Не уходи
Не уходи
Я расстроен. В каждой школе одно и то же. Она же милая и добрая, моя детка. Но раз за разом история повторяется.
- Хочешь, я сварю шоколад?
Лиза шмыгнула носом и кивнула.
Мы идем на кухню, в наше убежище и место для «секретиков».
Достаю из шкафа коричневую жестяную банку с зайцем на крышке, красную керамическую кружку – специально для какао. Эти вещи всегда с нами, несмотря на переезды. Нечто вроде якоря, который цепляется за камни прошлого.
Огоньки пламени газовой горелки весело пляшут под чайником, я взбиваю венчиком какао-порошок, разбавленный ложкой сливок – Лиза любит пенку.
- Что за Ян? – осторожно спрашиваю у дочки.
- Он очень умный … и необычный. У него пирсинг в ухе, в виде маленькой летучей мыши,и перстень-череп. И клевая кожаная куртка с шипами.
- А о чем вы говорили?
- Так… Болтали, о разном. Он спрашивал, люблю ли я готик-рок и ночные прогулки по крышам.
- Я не очень одобряю прогулки по крышам, особенно в темноте, - замечаю я, открывая свой «запретный» шкафчик. Достаю бутылку коньяка, наливаю в стакан. Чуть-чуть, на донышко. Взбалтываю, чтобы аромат осел на стенках. Мне запрещено пить, но запреты остались там же - в прошлой жизни.
Лиза прерывает болтовню и подозрительно смотрит на стакан, но меня спасает закипевший чайник. А мальчика Яна мы проясним. Потом. Будет славно, если у Лизы появится друг.
Хотя бы до следующего бегства.
Вечером пришел дождь. Подкрался тихо, как серый кот, забарабанил лапами по пластиковому навесу во дворе, зашуршал усами в окнах.
- Пап, давай посмотрим «Дорогу домой»? – предлагает Лиза.
Я знаю наизусть историю про двух собак и кошку, которые отправились искать своих хозяев, но послушно достаю диск с полки. Он оттуда же – из списка вещей-якорей.
Бестолочь-бульдог, умница-лабрадор и леди-кошка бродят по дорогам, попадают в передряги, но чудом выпутываются из них. Они семья, у которых не хватает самой важной части - людей.
- А когда мы остановимся? – сонно спрашивает дочь, свернувшаяся клубком у меня под боком.
– Мы как будто бежим от кого-то. Я так устала…
Я глажу ее пушистую макушку, не в силах ответить. Любовь к Лизе сжимает тисками горло. Я убью любого, кто посмеет отнять ее у меня.
Анна хотела сына. Ультразвуковое исследование обещало мальчика. Она уже выбрала мужское имя и накупила одежек голубого цвета на три года вперед.
- Только сын, - упорно твердила она, выросшая в семье с тремя сестрами. – Ненавижу девчонок - мерзавки и сучки.
- Милая, пусть родится кто угодно, - я поглаживал круглый живот жены, терся щекой о горячую кожу. Я был согласен с любым существом, который появится на свет. – Пусть будет мальчик. А потом еще мальчик. И девочка.
Анна фыркала и посылала меня в магазин за гранатами, которые терпеть не могла до беременности.
Ян мне внезапно нравится. Дочь впервые привела домой друга.
Он длинный и тонкий, как гитарный гриф. Действительно, у него в ухе есть сережка в виде летучей мыши.
- Ты хочешь стать рок-музыкантом? – небрежно интересуюсь я у парня.
- Нет, я буду доктором, - спокойно отвечает Януш. – Хирургом. Семейные традиции, бла-бла. Отец и дед были военными врачами. Говорят, что миссия нашей семьи – стоять на границе мира мертвых и живых. Я считаю это достойной миссией для мужчины.
Я изумленно уставился на мальчишку. Черная одежда, выбритые виски, подведенные веки, серебряные кольца на руках…?
Он улыбнулся, довольный произведенным впечатлением.
- Вы же не из взрослых, которые читают людей по одежде? Мои родители считают, что я могу сам выбирать себе увлечения.
Я пожал плечами.
- У меня был очень строгий отец, Ян. Я ложился спать и просыпался по составленному им расписанию. Не дай бог было не выполнить домашние задания или прогулять уроки.
- А ваша мама?
- Она рано умерла, к сожалению. Нейробластома. Но я помню, что она очень любила меня.
Неловкую паузу нарушила Лиза, переводящая взгляд с меня на Яна.
- Пойдем в мою комнату, я покажу тебе кое-что, - дернула она парня за рукав.
Я поглядел вслед парочке, взбиравшейся на второй этаж по скрипящим ступеням, и улыбнулся.
Отличный парень.
Последний триместр беременности дался Анне очень тяжело: она совсем не могла есть и спать. Даже после легкого бульона ее выворачивало наизнанку зеленой жидкостью. Она могла просидеть всю ночь на веранде, вглядываясь в небо, и не давала увести себя в постель.
- Мне страшно, страшно, - твердила Анна. – У меня внутри живет не ребенок, а зверь. Я чувствую, как он жрет меня изнутри ночами, царапает когтями под сердцем.
Доктор утверждал, что это обычные гормональные бури, которые улягутся после рождения ребенка, и выписал таблетки «для спокойного сна».
Анна выкинула таблетки в мусорное ведро и продолжала ночные бдения.
Мне казалось, что я сойду с ума раньше, чем она, но за неделю до планового срока случились благословенные схватки.
Жена не разрешила мне присутствовать при родах, поэтому Лизу впервые я увидел в руках медсестры, вынесшей сверток с маленьким розовым личиком в окошке одеяльца.
- Она милая, правда? – спросила медсестра, вручая мне сверток. – И так похожа на вас.
Не могу даже примерно описать чувства, охватившие меня в тот момент.
Пронзительно кольнуло в солнечном сплетении, сердце подпрыгнуло в груди, мир сжался в кокон вокруг нас двоих.
