофе был лучше, чем совсем недавно я пил в петрозаводском ресторане.

Выйдя на улицу, купил у газетного развала свежую газету, и отправился на ближайшую скамейку, знакомится с прессой.

Несмотря на вторую половину сентября, денек в Стокгольме был погожий, с моря дул теплый ветерок.

– В Умео точно будет холодней, все-таки на двести пятьдесят километров северней Петрозаводска, хотя и на берегу Ботнического залива, – подумалось мне.

Так в чтении и наблюдении за окружающим незаметно прошло время. Без пяти минут шесть к перрону подошел рейсовый автобус и пассажиры, выстроившись аккуратной очередью, начали подниматься в распахнутую дверь. Я закинул рюкзак в открытое водителем багажное отделение и тоже занял свое место. Если ничего не случится за время поездки, в два часа ночи приедем в Умео.

– Ночью, наверно будет прохладно, – подумал я озабоченно. – Придется куртку из рюкзака доставать.

С этой мыслью, закрыл глаза и задремал.

Просыпался пару раз, когда автобус останавливался выпустить пассажиров и даже один раз сбегал в туалет. Увы, белые ночи уже давно закончились, так, что разглядывать вдоль шоссе было нечего. Чем дальше мы уезжали от столицы, тем реже впереди появлялись огни поселений.

В Умео мы прибыли точно по расписанию. Два десятка человек вышли из автобуса на освещенную площадку и начали доставать свои вещи. Наконец дошла очередь и до меня. Действительно ночью заметно похолодало, поэтому я надел куртку и, закинув за плечи рюкзак, пешком направился в по нужному адресу. В прошлой жизни мне не раз приходилось бывать в Умео по делам фирмы, и я неплохо в нём ориентировался. Тем более что до дома мэра не было даже километра.

Пока шел по пустынным улицам не встретил ни одного человека, хотя, кое-где в окнах уже горел свет, видимо, кому-то не спалось.

В старом кирпичном доме на четыре квартиры, в полутьме я не сразу разобрался с нужной дверью, и затем некоторое время стоял в размышлении, крутить ли рычажок дверного звонка, или дождаться утра. Однако на моих часах стрелки показывали всего половину третьего, мерзнуть на улице не хотелось, и я осторожно крутанул рычажок. Долгое время за дверью царило молчание, затем, когда уже собрался позвонить второй раз, там что-то загромыхало, и дверь открылась. Из дверного проема на меня мрачно глядела заспанная физиономия Маркуса Эрикссона.

– Ааа, это ты? – удовлетворенным шепотом сказал он. – Проходи, раздевайся, только тихо, Эмели недавно улеглась. Который день тебя караулит.

Вроде бы мы особо не шумели, но стоило мне повесить куртку на вешалку, как из своей комнаты выглянула Эмели, а затем, поняв, кто приехал, с радостным визгом выскочила оттуда и повисла у меня на шее.

Я придержал её за талию, в то время как Маркус странным взглядом рассматривал наши обнимашки.

А я, только обнимая девушку понял, как соскучился по ней, по её запаху волос и кожи, её такому знакомому сейчас голосу.

– Алекс! Я тебя так ждала, так ждала! – затараторила жена. – Мне так без тебя было плохо.

Маркус стоял и слушал эти признания с непроницаемым лицом, но я буквально кожей чувствовал его ревность, ревность отца, у которого отбирают дочь.

– Ну, все, милая, все, – погладил я Эмели по спине и, поцеловав, поставил на пол.

Маркус облегченно вздохнул и предложил перекусить с дороги.

Я отказался, сказав, что плотно поужинал и предложил всем лечь и поспать до утра.

– Ты спишь со мной, – категорично заявила Эмели, с вызовом глядя на отца.

Тот хотел, было возразить, но, что можно возразить дочери, собирающейся лечь спать с собственным мужем?

За спиной Эмели я состроил извиняющуюся физиономию, на что тесть сделал рукой неопределенный жест, обозначавший, по всей видимости, делайте, что хотите, и побрел в свою спальню.

– Мда, с тестем мне еще предстоит налаживать отношения, – подумал я, глядя на его лысоватый затылок.

– Идем скорей, – дернула меня жена.

– Я бы сначала в душ сходил, – пробормотал я, как-то ситуация меня немного напрягала.

– У меня душ в спальне, – нетерпеливо пояснила Эмели и повлекла меня за собой.

В небольшой спальне, действительно имелась душевая комната. Размером метр на метр, но мы вдвоем запросто туда поместились.

Когда же Эмели под струями воды обняла меня и прижалась всем телом, мое неожиданное стеснение моментально исчезло.

Под утро мы все же заснули на тесной кровати, поэтому звон будильника оказался для нас сюрпризом. Эмели потянулась, как кошка, выставив из-под простыни свои розовые дыньки, и простонала:

– Алекс я не хочу идти на лекции, давай не будем вставать.

Начинать день с разборок между отцом и дочерью не хотелось, поэтому я сказал:

– Милая, пропускать учебу – плохая идея, сейчас мы дружно встаем, пьем кофе, затем я провожу тебя до университета.

– А что ты будешь делать потом?

– А потом я буду думать, куда и как устроиться на работу. Посоветуюсь с твоим отцом, для начала.

– Алекс! Какая работа? Тебе надо учиться, Я думала, что ты поступишь в наш университет, и мы вместе будем ходить на занятия, – воскликнула Эмели, широко раскрыв глаза от удивления.

– Хм, то есть ты считаешь, что твой отец должен содержать не только тебя, но твоего мужа? Нет, любимая, так дело не пойдет. Мне кажется, что Магнус Эрикссон не тот человек, чтобы кормить нахлебника. Думаю, он был бы не против, если бы я сам мог прокормить свою семью.

– Удивительно здравые рассуждения, – донесся голос тестя из приоткрытой двери. – Я с ними полностью согласен. Алекс, после того, как прогуляешься с Эмели до университета, будь добр, зайди ко мне в мэрию, с десяти часов до одиннадцати у меня сегодня появилось окно, одну встречу пришлось отложить, так, что мы сможем поговорить о твоих планах.

На удивление, провожая Эмели, до учебы, я чувствовал себя полным бодрости и энергии, несмотря на практически бессонную ночь. Вчерашняя неуверенность испарилась, мне казалось, что я могу свернуть горы. Примерно с таким же настроением, поцеловав на прощание жену, я отправился в мэрию.

– Ну, что зять, я тебя внимательно слушаю, – сообщил Эрикссон, когда я зашел к нему в кабинет. – Думаю, такой серьезный парень, как ты, продумал, как жить дальше. Выкладывай, с чем ты приехал.

– Уважаемый тесть, естественно, я думал об этом, Вчера побывал управлении иммиграции и написал заявление о предоставлении разрешения на работу в Швеции, заодно записался на сдачу экзамена по языку.

А вот вариантов с работой у меня несколько. Первый самый затратный. Я примерно представляю ситуацию в Умео с общественным питанием, и составил бизнес-план развития собственного дела. Денег на его осуществление у меня нет. Если вы мне поможете финансово, это было бы отлично. Если нет, попытаюсь начать с нуля, только это займет намного больше времени.

– О каком бизнес-плане ты говоришь? – спросил Маркус.

– Об этом, – сказал я, протягивая ему толстую папку с плодами моих полуторамесячных трудов.

Тесть раскрыл папку и пролистнул несколько страниц.

– Алекс, я не очень силен в этом вопросе, ты не возражаешь, если я отдам твой труд на экспертизу моим специалистам?

– Буду только рад, если они оценят его по достоинству, – улыбнулся я.

Кстати, у меня есть еще одна идея, но её я хочу пока приберечь про запас, она, к сожалению, не даст такой быстрой отдачи, как кафе, или ресторан.

– Ну, и что это за идея, – спросил Эрикссон, продолжая изучать мои расчеты.

– Хочу написать роман, – скромно сообщил я.

Эрикссон засмеялся.

– Действительно, держи эту идею про запас. Сомневаюсь, что из неё получится что-либо путное. Кстати, Алекс, у тебя тут очень интересные подсчеты, где ты брал все эти цифры и прочее? – спросил он, подозрительно разглядывая меня.

– Сидел вечерами в Публичной библиотеке, искал нужную литературу. Эмели замучил вопросами. Все взято из открытой печати, никаких секретов здесь нет, – заверил я тестя.

Мы поговорили еще с полчаса, после чего Эрикссон посмотрел на часы и развел руками.

– Ну, извини, времени на разговоры больше нет. Вечером договорим. А ты, пока есть свободное время, погуляй по городу, посмотри наши достопримечательности. Начнешь работать, будет не до этого. Ключ от дома у тебя есть, если устанешь, зайдешь, отдохнешь, может, решишь что-нибудь приготовить, у тебя неплохо получается. Эмели встреть с учебы.

Сегодня постараюсь придти пораньше с работы. А твой бизнес-план я сейчас отнесу в наш экономический отдел.

Когда Маркус это говорил, он явно хотел о моем труде сказать грубее, но постеснялся, не хотел обижать.

Интермедия 11

Ближе к концу рабочего дня, вернувшись из поездки к очистным сооружениям, мэр заглянул в экономический отдел.

– Ну, Улле, ты посмотрел бизнес-проект моего русского зятя? Только не говори, что он написал что-то толковое. Все равно не поверю.

– Магнус, прости, но так и есть. Читая его план, я не представляю, как его мог составить человек, не живший в Швеции. Он предусмотрел все мелочи, все наши законы, и даже местные особенности.

Короче, бизнес-план составлен на очень высоком профессиональном уровне. Я даже не представляю, кто у нас в Умео смог бы такой сделать. На месте банка под такой проект можно дать кредит без особых вопросов. Наши люди приходят ко мне иногда с такими бумагами, что можно сразу выкидывать в мусорное ведро.

Так, что Маркус, могу сказать, тебе чертовски повезло с зятем. Он – гений! Мне кажется, что через несколько лет он станет миллионером. Когда ты говорил, что он у вас в Советском Союзе был переводчиком, я не представлял его уровень владения языком. Никогда бы не догадался, что все это написано не шведом.

Забери эти бумаги и никому не показывай до того, как пойдете в банк брать кредит. Не представляю, сколько может стоить такой бизнес план. Но то, что не одну тысячу крон – это факт.

Потрясенный мэр уселся на стул напротив экономиста.

– Слушай, Улле, я еще в России понял, что парень умен не по годам. Но поверить в то, что человек без образования в двадцать два года составит проект, требующий определенной квалификации, невозможно.

Как думаешь, ему могли помочь?

Собеседник улыбнулся.

– Маркус, я понимаю, о чем ты подумал. Лично мне так не кажется. Спецслужбы таким образом не подставляются. Уж очень легко все это проверить. А в КГБ работают не дураки.

Кстати, есть возможность проверить твоего зятя. Один датский инвестор хочет вложить деньги в строительство кемпинга в пригороде. Там предусматривается строительство ресторана. Поручи зятю составление бизнес-проекта, справится, значит, все в порядке. Не справится, будем думать о других мотивах.

– Ну, что же идея неплохая, – сказал мэр и встал. – Спасибо Улле, так мы и поступим.

Я воспользовался советом тестя и отправился на прогулку. Долго гулять не получилось. Заморосил мелкий дождь и я побрел к дому. Когда открывал дверь, из соседней вышла седая старуха лошадиного вида. Она с подозрением смотрела, как я неловко вставляю ключ замочную скважину. Я же с невинным видом доброжелательно с ней поздоровался.

Бабка презрительно искривила губы и пошла по своим делам.

– Видно с соседями у тестя нелады, несмотря на то, что он мэр города. – подумал я.

Зайдя в квартиру, я первым делом совершил экскурсию по комнатам. Их было всего четыре, не считая огромной кухни. Большая гостиная с камином, спальни Эмели и Маркуса и рабочий кабинет мэра, сейчас закрытый на ключ, то, что там кабинет можно было видеть через застекленные проемы в двери.

В спальне Эмели я рухнул на её кровать, удивляясь, как мы вообще могли спать на таком узком лежбище. Но сейчас я был один и с удовольствием. решил покемарить часок другой.

Глава 14

И чуть было не проспал. Когда, проснувшись, глянул на циферблат, было уже ближе к четырем часам.

Быстро собравшись, я направился к университету. Да, не зря Умео называют городом студентов. Заканчивались занятия, и мне навстречу двигался нескончаемый поток молодежи. Эмели я увидел, когда она у входа в здание оживленно болтала с подругами, видимо, дожидаясь меня.

– Привет студенткам, – поздоровался я, подойдя ближе к ним. После этого на меня молчаливо уставились несколько пар глаз.

– Обычная реакция шведок на чужаков, – насмешливо подумал я, глядя на настороженные девичьи лица.

– Ой, девочки, знакомьтесь, это мой муж Алекс. – нарушила всеобщее молчание Эмели. Судя по её горделиво поднятой голове, подруги не могли ещё похвастать такой собственностью.

Она представила мне трех девушек и внимательно следила за моей реакцией.

Я же спокойно поздоровался с каждой и, обратившись к жене, спросил:

– Милая, мы идем домой, или у тебя еще есть дела?

– Нет, что ты, дорогой, никаких дел нет. Девочки, пока, до завтра, – скороговоркой произнесла она, и, подхватив меня под руку, направилась в сторону дома.

Оставшись втроем, девушки переглянулись.

– Ну почему этой задаваке, Эмели, всегда достается лучшее! – высказала общее мнение одна из них.

– Ох, девочки, вы заметили, как её муж похож на Бьёрна Андресена, такой же душка. Я его фильмы по три раза пересматривала, – сообщила вторая.

– И ничего не похож, у Бьёрна волосы красивые, длинные, волнистые, а у Алекса короткая стрижка и шрам на щеке, – сообщила третья, – И вообще он больше на Алена Делона похож, только волосы светлей и выше ростом.

В итоге троица сошлась во мнении, что Эмели здорово повезло, что нашла себе нового красивого парня. Потому, что пока она оставалась в Советском Союзе, её бывшего не раз забирали в полицию, после чего тот срочно собрался и уехал домой в Штаты.

Когда мы с Эмели зашли в квартиру, там был полный разгром. В коридоре на полу валялся топор, а Магнус, в рабочей спецовке чем-то занимался в своей спальне.

– Папа, ты что делаешь, зачем тебе топор? – воскликнула жена.

– Не видишь, кровать разбираю, – ответил тот, держа в руке большую отвертку.

– Зачем, – тоном ниже вновь спросила Эмели.

– Хочу поменять местами кровати, – тяжело дыша, сообщил мэр.

Я, поняв, в чём дело, предложил свои услуги. Вдвоем мы быстро разобрали двуспальную кровать, вынесли в коридор девичью кровать Эмели и уже потом, затащили к ней в комнату широкую кровать её родителей.

– Ну, вот, так-то оно будет лучше, – удовлетворенно сообщил Магнус, оглядывая сделанную перестановку.

– Конечно, лучше, – мысленно согласился я. – Теперь нам с Эмели есть, где резвиться по ночам. Хороший Магнус папаша, даже кровати для дочки не пожалел. Не ради меня ведь старался.

Закончив с тяжелой физической работой, Магнус направился к себе в кабинет, где прилег на диван, отдохнуть от тяжелого физического труда. Эмели занялась постельным бельем. Я же, подхватив пакет с продуктами, купленными по дороге, направился на кухню. Готовка ужина теперь входила в мои обязанности. Впрочем, мне она была только в радость.

Через полтора часа, все домочадцы уже сидели за кухонным столом, принюхиваясь к аппетитным запахам из кастрюли и сковородки.

– Саша, – ты долго нас будешь мучить? – первой не выдержала испытания запахом Эмели.

Магнус, как более стойкий, молчал. Но по периодическому сглатыванию слюны было понятно, что он тоже на грани терпения.

Еще через несколько минут, кухня наполнилась бряканьем и звяканьем, вилок и ложек о тарелки. Минут через десять на тарелках не осталось ни крошки.

– Да, ты повар от бога, – сообщил тесть, отдуваясь и тяжело отваливаясь от стола. – Теперь я верю, что дело у тебя пойдет.

– Любимый, – проникновенно обратилась ко мне Эмели, – ты мой спаситель, целых два года, с тех пор, как уехала мама, мне постоянно нужно что-то варить на ужин, а папа каждый раз находит, за что меня поругать. Если бы в выходные дни мы не обедали в ближайшем кафе, я бы точно что-нибудь устроила.

– Не надо ничего устраивать, теперь за это мероприятие будет под моей ответственностью, – заявил я.

– Хм, с одной стороны это неплохо, – заметил тесть, поглаживая выпирающий животик. – С другой, боюсь, я быстро буду набирать вес.

– Ну, что Алекс, пойдем в кабинет, продолжим сегодняшний разговор, – предложил он, вставая со стула.

В кабинете у тестя пахло кофе и табаком. Он открыл секретер и вытащил из ящика сигару. Отрезав её кончик настольной гильотинкой, с наслаждением закурил.

Увидев мою перекосившуюся физиономию, включил вентилятор, и дым моментально засосало в широкую вытяжку.

– Твой бизнес-план шокировал моего экономиста, – сказал он между затяжками, внимательно наблюдая за мной.

– И чем же? – спросил я.

– Ну, как тебе сказать, наверно, профессионализмом, не подскажешь, откуда такие знания?

– Я старался, – что еще можно было ответить.

– Допустим, – согласился тесть. – А ты бы смог сделать бизнес план для ресторана в кемпинге? У нас пошли разногласия с заказчиком, твои услуги будут, как нельзя кстати.

– Сколько?

– Не понял, чего сколько? – переспросил Магнус.

– Меня интересует, сколько ваш муниципалитет готов заплатить за эту работу.

После моего пояснения впервые в глазах тестя я увидел обычные человеческие эмоции, там появилось что-то похожее на уважение.

Он сделал еще одну затяжку и положил сигару на пепельницу, после чего заговорил:

– Алекс, честно признаюсь, я не знаю, сколько стоит такая работа. Но, ты можешь быть уверен в одном, я в данном случае на твоей стороне, сам понимаешь почему. И все-таки скажи, ты возьмешься за эту работу при условии достойной оплаты?

– Возьмусь, конечно, – ответил я. – Думаю, здесь в Умео мне понадобится гораздо меньше времени для этого, чем я потратил у себя дома. Вижу, у вас на столе стоит пишущая машинка Facit, надеюсь, вы позволите ей воспользоваться.

– Конечно, – без сомнения заявил Магнус. – Говори, что еще тебе понадобится для работы.

– Во-первых, мне нужен проект кемпинга, во-вторых, его привязка к местности. Кроме этого желательно знать, на сколько номеров, рассчитан кемпинг и какую публику заказчик хочет там видеть. По ходу дела мне понадобятся еще кое-какие справки, но для начала хватит и этого.

– Хм, а как же ты обходился без таких сведений в Советском Союзе? – спросил озадаченный мэр. – Где ты их мог взять?

Я засмеялся.

– Дорогой тесть, так я ведь привязывал все расчеты к виртуальному предприятию, созданному в моей голове, а здесь у вас конкретный заказ с конкретными требованиями, поэтому и нужны будут справочные материалы, в частности местные цены на электричество, аренду земли, количество работников их заработная плата, налоги и прочее.

– Мда, я смотрю, ты неплохо ориентируешься в этом деле. По-крайней мере Эмели хоть и окончила уже первый курс делового менеджмента, вряд ли бы смогла поддержать наш разговор, – сообщил Эрикссон. – Хорошо, завтра мы с тобой вместе отправимся в мэрию, там познакомлю тебя с нашим экономистом. Он тебя введет в курс дела по настоящему. А я позвоню в Стокгольм Торвальду, поблагодарю его за то, что встретил тебя в аэропорту, а заодно попрошу посодействовать в более быстром получении разрешения на работу. Иначе муниципалитет не сможет заключить договор с тобой на составление бизнес плана, а саму работу ты можешь начать с завтрашнего дня, надеюсь, ты поверишь своему тестю, что он тебя не обманет с расчетом?

Интермедия 12

Сентябрьским солнечным днем в штаб-квартире шведской контрразведки в одном из кабинетов собрались несколько служащих.

– Господа, – произнес старший из них по званию, – в недавние годы наша служба допустила несколько существенных проколов в работе. Вы сами знаете, что в результате расследований несколько наших заслуженных работников были вынуждены уйти со службы. И хотя широкой общественности об этом не сообщалось, нас впереди еще ждут немалые перемены.

Хочется надеяться, что реорганизация придаст новый импульс в работе на благо страны и Короны.

А сейчас мы начнем наше совещание. По традиции начнем с несложных вопросов.

Господин Торвальд прошу, начинайте.

– Спасибо, господин комиссар, – поблагодарил начальника, жилистый швед лет сорока. – Два месяца назад мне позвонил мой бывший одноклассник Магнус Эрикссон и попросил о встрече.

На встрече он рассказал о поездке в Советский Союз и об её итогах. Очень разных итогах.

Тут, Торвальд улыбнулся и продолжил:

– Одним из них явилось скоропалительное бракосочетание его дочери и русского переводчика. По некоторым причинам, я подробно изложил их в докладной, Магнус не стал препятствовать этому браку, но, вернувшись на Родину и зная, где я работаю, попросил проверить своего зятя по линии разведки.

С вашей санкции, мы начали расследование, но, к сожалению, ничего конкретного выявить не удалось. У нас мало возможностей в этой стране. Пришлось обратиться с запросом к нашим заокеанским друзьям. Они так же ничем особо нам не помогли. Удалось только подтвердить уже известные факты из биографии фигуранта, что, в общем, тоже немаловажно.

В день прилета в Швецию Александр Красовский ничем особо себя не проявил. Кроме меня ни с кем не встречался. Вел себя естественно. Не могу не обратить внимания, на интересную особенность нашего гостя. Он вел себя, как старожил Стокгольма, для меня это показалось очень странным и объяснить этот факт я никак не могу.

На следующий день, наружное наблюдение установило, что он отправил из почтового отделения письмо, притом, писал его продолжительное время.

Письмо мы изъяли и проверили. Но, кроме того, что у нашего фигуранта имеется родственница в Финляндии, ничего нового не узнали. На всякий случай сделали запрос финским коллегам, чтобы уточнить данные по его родне. Когда ответ придет, я его сразу приобщу к делу.

Вот коротко все, что я мог доложить по этому случаю, господин комиссар.

– Ну, что же, Торвальд, благодарю за работу. Действительно случай неординарный, за последние годы я таких событий не припоминаю. Обычно наши соотечественники тащат в страну в качестве жен всякий сброд из Таиланда, Филиппин и прочих Азий. А тут наша девушка привезла мужа из России. Поэтому мы оставим Красовского в числе потенциально подозрительных персон, но наблюдение за ним придется отменить. Деньги налогоплательщиков нужно расходовать с умом.

Умео город небольшой и наш фигурант будет там на виду. С другой стороны, виза у него всего на полгода и ему нужно себя вести очень аккуратно, если он хочет получить статус ПМЖ, поэтому убежден, что в ближайшие шесть месяцев поведение у него будет идеальным.

Когда после беседы с тестем я зашел в комнату Эмели, хотя теперь её лучше называть нашей, жена, лежа на кровати, читала какую-то книжку.

– Фу, – она недовольно наморщила нос. – Папа опять курил свою вонючую сигару.

– Угадала, – ответил я и улегся рядом с ней. Сейчас сделать это было гораздо легче, чем утром. Кровать Магнуса была даже не двуспальной, а трехспальной. Зато теперь проход между стеной и кроватью остался не больше полуметра и к окну надо пробираться боком. Хорошо, что в длину комната была метра четыре с половиной и в ней смог еще уместиться письменный стол со столом, небольшой туалетный столик с трельяжем и гардероб.

Верхний свет в комнате был выключен, и только свет бра, освещал страницы книги в руках Эмели.

– Я тебя жду, жду, – обиженно прошептала жена, небрежно уронив книгу на пол. – А тебя все нет и нет, полтора часа с отцом беседовал, надеюсь, не меня там обсуждали?

– Не тебя, – так же тихо ответил я и обнял девушку.

Утром мы проснулись раньше будильника, поэтому нашли, чем заняться до семи часов.

Завтрак опять был на мне, чему папа и дочка Эрикссоны только обрадовались и с аппетитом подмели мои тосты с селедочным маслом и пармезаном, запивая их кофе. Я же пил чай со смородиной из пакетика. Другого чая в магазине вчера найти не удалось.

Огорчив Эмели тем, что сегодня не пойду её провожать, я остался на улице дожидался Магнуса. Когда он появился, из соседней двери вышла вчерашняя старуха окинула соседа пренебрежительным взглядом и спустилась по ступенькам.

– Доброе утро фру Урсула, – успел сказать ей в спину тесть.

Я продублировал его слова, произнеся их чуть громче. Но бабка даже не вздрогнула.

– Крепкая старуха, – уважительно подумал я.

А Маркус прошипел себе под нос.

– Слампа!

– Ха, а мой тесть, оказывается, иногда может и ругнуться, – весело удивился я. – Интересно, с чего это он соседку шлюхой называет?

Насколько я понял, обычно Эрикссон ходил на работу пешком. Но сегодня ему, как нормальному мужику, захотелось перед зятем похвалиться своей машиной. Гараж из такого же кирпича, как и дом, стоял в глубине двора, заросший по фундаменту ярко зеленым мхом.

Когда тесть со скрипом отворил дверь и включил свет, я невольно охнул.

Помещение гаража оказалось неожиданно большим, и Вольво 140 занимал в нём совсем немного места. Но меня привлекла не машина, а мастерская, устроенная там. Небольшой токарный станок, сверлильный, масса ручного инструмента, развешанного на стенах, просто притягивали мой взгляд. Я подошел к столу, где был установлен станок, дотронулся до патрона и тот слегка провернулся под моей рукой.

Взгляд Маркуса сразу потеплел, когда он понял, что обнаружил во мне родственную душу. Но времени говорить об инструментах, не было, так, что тесть завел машину и выехал на улицу, я же в это время закрывал гараж, на дверях которого имелась простая щеколда без дырок для замка.

– Мда, пока еще здесь не воруют, – подумал я. – Но ничего, еще лет двадцать и все двери придется закрывать на замки и ставить сигнализацию.

– Маркус гордо восседал на сиденье, немного крепче, чем нужно, держась за руль. Сразу стало понятно, что на машине он ездил нечасто. Хотя при нынешней интенсивности движения в Умео, особого мастерства и не требовалось.

– Умеешь водить? – спросил он у меня, остановившись у первого и последнего светофора на нашем пути.

– Умею, но прав у меня нет, – ответил я.

– Пустяки, – вальяжно махнул рукой Эрикссон. – Парень ты умный, сдашь и на права.

Минут через восемь, из которых две стояли на перекрестке, мы подъехали к мэрии. Спрашивается, зачем открывали гараж, заводили машину, если бы и так уже пришли пешком?

В мэрии со вчерашнего дня ничего не менялось. Все-таки разница в менталитете у нас была ощутима. Если бы я в Петрозаводске в качестве зятя мэра зашел в горсовет, меня бы любопытствующими взглядами просто испепелили. А здесь, никто даже головы не поднял и вслед не посмотрел.

Вместе мы прошли в отдел, занимающийся выдачей лицензий предпринимателям, и остановились у стола пожилого лысоватого мужчины, увлеченно крутящего ручку арифмометра.

Глава 15

Я окинул взглядом кабинет, на столах у других служащих подобного мастодонта древности не наблюдалось, все они работали с небольшими электронными калькуляторами, ну небольшими для семидесятых годов, конечно.

Мужчина, которого представил мэр, как Улле Хедберга заметил мое удивление и, погладив арифмометр по крышке, сообщил:

– Хорошая машинка, еще мой дед с ней работал.

Магнус за его спиной развел руками, мол, у каждого свои тараканы, хорошо еще счетами не пользуется, после чего ушел, оставив меня на растерзание старому чинуше. Но Улле оказался действительно кладезем знаний. В той прошлой жизни я мимо такого кадра никогда бы не прошел. Да и сейчас, разговаривая с ним, думал, что было неплохо уговорить такого специалиста работать на меня.

В общем, поговорили мы с ним плодотворно. Из беседы я понял, что поручение для меня составить бизнес план, было именно его идеей. Как ни странно, но мне эта работа позволяла, подумать и над своим проектом. Все-таки в России я мог пользоваться только своей памятью, а здесь к моим услугам имелась университетская и муниципальная библиотеки с десятками справочников и прочей литературой.

Беседа наша длилась почти два часа, пока Улле рассказывал об интересующих меня объектах да искал у кого сейчас ключи от них, поэтому, когда вышел на улицу, то обнаружил там Эрикссона, возившегося со своим Вольво.

Увидев меня, он пожаловался.

– Автомобиль не заводится.

– Вольво не заводится? Не может быть! – удивленно воскликнул я. – Впервые такое слышу.

– Смотри сам, – буркнул Эрикссон и, усевшись на сиденье, повернул ключ зажигания. Никакого эффекта это действие не произвело.

Я попросил тестя дернуть ручку открывания капота и поднял его. Да, не самая дорогая модификация, обычный карбюраторный движок. Но зато все сияло и блестело, как будто машина не эксплуатировалась три года. Наклонившись, хотел ближе рассмотреть работу шведских мастеров и локтем задел провод массы, на что его клемма послушно провернулась на отрицательном выводе аккумулятора.

– Шведы есть шведы, – насмешливо подумал я. – Их бы к нам водителями на недельку, тогда бы поняли, что такое автомобиль и как с ним бороться. Не знают даже, что под капотом находится.

Плотнее закрепив клемму на выводе, я предложил Эрикссону вновь завести машину, на что та ответила тихим рокотом двигателя.

– Алекс, я сегодня первый раз сам открыл капот, – радостно сообщил тесть.

Видя, что я непонимающе смотрю на него, он пояснил.

– Обычно машину смотрит мой приятель, старина Вилли Брандт, у него через улицу от нас небольшая автомастерская. Неделю назад я заезжал к нему, все было в порядке. Кстати, что ты сделал? Мне из машины не было видно.

– Клемму закрепил на аккумуляторе, надо дома будет затянуть нормально, – сообщил я. – Ну ладно, я тороплюсь, мне нужно в муниципальную библиотеку записаться, там необходимо, что-нибудь кроме паспорта?

– Ничего больше не надо, – сообщил Магнус, вытирая носовым платком вспотевший лоб. – Я еду в ту сторону, садись, довезу.

Ну, а что? Если предлагают, чего отказываться? Я уселся рядом с мэром и на виду у всего честного народа покатил с ним по улицам Умео.

По дороге мэр ерзал на сиденье, как будто что-то не решался мне сказать.

– Магнус, тебя что-то беспокоит? – в конце концов, пришлось спросить мне.

Мы как раз подъехали к библиотеке, и тесть остановил машину у бордюра.

– Понимаешь, Алекс, – замялся он, – Дело в соседке, Этой стерве не понравилось, что ты живешь с нами в квартире. Дом у нас кооперативный и соседи вправе требовать, чтобы иностранцы не проживали с ними рядом.

– Можешь не продолжать, – засмеялся я. – Все и так понятно. Не был бы ты мэром, можно было бы её послать и оставить все, как есть, но дорогой тесть, ты наверно хочешь баллотироваться еще на один срок, и скандалы нам не нужны. Думаю, выход можно найти всегда, было бы желание. Давай сегодня вечером подумаем, что можно по этому поводу предпринять. Так, что до встречи.

В библиотеке всё же без проблем с записью не обошлось. Престарелый библиотекарь без звука заполнил формуляр и даже записал место учебы, университет города Умео. Пришлось ему долго объяснять, что я не студент, и буквально вчера приехал из Советского Союза.

Сошлись на том, что в формуляре записали адрес мэра, а профессию – эмигрант.

После чего я зарылся в каталоге в поисках нужных книг. Отвык я от таких приключений. Всего лишь год назад по моему личному времени, для поиска нужной информации нужно было всего лишь зайти в Интернет.

Выбрав несколько справочников, подошел к библиотекарю, а тот, пользуясь отсутствием посетителей, натурально похрапывал за своим столом.

Кашлянув, я разбудил старца, и он принялся заносить в формуляр названия выбранных книг.

Вернувшись, домой съел бутерброд с колбасой и собрался поработать. Сегодня кабинет тестя был предусмотрительно открыт для меня. Я с удовольствием устроился в его кресле за письменным столом и, заправив три листа бумаги с копиркой в пишущую машинку, начал творить.

Будильник поставил на четыре часа, чтобы встретить Эмели, но обед, заработавшись, пропустил. Поэтому, когда зазвенел звонок, уже изрядно проголодался, но было уже не до перекуса, пришлось быстро собираться и отправляться к университету.

На этот раз вокруг Эмели собрался кружок девиц, жаждущих поглядеть на мужа одногруппницы.

Долго рассматривать меня им не удалось, Поздоровавшись с девушками, я, подхватил Эмели под руку и повел в сторону дома.

– Саша, куда ты так торопишься? – спросила жена, едва успевшая попрощаться с подругами.

– У нас сегодня много дел, – загадочно сообщил я.

– Каких еще дел? – удивилась Эмели.

– Сейчас дома перекусим и пройдемся по городу, мне нужно пройтись по нескольким адресам, – объяснил я. – Надеюсь, ты составишь мне компанию?

– Конечно, составлю, – сообщила жена и сразу забросала градом вопросов; для чего, куда и каким образом.

После того, как мы поели, я тут же на кухонном столе расстелил карту города и показал Эмели три точки, которые нам надо сегодня посетить.

