Евгения Грановская - Мраморный король

Два дня Игнат бродил по лесу и побережью. От голода у него то и дело сводило живот, и он вынужден был садиться на корточки и пережидать, пока боль отпустит. Только тогда он мог идти дальше.

На исходе второго дня Игнат набрел на костер. Было уже темно, и костер выделялся на фоне темно-синего неба ярким оранжевым пятном.

Перед костром стоял деревянный стол, а за ним сидели с картами в руках трое парней. Игнат минут двадцать наблюдал за ними, спрятавшись за куст бузины. На вид парни были не опасны. Они играли в карты, пили вино, разливая его по стаканам, и ели крупно нарезанную колбасу, выкладывая ее на хлеб вместе с кусками сыра.

Самый высокий из парней был одет в светлое пальто с поднятым воротником. У него были длинные светлые волосы, бледное лицо и тонкие губы. Игнату он показался настоящим красавцем.

Остальные двое были попроще и выглядели полной противоположностью друг друга. Первый – приземистый, стриженный под машинку, с толстой, бычьей шеей и широченными плечами. Второй – тощий и носатый.

Игнат видел сыр, колбасу, хлеб. Он не ел почти сутки, и запах еды вскружил ему голову.

Первым его заметил тощий.

– Смотри-ка, Каштан, кто это там идет? – сказал он, обращаясь к длинноволосому высокому красавцу.

– Какой-то мальчишка, – проговорил второй, тот, что был похож на низкорослого упитанного бычка.

Красавец Каштан, бывший, по всей вероятности, главарем компании, не удостоил их ответом. Лишь когда Игнат остановился в нескольких шагах от костра, Каштан лениво повернул светловолосую голову, посмотрел на него и сухо проговорил:

– Эй, парень, подойди сюда.

Игнат подошел к столу. Каштан быстро посмотрел по сторонам, затем оглядел мальчика с ног до головы, остановил взгляд на его лице и спросил:

– Ты один?

– Да, – ответил Игнат.

– Без взрослых?

– Я сам по себе.

Каштан одобрительно кивнул.

– Понимаю. Я сам в твои годы бродяжничал. – Он перевел взгляд на жилистого и коротко приказал: – Штырь, налей мальчишке вина.

– Я не хочу пить, – сказал мальчик.

– А есть?

– Есть хочу.

Каштан криво усмехнулся.

– Так вот, у нас есть правило: прежде чем что-то съесть, ты должен выпить. Ты по-прежнему хочешь есть?

– Да.

– Штырь, налей нашему гостю вина. Да не жмись, лей до краев.

Тощий парень наполнил стакан и, ухмыляясь, пододвинул мальчику.

– Пей, – сказал Каштан.

Игнат посмотрел на разложенные на листе бумаги кусочки колбасы, сыра и хлеба, взял стакан обеими руками и сделал большой глоток. Хотел поставить стакан на стол, но Каштан сказал:

– Нет. До дна.

Мальчик вновь поднес стакан ко рту и, запрокинув голову, выпил все вино.

– Молодец, – одобрил Каштан и пододвинул ему тарелку с колбасой. С полминуты он молча смотрел, как мальчик уплетает колбасу, потом улыбнулся мягкой, дружелюбной улыбкой и сказал: – Меня зовут Каштан. Он – Штырь. А вот этот, с круглой головой – Шар. А как зовут тебя?

– Игнат, – ответил мальчик.

– Выпьешь еще, Игнат?

– Только немного.

И он выпил еще немного.

– В покер играешь? – спросил его Каштан, собирая со стола карты.

Игнат покачал головой:

– Нет.

– Почему?

– Просто не играю, и все.

– Мужчина, который не умеет играть в покер, – не мужчина, – сказал на это Каштан. – А ну, Шар, подвинься.

Коренастый подвинулся, и Игнат сел с ним рядом.

– Правила простые. Сначала сдаем каждому по пять карт…

Каштан был хорошим учителем, и уже через пятнадцать минут мальчик знал все правила этой не сложной, в общем-то, игры.

– Ну как? – мягко поинтересовался Каштан. – Сыграешь с нами разок? На пробу.

Мальчик покраснел и тихо сказал:

– У меня сейчас нет денег.

– Нет денег? – переспросил Каштан.

– Нет денег! – насмешливо воскликнул Штырь.

– «Нет денег», – с ухмылкой передразнил Шар.

– Ты можешь сыграть в долг, – спокойно и дружелюбно сказал Каштан. – Сколько тебе одолжить? Сто рублей? Двести? Или сразу пятьсот?

Каштан вытащил из кармана несколько купюр и протянул их мальчику.

– Держи! Отыграешься – вернешь.

Игнат посмотрел на деньги, затем перевел взгляд на длинноволосого красавца и сказал:

– Я не могу их взять.

– Брось. Ты ведь мой друг. Ты сидишь со мной за одним столом, я пил с тобой вино. А я не каждого пускаю за свой стол и не с каждым пью вино. Шар, подтверди!

– Подтверждаю, – кивнул широкоплечий крепыш, пережевывая кусок колбасы мощными челюстями. – Одного чудака Каштан отправил в реанимацию за то, что тот без приглашения сел к нему за стол.

– Видишь, – улыбнулся Каштан. – На свете мало людей, которые называют меня другом. Еще меньше тех, кого я называю другом. Поэтому бери деньги и не спорь. Или я буду считать, что ты отказался от моей дружбы.

Отказываться было нельзя, и мальчик нехотя вступил в игру. В перерывах между сдачами Шар разливал вино по стаканам, и все пили. У Игната начала кружиться голова, но он не хотел отстать от этих взрослых, сильных парней.

Проигрывал он помалу, но как-то вдруг оказалось, что денег у него больше нет.

– Ничего страшного, – с дружелюбной улыбкой заверил его Каштан. – Не везет в картах, повезет в любви. К тому же ты еще можешь отыграться. Новичкам везет. Я чувствую, что ты не встанешь из-за стола, пока не уделаешь нас по полной программе!

– Правда чувствуешь? – недоверчиво спросил Игнат.

– Конечно. Вот держи! – Каштан сунул ему в руку еще несколько купюр. – Отыграешься – отдашь. Шар, раздавай!

И игра возобновилась. Игнат пил вино, играл в покер и спустя еще полчаса с удивлением обнаружил, что деньги опять кончились. Кроме того, к головокружению добавилась странная сонливость, словно кто-то наклеил ему на веки пластилин. Несмотря на проигрыш, Игнат чувствовал себя счастливым. «Я такой же, как они, – думал он, глупо улыбаясь. – Они меня приняли. И они меня любят».

Ему вдруг захотелось обнять Каштана и сказать ему что-нибудь дружеское. Например: «Каштан, я рад, что тебя встретил. И я рад, что ты теперь мой друг!»

– Каштан, я… друг… рад… – пробормотал он заплетающимся языком и наклонился к Каштану, чтобы обнять его, но вместо этого потерял равновесие и свалился со скамейки на землю.

– Эге, да ты уже совсем хорош! – весело сказал Каштан. – А ну-ка, Штырь, покажи ему, где матрас.

Рыжеусый, лысоватый, толстенький мужчина со звучным именем Дмитрий Иосифович Каплер сидел в кресле, закинув ногу на ногу, и держал в вытянутых пальцах дымящуюся сигару.

– Дьякон, это лучшая сигара из всех, какие мне когда-либо приходилось курить! – сказал он, сияя белозубой улыбкой. – А что же вы сами?

– Не хочется, – ответил ему человек в рясе, сидевший напротив.

Этот был молод, высок и строен. На вид ему можно было дать лет тридцать. Длинные темные волосы, тонкий нос, смуглая кожа и золотисто-карие глаза, про какие в романах обычно пишут – «эти глаза разбили сердце не одной женщине».

Рыжеусый Каплер склонился над шахматной доской, немного подумал и уверенно двинул вперед слона.

– Ваш ход, отец Андрей, – с улыбкой сказал он, откидываясь на спинку кресла.

Дмитрий Иосифович был директором краеведческого музея Чудовска и большим любителем шахмат. Два раза в неделю он заглядывал к дьякону сыграть партию-другую. Играли они примерно на равных, и это придавало игре особый азарт, поскольку никогда нельзя было предугадать, кто же окажется победителем.

Дьякон протянул было руку, чтобы сделать ход, но вдруг замер.

– Что случилось? – спросил Дмитрий Иосифович.

Отец Андрей сделал знак рукой, затем беззвучно соскочил с кресла, быстро прошел к двери, бесшумно ее распахнул и скрылся в соседней комнате.

Что-то черной молнией метнулось к форточке, но дьякон был очень расторопен. Он схватил улепетывающего воришку за ногу и вдернул его обратно в комнату. Мальчик вскрикнул от неожиданности и попытался вырваться, но отец Андрей держал хоть и мягко, но крепко.

– Не бойся, – сказал он брыкающемуся мальчишке. – Я не причиню тебе вреда.

Поняв, что бороться бесполезно, мальчик затих. Вид рясы его немного успокоил. Мальчик по опыту знал, что священники, в массе своей, народ жалостливый, и ничего не стоит обвести их вокруг пальца. Надо только принять виноватый вид, говорить смиренным голосом, усыпляя таким образом внимание, а затем подгадать подходящий момент и дать деру.

Решив действовать по обычной схеме, мальчик напустил на себя жалкий вид и шмыгнул носом.

– Только не бейте, – тихо захныкал он. – Только не бейте, дяденька…

– Успокойся, я не собираюсь тебя бить, – спокойно сказал дьякон. – Как тебя зовут?

– Не обижайте меня, дяденька, – продолжал хныкать мальчишка, изо всех сил выдавливая из глаз слезы. – Я нечаянно… Меня старшие мальчишки заставили… Я больше не буду.

– Гм… – сказал отец Андрей и нахмурился, – значит, заставили? Ты можешь назвать имена тех, кто тебя заставил?

– Да, дяденька. Я всех назову… Только не бейте.

Мальчик покосился на окно, прикидывая расстояние для прыжка, но железная хватка священника, опустившего руку мальчику на плечо, ясно говорила, что время для побега еще не пришло.

В комнату, возмущенно пыхтя, ворвался Каплер.

– Поймали воришку! – крикнул он, вытаращив глаза на мальчика. – Вот так-так! Надо срочно звонить в милицию! Вы звоните, а я пока покараулю!

Дмитрий Иосифович хотел схватить мальчика за волосы, но дьякон легким движением отвел голову мальчика от толстых, растопыренных пальцев рыжеусого.

– Погодите с милицией, – сказал дьякон. – Надо сначала во всем разобраться.

– Вот милиция с ним и разберется! – со зловещей усмешкой проговорил Каплер. – Портье внизу рассказывал, что за последнюю неделю постояльцев гостиницы грабили дважды! Теперь понятно, чьих это рук дело!

– Дяденька, я не виноват, – заплакал мальчик. – Это не я… Меня заставили.

По щекам мальчика покатились слезы. Он наблюдал за взрослыми из-под полуопущенных ресниц, и заметил, что брови дьякона жалостливо дрогнули, однако рыжеусый лишь ухмыльнулся.

– Смотри-ка, и слезу пустил, стервец! Дьякон, неужели вы не видите – он же издевается над вами!

– Не бе-ейте меня, пожа-алуйста… – рыдал мальчишка, вздрагивая всем телом и зарываясь в темную рясу дьякона.

– Тише, парень, тише. – Отец Андрей слегка ослабил хватку и успокаивающе погладил мальчишку по вихрастой голове. – Никто тебя не тронет.

Мальчик прервал плач и посмотрел на священника снизу вверх заплаканными глазами.

– Правда? – спросил он дрогнувшим голосом.

– Правда, – кивнул отец Андрей.

Каплер побагровел.

– Черт, дьякон, – прорычал он, – бесенок пытается вас разжалобить, чтобы удрать.

– Он просто испугался, – возразил отец Андрей. – Это с каждым может случиться.

– А ну-ка, давайте посмотрим, что у него в рюкзаке.

Дмитрий Иосифович схватился за маленький рюкзак, который висел у мальчика на плечах, и быстро расстегнул молнию. Мальчик дернулся в сторону, вскрикнул: «Не бей, дяденька!» и зарыдал пуще прежнего. Дмитрий Иосифович с торжествующим видом извлек из рюкзака серебряные часы.

– Взгляните! – воскликнул он.

Дьякон посмотрел на часы, нахмурился и перевел взгляд на мальчика.

– Эти часы когда-то принадлежали моему деду, – сказал он. – И я очень ими дорожу.

– Я не знал, – жалобно прогнусавил мальчик. – Я не хотел, дяденька. Честное слово, не хотел.

Он опять зарыдал.

– Нужно положить часы обратно, – деловито проговорил Каплер. – Это вещественное доказательство.

Дмитрий Иосифович сунул серебряный брегет обратно в сумку. В этот момент в дверь постучали.

– Как некстати, – с досадой проговорил дьякон. – Я не хочу, чтобы мальчика здесь увидели, пока мы все не выясним.

– Ну, так идите и отошлите незваного гостя куда подальше, – сказал Каплер. – А я подержу этого стервеца, пока вы будете открывать.

С этими словами Дмитрий Иосифович схватил мальчика за шиворот.

– Только без грубостей, – попросил отец Андрей.

– Не бойтесь, я ему ничего не сделаю.

Дьякон убрал руку с плеча мальчика и направился к входной двери.

Каплер устремил на мальчика победный взгляд, словно говоривший: «Ну вот, маленький мерзавец, теперь ты в моих руках. Уж будь уверен, сейчас я с тобой разберусь».

Дьякон тем временем дошел до входной двери, повернул ручку замка и открыл ее. Потом зачем-то выглянул в коридор.

– Кто там, интересно? – пробормотал любопытный Каплер, поворачиваясь к двери и невольно ослабляя хватку.

Мальчик не дремал. Воспользовавшись тем, что пальцы Дмитрия Иосифовича на мгновение ослабли, он, как угорь, выскользнул из рук толстяка, одним ловким прыжком достиг окна, скользнул в форточку – и был таков.

– Стой! – крикнул рыжеусый Каплер. – Стой, мерзавец!

Он кинулся к окну и глянул вниз. Мальчишка стремглав несся по переулку.

– Что? – воскликнул дьякон, тоже подбегая к окну. – Убежал?

Мальчик завернул за угол и исчез. Дмитрии Иосифович еще несколько секунд по инерции смотрел в окно, хотя толку от этого никакого не было, затем повернулся к дьякону и виновато пробормотал:

– Убежал. Этот мальчишка ловок, как обезьяна.

– Я вижу, что рюкзак он прихватил с собой, – заметил отец Андрей. – А вместе с ним и мои часы.

– Ох ты черт! – вновь выругался Дмитрий Иосифович. – Простите, отец Андрей! Кабы я знал, что все так обернется, я бы не стал совать часы обратно в рюкзак.

– Ничего не поделаешь, – ответил на это дьякон. – Кстати, боюсь, что пропали не только мои часы. Проверьте карманы своего пиджака.

Каплер поспешно зашарил по карманам.

– О черт! – страдальчески протянул он. – Неужели?.. Мой бумажник! Когда же он успел?

– В то время, когда вы обыскивали рюкзак, – сказал дьякон.

– Так вы заметили?

– Я заметил только, что его рука скользнула по вашему пиджаку. Но тогда я не придал этому значения.

– Дьяволенок! – крикнул Дмитрий Иосифович. – Нужно немедленно позвонить в милицию!

Отец Андрей скептически покачал головой.

– Не думаю, что это поможет, – произнес он. – Вы же сами сказали: мальчишка ловок, как кошка. Он наверняка знает здесь все входы и выходы.

– Вы как будто восхищаетесь им, – с упреком проговорил рыжеусый Каплер.

Отец Андрей пожал плечами.

– Ладно, – примирительно сказал Дмитрий Иосифович. – Сумма в бумажнике была небольшая, жалеть почти не о чем. Этот мальчишка – член банды подростков. Нам еще повезло, что мы так легко отделались.

– Вы правда верите слухам про банду подростков? – прищурил на музейщика карие глаза отец Андрей.

– Появление этого мальчишки здесь доказывает, что слухи про подростковую банду вовсе не слухи, – возразил Дмитрий Иосифович.

– Гм… – Дьякон потер пальцами подбородок. – Вернемся к шахматам и доиграем партию? – предложил он.

– Давайте, – со вздохом ответил Каплер.

Они вернулись к столу. Дмитрий Иосифович вновь развалился в кресле и разжег потухшую сигару, а дьякон налил себе в рюмку портвейна. После чего приятели продолжили игру.

– Кстати, этот маленький мерзавец заставил меня вспомнить об одном курьезе, – произнес Каплер, глядя на доску. – Ничего значительного, но важен, так сказать, сам факт. Хотя… возможно, я опережаю события, и фигуры просто потерялись.

– О каких фигурах идет речь? – спросил дьякон.

Дмитрий Иосифович грустно улыбнулся.

– Видите ли, в нашем музее есть отдел, посвященный истории шахмат в Чудовске. Еще в конце девятнадцатого века в городе появился шахматный клуб. Его частыми гостями бывали знаменитые русские шахматисты – Чигорин, Хардин, Яновский… Они оставили заметный след в истории нашего города.

Отец Андрей едва сдержался от улыбки.

– Хардин бывал в нашем городе даже трижды, – продолжил Дмитрий Иосифович, попыхивая сигарой. – Вообще-то он был адвокатом. Но прославился именно как шахматист. Так вот, «гвоздем» экспозиции нашего музея до сих пор был один экспонат. Ценность этого предмета подтверждает то, что несколько музеев Москвы и Санкт-Петербурга неоднократно пытались купить его у нас.

– Что значит «купить»? – поинтересовался отец Андрей. – Разве ваш музей частный?

– О да, – кивнул рыжеусый, – он содержится на пожертвования частных лиц, любителей шахмат.

– Что же это за экспонат?

– Шахматная доска, – ответил рыжеусый. – Сделана из лакированного сандалового дерева с перламутровой инкрустацией.

– Она, вероятно, дорого стоит? – рассеянно осведомился отец Андрей.

Дмитрий Иосифович посмотрел на него с укором и сказал:

– Для нас, энтузиастов шахмат, важно то, что хозяином доски был великий русский шахматист Михаил Чигорин! Именно он подарил доску Хардину, а тот передал ее в дар нашему музею.

– Чигорин? Но ведь он, кажется, не был чемпионом мира.

– Не был, – согласился Каплер. – Хотя несколько раз бывал очень близок к этому. А в 1895 году, на турнире в Гастингсе, обошел сразу двоих чемпионов – прошлого и действующего – старого Стейница и молодого Ласкера.

– Однако и на этом турнире он не стал первым, – заметил отец Андрей, демонстрируя энциклопедические знания.

– Вы правы, он стал вторым, – нехотя согласился Дмитрий Иосифович. – Но свидетели того матча признали, что это была чистая случайность, потому что Чигорин играл лучше всех!

– Гастингс, Гастингс… – пробормотал дьякон, морща лоб. – Никак не вспомню, кто же в том турнире стал победителем?

– Молодой выскочка! – ответил Дмитрий Иосифович с таким выражением лица, словно у него внезапно разболелся зуб. – Американский шахматист Гарри Пильсбери, которому в ту пору было всего двадцать три года! Он тогда ужасно возгордился, возомнив себя шахматным гением. Но история все расставила по своим местам. Больше он никогда не добивался такого успеха.

– Жаль, – задумчиво произнес дьякон.

Каплер посмотрел на него удивленно.

– Почему?

– Всегда жаль, когда талантливая юность превращается в посредственную зрелость. Вот и ваш Чигорин, несмотря на весь свой талант, не стал чемпионом мира. Хотя в турнирах побеждал самых сильных игроков.

– Ему просто не повезло, – сухо ответил Дмитрий Иосифович, которому разговор о поражениях и проигрышах его кумира не доставлял никакого удовольствия. – Но я собирался с вами говорить не о нем, а о сандаловой доске.

– Да-да, – кивнул дьякон. – Я вас отвлек. Продолжайте, пожалуйста.

– Доска экспонировалась у нас в разложенном виде, с выстроенными на поле фигурами.

– Фигуры тоже из дерева? – уточнил отец Андрей.

Дмитрий Иосифович покачал головой:

– Нет. Фигуры выточены из белого и черного мрамора. Они сделаны гораздо позже и не имеют такой ценности, как доска. В этом-то и вся странность. Вчера утром, обходя музей, смотритель обнаружил кражу!

– Да что вы! Доска Чигорина пропала?

– В том-то и дело, что нет! Грабители не взяли доску. Они взяли… три шахматные фигуры!

Каплер выдержал паузу и посмотрел на дьякона, оценивая, какой эффект на него произвело это известие. Лицо дьякона, однако, осталось бесстрастным.

– В вашем музее есть сигнализация? – уточнил он.

– Да. Ее отключили. Похититель мог унести из музея все, что угодно. А он довольствовался тремя шахматными фигурами. И самое главное – непонятно, как он пробрался в музей. Замки целы, решетки на окнах – тоже. Прямо какая-то мистика!

Дьякон задумчиво прищурился.

– Что это были за фигуры? – спросил он.

– Офицер, конь и король. Все черные. Мы вызвали милицию, но оперативники не нашли никаких следов или отпечатков.

В глазах отца Андрея зажегся неподдельный интерес.

– Вы уверены, что фигуры ничего не стоят? – спросил он.

– Разумеется. Все вместе они, может быть, чего-нибудь и стоили бы. Но по отдельности…

Отец Андрей задумчиво потер пальцами подбородок.

– Как этот комплект попал в музей?

– Нам завещал его один старый коллекционер. Вместе с доской из сандалового дерева, шахматными часами и фарфоровой тарелкой с портретом чемпиона мира по шахматам Эмануила Ласкера.

– Вероятно, этот коллекционер был очень щедрым человеком, – предположил дьякон.

– Он был одинок, – ответил Дмитрий Иосифович. – Ни семьи, ни детей. Утащить коллекцию с собой в могилу еще никому не удавалось.

– У некоторых это получается, – возразил отец Андрей, нахмурив брови и вспомнив, по всей видимости, о чем-то неприятном.

– Ну, может быть. Но в данном случае вся коллекция попала в музей.

Дьякон сделал глоток портвейна и сказал:

– Если грабитель похитил именно эти фигуры, а остальное оставил, значит, они имели для него особый смысл.

– Очень глубокомысленный вывод, – улыбнулся Каплер. – Кстати, ваш ход.

– Мой? – рассеянно повторил дьякон. Он сосредоточил взгляд на доске, двинул вперед ферзя и объявил: – Вам шах.

Каплер беззаботно передвинул короля на соседнюю клетку.

– А теперь – мат, – объявил дьякон и сделал ход конем.

Заместитель прокурора майор Павел Иванович Левкус прибыл на место происшествия через двадцать минут после того, как ему позвонил прокурор. Настроение у него было паршивое. Мало того что жена все утро доставала телефонными звонками, так еще и дочь заявила, что он неудачник и бесхребетник. («Откуда только слово-то такое выкопала», – с досадой думал Левкус.) Да и вообще в последние дни у майора все валилось из рук. Спалил кастрюлю, пытаясь приготовить себе пельмени, потерял проездной на автобус, забыл поздравить тещу с днем рождения. К тому же охотничий магазин возле дома – единственную отраду Павла Ивановича – закрыли по причине нерентабельности. А теперь вот еще и это…

– Ну, что тут у вас? – спросил Левкус, входя в комнату.

– Труп, – ответил ему дежурный следователь Звягинцев. – Чистый, красивый. Не труп – картинка.

Они подошли к мужчине, сидящему в кресле. Голова его была запрокинута назад, на затылке волосы топорщились и были перепачканы чем-то густым и темным. На щеке мужчины красовался застарелый шрам, глаза были закрыты, губы – плотно сжаты. В свесившейся до пола правой руке мужчина все еще сжимал пистолет.

– Выстрелил себе в рот из «макарова», – пояснил следователь. – Если хочешь посмотреть на его мозги – посмотри на стену. Как тебе такой натюрморт?

– Впечатляет, – ответил Левкус и достал из кармана сигареты. – Я вижу, тебе весело, капитан? Чему радуешься?

– Тому, что это не «глухарь». Нет преступления – нет и дела.

Левкус, однако, не разделял оптимизма следователя. Он повернулся к эксперту, которого знал так же давно, как и следователя, и спросил:

– Что с отпечатками, Василий Петрович?

– Чисто, – отозвался пожилой эксперт, выпрямляясь и поворачиваясь к Левкусу. – «Пальчики» повсюду одни и те же и принадлежат убитому.

Левкус с облегчением вздохнул. Значит, все-таки самоубийство. Это хорошо.

Человека, прострелившего себе голову, звали Иван Иванович Бородин. Он был в городе человеком заметным: возглавлял охранное агентство «Щит», имевшее надежную и безукоризненную репутацию. Услугами агентства пользовались банкиры, директора магазинов и прочие весьма солидные и состоятельные люди. Бородин был вхож в лучшие дома города и был на «ты» с самим мэром города.

И вот теперь он застрелился. Не оставив записки. Это значит, что придется иметь с прокурором долгую, обстоятельную и неприятную беседу. Какого черта он вообще застрелился? Чего ему не жилось?

При мысли о предстоящем докладе прокурору Левкус поморщился.

Минут десять спустя, осмотрев место происшествия и пробежав глазами протокол осмотра, Левкус перешел из комнаты на кухню и закурил. Звягинцев к нему присоединился.

– Ну? – сказал Звягинцев. – А теперь ты объяснишь, каким ветром тебя сюда занесло? Ты ведь, кажется, должен был отправиться в отпуск.

– Отправишься тут, – с досадой пробормотал майор. – Прокурор вызвал. Персонально. Он берет это дело под особый контроль.

– С чего это вдруг?

Левкус кивнул в сторону комнаты и сказал:

– Бородин – его старый приятель. Когда-то они вместе учились в десантном училище.

– Надо же.

Из комнаты вышел эксперт, снял перчатки и тоже достал сигареты. Левкус дождался, пока он прикурит, и спросил:

– Как, Василь Петрович? Все в порядке? Странностей нет?

Пожилой эксперт подумал, поправил пальцем очки и ответил:

– На первый взгляд нет. Детали пока не известны, но смело берусь утверждать две вещи. Первая – смерть наступила около двух часов назад. Вторая – господин Бородин сам выстрелил себе в рот.

– Точно сам?

– Да сам, сам, – кивнул эксперт. – Дверь квартиры была закрыта изнутри, на замок с фиксатором. На ручке замка отпечатки пальцев Бородина. Так же, как и на ручке ящика стола, в котором лежал пистолет. Сам закрыл дверь, сам сел за стол, сам достал пистолет и сам сунул его себе в рот.

Левкус повернулся к Звягинцеву:

– Кто позвонил в милицию?

– Соседи, – ответил тот. – Они услышали звук выстрела, вышли в коридор и позвонили Бородину в дверь. Он не отозвался. Тогда они позвонили в милицию. Обычная история.

– Значит, дверь была закрыта изнутри, – задумчиво проговорил Левкус. – А окна? Окна были закрыты?

– Форточка в комнате была открыта, – нехотя признал Звягинцев. – Но забраться через нее в комнату абсолютно невозможно. Здесь шестой этаж. До пожарной лестницы метра три.

В глазах Левкуса появилась тревога.

– Отпечатки с подоконника и оконной рамы сняли? – уточнил он напряженным голосом.

– Конечно, – ответил эксперт.

– Ну, и?..

– Чисто, – сказал эксперт.

Левкус вздохнул и затянулся сигаретой.

– Что ж, может, оно и к лучшему, – философски изрек он. – Жаль только, что Бородин записки никакой не оставил. Тогда бы точно никаких сомнений.

– Да какие там сомнения, – дернул щекой Звягинцев. – Чистое самоубийство. Не подкопаешься. Так и передай шефу.

– Вряд ли это его утешит, – усмехнулся Левкус. – Но все же лучше самоубийство, чем убийство. Если мне не удастся убедить шефа в том, что Бородин прикончил себя сам, нам с вами придется с утра до вечера вспахивать носами землю в поисках улик.

Следователь Звягинцев пожал плечами, как бы говоря: «Да какие тут к черту улики? Все ведь ясно как божий день». А эксперт лишь хмыкнул.

– Какого черта ему вообще понадобилось стреляться, – в сердцах проговорил Левкус. – У этого парня денег было больше, чем у нас вместе взятых. Я как-то видел, как он обедал в ресторане – одних устриц набрал баксов на триста. А водки выпил – целый графин! И главное, ни в одном глазу.

– Охотно верю, – сказал эксперт, дымя сигаретой. – С такой комплекцией, как у него, только в одиночку на медведя ходить. Если бы стрелял в сердце, точно бы остался жив!

Мужчины помолчали. Всех поразил контраст между воспоминаниями о рослом, могучем мужчине, пышущем здоровьем, и бледной, аморфной грудой мяса, сидящей в кресле с простреленной головой.

– Да, – задумчиво протянул Звягинцев. – Судьба человека – загадка.

– Какого черта ему понадобилось стреляться, – вновь повторил Левкус, досадливо морщась. – Чего ему не хватало?

– Мало ли, – пожал плечами эксперт. – Может, были проблемы по мужской части?

– Проблемы? – Левкус прищурился. – Василь Петрович, ты его любовниц видел? Клаудия Шиффер отдыхает. Самодовольнее физиономии, чем у Бородина, я в жизни не видел.

– И тем не менее он мертв, – грустно пробормотал эксперт.

– Н-да… – Левкус глубоко затянулся сигаретой. – Родственникам сообщили?

– Да какие там родственники, – хмыкнул Звягинцев. – Бородин ведь холостяк. Жил один, без жены, без детей. Родители у него давно умерли.

– Да-да, я помню, – кивнул Левкус. Он поискал глазами, куда бы бросить окурок, и после секундного колебания вмял его в кадку с цветами. – Ладно, поеду к шефу, отрапортую.

– Успеха, – сказал эксперт.

– Мыло дать? – осведомился Звягинцев.

Судмедэксперт Василий Петрович Штерн, несмотря на весь свой внешний цинизм, был глубоко верующим человеком. Вот уже пятнадцать лет он вскрывал тела и всякий раз, «работая» с трупом, включал фоном классическую музыку. В основном Моцарта, Гайдна или Россини.

Музыка помогала ему настроиться на философский лад и воздвигнуть между собой и лежащим на столе телом что-то вроде невидимой стены, прочно разделяющей два царства – царство живых и царство мертвых. Только так он мог смотреть на труп без внутреннего содрогания и даже с интересом, как смотрят на пластмассовый манекен или восковую фигуру.

Несмотря на большой стаж, Василий Петрович Штерн все еще был человеком мягким и жалостливым, и особенно сильно переживал, когда ему приходилось вскрывать трупы молодых людей и девушек. Каждый раз, когда это случалось, его поражала нелепость ситуации. Он, пожилой человек, которому давно пора «на полку», режет ножом юношей и девушек, которые только начали жить… Это было абсурдно, и это было печально.

К счастью, директор охранного агентства «Щит» Иван Иванович Бородин не был ни молодым человеком, ни тем более молодой девушкой. И все же эксперту пришлось прослушать целиком увертюру к «Севильскому цирюльнику», прежде чем он смог окончательно овладеть собой и сделать первый разрез. Дальше дело пошло без запинок.

– Внешне желудок без патологий и изменений, – наговаривал Штерн на диктофон, деловито и четко работая скальпелем. – Делаю продольный разрез…

Василий Петрович промокнул потный лоб рукавом халата и продолжил работу.

– Вскрываю желудок… Вот черт… Тут что-то интересное… Похоже, какой-то предмет…

Эксперт приподнял предмет скальпелем, ухватил его пальцами и извлек из желудка мертвеца черного шахматного слона, сделанного из материала, напоминающего по виду мрамор.

Держа слона перед носом, Штерн удивленно вскинул брови. Следов борьбы не было ни в квартире Бородина, ни на его лице – значит, Бородин сам проглотил этого офицера. Добровольно! А ведь в фигуре не меньше шести сантиметров!

– Бедный Левкус, – печально проговорил эксперт. – Хотел бы я знать, как он объяснит это прокурору.

Погода стояла сухая и ветреная. Высокая фигура отца Андрея в развевающейся рясе смотрелась несколько зловеще. Он медленно шагал по вечерней улице, держа на отлете дымящуюся сигарету и вдыхая влажный воздух, приправленный запахом прелых листьев и горящих в сквере костров.

– Эй! – окликнул его звонкий юношеский голос. – Отец Андрей?

Дьякон остановился и обернулся.

– Вот так встреча, – сказал он. – Не ожидал увидеть тебя так скоро.

Мальчик стоял возле арки, ведущей в проходной двор, привалившись плечом к стене. «Неплохая позиция», – подумал дьякон.

– Я пришел вернуть вам вашу вещь, – сказал мальчик. – Держите!

Он швырнул дьякону серебряные часы, тот ловко их поймал. Мальчик повернулся, чтобы идти.

– Постой! – окликнул его отец Андрей.

Мальчик глянул через плечо:

– Что еще?

– Ты забыл вернуть бумажник моего гостя.

Мальчик усмехнулся.

– А почему я должен его возвращать? – поинтересовался он.

– Когда совершаешь благородный поступок, нельзя останавливаться на полпути, – ответил отец Андрей. – Предлагаю сделку. Ты вернешь все, что забрал, а я накормлю тебя сытным ужином. Я как раз собираюсь поужинать, но я терпеть не могу есть в одиночестве. И ты сделаешь мне одолжение, если пообедаешь со мной.

Мальчик молчал.

– Решайся, – сказал ему дьякон. – Люди постоянно приглашают друг друга на ужин, в этом нет ничего предосудительного.

– А если я не верну вам бумажник толстяка? – проговорил мальчик, изучая лицо дьякона. – Тогда вы отмените свое приглашение?

Отец Андрей покачал головой:

– Нет. Но тогда наш ужин не будет таким приятным, каким мог бы быть.

– Что ж, ладно. – Мальчик достал из кармана бумажник Каплера. Вложив его в ладонь отца Андрея, он сказал твердым голосом: – Только платить будем пополам. Половину вы, половину я.

– Идет, – кивнул дьякон. – Какую кухню ты предпочитаешь?

– А вы?

– Тут за углом есть неплохое вьетнамское кафе. Кормят там недорого, но вкусно.

– Значит, туда и пойдем, – заявил мальчик и, сунув руки в карманы ветровки, решительно зашагал по тротуару.

Дьякон посмотрел, как мальчик водит пальцем по меню, беззвучно шевеля губами, и мягко произнес:

– Рекомендую взять рисовые блинчики, фаршированные куриным мясом.

– А вам они нравятся? – быстро спросил мальчик.

– Да, очень.

– Тогда и я попробую.

Мальчик подозвал официанта и солидно сделал заказ.

– Будешь расторопным – не обижу, – добавил он баском, гордо подняв голову и скосив глаза на дьякона.

Отец Андрей сдержал улыбку и спросил, когда официант оставил их одних:

– Как тебя зовут?

– Игнат, – солидно ответил мальчик.

– Игнат, давно ты этим промышляешь?

– Тем, что «обношу» квартиры? – уточнил мальчик без тени смущения. И покачал головой: – Нет, не очень. Месяца два.

На лице дьякона появилось удивление.

– Однако действуешь ты вполне профессионально.

– Чтобы воровать, большого ума не надо, – сказал мальчик. – Главное – пролезть в открытую форточку, остальное ерунда.

– А если эта форточка будет на третьем этаже?

– Все равно, – ответил мальчик.

Отец Андрей прищурил карие глаза.

– Ты занимался спортом? – спросил он.

Игнат покачал головой:

– Нет.

Подошел официант с заказом. Подождав, пока он выгрузит еду на стол и уйдет, отец Андрей сказал:

– Воровать – дело скверное. К тому же опасное.

– Я знаю, – сказал мальчик с набитым ртом, – но жизнь вообще штука опасная. Да я уже и завязал. С сегодняшнего дня.

– С чего это вдруг?

– Да я давно собирался. Только не знал как. А сегодня решился. Я еще никогда не отдавал «лоху» то, что у него украл. А раз отдал, значит, я уже не вор и пора завязывать. Правильно я рассуждаю?

– Абсолютно, – кивнул отец Андрей, удивляясь мудрости мальчика. – Хорошо, что «завязал», – сказал дьякон. – Это доказывает, что ты не глуп. И что у тебя есть совесть.

– Не знаю, есть у меня совесть или нет, но глупым меня точно не назовешь, – проговорил мальчик. – Видели бы вы, как я играю в преферанс. Мне еще ни разу на мизере паровоз не подцепили! – Мальчик вздохнул и добавил удрученно: – Я и в покер играю, но в покер мне не везет.

– Бери еще блинчик, – сказал дьякон, пододвигая к мальчику свою тарелку.

– А вы?

– Да что-то не хочется.

Игнат вздохнул:

– Ладно, давайте. Не пропадать же добру.

Он принялся за блинчики дьякона. Отец Андрей посмотрел, как он ест, и спросил:

– Твои родители живы?

Игнат покачал головой:

– Нет. Погибли в автокатастрофе, когда мне было четыре года.

– Рос в детдоме?

Мальчик вдруг посуровел, отодвинул от себя тарелку и сухо ответил:

– Я не хочу об этом говорить.

– Ладно, не будем, – согласился дьякон. – Ты ешь, ешь. Если не доешь – они это выбросят.

Мальчик посмотрел на тарелку, нахмурился и снова придвинул ее к себе.

– Тут много говорят о какой-то банде подростков, – сказал дьякон задумчиво. – Но я в эти рассказы не верю. У подростков не может быть никакой банды. Они для этого слишком малы. Вот взрослые – другое дело.

– Малы? – Игнат возмущенно выкатил на дьякона глаза. – Ничего не малы! Да подростки любому взрослому нос утрут! А знаете, какой у них главарь? Его даже милиция боится!

– Вот уж в это никогда не поверю, – отрезал отец Андрей. – Чтобы взрослые милиционеры боялись какого-то мальчишку!..

– Да никакой он не мальчишка! – возмутился Игнат. – Ему уже лет двадцать, а то и больше. Он знаете какой? Выше вас ростом! А уж сильный – троих милиционеров раскидает. А еще он умеет делать всякие фокусы.

– Карточные? – уточнил отец Андрей.

– Да нет же! Он умеет… сквозь стены проходить. И невидимым делаться.

– Не может быть.

– Точно вам говорю! Я сам один раз видел. Вышел он из кафе, и мы сразу за ним. А его и след простыл! Все кричат: «Каштан, ты где?» А он уже у нас за спиной. «Эх вы, – говорит, – лохи!» И смеется. А знаете какой у него взгляд? Как у горгоны Медузы! Посмотрит на тебя – и ты окаменеешь!

– Значит, его зовут Каштан?

Игнат вдруг открыл рот и дважды сморгнул.

– Как это вы у меня… выведали? – изумленно проговорил он. – Я думал, вы друг, а вы… За блинчики меня купили! А я продался.

Игнат хотел вскочить из-за стола, но дьякон удержал его за руку.

– Не говори чепухи, – сказал он. – Я не следователь, и ты не на допросе у меня. Мы с тобой просто беседовали.

– Да, беседовали, – с горькой усмешкой проговорил Игнат. – Только я вам все выложил – и про банду, и про Каштана… Ой! – Мальчик вытаращил глаза и заткнул себе рот ладонь.

Движение было столь комичным, что дьякон улыбнулся.

Вдруг мальчик побледнел и уставился сквозь витрину на улицу. Отец Андрей проследил за его взглядом и увидел, что возле афишной тумбы стоит тощий парень в черной болоньевой куртке.

– Твой хозяин? – спросил отец Андрей.

Игнат вздрогнул и перевел взгляд на дьякона.

– У меня нет хозяина, – с вызовом ответил он.

– Ясно. Я…

– Спасибо за обед! – Мальчик достал из кармана пятисотрублевую бумажку, швырнул ее на стол и высвободил рукав из пальцев дьякона.

– Постой! – остановил его отец Андрей. – Это слишком много.

– Сдачу оставьте официанту на чай, – сказал мальчик, повернулся и вышел… вернее даже, не вышел, а выскочил из ресторана, как пробка выскакивает из бутылки с шампанским.

Тощий парень поманил мальчика пальцем, зыркнул взглядом по сторонам, повернулся и, сунув руки в карманы куртки, пошел в сторону сквера.

Мальчик тоже посмотрел по сторонам, нахмурился и побрел за тощим парнем. Остановились они возле скамейки, на которой сидели двое – один красивый, с длинными светлыми волосами и в таком же светлом пальто, второй – приземистый и круглый. Красивый, которого звали Каштан, окинул мальчика внимательным взглядом и сказал:

– Ужинаешь в ресторане? Шикарно живешь, Игнат.

– Я просто попил чаю, – сказал мальчик.

– Да ну? – Каштан повернулся к приземистому крепышу и насмешливо произнес: – Слыхал, Шар? Он просто попил чаю.

– Чай нынче дорог, – таким же насмешливым голосом произнес Шар. – Я его себе не могу позволить. Приходится пить виски.

– И почем нынче чай? – поинтересовался Каштан.

– Сходи да узнай, если так интересно, – ответил мальчик.

– Ладно, не обижайся, – примирительно сказал Каштан. – Что добыл сегодня?

– Ничего.

– А что так? День был неудачный?

– Угадал.

– Что ж, бывает.

Каштан помолчал.

– Слушай, Каштан, мне нужно идти, – сказал ему мальчик. – Встретимся завтра, ладно?

– Как скажешь. До завтра так до завтра.

Мальчик хотел идти, но Каштан снова заговорил.

– Подожди, – сказал он. – Напомни, пожалуйста, сколько ты мне должен?

Если до этих слов у мальчика еще теплилась надежда на то, что ему удастся уйти просто так, то теперь он понял, что «просто так» его никто не отпустит.

– Так сколько ты мне должен за ту игру? – повторил свой вопрос Каштан, и зрачки его светлых глаз сузились.

– Десять тысяч, – ответил мальчик.

– С сегодняшнего дня ты должен мне одиннадцать, – сказал Каштан, царапая лицо мальчика холодным, колючим взглядом. – Отныне каждый день я буду набрасывать по тысяче.

– Но это несправедливо! – воскликнул мальчик.

– Несправедливо? Ты мне говоришь о справедливости? Штырь, сколько денег он оставил в ресторане?

– Пятьсот рублей, – глумливо усмехаясь, доложил тощий Штырь.

– Что он при этом сказал?

– «На чай!» – передразнил Штырь слова мальчика.

– Вот видишь, – грустно проговорил Каштан. – Значит, у тебя есть деньги, но ты почему-то не хочешь возвращать мне долг. Пойми, мне не жалко денег. Я мог бы даже простить тебе этот долг. Но это может бросить тень на мою репутацию.

– При чем тут репутация? – хмуро спросил мальчик.

– Ну, как же. Теперь все узнают, что человек, который должен Каштану деньги, разгуливает по ресторанам и оставляет по пятьсот рублей на чай. Что, по-твоему, скажут обо мне люди?

Игнат помолчал. Потом разлепил спекшиеся губы и тихо проговорил:

– Я верну тебе долг, Каштан.

– Когда?

– В ближайшие три дня.

– Не знаю, не знаю… – задумчиво проговорил Каштан. – Не знаю, можно ли тебе верить?

– Я всегда держу слово. Если я сказал, что верну – значит, верну.

– О, да. – Каштан едва заметно усмехнулся. – Я верю тебе, Игнат. Верю, потому что уважаю тебя. Но где ты собираешься взять деньги?

– Это мое дело.

Каштан качнул головой:

– Не совсем так. Это наше дело. Ведь если ты ошибешься – в проигрыше останусь я. – Каштан переглянулся со Штырем, снова посмотрел на Игната и сказал: – Пожалуй, я помогу тебе. Сегодня вечером мы с тобой провернем одно дельце. Если получится – я прощу тебе долг. Идет?

Мальчик молчал.

– Так ты согласен или нет? – нетерпеливо спросил Каштан.

– Я больше не хочу этим заниматься, – тихо сказал Игнат.

Каштан быстрым движением схватил мальчика за ворот ветровки и притянул к себе.

– Слушай сюда, пацан, – холодно заговорил он, – мне плевать, что ты хочешь, а что нет. Ты сделаешь то, о чем я попрошу. Или я потребую, чтобы ты вернул долг прямо сейчас. Без всяких отсрочек.

– Я ведь сказал, что сейчас у меня ничего нет. Но завтра…

– Завтра, – перебил его Каштан, – тебя найдут в реке с разбитой головой. И никто – слышишь, никто за тебя не вступится. А если вздумаешь убежать, я тебя из-под земли достану. Я не собираюсь с тобой шутить, парень. Но я предоставляю тебе выбор.

Каштан разжал пальцы и откинулся на спинку скамейки.

– Ну, так как? – спросил он. – Ты готов обсудить дело?

– Ладно, – ответил мальчик угрюмо. – Но это будет последний раз.

– Конечно.

– И ты простишь мне долг? – все еще недоверчиво спросил мальчик.

Каштан кивнул:

– Да. До последней копейки.

Мальчик перевел дух.

– Значит, сегодня ночью? – повторил мальчик.

– Сегодня ночью, – кивнул Каштан. – Провернем эту операцию и разбежимся. Согласен?

Мальчик глубоко вздохнул и тихо ответил:

– Да.

На «операцию» Каштан сам не пошел – у него нашлись какие-то другие, более важные дела. Вместо Каштана с мальчиком отправились его верные опричники – Штырь и Шар. Штырь, тощий и длинный, как деревянная палка, и такой же крепкий, Шар – приземистый, широкоплечий, сильный и упорный, как барсук.

Подсадив мальчика до форточки первого этажа, парни отошли от здания шагов на двадцать и достали по сигарете. Курили они молча, стараясь держать сигареты в пригоршне так, чтобы пылающие огоньки не привлекали чужого внимания.

Однако на этот раз избежать чужого внимания парням не удалось. Какой-то прохожий внезапно свернул с освещенной части дороги в темень и остановился перед бандитами.

– Хороший вечер, парни, – громко сказал он.

Штырь вытянул худую шею и прищурился на незнакомца, а Шар посмотрел на него исподлобья. Фонарь светил незнакомцу в спину, поэтому лица его было не разглядеть.

– Слышь, дядь, шел бы ты отсюда, – с угрозой в голосе произнес Штырь.

– Да, дядя, иди своей дорогой, – пробасил Шар. И добавил с усмешкой: – Если не хочешь нарваться.

Мужчина продолжал стоять.

Штырь и Шар переглянулись.

– Ну, все, мужик, ты нарвался! – грозно рявкнул Штырь, достал из кармана куртки нож и выщелкнул лезвие.

Незнакомец и на этот раз не шелохнулся.

Тогда Штырь подал знак Шару, и тот стал обходить высокого незнакомца слева, одновременно доставая из-под куртки обломок железной трубы.

Однако странный незнакомец снова ничего не предпринял.

– Вали его, Шар! – крикнул тогда Штырь и кинулся на незнакомца, ожидая, что тот повернется и бросится бежать.

Но Штырь просчитался. Вместо того чтобы убежать, таинственный незнакомец сам шагнул навстречу Штырю и – принял бой.

Спрыгнув на землю, мальчик быстро огляделся по сторонам и увидел неподалеку огонек сигареты. Мальчик поправил на плече кожаный рюкзачок и рысью побежал на огонек. Не добежав двух метров, он остановился и удивленно воскликнул:

– Каштан? А где Штырь и Шар?

– Ушли.

Каштан швырнул окурок в лужу и повернулся к мальчику.

– Я все сделал, – сказал мальчик. Он снял рюкзак с плеча и тряхнул им в воздухе. – Здесь то, что ты просил. Теперь я тебе ничего не должен!

Мальчик повернулся, чтобы идти.

– Эй, парень, – окликнул его хриплый шепот. – Есть разговор.

«Ну вот, как я и думал. Они не станут оставлять свидетеля, ведь я могу их сдать. Но бежать я от них больше не буду». Мальчик сжал кулаки и обернулся, собираясь дорого продать свою жизнь.

Каштан шагнул под фонарь. Свет фонаря упал ему на лицо, и мальчик вскрикнул. Перед ним стоял отец Андрей собственной персоной.

– Дьякон! – изумленно проговорил мальчик. – Что вы тут делаете?

– Ты так быстро ушел из ресторана, что мы не закончили разговор, – улыбнулся отец Андрей. – Я пришел его закончить.

Мальчик еще несколько секунд пялился на дьякона, потом завертел головой по сторонам.

– Если ты ищешь своих друзей, то их здесь нет, – сказал дьякон. – Они попытались напасть на меня, но у них не вышло.

– И где они теперь? – спросил мальчик.

Отец Андрей усмехнулся и ответил:

– Полагаю, уже очень далеко. – Затем протянул руку и потребовал: – Дай мне рюкзак.

Мальчик прижал рюкзак к груди.

– Зачем?

– В нем есть вещи, которые тебе не принадлежат. Мы вернем их владельцу.

– Там только мои вещи!

Дьякон поморщился.

– Перестань. Ты ведь умный парень.

– Да. Хорошо. Я отдам. Вот, держите!

Мальчик сделал вид, что протягивает рюкзак дьякону, но вместо этого швырнул его за железную ограду сквера. Дьякон повернулся к ограде, и мальчик, воспользовавшись моментом, дал деру.

Однако ускользнуть от странного дьякона было не так-то просто. Мальчик всегда считал себя отличным бегуном, но дьякон, несущийся за ним по пятам по ночному городу, не отставал ни на шаг. Так они бежали минуты две, потом мальчик резко отпрыгнул в сторону, ловко, как кошка, взбежал по стене дома, запрыгнул на балкон второго этажа, с него перебрался на балкон этажом выше, потом еще выше, взлетел на крышу, перебежал на другой конец и, не останавливаясь, перепрыгнул через железную ограду на жестяную крышу беседки.

Он был уверен, что оторвался от дьякона, потому что ни один взрослый на свете не смог бы повторить этот трюк.

Спрыгнув с крыши беседки на землю, мальчик обежал колючий кустарник и оказался аккурат в том месте, где должен был лежать, дожидаясь его, кожаный рюкзачок.

Рюкзачка, однако, не было. Мальчик опустился на колени и принялся шарить руками в траве и вдруг услышал над самым ухом:

– Привет, Игнат! Что-то потерял?

Мальчик вскочил на ноги обернулся. Отец Андрей стоял перед ним, насмешливо склонив голову набок. На плече у него висел кожаный рюкзак.

– Но как вы… – «Как вы здесь оказались?» – хотел спросить мальчик, но лишь закусил губу, испытывая по отношению к дьякону чувство, похожее на трепет, который испытывает человек, столкнувшись с чем-то сверхъестественным.

– Ты здорово утомил меня своей беготней, – сказал дьякон. – Пойдем-ка ко мне домой и поговорим. С первого раза у нас не получилось стать друзьями. Думаю, горячий чай с вишневым вареньем поможет растопить лед.

– А как же рюкзак? – упавшим голосом спросил Игнат.

– Мы вернем его содержимое владельцу, – ответил дьякон. И добавил: – С сегодняшнего дня, Игнат, ты больше не вор, а добропорядочный член общества.

– Черт, – пробормотал Левкус, шагая по мягкому ковру. – Черт, черт, черт…

Он вошел в гостиную и нахмурился.

– Павел Иванович! – всхлипнула полная женщина, поднимаясь с кресла навстречу Левкусу.

Левкус обнял женщину и погладил ее ладонью по спине.

– Нужно крепиться, Марь Иванна. Нужно крепиться.

Когда женщина, всхлипывая, села обратно в кресло, Левкус двинулся к кабинету судьи.

Капитан Звягинцев, выходивший в это время из кабинета, увидел Левкуса, кивнул ему и вернулся вместе с ним в кабинет. Левкус пожал ему руку и подошел к старинному дивану, обтянутому коричневой кожей. Судья лежал на диване с закрытыми глазами и по виду был больше похож на спящего, чем на мертвеца.

Пожилой эксперт Штерн курил у окна. Увидев Левкуса, он поспешно затушил окурок в пепельнице и шагнул навстречу майору. Левкус сделал нетерпеливый жест и проговорил:

– Давай, Василь Петрович, только без вступлений.

– Полагаю, что смерть наступила в результате сердечного приступа, – отрапортовал старик Штерн.

– Отпечатки, следы борьбы?

Эксперт покачал головой:

– Ничего. На столе стояла кружка с недопитой водой, а рядом – таблетки валидола. Человеку просто стало плохо, он принял валидол и лег на диван.

– И умер, – глухо договорил Левкус. – Что еще?

Василий Петрович повернулся, достал из чемоданчика пакет и протянул его майору:

– Посмотрите на это.

Брови майора взлетели вверх.

– Как? – спросил он дрогнувшим голосом. – Опять? Шахматная фигура?

– На этот раз конь, – сказал судмедэксперт. – Он был во рту у судьи.

Левкус взял пакетик с черным шахматным конем, повертел его в руках и вернул эксперту.

– Вот черт… – пробормотал он в который раз за вечер.

– Есть еще кое-что странное, – сказал Штерн.

Левкус цепко прищурился.

– Что именно?

– Откиньте судье со лба волосы.

– Зачем?

– Откиньте и увидите.

Левкус склонился над лежащим на диване мужчиной и брезгливым движением откинул с его лба слипшиеся волосы.

– И что? – спросил он.

– Приглядитесь внимательно, – сказал эксперт.

Левкус прищурил глаза и внимательно посмотрел на лоб мертвеца. Теперь и он различил четыре бледно-голубые цифры – у самых корней волос. Цифры эти были: 27–29.

– Черт… – пробормотал Левкус не то ошеломленно, не то испуганно. – Что это значит?

Звягинцев и Штерн молчали.

– Вот что, Звягинцев, – сказал тогда Левкус, – сфотографируй эту надпись и покажи ее жене судьи. И дочери. А также знакомым и коллегам – всем, кого найдешь. Может, они знают, что это за цифры.

Звягинцев кивнул и подозвал молодого фотографа.

– Вась, сделай несколько четких снимков!

Тот кивнул и защелкал фотоаппаратом. Еще минут пятнадцать Левкус топтался возле трупа, задавая вопросы Звягинцеву и Штерну. Наконец, в кабинет вошли два санитара с носилками и грубовато осведомились:

– Можно, что ли, уносить?

– Уносите! – разрешил Левкус.

Мужчины молча переложили тело судьи на носилки и так же молча вынесли его из кабинета. За дверью послышались рыдания – это вдова увидела мертвого мужа.

Звягинцев и Левкус посмотрели в сторону двери и вздохнули.

– В углу комнаты мы нашли таблетку, – тихо сказал капитан.

– Валидола? – прищурился на него Левкус.

Следователь покачал головой:

– Нет, другая. Коричневая. Я уже отослал ее на экспертизу.

– Хорошо, – сказал Левкус, хотя ничего хорошего в этом известии не было.

Левкус достал сигареты, закурил.

– Что думаешь, Василий Петрович? – спросил он пожилого эксперта. – Это в самом деле сердечный приступ?

– Насколько я могу судить, да, – ответил эксперт, слегка смутившись. – Вскрытие покажет.

Левкус представил себе бодрое, румяное, улыбающееся лицо судьи Трофимова и усмехнулся.

– Н-да… Судья здорово бы удивился, если б услышал этот наш разговор. Наверно, надеялся прожить сто лет. Гимнастика, плавание, обтирание снегом… Не помогло. И что это за цифры у него на лбу? Насколько я помню, большего педанта и аккуратиста, чем Трофимов, найти было нельзя. Он даже руки мыл, как хирург, – тщательно отскабливая каждый палец.

Эксперт молчал, не зная, что сказать.

– Отравление исключаешь полностью? – вновь заговорил майор Левкус. – Сейчас ведь есть яды, по эффекту схожие с сердечным приступом?

– Всякие есть, – ответил Василий Петрович. – Но, даже если это так, мы, скорей всего, ничего не найдем.

– Почему?

– Во-первых, современные яды очень быстро разлагаются, не оставляя следов.

– А во-вторых?

– Во-вторых, у нас здесь не Москва, Павел Иванович. Нужны условия, аппаратура, реактивы… Здесь ничего этого нет.

– Я достану все, что нужно, – угрюмо сказал Левкус. – И немедленно. – Он вмял окурок в пепельницу, хмуро посмотрел на Штерна и приказал: – Поехали в лабораторию.

Пожилой эксперт вздохнул и тоже нахмурился, давая понять, что не видит в такой спешке никакого смысла, однако с Левкусом предпочел не спорить.

Банкет по случаю окончания шахматного турнира удался на славу. Лакеи, прислуживающие у стола, не успевали обновлять гостям бокалы, фужеры и рюмки.

На дальнем конце стола сидели двое не старых еще мужчин и тихо беседовали.

– Я только что из России, – говорил один, в золоченом пенсне, – и не следил за турниром! Кто победил?

– Первое место занял Гарри Пильсбери, – ответил ему товарищ. – Он американец, и ему всего двадцать три года. Он сумел обойти нашего Чигорина и обоих чемпионов мира – и первого, и второго. У парня большое будущее!

– А чемпионы – это кто?

– Э, да ты, я вижу, совсем далек от шахмат. Вон тот пожилой господин с каштановой бородой и одутловатым лицом – видишь?

– Ну.

– Это первый чемпион мира – Вильгельм Стейниц. Он австриец. А рядом с ним – молодой усач.

– С подвижным лицом?

– Угу. Этот усач – второй чемпион, Эмануил Ласкер. Он немец. Ему двадцать семь лет, в прошлом году он обыграл Стейница и забрал у него титул.

– Ясно. А что же наш Чигорин? Тоже чемпион?

– Он побивал Стейница несколько раз, но на матчах за звание чемпиона проигрывал. Однако многие считают его лучшим шахматистом мира. На этом турнире он занял второе место – аккурат за молодым американцем.

Собеседник поправил пальцем сползающее золоченое пенсне и уточнил:

– Выходит, тоже обошел чемпионов?

– Выходит, так. Потому такой радостный.

– Что ж, выходит, и мы, русские, что-то можем!

– Многое можем, друг мой, многое! Дайте срок, и русские шахматисты завоюют шахматную корону. Да что завоюют – завоевать это полдела. Они будут удерживать ее двадцать… нет, тридцать лет подряд!

– И вы правда в это верите?

– Конечно! Стейниц сам назвал нашего Чигорина лучшим шахматистом в мире! А Ласкер, я слышал это от компетентных людей, так вот, Ласкер боится играть с Михал Иванычем!

– Что ж, ура Чигорину?

– Ура Чигорину!

Мужчины чокнулись фужерами и выпили.

Высокий, широкоплечий мужчина лет сорока, с красивой каштановой бородой и ясным взглядом поднялся с места и постучал вилкой по бокалу.

– Господа, прошу слова! – крикнул он басом.

Шум тотчас стих. Один лишь американский шахматист продолжал по инерции что-то говорить своему соседу. Грузный, пожилой человек со встрепанной бородой, сидящий с другой стороны от американца, ткнул его локтем в бок и сказал:

– Тише, Гарри! Великий русский говорит!

– Не такой великий, как вы, Вильгельм, – со смехом сказал пожилому бородачу Чигорин. – Господа, я хочу поднять этот тост за лучших шахматистов мира, которые собрались за этим столом! Первым сегодня стал Гарри Пильсбери, – продолжал Чигорин. – Ему всего двадцать три года. В сравнении с ним я и мистер Стейниц совершенные старики!

Стейниц покосился на молодого победителя и усмехнулся в бороду.

– Но с нами еще не покончено! – громогласно объявил Чигорин. – Мы еще себя покажем! Именно в этом и заключается суть моего тоста. Я пью за новый турнир и уверен, что он пройдет в Санкт-Петербурге!

– Там, говорят, жуткий холод, – заметил Гарри Пильсбери, совсем юный, худощавый, светловолосый.

– Это верно, – согласился Чигорин. – Но, слава богу, у нас есть чем согреться. – Он поставил бокал с шампанским на стол и взял пустой фужер. – А ну-ка, господин распорядитель, налейте мне русской водки. Да ну, куда ж вы льете? В фужер ее! Да не скупитесь, лейте до краев!

Солидный господин во фраке послушно наполнил Чигорину фужер.

Молодой усач, которого человек в пенсне назвал новым чемпионом и которого звали Эмануил Ласкер, заметно оживился.

– Вы собираетесь выпить эту водку залпом? – поинтересовался он.

– Разумеется! – басом ответил Чигорин.

– Гм… – В глазах Ласкера зажегся интерес. – Если вы выпьете этот фужер залпом и не поморщитесь, я приеду в Россию.

– Считайте, что вы уже там.

– Десять баксов на то, что поморщится, – шепнул Ласкер на ухо юному Пильсбери.

– Принято, – ответил тот.