Потом я вспомнил о жене и повернулся к медсестре.
- С ней все будет в порядке. Небольшие разрывы, сейчас ей делают операцию под анестезией. Выпишут через недельку, как новую, - женщина улыбнулась собственной шутке.
Я подумал, что надо непременно отблагодарить ее, а пока мог только неотрывно смотреть на свое личное чудо, взирающее на меня доверчиво голубыми глазами.
Господи, каким я стал сумасшедшим отцом! Пришлось сменить должность штатного корреспондента на удаленный фриланс. Да, я потерял в финансах, но приобрел в наличии свободного времени.
Я вскакивал ночами на любой писк дочери, чтобы покормить ее или сменить памперс. Я мог разговаривать с ней часами, расстелив на полу одеяло и валяясь рядом.
Лиза цеплялась крохотными пальчиками за мою руку, говорила «пух», взбивала воздух пухлыми ножками и улыбалась мне.
Жена, казалось, ревновала меня к дочери. Она хмурилась, посматривая на наши нежности, и однажды шутя обронила «такое ощущение, что ты ее сам родил».
Женщины странные существа.
- Пап, у нас по чердаку кто-то ходит.
- А? – я ничего не мог понять спросонья.
- Слышишь, скрипит пол наверху? И кто-то уронил что-то тяжелое, - Лиза испуганно смотрела на потолок.
- Не выдумывай, лиска, - я похлопал рукой по одеялу, чтобы она легла рядом. – Это ветер. Старый дом ходит ходуном, балки скрипят. Может, упала доска или ведро.
Дочь запрыгнула на кровать, поджав босые ноги, и завернулась в одеяло.
- А теперь расскажи про маму, - потребовала она, высунув нос. – И про Рождество.
- Мы встретились с твоей мамой на рождественской студенческой вечеринке. Она была самой красивой девчонкой на курсе студентов-филологов, а я был задротом-ботаником…
- Кем-кем?
- Ну, таким очкастым занудой, который хорошо учился и всегда все знал «лучше всех».
Лиза тихонько хихикнула.
- На маме был белый шерстяной свитер с оленями на груди, а на голове красовался обруч с кошачьими ушками. Когда я заговорил с ней, она стояла у окна со стаканом вина и мурлыкала себе под нос песню про разбитое сердце. Ту, где есть припев «оуоуоу, ты разбил мое сердце, противный мальчишка, о йеее». А в конце песни рассмеялась. Прямо скажем, твоя мамочка была слегка пьяна.
- И все ты врешь, - пробормотала Лиза.
- Чистая правда, отруби мне палец, если вру. Так вот, мы разговорились, и я узнал, что ее бросил парень. Прямо на этой вечеринке. И я предложил заменить его. На всю оставшуюся жизнь. Она согласилась, ради шутки, и мы устроили тут же, на этой вечеринке, импровизированную свадьбу. Я надел на палец твоей матери кольцо из фольги от шампанского, а она крепко поцеловала меня в губы и обещала любить до самой смерти…
Я перевел дыхание и взглянул на дочь. Кажется, она уже спала. Она всегда засыпала на этом месте, поэтому никогда не узнает, что Анна отвесила мне пощечину на предложение… Впрочем, неважно.
Я укрыл ее плотнее, вглядываясь в лицо. Отметил про себя очень бледную кожу и тени под глазами с синеватым отливом. Она плохо ест и мало спит.
- Пора домой, - вдруг четко и ясно произнесла Лиза во сне.
Я наклонился, прислушиваясь, и вздрогнул от резкого звука – в потолок грохнуло. А потом еще раз, словно наверху прыгал расшалившийся ребенок.
Надо подняться завтра на чердак, пока Лиза будет в школе, и навести там порядок. Во всех смыслах.
Анна отказывалась наотрез заводить еще детей. При одном только намеке на второго ребенка она вздрагивала и смотрела на меня полными ужаса глазами.
- Ни за что!
- Почему, милая?
- Я не переживу второй раз этот кошмар.
Я утешал ее, говорил, что вторая беременность протекает всегда легче, что я всегда буду рядом, а не в разъездах, но все было напрасно. Я надеялся, что прошедшие восемь лет заставят забыть ее перенесенную когда-то боль.
- Тебе надо – ты и рожай.
- Милая, я бы с удовольствием заменил тебя в этом процессе, так как не переношу твоих страданий. Но природа против!
Анна отворачивалась, резко прекращая разговор, который ей был неприятен.
Мы начали ссориться, а в один прекрасный момент я обнаружил у нас в доме купленный новый диван в гостиной.
- Я не высыпаюсь рядом с тобой, - объявила жена. – Ты работаешь ночами, и будишь меня, когда ложишься, а у меня очень напряженный рабочий день, работа с людьми – мне важно выглядеть «на все сто».
На тот момент Анна добилась значительных успехов в карьере и зарабатывала больше меня, но никогда не ставила мне в вину финансовый вопрос. Я занимался домом, Лизой, своими проектами, приносящими определенный доход. Нас все устраивало.
Поэтому письмо от адвоката жены о разводе для меня было громом с ясного неба.
Утро преподнесло неприятный сюрприз – дикую головную боль. Приступов давно не случалось, и я расслабился.
Лиза притащила лекарство и грелку для ног. Ночью ударили заморозки, и в доме изрядно похолодало. Было невозможно оторвать голову от подушки, она словно приколочена к ней горячими острыми гвоздями.
- Может быть, вызовем врача? – спросила дочь.
- Я отлежусь. Если не поможет, то поеду завтра. Останешься дома, я не смогу увезти тебя в школу.
- Мы с Яном собирались сходить на выставку старинных музыкальных инструментов. Но я останусь, если хочешь, - Лиза погладила меня по руке. – Папуль, мне тебя так жалко.
Я откидываюсь навзничь. Лекарство медленно пробирается по узким лабиринтам мозга, очищая и отгоняя боль.