– Мы сегодня не успеем до темноты, пешком нам только в одну сторону нужно час добираться, – сообщила жена, увидев адреса, обведенные кружками.

– Хорошо, – согласился я, – прогуляемся вот сюда, как раз времени хватит, чтобы по приходу сделать ужин.

– А, я вспомнила, в этом месте кафе раньше было. Только оно уже года два, как закрыто! – воскликнула Эмели.

Мне оставалось только улыбнуться. В отличие от жены, я уже выяснил всю подноготную этого заведения. Улле Хедберг не даром хлеб ел, много лет работая в муниципалитете, и досконально знал все крупные и мелкие предприятия в Умео. Небольшое кафе на выезде из города в сторону Стокгольма существовало лет тридцать. Но два года назад владелец умер, не оставив наследника. Небольшое здание являлось собственностью муниципалитета, объявившего конкурс на его аренду. Но то ли цена аренды была высока, то ли у желающих не хватало средств, но второй год кафе было закрыто.

Сейчас ключи от него лежали у меня в кармане и мы, вдвоем, радуясь погожему осеннему дню, отправились на смотрины.

Эмели оживленно болтала, рассказывая мне, где, что находится. Я с удовольствием слушал её щебетание. Тем более что в Умео я первый раз попал лет пятнадцать тому вперед, и для меня многое здесь оказалось в новинку.

Через минут сорок, пройдя по мосту через реку Умеэльвен, мы оказались на выезде из города. По шоссе в сторону Стокгольма шел довольно интенсивный траффик.

На заправке, мимо которой мы проходили, имелась небольшая закусочная. А вот на другой стороне дороги располагалось одноэтажное здание, несколько выделяющееся своими размерами среди десятка частных домов.

Это здание и было целью нашей прогулки.

Подсознательно я рассчитывал, что оно будет походить на кафе Ритты в Йоэнсуу, но это здание явно было намного старше. Плиты на дорожке ведущей к входу были покрыты неубранной павшей листвой, и кое-где через неё пробивалась трава, а всего то прошло два года.

Удивительно, но стекла в окнах здания оставались целыми. Да и около него явно давно никто не проходил.

Достав ключи из кармана, я попытался открыть висячий замок. Эмели молча следила за моими действиями, никак их не комментируя. Наверно дар речи потеряла от неожиданности. Но когда я скрипом провернул ключ в замке, она вернулась к жизни.

– Алекс, откуда у тебя ключ? И почему ты без разрешения хочешь попасть в чужое владение? – эмоционально спросила она.

– Почему же без разрешения? Твой отец и разрешил, – ответил я, пытаясь сдвинуть с места одну из створок дверей.

Наконец это произошло, и мы прошли вовнутрь. А там не все было так уж печально. В зале для посетителей стояли приличные столы и скамейки.

В рабочих помещениях тоже все осталось на своих местах. Бывший владелец особо не страдал по новизне, поэтому вся кухонная утварь имела выраженный налет времени. Впечатлили огромные медные колпаки вытяжки над двумя плитами и не менее огромные медные трубы, покрытые темной патиной. Эмели молча следовала за мной и в какой-то момент взяла под руку, как будто боялась, что из-за угла появится страшное привидение.

– Саша, для чего ты все это затеял? – спросила она, когда мы, открыв дверь в конце зала для посетителей, прошли в хозяйскую половину.

Та представляла собой довольно большую гостиную, двери двух спален выходили в коридор, а узкая лестница вела на мансарду. Зная о сложном квартирном вопросе в Умео, я все больше удивлялся, что никто не берет в аренду это кафе.

– Тебе тут нравится? – вместо ответа спросил я?

– Нравится, но уж очень все запущено. А почему ты спросил?

– Думаю, не стать ли тебе женой владельца кафе – закусочной, – улыбнулся я. – И жить в этой квартире вдвоем со мной.

– Алекс, ты с ума сошел! Ты же ничего не знаешь о нашей жизни! Как ты можешь быть таким самонадеянным!

В ответ я обнял жену за плечи.

– Эмели, не переживай, у нас все получится, вот увидишь. Но два других объекта мы посмотрим завтра. Хотя здесь мне уже нравится.

Когда мы вышли на улицу, и я приступил к закрытию дверей, к нам быстрым шагом подошла пожилая женщина.

– Здравствуйте, молодые люди, можно поинтересоваться с какой целью вы осматривали заведение покойного Хёглунда?

– Добрый день, фру, смотрели, можно ли взять его в аренду у муниципалитета, – вежливо ответил я.

У нас завязался разговор в ходе, которого женщина призналась, что работала здесь поваром несколько лет до смерти владельца. Сейчас она не работает, но если бы кафе открылось, она с удовольствием вернулась бы на прежнее место.

Ну, что я мог ей сказать? Пока ничего конкретного. Поэтому и обещать ничего не стал.

Дама, однако, разочарованной не выглядела, видимо, что-то смогла прочитать по моему лицу.

Когда мы шли обратно, уже смеркалось. Пришлось прибавить шаг, чтобы успеть домой до прихода тестя.

Дома Эмели уселась за учебники, а я взялся за кастрюли, такова моя судьба во всех жизнях.

Вскоре дома появился и мэр.

Зайдя на кухню, он принюхался к запахам и уселся за стол.

– Как прошел день? – спросил он якобы без особого интереса.

Я коротко посвятил его в сегодняшние события и заодно поинтересовался, почему никто так и не арендовал кафе Хёглунда.

– Эрикссон, криво усмехнулся и принялся рассказывать.

– Понимаешь, Алекс, коренное население у нас довольно суеверно, а Хёглунд пользовался у нас не самой доброй славой, боялись его люди.

Поэтому в основном заходили к нему в кафе приезжие.

Ведь до 1965 года Умео был довольно провинциальным небольшим городком. Все изменилось с постройкой университета. Появилось много молодежи, а с ней много проблем. Но молодым не хочется ехать на окраину, им вполне хватает развлечений в центре.

При этих словах, я судорожно подавил желание расхохотаться. Интересно, что Эрикссон подразумевает под развлечениями? Детскую карусель в скверике, или что-то еще? Я больше никаких развлечений не видел. Если не считать десятка два хиппарей в драных джинсах, сидящих и бродящих около этого сквера.

А Магнус продолжал говорить.

– Подозреваю, Улле тебе не упоминал о Хёглунде. Хедберг спит и видит, как кто-нибудь возьмет в аренду это здание, пока оно не развалилось. С двумя другими он надежду уже потерял. В следующем году мы наверно, отдадим эти участки под застройку. С квартирами у нас в городе дела обстоят неважно. Но сходи, посмотри и на них. Вдруг тебе понравится еще что-то.

– Все секретничаете? – спросила Эмели, заходя на кухню. – Папа, а ты знаешь, что мы сегодня присмотрели себе квартиру?

Если бы Эрикссон пил кофе, то непременно бы поперхнулся.

– Какую еще квартиру? Эмели, о чём ты говоришь?

– Ну, как же, мы сегодня смотрели кафе на Олавёген, там такая хорошая квартира, не хуже чем у нас.

– Понятно, – протянул тесть, пристально глядя на меня. – Вроде бы Алекс, ты все в правильном направлении мыслишь, но твоя идея с квартирой мне не по душе.

Я усмехнулся.

– Лучше слушать ругань фру Урсулы, по поводу иностранцев?

– Папа, а как у тебя продвигаются отношения с Вилмой? – неожиданно спросила Эмели.

– Не лезь в отцовские дела! – неожиданно возмутился Магнус. Видимо отношения желали лучшего.

– А если мы уедем, то ты сможешь начать новую жизнь, – продолжила девушка.

Поняв, что надо заканчивать дискуссию, я ринулся к духовому шкафу и торжественно вынул из него капустный пудинг.

Всё, на ближайшие полчаса все замолкли и наслаждались едой.

– Алекс, ты опять мне о маме напомнил, – печально сказала Эмели. – Она тоже пудинг готовила, только у тебя гораздо вкуснее получился.

Магнус хлопнул себя по лбу.

– Тьфу! Совсем заработался, Эмели, мама звонила мне сегодня, она собирается приехать в ближайшие выходные. Очень хочет посмотреть на твоего мужа.

Как ни странно Эмели особой радости не высказала, а обреченно выдохнула:

– Мама меня убьет, она требовала, чтобы я пока учусь, забыла о молодых людях. И тебя Алекс она тоже убьет.

Глава 16

Как ни странно, мама Эмели при встрече меня убивать не собиралась. Невысокая, чуть полноватая симпатичная блондинка с химически завитыми кудряшками при встрече вполне доброжелательно со мной поздоровалась.

Часто говорят, что, глядя на тещу, можно сказать какой будет твоя жена лет в сорок-сорок пять.

Ну, что же если верить таким утверждениям, то мне вполне повезло. Зато Магнусу, судя по выражению его физиономии, не повезло с самого начала их супружеской жизни. Об этом он поведал вечером в пятницу, пытаясь расслабиться, перед встречей с бывшей супругой, когда мы с ним выпили полбутылки ямайского рома. После второй рюмки его прорвало на откровенность и он, не вдаваясь в подробности начал объяснять, как Хельга и её родня его достали.

Мне оставалось только сочувственно кивать и не держать рюмки пустыми.

Эмели, когда я зашел в нашу спальню, все же не удержалась от нотаций, и сообщила, что отцу нельзя много пить. Обо мне, как ни удивительно, речи не шло. Так понимаю, в таком случае мне был дан полный карт-бланш на выпивку.

Приехала мама Эмели на люксовом Мерседесе вместе с мужем. Когда тот выбрался из машины, то я невольно вздрогнул, уж очень здорово контрастировала сверкающая лаком машина с поношенной одеждой его владельца.

Хотя чему удивляться, малиновые пиджаки и золотые цепи удел новых русских 90х годов в России и яхты у олигархов в последующем. Здесь в Скандинавии тренд на пошлую роскошь давно не проходит. Но, все же, собираясь, в гости можно было одеться приличней. Возьмем Магнуса, как инженер теплотехник по основной специальности он входит в шведский средний класс и одевается соответственно доходам, когда собирается на работу в мэрию.

А новый муж Хельги явно переборщил с имиджем бедняка, при этом катаясь на Мерседесе.

Сверре Янссон оказался типичным норвежцем, только уж очень неразговорчивым. За него это делала Хельга. Она вмиг заговорила нас до одури, поэтому, когда Эмели увела её в комнату пообщаться наедине, мы облегченно вздохнули и отправились на кухню.

Когда мы туда зашли, по помещению уже распространился тяжелый запах тухлого яйца.

Норвежец с наслаждением вдохнул этот запах и закрутил головой в поисках источника вони.

Я за долгие годы проживания в Швеции и тем более работая поваром, смог привыкнуть к этому запаху, и даже позволял себе съесть кусочек вонючей селедки. Однако удовольствия от такой закуски не получал.

Но для гостей можно было и потерпеть. Поэтому на столе кроме прочих деликатесов стояло и это блюдо.

После нескольких рюмок абсолюта разговор у нас стал более оживленным, Сверре вместо одного слова за десять минут, начал говорить предложениями в два, или три слова.

Самое длинное, что он сказал, было следующее:

– Магнус, у тебя отличный зять, он ест сюрстримминг и пьет водку.

Эрикссон на эти слова ответил кивком и показал мне жестом, давай, наливай.

А я налил, что мне жалко? Два мужика расслабляются в воскресный день, воспользовавшись первым попавшимся поводом. Один мэр, второй владелец небольшой рыболовной кампании, у обоих на работе куча проблем, и вполне понятно их желание выпить без свидетелей и подчиненных. Ну, а я здесь сбоку припеку.

Минут через сорок на кухне появилась Хельга, сразу поняв диспозицию, она утащила меня в нашу комнату и, выпроводив Эмели, начала допрашивать уже меня.

Естественно, больше всего её интересовало, на какие шиши я собираюсь содержать семью. Я рассказал ей о своих планах, на что теща отреагировала ожидаемо. Для неё казалось немыслимым, чтобы человек без опыта работы смог руководить хоть и маленьким, но предприятием. В тоже время, она не обратила ни малейшего внимания, что разговаривает со мной на шведском языке, хотя я всего несколько дней, как приехал из Советского Союза. О чём я ей и напомнил.

– Хельга, как ты думаешь, если я дома смог в совершенстве выучить шведский язык, почему бы мне не справиться с руководством небольшим предприятием.

Кстати, если ты хочешь помочь семье своей дочери, почему бы вам не одолжить нам некоторую сумму на развитие собственного дела, естественно на определенный срок и с небольшим процентом. Судя по автомашине твоего мужа, дела у вас идут неплохо.

Опа! Все красноречие Хельги испарилось, и она что-то начала невнятно объяснять, что якобы у фирмы Сверре проблемы с неуплатой налогов. Один из четырех траулеров выкинуло на мель и сейчас его нужно ремонтировать. Цены на рыбу падают, а инфляция растет.

А я сидел и обдумывал эту идею, только что пришедшую в голову. С Хельгой, понятное дело, каши не сваришь, а вот Сверре мужик сообразительный, хоть и норвежец. Покажу ему бизнес проект, расчеты, вдруг раскошелится для нас. У Магнуса просить бесполезно, тому бы самому, кто подкинул деньжат.

Сам, конечно, с Янссоном говорить я не собирался. Понятное дело, Хельга не преминет ему рассказать о нахальном юнце, покушающемся на их деньги. Если ему будет интересно, он сам расспросит меня, а не расспросит и не надо.

В конце концов, после всех бесед тет-а-тет, мы вместе собрались за столом в гостиной и плавно перешли к ужину.

Вкусная еда поспособствовала хорошему настроению присутствующих, мне было высказано множество комплиментов по качеству выставленных яств. Эмели, когда слышала очередную похвалу, принимала такой вид, как будто готовила всю это сама.

Так, что спать мы разошлись в добром расположении духа. Утром после завтрака, гости на некоторое время нас покинули, Хельга хотела сходить на воскресную службу в церковь. Хотя мне показалось, что она больше хочет встретиться там со своими приятельницами.

Когда они вернулись, обед у меня уже был готов. Финский рыбный суп, стейки из косули с шампиньонами, суфле с морошковым ликером. Для Сверре, которому предстоял обратный путь за рулем с ночевкой в Стокгольме, суфле было полито морошковым вареньем.

Норвежец сегодня на комплименты был скуп, и периодически оценивающе поглядывал на меня. Зато Хельга на похвалу не скупилась.

После обеда Сверре переглянулся с Магнусом, после чего отправились в кабинет, не забыв пригласить меня с собой.

Когда мы расселись по креслам, Магнус обратился ко мне.

– Алекс, покажи Сверре свой бизнес план, он захотел его просмотреть.

Я нашел нужную папку среди множества бумаг, лежащих на столе и подал норвежцу.

Надо сказать, мой проект уже претерпел солидные изменения. Самое главное он был напечатан на машинке с качественным шрифтом, а не написан, как первый вариант от руки, и все расчеты были привязаны к конкретному заведению.

Магнус задумчиво курил сигару, пока новый муж его бывшей жены знакомился с документами. Я не курил, а, воспользовавшись моментом, листал очередной справочник.

Наконец, спустя сорок минут Янссон отложил бумаги в сторону и сказал:

– Магнус, я в бизнесе много лет, и мне не нужно много времени, чтобы отличить дельный проект от прожектерства. Кстати, твой зять меня изрядно смог удивить. Конечно, такой бизнес план может без особого труда создать любая фирма, специализирующаяся на этом поприще, но то, что его написал иностранец всего лишь неделю живущий в Швеции, это невероятно, но очень убедительно. Особенно, когда попробуешь приготовленную им еду.

В общем, я не против, дать ему требуемую ссуду. Остается только обговорить условия.

Видимо, Сверре Янссон редко говорил так много слов, потому что явно устал после сказанной речи.

– Тебя не волнует мой пока еще не вполне понятный статус в Швеции? – спросил я, глядя ему в глаза.

– Так у нас будет в поручителях твой тесть, насколько я знаю, он надежен, как скала, не правда ли Магнус? – ухмыльнувшись, ответил Янссон, пристально глядя на того.

– Согласен, – неожиданно заявил Эрикссон. – Уверен, что кафе Алекса пустовать не будет.

В общем, мы договорились, после того, как я получу разрешение на работу, сдам экзамен по знанию языка, мы вместе с Магнусом приезжаем в Стокгольм, туда приедет и Янсон, там мы и заверим нотариально получение ссуды от его фирмы.

Интермедия 13

Торвальд Нюстрём, сотрудник шведской контрразведки задумчиво разглядывал лежащий на столе акт языковой экспертизы Александра Красовского, претендующего на получение постоянного места жительства в Швеции.

Признаться, такого заключения от опытной комиссии экспертов, подписанной Юханом Нильссеном профессором языкознания Стокгольмского университета, он не ожидал.

А написано там было следующее:

«Прослушав присланную на экспертизу магнитофонную запись сдачи экзамена на знание шведского языка Красовским Александром 22 лет, прибывшим из Советского Союза 18 сентября сего года, проведенную в университете Умео 30 сентября 1973 года комиссия пришла к выводу, что сопроводительные документы к записи являются ложными.

Мы ответственно заявляем, что человек, чей голос мы слышим на пленке, не может являться заявленным испытуемым по следующим причинам:

Во-первых, комиссия определенно пришла к выводу, что для этого человека шведский язык не является родным.

Об этом свидетельствуют такой основной признак, как акцент тона. Имеются незначительные отличия в произношении фонем, характерные для славянских языков.

Но в тоже время для комиссии не представляло труда сделать заключение, что прослушиваемый индивидуум, скорее всего славянского происхождения, но свободно говорит на шведском языке с юности в течение многих лет от сорока и больше, поэтому не может иметь указанный возраст 22 года.

Ниже стояли подписи четырех маститых специалистов филологов».

Естественно там не были записаны слова Юхана Нильссена сказанные им Торвальду, когда тот заехал в университете забрать акт экспертизы.

– Молодой человек, если в вашей конторе решили проверить нашу компетентность, то могли бы сделать это более приличным способом! – ядовито проговорил тот.

Седой профессор в роговых очках так свирепо уставился на Нюстрёма, что тот смог только пролепетать несколько слов оправдания, что никто не хотел вводить профессора в заблуждение и такой персонаж действительно существует.

– Тогда представьте его нам лично, а не присылайте всякие подозрительные записи, – отрезал Нилссен.

– Ну, Магнус, подкинул ты мне мороки, – недобрым словом вспомнил Торвальд школьного приятеля. – И что теперь прикажете делать. Куда мне с этой бумагой идти?

Подумав, он пришел к выводу, что для дальнейших решений у него имеется начальник, пусть тот и решает, что делать с актом экспертизы. И руководитель оправдал его ожидания.

– Торвальд, у тебя, что, дел больше нет, как возить зятя своего друга по экспертизам? Сдавай все в архив. Займись вплотную каналом сбыта героина, там опять нарисовывается хорватский след. С этой международной бандой пора заканчивать.

Вот уже заканчивается ноябрь, в Умео выпал первый снег. Он, конечно, еще растает, но зима неумолимо приближается.

Я же смотрю из окна своего, ну не вполне своего, арендованного кафе на два грейдера равняющих площадку для стоянки грузовых фур. Она тут когда-то была, но за годы бездействия заросла мелким кустарником.

Даже не представлял, что получить ссуду и провести ремонт здания, будет намного легче, чем выбить в мэрии разрешение на эту стоянку. А сколько денег в неё ухлопано, ужас!

Два месяца прошли в трудах и заботах. Пришлось один раз съездить в Стокгольм для получения ссуды. Хорошо, что рабочую визу мне прислали домой, а сдать экзамен на знание языка удалось в университете Умео.

Тесть был изрядно озадачен моими способностями организовать рабочий процесс. Поэтому практически сразу перестал соваться с ненужными советами, поняв, что если будет нужно, зять сам их попросит.

– В следующем году, если все будет хорошо, надо заасфальтировать площадку, чтобы грязь не носили, – подумал я и отошел от окна. Надо делать дело. Персонал у меня был набран по минимуму, поэтому приходилось работать даже не двоих, а за троих.

Зато поток посетителей понемногу нарастал. Когда в конце октября мы открылись, в первый день был даже небольшой наплыв, с которым удалось с трудом справиться. Затем, поток любопытных горожан резко уменьшился, но водителей, желающих пообедать, или поужинать становилось все больше.

Последнюю неделю кафе начало выходить в плюс, чему я несказанно радовался и лелеял робкую надежду, что так будет продолжаться и дальше.

Ремонт же в нашей квартире практически не начинался. Все силы и средства были брошены на кафе.

По моим подсчетам после нового года можно будет взяться за квартиру.

А пока, я жил здесь холостяком. Эмели приезжала ко мне после учебы, но к вечеру уезжала под папино крылышко.

На втором этаже в мансарде я устроил себе небольшой рабочий кабинет три на три метра, где стоял письменный стол с пишущей машинкой, обычный венский стул с гнутой спинкой, ну, и полочка со справочниками. У стены примостилась небольшая софа, на которой я ночевал в печальном одиночестве.

В машинке торчали листы бумаги, с напечатанным заглавием. «Маленький саам, волшебник из Умео».

Дальше заголовка я пока не продвинулся и не потому, что не хотел, или не было мыслей. Банально не мог, потому, что за рабочий день уматывался так, что с трудом добирался до кровати.

Да, я решил немного изменить судьбу и посмотреть, что из этого получится.

Прочитав множество книг в будущие пятьдесят лет, нетрудно выбрать самые популярные сюжеты. И если Урсула Ле Гуин не смогла понять, какую золотую жилу она открыла, создав школу волшебников, то я это просто знал. Поэтому начну эксплуатировать эту жилу сам. Но все пока упирается в работу кафе.

Хоть оно и приобретает популярность, но доход слишком низкий, чтобы нанять еще пару человек и освободить себе немного времени для писательства.

– Мастер Алекс, – отвлекла меня от мыслей Кайса Якобсон, повариха, которую я первой принял на работу. – Вам сегодняшняя почта пришла.

Поблагодарив, я вытер руки и прошел в общий зал. Почти всех посетителей, кто сидел в нём я уже знал, так, что по пути приходилось с ними здороваться. Выйдя на улицу, открыл почтовый ящик и вытащил из него объемный пук корреспонденции.

Первым, конечно, взялся за письмо из дома. Интересный факт, от Петрозаводска до Умео всего семьсот километров по прямой линии. А шло это письмо почти три недели, продвижение в день составило тридцать три километра.

Быстро пробежав по строчкам, облегченно выдохнул, ничего худого дома не происходило, собственно, так же, как и нового. Зато вторым я взял в руки ноябрьский номер журнала Пуналиппу. В нём, как мне было обещано редактором, должна появиться моя заметка.

Действительно, заметка была, но если бы не подпись, я её не принял за свою. Хоть она и осталась в какой-то мере доброжелательной, все же Умео – побратим Петрозаводска, но в ней был сделан намного больший акцент на язвы капитализма, чем это было сделано у меня.

– Как бы мне эти заметки в Пуналиппу здесь боком не вышли, – опасливо подумал я. – В марте будет решаться вопрос о постоянном месте жительства, пожалуй, до того времени больше никаких заметок в Карелию отправлять не стану, нафиг, нафиг.

Разобрав почту, я унес её к себе и снова вернулся к плите.

– Эх, когда же мне хватит денег взять второго повара, – думал я, активно подкидывая сковороду с зажаркой.

– Саша, привет, – оторвала меня от работы Эмели. Пройдя пешком четыре километра от университета, она нисколько не запыхалась и была свежа, как первый снег за окном.

Поцеловав в холодную щеку жену, я подумал: «Посетителей явно прибавилось, несмотря на вечер, пожалуй, хватит жмотиться и пора нанимать дополнительный персонал, иначе помру на работе».

Ну, раз Эмели уже здесь, капитанский мостик я покидаю, Кайса вполне сможет меня заменить до закрытия.

Вместе с женой мы прошли в нашу квартиру. В ней было достаточно холодно, особенно после горячего цеха.

– Саша, пойдем наверх, там у тебя так уютно, – сразу попросила Эмели, – а тут мрачно и холодно.

Я развел руками.

– Не все сразу фру Красовски, осталось еще немного потерпеть, и мы будем жить в пошлой роскоши.

Эмели кивнула, но без особого энтузиазма, даже не отреагировав на фру.

– Начинает перегорать моя девочка, – сочувственно подумал я, – Наверно надо как-то ускорять события.

В кабинете наверху Эмели сразу забралась с ногами на софу и наблюдала, как я ставлю кофейник на плитку.

– Давай попьем кофе, предложил я. – Потом, когда кафе закроется, мы с тобой поужинаем.

– Ок, – согласилась жена, а я очистив половину стола, поставил на него чашки и пару бутербродов с сыром.

– За кофе Эмели принялась рассказывать последние новости.

Я слушал её журчащий голосок и погружался в нирвану полусна.

Неожиданно что-то в новостях привлекло мое внимание.

Подняв голову, я спросил:

– Эмели, извини, я прослушал, что сейчас говорила о театре?

– Алекс, не спи, я сейчас говорила, что студенты нашего курса решили организовать народный театр. Я даже удивилась, сколько желающих появилось в него записаться.

– А ты не захотела стать артисткой? – спросил я.

– Нет, там девушек и без меня хватает, – ответила Эмели. – Это парней, как всегда нет в наличии.

– А какие пьесы они планируют ставить?

– Замахнулись на Достоевского «Преступление и наказание» – хихикнула жена. – Слишком много о себе думают.

Несмотря на насмешку в её голосе была слышна обида. Похоже, мою жену продинамили со вступлением в ряды актеров.

Глава 17

Сегодня двадцать четвертое декабря. Еще полтора месяца прошли незаметно. За это время многое изменилось в моей жизни.

Уже одно то, что не прошло и четырех месяцев с моего приезда в Швецию, а я в узком семейном кругу в сочельник сижу в своей отремонтированной квартире и смотрю мультики, является огромным достижением. Эти мультики сегодня с трех часов дня смотрит вся страна. Такова традиция уже много лет, откуда она появилась, мне никто не может объяснить. Рядом со мной Эмели увлеченно следила за приключениями дебила Микки-Мауса и его друзей на черно-белом экране телевизора. У меня, некстати, раздраженно наблюдавшего за бедолагой котом Томом, получавшим колотушки, вдруг всплыл в памяти анекдот о российском мультике «Маша и Медведь», в котором кто-то из детишек спрашивает у папы, почему в мультике нет Машиных родителей. А папа отвечает, что они уже давно в сумасшедшем доме. И вспомнив эту историю, тихо засмеялся, вызвав этим недоумевающие взгляды родни.

Тесть сидел ближе к камину на диване, к его плечу прислонилась Вилма Эклунд, симпатичная дама лет под сорок, вся при счастье, что может открыто позволить себе такие нежности.

Сразу после того, как мы с Эмели в начале декабря, собрав вещи, переехали на новый адрес, Вилма волшебным образом нарисовалась у Магнуса и так и осталась в его квартире. Сейчас они вместе с нами внимательно следят за приключениями американского мышонка.

Надеюсь, теперь соседка фру Урсула не будет донимать Магнуса ворчанием по поводу опасного иностранца, живущего у неё за стенкой. В отличие от подозрительного меня, Вилма вполне законопослушная местная уроженка. Правда, дважды разведенная, но это здесь никого не волнует.

Когда решался вопрос о празднике, все дружно пришли к соглашению, что сочельник должен праздновался у нас. Мол, для этого в кафе имеется масса возможностей без проблем варить, жарить и парить. Заведение, в этот день, естественно не работало. Здесь вам не капиталистическая Россия, а вполне социалистическая Швеция, эксплуатация своих граждан в выходные и праздничные дни запрещена.

Нарядная елка стояла у окна, масса гномиков, вырезанных из цветной бумаги, мельтешили на полу и подоконниках. Эмели наряжала ёлку сама, как и вырезала гномиков. Кроме того, большая ёлка с горящими фонариками стояла на площадке для фур.

У меня имелись планы ближе к двенадцати ночи вытащить всех туда на праздничный хоровод.

Сейчас же, оторвавшись от просмотра, я пошел проверить, как готовится наш сегодняшний ужин.

В готовке я решил не отрываться от шведских традиций и поэтому к столу у меня уже лежал нарезанный свиной окорок, холодец, рисовая каша. Разве, что не рискнул делать лютефиск, треску, замоченную в каустической соде, еда, разъедающая алюминиевую посуду, меня не привлекала. Вместо этого решил познакомить родственников с фирменным новогодним блюдом советских граждан – селедкой под шубой. Подобный салат у скандинавов, конечно, имелся, тем не менее, в деталях значительно отличался от нашей шубы.

Вытащив пироги из духовки, я оставил их остывать и вернулся к родственникам.

Телевизор у них был уже выключен, и Эмели что-то горячо доказывала отцу, а тот скептически улыбался в ответ.

Когда я вопросительно посмотрел на Вилму, та улыбнулась и тихо сказала:

– Эмели хвалит твою книжку и доказывает Магнусу, что ты пишешь лучше, чем Сельма Лагерлёф.

В это время Эмели повернулась ко мне и воскликнула:

– Саша, ну что молчишь, почитай нам, пожалуйста, что ты написал за последние две недели!

– Да, почитай, а то Эмели нам все уши прожужжала, как здорово у тебя, получается, – присоединились к просьбе Эмели тесть и Вилма.

– Вот прицепились, как репей, – досадливо подумал я, поднимаясь наверх. – И на кой черт дал читать книгу Эмели?

Сожаления впрочем, были бесцельны, все равно бы не смог ей отказать.

Жена моментом вычислила, когда у меня появилось время писать свое сочинение. С середины ноября, количество посетителей в кафе стабилизировалось, но единичный прирост пока еще наблюдался. Наше кафе перехватило большую часть водительского траффика, на этом участке шоссе, из-за чего небольшая закусочная у заправки приказала долго жить. Я думал, что с её владелицей возникнут проблемы. Однако таковых не случилось, а три человека, работавших в ней, том числе и бывшая хозяйка, сейчас работали в моем заведении. Так, что для меня осталось только две роли в кафе; направляющая и воодушевляющая. Обе поварихи прониклись моими способностями и даже не пытались делать что-то по-своему.

А у меня впервые с приезда в Швецию, появилось свободное время. И я использовал его на все сто процентов. Книга о маленьком волшебнике, мальчике-сааме из Шведской Лапландии, писалась легко, как будто Муза сама двигала мое перо.

Но с этого же времени в нашей квартире начался ремонт, поэтому Эмели почти перестала ночевать у отца. Она решила, что должна осуществлять общее руководство мастерами. Ну, а я ничего против не имел, пусть развлекается. Для девушки двадцати лет Эмели оказалась вполне практичной и экономной особой, и мы с ней довольно быстро приходили к согласию по сложным вопросам, какие обои покупать, или куда ставить очередной шкаф. Она даже перестала злиться на то, что я категорически отказывался посещать все молодежные вечеринки, на которые нас приглашали её подруги.

Когда она взахлёб прочитала первую часть моей книги, в ней явно проснулся ребёнок. Она совершенно по детски каждый день спрашивала, что будет дальше, охала и переживала за всех героев сказки. И каждый вечер, как мышка сидела на софе, наблюдая, как я стучу по клавишам машинки.

А мне, по мере написания, стало понятно, что словарный запас для сказки у меня чересчур скудный. Поэтому на столе теперь лежал нормативный словарь SAOL, благодаря которому я искал старые синонимы современных слов и пытался придать тексту, более народный колорит.

Ну, что же, смотреть в телевизоре еще два часа Микки- Мауса мне не хотелось. Так, что отказываться от чтения не стал, принес из мансарды пачку напечатанных листов, испещренных правками и, усевшись лицом к слушателям начал читать книгу.

Эмели слушала невнимательно, она успела прочитать написанное не на один раз, сейчас её больше интересовала реакция отца и его подруги, поэтому она то и дело поглядывала на них.

А Эрикссон сидел с непроницаемым лицом, по которому только хорошо знающий его человек может понять, нравится ему книга, или нет. Я пока этого понять не мог.

Зато Вилма явно слушала с удовольствием и реагировала на текст именно так, как мне бы хотелось.

Читал я с выражением, по крайней мере, пытался. За это время несколько раз пришлось пить воду, потому как рот от непривычного чтения постоянно пересыхал.

Когда закончил читать, Эмили радостно воскликнула:

– Ну, вы слышали, правда, здорово написано?

Эрикссон задумчиво почесал намечающуюся лысину и вопросительно посмотрел на Вилму.

Та, серьезно глядя на меня, сказала:

– Маркус, я обычный библиотекарь, и не претендую на звание критика, но мне понравилась повесть Алекса, мне кажется, что она даже достойна печати.

Магнус кашлянул и сообщил:

– Знаешь Алекс, я давно не ребёнок и мне эти выверты с волшебниками, тайными замками, троллями и гномами не особо интересны. Но, описание министерства магии понравилось, очень, похоже, ты, как будто у нас в Швеции всю жизнь чиновником работал. Может, тебе стоило написать что-то приближенное к реальности, а не сказку? Такое я бы почитал с удовольствием, или детектив такой, как пишет Пер Валё, лет восемь назад я всю ночь читал его книгу, не мог оторваться.

Однако мнению Вилмы доверяю, раз она сказала, что книга хороша, то прими мои поздравления и прости, что смеялся, когда ты в первый раз упомянул, что хочешь написать роман. После всего того, что ты наворотил за это время в бизнесе, меня уже ничем не удивить.

