Лариса Капелле - Оракул Апокалипсиса

© Капелле Л., 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2015

День, обычный и серый, как и все предыдущие и все последующие дни Густавиуса, подходил к концу. Впрочем, Господа гневить ему было незачем. Брюхо не урчало от голода, и от холода спасала изрядно поношенная, но почти целая мантия из великолепной фламандской шерсти, да еще подбитая кроличьим мехом. Эта мантия ему досталась после смерти богатого торговца Вильфрида Кирстнера. Благочестивая и богобоязненная вдова Вильфрида Матильда пожертвовала одежду мужа церкви. А настоятель церкви Святой Берты отец Иероним, благоволивший Густавиусу, дал ему возможность выбрать первым. Жалко только, что ноги покойного были маленькими, от сапог пришлось отказаться. Но мантия была хорошей, очень хорошей. Еще ему досталась теплая меховая шапка. И со спины Густавиуса можно было принять за приличного горожанина. Правда, только со спины. Стоило ему повернуться лицом, и любому было ясно, что перед ним – самый обыкновенный и заурядный бродяга. Был Густавиус без роду без племени. Да и имя было сложновато для такого нищего, как он. Всему виной предшественник отца Иеронима, отец Титус. Когда крестил ребенка бездомной бродяжки, решил приставить к обычному имени латинское окончание, для красоты и для просвещения. Хотя, кто его знает, может, поэтому и досталось бродяжке самое удобное для прошения милостыни место – церковная паперть, сидение на которой стало для Густавиуса чем-то вроде постоянной работы.

В свободное от прошения милостыни время Густавиус промышлял по мелочам. Брался за все. Особой брезгливости у него не было, да и откуда ей взяться? Это счастливые баловни судьбы, родившиеся в рубашке, спавшие в собственной постели у весело трещавшего очага, могли выбирать. Густавиус же подобной роскоши позволить себе не мог. Поэтому и согласился на работу, предложенную неким Бертольдом Вюртембергским. Кем был этот самый Бертольд, Густавиус толком не знал. Вроде бы имел какое-то отношение к церковному сословию, был чем-то вроде монаха-затворника, однако в монастыре не жил и от обычных священников предпочитал держаться в стороне. Зато частыми гостями его были епископ города Его Преосвященство Макариус, самые знатные горожане, и даже пару раз видели у него вчерашнего императорского наставника и сегодняшнего главу всех христиан папу Сильвестра II. Да и дом у монаха был странным. Снаружи – дом обычного богатого горожанина, и вход, как у всех, и общая зала со спальнями наверху, и кухня. Только погреб был удивительным. Огромный, с высокими потолками, он был весь заставлен странными сосудами, на столах лежали чудные инструменты, и в углах стояли диковинные машины.

Впрочем, кем был на самом деле Бертольд Вюртембергский, Густавиусу было все равно. Главное, что благодаря ему он мог плотно набить брюхо в соседней с церковью таверне, не забывая пару огромных кружек ароматного пива. Хотя, может быть, кому-то другому работенка показалась бы и страшной, но не Густавиусу. Всего-то ничего, ночью помочь Бертольду выкопать тело одного из только что похороненных таких же бездомных бродяг без роду и племени или закопанных за церковной оградой преступников. Под покровом ночи труп относили Бертольду, могилу закапывали, а на следующую ночь приносили обратно на кладбище и клали на место, и все шито-крыто.

Кроме того, помогало Густавиусу и то, что он обретался в крошечной сторожке, примыкавшей к стене церковного кладбища. Так что к соседству отмучившихся на этом свете он привык с самого детства и нисколько не боялся. Это богобоязненные кумушки закатывали глаза и торопливо крестились, проходя мимо кладбища. Густавиус только саркастически улыбался. Если бы по-настоящему верили, то не боялись бы увидеть своего Господа. Он даже поделился своими сомнениями с отцом Иеронимом. Тот только усмехнулся:

– Ничего не поделаешь, люди слишком привязаны к земной жизни, к грешным радостям и своему телу, а смерть страшит, как и все неведомое.

– Почему? – удивлялся Густавиус. – Вы ведь каждый раз говорите, что смерть – освобождение и искупление земных грехов, дорога в волшебные сады рая.

Густавиус вспомнил совершенно чудесную гравюру с изображением райского сада с удивительной красоты деревьями, огромными плодами и ярко светящим солнцем, которую показывал ему в детстве отец Титус.

Как ни странно, Иероним помрачнел и отвел взгляд в сторону, словно и сам сомневался в правдивости собственных слов.

– Молчите, святой отец?!

– Да, сын мой, ты задал очень непростой вопрос.

– Что же в нем сложного?

Только ответа на свой вопрос так и не получил. Хотя, по большому счету, ему было все равно. Своему жилищу он был рад. Для такого бездомного, как он, любое пристанище было за счастье. Была дверь, худо-бедно защищавшая от пронизывающего до костей северного ветра, были тюфяк, набитый прошлогодней соломой, и несколько старых шкур. Королевское ложе, которое, несмотря на свою скудость, защищало беднягу от холода. Был даже маленький очаг. Но разжигать его Густавиус позволял себе только в самые холодные дни. В обычные зимние ночи он не прикасался к драгоценному запасу хвороста и перепадавшим от Бертольда настоящим поленьям. Так что работа на странного монаха была для бродяги выгодной во всех отношениях. И выкапывание-закапывание трупов его нисколько не смущало. Мертвым было все равно. В этом Густавиус был совершенно уверен. И что такое угрызения совести, он не знал, как, впрочем, и что такое совесть. Совесть была слишком большой роскошью. Ему был известен страх возмездия и воздаяния за грехи, страх попасть после смерти на горячие сковородки ада. Но в глубине души он был уверен, что ад всем живущим уже хорошо известен, и он здесь, на земле. Но земная жизнь коротка, а перед смертью он не робел, хотя и не торопил костлявую старуху с остро отточенной косой. Всегда успеется. Единственное, что страшило, – оказаться в этом аду навечно и никогда не увидеть волшебные сады рая.

Зимний сумрак опускался быстро, и скоро все накрыло черным покрывалом ночи. Густавиус в темноте ориентировался прекрасно и уже через пару минут был на северном, предназначенном для бедняков, краю кладбища. На этот раз Бертольд ждал его не один. С ним был какой-то высокий сухой мужчина, разговаривавший со странным акцентом. Бертольд коротко объявил нищему, что на этот раз никого выкапывать не придется, а надо будет только закопать поглубже вот это, и жестом указал на нечто, укрытое полотном. Густавиус послушно кивнул головой и принялся за работу. О том, что лежало на носилках, он предпочитал не думать, хотя впервые ему было не по себе, и вопрос, что было под темной тканью, не давал покоя. Внезапно огромный вынырнувший из-за облаков лунный диск осветил все вокруг безжизненно-белым светом. Налетел порыв пробирающего до самых костей северного ветра. Густавиус поправил пояс, придерживающий мантию. Но ветер не унимался. Стараясь защитить лицо, мужчина повернулся к ветру спиной. Полотно слетело с носилок, и под ним… И теперь уже не холод заставил Густавиуса задрожать, а леденящий, сковывающий по рукам и ногам ужас. Никогда в жизни ему не приходилось видеть более страшного зрелища. Перед ним были выложены шесть скрючившихся высохших телец. Мертвецами были маленькие дети, даже скорее младенцы, но самое страшное… Бродяга не верил собственным глазам. Ни у одного из них не было… головы.

Ангелина Слепцова подставила солнцу лицо и улыбнулась собственным мыслям. Она сидела на террасе собственной парижской квартиры и наслаждалась жизнью. Этим утром у нее было особенно хорошее настроение. И вызвано оно было годовщиной знаменательного события, полностью изменившего Ангелинино существование. В жизни среднестатистических людей такими замечательными событиями обычно были свадьбы, рождение детей, карьерные взлеты и прочее. Жизнь же мадам Слепцовой стала праздником после случившегося год назад развода. И вопреки общепринятому отношению к подобным событиям Ангелина, в российском прошлом Лина, а в швейцарско-французском настоящем Анжи, рассматривала случившееся с точки зрения, может, и пронафталиненной, но удивительно точной народной мудрости: «Не было бы счастья, да несчастье помогло!»

Развод освещался целым рядом средств массовой дезинформации. Ангелина по совету адвоката надевала черные очки. Они придавали ей слегка скорбный вид, но, самое главное, скрывали и от взгляда судьи, и широкой публики блестящие от удовольствия глаза. Потому что подобное выражение никак не вязалось с отважной битвой, которую вел ее единственный адвокат Феликс Штаубе против армии собственных собратьев, нанятых экс-супругом Ангелины Юрием Слепцовым. Битву Феликса кто-то даже назвал битвой Давида против Голиафа. Хотя на самом деле хрупким и маленьким Давидом в данном случае была армия слепцовских адвокатов, и сражаться ей приходилась вовсе не с Голиафом Штаубе, а с законами славной Швейцарской Конфедерации.

Все началось с того, что Юрий Слепцов, Ангелинина вторая половина, заработавший в лихие перестроечные и перестрелочные годы пару-тройку миллиардов, решил убраться от греха и от конкурентов подальше. Тем более, вышеобозначенные конкуренты по правилам играть не любили, а предпочитали действовать по принципу: «Нет человека – нет проблемы». Слепцов был умным и, чем данное правило ему грозило, понял сразу и без дополнительных объяснений. Поэтому и потянуло Ангелининого мужа к альпийским лугам и особенно – к приветливому швейцарскому налогообложению. Теперь за тягу к перемене мест ему приходилось расплачиваться. Остался бы в России – Ангелине пришлось бы отвоевывать жалкие крохи зубами и когтями. А швейцарское, вскормленное протестантизмом, законодательство привыкло все делить по справедливости, а неверных мужей в сопровождении очередного творения глянцевого журнала строго наказывать за отклонение от освященного Создателем союза.

Ангелина, впрочем, на суде рассказывать не стала, что поженились они со Слепцовым на скорую руку: загс, пара свидетелей и вечеринка в общаге. Хочется им верить в святость брака – пусть себе верят. Да и изменяли они друг другу давно и упорно. Просто в один не очень прекрасный момент Слепцов почему-то решил, что деньги зарабатывал он один, и Ангелине они совершенно не нужны. Анжи не согласилась с подобной постановкой вопроса и тем более – с подобным решением проблемы. Слепцов сдуру решил поиграть мускулами: мол, я самый крутой, а ты – болотная козявка, молчи и радуйся, если буду отстегивать пару тысяч в месяц. Ангелина благоразумно сделала вид, что испугалась, и Слепцова понесла косая в щавель. То есть сам подал на развод да еще зазнобу латиноамериканскую, прямиком сошедшую с рекламной обложки, повсюду стал за собой таскать. Мол, раззудись, плечо, размахнись, рука, и знай наших. Покажем «драной Европе» кузькину мать и как русские гуляют. Разгромил пару люксов в самом фешенебельном отеле Сен-Морица. Его возлюбленная парикмахерше за плохо сделанную укладку физиономию слегка поцарапала – расстроилась, короче говоря. Потом неделикатного папарацци за волосы оттаскала. Горячая кровь, ничего не поделаешь.

Только это Ангелине и было надо. Она с горестным видом приходила на процесс в сопровождении своего единственного адвоката – мол, не до жиру. Публика прониклась сочувствием к такой достойной мадам. Слепцов продолжал буянить и показывать всем, где раки зимуют. А Ангелина спокойно ждала, пока отлаженная, как знаменитые швейцарские часы, юридическая машина Конфедерации камня на камне не оставит от ее законного супруга. Ее расчеты оказались правильными. «Драная Европа» нотаций Слепцову читать не стала, просто-напросто оттяпала шестьдесят процентов состояния. Сорок – в пользу Ангелины, а двадцать ушло на судебные издержки и штрафы. Попутно выяснилось, что Слепцов время от времени уклонялся от уплаты налогов. Бывший Ангелинин муж ошибку понял, только было уже поздно. Поэтому без особого шума ощипанным петухом облагоразумившийся мужчина перебрался на постоянное место жительства в Люксембург и больше никому ничего не доказывал. Теперь не до жиру было уже ему.

Ангелина же была на седьмом небе от счастья. Она была свободна и, самое главное, богата, очень богата. Но в отличие от Слепцова деньгами сорить не стала и молодого любовника не завела. Смысла в этом не видела. Женевскую квартиру с согласия мужа передали сыну с невесткой Даниэлой. У них к тому времени уже росла дочка. Бледное, невзрачное существо с роковым и загадочным именем Манон. Ангелина как себя ни ругала, но к внучке при всех усилиях привязаться не могла. Она всегда ей казалась полной копией матери, хотя, по утверждению всех окружающих, внучка больше была похожа на Валентина. Поэтому рядом с сыном и невесткой Ангелина оставаться не стала. Купила шале в Швейцарских Альпах и квартиру в Париже. Весь остальной капитал вложила в ряд солидных фондов, страховок, оставив приличные суммы для своего любимого занятия – игры на бирже. Теперь оставалась последняя проблема и, как выяснилось, не из самых простых: чем заполнить собственное новое свободное и богатое существование. Когда-то не самый глупый человек на земле Оскар Уайльд заявил, что самое высшее «искусство жизни» – это «находить соблазны». Оказалось, англичанин не преувеличивал.

Правда, вначале Ангелина подобную трудность недооценила. Она стала называть себя Анжи, переехала в Париж, завела лучшего парикмахера, личного стилиста, визажиста и стала упорно посещать светские приемы. Потом все это ей благополучно надоело, тем более, она заметила, что если ее и приглашали, то исключительно на благотворительные акции. И в один момент процесс подписывания чеков начал ее слегка напрягать. Она стала к новым знакомствам относиться более разборчиво и чеки подписывать перестала. Как только перестала разбрасываться деньгами, плотный ряд новых знакомых изрядно поредел. Но Анжи это нисколько не расстроило. Жизнь научила ее действовать по принципу «баба с возу, кобыле легче». Она продолжала вести существование, которое ей очень даже нравилось, мудро полагая, что за людьми, с которыми приятно и интересно общаться, дело не станет, надо только подождать. И на этот раз благоразумная Ангелина Слепцова не ошиблась.

Как нашли друг друга Ангелина и Марго – история умалчивала, вернее, не помнила. Были какие-то смутные воспоминания о том, что вроде бы Ангелина толкнула Марго в знаменитом парижском «Bon marche»[1]. На что парижанка ответила язвительной репликой. Ангелина за ответом в карман не полезла. В общем, намечавшаяся хорошая потасовка закончилась в баре за стаканом шампанского и тающими во рту тарталетками. Ангелина настояла на том, что платит она. И после Марго и «нахальная русская» стали подружками «не разлей вода». Так скажем, что две дамы примерно одного возраста и со сходными взглядами на жизнь нашли друг друга. Обнаружили, что придерживаются похожих жизненных принципов, главным из которых был «хрен, положенный на мнение окружающих». Именно он и помогал обеим вести спокойное и счастливое существование.

Кому-то другому Марго бы показалась эгоистичной, взбалмошной, слегка самодуркой. Но Анжи на мнение этого кого-то другого было искренне наплевать с самой высокой парижской крыши. С Марго было интересно, как может быть интересно с состоявшейся, уверенной в себе на все двести процентов и, самое главное, терпимой к собственным, а поэтому и к чужим слабостям женщиной. Тем более, в Марго было то, чего Ангелине, по ее собственному признанию, никогда не хватало: полная и непоколебимая убежденность в собственной значимости, уникальности и неповторимости. Правда, иногда это качество невероятно раздражало, но Ангелина научилась мириться и с этим.

– Марго, постарайся освободиться сегодня пораньше, – уговаривала она подругу по телефону, – мне не хочется опаздывать.

– Подумаешь, небольшое получасовое опоздание никому особенных проблем не доставит, – отмахивалась ее собеседница.

– Неприлично, мне давно хотелось с ними познакомиться.

– Ma chérie (моя дорогуша), расслабься, – не обращала внимание на серьезность ситуации Марго, – рассматривай это с точки зрения, что это важно прежде всего для них, а не для тебя. Деньги правят миром, дорогуша, и они на твоей стороне!

– Вот я как раз не хотела бы казаться обвешанной драгоценными камнями свиньей! – начинала возмущаться Ангелина.

– Но при чем тут это! Просто ты никак не научишься себя вести как желанная и ожидаемая женщина, которая всегда может себе позволить небольшую задержку. Это даже мило!

– Ты невозможна! Подумай только, в какое ужасное положение ты меня ставишь!

– Не я, а ты сама себе придумываешь проблемы. Оставь свою английскую вежливость и стань посвободнее!

– Иногда я готова тебя убить! – призналась Ангелина.

– Ой, неужели все так серьезно! – с вполне искренним испугом воскликнула Марго.

– Что – серьезно? – напряглась Анжи.

– Тебе понравилась эта «постная рожа»!

«Постной рожей» она почему-то сразу назвала их нового знакомого, известного ученого Флориана Лориса. Лорис был им представлен общим другом на одном из благотворительных приемов, посвященных сбору средств на изучение загадок человеческого мозга и борьбе с нейродегенеративными заболеваниями вроде болезни Альцгеймера.

– С чего ты взяла?

– Ты хочешь, чтобы я тебе выложила логические доводы и выводы?

– Выкладывай.

– Не буду напрягать ни тебя, ни себя, дорогуша, просто догадалась. Ну все, до вечера, и не переживай, «постная рожа» будет твоим, даже если ты опоздаешь на два часа!

Ангелина только вздохнула. В такой ситуации спорить было занятием полностью бесполезным. Тем более с Марго, девизом которой была фраза Киплинга о том, что «женская догадка обладает большей точностью, чем мужская уверенность». Хотя полностью согласиться с Марго она не могла. Лорис был интересным мужчиной, и с ним было не скучно. А сегодня они были приглашены на очередное заседание фонда, совмещенное с презентацией какого-то нового проекта. Флориан хотел показать Ангелине, на что в реальности идут ее пожертвования. Невыносимая Марго совершенно не понимала, что на такого рода собрания почтенной публики являться с опозданием неприлично. Но спорить с Марго было бесполезно, поэтому Ангелина переключилась на более приятные размышления.

Вечером она в назначенное время заехала за Марго, и они действительно опоздали всего лишь… на сорок пять минут. Лорис их уже ждал. Это был высокий, импозантный мужчина со строгими, почти аскетичными чертами лица, богатой, рано поседевшей шевелюрой. Ангелина находила его манеры приятными и их обладателя симпатичным. Марго же никак не желала отказываться от первого впечатления и упорно называла Флориана «постной рожей». Такие надменные и пафосные лица всегда выводили ее из себя. Не говоря уж про американизированную, во все тридцать два с половиной импланта, улыбку.

– Рад, что вы все-таки приехали! – тем временем он сделал упор на «все-таки», и Ангелине сразу почему-то захотелось оправдаться.

– Если бы вы знали, каких жертв нам стоило вырваться! – не дала ему преимущества Марго. И с удовольствием отметила как по команде исчезнувшую улыбку и кислое выражение, ее сменившее. «Тебе-то я как раз не по зубам, мой милый друг!» – явно не без злорадства пронеслось в ее голове.

Маститый ученый еле заметно пожал плечами. Огромный зал был заполнен народом. То там, то сям мелькали вспышки фотоаппаратов, несколько пробравшихся неизвестно каким способом зевак толкали друг друга локтями, указывая то на одних, то на других знаменитостей, осчастлививших собрание собственным присутствием.

– Ваш фонд пользуется успехом, – заметила Марго.

– Любому человеку интересна разгадка тайн собственного мозга и его сверхъестественных свойств, – важным тоном начал Лорис, – а тем более, если ему обещано увеличить эти самые способности в несколько раз.

– Даже если они нулевые, – с непонятным подтекстом произнесла Марго.

– В каком это смысле? – напрягся руководитель фонда.

– А в том, что ноль, увеличенный в несколько раз, остается нолем, – заявила парижанка и подняла на Лориса совершенно невинный взгляд.

С узких губ ученого почти готова была сорваться язвительная реплика. Но огромным усилием воли «постная рожа» сдержал вполне понятный порыв заткнуть рот такой невоспитанной особе, которой оказалась лучшая подруга его благотворительницы. Марго же без всякого намека на угрызения совести с удовольствием наблюдала за усилиями, которые прикладывал Лорис, чтобы не послать ее ко всем чертям. Демонстрируя чудеса самообладания, ученый подвел дам к трибуне и, извинившись, оставил одних.

– Ты что, с ума спрыгнула! Что он тебе сделал? – ткнула Ангелина в бок Марго так, что та даже вскрикнула.

– Ну, не нравится он мне! – объяснила Марго. – И перестань драться!

Тем временем на трибуну вышел высокий симпатичный брюнет лет сорока.

– Филипп Берже, один из самых талантливых участников проекта! – вполголоса представил говорившего Лорис.

Дамы изобразили заинтересованный вид. Суть выступления Берже сводилась к следующему. Воспроизведение человеческого мозга было необходимым в первую очередь для борьбы с нейродегенеративными заболеваниям, проблемами, вызванными старением мозга. И эта программа вовсе не собиралась создавать машину, способную заменить человека, – «никакого Терминатора создавать мы не собирались и не собираемся». Целью было создание промежуточного аппарата, интерфейса между мозгом и искусственным разумом. Насколько поняла Ангелина, они собирались ни много ни мало подключить человеческий мозг к компьютеру напрямую. Все получалось, как в хорошем научно-фантастическом романе: мозг благодаря этому сможет прямо управлять компьютером, и человеческие возможности автоматически увеличатся в несколько раз. Перспективы открывались одна заманчивее другой. В речи оратора мелькали слова и словосочетания вроде «центральный процессор», «оперативная память», «экзокортекс» и т. д. Впрочем, Анжи всерьез к выступлению ученого не прислушивалась. Она раздумывала над предложенным ей сегодня пакетом акций, обещавшим в случае успеха астрономическую прибыль, а в случае поражения – таких же размеров потери. Ответ нужно было дать уже завтра утром. Риск, по ее мнению, был, конечно, делом благородным, и кто не рисковал, никак не мог выиграть. Но она все-таки предпочитала риск в разумных пределах и решила ограничиться сравнительно небольшой суммой. Марго же, наоборот, с непонятным волнением наблюдала за Филиппом Берже. Почему, понять она не могла. Конечно, он был привлекательным и каким-то вдохновенным, что ли. И еще в нем чувствовались внутренняя сила и такая убежденность в собственной правоте, которая в буквальном смысле заражала зал. Все без исключения глаза обратились к нему, и высокоученая толпа ловила каждое его слово. Он был великолепным оратором, и вся эта занудная нейродегенеративная тематика занимала его всерьез. Но было еще что-то, что именно – Марго никак не могла определить, и это выводило ее из себя. Она, как зачарованная, следила за выступлением ученого и уже через несколько минут искренне сожалела, что понимает все серединка на половинку. И еще у Филиппа были удивительно выразительные и красивые руки.

Поэтому ни Ангелина, ни Марго абсолютно не обратили внимания на странного пожилого человека, подошедшего к ним и стоявшего рядом уже несколько минут. И зря не обращали внимания, потому что субъект заслуживал самого пристального изучения. Во-первых, удивляли его глаза – разного цвета, один карий с черной каемочкой, а другой зеленоватый с коричневыми искорками. Потом, приглядевшись, внимательный наблюдатель мог отметить, что мужчина состоял из совершенно разных кусков. Словно у Создателя в последний момент под рукой оказались непригодившиеся остатки, и он, не задумываясь, слепил из них живое существо. Нос был бы красивым и совсем аристократическим, если бы не сдвинутая влево косточка, губы были пухлыми, как у ребенка, и кожа совершенно по-детски розовой, лоб был высоким, но вогнутым, одно ухо было оттопыренным, а второе красиво прилегало к голове, даже волосы росли вкривь и вкось, словно не зная, в какую сторону им податься. В общем, не человек, а нарисованное прихотливой рукой гения кубизма произведение. Наконец мужчина решил обратить внимание дам на себя. Он прокашлялся и приготовился было заговорить, но в этот момент неожиданный шум привлек внимание аудитории. Филипп Берже замолчал. Все, как один, повернулись к правому углу зала. Там, похоже, началась какая-то потасовка. Со всех сторон спешили сотрудники безопасности. Публика напряглась. Марго закрутила головой в поисках наиболее безопасного выхода.

Но тревога оказалась напрасной. Шум в углу быстро утих, и было видно, как из зала вывели какую-то экзотично одетую женщину с ярко-рыжими волосами и плакатом с неразборчивой надписью в руке. У Ангелины возникло впечатление, что она эту даму уже где-то видела. Действительно, пройти мимо и не обратить внимание на такую женщину было трудновато. Только, как она ни пыталась, не могла вспомнить, где и при каких обстоятельствах они встречались.

– Ничего особенного, очередная активистка, протестующая против опытов на животных, – с непонятной брезгливостью произнес стоявший рядом мужчина.

Только в этот момент Марго и Ангелина обратили внимание на занятного персонажа, стоявшего рядом.

– Вы ее знаете? – поинтересовалась Ангелина.

– И да, и нет, – неопределенно заявило творение Пикассо и тут же поспешно добавило: – Точнее будет сказать, знал.

Почему он говорил о скандалистке в прошлом времени – было непонятно, но Ангелина не успела задуматься над этим, как Марго задала свой вопрос:

– А что, они практикуют опыты на живых существах?

– А как вы думаете, для создания этого самого экзокортекса, о котором они столько говорят, просто необходимы опыты на живом мозге. Добровольцев на такие опыты нет, проводить их в третьих странах – в эпоху Интернета и других средств информации – себе дороже. Вот шимпанзе за нас, как всегда, отдуваются, – пожал плечами собеседник, он явно был рад поговорить.

– То есть опыты на самом деле проводятся на живом мозге? – с некоторой брезгливостью переспросила Марго.

– А куда деваться, нужно же проверять теории на практике! В старину опыты на людях проводились. Вспомните говорящие головы древности, сколько младенцев головы в самом прямом смысле слова на плаху науки сложили?!

