09. Гнев Севера - Александр Мазин

Александр Мазин

Гнев Севера

Часть первая. Последний вик Рагнара Лотброка

Глава первая. Шторм — это пустяки

Рагнар Сигурдсон. Рагнар-конунг. Самый грозный и самый страшный человек на Северном Пути. Лебединой Дороге, как поэтично выражаются скальды. Рагнар Лотброк. Есть воины повыше его ростом. Есть — посильнее. Но никто не рискнет выйти с ним на хольмганг. Рагнар, сын Сигурда Змееубийцы. Страшный сон европейских королей. И не только европейских. Одна просьба Лотброка — и конунг свеев навсегда отказался от притязаний на будущий Выборгский залив и устье Вуоксы, которые я у него отбил. А ведь это чертовски важное место. Альтернативный путь в Ладожское озеро и дальше на юг. По Великому пути, который позже назовут в летописях — «из варяг в греки».

Рагнар-конунг. Отец Ивара Бескостного, Сигурда Змееглазого (не путать с его дедушкой Сигурдом Змееубийцей), Бьёрна Железнобокого, внушающих едва ли не больший страх, чем их грозный папа. А также «простых» конунгов: Хвитсерка, Уббы, Хальфдана и Харальда, каждый из которых водит в вики десятки боевых кораблей.

Но когда на мачте флагмана разворачивают Вороновы Крылья личное знамя самого Рагнара, даже у европейских королей начинают дрожать коленки. Сотни стремительных драккаров несут армию, которой не в силах противостоять ни один из европейских или британских монархов…

Не в этот раз. Сейчас их всего-то двадцать семь. Трижды девять. Девять — священное число. Именно столько дней провисел Один на Мировом Древе. С тройкой тоже всё непросто.

В общем, число двадцать семь должно было еще выше поднять и без того великую удачу Рагнара.

А вышло…

Впрочем, не будем забегать вперед.

Начнем с того, что меня зовут Ульф Хвити. Белый Волк. Ярл Ульф Хвити. И я плыву в Англию на одном из этих двадцати семи драккаров. На третьем, если быть точным. Том, что под управлением хёвдинга Броди Бычьей Кости.

Броди — отличный мореплаватель. Великий воин. Это хорошо. А плохо то, что я на палубе его драккара один-одинешенек. Нет, команда Броди полностью укомплектована. Пять полных дюжин на восемнадцать румов. С лихвой хватает на три смены гребцов.

Но все они — люди Броди, а еще вернее — люди Рагнара. Не мои. Моих воинов здесь нет.

То есть я сейчас ярл только по приставке к имени. Ярл без хирда. Меня взяли в вик потому, что Рагнар-конунг пожелал присоединить мою удачу к своей. Ну и, может, потому, что Рагнар считает меня спецом по англичанам. Я ведь болтаю на усредненном англо-саксонском наречии практически как коренной житель Нортумбрии или Мерсии. Это факт, установленный мною еще в прошлый визит на территорию британских королевств. Так-то любой дан может худо-бедно договориться с англо-саксом. Языки, в принципе, одного корня. Но выдать себя за англичанина — это вряд ли. Я тоже вряд ли сойду за англосакса. Коренного. Но за какого-нибудь ирландца — вполне. Это куда легче, чем изображать француза в прошлой победоносной кампании Рагнара. Опять-таки на территории будущей Великобритании я уже бывал. Вот только тогда со мной был мой хирд, автономная единица в составе сводного войска братьев Рагнарсонов.

Сейчас по-другому. Я один. И не потому, что мои хирдманы не захотели пойти со мной. Да любой из них, включая моего побратима Свартхёвди Медвежонка, был бы счастлив идти в вик под знаменем Рагнарова Ворона. Любой бы плясал от радости.

Кроме меня.

Рагнар не взял никого. Опять-таки кроме меня. И вот я один-одинешенек — среди шести десятков скандинавской воинской элиты.

До берегов Британии осталось меньше суток хода. То есть мы почти у цели. Упадем на бедных англичан, как сокол — на домашнюю курочку. Полторы тысячи хирдманов Рагнара-конунга. Лучшие из лучших. Каждый стоит минимум пятерых англичан. Или десятерых. Не важно. Мы пройдем через дружины английских танов, как волки через отару. А король, на чью землю мы высадимся, скорее всего, даже не попробует нас на прочность. Запрется за городскими стенами и будет ждать, когда мы уберемся восвояси.

Сейчас знаменитый стяг с Вороном убран.

Равно как и паруса. Ветер и так активно гонит нас к цели. Я бы даже сказал: слишком активно. Так что на румах полный комплект гребцов. Море волнуется.

Нет, неправильно. Это если бы я шел сейчас на здоровенном круизном лайнере, то мог бы эдак пренебрежительно бросить: «Свежо нынче. Море волнуется».

Но не теперь.

Драккар — превосходный корабль. По средневековым меркам. А это значит: стоит кормчему оплошать и встретить очередную волну не под идеальным углом, и мы схлопочем по полной. С треском, грохотом, потоками соленой воды, перехлестнувшей через борт, и нешуточным риском открывшейся течи.

У нас хороший кормчий. Сейчас это сам Броди. Он — мастер. Команды поступают вовремя, весла вращаются с нужной частотой и нужной силой. Идем штатно. Карабкаясь и соскальзывая, лавируя между валами и ни разу не подставившись под удар.

Я вижу, как нос драккара вспахивает «поле героев железа и ветра». Палуба под ногами то уходит вниз, то резко взлетает вверх, заставляя пружинить коленями. Но эта качка — ерунда в сравнении с ощущениями дренга, который сейчас сидит наверху, привязавшись к мачте, и, возможно, даже получает удовольствие от этакой качельки.

По прикидкам наших мореходов, до земли не близко. Но мало ли. Попадись на нашем пути какой-нибудь островок…

Надеюсь, не попадется.

Драккар Рагнара — примерно в кабельтове от нас. А если по-простому — метрах в двухстах примерно.

Стоп! Только что было вдвое больше. Они что же, сбрасывают ход? Точно! Сбрасывают. Рагнаров флагман больше не лидер гонки. Уступил первенство. С чего бы? Вдруг впереди какая-нибудь гадость?

Мне сразу стало как-то… неуютно. Не то чтобы я боюсь моря и сюрпризов, которые оно может преподнести… Да что врать-то. Боюсь! Еще как! Виду, конечно, не подам, но…

— Эй, Броди! Конунг хочет потолковать с Белым Волком!

— Ага! Слышу! — проревел Бычья Кость. — Эй, Хвити! Рагнар Сигурдсон тебя зовет!

Что ж, можно и потолковать.

Я взобрался на борт. Мотало изрядно, но если держаться за вант[1], то ничего. Флагман Рагнара — метрах в двадцати. Мы как на качелях. Неслабых таких качелях…

Самого Рагнара не вижу. На борту его стоит Укси Плешивый, Рагнаров хольд. Здоровенный детина в центнер весом.

— Ярл! — орет он. — Иди сюда! Конунг зовет!

Неожиданное предложение.

Смотрю вниз. Кипящая черная вода, в которую мерно погружаются весла. И как он себе это представляет? Мне перелететь?

Двадцать метров. Нет, уже поменьше. Сближаются наши кораблики.

Нет, теоретически всё возможно. Закинуть крючья, подтянуть суда борт к борту… Возможно, но рискованно. При таком ветре и волнении может так приложить, что никакие кранцы не спасут.

Броди — рядом. Хлопает по плечам гребцов на руме, и весло прямо подо мной поднимается и замирает горизонтально. Ну, относительно горизонтально.

— Давай, Хвити! — орет Бычья Кость, наваливаясь на конец весла.

Драккары продолжают сближаться. Я вижу, как одно из весел флагмана тоже замирает перпендикулярно корпусу.

Вот только лопасть его — метра на полтора выше, чем у нашего. И продолжает подниматься.

Мне очень хочется спросить этих славных ребят: не спятили ли они?

Но физиономия Плешивого совершенно серьезна. Он даже мысли не допускает, что я, весь такой крутой, побоюсь рискнуть. Да тут и риска нет, с его точки зрения. Спрыгнул на одно весло, пробежался немного, перепрыгнул на другое, и ты уже на месте.

Действительно, ничего трудного. В хорошую погоду. Но если прибавить к этому качку и постоянные «вверх-вниз» на волнах…

Голова еще думала, но организм уже всё решил.

Прыжок, шаг, толчок, два метра над бездной, скользкая от воды лопасть весла под ногой, еще один прыжок… Чуть-чуть не долетел, но успел ухватиться за край щита. И тут же — запястье в тисках, рывок, от которого в плече хрустнуло…

И я уже стою на палубе рядом с хохочущим Укси:

— Везунчик ты, Хвити! Не зря тебя наш привечает. Когда ты поскользнулся, думал: прямо в сети Ран полетишь!

Меня передергивает. Ран — это великанша, которая там, на дне морского котла, собирает в сети утопленников. Очень даже реальная была перспектива.

— Мы все так думали, — басит Скальгорм Грейп. Это он перекинул меня через борт. Прозвище «Грейп» — это что-то вроде Большерукий. В самую точку. Ручищи у Скальгорма — как у йети. И такие же волосатые.

— Эй, Броди! — кричит Укси Бычьей Кости. — Куда пошел? А добро ярлово?

Заботливый. Я после сумасшедшей переправы об оставшемся на корабле Броди имуществе и думать забыл. Но Укси помнит. Правильный викинг всегда о таком помнит.

Кожаный мешок с моими пожитками летит через бездну. Скальгорм ловит его с такой легкостью, будто это набитый шерстью игровой мяч, и вручает мне. Я принимаю его двумя руками. В мешке — килограммов пятнадцать. Запасное оружие, шлем, кольчуга… Учитывая качество, ценность немалая. Только я не думаю, что Броди хотел это присвоить. Крысятничать у викингов не принято. Случись что со мной, всё вернут семье. Вот только ничего со мной не случится. Я в этом уверен, потому что только что перемахнул через смерть на палубу Рагнарова флагмана, с которым уж точно ничего не случится, потому что Рагнар Лотброк — везунчик почище меня.

Так я думал, пробираясь на нос драккара, чтобы узнать: с чего это я так срочно понадобился конунгу?

Так я думал — и ошибся.

[1] Вант — — снасть, удерживающая мачту.

Глава 2 Трижды проклятое течение

Глава вторая

Трижды проклятое течение

— Песья отрыжка! Здесь течение! Рагнар! Здесь трижды проклятое йотуново течение! Нас несет! Нам не выгрести!

— Греби!!! Разом! Разом! Хирд! Разом!!! — Низкий страшный медвежий рёв Рагнара продирал до костей, перебивая даже многочасовую усталость. Даже дождь, казалось, притих, испугавшись. — Мы! Сможем! Мы! Сдюжим!

— Мы — сможем! Мы — сдюжим! — взревела полусотня глоток. — Мы — сможем!..

Тяжеленное весло внезапно полегчало, пошло само, само… Мой напарник Скальгорм Большерукий вложился по полной. Такому здоровяку партнер вроде меня — без надобности. В обычное время. Но сейчас даже такой чахлик пригодится.

— Мы — сдюжим! — заорал я, откидываясь назад. Тянуть, тянуть! До боли в сухожилиях, до хруста в плечах. Весло — продолжение меня. Я чувствую, как оно гнется от напряжения, как упирается в воду узкая лопасть… И она вырывается на свободу, взлетает вверх, задевая гребень следующей волны, я мгновенно ослабляю тягу. До тех пор, пока лопасть вновь не упрется в воду.

— Мы — сможем!..

— Да! — ревет Рагнар. — Да!!!

Не вижу ничего.

Ветер бьет сбоку, через борт. Наотмашь. Смесью дождя и морской пены.

Нутром, внутренностями чувствую, как волны мотают и швыряют драккар. Каждый удар — нутром. Взлетая и падая, теряя веслами воду, когда заваливает на борт, и снова вцепляясь в нее, упираясь, зависая в воздухе, загустевшем от воды, ветра и морской соли.

Наш корабль, наш свирепый морской дракон сражается вместе с нами. За свою жизнь, за наши жизни! Мы — вместе! Против ветер, течение, ярость стихий, но наша ярость — сильнее! Мы — сдюжим! Мы — сможем!

Ни зги не видно, но я чую, чувствую, что в эти самые мгновения мы, хирд и его дракон, уперлись, уцепились в жизнь так крепко, что вот-вот пересилим и ветер, прибивающий нас к берегу, и течение, волокущее на черные оскаленные камни… Мы вот-вот пересилим. Мы — сможем!..

Удар! Хруст! Рукоять весла, как живая, выворачивается из пальцев.Я опрокидываюсь на спину, ударяюсь головой о колено гребца на соседней скамье.

Яростно кричит Скальгорм. Драккар раскручивает, почти опрокидывает.

Я лечу куда-то вверх тормашками, смачно прикладываюсь спиной (хорошо, в кольчуге!), хватаюсь за что-то твердое, подвернувшееся под руку…

Очень вовремя. Сверху обрушивается настоящее цунами, и я — под водой. Сдерживаю дыхание и держусь, не позволяю потоку оторвать меня от моего корабля и унести в сети великанши Ран. Мы уйдем в глубину вместе. Цепляюсь, как умирающий викинг цепляется за рукоять меча, но каждый удар, каждый рывок выбивает воздух из моей груди.

Вода уходит, когда в легких уже ничего не остается.

Драккар, как настоящий дракон, вынырнул из пучины.

Я снова дышу и даже могу сесть. Вокруг меня, кашляя и ругаясь, поднимаются викинги.

— Ньёрд, помоги нам! — выкрикивает Скальгорм.

Я понимаю, что рано обрадовался, ведь я вижу то же, что и мой сосед по руму.

Мы проиграли. У нашего дракона перебиты крылья. Сломалось не только наше весло. Почти все весла со стороны нашего борта — сломаны.

И еще я понимаю, что легко отделался. Гребец на руме впереди весь перекосился и сплевывает под ноги алую пену. Так бывает, когда сломанное ребро пробивает легкое. Ему не выжить.

У нас тоже немного шансов встретить завтрашний рассвет. Нас несет прямо на береговые скалы. А еще мы тонем. Вода плещется под ногами. И это не та, которую забросили волны. Где-то в шкуре нашего дракона — течь.

Но мы так просто не сдадимся.

— Не спи, Хвити! — орет Скальгорм, подсовывая мне целое весло, чтобы я пропихнул его в кожаный рукав.

— Взялись!

Корабль снова управляем. Я вижу, как движутся уцелевшие весла. Мы больше не боремся с ветром. Теперь он — в корму. Мы идем к берегу. Туда, где волны, скалы и, скорее всего, — смерть. Мы разобьемся. Наверняка. Нашему дракону — конец. Но у нас есть шанс. Совсем крохотный. Там, у берега. Где скалы и прибой в два человеческих роста. Наш шанс — там. Здесь — только смерть.

Гулкие удары задают ритм. Я вижу кормчего, управляющего рулевым веслом по командам Рагнара. Самого конунга не вижу. Он — там, за моей спиной. Стоит, небось, на борту у носа, вглядываясь в кипящую воду и стараясь угадать, куда направить корабль, чтобы еще на пару минут продлить его жизнь.

Мы летим к берегу. На скалы. Я ежесекундно жду последнего страшного удара. Несколько раз я слышу, как жутко скрежещет по камню киль драккара, дважды вместе со всеми, по команде, задираю вверх весло, спасая его от встречи со скалой.

Еще думаю: что с остальной нашей эскадрой? Сумел ли кто-то вырваться из расставленной ветром и морем ловушки?

Шквальный порыв ветра швыряет нас вперед с такой силой, что мы, кажется, вообще отрываемся от поверхности. Потом — удар, хруст корпуса, перехлестывающая через борт волна, окатывающая с головы до ног. Впрочем, ноги и так в воде.

— Весла долой! — ревет Рагнар.

— В сторону, Ульф!

Отпихнув меня, Скальгорм выталкивает весло наружу, в кипящий котел моря.

Мы оба вскакиваем на скамью. Ждем.

Не вижу ни хрена. Все заслоняют спины викингов.

— Готовсь, хирд! — ревет Рагнар.

Мой Волк — рядом, и когда живое дерево нашего корабля сходится в последней битве с мертвым камнем, мы готовы.

Рагнар, мощно толкнувшись, прыгает за борт. Оглушительный треск. Вижу, как разваливается нос драккара, как вздыбливается палуба, лопаются доски обшивки. Кто-то падает, кто-то, подобно конунгу, прыгает за борт.

Время замедляется. Я жду. До последнего момента. До того, как разбитый корабль разворачивает противоположным бортом к берегу, подхватываю присмотренный заранее обломок весла и вместе с ним прыгаю в кипящую воду с наветренной стороны.

Инерция прыжка и железо на мне перевешивают подъемную силу полутораметрового деревянного обломка, но, к счастью, здесь неглубоко, меньше трех метров. Я отталкиваюсь от камня на дне и через пару секунд — снова на поверхности. Успеваю вдохнуть, и опять под водой. Но уже не так глубоко. Выныриваю опять. Одной рукой грести, второй — не давать обломку весла выскользнуть из-под меня. Вода вокруг кипит, заливает глаза, не дает дышать. Мимо, отфыркиваясь, проплывает кто-то из викингов. Ему поплавков не требуется. Гребет, как тюлень.

Поднятый очередной волной, я вижу метрах в десяти очень недружелюбно выглядящие камни и накатывающийся на них прибой. Меня несет туда. Это хорошо. Намного лучше, чем в открытое море.

«Главное — не треснуться головой», — думаю я, отпуская деревяшку и готовясь к встрече с землей Англии.

Меня несет, закручивая, переворачивая, протаскивая по камню, на мелководье. Несколько раз пытаюсь встать, но не удается даже на четвереньки. Камни скользкие, обросшие водорослями, волны бьют, кажется, со всех сторон…

Но удача ко мне благосклонна. Поболтав в прибое будто кусок плавника и заставив вдосталь нахлебаться соленой воды, меня наконец-то выбрасывает на песок.

Я — в Англии.

Глава 3 Гостеприимная земля Нортумбрии

Глава третья

Гостеприимная земля Нортумбрии

Пятьдесят шесть. Столько нас осталось. Остальных забрало море.

Пятьдесят шесть — против целого королевства. Восемь из пятидесяти шести — с серьезными травмами.

Правда, у нас имелось кое-какое оружие. У меня, например, кольчуга и Вдоводел. Этот клинок со мной уже давно. И, надеюсь, останется надолго, потому что клинки со значком-клеймом «Ulfberht» пережили тысячелетие. И, наверное, хорошо, что второй свой клинок, Последнюю Слезу, свадебный подарок Рюрика, я брать с собой не стал. Пожадничал. Да, Вдоводел хорош, стоит целое состояние, но Слеза — бесценна. На ней то же клеймо, что и на Вдоводеле, и я допускаю, отлили ее в той же европейской кузнице, но из сплава, который европейским мастерам не создать. Насколько мне помнилось, его завозили в Европу из Персии, хотя от персидского булата он все же отличался. Впрочем, я не эксперт по технологии производства оружия, я специалист по его использованию. Не знаю, где Рюрику-Хрёреку удалось раздобыть такое чудо, но теперь оно — мое. И достанется кому-нибудь из моих сыновей, если меня закопают в сырую английскую землю, вернее, нортумбрийскую землю, ведь Англии как таковой еще нет.

Но я очень постараюсь, чтобы в землю продолжали закапывать моих врагов, а не меня.

Так или иначе, но со мной мой Вдоводел и моя отменная кольчужка, не уступающая ему качеством. То есть я неплохо экипирован, в сравнении с остальными. Потому что броню сумели сохранить всего семеро, среди которых были Рагнар (кто бы сомневался), наш кормчий Орм Ловкое Весло, Укси Плешивый, еще один хольд Кнут Готландец, который трижды становился чемпионом Роскилле по плаванию[1], мой напарник Скальгорм Большерукий и я.

Рагнар, впрочем, броньку с себя снял, заявив, что не станет драться в железе, когда большая часть его хирдманов пойдет в бой в рубахах.

В том, что подраться придется, не сомневался никто.

— Я знал, что ты удачлив, Ульф Хвити! — сообщил Лотброк, нависая надо мной.

— К воронам такую удачу, — буркнул я, отжимая рубаху.

— Не скажи. Стольких славных воинов поглотило море, а ты жив и даже при броне, — конунг указал на снятую кольчужку.

— Могу дать поносить.

Тут я ничем не рисковал. Никому из наших моя кольчуга не подойдет. Размерчик подкачал.

Рагнар хохотнул. Оценил шутку.

Я надел рубаху и поежился. Ничего. Даже мокрая шерсть греет. Да и высохнет быстрее. Теоретически. Дождь и не думал прекращаться. Завидую викингам. Им холод — по барабану. Им всё — по барабану. Шарятся в прибое, вылавливая всякие полезные штуковины, гогочут жизнерадостно. Половина команды — на дне. Что с остальной частью флотилии — неизвестно. Где-то неподалеку — воины нортумбрийских танов, мечтающих содрать с нас шкуры и прибить в дверям своих церквей. Есть здесь такой веселенький обычай.

— Это было мудро — взять тебя с собой, — продолжал нахваливать себя Рагнар. — Теперь у нас есть человек, который разбирает бормотанье здешних.

— Думаешь, они захотят с нами говорить, конунг?

— Им придется. Когда я захочу узнать, где они прячут серебро.

— Это я тебе и так скажу. В домах побольше с крестами на крыше.

— Христианские жрецы! — ухмыляется Рагнар. — Они везде делают за нас главную работу. Остается прийти и взять.

Хлопнув меня по спине ладошкой (как доской приложил), Рагнар направляется к кромке воды, где его люди складывают отнятое у прибоя в одну большую кучу.

Мне бы его оптимизм.

В здравом размышлении мне следовало бы бросить данов и попытаться выжить в одиночку. Знание языка и кое-каких обычаев давало мне шанс.

Но я не мог. Я не присягал Рагнару. Я вообще не хотел идти с ним сюда. Но конунг поймал меня в ловушку. Он потребовал вернуть ему долг не серебром, которого у меня было полно, а железом. Нельзя сказать, что это был бесчестный поступок. Долг действительно был. Моя младшая любимая жена (они обе любимые) убила человека. Вернее, двоих. И, к несчастью, один из них был хирдманом Рагнара. Скверным хирдманом. Если бы он выжил, Рагнар бы его казнил. Но факт есть факт. Я оказался должен, и Рагнар назначил цену. Нет, он не жадничал. Даже пообещал договориться со свейским конунгом, у которого я отхватил изрядный кусок кирьяльских земель и, главное, контроль над Выборгским заливом. Который, понятно, еще не получил этого имени. Более того, Рагнар не просто взял меня с собой, но и объявил своим человеком. Своим ярлом. Да, ярлом без хирда, но с правом на тройную долю добычи и прочие привилегии. «Ты будешь нужен мне там, в Нортумбрии, я это чую!» — заявил конунг.

Он чуял!

А я чуял, что очень не хочу идти в этот вик. Моя чуйка против Рагнаровой. Ясно, чья главнее.

И все-таки права была моя, а не его. Полсотни против целого королевства.

Да, я мог сбежать. Прикинуться ирландцем или шотландцем (благо Шотландия рядом), чтобы оправдать свой акцент. Да хоть франком, какая разница. Добраться до какого-нибудь большого порта, подыскать подходящий корабль…

Но я не предам Рагнара. А знаете почему? Потому что он бы меня не предал. Не предал бы своего. А я — его. Хотя бы потому, что мой главный дом, моя семья — на его земле. Этого достаточно.

И вот мы готовы к маршу. И куда больше похожи на войско, чем часом ранее. Выловленных щитов хватило на всех. Добыто десятка три копий и еще кое-какое оружие. А наш конунг обзавелся плащом.

— Куда? — спросил Рагнар.

Я неопределенно махнул рукой в сторону суши. Не такой уж я знаток средневековой английской картографии, чтобы сориентироваться, даже не зная, куда нас занесло.

Дождь не стихает. Но это даже неплохо. Смывает следы, снижает видимость и, полагаю, снижает желание англичан шариться по округе.

С последним я ошибся. Мы не успели пройти и сотни шагов, как навстречу выкатилась жизнерадостная компания мародеров.

Жители ближайшей деревушки видели, как драккар викингов налетел на скалы, и пришли грабить награбленное.

Минут через пять в нашем полном распоряжении оказались четыре телеги, шесть коняшек и куча всякого ненужного добра вроде сетей и багров.

И пара пленников для вдумчивой беседы. Остальным не повезло. Или повезло. Смотря с какой стороны взглянуть. Впрочем, окажись сила на стороне добрых английских сельчан, наша участь была бы столь же плачевной.

Пытать никого не потребовалось. Пленники делились информацией настолько охотно, что я едва успевал переводить.

Да, мы в Нортумбрии. Да, здесь по-прежнему правит король Элла Второй. Королем он стал недавно, а раньше был олдерменом, то есть чем-то вроде французского графа на землях к западу от нортумбрийской столицы.

«Земля холмов к закату от Йорвика», — охарактеризовал прежнюю вотчину Эллы местный староста, которого по-здешнему называли ривом.

Риву Элла не нравился. Он многим не нравился, этот «конунг по железному праву», как сказали бы у нас в Дании. Эллу не любил народ, с которого король драл три шкуры, не любили церковники, у которых он отжал часть земельных угодий, не любили таны, которых король держал в строгости и заставлял постоянно патрулировать побережье в ожидании таких славных ребят, как мы.

При прежнем короле Осберте было лучше, сказал староста.

Тем не менее никто из недовольных не вякал. Включая самого Осберта, который был вынужден уступить трон Элле, ведь у того отличное войско и готовность порвать любого, кто покусится на его власть. Даже церковников. Эллу не любят, но ему повинуются. Поэтому рив не сомневался в том, что сюда уже спешит местный тан со своей дружиной, в которой тоже хорошие воины и их много.

«Намного больше, чем вас, норманнский господин».

Это были плохие новости.

Но были и хорошие. Вернее, Рагнар счел их таковыми. До рыбачьей деревеньки было примерно полторы мили, пользуясь местными мерами длины.

Деревня — это кров, еда, теплые вещи и прочие бытовые прелести, нужные всем, в особенности раненым.

Но Рагнар счел деревенский сервис недостаточным.

Примерно в четырех милях, если верить пленным, находился отель получше. Замок того самого тана, который, по заверению старосты, спешил сюда, чтобы доделать то, с чем не справился океан.

— Не врет? — уточнил Рагнар, имея в виду заявление старосты о спешащем сюда тане.

Может, и врет. Надеется, что мы испугаемся и уйдем.

Рагнар подошел поближе, заглянул старосте в глаза и ухмыльнулся.

— Твой хозяин ведет воины сюда? — спросил он на корявом английском. И вдруг рявкнул по-нурмански: — Не врать!

От старосты завоняло.

— Спроси его теперь! — велел конунг.

Я спросил. Рив проблеял, что да, не врет.

— Удача с нами! — объявил конунг. — Теперь у нас есть лошади и возы. Узнай, кто сможет довести нас до гарда здешнего ярла.

Староста указал на молодого парня, босого и одетого… ну, примерно как чучело на поле моего арендатора.

Парень прошептал что-то злобное. Не похоже, чтобы его и старосту связывало что-то хорошее.

Тем не менее рив его спас.

— Этого оставить, остальных убить, — распорядился Рагнар. — Грузите телеги, мы идем в гости к здешнему ярлу.

Мысль здравая. Пока местный феодал с дружиной спешат сюда, чтобы продемонстрировать нам английское «гостеприимство», мы наведаемся к нему в гости. Очень надеюсь, что наши пути не пересекутся.

Мы уложили на телеги раненых и кое-что из имущества, Скальгорм накинул петлю на шею проводнику, дал ему вдохновляющий пендель, и мы устремились навстречу судьбе.

Ну как устремились… Вернее было сказать: побрели. Дорога оставляла желать. Под ногами чавкало, телеги вязли так часто, что временами казалось: лучше бы мы всё на руках несли.

Я тоже толкал. И Рагнар. Нас было слишком мало, чтобы кто-то отлынивал. Толкал, тянул, проклинал погоду, чахлых лошадок, все и всех, включая Рагнара (последнего — мысленно), но толкал проклятые селянские телеги с кривыми колесами.

Но нет худа без добра. Я согрелся. Несмотря на дождь.

Когда надо, викинги двигаются быстро. Существенно быстрее упряжных лошадок. Так что стоило порадоваться, что нас задерживают телеги. Для меня стремительный марш северян — предельная нагрузка. С телегами вышло легче.

Пейзаж, надо отметить, был безрадостный. Унылые поля, ветхие изгороди, хилые деревца. И только когда дорога окончательно превратилась в вонючее болото, впереди наконец показались мокрые черные стены.

Между нами и крепостью — какие-то кривые изгороди, домишки, вид которых нагонял бы тоску и в солнечную погоду, а уж сейчас…

А вот стены крепости, к сожалению, выглядели серьезно.

Более того, черная жижа, которую наш проводник называл дорогой, внезапно уперлась в дорогу настоящую, вымощенную камнем и покрытую грязью не более чем на вершок.

Что ж, я и раньше знал, что римляне строили на века. И что особенно обидно: эта средневековая скоростная трасса шла практически параллельно нашей проселочной.

А еще она, римская, была испещрена следами копыт.

— Сотня всадников выехала, не меньше, — поделился со мной наблюдениями кормчий Орм, который, как и я, тащился в арьергарде.

Хотя нет, это я тащился. Орм — замыкал. Как и положено второму человеку в команде.

Как он определил численность покинувшего крепость отряда, я спрашивать не стал. Может, по концентрации навоза в грязюке?

Телега впереди подпрыгнула на неровности. Все же несколько веков без обслуживания. Тут даже римская via утратит девственность. Телега подпрыгнула. Кто-то из раненых охнул.

— Сотня — это хорошо, — после паузы добавил Орм.

Логично. Чем меньше народу внутри, тем легче будет взобраться на стены.

Вот ни малейшего желания драться. Организм желает только одного: вытереться насухо и лечь и уснуть. Можно даже без ужина.

Но у Рагнарова кормчего — другая логика.

— Много людей, много припасов, много пива.

Мы поравнялись с домишками. Вблизи они смотрелись совсем печально. И сразу становилось понятно: материалом для осады мы здесь не разживемся. Разве что чучел из ржаной соломы наделать для отвлечения внимания.

А вот там может оказаться кое-что интересное. Церковь. Не сказать что выдающееся строение. Тот же сарай, но побольше. С крестом на крыше.

Заметил ее, естественно, не только я. От нашей команды отделилась пара хирдманов. Потрусили к культовому сооружению.

От Рагнара пришла команда: разгрузить две телеги, перенеся раненых на три оставшиеся.

Я решил: сейчас мы разберем транспорт и соорудим несколько лестниц.

Оказался неправ.

Телеги разбирать не стали. На каждую улеглось по четверо вполне здоровых данов, которых обмотали перепачканными в крови тряпками. Кровь взяли у бедолаги-проводника, пережившего своих односельчан совсем ненадолго.

Возничим первой телеги был назначен я.

Вторую принял под управление сам Рагнар.

— Подъедем к воротам, и ты им крикнешь, чтоб открывали. Что у нас раненые.

— Думаешь, они поверят? — усомнился я.

— Надо, чтоб поверили, — с нажимом произнес конунг. — Не хочу потерять кого-то в глупой атаке.

Возразить нечего. Я занял место на передке телеги и потыкал кнутом в круп понурившейся лошадки. Животинка поняла правильно, но сдвинуть телегу смогла только при участии упершихся в задний борт викингов.

Ну, с Богом!

Две телеги поползли по дороге по направлению к крепости. Хирдманы, разделившись на два потока, крались по обочинам дороги вдоль черных изгородей.

Возможно, обитатели хижин их замечали, но поднимать тревогу никто не спешил. Я еще в прошлое мое посещение Англии заметил: здешние смерды не склонны рисковать собственной жизнью ради спасения господ.

Ворота. С виду крепкие. Петли качественные, бронзовые, похоже.

Слева и справа — башенки. Ну как башенки… Скорее, навесы от дождя. В каждой — по бойцу. Издали видны шлемы и наконечники копий.

— Эй там! Открывайте! — заорал я. — Раненых привез!

Появились две головы.

— Чего?

— Раненые, вот чего! — гаркнул я, не поднимая головы, что и понятно: дождь же, а у меня плащ с капюшоном. Оставалось надеяться, что акцент меня не выдаст. — Проклятые норманны высадились, гореть им в аду!

— А господин? — спросили со стены. — Цел?

— Наша взяла. Цел господин. А ты — не будешь, если славные герои умрут под дождем! — Я махнул рукой в сторону разлегшихся на телеге викингов. Один из которых как раз испустил жалобный стон.

— А ты… — начал любопытный, но повелительный голос снизу распорядился:

— Открыть ворота!

И наш диалог, к моему немалому облегчению, прекратился.

Внутри загрохотало, заскрежетало… Створки поползли в стороны.

За ними — с полдюжины англичан. При оружии. И начеку, что неприятно.

Если сейчас меня «опознают», может выйти нехорошо. А если еще вспомнить, что у ребят на стенах наверняка имеются луки…

Ну да акул бояться — в море не купаться.

Я стимулировал лошадку, та поднатужилась… Впустую. Колеса опять увязли. Рагнар неуклюже, безупречно отыгрывая немощного, слез с телеги, сутулясь заковылял к нашему возу, уперся плечом…

Безрезультатно.

И тут рослый англичанин с мечом на поясе совершил ошибку.

— Помогите, бестолочи! — скомандовал он остальным.

И бойцы, прислонив копья (!) к стене, кинулись выпихивать из грязи телегу с ранеными «соратниками».

И умерли.

Троих положил Рагнар, остальных — внезапно «вылечившиеся» раненые. А я метнулся в ворота и прикончил «офицера», потратив на него больше времени, чем рассчитывал, потому что англичанин оказался неплохим бойцом.

Но это было уже не важно. Человек пять викингов ворвались в ворота следом за мной, расхватали брошенные у стены копья и «зачистили» стену.

Четверть часа — и оплот местного феодала стал нашим.

[1] Напомню, что соревнования по плаванию в те времена проходили в открытой воде не самой комфортной температуры и притопить противника во время состязания не считалось нарушением правил.

Глава 4. Легкая победа и скверные новости.

Глава четвертая.

Легкая победа и скверные новости.

Вопреки моим ожиданиям, после захвата крепости традиционного для викингов победного разгула не последовало. Рагнар в очередной раз показал, насколько он крут. Первым делом была прекращена паника среди местного населения. С моей помощью Рагнар доходчиво объяснил гражданам и негражданам королевства Нортумбрия, что только беспрекословное подчинение и исключительное трудолюбие спасут их от кровавой кончины. Учитывая репутацию викингов, конунгу даже не понадобилась наглядная демонстрация. Все работоспособное население крепости, а также не успевшие удрать жители селения засуетились, как обитатели поврежденного медведем муравейника. Привлечены были даже служители церкви. Этим поручили наших раненых. В качестве бонуса церковникам пообещали не разорять и не жечь местный храм. Было бы что разорять. У меня дома, на Сёлунде, конюшня выглядит солиднее.

А я, механически переводя приказы Рагнара этим перепуганным до колик людям, думал, что мне уже наплевать, что с ними будет. Убьют их или пощадят. Может, это из-за того, что у них у всех, мужчин и женщин, свободных и рабов, совершенно одинаковые овечьи глаза? Или потому, что я сам наконец-то превратился в викинга и мой мир теперь поделен на своих и чужих, и чужие для меня уже не совсем люди. Они или говорящий скот, или враги…

Такая у меня возникла проблема. Как ее решать и надо ли ее решать, я не знал.

А вот Рагнар, он точно знал, как решать проблемы.

Трудились все. Пленные перепуганные англичане, двужильные даны. Была уже почти полночь, когда Рагнар великодушно отправил отдыхать всех, кроме дозорных.

Мне повезло. В распорядок несения караулов меня не включили, так что проспал я минимум до третьих петухов и проснулся от хриплого рыка боевого рога.

Подорвался и, схватив Вдоводел, кинулся к окошку…

Нет, это не враги. Просто побудка.

Тем не менее кольчугу я надел раньше, чем умылся.

Столы с немудреным завтраком поставили во дворе местного «замка», если таковым можно назвать деревянный донжон, в одной из келеек которого я провел ночь.

Завтрак изысканностью не отличался, и умяли мы его со скоростью проголодавшейся волчьей стаи, потому что разведчики уже донесли: к нам движется вражеское войско немалой численности.

Что ж, прекрасное начало дня. Нет ничего лучше, чем прикончить пяток врагов сразу после завтрака.

Так сказал конунг, и братва поддержала его дружным ревом.

Мы были готовы. К обороне.

Радость ушла, когда на подсохшей за ночь древнеримской дороге показался враг. Тот самый тан, чью резиденцию мы оккупировали.

Обороняться нам не светило. Как только Рагнар увидел, какую именно добычу захватили англичане, он вмиг забыл об обороне.

Потому что главной добычей англичан стали наши товарищи.

Воинов в походной колонне тана — за две сотни. Нас — в разы меньше.

Но разве это остановит великого Рагнара?

Ворота крепости распахнулись, и…

Безусловно, свою роль сыграла и внезапность. Тан уж точно не ждал, что выскочившие из ворот его собственной крепости люди окажутся викингами.

Но главным фактором было то, что мы — люди Севера.

Ярость, мощь и стремительность.

Тан погиб одним из первых.

Рагнар зарубил его лично, прикончив по пути парочку его телохранителей. Его судьбу разделили практически все англичане, ехавшие в авангарде. Их было десятка четыре, и они были лучшими воинами тана.

Остальные — попроще. Их мы тоже перебили в считаные минуты. Тех, кто не догадался бросить оружие и встать на колени. Ошеломленные нортумбрийцы почти не сопротивлялись.

— Это ж надо было позволить таким олухам взять себя в плен! — выговаривал Рагнар освобожденным пленникам, коих набралось аж пятьдесят шесть человек. Ответом конунгу было стыдливое молчание. Обидные слова Рагнара были несправедливы. Большую часть этих парней выловили из моря сетями, как лососей. В полубессознательном состоянии. А тех, кто еще был способен драться, люди тана прикончили на месте.

Впрочем, закончилось все отлично. И наша численность увеличилась более чем вдвое.

Это хорошо. Плохо другое. У меня сложилось впечатление, что после захвата крепости и разгрома тановой дружины Рагнар изрядно недооценивает боеспособность англичан. Он, похоже, решил, что имеет дело с какими-нибудь ополченцами. Да, крестьяне здесь с нашими бондами не сравнятся. Их поколениями учили покорности. Но и воинов на этом острове хватает. И мужества им не занимать, потому уверенность Рагнара, что он сотней разобьет тысячу, может привести к очень большим неприятностям.

Однако переубеждать конунга сейчас, когда мы без единой потери разбили впятеро большее количество врагов, — затея бессмысленная.

Из допроса пленных стало известно, что на местный берег выбросило пять драккаров, включая наш. Судьба остальной флотилии неизвестна, но надеяться на лучшее не стоило. Вот что бывает, когда не знаешь побережья и, в частности, течения, которое и увлекло нас на камни.

Существовала вероятность, что кому-то удалось вырваться из объятий потока, но надеяться на их помощь не стоило. Их наверняка унесло слишком далеко, да и откуда уцелевшим, если они были, знать, что их конунг выжил?

Надеяться мы могли только на себя. И на свои мечи.

Некоторую часть имущества с разбитых кораблей сумели спасти англичане. В том числе оружие и доспехи. Вот и молодцы. Нам пригодится.

Воодушевленный Рагнар тут же сформировал отряд из трех десятков хирдманов и полусотни местных покрепче и под командованием кормчего Орма отправил нас к месту гибели флагмана. Нас, потому что куда им, владеющим английским на уровне: «Дай сюда, иди отсюда», без меня?

Ситуация улучшилась. Я имею в виду погоду. Дождь прекратился еще ночью. На полях закопошились крестьяне. Нас они если и опасались, то умеренно. Что с них взять, кроме дрянной одежки и таких же дрянных орудий труда. Попадавшиеся на дороге сразу падали ничком и лежали так, лицами в грязь, пока мы не проезжали мимо.

А вот когда мы добрались до места крушения, то увидели, что нам здорово облегчили работу. Значительная часть содержимого драккара уже была на берегу. Здесь же находились и части самого драккара: доски обшивки и настила, скамьи, весла… Все, что можно было снять с разбитого корабля. Можно не сомневаться, будь у прибрежных жителей достаточно времени, они уволокли бы даже тяжеленный дубовый киль.

Собственно, они выволокли и его, но попозже и под нашим руководством.

Высланный вперед дозор прихватил и повязал мародеров на «месте преступления». Семерых викингов оказалось достаточно, чтобы привести к повиновению полсотни английских рыбаков.

В итоге к полудню работа была завершена. Всё, что можно было поднять, поднято, а что можно разобрать — разобрано, рассортировано и сложено на берегу. Включая тот самый киль, аккуратнейшим образом освобожденный от сложенных тут же шпангоутов.

Осмотревший его Орм заявил, что хребет морского дракона в порядке. Надо только немного укоротить, и можно снова использовать по назначению. И до меня наконец-то дошел замысел Рагнара. Причем только до меня он дошел с таким опозданием. Остальным даже и догадываться не пришлось. Ведь викинг отличается от любого другого северянина только одним: у викинга есть корабль.

Пройдет лет двести, и христианские летописцы уравняют этих бесстрашных мореплавателей с обычными пиратами. Но их выжившие потомки, ставшие королями, князьями и герцогами, не забудут своих пращуров никогда.

Добытое погрузили на телеги (для киля потребовалось целых две) и отправили в крепость в сопровождении дюжины бойцов.

Остальные, прихватив с собой оставшиеся телеги и пленных, отправились дальше — к месту следующего крушения.

В крепость мы вернулись затемно. И не обошлось без приключений. На месте гибели третьего драккара мы обнаружили людей феодала-соседа. Два десятка вояк и вдвое больше гражданских.

Вояки поначалу приняли нас за людей погибшего тана и приготовились сдать позиции и убраться восвояси, поскольку знали, что забрались на чужую делянку.

Не успели.

Среди добытых трофеев оказался очень недурной лук, которым я и завладел. Стрелок из меня, даже после тренировок Бури, весьма посредственный. Но со среднестатистическим английским лучником я вполне могу потягаться. А если войду в транс «открытых врат», то на некоторое время вообще стану местным снайпером. Понятно, что до моего сына Вихорька мне и тогда будет далеко, но положить две стрелы из трех в полуростовую мишень на дистанции сто метров, пожалуй, сумею.

Вечером был пир. С пивом и девочками. А вот публичных казней не было. Все, кого Рагнар посчитал нужным прикончить, уже отправились в мир иной.

Конунг толкнул речь. О том, что дерьмо случается, но в целом удача на нашей стороне, потому что задача у нас какая была? Проверить обороноспособность местной военщины. И мы ее проверили. И установили, что англичане — слабаки. Теперь наша текущая задача — благополучно добраться до дома, собрать войско и взять эту добрую землю вместе с ее тихим и трудолюбивым населением. В общем, прийти и воцариться.

А чтобы реализовать этот простой и позитивный план, нам нужно плавсредство, способное доставить нас домой. Поэтому сегодня мы отдыхаем, а завтра займемся постройкой драккара из имеющегося в нашем распоряжении материала. Спешить особо не требуется, потому что он, Рагнар, переговорил с пленными и прикинул, что раньше чем через десять дней убивать нас никто не придет. Пока весть дойдет до местного конунга, пока тот соберет войско, пока они заявятся сюда, полмесяца минет. Так что пьем, кушаем, развлекаемся и думаем о хорошем.

Наши радостно заорали и принялись веселиться, а конунг поманил меня пальчиком и сообщил, что у меня будет особая миссия: пока владеющие искусством кораблестроения будут собирать драккар, я с двумя десятками бойцов должен сбегать в расположенную на территории феода святую обитель и помочь ее обитателям достичь святости. То есть обеднеть и умереть.

И вот мы едем по дороге к монастырю. Ведет нас свободный англичанин по собственной свободной воле. То есть сам вызвался. Он монастырю должен. И если бы на его родину не пришли мы, кровожадные северные дьяволы, то весной он перестал бы быть свободным землепашцем и вместе с семьей поступил бы на монастырское обеспечение. Весьма скудное, поскольку монахи заботившиеся о спасении души рабов, держали их в строгости и кормили через раз.Не будет монастыря — не будет долга, рассуждал этот добрый христианин.

И вот мы едем по вполне приличной по средневековым меркам дороге. Вокруг — лес. Хороший лес. Вековой. Обильный дичью, практически не пуганной. Лес принадлежит монастырю. Дорога тоже. Проезд по ней платный. Вернее, был. Возглавляющий наш отряд Укси Плешивый приказал убивать всех, кто имел несчастье попасться нам по дороге. Монастырские мытари — попались.

Я еду рядом с Укси, слушаю, вернее, не слушаю его болтовню и думаю о хорошем. О своих чудных женах, Гудрун и Зарёнке, о сыновьях, о моем брате Свартхёвди Медвежонке, о моем маленьком, но славном хирде, каждый воин которого мне близок и дорог. Я думаю о моем поместье на острове Сёлунд и о моей крепости на будущем Замковом острове, который расположен в глубине будущего же Выборгского залива. Крепости, чья ценность многократно увеличивается оттого, что мимо нее проходит альтернативный путь из Балтики в Ладожское озеро. А если пожелается, то и на юго-восток, к Волге. Я думаю о будущей Руси, которую северяне называют Гардарикой, страной городов. Вернее, городков, которые стоят на великом пути на юг. Пути, который мечтает подмять под себя мой бывший конунг Хрёрек, ставший теперь новгородским князем Рюриком. Или Рёрехом, как произносят его имя мои братья-варяги.

Я еду по нортумбрийской дороге, проложенной через нортумбрийскую дубраву, и отчетливо осознаю: мне нечего здесь делать. Мне ничего не нужно тут. Ни в Нортумбрии короля Эллы, ни в этой разделенной на множество королевств будущей Англии. Нет, это хорошая земля. Богатая, перспективная, заселенная куда гуще, чем земли моей будущей Родины. Земля, обильная природными богатствами и правильно воспитанным человеческим ресурсом. Здесь лорды — настоящие лорды, а не сухопутные аналоги морских конунгов. Я запросто могу стать таким лордом, если буду рядом с Рагнаром, когда он завоюет Англию. А он ее завоюет, потому что дружины английских феодалов и стоящих над ними корольков не в состоянии противостоять хирдам викингов. Они будут отсиживаться за стенами городов, надеясь, что язычники-норманны разграбят дома их подданных и уйдут. Так уже бывало. Так Рагнар ушел из ограбленной им Франции.

Но отсюда Рагнар не уйдет. Я же вижу, как рачительно он относится к захваченной крепости тана и местному народонаселению. Не ограбить, а овладеть — вот его цель.

Но сейчас мы идем именно грабить. И такая установка тоже понятна, ведь именно духовенство и его имущество — сила, которая объединяет английских корольков и все здешнее народонаселение. У духовенства есть земли и деньги. А также сила и авторитет, чтобы всё это удержать. Деньги — это ключ. Потому что война требует денег. Здешние воины не станут сражаться исключительно за идею. Нет, за идею тоже могут. Например идея ватиканских святош вполне работоспособна. Воины Христа — против диких язычников.Прекрасный лозунг. Но лозунги не кормят. Потому воинам приходится искать варианты. Та же армия крестоносцев, насколько я помню, начала свой славный путь освобождения Гроба Господня с захвата Константинополя и искоренения своих братьев во Христе, но восточного толка. Свершили то, что не вышло у воинов ислама. Которым в итоге достался и Константинополь со всеми подвластными землями.

А вот Рагнар в религиозном вопросе вполне толерантен. Под его знаменем кто только не воюет. И здешние крестьяне точно не станут будут не против подчиниться данам и их законам, если решить вопрос с теми, кто нарек нас «исчадиями ада». Для простолюдина,, как показывает опыт, без разницы, кому платить налоги. А кланяться ли Христу или Тору, черни без разницы. Тор для них даже понятнее.

Полагаю, достаточно подрезать крылышки духовенству, Англия упадет на ладонь Рагнара, как созревшая слива.— Так что ты скажешь, Ульф? — ворвался в мои мысли хриплый голос Плешивого. — Нравится тебе мое предложение?

«Какое?» — едва не сорвалось с моего языка. Но я вовремя его прикусил. Хольду не понравится, что он вот уже полчаса говорит в пустоту.

— Тут надо подумать, — уклончиво пробормотал я.

— А что тут думать! — заявил Плешивый. — Главное свойство этих жрецов — жадность. Как только ты скажешь, что намерен принести дары их богу, так они тут же распахнут перед тобой любые ворота. Помнишь, как это было в Луне?

Как было в Луне, я помнил. Жадность тамошнего руководства подарила нам город, взять который мы бы ни за что не смогли.

У здешнего монастыря стены были пониже и пожиже. Но они были. Судя по описанию, полученному от нашего проводника, то были весьма неплохие стены, преодолеть которые нашими силами будет непросто.

— А если они уже знают о нас? — возразил я. — Этого достаточно, чтобы сделать их подозрительными.

— Да ладно! — отмахнулся хольд. — Стоит им увидеть золото…

— У тебя есть золото, которое можно им показать? — поинтересовался я.

Укси осекся.

Нет, золото у него было. Прямо сейчас я видел на его руке неплохой такой браслетик граммов на пятьдесят. И заколка его плаща, которую он сейчас инстинктивно накрыл ладонью, тоже была не из бронзы.

Золото было, но расстаться с ним даже ненадолго, даже со стратегическими целями для Плешивого было… противоестественно.

Но пришлось.

Сам предложил.

Понятно, что соваться к монахам в одежке типичных викингов не стоило. Поэтому я и мои спутники частично переоделись. Я заменил кольчугу на кожаный доспех одного из убитых мытарей. Личных знаков на доспехе не имелось, так что вряд ли его признают. Золото с себя я тоже снял и спрятал в сумку на поясе. Все, кроме одного перстенька, который пожертвовал в общую копилку. Типично викингский шлем завернул в ткань и прицепил к поясу. Обувь, штаны и рубаху из тонкой шерсти менять не стал. Да, на моей одежде — скандинавская вышивка. Но эти вещи вполне могут быть трофеями. Качество у них такое, что от них даже тан не откажется, не то что простой свободный воин-кэрл, за которого я намеревался себя выдавать.

Спутники мои тоже избавились от самого приметного и нацепили плащи убитых мытарей, предварительно убедившись в том, что и на них нет меток прежних хозяев.

И вот, спустя полчаса после принятия судьбоносного решения я стою у ворот монастыря. Рядом со мной — четверка данов, изображающая местных ратоборцев, а в руке у меня — заветный сундучок с откинутой крышкой. Волшебный сундучок, чьё волшебство уже в действии.

— Вот преподобному больше заняться нечем, кроме как с тобой толковать! — заявил привратник.

Пришлось предъявить «пропуск» — содержимое сундучка — и пояснить, для чего оно предназначено.

И не более чем через пять минут перед нами открылись… нет, не ворота. Калиточка сбоку от ворот. Зато сразу за ней меня встречал не абы кто, а лично настоятель. Его преподобие милорд Годвин.

— Вот, — сообщил я, почтительно склонив голову и очень надеясь, что акцент меня не выдаст. — Хотим пожертвовать, милорд. Взяли у норманнов. Господь направил их корабль на скалы.

Не выдал меня акцент. Может, не так уж он и силен, а может, ему не придали значения. Кучка драгметаллов в сундучке — вот что было центром внимания.

— Воистину так, — одобрил настоятель, упитанный дедушка с фиолетовыми прожилками на носу и щеках и такими скверными зубами, что сразу ставилось понятно: недостатка в сладостях у него нет. — Пройдем же… Как тебя зовут, воин?

— Николас, — пробормотал я, скромно потупившись.

— Пойдем, сын мой Николас, — предложил настоятель.

Шаг у него был неторопливый. В отличие от языка. Говорил преподобный без остановки. О том, что всё в руках Господа. О том, что норманны не есть люди, а есть кара, насланная Господом за многочисленные грехи местного населения, причем грешит население, а им, людям праведным, приходится страдать: сидеть взаперти за запертыми дверьми и паломников в такое опасное время фиг дождешься. Еще о том, что я поступаю совершенно правильно, передавая норманнское золото ему, поелику золото это — диавольское суть. И лишь лоно святой церкви способно его очистить. А землю от нечестивых язычников вскорости очистит король Элла.

— Сердце нашего короля далеко от добродетели, — настоятель скорбно покачал головой. — Надеюсь, Господь вразумит его и он вернет взятое неправедно[1]. Жестокий он человек. И на расправу скорый. Однако ж и норманнам спуску не дает. Скоро он будет здесь и накажет северных диаволов.

Мне стоило немалого труда сохранить покерфейс.

— Наш король… — пробормотал я. — И как скоро?

— Может, уже сегодня, — жизнерадостно сообщил настоятель, поднимаясь по ступенькам.

Я оглянулся на спутников.

Нурманы, как было оговорено, потупили бородатые личики и исподлобья изучали монастырское подворье и ворота.

Ворота были качественные. С мощными петлями и брусом-засовом, уложенным в железные скобы.

При воротах — охрана. Не монахи, бойцы. Четверо. Еще с полдюжины слонялось по двору, и вряд ли это весь монастырский гарнизон.

Нет, захватить монастырь мы, скорее всего, сумеем. А что потом?

То есть я знаю, что потом. Грабеж. Планомерный, основательный, а главное, небыстрый. И ускорить этот процесс мне не по силам. А тем временем войско короля Нортумбрии где-то рядом. Вряд ли настоятель соврал. Зачем ему?

Я еще раз оглянулся. Даны ждали команды. От меня. Для них расклад был очевиден. Они захватывают и удерживают калитку (с воротами много возни), а я беру в заложники настоятеля и тяну время, пока весь наш отряд не окажется внутри.

Все просто, если не принимать в расчет новости.

Мне нужно было принять решение. Например, проигнорировать слова преподобного Годвина. Врать тому вроде незачем. Но ведь он мог и ошибаться. А если сказанное — правда, то тут уже два варианта. Оповестить Рагнара о скором появлении королевского войска, отправив к нему гонца, нет, двух гонцов. Одного — к Рагнару, второго — дальше по дороге наблюдателем. И попытаться реализовать первоначальный грабительский план. И второй вариант: просто отдать ценности и уйти.

В пользу последнего варианта говорило многое. У нас ведь каждый человек на счету. Кого-то мы точно потеряем при штурме монастыря. Вон какие крутые парни его охраняют. Так глазищами и зыркают. А если мы еще и вернуться не успеем вовремя, то ослабим невеликое воинство Рагнара еще больше.

Ах да, есть еще третий вариант. Королевское войско застукает нас за грабежом.

В общем, знака я не подал. Вошел внутрь, совершил все необходимые движения, благо сам ритуал входа в церковь был мне более-менее знаком, отдал сундучок и покинул храм, получив заверения настоятеля в том, что я здесь отныне желанный гость и всегда могу рассчитывать на койко-место в монастырской «гостинице», а уж благожелательное отношение самого милорда Годвина — это само собой разумеется.

Как в воду глядел преподобный любитель сладкого.

— Ты что творишь? — набросился на меня Укси, едва мы оказались вне видимости со стен и воссоединились с остальной командой. — И где мое золото?!

— Наше золото! — рявкнул я. И «включил ярла»: — Меня слушай! Король Элла идет сюда!

— Ну и пусть…

— Нет, не пусть! Главный жрец сказал: они его ждут уже сегодня!

Вообще-то настоятель сказал: «может быть», но немного сгустить краски не помешает.

Дошло. Видимо, тоже представил картинку: королевское войско ловит с поличным грабителей святыни.

— Конунг должен это узнать, и чем скорее, тем лучше! — Я снова «включил ярла».

Плешивый был в нашей команде главным. По должности, но не по статусу.

— Конунг узнает, — проворчал Укси. — Золото ты зачем отдал?

— А что я, по-твоему, должен был сделать? Схватить его и бежать? Уймись! Если вернемся домой, я отдам тебе из своего. Всем отдам! — повысил я голос.

— А если не вернемся? — агрессивно крикнул кто-то из хирдманов.

— А если не вернемся, на хрена тогда тебе золото? — парировал я.

— Но…

— Хорош болтать! — перехватил инициативу Плешивый. — Бросайте эти дерьмовозки! Мы возвращаемся!

— Эй, а вы что же, не станете громить монастырь? — возмущенно завопил наш проводник, встав на моем пути.

Язык Севера он понимал очень условно, но главное уловил.

Зря он влез. Забыл, с кем имеет дело. Нет, я бы его просто отпихнул, но англичанин обратил на себя внимание Укси, а Укси — это не я. Оплеуха сбила англичанина с ног, и наконечник копья вошел ему между ребер. На полпяди. Как раз до сердца.

Плешивый наступил на бьющееся в агонии тело, обтер о рубаху должника наконечник копья и рявкнул:

— Бегом!

И мы побежали.

[1] Просто к сведению читателя: король Элла Второй, по версии хронистов, был отличался дурным нравом, тираническим характером и плохими поступками. В частности — — конфискацией церковных владений. Если последнее— правда, то информация о гнусном характере Эллы может и не быть достоверной. Хронистами в те времена были именно служители церкви.

Главы 5 и 6

Глава пятая.

Убьем их всех!

— Копьем! — заревел Рагнар. — Берегись!

Горизонтальный просвет между краем шлема и краем щита. Вижу сквозь него строй англичан. Стена щитов, щетина копий.

Мой щит дергается. В него угодила стрела. Седьмая по счету. Левая нога вперед, правая — подшаг, левая — вперед…

— Вер! Трик! Хер! Ек! Ком! Вер! Трик!..

Берегись, мы идем!

Плечо к плечу, щит к щиту. Остается семьдесят шагов, шестьдесят… Звонкий удар по макушке шлема. Стрела. Вскользь. Тридцать…

Мы не стали отсиживаться за стенами в роли мишеней для английских стрелков. Так решил Рагнар.

Король Элла пришел. Тем хуже для него. С дружиной пришел, с несколькими сотнями лучших воинов Нортумбрии.

Тем хуже для них.

С ними еще полтысячи бойцов: дружины танов, фирд[1]…

Тем хуже для них и лучше для нас. Убьем их всех, и больше никто не станет у нас на пути!

Так сказал Рагнар Лотброк. Один дан стоит десяти, нет — двадцати англичан. Убьем их всех! Сдерем шкуру с их конунга! Заберем его золото! Оттрахаем его дочерей! Убьем ярлов! Отнимем трэлей! Мы — даны! Боги Асгарда глядят на нас! Пусть гордятся нами!

Вер! Трик! Хер! Ек! Ком!

Тридцать шагов. Я вижу глаза англичан. Их вдесятеро больше, но им страшно. Мы — норманны, мы — их кошмар! Они тоже кричат.

А мы — замолкаем. Короткий разбег — и острие клина ударяет в английский строй. Острие — это Рагнар. Я слышу вопли и грохот. Упираюсь плечом в спину того, кто впереди, готовясь навалиться, чтобы продавить вражескую стену. Но в этом нет нужды. Я не вижу, что там, впереди, но это и так понятно. Конунг и его лучшие хольды вспороли английский строй. Все его шеренги. Мы уже внутри. Очень тесно. Зато тянуться не надо. Колю мечом поверх щита. И еще раз, и еще…

Прошли. Вижу английских лучников. Они бегут. Разворот. Перестроение. Раньше я был в хвосте, теперь — почти на острие клина. Но теперь — легче. Перед нами не сплоченный строй, а смешавшиеся шеренги.

Щит трещит, выворачиваясь из рук. Наконечник копья пробил и шкуру, и доску.

Удержал — и снова едва не выронил. Топор хускарла за моей спиной срубил копейное древко. Спасибо, друг, что едва меня не прикончил. Какой-то англичанин тут же воспользовался тем, что мой щит ушел вниз, и метнул в меня секирку. Тот же хускарл, что меня подставил, меня и выручил: сбил топорик собственным щитом.

Наш клин увяз во вражеских шеренгах. Стало так тесно, что даже топорами приходилось не рубить, а колоть. Шаг, подшаг, толчок, шаг… Мы продавливались через англичан, раздвигая их, как плуг вспахивает землю. Отодвигая камни, разрывая корни, отжимая в стороны… Ступни искали опору между павших, мертвых и еще живых, которые норовили вцепиться в ногу, резануть ножом по щиколотке…

Мой сосед, кажется его зовут Лодин, не уберегся. Закричал, задергался… Его ударили снизу, под кольчугу, в пах. Убийце тут же размозжили лицо ударом ноги и добили, но Лодину уже не помочь. Он выл, истекая кровью, но двигался вместе со всеми, подпертый со четырех сторон, висел, не падая. Древко его копья давило на мою шею, но я не мог его сбросить. Мой меч работал, будто игла швейной машинки. Не так быстро, но так же точно и уверенно. На меня напирали сзади, я давил в спину того, кто впереди, жмурился, когда кровь брызгала в лицо… Шаг, подшаг…

Свобода! Я едва удержал равновесие, когда спина, в которую я упирался, внезапно перестала сопротивляться. Мы второй раз прошли через англичан…

А, чёрт!

Стрелы! Почти в упор!

Я присел, пытаясь укрыться за потяжелевшим щитом, и толчок сзади сшиб меня с ног. Хирдман, который был за мной, тот, что отрубил древко копья, пробившего мой щит, сбил меня с ног… И сам повалился на меня сверху, прошитый сразу несколькими стрелами.

А я хрипел, задыхаясь, упираясь в землю локтями, удерживая стоявший ребром щит. Передо мной — мертвое лицо Лодина, на мне — дергающееся в агонии тело соратника. Он снова спасал меня. Я слышал, как английские стрелы втыкаются в него, прошивая броню. Лучники были где-то близко, может, в каких-нибудь десяти шагах…

Новая тяжесть навалилась на меня. Запахло кровью и мочой. И еще один…

Если бы я не ухитрился поставить щит углом, уже задохнулся бы.

Надо мной, вокруг меня, прямо на мне шел бой. Там убивали и умирали. Рев наших, вопли нортумбрийцев, в которых с каждой минутой все больше ярости и торжества… И, наконец, грозно-яростный отчаянный рёв Рагнара-конунга, перекрывший все прочие звуки. Рев, перешедший в хриплый вой и оборвавшийся.

Мы проиграли.

Глава шестая. Николас из Мунстера

Лежать под грудой тел несладко, но выбираться я не спешил. Умереть я еще успею.

Что будет дальше, я примерно представлял. Сейчас победители разберутся с живыми: своим помогут, врагов либо повяжут, либо добьют. Потом часть бойцов во главе с вождем отправится готовиться к празднику победы, а часть под контролем доверенных людей начнет обирать трупы. Рано или поздно очередь дойдет и до моей тушки. И — смотри выше. Либо повяжут, либо добьют. Оба варианта мне как-то не симпатичны.

Что в альтернативе? Собственно, тут вариант только один. Выдать себя за англичанина или их союзника. Недавно у меня уже получилось. Правда, тогда у меня был отменный инструмент для отвода глаз. Золото. Сейчас наличие золота будет минусом, а не плюсом. Безусловный же плюс: я жив и цел. Так что будем ждать и терпеть.

Ждать пришлось долго. Время течет медленно, когда лежишь среди мертвецов и под мертвецами, дышишь с трудом, шевелить можешь только правой рукой, а единственное развлечение — напрягать и расслаблять мышцы, чтобы они не превратились в дерево к тому моменту, когда понадобится действовать. Ах да! Еще у меня была прекрасная возможность слушать стоны и вопли раненых, ощущать холод земли, наслаждаться запахами дерьма и крови и радоваться, что эта кровь — не моя.

Впрочем, вскоре я впал в некое подобие транса и перестал испытывать неудобства. Тело мое напрягалось и расслаблялось практически самостоятельно, а разум пребывал в странном спокойствии. А еще где-то неподалеку был мой Волк. И я знал, что он окажется рядом, когда понадобится.

Время пришло.

— За ноги, Уолли! Тяни его! Тяжелый же кабан! Да аккуратней, штаны ему не порви! Это теперь мои штаны! Га-га!

— Не боишься крысить, Гаррик?

— Что несешь, дурень! Глянь, сколько на нем всего. А ты о каких-то засратых штанах.

Пора. Я жалобно застонал, просипел по-английски:

— Спасите… Ради Христа… Спасите…

— Слышишь, Уолли, мертвый нурман по-человечески заговорил! — Мортус по имени Гаррик снова гоготнул.

— Ради Христа… — слабеющим голосом протянул я. — Братья милосердные…

— Наш, кажись? — предположил Уолли. — Ну-ка давай…

И через минуту моя спина и ребра облегченно вздохнули. И я вместе с ними. Но от активности воздержался. Лежал личиком книзу и постанывал.

— Кровищи-то сколько… — заметил Уолли. — Как он жив, не пойму.

— Не помер, так подохнет, — оптимистично заявил Гаррик. — Давай избавим бедолагу от страданий. Нет, ты глянь, какая у него кольчуга…

— Ради Христа… Помогите… Преподобный Годвин вас отблагодарит…

Меня ухватили за плечо и перевернули на спину.

— Ты кто? — спросил мортус по имени Уолли.

— Милорд Годвин, настоятель, мой дядя послал меня… — прохрипел я как можно жалостливее. — Мой… отблагодарит…

Из-за плеча Уолли выглянула рожа второго мортуса, рожа совершенно разбойничья, надо отметить.

— Уже отблагодарил, — сообщил Гаррик, срезая с моего пояса кошель. — Ах-х-с-с…

Вдоводел в очередной раз оправдал свое имя.

— Ты! Змей! — воскликнул Уолли, хватаясь за нож и очень удачно отшатываясь на удобную для укола дистанцию.

Сам виноват, Уолли. Не оставил мне выбора.

Я приподнялся, чтобы оглядеться. Организм слушался плохо. Еще бы. Несколько часов проваляться практически в неподвижности. Спасибо хоть, правая рука работала и сработала, как надо. Поле боя выглядело… Как поле боя. И так же пахло. Гибель моих «спасителей», похоже, прошла незамеченной. Других собирателей трофеев поблизости не было, да и видимость оставляла желать. Пасмурно. О! Фляжка! С элем! Мечты сбываются.

Промочив горло и восстановив подвижность, я первым делом избавил старину Гаррета и старину Уолли от уже ненужных им вещей. Нескольких кошельков, среди которых был и мой собственный. Учитывая мое нынешнее положение, деньги мне не помешают. Позаимствовал я также рубаху Гаррета. Замерзнуть ему больше не грозило, а мне надо прикрыть кольчугу и выглядеть поскромнее. И еще плащ. Простой, но добротный, явно английской работы. Самое то для маскировки. Шлем — в сумку. Похожу пока с непокрытой головой. Потом подберу что-нибудь характерно английское.

Немного поразмыслив, снял кошели и с двух погибших соратников. Думаю, им было бы приятно узнать, что их личные средства помогут выжить своему, а не достанутся врагу.

Теперь — припрятать тела Гаррета и Уолли, и можно выбираться. Ага. И еще вот это копьецо прихватить, чтоб оружие в руке, и щит за спину.

Чуть не забыл. Я же собираюсь выдать себя за христианина, а главного символа у меня и нет.

От крестика Уолли я отказался сразу. Именной: «…спаси и сохрани Уоллеса Лея». А вот Гарретов — самое то. Серебряный, с вырезанной на перекрестии фигуркой Спасителя. Ни намека на индивидуальность.

Теперь я готов.

— Стоять! Не знаю тебя! Кто такой?

Как и следовало ожидать, вход-выход на поле боя был ограничен. Слишком много добра скопилось на этой территории.

Опять-таки недобитые враги могут попробовать сбежать…

— Я тебя тоже не знаю.

Судя по одежке, невелика сошка.

Но резкий. Тут же на меня наконечник копья направил.

Я небрежно отодвинул его собственным копьем. Не спеша, чтобы не было воспринято как угроза.

— Мой господин — милорд Годвин. Преподобный, — я снова прибег к той же легенде. И тут же оперся на древко, изображая слабость. Причем даже особо стараться не пришлось. Бодрости во мне осталось — воробью три раза чирикнуть.

— Ты ранен?

Второй. Этот не бычит. Глядит с сочувствием.

— Помяли немного. Мне б поесть…

— Там, — второй махнул в сторону крепости. — Пить хочешь?

— Нет, — я показал на трофейную флягу. — Уолли дал.

— Знаю Уолли. — вмешался первый. — Уолли добряк!

Оба заржали.

— Ты это, помылся бы, — сказал второй. — Воняет от тебя похуже, чем от пса, сдохшего от поноса.

— Сам чьих? — снова построжел первый. — Говор у тебя ненашенский.

— А ты чуткий, — я выдавил смешок. — Я из… — вовремя вспомнилось ирландское: — Мунстера. Это…

— Ирлашка, — пренебрежительно бросил первый. — Так и знал, что ты чужак. Зачем здесь?

— Затем. Норманнов убивать, ты, про… — Я сделал вид, что проглотил ругательство.