За прошедшее время я имел возможность ближе узнать своего тестя. Поэтому нисколько не удивился его словам. Подкаблучник по жизни, вот кем он был. Подозреваю, если бы Хельга в свое время увезла Эмели с собой, то наш мэр через неделю бы привел в свой дом новую жену.

А так ему удалось беспрепятственно это сделать только двумя годами позже.

Ну, что же в ближайший год, оставшийся до выборов мы увидим, как его вторая жена справится с ролью руководительницы мэра, или согласно русским поговоркам, ролью ночной кукушки.

Такие мысли появлялись у меня в черепной коробке, когда Вилма вновь обратилась ко мне.

– Алекс, у нас в университете не так давно появилась своя типография. Она не очень большая, в основном в ней печатаются необходимые бланки, учебные пособия нашей профессуры, но от сторонних заказов тоже не отказываются.

Думаю, что в ней можно напечатать несколько экземпляров твоей книги. Я могу уточнить, сколько будет стоить набор и печать.

После этих слов, я немного растерялся. В принципе, книга была почти дописана, и нуждалась только в вычитке. Но я планировал отправить её в издательство Бонниер или Норстедт, а не выпускать смешным тиражом в Умео и вместо салари самому платить за выпуск книги.

Вилма явно видела мои сомнения, поэтому, продолжила говорить.

– Ты можешь подумать, а я тем временем уточню по ценам и количеству книг. Мне нетрудно это сделать, по работе приходится каждый день контактировать с сотрудниками типографии.

– Буду весьма обязан, – ответил я губами, пересохшими уже не от чтения, а от волнения перед перспективой увидеть напечатанную книгу.

Больше мы в этот день об этом не вспоминали, а отдали дань моим трудам по приготовлению праздничных блюд.

Когда на улице стемнело, раздался требовательный стук в дверь. Все понятливо переглянулись и отправились к выходу.

Затем прошли через помещение кафе к входной двери, а я незаметно прихватил с собой небольшой горшок рисовой каши с изюмом.

Открыв дверь, мои гости увидели натурального гнома с мешком за плечами. Тот грубовато отпихнул Магнуса в сторону и, пройдя в помещение, начал выкладывать из мешка подарки. Эмели, запрыгала от восторга, а Эрикссон уважительно поглядывал на меня.

Вручив Юльтомтену, так называют этого гнома шведы, горшок с рисовой кашей, я поблагодарил его за приход и подарки. После чего мы закрыли дверь за гостем и начали разбирать, что кому подарил гном, а муж нашей поварихи, именно он был выбран гномом за свой рост, пошел окучивать следующих соседей, предварительно оставив у двери пустой горшок из-под каши. Кроны были ему вручены заранее.

Сочельник прошел, как прошли десятки праздников в моей жизни, оставив после себя легкую грусть очередного события ушедшего в прошлое. Практически перед Новым годом я получил письмо от мамы и из Финляндии от Ритты. Быстро пробежав глазами мамино письмо, я отложил его в сторону.

Письмо из Финляндии интересовало меня больше. Дело в том, что оно было первым, с того момента, как в сентябре я написал ей из Стокгольма.

В письме Ритта довольно формально поздравила меня с рождеством, и просила прислать ей мою фотографию и фотографию родных, если они у меня имеются. Спрашивала, когда умерла сестра и где похоронена.

Короче, устроила бабушка внучатому племяннику проверку, хотя в своем письме я ни о чём её не просил.

Ну, что же придется написать и даже послать фотографии. Как знал, взял с собой несколько штук. После рождественских праздников сделаю копии и пошлю, пусть убедится, что её никто не обманывает.

В январе, когда рождественская эпопея завершилась, я соответственно завершил первую историю о мальчике волшебнике, ученике магической школы в Шведской Лапландии.

Вилма к этому времени уже пообщалась с тружениками типографии, после чего я решил, что цена пятидесяти экземпляров книги в формате покетбук меня устраивает, после чего я заключил с ними договор и оплатил аванс в размере двух третей от полной цены контракта.

При моих, прямо скажем, невеликих доходах, это была серьезная сумма, но я надеялся, что со временем она себя оправдает.

А во второй половине января позвонил Магнус и сообщил, что ему снова требуются мои услуги переводчика, естественно оплачиваемые.

В общем, в Умео должна приехать делегация из Петрозаводска, а переводчиков владеющих русским языком в Умео, раз два и обчелся.

– Хорошо, что делегация приедет после Нового года, – подумал я, слушая в трубке голос Магнуса. – В прошлом году мне просто было бы не до неё.

Отказываться не стал. В конце концов, здесь за работу принято платить, а не обещать.

Двадцать пятого января в Татьянин день, делегация Петрозаводска прибыла на поезде из Стокгольма на железнодорожный вокзал Умео. Ну, что же, наверно в это время года лучше путешествовать в вагоне поезда, чем в автобусе.

Кто входит в состав делегации, до её приезда я так и не узнал, поэтому с удивлением обнаружил, что председатель горисполкома поездку проигнорировал. Интересно, как он отказался от возможности походить по магазинам и привезти подарок жене? Единственным объяснением для меня показался вариант, что спецраспределитель для партократов предоставлял лучший выбор для покупки импорта, чем шведские магазины.

От горисполкома присутствовали две женщины, судя по их поведению, те еще проныры, видимо их должности не предусматривали отоваривания в спецраспределителях. Зато работников культуры имелось четверо и среди них Паули Ринне. Но это было понятно, ведь делегация имела явную культурную направленность. Ринне с радостным удивлением уставился на меня, а затем, перейдя на финский язык начал выспрашивать, как я тут устроился и прочее. Члены делегации с подозрением наблюдали за нами. Особенно пристально делал это представитель спорткомитета Карелии, молодой парень лет двадцати пяти. При взгляде на него почему-то сразу вспоминалось посещение конспиративной квартиры и беседы с куратором.

Пришлось закончить разговор с режиссером и приступить к своим обязанностям. Представив всех друг другу, мы погрузили делегацию в пикап и повезли в гостиницу, чтобы гости могли привести себя в порядок после ночного путешествия. Все же время еще не было семи часов утра.

Легче всего было с работниками культуры, В их планы входило знакомство с культурными учреждениями Умео и поскольку финнов в городе хватало, Паули Ринне в переводчике не нуждался и вполне мог сам объясниться при необходимости. Директриса музея изобразительных искусств тоже неплохо говорила по-фински, и изображала из себя типичного эстетствующего знатока, снисходительно поглядывая на окружающую её толпу плебеев.

Зато две женщины, работницы горсовета были просты, как валенок, не зная ни каких языков кроме русского. Из двух спортсменов, один точно являлся им, а вот второй явно был из КГБ. Вот с таким составом мне и предстояло работать три дня.

В гостинице, когда я провел женщин к их номеру, они забросали меня вопросами, из них главным являлся вопрос, смогу ли я в свободное время провести им экскурсию по магазинам.

Оба спортсмена были немногословны. Настоящий спортсмен явно знал профессию второго, поэтому часто рот не открывал и даже не поинтересовался, когда открываются магазины промтоваров. Во время беседы с ними я все время ожидал, что Лев Самойлов, так звали кегебешника, каким-то образом себя проявит. Но тот вел себя так невозмутимо, что я даже начал сомневаться, не ошибся ли малость, и может этот парень не из КГБ.

В том, что делегацию могли выпустить без сотрудника органов, я не верил совсем. Ну, возможно, сотрудник мог быть внештатным осведомителем, таким же, каким когда-то был я, хе-хе.

О себе я ничего не рассказывал, но к вечеру все восемь человек советских граждан узнали, что я, такой же как они гражданин Советского Союза, обнаглел до такой степени, что стал капиталистом, эксплуататором трудящихся.

До этого момента они, зная мою историю до отъезда из Советского Союза, относились ко мне достаточно спокойно, но сейчас дамы начали отчаянно флиртовать, как будто я уже стал известным шведским миллионером и мог купить им на память чемодан тряпок. По крайней мере, такие намеки были, даже от эстетствующей директрисы.

Единственный, кто не изменил своего поведения, оказался Паули Ринне. Как я понимаю, потому, что он должен был тоже остаться в Умео. С Финским театром заключил контракт университет Умео, в котором Ринне обязался работать два года режиссером самодеятельного театра финно-язычных студентов.

И вот что мне сказал Ринне, после того как посетил театр и посмотрел студенческую труппу, в которой, впрочем, хватало и просто финнов-работников университета:

– Это ужасно, у меня просто нет слов. После того, что я здесь увидел, мне кажется, что у нас в Карелии интеллектуальная жизнь кипит. А здесь село селом. Ну, что же будем работать. Саша, если ты хочешь играть первые роли, приходи, они будут все твои. Ну, не навсегда, конечно, но до тех пор, пока не обнаружу местные таланты, твоя кандидатура будет в приоритете.

– Ага, так сразу и разбежался, – скептически отозвалось моё внутреннее я. – Можно подумать, у меня дел больше нет, чем тратить его на зубрежку ролей и репетиции.

Но вслух, конечно, отклонил заманчивое предложение намного мягче. Сообщив, что у меня бизнес занимает большую часть дня и вечера, оставляя время только на сон.

Эмели в студенческую труппу театра устроить не удалось, ибо первым вопросом режиссёра стал вопрос о владении финским языком.

Ринне снисходительно улыбнулся и сказал:

– Алекс, я понимаю твое желание угодить супруге, и вполне соглашусь, что у неё, возможно, имеется талант актрисы. Но у меня нет времени её учить финскому языку, да, и не поймет меня никто, если я пойду тебе навстречу.

Я сам вполне понимал, каков будет ответ, но попытка, как говорится, не пытка.

Все три дня ждал от Льва Самойлова, что он попытается переговорить со мной наедине. Но, к моему удивлению, тот подобной встречи не искал, и общался со мной только по делу.

Так, что когда через три дня мы провожали делегацию домой, никаких указаний от конторы мне никто не передал.

– Не передал и хорошо, – устало думал я, маша рукой отъезжающим, виднеющимся в окнах вагона. В последний день дамы меня изрядно вымотали, очень сложно купить что-то приличное на те деньги, что обменяло им родное государство. Однако без джинсовых брюк, и лаковых зимних сапожек никто из них не уехал.

Интермедия 14

– Ну, что же Лев Александрович, прочитал я твой отчет о поездке. Неплохо все изложил, правильно акценты расставил, характеристики понятные попутчикам дал. С выводами, можно сказать, я согласен.

Давай теперь просто поговорим. В частности еще раз хотелось бы услышать твое мнение об Александре Красовском.

Лейтенант Самойлов сразу не ответил.

Полковник Нечаев, беседующий с ним сейчас, вчера прилетел из Москвы, только для того, чтобы побеседовать с ним, простым лейтенантом, мастером спорта по биатлону и с недавних пор работником госкомитета по спорту при совете министров КАССР.

Вчера, перед этой беседой, его непосредственный начальник совсем в другом комитете строго предупредил.

– Смотри, Лева, лишнего не сболтни. Москва далеко, а мы рядом. Так, что только ответы на вопросы; четко, конкретно, по делу. И не вздумай отвлекаться на сторонние разговоры. Все понятно?

– Так точно, Николай Капитонович, – отрапортовал Самойлов и пошел готовиться к беседе с московским гостем.

– Товарищ полковник, понимаете, – начал он отвечать на вопрос собеседника. – Для меня Красовский полностью непонятен. Когда я ехал в Умео, то ожидал увидеть нашего, советского гражданина, по мере сил вживающегося в капиталистическое окружение в чужой стране.

Однако ожидания оказались ложными. Моё первое впечатление было таково, что Красовский чувствует себя в Швеции, как рыба в воде. Складывается ощущение, что он уже гражданин Швеции, а не Советского Союза. Как такое может произойти за несколько месяцев пребывания я не понимаю.

Словами очень трудно передать это чувство. Его поведение на улице, общение с людьми на улице, с женой, с тестем, все буквально говорит о том, что он швед, русского в нет ни капли, даже в русской речи чувствуется легкий акцент. Я ведь раньше с ним никогда не общался, поэтому не рискнул выходить на прямой контакт.

Товарищ полковник, может это операция шведской контрразведки и настоящий, наш Красовский сидит, где-то в заключении? – вопросом закончил свою речь лейтенант.

Глава 18

– Мда, вот что бывает, когда приходится посылать за рубеж неподготовленные кадры, – подумал Нечаев, слушая подчиненного. Вслух же он сказал совсем другое.

– Товарищ лейтенант, фантазировать вы можете в беседе с любимой девушкой. А здесь попрошу придерживаться фактов и не строить гипотезы на недостоверных предположениях.

К сожалению, Лев Александрович хвалить вас не за что. Вам была поставлена четкая и ясная задача, оценить степень врастания Красовского в шведское общество, понять, не изменилось ли его отношение к стране, к родным. Вы же занялись второстепенными вопросами, наблюдением за членами делегации. Конечно, вас не освобождали от этого задания. Но никто не запрещал вам общаться с соотечественником, так, как делали все остальные, расспрашивали его о местных достопримечательностях, ходили с ним по магазинам. Что это за риски прямого контакта, о которых вы упомянули? Вам надо было просто поговорить с ним чисто по-человечески, неужели непонятно?

Короче, доложите, кто из старших офицеров проводил ваш инструктаж?

От этого вопроса сердце лейтенанта рухнуло в пятки.

– Так, это, – косноязычно от волнения начал он говорить. – Так это, со мной проводил инструктаж мой непосредственный командир, капитан…

– Понятно, какой капитан, – прервал его слова полковник. – Можете быть, свободны, товарищ лейтенант.

– Разрешите идти? – раскрасневшийся офицер поднялся с места.

– Идите, – махнул рукой Нечаев. Когда он остался в кабинете один, то достал из кармана пачку «Казбека» и задумчиво закурил длинную папиросу.

– В который раз убеждаюсь в том, что нельзя провинциалов допускать до серьезных операций, – подумал он. – Ну, сегодня, кто-то получит втык за все хорошее.

О том, что по приезду в Москву его тоже ждет втык, полковник старался не думать.

Конечно, поговорить с земляками было приятно, узнать кое-какие новости, из тех, что не напишут в газетах. Но все же, когда делегация помахала нам ручкой, я мысленно перекрестился. Наконец, можно будет заниматься своими делами.

Освободившись, первым делом пообщался с директором типографии, чтобы узнать на каком этапе находится мой заказ. Мастер Лукас, довольно скользкий тип, видимо уже ознакомился с набранным текстом. И тот явно ему понравился. Поэтому он начал меня убеждать в том, что если я передам права на свою книгу университету, то типография может пойти мне навстречу и принять уплаченный аванс в качестве полной оплаты.

Услышав такое предложение, я от души расхохотался. Неужели меня держат за последнего лоха, раз устраивают такое разводилово.

Лукас, услышав смех, сразу понял, что номер не прошел и потом грустно объяснял, что буквально через несколько дней весь тираж будет готов. Зато Вилма, присутствующая при этом разговоре, только хлопала ресницами, не понимая, как можно отказываться от такого выгодного предложения.

А в феврале случилось долгожданное событие, в миграционном управлении рассматривалась моя просьба о предоставлении права на постоянное место жительства. Спасибо тестю, с его помощью сбор документов для этой процедуры был намного проще. А характеристику, которую мне выдали в полицейском комиссариате, можно было бы вообще вешать на стенку как образец жизни ангела.

Наверно благодаря этому, в моем заграничном паспорте гражданина Советского Союза появился заветный штамп ПМЖ. Ну что же, еще пять лет прожить без проблем и можно будет претендовать на предоставление шведского гражданства.

Наверно я находился в некоторой эйфории по поводу этого знаменательного события, поэтому не в полной мере оценил звонок Магнуса, когда тот попросил приехать в ратушу, для важного разговора.

В кабинете мэра, когда я туда зашел сидел еще один посетитель. Багроволицый толстяк, как раз вытирал шею носовым платком.

– Знакомьтесь, – произнес Эрикссон, представляя нас друг другу. – Мой зять Алекс Красовски, а это мистер Йорген Даниелсен, наш датский инвестор.

Мы поздоровались, после чего я вопросительно глянул на тестя.

– У мистера Даниелсена имеется для тебя предложение от которого трудно отказаться, – сообщил тот.

– Внимательно слушаю, – ответил я, повернувшись к датчанину.

– Алекс, на меня произвел неплохое впечатление твой бизнес план, поэтому мы приняли его за основу при создании ресторана при туристическом кемпинге, – сообщил тот. – Строительство идет полным ходом и к весне будет завершено. Сразу после того, как я ознакомился с этим планом, у меня появилась мысль предложить тебе должность менеджера в этом заведении. Однако оставались большие сомнения, справишься ли ты с этой работой. Сейчас, после твоей успешной работы в кафе, таких сомнений не осталось.

– Прости Йорген, – перебил я толстяка. – Сразу скажу, что отказываюсь от твоего предложения. Сейчас я работаю на себя, объясни, в чем моя выгода становиться наемным работником?

– Ну, – замялся датчанин, – Мне кажется, что в моем заведении будет несколько другой уровень обслуживания, другие клиенты. И заработная плата будет соответствующая. Для молодого начинающего бизнесмена это будет хороший старт.

– Нет, – улыбнулся я. – такие условия меня не привлекают. Конечно, небольшое придорожное кафе и ресторан при туристическим кемпинге заметно отличаются в рейтинге, но там я хозяин, а здесь только служащий.

– Я же говорил, – сказал Эрикссон, когда Йорген разочарованно замолк. – Алекс не согласится.

Я кивнул и сочувственно глянул на датчанина. Его трудности для меня секрета не составляли. За прошедшие полгода я неплохо изучил сеть общепита Умео. Найти опытного управляющего в ресторан было практически невозможно. Если только искать человека, согласного на переезд из другого города. Но кто, работая, к примеру, в Мальмё, согласится за те же деньги переехать на север. О Стокгольме я уже не говорю.

– Алекс, подумай – обратился Магнус уже ко мне. – Проект Йоргена важен для города, может, ты предложишь свой вариант решения проблемы.

– Предложу, – ответил я. – Могу взять в долгосрочную аренду этот ресторан, при одном условии, что он будет оборудован по моим требованиям, и готов к работе. Персонал я буду набирать сам.

– Ну, ты наглец, парень, – засмеялся Йорген. – Неужели думаешь, я соглашусь с таким вариантом?

– Йорген, послушай, как я понимаю, большой прибыли ты от ресторана не ждешь. Если бы можно было без него обойтись, ты бы о нём даже не вспомнил. Основной доход будет идти от туризма, рыбалки, и прочих развлечений. По-моему, я предлагаю вполне реальный выход. Ты получаешь стабильно арендную плату, а моя фирма займется всем остальным.

К сожалению, взять в аренду голые стены я не могу. На данный момент у меня просто нет свободных оборотных средств, выплата ссуды и аренды муниципалитету забирает их большую часть.

– Что-то в этом есть, – поразмыслив, сообщил датчанин. – Надо подумать, посчитать.

– Думайте, господа, – сообщил я, вставая. – Когда надумаете, звоните, если будете согласны, встретимся у муниципального юриста, для составления проекта договора.

Думал датчанин недолго, прошло всего три дня с памятной беседы, как последовал его звонок.

Зато у юриста мы задержались не на один час.

Я не оставил без внимания ни один пункт договора, при этом на память цитируя положения законодательства. Когда дело шло к завершению переговоров, присутствующие на меня взирали с неподдельным уважением.

А я думал, что теперь придется покупать автомобиль. Без него пешком от кафе до ресторана, расположенного на другом конце города много не находишься.

– Ну что же такое событие стоит отметить, – сообщил повеселевший датчанин, – Алекс, может, в твое кафе заглянем? Посмотрим, как у тебя там все выглядит.

– Увы! – Я развел руками. – Лицензии на продажу спиртных напитков у меня не имеется, так, что выслушаем, что посоветует Магнус.

А Магнус посоветовал идти в ближайший бар, где наливают отличное темное пиво и другие спиртные напитки.

В баре, стилизованном под старину было темно. Играла музыка, шумела веселящаяся молодежь. Мэра заметили сразу и нашу кампанию провели в дальнюю часть зала, отделенную легкой перегородкой. Пять минут спустя у нас уже стояли кружки с пенящимся пивом. На большом блюде лежали креветки и соленое печенье. Но это было только начало.

– Эх, говорили мне умные люди не мешать пиво с водкой, – думал я, просыпаясь следующим утром. Голова трещала по-черному. Эмели, видя мое состояние, сама занялась завтраком, за которым посоветовала больше не пить алкоголь в компании с её папашей.

После кофе голова немного успокоилась, и я рассказал жене о том, что наша фирма не стоит на месте, а усиленно стремится к новым высотам.

Эмели, как студентка кафедры управления и менеджмента, прониклась и сказала, что я молодец. После чего отправилась на учебу, а я на работу.

Время шло незаметно. В конце марта я вместе комиссией из муниципалитета принимал, построенный кемпинг. Даниелсен постарался. Строения кемпинга занимали довольно большую территорию, использованную до последнего акра.

Я здесь был уже не в первый раз, и сейчас держа в руках список своих требований, сверял, все ли недостатки были устранены. Не найдя, к чему придраться, поставил свою подпись на передаточном акте и печально вздохнул. С завтрашнего дня придется работать в два раза больше, если не в три.

Первые дни оказались действительно тяжелыми. Хорошо, что в кафе персонал уже не нуждался в моем ежедневном присутствии. Так, что я мог отдать все внимание новому предприятию.

За книгами в типографию пришлось ехать вместе с тестем. Взяв две пачки завернутых в бумагу книжек, я осторожно открыл одну из них и достал верхний экземпляр. Небольшая книга в формате покетбук, откровенно не впечатляла. На титульном листе кроме названия никаких картинок, газетная бумага, в общем, ширпотреб.

Но для начала и мне и этого было достаточно. Подписав первый экземпляр, я подарил его тестю. После чего мы поехали ко мне домой.

– Раздам все книжки знакомым и родственникам, – думал я по дороге. – Вдруг, какая-нибудь попадет на глаза нужным людям. Бывают ведь и такие чудеса..

Интермедия 15

Весна 1974 года выдалась ранняя и сухая. Поэтому сегодняшним вечером на улицах Стокгольма было многолюдно.

Глава издательского концерна Бонниэрфюрлаген Ральф Нисконен, выйдя из здания издательства, с удовольствием потянулся, затем подошел к сверкающему роллс-ройсу, ожидающему его появления и, наклонившись к открытому окошку водителя, сказал:

– Нильс, можешь быть свободен, отгони машину, а я прогуляюсь пешком, погода хорошая, хочу зайти к дочери, по дороге куплю малышке Сигрид подарок.

Подтянутый шестидесятилетний швед с седыми висками, бодро шёл, направляясь к магазину игрушек.

Там он, на какое-то время завис у прилавка, пытаясь понять, что на этот раз стоит купить внучке.

Перебрав с десяток кукол, медведей и тигров, он выбрал огромного, мягкого белого медведя. Опытная продавщица моментально упаковала покупку, и Ральф направился к дому дочери.

– Папа, здравствуй, – воскликнула дочь, открыв дверь квартиры. – Ой, ты опять с подарком. – Добавила она тоном ниже.

Оглянувшись, прикрыла дверь в коридор и шепотом сообщила:

– Папа, ну, сколько можно, у тебя с возрастом какая-то тяга к гигантизму появилась. У Сигрид в игровой комнате уже некуда игрушки складывать, а ты все носишь и носишь.

– Ничего, думаю, и для этого медведя найдется место – спокойно ответил Нисконен и громко спросил. – А где же моя любимая девочка прячется? Иди сюда скорее, погляди, какого медведя я тебе купил.

Дочь устало вздохнула и отступила в сторону, пропуская гостя в коридор.

– Девочке двенадцать лет, с меня ростом вымахала, мальчиками уже интересуется, а дед ей все игрушки носит, – думала она, глядя на отца.

– Ну, и где Сигрид? – закрутил головой Нисконен, привыкший, что внучка при его появлении радостно бежит его встречать.

– Не дождавшись, внучки он решительно направился в её комнату.

Сигрид лежащая на диване и уставившаяся в какую-то книжку, даже не повернула головы в его сторону.

– Солнышко моё, что же ты меня не встречаешь? – спросил дед, распаковывая коробку с подарком.

– Дедушка, привет, – ответила внучка, не отрываясь от книжки, и равнодушно спросила. – Что ты мне сегодня подаришь?

– Я тебе купил большого белого медведя, – сообщил Нисконен, удивленный холодным приемом.

– Здорово! – пришла к жизни Сигрид и, вскочив с дивана, подошла к деду.

– Какой хороший медведь, спасибо дедушка, Теперь мне Агнесса будет завидовать. Я назову его Тордис, как в сказке про Ристена. – сообщила она, гладя игрушку. – Он будет стрелять фаерболами в ледяных великанов.

– В какой сказке? – поинтересовался Нисконен, поняв, что таких имен он не слышал, хотя по идее должен знать всех сказочных скандинавских героев.

– Дедушка! – с укоризной протянула внучка. – Ты, правда, не знаешь, кто такой Ристин и Тордис?

– Впервые слышу, – признался тот.

Сигрид, вернулась к дивану взяла книгу и протянула её деду.

– Держи, только осторожней, не порви, мне её всего на два дня Агнесс дала почитать.

Дед осторожно взял в руки затрепанную до дыр книжку и открыл первую страницу, посмотреть выходные данные.

– Понятно, – подумал он. – Типография университета Умео, пятьдесят экземпляров в гибкой обложке. Кто там автор? Хм, какой-то Алекс Красовски, никогда не слышал, поляк что-ли?

– Интересней, чем про Карлсона? – улыбаясь, спросил он.

Сигрид пренебрежительно махнула рукой.

– Дедушка, ну что ты говоришь! Карлссон это же для малышни, у нас в классе, никто уже его не читает. А на эту книгу о Ристине – мальчике сааме волшебнике из Кируны у нас целая очередь. Мама Агнессы её недавно привезла из Умео, так у нас девочки чуть не подрались, пока очередь устанавливали.

– Однако, – мысленно воскликнул Нисконен. Он вдруг своим безошибочным чутьем издателя ощутил запах больших денег.

– Милая, ты разрешишь мне немного почитать эту книгу? – заискивающе попросил он.

Девочка надула губы.

– Дедушка, как ты не понимаешь? У нас очередь! Мне завтра надо уже отдать её обратно, а я еще до середины не дочитала.

– Сигрид, давай ты немного поиграешь с Тордисом, а я в это время почитаю твою книгу. И на ужин у вас останусь.

Девочка недовольно кивнула.

– Ладно, дедушка, читай, только после ужина ты мне её вернешь.

Нисконен уселся в кресло и приступил к чтению.

Час спустя в детскую комнату зашла его дочь и остановилась в удивлении. На кровати в обнимку с белым медведем тихо посапывала Сигрид. А отец, сидя в кресле у окна, что-то читал.

– Папа, ты останешься ужинать? – спросила она.

– Тише, не разбуди внучку, – прошипел Нисконен. – Разве не видишь, что я читаю. Осталось немного. Дочитаю и сам Сигрид разбужу.

Через два часа он быстрым шагом шел домой и мысленно уже отправлял агента в северный город, чтобы заключить соглашение об издании книги с неизвестным ему пока поляком или немцем Алексом Красовски.

– Только бы не пронюхали конкуренты, – в который раз подумал он. – Этого автора нельзя упускать.

На следующий день в кабинете главы навытяжку стоял его лучший литературный агент Эрик Стромбёрг.

За глаза его иногда называли Оле Лукойе, потому, что он не хуже сказочного персонажа ухитрялся затуманивать мозги авторов так, что те без звука подписывали контракты на не особо выгодных для них условиях.

– Эрик, – напутствовал его Нисконен. – Нам нужен договор с этим Красовски. Без него можешь не возвращаться. Вполне возможно, что там будут присутствовать агенты других издательств. Так, что вся надежда на тебя.

– Я не подведу, Ральф, – уверенно заявил Эрик, высокий блондин чем-то смахивающий на Клинта Иствуда. – Без контракта не приеду.

Глава 19

Ранним утром, когда Стокгольм еще не думал просыпаться, Стромбёрг был уже на ногах.

Заправившись двумя чашками крепчайшего кофе, он счел себя готовым к поездке.

Взяв, объемистый дипломат с документами отправился на улицу. Все нужные в дороге вещи были сложены в багажнике еще вечером.

Поёживаясь от утреннего холодка, Стромбёрг быстро забрался в машину и завел двигатель.

По подсчетам, выехав из города в четыре часа утра, после обеда он уже сможет появиться в Умео.

Собственно, так все и получилось. Единственный раз, остановившись перекуситьна придорожной заправке, в половину первого он уже въезжал в Умео. И сразу направился к университету, надеясь там сориентироваться в поисках типографии.

Без проблем, узнав её адрес, он направился в нужную сторону.

В небольшой типографии царила рабочая атмосфера. Агент, с усмешкой разглядывая допотопное оборудование, и морщась от грохота ротапринта, пытался обнаружить с кем можно переговорить, не боясь оторвать от дела.

Но искать долго не пришлось, к нему подошел невысокий коренастый мужчина и попросил покинуть рабочий цех.

Через несколько минут Эрик Стромбёрг уже сидел в небольшом закутке, гордо называемом кабинетом и разговаривал с мастером Лукасом, весьма озадаченным тем, что его недавнего заказчика Алекса Красовски разыскивает агент столичного издательства.

Нет, он, конечно, уже сложил два плюс два и понял, по какой причине агент здесь появился. Но все же напечатанная книга Красовского казалась ему слишком малозначительным поводом, которым может озаботиться такая известная фирма.

Секрета из адреса автора книги делать он не стал и сообщил все точки, где Стромбёрг может найти нужного человека.

От типографии Эрик отъезжал в некоторой задумчивости. Еще в беседе с Нисконеном он начал составлять возможный психологический портрет Алекса Красовского.

Почему-то он представлял его одним из рядовых преподавателей университета, пишущего в свободное время для развлечения. И которого довольно легко можно будет уговорить на подписание контракта.

Но из нескольких неосторожных фраз собеседника, он сделал вывод, что не все будет так просто, как он рассчитывал.

Из уклончивых высказываний Лукаса он понял, что тот пытался перекупить права на издание книги, но Красовски только посмеялся над этим предложением. Но самое главное, этот Красовски оказался русским, притом русским, только в прошлом году приехавшим из Советского Союза, поэтому Стромбёрг никак не мог определиться, с чего начинать разговор, ведь с русскими коммунистами он еще не работал и даже не планировал.

– Хорошо, что догадался выехать пораньше, – сказал он сам себе, когда не смог застать нужного человека ни в его кафе, ни в ратуше, куда, по словам персонала, он только что уехал.

Сейчас агент направлялся за город, в туристический кемпинг, лелея надежду, что здесь он, наконец, сможет поймать этого неуловимого Джо.

Его ожидания сбылись, когда он зашел в зал, уставленный столами с вазонами накрахмаленных салфеток, ему навстречу вышла симпатичная девушка в стилизованном народном наряде.

Поздоровавшись, она спросила цель появления нежданного гостя.

Узнав, что тот хочет переговорить по деловым вопросам с владельцем ресторана, она попросила подождать и удалилась.

Вернувшись, сообщила, что мистер Красовски ждет его в своем кабинете.

Зайдя в кабинет, Стромбёрг мысленно присвистнул. Обстановка, конечно, не блистала роскошью, но была очень функциональной, пожалуй, не хуже, чем у шефа. Для агента было непривычно видеть такое в провинции.

И вроде бы теперь он сориентировался, как будет себя вести в беседе с этим загадочным русским.

Однако, все его планы снова рухнули, когда ему навстречу поднялся неожиданно молодой, высокий, светловолосый парень, со шрамом на щеке, придающим ему слегка брутальный вид. И заговорил этот парень на чистейшем шведском языке.

Но надо было работать и Стромбёрг, собравшись с мыслями, открыл дипломат и выложил на стол нужный образец договора.

Апрель и май прошли незаметно. Новый ресторан отнимал большую часть времени. И хотя работа была мне знакома, выматывала она капитально. Проблем с персоналом имелось намного больше чем в кафе. Притом, что от желающих поработать не было отбоя. Каждый день меня осаждали десятки студентов, желающих подработать после учебы. Но если с работой уборщиками и посудомойками все решилось достаточно просто, то с официантами было намного сложней. Стандарты у меня с прошлой жизни остались высокие, и приходилось сотрудников в буквальном смысле тащить за шкирку к этим высотам.

Но понемногу дело двигалось, Повара, которых я гонял с утра до вечера, учились не только готовить блюда, но и художественно оформлять их. Оба повара имели рабочий стаж больше десяти лет, и в первые дни поглядывали на меня покровительственно, но спесь с них сошла быстро, стоило только продемонстрировать им свои навыки, оставив их в полном недоумении, каким образом можно такие навыки получить в двадцать три года. Между тем в кемпинг Даниелсена начали приезжать гости. Собственно шведов было не так много, но появлялись немцы, датчане, французы, в общем, целый интернационал. Так, что утро начиналось с привычного шведского стола, после которого гости разъезжались, кто на рыбалку на море, кто на сплав по горным рекам. Обед, поэтому многие просто пропускали. Но потихоньку в ресторан начали подтягиваться местные жители, вначале просто посмотреть, а потом кое-кто начинал приходить регулярно, их было не так много, конечно, в кафе у меня были более демократичные цены, поэтому и посетителей было больше.

Хотя у меня уже появлялись мысли, сделать ресторан культовым местом для Умео. Тогда и высокие цены не станут преградой.