– При чем тут младенцы? – встрепенулась Ангелина.

– Их мозг более податливый…

– Генрих, что ты несешь! – возмущенно прервал их вернувшийся Лорис. – Наши гостьи могут воспринять твои россказни всерьез! Не обращайте внимания, у Генриха – странная манера шутить, – через силу улыбнулся он, – кстати, позвольте вам представить Генриха Фроста. Это известный специалист по истории медицины и по совместительству – управляющий финансами нашей ассоциации. Хотя, конечно, основную работу выполняют квалифицированные бухгалтеры, – добавил он, вспомнив значительные суммы, пожертвованные Ангелиной, – мы не любители, не беспокойтесь.

Лорис многозначительно посмотрел на Фроста, тот понял намек без слов. Асимметричный человек раскланялся и растворился в толпе. Правда, осадок в головах женщин остался. Но они быстро справились с неприятным ощущением. Тем более, Флориан искусно перевел разговор в другое русло. Потом председатель отвел Ангелину в сторону и представил группе оживленно спорящих мужчин. Марго, воспользовавшись ситуацией, приблизилась к Филиппу Берже. Этот человек ее заинтересовал. Почему? Именно это ей и захотелось понять. Мужчина тут же обернулся. Завязался разговор, легкий, ни к чему не обязывающий. Понравился ли ей его доклад, какая проблема ей показалась интересной в частности, и каким ветром ее занесло на это ученое заседание в целом. В первой части разговора Марго удалось отделаться парой одобрительных фраз. Хотя она тут же дала себе слово дома прочитать внимательно доклад, уже выложенный в Интернете. На второй части беседы она остановилась поподробнее. Собственная личность всегда интересовала ее больше, чем все науки, вместе взятые. И Филипп оказался внимательным слушателем.

Ангелина, слушая вполуха разглагольствования стоявших рядом мужчин, наблюдала за подругой. Марго эффектно выделялась на фоне присутствовавших женщин. Яркая брюнетка с неправильными, но интересными чертами лица, она всегда умела выгодно подчеркнуть собственные достоинства, одновременно скрывая недостатки. Она не была красивой, скорее – бросающейся в глаза, мимо которой не пройдешь и которую не скоро забудешь. Филипп слушал свою собеседницу внимательно, не мигая, и его лицо медленно, но верно расплывалось в широкой, радостной улыбке. Невооруженным глазом было видно, какое удовольствие ему доставляет беседа с ней. И казалось, уже ровным счетом ничего не осталось от вдохновенного оратора, только очарованный своей новой знакомой мужчина: не очень ловкий и явно не обладающий необходимым опытом общения с представительницами прекрасной половины человечества. «Как быстро она его приручила! – легким уколом ревности пронеслось в Ангелининой голове. Но она тут же успокоилась – не будешь же завидовать скрипачу-виртуозу. Кому-то дано, а кому-то нет. Один прикоснется к скрипке, и польются чарующие звуки Вивальди, а результатом общения другого с тем же инструментом будет мелодия, смахивающая на дружный хор мартовских котов или скрип несмазанных дверей.

Так и весь последующий вечер протекал самым приятнейшим образом. И подруги уже не вспоминали неприятное происшествие, случившееся вначале. Марго, к великому облегчению своей подруги, даже ни разу не подколола Лориса, вела себя паинькой и даже самым милым образом распрощалась с ним и с Филиппом. Наконец с чувством удовлетворения от приятно проведенного вечера они вышли на улицу, с удовольствием вдыхая свежий вечерний воздух. Такси припозднилось, но даже это не портило им настроения. Правда, когда подруги направились к машине, они вновь столкнулись с рыжеволосой незнакомкой.

– Выслушайте меня, пожалуйста! Мы уже с вами встречались, возможно, вы меня не помните, но я вас хорошо запомнила. Благотворительный вечер в парижской мэрии, Женевьева Бренон, мы еще говорили об ассоциации Брижит Бардо? – с ноткой отчаяния воскликнула она.

Теперь Ангелина поняла, почему это лицо и огненная шевелюра показались ей знакомыми. Память нехотя, но послушно вытаскивала из запасников давнюю встречу. Правда, честно признаться, для Ангелины Женевьева Бренон тогда была в первую очередь не очень желанной претенденткой на очередной чек. А в этот период, как уже было сказано раньше, процесс подписания чеков стал ее напрягать, и знакомство она продолжать не стала. И теперь эта странная женщина вновь взывала к ее помощи.

– Позовем полицию! – тем временем предложила Марго, явно оскорбленная экзотическим видом незнакомки. Любые посягательства на хороший вкус были для Марго преступлением против человечества. И это несмотря на то, что в общем и целом парижанка весьма терпеливо относилась к чужим и собственным недостаткам.

– Давай послушаем, говорите, – решила Ангелина.

– Вы меня принимаете за взбалмошную идиотку! – торопливо зашептала женщина. – Но вы даже представить себе не можете, о чем идет речь!

– Это вы об опытах на животных? Нас все это совершенно не касается! – заявила Марго. – Обращайтесь в лигу защиты наших меньших братьев и оставьте нас в покое!

– Животных?! Но речь идет не только о животных! Слушайте, нам необходимо поговорить, но не здесь и не сейчас! – Она нервно огляделась, потом с ноткой отчаяния в голосе продолжила: – Мы можем встретиться в другом месте, я могу вам позвонить?

– Хорошо, – только пожала плечами Ангелина и протянула визитную карточку, – только в дневные часы, пожалуйста. Я не люблю, когда меня беспокоят по утрам и вечерам, – уточнила она.

– Ты – сумасшедшая! – возмутилась Марго, когда женщина отошла. – Давать свой номер всем встречным-поперечным! Тем более – такому чуду в перьях! У нее явно не все дома, да еще мания преследования в придачу. Ты заметила, как она озиралась?

– Да ладно тебе, не преувеличивай. А потом, мне просто стало интересно, – призналась Ангелина и шутливым тоном добавила: – В конце концов, должна же я знать, на что расходуются мои кровные!

Отца Иеронима, настоятеля прилепившейся к городскому кладбищу церкви Святой Берты, разбудил затемно громкий стук. Кто-то нещадно колотил в дверь.

– Отец Иероним! Вставайте! – раздавался зычный голос оружейника Кривого Ганса.

Он поежился, нехотя выбрался из нагретой за ночь постели, нащупал голыми ногами домашние туфли из мягкого войлока и, набросив теплую накидку из овечьей шерсти, поплелся к двери.

– Кто?

– Отец Иероним! Густавиус сгорел!

Настоятель только охнул и задрожавшими внезапно руками отодвинул засов. В комнату в клубах морозного воздуха ввалился глава караула оружейников. Так было установлено уже больше двадцати лет, что каждую ночь Констанц охранялся сменным караулом, в состав которого входили все представители мужского пола города. Только слишком юные или дряхлые были освобождены от этой повинности, и само собой разумеется, что калек тоже никто не тревожил. Эту неделю охрану несли жители квартала оружейников. Архиепископ Констанца устанавливал с избранным городскими старейшинами бургомистром очередность каждого квартала. Нужно сказать, что это нововведение позволило наконец городу вздохнуть спокойнее. Правда, были и недовольные – те самые душегубы и разбойники, которых лишили возможности легкой наживы. Но их мнения, слава богу, никто не спрашивал. Выгода была и для городской казны. Такая стража стоила гораздо дешевле, нежели нанятые архиепископом профессиональные воины. В общем, сплошные плюсы, впрочем, на минусы никто бы в таких условиях и внимания не обратил, не до жиру.

Взору потрясенного отца Иеронима предстало мрачное зрелище: обугленные остатки сторожки, предусмотрительно залитые парой ведер воды, и внутри… все, что осталось от бедняги Густавиуса. Настоятель в бессилии поднял свой взор к небу. Рассветное солнце поднималось в серой дымке, не согревая и не освещая. Темные, угрожающие тучи спешили с севера, чтобы окончательно прогнать любые проблески небесного светила. Иероним опустил голову.

– Вот сволочи, – рассуждал тем временем Кривой Ганс, – все продумали!

– Что продумали? – встрепенулся Иероним.

– А то, что не оставили бедняге никакой надежды на спасение, – с гневом отчеканил тот, покачивая головой.

– Объясни! – потребовал настоятель, безуспешно всматриваясь в мрачную сцену.

– Дверь-то была закрыта снаружи!

Иероним непонимающе уставился на Ганса, но тот без слов указал на остатки металлической задвижки.

– Только одно непонятно: кому понадобилось убивать такого бедняка, как Густавиус? – наморщил лоб оружейник. Его единственный глаз внимательно рассматривал все кругом. Второй был закрыт черной повязкой, его выжгло брызгами жидкого железа.

– Ты уверен, что это не несчастный случай?

– Уверен, отец.

Другие члены караула кивнули головами в знак согласия. Авторитет Кривого Ганса был непререкаем.

Для отца Иеронима все случающееся с любым из земных людей было делом Божьим. Блаженны верующие в Царствие Небесное, и он был именно таким блаженным. Он не роптал, даже когда его жена Хильдегунд умерла при родах, давая жизнь долгожданному первенцу. Маленький Теобальд ненадолго пережил мать. Плачущий отец только успел окрестить и наречь младенца, как тот воссоединился с матерью. Так их и похоронили в общей могиле. Но Иероним покорился воле Господней. Раз так случилось, значит, так тому и быть. И его милая и спокойная Хильдегунд была счастливее и спокойнее в райской обители с их маленьким Теобальдом. А ему следовало оставаться и служить Господу на земле, помогать страждущим и вселять надежду в сердца. В общем, отец Иероним был кротким человеком, и ничто не могло привести его ни к великому гневу, ни к крайнему отчаянию, ни к чрезмерной печали. И самое главное, ничто не могло его заставить жаловаться на Создателя всего сущего. Но этим утром при виде изуродованного пламенем Густавиуса что-то перевернулось в душе Иеронима. Именно с этой минуты небывалое чувство гнева наполнило обычно его столь кроткую, голубиную душу. Нет, он не посчитал себя орудием божественной справедливости. Он никогда не был горделивым. Просто теперь он должен, просто обязан был найти и наказать убийц. Кривой Ганс с удивлением рассматривал маленького священника. Иеронимус словно стал выше ростом, сутулые плечи расправились, а в глазах засверкал непонятный огонь. Оружейник привык к незлобивому и всегда ровному нраву служителя. Но сейчас перед ним был другой человек, главной целью которого стала месть.

Звонок Лориса застал Ангелину в салоне ее любимого парикмахера. Она только взглянула на высветившийся номер, но отвечать не стала. Нужно сказать, что Флориан выбрал самое неподходящее время. Это было почти святотатством – беспокоить мадам Слепцову в такой момент. Жак был не просто хорошим парикмахером. Он был настоящим артистом. И из ее среднестатистической, по собственному Ангелининому выражению, внешности ему удавалось создавать нечто почти утонченное, элегантное. Словно скульптор, он отсекал ненужные, грубые куски мрамора и являл свету чудо, скрытую, никому не известную очаровательную женщину. Ангелина даже в самые свои лучшие, молодые годы, когда, по единодушному утверждению, она была чрезвычайно миленькой, не чувствовала себя настолько привлекательной. Кроме того, Жак ухитрялся устанавливать со всеми своими клиентками близкие, доверительные отношения.

Но Флориан не успокаивался.

– Ты можешь ответить, Анжи, – проворковал Жак, колдуя над непослушной прядкой.

– Подождет, – махнула она рукой.

– Поклонник?

– Хуже, – усмехнулась она.

– Неужели жених? Будь осторожна, дорогая, с твоей фортуной надо быть осторожнее со знакомствами! – выкатил и без того выпуклые глаза Жак. Теперь ее парикмахер напоминал рака, сходство усиливали щелкающие, словно клешни, ножницы.

– Не в этом смысле, но мои деньги его тоже интересуют. Он – председатель крупного фонда, занимающегося исследованиями мозга или чего-то подобного. Может, тебе знаком Флориан Лорис?

– Лорис! – Жак вздрогнул, и его ножницы щелкнули в пустоте.

– Ты его знаешь?

Тем временем Жак пришел в себя и с деланым равнодушием покачал головой:

– Слышал пару раз, но не хочу об этом говорить, все это ерунда. И, кстати, совсем забыл, я хотел тебе предложить попробовать немного другой контраст, мне кажется, что он утончит линию носа и подбородка, а вот здесь я немного уберу, – перевел он разговор на другую тему.

– Я тебе полностью доверяю, – улыбнулась она, не придав никакого значения только что случившемуся.

Лорису она перезвонила, только выйдя из салона.

– Я рад, что вас нашел, мадам Слепцова.

– Что-то срочное?

– И да, и нет. Просто хотел вас пригласить на небольшую презентацию, которая состоится в нашем исследовательском центре рядом с Кольмаром в Альзасе.

– Презентацию?

– Ну, скажем точнее, демонстрацию нашего последнего достижения. Я думаю, вам будет интересно своими глазами увидеть реализацию проекта, в который вы вложили такую солидную сумму? – по телефону приятный баритон Лориса завораживал. – Кроме того, будут присутствовать несколько известных ученых и другая, не менее престижная публика. Наш исследовательский центр располагается в старинном замке, часть которого была переделана в гостевой отель. Местность чрезвычайно живописная, кухня, не побоюсь сказать, замечательная. Так что не пожалеете. Я уже вам скинул на мейл приглашение, посмотрите и дайте мне знать.

– Хорошо, спасибо, я очень польщена вашим предложением, – произнесла она, – только можно мне захватить с собой подругу?

– Конечно.

– В таком случае я дам вам знать завтра…

Марго, услышав о приглашении Лориса, сначала удивилась, потом заявила, что на всех этих научных демонстрациях можно умереть от тоски. И тем более – при скопище такого количества претенциозных ученых мужей, скукотища, одним словом. В этот момент, по всей видимости, она вспомнила о существовании Филиппа Берже. Замолчала, что-то обдумывая. Потом решила рассмотреть повнимательнее сам замок, окрестности, список приглашенных. Потратив несколько минут на изучение всех данных и пристальную проработку меню местного ресторана, сменила гнев на милость.

– Предмет заслуживает самого внимательного изучения, – заявила она, – хотя и придется общаться с этой «постной рожей», извини, дорогуша, с твоим увлечением. Но, впрочем, о вкусах не спорят. Сама должна признаться, что и мой выбор не всегда отличается точностью.

Ангелина только внутренне хмыкнула в ответ на это утверждение. Марго хотела быть великодушной и самокритичной. Такие порывы подружки она могла только поощрять, тем более они были не таким уж частым явлением. Но с ответом решено было погодить, тем более она приходила в себя после только что полученной от сына эсэмэски. Текст ее был краток, и он извещал бабушку, что к ней едет… внучка. Выполнение прародительских обязанностей по отношению к Манон всегда приводило Ангелину в состояние легкого замешательства.

Нужно сказать, что сыном Анжи обзавелась рано. Со Слепцовым они познакомились в университете. Он учился на экономическом, она – на матфаке. Роман был скоротечным. Оба были молодыми и горячими, и через девять с небольшим хвостиком месяцев, 14 февраля, появился на свет сын. Откуда-то в советском прошлом они услышали про праздник влюбленных и притянутый к нему за уши день то ли съеденного львами, то ли замученного каким-то другим, не менее неприятным способом святого Валентина. Так и стал младенец Валентином. Ангелина была девушкой любознательной и добросовестно изучила проблему. Так она узнала и про то, что святых на самом деле было двое, и по странному стечению обстоятельств их замучили в день, в который в языческом Риме традиционно отмечали Луперкалии. И языческий праздник в честь бога плодородия, когда молодые жрицы Луперка хлестали всех встречных женщин ремнями, сделанными из кожи жертвенной козы, стал Днем святого Валентина. Правда, Ангелина не знала, русское слово «лупить» происходило от названия этого весьма забавного праздника или нет. Вглубь копать она не стала, да и не до этого было.

Сначала они жили в общежитии. Сына приходилось купать в умывальнике, благо подружки помогали. Пока к сессиям готовилась, то одна, то другая сидели с чадом Слепцовых. Юрий, воспитанный по старинке, считал, что соски и пеленки – не мужское дело. Правда, тот же старинный способ воспитания внушил ему, что мужчина должен обеспечивать семью. Поэтому и обеспечивал, благо образование экономическое. Сначала по мелочи приторговывал, потом заинтересовался только зарождающимся рынком акций. Первый миллион заработал на бирже, но по глупости тратить не стал, а открыл собственный бизнес. Ангелина новые веяния тоже не упустила и с матфака плавно перетекла сначала на бухгалтерский учет, потом изучила работу с ценными бумагами. Стала спецом, каких поискать. Да и Слепцову одна выгода: он ей доверял на все сто. Супружеская пара успешно превратилась в бизнес-партнерство. Но любовь как-то незаметно улетучилась. То ли не выдержала этого самого бизнес-партнерства, то ли слишком много общались.

Так что любовная лодка Юрия и Ангелины Слепцовых разбилась не о быт, а о совместный бизнес. Даже названный в честь покровителя всех влюбленных сынуля не помог. Правда, общие интересы до поры до времени удерживали от развода.

Но, как это часто бывает, успех изрядно изменил Слепцова. Хотя, может быть, Ангелина просто в течение многих лет выдавала желаемое за действительное. Придумывала несуществующую любовь там, где, скорее всего, было оформление интимных отношений, вернее – их последствий. Попросту говоря, поженились «по залету». Поэтому и Слепцов со временем уже не стеснялся заводить любовниц, одну моложе другой. Ангелина сначала не замечала или усиленно делала вид, что не замечает. Но с годами, когда красота ушла, а мудрость надежно устроилась на ее месте, она раз и навсегда поняла, что на их браке можно поставить жирный крест. Правда, совместный бизнес, успешно разрушивший остатки любви и взаимопонимания, продолжал держать семейный корабль Слепцовых на плаву. Такой вот парадокс.

Валечка последовал примеру родителей и уже в девятнадцать лет обзавелся избранницей, правда, на восемь лет старше. Ангелина пыталась протестовать. Но ее обвинили в препятствии любви и прочих грехах. Слепцову в этот момент было уже все до фени. И в один не очень прекрасный день на пороге их шикарной квартиры в самом лучшем районе Женевы появилась кругленькая швейцарка с вымученной улыбкой на заурядном личике. Звали ее Даниэла, и Ангелине она напомнила веселую хрюшку из Маппет-шоу. Муж сразу же прозвал ее Дусей, и это имя гораздо лучше подходило незатейливой девице, нежели Даниэла. Она расстраивалась, а Слепцов с присущим цинизмом заявил: «Нашему тюфяку хоть кто-то дал!» Что ее сынуля нашел в этом существе, она так до конца и не поняла. Но уже через неделю Валентин потребовал устроить званый обед в честь своей возлюбленной. Ангелина спорить не стала, решила проявить традиционное российское гостеприимство. Она заказала рулетики из свинины и пару паштетов, которыми славился местный мясник, три вида разных салатов, пару блюд из сои – Валечка предупредил, что его возлюбленная не ест мяса, и шоколадный торт. Но Даниэла на присутствие мяса на столе отреагировала как на личное оскорбление.

– Даниэла – вегетарианка! – воскликнул сын. – Я же тебе говорил! Как ты могла, убирай все это к чертовой матери!

– Ну, пусть ест салаты и свою сою! – не дала себя обескуражить Ангелина.

– Она не может даже видеть мясо!!!

– Ну ее же никто не заставляет его есть!

– У Даниэлы очень чувствительная натура!

– Но мы же не можем есть морковные котлеты и капустную запеканку!

– Ради меня ты могла бы оставить свое упрямство и не портить мне жизнь! Могла бы отказаться от этих свиных рулетов и паштетов!

Слепцов наслаждался разыгрываемой на его глазах сценой, и на его лице медленно и верно расползалась улыбка. Все, что доставляло неприятности Ангелине, становилось источником удовольствия для ее благоверного. Ангелина наивно полагала, что ее мнение еще кого-то интересует, поэтому не задумываясь брякнула:

– Естественно, не может же твоя подружка-хрюшка есть себе подобных!

Ответом были оскорбленное молчание сына и довольное очередным ляпом жены лицо мужа. Но самым неприятным во всей этой истории было то, что ровно через месяц хрюшка из Маппет-шоу прочно обосновалась в жизни Валентина. А через шесть месяцев – рекорд, по швейцарским понятиям – сыграли свадьбу. Если это торжество с кислыми физиономиями родственников Даниэлы и презрительными улыбками слепцовских знакомых можно было назвать свадьбой.

Ангелина первый урок, преподанный невесткой, усвоила раз и навсегда. Она поняла, что приспосабливаться предстоит ей, а не невестке. Поэтому мясо со стола исчезло. Правда, кузнечиков под соусом она ни готовить, ни есть не научилась, овладела только секретом приготовления морковных котлет и овощных запеканок. Впрочем, никто ее об этом особенно и не просил, потому что со временем исчезли и сами столы. То есть сын заскакивал на огонек, извинялся, глаза в пол, торопливо рассказывал новости и с облегченной улыбкой исчезал. История про ночную кукушку, которой быстро и эффективно удавалось перекуковать любую дневную, повторялась с завидным постоянством. В голову приходил и анекдот, что матери необходимо двадцать лет, чтобы сделать из сына человека, а его же девушке достаточно двадцать минут на превращение его в идиота. Хотя Ангелина с этим была не согласна. И с завидной самокритикой признавалась себе в том, что человека из сына сделать у нее не получилось.

Но несмотря на некоторые сожаления, ничего исправлять она не спешила. Во-первых, не знала как, а во-вторых, подозревала, что уже поздно. Поезд ушел давно и, похоже, навсегда. Правда, к своим финансовым обязательствам в отношении сына она относилась серьезно. Доставшуюся ей после развода квартиру в Женеве Ангелина не моргнув глазом передала сыну, дарила всем дорогие подарки на дни рождения и Рождество. Не забывала даже кисломордую родню Даниэлы. Кроме того, Валентин прекрасно знал, что в случае проблем может рассчитывать на мать. К его чести, он зарабатывал сам и весьма неплохо. Даниэла тоже не сидела сложа руки, так что молодая семья ни в чем не нуждалась. Отношения были вежливыми, но холодными. Поэтому и к внучке привязаться Ангелина не смогла. Она ей напоминала Даниэлу, хотя все утверждали, что Манон копия Валентина, а значит, и ее, Ангелины. Внучка была блеклым существом, вежливо здоровалась, благодарила за подарки и испарялась при первой представившейся возможности. Поэтому заявление Валентина, что Манон собирается на несколько дней в Париж, застало Ангелину врасплох.

– Что я буду с ней делать? – с недоумением рассказала она о своих проблемах Марго.

Парижанка, детьми и более далеким потомством не обремененная, тем не менее с видом знатока заявила:

– Как что? Парк Уолта Диснея, парк «Астерикс», Лувр с Версалем, рестораны и бутики. Потом пару других музеев, если захочет. Но это уж вдвоем решите, она же в Париже не в первый раз.

Ангелина, вспомнившая яростные выпады Даниэлы против потребительских интересов свекрови, осторожно заметила:

– Если она напоминает собственную мать, то бутики ее интересовать не будут.

– Попомни мои слова, очень даже заинтересуют! Расслабься, – авторитетно заявила Марго.

– Но ты же ее не знаешь! – слегка возмущалась Ангелина.

– Она что, ненормальная? – не сдавалась парижанка.

– Нет вроде бы, – неуверенно отвечала ее подруга.

– Так вот: любую нормальную девочку, девушку, женщину интересует, как она выглядит!

Правда, в кои-то веки Марго ошиблась, хотя и не во всем. Началось с того, что с первого момента представления программы парижского пребывания Манон расставила точки над «i». Во-первых, у нее не вызвали особого энтузиазма ни Уолт Дисней, ни «Астерикс».

– Может быть, Лувр, Музей естественной истории, Эйфелева башня или Версаль? – осторожно предложила Ангелина.

– Мы с папой уже почти все музеи обошли, ты же знаешь. Он к моему воспитанию всегда серьезно относился, – с авторитетным видом заявила внучка. – От Версаля не откажусь, мне там всегда нравилось, но сначала – твой любимый ресторан, где подают лучшее в Париже филе.

– Я думала, ты вегетарианка! – округлила глаза от изумления Ангелина.

– Гораздо проще было бы поинтересоваться, чем делать выводы на пустом месте, – с видом бывалого философа заявила пигалица, – кстати, а после мы можем поехать в Галерею. Ты же мне говорила про бутики. Я всех в школе предупредила, что вернусь из Парижа неузнаваемой. Пусть умрут от зависти, особенно эта негодяйка Анник.

Ангелина посмотрела на часы и, не откладывая дела в долгий ящик, позвонила в ресторан и зарезервировала столик. Всю дорогу до ресторана Манон болтала без остановки. И про свое соперничество с первой классной модницей Анник, от которой намеревалась камня на камне не оставить после своего приезда из Парижа, и про своих друзей, и про своих недругов, с кем из учителей у нее сложились хорошие отношения, какие предметы она больше всего любит и так далее. Ангелина с удивлением рассматривала свою внучку, которую, оказывается, раньше просто-напросто не знала. В ресторане они были через полчаса. Манон светилась от удовольствия.

– То есть ты ешь мясо, – переспросила на всякий случай Ангелина, словно желая удостовериться, что не ослышалась.

– Бабушка, перестань разглядывать меня, словно ты меня ни разу не видела, – начала слегка раздражаться внучка, – да, я ем мясо, колбасы, паштеты и все остальное, не брезгую рыбой, креветками и очень люблю омлет с белыми грибами, который как раз и значится в меню этого ресторана. Именно его я возьму на первое, а на второе – филе. И вообще, если хочешь доставить мне удовольствие, лучше отведи меня в «Crazy Horse»[2].

– «Crazy Horse»! – выкатила глаза Ангелина.

– Вот именно, я недавно только про них передачу видела, но по телевизору одно, а в жизни другое, – мечтательно произнесла Манон, – мне папа рассказывал.

Ангелина слегка охнула – Валентин оказался любителем «Crazy Horse»! Похоже, день сюрпризов для нее только начинался.