Чигорин запрокинул голову и в три глотка опустошил хрустальный фужер. Затем швырнул его через плечо и сказал:

– На удачу!

– На удачу! – подхватила публика, сидящая за длинным столом.

Усатый Ласкер нагнулся к американцу и сказал ему на ухо:

– А этот русский умеет пить.

– Главное, что он умеет играть в шахматы, – с мягкой улыбкой ответил ему Пильсбери. Он повернулся к Чигорину, который все еще возвышался над столом, и громко спросил: – Господин Чигорин, а на каком языке мы будем говорить в России?

– Я выучу русский язык! – заявил вдруг Ласкер пьяным голосом. – Сто новых слов в день для меня пустяк!

– Когда я учил испанский, мне и ста пятидесяти было мало, – мягко заметил Гарри Пильсбери.

– А у меня на изучение новой лексики обычно уходит около двух месяцев! – невозмутимо объявил бородатый патриарх Стейниц.

– Что ж, господа, в таком случае, у вас не будет проблем с общением! – весело сказал Чигорин. – Кстати, несколько российских меценатов уже дали согласие поддержать Санкт-Петербургский турнир!

Стейниц пригладил ладонью косматую бороду и сказал:

– В таком случае… ура турниру?

– Ура турниру! – крикнул Чигорин.

Несколько голосов нестройно поддержали его, и шампанское полилось рекой.

В два часа пополудни возле гостиницы «Корона» остановились сани. С них сошел молодой человек выше среднего роста, с тонким, породистым лицом и большими серыми глазами. Одет молодой человек был в пальто и кепи, в правой руке он держал прекрасную трость с золотым набалдашником, а в левой – большой саквояж из желтой свиной кожи, с золотыми, ярко сверкающими на солнце застежками.

Молодой человек огляделся по сторонам и улыбнулся, затем бодрой, но несколько расслабленной походкой, поскрипывая колючим снежком, направился к дубовым дверям гостиницы.

В гостинице выяснилось, что молодой человек забронировал номер на имя Гарри Н. Пильсбери, подданного Североамериканских Штатов. Номер ему был предоставлен отменный, и молодой человек не высказал по поводу его убранства никаких нареканий.

Лакей, который занес за мистером Гарри Н. Пильсбери саквояж, получил на чай гривенник и собрался уж было уходить, но молодой американец окликнул его.

– Эй, малый, – сказал он. – Как тебя зовут?

– Артемий, – ответил лакей, глядя на иностранца вежливо и предупредительно, но без излишнего подобострастия.

Несколько секунд американец вглядывался в лицо лакея, и судя по всему, лицо это показалось ему заслуживающим доверия.

– Вот что, Арти, – снова заговорил молодой человек правильным русским языком, но с акцентом, который безошибочно выдавал в нем иностранца. – Не будешь ли ты так добр и не отнесешь ли мои грязные вещи прачке?

– Не извольте беспокоиться, сделаю все лучшим образом, – заверил его лакей.

Господин Гарри Н. Пильсбери достал из своего огромного саквояжа шелковую рубашку и пару белья, завернутую в английскую газету, и протянул все это лакею.

Тот с поклоном принял вещи и снова повернулся к двери.

– Постой! – опять окликнул его юноша. – Пусть стирает в мягкой воде, душистым мылом. И обязательно накрахмалит. За деньгами не постою.

– Сделаем! – кивнул лакей.

– И еще: посоветуй, пожалуйста, где мне пообедать?

Лакей задумался.

– Ежели хотите вкусно покушать, могу порекомендовать «Метрополь» на Невском, – сообщил он. – У меня, ваша светлость, брат там работает официантом. Осетрина свежайшая, паровая стерлядь, расстегаи, икра! Прикажете – я прямо сейчас кучера свистну!

– Ты очень завлекательно говоришь, Арти.

Лакей улыбнулся.

– Правда ваша. Так свистеть кучера-то?

Американец достал из кармана серебряные часы, щелкнул крышечкой, глянул на циферблат, прикинул что-то в уме и сказал:

– Свисти через двадцать минут. А я пока распакую вещи.

– Слушаюсь!

Лакей взялся за ручку двери.

– Арти, постой! – вновь окликнул его американец.

– Чего изволите?

– А как у вас тут насчет… – Пильсбери слегка стушевался, но лакей понял все до того, как он закончил фразу.

– Не извольте беспокоиться, – с понимающей ухмылкой проговорил лакей. – Прикажете – доставлю. Блондинки, брюнетки – лучший товар во всем Петербурге!

– Я вижу, ты хороший работник. На, держи! – Американец вложил в протянутую ладонь полтину. Лакей склонил вихрастую голову:

– Премного благодарен, господин Пил…

– Пильсбери, – помог лакею американец. – Сложная фамилия для русского уха. Но при желании можно запомнить и ее.

Спустя полчаса Гарри Пильсбери ехал на санях по большому русскому городу Санкт-Петербургу. Широкая Нева замерзла, и вся была испещрена черными фигурками людей. На широких, прямых улицах там и тут горели костры, вокруг которых грелись слуги, ожидающие своих господ.

Санкт-Петербург готовился к Рождеству и Новому году. Через все ворота в русскую столицу въезжали вереницы черных саней, нагруженных бочками и тюками с мясом, рыбой, икрой и соленьями.

До ресторана Пильсбери добрался меньше чем за двадцать минут. В передней лакей заботливо снял с молодого человека пальто, принял его трость и шляпу. Гарри Н. Пильсбери остался в модном светлом драповом сюртуке.

Подскочил метрдотель в немецком платье и провел его в зал, где сдал с рук на руки молодому официанту с желтым скуластым лицом. Одет официант был в довольно засаленный, но чистый фрак и светлый передник.

– Изволите карту вин?

Молодой американец потеребил по-юношески пухлую губу и сказал задумчиво:

– Не надо вина. Принесите мне русскую водку.

– Какую изволите?

– А она у вас разная? – приподнял брови Пильсбери.

– Пятнадцать сортов! – с гордостью сообщил официант.

– Гм… – Пильсбери вновь подергал губу, – вы вот что – выберите-ка мне водку на ваш вкус.

– Рекомендую листовку, – с вежливой улыбкой сказал официант. – Особенная водка!

– Хорошо, неси листовку, – немедленно согласился молодой человек и вздохнул с облегчением.

Однако официант тут же озаботил его новым вопросом.

– Сколько водки изволите?

На этот раз молодой американец нашелся сразу.

– На одного, – ответил он.

– Чем изволите закусывать?

– Закусывать? А… что есть?

Официант сладко улыбнулся и принялся тараторить:

– Соленые хрящи, балык, молоки, икра черная и красная…

– Да-да, несите! – кивнул Пильсбери, у которого уже голова шла кругом от русской речи, к которой он не успел как следует привыкнуть и которую знал в основном только по словарям, учебникам и книгам. – Что еще? – спросил он, видя, что официант не уходит.

– Что желаете покушать на обед? – осведомился тот.

«Верно, – подумал Пильсбери, – я заказал «закуску». Это не совсем еда. И, должно быть, порции у этой «закуски» совершенно мизерные. Теперь надо заказать «еду»!»

– Ах, обед… – сказал он вслух. – Давайте на ваш вкус. Но только одно блюдо, – мягко добавил Пильсбери, не привыкший есть много.

Официант на мгновение задумался, затем улыбнулся и сказал:

– Котлеты из пулярды с трюфелями. А к ним чего-нибудь легкого – вроде разварных груш с рисом.

– Хорошо, – поспешно кивнул Пильсбери. – Несите котлеты и груши.

Официант исчез так же стремительно, как и появился. Дожидаясь заказа, Гарри разглядывал публику. «Народ как народ, – думал он. – Разве только на улице смешно выглядят – так то из-за одежды. По такой погоде в легком сюртучишке не пощеголяешь. Нужно непременно в шкуры закутаться. А как иначе!»

Рядом что-то стукнуло. Пильсбери краем глаза увидел, что с соседнего столика, за которым сидели три женщины, упала медная пудреница. Будучи чрезвычайно ловким молодым человеком, Гарри в мгновение ока поднял пудреницу с пола и протянул ее самой старшей из женщин – по-видимому, матери или тетке двух розовощеких, миловидных девиц.

– Мерси, – сказала пожилая леди и передала пудреницу одной из девушек, брюнетке с завитыми локонами, в руках у которой была маленькая книга.

– No problems! – ответил ей Гарри, по оплошности переходя на английский.

Завитая брюнетка взмахнула длинными ресницами и удивленно спросила:

– А ю инглишмен?

– Ноу. Позвольте представиться – Гарри Н. Пильсбери.

Гарри приподнялся со стула и вежливо поклонился.

– Так вы говорите по-русски! – обрадовалась девушка.

– Вы заметили? – Пильсбери улыбнулся. – О да, говорю. И у меня недурно получается, правда?

– Совсем недурно, – сказала пожилая леди.

Девушка с книгой в руках смутилась и покосилась на мать.

– Мадам, прошу прощения, если я перешел черту, – сказал Пильсбери со всем возможным тактом. – Я не очень хорошо знаком с русскими обычаями.

– Ничего, батюшка, ничего. – Пожилая леди позволила себе улыбнуться. – Так, значит, вы из Англии?

– Нет. Я из Америки. Но мне неловко сидеть к вам спиной. Если позволите – я пересяду за ваш столик.

– Будьте любезны, батюшка. Всегда рада поговорить с приличным человеком.

Пильсбери подал знак официанту, чтобы тот подал обед на соседний стол и пересел. Усаживаясь, он не отводил взгляда от брюнетки. Впрочем, и вторая девушка – светловолосая, с пухлыми щечками, также привлекла его внимание. «А не дурна, – подумал он. – Очень недурна!»

Пожилая леди перехватила его взгляд. Усмехнулась.

– Это мои дочери, – сказала она. – Эта вот – белобрысая – Варя, а эта – красная, как рак, – Маша.

– Очень рад! – поклонился Пильсбери, привставая.

– Что это вы, батюшка, все скачете, – усмехнулась пожилая леди. – Или у вас в Америке так принято?

– Так принято, – ответил Пильсбери.

Разглядывая девушек из-под полуопущенных ресниц, Гарри машинально достал из кармана свой портсигар с сигаретами, но тут же спохватился и вежливо спросил, обращаясь ко всем трем женщинам сразу:

– Пардон. Вы разрешите?

– Курите, курите, – разрешила пожилая леди. – Мой муж тоже курит. Дымит, как пароход. А уж как сердешный кашляет по утрам… Вы-то, я чай, здоровы?

– Весьма.

– И как вам у нас, в России? – поинтересовалась пожилая леди.

– Я только сегодня приехал, – ответил Пильсбери. – И еще не успел толком все осмотреть. Но первое впечатление у меня приличное.

– Эк вы странно выражаетесь – «впечатление приличное», – улыбнулась пожилая леди. – Откуда ж наш язык знаете, батюшка?

– По словарям выучил, – ответил Пильсбери и слегка приосанился.

– Вот как! Долгонько, должно быть, учили.

– Не очень. Три месяца.

Пожилая леди недоверчиво прищурилась.

– Это как же такое возможно? Оговорились вы, батюшка. Верно, хотели сказать три года?

– Нет, именно три месяца! – возразил Пильсбери, с удовольствием отмечая, что блеск в глазах девушек растет пропорционально их заинтересованности. – Дело в том, что у меня необычная память. Мне достаточно один раз взглянуть на страницу, чтобы полностью запомнить все, что на ней написано.

Пожилая леди сухо улыбнулась.

– Экий вы народ, петербуржцы! Нешто думаете, что раз мы из Тулы, то нас и обмануть ничего не стоит?

Ресницы брюнетки дрогнули, она вроде бы обиделась. Хотя непонятно, на кого – то ли на мамашу, обижающую недоверием иностранца, то ли на самого иностранца, который, как выяснилось, вовсе никакой не иностранец, а местный, питерский, насмешник, решивший поиздеваться над провинциалами.

– Но я говорю правду! – сказал Пильсбери. – Мадемуазель Мэри, разрешите взглянуть на вашу книгу?

Брюнетка испуганно посмотрела на мать. Та кивнула. Тогда девушка неуверенно улыбнулась и протянула книгу американцу.

– Пожалуйста, – тихо сказала она.

Пильсбери взял книгу, затем посмотрел на девушку и мягко произнес:

– Будьте добры – загадайте страницу.

– Девятнадцатая, – ответила девушка и покраснела.

Пильсбери открыл книгу на девятнадцатой странице, едва скользнул взглядом по строчкам, закрыл книгу и вернул ее девушке. Затем процитировал – голосом тихим, бархатистым, почти слащавым:

– Так вы знаете эти стихи? – взволнованно проговорила Маша.

– Только что прочел, – с улыбкой ответил Пильсбери, глядя на девушку лучистыми глазами.

– Не может быть, – усомнилась мамаша. – А ну-ка – другую.

Она вынула книгу из рук второй дочери («А я и не заметил, что у нее тоже книжка!» – подумал, удивляясь своей рассеянности, американец) и протянула ее Пильсбери. Тот взял книгу и глянул на обложку. «Гадание на кавалера по цветам луговым и садовым» – гласило название.

– Назначайте страницу, – мягко попросил Пильсбери.

– Двадцать пятая, – тихо пробормотала блондинка.

Пильсбери нашел нужную страницу, едва на нее посмотрел и тут же закрыл книгу.

– Нуте-с? – поинтересовалась мамаша. – Что там написано?

– Какую строку сверху? – уточнил Пильсбери.

Пожилая леди глянула на страницу, облизнула губы и объявила:

– Давайте со второго абзаца и четыре строки.

– «Этот цветок в руке кавалера означает смятение и ложный посыл. Отвечать такому кавалеру нужно учтиво, но сдержанно. Ежели стебель цветка надломлен, то это может значить только одно…» – процитировал Пильсбери, пристально, но мягко глядя в глаза блондинке, которая не знала, куда девать глаза от смущения.

– В точности так! – удивленно произнесла мамаша. – Да вы чудотворец, батюшка! А как насчет следующего абзаца?

Пильсбери слегка прищурил на блондинку Варю глаза – девушка зарделась и отвела взгляд.

– Увы, следующий абзац я не запомнил, – сказал американец.

Девушка благодарно посмотрела на Пильсбери.

– Это же надо! – воскликнула пожилая леди. – Маша, ты слышала? Варя, ты слышала? Вот так мистер американец. Это что же, в Америке все такие?

– О, нет! – Пильсбери засмеялся. – Такой, как я, существует в единственном экземпляре. Я своего рода уникум!

– Притом очень скромный уникум, – заметила Маша, стрельнул в американца быстрым, насмешливым взглядом, но тут же, по своему обыкновению, покраснела.

К столу подошел толстый пожилой осанистый господин с отечным лицом и пушистыми усами.

– А, пришел наконец! – поприветствовала его пожилая леди. – А я уж думала, куда ты пропал? Вот, Олег Иваныч, познакомься – это мистер из Америки! А это – мой муж, Олег Иванович Крамской!

Пильсбери встал и пожал руку отечному усачу.

– Очень рад, – сказал тот равнодушным голосом и снова повернулся к жене: – Дорогая, нам пора ехать. Петрушевы, поди, уже заждались. А я обещал.

– Да-да, идем. – Мамаша и ее дочери поднялись из-за стола. – Жаль, что мало поговорили, батюшка, – с улыбкой сказала пожилая леди американцу. – Ну, бог даст, еще свидимся.

– Гудбай! – проворковала брюнетка.

– Прощайте! – прощебетала блондинка.

После чего вся четверка повернулась и величественно покинула зал.

Снова оставшись в одиночестве, Пильсбери вздохнул и пробормотал:

– Russian girls… Ты светлая звезда таинственного мира… Very beautiful…

Подошел официант с закусками и принялся выставлять на стол большие тарелки с икрой, хрящами и красиво нарезанными ломтиками рыбы. Управившись с тарелками, он поставил на стол большую, широкую бутылку с водкой.

– Это все мне? – изумленно спросил Пильсбери, глядя на водку и закуски.

– Именно так-с, – поклонился официант. – Когда покончите с закусками – дайте знак, и я принесу горячее!

Официант набросил на руку полотенце, повернулся и удалился – быстрый, вежливый, предупредительный.

Через час Гарри «отвалился» от стола, чувствуя, что вот-вот лопнет от съеденных блюд. Водки он не выпил и половины, хотя уже чувствовал себя пьяным.

«Такие обеды не для моей комплекции, – подумал он, морщась от тяжести в животе. – Надо бы пройтись пешком, встряхнуться».

Американец расплатился с официантом и собрался подняться из-за стола, когда к нему подскочил другой лакей с маленьким серебряным подносиком на растопыренной ладони.

– Господин Пильсбери? – осведомился он у американца.

– Да, это я, – ответил Пильсбери несколько удивленно.

– Приказано передать вам лично в руки, – сказал лакей и протянул американцу поднос, на котором лежал белый конверт.

– От кого? – поинтересовался Пильсбери.

– Не могу знать, – ответил лакей.

Поскольку лакей назвал имя американца, сомнений в том, что этот конверт адресован именно ему, у Пильсбери не было. Поэтому он недрогнувшей рукой взял конверт с подноса, раскрыл его и достал маленький листок бумаги. На всякий случай поднес его к носу – не надушен ли? Листок был не надушен.

Пильсбери немного поскучнел, но тем не менее внимательно прочел послание.

Подписи не было. Прочтя послание, Пильсбери быстро посмотрел по сторонам, надеясь поймать на себе взгляд анонимного шутника, который, по всем раскладам, должен был сидеть где-нибудь рядом и наблюдать за реакцией Пильсбери.

Однако никто из посетителей ресторана не смотрел на нашего американца. Пильсбери пожал плечами, поднял взгляд на лакея и спросил:

– Как выглядел человек, который вручил вам это письмо?

– Так ведь… обычно, – ответил лакей. – Шуба, шапка. Лица я, признаться, не разглядел.

– Гм… Хорошо. Полагаю, он тебе заплатил?

– Так точно.

– Чего же ты ждешь?

Из этой реплики лакей понял, что несмотря на идиллическую внешность, молодой человек неплохо знаком с реальностью, по крайней мере с финансово-торговой ее стороной, а потому повернулся и резво удалился.

Американец еще некоторое время сидел за столом, перечитывая записку и размышляя. Потом пожал плечами, спрятал записку в карман сюртука, поднялся из-за стола и покинул зал ресторана с самым безмятежным лицом, напевая при этом песенку:

Полчаса спустя к дверям гостиницы «Эсквайр», расположенной в небольшом желтеньком особняке, подкатили сани. На присыпанную снегом мостовую сошел грузный бородатый мужчина лет пятидесяти пяти.

Одет мужчина был прилично, но, пожалуй, не совсем опрятно. Его пальто было далеко не новым и плохо вычищенным. Странная по форме шляпа совсем не соответствовала пальто, более того – она не соответствовала всему облику бородатого господина. Однако на безымянном пальце правой руки господина сверкало кольцо с бриллиантом, ясно говорившее если не о состоятельности его обладателя, то, по крайней мере, об отсутствии нужды и о наличии «свободных средств».

Судя по всему, бородатый господин довольно наплевательски относился к своей внешности. Походка у него была немного неуклюжая и косолапая – с таким же изяществом по мостовой мог выхаживать медведь, обряженный в человеческое платье. Взгляд рассеянный, словно бы затуманенный какой-то постоянной мыслью, точившей его разум.

Однако, когда бородатый господин обращал на что-нибудь взор, туман рассеивался и взгляд его становился умным и проницательным, как у врача, учителя или писателя, – иными словами, как у человека, всему изведавшего цену и понявшего, что цена эта не так уж велика.

В гостинице бородатый господин представился Вильгельмом Стейницем, а на вопрос портье – не немец ли он, ответил, что «нет, не немец, а скорее австриец». Номер он взял не роскошный, но и не бедный. Номер, в котором было все необходимое для жизни – кровать, диван, комод, стол со стулом, камин и две картины, писанные маслом и изображающие сцены из псовой охоты.

В номере Стейниц осмотрелся и пробормотал в бороду:

– Вполне удобно.

Затем дал лакею, занесшему чемодан, на чай, бросил шляпу на комод и прошел к окну.

Окна номера выходили на улицу. Некоторое время Стейниц стоял и считал проезжающие мимо сани, пытаясь найти в частоте их появления закономерность. Он еще шевелил губами, когда дверь у него за спиной скрипнула и нежный женский голос произнес:

– Могу я войти?

Стейниц обернулся и с удивлением посмотрел на девушку.

– Вы кто? – спросил он.

– Я? Горничная. Принесла вам горячую воду для умывания и бритья.

– Ах, да. Я совсем забыл, что в гостиницах существуют горничные. Как вас зовут, моя милая?

– Дуня.

– Дуня, – повторил Стейниц с улыбкой. – Красивое имя. Оно русское?

– Конечно.

– Дуня, я собираюсь пообедать. Но я впервые в вашем городе и ничего здесь не знаю. Если вы посоветуете мне хороший ресторан, я дам вам монету.

– Приезжие господа хвалят «Доминик», – сказала девушка. – Это на Невском, недалеко отсюда.

– «Доминик»? Полагаю, кучеры осведомлены о том, где он расположен, и довезут меня туда? Спасибо, моя милая. Вот вам монета.

Стейниц протянул девушке монету – пытаясь ее взять, горничная выпустила из рук кувшин с горячей водой, и часть воды выплеснулась постояльцу на брюки.

– Бог ты мой! – вскрикнула горничная. – Я вас намочила! Простите великодушно!

Стейниц проследил за ее взглядом, оглядел пятно на панталонах и сказал:

– Действительно – намочили. Это моя вина. Вот вам еще монетка.

Горничная покраснела, но возражать не стала и монету взяла.

– Значит, «Доминик», – сказал Стейниц и взял с комода шляпу.

Горничная удивленно на него посмотрела.

– Как? Вы не будете переодеваться? – пролепетала она.

– Зачем?

– Но ваши панталоны облиты водой!

– Правда? – Стейниц опустил взгляд на панталоны. – Ах, да. Но ничего страшного. Я читал, что иностранцев любят в России. Особенно щедрых. Я иностранец, и я щедр. Следовательно, меня не выгонят из ресторана, даже несмотря на мокрые панталоны.

В «Доминике» Стейницу понравилось. Здесь было суетно и шумно, а он любил суету и шум, воспринимая их как необходимый фон для работы мысли. Помимо обеденных столов тут стояли столы, за которыми мужчины играли в шахматы, в карты и в домино. (Большая табличка извещала, что прокат шахмат стоит 30 копеек в час.)

На фоне этой веселой суеты мысль старого Вильгельма работала четче, и случайности как бы сами собой, почти без усилий с его стороны, складывались в закономерности, придающие реальности смысл и облегчающие существование.

Пожилого бородатого иностранца приняли в «Доминике» уважительно, усадили за лучший стол, как какого-нибудь родовитого дворянина или богатого купца.

Ознакомившись с меню, Стейниц заказал тройную уху, блины с черной икрой и полярную щуку в луковом соусе. Из напитков он выбрал водку, а в качестве легкой закуски к водке – соленые архангельские рыжики. Старый Вильгельм остался доволен.

У кушаний оказался не только великолепный вид, но и отменный вкус. Время от времени вилка застывала возле рта Стейница, а взгляд его туманился. Это продолжалось несколько секунд, затем австриец легонько качал головой, словно выходя из какого-то сомнамбулического забытья, и продолжал трапезу.

Полярная щука привела Стейница в полный восторг. А что касается водки – то за ухой и блинами австриец прикончил аж четверть штофа. Водку Стейниц пил маленькими глотками, причмокивая губами и отирая густые усы. Он нашел, что водка имеет «специфичный» вкус.

Наконец все было съедено и выпито. Стейниц жестом подозвал официанта и затребовал счет. Сумма оказалась не так уж и велика; впрочем, старый Вильгельм никогда не жалел о потраченных деньгах и никогда не пересчитывал за ресторанными лакеями.

Бородатый австриец полез в карман за кошельком, и тут по лицу его пробежала легкая тень. Дело в том, что Стейниц был рабом привычек, находя в их постоянстве зеркальное отражение незыблемости законов бытия, а потому всегда носил деньги в одном и том же кармане. Но сейчас их там не было.

Официант, заметив растерянность на лице бородатого иностранца, слегка забеспокоился. Но тот вдруг вынул руку из кармана и затребовал еще водки и закуски.

На этот раз из перечисленных лакеем закусок Стейница более всего заинтересовала балтийская килька, засоленная в пряностях. Ему еще не приходилось пробовать ничего подобного.

Пока официант ходил за водкой и килькой, старый Вильгельм сидел за столом, уперев локоть в столешницу и положив бородатую щеку на кулак. Он смотрел на дюжего буфетчика, а также на громадного детину, дремлющего на стуле у входа.

– Эти ребята – настоящие громилы, господин Стейниц, – сказал сам себе старый Вильгельм. – Думаю, без потерь вам покинуть ресторан не удастся.

– Я не исключаю такого исхода. Но я не боюсь никаких громил.

– В схватке вам могут повредить голову, господин Стейниц, а с поврежденной головой вы можете проиграть турнир. Следовательно – схватки вам лучше всего избежать.

– Этот довод кажется мне вполне убедительным, господин Стейниц. Тем более что драка не входила в мои планы. Я пришел сюда всего-навсего пообедать.

Обсудив таким образом сам с собой сложившееся положение вещей, Стейниц стал обдумывать дальнейший план действий.

Подошедший официант поставил перед старым Вильгельмом графин с водкой и чашу с маленькими, серебристыми рыбками, украшенными зеленью и вымоченным в уксусе луком.

– Изволите еще чего-нибудь? – осведомился он, все еще с некоторой тревогой поглядывая на иностранца.

– Только одного: чтобы ты ушел, – невозмутимо ответил ему Стейниц.

Официант склонил голову в поклоне и удалился. Прежде чем что-то предпринять, старый Вильгельм выпил рюмку водки и закусил ее пряной рыбкой. Понравилось. Он еще раз повторил эту процедуру, после чего внимательно посмотрел по сторонам и увидел, что за соседним столом трое играют в карты. Игра была старому Вильгельму не знакома. Однако, понаблюдав пять минут, он вполне уяснил себе ее правила.

– Господа, – обратился он к игрокам, повернувшись вполоборота, – судя по всему, в эту игру можно играть и вчетвером, верно?

– Верно, – ответил за всех один, с самой дерзкой и веселой физиономией. – Хотите присоединиться?

– Только если вы не против.

– Что вы, мы завсегда рады новому игроку! – ответил весельчак и подмигнул друзьям. «Обдерем иностранца как липку» – ясно говорил его взгляд. – Но я должен вас предупредить: мы не играем на честное слово. Чтобы включиться в игру, вы должны сделать ставку.

– И я ее сделаю, – сказал Стейниц. Он снял с пальца кольцо и протянул весельчаку. – Полагаю, для начала этого хватит.

Весельчак осмотрел кольцо и сказал:

– Более чем! Ваше кольцо можно разбить на три-пять ставок! Вы согласны?

– Вполне, – кивнул старый Вильгельм и пересел за столик к игрокам.

Весельчак достал из кармана новую колоду карт и сорвал с нее упаковку.

– Начнем, пожалуй? – осведомился он у Стейница.

– Давайте, – ответил тот.

Весельчак принялся сдавать карты. Игра была незамысловатая, более того – она поддавалась счету. Через три хода Стейниц уже знал, какие карты на руках у каждого из игроков, более того – он вычислил три выигрышные комбинации. Одну из них австриец с успехом разыграл.

– Вам везет, – сказал весельчак, глядя на Стейница холодными глазами. – Еще партию?

– Извольте, – невозмутимо ответил Стейниц.

Весельчак достал новую колоду. Карты были розданы, игра началась. Не прошло и десяти минут, как старый Вильгельм снова выиграл.

– Пожалуй, на этом я закончу, – бесстрастно произнес Стейниц, сгреб в пригоршню деньги и подозвал официанта, чтобы расплатиться.

– Вы не можете просто уйти! – сказал один из игроков, когда Стейниц расплатился. – Вы должны дать нам шанс отыграться!

– Если вы помните, в первый раз я вас обыграл, – спокойно сказал Стейниц. – Затем мы сыграли второй раз, это был для вас прекрасный шанс вернуть свои деньги обратно. Но, к счастью для меня, вы не смогли его использовать. Если мы продолжим игру, мы рискуем пойти по кругу. Это в лучшем случае. В худшем – вы, господа, рискуете уйти отсюда без штанов, поскольку, как вы, вероятно, успели заметить, я отличный игрок. Следовательно – нам лучше не продолжать. Засим позвольте откланяться.

Все это было произнесено таким ледяным и таким невозмутимым тоном, что трое игроков не нашлись, что возразить.

Воспользовавшись их растерянностью, Стейниц встал из-за стола и покинул ресторан, пребывая в прекрасном расположении духа.

Прошло еще не меньше минуты, прежде чем игроки обрели дар речи. Наконец один из них с трудом произнес:

– Кто это такой, черт возьми?

Второй сдвинул брови и сказал:

– Кем бы он ни был, мы еще можем его догнать!

– На меня словно затмение нашло, когда он заговорил, – сообщил третий.

– На меня тоже, – подтвердил второй. – Вот что я думаю, господа: этот иностранец – колдун!

– Скорей уж фокусник, приверженец месмеризма, – возразил третий. – Их сейчас много развелось.

– Если это так, то мы еще дешево отделались!

Эта мысль показалась игрокам обоснованной, и их воинственный пыл окончательно угас. Связываться с колдуном никому не хотелось. Да и проигрыш был не так велик, чтобы лезть из-за него в драку.

Однако вернемся к старому Вильгельму. Покинув ресторан и желая немного подышать свежим воздухом, он неторопливо зашагал по мостовой, постукивая тростью по серым, обледенелым булыжникам. На прохожих он не смотрел, однако крик разносчика газет привлек его внимание.

– Эй, мальчик! – позвал он. – Поди сюда!

– Свежие новости с английской биржи! Убийство семьи золотопромышленника! Приезд в столицу лучших…

– Если ты будешь так громко кричать, то рано или поздно лопнешь, – сообщил Стейниц мальчику и протянул ему блестящую монету.

Мальчишка всучил иностранцу газету, спрятал монетку в карман и заспешил дальше, оглашая улицу звонкими криками.

Взяв трость под мышку, старый Вильгельм развернул газету и на первой полосе увидел свое собственное изображение. Снимок был нечеткий, к тому же стоял австриец в окружении еще четырех человек. И тем не менее себя он опознал сразу – по осанке и бороде. Заголовок гласил:

Стейниц насмешливо крякнул и пригладил бороду ладонью. И чего только не напишут господа газетчики, чтобы привлечь внимание обывателя. Впрочем, в данном случае они не соврали ни в одном слове.

Старый Вильгельм встряхнул газету, чтобы сложить ее, и вдруг увидел, что из газеты что-то выпало на мостовую. Несколько секунд Стейниц смотрел на белый прямоугольник, размышляя, стоит ли он того, чтобы ради него наклоняться? Решил, что стоит. Белый прямоугольник оказался конвертом. Надпись на конверте гласила:

Австриец повертел конверт в руках, надеясь обнаружить еще что-нибудь, но не обнаружил. На всякий случай Стейниц внимательно посмотрел по сторонам, затем пожал плечами и, не без оснований полагая, что письмо адресовано ему, вскрыл конверт недрогнувшей рукой. В конверте находился листок бумаги, и вот что на нем было написано:

– Ну, и что вы об этом думаете, господин Стейниц?

– Я думаю, что на поле не может существовать четырех королей одновременно, следовательно – это полная чушь.

– Но не касается ли дело политики, господин Стейниц? Политика допускает встречу сколь угодно большого количества королей – и все это в пределах одного поля. Что вы об этом думаете, господин Стейниц?

– Я думаю, что ко мне это не имеет никакого отношения, – ответил своему внутреннему голосу невозмутимый австриец.

– Как знать, господин Стейниц, как знать. Признаться, вы мне сильно напоминаете одного из этих четырех королей. Сказать, какого?

– Не стоит.

– Отчего же?

– Оттого, что все это чушь, – твердо сказал себе старый Вильгельм, сунул листок с конвертом в карман, в котором обычно находилась всякая чепуха, взял в руку трость и так же неторопливо, как и прежде, зашагал к гостинице.

– Эмануил… Лас-кер… Я правильно записал?

Молодой усач с гордым, заносчивым лицом кивнул:

– Да, это мое имя.

– Откуда изволили приехать?

– Из Германии.

– Ах, Германия, – вздохнул портье, подобострастно глядя на гордого немца. – Думаю, вам будет трудно привыкнуть к нашей русской расхлябанности. Впрочем, вы, вероятно, уже и раньше бывали в России?

– Нет. Я здесь впервые.

– Но вы отлично знаете русский язык. У вас почти нет акцента.

– Через три дня его не будет совсем! – самонадеянно объявил молодой усач.

– Что ж, добро пожаловать в наш отель, господин Ласкер! Вас проводят в ваш номер.

– Надеюсь, он выходит окнами на восток?

Портье вежливо склонил голову.

– Номер в точности такой, как вы изволили описать. Если вам что-то не понравится, мы предоставим вам другой.

Ласкер высокомерно кивнул, подождал, пока лакей возьмет его дорожный саквояж, и двинулся по коридору. Он был одет в короткое, уже послужившее пальто и модную шляпу. Под пальто у него была короткая визитка пепельного цвета и серые панталоны.

Когда немец подошел к лестнице, по ступенькам как раз сходил – или, вернее сказать, торопливо сбегал – невысокий господин с аккуратно зачесанными набок светлыми волосами и маленькой бородкой. Шуба его была расстегнута и открывала прекрасный твидовый костюм и великолепный галстук, заколотый бриллиантовой булавкой. Пробегая мимо Ласкера, он грубо задел его плечом и побежал было дальше, но Ласкер со скоростью молнии ухватил наглеца за руку.

– Не слишком ли вы спешите?! – холодно осведомился Ласкер.

– Это вы мне? – спросил мужчина, останавливаясь и удивленно глядя на бледные пальцы усача, сжимающие ему запястье.

– Вам! Сбегая по лестницам так быстро, вы рискуете сломать себе шею!

– Шею? – изумленно повторил мужчина.

– Именно так, – кивнул Ласкер. – И кстати, я готов принять от вас извинения, но лишь в том случае, если их форма покажется мне удовлетворительной!

– Извинения?

– Вы и дальше будете за мной повторять, господин попугай?

Лицо мужчины налилось кровью. Белесые брови грозно сошлись на переносице.

– Милостивый государь, – прорычал он, – вы забываетесь!

– Неужели? Хотите поставить меня на место?

Ласкер откинул полу сюртука, и взору блондина предстала рукоять небольшого пистолета, торчащая у Ласкера из кармана.

– Так как насчет извинений? – поинтересовался Ласкер.

Человек со светлой бородкой перевел взгляд от пистолета на лицо молодого усача и по свирепо горящим глазам понял, что имеет дело с человеком, не привыкшим бросать слов на ветер.

– Что ж, – нехотя проговорил мужчина. – Примите мои извинения за то, что я был так неловок.

– Принято! – кивнул Ласкер и отпустил рукав блондина.

Тот, однако, не спешил уходить.

– Могу я узнать, с кем я имею честь?..

– Зачем это вам?

– Как знать – возможно, судьбе будет угодно свести нас еще раз. На свете много лестниц.

– Вы правы, – кивнул усач. – Мое имя Эмануил Ласкер! Если понадоблюсь, в ближайший месяц вы сможете найти меня в этом отеле. Честь имею!

Молодой усач повернулся и, задрав голову, зашагал по ступенькам наверх. Мужчина с бородкой посмотрел ему вслед, зрачки его сузились, а побелевшие губы тихо прошептали:

– Что ж, сочтемся.

У себя в номере Ласкер мельком осмотрелся и спросил лакея:

– Эй, малый!

– Чего изволите?

– Тут где-нибудь рядом есть пивная?

– Так точно, ваше благородие, есть. Пивная Наумова. Это направо и за углом.

– Почему ты меня так называешь? Я ведь не военный.

– Мне показалось, что вы офицер.

– Это из-за моих усов? – Ласкер усмехнулся. – Нет, я не военный. Я сугубо мирный человек.

– Я это заметил, – ответил лакей с хитрой усмешкой.

Ласкер внимательно на него посмотрел, и лакей стер улыбку с губ.

– По-моему, ты проворный малый, – сказал Ласкер после паузы. – Вот что, друг мой, я ничего не ел с самого утра и не прочь пообедать. В пивной Наумова подают кислую капусту?

– И капусту и охотничьи колбаски! – угодливо ответил лакей.

Ласкер поднял палец и назидательно изрек:

– Не каждый немец любит кислую капусту и колбаски – запомни это.

– Так точно, ваше благородие, запомню.

– Ступай теперь. Ах да, совсем забыл. – Ласкер вынул из кармана мелкую банкноту и протянул ее лакею. – Держи это и выпей за мое здоровье!

Денежка исчезла в пригоршне лакея.

– А за чье здоровье прикажете пить? – осведомился он.

– За здоровье чемпиона мира по шахматам Эмануила Ласкера! – ответил усач, так высоко запрокидывая голову, что от лица остались лишь подбородок и усы, торчащие в стороны.

– Бог ты мой – так вы чемпион! – с притворным восхищением пролепетал лакей, хотя наверняка слышал слово «шахматы» второй или третий раз в жизни.

– Да, это я! – гордо ответил Ласкер. – Запомни этот момент, друг мой, когда-нибудь ты расскажешь о нем внукам! А будешь зубоскалить, я позабочусь о том, чтобы твой род прервался на тебе.

– Прощения просим, – пробормотал лакей, стирая с губ улыбку и придавая лицу виноватое выражение. – И в мыслях не было зубоскалить. Это у меня лицо такое, всю жизнь от него страдаю.

– Смотри мне, – пригрозил Ласкер. – Ну, ты получил свои деньги, теперь можешь идти. Ступай, сказал!

Лакей поспешно засеменил к двери.

Когда дверь за лакеем закрылась, Ласкер подошел к зеркалу и, близоруко сощурившись, вгляделся в свое лицо, строгими и гордыми чертами которого втайне гордился. Вдоволь налюбовавшись, молодой чемпион подкрутил пальцами усы и отвернулся от зеркала.

– Пора познакомиться с этим городом поближе, – произнес он вслух и, не распаковывая вещи, направился к двери.

В пивной было шумно. Туда-сюда сновали половые в белых фартуках. Среди посетителей преобладали бородатые купцы в блестящих, смазанных дегтем сапогах, с напомаженными и расчесанными на пробор волосами. Было несколько мужчин, одетых как настоящие джентльмены, однако лукавые и хищные физиономии выдавали их с потрохами.

«Явные аферисты», – решил про них Ласкер, усаживаясь за стол. Подошедшему официанту чемпион объявил:

– Охотничьи колбаски и капусту. И пиво к ним! – добавил он громко и тут же гневно оглядел зал – не насмехается ли кто над ним? Но, не поймав на себе ничьих насмешливых взглядов, Ласкер успокоился.

– Есть превосходная свиная рулька – копченая и прожаренная на углях-с! – доложил официант. Наклонился и с улыбкой добавил: – Могу принести кусочек на пробу, если вам будет угодно-с.

– Обойдусь колбасками и капустой, – ответил Ласкер. Он достал из кармана часы и щелкнул крышкой. – Если принесешь еду через пятнадцать минут – получишь щедрые чаевые. Если нет – не обессудь. Я плачу за быстроту, аккуратность и точность.

Официант оказался понятливым малым. Он поклонился, повернулся и тут же растворился в воздухе, словно его и не было. Ласкер одобрительно качнул головой.

На исходе пятнадцатой минуты блюдо с капустой и колбасками стояло на столе.

– Не изволите ли еще чего-нибудь? – осведомился официант.

– Нет. Этого хватит. Я хочу заплатить вперед. Сколько с меня?

Официант назвал сумму.

«Не дешево», – с неприятным удивлением подумал Ласкер, но виду не подал, отсчитал половому нужную сумму и добавил еще пять процентов от общего счета в качестве чаевых.

– Премного благодарен! – согнул поясницу в поклоне официант и, повернувшись, побрел прочь. «Черт бы тебя побрал, немчура прижимистая!» – пробормотал он себе под нос.

На его счастье, Ласкер этого не услышал.

Молодой немец тем временем принялся за еду. Капуста оказалась так себе, колбаски – не то чтобы плохие, но тех денег, что Ласкер уплатил за них, они явно не стоили. Тем не менее чемпион наелся вволю, что в прежние, юношеские, годы случалось с ним довольно редко, а теперь – так часто, как он того хотел.

Ласкер подтер хлебом остатки еды, отправил хлеб в рот, запил его пивом и с довольным видом откинулся на спинку стула. «Ну вот, снова можно жить!» – подумал он, ковыряя спичкой в зубах и гордо поглядывая по сторонам.

Минут пять он посидел на стуле, чтобы улучшить пищеварение, затем поднялся из-за стола и направился в переднюю, расположенную прямо за буфетом. В передней малый в белой рубашке натянул на него пальто и подал шляпу.

– Благодарю вас, – вежливо ответил Ласкер, который еще не уяснил до конца, как в Санкт-Петербурге обращаются к прислуге – на «ты» или на «вы».

Нахлобучив шляпу, Ласкер двинулся было к выходу, но тут внимание его привлек чей-то отчаянный писк. Немец оглянулся и увидел следующую сцену: за стойкой буфета стоял дюжий щекастый мужик в сером пиджаке и с русой бородой, а перед ним – тощий мальчишка лет девяти. Бородатый методично таскал мальчишку за волосы, дергая его голову то вправо, то влево и приговаривая «вот тебе, паршивец, вот тебе!», а тот жалобно верещал и пытался вырваться, но, конечно же, безуспешно.

– Это кто? – спросил Ласкер у малого в белой рубашке.

– Хозяин заведения – Козьма Иваныч Наумов, – вежливо отвечал малый.

– Гм, – сказал Ласкер и нахмурился.

– Не надо, дяденька! Не надо! – продолжал верещать мальчишка, обливаясь слезами.

Ласкер раздумывал несколько секунд, потом шагнул к буфету.

– Эй! – окликнул он бородатого. – Перестаньте мучить мальчишку! Что вам от него нужно?

– Маленький паршивец пытался обсчитать меня! – ответил хозяин, скользнув по фигуре Ласкера равнодушным взглядом. И снова обратился к мальчишке: – Или ты вернешь мне все сполна, или я шкуру с тебя живого спущу!

– Я не воровал, – гундосил мальчишка. – Честное слово, не воровал.

Ласкер стукнул костяшками пальцев по стойке, привлекая внимание хозяина, и твердо произнес:

– Милейший, а что, если он говорит правду!

Хозяин метнул в чемпиона грозный взгляд. «А ты куда, к чертям, лезешь!» – хотел сказать он, но, встретившись с Ласкером глазами, сдержался.

– Насколько я понял, вы не сошлись с мальчиком в расчетах, – снова заговорил Ласкер. – В таких делах может ошибиться любая сторона.

– Мальчишка вор, и я точно это знаю, – угрюмо ответил хозяин.

– В любом случае, прежде чем наказывать мальчика, нужно все перепроверить, – сказал Ласкер. – Я неплохой математик и могу помочь вам с подсчетами.

– Правда? – Хозяин с усмешкой протянул ему грязный лист бумаги, исписанный цифрами. – Извольте проверить, господин хороший. Я целый час считал – и ошибиться не могу. Надеюсь, у вас это займет меньше времени.

Ласкер взял листок и поднес его к глазам, несколько секунд всматривался в цифры, затем вернул листок хозяину.

– Что, господин иностранец, неужто ваша математика отказывается вам служить? – насмешливо спросил хозяин.

– Напротив, она сослужила мне хорошую службу. На какой цифре вы не сошлись?

– На итоговой. Той, что внизу. Я должен был получить сто двадцать рублей, а получил только сто пятнадцать.

– Но вы и должны были получить сто пятнадцать, – сказал Ласкер. – Это следует из расчетов. Ошибка была вот тут! – Ласкер ткнул в листок длинным пальцем. – Видите? При умножении двадцати семи копеек на тридцать пять фужеров.

– Откуда вы знаете? – подозрительно сощурился на наглого незнакомца хозяин.

Ласкер пожал плечами:

– Я посчитал.

– Чушь! – фыркнул хозяин. – У меня ушел на подсчеты целый час, а вы все посчитали за одну минуту?

Ласкер не удостоил хозяина ответом, лишь высокомерно кивнул.

– Ни один человек на свете не умеет считать так быстро, – твердо заявил хозяин.

– Можете меня проверить, – пожал плечами Ласкер.

– Проверить? Хорошо. Ну, положим… сколько будет сто семнадцать умножить на двести тридцать семь?

– Двадцать семь тысяч семьсот двадцать девять, – без всякой паузы отчеканил Ласкер.

Хозяин криво ухмыльнулся.

– Ловко. Кабы было правдой.

– Мне плевать, верите вы мне или нет, но это так! – заявил Ласкер.

Лицо хозяина побагровело от гнева, но ввиду того, что спорщик был иностранцем, он решил сменить гнев на милость и, едва сдерживая злость, проговорил:

– Вот что, милейший, идите-ка вы своей дорогой, если не хотите нарваться на неприятности.

– Я буду идти той дорогой, какой захочу, – ответил ему Ласкер. – А вы немедленно отпустите мальчика. Или…

– Или что?

– Или, клянусь честью, я здорово попорчу вашу вывеску!

Молодой человек не уточнил, какую именно вывеску он имеет в виду – ту ли, что красуется над дверью заведения, или ту, которой иногда называют лицо. Хозяину не понравились оба варианта.

– Я вас предупреждал. Но вы меня не послушались. Пеняйте теперь на себя. Васька! Петька!

Дверь за буфетной стойкой распахнулась, и в зал шагнули два здоровяка в замасленных фартуках, с бычьими шеями и широченными плечами.

– Выведите этого господина на улицу! – крикнул хозяин. – Если он по дороге упадет и сломает себе руку или ногу – я не расстроюсь!

Громилы кивнули и, угрожающе растопырив толстые руки, двинулись на Ласкера. Однако молодой человек и не думал отступать. Он быстро откинул полы пиджака и, выхватив из карманов два небольших револьвера, направил их на громил.

– Еще шаг, и я вас продырявлю! – рявкнул он, яростно сверкая глазами.

Громилы остановились и озадаченно посмотрели на хозяина. Тот смутился. Он по-прежнему смотрел на выскочку-иностранца с ненавистью, однако пистолеты, тем более направленные тебе в брюхо, – слишком веский довод, чтобы можно было его оспаривать.

– Ладно, господин иностранец, ваша взяла, – сдался хозяин. – Можете идти, но если вы еще раз переступите порог моего заведения, вас вынесут отсюда вперед ногами. «Клянусь честью!» – добавил он, передразнивая Ласкера.

– Ты, – сказал чемпион, обращаясь к мальчишке. – Иди сюда.

Мальчишка сбросил с затылка ручищу хозяина и гордо прошествовал к Ласкеру, одарив замерших громил презрительными взглядами.

– А с тобой мы еще поговорим, – тихо сказал ему вслед хозяин.

– Вот так, – сказал Ласкер, похлопывая мальчишку по тощему плечу. – Теперь мы уйдем. И если вы или ваши громилы последуете за нами…

– Не последуем, будьте уверены, – усмехнулся хозяин.

Ласкер повернулся, толкнул мальчишку перед собой и направился к выходу. Пистолеты он спрятал в карманы уже у самой двери.

Едва за немцем закрылась дверь, хозяин повернулся к громилам и спросил ледяным голосом:

– Вы его запомнили?

– Да, хозяин.

– Хорошенько запомнили?

– Да, хозяин.

– Думаю, он остановился где-нибудь неподалеку. Если встретите – переломайте ему ноги. Но сделайте это тихо. Оглушите, затащите в подворотню и там уж займитесь им всерьез.

– Да, хозяин, – снова ответили вышибалы, до хруста сжимая кулаки.

– Вот так, – удовлетворенно произнес хозяин. – Ну, чего встали! Ступайте работать, бездельники!

Громилы развернулись и один за другим исчезли в подсобном помещении.

– Ну, вот. Не знаю, хорошо ли, плохо ли – но ты ушел от своего хозяина.

– Ушел, – со вздохом подтвердил мальчишка.

Они стояли на улице, под пронизывающим ветром, который принудил Ласкера поднять воротник пальто.

– Я бы на твоем месте не жалел об этом, – сказал он. – Нельзя позволять негодяю поднимать на тебя руку.

– Я всего-навсего ребенок, – заметил мальчишка, поглядывая на немца из-под треснувшего козырька картуза.

– Ты будущий мужчина! – возразил ему Ласкер. – Нужно уметь ставить мерзавцев на место!

На тощем чумазом лице мальчишки показалась усмешка.

– Вам легко говорить – вы взрослый и сильный. К тому же у вас пистолеты. – Внезапно глаза мальчишки горячо блеснули. – А вы бы правда их убили? – с любопытством спросил он.

– Вряд ли, – ответил Ласкер. – Пистолеты не заряжены.

– Не заряжены! – воскликнул в ужасе мальчишка. – Тогда зачем вы вмешались? Васька и Петька – убийцы и бывшие каторжники, они могли задушить вас голыми руками!

Ласкер пожал плечами:

– Но не задушили же. И потом, запомни одно правило, мальчик: угроза сильнее ее исполнения. Два пистолета здорово остужают гнев даже самого сильного и яростного человека.

– Так-то оно так, – со вздохом сказал мальчишка. – Но где же я теперь буду работать? И как же я теперь буду жить?

Ласкер на секунду задумался, потом спросил:

– Что ты получал от своего хозяина? Кроме тумаков и зуботычин, разумеется.

– По три рубля кажный месяц, – ответил мальчишка.

«Врет, конечно», – подумал Ласкер. Он достал из кармана кошелек, порылся в нем и протянул мальчишке несколько банкнот.

– Держи. Этого тебе хватит на четыре месяца. А будешь экономным, то и на полгода.

– А что же я буду делать через полгода? – спросил сметливый мальчишка, пряча деньги в карман штанов.

– Найдешь себе какую-нибудь работу, – уверенно сказал Ласкер. – Такого расторопного малого любой господин будет рад взять к себе в услужение.

– А ежели нет?

– Для мужчины не существует слова «нет»! – горячо и веско сказал Ласкер. – Ну все, иди. Ты порядком мне надоел.

Немец хотел закрыть кошелек и убрать его в карман, но вдруг внимание его привлекла какая-то бумажка, вложенная в одно из отделений кошелька.

Ласкер достал бумажку и развернул ее. На ней быстрым, но четким почерком было выведено шесть строчек:

– Was der Daus![1] – пробормотал Ласкер, снова и снова перечитывая записку. Затем бросил взгляд на мальчишку и спросил: – Твоя работа?

– Вы о чем? – не понял тот.

– Не важно.

Немец сунул бумажку в кошелек, а кошелек – в карман, затем повернулся и зашагал к гостинице. Мальчишка секунду постоял, потом бросился за ним следом. Вместе они прошли несколько шагов. Ласкер оглянулся и спросил:

– Какого черта ты за мной идешь?

– Вы сказали, что любой господин будет рад взять меня к себе в услужение, – напомнил мальчишка.

– У тебя хорошая память, – усмехнулся шахматист. – Чего же ты хочешь от меня?

– Возьмите меня к себе на службу!

Ласкер качнул головой:

– Не могу. По той простой причине, что мне нечем тебе платить.

– Но вы уже заплатили мне за четыре месяца вперед! – вновь напомнил мальчишка.

– Отлично. Через четыре месяца приходи за следующей платой! А пока – марш отсюда!

Ласкер отвернулся и зашагал дальше. Мальчишка, однако, не думал отставать.

– Я вас не обременю, господин! – снова затараторил он. – Можете даже обратно забрать свои деньги, а потом выдавать мне по рублю кажную неделю!

– Марш! – сказал Ласкер, не оборачиваясь.

Мальчишка остановился.

– Эх вы, – с упреком проговорил он. – Даром что немец. Кислая капуста!

Ласкер пожал плечами и пошел дальше. Через минуту он уже забыл о существовании мальчишки, поскольку голова его была занята более существенными мыслями.

Старый Вильгельм брел по улице, по своему обыкновению напряженно о чем-то размышляя. Мимо пробегали сани, проходили закутанные в шубы люди. Громкий оклик отвлек его от размышлений и заставил остановиться.

– Мистер Стейниц!

Стейниц поднял взгляд и увидел перед собой высокого широкоплечего человека в длинном темно-сером пальто с котиковым воротником и в фетровой шляпе. Мужчине было лет сорок. У него было продолговатое лицо, ясный взгляд, открытая улыбка и аккуратно подстриженная борода красивого каштанового цвета.

– Господин Чигорин! – улыбнулся в ответ Стейниц. – Михаил Иванович!

– Собственной персоной! А вы уже говорите по-русски? Ушам не верю!

– Придется поверить, мой друг.

Мужчины обнялись и крепко пожали друг другу руки.

– Черт, как же я рад вас видеть! – добродушным голосом сказал Чигорин. – Я заходил к вам в гостиницу, но мне сказали, что вы отправились обедать.

– Так и есть, – кивнул Стейниц.

– Как жаль, что я опоздал. Я хотел угостить вас обедом!

– Правда? – В густой, спутанной бороде Стейница мелькнула улыбка. – Что ж, мой друг, я так вас люблю, что готов пообедать еще раз.

– Вы не шутите? – спросил Чигорин.

– Вы знаете, что я никогда не шучу. Итак, куда вы намерены были меня пригласить? Если в «Доминик», то я только что оттуда.

– Вам там не понравилось?

– Напротив. Но я имел неосторожность завести не очень приятное знакомство.

– О, догадываюсь! – засмеялся Чигорин. – В «Доминике» всегда полно игроков. Некоторые из них весьма агрессивны. Вероятно, вы ввязались в игру и разделали соперников под орех?

Старый Вильгельм усмехнулся:

– Вы удивительно проницательны, мой друг. Я вынужден был это сделать, поскольку у меня украли кошелек, и мне нечем было уплатить за обед.

– Как! – вскричал Чигорин. – Опять!

– Вынужден признать, что подобные приключения случаются со мной чаще, чем хотелось бы, – смиренно признал австриец.

– Так значит, вы сейчас на мели, – скорее утвердительно, чем вопросительно произнес Чигорин.

– Можно сказать и так. Слава богу, за гостиницу я заплатил за неделю вперед.

– О, друг мой, не беспокойтесь! Я не дам вам умереть с голоду!

– Не думаю, что подобный исход возможен для такого человека, как я, – скромно заметил Стейниц.

– О да! – со смехом сказал Чигорин. – На свете нет ни одной игры, из которой вы не выйдете победителем!

– Существует только один соперник, с которым я не смог бы совладать, – абсолютно серьезным голосом произнес старый Вильгельм. – Имя этого человека – Вильгельм Стейниц. По счастью, мне никогда не придется сидеть с ним по разные стороны игрального стола. А вот вам еще предстоит сразиться с этим сильным противником.

– И будьте уверены, я окажу ему достойную оборону! – заверил коллегу Чигорин.

Стейниц позволил себе улыбнуться, после чего оба шахматиста – русский и австриец, – взяв друг друга под руку, дружно зашагали к питейному заведению под названием «Трын-трава».

Дверь, обитая зеленым сукном с медными бляшками, отворилась, и на пороге появился молодой человек с прилизанными светлыми волосами, острым лицом хорька и повадками лисы.

– Можно войти? – вежливо спросил он.

Сидящий за резным письменным столом вальяжный мужчина сделал знак рукой, и прилизанный вошел в кабинет.

– Ну? – спросил вошедшего красивый и властный голос. – Какие новости?

– Они в городе, – ответил прилизанный. – Остановились в гостиницах «Корона», «Эсквайр» и «Роял-Нептун». – Прилизанный посмотрел на шахматную доску, стоявшую на письменном столе, улыбнулся и добавил: – Мышки появились. Мышеловка готова.

– Замечательно.

Бледная, холеная рука с нанизанными на пальцы драгоценными перстнями потянулась к шахматным фигурам, лежащим на зеленом сукне стола, и выстроила на шахматной доске четырех королей – двух белых и двух черных.

Прилизанный посмотрел на королей, улыбнулся и спросил:

– Когда прикажете начать игру?

Холеный палец с рубиновым перстнем поочередно коснулся четырех корон, а красивый голос с усмешкой произнес:

– Прямо сейчас.

Вечером Василий Петрович Штерн сидел на летней площадке ресторана «Веселая креветка» и пил темное пиво. Пил он не один, а в компании молодого человека, одетого в рясу. Человека этого звали Андрей Берсенев, он был дьяконом и добрым знакомым Василия Петровича.

Отец Андрей жил в Чудовске уже два месяца. А приехал он сюда для консультаций, касающихся реконструкции старинной церкви Преображения Христова, которую городские власти взялись восстанавливать, для чего собрались снести ряд построек, в которых один местный архитектор разглядел древние катакомбы.

Ситуация была щекотливая. Посовещавшись, городские власти обратились в Московский Патриархат с просьбой прислать им знающего и дельного человека, дабы он на месте разрешил все их сомнения. Этим человеком и был отец Андрей.

Через несколько дней срок командировки дьякона истекал, и в Чудовске нашлось бы немало людей, для которых это было неприятной новостью. Что и говорить, молодой дьякон умел располагать к себе людей.

Вот и сейчас он смотрел на Василия Петровича дружелюбным и мягким взглядом, от которого эксперту делалось как-то легче на душе.

– У вас усталый вид, – сказал отец Андрей, отмечая бледность лица Василия Петровича и его припухшие, покрасневшие веки.

– Тяжелый день, – со вздохом ответил Василий Петрович. – Вы, конечно, слышали о наших бедах?

– Вы имеете в виду самоубийство Бородина?

– Да. И не только. Сегодня ночью скончался судья Трофимов.

– Да что вы! – тихо воскликнул дьякон.

Судмедэксперт вздохнул.

– Вчера – Бородин, сегодня – Трофимов, – пробормотал он задумчиво. – Первый выстрелил себе в рот, второй умер от сердечного приступа.

– Что ж, прискорбно, но такое случается, – заметил дьякон.

Штерн медленно покачал головой.

– За два дня две громкие смерти. Мне это не нравится. Все это неспроста, вот что я вам скажу.

– Что вы имеете в виду? – вежливо спросил дьякон.

Эксперт отхлебнул пива и облизнул губы.

– Я не вправе вам это говорить, дьякон… Тайна следствия и все такое.

– Понимаю.

– Но я скажу. По секрету. Потому что знаю – дальше вас эта информация не пойдет. Ведь так?

Дьякон вежливо склонил голову.

– В желудке Бородина, – вновь заговорил Штерн, несколько одушевляясь, – я обнаружил шахматную фигуру! Конечно, это ни о чем не говорит, но… Согласитесь, довольно странно найти шахматную фигуру в желудке человека, который два часа назад выстрелил себе в рот.

Щеки отца Андрея слегка порозовели, но он ничем не выразил своего удивления.

– Я правильно понял? – спокойно спросил он. – Вы действительно нашли в желудке у Бородина шахматную фигуру?

– Да, черт возьми! – воскликнул Штерн, но тут же вздрогнул, словно испугался своего голоса. – Это был черный слон, – продолжил он почти шепотом. – Шесть с половиной сантиметров высотой.

Дьякон нахмурился.

– Как, по-вашему, эта фигура попала к Бородину в желудок? – спросил он.

– Уверен, что естественным путем, – ответил Василий Петрович. – Бородин ее проглотил.

Оба помолчали.

– Шесть с половиной сантиметров, – задумчиво проговорил отец Андрей. – Проглотить такую махину нелегко.

– Я вам об этом и говорю, – кивнул судмедэксперт. – Случается, конечно, что люди глотают ложки, но это большая редкость. Мне самому приходилось находить в желудках у трупов монеты, спички и пуговицы. Но чтобы шахматную фигуру…

– Из чего она была сделана? – осведомился отец Андрей.

– Из мрамора, – ответил Штерн. – Обыкновенный мраморный слон черного цвета.

Штерн отхлебнул пива и поморщился.

– Ну вот, уже согрелось, – произнес он расстроенным голосом. – За это я и не люблю пиво. Уж лучше коньяк. Тот, по крайней мере, ничего не теряет, когда согревается в руках.

– Да, это, как минимум, необычно, – задумчиво проговорил отец Андрей, глаза у которого азартно заблестели.

– Необычно? – Эксперт усмехнулся. – Я еще не рассказал вам про судью Трофимова.

– Про судью? Так ведь он умер от сердечного приступа. Вы сами это сказали.

– Верно, сказал. Но я не сказал вам про… коня.

– Про коня?