Хорошо, что хоть в воскресенье сразу после ужина для гостей кемпинга ресторан закрывался, поэтому я после шести вечера мог попасть домой. А так обычно появлялся в районе десяти – одиннадцати часов вечера.

Эмели, конечно переживала, но, привыкнув к тому режиму, в каком работает её отец, относилась к позднему появлению мужа, как к должному. Вообще, последние полгода у неё начало появляться легкое головокружение от успехов, правда, моих, но жены всегда считают, что успехи мужа, это в большей степени их заслуга. И следует честно признаться, что в каком то проценте случаев они бывают правы.

И все же свет уже проглядывал в конце туннеля, понемногу набирались опыта два менеджера, на которых я хотел скинуть всю текущую работу с персоналом, а за собой конкретно оставить кухню, в которой работали. За эти два месяца я опять практически не брался за продолжение книги, еще были мысли подготовиться к сдаче на права для вождения, но и этого сделать не успевал.

Радовало то, что кафе полностью вышло на окупаемость и кое-какие грошики начали пополнять мой счет в банке, и я надеялся, что к осени все же куплю в кредит недорогую машину. А то несолидно владельцу двух заведений ходить пешком.

Практически все мои книги, напечатанные в университетской типографии, разошлись по читателям. Только Эмели раздала своим подругам не меньше десятка экземпляров. А Магнус забрал и того больше, притом каждый раз требовал поставить автограф для очередного просителя.

Дома у меня осталось всего три книжки, иногда, глядя на них, я представлял себя, сидящим на аукционе дома Сотбис, где продаю эти первые издания по миллиону долларов за штуку. Отвлекаясь от такой соблазнительной картины, называл себя мечтателем и думал, что неплохо бы было напечатать еще сто экземпляров книги, может хоть одна книга из нового тиража попадет в нужные руки.

Сегодня день с утра не задался. Для начала в кафе полетела электроплита, поэтому пришлось поварам раскочегаривать плиту, работающую на угле. Я еще не успел уйти из дома, поэтому этой проблемой меня озадачили сразу, как я вышел из квартиры в общий зал.

– Блин! Давно пора сделать отдельный выход, – подумал я, увидев, повариху с озабоченным лицом двигающуюся мне навстречу.

Пришлось какое-то время сидеть на телефоне, названивая в фирму, занимающуюся ремонтом такой техники.

Эмели, не дожидаясь меня, в это время ушла в университет, так, что до мэрии пришлось добираться в одиночестве. Здесь тоже не сложилось. Гонконгский грипп подкосил моего фининспектора, поэтому ни одного вопроса по налогам решить не удалось.

В дурном настроении я пришел в ресторан, и здесь оно стало понемногу улучшаться. Завтрак уже закончился. Все столы были убраны, уборщицы протирали полы, а в горячем цеху, если судить по доносящимся оттуда звукам, все шло, как надо. Переодевшись, я пробежался по всем цехам, дал ценные указания и отправился в свой кабинет. Да, именно кабинет, мебель для которого делали по моим чертежам. В конце концов, владелец ресторана на семьдесят пять посадочных мест может себе позволить такую роскошь.

Даниелсену, кстати, так понравилась эта офисная мебель, что он полностью скопировал её в своем кабинете, разве, что выглядела она намного богаче. Ну, так он уже миллионер, а я, прямо скажем, средний класс из низинки.

Достав из сейфа кучу бумаг, я тяжко вздохнул и принялся за работу.

Через час решил отвлечься, убрал бумаги в ящик стола и хотел пройти в горячий цех выпить кофе с поварами и обсудить новинки меню.

Но тут в кабинет зашла, менеджер и сообщила, что меня хочет видеть с каким-то деловым предложением молодой человек по виду столичный коммивояжер.

Мысленно чертыхнувшись, я согласился его принять.

Крепкий плечистый парень на коммивояжера не походил. Но в руках у него имелся увесистый дипломат.

А когда он, усевшись в кресло начал говорить, я замер.

– Вот оно! Получилось! Книга попала в нужные руки! – хороводом закружились мысли в моей голове.

Однако, несмотря на мысленные восторги, внешне я оставался спокойным и с доброжелательной улыбкой слушал, как литературный агент издательства Бонниэрфюрлаг вешает тонны лапши мне на уши.

После вступительной беседы я сообщил, что готов отдать своё произведение в надежные руки издательства, но вначале, как деловой человек, считаю необходимым подробно ознакомиться с проектом договора. И последний сразу же был передан в мои руки. Перевернув титульную страницу договора, отпечатанного типографским способом, я начал внимательно изучать каждый пункт.

Эрик Стромбёрг в это время прихлебывал мелкими глотками горячий кофе и так же как я изучал договор, он внимательно изучал меня.

Прочитав договор, я пришел к выводу, что издательство слишком много хочет, поэтому начал планомерно править договор, убирая большую часть хотелок.

Вручив исправленный договор Стромбёргу, я взялся за изрядно остывший кофе и такую же остывшую булочку.

Буквально через минуту агент обратился ко мне ко мне с вопросом:

– Алекс, а почему вы в этом пункте написали следующее…, в этом совсем другое…

Поняв, что кофе с булочкой мне не светит, я включился в дискуссию по обсуждению договора.

Стромбёрг оказался зубастым крокодилом, и если бы не мой опыт прошлой жизни, обул бы он меня по полной программе.

Но ничего у него не получилось. С другой стороны я старался не наглеть. Издательство тоже хочет заработать и берет на себя множество рисков, после всех затрат на редактуру, корректуру, набор, бумагу, печать, художника вполне можно пролететь на продаже.

В итоге мы договорились и на машине Эрика отправились к местному нотариусу, ведущему все мои дела.

После подписания договора мы направились в тот же бар, где не так уж давно мы отмечали подписание аренды ресторана.

После двух кружек пива разговор принял менее официальный характер.

– Знаешь, Алекс, – сообщил мне Эрик. – Ты первый русский комми, с которым я работаю. Очень познавательно, Как оказалось, русский комми за свои деньги бьется успешней, чем капиталист.

– Хм, Эрик, почему ты называешь меня комми? – решил я слегка спровоцировать собеседника.

– Ну, как же, ты приехал из Советского Союза, а вы там все коммунисты, – заявил тот.

– Неправда, – ответил я. – В Советском Союзе коммунистов не так много и всех жителейв партию не берут.

О комсомоле я решил не вспоминать, не хотелось объяснять лишнего.

– Да? – Удивился Эрик, он после второй кружки пива слегка окосел и язык начал слегка заплетаться. – А я думал, что вы все комми. – простодушно заявил он.

Долго засиживаться с агентом я не стал. Проводил его до гостиницы, откуда он собрался завтра уезжать в Стокгольм, а сам направился в сторону дома. В кожаной папке у меня лежал заверенный нотариусом договор с издательством. В нем стояла вкусная цифра тираж – сто тысяч экземпляров. Но я знал, что это всего лишь верхний предел. Нижний предел не оговаривался вовсе. Могут и вообще не напечатать. Но на это у меня имелся очередной пункт оговора, по которому я имею право в таком случае передать права на издание книги другому издательству.

В кафе я зашел в отличном настроении. Убедившись, что электроплиту починили, я даже начал что-то насвистывать.

Когда закрыл за собой дверь квартиры, обнаружил, что Эмели лежит на диване в одной комбинации и, болтая ногами, смотрит телевизор.

Вид у неё сзади был такой соблазнительный, что на какое-то время я забыл о заключенном договоре, семейном ужине и прочих делах.

Лишь через час слегка уставшие и растрепанные мы оставили в покое несчастный диван и начали в четыре руки готовить ужин.

В это время я уже смог похвастаться договором со столичным издательством. Эмели, конечно порадовалась за меня..

– Саша, скажи мне спасибо, – сообщила она, – если бы у тебя над душой я не сидела, не подгоняла, ты бы еще год свою книгу писал.

– Вот, и здесь моя жена оказалась главной, – насмешливо подумал я. А вслух заявил, погладив Эмели по упругой попке. – Конечно, дорогая, ты права, без тебя этой книги бы не было. Поэтому в предисловии к изданию, я особо отметил, что именно благодаря моей спутнице жизни я смог создать это произведение.

Мда, нельзя сказать, что мы жили с Эмели душа в душу. Слишком велика разница в возрасте и отношении к жизни. Но именно благодаря возрасту я относился гораздо спокойней к закидонам своей половинки, и как правило, быстро гасил возникающие споры.

С другой стороны, своими ушами слышал, как она жаловалась матери, что Алекс в своей заботе иногда бывает занудливей чем папа.

Я, принял во внимание её слова, но молодого парня, чуть старше двадцати лет, изображать даже не пытался, все равно не получится. Так, что наши знакомые и родственники, считают меня человеком, которому пришлось очень рано повзрослеть и строят на этот счет разные предположения.

Ну а сегодня вечером мы были счастливы, поэтому решили слегка отметить договор с издательством, распив бутылку коллекционного французского вина.

Глава 20

Эрик Стромбёрг по приезду решил не откладывать визит к шефу и явился к нему в офис под конец рабочего дня, как только приехал в город.

Нисконен, оценив замученный вид своего агента, предложил ему присесть и даже собственноручно нацедил стакан холодной газировки.

– Я смотрю, Эрик, ты даже домой не заезжал, – как бы между делом с одобрительными интонациями заметил он.

В ответ Эрик согласно кивнул. Он прекрасно помнил девиз шефа – дело, прежде всего.

– Ну, тогда расскажи, как съездил?

– Ральф, сейчас я тебя удивлю, – с этих слов начал рассказ Стромбёрг. – Как ты думаешь, кто такой этот Алекс Красовски?

– Поляк, наверно, или немец.

– Ничего подобного, это русский эмигрант, всего полгода, как приехавший из Советского Союза.

– Эрик, подожди, ты хочешь сказать, что великолепную сказку на шведском языке написал русский, недавно приехавший в Швецию? Такого просто не может быть! Тебя ввели в заблуждение! Я не думал, что с твоим опытом можно попасться на такую аферу. Уверен, за этим парнем скрывается настоящий автор, и ты должен был его найти.

– Ральф, не торопись, сейчас я тебе все объясню. Алекс Красовски, русский двадцати четырех лет, приехал в Швецию в прошлом году, визу ему дали, как мужу шведской гражданки.

– Однако! – воскликнул издатель, но Эрик остановил его жестом и продолжил рассказ.

– Сейчас ты удивишься еще больше, парень в прошлом году женился на дочери мэра Умео, приехавшей с делегацией, возглавляемой её отцом в Советский Союз.

На этот раз Нисконен промолчал, показав удивление лишь движением бровей.

Эрик понял вопрос шефа без слов.

– Как они встретились? Легко, парень был назначен переводчиком делегации в связи с отличным знанием шведского языка. И за три дня работы ухитрился жениться!

Перед поездкой мы с тобой пришли к выводу, что Красовски, скорее всего приглашенный преподаватель, работающий в университете. И, как видишь, оба ошиблись. Более того, молодой человек оказался талантливым бизнесменом. Сейчас он владелец небольшого кафе и ресторана, притом его бизнес успешно развивается, если верить тем людям, у кого я получал все эти сведения. Он это сделал за полгода! Ральф, за полгода в чужой стране!

– Переговоры, значит, были сложными? – догадался издатель.

– Не то слово, – выдохнул Стромбёрг. – он мне все кишки на бревно намотал, пока мы с ним не пришли к соглашению.

Открыв, дипломат он вытащил из неё картонную папку и протянул Нисконену.

Последний открыл её и начал внимательно изучать договор.

Делал это недолго. Опытным взглядом он быстро обнаружил изменения стандартных параграфов.

– Эрик, вы вдвоем обсуждали положения договора, или ему помогал юрист? – спросил издатель у подчиненного.

– В том и дело, что никаких советчиков и близко не было.

– Ну, что же, – улыбнулся Нисконен. – Будем считать, что наш новый автор – гений. Иного объяснения я не нахожу. Да и какая нам, к черту разница. Так, что с завтрашнего дня берем в работу его книгу и понемногу начинаем рекламную кампанию. С такой биографией это будет настоящая бомба. Тот, кто прочитает эту занимательную историю на обложке, книгу купит обязательно.

После визита литературного агента прошло недели две, когда мне позвонил на работу Ральф Нисконен, глава издательства Бонниерфюрлаген и сообщил, что меня хотели бы видеть в издательстве в ближайшее время.

– Алекс, было неплохо, если бы ты нашел время и появился у нас. Наш редактор уже сделал черновую правку твоего произведения и хочет выслушать твое мнение. Кроме того, раз уж ты поставил такое условие в договоре тебе необходимо встретиться с нашим художником и совместно обсудить оформление обложки книги и рисунки в тексте.

Звонок, конечно, меня удивил. Ну, не ждал я от издательства таких темпов. Придется соответствовать. Поэтому, я заверил издателя, что в следующий понедельник обязательно появлюсь.

Услышав о планируемой поездке, Эмели явно обрадовалась и мысленно уже была в Стокгольме. Однако на следующий день она уже ходила в печали. В понедельник у неё должен был пройти семинар, пропускать который не рекомендовалось.

Ну, а я облегченно вздохнул. Лето только начиналось, но было довольно жарко, и ходить по столичным магазинам в такую погоду не хотелось. А машины я до сих пор приобрести не удосужился, да и прав пока не получил.

Так, что в Стокгольм я приехал на поезде. И затем пешком прогулялся до издательства.

Когда зашел в большие двери, сидевший за столом клерк равнодушно поинтересовался целью прихода.

Услышав мою фамилию, он глянул на меня более заинтересованно.

– Мистер Красовски, вас ожидают в 202 кабинете, – сообщил он, предварительно позвонив по телефону и, кратко объяснил, как туда добраться.

Ознакомиться с редактированным текстом было нетрудно, редактор делал правки красными чернилами. Поэтому я на полтора часа выпал из жизни, вчитываясь в текст поправок, и уже сам, редактируя некоторые из них. Затем мы уже совместно с редактором поспорили о моих правках и довольно быстро пришли к общему знаменателю. После этого я подписал свое согласие с отредактированным вариантом.

Зато с художником у нас долго ничего не срасталось. Увы, но у меня, что с пением, что с рисованием были проблемы. А словами трудно объяснить, чего ты хочешь добиться. Но в конечно итоге мы пришли к консенсусу. Парень оказался хорошим профессионалом и когда мы с ним расстались, стол был завален карандашными эскизами. Когда художник собирал их в этюдник, чтобы забрать в студию, в кабинете появился Эрик Стромбёрг. Все-таки профессия накладывает отпечаток на людей. Эрик в отличие от большинства шведов легко заговаривал с людьми и умел себя показать кампанейским парнем. Хотя какой он на самом деле, кто его знает.

– Алекс, привет, давно не виделись, – воскликнул он, протягивая руку. – Надеюсь, ты смог объяснить нашему Гогену с Рубенсом в одном флаконе, что нужно изобразить на обложке?

– Естественно, – ответил я, обменявшись с художником понимающими улыбками.

– Ну, тогда идем знакомиться с нашим боссом, Ральфом Нисконеном, – продолжил Эрик. – Он давно хотел на тебя посмотреть. Зная, что ты сегодня приедешь, смог выделить целый час для беседы. Время уже пошло, так, что не задерживаемся.

– О, Алекс, здравствуй, давно хотел тебя увидеть! – воскликнул Ральф Нисконен, когда мы зашли в его кабинет. – Эрик рассказал такие интересные подробности из твоей жизни, знаешь, если бы не видел тебя воочию, не поверил, что такой человек может существовать.

Он переглянулся со Стромбёргом и усмехнувшись добавил:

– Зато рекламная кампания у нас, похоже, пройдет отлично. Биография автора не менее сказочна, чем его книга.

Долго Нисконен нас не задерживал, даже обещанного часа не прошло. Но одно то, что мне вообще удалось с ним пообщаться, говорило о многом. Вряд ли он беседует с каждым автором. Есть у него других забот.

Так, что домой, я возвращался в хорошем настроении. Все же прожил большую часть второй жизни, не задумываясь о хлебе насущном, и сейчас в третьей хотелось добиться того же. И пока все шло в нужном направлении.

Вечером, когда мы с Эмели мирно ужинали, нас, неожиданно, навестили Магнус и Вилма. Для тестя такое поведение было удивительным. Обычно, он предупреждал нас заранее о своих визитах.

Я встретил пару спокойно, хотя так и подмывало спросить, что происходит. Зато Эмели, как и полагается родной дочери, без комплексов поинтересовалась, что произошло.

– Что, что, ничего – проворчал тот и кинул виноватый взгляд на Вилму. – Теперь родному отцу и гости нельзя придти?

Пришлось брать беседу в свои руки. Пригласив родственников в гостиную, я быстро проверил холодильник, и прикинул, что из остатков ужина будет не стыдно подать к столу.

В принципе, я уже догадался, по какой причине состоялся неожиданный визит. Вилме очень хочется знать, как меня встретили в столичном издательстве.

Так, что за столом я довольно подробно рассказал о разговоре с Ральфом Нисконеном.

Вилма слушала меня, открыв рот, а Магнус кидал периодически странные взгляды.

Через какое-то время, когда Эмели увела Вилму в спальню, похвастаться новой блузкой, Магнус предложил выйти на свежий воздух чтобы он смог покурить.

Пройдя через зал, где ужинали немногочисленные водители, мы вышли на улицу. К девяти часам вечера интенсивность движения по трассе упала, поэтому сидеть на скамейке у входа в кафе было достаточно комфортно, не то, что днем, когда на шоссе постоянно проезжали автомашины.

На площадке стояло всего несколько фур. Я глядя на них подумал, что мне тоже пора строить кемпинг, конечно, не такой, как у Даниелсена, гораздо проще, дешевле для проезжающих по трассе людей.

– Алекс, я должен тебе признаться, что прошлым летом, когда ты познакомился с Эмели, я был весь в сомнениях, – неожиданно сказал Магнус. – Когда ты приехал в сентябре, эти сомнения все еще оставались. Но ссориться со своим единственным ребёнком я не хотел. Поэтому старался не вмешиваться в ваши отношения.

Сейчас же я хочу извиниться за эти мысли. Просто я никак не ожидал, что русский парень сможет влиться в наше общество и стать в нём практически своим. Никогда бы не подумал, что моя увлекающаяся дочь сможет найти себе любимого мужа в другой стране. А сейчас я благодарю Господа, что все случилось, так, как случилось.

Он немного помолчал и добавил.

– В этом году осенью пройдут выборы мэра, честно признаюсь, я считал, что с новым родственником успех мне не светит, что подтверждали негласные опросы. Поэтому мы задумались о выдвижении нового кандидата на этот пост. Однако с весны мой рейтинг начал понемногу расти. Видимо тому виной твои успехи в бизнесе.

Вчера я встречался со своими помощниками по предвыборной кампании, и мы пришли к выводу, если твоя книга будет доброжелательно встречена шведским обществом, то я останусь мэром на следующий срок.

Слушая признания тестя, я подумал:

– А не пора ли и мне вступить в социалистическую рабочую партию Швеции, хотя примут ли в неё гражданина другой страны?

О чем сразу и спросил собеседника, сбив того с благодарственных речей.

Магнус озадаченно замолк, а затем сообщил, что не знает, допустимо ли такое, но завтра же уточнит у местного партийного функционера и добавил, что обрадован моим решением.

Шведские комары в пригороде Умео были ничем не лучше карельских, поэтому после того, как Эрикссон докурил сигарету, мы перебазировались обратно в дом.

– Я так и не поняла, зачем папа сегодня приезжал, – сообщила Эмели, разглядывая себя в зеркале перед тем, как лечь в постель. Я же с удовольствием наблюдал за этим представлением. На жене сейчас не было ни единой тряпочки, но с такой фигурой вполне возможно себе позволить покрасоваться в неглиже перед супругом.

– Все очень просто, – сообщил я. – Вилме хотелось услышать, как меня встретили в издательстве. А сейчас заканчивай себя разглядывать, я уже давно понял, каким бриллиантом владею.

С приходом лета, мой ресторан заработал на полную мощность, да и в кафе прибавилось посетителей. Однако свободного времени у меня прибавилось. Наверно поэтому вторая книга шла у меня намного легче первой, за июнь я написал добрую половину романа.

Кроме того, я продолжил думать о развитии бизнеса. В прошлой жизни мне только в восьмидесятых годах удалось подмять общепит Умео под себя, да и то не полностью.

Сейчас же, когда я только намекнул тестю на такую возможность, он банально испугался.

– Алекс, даже не думай, тут будут затронуты интересы многих уважаемых людей нашего города. А я планирую оставаться мэром еще несколько лет. Мне до сих пор вспоминают закусочную рядом с твоим кафе, которая не выдержала конкуренции. А ты хочешь, чтобы разорились еще несколько заведений?

Пришлось согласиться с мнением родственника, хотя большей причиной являлось отсутствие денег. Слишком много их требовалось, что устроить передел в общепите Умео.

– Ну и ладно, – подумал я. – Все равно я к этому вопросу еще вернусь.

В начале июля началась рекламная кампания моей книги. Для затравки в некоторых газетах появились рецензии на произведение, естественно, в доброжелательном духе. Потом вспомнили и об авторе, эпизодически рассказывая о моих заслугах.

Общались мы со Стромбёргом по телефону почти каждый день. Наконец, он сообщил, что я должен подъехать на презентацию книги, которая будет проходить прямо в издательстве. На презентации появится и шведское телевиденье, поэтому мне стоит озаботиться приличным костюмом. То, что было надето на мне, на встрече с Нисконеном, как заметил Эрик, костюмом назвать было нельзя.

Пришлось скрипя зубами собираться в магазин. Зато Эмели откровенно радовалась такому случаю. Хождение по магазинам заняли часа четыре и когда мы ловили такси у входа в магазин, в моих руках было несколько коробок с одеждой. Из них только одна и не самая большая была моя.

Когда мы с Эмели подошли к назначенному времени к зданию издательства, нас уже встречал Эрик Стромбёрг. До этого он не был знаком с моей женой, поэтому при встрече немного растерялся. Не зря Эмели с раннего утра провела два часа у зеркала в номере гостиницы, где мы остановились на ночь. Сейчас в модном платье мини, она вполне могла претендовать на звание мисс Швеция.

Узнав, что высокая красотка, с ногами от ушей – моя жена, Стромбёрг неподдельно обрадовался и заявил, что её судьба сегодня стоять рядом с мужем и улыбаться людям, желающим купить книгу с автографом автора.

А я, в это время, взяв в руки книгу, пахнущую типографской краской, разглядывал рисунок на обложке. С неё на меня внимательно смотрел мальчик саам, больше похожий на анимешного японца в круглых очках, не закрывающих звездчатый шрам над правой бровью. Рядом с ним стояла красивая белокурая девочка с палочкой в руке, от которой расходились радужные круги. За ними на фоне далеких гор возвышался сказочный замок, перед которым над небольшим озером парил огненный дракон.

На обратной стороне обложки имелось моё фото и краткая биография.

Я начал разглядывать рисунки в тексте, но Эрик уже пришел в себя и, закончив с комплиментами в адрес моей супруги, начал объяснять, что и как сегодня нам предстоит делать.

Уехать в этот же день домой нам не удалось. Пришлось остаться на небольшой банкет.

Честно говоря, ходить туда и с кем-то общаться, желания не было. Никогда бы не подумал, что целый день подписывать книги, такая тяжелая работа. Кроме того, приходилось еще улыбаться и благодарить покупателя за внимание к автору. Во второй половине дня пальцы начало сводить судорогой. Из-за чего пришлось даже устраивать перерывы.

А жена чувствовала себя, как рыба в воде, улыбалась, вручала книгу очередному покупателю и благодарила за покупку, притом делала это намного лучше, чем я.

Но после небольшого количества алкоголя настроение у меня поднялось. Мы с Эмели даже станцевали что-то похожее на вальс, под одобрительные аплодисменты гостей.

Чрез час я вызвал такси и, распрощавшись с присутствующими мы уехали в гостиницу.

Следующим утром мы возвращались в Умео.

Теперь осталось только ждать и надеяться, что рекламная кампания проведена успешно, и моя книга станет хитом продаж в Швеции летом 1974 года.

Глава 21

Увы, на следующий день знаменитым я не проснулся. Утро ничем от других не отличалось. Поэтому, позавтракав, отправился пешочком на работу.

Конечно, в этой жизни в Швеции у меня в какой-то мере был более благополучный старт, чем прошлой. И с документами был порядок и жена шведка. А то, что в этой жизни имелась проблема с деньгами, так она все-таки решилась. Обе ссуды, если все пойдет, как рассчитываю, я верну в течение двух лет. Так, что можно спокойно работать и не особо волноваться о будущем.

Другое дело, что свой бизнес я начал в Умео, небольшом северном городке, поэтому заработать миллионы здесь вряд ли получится.

Большие надежды в этом плане я возлагал на университет. Все-таки в нем учатся несколько тысяч студентов, а я прекрасно помнил, что с годами их количество будет только прибывать. И было бы неплохо, получить карт-бланш на организацию столовых для студентов в университете и студенческом кампусе.

К сожалению, университет обладал достаточной независимостью, чтобы решать такие проблемы самостоятельно. Школы, к примеру, подчинялись муниципалитету, поэтому можно было такие вопросы решать через мэрию, где у меня появились кое-какие завязки. Хотя тесть уже предупредил, что мне пока рано влезать в такие интриги. Если только осенью, когда он, возможно, останется мэром. Или не останется, тогда все будет еще проще.

В университете я пока никого не знал. Да, мне, собственно, и предложить было нечего. Небольшое придорожное кафе и ресторан в туристическом кемпинге не потянут объемы, необходимые для питания тысяч студентов и сотен преподавателей. Так, что придется пока оставить эти замыслы на дальнюю перспективу.

Вот с такими мыслями я одиноко шагал на автобусную остановку. У Эмели были каникулы, поэтому она с утра уже трудилась в кафе, работая посудомойкой. На третьем курсе ей срочно понадобился калькулятор, и сейчас она его зарабатывала своим нелегким трудом. С нашей поездкой она и так пропустила два дня и вчера допытывалась у меня, сколько крон вычтут из её зарплаты за прогул.

Магнус, узнав о таком решении дочери, отнесся к нему с пониманием, и заявил, что деньги, заработанные своим трудом, ценятся больше и тратятся с толком.

В ресторане, когда я там появился, завтрак был в самом разгаре. Толпа туристов атаковала столы с закусками, поэтом в зале было шумно. Я быстро переоделся и отправился на кухню. Сегодня у меня очередной мастер класс для поваров. Они уже не задавали глупые вопросы типа, где вы, шеф, узнали такие тонкости в приготовлении того, или иного блюда. Потому что прекрасно знали, я просто ничего не отвечу. В общем, до одиннадцати часов я демонстрировал поварам работу за кухонным столом. Затем после того, как зал был приведен в порядок и готов к обеду, провел очередную воспитательную беседу с персоналом.

Часа в два, когда собрался выпить очередную чашку кофе, ко мне в кабинет зашла менеджер зала.

– Алекс, включи телевизор, – торопливо сказала она. – Там рассказывают о твоей книге.

Я включил телевизор, но пока грелся кинескоп, в новостях уже рассказывали о чём-то другом. И правильно, чего обо мне много говорить.

Шведы народ, в общем, не очень любопытный, недаром никто шторы и занавески на окнах не вешает. Поэтому, несмотря на новости, любопытствующие личности ко мне с вопросами не приставали.

Хотя взгляды официантов и прочих менеджеров то и дело скрещивались на мне любимом. Оказывается, их шеф не только умеет стряпать, он еще и книги пишет, и даже крестиком может вышивать, но о последнем кроме маман никто не подозревает.

Вечером, когда я сидел за пишущей машинкой, Эмели позвала меня к телефону.

– Саша, возьми трубку, папа что-то хочет тебе сказать, – сообщила она и уткнулась в книжку.

– Алекс, добрый вечер, – послышался в трубке голос Магнуса. – Звоню по поводу твоего вопроса о членстве в партии. Хочу сказать, что в нашу партию ты вступить сможешь, но пока не получишь шведского подданства, не будешь иметь права занимать выборные должности и участвовать в голосовании.

– Понятно, – ответил я, усиленно размышляя, есть ли тогда смысл в партийном членстве. Получается, я буду платить взносы и больше никаким боком не участвовать в партийной работе. С другой стороны, со своими однопартийцами легче налаживать деловые связи.

Решено, вступаю в ряды социалистической рабочей партии Швеции. Это только, кажется, что пять лет долгий срок с моим ощущением времени, годы летят незаметно, собственно их осталось уже не пять, а всего четыре до подачи просьбы на предоставление подданства.

– Спасибо, Магнус, подскажешь, когда и где я смогу написать заявление о вступлении.

– Все-таки решил, – удовлетворенно заметил тесть. – Завтра, если найдешь свободное время, подходи в ратушу, я весь день буду на месте.

Положив трубку на телефон, и несколько раз нажав на клавиши я понял, что Муза меня временно покинула, поэтому решил уделить внимание жене, скучавшей у телевизора.

Остаток июля прошел незаметно. Я мог позволить себе вместе с Эмели съездить в выходные дни в поездки за город, к морю. Как-то даже мы съездили вместе с тестем в горы, на ловлю форели в его заветном ручье.

Зато в начале августа средства массовой информации взорвались сенсацией.

Самой продаваемой книгой июля в Швеции оказалась сказка никому не известного эмигранта из Советского Союза. Сейчас она гордо именовалась бестселлером месяца, а после статей в газетах её начали буквально сметать с полок книжных магазинов.

В принципе, я надеялся на такой результат, но такого успеха в первый месяц выхода книги из печати не ожидал. Конечно, издательство провело грамотную рекламную кампанию, но то, что книга возглавит топ продаж в Швеции, думаю, не ожидал и Нисконен.

После телефонного разговора с Эриком Стромбёргом пришлось снова ехать в Стокгольм. Эмели со мной ехать отказалась. Она из принципа осталась честно зарабатывать деньги на свой калькулятор, хотя знала, что сейчас мы может себе позволить без особых проблем купить такой аппарат. Зато я уже раскатал губу на машину, но, точно не зная, на какую сумму смогу рассчитывать, особо не распространялся о своем желании.

На этот раз меня в издательстве встречали, как дорогого гостя. Ральф Нисконен, в прошлый раз, уделивший, мне ровно тридцать пять минут аудиенции, сейчас сам вышел навстречу в фойе издательства.

– О, герр Красовски, очень рад вас видеть! – сказал он и тут же скорчил гримасу. Через секунду я понял, что его разозлило. К нам буквально подлетели несколько корреспондентов и, перебивая, и отталкивая друг друга, принялись задавать вопросы.

– Господа, господа, у нас сейчас нет времени, – пытался утихомирить рвение газетчиков Нисконен. Делал он это не особо активно, понимая, что ссориться с пятой властью себе дороже.

Пришлось остановиться и ответить на десяток вопросов.

Притом, журналисты практически забыли об издателе, наставив на меня фотокамеры, увлеченно щелкали затворами и задавали один вопрос за другим.

– Алекс, расскажите, как вам пришла в голову идея написать книгу?

Алекс, откуда у вас такое знание шведского языка? Герр Красовски ответьте, пожалуйста, сколько лет вашей жене? Вы часто с ней ссоритесь?

– Прижатый к стене газетными писаками, я глянул в сторону Нисконена. Тот стоял неподалеку и насмешливо смотрел на мои попытки что-то им ответить.

– Господа, – обратился я к журналистам. – К сожалению, у меня сейчас нет времени отвечать на ваши вопросы. Зато есть предложение, попросить уважаемого издателя Ральфа Нисконена организовать ближе к вечеру небольшую пресс-конференцию, там я смогу более подробно ответить на темы, волнующие вас и ваших читателей.

Насмешка исчезла с лица Нисконена, когда журналисты с ожиданием повернулись к нему.

– Господа, никаких проблем в семнадцать часов в нашем конференц-зале мы проведем пресс-конференцию. Надеюсь, вы появитесь на ней в полном составе, – сообщил тот.

Когда мы зашли в лифт, чтобы подняться на третий этаж Нисконен сообщил.

– Алекс, ты здорово сориентировался, я ведь уже думал о подобном мероприятии, так, что все очень удачно получилось. Кстати, у меня лежит список вопросов, которые обычно задают авторам бестселлеров. Так, что после того, как мы обсудим наши взаимоотношения на данном этапе, ты можешь просмотреть вопросы, и прикинуть, как бы ты ответил на них.

На этот раз обсуждение дополнительного соглашения к договору заняло больше времени, чем два месяца назад сам договор.

Почувствовав запах больших денег, мы считали каждую крону, ведь она при больших тиражах отзовется сотнями тысяч. Естественно, я дал разрешение на перевод книги на норвежский и датский язык. Английский вариант у меня имелся свой, но его я предложил только, как основу для настоящего перевода, все-таки английским языком я не владел в достаточной степени, чтобы писать на нём художественную литературу.

Зато смог удивить присутствующих, потребовав отдельный договор на экранизацию книги, если таковая когда-либо случится и обговорив с юристом издательства вопрос регистрации товарного знака на свои книги и персонажей.

Общее недоумение моими требованиями выразил Нисконен.

– Хм, признаться, я редко вижу такую деловую хватку у молодых людей, – задумчиво сказал он. – Алекс, ты действительно приехал из Советского Союза? Судя по твоим успехам в бизнесе, я бы скорее решил, что ты приехал к нам из Соединенных Штатов.

Я улыбнулся.

– Чувствуется, сейчас у нас пройдет незапланированная пресс-конференция. Господа, давайте будем последовательны. Если мы договорились, что ответы на вопросы будут задаваться после семнадцати часов, то потерпите, пожалуйста, до этого времени. А сейчас неплохо было бы пообедать, а затем начать готовиться к разговору с прессой.