— Отстань от него, Гровер! — вмешался второй. — А ты иди в крепость, поешь да отдохни. Досталось тебе.

— Отдыхать некогда, — я покачал головой. — В монастырь надо. Милорд гневаться будет. Строг.

— Зато платит щедро, — второй кивнул на мои сапоги. — Побольше нашего тана.

— Уж верно, что побольше, — подтвердил я. — Но сапожки я не покупал. У норманна забрал. Три дня назад.

— И он так вот просто тебе их отдал? — спросил первый с такой интонацией, что мне захотелось сделать ему больно.

— Просто, керл, под кустом гадить, — буркнул я. — А из тебя бы тот норманн точно всё дерьмо выпустил!

— А ты, значит, великий боец, ирлашка?

— Хочешь проверить? — Я угрожающе шевельнул копьем, и тут же снова на него оперся, изобразив потерю равновесия.

— Гровер, довольно! — вмешался второй. — А ты не задирайся. Сам же на ногах не стоишь. Иди в крепость. И отдохни. А утром наверняка в ваш монастырь раненых повезут. И ты с ними.

— Точно! — Я хлопнул ладонью по лбу. — Так и будет. Совсем ум растерял, пока под дохлыми нурманами провалялся.

И заковылял к крепости, опираясь на древко копья.

Подозрительный Гровер проводил меня недобрым взглядом, но остановить не пытался.

Но попытается, если я вдруг сменю направление.

Но я не сменю. Мне тоже нужно в крепость. Потому что прежде, чем вернуться домой, я должен узнать о судьбе Рагнара. И если конунг мертв, что скорее всего, то рассказать сыновьям о том, как погиб отец. Это важно.

[1] Фирд — — ополчение, набираемое по призыву из свободных крестьян. Боевые качества, понятно, не слишком высоки. Вооружение тоже не лучшее.

Глава 7. Язычник должен умереть

Глава седьмая. Язычник должен умереть

Элла, король Нортумбрии. Суровый светловолосый и светлобородый мужик с тоненьким обручем короны и широким поясом, обремененным разными предметами, самым крупным из которых был меч в ножнах, обтянутых алой тканью. Король возвышался над Рагнаром на полголовы.

Это потому, что Рагнар стоял на коленях. А на коленях он стоял потому, что два здоровенных ублюдка изо всех сил давили ему на плечи, а еще трое держали натянутые цепи, закрепленные за спиной на руках конунга, железном обруче вокруг туловища Рагнара и кольце-ошейнике, сдавившем напрягшуюся, с вздувшимися жилами, шею Лотброка. И, несмотря на железо, им приходилось напрягать все силы, чтобы удерживать конунга данов в столь неестественном для него положении. Лев остается львом даже в цепях.

Но Рагнар не был львом. Он круче. Он был повелителем морских драконов. Король Нортумбрии наверняка это чувствовал, потому что не рискнул подойти к скованному пленнику вплотную.

— Кто ты? — спросил король. — Как тебя зовут, норманн?

Монах-толмач начал переводить, но Рагнар понял и без перевода.

— Я — твоя смерть! — рыкнул он.

И король его тоже понял без перевода.

— Тебе лучше отвечать государю, — сказал монах-переводчик, косясь на своего монарха. — И тогда смерть твоя будет легкой.

Рагнар расхохотался.

От этого смеха даже я поежился, а кое-кто из окружения Эллы даже за оружие схватился.

— Я убил пятьдесят твоих людей, конунг, и еще одного! Я победил в восьми великих битвах и десятках схваток помельче. Я убил тысячу врагов и двадцать шесть великих воинов, которые станут прислуживать мне в Валхалле!

Голос Рагнара, казалось, заполнил всё вокруг. Никто не смел перебить или остановить пленника.

— Почетное место ждет меня за пиршественным столом Всеотца! — прогудел Рагнар. — Давай, англичанин, сдери с меня шкуру! Выпусти мне кишки! Дай порадовать асов моим последним подвигом! Я сам подскажу тебе, что делать, потому что ты никогда не придумаешь того, что могу придумать я, любимец Высокого!

— Что он говорит? — спросил Элла толмача, который забыл о своей профессии и безостановочно крестился.

— Хвалится своими бесовскими божками, — пробормотал монах. — Убей его поскорее. Его место в аду, а не среди людей.

— Он назвал свое имя? — спросил король.

— Нет. Хвалится, что перенесет любые пытки.

— Что ж, — король поглядел вниз, на пленника, — я могу узнать его имя от кого-то другого. Кенельм, сколько у нас пленных? — обратился он к одному из воинов свиты.

— Пятеро, ваше величество. Но если вы хотите кого-то из них допросить, следует поторопиться. Двое до завтра точно не доживут.

— Пятеро? — вздернул бровь король. — Только пятеро?

— Они хорошо сражались, ваше величество. И вы ведь велели взять живьем только их предводителя. Мы его взяли. Остальные…

— Я тебя понял, Кенельм, — отмахнулся Элла. — Что ж, проверим, так ли этот хорош, как хвастает. Редманд! — он повернулся к другому военачальнику. — Этого в подвал. И присматривать за ним в десять глаз. Завтра мы возвращаемся в Йорвик[1]. Этого берем с собой.

— Язычник должен умереть, ваше величество! — влез еще один из королевской свиты, судя по одежке — представитель церковной верхушки.

Король глянул на него мрачно, бросил:

— Он умрет. Но не в этой глуши. Мои подданные должны видеть, как я караю норманнов!

— Это очень мудро, ваше величество, — моментально согласился святоша. — С Божьей помощью вы избавите нас от этой напасти!

— Да уж постараюсь, — буркнул Элла.

«Мечтай!» — подумал я.

Если он казнит Рагнара и его сыновья об этом узнают, я не дам за шкурку королька и медного пенни. Единственный шанс Эллы — попробовать договориться с пленником. Богатые дары и почетное возвращение домой.

Тогда, возможно, Рагнар даст ему возможность побыть королем еще немного.

Вопрос: как это сделать? Теоретически все понятно. Надо пробиться на аудиенцию, рассказать королю, кого он захватил, изложить свое видение ситуации… И с большой долей вероятности разделить с Рагнаром тюремную камеру. Даже если король проникнется моей позицией, есть еще церковники, чей авторитет наверняка побольше моего, а они никаких компромиссов не допускают. «Язычник должен умереть!» А уж вероятность того, что Рагнар согласится креститься, даже не равна нулю. Она отрицательная.

Однако что-то предпринять я должен. Я пришел сюда с Рагнаром, и если уйду без него, то должен быть уверен, что сделал всё, что мог. И дело даже не в совести, хотя и в ней тоже. Дело в том, что есть Ивар, Сигурд, Бьёрн… Сыновья. Которые могут разочароваться во мне, если решат, что я мог помочь их папе — и не помог.

А разочарованный Ивар… Я такое даже врагу не пожелаю. В общем, если войско Эллы возвращается в столицу, я пойду с ними. И было бы неплохо сделать это легально, а не тайком.

Время для легализации у меня имелось. Даже скомандуй король-победитель выступить утром, войско выполнить его распоряжение не пожелало бы. Да и не смогло бы.

Сначала битва, потом дележка трофеев, потом — пир, на котором эль потреблялся бочками.

Тут не каждый-то и проснуться бы смог раньше полудня.

Король Элла дураком не был и поднимать своих чудо-богатырей в поход в приказном порядке не стал.

Хотя, как мне стало известно позднее, оставлять надолго свою столицу Элле категорически не хотелось. Потому что далеко не все было гладко в самом королевстве Нортумбрия, и значительная часть его населения полагала Эллу правителем… не вполне легитимным, мягко выражаясь.

Потому Элла никаких суровых приказов отдавать не стал. Он поступил проще. Велел припрятать еду и выпивку.

Однако военная элита на то и элита, чтобы находить хавчик и бухло везде и всюду.

Конечно, не развернуться по-настоящему победоносному воинство было нельзя. Чай не вражеская территория, а своя, так что грабить и тем более красть категорически запрещено. Потому пришлось королевским чудо-богатырям, танским дружинникам и примкнувшим к королевскому войску ополченцам, тем, которые тоже не спешили домой, пойти по сложному пути. То есть покупать еду и выпивку за свои кровные, то есть кровью своей и чужой заработанные.

И ушлые торговцы вкупе с местными свободными жителями тут же поспешили удовлетворить возникший спрос. Причем цены задрали под облака.

Еще позавчера я был уверен, что викинги разграбили окрестности подчистую, но глядя на этот стихийно разросшийся рынок, понял, что ошибался.

Даны не экспроприировали и половины припасов. Нет, все-таки богатая страна эта Англия. Вернее, Нортумбрия.

Но были среди тех, кто прибыл подзаработать на голодных желудках королевской гвардии, и персонажи, которые могли оказаться весьма полезными в деле легализации.

То были мои знакомцы из монастыря, который я недавно проспонсировал.

Скромные монахи прикатили аж на пяти телегах. И настоятель Годвин с ними. В возке поприличнее. Преподобный сразу двинул к королю. Засвидетельствовать почтение, заверить, что раненым будет оказана вся необходимая помощь, а кому она уже не нужна — духовная поддержка в загробном мире. Лучше прогнуться, а то Элла такой… Решит, что монастырь должен внести свой вклад в войну с викингами, — и одним почтением уже не отделаешься.

Меня визит преподобного Годвина застал врасплох. Ночевал я на свежем воздухе под стеной снаружи и увидел подъезжавший к городку монашеский поезд еще издали. Первая мысль: укрыться где-нибудь в темном уголке или вообще свалить куда подальше. Моя легенда монастырского наемника-ирландца могла запросто «подвести меня под монастырь», если правда вскроется.

А с другой стороны… Что знает обо мне настоятель? Что меня зовут Николас. И я лопух, который отдал ему золото викингов.

О золоте преподобный точно не станет распространяться в присутствии короля Эллы, который имеет полное право претендовать на «трофей». Ведь это он только что разбил войско страшных норманнов.

Так что не болтать лишнего явно в интересах настоятеля. А если подумать: кто слышал мои слова о том, что я служу преподобному? Два покойника-мортуса да двое королевских вояк. Как-то сомнительно, что они, даже недоверчивый Гровер, станут выяснять, как именно я служу настоятелю Годвину.

В общем, я рискнул и пошел завтракать. На местный рынок, разросшийся сегодня вчетверо.

В обмен на три медные монетки мне выдали глиняную кружку с элем и завернутый в свежеиспеченную лепешку кусок только что поджаренной баранины с гарниром из овощей, приправленной травами, щедро политый кисло-сладким медовым соусом.

Судя по высказываниям других покупателей «староанглийской шавермы», цена была существенно завышена. Ну так вольному воля. Кому мясо не по деньгам, может угоститься кашей и вареной рыбой. Ну или водичкой из реки.

Победители, впрочем, не жадничали. Платили.

Я устроился по соседству с четырьмя вояками из королевской (судя по расцветке и качеству облачения) гвардии, послушать, о чем они болтают (добыча, слава, девки), и проникнуться их диалектом. Глядишь, и перестанут опознавать во мне чужеземца после первой же произнесенной фразы.

Была мысль взять еще эля, угостить бойцов и набиться к ним в друзья, но решил: рано.

Отправился в крепость. Там оказалось еще более людно, чем снаружи. Но часть пространства все же освободили. Там тренировались бойцы. Надо полагать: новобранцы. Гоняли их суровые бородачи из королевской гвардии. Полезное мероприятие. В том числе и для меня. Во время боя у меня не было возможности понаблюдать, как управляются с оружием элитные воины Нортумбрии. Не до того было. Сейчас — подходящий момент.

Новобранцы не впечатляли. И это хорошо для моего плана.

Не особо впечатляли и «сержанты». Любого из них я уделал бы секунд за десять. Девять — подойти. Одна — убить. Собственно, в проигранной нами битве так и происходило. Один удар — один покойник. Но убивать «сержантов» не входило в мои намерения. Перенять манеру биться и двигаться — вот задача. Нетрудная, впрочем. Как для мастера-танцора освоить новый, не слишком хитрый танец. Даже практика не потребуется. Просто понять рисунок и двигаться.

О! Знакомые лица. Король вышел подышать свежим воздухом. А с ним — преподобный Годвин. Кислый, как скверное пиво.

Король окинул покровительственным взором двор и зашагал к навесам, отведенным под «госпиталь». Свита — за ним. За свитой — я.

Большая часть медицинского персонала — монахи. Лечили они не только молитвами, но и традиционно. И надо отдать им должное: лечили неплохо. По средневековым меркам. Однако выглядел, звучал и пах «госпиталь» так, что сразу отпадало желание в нем оказаться. Хотя я знал, что большая часть раненых — выживет. Безнадежных добивали сразу. Самые тяжелые умирали в первую ночь.

Король пообщался с ранеными, потом собрал приближенных и занялся, насколько я мог судить, организационными делами.

Настоятель остался при госпитале. В окружении младших по званию священнослужителей.

Подходящий момент, чтобы поговорить.

Преподобный Годвин меня узнал. Кивнул благосклонно, но желания общаться не выразил, поскольку пожертвований от меня больше не ждал.

Но поговорить ему придется.

Я деликатно раздвинул скопление монахов, поклонился, очень смиренно попросил благословения, получил оное, но не удовлетворился, а со всем почтением потребовал у преподобного рекомендацию. Мол, после недавней битвы и созерцания невероятной доблести королевской гвардии есть у меня страстное желание в оную вступить. А преподобный Годвин, как я заметил, пользуется у нашего короля немалым авторитетом. Не мог бы он…

Настоятелю знакомить меня с королем явно не хотелось, но послать меня подальше он опасался. А вдруг я сболтну про золото.

Так что спустя час я стоял перед королем Нортумбрии…

Который смотрел на меня, как на…

В общем, без уважения смотрел. Хотя не мог не видеть, что я — воин. И даже принимал участие в недавней битве. К счастью, на чьей стороне, он догадаться не мог. Кровь — она у всех одинакового цвета.

— Николас, значит, — процедил король, сверля меня взглядом.

Вблизи он выглядел старше, чем мне показалось раньше. Или это вчерашняя ночь так его потрепала?

— Добрый христианин и славный воин… И чем же ты славен, керл?

Если Элла думал меня смутить, то напрасно. Видал я королей и познатней нортумбрийского.

— А вот этим и славен, — я похлопал по оголовью Вдоводела, не опуская взгляда. — Думаю: вряд ли среди твоих людей найдется кто-то, способный со мной справиться. А если найдется, готов служить тебе полный год без жалованья. Только за харчи.

Вот так. Сразу — к гордости и к корысти.

Элла еще с полминуты побуравил меня взглядом. Я даже забеспокоился: вдруг он сам возьмется проверить мои фехтовальные навыки? Впрочем, если рискнет, я пусть и не сразу, но поддамся. Обойдусь как-нибудь без королевского жалованья. Ха-ха.

— Теобальд! — рыкнул король. — Вздуй наглеца!

Ого! Этот гвардеец вполне мог бы потягаться размерами с моим побратимом Свартхёвди. Еще тот бугай. Будем надеяться, что не берсерк. Еще раз — ха-ха.

Увесистый щит, меч раза в полтора тяжелей моего, чешуйчатая куртка-панцирь, шлем с гребнем… Здоровяк, одним словом. Но двигается неплохо. И взгляд осмысленный. Явно не тупой громила. Кто-то из командиров? Да наверняка. Вооружение, одежда. Местный воевода, не иначе.

— Убить его, господин, или только поучить?

— Жену свою поучи ноги раздвигать! — посоветовал я, опередив ответ Эллы, скидывая из-за спины на руку круглый щит, вполовину легче, чем у противника. Меч мой пока оставался в ножнах. Выхватывать его я умею быстро. Будет Теобальду сюрприз. А пока — приглашающий жест правой: иди сюда, красавчик!

И «красавчик» пошел. Причем бесхитростно. Вжих справа, вжих слева, вжих из-под щита по ногам…

А вот обещанный сюрприз. Я — сбоку, и выхваченный в одно движение Вдоводел тем же движением — в шею гвардейца. Легонький такой укол пониже уха. И — небольшая задержка. Чтобы противник осознал: я запросто мог бы отправить его в рай.

Обозначил и отпрянул.

Продолжим?

Не скажу, что старина Теобальд испугался. Нет. Занервничал немного. Осознал, что я мог его убить. Однако не понял, как у меня получилось. Да и остальные не особо врубились. Включая короля. Но качество моего клинка компетентные товарищи не могли не оценить. Теобальд точно оценил. Глазки у него загорелись. Такой трофей.

Все же простой парень этот Теобальд, хоть и воевода. По мировоззрению, похоже, чистый викинг. «Я хочу — значит, будет моим».

Но вскоре выяснилось: я ошибся.

И мой замечательный план — прикинуться представителем английской школы фехтования — пошел прахом. Теобальд оказался крутышом. Сообразив, что я с оружием не вчера познакомился, сразу стал внимателен и точен. Клинок его был подлинней моего Вдоводела и граммов на четыреста тяжелей. Но обращался Теобальд с ним, как художник — с кисточкой. Я бы восхитился, если бы не сложнейшая задача: победить, не прикончив противника.

Но задачу эту здорово облегчило то, что мой противник тоже не спешил меня убивать. Нет, все же не викингов у него менталитет. Любой северянин, приглянись ему меч, превратил бы его обладателя в капусту без малейших колебаний.

А англичанин не торопился нашинковать меня на стейки. Работал деликатно. Оглушить, обезоружить, пришибить щитом, повредить руку или ногу. Пару раз я даже отметил, что он заранее целит не лезвием, а плоскостью.

В общем, топтались мы с ним уже минут пять без особых достижений, если не считать обоюдной усталости.

Зрители веселились, подбадривая, к моему удивлению, не только гвардейца, но и меня.

— Довольно!

Это крикнул король.

— Вижу, Теобальд, этот керл тебе приглянулся, — проворчал Элла. — Возишься с ним, как с собственным наследником.

— Он хороший воин, ваше величество, — тяжело дыша, отозвался гвардеец. — Очень хороший. Вам пригодится.

— Допустим, — король одарил меня тяжелым взглядом. — На коне биться умеешь?

Я самую малость помедлил. Вспомнились французские шевалье, которым я и в подметки не годился. Ответил осторожно:

— Умею немного.

— Он твой, Теобальд, — принял решение король и махнул рукой, сообщая, что аудиенция закончена.

Я ожидал, что мой новоиспеченный командир станет интересоваться, кто я и откуда, но он спросил другое:

— Кому служил прежде, Ник?

Я пожал плечами:

— Предпоследним, кому я сослужил службу, был преподобный Годвин, — сообщил я. — А последним — наш король. Я бился вчера на его стороне.

— Это я знаю, — сказал Теобальд. — Где ты стал воином? Ты необычно бьёшься, Ник.

— Главное, я делаю это хорошо! — улыбнулся я.

— И всё же?

— Несколько лет я прослужил в войске французского короля Карла, — сымпровизировал я. — Тогда у меня была семья, дом и надел земли. Семью мою убили норманны, — я добавил мелодрамы и сделал мрачное лицо. — И всех сервов тоже. А я, знаешь, не из тех, кто сам ходит за плугом.

— Сочувствую, — произнес Теобальд без малейшего сочувствия в голосе. — Значит, ты франк?

— Нет, — я изобразил еще большую печаль. — Я ирландец из Эоханахта, что в Мунстере. Мне было пятнадцать, когда я кое-кого убил. Пришлось бежать.

Надеюсь, хольд Красного Лиса Грихар Короткий не будет в обиде на то, что я позаимствовал часть его биографии.

— Потом я много кому служил, — поведал я моему новому командиру. — Позволь угостить тебя элем, и я расскажу.

— Не сейчас, — мотнул головой Теобальд. — Король хочет, чтобы мы выступили до третьей стражи. Так что готовься. У тебя есть конь, Ник из Мунстера?

Я покачал головой.

— Я дам тебе коня из тех, что позавчера потеряли хозяина. Если пожелаешь, купишь его, когда мы вернемся в столицу. Деньги есть?

Я кивнул.

— Тогда иди перекуси. Переход будет долгим.

А что следует сделать доброму христианину перед долгим походом, да еще и после хорошей драки?

Правильно. Посетить церковь.

Церковь — это важно. Я не забыл, как прокололся во Франции, и повторять ту же ошибку не собирался. Старина Красный Лис, у которого я «украл» происхождение, никогда не забывал о спасении души. Даже когда обчищал христианские монастыри. Ну, не согрешишь — не покаешься, как говорится. Вот и я при первой же возможности посетил церковь. Обычную деревенскую. Ту самую, похожую на сарай с крестом на крыше. Идеальное место, чтобы попрактиковаться в сдаче экзамена «Исповедь».

Внутри церковь выглядела не лучше, чем снаружи. Зато там «работали» сразу пятеро церковнослужителей. И к каждому — очередь. Храбрые воины короля спешили смыть с души грехи плоти.

Я смиренно встал в самую длинную. Дабы иметь возможность изучить роль, а заодно послушать, в чем именно каялись (громким шепотом) мои предшественники.

Послушать и повторить. И в очередной раз услышать от престарелого монаха, что убийство отродий Сатаны — это не грех, а заслуга перед Господом. И за такой христианский подвиг все прочие грешки прощаются автоматически.

Так что было мне и отпущение, и причастие, и доброе напутствие: не останавливаться на достигнутом и изничтожать врагов церкви всемерно и повсеместно.

Воистину. Изничтожали, изничтожаем и будем изничтожать. Например, избавляя священнослужителей от имущества. Разве не сказано в Писании насчет богатея, верблюда и игольного ушка? Я в прошлом немало потрудился, облегчая церковникам попадание в райские кущи, и, надеюсь, продолжу это богоугодное занятие в будущем.

Но исповедникам об этом знать ни к чему. Ведь сказано там же, в Писании, что не стоит хвастать благими деяниями.

[1] Йорвик, Йорк, он же Эоворвик илиЭофорвик, — — все это один и тот же город. Столица королевства Нортумбрии. Могу лишь добавить, что название сие, возможно, происходит Йорвик — происходит от еще более древнего «Эборак», а возможно, от простого «эовор», то есть вепрь.

Главы 8 и 9

Глава восьмая.

Гвардеец короля

Долгий переход! Ха! За день мы прошли не больше тридцати километров. Около двадцати миль по-здешнему. Лично я даже не прошел, а проехал. Теобальд выдал мне каурой масти жеребчика со скверным характером. Видимо, решил проверить, насколько я ловок с лошадьми. Кусаться я его отучил сразу. Своевольничать — примерно через полчаса. Во всяком случае, бить задом он перестал и поводьям повиновался. Однако до того, чтобы управлять им одними коленями, было еще далеко. Рысь у коника оказалась тоже не особо плавной. Но не более тряской, чем у мелких скандинавских лошадок. Хотя если этот малыш здесь считается боевым конем, то можно надеяться, что здешние рыцари по уровню тоже существенно «мельче» франкских. Что не может не радовать.

Еще мне выдали плащ королевских цветов, желтого и красного (цвета эти лишь угадывались, поскольку плащ был порядком застиран), аналогичной расцветки пояс, который я нацепил поверх собственного, и бронзовую бляху с королевским гербом: загадочной зверушкой, смахивающей на тощего кота.

Жаловаться я не стал. У большинства королевских гвардейцев и плащи, и кони были не лучше моих.

Еще мне выдали пику и щит, тоже разрисованный желтым и красным. Я заикнулся, что, мол, не отказался бы и от лука, но, оказалось, луков нашему подразделению не положено.

Но то были мелочи. Куда важнее, что мы сопровождали не только короля Эллу, но и осуществляли охрану его именитого пленника, Рагнара-конунга.

Выяснить, что это и есть знаменитый Рагнар Лотброк, англичанам так и не удалось. Так что демонстрировали его просто как норманнского конунга. Именно демонстрировали. Рагнару оставили его одежду и доспехи, заковали в цепи и поместили в здоровенную клетку на колесах, дно которой было застелено медвежьей шкурой. Для пущей солидности. И любой желающий, будь то благородный землевладелец или ничтожный раб, мог лицезреть, какого крутого врага победил и пленил их король.

Может, поэтому мы особо не торопились. Чтобы впечатлить народ.

Рагнар вел себя…

Никак он себя не вел. Сидел на медвежьей шкуре и глядел в пространство, не обращая внимания на издевательские вопли и обидные слова, которые бросали ему англичане. Плевать ему было на оскорбления черни. Не говоря уже о том, что конунг почти не понимал по-английски. За тем, чтобы чернь ограничивалась словами, следили специально назначенные люди, не церемонящиеся с теми, кто хотел запустить в пленника камнем или дерьмом.

Еще трое пленников ехали в закрытом возке. Их я не видел, но знал, что рассчитывать на их помощь не стоит. Состояние у них настолько скверное, что их даже допрашивать не рискнули.

За Рагнара тоже пока не брались. Надо полагать, не хотели портить «товарный вид». Крутизна врага хорошо оттеняет доблесть победителя.

Рагнар, надо полагать, догадывался, почему палачи его пока не тронули. И что это всего лишь пока, тоже знал. Но — никаких внешних эмоций.

Лишь один раз лицо Рагнара чуть-чуть оживилось. Когда он увидел и узнал меня. Но только на миг. И только для того, чтобы я понял, что он меня узнал. А еще его правая рука поднялась сантиметров на десять, указательный и средний пальцы сомкнулись в знаке «молчание», а большой указал на самого Рагнара.

Я еле заметно кивнул.

Ладно. Если конунг хочет сохранить инкогнито, его право. Надеюсь, я хоть в него вдохнул немного надежды. Потому что пока даже не представлял, как его вытащить. Охраняли его плотно. И то, что я оказался в списке охранников, пока ничего не меняло. Пока.

Йорвик. Он же — Эоворвик, как его называли викинги. Серьезный город, серьезные стены. Снаружи я их уже видел. Когда приходил сюда под знаменем Ивара Рагнарсона. Тогда город оказался викингам не по зубам. Чтобы снести эти ворота или преодолеть такие стены, одной храбрости недостаточно. Нужна планомерная осада и стенобитные машины. Древние римляне знали толк в фортификации. И в градостроительстве. Место для города было ими выбрано отменное. Вокруг плодородная долина, рядом река. Не удивительно, что жизнь в Йорвике кипела, а застройка была, мягко говоря, плотная. Свободные места только перед королевской резиденцией да у монастыря, который тоже оградился стенами. Впрочем, попасть внутрь было несложно. Я, например, попал.

Войдя в город, мы как раз туда и отправились — в главный столичный храм. На торжественный молебен в честь великой победы Эллы над великим множеством созданных диаволом норманнов, посягнувших на благословенную землю. Процедуру свершал лично архиепископ Йоркский Вулфер. Великое множество! Ха! Всего лишь несколько десятков. Если бы не шторм, мы бы королевское войско тонким слоем размазали по их благословенной!

Понятно, что мысли свои я держал при себе. Стоял за спиной короля и наслаждался искусством. Пели монахи знатно.

Церемония длилась часа три. Я даже устал стоять с непривычки. И проголодался.

Но людям служба нравилась. Умеет церковь устроить шоу. По средневековым меркам, разумеется.

Служба завершилась, и нас, победителей, причастили. Церковнослужитель вложил мне в рот кусочек лепешки, предварительно окунув его в чашу с вином.

Будем надеяться, Бог не обидится на меня за то, что я неправомерно воспользовался его благословением.

Потом, как следовало ожидать, был пир, на котором кроме эля подавали вино. Причем местное. А я и не знал, что в Англии растет виноград.

Пировали в королевской резиденции, в специально предназначенном для этого помещении: длинном, скудно освещенном зале.

Элла восседал на троне, важный и суровый. Рядом с ним — такая же суровая женщина в высоком головном уборе. Жена, надо думать. На почетном месте — архиепископ Вулфер. Важный, высокомерный… Но кушал хорошо. Я бы даже сказал — увлеченно.

Подальше — всякие важные персоны, мирские и духовные, среди которых я заметил Теобальда, а также еще двоих, имена которых я слышал во время беседы короля с Рагнаром. Военачальники Кенельм и Редманд.

Ниже ВИП-персон разместилась публика попроще, но судя по одежке, тоже не из последних.

Мне отвели место в самом конце стола. Ну хоть за королевский стол усадили. Часть парней, вместе с которыми я возвращался в столицу, харчевалась отдельно. Во дворе под навесом.

Соседи мне попались не болтливые. Время на разговоры не теряли: старательно наливались элем и с такой скоростью набивали животы, словно всю жизнь жили впроголодь. Хотя не сказать, чтобы нам подавали что-то изысканное. Изысканное до нас не доходило, рассасываясь в верхней части стола. Хотя по сравнению с дорожной едой — нормально. Свежее, горячее, с солькой и приправами. Опять-таки вино, кисленькое или подслащенное медом. Кому как нравится. И рыбка неплохая, и зайчатинка. В общем, я вкушал и помалкивал, а когда кто-нибудь произносил тост за короля, вместе со всеми вставал и орал «за здравие».

Но главным образом я наблюдал. За обычаем, за обстановкой, за суетившимися слугами. Старался не выделяться. Даже косточки псам кидал, как все прочие.

Трапезничали долго. Мои соседи раздулись и распустили пояса. Простые здесь нравы. Даже отлить можно было, не выходя из зала. Прямо у стены. Хорошо хоть, не на пол, а в специальные емкости.

Пол, кстати, здесь мраморный. Скорее всего. Точно сказать трудно, потому что щедро посыпан соломой и порядком загажен. Люди и псы постарались.

Хотя что я придираюсь? Можно подумать, у моего братца Медвежонка манеры лучше!

О! Их высокопреосвященство желают сказать речь. А ничего так прикинут скромный слуга Господа. Одежки на нем весят не меньше, чем комплект брони. И это не железо.

— Тишина! — рявкнул кто-то из королевских приближенных.

Не сразу, но тишина наступила. Относительная, само собой. Собаки продолжали «общаться», снаружи тоже было шумновато. Но это ничего, голос у главного йорвикского попа оказался зычный.

— Время, дети мои, возблагодарить Господа за пищу сию! — провозгласил архиепископ.

На мой взгляд, благодарить за жратву следовало короля, но все присутствующие тут же склонили головы и сложили руки ладошками вместе. Я не стал исключением.

Молился высокопреосвященство на латыни. Начало я опознал: «Патер ностер…», но дальше понимал от силы половину, хотя в латыни уже прилично поднаторел благодаря отцу Бернару. Надо полагать, потому, что произношение у его коллеги Вулфера отличалось от идеального. Тем не менее поболтать на языке исчезнувшей империи высокопреосвященство любил, потому молился долго. Минут двадцать.

А потом мы все дружно произнесли «Амен», осенили себя, духовенство в полном составе поднялось из-за стола и покинуло мероприятие.

И началась культурная программа. Набежали музыканты, плясуны, плясуньи и клоуны: карлик верхом на свинье и гибкая смуглая девчонка, передвигавшаяся на четырех конечностях и спиной вниз в стиле «я — паук»…

В общем, праздник, праздник. Застольные песни, возникшие откуда-то девки…

— Скучаешь, Ник?

Теобальд. Мотнул головой, и один из моих соседей поспешно уступил место.

— У франков повеселее было? Ты обещал рассказать о себе, Николас.

Ну вот. Только я расслабился.

— Вино у франков точно получше, — сказал я, выгадывая время.

Так, что у нас, простых воинов, в приоритете? Деньги, девки и собственная доблесть?

О деньгах — рано. О доблести? Не думаю, что моя доблесть в рядах викингов найдет понимание.

— Девки у них хороши, — сообщил я доверительно. — Особенно благородные. Была у меня одна…

И принялся в подробностях описывать мои игры с благородной француженкой Филиси ла Брис. Пошловато, да. Но репутация девушки от этого точно не пострадает, а с «биографии» я очень удачно соскочил. Филиси рулит. А учитывая, какие мы с ней были затейники, темы хватит надолго. Вон Теобальд аж заслушался. И не только он. Еще человек пять начали греть уши. Один даже собственную девку отпихнул: так ему стало интересно.

Прервал мои эротические подвиги Теобальд. Вздохнул с сожалением, изрек:

— Потом непременно дорасскажешь. А сейчас — дело короля. Вижу, ты не особо пьян, так что…

Рагнар. Элла приказал, чтобы его охраняли непременно четверо и непременно гвардейцы. Посменный караул.

И вот я в таком карауле. Со мной — еще трое. И Рагнар. В каменной норе за решеткой. Ноги — в колодках, руки — в цепях. Голый. Больше нет необходимости демонстрировать народу грозного вождя норманнов. Но даже голый он страшен. Мои партнеры по дежурству глядят на него с явной опаской, хотя воины не из последних. Иначе не быть бы им в королевской гвардии.

Стоит пожалеть, что не попытался освободить Рагнара по дороге сюда. Шанс, конечно, был мизерный, но сейчас и вовсе никакого.

Да, наверное, я смог бы убить этих троих. Может, даже и не нашумел бы особо, поскольку от меня они точно такого не ждут. А дальше-то что? Ключей от решетки и кандалов у меня нет. Разбить замки, не нашумев, не получится. Но, допустим, никто грохота не услышит, дальше что? В королевской резиденции народу пруд пруди. И большинство — при оружии. И еще неизвестно, в каком состоянии конунг. Видно, что избили его прилично. А что еще? Я не видел, чтобы его кормили по дороге сюда. Может, он совсем ослабел от голода? Или от жажды. Или ему что-нибудь сломали для надежности. Глаза у Рагнара мутные. Взгляд пустой. Поговорить бы с ним, но свидетели…

— Говорят, ты — франк?

Один из гвардейцев. Крупный, белобрысый, плечистый. Я знаю его в лицо, но и только.

— Нет, — цежу я нехотя. — Служил их королю.

— Ну и как у них? Говорят, они там вином умываются?

Смотрю на гвардейца. В упор. Он соображает, что как-то неуважительно начал разговор. А я все-таки не хрен с бугра, а тот, кто на равных бился с их командиром Теобальдом.

— Я Слай, — говорит он. — Слай из Твида.

— Николас, — отвечаю я. — Да, вина у франков много. У меня самого там были виноградники. Меньше двадцати бочек ни разу не было, — со вздохом соврал я.

— И что? — с жадным любопытством спросил Слай. Двое других тоже навострили уши.

— Вот эти, — киваю в сторону решетки. — Родню убили, всё пожгли.

— А ты что же?

Другой гвардеец. Невысокий, пониже меня, но плотный.

— А я в Париже был. Это столица франков.

— А большой он, Париж? — спросил Слай.

— Огромный. Сотня Йорвиков в него поместится.

— Врешь!

Это низенький.

Я глянул на него ну очень сурово:

— Повтори-ка еще раз.

— Да ладно, Николас, не заводись! — вмешался Слай. — Тирел не хотел тебя обидеть. Да, Тирел?

— Ага. Не хотел, — после небольшой паузы выдавил низенький. — Само вырвалось… Извини.

— То-то, — проворчал я. — Не было такого, чтоб кто-то обвинил меня во лжи дважды.

— Ты все же полегче, Николас, — заметил Слай. — Король поединков меж своих не одобряет. Наказывает строго.

— Честь дороже, — надменно уронил я.

Гвардейцы переглянулись. Моя позиция была им непонятна. Как, впрочем, и я сам. Но развивать тему они не стали. И хорошо. Мне и надо, чтобы меня здесь побаивались. Репутация отморозка хороша тем, что и задевать такого опасаются.

— Расскажи о Париже, Николас, — попросил Слай. — Чего там как?

Вот это пожалуйста.

Почти все дежурство я развлекал гвардию байками о столице Франции. И параллельно напряженно размышлял: что предпринять для вызволения Рагнара, который все это время даже не шевельнулся.

Идей не было.

Глава девятая.

Вор

Я проснулся. Вокруг темно, но не сказать, чтобы тихо. Часть из моих соседей по казарме будто участвует в конкурсе: кто всхрапнет громче. Однако разбудил меня не храп. Когда спишь в длинном доме, где даже в отдельном помещении звукоизоляция ни к черту, к храпу привыкаешь. Разбудили меня тихие-тихие шаги рядом с моей койкой.

Так уж устроен наш слух: вычленяет из шума то, что таит опасность.

Абсолютной темноты в казарме не было, так что силуэт «крадуна» разглядел. И нашарил рукоять Вдоводела, лежащего рядом. Когда спишь в незнакомом месте рядом с незнакомыми людьми, обнаженный клинок воодушевляет больше обнаженной женщины. Если это твой клинок, конечно. Так что если «крадун» покусится на меня любимого, или на моего соседа, тут же поимеет немного металла в жизненно важные органы.

Покусился. Но не на меня. На сундучок, который мне выделили как воину короля. Небольшой, с полкубометра, но зато с петелькой и замочком, ключ от которого лежал у меня под тюфяком.

Получается, «крадун» — и есть крадун. Воровайка. Куда, интересно, смотрит стража на входе?

А крадун между тем наклонился и занялся замочком. Причем успешно. Я услышал, как тот щелкнул, затем услышал, как открывается крышка сундучка со всеми моими богатствами. Ну, если не считать золота, которое покоилось под тюфяком. Но в сундучке была моя кольчуга, которая стоила в золоте вес на вес, и еще кое-что, дорогое моему телу и сердцу, так что я привстал немного и «поощрил» увлекшегося похитителя сталью в ляжку.

Тот заорал. Мой сосед тут же вскинулся. И не он один. Крадун продолжал вопить. В казарму вбежал один из караульных. С факелом.

Опаньки! С перекошенной рожей, в позе пассивного гомосексуалиста, вцепившись руками в край моего сундучка, жалобно стонал мой сосед по караулу Тирел. А на полу валялась оброненная элитная кольчужка. Вот же крыса!

Я мстительно повернул Вдоводел у него в ляжке, вызвав новый отчаянный вопль, и сел на кровати, в готовности выдернуть меч и пустить в ход еще раз, если кто-нибудь из набежавших на крик гвардейцев пожелает вступиться за крадуна.

Никто не вступился.

А через несколько минут, поразительно быстро, появился наш командир.

— Тирел, Тирел, — проговорил он огорченно. — Зачем?

Неудачливый вор только зубами скрипнул.

— Меч почему не выдернул? — спросил у меня Теобальд. Как мне показалось, без одобрения.

— Выну — кровью истечет, — ответил я.

— Лучше бы истек, — сердито проговорил Теобальд. — Кто-нибудь, наложите ему жгут и позовите медика.

— Не надо медика! — почти взвизгнул Тирел. И дернулся, пытаясь сорваться с клинка. Но не получилось.

Второй попытки ему не дали. Сразу четверо гвардейцев кинулось к коллеге, трое взяли плотно, четвертый накинул жгут-веревку на бедро, умело закрутил палкой.

Я выдернул Вдоводел, обтер о штаны вора. Потом вернул кольчугу в сундук. Надо же. Похоже, артерия не задета. Крови почти не было.

Тирела унесли. Он больше не сопротивлялся. А Теобальд уселся на кровать напротив, сделал знак остальным, чтоб отошли, потом бесцеремонно открыл мой сундучок и вытащил кольчугу…

— Богатый доспех, — отметил он с уважением. — Королю под стать. А я и не заметил.

— Тирел заметил, — с намеком произнес я.

— Не беспокойся. Что твое — твое, — успокоил Теобальд. — Откуда взял?

— Трофей. Снял с одного викинга. Там, во Франкии.

— Не прост ты, Николас, — задумчиво произнес Теобальд, впервые назвав меня полным именем. — И земля у тебя во Франкии была, и даже виноградники. И вряд ли ты настолько беден, что не смог купить себе новых рабов.

Надо же. Уже и о виноградниках настучали.

— Смог бы, — словно нехотя проговорил я.

Надо импровизировать. Минуту молчания еще можно списать на нежелание делиться тайнами. А вот больше…

— Ладно, — будто наконец решившись, сказал я. — Хочешь правду, так слушай. А потом можешь меня выгнать. Синьора я своего убил. Барона. Это он отправил меня в Париж. Сам остался, меня послал. Обещал моих защитить, а сам, когда отряд норманнов набежал, в замке отсиделся. Его не тронули, норманнов немного было, а округу разграбили. Людей перебили, кто убежать не успел, дома сожгли. Король Карл от норманнов откупился, они ушли, а нас — по домам. Вернулся, а там… — я махнул рукой. — В общем, пошел я к синьору и высказал всё, что думаю. А он меня за дерзость в цепи велел. Только не вышло у него. Сначала я его людей убил: трое их было, а потом и его. Еле справился, — «признался» я. — Силен был мой синьор.

— Выходит, ты убил своего господина? — с неопределенной интонацией проговорил Теобальд.

— Я не раб! — возразил я. — Я клялся следовать за моим синьором и биться за него. Он клялся защищать меня и моих родных. Он предал клятву и перестал быть моим синьором.

— И ты его убил. И сбежал, — констатировал Теобальд.

Я пожал плечами:

— Не хотел, чтобы убили меня. У него — сильная родня, а у меня — никого. Я тот, кто кормится с меча.

— У себя на родине ты тоже кого-то убил, верно?

Не совсем. Но именно эту байку я ему и выдал в начале знакомства. Теперь надо срочно ее расписать… Блин! Мне бы отлить. И поспать еще минуток триста, а не фантастические истории рассказывать.

— Убил. Человека, который похитил мою жену.

— Ты был в своем праве, если не врешь, — заметил Теобальд. — У нас в Нортумбрии тебя не осудили бы.

— У нас тоже, не будь этот человек из клана Уи Нейллов, да еще близким родичем самого Маэля Шахланя.

Спасибо тебе, Грихар Короткий, за подробности твоей бурной юности, и надеюсь, что я ничего не напутал.

— Похоже, ты не слишком везучий человек, Николас, — сделал вывод из сказанного Теобальд. — Еще что-нибудь скажешь?

Я задумался. Мысль о том, как выручить Рагнара, не оставляла меня. Может, если эти нортумбрийцы узнают, кого они сцапали, то не станут его убивать. Скажем, обменяют за хороший выкуп? Нет, торопиться я не буду. А вот намекнуть — самое время.

— Сдается мне, сэр, я видел этого пленника во Франкии, у стен Парижа.

— И кто он? — сразу возбудился Теобальд.

— Я попытаюсь вспомнить, — пообещал я. — Это важно?

— Еще как! Этот язычник так и не проговорился. И пытать таких бесполезно, знаю эту породу. Если вспомнишь, сразу ко мне! И вот еще… Можешь спать спокойно. — И повысил голос: — На твое имущество больше никто не посягнет!

Замочек я, однако, запер.

Глава 10. Как хороший поединок пополняет число друзей

Глава десятая, в которой оказывается, что хороший поединок может пополнить число друзей

Остаток ночи прошел спокойно. И утром я понял почему.

Вместо завтрака нас всех выстроили на местном плацу, где уже находился Тирел, привязанный лицом к столбу.

Горластый глашатай прокричал суть преступления: кража у королевского гвардейца и намерение сбежать со службы с похищенным имуществом. А затем приговор: пятьдесят плетей и отсечение правой руки.

Уже после первого удара, выбившего из спины вора кровавые брызги, я понял, что это казнь. Растянутая во времени, потому что палач не спешил: процесс бичевания продлился не меньше получаса. Хотя уже после десятка ударов Тирел потерял сознание. Прав был Теобальд. Умереть от потери крови намного легче. После плетей Тирела подтащили к колоде и отрубили руку. Обрубок прижгли факелом. Для остановки кровотечения, надо полагать. Страдалец даже не дернулся. Может, уже отмучился.

Правосудие свершилось, и мы нестройной толпой отправились завтракать. Не туда, где вчера пировали, а в помещение поменьше и попроще: без резьбы, гобеленов и трофеев.

Я прикинул: если все присутствующие были королевскими гвардейцами, то гвардия короля Эллы составляла порядка двух сотен. Не считая тех, кто находился в карауле или еще где-нибудь. Невелик хирд. Впрочем, кроме гвардии была еще армия. И дружины вассалов. И просто ополчение.

Еда была нехитрой, но сытной и накладывали ее сами. Уже на раздаче я обратил внимание, что бойцы держатся от меня на дистанции. Обижаются за друга Тирела?

За столом тоже никто не сидел ближе десяти метров.

Так было, пока напротив не уселся Теобальд. У командира гвардии была такая же миска и такая же кружка, как у всех. И наполнение такое же. Демократичненько.

— Не вспомнил? — без прелюдий обратился он ко мне.

Я помотал головой.

— Расскажи еще о франках.

Почему нет? Мне, в общем, даже придумывать ничего не надо. Только флаги руководства мысленно поменять. Так что я, не мудрствуя, изложил историю нашей ночной стычки с разбойниками, которые оказались людьми местного феодала. И о последующем захвате его замка, который принес нам тогда неплохую добычу, а моему воспитаннику Скиди — жену благородного сословия.

Понятно, что в этой сказке я действовал в составе королевского патруля, возглавляемого мной, благородным шевалье. И лишнего насилия над лидером разбойников никто не чинил. Просто отрубили голову, да и все. А замок остался на попечение его вдовы.

Идею выдать себя за разбойников для проникновения внутрь замка Теобальд похвалил и предположил:

— Ты придумал?

Я кивнул.

— Голова у тебя работает, — похвалил командир. — Не оступишься — недолго тебе в воинах ходить. Десяток получишь. Впрочем, — продолжил он, поднимаясь, — ты можешь получить его быстрее. Если вспомнишь, кто таков пленник. А пока ты просто керл, познакомься со своим десятником. Малоун, поди сюда.

Ну и рожа у этого Малоуна. Грубый шрам пробороздил ее поперек — от правого виска, рассек бровь, повредив веко, изуродовав нос и оставив длинную голую полосу в бороде до самого подбородка. Глаз уцелел, но застыл в вечном ироническом прищуре.

— Николас, — представил меня командир гвардейцев. — Проверишь его в строю и верхом. Если окажется вполовину так же хорош, как на мечах, будет в первой шеренге. И вот еще: сегодня после обеда твой десяток заступает в личную охрану короля.

— Почему мой? — проворчал «сержант». — У меня всего шестеро осталось, причем двое — ранены.

— Уже семеро, — уточнил Теобальд. — И у всех так. Тебе что-то не ясно?

— Нет, мой лорд! — под суровым взглядом командира Малоун подобрался, и лицо его приняло выражение «всегда готов». Только поврежденный глаз портил картинку «безупречный служака».

— Пожрал? — спросил мой новый начальник, когда Теобальд ушел. — Тогда пошли. Нечего штаны протирать.

Не знаю, как я ему, но он мне понравился. Основа. На таких и держится войско, что бы там ни думали всякие короли-конунги.

Сначала мы отправились к королевским конюшням, располагавшимся метрах в двухстах от королевской резиденции. Выбирать мне лошадку. В кредит. Средства позволяли заплатить прямо сейчас и за небольшой табун, но — не фиг.

Лошадку выбирал сам и остановился на крупном крепком жеребце, не особо грациозном, но явно строевом: с потертостями там, где крепится нагрудник. В пасть себе жеребец заглянуть не дал, но с виду ему было лет пять-шесть. Ухоженный, упитанный. На меня косился хоть и без злобы, но с предупреждением. Мол, учти, человек, я тебе не деревенская кляча.

— Зовут его Олень, — сообщил конюх, который приволок седло и все прочее. — Не гляди, что он с виду тяжел. Так-то прыткий.

— Хозяина убили? — поинтересовался я.

— Ага. Уже год как.

— А что не купил никто?

— Так дорогой, — конюх хотел оседлать жеребца, но я его остановил. Сам. — А вдова ни в какую сбрасывать не хочет.

Ну да. Мне показалось: недорого. По нашим меркам. А по здешним, может быть, и дороговато. Но мне — поровну. Так-то я и вовсе платить не собирался, но вдова… Неправильно будет ее обижать. Ничего. Заплачу с первого жалованья.

Ну да, хочешь повеселить Всевышнего — расскажи ему о своих планах.

— Сухарь есть?

Путь к сердцу любой лошади лежит через желудок. Эту истину я знал еще до того, как за мое лошадницкое образование взялся Бури. Не всякий конь, понятно, обменяет преданность на жрачку, но без нее диалога вообще не будет.

Я скормил сухарь, пошептал конику ласковое в ухо, погладил, где надо, и он безропотно позволил себя взнуздать и оседлать. И когда я оказался в седле, Олень без всяких фокусов двинул к выходу. Думаю, ему просто надоело торчать в помещении. Да и по своей лошадиной работе соскучился.

Малоун, уже на собственной лошади, выехал следом за мной. Ничего не говорил. Надо думать, присматривался. А я присматривался к Оленю.

Перед конюшнями располагалось поле. Небольшое, но достаточное, чтобы попробовать мое приобретение. Я и попробовал. Пускал Оленя разными аллюрами, разворачивался, сдавал задом, боком, пару раз поднял на дыбы. Конь слушался очень неплохо. Видно, что выезжен. Не сомневаюсь, что и место в строю держать умеет, и в бою, скорее всего, не новичок. Понятно, что до коней беллаторе короля Франции Оленю ой как далеко, но верить ему можно. В общем, понравился мне конь. И я ему, похоже. Так что сработаемся.

— Освоился? — спросил, подъезжая ко мне, «сержант». — Давай за мной.

И мы отправились за город. А там…

Ого! Никак полномасштабная тренировка. Не меньше тысячи солдатиков, обычного мяса войны, вздымая пыль и грохоча оружием, упражнялись по схеме: отбей-ударь. Кто-то — строем, кто-то — парно. В принципе, разумный подход, если хочешь быстро натаскать это самое «мясо» до минимального уровня. Судя по тому, что я увидел, атаки профессионалов они не выдержат. Маневренность — ноль. Я со своим маленьким хирдом вскрыл бы этот строй на раз. Да тут бы один Медвежонок управился. А потом, внутри, — рвать и резать. Собственно, так и вышло, когда две недели назад мы сошлись с королевским войском. И разбили нас только потому, что ядром его была королевская гвардия, которая действовала в спарке с лучниками. А нас оказалось слишком мало, чтобы организовать полноценную защиту. Будь нас хотя бы пятьсот против пяти тысяч, результат мог бы быть совсем другим.

Кстати, совместная работа стрелков и тяжелой пехоты — это вообще залог успеха. Я свой хирд в этом же ключе и натаскивал. Нет, собственно тренироваками занимался не я лично. Стрелками — Бури, громилами в броне — Медвежонок. Но будучи правильным ярлом, я грамотно делегировал полномочия.

Мы миновали обычных армейцев, и я увидел местную элиту. Личное войско короля Эллы. И не только Эллы, как выяснилось позже. Бойцов здесь было всего сотни полторы. Но класс совсем другой. Этих я бы сразу усадил на румы своих драккаров. Этот строй Свартхёвди в одиночку бы не порвал. Крепкий строй. Повинуясь лающим звукам командира (не Теобальда), англичане дружно наступали, отступали и даже разворачивались, не разрывая стены щитов. Вдобавок очень грамотно и быстро меняли шеренги местами, заменяя первую на вторую, а потом вторую на третью. Разумный прием. Хотя в настоящем бою практически невыполнимый, а потому у наших применявшийся крайне редко. Если уж ты встал в первый ряд, стой, пока не упадешь. И тогда твое место займет другой. И эта тактика работала. Может быть, потому что северяне более выносливы. Или более умелы.

Но щиты королевские гвардейцы держали плотно. И по команде отменно «делали черепаху», то есть этакий домик, защищавший даже от стрел, падающих навесом. В общем, совсем недурно справлялись.

Но направились мы не к ним, а к двум дюжинам всадников, которые тренировались куда менее активно. Я бы даже сказал: просто бездельничали.

А еще я заметил, что не все они носили цвета короля Эллы.

Десятника народ (те, что правильной королевской «масти») поприветствовал. Меня — нет.

— Николас из Мунстера, — представил меня Малоун. — Новый любимчик Теобальда. Утверждает, что умеет бить с седла. Оуэн, дай ему свое копье.

Копье. М-да. У французов подлиннее. Тем проще. Вон то соломенное чучело, надо полагать, и есть цель.

Ну, Олешек, давай!

Удачно, как и ожидалось. Верхняя часть снопа, изображающая голову, разлетелась пыльцой. Но само чучело осталось на месте. Хороший удар получился. Резкий. Спасибо тебе, шевалье Жерард де Кипри, за науку. Пусть ученик из меня был не самый способный, но кое-какие азы всё же освоил. Надеюсь, англичанам хватит.

Я развернулся и подъехал к компании бездельников. Вернул Оуэну копье.

Молчание. Ни похвалы, ни осуждения.

Наконец один из них, молодой, безбородый, в дорогом доспехе и при серебряном поясе, уронил лениво:

— Чучело ты убил.

— Хочешь убедиться, что я умею убивать не только чучела? — мгновенно парировал я.

Плащик у него был «независимой» раскраски, так что я решил не стесняться.

— Хочу, — так же лениво произнес вьюнош.

— Эзельстан, не надо, — вмешался мой десятник. Но по тону становилось понятно: приказывать этому фрукту он не может. Небось, из благородных пацанчик.

— А я бы поглядел, умеет ли ирлашка что-то еще, кроме как тыкать мечом безоружных, — подал голос еще один, чуть постарше Эзельстана, но явно тоже не из тех, кто кормится мечом. Уж больно рожа надменная.

— Теобальд с ним сражался, — напомнил, явно нервничая, Малоун. — На равных.

— Смешно, — обронил еще один представитель местной аристократии.

Этот выглядел солиднее приятелей. Может, потому что не пыжился, а спокойно меня изучал. Впрочем, рожа у него даже более чванливая, чем у остальных. Не удивлюсь, если он в этой троице главный.

— Теобальд его пожалел, кошке понятно, — заявил первый. — Теобальду сейчас нужны все, кто знает, с какой стороны у меча рукоять. Даже наглый ирлашка.

— Ты жалкий брехливый пес, жрущий собственное дерьмо, рожденный шлюхой, которую обрюхатил в сточной канаве паршивый драный козел. Если у тебя чешется язык, почеши его о свиную задницу. Может, тогда твоя собачья пасть станет поменьше смердеть!

Аристократ офигел. И не он один. Похоже, мой маленький спич из арсенала викингов поразил англичан в самое сердце.

— Николас! — наконец возмущенно выдавил Малоун. — Что ты такое…

— Как ты смеешь, червь! — перебил его Эзельстан, хватаясь за меч. — Я разрублю тебя пополам!

— В штаны не наложи от усердия! — произнес я насмешливо.

— Тебе конец, ирлашка! — наконец-то пришел в себя тот, кому я посоветовал полизать свиные окорока.

И выхватил меч.

И третий, старший, последовал их примеру.

— Прекратить! — рявкнул Малоун. — Именем короля!

— Отвали, керл! — бросил ему второй.

— Николас, я приказываю тебе не драться!

— И дать себя убить? — засмеялся я. — Я лучше сам убью их!

Моя уверенность и то, что я так и не достал меча, похоже, смутила храбрецов. Но ненадолго. Через мгновение они напали. Не сказать чтобы особо слаженно, но с большим энтузиазмом. Трое на одного — это воодушевляет.

Вдоводел вылетел из ножен, и второй, оказавшийся самым прытким, с воплем отскочил. Бицепс его правой руки пониже рукава кольчуги встретился с острым железом. Железо выиграло.

Сунувшийся за ним Эзельстан сам нарвался на клинок и получил не смертельную, но весьма болезненную дырку в бедре.

А вот третий торопиться не стал. Усилил левую руку кинжалом и очень осторожно и аккуратно пошел по кругу, разворачивая меня против солнца. Да ради Бога! Я дал ему закончить маневр, а потом атаковал в лучшем стиле фехтовальщиков будущего. Не достал. Проворный оказался перец. Но в результате мы опять поменялись местами.

Наши мечи соприкоснулись и разошлись. И меч хорош. Моему Вдоводелу не уступит. Значит, при деньгах англичанин. Еще касание. Осторожное прощупывание. Этот нортумбриец весьма неплох. Склонен думать, не хуже Теобальда.

Но куда хуже того свейского ярла, которого я убил на Замковом острове. Будь со мной Слеза, в два клинка я разобрал бы англосакса в считаные секунды. Да и с одним лишь Вдоводелом… Но надо ли?

— Убей его, Озрик!

Эзельстан. Нет, этот не викинг. Сидит на травке. Рядом уже крутятся двое, одетых попроще. Рану господина обрабатывают.

— Ну же, Озрик! — поощрил я. — Не спи. Твой гладкощекий повелитель велел меня убить.

Провокация. Я по оружию вижу: наглый юнец и этот Озрик — как минимум одного социального уровня ягодки.

Озрик на подначку не прореагировал. Не хочет отвлекаться на разговоры?

Нет, убивать я его не буду. Хорошо бы обезоружить, но вряд ли получится.

О! А мой десятник убежал. За кем-то авторитетным? Или — от греха подальше?

В любом случае надо заканчивать побыстрее. Пока кто-нибудь еще не вмешался. Вряд ли этот «кто-нибудь» будет на моей стороне.

— Давай, Озрик! Сумеешь меня убить — с меня бочонок эля!

Кто-то засмеялся. Оценили шутку.

Мой противник невозмутим. Роста он примерно моего. И телосложения тоже. Среднего. Средневоинского. Кольчужка неплохая, ножны меча статусные, украшены по высшему разряду. Волосы светлые, и стрижка не «под горшок», как у большинства, а длинные, заплетенные в косицу волосы. Борода аккуратно пострижена. На левой руке — набор перстней. А в руке кинжал, обратным хватом. Второй клинок, пусть даже и короткий, — преимущество. А не обратить ли это преимущество против его обладателя?

Я поймал клинок англичанина и плавно увел его влево, сокращая дистанцию. Озрик позволил. У него ведь еще кинжал есть. Вот он сейчас меня…Но не успел. Рукоять Вдоводела врезалась ему точно в центр лба. Кость у англичанина оказалась крепкая. Ожидаемо. Но не крепче шлема, которого на нем не было.

Все. Бой окончен. Противник на травке в позе морской звезды. Я — над ним. Похлопал легонько плоскостью клинка по щеке, произнес громко, на публику:

— Я победил. Теперь бочонок эля — с тебя, Озрик.

Потом было много шума и суеты.

До тех пор, пока не явился сам король Элла.

И я узнал, что мне здорово повезло. Что мой главный противник существенно не пострадал.

Озрик оказался знатной особой. Королевской крови. Правда, сильно разбавленной за пару веков. За посягательство на этакое величие простого королевского гвардейца могли бы и казнить. Но…

Очень существенное «но».

Озрик и впрямь был родичем короля. Только не Эллы, а его оппонента Осберта. Сам же Элла к роду потомственных королей Нортумбрии имел лишь косвенное отношение. И потому сторонников своего конкурента Осберта не особо любил. Кстати, первый, паренек, раненый в руку, тоже оказался благородных кровей, хоть и попроще. Сын какого-то там тана с Вишневой Земли, что ли. И тоже сторонник Остберта.

В общем, угодил я своему нынешнему сюзерену. Причем настолько, что он даже судил нас по справедливости. Выслушал все очень внимательно, а мою интерпретацию происхождения Эзельстана даже потребовал повторить. Мол, не расслышал.Я повторил, мне не трудно.

Юнца, впрочем, уже увели. Медпомощь оказывать.

Потом король уточнил у Малоуна, кто именно начал драку. Тот поведал все честно, даже особо отметил, что я не вынимал меча, пока меня самого не начали рубить, а он, Малоун, сделал все, чтобы оную драку предотвратить. Именем короля. Которое (имя) благородные зачинщики проигнорировали. И от себя добавил, что я, по его мнению, только защищался и никого не убил. А с Озриком так вообще без пролития крови обошелся.

Элла покивал и спросил: нет ли у кого претензий? Я энергично подтвердил: никаких. Озрик просто кивнул. Надо же. Оказывается, он не так спесив, как мне показалось. Что же до остальных участников беспорядка, то их мнение осталось неизвестным, потому что их здесь уже не было.

Что ж, раз никто не умер и претензий у сторон нет — значит, дело закрыто, резюмировал король. И удалился, как мне показалось, несколько разочарованным.

Нет, не показалось.

— Он был бы не прочь, чтобы ты раскроил Озрику башку, — сказал мне потом Теобальд. — Этот Озрик — здоровенная колючка в королевском седалище.

В королевском, но не в моем.

Ближе к вечеру в казарму, где мне выделили место, заглянул серв. Сообщил, что «колючка» Озрик приглашает меня выпить.

Выпить? На халяву? Да с удовольствием!

Серв довел меня до места: городской таверны, какие здесь называли эльхаусами.

Внутри — толпа. Шум, вонь, толчея. Пили в основном стоя. Столов было немного, и они, понятно, не пустовали. Я поймал за поясок паренька из обслуги.

— Озрик! — крикнул я ему прямо в ухо. — Где?

Провел. В отдельное помещение.

Тут было почище и посвободнее.

И здесь был Озрик. С ним было еще четверо. Трое — явно керлы, то есть бойцы. Четвертый — породовитее. Тот самый, с рукой на перевязи. Глядел на меня волком. Ну да я и сам… Волк. Так что пусть.

А вот юный Эзельстан отсутствовал. Вряд ли помер. Я его аккуратно уколол.

Повесив свой выцветший плащ королевского гвардейца на сучок в стене, я сел за стол.

Меня же пригласили, как-никак.

— Мне сказали, тебя зовут Николас. — По знаку Озрика мне поставили здоровенную кружку с пенной шапкой.

— Так меня зовут, верно. — Я пригубил. Отличный эль, надо отметить.

— Еще сказали: ты ирландец.

Я пожал плечами. Сказали и сказали.

Озрик потер шишку на лбу. Изрядную, надо отметить.

— На ирландца ты не похож, — сказал он.

Я снова пожал плечами. Подцепил ножом ребрышко с общего блюда.

— Тебе виднее, — сказал я.

— Почему? — удивился Озрик.

— У меня нет зеркала.

Озрик улыбнулся. Явно из вежливости. И представился. Он оказался сыном олдермена какого-то залива. И не просто сыном, а наследником. Если папа-олдермен не передумает.

Его приятель с перевязанной рукой назвался Идвигом. «Дружелюбие» стоило ему немалых усилий. Желание отрезать мне что-нибудь важное отчетливо читалось на его безусом личике.

— Ты уж прости меня, Ивдиг, что попортил тебе рукц, — проявил я вежливость. — Не люблю, когда меня хотят убить.

Юнец кивнул. Озрик поглядел с интересом.

Зато керлы его косились с большим подозрением. Их мне не представили, потому можно было игнорировать. Тем более что мне надоело прикидываться простым рубакой.

— Ты отлично управляешься с мечом, — заметил Озрик.

Я в третий раз пожал плечами.

— Ты уже присягнул королю Элле?

Не помню такого. Мне просто выдали плащ и велели приступать к обязанностям. Ничего торжественного. Интересно, почему? Может, забыли в спешке? А может — сознательно. Присяга — это ведь штука обоюдная. Не только я — королю, но и король — мне.

Я покачал головой. Нет, не присягал.

— И жалованья тебе тоже еще не платили?

Я подтвердил.

— Значит, ты гвардеец только из-за этого? — Озрик кивнул на повешенный на сучок плащ.

Я пожал плечами.

— Ты кушай, кушай, — ласково проговорил Озрик. И внезапно поинтересовался: — Сколько воинов ты водил в бой, Николас?

— Всяко бывало, — уклончиво ответил я.

— Десяток?

Я ухмыльнулся, приложился к кружке.

— Сотню?

Я кивнул. И уточнил:

— Бывало и побольше, но то были не совсем настоящие воины. Не такие, как эти, — я показал костью на керлов. Польстил на всякий случай.

— Вот как. Но Теобальду ты об этом не сказал?

— Нет.

— Сотню я тебе дать не могу, — сказал Озрик. — У меня у самого всего восемь десятков, да и то не здесь, а дома. Но если будешь служить моему отцу, танство тебе обеспечено.

— Щедро. — Я взялся за следующее ребрышко. — А кому служит твой отец?

Озрик с ответом не торопился. Сначала переглянулся с раненым Идвигом. Потом все же сказал:

— Мой отец присягнул своему родичу королю Осберту.

— Мне говорили: Осберт больше не король.

— Это пока, — проворчал Идвиг.

— Вряд ли Элла сделает тебя таном, — заметил Озрик. — Ты ему никто, Николас.

Можно подумать, тебе я — кто.

— Королю франков Карлу я тоже был никто, — заметил я. — Но я был его беллаторе.

— Это кто? — подал голос один из керлов. Надо же, а я думал — они немые.

— Это примерно как Теобальд при вашем Элле.

— Элла не наш! — фыркнул Идвиг.

— Если тебе было хорошо у франков, почему ты здесь? — вежливым тоном поинтересовался Озрик.

— Это долгая история, — отмахнулся я.

— Эля нам хватит.

Нет, этот Озрик мне определенно нравится. Прямо в корень глядит… Когда речь идет о пиве.

Ну, раз так…

И я предложил сыну местного ярла версию той лапши, которой недавно украсил уши Теобальда. И обкатал на других англичанах, заодно узнав, что именно им особенно нравится. Этакую приключенческую биографию сэра Николаса из Эоханахта Мунстерского, изобилующую деталями, которые однозначно показали бы любому бывавшему во Франции, что я тоже там был и вращался в весьма высоких кругах.

Вряд ли кто-то из них бывал во Франции, но по глазам вижу: поверили. Простые бойцы не бродят по миру в таких кольчугах, как моя. И с таким оружием.

— Ты хороший рассказчик, Николас, — сообщил Озрик.

Ну-ну. Это ты еще моего скальда не слышал. Сагу о Волке и Медведе. Я невольно поморщился.

— Хороший рассказчик и достойный человек. Человек, достойный большего, чем может предложить тебе Элла.

— А что можешь предложить мне ты? — напрямик спросил я.

— А чего ты желаешь?

«Я желаю, чтобы Рагнар Лотброк отправился со мной в Данию», — подумал я. А вслух сказал:

— Я люблю сражаться. И люблю, когда мою храбрость ценят по достоинству. Ты сказал: я могу стать таном, если стану твоим человеком?

— Не сразу, — покачал головой Озрик. — Я верю, что ты доблестный воин и благородный человек. Мы верим, — он показал на Идвига. Паренек скривился, но все же кивнул. — Мы видим. Но другие тоже должны увидеть.

— Другие? Кто? — уточнил я.

— Мой отец… И король Осберт.

На этот раз я не стал говорить, что Осберт более не король.

— Я тебя услышал, друг мой Озрик.

Надо же. Даже уголок рта не дрогнул, когда я назвал его другом. То есть в данном случае — равным. Потому что какие мы с ним друзья.

— Я рад. Угощайся, Ник. И поведай нам еще что-нибудь о Франкии.

— Расскажи, какие там женщины! — вмешался Идвиг.

Женщины? Это запросто…

Глава 11. Аудиенция у архиепископа. Глава 12. Каменная клетка для великого конунга

Глава одиннадцатая, в которой Ульф Хвити, он же Николас из Мунстера, удостаивается аудиенции целого архиепископа

Вулфер Йорвикский. Еще не старый, но уже обрюзгший и обзаведшийся приличным брюшком. Если содрать с него всю эту парчу, золото и ритуальные побрякушки, он вряд ли кого-то впечатлит. Но в них он — Власть. Высшая власть. Поскольку на этой земле представляет не кого-нибудь, а Бога. Захочет — и лишит население всех посмертных благ. Да и не только посмертных. Бедные нортумбрийцы даже сочетаться браком не смогут, если священник не проведет соответствующий обряд. Да и король не сможет стать королем, если высокопреосвященство не смажет кандидата елеем.

Потому не удивительно, что сказанное архиепископом Йорвикским — обязательно к исполнению. Всеми. В том числе и королем. Потому что Вулфер — глас Божий на этом куске суши. И архиепископ точно знает, чего хочет Бог. А хочет Всевышний, по его словам, только одного: смерти язычников.

Именно этому и посвящена воскресная проповедь в Йорвикском соборе.

Всех выживших норманнов должно предать смерти. Причем смерти мучительной, ибо страдание здесь на земле, возможно, очистит их погрязшие в грехе души. Они смердят серой и тленом так сильно, что его высокопреосвященство Вулфер ощущает этот тошнотворный запах уже на дистанции ста шагов. И вынужден с отвращением взирать, как черви копошатся в прогнивших языческих душах.

Впору ему посочувствовать, потому что ежели так, то и от моей души высокопреосвященство тоже должно воротить неслабо… А вот почему-то не воротит.

Даже сейчас, после проповеди. Более того, его преосвященство удостоил меня личной аудиенции, во время которой блевать даже не собирался, а взирал вполне благосклонно, словно я и впрямь был тем, за кого себя выдаю: благочестивым воином-христианином, карой проклятых язычников и основой церковного благосостояния.

Я воин-христианин. Благочестивый. Следовательно — палач язычников и потенциальный источник благосостояния.

А еще обо мне хорошо отозвался аббат Годвин, внесший в церковный общак часть норманнских пожертвований. К счастью, он понятия не имел, что сделаны они проклятыми норманнами практически добровольно.

Надо полагать, именно поэтому высокопреосвященство выделил меня среди прочих вояк короля и удостоил отдельной беседы, полной намеков и двусмысленных улыбок.