– Бабушка, что с тобой? Приди в себя! Почему ты удивляешься, я же не прошу тебя отвести меня в клуб мужского стриптиза?!

– Я не уверена, что нас пропустят, в это заведение пускают только совершеннолетних, – наконец взяла себя в руки Ангелина.

– Ну, ладно, мы можем вполне оставить «Crazy Horse» на следующий раз, – заявила благоразумная внучка, – тогда остаются бутики, а музеи и без нас обойдутся.

– Как скажешь, – согласилась Ангелина, Марго оказалась права. Ее внучка была вполне нормальной девочкой двенадцати лет, которой было совершенно не все равно, как она выглядит.

– Люблю этот ресторан! – отодвинула от себя пустую тарелку Манон. – Мы с папой, когда в последний раз приезжали, именно сюда и приходили. Кстати, это папа мне сказал, что это твой любимый ресторан.

– Вы с папой? – тупо повторила Ангелина. – Но в меню нет ни одного вегетарианского блюда?!

– Папа – не вегетарианец, а жертва домашнего гнета, – с авторитетным видом произнесла пигалица и с жалостью взглянула на свою недалекую бабушку.

– А Даниэла не в курсе?

– Папе жить не надоело, – вздохнула внучка, – мы втихую отрываемся.

– Но мне кажется, вы вполне могли бы поговорить с Даниэлой начистоту.

– В смысле, так и заявить, что, мол, любим мясо? А она опять завоет про детенышей и козочек с овечками! Кстати, у нее на всех животных аллергия, и фермы она видела исключительно по телевизору.

– Но должен же быть хоть какой-то выход?

– Выхода, бабушка, не было, нет и не будет! Слушай, давай не будем больше про маму. У нее крыша съехала давно и надежно.

– Как ты можешь говорить так о собственной матери? – не слишком уверенно проговорила Ангелина. Хотя внутренне подобному заявлению могла только поаплодировать.

– Ну что ты притворяешься? – проницательно заявил невозможный ребенок. – Тебе это прекрасно известно. Мне папа рассказывал про ваше первое знакомство. И я это говорю совершенно объективно. Ты можешь сказать, что я не люблю собственную мать?

Ангелина дипломатично промолчала.

– Не беспокойся, она в курсе, и это вполне взаимно.

– Что – взаимно?! – приподняла брови Анжи. Сюрпризы, похоже, на сегодня еще не кончились.

– Как что? Я не люблю ее, и она не любит меня. Нет, я вовсе не хочу сказать, что моя мать – бесчувственная. Просто ее больше интересует судьба голодающих детей в Африке или Бангладеш. А так как я не голодаю и в Африке не живу, то соответственно никакого сочувствия не достойна. И не смотри на меня так жалостливо, жизнь так устроена, и я уже привыкла к этому с возраста, так скажем, – задумалась юный философ, – лет трех-четырех. Хорошо, что есть папа, но ему все труднее и труднее. Он человек мягкий, и она его совсем уже в бараний рог скрутила.

Ангелина промолчала. Тем временем принесли второе. Мясо, как всегда, было великолепным и просто таяло в рту. Манон с аппетитом принялась за свое филе. И Ангелина впервые в жизни поверила утверждениям окружающих, что внучка Манон – полная копия Валентина и в какой-то степени ее копия. Конец дня прошел в редком взаимопонимании.

– Бабушка, мне очень понравилось, как мы провели время! – с чувством произнесла Манон в аэропорту на следующий день.

– Приезжай, когда хочешь!

– Когда хочешь – не получится. Не могу оставлять папу одного. Я у него – свет в окошке. Правда, у нас появилась надежда: маму приглашают работать в Нью-Йорк, в какой-то департамент ООН.

– И вы отправитесь в Нью-Йорк?! – с замиранием сердца спросила Ангелина, которой неожиданно стало очень важно, чтобы сын и внучка оставались рядом.

– Ты ничего не понимаешь, бабушка, иначе я бы тебе не говорила про надежду! – как взрослая, вздохнула Манон. – Это мама отправится в Нью-Йорк, а папа не может оставить свою работу, а я соответственно останусь с папой в Женеве. Она все равно мной никогда не занималась, и в Нью-Йорке у нее тем более не будет времени…

Остаток вечера Ангелина провела в совершенно великолепном настроении. Она даже позвонила Валентину сама.

– Манон вернулась довольная и уже спит, – с чувством произнес сын, – спасибо, мама. Она сказала, что вы провели замечательный день. Я надеюсь, она тебя не очень утомила?

– Да что ты! Мы провели совершенно великолепный день, и я была бы рада, если бы она или вы вместе выбирались почаще в Париж.

– Мы постараемся, – пообещал сын.

Ангелина заснула этой ночью совершенно счастливым и крепким сном. Утром ее разбудил телефонный звонок. Она хотела было не отвечать, в конце концов, все ее знакомые были в курсе, что ее нельзя беспокоить по утрам. Но неведомый корреспондент не унимался. За звонком на домашний телефон последовали звонки на мобильный, потом снова на домашний. Вздохнув, Ангелина поняла, что не отвертеться, придется ответить.

– Мадам Слепцова?

– Да, – со всей холодностью, на которую была способна, ответила она.

– Извините за беспокойство, лейтенант Син, национальная полиция. Нам необходимо встретиться, мы хотели бы вас попросить явиться в комиссариат пятого округа.

– Что-то случилось?

– Да.

– Что именно?

– Я предпочитаю не говорить об этом по телефону.

– Мне необходимо явиться в сопровождении моего адвоката?

– Не думаю, что в данном случае понадобится адвокат. Мы просто нуждаемся в вашей помощи, чтобы пролить свет на последние часы мадам Бренон.

– Мадам Бренон… – задумалась Ангелина.

– Мадам Женевьева Бренон, вы должны были ее знать.

Ангелина вспомнила, что именно так звали странную рыжеволосую женщину, которая так хотела встретиться с ней.

– Последние часы, говорите. Она что, умерла?

– Мадам Бренон была найдена в подземном гараже резиденции с признаками насильственной смерти. Анализ ее мобильника показал, что непосредственно перед смерью она попыталась связаться именно с вами…

Уже через час после полученного звонка Ангелина сидела перед лейтенантом Сином, который оказался невысокого роста мужчиной сорока лет с явно выраженными азиатскими чертами лица. Он коротко объяснил Ангелине, какая помощь требуется от нее. Женевьева Бренон действительно пыталась с ней связаться. Но было уже поздно, и Ангелина на тот момент находилась в душе. Она дала ему прослушать полученное сообщение. Оно было кратким: «Мадам Слепцова, нам срочно необходимо встретиться. Дело не терпит отлагательств! Умоляю, позвоните мне сразу, как только получите это сообщение!»

– Вы перезвонили?

– Нет, звонок я не слышала и на мобильник, честно говоря, не обратила никакого внимания. И обычно близкие, если не могут дозвониться по мобильнику, звонят мне на домашний.

– Понятно, а у Женевьевы Бренон вашего домашнего номера не было?

Ангелина покачала головой и спросила, в свою очередь:

– Это неудачное ограбление?

– Нет, ничего не пропало.

– Тогда что произошло?

– Трудно сказать, мы только в самом начале следствия, – улыбнулся Син, всем своим видом давая понять, что вообще-то прерогатива задавать вопросы принадлежит ему, а не ей.

Но Ангелина не обратила на это внимания.

– Я могу увидеть снимки? – сама не зная почему, попросила она.

Лейтенант после недолгого колебания слегка повернул в ее сторону экран компьютера:

– Смотрите.

На цементном полу подземной парковки экзотической птицей раскинулась женская фигура: кричащей расцветки балахон, ярко-рыжие волосы, огненными полосами прорезающие окружающую серость. Женевьева Бренон и в смертный час осталась верна самой себе.

– Как она погибла?

– Несколько выстрелов из автоматического пистолета. Хотя, по всей видимости, работали непрофессионалы. И баллистическая экспертиза пока ничего особенного не дала. Хотя убийца не дурак, правильно рассчитал угол атаки, использовав мертвое пространство, недоступное камерам наблюдения парковки.

– Но он должен был каким-то образом проникнуть в гараж?

– Мы на данный момент располагаем только размытым изображением человеческой фигуры. Причем невозможно определить, мужчина это или женщина.

Он показал ей видеоролик. Действительно, быстро передвигавшаяся фигура могла принадлежать кому угодно.

– И от меня вы ожидаете что-то конкретное? – спросила она.

– Почему Женевьева Бренон хотела с вами встретиться?

– Для меня это такая же загадка, как и для вас. Единственное, речь, я полагаю, должна была пойти о центре исследования нейродегенеративных заболеваний, спонсором которого я являюсь.

– Почему?

Ангелина замялась, а потом решила, что скрывать от полиции суть их разговора не имеет смысла, и вкратце рассказала о странной встрече.

– То есть мадам Бренон была уверена, что центр занимается запрещенными исследованиями?

– Да, – коротко кивнула головой Ангелина.

– Мы просмотрели все ее документы, но ничего, связанного с центром, не нашли.

– Она могла все это спрятать?

– Могла, если догадывалась, что находится в опасности, – в раздумье произнес Син.

– Я убеждена, что она боялась.

– Откуда такая уверенность? – удивился лейтенант.

– Ощущение, а они меня никогда не обманывают. Во всяком случае, эта женщина была уверена, что за ней наблюдают. Поэтому и попросила о встрече вне центра.

– Хорошо, предположим, что вы правы и документы она спрятала. Пока мы отдали ее домашний компьютер и найденный в автомобиле ноутбук нашим инженерам.

– Чтобы они восстановили уничтоженные файлы?

– Вы разбираетесь в информатике?

– Как обычный пользователь, не больше, не меньше. Просто запомнила раз и навсегда, что на жестком диске ничто не пропадает без следа.

– Насколько я понял, вы приглашены в замок Литцель?

– Куда? – не поняла она.

– В замок Литцель рядом с Кольмаром, вы же мне только что сказали, что вас пригласили на презентацию, – пояснил он.

– Я не обратила внимания на название замка и пока еще не приняла окончательного решения, – призналась она, – почему вы об этом спрашиваете?

– Просто, если вы это решение все-таки примете, прошу вас быть поосторожнее и… – лейтенант Син слегка замялся.

– И? – приподняла вопросительно брови Ангелина, начиная догадываться, куда клонит полицейский.

– Так, скажем, если что-то покажется вам интересным, я был бы вам благодарен, если бы вы держали меня в курсе. Я дам вам номер моего мобильника.

– Хорошо, – кивнула головой она и взяла номер, полностью уверенная, что им уж точно не воспользуется.

Они проговорили еще минут десять. Потом, заручившись обещанием Ангелины позвонить ему в случае, если она вспомнит какие-то новые факты, лейтенант вежливо проводил ее до двери. Из комиссариата Ангелина выходила в задумчивости. Что же такое опасное могла знать эта странная женщина? В любом случае, эта информация стоила ей жизни. В чем, в чем, а в этом Ангелина Слепцова была уверена.

На углу двух улиц она остановилась, словно размышляя, в какую сторону двинуться. Мобильник завибрировал: пришло сообщение от Лориса. Надо было давать ответ на приглашение. Перед глазами вновь встала распластавшаяся на цементном полу экзотическая фигура. Смерть Женевьевы Бренон – связана она с центром Лориса или нет? И разумно ли отправляться им туда? Хотя она тут же одернула себя. Что им могло грозить в трехстах километрах от Парижа, в густонаселенной местности? Да и теперь ей стало по-настоящему любопытно, что же такое запрещенное происходит в этом замке. «Замке Синей Бороды», – добавила она про себя и усмехнулась – во всяком случае, это название ей нравилось больше заурядного Литцель. В любом случае ни она, ни Марго невинными девицами не были. А посмотреть стоило. Была, правда, другая загвоздка. По твердому убеждению Ангелины, бесплатным бывал только сыр в мышеловке. Поэтому если Лорис и пригласил их на эту встречу, то не из-за ее прекрасных глаз. Но на этот раз она твердо решила, что ему не удастся вытрясти из нее ни сантима.

Вечером Ангелина заехала к Марго. Они договорились вместе посмотреть очередную театральную премьеру. Завзятая театралка Марго не пропускала почти ни одной, на ее взгляд, стоящей постановки. Гораздо меньше любившая театр Ангелина иногда тоже соглашалась на вылазки. Так было и на этот раз.

– Я соглашусь с одним условием, – заявила в антракте Марго, когда речь вновь зашла о посещении презентации в замке Литцель.

– И что это за условие?

– Возьмем с собой Кати.

– Это ты решила после того, как узнала об убийстве Женевьевы Бренон? – прямо спросила Ангелина.

– Возможно – да, а возможно – нет. Просто подумала, что втроем интереснее, чем вдвоем, а потом Кати пора выбираться из своего поместья на белый свет, а то совсем одичает.

– И ты уверена, что ничего лучшего для выхода в свет она не найдет?

– Конечно, не найдет, – с непоколебимой уверенностью заявила ее собеседница.

С подругой Марго, Екатериной Кузнецовой, другой российской француженкой, Ангелина уже встречалась. Правда, встреча была короткой. Екатерина Дмитриевна, которую чаще всего друзья и близкие называли Екатериной Великой, с дочерью Касей приехала тогда из Ниццы в Париж на встречу с нотариусом своего покойного друга, Фредерика де Далмаса. Ангелина прекрасно помнила совершенно обалдевшее выражение лица мадам Кузнецовой. Дело было в том, что на женщину свалилось совершенно неожиданное и весьма оригинальное наследство. Нельзя сказать, чтобы ее очень поразили квартира в Орлеане и значительная сумма денег. Это было скорее приятным сюрпризом. Зато вторая и основная часть наследства изрядно напрягала. Фредерик де Далмас оставил ей замок на границе Лота и Оверни. Замок являлся, конечно, памятником культуры и, по преданиям, был одним из командорств сметенных потоком времени тамплиеров, но в первую очередь это было нуждающееся в значительной реставрации здание на семи ветрах. Именно так об этом тогда повествовала изрядно растерянная Кати. Ангелина ее прекрасно понимала. К семейству де Далмасов Екатерина никакого отношения не имела, следовательно, никаких обязательств перед памятью предков у нее тоже не было. И если не брать в расчет историческую ценность, замок был полуразрушенным средневековым монстром с активно гуляющими сквозняками и появляющимися то там, то сям привидениями. И теперь это чудовищное сооружение реально угрожало вполне налаженному и благополучному существованию мадам Кузнецовой.

Действительно, с какой стороны ни посмотри – в Ницце Кати жилось не тужилось. Качество жизни, климат, квартира в престижной части старого города, море в двухстах метрах, друзей – куча, поклонников – штабеля. И теперь Екатерине предстояло решить: восстанавливать доставшийся в наследство от Фредерика замок или нет. Ангелина помнила их разговоры, и каково же было ее удивление, когда уже через месяц она услышала от Марго, что ее сумасшедшая русская подружка полностью забыла все свои рационалистические выкладки, отправила ко всем чертям вполне разумные, слегка эгоистичные жизненные принципы, твердо и бесповоротно решив продолжить восстановление благополучно лежавшего в руинах родового замка де Далмасов. Короче говоря, Екатерину Великую, как и ее историческую тезку, потянуло на героические свершения. Конечно, в жизни всегда есть место подвигу. Но никто из окружающих не был готов к подобному повороту. С тех пор прошло больше полутора лет, и, судя по всему, Кати весьма преуспела в своих начинаниях. Теперь же Марго решила, что ее подруге просто необходимо взять отпуск.

– Приглашай, если ты уверена, что она согласится, – пожала плечами Ангелина. Ей эта идея даже понравилась. В конце концов, если общество ученых окажется не очень приятным, их будет трое, и они смогут развлечься самостоятельно.

Марго тут же набрала телефонный номер. На звонок ответила дочь Екатерины Великой Кася:

– Марго, рада тебя слышать! Собираешься вытащить маму развеяться? Отличная идея! Что-то вроде научного симпозиума? С каких это пор тебя стала интересовать наука? А, в замке Синей Бороды? Тогда игра стоит свеч! – рассмеялась она и, выслушав ответ Марго, добавила: – Ты права, действительно интересно, уговори маму, я тебе помогу. Кстати, вот и она, передаю ей трубку. Целую.

Екатерина выслушала предложение Марго молча, не перебивая. С Ангелиной она уже была знакома, и женщины с первого момента нашли общий язык. Помогала не только общая родина, но и сходные взгляды на жизнь и на окружающих. Поэтому идея провести неделю в обществе Ангелины и Марго Екатерине Дмитриевне понравилась. Только цель и место поездки немного напрягали: оказаться на презентации неизвестно чего в окружении незнакомых людей и плюс ко всему – в роли напросившегося на огонек участника. Поэтому, когда Ангелина взяла трубку и продолжила уговоры, прямо спросила:

– Ты уверена, что это удобно, мало того что Марго с тобой едет, еще и меня в придачу с собой собираетесь захватить?

– Слушай, я пожертвовала этому фонду больше трехсот тысяч евро. За эти деньги они вполне могут потерпеть меня и моих подружек каких-то четыре дня.

– Зачем вам все это сдалось? – продолжала недоумевать Екатерина Великая.

– Смена впечатлений, да и потом интересно, – включилась в телефонный разговор Марго, – такое собрание чудиков не каждый день увидишь.

– Пахнет приключениями? – усмехнулась Кати, прекрасно знавшая характер своей лучшей подруги.

– И да, и нет, – уклончиво ответила та, – и там действительно приличное количество весьма и весьма занимательных субъектов.

Пообещав подумать, Екатерина Великая повесила трубку. Она сомневалась. Но почему и в чем был подвох, найти ей не удавалось. Слова о замке Синей Бороды всерьез она не восприняла, даже если знала авантюрную жилку Марго. С одной стороны, отдых она заслужила – больше года без передышки с утра до ночи только и знала, что занималась реставрацией замка. Неожиданное наследство оказалось более чем хлопотным. Екатерина не жаловалась, все было слишком захватывающим и интересным. Но теперь она явно чувствовала, что ей просто жизненно необходимо сменить обстановку.

«Небесные силы – нетленны и бессмертны, значит, и душа человеческая, сотворенная по образу и подобию сил небесных, – нетленна и бессмертна. Но ум человеческий, какова его природа?» Бертольд отложил в сторону стило и задумался. Они столько говорили об этом с Гербертом! Так по привычке старого знакомого называл он про себя недавно избранного папу Сильвестра II. Но для Бертольда он так и остался Гербертом д’Орийяком. Познакомились они давным-давно, в Каносском замке, в котором когда-то нашла убежище будущая покровительница нового папы Адельгейда Бургундская. Но тогда она была вдовой короля Лотаря, и до ее свадьбы с императором Оттоном I оставался один год. Ни Бертольд, сын главного оружейника замка, ни странствующий монах Герберт не представляли себе, что капризная судьба свела их с одной из самых влиятельных в будущем женщин Европы. Адельгейда не только стала править вместе с мужем-императором, но сохранила свое место императрицы-матери и при сыне Оттоне II, и при внуке – Оттоне III.

Герберт тогда заметил любознательного и смышленого подростка, самостоятельно выучившего грамоту и уже подбиравшегося к латыни. Оружейник, отчаявшийся приучить мечтательного подростка к своему ремеслу, махнул на него рукой. Бертольд был предоставлен самому себе и целые дни проводил с писцами замка. Поэтому, когда Герберт предложил ему следовать за собой, согласился без колебаний. Без всяких сожалений он покинул уютный и надежный отцовский дом, прекрасно зная, что идет навстречу неизвестности. Так оно и случилось. Им предстояли годы скитаний, но ничто не пугало подростка. Неизведанное манило, и неутолимая жажда знаний была сильнее благоразумия. Вскорости не только латынь, но и более трудные арифметика, логика и метафизика покорились молодому человеку. Как только ученик одолел знание явное, учитель решил, что пришел черед знания тайного. Сначала была доступная только избранным алхимия, секрет превращения и взаимодействия веществ. Но самое главное ожидало его впереди…

Бертольд покачал головой и продолжил писать. У него появилось неприятное ощущение быстротечности времени. Самое странное, что он никоим образом не мог объяснить, почему. Он укорил себя за гордыню: разменял седьмой десяток, а о смерти все не думает! И тут же в голове пронеслось трусливое: неужели подошел к заветной черте? Он отогнал от себя эти мысли. Не пристало ему, посвятившему всю свою жизнь вечному, задумываться о тленной своей природе. Его волновало другое: передать, оставить найденное на земле. Поэтому следовало торопиться. Он и сам не надеялся, что труд всей его жизни приведет к таким удивительным результатам! Вспомнил расширенные от удивления глаза всегда такого холодного и владеющего собой посланника папы Сильвестра, Флавио Виттори. Лучшей похвалы и не придумаешь! Флавио вернулся в Рим, и Сильвестр тут же отправил срочную и секретную депешу. Приказ был коротким: до его приезда больше никого в курс не ставить. Излишняя предосторожность! Никого ставить в известность Бертольд не собирался и не соберется. Да и кто поймет настоящую ценность открытия? Хотя он тут же одернул себя. Его заслуга заключалась только в расшифровке и правильном применении рецепта, известного древним. Внезапно холодок пробежал по спине. Он почувствовал на себе чей-то взгляд. Обернулся – легкая материя слетела, и глаза, без бровей, без ресниц, смотрели прямо, бесстрастно, изучающе. Как ни избегал он этих мыслей, но каждый раз ему было не по себе. Словно этот нечеловеческий взгляд видел в нем нечто, самому ему неведомое, проникал вглубь, просвечивал насквозь и выносил безжалостный приговор.

«Это всего лишь мое произведение, бездушный оракул, инструмент моей славы!» – уговаривал он себя. Но ничего не помогало. С самой первой встречи этот взгляд поразил его. Тогда он еще был живым, настоящим. И принадлежал он мальчику-калеке, никому не нужному сыну городской проститутки Тильды. Мать, вечно пьяная и веселая толстушка, пыталась избавиться от ребенка. Но плод оказался сильной породы, выжил вопреки всему. Правда, без последствий не обошлось, и мальчик родился убогим. Тильда ребенком не занималась, но крохотный калека упорно цеплялся за жизнь и неизвестно каким способом дотянул до пяти лет. Если бы не суровая зима 998 года, то протянул бы и дальше. Бертольд нашел замерзшего малыша на пороге собственного дома.

Тогда он уже полностью потерял надежду. Ни один из опытов не привел ни к каким результатам. Текст на папирусе был всего лишь выдумкой, красочной, манящей, удивительной, но выдумкой. Все оказалось такой же сказкой, которые рассказывались долгими зимними вечерами у огромного очага в замке, когда хозяева, воины и прислуга собирались все вместе послушать проезжего барда. Последний опыт окончился полным поражением. Младенцы не выживали. Маленькие головки оставались безжизненными, и никакой эликсир вечности не спасал. В чем же он ошибался? Столько лет потратил на изучение человеческого тела, как свои пять пальцев знал все, о чем даже думать было запрещено. Но ошибку, роковую, проклятую ошибку, никак не мог найти. Без всякой надежды он затащил замерзшего малыша в находящееся под домом подземелье. Когда-то именно из-за этого огромного погреба и выбрал он это жилище. Прежний владелец, торговец винами, держал здесь свой товар. До сих пор стены были пропитаны терпким, острым запахом винного уксуса. Автоматически и нисколько не веря в успех, проводил он магические действия над отделенной от маленького изуродованного тельца головой. И сам не поверил, когда после второго заклинания безресничные веки поднялись и слегка изумленный взгляд уставился на него. Потом гримаса ужаса исказила черты, словно его что-то напугало. За этим последовало явно написанное страдание, рот приоткрылся, и робкий, жалобный стон прорвался наружу. Потрясенный Бертольд задрожал, накинул на голову попавшуюся под руку материю и молнией поднялся вверх под лестнице. Закрыл обитую железом дверь на засов, но успокоиться не мог. Никогда в жизни ему не было так страшно. День он провел в метаниях и молитвах. Только под вечер решился спуститься в подвал. Зажег масляный светильник, трясущимися руками откинул материю. Глаза медленно открылись, только теперь они смотрели отрешенно, равнодушно и… нет, ему это только показалось. Даже самому себе Бертольд боялся признаться, но в них он прочитал презрение и какую-то странную, нечеловеческую издевку.

Екатерина Дмитриевна сидела перед камином и молча наблюдала за языками пламени. Она недоумевала, почему такая простая проблема ставит ее в тупик. Похоже, Марго была права, она одичала. «А может быть, возраст?» – задала она сама себе вопрос. Ей было хорошо здесь и никуда выезжать не хотелось. Неужели она стала домоседкой? Кася вернулась с прогулки и поинтересовалась:

– Ну, что решила?

– Пока ничего.

– Да съезди! Ты же в последнее время дальше Каора никуда не выбиралась.

– Что-то вроде на людей посмотри и себя покажи?

– А что в этом плохого?

– Еще вслед за Марго скажи, что я полностью одичала! – с некоторой обидой добавила Екатерина Дмитриевна.

– Даже Марго иногда бывает права, – с усмешкой заявила Кася.

Мать не ответила. С момента приезда в этот замок она с удивлением замечала произошедшие с ней изменения. Еще в российском прошлом, для нее, коренной москвички, глухая провинция начиналась километрах в пятидесяти от Москвы. Во французском настоящем и того хлеще: пятьдесят километров превратились в пять вокруг острова Сент-Луи в Париже и пятьсот метров от набережной в Ницце. Теперь жизнь в городе ей казалась невыносимой. Обычно человека тянет на простор в молодости, в ее случае это произошло в зрелом возрасте. Хотя нет, на простор ее тянуло и в молодости. Просто после одного туристического похода по Уралу на свет появилась Кася, а у нее самой развилась аллергия на дикую природу. А что стало причиной этой аллергии? Это была долгая история. И Екатерина Дмитриевна не любила ее вспоминать.

– Почему ты никогда не пыталась найти моего отца? – задала как-то вопрос Кася, которой на двадцать пятом году жизни удалось все-таки вытянуть у матери историю собственного появления на свет.