Василий Петрович вздохнул:

– Именно так. Про черного шахматного коня, которого я достал изо рта судьи.

Дьякон цепко прищурился.

– Вы уверены, что это был сердечный приступ? – быстро спросил он.

– Не знаю. На первый взгляд все выглядело абсолютно естественно. Человек умер от сердечного приступа. Все признаки, как говорится, на лице. На столе стояли стакан и упаковка валидола. Двух таблеток не хватало. Вскрытие показало, что первоначальный диагноз был правилен… Все бы хорошо, кабы не шахматный конь во рту.

– Черный конь, – заметил дьякон, как будто это имело какое-то значение. – Кроме коня, в комнате было еще что-нибудь подозрительное?

– Ну… – Штерн пожал плечами. – В углу комнаты валялась таблетка цитрамона. А в аптечке Трофимова цитрамона не было. Да и зачем ему цитрамон, он даже похмельями никогда не страдал. Это, конечно, ни о чем не говорит, но все же… – Вдруг эксперт покачнулся и хлопнул себя ладонью по луб. – Вот болван! Про главное-то я позабыл! Судья Трофимов был педант и аккуратист. Он боялся инфекции и мыл руки с мылом десять раз на дню. А когда я осматривал его лицо, я нашел на лбу, прямо у корней волос, надпись, сделанную чернилами!

Отец Андрей слегка подался вперед, как охотник, почуявший добычу, и быстро спросил:

– Что там было написано?

– Четыре цифры, – ответил Штерн. – Два, семь, два, девять. Да у меня с собой есть фотография. Могу показать, если интересно.

– Очень интересно!

Эксперт, порывшись в сумке, достал лист бумаги и протянул отцу Андрею. – Вот, взгляните.

Дьякон взял листок и внимательно изучил надпись – 27–29.

– Так говорите, это фотография? – уточнил он.

– Да, – ответил эксперт.

– Родственники и друзья судьи ее, конечно же, видели?

– Конечно. Но никому из них эти цифры ни о чем не говорят.

Дьякон задумчиво подергал пальцами нижнюю губу, затем как-то странно посмотрел на фотографию и стал делать совершенно невероятные вещи. Он убрал с маленького, никелированного подноса солонку, перечницу, потом вытер поднос бумажной салфеткой и поднес его к листку с цифрами.

Василий Петрович следил за манипуляциями дьякона с нескрываемым удивлением.

– Что вы делаете? – поинтересовался он.

– Следственный эксперимент, – ответил отец Андрей.

– И в чем его суть?

– Сейчас узнаете. – Дьякон половчее приладил поднос к фотографии и сказал: – Василий Петрович, взгляните на поднос!

Эксперт посмотрел на сверкающий, как зеркало, поднос.

– Обыкновенный поднос, – сказал он. – Не вижу в нем ничего странного. А в чем дело?

– Надпись, – нетерпеливо проговорил отец Андрей. – Смотрите на отражение надписи.

Эксперт чуть наклонился и прищурился.

– Все равно ничего не понимаю, – сказал он.

– Да ведь это никакие не цифры! Это обыкновенная запись шахматного хода! е5—f5!

– В самом деле… – забормотал старик, вглядываясь в поднос. – О господи, я вижу! – Он поднял на дьякона морщинистое лицо и взволнованно пробормотал: – Это что же… Выходит, опять шахматы?

Дьякон улыбнулся, поставил поднос на место и выстроил на нем специи.

– Что ж, Василий Петрович, похоже, вы были правы в своих догадках, – сказал отец Андрей. – У Бородина – шахматный слон в желудке. У судьи Трофимова – конь во рту плюс запись шахматного хода. Вы говорите, судья был аккуратист?

– Страшный!

– И тем не менее эту надпись он не смыл. Не заметить он ее не мог, так?

– Так, – убежденно кивнул Штерн. – Значит, он оставил ее на лбу намеренно! Более того – он и сделал ее намеренно! Но почему надпись сделана задом наперед?.. А, понимаю! Трофимов боялся, что кто-то из недругов разгадает его загадочное послание, и намеренно зашифровал его, так?

Дьякон улыбнулся и покачал головой.

– Нет, Василий Петрович, дело не в этом.

– Тогда в чем же?

– Судья ничего не писал у себя на лбу.

– Вот как? – еще больше удивился Штерн. – Вы полагаете, что это сделал кто-то другой?

– Я полагаю, что шахматные ходы были записаны на листке бумаги, – ответил дьякон. – Кто-то записал ход на листке, а потом приложил листок ко лбу судьи.

– Но зачем? – удивился судмедэксперт. – Зачем он это сделал?

– Затем же, зачем вложил ему в рот шахматного коня. Это знак. Подсказка. Напоминание. Если мы узнаем, что значит этот конь, мы узнаем мотив преступления. А если узнаем мотив – найдем преступника.

У бедного Василия Петровича вытянулось лицо.

– Неужели вы думаете, что это убийство? – спросил он хриплым шепотом.

– А разве вы не на это намекали? – спросил, в свою очередь, отец Андрей. – Когда говорили, что две эти «естественные» смерти кажутся вам подозрительными?

Штерн вздохнул, сдаваясь.

– Вы правы, дьякон. Мне это казалось странным. Но то, что вы говорите, еще более странно. Странно и… ужасно, – дрогнувшим голосом добавил старик Штерн.

В парке было безлюдно и тихо. Свежий, влажный ветер тихонько шевелил сухие листья на асфальте и перебирал длинные светлые волосы сидящего на скамейке парня. Тощий Штырь и квадратный, похожий на бычка Шар стояли перед Каштаном навытяжку. Вид у обоих был подавленный. Каштан небрежно швырнул окурок в урну и обвел приятелей холодным, насмешливым взглядом.

– Хороши, нечего сказать.

– Он вывихнул мне плечо, – пожаловался Штырь, приподнимая правую руку.

– Лучше бы он открутил тебе башку, – презрительно проговорил Каштан.

Штырь обиженно засопел.

– Каштан, ты знаешь, мы с Шаром не какие-нибудь там пацаны, – угрюмо сказал он. – Но этот мужик настоящий дьявол! Я даже замахнуться не успел.

– Штырь прав, – подал голос Шар, лицо которого украшал огромный синяк. – Во мне почти центнер, но этот гад уложил меня одним ударом.

– У него нокаутирующий удар! – подтвердил Штырь. – Ты знаешь, Каштан, я не верю во всякую там чертовщину, но этот мужик – настоящий дьявол!

– Что же ты его не перекрестил? – усмехнулся Каштан. – Надо было перекрестить – он бы и исчез.

– Зря ты так шутишь, Каштан, – прогудел Шар. – Бесы и демоны есть. Об этом написано в Библии.

Каштан одарил его презрительным взглядом, затем холодно произнес:

– Выходит, этот мужик уделал вас голыми руками?

Штырь и Шар переглянулись, вздохнули и понуро опустили головы. На губах у Каштана появилась холодная усмешка.

– Вас было двое, – сказал он. – У тебя, Штырь, был при себе нож. У тебя, Шар, – обломок трубы А этот мужик вырубил вас голыми руками?

– Тебе легко говорить, тебя же там не было, – угрюмо пробубнил Шар, не поднимая глаз.

– Если бы я там был, он бы от меня не ушел, – сказал на это Каштан. – Ладно, проехали. Мальчишка не объявлялся?

Штырь и Шар вскинули головы и ответили одновременно:

– Нет.

– Знаешь, Каштан, по-моему, этот мужик появился там не случайно, – сказал Штырь. – Он явно был в курсе. Думаю, они с мальчишкой действовали заодно.

– Штырь прав, – подал голос Шар. – Думаю, они решили заграбастать дискеты себе.

– Вы разглядели его лицо? – спросил Каштан.

И вновь Штырь и Шар покачали головами и вновь ответили хором:

– Нет.

Каштан задумчиво сдвинул брови и несколько секунд о чем-то размышлял. Потом посмотрел на Штыря и спросил:

– С кем мальчишка сидел в ресторане?

– С попом, – ответил тот.

– Ты его знаешь?

– Видел пару раз. Он приезжий. Живет в гостинице. – Внезапно лицо Штыря вытянулось. – Подожди, Каштан… Так ты думаешь, что этот поп…

Каштан молчал, продолжая о чем-то размышлять. Штырь и Шар переглянулись.

– Каштан, – снова заговорил Штырь, – это не мог быть поп. С попом мы бы справились.

– Штырь прав, – подтвердил Шар. – Попа мы бы мигом завалили.

Каштан поднял на него холодный, затуманенный взгляд.

– Поп? – медленно проговорил он. – С чего вы вообще решили, что он поп?

– Как это? – не понял Штырь. – Так ведь он был в рясе!

– А если я надену рясу, я тоже превращусь в попа? – спросил Каштан.

– Так ты думаешь, что этот поп – никакой не поп?

Каштан усмехнулся и потер пальцами бледный лоб.

– Днем вы видели, как мальчишка беседовал в ресторане со священником, так? А вечером какой-то прохожий «чисто случайно» оказался возле дома, где вы ждали мальчишку. Этот прохожий избил вас и прогнал. А мальчишка исчез. Вместе с дискетами.

– Выходит, они сговорились! – понял наконец Шар.

Каштан посмотрел на него с сожалением и тихо проговорил:

– М-да…

– Что мы теперь будем делать? – поинтересовался Штырь.

– Да, Каштан, что нам теперь делать? – эхом отозвался Шар. – Может, найти этого попа и поговорить с ним по-мужски?

– Вы уже с ним поговорили «по-мужски», – заметил Каштан. – Боюсь, что второго раза вы не переживете.

Брови Шара обиженно дрогнули.

– Зря ты так, Каштан, – пробубнил он. – Тебя ведь там не было.

– Надо с ним разобраться! – твердо проговорил тощий Штырь, потирая ушибленную руку.

– Разберусь, – холодно сказал ему Каштан. – Но сначала он вернет мне то, что я из-за него потерял.

Часом позже Каштан вышел из гостиницы «Космос» и сел в припаркованную у входа серебристую «Хонду». Он достал из кармана телефон, набрал номер и приложил трубку к уху.

– Слушаю, – ответил ему из трубки сипловатый мужской голос.

– Это Каштан. Дискеты у одного из постояльцев гостиницы. Он священник, приехал из Москвы.

– Как зовут?

– Андрей Берсенев.

Последовала пауза, после которой сиплый голос произнес:

– Я его знаю. Он не священник, а дьякон.

– А есть разница?

– Есть. Что ты намерен делать?

– Поговорю с ним, попрошу вернуть дискеты.

– Я знаю, как ты «просишь». Но в данном случае нужно обойтись без насилия. Этого дьякона прислал Московский Патриархат. Если с ним что-нибудь случится, у нас могут быть проблемы.

– Понимаю, – сказал Каштан. – И буду аккуратен. Насколько это возможно.

– Да уж постарайся. Дискет у него, скорей всего, уже нет.

– Думаете, он отнес их в милицию?

– Вряд ли. Скорей всего, просто вернул.

– Если это так, я оставлю его в покое, – сказал Каштан.

– Хорошо. Когда будешь с ним говорить, не называй никаких имен.

– Само собой.

– Потом перезвони мне и сообщи, чем закончился разговор.

– Ладно.

Каштан отключил телефон и убрал его в карман.

Отец Андрей сидел за пластиковым столиком уличного кафе «Парус» и пил черный кофе. Утро выдалось прохладным, и поверх рясы дьякон надел темное пальто.

Когда к столику подошел высокий светловолосый парень в длинном светлом пальто, дьякон как раз покончил с кофе и достал бумажник, чтобы расплатиться.

Молодой человек сел за столик дьякона без приглашения, более того – у него был вид человека, который никогда и ни у кого не спрашивает разрешения.

Дьякон с любопытством на него посмотрел и на всякий случай вежливо ему кивнул. Ответного кивка он не дождался.

Отец Андрей положил на стол пятидесятирублевую купюру и собрался подняться из-за стола, но тут парень заговорил.

– Вы влезли не в свое дело, батюшка, – сказал он холодным грубоватым голосом. – Из-за вас я не получил куш, на который рассчитывал. Теперь вы мой должник.

Дьякон несколько секунд изучал лицо незнакомца, после чего спокойно произнес:

– Я не совсем понимаю, о каком «куше» идет речь?

– Вчера вечером вы привели домой мальчишку. У него был рюкзак. В рюкзаке лежали дискеты. Я хочу получить эти дискеты.

– Гм… – Дьякон задумчиво потер пальцами подбородок. – Значит, вы и есть Каштан? Именно таким я вас себе и представлял.

– Мне плевать на ваши представления, – сухо сказал Каштан. – Я хочу получить дискеты.

– Вы опоздали. Дискет у меня нет, – спокойно сказал дьякон.

Каштан дернул уголками губ.

– И где же они?

– Я вернул их владельцу, – сказал дьякон. – Человеку, у которого вы их украли. На этих дискетах конфиденциальная информация о сотрудниках фирмы. Вы, вероятно, собирались использовать их для шантажа? Я не мог вам этого позволить.

Каштан окинул долговязого дьякона задумчивым взглядом, как бы оценивая его шансы на выживание, потом холодно произнес:

– Вы украли мои дискеты. Увели домой мальчишку, который работает на меня. Избили моих друзей. Вам не кажется, что вы слишком много на себя берете?

Отец Андрей покачал головой:

– Нет, не кажется.

Каштан склонил голову набок и с холодным любопытством посмотрел на дьякона. Так дрессировщик смотрит на слишком строптивого зверя, которого ему еще предстоит приручить.

– Послушайте, дьякон, – снова заговорил Каштан, – вы человек приезжий. Я знаю, что через два дня вы возвращаетесь в Москву. Зачем вам лишние проблемы? Верните мне дискеты, и мы обо всем забудем.

– Забудете?

– Даю вам слово. Мне, так же как и вам, не нужны проблемы. Отдайте дискеты и катитесь в свою Москву.

– Гм… – Дьякон задумчиво почесал ногтем горбинку на носу. – Скажите, Каштан, вы ведь украли эти дискеты не для себя? Вам их кто-то заказал?

– Вы очень проницательны, дьякон, – без тени иронии ответил Каштан. – Но вам не следует задавать так много вопросов. Любопытные люди часто погибают. Их сбивают машины, на них нападают хулиганы. Даже кирпич падает им на голову гораздо чаще, чем остальным людям.

Некоторое время дьякон и бандит смотрели друг другу в глаза, ни один из них не отвел взгляда. Первым прервал молчание отец Андрей.

– Мальчик рассказывал про вас удивительные вещи. Он говорил, что вы умеете проходить сквозь стены и становиться невидимым. Я навел о вас кое-какие справки. Вы, Каштан, настоящая легенда этого города. Многие вас боятся.

– И правильно делают, – сказал Каштан. – Теперь и вы будете меня бояться, потому что вы – мой должник. Я не прощаю долгов, дьякон. Никогда. Выбирайте: либо вы вернете мне дискеты, либо – деньги, которые я потерял из-за вашего вмешательства.

– О какой сумме идет речь? – поинтересовался дьякон.

Каштан достал из кармана ручку, нацарапал на салфетке цифры и пододвинул салфетку дьякону. Отец Андрей улыбнулся:

– Пять тысяч долларов? Эти дискеты так дорого стоят?

– Это моя доля, – сказал Каштан. – И я намерен ее получить.

Отец Андрей усмехнулся и спросил:

– Скажите, Каштан, а что мне мешает взять вас за шиворот и отвести в милицию?

– Во-первых, вам со мной не совладать, – спокойно ответил Каштан.

– А во-вторых?

Каштан улыбнулся.

– Мальчишка у вас в номере, так? Что, если вам позвонить ему и поинтересоваться, как он себя чувствует?

Дьякон достал из кармана телефон и набрал номер гостиницы.

– Добрый день! – сказал он в трубку. – Двадцать третий, пожалуйста… Алло, кто это?..

Отец Андрей медленно опустил трубку.

– Что это значит? – спросил он, холодно глядя на Каштана.

– Это значит, что мальчишка у нас, – ответил ему тот. – И если завтра я не получу дискеты – ему придется туго. Да, и еще. Если надумаете сунуться в милицию…

Каштан оставил фразу незаконченной. Дьякон молча убрал телефон в сумку.

– Я мог бы вас простить, дьякон. В конце концов, вами двигали высокие принципы. «Вырвать ребенка из лап преступного мира» – так это, кажется, называется? Но если я прощу вас, меня перестанут уважать. Более того – я сам себя перестану уважать.

Дьякон несколько секунд молчал, потом сказал:

– Я понимаю.

– Вот и хорошо, – кивнул бандит. – И запомните: я очень плохой парень. Убить человека для меня не проблема.

– Вы как будто гордитесь этим? – холодно произнес отец Андрей.

– Я просто констатирую факт, – спокойно ответил Каштан. – В убийстве человека нет ничего приятного. Наслаждаться этим могут только маньяки. Но иногда жизнь заставляет нас делать страшные вещи.

Каштан неторопливо встал.

– Не играйте со мной, дьякон. Это моя территория. Я здесь хозяин, а вы – случайный гость. Если вы ошибетесь, исправить ошибку будет уже невозможно.

Каштан двинулся к выходу. Отец Андрей несколько секунд медлил, затем тоже поднялся из-за стола. «Если этого парня не остановить, он может наломать много дров», – решил он.

Выйдя на улицу, дьякон увидел удаляющуюся фигуру бандита и окликнул:

– Каштан!

Тот не обернулся. Отец Андрей быстро пошел за ним. Каштан прибавил шагу. Пройдя несколько шагов, бандит внезапно свернул за угол. Отец Андрей последовал за ним. Однако, миновав угол дома, дьякон остановился в растерянности. За домом был тупик. Слева – стена пятиэтажки, впереди – еще одна стена, справа – высоченный забор. Каштана нигде не было.

Чтобы уйти, парню пришлось бы перемахнуть через трехметровый забор с острыми пиками по верху.

– Похоже, он и впрямь умеет летать, – растерянно пробормотал дьякон, затем повернулся и побрел прочь.

Каштан насмешливо смотрел ему вслед из-за прутьев ограды. Когда отец Андрей скрылся, бандит достал телефон.

– Ну что? – спросил сиплый голос.

– Дискет у него нет, – сказал Каштан.

– Я так и думал. В милицию он не ходил?

– Мне показалось, что нет.

– Вот и хорошо. Оставь его в покое. Я кое-что разузнал об этом дьяконе. Он умеет создавать людям проблемы. Надеюсь, ты ему не угрожал?

– Нет.

– Правильно. Что с мальчишкой?

– Мальчишка у меня.

Человек на том конце помолчал. Потом тихо спросил:

– Надеюсь, с этим у тебя не будет никаких осложнений?

– Осложнений не будет, – заверил его Каштан.

– Хорошо. А что с рукописью? Ты сказал, что нашел ее.

– Рукопись уже в пути, – ответил Каштан. – Завтра или послезавтра она будет у меня в руках.

– Отлично. Будут новости – звони.

Утром следующего дня возле гостиницы «Космос» остановилось желтое такси, из которого выбралась молодая женщина весьма эффектной наружности.

Это была высокая, худощавая, ярко одетая брюнетка в темных очках. Расплатившись с таксистом, она осмотрелась по сторонам, заметила вывеску бара «Белый попугай» и улыбнулась. Затем забросила на плечо красивую дорожную сумку и двинулась к дверям гостиницы.

На ресепшне выяснилось, что женщина заказала одноместный люкс на имя Маргариты Ленской.

– Сколько дней вы намерены у нас погостить? – вежливо осведомился портье.

– Минимум неделю, – ответила брюнетка и одарила пожилого портье такой ослепительной улыбкой, что тот на какое-то мгновение снова почувствовал себя молодым человеком.

– Моя фамилия Ильин, – доверительно сообщил портье, пожирая брюнетку глазами. – Если что-нибудь понадобится – звоните прямо мне.

– Обязательно позвоню, – ответила брюнетка и взяла ключи.

У себя в номере эффектная брюнетка разделась, приняла душ, высушила феном волосы, включила телевизор и села на диван с бокалом портвейна в руке. Отсутствие макияжа не слишком повредило ее лицу. Она была по-прежнему хороша и почти так же ярка, как это часто бывает с ненакрашенными брюнетками.

Около получаса Марго Ленская смотрела городской канал, вникая в проблемы Чудовска. Когда начались криминальные новости, она сделала телевизор погромче. Однако вскоре программа ей наскучила.

– Сплошное вранье, – пробормотала Марго и выключила телевизор.

В это время в сумочке, лежащей на кровати, зазвонил телефон. Марго протянула руку, достала телефон и взглянула на дисплей.

«Турук» – известил ее дисплей. Марго поморщилась и поднесла трубку к уху.

– Алло.

– Марго, это Турук.

– Знаю. Вы у меня определились.

– Марго, вы уже в Чудовске?

– Да.

– Чем занимаетесь?

– Только что приняла душ.

– Ясно. – Турук помолчал, потом спросил, чуть понизив голос: – Что-нибудь уже удалось узнать?

– Многое. Во-первых, в этой гостинице горячая вода идет с перебоями. Во-вторых – здесь отвратительные полотенца. В-третьих…

– Достаточно, – перебил Турук. – Без этой информации я вполне могу обойтись. Не тратьте время впустую, Марго. Конкуренты из «Мегаполиса» уже пронюхали, что я послал вас в Чудовск. Распутайте эту шахматную историю поскорее. Если информация будет эксклюзивной, я удвою гонорар.

– И ляжете в больницу с сердечным приступом? – усмехнулась Марго.

– Не слишком ли много иронии? Я всегда хорошо вам платил за ваши материалы. Вам не в чем меня упрекнуть.

– Это правда, – признала Марго. – Не волнуйтесь, Турук, я раскручу эту историю. Вы еще утрете нос акулам из «Мегаполиса».

– Я на вас надеюсь. Всего доброго.

Турук положил трубку.

– Болван, – сказала Марго.

Она посмотрела на часы и, прикинув что-то в уме, достала из сумочки визитную карточку. Затем набрала, поглядывая на нее, номер и прижала трубку к уху.

– Приемная прокурора Самойленко, – ответил ей на том конце певучий голос секретарши.

– Здравствуйте! Меня зовут Маргарита Ленская. Я договаривалась с прокурором о встрече.

– Да, да, я помню. Но Андрея Кирилловича сейчас нет. Будет только через два часа. Куда вам можно позвонить?

– Либо на этот телефон, либо в гостиницу.

– Вы в «Космосе»?

– Да. В девятнадцатом номере.

– Хорошо. Я передам Андрею Кирилловичу, что вы звонили.

Марго отключила связь.

Сделав глоток из бокала, Марго задумалась. В эту поездку ее послал сам редактор Турук, что, в общем-то, было не совсем обычно. Марго Ленская была «фрилансером», и темы для своих статей она привыкла выдумывать сама. Но вчера вечером Турук позвонил ей на домашний телефон и сказал:

– Марго, вы когда-нибудь слышали о городке с названием Чудовск?

– Название знакомое, – ответила Марго, потягивая «порто», и усмехнулась. – А вам зачем? Кроссворд разгадываете?

– В данном случае ваша ирония неуместна, – обиженно ответил Турук. – В Чудовске творятся странные дела. И хозяева города их замалчивают.

– Дайте-ка угадаю. У мэра города украли любимую черепашку. А на следующий день в меню главного городского ресторана появился черепаховый суп. Все верно?

Турук помолчал, а когда заговорил снова, голос у него был холодный и недовольный.

– Я хотел поручить это дело вам, но вижу, что ошибся. Всего доброго!

– Постойте! – крикнула Марго в трубку. – Заинтриговали меня, а теперь хотите бросить? Так с женщинами не поступают.

– Вы не женщина, вы журналист.

– Вот как? У вас нет проблем со зрением?

– Марго!

– Ладно, извините. Так что творится в этом вашем Чудовске?

– Там убивают людей, – ответил редактор Турук. – И каждому убитому вкладывают в рот шахматную фигуру. Один из убитых – судья. Нужно срочно поехать туда и выяснить, что к чему.

В зеленых глазах Марго засверкали изумрудные искорки.

– Откуда у вас такая информация? – быстро спросила она.

– Дошли слухи, – уклончиво ответил Турук.

– И милиция скрывает этот факт от народа?

– Как всегда.

– Сколько фигур уже вложили?

– Мне известно о двух случаях.

– Гм… В шахматах тридцать две фигуры. Пожалуй, я еще успею допить свой портвейн.

– Марго!

– Извините, не сдержалась. Значит, вы хотите, чтобы я выехала в Чудовск?

– Да. Два моих лучших журналиста сейчас в командировках. Осталась одна молодежь. А в Чудовске мне нужен человек зрелый и опытный.

– Хорошо хоть не перезрелый, – усмехнулась Марго. – Неужели дело только в этом?

– Да, – как-то сдавленно ответил Турук.

Марго помолчала.

– Сколько вам лет, Турук?

– Пятьдесят шесть.

– И до сих пор не научились врать. Так почему я?

– Видите ли… В Чудовске сейчас один ваш знакомый… Дьякон Андрей Берсенев. Жизненный опыт подсказывает мне, что он может быть как-то замешан в этом деле.

Марго усмехнулась.

– Значит, вы хотите меня использовать?

– Мне не нравится ваша формулировка. Но суть вы ухватили верно.

– А как насчет гонорара?

– Заплачу вам столько же, сколько заплатил за статью о негативах Родченко.

– Идет, – сказала Марго. – Присылайте курьера с командировочными.

Марго положила трубку. В тот же вечер она села на поезд, который за ночь домчал ее до двухэтажного, сверкающего витражными окнами вокзала города Чудовска.

И вот она здесь. В лучшем номере лучшей гостиницы города. Горячая вода идет с перебоями, полотенца с пятнами, и с чего начинать расследование – совершенно непонятно.

Утром, еще будучи в поезде, Марго дозвонилась до прокурора города и договорилась с ним о встрече, представившись представителем московской фирмы, занимающейся политическим консалтингом. Чудовск готовился к выборам мэра, и это было весьма кстати. Прокурор проявил заинтересованность в деле и просил перезвонить через два часа.

Кроме прокурора, Марго намеревалась встретиться со следователем, ведущим «дело о проглоченных шахматах» (так Марго окрестила про себя эту загадочную историю), а также со всеми лицами, так или иначе причастными к этому делу.

Марго знала, что власти замалчивают историю с шахматами, и собиралась использовать этот факт в своей игре. Шантаж – дело неприятное, но иногда без него не обойтись.

– Вы ведь не хотите огласки? – ласково поинтересуется Марго у очередного должностного лица. – Уверяю вас, я не собираюсь никому ничего рассказывать. По крайней мере до окончания дела. Но вы должны мне помочь.

Должностное лицо покряхтит, свирепо повращает глазами, скажет пару-тройку нелицеприятных фраз в адрес «проклятых папарацци», но в конце концов сдастся на милость победительницы и развяжет язык.

Таков закон джунглей, и никому не дано его нарушить.

Кроме того, в кошельке у Марго лежало несколько стодолларовых купюр, выданных Туруком на «особые расходы». Купюры предназначались для того, чтобы сделать собеседников лояльнее и сговорчивее.

Шантаж и взятка – два верных способа, которые никогда не дают сбоев.

Волновала журналистку и предстоящая встреча с дьяконом Андреем Берсеневым. Когда-то у них наклевывалось что-то вроде романа. Но в самый ответственный момент дьякон просто исчез. Испарился! Даже на телефонные звонки не отвечал. Марго тогда здорово переживала, потому что успела влюбиться в красавца дьякона. Вырвать его из сердца было нелегко. Но Марго справилась.

История с Берсеневым в очередной раз доказывала, что с красивыми мужчинами лучше не связываться, даже если они дьяконы. Ничем хорошим такая связь, как правило, не заканчивалась.

И все-таки, подумав об отце Андрее, Марго не удержалась от легкого вздоха.

На улице было пасмурно, и для прогулки Марго надела красный непромокаемый плащик. Смотрелась она в нем ярко – пожалуй, чересчур ярко для такого города, как Чудовск. Мужчины оборачивались ей вслед, но Марго это ничуть не смущало. Она привыкла к мужскому вниманию и любила его.

Однако иногда мужское внимание приносит не только удовольствие. Не успела журналистка отойти от гостиницы на сто метров, когда возле нее притормозила черная «БМВ» с московскими номерами. Тонированное стекло опустилось, и на Марго глянули маленькие недобрые глазки, прочно вбитые в круглый, обритый наголо череп.

– Эй, красавица! – хрипло окликнул ее бритоголовый. – Это что за город?

– Чудовск, – ответила Марго.

– Как нам проехать к гостинице?

– Уже проехали, – ответила Марго. – Она у вас за спиной.

Журналистка ускорила шаг, но черная «БМВ» ехала вдоль обочины, не отставая.

– Куда спешим, зая? – поинтересовался бритоголовый. – Эй, оглохла, что ли? К тебе обращаюсь!

– Отдыхай, – бросила через плечо Марго, не сбавляя шага.

– Питон, ты слыхал? Она меня отшила!

– Провинциальные девчонки с гонором, – отозвался мужик, сидевший за рулем. Он был такой же бритый, как и первый, но толстомордый и прыщавый.

– А ну, Питон, останови!

Машина остановилась. Мужик выбрался из салона, быстро нагнал Марго и преградил ей путь. В верзиле было метра два, одет он был в широкие штаны и черную кожаную куртку. Вблизи его физиономия оказалась еще противнее, чем на расстоянии.

– Познакомиться не хочешь? – осведомился верзила, пахнув на Марго гремучей смесью запахов, в которой нотку перегара решительно перебивала волна чеснока.

– Нет, – отрезала Марго и хотела обойти его, но верзила снова преградил ей путь, уперев ладонь в стену.

– Куда это мы так бежим? – противно осклабился он. – Развлечемся, зая? У меня такой большой, что ты сможешь покататься на нем верхом.

– А ты предложи его своему приятелю, – едко проговорила Марго. – Может, он захочет покататься.

За спиной у Марго хлопнула дверца машины, и второй бритоголовый, толстый и несуразный, как пингвин, остановился рядом с Марго.

– Не хами, тетка, – сказал он. – У нас полный карман балабасов. Соглашайся! Мы славно покувыркаемся втроем!

– Мне кажется, у вас и вдвоем неплохо получится.

Марго попыталась обойти верзилу, но он схватил ее за руку и сжал так сильно, что журналистка вскрикнула.

– Стоять! – хрипло и грубо сказал он. – Я еще не закончил.

– Правда? А я уже. До свиданья!

Марго хотела вырвать руку из лапы бритоголового чудовища, но не смогла. Держал он крепко.

– Кажется, девочка не понимает, с кем она говорит, – процедил он сквозь зубы. – Питон, как меня зовут?

– Ляма, – ответил прыщавый толстяк.

– Ты слышала? Меня зовут Ляма!

– Сочувствую. Поменяйте имя, и люди перестанут над вами смеяться.

Физиономия бритоголового побагровела.

– Питон, че она сказала, я не понял?

– По-моему, она на тебя наехала.

Бритоголовый наклонился к самому лицу Марго и ласково спросил:

– Ты наехала, зая?

Марго поняла, что просто так ей от бритоголовых идиотов не отделаться, поэтому решила резко сменить тактику. Она улыбнулась верзиле и сказала мягким голосом:

– Послушай, Ляма, ты хороший парень. Я с удовольствием провела бы с тобой время, но сейчас я спешу. Оставь мне свой телефон, и я позвоню тебе вечером. Хорошо?

Брови верзилы дрогнули.

– Ты правда позвонишь? – спросил он недоверчиво.

– Конечно!

Несколько секунд бритоголовый смотрел Марго в глаза, потом сказал:

– Я тебе верю. Только, пожалуйста, не обмани меня. Мне так не везет с женщинами. Они все обещают, а потом кидают меня. Ты ведь не поступишь со мной так, зая?

– Конечно, нет, – сказала Марго, с улыбкой глядя в глаза верзиле. – Я люблю новые знакомства.

Бритоголовый выпустил было руку Марго, но вдруг снова цепко ее ухватил, запрокинул голову и заржал, обдав лицо Марго такой гремучей смесью ароматов, что ее едва не вырвало.

– Купилась! – гоготал бритоголовый. – Ты что, сучка, думаешь, что мы лохи?

– Развести нас хотела! – ухмыльнулся прыщавый толстяк.

Бритоголовый, все еще посмеиваясь, повернулся к Марго.

– Все, зая, пошли. Не пойдешь добром, я тебя силой в тачку запихаю. Да еще и личико попорчу. Ты ведь этого не хочешь?

– Давай-давай, тетка, – сказал толстяк, схватив Марго за плечо. – У меня уже десять минут стояк. Если в ближайшие две минуты тебе не засажу, у меня член отвалится.

Верзилы поволокли Марго к машине. Она попыталась вскрикнуть, но прыщавый толстяк зажал ей ладонью рот.

– Эй, ребята, куда спешим? – вдруг четко и ясно произнес мужской голос у них за спиной.

Верзилы оглянулись. Перед ними стоял высокий парень в бежевом пальто. У него были длинные светлые волосы и светло-серые глаза. Ворот пальто был поднят, словно парень мерз, да и руки его были глубоко опущены в карманы.

– Если ты не заметил, девушка не хочет с тобой говорить, – сказал блондин, хмуря брови. – Оставил бы ты ее в покое.

Глазки бритоголового злобно засверкали.

– А ты куда на хрен лезешь? – свирепо проговорил он.

– Да. Ты кто такой? – еще более грозным голосом поинтересовался прыщавый толстяк.

Парень едва заметно усмехнулся и миролюбиво, почти дружелюбно произнес:

– Вот что, парни, грузитесь-ка вы в машину и валите из города. Чудовск – тихий город, и нам не нужны проблемы.

Толстяк посмотрел на бритоголового приятеля.

– Ляма, я не понял – че за баклан?

– Местный шериф, – с ухмылкой ответил тот. – Двинь ему разок по харе, с него хватит.

Питон выпустил Марго и повернулся к парню.

– Ну все, фраер, конец тебе.

Не дав противнику подготовиться, толстяк бросился на светловолосого парня, но тот легко ушел от удара, схватил толстяка ладонью за бритый затылок и стукнул его физиономией о фонарный столб. Толстяк ойкнул и рухнул на асфальт.

Парень повернулся ко второму верзиле.

– Грузи своего друга в машину и уезжай, – сказал он, и на этот раз в его голосе не было и намека на дружелюбие, он звучал сухо и холодно.

Верзила отшвырнул от себя Марго и, набычив голову, ринулся на блондина. Тот с той же легкостью, что и прежде, увернулся от удара, схватил верзилу за нос и пригнул его голову к земле. Верзила застонал.

– Повторяй за мной, – сказал ему парень. – Простите меня, пожалуйста, милая девушка!

– Ты труп, понял! – глухо ревел бритоголовый. – Заказывай себе гроб!

– Неправильный ответ.

Парень сжал пальцы. Из носа верзилы на асфальт закапала кровь. Марго поежилась.

– Может, не стоит? – попросила она. – Он уже все понял и раскаивается.

Парень даже не посмотрел на Марго.

– Повторяй! – приказал он бритоголовому. – Простите меня, пожалуйста, милая девушка!

Из глаз верзилы полились слезы.

– …Тите… – пробормотал он. – Жалуста…

– Милая девушка.

– …илая… шка…

Светловолосый парень улыбнулся.

– Молодец. Теперь забирай приятеля и уезжай. Если я еще раз тебя встречу – сыграю твоей головой в футбол. Ты меня понял? Скажи вслух.

– …О-онял, – простонал верзила.

Парень выпустил его нос, достал из кармана носовой платок и вытер пальцы.

Бритоголовый хлюпнул носом, затем протянул руку своему приятелю, и оба захромали к машине. Оказавшись в авто, верзила высунул в окно окровавленный нос и пообещал:

– Мы еще с тобой встретимся, фраер. Почаще смотри по сторонам.

После чего тонированное стекло поползло вверх, и черная «бэха», заурчав мотором, покатилась по дороге прочь из города.

Марго пришла в себя, лишь когда черная «БМВ» скрылась из вида. Парень поднял с земли сумочку журналистки и протянул ей.

– Простите, что вмешался, – сказал он с вежливой полуулыбкой. – Мне показалось, что эти парни недостаточно вежливо с вами обращались.

– Спасибо, что выручили, – выдохнула Марго, сбрасывая с себя оцепенение, и взяла сумочку. – Сама бы я вряд ли отбилась. В этом городе на редкость безучастные прохожие.

Парень пожал плечами:

– Как и в любом другом. Люди предпочитают не впутываться в неприятности, им хватает собственных проблем.

– Вы правы.

Молодой человек внимательно на нее посмотрел и вдруг спросил:

– Вы ведь приезжая?

– А что, это так заметно? – ответила Марго, окончательно приходя в себя и начиная кокетничать.

– Дело не в этом, – улыбнулся парень. – Наш город не такой уж большой, и я знаю всех местных красавиц. Вас я что-то не припомню.

Марго, любившая комплименты, посмотрела на парня с интересом. Затем прищурила зеленые глаза и поинтересовалась:

– Вы ловелас или альфонс?

– Ни то и ни другое, – со смехом ответил блондин.

Марго тоже улыбнулась.

– Жаль. С ловеласами весело общаться, а альфонсы обычно так красиво ухаживают.

– Простите, что не оправдал ваших надежд, – сказал молодой человек задорным голосом. – Кстати, ухаживать я тоже умею. Вы ведь ищете, где пообедать?

– У меня такой голодный вид? – усмехнулась Марго.

Блондин покачал головой:

– Нет. Просто я умею читать мысли.

– Милый, вежливый, да еще и мысли читать умеет. Удивительно, сколько положительных качеств умещается в одном человеке. И о чем я сейчас думаю, господин гипнотизер?

Парень откинул с лица длинную светлую прядь и прищурил светло-серые глаза.

– Вы думаете: «А он симпатичный. Было бы неплохо, если бы он пригласил меня куда-нибудь пообедать». Угадал?

– Не совсем. Но если вы хотели меня заинтересовать, то у вас это получилось. Однако мне пора. Еще раз спасибо за помощь!

Марго повернулась и сделала несколько шагов. Затем остановилась и насмешливо бросила через плечо:

– Ну? Вы так быстро сдались?

– Нет, – сказал парень и усмехнулся. – Просто ждал, пока вы обернетесь и позовете меня.

Ресторанчик «Белый попугай» оказался весьма недурным. Уютная обстановка, вкусная еда. Да и коктейль со странным названием «Глупый птенчик» был неплох.

– Мы так и не познакомились, – заговорила Марго, выпуская из губ соломинку. – Как вас зовут?

– А вас?

– Не слишком-то вежливо отвечать вопросом на вопрос. Но я отвечу. Меня зовут Марго.

Парень удивленно приподнял брови.

– Это правда? Вы не шутите?

– А вы думаете, что назвать кого-то Марго можно только ради шутки? – осведомилась журналистка.

Парень качнул головой.

– Нет, дело не в этом. Просто в детстве одна гадалка нагадала мне, что моя жизнь круто переменится, когда я встречу девушку по имени Марго.

– Правда? Слава богу, я не единственная Марго на свете, и вмешиваться в вашу жизнь я не собираюсь.

Парень возразил:

– Гадалка подробно мне вас описала. Брюнетка, зеленые глаза, высокая, стройная, красивая, остроумная.

– Ну, это точно я! – засмеялась Марго. – Хотя вы забыли добавить к этим качествам скромность. Кстати, вы так и не назвали своего имени. Должна же я знать имя человека, которому исковеркаю жизнь.

– Не исковеркаете, а измените. А зовут меня Каштан.

– Каштан? – Марго насмешливо приподняла правую бровь. – Это такое имя?

– Угу.

– Вы что, армянин?

– Нет.

– Значит, это не имя, а прозвище?

– Можно сказать и так, – согласился молодой человек.

– Хорошо, Каштан. В таком случае, меня вы можете звать просто Гардения!

Блондин улыбнулся.

– Мне это нравится. Но меня действительно зовут Каштан. Я детдомовец, так что имя и фамилия у меня выдуманные. А имя Каштан привязалось ко мне само собой. Поэтому я считаю его настоящим.

– Угу, – буркнула Марго, не зная, что на это сказать. Отпив коктейля, она прищурила на парня зеленые глаза и проговорила:

– Кто вы такой, Каштан? Чем занимаетесь?

– Работаю менеджером по продажам, – просто ответил парень.

– А что продаете?

– Да что придется. Главное, чтобы нашлись покупатели.

– Звучит довольно скучно, – заметила Марго.

– Да уж, веселого в моей работе мало. Ну, а вы? Вы ведь приехали сюда из Москвы?

– С чего вы взяли?

Каштан показал пальцем на сумочку Марго.

– Бирка аэропорта Шереметьево, – сказал он.

Марго оторвала бирку, смяла ее в пальцах и швырнула в пепельницу. Каштан засмеялся.

– Правильно! Так и надо поступать с предателями!

Марго фыркнула, но ничего не сказала. Вместо ответа она достала из сумочки сигареты и закурила. Каштан посмотрел, как она прикуривает от золотой зажигалки, и спросил:

– А кем работаете вы?

– Я политтехнолог, – ответила Марго. Каштан вопросительно вскинул брови, и Марго пояснила: – У вас в Чудовске через три месяца выборы мэра. Я собираюсь предложить кандидатам свои услуги.

– Так вы поэтому к нам приехали?

– Угу.

– Гм… Забавно. Никогда бы не подумал, что вы… как это называется? Политтехнолог?

– Именно, – кивнула Марго.

Каштан отпил коньяку и поинтересовался:

– Может быть, я смогу вам чем-нибудь помочь? Я тут многих знаю.

– Не думаю, что кандидаты в мэры общаются с менеджерами по продажам, – заявила Марго, которую стали слегка раздражать самоуверенные манеры молодого человека.

– У меня очень широкий круг общения, – возразил Каштан. – Вы удивитесь, если узнаете, насколько он широкий.

– Вот как? – Марго задумчиво прищурилась. – Может быть, вы знакомы с прокурором Самойленко?

– С прокурором? Неужели он собирается баллотироваться в мэры Чудовска?

Марго покачала головой:

– Нет. Но я слышала, что ваш прокурор – замечательный человек. Честный, неподкупный, харизматичный. Я собираюсь с ним познакомиться.

– Зачем?

– Это знакомство может оказаться полезным.

Каштан подумал и кивнул:

– Вы правы. Если кто и обладает в нашем городе реальной властью, так это прокурор. Знаете, что о нем говорят горожане?

– Нет. А что?

– Они говорят, что он продал душу дьяволу.

– И что, это правда? – насмешливо осведомилась Марго.

– Думаю, да. Это самый удачливый и авторитетный сукин сын в городе. Под его дудку пляшут и мэр, и главный редактор городской газеты, и даже глава городского собрания. Так что эти ваши выборы – просто чепуха. Кто бы ни победил, главным в городе останется прокурор.

– Как же ему это удается? – спросила Марго.

Каштан пожал плечами.

– Говорят, у него везде свои люди. Что бы и где бы ни случилось – прокурор узнает об этом первым. Я не удивлюсь, если через полчаса ему доложат о том, что в ресторане «Белый попугай» за вторым от входа столиком встречались и беседовали приезжий политтехнолог и местный менеджер по продажам.

Марго смотрела на Каштана недоверчиво.

– А вы не слишком его демонизируете? – спросила она.

– Демонизирую? Забавно, что вы употребили именно это слово. Ведь наш прокурор и есть демон. Самый настоящий! – Каштан оглянулся по сторонам, затем наклонился к Марго и тихо проговорил: – По ночам его часто встречают на улицах города. Поговаривают, что он крадет детей и приносит их в жертву Вельзевулу. Есть свидетели, которые видели это!

Марго изумленно посмотрела на Каштана.

– Вы что, серьезно?

Каштан откинулся на спинку стула и захохотал.

– Видели бы вы сейчас свое лицо! – весело воскликнул он.

– Очень смешно, – проворчала Марго, сердито хмуря брови. – Вы просто кретин – вот вы кто.

– Знаю, знаю, – сказал Каштан и примирительно поднял руки. – Иногда меня заносит. Простите за глупый розыгрыш.

Марго стряхнула с сигареты пепел и сухо спросила:

– Так вы не знакомы с прокурором?

– Конечно, нет, – ответил Каштан. – Вы же сами сказали, что прокурор не станет общаться с простым менеджером по продажам.

– А то, что вы про него рассказывали – это тоже вранье? Про то, что вся ваша элита у него в кармане.

Каштан покачал головой:

– Нет. Это истинная правда. И вам обязательно стоит познакомиться с этим сукиным сыном. Послушайте, я отлучусь на две минуты, а вы не скучайте, хорошо?

– Только не слишком задерживайтесь, – ответила Марго. – На меня уже косятся грузины, которые сидят у танцпола.

– Не бойтесь, я умею ладить с грузинами, – заверил ее Каштан.

– Так же, как с бритоголовыми гостями? – насмешливо поинтересовалась Марго.

Каштан улыбнулся, встал из-за стола, подмигнул журналистке и побрел к туалету, лавируя между столиками.

Вместо туалета Каштан вышел на улицу и достал из кармана мобильный телефон. Быстро набрал номер, приложил к уху. Услышав ответ, он сказал в трубку:

– Я с ней познакомился.

– Ну и? – поинтересовался сиплый голос.

– Она не политтехнолог. Она журналистка.

– Из какого издания?

– Не знаю. Но она точно журналистка. Причем весьма любопытная.

Собеседник Каштана помолчал, затем раздраженно спросил:

– Какого черта она забыла в Чудовске?

– Думаю, до Москвы дошли кое-какие слухи, – ответил Каштан.

– Гм… Ты вот что, узнай о ней все. Зачем она приперлась в Чудовск, сколько ей лет, какой у нее послужной список, с кем она уже встретилась, а с кем собирается встретиться. Мне плевать, как ты это сделаешь, но сделай. Если понадобится – заберись к ней в постель.

Каштан усмехнулся:

– Думаю, это будет не слишком сложно.

– Тем более. Если будет что-то важное – тут же звони мне.

– Хорошо.

– Что с рукописью?

– Она уже в пути, – ответил Каштан и отключил связь.

В ожидании Каштана Марго потягивала коктейль и размышляла. Каштан казался ей загадочной личностью. Человек появился буквально ниоткуда, легко расшвырял двух верзил с пудовыми кулаками и вообще вел себя так, словно он принц крови.

Прибавьте к этому привлекательную внешность и получите настоящего романтического героя из дамского романа. Слишком уж все это странно. Да и не похож он на простого менеджера по продажам. А эти его голубовато-серые глаза… Это же глаза профессионального обольстителя!

Марго нахмурилась и покачала головой.

– Нет, – пробормотала она. – Все это неспроста.

– Что неспроста? – спросил Каштан, подходя к столику.

Марго подняла на него взгляд и натянуто улыбнулась.

– Так, ничего. Мысли вслух.

Каштан понимающе кивнул и уселся на свой стул.

– Рад, что вы все еще здесь, – сказал он.

– Если бы я решила уйти, мне бы пришлось самой платить за обед, – буркнула Марго.

Молодой человек слегка прищурился.

– Значит, причина только в этом?

– Угу. И еще – в ваших прекрасных серых глазах. Они притягивают меня, как магнит!

– Издеваетесь, – улыбнулся Каштан.

– Нисколько.

– Послушайте… – рука Каштана как бы невзначай легла на руку Марго, – а давайте потанцуем? Я прекрасный танцор. И музыка что надо.

Марго удивленно вскинула бровь:

– Прямо сейчас?

– Ну да.

– Но ведь еще утро!

Каштан улыбнулся:

– Когда вы заказывали себе коктейль, вас это не остановило. И потом, я ведь зову вас не в альков, а на танцпол. В этом нет ничего предосудительного.

– В самом деле, – задумчиво пробормотала Марго, и ее зеленые, чуть раскосые, как у кошки, глаза мягко заблестели, из чего можно было заключить, что в голову журналистке пришла какая-то идея. – Почему бы нам не потанцевать? Идемте!

Марго первая выскользнула из-за стола и протянула парню руку.

Они протанцевали два танца подряд, когда Марго вдруг вскрикнула.

– Что такое? – не понял Каштан.

– Этот грузин ущипнул меня! – возмущенно проговорила Марго. Глаза ее метали зеленые молнии.

Двое молодых грузин, сидевшие за столиком и потягивающие сухое вино, увидев, что девушка смотрит на них, осклабили рты в улыбке. Каштан внимательно посмотрел на них, перевел взгляд на Марго и спокойно уточнил:

– Вы уверены?

– Что значит «уверена»! – еще больше возмутилась Марго. – Этот наглец ущипнул меня! Больно ущипнул! О, он даже чулок мне порвал!

– Сейчас я все улажу, – сказал Каштан, убрал руку с талии Марго и повернулся к грузинам.

– Вы что-то хотели сказать этой девушке? – осведомился он ледяным голосом.

– Чего? – не понял один из парней, лысоватый и небритый.

– Вы не умеете обращаться с девушками, – сказал ему Каштан с холодной, но вежливой улыбкой. – И вам придется извиниться.

– Э, дорогой, чего говоришь, не пойму?

Второй грузин, более молодой и, по всей вероятности, более горячий, сухо сказал:

– Танцуй как танцуешь, брат, а к нам не лезь.

Марго положила руку на плечо Каштану и шепнула ему на ухо:

– Каштан, я пойду в туалет, приведу себя в порядок.

– Хорошо, – сказал Каштан, не сводя пылающего взгляда с чернявых парней. – А вы, ребята, лучше встаньте. Не люблю бить сидячих.

Марго не стала дожидаться развязки событий и, цокая каблучками, заторопилась к туалету.

Забежав в кабинку и заперев дверь на щеколду, она приподняла подол юбки и достала из-за резинки мобильный телефон. Это был телефон Каштана. Марго на мгновение прислушалась – ей показалось, что она слышит звон бьющейся посуды, усмехнулась и нажала на кнопку вызова. На дисплее высветилась надпись: Вызываю ПРОК.

После трех гудков на том конце ответил сиплый мужской голос:

– Слушаю тебя.

Марго на мгновение замешкалась, затем буркнула, понизив голос почти до хрипа:

– Звонили?

– Я? Тебе? Нет, – ответил сиплый голос. – Слушай, сейчас я немного занят, но ты перезвони мне через час. Нам нужно серьезно поговорить. В двенадцать ко мне заявится эта журналистка… как бишь ее… Маргарита Ленская. Позвони примерно в полпервого, я уже освобожусь.

– Хорошо, – прохрипела Марго и закашлялась.

– Что у тебя с голосом? – удивленно спросил собеседник. – Ты что, простыл?

– Да, – буркнула Марго.

– Лечись, ты мне нужен здоровым. Ладно, мне пора. Договорим потом.

Собеседник отключил связь.

Марго задумчиво наморщила лоб. «Так-так, – тихо проговорила она своему отражению в зеркале. – А в этом городе и впрямь творятся странные дела».

– Марго! – позвал ее из-за двери голос Каштана.

Марго открыла кран и крикнула:

– Сейчас иду!

Она сполоснула руки, быстро вытерла их одноразовым полотенцем и, крутанув ручку замка, вышла из туалета. Каштан стоял у стены с сигаретой во рту и задумчиво смотрел в окно.

– Что с грузинами? – поинтересовалась Марго, подходя к нему.

Каштан посмотрел на журналистку и сказал:

– «Бежали робкие грузины». Я научил их вежливости.

– Надеюсь, вы их не убили?

– Нет. Но в этом ресторане они больше не появятся.

Пропустив Каштана вперед, она осторожно опустила мобильный телефон в карман его пальто. Парень на мгновение остановился, словно что-то почувствовал, и Марго быстро сказала:

– Вы ведете себя тут совершенно по-хозяйски. Никого не боитесь, легко решаете проблемы. Послушайте, Каштан, кто вы такой?

Он повернул голову и с усмешкой бросил через плечо:

– Менеджер по продажам.

– Должно быть, вы очень хороший менеджер?

– Пока никто не жаловался, – ответил Каштан.

Каштан распахнул дверь бара, и в лицо Марго пахнуло уличной прохладой, пропитанной запахом прелых листьев и моря… Но стоило им сойти с крыльца бара, как они тут же нос к носу столкнулись с отцом Андреем.

– Вы? – изумленно воскликнул он.

– Здравствуйте, отец Андрей! – Марго протянула дьякону руку. – Рада вас встретить.

Отец Андрей рассеянно пожал протянутую руку, затем перевел взгляд на Каштана, и по лицу его пробежала тень.

– Я вижу, вы знакомы? – хмуро сказал он.

– Я вижу, вы тоже, – ответила ему Марго.

Несколько секунд они стояли молча. Все это время Каштан с интересом разглядывал их. Потом, словно спохватившись, произнес:

– Марго, мне пора идти. Если понадоблюсь – я на связи. Вот моя визитка. – Каштан сунул журналистке в ладонь визитную карточку, затем наклонился и крепко поцеловал ее в губы. Все это произошло так быстро, что Марго не успела отклониться.

– Звони! – с улыбкой сказал ей Каштан, подмигнул отцу Андрею, повернулся и, сунув руки в карманы пальто, двинулся прочь, насвистывая под нос веселую мелодию.

Дьякон и Марго молча посмотрели ему вслед.

– Значит, Каштан ваш друг? – не столько вопросительно, сколько утвердительно сказал дьякон.

Марго улыбнулась самой невинной улыбкой, на какую была способна.

– Да нет, – весело ответила она. – Мы с ним почти не знакомы.

– Я заметил, – сказал отец Андрей, и ироническая усмешка тронула его губы. – И что же вы делаете в Чудовске? Помимо любовных приключений, конечно.

Марго начинала сердиться.

– Нет никаких приключений, – ответила она. – Мы правда только что познакомились. Не знаю, какого черта он полез целоваться.

– Выглядело это вполне естественно, – сказал отец Андрей.

Марго фыркнула:

– Вот еще! Не говорите чепухи! И вообще – я не собираюсь перед вами оправдываться! Сами-то вы что тут делаете?

– Консультирую мэрию по поводу восстановления храма Преображения Христова, – ответил дьякон.

– И все?

– А что еще? – вскинул брови отец Андрей.

Марго глянула на часы.

– Знаете что, дьякон, я сейчас спешу по делам. Что, если мы встретимся вечером и поболтаем?

– А разве Каштан не ангажировал вас на сегодняшний вечер?

– Перестаньте говорить мне про этого парня, – сердито сказала Марго. – Итак, где мы встретимся?

– Вы остановились в «Космосе»?

– Да. В двадцать третьем номере.

– А я в девятнадцатом. Захотите поговорить – приходите в гости. В девять я буду у себя.

– Хорошо.

Они пожали друг другу руки, как старые приятели, и расстались, унося в сердцах досаду, удивление и грусть.

В клубе было шумно, пахло папиросным дымом и винными парами. Гарри Н. Пильсбери сидел во главе стола с расстегнутым воротом и раскрасневшимися щеками.

– Пейте, друзья мои, – говорил он, обводя собутыльников мягким взглядом дымчато-серых глаз. – Пейте за лучшего шахматиста в мире.

– Мы пьем за лучшего! За вас, Гарри!

Раздался звон фужеров и крики «виват!» и «браво!». Публика была уже пьяна, а потому кричала «браво!» на каждую реплику молодого американца. Вечеринку господина Пильсбери оплачивали молодые российские промышленники – любители шахмат, не пожелавшие назвать своих имен, но разославшие от имени американца приглашения.

«Вот она – пресловутая русская широта души!» – подумал Пильсбери, когда узнал о том, что кто-то из местных толстосумов дает в его честь банкет.

Пили уже полтора часа, поэтому и Пильсбери, и его гости (большинство из которых он так и не успел узнать поближе или даже толком разглядеть) – все были пьяны.

Пильсбери, устав пить шампанское и вино и слегка волнуясь от града комплиментов, сыпавшихся со всех сторон, курил уже третью подряд папиросу и говорил своим мягким, бархатистым голосом:

– Спасибо, господа, спасибо. Мне, конечно, лестно, что вы называете меня лучшим, но… Что есть слава мирская в сравнении с вечностью? К тому же моя победа далась мне несложно. Я слишком хорошо играю в шахматы, господа. Даже не знаю, за что господь бог так щедро одарил меня.

Сказав это, Гарри задумчиво скосил глаза на кончик папиросы, как бы размышляя о суетности и бренности мира, в котором ему приходится существовать.

– А говорят все же, что Чигорин играет лучше вас, – послышался голос с края стола.

Американец вздрогнул и вышел из задумчивости.

– Кто? Чигорин? – Пильсбери поискал взглядом говорящего, увидел пожилого господина с лицом пропойцы и мягко ему улыбнулся. – Он хороший игрок. И, возможно, был бы лучшим. Но господину Чигорину не повезло, так как он живет в одно время со мной. Да, господа, я лучший. И турнир в Гастингсе доказал это. Говорю это не из хвастовства, а только для того, чтобы констатировать факт.

– Ура будущему чемпиону! – крикнул кто-то.

– Ура! – поддержал другой.

Американец одарил собутыльников бархатистой улыбкой, как бы говоря «спасибо, друзья, спасибо, я вижу в ваших лицах подлинное знание шахмат и понимание подлинной диспозиции на шахматном олимпе».

– И все же говорят, что Чигорин играет лучше вас, – не унимался пожилой пропойца, сверля американца маленькими насмешливыми глазами.

Пильсбери слегка побледнел.

– Прошу прощения, с кем имею честь беседовать? – мягко, почти ласково осведомился он.

– Я Шифферс. Запомните мое имя! Это я научил Чигорина играть. Когда он в первый раз сел со мной за доску, он умел только пить горькую да махать кулаками по кабакам. Но я сделал его лучшим игроком, и, видит бог, он надерет вам задницу!

Некоторое время Пильсбери холодно и пристально разглядывал выпивоху, затем черты его тонкого лица смягчились, и он вежливо проговорил:

– Я прощаю вам вашу нелепую эскападу, господин невежа. Вы имеете право на собственную точку зрения, какой бы глупой и безосновательной она ни была. Нас может рассудить только турнир.

– Турнир! Турнир! – загалдели вокруг пьяные голоса. Пильсбери жестом заставил всех замолчать, потом снова повернулся к пожилому выпивохе и сказал уже без всякой мягкости в голосе:

– Я стану победителем турнира. Это я вам говорю.

Лицо пропойцы перекосила насмешка.

– Победить Чигорина! – воскликнул он ироническим, почти издевательским тоном. – Да вы не совладали бы даже со мной, господин выскочка.

Пильсбери побледнел, как полотно, и стал медленно подниматься с места.

– Бросьте, Гарри, – сказал американцу кто-то, кладя ему руку на плечо. – Игрок вашего уровня не должен реагировать на подобные слова. Есть слишком много болванов, желающих самоутвердиться за ваш счет, сесть с вами за доску, а потом рассказывать на каждом углу: «Я играл с самим Пильсбери и почти выиграл!»

– Вы правы, – согласился американец, снова усаживаясь на место. – Не стоит обращать внимание на болванов.

– Кто болван? – взревел вдруг пожилой пропойца. – Я болван? Да я вас…

Он вскочил было на ноги, но несколько сильных рук схватили пьяницу под мышки и быстро выволокли его из комнаты.

Пильсбери смотрел ему вслед грустным взглядом. Пухлый брюнет, сидевший рядом с шахматистом, потрепал его за плечо и произнес добродушным голосом:

– Не берите в голову, Гарри. Подобные субъекты встречаются за любым столом. Главное – вовремя избавить от них общество. Теперь мы можем продолжить банкет в вашу честь. Эй, человек, еще шампанского!

И банкет продолжился. Однако молодой американец был хмур. Пьяница всколыхнул в его уме сокровенные мысли, а в душе – сокровенные страхи, а потому сильно испортил будущему чемпиону настроение.

– Нет, каков болван, а! – в сердцах проговорил Пильсбери. – Как он сказал его зовут?

– Я не запомнил, – ответил брюнет. – Да выбросьте вы его из головы. Нашли себе заботу, ей-богу! Куда вы?

– Возьму сигару, – сказал американец, вставая из-за стола.

– Да зачем же сами? Прислуга-то на что!

– Не нужно, я хочу размять ноги.

Американец подошел к полке, на которой стояла инкрустированная золотом сигарница, достал сигару и хотел уже вернуться к столу, но тут из-за тяжелой портьеры, закрывающей вход в библиотеку, донесся женский голос.

– Вы порядочно выпили, господин Пильсбери, – сказал этот голос. – Езжайте в отель. Иначе случится беда.

Пильсбери завертел головой, не сразу определив источник звука, и удивленно проговорил:

– Что? Кто вы?

– Езжайте в отель, – повторил голос.

Пильсбери уставился на портьеру, внезапно взгляд его затуманился и губы растянулись в самодовольную усмешку.