В ответ я тоже кое о чем намекнул. Причем довольно прозрачно. Мол, все добытое в честном бою бескорыстно отдал матери-церкви, а королевского жалованья все нет и нет. Скоро даже покушать не на что будет.

«Так уж и не на что?» — проворковал его высокопреосвященство, буквально раздевая меня взглядом и представляя, как моя одежда и оружие перемещаются в архиепископские сундуки.

Увы. Только и осталось, что оружие. А без него же никак? Как я без него буду язычников изничтожать?

Вот если бы церковь одарила меня парой серебряных монет за мой неустанный труд на кровавой ниве…

Архиепископ удивился. И возмутился. Как мне такое вообще в голову пришло? Все церковное серебро — исключительно для церковных нужд. А нужды эти — ого-го! Как-никак за такую прорву грешного народа молиться приходится.

Вот как? А что, если я знаю, как это серебро добыть?

Ух ты, как возбудился!

Так просто же. Я, как человек опытный и немало повидавший, абсолютно уверен, что за пленных норманнов их языческие родичи могут неплохо отстегнуть. И зачем в этом случае убивать пленников, бесполезно расходуя ценный ресурс?

Собственно, ради этого я и добивался встречи с сановным прелатом. Воззвать к его алчности.

Не вышло.

Вулфер выдал мне отеческое разъяснение: убытков от северных дикарей куда больше, чем можно слупить за них серебра. Это — прямым текстом.

А непрямым: пленники принадлежат королю. А король, к сожалению, передать их церкви категорически отказался. А посему — смерть язычникам!

Очень хотелось рассказать Вулферу, какие убытки постигнут церковь, когда в город придут разгневанные Рагнарсоны. Что не будет тогда ни доходов, ни архиепископства, ни самого иерарха.

Не рискнул. Не положено мне такое знать. Я ж с норманнами общался только посредством оружия.

Так что я почтительно поблагодарил архиепископа йорвикского за науку, пообещал непременно поделиться нажитым, когда оно наживется, и, благословленный, покинул храм.

А по выходе был пойман моим прямым начальством.

Теобальд. Дошло до него, что я общался с Озриком. И о чем это, интересно?

— Понравилось ему, как я с оружием управляюсь, — простодушно сообщил я. — К себе звал. Танство сулил.

Ну а что? Клятвы молчать с меня не брали.

— А ты что же? — осведомился Теобальд.

— Сказал, что Элла — король сильный и справедливый. Наверняка тоже оценит меня по достоинству, когда увидит в бою.

— Он уже видел, — сообщил Теобальд. — Ты управился с тремя не худшими воинами, хотя никого не убил.

— Я не хотел их убивать, — скромно потупясь, признался я. — Я подумал: негоже убивать людей моего короля. Я же не знал, что они — не его.

— А знал бы — убил? — напрямик спросил Теобальд.

Я покачал головой:

— Молодости свойственна наглость и глупость. А Озрик… Мне понравилось с ним сражаться. Он — интересный противник. Да и убивать — грех. Другое дело, если за веру или за короля. Тогда — с большим удовольствием.

— И в чем разница? — поинтересовался мой нынешний командир.

— Это очевидно, — я пожал плечами. — Когда я убиваю за короля, это уже не мой грех. А когда мне велят убивать они, — я кивнул в сторону собора, — тем более.

И Теобальд отстал.

— Я бы его приблизил, — сказал Элла. — Но не знаю, могу ли ему верить.

— Мой господин, это из-за того, что он ирландец?

— Нет, Теобальд, — Элла усмехнулся. — То, что он ирландец, это хорошо. У него здесь нет ни родни, ни друзей. Тут другое: мне нечем сделать этого ирландца преданным только мне. И меня беспокоит, что он не убил Озрика, хотя мог это сделать.

— Тогда бы его пришлось казнить, — заметил Теобальд. — Или заполучить во враги озрикова отца.

— Я обменял бы на мертвого Озрика десяток таких, как этот ирлашка, — проворчал король Нортумбрии. — Озрик — правая рука Осберта. Знаешь, с каким бы удовольствием я отрубил эту руку?

— Это приказ? — уточнил Теобальд. — Передать его Николасу?

Элла мотнул головой:

— Ирлашка умен. Как-нибудь выкрутится. А знаешь, что он предложил архиепископу? Отпустить пленных норманнов за выкуп!

— Догадываюсь, что тот ему ответил.

— То же, что и мне, — король столкнул лежащую на коленях голову гончей, встал и прошелся по залу. — Смерть язычникам!

— Даже не предложил их крестить?

— Сказал: их души уже в аду. Однако если я так милосерден, то он мог бы вымолить им прощение. Если сотня монахов денно и нощно… — Элла остановился.

— …И не бесплатно…

— Вот именно! Всего лишь за три четверти выкупа! — Элла фыркнул. — В монетах, которые я чеканю, серебра и двух третей не наберется. И весят они на четверть меньше, чем те, что чеканились при моем деде. Хочешь знать, куда девается наше серебро?

Теобальд хмыкнул. Он знал.

— Так что с ирландцем, твоя милость? — спросил он.

— А сам что думаешь?

— Я бы хоть сейчас повысил его до десятника, — ответил Теобальд.

— А люди его примут? — усомнился король.

— Он справится.

— Нет, — отрезал Элла. — Но пообещай ему… Сам придумай, что пообещать. Да постарайся, чтобы у него не осталось времени на попойки с моими недругами. — И повысил голос: — Эй, принесите свечи и позовите мерсийского монаха, того, с письмом.

— Я могу идти, твоя милость? — спросил Теобальд.

— Иди… Нет, стой. Ирлашка так и не вспомнил имя норманнского вожака?

— Я спрошу, твоя милость.

— Спроси, спроси. Не думаю, что Господь дал нам в руки какого-нибудь морского эрла. Эта рыбка покрупнее. Как думаешь?

Теобальд пожал плечами:

— Норманны — дикие звери. Что короли, что простые керлы. Готовы убивать даже с выпущенными кишками. И боли совсем не чувствуют. Палач его рвет, а он только рычит. Или хохочет. Но мы сделали, как посоветовал тебе Вулфер, и бодрости у него уже поубавилось.

— Не сдохнет? — обеспокоился Элла. — Я хочу придумать для него что-то… внушающее страх даже норманнам. Но для этого он должен остаться живым.

— Палачи присматривают за ним.

Элла кивнул. Ну да, кто лучше палача может проследить, чтобы пленник не умер раньше, чем следует.

Глава двенадцатая. Каменная клетка для великого конунга

Когда я снова увидел Рагнара, тот выглядел отвратительно. Лежал, свернувшись, на земляном полу. Разогнуться не мог: цепь, соединявшая железный ошейник и колодки на ногах, была слишком короткой.

Запекшаяся кровь по всему телу, сочащиеся сукровицей ожоги… Изрядно ему досталось.

— Будьте наготове, — сказал Малоун. — Дернется — прижмите его древками.

Десятник взял глиняную миску с водой и поставил ее в шаге от головы Рагнара. При этом он ни на секунду не отводил взгляда от скорчившегося конунга.

Тот не отреагировал.

— Больше не кидается, — сказал один из гвардейцев.

— Еще бы, — проворчал Малоун. — Так любого зверя усмирить можно. Колотушки вместо жратвы, чашка воды в день.

Суки.

Хотя это вряд ли хуже пыток, которые практиковал сам Рагнар.

Вот только Рагнар — свой, а эти… англичане.

Как я могу ему помочь? Говорить, кто он, Рагнар мне запретил. Освободить — никакой возможности. Выход один. Подкоп исключается. Резиденция короля Йорвика построена на римском фундаменте. Даже пол выложен плиткой, местами сохранившей древнеримский рисунок. И каменный подвал — из той же эпохи. Не думаю, что по замыслу архитектора здесь планировалась тюрьма. Скорее, складское помещение. Сухой плиточный пол. Каменные стены, лишь кое-где тронутые вездесущей плесенью. Крепкие двери. Шесть человек охраны. Четверо стражников и двое палачей. Один их стражников я. Допустим, я даже смогу убить всех пятерых. Что дальше? Ходить Рагнар если и сможет, то недалеко. Унести на себе такую тушу я вряд ли сумею. А ведь еще сражаться придется. Со всей королевской гвардией. Где-то здесь, я слыхал, томятся еще трое наших. Но вряд ли они в лучшем состоянии. Единственное, что я могу — убить конунга собственноручно. Да хоть прямо сейчас. Двух «коллег» и Малоуна уложу. Но не бесшумно. Так что уже через минуту сюда прибегут другие бойцы. Минуты хватит, чтобы вложить в руку Рагнара какое-нибудь оружие и нанести смертельный удар. Но готов ли я заплатить собственной жизнью за его смерть?

А если, допустим, устроить так, что это не я, а сам Рагнар всех перебил? Каким-то образом освободился, напал и покрошил Малоуна с подчиненными. А потом пал от моего меча?

Хороший план. Но нереальный. Закован конунг на совесть. Даже опытному кузнецу с оборудованием потребуется минут десять. Нужных инструментов у меня нет. Да я не кузнец.

Может, мне стоит переметнуться к экс-королю Осберту и попытаться через него как-то воздействовать на Эллу?

Если бы Рагнар не запретил мне рассказать, кто он такой, я бы так и сделал. Возможно, понимание того, что повлечет за собой смерть Лотброка, заставило бы Эллу передумать? Может наплевать на запрет и все равно рассказать?

Нет, не рискну. Потому что при любом результате я в минусе. Не выживет Рагнар, значит все напрасно. Выживет… Бес его знает, как он тогда отнесется к тому, что я наплевал на запрет. Я эту публику знаю. За то, что спас, вот тебе браслет золотой с моей руки, а за то, что нарушил приказ, вот иди-ка ты в Валхаллу.

Нет уж. Раз я бессилен, то пусть конунга спасают суровые скандинавские боги.

Боги не спасли.

Главы 13 — 15

Глава тринадцатая.

Казнь

В тюрьме Рагнар был голым, но сейчас ему вернули одежду. Даже пояс с креплениями для оружия. Которого на поясе, естественно, не было.

Два стражника держали конунга за скованные цепью руки. Вторая цепь опутывала туловище Рагнара. Ее свободные концы, метра по два длиной, врастяжку удерживали еще двое. Так водят опасных хищников. Медведей, например.

Но Рагнара скорее несли, а не вели. Ноги конунга волочились по земле, голова поникла, серые от пыли слипшиеся космы заслоняли лицо. Знаменитые кожаные штаны — в потеках запекшейся крови. Пальцы на правой руке — сине-багровые, распухшие.

Державшие конунга гвардейцы встали напротив королевского трона. Еще двое копейщиков — чуть подальше. Лица напряженные. Даже такого Рагнара — боялись.

Вперед вышел архиепископ. Ему подали пергамент.

— Во славу Господа нашего Иисуса… — начал торжественно Вулфер, но внезапно поперхнулся и зашелся приступом кашля.

Грозные боги Валхаллы, как вы допустили, что подобное ничтожество решает судьбу величайшего героя Северного Пути? Или и впрямь ваше время на исходе?

Король Элла скривил недовольную гримасу. По толпе волной прокатилось ворчание.

Кашель архиепископа сочли дурной приметой.

— …За многочисленные преступления против христианских государей, служителей церкви…

Высокопреосвященство больше не пыжился. Читал торопливо, намереваясь побыстрее закончить.

— …нечестивое сатанинское отродье… туда, где ему место, предать позорной смерти, дабы внушить ужас всем безбожным норманнам и научить их…

Ага, как же. Внушить ужас ужасу. Вы даже не представляете, кого собираетесь «учить». Да этот Вулфер в штаны наложит от одного только взгляда Ивара Бескостного.

А исполненный важности нортумбрийский король Элла, он представляет, что сейчас делает? Мог бы и вспомнить, как стояли под стенами этого города войска Рагнарсонов! Или тогда он еще не был королем Нортумбрии?

— …Предать позорнейшей смерти в змеиной яме!

Вот этого я не ожидал. Отрубить голову, как обычно поступают со знатными персонами. Или устроить зрелище для черни: колесовать, расчленить, сжечь на медленном огне…

Внезапно конунг вскинул голову. Да уж, досталось ему. Не лицо — черно-красная маска, из которой сияют лютой яростью нетронутые палачом глаза.

Рывок — и вот он уже стоит на ногах.

Королевские стражи вцепились в него. Уже не поддерживали — удерживали. Вчетвером.

Вулфер шарахнулся.

Толпа загудела.

А вот Элла сидел с такой же надменной рожей. Чего бояться? Цепи и четверо здоровяков, которые уж точно не дадут искалеченному конунгу добраться до короля.

Рагнар рассмеялся. Как ворон прокаркал.

Искалеченный, закованный, он все равно выглядел куда более грозным, чем этот напыщенный королек.

— Змеями? — прохрипел Рагнар на своем языке. — Змеями? Меня? Рагнара Змееборца? Ну давай, попробуй!

— В яму его! Тащите его в яму! — заверещал архиепископ.

Король кивнул, и Рагнара поволокли к колодцу. У самого его края конунг ухитрился оттолкнуть стражников и сам прыгнул вниз, едва не утащив с собой одного из королевских гвардейцев.

Минуты три ничего не происходило. Потом снизу раздался торжествующий хохот Рагнара.

— Посмотрите, что там! — потребовал епископ.

Один из стражников заглянул в змеиный колодец.

— Стоит! — крикнул он. — Змеи его не кусают.

Король Элла сошел с трона, неторопливо подошел к яме, заглянул, потом повернулся к гвардейцам.

— Вытащите дьяволопоклонника, — велел он.

Подбежали еще четверо гвардейцев. На Рагнара накинули петлю и, поднатужась, выволокли обратно.

Конунг не сопротивлялся. Глядел с вызовом. Держался прямо. Я хорошо представлял, каких усилий это ему стоит. Черт! Я горжусь, что стоял в одном строю с этим человеком!

— Что, королек, не получилось? — прохрипел Рагнар на скверном английском. — Как будешь меня убивать теперь? Давай, проверь мое мужество! Я готов!

— Разденьте его! — распорядился Элла. — Свяжите покрепче. И принесите жаровню с углями!

Рагнар захохотал.

Без одежды он выглядел совсем плохо. Не тело — сплошной синяк. Даже татуировок не видно. Зато видны многочисленные следы ожогов.

— Вниз его! — велел король.

— Упрямый! — похвалил Рагнар. — Упрямый, но глупый. Я же сказал: они не станут меня кусать.

— Станут, — Элла махнул рукой, и спутанного конунга сбросили в яму.

Король подошел к краю, подождал немного, потом указал сначала на жаровню с тлеющими углями, потом на змеиную яму:

— Высыпайте!

Шипение из колодца услышал даже я. А потом — зычный голос Рагнара Лотброка:

— Кто-нибудь! Расскажите поросятам, как сдох старый кабан! Ох они и захрюкают, когда узнают! Ох и захрюкают!

И взрыв хохота, перешедший в звериное рычание.

— Они узнают, — шепотом проговорил я. — Они обязательно узнают.

Умер великий конунг. Что дальше?

А то, что теперь мне надо как-то изыскать способ попасть на Сёлунд и выполнить его волю.

А еще у меня нет больше причин скрывать, кто именно умер в змеиной яме Йорвика.

— Как его звали? — переспросил Теобальд.

— Я слышал: свои называли его Рагнаром-конунгом. Конунгом данов.

Теобальд поморщился.

— Конунг — это король? — уточнил он.

— Думаю, да.

— А я слыхал, короля данов зовут Хареком.

Я пожал плечами. Разбираться в датских конунгах мне не положено. По нынешней легенде.

— Харека я не знаю. Но этот командовал армией, которая взяла Париж.

— Ты не ошибаешься? Ты видел его несколько раз и не узнал.

— Он был голый и грязный, — сказал я. — Я бы, может, и сейчас его не узнал, но он заговорил, и я вспомнил голос. Это точно Рагнар. Рагнар Лотброк, так его звали.

Теобальд задумался. Я ждал.

— Мне надо сказать королю, — наконец выдал нортумбрийский воевода. И тут же поправился: — Нам надо сказать.

Что ж, я не против просветить и короля Эллу тоже. Моя нынешняя задача проста. Добраться до «поросят» и передать им завещание отца. И мне больше нет нужды служить ни нынешнему королю Нортумбрии, ни прошлому. Теперь основной вопрос: где раздобыть корабль. Причем с экипажем.

— Рагнар, Рагнар… Не слыхал. — Элла, по своему обыкновению, принялся вышагивать туда-сюда. На нем были высокие сапоги из мягкой кожи. Такими удобно отпихивать сующихся под ноги собак, которых в зале было не меньше дюжины.

Пока король топтал римскую плитку, я изучал обстановку. Зал, в котором мы находились, был украшен роскошно. Резьба везде. Даже на потолочных балках. Шкуры, звериные головы, оружие, бронзовые подсвечники. Здесь, в будущей Великобритании, вообще много бронзы. И стоит она относительно недорого. Надо полагать, с медью и оловом проблем нет.

— Он точно командовал армией, разбившей короля франков? — спросил Элла.

— Он не разбивал его, — возразил я. — Карл ушел сам.

— Теобальд! — Король развернулся, не дойдя пары шагов до окна. — Найди человека, который разбирается во всех этих нурманских конунгах, и узнай у него, кого именно мы казнили.

— У нас есть его люди, — напомнил Теобальд. — Один окочурился, но двое пока живы. Может, после смерти своего вожака они станут разговорчивее?

— С чего бы? — Элла снова заходил по залу.

— А если сказать им, что собираемся отправить их домой с вестью о смерти этого конунга?

— Домой… Для начала надо узнать, откуда они пришли. Хоть это мы знаем, Тео?

— Они не говорят, твоя милость.

— Ладно, попробуй их разговорить. Вдруг у тебя получится то, с чем не справился мой палач.

— Может, у архиепископа спросить, сир? — предложил я.

— Как ты меня назвал? — Элла снова остановился.

— Сир, — я изобразил смущение. — Так я обращался к королю франков.

— Зови меня: твоя милость или мой король.

— Прости, твоя милость.

— Что ты там сказал?

— Архиепископ может знать, твоя милость. Люди церкви все время пишут друг другу письма и потому знают больше других.

— Спросим, — кивнул король, глянув на меня одобрительно. — Вижу, ты сообразителен. Что еще скажешь?

— Мне известно, что у норманнов за смерть своего принято брать выкуп. Может, предложить им выкуп за их короля?

— Обойдутся! — отрезал Элла, и его расположение ко мне растаяло. — Даже церковных денег не хватит платить выкуп за каждого норманнского королька, который приплывает сюда, чтобы поживиться. Здесь, в моем королевстве, мы одариваем их железом в брюхо, а не серебром!

И глянул гордо.

Хороший ответ. Рагнару понравился бы.

Только вот я не заметил подобного героического подхода, когда Ивар с братом грабили Нортумбрию.

Ну да мое дело — предложить.

— Ты вроде раньше настоятелю Годвину служил? — спросил король.

— Не то чтобы служил, твоя милость…

Элла махнул рукой, велев мне заткнуться.

— Раз ты со святошами уже имел дело, то отправляйся к его высокопреосвященству и выясни, что он знает об этом Рагнаре, — распорядился король. — А ты, Теобальд, найди того, кто знает данов. Купцов порасспроси. В общем, сам разберешься. Как только узнаете что-то полезное, сразу ко мне. Что победитель короля франков сдох в моей змеиной яме, это славно. Но хотелось бы узнать, зачем он приплыл сюда. Не верится мне, что я более грешен, чем Карл Лысый.

Глава четырнадцатая.

Война, мир и деньги

Вулфер как источник информации оказался бесполезен. Архиепископ был в курсе почти всех норманнских нападений, начиная с самого первого, примерно восьмидесятилетней давности, когда на остров Портленд, входивший в юрисдикцию южного королевства Уэссекс, напали целых три норманнских корабля. Ну как напали. Шли себе спокойно по Ла-Маншу, пристали к острову… И тут на них наехала уэссекская таможенная служба. Крутые норегские парни ощипать себя не позволили. Убили всех и отправились дальше, не забыв, впрочем, взять компенсацию за моральный ущерб[1].

Этому событию было уделено всего пару строк, поскольку церковное имущество в том конфликте не пострадало.

Зато нападение на здешний, нортумбрийский, монастырь, происшедшее через несколько лет, было изложено во всех подробностях, с перечислением убытков и именами отправившихся на небеса монахов[2].

Рагнар Лотброк вряд ли мог в нем участвовать, поскольку в те времена еще не родился. Он вообще остался вне внимания местных церковных хроникеров. Даже в дошедшей до здешнего епископа информации о взятии Парижа имя Лотброка не упоминалось. Ну да. Центр мира Йорвик.

В общем никакой полезной информации я Элле не принес.

Теобальд оказался более успешен. Приволок купца из Упплёнда. Норег оказался куда более осведомлен. Наговорил с три короба. Мол, грозен был Рагнар-конунг нечеловечески. И сыновья его — такие же. А еще он с норегским конунгом, Хальфданом Черным, — в родстве, так что тому тоже не понравится, что Рагнара убили. Да еще так недостойно. Если бы он, купец, знал, кого король Элла собирается казнить, непременно предупредил бы и предостерег. Но ведь не знал! Тут купчина сделал трагическое лицо и воздел руки к небесам.

Элла помрачнел. Но норега за недобрые вести наказывать не стал. Выдал ему немного серебра и велел сидеть в городе.

— Нужны деньги, — сказал он, когда в зале остались только свои: сам король, Теобальд, Редманд, один военачальник Эллы, архиепископ с секретарем, что-то торопливо записывавшим, и я. Возможно, меня просто забыли выставить.

Судя по взгляду короля, обращался он адресно. К Вулферу.

Но тот отреагировал не так, как ожидал король.

— Ты, синьор, неплохо заработал, уничтожив язычников этого дикарского короля. Теперь ты видишь: борьба с язычниками может и прибыль приносить.

— Твоя благость[3], в этой битве погибло больше сотни наших воинов! — не выдержал королевский военачальник Редманд, длиннорукий и длиннолицый вояка лет тридцати, преданный и простодушный.

— Они, несомненно, в раю, — епископ возвел очи горе.

— Мне знакомы имена его сыновей, — мрачно проговорил Теобальд. — Это они осаждали Йорвик три года назад. И именно церковь заплатила большую часть выкупа, чтобы они ушли.

— Тогда у Нортумбрии был другой король, — святоша многозначительно посмотрел на Эллу.

Элла был мрачен. Он отлично понимал разницу между разовым набегом викингов и полноценной войной с датчанами.

— С нами Бог! — строго произнес архиепископ.

И разразился речью на тему превосходства истинно верующих над язычниками. Никто не рискнул его перебить. Секретарь поспешно записывал. Я разглядывал резную панель, на которой собаки рвали кабана. Символичненько.

— Ты знаешь, твоя благость, куда норманны приходят в первую очередь, — сказал Теобальд, когда высокопреосвященство наконец заткнулся. — В святые обители!

— И вы, как верные нашего Господа, не должны этого допустить!

— Мы сделаем, что сможем, но норманны — как саранча. Все обители не уберечь.

— Что ж, если война неизбежна, стоит позаботиться о церковных ценностях. Здесь, за каменными стенами, они будут в безопасности, — принял судьбоносное решение глава нортумбрийской церкви.

— А монахи?

— Смерть во славу Христа — мечта любого из нас.

Вот сучонок. Кажется, он нашел способ подгрести под себя имущество своих коллег. Нет, не даст он денег Элле. Точно не даст.

— Стены Йорвика крепки, — сказал Элла. — Но они опустошат мое королевство.

— Так не дай им это сделать, христианский король! — воскликнул архиепископ. — Уничтожь норманнов и овей свое имя вечной славой!

Они препирались еще с полчаса. Но позиция церкви была крепка. Ни пенни варварам.

А когда король напомнил, что война тоже требует средств, а у него в казне пусто, архиепископ ответил столь же категорично. Церковь, несомненно, поддержит монарха. Молитвами. А недостающие средства король может получить, увеличив подати. Особенно с тех земель, которые он аннексировал у матери-церкви.

— То были спорные земли! — возразил Элла.

И они еще минут пятнадцать ругались уже по этому поводу.

А я слушал и запоминал. Кто владеет информацией, тот… В общем, когда тебя пытаются втянуть во что-то нехорошее, лучше быть в курсе.

Глава пятнадцатая,

в которой рождаются и рушатся планы возвращения домой, а заканчивается все, как водится, попойкой

Деньги король нашел. Собрал городской магистрат, или как там это здесь называется, и обозначил перспективу. Если денег не будет, то сюда придет огромная армия норманнов и наступит полный апокалипсис в отдельно взятом городе. Взятом норманнами, естественно.

Городская ремесленно-торговая верхушка пожабилась немного, но раскошелилась. Не было в них настоящей веры в силу Господа, надо полагать. Не то что у архиепископа.

Решив проблему с финансами, король велел Теобальду озадачить купца-норега. Элла хотел, чтобы тот взял на себя доставку королевской делегации с верегельдом.

Теобальд прихватил на переговоры меня. Как человека умного, бывалого и уже бывшего в курсе проблемы.

Обитал купчина в доме местного главного ткача. У того, кстати, было целое кружевное производство. Дюжины три старательных девушек сучили шерсть, стучали прялками, вышивали и плели кружева. Знакомая тема. У меня дома на Сёлунде тоже такое. Вернее, не у меня, а у моей бывшей рабыни, а теперь вольной наложницы и предпринимательницы Бетти.

А хороши девчонки. По крайней мере, некоторые. Или это сказывается многодневное воздержание?

Норег был на месте. И то была единственная хорошая новость. Везти верегельд сыновьям Рагнара он категорически отказался. Даже угрозы королевской расправы его не переубедили.

— Лучше пусть меня казнят здесь, чем угодить в лапы Рагнарсонов! — решительно заявил он.

Тут я был с ним полностью согласен. Ивар с Сигурдом такие… затейники.

— Может, ты знаешь того, кто согласится? — спросил разочарованный Теобальд.

— Ищите кого-нибудь из данов, — посоветовал купец. — Лучше — с Сёлунда. Этих, может, и пощадят. Как своих.

О том, что будет с английской делегацией, которую те повезут, торговец из Упплёнда говорить не стал. Это не его дело.

— Еще можете поискать тех, кто не слыхал о Рагнарсонах, — добавил он. — Только среди наших таких, пожалуй, и не найдешь.

— А если им не говорить, для чего мы плывем на Сёлунд? — озарило Теобальда, когда мы покинули дом ткача.

Мысль показалась мне здравой. Я ведь тоже был заинтересованным лицом. Если король решит вопрос с доставкой меня на Сёлунд, это будет идеально.

Что меня удивляло, так это наличие норманнских купцов прямо в сердце Нортумбрии. Не удержавшись, я задал этот вопрос Теобальду. И получил исчерпывающий ответ: это другие норманны. Правильные. Потому что крещеные.

Ну-ну. Знавал я крещеных викингов. Чего не сделаешь ради того, чтобы втереться в доверие. Вспомнилось, как мы ободрали Луну. Тоже ведь… через крещение. Увы. Для язычника крестик — это еще один оберег. А Иисус — еще один бог, соответственно.

— Пошли к королю, — сказал Теобальд. — Пусть велит искать купцов.

— А мы что же?

— А мы, Ник, займемся делом. Или ты забыл, чем должны заниматься воины?

Нет, я не забыл. И спокойно отнесся к тому, что меня отправляют в патруль. И не просто так, а с полномочиями и отрядом из одиннадцати королевских гвардейцев.

Мне надлежало проверить боеготовность восточного побережья к встрече таких, как я.

Идея принадлежала королю.

— Покажешь себя хорошо, станешь сотником, — посулил Теобальд. — Будь с ними построже. Это таны — напыщенные бараны! — Теобальд хохотнул. — Не все они любят нашего короля как должно.

Тут он был прав. Эллу любили не все. И среди этих «не всех» были не только таны.

Тем интереснее, что один уважаемый представитель оппозиции явно выказывал мне расположение. По дороге в казармы меня отловил уже знакомый посыльный и сообщил, что милорд Озрик желает меня видеть в своем загородном поместье. А чтоб я не заплутал, оный слуга будет моим провожатым.

— Не сегдня, — отрезал я. — И не завтра. Я буду нужен королю.

Слуга заверил меня, что его господин не указал сроков. Просил лишь известить заранее, дабы можно было организовать достойный прием.

— А далеко ли поместье? — уточнил я.

Слуга замотал головой: меньше пяти миль от городских ворот.

И впрямь недалеко.

— Хорошо, — согласился я. — Передай милорду, что я благодарен ему за приглашение, и будь здесь завтра пополудни.

С проверкой меня отправляют через неделю, так почему бы не проведать милорда Озрика? А заодно выяснить, почему он настолько неравнодушен к простому ирландскому шевалье.

Но не сегодня. Как-никак я получил повышение. И должен проставиться. Потому завтра у меня намечена пьянка с особо приближенными к королю. Выпивка сближает. И развязывает языки. А мне очень хотелось потолковать начистоту с нортумбрийскими вояками. Есть подозрение, что братья Рагнарсоны не оставят меня дома, когда пойдут завоевывать это славное место. А потому стоило узнать, с чем нам, завоевателям, придется столкнуться.

И наилучший источник информации через пару часов окажется со мной за одним столом.

Под пьянку освободили гвардейскую столовую. Вышло просторно, поскольку за стол пустили только офицерский состав. От десятников и выше. Набралось немного. Двадцать три человека. Так-то командиров у Эллы было значительно больше, но остальные — в разъездах. Я не поскупился. Арендовал королевского повара. С командой, разумеется. Поставил задачу. Пообещал премию, если выйдет не хуже, чем за королевским столом.

Повар не подвел. Расстарался. Шесть перемен блюд. Полсотни накормить от пуза хватило бы. И эль. Примерно по ведру на лицо. А потом еще по ведру. Уже на рыло.

Я молодец! Это единодушно признали все. Свой парень. Правильный. Настоящий англосакс, хоть и ирландец.

Я не спорил. Время от времени поднимал тосты за короля и присутствующих. В целом и индивидуально. Отдельно — за нашу победу над норманнами. Отдельно — за наши будущие победы.

Тут меня особенно одобрили. И даже конкретизировали, над кем именно. Мерсийцами, валлийцами, скоттами… Словом, над всеми добрыми соседями, чтоб им сдохнуть.

Накопилось, в общем, обид.

А поскольку все обиды перечислялись с подробностями и обязательным упоминанием мест и численности участников, коих в большинстве случаев называли поименно, то я постепенно начал кое-что понимать в социальной структуре, а главное — в армейской системе Нортумбрии.

Увы, не только покойный Рагнар недооценил силу противника.

Я тоже промахнулся в оценке нортумбрийских возможностей этак разиков в пять. Мне ведь казалось; англов можно нагнуть даже одним Иваровым хирдом.

А вот не факт. Даже если бы речь шла только о полутысячной королевской гвардии. Причем я лично имел возможность убедиться, что как минимум половина гвардейцев ничуть не уступали викингам в воинской подготовке. Да и вторая половина состояла из очень толковых бойцов уровнем не ниже дренга.

И командиры у них тоже были очень неплохие. Мой непосредственный начальник Теобальд, и равный ему по значимости Кенельм, и даже простой, как удар топором по голове, Редманд.

Все они были младшими сыновьями олдерменов, которым не досталось наследства. Но без земли они не остались. Поставили на Эллу, когда тот был еще олдерменом, и не ошиблись. Придя к власти, новый король отдал им земли, отжатые у тех, кто неверно выбрал сторону. Графами-ольдерменами Теобальд с Кенельмом не стали, но доходы обрели приличные. И обязаны ими были только Элле.

В общем, королевская гвардия — это сила. Но она — всего лишь ядро королевской армии. Ведь имелся еще и дополнительный контингент: сборная солянка из дружин и ополчения танов и олдерменов.

Бойцы олдерменских дружин если и уступали качеством королевской гвардии, то ненамного. Зато их было намного больше, чем королевских гвардейцев. Думаю, минимум раз в десять больше. А уж ополчения-фирда так и вовсе собирались десятки тысяч. Да, это было именно ополчение. С соответствующим вооружением. Копье, охотничий лук, топор. Даже щиты были не у всех. Сбить из них сколько-нибудь серьезное войско было непросто. Да и воевать у них не было ни малейшего желания. Но в качестве «мяса войны» годились и они. Особенно если защищали свои семьи от кровожадных норманнов. С таким-то стимулом они уж точно не побегут.

Так что в итоге нортумбрийская армия выглядела довольно внушительно. А если еще, позабыв о прежних распрях, к Нортумбрии и союзники присоединятся… Например, те же мерсийцы. А за мерсийцами союзный им Уэссекс…

При таком раскладе шансы на победу снижались радикально даже у таких великих героев, как Рагнарсоны.

Были, впрочем, и позитивные моменты. Например, соседи могли и не внять общей опасности, а ударить королю Элле в спину. Да и многие олдермены способны проигнорировать призыв, ведь значительная их часть стояла не за Эллу, а за бывшего короля Осберта. У которого, кстати, имелась и своя гвардия, которую он не распускал.

Вообще, с этой сменой власти была какая-то мутная история. Говорили даже, что бывший и настоящий короли вообще повздорили из-за женщины. Но сомнительно. Полагаю, что даже в античные времена Прекрасная Елена была для данайцев только поводом. Однако так или иначе, но Элла Осберта оттеснил. Притом что Осберт был кровь от крови местной королевской династии, а Элла — седьмая вода на киселе. Простой, если можно так выразиться, олдермен, который ухитрился влезть на трон Нортумбрии. Этакие фортели обычны в какой-нибудь Норвегии, но в христианской Нортумбрии, я подобного не ожидал. И это тоже осложняло будущее завоевание, потому что означало, что Элла крут. Тем более крут, что экс-короля Осберта он оставил в живых. Что тоже как-то… необычно. Хотя не факт, что оба короля, действующий и бывший, в случае вторжения выступят в одном строю. Несмотря на все увещевания матери-церкви…

Которая уж, конечно, не останется в стороне. А церковь — очень даже неслабый игрок. Потому что у церкви тоже воины свои есть. А главное, у нее есть деньги.

Чем больше я слушал (и стимулировал) откровения английских воителей, тем более сложная картина рисовалась. Уравнение с кучей переменных и неизвестных. И чтобы разобраться с ними, мне нужна была информация. Причем не общее представление, а знание рычагов влияния и тайных связей. Сюда бы Рюрика. Вот кто был бы здесь как щука в омуте.

Странное ощущение. Сижу за одним столом с теми, кого почти наверняка увижу по ту сторону стены щитов, но почему-то не чувствую их врагами. Такие же вояки, как и мои даны. Профессиональные убийцы. Я бы возненавидел их, приди они ко мне домой. Но сейчас они дома. И это я собираюсь привести войну в их дом …

— Что мрачный такой, Ник?

Перечеркнутая клинком рожа десятника Малоуна нависла надо мной.

— Славный ты человек, Ник, хоть и ирлашка! Давай! Чтоб враги умерли, а мы жили!

Как скажешь, десятник. Спасибо, что своим «ирлашкой» помог мне разобраться.

Я — Ульф Хвити. Ярл. У меня есть дом, семья, соратники. У меня есть земля на Сёлунде и в Гардарике-Руси. А еще у меня есть долг. И пусть мне куда проще общаться с Теобальдом, чем с Иваром Бескостным, но именно Ивар пришел ко мне в час нужды. Я ему должен. За себя и за Гудрун. И не Теобальд, а Рагнар решил мои проблемы с конунгом свеев. Хотя и не был обязан. Я бы все равно с ним пошел. Потому что — должен. А теперь должен всем им, братьям Рагнарсонам. Еще и потому, что такова была воля их отца. Рассказать поросятам, как умер старый кабан.

[1] Данное событие произошло в 789 году,.

[2] Остров Линдисфарн, восточное побережье Англии, 793 год. Разграблен монастырь Святого Кутберта. Именно это разбойное деяние и принято считать началом эпохи «норманннских дьяволов». В общем-то справедливо, поскольку смертоубийство на Портленде произошло,судя по всему, спонтанно. Подробности обоих инцидентов можно почерпнуть из литературных источников. Средневековых, естественно.

[3] Автор в курсе, что правильное обращение к епископу Your Excellency или our Grace.

Глава 16.

Глава шестнадцатая.

Гостеприимство милорда Озрика

О том, что Озрик пригласил меня в гости, я сообщил Теобальду на следующее утро.

Королевский воевода поморщился. И не только из-за похмельного «послевкусия».

— Озрик — человек Осберта, — сообщил Теобальд то, что мне и без него было известно. А потом добавил новую детальку к портрету: — Он — его племянник.

— Мне отказать? — спросил я.

Теобальд задумался. Потеребил бородку, похмыкал, потер лоб…

— Есть эль, — намекнул я. — Холодненький.

Теобальд мотнул головой и скривился. А затем принял решение.

— Езжай, — еще раз поморщился и уточнил: — Не забывай, Ник: ты принадлежишь королю!

Смелое заявление. Хотелось бы уточнить: какому, ведь Элле я так и не присягнул. Впрочем, и присяга меня вряд ли остановила бы. Формально я — язычник. Так что клясться мне положено по-язычески. И я не уверен, что формула вроде «да станут свидетелями моих слов Фрейр, Ньёрд и могучий Тор» будет благожелательно воспринята нортумбрийскими нобилями.

Но от иронии я воздержался. Теобальд — один из немногих здесь, в Нортумбрии, к кому я испытывал симпатию. Да и он ко мне тоже. Причем еще до того, как я показал себя «ценным инструментом». Уверен: при других обстоятельствах мы могли бы подружиться. Например, я бы охотно принял его в хирд. При других обстоятельствах.

— Узнай, что они задумали, Озрик и его дядя, — велел Теобальд. — И не забудь вернуться. Тебе еще пограничных танов инспектировать[1].

Помолчал немного и все же не удержался:

— Где там твой эль?

— В моей комнате, в погребе.

Ну да, теперь в королевской казарме у меня была собственная комнатушка. Я же вроде как офицер. Комнатушка скромная, зато с запирающимся сундуком, кроватью, столом и небольшим погребом для хранения продуктов. Еще мне полагался слуга. Правда, за свой счет. Слугу подогнал Малоун. Звали слугу Бентом. Рыжий мальчишка с явными признаками недоедания. Но шустрый, расторопный и с амбициями. Пообещал ему: покажет себя хорошо, оставлю при себе и даже, возможно, помогу стать воином. Последнее — вряд ли. Слишком чахлый. Но, может, заберу с собой на Сёлунд. В хозяйстве пригодится

— Бент, — сказал я рыжему, — достань пиво и исчезни.

Кивок. И через полминуты пиво уже в кружках, а рыжий — по ту сторону двери. Возможно, подслушивает. Ну и на здоровье.

— У нас великодушный король, Теобальд, — заявил я, когда пара пинт эля переместилась в наши желудки. — И благочестивый.

Английский воевода с подозрением поглядел на меня. Решил, что шучу. А шуток по поводу его нортумбрийского величества он не любил.

— Обычно короли не оставляют в живых побежденных соперников, — пояснил я. — Если не убьют, то заточат в монастырь, перед этим ослепив или отрезав что-нибудь важное. А наш король не только сохранил противнику жизнь и части тела, но и позволил жить в королевстве и вдобавок иметь собственное войско.

Теобальд ответил не сразу. Но все-таки объяснил:

— Осберт в родстве почти со всеми олдерменами. Пришлось договариваться. — И тут же, с энтузиазмом: — Элла для Нортумбрии лучше! Сейчас такие времена, когда стране нужен сильный король! Решительный! Который объединит всех и заставит дать отпор разбойникам-язычникам! Бог на его стороне!

— Бог всегда на стороне победителей, — проворчал я. — Что с Озриком?

— Я же сказал: поезжай! — раздраженно бросил Теобальд. — Хочешь, возьми с собой кого-нибудь. Хоть десяток Малоуна!

— У него только семеро, — уточнил я. — Один еще не оправился. И долго не оправится. Перелом голени.

— Возьмешь Малоуна?

Я покачал головой.

— Вот его — возьму, — я показал на дверь, за которой наверняка подслушивал рыжий. — А других не надо. Ты же хочешь узнать, что у Озрика тут, — я постучал себя по лбу. — Если я приеду один, он будет разговорчивей.

— Как знаешь, — согласился Теобальд. — Налей-ка мне еще…

Я купил Бенту мула, с которым тот сразу же вступил в конфликт. С Оленем мул тоже попытался задраться. Но жеребец быстро «объяснил» наглецу разницу между боевым конем и бесплодным вымеском, так что в путь мы отправились достаточно спокойно. Первым — я, за мной Бент и Озриков проводник на пузатом пегом мерине.

Проводник с Бентом болтали вполголоса, я созерцал скучные пейзажи и думал о том, как можно всю жизнь прожить здесь даже крупным землевладельцем-таном, не говоря уже о простом крестьянине. Хотя будь со мной мои родичи и мои хирдманы…

Нет, все равно не высидел бы на одном месте. Да и что это за жизнь — управлять натуральным хозяйством?

Я викинг. Новые земли, новые друзья… И новые враги, разумеется. И предвкушение неведомого будущего, особенно острое, когда стоишь на борту собственного драккара и глядишь на туманное облачко у горизонта.

Встречные нам кланялись. Точнее, мне. Серьезное вооружение, плащ королевских цветов, конь, раза в полтора превосходящий размерами крестьянских кляч, и куда более резвый. Тем не менее тащились мы вдвое дольше, чем я надеялся. Из-за еле переставлявшего копыта мерина. Но ближе к полудню наконец-то свернули с римской via на колдобистую грунтовку и минут через пятнадцать оказались около заросшей вьюном изгороди, за которой обнаружился не какой-нибудь бревенчатый сруб, а нечто куда более основательное. Настоящая римская вилла. И отнюдь не руины. Кто-то очень старательно привел ее в порядок и даже постарался затереть мелом следы пожара на кирпичных стенах. Очень старых кирпичных стенах. А еще крыша основного здания была крыта не соломой, как большинство здешних строений, а сланцевой плиткой.

Ворота виллы относились к современной эпохе, а вот за ними, посреди просторного двора, обнаружился самый настоящий бассейн с мраморным фавном посередке. На фавне кое-где даже краска сохранилась. А вот детородный орган ему удалили по самый корешок. Интересно, это из-за христианской морали или у кого-то взыграли детские комплексы?

Проводник безжалостно пнул пятками измученного мерина, заставив страдальца перейти на галоп, и первым влетел в ворота. Я был не против. Пусть известит господина о моем прибытии.

Двор, в римские времена сплошь замощенный, нынче сохранил не больше половины покрытия. Проплешины заполнили булыжниками, а кое-где даже деревянными плахами. Восхитивший же меня бассейн был на две трети заполнен дождевой водой, которую мой Олень счел вполне пригодной для питья, когда я, спешившись, бросил поводья рыжему и неторопливо зашагал к короткой лестнице, по сторонам которой торчали обломки колонн.

Там-то, на этом осколке великой Римской империи, и ждал меня благородный господин Озрик. С дамой.

— Благородный Николас Мунстерский, — представил меня Озрик. Причем с таким пафосом, будто я был лордом этого самого Мунстера. Лесть, причем грубая, — сильный аргумент. — А это, Ник, моя сестра Анис.

Ух как глазками стрельнула. Девка огонь, судя по всему. Не девка, простите. Девица из благородных. Хотя насчет девицы я не уверен. Слишком близко она ко мне подошла.

— Польщена, мой лорд. Брат много говорил о твоей доблести. Это ведь ты проучил несносного Эззи?

— Он, он, — подтвердил Озрик. — Наш малыш Эзельстан все еще пытается залезть тебе под юбки?

— Не бывать такому! — Анис даже ножкой притопнула. Слишком пылко. Переигрывает английская красотка. Ох, переигрывает. Тем более она тут же одарила меня улыбкой, намекавшей, что ко мне в аналогичной ситуации могут отнестись более благосклонно.

Вот что это за спектакль? И, черт, я зря не попросил в «аренду» парочку тех ткачих. Уверен, за небольшое вознаграждение дело сладилось бы. И мой организм вел бы себя… скромнее.

— Рад, что ты ко мне заглянул, — произнес Озрик с таким видом, будто это не он меня пригласил, а я просто проезжал мимо. — Нравится?

— Римская работа, — похвалил я. — Видел такие у франков.

Надо отметить, что я видел такие и здесь. Во время прошлого визита в компании Ивара и Уббы.

— Отец подарил, — с гордостью сообщил Озрик. — А ему достался от деда. — И внезапно переменил тему: — Слыхал, ты теперь у Эллы вроде советника.

— Так и есть.

Я не стал принижать собственный статус. И скрывать причину королевского расположения тоже не стал:

— Король выделил меня после того, как я вспомнил имя казненного в змеиной яме норманнского короля.

— И кто же он был? — заинтересовался сын олдермена.

— Рагнар Лотброк.

Да, не знают здесь этого имени. Придется кое-что напомнить.

— Три года назад здесь были викинги. Помнишь?

Конечно, он помнил. Здесь они тоже побывали. Разграбили то, что не было увезено под защиту городских стен, убили слуг, оставленных присматривать за поместьем. Хоть не хозяйство не сожгли, слава Богу. Именно — Богу. Норманны попытались, но дождь помешал.

— Этих викингов привели датские конунги Ивар и Убба, — пояснил я. — Рагнар, казненный Эллой, их отец.

Вот теперь проняло.

— И это еще не все, — «успокоил» я Озрика. — У Рагнара есть и другие сыновья. И у каждого — тысяч по пять воинов. — Тут я немного преувеличил, но совсем немного. — И если они пойдут сюда, то с ними будет еще тысяч тридцать-сорок норманнов из вольных.

Вот теперь я озадачил его по-настоящему. Аж лоб морщинами пошел.

Его очаровашка-сестра глядела на него недоумевающе. Что-то пошло не так?

Но Озрик о ней забыл напрочь. Неужели так впечатлила нарисованная мной перспектива?

Ладно, добавим в костер маслица.

— Пятьдесят тысяч самых свирепых язычников-норманнов! Когда еще представится такой шанс уничтожить их всех разом! — заявил я с воодушевлением. — Сделаем то, что не получилось у короля франков! Если Нортумбрия, Мерсия, Восточная Англия, Уэссекс, все королевства англов, саксов, валлийцев объединятся, мы раз и навсегда отучим норманнов грабить наши земли!

Удостоился робкой улыбки Анис. Озрик же моего оптимизма не принял. Не верил он в возможность единого англо-саксонского войска. Я, надо отметить, тоже. Но сказать об этом — мог. Я же ирландец. Для меня все эти англосаксы — одна сата… общность.

— А это точно был…

— Рагнар, — подсказал я. — Рагнар, сын Сигурда. Король данов из Сёлунда. Так его называли. Это точно он. Такого раз увидишь, уже не забудешь.

— И что думает Элла? — стараясь сохранить невозмутимое выражение, поинтересовался сын нортумбрийского олдермена и потомок королей.

— Думает, — ответил я уклончиво. — Я думаю: он жалеет, что казнил язычника. Возможно, ему не хватает твердости. Надеюсь, у твоего господина Осберта ее побольше.

Кончики усов Озрика дрогнули. Ну да. В твердости Осберта он уверен не был. Ведь именно ее недостаток и привел к смене власти в Нортумбрии.

Но обсуждать это со мной Озрик не собирался. Во всяком случае, здесь, на лестнице.

По-дружески обняв, он отвел меня на пару шагов в сторону и сообщил:

— Стол накроют примерно через час, — он кивнул на уцелевшие с древних времен солнечные часы[2]. — А моя сестра покажет тебе дом. Она будет рада это сделать. Я много говорил ей о твоей доблести. И о том, как ты показал себя на земле франков.

— Надеюсь, не о том, как… — я продемонстрировал недвусмысленный жест.

— Нет конечно. Анис — девица, исполненная… добродетелей!

И улыбнулся. Очень двусмысленно.

— Здесь мы храним зерно, — сказала Анис. — Тут всегда сухо и тепло, хоть и подвал. Даже зимой.

Вдоль стен — деревянные емкости, на стенах развешан всякий сельскохозяйственный инвентарь. На полу, рядами, упакованное в подобие снопов свежее сено. Пахло яблоками и совсем чуть-чуть — пылью.

Ну надо же. Какое интересное использование римской бани.

— Озрик сказал… — начала Анис.

Нет, не стоило ей подходить так близко. И так проникновенно глядеть. И так запрокидывать голову, будто подставляя нежное горлышко.

— Ах… — сказала Анис, когда я аккуратно снял с ее головы накидку-платок. Волосы у Озриковой сестренки оказались еще светлее, чем я думал. Собранные на затылке в сложный узел, они прядями стекали вдоль висков, открывая аккуратные, чуть оттопыренные ушки.

Еще одно «ах», когда я прижал ее к себе и попробовал на вкус приоткрытый ротик. И третье — когда мягко опрокинул ее на сено.

Верхнее платье[3], нижнее, рубашка под ними. Еще и шнуровка по бокам. Не так-то просто добраться до лакомого.

Вся эта разнообразная ткань мешала мне куда больше, чем слабое, чисто символическое сопротивление девушки. И «нет», которое она выдыхала, было не отказом, а приглашением. Моя рука добралась наконец до ножки в кожаном башмачке, двинулась дальше — по щиколотке, по икре, колену, добравшись, наконец, до внутренней поверхности бедра, чуть влажной и нежной. Похоже, Анис не слишком часто ездила верхом. А если и ездила, то не по-мужски.

Набедренной повязки на ней не оказалось. К сожалению, не оказалась и другого. Желания.

А я, к сожалению или к радости, еще не настолько викинг, чтобы творить насилие. Как бы я ни истосковался по женщине за эти полтора месяца, но брать ту, которая меня не хочет, неправильно.

И моя рука отправилась в обратное путешествие. А потом я заглянул в голубые и ничуть не испуганные глаза и спросил:

— Брат велел?

— Ты о чем, мой господин[4]?

«Милорд… Ну, ну».

Я одним движением поставил Анис на ноги.

Весила она килограммов сорок пять, не больше.

Поясок под грудью расстегнулся легко. И избавиться от просторного верхнего платья с большим вырезом и короткими широкими рукавами оказалось несложно, а вот нижнее, даже с распущенной шнуровкой сбоку и на запястьях, далось сложнее.

— Помоги-ка мне, — велел я.

Анис подняла руки, и я стащил шерстяную одежку, как снимают шкурку с небольшого зверька.

Теперь на ней была только льняная исподняя рубашка, длинная, почти до лодыжек, зато с прорезями под мышками.

Я бросил на сено свой гвардейский плащ, аккуратно уложил пояс с оружием, стянул через голову кольчугу, безрукавку-подкольчужник, рубаху из синей английской шерсти, оставшись в исподней шелковой, неброского бледно-желтого цвета.

Рубаха, вернее, ее материал Анис удивил. Настолько, что она ее даже потрогала. Этакий статусный предмет совсем не по уровню простому и даже непростому гвардейцу. Нортумбрия — страна немаленькая, но не слишком богатая.

— Что ты делаешь, мой господин?

Вместо ответа я сунул руки в прорези ее рубашки. Спинка у нее была трогательно худенькая. Все косточки прощупывались. Анис задрожала. Сосочки маленькой, едва намеченной груди, собрались в твердые комочки, а зрачки расширились.

Возбуждение или страх?

В следующий миг я почувствовал, как ослабел шнурок моих штанов, который Анис ухитрилась развязать в одно движение, а вторым столь же ловко распустила и шнурок исподних. И тут же засунула внутрь обе руки.

Я не сводил глаз с ее личика и поймал мимолетную торжествующую усмешку.

Я стер ее поцелуем, сдернул с нее исподницу, уложил английскую красотку на животик. И начал приводить мою слишком холодную соблазнительницу в подобающее соблазнительнице состояние. Минут через десять она наконец-то начала отвечать на ласки, а еще через пять минут мы наконец занялись тем, чего у меня не было с того дня, когда я взошел на палубу Рагнарова корабля.

Длительное воздержание имеет свои плюсы. И малышка Анис это прочувствовала, хотя особо страстной я бы ее не назвал. Девчонка была робкой и неумелой, словно девица. Хотя и не девицей. Никакой инициативы, ни намека на страсть. Пару раз мне удалось довести ее до финала, но именно что удалось. Любимая позиция: «делай со мной, что хочешь». Может, нортумбрийцам и нравится, когда дама покорно принимает их… достоинства, но мне это быстро наскучило. Так что я обтерся краем девичьей рубахи и вытянулся на гвардейском плаще, чувствуя не то чтобы облегчение, но… словно сделал что-то необходимое. Вроде как перекусил солониной с сухими лепешками.

Анис тут же встрепенулась, заботливо положила мне под голову свернутую головную накидку, закинула на меня ногу и, щекоча локонами мою щеку, принялась нашептывать на ухо, какой я мужественный.

В последнем я не сомневался. А вот в искренности благородной англичанки — да.

Я смотрел на ее ногу, закинутую мне на живот, тонкую, с торчащей коленкой и со светлым пушком на голени, на худое, почти тощее бедро с синими жилками и четко прорисованными под бледной кожей тазовыми косточками, и не понимал, почему она час назад казалась мне привлекательной.

Но что сделано, то сделано.

Кое в чем я ошибся. Как оказалось, не такая уж Анис и благородная. Да, папа у них с Озриком был общий, а вот мама подкачала. Оказалась всего лишь горничной законной жены. Впрочем, обошлись с ней по-человечески. Не выгнали, а вырастили и даже обучили правильным манерам. А потом, лет примерно с четырнадцати, начали подкладывать под разных полезных господ.

Можно было ей посочувствовать… Но я не стал. В любом случае ее участь была значительно лучше среднестатистической английской крестьянки. Анис, по крайней мере, кормили досыта.

А еще я ей действительно понравился. И не столько потому, что она впервые получила удовольствие от секса, но и оттого, что я отнесся к ней по-человечески. Ну да, тут не Дания. Здесь женщина будет, кем велят. Рабыней, служанкой, вагиной, утробой… Поважнее коровы, но подешевле коня. Хотя насчет коровы я тоже не уверен. Той хоть не велят чураться простых удовольствий. А вот женщинам они не положены. Ибо они есть сосуд греха и главная причина того, что здешнее христианское мужичье вынуждено усердно трудиться, а не прохлаждаться в раю на всем готовом.

Убил бы мерзких святош!

Убить, однако, намеревались меня.

О чем между делом и прощебетала мне белокурая подружка.

Слышала разговор Озрика и одного из советников его папы. Мол, если не удастся переманить меня на свою сторону, то от меня надо избавиться. Профилактически. Слишком уж быстро я набираю потенциал и слишком перспективной фигурой являюсь. Особенно для Эллы. В первую очередь потому, что здесь, в Нортумбрии, я чужой. Никаких родственных и деловых связей. Что, кстати, дает возможность без проблем убрать меня с игрального поля. Элле от меня мертвого никакого проку. Забудет на следующий день. И мстить за меня некому. Чужак же.

В целом логично. Но в частности — совсем меня не устраивает. Не думал, что выбор стороны стоит так остро.

Подумалось: а говорит ли Анис искренне или транслирует то, что велено? Нет, похоже, это ее инициатива. Не хочется ей, чтобы меня убили. А хочется, чтобы я время от времени, когда мне будет угодно…

Нет уж, детка. Секс у нас с тобой был. Больше не будет.

Но озвучивать это решение я не стал. Напротив, заверил, что Озрик мне глубоко симпатичен и я немедленно стал бы его человеком, если бы… Если бы он был королем. Ведь я уже много лет служу исключительно королям. Перейти же на службу местного графа — это поступиться достоинством. А достоинство у меня — ого-го!

И принялся расхваливать Озрика. Его ум, благочестие (а как же иначе!), щедрость, изумительное владение оружием… Да Озрик просто идеал христианского воителя. Вполне достойный стать королем. Но не король, увы. Впрочем, здесь, в стране англосаксов, столько королевств. Почему бы Озрику не занять один из тронов? Если до этого дойдет, то я, благородный Николас из Мунстера, всегда готов пособить.

Мой восторженный посыл вряд ли сработал бы, передай я его Озрику лично. Но в устах не самой умной из дев должен был прозвучать убедительно. А в том, что прозвучит, я даже не сомневался.

Тем не менее на ужин я отправился в кольчуге и при Вдоводеле. Они вряд ли спасут, решись Озрик прикончить меня официально. Но он не решится. Я же гвардеец короля. Более того, король знает, куда я отправился. Так что публично на меня не нападут. А зарезать меня по-тихому не получится, потому что пара-тройка обычных убийц не станет для меня проблемой. Во всяком случае, я так полагал.

Стол накрыли в просторном зале с мраморными полами и поблекшими фресками на подкопченных сверху стенах. Народу собралось — под сотню. И не местные свободные-керлы, а сплошь воинская и финансовая элита. И члены их семей, само собой. В том числе — дамы. Супруги, сестры и дочери. Что характерно: моей недавней подружки Анис за столом не оказалось.

Озрик оценил меня по достоинству. Усадил по левую руку. По правую устроилась чопорная длиннолицая тетка в кружевном чепчике. Не только в нем, разумеется. Дорогой ткани и украшений на ней хватало.

Тетка оказалась… супругой Озрика. Одарившей меня таким взглядом, от которого молоко может скиснуть прямо в корове.

Соболезную. На мой взгляд, даже гигантское приданое и уходящая в века череда благородных пращуров не компенсируют необходимость делить с этой… с этим существом постель.

Ну да не мое дело. Мое дело — занять подобающее место и соответствовать положению.

Положение же мне Озрик отвел серьезное. То есть я был представлен народу не только Николасом из Мунстера, но и беллаторе короля франков Карла. А для тех, кому это слово незнакомо, пояснил: беллаторе — не просто какой-нибудь шевалье-рыцарь, а довереннейшее лицо.

Делайте выводы, господа.

И ни слова о том, что я служу королю Элле.

И ни одного знакомого лица за столом.

Так что нехитрый вывод напрашивался сам.

Ну, да я не против. Могу и посланцем Карла побыть. И даже не упоминать, что последняя наша личная встреча произошла в королевской тюрьме.

Впрочем, без пробивки не обошлось. Одна из дам вдруг защебетала по-французски, осведомляясь о причине, по которой я здесь.

Наверняка с подачи супруга, важного бородача с серебряной цепью поперек груди, сверлившего меня подозрительным взглядом.

Я ответил тоже по-французски и довольно резко: мол, не твое дело, женщина. И тут же перешел на английский, повторив ответ и добавив, что разговаривать здесь, в Нортумбрии, на языке франков, которого большинство не понимает, по меньшей мере неучтиво. И выразительно поглядел на бородача. Возмутится или нет?

Не рискнул.

Зато еще один тип, постарше, поинтересовался, насколько велик мой французский лен?

Я покосился на Озрика. Тот на помощь ко мне не спешил. Пришлось соврать. Но соврать грамотно. Мол, земля не маленькая, но работников после нашествия норманнов осталось совсем немного. Так что есть трудности с обработкой.

Поскольку тема была болезненная для всех нортумбрийских землевладельцев, обо мне тут же забыли, переключившись на проклятых язычников.

Языки пирующих развязались. Тосты стали разнообразнее. Появились среди них и за возвращение законного короля.

А я пил свой эль, глядел на поблекшие римские фрески и с трудом удерживался, чтобы кого-нибудь не убить. Настолько чуждой и раздражающей была для меня эта английская знать, через слово упоминающая Бога, но отличавшаяся от язычников лишь гипертрофированным лицемерием и постоянной готовностью подлизнуть тому, кто сильнее.

Впрочем, я очень хорошо знал причину копящегося внутри гнева. Одиночество. Даже среди головорезов Рагнара оно не было таким острым. Даже хитровывернутый Рюрик сейчас казался мне почти братом. Брехливая собачья свора во главе с псарем-Озриком. На кого натравит, того и порвут. Если другой псарь не бросит им кусок покрупнее.

Я пил свой эль, не поднимая глаз, чтобы никто не угадал моих чувств, и думал лишь о том, чтобы удержать выжигающий меня изнутри ком ярости… И вдруг ощутил, как что-то увесистое легло мне на колено. Подумал: это один из хозяйских псов, грызшихся под столом, но скосил глаза и увидел мудрые голубые глаза и такую знакомую белую морду.

Мой Волк пришел, чтобы спасти друга. Как всегда.

Но важнее всего было то, что я прочитал в этих глазах. Жгучий комок под диафрагмой растаял. Я поднял голову и окинул соседей по застолью совсем другим взглядом. Правильным взглядом. Взглядом ярла. Теперь я видел не жадные глазки, жующие и болтающие рты, а то, что мне, дану и варягу, следовало видеть, когда я смотрю на добычу. Не грязную свалявшуюся кабанью шерсть, а шипящее над огнем сочное жирное мясо. Серебряные и золотые заколки, цепи, перстни, набитые кошели на поясах, оружие, которое должно получить хозяев получше, женщин, чьи тела порадуют моих хирдманов, добрая снедь и превосходный эль, без которого нет настоящего веселья. Я представил пирующих за этим столом своих друзей: Медвежонка, Вихорька, Скиди, Гуннара, Бури… Я представил Тьёдара Певца, наигрывающего свою любимую «О Волке и Медведе», и впервые порадовался ей. И улыбнулся добродушно поймавшему мой взгляд Озрику. И сын нортумбрийского олдермена улыбнулся в ответ, даже не подозревая, какое место будет отведено ему на нашем пиру. Спасибо тебе, мой Волк! Ты очень вовремя напомнил мне: я здесь не для того, чтобы приобретать друзей и искать расположения нортумбрийского конунга. Я тут, чтобы исполнить последнюю волю моего конунга. Доставить его слова по назначению.

Ночью ко мне пришел кошмар.

Давненько такое со мной не случалось. Опять пещера и руки, стянутые ремнями. Воздух внутри похуже, чем в длинном доме зимой. Три сгорбленных силуэта на фоне костра. Чавканье и хруст костей. Я знал, кого они жрут. Добытого мной олешка.

Из дальнего, непроглядно темного угла пещеры тоже доносились звуки: шуршание и писк. Крысы, надо полагать. Если не считать связанных рук, я был в порядке. Ни голода, ни жажды, ни боли. Чесалась покусанная паразитами голова, но это привычно, так что с физикой было все в порядке. А вот с душевным состоянием — нет. Потому что я знал о своем предназначении. И оно мне категорически не нравилось. Жрущие у костра поймали меня этим вечером. Взяли, когда спал. Это у них умеют даже молодые. Эти как раз такие и есть. Передовой отряд. Обследуют долину, убедятся, что и дичи и рыбы здесь вдосталь, и тогда сюда переберется вся семья широколицых. Которые убьют мою семью. И съедят. Но не всех и не сразу. Сначала детей, потом мужчин. Женщин — в последнюю очередь. Самцы-широколицые любят развлекаться с нашими женщинами. Не убивают без нужды. Если зима сытная, женщины смогут ее пережить. И даже родить полукровок. Вроде меня.

Я знал, что должен сделать. Убить их всех. Если разведчики не вернутся и не расскажут о долине и о нас, их семья сюда не придет. Возможно. В любом случае широколицые сначала пошлют новых разведчиков. Их тоже надо выследить и убить. И широколицых станет на шесть голов меньше. А в их семьях в эту пору редко бывает больше двадцати взрослых. Это зимой они собираются по три-четыре семьи разом, чтобы убивать больших зверей.

Я должен убить этих троих. А для начала — освободиться.

Трое у костра улеглись.

Я принюхался к ремням, которыми меня связали. Ремни были свежие, вкусно пахнущие кровью. Молодые широколицые связали мне руки спереди, а не за спиной. Это было глупо. Но не глупее, чем быть схваченным во сне. Я отодвинулся подальше в тень и по-волчьи вгрызся в ремни. Грызть я умел, ведь дух волка был моим давним другом. А еще я понял, что можно было не прятаться, потому что два разведчика начали совокупляться. Выходит, один из них самка, а я и не заметил. Впрочем, не удивительно. Волосатые женщины широколицых очень похожи на их мужчин. Особенно молодые. У них сиськи совсем маленькие. Так что, пока не пощупаешь между ног, и не поймешь, самец или самка. А совокупляться любят и те, и другие. Это я по собственному опыту помнил. А лучше бы забыть.

Самец громко зарычал и замер. Второй схватил его за плечи и отбросил в сторону, освобождая место. Все-таки они очень сильные, широколицые. Даже молодые.

От ремня осталась полоска шириной с дождевого червя, я дернул посильнее и освободился. Вставать не стал, только выпрямил спину. Хотя они меня все равно не видели. Парочка рычала, ухала и взвизгивала, а первый лежал на спине, раскинув руки, и хихикал.

Молодые. Беспечные.

Но очень сильные. И кости у них очень прочные. Об этом не стоит забывать. И я не забывал. Потому выбрал камень размером с оленью голову.

Копья они бросили у костра. И свои, и мое. Мое было лучше. Острее. Широколицым острота не обязательна. Они и тупым кремнем любую шкуру пробьют. Я видел, как один дубиной сломал ногу зубра. Мне такую дубину и поднять непросто, а он махнул разок, и перебил ногу. Зубру. Одним ударом. Как я тогда их боялся!

Теперь — нет. Теперь я знаю, что их тоже можно убивать. И черепа у них не крепче, чем у медведя.

Я подобрался к ним, двигаясь вдоль стены. Лежащий широколицый перевернулся набок и глядел на совокупляющуюся парочку. Он не мог меня учуять из-за дыма. Зато мог услышать, если бы прислушался. Но он слушал звуки, которые издавали его сородичи, и ему было все равно, что происходит вокруг — в пещере или снаружи. Это мои соплеменники постоянно были настороже, а широколицым это ни к чему. Даже лев не рискнет напасть на них. На одного — может быть, а на троих — только если очень, очень голоден. И лев, может быть, даже убьет одного, если нападет врасплох. А двое других убьют льва.

Но не меня.

Я поднял камень над головой и с размаха опустил его на косматую голову широколицего, целя в висок. Там кость послабее. А потом схватил свое копье и двумя руками вогнал его в поясницу второго самца справа от хребта. Самец закричал, выгнулся, копье вырвало у меня из рук, и я остался без оружия. Если бы самка сразу набросилась на меня, мне пришел бы конец. Но она лежала с закрытыми глазами, раскинув ноги и порыкивая от возбуждения. Так что мне хватило времени, чтобы схватить другое копье и воткнуть ей в живот там, где волосы почти не росли и живот выглядел почти по-человечески.

Но самка была широколицей, причем молодой и оттого еще более быстрой. Она успела перехватить копье, едва то проткнуло кожу.

Глаза ее открылись, и они были такие же синие, как у меня. Но меня она не видела, потому что костер был за моей спиной.

— Ты зачем? — спросила она вместо того, чтобы взяться за копье второй рукой. Тогда бы я не пересилил. А так, да еще навалившись сверху, сумел даже туповатым копьем широколицых проткнуть ее мышцы и вталкивал копье в ее тело, пока оно не уперлось в камень. Я отпустил древко и подошел к костру. На камнях лежало мясо. Оно было сыровато, но после боя я был так голоден, что мне было все равно.

Я ел мясо и смотрел, как умирает широколицая. Она умирала скверно, но все равно не просила ее добить, только глядела на меня, как смотрит обиженный ребенок. У нее было почти женское лицо, чистое, не заросшее волосами, как у самок постарше. И я ее пожалел: разбил голову тем же камнем, которым убил первого.

Но только после того, как доел мясо.

[1] Это не анахронизм. Incpector по на латыни -— наблюдатель.

[2] Напомню, что римский час — — это переменная величанавеличина. Зависит от длительности солнечного времени. Летом он больше, зимой, соответственно, меньше.

[3] Я не использую традиционные названия вроде сюрко и котта, значения которых менялись от века к веку, чтобы не вносить путаницы.

[4] Мой лорд (милорд) — — мой господин.

Глава 17. Богопротивное оружие арбалет, и глава 18. Королевский инспектор

Глава семнадцатая.

Богопротивное оружие арбалет

Когда я проснулся, то еще чувствовал вкус мяса во рту. Плотность его волокон, пропитавшую его кровь…

Кошмар постепенно уходил, рассеивался, впитывался в глубины памяти. За окном темно, но птички уже высвистывают. Наверное, они меня и разбудили.

В постели, если можно назвать постелью кучу сена, накрытую плащом, я был не один. Рядом спала какая-то псина из породистых. Пятнистая, длинномордая, с широким коричневым ошейником. Ну хоть не Анис. И не…

Я вспомнил лицо умирающей из сна. Я бы не назвал его красивым, но оно было вполне человеческим. Мало похожим на тех волосатых баб, которых я видел в прежних кошмарах. И то, что я, который из сна, не считал ее человеком, было немного странно.

И сам сон, он — к чему?

К тому, что надо еще поспать. Вчера я на эль не очень налегал, но выспаться все равно стоило.

Но поспать мне не дали. Сначала проснулась собака. И принялась пихать меня мордой, а когда я не отреагировал, солидно гавкнула.

— Тебе чего? — сонно поинтересовался я.