В пять вечера я зашел в небольшой конференц-зал издательства. Не скажу, что он был полон народа. Но, как оптимист буду утверждать, что полу полон точно.

Журналисты сидели молча, ожидая моего появления. Скандинавы, что с них взять. Ну, ничего, через пятьдесят лет они станут намного живей, скажется присутствие мигрантов из известных стран.

За столом, напротив журналистов сидел Эрик Стромбёрг, ему было доверено ведение пресс-конференции. Нисконен занял позу стороннего наблюдателя, усевшись в кресло в углу зала.

Когда я уселся рядом с Эриком, раздалось несколько приветственных хлопков и, воцарилась тишина.

– Странно, – подумалось мне. – Утром поймали нас с Нисконеном в коридоре, отбоя не было от вопросов, а сейчас молчат.

Тут пришел к жизни Эрик, он объявил о начале конференции и предоставил право первому задать вопрос корреспонденту самой крупной газете Швеции, Афтонбладет Перу Хансену.

– Герр Красовски, во-первых, хочу вас поздравить с выходом вашей первой книги, – сказал суховатый мужчина средних лет. – Признаюсь, что, после того, как моя дочь потребовала немедленно купить историю о мальчике – волшебнике со шрамом, я сам за вечер прочитал её и был приятно удивлен хорошим литературным языком автора. Так, вот мой вопрос будет таков: «Алекс, расскажите, как вы пришли к мысли написать книгу в таком удивительном жанре современной сказки-фантазии. Притом не своем родном языке, а на шведском. И еще один вопрос для наших читателей, изучающих иностранные языки, вы можете поделиться с ними своей методикой, благодаря которой вы так великолепно владеете шведским языком?»

Я улыбнулся.

– Пер, спасибо за вопросы, правда, вы задали целых три. Но постараюсь по мере сил ответить на них. Что касается первого вопроса, все просто. Я рано начал читать, с шести лет, притом, сразу на двух языках русском и финском.

При этих словах слушатели оживились, этого факта они еще не знали.

– Так получилось, что первой моей книгой стал карело-финский эпос Калевала, подаренный бабушкой, а в последующем я увлекся фантастикой. Из-за этого даже начал дополнительно изучать английский язык, чтобы иметь возможность читать книги в оригинале. Не так давно мне повезло прочитать книгу американской писательницы Урсулы Ле Гуин «Волшебник Земноморья». Именно благодаря этой книге у меня возникла мысль попробовать самому написать книгу о юноше-волшебнике. Если бы я сейчас жил в Советском Союзе, наверно бы, писал на русском языке. Но, живя здесь на севере Швеции, посчитал лучшим вариантом писать книгу на шведском языке.

Конечно, когда я уселся за её сочинение, то даже не предполагал, что книга начнет пользоваться таким успехом. Могу только сказать, что очень рад этому обстоятельству. Я уже начал вторую книгу этого цикла и надеюсь, что она будет встречена публикой столь же доброжелательно, что и первая.

Что же касается владения языками, могу честно признаться, что мне они легко даются. Сейчас я говорю на финском языке, шведском и английском, кроме, естественно, родного русского. Могу добавить, что до отъезда из СССР я работал диктором на телевиденье, в программах идущих на финском языке.

В зале опять началось оживление, журналисты начали делать заметки в своих блокнотах.

Закончили мы пресс-конференцию ближе к половине восьмого вечера. Не избежал вопросов и сам Нисконен. Он с юмором описал, момент, когда выпрашивал у своей внучки, зачитанную до дыр книжку. И как, прочитав, сразу понял, что это будет настоящий бестселлер, и немедленно приступил к поискам автора.

Когда я вышел на улицу, понял, что устал, как загнанная лошадь. Сейчас в голове была одна мысль, быстрее добраться до вокзала, сесть в поезд, поужинать в вагоне ресторане, а затем улечься и проспать всю дорогу до Умео.

Что я и сделал. После ужина и двух рюмок Абсолюта я моментально заснул и проснулся только с помощью проводника.

Глава 22

Утром восемнадцатого сентября я проснулся в отличном настроении. Сегодня исполнился ровно год, как я с большими надеждами и с пустым кошельком вышел из аэропорта столицы Швеции. Единственно, что тогда было в моем активе это недавняя женитьба. Хотя по поводу этого события у меня тогда были изрядные сомнения. Эмели, девушка увлекающаяся, не исключено, что когда я приеду к ней в Умео, мне сообщат, что полы намыты и выход сзади. В данном случае мои предчувствия не оправдались, с женой у нас в отношениях все отлично, ну, по крайней мере, я так считаю. Надеюсь, что она солидарна со мной в этом мнении. Были у нас за этот год небольшие конфликты, но я умудрялся их гасить сразу по возникновению. Кстати, Магнус, бывавший иногда свидетелем таких ссор, как-то признался, что завидует моему таланту успокаивать жену. В ответ я промолчал, не будешь же признаваться, что для этого нужно всего лишь прожить две жизни и начать третью.

Встав, я, стараясь не шуметь, надел спортивный костюм и отправился на пробежку. Стыдно признаться, но я начал прибавлять в весе. Прежде никогда такого не случалось. Видимо, часы, проведенные за пишущей машинкой, откладывались килограммами на животе.

Эмели, впервые увидев мою утреннюю тренировку, тоже решила бегать вместе со мной, но первый же мелкий осенний дождик начисто охладил весь её энтузиазм. Так, что я бегал один и ничуть от этого не страдал.

Вот и сейчас легкой трусцой пробегая по тропинке, усеянной желтыми листьями, я продолжал размышлять об итогах непростого года. А итоги были не просто хорошими, они были великолепны. Я стал богатым человеком. Пусть пока не миллионером, но все шло к тому, что до конца 1974 года я стану еще богаче на пару сотен тысяч крон. Буквально на днях я дописал вторую книгу о шведском мальчике-волшебнике и отослал её в издательство. Вчера позвонил Стромбёрг и сообщил, что книгу в печать они возьмут, но надо будет сделать кое-какие правки, так, что придется в ближайшие дни ехать в Стокгольм.

Ну, что же сейчас для меня это не вопрос. Оба моих предприятия работают, как часы и есть на кого их оставить во время моего отсутствия.

Но обдумывал я совсем другую проблему. Вчера моя любимая жена пришла с учебы в глубокой задумчивости.

– Саша, скажи, пожалуйста, ты меня сильно любишь? – спросила она за ужином, уплетая стейк из форели в апельсиновом маринаде.

Такой вопрос сразу заставил меня насторожиться.

– Солнышко мое, люблю сильно-сильно, прямо, как мясо любит соль! – ответил я.

Жена, неоднократно слышавшая подобное сравнение, разочарованно вздохнула.

– Ты все время так шутишь, а я ведь серьезно спрашиваю.

– Так я серьезно и отвечаю, – сообщил я, улыбаясь. – Ладно, признавайся, что ты задумала?

– Ничего особенного, Саша, как ты смотришь, если я сменю факультет, и буду учиться на два года дольше?

– Нормально смотрю, когда еще учиться, как не сейчас?

– Эмели вздохнула.

– Понимаешь, я неудобно себя чувствую, ты так много работаешь, пишешь книги, а я неудачница какая-то.

В общем, я хочу перейти на медицинский факультет и стать врачом.

Мы ведь можем это себе позволить?

Мысленно я расслабился, когда жена начинает с вопроса, любишь ли ты её, всегда можно ждать какого-либо подвоха.

На этот раз все подвохи оказались в пределах допустимого.

– Милая, позволить себе мы можем много чего, в том числе и учебу на врача. Но все случилось так неожиданно, может, поделишься со мной, почему пришла к такому решению.

В ходе дальнейшей беседы, выяснились некоторые подробности, о которых раньше я не подозревал.

Оказывается, Эмели еще в школе мечтала стать врачом- педиатром. Но после неожиданного развода родителей, она, грубо выражаясь, забила на учебу, поэтому после окончания школы Магнусу с трудом удалось пристроить дочку на отделение управления и менеджмента.

Затем, как я понял из сбивчивых объяснений, у неё на первом курсе появился друг, благодаря которому, она вновь довольно легкомысленно отнеслась к учебе и с большим трудом сдала экзамены за первый курс. Поэтому о смене факультета не могло быть и речи.

И тем более таких мыслей у неё не появлялось, когда она стала моей женой. Наоборот, ей хотелось быстрее окончить университет и помогать мне в работе. Но сейчас, когда появилась возможность учиться на медицинском факультете, ей бы не хотелось упускать такую удачу.

– А почему бы и нет, – думал я. – Пусть учится, главное, детей бы нам не наделать. Тогда все станет сложней.

– Ну, что же все понятно, – сообщил я вслух. – У меня возражений нет, оформляй перевод и учись на медицинском факультете.

И не удержавшись, добавил:

– Возможно, там тебя научат правильно принимать контрацептивы, и мне не придется каждый день напоминать тебе о них.

Вспомнив выражение лица Эмели, после этого замечания, я невольно улыбнулся, чем удивил, идущую навстречу мне повариху.

Поздоровавшись со мной, она с озадаченным видом двинулась дальше, удивляясь, чего это её шеф улыбается на бегу.

Вернувшись домой, обнаружил, что Эмели уже встала и собирается на учебу.

По быстрому ополоснувшись, я закинул хлеб в тостер и включил кофеварку.

Когда мы уселись за стол, Эмели вопросительно глянула на меня.

В ответ я недоуменно пожал плечами, мол, не понимаю, о чем ты спрашиваешь.

– Так, мне можно писать заявление о переводе на другой факультет? – спросила она.

Я только чудом не засмеялся. Действительно, я слишком много самостоятельности жду от своей жены. А ведь, по сути, ей крупно не повезло. От опеки сорока пятилетнего отца, она перешла под опеку вроде бы молодого парня, но с памятью старика, прожившего почти в четыре раза дольше своего тестя. И как бы я не старался, но мое отношение к Эмели больше подходящее для дочери, скрыть не удавалось. Вот и сейчас получается, Эмели спросила у меня разрешения не как у равного партнера по жизни, а как могла бы спросить у Магнуса. Хотя я всего лишь на три года старше чем она.

С одной стороны это вроде и неплохо, а с другой, когда-то все равно ей надо становиться самостоятельной.

– Эмели, все в твоих руках, – ответил я. – Просто подумай еще раз, сможешь ли ты работать в этой профессии. Тебе, насколько я понимаю, придется начать снова со второго курса и учиться еще пять лет. А так, ты в следующем году уже стала бы бакалавром и могла бы, к примеру, начать работу в нашем бизнесе.

В общем, как и вчера вечером, мы ни к какому решению так и не пришли. Мне хотелось, чтобы решение осталось за женой, А она, совершенно по детски, ждала его от меня.

Ни о чём, не договорившись, мы вышли на улицу и уселись в свой автомобиль. Да, у нас появился автомобиль. Притом, далеко искать его не пришлось. Тесть продал нам машину по вполне демократической цене. А сам купил новую. Как говорится, новой жене, новую машину.

А я решил, что мой имидж от покупки подержанной машины не пострадает, а разрешать жене водить новую машину себе дороже.

Эмели, правда возмущалась по этому поводу.

Конечно, основания для возмущения у неё имелись. Права она получила, еще весной прошлого года, а мне эти корочки выдали только неделю назад.

Но ей сразу после покупки машины было заявлено:

– Любимая, машина приобретена для поездок на работу. Поэтому пользоваться ей буду я. В выходные могу дать тебе порулить. Вот в следующем году торжественно обещаю, купим машину для тебя.

Вот и сейчас она недовольно фыркнула, когда я уселся на водительское сиденье. Но промолчала, что уже хорошо.

Когда я подъехал к кемпингу, машин на парковке было немного. Типичное межсезонье. Лето уже закончилось, а зима еще не пришла. Все-таки любителей отдыха в такое время года было так много, поэтому и в ресторане мы вполне справлялись без надрыва.

Все вроде бы шло, как обычно, когда менеджер не сообщила, что меня хочет видеть какой-то иностранец.

– Пусть заходит, – ответил я, не поднимая головы. У меня появились новые мысли по книге, и я торопился их записать, пока держу в памяти.

– Добрый день Александр Владимирович, – произнес по-русски зашедший в кабинет моложавый мужчина.

– Здравствуйте, – удивленно ответил я, лихорадочно размышляя, что за гость посетил меня на работе.

– Мне повезло, удалось вас застать на месте, – продолжил говорить собеседник. – Сразу представлюсь, меня зовут Соловьев Дмитрий Федорович, я сотрудник советского посольства в Швеции и кроме этого исполняю обязанности советника по культуре. Можете посмотреть мои документы.

И он протянул мне две красных книжицы.

Я машинально проверил их, и протянул назад.

– Дмитрий Федорович, прошу вас, присаживайтесь. Может, выпьете чай, или кофе с дороги?

– Нет спасибо, мотнул головой Соловьев. – Я понимаю, что вы человек занятой и не буду отрывать вас от работы.

Тут он посмотрел на бумаги, ворохом лежащие на моем столе.

Я в Умео приехал по работе, как вы, наверняка, знаете, наш режиссер Паули Ринне сейчас работает с народным студенческим театром. Хочу посмотреть, как у него идут дела, а заодно решил навестить и вас. Как никак вы стали довольно известным автором в Швеции. Одним из немногих, чьи тиражи книг превышают сто тысяч экземпляров.

В связи с этим, кстати, у меня есть предложение.

Дмитрий Федорович сделала паузу, наверно, ждал, что я поинтересуюсь, о каком предложении он говорит.

Но я смотрел на него с благожелательной улыбкой, ожидая, что он озвучит в своей речи.

– Александр Владимирович, я получил от руководства достаточно четкие инструкции.

Министерство культуры и Союз писателей СССР просят подумать вас о возвращении на Родину. Я понимаю, что у вас семья, жена, возможно, вы ожидаете ребенка.

Так вот по возвращению вам будет предоставлена квартира в Москве. Вы будете приняты в члены Союза писателей. Кстати, разве можно сравнить жизнь в Москве и в этом северном городишке. Я только позавчера прилетел из Москвы в Стокгольм, и сразу почувствовал разницу, в Москве жизнь кипит, а там все ходят, как сонные мухи. А здесь вообще глушь полная.

– Ну, я так сразу не могу вам ответить, – сообщил я собеседнику. – Надо подумать, посоветоваться с женой с тестем. Хоть вы и считаете эти места глухой провинцией, мне здесь нравится жить.

– Конечно, конечно, я все понимаю и не рассчитываю, что вы сразу согласитесь на мое предложение. Так, что советуйтесь с женой, с тестем. Если надумаете, всегда можете найти меня в посольстве, я вам оставлю телефон, чтобы можно было договориться о встрече.

– Отлично, давайте ваш телефон, – сказал я, и, записав его, предложил.

– Дмитрий Федорович, может по пятьдесят грамм за встречу, все же не каждый день вижусь с земляками.

Соловьев от предложения выпить не отказался. Учитывая, что на улице у меня стояла машина, я только пригубил рюмку, рассчитывая, что через несколько часов алкоголя в крови не останется.

– А может, съездим со мной в университет? – внезапно предложил Соловьев. – У меня запланирована встреча с ректором, а потом, глянем, как там наш финский режиссер развернулся.

Предложение советника так ложилось в тему, что я не смог от него отказаться и вскоре мы усаживались в черную Волгу, стоявшую рядом с моим Вольво.

– Володя, в университет, – скомандовал Соловьев водителю, и машина неслышно тронулась с места.

– Умеют ведь делать, когда хотят, – подумал я в этот момент.

Через двадцать минут я уже сидел в кабинете ректора университета Умео, к которому, до этого дня никак не мог попасть.

Соловьев бегло говорил по-английски, как и ректор, поэтому мои услуги переводчика оказались излишни.

Ректор, кстати с удовольствием познакомился со мной, заметив, что давно об этом мечтал.

Конечно, я сразу понял, для чего советнику понадобилось тащить меня на эту встречу, но он не подозревал, что этим здорово помог моим планам.

Но рассказывать об этом своему земляку я не планировал. Как и то, что не собираюсь возвращаться в Советский Союз. Вполне возможно, что меня не обманывали, и квартиру могли предоставить и в члены союза писателей приняли. Я бы смог пользоваться домами отдыха, дачами, и прочими благами союза. Но за это все валюту министерство культуры оставляло себе любимому, а мне выдавало бы только рубли.

Конечно, я бы смог купить на них дефицитную автомашину, через спецраспределитель достать импортные шмотки, но за эти привилегии моими доходами распоряжалась страна. А я этого не хотел.

В этом предложении меня насторожил тот факт, что Соловьев даже не намекнул на мое отношение к КГБ. Неужели он не знал об этом? Странно, человек на такой должности не может не иметь связи с органами. Или, что проще всего, как обычно правая рука не знает, что делает левая.

И те кто принимал решение о моем возвращении на Родину просто не были в курсе, что я считаюсь осведомителем КГБ.

Беседа с ректором продлилась около часа, а потом, мы втроем отправились в зал главного корпуса, где сейчас шла очередная репетиция народного театра.

Зашли мы не вовремя. Паули Ринне злой, как чёрт пытался показать молодому пареньку, как нужно читать его роль.

Увидев нас, он воскликнул:

– Ого! На ловца и зверь бежит! Саша быстро иди сюда. Сейчас покажешь моим подопечным, как надо играть этот отрывок.

Взяв в руки лист со стихами, я прочитал знакомые строки.

– Вы, что Куллерво, собираетесь ставить? – спросил я у Ринне.

Тот усмехнулся.

– Почему бы финскому режиссеру не ставить с финскими актерами спектакль на тему Калевалы. Иди на сцену и покажи этому недоноску, как надо играть свою роль.

Естественно, мы разговаривали на финском языке, только слово недоносок Паули сказал на русском. Видимо, запал у него напускной, специально держит своих подопечных в напряжении.

Взяв с собой на всякий случай листок с текстом, я поднялся на сцену и посмотрел на режиссера. Ректор и Соловьев молча наблюдали за происходящим.

– Начинай! – скомандовал Ринне.

Я закрыл глаза, сосредоточился и медленно начал говорить, стараясь передать эмоции простого деревенского парня выросшего рабом.

Через несколько секунд окружающее перестало для меня существовать, я слышал только свой голос, эхом отдающийся от стен зала.

Когда закончил читать стихи, тишина стала еще пронзительней.

Открыв глаза, я увидел лица ребят, обращенные на меня. Светловолосый паренек роль, которого Ринне передал мне, смотрел на меня, открыв рот, а его соседка, вытирала слезинки.

– Вы поняли? Поняли, как надо играть? – воскликнул Паули Ринне.

Помолчав, он обратился ко мне.

– Сашка, я ведь от тебя теперь не отстану. И хотя ты ныне заделался великим писателем, ты вполне можешь стать великим актером. Это я тебе говорю.

В нашу беседу бесцеремонно вмешался советник по культуре.

– Александр, это было нечто! Я финского языка не знаю, но это было потрясающе сыграно.

Ринне посмотрел на советника и спросил, налегая на акцент.

– Простите, а вы, собственно, кто такой?

Пока они разбирались, кто есть кто, ко мне подошел ректор. Седой представительный швед, настоящий полковник, как сказала бы Алла, горячо потряс мне руку и заявил, что в первый раз видит такого талантливого человека и очень жалеет, что такой кладезь талантов не учится у него в университете.

– Ха, – это ты друг, очень вовремя сказал, – подумал я. – Сейчас я тебя поймаю на слове.

Глава 23

К сожалению, поговорить с ректором не удалось. Его перехватил взволнованный подчиненный, зашедший в зал, и увел в сторону, что-то тихо ему говоря на ухо.

После этого ректор удалился, сославшись на неотложные дела, правда, перед этим извинился перед Соловьевым за непредвиденные обстоятельства, все-таки тот был советником посольства Советского Союза, великой страны, второй по мощи в мире на это время, а не какой-то там России, которую можно посылать во все места без стеснения.

Ринне дал задание своим ученикам, и мы втроем уселись на сиденьях первого ряда и Дмитрий Федорович начал беседу, поинтересовавшись, как сам режиссер оценивает свои успехи, и что планирует делать дальше.

Я сидел в это время и размышлял, как человек, недавно разговаривающий с ректором университета на понятном человеческом языке, вдруг начинает говорить привычными газетными штампами, общаясь со своими соотечественниками.

Ринне, кстати, слушал его без особого внимания, и даже рискнул зевнуть несколько раз, периодически кидая взгляды в сторону своих студентов, отрабатывающих диалоги.

Дмитрий Федорович все же был не дурак, и после второго зевка просек, что его идеологическая накачка пропадает впустую, поэтому быстро завершил разговор и, сказав, что ему еще предстоит возвращаться в Стокгольм, собрался уходить, даже не предложив подвезти меня до работы.

Ну, не подвез и ладно, виски больше не налью. Глянув на часы, я решил, что возвращаться в ресторан не стоит и, позвонив туда, принял активное участие в репетиции.

Все-таки в актеры идут люди определенного психологического склада, наверно, поэтому я быстро нашел контакт с молодежью. У нас довольно неплохо все получалось, и Ринне даже буркнул что-то одобрительное. Репетиция подходила к концу, и все было бы отлично, если бы не длинный язык одного режиссера. Именно он сообщил студентам, что сегодня они репетировали спектакль «Куллерво» с автором недавнего бестселлера о мальчике волшебнике.

После этого ребята засыпали меня вопросами. Отвечая им, я думал, как здорово, что не все скандинавы являются такими артистическими натурами и общаются, говоря не больше двух слов в минуту и не размахивая руками, как итальянцы.

После того, как незапланированная пресс-конференция закончилась, студенты разошлись, мы остались с Ринне вдвоем.

– Знаешь, Саша, – сказал он задумчиво. – Я только сейчас во время вашей беседы обратил внимание на кардинальное различие между студентами и твоей персоной. Почему-то раньше это так не бросалось в глаза. Наверно, потому, что в театре у меня хватало в труппе актеров в возрасте, и ты среди них так не выделялся, как среди этих малолеток.

Слушая вашу беседу, у меня создавалось впечатление, что с ребятами разговаривает не их сверстник, а снизошедший до их уровня гуру.

– Знал бы ты правду, – насмешливо подумал я. – Хотя, нет, все равно не поверил, никто бы сейчас не поверил. Это поколение двадцать первого века, прочитавшее туеву хучу книжек о попаданцах, поверит во что угодно. А сейчас стоит только намекнуть о том, что со мной произошло на самом деле, как сразу окажусь в уютной палате психиатрической больницы.

– Паули, наверно, ты прав, – ответил я. – Действительно, иногда чувствую себя стариком. Трудно сказать почему.

Возможно, тут повлияла армейская травма, да и последний год дался нелегко. Сам удивляюсь, как удалось выстоять.

– Это в тебе проснулся актёр, – наставительно сказал Ринне. – мы ведь все в этой жизни лицедеи, кто меньше, кто больше. Постоянно врем, друг другу изворачиваемся, пытаемся показать себя лучше, чем есть на самом деле. Но такова человеческая сущность и не нам её менять. Поэтому твои коммерческие успехи можно частично объяснить творческой жилкой. Ты бессознательно влияешь свой харизмой на собеседника, понимаешь?

Я усмехнулся.

– Если следовать твоей логике, то актёры давно должны были бы стать владельцами бизнеса, оттеснив бесталанную публику в сторону.

Собеседник усмехнулся.

– Может, стоит подойти к этому вопросу с другой стороны. Не исключено, что в театрах собрались далеко не лучшие представители актерского мастерства. А лучшие актёры сидят в руководстве банков и корпораций.

Мы поглядели друг на друга и засмеялись.

– Хорошая шутка, – заметил я. – Давай прощаться, мне надо еще попасть в кафе до закрытия.

– До встречи на следующей репетиции, – напомнил Ринне. – Не забывай, что сам дал согласие. Хоть тебя и уговаривали, но за язык никто не тянул.

Я тяжко вздохнул.

– Хорошо, приду, но оставляю за собой право в любой момент уйти.

– У нас не тюрьма, – логично заметил режиссер. – Не захочешь, скатертью дорога. У нас все на энтузиазме держится. Один я денежку малую получаю. Правда, и с той родная страна имеет кое-какой доход.

Уточнять, сколько зарабатывает режиссер, я не стал. Думаю, что больше, чем в Советском Союзе.

Придя, домой первым делом обсудил кое-какие вопросы с менеджером в кафе, наверно уже потерявшей надежду сегодня со мной встретиться. И только потом зашел в наше жилище.

– Сегодня ты уж очень долго, – недовольно заметила Эмели.

– Так получилось, – виновато признался я. – Уговорили меня сегодня принять участие в репетиции спектакля в университете.

Недовольное выражение на лице жены сменилось на удивленное.

– Саша, как ты ухитрился туда попасть?

Пришлось рассказывать всю историю с самого начала.

Больше всего Эмели поразило мое общение с ректором. Для неё он казался почти небожителем, спускающимся с небес только для особо важных случаев. И мой рассказ, что я вполне нормально с ним беседовал, был выслушан в потрясенном молчании.

Увы, меня в ранг небожителя не зачислили, хорошо хоть ужин не пришлось готовить самому.

За ужином Эмели рассказала, как идет оформление перевода на медицинский факультет. Вроде бы все препятствия ей удалось преодолеть и с первого октября она отправится на занятия уже в качестве студента медика второго курса.

– Может, мне тоже последовать примеру жены и снова выучиться на врача? – мимолетно подумал я. – Нет, не потяну, сразу два направления. Можно быть хорошим врачом, или поваром, другого не дано. К сожалению, врач может себе позволить иметь кулинарное хобби, а вот повар, увлекающийся лечением болезней вряд ли будет пользоваться успехом среди пациентов.

Так, что эту мысль я отбросил в сторону, но все же она где-то зацепилась в подсознании и периодически всплывала на поверхность. И я прекрасно знал, почему так сегодня происходит. Беседа с ректором, намекавшим на возможность учебы в университете, даром не прошла. Мне вдруг резко захотелось получить высшее образование.

Странно, в прошлой жизни я так и остался с десятью классами советской школы, что впоследствии не помешало занять приличное место в топе миллионеров Швеции.

Сейчас, благодаря написанным книгам, я, скорее всего, снова стану богатым человеком, но из-за какого-то выверта сознания мне все равно хочется стать студентом.

В этом году об этом думать уже поздно, поэтому я отложил эти мысли на полку и отправился на мансарду, поработать над книжкой.

Зима прошла незаметно, мы отпраздновали моё второе Рождество в Швеции. Хотя я и попросил тестя прислать вызов моей маме, пригласив, её к нам в гости ближе к Новому году, но из этого ничего не вышло. Выездной визы маме не дали и даже не объяснили причину. Мне-то причина была ясна. По мнению органов, на меня должны существовать точки влияния, одной из таких точек, хоть и не очень надежных является родня. Так, что лучше держать поближе к себе мать и брата фигуранта, вдруг пригодятся.

Зато к нам на Рождество приехала Ритта Пеккарайнен с Армасом. В течение года мы с ними неоднократно переписывались, а потом начали созваниваться. И, наконец, старушка решилась на путешествие. Несмотря на свой возраст, они с мужем с одной ночевкой в придорожном кемпинге одолели пятьсот километров от Йоэнсуу до Вааса и затем на пароме проделали путь в сто километров через Ботнический залив к нам в Умео.

Так, что в это Рождество у нас было веселей, чем в прошлый раз. Магнус, переизбранный мэром города, ощутимо расслабился, вел себя раскованней, шутил и периодически гладил Вилму по намечающемуся животику в котором уже стучали ножками сводный братик, или сестричка моей Эмели.

Армас, нашедший родственную душу в моем тесте, периодически наполнял себе и тому рюмки.

А Ритта усевшись со мной и Эмели на диван, знакомила нас с семейным альбомом, который я уже имел счастье разглядывать в прошлой жизни.

Ритта, кстати, опытным взглядом прошлась по кафе в поисках недостатков и не найдя их, заявила, что я копия прадеда Ярви, такой же педант.

Если верить Ритте, то дед Ярви был тот еще многостаночник, переспал со всеми девушками в Суоярви и перебрал все профессии от лесоруба до владельца магазина.

Пеккарайнены у нас пробыли два дня, побывали в моем ресторане, немного посмотрели город и отбыли на пароме обратно в Финляндию, пригласив приезжать в гости, когда будет такое желание.

Праздник прошел, наступили обычные будни, ничего особенного. А в конце января мне позвонил Эрик Стромбёрг и попросил, чтобы я срочно приехал в Стокгольм.

Интермедия 16

Дэвид Лин глянул в окно на стоящие в Лаймхаус бэйсин яхты и сморщился. На улице все еще шел дождь. Что поделать, в Лондон опять пришла зима. Наверно из-за этого дождя, переходящего в мокрый снег, снова так ноют кости. А ведь ему всего лишь шестьдесят шесть лет.

– Лейла, ты где? – крикнул он в сторону ванной комнаты, надеясь, что жена сейчас там. Однако никто на его крик не отозвался.

Чертыхнувшись, он отправился на кухню, где самолично поставил чайник на газовую плиту и отправился искать жену уже всерьез.

Долго искать пропажу не пришлось. Лейла Маткар лежала на кровати, в своей спальне, накрывшись с головой теплым пледом, и читала какую-то книгу. Уроженка Индии, она никак не могла привыкнуть к холоду, царящему зимой в домах Лондона, вне зависимости от достатка хозяев. Вот и её муж известный кинорежиссер, создавший не один замечательный фильм, по привычке на ночь укладывал в ноги грелку с кипятком, чтобы не превратиться в ледышку.

– Лейла, что за дела? Мне пришлось самому хозяйничать на кухне, это непорядок, – сказал он.

Не дождавшись ответа, он уже громче спросил:

– Дорогая, что ты так увлеченно читаешь? Отвлекись на минутку, пожалуйста.

Жена откинула плед, под которым лежала в теплом махровом халате и сообщила:

– Вчера зашла в книжный магазин на Пикадилли, и обратила внимание на суету в детском отделе. Оказывается, там нарасхват брали книгу, какого-то шведского писателя. Я посмотрела, мне понравилась картинка на обложке, решила куплю, пригодится для подарка детям подруги.

– Ну, и… – нетерпеливо произнес Лиин.

– Так я и говорю, вчера вечером времени не было, а утром проснулась рано и решила почитать, и как видишь, все читаю и читаю.

– Детскую книгу? – недоверчиво спросил Дэвид. – Поверить не могу! Лейла, ты же давно выросла из такой литературы.

– Дочитаю, а потом дам тебе, – ответила жена, вставая с кровати и сняв халат, осталась в прозрачном пеньюаре. – Прочитаешь, тогда поговорим.

Старый ловелас резко оживился от такого соблазнительного зрелища и шустро повалил свою четвертую по счету жену обратно в кровать.

Через полчаса они мирно завтракали и обсуждали планы на сегодняшний день. У Дэвида особых планов не имелось. Собственно, их не было уже четыре года после провального дебюта очередной кинокартины. И он до сих пор не мог выбраться из этой полосы неудач. За чтобы он не брался, в итоге все оборачивалось пшиком.

– Знаешь, дорогая, – обратился он к жене. – Мне все до чертиков надоело. У меня разыгрался ужасный сплин. Сегодня беру внеочередной выходной, в баре припасена бутылочка неплохого шотландского виски, так, что я приму стаканчик, возьму твою книжку, улягусь снова в кровать, а главное задерну шторы, не могу больше видеть этот проклятый дождь.

– Как посчитаешь нужным, дорогой, – Лейла пожала плечами. – У меня сегодня встреча в клубе любителей орхидей, так, что рано моего возвращения не жди, сегодня наше заседание должна посетить личная флористка её Величества.

Когда за женой закрылась входная дверь, Лин зашел в гостиную, включил электрокамин, и усевшись в кресло качалку, накинул клетчатый плед на колени. Виски Дэвид пить раздумал, вместо того на столе дымилась пузатая кружка с глинтвейном.

Отхлебнув изрядный глоток горячего вина со специями, Дэвид поежился и придвинулся ближе к камину. Затем открыл книжку и начал медленно вчитываться в текст. Минут через пятнадцать он закрыл книгу, оставив закладку на прочитанной странице, положил книгу на стол и глотнул немного глинтвейна, тот уже остыл и слегка потерял свой аромат.

– Господи, и это читает моя жена! – вслух с чувством сказал он. – Сказка для учеников праймэри скул, для тех, кому не светит секондари скул.

Качнувшись несколько раз на качалке, Лин допил остатки вина до конца и снова взял в руки книгу.

– Ну, надо же дочитать до конца, нельзя оставлять начатое дело, – подумал он, стараясь найти оправдание желанию продолжить чтение.

Когда вечером Лейла вернулась домой, то сразу поняла – у мужа появилась новая идея.

Из рабочего кабинета доносился стрекот пишущей машинки, а табачным дымом несло уже в коридоре.

Зайдя в кабинет, Лейла обнаружила взъерошенного мужа в окружении скомканных бумажек, а на столе лежала её книга, безжалостно выдранная из обложки.

– Милый, зачем ты порвал книгу? Неужели она тебе так не понравилась?

– Понимаешь, дорогая, – смутился Лиин. – Я решил написать примерный сценарий фильма, поэтому вырвал страницы и теперь хочу сложить их по эпизодам и прикинуть, что получится.

– Милый, – вздохнула Лейла, – ты же не сценарист, может ты оставишь сочинение сценария специалисту. Да, неужели ты решил снять сказку? Ты же никогда их не снимал?