- Развлекайся, лисенок. Ты и так все время со мной.
- Я доеду до города на школьном автобусе. После часа мы перекусим в кафе «Пингвиний остров», потом на выставку… Вернемся в три, хорошо?
Я киваю, так как внезапно понимаю, что у меня пропал голос. Такое бывает во время сильного приступа. Врач объяснял, что прогрессирующая опухоль действует на речевой центр, угнетая его.
Я даю себе обещание завтра же обратиться в ближайшую клинику. Последние два года, полные дорог, не давали никакого шанса на медицинское обследование.
На чердаке по-прежнему продолжают топать и шуршать, но сил подняться нет.
Я лежу с закрытыми глазами, прислушиваясь к боли, которая грызет череп изнутри, и жду.
- Ты несчастен со мной, - говорит Анна и комкает в руках носовой платок. – Тебе нужна большая семья. Дети, жена-домохозяйка, которая заботится о тебе и коллекции орхидей, собака, пара кошек.
- Завести недолго, - возражаю я, понимая – все уже решено, нашему браку вынесен приговор.
- Я не люблю тебя, - холодно говорит жена. – Лучшим выходом будет расстаться мирно и бескровно.
- Я не отдам Лизу.
- Суд не встанет на твою сторону! Твой заработок слишком хаотичен. Все расходы оплачиваются с моих счетов, закладная на дом оформлена на мое имя.
Меня охватывает гнев такой силы, что я швыряю в жену закипающий чайник, стоявший рядом – что подвернулось под руку. Она в последний момент отшатывается и изумленно смотрит на меня.
- Ты спятил?! Псих! Тебе нельзя доверить дочь!
- Па-ап? Мам? – Лиза появляется на пороге кухни, в розовой пижаме, и мы оба оборачиваемся на звук ее голоса.
- Все хорошо?
- Да, лис, - говорю я. – Мы с мамой просто ссоримся, потому что она хочет уехать далеко-далеко. Одна.
Лиза переводит взгляд между нами. Анна вдруг вскрикивает, так как ее ноги обжигает кипятком из упавшего чайника, и бросается за тряпкой.
Наверху темно и тихо. Вдоль стен лежат старые доски и чемоданы с неясным содержимым, в которые я не заглядывал с момента нашего переезда.
Старые чердаки пугающи и очаровательны. Там можно найти старые велосипеды, письма давно умерших людей, одежду, которую не носили лет пятьдесят, и которая вновь входит в моду, мебель из натурального дерева и прочие старинные вещи. В детстве я любил сидеть на чердаке, разглядывая сквозь маленькое круглое окошко дорогу, ведущую через лес.
Я мечтал, что когда-то вырасту и уйду по этой дороге в другой мир, полный свободы и света.
Я действительно ушел по ней после окончания школы. Даже не ушел, а сбежал, не оставив записки.
Что чувствовал тогда мой отец? Я больше никогда его не видел.
Я прикасался к пыльным полкам, обещая себе устроить тут генеральную уборку. Почти дошел до окна, когда лампочка под потолком мигнула и заискрила, а потом потухла. Черт возьми! Кроме уборки, тут не мешает проверить проводку. Старые дома сгорают за полчаса от попавшей на пол искры.
Виски пульсировали огнем, я качнул головой, переливая боль из одной половины головы в другую, и тут же споткнулся о ящик, стоявший на небольшой скамеечке, перевернув его. Из ящика посыпалась металлическая чешуя – гвозди, мотки провода, инструменты. Лампочка снова замигала и вспыхнула, а потом лопнула, разбросав в воздухе стеклянное крошево. Я снова чертыхнулся и повернулся спиной к окну, чтобы спуститься за фонариком – бессмысленно топтаться в темноте по осколкам и рассыпанному железу, если нет цели покалечиться.
И в этот момент неясная тень заслонила окно. На чердаке кто-то находился рядом со мной.
- Кто здесь?
Дурацкий вопрос, его задают во всех фильмах ужасов.
- Анна?
Я не стал ждать ответа и бросился назад, задевая полки с вещами и сбрасывая их на пол. Уже на выходе почувствовал, как над моей головой просвистело что-то тяжелое, и вывалился на лестницу, повернув ключ в двери. Отдышался и прислушался - тишина. А потом за дверью кто-то жалобно заскулил, как брошенная хозяином собака.
Первый побег я планировал почти два месяца. Собрал все документы, мои и Лизы – страховые, медицинские, рабочие. Я продал машину, чтобы высвободить деньги, и акции, которые лежали «на черный день». Бракоразводный процесс я затягивал, как только мог, но адвокат жены буквально вцепился в глотку, как голодный бультерьер.
Все мои предложения разбивались о ледяную стену. Для меня предлагался единственно возможный вариант: развод, раздельное проживание и согласованный с Анной график посещения дочери.
Как я мог позволить себе не видеть Лизу ежедневно? Не читать ей сказку на ночь, не заплетать волосы, не видеть ее за завтраком? Женщины, вы понимаете, что делаете с мужчинами, которые слишком зависят от любви к своим детям?
Нет, женщины даже не могут предполагать, на что способны отчаявшиеся люди, которых они планируют вышвырнуть из своего мира щелчком ручки адвоката.
Будьте вы прокляты.
Лиза не появилась дома в три. И в четыре – тоже. В пять минут пятого я уже летел на стареньком пикапе в город, всматриваясь в окружающий дорогу лес, и проклинал себя, что отпустил ее сегодня в школу.
В кабинете директрисы сидел пожилой, благообразного вида мужчина, с которым они живо что-то обсуждали.
- Моя дочь не вернулась сегодня из школы домой! - выпалил я с порога.
- Простите? – подняла она брови. – Кто вы?
- Три месяца назад я приносил вам документы. Лиза Ольман. Помните?
- Секундочку, - она повернулась к сейфу за спиной, кивнув мужчине.