– Я самый лучший шахматист в мире, – хвастливо заявил он, таращась на красную портьеру. – Всего три месяца назад я обыграл двух чемпионов мира – Стейница и Ласкера. Я и на этот раз задам им жару.

– Все знают, что ваша победа была случайной, – проговорил голос.

– Что-о?

– Простите, я не это хотела сказать. Отправляйтесь в отель, собирайте вещи и уезжайте из России, если вам дорога жизнь!

– Но…

– Мистер Пильсбери! – окликнул американца пухлый брюнет.

Американец повернулся на голос. Брюнет уже махал ему рукой. Пильсбери снова повернулся к портьере и быстрым движением отдернул ее – однако за портьерой уже никого не было.

«Что за черт! – подумал Пильсбери. – Или почудилось? Определенно, я не должен был пить шампанское после водки».

Он вернулся к столу с неприятным осадком на душе.

– Послушайте, Гарри, – вновь обратился к нему пухлый брюнет, который, видимо, решил взять над ним шефство, – по-моему, банкет вам немного наскучил. Не хотите ли продолжить вечер в более приятном и пикантном месте, чем этот fumoir?[2]

– Вы это о чем? – спросил Пильсбери, чуть краснея.

– Ну… Мы с вами можем прокатиться в дальний конец улицы, в один известный дом, – сказал брюнет, с лукавой улыбкой глядя на иностранца.

Пильсбери тоже улыбнулся.

– Отчего же, можно и съездить. Я люблю заканчивать банкеты в необычных местах. Но загвоздик в том, что…

– Загвоздка, – машинально поправил брюнет.

– Загвоздка в том, что у меня очень разборчивый вкус.

– О, с этим проблем не будет! – со смехом пообещал брюнет. – Уверяю вас, Гарри, что это лучшие экземпляры во всем Санкт-Петербурге!

– Вы уверены?

– Конечно!

– Ну, хорошо, – проговорил Пильсбери. – Тогда, пожалуй, нам стоит поехать?

– И немедленно!

Брюнет и Гарри поднялись из-за стола.

– Как, мистер Пильсбери! – пьяно заголосила публика. – Вы нас уже покидаете?

– У господина Пильсбери важное дело, – ответил за американца расторопный брюнет.

– Но как же так!

– Да, как же так! Мы решительно отказываемся продолжать банкет без нашего американского друга!

– Мы будем без него то…сковать! – еле ворочая языком, проговорил чей-то голос.

Брюнет улыбнулся.

– Господа, самый лучший способ справиться с тоской – это утопить ее в вине! Эй, человек, еще шампанского!

Услышав о шампанском, публика снова весело загалдела и, казалось, тут же позабыла о существовании виновника торжества.

Усадив американца в сани, бойкий брюнет запахнул на его груди медвежью шубу.

– Черт, как же у вас тут холодно, – проговорил Пильсбери, пуская ртом пар и передергивая плечами.

– Ничего, привыкнете, – веселым голосом заверил его брюнет. – Русский мороз полезен для здоровья!

– Но не для моего, – заметил Пильсбери.

Брюнет запрыгнул в сани сам и крикнул кучеру:

– Двигай!

– Куды? – осведомился кучер.

– В конец улицы!

Кучер кивнул, усмехнулся в белые от мороза усы и покатил сани по заснеженной ночной мостовой.

До заведения Элены Яновны Жоли домчались за пятнадцать минут. Хозяйка встретила их в роскошном платье игривой расцветки. Это была ухоженная француженка лет сорока—сорока пяти, дородная и розовощекая. Светлые волосы мадам Жоли были уложены в высокую прическу. На ее коротких белых пальцах сверкали кольца.

– Как, ваш друг американец? – с притворным восхищением проговорила она, переводя взгляд с пухлого брюнета на Пильсбери. – Признаться, я в первый раз вижу американца. Mon ami,[3] отчего вы не приводили его к нам раньше?

– Он только сегодня приехал в Питер, – объяснил брюнет.

– Ах, вот как! Какой он у вас миленький. Он говорит по-русски?

– Да, мадам, я говорю по-русски, и весьма неплохо, – с поклоном ответил Пильсбери.

– О! – воскликнула мадам Жоли, делая вид, что смущена. – Sans rancune, mon cher![4] Я вообще преклоняюсь перед американцами. Это нация с большой волей к успеху, а значит, с большим будущим. Не правда ли, Andre? – вновь обратилась она к пухлому брюнету.

– C’est vrai,[5] – улыбнулся тот.

Обменявшись еще двумя-тремя светскими, ничего не значащими фразами, хозяйка и ее гости прошли в гостиную. Гостиная была «премиленькая», как пишут обычно в книгах. Обита розовым кретоном, с большим количеством пуфиков, диванов и банкеток. «Безвкусно, но уютно», – подумал Пильсбери, которому, под влиянием винных паров, все больше и больше нравились и хозяйка, и ее апартаменты.

– Как вас зовут? – поинтересовалась у американца мадам Жоли.

– Гарри Пильсбери. Можно просто Гарри.

– Замечательно, Гарри! Сигары, папиросы, напитки?

Американец покачал головой:

– Нет. Я хочу перейти сразу к делу.

– Tiens![6] – усмехнувшись, сказала мадам Жоли. – Я вижу, вы любите… André, как это по-русски про бычьи рога, за которые нужно хватать?

– Брать быка за рога, – смеясь, подсказал брюнет.

– Вот-вот. Это очень по-американски – брать быка за рога. N’est-ce pas?[7]

– Скорее буйвола, – весело поправил брюнет.

Мадам Жоли рассмеялась звонким, переливчатым смехом.

Пильсбери сдержанно улыбнулся и завертел головой по сторонам, с нетерпением ожидая минуты, когда в гостиную выйдут девушки. Мадам Жоли заметила его нетерпение и сказала:

– Гарри, вы у меня впервые, а потому я хочу предложить вам девушку особого рода.

– Что? – не понял Пильсбери. – Какую?

– О, это жемчужина в моей коллекции! André, вы помните Варю?

– Мадемуазель Варю! Еще бы! – Брюнет повернулся к американцу и быстро произнес: – Как говорят у вас на родине, Гарри, это совершенно эксклюзивный товар! Лицо, фигура, манеры… Мила, красива и свежа, как цветок!

Пильсбери покраснел, улыбнулся, вынул из вазы розу, понюхал ее и мягко проговорил:

– Что ж, я был бы не прочь с ней познакомиться.

– Мы это мигом обеспечим!

Мадам Жоли поднялась с банкетки и, шурша платьем, прошла к двери, ведущей в смежную комнату. Она приоткрыла дверь, лукаво покосилась на Пильсбери через голое плечо и позвала игривым голосом:

– Варя! Тут один un beau blond[8] желает тебя видеть!

Из глубины квартиры послышались легкие шаги, и несколько секунд спустя в гостиную вошла высокая, стройная девушка с белокурыми, слегка вьющимися волосами. При виде ее Пильсбери покраснел еще больше.

«А она и впрямь красавица, – подумал он, чувствуя приятное волнение и еще более приятное предвкушение. – Если она так же хороша в деле, то ей просто нет цены! Кстати, я забыл поинтересоваться насчет цены».

Когда девушка подошла к дивану, Пильсбери поднялся на ноги и, галантно поклонившись, поцеловал ей руку.

– Мадемуазель, я сражен вашей красотой! – сказал Пильсбери и попытался сделать что-то вроде шутливого реверанса, но, будучи слишком пьян, едва не запутался в ногах и не упал.

– Ах, оставьте! – засмеялась девушка. – У нас здесь все по-простому. Меня зовут Варя, а вас?

– Гарри, – ответил Пильсбери. – Мадемуазель Варя, мадам Жоли, вы позволите мне сказать несколько слов моему товарищу?

Брюнет немедленно вскочил с дивана, взял американца под руку и отвел его в угол комнаты.

– О чем вы хотели со мной поговорить? – тихо спросил брюнет.

Пильсбери посмотрел на девушку, наклонился поближе к собеседнику и шепотом проговорил:

– Я касательно оплаты услуг…

– А, вот вы о чем! – шепотом же воскликнул брюнет. – Забудьте о деньгах, Гарри. Ваши поклонники уже обо всем позаботились.

– То есть услуги барышни…

– Уже оплачены! – заверил американца брюнет. – Так что вперед, мой воин! Иди и возьми ее, как берут вражескую крепость!

Брюнет засмеялся и, по-прежнему держа американца под руку, вернулся с ним к дамам.

– Мой друг желает уединиться с вашей протеже, – весело сообщил он хозяйке дома. – Как говорится, у нас купец – у вас товар!

Мадам Жоли погрозила брюнету пальцем, а он засмеялся, радуясь удачному каламбуру.

Тело девушки было горячим и гибким, кожа – мягкой и бархатистой. Пильсбери разомлел от выпитого вина, тепла и приятного запаха, исходившего от тела Вари.

– Вы сказали, что вас зовут Гарри? – прошептала она, уклоняясь от его поцелуя.

– Я хочу, чтобы ты говорила мне «ты», – сказал Пильсбери, сжимая девушку в объятиях.

– Гарри, – повторила девушка и нежно провела ладонью по его щеке. – Ты красивый, Гарри.

Американец блаженно прищурил глаза.

«Эге, мой милый, да ты из тех, кому нравится звук собственного имени», – поняла девушка.

– Гарри, – повторила она, стараясь вложить в это слово как можно больше нежности. – Ты приехал из Англии, Гарри?

– Из Америки.

– О, я слышала, это очень далеко.

– Мне пришлось переплыть океан, чтобы встретиться с тобой.

– Вот как? Неужели у такого молодого и красивого джентльмена не нашлось нежной подруги на родине? Наверняка у тебя в Америке осталась невеста.

– Нет, Варя, невесты у меня нет. Я пока еще не могу жениться.

– Не можешь? Отчего же?

– Я дал себе слово, что не женюсь, пока не стану чемпионом мира.

Пильсбери снова прижал девушку к себе, покрывая поцелуями ее шею и плечи. Она засмеялась, шутливо хлопнула американца ладошкой по голове и слегка отстранилась.

– Гарри, подожди!

Пильсбери вскинул голову с сияющими глазами.

– Чего же ждать, любовь моя?

– Зачем ты приехал в Санкт-Петербург, Гарри?

Американец посмотрел на девушку удивленно.

– Я приехал на турнир. А почему ты спрашиваешь?

Ему показалось в полумраке, что девушка кусает себе губы.

– И у тебя нет здесь врагов? – спросила она.

– Нет. Но к чему эти вопросы?

– Я… – заговорила было Варя, но вдруг нахмурилась и снова закусила губу. – Нет, ничего. Просто я подумала: если у тебя уже есть в Петербурге друзья, значит, должны быть и враги.

Пильсбери на секунду задумался, пытаясь понять, что значат ее странные слова. Но он был слишком пьян, чтобы рассуждать, а потому прогнал неприятные мысли, улыбнулся и, склонившись к уху девушки, прошептал:

И снова принялся целовать Варю. Она со смехом высвободилась из его объятий. Пильсбери хотел возмутиться, но девушка спросила:

– Чьи это стихи, Гарри?

– Одного русского поэта, – ответил он.

– Красивые. «Ты светлая звезда таинственного мира», – тихо повторила она, и глаза ее затуманились. – Это красиво и печально.

– В этом суть поэзии, моя милая. Но хватит разговоров. Я хочу тебя! Я так сильно тебя хочу, что весь пылаю!

И снова Варя сделала попытку уклониться от его поцелуев.

– Что это значит? – недоуменно спросил Пильсбери. – Ты дразнишь меня?

– Нет, но я… Я хотела тебя спросить, Гарри…

– О чем?

– Ты правда так сильно хочешь меня?

– Больше всего на свете!

– Я не так уж хороша, Гарри. В заведении есть девушки гораздо красивее меня. Если хочешь, я их позову.

– Они мне не нужны. Я хочу только тебя!

– Но я…

– Только тебя, – повторил Пильсбери. – И прошу тебя, хватит разговоров.

Девушка хотела еще что-то возразить, но на этот раз американец был настойчив и довел атаку до конца. Тогда Варя расслабилась и тихо прошептала:

– Что ж, будь что будет.

И закрыла глаза.

Плохо жить в Санкт-Петербурге, когда не знаешь правил, по которым существует этот город. Человека наивного и неискушенного тут повсюду подстерегают опасности. И нужно не один раз «ошпариться» и «уколоться», чтобы научиться избегать этих опасностей, а может быть, и обращать их в свою пользу.

В ту ночь Варя не сомкнула глаз. Она лежала на кровати и смотрела в окно. На душе у нее было муторно. Молодой американец крепко спал у нее на груди, улыбаясь и посапывая во сне, как ребенок.

– Господи! Господи… – беззвучно шептала девушка. – Прости меня, грешную…

Время от времени Варя отводила взгляд от окна и смотрела на нежную щеку юноши. Взгляд ее становился еще тоскливее, а из груди вырывался тяжелый вздох. А один раз по белой щеке девушки скатилась крупная слеза, сверкнув в лунном свете, как драгоценный камень.

В эту же самую секунду на другом конце города открылась дверь, обитая зеленым сукном и медными бляшками, и в роскошно убранный кабинет вошел прилизанный человек с лицом хорька и повадками лисицы. Он плотно притворил за собой дверь, после чего повернулся к сидящему за резным столом человеку и сказал:

– Плохие новости.

Человек некоторое время изучал его лицо, потом разомкнул губы и лениво проговорил:

– Излагайте.

– Мне только что доложили, – сказал прилизанный грустным голосом. – Американец после банкета поехал в публичный дом. И там его свели с некой девицей по имени Варя.

– Так-так, – отозвался сидящий за столом человек, разглядывая на свет камень в одном из перстней. – Что дальше?

– До меня дошли слухи, что девица порченая, – ответил прилизанный с грустью в голосе.

– Да что вы! Это точно?

– Насколько я могу судить, да.

Сидящий за письменным столом человек опустил руку и вздохнул:

– Жизнь в России полна опасностей. Тем более для иностранца. Как жаль, что рядом с американцем не нашелся человек, который мог бы его предупредить.

– Вы правы, – грустно улыбнулся прилизанный. – Кстати, рядом с ним был какой-то человек. Именно он привез американца в публичный дом, и он «подсунул» ему испорченную девицу, если будет позволительно так выразиться.

– Вот как, – проговорил сидящий за столом человек. – Бывают же на свете негодяи. Вероятно, он сделал это из зависти. Успешные люди многих раздражают.

– Может быть, – согласился прилизанный. – Но мне кажется, что он выполнял чье-то поручение.

– Чье же?

Прилизанный вздохнул:

– Боюсь, что об этом никто и никогда не узнает.

– Рано или поздно все становится известно, – возразил сидящий за столом человек.

– Боюсь, что это не тот случай, – с той же печалью в голосе проговорил прилизанный. – Подозреваю, что этот человек, кем бы он ни был, наверняка получит награду за хорошо сделанное дело и за последующее молчание.

– Вы думаете?

– Мне хочется в это верить, – смиренно ответил прилизанный и поклонился.

Сидящий за столом человек усмехнулся. Его усыпанная перстнями рука открыла верхний ящик стола, достала оттуда белый конверт и швырнула его на стол.

– Это вам за то, что вы служите мне так же хорошо, как тот человек своему хозяину.

– Ваша щедрость не знает границ. Надеюсь, что я оправдаю ваше доверие.

Прилизанный с подобострастной улыбкой взял конверт со стола и спрятал его в карман.

Когда он ушел, сидящий за столом человек некоторое время смотрел на шахматную доску. Затем протянул руку и, сверкнув перстнем, уронил одного из четырех королей, выстроившихся на доске.

– Один король болезнь нашел… – тихо прошептали губы и растянулись в холодную, безжизненную усмешку.

Старому Вильгельму понравился Санкт-Петербург, как понравился бы любой город, где бы его хорошо понимали и где бы удовлетворяли его потребности. А потребности у Стейница были простые: отель, ресторан, книжная лавка – вот, пожалуй, и все.

Гуляя по улицам, он почти не смотрел по сторонам. Если бы за его спиной с крыш начали валиться кирпичи, падая на те места, где только что стояла его нога, он бы и тогда не прибавил шагу. Он бы просто этого не заметил.

Да и как можно было обращать внимание на подобные мелочи, если в голове у бородатого австрийца шла постоянная, не прекращаемая ни на минуту работа мысли.

Несколько лет назад Стейниц поставил перед собой задачу: вывести для шахмат такие же законы, какие Ньютон вывел для природы. Еще в молодости он начал смутно догадываться, что шахматы – это не просто игра, а целая Вселенная, и Вселенная эта существует по своим строгим законам. И если разгадать эти законы и научиться их правильно применять, то проигрыш фактически исключен.

Догадка эта, как мы сказали, пришла Стейницу в голову много лет назад. И вот сейчас, на пороге своего шестидесятилетия, он был как никогда близок к разгадке. И теперь, когда он познал и почти подчинил себе природу шахмат, у него появилась новая мысль: шахматные фигуры, выстроенные на доске в первоначальной позиции, потенциально уже содержат в себе все варианты будущих ходов и возможных комбинаций. А значит, фигуры еще до начала игры связаны между собой некими невидимыми нитями, которые сам Стейниц называл «паутиной мысли».

Но если это так, то шахматы представляют собой нечто вроде мозга, где фигуры – мысли, а комбинации – идеи. И все эти мысли и идеи только и ждут сигнала, чтобы перейти из потенциального состояния в актуальное. Мысленного сигнала человека! Ибо человеческое сознание, подобно пауку, может перемещаться по невидимым мысленным нитям, связывающим шахматные фигуры, и заставлять их передвигаться по доске без помощи рук.

Вот об этом мысленном приказе, который игрок может отдавать шахматам, и думал Вильгельм Стейниц, блуждая, как сомнамбула, по заснеженным улицам Санкт-Петербурга, не чувствуя ни холодного ветра, дующего ему в лицо, ни снегопада, ни мороза.

Но однажды суровая реальность вновь выхватила его из этого полусонного состояния.

Причина «пробуждения» была банальна и проста – у Стейница опять украли кошелек. Видимо, пожилой, рассеянный и медлительный иностранец был слишком легкой добычей, чтобы петербургские воришки могли обойти его стороной.

Итак, у Стейница кончились деньги. Обнаружил он это, стоя у прилавка книжного магазина и собираясь купить новый номер шахматного журнала. Сунув руку в карман, австриец вместо кошелька обнаружил там большую, прорезанную бритвой дыру.

Некоторое время старый Вильгельм стоял в задумчивости возле прилавка, соображая, что же ему теперь делать. Сначала он подумал сходить в «Доминик» и выиграть там рублей сто. Однако этот способ он решил приберечь для действительно тяжелых времен, буде они когда-нибудь наступят. Нельзя эксплуатировать Фортуну слишком часто, ведь Фортуна – женщина, а женщины обидчивы.

И тут вдруг Стейниц вспомнил, что один британский издатель просил его написать популярную книгу о шахматах, которая могла бы быть понятна начинающим шахматистам. Стейниц тогда обещал подумать.

– Итак, почему бы вам не написать эту книгу сейчас, мистер Стейниц? – спросил Стейниц сам себя.

И сам же себе ответил:

– Турнир начался, и я еще не показал себя в полную силу. Я довольно плохо начал, и мне нельзя отвлекаться.

– Книга не отнимет у вас много времени. Вспомните Достоевского! Он написал свой роман «Игрок» всего за три недели, а это великолепный роман!

– Да, действительно, – согласился Стейниц. – Но, насколько я слышал, Достоевскому помогала профессиональная стенографистка. Один бы он ни за что не успел уложиться в столь короткие сроки.

– Вы правы. Но что мешает вам поступить так же?

– Нанять стенографистку?

– Именно!

– Что ж, пожалуй, я так и сделаю. С помощью стенографистки я напишу книгу за три дня!

Рассудив таким образом, старый Вильгельм вновь вернул себе прежнее спокойствие и невозмутимое расположение духа.

В тот же вечер Стейниц разыскал своего русского коллегу Чигорина. Тот сидел в ресторане «Апаш» и пил виноградную водку. Михаил Иванович начал турнир плохо, проиграл уже несколько партий, а потому был мрачен. Желая развлечь его, Стейниц сказал:

– Михаил, вы знаете, что вы гений. И я это знаю. Более того, это знают Ласкер и Пильсбери. В Гастингсе вы лишь по случайности отдали победу Пильсбери. А Ласкер как-то признался мне, что он лучше сыграет с дьяволом, чем с Чигориным. С трезвым Чигориным, – добавил с сожалением Стейниц, глядя, как Михаил Иванович подливает себе водки.

– За вашу мудрость, Вильгельм! – провозгласил Чигорин.

– И за вашу поэзию, Михаил! Вы последний шахматный романтик!

Чигорин усмехнулся и, не отвечая на комплимент, залпом опустошил свой стакан.

На улице настроение Чигорина заметно улучшилось – этому, по всей вероятности, поспособствовал морозный, бодрящий воздух Северной столицы.

– Значит, нужна стенографистка? – весело сказал Чигорин. – Что ж, попробуем найти. Но не забывайте, что Достоевский, на пример которого вы ссылаетесь, кончил тем, что женился на своей стенографистке. Смотрите, как бы вам не пришлось поступить так же!

– Я женат и люблю свою жену, – с улыбкой сказал Стейниц.

– В таком случае сегодня вечером стенографистка будет у вас в номере! А пока – не пообедать ли нам, дружище? Я знаю одно местечко, где нас накормят самой вкусной рыбой и напоят самой крепкой медовухой, какую только можно разыскать в этом городе! Идемте, Стейниц! Я не отпущу вас, пока как следует не напою!

– Увы, мой друг, но на сегодня у меня другие планы. Я собираюсь проработать несколько этюдов, чтобы послезавтра в схватке с вами не ударить в грязь лицом.

Чигорин насмешливо вскинул брови:

– Вы собираетесь меня победить?

– Конечно. Пильсбери уже показал, что это возможно.

Сказав это, Стейниц тут же прикусил язык, поняв, что потерял бдительность и наговорил лишнего. Но, вопреки ожиданиям, напоминание о проигрыше не расстроило русского шахматиста. Раз развеселившись, он уже не собирался вновь впадать в уныние – таков был его характер.

– Мы, русские, долго запрягаем, но быстро едем! – предупредил Чигорин. – И мои шансы на победу в турнире все еще велики. Вы уверены, что не хотите пойти со мной?

– Уверен, – с легким поклоном ответил Стейниц.

– Что ж, тогда до вечера!

Чигорин помахал Стейницу шляпой и растворился в морозном воздухе Петербурга.

«Вот человек, который умеет получать от жизни максимум удовольствий, – сказал себе Стейниц. – И он действительно способен побить меня в этом турнире. Эти русские, они такие отчаянные головы, что им сам черт не брат. Впрочем, я не отдам ему победу».

Стейниц улыбнулся своим мыслям, перехватил поудобнее трость и бодро зашагал к отелю.

В тот же вечер стенографистка была у него в номере. Поздоровавшись и представившись Анной Сергеевной, она протянула Стейницу свои рекомендации. Это была высокая и очень худая, почти тощая женщина, с блеклыми волосами, зализанными назад, и выпуклыми рыбьими глазами, одетая во все строгое и темное.

«Ну, по крайней мере, моему браку ничто не угрожает», – с иронией подумал Стейниц, возвращая стенографистке ее бумаги.

– Сколько дней вы намерены пользоваться моими услугами? – осведомилась Анна Сергеевна.

– Думаю, что три-четыре дня, – ответил Стейниц. – Но для этого нам с вами придется работать очень быстро. Вас это не пугает?

– Меня это не пугает, – ответила стенографистка. – Сколько вы намерены мне платить и каково будет наше расписание?

«Вот молодец – говорит по существу», – подумал Стейниц.

За две последующие минуты они обговорили размер оплаты и расписание работы. Анну Сергеевну все устроило.

– Полагаю, вы хотите начать прямо сегодня? – осведомилась она.

– Только если вы располагаете этим вечером, – вежливо ответил Стейниц.

– И этим, и тремя последующими. – Стенографистка оглядела комнату и спросила: – Куда можно сесть?

Старый Вильгельм проводил Анну Сергеевну к столу, взял с каминной полки листы с планом, который он успел набросать, и приготовился диктовать. Однако, едва раскрыв рот, Стейниц почувствовал, что кровь приливает к его голове сильнее обыкновенного.

Подобные приступы часто случались со старым Вильгельмом, когда он интенсивно о чем-то думал, и он их не боялся. Более того – он научился с ними бороться. Нужно было только погрузить голову на десять секунд в ледяную воду, чтобы кровь отлила от мозга.

Однако ледяной воды под рукой не было и, немного подумав, Стейниц решил, что морозный воздух Петербурга будет ничем не хуже. Приступ между тем усиливался, и нужно было срочно принимать меры.

– Прошу прощения, я на минуту, – сказал Стейниц стенографистке и быстро прошел к окну. Там он вскарабкался на стул, открыл форточку и выставил в форточку свою большую бородатую голову.

Стенографистка реагировала на действия Стейница молча и бесстрастно, с видом человека, которому слишком много довелось увидеть на своем веку, чтобы удивляться чудачествам иностранного гостя.

Подержав на морозе голову около минуты, Стейниц втянул ее обратно, закрыл форточку, спустился со стула на пол и вернулся к столу.

– Итак, начнем, – как ни в чем не бывало проговорил он.

Анна Сергеевна молча склонилась над листом бумаги.

Стейниц начал диктовать. Говорил он четко, громко – готовыми предложениями и фразами. Однако спустя сорок минут он вновь почувствовал прилив крови к голове и вновь вынужден был сунуть голову в форточку.

После часа работы Стейниц почувствовал голод и решил сделать перерыв в работе, чтобы сходить в буфет и перекусить. Он пригласил стенографистку с собой, но та наотрез отказалась, заявив, что дождется его в номере – ей нужно было проверить сделанные записи. Стейниц не возражал.

Спустившись в буфет, австриец заказал себе большой кусок холодной телятины и кружку пива. Когда Стейниц уже заканчивал ужин, к нему за столик подсела женщина в шляпке с черной вуалью.

– Господин Стейниц, – быстро и взволнованно заговорила она, – бросьте эту затею! Отошлите стенографистку! Она вам не нужна!

– Да, но я…

Женщина поднялась со стула и, не прощаясь, быстро пошла к выходу. Стейниц смотрел вслед незнакомке, пока она не скрылась за дверью. Потом перевел взгляд на недоеденную телятину и растерянно пробормотал:

– Достоевский был прав, Санкт-Петербург – весьма загадочный город. Здесь происходят события, которые я не в силах понять.

Произнеся сию сакраментальную фразу, Стейниц отодвинул от себя тарелку с остатками ужина и поднялся из-за стола.

На протяжении последующих двух часов Стейниц еще трижды высовывал голову в форточку, чтобы остудить мозг. В конце концов он решил подержать голову на морозе не минуту, а целых пять, надеясь, что это поможет окончательно побороть приступы.

Старый Вильгельм отлично чувствовал ход времени. Простудиться он не боялся, поскольку обладал поистине богатырским здоровьем. Однако по истечении четырех с половиной минут кто-то дернул Стейница за штанину и властно проговорил:

– Извольте спуститься на пол!

Стейниц втянул голову в комнату и увидел двух мужчин в серых пальто, стоявших подле окна.

– Кто вы такие и что все это значит? – спросил шахматист.

– Мы пришли помочь вам справиться с вашей болезнью, – насмешливо ответил один из незнакомцев. – Но для этого вам придется спуститься на пол.

«Судя по всему, это медицинские работники, – рассудил Стейниц. – Они каким-то образом узнали о моих приступах и решили мне помочь. Может быть, увидели, как я пытаюсь остудить голову».

Стейниц немного удивился проницательности и расторопности русских врачей, но на всякий случай спросил:

– Вы поможете мне справиться с моими приступами?

– За этим мы и пришли, – с улыбкой ответил второй врач, низенький и широкоплечий.

Вообще, оба врача производили впечатление очень сильных людей. Они больше походили на спортсменов, чем на современных эскулапов.

«Русские – очень сильная нация», – подумал Стейниц, спускаясь на пол и с уважением поглядывая на мускулистые шеи врачей.

– Господа, я в вашем распоряжении, – сказал старый Вильгельм, спустившись с табуретки. – Вы, вероятно, хотите узнать, кто я такой?

Врачи переглянулись.

– Было бы неплохо, – сказал один.

– Да, очень любопытно, – с непонятной улыбкой проговорил второй, тот, что был пошире и пониже. – По виду вы очень значительная фигура.

– Так и есть, – ответил Стейниц, вновь удивляясь проницательности русских врачей. – Дело в том, господа, что я первый чемпион мира по шахматам!

Стейниц произнес свое признание скромным голосом, но врачи все равно были поражены. Они вновь переглянулись, как бы говоря друг другу: «Ты это слышал? Сам чемпион!»

«Должно быть, я имею дело с поклонниками шахмат», – решил Стейниц и невольно приосанился. Сознавать себя знаменитостью было приятно.

– Стало быть, вы первый чемпион, – сказал один из врачей. – Очень интересно. Вот что, господин чемпион, у нас мало времени. Что, если вы расскажете нам о себе по дороге?

– По дороге куда? – в замешательстве переспросил Стейниц.

– В клинику, – ответил врач.

– Не думаю, что мои приступы заслуживают такого внимания, – задумчиво ответил Стейниц. – Но все равно спасибо за приглашение.

– Вы, кажется, не поняли. Мы в любом случае препроводим вас в клинику. Но лучше, если вы пойдете добровольно. Это поможет вам избежать травм.

– Травм? – Стейниц был совершенно сбит с толку. – Позвольте, а разве вы не…

В этот момент Стейниц встретился взглядом со стенографисткой, стоявшей за спиной у мужчин, и все понял.

«Это не врачи! – понял Стейниц. – Это санитары! И увезти они меня хотят в психиатрическую клинику. Вероятно, стенографистка сочла меня сумасшедшим и вызвала их сюда».

– Ну что, господин чемпион, вы последуете за нами добровольно или нам придется применить силу? – поинтересовался один из санитаров.

– Отказываясь сотрудничать, вы рискуете навлечь на себя неприятности, – напомнил второй.

Стейниц грозно сдвинул брови и выгнул грудь дугой.

– Я иностранный гражданин и не намерен… – начал было он, но договорить не успел. Странные врачи, не сговариваясь, схватили его за руки, заломили их за спину и молча потащили австрийского шахматиста к двери, не обращая внимания на его крики и угрозы, произносимые сразу на двух языках – немецком и русском.

Поначалу Стейниц сопротивлялся, но вскоре понял, что санитары гораздо сильнее его, и прекратил сопротивление.

«Это явное недоразумение, и вскоре оно уладится», – подумал он, покоряясь судьбе.

Прилизанный господин с лицом хорька и повадками лисы прикрыл за собой дверь и повернулся к человеку, сидящему за столом.

– Какие новости? – поинтересовался тот. Пальцы, украшенные перстнями, сжимали толстую сигару, легкий сизый дымок от которой медленно поднимался к потолку.

– Должно быть, вы еще не слышали, – проговорил прилизанный печальным голосом, – австрийский шахматист пропал из своего номера.

– Как пропал?

– Бесследно. Словно испарился. Лакеи видели, как двое мужчин выводили его из номера. Говорят также, что австриец при этом был сильно пьян.

– Вот как? – На лице сидящего за столом человека появилась усмешка. – Я всегда говорил, что пьянство не доводит до добра. Вероятно, то были его собутыльники.

– Не исключено, – улыбнулся прилизанный. – Утешает лишь одно: гостиницу троица покидала обнявшись. И господин шахматист не проявлял никаких признаков недовольства.

– Ну, думаю, что он скоро где-нибудь объявится. Кстати, у меня для вас кое-что есть.

Ухоженная белая рука открыла верхний ящик стола. Усыпанные перстнями пальцы ухватили за краешек белый конверт и небрежно швырнули его на обтянутую сукном столешницу.

– Это вам за то, что вовремя сообщаете мне новости.

Прилизанный с улыбкой взял конверт, поклонился и, повернувшись, ужом выскользнул из кабинета.

Сидевший за столом человек задумчиво пососал сигару, затем выпустил ноздрями густой белый дым, протянул руку к шахматной доске и, опрокинув второго короля, пробормотал:

– Второй король с ума сошел…

Эмануил Ласкер сложил опасную бритву и убрал ее в футляр. Затем глянул на свое отражение в зеркале, повернувшись сначала правой, потом левой щекой, и, как всегда, остался им доволен. Огненный взгляд, гордый профиль, лихо подкрученные кверху усы – лицо настоящего воина.

Покончив с утренним туалетом, немец проверил содержимое кошелька, и на этот раз лицо его выразило недовольство. Деньги заканчивались, и где их взять, было абсолютно непонятно. Выход один – потуже затянуть пояс и продолжить играть. Победа принесет достаток. Да будет так!

Ласкер защелкнул кошелек и спрятал его поглубже в карман. Молодому немцу не впервой было «затягивать пояс». Он родился в небогатой семье и с детства усвоил, что успех не приходит сам собой. За него нужно драться!

В ту пору в немецких городах существовали кофейни, в которых люди не только пили и ели, но и играли – в карты и шахматы. Хозяева этих славных заведений нанимали на работу талантливых игроков в качестве «спарринг-партнеров», сев за стол с которыми любой посетитель мог попытать счастья в игре.

Именно таким «спарринг-партнером» был старший брат Эмануила – Бертольд.

Ожидая брата, маленький Эмануил часами просиживал в кафе, наблюдая за игрой в «скат». Постепенно он разобрался в правилах, а заодно понял, что большинство игроков – настоящие кретины.

– Вообще-то это довольно гнусное дело, – говорил Эмануилу старший брат Бертольд. – Но другого способа заработать на жизнь у меня нет.

Однажды Бертольд серьезно заболел. Он вынужден был часами валяться в постели и, от нечего делать, научил Эмануила играть в шахматы. Игра так увлекла юношу, что уже через неделю он сумел обыграть брата, а еще полгода спустя обыграл его пять раз подряд. Так началась шахматная карьера Эмануила Ласкера.

Само собой, в ту наивную пору Эмануил не относился к шахматам серьезно. В мечтах Эмануил видел себя солидным ученым, профессором – никак не меньше. Но образование стоило дорого, и, чтобы оплатить обучение в университете, Эмануил вынужден был подрабатывать, играя в шахматы с посетителями кофеен.

Так шахматы стали для Ласкера азартной игрой, где гибкий ум и железный характер оборачиваются звонкой монетой, а один удачный ход позволяет целую неделю набивать брюхо вкуснейшей едой.

Полтора года назад Эмануил вызвал на поединок чемпиона мира Стейница и вырвал у него победу, а вместе с ней и шахматную корону. И вот Ласкер в Санкт-Петербурге, где ему предстоит доказать, что та победа была не случайной, а заодно – заработать денег на оплату университетского курса.

В собственной победе Ласкер не сомневался. Из всех противников его по-настоящему пугал лишь один – Михаил Чигорин. Было в этом русском что-то такое, что не поддавалось логическому объяснению. Стейница можно было просчитать, Пильсбери – тоже. Но этот русский делал неожиданные, почти нелепые ходы, которые зачастую – вопреки здравому смыслу – приводили его к победе. Он играл не как ученый, он играл как поэт или музыкант, склонный к неожиданным импровизациям.

В душе Ласкер подозревал, что Чигорину просто скучно играть по привычным правилам. И что чудаковатый русский ломал почти выигранную партию ради того лишь, чтобы найти неожиданный финал. Вот эта-то непредсказуемость и пугала Ласкера в русском маэстро. Чудачество, достойное не только уважения, но и преклонения!

Впрочем, преклонение преклонением, а победитель в турнире должен быть один. И пока что русский виртуоз проигрывал партию за партией.

Ласкер усмехнулся своим мыслям.

Да, он докажет, что король в шахматах лишь один, и зовут его – Эмануил Ласкер!

– Однако где же достать денег? – пробормотал Ласкер, спускаясь «с небес на землю» и хмуря брови. – Хорошо бы получить какой-нибудь знак судьбы. Какую-нибудь подсказку свыше.

Как и все гении, Ласкер верил в судьбу и внимательно приглядывался к ее знакам. И, словно кто-то «наверху» услышал его просьбу, в дверь вдруг постучали. «Вот оно!» – подумал Ласкер.

– Входите! – громко сказал он, оживляясь.

Дверь открылась, и на пороге номера появился невысокий, пухлый человек с одутловатым, подобострастным лицом. На вестника судьбы он был не слишком похож, однако вестники, как и почтовые курьеры, бывают разные.

– Господин Ласкер? – вежливо осведомился толстяк.

– Да, это я.

– Разрешите войти-с?

– Извольте!

Жирный человечек вошел в комнату и притворил за собой дверь.

– Господин Ласкер, я к вам по поручению одного высокопоставленного лица, – доложился незнакомец. – Моя фамилия Соколов.

– Очень приятно, – сказал Ласкер. – А как зовут человека, по поручению которого вы ко мне пришли?

– Его зовут князь Дадиани Мегрельский.

– Вот как? Князь! – Ласкер улыбнулся от приятного предчувствия. Иметь в поклонниках князя очень недурственно. С такого знакомства можно получить неплохие дивиденды. – И что же от меня нужно его сиятельству? – осведомился Ласкер.

– Вы позволите присесть?

– Конечно. Вот вам стул! – Ласкер схватил стул за спинку и поставил его перед собой.

– Мне было бы удобнее на диване, – с мягкой улыбкой сказал Соколов.

– Ну так садитесь на диван! – воскликнул Ласкер, делая пригласительный жест рукой.

Гость сел на диван и, сложив на коленях пухлые ручки, посмотрел на шахматиста снизу вверх.

– Господин Ласкер, князь Дадиани Мегрельский – большой любитель шахмат. Он не мог упустить случая познакомиться с вами.

– Почему же он сам не пришел? – спросил Ласкер.

– Его сиятельство приглашает вас к себе в гости, – с вежливым поклоном ответил Соколов.

– Вот как. А где он живет?

– Недалеко. Зимой его сиятельство квартирует в апартаментах мадам Гужо. Если мы выедем сейчас, то через двадцать минут будем на месте.

– Так он ждет меня прямо сейчас? – удивленно воскликнул Ласкер.

– Именно так.

– Гм… Довольно неожиданно.

«Черт возьми, а ведь это невежливо – посылать за мной человека и требовать, чтобы я поехал прямо сейчас! Ведь у меня могут быть свои дела! Впрочем, он, кажется, ничего от меня не требует».

– Значит, князь просит меня приехать к нему прямо сейчас? – еще раз уточнил Ласкер.

– Только если вы не запланировали на сегодняшний вечер других дел, – с учтивым поклоном ответил Соколов. – Князь хотел послать вам письменное приглашение, но посчитал, что для такого великого человека, как вы, это будет сродни оскорблению. А потому прислал меня.

– Вот как, – снова сказал Ласкер, смягчаясь.

– Именно так, – улыбнулся Соколов. – Его сиятельство велел передать, что ежели вы найдете время для посещения, его благодарность не будет иметь границ. Прибавлю от себя лично, что князь Дадиани Мегрельский чрезвычайно щедрый человек.

«Ага, – подумал Ласкер. – Вот это уже ближе к делу».

– В каком смысле щедрый? – уточнил он.

– Его сиятельство любит делать подарки.

«Подарки – это неплохо. И ужином он меня, скорей всего, накормит», – подумал Ласкер, в животе у которого уже урчало от голода.

– Должен вас предупредить, господин Ласкер, – снова заговорил посланник, – что князь обожает играть в шахматы и делает это неплохо. Он был бы чрезвычайно рад, если бы вы согласились сыграть с ним партию-другую.

«Так вот в чем дело, – подумал Ласкер, усмехаясь. – Наш князек честолюбив. Желает сразиться в шахматы с самим чемпионом! Что ж, если он и впрямь так щедр, как говорит этот толстяк, я согласен поставить ему мат на десятом ходу. Но, конечно, не бесплатно».

– Так как, господин Ласкер? – с вежливой улыбкой осведомился толстяк. – Вы принимаете приглашение его сиятельства?

– Сани у входа? – уточнил Ласкер.

– Так точно-с.

– И ехать двадцать минут?

– Никак не больше-с.

– Гм… – Ласкер сделал вид, что раздумывает. Посланник терпеливо ждал, чуть склонив голову набок и поглядывая на шахматиста маленькими добродушными глазками.

– Ладно, – сказал наконец Ласкер. – Я принимаю приглашение князя.

– Замечательно! – воскликнул толстяк и вскочил на ноги. – Вы об этом не пожалеете, господин Ласкер!

В глазах толстяка в этот миг мелькнуло что-то неприятное и лукавое, однако через мгновение странное выражение исчезло, и Ласкер не придал ему значения. Тем более что пустой желудок вновь настоятельно потребовал уделить ему внимание.

Выйдя на улицу, Ласкер нос к носу столкнулся с Чигориным, который шел по тротуару, слегка пошатываясь.

– Господин Чигорин!

– Господин Ласкер!

Противники приподняли шляпы. Ласкер, сообразив, что Чигорин пьян, хотел было пройти мимо, однако тот остановил его, ухватив за рукав пальто, и спросил:

– Этот толстяк с вами – не человек ли князя Мегрельского?

– Да, от него, – ответил Ласкер. – Князь был так любезен, что пригласил меня в гости и прислал за мной свой лучший экипаж.

Чигорин повернул голову и посмотрел на сани, на подножку которых уже закидывал ногу толстяк. Затем повернулся к Ласкеру и сказал, хмуря брови:

– Я бы на вашем месте не поехал.

– Почему? – удивился Ласкер.

– У этого князя дурная слава. Он не чист на руку. Я бы на вашем месте отказался от поездки.

Некоторое время немец пристально разглядывал Чигорина, потом усмехнулся и заносчиво произнес:

– Пожалуй, я рискну. – Он перевел взгляд на рукав и добавил: – Если вы позволите.

Чигорин отпустил рукав немца и пожал плечами:

– Дело ваше. Но не удивляйтесь, если останетесь в дураках.

Ласкер сердито сдвинул брови и хотел ответить резкостью на резкость, но передумал. Он приподнял шляпу, повернулся и быстро зашагал к саням.

Чигорин тут же потерял к нему всякий интерес и, пошатываясь, побрел дальше. Через десять секунд он уже забыл о Ласкере.

По пути к апартаментам князя имела место еще одна странность. На одном из поворотов из-за угла дома выскочила женщина в темной шубке и кинулась наперерез саням. Кучер вскрикнул, осаживая лошадей, и бросил несколько слов, значения которых Ласкер не понял.

Женщина отшатнулась от саней, споткнулась и упала в сугроб. Ласкер мигом соскочил с саней и кинулся к ней на помощь. Опершись на руку шахматиста, женщина поднялась на ноги, и Ласкер увидел, что лицо закрывает черная вуаль.

– Сударыня, вы не ушиблись? – спросил он.

– Что? Ах нет, со мной все в порядке. Господин Ласкер, – произнесла вдруг женщина быстрым и взволнованным голосом, – прошу вас, вернитесь в отель! Вам не нужно туда ехать!

Лицо шахматиста вытянулось от изумления.

– Позвольте, сударыня, я не…

– Я должна идти!

Женщина повернулась и быстро пошла прочь. Ласкер хотел догнать ее, но в этот момент толстяк окликнул его с саней. Ласкер отвлекся на толстяка, а когда вновь повернулся к женщине, ее уже и след простыл.

Ласкер вернулся к саням в глубокой задумчивости.

– Что там? – тревожно спросил толстяк. – Цела?

– Цела, – ответил Ласкер.

Толстяк дернул одутловатой щекой и сердито произнес:

– Сумасшедшая какая-то. Эй, кучер! Трогай, любезный, трогай!

Сани вновь покатили по заснеженной дороге. Толстяк повернулся к Ласкеру и стал что-то рассказывать ему, однако шахматист слушал рассеянно. Двойное предупреждение – Чигорина и таинственной незнакомки – несколько охладило его пыл, но, однажды приняв решение, он никогда от него не отказывался, а потому не отказался и от этой поездки. «В конце концов, я в цивилизованной стране, – думал Ласкер. – Если что-нибудь пойдет не так, я всегда смогу обратиться за помощью в полицию. Впрочем – разберусь сам!»

Князь Дадиани Мегрельский принял Ласкера ласково и несколько даже восторженно.

– Господин Ласкер! Знаменитый чемпион! – вскричал он, едва только гость переступил порог гостиной. – Будь мы знакомы поближе, я бы обнял вас по русскому обычаю! Ну, а так – позвольте крепко пожать вашу руку!

Князь Дадиани оказался невысоким темноволосым господином с орлиным носом и тонкой полоской усиков над темной верхней губой. Глаза у князя были большие, черные, пылающие, а глазной белок отдавал синевой. Одет он был в белоснежную черкеску с серебряными газырями, черные шаровары и мягкие сапоги. Черкеска была подпоясана черным кожаным поясом, на котором висел грозный кинжал в серебряных ножнах.

– Рад познакомиться, ваше сиятельство! – с достоинством сказал Ласкер, пожимая крепкую руку князя.

– А уж я как рад! Прошу вас, господин Ласкер! Вы ведь еще не ужинали? Пожалуйте за стол!

Он обнял шахматиста за плечи и провел его к накрытому столу. При виде тарелок с фаршированной бараниной, маринованной рыбой, гусиным паштетом, артишоками и разносолами у Ласкера свело живот.

– Присаживайтесь, присаживайтесь! – хлопотал князь, выдвигая стул и усаживая на него гостя.

В глазах его прыгали чертики, на смуглых щеках пылал румянец. По всему было видно, что встреча с чемпионом возбудила князя.

– Ах, черт возьми, как я рад принимать вас у себя! Гришка! – гаркнул он вдруг так громко, что Ласкер едва не выронил из рук вилку. – Где тебя черти носят!

Из соседней комнаты прибежал рослый молодец в такой же черкеске, как у князя, только черной.

– Я здесь, ваше сиятельство! – гаркнул он еще более громким голосом, чем у князя.

– Будешь прислуживать за столом! – распорядился князь и повернулся к Ласкеру. – Гришка – мой денщик! Нынче расторопного лакея днем с огнем не сыщешь, а Гришка даст любому лакею фору! Гришка, покажи!

Молодец схватил со стола две бутылки вина и принялся ловко подкидывать их в воздух и тут же ловить. Подкидывал он их закрытыми, а когда наклонил над бокалами, оказалось, что бутылки уже откупорены. Молодец ловко разлил вино по бокалам, снова подкинул их в воздух, поймал и поставил на стол, не пролив ни капли.

– Видали? – захохотал князь. – Ловок, каналья! И как у него получается – ума не приложу! Ну что, господин чемпион, за вас, за вас!

Ласкер чокнулся с князем и отпил вина. Он был слегка ошеломлен столь экспрессивным приемом и столь энергичными манерами князя. Впрочем, князь Дадиани – миляга, и шахматы он, судя по всему, обожает.

– Как вам? – спросил князь, кивком указывая на бутылку.

– Вино отменное, – ответил Ласкер.

– Это вино мне доставляют из одной грузинской деревни, которую даже на карте не отыщешь! – с сияющей улыбкой сообщил князь. – А артишоки – из самого Парижа! Я уже не говорю про гусиную печенку! Все, что стоит на этом столе, – продукты лучшего качества! Возьмите кусок баранины! Лучшей баранины вы не попробуете нигде, это я вам говорю! Гришка, положи гостю баранины!

Молодец ловко поддел на вилку кусок ароматного мяса и положил его на тарелку Ласкера.

– Пробуйте, господин Ласкер, пробуйте! – с жаром проговорил князь.

Ласкер попробовал и нашел, что баранина с красным вином сочетается так же великолепно, как соленые сухари с пивом. Он так и сказал князю. Тот в ответ расхохотался.

– Я совсем забыл, что вы немец! – весело сказал князь. – Для вас пиво такой же национальный напиток, как для русских квас! Кушайте баранину, господин Ласкер, кушайте! Должен вам признаться, я восхищаюсь вашей игрой. Кое-кто считает, что ваша победа над Стейницем не совсем заслужена, но я готов с пеной у рта доказывать, что вы – лучший шахматист на свете! У вас острый ум, железная воля и необыкновенный талант угадывать характер противника. Вы вникаете в стиль его игры, находите его слабые места и используете их!

Ласкер был удивлен, насколько точно князь разгадал его манеру.

«А ведь этот кавказец действительно понимает шахматы», – подумал он.

– Гришка! – гаркнул князь. – Положи гостю еще баранины!

Молодец собрался исполнить приказание князя, но Ласкер схватил его за руку и сказал:

– Я бы предпочел рыбу.

– Гришка, рыбу гостю! – тут же отреагировал князь. – Рыбу и белое вино!

И пиршество продолжилось.

Спустя полчаса Ласкер «отвалился» от стола с переполненным желудком. Такого пресыщения он не испытывал давно.

– Князь, ужин был великолепный, – похвалил Ласкер, желая сделать приятное хозяину. – Благодарю вас!

– Что вы, что вы, господин Ласкер! – запротестовал князь, сверкая белоснежными, крепкими зубами. – Это и не ужин даже, а так… кое-что на скорую руку. Надеюсь, вы не откажетесь от портвейна и сигары?

– Не откажусь, – ответил Ласкер.

– Тогда, будьте любезны, пройдемте к камину.

Они прошли к камину и расположились в уютных креслах. Молодец принес портвейн, рюмки, сигары и две датские трубки. Князь набил трубку, а Ласкер закурил сигару.

Некоторое время они наслаждались отменным качеством табака, задумчиво глядя на пылающие поленья в камине.

«Чем холоднее снаружи, тем уютнее внутри, – думал Ласкер, с наслаждением вытягивая ноги к камину. – Ах, боже мой, до чего же хорошо!»

– Господин Ласкер, – заговорил, выпуская облако дыма и понижая голос, князь, – я хотел вас кое о чем попросить.

– Я весь внимание, – с вежливым поклоном ответил Ласкер.

– Я хочу сыграть с вами партию в шахматы. Это возможно?

– Разумеется, – ответил Ласкер, заранее знавший о просьбе князя.

– Отлично! – Князь бросил мимолетный взгляд на часы. – Я знал, что вы не откажете мне в этой маленькой любезности, и позвал на игру журналистов. Они прибудут через сорок минут.

– Журналистов? – удивленно переспросил Ласкер. – А это зачем?

– Для меня огромная честь играть с чемпионом, и я готов поделиться этой радостью со всем миром! Это во-первых. А во-вторых… – Князь пристально посмотрел на шахматиста. – У меня к вам маленькая просьба. Видите ли, я человек очень тщеславный. И еще – я терпеть не могу проигрывать.

– В этом вы не одиноки, – заметил Ласкер.

– Да-да, я знаю. И тем не менее… Я хочу сделать вам предложение, против которого вы не сможете устоять. Я хочу, чтобы вы проиграли мне.

Сигара дрогнула в пальцах Ласкера.

– Я, должно быть, ослышался. Вы предлагаете мне сознательно проиграть?

– Вы не ослышались, – сказал князь. – Как только прибудут журналисты, мы начнем игру. И на двенадцатом или четырнадцатом ходу вы мне проиграете.

Ласкер побледнел. Сигара с хрустом переломилась в его пальцах. Он, не глядя, швырнул ее в камин и стал медленно подниматься с кресла.

– Господин Ласкер, вы не дослушали, – сказал тогда князь. – Вы проиграете мне, но сделаете это не задаром. Я заплачу вам за проигрыш тысячу рублей золотом.

Ласкер встал. Рыжеватые усы молодого немца угрожающе ощетинились, побелевшие от гнева губы мелко подрагивали.

– Предлагать такое мне? – прорычал Ласкер. – Да вы, сударь, негодяй!

Князь вскочил с кресла со скоростью распрямившейся пружины. Пылающие черные глаза в упор смотрели на шахматиста, рука схватилась за рукоять кинжала.

– Что ты… Гришка! – рявкнул князь.

– Я здесь! – послышался откуда-то сбоку бодрый голос молодца.

– Пистолет мне! Живо!

Серебряная рукоять капсюльного шестизарядного «кольта» легла в сухую ладонь князя. Он сжал пистолет, наставил его дулом в живот Ласкеру и проговорил ледяным голосом:

– Извольте повторить то, что вы только что сказали.

– Я сказал, что вы негодяй, – ответил Ласкер, не глядя на пистолет. – А теперь вижу, что не только негодяй, но еще и трус.

– Или вы возьмете свои слова назад, – сказал князь, четко проговаривая каждое слово, – или ответите за это оскорбление кровью!

Внезапно Ласкер вспомнил про предупреждения Чигорина и таинственной незнакомки. По спине шахматиста пробежала холодная волна, а в мозгу запульсировала одна-единственная мысль: «Вот оно – то самое, о чем они предупреждали! Я влип!»

Глядя в черные, пылающие звериным гневом глаза кавказского князя, Ласкер понял, что сейчас умрет и что единственный шанс спастись – это попросить прощения и молить о пощаде. О да, Ласкер все это понял. Но отступать было не в его правилах. Вместо извинений он медленно улыбнулся и с убийственным спокойствием проговорил:

– К прежним вашим характеристикам я добавлю еще одну. Вы не только негодяй и трус. Вы еще и кретин.

По подбородку князя потекла струйка крови из прокушенной губы. Подрагивающий от гнева палец лег на спусковой крючок пистолета.

Прилизанный человек с лицом хорька и повадками лисы прикрыл за собой обитую зеленым сукном дверь, посмотрел на шахматную доску и улыбнулся.

– Пришло время положить третьего короля, – сказал он.

Сидящий за столом человек чуть прищурил глаза и уточнил:

– Вы уверены?

Прилизанный поклонился и сообщил:

– Этюд Дадиани Мегрельского разыгран.

Человек за столом кивнул. Затем достал из ящика конверт и швырнул его на стол.

– Хорошая игра должна поощряться, – сказал он.

Прилизанный взял конверт за кончик и неторопливо убрал его в карман пиджака.

– Всегда любил азартные игры, – сообщил он, приторно и тонко улыбаясь. – Азартные игры и сильных противников. Без них жизнь была бы слишком пресной.

Человек за столом ничего не ответил.

Прилизанный еще раз ему поклонился, затем повернулся и бесшумно и быстро, как делал это всегда, покинул кабинет.

Оставшись один, мужчина протянул к шахматной доске усыпанную перстнями руку и уронил третьего короля. После чего откинулся на спинку кресла и сухо засмеялся.

– Алло, Андрей Кириллович?

– Да, – ответил прокурор.

– С вами говорит дьякон Андрей Берсенев. Мы с вами встречались на обеде у мэра.

– Как же, как же – помню. У вас взволнованный голос. Что-то случилось, отец Андрей?

– Случилось. Только выслушайте меня внимательно. В вашем городе орудует банда подростков, и руководит ею человек, который называет себя Каштан. Вы что-нибудь об этом слышали?

– Гм… Вообще-то нет. Откуда у вас такая информация?

– Информация из первых рук. Я поймал вора, который пытался ограбить мой номер. Он мне все рассказал.

– Вот как! Значит, у вас есть свидетель. Это хорошо. Знаете что, отец Андрей, я сейчас немного занят… Давайте я сообщу о ваших подозрениям следователю – он свяжется с вами и все проверит. Идет?

– Но я думал…

– Что? – буркнул прокурор, и голос его стал сухим и неприветливым. – Вы думали, что я примчусь к вам и стану лично допрашивать мальчишку? Но у меня много других – не менее важных дел. К тому же словам ребенка нельзя верить безоговорочно. Дети любят преувеличивать.

– Вы считаете, что он врет?

– У детей слишком развита фантазия. Они любят воображать себя бандитами и разбойниками.

– Этот мальчик не такой.

– Правда? Что ж, я вам верю. И именно поэтому передам вашу информацию следователю. Спасибо за сигнал, дьякон. Ждите звонка.

– Я не договорил! Мальчишку похитили! И похитил его этот тип – Каштан!

– Откуда вы знаете?

– Он приходил ко мне и требовал выкуп. Ну, то есть не совсем выкуп. Он требовал вернуть ему долг.

– Вот как. А вы ему должны?

– Нет, – ответил дьякон, слегка раздражаясь. – Я не дал ему похитить дискеты из офиса одной фирмы. Теперь он считает, что я обязан возместить ему «потери».

– Так-так… Сколько вы уже в нашем городе, дьякон?

– Чуть меньше месяца.

– Давайте посчитаем. За это время вас пытался ограбить какой-то мальчишка. Потом этот мальчишка пропал – его похитил некто Каштан. Затем этот Каштан потребовал с вас деньги за какие-то дискеты. За дискеты, которые вы не позволили ему украсть…

– К чему вы клоните? – спросил отец Андрей напряженным голосом.

– Не слишком ли много приключений за один месяц? Поймите меня правильно, дьякон. У нас тихий городок. Здесь месяцами ничего не происходит, и меня, как городского прокурора, это полностью устраивает.

– Ничего не происходит? Что вы такое говорите! За два дня погибли два весьма важных горожанина – глава охранного агентства и судья!

– Судья умер от сердечного приступа. Что касается Бородина – то каждый волен распоряжаться своей жизнью так, как ему вздумается. Не лезьте в это, дьякон. Не наживайте себе и мне проблем.

Отец Андрей сжал трубку и сухо проговорил:

– Но вы пришлете следователя?

– Конечно, я ведь обещал. Всего хорошего, дьякон. И не пейте на ночь много кофе.

Прокурор положил трубку.

– Дьявольщина, – пробормотал в сердцах отец Андрей и сунул телефон в карман.

Больше двух часов отец Андрей бродил по городу, пытаясь найти Каштана. Он заговаривал с каждым встречным подростком, с каждым уличным бродягой, с каждым продавцом. Все они охотно шли на контакт с молодым дьяконом, но при упоминании о Каштане становились неприветливыми и несговорчивыми.

– Вы как будто боитесь его, – с досадой сказал дьякон очередному продавцу – пожилому армянину, взирающему на него из окошка своего ларька.

– Сынок, а как же мне не бояться? – ответил тот. – Я скажу тебе лишнее, а завтра мой ларек сгорит. Приедут пожарные и запишут в акт, что возгорание произошло от удара молнии. И все этому поверят, хотя грозы не было уже неделю.

– Думаете, у этого парня все схвачено?

Лицо армянина утонуло в глубине окошка.

– Я тебе ничего не говорил, – донесся до ушей дьякона его глуховатый голос. – Ты уж меня, сынок, прости. Хочешь, продам тебе войлочные стельки и обувной крем со скидкой?

– Спасибо, мне не нужно, – ответил дьякон и двинулся дальше.

Мало-помалу, общаясь с разными людьми, он составил себе примерное представление о Каштане. Парень явно не бросал слов на ветер. Если он обещал наказать – он приходил и наказывал. За непослушание, за строптивость, за болтливость. Сжигал ларьки, бил витрины ресторанов и тому подобное. И, само собой, делал все это чужими руками. В основном руками беспризорных мальчишек, которые были столь же опасны, сколь и неуловимы.

Каштан брал мзду почти со всех торговцев, работающих на центральных улицах города. Такого беззастенчивого рэкета дьякон не встречал с середины девяностых годов.

Видимо, среди «больших людей» Чудовска у парня был покровитель. А может быть, и заказчик. В среде политиков и бизнесменов есть много людей, готовых пойти на угрозы и шантаж. Судя по всему, Каштан превращал эту возможность в реальность.

Дьякон с изумлением обнаружил, что многие из тех, с кем он говорил, всерьез верят в сверхъестественные способности Каштана.

– Это не человек, – сказал ему один из собеседников, тощий, долговязый продавец арбузов с обветренным лицом. – Это дьявол!

– Что же в нем дьявольского? – поинтересовался отец Андрей.

– Он внезапно появляется и внезапно исчезает! И еще – он умеет видеть в темноте! Я это точно знаю.

Дальше этого утверждения разговор не пошел. Вообще, все разговоры в конце концов сводились к одному совету – не связываться с Каштаном и выбросить его имя из головы.

Отец Андрей рассчитывал, что до Каштана рано или поздно дойдет информация о том, что по городу ходит приезжий священник и разыскивает его. Если Каштан заинтересуется – он сам найдет способ встретиться.

Расчет дьякона оказался верным. Каштан появился перед ним внезапно. Только что дьякон смотрел на афишную тумбу, затем отвлекся на секунду, а когда повернулся вновь – возле тумбы стоял Каштан. Отец Андрей даже вздрогнул от неожиданности.

– Дьякон, какая встреча! – с улыбкой сказал Каштан. – Вы, кажется, кого-то ищете?

– Я ищу вас, – ответил отец Андрей.

– Вот как? И зачем я вам понадобился?