– А теперь займусь именно этим, – решительно ответил Дэвид. – Вот только придется многое в изменить в сценарии, не знаю, согласится ли автор с этими изменениями.

Завтра позвоню своему агенту, пусть Уилл оторвет свой жирный зад от стула в пабе, где он пропивает мои деньги и займется поиском автора. Кстати я в отличие от тебя, дорогая, прочитал его биографию. Парень оказывается русский! Каким ветром его занесло в Швецию непонятно и как с ним договариваться тоже не ясно, парень молодой неопытный, скорее всего, отдал все права на произведение издательству. Ну, ладно, ты наверняка устала дорогая, может ложиться спать, а я еще немного поработаю.

Ложась в холодную постель, Лейла поздравляла сама себя с неожиданной удачей, кто бы мог подумать, что купленная просто так книжка привлечет внимание мужа. За четыре года их непродолжительного брака Дэвид достал её своим нытьем. Возможно, сейчас он займется своей работой вплотную, и не будет месяцами оставаться ментальным вампиром, выедая ей мозги.

Утром она проснулась оттого, что к ней под одеяло забрался муж и привычно повернул её на бок. Правда, назвав жену в который раз чужим именем, испортил всю заутреню. Лейла, конечно понимала, что муж ей достался потрепанный жизнью и множеством женщин и, выходя за него, знала на что шла, все равно было обидно, когда тебя, индийскую красавицу и законную жену в пылу страсти банально называют Марго или Элен, или еще какой другой проституткой.

Добившись своего, Дэвид сразу встал и понесся в ванную. В общем, когда Лейла только вышла из спальни, муж уже сидел у телефона и энергично накручивал диск.

– С Уиллом поговорил, сейчас звоню в «Пингвин». Они издавали книгу на английском, уточню у них, об условиях издания. – сообщил он жене все новости.

– Книжку новую купи, – в ответ хмуро сообщила Лейла и отправилась в ванную комнату с намерением выбраться из неё только после ухода мужа.

Глава 24

Сразу выехать в Стокгольм мне не удалось, поэтому вечером я имел неприятный разговор с Эриком, продолжавшим темнить насчет причины выезда, но намекавшим, что она того стоит.

Поэтому на следующий день вечерним поездом я выехал в столицу. Добираться на машине и всю ночь провести за рулем не хотелось, тем более по зимней дороге.

– Нам с тобой предстоит поездка в Лондон, – огорошил меня Эрик при встрече.

– Какой еще Лондон? – удивился я. – Вроде бы представитель издательства Пингвин сам приезжал на подпись договора, а сейчас что изменилось?

– Ты не понимаешь, – проникновенно сказал Эрик. – Твоей книгой заинтересовался сам Дэвид Лин.

Я наморщил лоб попытке вспомнить кто это такой.

– Это вроде бы режиссер? Тот, что сделал фильм «Мост через реку Квай»?

– Именно так, – ответил Эрик. – Он захотел приобрести у нас права на сценарий по твоей книге. Но без тебя мы не можем самостоятельно решить этот вопрос. Поэтому давай сразу определимся, ты согласен на то, что Лин выкупит права на сценарий?

– Согласен, – ответил я.

– А чего собственно не соглашаться? Если фильм получится удачным, тиражи книг снова пойдут вверх, – подумалось мне.

– Тогда надо действовать быстро, – сказал Эрик. – У меня загранпаспорт давно получен, а вот с тобой ситуация сложнее, понятия не имею, можешь ли ты со штампом ПМЖ Швеции въезжать в Великобританию. Поэтому сейчас едем в консульство, и уточним, как нам быть, и нужна ли тебе въездная виза. Надеюсь, это дело не затянется надолго, хоть ты и гражданин СССР.

Тут он сделал большие глаза и, улыбаясь, добавил.

– Возможно, даже сотрудник КГБ.

Я ухмыльнулся в ответ и сообщил.

– Все понятно, Ральф переживает, что меня в Лондоне обуют по полной программе, поэтому отправляет тебя в качестве моего папочки, чтобы сынишка не наделал глупостей. Ну, заодно проверить, не передаю ли я по дороге секретные сведения в Кремль.

Эрик вернул мне ухмылку и заявил.

– А что ты думаешь? Мы должны защищать свои интересы и интересы наших авторов. Я то провел с тобой намного больше времени, чем Ральф и давно понял, что ты, как ни удивительно, давно уже не мальчик в бизнесе и отрастил острые зубы в этом деле. Но Нискинен никак не может этого понять, для него ты пока просто везучий парень, ухвативший фортуну за хвост. Мне кажется, что ты и без меня вполне справился с этими переговорами. Но будет гораздо лучше, когда за твоей спиной имеется поддержка известного шведского концерна. Разве не так?

– Так-так, – кивнул я, озадаченный новой проблемой – получением визы для поездки в Англию.

В консульстве, когда мы там появились, было шумно. Два пьяных в дугу англичанина что-то возмущенно выясняли у молоденькой девушки, сидевшей за конторкой.

Мы скромно уселись в сторонке и слушали, как островитяне требуют, чтобы консульство срочно выдало им новые паспорта, так, как старые они сегодня где-то потеряли. Девушка, несмотря на молодость, оказалась не робкого десятка и обещала вызвать полицию, если соотечественники не утихомирятся.

Мы со Стромбёргом сидели молча, изредка поглядывая на скандалистов, прикидывая, скоро ли закончится это представление. На наше счастье в консульстве появились двое полицейских, один из которых держал в руках документы, забытые англичанами в каком-то баре.

Когда полицейские вместе с алкашами, потерявшими боевой задор, покинули помещение, девушка обратила свой взгляд на нас.

– Что вы хотели, господа? – обратилась она к нам на неплохом шведском языке.

– Я же в ответ заговорил на английском языке, что явно понравилось чиновнице. Но по мере того, как объяснял ситуацию, улыбка с её типично английского, лошадиного лица исчезала.

– Понимаете, мистер Красовски, – начала говорить она, разглядывая мой серпастый и молоткастый, – решение вашей проблемы находится не в моей компетенции. Сейчас я приглашу другого сотрудника, и он постарается решить ваш вопрос.

– Так я и знал, – вздохнул Эрик. – Ладно, ты дожидайся этого сотрудника, а я пойду из автомата позвоню Нискинену. Он лично знаком с послом, так, что попробуем ускорить это мероприятие.

Ждать мне пришлось довольно долго. Прошло минут сорок, когда та же девушка пригласила меня пройти в другой кабинет.

Там за столом сидел мужчина лет сорока, вперивший в меня пронзительный взгляд. Наверно, по его представлениям от такого взгляда я должен был сразу признаться во всех грехах. От банального шпионства до поддержки группировки ИРА.

– Добрый день мистер Красовски, – добродушно произнес он, хотя глаза его оставались внимательно холодными. – Рад увидеть у нас известного писателя, хотя встреча оказалась неожиданной. Извините за долгое ожидание. Никак не мог быстро освободиться для нашего разговора. А сейчас расскажите, пожалуйста, с какой целью вы хотите посетить нашу страну.

Пришлось повторять все то, что я уже рассказывал девице с лошадиной физиономией.

Все это больше походило на допрос, чем на обычный разговор. Но ссориться не хотелось. Надо получать визу, поэтому приходилось терпеть. Пошел уже второй час нашей беседы, когда зазвонил телефон, стоявший на столе.

Мой собеседник взял трубку и молча выслушал, что ему по ней говорят.

Аккуратно положив трубку на телефон, он сухо сообщил:

– Пройдите обратно в приемную, там напишете заявление, визу получите в течение недели.

Я встал с вздохом облегчения.

– Спасибо мистер…?

– Коллинз, – так же сухо сообщил мужчина.

– Спасибо мистер Коллинз за быстрое решение моего вопроса, – поблагодарил я и вновь отправился к девице для оформления документов.

Та записала мой номер телефона и обещала позвонить, когда документы будут оформлены.

Ожидание не затянулось. Когда бюрократы получают чувствительного пинка, скорость их машины временно возрастает, хотя и не надолго. Прошла всего неделя, консульская служба сработала оперативно и вот я лечу в Англию, наблюдая через разрывы в облаках, как по мере продвижения на юг, исчезает снежный покров.

Когда же мы снизились над Лондоном, то снега на земле не наблюдалось вообще.

Эрик продолжал меня удивлять. Для коренного шведа он был чересчур энергичен. Поэтому его так ценил Ральф Нискинен. Но сейчас его торопливость раздражала. Похоже, я привык к неспешности шведов в Умео, там действительно торопиться было некуда.

В первый раз в прошлой жизни я попал на Альбион в девяностых годах, поэтому было интересно посмотреть на Англию середины семидесятых. Но Стромбёрг не давал этого сделать, моментально прекращая мои жалкие попытки остановить такси, чтобы разглядеть очередное историческое здание.

– Что тебе с этого зрелища? – с упреком спрашивал он. – У нас через три часа деловая встреча, а мы все еще в пути. Проведем переговоры, заедем в гостиницу, после этого можешь гулять сколько угодно, но без меня.

Встреча со знаменитым режиссером произошла в его рабочем офисе, кроме него там присутствовал его атторни Уилл Сандерс. Сандерс был так толст, что я при знакомстве невольно его спросил, не занимается ли он, как герой Рекса Стаута, Ниро Вульф, разведением орхидей.

Дэвид Лин в этот момент злорадно захихикал и сообщил, что в отличие от Ниро Вульфа у Уилла Сандерса не имеется своего Арчи Гудвина, поэтому ему приходится самому идти в паб, чтобы пропустить кружку другую пивка. А об оранжереях Уилл знает лишь одно, что они есть.

Но при всем пристрастии к пиву, законником Уилл был хорошим. Когда они начали торг со Стромбёргом, мы с Лином, как интеллектуалы, сделали вид, что мы выше битвы за золотого тельца и начали беседу о литературе и кино. Лин, увидев перед собой молодого парня, держался покровительственно и снисходительно, отыгрывая известную веками картину, мэтр поучает неразумного ученика.

Я сразу признался, что до кинокритика не дорос и могу высказывать мнение, как обычный, ничем не выдающийся зритель. Признание было принято благосклонно. Зато пожилого режиссера приятно удивило мое знание англоязычных писателей.

– Знаешь, Алекс, я, пожалуй, еще раз пересмотрю свои взгляды на образование в вашей стране. Впервые я задумался об этом, когда вы в пятидесятых годах запустили первый спутник. Насколько знаком с твоей биографией, ты закончил всего лишь школу и не учился в колледже, получается, выпускник вашей десятилетки знает нашу литературу лучше выпускника нашего колледжа. Это никуда не годится. У меня есть друзья в палате лордов, я попрошу их в очередной раз поднять вопросы школьного образования в Англии, – заявил он после того, как мы слегка коснулись творчества писателей викторианской эпохи.

Я слегка поддержал его в этом вопросе, сказав, что образование должно идти в ногу со временем. Вроде бы не перестарался, Лин согласно кивнул и продолжил свои поучения. Я же радовался, что у нас не сложилась ситуация, как в анекдоте об американце всю ночь распивавшим водку в бане с русскими, ругавшими свое правительство, а когда американец под утро с ними согласился, они набили ему морду. Лин, интеллигентный человек, лицо мне не набьет, но возьмет на заметку.

Пока мы наслаждались высокими материями, наши агенты пришли к консенсусу. За вполне умеренные деньги право на сценарий переходило к Лину, он со своей стороны, обязался в течение пяти лет после подписания соглашения снять фильм по этому сценарию. Если это обязательство не будет выполнено, то прав на сценарий он лишится автоматически.

После подписания соглашения мы фуршета не устраивали, тем не менее, вполне дружески расставшись, отправились в гостиницу, где нас ждали забронированные номера.

После того, как пообедали в гостиничном ресторане, меня повело в сон. Подумав, что стоит немного отдохнуть, я улегся спать, надеясь, что часам к восьми вечера проснусь и прогуляюсь по вечернему Лондону. Увы, ничего из этого не получилось. Проснулся я только утром, когда зазвонил телефон на тумбочке, подняв трубку, услышал отвратительно бодрый голос Стромбёрга, напомнившего, что в двенадцать часов у нас самолет, поэтому стоит привести себя в порядок и успеть позавтракать перед вылетом.

Как ни странно, но вездесущие журналисты узнали о нашем приезде. Но о его цели вынюхать ничего не успели. Поэтому по приезду в Хитроу, когда мы выбрались из такси, нас атаковали несколько человек вооруженные фотокамерами и зонтиками.

Но мы с Эриком молчали, как рыбы о цели нашего приезда, ибо Лин просил нас именно о секретности договора.

Не очень понимаю, зачем это ему понадобилось. Все равно в этой сфере ничего надолго утаить не получится. Но раз просил, мы согласились.

В самолете мы сидели рядом с Эриком и болтали о всякой чепухе.

Вдруг Стромбёрг спросил:

– Алекс, а ты не думал переехать в Стокгольм, как мне кажется, писателю твоего уровня надо жить в столице?

Вопрос для меня оказался неожиданным. Поэтому я машинально ответил, что о переезде до этого момента не помышлял и не помышляю. Эрик моим ответом удовлетворился и перешел на другие темы, а я начал размышлять, стоит ли переезжать в Стокгольм. Честно сказать, в Умео было скучновато. Это стало ясно только в последние месяцы. Первый год жизни скучать мне было некогда, работа занимала большую часть времени. Сейчас же ресторан и кафе не требовали столько внимания. К тому же мне не нравилась наша квартира. Нет, она была вполне удобной, теплой, но имелся в ней один недостаток, она находилась в одном здании с кафе. Возможно, предыдущим владельцам нравилось, что можно не выходя из дома появиться на работе. Но я то не собирался посвящать всю жизнь мелкой придорожной забегаловке, что вполне может произойти, если оставаться в ней жить.

Так, что оставшееся полетное время я провел в раздумьях, прикидывая все за и против решения о переезде.

И даже пришел к выводу, что со временем все же перееду в Стокгольм. Но не в этом году и даже не в следующем.

В Стокгольме пришлось явиться под ясные очи Ральфа Нискинена и доложить ему об успешном заключение договора. Докладывал, естественно, Эрик, я только согласно кивал в нужных моментах, подтверждая сказанное.

Повезло, что в Лондоне удалось выспаться в гостинице, поэтому на докладе я имел вполне приличный вид. Зато Эрик спал на ходу. При взгляде на него у меня появилось подозрение, что ночь он провел не в гостиничном номере.

Но это совершенно не моё дело.

Когда следующим утром вышел на перрон железнодорожного вокзала в Умео, только тогда понял что приехал домой.

С вокзала я сразу отправился в свой ресторан, проверить, как работает коллектив без моего надзирающего пригляда.

Коллектив мои надежды оправдал, все было в порядке. Поэтому, раздав ценные указания, я отправился в сторону второго заведения.

К сожалению, меня там ждали неприятности.

В свое время мне пришлось взять на работу по просьбе общества анонимных алкоголиков одного товарища, ибо муниципалитет весьма положительно оценивал такие поступки со стороны бизнеса. Почти год пожилой саам держался. Но пару дней назад сорвался и запил. Работал он дворником и заодно уборщиком в кафе. Будучи пьяным, поругался с водителем фуры и разбил лобовое стекло у его машины. Так, что пришлось разбираться с последствиями этого происшествия.

Освободившись, я плотно пообедал и направился в квартиру. Эмели была на занятиях, поэтому в комнатах было тихо и темно, несмотря на отсутствие штор. Тем не менее, спать не хотелось. Поэтому я переоделся и отправился наверх в мансарду, надо было начинать третью книгу о мальчике волшебнике, который собственно был уже не мальчик, а тинейджер.

Я увлеченно стучал по клавишам, когда внизу хлопнула входная дверь.

– Саша, ты приехал? – раздался оттуда радостный вопль Эмели.

– Приехал, приехал, – сообщил я, с трудом выбираясь из кресла. От долгой пребывания в нём затекли ноги.

– Как здорово на Музу влияют поездки заграницу, – думал я, шагая вниз по лестнице. – Даже не ожидал, что так распишусь. Но сегодня наверно больше писать не придется.

Не успел я сойти с последней ступеньки, как Эмели, раскрасневшаяся от мороза, кинулась мне в объятья.

– Милый, я так по тебе скучала. Если бы ты знал, как мне надоели твои поездки, – сообщила она между признаниями в любви.

– Кстати, – добавила она. – Сегодня к нам приедет папа с Вилмой. Им хочется услышать твой рассказ о поездке.

Мысленно я чертыхнулся. Понятно, что больше всех мой рассказ хочет услышать Вилма. Магнус в этом вопросе гораздо тактичней и просто так в гости напрашиваться не будет.

Немного остыв, со смешком подумал, что уже вполне адаптировался к шведской жизни, сам очень редко хожу в гости и других не приглашаю. Интересно, что будет дальше.

Глава 25

Май 1975 года оказался наполнен событиями. Во-первых, я дописал третью книгу о юном шведском волшебнике и почувствовал, что надо сделать перерыв, и заняться другими делами.

Во-вторых, я увлекся работой в театре. Чувство, возникающее, когда зал слушает тебя, а ты управляешь его эмоциями, действовало подобно наркотику, заставляя на него понемногу подсаживаться. Другое дело, что из-за этого хобби не хватало времени развивать свое основное детище, общественное питание.

В-третьих, Магнус, напомнив, что я когда-то выразил желание заняться организацией питания в школах города, сообщил, что сейчас муниципалитет объявляет очередной конкурс на поставку готовых обедов и завтраков на следующий учебный год. Так, что мне карты в руки, если я, конечно, не передумал.

Ну, что же, у меня нынче хватало свободных средств, чтобы начать строительство с нуля пищевого комбината. Притом, кроме финансов, я еще имел и соответствующие знания о работе таких предприятий. Поэтому не сомневался, что деньги будут потрачены не зря.

Магнуса же заверил, что пока сомневаюсь в окупаемости такого проекта, поэтому буду просчитывать все плюсы и минусы этого проекта, хотя для себя все уже решил. В той жизни такой комбинат успешно работал, правда и студентов в городе в те времена прибавилось на десяток тысяч человек. Взявшись за этот проект, я понимал, что в этом году в конкурсе принять участие не удастся, а вот деньги на стройку уйдут приличные. Но кто не рискует, тот, как говорится, не пьет шампанское. Главное ввязаться в это дело, а там следовать по обстоятельствам.

Поэтому даже запланированный перерыв в сочинительстве принес мне лишь чуточку свободного времени. Заметить это смогла только жена. Ведь теперь я мог уделить ей больше времени вечерами, из-за того, что перестал засиживаться за пишущей машинкой.

Зато днями я большую часть времени проводил в разъездах по Умео и окрестностям в поисках удобного места для постройки комбината. Как обычно, это только казалось, пока не займешься поисками, что земли вокруг города много и можно строиться в любом месте. Но на самом деле получить землю под строительство оказалось еще той морокой.

В такое напряженное время, мне позвонил Ральф Нискинен.

Услышал в трубке его голос, даже слегка загордился. Все-таки глава крупнейшего издательского концерна далеко не с каждым автором снисходит до беседы.

Сказав пару фраз о погоде, издатель перешел к делу.

– Алекс, прошло немногим больше года, как твоя книга увидела свет, а издательство завалили предложениями о покупке прав на неё. Вчера пришло письмо из СССР, издательство «Детская Литература» интересуется возможностью издания твоей книги на русском языке. Сейчас я знаю тебя немного лучше, чем в начале нашего знакомства и не сомневаюсь, что вариант, написанный на русском языке, лежит у тебя в столе.

Так, что доставай его оттуда и приезжай в Стокгольм. Будем заключать договор с советским издательством. Кстати, с «Детской литературой» мы еще дела не имели.

На последнее замечание Нискинена я только хмыкнул. Он не подозревал, что ни одно учреждение в нашей стране, за исключением Политбюро ЦК КПСС не было полностью самостоятельным. Поэтому любое издательство Союза должно было согласовывать свою деятельность с Госкомиздатом, государственной структурой, контролирующей деятельность издательств, а то вдруг им вздумается в целях дешевой популярности напечатать антисоветскую книгу. Ну, не антисоветскую, конечно, а так, с некоторыми намеками.

Издательство «Детская Литература» среди них не являлось исключением. Так, что какое советское издательство не возьми, в конечном итоге дело будешь иметь с Госкомиздатом.

– Нет, нам не подходит ваш вариант книги, наш переводчик уже достаточно плотно поработал с английским изданием и его перевод нас вполне удовлетворяет, – в очередной раз сообщил нам Юрий Иванович Симбирцев, представитель издательства. За его спиной согласно кивал уже известный мне советник по культуре посольства, товарищ Соловьев.

– Товарищи, я в свою очередь напоминаю вам, что Советский Союз в 1973 году присоединился к всемирной конвенции об авторском праве, в которой черным по белому написано, что автору предоставляется исключительное право переводить свою книгу, разрешать выпуск в свет и издание своих переводов, – ответил я, ехидно улыбаясь.

– Так, что не будем нарушать решения нашей партии и правительства, подписавшего данную конвенцию. Или у вас, товарищи, имеются разногласия с основополагающим мнением Коммунистической партии и нашего правительства?

Поэтому вопрос решается просто, или вы издаете мою книгу без купюр, а не её десятый перевод с языка на язык, иначе разрешения вы не получите. Тем более что в книге абсолютно нет никакой политики, это обычная сказка, для детей среднего и старшего школьного возраста.

– И их родителей, – добавил я мысленно.

Наши собеседники переглянулись. В отличие от юриста шведского издательства я говорил на понятном для них языке советского бюрократа. Сомнения в правильности решений вышестоящих органов могли плохо закончиться для этих чиновников. К примеру, закрыть им выезд за рубеж для начальства ничего не стоило. За ними стоит очередь желающих получить такие привилегии.

– Хорошо, – вздохнул Симбирцев, – Мы возьмем за основу ваш материал. Хотя без его редактирования все равно не обойтись.

Я улыбнулся.

– Конечно, ничего не имею против этого. Не сомневаюсь в высокой квалификации ваших специалистов.

Когда переговоры закончились, а присутствующие разошлись, мы остались вдвоем с Эриком.

– Алекс, – обратился он ко мне. – Объясни мне, о чем вы не могли так долго договориться. Я же не понимаю ни слова на русском языке.

– Объясню, – сказал я устало. – Только давай продолжим разговор в ближайшем баре. Сейчас бы я не отказался от пары кружек пива. Утомила болтовня. Ты, как согласен?

Стромбёрг с энтузиазмом согласился на это предложение.

Скромный пивной ресторанчик располагался неподалеку. Внутри было на удивление тихо.

Полная шведка принесла нам пиво и креветок.

– Эрик, – начал я объяснять ситуацию, отхлебнув сразу полкружки. – Как ты понимаешь, у каждого издательства имеются переводчики, с которыми они предпочитают работать. Скорее всего, моя книга уже переведена и переводчику обещана определенная сумма, а возможно и уже уплачена. А тут нарисовываюсь я, русскоязычный автор, чью книгу переводить не требуется. Вот господин Симбирцев и сопротивлялся.

Эрик усмехнулся.

– Алекс, – а твой интерес в чем? Больше тебе ведь все равно не заплатят.

– Интерес мой состоит в том, чтобы мои соотечественники прочитали то, что я написал, а не то, что перевели переводчики. Я писал книгу сразу на шведском языке, затем переводчик в Великобритании перевел её на английский язык. И только затем переводчик в Советском Союзе перевел английский вариант на русский язык.

Знаешь, это очень напоминает игру в испорченный телефон. И мне это не нравится. Поэтому и настоял на том, что они возьмут в работу оригинал, а не его третий перевод.

– Понятно, – кивнул Эрик, но по выражению его лица было ясно, что мои объяснения впечатления на него не произвели. Вот если бы я в итоге переговоров получил салари процентов на тридцать больше, это бы его проняло по-настоящему. А так, пустая трата времени и больше ничего.

Мы допили пиво, Эрик направился по своим делам. А я собрался навестить своих однопартийцев. Наш координатор отправил со мной кое-какие документы в головной офис социал-демократической партии. Мне было интересно поглядеть, на наших партийных лидеров, поэтому от поручения отказываться не стал.

Офис оказался несколькими комнатами в большом административном здании. Поэтому, где сидят социалисты – демократы быстро найти не удалось. Пришлось потратить несколько минут на поиски.

Я беседовал с одним из служащих, когда в кабинет зашел знакомый с виду человек. Сразу я его не узнал, в отличие от моего собеседника.

– Господин премьер-министр! – встал тот из-за стола, с шумом отодвинув стул.

Я тоже встал и поздоровался.

– Добрый день герр Пальме.

– Добрый день господа, извините, что прервал ваш разговор, – ответил лидер партии и премьер – министр Швеции, Улоф Пальме. – Стефан, ты не заметил, Лисбет здесь не появлялась?

– Возможно, и приходила, но я был увлечен беседой с этим молодым человеком.

– Да? И чем же тебя удивил собеседник? – довольно равнодушно поинтересовался Пальме.

Стефан торжествующе заявил:

– Улоф, ты сейчас видишь перед собой автора «Волшебника из Кируны», самой продаваемой книги в королевстве за последний год, гражданина Советского Союза и члена нашей партии.

Равнодушие пропало из глаз премьер-министра Швеции. Повернувшись ко мне, он протянул руку:

– Рад с тобой познакомиться. Книгу, к сожалению, не читал. Но отзывы о ней в газетах просматривал. Помнится, был удивлен, когда узнал, что автор не коренной швед. Но сейчас меня больше интересует вопрос, зачем гражданину Советского Союза, хоть и постоянно проживающему в Швеции членство в социал-демократической партии?

Ну, что же пришлось давать обстоятельный ответ на вопрос премьера. Проговорили мы с ним минут двадцать. Для государственного деятеля, двадцать минут незапланированной беседы достаточно много, но видимо ему было действительно интересно поговорить со мной.

Наш разговор прервался, когда в кабинет заглянула круглолицая женщина лет сорока.

– Лисбет, опаздываешь, я тебя уже полчаса жду, – с упреком воскликнул Пальме и, повернувшись ко мне, сказал:

– Герр Красовски, было приятно с вами познакомиться. Надеюсь, наша встреча будет не последняя, особенно, если вы будете активно заниматься партийной работой.

– Не знаю, не знаю, – думал я, выходя на улицу. – В ближайший год мне точно будет не до партийной работы.

Вообще встреча с Пальме меня растревожила. Глядя на оживленно разговаривающего премьера, я никак не мог выбросить мысль из головы, что через одиннадцать лет он будет убит на улице. Но в тоже время прекрасно понимал, что предупреждение об этом событии будет сейчас выглядеть, как глупая шутка, а учитывая моё гражданство в чём-то опасная для меня. Так, что как меня не подмывало побыть на время Кассандрой, от предсказаний я смог удержаться.

Глянув на часы, я понял, что времени у меня хватит на посещение фирмы, проектирующей производственные здания. Раскрыв записную книжку, я уточнил адрес и поняв, что это совсем близко, направил туда свои стопы. Встретили меня в фирме приветливо, но без фанфар. Видимо заказчики подобного масштаба, довольно часто посещали их учреждение. Из приемной сразу направили в небольшой чертежный зал, где за кульманами трудились несколько работников.

С двумя из них я начал обсуждение своего проекта. Архитекторы внимательно выслушали мои хотелки, а потом начали задавать вопросы. Так как дебри сопромата были не для моих мозгов, заточенных на другие цели, я сразу заявил собеседникам, что ставлю задачи, а вы господа их должны решить с оптимальными затратами.

К сожалению, время поджимало, поэтому удалось только составить протокол о намерениях и поторопиться к вечернему поезду.

С другой стороны день прошел с небывалой эффективностью. Пожалуй, такого у меня еще не бывало. Подписан договор на издание моей книги в Советском Союзе, и хотя по нему мне выплачивается мизер по сравнению с с зарубежными издательствами, но огромные тиражи компенсируют эти цифры. Только постоянные намеки о возвращении в Советский Союз во время переговоров, откровенно раздражали. В моих планах возвращения в страну не имелось.

Познакомился со шведским премьером, это тоже дорогого стоит. Завтра же расскажу Магнусу о незапланированной беседе с премьером.

Составил протокол о намерениях по проекту пищекомбината с известной архитектурной фирмой.

И даже успел выпить пива в кампании Эрика Стромберга.

Полностью удовлетворенный выполнением поставленных задач, я опустил голову на подушку в спальном вагоне поезда Стокгольм – Нарвик и моментально заснул.

По приезду домой я с большим энтузиазмом занялся поисками земельного участка. Как говорится, кто ищет, тот всегда найдет. Через пару дней мне позвонил Магнус и сообщил, что неожиданно обанкротился застройщик из Стокгольма и в июне этот участок будет выставлен на аукцион. Так, что мне стоит поторопиться. И я начал торопиться.

В прошлой жизни мне повезло познакомиться с Ульфом Сандбергом, столичным адвокатом, благодаря которому я приобрел за бесценок земельный участок и домик в Стокгольме. В дальнейшем он долгие годы работал моим поверенным в делах. Так, что, зная его, как облупленного, нисколько не сомневаясь, заключил с ним договор о юридической помощи.

И не прогадал.

Не знаю, какие баталии шли в муниципалитете, но аукцион я выиграл. На сорок девять лет моей только что организованной фирме, отдали в аренду участок в половину гектара на окраине города, с условием выплаты первого арендного платежа сразу после оформления документов.

Однако, если до этого времени мне удавалось никому по серьезному оттоптать ноги, то после этого аукциона у меня появились недоброжелатели.

Хорошо иметь домик в деревне, гласит известная реклама, а еще лучше иметь тестя в мэрах. Именно он летним вечером, когда мы сидели на улице около моего кафе и ждали, когда дойдут шашлыки на мангале, ввел меня в курс дела.

– Понимаешь Алекс, когда мы обсуждали итоги аукциона, у некоторых депутатов возникли сомнения. Правильно ли мы поступаем. И даже были слышны голоса, что результаты следует пересмотреть. Но твой адвокат, молодец, он быстро переубедил всех сомневающихся. Так, что со стороны муниципалитета у тебя проблем не будет.

Но вот предприниматель из Нарвика, остался недоволен нашим решением. – сказал Эрикссон и внимательно посмотрел на меня.

Я в ответ простодушно улыбнулся и сказал:

– Магнус, я же присутствовал в этот момент в зале. Если бы этот предприниматель так хотел получить эту землю, то мог бы присутствовать сам и вовремя скорректировать свои предложения, а не присылать своего представителя, не имеющего права что-то менять в документах. Так, что пусть злится сам на себя.

– Так то оно так, – согласился Магнус. – Однако о Хуго Густафссоне идут худые слухи. В Нарвике два года назад сгорела фабрика по переработке рыбы у его конкурента. Вины Густафссона, конечно не нашли. Но пожар случился очень вовремя для него. Конкурент получил страховку, а Густафссон еще один крупный контракт на переработку сельди.

– Спасибо за предупреждение, – поблагодарил я родственника. – Постараюсь быть осторожней. Хотя до стройки мне еще далеко. Нечего будет поджигать.

Да и селедку я солить не планирую.

– Шутить тут не надо, – ответил Магнус. – Надо тебе подумать о соответствующей охране, когда начнешь строительство. Береженого, бог бережет.

Именно так для себя я перевел шведскую поговорку тестя.

Глава 26

Утро 10 ноября 1982 года ничем не отличалось от многих других. Обычный рабочий день, среда. Мы с Эмели собирались на работу, она в больницу, где работала второй год врачом педиатром, я же торопился попасть в офис, сегодня у нас планировалось собрание акционеров, поэтому надо было до него обговорить с юристами фирмы и экономическим отделом некоторые вопросы. В принципе, они были уже не раз обговорены, но нет предела совершенству.

– Как всегда торопишься? – с упреком спросила жена. В отличие от меня она вроде бы никуда не торопилась, но успевала сделать все без суеты, даже макияж.

Оглядев себя в зеркале и подарив мне, воздушный поцелуй Эмели направилась к дверям.

Я с удовольствием проводил её взглядом. В свои двадцать семь жена стала чертовски соблазнительной женщиной и наверно от этого уверенной в себе.

Не знаю, что случится с её фигурой после родов, но Эмели те еще не грозили. Предохраняться мы с ней перестали сразу, как она закончила учебу. Но пока толку от этого решения не было.

– Ну и ладно, время еще есть, – подумалось мне. – Тем более, лично мне дети особо не нужны. А Эмели тоже не особо огорчена отсутствием беременности.

В общем, торопился я по привычке. Все же именно Эмели надо появляться на работе в семь утра. Но я то не начинающий врач, а владелец крупной фирмы, конечно далеко не такой, как в прошлой жизни. И не потому, что что-то не получается, просто я на сегодняшний день известный писатель, автор полутора десятков книг, бессовестно сплагиаченных у авторов будущего. Конечно, с оригиналами они имели лишь отдаленное сходство, все же писал я их по памяти, которая, несмотря на третью жизнь лучше не стала.

Видимо поэтому у меня не было стремления расширять свой бизнес. Нам с Эмели на наши желания денег хватало с избытком.

Родственники и знакомые удивлялись моему нежеланию увеличивать производство. Особенно в этом деле старался тесть. После того, как четыре года назад его не выбрали мэром, он организовал небольшую фирму и начал заниматься установкой отопительных систем в частных домах. Не сказал бы, что дело шло у него супер успешно. Но, как говорится, на хлеб с маслом и иногда даже с икрой, ему хватало.