– И каким это образом я могла его найти?

– Но ты же что-то о нем знала?

– Конечно, его звали Виктор, и он был студентом из Екатеринбурга, бывшего тогда Свердловском.

– А фамилия?

– Точно не помню, то ли Иванов, то ли Сидоров.

– Мы можем хоть раз поговорить серьезно?! – возмутилась дочь.

– Представь себе, что я абсолютно серьезна. Просто, когда представлялись, он что-то прокаламбурил насчет традиционности своей фамилии, и я так и не поняла, он Иванов или Сидоров, – пожала плечами Екатерина Великая.

– И все? – разочарованно произнесла дочь.

– Ну что ты хочешь? – задала резонный вопрос мать. – Нам было по девятнадцать лет, только-только оперились. А тут – свобода, песни у костра, романтика, жизнь в палатках на берегу реки. Нам было совершенно не до паспортов и не до последствий нашего романа. Все было абсолютно чудесно, мы жили настоящим, будущего не существовало, его просто не могло быть!

– Вы не обменялись адресами?

– Я не захотела, он, правда, пытался настаивать и говорил, что приедет осенью в Москву. Мы были по-настоящему, по-хорошему влюблены друг в друга. Я знаю, что не ошибаюсь. Так можно любить только в молодости, когда ничто не существует, только звездное небо и мы. Когда только от прикосновения хочется то ли кричать от радости, то ли выть от боли, когда ради одного момента с ним ты готова умереть, когда голова кружится и земля уходит из-под ног…

Екатерина Великая замолчала. Кася вспоминала фотографии юной Катеньки: рыжеволосой, зеленоглазой, смеющейся, беззаботной. Даже сейчас ее мать была удивительно красива какой-то особой, колдовской, чарующей красотой. Тогда что говорить о молодых годах! Виктор не мог быть не влюблен в такое чудо. Эх, отец, был бы ты повзрослее, настоял бы на обмене адресами, не слушал бы взбалмошную девчонку!

– И мы договорились о дне нашей встречи в Москве. Мне так казалось романтичнее… Он же настаивал, что это глупость, что нужно быть прагматичнее и обменяться телефонами или хотя бы адресами, что всякое может случиться. Он вообще много говорил о роли случая в жизни человека, – задумчиво произнесла мать.

– Но ты не захотела.

– Нет, сейчас я думаю: наверное, на меня повлияли все его рассуждения о роковых совпадениях. И я решила оставить все на волю случая.

– Захотелось испытать судьбу, – с легкой меланхолией констатировала Кася.

– Скорее всего, я всегда была немного… – Екатерина Дмитриевна задумалась, подбирая слова, – шальной, что ли.

– И, приехав домой, ты обнаружила… – запнулась Кася.

– Что беременна, – улыбнулась мать, – хотя обнаружила я это не сразу. Опыта у меня никакого не было. Виктор был первым. За месячными я особенно не следила. Тем более началась учеба, новые друзья, суета, родители тогда только получили новую квартиру, единственную, которую ты знаешь. Все были в восторге! У меня впервые появилась собственная комната.

– А ваша встреча? Она состоялась?

– Это было воскресенье, 1 ноября, перед осенними каникулами. Я должна была ждать его на Казанском вокзале в десять часов утра.

– В шесть часов вечера после войны, – грустно улыбнулась Кася, вспомнив старый фильм.

– Почти… Кстати, когда мы договаривались о встрече, я почему-то тоже подумала об этом фильме. Знаешь, я его очень любила в детстве. И мне казалось абсолютно нормальным, что герои встретились вот так просто: в шесть часов вечера после войны.

– И вы встретились?

– Нет, мы не встретились.

– Он не приехал? – почему-то с замирающим сердцем спросила Кася.

– В субботу вечером, 31 октября у нас были гости, а после их ухода, ночью, у меня началась сильная рвота. Все решили, что я отравилась, вызвали «Скорую». Ближе к утру меня отвезли в больницу и положили в изолятор. Сначала не могли понять, что происходит. Мне никогда в жизни не было так плохо. Дежурный врач, молодой парень, даже подозревал, что у меня какое-то острое инфекционное заболевание. А после полудня 1 ноября заступила на смену опытная пожилая врач и, посмотрев на меня, тут же распорядилась переложить меня в нормальную палату и сделать тест на беременность.

– А Виктор?

– Не знаю, – развела руками мать, – мне тогда было не до Виктора. Такое ощущение, что небо на тебя падает. Хорошо, хоть родители не пали духом и поддерживали меня, как могли. От них я не услышала ни одного слова упрека.

Обе молчали.

– На курсе все на меня смотрели, как на падшую женщину. Комсорг, Володька Зворыкин, который весь первый курс бегал за мной, предлагал даже созвать собрание и исключить меня из комсомола за аморальное поведение, недостойное молодого строителя коммунизма. Я же в университете держалась, гордо выпячивала живот и прохаживалась как ни в чем не бывало. Но дома плакала в подушку и один раз так разрыдалась при всех, что родители тут же привели в действие все свои связи и на следующий же день перевели меня на соседний факультет иностранных языков, на заочное отделение. Так до твоего рождения ни о какой учебе я не думала. Вела растительный образ жизни: ела, спала, гуляла, читала и ждала.

– Виктора?

– Наверное, мне казалось, что он должен меня найти.

– В шесть часов вечера после войны?

– Что-то вроде этого… И назвала тебя именем так любимого им случая – Кассия от французского «cas» – случай, обстоятельство, происшествие.

– Но почему ты не попыталась его найти после моего рождения?

– Студента-математика Виктора Иванова или Сидорова в миллионном Свердловске? – с невинным видом задала вопрос Екатерина Великая. – То же самое, что написать письмо «на деревню дедушке»… А потом, ну нашла бы я его, и что дальше?

Кася не ответила. Действительно, что было бы дальше, она не знала. И в конце концов получилось так, как получилось. На месте матери она бы поступила точно так же.

Ангелина остановила взятый напрокат «Ленд Ровер» около литой чугунной решетки. Никто навстречу им не вышел, только камера на входе медленно повернулась в их сторону. Похоже, их внимательно изучили, и только после этого раздалось легкое жужжание, и ворота с легким скрипом медленно отворились.

– Система безопасности, как в армейских учреждениях, – прокомментировала Марго, – интересно, что они тут прячут?

– Вернее, над чем работают, – поправила ее Екатерина Дмитриевна. Она чувствовала себя уставшей. Все-таки с раннего утра находилась в дороге: сначала поезд из Каора в Париж. Потом четыре часа езды до этого замка.

– Поживем – увидим, – прокомментировала Ангелина.

Парк в английском стиле был ухоженным. По левую сторону располагался даже небольшой водоем с искусственным водопадом. Женщины с интересом рассматривали открывшуюся перед ними панораму замка Литцель. От средневекового оборонительного сооружения сохранились только пара круглых башен и обвитые виноградником остатки крепостной стены. Основной корпус был перестроен в стиле рококо с изящной скульптурной отделкой огромных окон и украшавших вход мраморных колонн. И эта показная легкость, как ни странно, создавала впечатление маскарада, чего-то натужного и нереального. Словно здание пыталось казаться вовсе не тем, чем было на самом деле.

Их встречали. На лице Флориана Лориса сверкала тридцатидвухимплантовая улыбка. Правда, это приветливое выражение слегка скисло, когда его взгляд остановился на Марго. Зато Берже искренне радовался их приезду. И от более расслабленной обстановки он даже выигрывал. Без темного костюма, в легком синем джемпере, удачно подчеркивающем его сухую, спортивную фигуру, и в светло-серых брюках он выглядел удивительно элегантно. Даже прическа изменилась, волнистые волосы стали слегка длиннее, казавшиеся почти черными глаза оказались на самом деле ореховыми, и естественная бледность подчеркивала красивую линию носа и подбородка. В общем, надежда европейской науки выглядел настоящим денди и прямо напрашивался на роль голливудского актера-любовника. Марго тут же решила про себя, что их приезд в замок был не такой уж плохой идеей, и даже к «постной роже» руководителя приглашающей стороны стала относиться более терпимо. Правда, в этот момент ее взгляд остановился на третьем участнике встречающей делегации. На его лице было выражение, по сравнению с которым лозунг «Янки гоу хоум!» был проявлением легкого недовольства. Нисколько не скрывая собственной враждебности, он рассматривал выходящих из машины дам, как вторгшихся в чужое владение самозванок.

– Очень рад вашему приезду, надеюсь, дорога не доставила вам особых хлопот? – На этот раз Лорису удалось изобразить на лице искреннюю заботу.

– Нет, если не считать вечных пробок при выезде из Парижа, – улыбнулась, в свою очередь, Ангелина, – я тоже рада вас видеть.

– Привет, Флориан, здесь чудесно, вы удивительно удачно выбрали место для ваших исследований. Больше подходит для пятизвездочного отеля, – благосклонным тоном проворковала Марго, решившая быть поласковее с руководителем Филиппа и не обращать внимания на третьего встречающего.

– Екатерина Кузнецова, – тем временем представилась Екатерина Дмитриевна и пожала протянутую ей руку.

Вслед за Лорисом дам поприветствовал Филипп, задержавший руку Марго на несколько секунд дольше положенного. И, наконец, к ним подошел третий участник, высокий, сухой, словно бесцветный мужчина с презрительно поджатыми губами. Приезд трех женщин явно не доставлял ему никакого удовольствия, и он без всякого колебания демонстрировал собственное презрение.

– Позвольте вам представить доктора Кристиана Херманса, – с некоторым напряжением произнес Лорис, – доктор – один из самых блестящих специалистов в области нейрохирургии. Нам доставило огромную радость его согласие принять участие в нашем исследовательском проекте.

Доктор отрывисто поздоровался. Он говорил с явным немецким акцентом. В этот момент появился новый мужчина. Флориан почувствовал его присутствие и обернулся.

– А вот и Роланд де Сурдеваль, интендант и главный распорядитель нашего замка, – улыбнулся он, – он покажет вам ваши комнаты.

Интендант поприветствовал дам и пригласил их следовать за ним. Внутри здание казалось гораздо большим, нежели снаружи. Они проследовали по внушительных размеров холлу. Потом поднялись на лифте на третий этаж. Им выделили красиво обставленные апартаменты с приятным салоном и тремя светлыми спальнями.

– Надеюсь, вас это устраивает? – спросил Роланд де Сурдеваль. Он внимательно наблюдал за реакцией своих гостей. По его лицу было видно, что его предупредили, что дамы должны получить самый лучший прием. Интендант был идеальным представителем человека своей профессии: невысокий, с внимательным взглядом неулыбчивых карих глаз под кустистыми бровями. Он был незаметным и каким-то совершенно невыразительным. Родители явно промахнулись, давая мальчику столь звучное имя. Впрочем, судя по тому, что все было организовано без сучка без задоринки, главный интендант прекрасно знал свое дело и был профессионалом.

– Конечно, все просто чудесно. Нас все устраивает, – кивнула головой Ангелина.

– Вам принесут багаж и предложат прохладительные напитки. Может быть, вы желаете перекусить?

– Нет, спасибо, мы не голодны, хотя от пары бутербродов не откажемся.

– Замечательно, я сейчас же распоряжусь об этом. Конференция начинается в 18 часов в большом салоне. Господин Лорис придет за вами в 16 часов. Он хотел бы провести для вас небольшую экскурсию, – с этими словами мужчина развернулся и аккуратно прикрыл за собой дверь.

– Честно говоря, у меня возникло ощущение, словно мы попали в ловушку, – медленно произнесла Екатерина.

– Как ни странно, но у меня точно такое же ощущение, – медленно произнесла Ангелина.

– Ну и замечательно, ловушки для того и существуют, чтобы из них выбираться! – бодро заявила Марго. – Вы как хотите, а я в душ. Надеюсь, что они не забудут нас накормить, а то я голодна как волк!

Но Ангелина бодрого настроения своей подруги не разделяла.

– Никак не могу забыть эту убитую женщину, – призналась она.

Действительно, при въезде на территорию замка перед ее глазами словно по команде встали посмертные снимки Женевьевы Бренон.

– Перестань забивать себе голову всякой чепухой! – воскликнула Марго.

– Не могу понять, почему она обратилась именно ко мне? – продолжала Ангелина.

– Может быть, ты ей показалась лицом незаинтересованным и достаточно влиятельным, – пожала плечами Екатерина.

– Не думаю, – отрицательно покачала головой Ангелина.

– Тогда она доверяла человеку, который вас представил. Ты помнишь, о чем точно вы говорили на этой встрече в мэрии и кто тебя ей представил?

Ангелина с сожалением развела руками. Погибшая была уверена, что Лорис не догадывается об истинных целях, которым служит созданный им центр, и хотела поделиться с Ангелиной какой-то информацией. До приезда сюда все это было какой-то смутной догадкой, теперь же, особенно после впечатляющего количества охраны, ее точка зрения изменилась. В отношении Лориса у нее тоже появились совершенно ненужные вопросы. Наверное, потому, что первое очарование прошло, и сразу стали бросаться в глаза нелицеприятные детали. Обычно так говорили окружающие ее мужчины: в сказке лягушка превращается в царевну, а в непримиримой с нашими мечтами действительности царевна – в лягушку. Вот и Лорис преображался на глазах, или просто-напросто это она стала смотреть на него новым взглядом. Сняла розовые очки и сразу заметила сморщенную кожу шеи, дряблость щек в красную крапинку, блеклость голубых глаз и нарочитый, искусственный загар. Действительно, цвет лица Флориана напоминал слоган рекламной кампании салона моментального голливудского загара: «Стань шоколадкой за пять минут». И в этом было что-то пошлое, жлобское. Она явно предпочитала естественную бледность Филиппа, которая ей казалась более аристократической и интеллектуальной.

Ровно в 16 часов в дверь постучали. На пороге стоял комендант. Ангелина с подругами последовали за ним. В лифте они вновь наткнулись на Кристиана Херманса. Немец вновь неодобрительно посмотрел на женскую троицу. Но ни Ангелина, ни Екатерина, ни тем более Марго не обратили никакого внимания на демонстрируемое Хермансом пренебрежение. Это была его проблема, и к ним она никакого отношения не имела. Так что герр Кристиан явно тратил свой запал зря. На выходе из лифта их уже встречал Флориан Лорис.

– Вы хорошо устроились? – заботливо поинтересовался он.

– Замечательно, – почти хором ответили дамы.

– Тогда, надеюсь, дальнейшее вас тоже не разочарует. Только, – он замялся, – как бы поточнее выразиться, я надеюсь, вы не очень впечатлительные натуры?

– В каком смысле?

– Мне бы очень хотелось показать вам исследовательскую лабораторию Филиппа. Мой центр пока не может представить ничего экстраординарного: там только машины и провода, и я боюсь, что вы заскучаете. Зато Филипп и Кристиан, – он указал на своего соседа, – добились невероятных результатов! Только… – он снова замялся, потом, махнув рукой, добавил: – В конце концов, вы сами поймете и всегда можете выйти.

– Могу заверить вас, Лорис, что к тонкоорганизованным существам ни я, ни мои подруги не относимся. Так что не волнуйтесь, – уверенным тоном заверила его Ангелина.

– Отлично, по дороге расскажу вам немного о месте, где мы находимся. Вас оно впечатлило, не правда ли? Вы знаете, его выбор был неслучайным! История этого замка более чем замечательная. Первое оборонительное сооружение на этом месте было построено во времена знаменитого германского короля Оттона II Рыжего, вам это имя что-то говорит?

– Что-то, – пожала плечами Ангелина.

– Это один из самых выдающихся императоров Священной Римской империи, правивший в самом конце первого тысячелетия нашей эры! – с воодушевлением продолжил Флориан. – Удивительный император и уникальное время: предсказанный Иоанном Богословом в Апокалипсисе конец тысячелетия и преддверие Страшного суда. Время прихода нового мессии и конца света. Правда, большинство, так скажем, интеллектуалов того времени пребывали в более радостном настроении. Для них это было преддверием воцарения на земле Христа и правления всех святых в течение последующей тысячи лет.

– Это я помню, – кивнула головой Екатерина Дмитриевна, – все надеялись, что наступит невиданное ранее время мира и благоденствия, рай должен был прийти на землю.

– Вы – историк?

– В какой-то степени да, – усмехнулась та.

– Вы абсолютны правы. Люди были изгнаны из рая, но рай должен был прийти к ним, вот такой парадокс. Впрочем, в вере никогда не было логики. И вот: подобным воплощением Христа в человеческом облике для многих мыслителей того времени стал сын Оттона II Оттон III.

– Этот замок – одно из императорских владений?

– Не совсем, но он связан с другим не менее важным персонажем оттоновской эпопеи: Гербертом д’Орийяком, монахом-францисканцем из Оверни, ставшим под именем Сильвестра II самым замечательным и уникальным папой, которого только знало католичество! Но о нем позже.

Выйдя из лифта, они обогнули холл и спустились по широкой каменной лестнице в нечто похожее на подвал. Хотя назвать подвалом это помещение язык не поворачивался. Это было огромное, скорее всего выдолбленное прямо в скале подземное помещение, освещенное ярким раздражающим светом неоновых ламп. Прямо перед ними вглубь вели два коридора. Первый был коротким и заканчивался перед сверкающей металлической дверью, второй пропадал в темноте. По пути они наткнулись на группу яростно спорящих мужчин. Среди них с несколько напряженной улыбкой стоял Филипп Берже. Напротив со сжатыми кулаками находился задиристый субъект лет шестидесяти, а может, больше. Он наскакивал на Филиппа с видом драчливого петуха и махал перед его носом маленьким сухим кулачком. Другие с неодобрением наблюдали, и было непонятно, к кому это неодобрение относилось – к Филиппу или его собеседнику.

– Вы не правы, дорогой профессор Лоуренс, – пытался утихомирить своего соперника Филипп, – вы недооцениваете прогресс, к которому могут привести наши исследования! Подумайте только, что мы сможем прямо подсоединить человеческий мозг к компьютеру. И мозг будет управлять компьютером, увеличивая его возможности в несколько раз! – с воодушевлением продолжал он.

– Или компьютер мозгом! – возмутился профессор.

– Еще про войну с роботами вспомните!

– И вспомню! – оглянулся Лоуренс в поисках поддержки.

Но, похоже, взвешенное и сдержанное поведение Филиппа производило на окружающих более выгодное впечатление, нежели скандальные действия его противника.

– Ага, тут синдром Франкенштейна можно присобачить, почему бы и нет! И все идеи о том, что созданное человеком может быть только исключительно опасно. Достаточно вспомнить все бунты против машин, а теперь представьте нашу современность без машин и быстренько взвоете! Не возвращаться же в пещеры! – усмехнулся незнакомый подругам мужчина с усами а-ля Тарас Бульба.

– Вот именно, – обрадовался его поддержке Филипп, – спасибо, Карл. Компьютер – машина, которая запрограммирована на определенные действия! Перестаньте, наконец, вести себя как домохозяйки и одушевлять машину!

– А ваши знаменитые правила робототехники! – не сдавался Лоуренс.

– Конечно, хотя бы они. Достаточно сделать первым и основным принципом, что ни в коем случае машина не должна причинять вреда человеку, и это мы вполне способны сделать. Все просто, как видите! – торжествующе заявил Филипп.

– Полный вздор, бред сивой кобылы! – возмутился неугомонный профессор.

Филипп опешил и не очень уверенным тоном начал:

– Что вы имеете в виду?

– То, что все ваши измышления – если не абсурдны, то ограниченны!

– Тогда позволю себе сказать: для вас мои исследования являются бредом сивой кобылы только потому, что вы разбираетесь в них примерно на том же уровне, что свинья в апельсинах!

Разговор, похоже, медленно, но верно перерастал в высоконаучное мордобитие. Оставалось чтобы кто-то заявил: «Что за шум, а драки нет?» – и эти слова послужили бы началом подлинного кровопролития. Ангелина с Екатериной Великой переглянулись и еле успели скрыть ехидные улыбки, как к ним обернулась кипевшая от возмущения Марго.

– Как он смеет так отзываться о работах Филиппа! Козел! Сейчас я ему скажу все, что думаю! – прошипела она.

– Успокойся! – прошептала Ангелина. – Тебя тут только и не хватало! Такие споры – нормальное явление. Ты только всех насмешишь, а Филиппу не поможешь, так что лучше молчи!

Наконец вмешался Лорис, по всей видимости, решивший, что дело зашло слишком далеко. И хотя жареным не пахло, учитывая высокоинтеллектуальный уровень спорщиков, а также явное отсутствие физической подготовки большинства из них, но приличия ради затевавшуюся потасовку следовало остановить.

– Дорогие друзья, коллеги! Не увлекайтесь, пожалуйста, и не забывайте, что мы цивилизованные и интеллигентные люди и должны оставаться такими, даже если наши мнения расходятся. И дорогой Лоуренс, я бы вам посоветовал тщательнее выбирать выражения.

– Какими могут быть выражения в ответ на эту чушь собачью!

Филипп наконец-то повысил голос:

– Я предпочел бы аргументы крикам пещерного человека!

– Хотите аргументы – получайте! Говорите, достаточно внушить компьютеру, что ни при каких обстоятельствах он не должен причинять человеку вреда?! – и он вопросительно посмотрел на Филиппа, тот только презрительно кивнул, всем своим видом показывая, что не собирается опускаться до уровня столь низкопробного и скандального элемента. – Замечательно, тогда знаете, что в первую очередь должна будет сделать машина? – Он выдержал паузу и победным тоном заявил: – Помешать человеку родиться!

Стоящие вокруг переглянулись, но никто не произнес ни слова. Тем временем Лоуренс продолжал:

– Так как именно с момента рождения и начинается для человека непрерывная череда опасностей! Нет рождения – нет угрозы!

– Как бы эта перепалка не переросла в перестрелку! – шепнула Екатерина Дмитриевна по-русски.

– А мне кажется, что уже переросла, – криво усмехнулась Ангелина.

Посещение лаборатории оказалось не лучше. И Ангелине, и ее подругам с первого взгляда стало не по себе. Действительно, картинка была не для слабонервных. Посреди лаборатории на блестящем хромированном постаменте стояли две головы шимпанзе, не статуи, не чучела или бюсты, а самые настоящие и, главное, живые головы, и никаких тел поблизости не наблюдалось…

Начальник караула города Рагнар Хед сегодня был не в духе – с утра поссорился с женой, и весь день не заладился. Он недовольно посмотрел на Хильдерика, клерка, вслух читающего жалобы горожан. Рагнар грамоте обучен не был. Да и зачем воину знать кривые закорючки, только зрение терять! А глаза воину нужны, ох как нужны! Это слабым и немощным вроде его клерка нужно себе на жизнь зарабатывать, а Хед и без грамоты обойдется. Правда, Гертруда, жена, последнее время стала жаловаться, что ей надоело жить с таким остолопом, который неспособен поддержать мало-мальски приличную беседу. Оно и понятно: Гертруда выросла с монахинями и у них обучилась чтению и прочим ненужным вещам. А вот как слушаться и покоряться мужу – этому монахини разве научат! Рагнар горько вздохнул. Вот чертова баба! Иногда хотелось бросить все и отправиться в поход. Но его оставили обеспечивать порядок в городе. Императору вдруг стало важно, что о нем думают его подданные. Охранять этих заплывших жиром торговцев и ремесленников! Разбираться с их жалобами на соседей! Искать пропавших кур! Как ему все это надоело! Понятно, что Гертруда потеряла к нему уважение. Раньше, когда он возвращался из походов, ловил на себе восхищенные взгляды жены. Еще бы – в блестящей кольчуге, запыленной мантии и с огромным мечом Рагнар внушал уважение. Вот жена и побаивалась. Попробовала бы она раньше укорять его в том, что он не знает ни одного жития святых и никогда не читал Евангелия! Господь создал его воином, а не монахом. В коридоре раздался шум. Стражник явно не хотел кого-то пускать. Но человек за дверью не унимался. Вот наглец! Рагнар поднялся и направился к двери – решил самолично проучить нахала. Да и ноги поразмять захотелось. Тоска от всех этих жалоб заела! Он распахнул дверь. На пороге стоял священник. Лицо его показалось знакомым.

– Отец Иероним! – вспомнил наконец он и приказал: – Пропусти его.

Священник зашел в комнату и застыл в нерешительности.

– Что вас привело ко мне, святой отец?

– Смерть моего подопечного, – твердо ответил тот.

– Этого нищего бродяги, как его звали? – задумался Рагнар.

– Густавиус, его звали Густавиус, и он находился под моей защитой!

Хед был в курсе случившегося пожара. Кривой Ганс доложил с утра. Но с выводами оружейника он соглашаться не спешил. По словам Кривого Ганса, кто-то специально закрыл дверь и связал нищему руки и ноги, то есть никакой надежды на спасение. Что за глупость! Конечно, оружейник был не дураком, но он явно ошибался. По мнению Хеда, происшедшее было несчастным случаем, и точка. Никакого дополнительного расследования проводить он не собирался. Станет он возиться со смертью никому не нужного нищего! Конечно, бедняга скончался в страшных мучениях. Врагу такого не пожелаешь – испытать муки ада здесь, на земле. Но он-то тут при чем? На все воля Господа. Пусть святые отцы и отмаливают душу несчастного у своего повелителя. А у начальника городского караула были дела поважнее! Только, похоже, настоятель церкви Святой Берты придерживался прямо противоположного мнения.

– Вот именно, Густавиуса, – как можно более мирным голосом произнес Рагнар, – жаль беднягу! Чего же вы ожидаете от меня?

– Правосудия, – снова односложно ответил священник.

– Вы тоже считаете, что дверь кто-то закрыл специально? – сморщился Хед.

– Я уверен в этом!

– Но какие враги могли быть у нищего бродяги? У него даже красть нечего! – возмутился начальник караула.

– Вот в этом и должно разобраться! – настаивал священник.

– То есть вы мне предлагаете заняться расследование смерти нищего Густавиуса? – не веря собственным ушам, переспросил глава стражников.

– Даже безродный имеет право на правосудие, сын мой, ибо все мы – братья и сестры во Христе!