– Я хочу, чтобы вы отпустили Игната.

Каштан покачал длинноволосой головой:

– Нет. У нас ведь с вами уговор, помните? Вы возвращаете мне дискеты или деньги, я вам – мальчика.

– У меня нет денег. И дискет нет.

– В таком случае…

– Если с мальчиком что-нибудь случится, я вас уничтожу, – медленно и четко произнес дьякон.

Лицо Каштана слегка побледнело и словно бы оцепенело, превратившись в подобие влажной гипсовой маски. Каштан усмехнулся, поднял руку и медленно потер пальцами лоб.

– Любопытно будет на это посмотреть, – насмешливо произнес он, сверля лицо дьякона голубовато-серыми, будто подернутыми пеленой глазами. – Ладно, дьякон, не напрягайтесь. Я решил простить вам долг. А мальчишку я уже отпустил. Не знаю, где он шляется.

Отец Андрей сдвинул брови и холодно прищурился.

– И что вас на это сподвигло? – спросил он.

Каштан растянул бескровные губы в улыбку.

– Скажите спасибо Марго, – глухо проговорил он. – Вы ее друг, а я не воюю с друзьями своих любовниц.

Дьякон пошатнулся, словно от удара. Сглотнул слюну и медленно спросил:

– Что вы сказали?

– То, что слышали. Прощайте.

Каштан повернулся, чтобы идти, но дьякон положил ему руку на плечо и сжал плечо железными пальцами.

– Вы лжете, – сказал он. – И я заставлю вас ответить за эту ложь.

Каштан покосился на него через плечо и усмехнулся.

– Ого! Не слишком ли много страсти для православного дьякона? Я думал, попы – это что-то вроде монахов. Целуют только иконы и мастурбируют на образ Девы Марии.

Глаза дьякона затянуло красной пеленой.

– Если бы вы оскорбили только меня, я бы простил вам, – сказал он отрывисто и сухо, словно выплевывая слова. – Но вы оскорбили женщину, которую я… С которой меня связывают дружеские чувства. И вы ответите за это.

– Отвечу? – Брови Каштана взлетели вверх. – Каким образом, дьякон? Вы притащите меня к Марго за шиворот и заставите извиниться? Но подобную процедуру я уже проделал вчера с двумя заезжими бандитами. Так что с вашей стороны это будем чем-то вроде плагиата. Боюсь, что Марго этого не оценит. А теперь отпустите плечо. Мне нужно идти.

– Вы никуда не пойдете, пока не дадите мне удовлетворение, – прорычал отец Андрей.

– Что? Дуэль? – Каштан засмеялся. – Ваша старомодность делает вас еще смешнее. Но если вы настаиваете, я готов. На каком оружии предпочитаете драться, господин поп?

Отец Андрей посмотрел на Каштана исподлобья и тихо произнес:

– Выбирайте сами.

Каштан на секунду задумался, потом усмехнулся и кивнул:

– Хорошо. Вы сами разрешили мне выбрать оружие и, по законам дуэли, не имеете права отказаться. А мое оружие – вот оно!

Каштан ткнул пальцем в сторону бара «Белый попугай». Дьякон посмотрел на вывеску и наморщил лоб.

– Я не понимаю.

– Сейчас поймете. Мы с вами пойдем в этот бар и закажем по рюмке водки. Потом еще по рюмке. И еще. И так до тех пор, пока один из нас не свалится на пол. Победитель получает славу, проигравший – позор.

Дьякон снова посмотрел на вывеску ресторана, потом перевел угрюмый взгляд на Каштана и сказал:

– Это глупо.

Каштан криво ухмыльнулся, отчего его бледное лицо приняло еще более зловещий вид, и сказал:

– Не глупее, чем вызывать человека на дуэль вместо того, чтобы подкараулить его в темном подъезде и проломить голову железным прутом. Вы предоставили выбор оружия мне, дьякон, и я выбрал. Хотите сразиться – идем в ресторан. Нет – расстанемся друзьями. Вы пойдете по своим делам, а я – к нашей общей знакомой. Думаю, она уже согрела для меня постель, – добавил Каштан, усмехнувшись дьякону в лицо.

– Мы идем в ресторан, – сказал отец Андрей с таким ледяным спокойствием, что Каштан взглянул на него с удивлением.

– Что ж, достойное решение, – кивнул он.

Соперники повернулись и, не глядя друг на друга, зашагали к ресторану. Оба высокие, худощавые, у обоих длинные волосы, мягкими волнами спадающие на плечи, только у отца Андрея – темные, почти черные, а у Каштана – светлые, с рыжеватым отливом, как у викинга.

До бара они дошли в полном молчании. Молча поднялись по ступенькам, молча вошли в зал, молча прошли к барной стойке. Здесь противники остановились и взглянули друг на друга.

– Ну что? – с холодной насмешливостью спросил Каштан. – Приступим?

Дьякон кивнул:

– Давайте.

Каштан сделал знак бармену и сказал:

– Каждому по десять рюмок водки!

Бармен, огромный, мрачный мужчина лет сорока, невозмутимо кивнул и так же невозмутимо принялся наполнять рюмки водкой. Народ вокруг удивленно воззрился на стопки и на двух молодых людей у барной стойки, один из которых к тому же был в рясе.

Вскоре двадцать рюмок, доверху наполненных водкой, стояли в ряд.

– Как насчет закуски? – невозмутимо поинтересовался бармен.

– Мне не надо, – ответил Каштан и насмешливо посмотрел на отца Андрея: – А вам?

– Обойдусь, – сказал дьякон.

– В таком случае – поехали! – Каштан взял крайнюю рюмку и лихо опрокинул ее в рот. Поставил стопку и молча посмотрел на отца Андрея.

Тот тоже взял рюмку и залпом опорожнил ее. Посетители, сообразившие, что присутствуют на соревновании, оживленно загалдели и стали подтягиваться к барной стойке.

Когда дьякон и Каштан выпили еще по рюмке, народ зааплодировал. Раздались возгласы.

– Ставлю пятьсот рублей на священника!

– Поддерживаю!

– Тысяча на блондина!

– Удваиваю!

– Давайте, батюшка, утрите ему нос!

– Рыжий, уделай святошу!

Третью рюмку противники выпили одновременно, как пловцы-синхронисты. Четвертая тут же последовала за третьей. Пятая – за четвертой.

После пятой рюмки противники сделали перерыв секунд на десять, чтобы посверлить друг друга глазами. Оба были трезвы, сумрачны и спокойны.

– Вот дает священник! – гаркнул кто-то за спиной у дьякона. – Я всегда говорил, что русские попы – самые большие пьяницы на свете! Этот центнер выпьет – не поморщится.

– Вы на белого посмотрите! – загорланил кто-то в ответ. – Пять стопок, а ни в одном глазу! На такого водки не напасешься!

Публика засмеялась. Каштан тоже усмехнулся и показал дьякону глазами на стопки, как бы говоря – «готовы продолжить?» В ответ дьякон взял с барной стойки очередную стопку и залпом ее опустошил. Он и на этот раз не поморщился. Впрочем, не поморщился и Каштан, который выпил шестую рюмку залихватски, поставив ее на локоть правой руки, чем вызвал целый шквал аплодисментов.

Теперь перед каждым из противников стояло по четыре рюмки.

– Я бы покурил, – сказал Каштан в пространство, не обращаясь ни к кому конкретно.

– Я бы тоже, – так же тихо произнес отец Андрей.

Они несколько секунд смотрели друг на друга. Затем одновременно потянулись за рюмками. Перекур был отложен.

После седьмой рюмки перерывы между «дозами» стали немного продолжительнее. Публика ликовала и подбадривала соперников воинственными выкриками. Те по-прежнему не проявляли никаких признаков опьянения. Разве что худые щеки Каштана стали еще бледнее, а на смуглых скулах отца Андрея, напротив, заиграл яркий румянец.

Когда на барной стойке остались всего две рюмки, Каштан насмешливо произнес, впервые с начала схватки обращаясь к дьякону:

– Если хотите, мы можем закончить. Только скажите.

– Я только начинаю входить во вкус, – с такой же усмешкой ответил отец Андрей. – Продолжим или хотите «перекурить»?

– Курить вредно, – сказал Каштан и взялся за стопку.

Публика поддержала его громкими криками:

– Давай, блондин!

– Не сдавайся!

– Ты его сделаешь!

Каштан, как и прежде, залпом выпил водку, громыхнул рюмкой о барную стойку и победно посмотрел на дьякона. Однако тот не заставил себя долго ждать и расправился со своей рюмкой так же лихо, как и Каштан.

Теперь на барной стойке громоздились двадцать пустых рюмок. Публика зароптала, опасаясь, что на этом соревнование закончится. Один из болельщиков возбужденно крикнул:

– Бармен, еще по десять! Плачу за все!

Громила-бармен, однако, не торопился наливать. Сначала он нашел взглядом «спонсора», затем показал на него пальцем, давая тому понять, что он замечен, и лишь после этого взялся за бутылку.

Вскоре на смену пустым рюмкам пришли двадцать полных.

Соперники потянулись за ними, но в этот момент на улице что-то громыхнуло, да так сильно, что рюмки подпрыгнули на барной стойке. Вслед за тем душераздирающе заверещали сирены сигнализаций, и в народе началась паника.

– Теракт! – крикнул кто-то.

– Бомба! – поддержал его другой.

– Машину взорвали! – сообщил третий.

Народ хлынул к выходу.

– Почему вы их не остановили? – спросил дьякон, когда бар опустел.

Бармен прищурил глаза и невозмутимо спросил:

– Зачем?

– Многие из них не расплатились, – сказал отец Андрей, глаза которого блестели мягким, пьяным блеском, а ладонь едва не соскользнула с барной стойки.

– Не все, – согласился громила-бармен. – Но они расплатятся. У меня хорошая память, и они это знают.

Дверь бара снова распахнулась, и в зал вошли несколько мужчин. Оглядевшись, они быстро двинулись к барной стойке. В руках они держали дубинки и железные цепи. Едва посмотрев на незваных гостей, Каштан тотчас узнал в двоих из них бритоголовых верзил, которых прошлым утром вышвырнул из города.

– Они пришли за мной, – спокойно сказал он.

– У меня под стойкой есть помповое ружье, – задумчиво произнес бармен, глядя на приближающихся головорезов. – Достать?

Каштан покачал головой.

– Не надо. Дай что-нибудь.

Бармен кивнул и вложил в протянутую руку Каштана бейсбольную биту, которую достал из-под прилавка. Крепко сжав биту, Каштан двинулся навстречу бритоголовым.

Дьякон, секунду помешкав, поднял с пола деревянный стул, обхватил пальцами его ножку, вздохнул и, держа стул наподобие дубины, двинулся за Каштаном.

– Мочи их! – крикнул кто-то из бритоголовых, и вся банда ринулась на Каштана и дьякона.

Поднялась страшная кутерьма. Звенели разбитые бокалы, глухо вскрикивали раненые. Бармен наблюдал за дракой спокойно, скрестив на груди огромные руки и чуть склонив голову набок, как взрослый наблюдает за игрой детей.

Каштан орудовал бейсбольной битой яростно и безмолвно. Стул отца Андрея столь же неустанно и ритмично наматывал круги, сбивая бритоголовых бандитов с ног. Из восьми бандитов четверо уже вышли из строя: у кого-то была разбита голова, у кого-то сломаны ребра.

Каштан дрался молча, а дьякон, охаживая бритоголовых своим страшным оружием, все время хрипло приговаривал:

– Образумьтесь! Идите домой! Ну же!

У Каштана по лицу текла кровь, но он не замечал этого. У дьякона была перебита цепью левая рука, но он так же не обращал на травму никакого внимания.

Глядя на то, как стремительно редеют ряды бритоголовых, бармен усмехнулся и тихо пробормотал под нос:

– И кто после этого скажет, что господь не бережет пьяных?

Вскоре битва была окончена. Бармен вышел из-за стойки и помог Каштану и дьякону подволочь избитых бандитов к стене и усадить их.

– Позвонить в милицию? – спокойно спросил он у Каштана.

Тот вытер салфеткой окровавленное лицо и усмехнулся:

– Самое время.

Бармен кивнул, достал из кармана телефон.

– Кто они? – спросил отец Андрей, тяжело дыша и отирая рукавом рясы потный лоб.

– Заезжие хулиганы, – ответил Каштан и сунул в рот сигарету. – Вчера утром они невежливо повели себя с одной дамой. Пришлось дать им отпор.

Каштан закурил и помахал рукою, отгоняя от лица дым. Протянул пачку «Парламента» отцу Андрею. Тот хотел взять, но зашипел от боли и опустил руку.

– Перелом? – быстро спросил Каштан, кивнув на руку.

Дьякон покачал головой:

– Нет. Просто ушиб.

Каштан снова кивнул, достал из пачки сигарету и вставил ее в рот дьякону, затем поднес к сигарете зажигалку и крутанул колесико. Посмотрев, как отец Андрей прикуривает, он едва заметно усмехнулся и сказал:

– А вы молодец, дьякон. Я даже не ожидал. Если вы пьяный такой лев, то какой же вы трезвый?

– Вы выпили не меньше меня и держались не хуже, – возразил отец Андрей, слегка пошатнувшись. Затем покосился на Каштана и сказал: – Продолжим нашу дуэль?

Каштан некоторое время разглядывал противника, потом покачал головой.

– Нет, батюшка. Должен признаться: я вас обманул. Вы пили водку, а мне бармен наливал простую воду.

Дьякон обдумал его слова и спокойно спросил:

– Как такое может быть?

– Бармен мой друг, – объяснил Каштан. – Я подал ему знак, и он правильно меня понял.

Отец Андрей снова помолчал.

– Значит, вы меня обманули, – угрюмо произнес он.

– Выходит, так, – сказал Каштан. – Если вас это утешит, я признаю свой проигрыш. И еще: я хотел бы извиниться за те гадости, которые наговорил про Марго. У нас с ней ничего не было.

– Совсем?

– Совсем, – кивнул Каштан. – Если хотите, при встрече я принесу ей свои извинения. Но мне кажется, что лучше этого не делать. Ведь тогда мне придется пересказать ей весь наш разговор, а это может здорово ее обидеть.

– Согласен.

Они помолчали.

– Ты хороший мужик, дьякон, – снова заговорил Каштан. – Но я не люблю хороших. И если ты еще раз появишься у меня на пути, я тебя не пожалею. – Каштан сунул окурок в пустую рюмку, повернулся и зашагал к выходу.

Отец Андрей задумчиво посмотрел ему вслед, затем почти машинально взял с барной стойки рюмку водки и в два глотка опустошил ее. Тут он вздрогнул и с изумлением посмотрел на рюмку, словно только что увидел ее.

Бармен усмехнулся и сказал:

– Похоже, эта была последняя.

Глаза дьякона закатились под веки, и он рухнул на пол.

– Марго?

– Да, я, – ответила журналистка. Она сидела на краю кровати и насмешливо смотрела на дьякона. – Наконец-то очнулись. Где вы так нализались, батюшка?

Дьякон хотел приподняться, но скривился от боли и схватился рукою за голову.

– Не надо было мне пить эту рюмку, – сдавленно проговорил он.

– Рюмку? – Марго развеселилась. – Так вас так «укачало» с одной рюмки? Дьякон, вам совершенно нельзя пить.

– Я…

– Вы слабоваты по этой части. Ничего страшного. Зато у вас нокаутирующий удар – я прекрасно это помню. На этот раз у вас был слишком сильный противник. Рюмка водки отправила вас в нокаут. Такое случается.

Отец Андрей хотел объяснить журналистке про дуэль, но лишь махнул рукой. Сейчас вся эта дуэль казалась ему полным ребячеством, про которое стыдно было даже вспомнить. Голова у дьякона раскалывалась, и он слегка застонал.

Марго поднялась с кровати.

– Сейчас мы вас подлечим.

Она подошла к столу и вернулась с подносом, на котором что-то стояло. Поднос она поставила прямо на кровать.

– Что это? – слабым голосом спросил отец Андрей.

– Мне бокал «порто». Вам – водка и бутерброд с красной икрой. Вам нужно опохмелиться.

Дьякон с отвращением посмотрел на рюмку.

– Я не хочу.

– Пейте, если не хотите промучиться весь день!

Отец Андрей нехотя взял с подноса рюмку, вздохнул и отпил глоток.

– До дна и залпом! – приказала Марго.

Дьякон послушно выпил. Брякнул рюмку на поднос и вновь рухнул на подушку. Марго посмотрела на его опухшее лицо и усмехнулась.

– Если честно, дьякон, вы меня удивили. Вы всегда такой правильный, строгий. И вдруг – пьяный в стельку! Я вас даже зауважала. Ну, то есть, я и раньше вас уважала, но теперь…

– Пожалуйста, – попросил отец Андрей, страдальчески скривив лицо, – прекратите эту трескотню.

Марго хотела обидеться, но передумала. В конце концов, дьякон был болен, а на больных обижаться нельзя. К тому же он мог оказаться полезен в расследовании дела «о проглоченных шахматах». Так что ссориться с ним у Марго не было никакого резона.

– Как скажете, – холодно проговорила Марго, пожимая плечами.

Отец Андрей с усилием потер лоб и глухо спросил:

– Как я здесь оказался?

– Вас принес Каштан, – ответила Марго.

– Почему сюда?

– Не знаю. Но вы были в таком состоянии, что я решила не таскать вас по коридорам, а поскорее уложить в постель.

Отец Андрей хотел откинуть со лба прядь волос, но застонал от боли и схватился за плечо.

– У вас ушиблена левая рука, – сообщила Марго. – Каштан сказал, что вы упали и ударились плечом о кирпич.

– Он… обманул меня.

– С кирпичами такое случается, – кивнула Марго. – За этими маленькими мерзавцами нужен глаз да глаз.

– Смешно, – кисло улыбнулся дьякон. – Итак, Марго, что вы здесь делаете?

– Вывожу вас из запоя.

– Я имею в виду – в Чудовске. Очередное журналистское расследование?

– Почему сразу расследование? Может быть, я приехала сюда как туристка? Говорят, в Чудовске особый воздух и очень чистая морская вода. К тому же здесь много достопримечательностей.

– Какие, например?

– Ну… – Марго пожала плечами. – Например, бар «Белый попугай». Там работает бармен, который отсидел пятнадцать лет за двойное убийство. Настоящий монстр.

– Кого же он убил?

– Жену и ее любовника. Задушил голыми руками!

Дьякон хмыкнул:

– Я тут уже месяц и ничего об этом не знал.

– Меня это не удивляет, – дернула плечом Марго. – Вы, мужчины, не видите ничего дальше собственного носа.

– Так вы поэтому здесь? Из-за бармена?

Марго покачала головой:

– Нет. Я тут по другому делу. И вы, дьякон, нужны мне.

– В каком качестве? – осведомился отец Андрей.

– В качестве консультанта, – сказала Марго, прищуривая зеленые глаза. И добавила таинственным голосом: – В этом городе творятся странные вещи.

– Да ну? – Дьякон вздохнул. – И что же странного вы успели увидеть?

Марго посмотрела на отца Андрея долгим, пристальным взглядом. Дьякон встретил ее взгляд прямо и спокойно.

– Не могу понять… – тихо проговорила Марго, – то ли вы прикидываетесь, то ли правда ничего не знаете…

– Намекните, о чем я должен знать, и я вам отвечу, – сказал отец Андрей.

«Говорить или не говорить? – размышляла Марго, глядя в золотисто-карие глаза отца Андрея. – С одной стороны, чем меньше народу об этом знает, тем спокойнее мне будет работать. И тем больше шансов заполучить эксклюзивную информацию. С другой – дьякон может мне пригодиться. Ведь помогал же он мне раньше». Наконец Марго решилась.

– Ладно, – сказала она. – Только пообещайте никому не говорить о том, что я вам сейчас расскажу.

– Обещаю, – кивнул отец Андрей.

Марго приблизила свое лицо к лицу дьякона и тихо проговорила:

– В Чудовске убивают людей! А потом вкладывают им в рот шахматные фигуры!

– Да что вы! – изумился дьякон.

Марго посмотрела на него торжествующим взглядом.

– Ну что, удивила я вас? А вы живете здесь уже месяц и ни о чем не знаете. Эх, вы, горе-сыщик.

– Видимо, я не так наблюдателен, как вы, – смиренно произнес дьякон. – Но откуда вы-то об этом знаете?

– Информация блуждает по свету, – уклончиво ответила Марго. – Нужно только уметь ее добывать.

– Да-да, – покивал дьякон, по всей вероятности, удрученный тем, что Марго «обошла его». – Что ж, Марго, поскольку вы рассказали мне главное, самое время посвятить меня в подробности.

– Подробностей я не знаю. Но у меня уже есть подозреваемый.

– И кто же это?

– Местный прокурор! Я вчера была у него.

– Он что, согласился дать вам интервью?

– Нет, конечно. Я представилась политтехнологом из Москвы. В Чудовске скоро выборы мэра, поэтому он не удивился.

– Хорошая легенда, – заметил отец Андрей.

– Да, неплохая, – кокетливо проговорила Марго и легким движением поправила прическу. – Так вот, прокурор явно во что-то замешан. Он знаком с Каштаном!

– Откуда вы знаете?

– Я украла у Каштана мобильник и посмотрела последний вызов. Он говорил с прокурором! Угадайте, что я сделала, когда узнала об этом?

Дьякон на секунду задумался, улыбнулся и сказал:

– Вы позвонили прокурору с телефона Каштана и побеседовали с ним.

– В точку! – кивнула Марго. – Рада, что вы не пропили последние мозги! Я позвонила, и он принял меня за Каштана. Мы перебросились парой фраз, но мне пришлось закончить разговор, поскольку говорить низким голосом – фокус непростой.

Отец Андрей помолчал, что-то обдумывая, затем произнес виноватым, как показалось Марго, голосом:

– Прокурор в самом деле связан с Каштаном. И вместе они проворачивают темные дела.

При этом сообщении Марго оживилась.

– У вас есть доказательства? – спросила она.

– Видите ли, – медленно произнес дьякон, – со мной произошла одна история…

Отец Андрей рассказал журналистке о том, как некий мальчишка по имени Игнат пытался обокрасть его, и о том, как он подружился с малолетним преступником. Марго слушала с напряженным вниманием, то вскидывая брови, то хмуря их. Дьякон поймал себя на том, что гримаски Марго будят в нем уйму теплых воспоминаний и что он ужасно соскучился по этому милому лицу.

– Игнат рассказал мне о банде, членом которой он был, и о главаре банде, – продолжил отец Андрея. – Я решил позвонить прокурору Самойленко и рассказать ему обо всем.

– Прямо прокурору? – удивилась Марго.

– Мы познакомились с ним на приеме у мэра, – объяснил дьякон. – Он всучил мне визитную карточку и попросил звонить, если у меня возникнут какие-нибудь проблемы. Проблемы возникли – и я позвонил.

– Ясно, – кивнула Марго и потребовала: – Дальше!

– Я поведал прокурору о том, что со мной произошло. Но не сказал, что вор, которого я поймал у себя в номере, – мальчишка. А прокурор каким-то образом уже знал об этом! И теперь я понимаю, откуда. Я уже говорил, что мальчик рассказал мне о главаре банды. Так вот, этого главаря зовут Каштан.

– Вы хотите сказать, что Каштан… – Марго осеклась и выпучила глаза.

Дьякон кивнул:

– Да. Главарь банды малолеток, которая обчищает квартиры и гостиничные номера. Кстати, и офисы тоже. Я застукал воришек за тем, как они пытались выкрасть из одного офиса дискеты с конфиденциальной информацией.

– Чтобы шантажировать владельцев фирмы?

– Уверен, что так. Думаю, они выполняли чей-то заказ.

Марго аж порозовела от возбуждения.

– Прокурора! – выпалила она.

Дьякон, однако, остерегался делать поспешные выводы. Он качнул головой и сказал:

– Этого я не берусь утверждать. Но вполне допускаю. Самойленко один из самых авторитетных жителей города.

Марго отпила портвейна, повертела бокал в пальцах и задумчиво проговорила:

– Откуда у него столько власти?

– Это вопрос, – сказал дьякон, посмотрел на бокал и поморщился. – Чтобы «рулить» всем городом, нужно иметь рычаги влияния. Первое, что приходит на ум, это…

– Шантаж, – обронила Марго.

Отец Андрей кивнул.

– Вот зачем ему понадобились дискеты! – взволнованно проговорила Марго. – И вот зачем ему нужен Каштан с его бандой малолеток. А я-то удивлялась, почему Каштан ведет себя в городе абсолютно по-хозяйски? Оказывается, у него есть высокий покровитель.

– Не столько покровитель, сколько работодатель, – поправил дьякон. – Но все это лишь наши предположения. У нас нет прямых улик.

– Прямые, кривые – какая разница? – Марго уставилась на бокал и задумчиво наморщила лоб. – Интересно… как это все связано с шахматами? И с этими странными убийствами?

Марго перевела лучистый взгляд на отца Андрея. Тот выглядел озабоченным и даже расстроенным.

– Вот этого я и не могу понять, – сказал дьякон. – У меня нет ни одной версии. Хотя… – тут отец Андрей прищурил глаза, – у меня такое ощущение, что разгадка где-то рядом. Нужно только сложить разрозненные факты воедино, и мы получим… – Отец Андрей снова поморщился. – Марго, у вас, случайно, нет при себе аспирина?

– Только цитрамон, – ответила журналистка. – Всегда ношу его при себе. Помогает бороться с мигренью.

Она достала из сумочки таблетку и протянула ее дьякону. Тот поблагодарил и бросил таблетку в рот.

– Может, вам выпить еще рюмку? – предложила Марго.

– Только не это, – простонал отец Андрей.

Вдруг журналистка нахмурилась.

– Одного не пойму, – сухо сказала она, – какого черта вы морочили мне голову, если так много знаете об этом деле?

– Ну… Я надеялся, что вы сообщите мне что-нибудь новое. Что-то, чего я не знаю.

– И для этого выставили меня дурой.

Марго встала с кровати и грозно проговорила:

– Хватит валяться на моей кровати. Вставайте и вытряхивайтесь отсюда вон!

Отец Андрей приподнялся на локте, но застонал и снова упал головой на подушку.

Марго топнула ногой:

– Хватит притворяться!

– Я думал, сработает, – вяло усмехнулся отец Андрей. – Но вас не обманешь. Хорошо, я уйду. Но дайте мне шанс оправдаться.

– Рискните, – сказала Марго, снова усаживаясь на кровать.

– Итак, погибли двое. Бородин выстрелил себе в рот из пистолета. Трофимов умер от сердечного приступа. В желудке Бородина нашли черного слона, во рту Трофимова – черного коня.

Марго достала сигареты и, закуривая, кивнула:

– Продолжайте.

– Из местного музея украли несколько старинных шахматных фигур, – продолжил отец Андрей.

– Несколько? – подняла бровь Марго.

– Три, – уточнил дьякон. – Эти фигуры – конь, слон и король. Конь и слон уже нашлись. Осталась еще одна фигура.

– Король! – выдохнула Марго вместе с дымом.

Отец Андрей кивнул:

– Именно.

– Это значит, что убийства не закончены. И будет еще одно?

– Боюсь, что да. – Отец Андрей помолчал и сказал: – Тут есть еще один важный момент. Дело в том, что все три фигуры – черные.

– И что с того? – навострила уши журналистка.

– Я уверен, что цвет в данном случае имеет значение. Ведь черный – это плохой, злой. Совершая преступление, люди совершают «черное дело». Так?

Марго стряхнула с сигареты пепел и посмотрела на дьякона сверкающими глазами.

– Намекаете на то, что Трофимов и Бородин были злодеями?

– По крайней мере в глазах того, кто их убил, – уточнил дьякон. – Видимо, себя самого этот человек считает белой фигурой. Фигурой, воюющей на стороне добра.

– И он последовательно уничтожает «черные фигуры».

– Да. Но это всего лишь версия.

– Мне она нравится, – сказала Марго. – Даже если она ошибочна, она красива.

– О да, – скептически улыбнулся отец Андрей. – Для журналиста правда не главное. Главное – чтобы история была эффектной.

– Да что вы знаете про журналистику! – вскипела Марго. – Журналисты бегают с фотоаппаратом и диктофоном под пулями, чтобы такие, как вы, могли раскрыть вечернюю газету и прочесть последние новости, сидя в уютном кресле с бокалом коньяка в руке!

– Марго, я вовсе не хотел…

– Какая разница – хотели или нет? – продолжала горячиться журналистка. – Вы судите о профессии по ее худшим представителям. А вы знаете, что в одном городе на Сахалине священник кафедрального собора был гомосексуалистом? И соблазнял юных прихожан. Я сама делала об этом репортаж! И что же – все священники гомосексуалисты и растлители малолетних?

– Чего вы так разошлись? – пробормотал дьякон, морщась и потирая пальцами лоб. – Я всего лишь высказал свое мнение.

– Возьмите свое мнение и засуньте его себе…

Дьякон приподнялся на локте и поцеловал журналистку в губы. Затем снова опустился на подушку и улыбнулся.

– Что это? – растерянно проговорила Марго. – Зачем?

– Я не видел другого способа остановить вас, – сказал отец Андрей.

Марго тронула губы кончиками пальцев.

– Интересный способ, – произнесла она с неуверенной улыбкой.

– Главное, что он сработал, – сказал дьякон. – А теперь я пойду к себе в номер и приму холодный душ, чтобы одолеть похмелье.

– Душ вы можете принять и у меня, – сказала Марго. – Чистое полотенце я вам дам.

Проходя мимо ванной, Марго остановилась и заглянула в щелку. Дьякон стоял по душем спиной к двери. Марго в очередной раз поразилась, какое стройное и мускулистое у него тело. На спине виднелись три маленьких круглых шрама. Можно было бы предположить, что это шрамы от пулевых ранений, но откуда взяться таким ранениям на спине простого дьякона?

Марго еще несколько секунд полюбовалась смуглой мускулистой спиной дьякона, скользнула взглядом чуть ниже, улыбнулась и, вздохнув, отошла от двери.

«Если бы он снова попробовал меня соблазнить – я бы, наверное, не устояла, – подумала она. – И это обидно».

Наш соотечественник г-н Чигорин (хочется сказать – «увы, соотечественник», но жалость не позволяет этого сделать) решительно не оправдал наших надежд. Тот, кого считали русским медведем, на деле оказался не более чем дворовым псом, доедающим объедки с чужого стола – со стола, за которым горделиво восседают три гения – Ласкер, Стейниц и Пильсбери. Именно эти господа – герои сегодняшнего дня. Именно в их честь трубят трубы олимпийских богов, именно их венчают лаврами петербургские хариты. И напрасно говорят, что в родных местах человеку помогает даже воздух. Г-ну Чигорину уже ничто не в силах помочь.

Необыкновенный талант, о котором так много писали, оказался выдумкой. Теперь уже окончательно понятно, что своими бывшими победами г-н Чигорин обязан всего-навсего везению. Но вот разоблачение произошло! Везение отказало г-ну Чигорину, и все тут же встало на свои места!

Так и хочется сказать: «Михаил Иванович, дорогой, не умеете играть в шахматы – не беритесь. Не стоит вам садиться за одну доску с настоящими игроками, дабы не покрыть себя позором». Впрочем, теперь уже поздно. От честного имени остался только пшик! Талант был дутым, и теперь сдулся окончательно. Увы и ах!

– Быстрописцев, – с усмешкой проговорил Чигорин, откладывая газету. – Фамилия не настоящая, это как пить дать. Журналистская кличка. Как у собак. Быстрописцев, фьюить! Принеси мне косточку! А чья это косточка? Да некоего Чигорина. Чигорина? Кто ж это такой, не припомню? Да ведь это тот самый господин, который сдулся, и эта косточка – все, что от него осталось!

Чигорин засмеялся и залпом выпил рюмку водки. Потом опустил голову и словно бы о чем-то задумался.

– Не стоит вам больше пить, Михаил Иванович, – сказал молодой буфетчик, сочувственно глядя на Чигорина. – Это уже второй штоф.

Чигорин дернул щекой и небрежно произнес:

– А, перестань. От моего честного имени остался только пшик, теперь мне не о чем беспокоиться.

– На улице мороз, – гнул свое буфетчик. – Как до дому-то доберетесь?

– Какой же ты, брат, непонятливый, – с досадой произнес Чигорин. – Говорят же тебе – сдулся я. Нет больше меня. А раз нет – так и не о чем переживать.

Буфетчик покосился на газету и спокойно заметил:

– Экая беда. Вы и раньше проигрывали, и ничего.

– Откуда ты знаешь?

– Да уж знаю. Тут про вас в каждом заведении знают. Особливо после того случая, когда вы на спор самого Герасима перепили. Кроме вас, его никто перепить не смог.

– Да, помню. – Чигорин улыбнулся. – Давненько его не видел. Уж не спился ли?

– Какое там, – махнул рукой буфетчик. – Он же после того спора в шахматы выучился играть. Как вы и велели. Сказал: «Проиграл, долг надо отдавать». Так теперь все вечера в «Доминике» за шахматами и просиживает. Даже небольшой капиталец себе на энтом деле скопил. Собирается лавку скобяную открывать.

– Вот как, – удивился Чигорин. – Кто бы мог подумать!

– Он теперь каждое воскресенье свечку за ваше процветание в церкви ставит. За то, что надоумили его и человеком сделали.

– Поди ж ты, – усмехнулся Чигорин. – Значит, и шахматы могут приносить пользу.

– Коли голова на плечах есть – принесут, а коли нет – так и шахматы не помогут, – с глубокомысленным видом изрек молодой буфетчик.

Чигорин засмеялся.

– Прав, курилка! Еще как прав! Подай-ка мне соленого груздя – хочется закусить!

– Вот это дело. – Буфетчик улыбнулся и поставил перед шахматистом тарелку с соленым груздем.

Михаил Иванович выпил еще рюмку водки и закусил груздем.

– Замечательно! – сказал он, вновь обретая обычное благостное расположение духа. – Запомни, братец, самое гениальное изобретение человечества – это рюмка водки и соленый груздь! Пред этим все остальное тускнеет.

Чигорин полез в карман за платком, желая отереть потный лоб, но вместо платка достал из кармана сложенный лист бумаги. Несколько секунд Михаил Иванович смотрел на него оторопело, потом хлопнул себя ладонью по лбу и воскликнул:

– Да ведь это приглашение! Ах ты ж черт, как я мог забыть? Я ведь приглашен сегодня на вечер к купцу Бостанжогло!

– Это тот самый табачный король? Миллионщик? – с любопытством поинтересовался буфетчик.

– Он самый! И я должен быть у него через два часа!

– Тогда вам самое время остановиться, – сказал буфетчик, кивнул подбородком на графин.

– Да, ты прав, – сказал Чигорин. Он уже отставил было от себя водку, но тут взгляд его упал на свернутую в рулон газету. Лицо шахматиста снова омрачилось.

– А с этим-то что делать? – проговорил он задумчиво и глухо.

– Вы про статейку? Не обращайте внимания. Газетчики все одно что комары. Им бы утробу кровушкой чужой набить.

– Верно, комары! – согласился Чигорин. – Кровососы! Насекомые создания! – Взгляд шахматиста блеснул, словно ему в голову пришла какая-то идея. – А с комарами как надобно поступать? – рявкнул он. – Бить не жалея! – Чигорин хлопнул ладонью по буфетной стойке так сильно, что подпрыгнул графин с водкой. – Мне пора!

– Что это вы задумали? – опасливо спросил буфетчик.

– Дело одно решу.

– Может, сперва протрезвеете, а потом уж за дела? – осторожно произнес буфетчик.

Чигорин криво ухмыльнулся.

– Нет, братец. Дело это срочное, и решать его надо сейчас. Ну, бывай здоров!

Чигорин повернулся и вышел. Буфетчик посмотрел ему вслед и со вздохом проговорил:

– Ох, чует мое сердце – быть беде…

Двадцать минут спустя Михаил Иванович Чигорин ввалился в редакцию газеты «Петербургский вестник». Пальто его было расстегнуто, шапка сдвинута на затылок, взгляд воинственно блестел.

– Который тут Быстрописцев? – громогласно проревел Чигорин на всю редакцию.

– Господин Чигорин! – воскликнул, вскакивая из-за стола, редактор газеты, невысокий господин с лысиной и брюшком.

– Я-то Чигорин, а вот ты что за хрен с горы?

– Позвольте, что это за слова такие? – обиженно произнес редактор. – Я редактор газеты Пожедомский!

– Ах, так ты редактор! – радостно прогудел Чигорин, и лицо его словно осветилось. – Тебя-то мне и надо!

– Позвольте, по какому праву вы врываетесь сюда и…

Чигорин вытащил из кармана газету, схватил перепуганного редактора за шиворот и сунул конец газеты ему в раскрытый от возмущения рот.

– Фто вы… – зашамкал, выпучив глаза, редактор, но Чигорин его не слушал.

– Ешь-ешь, кровосос! – с яростной веселостью произнес он и указательным пальцем вдавил газету поглубже – в самую глотку редактору.

Двое журналистов с криками повисли у шахматиста на руках, но он тряхнул могучими плечами, и журналисты разлетелись в стороны.

– Жуй, не выплевывай! – приговаривал Чигорин, запихивая газету Пожедомскому в глотку. – Нравится? Нет? Значит, еще не распробовал!

В комнату вбежали еще двое молодых людей, и теперь уже четверо мужчин пытались вырвать бедного редактора из медвежьих лап Чигорина.

– Наелся? – спросил, не обращая на них внимания, Чигорин. – Ну, молодец! А теперь запомни: если еще раз прочту в твоей газетке что-нибудь этакое – выкуплю весь тираж и заставлю съесть! – Чигорин стряхнул с себя журналистов и, окинув их грозным взглядом, прогудел: – И вас касается, господа кровососы! Всех научу, никого не забуду!

Чигорин отшвырнул от себя редактора, повернулся, крякнул и двинулся к выходу.

Когда он вышел, все бросились подымать с пола Пожедомского. Около минуты редактор отплевывался, потом вытаращил глаза и прохрипел:

– Хам… Негодяй… Где Быстрописцев?

На клич из-за стола высунулась взлохмаченная голова, приделанная к тонкой, кадыкастой шее.

– Я здесь, – с вялой улыбкой проговорила голова.

– Фельетон… – прохрипел Пожедомский. – Два фельетона… Три… В завтрашний номер… Первая полоса…

– Фельетон дело хорошее, – проговорил Быстрописцев с тонкой улыбкой. – Но субъект больно агрессивный. Этак можно и жизни лишиться.

Пожедомский попытался что-то сказать, но закашлялся. Журналисты кинулись наливать ему воду из графина. А Быстрописцев, все еще не спеша полностью выбраться из-под стола, перевел взгляд на дверь и тихо прошептал:

– А какой здоровяк этот Чигорин… Ему бы шпалы укладывать, а не в шахматы играть.

Вечер у промышленника Бостанжогло был, что называется, камерный. Гостей – минимум. Кроме Чигорина – два вежливых купца во фраках и с женами да один потрепанный дворянчик с недовольным лицом.

Обняв за плечи Чигорина, хозяин дома, Александр Бенедиктович Бостанжогло, подвел его к ослепительно красивой молодой женщине в светлом платье и со светлыми, почти платиновыми полосами.

– Дорогая, позволь тебе представить – это Михал Иваныч Чигорин, лучший шахматист в мире! – представил шахматиста Бостанжогло.

– Тот самый Чигорин? – улыбнулась женщина, подавая руку. – Саша мне все уши про вас прожужжал.

– Он может, – улыбнулся Чигорин и поцеловал даме руку.

Бостанжогло улыбнулся и сказал:

– Анна Петровна Голубева мне почти жена. Прошу любить и уважать ее, как меня самого. И даже больше!

Чигорин галантно поклонился. Шахматист был одет в коричневый фрак, довольно ловко сидевший на его мощной фигуре, а его каштановые волосы и борода были красиво расчесаны.

Александр Бенедиктович Бостанжогло смотрелся полной его противоположностью – невысокий, полноватый, с редкими, но аккуратно подстриженными волосиками льняного цвета и маленькой, светло-русой бородкой. Вид у промышленника был не то чтобы не осанистый, а просто-таки никакой, однако все знали, что Бостанжогло – миллионер, и это каким-то странным образом придавало ему солидности и лоску. В газетах писали, что Александр Бенедиктович – один из самых оборотистых промышленников в России, называли его «табачным королем», и Бостанжогло, хоть и посмеивался, но носил этот «титул» не без удовольствия.

– Согласитесь, Михал Иваныч, моя Анечка – настоящая русская красавица! – продолжал весело разглагольствовать Бостанжогло. – Если бы кому-нибудь взбрело на ум устраивать в России конкурсы женской красоты – Анна заняла бы на нем первое место!

Чигорин улыбнулся и сказал:

– Глупо оспаривать очевидное.

Женщина тихо засмеялась, а Бостанжогло добавил:

– Друг мой, эта женщина – лучшее, что у меня есть! Она стоит всех алмазов Голконды!

– Его сиятельство князь Шервалидзе! – объявил дворецкий.

Бостанжогло засуетился.

– Дорогая, прошу тебя, поухаживай за господином Чигориным, пока я встречу гостя.

– С удовольствием, – ответила красавица.

Александр Бенедиктович ушел к новому гостю, а Анна Петровна взяла Чигорина под руку. Он уже кое-что слышал об этой женщине. Поговаривали, что она – что-то вроде наложницы у Бостанжогло, что он познакомился с ней в Париже, где она состояла в связи с бароном Ротшильдом, и отбил ее у барона.

Доходили до Чигорина и слухи о красоте наложницы табачного короля, но сегодня он увидел ее воочию и убедился, что слухи эти отнюдь не преувеличены. Что-то в ней было такое, отчего сердце Михаила Ивановича забилось быстрее. В повороте маленькой головки, в движениях тонких рук, в милой манере говорить и слушать собеседника, в мягком, лучистом взгляде зеленых глаз.

Чигорин смотрел на нее, слушал ее негромкий голос и чувствовал, что с ним что-то происходит. Какая-то сладостная истома поселилась в душе, вперемешку со светлой грустью. Если бы Михаил Иванович был поэт, он бы сразу понял, что это чувство именуется «влюбленностью». Но в сухой системе координат профессионального шахматиста нет такой категории, как «влюбленность». И если в голову поэту в эту минуту, вероятно, пришли бы какие-нибудь стихи, то Чигорину встреча с Анной Голубевой показалась началом какой-то игры. Это подсказала ему интуиция шахматиста. К тому же он чувствовал, что игра эта обещала впереди много удовольствий. Каких именно – было пока непонятно.

Чигорин не был ловеласом, но женщин никогда не избегал и умел с ними ладить, а потому беседовал с Анной Петровной легко и свободно. Речь зашла о Бостанжогло.

– Он очень милый, – с улыбкой сказала Анна Петровна. – Но иногда он говорит глупости.

– Ничего удивительного, – ответил Чигорин. – При виде красивой женщины мужчины часто теряют ум.

Женщина быстро и остро глянула на него из-под густых ресниц и сказала:

– Бостанжогло не из таких. Вот вы – да. Саша говорил, что вы романтик.

– Он так говорил? – улыбнулся Чигорин.

Она кивнула:

– О, да. Мой муж вас обожает. Чигорин то, Чигорин это. Чигорин – лучший из лучших! Саша в вас просто влюблен.

– Он дает деньги на проведение матчей, а это главное, – заметил Михаил Иванович.

Беседуя, они ходили по зале, и Чигорин вдруг поймал себя на том, что не замечает остальных гостей. Словно они в этой зале совершенно одни. Нет, он, конечно, вел себя с окружающими вежливо и корректно: кому-то отвечал на приветствие учтивым кивком, с кем-то перебрасывался парой пустых фраз, – но проделывал он все это как бы по инерции. Все его внимание сфокусировалось на этом милом лице с зелеными глазами, ласково глядящими на него из-под темных, пушистых ресниц.

– Если честно, я давно мечтала с вами познакомиться, – говорила Анна Петровна. – Правда, я представляла вас себе немного иначе. Я думала, что вы – этакий сухой, колючий, немногословный истукан без капли юмора. Этакая бездушная машина для игры в шахматы.

Чигорин улыбнулся.

– Рад, что не оправдал ваших ожиданий, – сказал он. – Что же вы подумали, когда увидели меня? Какова была ваша первая мысль?

– Моя первая мысль была… – Анна Петровна слегка покраснела. – Впрочем, об этом не стоит говорить.

– Ну вот, – сказал Чигорин. – Заинтриговали и бросили. Если вы мне не скажете, я проведу не одну бессонную ночь, думая об этом.

– Вы такой впечатлительный? – Анна Петровна лукаво прищурилась. – Что ж, хорошо. Первая моя мысль была такова, что вы…

– Что я? – поторопил ее Чигорин.

– Что вы – красивый, – выдохнула Анна Петровна.

Михаил Петрович стушевался.

– Я… – начал было он, но Анна Петровна его перебила:

– Напрасно я вам это сказала. Женщины вообще не должны такого говорить мужчине при первой встрече.

– Отчего же? – спросил, запинаясь, Чигорин.

– Теперь вы зазнаетесь и будете думать, что я – такая же романтическая глупышка, как эти ваши юные восторженные поклонницы.

– Среди моих поклонниц нет глупышек, – сказал Михаил Иванович. – А что касается вас, я был бы чрезвычайно счастлив, если бы такая великолепная и умнейшая дама, как вы, оказалась среди моих поклонниц. Правда, не знаю, как к этому отнесся бы ваш… друг.

Взгляды их встретились, и Чигорин осекся.

– В шахматных журналах Бостанжогло я видела много ваших партий, – сказала Анна Петровна, понижая голос. – Обороняться не в вашем стиле. Какова бы ни была опасность, вы смело бросаетесь вперед. И это мне в вас нравится.

– Вы правы, я не люблю защищаться. Скрупулезно выстраивать оборону – не мой стиль. Мне нравится играть в нападении.

– И в этом мы с вами похожи, Михаил Иванович. Я так же, как и вы, предпочитаю нападение защите, – сказала Анна Петровна и, прищурив зеленые глаза, пристально и мягко посмотрела на Чигорина.

Он этого взгляда Михаил Иванович почувствовал, как по телу его пробежало что-то вроде электрического тока. А в словах, сказанных Анной, ему послышался какой-то намек. Намек на что? – неизвестно. Но сердце Чигорина забилось сильнее.

– Вы как будто побледнели, – весело произнесла Анна Петровна.

От интимных ноток в ее голосе не осталось и следа, теперь она снова выглядела как красивая светская львица. «Не ошибся ли я? – подумал Чигорин, смотря на ее красивое, чистое лицо. – Не принял ли желаемое за действительное?»

– Почему вы не отвечаете, Михаил Иванович? Что-то случилось?

– Н-нет… Ничего. – Чигорин достал шелковый платок и вытер лоб. – Просто мне на мгновение показалось, что я…

– Что вы?

– Нет, ничего, – снова выдавил Чигорин, проклиная себя за секундную слабость, благодаря которой он чуть было не сказал Анне Петровне… Не сказал ей, что…

– Что вы в меня влюбились? – тихо и весело произнесла женщина.

Чигорин вздрогнул и изумленно на нее посмотрел.

– Господи, да что с вами такое? – улыбнулась Анна Петровна. – Я ведь просто шучу. Не нужно придавать такое значение словам.

– Простите, – пробормотал Михаил Иванович и снова вытер лоб платком.

– Вы бледны, – с трогательной заботой в голосе проговорила Анна Петровна. – Может быть, вы нездоровы?

– Да, – отрывисто ответил Чигорин. – Наверное.

– А может быть, вы…

Взгляды их встретились. «Вот опять! – пронеслось в голове у Чигорина. – Нет, это не могло мне показаться!»

– Что я? – переспросил он.

– Может быть, вы в самом деле влюбились в меня? С мужчинами, которые меня окружают, это происходит часто. Признавайтесь: вы тоже думаете, что влюбились?

– Что за дикая мысль? – ответил Чигорин, покрываясь пятнами. – Мне такое и в голову не приходило. Это же полная бессмыслица.

– Бессмыслица – влюбиться в такую, как я? – тихо спросила женщина, и Чигорину показалось, что голос ее дрогнул от обиды.

– Нет, я совсем не это хотел сказать, – поспешно заверил он, окончательно запутавшись. – Просто я… То есть просто вы… То есть… Черт… Простите, мне, кажется, пора идти!

Чигорин повернулся и зашагал к выходу. У двери он натолкнулся на Бостанжогло и какого-то рослого, грузного мужчину с бакенбардами.

– Михаил Иванович! – воскликнул Бостанжогло с удивлением. – Куда же вы!

– Мне надо… Я обещал… одному человеку…

– Но вы ведь только что пришли! И потом, с вами хочет познакомиться мой старинный друг! Позвольте вам представить – ростовский помещик Жеребкин!

– Очень приятно! – обронил Чигорин, пожимая руку спутнику табачного короля. – Мне пора… Я… Одним словом, прощайте! – Чигорин махнул рукой и выскочил из гостиной.

Бостанжогло задумчиво посмотрел ему вслед и нахмурился.

– Он всегда так экспрессивен? – поинтересовался помещик Жеребкин.

– Напротив, – ответил Бостанжогло, – обычно он весьма уравновешен. Ума не приложу, что с ним произошло.

– Видимо, была причина, – заметил на это Жеребкин, хмуря кустистые брови. – Уверен, что грубость вашего протеже была непреднамеренной. В противном случае ему бы пришлось за нее ответить.

Бостанжогло натянуто улыбнулся, потом снова посмотрел на закрывшуюся за шахматистом дверь, извинился перед помещиком Жеребкиным, повернулся и подошел к Анне Петровне.

– Я только что наткнулся на Чигорина, – сообщил он. – Наш шахматист выскочил отсюда как ошпаренный. Что за муха его укусила?

– Муха здесь ни при чем, – ответила Анна Петровна немного рассеянно. – Просто он вспомнил об одном неотложном деле.

– У тебя странное лицо, – сказал Бостанжогло, задумчиво глядя на любовницу. – Могу я узнать, о чем вы говорили?

– Так, ни о чем, – небрежно ответила женщина. – Обыкновенная светская болтовня.

Бостанжогло долго вглядывался в лицо любовницы, потом глухо проговорил:

– Ну-ну.

Затем повернулся и направился к гостям. В глазах его затаилось странное выражение, но Анна Петровна этого уже не увидела.

В тот вечер Чигорин обошел три ресторана кряду, и в каждом выпил по стакану водки. Он нигде не мог сидеть долго. Что-то гнало его прочь, на улицу, на холод и ветер. Несмотря на выпитую водку, он не чувствовал себя пьяным. В его душе боролись разнообразные ощущения и устремления, и он не мог в них толком разобраться. Преобладающим чувством было волнение.

В первом кабаке Чигорин повздорил с хозяином, во втором схватился с двумя пьяными купцами и довольно сильно намял им бока, после третьего хмельные физиономии собутыльников так наскучили ему, что он решил купить у буфетчика штоф и пойти пить домой. На улице яростно завывал ветер и кружил в черном воздухе белые вихри снежинок.

Михаил Иванович брел по щиколотку в снегу, проклиная эту погоду, этот город и это волнение в груди, которое не давало ему успокоиться. И в тот момент, когда жжение в груди стало совершенно нестерпимым и Чигорин понял, что водку, пожалуй, придется выпить прямо здесь, на улице, возле него притормозили сани.

– Тпрр-у! – раздался громкий оклик кучера. – Стой!

Сани остановились.

– Михаил Иванович!

Чигорин, придерживая рукою ворот и пригнув голову против ветра, подошел к саням. В санях сидела женщина. Лицо ее было закрыто черной вуалью, но Чигорин сразу узнал ее.

– Анна Петровна! Анна! – воскликнул он.

– Михаил Иванович, милый, что вы с собой делаете! Зачем вы так много пьете!

Чигорин с грустной улыбкой сообщил:

– Я профессиональный пьяница, Анна Петровна. А профессиональный пьяница, когда он не играет в шахматы, пьет.

– Но вы играете в шахматы!

– Это не игра. Удача отвернулась от меня, и вот я уже никому не нужен. Остается одно – пить горькую.

– О, господи! – воскликнула Анна Петровна. – Но ведь это не так! Я знаю наизусть все ваши партии!

– Не думаю, что я…

Договорить Чигорин не успел. Анна Петровна откинула с лица вуаль, обхватила щеки шахматиста холодными, тонкими пальцами и крепко поцеловала его в губы. Чигорин опешил.

– Что бы ни значил этот поцелуй, я готов повторить его снова, – с растерянной улыбкой проговорил он, вглядываясь с лицо женщины. – Хотя не думаю, что Бостанжогло…

– Господи, до чего же вы, шахматисты, дотошны! – рассердилась Анна Петровна. – Ну при чем здесь Бостанжогло? Сегодня вечером я искала вас, а не его! И я вас нашла! Вы хотите говорить о Бостанжогло?

Чигорин почувствовал, что его губы растягиваются в глупую улыбку, но ничего не смог поделать и лишь покачал головой.

– Нет.

– Тогда замолчите и поцелуйте меня! – приказала Анна Петровна.

Чигорин обнял женщину за талию и поцеловал ее в губы, так же крепко, как она его минуту назад.

– Вы не должны пить! Вы победите! Вы обязательно победите, слышите!

– Останьтесь сегодня со мной!

Анна Петровна улыбнулась и покачала головой:

– Нет, сегодня нельзя. Завтра. Завтра я приду к тебе!

– Обещаешь?

– Да!

– Я живу…

– Я знаю, где ты живешь! Давно знаю! Мы встретимся завтра, а пока – прощай!

Чигорин был так взволнован и ошеломлен, что не нашелся что возразить и покорно соскочил на обочину.

– Трогай! – крикнула Анна Петровна кучеру.

Кучер хлестнул лошадь по крупу, и сани, набирая скорость, покатили по заснеженной дороге. Михаил Иванович стоял на обочине и долго смотрел им вслед. Шарф его размотался, ветер дул прямо в лицо и грудь, но Чигорин этого не замечал. Когда сани окончательно скрылись из глаз, шахматист достал из кармана пальто штоф и со словами «Тебя мне сегодня не надо!» швырнул его в сугроб.

В тот благословенный момент, когда Чигорин топил штоф с водкой в сугробе, другой шахматист, Эмануил Ласкер, стоял перед разъяренным горским князем и смотрел на серебристый ствол «кольта», направленный дулом ему в живот.

– Или вы возьмете свои слова назад, – прорычал князь, – или ответите за это оскорбление кровью!

Ласкер улыбнулся и с убийственным спокойствием ответил:

– К прежним вашим характеристикам я добавлю еще одну: вы не только негодяй и трус, вы еще и кретин!

Лицо князя побледнело так, что сравнялось цветом с его белоснежной черкеской. Рука, сжимающая пистолет, нервно дрогнула.

– Вы собираетесь стрелять в безоружного? – все с той же ледяной улыбкой осведомился Ласкер. – Это не по-джентльменски, вы не находите? Хотя чего еще ожидать от дикого горца! Пожалуйста, стреляйте! Не желаете, чтобы я расстегнул сорочку? Она почти новая, и вполне еще может вам сгодиться!

Князь Дадиани Мегрельский затрясся от бешенства. Его глаза, вытаращенные на шахматиста, налились кровью. С минуту противники глядели друг на друга. Противостояние двух взглядов закончилось тем, что князь опустил «кольт».

– Я не стану стрелять в безоружного, – сказал он. – У нас, горцев, есть свои понятия о чести, и они ничуть не хуже ваших. Но когда у вас в руках появится оружие, я убью вас! С каким оружием в руках предпочитаете умереть?

Ласкер усмехнулся.

– Я могу выбирать любое оружие или вы умеете пользоваться только пистолетом? – спросил он.

– Вы можете выбрать такое оружие, какое вам заблагорассудится! – гневно ответил князь Дадиани. – Хоть столовые ножи!

– В таком случае я выбираю… – Ласкер задумчиво нахмурил брови.

Князь ждал, проявляя все признаки нетерпения. Наконец, он не выдержал.

– Так что вы выбираете?

– Шахматы, – с улыбкой ответил Ласкер. – Я выбираю шахматы.

– Что-о? – вытаращил глаза князь. – При чем тут шахматы? На каком основании шахматы?

– На том основании, что этим оружием я владею лучше всего, – просто ответил Ласкер. – Проигравший примет яд. Полагаю, с вашими связями вы легко достанете яд.

– Ваши условия кажутся мне идиотскими, – заявил князь Дадиани.

– Но это мои условия, – с нажимом сказал Ласкер, – и вы заранее согласились их выполнить. Или держите слово, или убирайтесь к черту вместе с вашим Гришкой! Кстати, можете пригласить на эту партию газетчиков. Им будет на что посмотреть.

Князь заскрипел зубами, но сдержался.

– Хорошо, – просипел он. – Мы будем играть. Но сначала я дам кое-какие указания моему денщику. Вы согласны немного подождать?

– Я никуда не спешу и буду ждать столько, сколько понадобится, – ответил Ласкер. – К тому же у вас неплохое вино и вкусная баранина. По крайней мере, я проведу время с пользой для своего желудка.

– И для своего кармана тоже, – пробормотал за спиной у шахматиста денщик Гришка.

Ласкер с быстротою молнии повернулся к нему и сверкнул глазами.

– Вы ведь офицер? – поинтересовался он.

– Так точно-с! – щелкнул каблуками денщик.

– Если пожелаете, я сыграю с вами в шахматы сразу после того, как поставлю мат князю. Но воевать будем на тех же условиях – жизнь за жизнь. В противном случае вы немедленно попросите у меня прощения!

Гришка посмотрел на князя. Тот дернул щекой и кивнул.

– Приношу вам мои извинения, господин Ласкер, – с поклоном объявил немцу денщик.

– Принято, – кивнул Ласкер.

Шахматист подошел к неубранному столу, сел на стул, подкрутил усы, взял бутылку вина и наполнил свой бокал, давая тем самым понять, что разговор окончен и пора приступить к действиям.

Князь Дадиани тотчас вышел из гостиной, прихватив с собой присмиревшего денщика.

– Итак, вы готовы начать игру? – холодно спросил князь.

– Играть я готов всегда, – ответил Ласкер. Усмехнулся и высокомерно добавил: – Чтобы хоть немного уравнять шансы, я буду играть черными и дам вам фору в две ладьи.

Он думал, что князь будет возражать, но тот согласился неожиданно легко:

– Извольте, это ваше право.

Ласкер убрал ладьи с доски и положил их на сукно ломберного столика.

– Ну-с! – Князь Дадиани усмехнулся и потер руки. – Начнем, пожалуй!

И игра началась. От холеричной ярости Ласкера не осталось и следа. Немецкий мастер делал ходы хладнокровно и расчетливо. Князь играл отлично, но уже через шесть ходов Ласкер добился комбинационного преимущества.

– Я выпил слишком много вина, – сообщил вдруг Дадиани. – Мне нужно отлучиться в уборную.

– Может, сначала сделаете ход? – спросил его Ласкер.

– Нет, после.

Князь встал из-за стола.

– А вы не боитесь, что я переставлю фигуры? – насмешливо осведомился Ласкер.

– Нет, я вам доверяю. Но на всякий случай оставляю здесь своего денщика.

Ласкер усмехнулся.

– Было бы странно, если бы вы взяли его с собой в уборную. Впрочем, я не знаю ваших традиций.

Князь ничего на это не ответил. Он быстро вышел из гостиной. Вернулся спустя минуту, сел за стол и тут же сделал ход.

– Гм… – Ласкер почесал ногтем переносицу. – Весьма недурно. Вам в голову приходят замечательные идеи, когда вы посещаете уборную.

Немец сделал ответный ход, и игра продолжилась. Через три хода князь выравнял шансы на победу, однако еще через четыре хода Ласкер опять добился перевеса, и Дадиани вновь вскочил со стула.

– Боюсь, мне придется снова отлучиться! – сообщил он.

На этот раз князь так неистово вращал глазами, что немец решил обойтись без колкостей. Несмотря на взрывной характер, Ласкер был весьма рассудительным молодым человеком.

Как и в прошлый раз, Дадиани отсутствовал не более двух минут. Вернулся он заметно повеселевшим и, едва усевшись, протянул руку к шахматной доске. И вновь ход князя был так хорош, что Ласкер даже досадливо крякнул. Мегрельский князь одним ходом перечеркнул всю атаку молодого немца и поставил под удар его ферзя.

– Неплохо, – оценил Ласкер, сдвинул брови и, уставившись на доску, задумался на целых три минуты, чего с ним не случалось на протяжении всей игры.