- Ольман, Лиза. Так. Да, вот документы, я вспомнила вас, господин Ольман. Мы неоднократно вам звонили, но по указанному номеру никто не отвечал. И по вашему адресу выездная проверка никого не обнаружила.
- Какая проверка? – не понял я.
- Но ваша дочь не появилась в школе. Ни разу.
- То есть… Как не появилась?!
Директриса пожала плечами.
- А Ян? Мм... Я не помню его фамилии. Такой высокий худой парень, с которым она дружила? С сережкой, в готическом наряде?
- Наверно, вы говорите про Януша Новака? – предположила директриса. – Я видела его сегодня на уроке романской литературы. Ничего необычного не заметила.
Мысли сумасшедшими насекомыми метались в моем мозгу, очередной приступ боли взорвал голову, и я невольно застонал.
- Что с вами? Вам плохо? Я врач, - седой мужчина участливо наклонился ко мне.
- Не сейчас.
Кафе… Как она назвала то кафе? Что-то про пингвинов…
«Пингвиний остров» находился через два квартала. Яна я увидел через стеклянную панель, служащую одновременно окном и стеной. Он пил кофе, читая что-то в своем планшете.
- Где она?! – я рывком приподнял парня за лацканы куртки и встряхнул. – Что ты с ней сделал? Как ты мог?
Ян изумленно хлопал глазами, не пытаясь ничего предпринять, но тут меня хлопнули по плечу, а потом усадили– в конфликт вмешались соседи по столу.
- Все в порядке, мы сейчас решим проблему! – помахал им рукой парень и повернулся ко мне.
- Господин Ольман, мы расстались с Лизой три часа назад. У школы ее ждала какая-то женщина в светлом плаще и темных очках. Лиза вроде бы расстроилась… но обещала вернуться. И не вернулась.
- Женщина? – я похолодел. Неужели Анна все-таки нашла нас? – Куда они ушли? Была машина? Какие номера?
- Нет, машины я не заметил, - покачал головой Януш. – Они стояли на углу, у школьной стоянки. А потом я отвернулся на минуту… и они исчезли. Я не стал дожидаться. С Лизой ведь все не как у людей.
- О чем ты говоришь? – я смотрел на серебряную клипсу в ухе Яна, она словно гипнотизировала меня. Мир уплывал из под-ног, растворялся в туманном мареве, а я отчаянно пытался удержаться на краю.
- Вы не понимаете, о чем я? – парень покачал головой. – Лиза приходит и уходит, когда захочет. Она другая.
И тут я потерял сознание.
Меня разбудил звук воды, мерно капающей из крана. Так и не дошли руки, поменять прокладку. Кап-кап… Впрочем, это не вода. Это пищит какой-то электронный прибор. Я приоткрыл такие тяжелые веки и уставился на белую ткань, закрывающую окружающий мир.
- Пап?
- Лиза? – я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.
- Мы волнуемся за тебя.
- Мы?
- Я и мама.
- Мне очень жаль, - говорит Анна. – Ты совсем запустил себя.
- Зачем ты преследуешь нас, зачем? – я почти не могу говорить и только шевелю пересохшими губами. Скашиваю глаза вбок: на тумбочке рядом попискивает прикроватный монитор, регистрирующий общие показатели пациента. В угловом кресле сидит Анна, глаза ее защищены темными очками.
- Ты сам не даешь нам уйти, дорогой. Просто сейчас ты слишком слаб и теряешь контроль.
- Нам?
- Мне и Лизе.
- Оставь нас в покое. Лиза моя.
Анна вздыхает, потом поднимается и наклоняется к моему лицу. Я вижу свое отражение в зеркальных черных стеклах.
- Ты убил нас три года назад, - шепчет мне бывшая жена. – Убил, потому что не мог отпустить.
Мне становится нечем дышать, прибор учащает ритм: «бип-бип-бип». В палату вбегают люди в белом, не обращая внимания на жену и дочь, вглядываются в монитор, о чем-то переговариваются.
- Пап, я так тебя люблю. Я не могла оставить тебя одного тогда, - всхлипнула Лиза.
- Не плачь, лисенок, - шепчу я. – Ты всегда со мной.
Люди в белом вонзают иглы в тело на кровати, пытаясь задержать меня в палате, в этой мясной клетке с гаснущим мозгом.
Анна и Лиза медленно отдаляются от кровати. Уже у двери жена оборачивается и говорит:
- Тебе нужно позвонить отцу. Он должен знать, что ты его давно простил.
- Не у-хо-ди…
Но два маленьких силуэта растворяются в сиянии дверного проема.
Я не хотел... Это была всего лишь доза снотворного в бутылке молока, которое Анна пила на ночь. Я не смог учесть двух деталей: жена уже выпила успокоительное. В двойной дозе, чтобы выспаться перед бракоразводным процессом.
А еще она налила стакан Лизе, которая терпеть не могла молоко, но не стала расстраивать мать.
Я иду по дороге, поросшей редкой травой. Передо мной светится глазами желтых окон дом, в котором я когда-то оставил свое прошлое, вместе с отцом.
Был ли я женат? Любил ли я без памяти свою дочь, которую назвал Лизой, в честь своей матери?
Или моя семья – иллюзия? Плод работы воспаленного мозга, который пытался справиться с прожорливыми раковыми клетками? И все события происходили там, в мире нервных импульсов, пробегающих по лабиринтам мозга?
Я чувствую, как слезы бегут из-под сомкнутых век, обжигая щеки. Я не хочу считать себя проекцией сумасшедшего бога. Потому что если я решу вдруг, что их не было, значит, и меня нет.
Моя дочь весила при рождении три с половиной килограмма. Она любит оранжевый цвет и апельсины, и ненавидит пауков. У нее есть родинка на левой лопатке и шрам на коленке – в пять лет упала на битое стекло. Я люблю ее больше жизни, значит она – есть.
- Лиза?
- Пап, я с тобой.
Она шагает со мной рядом, жует травинку и улыбается.