Псина спрыгнула с копны, подбежала к дверям, развернулась и уставилась на меня.

Ладно, понял. Я вздохнул и тоже слез на земляной пол. Нет, это не древнеримская постройка. Какой-то сарай. Практически пустой. Через щелястые стены проникает дневной свет.

Как я здесь оказался?

Ладно, выпущу псину и разберусь.

Вещи мои вроде здесь, все в наличии. Но облачаться буду потом. Надел сапоги, нацепил пояс. Это рефлекс. Жизнь научила: без меча даже до ветра не ходим. Тем более на вражеской территории.

Псина у двери заскулила, заскребла землю.

— Сейчас, сейчас… — пробормотал я, толкнул дверь… И дверь не открылась. Меня заперли?

Я толкнул посильнее. Дверь подалась, но медленно. Что-то снаружи мешало. Я подналег и давил, пока не образовалась щель примерно полуметровой ширины.

И я едва не полез в нее, но вдруг сообразил. Собака. Ей же надо было наружу, а она даже не пыталась прошмыгнуть на улицу. Я оглянулся. Псина на свободу не спешила. Поскуливала, поджав хвост, и глядела на меня… С надеждой?

Меня будто окатило предчувствием нехорошего. Нет, я в эту щель не полезу. В одной шелковой рубахе — точно.

Вернулся к сену. Накинул поддевку, а на нее кольчугу. Немного успокоился, и тут организм решительно напомнил об утренних потребностях. Надо удовлетворить. Перед дракой, которая вполне возможна, это обязательно.

Мы, викинги, люди простые. Вот этот угол вполне подойдет.

Пес тоже решил отметиться. Я потрепал его по голове.

— Пойдем, хвостатый, — сказал я ему. — Покажем, кто здесь самый страшный зверь.

Но на полпути к двери задержался, чтобы захватить прислоненные к стене вилы.

Их я и упер в дверь… Которая открылась неожиданно легко. И внутрь влетели сразу два арбалетных болта. Открой я дверь плечом, а не вилами, достались бы мне. А так только собачку напугали.

Вилы — не лучший предмет для метания, но у меня получилось неплохо. Во всяком случае, кожаный жилет одного из стрелков продырявило. Второго, судорожно пытавшегося зарядить самострел, я вскрыл Вдоводелом. Третьего… Опаньки! Да это же наш малыш Эзельстан. С копьем, на которое опирается как на костыль. Надо полагать, ножка еще болит.

— Что, за добавкой пришел? — спросил я.

Нет, я не собирался его убивать. Не хотел ссориться с Озриком и прочей его родней.

Но тут увидел, что именно подпирало дверь снаружи: труп моего слуги Бента.

И у меня упала планка.

Виллу я покинул, не попрощавшись. Все сколько-нибудь важные персоны отсыпались после вчерашней попойки, а челядь не посмела мне перечить. Оседлали Оленя, взнуздали мула, на которого я погрузил тело Бента, открыли ворота.

Обратный путь занял раза в полтора меньше времени.

В Йорвике я сразу направился к королевской резиденции. Нашел Теобальда и подробнейшим образом изложил все, что происходило со мной на вилле.

А спустя час повторил то же королю.

— Девка эта, Анис, она хоть стоящая? — спросил Элла, усмехнувшись.

Я поморщился, но все же отметил:

— Личико симпатичное.

— Теобальд, дай ему десяток Малоуна, и пусть отправляется на побережье, — сказал король. — Грамоту с полномочиями я ему подпишу. — И уже мне: — Полезный ты человек, Николас. Очень вовремя разворошил осиное гнездо. Теперь зажужжат.

— А если жужжанием не обойдется? — на всякий случай уточнил я.

— Они пытались ужалить моего человека! — сурово произнес король. — Я им жальца вместе с жопками оторву!

Его позиция меня обрадовала. Частично. Потому что я полагал, что жопки отрывать надо до того, как меня ужалят. Ну да об этом я и сам как-нибудь позабочусь. Хорошо, что со стороны закона претензий не будет. Ибо закон здесь — его королевское величество.

Тем не менее я не поленился: посетил собор и исповедался. Лично высокопреосвященству. Где честно, правда не называя имен, поведал о том, как убили моего слугу и пытались прикончить меня. Но я не дался. И сам всех убил. В порядке самозащиты.

Архиепископ отнесся с пониманием. Сказал, что убивать христиан — негоже. И арбалет есть богопротивное оружие, нарушающее законы гармонии, ведь с его помощью простолюдин может запросто убить благородного человека. Так что моя вина не так уж велика. Назначил мне епитимью — ежедневное получасовое чтение базовых молитв, и отпустил перечисленные грехи, отметив, что если я порешу столько же язычников, сколько сегодня укокошил христиан, то мой небесный баланс восстановится.

Интересно, что бы он сказал, если бы я назвал имя Эзельстана?

Напоследок я оставил не самое важное, но, наверное, самое неприятное. Разговор с Малоуном.

Тело убитого паренька я передал ему, как только вернулся, но поговорить не успел. Сказал только, что убил его Эзельстан.

Теперь предстояло сообщить детали.

— Кем он тебе приходится? — сразу уточнил я.

— Сын двоюродной сестры. Жаль парня.

— Жаль, — согласился я. — Зарезали его подло. В спину.

— Я видел, — уронил Малоун. — Сиксом[1] под лопатку. Умелый убийца.

— Их было трое, — сказал я. — Эзельстан и его дружки с самострелами.

И кратко описал происшедшее.

— Ты очень хороший воин, — равнодушно констатировал десятник. — Другого убили бы.

— Родня у него была кроме тебя?

— Как не быть, — Малоун вздохнул. — Сестра с мужем. И еще двое мальцов. Я им мула отдал, ты не против?

— Это тоже отдай, — я протянул ему кошель с двадцатью серебрушками. Четверть содержания, выданного мне Теобальдом в дорогу.

Малоун непонимающе поглядел на кошель.

— Это зачем? — спросил он.

— За меня умер малый.

— Толку-то, — проворчал Малоун.

Взял кошель, развязал, высыпал на бугристую от мозолей ладонь несколько монет.

— Этого хватит, — сказал он. — Не знаю, как там у франков, а у нас серебро в цене. А остальное я в дело пущу, закуплюсь в дорогу. Тео сказал: мы с тобой на побережье пойдем?

— Так и есть, — подтвердил я. — Завтра отправимся. Успеешь своих подготовить?

— Теперь они и твои тоже, — Малоун усмехнулся криво. По-другому с его физиономией и не получится. — С рассветом отправимся. А об этом, — он сжал в кулаке предназначенные семье Бента серебрушки, — я тоже им расскажу. Пусть знают. А то о тебе разное говорят… — не договорив, он повернулся и вразвалочку зашагал к воротам.

Я не стал его останавливать.

Глава восемнадцатая

Королевский инспектор

— Вот, — тан протянул мне кусок пергамента со смазанным оттиском в нижнем левом углу.

«Тану Кедмину предписывается осуществлять дозор побережья от Пятихолмья до Чаячьей косы вплоть до… Элла, король нортумбрийский».

— И как? — спросил я. — Осуществляешь?

— Все как тут написано! — тан ткнул пальцем в пергамент.

Ноготь у тана был желто-синий, ушибленный. Читать тан, судя по всему, не умел.

— И как? — повторил я.

— Что как?

— Много норманнов изловил?

— Так не выходили они на берег, — неуверенно проговорил тан.

— А мне сказали, что выходили! — Я уставился на тана в упор. — И не только выходили, но сожгли деревню и ограбили церковь!

Тан хмуро глядел в стол. В королевское предписание.

Отчасти я его понимал. Согласно ордеру он должен был сразу по обнаружении нурманов немедленно известить своего олдермена и удерживать пиратов до прибытия подкрепления собственными силами. Я эти силы видел. Три десятка рекрутов в кожаных жилетах, с топорами, копьями и тесаками-саксами. Вернее, сиксами, как их тут называли. Чуть получше, чем типичные ополченцы фирда, но сколько-нибудь толковых бойцов в команде тана только двое. Сам тан и его семнадцатилетний отпрыск. Обычный норманнский экипаж — это полсотни хирдманов. На танову армию хватит дюжины. Удержать хирд до подхода конников олдермена — ни единого шанса.

Так что тан наверняка прыгал от радости, когда викинги из-за тумана не заметили его городка и прошли южнее.

Но есть нюанс. Это был не боевой драккар. Это был норегский кнорр, который просто заплутал в суровом Северном море. Причем не пиратский, а со всеми нужными торговыми разрешениями. Кнорр пристал к берегу, чтобы честно пополнить запасы…

И обнаружил, что на берегу его никто не встречает. Потому что, увидав полосатый парус, двигавшийся к удобной бухте как раз у вышеупомянутого Пятихолмья, тан сдрейфил и закрылся в своей мини-крепости.

Простые северные парни по дымам обнаружили рыбацкое село и сначала решили поступить как честные купцы. Потому-то я и узнал о грамотах, которые когда-то выдали им короли Осберт и Эдмунд. Священник деревенской церкви сумел их прочитать и, наверное, порадовался, что эти норманны хорошие. Возможно, он слишком явственно выразил радость, потому что нореги внезапно передумали и перестали быть хорошими. А поскольку особо грабить ни в деревеньке, ни в церкви было нечего, нореги восполнили недобор живым товаром, забрав с собой три десятка свободных английских граждан обоего пола в возрасте от 15 до 25 лет.

Всю эту информацию я получил от священника-грамотея, которого нореги не тронули. И даже на пытали, потому что с первого взгляда понятно — нищая церковка.

Понятно было и мне, что, выполняй тан свои танские обязанности как следует, нореги не рискнули бы разбойничать.

По справедливости, мне следовало тана казнить. Полномочия позволяли. Но смысл? Укрепление обороноспособности нортумбрийской береговой линии мне побоку. Наоборот, я запомнил это место как перспективное для внезапной высадки. Удобная бухта, трусливый тан, дорога близко.

Потому после продолжительного молчания я встал, хлопнул тана по спине и задал провокационный вопрос:

— Что теперь, тан Кедмин?

Тан глянул на меня снизу и прочел в моих ласковых глазах, что худшего можно избежать.

Я окунул палец в кружку с элем и нарисовал на столешнице число «50».

Тан поспешно закивал. 50 серебряных монет — ничтожная плата за его жизнь.

А мне они пригодятся. Более того, часть я раздам своим бойцам. Чтобы у них не возникло желания на меня настучать.

Мы проинспектировали уже километров двести, постепенно забираясь все дальше на север. Обычно служба велась как подобает. Не без злоупотреблений, конечно, но подобные Кедмину встречались редко. И на мысленной карте, которую я составлял, такие места отмечались мысленной же галочкой.

За время пути мы с сопровождающими более-менее притерлись. Ко мне даже начали обращаться не просто по имени, а «лорд Николас». Ирлашкой же не называли даже между собой.

Завоевать авторитет оказалось нетрудно. Несколько рассказов о том, кем я был у франков, соответствующее поведение, а главное — умение выжимать из танов деньги, которые после делились «по-честному», то есть пополам. Половина мне, остальное им. Это было справедливо, поскольку дорожные расходы тоже лежали на мне. Хотя по-настоящему отношение ко мне изменилось, когда один из парней попал в беду.

Священники бывают разные. Нельзя сказать, что большинство из них — праведники. Но истинно верующих — большинство. Среди мирян, кстати, пропорция примерно такая же. Все здешние христиане грешат, но искренне надеются, что Господь простит им нарушения заповедей. Однако меж смиренно кающихся грешников периодически попадаются особи, полагающие, что выбритая на макушке тонзура и периодически произносимое «аbsolvo te»[2] дают им право на особенное отношение с высшими силами. Отец Бернар, кстати, считал, что все обстоит как раз наоборот. Чем ближе в Богу, тем строже канон. И обосновывал это весьма убедительно, со ссылками на Писание и высказывания христианских авторитетов.

Однако когда моего солдата Хейла прихватили за пропаганду языческой бесовщины, у меня не было никакой возможности призвать отца Бернара в Нортумбрию для философского диспута. Поэтому я поступил просто: взял и вызвал обвинителя на священный поединок.

Нельзя сказать, что старина Хейл был праведной овечкой. Здоровенный молодой головорез с довольно скромными умственными способностями. До уровня «альтернативно одаренного» не дотягивал, но в воинский формат «слабоумие и отвага» вполне укладывался. А еще он был красавчик. И та еще кобелина. И никакого принуждения. Как правило принуждали именно Хейла. И он с удовольствием принуждался.

Так вот, пока я общался с местным таном, Хейл отправился перековать лошадку. Это крестьянские лошади отлично обходятся без металлической обувки, а вот военной коняшке без них никак.

Местный кузнец заменил пару подков, взяв за работу по стандартной таксе, после чего предложил красавцу-гвардейцу выпить холодненького эля из погреба и поделиться новостями из столицы.

И как-то так вышло, что закончилось распитие не за столом, а на соседнем лужке. И не с кузнецом, а с его дочуркой. И событие сие наблюдал местный священнослужитель. Который к кузнецу и его дочери давно присматривался на предмет антихристианского поведения. И не без оснований. Кузнец же. Пережитки язычества так и прут. И на дочку кузнец тоже целую коллекцию оберегов нацепил. Этакое непотребство! И надо ж тому случиться, что доченька кузнецова от избытка чувств одну висюльку простаку Хейлу подарила. А висюлька эта — один в один молот Тора.

С с ними, родимыми, дочкой и висюлькой то есть, моего парня и повязали блюстители нравов из местной «полиции». Причем со спущенными штанами, поскольку молодец решил пойти по второму кругу. Или по третьему… Не важно.

Важнее, что беседа с таном у нас и без того как-то не сложилась. Не сошлись взглядами на воинскую службу и цены на продовольствие. Я его в итоге дожал, но разозлил изрядно. А тут такой повод подгадить.

Когда я увидел своего человека разоруженным, связанным и окруженным местными вояками, моя первая мысль была: порублю гадов!

Но сдержался. Полномочия мои изрядны, но без серьезного повода убивать все равно нельзя. Не говоря уже о том, что у меня под началом шестеро бойцов, включая Малоуна, а у тана четыре десятка. И сам тан, молодой, резкий, с мечом явно друживший.

И еще толпа потенциальных ополченцев, которых собрал сука священник. Тоже молодой и резкий.

Так что начал я с дипломатии. Поинтересовался: кто тут такой храбрый, что рискнул поднять руку на королевского гвардейца? Или они тут, на отшибе, позабыли, как грозен их король, которого даже норманны боятся?

Тан молча мотнул головой в сторону священника, и тот закричал, что есть власть повыше королевской. И вообще еще не известно, правильный ли король Элла? Есть ведь и другой король…

Ух ты! Да у нас очередной оплот оппозиции!

Но тут тан перехватил инициативу, вежливо, но твердо порекомендовав святоше заткнуться, а мне — поберечь репутацию короля, который мало того что берет на службу скрытых вероотступников, но и, когда их выявят, мешает свершиться правосудию.

— Сам ты — вероотступник! — закричал Хейл. И согнулся, получив древком копья в живот.

Я послал Оленя вперед, одновременно переводя копье в боевое положение.

— Пока вина его не доказана, он невиновен, — процедил я, нависая над пешим таном и почти упирая копье ему в лицо. — Если его еще раз ударят, ты умрешь.

Тан не испугался. Похоже, крепко верил в свою неуязвимость. Или в свои связи, которые не позволят мне его продырявить.

— Его вина доказана, всадник! — надменно заявил местный лордик. — Доказана церковью! И он понесет заслуженное наказание!

— Понесет! — взвизгнул святоша. — Бог тому свидетель!

И тут мне вдруг стало смешно. Вожак жалкого английского городишки и обнаглевшая черная ворона в нестираной рясе смеют угрожать мне. Мне! Ульфу Хвити! Да еще Бога в свидетели призывать. Что ж, самое время напомнить, на чьей стороне Бог, когда сходятся серебряный английский крест и добрая франкская сталь.

Я расхохотался. Да так, что удивленный тан даже попятился.

Я опустил копье, вдел его в крепление на седле и извлек из ножен Вдоводел. Перевернул его рукоятью вверх и провозгласил торжественно:

— Я, Николас Мунстерский, шевалье де Мот (А почему бы и нет? Разве в свое время я не именовался шевалье Жофруа де Мотом?), взываю к Господу нашему Иисусу и молю Его даровать нам знак Своей Воли!

После чего вернул меч в обычное положение и спокойно поинтересовался у тана:

— Конно или пеше?

— Что конно? — не понял он.

— Божий суд, — буднично пояснил я. — Будучи дланью нашего короля, я имею такое право. Лично я предпочитаю пеше, но если ты желаешь конно, то я не против. Или, — тут я сузил глаза и посмотрел в слегка ошарашенные глаза благородного тана, — ты не веришь в то, что Бог укажет, кто тут еретик?

Вот так, англичанин. Я тоже умею играть по вашим правилам. И если даже сам Христос решит вмешаться в наш поединок (в чем лично я сомневаюсь), то он будет на стороне моего меча. Потому что в невинности моего парня я не сомневаюсь. Какой из этого простофили еретик!

Трусом тан точно не был. Ну или не хотел им прослыть.

Конечно, он мог бы «сохранить лицо», например заявив, что из-за такого ничтожного повода незачем ломать копья и тупить клинки. Мол, если я ручаюсь за своего человека, то вопрос решен. Кто же усомнится в слове такого благородного меня?

Но тан юлить не стал. Может, не сообразил, а может, решил, что у него есть отличный предлог, чтобы разделаться с королевским инспектором.

Но прежде, чем он успел ответить, влез святоша и заявил, что у них тут Божий суд идет по другим правилам. Кто дальше пройдет с куском раскаленного железа в руках, тот и прав.

Мы с таном поглядели на него совершенно одинаково, и святоша сообразил, что сморозил глупость.

— Я, лорд Леланд, хозяин этой земли, принимаю твой вызов, лорд! — напыщенно заявил тан. Подумал немного и добавил: — Биться будем пеше. Оружие: меч и щит.

Надо полагать, сообщение о том, что я — франкский рыцарь, не прошло мимо его ушей, и он решил, что без коня со мной управиться будет проще.

Щит мне не особо нужен, ну да ладно. Как скажешь.

Прихвостни очистили пространство.

Я картинно извлек из ножен Вдоводел. Поймал плоскостью выглянувшее солнце, послал зайчик в глаза тана. Тот недовольно мотнул головой. Взял поднесенный щит.

Годочков ему поменьше, чем мне. Но образ жизни у меня явно был поздоровее, если судить по внешности.

Готов лордик?

Готов. Двинулся по кругу, держа дистанцию. Опасается.

Я приглашающе постучал клинком по щиту. Не повелся. Выводит меня против солнца. Зайчика испугался?

Нет, не противник. Тут я и без моего Волка прекрасно обойдусь.

Я опустил меч и прогулочным шагом направился к тану. Остановился на дистанции выпада, спросил громогласно:

— Боишься, лорд Земля? Знаешь, на чей стороне Спаситель?

После чего поднял меч, перевел в обратный хват, повернулся к церкви и демонстративно перекрестился рукоятью.

Удержится или нет?

Удержался. Атаковал, только когда я вновь повернулся к нему. Хорошо атаковал, четко… Но так ме-едленно…

Жестко перехватил выпад Вдоводелом, вышибая меч вверх, отшвырнул щит, поймал левой оружие противника, скрестил мечи, свой и трофейный, бросил пятящемуся тану:

— Бросай щит, лорд Земля! Бог явил свою волю!

Позже, на пиру, ознаменовавшем достойный финал нашего… недопонимания, тан спросил:

— Почему ты не убил меня, лорд Николас? Ты ведь понял, что я не из друзей твоего короля?

— Бог сказал: не убий! — выспренно заявил я. — Потому я никогда не убиваю, если могу не убить. Но если кто-то встает на моем пути, его дни сочтены. Он может спать, есть, молиться, щупать девок, но на самом деле он мертвец, даже если пока об этом не знает. — Я выразительно посмотрел на глядящего букой святошу, и тот поспешно отвернулся.

Эх! Взять бы его за загривок и порасспросить с пристрастием… Нельзя. Да и зачем? Я ведь только прикидываюсь человеком Эллы. И чем больше вражды между ним и Осбертом, тем мне, Ульфу Хвити, лучше.

А святоше впору благодарность выносить. За то, что подарил мне доверие королевских гвардейцев.

— Откуда он взялся, этот франкский ирландец? — сердито бросил действующий король Мерсии Бургред отставному королю Нортумбрии Осберту.

Тот пожал плечами.

Оба короля, настоящий и бывший, были похожи. Плечистые, пузатые, с поросшими желтой шерстью лапами. У обоих крупные прямые носы, одинаковые глаза, одинаковые рыжеватые бороды с небольшой проседью. Типичные саксы. Вдобавок еще и родственники, пусть и не слишком близкие.

— Откуда бы ни взялся, а надо с ним решить. — Осберт поскреб затылок, прижмурился от удовольствия. — И сделать это лучше тебе.

— А если купить? — Бургреду не хотелось лезть в Нортумбрию. Пронюхает Элла, что мерсийцы шарят по его землям…

— У Озрика не получилось, — возразил бывший король. — Озрик — это…

— Я знаю, кто он, — перебил Бургред. —Озрик начал, вот пусть он и закончит.

Несмотря на грозный облик и королевский обруч на голове, мерсиец храбростью не отличался. Предпочитал действовать исподтишка. Но когда надо, умел быть решительным.

— Озрик не смог, — вздохнул бывший король. — И так, и эдак к нему подступал. И танство сулил, и девку прельстительную подложил… Но судьба решила иначе.

— Судьба? — приподнял бровь Бургред.

Ему рассказали о неудачной попытке еще одного Осбертова родича прикончить ирландца.

— А как иначе? — изобразил удивление бывший король Нортумбрии. — В него из самострела били. В упор. Может, у него амулет какой заговоренный? От стрел.

— От болтов, — поправил мерсийский король. И добавил, поразмыслив: — А может быть. О нем говорили: он в Италии бывал. Может, и к самому Папе Римскому захаживал. А там всякое благословение можно получить. Там, в Ватикане, такие фантазеры. Младшему сыну Этельвульфа Уэссекского предсказали, что королем станет. Слыхал? Это при живом отце, четверых старших братьях и никудышном здоровье, — Бургред хохотнул. — Королем. Да еще великим.

— Это тогда было четверо. Теперь уже поменьше, — Осберт тоже выдал смешок.

В нелюбви к Уэссексу они были единодушны, несмотря на то, что у Бургреда сУэссексом был союзный договор. Но такой… Не вполне добровольный. Когда выбирать пришлось одно из двух: либо он, Бургред, всецело с Уэссексом, либо у Мерсии другой король.

— Ирландец, — вернулся к прежней теме Осберт. — Надо от него избавляться. Я знаю, что Элла отправил его инспектировать прибрежных танов. Людей дал всего шестерых. Да и случись что, драться они за ирландца не станут. Чужой он им.

— К чему ты клонишь? — Бургред больше не улыбался.

— К тому, что пойдет он с севера на юг. И если некие храбрые люди встретят его на северном берегу Хамбера[3]…

— У тебя мало храбрецов? — поинтересовался Бургред.

— Мои храбрецы — нортумбрийцы, — ответил бывший король. — Их могут узнать.

Довод был существенный. Бургред задумался, потом уточнил:

— Это услуга?

Осберт кивнул. С кислой миной.

— Подумаю, что можно сделать, — воздержался от немедленного принятия решения мерсийский монарх. — А что там за история с норманном, которого Элла кинул в змеиную яму? Болтают, этот язычник — король данов?

— Врут, — махнул рукой Осберт. — Этот норманн — не настоящий король, а морской. У язычников всякий пират с парой парусов тут же объявляет себя королем. Забудь.

И Бургред забыл.

А зря.

[1] Сикс (seax) — — сокращенное название скрамасакса.

[2] «Absolvo te» — — «Отпускаю тебе». Классическая латинская формула отпущения грехов.

[3] Хамбер — — река, впадающая в одноименный залив, выходящийк Северному морю. Являлась естественной границей Нортумбрии и Мерсии.

Глава 19. Когда дичь становится охотником

Глава девятнадцатая.

Когда дичь становится охотником

Малоун зачерпнул шлемом воду и вылил на голову. Потом зачерпнул еще раз и напился.

Вода в заливе была пресная, но мутновата. Я бы такую некипяченой пить не стал, но англичанам пофиг.

— По этой дороге дойдем до устья, — сказал десятник, кивнув на тянувшийся вдоль залива тракт, который примерно через пару километров забирал к северу из-за болотистого берега. — Там городок есть. Передохнем пару дней, если ты, милорд, позволишь.

— Почему бы и нет, — ответил я, порадовав мое невеликое воинство, которому так и мечталось спустить заработанные во время нашей инспекции денежки.

Эх, искупаться бы… Но не поймут. Или поймут? Есть идея…

— Малоун, надо бы коней искупать.

Без восторга. Хотя лошадки явно не прочь. Мой Олень по колено в воду вошел.

— Баз, Хейл, на страже, — скомандовал я. И решительно потянул через голову кольчугу. Шлем и так уже три дня к седлу приторочен. Жарко.

Раздевшись сам, «раздел» Оленя. С ним у нас полное взаимопонимание, так что можно и без узды отпускать. Конь обрадованно пихнул меня мордой в ухо и, призывно заржав, вошел в воду. Наш маленький табунок последовал за ним. Олень — главный. Отличный жеребец. Не зря я его выкупил.

Хорошо! Вот так бы из воды и не вылезал. Так, а кто же это там, в кустиках?

С берега не видно, зато с воды очень отчетливо наблюдается человек. И судя по всему, он там не погадить присел.

В общем, ничего критичного. Скорее всего, кто-то из поселян обнаружил вооруженный отряд и теперь присматривается, прикидывая: чего от нас ждать.

Это нормально. Но неправильно.

Я выбрался на мелководье, жестом подозвал Хейла, поставил задачу, а сам вернулся в воду. Дабы не вызвать подозрений.

Хейл боец тертый. Ломиться в кустарник кабаном не стал. Двинулся не спеша, развязывая шнурок на штанах…

А через пару минут возня, вскрик… И вот он уже возвращается, волоча за волосы соглядатая.

Я вылез из воды. Одеваться не стал, только меч подхватил.

Соглядатай валялся на травку и, скосив глаза, наблюдал за наконечником Хейлова меча. В трех шагах от них валялся тесак-сикс. У моих бойцов такого не было, значит, он из арсенала соглядатая.

— Отрезать ему ухо? — предложил Хейл.

— Нет, не надо! — взвизгнул пленный. — Я все скажу!

— Пусть ухо пока останется при нем, — сказал я. И уже пленнику: — Рассказывай.

Собственно, ничего интересного он не рассказал. Некий господин предложил ему за нами последить. Почему ему? Потому что он посыльный. То есть профессиональный бегун на длинные дистанции. За любой лошадью угонится, если ее в галоп не пускать. А если в галоп, то потом все равно догонит. Дали соглядатаю аж три серебряные монеты. Авансом. За то, чтобы следил за нами и оставлял им всякие приметные знаки.

Уже интересно. Им это кому?

Оказывается, господин заказчик был не один. С ним еще шестеро. И все очень опасные. Вроде нас. Воины. Но кони у них лучше. В конях он разбирается. Муж его сестры лошадками торгует, не раз в помощь брал.

— Знаки какие? — спросил я.

Соглядатай показал. Можно вот так веточки заломать, можно эдак. А если вот так, накрест, значит, у нас стоянка была долгая. Вот как сейчас.

Тут я отошел, чтобы позвать Оленя и надеть штаны, а Хейл, видимо, отвлекся, потому что соглядатай зайцем порскнул через поле к соседней опушке. Действительно, проворный. На лошади я бы его до леса не догнал. Но стрела, она быстрее лошади.

Похоронили неудачника прямо в заливе. Малоун сунул ему под рубаху пару камней и отправил к ракам.

А я задумался.

Нет, в том, что за нами следили, ничего удивительного. Мы же инспекция. Причем внезапная. Смутило количество преследователей. Семеро полноценных воинов. Даже если с «такими, как вы» покойник напутал, все равно это не крестьяне-ополченцы.

В любом случае стоит усилить бдительность.

— Седлаемся, — распорядился я. — Обед временно отменяется.

И пошел ломать веточки. В виде знака: ушли по дороге туда. То есть на запад.

Вот только на запад мы не пойдем. Мы вообще никуда не пойдем, только в соседнюю рощицу. Очень мне хочется поглядеть, кто это такой «опасный» за нами увязался?

Спешить нам было некуда, провизии с собой — в достатке. Вода рядом. Еще и рыбка в этой воде имелась, не говоря уже о зайцах, парочку которых подстрелили мои бойцы. Так что устроим дневку.

Костер жечь я не запретил, хотя кое-какие меры предосторожности принял. Проехался по дороге, чтобы убедиться в том, что соглядатай оставил «правильные» знаки, потом прокатился по той же дороге, но уже на пару километров вперед и тоже оставил соответствующие «сигналы». Осталось найти подходящее место для наблюдательного поста и организовать это самое наблюдение. Но с этим вполне справится Малоун. И мы были готовы к встрече гостей.

Дневка затянулась. До середины следующего дня. Нельзя сказать, что дорога пустовала. Движение было. Примерно такое же, как по заливу, по которому и кораблики шли, и рыбачьи лодки шарились все светлое время суток. Но ничего интересного.

«Интересное» появилось только к вечеру следующего дня.

Семеро всадников. Причем парочка явно выполняла функцию передового дозора, если верить словам Бобра, моего бойца поставленного в дозор. Не верить Бобру резона не было, так что перевел десяток в режим готовности. И в первую очередь «включил режим тишины».

Минут через двадцать я получил возможность поглядеть на преследователей воочию сквозь переплетение ветвей.

В том, что это именно преследователи, я перестал сомневаться, когда один из всадников спешился и внимательно изучил оставленный покойным соглядатаем знак, после чего кивнул лидеру и тот дал команду двигаться дальше.

Лидер этот мне был незнаком. Его «феодальную» принадлежность установить тоже не получилось, поскольку никаких символов подчиненности не было ни на ком из шестерых.

Но лошадки у них были хорошие, и вооружены все семеро не хуже нас. Полный комплект: копья, мечи, щиты. У троих луки. То, что это именно луки, а не самострелы, не радовало. Значит, минимум трое из них — хорошие стрелки. А когда я вижу у такого стрелка меч, то это настораживает еще больше. Поскольку является верным признаком профессионального воина.

Мысль о том, чтобы напасть на них прямо сейчас, больше не казалась мне удачной. Я повернулся к Малоуну и покачал головой.

Облегчение, выразившееся на бородатом лице десятника, показало, что он тоже оценил противника и полностью разделяет мое решение.

— Мы поедем за ними, — сказал я, когда великолепная семерка достаточно удалилась, — и нападем, когда они встанут на ночлег.

В тот момент это решение казалось мне правильным.

Но когда я, уже после наступления темноты, подобрался к их лагерю, то пожалел, что не атаковал там, на дороге.

Потому что теперь противников было уже не шесть, а шестнадцать.

— Мерсийцы, — пробормотал Малоун, прислушавшись в болтовне собравшихся у двух костров недоброжелателей.

Как он это определил, я не знал. Но поверил.

Вопрос: что они делают по эту сторону речки?

Учитывая, что меньшая часть расположившихся на ночлег тащилась за нами уже несколько дней, рассчитывать на то, что это друзья, я бы не рискнул.

— У них хорошие лошади и экипировка, — прошептал Малоун. — И никакого права находиться здесь.

Ход мыслей десятника мне, прожившему не один годик среди викингов, был понятен.

Интересно, в его родне норманнов не было?

— Один караульщик у дороги, — продолжал шепотом же рассуждать десятник. — Еще одного они оставят поддерживать огонь… Или не оставят. Ночь же теплая. Лошади нас не выдадут, если из-под ветра зайти… Что скажешь, милорд?

Что скажу? То, что ход его мыслей мне нравится. Как там учил моего приемного сына наставник? Не «втрое больше врагов», а неполный колчан стрел.

— Почему они такие беспечные? — пробормотал я, чуя подвох. — На чужой же земле…

Малоун повернул голову. Лица его в темноте я не видел, но выражение наверняка угадал.

— А кого им бояться? — спросил мой десятник.

Ну да. Шестнадцать профессиональных убийц. Они дружину любого здешнего тана уработают, если тот решит с ними задраться. Да и вряд ли он решит. Танам выгоднее дружить с теми, кто по ту сторону реки. И нашим, нортумбрийским танам, и мерсийцам.

— Уходим, — шепнул я. — Вернемся перед тем, как первые птички запоют.

Так мы и поступили.

С часовым проблем не возникло. Баз и Джорди, лучше прочих видевшие в темноте, взяли его без проблем.

Минус один.

Осталось пятнадцать. Спять?

Спали не все. Нашелся один бодрствующий. И его мы услышали издали. И учуяли тоже. С ним разобрался сам Малоун, применив самое эффективное в мире средство от поноса.

Четырнадцать.

Я пересчитал тушки. Комплект.

— Баз, Джорди, Перс, вы с луками. Остальные как говорено.

Приятно иметь дело с подготовленными людьми.

Мы зашли с трех сторон, оставив четвертую стрелкам. И взялись за дело.

Зарезать спящего человека не этично, но несложно. Сложнее сделать это беззвучно. Но тут нам пришли на помощь птички, традиционно приветствующие начало дня.

С совестью договориться тоже нетрудно. Даже если я ошибся и эти вояки не по мою душу, все равно они враги. Я не стал бы о них горевать, сойдись мы на поле боя. Не стану и теперь.

Первого я приколол точно в сердце. Второго — тоже.

А вот третьему по-быстрому рассек горло. Потому что с другой стороны поляны раздался вопль. Кто-то из моих облажался. Теперь главное — скорость.

Четвертого я зарубил раньше, чем тот успел сесть. Пятого встретил, когда он уже успел вскочить на ноги. Соображал мерсиец плохо, но все же сумел бы парировать первый удар Вдоводела. Но то был всего лишь финт. Быстрый укол, рассекший легкое, и тут же длинный выпад право, чтобы не дать другому мерсийцу разрубить затылок моего бойца.

Боец, коренастый бородач Бобер, только что проткнул копьем своего противника, но выдернуть быстро не сумел. Застряло.

Новый противник подставился сам. Потерял равновесие, наступив босой ногой на что-то острое.

Седьмой спал в кольчуге. И оружие держал поблизости, так что встретил меня как положено: с мечом и щитом. Но сойтись мы не успели, потому что в шею ему попала стрела.

А вот этому храбрости броситься в бой не хватило. Или хватило ума понять, что бой проигран.

Но убежал недалеко. Бобер отправил следом освобожденное копье, которое угодило беглецу между лопаток.

А вот этот — мой.

— Не трогать! — крикнул я, отражая мах мечом понизу и отшатываясь от удара краем щита. — Я сам!

Этот длинноволосый красавчик нужен мне живым. Стой, куда! А поговорить?

Мерсиец швырнул в меня щит и кинулся к лошадям.

Возможно, он бегал быстрее меня. Но не босиком по ночному лесу.

Споткнулся, раз, потом еще раз, выругавшись…

И я сумел сократить дистанцию настолько, чтобы достать кончиком Вдоводела его правое плечо. А потом всадить полдециметра стали ему в икру.

Он нужен мне живым, но не обязательно целым.

Я мерсийцу явно не нравился. Ни ему, ни его троим коллегам, ухитрившимся остаться в живых. Пока живых.

А вот мои глядели на своего лорда как на икону. И было за что.

При раскладе семь к шестнадцати мы ухитрились не потерять ни одного человека. Раненые были. Двое. Но и тут ничего серьезного. Даже зашивать не пришлось. Грамотное командование рулит. Против неграмотного.

— Что ж ты, сокол мерсийский, такой беспечный? — укоризненно проговорил я. — Хороший воин даже на родной земле бдительности не теряет. А ты вот на чужую забрел. Зачем, позволь спросить?

Вот вежливо же разговариваю, а все равно смотрит на меня, как крысюк, придавленный крысоловкой. Бледненький такой крысюк. Потому что крови потерял не меньше пивной кружки, пока ему на конечности жгуты наложили.

Допрос я начал не сразу. Сначала разобрались с трофеями и трупами. Мертвых сложили в тени, избавив от всего того, что не понадобится им по ту сторону вечности. Коней мерсийских осмотрели и убедились, что да, прав был покойный наблюдатель: хорошие кони. Трофеи вообще оказались — на удивление. Помимо того, что обычно можно взять с такого отряда, бонусом — два увесистых мешка с серебряными монетами мерсийской чеканки. Новенькими, только-только из-под пресса.

О чем это говорило?

О том, что наши оппоненты получили их прямо из королевской казны.

Эти монеты были второй, вернее, первой по важности причиной поклонения моих подчиненных.

Но меня деньги интересовали только во вторую очередь. Первой же была личная безопасность.

— Молчишь? — вздохнул я, похлопав мерсийца по здоровой ноге. — Может, у тебя со слухом проблемы?

Я вынул из костра недогоревшую веточку, подул на обуглившийся кончик, разогревая уголек.

Мерсиец изволил ухмыльнуться.

— Хейл, — позвал я. — Прочисти ухо нашему соседу.

И протянул гвардейцу веточку.

Дальше последовала короткая борьба, в которой, несмотря на явное силовое превосходство моего бойца, команду выполнить не удалось. Случилось непоправимое. Веточка сломалась.

— Хейл, довольно, — велел я. И, обращаясь к мерсийцу, поинтересовался: — Не хочешь по-хорошему?

Молчание.

— Скажу тебе честно, воин, — произнес я доверительно. — Не хочу тебя пытать. Да, ты оказался никудышным командиром, да еще и сбежать пытался, бросив своих людей. — Я поглядел на выживших мерсийцев. — Я даже готов оставить тебя в живых. Такие враги, как ты, полезней друзей бывают. Но мне нужны ответы. И у меня они будут.

Пленный презрительно хрюкнул.

— Вижу, ты сомневаешься, — и добродушно улыбнулся. — Это потому что ты не знаешь меня. И того, что прежде чем на службу славному королю Элле, я довольно долго воевал за короля франков. С норманнами воевал. И кое-чему у язычников научился. Скажу тебе откровенно: мне не нравится то, что они делают с пленниками. Потому сначала с тобой и с теми, кого ты так подвел, поработает вот он, — я кивнул на Хейла. — Поработает привычно: каленым железом, ножом, ну ты знаешь.

Молчит, собака мерсийская. Глядит с вызовом. Думает, я для него стараюсь. А вот и нет.

— Ты — крепкий орешек. Не думаю, Хейл сумеет тебя разговорить. А мне пытать тебя по-норманнски не очень хочется. Все же мы с тобой не язычники, верно? А давай сделаем так… — тут я сделал паузу. — Давай мы пока тебя вовсе трогать не будем, а начнем с кого-нибудь из твоих людей, которых ты сгубил. Вот хотя бы с него, — Я указал на мерсийца средних лет, одетого попроще, и хуже прочих прятавшего страх. Я его запомнил: тот самый следопыт, который обследовал оставленный мною фальшивый знак.

— Не надо, лорд! — оправдал мои ожидания «избранник». — Я расскажу все, что знаю!

Не соврал. Рассказал.

Оказалось, что все участники акции, кроме разговорившегося, были доверенными людьми короля Бургреда. Специалистами по деликатным поручениям. В данном случае — по моему устранению. Причин нелюбви ко мне мерсийского короля, которого я знать не знал, разговорчивый сообщить не смог. Сам был не в курсе.

Зато он знал, откуда взялось серебро. Выдано на дорожные расходы. А в случае успеха операции всех ждала дополнительная награда.

И я даже знал, кому она достанется.

— Король заплатит за нас! — пылко заверил разговорчивый.

— Да, заплатит, — подтвердил мерсийский командир, одарив разговорчивого мрачным взглядом.

— Как тебя зовут? — поинтересовался я.

— Патсли, — буркнул мерсиец. — Лорд Патсли.

Лорд, значит.

— А я лорд Николас.

Вежливость, она иногда полезна. Для контраста.

— А скажи мне, лорд Патсли, заплатит ли твой король, если у пленника будет недоставать, скажем, правой руки?

И легко прочитал по глазам: «Нет, не станет».

— Чем я насолил вашему королю? — спросил я строго. — Скажешь — будешь жить. И руки-ноги останутся целыми. Не так уж сильно я тебя подрезал.

— Не королю, — буркнул мерсиец, сдаваясь.

Когда ты понимаешь, что уже труп, храбриться намного легче, чем после замаячившей перспективы выжить. Тем более что предавать родимую Мерсию не требовалось.

— Не королю. Это ваши. Нортумбрийские.

— Осберт? — бросил я наугад.

— Он.

Дальше — просто. Раны живых мерсийцев, ставших ценным товаром, обработали. Покойников скинули в реку. Добычу загрузили на лошадок, и дружной компанией отправились в путь. Но теперь уже не вдоль речной границы, а прямо в Йорвик. Я решил не рисковать: вдруг эти мерсийские спецназеры — не единственные.

Больше на нас не нападали. К некоторому огорчению моих бойцов. Легкость получения трофеев вскружила им головы.

— Ты с ними потолкуй, — попросил я Малоуна. — Бог любит смиренных. А Бога надо уважать.

Для подобных бесед рожа у него самая подходящая. Этот глаз, прищуренный в вечной усмешке... Кому как не ему говорить о смирении?

— Да, мой лорд, — пообещал десятник.

Но смирения у бойцов не прибавилось. Видать плохие они христиане. Но я им точно не судья. Может, забрать их с собой, на Сёлунд? У меня в хирде когда-то были англичане. И как раз отсюда, из Нортумбрии.

Вспомнил и опечалился. Дикон, Уилл… Я вас не забуду. Я не забуду никого, кто сражался вместе со мной.

Подкованные копыта Оленя звякали по булыжникам римской дороги. Впереди тонули в закатных сумерках каменные стены нортумбрийской столицы, над которыми алела увенчанная крестом крыша Йорвикского собора. Закатное солнце, поглотившее крест. Разве это не символично?

Главы 20, 21 и 23

Глава двадцатая,

в которой Ульф Хвити, он же Николас Мунстерский, он же шевалье де Мот, узнает о том, что он — вер ный человек, а затем достигает желаемого

Жизнь полна сюрпризов. В том числе и приятных. Например, пленников выкупил лично экс-король Осберт. Просто пришел и вручил деньги. Много. Ничего не спросил. Ничего не сказал. Молча.

Как говорится, вот и познакомились.

Мне очень хотелось задать ему пару вопросов. Предварительно привязав бывшего монарха к столбу. Но силенки не те. Да и незачем. Когда я отсюда уберусь, все тонкости нортумбрийской внутренней политики станут мне безразличны.

Час спустя меня вызвали во дворец, где действующий король Элла выразил мне претензию: мол, сам хотел поговорить с мерсийцами.

Я заверил своего временного сюзерена: все, что пленники знали, уже рассказали. И рассказ этот был только что подтвержден лично заказчиком.Подтвержден действием, так сказать.

Или король не знает, что Бургред — на стороне его оппонента?

Король знал.

Тогда в чем же дело? Если Осберт желает раскошелиться, то почему бы и нет? Тем более часть этих денег — вот они. Королевская доля, так сказать.

Мрачноватое лицо Эллы озарила улыбка. Надо полагать, ему показалось забавным, что деньги Осберта перешли к нему по доброй воле Осберта.

— Ты верный человек! — провозгласил король.

Будь на месте Эллы какой-нибудь северный конунг, он непременно отдарился бы. Хотя бы браслетик с собственной руки вручил. Элла же отделался похвалой.

Ну и хрен с ним. Когда мы придем сюда с братьями Рагнарсонами, все его станет нашим.

Кстати о Рагнарсонах. Уверенность в моей верности, как оказалось, подороже браслетика.

Король принял королевское решение: именно я буду сопровождать посольство к родичам Рагнара. Не возглавлять, для этого я, по мнению короля, был недостаточно родовит, но присматривать за теми, кто родовит достаточно. Король уже послал за ними. А еще его люди подыскали нам транспортное средство. Исконно английское. Купеческий корабль, капитан уже несколько лет успешно торговал с Данией. Портом приписки капитана был город Дувр, королевство Кент.

Я в очередной раз напомнил: не стоит вводить капитана в курс дела. Если тот плавал в Данию, то наверняка осведомлен и о Рагнаре, и о его сыновьях. Как бы не дал заднего.

Король весомость моих доводов признал и обещал цель плавания не оглашать.

Родовитые посланники Эллы прибыли через три дня. Нортумбрийские малоземельные лорды. Два расфуфыренных фазана. Сказал бы — два индюка, но сию птичку в это полушарие еще не завезли. С каждым лордом — свита из дюжины слуг. Стоящих бойцов в этой кодле — десятка полтора. Стоящих по здешним меркам. Ну и сами лорды, надо полагать, тоже кое-что умели.

— Ты с ними поаккуратнее, — предупредил меня Теобальд. — У этих господ с Чевиотских холмов спеси больше, чем разума. Постарайся с ними не ссориться.

Элла представил меня родственникам на пиру. Достойно. То есть не как ирландца-десятника, а как французского шевалье, облеченного его, королевским, доверием.

Фазаны не впечатлились. Ну на то они и фазаны.

Те еще попутчики. Нет, в одиночку я с ними не поеду. Тем более в качестве единственного секретоносителя.

— Твое величество, сколько людей я могу взять с собой? — спросил я у короля, когда бочки из-под эля уже образовали солидную шеренгу.

Элла задумался. Похоже, он вообще не планировал со мной кого-то отправлять.

Примерно минуту он глядел расфокусированным взглядом на свою замаранную в жире пятерню, потом очнулся и выдал:

— Пятерых. Сам. Моей королевской волей.

«Сам», надо полагать, относилось к выбору спутников.

Что ж, добро получено, а кого брать с собой, я уже решил.

— Да, — твердо сказал Малоун. — Я с тобой, милорд. Из моих бери Хейла, Джорди, База и Перса.

— А остальные? — спросил я.

— У остальных — семьи.

— Но у тебя вроде тоже семья, — напомнил я.

— Сестра. Она замужем, и все, что ей от меня надо, — мое жалованье. Я оставлю им серебро на хранение. Так что, если я не вернусь… Если я не вернусь, ее муж будет счастлив, — мрачно заключил он. — Я с тобой, милорд.

Что ж, король разрешил взять именно пятерых. Эти — подойдут. Баз, Джорди и Перс отлично управляются с луками, Хейл с луком похуже, зато с оружием ближнего боя — на уровне среднего хускарла. В строю хороши все четверо: королевские же гвардейцы, как-никак. Здешняя элита.

А уж Малоун…

— Не хочу его с тобой отпускать! — сразу заявил мне Теобальд. — Другого ищи!

— Мне нужен Малоун! — уперся я. — Сам же мне его дал. И в инспекции мы с ним хорошо сошлись.

— Слыхал я, как вы сошлись, — проворчал Теобальд. — Сколько там ему серебра досталось?

— Все честное! — заверил я. — И вот держи! — я протянул королевскому воеводе золотой перстень из личных запасов. Денег он бы не принял, а перстень возьмет. — Бери-бери! Ты был добр ко мне, пусть останется что-то на память…

Фраза повисла в воздухе.

И Теобальд взял перстень. Он знал, куда мы пойдем. Может, потому и не хотел отпускать со мной Малоуна? Но как отказать тому, кто добровольно рискует жизнью вместо тебя? Ведь не будь меня, Элла мог бы и его отправить в лапы данов.

— Вечером в эльхаусе, который справа от наших ворот, — сказал я. — Я угощаю.

— Я приду, — пообещал Теобальд.

Вопрос с Малоуном был решен.

С протрезвевшим королем тоже проблем не возникло. Наш разговор он не забыл, выбор одобрил и велел монаху, выполнявшему при нем роль секретаря и казначея, выдать нам необходимые средства.

Поглядев на монаха, я подумал: а не заглянуть ли мне к архиепископу Вулферу?

Потом решил: ну его на фиг. Пополнять церковную копилку и выслушивать нравоучения больше нет необходимости. Завтра мы отправляемся в город Дувр, где нас ждет зафрахтованное для доставки верегельда судно.

Вот только о том, что это именно верегельд, будет знать только один человек. Я. Я и королевская грамота, которую я предъявлю в должное время.

И все остальные тоже будут поставлены в известность в должное время. Когда уже не сбежать. Впрочем, не думаю, что лордиков испугает новость. Они понятия не имеют, кем был Рагнар. А когда узнают…

Что ж, если уж Сигурду или Ивару захочется выплеснуть гнев, то кто я такой, чтобы их останавливать?

Возможно, я рассуждал бы иначе, будь лорды с Чевиотских холмов мне хоть немножечко симпатичны. Но эти двое воплотили в себе все, что я терпеть не могу в людях. Безмерную спесь, мелочную злобу, тщеславие и самодовольную тупость. «Я хочу — значит, так должно быть» могло стать их родовым девизом.

Меня они попросту игнорировали. Всячески демонстрировали: мы не вместе, а рядом. Очень хотелось взять их за шкирки и отправить за борт. Не сомневаюсь, что у них было аналогичное желание в отношении меня. Им, однако, приходилось потруднее. Мне ведь достаточно представить, что с ними будет, когда мы доберемся до Рагнарсонов, и раздражение улетучивалось. Да, лордики мне не нравились. Но при всем своем чванстве и гордыне Ивара и Сигурда они не заслуживали.

Но придется. Кто-то же должен стать пищей дракона, так пусть это будут они, а не тот же Малоун.

Большую часть пути до Дувра мы прошли по морю. Разумное решение, учитывая, что в альтернативе пришлось бы топать, вернее, скакать через недружелюбную Мерсию. Вот ведь какая занятная штука получается. Нортумбрия, Мерсия и, собственно, Англия, пусть и восточная, — это англы. Хотя саксов здесь тоже пруд пруди, но мне казалось, им стоило бы дружить. Хотя бы потому, что Эссекс, Уэссекс и Суссекс — это территория саксов. Тем не менее у Эллы отношения с королем Уэссекса даже лучше, чем с Бургредом Мерсийским. Потому что — политика.

Да, морем — надежнее. Так я думал поначалу. Пока не поплавал на том корыте, которое нам досталось. Подчеркиваю: именно поплавал. Этот пузатый каботажник с невероятным трудом дохлюпал до морской границы Восточной Англии и Эссекса, где его капитан попытался нас высадить. Мол, в его условно плавучей бочке якобы открылась течь.

Я усомнился. С чего бы? Погода была — спокойней только штиль.

Однако проинспектировав трюм английского корыта, я вынужден был признать: не соврал. Течь есть. Но незначительная. Если зарядить пяток крепких черпальщиков, то можно продолжить плавание.

Не будь капитан подданным нортумбрийского короля, то мог бы и воспротивиться: все-таки капитан. Но он был подданным, а я — убедительным. Так что пара матросов, три бездельника из свиты лордов — и процесс пошел.

Вернее, пополз. Вот так, ползком, мы кое-как добрались до устья Темзы, где я наконец внял мольбам капитана и одобрил высадку на сушу. Не то мы и впрямь развалимся в какой-нибудь сотне миль от цели.

Высадились на южный берег реки. Сгрузили имущество и лошадей. Заплатили пошлину, с величайшим трудом убедив кентских таможенников, что торговать не будем, а будем без задержек следовать в Дувр и далее.

Убеждать пришлось мне, потому что оба лорда встали в гордую позу и требовали оказать им королевские почести, поскольку они — послы сюзерена Нортумбрии.

Вот только посольских грамот при них не было. Вообще ничего не было, кроме понтов. Даже благородных родственников среди кентийской аристократии. Потому что, как выяснилось, населяли Кент не англы и не саксы, а почему-то юты.

Сюрприз. Я-то был уверен, что юты живут в Дании. А вот оно как. Живут рядом с коренными англосаксами и процветают.

Вернее, процветали. До последнего времени. А теперь у них оккупационный режим и внешнее управление. Уже целым поколением английских ютов рулят короли уэссекских саксов. И как раз в этом году им стал третий сын выдающегося короля Экберта Третьего по имени Этельред. После безвременно почившего второго сына Этельберта. Тоже третьего носителя этого королевского имени.

Впрочем, главенство уэссекского монарха на отношение кентийской таможни к нортумбрийским лордам никак не повлияло. Конфликт продолжал усугубляться и наконец дошел до требования предъявить багаж, и как следствие отказа — приведенных в боевое положение копий.

Мне пришлось вмешаться. Я не слишком вежливо распихал свиту сердитых лордов, отодвинул в сторону направленные в меня копья и взял за локоток сердитого кентского командира.

Тот оказался ютом. Как я и предполагал, услышав, как виртуозно он ругается на языке данов. Отведя его в сторонку, я доверительно сообщил, что эти спесивые дураки действительно являются посланцами короля Нортумбрии к его заморским родичам-ютам. И по просьбе короля мне, несчастному, поручено за ними присматривать. Потому я очень прошу прощения за поведение фазанов, и прошение мое имеет вот такую конкретную форму.

— Тут серебро? — деловито уточнил таможенник.

— Разве я рискну предложить медь достойному человеку? — Я принял вид удивленный и даже слегка обиженный.

Таможенник благосклонно кивнул, копья опустились, и мы ступили на осененный веками камень древнеримской дороги. Причем оба лордика были уверены, что случилось это благодаря их твердой позиции.

Впрочем, до продолжения пути было еще далеко. Это мы с гвардейцами предусмотрительно прихватили с собой лошадок. Чевиотские лорды транспортом заранее не озаботились, потому весь остаток дня решали этот вопрос.

Но я не расстроился. Таможенный командир порекомендовал мне неплохую таверну неподалеку, где мы прекрасно провели время, отдыхая от тягот морского путешествия.

Утром, освежившиеся и удовлетворенные во всех отношениях, мы отправились в путь по древнеримской via. И путь этот был легкой прогулкой, поскольку покачиваться в седле куда приятнее, чем терпеть качку на палубе готового вот-вот развалиться недоразумения, которое англы называют судном.

Единственная трудность — попавшаяся по дороге довольно большая река, преодолеть которую пришлось на пароме. Ну да это мелочи.

Юты — скандинавы. Однако никаких заметных отличий от Нортумбрии я не обнаружил. Ну разве что здесь никто не падал мордой в пыль, когда мы проезжали мимо. И лесов, пожалуй, поменьше, чем на севере острова. Вообще ландшафт здесь был приятный: уходящая вдаль череда холмов, зеленые долины, зелень на горизонте. Нанятый проводник из местных сообщил, что в хорошую погоду через Дуврский пролив можно увидеть Францию.

Кто-то ему сказал, что я раньше служил французскому королю, вот и решил порадовать.

Говорили мы с ним на языке данов. Англичан проводник, мягко говоря, не любил. Особенно уэссекских саксов, которые подгребли Кент под себя. Ну да его проблемы.

Погода стояла прекрасная. Жизнь кипела, булькала источала соблазнительные ароматы, будто супчик в походном котле.

Обедали мы подстреленной моими парнями дичью, овощами, лепешками и сыром, которые довольно дешево покупали у крестьян. Эль тоже присутствовал, но злоупотреблять им я не позволял.

Спешки не было никакой. Скорость передвижения задавали повозки, нагруженные сундаками, лишь два из которых(верегельд), было опломбировано королевской печатью Остальное было багажом высокородных послов.

А еще лорды решили сэкономить на повозках. И зря. Поломки случались минимум два раза в день.

Но нас это не касалось. Чем медленнее полз караван, тем больше у нас времени на обед. Баз и Джорди даже ухитрились пару раз задрать юбки местным крестьянкам. По согласию, разумеется. Однако для меня это было знаком, что мои молодцы чересчур расслабились.

И мы с Малоуном решили исправить это упущение. Минимум два часа тренировок в день. Заодно и лошадки отдыхали.

Чевиотские лорды вели себя сдержанно.

Наши отношения полностью сформировались на первой же дорожной ночевке, когда мы, немного опередив попутчиков, заехали на придорожный постоялый двор.

К тому моменту, когда в воротах показались высокородные, мы уже устроили коней, причем я самолично расседлал Оленя и протер его натруженную спинку. Еще я успел договориться с хозяином и оплатить постой. Для меня и моих гвардейцев. Разумеется, лучшие комнаты.

Народу в гостинице было немного, так что хозяин на радостях пообещал всем нам горячую воду и горячих девочек. За счет заведения. Понимал: за нами не заржавеет.

И тут — высокородные господа.

Пыльные и недовольные, потому что одна телега окончательно рассыпалась в миле отсюда и пришлось спешивать свиту и перегружать барахло на лошадок.

Увидав праздношатающихся Хейла с Персом, один из лордиков почему-то решил, что мои люди — это его люди, и велел им заняться лошадьми.

Королевский гвардеец Хейл послал королевского родича туда, откуда тот пришел в наш мир.

Разгневанный лорд кинулся к Малоуну, который как раз договаривался с конюхами о надлежащем обслуживании…

И тоже был послан. Но вежливо. Малоун был десятником и хамить королевским родичам считал неразумным.

Тем не менее лордик не успокоился, а, напротив, пришел в возбуждение и, раскрасневшийся, прибежал ко мне с претензиями.

В отличие от Малоуна, я поправку на королевскую кровь делать не стал. Я уже предвкушал ванну, горячий ужин, холодный эль и…

И тут появляется этакое расфуфыренное недоразумение и начинает брызгать слюнями.

В общем, я его проигнорировал.

На шум прибежал второй братец-лорд. И тоже начал вопить. Устав от потока завуалированных угроз и явных обещаний пожаловаться королю на мое неправильное поведение, я поднял руку, прося тишины.

Надо полагать, лордики устали орать, потому что тишина возникла. Относительная. Ведь к этому времени в помещении уже собралось немало народу: мои люди, часть свиты лордиков, хозяин постоялого двора, прислуга и приехавшие раньше нас гости.

— Если бы у меня была кобыла, — сказал я знатным нортумбрийцам, — я предложил бы вам вылизать у нее под хвостом. Но у меня жеребец. Боюсь, он неправильно поймет движения ваших языков. А потому я очень рекомендую вам спрятать их за зубами и в дальнейшем очень хорошо подумать, прежде чем пускать в ход.

Вот теперь тишина стала полной.

И я продолжил тем же мягким голосом:

— Возможно, вас, господа, обидели мои слова? В этом случае мы можем решить это как благородные люди, — тут я слегка выдвинул из ножен Вдоводел и ласково улыбнулся.

Я видел: им очень хотелось… Но, надо полагать, о моем умении управляться с оружием лорды кое-что слышали.

Слышали и все равно колебались. Что ж, может, они не такие уж пропащие, подумал я, и дал им возможность сохранить лицо. Выдержал небольшую паузу, снял руку с Вдоводела и тем же мягким голосом произнес:

— Прошу простить, господа, мою резкость. Забыл, что у нас с вами есть миссия, которую следует выполнить. И я рад, что вы о ней помните. Вы правы, что отказались от вызова (хотя лордики, похоже, попросту потеряли дар речи). Наша миссия требует сдержанности. Еще раз прошу простить. Во время своего пребывания у франков я привык убивать всех, кто словом или делом пытался нанести урон моей чести. Но только после того, как будет исполнен королевский наказ. Воля короля превыше всего! Доброй ночи, господа!

Бросил мимоходом хозяину:

— Еду и эль подашь нам в апартаменты.

И удалился наверх, в свою комнату. Лучшую комнату.

Глава двадцать первая.

Капитан Красный Камень

Примерно в полутора милях от города мы с гвардейцами пустили коней рысью, и к воротам Дувра подъехали первыми, минут на двадцать обогнав лордиков и обоз. Ничего, дорога одна, не заблудятся.

Я заплатил пару монет, и мы въехали в ворота.

Город строили римляне, и это было заметно. Самой же заметной деталью являлся высоченный маяк, который был не просто украшением гавани, а ее важной частью. Поскольку работал. Маяком.

Сама гавань тоже была недурна. Даже вода относительно чистая и не заиленная.

Кораблей хватало, но в основном это были местные плавучие супербочки. Я знал, что в будущем Великобританию назовут королевой морей, но нынче она не тянула даже на баронский титул. Большая часть дуврских посудин годилась, пожалуй, чтобы переплыть Ла-Манш, но не более.

Впрочем, были суда и получше. Скандинавские кнорры в количестве трех штук и непонятно как добравшийся сюда парусник явно восточного происхождения. Я видел такие у испанских арабов.

Но наш корабль должен быть местным.

Имя капитана мне сообщили еще в Йорвике. Стан Красный. Вернее, Рыжий. Рыжий Камень. Потому что Стан — наверняка переделанное на английский манер Стен.

Как его отыскать, мне за медяк поведал первый же оборванец, так что через несколько минут я уже был у сходен корабля, который понесет меня на родину.

Что сказать…

Строили его явно не на здешних верфях. Это радовало.

Но строили довольно давно. И это огорчало.

Впрочем, судя по качественно просмоленным бортам, подготовку к рейсу он прошел, так что шанс, что мы доберемся до цели, был не так уж мал.

Стен-Стан оказался действительно рыжим, могучим, пузатым увешанным серебром типичным ютландским даном. Встреть я его где-нибудь в Хедебю, наверняка счел бы тамошним жителем.

Я назвался и предъявил капитану пергамент с королевской печатью.

Читать Стан не умел, но печать Эллы признал. И поинтересовался, будем мы загружаться сразу или погодим?

Погодим, ответил я. Подождем главных посланцев Эллы, его родичей, лордов с Чевиотских холмов, и тогда можно начать погрузку. Но нам в любом случае нужно будет продать лошадей.

Говорили мы по-английски. Свое знание скандинавского я решил на всякий случай не светить.

— Знаешь нежадных барышников, Стан?

Капитан хмыкнул. Нежадный барышник — оксюморон. Но обещал помочь. А потом поинтересовался, долго ли ждать благородных господ?

Я пожал плечами. Может, час-другой, а может, и дольше, если они, к примеру, не захотят платить въездную пошлину. Они могут.

Лицо капитана приняло озабоченное выражение. И через пару минут он спустился на причал и попросил выделить ему лошадку.

— У меня шурин в городской страже, — пояснил он.

Я велел Базу уступить лошадь.

В лояльности капитана я пока не сомневался. Зафрахтовали его не на время, а на рейс туда-обратно, так что чем раньше выйдем, тем ему лучше.

Обед нам накрыли снаружи. Погода была отличная. Из припортового эльхауса открывался превосходный вид прибрежные скалы удивительной белизны. Никогда прежде такого не видел. А вот Франции видно не было. Но она была. И недалеко. Пролив Па-де-Кале, насколько помнилось мне из одной песенки, это именно здесь.

— Налегайте на мясо, — посоветовал я своим бойцам. — Рыбой вы еще успеете обожраться.

Плавание, которое мы совершили недавно, было первым в жизни королевских гвардейцев. И оно прошло относительно спокойно, если не считать пары рассохшихся досок. И ночевали мы обычно на берегу, так что бойцам понравилось. Они уже полагали себя настоящими моряками и глядели в будущее с наивным оптимизмом. Интересно, кто из них первым повиснет на борту, пугая чаек желудочным рыком, когда море перестанет изображать лапочку?

Вернулся наш капитан. Вместе с лордами. Я оказался прав: два фазана действительно повздорили с городской стражей. К счастью, капитанские связи сработали и все обошлось.

Лорды сели жрать (подальше от нашей неблагородной компании), а их свита, голодная и мрачная, приступила к погрузке. Под руководством кормчего, потому что капитана я ангажировал, напомнив об обещании помочь с продажей лошадей.

— Только ваши? А как же эти? — Красный кивнул в сторону лошадок чевиотских господ.

— Можешь сам у них купить, — ответил я, подмигнув.

И мы всей командой отправились, нет, не на рынок, а к тому же сотнику городской стражи. Строевые лошади всегда в цене у тех, кто понимает.

Сотник понимал, даром что ют, и цену предложил честную. Причем сразу сказал, что Оленя берет себе. Я их познакомил, рассказал о привычках и пристрастиях жеребца и ушел успокоенным. Эти поладят.

По дороге зашли на рынок, закупились провизией. Стан-Стен утверждал, что в этом нет необходимости и у него все есть, но при этом пару раз упомянул, что места на корабле еще вдоволь. Хитрюга.

Когда мы вернулись в порт, погрузка уже была закончена, лорды набили брюхо и позволили перекусить своим свитским. Сами же озаботились реализацией лошадей и двух телег.

— Времени нет, — сообщил им капитан. — Надо отчалить сегодня, пока ветер благоприятный.

В ветрах лорды разбирались, как я — в верблюдах, так что прокатило.

Через час в порт явилась жена капитана с двумя сыновьями-подростками и тремя работниками. Тоже с виду типичная датчанка. И не только с виду. Характер и поведение соответствовали. Твердость и скупость. К торговым прениям я не прислушивался, но был уверен, что колесный и четвероногий транспорт был приобретен ею существенно ниже рыночной стоимости.

С нашим капитаном супруга тоже держалась отнюдь не подобострастно, но когда они обнялись, прощаясь, я заметил в ее глазах слезы.

Позже от матросов я узнал, что наш капитан стал капитаном только после женитьбы. А до того ходил кормчим на корабле тестя, уважаемого дуврского купца. Тоже юта. Так что, на мой взгляд, саксонская оккупация была не столь уж тяжкой для бывшего королевства Кент. Но это на мой взгляд. У местных наверняка была собственная точка зрения.

Глава двадцать вторая.

Предательство

Первая часть нашего плавания проходила вдоль французских берегов. Маршрут мне знакомый, а нашему капитану — так и вовсе родной.

Стан точно знал, где останавливаться, что где продается и сколько стоит, и везде имел знакомых и приятелей.

Со мной капитан вел себя уважительно, с лордиками — услужливо, со всеми остальными — дружелюбно. Почтительно, услужливо и дружелюбно… Для меня эти слова как-то слабо вязались с профессией свободного капитана. Чуйка подсказывала: стоит держать ухо востро.

Пусть Стан-Стен не знал, что именно и кому мы везем, но и кирьяльскому ежику понятно: в сундуках содержится что-то ценное. Опять-таки суровые парни в сопровождающих. Суровые парни с очень недешевым вооружением. Я же отлично знал, как смотрят коренные скандинавы на качественную кольчугу. «Ах, какая замечательная бронька! А то, что внутри нее сейчас какой-то чужак, а не я, так это нетрудно исправить».

Так что будем начеку. Хотя я склонен думать: пока мы в французских водах, можно особо не напрягаться. А вот когда дойдем до Ютландии, я с нашего капитана глаз не спущу.

Франция, кстати, приятно удивила. Прибрежная полоса жила обычной мирной жизнью, еда была вкусная и дешевая, девушки симпатичные, и моего знания французского вполне хватало для полноценного общения. Тем более я вел себя и выглядел как настоящий шевалье. Разве что старательно уклонялся от общения с высшим обществом.

Капитану, который моим поведением явно заинтересовался, пояснил: у меня нелады кое с кем из благородных франков. На почве личной неприязни. Если встречу кое-кого из знакомых, могут и на поединок вызвать. Я противника, конечно, убью. Убью, уйду и не вернусь. Чего нельзя сказать о Красном. И что будет, когда кто-нибудь из родичей убитого пожелает отыграться на нем, раз уж до меня не дотянуться?

Так что отдыхаем без гостеприимства местных нобилей.

Наши лорды тоже светского общества избегали. Но по другой причине. Потому что чувство собственной важности зашкаливало.

Французское побережье сменилось побережьем немецким. Особой разницы я не ощутил. Единая франкская империя распалась сравнительно недавно, и хотя братья-наследники уже договорились о разделе территорий, закон пока что везде был один и тот же и разницей между шевалье и риттерами на моем уровне можно было пренебречь.

А потом мы достигли Дании и, постояв недолго в Хедебю (где я тоже постарался не светиться), двинулись на север, вдоль побережья, а точнее той ее части, которая издревле называется Ютландией.

Потому контроль за нашим капитаном следовало удвоить. И держать его поближе к себе. Что на корабельной палубе сделать не так уж трудно.

Красный Камень был настоящим полиглотом и говорил без акцента минимум на четырех европейских языках. Со своей командой он общался на родном наречии: языке данов. Вернее, языке ютов, которыми они все и были. А вот с обоими нашими компаниями он говорил строго по-английски, временами переходя на саксонский диалект, который, впрочем, от языка англов практически не отличался.

И да, уже на первой неделе плавания стало ясно, что компаний у нас именно две. В одну входили чевиотские лорды со своими свитами, во вторую — я с гвардейцами.

Первая — типичные пассажиры. Они ели, спали и бездельничали. Самая трудная работа, за которую брались и лорды, и их свитские, — погадить с борта. Причем лорды даже эту процедуру выполняли не самостоятельно, а с группой поддержки.

Мы — другое дело. Нам помочь экипажу не зазорно. Даже на румы сесть не гнушались. Причем я это сразу капитану и предложил. Мне весло поворочать — в радость, а гвардейцам просто полезно поучиться. Так я и сказал Малоуну. И они дружно решили, что если уж их лорду не зазорно весло крутить, так и им тоже.