Вскоре игра возобновилась. В последующие двадцать минут князь еще два раза отлучался в уборную. Неизвестно, как шли его дела в уборной, но на шахматном поле они становились все хуже и хуже. Наконец Ласкер двинул ферзя и сухо объявил:

– Мат! Вы проиграли, князь. Когда вы выпьете яд – ваше дело. Я не хочу при этом присутствовать.

Ласкер спокойно поднялся из-за стола.

– Обождите! – крикнул Дадиани, таращась на доску и не веря своим глазам. – Этого не может быть! Я не мог получить мат!

– И тем не менее вы его получили, – спокойно сообщил немец.

Ласкер повернулся и вышел из комнаты. Некоторое время князь Дадиани сидел над доской, потом вскочил так резко, что стул отлетел в сторону. Денщик тут же вытянулся по стойке «смирно», но князь грубо оттолкнул его и понесся вон. Пробежав через прихожую, он ворвался в маленькую комнатку, в которой, низко склонившись над шахматной доской, сидел невзрачного вида человечек с взъерошенными волосами.

– Алапин, сволочь! Он поставил мне мат! – заорал на взъерошенного князь.

Человечек поднял взгляд и необычно сильным и твердым для такого тщедушного тела голосом произнес:

– Этого не может быть. Я загнал его в тупик, из которого невозможно было выбраться.

– Ах, не может быть! – Князь Дадиани склонился над доской и стал суматошно двигать фигуры. – Вот как это было! Вот так! А потом – вот этак! Мат!

Тщедушный человечек, которого звали Ефим Алапин, изумленно глядел на доску.

– Этого не может быть, – бормотал он. – Просто не может быть… Из таких ситуаций не выигрывают. – Внезапно глаза человечка блеснули. – О, я знаю, в чем дело! – тихо воскликнул он. – Я давно это подозревал.

– Что? Что ты подозревал! – гневно крикнул князь.

Алапин поднял на него задумчивый взгляд и произнес дрогнувшим голосом:

– Я играю лучше его, я знаю это точно. А тут он дал мне фору в две ладьи, а я проиграл. Он…

– Ну, что он!

– Он дьявол, – тихо договорил Алапин и перекрестился.

– Тьфу ты! – плюнул князь, страдальчески поморщившись. – Болван!

Он повернулся, чтобы идти, но тут за окном послышался собачий лай.

– Ага! – победно воскликнул князь Дадиани. – Эта свора опять рыщет у наших ворот! Ну, сейчас они ему покажут!

Он бросился к окну и прижал нос к холодному стеклу. У ворот, под раскачивающимся на ветру фонарем, стоял человек в пальто, а вокруг него скакали, заходясь яростным лаем, пять бродячих собак. Внезапно человек протянул руку к самому крупному из псов, и тот замер, словно натолкнулся на невидимое препятствие. Постояв так несколько секунд, огромный злобный пес покорно склонил голову, подошел к человеку и подобострастно лизнул ему руку. Тут же как по команде успокоились и остальные собаки. Все они окружили человека, виляя хвостами. А один из псов даже сел на задние лапы и стал ковырять передней лапой воздух, как цирковая собачка. Человек в пальто засмеялся, что-то сказал псу и погрозил ему пальцем. Затем повернулся и спокойно зашагал к проспекту.

Из ворот вышел дворник с палкой, псы тут же с бешеным лаем бросились на него. Он прежнего их благодушия не осталось и следа.

Князь Дадиани отошел от окна.

– Эти псы порвали мне шубу и сожрали мою шапку, – тихо пробормотал он. – Сегодня утром они покусали разносчика. А его они даже не тронули. – Князь перевел взгляд на Алапина. – В чем же тут дело?

– Дьявол, – тихо сказал Алапин. – Настоящий дьявол.

На этот раз князь не стал возражать, только нервно дернул щекой и, сгорбившись, вышел из комнатки.

– Как будто и впрямь… дьявол, – тихо пробормотал он.

Вильгельм Стейниц сидел на жесткой кровати, обхватив взлохмаченную голову руками, и смотрел в окно, плотно забранное железной решеткой. Одет старый Вильгельм был в поношенный халат и мягкие войлочные туфли. Темно-русая борода его топорщилась во все стороны, в глазах застыла тоска.

– Солдат! – услышал Стейниц у себя над ухом. – Эй, солдат, очнись!

Шахматист медленно повернул голову и увидел маленького и чрезвычайно носатого мужчину в таком же точно халате, какой был у него. Мужчина стоял перед кроватью, выпятив круглый животик и отставив ногу. Пальцы правой руки он заложил за лацкан халата.

– Солдат, не время отдыхать! – грозно заявил Стейницу мужчина. – Иди и воюй! Ты нужен Франции!

– Я не хочу воевать за Францию, – сказал ему Стейниц. – Я британец.

– Это не имеет значения! Через месяц Британия войдет в состав Французской империи в качестве северной провинции! Я уже подписал вердикт! Только об этом ни-ни. Шпионы не дремлют, господин Талейран! И зарубите себе на носу: война должна быть продолжением политики, а не наоборот! Имеете возразить?

Стейниц отвернулся.

– Где шатается это ничтожество генерал Груши! – проворчал мужчина, озирая палату сердитым взглядом. – Давно пора подтянуть войска и ударить противнику в тыл! – Взгляд его снова упал на Стейница. – Или вам представляется, что мои замыслы относительно диагонального расположения брустверов не верны?

– Я ничего в этом не понимаю, – буркнул Стейниц.

Носатый мужчина усмехнулся.

– Неудивительно. Обыкновенному человеку трудно понять стратегические замыслы великого полководца. Именно поэтому я запретил Тюлару писать мою биографию. Однако где же он? И почему не принес бумагу, я ведь его просил! Мне нужно срочно написать донесение генералу Багратиону. Он теперь воюет за меня, а я еще не сшил ему мундир. Как можно воевать без мундира – я этого не понимаю.

– Не человек красит мундир, а мундир человека, – веско сказал старик, сидевший на полу в одной ночной рубашке и для чего-то распускающий носок.

Носатый посмотрел на него и снисходительно усмехнулся.

– А, это ты! А я думал, что это генерал Груши спешит ко мне на помощь со своим отрядом! Жаль, что ты не Груши.

– Мне тоже, – ответил пожилой мужчина, продолжая распускать носок.

– Я много слышал о твоей мудрости, философ, и желаю тебя наградить. Говори – чего ты хочешь?

– Отойди от окна.

– Как?

– Свет не загораживай!

Окрик был таким грозным, что носатый поспешно посторонился.

– Простота мудрости, – с благосклонной улыбкой сказал он. – И мудрость простоты. Я прощаю тебя, философ.

Пожилой мужчина поднял перед лицом полураспущенный носок, тщательно его осмотрел, понюхал и заявил:

– Моя теория дала очередной сбой. Но, кажется, я знаю, в чем причина. Бессмертие и смерть – суть субстанции, обладающие протяженностью и количеством вещества, равным квадрату человеческой доброты, помноженному на площадь земного шара. Прошу учесть, что смерть в данном случае является предикатом земного бытия. Это очень важно! Количество доброты в одном огурце, преломляясь в рассеянном луче света, дает на выходе точный расчет полета пули, выпущенной из револьвера системы «Морковь», при учете ветра в восемьдесят пять баллов по марсианской шкале. Я вывел это правило позапрошлой ночью. – Старик перевел взгляд с грязного носка на Стейница и доверительно сообщил: – Формула идеальной субстанции готова. Если мне удастся раздобыть соленый огурец до наступления заката, то сегодня же ночью я обрету бессмертие!

Секунду или две Стейниц смотрел на старика, затем обхватил голову руками и тихо застонал.

Вдруг белая дубовая дверь отворилась и в палату вошли двое. Один невысокий и интеллигентный, в белом халате, – судя по всему, доктор. А второй – один из тех, кто притащил Стейница в эту палату. Доктор подошел к кровати Стейница, присел на краешек и доброжелательно поинтересовался:

– Уже успокоились? Вот и хорошо. Я говорил, что волнение вам противопоказано.

Стейниц повернул голову и увидел, что в руке доктор держит шприц с длинной иглой.

– Всего один укол, и я оставлю вас в покое, – сказал доктор, проследив за его взглядом.

– Это что – яд? – спросил Стейниц обреченным голосом.

Доктор засмеялся.

– Нет, конечно. Это всего лишь успокоительное! Сейчас сделаем вам укольчик, и вы поспите.

– Я не хочу спать.

– Именно поэтому нужно сделать укол.

– Делайте что хотите, – сказал Стейниц, безропотно задрал рукав и подставил руку под иглу.

Доктор принялся за дело.

– Когда вы меня выпустите? – спросил Стейниц, равнодушно следя за его манипуляциями.

Доктор вынул из вены иглу, смазал место укола ваткой, смоченной в спирте, и мягко проговорил:

– Не понимаю, чем вам здесь не нравится? Мы определили вас в самую лучшую палату. На койке слева от вас спит Наполеон. У окна на полу – Диоген. По-моему, неплохая компания.

– Почему бы вам не сделать укол Наполеону? – спросил Стейниц. – По-моему, он взволнован.

– Мне три дня не подвозили провианта! – заявил носатый мужчина. – И куда, черт побери, подевался генерал Груши! У меня с ним нет никакой связи!

– Я попробую связаться с генералом Груши, – заверил носатого доктор. – И обещаю вам, что провиант сегодня вечером будет доставлен.

– Сколько подвод? – сухо осведомился носатый.

Доктор подумал и ответил:

– Не менее трех.

– Дьявол! Мне нужно три сотни! Где оставшиеся восемьдесят пять подвод? Куда они подевались?

– Я постараюсь их отыскать, – пообещал доктор.

– Войска истекают кровью, а я окружен изменниками! Кругом измена! – прорычал носатый и, обхватив руками плечи, отвернулся к стене.

Реальность покачнулась и поплыла перед глазами Стейница.

– А может быть, он правда Наполеон? – тихо пробормотал шахматист. – Кто знает… Чтобы судить о других, нужно, как минимум, знать себя самого… А это сложно… Почти невозможно… Слишком мало времени…

– Верное замечание, – кивнул доктор и, щелкнув крышечкой часов, глянул на циферблат. – Вы засыпаете. Не сопротивляйтесь сну.

Стейниц легонько махнул перед лицом рукой, как бы разгоняя туман, и безмятежно улыбнулся.

– Я могу передвигать фигуры силой мысли, не касаясь их рукой, – сообщил он доктору.

– Правда? Замечательно! Вот поспите, а потом обязательно меня этому научите!

– Мысль действенна… Я могу сдвинуть фигуру… Могу сдвинуть гору…

Глаза Стейница закрылись, и он упал бородатой щекой на мягкую подушку.

– Я – бог… – прошептал он напоследок и уснул с блаженной улыбкой на губах.

Два доктора в белых халатах сидели за круглым деревянным столиком и пили чай с пирожками. Одного звали Николай Александрович, он был тот самый врач, что усыпил Стейница посредством укола. Второго звали Илья Сергеевич, этот был так молод, что более походил на гимназиста, чем на доктора. Илья Сергеевич только что пришел на службу, и пирожки, которые с удовольствием поедали коллеги, испекла его жена Ксения.

– Ну, что сегодня интересного? – поинтересовался Илья Сергеевич, отхлебывая чай.

– Ничего особенного, – ответил Николай Александрович, позевывая. – Вот разве что нового чемпиона мира привезли.

– По шахматам? – угадал Илья Сергеевич.

– Угу.

Илья Сергеевич усмехнулся.

– Из-за этого турнира все как будто с ума посходили. Прости за невольный каламбур. Интересно, если в Питере будут проводить турнир по боксу, сколько чемпионов мира нам придется расселить по палатам?

– И не говори, Илюша. Хотя по мне так чемпионы-шахматисты лучше чемпионов-боксеров. Эти хоть не дерутся.

– Да уж. Главное – не давать им шахматную доску. Хотя… – Неожиданно в голову молодому врачу пришла какая-то идея. – Послушай, Коля, а что, если он и впрямь неплохо играет? Надо бы проверить, а?

Николай Александрович скептически покачал головой:

– Не думаю, что это даст положительный эффект.

– Эффекта, может, и не даст. Но, по крайней мере, у меня появится достойный соперник. Надо же как-то использовать служебное положение!

Николай Александрович улыбнулся:

– Не знаю, Илюш, я бы на твоем месте не рисковал.

– Почему?

– А вдруг этот сумасшедший тебя обыграет!

Николай Александрович подмигнул своему коллеге, и оба засмеялись.

– Где он у тебя, с Филидором?[9] – спросил, все еще посмеиваясь, Илья Сергеевич.

– Нет, с Филидором я его селить не стал. К чему усугублять? Поселил к Наполеону и Диогену.

– Достойная компания.

– И не говори. Знаешь, порой и самому хочется бросить все и стать одним из них.

Илья Сергеевич откусил кусок пирога и проговорил с набитым ртом:

– Попахивает «Палатой № 6». Опять проблемы с выплатой по кредиту?

Николай Александрович махнул рукой:

– Да ну его… Сил уже никаких нет.

– А я думал, у тебя все на мази.

– Какое там.

– Ладно. – Илья Сергеевич запил пирог глотком чая и встал из-за стола. – Пойду проведаю нашего чемпиона.

– Не терпится? – Николай Александрович глянул на часы. – Иди, он как раз должен проснуться.

– Дай-ка его карточку.

Николай Александрович протянул молодому доктору карточку с описанием первоначального состояния больного и причин его отправки в дом умалишенных.

Илья Сергеевич пробежал карточку глазами, то хмурясь, то улыбаясь, затем вернул ее коллеге, взял с полки шахматы и, сунув их под мышку, направился к четвертой палате.

Стейниц сидел на кровати в прежней позе – подтянув колени к груди и обхватив большую, бородатую голову ладонями. Илья Сергеевич сразу прошел к его кровати, поставил стул и сел, положив шахматную доску себе на колени.

– Меня зовут доктор Илья Сергеевич Одинцов, – представился он.

– Вильгельм Стейниц, – ответил шахматист, не меняя позы.

– Как ваши дела, господин Стейниц? – поинтересовался доктор.

– Мои дела плохи, – ответил шахматист. – У меня завтра игра с Пильсбери, а я вынужден сидеть здесь.

Илья Сергеевич сочувственно кивнул.

– Да-да, понимаю. Ну, ничего. Бывают неприятности и похуже. Мы вас пока понаблюдаем, и, если выяснится, что все в порядке, завтра утром вы сможете спокойно ехать на свой турнир.

Стейниц отнял руки от головы и недоверчиво посмотрел на молодого доктора.

– Завтра утром?

– Да.

– А сегодня?

– Сегодня уже поздновато, – с мягкой улыбкой ответил Илья Сергеевич. – Да и зачем вам? Проведете ночь здесь. Тут не хуже, чем в гостинице. В палате с вами живут милейшие люди, с которыми приятно вести беседу. Если что-нибудь понадобится – вы всегда можете кликнуть санитара. Кстати, господин Стейниц, не хотите сыграть партейку в шахматы?

Стейниц посмотрел на доктора недоверчиво.

– А вы умеете?

– Я был первым шахматистом в гимназии! – похвастался тот. – Я и теперь часто играю в клубе, и чаще выигрываю, чем проигрываю!

Стейниц задумался. Затем скосил взгляд на доктора и уточнил:

– Вы точно не можете выпустить меня сегодня?

– Точно.

– Что ж, давайте поиграем. Надо же как-то убить время. Но сперва объясните мне, почему я здесь?

Доктор мягко улыбнулся:

– А вы сами как думаете?

– Вероятно, меня с кем-то спутали, – ответил Стейниц. – Либо приняли за сумасшедшего из-за того, что я понижал давление кровяного тока в черепной коробке.

– Понижали давление? – с любопытством переспросил Илья Сергеевич. – Интересно. Каким же образом вы это делали?

– Самым простым, – ответил Стейниц. – Опыт показывает, что простые вещи – самые действенные. В моменты прилива крови к голове я высовывал голову в окно. На мороз.

– И все?

– Все, – кивнул Стейниц.

– Гм… – Илья Сергеевич задумчиво потер пальцами подбородок. – Действительно, просто. И что, помогало?

– Мне – да.

– Если это средство так действенно, то стоит порекомендовать его другим, как вы думаете?

– Я бы с этим не торопился, – ответил Стейниц.

– Отчего же?

– Каждый человек – неповторимая индивидуальность. Медицина должна быть избирательной и лечить больного, а не болезнь.

Илья Сергеевич удивленно улыбнулся.

– А вы умный человек, господин… м-м… Стейниц. И мне очень приятно с вами беседовать. Будет жаль, если вы покинете нас слишком скоро.

– Давайте играть в шахматы, – сухо сказал Стейниц.

Доктор положил доску на кровать, и противники быстро выстроили фигуры.

– Играйте белыми, – милостиво разрешил доктор.

– Как скажете. Но, как более сильный игрок, я дам вам фору. – Стейниц протянул руку и, не глядя на доску, убрал с нее несколько своих фигур. Казалось, сделал он это абсолютно наугад.

– Вы, в самом деле, будете играть без коней, ладьи и пешки? – не поверил своим глазам доктор.

– Да. Если этого мало, я уберу еще что-нибудь. – Стейниц вновь протянул руку к доске, намереваясь убрать вторую ладью, но Илья Сергеевич перехватил его руку.

– Достаточно, – мягко сказал он. А про себя продумал: «Очень тяжелый случай. Не дошло бы до истерики. Впрочем, щадить его я не буду. Никогда не знаешь наверняка, какое средство окажется действенным. Иногда полезен и проигрыш».

Доктор пошел конем. Стейниц моментально ответил пешкой. Доктор двинул второго коня. Стейниц вывел слона. Играли они стремительно. На шестом ходу Стейниц сделал абсолютно бессмысленный, с точки зрения Ильи Сергеевича, ход ладьей, а на восьмом поставил доктору мат.

– Гм… Занятно, – пробормотал доктор, глядя на доску. И подумал: «Это простая случайность. Один раз в жизни даже какому-нибудь шимпанзе может повезти в шахматы».

– Еще одну партию? – предложил он.

Стейниц пожал плечами и принялся выстраивать фигуры.

– Играйте белыми, – сказал доктор.

– Как скажете. – Стейниц повернул доску и смахнул с нее ладонью весь свой левый фланг – две пешки, ладью и слона. – Такая фора вас устроит? – спросил он у доктора.

– А вас? – ответил доктор вопросом на вопрос.

Стейниц лишь пожал плечами и двинул вперед пешку. К месту битвы подтянулись Наполеон и Диоген. Они явно симпатизировали Илье Сергеевичу и, как могли, старались ему помочь.

– Следует обратить внимание на левый фланг! – шептал на ухо доктору носатый. – Пехотинцы утомлены. Кавалерия обескровлена. Провианта осталось на два дня, а генерал Груши не дает о себе известий. В этих условиях жизненно необходимо пойти ферзем!

– Главное – сделать ход, выводящий человека за круг обыденного сознания, – советовал доктору пожилой. – Я бы порекомендовал двинуть вперед вот эту пешку. Этот ход – шаг в трансцендентное!

Доктор улыбался и кивал, но ходил по-своему. Через пять минут Стейниц небрежным движением подвел своего слона к королю противника и объявил:

– Мат!

Илья Сергеевич долго смотрел на доску, не в силах поверить своим глазам, потом поднял взгляд на противника и сказал тихим голосом:

– Мистер Стейниц, санитаров вызвала ваша стенографистка. Она утверждала, что вы сумасшедший. И у нее были свидетели. Люди внизу видели, как вы пытались выброситься из окна.

– Но я всего лишь…

– Помню, помню. Понижали давление. – Илья Сергеевич встал со стула. – Я постараюсь, чтобы вас выпустили сегодня же. И простите, что так получилось.

Илья Сергеевич, притихший, с опущенной головой, вышел из палаты. Николай Александрович встретил его улыбкой.

– Ну как? – весело поинтересовался он, отрываясь от бумаг. – Умеет твой чемпион передвигать фигуры?

Доктор Одинцов медленно поднял голову и тихо сказал:

– Ты удивишься, Коля, но это действительно Стейниц.

Каштан убрал палец с электрического звонка. Несколько секунд спустя бронированная дверь приоткрылась и на Каштана глянуло красивое, холодноватое лицо с высокими скулами и гладким, словно выточенным из мрамора, белым лбом, обрамленным черными коротко стриженными волосами.

– Каштан! – тихо воскликнула женщина. – Как хорошо, что ты пришел!

Брюнетка посторонилась, давая молодому человеку войти. В прихожей, как и во всей квартире, стены были покрыты прекрасной венецианской штукатуркой. Слева от вешалки висела картина Поленова в золоченой резной раме. Хозяин квартиры убедил всех знакомых, что это лишь умело сделанная копия, но Каштан знал, что картина – подлинник.

– Ты долго добирался, – сказала черноволосая красавица.

– Так получилось, – ответил Каштан. Откинув с лица прядь волос, Каштан посмотрел на дверь, ведущую из длинного коридора в кабинет, и спросил: – Как он?

– Плохо, – ответила женщина, хмуря красивые брови. – Заперся у себя в комнате и допивает вторую бутылку джина. Одна пустая бутылка уже валяется на клумбе под окном.

– Да, я видел. Оружие у него есть?

– Только коллекционные пистолеты.

– Они не стреляют, на них сточены бойки.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю. – Каштан прищурил бледно-голубые глаза и тихо спросил: – Ты сама-то как?

– Как всегда, – с грустной улыбкой ответила женщина.

Каштан обхватил ее за талию и прижал к себе, но она высвободилась.

– Не сейчас.

– Почему?

– Сам знаешь. Если его не остановить, он наделает много бед. Карьера – самое меньшее, чем он рискует.

– С его карьерой ничего не случится, – сказал Каштан. – За его «шалости» всегда отвечали другие.

Из-за двери послышался звон разбитого стекла и пьяный рев, похожий на рев разъяренного зверя.

– Ваза, – со вздохом сказала брюнетка. – Уже третья за сегодняшний день. – Она посмотрела на Каштана. – Ты к нему войдешь?

– А зачем я, по-твоему, приехал?

Брюнетка кивнула, подошла к двери и тихонько постучала.

– Андрей…

– Убирайся к черту! – рявкнули из-за двери.

Брюнетка посмотрела на Каштана, и взгляд ее ясно говорил – «видишь, все гораздо хуже, чем ты думаешь». Она снова повернулась к двери:

– Милый, к тебе пришел Каштан!

Последовала пауза, и затем сиплый голос произнес:

– Пусть входит. А ты – убирайся вон!

Черноволосая красавица пожала плечами, и Каштан открыл дверь кабинета. Первое, что он почувствовал, войдя в кабинет, это резкий запах джина, пахнувший ему в лицо.

В кожаном кресле, закинув ноги на кривоногий пуф, сидел невысокий грузный мужчина лет сорока пяти, с широким, словно вытесанным из дерева лицом. Рукава голубой рубашки были засучены, обнажив мощные, покрытые густой черной шерстью предплечья. Круглую голову покрывал ежик седых волос. В руке мужчина держал стакан с джином.

– А, явился, – язвительно проговорил мужчина, завидев Каштана. – Входи, входи.

– Добрый день, Андрей Кириллович. – Каштан плотно затворил за собой дверь и прошел к дивану.

– Нет, не сюда, – сипло сказал мужчина и ткнул рукой, держащей стакан, на стул прямо перед собой.

Каштан послушно сел на стул. Несколько секунд седовласый мужчина пристально вглядывался в лицо парня, словно хотел прочесть его мысли. Потом спросил:

– Ты разговаривал с этой сукой?

– Вы это о ком?

Толстые губы Андрея Кирилловича Самойленко исказила злорадная усмешка.

– Будто сам не знаешь. Об Оксанке, о ком же еще! – Прокурор Самойленко отхлебнул джина, пошлепал мокрыми губами и добавил: – Она мне изменяет.

– Откуда вы знаете? – спросил Каштан невозмутимо.

– Ты что, с луны свалился? Да об этом весь город знает!

– Я об этом ничего не слышал, – сказал Каштан.

Андрей Кириллович прищурил черные, глубоко посаженные глаза.

– Слушай, а ты с ней сам, случайно, не того?

Каштан промолчал.

– Ладно, не обижайся, – примирительно сказал Самойленко. – Это я так шучу. – Он посмотрел в стакан и усмехнулся. – Н-да, с чувством юмора у меня в последнее время неважно.

– Так из-за чего весь сыр-бор? – спокойно поинтересовался Каштан.

Самойленко снова отхлебнул джина, почмокал губами и ответил:

– Мой шофер видел, как она заходила в ресторан с каким-то хахалем.

Каштан достал сигарету и вставил ее в рот.

– Что за хахаль?

– Он не успел его разглядеть.

– А ее, значит, успел? – с едва заметной иронией проговорил Каштан.

– Успел. А что? – насторожился седовласый.

– Когда мужчина и женщина входят в ресторан, мужчина обычно пропускает женщину вперед, – сказал Каштан.

– Ну и что? – все еще не понимал Андрей Кириллович, пяля на собеседника пьяные глаза.

– Подумайте сами. Если бы шофер действительно кого-то видел, он бы, скорее всего, не успел разглядеть женщину. Потому что она первой вошла в ресторан. А мужчина заходил вторым. Почему же тогда он его не рассмотрел?

– А может, он вошел первым!

Каштан покачал головой.

– Когда мужчина ухаживает за женщиной, он никогда так не поступит. Так можно поступить с женой, но не с любовницей.

– Да?

– Да.

Самойленко задумался. Потом отхлебнул джин, облизнул толстые губы толстым языком и холодно прищурился:

– Намекаешь на то, что шофер врет?

Каштан покачал светловолосой головой:

– Нет. Он бы не посмел. Просто он увидел красивую высокую брюнетку и решил, что это Оксана. Ошибиться нетрудно. Тем более на расстоянии. Все красивые женщины похожи. Разве не так?

Андрей Кириллович подумал и кивнул:

– Вообще-то ты прав. Я иногда даже не могу вспомнить, с какой спал, а с какой… – Внезапно на лбу Самойленко проступили глубокие морщины. – Подожди… А вдруг он специально это сказал? Он пытался ее завалить, а она ему не дала. И вот теперь он мстит!

– Принцессы не спят с шоферами, – сухо сказал Каштан. – А шоферы с принцессами тем более.

– В кино спят, – возразил Андрей Кириллович.

– В кино да, но не в жизни. Он знает, как вы ее любите. И знает, что можете легко убить любого, кто к ней прикоснется. Подумайте сами: стал бы он рисковать жизнью?

Самойленко снова задумался и снова качнул головою:

– Не стал бы.

– Ну вот, – сказал Каштан и откинулся на спинку стула. – Он просто ошибся. Это случается.

Андрей Кириллович потер пальцами обрюзгшую щеку.

– Вообще, может быть… – сипло произнес он. – Почему бы и нет? Все ошибаются. – Он помолчал, обдумывая все, что сказал ему Каштан, потом посмотрел на него и сказал повеселевшим голосом: – Так ты думаешь, что она мне не изменяет?

Каштан покачал головой и сказал:

– Она не похожа на самоубийцу.

– Ты прав, – кивнул седовласый и приободрился. – Значит, я зря на нее наорал? Черт… – Андрей Кириллович досадливо поморщился. – Надо бы перед ней извиниться.

– Не надо, – сказал Каштан.

– Почему?

– Женщине идет на пользу, когда она чувствует угрозу со стороны мужчины. Это делает ее шелковой. Сегодня ночью она будет ласковей, чем в медовый месяц.

Андрей Кириллович удивленно уставился на Каштана.

– Черт возьми! И откуда ты такой умный!

Каштан пожал плечами, как бы говоря «есть места».

Самойленко помолчал, потом сказал таким тоном, каким строптивый ребенок разговаривает со строгим учителем:

– Но бутылку я все равно допью.

– Ваше право, – спокойно отозвался Каштан. – Но в этом случае вы рискуете рано заснуть и пропустить самое интересное.

Седовласый вздохнул.

– Ты прав. Я не могу этого пропустить. В последнее время она со мной так холодна…

С полминуты Андрей Кириллович угрюмо таращился на бутылку, потом всучил ее Каштану.

– Налей еще полстакана.

– Нет.

Самойленко громыхнул кулаком по журнальному столику и глухо пророкотал:

– Налей!

– Хорошо.

Каштан отвинтил крышечку и плеснул в стакан немного джина.

– Еще! – потребовал Самойленко.

– Этого хватит, – сказал Каштан твердым голосом.

– Что-о? – Глаза Андрея Кирилловича налились кровью и полезли из орбит. – Указывать? Мне? Да я тебя…

Каштан взмахнул рукой, и бутылка с джином, проделав в воздухе сальто, вылетела в открытое окно. Лицо Самойленко вытянулось от изумления. Одутловатые щеки его побагровели. Он сжал кулаки и, буравя Каштана гневным взглядом, стал угрожающе подниматься с кресла. Но вдруг обмяк, усмехнулся и снова плюхнулся в кресло.

– С тобой трудно спорить, – сипло проговорил он. – Ты всегда находишь неопровержимые аргументы.

– За это вы меня и цените, – сказал Каштан.

Самойленко взял стакан с джином и сделал хороший глоток.

– Ты, Каштан, сволочь изрядная. Но я тебя люблю. Не знаю, что я в тебе такого нашел…

– Вероятно, я напоминаю вам сына, – сказал Каштан.

– Вероятно, – хмыкнул Андрей Кириллович. – Эх, Каштан, Каштан… Вот ты думаешь, что ты крутой. А между тем…

– А между тем?

Самойленко усмехнулся.

– Все, что ты делаешь, – это игра в казаки-разбойники. – Он стрельнул на Каштана глазами. – Ты думаешь, что ты играешь в серьезные игры?

– Я работаю, – ответил Каштан. – На вас.

– Да-да… работаешь… Тебе кажется, что ты сильный. А между тем… – Андрей Кириллович отхлебнул джина и поморщился. – Гадость какая… И как я его пью? Так о чем мы говорили?

– О серьезных играх, – ответил Каштан.

– Игры… – пробормотал Самойленко и задумался. Лицо его стало одутловатым, обмякшим, взгляд затуманился. «Пьян, – окончательно убедился Каштан. – Сильно пьян».

– Игры, – повторил прокурор и перевел мутные глаза на Каштана. – Вот я тебе расскажу про одну игру. Представь себе двух человек, которым все вокруг обрыдло… Выпивка, охота, эти бесконечные бабы… Ну все! И вот эти двое решают сыграть в шахматы. Почему в шахматы? Да потому что они с детства играют в шахматы. И неплохо играют. И вот они решают сыграть в шахматы, но шахматы эти непростые. Цена одной съеденной фигуры – одна человеческая жизнь. Одна маленькая человеческая жизнь… – Андрей Кириллович вновь отхлебнул из стакана, покосился на Каштана и спросил: – Как тебе такие условия?

– Условия серьезные, – ответил тот.

– Серьезные? – Самойленко пьяно ухмыльнулся. – А только так и можно играть. Ставка – жизнь. Вот это игра! Не то что твои казаки-разбойники. Шпана, – язвительно добавил Самойленко.

Каштан едва заметно усмехнулся. Впрочем, слушал он внимательно. Андрей Кириллович помолчал, хмуря черные брови, потом вдруг спросил:

– Тебе когда-нибудь приходилось убивать?

– В детстве я убил кошку, – ответил Каштан.

– А как насчет человека?

Каштан медленно покачал головой. Самойленко усмехнулся.

– То-то же. Я…

Однако закончить начатую фразу прокурор не успел. В дверь тихонько стукнули.

– Андрей!

– Чего тебе? – рявкнул Самойленко на жену.

– Ты собирался ехать на встречу. Ты не забыл?

– К черту встречу! – Андрей Кириллович повернулся к Каштану. Посмотрел на него мутным взглядом, потер стаканом широкий лоб. – Что это я несу всякую ерунду? Поговорим о рукописи. Ты достал ее?

Лицо Каштана вдруг побелело, взгляд застыл, стал тяжелым и неприятным, черты лица оцепенели. Самойленко, заметивший метаморфозу, поморщился и едва не отвел взгляд.

– Терпеть не могу, когда ты так делаешь, – недовольно пробормотал он. – Пугай таким взглядом своих пацанят, а на меня так смотреть нечего.

Каштан улыбнулся – медленно, словно пружину растянул.

– Вы выпили слишком много джина, чтобы говорить о серьезных вещах, – сказал он. – Вам нужен крепкий кофе. Протрезвеете, и мы поговорим о рукописи.

Андрей Кириллович ухмыльнулся:

– Кофе. Где я его возьму? Эта лахудра не умеет варить хороший кофе.

– Я сварю, – сказал Каштан и встал со стула.

– Но ты не ответил на мой вопрос.

– Мы поговорим об этом за кофе, – сказал Каштан и, не добавив больше ни слова, вышел из кабинета.

Андрей Кириллович задумчиво посмотрел ему вслед, усмехнулся и тихо пробормотал:

– Железный малый. Жалко будет от него избавляться.

Оксана встретила Каштана у порога кабинета. Она открыла рот для вопроса, но Каштан схватил ее за руку и потащил в глубь коридора. Там он прислонился на секунду к стене, словно переводил дыхание, потом повернулся к Оксане и спросил:

– Ты спала с шофером?

– Что? – Брови Оксаны возмущенно взлетели вверх. – Как тебе такое могло прийти в голову!

Каштан пристально посмотрел ей в глаза, и взгляд его был таким тяжелым, что Оксана поежилась.

– Как же низко ты опустилась, – медленно сказал Каштан. – Твой пролетарий чуть не спалил меня. Передай ему, что если он еще раз выкинет подобную штуку, я размозжу ему голову.

– Не понимаю, почему ты решил, что…

– И еще, – сказал Каштан. – От того, насколько хорошо ты ублажишь мужа ночью, зависит твое будущее. Проделай с ним ту штуку, которую ты проделывала со мной.

Зрачки красавицы сузились.

– Ты мне противен, – произнесла она злым голосом.

На бледном лице Каштана не дрогнул ни один мускул.

– Запомни, малышка: если не станешь разборчивей, то однажды проснешься на городской помойке в объятиях какого-нибудь бомжа.

– Не смей говорить со мной в таком тоне!

Каштан пожал плечами и пошел на кухню.

Когда он вернулся в кабинет прокурора, тот, перегнувшись через подоконник, пытался что-то высмотреть внизу. Каштан поставил на столик поднос с чашками. В этот момент Самойленко пошатнулся, и его грузное тело быстро поползло вниз.

Каштан одним прыжком оказался возле окна и, схватив Андрея Кирилловича за ремень брюк, одним рывком втащил его в комнату.

Самойленко крякнул и захлопал глазами.

– Уф-ф… – сипло произнес он. Пот градом катился по раскрасневшемуся лицу Андрея Кирилловича, его голубая рубашка взмокла под мышками. – Я уж думал – конец. – Он пьяно улыбнулся и обнял Каштана рукой за шею: – Ты меня спас, сынок.

– Что вы там делали? – сухо спросил Каштан.

– Ничего особенного.

– Высматривали бутылку? Если хотите, я вам ее принесу.

На этот раз прокурор отвел взгляд.

– Не надо, – сипло буркнул он. – Мы будем пить кофе. Ты принес кофе?

– Да. Пойдемте к столу.

Они вернулись к столу. Самойленко тяжело опустился в кресло, Каштан сел на диван.

– Тут три чашки, – сказал Андрей Кириллович, оглядывая поднос. – Кто третий?

– Две для вас, – ответил Каштан.

Самойленко вздохнул и взял чашку. Сделал маленький глоток и скривился:

– Чересчур крепкий.

– Пейте. Это быстро приведет вас в чувство.

– Ну, раз ты говоришь…

Первую чашку прокурор выпил быстро, словно исполнял обязанность. Вторую пил медленно и с удовольствием. Наконец взгляд его слегка прояснился.

– Ну, – заговорил Андрей Кириллович, откидываясь на спинку кресла. – Рассказывай.

– Рукопись у меня, – сказал Каштан.

– Как? – воскликнул Самойленко и подался вперед. – Где?

Каштан поставил чашку на поднос, откинул полу светлого пальто, которое он так и не снял, и достал из-за пояса пачку пожелтевших листов. Самойленко не отрываясь следил взглядом за его рукой. Пальцы прокурора подрагивали от волнения.

Каштан, действуя спокойно и невозмутимо, положил пачку листов на столик и снова взялся за чашку.

Андрей Кириллович смотрел на пачку недоверчиво и изумленно, словно не верил в то, что она ему не снится. Затем поставил чашку, медленно протянул обе руки и взял рукопись дрожащими волосатыми пальцами.

Если бы он посмотрел в этот миг на Каштана, он бы заметил в его лице странную смесь насмешки и презрения. Но он не посмотрел. Все внимание Андрея Кирилловича было приковано к пачке старых, желтых, изрядно потрепанных листов бумаги. Самойленко поднес ее к лицу и посмотрел на верхний лист бумаги. Затем перевел взгляд на Каштана и воскликнул сиплым, срывающимся голосом:

– Так она все это время была у тебя!

Каштан кивнул.

– И ты не показал мне сразу!

– Ваши руки были заняты бутылкой, – спокойно ответил Каштан. – Вспомните, что вы мне говорили неделю назад. «Не давай мне рукопись, если я не буду трезв. Это слишком ценная вещь, чтобы доверять ее пьянице».

– Но ты все-таки дал, – заметил Андрей Кириллович.

– Не раньше, чем вы протрезвели, – парировал Каштан.

– Ладно, не будем препираться. – Прокурор снова посмотрел на рукопись, и лицо его словно осветилось изнутри. Он широко улыбнулся, блеснув крепкими, белыми зубами. – Боже мой… Неужели это она?

Андрей Кириллович положил рукопись на столик, обращаясь с ней так бережно, будто она была сделана из стекла. Затем медленно пролистал несколько страниц, пробегая их взглядом. Каштан терпеливо ждал, попивая кофе.

– Да, это она, – кивнул Самойленко. Он с нежностью провел ладонью по верхней странице и посмотрел на Каштана. – Ты отлично справился. Как тебе удалось?

– Пришлось убить парочку библиофилов, – ответил Каштан.

Андрей Кириллович криво усмехнулся.

– Ну и юморок у тебя. – Он протянул руку к среднему ящику письменного стола, повернул ключ, открыл ящик, вынул из него пухлый конверт из желтой бумаги, повернулся и протянул Каштану. – Держи! Это твой гонорар!

Каштан взял конверт, открыл его и принялся медленно пересчитывать деньги. Пересчитав, сунул конверт в карман пальто.

– А премия? – спросил он.

Самойленко поднял взгляд от рукописи:

– Что? Премия? А это еще за что?

– За оперативность. Я ведь достал рукопись раньше, чем вы ожидали.

Прокурор подумал несколько секунд и кивнул:

– Ты прав. – Он снова потянулся к столу, достал из того же ящика пачку долларовых купюр, перетянутую резинкой. Закрыл ящик, повернулся и бросил пачку на стол. – Здесь три тысячи. Для премии более чем достаточно.

Каштан сгреб деньги со стола и сунул их в карман.

– Теперь мы в расчете? – спросил прокурор, проявляя явные признаки нетерпения.

– Ну… – раздумчиво начал Каштан.

– Тогда тебе, пожалуй, пора идти. Извини, что выпроваживаю, но… В общем, сам понимаешь.

Каштан, не возражая, поднялся с дивана.

– Будь на связи, – сказал ему прокурор. – Ты мне скоро понадобишься.

Каштан кивнул, повернулся и вышел из кабинета. Самойленко подождал, пока в прихожей хлопнет входная дверь, протянул руки к рукописи.

В последующий час из его кабинета не доносилось ни звука. Оксана то и дело на цыпочках подходила к двери и прислушивалась. Потом удивленно отходила. Пару раз она протягивала руку, чтобы открыть дверь, но оба раза у нее не хватало духу сделать это.

Примерно час спустя из-за двери послышалось глухое бормотание. Оксана поняла, что Самойленко разговаривает с кем-то по телефону. Она напрягла слух, но смогла разобрать только несколько слов – «Каштан», «нужен человек» и «в три раза больше».

Оксана подумала – что бы это значило? Но как она ни морщила лоб, она так ничего и не придумала. Ясно было одно: Самойленко предлагает Каштану какую-то работу и обещает щедро заплатить. «В три раза больше». Интересно, сколько это?

– Оксана! – позвал прокурор из-за двери. – Ксюша!

Оксана приоткрыла дверь и заглянула в кабинет. Андрей Кириллович по-прежнему сидел в кресле, однако теперь лицо его было довольным и бодрым.

– Да, милый? – спросила Оксана.

– Золотце, принеси мне чего-нибудь выпить!

– Но у нас ничего нет. Два дня назад ты выбросил из бара всю выпивку.

– Я это сделал? – удивился Андрей Кириллович.

– Да. Каштан тебе посоветовал, и ты сделал.

– Черт… – Самойленко досадливо поморщился. – Этот Каштан в могилу меня сведет. Хотя нет, не успеет. Знаешь что… Принеси мне ту дрянь, которую ты пьешь с подругами по субботам! Ты наверняка припрятала бутылочку-другую.

– Ликер? Но ведь ты не любишь сладкое!

– Сегодня люблю!

Оксана несколько растерянно улыбнулась и пошла к себе в комнату за ликером, размышляя над тем, что же могло стать причиной столь стремительной метаморфозы, произошедшей с ее мужем.

Вскоре вернулась с бутылкой ликера и двумя рюмками. Андрей Кириллович хлопнул себя по коленке, Оксана послушно уселась ему на колени. Пока она разливала ликер по рюмкам, Самойленко ласкал ее, запустив волосатые руки под ажурную кофточку.

– Радость моя, я сегодня так счастлив! – бормотал он.

– С чего это вдруг? – спросила Оксана, поеживаясь от его прикосновений.

– Я получил то, за чем долго охотился. И знаешь… я был бы не прочь получить кое-что от тебя. – Андрей Кириллович поцеловал жену в шею и прошептал ей на ухо: – Что, если ты опустишься на колени и поработаешь немного ротиком?

Оксана невольно отшатнулась, но тут же произнесла как можно мягче:

– Андрей, ты же знаешь, я не люблю, когда ты пьяный.

– Я уже не пьян, – сказал прокурор, проводя губами по ее шее. – Ну, пожалуйста, зайчонок… Ну доставь мне такую радость.

Оксана собрала в кулак всю волю, чтобы дать отрицательный ответ, но вспомнила слова Каштана о том, что от сегодняшней ночи будет зависеть ее будущее, и выдавила из себя улыбку.

– Хорошо, малыш, – пробормотала она. – Раз ты так просишь…

«Каштан никогда не бросает слов на ветер. Ему можно доверять».

Оксана улыбнулась и сползла с колен Самойленко на пол. Андрей Кириллович закинул руки за голову и прикрыл глаза. Его толстые губы растянулись в блаженную улыбку.

Телефонный разговор, который пыталась подслушать Оксана, был чрезвычайно важен для прокурора Самойленко. Возможно, это был самый важный разговор в его жизни. Но не менее важен он был и для Каштана. На этот раз Андрей Кириллович обошелся без предисловий. Он спросил прямо и нервно:

– Ты читал рукопись?

– Только начало, – ответил Каштан. – Дальше страницы были склеены.

Каштан разговаривал с прокурором, шагая по влажному после дождя скверу, поглядывая по сторонам и зябко поводя плечами. Он чувствовал себя уверенно и говорил спокойно. Прокурор, напротив, был сильно возбужден. Он помолчал, потом проговорил подрагивающим от волнения голосом:

– Я тебе верю. Они действительно были склеены. Но я их прочел. Только что!

– Как вам удалось? – поинтересовался Каштан.

– Я хорошо подготовился. Химические реактивы и все такое… Я только что прочел рукопись до конца. Ты понимаешь? Я прочел ее!

– Понимаю, – ответил Каштан, улыбаясь странной полуулыбкой и поглядывая на желтые, сухие листья, усыпавшие аллею. – Но я-то здесь при чем?

– Помнишь, я как-то рассказывал, что всю жизнь ищу… одну вещь! Помнишь?

Голос у прокурора дрожал; казалось, еще секунда, и он рассмеется, не в силах скрыть своего торжества.

– Я помню тот разговор, – ответил Каштан.

– Так вот… Ты удивишься, но они… эти вещи… гораздо ближе, чем можно было предположить!

– И где же?

– В Чудовске! Ты понимаешь, они здесь!

Каштан выдержал паузу, предоставляя прокурору самому держать нить беседы. И тот не заставил себя долго ждать.

– Алло! Ты слышишь? Мне нужна твоя помощь.

Каштан усмехнулся и небрежно спросил:

– Сколько?

– Чего сколько?.. А, ты об этом. В три раза больше, чем ты получил сегодня.

«Что-то он слишком разговорчив, – с неудовольствием подумал Каштан. – Вероятно, алкоголь еще не выветрился из головы».

– Ты слышишь меня? – нетерпеливо спросил Самойленко.

– Слышу, – ответил Каштан.

– Так ты согласен?

– Нет, – произнес Каштан. – Вы сами сказали, что для вас это дело всей жизни. Поэтому я хочу больше.

– Сколько же ты хочешь? – глухо спросил прокурор.

«Все-таки я умею вести переговоры, – подумал Каштан. – Тут, как в покере, – главное, не показывать эмоций».

– Та сумма, что вы пообещали… Удвойте ее.

И на этот раз пауза была недолгой.

– Хорошо, – сказал Самойленко. – Я согласен.

«Как в покере», – снова с усмешкой подумал Каштан. А вслух произнес:

– Сколько нужно человек?

– Думаю, одного будет достаточно, – ответил прокурор. – Но этот человек должен быть очень ловок. И не жаден, тебе ведь придется с ним поделиться. Есть у тебя такой человек?

– Такой человек есть, – сказал Каштан. – Когда вы хотите провернуть это дело?

– Чем скорее, тем лучше. Я слишком долго ждал, Каштан! Слишком долго!

«Он произнес мое имя по телефону. От волнения и пьянства у него поплыли мозги. Что ж, пусть так. В конце концов, это не имеет значения».

– Нужный человек будет у вас через два часа, – сказал Каштан. – Я перезвоню.

И он отключил связь.

В комнате было сильно накурено. Пахло пивным перегаром и жареным мясом. Игнат стоял посреди комнаты, понурив голову, и исподлобья глядел на парней, развалившихся на диване. Двое из них – Шар и Штырь – были под хмельком. Третий – Каштан – был трезв, спокоен и холоден.

– Итак, дружище, – снова заговорил Каштан, пристально смотря на мальчика своими голубыми немигающими глазами. – Ты сделаешь то, о чем я прошу?

Игнат бросил быстрый взгляд на Каштана, опустил голову и упрямо проговорил:

– Я больше не хочу воровать.

Шар и Штырь засмеялись.

– Надо же, какой принципиальный! – с издевкой произнес Штырь.

– Партизан на допросе у фашистов, – буркнул Шар и отхлебнул из бутылки пива.

– Чего? – не понял Штырь.

– Я картинку такую в учебнике видел. Давно, еще в школе. Называлась «Партизан на допросе у фашистов». Там, короче, посреди избы стоит такой…

– Тихо, – приказал Каштан, и Шар моментально заткнулся.

Каштан снова вперил в мальчика свой неподвижный, жутковатый взгляд и сказал:

– Ты сделаешь это, малыш. В последний раз. В память о нашей дружбе.

Мальчик угрюмо смотрел в пол.

– В прошлый раз ты говорил то же самое, – тихо произнес он.

– В прошлый раз ты не выполнил поручение и потерял дискеты, – напомнил ему Каштан.

– Я их не потерял, я их… – Игнат осекся и не договорил.

Каштан усмехнулся.

– Ну-ну, договаривай.

– Я их… потерял, – пробормотал Игнат, и плечи его слегка обмякли.

– Вот видишь, – с укором сказал Каштан. Его лицо выделялось в темной комнате белым неподвижным пятном. Когда он говорил, рот его почти не шевелился. – Я должен был тебя наказать. Но я не наказал. Потому что ты мне нужен, малыш. Я не прошу тебя о многом. Одно последнее дело, и мы в расчете.

Мальчик посмотрел на Каштана испытующим взглядом и недоверчиво проговорил:

– Ты правда оставишь меня в покое?

– Да, – сказал Каштан ясно и четко, глядя мальчику прямо в глаза.

Мальчик задумался.

– Смотри-ка, он еще думает! – засмеялся Штырь. – Эй, малыш, будешь много думать – голова лопнет!

– Штырь прав, – подтвердил Шар. – У меня один раз чуть не лопнула. Я тогда в преферанс играть учился. Там, короче, есть такая шняга…

– Помолчи, – сказал Каштан, и Шар покорно замолчал.

– Ну? – спросил Каштан мальчика. – Что ты решил?

Игнат помолчал немного, затем, не глядя Каштану в глаза, сухо пробормотал:

– Нет. Я поклялся, что больше ничего не украду.

Шар и Штырь удивленно переглянулись. Штырь усмехнулся во весь рот, Шар – криво и зло. Каштан тоже улыбнулся – своей странноватой, едва видной улыбкой. Он откинулся на спинку дивана, долго смотрел на Игната, потом проговорил – так холодно, что по спине мальчика пробежал озноб:

– Ты очень благородный парень. Значит, это твое последнее слово?

– Да, – ответил мальчик.

Каштан вздохнул.

– Что ж… Я хотел с тобой по-хорошему, но по-хорошему ты не хочешь. Придется по-плохому. Я знаю, что ты здорово подружился с тем священником из девятнадцатого номера…

– Он не священник, – пробормотал Игнат. – Он дьякон.

– На мой взгляд, это одно и то же. Впрочем, мне все равно. Я разрежу твоему другу бритвой живот, выпотрошу его, как курицу, а потом сброшу в реку. И никто его не найдет.

У Игната захолонуло сердце, но он взял себя в руки.

– Ты не убьешь его, – сказал мальчик, стараясь говорить бесстрашно и твердо. – Он большой человек. Он приехал из Москвы, и его будут искать.

– Пусть ищут, – сказал Каштан. – Люди пропадают и в Москве. Притом гораздо чаще, чем у нас. И никто их не находит. Ты достаточно взрослый, чтобы это понимать.

Мальчик весь как-то обмяк, словно из него выпустили воздух. Тогда Каштан протянул руку и осторожно тронул его за плечо.

– Пойми, Игнат, я не хочу делать твоему другу ничего плохого. Но если понадобится – сделаю. И виноват в этом будешь только ты. Понимаешь?

Игнат молчал.

– Ты нужен мне, – сказал Каштан мягким голосом. – Очень нужен. Я бы оставил тебя в покое, но никто из наших ребят не пролезет в эту дыру. Никто, кроме тебя. Ты самый ловкий. Ты – лучший.

Игнат несколько секунд молчал, плотом ответил тихо и глухо:

– Хорошо. Я согласен.

Каштан кивнул и сказал:

– Я рад, что ты принял правильное решение. Я сделаю все, чтобы ты о нем не пожалел.

Ночь стояла темная и ветреная. Огромные деревья черными исполинами нависали над тропинкой, по которой шли двое – высокий парень и маленький мальчик. Парень шел впереди, мальчик – в шаге позади него. Ветер раскачивал кроны деревьев, шумел – густыми накатами, как морской прибой, и развевал длинные светлые волосы парня.

Дойдя до стены здания, оба остановились. Парень передернул плечами, повернулся к мальчику и протянул ему небольшой фонарь.

– Держи фонарик. Но не включай его без особой надобности. А когда включишь, старайся, чтобы луч не попадал на окно.

Мальчик взял фонарик, положил его в карман спортивной куртки и застегнул карман на молнию. Парень окинул фигурку мальчика оценивающим взглядом.

– Еще раз повтори, что ты должен взять? – потребовал он.

– Шахматную доску, – ответил мальчик.

– Где она находится?

– В третьем зале. В правом углу. Под стеклянным колпаком.

– Сколько поворотов ты должен проползти?

– Три.

Парень кивнул:

– Правильно. Когда будешь ползти по вентиляции, старайся не шуметь. Решетку убирай осторожно. Здание старое, шурупы сидят ненадежно, она поддастся. Сначала хорошенько расшатай, понял? И придерживай ее, чтобы она не упала вниз и не наделала шума.

– Да я все помню, Каштан, – дернул щекой мальчик.

Каштан помолчал немного и сказал:

– Там будет очень темно. Но ты не должен бояться. Тебе будет казаться, что в темноте кто-то следит за тобой. Но на самом деле там никого нет. Просто мерещится. Такое бывает со всеми.

– Что ты меня лечишь, – сказал Игнат, стараясь говорить бодрым голосом.

– Значит, не боишься? – тихо осведомился Каштан.

– Нет.

– Ну, тогда за дело.

Каштан присел на одно колено и подставил мальчику сцепленные ладони. Тот встал на них ногой и оперся Каштану руками в плечи. Каштан выпрямился.

– На счет три, – сказал он и начал считать, одновременно упруго покачивая Игната вверх-вниз: – Раз… Два… Три!

Мальчик взмыл в воздух и исчез в густой тени, которую отбрасывал на стену большой, раскидистый каштан.

– Как? – тихо спросил Каштан, задрав голову.

– Порядок, держусь! – шепотом ответил мальчик.

– Действуй, – сказал Каштан и отошел в тень.

Игнат легко подтянулся на руках и юркой змейкой скользнул в вентиляционное отверстие. Затем быстро пополз по черному пыльному туннелю, стараясь двигаться бесшумно. Тьма была абсолютная, и вскоре Игнату стало жутко. Ему до смерти захотелось включить фонарик, но он сдержался. Еще не время!

Минуты через полторы Игнат миновал первый поворот, еще через полминуты – второй. Оставалось совсем немного. И вот, наконец, третий поворот. Игнат быстро свернул, прополз еще несколько метров и уперся в решетку.

Игнат вынул из кармана веревку и привязал один ее конец к решетке. Подергал на прочность и, убедившись, что узел крепок, ухватился пальцами за стальные прутья. Устроившись поудобнее, мальчик принялся расшатывать решетку. Как и обещал Каштан, она быстро вышла из пазов. Куски штукатурки посыпались на пол, но шуму от них было немного. Поняв, что шурупы вот-вот выпадут, мальчик усилил нажим, одновременно как можно крепче вцепившись пальцами в звенья решетки. Когда она отвалилась, Игнат едва не вывалился вместе с ней, но удержался. Он быстро перехватил веревку и осторожно спустил решетку на пол.

Разделавшись с решеткой, Игнат достал из кармана фонарик и посветил им вниз. Спуститься на пол не составляло проблемы. Но нужно было выяснить – можно ли будет потом вскарабкаться наверх?

Игнат увидел внизу и чуть в стороне что-то вроде комода и прикинул, можно ли будет запрыгнуть с него в вентиляционное отверстие. Выходило, что да.

Выключив фонарик, Игнат запихал его в карман, застегнул молнию и, выскользнув из отверстия, прыгнул вниз. Мягко приземлился.

В зале стояла непроглядная тьма, но Игнат решил пока не включать фонарик. Днем Каштан поводил его по музею, и он хорошо запомнил расположение залов и переходов.

Тихо, как кошка, мальчик двинулся по залу, чуть расставив руки, чтобы не наткнуться на какой-нибудь предмет. Пройдя несколько шагов, Игнат поймал себя на том, что все время прислушивается. Ему вдруг показалось, что за ним кто-то идет – тихо, почти бесшумно. Несколько раз мальчик внезапно останавливался и напряженно вслушивался в тишину, надеясь уловить чужие шаги. Но все было тихо, и Игнат двигался дальше.

Один раз Игнат почувствовал, как что-то большое скользнуло мимо него, обдав его лицо едва ощутимой холодной волной воздуха. Он остановился, едва дыша от страха и чувствуя, как потеют корни волос. Но фонарик не достал.

Вдруг где-то за стеной что-то тихонько щелкнуло. От ужаса у мальчика на глазах выступили слезы. Он тихо всхлипнул и потянулся за фонариком, но вдруг вспомнил слова Каштана.

«Тебе будет казаться, что в темноте кто-то следит за тобой. Но на самом деле там никого нет. Просто мерещится. Такое бывает со всеми».

– Такое бывает со всеми, – прошептал одними губами Игнат и убрал руку от кармана.

Расставив руки в стороны, он двинулся дальше. Благодаря тому, что стены в залах были белые, глаза различали зыбкие очертания мебели, Это здорово помогало.

Игнат несколько минут осторожно продвигался в темноте, минуя поворот за поворотом и зал за залом, и наконец остановился. Вот он – третий зал! Слева два больших стенда с фотографиями, справа – темные прямоугольники старинных карт.

Оставалось дойти до правого угла. И мальчик осторожно зашагал к цели своего опасного путешествия…

Каштан стоял в тени дерева. Дул пронизывающий ветер, и ворот пальто парня был поднят. Лицо его было бледнее, чем обычно. Каштан привычным движением потер пальцами лоб, затем опустил руку в карман. Достав пачку «Парламента», он вынул одну сигарету и рассеянно вставил ее в рот. Рука потянулась за зажигалкой, но тут Каштан дернул подбородком, быстро вынул сигарету изо рта и убрал ее в карман. Огонь сигареты может привлечь чужое внимание. Придется потерпеть.

Каштан поднял руку и, на мгновение высветив циферблат, глянул на стрелки. Мальчика не было уже десять минут.

Каштан вновь погрузился в задумчивость. Стоя на пронизывающем ветру, он вдруг стал вспоминать свою жизнь. Нелепую, глупую, жестокую. Вспомнил тумаки, которыми щедро награждали его старшие мальчишки в детдоме. Неистовые, полные злобы крики преподавателей и воспитателей. Колючую проволоку колонии, ненавистный ткацкий станок, который он так и не освоил. «Как только стану работать на этом станке – для меня все кончится», – сказал он себе тогда.

Вспомнил, как боялся привыкнуть к плохому, чтобы это плохое не стало его жизнью. Как всегда говорил себе: «Все это ненастоящее. Настоящее будет впереди. Главное – перетерпеть». И терпел. Месяцами, годами…

Вспомнил вечное голодное урчанье в желудке, презрение прохожих, крепкие кулаки мужчин у пивных ларьков, где он пытался «сшибать мелочь», хруст собственных ребер и кровавые плевки, которые вылетали на снег из его разбитого рта.

«Ты там еще не сдох? Давай, щенок! Хватит придуриваться!» «А ты ему под дых сапогом. Мигом вскочит!»

Помнил Каштан и чужие разбитые лица. Слова мольбы, плач, стоны. Кровь, боль, торжество победы и примешанный к нему неприятный привкус, словно, несмотря на победу, тебя в очередной раз изваляли в грязи. Привкус, из-за которого вспоминать эти ничтожные победы было еще отвратительнее, чем поражения.

Образы прошлого проплывали у него перед глазами, и тщетно пытался он найти среди них что-нибудь светлое, хорошее. Что-нибудь, о чем не противно было бы вспомнить. Разве что совсем в детстве… Но нет.

Каштан качнул головой, словно выныривая из кошмарного сна, и криво усмехнулся. «Надо же. Давно пора забыть обо всем этом. А я таскаю эти воспоминания с собой, как тюк с грязной одеждой».

В кармане у Каштана завибрировал телефон. Каштан достал телефон и глянул на дисплей. Прок — высветилось на зеленом, мерцающем поле дисплея.

«Волнуется», – усмехнулся Каштан, нажал на кнопку связи и приложил телефон к уху.

– Ты сейчас можешь говорить? – вкрадчиво забормотал ему на ухо тихий, сипловатый голос.

– Могу, – ответил Каштан, прикрывая рот ладонью.

– Еще не закончили?

– Нет.

– Гм… Долго. Как только доска будет у тебя – сразу ко мне. Нигде не задерживайся. Ни на минуту. Твои парни с тобой?

– Нет.

– Нет? Это плохо. Мне было бы спокойнее, если бы они были с тобой. На улицах сейчас небезопасно.

Каштан усмехнулся и ничего на это не ответил.

– Ладно, не буду мешать. Будь осторожен. И нигде не задерживайся. Слышишь – нигде!

Каштан отключил телефон и сунул его в карман пальто. Затем повернулся к стене, белеющей в нескольких метрах, но вдруг уловил краем глаза какое-то движение. Тело среагировало быстрее, чем разум. Каштан прыгнул в кусты и выбросил вперед руки, пытаясь схватить ускользающую тень. Но тень оказалась слишком проворна, руки Каштана схватили пустоту.

– Стой! – приглушенно крикнул Каштан и бросился вдогонку за тенью.

Метров двадцать он несся вперед, не теряя из вида маячившую впереди фигуру, петляя вслед за ней, продираясь сквозь кустарник. Но потом она вдруг исчезла. Мгновение назад была – и вот ее нет. Каштан остановился и быстро оглянулся по сторонам. Однако не увидел ничего, кроме темных силуэтов деревьев. Он замер и весь обратился в слух, но кроме шума раскачиваемых ветром крон деревьев, ничего не услышал.