Я расстроен. В каждой школе одно и то же. Она же милая и добрая, моя детка. Но раз за разом история повторяется.
- Хочешь, я сварю шоколад?
Лиза шмыгнула носом и кивнула.
Мы идем на кухню, в наше убежище и место для «секретиков».
Достаю из шкафа коричневую жестяную банку с зайцем на крышке, красную керамическую кружку – специально для какао. Эти вещи всегда с нами, несмотря на переезды. Нечто вроде якоря, который цепляется за камни прошлого.
Огоньки пламени газовой горелки весело пляшут под чайником, я взбиваю венчиком какао-порошок, разбавленный ложкой сливок – Лиза любит пенку.
- Что за Ян? – осторожно спрашиваю у дочки.
- Он очень умный … и необычный. У него пирсинг в ухе, в виде маленькой летучей мыши,и перстень-череп. И клевая кожаная куртка с шипами.
- А о чем вы говорили?
- Так… Болтали, о разном. Он спрашивал, люблю ли я готик-рок и ночные прогулки по крышам.
- Я не очень одобряю прогулки по крышам, особенно в темноте, - замечаю я, открывая свой «запретный» шкафчик. Достаю бутылку коньяка, наливаю в стакан. Чуть-чуть, на донышко. Взбалтываю, чтобы аромат осел на стенках. Мне запрещено пить, но запреты остались там же - в прошлой жизни.
Лиза прерывает болтовню и подозрительно смотрит на стакан, но меня спасает закипевший чайник. А мальчика Яна мы проясним. Потом. Будет славно, если у Лизы появится друг.
Хотя бы до следующего бегства.
Вечером пришел дождь. Подкрался тихо, как серый кот, забарабанил лапами по пластиковому навесу во дворе, зашуршал усами в окнах.
- Пап, давай посмотрим «Дорогу домой»? – предлагает Лиза.
Я знаю наизусть историю про двух собак и кошку, которые отправились искать своих хозяев, но послушно достаю диск с полки. Он оттуда же – из списка вещей-якорей.
Бестолочь-бульдог, умница-лабрадор и леди-кошка бродят по дорогам, попадают в передряги, но чудом выпутываются из них. Они семья, у которых не хватает самой важной части - людей.
- А когда мы остановимся? – сонно спрашивает дочь, свернувшаяся клубком у меня под боком.
– Мы как будто бежим от кого-то. Я так устала…
Я глажу ее пушистую макушку, не в силах ответить. Любовь к Лизе сжимает тисками горло. Я убью любого, кто посмеет отнять ее у меня.
Анна хотела сына. Ультразвуковое исследование обещало мальчика. Она уже выбрала мужское имя и накупила одежек голубого цвета на три года вперед.
- Только сын, - упорно твердила она, выросшая в семье с тремя сестрами. – Ненавижу девчонок - мерзавки и сучки.
- Милая, пусть родится кто угодно, - я поглаживал круглый живот жены, терся щекой о горячую кожу. Я был согласен с любым существом, который появится на свет. – Пусть будет мальчик. А потом еще мальчик. И девочка.
Анна фыркала и посылала меня в магазин за гранатами, которые терпеть не могла до беременности.
Ян мне внезапно нравится. Дочь впервые привела домой друга.
Он длинный и тонкий, как гитарный гриф. Действительно, у него в ухе есть сережка в виде летучей мыши.
- Ты хочешь стать рок-музыкантом? – небрежно интересуюсь я у парня.
- Нет, я буду доктором, - спокойно отвечает Януш. – Хирургом. Семейные традиции, бла-бла. Отец и дед были военными врачами. Говорят, что миссия нашей семьи – стоять на границе мира мертвых и живых. Я считаю это достойной миссией для мужчины.
Я изумленно уставился на мальчишку. Черная одежда, выбритые виски, подведенные веки, серебряные кольца на руках…?
Он улыбнулся, довольный произведенным впечатлением.
- Вы же не из взрослых, которые читают людей по одежде? Мои родители считают, что я могу сам выбирать себе увлечения.
Я пожал плечами.
- У меня был очень строгий отец, Ян. Я ложился спать и просыпался по составленному им расписанию. Не дай бог было не выполнить домашние задания или прогулять уроки.
- А ваша мама?
- Она рано умерла, к сожалению. Нейробластома. Но я помню, что она очень любила меня.
Неловкую паузу нарушила Лиза, переводящая взгляд с меня на Яна.
- Пойдем в мою комнату, я покажу тебе кое-что, - дернула она парня за рукав.
Я поглядел вслед парочке, взбиравшейся на второй этаж по скрипящим ступеням, и улыбнулся.
Отличный парень.
Последний триместр беременности дался Анне очень тяжело: она совсем не могла есть и спать. Даже после легкого бульона ее выворачивало наизнанку зеленой жидкостью. Она могла просидеть всю ночь на веранде, вглядываясь в небо, и не давала увести себя в постель.
- Мне страшно, страшно, - твердила Анна. – У меня внутри живет не ребенок, а зверь. Я чувствую, как он жрет меня изнутри ночами, царапает когтями под сердцем.
Доктор утверждал, что это обычные гормональные бури, которые улягутся после рождения ребенка, и выписал таблетки «для спокойного сна».
Анна выкинула таблетки в мусорное ведро и продолжала ночные бдения.
Мне казалось, что я сойду с ума раньше, чем она, но за неделю до планового срока случились благословенные схватки.
Жена не разрешила мне присутствовать при родах, поэтому Лизу впервые я увидел в руках медсестры, вынесшей сверток с маленьким розовым личиком в окошке одеяльца.
- Она милая, правда? – спросила медсестра, вручая мне сверток. – И так похожа на вас.
Не могу даже примерно описать чувства, охватившие меня в тот момент.
Пронзительно кольнуло в солнечном сплетении, сердце подпрыгнуло в груди, мир сжался в кокон вокруг нас двоих.