Нет, положительно этот Иероним явно зарывался. Поставить бы его на место! Но связываться со святыми отцами – себе было дороже. И самое главное, если информация о его ссоре с настоятелем церкви Святой Берты дойдет до ушей его благоверной, не сносить Рагнару головы. Гертруда была абсолютно уверена, что святая Берта – ее самая надежная покровительница. И не мудрено, потому что единственным выжившим ребенком из десяти рожденных за пятнадцать лет их совместной жизни была Берта. Дочке было уже десять лет, и она росла здоровым, веселым ребенком. И Гертруда вполне серьезно считала, что все это – благодаря святой защитнице ребенка. Другие святые не оградили ее детей от напастей. Вспомнив свою обожаемую дочь, Рагнар вздохнул. Похоже, не отвертеться. Он заметил ехидное выражение, промелькнувшее на лице Хильдерика. Вот дохлая килька! Знает, заморыш, что священник победил, и радуется. Хед с трудом переносил ученого клерка и не упускал случая посмеяться над его слабостью. Впрочем, Хильдерик платил ему полной взаимностью, считая Рагнара самонадеянным болваном и невежей, иронией судьбы поставленным начальником над таким просвещенным и интеллигентным человеком, как он.

Отцу Иерониму было не до подводных течений и взаимных претензий начальника караула и клерка. Его интересовало одно: справедливость. Смерть Густавиуса не должна была остаться безнаказанной, и отец Иероним был настроен решительно.

– Хорошо, отец мой, что вам известно? Кто мог желать гибели вашего подопечного?

– Не знаю, – развел руками священник.

– Подумайте, – посоветовал ему Хед, не скрывавший своего раздражения.

– Надо бы порасспросить в таверне «У весельчака-обжоры», – вступил в разговор клерк, – я часто его видел там.

– В таверне, значит, ты тоже не чуждаешься этого отнюдь не просветленного заведения? Моего дорогого умника интересует не только и не столько пища духовная? – не сдержал собственного ехидства Рагнар.

Клерк оскорбленно вздернул нос:

– В этой таверне подают самые вкусные пироги с гусятиной и варят самое лучшее пиво. И без материальной пищи телесная материя существовать не может. Человек устроен так, что должен подчиняться жизненным побуждениям. Так что ваша ирония, сир, абсолютно неуместна! – с презрением заявил он.

– Если перевести на простой язык, получится следующее: даже мудрец пожрать не дурак, – подвел итог словесным ухищрениям собственного клерка Рагнар, – но вернемся к главному – смерти этого Густавиуса. Раз ты хорошо знаешь эту таверну, то тебе и карты в руки. Отправишься туда сейчас же и разузнаешь у хозяина, что ему известно о Густавиусе. Во-первых, откуда у него деньги, чтобы ошиваться в этой таверне. А во-вторых, с кем он там околачивался.

– А монеты? – заявил клерк. – Не могу же я разговаривать с хозяином таверны, не заказав хотя бы кружку пива?!

– Какие еще монеты?! – возмутился Рагнар. – Я тебя не брюхо набивать отправляю, а вести расследование! Захочешь пива – сам расплатишься! – мстительно заявил он, вспомнив ехидный взгляд клерка.

Клерк натянул на себя изрядно поношенную мантию, прикрыл голову ободранной шапкой из собачьего меха и с видом оскорбленного достоинства отправился выполнять приказание. По дороге он с большим удовольствием дал под зад валяющемуся в грязи поросенку – отвел душу. Бедное животное с жалобным визгом нырнуло под ворота близлежащего дома. Слегка успокоившийся Хильдерик продолжил месить грязь по направлению к таверне, проклиная в душе городских старейшин, никак не могущих найти компромисс с архиепископом Макариусом. Его преосвященство был поставлен императором управлять городом, но больше смотрел в собственный карман. Налоги взимались исправно, но на ремонт оставшихся еще с римской эпохи мощеных мостовых денег не хватало. И начиная с осени по весну дороги превращались в непроходимое болото. В который раз, как и все горожане, Хильдерик не без сожаления поминал правление прежнего архиепископа Конрада. Золотые были времена. Сколько раз ему отец рассказывал! В городе жизнь кипела, без остановки велись строительные работы, заказы городским ремесленникам сыпались как из рога изобилия, в Констанце царили покой и благоденствие, только что молочных рек с кисельными берегами не наблюдалось. Теперь же времена изменились, город посуровел, погрязнел, затаился. Хильдерик вздохнул – прошлого не вернешь – и продолжил свой путь.

В отличие от многих своих собратьев худенький клерк был реалистом, наверное, простое происхождение и уроки отца-торговца сыграли свою роль. Поэтому он без особого воодушевления относился к новомодным идеям Второго Пришествия. Особых изменений ни к лучшему, ни к худшему он не видел, бродячих проповедников, стращающих концом света, всегда было пруд пруди. Да и молодого императора, прозванного Чудом мира, пару раз видел и особого нимба над его головой, как ни старался, не разглядел. Оттон III был юношей приятной, хотя и несколько истощенной наружности, со слабовольным подбородком и истерически подергивающимся ртом. А то, что умники из островного монастыря Райхенау провозглашали, что конец близок и вот-вот придут новые времена, так на это еще надо было посмотреть. Тем более, согласно этим же умникам, времена должны были прийти замечательные, только каким это образом на следующий же после нового, тысячного года день знакомый мир превратится в рай на земле, Хильдерик не представлял. Тем более окружавшие его люди вполне могли благополучно превратить полученный завтра рай если и не в ад на земле, то во вполне привычный бордель. Клерк скептически усмехнулся. А вот изменить человеческую природу за пару дней не получится даже у самого Бога.

Пока Хильдерик философствовал, приближаясь к своей конечной цели, беседа Рагнара и отца Иеронима продолжалась. Не без удовольствия избавившись от постылого клерка, начальник караула решил получше расспросить притихшего священника.

– Отец мой, расскажите все, что вам известно о вашем подопечном.

Но ответом на расспросы было смущенное молчание. Как отец Иероним ни старался, а ничего путного рассказать не мог. Оказалось, что о Густавиусе ему не было известно ровным счетом ничего. Ему было стыдно признаться, что бедняга никогда не вызывал у него особенного интереса. Он видел его каждый день, заботился о нем, как и об остальных своих прихожанах, разрешил ему использовать для собственных нужд сторожку рядом с кладбищенской стеной, но никогда не разговаривал с ним. Да и Густавиус никогда не заводил разговора с настоятелем. Если не считать одного раза. Отец Иероним поднял глаза на терпеливо ожидавшего начальника городской стражи:

– Совсем недавно Густавиус спросил меня, за любой ли грех можно попасть в ад?

– Странный вопрос для бродяги, – покачал головой Рагнар, – и что вы ему ответили?

– Что Господь милостив и милосерден и что такому обиженному судьбой, как он, нет смысла бояться суда Господа.

– Получается, что бедняга, тем не менее, боялся, – задумчиво произнес Рагнар, – вот что, отец, давайте объединим наши усилия. Каждый будет искать со своей стороны. Вы постарайтесь разузнать все, что известно вашим прихожанам, а я отправлю своих людей послушать то, что говорят на базаре, расспросить свидетелей, тех, кто видел Густавиуса последний раз, тех, кто его нашел.

– Я согласен, – кивнул головой Иероним, – только имейте в виду: тайну исповеди я вам не раскрою!

– Тайну исповеди оставьте себе, – милостиво согласился Рагнар.

– Что это? – первой пришла в себя Ангелина, указывая на постамент. Им это не приснилось. Головы были самые настоящие, опутанные прозрачными трубками и подсоединенные к различным аппаратам. И они действительно жили отдельно от тел, если жизнью можно было назвать вращение глаз и открывание рта, а в глазах было написано такое страдание, что женщинам стало по-настоящему худо. Правда, окружавшие мужчины их чувства, похоже, не разделяли. Хуже того, на лицах представителей сильной половины человечества были написаны явные восторг и любопытство.

– Это и есть сюрприз! – с воодушевлением воскликнул Лорис. – Вы присутствуете при уникальном эксперименте. Не беспокойтесь, обладатели этих голов умерли естественной смертью, вернее, они были обречены, и Филипп смог продлить их жизнь!

– Врагу не пожелаешь такого продления! – прошептала Екатерина Дмитриевна. Ангелина кивнула в знак согласия. Зрелище было шокирующим, и еще ей было безмерно жалко того, что еще недавно было живыми существами. Окружающие же их ученые восхищенно заговорили, следом пошли технические вопросы.

– Что-то не вижу следов электродов, способных активировать определенные области мозга? – заметил один из них.

– Их нет, – просто ответил Филипп.

– Тогда как вам удалось?

Ответ был неожиданным:

– С помощью магии…

Все замолчали, выкатив глаза наподобие голов на постаменте. Тишина была такой, что казалось, можно было бы услышать не только жужжание мухи, но даже шуршание муравья.

– Я не ослышался? – наконец пришел в себя явно симпатизировавший Филиппу мужчина с усами а-ля Тарас Бульба, которого звали Карл.

– Нет, дорогой коллега, совершенно не ошиблись.

Слева раздалось возмущенное бульканье. Профессор Лоуренс, похоже, потерял дар речи. Нисколько не обращая внимания на грядущее извержение вулкана, Филипп торжествующе продолжил, и в его внезапно потемневших глазах зажегся тот особый огонек, которому Марго никак не могла подобрать определение:

– Перед вами, дорогие коллеги, одна из первых успешных попыток воссоздания мифической одушевленной головы папы Сильвестра II, несомненно, самого оригинального и неожиданного святого отца, которого только знала католическая церковь!

– Да это черт знает что! Идиотизм, чистейшей воды кретинизм! Это научная конференция или визит в бедлам?! – тем временем обрел дар речи Лоуренс. – Меня предупреждали, что ваш центр занимается странными опытами и откровенной бредятиной. Но магия!.. Это переходит любые рамки!

– На самом деле наука не слишком отличается от магии! – вступил в разговор хранивший до этого молчание Кристиан Херманс. Было видно, что слова Лоуренса задели его за живое.

– Ах! Наука не отличается от магии. Шарлатан! – на этот раз профессор обращался именно к Хермансу. – Само время доказало мою правоту!

Кристиан посерел, Лоуренс тем временем на тех же повышенных тонах продолжал:

– Все это надо немедленно остановить! Я сейчас же поставлю в известность наших коллег! И обещаю, что употреблю все мое влияние, но камня на камне не оставлю от ваших изысканий и всей этой околонаучной чепухи!

Не откладывая дела в долгий ящик, Лоуренс крутанулся вокруг своей оси и выскочил из лаборатории. Установилось неловкое молчание. Херманс медленно заливался краской, по побелевшим костяшкам сжатых пальцев было видно, чего ему стоило не двинуться вслед за Лоуренсом и выяснить отношения раз и навсегда. Берже был явно растерян, только Лорис сохранял самообладание.

– Не обращайте внимания на профессора, он всем известен своим горячим характером, – с извиняющейся улыбкой проговорил Лорис, – продолжайте, Филипп.

Все участники с заинтересованным видом столпились вокруг постамента.

– Вам, возможно, известна история, согласно которой этот замечательный папа обладал говорящей головой. Чем или кем была эта голова, никто толком не знает. Одни утверждают, что папа создал первый компьютер, другие – что он одушевил мертвую голову, то есть создал терафима, одушевленного идола, способного предсказывать будущее.

– И вы пытаетесь воспроизвести эти головы в реальности?

– Не совсем. Мы подошли к этой легенде с практической точки зрения, но, самое главное, в наших руках оказался манускрипт, принадлежавший перу папы.

– Манускрипт?

– Да, его нашли в захоронении одного из тамплиеров на Майорке в двадцатых годах прошлого века. Правда, он дошел до нас не в полном виде. Сохранилось только несколько страниц. Но исходя из их содержания мы сделали вывод, что описывался именно этот процесс.

Со всех сторон посыпались вопросы: «Но почему тогда никто об этом не говорил раньше?», «Кто нашел эту рукопись?», «Сколько конкретных деталей вам удалось узнать?», «Каковы доказательства, что ее автором является Сильвестр?». Лорис попытался остановить поток вопросов:

– Дорогие коллеги, пожалуйста, прошу вас, немножко терпения. Именно этой части истории и будет посвящена презентация. Там же мы вам продемонстрируем наше самое главное открытие. Конечно, работы не закончены, но многое уже сделано.

Ангелина, не ожидая окончания, вышла из лаборатории. Как ни странно, но в уходящем в тьму рукаве коридора она заметила Лоуренса. Похоже, профессор далеко не ушел. Наоборот, он с кем-то разговаривал. Только с кем, было не видно. Ангелина заколебалась, не зная, в какую сторону податься. В этот момент вслед за ней вышла Екатерина.

– Тебе надоело? – спросила она.

Лоуренс оглянулся и, что-то вполголоса сказав своему невидимому собеседнику, растворился в темноте. Похоже, замок профессор знал неплохо.

– Или зрелище не из самых приятных? – продолжала Екатерина Великая.

– И то и другое, – откликнулась Ангелина.

Тем временем на пороге появилась Марго в сопровождении Лориса.

– Можете себе представить, дорогая Марго, к каким потрясающим успехам могут привести исследования нашего дорогого коллеги?! – пафосно восхищался тот.

– А вам не кажутся эти мистические эксперименты слегка ненаучными? – поинтересовалась Ангелина.

Тот словно споткнулся и как-то странно посмотрел на свою благотворительницу.

– Я с большим уважением отношусь к моему дорогому коллеге, профессору Лоуренсу, – осторожно начал он, – но он, так скажем, относится к более ранней школе, и его мнение… – замялся он.

– Слегка устарело, – помогла ему Ангелина.

– Вот именно, – обрадовался Флориан и тут же перевел разговор на другую тему: – Ну а теперь, как я и обещал, продолжение программы. Я думаю, вы уже в курсе, что какое-то время замок принадлежал одному из двоюродных братьев командора тамплиеров Гуго Сальма Арнольду. И здесь в лихие для ордена времена скрывались рыцари-храмовники. В числе этих рыцарей был некий Беранжер де Коль. Он прожил в замке два года, потом ему и нескольким товарищам по несчастью удалось достигнуть Майорки.

– Подождите, это не в его захоронении, случайно, вы нашли эту рукопись?

– Вы все правильно поняли, поэтому ее назвали манускриптом Коля, хотя он и не являлся автором. Вы его увидите, – улыбнулся Лорис, – поэтому предлагаю в продолжение нашей экскурсии посетить нашу небольшую частную коллекцию, посвященную истории тамплиеров. Именно Бедные Рыцари Христа и Храма Соломона были прямыми наследниками идей знаменитого папы Сильвестра II! И не волнуйтесь, голов там больше не будет.

– Надеюсь, – усмехнулась Ангелина.

– Правда, второй зал нашего импровизированного музея посвящен истории изучения человеческого мозга и первых попыток создания искусственного разума.

«Какая-то сборная солянка!» – подумала про себя Ангелина, но вслух выражать собственное мнение не стала, поостереглась. Похоже, Женевьева Бренон была права: вещи в этом замке творились более чем странные, и никакого отношения к традиционным научным исследованиям вся эта галиматья не имела. «Замок Синей Бороды», – промелькнули в голове насмешливые слова Марго. И на этот раз ее подружка не ошиблась, только где была тайная дверь и какой ключик ее открывал? Ангелина дала себе слово на этот раз набраться терпения и, если получится – самонадеянностью она никогда не отличалась, – разобраться со всей этой историей. Главное было не оказаться в этой тайной комнате в роли жертвы.

Экскурсия по музею дам не разочаровала, хотя он и оказался достаточно специфическим: нечто среднее между историческим, археологическим и музеем автоматов. Правда, несмотря на эклектичность, было интересно. Оказалось, что определенная логика все-таки была. Если рыцари Храма и были банкирами, то дальновидными. И современным языком говоря, новейшие технологии чужды им не были. Конечно, в первую очередь их интересовали строительные новшества. Как не вспомнить, что менее чем за двести лет орден построил в Европе около ста пятидесяти храмов. Такое количество по старинке не построишь, и тамплиеры произвели настоящую революцию: новые машины, модернистский готический стиль, лучшая организация поселений и система коммуникаций по последнему слову средневековой техники. Кроме того, рыцари активно интересовались алхимией и магией. И как раз этой малоизвестной стороне научной деятельности рыцарей и был посвящен музей. Отдельная витрина была выделена найденному манускрипту Коля: несколько почти коричневых страниц с плохо видимым текстом и остатками трех выцветших миниатюр. Сохранность документа оставляла желать лучшего. Расшифровка текста представлялась трудной, но Екатерина Дмитриевна все-таки сняла его на свой мобильник. Миниатюры – другое дело. Они сохранились гораздо лучше. На них явно была представлена схема описываемого процесса. На первой: распластанное тело с уже отделенной головой. На второй – голова в окружении непонятных символов, на третьей – голова на квадратном постаменте, что-то вроде шарика на кубе, и снова вокруг непонятные символы, явно смахивающие на алхимические. Недолго думая, Екатерина Великая отправила все снимки на мобильник дочери с припиской: «Что ты об этом думаешь? Можешь перевести?» Ответом было: «Ничего себе задачка! Попробую!» И следом в сопровождении высовывающего язык смайлика: «Главное – береги собственную голову!» Мать усмехнулась, вспомнив только что увиденную потасовку в лаборатории, и ответила: «Постараюсь!» Она вернулась к Лорису и задала интересовавший ее вопрос:

– И эта рукопись на самом деле принадлежала перу папы Сильвестра?

– По нашим предположениям, да, – несколько неуверенно ответил Лорис, а потом, махнув головой, признался: – На самом деле точно установлено, что она относится ко времени папы Сильвестра и…

– И… – подбодрила его Екатерина Дмитриевна.

– Доказательств, что именно Сильвестр был ее автором, у нас нет, но ее содержание сходно с тематикой исследований, которые вел папа.

– Насколько я помню, эти исследования католической церковью не только не поощрялись, но и активно осуждались, – проявила свою осведомленность Екатерина Великая, быстренько проглядевшая статью в энциклопедии «Универсалис», предусмотрительно закачанной в мобильник. Только на «Википедию» она не полагалась, предпочитая несколько источников.

– Вы правы, – не без уважения посмотрел Лорис на столь осведомленную особу женского пола.

– Подождите, введите-ка нас в курс дела, – потребовала Марго.

– Мне тоже хотелось бы понять, чем же знаменит этот самый папа Сильвестр, – поддержала ее Ангелина.

– О, это долгая история, – улыбнулся Лорис.

– Я думаю, мы располагаем достаточным количеством времени, – переглянулись Марго и Ангелина.

– Желание дам – закон, – проявил галантность Лорис и с талантом хорошего рассказчика начал свое повествование: – Крестовые походы длились два века, мы все знаем, с каких событий они начались, кто стоял у их истоков и чем они закончились. Но почти никто и никогда не упоминает их преддверие, эту удивительную эпоху начала нового тысячелетия. Тогда многим казалось, что предсказанная в Апокалипсисе тысяча лет кончилась и человечество стоит на пороге новых и удивительных свершений.

Женщины слушали внимательно.

– Это действительно была удивительная эпоха, которую еще называли временем Оттоновского Возрождения, культурного расцвета Высокого Средневековья во время правления германского императора Оттона I и его сына Оттона II. Приближался конец отведенного человечеству тысячелетия. Все ожидали нового пришествия Христа, только какой облик выберет он? Некоторые вполне серьезно полагали, что Сын Божий выберет на этот раз тело царя земного. И самым подходящим на эту роль казался повелитель Священной Римской империи. В логике святым отцам не откажешь. Конечно, циничные люди могли поехидничать на тему, что от этого самого императора во многом зависело благополучие святых отцов. Если перефразировать известное изречение, выходило что-то вроде «Кукушка хвалит петуха за то, что… кормит он кукушку». Так это было или не так, не в этом дело. Главное, что на роль нового земного воплощения Христа выбрали сына Оттона II и византийской принцессы Феофано, будущего императора Оттона III. Его вполне серьезно назвали «Mirabilia Mundi» – «Чудо мира». И связали с его рождением, а потом – воцарением в возрасте трех лет явление новой эпохи всеобщего мира и благоденствия.

Ангелина как-то привыкла считать Апокалипсис явлением малопривлекательным и прямо сказать – трагическим. Впрочем, вслух она ничего подобного выражать не стала. Тем более текст Апокалипсиса помнила смутно, и садиться в лужу в присутствии Флориана Лориса ей как-то не улыбалось. К тому же, похоже, люди конца первого тысячелетия такой взгляд на вещи не разделяли. Может быть, время было таким трудным, что что-то худшее представить им было сложновато. Юному императору с детства вдолбили его божественное происхождение и великое предназначение. Надо полагать, что он поверил. Ребенка понять можно. Кроме того, юному монарху выбрали самого неординарного учителя. Выбор его бабки Адельгейды Бургундской пал на Герберта д’Орийяка, будущего папу Сильвестра II. Эрудиция этого монаха-францисканца была потрясающей не только для того, но и для нашего времени. Он родился в Оверни в 938 году, умер в Риме в 1003. Учился в Бенедиктинском монастыре, был замечен правителем Барселоны. В поисках знаний он не останавливался ни перед чем. О нем существует огромное количество анекдотов. Например, один из них повествует, что монах переоделся мавром, чтобы проникнуть в знаменитую мусульманскую библиотеку Кордовы. Под его влиянием Запад отказался от римских цифр, заменив их более удобными арабскими. Он увлекался математикой и астрономией. Был способен вычислять площади круга, шестиугольника, объемы сферы, цилиндра, призмы и так далее. Первым привез в христианскую Европу астролябию. И задолго до Галилея объяснил устройство Солнечной системы. Рассказывали, что в своем дворце он показывал самые различные диковины: например, удивительную голову, которая отвечала «да» и «нет» на все вопросы, заданные ей Гербертом. А потом объяснял, что эта машина его собственного изобретения просто-напросто использует две цифры. То есть практически изобрел первую бинарную машину, далекого предка современного компьютера.

– Подождите, – остановила его Екатерина Дмитриевна, – так это все-таки была механическая голова? Только что в лаборатории вы говорили про одушевленную голову, отделенную от тела.

– Точная природа этой странной головы неизвестна. Она вполне могла оказаться и оракулом, и механической головой, – пожал тот плечами с загадочной улыбкой, – в любом случае это был один из самых замечательных и уникальных пап, которого только знало католичество.

Дальше повествование было более грустным. Тяга к знаниям сыграла с папой Сильвестром злую шутку. Еще при жизни его открытия удивляли и напрягали. Поэтому неудивительно, что современники и особенно потомки не преминули обвинить его святейшество в сговоре с дьяволом. Что якобы от врага рода человеческого он получил все свои познания и именно дьяволу был обязан своим выдвижением в папы. В общем, ситуация была еще та. С одной стороны, юный император, по совместительству – Сын Божий, с другой – представитель его «Божественного папы» на земле, связанный с его кровным врагом и заодно – врагом всего рода человеческого. Неудивительно, что ни папа Сильвестр II, ни император Оттон III долго не продержались, но это совсем другая история.

Рассказ оказался увлекательным. Поэтому после него совсем другими глазами они рассматривали макет лаборатории алхимика, несколько средневековых астролябий. Правда, было указано, что они относятся к более позднему периоду и никакого отношения к астролябии, привезенной папой Сильвестром, не имеют. Пока дамы продолжали осмотр выставки, подтянулись другие участники конференции, исключительно мужчины. Вообще, представительницы женского пола присутствовали в этом заведении Синей Бороды только в роли обслуживающего персонала, и то по минимуму. Похоже, что слабую половину человечества в качестве ученых коллег представители фонда не видели.

– То есть для вас, дорогой Флориан, магия – часть науки? – поинтересовался промежду прочим один из присутствовавших.

– Собственно говоря, в это время никакого отличия между магией и наукой не было. Что такое магия? Возможность управления материей человеческим мозгом, ни больше ни меньше.

– Оригинальный подход, – не без сарказма заметил другой участник.

– Ничего оригинального в нем нет. Средневековые ученые в отличие от нашего уважаемого коллеги Лоуренса не отделяли одну область знания от другой, все для них заслуживало внимания и изучения. Может быть, в этом была их слабость, а может быть – сила!

Ученые продолжили осмотр музея, а Лорис вернулся к своей даме-благотворительнице и ее подругам.

– Кстати, дорогая Марго, знаете ли вы, что ваша фамилия представлена в нашем музее? Не знаю, известно ли вам это или нет, но третьего Великого магистра ордена тамплиеров звали Эврар де Бар. Ваш однофамилец – удивительное совпадение, не правда ли?

– Он не однофамилец, а дальний предок! – просто заявила Марго.

– Так вы происходите из этой знаменитой семьи! – глаза Лориса засветились восторгом.

– Если бы у меня был выбор, я бы из нее не происходила! – с присущей ей прямотой заявила Марго.

– Как вы можете так говорить! – возмутился Лорис, подбородок его малосимпатично задрожал, и тридцатидвухимплантовая улыбка исчезла. Даже загар как-то поблек. Было видно, что на этот раз Марго его доконала всерьез.

Как ни странно, но на этот раз сцена Ангелину не возмущала, а скорее забавляла.

– Это был один из самых лучших магистров! – с пафосом героя античной трагедии взвыл руководитель фонда, только заламывания рук не хватало. – Это чудовищно, если бы я мог похвастаться подобной родословной, я бы боготворил подобного предка! Именно с ним начинается настоящая слава ордена, именно он стал первым банкиром короля. Правда, он добровольно сложил с себя тунику, и никто не знает, почему. А потом постригся в монахи знаменитой Клервосской обители, где провел последние двадцать два года жизни до 1174 года!

– Наверное, было что отмаливать, – абсолютно равнодушно заметила Марго.