– Ушел, – с досадой проговорил Каштан.

Он двинулся было вперед, но споткнулся о какой-то предмет, лежащий в траве, и остановился. Затем нагнулся, пошарил рукой в траве, поднял предмет и повернул его к маячившему неподалеку тусклому фонарю. Предмет оказался сложенной шахматной доской.

Каштан усмехнулся, пристально вгляделся во тьму перед собой и тихо проговорил:

– Маленький мерзавец.

Все с той же усмешкой на губах Каштан достал из кармана телефон и щелкнул на кнопку вызова.

– Она у меня, – сказал он в трубку.

– Отлично, – ответил сиплый голос. – Теперь надо разобраться с мальчишкой.

– Мальчишка убежал.

– Как убежал? Какого черта! Почему ты его не остановил?

– Он слишком ловок.

Прокурор выругался.

– Ну вот что, – снова заговорил он после паузы. – Про мальчишку пока забудь. Не трать на это время. Тем более я, кажется, знаю, где его можно найти. Главное – не потеряй доску. Доска – вот что тебя должно волновать! Не задерживайся нигде. Если что-то случится – сразу звони. Я буду ждать.

– Как скажете.

Каштан отключил телефон и убрал его в карман. Несколько секунд Каштан стоял неподвижно, что-то напряженно обдумывая, потом кивнул сам себе, сунул шахматную доску под мышку и побрел к освещенной фонарем аллее. Через несколько секунд Каштан принялся свистеть под нос какую-то затейливую мелодию. Он был взволнован, но чувствовал себя прекрасно.

Марго Ленская сидела на стуле у себя в номере, закинув гудящие ноги на выдвинутый ящик комода. В руке у нее дымилась сигарета. Глаза были прикрыты, лицо выглядело усталым. Когда десять минут назад она входила в свой номер, мимо нее пробежал как сумасшедший отец Андрей. Марго хотела заговорить с ним, но он махнул рукой – «потом, потом!» Так спешил, что даже лифта не стал дожидаться, пустился вскачь по лестнице.

Марго обиженно пожала плечами и сказала вслух, чтобы хоть как-то разрядиться:

– И все-таки вы страшный хам, дьякон. А может, я так плохо выгляжу? – Она повернула голову и глянула в большое коридорное зеркало. Усмехнулась и добавила: – Нет, определенно хам.

Набегавшись за день, Марго чувствовала себя совершенно разбитой.

Услышав мелодичный перезвон зуммера, она опустила руку, нащупала на полу телефон, нажала на кнопку связи и, не открывая глаз, поднесла трубку к уху.

– Секретариат президента России слушает, – устало проговорила она. – Наш разговор будет записываться. Представьтесь, пожалуйста.

– Марго, это Турук! Здравствуйте!

– Турук, Турук… Ах, Турук! Добрый вечер. Раз вы звоните, значит, конкуренты из «Мегаполиса» еще не надели вам на голову мешок и не сбросили с моста в реку.

– Не надейтесь. Я переживу весь их редакционный совет, вместе взятый.

– Звучит зловеще, – усмехнулась Марго. – Итак, выкладывайте, что у вас?

– Э-э… – Турук осекся. – Позвольте, моя милая, но это вы на задании, а не я. Вы и выкладывайте.

– Вот как? – продолжила дурачиться Марго. – Слишком однообразно, Турук. Вам не кажется, что все наши разговоры напоминают игру в одни ворота? Вы спрашиваете – я отвечаю. Хоть бы раз наоборот.

– Наоборот я общаюсь с женой, – сказал Турук.

– Правда? Видимо, она очень настойчивая женщина.

– Это еще мягко сказано.

– Как жаль, что я на нее не похожа.

– Если б вы ее видели, вы бы так не сокрушались. Ох, Марго… Вы все-таки заставили меня попусту молоть языком.

Марго прикрыла трубку ладонью и насмешливо проговорила:

– Как будто ты когда-нибудь занимался чем-то другим.

– Что? – насторожился Турук.

– Ничего.

– Вот и плохо, Марго. Плохо, что ничего. Вы в Чудовске уже два дня, а я не получил от вас никакой информации.

– Вы получите от меня статью, – сказала Марго.

– Вы уверены?

– А вы уверены в том, что вы – главный редактор?

– Когда говорю с вами, то не очень. Не задерживайтесь, Марго. В Москву уже просочились кое-какие слухи. Мне доподлинно известно, что главред «Мегаполиса» собирается послать в Чудовск редактора отдела криминальной хроники.

– Главное, чтобы они не прислали сюда киллера, – проговорила Марго с мрачной иронией. – Чего-чего, а убийств здесь и без него хватает.

– Вот и хорошо. Убийство – это событие. Хорошо обставленное убийство – сюжет. Не теряйте времени даром, Марго. К следующему убийству статья должна быть готова.

Марго вскинула брови.

– А вы так уверены, что будет следующее?

– Конечно. Стоит вам где-нибудь появиться, Марго, и там обязательно происходит убийство. А иногда и два.

– Не думаете же вы, что это я всех убиваю?

– Зная вас, Марго, я бы не стал отвечать на этот вопрос однозначно. Впрочем, я не возражаю. Если нет события, его нужно придумать. Если не получается придумать, его надо совершить.

– Если бы я кого-то решила убить, я бы сделала это при помощи разделочного ножа. А начала бы с вас, Турук.

– Что ж, разделочный нож – это неплохо. Главное, чтобы он был таким же острым, как ваш язык. Не тратьте время попусту, Марго. Через два дня статья должна быть готова. Всего доброго!

Связь оборвалась.

Марго вздохнула.

За время пребывания в Чудовске она насобирала столько материала, что его хватило бы на три статьи. Но во всем этом месиве информации не хватало стержня. Того стержня, на который можно было бы нанизывать факты, версии и предположения.

Интрига была. Но не было внятного сюжета, истории. Написать об убийствах может любой. Раз труп, два труп… Чем кровавей и заковыристей, тем лучше. Где надо – подбрось пафоса, где надо – надави на жалость. Все это несложно.

Сложно написать о них так, чтобы статья читалась на одном дыхании. И чтобы какой-нибудь Иван Петрович, позабыв про остывающий кофе и черствеющий бутерброд, побежал в курилку пересказывать ее коллегам. И чтобы, выслушав захватывающую историю, коллеги сами побежали в киоск за газетой, дабы удостовериться, что дела обстоят именно так, как рассказывал Иван Петрович, что он ничего не напутал и нигде не соврал…

Марго вздохнула и убрала ноги с комода. И вдруг насторожилась. В коридоре кто-то отчаянно тарабанил в соседний номер.

Марго встала с кресла и быстро подошла к двери.

– Дьякон! – услышала она детский голос. – Дьякон, это Игнат, откройте!

Марго повернула ручку замка и высунулась в коридор.

– Эй! – окликнула она мальчишку. – Тебе кого?

Он обернулся и испуганно посмотрел на журналистку.

– Мне нужен отец Андрей! – сказал он жалобным голосом.

– Мне тоже, – усмехнулась Марго. – Но мне не повезло. Может, у тебя получится. Попробуй постучать посильнее.

Мальчик попробовал, да так громко, что чуть не сорвал дверь с петель.

– Не отвечает, – со вздохом ответил мальчик. – Наверное, его нет в номере.

– Да ну? Ты самый сообразительный мальчик на свете!

Мальчик улыбнулся, но улыбка эта была мимолетной, в следующее мгновение лицо его вновь стало озабоченным и растерянным. Марго вгляделась в это лицо, и глаза ее сверкнули мягким блеском. Она вспомнила рассказ дьякона о встрече с малолетним воришкой. «Это он, – подумала Марго. – Ручаюсь головой, это тот самый мальчишка. И, возможно, мне повезло, что дьякона нет на месте!»

– У портье ключа от номера нет, – сказал мальчик тревожно. – Может, дьякон просто уснул?

– Я сама видела, как он уходил, – ответила Марго. – А тебе он нужен срочно?

– Да, – кивнул мальчик и посмотрел на Марго с надеждой. – А вы знаете, куда он ушел?

– Ну… у меня есть кое-какие предположения.

Вдруг загудел лифт. Мальчик повернул голову на звук, и Марго увидела, что на его лице отразился нешуточный испуг.

«А вот и история, которой мне так не хватало», – подумала Марго, прищуривая зеленые глаза.

– Может, ты пока зайдешь ко мне? – сказала она самым невинным голосом, на какой только была способна. – Не люблю разговаривать в коридоре.

Мальчишка посмотрел на лифт, на Марго, снова на лифт… Он явно колебался.

– Ну же, – ласково проговорила Марго. – Я закажу в номер кофе и сладкий джем. И конфеты – такие, какие ты захочешь.

Лифт лязгнул и остановился.

– А не захочешь конфеты, закажем пиро…

Мальчик толкнул Марго в номер и захлопнул за собой дверь.

– Что ты делаешь? – возмущенно воскликнула Марго, споткнувшись о туфли и едва не растянувшись на полу.

– Тише, – умоляюще произнес мальчик. – Пожалуйста, тише.

Марго хотела осадить маленького наглеца, но нашла нужным сдержаться. Слишком уж напуганным выглядел мальчишка. Слишком уж черными стали его глаза. Слишком уж побледнели его щеки. И слишком резко выцвели губы на этом землисто-бледном измученном лице.

Мальчик прильнул ухом к двери и прислушался. Марго хотела что-то сказать, но мальчик прижал палец к губам. Тогда Марго тоже прислушалась.

По ковру коридора мягко прошагали несколько человек. Они явно старались идти тихо. Миновав номер журналистки, они прошли еще несколько шагов и остановились.

Послышался стук. Затем последовала пауза, после которой постучали снова – на этот раз чуть сильнее. В третий раз постучали громко и настойчиво.

– Портье не соврал, – глухо проговорил мужской голос. – Дьякона в номере нет.

– Но ключа внизу тоже нет, – возразил ему второй голос.

– Он мог взять его с собой.

– Точно.

– Что будем делать?

– Позвони боссу.

Тихо пискнул мобильный телефон, и вслед за тем мужской голос едва слышно забубнил:

– Алло, босс, дьякона в номере нет… Не знаю… Портье говорит, что он ушел минут пятнадцать назад… Нет, не известно. Что будем делать?.. Какой?.. В каком?.. Понял.

– Ну что? – спросил второй голос.

Однако этот вопрос остался без ответа. За дверью послышались какие-то шорохи. Потом скрипнула паркетина. Что-то едва слышно зашуршало, раздался легкий щелчок, и все стихло.

Марго нахмурилась. Ей вся эта возня очень не нравилась. Какие-то люди явились к отцу Андрею без приглашения. Двигались они тихо – значит, хотели остаться незамеченными. И потом, этот напуганный мальчик, он ведь явно от кого-то скрывается.

«Надо позвонить дьякону и рассказать ему все», – решила Марго.

Вдруг в дверь постучали – громко и отрывисто. Мальчик отпрял от двери и побледнел, как полотно.

– Госпожа Ленская, это портье! – послышался из-за двери мужской голос. – Простите, что тревожим, но у вас в окнах горит свет!

Нужно было что-то отвечать, и Марго ответила:

– Что?.. Кто там?

– Это портье! – повторил голос. – На ваше имя пришла посылка! Вы можете забрать ее прямо сейчас!

– Я не одета! – громко сказала Марго. И недовольно проворчала: – Могли бы сперва позвонить!

– Мы звонили, но в вашем номере не работает телефон.

– Странно! Час назад работал!

Марго подошла к телефону, сняла трубку и поднесла ее к уху. Нахмурилась, посмотрела на мальчика и отрицательно покачала головой.

Мальчик попятился от двери, споткнулся и чуть было не упал.

– Госпожа Ленская, у вас все в порядке? – снова глухо забубнил голос. – Посылка у нас с собой! Если вы не одеты, мы можем просто положить ее у входа и уйти!

– Хорошо, так и сделайте! – сказала Марго.

За дверью послышалась возня, затем тот же мужской голос произнес:

– Мы оставили посылку! Спокойной ночи!

Тяжелые шаги загромыхали прочь от номера. Несколько секунд спустя Марго двинулась к двери, но мальчик схватил ее за руку.

– Они не ушли, – шепнул он испуганно.

Марго кивнула:

– Я знаю.

Она взъерошила мальчику волосы, подмигнула ему, затем потянулась к сумочке за мобильным телефоном. Вдруг замок сухо щелкнул, и, прежде чем Марго и мальчик успели что-то понять, дверь распахнулась. Двое мужчин в черных масках ворвались в номер.

Марго тихо вскрикнула. Удар кулаком в лицо швырнул ее на пол. Она попыталась подняться, но холодный ствол пистолета уткнулся ей в щеку, а грубый голос глухо проговорил:

– Вякнешь – мальчишке конец.

Марго повернула голову и посмотрела на мальчика. Он лежал на кровати без сознания. Над ним, потирая ушибленный кулак, склонился второй незнакомец.

– Ты его не убил? – спросил первый, продолжая держать Марго на прицеле.

Второй покачал головой:

– Нет. Крепкий, паршивец.

Первый кивнул, затем достал из кармана скотч, быстро связал Марго руки и сунул ей в рот кляп.

– Что делать с мальчишкой? – спросил второй.

– А ты не знаешь?

Второй кивнул и протянул руку:

– Дай пистолет!

– С ума сошел? Знаешь сколько шума будет! Лучше чем-нибудь тяжелым.

– Тяжелым? – Второй закрутил головой по сторонам. – А чем? Тут же ни хрена нет!

– Пепельницу возьми, – посоветовал первый. – Она тяжелая.

– А, точно.

Марго забилась на полу, пытаясь высвободить руки и выплюнуть кляп. Второй взял со стола пепельницу и вернулся к мальчику. Покосился на Марго и сказал:

– Слышь, а баба-то ничего. Может, мы ее сперва того… оприходуем? Жалко, если такое добро зазря пропадет. Завалить всегда успеем.

Первый посмотрел на Марго и усмехнулся сквозь черную маску.

– А че – можно, – сказал он. – Сначала я, потом ты.

– Да без проблем. Я не гордый, могу и подождать.

Первый положил пистолет на стол и стал расстегивать ширинку.

– А ты пока с пацаном разберись, – бросил он через плечо. – Он уже зашевелился. Бей по тому месту, где череп соединяется с позвоночником.

– Ты-то откуда знаешь?

– Книжки люблю читать.

Второй кивнул и, повернувшись к распростертому на кровати мальчику, поудобнее перехватил тяжелую пепельницу.

В камине жарко потрескивали березовые поленья. На медвежьей шкуре, расстеленной у камина, лежали двое любовников. Она – стройная, гибкая, с длинными, разметавшимися по плечам платиновыми волосами, он – широкоплечий и мускулистый, как борец, с могучей, жилистой шеей и открытым, улыбчивым лицом.

Тонкая женская рука взлохматила густые каштановые волосы мужчины, а голос с нежностью произнес:

– Миша, если бы ты только знал, как я тебя люблю. Люблю больше всего на свете. Боже, я так счастлива!

– Кто ты? – с улыбкой спросил он, глядя на пляшущее отражение огня в ее расширенных зрачках. – Где ты была всю мою жизнь?

– Кто я? – Она улыбнулась. – Я твоя добрая фея!

– Ты права, – с улыбкой сказал Чигорин и ласково погладил Анну по щеке. – Если бы не ты, я бы проиграл сегодняший матч со Стейницем. Этот бородатый космополит играл как бог!

– Но ты победил бога.

– Да, победил. – Михаил Иванович поцеловал Анну в губы. – Знаешь, что он мне шепнул, когда мы выходили на улицу?

– Что?

– Он сказал, что его мысль сильнее его рук. Потом посмотрел на сосульку, свисающую с козырька, и сосулька рухнула на землю. Представь себе!

Анна засмеялась.

– Какие же вы славные, шахматисты! Такими славными люди бывают только в детстве!

– Детство… В детстве я часто мечтал о том, чтобы поесть досыта. Юношей я глядел на прекрасных девушек в каретах и мечтал, что когда-нибудь одна из них станет моей. Когда я стал взрослым, я мечтал стать лучшим шахматистом, я думал, что только так смогу быть счастлив!

Михаил Иванович сделал паузу, чтобы поцеловать Анну в голое, нежное плечо.

– Было время, когда из-за преследовавших меня неудач я хотел застрелиться. Но я слишком люблю жизнь, чтобы расстаться с ней добровольно. Раньше я только мечтал – о том, о сем… А теперь мне не о чем больше мечтать. Не о чем, потому что самая прекрасная девушка на земле – в моих объятиях! И она – лучшее, что могло со мной случиться!

На глазах Анны заблестели слезы. Она обхватила щеки Чигорина теплыми ладонями и нежно поцеловала его в глаза и лоб.

– Господи, Миша, я так тебя люблю. Ты не думай, я еще никому не говорила таких слов. Ты первый. И ты лучший шахматист! Этот мальчик Пильсбери – он с такой завистью смотрел на тебя. Похоже, ты для него идеал.

Чигорин вдруг нахмурился.

– Что случилось? – быстро спросила Анна.

– Гарри меня немного тревожит, – ответил Михаил Иванович.

– Ты его боишься? – удивленно вскинула брови Анна.

Чигорин покачал головой:

– Нет, я не об этом. Этот мальчик – гениальный шахматист. Но в последние дни с ним явно что-то происходит. Он ходит сам не свой и проигрывает партию за партией.

– Главное, чтобы ты выигрывал, – мягко сказала Анна.

– Да, конечно… Но в этом американце есть божья искра. Обидно видеть, как эта искра затухает.

– Да, мне тоже его жаль. Может, у него что-нибудь случилось?

– Может быть. Но он так неразговорчив.

– Знаешь что… Забудь о нем. Забудь обо всем. Ведь мы вместе.

– Да, ты права.

Анна попыталась его обнять, но вдруг Чигорин ее остановил.

– Ты должна уйти от Бостанжогло, – твердо сказал он.

На лице Анны отобразилась душевная боль, щеки ее словно бы осунулись, скулы обозначились четче.

– Я уйду. Обязательно уйду. Но не сейчас. Сейчас я… не могу.

Чигорин выслушал признание Анны молча, хмуро глядя на ее бледное, взволнованное лицо.

– Значит, Бостанжогло удерживает тебя силой? – спросил он после того, как Анна закончила говорить.

– Не в этом дело, – тихо ответила Анна.

– Тогда в чем?

– Ни в чем. Просто ты должен немного потерпеть.

– Я решу эту проблему, – сказал Чигорин твердым голосом. – Останься сегодня у меня.

Анна покачала головой:

– Нет, не могу. Я должна вернуться. Но я приду к тебе снова.

– Когда?

– Как только появится возможность. Но… ты никому не должен рассказывать о нашей связи. Если Бостанжогло узнает, он натравит на нас своих людей. Он страшный человек, Миша, и у него в друзьях настоящие чудовища. Я знаю это наверняка.

Чигорин презрительно улыбнулся.

– Милая, неужели ты думаешь, что я боюсь его? Или этих его людишек? Да я один справлюсь с десятком Бостанжогло!

– Если бы речь шла о честной драке, я бы ни секунды в тебе не сомневалась. Но такие, как Бостанжогло, действуют исподтишка. Чужими руками.

– Да, но я…

Анна положила пальчик ему на губы.

– У нас еще есть немного времени, – сказала она глубоким, хрипловатым голосом. – Давай не будем тратить его на разговоры. Иди ко мне!

Шахматист сжал девушку в объятиях.

Всем хорош русский город Санкт-Петербург, но уж больно жесток да холоден. Вьюга не утихала уже второй день, завывая в оконных щелях и бросая в темные стекла пригоршни колючего снега.

Чигорин сидел у себя, чаевничал. Он ел маковые баранки и не чувствовал их вкуса. Пил крепкий, сладкий чай, а казалось – воду. Все его мысли были о ней, о той девушке, которую он так внезапно и так крепко полюбил. За плечами у Михаила Ивановича была целая жизнь – трудная, полная лишений, страстей, обид, яростных сражений, упорной работы и тяжелых побед. Был неудачный брак и еще несколько влюбленностей, которые закончились ничем. Чигорин считал себя «тертым калачом» и имел для этого все основания. Но сейчас он вновь чувствовал себя двадцатилетним мальчишкой. И эта перемена произошла с ним буквально за три дня. Как же такое могло приключиться?

Будь Чигорин поэтом, он бы не забивал себе голову глупыми вопросами, а взялся бы за перо и написал сонет или мадригал. Но, как мы уже горорили выше, Чигорин не рассуждал и не мыслил поэтическими категориями. Он был шахматист – то есть человек, который, подобно апостолу Фоме, верит в существование вещи не тогда, когда видит ее собственными глазами, а когда ощупывает ее твердыми пальцами мысли.

Вот и сейчас, вместо того чтобы, подобно Петрарке, писать сонеты своей Лауре, Чигорин отхлебнул чаю, посмотрел на свое отражение в окне и громко спросил:

– Как же это произошло, что ты так втюрился, а?

Замолчав, он выжидательно посмотрел на окно, будто рассчитывал на то, что оно, уж неизвестно каким образом, ответит ему на этот трудный вопрос. И, возможно, так бы и случилось, но в этот момент в дверь квартиры Чигорина тихо постучали.

Чигорин повернул взлохмаченную голову к двери и громко сказал:

– Войдите, не заперто!

Дверь со скрипом открылась, и на пороге появилась пожилая женщина с широким лицом, в простоватой одежде, но с пенсне на плоском носу.

– Вы Михаил Иванович Чигорин? – спросила она простуженным голосом.

– Да. Входите!

Михаил Иванович вскочил со стула, подошел к женщине и взял ее под локоть, помогая войти в комнату.

– Ох, свят, свят… – пробормотала она. – Когда же эта вьюга проклятая уймется.

Чигорин подвел ее к столу и усадил на самый мягкий стул.

– Ничего, что я прямо в одежде? – осведомилась женщина в пенсне, вертя круглой головой и оглядывая гравюры, развешанные по стенам.

– Ничего, – ответил Чигорин. – Может, хотите раздеться? Хотя, наверное, не стоит. У меня тут холодновато. Забыл с утра растопить камин. Совсем вылетело из головы.

– Да я и ненадолго, – отозвалась женщина. – Госпожа велела все вам рассказать и тотчас уйти. Чтобы хозяин не спохватился.

Чигорин недоуменно воззрился на женщину.

– Какая госпожа? – не понял он. – От кого вы?

– Меня послала Анна Петровна Лебедева. Я ее служанка.

При звуке имени любимой женщины глаза у Чигорина возбужденно блеснули, как у восемнадцатилетнего юноши. Но тут же возбуждение сменила тревога.

– Что-то случилось? – порывисто спросил он.

Женщина вздохнула и грустно произнесла:

– Случилось, батюшка. Хозяин… Александр Бенедиктович Бостанжогло… узнал о том, что госпожа была у вас минувшей ночью, и жестоко ее избил.

– Что? – не поверил ушам Чигорин. – Как?

– Приказал своему дикому татарину выпороть ее плетью. Видели бы вы это – платье в клочья, плечи исполосованы. Бедняжка едва жива, но хозяин не допускает к ней врачей. Он будто не в себе. Пьет горькую и все твердит: пусть она лучше умрет, чем уйдет к нему! Ох, свят, свят…

Женщина перекрестилась и поправила пальцем пенсне.

Чигорин бросился к вешалке и сорвал с крючка пальто.

– Куда это вы, батюшка, собрались? – удивилась служанка.

– В полицию! – гневно ответил Михаил Иванович. – Этот негодяй за все ответит! Я ему покажу, как бить женщин!

Служанка вздохнула и мудро изрекла:

– Полиция тут не поможет. Обер-полицмейстер – лучший друг Бостанжогло. К тому же его должник. Потому, батюшка Михаил Иванович, я и пришла к вам. Госпожа сказала, что вы умный и что обязательно чего-нибудь выдумаете.

Чигорин стоял возле вешалки, сжимая в руках пальто. Лицо его было бледным и разъяренным. Он долго думал, потом повернул голову к служанке и спросил:

– Вы можете помочь мне проникнуть в дом?

Женщина вздохнула и покачала головой:

– Нет.

– Даже ночью?

– У хозяина пять вооруженных лакеев, а вожак у них злющий татарин, – ответила служанка рассудительным голосом. – А во двор спускают трех псов датской породы. Это такие твари… Прошлой осенью проклятые кобели растерзали вора, который перелез через забор. Лакеи не смогли отнять у них даже его голову, чтобы представить в полицию на опознание. – Женщина покачала головой. – Нет, батюшка мой, пробраться в дом невозможно.

Чигорин при этих словах побледнел еще больше.

– И все-таки надо попробовать, – твердо произнес он. – Вас как зовут?

– Варвара Степановна.

– Варвара Степановна, вы хорошо знаете расположение комнат в доме?

Служанка помотала круглой головой:

– Не очень. Я в доме недавно. В комнату госпожи хожу через главный вход.

– А есть и другие?

– Есть. Один через флигель. Другой – черный, с изнанки. Но по ночам все они заперты на засовы. Да и днем часто тоже.

Чигорин смотрел в темное окно и мучительно о чем-то размышлял. Дважды или трижды он вздохнул – хрипло и досадливо, как человек, который осознает, что идея, пришедшая ему в голову, никуда не годилась. Наконец он вновь повернулся к служанке и спросил:

– Скажите, что госпожа – очень плоха?

– Плачет, бедняжка, без остановки. И еду не берет. Сказала, что лучше умрет с голоду, чем съест хоть кусочек хлеба в доме, где ее так оскорбили. И все время твердит ваше имя… Будто бы бредит.

На скулах Чигорина заиграли желваки. Глаза утонули под нависшими бровями.

– Негодяй! – прорычал он. – Он еще не знает, с кем связался. Полиция! Да что мне полиция! Я и обер-полицмейстера, если понадобится, на части разберу. Пусть только встанет у меня на пути! Голыми руками! И датских собачонок в придачу!

Служанка испуганно оглянулась на дверь и сбивчиво забормотала:

– Ох, батюшка, не говорили бы вы таких вещей. Не ровен час, услышит кто… Тогда и вам, и мне конец. Я уже не говорю про бедняжку Анну Петровну. – Служанка тяжело вздохнула, помолчала немного, потом сказала: – Вы вот, батюшка, спрашивали про дом. Так я что вспомнила… Дом этот Бостанжогло построил два года назад. Я тогда была воспитательницей у дочери одного купца. Он потом меня Александру Бенедиктовичу и порекомендовал… Так вот, когда Бостанжогло приходил к моему тогдашнему хозяину, они много говорили про строительство. И Александр Бенедиктович жаловался, что архитектор его – пьяница и распутник. Что, дескать, этот негодник постоянно шляется по срамным девкам, и Александру Бенедиктовичу часто приходится посылать за ним лакея в известные дома.

– Так-так, – прищурился Чигорин. – Кажется, я понимаю… – Он усмехнулся. – Вы запомнили имя архитектора?

– Фамилия его была Белкин, – ответила служанка. – Я хорошо запомнила, потому как Александр Бенедиктович завсегда его по фамилии честил – «Белкин то, Белкин се». А вот имя… Кажется, Филипп Иваныч. – Женщина посмотрела в окно и вздохнула: – Ох, матушка угодница… Когда уж кончится эта вьюга? Нешто до самого Рождества будет мельтешить?

Служанка перевела взгляд на Чигорина и сказала:

– Пойду я, батюшка. Нельзя мне надолго пропадать, хозяин может хватиться.

Служанка встала из-за стола. Чигорин вновь взял ее под локоть, но уже не только из вежливости, а чувствуя к отважной и умной женщине искреннее расположение.

– Вы очень умная женщина, Варвара Степановна, – сказал он с чувством. – Спасибо, что не побоялись ко мне прийти.

Служанка улыбнулась сухими губами:

– А я свое уж отбоялась, батюшка. Шестьдесят пять лет на свете живу. И в крепостных полжизни проходила, и наукам разным с прежней воспитанницей училась. Двоих сыновей на войне потеряла, дочку за иностранного капитана замуж выдала. Чего ж мне еще бояться? Вот только за Анну Петровну и боюсь. Как бы не уморила себя… Вы лучше скажите, что бедняжке передать? Выручите ее али как?

– Выручу! – твердо сказал Чигорин. – Обязательно выручу!

– Ну и помогай вам бог.

Она трижды перекрестила Михаила Ивановича.

Проводив служанку, Чигорин быстро оделся и отправился по делам. А дело у него теперь было только одно.

– Я собрал вас, господа, потому что мне нужна ваша помощь.

– Помощь? – рассеянно переспросил Стейниц.

– Помощь! – прищурился Ласкер.

– Помощь, – тихо и задумчиво повторил Пильсбери.

– Да, господа, помощь. Речь идет… о любви.

Три пары глаз удивленно уставились на русского шахматиста. Стейниц два или три раза моргнул, Ласкер усмехнулся, а Пильсбери побледнел и отвел взгляд, будто слово это напомнило ему о какой-то душевной ране.

Они сидели за круглым столом в ресторане «Доминик». Чигорин был встрепанный, взволнованный и явно чем-то сильно встревоженный.

– Дело вот в чем… – сказал Чигорин и подробно рассказал коллегам обо всех своих приключениях.

После рассказа коллеги погрузились в размышления. Первым заговорил Стейниц.

– Прежде всего, мой друг, вы не должны были связываться с женщиной, которая способна принести столько проблем, – изрек он, поглаживая рукою бороду. – Но если уж связались, то вы, в каком-то смысле, взяли на себя ответственность за ее жизнь. Поэтому отныне ее проблемы – ваши. Тем более что источником этих проблем были отчасти и вы.

– Главная вина лежит на ее плечах, – возразил Ласкер. – Она не должна была возвращаться к этому… как его…

– Бостанжогло, – подсказал Пильсбери, задумчиво глядя в окно.

– Вот-вот, – кивнул Ласкер. – И хотя на вашем месте я бы перевернул весь город, лишь бы вернуть любимую, вам я этого делать не советую.

– Почему?

– Да потому что вам здесь жить! Ну, вернете вы ее, а дальше? Бостанжогло – миллионщик. Даже если вы убежите в Сибирь, он наймет целую армию шпионов и сыщиков и рано или поздно найдет вас. И тогда берегитесь! Такие люди не прощают обид.

– Ну, а вы что скажете? – повернулся Чигорин к молодому американцу.

Пильсбери вынул изо рта длинный чубук изящной трубки, которую в последнее время курил почти не переставая, и задумчиво посмотрел на Михаила Ивановича.

– Любовь – чувство роковое, – ответил молодой человек. – Оно приносит много удовольствий, но за эти удовольствия приходится рано или поздно расплачиваться. С другой стороны, платы не избежать. Ведь не любить, значит, не жить. Да и почувствовать, что ты живешь, можно только на краю бездны. Хочешь жить – ищи проблем, так я думаю. Я за то, чтоб вы действовали, а повезет вам или нет – это уж как судьба распорядится. Как сказал ваш поэт: «Не властны мы в своей судьбе».

– Пушкин, – машинально буркнул Чигорин.

Пильсбери грустно улыбнулся и покачал головой:

– Нет. Боратынский.

– Все одно, – небрежно сказал Чигорин.

Ласкер вдруг зашевелился на своем стуле.

– Я не желаю в это ввязываться, – сказал он твердым голосом. – У меня много своих дел. Я не против хорошей драки, но предпочитаю драться на шахматном поле. Это не мои проблемы, господин Чигорин. Простите.

– А я даже не знаю, чем могу помочь, – мягко произнес Пильсбери. – Если вам нужны деньги, то я отдам все, что у меня есть. Но не более того.

– А я даже денег предложить не могу, потому что у меня их нет! – сказал Ласкер. – Я рассчитывал получить кое-что от князя Мегрельского, но кончилось тем, что он кое-что получил от меня, а я ушел с пустыми руками!

Стейниц кашлянул в кулак и сказал сурово и твердо:

– Мне странно вас слушать, господа. А если бы с кем-нибудь из нас приключилось что-нибудь этакое? Мы с вами – один цех. Вокруг слишком много негодяев, желающих нажиться на наших талантах, и мы должны держаться вместе.

– Держаться вместе? – фыркнул Ласкер. – Но это невозможно! Мы с вами не только коллеги, но и соперники – прошу об этом не забывать! Со мной в эти дни приключилось столько неприятностей, что я не доверяю никому. Вот вы, господин Стейниц, – почему вы так уверены, что Чигорин вас не обманывает?

Стейниц пригладил ладонью бороду и спросил:

– Зачем же ему меня обманывать?

– У вас с ним завтра игра! Возможно, он хочет, чтобы вы на нее не явились, и тогда, по правилам турнира, победа будет отдана ему и он получит лишние очки. А это сыграет не только против вас, Стейниц, но и против нас с Пильсбери. Гарри, скажите ему!

– Ласкер прав, – кивнул Пильсбери. – Мне очень грустно это сознавать, но от правды никуда не денешься. Мир жесток, и он делает жестокими даже самых милых и добрых людей.

Чигорин побагровел.

– Вы хотите сказать, что я хочу заманить вас в какую-то ловушку?

– Не обязательно, мой друг, – спокойно сказал Стейниц. – Коллеги имеют в виду, что вами и вашей добротой могли воспользоваться, чтобы вы… как это по-русски…

– По-русски это называется «угробить», – сказал Ласкер.

А Пильсбери посмотрел на свои ногти и заметил:

– Или «порешить». Я вычитал этот термин в словаре тюремного арго.

Чигорин помолчал. Вид у него был совершенно убитый.

– Что ж, господа, – расстроенно пробормотал он, – я вас понимаю.

Шахматисты переглянулись.

– Знаете что, Михаил, – мягко проговорил Пильсбери, – я готов с вами пойти, даже если вы приведете меня в ловушку. С недавних пор я знаю, что жизнь человека состоит из непредсказуемых случайностей, каждая из которых может нас убить. Поэтому не стоит над ней особенно трястись. Я с вами.

Глаза Михаила Ивановича засверкали, что явно говорило о том, что он воспрял духом. Чигорин хлопнул Пильсбери по плечу и сказал:

– Спасибо, Гарри! Я всегда говорил: вы не только гениальный шахматист, но и отличный малый!

– И я был о вас такого же мнения, – прогудел в бороду Стейниц.

– Благодарю вас, друзья, – чуть покраснев от комплимента, ответил Пильсбери.

Три пары глаз устремились на немца. Ласкер нахмурился, его воинственные усы ощетинились и стали похожи на часовые стрелки.

– У вас, господа, своя дорога, – сказал он, хмуря брови. – А у меня своя. Поэтому я пас.

– Это ваше решение, – пожал плечами Пильсбери. – Главное, не сердитесь на себя и ни в чем себя не укоряйте.

– Вы меня выслушали, и этого достаточно, – в тон ему сказал Чигорин.

– К тому же вы совсем не обязаны были помогать, – заметил Стейниц. – Таким образом, вам себя не в чем упрекнуть. Встретимся послезавтра за шахматной доской. Mach’s gut, Bürschchen![10]

– Good night, mister Lasker!

– Спокойной ночи, коллега!

Лицо Ласкера пошло пятнами.

– То есть вы меня выпроваживаете? – не поверил он своим ушам.

– Мы готовимся к войне, – сказал ему старый Вильгельм. – И будем держать что-то вроде военного совета. А на военном совете не должно быть чужих ушей.

– Да, господин Ласкер, идите домой и проведите вечер за шахматной доской, – с доброжелательной улыбкой посоветовал немцу Пильсбери.

– Что ж… – Ласкер поднялся со стула. – Рад был встретиться. Доброй ночи!

Он повернулся и быстро вышел из зала.

– Ну-с, господа, обсудим наши действия, – сказал Стейниц, проводив немца взглядом и поворачиваясь к коллегам. – Я полагаю, у вас уже есть план, господин Чигорин?

– Угадали, – кивнул Михаил Иванович. – Первым в игру вступит наш дорогой Гарри.

Пильсбери выпустил изо рта колечко дыма и проткнул его длинным чубуком трубки. Затем повернулся к Чигорину и с грустной улыбкой произнес:

– Какую бы роль вы для меня ни приготовили, господин Чигорин, я с ней заранее согласен.

– Даже если она будет стоить вам жизни? – поинтересовался Стейниц.

– Жизнь – штука непредсказуемая, – печально ответил американец. – Можешь выжить на поле битвы и умереть в постели красавицы. К тому же, как ни крутись, а конец всегда один. А рано или поздно… в сущности, какая разница?

– По мне так лучше позже, чем раньше, – сказал Чигорин. – И я сделаю все, чтобы с вами ничего не случилось, дорогой мой Гарри. Да и со мной тоже. Я желаю здравствовать и любить, а раз я этого желаю – значит, так оно и будет. Мой план в следующем. Особняк Бостанжогло находится на окраине города. Проектировал его некто Филипп Иванович Белкин. Неплохой архитектор, но пьяница и распутник. Я знаю, Гарри, что вы провели первые дни в Петербурге шумно и весело. Завели много знакомств, некоторые из них могут оказаться нам полезными.

Пильсбери покраснел.

– Кажется, я понимаю, что вы имеете в виду, – сказал он. – Вы хотите, чтобы какая-нибудь молодая особа проникла к нему в дом под видом… м-м… любовницы и выкрала план особняка? И эту особу должен выбрать я?

– Все верно, – кивнул Чигорин.

Стейниц положил ладонь на руку американца и заметил:

– Только не горячитесь, мой молодой друг. Если предложение Михаила, которое, кстати говоря, кажется мне вполне разумным, по какой-либо причине вас не устраивает, вам достаточно…

– Я не против, – сказал Пильсбери. – И готов заняться этим немедленно. Вы, конечно, узнали, где живет этот Белкин?

– Конечно, – ответил Чигорин.

Стейниц кашлянул в кулак и с сомнением произнес:

– А вы уверены, что он хранит план особняка Бостанжогло? Возможно, он его уже давно выбросил. Или отдал хозяину особняка.

– Я навел справки, – ответил Чигорин. – Белкин к каждому новому клиенту приходит с кипой бумаг. Все это – планы зданий, которые он проектировал. К тому же этот тип очень бережлив. Он никогда и ничего не выбрасывает.

– В таком случае я достану вам этот план, – сказал Пильсбери.

– Отлично! – воскликнул Чигорин. – Если я сейчас не выпью водки, я умру. Не хотите присоединиться?

– Я за, – сказал Стейниц.

– Я тоже, – кивнул Пильсбери.

– Эй, малый! – окликнул Чигорин официанта во фраке и фартуке. – Водки нам! И чего-нибудь закусить! Мы празднуем победу в сражении!

– Сражение, однако, еще не началось, – напомнил Пильсбери.

Чигорин вскинул брови:

– Три умных головы против армии идиотов! И вы хотите сказать, что мы их не одолеем?

Стейниц посмотрел на облачко дыма, вылетающее из трубки американца, и сказал:

– Не знаю, как насчет вас, Гарри, но в меня слова Михаила вселяют уверенность.

– В меня тоже, – ответил Пильсбери и кисло улыбнулся.

Вьюга наконец-то угомонилась. Ночь была тихая, безветренная. Снег мягко мерцал в свете нарождающейся луны. Трое мужчин осторожно пробирались между деревьями к огороженному каменной стеной особняку.

– Только умоляю вас, господа, передвигайтесь как можно тише, – жарко шептал Пильсбери. – Вы, господин Чигорин, не обращаете внимания на предметы, которые валяются у вас под ногами, и попросту топчете их. А вы, господин Стейниц, вообще не смотрите под ноги и запросто можете наступить на бутылочный осколок, который проткнет вам ногу.

– На моих ботинках толстая подошва, – заявил Стейниц. – Следовательно, даже если бутылочный осколок будет большим, он, войдя в подошву под прямым углом, достигнет лишь…

– Вильгельм, прошу вас! – шепотом сказал ему Чигорин. – Мы подходим к дому!

– Простите, – ответил Стейниц и замолчал.

Вдруг за спиной у троицы громко хрустнула ветка. Они остановились. Чигорин оглянулся и, чуть повысив голос, спросил:

– Кто здесь? Выходите – мы вас слышали!

Из-за дерева вышел худощавый человек в длинном пальто и мохнатой шапке.

– Ласкер! – тихо воскликнул Пильсбери.

Немец усмехнулся и подошел ближе.

– Я подумал, что без меня вы пропадете, – тихо сказал он.

Приятели переглянулись.

– Чем же вы собираетесь нас защищать? – поинтересовался Стейниц.

Ласкер достал руки из карманов пальто, и все увидели, что в руках он сжимает два небольших револьвера.

– Вы с ума сошли! – шепотом сказал Чигорин. – А если вы кого-нибудь убьете!

Немец покачал головой:

– Только не из этих револьверов. Они не заряжены.

– Тогда зачем они вам?

– Угроза сильнее ее исполнения, – ответил Ласкер с дьявольской усмешкой.

– Когда мы в следующий раз сядем за шахматную доску, я припомню это ваше правило, – с улыбкою заметил Чигорин.

– Если сядем – пожалуйста, – ответил немец, пряча револьверы в карманы.

Над головой у приятелей громко каркнул ворон. Все четверо затихли. Ворон взлетел с дерева, обдав мужчин холодной снежной пылью. Пильсбери отряхнул пальто и спросил:

– Как же вы нас выследили, господин Ласкер?

– Ах да. Хорошо, что напомнили. Прошка! – громким шепотом позвал Ласкер.

Из-за дерева вышла маленькая фигурка и выжидательно посмотрела на немца.

– Можешь возвращаться, – сказал ему Ласкер. – Спасибо за помощь.

– А может, я с вами? – тонким голоском спросил мальчишка.

Ласкер покачал головой.

– Нет. Приходи ко мне завтра в пять часов – свожу тебя в чайную и накормлю баранками.

– Приду, – пообещал мальчишка, повернулся и – исчез.

– Ловкий постреленок, – похвалил Чигорин. – Где вы такого раздобыли?

– Перекупил у одного буфетчика, – усмехнулся Ласкер. – А теперь, господа, посвятите меня в план ваших действий.

Пятью минутами позже Ласкер ловко спрыгнул с каменной стены на утоптанный снег двора. Не успел он выпрямиться, как увидел три огромные тени, гигантскими скачками несущиеся к нему с разных концов двора. Ласкер улыбнулся и выставил перед собой руку. Первый пес, оказавшись в сажени от протянутой руки, резко остановился, взметнув лапами облако снега, словно натолкнулся на невидимую стену.

Два других пса остановились чуть дальше и яростно залаяли.

– Ну, давай, песик, успокой своих друзей, – ласково сказал немец первому псу. Тот дернул головой, будто бы согласно кивнул, повернулся к лающим псам и оглушительно рявкнул. Псы, как по мановению волшебной палочки, замолкли.

– Гвидон! Лим! Рекс! – послышался крик мужика, бегущего к собакам.

Ласкер вновь что-то коротко приказал псам по-немецки и, пригнувшись, спрятался за высокую поленницу дров.

Мужик подбежал к псам и сердито спросил:

– Ну, что тут у вас опять?

Псы подошли к мужику и завиляли хвостами.

– Эй, русскый! – окликнул мужика зычный голос с крыльца. – Пачыму лают?

– Не знаю, – ответил мужик. – Вроде успокоились. Надо думать, лису учуяли, вот и разошлись. Или ласку. Или еще какую-нибудь лесную тварь.

– Осмотры тут всо!

– Хорошо, – крикнул мужик и тихо добавил: – Чтоб тебя черти съели, черная морда.

Он повернулся к самому рослому псу и погладил его по скользкой голове.

– Ну, бродяга? Чего ты разошелся? Хочешь хозяина разбудить? Вот погоди – не получишь на завтрак мяса, будешь знать, как попусту людей тревожить.

За спиной у мужика появилась черная тень. Раздался тихий свист. Мужик обернулся и в то же мгновение мощный удар кулаком сбил его с ног. Рухнув на снег, мужик попытался встать, но второй удар пригвоздил его к земле.

– Вот это да! – тихо воскликнул Ласкер. – Где вы так научились драться?

– Были учителя, – усмехнулся Чигорин. – Ваши псы не тронут?

– Нет. Пока я здесь, они будут как шелковые.

Михаил Иванович достал из кармана бутылку с маслом и протянул ее немцу.

– Займитесь калиткой!

Ласкер взял бутылку и бесшумной тенью скользнул к калитке. Пока он поливал маслом петли и откидывал запоры калитки, Михаил Иванович связал мужику руки и сунул ему в рот носовой платок. Ласкер открыл калитку и впустил во двор Стейница и Пильсбери. При виде огромных псов, бросившихся кружить вокруг новых гостей, молодой американец испуганно отшатнулся, но Ласкер что-то отрывисто произнес по-немецки, и чудовища, поскуливая, отошли в сторону.

– Wander… – тихо и изумленно прошептал Пильсбери.

А Стейниц кивнул Чигорину на связанного мужика и сказал:

– Не замерз бы.

– Не успеет, – ответил Чигорин. – Мы здесь ненадолго.

Три огромных пса меж тем продолжали ластиться к немцу, виляя перед ним хвостами и заискивающе пригибая головы.

– Как вы это делаете? – с любопытством спросил Пильсбери.

– Не знаю, в чем тут дело, но собаки меня обожают, – ответил Ласкер.

– Пора! – скомандовал Чигорин.

Вся четверка осторожно, стараясь держаться поближе к стене, двинулась к черному входу.

Широкоплечий мордатый лакей в белой рубахе и меховом жилете сидел на топчане и увлеченно разглядывал какие-то открытки, которые держал в растопыренных красных лапах. Рядом с ним, на топчане, лежала кривая турецкая сабля.

Чигорин перекрестился и хотел уже войти, но Стейниц положил ему на плечо руку и прошептал на ухо:

– Позвольте мне.

Михаил Иванович не успел и глазом моргнуть, а старый Вильгельм уже открыл дверь и шагнул в комнату. Чигорин досадливо поморщился, но делать было нечего.

Прикрыв за собою дверь, Стейниц тихо подошел к топчану и спокойно поинтересовался:

– Эй, братец, где тут у вас нужник?

Мордатый лакей вздрогнул, повернул голову и удивленно уставился на Стейница.

– А вы… кто такой? – спросил он, угрожающе приподнимаясь с топчана и нашаривая правой рукой рукоять сабли.

– Как? – воскликнул Стейниц и уставился на лакея пристальным взглядом. – Я друг Александра Бенедиктовича. Сегодня мы ужинали, и я остался у него ночевать. Нешто не помнишь?

Говоря это, Вильгельм легонько покачивал перед лицом лакея подсвечником с горящей свечой.

– Гость? – тихо переспросил мордатый, уставившись на покачивающийся язычок пламени. – Ночевать?

– Да, гость. А теперь отвечай мне четко и внятно: где остальные лакеи?

– Так ведь кто где, – ответил мордатый. – Микитка в соседней комнате дурака валяет. Дядя Прокоп с Игнатом на втором этаже, прям над нами, в кости играют.

– Это все?

– Все, кроме Каюма.

– Каюм – это ваш главный?

– Ну.

– И где он?

– А кто ж его знает, – ответил мордатый лакей. – Он нам не докладает. Может, во дворе. А может, и в доме. Мне про то неведомо.

Стейниц перевел взгляд на руку лакея и нахмурился.

– Ты, братец, саблю-то положи, – твердо сказал он. – Ни к чему она тебе.

Мордатый лакей послушно разжал пальцы, и сабля с глухим стуком упала на ковер.

– А теперь тебе надо поспать, – сказал Стейниц. – Сейчас я дуну на свечу. Как только пламя погаснет, ты уснешь, и проспишь до утра. Смотри на свечу.

Стейниц задул пламя. Глаза лакея закрылись, и он грузно, как куль с мукой, повалился на топчан. Стейниц склонился над ним, послушал – мерное ли у лакея дыхание, затем выпрямился и довольно прошептал:

– Я всегда вам говорил, мистер Стейниц, что мысль – самая действенная сила на земле.

– Налево по калидору, – пробормотал лакей во сне.

– Что? – не понял Стейниц.

– Нужник налево по калидору. Дверь с медным вензелем. Вы спрашивали.

– Спасибо, братец. Спи покрепче.

Стейниц прошел к двери и тихонько ее открыл. Трое шахматистов вошли в комнату и с удивлением воззрились на спящего лакея.

– Как вам это удалось? – прошептал Пильсбери.

– Силою ума, – спокойно ответил Стейниц. – Итак, господа, выслушайте диспозицию. Двух охранников мы обезвредили. Один находится за этой вот дверью – Микитка. Два других – Прокоп и Игнат – в комнате прямо над нами. Итого – пять лакеев. Остается еще какой-то Каюм. Но где он – мне не известно.

– Видимо, он и есть тот дикий татарин, про которого рассказывала служанка, – тихо сказал Чигорин. – Он у них главный, а значит – самый опасный. Надо бы этого архаровца связать.

– Он не проснется до рассвета, – сказал Стейниц.

– Охотно верю, но осторожность не помешает.

Чигорин достал из кармана специально приготовленную веревку и быстро связал спящего лакея.

– Опыт не пропьешь, – сказал, глядя на эту картину, Пильсбери.

Чигорин метнул на него удивленный взгляд.

– Словарь русских крылатых выражений, – пояснил со смущенной улыбкой американец. – Страница девяносто пятая.

– Ясно. Итак, друзья, чтобы попасть в комнату Анны, мы должны пройти мимо Микитки.

– Он там «валяет дурака», – сказал Стейниц.

– Засим мы взбираемся по лестнице и попадаем в комнату, в которой находятся Прокоп и Игнат.

– Дядя Прокоп, – поправил Стейниц, поглаживая бороду.

Чигорин посмотрел на него и усмехнулся:

– Именно так. Миновав эту комнату, мы…

Вдруг бронзовая ручка на двери, ведущей в соседнюю комнату, стала поворачиваться. Михаил Иванович замолчал, подал приятелям знак, и они поспешно зашли за угол.

Дверь открылась и из комнаты вышел огромный рыжий детина в синей рубахе и поношенном пиджаке, который был ему явно маловат. Увидев спящего лакея, детина нахмурился и громко окликнул:

– Ванька! Ванька, мать твою, хорош почивать!

Он шагнул по направлению к топчану, но навстречу ему из-за угла вышел Чигорин.

– Здравствуй, Микитка! – улыбнулся он и, не давая верзиле прийти в себя, врезал ему кулаком в челюсть.

Парень пошатнулся, но не упал. Вместо этого он, вскинув руки, бросился на Чигорина, схватил его, и они вместе повалились на пол. Толстый персидский ковер смягчил звук падения. Чигорин попытался сбросить с себя огромную тушу, но не тут-то было. Парень был здоров, как медведь. Он схватил шахматиста за горло огромными лапищами и стал душить.

– Ну что, попался? – злобно проговорил парень, все крепче и крепче стискивая пальцы на шее русского шахматиста.

Лицо Чигорина побагровело. Он несколько раз ударил верзилу кулаками в бока, но тот, казалось, даже не заметил этих ударов.

– Не уйдешь… – хрипло шептал парень, не переставая улыбаться.

Михаил Иванович сделал последнюю попытку вырваться и слегка приподнял здоровяка над собой. В этот момент Пильсбери подошел к верзиле сзади и что было сил ударил его сложенными «в лодочки» ладонями по ушам. Верзила тихо вскрикнул и на мгновение разжал пальцы. Этого мгновения оказалось достаточно, чтобы Чигорин сбросил с себя противника. Ласкер и Пильсбери навалились на детину, прижав его к полу. Чигорин, не мешкая ни секунды, достал из кармана веревку и связал противника по рукам и ногам.

– Уф… – проговорил Михаил Иванович, выпрямляясь и вытирая со лба пот. – Кабы не сильная шея, я был бы уже мертв. Thank you very mach, Harry!

– Не за что, Михаил Иванович, – с улыбкою ответил Пильсбери. И, смущаясь, пояснил: – Этому приему научил меня один портлендский матрос.

– Мне повезло, что вы водите дружбу с матросами, – ответил Чигорин, массируя пальцами шею и чуть морщась от боли.

– Итого три лакея, – подвел итог сражению Стейниц, выходя из-за двери. – Остались еще два.

– И татарин Каюм, – напомнил Ласкер.

– Не будем медлить! – тихо воскликнул Чигорин и, оправив воротник рубашки, решительно зашагал в комнату, из которой был проход на черную лестницу. Коллеги двинулись за ним.

– Постойте, я прихвачу саблю! – воскликнул Пильсбери, останавливаясь.

– Не надо, – окликнул его Чигорин. – Возвращаться – скверная примета. Справимся и так.

И все четверо тихо, но торопливо пошли к лестнице.

Перед тем как войти с лестничной площадки в комнату, шахматисты остановились.

– Позвольте мне, – тихо попросил Ласкер и достал из карманов револьверы. Вид у него был воинственный. Рыжеватые усы топорщились в стороны, брови сошлись на переносице, глаза яростно поблескивали.

– Вы прямо бог войны, – прошептал Чигорин с улыбкой. – Что ж, идите. Но помните – действовать нужно бесшумно, иначе конец.

Ласкер дернул усом и сказал:

– Не учите ученого.

– Словарь русских поговорок, – прошептал Пильсбери. – Страница восемьдесят шесть.

Чигорин распахнул дверь, и Ласкер, держа револьверы на изготовку, шагнул в комнату, тускло освещенную четырьмя свечами, вставленными в старинный бронзовый канделябр эпохи Александра Первого.

Двое бородатых мужиков, один постарше, другой помладше, так были поглощены игрою в кости, что не обратили внимания на вошедшего. Оба сидели на полу перед пылающей печью. На ломберном столике в шаге от бородачей лежали пистолет и два кавказских кинжала.

– Твой черед! – сказал один бородач другому.

– Без тебя не знал! – ответил второй и собрал с пола кости. В это момент Ласкер шагнул к мужикам сзади и, приставив к их затылкам дула пистолетов, заявил:

– Пикните – убью обоих!

Бородачи замерли. Затем медленно подняли головы и посмотрели на Ласкера.

– Вот так-так, – пробормотал один из них не столько испуганно, сколько удивленно.

– Попали как кур в ощип, – с усмешкой обронил второй. Он прищурил на Ласкера лукавые глаза и спросил: – Ты кто же такой будешь, мил человек?

– Я тот, кто прострелит вам головы, если вы закричите, – грозно заявил Ласкер.

В комнату вошли Чигорин, Пильсбери и Стейниц.

– Еще трое, – сказал молодой бородач, указывая на них пальцем.

– Да ну? – усмехнулся пожилой. Он осмотрел вошедших и остановил взгляд на Чигорине, приняв его, по всей вероятности, за главного. Потом сказал, холодно щуря глаза: – Зря вы это затеяли, ребяты. Наш хозяин – фабрикант Бостанжогло. Он заплатит любые деньги, но достанет вас из-под земли. Так что лучше покладите обратно то, что взяли, и ступайте с богом. Так оно будет лучше и для вас, и для нас.

– Идите, ребята, – благодушно, почти ласково повторил молодой бородач. – Мы вам мешать не станем. Правда, дядь Прокоп?

– Правда, – ответил пожилой.

Стейниц шагнул вперед.

– Вы, по всей вероятности, приняли нас за грабителей, – сказал он. – Но это не так. Мы пришли сюда не за тем, чтобы грабить. Мы пришли, чтобы…

– Не стоит пускаться с ними в объяснения, – сказал Чигорин. – Просто покараульте их, а я схожу за Анной. Ее комната поблизости.

– Идите спокойно, – ответил за всех Ласкер, по-прежнему держа бородачей на прицеле. – Только постарайтесь не задерживаться.

– Да-да, Михаил Иванович, поспешите, – подтвердил тревожным голосом Пильсбери. – Мне в этом доме немного не по себе. Все кажется, что главные опасности у нас еще впереди.

Михаил Иванович, однако, пропустил его реплику мимо ушей. Он был возбужден и не скрывал улыбки – ведь через несколько секунд ему предстояло увидеть любимую женщину. Подмигнув Ласкеру и ободряюще хлопнув Пильсбери по плечу, он вышел из комнаты через второй вход и скрылся в темени коридора.

Старый Вильгельм достал из жилетного кармашка часы, щелкнул крышечкой и, глянув на циферблат, сказал:

– Через двадцать минут начнет светать.

– Об этом не беспокойтесь, – с ухмылкой заявил ему пожилой бородач. – Вас ухлопают раньше, чем рассветет.

– Не каркай! – строго приказал ему Пильсбери. И пояснил в ответ на удивленные взгляды Стейница и Ласкера: – Словарь русских поговорок. Страница сто пятьдесят восьмая.

Ласкер кивнул и снова устремил взгляд на бородачей.

– Ох, ребятки, и влипли же вы, – сочувственно произнес пожилой бородач.

– Да уж, не позавидуешь вам, – подтвердил, тяжко вздохнув, молодой.

– Он ведь вас не сразу убьет, – грустно улыбнулся пожилой. – Сперва поиздевается вволю. Уши отрежет, пальцы, щепочек под ноготки загонит.

– Да уж, он это дело любит, – подтвердил молодой. – А еще любит фигуры разные на коже вырезать – кресты, круги.

– И шкуру живьем с человека спускать, – добавил пожилой.

Шахматисты переглянулись. Пильсбери сглотнул слюну и тихо спросил:

– Это о ком вы говорите?

– Обо мне! – раздался у него за спиной хриплый, гортанный голос.

– Ну, вот, друзья мои, знакомьтесь – это моя Аня! – объявил Чигорин, вводя в комнату высокую стройную женщину в длинной шубке, наброшенной на грубую шерстяную рубашку. На ногах у красавицы были валенки, которые, судя по размеру, ей одолжила служанка.

Женщина слабо улыбнулась, а Чигорин обвел шахматистов немного удивленным взглядом и спросил:

– Что же вы молчите? Это, в конце концов, невежливо. Господин Стейниц, а вы…

Анна вскрикнула. Михаил Иванович вздрогнул и быстро повернулся к ней. Даже в неверном свете свечей стало видно, как сильно побледнело его лицо. Невысокий скуластый человек с наголо обритой головой держал Анну за волосы. К горлу ее было прижато тускло поблескивающее лезвие кинжала.

– Атайды далшэ! – скомандовал татарин Чигорину неприятным гортанным голосом.

Михаил Иванович не шевельнулся.

– Зарэжу! – пообещал татарин и оскалил желтые, острые, как колья, зубы.

– Лучше сделайте, что он говорит, – посоветовал, сидя на полу и поигрывая револьверами, пожилой бородач. – Целее будете!

Только теперь Чигорин разглядел, что в руках Ласкера ничего нет. Его револьверы каким-то образом перекочевали в лапы бородача.

– Ну! – рявкнул татарин. – Атайды!

Чигорин покорно отошел от Анны на два шага.

– Далшэ!

Михаил Иванович отошел еще. За дверью, ведущей к лестнице, послышались чьи-то шаги, а несколько секунд спустя дверь открылась и в комнату с канделябром в руке вошел Александр Бенедиктович Бостанжогло. Табачный король был одет в мягкий темный халат и войлочные туфли. Его льняные волосики были аккуратно зачесаны набок.

– Здравствуйте, господа! – с сияющей улыбкой поприветствовал он шахматистов. – Я рад, что вы нашли время, чтобы навестить меня. Правда, условия, при которых мы с вами свиделись, несколько необычны. Но, с другой стороны, это даже интересно.

Ни один из четырех шахматистов не двинулся с места и не промолвил ни слова. Бостанжогло пробежал взглядом по их суровым лицам, усмехнулся и протянул руку к бородатому дядьке Прокопу.

– Дай!

Бородач, ухмыляясь, вложил ему в руку один из револьверов. Бостанжогло откинул барабан, глянул в пустые гнезда и усмехнулся.

– Не заряжены. Как я и предполагал. Чей это?

– А вот этого усатого господина, – ответил дядька Прокоп, показывая на немца грязным пальцем.

Табачный король протянул ему револьвер.

– Возьмите свое оружие, герр Ласкер. Возьмите-возьмите, мне чужого не надо!

Немец взял револьвер и сунул его в карман пальто.

– Что же это происходит, господа? – громко спросил Бостанжогло, обводя всю компанию пылающими глазами. – Вы приходите меня грабить и даже не заряжаете револьверов. Это обидно. За кого вы меня принимаете?

Шахматисты молчали.

– Вы избили моих людей, похитили мою сожительницу, – продолжил Бостанжогло. – Знаете что я сделаю? Я обвиню вас в краже. Да-да, в краже. Вы пробрались ко мне в дом и пытались похитить мою коллекцию золотых украшений. Для верности я подброшу вам в карманы несколько золотых побрякушек. И вы – все четверо – отправитесь в тюрьму по уголовной статье. Мой друг, обер-полицмейстер Петербурга, сделает все, чтобы это случилось без волокиты и лишних проволочек. Я…

Вдруг что-то громыхнуло. Все, кто находился в комнате, вздрогнули и повернули головы на грохот. Ласкер держал в руке дымящийся револьвер, направленный дулом в грудь Бостанжогло.