Правда, мое поведение не понравилось лордикам. Один из них даже попытался меня вразумить: мол, негоже благородному человеку, пусть даже и ирлашке, уподобляться черни.

На что я ответил, что у норманнов даже короли-конунги не гнушаются взяться за весло. И это не мешает им быть лучшими воинами моря.

Вот прямо так и сказал. Без упоминания уже привычного «проклятые язычники» и «попустительством Господа».

И с интересом ждал, как лордик отреагирует.

Лорд отреагировал как сухопутная крыса. Сплюнул на палубу (!) и ушел на нос, где была «их территория».

А чуть попозже ко мне подошел капитан и вполголоса поделился мечтой: выкинуть не ведающего морских обычаев лорда за борт.

Я пожал плечами.

И тем обозначил, что, возникни конфликт между господами с Чевиотских холмов и капитаном, я буду нейтрален.

А потом и вовсе добавил, что как по мне, так в нашем посольстве вообще чересчур много лишнего народу. На палубе не протолкнуться от сухопутных бездельников. А если вдруг шторм, даже и не знаю, что будет.

Наш капитан тоже не знал. Потому при первой же возможности искал укрытия на берегу. Так что плавание наше было исключительно каботажным. Напрямик старина Стан-Стен идти не рискнул.

А я поймал себя на мысли, что тоже не особо тороплюсь. Ведь еще неизвестно, как все обернется. Да, я старательно успокаиваю себя, что Рагнарсоны не станут вымещать на мне ярость. Но так ли это? Сигурд, к примеру, тот еще отморозок. Нет, все будет хорошо. Ивар не даст меня в обиду. Да и другие братья мне симпатизируют. Единственная моя вина — я выжил там, где другие, лучшие, погибли. Но не будь меня, кто бы тогда принес сыновьям последние слова Рагнара? Я выжил потому, что такова воля богов. И точка. Вот этой версии и буду придерживаться, если мне предъявят обвинение. В общем, если Рагнарсоны меня не прикончат под горячую руку, то дальше будет проще.

И вот наступил день, когда дружественное сосуществование закончилось и капитан Стан показал истинное лицо.

Не зря я за все время нашего многодневного путешествия ни разу не обозначил своего владения языком Севера. Теперь, общаясь на беглом датском, и капитан и его экипаж были уверены, что я, сидевший на сундуке на расстоянии пары метров от них, ни бельмеса не понимаю. И потому совершенно спокойно обсуждали будущее предательство.

Нет, сами убивать они нас не собирались. Они были христианами, причем богобоязненными. Зачем брать грех на душу, если можно передать ответственность кому-то другому. Тем более родичам-язычникам, для которых убийство христиан не грех, а богоугодное деяние. Одину точно понравится. А капитан Стен-Стан сможет запросто поклясться на Библии, что нас не убивал.

Сам план был истинно скандинавским. Нас предполагалось выманить на халявный праздник. Мол, родня так радуется возвращению Стена, что готова закатить роскошный пир. Жратва горой, пиво рекой. На это должны были клюнуть все, в том числе и я. Обо мне, кстати, говорили отдельно. С большим уважением. Искренне сокрушались, что придется отправить меня на ту сторону вечности. Но что поделать, если одна только моя кольчуга стоит больше, чем все имущество Стена. Правда, без корабля, разумеется, поскольку корабль не его, а тестя. Но увы. Жизнь сурова. Потому придется предупредить родню, что именно я — боевой монстр. Запросто выхожу в одиночку один против десятерых и рублю всех в мелкий фарш, причем без разницы, кто это. Лучники, арбалетчики, благородные рыцари, мерсийские гвардейцы. В это трудно поверить, глядя на меня, но и сам капитан, и его парни не раз слышали, как об этом говорили в кругу чевиотских лордов, а этим уж точно не к чему рассказывать обо мне сказки, поскольку любят меня примерно как муравьи медведя.

Ну надо же, какая у меня репутация! Не удивительно, что лордики меня побаиваются.

В общем, все заговорщики во главе с лидером-капитаном дружно сошлись на том, что если бы им пришлось самолично меня убивать, то безопаснее всего это сделать, когда я усну, для надежности предварительно напоив меня до беспамятства. Что вполне реально, поскольку пиво я люблю сверх всякой меры.

Однако. Вот не думал, что я еще и алкоголик.

Итак, нас ждала пивная ловушка. Пивная, медовая, мясная… Все, что пожелаем, выдадут нам гостеприимные родичи нашего капитана, а когда мы все нажремся, напьемся, натрахаемся и уляжемся спать, оставив присматривать за имуществом кого-нибудь из свиты, наши храбрые моряки скормят этого «кого-нибудь» рыбам, отдадут швартовы и канут в морских просторах вместе со всем хранящимся на палубах добром, оставив разбираться с нами гостеприимных родичей. Нет, ни слова об убийстве сказано не будет. Но если так случится, что нас не станет, а наше имущество останется, то справедливо будет отстегнуть дольку и храбрым непричастным морякам. А как иначе между родней-то?

Когда роли участников были расписаны и злодеи разошлись, я глубоко задумался.

В принципе, предотвратить грабеж несложно, даже если не вводить в курс дела лордов, что я в любом случае делать не собирался. Хрен знает, что взбредёт в их родовитые мозги.

Да и не нужны они.

Чтобы разрушить коварный план, мне с парнями достаточно переночевать на палубе.

Вот только это будет временное решение. Неизвестно ведь, сколько у нашего капитана родичей на пути следования. Подозреваю, что много.

Поэтому мне нужно раз и навсегда отбить у капитана желание поживиться за наш счет.

И к тому времени, когда наш кораблик зашел в уютную маленькую бухту, вроде той, что была рядом с моим сёлундским имением, я уже знал, как поступить.

Родня у Стена-Стана действительно оказалась гостеприимной.

Стол накрыли действительно выдающийся. И пива наварили, не скупясь. Полсотни пудов ячменя извели, не меньше. А еще у них было замечательное чувство юмора. Оно буквально било через край, особенно когда речь шла о глупом английском конунге, который решил заключить союз (такова была официальная версия нашего визита) с конунгом датским. Судьба барана, решившего задружиться с голодным волком, лежала в основе их прогнозов. Нас же, сердечных, юмористы уподобляли той отаре, которой оный баран предводительствовал. Особо доставалось чванливым чевиотским лордам, хотя и по моему поводу тоже кое-кто прошелся. В том смысле, что любой настоящий дан запросто мог бы порубить такого малыша, как я. Но не станет этого делать, дабы не попортить мою дорогую стальную шкурку. Другой же молодой балагур тут же предложил, не парясь, приложить кулаком по макушке. И шкурка цела, и я в нужной кондиции. Делай что хочешь. Хоть как женщину пользуй.

Но тут вмешался наш капитан и живо поставил балагура на место. Мол, я хоть и мелкий, но не сакс какой-нибудь, а ярл из Скоген Лифер, Страны Туманов[1]. И вдобавок муж достойный во всех отношениях. На корабле вел себя правильно, по обычаю, весло вращал сам, как положено, и людей своих заставлял, хотя они на румах новички. Это сразу видно. Так что никаких поносных слов в мой адрес он, Стен, не допустит. Более того, он много слышал о том, как убивал я. А вот о боевых достижениях племянника ему не ведомо. Посему он склонен думать, что для победы надо мной даже десятка таких тупиц будет маловато. И будь у балагура ума чуть побольше, чем у козла, он мог бы и сам сообразить, кто чего стоит, взглянув на мое вооружение. А если своего ума нет, то мог бы и у папаши спросить.

Тут папаша, мордастая ютская сволочь, самодовольно ухмыльнулся, поднял кубок и провозгласил:

— За отменное английское оружие и доброе английское серебро!

— В вашу честь пьют, — сообщил мне один из кентских ютов.

Я тоже поднял чашу, продемонстрировал папаше-хозяину дружелюбный оскал и сообщил по-русски:

— Чтоб тебе гадить часто и жидко!

— Что он сказал? — забеспокоился местный главарь.

— Это он по-ирландски, наверное, — предположил Красный. — Я этого языка не знаю.

— Ну и пес с ним, — папаша подмигнул мне и опростал кубок.

Я же дождался момента, когда капитан выбрался на крылечко отлить, и пошел за ним.

И после того, как мы дружно освежили двор гостеприимного ютландского родича, завязал шнурок, повернулся к капитану и сказал на языке славных викингов:

— Я знал, что ты храбрый человек, Красный, но не думал, что настолько храбрый.

— Ты говоришь? — от изумления капитан даже шаг назад сделал, едва не свалившись с крылечка.

— Это последнее, что должно тебя беспокоить, дружище, — заметил я.

— Ага… — пробормотал Стен, пытаясь собрать в кучку разбегающиеся мысли. — А почему я храбрый?

— Потому что ты сегодня ночью собрался украсть верегельд, который нортумбрийский конунг Элла посылает Рагнарсонам.

— Верегельд? Рагнарсонам? За кого?

Он трезвел буквально на глазах.

— За их отца, за кого ж еще.

Зрачки у капитана расширились:

— Рагнара Лотброка?

— А разве у них был еще один отец?

— Кто убил? — выдохнул Стен.

— Как кто? Элла-конунг, конечно. Бросил его в змеиную яму. А потом узнал, кто это был, раскаялся и решил откупиться.

Капитан аж подпрыгнул. Вернее, попытался, потому что я его снова придержал.

— Даже и не думай, — я покачал головой. — Ты уже взялся за это дело. Бросишь или сбежишь, будет только хуже. Ты ведь знаешь Ивара?

Кивок.

— И Сигурда Змееглазого.

Губы капитана задрожали.

— С этой лодки можно спрыгнуть только в сети Ран, — порадовал его я.

— Лучше так, чем в лапах сыновей Рагнара, — проговорил капитан.

Он пытался совладать с охватившим его ужасом, и у него получалось. Молодец, что тут скажешь.

— И чем только думал твой конунг, когда решил откупиться от Рагнарсонов.

— Думал, что откупится, — усмехнулся я.

— А ты? — Капитан посмотрел на меня совсем уже трезвыми глазами. — Зачем ты взялся за это дело, если все знал наперед? Тебя ведь тоже убьют. Они всех нас…

— Не всех. — Я отпустил Стеново плечо. — Меня не тронут. Я — Ульф Хвити с Сёлунда. Ярл Ульф Хвити. Слыхал обо мне?

Капитан наморщил лоб… потом мотнул головой. Нет, не слыхал.

— А вот это ты узнаешь? — я свободной рукой извлек из-за пазухи выданный мне когда-то медальон с личным знаком Ивара Бескостного.

О, эту штучку капитан знал. Ее знали даже в самых дальних норвежских фьордах.

— Надеюсь, ты больше не попытаешься украсть верегельд Рагнара?

Капитан энергично замотал головой.

— И родичу своему скажи, Красный. Нельзя, чтобы они убили англичан. Когда Рагнарсоны услышат новость, они захотят пустить кому-нибудь кровь. И лучше пусть это будет кровь чевиотских лордов, а не твоя. Как считаешь?

— Я скажу! — оживился капитан. — Я скажу всем…

— А вот всем — не надо. Мои слова о смерти Рагнара — только для ушей его сыновей. Они должны услышать первыми. Тебе я сказал, чтобы ты не наделал глупостей.

— Я перед тобой в долгу, — Стен прижал кулак к груди.

— Ты будешь в еще большем долгу, когда твой корабль выйдет из Роскилле-фьорда.

— Ты обещаешь?

— Я обещаю, что сделаю все, чтобы Рагнарсоны не вырезали ваши сердца. Это будет нелегко, потому что им очень захочется это сделать, а если Рагнарсоны что-то хотят, удержать их трудновато. Но я постараюсь. И еще: ты теперь мой человек, Стен. Отныне и до того часа, когда покинешь Роскилле. Ты понял?

— А родичи Эллы?

— До них мне дела нет. Думаю, они умрут, — сказал я равнодушно. — И смерть их будет интересной. Ивар с Сигурдом такие затейники.

— Все, что ты скажешь! — пообещал капитан Стен. — Спаси нас! Век буду за тебя Бога молить!

— За себя моли, — посоветовал я. — Тебе нужнее.

А чевиотские лорды, как и предполагалось, наелись, напились, попользовались хозяйскими тир[2] и улеглись спать на почетных местах, так и не узнав, что могли и не дожить до утра.

Г лава двадцать третья.

Поросята

Самое большое искушение, испытанное мной: заглянуть домой перед тем, как плыть в Роскилле. Я смотрел, как медленно приближается полоска сёлундского берега, и думал, что стоит мне пройти мимо входа в Роскилле-фьорд, и совсем скоро я обниму своих любимых. На мгновение мне даже показалось, что я вижу стоящую на причале Гудрун…

Это искушение усиливало желание прийти в Роскилле не на чужом кнорре, а на собственном драккаре, со своим хирдом.

Когда я уходил с Рагнаром, «Северный Змей» и «Клык Фреки» стояли у моего причала.

Была, конечно, вероятность, что Медвежонок не усидел на месте в самую охотничью пору…

Нет, нельзя. Нельзя предсказать реакцию Рагнасонов на весть о смерти отца. И лучше пусть со мной рядом будут чужие, а не свои.

Я принял решение и не изменил его, когда кормчий переложил руль и кнорр взял правее, огибая мыс, чтобы войти в залив, который мы, сёлундцы, называем Роскилле-фьордом.

— Белый щит на мачту! — напомнил я Красному.

Так положено. Будь у нас на носу голова дракона, ее следовало бы снять или хотя бы накрыть тканью, чтобы не дразнить местных духов, а главное — местных хёвдингов.

Но у нашего судна фигуры не было, так что — белый щит. Мы идем с миром.

Да уж, с миром. Вряд ли сюда когда-нибудь заходил столь же неотвратимый вестник будущей войны. Разве что в тот день, когда жене Рагнара Аслауг принесли весть о смерти ее конунгов-пасынков Эйрика и Агнара от рук свейского конунга Эйнстейна.

Судов во фьорде было много. Большая часть — торговые, но пару раз попались и боевые драккары.

Один шел навстречу и не удостоил внимания пузатый кнорр с белым щитом на мачте. Второй, попутный, обогнал нас и тоже проигнорировал. Даже обидно как-то. Целое посольство, а никому до него дела нет.

На сей раз я не сидел на руме. И мои парни тоже. Пару дней назад море решило преподать нам небольшой урок. Кнорр его выдержал с честью, а вот трое из моей пятерки — нет. Морская болезнь, она такая. Как из песенки моего детства: «Она нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь, и свежий воздух сразу станет удивительно хорош, а ты блюешь…»

Не поддались коварной качке Малоун (потому что — крут) и Джорди. Как оказалось, его папаша был рыбаком. И надо полагать, успешным, если сумел так подготовить сына, что тот оказался в королевской гвардии.

Ветер был слабый, и команда Красного активно работала веслами.

Я же отказал себе в этом удовольствии и своих парней придержал, потому сейчас самое время сообщить коллегам по посольству о цели нашей миссии.

Однако начну я, пожалуй, не со всех, а с Малоуна.

Я поманил десятника рукой, потом похлопал по сундуку, на котором сидел:

— Присядь, дружище. Я сейчас скажу тебе кое-что неприятное.

— Слушаю, милорд.

— То, что они везут, это не просто подарки, десятник. Это выкуп. За здешнего конунга, которого Элла скинул в змеиную яму.

— И что с того? — шевельнул плечами Малоун. — Выкуп так выкуп.

— А то, воин, что по здешним законам выкуп не отменяет мести.

Малоун нахмурился.

— Думаешь, эта месть придется по нам? — спросил он.

— Надеюсь, нет. Хотя сыновья у Рагнара-конунга сдержанностью не отличаются. Зато отличаются жестокостью.

— Ты это знаешь по земле франков, милорд?

— Да, воин. И сейчас я скажу тебе еще кое-что… — Я заглянул королевскому гвардейцу в глаза. — Там, у франков, я действительно некоторое время был беллаторе короля Карла, но только некоторое время. А большую часть я был… — Я помедлил. Хрен знает, как он воспримет известие, что я — вождь проклятых норманнов. Впрочем, здесь не Англия. Как бы ни воспринял, а деться ему некуда. — Я был лордом… эрлом в армии этого самого Рагнара. И зовут меня здесь, на этом острове, — Ульф Хвити, что значит Белый Волк. Ярл Ульф Хвити.

— Значит… Значит, ты не Николас? — растерянно проговорил Малоун. — А я… Я поверил…

— Ты и сейчас можешь мне верить, воин, — сказал я. — Ты — мой человек. И все вы, — я кивнул в сторону остальных гвардейцев, — все вы мои люди. А как меня называют — лорд Николас, шевалье Франсуа де Мот, ярл Ульф Хвити… Это не так важно, если в стене щитов ты будешь стоять рядом со мной. А ты будешь стоять, десятник?

Малоун мотнул головой, будто отгоняя муху. Поглядел на идущий мимо драккар со снятой носовой фигурой, потом на разлегшихся в тени паруса гвардейцев…

— А они знают? — он качнул головой в сторону королевских родичей.

— Скоро узнают, — ответил я. — Но тебе я сказал второму. А ты уж, пожалуйста, расскажи нашим. Не хотелось бы, чтобы их кишки на столб намотали.

— Второму?

Малоун все еще колебался. Нет, не колебался — переваривал услышанное.

— А кто первый?

— Первый — наш капитан. Он, видишь ли, решил прибрать к рукам то, что мы везем. А нас скормить своим ютландским родичам.

— Вот же гадина! — прорычал Малоун. — Так и знал, что кентийцам нельзя доверять. И почему они нас не порешили?

— Сказал ему, что и кому мы везем, — усмехнулся я.

— Только и всего? — изумился Малоун.

— Более чем достаточно. В отличие от тебя и их, — кивок в сторону чевиотских лордиков, — Красный знал, кто таков Рагнар. Ты ведь тоже его помнишь, верно?

— Помню, — буркнул Малоун. — Страшный был человек. Если он человек, а не демон.

— Человек. Но выбирая врага, я бы предпочел демона. И вот что, — я поглядел вперед, на уже показавшуюся главную гавань Роскилле, — сыновья Рагнара, они еще страшнее. — И другим тоном, жестко: — Так ты со мной?

— Да, милорд, — твердо ответил теперь уже бывший королевский гвардеец. — Всегда.

— Тогда иди к парням, расскажи, что нас ждет. А я пойду порадую высокородных.

Лордикам я о своем норманнском статусе говорить не стал. Тем не менее они были глубоко возмущены. Ну как же! Родич-король доверил секрет мне, а не им. И не постеснялись это высказать. Я не стал возражать. Я не в обиде. Да и что значит моя обида в сравнении с обидой сыновей Рагнара?

На берег я сошел первым. За мной — теперь уже мои гвардейцы.

Тройка хирдманов, присматривавших за порядком, тут же устремилась к нам. Морды азартные. Не иначе рассчитывают поживиться.

— Кто такие?

Я не ответил. Глядел в упор на задавшего вопрос. Судя по знакам, это был человек Хвитсерка Рагнарсона.

Хирдман не испугался. Да, их только трое, а нас на пирсе уже шестеро. А сколько еще там, на судне… А не важно, сколько. Эти трое, они как палец на спусковом крючке. Не так уж много силы нужно, чтобы он пришел в движение, а дальше зависит от калибра оружия. А калибр здесь такой, что целой флотилии лучше сразу улепетывать.

— А ты присмотрись получше, — процедил я негромко. — Может, и сообразишь.

С ними только так. Какой-то там хускарл, даже не хольд, задает вопросы целому мне!

Боец присмотрелся. Не узнал.

— А так? — спросил я, вытаскивая бляху с лучником.

Надо отметить, что такими знаками Ивар не разбрасывался. Выдавал только самым доверенным хёвдингам.

Лицо викинга посмурнело. Понял, что мзды не будет.

— Как тебя зовут, хускарл?

— Мюркьяртан Добрый. Я из хирда…

— Вижу, не слепой, — перебил я. — Ивар-конунг здесь? — Кивок. — Кто из Рагнарсонов здесь, кроме Хвитсерка?

— Змееглазый и Железнобокий.

Бьёрн — это ладно. А вот Сигурд — это не очень. Я предпочел бы Уббу. С ним мне как-то попроще.

— Ульф Хвити, — я решил, что и мне пора представиться. — Ярл Ульф Хвити.

— Слыхал о тебе, — кивнул Добрый. — Прости, что не признал.

Двое других тоже проворчали что-то уважительное.

— У меня и у этих людей, — я показал большим пальцем через плечо, — весть для братьев Рагнарсонов. Сейчас мы пойдем к ним. Не все. Те, кто останется на корабле, — мои люди. Позаботься о том, чтобы к ним никто не лез, Мюркьяртан. — Надо же, ну и имечко. — Не люблю платить верегельд.

— Не беспокойся, ярл, — пробасил хускарл. — Мы присмотрим. А что это за сундуки сгружают? Тяжеленькие! Серебро, небось?

— Хочешь узнать то, что предназначено для ушей Рагнарсонов? — прищурился я. — Уверен?

Хускарл замотал головой.

— Чего ему надо?

Один из лордов. Ишь, занервничал. Они там, в Нортумбрии, и от пары драккаров драпака давали. А тут их не меньше сотни. В три ряда стоят. И страшных викингов полон берег. А кое-кто уже присматривается специфическим разбойничьим оком: а что это у нас за барашек?

Нет, грабить не станут. А вот спровоцировать чужаков — запросто. Потому-то мне и нужен этот Мюрмюркья… В общем, Добрый.

— Сейчас мы пойдем к здешним королям, — сказал я. — Ты, твой брат, я и наш капитан. И ваши люди, которые понесут выкуп. Прочие останутся на корабле. Малоун! К вам это тоже относится. Забирайтесь-ка обратно на палубу и без меня ни на шаг! Вот этот, — кивок на Доброго, — проследит, чтоб к вам не лезли. А если кто-то рискнет, скажешь: «Мы люди ярла Ульфа Хвити». Ты понял?

— Да. А ты, милорд?

— А я пойду укрощать драконов. Лорды, вы готовы?

— Может, взять еще людей? — подал голос второй лордик. — А то вдруг эти захотят…

— Не захотят! — отрезал я. — Это земля закона данов. Дан ло, — повторил я по-английски. — Стен! Ты тоже с нами. Познакомлю тебя с братьями-Рагнарсонами.

— Это обязательно? — наш кентский ют нервничал куда больше лордов. Вот уж точно: меньше знаешь, крепче сфинктер.

— Обязательно, — отрезал я. — Только помалкивай. Не спросят — молчи. Спросят — не болтай лишнего.

Торговую площадь я решил обойти. Двинул в обход, через пустырь, где обычно тренировались бойцы. Пустырь не пустовал. Минимум пара хирдов отрабатывала перестроения, и еще сотни две, построившись в несколько шеренг, уперлись щитами и выясняли, кто кого. Чуть дальше парни из хирда Железнобокого играли в мяч. Пара человек отсалютовали мне палками. Имен не помнил, но лица знакомые, так что я тоже махнул рукой.

Лорды, убедившись, что никто на них не бросается с криком: «Свежее христианское мясо!», подуспокоились и опять заважничали. А вот их подчиненные по сторонам старались не глядеть. Ну да им и ни к чему. Главное, чтобы груз не уронили.

У входа в длинный дом, выполнявший в Роскилле функцию королевского дворца, праздно толклось человек сто, не меньше.

— О! — воскликнул кто-то. — Никак Ульф Черноголовый!

— Ульф Хвити, — поправил я знакомого, вот только имя не помню, хольда. — Ярл Ульф Хвити!

— Ты ж вроде с Рагнаром уходил? — спросил кто-то.

— А кто это с тобой? — распихав других, передо мной встал Хунди Толстый.

Он был среди тех, с кем мы отправились мстить сконцам. Тогда я потерял большую часть своего хирда и едва не потерял мою Гудрун. Выжил чудом. С Толстым судьба обошлась не так жестко. Хотя пару дырок в шкуре и сале он тоже получил. Но вернулся в строй куда раньше меня. И продолжал служить там же, в войске Бьёрна Железнобокого.

— Англы, — ответил я. — Мы к Рагнарсонам.

— Тебя звали?

Это был просто вопрос. Такие, как я, без дела соваться в Рагнарсонову берлогу не станут.

— Нет, не звали. И вряд я их порадую. Но если я не войду, они уж точно рады не будут. Так что дайте-ка нам пройти.

Толстый среагировал правильно.

— Ну-ка расступись! — рявкнул он, десятипудовой тушей вдвигаясь в толпу, как ледокол в ледовое поле, и, как ледокол, оставляя за собой проход для корабликов помельче.

И вслед за ним мы вошли в деревянный дворец сёлундских конунгов.

А вслед за нами — большая часть околачивавшихся во дворе хирдманов.

Мне предстала удивительно мирная картина.

Ивар Бескостный валялся на отцовом месте, застеленном шкурой белого медведя, и, высунув кончик языка, вырезал что-то на рукояти топора.

Хвитсерк и Сигурд Змееглазый играли в хнефатафл.

Бьёрн Железнобокий гнул через колено копье, проверяя упругость древка. Рядом с ним стоял озабоченный бонд. Надо полагать, мастер, это копье изготовивший.

Ивар заметил меня первым. И сразу угадал нехорошее.

А вот Бьёрн ничего дурного не заподозрил.

— Ульф! — воскликнул он. — Что, отец вернулся?

Я покачал головой.

Подождал, пока Хвитсерк и Змееглазый тоже обратят на меня внимание. Собрал свое мужество в кулак и, глядя прямо в жуткие глаза Сигурда, произнес:

— Нет, Железнобокий, он не вернулся. И уже не вернется.

— Решил остаться в Англии… — начал Хвитсерк. И осекся. Оценил выражение моего лица, увидел англичан за моей спиной, тяжелые сундуки — и сообразил, что вряд ли я привез хорошие вести.

— Рагнар Сигурдсон мертв, — сказал я. — И он пал не в бою.

Повисло напряженное молчание. Потом раздался хруст. Это переломилось копье Железнобокого.

— Говори, — сухо бросил Ивар, продолжая работать ножом.

— Был шторм, — сказал я. — Наш корабль выбросило на скалы. Выжило меньше сотни…

Меня слушали очень внимательно. Я видел, как мрачнеют лица братьев. От их яростных взглядов мне было не по себе, но я сумел довести историю до конца. В том числе и свою историю. О том, как я прикинулся ирландцем и втерся в доверие убийце Рагнара, чтобы исполнить его последнюю волю. Рассказать поросятам, как умер старый кабан.

— Ты мог убить этого Эллу! — Хвитсерк ударил кулаком по деревянному столу.

— У меня не было такого права, — я по-прежнему смотрел только на Сигурда. — Это значило бы лишить этого права тех, кому оно принадлежит.

— Кому еще…

— Он говорит о нас, брат, — прошипел-прошептал Сигурд. — И он прав. Это наша месть. Только наша.

— Ты не принес ему удачи, Ульф-ярл, — лишенным эмоций голосом произнес Ивар.

И тут я увидел, как на белой медвежьей шерсти расползается алое пятно. Бескостный резал уже не древко топора, а собственную ладонь. И словно не замечал этого.

— Но это была удача отца — взять тебя с собой. Ты поступил правильно. И будешь вознагражден.

Я кивнул.

— Да, — сказал я. — И моей наградой будет то, что я пойду с тобой в страну англов.

Не то чтобы я хотел лично поучаствовать в этом вике, но иного способа, который обозначил бы, что я с мстителями на одной стороне, придумать так и не сумел.

Ивар положил топор, воткнул нож в стену. Кровь продолжала капать, но он не обращал внимания.

— Эти люди с тобой, что у них в сундуках?

— Это английские ярлы, — сказал я. — Родичи Эллы-конунга. В сундуках верегельд за вашего отца. Конунг Элла не хотел убивать вашего отца. Он не знал, кого пленил. Ваш отец молчал. И мне велел молчать. Но когда умер, конунг англов узнал, кого убил. И сожалеет. — И добавил после небольшой паузы: — Он хороший воин, Элла. И был бы хорошим конунгом для своих людей, если бы не сделал то, что сделал.

Костяная фигурка «конунга» хрустнула в пальцах Сигурда и рассыпалась. Он сдавил ее с такой силой, что из-под ногтя показалась кровь.

— Родичи, говоришь? Я разрежу им животы, — процедил Змееглазый, поднимаясь, — выпущу кишки и запихну туда их серебро!

Один из лордов попятился. Второй остался на месте. Возможно, оцепенел от страха.

— Нет! — жестко бросил Ивар. — Не всех. Я отдам тебе этого, — он указал на того, кто остался стоять. — И мы возьмем серебро. Оно нам пригодится, когда мы будем готовиться к походу. К великому походу, как сказал бы отец.

— Я не стану ждать! — возразил Сигурд. — У меня здесь двадцать кораблей. И еще столько же в моем гарде! У Хвитсерка — не меньше. Бьёрн, ты с нами?

Железнобокий поглядел на Ивара. Тот покачал головой.

— Почему? — спросил Бьёрн.

— Я был там, — ответил Ивар. — Даже ста кораблей будет мало для мести. И еще потому, что не один лишь Элла виновен. Все должны понести наказание. А для этого нам нужна большая армия. Великая армия. Достаточная для того, чтобы не только разрушить главный гард Эллы, но и завоевать всю Англию!

— Срал я на Англию! — зарычал Сигурд. — Я хочу мести! Я хочу вырезать легкие из спины убийцы моего отца! И я это сделаю!

— Сделаешь, — согласился Ивар. — Можешь сделать кровавые крылья вот этому англичанину хоть сейчас. Но в Англию мы пойдем тогда, когда будем готовы! Я потерял отца! И не хочу потерять братьев! Ты понял меня, Сигурд?

Примерно минуту они сверлили друг друга ледяными взглядами. Казалось, даже температура в зале упала на несколько градусов. Или поднялась. Мало кто может меня испугать в этом мире. Но эти двое…

А потом между ними встал Бьёрн Рагнарсон, и оба тут же успокоились.

— Брат, — сказал Железнобокий. — Помнишь, два года назад ты рассказал мне свой сон.

— Помню, — голосом Ивара можно было замораживать воду.

— Тот сон… Он был вещим.

— Да.

— Что за сон? — спросил Хвитсерк.

— Я видел во сне, как огромный змей плюнул ядом в отца, он не успел подставить щит. Я видел его мертвое тело, распухшее от яда.

— Ты должен был рассказать ему! — яростно бросил Сигурд.

— Я рассказал, — бесстрастно произнес Ивар. — Отец посмеялся. Сказал: этого змея он уже убил.

— Ульф, — повернулся ко мне Железнобокий. — Ты был там… — В его голосе я услышал осуждение. Понятное. Я выжил, а Рагнар — нет. — Ты был там. Сколько кораблей нам надо привести туда, чтобы месть была полной?

— Тысячу, — сказал я. — И пятьдесят тысяч воинов. Не знаю, хватит ли этого, чтобы взять всю Англию, но для того, чтобы наказать Эллу-конунга, этого будет довольно. Даже если некоторые другие конунги придут ему на помощь.

— Некоторые? — Бьёрн глянул на меня испытующе.

— Да. Они не любят друг друга, тамошние конунги. Вдобавок там живет не один народ. Саксы, англы, валлийцы. Еще скотты на севере. У них тоже свой конунг. А на земле, которую называют Кентом, вообще живут наши родичи юты. Капитан, который привез меня сюда, вот он стоит, — я показал на Стена, — он ют.

— Вот как? Ты из Ютландии? — спросил Бьёрн.

— Сам я нет, но моя родня оттуда.

А он неплохо держится, Красный. Особенно если учесть, что, в отличие от англичан, прекрасно понимает, о чем говорят Рагнарсоны.

— Ульф верно сказал? О том, что у ваших конунгов вражда.

— Мы, юты, не раз встречали железом уэссекских королей, — ответил капитан. — Тот, кто пустит им кровь, станет нашим другом!

Да он дипломат, этот кентиец. Сказал Железнобокому то, что тот хотел услышать. Но вместе с тем не сказал ничего. Потому что отлично понимает, что дружественные норманны могут оказаться похуже враждебных саксов.

— Что ж, я прислушаюсь к Ивару, — принял решение Бьёрн Рагнарсон.

Сигурд оскалился, но возразить не успел. Ивар бросил ему кость.

— Надо почтить богов в память нашего отца, — заявил он. — Раз уж порадовать его смертью убийцы мы сможем только через год, давайте почтим его тем, что есть. Займешься этим, брат?

— Да! — рявкнул Сигурд. — Хватайте их! — Он указал хирдманам на посольство.

Красный из красного превратился в белого. Если говорить о цвете лица.

— Выслушай меня, конунг! — Я заслонил собой англичан. — Я скажу важное!

Сигурд свирепо уставился на меня, но на этот раз между мной и им встал Ивар.

— Этот человек, — я указал на Красного, — помог мне принести вам слова Рагнара! Он и его люди. И мне кажется, одного из них, — я указал на чевиотских лордов, которые сообразили, что к чему, и приготовились к драке. Бессмысленной. — Одного из них надо вернуть. Пусть Элла-конунг знает, что его ждет.

Зря я это сказал. Но в тот момент я хотел в первую очередь вывести из-под удара Красного и моих гвардейцев.

Но я забыл, с кем имею дело. Думал: их просто убьют. Ну, может, не совсем просто. Однако Рагнарсоны — это Рагнарсоны. И очень скоро я узнал, почему Хрёрек-Рюрик так боится мести Змееглазого. А чуть позже я узнал, что, пока я отмазывал от жуткой участи Красного и его экипаж, моя собственная жизнь висела на ну очень тоненьком волоске.

[1] Скоген Лифер — — Плотный Туман. Так называли Ирландию скандинавы.

[2] Напомню: трель — — раб, тир — — рабыня.

Главы 24, 25 и 26

Глава двадцать четвертая.

Ответ братьев Рагнарсонов

Получение верегельда не отменяет мести.

Нет, если ты его принял, то убийцу уже нельзя притянуть на тинг и, официально призвав к ответственности, примерно наказать, например, присудить к изгнанию. А вот мстить или не мстить после получения выкупа — это уже на усмотрение родственников. В соответствии с их нравом, любовью к усопшему и, естественно, возможностями. И с полной ответственностью за содеянное перед тем же тингом.

Возможности у Рагнарсонов в Роскилле были абсолютные. И папу своего они очень уважали. Опять-таки Рагнар был человеком женатым, и женой, вернее, теперь уже вдовой Лотброка была не кто-нибудь, а Аслауг Сигурддоттир, унаследовавшая воинственный нрав не только от папы Сигурда, но и мамы Брунгхильд, которая слыла чуть ли не воплощенной валькирией. Именно Аслауг была матерью Ивара, Сигурда, Бьёрна и Хвитсерка. Причем пользовалась у сыновей едва ли не большим авторитетом, чем отец.

Потому что вдобавок ко всем своим достоинствам Аслауг, как и мама Медвежонка Рунгерд, слыла сильной вёльвой, то есть колдуньей и пророчицей.

Всем было известно, что она была против похода Рагнара в Англию, а когда тот ее мнением пренебрег, сделала, что могла. А именно: заговорила одежду мужа от воды, огня и железа.

Впрочем, от английских палачей и змеиных укусов это не помогло. Может, потому что с Рагнара сняли заговоренную одежку.

Не знаю, как можно любить такого, как Рагнар. Наверное, для этого и надо наполовину валькирией.

Аслауг любила. И скорбела. А когда такая, как дочь воительницы Брунгхильд и Сигурда Драконоубийцы, скорбит, каждая ее слеза обращается в кровавое озерцо. И совсем не удивительно, что Аслауг была категорически против мирного разрешения конфликта с убийцей мужа. И была в этом полностью единодушна со своими сыновьями и всеми воинами Роскилле.

Так что, когда утром следующего дня на площадь привели чевиотских лордов и их сопровождающих, собравшийся народ уже предвкушал потрясающее шоу.

Шоу для своих. Только Роскилле и ближайших окрестностей.

Прочих обитателей острова Сёлунд ждать не стали. Хотя, уверен, многие с удовольствием поглядели бы на работу Сигурда. Восхитились, устрашились, порадовались бы, что Рагнарсоны — на их стороне… Набрались свежих впечатлений, так сказать.

А вот я предпочел бы свалить домой.

Но не мог. Последствия такого бегства были бы непредсказуемы.

Мне предоставили почетное место среди ярлов и хёвдингов. Отсюда я имел возможность созерцать кровавое действо во всех его отвратительных подробностях.

Также я вытребовал право присутствия на казни для Малоуна. Ну как вытребовал… Повесил ему на шею значок с головой волка и публично заявил: мой человек. Не спрашивая самого десятника. Тут без вариантов. Либо он зритель, либо «участник». Если после «представления» он не захочет остаться, пусть проваливает.

Ну и еще Стен Красный должен был присутствовать. Тоже без вариантов. Потому что именно он должен был доставить ответное послание Рагнарсонов королю Элле.

Нельзя сказать, что настроение у меня было плохим. Напротив, я чувствовал себя победителем, поскольку сумел отстоять не только Красного с экипажем, но и Малоуна с парнями, объявив их своими людьми. Узнай Рагнарсоны, что они — личная стража Эллы, англичанам пришел бы конец. И конец страшный.

Но они узнавать не стали. Склонен думать, из соображений практических. Тех англичан, которые уже были в их лапах, должно было хватить для «демонстрации».

Началось, однако, не с казни.

На площадь прикатили здоровенную дубовую колоду. Четверо братьев по очереди ставили на нее ногу и произнесли гейсы-клятвы. О том, как они накажут убийцу отца, его людей, а всех прочих обитателей будущей Великобритании обратят в рабов, чтобы было кому трудиться на завоеванных землях.

Все очень пафосно. Однако я отметил, что гейсы были не слишком суровые вроде «не буду есть сырой рыбы». А потом братья обагрили колоду кровью. Сначала — своей, а потом — английской.

Начали, как водится, со слуг. Этих, опознав в них полубондов-полурабов, прикончили достаточно легко. Бьёрн вынул мечуган и за полминуты отправил к предкам шестерых перепуганных до ужаса англов, развалив каждого от плеча до паха. Один удар — один покойник. Выглядело жутко, но то была чрезвычайно легкая смерть.

С теми, кого отнесли к сословию воинов, обошлись куда более жестоко. К огорчению зрителей, положенного воинам мужества английские керлы не проявили. Вместо того чтобы смеяться и плевать в лицо палачам, они сначала орали, потом выли, потом сипели… Позор, да и только.

— Этот народ будет несложно победить, — заявил мне мой сосед, морской ярл Свентинг Раковина из команды Железнобокого.

Он ошибался, Свентинг-ярл. Это не имело отношения к храбрости. Просто стимулы у англичан другие.

Вокруг дана, оказавшегося у столба пыток, собирается целая толпа живого, мертвого и еще не рожденного народа. На него глядят сверху, из Асгарда, его родичи. Здесь, в Мидгарде, его живые родичи будут с восторгом внимать истории его геройской смерти, которая войдет в семейные анналы и станет предметом гордости и подражания для внуков и правнуков. И наконец перед смертью пытуемого дана окружают враги, такие же скандинавы, и он ни за что не порадует их слабостью. А они, как настоящие северяне, по достоинству оценят его мужество и невероятно высокий болевой порог.

А вот вокруг несчастных англичан, которых потрошат палачи Рагнарсонов, нет никакой группы поддержки. Ни живых, ни мертвых, ни еще не рожденных. Только ликующие враги.

Зато это отличный шанс попасть в рай, приняв мученическую смерть. Так зачем скрывать от Господа, что она именно мученическая?

Как по мне, то с философско-религиозной точки зрения добропорядочные английские христиане куда безжалостнее, чем «проклятые язычники». Хотя бы потому, что они, истязая пленников, уверены, что отправляют их прямо в ад, на вечные муки. В то время как язычники-норманны дают казнимым возможность проявить себя перед богами и заработать почетное место на верхнем уровне Мирового Древа.

Что же касается меня, то за все эти годы я так и не смог привыкнуть к кровавому средневековому шоу. Нет, лукавлю. Привыкнуть — сумел. Но не более.

Прошло не меньше двух часов, когда и чевиотским лордам пришла очередь умирать. Надо отметить, что вышли они на встречу смерти достойно. С твердым взглядом и задранной бородой. Что сказать… Мужества им не занимать. Они видели смерть своих вассалов и полагали, что готовы последовать за ними в рай.

Лорды не знали, что их ждет.Они шли на смерть и были уверены, что умрут. Мы все были в этом уверены, потомы что му что знали: ими займется лично Сигурд Змееглазый. А значит, участь лордов будет много страшнее, чем у их спутников.

Если бы они знали, что Змееглазый сделает с ними, уверен, от их холодной надменности не осталось бы ничего.

Сигурд их не убил.

— Я хочу отправить послание вашему конунгу! — заявил он. — И этим посланием станете вы!

Есть в этом мире казни пострашнее двухчасовых мук у пыточного столба. Конкретно этот вид истязания называется «свинья в грязи». Ее практикуют многие, не только викинги. Потому что ничто так не усугубляет страдания, как понимание собственной беспомощности. Уж я-то знаю, ведь мой страх стать калекой куда больше, чем страх смерти.

Итак, «свинья в грязи». Казнимому отрубают руки и ноги, отсекают гениталии, не забывая прижигать раны для остановки кровообращения, вырывают раскаленными щипцами язык, выкалывают глаза, а потом оставляют умирать в какой-нибудь канаве. И счастье, если искалеченный сумеет захлебнуться быстро. Но самое страшное — если он выживет.

Сигурд сделал все, чтобы его «послания» выжили. Еще он не стал их кастрировать. Счел, что так будет веселее. Но все остальное он сделал. И сразу отдал несчастных лучшим сёлундским целителям и предупредил: если «послания» умрут…

Так что лорды выжили. Оба.

Но я об этом узнал позже, потому что уже на следующий день покинул Роскилле.

Мы уехали вчетвером. Я, Малоун, Хейл и Джорди. Баз и Перс отказались переходить во вражеский лагерь. У них в Йорвике были родственники. И никаких сомнений в том, что будет, когда к стенам нортумбрийской столицы придут разгневанные язычники.

Я попросил Красного позаботиться о том, чтобы парни вернулись домой. Стен пообещал. Он был мне должен и понимал это. И вчерашняя казнь, уверен, неплохо поспособствовала этому пониманию.

У Малоуна тоже были родичи, но он справедливо рассудил, что в случае победы норманнов сможет им помочь вернее, если окажется на стороне победителей. А если Йорвик устоит, то и помогать не потребуется.

Хейл присоединился ко мне, потому что он еще в Англии знал, что его жизнь принадлежит мне.

А Джорди… Джорди просто присоединился. Этот сравнительно молодой, но уже неплохо проявивший себя парень жил только настоящим. А еще он хотел разбогатеть и был уверен, что я дам ему такую возможность.

Так что трое из пяти остались со мной, и это было неплохо.

Хотя на пир, устроенный Рагнарсонами вечером, я их не позвал. Они все же были англичанами, а отношение к англичанам у жителей Роскилле и раньше было не очень…

А еще на пиру у меня состоялся очень непростой разговор с моим главным покровителем, Иваром Бескостным.

— Я рад, что ты жив.

Ивар сидел на скамье, застеленной узорчатым и, несомненно, очень дорогим ковром, и в упор глядел на меня немигающими драконьими глазами.

— И я рад, что сегодня на площади тебе не пришлось выказывать мужество. Нет! Не говори ничего! — Он поднял руку, хотя я и не собирался ничего говорить. Просто вдруг осознал, насколько близок к краю. — Я знаю: ты не стал бы визжать, как свинья, — продолжал Ивар. — Это была бы славная смерть! Мой отец там, в Валхалле, непременно порадовался бы, и твое место за столом Высокого было бы не из последних.

То была не лесть. Драконы не льстят. Но я все равно не понимал, зачем он говорит мне это.

— Мой брат Сигурд очень хотел твоей смерти, — сказал Ивар. — Он хотел, чтобы весь хирд нашего отца был рядом с ним. Но Аслауг указала брату на его ошибку. Напомнила, что ты не был хирдманом ее мужа, ведь в том вике ты носил мой знак, а не его, а значит, оставался моим человеком… Нет, не возражай, так и есть! Отец взял тебя в вик, не спросив моего согласия. Поймал тебя на слове.

— Не только, — возразил я. — Еще он убедил конунга свеев не посягать на мою землю.

Ивар засмеялся.

— Не отец, а брат Бьёрн сделал это. Сделал так, что младшему конунгу свеев стало не до твоего маленького острова.

Ну да. Конунгов у свеев два. Эйрик Эймундсон, с которым у меня конфликт. И его брат Энунд, который контролирует главный свейский город Уппсалу. И точит зубы на Бирку, которую пока контролирует Эйрик. И Железнобокий даже разок вступил с Энундом в союз с целью эту самую Бирку разграбить. Но Эйрик сделал Рагнарсону подарок, и тот от союза с Энундом отказался. Обострять же отношения с Железнобоким ради такой мелочи, как я, Эйрик не собирался.

— Если ты думаешь, что наш отец взял тебя с собой, чтобы заполучить твою удачу, — продолжал тем временем Ивар, — то и в этом ты ошибаешься. Отец велел тебе идти с ним, чтобы показать мне… всем нам, всем сыновьям, что он по-прежнему первый в славе и удаче. И мы все — в его воле.

— Он ваш отец, — напомнил я.

Если Ивар прав и я был для Рагнара всего лишь инструментом для повышения авторитета, это немного обидно. Но ничего, переживу. Главное, мои руки, ноги и внутренности все еще со мной.

— Когда сыновья взрослеют, приходит их время, — голос Бескостного спокоен, но дракон в глазах полыхнул пламенем.

— Не нам решать, чье время пришло, а чье ушло, — дипломатично ответил я.

— Ты понимаешь, — одобрительно произнес Ивар. — Боги и решили. Ты не из хирда Рагнара Лотброка. Ты посторонний. Ты чист, и ты был в воле богов, когда услышал его послание и принес нам его слова.

— Пожалуй, — согласился я.

Роль постороннего меня вполне устраивала. Быть посторонним значило — «вне конфликта». Постороннего звали, чтобы разрешить спор. Или сделать сложный выбор. Посторонним мог быть кто угодно. Любой свободный мужчина, никак не связанный с участниками спора. Он не нес никакой ответственности за результат. Считалось, что он выражает волю богов.

Вот только оказаться посторонним и для Ивара я не хочу. Сейчас, после смерти Рагнара, для Сёлунда могут наступить неспокойные времена. Понятно, что есть Аслауг, которая тоже кое на что способна. Есть мы с Медвежонком. Но когда ни нас, ни наших хирдманов не будет рядом, очень неплохо, если моей родне будет покровительствовать первый из Рагнарсонов.

Будущее показало: я был прав в своих опасениях. Вот только Ивара Бескостного не было на Сёлунде в день, когда беда подступила к моему дому. Но кто мог предвидеть будущее… Во всяком случае не я, сегодняшний. А сегодня я был уверен: все, что мне надо — сохранить расположение Ивара Рагнарсона.

— Но для тебя я не посторонний, верно?

— Для меня нет, — подтвердил Ивар.

— И я пойду с тобой в Англию.

— Я ценю это, — кивнул Ивар. — Ведь я знаю, что у тебя теперь есть ярлство далеко отсюда, и оно требует твоей заботы.

В свое время Ивар предложил мне землю в Англии, пообещал, что сделает меня ярлом.

Сейчас он ничего не обещал. И это было важно. Это был новый уровень отношений. Не «ты мне — я тебе». Ивар предложил мне дружбу. Настолько, насколько это возможно между Рагнарсоном и кем-то еще.

Я был не первым таким. Мурха Красный Лис, ирландский ярл-викинг, тоже считался его другом. И наверняка еще кто-то. Ивар — страшный человек. Но такие уж нынче времена, что чем страшнее твои друзья, тем меньше у тебя врагов.

— Ты пришел ко мне, конунг, когда я потерял все, дал мне силу и вернул меня в мир живых, — произнес я искренне. — Больше мне сказать нечего.

Ивар предложил дружбу, и я ее принял.

Но все равно мне от него не по себе.

— Да, еще кое-что, — сказал мне Ивар напоследок. — У тебя ведь есть человек, который умеет писать на латыни?

Я кивнул. В принципе, я и сам умел, но отец Бернар умеет лучше. И почерк у него отменный.

— Очень хорошо. Тогда пусть он напишет вот что…

Ивар протянул мне дощечку.

«Ты позавидуешь ему, когда мы придем», — было написано на ней.

Глава двадцать пятая.

Счастливый человек Ульф Хвити

— Братец! — Рык Медвежонка спугнул птиц с крыши и ограды. — Ха! Я так и знал, что ты выкарабкаешься!

Я очень хотел увидеть моих жен. И детишек. Но ехать из Роскилле домой и не заглянуть на подворье Рунгерд и Медвежонка… Они бы не поняли.

Я привычно растопырил локти, не позволив побратиму испробовать ребра на прочность.

Нелегкое дело. С каждым годом сын Сваре Медведя становился все массивнее. Теперь при взгляде на него мне сразу вспоминались те, из снов. Широколицые. Разве вот подбородок у моего брата был не скошен, а торчал как корабельный форштевень, да ростом он повыше тех минимум на локоть.

Из-за спины мужа выглянула Фрейдис. Законная супруга Медвежонка и по совместительству родная дочь объединителя будущей Норвегии Хальфдана Черного.

— Рада видеть тебя в здравии, Ульф-ярл.

— А я тебя, Хальфдандоттир! Вижу, вы с братом времени не теряли, — я указал на округлившийся животик.

— Мой муж меня любит, — Фрейдис слегка зарумянилась.

Они с Медвежонком — прекрасная пара. Любящая. Большая редкость в этом мире, где главное чувство — родовой прагматизм. Что выгодно роду, то и хорошо.

— А это кто с тобой? — перестав меня тискать, поинтересовался Свартхёвди, нацелив толстый палец на моих спутников.

— Мои новые хирдманы, — сообщил я. И тут же уточнил, вспомнив: — Наши новые хирдманы.

— Они не похожи на воинов Севера! — обвиняющим тоном заявил Медвежонок.

Малоун и Джорди напряглись.

После Рагнарсонов они не ждали от норманнских язычников ничего хорошего, а мой брат был как раз таким — типичным исчадием дьявола. Огромный, свирепый, весь в золоте и богопротивных татуировках.

А вот Хейлу все по барабану. Только зря он так пялится на Фрейдис. Медвежонок увидит — голову открутит. Хотя нет, не открутит. Он не против, чтобы ему завидовали.

— Посмотри на меня, Медвежонок! — проникновенно проговорил я.

— Ну посмотрел, и что?

— Ничего не заметил?

— Ты нездоров? — насторожился братец.

— Нет. Посмотри на меня еще раз и скажи: похож я на воина Севера?

— Еще как похож! — воскликнул Свартхёвди. — У тебя даже на сапогах вышивка сёлундская.

Черт. Я забыл, как нынче оценивают внешность.

— То есть если на них надеть такие же сапоги…

— Да не в сапогах дело! — отмахнулся Медвежонок. — У них на рожах написано, что они в штаны наложат, когда настоящие хирдманы…

— Не наложат, — сказал я. — Да, они немного осторожничают после того, как познакомились поближе с Рагнарсонами…

— С Рагнарсонами?

— Сигурд хотел пустить их вокруг столба, — сказал я.

— Хм… — Свартхёвди взглянул на англичан по-новому. — И почему не пустил? Не помню такого, чтобы Змееглазый хотел кого-то выпотрошить и не выпотрошил.

— Я попросил. Вернее, Ивар.

— Ивар — да, Ивара он слушает. А почему Сигурд решил их так почтить?

— А вот теперь главная новость, братец… — Я сделал интригующую паузу. — Мы привезли весть о смерти Рагнара Лотброка!

Медвежонок наклонил голову, поглядел исподлобья:

— Мы — это ты?

— Я и парочка несчастных нортумбрийских болванов…

— Ульф!

Рунгерд. Нет, время определенно не властно над матерью моей Гудрун. А по совместительству — матерью моего сына Хельгу. Только вот никто кроме нас не знает, что Хельгу не только названный сын, но и кровный.

Стоило ей меня обнять, и память тут же напомнила, как мы с ней…

Рунгерд тут же отстранилась.

— Ты давно не видел своих жен, Ульф, — сказала она насмешливо. — Но мы рады, что ты не проехал мимо.

— Точно! — взревел Медвежонок, тут же забыв о смерти Рагнара. — Мать, вели седлать коней! Мы отправляемся в гости! В гости к тебе! — уточнил он, тыча мне в грудь пальцем.

— Крепи весла, муж! — вмешалась Фрейдис, удостоившись одобрительного кивка свекрови. — Мы приедем к ним, но завтра.

— Завтра так завтра, — легко согласился Медвежонок. — А коня мне все равно седлайте. Я провожу его немного. А ты, жена, пока принеси нам пива.

— Тоже немного? — усмехнулась Фрейдис.

— А там много и нет после вчерашнего. О, Волк, сынок твой бежит!

Мой первенец Хельгу.

— Папка!

Я подхватил его на руки, подбросил разок-другой, прижал к себе, вдыхая запах тонких соломенных волос, солнца и детства.

А крепкий мальчуган растет. Совсем кроха, а на ощупь плотненький такой! И как же на мою мать похож.

— Папка, а Виги мне лук подарил! Настоящий! Вот такой! А я из него знаешь как стреляю!

* * *

— Все же я не понимаю, ярл. Вот мы идем убивать англичан. Почему — понятно. Зачем — тоже понятно. А вот для чего тебе англичане по нашу сторону щитов, ярл, я понять не могу.

Мы пируем уже второй день. Вся родня. Весь мой хирд. И набежавшие на запах пива соседи.

Домочадцы с ног сбиваются, а пиво не успевает созревать. Гудрун правит ими, как полководец ратью. Ее первый помощник, мой добровольный раб-управдом Хавчик ныряет в толпе, как дельфин в волнах.

Хорошо хоть, большая часть гостей со своим пришла. Все же с пониманием.

Отдельное спасибо жене и матери Медвежонка, давшим мне целые сутки на общение с семьей. Ух мы и общались! Две жены и одна наложница — это нечто. К утру второго дня я чувствовал себя одуванчиком. Дуть на меня не рекомендовалось. Но — круто! И как же я их люблю, моих девочек! Даже малышку Бетти, которая вроде и не жена, но… Но дочка у нас получилась что надо.

А через день вернулся «Коготь Фреки», на котором привезли много-много доброй еды. А как же! Ульф-ярл вернулся оттуда, откуда не вернулся даже Рагнар. Это надо отпраздновать.

И все забегали еще интенсивнее. А шустрее всех вокруг вился наш скальд Тьёдар Певец, выжимая из меня подробности последнего Рагнарова рейда. И моей личной истории.

А когда я был занят, Тьёдар брал в оборот Малоуна или Джорди. И они даже ухитрялись как-то общаться.

— Ты счастливый человек, лорд Николас, — сказал мне Малоун. — Твои люди тебя боготворят, родичи любят безмерно. Даже священник говорит, что ты отмечен Богом.

— Да ну. А он сказал тебе, что отказался меня крестить?

— Сказал, — кивнул Малоун.

Сказать, что я был удивлен, значило изрядно преуменьшить мое изумление.

— И?..

— Он сказал: ты уже крещен. Возможно, в раннем детстве, так что забыл об этом.

Ну вот. А мне об этом сказать — никак?

Я-то голову ломал, почему отец Бернар вдруг решил оставить меня в язычниках.

— Не зови меня Николасом, — предупредил я Малоуна. — И своим скажи. Это тоже мое имя, но из того времени, о котором пришлось забыть. И милордом тоже звать не надо. Ярл. Или Ульф-ярл. Привыкайте. Вы теперь в моем хирде. А хирд — это как большая семья. И в ней не важно, англичанин ты, дан или франк. Важно, что ты — хирдман.

Так было правильно. Но как оказалось, не все наши братья разделяли эту позицию.

Даже самые старые мои братья вроде Стюрмира.

— …Понять не могу, ярл, зачем тебе англичане по нашу сторону строя?

И тут я едва не оплошал. К счастью, успел проглотить шутку по поводу Стюрмирова интеллекта раньше, чем она вылетела из моего пропитанного пивом рта.

Потому что успел понять, что этот вопрос для Стюрмира важен. Даже не так, он важен.

Ему с ними в бою рядом быть, биться с ними и за них. И он должен быть уверен, что и они — за него. Несмотря на то что говорят на другом языке, молятся по-другому и вообще англичане!

Будь Стюрмир трезв, он, может, и не задал бы этого вопроса. Я его ярл. И я взял их в хирд. Если он, Стюрмир, сомневается в моем решении — значит, он как минимум не доверяет своему ярлу, а как максимум — претендует на его место. Стюрмир не семи пядей во лбу, но уж это он точно понимает.

Но вопрос остается. И вопрос этот его мучает. А значит, мне надо ответить на него, и прямо сейчас.

Тем более что слушает меня не только Стюрмир, вон еще сколько пар глаз на меня уставилось.

Ладно, попробуем.

— Хочешь узнать, чем Малоун и остальные отличаются от тех англичан, которые будут биться по ту сторону стены щитов, Стюрмир? Я могу тебе сказать, но хочу, чтобы ты сам сказал это мне.

Стюрмир почесал косматую башку. Сначала одной рукой, потом другой, потом двумя сразу.

Не помогло.

— Как по мне, так ничем, — заявил он.

— Ладно, тогда скажи мне, друг, чем вот они, — я кивнул на братьев Крумисонов, в четыре руки опустошавших блюдо с бараньими ребрами, — отличаются от свеев, которых мы били позапрошлой зимой?

Стюрмир снова задумался. Надолго.

— Ну же! — подстегнул я его. — У них тоже пара рук и пара ног. Насчет их мамы я не знаю, но папа у них точно свей. И бронь у них свейской работы, и мечи. И выговор у них свейский. В чем их отличие, Стюрмир?

— Выходит, тоже ни в чем?

Раздался смех.

Смеялся мой названый сын Виги.

Стюрмир недовольно покосился на него, буркнул:

— Ну скажи, если ты такой умный!

— Они наши, Стюрмир! — Виги хлопнул Стюрмира по плечу.

Пару лет назад мой великан за такую фамильярность… Впрочем, два года назад Вихорек бы не рискнул.

— Больше никакой разницы, Стюрмир, только эта! Они наши, а те — нет!

Стюрмир поглядел на меня:

— Это так, ярл?

— Да, — подтвердил я. — Они наши, а те — враги. И когда чужой англичанин захочет тебя убить, вот он, — я показал на внимательно слушавшего, но пока мало что понимавшего Хейла, — прикроет тебя щитом. Вот и все отличие.

— Но как же… Как же род? — спросил Стюрмир.

— А род у наших англичан самый лучший, дружище! — заверил я. — Наш хирд! Верно, брат? — спросил я Свартхёвди, который тоже заинтересовался темой.

— А то! — рыкнул Медвежонок. — Тьёдар! А ну, спой нам наше! А то кое-кто забыл, как мы хороши!

— Только не «Волка и Медведя», Певец! — успел вставить я.

Очень вовремя.

Глава двадцать шестая.

Справедливость Ивара Бескостного

Зимовали мы на Сёлунде. В смысле — я. Свартхёвди собрал полсотни молодняка, пару дюжин хускарлов, набрал всяких полезных товаров, вроде слитков качественного северного железа, загрузил большую часть на кнорр, остальное распределил по двум драккарам: «Когтю Фреки» и «Любимчику ветра», двадцатирумовому свейскому красавцу, наконец-то получившему новое имя. Кормчим на нем шел Витмид. Сам Медвежонок вставал у кормила «Когтя Фреки». Зимовать Свартхёвди планировал на нашей Кирьяльщине, но к весне пообещал непременно вернуться. Упустить такое развлечение, как покорение Англии, мой братец никак не мог.

Перед отплытием мы с Медвежонком обсудили «параметры» этого возвращения. Братец намеревался отправить кнорр с товарами на юг и вернуться только на драккарах, причем планировал прихватить с собой и четвертый, оставленный в распоряжении Гуннара Гагары.

От последнего я его отговорил. Более того, убедил, что сёлундский свеженабранный молодняк тоже стоит оставить Гагаре. Гуннара же попросить подтянуть их хотя бы до уровня дренгов.

Была у меня по поводу этого молодняка еще одна мысль. Когда свейскому конунгу донесут о том, что происходит на его бывшей территории (а ему донесут непременно), информация о том, что на острове сидят именно сёлундские даны, будет нелишней.

Еще с Медвежонком уходили все наши дренги-варяги, включая Вильда, трое весян и все кирьялы-стрелки. И эти тоже должны были вернуться к великому походу имени «мести сыновей Рагнара». Также я сообщил братцу, что не буду возражать, если сагитирует в наш хирд еще кого-нибудь из варягов. Вдруг кому-то из дружинников того же Ольбарда наскучило собирать налоги с торговцев и лесовиков, а хочется настоящего праздника. Вильда я попросил о том же. В частности, передать моему тестю, что у него есть прекрасная возможность поучаствовать в очень серьезном деле. А если сам он не сможет, то, быть может, кто-то из его гриди пожелает.

Очень мне хотелось заполучить под свое начало побольше воинов, ничем не уступающих скандинавам и при этом без всяких личных и родственных связей среди северян.

На сколько-нибудь серьезный отряд я не рассчитывал, но хотя бы парочку.

Медвежонок отбыл, а я решил сходить в Роскилле. На этот раз морем, причем вместе с женами. А мои детишки, Одгейр и Вет, оставались с Бетти. Молока у моей наложницы хватало на обоих. Имена детишкам выбирал не я. И даже не их матери. Их объявила Рунгерд. Никто не возражал. Включая меня. Нет, я мог бы, ведь это я официально принимал малышню в род. И имена тоже давал я. Но с чего бы мне спорить с ведуньей? Тем более Острие Копья — годное имя для моего сына. А Вет-Зима… Ну так она и родилась зимой, какие вопросы?

Рунгерд, кстати, тоже решила присоединиться к нашему небольшому путешествию. И Скиди с супругой. А еще по дороге я намеревался прихватить Оспака Паруса и Вифиля Прощай, которые обосновались здесь же, на Сёлунде, но наособицу, поскольку никто из моих ближайших соседей расставаться с грендами[1] не собирался.

А на румах у меня будут свеи — которым щедрый Медвежонок выделил кусок земли из собственного одаля с недостроенным длинным домом, который свеи уже достроили, — Бури и Вихорек, которые жили у меня, и тройка англичан, которым тоже полезно будет попрактиковаться в гребле и общении с правильными скандинавскими воинами. Экипаж невелик, но румы заполнить хватит. Тем более идти недалеко.

В Роскилле как раз началась большая осенняя ярмарка. До осени, правда, оставалась еще неделя, но это никого не волновало. В гавани было так тесно от множества купеческих судов, что я даже пожалел, что предпочел палубу лошадкам.

Впрочем, быть ярлом и, главное, человеком Ивара — это серьезная привилегия.

Я бы, может, и не сообразил этим воспользоваться, а вот Скиди точно знал наше место в табели о рангах. Примерно через полчаса после того, как он по палубам двух кораблей добрался до пирса, у этого самого пирса было очищено место для моего «Морского Змея». Всего и дел: сообщить дренгам, поддерживающим порядок в порту, о моем прибытии.

Честно говоря, я подобного наплыва гостей города не ожидал. Как бы нам теперь на палубе ночевать не пришлось.

Но я зря беспокоился.

— Оспак, туда! — Моя теща-колдунья вручила Хельгу дочери и королевским жестом послала хольда вперед.

Правильное решение. Парус действовал строго по анекдоту. Носорог развивает скорость до пятидесяти километров в час, а еще у него отличное обоняние и прекрасный слух. Правда, зрение — так себе. Но при его весе в две с половиной тонны это уже не его проблема.

Оспак весил меньше. И со зрением у него было все в порядке. Но роль носорога он отыгрывал замечательно. А недостающий вес компенсировали мы, двигаясь клином у него в кильватере.

Спустя четверть часа мы уже входили во двор, который Рунгерд выбрала нам в качестве местопребывания. У двора имелись хозяева, но в табели о рангах дочь Ормульфа Полудана стояла на три ступени выше, так что и хозяин и его семья активно демонстрировали радушие и гостеприимство. А может, не демонстрировали. Рунгерд мимоходом обмолвилась, что все они у нее в долгу. Так что дарить им ничего не надо. Напротив, это нам следует ждать подарков.

Подарки были, но так, мелочь. Зато передо мной хозяева-должники лебезили и пресмыкались. Никогда не думал, что свободные сёлундцы могут так себя вести. Да, я крут. Ярл из хирда Ивара. Но ведь не сам Ивар.

Ну, да мне этих гостеприимцев в бой не водить.

Ивара я посетил в тот же день. Прибыть в город и не засвидетельствовать — чревато.

Принимали меня вдвоем. Ивар и вдова Рагнара. Аслауг, несмотря на многочисленные роды и приличный по местным меркам возраст (слегка за сорок), все еще была хороша. Сразу поинтересовалась: прибыла ли со мной Рунгерд. Я подтвердил. Дочь, вдова и мать конунгов явно обрадовалась. Похоже, я все-таки недооцениваю вес моей тещи в сёлундском высшем обществе.

Я вежливо поинтересовался: где остальные братья Рагнарсоны? Оказалось, они отправились собирать народ в будущий вик. Вернее, не вик, а большой поход. Вроде того, который устроил их папа, когда решил выпотрошить франков. Ну да, чтобы разбойники превратились в завоевателей их должно быть действительно много.

Ивар остался «на хозяйстве». Так решила Аслауг. А еще она во время нашего разговора раз десять повторила, что убийца ее мужа не должен жить. И что если бы Рагнар ее послушал…

Глаза Аслауг были сухими, но лишь потому, что такой, как она, плакать не пристало. О ней и Рагнаре было много историй. В частности, говорили, что женился он на ней по любви, даже не зная, что она — дочь Сигурда Драконоубийцы. Надо полагать, она отвечала ему взаимностью.

Любовь и Рагнар Лотброк. В моем мозгу это сочеталось трудно. С другой стороны, достаточно вспомнить моего братца и дочь конунга норегов…

— Приходите вечером, — сказала Аслауг. — Приходите все: твоя семья, Ульф Хвити, твои люди. Я хочу еще раз услышать историю о том, как умер мой муж. И твой скальд пусть тоже придет.

Подумалось: может, именно из-за Тьёдара Певца нас и приглашают? Качественный скальд в этом мире — как рок-звезда в том, откуда я пришел.

Я огорчил королеву: скальда не будет. Ушел вместе с моим братом проведать наших подданных и напомнить всем, что это именно наши подданные.

Аслауг заинтересовалась. Пришлось вкратце рассказать о том, как мы учили свеев Эйрика-конунга уважению.

Аслауг слушала очень внимательно. Потом сообщила, что я — рисковый парень. Учить жителей Биармии, как убивать викингов — чревато.

Я не стал уточнять, что Кирьяльщина — это не совсем Биармия.

— Свеи сдирали с мужчин кожу и выпускали кишки, чтобы добыть дюжину соболей, — сказал я. — Свеи ловили их женщин, чтобы брать их силой. Они полагали: так правильно. Однако я никогда не слыхал о том, чтобы кто-то продолжал охотиться, оставшись без кожи и внутренностей, и мне куда легче чувствовать себя мужчиной, когда юные девы оспаривают друг у друга право первыми возлечь со мной или моими воинами. И мне нравится, когда они кричат и бьются подо мной от страсти, а не от боли. Что же до тех, кто думает иначе… — тут я ухмыльнулся. — То их я тоже могу проткнуть. Вот этим, — я похлопал по рукоятям Вдоводела и Слезы. — И глядя в их расширившиеся зрачки, получу не меньшее наслаждение.

— Ты истинный воин.

Я знал, что Аслауг придется по душе то, что я сказал. Но что удивительно, Ивару моя речь тоже понравилась.

— Мне не раз говорили, что ты слишком добр для того, кто платит железом, — заметил он. — Но теперь я тебя понимаю. Это и впрямь наслаждение: чувствовать, как жизнь вытекает из твоего врага, наполняя его сердце ужасом. И от дюжины собольих шкурок я бы не отказался.

— Я с радостью подарю их тебе, конунг! — пообещал я. — Мои обученные убивать охотники сами делятся со мной добычей. Они зовут меня Другом, — я выделил это слово, чтобы было понятно, что это титул, а не просто признание в дружбе. — Потому мне не приходится выискивать их в дремучих лесах, как свеям, чтобы отнять то, что удастся отнять. Умный господин не станет сдирать шкуру с овцы, которую можно стричь. Но овец невозможно научить убивать волков и самих состригать шерсть. А моих кирьялов — можно. И я их учу. А самых лучших принимаю в хирд. А когда лучшие уходят из родов, кто остается?

Вот такая мотивация понятна моим собеседникам. И уважаема ими. А вот скажи я, что мне противно мучить людей, меня в лучшем случае сочли бы слабым, а в худшем — слабоумным. Потому что люди здесь только они. Остальные — дичь.

Мать и сын переглянулись. Я понял: им хочется обсудить услышанное наедине.