Ей было искренне наплевать на собственного предка и на славную историю своего рода, потому что она была твердо уверена, что история рода историей рода, но никакого влияния на жизнь современников оказать она не может, только накладывает дополнительные и совершенно неинтересные обязательства. В ее сознании все это ассоциировалось с обязательными рождественскими каникулами в бабушкином замке с температурой, изредка превышающей двенадцать градусов. Далее в программе было непременное утреннее посещение мессы с нравоучительными проповедями кюре, больше подходящими прошлым векам, нежели нынешнему. И хоть тресни, хоть лопни, не отвертишься, а то старуха могла запросто оставить без обеда, а то и без ужина. И хоть пища была отвратительной, но голод был еще хуже. И, наконец, финальной вишенкой на вершине этого малоаппетитного торта были напыщенные рассуждения вечно всем недовольной прародительницы. Но родители Марго, прекрасно зная зловредный характер старушенции, упрямо отправляли дочь в замок на каникулы – боялись, что лишит наследства. Чем, впрочем, дело и закончилось: Беатриса де Бар так и не простила сыну женитьбы на простолюдинке Мари, матери Марго, дочери каких-то, стыдно даже сказать, владельцев мыловаренного завода. Впрочем, второму сыну тоже не повезло. А бедняга старался, жену нашел благородных кровей, правда, с удивительно стервозным характером. Поэтому не жил, а маялся, но с надеждой стать хозяином родового замка. Но старая ведьма и этого брака не одобрила. Род невестки восходил всего лишь к какому-то семнадцатому веку. В общем, показав сыновьям кукиш, Беатриса де Бар передала замок местным властям для создания музея собственного имени. На этом история родового замка, к искреннему облегчению Марго, закончилась. И ни один из де Баров не присутствовал на открытии старухиного музея.

– То есть вам ничего не известно о славных деяниях вашего предка? – прервал воспоминания Марго гневный голос Флориана, не потерявшего надежду пробудить остатки совести в наследнице славного магистра.

Она очаровательно улыбнулась и заявила:

– Кроме семейной легенды, рассказывающей, что один из наших предков был сподвижником Святого Людовика, участником Крестовых походов и руководителем ордена тамплиеров, нет. Но я как-то не очень сильна в истории нашего рода. Проще говоря, она меня абсолютно не интересовала.

И надо было быть Марго, чтобы не обращать совершенно никакого внимания на праведный гнев, написанный на лицах привлеченных криками Флориана окружающих. Но так как возмущение ее волновало примерно в тех же пропорциях, что и легкий ветерок, она продолжила:

– Вся эта древняя слава и прочие выдумки никому еще не упростили существование, насколько я помню.

– Как вы можете так говорить! – в один голос воскликнули высокоученые свидетели сцены.

Но любые попытки выбить Марго из седла заранее были обречены на поражение.

– Каждый имеет право на собственное мнение, – заявила адепт свободного мышления и, развернувшись, царственно выплыла из зала.

Ангелина внутренне поаплодировала подружке, но выражение лица сохранила нейтральное. Лорис был явно разгневан и озадачен, пока не знал, как реагировать на подобное поведение. Было видно, что он с удовольствием показал бы на дверь наглому потомству знаменитого Великого магистра. Но потерять будущий чек его благотворительницы явно не хотел. И как всегда, выгода взяла верх над прочими соображениями. Ангелина была разочарована. Она бы предпочла нечто другое. Во всяком случае, бесхребетные одноклеточные мужчины никогда не были ее поля ягодой.

К тому времени, когда Ангелина с Екатериной Великой вышли из зала, Марго и след простыл. Переглянувшись, они решили выйти в парк. Вслед за ними неслышной тенью проскользнул интендант. Он явно был чем-то озабочен и даже взволнован, что вообще-то всегда сдержанному и хладнокровному Ролану де Сурдевалю присуще не было. Но сегодня был особенный день, и он мог себе позволить небольшую взбудораженность чувств. И обычно внимательный, он не заметил, что на этот раз являлся предметом чьего-то пристального интереса. За ним наблюдали. Пара внимательных разноцветных глаз неотрывно следила за ним.

Марго тем временем в задумчивости разгуливала по коридорам. Больше всего на данный момент ее занимал вопрос о будущем ее отношений с Филиппом. Мужчина явно обратил на нее внимание, в этом она была экспертом. Он ей тоже нравился, Марго было приятно внимание, а разница в возрасте ее никогда не смущала. Она справедливо полагала, что если она не интересует мужчин, почему она должна интересовать женщин. Как говорила ее русская подружка: «Любви все возрасты покорны, ее порывы благотворны». Имя поэта она благополучно забыла, но фразу запомнила раз и навсегда. Хотя, конечно, преувеличивать тоже не стоило. «Падать» в любовь она тоже не собиралась, но приятные и легкие отношения с интеллектуально и физически интересным мужчиной – почему бы и нет? Марго решила дело в долгий ящик не откладывать. В замке было несколько небольших и уютных салонов, в одном из которых они вполне могли встретиться вечером и получше узнать друг друга. Она зашла в один из них – вполне мило. Правда, никакого намека на бар. Она поджала губы, эта научная публика совершенно не умела жить. Придется запастись всем необходимым. Она вспомнила, что когда они проходили мимо кухни, рядом стояли несколько ящиков с ее любимым шампанским. «Из-за одной бутылочки не обеднеют», – подумала Марго и отправилась на кухню. В этот час она была пуста. Ящики стояли на том же месте, только часть бутылок была уже выставлена наружу. «Прекрасно!» – обрадовалась Марго, захватила одну и стала подниматься. Внезапно послышались голоса. Разгуливать с бутылкой шампанского было совсем уж неприлично. И даже если обычно на эти самые приличия она плевала с самой высокой башни, сейчас же решила, что сегодня она уже достаточно пошокировала публику. Оглядевшись, она увидела совсем рядом нишу с рыцарем в боевом облачении. Эти свидетели былой боевой славы замка были расставлены то там, то сям. Не задумываясь, она юркнула в нишу и пристроилась за статуей. Из-за угла показался Лоуренс, рядом с ним шагал уже знакомый мужчина с усами а-ля Тарас Бульба. Правда, на этот раз последний пел совершенно другую песню.

– Вы правы, коллега, – говорил он, обращаясь к Лоуренсу, – когда подвергаете сомнению необходимость создания искусственного разума. Я бы добавил вот еще что: это все не что иное, как традиционная человеческая лень. Самые умные и талантливые из нас используют только жалких пятнадцать процентов возможностей нашего собственного мозга, не говоря о том, что у основной массы обитателей планеты задействовано вообще не больше десяти процентов нейронов.

– Верное замечание! – обрадовался поддержке Лоуренс.

«Вот сволочь двуликая!» – кипятилась про себя Марго, прекрасно помня, как этот же самый субъект с нафабренными усами только что говорил прямо противоположное ее дорогому Филиппу. К величайшему сожалению, ей приходилось слушать молча. Ее муки дополняла врезавшаяся в бок рукоятка меча рыцаря.

Обладатель замечательных усов продолжал:

– В голову пришло сравнение, что их искусственный разум можно сопоставить с костылями, предложенными нормальному здоровому человеку, чтобы он разучился ходить! Вместо того чтобы развивать данное нам природой, мы ищем легкие решения и рискуем полностью потерять контроль над нашей собственной жизнью!

– Если бы дело было только в искусственном разуме! Их опыты – это полное шарлатанство, когда я давал согласие на все это, я и не представлял, к чему могут привести их завихрения.

– Вы говорите, что давали согласие? – переспросил его собеседник. – То есть без вашего одобрения они не могли бы проводить исследования?

– Речь идет не только обо мне, – уклонился от прямого ответа неожиданно насторожившийся Лоуренс.

– О ком же, если не секрет? – поинтересовался второй.

– Секрет, – неожиданно сухо ответил Лоуренс, всем своим видом давая понять, что разговор закончен.

Его собеседник нисколько не растерялся, а с довольной улыбкой прошествовал дальше. Лоуренс же остановился, явно не желая продолжать путь вместе с таким до неприличия любопытным коллегой. Марго слегка пошевельнулась от нетерпения. Долго он так собирается торчать здесь?! У нее уже онемела рука, державшая шампанское, а в правой ноге началось неприятное покалывание. Только судорог ей и не хватало! Господи, сделай так, чтобы он побыстрее убрался! Но Бог молитв Марго не услышал и на этот раз. Из-за угла выступил странный разнокалиберный Генрих и обратился к Лоуренсу совершенно по-свойски:

– Неприятный персонаж этот Шоне.

– Это ты о Карле? – раздраженно отозвался Лоуренс. – Крутится вокруг да около хитрой лисой и думает, что я не понимаю, почему он здесь.

– Не он один, – усмехнулся Генрих, – ну и разворошил ты рой!

– Мне все равно, – махнул рукой Лоуренс.

– Зря ты, надо бы поосторожнее да помягче, – посоветовал Генрих.

– Ты это всерьез? – встрепенулся Лоуренс.

– Совершенно, – подтвердил Генрих.

– Тогда ты бы лучше раньше посоветовал твоему другу Лорису строго придерживаться возложенных на него задач. А не заниматься самодеятельностью!

– Ты разочарован?

– Разочарован?! Я в бешенстве!

– Но ты не можешь отрицать того, что они добились определенного успеха? – осторожно начал Генрих.

– Конечно, а следом пойдут спиритические сеансы и разговоры с душами умерших.

– Они доказали, что головы могут существовать отдельно от тел.

– Это было доказано задолго до них.

– Ты имеешь в виду оракулов древности?

– Вот в чем проблема: твоя, Лориса, Берже и других. Вы полностью погрузились в этот сумасшедший поиск. Между тем проблема была поставлена достаточно определенно: улучшить возможности самообучения. Вы же согласны со мной: главная проблема искусственного разума – полная неспособность к развитию. Он не способен учиться на собственных ошибках. Допустим, даже маленький ребенок в детском саду знает, что невозможно поставить один шарик на другой. Он неминуемо скатится. То есть он попытается это сделать, повторит попытку несколько раз и навсегда запомнит, что это действие бесполезно. С машиной все иначе. Компьютер способен повторять попытки поставить шар на шар до бесконечности.

– Ага, минуют годы, за ними тянутся столетия, а наш старенький компьютер продолжает безуспешно ставить один шарик на другой?

– Что-то в этом роде, хотя не так поэтично. Компьютер не учится, он собирает информацию и обрабатывает ее, правда, скорость этой обработки весьма впечатляющая.

– Не знаю, но мы вполне можем задать ему такой алгоритм, что после нескольких неудачных попыток продолжать не имеет смысла.

– Вот именно, но нужно, чтобы человек придумал этот алгоритм и определил, в каких случаях продолжать не имеет смысла, в то время как человеческий мозг прекрасно справляется с этим сам и без всяких алгоритмов. Это было изначальной идеей, и именно этим должен был заниматься ваш фонд.

– Я согласен, но Лорис…

– Что – Лорис?

– Просто в определенный момент появился этот манускрипт, и Лорис заявил, что мы можем не просто улучшить возможности самообучения, но создать нечто кардинально иное.

– Оракула, – мрачно покачал головой Лоуренс.

– Вот именно, оракула! – с воодушевлением воскликнул Генрих. – Представь себе машину, способную предсказывать грядущие катастрофы!

– Это вас всех Херманс заразил, с некоторых пор он только об этом и думает: о предвещании катастроф!

– Его понять можно, – осторожно произнес Генрих.

– Личные проблемы Херманса не должны заслонять поставленных задач. В любом случае мы не можем позволять своим чувствам управлять разумом! – напыщенно произнес Лоуренс.

– Это гибель жены и детей ты называешь личными проблемами? – не без сарказма заметил Генрих.

– Давай без мелодрам! – так сухо и жестко заявил профессор, что Марго уже начала вполне искренне его ненавидеть. «Чурбан бесчувственный!» – внутренне буйствовала она, тут же давая себе слово узнать подробности происшедшей в семье коллеги Филиппа трагедии.

– Проще сказать, чем сделать, – непонятным тоном ответил Генрих.

– У нас нет иного выхода, тем более вслед за мной придут другие, и поверь мне, цацкаться с вами они не будут. И попробуй ответить на их самый простой вопрос: на что ушли выделенные вам миллионы? На создание оракулов, голов младенцев с золотыми пластинками под языком?! Тогда почему бы не заняться производством философского камня в промышленных масштабах?!

– Учитывая сегодняшнюю ситуацию, он нам вполне может понадобиться! – горько усмехнулся Генрих.

– Ну, в конце концов, дело не только и не столько в этом. Я бы молчал, если бы все не зашло так далеко!

– Твои подозрения подтвердились?

Ответа не последовало. А может быть, ответом был жест, который Марго виден не был. Потому что Генрих внезапно охрипшим голосом произнес:

– Это очень серьезные обвинения! Надеюсь, что она не в курсе! – с ноткой отчаяния продолжил он.

– Кто – она?

– Не важно, что ты собираешься делать в данной ситуации, учитывая… – начал было Лоуренс, но закончить фразу он не успел. Сзади раздался грохот. Мужчины обернулись. Их глазам предстала странная картина – рыцарь, державший в объятиях некую даму. Этой дамой была сражавшаяся со средневековыми доспехами Марго. Впрочем, женщина не растерялась и невинно улыбнулась.

– Не могли бы вы мне помочь поставить все это на место?

– Конечно, конечно, – вспомнили о правилах хорошего тона мужчины.

– Представляете, он на меня свалился! Я его только чуть-чуть задела – и на тебе!

– Надеюсь, вы не поранились? – беспокойным тоном спросил Генрих.

– Ничего страшного, пустяки, пара синяков, через пару дней ничего не останется.

– Надо все-таки предупредить интенданта, что нужно проверить и укрепить все эти фигуры рыцарей! – произнес Лоуренс.

– Вы абсолютно правы, этим я сейчас же и займусь!

С этими словами Марго еще раз одарила участников беседы своей самой очаровательной улыбкой и оставила мужчин разбираться с тонкостями средневекового рыцарского наряда. Скрывшись из виду, она с облегчением вздохнула. Похоже, они не поняли, что все это время она находилась за рыцарем. И еще второй положительный момент: ни у кого из них явно не было времени обратить внимания на бутылку шампанского. В общем, все для вечера на двоих было готово, а странный разговор очень быстро улетучился из ее памяти. Она поднялась в номер, поставила бутылку во встроенный в бар холодильник и отправилась на поиски своих подружек. Нашла она их в парке.

– Приятный парк, – осмотрелась она, – правда, немного неухоженный.

– Не думаю, – огляделась Ангелина, – просто в некоторых местах специально оставлены куски дикой природы. Я слышала об этой тенденции: массивы, которые не надо поливать и за которыми не нужно ухаживать.

– А мне так больше нравится, – заметила Екатерина Дмитриевна, – я пару этих массивов возьму на заметку. Тем более, если они существуют сами по себе.

– Ну а ты чем занималась?

– Ничем особенным, – загадочно улыбнулась Марго.

– А если поподробнее?

– Потом расскажу, – пообещала Марго, потому что в этот момент на горизонте появился Филипп Берже. Он увидел подруг, но остановился, явно не зная, следует ему подходить или нет. – Ох уж эти мужчины, – вздохнула парижанка, – никакой инициативы! Ну, ладно, девочки, я вас оставлю. Кстати, не забудьте: через полчаса эта самая конференция с обещанным сюрпризом.

– Не забудем, – с немного кислым видом пообещала Екатерина Великая.

– Может, не пойдем? – предложила Ангелина. – Я, кстати, один очень хороший ресторан недалеко знаю.

– Неудобно, первый день все-таки.

– Ты права, у нас еще время есть, – ответила она, задумчиво наблюдая за разыгрывающейся на их глазах сценой.

В этот же момент Марго, широко улыбаясь, подошла к остановившемуся в нерешительности мужчине. Филипп Берже ей нравился. Это было настоящим увлечением. Что-то вроде любви с первого взгляда в исполнении пятидесятилетней дамы, эгоистичной, взбалмошной, слегка самодурки, но уверенной в собственной неотразимости на все сто процентов. И надо сказать, что редкий мужчина отваживался попытаться разуверить Марго в ее очаровании. Относился ли Филипп к этим уникумам? Марго пристально посмотрела на стоящего напротив мужчину:

– Вы не против, если я составлю вам компанию?

– Да нет, что вы, я буду очень даже рад, – забормотал мужчина, – я надеюсь, вас не шокировали наши эксперименты?

– Не думаю, хотя зрелище не самое приятное, но наука иногда требует жертв… – разбрасывалась банальностями Марго.

Филипп же смотрел на нее с явным восхищением. Другую бы он давно уничтожил за такой бред, но Марго производила на него совершенно непонятное впечатление. Он даже толком и не понимал, что она говорит. Просто ему нравилось слушать ее голос, интонации. Он отвечал на ее вопросы, совершенно не задумываясь над их сутью. Если бы сейчас она заявила, что Солнце крутится вокруг Земли, покоящейся на трех слонах, китах или еще каких-либо представителях фауны, он бы только радостно поддакнул.

– Почему вы в этом так уверены, Филипп? – внезапно напряглась Марго.

Под ее пристальным взглядом мужчина почему-то застыл. Он абсолютно не помнил, в чем был уверен. Поэтому честно признался:

– Я ни в чем не уверен.

В глазах Марго было нечто гипнотическое. Как удав парализует кролика одним взглядом, так и Марго удавалось лишить свою очередную жертву всякой способности к сопротивлению. Так вышло и на этот раз. Этим самым несчастным кроликом Филипп сложил молитвенно лапки и преданно посмотрел на стоявшую напротив женщину. К происходившему на глазах нескольких свидетелей превращению нормального, рационально мыслящего взрослого человека в пылающего любовью юнца как нельзя лучше подходило английское «fall in love» – «упасть в любовь», а еще точнее, «пропасть в любовь». Так и не успевший понять, что же с ним происходит, мужчина безнадежно и бесповоротно «пропал в любовь».

– Еще один, – констатировала Ангелина, – и как ей только это удается?

– Этого я никогда не понимала, – искренне заявила Екатерина Дмитриевна, которая в общем и целом на отсутствие внимания противоположного пола никогда не жаловалась, но о подобном успехе и мечтать не могла. Это было нечто вроде высшего пилотажа. Марго была настоящим асом.

– Хоть фильм снимай, гипнотизирует она их, что ли?

– Одним гипнозом все это не объяснишь, – покачала головой Екатерина Дмитриевна.

Они замолчали, продолжая наблюдать. Паузу первой нарушила Ангелина.

– Ну как тебе здесь, развлекаешься? – с несколько странным видом заявила она.

– Пока не очень, – призналась Екатерина Дмитриевна, – почему ты об этом спрашиваешь?

– Потому что боюсь, что скоро развлечешься, – заявила та.

– Развлекусь?

– Я неточно выразилась, просто такое ощущение, как бывает перед грозой. Словно что-то зависло в воздухе. Точно передерутся, – заявила Ангелина с видом знатока, – меня интуиция обычно в таких вещах не обманывает. Слепцов на меня в таких вопросах, закрыв глаза, полагался! – вспомнила она бывшего мужа.

Екатерина Великая только хмыкнула, раздраженная самонадеянностью новой знакомой. Действительно, подобная самоуверенность могла или восхищать, или возмущать. Впрочем, успокоилась она быстро: во-первых, начала свыкаться с характером подружки Марго. А во-вторых, той в здравом смысле и предусмотрительности отказать было трудно.

– Может, убраться нам отсюда подобру-поздорову? – задала вопрос она.

– Марго никакими пряниками не выманишь, – покачала головой Ангелина.

– Ты думаешь, у нее это серьезно?

– С Филиппом? Трудно сказать, но, согласись, ее понять можно. Симпатичный, умный, молодой мужик, да и на нашу Марго, словно на фею из сказки, смотрит. Похоже, мы здесь с тобой застряли, подруга, – вздохнула Ангелина.

В этот момент из-за поворота на огромной скорости выскочил вездесущий интендант.

– Мадам Слепцова, мадам Кузнецова, мы вас ждем в конференц-зале. Все готово ко второй части!

Женщины вздохнули, но, развернувшись, последовали за Сурдевалем. Присутствовать при втором акте научных споров им не улыбалось, но не отвертишься. Как говорится, взялся за гуж – и продолжение следует. К моменту, когда они зашли в конференц-зал, на сцене за столом уже восседали Флориан Лорис и пара других ученых. Двое лаборантов выкатывали квадратный постамент с каким-то предметом, закрытым белой материей. Лорис вышел в центр и, прокашлявшись, дрожащим от волнения голосом начал:

– Дорогие коллеги, позвольте вам представить результат уникального эксперимента, который стал возможен благодаря усилиям всей команды нашего центра! Мы смогли восстановить и вернуть свойства одной многовековой находке. Мы почти полностью уверены, что это один из знаменитых древних оракулов – терафимов…

Внезапно одна странность привлекла внимание всех присутствующих. По белой материи, закрывающей неизвестный предмет на стеклянном постаменте, стало медленно расползаться темно-бордовое пятно. Оно ширилось, медленно пуская щупальца в разные стороны. Люди зашевелились. Первой заметила пятно Ангелина, дернула за рукав Марго, та шепнула: «Смотри!» – Екатерине. Увидели его и другие. По залу пробежал шелест, становившийся все громче и громче. Докладчик недовольно поглядел на аудиторию и приготовился было призвать почтенных коллег к порядку. Но в этот момент его взгляд упал на стоявший рядом постамент. Глаза Лориса округлились, и одним решительным движением он сдернул материю. Зал замер, и в этот момент раздался нечеловеческий вопль. На стеклянном постаменте стояла отделенная от тела голова профессора Лоуренса с искривленным от крика ртом и выпученными от ужаса глазами…

Люди в едином порыве вскочили, но так и остались стоять на своих местах. Первый шок прошел, и все, как по команде, задвигались. Кто-то начал звонить в полицию. Кто-то стал настаивать, что ничего не следует трогать, так как Лоуренсу уже никто ничем помочь не сможет. Несколько человек выскочили из зала, зажимая руками рты. Время словно застыло. Полиция приехала на удивление быстро. Помост оцепили, перед замком тут же выставили кордон, всех присутствующих собрали в столовой дожидаться дополнительных распоряжений. Через пару часов разрешили всем участникам подняться в номера до вечера.

Оставили только обслуживающий персонал для подробного допроса.

– Вот тебе и загородная прогулка! – вырвалось у Марго.

– Точно, ничего не скажешь, хороший у нас получился променад! – покачала головой Екатерина Дмитриевна.

– Ага, и голову увидели, только не говорящую, а говорившую! – мрачно усмехнулась Ангелина. – Полный средневековый набор, сейчас еще пара привидений нас навестит, и прямиком отправимся в психушку, нервы лечить.

– Ну, до этого вряд ли дойдет, – успокоительно произнесла Марго, ее, похоже, происшедшее впечатлило меньше всего, – кстати, среди полицейских высокого элегантного брюнета в серой кожаной куртке заметили?

– Ты его знаешь?

– Мой кузен, Эврар, Эврар де Бар.

– Не так ли звали твоего знаменитого предка?

– Именно так, у Эврара родители были помешаны на славной истории нашего рода, вот и назвали единственного сыночка в честь Великого магистра.

– А Эврар тоже тамплиерами увлекается?

– Эврару они по фене, как и мне. Мы вместе у нашей чудной бабульки страдали: утром – суп, в обед – суп, а вечером – еще раз суп. И никаких тебе сладостей, кофе – все вредно. Старушка еще та жмотюга была! Правда, Эврар – привычный малый, у него мамаша тоже отличалась удивительно склочным нравом. Он мне сам признавался, что регулярно попадал из огня в полымя.

– Сначала Женевьева, теперь Лоуренс! – еле слышно произнесла Ангелина.

– Ты думаешь, оба убийства связаны? – спросила Екатерина Дмитриевна.

– Не знаю.

– В любом случае надо будет тебе все это рассказать кузену Марго, и, может, узнаем что-то важное.

– Важное или не важное, – твердо ответила Ангелина, – а сейчас пойдем собираться. Я в этом замке больше не собираюсь задерживаться ни минуты.

– Мы не можем уехать вот так сразу, – возразила Марго, – просто не имеем права. Мы же свидетели!

– Слушай, свидетельские показания мы можем давать в отеле. Ты вполне способна договориться об этом с твоим дорогим кузеном. Я думаю, он тебе в этом не откажет. Поэтому сейчас же уезжаем! Я вас сюда привезла…

– И хочешь сказать, что ты нас отсюда увезешь?

– Но ты понимаешь, что это будет моя вина, если с вами что-то случится?!

Было видно, что обычно взвешенная и спокойная Ангелина на этот раз завелась не на шутку.

– Я что-то не чувствую себя тринадцатилетней малышкой, и Кати, думаю, так резко тоже не помолодела.

– Оставь свою иронию! Где-то рядом бродит маньяк, а мы будем сидеть и ждать!

– Почему ты решила, что это маньяк? – спросила сохранявшая спокойствие Екатерина Дмитриевна. Конечно, она была шокирована не меньше Ангелины, но и в истерику впадать не собиралась.

– Потому! В Париже – Женевьева, здесь – Лоуренс!

– Убийства, к сожалению, чаще всего совершаются людьми вполне здравомыслящими. Иначе все было бы гораздо проще, – заметила Екатерина Дмитриевна.

– Я понимаю, если бы возражала Марго, но ты! Почему ты решила остаться?

– Я пока ничего не решила, – возразила Екатерина Великая, – но считаю, что вот так, на горячую голову, действовать не следует.

– Я согласна с Кати! – заявила Марго.

– Двое против одного?!

– Никто не против кого-то, успокойся. Просто надо все обсудить, а уехать мы всегда успеем.

– Как знаете, – махнула рукой Ангелина и с оттенком безнадежности в голосе добавила: – Ну и что предлагаете делать?

– Пока ничего, поднимемся к себе и все обсудим, – предложила Екатерина Великая.

– Вы поднимайтесь, – заявила Марго, – а я пока останусь. Да и потом, неприлично не поздороваться с Эвраром, мы же больше двух лет не встречались. Поболтаю, может быть, узнаю что-нибудь…

С этими словами Марго двинулась в сторону полицейских.