Так вот именно он начал доставать меня предложениями создать открытое акционерное общество, а на средства, полученные от продажи акций начать расширение производства.

Но я отбивался изо всех сил, и пока это получалось.

В свою очередь, заняв освободившееся место у высокого трельяжного зеркала, я скептически начал разглядывать свое лицо. Дело в том, что в области шрама у меня всегда оставался островок не выбритых волос. Вот его и пытался сейчас разглядеть.

– Сегодня в восемь часов утра умер генеральный секретарь Коммунистической партии Советского Союза Леонид Брежнев, – донесся до меня голос диктора из включенного телевизора.

Моментально забыв о своих проблемах, я уселся перед экраном. Однако для шведского телевиденья новость о смерти Брежнева не казалась такой уж интересной и важной. Диктор уже перешел на сообщение об апартеиде в Южной Африке.

Мне же в этот момент вспомнилось все, что должно последовать да этим событием. Череда катафалков, затем ставропольский комбайнер и как вишенка на торте хронический алкоголик, разваливший великую страну в перерывах между пьянками и дирижированием оркестром.

Дожидаться следующей порции новостей времени уже не было, поэтому я оделся и поехал на работу.

Коллеги явно обратили внимание на мой отсутствующий вид, но вопросов никто не задавал. Так что я собрался с духом и занялся привычными делами. Во второй половине дня, когда все уже разошлись, я закрылся в кабинете, сообщив секретарше, что меня нет ни для кого.

Та понятливо кивнула так, как у меня и раньше бывали такие просьбы.

Оставшись один, я начал размышлять, почему меня так взволновало утреннее сообщение. Хотя я и не помнил точной даты смерти Брежнева, но все же знал, что вскоре это событие должно произойти. И прекрасно помнил, что начнет происходить дальше. Так почему же именно сейчас меня никак не оставляет чувство, что я должен что-то сделать в ответ на эту смерть.

Во второй жизни для меня это событие вообще прошло незаметно, умер Леонид Ильич и ладушки, все мы умрем, в конце концов. Единственное воспоминание оставшееся из первой жизни об этом моменте, когда я на работе в актовом зале в поликлинике вместе с другими врачами и медсестрами смотрел прямую трансляцию похорон генерального секретаря компартии по телевизору. И когда алкаши, опускающие гроб на полотенцах уронили его в могилу, среди наших сотрудников раздались сочувственные возгласы, а потом все недоуменно переспрашивали друг у друга, неужели для этой процедуры нельзя было найти трезвых людей. Вечером в программе Время этот эпизод был уже благополучно вырезан.

Ну, что же через пару дней генеральным секретарем ЦК КПСС станет Юрий Владимирович Андропов, мой несостоявшийся шеф. За прошедшие годы со мной так никто на контакт не выходил. Я же особо об этом не задумывался, никто не тревожит и хорошо. А если потревожит, тогда об этом и будет думать.

– И все же, что меня беспокоит? – в который раз спросил я сам себя, подсознательно уже зная ответ, формулирующийся в голове.

– Ты должен написать книгу о том какое будущее ждет твою страну.

И как только осознал эту мысль, все беспокойство и неуверенность испарились.

Итак, я напишу фантастическую книгу, роман, думаю, благодаря сложившемуся за последние годы писательскому имиджу эту книгу без особых усилий с моей стороны опубликует любое западное издательство. Временные рамки романа определю с 1982 года по декабрь 1999 года, когда старого алкоголика заставят уйти, гарантируя, что его родным оставят все, что они успели наворовать, а ему дадут спокойно дожить до похорон.

Когда Эмели в девять часов вечера пришла с дежурства, я сидел в своём кабинете и при свете настольной лампы лихорадочно нажимал клавиши электрической пишущей машинки.

– Саша, ты же обещал, что целый год не сядешь за машинку! – воскликнула она, заглядывая в кабинет.

– Как видишь, слово не сдержал, – улыбнулся я, продолжая печатать. Слова возникали в голове, как будто кто-то их мне туда не успевал вкладывать.

– Ты даже ужин не приготовил, – донесся разочарованный возглас жены уже из столовой.

Мысленно чертыхнувшись, я встал и отправился туда же.

– Милая, у меня все готово, надо только приложить усилия и все разогреть, – сообщил я.

– Ох, я так устала, сегодня был беспокойный день, – сообщила жена.

Я улыбнулся, у моей жены каждый день был беспокойный. Но если ты выбрала такую профессию, будь к ней готова.

Вслух я благоразумно этого не сказал, к сожалению, обсуждать с Эмели смерть Брежнева и последующие пертурбации в Советском Союзе тоже не имело смысла. Это были не её проблемы. Вот если бы я сейчас поговорил с ней о лечении ребенка с врожденной тетрадой Фалло, меня бы выслушали с пониманием.

– Ладно, книга от меня не убежит, – подумал я и начал разогревать ужин, приготовленный не мной. Слава, так звали нашу кухарку и домработницу, приготовившую его, уже ушла домой. Объемная добродушная хорватка сорока лет предпочитала отзываться на имя Лаура, видимо, имя Слава казалось ей чересчур провинциальным. Я относился к этому спокойно, понимая, что у каждого в голове свои тараканы, а Эмели даже не подозревала, что Лаура на самом деле банальная Слава.

– Милый, ты решил продолжить книгу о волшебнике из Кируны, – спросила жена, работая вилкой.

– Нет, я пишу книгу о будущем Советского Союза, – ответил я.

– Понятно, – раздался разочарованный возглас. – Я наверно такую книгу читать не буду.

– Конечно, не будешь, – мысленно ухмыльнулся я. – Не для тебя и пишу. Читай, любимая, женские романы, там есть все, что нужно женщине. Романтичные пираты, жестокие, но щедрые, любовь под пальмами, богатые, неутомимые мачо с большими членами, измены, бриллианты, подвенечное платье и фата.

Конечно, есть читательницы с иным мировоззрением, но их намного меньше, чем поклонниц женских романов. Но вряд ли я смог с одной из таких женщин создать семью.

На этом обсуждение новой книги завершилось. После ужина Эмели поинтересовалась, когда я собираюсь лечь в кровать. Узнав, что до этого момента еще далеко, она зевнула и отправилась в душ, сообщив, что после него сразу будет готовиться ко сну.

Я же быстро переместился в свой кабинет и снова застучал по клавишам.

Видимо, я делал именно то, что нужно, потому что мысли в моей голове легко ложились на бумагу, как будто сама Муза командовала ими.

Просидел я за машинкой до трех ночи, и только мочевой пузырь, напомнивший о себе, заставил взглянуть на часы.

– Однако вот это называется, расписался, – подумал я, глядя на аккуратную стопку листов, лежащую на столе.

– Так, на чем я закончил? Ага, на смерти Черненко. – сказал сам себе, перебирая листы. Рука потянулась к заточенному карандашу, сделать правку, но усилием воли остановил её.

– Ложись спать, писатель, – приказал я себе и направился в спальню, где уже давно спала жена.

В последующие два месяца свободного времени у меня практически не оставалось. В кабинете, куда на это время был запрещен доступ Лауре, стопками лежали советские газеты и журналы, из которых приходилось черпать информацию, читая между строк.

Эмели с трудом уговорила меня в декабре съездить в Умео, чтобы встретить Рождество вместе с семьей отца. Тем более что нас там ждал с подарками семилетний Клеменс, сводный брат Эмели.

От последнего довода отвертеться, не удалось, пришлось собираться и ехать праздновать. Я прекрасно знал, что мой юный шурин с нетерпением ждет нашего приезда.

Чуть ли не с порога, когда Магнус поинтересовался, как мы поживаем, Эмели с возмущением выложила ему, что муж в последнее время вообще не обращает на неё внимания, все вечера, просиживая в кабинете и печатая всякую ерунду.

Магнус, отнесся к словам дочери без особого внимания, а уже после того, как мы остались с ним вдвоем, спросил:

– Алекс, может, расскажешь, что за книгу ты пишешь? Это будет, как всегда блокбастер?

Я вздохнул.

– Магнус, не знаю, очень сложно определить какое произведение станет читаемым. В нём должно сложиться сразу несколько факторов. Не хочу быть банальным, но в первую очередь содержание должно отвечать потребностям активной читающей части общества. Литературные критики первыми знакомящиеся с новыми произведениями иногда попадают впросак, когда начинают их ругать, а в итоге вынуждены, потом оправдываться, когда эти произведения публика сметает с прилавков.

Эрикссон ехидно усмехнулся.

– Это ты так тонко намекаешь, что твою новую книгу критики разнесут в пух и прах?

Я снова вздохнул.

Возможно, так и случится. Но художественная сторона этой книги для меня не главное. Это больше роман-предупреждение.

– И кого же ты предупреждаешь? – поинтересовался тесть.

– Руководство Советского Союза.

Магнус нахмурился.

– Алекс, не связывался бы ты с политикой. Зачем тебе эти проблемы. За эти годы ты получил несколько престижных премий, как лучший писатель – фантаст Швеции, твоими книгами зачитываются сотни тысяч читателей. Ты имеешь возможность материально помогать родным, оставшимся за железным занавесом. Подумай лучше о них, прежде чем публиковать свою книгу. Как это отразится на их жизни. Так понимаю, ты выскажешь в книге без прикрас свое мнение о руководстве страны, а оно в ответ отыграется на твоих родственниках.

– Не думаю, что такое возможно. Тем более, что никаких военных тайн страны я не раскрою потому что просто их не знаю. А напишу, что, по-моему, мнению ожидает Советскую страну в ближайшие двадцать лет.

Тесть пренебрежительно махнул рукой.

– Мне кажется, ты зря стараешься. На этой ниве так много политологов и предсказателей, что твоя книга вряд ли будет пользоваться успехом.

Я расхохотался.

– Магнус, а на ниве фантастической литературы писателей в десять раз больше чем политологов, тем не менее, я там занял, как ты только что сам признался, достойное место. Отчего бы мне не занять достойное место среди предсказателей?

Магнус озадаченно пожал плечами.

– Ну, если смотреть с этой стороны, возможно, ты и прав.

Больше в Рождество мы этой темы не касались.

Приехав, домой и, разобравшись с накопившимися делами, я вновь занялся книгой. И сам того, не ожидая, довольно быстро её дописал.

В конце января 1983 года, в кабинете главы издательства Bonnierförlagen, мы втроем обсуждали судьбу моего произведения.

Эрик Стромбёрг, ставший к этому времени заместителем главного редактора, прочитав книгу, заявил, что я писал её явно под воздействием наркотиков, потому, что при ясной голове такую хрень придумать невозможно. Заявить, что через девять лет Советский Союз развалится, может только клинический идиот.

Однако Эрик говорил это с оттенком восхищения, прижимая мой опус к груди, как бы показывая, что не расстанется с ним ни за какие коврижки.

Нискинен был менее импульсивен, но согласился с тем, что книга удалась.

– Алекс, в этом произведении ты неожиданно показал себя мастером интриги, – сообщил он. – А как прописаны характеры! Особенно у тебя колоритно получились руководители страны. Безвольный Куклачев, прошедший путь от крестьянина до генерального секретаря КПСС, или алкоголик Элцын. Иногда читая книгу, думаешь, что видишь не фантастическое произведение, а реальные события будущего. В общем будем издавать. Но первый тираж, на всякий случай сделаем десять тысяч, посмотрим на реакцию читателей.

– Десять так десять, – мысленно согласился я с этим предложением. В конце концов, этих экземпляров хватит для того, чтобы хоть один из них дошел до старцев, засевших в ЦК КПСС.

Плохо, что я никогда не смогу узнать их личную реакцию на мой опус. А то, что она должна последовать, к бабке не ходи.

Утро Юрия Владимировича Андропова началось с того, что ему на стол положили пакет в оберточной бумаге, присланный дипломатической почтой из советского посольства в Швеции.

Глава 27

– Это та книга, о которой мне вчера докладывали? – спросил он у своего помощника, солидного полного мужчины лет сорока.

– Так точно, Юрий Владимирович. Согласно вашему распоряжению с книгой прислан подробный перевод, сделанный переводчиком посольства.

– Благодарю, Николай Викторович, вы быстро справились. Я не рассчитывал, что уже сегодня смогу ознакомиться с этим отвратительным пасквилем на нашу страну. Поэтому прошу вас напомнить, чтобы руководители комитета госбезопасности, ГРУ и МИДа были готовы ответить на мои вопросы на послезавтрашнем совещании. И сразу говорю, вопросов у меня будет много.

А сейчас, будьте любезны известить моих товарищей по Политбюро, что сегодня я не смогу присутствовать на заседании. Сошлитесь на неотложные вопросы, требующие немедленного рассмотрения. Не мне вас учить, как это делается.

Когда помощник выскользнул из кабинета, Андропов неторопливо достал костяной нож для бумаги и осторожно вскрыл запечатанный пакет. Несколько крошек сургуча упавших на стол Юрий Владимирович аккуратно переложил в пепельницу.

Открыв пакет, он несколько минут разглядывал обложку книги, где на фоне его большого портрета по краям теснились фотографии членов Политбюро.

– Вот прохиндей, – пробормотал он в адрес автора и, отложив в сторону книгу, взялся за её русский перевод, напечатанный на толстой стопке мелованной бумаги формата А4.

Читал он медленно и вдумчиво, периодически делая записи в своем блокноте.

Иногда Андропов удивленно хмыкал, иногда ругался сквозь зубы, но, тем не менее, дочитал опус невозвращенца до конца.

Он знал, что сейчас, одновременно с ним, внимательно читают эту книгу аналитики Комитета госбезопасности, МИДа и ГРУ, которые к завтрашнему вечеру должны выдать руководству свое заключение по прочитанному материалу.

Прочитав книгу, Юрий Владимирович задумался.

О том, что в Швеции вышел очередной бестселлер русского эмигранта ему доложили дней десять назад. В основном из-за шумихи, вызванной на Западе выходом этой книги. Тогда он отмахнулся от этой новости, мало ли всяких уток появляется в западной прессе о Советской стране.

Первым тревожным звоночком был звонок Виктора Михайловича Чебрикова, исполняющего обязанности председателя КГБ.

– Юрий Владимирович, извините, что беспокою. Решил по старой памяти позвонить лично. Есть разговор, надо бы кое-что обсудить.

Андропов напрягся, Чебриков был не тот человек, чтобы вот так, без оснований, напрямую звонить генеральному секретарю ЦК КПСС.

Он глянул ежедневник и, найдя свободное окно, сообщил бывшему подчиненному, когда тот может подъехать.

Оставшись вдвоем в кабинете, пожилые мужчины внимательно глядели друг на друга.

– Как тебе, Виктор Михайлович, работается, – спросил, наконец, Андропов. – Чувствуешь себя начальником?

– Приходится, Юрий Владимирович, надо работать. Кто если не мы?

– Вот именно, кто, если не мы, – хмуро отозвался собеседник. – Ну, ладно, рассказывай, зачем просил о встрече?

– Очень нехорошая книжка вышла в Швеции, Юрий Владимирович. Наши тамошние агенты докладывают, первый тираж раскуплен был за два дня.

– Ну, и что же в ней есть такого, чего бы мы не знали? – усмехнулся Андропов.

– Автор утверждает, что Советскому Союзу осталось существовать девять лет, – заявил Чебриков. – и если верить донесениям, приводит в книге массу убедительных подробностей. Кстати, со слов агентов в книге масса сведений, не имеющихся в общем доступе.

Андропов задумчиво побарабанил пальцами по обтянутому зеленым сукном дубовому столу.

– Виктор Михайлович, разговор у нас с тобой беспредметный и несерьезный получается. Давай договоримся так. Книгу эту необходимо перевести на русский язык, как можно точнее. Наши аналитики пусть проработают её и доложат свои выводы. И давай, не тяни все на себя. У нас есть ГРУ, МИД, пусть они тоже не остаются в стороне. Через неделю встретимся, обсудим уже подробнее, как нам реагировать на это событие. Кстати, мне тоже нужен будет экземпляр книги.

Нескольких слов Генерального секретаря оказалось достаточно, чтобы заскорузлые жернова советских спецслужб начали понемногу раскручиваться. И если не считать единичных просчетов, к назначенному сроку в основном все были готовы.

В большом кабинете Юрия Владимировича сегодня было тесно. Кроме руководителей ГРУ и КГБ, на встрече присутствовал министр иностранных дел Громыко. Он был как обычно молчалив и немногословен. Обменявшись парой фраз с Андроповым, уселся на свое место. Позади него устроились два штатных дипломата аналитического отдела МИДа. У всех остальных руководителей также имелись помощники, задачей которых являлось озвучить выводы по автору и его книге.

– Товарищи, – негромко обратился к присутствующим Андропов. – Сегодня мы собрались с вами, чтобы определиться, что следует нам предпринять в ответ на публикацию за рубежом очередного пасквиля на нашу страну.

Работы много, поэтому попрошу выступающих товарищей говорить кратко и по делу. Не могу еще раз не напомнить, что сегодняшнее мероприятия проходит под грифом строгой секретности.

Первыми попрошу выступить исполняющего обязанности председателя КГБ СССР товарища Чебрикова. Прошу вас Виктор Михайлович.

Чебриков встал, откашлялся, кинул взгляд на стенографистку, сидевшую в углу кабинета и готовую записывать ход заседания.

– Товарищи, сотрудники нашего комитета воодушевленные решениями двадцать шестого съезда КПСС, как все советские люди…

– Кгхм! – прервал речь Чебрикова Андропов. – Виктор Михайлович, мы не на партийном собрании, давай ближе к делу, так мы до ночи не закончим.

– Как скажете, Юрий Владимирович, – тут же сориентировался Чебриков. – сейчас нам свои выводы доложит начальник нашего аналитического отдела полковник Строганов.

Высокий грузный военный с роскошной седой шевелюрой встал, пятернёй привычно откинул волосы назад, после чего открыл бювар с документами и начал говорить.

– Сотрудникам отдела для анализа была предоставлена книга нашего бывшего соотечественника Александра Красовского «Крах великой страны».

О содержании книги говорить не буду, все присутствующие хорошо с ним знакомы. Нам была поставлена задача, установить пользовался ли автор при её создании секретными сведениями, а если пользовался, то из каких источников он мог их получать.

При изучении книги практически сразу были установлены все её фигуранты, потому, что автор явно не стремился их скрывать. Список этих персонажей я могу озвучить, если потребуется.

Полковник устремил вопросительный взгляд на Андропова.

– Юрий Владимирович, вы даете добро на подробный доклад, или некоторые моменты стоит не предавать огласке.

Андропов усмехнулся.

– Полковник, о чём вы говорите? Рано, или поздно с содержанием этой книги ознакомится активная часть населения Советского Союза, Зачем же мы сейчас будет играть в секретность, наоборот, нам надо докопаться до истины, чтобы понять, какие меры нам нужно предпринять, чтобы подобных проколов у нас больше не случалось.

Строганов кивнул и продолжил.

– Установлено, что при написании книги автор пользовался, как известными сведениями, так и сведениями секретного характера. Притом источник некоторых его знаний мы установить не смогли. Во избежание лишних вопросов сразу сообщу, этих сведений от иностранных разведок он также не мог получить. А вот намеков о влиянии иностранных разведок на главных фигурантов в книге хватает.

В кабинете стало шумно. Особо впечатлительные личности обменивались мнениями, какие сведения аналитики КГБ считают полученными ниоткуда.

– Товарищи, тише! – постучал Андропов карандашом по графину с водой.

В наступившей тишине голос полковника сухо сообщил:

– В результате анализа и проигрывания описанных в книге событий, нельзя исключить из обсуждения и гипотезу о том, что автор обладает сведениями из будущего. Именно при наличии такого предположения легко объясняются вопросы, на которые в другом случае у нас не имеется ответов.

И снова Андропову пришлось успокаивать присутствующих. В душе он уже пожалел, что устроил широкое обсуждение проблемы.

– Мда, мозговой штурм, похоже, не удастся, – скептически подумал генеральный секретарь.

– Товарищи, успокойтесь, – потребовал он. – Учитывая сложившуюся ситуацию, мы не должны исключать вероятность любого события. Хотя, как мне кажется гипотезу, озвученную товарищем Строгановым, обсуждать не имеет смысла. А пока, в связи с некоторыми обстоятельствами сегодняшнее совещание объявляю закрытым, еще раз напоминаю о секретности.

– Андрей Андреевич, – обратился он к Громыко, когда большая часть присутствующих покинула кабинет. – Останьтесь, я хотел бы с вами переговорить.

Через несколько минут два члена политбюро ЦК КПСС остались в кабинете вдвоем.

– Так, о чём ты, Юрий Владимирович, хотел со мной поговорить? – поинтересовался Громыко.

– Андрей Андреевич, книгу ты прочитал, поэтому догадываешься, о чём, или скорее о ком, пойдет разговор.

– О Горбачеве, – вздохнул министр.

– Вот именно, – подтвердил Андропов. – В книге Красовского Горбачев играет самую неблаговидную роль вместе с Ельциным. И самое интересное, что автор, описывая этих «героев» ни в чем не отклонился от истины, по крайней мере, до сегодняшнего дня. Ну и тебя боком задел.

Я чего совещание поспешил закрыть. Встревожили меня слова Строганова о том, что автор знает будущее, вроде бы ерунда на постном масле, но раз такая мысль прозвучала, нельзя от неё сразу отмахиваться. Так, что пусть специалисты копают дальше, а нам в Политбюро надо крепко подумать и решать, как следует поступать.

Громыко сумрачно кивнул собеседнику, в мыслях представляя, какой переполох начнется среди членов Политбюро, когда до них дойдет, что некий Красовский может на весь мир перетряхнуть их «грязное белье», получив неизвестно откуда нужные сведения.

Чебриков сидел в своем кабинете на Лубянке. Он еще ничего не менял в нем после того, как кресло в этом кабинете оставил Андропов, перейдя на должность Генерального секретаря ЦК КПСС.

Виктор Михайлович только что отпустил полковника Строганова, которому задал изрядную головомойку за глупости, высказанные на таком серьезном совещании. И сейчас он решал, не заменить ли полковника, витающего в эмпиреях на реально мыслящего сотрудника.

Поэтому, когда зазвонил красный телефон без наборного диска он не сразу взял трубку.

– Спишь, Виктор Михайлович? – раздался в ней знакомый голос Андропова.

– Слушай, я тут размышляю о выводах группы Владимира Анатольевича Строганова, и мне кажется, что в этом направлении стоит поработать. Считаю необходимым, создать группу специалистов, работающих по Красовскому. Пусть поднимают все документы, ищут и опрашивают всех, с кем он контактировал по жизни. В нашем посольстве в Швеции тоже пусть займутся сбором материалов. В общем, ты все понял, ученого учить, только портить.

Чебриков положил трубку и с чувством выругался. Сейчас ему предстояло неприятное занятие извиняться перед Строгановым и поручать ему руководство отдельной группой аналитиков.

– Ничего, – подумал он. – Знаю, как поднять ему настроение. Сообщу, что его представлению на генеральское звание дан ход и до получения звания генерал-майора осталось совсем немного, тем более, что его должность соответствует этому званию.

В овальном кабинете Белого дома, через десяток лет получившего в России название орального, сидели трое.

Рональд Рейган вальяжно развалился в высоком кресле. Бывший киноактер даже сейчас, когда не было нужды изображать из себя ковбоя, старался не выходить из образа.

Билл Кейси, директор ЦРУ, тем временем представлял шефу своего аналитика Герберта Мейера.

– Господин президент, этот талантливый парень в течение последнего года готовил доклад по развитию мировой экономической системы и в частности Советского Союза, нашего главного военного и идеологического противника. Мы планировали предоставить его вам ближе к осени, но случилось неожиданное событие, заставившее нас поторопиться.

– И что случилось, неужели Советы начали разваливаться сами без нашей помощи? – усмехнулся Рейган.

– Они так и так развалятся, господин президент, – вступил в беседу Герберт Майер, – но с нашей помощью они сделают это быстрее. Моя команда была готова дать соответствующие рекомендации по характеру такой помощи. В докладе, который мы назвали «Почему мир так опасен» детально рассмотрены причины будущего развала Советского Союза. Если ничего не изменится, коммунистический заповедник умрет через десять-пятнадцать лет.

– Но что же произошло? Парни, давайте ближе к делу.

– Ок, господин президент, – воскликнул Майер. – Около месяца назад в Швеции вышла книга некоего Алекса Красовски «Крах великой страны».

В этой книге автор подробно описывает, как будет проходить распад страны, называет даты, фамилии участников событий.

Очень странная книга. Понимаете, наша команда, пользуясь всеми ресурсами ЦРУ не имеет тех данных, которыми свободно оперирует эмигрант из России, живущий в Швеции.

– Погодите, – прервал Рейган аналитика. – Это случайно не тот Красовски по книге которого снят великолепный фильм- сказка? Мы с Нэнси с удовольствием его посмотрели пару лет назад.

– Вот именно, тот самый, – подтвердил Билл Кейси. – Сказочник, мать его. Мы уже начали разбираться, каким образом он мог получить сведения о наших агентах влияния в Советском Союзе. Он, конечно, никаких имен конкретно не называет, но нет никаких сомнений, что КГБ тоже обратит внимание на эту книгу. Не может не обратить. Ведь там имеются конкретные привязки к датам. Вот откуда он получил сведения о болезни Андропова и дате его смерти в следующем году? Даже наши специалисты, зная его диагноз, не могут в этом определиться.

Конечно, господин президент, эта книга не библия и мир из-за неё не рухнет. Но проводимая Советами политика изменится однозначно. Скомпрометированные деятели будут вынуждены уйти с политической арены. А ведь со многими из них мы вплотную работали.

Без сомнения Андропов не оставит книгу без внимания, он и так пытается наводить порядок в стране, а после предсказания о близкой смерти начнет делать это с еще большим энтузиазмом.

– Но господин президент, сейчас нас волнует другой вопрос. Что мы будем делать с автором книги.

Глава 28

Рейган с недоумением посмотрел на Герберта Майера перебившего шефа своим безапелляционным вопросом, а затем перевел вопросительный взгляд на директора ЦРУ.

От этого взгляда лицо последнего осталось невозмутимым. Однако внутри Кейси был взбешен.

– На кой хрен я взял собой этого яйцеголового, не умеющего держать язык за зубами, – подумал он. – Нашел с кем обсуждать подобные проблемы, придурок.

А президент, весело ухмыльнувшись, сообщил:

– Билл, похоже, я сам того не подозревая, стал вашим сотрудником и должен давать вам советы по таким вопросам?

– Ну, что вы, господин президент, Герберт просто озвучил свои мысли вслух. Думаю, у нас для решения возникающих проблем хватает специалистов. Нашей задачей на сегодняшней встрече в основном являлось познакомить вас с основными тенденциями в мировой политике и экономике. А о книге этого Красовски просто рассказали, как о занимательном курьезе, которому, тем не менее, мы уделим некоторое внимание, – ответил Билл Кейси, давая в уме клятву, обязательно припомнить Майеру сегодняшнюю подставу.

В американском посольстве в Швеции, только второй секретарь Роберт Маккормик являлся штатным сотрудником ЦРУ. Больше представителей этого ведомства в посольстве не имелось. Просто не было в них нужды. Все-таки Швеция, это не Советский Союз. При нынешнем уровне контактов между ЦРУ и шведской контрразведкой тот вполне успевал справляться со своими делами.

Сейчас он внимательно читал указания только, что полученные дипломатической почтой из Лэнгли.

Читая, Маккормик периодически одобрительно кивал, соглашаясь с написанным. Вообще, он давно ожидал чего-то в этом роде. Около месяца назад он по рекомендации кого-то из коллег купил нашумевшую книгу русского эмигранта и был немало удивлен её содержанием.

Поэтому для него не стало сюрпризом, что автором книги заинтересовалось начальство. В депеше ему было рекомендовано пригласить мистера Красовски на ближайшую party в посольстве и постараться познакомиться с ним поближе. Так же ему следовало приготовить амуницию для спецгруппы из трех человек, которая появится в посольстве в ближайшее время.

Примерно такое же послание получил советник по культуре в посольстве Советского Союза, которому, рекомендовалось забыть о том, что несколько лет назад некий Александр Красовский получил подданство королевства Швеции, отказавшись от советского гражданства, и вежливо пригласить его на ближайший прием в посольстве, куда для беседы с ним прилетит дипломат из МИДа. Пожав плечами, и мысленно говоря: «Нам татарам все равно, что варенье, что г-но». советник взял в руки толстый справочник и начал разыскивать адрес и телефон Красовского.

Я прекрасно понимал, что после публикации моего последнего романа, спокойной жизни у меня не будет. И сознательно шел на этот риск. И действительно после выхода книги в свет, первое время журналисты не давали мне прохода. Но понемногу их активность уменьшилась.

Но теперь я с тревогой ждал реакции спецслужб на это произведение. Книга явно не могла пройти мимо их внимания. Средний европеец, прочитавший мою книгу, сочтет её обычной фантастикой. Так посчитал и мой издатель Ральф Нискинен. При всем его кругозоре, он не особо разбирался, кто есть кто в правящей элите Кремля, его больше интересовал вопрос продаж, и даже практически полное отсутствие литературных достоинств произведения, не снизило его решимости опубликовать мой опус.

Вполне возможно, что западные спецслужбы даже обратив внимание на книгу, посчитают её слишком малозначительным поводом, чтобы проводить полноценное расследование по её автору, по крайней мере, я на это надеялся. Но КГБ обратит внимание на книгу и её автора, без всякого сомнения..

Посему приглашение на прием в советское посольство меня нисколько не удивило. Гораздо большее удивление вызвало приглашение на прием в американское посольство.

– Ясненько, – обреченно подумал я. – И этим я понадобился. Интересно, уже пока делать ноги, или еще можно немного потянуть.

Поразмыслив, я решил, что посещать посольства вредно для моего здоровья и сообщил Эмели, что наступило время коренным образом менять нашу жизнь. Энтузиазм, с которым жена встретила эту новость, немало меня удивил. Конечно, у нас с ней давно все было решено, но я все тянул с исчезновением. Решив на пару с Эмели, что время пришло, я позвонил Торвальду Карлссону, с которым почти полгода назад пришлось встретиться из-за предполагаемых проблем, и тот за энную сумму пообещал решить этот вопрос.

За прошедшие одиннадцать лет жизни в Швеции я так и не узнал, в каком именно подразделении шведской контрразведки он служит. Но, судя по его цветущему виду, Торвальд находился на неплохом счету у своего руководства.

Вспомнил о нём тесть, узнав, что я начал писать книгу, в которой упоминаю через предложение советских руководителей.

– Алекс, ты знаешь, у меня есть один знакомый, думаю, что тебе следует с ним переговорить, если не раздумаешь писать свой новый роман.

– Магнус, и чем же этот твой приятель может мне помочь? – спросил я, только чтобы не показаться невежливым.

Однако когда Магнус вдался в подробности, я тут же согласился встретиться с его знакомым. При встрече я его сразу узнал. Все-таки Торвальд Карлссон являлся первым шведом, встретившим меня в аэропорту Стокгольма, когда я туда прилетел без копейки в кармане. Конечно, за это время он существенно изменился, и, судя по отлично сидевшему костюму, неплохо поднялся на службе.

Беседа проходила в моем кабинете. Когда Торвальд зашел ко мне, то, окинув взглядом интерьер, сообщил:

– Недавно вспоминал, как увидел тебя в аэропорту, молодого парня из Советского Союза, никогда бы не подумал, что пройдет всего десяток лет, и этот парень станет известным писателем и гастрономом с весьма приличным капиталом.

От виски гость отказался, но кофе и эклеры моя секретарь поставила на стол.

– Ну, выкладывай, зачем я тебе понадобился? – спросил Карлссон.

– Ничего сложного, я начал писать книгу, боюсь, что после того, как её напишу, ко мне могут возникнуть вопросы у советских спецслужб. – сообщил я.

– А они точно возникнут? – прищурился Торвальд.

Я пожал плечами.

– Сложно решать за руководство КГБ, но думаю, что вопросы появятся, и хочется как-то себя обезопасить.

– Так, может, лучше не связываться с этой темой? – спросил собеседник, – И будешь никому не интересен. Кстати, почему ты решил, что тебя непременно будут преследовать?

Извини, конечно, но на нового Троцкого, или Солженицына ты не тянешь. – Ухмыльнулся он.

В дальнейшей беседе Торвальд пообещал подумать о том, как можно будет меня укрыть от всевидящего ока коммунистов. И через две недели мы с ним встретились снова. Обрисовав перспективы, Торвальд на листочке бумаги написал сумму и номер счета. Деньги я перевел без торга. После чего получил номер телефона, по которому следует звонить, когда буду готов.

С тех пор прошло больше полугода. Я уже начинал надеяться, что опасения таковыми и останутся и что зря мы с Эмели учили наши легенды, а я переводил капиталы на номерные счета, тихо радуясь, что сейчас не двадцатые годы двадцать первого века, когда большие деньги так просто не спрятать. Но видимо не судьба.

В указанное время я позвонил по нужному номеру. В трубке сразу раздался озабоченный голос Торвальда, он заговорил, не дав мне вставить и полслова.

– Алекс, рад тебя слышать. Я собирался сам тебе завтра звонить, но так даже лучше. Ну, что вы, наконец, решились?

– Да, – кратко сообщил я и положил трубку.

Погода этим субботним летним утром была великолепной. Ярко-синее небо без единого облачка, с которого ласково светило солнце, раскрашивая яркими красками разноцветные гидросамолеты покачивающиеся на мелкой морской волне.