Что ж, я охотно предоставлю им такую возможность.

— Вечером вы здесь, — напомнила Аслауг. — И пусть Рунгерд обязательно возьмет с собой сына. Того, который… — Она запнулась.

— Теперь это мой сын, — заявил я. — Хельги Ульфсон. Обещаю: ты его увидишь.

Ужин в резиденции теперь уже не Рагнара, а Аслауг был скромным. По местным меркам. Всего человек сто. Даже из хирда Ивара присутствовали только самые доверенные хёвдинги.

А в остальном все как обычно. Много еды, много пива и еще больше шума.

Справа от меня сидел Вихорек. На правах сына. Слева — Скиди. Потому что сам так сел. Женщины — отдельно. Рунгерд — рядом с Аслауг. Воркуют, словно девчонки-подружки. Вот только темы у них наверняка не девичьи. Хотя кто знает? Мой сын Хельгу перебрался на колени Аслауг и пьет из ее кубка, нахал мелкий. Надеюсь, в кубке не пиво…

— Эй, Черноголовый! Расскажи нам, как ты удрал от конунга англов!

Это кто у нас такой резкий? Лысый пузан весом, наверное, килограммов сто двадцать. Плюс несколько килограммов за счет обвеса из драгметаллов. Ну это понятно. Чем больше на тебе золота, тем больше ты вождь. И сидит соответственно положению. На противоположной стороне стола за два места от Ивара, то есть повыше меня. Мы знакомы? Я напряг память…

Ага. Один из тех ярлов, что сопровождали Ивара в прошлом походе на Нортумбрию. Кетилауг, кажется.

Я сделал вид, что не услышал. Может, успокоится?

Не успокоился.

— Эй, ты оглох, Черноголовый?

А вот это уже невежливо.

Я отхлебнул пивка (средненькое, но сойдет), поставил, рыгнул демонстративно и снизошел:

— А ты, видно, подслеповат, раз меня с моим братом перепутал. Вот он и впрямь Черноголовый[2]. Хотя обычно друзья зовут его Медвежонком. А недруги его не зовут. Он к ним сам приходит, ха-ха! — Шутка древняя, но здесь такие любят. — А ты-то сам кто?

Надулся. Не понравилось.

— Это Кетилауг-ярл, — подсказал Скиди негромко.

— Кетилауг? — куда громче повторил я, сознательно опустив приставку «ярл», изобразил короткую задумчивость и так же громко уронил: — Нет, не слыхал.

Кетилауг набрал в грудь воздуху… Но прежде, чем он разрядился, я вежливо улыбнулся и сообщил:

— Меня зовут Ульф Хвити. Ярл Ульф Хвити. — Мне определенно нравится, как это звучит. Каждый раз повторяю с удовольствием. — Но ты, Кетилауг, можешь звать меня просто: Ульф-ярл. И я не в обиде, что ты спутал меня со Свартхёвди. Мой брат — великий воин. А ты, я вижу, уже в годах. Ишь как солнце твою макушку отполировало, — я ухмыльнулся. — Не удивительно, что зрение у тебя не очень.

Шутку народ оценил. Даже Ивар усмехнуться изволил.

Цветовая насыщенность ярловой лысины достигла уровня «свежая свекла», хотя вряд ли кто-то здесь знал этот овощ[3]. По годам он был вряд ли старше меня, и оскудение шевелюры, скорее всего, было его слабым местом.

— Ты ответишь за оскорбление!

Ярл наконец-то сумел подать голос. И голос этот оказался достаточно грозным.

— Оскорбление? — Я поднял бровь. — Разве я тебя оскорбил? Разве я его оскорбил, конунг? — Я повернулся к Ивару.

Тот пожал плечами. Мол, сами разбирайтесь.

Народ оживился. Назревал поединок. Но мне он на фиг не нужен. Во всяком случае, в таком формате.

— Помири нас, конунг! — попросил я Ивара с максимальной искренностью. — Я не ведаю, чем его обидел. Может, ему тоже моя жена приглянулась, как когда-то Гримару. Помнишь, Скаммхальс?

— Еще бы! — воскликнул Гримар Скаммхальс, Короткая Шея. — Если бы мой топор не застрял в балке, я развалил бы тебе на двух маленьких волчат!

. — Но он застрял и это обошлось тебе в двадцать пять марок! — засмеялся я.

— А потом ты добыл мне драккар! — воскликнул Гримар.

Еще минута все забыли бы с чего начался этот парад воспоминаний, но Кетилауг напомнил о себе.

— Ты ответишь!

Я поглядел на него, демонстративно вздохнул и повернулся к Ивару:

— Помири нас, конунг! Немного чести такому, как я, убить старика!

— Я не старик! — взревел Кетилауг.

— Он не старик, — подтвердил Ивар. — Если на него надеть шлем, он сразу помолодеет. Но ты прав. Я не хочу потерять ни тебя, ни его. Кетилауг! Что оскорбительного было в словах Ульфа-ярла?

— Он сказал, что не слыхал обо мне, Ивар! — взревел тот.

— Конунг, — холодно проговорил Ивар. — Я твой конунг, Кетилауг. Вот так меня и зови.

Ага. Проняло. Может, взгляд дракона сумеет погасить огонь под этим чайничком[4]?

— Он сказал, что не слыхал обо мне, конунг. Это оскорбление.

— И что? Ты вот тоже не слыхал о нем, я вижу. Хотя сагу о Волке и Медведе здесь знают многие.

Не погасил.

— Я знаю, что, когда твой отец Рагнар и его хирдманы сражались и умирали, этот… — кивок в мою сторону, — позорно сбежал!

И опять забыл добавить «конунг», что характерно. Да он храбрец, этот ярл.

— Вот как? Полагаешь, у тебя больше права на месть за моего отца, чем у меня? — осведомился Ивар.

— Два моих брата были в хирде Рагнара! — рявкнул Кетилауг, треснув кулачищем по столу. — И они остались там, на земле англов, а этот — здесь!

Я поглядел на Ивара. Тот был бесстрастен. Хорошо, тогда я сам. Тем более что теперь мне хотя бы понятна причина его недовольства.

— Уверен, что твои братья остались в Англии? — поинтересовался я.

— Уж они бы не побежали! — рявкнул Кетилауг. — Они смотрят на меня оттуда, — он поднял палец, — и удивляются: почему ты жив?

Вот как поэтично. Ладно. За эти годы я тоже кое-чему научился.

— Много храбрых и славных воинов не пережило ту ночь, — торжественно произнес я. — Из всех, кто шел за знаменем Ворона, лишь несколько драконов пенных дорог избегли сетей великанши. Я был с Рагнаром-конунгом, когда нас выбросило на берег. Возможно, твои братья были среди тех немногих, кто потом сошелся с англичанами в железной пляске. Опиши своих братьев, и я попытаюсь вспомнить, были ли они среди нас, ведь я помню всех, с кем стоял в одном строю, когда тысячи англичан навалились на нас. — И добавил хвастливо: — Я убил многих, пока меня не завалило их трупами. Но я успел увидеть, как Рагнар-конунг четырежды прошел сквозь их ряды, словно жнец смерти, оставляя за собой груды мертвецов. И только когда он один остался на ногах, англичане сумели зажать его щитами. Так мне сказали позже, но я сам этого уже не видел. Английское копье сбило меня с ног, насквозь пробив тело убитого мной англичанина. И еще одного я убил, уже падая. Я не бегаю от врагов, Кетилауг. И от тебя бегать не стану. Пусть конунг решает, надо ли мне убить тебя.

И я повернулся к Ивару.

Вот так. Теперь это уже не мое решение. И не мне отвечать за возможную смерть толстобрюхого.

Ивар улыбался.

Я был почти уверен, что Кетилауг готов был сдать назад. Но слова о том, что его братья не погибли в бою, а ушли на морское дно, сильно расстроили лысого:

— Ты лжешь, сын тюленихи!

Я, конечно, не норег. Но говорить так о моей маме ему не стоило. В зале повисла очень напряженная тишина. Стало слышно, как пируют во дворе хирдманы Ивара и Аслауг.

Я поднялся… И Ивар тут же обозначил жестом: сядь.

И я сел.

Потому что сообразил: лысый пивохлеб подставился. Он не только оскорбил меня, но и проявил неповиновение. Конунгу. В принципе, не такое уж редкое явление. Ярлы, как правило, свободны в выборе. Но не в этом случае.

— Ты оскорбил моего гостя, Кетилауг, — очень спокойно произнес Ивар. — Моего гостя за моим столом. Он вправе потребовать твоей крови… — Ивар поглядел на меня, но я уже понял его игру, потому промолчал. — Вправе. Но только после меня. И как же мне поступить с тобой? Что скажешь?

— Конунг! Прости! — жалобно воскликнул Кетилауг, сообразив, что наговорил лишку. — Я столько лет служил тебе…

Зря он так. Рагнарсоны не из тех, кому свойственна жалость.

— Ты служил себе, Кетилауг! — перебил Ивар. — Ты разбогател под моим знаменем. И ты всегда был не воздержан на язык. Я прощал тебя, потому что, даже болтая глупости, ты помнил об уважении. Думаю, Ульф-ярл прав. Ты слишком стар, Кетилауг, для моих пиров. И для этих, — он постучал пальцем по кубку, — и для этих, — Ивар похлопал по рукояти меча. — Но в память о прошлом я дарю тебе жизнь. Помнится, у тебя есть одаль здесь, на Сёлунде?

— Да, конунг, — на багровом лице — явное облегчение. Решил, что пронесло. Вот не думаю.

— Это хорошо. Значит, без крова над головой ты не останешься.

— У меня есть мое ярлство…

— Жалованное ярлство, — поправил Ивар. — О нем позаботятся. Торбранд, ты теперь ярл.

Сидевший рядом с Кетилаугом Торбранд Железная Метка, здоровяк, не уступающий весом Гримару, но посимпатичнее и повыше ростом, типичный скандинавский красавец, которого совсем не портила эта самая метка, след от пробороздившего лицо боевого железа, молча наклонил голову. Ни радости, ни слов благодарности. Умен, понимает, что сейчас не время.

— Но… — начал Кетилауг.

— Я не закончил! — оборвал его Рагнарсон. — Остается обида, которую ты нанес моему ярлу. И за эту обиду ты ему заплатишь. Пять марок…

Немного, но меня устроит. Главное: сам факт денежного извинения.

— Пять марок… Золотом.

Ух ты. Резко.

— …Золотом, прямо сейчас. Гримар, Торбранд! Помогите ему расплатиться!

Два громилы поняли приказ правильно.

Гримар выбрался из-за стола, взял толстяка за загривок, сказал что-то на ухо. Вероятно, советовал не сопротивляться. Да и как бы он это сделал, если все оружие пирующих — в стойке у стены. Мечи только у Ивара, Аслауг и четверых хольдов, которые не едят, а бдят.

В четыре руки Гримар и Торбранд освободили бывшего ярла от всех золотых цацек и сложили кучкой передо мной.

Я приложил кулак к груди и поклонился. Тут, как мне кажется, больше пяти марок, но даже будь здесь впятеро меньше, я бы все равно выразил удовлетворение.

Кивок одному из хольдов. Кетилауга вывели из зала. Конец представления.

Это ведь было именно представление. Наказание неповиновения и поощрение повинующегося. В одно действие. Причем за чужой (Кетилауга) счет. И все ярлы, хёвдинги и прочие старшие командиры, я уверен, сделали правильные выводы. И, что характерно, никто не умер. Хотя я не уверен, что Кетилауг не предпочел бы славную смерть в поединке подобному унижению.

— Справедливо.

Это сказала Аслауг.

— Ивар! Конунг! — рявкнул новоиспеченный ярл Торбранд. — Слава!

И все дружно заревели.

Хотя я не сомневался: Иваровой «справедливости» они предпочли бы добрую драку.

Пожалуй и я бы ее предпочел, если бы знал, чем обернется моя ссора с Кетилаугом. Вызвал бы и убил, несмотря на недовольство Ивара.

Но в тот момент я не вспомнил о мстительности викингов, потому что думал о совсем другом: кому достанутся Кетилауговы хирдманы?

Они достались не мне. Перешли под руку Торбранда вместе с ярлством и тремя драккарами. Теперь под рукой Торбранда было пять кораблей. О чем он мне и сообщил, когда устроил пир для высшего Иварова командования. Ивар на пир не пришел. Но это никого не расстроило, кроме устроителя. Да и Торбранд, похоже, переживал только из-за престижа мероприятия.

На этом пиру он сделал мне подарок. Живой.

— Слыхал, ты любишь мастеров, — сказал он. — У меня есть один такой. Красильщик. Дарю! И не вздумай отдариваться! — тут же предупредил Торбранд. — Это я отдариваюсь. Ты уже поделился со мной удачей!

Мастер-красильщик оказался византийцем. Рабом, разумеется. Торбранд его не то чтобы в черном теле держал, но развернуться не давал. Так, по мелочи. Цвет портков освежить или платок покрасить в кадушке.

Византиец же был именно мастером. До того, как угодить в рабство, он собственной мастерской рулил.

Вот пусть и рулит дальше. Только уже моей мастерской. Мои жены любят яркие вещи.

[1] Гренд — — небольшая усадьба.

[2] Напомню, что именно так переводится имя Свартхёвди.

[3] Свекла «пришла» на Русь из Византии и примерно на сто лет позже описываемого времени.

[4] Лауг — — это огонь по по-старо-скандинавски. Ну а ассоциацию героя с английским чайником угадать нетрудно.

Часть вторая. Великий поход язычников. Главы 1 — 7

Часть вторая.

Великий поход язычников

Глава первая. Шалости Северного моря

Великая флотилия мчалась к цели со скоростью добрых четырнадцати узлов. Попутный ветер, подобный тому, который несколько лет назад вынес нас к Генуэзскому заливу, вздул паруса и погнал напрямик через Северное море прямо к цели. В свое время я восхищался ловкостью кормчего, ухитрявшегося маневрировать на короткой злой волне, уводя драккар от сокрушительных ударов. Теперь у рулевого весла стоял я сам и понимал, что это не так уж трудно. Главное приноровиться. «Коготь Фреки» вел себя идеально. Он ввинчивался в волну, проходил сквозь нее, взмывал над ней. Я чувствовал, как бурлит вода, упираясь в «скулы» драккара, выталкивая его и не давая зарыться во вздувшийся водяной холм. Я сам стал драккаром и я летел. Мы все летели. Весла втянули внутрь. В них не было нужды. Ветер был нашим другом. Мы неслись к цели быстрее серо-черных клубящихся туч. Сотни морских драконов с разноцветными крыльями. Я не видел всех. Лишь несколько десятков в прямой видимости. Ближе всех «Морской Змей», которым правил Медвежонок. Брат справлялся ничуть не хуже меня. А может, и лучше, потому что «Змей» был меньше и маневреннее. А еще он был быстрее и давно обогнал бы «Коготь», если бы Медвежонок время от времени не менял галсы.

Впереди и немного правее взрезал волну флагман Ивара. Его желто-красный парус был моим ориентиром. Хотелось верить, что конунг знает, куда плывет.

— Ярл! — ловко перебирая ногами, к задней «раковине» доскакал Скиди. — Иди поешь, я подержу!

А ведь верно. Я так увлекся игрой с морем, что забыл о времени. И судя по тому, что я порядком проголодался, времени прошло изрядно. Сколько нас вот так несет? Часов пять?

— Держи! — крикнул я, и Скиди радостно вцепился в румпель. Я видел, как ему хотелось «порулить». Почему бы и нет? Опыт у Скиди есть, и чуйка природного викинга тоже.

Но поесть я не успел. Едва сунул в рот кусок солонины, как раздался предупреждающий крик Оспака. Хольд узнал опасную черноту на горизонте и опоздал буквально на пару минут.

— Парус! — взревел я. — Парус долой!

И первым бросился спускать парус. Но не успели мы опустить рей и наполовину, как налетевший шквал едва не унес и парус, и нас. Лично меня поймал Бури, одной рукой ухватившийся за скамью, а другой вцепившийся в мой пояс. Бури могуч. Удержал и себя, и меня, и даже парус. Конечно, не он один. На канатах повисли человек тридцать.

Но радоваться спасению было некогда.

— Крепи шатром! — заорал я, срывая голос.

Наверняка сейчас хлынет.

Второй удар ветра был уже не таким сокрушительным. Правда, он развернул «Коготь» боком к волне, и мы едва не черпнули бортом.

Я бросился к корме. Там сейчас мое место. Ну как бросился. Протиснулся между людьми и скамьями, вынырнул из-под уже повисшего над головой тяжеленного шерстяного полотна и оказался рядом с Скиди, который с немалым трудом удерживал рвущийся из рук румпель. Я встал рядом, ухватился за планку и понял, что со своего места из-за паруса ни черта не вижу. Банально не хватало роста. А вот Скиди видел, так что мне пришлось ему довериться. И не зря. Корабль тут же перестал рыскать. Парус наконец натянули между бортов, мы со Скиди вновь поменялись местами, я успел увести драккар от вскипающего гребня… Что не помешало «Когтю» ухнуть минимум с трехметровой высоты. Волнение определенно увеличивалось. Ровный напор ветра сменился резкими порывами, в перерывах между которыми драккар становился почти неуправляемым. Плохо, что мы не успели уложить мачту.

— Весла в воду! — надрываясь, закричал я.

Со второго раза меня услышали.

Уже через минуту из-под парусного тента раздалось ритмичное басовитое пение, и «Коготь Фреки» перестал быть безвольной игрушкой стихий.

Грести в шторм — это надо уметь. Надо чувствовать, когда лопасть упирается в воду, а когда крен или волна заставляют весло вращаться впустую. Но если кормчий хорош, то таких холостых гребков будет не так уж много. Нельзя сказать, что я так уж хорош, но корабль чувствую. И море тоже. Так что когда надо — уведу, когда надо — доверну и избегну лишнего крена. Корабль словно уподобляется копью и становится продолжением руки. Что-то похожее я ощущал, когда в той жизни входил на своей «импрезе» в крутой поворот на любительским ралли в окружении других машин. Когда занос выверен настолько, чтобы обойти лидера, едва не зацепив. Но все же не зацепив и скомпенсировав только тогда, когда и он за тебя точно не зацепится.

Ты предугадываешь, чувствуешь внезапные удары ветра, больший или меньший вал так же, как там — действия других гонщиков. И успеваешь отреагировать вовремя. Мне тогда говорили, что у меня дар и, вложись я в это дело, мог бы стать крепким профи. Но я уже был профи в собственном деле и вдобавок понимал, что гонка — это не поединок. Слишком велик неконтролируемый риск, а постоянно ставить на кон собственную жизнь я не планировал. В том времени.

Драккар обрел ход, и мне уже не нужен был помощник, чтобы удерживать руль, так что я отправил Скиди вычерпывать воду.

Из-за дождя видимость была так себе. Зато, когда мы поднимались на гребень, обзор увеличивался, и я мог убедиться, что норманнский флот — в порядке. Те корабли, которые я видел, вполне успешно боролись со штормом, и наш «Морской Змей» тоже.

Да, вполне успешно. Тем не менее я мог лишь предполагать, куда нас унесут разбушевавшиеся стихии.

В очередной раз подумалось: кто-то там, наверху, всерьез заботится о безопасности Нортумбрии.

Хотя, может, это море здесь такое. Суровое.

Впрочем, уже сейчас я мог сделать уверенный прогноз: в устье реки, которая в прошлом походе привела нас прямиком к Йорвику, нынче нам попасть не удастся. Оставалось надеяться, что кормчие Ивара сумеют определить направление. И нас не выкинет куда-нибудь на скалы.

Нас не выкинуло. Шторм закончился к ночи. Море, само собой, не успокоилось. Не так быстро. Но по крайней мере плюхи из смеси морской и дождевой воды больше не лупили по глазам.

Парус вернули на прежнее место, но ставить его мы не спешили. На кораблях Ивара мачты тоже оставались голыми. Надо полагать, там сначала хотели определиться с направлением.

Зато ветер выровнялся, оставшись по-прежнему крепким, так что гребцы получили отдых. Вернее, возможность сменить род деятельности: черпать воду из нашего маленького трюма. Его залило полностью. Вода стояла на пару сантиметров выше палубной решетки.

— Отдохни, ярл, я справлюсь с рулем.

Вифиль Прощай.

Он прав. Я продержал румпель… да Бог знает сколько часов. Впал во что-то вроде транса, по-моему. Пальцы так закоченели, что еле шевелились. Я и сам еле шевелился.

— Дай-ка мы тебе поможем, ярл, — Бури и Вихорек подхватили меня под руки и уложили на рум.

Я хотел сказать, что мне сначала надо снять промокшую одежду. Но не сказал. Потому что отрубился.

Глава вторая.

Восточная Англия и борцы за независимость

Мы промахнулись. Вместо берегов Нортумбрии нас вынесло намного южнее. К берегам Восточной Англии.

Тем не менее никто не сомневался: боги благоволят великому походу. Ведь ветер не только принес нас к английским берегам втрое быстрей, чем ожидалось, но практически без потерь. Ни один из кораблей Рагнарсонов и их непосредственных союзников не потерялся. Да и у других потерь почти не было. Сначала, правда, не досчитались почти сотни кораблей, но потом большая часть их подтянулась, а меньшую никто ждать не собирался.

Весть о том, что готовится великий поход на землю англов, была отправлена еще осенью по всем землям Северного Пути. Так что присоединиться к походу могли не только даны, но вообще все желающие. Они и присоединились. Последними подошли одиннадцать кораблей вестфолдингских ярлов. Одним из ярлов-норегов был мой старый знакомец Бринхиль из Феррил-фьорда, которому я был обязан заветным паролем «десять марок», который давал мне власть над Гримаром Короткошеим. Впрочем, особой дружбы между нами не было. Я не разграбил его дом, а он отпустил нас без драки. И даже подарок сделал. Мы в расчете. Но не более.

Надо отметить, все эти конунги и ярлы, примкнувшие к нам формально ради мести, а фактически — предвкушая невероятную добычу, нужны были Рагнарсонам исключительно для массовки. И массовка получилась изрядная. Настолько внушительная, что король Восточной Англии Эдмунд даже не пытался драться. Сразу объявил, что мы его уважаемые гости.

К моему удивлению, братья Рагнарсоны не возражали. Охотно приняли и подарки, которые сильно смахивали на дань, и заверения в дружбе.

Я присутствовал на этой встрече, которая больше походила на капитуляцию, чем на переговоры. Единственное условие, которое выставил король: позволить английским монахам проповедовать Слово Божие среди язычников. За эту уступку Эдмунд вручил Рагнарсонам три сундука с ценностями, а также обязался обеспечить «дружественную» армию всем необходимым.

Основы новой политики данов и заодно разницу между набегом и великим походом мне разъяснил Ивар в личной беседе. Я-то, наивный, думал, что разница эта лишь в масштабе грабежа, ан нет.

— В прошлый раз мы приходили, чтобы взять их богатства. А сейчас мы пришли, чтобы взять их землю. А зачем нам земля без землепашцев?

Теперь понятно, почему викинги отказались от обычной тактики «убивай, грабь, жги».

А вот позиция короля была для меня не так очевидна. Неужели он не понимает, что стал марионеткой языческих конунгов?

Оказалось, прекрасно понимает. И действует совершенно осознанно. Но с абсолютно другой позиции. То, что кровавые норманны не режут людей и не жгут монастыри, он рассматривал как победу… Господа. Эдмунд был уверен, что Бог обуздал кровавых дьяволов и теперь монахам-проповедникам осталось склонить их к истинной вере, и с проклятием норманнов будет покончено. Благодаря его, Эдмунда, вере.

Я не стал его разочаровывать, объясняя, что бродящих по обширному норманнскому лагерю и бормочущих что-то на непонятном языке «ворон» никто не воспринимает всерьез и не трогают их только потому, что таков строгий приказ братьев Рагнарсонов. А почему такой приказ отдан, догадаться нетрудно. Ивар умен. Он и без моих подсказок сообразил: если все здешние королевства объединятся, что «великой армии Севера» придется туго. А значит, объединиться англичане не должны. А для этого надо перевести «проклятых норманнов» из разряда «слуг сатаны», коих следует бить всякому правильному христианину, в разряд справедливых мстителей.

«Мы не те викинги, которые приходили сюда прежде, — втирал Эдмунду Бескостный. — Это не вик. Это великий поход. Не ради наживы, а ради великой мести. Мы пришли за королем Эллой. Покажите, что вы друзья, и мы вас не тронем. Ни тебя, ни других королей, если те не выкажут враждебности. Сообщи это всем, чтобы не пролилось лишней крови».

Поверить в это мог только тот, кто совсем не знает северян… Или тот, кто всей душой хочет верить в то, что волки стали веганами. Тем не менее мирная политика уже начала приносить плоды. И материальные — в виде коней, провианта и прочих полезных вещей, и политические.

Например в виде потенциальных союзников.

В наш лагерь прибыли послы из Кента. Юты. Со слезной мольбой избавить их от владычества нехорошего уэссекского короля Этельреда.

Впрягаться за них Бескостный не собирался. Но терять поддержку местной оппозиции тоже не хотел. И тогда наш славный конунг Ивар призвал меня. Чтобы я помог ему усидеть на двух стульях.

— Я знаю, тебе нравятся здешние юты, — сказал Бескостный. — А еще знаю, что ты не любишь долго сидеть на одном месте. Помнится, во время нашей осады Йорвика ты так заскучал, что не побоялся пройти на одном маленьком корабле там, где не всякий рискнул бы и на десяти. А теперь в твоем распоряжении целых три корабля, — Бескостный улыбался, как улыбается мышке кошка, только что прикрывшая лапой спасительную норку. — И и еще я, тот, кто знает, как помочь тебе победить скуку.

Вот как? И как же?

— Я помогу тебе изгнать скуку, а ты поможешь нашим друзьям ютам отомстить за их обиды.

— У меня только два корабля, — возразил я. — Третий остался на Сёлунде.

Нет, я не против размяться. Но по сравнению с королем Уэссекса Элла Нортумбрийский — так себе королек. А Бургред Мерсийский, я слышал, вообще ему клятву верности принес. И мне, с моими двумя кораблями, предлагается возглавить восстание?

— Три корабля. — Кошка убрала лапу и уселась на норку всей задницей. — Гримар Короткая Шея пойдет с тобой. Вы же с ним ладите, верно?

Ладим, да. Но с тремя кораблями против целого королевства…

Черт. А ведь мне не отказаться. Если Ивар решит, что я струсил, мой рейтинг рухнет на уровень палубы. Да что там палуба, он дно пробьет.

Ладно, решаем проблемы в порядке возникновения..

— Я старший! — буркнул я. — И это не обсуждается.

— Несомненно, — легко согласился конунг. — Я понимаю, что Винчестер тебе не взять. Твоя задача — показать конунгу Этельреду, насколько мы хороши, и отбить у него охоту помешать нашей мести.

— Ну наконец-то! — радостно взревел Медвежонок, услыхав о поставленной Бескостным задаче. — Я уже распух от здешнего кислого эля, а мой толстячок усох от похотливых английских баб! Пойду скажу нашим, чтобы готовили драккары. Ха! Мы идем в вик!

Ага. В вик. Интересно, а до этого мы где были? На оздоровительной прогулке?

Впрочем, вся моя команда, включая новобранцев-кирьялов, тоже пришла в восторг. Особенно новобранцы. Они пришли сражаться, а не с кем. Мы идем убивать! Какой восторг!

— Спокойней, вождь, — похлопал меня по плечу Бури. — Они немало пота пролили ради воинского умения. Хотят понять, что не зря надрывались.

Я поглядел на невозмутимую рожу моего азиата.

— Бочка пота вместо кружки крови — отличный размен, — буркнул я.

А то я не знал мотивации моих бойцов. А тут еще Медвежонок, для которого любое рубилово — пик наслаждения. А ведь именно он их и натаскивал.

А как по мне, то лучше бы до рубки вообще не дошло.

— Твои стрелки — наша главная сила, — напомнил я Бури.

— Твои стрелки, — поправил меня этот степной философ. И с намеком: — Мы все твои, вождь. Как пальцы на руках.

Ага. Моя задача — не дать их отрубить.

— Пойдем, — сказал я. — Надо с кентийцами пообщаться. Пара толковых проводников нам не помешает.

Борцов за свободу Кента мне представил Хвитсерк, в доме которого эти борцы как раз наливались восточно-английским элем.

Главным среди них был некто Свефберт, невысокий крепыш с сединой в бороде и красным носом алкаша-любителя.

Во время нашего знакомства этот элехлеб первым делом заявил, что является не кем-нибудь, а принцем из истинной династии кентийских королей. И тут же взялся командовать. По его плану мы должны были как можно быстрее добраться до Кентербери и укокошить обосновавшегося там Этельредова родича.

Прекрасный план, чтобы радикально поссорить викингов с Этельредом.

Также сей красноносый принц в изгнании заранее строго предупредил: грабить в столице Кента нам не дозволяется. Потому что все кентийское, приватизированное Уэссексом, должно вернуться Кенту. В частности, ему, Свефберту.

Склонен думать, что, не плещись в животе борца за свободу столько эля, он не был бы столь решителен.

Я вопросительно взглянул на Рагнарсона. Хвитсерк ухмылялся. Во-первых, он знал, что я не идиот. Во-вторых, отлично понимал, что ни один из скандинавских лидеров не переступит через правило «что в бою взято, то свято».

Видимо, я его огорчил, когда не стал спорить с «принцем», а сказал, что мне нужна пара толковых ребят, знающих местность.

— Я сам с вами пойду! — решительно заявил Свефберт. И даже сделал попытку встать. Неудачную.

А я опять не стал спорить. Просто сказал, что хочу получить проводников сейчас, чтобы обсудить с ними маршрут.

— Тейт, Гарди! Идите с ним! — «Принц» ткнул пальцем в двух молодцов, обосновавшихся в нижней части стола и тоже порядком насосавшихся дареного эля.

— Дренги, помогите им, — велел я прихваченным с собой кирьялам, выпил за рост славы сыновей Рагнара в целом и Хвитсерка в частности и удалился, провожаемый воплем Свефберта, что выход в море не позже послезавтра.

— Так и будет, — пообещал я. — Не позже.

Судя по тому, какую активную деятельность развили мои хольды, к походу я буду готов к завтрашнему утру.

— Я знаю, что тебе надо, ярл.

Один из Гримаровых хускарлов и отчасти мой тезка Бёдульв Злой. Злым его прозвали за покореженную шрамом губу, из-за которой лицо викинга навсегда приобрело свирепый оскал. Впрочем, добряком я бы его в любом случае не назвал.

— Говори, — разрешил я.

— Немного выше речного разлива есть остров, — сообщил хускарл и умолк.

— Ну?

— Большой остров. Я там был.

— Хватит свинью щупать! — нетерпеливо рявкнул Свартхёвди. — Давай уже режь!

— Я ходил туда с отцом, когда тот был хольдом у Оттара-ярла из Эйса… — Хускарл собрался вновь замолчать, но глянул на Медвежонка и выдал следующую фразу: — Там монастырь есть.

— Вы его брали? — уточнил Гримар.

— Не-а. Не получилось. Они заперлись. Ярл сказал: стены тут крепкие, только зря кровь лить, пойдем дальше. Ну мы и пошли.

Да, не оратор мой полутезка. Но информация полезная.

Когда я заявил, что к Кентербери мы не пойдем, народ воспринял это положительно. Кроме наших проводников-кентийцев, у которых имелся наказ начальства. Но эти только вякнули разок и больше не рискнули. Пусть они тоже северной крови, но не берсерки.

Второе мое объявление: если кто-то знает здешние края и, в частности, места, где можно поживиться без особых потерь, то пусть не стесняются, рассказывают.

Признаться, я рассчитывал на моих англичан, но оказалось, что все трое заходили в Темзу один раз. Вчера. Вместе со мной.

Да, я решил пройтись по главной английской реке. Я знал, что драккары по ней пройдут, и пройдут, при желании, до самого Лондона, именуемого здесь Лундевиком, если я правильно помню, располагавшегося на северном, мерсийском берегу Темзы.

Берега Темзы изобилуют селениями. Я бы даже сказал: почти не пуганными селениями.

Но я сразу сказал своим: грабить крестьян мы не будем. Мы пришли не за глиняными горшками, а за настоящими ценностями. Золото, серебро, драгоценные камни, качественное оружие и такие же качественные ткани. Поэтому рейды по сельской местности и выжимание десятка серебряных монет у какого-нибудь деревенского рива в конопляных портках — не предлагать.

Монастыри, торговые города, резиденции олдерменов и их родичей. Вот что нам нужно.

Думайте, вспоминайте и поторопитесь, потому что уэссекцы не слепые. И вести о нашем визите быстро расползутся по округе.

И вот наконец первое осмысленное предложение. Причем от бойца, который, как я доселе полагал, использовал голову исключительно для ношения шлема.

Остров, значит. В самой дельте. С монастырем.

Я напряг память. Дельту я вроде помнил. Остров тоже. Причем не один. А вот монастырь…

Нет, надо уточнить. До устья от нашего лагеря — часа три хода на веслах.

— Брат…

Медвежонок понял с полуслова:

— Стурла, Хрондю! Англов сюда!

Стурла Подкидыш и Хрондю Мачта — прикольная пара. Подкидыш — приземистый, плечистый, Хрондю — высокий, тощий, длиннорукий, как богомол. Оба — наши сёлундские даны, едва-едва вышедшие из подросткового возраста. Однако оба успели уже годик повоевать. Главным образом на землях будущей Руси. Естественно, оба уже считают себя матерыми хирдманами, покорителями трех морей. Впрочем, с дисциплиной у парней все в порядке. Получив команду, тут же сорвались с места и через минуту едва ли не пинками пригнали наших проводников.

Те нехотя подтвердили. Да, есть монастырь. А нам-то какое дело? Нам же вроде надо Этельреду хвост подпалить?

Даже и не поймешь, храбрость это или тупость. Или хитрож… умие?

— Были там?

Молчат.

Я остановил Медвежонка, собравшегося учинить им интенсивную терапию по восстановлению памяти.

— Тейт, Гарди, вы хотите умереть за Уэссекс? — спросил я по-английски.

Удивились. Одновременно покачали головами.

— Вы знаете, что там есть монастырь. — Я не спрашивал, утверждал. Но по глазам понял: не ошибаюсь. — И теперь второй вопрос: вы хотите, чтобы мы, язычники, убили там всех?

Опять дружное качание голов. Но потом Тейт все же решился подать голос:

— Вы всегда всех убиваете.

— Парень, ты ведь ют? — спросил я.

— Я кентербериец! — Этак с гордостью.

— Допустим. И как ты относишься к своему архиепископу?

Молчание.

Как я и предполагал. Епископ у них пришлый, ставленник в лучшем случае Рима, а в худшем — короля Этельреда. Скорее всего, даже его родственник.

— Что ты с ним болтаешь? — проворчал Медвежонок. — Давай уже убьем их и пойдем к тому монастырю.

Кентийцы напряглись. Понимали, что берсерку их прикончить легче, чем прихлопнуть муху. Муха ведь и улететь может, а они — вряд ли.

— Мне последовать совету брата или вы нам поможете? — спросил я. — Если поможете, то я сделаю все возможное, чтобы уберечь жителей острова от гнева норманнов. У вас есть там кто-то?

— Брат, — признался Тейт.

— Помоги нам, и спасешь своего брата. Его не тронут, обещаю. Давай уже, выкладывай. Стены у монастыря имеются?

Стены были. И охрана. И довольно большое село вокруг. Хотя жили в нем только рабы. Весь остров был — монастырский. И не только остров. Добрый папа нынешнего короля Этельреда лет пятнадцать назад пожертвовал монастырю пару деревенек, когда сей оплот духовности разграбили викинги. Компенсировал моральный ущерб, так сказать.

Мои хольды переглянулись. Дурная весть. Если обитель уже разграбили, то зачем она нам нужна?

Однако, поднатужившись, наш недобровольный информатор вспомнил, что главные церковные ценности король Этельвульф им все же вернул. Когда разгромил норманнское войско.

Я заинтересовался: какие именно это были норманны?

Тейт не знал. Для него мы все были «на одно лицо».

— Как действуем? — спросил меня Медвежонок.

Подраться он всегда не против, но, как истинный викинг, драться бесплатно не любил.

— Рискнем, — решил я.

Ивар поручил нам показать зубки королю Уэссекса. Но с нашим невеликим отрядом я даже на полста километров вверх по Темзе подниматься не хочу, не говоря уже о глубоких рейдах по суше.

Так что этот остров — идеальное решение.

— Нобиль, могу я задать вопрос?

— Разумеется, мой друг.

Если отец Бернар заговорил на латыни, значит, что-то важное.

— Зачем ты это делаешь?

— Что именно?

— Вот это, — отец Бернар показал на сбившихся в кучку святых отцов, с бессильной яростью наблюдавших за погрузкой монастырского имущества.

— Полагаешь, что им, — кивок на святош, очень похожих сейчас на стаю побитых жизнью ворон, — больше подходит пить из серебряных чаш, чем нам?

— Я не об этом, — отмахнулся бывший шевалье. — Зачем ты — с ними?

Теперь я понял, что он имеет в виду.

— Я должен Ивару.

— Помню о твоем долге языческому риксу. — Отец Бернар сделал пару шагов, оказавшись совсем рядом. Черт, не люблю говорить с людьми, задирая голову. Но отойти — показать слабость.

— Ты тоже ему должен, — напомнил я. — Это его люди вытащили тебя из клетки в Оденсе.

— Я должен только Богу. — Отец Бернар почувствовал мое желание отодвинуться и сделал шаг назад. — И ты тоже. Бог привел к тебе Ивара.

— В таком случае почему бы не сказать, что Бог привел к Ивару меня?

— Вот об этом я и спрашиваю, — удовлетворенно произнес отец Бернар. — Какой бог привел тебя к риксу Ивару?

— Разве Бог не один? — парировал я.

— Бог един[1], — уточнил отец Бернар. — Но принял ли ты Его, я не знаю.

Я пожал плечами:

— Когда я предложил меня крестить, ты отказался.

— Тогда мне показалось, что ты… — тут он замялся.

— …Уже крещен? — подсказал я.

Отец Бернар удивленно посмотрел на меня:

— Как ты узнал?

— Догадался.

— И что же?

— Не знаю, — я вновь пожал плечами. — Если и так, то я этого не помню. Бури говорит: у меня особый дар оттуда, — я показал на небо.

— Бури мудр.

Неожиданно.

Я бросил взгляд на пристань. Погрузка заканчивалась. Пора убираться отсюда.

— Не юли! — потребовал я. — Говори прямо.

— Ивар — это не твое, — отец Бернар сжал в кулаке висевший на груди крест. — Уходи от него, как только сможешь.

— Даже если он предложит мне стать его здешним вассалом? — осведомился я. — Если я стану графом, сделаю тебя аббатом. Хочешь?

Отец Бернар засмеялся:

— Если бы я хотел стать аббатом, я бы им уже был. Я тот, кто я есть. А вот кто ты, нобиль?

Я тоже засмеялся. «Я и сам толком не знаю». Вот это был бы честный ответ. Так же как и то, что английским эрлом я становиться не собирался.

— Сейчас меня зовут ярл Ульф Хвити, — сказал я на языке викингов. — А что будет дальше… Поглядим, куда меня заведет мой Бог.

— Ducunt volentem fata, nolentem trahunt[2], — пробормотал отец Бернар.

Угу. Попала собака в колесо, пищи, да беги.

Только я пищать не буду. Пусть враги мои пищат.

— Гримар! — крикнул я. — Этого храбреца, — я указал на настоятеля, — мы берем с собой. Остальных ворон раздеть и привязать к деревьям.

— О! — обрадовался Короткая Шея. — Ярл согласен немного повеселиться!

— Не я. И не ты. Они, — я показал на толпу перепуганных монастырских рабов.

— Ты жесток! — ухмыльнулся Гримар. — Я бы, пожалуй, задержался немного. Поглядел, как тощие мышки кушают жирных крыс.

— Обойдешься! — отрезал я. — Мы сделали дело, и мы уходим.

— Они не посмеют, — сказал отец Бернар. — Отвяжут монахов, как только мы отчалим. Это не мужчины, это сервы.

Он оказался прав. Касательно сервов. Но насчет судьбы монахов он все-таки ошибся. Не учел, что у сервов есть жены. И что женщины куда мстительнее мужчин.

Дамы даже нашего отбытия дожидаться не стали. Я их понимал. Нелегка участь простого английского землепашца. Но жизнь женщин в «милосердном» христианском Средневековье — ужас ужасный. Потому и не выйдет из меня английского графа. Не впишусь я в это «высокоморальное» общество.

— Твоя доля, конунг! — Я кивнул, и хирдманы грохнули наземь сундучок.

Я торжественно откинул крышку. Посуда. Не самая дорогая из той, что мы взяли, но достойная. Серебряная и вся — внушительных объемов. Так экономнее. Один большой кубок весит вдвое меньше, чем три — аналогичного объема.

Кивок Ивара, и сундучок уволокли.

— Лундевик. Вы дошли до него? — спросил Бьёрн.

— Я не Тор, чтобы в одиночку разгонять войска йотунов, — усмехнулся я. — Даже с сотней-другой хирдманов за спиной. И вообще: если я, ярл, буду делать работу конунгов, зачем тогда нужны конунги?

— Он не Тор, он точно из детей Локи, — сказал Хвитсерк Рагнарсон.

— Я тоже так думал, — сказал Ивар. — Но сам видишь: он чернявый, а не рыжий.

— Черный, которого зовут Белым. Это очень похоже на Локи. Да и что стоит поменять цвет волос тому, кто может превратиться в кобылу!

— Эй! — возмутился я. — Я не умею превращаться в кобылу! Я даже в жеребца превращаться не умею… Хотя иногда был бы не прочь.

Братья заухмылялись. Да, теперь у меня есть право шутить с сыновьями Рагнара. Правда, осторожно. И когда с нами нет Сигурда. Змееглазый любит только собственные шутки, да защитят меня скандинавские боги от его юмора.

Но сейчас Сигурд приводит к покорности какое-то графство на юго-востоке Восточной Англии, а его братья пьют английский эль в тронном зале королевского дворца, а где в это время находится сам король Восточной Англии Эдмунд, я понятия не имею. Но он точно жив. Мы же — «друзья».

— Может, у тебя есть еще какое-нибудь дело, конунг? — спросил я. — Еще немного битвы и чуток серебра нам не помешало бы.

— Скоро у нас у всех будет вдоволь и битв и серебра! — заверил меня Ивар. — Подожди, недолго осталось.

Глава третья.

Будни викингов

— Строй! — взревел Медвежонок, и семь с половиной десятков хирдманов Гримара, коренных скандинавов и настоящих викингов, с грохотом сомкнули щиты.

— Стена! — рыкнул мой братец.

Снова грохот. Первая шеренга бойцов рухнула на колено, а вторая, подняв щиты, прикрыла их и себя сверху.

— Вторая вниз! — рявкнул Медвежонок.

Этой команды в традиционном «уставе» викингов не было. Ее ввел я. Для обеспечения взаимодействия тяжелой скандинавской пехоты и моих лучников.

Команд стрелковых у меня две.

В первой четыре десятка дренгов-кирьялов, которыми командовали братья-весяне Комар с Лосенком, еще один весянин Сорока и лучший из кирьялов Меткий. Старшим над ними всеми — варяг из молодых Тулб Огонек, которого я перевел в стрелки из бойцов-универсалов.

Вторая стрелковая группа была поменьше. В ней собралась варяжская молодежь. Численно они вчетверо уступали кирьялам, но если бы им пришлось с кирьялами сойтись, я бы поставил на варяжат. Причем именно в стрельбе, поскольку в рукопашной превосходство и так было очевидно: пятеро варяжат влегкую уделали бы всех кильялов. Впрочем, этот вопрос уже решался. Кое-какие навыки строевого боя бывшие лесовики уже наработали. Где-то на уровне ополченцев. Со временем их можно натаскать до уровня плохоньких дренгов. Выше не надо. Использовать кирьялов в стене щитов я не собирался, так что пусть лучше уровень стрелковой подготовки повышают.

А вот варяжата в строю работали неплохо. Я бы сказал, даже лучше, чем с луками. Исключением был только мой сын, который считался их командиром. В мастерстве дистанционного боя Виги-Вихорек с запасом обгонял всех, кроме своего наставника и командира всей стрелковой команды Бури.

Но Бури — это отдельная тема. Даже я понятия не имел, что он может. Равно как и о том, почему он со мной. Надо полагать, это было одним из проявлений моей везухи.

— Вторая вниз! — рявкнул Медвежонок.

Вторая шеренга четко отшагнула назад и присела, прикрыв головы щитами, а мои лучники дружно произвели три залпа, истыкав стрелами мешки с сеном на противоположной стороне луга. Дистанция была невелика: метров пятьдесят, так что промахов не было.

Не скажу, что такая тактика была идеальной. Я бы предпочел, чтобы парни стреляли из-за стены щитов. Но иначе не получилась. Здоровяки-даны были минимум на полголовы выше моих кирьялов.

— Бегом! — скомандовал Медвежонок, и хирдманы, вскочив, с ревом устремились вперед. А мои лучники разбежались в стороны. Их задача — поддержать атакующих фланговой стрельбой. Если получится.

Ну да, от идеала далеко, но в целом — более-менее.

В настоящем бою опробовать пока не удавалось, но в учебе выходило неплохо.

Впрочем, это был только один из элементов. В обучение входила отработка провокационной атаки стрелков, когда те, забросав противника стрелами, ныряли под защиту пехоты. Со своими я это проделывал уже сотни раз, но Гримаровым еще предстояло научиться быстро размыкать шеренги, пропуская беглецов, а потом так же быстро восстанавливать строй. Отмечу, что такая эволюция — непростое дело. Перестроиться из традиционного строя в атакующий клин проще.

Однако Гримаровы бородачи были бойцами опытными. Соседей чувствовали идеально и схватывали все на лету. Они могли сколько угодно тупить в обычных условиях, но когда дело доходило до воинских умений, то действовали не столько головой, сколько тушкой. А тушки у них были заточены на войну многими поколениями кровожадных предков. Так что срабатывались мы неплохо. Правда, лично для меня места в общем строю не оказалось. Место ярла — на острие клина, а я для этого мелковат. Так что левым флангом рулил Гримар, правым — Свартхёвди, а при таранной атаке эти двое смыкались на острие клина и либо бились плечом к плечу, либо Медвежонок включал берсерка, отрывался и рвал вражеский строй, а потом и хирд входил за ним следом, вспарывая шеренги противника.

Пока получалось только в теории, но мне эта теория нравилась. И остальным — тоже.

Даже Ивар, понаблюдав часок за нашими упражнениями, их одобрил. Правда, изволил усомниться в эффективности, если нас будет атаковать вражеская конница. Мол, привычный подход, со швырковыми копьями и двухшереножным строем, — надежнее. Мол, разогнавшуюся кавалерию стрелами не остановить.

И тут я его уел. Выделил десяток стрелков с Бури во главе и продемонстрировал, как бронебойные наконечники прошивают насквозь сантиметровой толщины бронзовую пластину. На дистанции ста метров.

Ивар впечатлился. И глубоко задумался. Хотя я бы на его месте не напрягался. Тяжелой пехоте в правильном строю массированный обстрел из сильных луков не особо опасен.

А потом наши конунги внезапно расщедрились и объявили трехдневные выходные. Никаких плановых учений, никакой службы, кроме караульной. Личному составу наслаждаться жизнью и ждать особых распоряжений.

Что ж, наслаждаться так наслаждаться, решил я. И наслаждался. По большей части в постели одной благородной английской леди, любовницы короля Эдмунда. Бывшей любовницы. Нет, дама была в самом расцвете, вот только пост и молитва, коим король Восточной Англии активно предавался, способствуют не восстанию плоти, а умерщвлению оной. Так что в последние пару лет леди была не столько любовницей, сколько наперсницей своего монарха.

Но знали об этом только король, леди и я, рискнувший куртуазно подкатить к даме на одной из совместных пирушек. В общем, я подарил леди брошку, посетовал на одиночество… И получил доступ не только к сокровенным прелестям англичанки, но и к сокровенным таинствам короля Эдмунда.

Впрочем, ничего важного я не узнал. Коварных планов по отношению к нам король не вынашивал. Ну, если не считать мечтаний о том, как мы отсюда свалим и впоследствии сгинем в битвах с Мерсией и Нортумбрией, изрядно ослабив при этом и ту, и другую. Что, в свою очередь, позволит Восточной Англии… Да ничего не позволит. Вот не верю я, что подобный король может добиться чего-нибудь, кроме гастрита от нерегулярного питания.

Глава четвертая.

Королевство Мерсия

Три дня минуло, и я понял, чего мы ждали. Вернее, кого. Лошадей. Ровно три дня оставалось до того счастливого момента, когда наш «друг» король Эдмунд, собрав достаточно лошадок, пригнал их в свою оккупированную столицу, истово надеясь, что мы наконец уберёмся из его королевства.

И мы убрались. Напутствуемые заверениями в дружбе, которым не верила ни одна из сторон. Для святоши-короля клятвы, данные язычникам, не стоили ровно ничего. А сами язычники никаких клятв ему не давали.

— Хорошая земля, — сказал Ивар братьям.

Те понимающе кивнули.

Это означало «мы вернемся».

Пешком отправились не все Рагнарсоны. Только Ивар и Хвитсерк. Бьёрн и Сигурд, а также прочее воинство, в котором тоже имелись конунги, двинулось на север морем. По официальной версии тоже в Нортумбрию. Но насколько это соответствует истине, я не знал.

Да и ладно. Меня больше беспокоила сохранность наших драккаров. Однако Ивар заверил, что с ними будет все в порядке и корабли всех, кто пойдет сушей, будут обеспечены надлежащей охраной под его личную гарантию. И корабли, и все, что на них. А при необходимости их и перегонят потом, куда требуется. Впрочем, если мне очень хочется, сказал Ивар, то я могу пойти не с ним, а с Сигурдом.

Само собой, мой ответ был известен ему заранее.

Да, морем идти проще. Но сушей — куда веселее. Тем более идти нам не по каким-нибудь лесным тропам, а по отлично сохранившейся древнеримской via. Так что двигались мы быстро и вскоре покинули королевство Восточная Англия, вторгшись в сопредельное королевство Мерсия. Вторгались мы туда по отличному мосту, перекинутому через пограничную реку все теми же древними римлянами.

И вскоре после переправы нас встретили посланцы короля Бургреда.

Причем не ощетиненным копьями строем, а интересным предложением.

Если мы в Мерсии никого не трогаем, ничего не жжем и не грабим, то можем без помех двигаться по замечательной древнеримской дороге туда, куда мы направляемся.

— А если мы захотим немного поразвлечься? — осведомился Ивар.

Это было бы нежелательно, ответили посланцы. Король против.

— И что с того? — удивился Ивар. — Или он хочет мне помешать?

Посланцы замялись, а потом самый умный сказал, что не стоит думать, что Мерсия — сама по себе. У нее союзный договор с Уэссексом, а Уэссекс — это ого-го!

Ого-го здесь мы, внес поправку Ивар. И если кому-то придет в голову что-то другое, то он, Ивар, всегда готов насадить эту голову на шест.

На том и порешили.

А бывший королевский гвардеец Малоун позже добавил от себя, что союз Уэссекса и Мерсии — это союз господина и его наложницы, в роли коей и выступает король Бургред.

Впрочем, король его не услышал.

Итак, мы двигались на север, и войско Бургреда двигалось с нами. На некотором отдалении и никак не препятствуя.

Надо отметить, что мы тоже ничего непотребного не чинили. Иной раз брали необходимое у здешних селян, но пусть и бесплатно, однако без членовредительства.Протестов от короля Мерсии не приходило. Обе стороны сохраняли вооруженный нейтралитет. Их разведчики вертелись около нас, наши — около них. Но столкновений не было даже на уровне дозоров.

Но так продолжалось пять дней. Потом королевское войско внезапно ушло. Еще вечером их разъезды крутились неподалеку, а с утра — никого. А лагерь королевский опустел.

С чего бы?

Я терялся в догадках, а вот Рагнарсонов, похоже, это не удивило. Надо полагать, они знали что-то такое, чего не знал я.

Но доискиваться правды я не стал. Захотят — сами скажут. Пока же Ивар поставил меня в авангард, поскольку считал знатоком здешних земель.

Ошибка. Знатоком я не был. Но зато у меня были три английских хускарла. И один из них, Малоун, очень даже неплохо ориентировался на мерсийских землях, поскольку бывал здесь неоднократно.

Тем не менее в передовой дозор я отправлял не его, а варяжат. У них выучка не хуже, а наблюдательность существенно выше. Да и бдительность тоже. Понимание, что ты — на чужой территории, очень способствует.

Жизнь показала: это было правильное решение.

— Отец, глянь вперед, туда, где крест, за которым изгороди начинаются, — ко мне подъехал Вики-Вихорек.

Глянул. Речка. Деревенька. Пойменные луга, за которыми начинались поля, поделенные этими самыми изгородями. Ничего интересного. Вернее, это я ничего интересного не разглядел. Далеко.

— И что там?

— Люди, — сказал сын. — Много. И не двигаются.

— Может, умерли? — предположил Свартхёвди. — Нет, не все умерли. Один башкой крутит.

Меня кольнула зависть. Я видел лишь сплошную зелень, шедшую с правой стороны дороги.

— Никто не умер, — сказал Вихорек. — Нас ждут. Бури сказал: луки у них.

Раз сказал — значит, так и есть. У Бури глаза как оптический прицел. Двенадцатикратный.

Я оглянулся. Весь мой невеликий хирд двигался колонной по два, растянувшись метров на сто. За нами — Гримар со своими. Дальше — длиннющая колонна основного Иварова войска. Если впереди и впрямь засада, можно не сомневаться, что все плюшки достанутся нам. Разве что головорезы Гримара успеют подтянуться. Но толку от них? Бегают викинги быстро, но в полном боевом да еще и вразброд гоняться за лучниками по знакомой им пересеченной местности — сомнительное и опасное развлечение.

Вопрос: что делать?

Тактика тех, кто готовил нам встречу, была мне знакома. В том числе и в английском варианте.

Будь мы в лесу, я бы просто сошел с дороги и постарался зайти засаде в тыл. Но здесь не получится.

Задумавшись, я невольно придержал коня, и со мной поравнялись Стюрмир и Витмид, ехавшие следом. Дорога позволяла. Две встречные телеги с запасом разойдутся.

— Что? — спросил Витмид, угадавший, что не все идет гладко.

Я пояснил.

— Что делать будем?

— Как обычно, — вместо меня ответил Свартхёвди. — Убьем всех.

Витмид прищурился…

— Их там как вшей на трэле, — оценил он обстановку.

Мне в очередной раз стало обидно. Популярная скандинавская игра «Почувствуй себя слепым» — это обо мне.

— Убьем, — согласился я. — Но не сразу.

Итак, что у нас есть? Почти прямая дорога, полого спускающаяся с холма. Слева — лес. Справа — те самые изгороди, за которыми устроились мерсийцы, или кто там устроился. Изгородей много. Ими делят нарезанные крестьянам участки, пастбища и прочие сельскохозяйственные угодья. Потому прятаться стрелкам есть где. И отступать тоже. Причем если они местные, то знают все проходы и лазейки.

Но стрелки — это полбеды. Хуже, если помимо стрелков, большая часть которых наверняка обычные ополченцы, где-нибудь поблизости обосновалась дружина какого-нибудь олдермена. А то и вовсе королевская. А ведь я бы на их месте так и поступил. Подразнил норманнское воинство, заставил рассыпаться, гоняясь за стрелками и путаясь во всех этих плетнях, канавах и заборах, а потом ударил в спину слитным строем пехоты. А конницу с флангов пустил. Причем легкую. Тяжелой здесь не разогнаться. И бил на выбор. Это строю викингов стрелки практически не опасны, а вот одиночкам придется туго.

Король Бургред далеко не дурак. И олдермены его вполне возможно поумней чевиотских лордов, которых я сдал Рагнарсонам. И войско у него побольше, чем у Ивара с Хвитсерком. Во всяком случае, численно. Если засада — дело рук короля Мерсии…

Я меня появилось острое желание — остановиться и подождать основные силы.

Но это было бы ошибкой. Это значит показать засаде, что мы их заметили.

Хотя…

А если это как раз и входит в планы мерсийцев?

Нет, останавливаться не будем. И торопиться тоже.

— Вихорек, возьми Бури и разведайте, что там в лесу. Только аккуратно.

— В лесу? — удивился мой сын. — Так они же…

Подъехавший Бури ткнул его плеткой в бок.

— Давай за мной, молодой, — буркнул он, и Виги послушно порысил за ним.

Как это ни обидно, но для моего сына авторитет степняка был непререкаем. Хотя почему обидно? Это же мой степняк.

— Витмид, скачи к Ивару и расскажи ему, что видел, — распорядился я.

— Твой отец прозорлив, — заметил Бури. — Как всегда.

— А то! — Вихорек задрал подбородок, будто это его похвалили.

В лес они вошли, спешившись. И это было правильное решение. Всадники более заметны для чужих глаз. А глаз хватало. Лес был полон вражеских пехотинцев.

Они с Бури сразу обнаружили двоих, сидевших в секрете. Причем Вихорек заметил их первым, чем по праву гордился.

Секрет был единственным, и трогать его не стали. Прокрались мимо незамеченными.

— Сколько их, как думаешь? — спросил Вихорек.

— Я вижу около сотни. Но думаю — около тысячи.

— Почему?

— А сам как полагаешь?

— Иначе не решились бы устраивать засаду? — предположил Вихорек.

Бури хмыкнул.

— Напасть и убежать сотне проще, — неодобрительно проговорил он. — Как далеко вдоль дороги разместились стрелки с той стороны?

— Шагов четыреста.

— Четыреста пятьдесят. Будь я их вождем, растянул бы пехоту на то же расстояние.

Вихорек прикинул… Лес густой, видно шагов на…

— Убивать будем? — спросил он.

Бури мотнул головой.

Вихорек знал: убивать он не любит. Так же, как и отец. Вихорек знал: их даже зовут одинаково. Бури признался ему, что имя его тоже означает «волк». Вихорек — ученик Бури. Он должен знать. Больше никто.

— Спешиваемся, — решил Ивар.

Ожидаемое решение. Викинги не любят воевать верхом. И кони у них не те, и, что важнее, правильный строй не собрать.

— Коней — коноводам. Хвитсерк…

— Мои — первыми! — заявил младший Рагнарсон.

— Твои — первыми, — согласился Бескостный. — Проходите под щитами вперед, потом…

— Конунг? — рискнул вмешаться я.

Хвитсерк глянул недовольно. Кое-кто из ярлов — с удивлением: нарывается Иваров любимчик!

Но сам Ивар посмотрел с интересом.

— Говори, — разрешил он.

— Они не примут бой. Уйдут. Гонять их по лесу бесполезно. Это их земля. Только в болото угодим.

— Тем лучше, — буркнул кто-то из ярлов. — С них и взять-то нечего. Пусть убираются.

— Они уберутся, — сказал я. — И вернутся. Будут нападать на отставших, на обоз. Кусать нас за ноги и убегать. Будить по ночам. Мы все знаем, как это бывает.

Я был прав. Они все знали. Потому что так делали все, куда наведывались драккары северян. Ну почти все. Когда я готовил своих кирьялов, я лишь систематизировал эту партизанщину.

— Что предлагаешь, Ульф-ярл? — спросил Бескостный. По его тону я понял: он не рассердился. И, глядя на него, Хвитсерк тоже успокоился. Сообразил, что я не просто так встал между ним и хорошей дракой.

— Мы уже остановились, — сказал я. — Они это видят. Могут предположить, что мы о них знаем. А когда увидят хирдманов Хвитсерка в боевом строю, то в драку не полезут. Постреляют немного и сбегут. Они знают, чего мы стоим в строю. Это не по колонне всадников из кустов стрелять. Сейчас у них преимущество. Они могут выбрать время и место для боя, а мы — нет.

Я помолчал немного, выжидая, чтобы все прониклись.

Никто не влез с комментариями. Ивар молчал, Хвитсерк молчал. Если Рагнарсоны ждут, что я скажу дальше, то и остальным придется. Независимых ярлов тут не было.

— Выбирают они, — повторил я. — Но мы можем помочь им сделать выбор. Например, встав лагерем вон там, — я показал на просторный пойменный луг, который обнимала излучина речки. — Хорошее место.

— Хорошее, — оценил Хвитсерк.

Ну да. Вода рядом, трава для лошадок — под ногами. Деревенька наверняка пуста и ничего съестного там нет, разве что на огородах, зато крестьянские домишки — это топливо и материал для лагерной ограды.

Хвитсерк посмотрел на небо, скептически дернул щекой. Ну да, до заката еще часа четыре…

— Если мы встанем здесь, — сказал я, — то ночью мерсийцы нас проведают.

— Уверен? — спросил Ивар.

Я пожал плечами:

— Они уже здесь. И мы знаем, для чего они здесь. Не думаю, что они удержатся, если будут считать, что застанут нас врасплох.

— Мне нравится! — первым высказался мой приятель Красный Лис. — Я за предложение Хвити!

— Я тоже за! — пробасил Гримар. — Верно Волчок сказал: англы выбирают. Сделаем им подарок. Пусть сами выберут место, где мы их убьем, ха-ха!

— А если они не нападут? — спросил кто-то из ярлов.

— Тогда мы и наши лошадки как следует отдохнем.

— Что скажешь, брат? — спросил Хвитсерк.

— Мне тоже нравится, — сказал Ивар. — Пожалуй, я бы даже искупался. Жарковато сегодня.

Еще бы ему не было жарко. Шерстяные штаны (изумрудного цвета), кольчуга с поддевкой, шлем с подшлемником, а поверх всего этого утепления еще и плащ. Нет, плащ, без сомнения, роскошный. Алый, двойной, с собольей опушкой, но явно не по погоде. Зато видно издалека, кто тут конунг. Причем видно всем. Окажись на той стороне кто-нибудь вроде моего Бури, у него бы не возникло проблем с выбором цели.

Но эту мысль я озвучивать не стал. Махнул рукой Медвежонку, чтобы сворачивали к реке. Пусть будут первыми и выберут место посуше.

Глава пятая.

Ночь темна и полна сюрпризов

— Вижу, — шепнул Вихорек, тронув меня за плечо. — Много. Крадутся.

И опять я ничего не увидел. Ночь выдалась безлунная. Не увидел, зато минут через пять услышал. Даже опытные воины не могут перемещаться беззвучно, если их соберется больше сотни. Все равно то один, то другой шумнут. А это ведь не только воины, но и ополчение, фирд. Из которых охотников хорошо если процентов десять. Остальные пахари да рыбаки. В общем, слышно их было издалека.

А вот у нас — тишина и спокойствие. Редкие костры, прогоревшие до углей. Рядом — дремлющие часовые. Картина, о которой любители внезапных атак могут только мечтать.

Наш угол — правый. Его держит мой хирд, уже традиционно усиленный бойцами Короткой Шеи.

Ждем. Надо, чтобы мерсийцы подошли вплотную. Ивар велел дать части атакующих перебраться через собранную из возов и бревен оградку. Чтобы потом за ними меньше бегать.

Все, кончилась тишина. За нашими спинами кто-то завопил. И точно не от восторга. А потом еще один.

Надо полагать, это был сигнал. Те, что впереди, остановились. Захлопали луки, и в нас полетели стрелы. Много стрел.

Я только и успел одной рукой скинуть со спины щит, а другой дернуть вниз зазевавшегося Вихорька.

Стрелы летели хаотично и по большей части мимо. Но в мой щит все же воткнулась парочка. А Вихорьку прилетело по шлему, судя по звуку.

За нашими спинами тоже раздавались… звуки. И судя по ним, как раз там и шел настоящий бой. Полноценная рубка.

Вот же… Тор и его козлы! Перехитрили нас мерсийцы. Зашли со стороны реки.

— Хирд! — заорал я, перекрывая шум. — Лучникам — бить стрелков! Гримар! Твоим прикрывать! Давай!

Как хорошо, что эту тактику мы уже отработали. Слева и справа тут же заработали уже луки. Я слышал, как рядом со мной Вихорек мечет в темноту одну стрелу за другой, и такое ощущение, что прицельно, потому что не спешит. Бьет примерно с десятисекундными паузами. На звук бьет, похоже.

У меня лука не было, так что я взял на себя функцию прикрытия слева. А справа от моего сына встал Витмид, причем наши поднятые щиты образовали что-то вроде бойницы, через щель которой и работал Вихорек.

Эффект нашей тактики проявился в считанные мгновения. По ту сторону ограды завопили и завыли на разные голоса, а поток стрел сначала превратился в тонкий ручеек, а потом и вовсе иссяк.

— Драпанули англы, — сказал по-словенски Вихорек, опуская лук.

Он был прав. Отчасти. Потому что отступили вороги только в нашем секторе. В самом лагере и ближе к реке, продолжали драться. Судя по шуму, с отчаянной яростью.

Но кидаться, очертя голову, в этот кипящий котел вслепую у меня никакого желания не было.

— Медвежонок! — крикнул я. — Ты тут?

— А где ж мне быть? — пророкотал Свартхёвди.

Я облегченно вздохнул. С братца сталось бы озвереть и кинуться в мясорубку.

— Гримар!

— Здесь, ярл!

— Твои целы?

— Драться могут все!

— Эй, Волчок! Ты тут?

А вот это отлично. Мурха Лис. Собственной персоной. Даже по плечу меня похлопал.

— Похоже, прижали Хвитсерка! — сообщил ирландец.

Откуда он это знает, я уточнять не стал.

Я только звуки слышал. Разные.

— Ивар?

— Ивар там.

Жест я скорее угадал, чем разглядел. Но показывал Лис за пределы лагеря. Туда, куда убежали стрелки.

Что ж, логично. Бескостный решил зайти мерсийцам с фланга. И наверняка зашел. Вот только нас перехитрили. Лучников-ополченцев уже и след простыл. А полноценные английские вояки сейчас меряются железными инструментами с хирдманами младшего Рагнарсона. И судя по тому, что оттуда время от времени раздаются вопли «Все ко мне!» и «Собрать строй» и вопят исключительно на скандинавском, то строй этот собрать никак не удается.

И полная темнота.

Нет, я знал отличный способ обрести ночное зрение. Всего-навсего надо позвать моего Волка. Но форсированный режим, к сожалению, сильно ограничен во времени. И может пригодиться для более суровой ситуации.

— Вихорек, ты видишь, что там?

— Там дерутся.

Исчерпывающий ответ.

— И наши как, побеждают?

— Не разобрать, отец. Куда стрелять — не знаю.

— Не побеждают. — Это Бури объявился. — Чужие меньше кричат.

— Я иду на острие! — принял решение Лис. — Гримар, ты рядом. Твои слева, мои справа. Ульф — ты внутри клина!

— Я тоже с тобой, ирландец! — заявил Медвежонок.

— Ну уж нет! — мгновенно отреагировал Лис. — Вот только берсерка за спиной мне не хватало!

— Как знаешь, — согласился Свартхёвди, поскольку Лис был прав. Если у братца упадет планка, да еще в темноте, рубить он будет всех подряд.

— Строимся да поживее, пока англы всех не порубили! — крикнул Мурха.

И мы построились. И пошли.

— Хвитсерк! Я иду! — заорал Лис. К нему тут же присоединился Гримар. А потом и все остальные.

— Hvít! Serkr! Ek! Kom! — дружно подхватили без малого три сотни глоток.

И даже в звоне, грохоте и оре многотысячной сечи это прозвучало веско.

И мы пошли.

Насколько я мог понять — к берегу реки.

И пришли. В самую гущу.

Тут и я наконец-то смог принести хоть какую-то пользу, потому что сумел разглядеть противников. У четверых бойцов, которые бросились на меня из темноты, были светлые шеи.

Нет, до меня они не добрались, потому что не смогли прорваться через копейщиков. Но это явно были враги. И на них оказалась очень удобная для опознания вещица. Светлый шарф, надо полагать. Ничего нового в этом не было. Я сам пару раз так поступал, когда надо было в темноте отличить своих от чужих.

— Стрелки! Остановились! — заорал я по-скандинавски, а потом для надежности повторив по-словенски. А потом, тоже на двух языках: — Бей по белым шеям! По готовности!

И вся моя команда лучников, практически бесполезная в такой вот ночной свалке, наконец-то получила ориентиры. И, разошедшись шеренгой с правильными интервалами (как учили), занялась целевым отстрелом противника. В прикрытии они сейчас не нуждались, потому что в такой свалке рубят и колют противника, который рядом. А те, что на расстоянии тридцати шагов, да еще и в темноте… Их как бы и нет. А вот стрелы есть. Для обученного лучника на такой дистанции промахнуться — это все равно что Медвежонку рог с пивом мимо рта пронести.

Я сам не стрелял. Стоял со Слезой и Вдоводелом в руках. На всякий случай. Вдруг кто-то из мерсийцев сообразит, что происходит.

Никто не сообразил. Вернее, сообразил, что атака провалена. Долго и протяжно заревел рог, потом радостно и грозно заорали наши…

И все куда-то побежали.