Потом я вспомнил о жене и повернулся к медсестре.
- С ней все будет в порядке. Небольшие разрывы, сейчас ей делают операцию под анестезией. Выпишут через недельку, как новую, - женщина улыбнулась собственной шутке.
Я подумал, что надо непременно отблагодарить ее, а пока мог только неотрывно смотреть на свое личное чудо, взирающее на меня доверчиво голубыми глазами.
Господи, каким я стал сумасшедшим отцом! Пришлось сменить должность штатного корреспондента на удаленный фриланс. Да, я потерял в финансах, но приобрел в наличии свободного времени.
Я вскакивал ночами на любой писк дочери, чтобы покормить ее или сменить памперс. Я мог разговаривать с ней часами, расстелив на полу одеяло и валяясь рядом.
Лиза цеплялась крохотными пальчиками за мою руку, говорила «пух», взбивала воздух пухлыми ножками и улыбалась мне.
Жена, казалось, ревновала меня к дочери. Она хмурилась, посматривая на наши нежности, и однажды шутя обронила «такое ощущение, что ты ее сам родил».
Женщины странные существа.
- Пап, у нас по чердаку кто-то ходит.
- А? – я ничего не мог понять спросонья.
- Слышишь, скрипит пол наверху? И кто-то уронил что-то тяжелое, - Лиза испуганно смотрела на потолок.
- Не выдумывай, лиска, - я похлопал рукой по одеялу, чтобы она легла рядом. – Это ветер. Старый дом ходит ходуном, балки скрипят. Может, упала доска или ведро.
Дочь запрыгнула на кровать, поджав босые ноги, и завернулась в одеяло.
- А теперь расскажи про маму, - потребовала она, высунув нос. – И про Рождество.
- Мы встретились с твоей мамой на рождественской студенческой вечеринке. Она была самой красивой девчонкой на курсе студентов-филологов, а я был задротом-ботаником…
- Кем-кем?
- Ну, таким очкастым занудой, который хорошо учился и всегда все знал «лучше всех».
Лиза тихонько хихикнула.
- На маме был белый шерстяной свитер с оленями на груди, а на голове красовался обруч с кошачьими ушками. Когда я заговорил с ней, она стояла у окна со стаканом вина и мурлыкала себе под нос песню про разбитое сердце. Ту, где есть припев «оуоуоу, ты разбил мое сердце, противный мальчишка, о йеее». А в конце песни рассмеялась. Прямо скажем, твоя мамочка была слегка пьяна.
- И все ты врешь, - пробормотала Лиза.
- Чистая правда, отруби мне палец, если вру. Так вот, мы разговорились, и я узнал, что ее бросил парень. Прямо на этой вечеринке. И я предложил заменить его. На всю оставшуюся жизнь. Она согласилась, ради шутки, и мы устроили тут же, на этой вечеринке, импровизированную свадьбу. Я надел на палец твоей матери кольцо из фольги от шампанского, а она крепко поцеловала меня в губы и обещала любить до самой смерти…
Я перевел дыхание и взглянул на дочь. Кажется, она уже спала. Она всегда засыпала на этом месте, поэтому никогда не узнает, что Анна отвесила мне пощечину на предложение… Впрочем, неважно.
Я укрыл ее плотнее, вглядываясь в лицо. Отметил про себя очень бледную кожу и тени под глазами с синеватым отливом. Она плохо ест и мало спит.
- Пора домой, - вдруг четко и ясно произнесла Лиза во сне.
Я наклонился, прислушиваясь, и вздрогнул от резкого звука – в потолок грохнуло. А потом еще раз, словно наверху прыгал расшалившийся ребенок.
Надо подняться завтра на чердак, пока Лиза будет в школе, и навести там порядок. Во всех смыслах.
Анна отказывалась наотрез заводить еще детей. При одном только намеке на второго ребенка она вздрагивала и смотрела на меня полными ужаса глазами.
- Ни за что!
- Почему, милая?
- Я не переживу второй раз этот кошмар.
Я утешал ее, говорил, что вторая беременность протекает всегда легче, что я всегда буду рядом, а не в разъездах, но все было напрасно. Я надеялся, что прошедшие восемь лет заставят забыть ее перенесенную когда-то боль.
- Тебе надо – ты и рожай.
- Милая, я бы с удовольствием заменил тебя в этом процессе, так как не переношу твоих страданий. Но природа против!
Анна отворачивалась, резко прекращая разговор, который ей был неприятен.
Мы начали ссориться, а в один прекрасный момент я обнаружил у нас в доме купленный новый диван в гостиной.
- Я не высыпаюсь рядом с тобой, - объявила жена. – Ты работаешь ночами, и будишь меня, когда ложишься, а у меня очень напряженный рабочий день, работа с людьми – мне важно выглядеть «на все сто».
На тот момент Анна добилась значительных успехов в карьере и зарабатывала больше меня, но никогда не ставила мне в вину финансовый вопрос. Я занимался домом, Лизой, своими проектами, приносящими определенный доход. Нас все устраивало.
Поэтому письмо от адвоката жены о разводе для меня было громом с ясного неба.
Утро преподнесло неприятный сюрприз – дикую головную боль. Приступов давно не случалось, и я расслабился.
Лиза притащила лекарство и грелку для ног. Ночью ударили заморозки, и в доме изрядно похолодало. Было невозможно оторвать голову от подушки, она словно приколочена к ней горячими острыми гвоздями.
- Может быть, вызовем врача? – спросила дочь.
- Я отлежусь. Если не поможет, то поеду завтра. Останешься дома, я не смогу увезти тебя в школу.
- Мы с Яном собирались сходить на выставку старинных музыкальных инструментов. Но я останусь, если хочешь, - Лиза погладила меня по руке. – Папуль, мне тебя так жалко.
Я откидываюсь навзничь. Лекарство медленно пробирается по узким лабиринтам мозга, очищая и отгоняя боль.