Мы с Эмели подъехали на своей машине на автостоянку. Долго копались в багажнике, доставая рыбацкие причиндалы, а затем направились к офисному зданию.

Попав к молодому клерку, я предъявил свои документы.

– Герр Красовски, – уточнил тот.

– Да, это я.

– Пожалуйста, проходите с женой на пирс, ваш самолет синяя Сессна бортовой номер А73. Пилотуже вас ожидает.

Мы с Эмели, не торопясь, прошли на пирс и по трапу перебрались в кабину самолета.

Когда мы уселись рядышком сразу за пилотом, Эмели принялась от волнения интенсивно щипать мой бицепс.

– Перестань, – шепнул я ей. – Все в порядке. Сейчас мы взлетим.

Пилот, усатый мужчина лет пятидесяти, прибавил газ, и мы начали отходить от причала. Гул мотора усилился, гидросамолет начал разгоняться и, наконец, подпрыгивая, поднялся в воздух.

Я смотрел на море под нами, а голове назойливо звучал мотивчик песни «Glenn Miller is missing».

Прошло почти два часа, когда мы начали снижаться над длинным извилистым фьордом. Время исчезать Глену Миллеру еще не пришло.

Погода в Норвегии тоже была неплоха, но здесь, несмотря на высокие горные склоны дул пронзительный ветер.

Мы с Эмели перебрались с гидросамолета на небольшой причал прокатной фирмы обслуживающей рыбаков.

Наша яхта покачивалась на легкой волне в полной боевой готовности, ожидая своих хозяев.

Пообщавшись с хозяином стоянки, мы перебрались на яхту. Паруса я поднимать не стал, сразу завел дизель и на малом ходу направил яхту к выходу из фьорда. До нужного квадрата нужно было еще пилить и пилить.

– Эмели, молчавшая всю дорогу и превратившая мой левый бицепс в большой синяк, наконец, очнулась от молчания и начала забрасывать меня вопросами.

– Саша, а когда нас встретят? Может, нам не стоило убегать. Что мы будем делать в Парагвае?

– Жить мы там будем, дорогая, – сообщил я в ответ. И в который раз пожалел, что не смог кардинально решить дилемму, вставшую передо мной. По идее уходить надо было одному, но я не выдержал и рассказал Эмели, о том, что мне может грозить.

Как ни удивительно, но жена мне поверила сразу и бесповоротно. Комитет госбезопасности СССР и в Швеции пользовался зловещей репутацией. Было много слез и упреков, но потом Эмели заявила, что должна быть рядом со мной.

Попытки отговорить её оказались бесполезны. Так, что Торвальду пришлось продумывать план исчезновения для нас двоих.

Мы тем временем вышли в открытое море на пару миль, и встали на якорь на каменистой луде. Я расчехлил удочки и уселся с ними на корму.

Ждать надо было долго. Несколько раз мимо нас проходили рыбацкие шлюпки, один норвежец даже поинтересовался уловом. На что я поднял над бортом треску килограмм на восемь.

Как назло клёв был великолепен. Я даже поймал себя на мысли, что мне не так жалко терять свою яхту, как-то, что выловленная рыба бесполезно пропадет в море.

Понемногу смеркалось, все-таки в этих широтах настоящих белых ночей не бывает. Я включил навигационные огни и забрался в кубрик. Эмели нахохлившись, сидела там за столиком. Судя по красным глазам, она недавно плакала.

Как ни удивительно, но вместо того, чтобы её пожалеть, я разозлился. Злился, естественно, на себя, что не смог держать язык за зубами, хотя за прожитые годы можно было набраться житейской мудрости.

Я растопил маленький камелек и поставил на него кофейник.

Но тот даже не успел закипеть, как за бортом послышался мерный стук дизеля.

Я выбрался наружу и принял швартовый конец, кинутый мне Торвальдом из почти такой же яхты, как у меня.

Карлссон, в брезентовой робе и сапогах выглядел профессиональным рыбаком. От него даже несло протухшей чешуёй. Мы с ним перетащили в мою яхту лодочный мотор и резиновую лодку, а затем вместе с Эмели перешли в яхту Торвальда.

Все было обговорено не один раз, поэтому работали мы молча, понимая друг друга без слов.

Я убрал небольшой трап, по которому переводил жену, после чего пожал руку Торвальду и последовал за Эмели.

– Удачи, – тихо сказал мне вслед контрразведчик.

– За такие бабки мог бы еще что-нибудь пожелать, – беззлобно подумал я, принимая швартовый канат, брошенный им.

А чего злится? Пока, что Торвальд выполнял все обязательства.

Встав за штурвал, я прибавил обороты, и яхта заскользила по водной глади, направляясь ближе к берегу.

Через полчаса, когда мы пробирались, ориентируясь по сверкающим под лучом прожектора створным знакам, направляясь во фьорд, там, севернее, откуда мы шли, раздался приглушенный взрыв, на какое-то время в море загорелся огонь, но в это время мы уже повернули в гирло фьорда, и этот огонь скрылся за высокими скалами.

Ветер сразу стих. Вышедшая луна освещала морскую гладь. Вдали светились огни норвежской деревушки, в которой позавчера богатый швед арендовал небольшую яхту для своих друзей, приехавших к нему в гости из Парагвая.

Завтра семейная пара врачей должна вернуться из двухдневного путешествия, и уехать в Осло, откуда должна улететь в Южную Америку.

Глава 29

В ирландском международном аэропорту Шеннон у нас предполагалась пересадка, так как прямого рейса из Стокгольма в Асунсьон не имелось. Поэтому нам надо было пересаживаться на французский авиалайнер.

Получив свои чемоданы, я оставил Эмели в зале ожидания и направился в почтовое отделение, расположенное прямо в аэропорту.

Отстояв очередь в три человека, я обратился к девушке, сидевшей за стойкой.

– Мисс, у вас должна быть бандероль для меня.

Сказав это, я протянул девушке свой парагвайский паспорт.

Внимательно просмотрев документ, девица приступила к поискам бандероли и довольно быстро её отыскала.

Никакого удивления в её глазах я не увидел, как будто транзитных пассажиров каждый день дожидаются бандероли до востребования из Южной Африки.

Да я и сам не особо надеялся, что моя авантюра, стоившая немалых средств, увенчается успехом. В принципе, получить паспорта ЮАР оказалось гораздо дешевле, чем парагвайские. Правда, для этого пришлось отправиться туда в туристическую поездку вместе с Эмели. Чуйка ясно говорила, что Торвальду доверять нельзя. Возможно, от сотрудников КГБ он меня прикроет, но если на него выйдут цэрэушники, вряд ли он будет долго запираться, сдаст нас без раздумий.

Поэтому спасение утопающих я доверил сам себе и сейчас держал в руках бандероль с новыми паспортами.

Как ни странно, заплатил я за них маклеру, имеющему выход на сотрудников МВД, занимающихся выдачей паспортов гораздо меньше, чем пришлось отдать Торвальду. Но на не особо дорогой дом в предместьях Йоханнесбурга ему этих денег хватит с избытком. Зато бразильскую въездную визу мне поставили в бразильском консульстве практически бесплатно.

Когда самолет приземлился в Рио де Жанейро, Эмели очень удивилась, когда мы, получив багаж, отправились не на самолет местных авиалиний, а к выходу из аэропорта.

Усевшись в такси, я первым делом заблокировал задние двери, помня о любимых забавах городских люмпенов. На перекрестках, где машины останавливаются на запрещающий сигнал светофора, нищие мулаты частенько выбегают на дорогу, нахально открывают двери, багажники и тащат все, до чего удается дотянуться. А если пассажиры начнут возмущаться, то могут еще и пострадать физически.

Таксист, увидев мои телодвижения, понимающе ухмыльнулся и, услышав адрес, тронул автомобиль.

– Саша, что происходит? Куда мы едем? – наседала на меня Эмели.

Водитель равнодушно слушал наши переговоры. Для него мы были очередные гринго, приехавшие посмотреть карнавал.

Долго жена меня не доставала, женское любопытство победило. Когда мы въехали в город, Эмели. решив, что еще успеет разобраться со мной, приникла к стеклу и увлеченно разглядывала улицы огромного города.

Однако разглядывание не затянулось, минут через пятнадцать мы подкатили к небольшой гостинице, Каса де Вандерлей. В прошлой жизни я, бывая в Бразилии, всегда в ней останавливался и сейчас не испытывал желания искать что-либо другое.

Вышколенный персонал прекрасно говорил на английском языке, поэтому проблемы с заселением не появилось. Когда Эмели увидела очередной паспорт, она устало вздохнула и тихо спросила:

– Саша, тебе не кажется, что твоя подозрительность похожа на паранойю?

Не успела привыкнуть к одному имени, как приходится учить другое.

– А чем тебе не нравится имя Регина? – улыбаясь, спросил я. – Ничем не хуже других женских имен.

В ответ услышал все, что сейчас обо мне думает моя жена. Самое легкое из того, как она меня называла, это международный мафиози, скрывающийся под маской писателя и повара.

В общем, до ужина мы с Эмели, точнее с Региной Берман выясняли отношения. Но так, как жена добровольно подписалась на эту авантюру, ей не оставалось ничего другого, как соглашаться со своим мужем Вальтером Берманом.

Единственно, она вытрясла из меня рассказ о наших дальнейших действиях и захотела внести свои пять копеек в мои планы.

В общем, после её поправок, завтра вместо визита к местным риэлторам и посещения банка, мы первым делом отправляемся по магазинам, для приобретения крайне необходимой пляжной одежды. А затем идем на Копакабану, где должны получить порцию южноамериканского загара.

Ну, что же, наличности в моем кошельке на завтрашние запросы супруги должно хватить, а вот дальше придется посетить банк, чтобы разобраться со своими финансами и начать думать о покупке собственного жилья и получении бразильского гражданства. Надеюсь, семье состоятельных врачей из Южно-Африканской республики получить его не составит большого труда.

Тем временем в Швеции и Норвегии обсуждение нашей гибели продолжалось. Ведущие газеты этих стран вышли с заголовками на первых полосах о трагической гибели известного шведского писателя-миллионера и его жены, во время рыбной ловли.

В одной из газетных заметок было написано примерно следующее.

По сообщению береговой охраны Норвегии вчера в районе селения Воге затонула яхта известного шведского писателя Алекса Красовски. Со слов туристов, ночевавших на берегу напротив места крушения, они услышали громкий хлопок в море, а затем увидели горящие останки небольшого судна.

Сообщить о трагедии они не имели возможности.

Поэтому катер береговой охраны прибыл на место аварии только к утру, экипажу ни остатков яхты, ни тел погибших обнаружить не удалось. Унесенные течением обломки яхты были найдены через несколько часов с помощью самолета в десяти милях от места крушения, но тела миллионера и его жены найти так, и не удалось.

Директор ЦРУ Билл Кейси аккуратно наливал себе утренний кофе, когда на кухню с газетой в руках зашла его жена.

– Дорогой! Представляешь? В Европе пропал известный писатель Алекс Красовски. Я ведь совсем недавно купила его книгу в подарок Эллис. Она зачитывается его книжками. Жаль, теперь продолжения уже не дождёмся.

Кейси слегка вздрогнул, услышав знакомую фамилию, поставил чашку на стол и попросил жену передать ему газету.

Действительно, на четвертой полосе мелким шрифтом была напечатана заметка об исчезновении известного писателя с женой.

– Прочитав её, мужчина задумчиво хмыкнул и густо намазал подгоревший тост апельсиновым джемом.

Спустя полтора часа он сидел за столом в своем кабинете, а напротив расположились четверо сотрудников – недавно созданная группа для работы именно по исчезнувшему писателю.

– Очень жаль господа, но, похоже, вашу группу придется расформировать, – вздохнул Кейси. – Нет объекта, нет проекта, как-то вот так получается.

– Мистер Кейси, как мне кажется, торопиться с расформированием не стоит, – ответил ему старший аналитик Генрих Фогель, руководитель группы. – Очень подозрительно это исчезновение, не приложили ли к нему руку наши друзья за железным занавесом?

– Вот и я так считаю, – согласился Бил Кейси. – Поэтому, работаем, как работали, а вас, Генрих, жду через пару дней со скорректированным планом действий.

Присутствующие встали и, негромко переговариваясь, вышли из кабинета шефа.

Виктор Михайлович Чебриков с утра знакомился со сводками, подготовленными для него референтом. Автоматически перелистывая бумаги, он вдруг остановился на нескольких переводах из шведских и норвежских газет, подколотых одной скрепкой и отмеченных референтом, как особо важные.

Отложив бумаги в сторону, он вздохнул и продолжил просмотр.

Закончив, нажал кнопку селектора.

– Леонид Максимович, будь любезен, пригласи ко мне полковника Енакиева. – негромко произнес он.

Вскоре в селекторе раздался голос секретаря.

– Виктор Михайлович, Енакиев подошел.

– Пусть заходит, – буркнул Чебриков.

– По вашему приказанию прибыл, – доложил невысокий полный мужчина. Увидев его на улице никто бы не подумал, что этот толстячок служит в центральном аппарате КГБ в звании полковника и считается одним из умнейших аналитиков комитета.

– Приветствую, садись, не мельтеши, – недовольным голосом сообщил Чебриков.

Полковник послушно сел и вперил взгляд в начальника.

– Догадываешься, зачем вызвал? – неожиданно спросил Виктор Михайлович.

– Позавчера в Норвегии при взрыве яхты утонул известный писатель Алекс Красовски с женой. – без промедления сообщил полковник.

– И что думаешь по этому поводу?

– А что тут думать, товарищ генерал, налицо всего два варианта. Первый – крушение подстроено шведской контрразведкой, или ЦРУ, второй вариант менее вероятный – взрыв на судне действительно имел место, и парочка действительно утонула.

Вопрос, товарищ генерал, в другом, нам это надо? Красовский не наш человек, ради чего нам думать о его поисках? У американцев защита свидетелей отработана годами практики. Вполне возможно, что, потратив силы и средства на его поиски, в итоге мы останемся с носом.

– Борис Васильевич, – Чебриков еще больше посмурнел лицом. – Не лезь не в свои дела, это не тебе решать, кого искать, а кого убирать. Прикажут, и будешь выполнять приказ.

А на сегодняшний день, я потребую активизировать всю нашу агентуру в Скандинавии, чтобы собрали как можно больше информации о случившемся событии. Мы должны точно знать, что Красовский погиб, а не живет где-то под присмотром американцев. А ты Борис Васильевич со своими гениями подумайте, куда и каким образом могли переправить Красовского наши противники.

Торвальд Карлссон был доволен. Не так часто ему удавалось получить немного крон сверх своей обычной зарплаты.

Когда Алекс Красовски обратился к нему с необычной просьбой, он сразу понял, что это шанс неплохо заработать. Ему удалось проработать много лет в контрразведке не просто так, а потому, что он без основательного повода никогда не нарушал закон. Поэтому он не сразу согласился выполнить просьбу молодого писателя, а попросил время на размышления.

Дело оставалось только за санкцией руководства на подобное деяние. Так, что когда он через день звонил по телефону и сообщал Красовскому, что последний может на него надеяться, операция по укрытию семьи Красовских уже обзавелась своей документацией, скрытой в папке лежащей в сейфе контрразведки.

Однако сегодняшний летний день оказался для него неудачным. Когда он пришел на работу и уселся за свой стол, его сосед по кабинету сообщил:

– Тебя Бергер вызывает. Буквально пять минут назад позвонил.

Торвальд слегка напрягся и начал вспоминать свои прегрешения. Ничего конкретно не вспомнив, он приободрился и направился в кабинет начальника.

– Херр комиссар, вы меня вызывали? – спросил он зайдя в кабинет.

– Ааа, Торвальд, очень рад тебя видеть, – улыбнулся комиссар, и от его улыбки у Торвальда неприятно ёкнуло сердце.

– Доложи мне, пожалуйста, что там у тебя по операции «Писатель». Все идет, как планировалось, или имеются сложности.

Торвальд перевёл дух, вроде по этому вопросу у него всё под контролем.

– Херр комиссар. Поиски яхты и пассажиров продолжаются. Предположений о причинах катастрофы в прессе множество. Но о теракте никто не думает.

Сам писатель вместе с женой вылетел в Асунсьон, как и было, запланировано. Так, что никаких причин для волнения не имеется.

Комиссар хмыкнул.

– Говоришь, не имеется. Ну-ну. Скажи-ка, Карлссон, ты каким либо образом отслеживал денежные транзакции вашего подопечного?

– Херр комиссар, мы делали все, что возможно по нашему законодательству и не более того.

– Понятно, – вздохнул комиссар. – Торвальд, могу тебя обрадовать, чета Штайнеров в Асунсьон не прилетела.

– Как не прилетела? – удивился Карлссон.

– Вот так и не прилетела, – вздохнул комиссар. – И это очень плохо.

Торвальд пожал плечами.

– Прости Бергер, но я тебя не понимаю. Ну, не прилетели и что? Красовски взрослый человек и сам решает, куда ему лететь. Они могли в Шенноне сменить рейс и улететь куда угодно. Насколько я помню, мы не планировали использовать его в наших делах.

– Так то оно так, – снова вздохнул комиссар. – Просто наши заокеанские друзья обратились к нам с запросом по Алексу Красовски. Они, конечно, напрямую не намекают, что мы приложили руку к его исчезновению, но просят предоставить результаты расследования.

– Ну, так и предоставь, какие проблемы? – удивился Торвальд. – Я могу сегодня справку написать.

– Отписка не пройдет, – сморщился Бергер. – На меня сверху давят капитально, каким-то образом пронюхали, что мы были задействованы в этом деле. Так, что Алекса Красовски придется сдать. И в этом плане чертовски неприятно, что этот русский оказался слишком предусмотрительным. Янки могут посчитать, что мы не хотим полноценно с ними сотрудничать. Так, что стул подо мной может зашататься. Ну, а ты, как мой человек вылетишь со службы вместе со мной.

Так, что Торвальд, иди, работай и найди этого писателя, мать его, иначе у нас могут возникнуть проблемы.

Глава 30

На Старой площади в здании ЦК в кабинете Андропова проходило очередное совещание. Как обычно, на него были приглашены только приближенные члены Политбюро, неофициальное малое политбюро.

Несколько человек собравшихся за столом у генерального секретаря знали друг друга не один десяток лет. В какой-то мере они представляли цель сегодняшнего совещания. За неделю до этого совещания им всем были розданы переводы книги некоего Красовского десять лет назад сбежавшего в Швецию. Генеральный секретарь, настойчиво порекомендовал всем тем, кто еще не знаком с этой книгой, её внимательно прочитать. Сам Юрий Владимирович прочитал опус эмигранта не один раз и сейчас его экземпляр был весь в карандашных пометках.

Он уже свыкся с мыслью, что автор в книге отвел ему всего лишь год жизни и сейчас равнодушно наблюдал за своими однопартийцами, пытающимися понять, зачем они прочитали такую галиматью и сейчас негромко переговаривающимися друг с другом.

В просторном кабинете присутствовал и секретарь ЦК, Михаил Сергеевич Горбачев, давно стремившийся попасть в число тех немногих, кто принимает конкретные решения, определяющие судьбу страны. Но сегодня, судя по тревоге в его глазах, он не ожидал ничего хорошего от приглашения в такую кампанию и явно находился не в лучшей форме. Бледный, с тревожно бегающими глазами он периодически с надеждой поглядывал в сторону Громыко, как бы ожидая, что тот что-нибудь скажет в его защиту.

Но, к удивлению присутствующих первым высказался Лигачёв. Егор Кузьмич встал и громко заявил:

– Товарищи, что происходит? Юрий Владимирович, я считаю, что с вашей стороны было неправильно знакомить нас с этим гнусным пасквилем на советскую действительность. Книга, написанная предателем Родины, порочит все, что нам дорого и наполнена самым отвратительным враньем. Кстати, мне кажется, эта книга специально направлена на то, чтобы внести раздор в руководстве КПСС. В этой связи ответственно заявляю, что, несмотря на то, что клеветник не обвинил меня в предательстве идей марксизма-ленинизма и назвал настоящим коммунистом, я доверяю, как и прежде, вам, как товарищам по партии и не имею никакого отношения к этой идеологической диверсии.

Высказавшись, Лигачев с красными щеками тяжело дыша, уселся на свое место. В это время министр обороны Устинов, увлеченно листая страницы книги и не вставая с места, обратился к Горбачёву.

– Михаил Сергеевич, как ты мог так поступить? Ты вообще понимаешь, что натворил? Как ты мог вывести войска из Германии в чистое поле? Да тебя расстрелять мало, предатель!

Андропов, сам отвратительно себя чувствующий, покачал головой.

– Сдает маршал, – сочувственно подумал он. – Путает уже книгу с действительностью. Отдохнуть бы ему не мешало.

Но тут в беседу вступил Громыко, давно видевший тучи, сгущавшиеся над головой его протеже.

– Дмитрий Федорович, остынь слегка, ты начал приписывать Михаилу Сергеевичу то, что он не совершал. Это же просто книга! Фантастика! На месте твои войска. Никто их никуда не отправлял.

– Не знаю, фантастика, или нет, а мне и Юрию Владимировичу автор отмерял всего лишь год жизни, к тому же то, что в этой книге Мишка натворит после нашей смерти очень похоже на правду, – огрызнулся Устинов. – Жаль, что Константину Устиновичу всего лишь на год больше автором отмеряно. Он бы смог продолжить наше дело.

Константин Устинович Черненко, сидевший рядом с ним, не промолчал.

– Дмитрий Федорович, мы с тобой еще этого бумагомараку шведского переживем, не расстраивайся, – сообщил он, слегка заикаясь, соседу.

Андропов пока не вмешивался в беседу, не реагируя на панические взгляды Горбачёва. Но на определенном этапе, когда присутствующие конкретно начали припоминать друг другу старые грехи, он призвал всех к вниманию.

– Товарищи, время нынче такое, что мы не можем не реагировать на вызовы современности. К сожалению, вражеские голоса, несмотря на глушение, надо прямо признать, делают свое дело. Кроме того, книгу этого Красовского уже перевели на русский язык и в больших количествах различными путями завозят в Советский Союз. В наше время, когда продолжается борьба с враждебной идеологией капитализма-империализма, мы не можем давать врагам козыри в борьбе идей. Поэтому предлагаю вывести Горбачёва Михаила Сергеевича из состава Политбюро ЦК КПСС.

Считаю, что Михаил Сергеевич по итогам своей работы достоин награждения званием Героя Социалистического труда и направления на должность заместителя председателя Госстроя СССР. Этим мы покажем, что, несмотря, на клеветнические измышления врагов Советского Союза, партия его ценит и доверяет. И в составе Центрального комитета мы его, конечно, оставим. Думаю, что выдающиеся организаторские таланты помогут ему справиться с непростой должностью в Госстрое.

После голосования, единогласно принявшего решение о выведении Горбачёва из состава Политбюро, и снятия его с должности секретаря ЦК, слово снова взял Егор Лигачёв.

– Товарищи, ознакомившись с материалами, предоставленными комитетом госбезопасности по Свердловской области, считаю своим долгом отозвать мою рекомендацию о переводе в Москву в центральный аппарат ЦК КПСС Ельцина Бориса Николаевича, первого секретаря свердловского обкома партии. Признаю свою ошибку. Пусть он и дальше работает в прежней должности, считаю, что по своим морально-волевым качествам до работы в центральном аппарате он не дорос.

Члены Политбюро переглянулись и молча приняли к сведению слова Лигачёва. Уж очень ярко в книге Красовского была очерчена роль Ельцина в развале Советского Союза, пусть и гипотетическая.

Поэтому пришли к выводу, что на ближайшем пленуме ЦК в повестке одним из пунктов появится исключение Ельцина Бориса Николаевича из состава ЦК за некоторые недоработки в исполнении своих обязанностей.

В самом конце совещания слово снова взял Андропов.

– Товарищи, как бы мы не критиковали книгу Красовского, мы должны сделать из её содержания определённые выводы. В частности, нам надо заранее определиться с кандидатурой следующего Генерального секретаря нашей партии. Длительное пребывание в этой должности Леонида Ильича заставило нас забыть о такой необходимости, но сейчас мы должны выбрать из наших рядов человека, который сможет сменить меня, на этом посту.

На эти слова Черненко громко возразил:

– Юрий Владимирович, ну что ты ерунду говоришь. Нельзя верить всяким предсказателям, мы еще с тобой повоюем!

– Хотелось бы, – грустно улыбнулся Андропов и потер занывший бок. – Но с кандидатурами нам определиться необходимо. И мы этим обязательно займемся.

Директор ЦРУ, Уильям Кейси, нахмурив брови, слушал доклад руководителя отдела по взаимодействию с иностранными разведками, Кевина Брауна.

– Сэр, – начал свой доклад Браун. – Согласно вашего распоряжения за входящим номером W1475, мы начали расследование об исчезновении шведского подданного Алекса Красовски, пропавшего этим летом во время рыбной ловли у берегов Норвегии.

В целях экономии времени и материальных ресурсов, мы запросили все материалы расследования у наших шведских коллег.

Довольно быстро нам пришел формальный ответ из Стокгольма, что причины гибели судна так и не были установлены, а супруги Красовски официально объявлены пропавшими без вести.

Не удовлетворившись подобной отпиской, мои сотрудники вышли на информатора, сообщившего некоторые подробности, неизвестные широкой публике.

В связи с их содержимым мне пришлось слетать в Стокгольм и встречаться с главой шведской контрразведки.

Кейси шумно вздохнул.

– Кевин, мать твою, я знаю, что ты чертовски въедливый парень, за что тебя и держу на этой должности. Верю, что ты сделал все, что мог. А сейчас просто расскажи, без всяких подробностей, конкретно, что, ты, нарыл!

– Сэр, прошу прощения, докладываю конкретно.

Первое – исчезновение супругов Красовски является операцией прикрытия успешно проведенной шведской разведкой.

Второе – операция прошла идеально, супруги под фальшивыми именами благополучно покинули Швецию.

Третье – однако, в Асунсьон, являющийся целью перелета, Красовски так и не прибыли. Где они сейчас неизвестно.

Сказав это, Браун замолк и ел глазами своего начальника.

Тот ждать себя не заставил.

– Ну, и что дальше? – нетерпеливо спросил он подчиненного.

– А дальше ничего, – ответил Браун, – расследование об исчезновении Алекса Красовски в Швеции мой отдел провел. Задачи о его дальнейшем поиске нам никто не ставил.

– Факанный ниггер, – стараясь сохранить улыбку на губах, думал Кейси. – Как жаль, что нельзя дать тебе хорошего пинка, как можно было сделать лет эдак тридцать назад, чтобы летел ты вверх тормашками из кабинета со своей черной рожей.

Но вслух он произнес совсем другое.

– Кевин, дружище, придется вашему отделу поработать еще. Завтра в нашей канцелярии получишь распоряжение о продолжении поисков этого русского писаки. Благодарю за проделанную работу, и от моего имени поблагодари всех сотрудников отдела.

Эпилог

Лето в Сантьяго в 1992 году выдалось прохладным. Мама, прилетевшая к нам несколько дней назад и с восторгом встретившая смену сезона, сейчас начала жаловаться, что надеялась на более теплую погоду.

Да, прошло немало времени с тех пор, как мы с Эмели бежали из Швеции.

И хотя уже несколько лет, как нам не угрожают преследованием разведки двух мировых держав, мы так и остались Вальтером и Региной Берман.

Вот только моя мама никак не может этого понять и к удивлению прислуги называет меня Сашей.

Сегодня я вернулся с работы немного раньше, специально, чтобы поговорить с ней без Регины. Видите, я сейчас даже в мыслях называю Эмели Региной. Владелец пятидесяти одного процента акций крупной медно-добывающей кампании может себе позволить иногда уйти с работы раньше времени, но путать имя жены ему не позволено категорически.

Конечно, я не оставляю без внимания перемены в Советском Союзе, хотя здесь, на другом конце света в Чили до проблем моей родины никому нет дела, поэтому приходится покупать английские газеты, или штатовские, чтобы узнать новости далекой страны. Благо, продавец ближайшего ларька давно изучил мой вкус и оставляет мне несколько экземпляров, как правило однодневной давности.

Советский Союз, как ни странно, еще существует. После смерти Андропова генеральным секретарем стал Романов, ведь к этому времени Михаила Горбачёва в Политбюро уже не было, поэтому Григорий Васильевич был выбран единогласно.

Конечно, после этого события, в мире вспомнили мою книгу, которую за полтора года успели слегка подзабыть. В то время различные мировые СМИ изощрялись в предположениях, почему мое предсказание не сбылось.

Я же тогда понял, что после этих перемен уже ничего толкового предсказать не смогу. И даже если Советский Союз развалится, то происходить это будет совсем по-другому.

Поэтому мне и хотелось поговорить с мамой, остающейся в свои шестьдесят семь лет вполне деятельной пенсионеркой без проблем перенесшей длительный трансатлантический перелет.

Наш дом, расположенный в старом аристократическом квартале столицы Чили с дороги практически незаметен, скрыт зеленью сада. Когда я, поставив машину так, чтобы осталось место для машины жены, пошёл к дому, то обнаружил, что мама сидит в шезлонге и пытается что-то читать, что уж она понимает в испанском тексте, я не знал.

– Никак не могу привыкнуть к смене часовых поясов, – пожаловалась она. – Все время хочется спать.

– Сейчас кофе выпьём, и расхочется, – ответил я и, зайдя в дом, окликнул горничную.

– Замира, сделай нам кофе, пожалуйста.

После чего вернулся в сад и уселся в шезлонг рядом с мамой. Та неодобрительно посмотрела на меня и заметила, что мог бы и сам сделать кофе, а не напрягать девушку.

– Она за это деньги получает, – сообщил я и начал расспрашивать маман о том, как обстоят дела в СССР.

Слушая её, пытался сопоставить свои воспоминания и её рассказ, многое было, похоже, но существовали и значительные отличия. Правление Романова было более жестким. Выступления молодежи в Прибалтике были жестко подавлены, то же самое случилось и в Азербайджане. Но талоны никуда не исчезли, и мама на память перечисляла, что и в каком размере можно было купить на очередной талон.

– Пашка просил меня разведать, может ли он устроиться здесь на работу, – вдруг она заявила мне.

– Я же ему уже писал, что все возможно. Пусть собирает документы, учит испанский язык и приезжает, – буркнул я недовольно. – Никаких проблем не будет.

– Да я знаю, знаю, он хочет мои впечатления услышать, – перебила меня маман.

– Ты, что собираешься назад уехать? – удивленно спросил я, мы с Региной думали ты останешься жить с нами.

– Еще не хватало! Мне и дома хорошо, там я хозяйка, что хочу, то и ворочу.

А тут у вас в приживалках не останусь. Посмотрела на вас, на внука, и уеду, благословясь. Обратный билет я ведь сдавать не стала.

Вот и поговорили, называется. Двадцать лет не виделись, три дня пробыли вместе и старушка уже хочет уехать домой.

В принципе, я её понимал. В таком возрасте трудно менять место жительства. Это я перекати поле, мне собраться только подпоясаться, хотя лет мне намного больше, чем маме. На свой аршин всех мерить нельзя. Сейчас и Эмели, тьфу! Регину, трудно сдвинуть с места. Прикипела она к этому дому. Видимо это наследственное. В прошлом году к нам приезжали Магнус с Вилмой, так Магнус большую часть времени ходил вокруг дома и восхищался постройкой.

Так, что если не случится каких-либо капитальных событий жить нам здесь долго и надеюсь, счастливо.

С улицы послышались громкие детские голоса, затем загремела калитка. Понятно, из школы вернулся сын. Школа располагалась всего лишь через два дома от нас, так, что Ян ходил туда самостоятельно. Второй класс все-таки.

С деловым видом, направившись по дорожке к дому, он неожиданно заметил нас и остановился. Потом, решившись, направился к нам и уселся напротив.

К сожалению, с бабушкой контакта у него пока не получалось. Говорил Ян на испанском языке и довольно неплохо знал шведский, нахватавшись от нас по верхушкам. А вот о русском языке он знал только, что такой существует.

Пришлось поработать переводчиком, пока бабушка интересовалась, как у него дела в школе.

А дела у него в школе, насколько я знаю, были неплохи. Единственный блондин на всю школу, он пользовался повышенным вниманием девочек, даже старше классом. Очень недоумевал по этому поводу и даже стеснялся.

Поговорив с нами, он явно заскучал и, увидев мой разрешающий кивок радостно помчался в дом к своей электронной игрушке.

– Не понимаю, что он говорит, – огорченно сообщила мама. – То ли дело у Пашки два сорванца растут, его Любку ни во что не ставят, а меня слушаются, потому, что я с ними поговорить могу, а с вашим только здравствуй, да до свидания.

Через полчаса с работы приехала Эмели, она работала педиатром в монастырской больнице, поэтому на работу ездила в одежде монашки, что весьма не понравилось маман. Но она благоразумно высказала свои претензии только мне.

Через час мы уселись ужинать.

Замира накрыла стол в саду. Дул легкий ветерок, кусачих насекомых из-за него было немного. К вечеру стало теплей, поэтому и ужин у нас затянулся. Уходить с улицы не хотелось.

Из соседнего дома доносились звуки музыки. На душе было легко и радостно.

И тем не менее, перестать думать о будущем не получалось. Впереди грозовой тучей маячило новое перерождение. Но в душе я таил робкую надежду, что на этот раз моя смерть будет окончательной.

– Саш, о чем задумался? – тихо спросила Эмели.

– Да, так, о жизни, любимая, просто о жизни. – ответил я и погладил её по руке.