Кроме нас.

Я решил, что моим стоит остаться в лагере и проорал соответствующую команду. Вдруг есть еще один вражеский отряд, который только и ждет, чтобы норманны увлеклись погоней. А еще я посчитал, что гонять врагов в темноте по незнакомой местности — идеальный вариант, чтобы угодить в ловушку или отхватить случайную стрелу от какого-нибудь перепуганного до смерти ополченца.

Понятно, что озвучил я позже Ивару именно первый довод.

Конунг похвалил меня за предусмотрительность.

И я себя тоже похвалил, потому что в хаосе ночной схватки мой личный хирд не потерял ни одного бойца.

А вот Короткая Шея потерял троих, а сам схлопотал чем-то тяжелым по ребрам, так что теперь ходил, слегка скособочившись.

Тем не менее Ивар считал, что план спровоцировать мерсийцев на ночную атаку удался. И глядел на соратников с гордостью, забыв о том, что идея изначально была моя.

Ну да я не в обиде. Мерсийцев мы потрепали основательно. И «засадный полк» Ивара сработал отлично. Сначала на него напоролись ополченцы фирда, которых заставили драпать мои стрелки, а потом Иваровы хирдманы зацепили фланг отступавших мерсийских дружинников.

В общей сложности мерсийцы потеряли около тысячи человек. Раз в двадцать больше нас. Правда, бойцов-профессионалов среди убитых врагов было не больше ста. Но все равно это была победа. Особенно приятная лично для меня, потому что двадцать девять этих самых профессионалов отправились в рай со стрелой в шее.

И теперь братья Рагнарсоны вынуждены были признать: мои стрелки — сила.

Именно это я своим и сказал: вы — сила, парни!

А Ивар подтвердил это заявление материально.

— Наша добыча! — порадовал народ Медвежонок, который с помощью шестерых сёлундских дренгов эту добычу и приволок. С трудом. Бескостный присвоил мою идею, но рассчитался за нее щедро. Все имущество тех, кого побили стрелы наших парней, досталось нам. Плюс четверть общей добычи, которая в основном состояла из оружия, одежды и кошелей павших и угодивших в плен. В плену же у нас оказалось полтора десятка местных вояк, из которых двое были танами и утверждали, что мерсийский олдермен, их сюзерен, непременно выкупит своих. И танов, и еще шестерых, которые оказались дружинниками этого самого олдермена.

Это было огорчительно. Нет, не то, что пленников выкупят, а то, что атаковал нас не король. То была местная инициатива. А король…

Я наконец узнал (от пленников, не от конунгов), почему Бургред потерял к нам интерес.

Шедшие водой викинги, возглавляемые Иваром и Бьёрном, поднялись по реке Трент и практически без сопротивления захватили славный город Ноттингем, будущую родину прославленного стрелка-разбойника Робин Гуда. Да уж, крутой пиар сделали англичане своей птичке малиновке[3]. Но именно что пиар. Мой Вихорек побил бы эту легендарную птаху играючи. Не говоря уже о Бури.

Глава шестая.

Олдермен Хуффа и «справедливость» победителя

— Ивар зовет тебя, ярл, — дренг-посланец был совсем молоденьким, чуть постарше моего Вихорька, но экипирован неплохо. И кого-то мне напоминал.

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Уни.

— Не знаешь, Уни, зачем я понадобился конунгу?

— Ты ему нужен, чтобы говорить с пленными.

— Спасибо, Уни. Передай конунгу, что я буду незамедлительно.

Вежливый кивок, и дренг покинул шатер.

Ну да, теперь у меня есть шатер. Нельзя сказать, что выдающегося качества, но халява. Часть общей добычи. В принципе, мне как ярлу положено помещение. Хотя на свежем воздухе приятней. И спокойней.

— Со мной? — спросил я Медвежонка.

— Да. Когда Ивар спрашивает, всегда интересно.

Ага. Я помню, как он собирался «спрашивать» меня. Незабываемые впечатления.

К немалому удивлению, традиционного скандинавского допроса мы не увидели. Местный тан не истекал кровью у пыточного столба. Его даже не связали, и одежда на нем присутствовала. Исподняя.

— Я сказал ему, кто я, и он вроде готов рассказать все, что знает, — сообщил Ивар. — Поговори с ним, Хвити.

Да запросто.

— Я — Ульф Белый, — сообщил я тану, упитанному мужчине средних лет, на бородатом лице которого было написано страдание. Странно. Его ведь вроде не трогали. — Эрл Ульф.

— Я Клинтон, тан Гринспринга.

— Мой король сказал: ты хочешь говорить с нами.

Тан поглядел на меня пристально, потом все же рискнул пошутить:

— Я предпочитаю говорить, пока моя кожа еще на мне.

Логично. Соображает мужик… то есть тан. Разговорили бы его по любому.

— Правильный выбор, — одобрил я. — Ничего за это не хочешь?

— Если твой король немного скостит мой выкуп, я буду не против.

— Это маловероятно, но возможно. Так что ты хочешь нам рассказать, тан Клинтон?

Вот тут-то я и узнал о захваченном Ноттингеме.

Приятная новость. Неожиданная. Для меня. А вот для Рагнарсонов — ожидаемая. Они и раньше догадывались, куда внезапно устремился король Бургред.

Так что король и впрямь ни при чем. Нападение на нас — целиком и полностью инициатива местного «графа». То есть олдермена Хуффы.

Вообще-то воевать с нами по-настоящему Хуффа не планировал. Так, куснуть пару раз, чтобы пошустрее убирались с его земель. Но когда мы, по его мнению, удачно подставились…

Клинтон болтал, не останавливаясь. Склонен думать, потому что перенервничал. Лицо тан держал неплохо, а вот язык — не очень. Понимаю. Попасть в руки «исчадий ада» — серьезное испытание для христианской психики. Еще он давал нам советы: например, помириться с его господином. Тогда Хуффа не ударит нам в спину, когда король Бургред решит дать нам генеральное сражение.

— А он решит? — уточнил Ивар.

Наверняка, заверил тан. Ноттингема король не простит. Клинтон был в этом уверен. Вообще-то он и так бы на нас напал, поведал словоохотливый мерсиец, но попозже. Выбрал бы момент, когда большая часть нашего войска переправится через реку, и ударил. А по тем, кто переправится, нанесут совместный удар короли Нортумбрии.

— Короли? — удивился я.

Да, короли. Элла и Осберт помирились. Вроде бы архиепископ Вулфер помирил их. Добровольно-принудительно. Пригрозив всякими церковными карами. Так что оба короля спешно собрали войска, каждый свое, и готовились отправить нас в ад. Во всяком случае, такой у них был план.

Часа через два наш говорун стал повторяться, и Ивар решил допрос прекратить.

— Возьмешь с собой сотню хирдманов по выбору и поедешь к здешнему ярлу, — распорядился Бескостный. — Договоришься о выкупе. Красный Лис поедет с тобой.

И, заметив мои колебания, добавил:

— Сделаешь — пятая часть ваша. Твоя и всех, кто с тобой пойдет.

В этом весь Ивар Рагнарсон. Суров, но щедр. К тем, кто выживет.

Из своих я взял только Стюрмира, Скиди и Вифиля Прощай. Кто знает, вдруг олдермен Хуффа не чтит статус парламентеров? Потом сходил к Мурхе и поинтересовался, кого из своих ирландцев намерен взять он.

Оказалось, никого. Раз Ивар разрешил мне вербовать народ самостоятельно, то он, Мурха, предлагает мне взять с собой хёвдинга Храппа Тролля и его хирдманов.

— А он согласится? — уточнил я.

Храппа Тролля я знал плоховато. Сидел с ним за общим столом и видел в бою разве что с пивными бочонками. У бочонков против Храппа шансов не было.

— Храпп за эйлиль один против десяти встанет, — ухмыльнулся ирландец. — И люди у него такие же. Крепкие, как дубовый киль. Вдобавок мы с Храппом неплохо ладим, и тебе дружба с ним не помешает. Тем более он к тебе — с уважением. Видел, как ты пару лет назад Торсона-ярла завалил.

Ага. Моя первая публичная победа. Как вспомню, так вздрогну. Чудом уцелел.

— Правда, — с той же ухмылочкой добавил Красный Лис, — Храпп считает, что, будь на месте Торсона он, ты бы уже пировал в Асгарде.

Очень возможно. Прежде я к Троллю не присматривался, но теперь отчетливо понимал: без моего Волка с таким точно не совладать. Да и с Волком — большой вопрос. Троллем этого Иварова вождя прозвали не зря. Он был крупнее Медвежонка настолько же, насколько Медвежонок крупнее меня.

Братец выбор Мурхи одобрил. Сказал, что в такой компании он меня хоть куда отпустит. Потому что и хирд у Тролля такой же, как и его вождь. Похоже, Храпп набирал бойцов по собственной мерке.

С иерархией тоже не возникло проблем.

— Ивар сказал: ты главный, — прогудел великанище. — Сказал: ты хитер, как сам Локи, и язык у тебя такой же. А Лис сказал, что боги тебя любят. Лис сказал: двадцатая часть верегельда — моя и моих хирдманов. Ты уж постарайся, чтобы она была побольше.

Из моей доли, значит. Не возражаю. Это справедливо. Проблема только одна: где найти такую лошадку, чтоб смогла пронести тушу Храппа больше километра?

Но эту проблему с легкостью решил Мурха.

— На возах поедем, — сказал он. — Возы пригодятся. Сомневаюсь я, что у англов достаточно серебра найдется. Придется товаром брать.

Город, в котором держал знамя олдермен Хуффа, выглядел не слишком авторитетно, поскольку построен был явно не в древнеримские времена. Зато стоял на реке, и древнеримская дорога рядом тоже имелась, так что с логистикой у него было все хорошо. А вот с фортификацией нет. Деревянные стены, деревянные ворота, соломенные крыши…

Кажется, я понимаю, почему олдермен решился на опережающий удар. Путь наш лежал мимо его столицы, и Хуффа справедливо полагал, что его слабо укрепленный городишко не оставит нас равнодушными.

Что ж, ему повезло. Потому что представлять «северных дьяволов» буду я, а я — добрый человек. Если меня не злить.

Мурха молодец! Взять с собой Тролля и его сотню — безупречное решение.

Стоило нам появиться на дороге в виду города, как все вокруг пришло в движение. Крестьяне на полях порскнули прочь, как полевые мыши, а из города спустя минут пять выдвинулась кавалерия. Приличный такой отряд копий под сто. Нас примерно столько же, так что это, скорее всего, делегация.

Двигались англичане не спеша. Мы тоже не торопились, так что встретились, считай, на полпути.

Я сделал знак, и Вифиль Прощай поднял наше временное знамя. Белые исподние штаны, привязанные к древку копья. Мол, мы пришли с миром.

Даже окладистая борода не спрятала того облегчения, которое испытал предводитель встречающих.

Храпп и еще трое его хирдманов спрыгнули с воза и подошли ко мне.

Макушки их шлемов были повыше моего плеча. А ведь я сидел на коне.

Предводитель встречающих выехал вперед.

— Я — тан Патсли, — сообщил он. — Кто вы и зачем вы здесь?

И тут я его узнал. Воистину тесен мир. Ну надо же. Неплохой прогресс для того, кого пришлось выкупать из плена. Был простым господином, то есть лордом, а стал целым таном. Хотя…

Может быть, лордом при короле посерьезней, чем таном какого-то провинциального олдермена?

Меня тан Патсли не узнал. Немудрено. Ему и в голову не пришло, что доверенное лицо нортумбрийского короля и ярл-эрл норманнов — один и тот же персонаж.

— Эрл Ульф, — представился я, чуть-чуть прибавив норманнского акцента в произношение. — Я — голос короля Ивара, сына Рагнара. У меня поручение к твоему господину Хуффе. Проводи нас.

— Сначала я должен узнать, захочет ли олдермен… — Патсли решил проявить храбрость, но я его перебил:

— Захочет. Или завтра здесь будут двадцать сотен таких, как он, — я похлопал Тролля по плечу. Для этого мне даже наклоняться не пришлось.

Мерсиец поглядел на Храппа и принял правильное решение:

— Следуй за мной, эрл Ульф.

Резиденция олдермена Хуффы богатством не блистала. Выделялась разве что количеством собак. Десятка три гончих шлялись по залу и приставали к людям, выпрашивая подачки.

Ко мне тоже сунулась одна, но, не учуяв съестного, потеряла интерес.

— Эрл Вулф! — переиначили мое имя на английский манер.

— Олдермен Хуффа!

Мы кивнули друг другу.

При иных обстоятельствах я бы с удовольствием с ним пообщался. Выглядел олдермен человеком неглупым, спокойным… В общем, симпатичным. И скрывать ничего не стал. Нападение было инициировано не им. Прибыл посланец короля и потребовал доказать лояльность. Как только королевского посланца грохнули, Хуффа немедленно скомандовал отступление.

По крайней мере, такова была его версия случившегося. Выяснять, правда это или отмазка, я не счел нужным.

— Я не враг вам, эрл. Но я вассал своего короля. Могу я предложить вам и вашим людям отобедать со мной?

— Можете, — великодушно разрешил я.

Очень кстати. Как раз проголодался. И от пары-тройки пинт эля не откажусь.

Стол накрыли не в помещении, а снаружи. Погода благоприятствовала. И почему в мое время считали, что в Англии вечные дожди. Или это только Лондона касалось?

Разместились по разные стороны длинного-длинного стола. И нас было побольше, чем дружинников Хуффы. Вдобавок многие из них — с легкими ранениями. Так что, случись заварушка, я ничуть не сомневался, кто кого. Потому злобные зырки мерсийцев игнорировал. И остальным велел не поддаваться на провокации. А главное — самим не провоцировать. Под страхом штрафных санкций.

Кстати, о санкциях. Список требований я передал Хуффе еще до обеда. Тот принял, но читать не стал. Поскольку не умел. Ознакомился позже с помощью привлеченного попика.

Написанное предку будущих гордых великобританцев не понравилось. Враз помрачнел.

— У тебя нет столько серебра? — поинтересовался я, доверительно наклонясь к олдермену.

Тот поглядел на меня. Оценил сочувствующее выражение и честно признался, что нет.

Не удивил. Когда я писал это требование (втрое большее, чем согласованный верегельд), то даже и не сомневался, что у Хуффы даже четверти не отыщется. Но Хуффа знал правила. Проигравший платит. Или умирает. Или платит и умирает. Скверный выбор. Но я тоже знал правила. И знал, что даже проигравшему надо предложить выбор. Между плохим (в данном варианте — очень плохим) и ужасным.

— Я могу поговорить с моим королем, — сказал я. — Думаю, он согласится, если часть серебра будет заменена припасами и полезными вещами. Уверен: жители твоего города наверняка помогут тебе в этом. Просто скажи им: лучше отдать часть, чем все.

— Вот это, — олдермен похлопал по пергаменту, — и есть все.

— Ты ошибаешься, — я улыбнулся как можно благожелательнее. — У них останутся их жизни. И их дома. Их дочерей и жен не обесчестят и будущий урожай не пострадает. Вдобавок я вижу здесь церковь и склонен думать, что там тоже найдется немного серебра. Уж мы его точно отыщем, если до этого дойдет.

Я ласково улыбнулся священнику, который сидел слева, между олдерменом и его супругой (как символично!), и который только что перевел Хуффе наши требования.

Попик перекрестился и, отвернувшись, сплюнул. Будь его воля, он поступил бы со мной по здешнему обычаю: содрал кожу и прибил к церковным дверям.

Но воля была не его. Сколько ни кричи о том, что твое дело правое и Бог исключительно на твоей стороне, но если ты проиграл, то выбор у тебя скромный. Унижение или смерть. И хорошо, если не и то и другое. Что делать, таковы правила этого, да и любого другого мира. Если ввязался в драку (или тебя ввязали, без разницы), то ты должен ее выиграть. Независимо от того, справедлива она, по-твоему, или нет. Проиграешь — придут враги и ты узнаешь, что такое настоящая несправедливость. Хотя в данном случае враги уже пришли. А Хуффа сейчас пожинал последствия собственного недавнего выбора. Унижение или смерть. Типичный набор проигравшего. Но пока что у олдермена еще была семья. И подданные. И все еще были живы. А еще ему повезло, что пришел к нему не Бескостный, а добрый я.

Как говорила моя бабушка со стороны папы: «Спасибо, Господи, что взял деньгами». И попик тоже раскошелится. Вижу, как он смотрит на угощающихся хускарлов Тролля. Ну да. Мне самому страшновато глядеть на этих жрунов. Сразу огненные великаны из сказок вспоминаются.

— А еще, милорд, позволь дать тебе совет, — сказал я, глядя прямо в глаза проигравшего. — Ты сказал: Бургред приказал тебе на нас напасть, верно? Ты мог и отказаться…

Мог. Я бы на его месте точно отказался. Сам-то Бургред напасть на нас не рискнул.

— …Но ты был верен своему долгу. И пострадал. И теперь уже у твоего короля долг перед тобой. Нет, я не думаю, что он возместит тебе вот это… — Я показал на пергамент. — Но налоги в этом году тебе уж точно платить не придется. Потому сейчас я поднимаю этот кубок (медный, к сожалению) за верность и за возвращение долгов!

Мы с олдерменом выпили, и он слегка повеселел. И даже пригласил меня на охоту. Но я отказался. Сообщил, что мы все очень спешим на другую охоту. А когда Хуффа поинтересовался, на какую, я не стал скрывать. На короля Нортумбрии.

И почему я не уловил даже намека на огорчение? Плевать олдермену Хуффе на брата во Христе из Нортумбрии. Вот объясните мне, как из этого лоскутного одеяла враждующих королевств могла возникнуть империя, над которой, поэтически выражаясь, никогда не заходило солнце?

Захваченных возов нам не хватило, но Хуффа «любезно» предоставил нам транспорт. Еще он дал нам проводников, которые поведут нас «лучшей» дорогой. То есть мимо территорий олдерменства Хуффы по землям его недоброжелателей. Об этом я догадался, когда олдермен сообщил, что его люди «помогут нам с обеспечением».

Впрочем, серебра и иных ценностей тоже было достаточно. Разумные жители выкопали и опустошили кубышки. Все, включая церковников. Зато мы не сожжем поля, дома и самих жителей. По-моему, так прекрасный обмен. Мне в свое время повезло меньше.

— Ты умеешь вести переговоры, — сказал мне Мурха Красный Лис, оглядывая вереницу возов. — Уверен: даже мечом взять вряд ли вышло бы намного больше.

— Было бы меньше, — ответил я. — Ценные вещи не хранят на виду. Их пришлось бы искать. И не думаю, что отыскали бы все.

— Мы умеем быть убедительными, — в свою очередь, возразил мне ирландец.

— Если бы мы напали на город, то перебили бы половину народа. А половина оставшихся разбежалась бы. Остальных ты бы, несомненно, убедил. Но мой способ убеждения лучше. И знаешь, кто меня ему научил?

— Кто же? — заинтересовался Мурха.

— Мой прежний конунг. Хрёрек. Ты должен его помнить.

— Я помню его, — подтвердил ирландец. — Жаль, что Змееглазый убил его. Здесь бы он пригодился.

Не сомневаюсь. Но пусть пока остается «покойником». Я и без него вроде неплохо справляюсь.

Я оглянулся на километровый караван, поднимавший пыль за нашими спинами. Пятая часть всего этого добра — моя. Минус гонорар группы поддержки. А мой авторитет среди воинской элиты Рагнарсонов поднялся еще на пару ступенек, что тоже не лишне.

Вопрос: нужно ли мне все это? Серебро, которого у меня и так вдосталь? Уважение людей, в жизни которых только одна цель — грабить и убивать? И эта жизнь, которая постоянно напоминает мне: каждый день, проведенный вдали от близких, — потерянный день. Попала собака в колесо… Но я ведь не собака. Я — Волк. Ульф Хвити. Какого черта я тут делаю?

Глава седьмая.

Цель и смысл

— Что тебя мучает, господин?

Бури. Присел рядом на корточки. Лицо — как вырезанная из темного дерева маска. Впрочем, у него всегда такое лицо.

Бури. Верный. Надежный. Смертоносный… И умный.

— Мне не нравится то, что я делаю, — не стал я лукавить.

— Это плохо, — покачал головой мой снайпер-степняк. — Мудрый человек не должен убивать. А если приходится, не должен об этом беспокоиться. Все эти люди… — Он показал на горящее селение. — Они были живы в прошлом и будут жить в будущем. Истинному, тому, кто внутри, не может повредить ни огонь, ни железо. Они сбросили тела, как сбрасывают изношенную одежду. А эта одежда была порядком изношена. Так о чем ты горюешь? Ты воин, господин. Воин наслаждается битвой, ведь он создан, чтобы сражаться. Так сражайся и будь счастлив!

Я хмыкнул. Ну да, когда со мной мой Волк, я о такой ерунде, как чья-то смерть, не думаю. Да я вообще ни о чем тогда не думаю. А вот в остальное время…

— Отец Бернар с тобой бы не согласился, — заметил я. — Он говорит: есть хорошие войны, справедливые, а есть плохие. Первые укрепляют душу, вторые губят. А по-твоему выходит, что нет разницы, за кого и зачем сражаться? Важен сам процесс? — последнее слово было латинским, но Бури понял.

— Не так. Ты всегда был воином, господин. И всегда им будешь. Если ты не станешь искать битву, она найдет тебя сама. Вот как сейчас.

— Вот уж точно, — согласился я. — Именно как сейчас. И что делать?

— Как что? — Бури поглядел на меня… кажется, удивленно. — Победить. А до того понять, что есть для тебя победа. Что ты приобретешь, когда эта битва закончится. Чего ты хочешь.

— Уж точно не золото с серебром, — ответил я. — И земли эти, здешние, мне не нужны. Наверное, месть. Месть за Рагнара.

— Разве? — Глаза-щелки стали еще уже. — Ты так думаешь, да. Но чего ты хочешь?

Черт. Да нет, я точно знаю, чего я хочу. Я хочу, чтобы все мы вернулись домой. Весь мой хирд. Я хочу обнять моих женщин и малышей. Чтобы все мы могли обнять своих.

— Вот так хорошо! — удовлетворенно произнес Бури.

И я понял, что могу не озвучивать свои мысли. Он и так знает. Потому сказал я другое:

— Выходит, мне не стоило приносить Рагнарсонам весть о смерти их отца. Не сказал бы, мы бы не оказались здесь.

— Хочешь убедить меня, что ты сделал это для Рагнарсонов, господин? — ехидненько так осведомился Бури.

Вот степной черт. А он ведь прав!

— Цель, — сказал Бури. — Если нет истинной цели, ты придумываешь ложную. И идешь к ней. — И, опережая мой вопрос: — Нельзя по-другому. Даже ложная цель дает тебе силу, господин. Без цели твой путь завершится, — он многозначительно кивнул на догорающее селение. — Потому не имеет значения, истинная цель или ложная.

— А что имеет?

— Движение, — сказал Бури, поднимаясь. — Твое движение должно быть безупречным.

И ушел.

А я пошел спать.

И как по заказу мне приснился очередной кошмар повышенной реалистичности.

Мы шли на восход. За спиной — белые горы, впереди холмистая желтая равнина с кучками низкорослых кривых деревьев. Мы беглецы. Три дня назад… Неважно, когда. Главное: те, кто шли за мной, мне верили.

Шесть человек, одиннадцать женщин и стайка детей, которые не в счет.

Мы все — полукровки. У нас светлая кожа, светлые глаза, тонкие руки и длинные быстрые ноги. Мы жили рядом с широколицыми, прячась от них.

Так было до тех пор, пока стадо зубров не забрало жизни шести широколицых. А из тех четырех рук, что остались, только две женщины могли сражаться.

Двух женщин мало, чтобы добывать большое мясо. Но они попытались. Заманили медведя в ловушку для рогатых. Но медведи умеют лазать. Он выбрался и был очень сердитым. Убил одну женщину и порвал вторую так сильно, что она потом тоже умерла.

Но мясо она добыла. И сама тоже стала мясом, так что раненные зубрами широколицые, те, что не умерли, смогли окрепнуть достаточно, чтобы снова начать охотиться.

Но духи земли уже отвернулись от них и отдали их землю пришлым.

Пришлых было много. Шесть рук, а может, и десять. И у них были псы, мелкие, но кусачие. Широколицые убили многих. Они очень сильны, даже дети. Но пришлые убили всех и заняли их пещеру. Очень хорошую пещеру, с ручьем внутри и входом, в который весь день светит солнце. Потом пришлые долго пировали, а когда еда кончилась, их псы, мелкие, рыжие и злые, нашли нас.

Я знал, что так будет. Эти пришлые похожи на нас больше, чем широколицые, но они — не мы. У них темная кожа, черные волосы и глаза.

Широколицым не было до нас дела. Когда-то я даже жил с ними, пока они меня не прогнали. Могли убить, но у племени тогда было достаточно мяса, и моя мать была еще жива. Вождю широколицых она нравилась больше, чем женщины широколицых, и те не смели ее трогать. А меня побаивались. Потому что дух во мне умел говорить с волками.

Широколицые не боялись волков. Широколицые убивают больших медведей, что им волки. Боялись духа, который жил во мне. Боялись и не трогали. Потому что они — широколицые. Они не бегут от опасности. Они ждут. Наблюдают. Не трогают, если у них довольно еды.

Мне повезло. Меня отпустили. К таким же, как я. Полукровкам. И те меня приняли. Я был похож на них, и я был сильным. А еще я умел говорить с волками.

Широколицые не бегут от опасности. И не убивают без нужды. И у них нет страха, который велит убивать львенка, пока тот не вырос.

Пришлые — другие. Если их мало, страж велит им бежать. А если их много, страх велит им убивать.

Я знал об этом. Я видел. И я сказал об этом людям. Сказал, что пришлые съедят нас, как съели широколицых.

Люди меня слушали и соглашались, но вождь решил, что я не прав. Я мог бы его убить, ведь я молод и быстр, а у него волосы цветом как загривок матерого медведя и лицо в морщинах. Но вождь заботился обо мне, когда дикая свинья прокусила мне ногу. Он лечил меня травами, снадобьями и колдовством, пока я не поправился. Он был мудр, наш вождь, и знал многое. И наверняка знал, что надо уходить. Но он также знал, что сам не уйдет далеко, потому что его колени больше не годятся для долгого бега. И он решил остаться.

А потом мелкие псы пришлых нашли наше стойбище.

И мы ушли. Те, кто сейчас со мной.

Псы пришлых не побежали по нашему следу, потому что по нему шли волки, для которых псы — лакомство.

Псы не побежали, но в псах не было нужды. Не увидеть след, оставленный двумя десятками человек, из которых большая часть — не охотники, смогла бы даже женщина.

Я мог бы его запутать. Это была моя земля, и я знал тут каждый камень и каждый ручеек.

Но я знал две вещи.

Первая: пришлые не отстанут. Они будут искать нас, пока не найдут.

Вторая: женщинам и детям никогда не спрятаться от охотников.

Я мог бы бросить их всех и уйти. Я мог бы сделать это. Но человек без племени как муравей без муравейника. Я сумею и добыть еду, и защитить себя от хищников. Но кто защитит меня от пустоты в груди?

Нет, я их не брошу, а значит, кто-то обязательно будет съеден. Или мы, или чужаки. Пришлые уверены, что убьют нас и заберут наших женщин. Один на один я убил бы любого из них. Даже двоих убил бы. Но пришлых много. Они настолько же сильнее нас, насколько волосатый носорог сильнее охотника. И, как носорог, они настолько уверены в своей силе, что нападут без раздумий. И это хорошо. Потому что я не только говорящий с волками. Я так же умен, как самые умные женщины широколицых. Нет, я умнее, потому что похоть не мешает мне думать. И потому я не буду съеден, как широколицые. И как те, кто не пошел за мной. И так же, как эти пришлые с темной кожей, я не успокоюсь, пока все их мужчины не станут пищей. Это моя земля. Чужим здесь не место.

Когда я проснулся, во мне кипела радость. Та радость, которую я испытывал, глядя, как гибнут мои враги. Я помнил, как впитывал их ужас, наслаждался грохотом камнепада, а особенно — когда удары были не звонкими, а глухими. Я жалел, что не слышу, как дробятся кости пришлых. Но их вопли взбудоражили меня так, что нестерпимо захотелось женщину. Кровь широколицых бурлила во мне. Но я был сильнее ее. Я не спешу. Я дождусь, когда скатится последний валун. А потом спущусь и проверю, все ли чужие стали мясом. А женщины у меня будут позже. Когда захочу и сколько захочу. И насытившись ими и мясом врагов, я лягу у огня и стану думать, как убить всех чужаков…

Мне потребовалось несколько минут, чтобы успокоиться. Какой, однако, яркий сон, думал я, глядя на ткань шатра, через которую уже сквозило утро. Невероятно яркий, а вот вещим его назвать трудно. Впору позавидовать тому парню из сна. Он совершенно точно знал, что ему надо от жизни, что надо сделать, чтобы эту жизнь сохранить, и что он получит, если будет, как выразился Бури, «безупречен». И что будет, если не будет. Мне бы такую ясность. Хотя жрать людей — это точно перебор.

Однако если поставить себя на его место… Для него ведь чужие — не люди. Люди только свои. В этом «я» из прошлого мало отличался от братьев Рагнарсонов. Разве что Рагнарсоны не жрали своих врагов. Хотя что-то мне подсказывает: даже чевиотские лорды предпочли бы быструю смерть с последующим поеданием тому, что проделал с ними Сигурд Рагнарсон.

[1] Здесь нет игры слов. Они говорят не по-русски, а на латыни.

[2] Желающего судьба ведет, нежелающего тащит.

[3] Robin — — зарянка, она же малиновка.

Часть вторая. Главы 8-15 и та, что вместо эпилога

Глава восьмая.

Еще одна веселая ночь

— Это что за оборванцы? — Свартхёвди, прищурясь, глядел на восток. Там десятка три всадников гнали к мосту через речку стадо коров. — Малоун!

Англичанин глянул в указанном направлении.

— Валлийцы, — бросил он пренебрежительно. — Грязные воры.

— Догоним? — оживился Вихорек.

Варяжский молодняк встрепенулся, но я покачал головой:

— Пусть их. Враги наших врагов могут стать друзьями.

— Вряд ли, мой лорд, — покачал головой Малоун. — И избави Бог нас от друзей, у которых нет ничего, кроме грязных штанов и драчливого нрава.

— Ха! Да это как раз про меня молодого! — воскликнул ехавший справа от своего хёвдинга Давлах Бычок.

Все ирландцы, включая и самого Мурху, расхохотались.

— Может, догнать их и предложить место в строю? — предложил кормчий ирландцев Далбает. — Что скажешь, Малоун? Умеют эти грязнули держать щиты?

— Умеют, — буркнул бывший королевский десятник. — Вы, ирландец, и впрямь похожи. Напиться и подраться — это ваше.

— Ха! Да это ж как раз про меня! — передразнил Давлаха мой братец. — Выпить и подраться! Что может быть лучше?

— Девки? — очень серьезно предложил свой вариант Скиди.

— Серебро! — не менее серьезно вставил Далбает. — Хотя нет, золото лучше!

— А ты что скажешь, отец? — спросил Вихорек.

Я похлопал по ножнам Последней Слезы:

— Вот это.

Все уважительно поглядели на меня.

— Что он сказал? — донеслось сзади. Кажется, это Торве Закрой Рот поинтересовался.

— Вот так, старый, — Мурха ткнул кулаком ехавшего рядом Далбаета. — Вот почему он ярл, а ты всего лишь кормчий!

Тот не обиделся.

— Меч хорошо, — согласился он. — Но копье все равно лучше!

И они с Медвежонком тут же заспорили об оружейных приоритетех.

— Так что с валлийцами? — напомнил Вихорек. — Догнать и пригласить их к нам?

— И как ты с ними будешь договариваться? — ехидно поинтересовался Малоун.

— Как, как… Вот как с вами. Или… — Мой сын заподозрил неладное: — А на каком языке они говорят?

— На своем, валлийском.

Вихорек нахмурился. Ну да, из-за шрама у Малоуна всегда такой вид, будто он над тобой издевается.

— Их даже я с трудом понимаю, — пояснил бывший королевский гвардеец. — Так что толку от твоей скачки не будет. Разве что коров у них отнять. Но тоже не советую. Скоро наш мост будет. А с ним рядом наверняка кто-то крутится. Может, мерсийцы, а может, и наши… Нортумбрийцы, — поправился он, вспомнив, кто у него теперь «наши». — Нарвешься еще на разъезд.

— Малоун прав, — вмешался я, опередив возмущение Вихорька.

Мой сын не терпел, когда ему указывает кто-то ниже по иерархии. А Малоуна Виги точно ставил ниже себя.

— Держись рядом, — велел я сыну. — Твой лук может понадобиться.

Мы въехали на вершину холма, и я увидел, что прорезавшая ячменное поле дорога упирается в этот самый мост. Вернее, в его остатки. Настил кто-то сжег. Из воды гнилыми зубами торчали почерневшие быки.

Но мост был нам уже не нужен. Вдоль обрывистого берега Трента рядком стояли спустившиеся из Ноттингема драккары со знаменами Сигурда Рагнарсона.

Наша армия вновь объединялась.

Мерсийцы напали ночью. Похоже, это стало традицией. Напали коварно: первым делом попытались поджечь корабли. Моих, по счастью, там не было. Они остались под охраной в Восточной Англии вместе с прочими корабликами Ивара и Хвитсерка. Но все равно это было больно. Они ведь живые, наши драккары. Так что едва со стороны реки раздались крики, а потом оттуда потянуло гарью, изрядная часть викингов, забыв обо всем, ринулась спасать морских драконов.

К счастью, не все, потому что именно на этот порыв и делал расчет мерсийский король.

Их было много, мерсийских англосаксов. Больше, чем нас. И напали они неожиданно. Рагнарсоны были уверены, что осторожный Бургред не рискнет атаковать, потому что король даже не попытался отбить Ноттингем. А теперь, когда две армии объединились…

Бургред рискнул. И начал неплохо. Настолько неплохо, что, будь мой хирд где-нибудь поближе к реке или на восточной окраине лагеря, нам пришлось бы туго.

Но мы разместились почти в середке, и между нами и атакующими оказались хирды Иваровых ярлов. И он сам со своими лучшими головорезами. Так что я даже особенно не торопился. Успел облачиться в броню и проследить, чтобы мои не кинулись в драку в одном исподнем.

Они и не кинулись. Незачем было куда-то бежать. Драка пришла к нам.

Голова английского клина выдвинулась из темноты откуда-то сбоку, разворачиваясь на ходу. Целил этот клин не в нас, а в тыл Иварова строя. Я решил, что именно Иварова, потому что главное рубилово, судя по звукам, шло там, где стоял шатер Ивара, а Бескостный не из тех, кто отступает, когда его воины сражаются.

Нас английские мастера флангового обхода не заметили. Или не посчитали противниками, поскольку мои никуда не бежали, а спокойно стояли, ожидая, когда я укажу им цель.

Я еле успел встать между текущей мимо рекой бронных мерсийцев и своими главными рубаками, не дав им броситься в самоубийственную атаку. Медвежонка перехватил буквально в последнюю секунду.

Стрелков остановил Бури. Степняк видел в темноте как дикий кот, а соображал еще быстрее.

Английский клин очень грамотно развернулся и… показал нам свою спину. Казалось бы, благоприятный момент, но я решил иначе.

— Факелы! — закричал я. — Делайте факелы! Нам нужен огонь! Больше огня!

Запасов древесины в лагере хватало, тряпье тоже нашлось. И бочка со смолой имелась. Смола всегда должна быть в наличии, если ты мореплаватель.

Пять минут — и готово.

А еще у нас был запас зажигательных стрел. Немного, сотни две на всех, но пригодилось, когда мы наконец вступили в дело.

Нет, это просто мечта — ударить в спину тем, кто сам нацелился ударить в спину. В который раз это проделываю, и каждый раз не нарадуюсь.

А тут еще огонь! И огненные стрелы. Это же просто песня, когда в твоего врага впивается горящая стрела и он сам немедленно начинает гореть. Правда, назвать эти вопли песней я бы не рискнул, но чем громче и отчаяннее орет раненый, тем ниже падает дух соратников.

Мои бойцы успели изрядно попортить английские шкуры, прежде чем английские командиры сообразили, что кирдык подкрался к ним со стороны задницы.

Заорали десятники, загрохотали, сталкиваясь, щиты, и перед нами уже не спины и затылки, а стена щитов и щетина копий.

Хороший маневр. Мерсийская королевская гвардия не зря кушала свой кусок баранины с кашей.

— Лучшие! По ногам! — рявкнул Бури. Дождь стрел поредел, зато стал более адресным. В голени и ступни.

Англичане могли защититься от такой подлянки, собрав из щитов маленькую крепость, но они отреагировали активно. Рванули вперед.

Что ж, этот маневр мы тоже отрабатывали многократно. Наша тяжелая пехота быстренько собралась в оборонительный кружок, который моментально окружили враги. А стрелки тем временем быстренько разбежались в стороны. Недалеко. Шагов на сорок. И с этой идеальной дистанции вновь принялись садить англичанам в спины.

А потом знакомо загудел рог, и наши враги перестали умирать. Потому что отступили. Не без боя, конечно. Оставили с десяток покойников, но прорвались и канули в ночь.

Можно ли считать это победой?

Надо полагать, да.

Потому что целью нападения были Рагнарсоны.

План у мерсийского короля был трехступенчатый. Сначала поджечь корабли, выманив часть норманнов из лагеря, потом напустить на сам лагерь фирд, а когда закипит битва, просочиться в лагерь небольшим трехсотенным отрядом отборной королевской гвардии и прикончить пару-тройку, ну как пойдет, сыновей Рагнара. В войске мерсийцев было десятка два рубак, видевших Сигурда и Бьёрна. И еще трое обещали опознать Ивара и Хвитсерка. Не по лицу, разумеется, а по доспехам.

Не сложилось. И даже не из-за моих парней, хотя и мы внесли свой вклад в правое дело. Облом произошел в первую очередь из-за личных качеств самих Рагнарсонов. Бьёрн был едва ли не первым, кто бросился спасать корабли. Прибежал к реке всего с несколькими воинами и как раз вовремя, потому что большую часть охраны уже порезали и даже успели подпалить пару драккаров.

Бьёрн Рагнарсон. Даны прозвали его Железнобоким, но правильнее было бы назвать его бешеным танком. В свое время мне пришлось столкнуться с бандой берсерков. Мы победили потому, что те были заперты в помещении, в котором благополучно и сгорели.

Так вот: будь тогда с нами Бьёрн, берсерков можно было бы не запирать.

Англичане лежали на берегу, как выкопанная из грядок репа. Рядами.

Бургреду повезло. С Бьёрном он не встретился. Зато он встретился с Сигурдом. Причем застал Змееглазого практически врасплох. То есть тот только и успел, что выскочить из шатра, где развлекался с какой-то девкой. Выскочил он чуть ли не голышом, с мечом, но без шлема, без кольчуги и даже без сапог. Выскочил — и сразу напоролся на нескольких мерсийцев, которые тут же взяли его в оборот и едва не прикончили, потому что Змееглазый был вдобавок еще и пьян.

Но он же Рагнарсон, так что некоторое время он отбивался, а потом повезло уже ему. Скандинавская подмога подоспела к ним раньше, чем мерсийская. К мерсийцам она тоже пришла. И даже лично с Бургредом. Но к этому времени рядом с Сигурдом уже встало полсотни хирдманов, и было ясно: прикончить его быстро не удастся.

Вот тогда Бургред и подал сигнал к отступлению.

И Сигурд не погнался за ним сразу, потому что, как сказано выше, был босиком и уже успел наступить на что-то острое. Или что-то острое наступило ему на ногу.

Во всяком случае, когда я его увидел, ступня его была забинтована, а вместо сапога снизу к подошве была примотана дощечка.

Несмотря на то что враг сбежал, а подожженные драккары удалось погасить раньше, чем они серьезно пострадали, братья Рагнарсоны были в ярости. Но ярости управляемой. То есть гнаться за Бургредом они не собирались. Во-первых, потому что тот был уже далеко, во-вторых, по плану у них была переправа на нортумбрийский берег, а в-третьих, их успокоил Ивар. Сказал: никуда этот английский королек не денется. Вот разберемся с убийцей отца, подогнем под себя его земли, а потом вернемся и заберем земли здешние. В конце концов, ничего совсем уж подлого этот королек не совершил. А что напал, так это не подлость. Мог, и напал. Мы бы на его месте поступили так же.

Три брата обдумали слова старшего и согласились. Да, все в рамках традиционного воинского искусства. То есть отомстить надо, да, но в сравнении с преступлением Эллы это так, ерунда.

На этот раз у нас были пострадавшие. Один из братьев Варгдропи Торнюр повредил лодыжку. Отец Бернар обещал полное восстановление, но не раньше, чем через пару недель. А Хавуру Младшему, моему самому молодому хускарлу, опять купировали ухо. То же самое, у которого когда-то отрубили мочку. Но теперь мочкой не обошлось. От уха остался сущий огрызок.

Хавур не расстраивался. Ведь тем же ударом копья ему снесли шлем. Так что ухо — пустяк.

Это он так считал. Я — нет. Взял в наблюдатели Медвежонка и устроил парню проверку боевой техники.

Хавур, простодушный вьюнош, полагал, что это лишнее, ведь за то время, пока Младший бился под моим началом, он прибавил сантиметров десять роста, нарастил килограммов двадцать отменной мускулатуры и взирал на меня сверху вниз — нет, не с превосходством (еще не хватало!), но с добродушной снисходительностью человека, который может поднять такого, как я, одной рукой.

Он не понимал, что я от него хочу, но того, что этого хочу я, парню было достаточно.

Поэтому, игнорируя боль в области травматически ампутированного уха, ,Младший надел на голову шлем, взял в руки щит и топорик, которым орудовал ночью, и принялся терпеливо отражать атаки Свартхёвди, тыкавшего в него шестом от шатра, который в данном случае имитировал копье.

Медвежонок бил, Хавур отражал, а я смотрел. И наверняка сумел бы распознать, в чем проблема, если бы это не сделал пришедший ко мне Красный Лис.

Ирландец встал рядом со мной и глазел на упражнения сёлундцев, пока Медвежонок не спросил недовольно:

— Чего тебе надо, Мурха?

— Дай мне свою палку, и я покажу.

Медвежонок ухмыльнулся, бросил ему шест и отправился пить эль, а Мурха продемонстрировал мне и Хавуру тот самый косяк, который я и пытался обнаружить.

— Тебе прилетает снизу, потому что ты подбиваешь щитом, не убирая голову, — сказал он Младшему. — Делай вот так, — он отобрал у Хавура щит и показал, — и тебя не достанут.

— Я всегда так отбивал, — пробормотал Младший. — И не доставали.

Лис поглядел на меня, пожал плечами. Это был мой боец. Лис подсказал, и это уже много. Уговаривать парня — точно не его дело. Но мое.

— Раньше, парень, ты был поменьше ростом, — сказал я. — А теперь подрос. И если видишь в этом только хорошее, то ты глупее, чем я думал. Слышал, что Бури говорит? В большую цель попасть проще. Скажи Мурхе-хёвдингу спасибо и делай, как он сказал. Не то однажды тебе уже не ухо срубят, а кусок башки!

— Ухо? — поднял бровь Лис.

— Ага. Второй раз. Потому я и решил выяснить, что не так.

— Спасибо за науку, хёвдинг! — торжественно проговорил Хавур и даже поклонился. А потом попросил жалобно: — Ярл! Можно я шлем сниму? Давит.

Мурха пришел не просто так.

— Ивар хочет, чтобы ты сходил на тот берег. Поглядел, что там.

Интересное предложение. Надеюсь, не всем хирдом?

— Это уж как пожелаешь, — ответил Лис. — Я бы и сам с тобой сходил, если не против.

Против я не был, но у меня имелись пожелания.

— Переправляться будем не здесь.

— Само собой. — С гримасой: «Не надо думать, что ты умнее других».

— Я возьму с собой только своих англичан.

— Твой выбор.

— Само собой, — спародировал я реплику и гримасу.

— Малоун, я собираюсь на тот берег, — сообщил я бывшему десятнику. — Хочу взять тебя, Хейла и Джорди.

Хорошо иметь дело с дисциплинированными людьми. Сначала кивок и только потом вопрос:

— Кто еще пойдет?

— Мурха Красный Лис. Возможно, кто-то из его людей.

— Один человек, — уточнил Малоун. — Три ирланца — это слишком шумно.

— Это правильные ирландцы, — заметил я. — Почти норманны.

— Тем более, — Малоун покосился на один из наших костерков, где по случаю свободного дня бухали дренги. И это было громко. Впрочем, их можно понять. Гвалт в лагере стоял изрядный.

— Когда?

— Нас перевезут ночью, — ответил я. — Вместе с лошадьми. В цветах людей Бургреда.

Кивок и:

— Я пойду?

— Иди.

Инструктировать Малоуна — лишнее. В данной ситуации он опытней меня.

Глава девятая. Две королевские армии

Драккар нам выделил Бьёрн. Он же и провожать пришел. Вместе с Иваром, разумеется.

Нас отправлялось семеро. Я с моими англичанами и Лис с двумя своими: Давлахом Бычком и Бавом Прыгуном. Выбор Лиса говорил о том, что к делу он отнесся серьезно: Давлах и Бав были не просто хускарлами, а полноценными хольдами с правом на две доли добычи каждый. Я хорошо знал обоих. Давлах — коренастый здоровяк с косолапой походкой, казался медлительным и даже неповоротливым. Склонен думать, из тех, кто самонадеянно положился на первое впечатление, уже целое кладбище собралось. Бав тоже был типичным представителем Скоген Лифер, высокий, зеленоглазый, с длинными рыжими косами и россыпью веснушек на слишком бледной для летнего времени физиономии. Прыгуном его прозвали еще в ранней юности, когда Бав, спасаясь от троих кровников, сиганул с какой-то скалы и чудом не убился о прибрежные камни. Сейчас, полагаю, он прыгать бы не стал. Порубил бы тройку мстителей и спокойно ушел домой.

Собственно, он их и порубил. Но позже. И дома у Ирландии у него к этому времени уже не было. Ни дома, ни родни. Хотя нет, все у него было. Ведь дом викинга — это его драккар, а семья — хирд.

Мурха и его хольды, как и мы, были облачены в трофейные плащи и шарфики мерсийцев. Бав даже штаны здешние напялил. Лошадок мы тоже выбрали трофейных. Из тех, что попокладистее. Так что провести их на борт по широким сходням удалось без проблем.

Драккар отчалил и примерно час двигался вверх по течению, пока я не счел, что мы достаточно удалились от места будущей переправы. Еще минут двадцать искали подходящее место для высадки.

— Приду за вами сюда же следующей ночью, — пообещал мне Бьёрнов капитан.

— Если нас не будет, то на вторую ночь тоже приходи, — велел я ему.

Мало ли как сложится.

А сложилось так: сначала мы ехали по дороге, потом, оставив лошадей под присмотром Джорди, двинулись напрямик через лесок, пока не уткнулись в уже привычную изгородь, за которой оказалось пустое пастбище, а за пастбищем что-то вроде хутора. К этому времени чуть посветлело. В доме кто-то надсадно кашлял, замычала корова… Вроде ничего подозрительного. Тем не менее хутор мы обошли стороной. И минут через пять неожиданно наткнулись на парнишку, ловившего рыбу на берегу заросшей камышом протоки.

Парнишка даже рта открыть не успел, как Бав занес на ним меч… который был перехвачен Малоуном.

— Не бойся, — мирно произнес бывший десятник по-английски. — Мы друзья. Ищем людей нашего короля.

— Нашего? Короля Эллы?

Глаза у парнишки были полны страха. Даже если он и разбирался в королевских цветах, то мерсийской расцветки не опознал.

— Эллу, — подтвердил Малоун.

Его изуродованная шрамом жуткая рожа сейчас выражала доброту. Или что-то похожее.

— Вы их нашли. Там, в деревне стоят, — злорадно сообщил парнишка, махнув рукой. — Третий день. Всю живность сожрали, крысы. Сказали: король платит.

— И чему ты радуешься? — спросил Малоун.

— Так до нас не дошли!

— Сиди тихо, и не дойдут, — посулил Малоун, и мы отправились в указанном направлении, оставив парнишку в живых.

Определенно, мне нравились мои нынешние спутники.

В деревеньке трудились. И праздновали. Трудились аборигены, а праздновали их постояльцы.

— Я не пойду, — сразу сказал Малоун. — Меня многие знают… И узнают.

Тут он был прав.

— Хейл, со мной.

— И я, — сказал Лис.

— И ты, — согласился я. — Только браслетики сними. Двух эрлов на нас троих многовато.

— Разумно. — Лис убрал в кошель не только браслеты, но и все золото, которого на нем хватало, передав Прыгуну.

Солдаты нортумбрийской армии заняли, как водится, лучшее здание в деревне, довольно убогое сооружение из глины и тростника с черной соломенной крышей.

— Старший кто? — сурово поинтересовался я.

— Чего?

Нет, это не королевская гвардия. И даже не личная дружина тана. Ополченцы. Фирд.

— Кто командир?

— А ты кто такой?

Я кивнул Хейлу, и тот сунул пяткой копья в брюхо интересующегося.

Тот скрючился и блеванул.

Это он зря. Тут и без того воняет.

— Ты! — указал я на молодца в рубахе и без штанов. — Чей?

Молодец распрямился, выпустил тетку, которую щупал. Тетка тут же завернулась в какую-то тряпку. Вот это правильно. Так себе было зрелище.

— Чей?

— Короля Осберта… Ик!

— И где сам король?

— Ик! Он мне не сказал.

И лыбится, дебил.

— На выход! — скомандовал я и, покинув хижину, с удовольствием вдохнул более-менее чистый ночной воздух.

— Милорд! А можно нам войти?

Крестьянин. Вид потерянный, глаз подбит.

— Войди, — разрешил я. — Это ведь твой дом.

— Но они сказали, что по королевскому приказу…

— Нет приказа. Они — такие же, как ты, — отчеканил я. — Делай с ними, что хочешь.

Война — она такая. Есть армия, а есть примкнувшие к ней ублюдки.

Но дело в том, что нам как раз нужна армия.

Армию мы нашли часа через два.

Два огромных лагеря, разделенных мелкой речушкой.

Над одним полоскалось знамя Эллы, над вторым…

— Осберт, — сказал Малоун.

Значит, они и впрямь договорились.

Это плохо. А еще хуже, что англичан тут — как муравьев. Не только королевские войска и дружины примкнувших к ним графов-олдерменов, которых можно было опознать по флагам, если бы я в них разбирался. Это не важно. Важно, что здесь собралось двадцать-тридцать тысяч бойцов. И это не считая ополченческого мяса.

— Мы справимся.

Мурха тоже оценил армию противника и сделал неправильный вывод.

Почему неправильный, я ему сейчас объясню.

— Нас примут во время переправы, — заметил я.

— Мы справимся, — повторил Лис.

— Многие умрут.

— Это война. Мы победим.

— Нет, — я покачал головой. — В лучшем случае выиграем битву. И тогда они отступят. Как думаешь, куда?

— В Йорвик.

— Именно.

Мурха задумался. Стены нортумбрийской столицы он помнил. На таких стенах даже недоноски вроде тех, которых мы встретили в деревеньке, способны создать проблемы. А десять тысяч (вряд ли уцелеет меньше) полноценных бойцов сделают их неприступными. И что опять? Сидеть под Йорвиком, пока не кончатся съестные припасы? А кончатся они у нас, потому что в Йорвике — королевские хранилища, купеческие амбары и главный церковный орган Нортумбрии. Вот у кого кладовые так кладовые.

— Что предлагаешь? — спросил Лис.

Он чувствовал, что у меня есть идея.

Идея была. И я ее озвучил.

— Сигурду с Бьёрном это не понравится.

— Главное, чтобы понравилось Ивару.

— Тоже верно, — согласился Мурха. — Ну что, уходим?

— Уходим, — подтвердил я.

Легко получилось.

Глава десятая. Беспечность наказуема

Как обычно и бывает, «легко» закончилось.

По дороге к месту высадки-посадки нас уже ждали.

Выехавший отряд заблокировал дорогу. Еще один отрезал путь обратно. Плюс стрелки на опушке.

— Кто такие?

Вопрос был задан достаточно спокойно, и тот, кто его задал, агрессии не проявлял.

На нас цвета Бургреда и все типично местное: от сбруи до щитов.

— Мерсия, — спокойно ответил я. — Зови меня лорд Николас.

— Уолт Тизи. Откуда ты взялся, лорд?

— Оттуда, — я указал на реку. — Перебрались ночью. Теперь едем к королю Элле с вестями от короля Бургреда.

— В таком случае ты едешь не туда, лорд Николас.

Уолт этот мне понравился. Неторопливый, рассудительный, основательный. Чем-то похож на моего Малоуна. Только без шрама.

— Благодарю, — сказал я вежливо. И своим: — Разворачиваемся.

— Погоди, лорд!

— Что ты сказал? — Я принял максимально надменный вид.

— Тебе придется поехать с нами.

— Да ну?

— Прости, лорд Николас, но у меня приказ тана. Уверен, он не станет тебе препятствовать. Думаю, даже предложит разделить трапезу. А потом даст людей, чтобы проводили тебя к королям.

К королям, а не к королю. Несложно сделать вывод, что этот тан — не из группы поддержки Эллы. И отпускать нас не намерен.

Я демонстративно огляделся. Семеро впереди. Около десятка сзади. И чертовы стрелки, которых даже не пересчитать толком.

Англичанин был вежлив. Я назвался лордом, разговариваю и выгляжу соответственно, а он — простой вояка. Но у него приказ, а я даже не свой лорд, а мерсийский. И каким бы благородным я ни был, но на его стороне сила. Так что — подчинимся. Пока.

— Обед — это неплохо, — сказал я. — Поехали.

Лорд Брэди, тан Чериленда, и впрямь оказался сторонником Осберта. И все бы ничего, если бы его сыночек не оказался тем самым мальчишкой Идвигом, которому я попортил руку в день, когда старина Малоун повел меня на местный полигон проверить мои кавалерийские навыки.

Естественно, Идвиг меня узнал. И Малоуна он тоже узнал, но на бывшего десятника ему было наплевать, а вот на меня…

— Как рука, малыш? Вижу, что все хорошо? — участливо поинтересовался я, видя, как вьюнош этой самой рукой тискает рукоять меча.

— Отец, это тот самый…

— Лорд Николас из Мунстера, шевалье де Мот! — сообщил я, спешиваясь и отвесив легкий поклон. И обозначил рукой: — Мой родич лорд Мурха Редфокс и его люди. Ваш человек от вашего имени обещал мне обед. Очень кстати. Мы действительно голодны.

— Я слышал о вас.

Тон тана ясно давал понять: слухи были недружественными.

— Увы, доселе я был знаком только с вашим… сыном? — Сходство налицо. — Рад, что он здоров. Я старался не причинить ему вреда.

— Отец! Он убил Эзельстана! — выкрикнул вьюнош.

— Что делать, малыш, — я пожал плечами. — Королевская служба. Архиепископ Вулфер отпустил мне этот грех. Чего, к сожалению, нельзя сказать о юном Эзельстане. Его благость сказал, что несчастный будет вечно гореть в аду. Тебе повезло, мальчик, — я повернулся к Идвигу, — тебе хватило благоразумия не ввязываться в ту историю, не то погубил бы свою душу, как и он.

Я ожидал, что тан поинтересуется, что за история, но тот спросил другое:

— Ты на службе Эллы, лорд?

— Да, — соврал я.

— Тогда почему ты в цветах Мерсии? — обвиняющим тоном поинтересовался тан.

— Это долгий рассказ, лорд, — уклонился я от ответа. — Мне, пожалуй, не одолеть его без пары кружек доброго эля.

Некоторое время тан колебался. Изучал моих спутников, косился на сынка, которого буквально разрывало от желания высказаться…

Но мой благодушный вид сработал.

— Что ж, — сказал он наконец. — Прошу к моему шатру.

Нет, даже усадив нас за стол, тан не забыл позаботиться об охране.

Охране от нас, потому что наблюдали они вовсе не за окрестностями.

Снедь была нехитрая, но ее было довольно, и эль тоже не прокисший. Так что я решил не кочевряжиться и начал повествование. От печки. Вернее, от королевского двора в Йорвике, где мне высочайше было поручено сопровождать послов с верегельдом за убитого норманнского конунга.

— Верегельд — это…

— Я знаю, что это, — перебил меня тан. — Продолжай, лорд Николас.

И я продолжил. Вплоть до нашего прибытия в Роскилле. И рассказа о незавидной участи чевиотских лордов.

— Да, я о ней знаю, — сказал тан.

И поведал мне продолжение истории, то, что случилось уже здесь, в Нортумбрии, когда «послания» Сигурда достигли получателя. Вернее, только одно из них, потому что один из калек умер в пути. А вот второй страдалец дожил до окончания путешествия и был доставлен королю в бочке из-под рыбы. И король Элла прочел надпись на его челе, в точности скопированную палачом Сигурда с деревянной дощечки, которую я отдал Ивару.

«Ты позавидуешь ему, когда мы придем».

Склонен думать, надпись была лишней. Как оказалось, именно она сделала Эллу сговорчивым, когда архиепископ Вулфер увещевал его забыть распри и помириться с Осбертом.

— Как же тебе удалось спастись от мести язычников? — вернулся к теме беседы тан Чериленда.

— Повезло, — соврал я. — С нами был капитан из Кента, но сам из данов. Помог спрятаться, а потом сесть на корабль своего родича. Не бескорыстно, разумеется, — я вздохнул, — но зато он переправил нас, — я кивнул на Малоуна, — сначала на землю франков, а оттуда на попутном судне бы добрались до Кента. Оттуда — в Мерсию. А там Бургред нас… — тут я замялся.

— Ты говори, лорд! — поощрил тан. — Очень интересно, как ты стал мерсийцем.

— Вообще-то не мерсийцем, а всего лишь королевским гвардейцем Бургреда, — я изобразил смущение. — Король не оставил нам выбора. Или с ним, или… — Я провел пальцем по горлу. — Не очень-то он любит короля Эллу.

— Да кто его любит, узурпатора! — воскликнул сынок Идвиг, но папа велел ему помолчать.

— Скажу тебе, лорд, мы не очень противились, — я изобразил нечто вроде пьяной откровенности. И то: эля я выпил уже порядочно, и тан это видел. И склонен думать: персональный подливальщик за моей спиной оказался не просто так.

— Ты пойми, тан, Бургред, он вам, нортумбрийцам, не друг. Но когда речь идет о язычниках-норманнах… А Бургред с ними сражался. Мы все там бились!

Вот, даже и не соврал.

— Судя по тому, что норманны стоят лагерем на том берегу, а Бургреда я там не вижу, битва не задалась?

Ишь ты. Прям сама проницательность.

— Нас разбили, — сокрушенно признал я. — И корабли их поджечь не смогли. Скажу тебе прямо, тан, мы бились как львы, но язычников было слишком много… И нам пришлось… Нам пришлось…

— Драпать! — подсказал паскудный сынок.

— Я — человек нортумбрийского короля! — расправив плечи, гордо сообщил я. — И когда появилась возможность, я… мы последовали своему долгу. Мой родич, — кивок на Мурху, — отважно захватил норманнский челнок, на котором мы и преодо… преодно… Переплыли сюда. Сражаться с язычниками! Слава королю!

Я лихо опростал очередную кружку и уронил голову на стол.

— У нас был тяжелый день, — извиняющимся тоном произнес Малоун. — Сначала переход, потом битва, потом язычники нас преследовали… Милорд две ночи не спал.

— Бургред разбит? — напрямик спросил тан.

— Вдребезги, — Малоун был сама невозмутимость. — Бежал со всех ног.

Я мысленно поаплодировал.

— Что ж, — сказал тан Чериленда. — Бургред разбит. Это плохая новость. Но у нас здесь немалое войско, и мы готовы сделать то, с чем не справились мерсийцы. Что с вами делать, я решу завтра. Забирай своего лорда и идите спать. Вас проводят. Отдыхайте. О ваших лошадях позаботятся мои люди.

Проводили в сарай во дворе крепости. Хорошо хоть, не в тюрьму. Я «очнулся», едва за нашими проводниками закрылась дверь. Закрылась снаружи, что характерно.

— Красиво врал, — Лис стянул сапоги и улегся на присыпанный сеном земляной пол. — Но он тебя все равно не полюбил.

— И хорошо, — проворчал я, устраиваясь рядом. — Для любви у меня жены есть.

Устал, однако. Ноги гудят, спина одновременно и ноет и дьявольски чешется. Надеюсь, это не вши.

— И что теперь, эрл?

Это Джорди.

Был бы здесь мой братец, я знаю, что бы он ответил. Убьем их всех. Но я не настолько кровожаден.

— Если не хотим переплывать реку на бревнышках, то этой ночью нам надо быть в назначенном месте.

— И как мы это сделаем? У черилендского тана полсотни воинов, а нас шестеро.

— Хы! — фырнул Давлах Бычок. — Полсотни англичанишек! Я уже убил втрое больше.

Джорди обиделся. Но промолчал.

Давлах встал, отошел в угол и щедро его оросил.

Что, понятно, не улучшило атмосферу внутри сарая.

— Я думаю: убивать нас не станут, — глубокомысленно изрек Малоун.

— Почему ты так решил, англ? — Давлах завязал штаны и уселся на перевернутую поилку для скота.

— Я сакс, а не англ, — уточнил Малоун. — А решил так, потому что нам оставили оружие.

— А ты бы отдал?

— А ты нет?

— А я нет! — самодовольства в голосе ирландца хватило бы на троих саксов. — Мои копья — это только мои копья, — он похлопал по месту, которое можно было бы назвать ширинкой. Но ее, увы, еще не придумали. — Рискни тан обойтись с нами невежливо, сколько бы у него тогда осталось людей? А зная нашего ярла, я почти уверен, что у этих людей не осталось бы тана.

Приятно, когда такой человек, как Давлах, столь лестного о тебе мнения.

— Малоун, посмотри, что там снаружи, — велел я, показав наверх. — Давлах, помоги ему.

Бычок вскарабкался на перевернутые ясли, топнул пару раз, чтобы убедиться, что они выдержат полтысячи фунтов. Малоун подобрал деревянные вилы, проковырял с их помощью дыру в соломенной крыше, встал на плечи ирландцу, протиснулся между жердями кровли и высунулся наружу.

Минут пять он изучал окрестности, потом, присев, мягко спрыгнул на пол и принялся вычищать солому из волос и бороды.

Я ждал. Торопиться было некуда.

— Дверь подперли бревном, — начал доклад Малоун. — Зачем, не понял.

Я тоже не понял. Дверь на кожаных петлях. Разрубить их — секунда.

— Снаружи — двое. Один старый, другой мальчишка. Играют в кости.

Малоун поморщился. Это в нем бывший десятник проклюнулся.

— Во дворе людей много, но солдат меньше десятка. Ворота открыты. Снаружи больше. Часть — верхом. Тан им что-то говорит. Похоже, намерен куда-то отправить.

Вот это хорошая новость. Можно временно расслабиться.

— Отдыхаем, — решил я. — До сумерек.

Положил под голову свернутый плащ и уснул.

Разбудил нас один из тановых дружинников, когда уже начало темнеть. Ну как разбудил: открыл дверь и заглянул. Увидел мирную картину нас спящих, успокоился, поставил у входа деревянное ведерко, и дверь снова закрылась. Но мы с Мурхой уже проснулись. Проснулись, переглянулись, а потом ирландец тихонько растолкал своих, а я — своих.

В ведре оказалась обычная вода. Заботу я оценил.

— По возможности никого не убиваем, — распорядился я.

Судя по небу в дыре над головой, уже достаточно стемнело.

Рубить петли мы не стали. Разрезали аккуратно, придерживая двери, сдвинули их слегка, ровно настолько, чтобы мы с Лисом просочились наружу. «Не убивать», — обозначил я Лису.

И два вахлака-сторожа отправились в небытие лишь на время.

Через пару минут (минус еще трое беспечных) мы уже были в конюшне. А еще через пять минут выезжали из ворот.

Два охламона-караульных даже поприветствовали меня как лорда. Я благосклонно кивнул.

Даже и не думал, что будет так просто.

А все почему? Потому что я — добрый. А убей мы караульных, сколько времени прошло бы до поднятия тревоги?

— Давно знал, ярл, что ты удачлив, но даже и не думал, что настолько, — сказал мне Лис уже на палубе драккара.

Я пожал плечами. При чем тут удача? Гуманизм, выдержка и точный расчет. И вот твой враг кормит тебя и поит, потом укладывает спать и практически не возражает, когда ты отправляешься восвояси. Ну да проехали. Сейчас у меня другая забота. Правильно подать Рагнарсонам мою стратегическую идею: как превозмочь могучую нортумбрийскую армию, не потеряв собственную.

— Нет! — Сигурд Рагнарсон не задумался даже на секунду, прежде чем определиться с позицией. — Я поклялся отомстить за отца, и я отомщу!

— Сколько бы ни было этих жалких англов, мы их всех уничтожим! — поддержал его Хвитсерк.

Бьёрн поглядел на Ивара. Ивар же объявлять решение не торопился.

Змееглазому это не понравилось:

— О чем тут думать, брат? Убийца нашего отца на том берегу! Ты забыл нашу клятву?

Ивар улыбнулся.

Когда дракон улыбается, его собеседнику хочется перенестись километров на триста. И все равно куда.

Но только если собеседник — не такой же дракон.

Мне показалось: вот-вот раздастся оглушительный треск ломающихся о борта весел и стоголосый рев сошедшихся хирдманов.

Но нет. Братья-Рагнарсоны очень четко чувствовали ту линию, после которой родная кровь перестает быть родной.

— Посмотрите на него, — Ивар указал на меня.

Я старательно изобразил невозмутимость. Что было непросто.

— Скажи мне, Ульф, у тебя ведь была возможность убить Эллу?

— Пожалуй, — осторожно ответил я.

— Но ты его не убил. Почему?

Потому что потом, скорее всего, убили бы меня. Но, к счастью, это был риторический вопрос. Ответ на который я уже давал.

— Он не сделал этого, Сигурд. Он понимал: нельзя украсть у нас нашу месть! И что я слышу теперь от собственного брата? Сигурд! Ты и впрямь хочешь, чтобы убийца нашего отца пал в бою?

Бьёрн хлопнул ладонью по столу. Хвитсерк непонимающе уставился на Ивара.

— Наша месть, — сказал Ивар, — это не полет из Мидгарда в Валхаллу. Элла умрет так, что о его смерти будут вспоминать правнуки наших правнуков. Ты позаботишься об этом, Сигурд. Но то, что придумал Ульф, заставить конунга англов испытать боль посильнее, чем от твоего ножа, Сигурд.

— Не понимаю, — пробормотал Хвитсерк. — Я бы тоже огорчился, если бы мой враг струсил и отказался от битвы. Но при чем тут боль?

— А что бы ты испытал, брат, если бы, вернувшись домой, обнаружил там своего врага? Твои богатства, твои дети, жены, родичи — все, что было твоим, стало — его. А ты смотришь на это и ничего не можешь сделать.

— Еще как могу! — возразил Хвитсерк. — Я его на кусочки порежу! Зубами порву!

— Это потому, что у Роскилле нет стен, — усмехнулся Ивар. — А у Йорвика они есть. И, клянусь копьем Одина, они покрепче, чем зубы Эллы! Ульф знает толк в мести, ведь он сам однажды испытал подобное.

Хвитсерк перевел взгляд на меня, потом кивнул и сказал:

— Ульф-ярл, ты хорош.

Ну да. Хотя до сих пор так и не научился видеть мир как викинг. Может, поэтому не склонен праздновать победу заранее. Я ведь тоже видел стены Йорвика. И не думаю, что попасть внутрь будет просто, даже если там не будет всей армии Нортумбрии.

Получается, так или иначе, но свой план я пропихнул?

Не совсем.

— Ты хорош. Но мы поступим иначе. Бьёрн, сколько у нас здесь союзных?

— Сейчас сотен семь-восемь. Кораблей. Но не все здесь. Половина расползлась по округе. Грабят.

— Надо собрать как можно больше, — заявил Бескостный. — У них есть корабли, так что перебраться на тот берег им будет нетрудно.

— Хочешь, чтобы они отвлекли англов? — уточнил Бьёрн.

— Хочу. Но сами они не пойдут. Нужен кто-то из нас.

— Я! — тут же вызвался Сигурд.

— И я! — поддержал Хвитсерк.

Ивар кивнул. Он, похоже, на это и рассчитывал.

— Вы заставите их драться, — сказал он. — А мы с Бьёрном пойдем к Йорвику. И возьмем его.

Собственно, это и был мой план. Только об отвлечении я не говорил. Нет, мысль хорошая, но если Ивар мог предложить братьям ввязаться в неравный бой, то я — нет.

— Обсудим, — сказал Ивар, подтягивая поближе кувшин с элем. — Ульф-ярл, благодарю тебя.

Я понял. Вежливо кивнул каждому из братьев-конунгов по очереди. И вышел из шатра.