– Не нравится мне все, – заметила обреченным тоном Ангелина, поднимаясь по лестнице, – вот увидишь, она нас точно впутает в это дело!

– Похоже на то, – кивнула головой Екатерина Дмитриевна.

– Конечно, похоже, иначе и быть не может, тем более первый и самый удобный подозреваемый – ее дорогой Филипп…

Предчувствия Ангелину не обманули. Марго вернулась в апартаменты через пару часов явно озабоченная. Ничего не говоря, она схватила пеньюар и прошла в ванную. Раздался звук льющейся воды. Ее подруги только переглянулись, но комментариев не последовало. Марго вышла из ванной причесанная, заново подкрашенная и явно освежившаяся. Глаза вновь сияли столь характерным для нее блеском. Она была в форме, но ничего хорошего это не предвещало.

– Почему молчите? – как ни в чем не бывало поинтересовалась она.

– Ждем обещанную информацию, – пожала плечами Ангелина.

– Филипп под подозрением, как, впрочем, и Херманс. Алиби у них нет. Правда, пока ничего конкретного, но, как говорит мой кузен, в отличие от детективных романов в жизни первый подозреваемый чаще всего оказывается последним.

– Откуда у него такая статистика? – удивилась Ангелина.

– От верблюда, – усмехнулась Екатерина Дмитриевна.

– Твой кузен, случайно, с эпохой не промахнулся? – продолжила Ангелина. – Сейчас не Средние века, когда обвиняемого быстренько назначали и с той же скоростью вешали на ближайшем суку.

– Не знаю, я не специалист по судопроизводству Средних веков, – отмахнулась Марго, – но подозрения серьезные.

– Ну а где убили Лоуренса, полиции известно?

– Пока нет, но в смежной с лабораторией Филиппа комнате полно крови.

– А тело?

– Пока не нашли, но в замке подземелье – настоящий лабиринт, послали за собакой-ищейкой.

– Получается, надо хорошо знать замок, – задумчиво произнесла Екатерина Дмитриевна.

– По словам Филиппа, в знатоках недостатка не наблюдается: члены фонда, обслуживающий персонал, да и большинство приглашенных здесь не в первый раз, тот же усач, Карл Шоне, да и Лоуренс были здесь частыми гостями. Я, кстати, прямо перед презентацией разговор странный подслушала.

Она коротко пересказала разговор Лоуренса и Генриха.

– Получается, они были хорошо знакомы.

– Получается, – кивнула Марго.

– Ты рассказала об этом Эврару?

– Пока нет, – отмахнулась та.

– Что значит – пока нет? – напряглась Ангелина.

– Не могу же я выдать сразу всю информацию.

– И почему это ты не можешь? – не отставала Ангелина.

– Я с Эвраром сразу поставила все точки над «i», информация в обмен на информацию. Поэтому и попридержала, – пожала плечами парижанка.

– Попридержала! – многозначительно произнесла Екатерина Дмитриевна. – Это называется создавать препоны полиции и, почему бы и нет, соучастие в преступлении.

– Я могла и забыть, – очаровательно улыбнулась Марго.

Ее подруги только подняли глаза к небесам. Но с небес ответа не поступило, похоже, и Создатель махнул на свое творение в лице Марго рукой. «Идеальная» женщина тем временем продолжала:

– Поэтому я и хочу вам предложить…

– Только не продолжай, я уже знаю, куда ты клонишь, – нервно прервала ее Ангелина.

– Может, сначала выслушаешь, а потом будешь вопить?! – совершенно спокойным голосом укорила Марго.

Ответом было молчание.

– Хорошо, я действительно хочу остаться и посмотреть, каким образом мы можем помочь Филиппу. В его невиновности я уверена. В людях я разбираюсь, и обычно мое мнение безошибочно. Конечно, как и в любых расчетах, процент погрешности всегда присутствует, – добавила она.

– То есть ты нам предлагаешь спасти твоего тысяча первого возлюбленного? – не без сарказма поинтересовалась Екатерина Великая.

– Ну, допустим, до тысячи мне еще далеко, – заскромничала Марго.

– Неужели?! – продолжала тем же тоном собеседница.

– Зачем нам влезать в эту странную историю? У меня так до сих пор мурашки по коже бегут, и единственное желание – смыться отсюда, пока не поздно! – заявила Ангелина.

– Мне тоже не по себе! – призналась Екатерина Дмитриевна.

– Два голоса против одного! Видишь, Марго, твоя идея не нашла поддержки! – подвела итог сказанному Ангелина.

– Давайте не торопиться и рассуждать спокойно, – не сдавалась Марго.

– И к чему же нас приведет твое спокойное рассуждение?

– К тому, что дело не только в Филиппе. Конечно, если мы снимем с него подозрения, будет замечательно. Если нет – то ничего не поделаешь, я же допускаю процент погрешности, зато нам не будет скучно, это же настоящее приключение!

– То, что нам не скучно, – это точно. Но иногда, мне кажется, лучше немного поскучать! Во всяком случае, это гораздо безопаснее! – не сдавалась Ангелина.

– Да ладно тебе! Рассуди здраво: какая нам может грозить опасность? Тем более мы будем оставаться вместе, никому не доверять, и так просто застать нас врасплох не получится.

– Не лучше ли, чтобы этим делом занимались специалисты, твой кузен, например?

– А кто вам говорит, что мы будем мешать полиции? Но пока они будут заниматься всякими экспертизами, сбором информации, запросами по Интерполу, мы просто пошире откроем глаза и навострим уши. И там, куда полиции хода нет, где люди не чувствуют подвоха и чужого взгляда, расслабляются и вполне могут выдать себя, будем мы. Кроме того, нас никто из «постных рож» ни в чем не подозревает. Мы – нейтральная сторона, дамы-благотворительницы, поэтому мы можем запросто найти такую информацию, до которой полиции докопаться будет гораздо сложнее.

– С чего ты решила, что у нас получится? – уже более неуверенным тоном произнесла Ангелина – похоже, идея ей уже не казалась такой безумной.

– Вот именно, – поддержала ее Екатерина Великая, – это в детективных сериалах информация вываливается из нужного шкафа в нужный момент. А в нашем случае что может произойти? Одно из действующих лиц забыло окровавленную пилу в собственном комоде?

– Ну, все комоды, шкафы, тайники, а также окрестные кустарники, лес и прочее полиция благополучно перерыла или перероет, так что пила ниоткуда не вывалится! – рассмеялась Марго.

– Спасибо, успокоила! – хмыкнула ее подруга.

– Ну, подумайте только, мы же – прекрасная команда! Возраст, опыт, женская проницательность, знание людей и, самое главное, отсутствие иллюзий. Кроме того, ты, Кати, знаешь почти все европейские языки, родители – специалисты по античной истории и медиевисты, ты же во всей этой информации с детства купалась, да и дочери своей докажешь, что мамочка – не лыком шита! Ты, Ангелина, логический ум, математик, с цифрами дружишь, компьютер знаешь как свои пять пальцев, в финансовой системе разбираешься. И я… – Марго выдержала паузу.

– И ты? – хором спросили подруги.

– Мое главное качество – прекрасное знание человеческой натуры, природная наглость и умение оказываться в самом неподходящем месте в самый неподходящий момент…

Ответом было молчание. Женщины переваривали информацию.

– И потом не забывайте, что я была начальником отдела кадров (руководила людскими ресурсами) в крупной корпорации и теперь, что называется, «ловлю мозги» по всему миру по заказу международных фирм. За чутье на людей мне платят, и очень хорошо! – Марго победным взглядом обвела подруг: – Ну что, убедила? Тем более я уже поговорила с Эвраром, и он мою идею в отличие от вас одобрил сразу.

– Без комментариев, сдаюсь! – шутливым жестом подняла руки Екатерина Дмитриевна.

– Тогда и я согласна, – произнесла Ангелина, – в конце концов, попытка не пытка. Только как будем действовать?

– Для начала неплохо было бы распределить роли и заняться сбором информации.

– Например?

– Если ты согласна, Кати, то было бы хорошо, если бы ты проанализировала всю эту белиберду с одушевленными головами, как их назвал Лорис, забыла?

– Терафимами, – подсказала Ангелина, которой слово запало в память.

– Вот именно, терафимами и прочей чепухой, которой забиты мозги всех этих специалистов. А также побольше узнала об истории с Оттонами и этим специфическим папой римским, забыла как его звали. Надо же понять, в чем дело?

– Хорошо, я соберу информацию.

– Я же постараюсь втереться в доверие к парочке участников конференции и попытаюсь узнать побольше. Благо у меня и повод есть: отношения с Филиппом. А ты, Анжи, попытайся наладить отношения с обслуживающим персоналом. И если удастся, попробуй сблизиться с этим интендантом.

– Один, который все знает, но ничего никому не скажет, – заметила Екатерина Великая, понимавшая, что Ангелине досталась самая сложная часть задания.

– Надо по-настоящему разобраться в ситуации, – продолжала Марго. – Кроме того, Эврар обещал кратко посвятить нас в имеющуюся в их распоряжении информацию и, если понадобится, сделать запросы на интересующих нас людей. Ну, что, вперед… – с видом главнокомандующего обвела Марго взглядом своих подруг.

– И с песней, – с несколько кислым видом и по-русски добавила Ангелина.

Хильдерик, проклиная собственную судьбу, пославшую ему столь недальновидного, грубого и, самое главное, скаредного начальника, плелся к таверне. Он бы двигался к ней гораздо более прытко, если бы Хед выделил ему пару гульденов. Да и трактирщик был бы гораздо сговорчивее. Клерк шмыгнул носом и повернул за угол. Хильдерику с детства не везло. В отличие от своих здоровых братьев и сестер был он невысок ростом и неказист: острые плечи, впалая грудь, тонкие руки с длинными пальцами с обгрызенными ногтями. Силы у него особой не было, поэтому и отдал отец, торговец кожами, мальчика в обучение к монахам. Такого добра и Богу не жалко. Но Хильдерик оказался смышленым, учился легко, быстро овладел латынью, греческим, ловко писал, хорошо считал. Был самым способным из всех клерков Констанца. И с предшественником Рагнара прекрасно ладил. Тот хотя был простым воякой, но к ученому люду относился с большим уважением. Поэтому частенько и перепадали Хильдерику серебряные, а то и золотые гульдены. С приходом Рагнара все изменилось. Хотя было одно «но». Хильдерик тайно обожал даму Гертруду. Вообще, надо сказать, Хильдерик был еще молод и о женщинах думал постоянно. То есть о многих женщинах: тонких, толстых, красивых и откровенных дурнушках, простых и знатных, старых и молодых. Все они волновали неискушенную любовью плоть Хильдерика, заставляли замирать сладкой истомой, наполняли рот горькой слюной, от них деревенели конечности и обычно столь легкий и резвый язык замирал, не смея вымолвить и слова. Нужно сказать, что Гертруда собачий взгляд мужниного клерка заметила и без ответа чувство молодого поклонника не оставила. Страсть Хильдерика явно польстила стареющей женщине. Хорошо, что Рагнар не догадывался, кому он был обязан постоянными упреками жены в невежестве, иначе не сносить худосочному клерку головы.

Около таверны, как обычно, паслась стая бездомных собак. Им частенько перепадали кости и подгоревшие остатки пищи. Тут же находились конкуренты псов – несколько нищих, которым хозяин таверны время от времени давал заплесневелый хлеб и подгнившее мясо, а посетители подбрасывали пару мелких монет. Хильдерик нырнул в наполненный аппетитными запахами и гомоном полутора десятка голосов зал. Несмотря на ранний час, таверна была заполнена народом. Кто-то уже обедал, кто-то зашел погреться и опрокинуть в глотку кружку пахучего пива – хозяин варил лучший в этих краях напиток. Тут же на вертеле жарился приличных размеров кабан. И на столе рядом со стойкой красовался огромный пирог с зайчатиной, при виде которого у Хильдерика сразу же потекли слюнки. Он, недолго думая, заплатил за хороший ломоть пирога и начал уплетать его за обе щеки. Впрочем, про задание тоже не забывал, расспрашивая хозяина, расторопного малого с открытым и честным взглядом серых глаз. Слишком честным, на взгляд Хильдерика. Но сейчас ему было не до этого. Важно было разговорить хозяина и выполнить порученное. Но хозяин, которого звали Гунар, только пожимал плечами в ответ на расспросы Хильдерика. Густавиуса он знал, колоритный персонаж. И деньги у него были, только откуда? Это ему было неизвестно. Хильдерик, шмыгнув носом, выложил на стол гульден. Хозяин смахнул монету и стал поразговорчивее. С кем он видел Густавиуса? Пару раз с этим странным монахом, живущим на соседней с кабаком улице. Больше ничего особенного. Но потом, поразмыслив, указал на стол рядом со входом, за которым развалился заросший щетиной мужик с нечесаными волосами и зычным голосом:

– Спроси у Упыря, они с Густавиусом первыми дружками были, может, он что-то вспомнит.

Хильдерик дал себе слово взыскать с Рагнара потраченный на хозяина таверны гульден, заказал еще пива и подсел к другу покойного с многообещающим прозвищем Упырь. Тот обществу и бесплатному пиву обрадовался. И разговорить его оказалось проще простого. Глаза у Хильдерика из круглых стали квадратными. Не такой уж простой птицей оказался их несчастный бродяга! Уже через несколько минут, вытянув из пьяницы всю необходимую информацию, клерк с сознанием выполненного долга отправился назад. Тем временем хозяин таверны подозвал одного из ошивающихся рядом нищих. Шепнул ему что-то на ухо, и только что усиленно хромавший калека вполне резво затрусил вслед за Хильдериком. Проводив Хильдерика до ворот караульной башни, перекинувшись парой слов с сидящими на лестнице стражниками, нищий радостно поспешил обратно. На сегодняшний обед он заработал. Тем временем клерк торопливо поднялся на второй этаж, где располагалась зала, служившая кабинетом начальнику караула. Рагнар оказался на месте. Он внимательно выслушал рассказ своего клерка и только присвистнул. Он даже впервые посмотрел на того с уважением. Такого он не ожидал! И еще он прекрасно знал цену этой информации. Только сначала следовало все проверить. Только без спешки и ненужной ретивости. Действовать следовало очень и очень осторожно. Рагнар был хорошим охотником и в засаде сидеть умел. И еще он знал, как не спугнуть дичь, очень, очень важную дичь. Он еще раз поразмыслил, все взвесил и решил, что упускать такой момент не стоило. Выигрыш на кону стоял крупный. Если получится все так, как он задумал, о будущем можно будет не беспокоиться. Сеньор близлежащего к Констанцу округа, барон Ульрих Эберхардт, был человеком благодарным, и земель в его распоряжении было видимо-невидимо. И он вполне мог выделить своему верному вассалу надел с небольшим, но уютным и хорошо защищенным замком. Он даже знал один, ожидавший хозяина. Рагнар с удовольствием вздохнул, причмокнул губами и благодарственно хлопнул Хильдерика по плечу. Тот, не ожидавший знака подобного благоволения, чуть не шлепнулся на землю.

– Молодец! – и в дополнение к похвале Рагнар, опять же впервые, положил в цыплячью ладонь Хильдерика два серебряных гульдена. – Это на расходы. А теперь попытайся узнать побольше и не забудь побеседовать с нашим милейшим настоятелем. Знал ли он, чем занимался его подопечный?

– Мама, вы что там, с ума посходили? – взволнованным голосом возмущалась Кася.

На этот раз роли дочери и матери поменялись. Кася как-то привыкла, что приключения на заднее место ищет в основном она, а мать ведет вполне размеренное и спокойное существование, этакая тихая гавань. Теперь мать со своими неугомонными подругами собралась отправиться навстречу ветрам.

– Успокойся, риск минимальный, – возразила Екатерина Дмитриевна.

– Рядом бродит опасный маньяк, и ты легкомысленно так заявляешь, что риск минимальный!

– Кто тебе сказал, что это маньяк?

– А кто еще может быть?

– В смысле театральности постановки: отрезанная голова и прочее?

Кася замолчала, переваривая информацию.

– Ты права, – после небольшой паузы призналась она, – убийца вполне может быть здравомыслящим человеком без всяких психических отклонений.

– Вот именно, и в этом случае, убивая Лоуренса, он или она, почему бы и нет, преследовали вполне реальные цели. А значит, скоростная отправка на тот свет дамы-благотворительницы и ее подруг к числу приоритетов относиться не может.

– Ты, может быть, и права, но опасность все-таки присутствует! – продолжала настаивать Кася.

– Опасность всегда присутствует, – философски заметила Екатерина Дмитриевна, – скажи лучше, что ты знаешь о терафимах?

– О терафимах? – удивилась Кася. – С каких это пор ты стала интересоваться историей язычества?

– Начиная с сегодняшнего дня.

– Так сразу сложно сказать. Насколько я помню, этим словом называются самые различные предметы, но все они в какой-то степени связаны с глиняными или деревянными скульптурками языческих божеств, хранителей дома и покровителей рода.

– Что-то вроде пенатов или домовых?

– Да, например, в библейском тексте они появляются в связи с Рахилью, которая уносит с собой терафимов из родительского дома. Правда со временем, как и все языческое, эти симпатичные домашние божки, талисманы, дарящие благополучие и изобилие, превратились в злых духов.

– Как и сатиры, нимфы, русалки и прочие представители античной мифологии.

– Ты права. Но самым интересным было их свойство предсказывать будущее…

Они проговорили еще несколько минут, обсуждая на этот раз срочные вопросы, связанные с ремонтом левого крыла теперь их родового замка. Повесив трубку, Екатерина Дмитриевна начала просматривать рекомендованные Касей сайты. Информации было много. Правда, когда именно появились одушевленные терафимы, не говорилось. Одно было точно: упоминания о говорящих головах, предсказывающих будущее, присутствовали у многих античных авторов. Сохранились свидетельства их существования у вавилонян и халдеев, евреи ими тоже, судя по всему, не брезговали. То же самое относилось и к грекам, и к римлянам. Короче говоря, предшественники футурологической науки пользовались большой популярностью у древних народов. Что и понятно, учитывая гораздо большую точность их примитивных предсказаний, если, конечно, верить античным свидетельствам. Екатерина Дмитриевна представила себе, сколько бы заплатили современные корпорации за одного такого терафима – миллиардов бы не пожалели, это точно. Правда, насколько они были настоящими? Это другой вопрос. Екатерина Великая скептически усмехнулась. Для нее, выросшей в стране сначала победившего, а потом благополучно канувшего в Лету атеизма, все эти чудеса были результатом удачного оболванивания доверчивой народной массы. Однако, несмотря на очевидное шарлатанство, вполне серьезные и уважаемые ученые были способны поверить в реальность подобного оживления. Нелогичность человеческой натуры всегда ее поражала. Словно человек, начиная с самой древности и кончая настоящим, упрямо и настойчиво отказывался взрослеть. Впрочем, от нее никто не требовал научной экспертизы подлинности терафимов, да и под рукой таковых не наблюдалось.

Важнее было другое. Если терафимы были широко распространены в античности, то в Средние века они вполне могли продолжать существовать. Натура человеческая не очень-то и изменилась. И «что было, что будет и чем сердце успокоится», волновало человека с самых незапамятных времен. Да и кто мог устоять? Ровным счетом никто. Хорошо священнослужителям вещать, что все в руках Господа, и покоряться воле Его. А на самом-то деле очень хочется узнать, что именно в этих руках находится. И одно дело, когда обычный, заурядный человек не знает, что с ним случится не то что через год, а уже через пару часов. Другое – когда такая доля ждет людей самого что ни на есть высокого, чуть не божественного, если верить генеалогиям Каролингов и Саксонской династии, происхождения. Им как-то не улыбалось с тем же страхом неизвестности взирать в будущее. Пребывать в неведении им не нравилось, поэтому ничто на самом деле не исчезло – ни халдейская астрология, ни карты Таро, ни предсказатели и прорицатели всех мастей. Все продолжало благополучно существовать, и короли, и императоры, и даже папы держали при себе целый штат подобных более или менее серьезных профессионалов гадания на кофейной гуще. Не обходилось, как и полагается, без черных или белых магов. И приходилось признать, что терафимы в арсенале этих представителей оккультных наук были самыми впечатляющими объектами-субъектами. Поэтому и были зарезервированы только для самых-самых высокопоставленных представителей средневекового мира. Что касается запретов на поклонение идолам и обращение к магии, то они, как и все запреты, существовали исключительно для того, чтобы их нарушать.

Екатерина вспомнила один из прочитанных процессов изготовления терафима, и тошнота подкатила к горлу. Хотя к тонкоорганизованным она не относилась, но увиденное в лаборатории не давало покоя. А представить на месте голов шимпанзе человеческие было чудовищно. Усилием воли она отогнала кошмарные видения. Иногда ученые пугали Екатерину отсутствием нормальных человеческих чувств. Ей бы железные нервы Марго! Она вздохнула – на подобные размышления у нее явно не было времени. Через несколько дней они должны будут покинуть замок, а следовательно, надо было торопиться. Закрыла ноутбук, захватила его с собой и вышла из номера, старательно закрыв входную дверь на ключ. Предосторожность в таких условиях явно не была лишней.

Сеньор прилегающих к Констанцу земель, барон Ульрих Эберхардт, был сегодня мрачнее грозовой тучи. Даже Батильда, жена господина, попридержала обычно ядовитый язык. Она была умной женщиной и знала, когда ее мужа не следовало провоцировать. И сегодня был именно такой день. Барон был в бешенстве. Из ставки императора приходили новости одна хуже другой. Мало того, что свою столицу Оттон III перенес в Рим и полностью оставил земли Германии, так еще и приказал передать священное Копье Судьбы – символ императорской власти папе Сильвестру. Конечно, всем была известна близость Оттона и Сильвестра! Эта старая поповская лиса! Лицо Ульриха перекосилось от гнева. Он хлопнул кулаком по столу, да так, что массивный дубовый стол подпрыгнул, а старый оруженосец Ватто отпрыгнул с неожиданной для его лет ловкостью. А потом и вовсе исчез за дверью – как бы не попасть под горячую руку! Нрав господина ему был известен лучше, чем кому бы то ни было. Сегодня все предпочитали не попадаться господину на глаза. Даже охотничьи псы, любимчики Эберхардта, и те поджали хвосты и забрались под стол.

Барон обвел мрачным взглядом свои покои. Ничего больше его не радовало, а должно было бы. Ведь барон был одним из самых богатых людей Германии. Раньше он особенно гордился убранством этой залы. Стены были обтянуты золотистой парчой, дубовые панели с тонкой резьбой защищали от холода, на столе красовались серебряные кубки с драгоценными камнями, пол в отличие от устланных соломой земляных полов обычных обиталищ даже самых богатых горожан был выложен каменными плитами и чисто выметен. Теперь же ему было все равно. Этот сосунок император посмел отказать барону Ульриху Эберхардту! Отважился сказать «нет» самому близкому сподвижнику собственного отца! Когда Эберхардт услышал это, он не поверил собственным ушам. Самое унизительное, что все это было сделано публично. Его специально унизили перед всеми и почти прогнали со двора! Раньше бы Ульрих начал собирать армию и заключать союзы. Но не одному же отправляться против императора?! Нет, это было глупостью. И именно на это, скорее всего, рассчитывали советники императора и особенно один, самый опасный. Ульрих поморщился. Все следовало обдумать, очень серьезно обдумать. Барон, не сдерживая ярости, сплюнул на пол. Проклятые церковники! Именно они отравили императора со своим богом!

В глубине души ни Эберхардт, ни его предки никогда не смирились с этой, принесенной хитрыми римлянами и греками религией. Бог должен был быть воином, как боги его предков. Он с горечью вспомнил времена, когда германцы поклонялись отважному Одину, грозному Тору и, конечно, богу воинской доблести Тюру. Славная эпоха, именно с помощью своих исконных богов они завоевали все эти земли. Теперь же он вынужден склонять свою голову перед слабаком, умершим плюс ко всему на кресте, как заурядный вор и убийца. Спаситель, не сумевший спасти самого себя! Эти проклятые церковники одурманили всех и, самое главное, получили полную власть над императором.

Ульрих был уверен, что такой бог был удобен, чтобы держать чернь в подчинении и чтобы она не смела поднимать голову. Но они, воины и избранные, имели право верить своим, подлинным богам, богам их предков, сделавших германцев повелителями мира. Только хитрые и изнеженные римляне и греки и на этот раз победили отважных германцев. И помогли им не оружие, не хитрость, не предательство, а сладкие речи всей этой монашествующей братии.

Ульрих помнил рассказы своей старой няни Гудрун. Именно она ему поведала, что судьбой каждого распоряжаются на самом деле три норны, три богини: Урд, Верданди и Скульд. И каждая из них выбирает предназначенное, но человек способен сам повернуть в нужную сторону колесо собственной жизни, следуя своей судьбе и исполняя свой долг. Именно это забыл император. Его отец был настоящим воителем и мудрым правителем. Но он умер слишком рано. И воспитанием юного императора занялись две чертовы бабы: мать, подлая гречанка Феофано, и бабка, Адельгейда Бургундская. И та и другая забили голову будущего монарха дрянью, да еще позволили всякой черносутанной нечисти рассказывать императору сказки о его великом предназначении. Император – новый спаситель человечества! Замена их погибшему на кресте богу! И что конец времени близок, и только он спасет всех живущих на земле. Вот император вместо занятия воинским искусством истязает неделями свою плоть, слоняется, как умалишенный, по монастырям. Отдалил от себя всех соратников собственного отца, испытанных в боях и преданных воинов, а вместо них приблизил к себе… Ульрих вновь шарахнул кулаком по столу. Тот только затрещал, а псы заскулили от страха.

В этот момент раздался осторожный стук.

– Кто?

Дверь приоткрылось, и в нее просунулось испуганное лицо старого оруженосца.

– Кардинал Бенно требует свидания с вашей милостью, – торопливо проговорил Ватто, внимательно наблюдая за руками барона – как бы не запустил тяжелым кубком! Так оно и случилось. Ульрих, услышав имя и, самое главное, священный сан гостя, тут же швырнул в оруженосца попавшийся под руку сосуд. Ватто ловко прикрыл дверь и заново приоткрыл с вопросом: – Что мне ответить кардиналу?