- Развлекайся, лисенок. Ты и так все время со мной.
- Я доеду до города на школьном автобусе. После часа мы перекусим в кафе «Пингвиний остров», потом на выставку… Вернемся в три, хорошо?
Я киваю, так как внезапно понимаю, что у меня пропал голос. Такое бывает во время сильного приступа. Врач объяснял, что прогрессирующая опухоль действует на речевой центр, угнетая его.
Я даю себе обещание завтра же обратиться в ближайшую клинику. Последние два года, полные дорог, не давали никакого шанса на медицинское обследование.
На чердаке по-прежнему продолжают топать и шуршать, но сил подняться нет.
Я лежу с закрытыми глазами, прислушиваясь к боли, которая грызет череп изнутри, и жду.
- Ты несчастен со мной, - говорит Анна и комкает в руках носовой платок. – Тебе нужна большая семья. Дети, жена-домохозяйка, которая заботится о тебе и коллекции орхидей, собака, пара кошек.
- Завести недолго, - возражаю я, понимая – все уже решено, нашему браку вынесен приговор.
- Я не люблю тебя, - холодно говорит жена. – Лучшим выходом будет расстаться мирно и бескровно.
- Я не отдам Лизу.
- Суд не встанет на твою сторону! Твой заработок слишком хаотичен. Все расходы оплачиваются с моих счетов, закладная на дом оформлена на мое имя.
Меня охватывает гнев такой силы, что я швыряю в жену закипающий чайник, стоявший рядом – что подвернулось под руку. Она в последний момент отшатывается и изумленно смотрит на меня.
- Ты спятил?! Псих! Тебе нельзя доверить дочь!
- Па-ап? Мам? – Лиза появляется на пороге кухни, в розовой пижаме, и мы оба оборачиваемся на звук ее голоса.
- Все хорошо?
- Да, лис, - говорю я. – Мы с мамой просто ссоримся, потому что она хочет уехать далеко-далеко. Одна.
Лиза переводит взгляд между нами. Анна вдруг вскрикивает, так как ее ноги обжигает кипятком из упавшего чайника, и бросается за тряпкой.
Наверху темно и тихо. Вдоль стен лежат старые доски и чемоданы с неясным содержимым, в которые я не заглядывал с момента нашего переезда.
Старые чердаки пугающи и очаровательны. Там можно найти старые велосипеды, письма давно умерших людей, одежду, которую не носили лет пятьдесят, и которая вновь входит в моду, мебель из натурального дерева и прочие старинные вещи. В детстве я любил сидеть на чердаке, разглядывая сквозь маленькое круглое окошко дорогу, ведущую через лес.
Я мечтал, что когда-то вырасту и уйду по этой дороге в другой мир, полный свободы и света.
Я действительно ушел по ней после окончания школы. Даже не ушел, а сбежал, не оставив записки.
Что чувствовал тогда мой отец? Я больше никогда его не видел.
Я прикасался к пыльным полкам, обещая себе устроить тут генеральную уборку. Почти дошел до окна, когда лампочка под потолком мигнула и заискрила, а потом потухла. Черт возьми! Кроме уборки, тут не мешает проверить проводку. Старые дома сгорают за полчаса от попавшей на пол искры.
Виски пульсировали огнем, я качнул головой, переливая боль из одной половины головы в другую, и тут же споткнулся о ящик, стоявший на небольшой скамеечке, перевернув его. Из ящика посыпалась металлическая чешуя – гвозди, мотки провода, инструменты. Лампочка снова замигала и вспыхнула, а потом лопнула, разбросав в воздухе стеклянное крошево. Я снова чертыхнулся и повернулся спиной к окну, чтобы спуститься за фонариком – бессмысленно топтаться в темноте по осколкам и рассыпанному железу, если нет цели покалечиться.
И в этот момент неясная тень заслонила окно. На чердаке кто-то находился рядом со мной.
- Кто здесь?
Дурацкий вопрос, его задают во всех фильмах ужасов.
- Анна?
Я не стал ждать ответа и бросился назад, задевая полки с вещами и сбрасывая их на пол. Уже на выходе почувствовал, как над моей головой просвистело что-то тяжелое, и вывалился на лестницу, повернув ключ в двери. Отдышался и прислушался - тишина. А потом за дверью кто-то жалобно заскулил, как брошенная хозяином собака.
Первый побег я планировал почти два месяца. Собрал все документы, мои и Лизы – страховые, медицинские, рабочие. Я продал машину, чтобы высвободить деньги, и акции, которые лежали «на черный день». Бракоразводный процесс я затягивал, как только мог, но адвокат жены буквально вцепился в глотку, как голодный бультерьер.
Все мои предложения разбивались о ледяную стену. Для меня предлагался единственно возможный вариант: развод, раздельное проживание и согласованный с Анной график посещения дочери.
Как я мог позволить себе не видеть Лизу ежедневно? Не читать ей сказку на ночь, не заплетать волосы, не видеть ее за завтраком? Женщины, вы понимаете, что делаете с мужчинами, которые слишком зависят от любви к своим детям?
Нет, женщины даже не могут предполагать, на что способны отчаявшиеся люди, которых они планируют вышвырнуть из своего мира щелчком ручки адвоката.
Будьте вы прокляты.
Лиза не появилась дома в три. И в четыре – тоже. В пять минут пятого я уже летел на стареньком пикапе в город, всматриваясь в окружающий дорогу лес, и проклинал себя, что отпустил ее сегодня в школу.
В кабинете директрисы сидел пожилой, благообразного вида мужчина, с которым они живо что-то обсуждали.
- Моя дочь не вернулась сегодня из школы домой! - выпалил я с порога.
- Простите? – подняла она брови. – Кто вы?
- Три месяца назад я приносил вам документы. Лиза Ольман. Помните?
- Секундочку, - она повернулась к сейфу за спиной, кивнув мужчине.