Воздух снаружи показался сладким, как поцелуй Гудрун. Вот как бывает. Рядом река, порядком заиленная. Еще лагерь вокруг, который смердит, как и положено смердеть военному лагерю. Но после «вдохновляющего» общества братьев Рагнарсонов…

— Ну? — спросил поджидавший снаружи Медвежонок.

— Согласились.

— Я в тебе не сомневался! — Свартхёвди хлопнул меня по спине. — Пошли, там наши бычка жарят. Вот только эля почти не осталось.

Зря он печалился.

Когда мы вернулись в «расположение», там уже обосновались ирландцы Лиса. С изрядным количеством английского пива.

«Молодцы братья-католики, — подумал я. — Ушлые и не жадные».

В целом, правильная оценка. Но не в данном случае. Эль был от Хвитсерка и предназначался мне. Просто Мурха первым попался Рагнарсону на глаза. И мой «почти тезка» поручил ему передать мне ценный подарок.

Впрочем, и ирландцы не с пустыми руками пришли, а с двумя бочками свежезасоленной рыбки, экспроприированной в каком-то рыбацком селении, и четырьмя мешками ржаной муки, из которой быстренько понаделали пресных лепешек.

В общем, вечер удался. Не хватало только музыки и женщин. Но попытку отправиться на поиски я пресек. Собирай потом бойцов по местным деревням. И хорошо еще, если никого не притопят втихомолку. Так что обошлись музыкой, которую организовали собственными силами.

И тут я кое-что понял. А именно: раз у бойцов хватает энергии на эти дикие пляски, то тренировочные нагрузки можно запросто удвоить.

Глава одиннадцатая. Неприступные стены нортумбрийской столицы

То была славная битва. Как нам потом рассказывали. Объединенная армия двух королей вроде бы была полностью готова к встрече противника, но как-то так получилось, что викинги все равно напали внезапно. И как-то успели не только высадиться на берег, но и на нем закрепиться. Место выбрали правильное: коннице не разбежаться, да и людям тоже особо не побегать. Заливной луг в состоянии частичной заливки. Грязь примерно по щиколотку. И фронт шириной метров сто максимум, а с флангов уже настоящее болото.

Англичане кое-как собрали собственный строй, оба войска сошлись и некоторое время играли в кто кого перепихает. На стороне Нортумбрии была численность. На стороне викингов — навыки, мощь и ярость. А еще у них были супербойцы, способные прорвать вражеский строй. Например, Сигурд Рагнарсон. И его берсерки, коих насчитывалось почти два десятка. Сигурд любил воинов Одина, потому что умел с ними управляться. Даже медведи опасаются драконов. Вот только Сигурд вперед не лез, а берсерки оставались в резерве. Похоже, северян полностью устраивало, что два войска топтались на месте, время от времени ширяя противников острыми железками с такой интенсивностью, что через полчаса противостояния бойцы даже не устали.

Эта имитация битвы длилась примерно полчаса, а потом выяснилось, что союзные Рагнарсонам головорезы уже всех победили и вовсю грабят вражеский лагерь.

Хотя нет, «всех победили» — это было преувеличением. Вернее — дезинформацией. На самом деле оставшихся в лагере войск было раз в десять больше, чем грабителей, и как только англичане осознали этот замечательный факт, то храбро ринулись в атаку. То были в основном ополченцы, но ведь противостояли им не монолитные стены хирдов, а мелкие компании, грабившие шатры и потрошившие повозки. Они даже не столько грабили, сколько портили. Да еще и пожар устроили.

Большая часть сводных королевских сил плюнула на завязших на берегу язычников и бросилась спасать имущество. Причем если сотен пять людей Эллы все же остались на берегу, то люди Осберта ушли все. Хотя грабили как раз лагерь Эллы.

Командование после отступления королей перешло к моему знакомцу Кенельму, королевскому сотнику, вояке достойному, но полководцу, как выяснилось, посредственному.

И когда викинги внезапно «проснулись» и атаковали по-настоящему, Кенельм, геройски стоявший в первой шеренге, умер одним из первых.

Хотя шансов у него в любом случае было немного. Бойцам Сигурда при численном равенстве сил могли противостоять разве что королевские гвардейцы, да и то недолго. Так что викинги прорвали заслон и даже поверили в победу… На некоторое время.

Пока англичане не сообразили, что нападение на лагерь было отвлекающим маневром и не обрушили на хирды Сигурда и Хвитсерка всю мощь своей конницы и пехоты, и снова оттеснили норманнов к реке, где, несомненно, довершили бы разгром…

Не будь у викингов кораблей.

Но корабли у них были, так что, пусть и с серьезными потерями (в основном среди союзников), викинги покинули нортумбрийский берег и двинулись к морю, оставив временно союзных королей пожинать плоды победы. Временной.

* * *

Йорк-Йорвик. Сотня с хвостиком гектаров тесно прижавшихся друг к другу мини-дворцов, зданий, казарм, арсеналов, складов, мастерских и прочего, и главенствующая над ними громада собора Святого Петра, сердце одноименной обители христианского римского духа.

Весьма символично, поскольку каменный квадрат, вместивший все это, тоже был возведен римлянами. Я видел эти стены и снаружи, и изнутри, так что отлично понимал, что взять их будет очень непросто. И люди-муравьи на них не станут праздно глядеть на наши старания. Они будут кусаться.

И словно в подтверждение этих мыслей с ближайшего бастиона, массивной, округлой башни, донесся громовой удар, затем черная точка по крутой дуге ушла к сизому небу, зависла там на пару мгновений, а потом с устрашающим гулом понеслась вниз, стремительно увеличиваясь в размерах. Ну прямо на наши косматые головы.

Мой братец Медвежонок помянул воронов, я сам невольно втянул голову в плечи, хотя понимал, что втягивай не втягивай — разницы нет. Впрочем, вероятность попадания именно в нас — ничтожна.

Так и вышло. Камешек ухнул в землю шагах в пятидесяти, разрушив чей-то сарай, развалившийся от сотрясения, и напугав бойцов Бьёрна, мародерствующих неподалеку.

Бури извлек из чехла лук, наложил стрелу…

И убрал оружие обратно. Метров четыреста. Да еще с приличным превышением. Слишком далеко даже для моего снайпера.

Мы направились к месту падения: было любопытно поглядеть на «подарочек».

От удара о землю снаряд развалился на дюжину кусков. Хотя какой снаряд… Просто кое-как обработанный кусок известняка. Выстрел был явно пробным. Ну да, кто же будет пристреливать орудия по собственным предместьям. Это сейчас народ отсюда разбежался: кто в Йорвик, кто — в крепость на том берегу, но большинство наверняка просто в лес. Или вверх по реке. Вроде бы у речных причалов плавсредств поубавилось. И точно ни одного судна покрупнее рыбачьей лодки. К тамошним складам никто из наших соратников пока не совался. Слишком близко от стен.

Не трогали пока и крепостицу с той стороны Уза. Тоже римское сооружение, надо полагать. Разве что церковь тамошняя — более поздней постройки. Святой Марии, если не ошибаюсь.

Еще один снаряд… С тем же жалким результатом.

— Опять будем сидеть под стенами, комаров кормить, — проворчал Медвежонок.

Отчасти он был прав. Ивар не торопился. И я знал, чего он ждет. Вернее, кого. Но день-другой у нас в запасе точно есть.

— Возьми десятка три наших, — сказал я. — Съездим, поглядим одно интересное место.

Вилла моего «доброго друга» Озрика внешне не изменилась. Та же ветхая древнеримская красота. Пускать нас внутрь сначала не хотели, но мы были убедительны и спустя час уже обедали в том самом зале, где когда-то Озрик представлял меня своим дружкам-оппозиционерам. Обедали качественно. А особенно качественными были вина. На вилле обнаружился прекрасный погреб, содержимое которого я намеревался изъять. Собственно, изъято будет содержимое всех погребов. И вообще все, что приглянется. И не потому, что Озрик мне должен. У нас же война. А на войне любая собственность, которая тебе симпатична, становится твоей.

Зато никакого вандализма. И никакого кровопролития. Но все под контролем. Особенно приготовление пищи. Еще отравит нас таких хороших какая-нибудь воинственная Анис. Самой Анис на вилле не обнаружилось. Оно и к лучшему. Хватало здесь девок и покачественнее. Вообще же обитателей виллы было примерно сотни две. И все, включая молодцев из охраны, вели себя похвально. Угодливо и подобострастно. Особенно старался управитель, поскольку за ним уже числился один проступок. Это из-за его упрямства нам пришлось открывать ворота изнутри. Кстати, давешнего гостя виллы он во мне не признал. Видимо, не укладывалось в его сознании, как может даже очень плохой королевский гвардеец превратиться в языческого эрла. Да и дьявол с ним. Главное, мои парни довольны. И Ивар будет доволен, когда я завтра привезу ему пару бочек здешнего белого.

Такой вот у меня был план.

Но жизнь, как у нее принято, преподнесла сюрприз.

Прибыл хозяин виллы.

Хорошо, что Медвежонок всегда начеку и выставил караул, как положено. И караул, как ему и положено, бдил.

Озрик приехал ранним утром. С ним — десятка два кавалеристов. Застань они нас врасплох, были бы потери. Но караульный заметил конный отряд загодя, и потому врасплох застали гордых англосаксов.

Когда усталые всадники на еще более усталых конях въехали во двор, то встретили во дворе меня. И два десятка норманнов в полной экипировке. И дюжину стрелков на правильных позициях.

Вот Озрик меня узнал. И даже не удивился.

Как выяснилось, у него был контакт с черилендским таном, и тот рассказал ему курьез. Случай с неким то ли эрлом, то ли рыцарем, которому тан оказал гостеприимство, коим тот пренебрег. Рассказал с подробностями, которые Озрика удивили. Поскольку он незадолго до этого по поручению короля Осберта общался с королем Бургредом и доподлинно знал, что никакого ирландского рыцаря в войске у того не было.

— Теперь ты с язычниками, Николас? — спросил он грустно.

— Не я с ними, а они со мной, — поправил я. — Они зовут меня Ульф Хвити. Ярл Ульф Хвити. Так что ты теперь мой пленник, не возражаешь?

Озрик пожал плечами. Понимал, что вариантов у него два и второй совсем неприятный.

— К той истории я не имею отношения, — на всякий случай сообщил он. — Эзельстан действовал без моего ведома.

— И земля ему пухом, — отозвался я. А потом в моей голове возникла интересная мысль. — Скажи мне, Озрик, ты хочешь стать королем?

Глава двенадцатая. Падение Йорвика

— Вот человек, о котором я говорил, — я положил руку на плечо Озрика и подвинул его вперед.

Сын олдермена держался неплохо. Разве что побледнел самую малость. Но в факельном свете это не очень заметно.

— Ульф-ярл сказал, что ты — конунг по крови, — Ивар вперился в него взглядом голодного дракона. — Это так?

Наверняка он понял, но я все же перевел на всякий случай.

— Да, король Ивар. Я — королевской крови.

И это правда. Крови этой — пара наперстков, но уточнять не будем.

— И ты готов поклясться быть верным?

Еще бы Озрик не был готов. Я провел с ним серьезную разъяснительную работу. Даже сумел подсластить пилюлю: мол, это единственный способ спасти Йорвик от разорения, а христианские святыни — от поругания. Опять-таки, многого ли стоит клятва, данная язычнику?

Об этом я не говорил, а так, легонько намекнул. Для облегчения выбора, не более. Потому что на этот счет тоже подстраховался. Хитромудрые ярлы и конунги, что так и норовят поклясться Отцом лжи Одином, кое-чему меня научили.

Но о страховке Озрик узнает, когда заднего уже не отыграть. А пока пусть выбирает между умеренно хорошим и совсем плохим. Когда на одной чаше — не самая приятная смерть, а на другой — спасение не только своей шкуры, но еще и людей, а главное — церкви…

Ну и королевская власть в придачу, пусть и несколько ограниченная. По-моему, все очевидно.

Для Ивара тоже очевидно. Он-то и клятв никаких давать не будет. Даже — отсутствующим глазом Одина. Шанс не оставить под стенами Йорвика минимум четверть хирда Бескостный не упустил, и за предложенную мной идею он ухватился.

Бьёрна убедить тоже было нетрудно, ведь Железнобокий рассуждал аналогично. Хирд — главная ценность вождя даже в мирное время. А нашим конунгам предстояло войско Эллы и Осберта разбивать, а потом Англию покорять.

Чуть сложнее было, еще до присяги Ивару, убедить Озрика написать правильное письмо архиепископу. Именно архиепископу, а не королевскому наместнику. Формально городским ополчением командовал воевода Эллы Редманд, однако в вопросах политических первое, а оно же последнее слово принадлежало Вулферу. Именно его святость был главным надгробием в этом потенциальном кладбище.

Для убедительности я прогулял Озрика по нашему лагерю, показал приготовления к осаде: лестницы, башни, таранный сарай и прочее. Показал ему тренировку моих лучников, чтобы он убедился: стрелки у нас точно не хуже тех, кто на стенах. О том, что так бьют только мои парни, а их всего ничего в войске норманнов, я умолчал. Под конец добавил, что это всего лишь часть языческого войска. Примерно треть его. А две трети, те, которые наваляли Элле и Осберту, уже погрузились на корабли и сейчас плывут сюда.

— Но мы же их победили! — возразил гордый сын олдермена. — Меня послали с этой вестью!

Я засмеялся.

— Победа, — сказал я, — это когда враг уничтожен или рассеян. А когда враг рассеял твои войска, побил твоих людей, ограбил твой лагерь, а потом ушел безнаказанно, это называется по-другому. Если бы норманны хотели уничтожить союзную армию Нортумбрии, они бы ее уничтожили. Но зачем?

— Как это зачем? — не понял Озрик. — Победить врага!

— А зачем? — повторил я.

Озрик не понял. Пришлось объяснить:

— Норманны не воюют только ради победы. Они даже не мстят исключительно ради мести. Одной только местью сыт не будешь. Потому, если не будет добычи, викинги в драку стараются не лезть. А добыча, она не там, где нас ждали. Она — здесь, — я показал на древние стены Йорвика. — На ваш береговой лагерь напали только те, кому и трофейная конская упряжь в радость. Ты видел моих воинов. На каждом из них кольчуга не хуже твоей. С чего бы мне вести их в бой ради кожаного ремня и горстки серебрушек? Там, на берегу, вы дрались не с гвардией конунгов, а с норманнским фирдом, ополчением. Для настоящих воинов там достойной добычи не было. А здесь, — я показал на стены, — здесь есть. И они ее возьмут. И когда они войдут в город, жители Йорвика познают ад. Хочешь, я расскажу тебе, как это было у франков? Да, я не врал, когда рассказывал о том, как воевал там. Я действительно был беллаторе короля Карла. Но потом мы… повздорили, и я ушел к норманнам. Можешь мне верить или не верить, — среагировал я на скептическое выражение Озрика, — мне все равно. И тебе тоже. А вот в то, что будет, когда Йорвик падет, тебе поверить придется.

И я вкратце описал ему, что будет. Даже краски сгущать не потребовалось.

Озрик поверил. Тем более что и его братья во Христе вели себя с побежденными не лучше.

— Им, — я кивнул в сторону города, — очень повезло, что я встретил тебя. Если ты уговоришь Йорвик сдаться, то ад не придет на его улицы и в его церкви. Короли норманнов возьмут с города выкуп, и, да, это будет немалый выкуп, но зато кровь его жителей не будет течь по сточным канавам. Разве не богоугодное дело? А еще подумай о себе… — Я сделал паузу. — Подумай хорошенько. Кто ты, Озрик? Всего лишь сын олдермена. А можешь стать королем.

— Куклой короля, — буркнул англичанин. — А кукольники — язычники-норманны.

— Вот именно! — воскликнул я. — Они норманны! Рано или поздно они уйдут, а ты останешься!

— А если уйдут не все?

Вот же упрямая скотина. Хотелось напомнить о том, что будет лично с ним, если мы не договоримся. Но я сдержался. Мне не нужен Озрик шантажируемый, мне нужен Озрик убежденный.

— Пусть остаются. Пусть живут в христианском городе, проникаются христианскими ценностями… Глядишь, и на проповедь заглянут. Какой прекрасный шанс для архиепископа склонить их к истинной вере! Норманны-христиане! Неплохое приобретение для церкви, как считаешь?

— Звучит хорошо, — согласился Озрик. — Для нас. Но зачем все это норманнским королям?

— А затем, что им не придется терять время и людей под стенами Йорвика. Нортумбрия — не единственное королевство. Эссекс, Уэссекс… У норманнских конунгов большие планы. И они не обижают тех, кто соглашается принять их власть. Король Восточной Англии Эдмунд поклялся им в верности и остался королем. Слыхал об этом?

Да, он слыхал. И этот довод оказался наиболее убедительным.

— Я присягну, — согласился он. — И постараюсь убедить его благость. Говори, что мне следует сделать…

— Ты готов поклясться мне в верности на знаках своего бога? — спросил Ивар.

— Готов.

— Хорошо. Давайте его сюда, — конунг шевельнул рукой, и в помещение вошел священнослужитель, сопровождаемый на всякий случай зверообразным хирдманом.

— Ты засвидетельствуешь клятву перед вашим богом, — сказал Ивар.

Я перевел. Причем дважды. Святоша трясся от страха. Он был не из тех, кто мечтал о мученичестве. Но дело знал туго. Так что клялся Озрик по всем правилам, положив руку на Библию. И с крестоцелованием.

Вот теперь не поюлишь. Не язычнику поганому дана клятва, а лично Богу в присутствии его представителя.

Письмо Вулферу было уже готово. И отправлено сразу после торжественной присяги.

Теперь оставалось ждать. Либо переговоров, либо прихода Сигурда с Хвитсерком и последующего штурма.

Вулфер среагировал первым. Он согласен «сесть за стол переговоров», но только на своей территории.

Не вопрос, в свою очередь отреагировал Ивар. Он придет. С тысячью бойцов сопровождения.

Ну да. Впусти в Йорвик тысячу норманнов — и никаких переговоров уже не надо.

Предложение встретиться в норманнском лагере отмел уже Вулфер.

Как мне стало известно, Редманд был готов приехать и в лагерь язычников, но архиепископ не рискнул. И одного Редманда не отпустил. И не потому, что опасался за жизнь военачальника. Святошу беспокоило, что Редманд не сумеет как следует защитить интересы церкви.

В общем, после долгих переговоров, в процессе которых туда-сюда сновали челноки-посланцы, стороны выбрали подходящий вариант. В крепости по ту сторону реки. Заинтересованные лица плюс по сотне сопровождающих с каждой стороны. Гарнизон крепости в это число не входил, но учитывая личную подготовку викингов, это было не так уж принципиально.

Посреди мощеного двора поставили стол, по разные стороны которого и уселись переговорщики.

Надо отдать должное храбрости Вулфера, на переговоры он прибыл лично. После того, как Озрик, которого я рискнул отпустить в Йорвик, довел до его святости текущую ситуацию: без шансов. Если, конечно, Господь лично не поразит язычников, как гоморрян с содомянами.

Вера архиепископа была крепка. Но не настолько.

Переговоры длились почти до темноты. И стороны договорились почти обо всем. Кроме одного важного пункта. Контрибуции, которую должен заплатить капитул за право не быть ограбленным дочиста.

Сумма, названная Иваром, оказалась неподъёмной даже для держателя нортумбрийской церковной казны. Даже половина. Даже четверть. Возможно, десятая часть…

Лучше договариваться со мной, увещевал Ивар.

«Я — единственный из нас, Рагнарсонов, кто готов к переговорам. В отличие от моих братьев, я готов удовлетвориться деньгами. А мои братья хотят крови. Впрочем, серебро они тоже заберут».

Я был переводчиком. Не особо точным, но правильным. Смягчал выражения, вносил поправки. Пояснял недопонятое. В частности, сообщил архиепископу, что норманны не знают, кто именно был инициатором казни Рагнара. А если узнают, то, боюсь, даже мягкосердечный (ха-ха!) Ивар Рагнарсон немедленно возжаждет благородной архиепископской крови. Еще добавил, что остальные братья — свирепые демоны, защитить от которых сможет только вот он, Ивар. И договориться с ними он сможет, если у него будет серебро. Много серебра. И совсем хорошо будет, если уговорить Ивара остаться в Йорвике после заключения соглашения. Ведь только он — гарант безопасности города в целом и архиепископства в частности.

— Но есть же Элла и Осберт! — возразил Вулфер. — Они придут!

— Что он говорит? — сердито спросил Ивар, понимавший от силы четверть сказанного.

— Пугает нас Эллой с Осбертом.

— Скажи ему, что я не боюсь мертвецов! — заявил Бескостный.

— Они мертвы? — уточнил Вулфер, который тоже понимал язык норманнов очень ограниченно.

— Все равно что мертвы, — ответил я. — Король норманнов мечтает, чтобы они пришли. Они с братьями уже обсудили, как должны умереть короли Нортумбрии. И это будет очень непростая смерть, твоя святость. Когда будет время, я непременно расскажу об этом.

Вулфер нахмурился. Он видел «послание» Сигурда Рагнарсона.

— Хотя что толку в рассказе, когда скоро твоя святость все увидит сам.

Чело главы здешней церкви омрачилось. Надо полагать, он задумался о том, смолчит ли Элла о роли Вулфера в смерти Рагнара.

— Я очень советую завершить переговоры как можно быстрее, — напирал я. — Братья норманнского короля уже близко. Я очень, очень советую успеть до их прихода.

Но мы не успели. На следующее утро на реке показались полосатые скандинавские паруса.

Я не врал, когда говорил, что Сигурд захочет крови. Он и захотел. Всех и в первую очередь крови святош.

Но вынужден был отступить под дружным натиском Ивара и Бьёрна.

И некотором моем участии. Я рискнул разъяснить Змееглазому, что для таких, как Вулфер, смерть под пытками — это прямая дорога в рай. Ну прямо как умереть в бою для викинга. А самое страшное наказание — лишиться церковного имущества. И не только потому, что Вулфер сребролюбив сверх меры (все жрецы Христа сребролюбивы), а потому что утрата церковных ценностей очень не понравится самому главному и самому жадному жрецу Христа. Тому, что в Риме. И за такой проступок он не только лишит архиепископа сана, но, возможно, проклянет, и тогда тот после смерти уже не смоется в рай, а угодит прямиком в христианский ад, где Вулфера будут вечно жарить на сковороде и поить расплавленным золотом.

Золото!

— А где этот христианский ад? — живо заинтересовался Хвитсерк. — Можно в него попасть отсюда, из Мидгарда?

— Можно, — ответил я. — Если ты сумеешь пройти через Муспельхейм.

Хвитсерк погрустнел. Страну огненных великанов он преодолеть не рассчитывал, так что адское золото счел недосягаемым.

— Я продолжу переговоры, — сказал Ивар. — Думаю, они станут сговорчивей, когда увидят, что нас стало больше.

— Не продешеви, брат! — озабоченно попросил Хвитсерк.

— Уж не сомневайся! — заверил его Ивар.

И он не продешевил. Монахи отдали все, кроме священных книг и реликвий. За это им обещали жизнь и возможность церковного служения. Обещали также дать желающим возможность покинуть город.

И не обманули. Отпустили большинство святош, включая и самого архиепископа. Последний очень торопился, поскольку опасался, что информация о его роли в казни Рагнара все-таки дойдет до язычников.

Вот так, практически бескровно, была взята неприступная столица Нортумбрии. Само собой, викинги немного побесчинствовали в городе, но смертей среди гражданского населения было немного. Ивар сумел донести до своих, что теперь это их город. А если кто-то захочет убить кого-то из горожан, то стоить это будет от двух до десяти марок серебром. В зависимости от статуса покойника.

В общем, я мог гордиться. Гуманность восторжествовала. Все удовлетворены. И марионеточный король Озрик, и настоящие конунги Рагнарсоны. Но если благодарность Озрика была исключительно словесной, то Рагнарсоны не поскупились. Мои хирдманы остались очень довольны. Разве что Медвежонок чуточку сожалел, что не удалось подраться.

Но я напомнил, что скоро сюда придет союзная армия двух королей, и братец успокоился. Конечно, они придут. Убийца Рагнара Лотброка должен умереть. И Один с прочими богами непременно об этом позаботятся. Зря, что ли, Рагнар при жизни одарял богов с подобающей конунгу-победителю щедростью? Месть должна свершиться. Нужно всего лишь немного подождать.

Увы. Я тогда даже не представлял, как затянется это «немного».

Глава тринадцатая. Христианские чудеса и языческий конунг

Элла и Осберт, вопреки ожиданиям, не бросились освобождать свою общую столицу, хотя в Йорвике у них осталось немало родственников. А у Эллы так даже и жена. Довольно красивая по здешним меркам и молодая. В условиях договора с архиепископом о королеве не было сказано ни слова, но Ивар тем не менее ее не тронул. Во всех смыслах. Однако из города не отпустил, оставил во дворце. Может рассчитывал на выкуп… Которого никто не предложил. Нортумбрийские короли и их армии у города не появились. С приближением холодов стало понятно, что битва за столицу откладывается на неопределенный срок.

К этому времени почти половина наших соратников уже отправились домой, обремененные славой и добычей. К сожалению, Рагнарсоны остались. Они были связаны клятвой мести. А я, в свою очередь, был связан данным Ивару обещанием. Я предложил Медвежонку с частью хирда уйти на «Когте Фреки» на Сёлунд, но брат отказался.

— Мы все будем зимовать здесь, — заявил он. — Так что займется делом.

И мы занялись. Помещение для зимовки у нас уже было. Экспроприированный дом внутри городских стен, прежде принадлежавший кому-то из богатых нортумбрийских вельмож. Солидный двухэтажный дом, стоявший на добротном древнеримском фундаменте. Снаружи, со стороны улицы, — узкая дверь, прорезанная меж грязных темно-серых стен, лишенных окон. Только несколько бойниц на уровне метров трех от мостовой.

Справа от дома проулочек шириной только-только вьючную лошадь провести. А в проулочке — ворота. Хорошие ворота, высокие, крепкие. А уж за ними — двор. Не сказать что просторный, но зато с множеством полезных строений: конюшен, амбаров, сараев, кладовых.

В общем, типовой проект средневековой городской застройки: «крепость внутри крепости».

Нам она досталась без боя в тот день, когда ворота города открылись для норманнов. Спасибо Малоуну, который сразу указал цель. Допускаю, что у бывшего королевского десятника был зуб на владельца особняка, но в детали я не вникал. Тем более что самого владельца в доме не оказалось. Когда викинги входили в одни городские ворота, вельможа с семейством убыл в другие, наказав управляющему не щадя живота беречь господское имущество. Не то управляющий вместе семейством будут преданы мучительной смерти. Живот управляющему был дорог, и члены семейства тоже, но хозяин был далеко, а злобные язычники — близко. Бедняга сделал правильный выбор и передал нам все имущество господина, включая и себя, поскольку тоже числился в рабском статусе.

Да, по договору с архиепископом норманны обещали добропорядочных граждан не грабить, но размер дополнительной контрибуции с каждого горожанина в отдельности не оговаривался. Так почему бы уважаемому ярлу, то есть мне, не экспроприировать понравившееся мне жилье? Тем более что хозяин с жалобой не спешит, а его представитель теперь принадлежит мне по праву экспроприации.

Достался нам не только дом, но и немалые припасы, включавшие десятки позиций — от бочек соленой рыбы до набитого до отказа дровяного сарая.

— Этого недостаточно, — сказал Медвежонок. — Я хочу пить пиво больше одного раза в день, и есть предпочитаю, когда захочу, а не только за столом конунга.

Будучи людьми Ивара, мы имели право регулярно посещать пиры конунга, но не факт, что он стал бы делиться с нами припасами. Особенно зимой. У нас были деньги, но каковы станут цены на тот же овес к концу зимы, я мог только предполагать. Однозначно не маленькие. Армия язычников будет питаться, как и положено армии язычников. То есть очень, очень много.

В итоге Медвежонок взял сотню бойцов, включая моих англичан, и отправился на продразверстку. Местность, конечно, уже была порядком опустошена, но наличие местных знатоков давало шанс на успех.

А я пошел к Ивару с ожидаемой просьбой: подайте верным воинам на пропитание, ваше конунговское величество, сколько не жалко.

Ивар проявил щедрость. Запустил меня в монастырские кладовые и разрешил забрать зерно «отсюда досюда».

И я забрал. Вернее, поручил это бойцам, а сам остался развлекать Бескостного.

Спустя неделю наше общение уже стало традицией.

Ивар скучал. Он отпустил братьев «погулять» по Нортумбрии, но сам был вынужден сидеть в королевском дворце и выполнять соответствующие положению функции. Включая те, которыми у скандинавов обычно занимались жены. То есть сугубо хозяйственные.

Нет, он не был одинок в своих трудах. Будучи опытным военачальником, Ивар большую часть дел перевесил на подчиненных.

Но развеять скуку ему было нечем. Разве что время от времени кого-нибудь казнить.

За месяц мы с Бескостным провели больше времени, чем за все прошлые годы. Играли в разные умные и не очень настольные игры, строили планы (в основном Ивар), разговаривали о будущем Англии, как его понимал опять-таки Ивар, обсуждали обоюдно интересные темы, например качество английского оружия.

В общем, сблизились. И не только с Иваром, но и с его ближним кругом, из которого я более-менее знал только Лиса и Гримара.

Войти в круг приближенных Бескостного было лестно. И выгодно. Ивар был щедр по натуре, а со своими — особенно. И довольно терпим с теми, кого считал своими. Я даже почти перестал его бояться.

А еще с ним было интересно. Ивар Рагнарсон — плоть от плоти этого мира. Там, где мне приходилось думать и сопоставлять, Ивар просто чувствовал. И знал. Например, он знал, что будет владеть Англией. Но не всей. На всю у него не хватит верных людей. А вот его сыновья уже вполне смогут подгрести под себя весь остров. Второй по счету, ведь один, Сёлунд, у них уже был.

Как опытный правитель Ивар понимал, что плохо разбирается в обычаях и психологии своих новых подданных. В частности, христианском менталитете.

От католических священников в этом вопросе толку было немного. Святоши работли по традиционной схеме: сразу начинали грузить превосходством христианства над прочими вероучениями, упирая в первую очередь на чудеса, продемонстрировать которые были не в состоянии. Но то, что вполне прокатывало с английским простонародьем, не годилось для умного и практичного Ивара. Бескостному нужны были доказательства. Чудеса? Отлично. Показываете! Первое время Ивар даже пытался экспериментировать: устраивал особо рьяным испытания наподобие тех, о которых они рассказывали. Увы. Никто не продемонстрировал ожидаемого уровня святости. Единственная польза — развлечение хирдманов. Викинги знали толк в изощренных казнях и ценили новинки. Хотя какие новинки? Скорее, наоборот. Наследие древних времен.

Что же до монахов-просветителей, то их после «испытаний» заметно поубавилось. Я их понимал. Не каждый решится подвергнуться прожарке на медленном огне или еще более неторопливому погружению в кипящее масло.

Ивар тоже был разочарован, ибо Господь на мучения своих последователей внешне никак не отреагировал. Никаких чудес.

А потом Ивару кто-то сообщил, что у меня имеется «карманный» монах, вдобавок вольный, живущий по обычаям северян и свободно говорящий на нашем языке. И конунг тут же потребовал его пред ясны драконьи очи.

Я напрягся. Отказать не мог, но призвал как прикрытие Мурху. Лис отца Бернара уважал, беседовать с ним полюбил с той поры, как мы вытащили монаха из рабской клетки в Оденсе, так что авось подмогнет, не даст дракону скушать моего французского друга.

Все обошлось. Ивару француз понравился. Здоровенный, выправка воинская, бывший шевалье, как-никак. Опять-таки руки в мозолях от весла. Так что свой коронный вопрос по поводу чудес он задал вполне добродушно. Мол, хотелось бы ему, Ивару Рагнарсону, поглядеть на какое-нибудь христианское чудо поубедительнее. Тогда бы, может, он и сам в Христа уверовал.

— А кто ты такой, чтобы Господь ради тебя законы мироздания нарушал? — поинтересовался со свойственным ему бесстрашием отец Бернар.

Ивар не обиделся — удивился.

Как это кто? Великий могучий непобедимый Ивар Рагнарсон! Да он столько христиан и нехристей порешил лично и с помощью верных людей, что у Одина для него персональное кресло за пиршественным столом стоит, героя дожидается.

— Об Одине мне ведомо немногое, — дипломатично ответствовал отец Бернар. — А для Господа Иисуса убиение людей— не заслуга. Жизни человеческие — в Его Руке. И без Его воли никто не умирает.

— А если я вот сейчас горло тебе перережу? — вкрадчиво поинтересовался Ивар.

— Значит, пришел мой срок, — спокойно ответил монах.

Я, впрочем, тоже не забеспокоился. Не станет Ивар такой интересный разговор прерывать.

А вот Мурха все же решил вмешаться.

— Ты говоришь: чудо — нарушение законов мироздания, — сказал он. — Почему?

— Потому что так и есть. То, чего быть не может, но оно есть, — это и есть чудо. Хотя бывают и ложные чудеса, — добавил монах, подумав.

— Это как? — спросил Ивар, уже забывший о своем предложении.

— Когда невежественный крестьянин видит великий храм, он думает, что это чудо. Кажется ему, что людским рукам не создать такое. Однако ж строили храм такие же люди, как он. Божьим попущением, но не чудом. И когда человек думает, что сам храм и есть чудо, то это плохо.

— Почему? — спросил уже Мурха.

— А по мне, ваши храмы — это хорошо, — хохотнул кто-то из ярлов. — Все богатства в одном месте!

Ивар метнул в его сторону недовольный взгляд, и ярл заткнулся.

— Потому что дивится крестьянин не величию Господа, которого он не ведает, а величию храма.

— И что в этом плохого? — спросил уже я.

А что? Мне интересно. Мы на эту тему с отцом Бернаром ни разу не говорили.

— Что есть творение людских рук в сравнении с миром? — задал риторический вопрос бывший шевалье. И тут же привел более доступный пример: — Драккар прекрасен. Всякий увидевший, как летит он по волнам, замрет в восхищении. Но что есть драккар в сравнении с красотой моря? С его мощью, его простором, его гневом? Крохотное семечко, не более.

В палате возник легкий одобрительный ропот. Присутствующие отлично понимали, о чем речь.

— Велик океан, — сказал отец Бернар. — Но великая вера в Господа, в силу Его способна смирить волны. Это чудо, которого ты просишь, Ивар-конунг?

— Пожалуй, — согласился Бескостный. — Я бы согласился взглянуть, как ты усмиряешь шторм.

Отец Бернар засмеялся. Хорошо так, по-доброму.

— Шторм, Ивар-конунг, это испытание. А испытания ты любишь. Зачем тебе в них помощь Господа? Когда ты учишь сына держаться в седле, ты не держишь его за руку, хотя тебе это нетрудно. Почему?

— Это как раз понятно, — махнул рукой Ивар. — Но те монахи, которые раньше стояли здесь, передо мной, не говорили о лошадях. Они говорили о том, как мучили любимцев вашего бога, и о том, что это хорошо, потому что теперь они все в месте, в котором их уже никто не будет мучить, в вашем раю. Как по мне, это довольно скучное место, — Ивар усмехнулся. — Петь песни и хорошо питаться мы можем и здесь, но эти ваши жрецы… Они горазды болтать о смерти, но когда приходит время умирать, они визжат как свиньи и просят пощады.

— Не все, — уронил отец Бернар.

Ивар улыбнулся. И на этот раз его улыбка мне очень не понравилась.

— А ты не такой? — спросил Бескостный.

Монах пожал плечами:

— Откуда я знаю? Я ведь не умираю. Когда придет мое время, тогда и будет ясно.

И ответ, и спокойствие монаха пришлись конунгу по душе. И ему, и всем остальным. Потому что это был ответ настоящего викинга.

— Говорят, ты хорошо играешь в фигуры? — спросил Ивар.

— Умею немного, — скромно ответил монах.

— Приходи ко мне завтра. Сыграешь со мной.

Я мысленно выдохнул. С облегчением. Если Ивар обратился к отцу Бернару напрямую, а не через меня, значит, Бескостный признал его своим. Угроза миновала. Разве что мой монах учудит что-то из ряда вон. Но этого не случится. Он мудр, отец Бернар. Этак он, глядишь, и в христианскую веру Бескостного обратит…

Не обратил. Даже не пробовал.

— Ивар совершенен в своем язычестве, — сказал мне отец Бернар. — Его душа полна. В ней нет места для Святого Духа. Но в шахматы он играет хорошо. Лучше меня, — добавил монах самокритично.

Глава четырнадцатая. Битва за Йорвик. Предательство

Первые осмысленные вести об английской армии мы получили только с приходом весны. Нельзя сказать, что эти вести были радостными. Короли сумели собрать очень неслабую армию. В разы больше нашей.

Позже выяснилось, что к Элле с Осбертом присоединилось целых восемь олдерменов, включая папу нашего марионеточного королька Озрика.

Еще с ними было какое-то усиление от мерсийцев, у которых, насколько мне известно, обосновался покинувший Йорвик архиепископ Вулфер.

И все это войско двигалось к нам. То есть к Йорвику. Нетрудно угадать, с какой целью.

Нельзя сказать, что Рагнарсоны расстроились. Зиму мы все провели неплохо. В покое и довольстве. Местных особо не обижали. Коней в храмах не ставили, и более того — христианским богослужениям не препятствовали. Что же касается благосостояния горожан, то в среднем оно даже поднялось. Простой народ мы не ущемляли, ремесленникам и купцам платили, и щедро, так что уже к середине зимы надобность в «продразверстке» исчезла. Всем всего хватало. Свинина, сыр, эль, доступные девки. Что еще надо викингу на отдыхе? Немного веселых зимних игр, пожалуй, чтобы выпустить парок…

В общем, единственный минус зимовки на чужой территории — северная братва несколько обленилась. Правда, к моим это не относилось. У нас практически каждый день — тренировки. В первую очередь — стрелковые. Каждый день не меньше двух сотен выстрелов. Так сказал Бури, и, выражаясь красиво, «стало по слову его».

Кстати, английские тисовые луки мой степняк одобрил. Сказал: для пеших — сгодится. Тем более других здесь нет.

В общем, тренировались. Стрел извели — море. Вернее, лес. Но со стрелами в Йорвике было неплохо. Нам отошла значительная часть королевских запасов. И на тренировки хватило, и повоевать осталось.

Все остальное языческое воинство в основном пребывало в праздности, но лишь до того дня, когда пришли известия о вражеской армии. Тут уж конунги встрепенулись и заставили хирдманов побегать. И отдельными хирдами, и во взаимодействии. Как на открытой местности, так и здесь, в крепости. Оборона стен, уличные бои…

Последнее меня удивило. Я даже поинтересовался у Ивара: неужели Рагнарсоны предпочтут оборонную тактику старой доброй традиции «стенка на стенку»?

Ивар похлопал меня по плечу и сказал неопределенно:

— Подожди и увидишь.

Заинтриговал.

И ободрил. Выходило, что у братьев есть какой-то конкретный план будущего сражения.

Союзное английское воинство подошло к Йорвику в начале предпоследней недели Великого поста. Понятно, пост был только у христиан. Мы пировали и развлекались, как обычно.

Даже издали вражеское войско выглядело внушительно. Много, очень много. И фирд, то есть ополчение, — немногим больше половины. Остальные — воины-профессионалы. Большинство из них уступили бы викингу в схватке один на один, но если не один на один, а один к трем, да еще и в традиционном строю, результат будет не так очевиден. Вот не факт, что нам удастся их разгромить. Тем более что у англичан полно легкой конницы, а ополченцы, если использовать их не в качестве мяса, а в качестве стрелков и пращников, могут создать проблемы даже для монолитного строя.

Опять-таки и в городе начались брожения. Пришлось Ивару провести разъяснительную беседу с духовным и светским лидерами. Святоша вроде проникся, а вот насчет Озрика — не уверен. Нет, отвечал он правильно, но как-то… в сторону косил, что ли.

— Надо бы за ним присмотреть, — посоветовал я Ивару.

— Уже присматривают, — ответил Бескостный. — Забудь о нем.

Переговоры.

С одной стороны — Хвитсерк Рагнарсон, с другой — мой бывший начальник Теобальд.

Требования королей: покинуть город и убираться домой.

Требования конунгов: дайте нам много-много денег, выдайте убийцу Рагнара Эллу, и мы покинем город и отправимся восвояси.

Смысл первого требования: выйдите за стены, и мы вас разгромим.

Смысл второго: не выйдем.

Еще одни переговоры.

С тем же результатом.

Вялая попытка штурма со стороны англичан.

Новые переговоры. Красный Лис против Теобальда. Результат ожидаемый.

Штурм крепости на противоположном берегу.

Отбит с потерями. Небольшими у англичан, ничтожными у обороняющихся.

Снова переговоры. На этот раз статусные: Бьёрн Железнобокий и король Осберт.

Я — в качестве переводчика.

Бьёрн хамил и нарывался. Требовал денег, Эллу и присягнуть в верности Рагнарсонам.

Осберт предлагал покинуть город без всяких условий. Мол, не бойтесь, мы никого не тронем. Врал.

Бьёрн ответил: мол, кто еще кого тронет!

Осберт предложил ему выйти и сразиться.

Бьёрн тут же ответил, что согласен. Он и Осберт. Один на один.

Оказалось, Железнобокий не так понял. Речь шла об армии на армию.

Бьёрн обвинил англичанина в трусости.

Осберт обвинил в трусости всех норманнов.

Не договорились. Хотя я заметил, как блеснули глаза отставного короля, когда ему предложили выдать Эллу.

Но я также понимал: вбить сейчас между ними клин невозможно. Ничто так не объединяет подружек, как наличие общего врага.

Переговоры шли, а к англичанам тем временем подтягивалось пополнение. В основном фирд. Но все равно неприятно.

Прошло пять дней. На традиционных обедах братья Рагнарсоны делали вид, что так и надо. И судя по физиономии Бескостного, да, так и надо. Он чего-то ждал. Вопрос: чего? Помощь к нам подойти не могла. Разве что через пару месяцев. Неужели осада продлится так долго? Как-то не верится.

Это случилось в праздник. Христианский праздник. Пальмовое воскресенье. Оно же ивовое и вербное. День вхождения Господа в Иерусалим.

Воевать в этот день христианам не положено. Положено молиться. Об этом знали все, включая язычников-норманнов.

И тем не менее короли нортумбрийские отринули традиционные христианские добродетели и пошли на штурм. Надо полагать, решили: ради такого дела — можно.

Штурмовали решительно и по всем правилам. С тараном и множеством лестниц.

Однако рассчитывали они, как оказалось, не столько на Божью помощь, сколько на банальное предательство.

Хотя что считать предательством, вот вопрос.

Можно ли назвать предателем человека, весь род которого сейчас — по ту сторону стен, а клятву верности он дал, мягко говоря, под давлением?

Да, это был Озрик.

Король-марионетка решил стать самостоятельным игроком. Собрал группу поддержки, почти сотню боевитых йорвикцев, и напал на охрану главных ворот.

Причем напал так внезапно и яростно, что сумел оттеснить могучих викингов и эти самые ворота открыть.

Таран не понадобился. Тысячи разъяренных англосаксов хлынули в нортумбрийскую столицу. В свою столицу.

Узкая улочка шириной «две телеги не факт что разъедутся». Зато мощеная, со сточными канавами по краям. Цивилизация.

С одной стороны улочки стена, с другой — другая стена. В каждой стене на высоте примерно трех метров — узкие щелки-бойницы. За каждой прорезью — мои стрелки. Другие стрелки — на крышах. Один из домов и так был наш по праву самозахвата. Второй мы заняли два часа назад, загнав его обитателей в подвал.

Улочка наша имеет важное значение. По ней можно выйти на центральную площадь. К собору и королевскому дворцу.

А можно и не выйти. Наша задача — чтоб не вышли. Поэтому улочка перегорожена парой снятых с колес телег, заполненных для весомости булыжниками. Телеги — моя идея. По первоначальному замыслу командования следовало обойтись обычной стеной щитов. Но у меня дефицит копейщиков и избыток стрелков. Потому сначала баррикада, а уж потом пехота. В вольном строю. Задача проста. Убить всех, кто придет к нам «на огонек». И я уже слышу, как они идут. Даже не идут, бегут. Вопят, радуются, празднуют победу… суицидники.

Ивар — стратег. Есть чему поучиться. А может, это Бьёрн придумал. Железнобокий тот еще хитрован. Или все они они коллективно. Так или иначе, но братья Рагнарсоны оценили диспозицию и состав вражеского войска и пришли к выводу, что сойтись с ними в чистом, вернее грязном по весеннему времени полю — плохая идея. Даже если и удастся победить, потери будут громадные.

Неплохой вариант — заставить англичан лезть на стены. Неплохой, но не более. Стрелков у королевского воинства в разы больше, вдобавок и штурмовые орудия в наличии. В крепости орудия тоже есть, но нет тех, кто умел бы с ними толком управляться. Да и не факт, что англичане полезут на стены. Обложат со всех сторон и будут ждать, пока мы не подъдим невеликие после зимы припасы.

Значит, что? Значит, надо спровоцировать английскую армию на атаку. И поставить храбрых и не очень англосаксов в положение, удобное для нас и неудобное для них. То есть на дистанцию копейного броска максимум. А лучше щит к щиту. Тогда качественное превосходство возымеет преимущество над превосходством количественным.

И средневековый город древнеримской постройки Йорк-Йорвик был для подобного плана просто идеален.

Но если открыть главные ворота и повесить над ними плакат «Welcome», англичане не поведутся. Заподозрят ловушку.

Надо, чтобы сами.

Вот тут-то и пригодился Озрик.

Как только наш «как бы король» узнал, что к городу движется большая-пребольшая армия его соплеменников, а в армии этой — его благородный папаша-олдермен, наш «верный» королек тут же отправился к священнику и поинтересовался: не может ли тот снять с него клятву, данную Господу и засвидетельствованную другим святым отцом?

Ответ он получил ожидаемый: что один святоша наложил, то другой святоша может… хм, убрать.

И убрал.

Разобравшись с Богом, Озрик занялся делами людскими. Через торговцев связался с папой и заверил его в своей лояльности.

Когда крепость осадили, связь родичей упростилась. Делов-то — спустить на веревке одно послание и поднять другое. Тем более что караул из верных Озрику саксов почему-то каждую ночь ставили на одно и то же место крепостной стены.

Естественно, братья были в курсе и самого факта переписки и даже отчасти — ее содержания. В частности, дату штурма, вербное, или по-здешнему «пальмово-ивовое» воскресенье 21 марта 867 года от Рождества Христова, сами же Озрику и подсказали.

Поболтали в его присутствии на тему: как хорошо, что христиане в праздники не воюют, можно расслабиться, выпить и ни о чем не тревожиться.

Озрик клюнул и на радостях поспешил открыть единоверцам вожделенные врата к победе точно в назначенный день.

И радостные англичане бросились в мышеловку. Вернее, в мышеловки, одну из которых контролировали мои храбрецы.

Толпа атакующих появилась минут через десять. Именно толпа. Впереди — несколько десятков грязных, скверно одетых ополченцев с копьями и плохонькими щитами. Еще у атакующих были топоры. Не боевые. Такими увесистыми железяками сподручно деревья рубить. Или двери. Чем кое-кто из «победителей» немедленно занялся. Война войной, а шанс хапнуть столько, сколько среднему английскому крестьянину на всю жизнь хватит, выпадает нечасто.

Не выпал и теперь. Те, кто сунулись к дверям, умерли первыми. Стрелки не дремали. Не допустить проникновения в дома входило в их задачу.

Впрочем, гибели мародеров воодушевленные ополченцы не заметили. А вот заметив нашу баррикаду, сделать простой вывод: им тут рады, — ополченцы не смогли. С разбега полезли на телеги.

Собственно залезть — нетрудно. Даже пятилетний ребенок вскарабкался бы за считаные секунды, так что здоровые крепкие дядьки справились легко. А вот слезть самостоятельно уже не смогли. Потому что умерли. Овчинная безрукавка — слабая защита от стального наконечника. Тут главное — чтобы копье не застряло. Но этим искусством мои бойцы владели в совершенстве. Короткий укол, резкий толчок с проворотом — и ополченец падает на головы соратников, исходя кровью из смертельной раны. Смертельной в любом случае, потому что такая толпа и здорового затопчет. Хорошо, что мы камней не пожалели, не то нашу баррикаду попросту спихнули бы. Вот куда они лезут? Видят же, что им не рады. И видят, и слышат, потому что получившие сталью в брюхо или еще куда-нибудь орут очень, очень громко. Эх, не сообразил я кипяточку припасти. Сейчас бы ливануть с крыш пару кубометров…

Мечтать не вредно. Вредно замечтаться. Но это не о моих парнях. Каждый из них сейчас — как живая швейная машинка. Непосредственно за баррикаду я поставил самых рослых и длинноруких. Таких, как Кёль Длинный и мой зверообразный братец. Колют ополченцев, словно свиней в загоне. С ополченцами даже проще, чем со свиньями. У свиньи и шкура потолще, и жира под ней куда больше, чем у мелких английских бондов. Очень быстро перед нашей баррикадой образовалась еще одна: из мертвых и умирающих. А мои даже не запыхались, и стрелки растратили не больше одного колчана на всех. Приказ у них четкий: без дополнительной команды бить только тех, кто ломится в дома. И тех, у кого луки. А еще тех, кто выглядит воином, а не крестьянином с дном от корзинки вместо щита.

Мои лучники бездельничали. Стрелков в толпе практически нет, командиров тоже. Или они выглядят так же, как и прочие. Их еще можно было бы узнать по отдаваемым командам, но тут все так орут, что никакого командного голоса не хватит.

Впрочем и без английской воинской элиты работы хватало. Положили мы пока немного, несколько десятков, а в рвущейся к нам толпе еще как минимум сотни три. Примерно. Это я посчитал количество голов на одном погонном метре улицы и умножил на шестьдесят. Дальше тоже имеются смертники, но они пока не к нам, а к соседям. Со своей не самой высокой крыши я их не вижу, но угадываю по характерным звукам.

Вот, кажется, те, что поближе к баррикаде, начали соображать. И действовать. Но по-разному. Кто-то копье швырнул через препятствие, кто-то щит метнул на манер дискобола. Многие уже сообразили, вернее унюхали, чем пахнет, и попытались сдать назад. Но их явно не хватало, чтобы обратить вспять такую толпу.

А вот и умники нашлись. Изобразили живую лесенку и решили взобраться на крышу. Креативно, но непродуктивно. Стрелок-кирьял сделал шаг вперед и пнул верхнего по бородатой роже. А потом вогнал стрелу в макушку того, кто пониже. Вот это уже лишнее. «Лестница» и так развалилась бы, а стрелы велено беречь. Вдруг кто-то серьезный пожалует.

Еще минут пять резни, и те, что подальше, наконец осознали, что происходит неладное.

Толпа отхлынула. Наша улочка опустела. Остались только тела у баррикады и на мостовой да несколько отставших раненых, кто ползком, кто вдоль стеночки…

Но что-то подсказывает: до победного конца еще далеко.

Накаркал. Пожаловали уже не оборванцы, а профи. Не иначе как дружина какого-нибудь олдермена. Шлемы, щиты, у большинства, насколько я могу рассмотреть, даже бронька у многих имеется. А строй и вовсе замечательный. «Черепаха». Надо полагать, сверху им уже прилетало.

Увидели нашу баррикаду, замерли на полминутки, потом лидер рявкнул команду.

Истошно завопил раненый ополченец, на которого наступили. «Черепаха» пришла в движение.

Хорошо пошли. Четко. В «крыше» из щитов — ни щелочки, и сложена правильно, внахлест. Хотя будь у нас кипяточек…

Кипяточка не было, а стрелами бить бессмысленно. Шанс у нас появится, когда они доберутся до баррикады и начнут растаскивать трупы и почти трупы.

Хотя нет, не прав. Шанс появился раньше. Даже два шанса: Бури и Вихорек. Эти двое выстрелили практически одновременно и поразили цели. Ступню и шею. У двух соседних товарищей.

«Крыша» треснула. И в трещину тут же влетела еще дюжина стрел. И все — не впустую. Хорошо стрелять в плотно сбитый строй, причем сверху и под разными углами.

Англичане не растерялись. В секунды собрали снова «крышу» чешуей. Но только сверху. Передняя шеренга где встала, там и стояла. В двадцати шагах от баррикады…

На которую вспрыгнул Медвежонок и со всей дури метнул копье, которое попросту вынесло одного из щитоносцев. А следом за Медвежонком выскочил могучий Стюрмир, и от его попадания еще одного щитоносца не просто отшвырнуло, а вбило в бойца во второй шеренге, тот потерял равновесие, уронил щит… И оба ворога словили по парочке стрел.

А Свартхёвди тем временем подали еще одно копье, которое он…

В общем, командир англичан принял второе по правильности решение: немедленно вступить в бой. Второе, потому что первым по правильности было бы максимально быстрое отступление. Но бой — тоже неплохо.

В Медвежонка со Стюрмиром полетели копья (мимо, оба успели спрыгнуть за баррикаду), часть английской пехоты бросилась к телегам, а другая часть принялась бить навесом из луков. Ну да, у них тоже оказались стрелки. Вот только позиция у них была неудачная и били они не туда, забыв главное правило: первым делом стрелки выбивают других стрелков. А кто его забыл, тому печалька. В общем, стрелки у англичан закончились быстро.

Рукопашники продержались дольше. Часть даже сумела перебраться и через трупы, и через телеги. Часть. Десятка два, не больше. Остальных выбили на подступах. Бронебойная стрела, посланная из неплохого лука хорошим стрелком, пробивает кольчугу метров с пятидесяти. Ее может остановить только щит, да и то не всякий. Щитов на спинах англичан не было. Кольчуг, впрочем, тоже. А те кожаные колеты с металлическими нашивками, которые были на них, бронебойной не помеха.

Дольше всех прожили пятеро англичан, первыми перебравшиеся через баррикаду. У них были отличные доспехи и очень неплохая выучка.

Но выжили они не поэтому, а потому что Медвежонок решил взять пленных.

И взял, что не удивительно. Правда, не в одиночку. Двоих оглоушил Оспак Парус, еще одного — Вифиль Прощай, а последнего — тройка варяжской молодежи. Случайно. Двоих неудачников они убили, а этот ухитрился выжить после удара топором по маковке шлема. Шлем разошелся, а голова под ним почему-то нет.

Это хорошо, что мы взяли пленных. Утешило моего братца, который так и не успел толком подраться.

Глава пятнадцатая, заключительная. Плоды победы

Вот так и закончился Великий поход возмездия братьев Рагнарсонов. Войско англичан заманили в тесноту городских улиц, где их значительное численное преимущество перестало иметь значение, равно как и преимущество единого строя. Затем привыкшие сражаться хирдами, в стесненных условиях, на коротких дистанциях, палубах кораблей скандинавы неторопливо перемололи всех, кто не успел сдаться или укрыться.

Все восемь олдерменов были убиты.

Королей Осберта и Эллу Рагнарсоны убивать запретили. И их взяли живьем. И предали мучительной казни. Как по мне, казни несправедливой. Особенно в отношении Осберта. Да и Элла пострадал лишь за то, что послушался своего архиепископа.

…Который, кстати, вернулся в Йорвик вскоре после казни королей и был принят Иваром вполне благожелательно.

Бескостный решил: главный христианский жрец будет полезен для приведения новых подданных к повиновению. И тот не обманул. Напомнил о том, что Богу Богово, а кесарю — кесарево. В роли кесаря, естественно, Ивар Рагнарсон.

Да, Ивар решил остаться. И замиренное английское население стало важной составляющей его дальнейших планов.

Планы же были грандиозные. Сын Рагнара Лотброка решил стать конунгом всех англосаксов.

Идея эта было не такой уж фантастической. Нортумбрия уже его. Ну если не считать самых северных областей, на которые претендовала и наверняка будет претендовать агрессивная Шотландия.

Мерсия… С Мерсией тоже все обстояло неплохо. Ее король, узнав о разгроме нортумбрийского воинства, смылся на юг, к своему покровителю, королю Уэссекса. Ноттингем по-прежнему оставался за данами и вполне подходил в качестве базы для массированного наступления. Если не вмешается Уэссекс, Мерсия окажется в руках Рагнарсонов еще до наступления лета.

Восточная Англия тоже не противник. Ее королек уже кланялся Рагнарсонам, а если взбрыкнет, тем хуже для него. Кент… Тут вообще все просто.

Оставались южные земли. Эссекс, Суссекс, Уэссекс. Особенно Уэссекс, традиционно агрессивный, с неплохо экипированным и подготовленным войском. Его король, Этельред, первый этого имени, как здесь говорили, был настроен серьезно и готовился к войне. Если вступится за Мерсию, чей король уже признал его вассалитет, могут возникнуть проблемы.

Ивара это не смущало. Тем более что воевать за Мерсию вот так сразу и только нынешними силами Бескостный не собирался.

— Слава наших побед уже летит над Лебединой дорогой! — заявил он нам на большом пиру после казни нортумбрийских королей. — Скоро сюда придет наш брат Убба-конунг! А еще один конунг, племянник конунга всех данов Хорика Гудфредсона Гутрум[1], собирается напасть на Уэссекс. Считает, что способен побить их короля в одиночку…

Тут он сделал паузу, чтобы все оценили шутку…

Оценили. Народ зашумел. Судя по выкрикам, Гутрума здесь знали неплохо и не считали особо сильным или особо удачливым. Равно как и конунга всех данов Хорика Гудфредсона.

Ивар дал соратникам выкричаться, а потом продолжил:

— Я тоже думаю, что Уэссексу под Гутрумом не бывать, ведь те земли приглянулись моему брату Уббе, а если Уббе что-то понравилось… — Ивар ухмыльнулся, — он это получает! — И повысил голос: — Рагнарсоны будут править здесь!

Собравшиеся охотно поддержали его дружным ревом.

— Отец! — воскликнул Сигурд Змееглазый. — Отец! Ты смотришь на нас с высот Асгарда! Ты видишь: мы не посрамили твоей славы!

— Мы ее приумножили! — заорал Хвитсерк.

И снова радостный рев.

Рагнарсоны получили, что хотели. Их воины получили то, на что рассчитывали. Согласно личным заслугам. Обширные земли и вдоволь крестьян, чтобы их обрабатывать. Вождивеликой армии Севера стали английскими эрлами. Но не я.

Я отказался. От графства.

Попросил лишь сохранить за мной и братом тот домик, который мы облюбовали после взятия Йорвика.

Ивар не возражал. Да, он удивился, когда я отказался от должности английского феодала. Но уговаривать не стал. Желающих хватало и без меня.

— Передумаешь — дай знать, — сказал мне Бескостный. — Скоро у нас будет много земли. Всем моим хватит с избытком. Ты же мой, Ульф Хвити, верно?

— Твой.

Кто посмеет возражать, глядя в глаза дракону?

Мои меня тоже поняли. Не сразу. Но я сумел объяснить.

— Это хорошая земля, — сказал я Медвежонку. — Но чужая. Даже если Рагнарсонам удастся забрать себе весь этот здоровенный остров, удержать его им будет непросто. Гутрум — только первая весточка. Скоро сюда слетятся все охочие до добычи ярлы и конунги Севера. Все они захотят отхватить кусок английского оленя. И непременно схватятся меж собой.

— Думаешь, Рагнарсоны что-то отдадут? — усомнился брат.

— Им придется биться с такими же, как мы. И с англичанами, которых куда больше, чем нас. Да, им удалось побить нортумбрийцев, но это лишь малая часть всех здешних бойцов. А ведь есть еще франки. Чтобы попасть сюда, им надо всего лишь переплыть через пролив. А франки придут непременно. И не только они. Вот объявит главный христианский жрец в Риме большой поход в защиту здешних христиан — и здесь будет не протолкнуться от франкских шевалье и германских риттеров.

— Я не против подраться за право стать ярлом, — ухмыльнулся Медвежонок. — Я это люблю!

— У нас уже есть ярлство, — напомнил я. — Там, в Гардарике. А серебра хватит купить еще одно, хоть на Сёлунде, хоть на Геталанде. И учти: здесь мы всего лишь одни из многих вождей Рагнарсонов. Далеко не самые сильные. А я не хочу быть предпоследним в очереди на раздел добычи, брат. Я хочу быть тем, кто эту очередь составляет.

Медвежонок поскреб подбородок, подумал…

— Ладно, — сказал он. — Ты умен и удачлив. Ты — старший. Делай, как знаешь.

И я сделал. Сказал Ивару, что ухожу, и Бескостный мое решение принял.

Лишь напомнил, что я — его человек.

Что ж, я не против. Быть человеком Ивара Рагнарсона — серьезный бонус.

Особенно если держаться от него подальше.

К тому же мне не нравилась Англия. Ни в прошлой жизни, ни в этой. Ну не лежала у меня душа к здешним зеленым холмам.

Интересно, удастся ли Рагнарсонам сделать ее землей данов? Впрочем, я полагал, что это уже не моя проблема.

Глава, которую стоило бы считать эпилогом, но правильней все же назвать ее: «Пришла беда, откуда не ждали»

Сигурд и Ивар. Бескостный и Змееглазый. Больше никого. Два чудовища в человеческом облике. Правда, Ивар был моим чудовищем. Вернее, я — его. А вот Сигурд…

«Да он в ярости», — сообразил я. Сообразил не сразу, потому что ярость Змееглазого была ледяной. Нет, не так. ЛЕДЯНОЙ.

К счастью, рядом, очень вовремя, возник мой Волк, потому ужас не превратился в панику, а стал обычным страхом, с которым я неплохо умел управляться. Что и позволило мне не трястись, а стоять ровно и ждать, что скажут братья.

— Он неплохо послужил нам, верно, брат? — сказал Ивар, обращаясь к Сигурду.

«Нам», — отметило мое сознание. Уже не «мне», а всей компании «Сыновья Лотброка». Хороший ли это знак? Черт их знает.

— Неплохо послужил, — эхом отозвался Змееглазый. — И отказался от награды. Не захотел стать ярлом. Нашим ярлом.

Не может быть, чтоб Сигурд так взбесился оттого, что я отказался взять в правление кусок английской земли. Не дай Бог, если так!

— Я уже ярл, Сигурд-конунг, — рискнул я напомнить. — И как ярл я бился рядом с вами под знаменем Ворона.

— Верно, — согласился Змееглазый. — Ты храбр и хитер, как сам Локи. — И повернулся к Ивару: — Превзошел в хитроумии даже твоего Красного.

— И они неплохо поладили, — заметил Ивар. — Но мы позвали тебя не затем, чтобы похвалить, Ульф Хвити. Мы позвали тебя из-за твоего ярлства в Гардарике.

Вот теперь непонятно. И тревожно. На моем Замковом острове людей всего ничего. Гуннар Гагара, кучка молодых сёлундцев и несколько сотен кирьяльского ополчения, на которое, собственно, и был расчет, если что-то пойдет не так.

— Мое ярлство? Рагнар обещал мне, что конунг свеев…

— Слово отца — наше слово, — перебил меня Ивар. — Конунг свеев к тебе не придет. Во всяком случае, без разрешения нашего брата Бьёрна, а Железнобокий такого разрешения не даст. Нет, Ульф, нас интересует Гардарика. А раз теперь у тебя там своя земля, то ты должен знать эту землю и тех, кто там правит.

— Вообще-то мое ярлство — это не Гардарика… — Я тянул время, пытаясь сообразить, что им надо. — Она ближе к землям финнов. Но ты прав. О Гардарике я знаю немало. В Альдейгьюборге бывал. И в Пальтескье. И в Хольмгарде[2].

Рагнарсоны переглянулись.

— Хольмгард? — переспросил Ивар. — Это что за город?

— Из новых, — ответил я. — Быстро вырос. Место хорошее.

Братья вновь переглянулись. Но за Новгород я не опасался. Им сначала надо здешний кусок переварить, а это дело небыстрое.

Но не опасался я зря.

— В Гардарике видели «Пенногривого», — прорычал Сигурд. Именно прорычал. Позволил бушевавшей внутри ярости плеснуть наружу.

— Пенногривого?

Это еще что за зверь?

— Мой драккар! — рявкнул Сигурд.

Я похолодел. Все, писец князю Рюрику.

К счастью, лицо удержал. И спросил совсем спокойно:

— У тебя много драккаров, конунг. Прости, но я не знаю их поименно.

— Об этом ты слышал, — вмешался Ивар. — Все о нем слышали. Тот, что пропал.

— А… — Я позволил себе «вспомнить». — Конечно, слышал. Нечасто бывает, чтобы боги позарились на человеческий корабль. Видно, он и впрямь был очень хорош.

— Боги! — взревел Сигурд, поднимаясь. — Боги! Эти жадные крысы в Оденсе солгали мне! Не может такого быть, чтобы Один забрал мой корабль и отдал его какому-то любителю тюлених из Гардарики!

— Я знаю несколько правителей из Гардарики, — осторожно сказал я. — Ты можешь сказать имя?

Сигурд мотнул головой:

— Человек, который признал мой драккар, не знает, кто его украл. Но он видел, что на нем воины.

— Он не мог ошибиться?

Сигурд удивленно посмотрел на меня.

Ну да. Глупость сморозил. Перепутать корабли скандинавы в принципе не способны.

— И те воины, что были на твоем драккаре (из самосохранения я опустил слово «бывшем»), они точно из Гардарики? Точно не из людей Севера?

— Кто из людей Севера рискнет украсть корабль у меня! — зарычал Сигурд, нависая надо мной.

— Брат! — подал голос Ивар. — Брат, мы же хотим узнать правду.

Сигурд медленно выдохнул.

— Так и есть, — сказал он, опускаясь на скамью.

Я вытер рукавом его слюну со щеки.

— Хочешь, чтобы я помог тебе, Сигурд Рагнарсон?

— Да! — рявкнул Змееглазый. — Или ты думаешь, я позвал тебя пиво пить?

— От вашего пива я бы не отказался.

Только так. Нельзя показать страх. Тем более показать, что я что-то знаю. Драконы хотят от меня услугу? Не вопрос. Какова цена?

Сигурд сверлил меня взглядом. Но не знал, к чему придраться. Я же не дерзил, не требовал, просто высказал пожелание.

Ивар засмеялся.

— У этого ярла стальное сердце, — заявил он. И повысил голос: — Эй, там, принесите нам пива. — И уже мне: — Чего ты хочешь, Ульф? Еще один сундучок с золотом?

Хорошо сказал. С упором на «еще».

— Прямоты, — твердо сказал я. — И уважения. Вы — Рагнарсоны. Быть рядом с вами — честь. Тебя, Ивар, я чту не меньше, чем твоего отца. Не будь ты конунгом, просил бы назвать тебя другом. Сигурд — твой брат, и мне этого довольно.

Тут очень вовремя принесли пива, и я прервался. Потому что не знал, что говорить дальше. Не сказать же, то это варяги Хрёрека сперли его драккар. Они ведь мне теперь родня. А Хрёрек… Каким бы змеем он ни стал, но когда-то он взял меня, одетого в рвань, снятую с пугала, и поставил двумя ногами на Дорогу Славы.

А Сигурд… Сигурд — просто ящер, которому нравится вырезать у людей внутренности. Живьем.

— Так ты возьмешься узнать, кто украл моего «Пенногривого»? — не выдержал Змееглазый.

— Не уверен, что смогу узнать что-нибудь новое.

Вот не люблю врать. И всегда радуюсь, когда могу сказать чистую правду, причем в лицо.

— Хочешь, я дам тебе людей? — предложил Сигурд. — Три корабля, две сотни хирдманов. С ними ты любому в Гардарике колено на выю поставишь.

А вот не факт. И про выю. И про то, что это будут мои хирдманы. Хотя заманчиво… Нет, обойдемся.

— Тогда скажи, как поддержать тебя в этом вике?

— Ничего не надо, конунг. Я и так пойду туда, на свою землю. Сначала домой, на Сёлунд, потом в свой городок на острове, а потом и в Гардарику. И там у меня тоже есть друзья, которые накормят меня мясом, напоят пивом и расскажут, что случилось у них, пока меня не было.

— «Пенногривый», — сказал Сигурд. — Помоги мне его вернуть, и я отдарюсь, не поскупившись.

А вот это уже интересно. Нет, я понимал, что под «вернуть» Сигурд полагает не только возвращение корабля, но и жестокое наказание похитителей.

Но он сказал, я услышал, и Ивар тому свидетель. Так что если мне удастся сторговать драккар у Рёреха и привести Змееглазому, вопрос будет закрыт.

— Я тебя услышал, Сигурд-конунг. Сделаю, что смогу. А если не смогу, не пить мне больше этого напитка!

Я допил остатки эля и смял в кулаке тонкую золотую чашу. В знак серьезности намерений. Чтобы братья прониклись. И они прониклись.

И больше ничего от меня не потребовали.

Еще бы. Такая клятва!

Вот только я немного слукавил, ведь под «этим напитком» я подразумевал исключительно английский эль. Ну не буду я его больше пить, и ладно. Пиво моей Гудрун куда вкуснее.