– Что? – пробормотал недоуменно табачный король. – Как? Он заряжен!

– Не нужно было возвращать мне револьвер, – произнес Ласкер могильным голосом. – И уж тем более, не нужно было рассказывать о своих планах. Для меня репутация важнее жизни, и теперь я пойду до конца.

– Я ее зарэжу! – взвизгнул татарин, прижимая к горлу Анны кинжал.

– А я прострелю тебе твою бритую башку, – сухо ответил ему Ласкер. – Давай, режь! Она не моя невеста, и мне на нее плевать!

Татарин растерянно посмотрел на Бостанжогло.

– Погодите, – пробормотал тот, – не горячитесь. – Он немного подумал, затем повернулся к Чигорину и сказал: – Ситуация безвыходная, Михаил Иванович. Как же нам с вами разойтись?

– Я не хочу, чтобы кто-то пострадал, – глухим голосом ответил Чигорин. – Мы просто уйдем и заберем с собою Анну.

– Вот как? «Просто уйдем и просто заберем»? С чего вы решили, что я позволю вам это сделать?

– Вы сами сказали, что ситуация безвыходная. Вы вооружены, мы – тоже. В барабане у моего друга шесть патронов. Даже если он не попадет в вас с первого раза, у него будет еще пять попыток.

– Четыре, – поправил Бостанжогло. – Одну пулю он уже выпустил в воздух. К тому же ваш друг успеет выстрелить всего только раз. Потом мои люди скрутят его. Пока они будут бороться, я выскользну отсюда тем же путем, что и пришел.

Бородатый Стейниц, до сих пор стоявший молча у стены, взял с комода тяжелый бронзовый подсвечник и заслонил собою дверь.

– Чтобы выйти через эту дверь, вам придется пройти сквозь меня, – сказал он, – а это физически невозможно.

– Ах, вот вы как? – проговорил Бостанжогло, удивленно глядя на австрийца. – Господин Стейниц, что за мальчишество? Вы ведь солидный, пожилой человек!

– Это так, – согласился Стейниц. – Но рука у меня все еще крепкая, и если вы попробуете выйти, я проломлю вам череп.

– Но вы можете уйти прямо сейчас! Если вы так сделаете, я не стану вас преследовать.

– И тем не менее я останусь, – спокойно ответил Вильгельм.

– Гм… – Табачный король перевел взгляд на молодого американца. – Ну, а вы, господин Пильсбери? Почему бы вам не уйти? Вам всего двадцать три года, у вас впереди целая жизнь. Зачем вам лезть в это дело?

– Если вы сделаете попытку выйти, мне придется вас задушить, – пообещал Пильсбери.

Бостанжогло удрученно покачал головой.

– Ну, а вы, господин Ласкер? – спросил он у немца. – Вы-то что делаете в компании этих безумцев? Я всегда считал вас здравомыслящим человеком. Спортсмен, игрок, студент, умница! К тому же чемпион мира! Зачем вам это?

– Если ваш разбойник тронет хоть волосок на голове этой женщины – клянусь честью, я вас прикончу! – пообещал Ласкер, яростно вращая глазами.

– Словарь уголовного арго, страница шестьдесят семь, – пробормотал Пильсбери.

– Н-да… – Бостанжогло горестно вздохнул. – Боже-боже… Куда катится этот мир?.. Ну хорошо. Все мы оказались в ловушке, и надо искать из нее выход. Господин Чигорин, что, если мы с вами выйдем в соседнюю комнату и проведем что-то вроде деловых переговоров?

– Мне с вами не о чем переговариваться, – сухо проговорил Михаил Иванович.

Табачный король усмехнулся и покачал головой:

– Ошибаетесь. У меня есть товар, и я готов его вам продать. Но условия должны быть взаимовыгодными.

Чигорин подумал несколько секунд и сказал:

– Хорошо. Я готов все обсудить. Идемте!

Каюм посторонился, и соперники вышли в соседнюю комнату.

С полминуты все молчали, подозрительно и холодно поглядывая друг на друга. Стейниц по-прежнему стоял у двери, ведущей к лестнице, и сжимал в руке подсвечник. Ласкер целился из револьвера в бритую голову абрека. Каюм держал Анну за волосы, лишь чуть-чуть ослабив хватку. Анна тихонько всхлипывала. Пильсбери стоял у стены и с задумчивым видом осматривал свои пальцы.

– А хорошие револьверы, – сказал вдруг молодой бородач. – Где покупали?

– В Берлине, – ответил Ласкер.

– Так вы немец? То-то, я смотрю, говор какой-то странный. А что, правду говорят, что в Германии все женщины толсты, а мужчины вместо шляп носят на головах рогатые шлемы?

– Нет, неправда.

– А правду говорят, что вы вместо хлеба едите кислую капусту?

– Мы едим ее не «вместо», а вместе с хлебом, – ответил Ласкер.

Бородач обдумал слова немца, покачал головой и протянул:

– Чудно.

И в комнате снова повисла тишина.

Через пять минут Чигорин и Бостанжогло вернулись.

– Отпусти ее! – коротко приказал табачный король абреку.

– Но хозаин!

– Отпусти, я сказал!

Каюм угрюмо нахмурился, но выпустил волосы Анны из своей смуглой, крючковатой лапы. Анна бросилась на грудь Чигорину и зарыдала.

– Ну-ну, – мягко произнес он, поглаживая женщину ладонью по волосам. – Будет.

– Вы можете идти, господа! – с довольной улыбкой объявил шахматистам Бостанжогло. – Мы с Михаилом Ивановичем обо всем договорились!

Четверо мужчин и одна женщина неторопливо пробирались по утоптанной тропе. Выцветшее предрассветное небо было мрачным и тяжелым. Все пятеро были бледны и измотаны. Даже у воинственного Ласкера усы не топорщились в стороны, а постыдно обвисли по краям рта.

– Эй, Ласкер, – по-дружески, без всяких церемоний, окликнул немца Пильсбери. – Объясните мне, как так получилось, что ваш револьвер оказался заряженным? Я собственными глазами видел пустой барабан.

Ласкер ответил хмуро, почти сердито:

– Я сунул револьвер в левый карман. В тот самый, в котором я на всякий случай всегда храню пулю. Пока Бостанжогло пугал нас тюрьмой, я вставил ее в барабан, только и всего.

– Одна пуля? – переспросил Пильсбери. – Вы хотите сказать, что у вас была всего одна пуля?

– Да, всего одна, – подтвердил Ласкер.

– Но ведь вы выстрелили ею в воздух!

– Выстрелил, – согласился Ласкер.

Пильсбери побледнел еще сильнее.

– Выходит, когда вы угрожали этим разбойникам, барабан снова был пуст? – изумился он.

– Выходит, так, – ответил Ласкер.

Пильсбери остановился и уставился на немца широко раскрытыми глазами.

– Но ведь это был риск. Огромный риск!

– Угроза сильнее ее исполнения, – ответил на это Ласкер. – Вы вон тоже грозились задушить этого купца. И он вам поверил.

– Это другое, – возразил Пильсбери.

– Это одно и то же, – твердо сказал Ласкер. – Кстати, я тоже хотел вас спросить. Что за странный табак вы курите? Я люблю покурить трубку, но никогда не встречал такого запаха.

– Это… специальная трава, – дрогнувшим голосом ответил Пильсбери. – Мне порекомендовали ее в лечебных целях.

– От чего же вы лечитесь?

– От… зубной боли, – с трудом выдавил из себя Пильсбери. Он повернулся к Чигорину и поинтересовался: – Господин Чигорин, а как мы будем добираться домой?

Шахматисты переглянулись.

– Об этом я не подумал, – ответил Михаил Иванович, хмурясь.

Ласкер обвел приятелей насмешливым взглядом и хмыкнул:

– Эх, вы, горе-вояки. Куда бы вы без меня делись?

Не дав шахматистам опомниться, немец сунул в рот два пальца и оглушительно свистнул. Из-за дерева вышла маленькая фигурка. Это был тот самый мальчишка, который проследил шахматистов до самого особняка.

– Ты сделал, что я тебя просил? – спросил его Ласкер.

– Я, герр Ласкер! Сани ждут вон за той рощицей! – показал пальцем мальчишка.

– Молодец, Прошка! Поди скажи кучеру, чтобы подогнал их поближе. С нами женщина, и нам тяжело идти.

– Яволь! – ответил мальчишка, повернулся и помчался, поскрипывая валенками, к березовой рощице.

Пильсбери посмотрел ему вслед и улыбнулся.

– Вы его и по-немецки говорить обучили? – сказал он.

– Я же говорил – это очень способный мальчишка. Ну, а пока кучер подгоняет сани… Господин Чигорин, может, расскажете нам?

– О чем?

– На каких условиях Бостанжогло отпустил Анну?

– Эти условия касаются только меня, – ответил Михаил Иванович.

Шахматисты угрюмо переглянулись. Тон Чигорина недвусмысленно давал понять, что он не желает отвечать на вопросы.

– Ясно, – ответил Пильсбери. – Что ж, тогда мы, пожалуй, оставим расспросы.

Из-за рощицы показались сани.

– Вот и сани, – задумчиво проговорил Стейниц. – Слава богу. Признаюсь, мне не терпится поскорее убраться от этого особняка.

– У меня от него мурашки по коже, – подтвердил Пильсбери.

– Словарь русских поговорок? – насмешливо уточнил Ласкер.

Пильсбери покраснел и кивнул.

Молчали до самого дома Чигорина. Здесь шахматист и Анна сошли с саней и распрощались с друзьями.

– Не нравится мне все это, – хмуро произнес Ласкер, когда сани тронулись.

– Главное, что он вернул свою возлюбленную, – со вздохом ответил ему Пильсбери.

– И сохранил свою жизнь, – добавил Стейниц.

– Что ж, – усмехнулся Ласкер, – в таком случае наше приключение можно считать законченным! Я прав, господа?

Пильсбери вяло улыбнулся, а мудрый Стейниц задумчиво пробормотал:

– Дай бог, чтобы это было правдой. Я почему-то думаю, что наши неприятности еще не закончились.

– Скорее, скорее! – поторапливал отец Андрей.

– Да куда мы так спешим, объясните толком?

– Я же говорю: вашему начальнику угрожает опасность!

Майор Левкус и отец Андрей неслись по освещенной улице к переливающейся впереди желтыми огнями громаде дома.

– Помедленнее, черт! – крикнул майор, едва поспевая за быстроногим дьяконом.

Дьякон встретил Левкуса на улице несколько минут назад, когда тот выходил из бара, в котором частенько проводил время, спасаясь от гнева вечно недовольной жены. Левкус к этому моменту успел выпить три кружки пива и съесть большой кусок окорока, который, судя по кислой физиономии майора, не пошел ему на пользу.

Дьякон остановился перед Левкусом лишь на несколько секунд, чтобы крикнуть:

– Хорошо, что я вас встретил! Прокурор в опасности! Скорее!

И побежал дальше. Левкус секунду стоял, в изумлении глядя на удаляющегося дьякона, потом чертыхнулся и побежал следом, нелепо семеня кривыми ногами.

– Я вызову наряд! – крикнул он.

– Мы прибежим быстрее! – отозвался дьякон. – Вон его дом!

– Да знаю! И все-таки…

Но дьякон уже не слушал, и Левкусу пришлось замолчать, чтобы не сбиться с дыхания. Бежать с окороком в желудке – дело нелегкое, и Левкус совсем запыхался, к тому же у него закололо в боку.

– А позвонить! – крикнул он в отчаянии. – Позвонить ему!

– Звонил! – бросил через плечо отец Андрей. – Не берет трубку!

– Чтоб тебя… – пробормотал Левкус и побежал дальше, хрипло дыша и морщась от боли в боку.

К подъезду дьякон подбежал первым. В подъезд как раз входила какая-то старушка, и запыхавшиеся мужчины, воспользовавшись тем, что дверь была открыта, влетели в подъезд, едва не сбив старушку с ног.

Консьержка вскинула голову и что-то гневно крикнула, но ее никто не слушал.

– Какой этаж? – спросил дьякон, подбегая к лифту.

– Второй! – ответил Левкус. – По лестнице быстрее!

И оба побежали к лестнице. Три пролета преодолели за несколько секунд. И если длинноногому дьякону это далось легко, то для низкорослого и неуклюжего Левкуса столь стремительный подъем стал тяжелым испытанием.

К двери прокурорской квартиры майор подбежал с колотящимся сердцем и одной неотвязной мыслью: «Надо бросать курить!»

Оказавшись у квартиры, дьякон принялся неистово колотить кулаками в дверь.

– Звонок же есть… – простонал Левкус и, морщась от боли, нажал на кнопку звонка.

– Кто там? – раздался из-за двери встревоженный и недовольный мужской голос.

– Андрей Кириллович! – крикнул майор, радуясь тому, что шеф его, по крайней мере, жив. – Это Левкус! Мы к вам!

Щелкнул замок, и дверь открылась. Прокурор Самойленко застыл на пороге квартиры, удивленно глядя на незваных гостей, Он был одет в просторный восточный халат яркой окраски и, судя по влажным волосам, только что вышел из душа.

– Господи, майор! – воскликнул прокурор изумленно. Перевел взгляд на отца Андрея, и его черные брови взлетели еще выше: – И дьякон! Чему обязан, господа?

Дьякон улыбнулся.

– Я рад, что мы не опоздали. Можно мы пройдем в квартиру?

– Да, Андрей… Кириллович… – хрипло дыша, подтвердил Левкус. – Нам бы… водички…

– Гм. – Самойленко нахмурился. – Что ж, проходите. Надеюсь, у вас есть веская причина врываться ко мне в дом на ночь глядя.

Голос прокурора прозвучал чрезвычайно грозно, и майор Левкус, по собственному опыту знавший, что прокурор всегда выполняет обещания – особенно когда те касаются расправы, – почувствовал себя еще хуже.

Между тем Самойленко посторонился, впуская запыхавшихся мужчин в квартиру.

В гостиной дьякон и майор обессиленно рухнули на диван. Перед диваном стоял журнальный столик, на нем – большая чашка с кофе. Прокурор сел в кресло. Он смотрел на незваных гостей со смесью любопытства и раздражения.

Поскольку дьякон и майор Левкус все еще переводили дыхание и не спешили приступить к объяснениям, прокурор заговорил первым.

– Итак, что случилось? – спросил он.

– Вам угрожает опасность! – выпалил дьякон.

Черные брови прокурора сошлись на толстой, изрезанной поперечными морщинами переносице.

– С какой стати? – резко спросил он. – От кого?

– Вы – черный король! – сказал отец Андрей.

– Что-о? – протянул Самойленко.

На этот раз на дьякона смотрели четыре изумленных глаза: черные, как уголь, прокурора и зеленовато-серые майора Левкуса.

«Пропал, – думал Левкус в отчаянии. – Мне конец. И какого черта я связался с этим дьяконом?»

Самойленко холодно усмехнулся.

– Вы что, дьякон, перегрелись на солнце? Или попали под кислотный дождь и он выел вам все мозги?

Несмотря на грозный тон, в словах этих послышалось и облегчение. «Слава богу, ничего серьезного».

– Я не шучу, – сказал отец Андрей. – Вас собираются убить. Как убили Бородина и судью Трофимова. Они были – конь и офицер. Вы, судя по всему, король.

Прокурор взял со столика чашку с кофе и шумно отхлебнул кофе.

– Так-так, – сказал он таким ледяным голосом, что майор Левкус вжался в диван и пригнул голову, инстинктивно стараясь стать как можно меньше и незаметнее. – Значит, я – черный король?

Прокурор посмотрел на Левкуса, и тот поспешно растянул губы в улыбку, как бы говоря – «этот дьякон просто сумасшедший!»

Самойленко снова перевел взгляд на отца Андрея.

– А теперь послушайте меня, дьякон. Сначала вы морочите мне голову с какими-то дискетами. Потом устраиваете пьяный дебош и драку в ресторане «Белый попугай». А теперь являетесь сюда и утверждаете, что я – «черный король». – Прокурор сдвинул брови, отчего стал очень похож на огромного бульдога, и подался вперед. – Угомонитесь, дьякон! – рявкнул он. – Отправляйтесь в свою Москву, здесь вы уже всем намозолили глаза. В противном случае я вынужден буду позвонить в Московский патриархат и сообщить о вашем поведении!

Отец Андрей досадливо поморщился.

– Вы не поняли, – начал он. – Дайте я вам объясню…

– Майор, выведи отсюда этого субъекта! – заорал Самойленко.

Левкус подскочил на месте и быстро встал на ноги, вытянувшись перед Самойленко в струну.

– Во-он! – проревел прокурор. – Вон его!

Прокурор закашлялся, поперхнувшись собственной слюной, а Левкус неуверенно двинулся к отцу Андрею.

– Вон, – сипло повторил Самойленко, схватил со стола чашку с остывшим кофе и сделал несколько больших глотков, чтобы протолкнуть комок в горле.

Отец Андрей встал с дивана и, ни слова не говоря, направился к выходу.

– Черт… – прохрипел у него за спиной прокурор. – Что это?

Дьякон обернулся. Самойленко с изумлением смотрел в свою чашку. Потом сунул туда пальцы и достал черного шахматного короля. Поднял взгляд на дьякона, протянул ему фигуру и сипло спросил:

– Что это значит?

По лицу дьякона пробежала тень.

– Не двигайтесь! – крикнул он. – Замрите!

– Я не пони…

Вдруг лицо Самойленко вытянулось и посинело, глаза вывалились из орбит. Он схватился руками за горло и задергался, словно через его тело пропустили электрический ток. Дернулся несколько раз и обмяк. Мускулы лица ослабли, толстый язык вывалился изо рта.

– Опоздали, – тихо пробормотал дьякон.

Левкус, не слушая его, подошел к прокурору и потрогал ему пальцами шею.

– Мертв, – сказал Левкус упавшим голосом. Повернулся к дьякону и спросил: – Господи, да что же тут происходит? Вы мне можете объяснить?

– В чашке был яд, – устало ответил Андрей, доставая из кармана мобильный телефон. – Конь, слон и король. Все трое мертвы. Больше убийств не будет.

– Но кто его отравил? Кто подсыпал яд в чашку? И кто бросил туда шахматного короля?

Дьякон приложил трубку к уху и знаком попросил Левкуса помолчать. С полминуты отец Андрей молча держал трубку возле уха. Потом опустил телефон и задумчиво пробормотал:

– Не отвечает… Странно.

– Кто не отвечает? Кому вы звонили?

Дьякон провел по лицу ладонью и повернулся к майору.

– Мне нужно сходить в гостиницу, – сказал он. – Через полчаса я вернусь и все вам расскажу. Обещаю.

– Но вы не можете так уйти! – страдальчески скривившись, воскликнул Левкус. – Здесь произошло убийство! Вы должны остаться и дать объяснения. Я вас не отпущу, в конце концов.

– Вот как? Тогда попробуйте меня остановить, – сказал дьякон, повернулся и двинулся к выходу.

Левкус сделал движение, словно собирался преследовать дьякона, но – передумал.

– Вам придется дать объяснения! – крикнул он.

Дьякон вышел из квартиры.

Войдя в гостиницу, отец Андрей прошел к стойке и поинтересовался:

– Меня никто не спрашивал?

– Спрашивали, – ответил улыбчивый портье с лицом и статью жизнерадостного молодого пса. – Двое мужчин. Я сказал, что вы ушли, но они не поверили и поднялись наверх.

– Они спустились? – быстро спросил дьякон.

– По-моему, да.

– Ясно. Как давно они приходили?

– Э-э… минут пятнадцать назад. Хотя я могу ошибаться. У меня отвратительные биологически часы, мне все об этом говорят.

– Хорошо. Спасибо.

Отец Андрей хотел идти, но отчего-то замешкался и не без некоторого стеснения поинтересовался:

– А молодая женщина из девятнадцатого номера – она у себя?

Портье понимающе улыбнулся.

– Видел, как она пришла, но не видел, как уходила. – Улыбка портье стала несколько кривой, и он заговорщицки подмигнул дьякону.

– У вас что, нервный тик? – раздраженно спросил отец Андрей.

Портье стер улыбку с лица.

– То-то же, – сказал дьякон, развернулся и пошел к лифту, спиной чувствуя насмешливый взгляд портье.

Лифт уполз на последний этаж, и отец Андрей не стал его дожидаться. Он быстро поднялся по ступенькам и зашагал по красному ковру коридора. Сам того не замечая, он ступал по ковру осторожно и мягко. Проходя мимо номера Марго, дьякон остановился и прислушался. Затем поднял руку и хотел постучать, но передумал. Что, если девушка уже спит? Ей пришлось много побегать в последние два дня. Она заслужила право на отдых. Вот и телефон она отключила, чтобы никто не смог ее потревожить. Нет, стучать определенно не стоит.

Отец Андрей опустил руку и со вздохом двинулся к своему двадцать третьему номеру. Он уже дошел до двери и даже тронул пальцами дверную ручку, как вдруг за спиной у него рявкнул пистолетный выстрел.

Отец Андрей в мгновение ока оказался возле двери Марго и с размаху, не останавливаясь, ударил по ней плечом. В номер он влетел вместе с дверью.

Комната была освещена лишь настольной лампой, однако дьякон сразу увидел на полу два скрюченных тела в черных масках, сделанных из бандан, а в углу комнаты – связанную Марго.

Он бросился к Марго и вынул у нее изо рта кляп. Однако Марго не проронила ни слова. Она смотрела куда-то за спину дьякона.

Отец Андрей обернулся. В кресле сидел мужчина в длинном бежевом пальто. Его светлые волосы были спутаны. Лицо выделялось в полумраке белым пятном с двумя провалами глазных впадин. Это был Каштан, и в руке он держал пистолет.

– Добрый вечер, дьякон, – сказал Каштан. – Вы немного опоздали, и мне пришлось начать вечеринку без вас. Этих двух придурков зовут Штырь и Шар. Кто их сюда прислал, вы, конечно, уже знаете.

– Мальчик, – слабо воскликнула Марго и, пошатываясь, подошла к кровати, на которой – по-прежнему без сознания – лежал Игнат.

Она наклонилась и прижала ухо к его груди. Лицо ее чуть посветлело.

– Он жив, – сказала она.

Марго сняла со спинки кровати полотенце, брызнула на него водой из графина и положила мальчику на лоб. Игнат застонал и что-то тихо и бессвязно забормотал.

– Что все это значит? – холодно спросил отец Андрей, обращаясь к Каштану.

– Марго, объясните ему, – попросил бандит.

– Эти двое хотели убить нас, – сказала Марго. – Каштан подоспел в последнюю секунду и, по-моему, сломал им шеи. Пистолет он забрал у одного из этих подонков.

Дьякон в упор смотрел на Каштана.

– Зачем вам пистолет? – спросил он.

– Пистолет? – Каштан глянул на свою руку, сжимающую рукоять «макарова», презрительно скривился и швырнул пистолет на комод.

Дьякон протянул руку и быстро схватил его. Взвесил на ладони и удивленно проговорил:

– Судя по весу, обойма почти полная.

– Правда? Очень может быть. Я не разбираюсь в огнестрельном оружии.

– Я позвоню в милицию, – сказала Марго и достала из сумочки телефон.

Пока она звонила, Каштан слегка приподнялся в кресле и насмешливо спросил:

– Как себя чувствует прокурор?

– Он умер, – сухо сказал дьякон, затем повернулся к журналистке и объявил: – Перед вами, Марго, главный фигурант дела «о проглоченных шахматах». Кажется, так вы его назвали?

Марго моргнула заплаканными глазами.

– Я не понимаю, – растерянно проговорила она.

– Каштан убил Бородина, Тимофеева и Самойленко, – объяснил отец Андрей. – Бородина он заставил пустить себе пулю в рот. Тимофеева довел до сердечного приступа. Прокурора он просто отравил.

– Прокурор отравлен? – тихо воскликнула Марго.

– Да. Выпил отравленный кофе. На дне чашки лежала мраморная фигурка короля. Вероятно, наш друг Каштан подумал, что это остроумно.

Произнося свой монолог, отец Андрей не сводил с Каштана пристального взгляда. Однако если Каштан и волновался, то ничем не выдал своего волнения.

– Вы отправитесь в тюрьму, Каштан, – твердо сказал дьякон.

И вот тут Каштан усмехнулся – медленно, холодно, презрительно.

– А вот это перебор, – сказал он. – В тюрьму я не пойду.

– Я лично прослежу, чтобы вас туда доставили, – сказал отец Андрей.

Каштан покачал головой:

– Уверяю вас, этого не будет. Вам не удастся меня поймать.

– Я вас уже поймал. – Дьякон наставил на бандита пистолет.

Тот скользнул по стволу взглядом и насмешливо произнес:

– Это вам только кажется. Разве вы не слышали рассказы о том, как я летаю и прохожу сквозь стены? А некоторые утверждают, что я умею становиться невидимым. Забавно, правда? – Каштан запрокинул бледное лицо и хрипло рассмеялся. От его смеха у Марго по спине пробежали мурашки.

– Но… почему? – тихо спросила она.

Каштан перевел на нее холодный взгляд и слегка прищурился.

– Я могу рассказать. Но только в том случае, если дьякон расскажет, как он меня раскусил.

– Это было несложно, – сказал отец Андрей. – К сожалению, я потерял слишком много времени из-за того, что с самого начала взял неверный след. Мне взбрело в голову, что Бородина и Тимофеева убил прокурор. Из-за этой глупости я и возился так долго.

– Не казните себя, – усмехнулся Каштан. – Просто вы увидели физиономию прокурора и подумали, что человек с такой рожей способен на все.

– Вы правы. Это лишний раз доказывает, что доверяться эмоциям нельзя.

– Но что заставило вас изменить свое мнение? – поинтересовался Каштан.

– Русский шахматист Михаил Чигорин. Я прочел характеристику, которую он дал шахматным фигурам. И это навело меня на мысль, что конь и слон – всего лишь исполнители. Главный в этой партии – черный король. И я подумал, что в этом городе на короля тянет лишь один человек – прокурор Самойленко. С Бородиным – слоном – его связывала давняя дружба. Судья Трофимов – конь – был его приятелем. Но Самойленко в этой троице был настоящим лидером.

– Значит, ваш вывод основывался на простом предположении? – удивился Каштан.

– Скорее на интуиции, – возразил ему отец Андрей.

Каштан взглянул на циферблат наручных часов.

– И все-таки, как вы меня вычислили?

– Вы торопитесь? – осведомился дьякон.

– Увы, да, – ответил Каштан. – Скоро здесь будут оперативники, а у меня нет желания с ними встречаться.

– Не думаю, что ваше желание имеет какое-нибудь значение, – заметил отец Андрей. – Но вы просили, и я расскажу. В квартире Бородина была открыта форточка. От карниза до пожарной лестницы – около трех метров. Чтобы перепрыгнуть с лестницы на карниз, требовалась поистине обезьянья ловкость. Когда я преследовал вас от ресторана, вы свернули за угол и исчезли. Раствориться в воздухе вы не могли. Из этого я заключил, что вы попросту перемахнули через чугунную решетку забора. Это способен сделать только хорошо тренированный человек. Поначалу я подумал на мальчика, но он поклялся мне, что не делал этого.

– Это первая улика?

Дьякон кивнул:

– Да.

– Есть и вторая?

– Разумеется. Во время нашего разговора в ресторане вы, Каштан, вымогали у меня деньги. Сумму вы написали на салфетке. Я обратил внимание на почерк. Вернее – на то, как была написана цифра «пять».

– Ну и?..

– Она очень сильно напоминала другую «пятерку». Ту, которая отпечаталась на лбу у судьи Трофимова.

– Великолепно! – похвалил Каштан и снова мельком посмотрел на часы. – Какова же третья улика?

– Таблетка, – сказал дьякон. – Простая таблетка цитрамона. Она была найдена в комнате у судьи. – Дьякон повернулся к журналистке: – Марго, вы ведь постоянно носите в сумочке цитрамон, так?

– Да, – ответила та растерянно. – Он помогает мне бороться с мигренью.

– Верно, – кивнул дьякон. – Но судья Трофимов не страдал мигренью. У него даже похмелья никогда не было. А вот у вас, Каштан, мигрени случаются довольно часто.

– С чего вы это взяли? – сухо спросил Каштан.

– Я обратил внимание на вашу странноватую манеру вести разговор. Посреди беседы вы внезапно замолкаете, ваше лицо бледнеет, а взгляд становится тяжелым и неподвижным, словно вам больно вращать глазами и двигать головой. Именно за этот неподвижный, жуткий взгляд подельники называют вас Медуза-Горгона.

– Они меня так называют? – удивился Каштан.

– Да. Когда вы не слышите. Внезапная бледность, остановившийся взгляд и даже потирание лба пальцами в одном и том же месте – а у вас есть и такая привычка – все это симптомы приступов внезапной головной боли. Я даже могу показать место на вашем лбу, где обычно локализуется боль.

Глаза Каштана полыхнули.

– Вы что, врач?

– Нет. Но я хорошо знаю, что такое мигрень.

Каштан помолчал, потом проговорил, медленно растянув бледные губы в некое подобие улыбки:

– Третья улика самая лучшая. Вы очень наблюдательный человек, батюшка.

– Теперь ваша очередь, – напомнил отец Андрей. – Вы обещали нам рассказать о мотивах, побудивших вас совершить эти страшные преступления.

– Боюсь, что мой рассказ будет не таким захватывающим, как ваш.

Каштан откинулся на спинку кресла. Под его выцветшими глазами пролегли темные тени, сделав его худощавое, осунувшееся лицо похожим на череп.

– Однажды, – начал Каштан, – некий адвокат и некий не совсем чистый на руку следователь задумали сыграть партию в шахматы. Но, чтобы игра была интереснее, они решили: каждая съеденная фигура будет стоить кому-то жизни. В качестве жертв они избрали случайных прохожих. Нищих бродяг, бомжей и прочий никому не нужный сброд, шляющийся по ночным улицам…

Каштан достал из кармана платок и кашлянул в него. Затем для чего-то поднес платок к глазам, глянул на него, скомкал и снова убрал в карман.

– Один из ходов в этой игре был е5—f5. Адвокат «съел» у следователя пешку. Теперь, по правилам игры, следователь должен был убить… какого-нибудь бродягу. Но следователь не любил пачкать рук. Вместо него людей убивал его давний приятель, менее брезгливый и более хладнокровный. Этакий «загонщик» при охотнике. В качестве жертвы приятели наметили одного бродячего циркача. Уличного клоуна. Они прострелили ему голову и пошли своей дорогой. Но беда в том, что старый клоун был не один. С ним был… мальчик.

При слове «мальчик» Марго вздрогнула и посмотрела на Игната.

– Мальчик прятался под лодкой и все видел, – продолжил Каштан. – Кроме того, следователь в спешке выронил маленький листок бумаги, на котором был напечатан тот роковой ход, который стоил старому клоуну жизни.

Игнат на кровати зашевелился и тихонько застонал. Марго смочила полотенце водой и снова положила его на пылающий лоб мальчика.

Каштан вновь кашлянул в платок и продолжил рассказ:

– Мальчик бродил по лесу два дня и совсем обессилел. Милиция подобрала его и отправила в детский дом. Потом была колония для несовершеннолетних. Мальчик рос, но о клоуне не забывал. Он пообещал себе, что когда-нибудь вернется и отомстит за старика. И он вернулся. Девять лет спустя. Сначала он нашел «загонщика» – по шраму на щеке. Потом – следователя. К тому времени следователь стал уже прокурором. А спустя какое-то время вышел и на адвоката. Адвокат тоже преуспел. Он превратился в солидного, всеми уважаемого судью. Для того чтобы найти его, мальчик втерся в доверие к прокурору. Стал его верным человеком и помогал ему проворачивать темные делишки. Но он не забывал о мести. Он просто ждал подходящего момента. И однажды этот момент настал…

Каштан вновь посмотрел на часы.

– Н-да. Милиция явно не торопится. Проклятый городок, все в нем не так, как нужно.

– Это весь рассказ? – спросил отец Андрей.

– Нет. Я еще не рассказал о рукописи…

Внезапно Каштан дернулся и застонал. Лицо его было белее снега. Потные волосы прилипли ко лбу и щекам.

– Что с вами? – спросил дьякон, с тревогой вглядываясь в бледное лицо Каштана.

– Посмотрите под его кресло! – испуганно воскликнула Марго.

Отец Андрей перевел взгляд на пол и увидел, что под креслом Каштана поблескивает черная лужица.

Дьякон быстро подошел к Каштану и откинул полу его пальто. На пол упала пачка бумажных листов, вся пропитанная кровью.

– Он ранен? – спросила Марго.

– Да.

– Серьезно?

Вместо дьякона ответил сам Каштан:

– Милая Марго, я умираю. Эта рукопись… Десять лет назад из-за нее убили человека. Курьера… Его убили, а рукопись… она оказалась у мальчика.

– Что это за рукопись? – спросил отец Андрей.

Каштан облизнул пересохшие губы.

– В ней указано, где находятся бриллианты… – Каштан сунул руку в карман и достал маленький холщовый мешочек. Протянул его дьякону.

– Держите. Мне это уже ни к чему. Я…

Каштан закашлялся, и ворот его бежевого пальто покрылся пятнами крови.

– Вам нельзя говорить, – тревожно проговорила Марго. – Берегите силы. Скоро здесь будут люди, и они вам помогут.

Каштан усмехнулся.

– Бедный прокурор. Он так и не успел понять, что бриллиантов там уже нет. Но я… торопился. Потому что увидел вас в окно, дьякон… Вы не дали мне насладиться местью… в полной мере…

Из коридора послышались шум шагов и громкие голоса людей.

– Наконец-то, – тихо пробормотал Каштан. Голова его бессильно упала на плечо, и к тому моменту, когда в номер ввалились вооруженные милиционеры, Каштан был уже мертв.

– Боже-боже… Ну и дела, – все приговаривал бледный от волнения Левкус, пока грузили на носилки мертвых бандитов и увозили раненого мальчика. – Что же это за месяц такой, а? Да что там месяц – вся жизнь! Нет, ребята, жена права: надо увольняться из органов к чертовой матери. Устроиться на нормальную работу, где нет ни трупов, ни убийц, ни маньяков. Я двадцать лет в прокуратуре и заслужил спокойную старость.

Взгляд Левкуса упал на руку дьякона, сжимающую холщовый мешочек.

– Что это у вас в руке, батюшка? – неприязненно спросил Левкус.

– Бриллианты, – ответил отец Андрей.

– У вас под ногами три трупа, а вы находите силы, чтобы острить. Вы безжалостный человек, дьякон.

Отец Андрей молча положил холщовый мешочек на стол. Затем устало опустился на кровать. Марго села рядом с ним.

– Эксперт сказал, что с мальчиком все будет в порядке, – тихо сказала она, тронув дьякона за рукав. – Как думаете, он прав?

– Уверен, что прав, – спокойно ответил отец Андрей. – Если Штерн говорит «в порядке», значит, так и есть.

Марго вздохнула, пробормотала «слава богу» и, не в силах больше бороться с усталостью, положила голову дьякону на плечо.

Следующей ночью выпал первый снег. Снежинки летели мимо черного квадрата окна, и Марго Ленской все это напоминало негативный оттиск газеты – белые буквы на черной газетной полосе.

Она сидела на диване, перед пылающей печкой, в теплых белых носках и красном свитере грубой вязки и держала двумя руками, как это делают дети, огромную чашку с горячим, крепким, сладким кофе.

Отблески огня прыгали в ее зеленых глазах, как маленькие чертики. Рядом расположился отец Андрей. Сегодня он был не в рясе, а в теплой коричневой водолазке. Его длинные темные волосы были зачесаны назад, открывая высокий, красивый лоб.

– Я здесь зимою часто бываю, – говорил им Василий Петрович Штерн, склонившись над печкой и ворочая жаркие угли железной кочергой. – Почти каждый выходной. Город за неделю надоедает. В пятницу вечером уже не усидеть. Вот и еду сюда. А что, здесь хорошо. Вокруг лес. Тихо. Затопишь печку и сидишь, греешься. Тепло.

От слов старика Марго стало еще уютнее. Она отхлебнула кофе и поежилась от удовольствия.

– А на охоту-то ходите? – поинтересовалась Марго. – Ведь это охотничий домик?

Судмедэксперт, одетый в меховую жилетку и теплые мохнатые тапочки, покачал лысеющей головой:

– Нет, не хожу. Зверушек жалко. Я все больше на рыбалку. Просверлишь лунку и лови себе. В иной день по два килограмма рыбы приношу. Уху на печке варю. Хорошо.

– Тройную? – со знанием дела осведомилась Марго.

– А как же. С водкой и головней – все как полагается. Приезжайте ко мне, когда лед встанет. Я вам такую уху приготовлю – пальчики оближете.

Штерн закрыл заслонку печи, поставил кочергу и сел в кресло-качалку.

– Что ж, теперь можно и послушать, – сказал он, с улыбкой глядя на Марго.

Журналистка взяла со столика несколько бумажных листов.

– Уцелело только окончание, – грустно сказала она. – Остальное пропало. По всей видимости, речь в романе шла о шахматисте Михаиле Чигорине и какой-то женщине по имени Анна, с которой его что-то связывало. Можно начинать?

– Начинайте, – кивнул отец Андрей.

Марго забралась на диван с ногами, положила листы себе на колени и стала читать негромким, выразительным голосом, слушать который, глядя на пляшущие в печке языки пламени, было чертовски приятно.

«Прошло несколько дней после спасения Анны из рук табачного короля. За все эти дни Михаил Иванович Чигорин не выиграл ни одной партии. Он проигрывал спокойно и методично, словно следовал какому-то безумному плану, делал неожиданные, выбивающиеся из всех систем ходы, которые не только не спасали, но, напротив, усугубляли его бедственное положение. При этом лицо Чигорина оставалось спокойным и даже немного равнодушным, будто игра давно перестала его интересовать и он доигрывал турнир автоматически.

На все вопросы друзей-соперников Михаил Иванович отвечал односложно:

– Не везет.

И делал такое лицо, что коллегам больше не хотелось ни о чем его расспрашивать.

Анна Петровна жила у Чигорина. Она почти никуда не выходила. По вечерам они закрывали дверь на замок и, если кто-либо из знакомых заходил на огонек, не отвечали ни на стук, ни на оклики.

За эти дни Михаил Иванович здорово переменился. Он сильно похудел. В глазах его уже не было того огонька, что раньше. Иногда, сидя вечером за составлением шахматного этюда, он поглядывал в освещенный угол, где на диване с шитьем в руках сидела Анна. Они почти не разговаривали друг с другом. Для их странных отношений нельзя было подобрать слова.

И только по ночам, в постели, они снова превращались в неистовых любовников, словно старались отдать друг другу всю накопившуюся за день страсть.

И каждый вечер, когда Михаил Иванович переводил взгляд от своих записей на Анну, в памяти его всплывал разговор с табачным королем.

Впрочем, вспоминать было почти не о чем. Все произошло буднично и спокойно, без криков и шекспировских ломаний шпаг. Едва шахматист и табачный король уединились в соседней комнате, как Бостанжогло заговорил – деловитым тоном, исключающим всякую двусмысленность:

– Господин Чигорин, я отдам вам Анну и не стану вас преследовать. Но при одном условии.

– Что за условие? – мрачно спросил Михаил Иванович.

– Вы проиграете этот матч, – так же прямо и просто ответил Бостанжогло.

Михаил Иванович изумленно посмотрел на круглое, заостряющееся к носу лицо Бостанжогло.

– Но… я пока не веду в счете, – неуверенно проговорил он.

– Я знаю ваш талант, – сказал Бостанжогло. – И знаю, что вы можете выиграть. Но вы не выиграете. Вы сделаете все, чтобы не выиграть.

– Но зачем вам это?

Бостанжогло облизнул губы и улыбнулся улыбкою дельца и игрока:

– В деле замешаны большие деньги. Я единственный поставил против вас. Ставка очень высока. Соглашайтесь, это хорошее предложение. Вам не уйти из особняка, вы это прекрасно знаете. А даже если уйдете – вам все равно конец. Подумайте, Михаил Иванович. Всего один проигранный турнир. Мало ли у вас их было? И мало ли будет впереди?

Чигорин молчал, не в силах поверить собственным ушам. Бостанжогло выждал минуту, потом спросил сухим, деловым голосом:

– Ну? Так что вы решили?

– Я решил… Я решил дать вам то, что вы хотите, – ответил Чигорин.

– Вот и хорошо, – кивнул табачный король. – Пора вернуться к наших друзьям и объявить им о счастливом окончании трагедии.

Вот какой разговор произошел между Чигориным и Бостанжогло в соседней комнате, пока друзья шахматиста и слуги табачного короля угрожали друг другу ножами и пистолетами.

С тех пор не проходило вечера, чтобы Михаил Иванович не спросил себя: «Правильно ли я тогда поступил?» Подумав так, он тут же с гневом говорил себе: «Перестань! Это подло – так думать! В конце концов, это не только подло, но и глупо!»

И он снова смотрел на Анну, занимающуюся своим шитьем, и молчал. Но однажды он не выдержал.

– Аня, пришло время все мне рассказать, – тихо сказал он.

– Что именно? – не поднимая головы, спросила Анна.

– Я чувствую, что ты что-то от меня скрываешь. Пока ты не расскажешь правду, мне не будет покоя.

Она вскинула голову и, прищурившись, посмотрела на Михаила Ивановича.

– Правду?.. Что ж… Наверное, ты прав. Если я не признаюсь тебе, эта стена, которая появилась между нами в последние дни, – она будет стоять между нами вечно.

– Стена? – переспросил Чигорин.

Анна отложила шитье, долго смотрела на Чигорина, потом сказала:

– Все это было подстроено, чтобы ты проиграл турнир.

– Что? – спросил Чигорин удивленно.

– Все, – ответила Анна. – Бостанжогло с Жеребкиным поставили на кон по сто тысяч рублей. Жеребкин – на твою победу. Бостанжогло – на проигрыш. Я слышала их разговор. Они условились действовать любыми средствами, но только не прибегать к крайней мере – к убийству.

Чигорин слушал внимательно, чуть склонив голову набок и пристально глядя на Анну. Она говорила, стараясь не встречаться с ним взглядом:

– Жеребкин задумал извести иностранных шахматистов – одного за другим. Бостанжогло узнал об этом плане – у него ведь везде свои филеры, которым он щедро платит. И решил противодействовать. Он нанял ловкого человека, который доставил бы шахматистам записки с предупреждением. Бостанжогло любит такие игры. В детстве он мечтал стать шпионом. На всякий случай он подстраховался и отправил к шахматистам меня – под видом таинственной дамы с вуалью. Но, увы, ни один из них не обратил должного внимания на предупреждение и не послушался «даму с вуалью»…

Лицо Чигорина было задумчивым, глаза словно остекленели.

– Расчет Жеребкина оказался верным, – продолжила Анна. – Понимая, что проигрывает, Бостанжогло решил испытать проверенное средство и сыграть на твоих чувствах. Для этого он отправил к тебе меня. После того как ты влюбился, Бостанжогло инсценировал мое избиение и заманил тебя и твоих друзей в ловушку. В результате Бостанжогло заключил с тобой договор. Ты получаешь меня, но взамен проигрываешь турнир. Он добился своего.

Чигорин молчал, переваривая все услышанное.

– Ты романтик, Миша. Но ты окружен акулами. Страшными акулами. Князь Шервалидзе, великий князь Сергей Владимирович, профессор Райс из Америки, барон Ротшильд, миллионщик Жеребкин… Все они поставили на турнир большие деньги. Их много. А ты – один.

– Я один, – эхом отозвался Чигорин. – А ты… Ты работала на Бостанжогло.

– Да, я работала на Бостанжогло.

– Но почему?

Брови женщины дрогнули.

– Несколько лет назад, – медленно начала она, – я совершила в Париже одну глупость. Я была тогда слишком юна и слишком доверяла людям. Мой тогдашний друг совершил кражу. Чтобы выгородить его, я взяла вину на себя. Я написала признание. Потом я узнала, что мой друг предал меня и уплыл в Америку. В ту пору моей любви добивался Бостанжогло. Мне грозила тюрьма, но Бостанжогло сумел договориться с жандармами и выкупил у них мое признание. Так я оказалась в его власти. Когда он рассказал мне о своем плане относительно тебя, я решила, что он бредит. Тогда он пригрозил, что передаст мое признание в сыскную полицию. А это – верная тюрьма.

– Значит, ты променяла меня на эту бумагу? – тихо спросил Михаил Иванович. – Что ж, выгодная сделка.

– Да, сделка выгодная. Я получила свободу и больше не завишу от Бостанжогло. И все это благодаря тебе.

Глаза шахматиста почернели, лицо болезненно искривилось.

– Выходит, все, что было между нами, это спектакль, – простонал он.

– Нет, Миша, не спектакль! То есть вначале это был спектакль. Но потом… потом я полюбила тебя!

Лицо Чигорина разгладилось, глаза недобро замерцали.

– Вы хорошая актриса, сударыня, – холодно и отчетливо произнес он. – Но сейчас играете неважно.

– Но я не играю! Сейчас я не играю!

Анна хотела обнять шахматиста, но он отстранился.

– Вы в самом деле любите меня?

– Да, люблю. Я виновата. Очень виновата перед тобой, Миша. Но прошу тебя, не говори со мной таким тоном. Мое сердце не выдержит.

Он усмехнулся, затем окинул ее с ног до головы прищуренным взглядом и сказал:

– Что ж, сударыня, любовь – светлое чувство. Она заставляет свернуть горы, это я по себе знаю.

Анна прижала стиснутые руки к груди и спросила со слезами на глазах, боясь поверить в прощение:

– Так ты меня простил?

– Конечно, – ответил шахматист.

Анна улыбнулась и вновь хотела обнять Чигорина, но он остановил ее жестом.

– Не так быстро, – сказал он, и голос его на этот раз не предвещал ничего хорошего. – После всего, что вы тут наговорили, я должен хорошенько проверить вашу любовь. Чтобы снова не оказаться в дураках.

– Я готова ради тебя на все! – порывисто сказала Анна.

– Так ли? Что ж, может быть. У меня для вас есть испытание. Разденьтесь догола и пройдите нагишом по Аничкову мосту, как леди Годива, прикрывая свою прекрасную грудь прекрасными распущенными волосами.

Анна побледнела. Теперь на ее худом лице остались только глаза – огромные, испуганные. Казалось, она отказывается верить в то, что услышала.

– Ты шутишь, – пробормотала она, силясь улыбнуться. – Это не может быть всерьез.

Чигорин молчал.

– Господи, Миша, скажи, что это шутка! Умоляю тебя, скажи! Скажи, и мы заживем, как жили, любимый, даже лучше – намного лучше! Я буду тебе самой хорошей женой! А не захочешь – самой страстной любовницей! Только скажи, что ты пошутил! Скажи!

Чигорин молчал, обхватив руками плечи и глядя на Анну сверху вниз холодным, презрительным взглядом.

– Ты не пошутил, – сказал Анна, сникая. В глазах ее стояли боль и отчаяние. – Я не думала, что ты можешь быть таким жестоким… Что ж, видно, такая судьба.

Лицо Чигорина дрогнуло, но тут же похолодело снова.

– Хорошая игра, – кивнул шахматист. – На какую-то секунду я вам даже поверил. Но слава богу, вы научили меня быть осмотрительнее. Собирайте вещи, сударыня. Сейчас я уйду, а когда вернусь – вас не должно быть здесь.

Анна опустила голову и обессиленно присела на краешек стула.

Чигорин некоторое время смотрел на нее, потом пожал плечами, как бы говоря «ну уж, нет, два раза на один фокус ловиться я не стану», повернулся и сняв с вешалки пальто, вышел из квартиры.

Когда русскому человеку плохо, он идет в кабак. В тот день Михаила Ивановича видели во всех кабаках Санкт-Петербурга. Вопреки обыкновению, он был тих. И вопреки обыкновению, пил не водку, а шампанское. Пил молча, угрюмо и словно бы автоматически, равнодушно и без разбору угощая тех, кто подсаживался к нему за столик. За день он выпил не менее двух ящиков. Около полуночи Чигорина, мертвецки пьяного, привез домой на санях молодой приказчик одного из питейных заведений.

– Хорошо, что отключился, – заметил приказчик, прихлебывая из блюдца чай в комнатке у хозяина дома. – Иначе бы допился до смерти.

– Это точно, – кивнул хозяин дома и задумчиво подул на свое блюдце. – От него сегодня женщина ушла.

– Женщина?

– Угу. Часа три тому назад. С одним саквояжем. Я для нее кучера ловил.

– Ай-яй-яй, как плохо, – покачал головой приказчик. – Что ж, может быть, еще помирятся?

– Нет, – сказал хозяин. – Не помирятся. Я видел ее лицо. С таким лицом уходят не на время, а навсегда.

– Вот то-то ж… – вздохнул приказчик и поставил чашку на стол.

– Еще? – спросил его хозяин.

– Коли не жалко.

– Да чего ж…

Хозяин подставил чашку под краник самовара и наполнил ее кипятком доверху. Затем плеснул и заварки.

– Завтра сочельник, – сказал он, пододвигая чашку гостю.

– Ага, – сказал тот, поглядывая как бы ненароком на вазочку с вишневым вареньем – много ли еще осталось?

– Мои внуки чего удумали – елку будут наряжать! – сказал хозяин, улыбаясь своим мыслям. – Уже и игрушек из лавки натаскали. Одно слово – сорванцы.

– Дело хорошее, – сказал на это приказчик, пододвинул к себе чашку поближе и запустил ложку в вазочку с вареньем.

– Да-а… – задумчиво произнес хозяин и тоже подлил себе чаю.

Оба размешали сахар, разлили чай по блюдцам, поднесли блюдца к губам и принялись дуть на него так серьезно и так сосредоточенно, словно занимались самым важным делом на земле.

Чигорин пил три дня без просыху. А под вечер третьего дня к нему наведался старый приятель, самарский адвокат Андрей Николаевич Хардин, который тоже не прочь был иногда сыграть в шахматы, когда находился достойный противник.

Застав Чигорина в свинском состоянии, Хардин, будучи человеком терпеливым и добродушным, в течение часа приводил пропойцу-приятеля в себя, применив для этого целый ряд процедур – от крепкого кофе с чилийским перцем до обливания холодной водой. Начал он часов в шесть, а в семь с четвертью Михаил Иванович уже сидел за столом, закутавшись в шерстяное одеяло, и пил крепчайший, сладкий кофе, держа огромную чашку двумя руками и простуженно шмыгая носом.

Андрей Николаевич смотрел на него насмешливо, но по-доброму.

– Ты знаешь, Миша, что-то такое происходит вокруг, – разглагольствовал он, потягивая кофе со сливками. – Что-то странное. Представь себе: мой лучший ученик бросил шахматы и подался в революционеры. Неужели писать прокламации интереснее, чем играть в шахматы?

– Возможно, он захотел жить в ладу с собственной совестью, – угрюмо ответил Чигорин. – А совесть сказала ему, что не время играть в шахматы, когда вокруг так много дерьма.

Хардин посмотрел на приятеля удивленно.

– Но революция – это же кошмар!

– У Бостанжогло несколько миллионов в швейцарском банке, – глухо проговорил Михаил Иванович. – А простые люди вынуждены всю жизнь потом и кровью зарабатывать себе кусок хлеба. Я слишком долго нуждался, чтобы об этом забыть.

– Но ведь миллионщики делятся с народом, Миша. Меценатствуют, подают щедрую милостыню, и вообще.

– «Милостыню», – со злой усмешкой повторил Чигорин. – Взял бы я эту их милостыню и вставил им в… По самые гланды.

– Ты что-то сегодня особенно угрюм, – нахмурился Андрей Николаевич. – Думаю, это из-за похмелья. Тебе нужно поменьше пить.

В дверь постучались. Поскольку Чигорин молчал и к тому же сидел к двери спиной, ответил на стук Андрей Николаевич:

– Войдите!

Дверь открылась, и в комнату вошел хозяин дома.

«Ну, как он?» – вопросительно кивнул хозяин, глядя на закутанную в одеяло спину Чигорина.

«Лучше», – кивнул ему Хардин.

Хозяин кашлянул в кулак.

– Я что пришел-то, Михал Иваныч… Тут вам посылочку принесли.

Только сейчас Хардин увидел, что хозяин держит под мышкой небольшой деревянный ящик.

– Кто принес? – не оборачиваясь, спросил Чигорин.

– Какой-то мужчина. Обритый, скуластый, на татарина похож. Поставил и буркнул: «Это Чигоре, шахматысту». Повернулся и ушел.

Михаил Иванович ничего на это не сказал. Лишь отхлебнул из чашки кофе. Хардин подал хозяину знак, чтобы тот поставил ящик на стол. Тот так и сделал. Прошел к столу, взгромоздил ящик и, смущенно крякнув, проговорил:

– Ну вот. А теперь пойду, пожалуй. Желаю не болеть!

Когда хозяин вышел из квартиры, Хардин взял ящик и легко отодрал верхнюю, едва прибитую доску. Сунул руку и достал из ящика письмо.

– На, читай! – Передав письмо молчаливому и смурному Чигорину, он снова сунул руку в ящик и достал из него сложенную и застегнутую на золотой крючок шахматную доску, сделанную из красного лакированного дерева.

– Гляди-ка – доска! – воскликнул Хардин. – Вот это подарок! От кого ж это, интересно?

Чигорин не ответил. Он внимательно читал письмо, приложенное к посылке и написанное корявым, размашистым почерком:

«Я знаю, что Анна все вам рассказала. Вероятно, вам сейчас очень плохо. Но и мне нехорошо. Не думайте, что все это из-за денег. Деньги дрянь и мусор, когда в душе у человека поселяется азарт. Чтобы доказать вам, что я не столько алчен, сколько азартен, я посылаю вам эту сандаловую доску. Считайте это компенсацией за причиненное горе.

На вид она простая, но в крайние клетки вделаны четыре крупных бриллианта. Этот фокус я приготовил себе на «черный день», буде он когда-нибудь наступит. Если у вас когда-нибудь случится нужда – вскройте доску и продайте один из бриллиантов.

Увы, это все, что я могу для вас сделать, но я делаю это искренне, от чистого сердца. Возможно, что утром, когда я буду трезв, я раскаюсь в том, что отдал вам эти бриллианты. Но что сделано, то сделано. Когда человек трезв, в нем говорит алчность, когда пьян – душа. А я не так уж и плох.

Я знаю, что не заслуживаю прощения. Но я тоже любил. Сам не понимал, насколько сильно любил, пока не отдал Анну вам. Стало быть, вы получили от нашей сделки гораздо больше, чем я. Я знаю, что вы не сумели правильно распорядиться вашим счастьем, но Бог вам судья. А я ее любил.

Это не оправдание, но вы должны это знать.

Не поминайте лихом

Ваш

– Так от кого это? – снова спросил Хардин, вертя в руках шахматную доску.

– От промышленника Бостанжогло, – ответил Михаил Иванович.

– От того самого – миллионщика? – округлил глаза Хардин.

– Да.

– И он подарил тебе шахматную доску? Очень мило. Хорошая доска, из отменного дерева. Вот видишь – несмотря на миллионы, он не такой уж плохой человек.

– Я не возьму ее.

– Брось, не дури. Отличная доска! Я был бы рад, если бы мне сделали такой подарок.

– Ну так и забирай ее себе! – рявкнул Чигорин.

– Как это – «забирай»? – обиделся Андрей Николаевич. – Это ведь тебе подарок.

– Прошу тебя – возьми, – сказал Михаил Иванович, смягчая и понижая голос. – Я не могу ее видеть. Если ты ее не возьмешь, я ее вышвырну в окно!

– Гм… – Хардин нахмурился. – Это странно, Михаил. Но раз ты просишь… пожалуйста, я ее заберу. Она будет лежать у меня дома и ждать тебя. Кстати, неплохая идея! Я буду играть на этой доске только с тобой. Вот и получится, что, несмотря на то, что ты мне ее подарил, она все равно останется твоей! Ловко, правда?

Хардин засмеялся, стараясь развеселить приятеля. Однако тот оставался хмур. Андрей Николаевич вновь повертел доску в пальцах и сказал:

– Да, кстати, ты, может быть, слышал… Это, конечно, неправда, но впечатляет. Сплетня уж больно не русская, как будто из английских романов списанная.

– Что за сплетня? – равнодушно поинтересовался Михаил Иванович.

– Да поговаривают, что несколько дней назад видели на Аничковом мосту женщину.

– И что с того? Там много женщин прогуливается.

– Верно, много. Но эта была голая.

Чигорин медленно повернул голову.

– Как? – хрипло проговорил он.

– А вот так! – весело ответил Хардин. – Говорят, вышла из саней да и пошла себе по мосту, по обочине дороги, прямо на глазах у прохожих. Босиком по снегу, ни на кого не глядя, гордо подняв голову. Все так обалдели, что даже городового никто не кликнул. Говорят, она была чертовски красива. Высокая грудь, длинные светлые волосы, развевающиеся на ветру… – Взгляд Хардина мечтательно затуманился.

– И что ж потом? – сдавленно спросил Михаил Иванович.

– А? – качнул головою Хардин, приходя в себя. – Что потом? Да ничего особенного. Прошла по мосту, забралась в сани, набросила шубу и приказала кучеру трогать. Сани покатились, и только ее и видели!

– И что, никто не знает, куда она подевалась? – с надеждой в голосе пробормотал Чигорин.

– Ну, не то чтобы… Но это тоже слухи. Один купчик в чайной рассказывал, что видел похожую женщину – в шубе, в валенках и с распущенными волосами – на перроне Московского вокзала. И поезд будто бы отъезжал в Париж.

– В Париж… – пробормотал Чигорин и закусил губу.

– Ну да, в Париж. А куда же еще? В таких легендах поезд всегда идет в Париж. Вот такие чудесные слухи блуждают по славному городу Питеру, – закончил рассказ Хардин. Усмехнулся и добавил: – В Москве бы такое никому и в голову не пришло. А тут – поди ж ты, Европа! Да-а…

Хардин достал из кармана трубку и принялся неторопливо набивать ее пахучим датским кабаком.

– Все, – сказала Марго, перевернув последний лист. – Больше тут ничего нет. Как вам?

– Грустно, – сказал Штерн. – Всегда грустно, когда люди расстаются.

– А вам, дьякон?

– Действительно, грустно, – подтвердил отец Андрей. – Но вместе с тем концовка несколько обнадеживает. Как знать, возможно, они потом встретились. В Париже или в Питере, в Москве или Лондоне.

– Почему вы так думаете? – с любопытством спросила Марго.

Отец Андрей улыбнулся.

– Они влюблены друг в друга, – мягко сказал он. – А влюбленных тянет друг к другу, как магнитом. Это происходит помимо их воли.

– Замечательно! – взволнованно воскликнула Марго. – Замечательно, что вы так сказали. Я тоже думаю, что если люди любят друг друга, они рано или поздно будут вместе. Они просто не могут не встретиться снова!

– Иногда их путешествия происходят по касательным маршрутам, – заметил Василий Петрович. – Они прибывают в одно и то же место практически в одну и ту же минуту, но каким-то немыслимым образом умудряются разминуться. Они стоят на перроне спиной друг к другу и не видят друг друга. Потом садятся в поезда и разъезжаются в разные стороны, чтобы через год или два снова случайно встретиться и так же нелепо разминуться.

Марго молчала, глядя на огонь. В глазах у нее стояли слезы.

– Да, – тихо сказала она. – Бывает и так.

– А бывает и иначе, – с улыбкой сказал старик Штерн, заметив, что огорчил Марго. – Бывает, что все заканчивается хорошо. Сварить вам еще кофе?

– Пожалуй, да, – тихо ответила Марго.

Старый судмедэксперт поднялся с кресла и отправился на кухню. Журналистка и дьякон остались в полутемной комнате одни. Они не разговаривали. Просто задумчиво смотрели на рыжие всполохи огня в щелях заслонки. Отблески пламени плясали в их глазах: в зеленых – Марго, в золотисто-карих – отца Андрея.

– Завтра я улетаю в Москву, – тихо сказала Марго. – Хотите, полетим вместе?

– Я бы с удовольствием, но у меня тут еще есть дела, – ответил дьякон.

– Жаль. – Марго помолчала и неуверенно спросила: – Но мы… встретимся в Москве?

Дьякон пристально на нее посмотрел, улыбнулся и ответил:

– В этом можете не сомневаться.

Марго поняла, что сейчас он ее поцелует, и закрыла глаза.