- Ольман, Лиза. Так. Да, вот документы, я вспомнила вас, господин Ольман. Мы неоднократно вам звонили, но по указанному номеру никто не отвечал. И по вашему адресу выездная проверка никого не обнаружила.
- Какая проверка? – не понял я.
- Но ваша дочь не появилась в школе. Ни разу.
- То есть… Как не появилась?!
Директриса пожала плечами.
- А Ян? Мм... Я не помню его фамилии. Такой высокий худой парень, с которым она дружила? С сережкой, в готическом наряде?
- Наверно, вы говорите про Януша Новака? – предположила директриса. – Я видела его сегодня на уроке романской литературы. Ничего необычного не заметила.
Мысли сумасшедшими насекомыми метались в моем мозгу, очередной приступ боли взорвал голову, и я невольно застонал.
- Что с вами? Вам плохо? Я врач, - седой мужчина участливо наклонился ко мне.
- Не сейчас.
Кафе… Как она назвала то кафе? Что-то про пингвинов…
«Пингвиний остров» находился через два квартала. Яна я увидел через стеклянную панель, служащую одновременно окном и стеной. Он пил кофе, читая что-то в своем планшете.
- Где она?! – я рывком приподнял парня за лацканы куртки и встряхнул. – Что ты с ней сделал? Как ты мог?
Ян изумленно хлопал глазами, не пытаясь ничего предпринять, но тут меня хлопнули по плечу, а потом усадили– в конфликт вмешались соседи по столу.
- Все в порядке, мы сейчас решим проблему! – помахал им рукой парень и повернулся ко мне.
- Господин Ольман, мы расстались с Лизой три часа назад. У школы ее ждала какая-то женщина в светлом плаще и темных очках. Лиза вроде бы расстроилась… но обещала вернуться. И не вернулась.
- Женщина? – я похолодел. Неужели Анна все-таки нашла нас? – Куда они ушли? Была машина? Какие номера?
- Нет, машины я не заметил, - покачал головой Януш. – Они стояли на углу, у школьной стоянки. А потом я отвернулся на минуту… и они исчезли. Я не стал дожидаться. С Лизой ведь все не как у людей.
- О чем ты говоришь? – я смотрел на серебряную клипсу в ухе Яна, она словно гипнотизировала меня. Мир уплывал из под-ног, растворялся в туманном мареве, а я отчаянно пытался удержаться на краю.
- Вы не понимаете, о чем я? – парень покачал головой. – Лиза приходит и уходит, когда захочет. Она другая.
И тут я потерял сознание.
Меня разбудил звук воды, мерно капающей из крана. Так и не дошли руки, поменять прокладку. Кап-кап… Впрочем, это не вода. Это пищит какой-то электронный прибор. Я приоткрыл такие тяжелые веки и уставился на белую ткань, закрывающую окружающий мир.
- Пап?
- Лиза? – я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.
- Мы волнуемся за тебя.
- Мы?
- Я и мама.
- Мне очень жаль, - говорит Анна. – Ты совсем запустил себя.
- Зачем ты преследуешь нас, зачем? – я почти не могу говорить и только шевелю пересохшими губами. Скашиваю глаза вбок: на тумбочке рядом попискивает прикроватный монитор, регистрирующий общие показатели пациента. В угловом кресле сидит Анна, глаза ее защищены темными очками.
- Ты сам не даешь нам уйти, дорогой. Просто сейчас ты слишком слаб и теряешь контроль.
- Нам?
- Мне и Лизе.
- Оставь нас в покое. Лиза моя.
Анна вздыхает, потом поднимается и наклоняется к моему лицу. Я вижу свое отражение в зеркальных черных стеклах.
- Ты убил нас три года назад, - шепчет мне бывшая жена. – Убил, потому что не мог отпустить.
Мне становится нечем дышать, прибор учащает ритм: «бип-бип-бип». В палату вбегают люди в белом, не обращая внимания на жену и дочь, вглядываются в монитор, о чем-то переговариваются.
- Пап, я так тебя люблю. Я не могла оставить тебя одного тогда, - всхлипнула Лиза.
- Не плачь, лисенок, - шепчу я. – Ты всегда со мной.
Люди в белом вонзают иглы в тело на кровати, пытаясь задержать меня в палате, в этой мясной клетке с гаснущим мозгом.
Анна и Лиза медленно отдаляются от кровати. Уже у двери жена оборачивается и говорит:
- Тебе нужно позвонить отцу. Он должен знать, что ты его давно простил.
- Не у-хо-ди…
Но два маленьких силуэта растворяются в сиянии дверного проема.
Я не хотел... Это была всего лишь доза снотворного в бутылке молока, которое Анна пила на ночь. Я не смог учесть двух деталей: жена уже выпила успокоительное. В двойной дозе, чтобы выспаться перед бракоразводным процессом.
А еще она налила стакан Лизе, которая терпеть не могла молоко, но не стала расстраивать мать.
Я иду по дороге, поросшей редкой травой. Передо мной светится глазами желтых окон дом, в котором я когда-то оставил свое прошлое, вместе с отцом.
Был ли я женат? Любил ли я без памяти свою дочь, которую назвал Лизой, в честь своей матери?
Или моя семья – иллюзия? Плод работы воспаленного мозга, который пытался справиться с прожорливыми раковыми клетками? И все события происходили там, в мире нервных импульсов, пробегающих по лабиринтам мозга?
Я чувствую, как слезы бегут из-под сомкнутых век, обжигая щеки. Я не хочу считать себя проекцией сумасшедшего бога. Потому что если я решу вдруг, что их не было, значит, и меня нет.
Моя дочь весила при рождении три с половиной килограмма. Она любит оранжевый цвет и апельсины, и ненавидит пауков. У нее есть родинка на левой лопатке и шрам на коленке – в пять лет упала на битое стекло. Я люблю ее больше жизни, значит она – есть.
- Лиза?
- Пап, я с тобой.
Она шагает со мной рядом, жует травинку и улыбается.
Популярное