– Пусть убирается к чертовой матери! – прорычал Эберхардт.

– Но с ним архиепископ… – начал было Ватто.

– К черту твоего Макариуса! – не унимался барон.

Констанц, как и большинство крупных городов империи, управлялся архиепископом. Надо заметить, что барон находил архиепископа Макариуса человеком понимающим и полезным, но сегодня любой представитель церкви вызывал у него глухую ненависть.

– Но его преосвященство… – никак не унимался Ватто.

– Пошел вон! – продолжал буйствовать Ульрих.

На этот раз дверь отворилась широко, и кардинал появился на пороге собственной персоной, следом за ним вкатился архиепископ Макариус. Священников, похоже, нисколько не впечатлил запрет. Ульрих выкатил глаза и потерял дар речи от такой наглости. Но кардинал не дал ему опомниться и с порога произнес:

– Я знаю, что вы не рады меня видеть. Но у нас есть общий враг, и я думаю, мы сможем договориться!

Барон успокоился так же внезапно, как и взбесился.

– Кто? – коротко спросил он.

– Его святейшество папа Сильвестр II.

Ульрих встал со стула. Его массивная фигура возвышалась посреди залы. Грозно сдвинутые кустистые брови над холодно-серого цвета глазами внимательно рассматривали сухого, прямого, как палка, кардинала и его круглого, как жирная перепелка, спутника.

– Вы уверены, что обратились к тому человеку? – презрительно поинтересовался он.

– Уверен, – не меняя тона, спокойно ответил кардинал…

Своих подруг Екатерина Великая нашла в парке. Марго, как и полагается начальнику Генерального штаба и Главнокомандующему в придачу, рассказывала о последних достижениях собственного кузена.

– Бельгийская овчарка нашла тело. Просто прелесть!

– Тело?! – изогнула брови дугой Ангелина.

– При чем тут тело – пес! – возмутилась непонятливости подруг Марго. – Всегда любила и люблю овчарок и не понимаю, как люди терпят болонок и еще хуже – шпицев?! Это же преступление против натуры!

– Ты нам о своих вкусах в области собак расскажешь потом, ладно? – попросила Екатерина Дмитриевна. – Что с телом? Где его нашли?

– Ну что с телом? Без головы, как и полагается, нашли в одном из ответвлений подземного лабиринта и отправили на экспертизу. И, к сожалению, убийца автографа не оставил.

– Что еще нового?

– Список подозреваемых сузился, и это уже хорошо.

– Что же в этом хорошего? – со вздохом спросила Ангелина.

– Нам проще работать. Так вот, из приглашенных алиби нет у пятерых: Флориана Лориса, Кристиана Херманса, Карла Шоне, Генриха Фроста и… – Марго искренне вздохнула, – Филиппа. Другие передвигались группами или все это время провели в зале.

– А интендант и обслуживающий персонал?

– С этим сложнее. В замке трое постоянных служащих: интендант, консьерж месье Бланше и его жена Кристина. Потом есть две приходящие горничные, немка Грета и местная, из соседней деревни, Каролина, и, наконец, приглашенный шеф-повар, забыла его имя.

– Что с ними?

– Повар был, как и полагается, на кухне. Ему помогала жена консьержа Кристина, это она обычно готовит, когда нет презентаций. Грета и Каролина прибирали комнаты к приему гостей и периодически пересекались. Консьерж постоянно находился рядом с входом на случай появления опоздавших. Полиция проверила – действительно, несколько приглашенных так и не появились.

– И интендант?

– Вот с ним сложнее, – задумчиво произнесла Марго, – все его видели, но никто точно не может определить время, что и понятно – он постоянно по замку, как заведенный, крутится.

– Фигаро здесь, Фигаро там. Ставлю на интенданта! – заявила Ангелина. – У него больше всего возможностей, и замок он знает как свои пять пальцев.

– Ну а мотив? – сморщила губы Екатерина Дмитриевна. – И потом: почему такое странное убийство?

– Чтобы на него не подумали, – заявила Ангелина, невзлюбившая вездесущего Сурдеваля с первого взгляда.

– Хорошо бы, если бы это был интендант, – медленно произнесла Марго, – только с мотивом действительно напряг. Да и потом, пятеро приглашенных имеют медицинское или биологическое образование, то есть кого-то там резать им не впервой, а вот Сурдеваль – человек из абсолютно другого мира.

– Вот именно, – продолжала настаивать на своем Екатерина Великая, – только представь: одно дело – убить, так еще потом с риском для себя голову отрезать и устраивать всю эту театральную постановку! Тут железные нервы надо иметь или быть законченным психопатом!

– Ну, психопат тоже есть, – мрачно усмехнулась Ангелина, – наш старый знакомый Генрих Фрост.

Ее собеседницы согласно кивнули головами. Они и сами себе признавались, что в присутствии Фроста всегда испытывали непонятное ощущение неловкости и, того хуже, отвращения. Конечно, все могло быть легко объяснено его внешностью: глаза разного цвета, собранные из разных кусков лицо и тело вызывали вполне естественную в таких случаях неприязнь. Фрост вполне мог поучаствовать в конкурсе на звание самого нелепого человеческого существа на планете. Но было еще что-то другое в нем, скользкое, противное, которое не выразишь словами, только чувствуешь непреодолимое желание развернуться и смыться, чем быстрее, тем лучше.

– Ну а теперь твой черед, Кати, выкладывай, что тебе удалось узнать, – удобно расположилась Марго на парковой скамейке.

Она сейчас напоминала большую породистую кошку, только что не мурлыкала от удовольствия. Похоже, все перипетии не оказывали на нее совершенно никакого влияния. Нервы у парижанки были по-настоящему железными. Ангелина устроилась рядом, она была напряжена, и внешнее спокойствие явно стоило ей усилий. Екатерина Дмитриевна села между ними и раскрыла специально захваченный ноутбук.

– Тогда по порядку, слушайте: во-первых, в исследованиях возможности жизни головы, отделенной от тела, ничего нового нет, – начала она. – Я только что нашла сведения об одном французском докторе, Жюльене Цезаре ле Галуа. Жил он в XVIII веке, и, сами понимаете, гильотина тогда без работы не стояла. Так вот, в своем научном труде он объяснял, что голова вполне может обойтись без тела, если ее снабжать всем необходимым. И ни о какой мистике он не упоминает. Все доказывается опытно-научным путем. Кстати, в Интернете же я нашла сведения о подготовке к пересадке головы в Италии. Есть даже добровольцы.

– Доноры головы, как я полагаю, – сморщилась Ангелина.

– Правильно полагаешь, доноры тела в данном случае, как ты сама догадываешься, не требуются. Зато парализованных, желающих получить новую жизнь, хватает.

– Мне это все не нравится, – заметила Марго.

– Мне тоже, но суть не в этом. То есть в опытах наших гавриков ничего экстраординарного не наблюдается. Единственное, что никто не говорит о создании киборгов, то есть подсоединении человеческого мозга к машине.

– Ты думаешь, именно этим занимается Филипп? – напряглась Марго. – Мне он показался искренне увлеченным этими оракулами и прочими средневековыми мистериями.

– Сложно сказать, зато я нашла упоминания о том, чем занимается Филипп, у Елены Блаватской в «Одушевленных статуях».

– У Блаватской? С каких это пор ты увлеклась Блаватской? – подняла брови Марго.

– С тех самых, когда вы мне поручили разобраться с, так скажем, теоретической частью нашего расследования.

– Интересно, и о чем же она пишет?

– О процессе создания оракулов-терафимов. Кстати, это объясняет и слова нашего полусумасшедшего Генриха о гибели младенцев.

– Кстати, при первой встрече Генрих совершенно не напоминал сумасшедшего, – заметила Ангелина, и Марго согласно кивнула головой.

– Хотите сказать, что крыша у него съехала именно здесь? – уточнила Екатерина.

– Влияние местного климата, – пожала плечами Марго.

– Не думаю, – покачала головой Екатерина, – от климата еще никто с ума не сходил.

– От местного крыша может не только съехать, а просто-напросто взорваться! – не желала отказываться от собственной гипотезы Марго.

– А мне кажется, что он чего-то до умопомрачения боится, поэтому и кажется психом, – подвела итог обсуждению Ангелина.

– Ладно, о Генрихе потом, вернемся к оракулам и Блаватской. Вот послушайте, о чем она пишет. Все по порядку читать не буду, сокращаю: «Владельцы таких терафимов убивали новорожденного младенца, отрезали его голову и клали ему под язык, посыпанный солью и политый маслом, небольшую золотую пластинку, на которой было выдавлено имя злого духа; затем, после подвешивания этой головы к стене своей комнаты, они зажигали перед ней лампы и, упав ниц на землю, беседовали с ней». И далее: «Ученый маркиз де Мирвиль полагает, что как раз такие экс-человеческие фетиши имел в виду Филострат: «Была голова Орфея, которая говорила с Киром. И голова Гоплосмия, жреца из храма Юпитера, которая, как рассказывает Аристотель, после своего отделения от тела раскрыла имя своего убийцы… и голова некоего Публия Капитануса, которая предсказала крупные несчастья, которые скоро обрушатся на римлян». Не надоело?

– Пока нет, – хором ответила благодарная аудитория.

– Тогда продолжаю. «Таким образом, есть смысл поверить, что содержащиеся в «Эдипе» отца Кирхера многочисленные изображения небольших фигур и голов людей с выступающими из-под их языков металлическими пластинками, которые полностью высовываются из их ртов, являются истинными и вполне правдоподобными терафимами». Тут пропущу, она рассказывает о греко-фригийских палладиумах, содержавших человеческие останки. Потом упоминаются все мистерии обожествления, оргии, жертвоприношения и магия, которые применялись по отношению к таким головам. И, наконец, на что намекал Генрих, когда говорил о головах младенцев: «Убивался ребенок, достаточно маленький для того, чтобы его невинная душа все еще оставалось единой с anima mundi (мировой душой), его голову бальзамировали, а его душа удерживалась в ней силами магии и колдовства. За этим следовал обычный процесс, золотая пластинка и так далее».

– Дурдом! – покачала головой Ангелина. – Ты хочешь сказать, Флориан с Филиппом тоже этим процессом увлеклись?

– Вряд ли они на это решились, – неуверенно произнесла Екатерина Великая.

– А если решились и Лоуренс что-то об этом узнал, то вот вам и мотив.

– Это почище Синей Бороды будет! – передернуло Ангелину. – Ну и прошвырнулись, называется! И все из-за меня!

– Мы сами взрослые девочки, – возразила ей Екатерина Дмитриевна, молчавшая же все это время Марго задумчиво произнесла:

– Создать предсказателя будущего, подумать только, да за такое любая многонациональная корпорация, любое правительство кому угодно голову оторвут!

– Чтобы из нее оракула сделать, – ехидно дополнила ее Екатерина Дмитриевна.

– Хотите сказать, что в возможность создания подобного объекта-субъекта могли поверить не только наши «чудики» со съехавшей в неизвестном направлении крышей? – задала риторический вопрос Ангелина.

Ее собеседницы только переглянулись, ответ был очевидным. Марго дополнила:

– И судя по разговору Лоуренса и Генриха, спонсоры у данной операции есть, и даже очень щедрые.

– Только, может, не очень согласные на то, что их деньги расходуются подобным образом. Вот вам и второй возможный мотив, – продолжила ее мысль Ангелина, – и как ни крути, но Берже и Херманс были первыми заинтересованными в исчезновении Лоуренса лицами.

– Не согласна, – бросилась на выручку своего возлюбленного Марго, – убийство Лоуренса – только отсрочка. Судя по всему, именно он был проверяющим от этих неизвестных нам спонсоров. Но он – не единственный, рано или поздно все равно бы выяснилось, что исследования отошли от своей первоначальной цели.

– А может быть, для кого-то было важно, чтобы это случилось как можно позже? – задумчиво произнесла Екатерина Дмитриевна.

– С ума сойти, следуя твоей логике, получается, что Лоуренса убили из-за каких-то нескольких дней?! – покачала головой Ангелина.

– Или недель, – поправила ее Екатерина Дмитриевна, – если для кого-то жизненно важно было, чтобы исследование не останавливалось, то игра для него стоила свеч…

– Конечно, если этот кто-то думал, что близок к цели, – сделала вывод Марго.

Ответом было молчание.

– Ну а что с этой загадочной головой, которую мы так и не увидели? Она существует на самом деле?

– Существует, существует, – кивнула головой Марго, – Эврару показали эту древность, говорит, до сих спать спокойно не может, чудище еще то!

– И он – живой?

– Похоже, что нет, мумифицированная голова, – ответила Марго, – во всяком случае, то, как она действует, полицейским не продемонстрировали.

– И это почти рядом с нами! – воскликнула Ангелина, на лице которой было написано явное отвращение.

– Ну не рядом, а в подвале, в сейфе за семью замками, – поправила ее Марго.

– Значит, именно это и было сюрпризом… – вздохнула Екатерина Дмитриевна, – и на том не получившемся сеансе нам пытались продемонстрировать этого самого терафима.

– Но вместо одушевленной древней головы… – начала Ангелина, и Марго закончила ее мысль:

– Получили уже неодушевленную и очень даже современную голову профессора Лоуренса…

Время до вечера протекало спокойно. Если спокойствием можно было назвать присутствие перерывающих окрестности полицейских, мрачные лица персонала и натужные улыбки приглашенной публики. Всех гостей попросили остаться на некоторое время. Какое именно, уточнено не было. К вечеру полицейские удалились. Марго удалось перекинуться парой словечек с кузеном Эвраром. Новости были малоутешительными. Ее возлюбленный продолжал возглавлять топ-10 возможных убийц, куда были включены Филипп, Кристиан Херманс, Карл Шоне, Флориан, Генрих, интендант, две горничные, консьерж, и оставлено свободное место для какого-то неизвестного лица.

На ужин идти никому из троицы не хотелось, решили обойтись обедом, а вечернее поглощение пищи оставить врагу. Тем более в холодильнике нашлось несколько йогуртов и в багаже предусмотрительной Ангелины оказалась пачка сухого печенья. И спать отправились раньше обычного, денек выдался не из легких, да и потом, как хорошо известно, утро всегда было гораздо мудрее вечера. Однако проверить правдивость расхожего утверждения этим утром им не пришлось. Вместо щебета птиц и шума ветра (именно данный способ побудки был указан в рекламном буклете замка) их разбудил вой сирены и пронзительные крики. Дамы стали натягивать на себя первое, что попало под руку. Пока подруги приводили лица в порядок, Марго, как была, заспанная и взлохмаченная, стрелой вылетела из номера. Поэтому к тому времени, когда Анжи и Кати спустились, она была уже в курсе происшедшего.

– Лабораторию Филиппа какая-то сволочь разгромила, из музея исчезла рукопись Коля, и, самое главное, пропала их драгоценная голова! – коротко пояснила Марго.

Вокруг царила самая настоящая суматоха. В центре круговорота восклицательных и вопросительных знаков помещался возлюбленный Марго. Вид у него был не ахти. Примерно как у человека, пережившего землетрясение или новый Всемирный потоп. Был он в невыразительном спортивном костюме с остатками паутины на левом рукаве и взлохмачен.

– Кому это понадобилось? – задала резонный вопрос Ангелина.

– А шут его знает.

– А что с головами?

– Которыми – шимпанзе?

– Да, тоже исчезли?

– Ага.

– Но это же невозможно, вокруг охрана, в замке – полиция?!

– Тут уже кто-то выдвинул гипотезу вроде «нечистая сила дала, нечистая сила взяла», – криво усмехнулась Марго.

– У них что, окончательно съехала крыша? – подняла брови в изумлении Екатерина Великая.

– Это ты в смысле того, что она ехала и раньше? – не без сарказма заметила Ангелина.

– Боюсь, что да.

– Ну и попали мы в переплет, девочки! – вздохнула миллионерша. – Знала бы, соломки бы подстелила.

– Только без паники! – бодрым голосом произнесла Марго, парижанку, похоже, вывести из себя могло только извержение вулкана. Она обвела окружающую сцену взором полководца и прошептала: – Осторожно, девочки, самое интересное только начинается! Вот теперь-то мы и увидим, кто чего стоит.

Что именно собиралась видеть Марго, Ангелина не понимала. Люди были обеспокоены, а часть явно была шокирована. Попробуй в таких условиях понять, у кого посттравматический синдром, а у кого чувство вины. Правда, один человек выделялся. На лице их старого знакомого Генриха была отчетливо написана ирония. Он явно что-то знал. От Марго тоже не укрылось выражение физиономии Генриха. Марго вообще интересовал этот человек. Он был таким разным, лицо, да и все тело представляли причудливое сочетание несочетаемого. Но самым интересным был вопрос: кем он был на самом деле? У нее из головы не выходил случайно подслушанный разговор с Лоуренсом. Какую роль сыграл этот странный человек в гибели профессора? Из рассказа Эврара она знала, как был убит профессор – проникающим ножевым ранением в спину. Надо было хорошо знать человеческое тело, чтобы нанести такой точный удар, нужно было обладать железными нервами и подобной этому же металлу решимостью. Проблема была в одном: Генрих явно знал больше, чем говорил. Но представить его наносящим удар Лоуренсу она не могла. Марго вновь внимательно обвела глазами холл. Бледные, встревоженные лица, опущенные глаза, словно каждый боялся выдать себя. Похоже, скелеты в шкафах были у каждого участника, и Лоуренса не любили многие, только кто от тайно лелеемых мыслей перешел к действиям? Она знала, что и с Филиппом все было не просто. Надо было найти время раскрутить его на более подробный разговор. Она мысленно вернулась к Генриху. На этого человека стоило обратить особенное внимание. Она посмотрела на стоявшую рядом Екатерину Великую. Она уже не раз ловила на лице Генриха особенное выражение, когда он смотрел на ее подружку. Что это было – тайное обожание? Уверенности в этом у нее не было. Но что-то было, наверное, вполне объяснимая заинтересованность. Поклонников у Кати всегда было море. Небольшого роста, рыжеволосая, с ведьминскими изумрудными глазами, с возрастом не потерявшими, а даже приобретшими какой-то особый блеск, Кати оставалась удивительно красивой женщиной. Само собой разумеется, что подруге было бы проще разговорить Фроста. Однако была одна проблема: Кати испытывала к кубическому человеку явное отвращение. Марго решительно тряхнула головой. Ничего, для пользы дела подруга могла постараться, а Генриха Фроста необходимо было разговорить. Поэтому, не откладывая дела в долгий ящик, Марго решительно заявила:

– С этим надо найти повод побеседовать, Кати, ты не могла бы при случае порасспросить его поподробнее обо всех этих головах, оракулах и прочем?

– Я хотела сначала поговорить с Лорисом, побольше выяснить об этом манускрипте, – ответила та, сморщив нос.

– Думаешь, есть какая-то зацепка?

– Не уверена, но миниатюры похожи на зашифрованное послание.

– Письмо будущим поколениям от папы Сильвестра?

– Не знаю, поэтому сама видишь, что мне не до Генриха, – попыталась было отвертеться Екатерина Дмитриевна, стараясь избежать неприятного задания.

– Так и сделай, расспросишь нашего милейшего председателя фонда, а потом займешься Генрихом, – согласилась Марго и, предупредив новую попытку подруги избежать общения с Фростом, добавила: – Я знаю, что он тебе не нравится. Но тебе же за него не замуж выходить!

Екатерина Великая нехотя кивнула головой. Они подождали, пока уляжется суматоха. Завтрак был все-таки подан с небольшим опозданием. Марго, у которой плюс ко всему проснулись материнские чувства, старалась держаться поближе к Филиппу. Правда, тот удивительно быстро пришел в себя и с хорошим аппетитом налег на завтрак, хотя большинству присутствующих кусок явно не лез в горло. После Марго и Ангелина остались в гостиной, Екатерина отправилась искать Лориса. Председателя фонда она нашла в малой гостиной. Вид у него был чрезвычайно озабоченным, правда, первый шок уже явно прошел.

– Флориан, все в порядке?

– Насколько это возможно – да, – коротко ответил он, а потом, видимо, вспомнив о своей роли хозяина, заломил руки и с трагическим надрывом в голосе начал: – Я искренне расстроен случившимся! Я чувствую себя ответственным за то, что вы оказались в этой ситуации. Поверьте, если бы это было в моих силах, вы тут же смогли бы покинуть замок. Но, увы, сейчас я не властен принимать решения!

– Не беспокойтесь, мы располагаем необходимым временем, и нас данная ситуация совершенно не смущает.

– Замечательно, вы сняли груз с моей души, – с показным облегчением ответил он.

– Тогда не могла бы я вам задать один вопрос?

– Задавайте, – снова короткий ответ.

Дар красноречия от всего пережитого Лорис, похоже, потерял.

– Не могли бы вы мне побольше рассказать об этой таинственной рукописи, – не стала ходить вокруг да около Екатерина Дмитриевна.

– Что вы имеете в виду? – сделал непонимающий вид тот.

– Манускрипт, показанный нам в музее, который был найден в могиле тамплиера.

– Вы же знаете, что он исчез. Или вы не в курсе последних событий? Я же уже говорил, что, к моему величайшему сожалению, он пропал. Хотя это мелочь по сравнению с настоящей трагедией, которую нам пришлось пережить!

Глаза его увлажнились, а естественная бледность стала проглядывать сквозь искусственный загар. Или он действительно был потрясен гибелью. Или… Екатерина Дмитриевна не могла отделаться от ощущения, что Лорис переигрывает. Зачем ему нужно изображать сильные чувства? Никто не требовал от него участия в сцене потери самого близкого на земле человека. По его же рассказам, Лоуренса он знал весьма поверхностно.

– На ваш взгляд, рукопись представляет большую ценность?

– Она бесценна! – воскликнул Лорис, и в уголке глаза вновь показалась скупая мужская слеза. – Но что мы можем сделать! – страдальчески развел он руками.

Екатерина внутренне выругалась. Она еще надеялась вытащить хоть какие-то дополнительные сведения из Лориса? Пустая трата времени! «Что на самом деле происходит, черт возьми! – промелькнуло в ее голове. – Все словно с ума посходили. Лорис себя чуть ли не шекспировским персонажем представляет и готов волосы на голове рвать, Шоне волком смотрит, правда, Филипп с Кристианом держатся, не говоря уже о Генрихе и прочих. Что их еще ожидает? Тут хоть самой оракулом обзаводись!» Она вздохнула и, коротко попрощавшись, развернулась. Она прошла метров пятьдесят и наткнулась на Генриха. Волк сам шел на охотника. Тот, похоже, был единственным, кого вся эта история оставила почти равнодушным.

– А-а, дама-благотворительница, – не без сарказма заметил он, – и вы не боитесь одна разгуливать по нашему проклятому замку?

– Проклятому? – удивилась она. – Это вы имеете в виду недавние события?

– Не только недавние, – уклончиво ответил он.

– Надо же? А поподробнее можно? – поощрила она его.

Ход не удался.

– Это не важно, – уклончиво ответил Генрих и неожиданно помрачнел.

– Вас тоже волнует пропажа рукописи Коля?

– Этого манускрипта – нисколько! – заявил он.

– Мне казалось обратное, – задумчиво пробормотала она.

– Он уже скопирован-перекопирован, – пояснил он, – да и потом, рано или поздно он все равно выплывет наружу.

– Месье Лорис придерживается обратного мнения, – заметила она.

– Ну, какого мнения на самом деле придерживается месье Лорис, известно только самому месье Лорису, – с явной иронией произнес Генрих и насмешливо зажмурил свой карий глаз, зато зеленый с коричневыми искорками оставался абсолютно открытым. В этой способности закрывать один и оставлять широко открытым другой глаз было что-то дьявольское, нечеловеческое. Екатерину передернуло. Ее бы воля – ни за что бы не стала разговаривать с этим разнокалиберным персонажем.

– Ну а разгром лаборатории и пропажа загадочной головы, вам они тоже по барабану? – тон в тон ему ответила Екатерина Дмитриевна.

– Нет, это меня искренне расстроило, я этого не ожидал, – признался он.

– Чего же вы тогда ожидали?

– Это не имеет значения, – отмахнулся тот.

– Мы можем поговорить откровенно, Генрих?

– Не знаю, но можем попробовать, – поощрительно заявил он.

– Хорошо, насколько вы верите во всю эту историю с воспроизведением терафима?

– Почему бы и нет? – снова почти односложно ответил он.

– И магия вас не смущает?

– Не вижу большого отличия между магией и наукой.

– Получается, что вы верите в историю с головой папы Сильвестра?

– А, священный череп, вернее, священная голова папы Сильвестра, – медленно проговорил Генрих и поднял на Екатерину Дмитриевну немигающий взгляд своих странных разноцветных глаз, – что вам известно о ней?

– Ровным счетом – ничего, – осторожно ответила она.

– То есть традиционный набор: папа Сильвестр Второй обладал таинственной головой, существующей отдельно от тела и способной ответить на любой вопрос?

– Насколько я помню, реплики головы были односложными: «да» и «нет», – уточнила она.

– Вы присутствовали на этих сеансах? – вопросительно сложил он свои пухлые губы сердечком.

– По словам очевидцев, – начала слегка раздражаться она.

– Значит, вы встречали очевидцев? – он повернулся к ней своим оттопыренным ухом, именно так она представляла троллей.

– Слушайте, Генрих, перестаньте паясничать, вы прекрасно знаете, что очевидцев след простыл уже как минимум десять столетий назад! – воскликнула Екатерина Великая.

– Ну, допустим, не всех, – уклончиво ответил Генрих, – некоторые протянули гораздо, гораздо дольше. Но сейчас их действительно нет в живых.

– А древняя голова, какое отношение она имеет ко всему этому?

– О, на этот вопрос есть многочисленные ответы!

С трудом борясь с неумолимым желанием придушить этого человека, Екатерина Великая как можно спокойнее произнесла:

– Могла бы я услышать хотя бы один из них?

– Хорошо, один так один, – издевательски улыбнулся Генрих, – голова – современница папы Сильвестра.

– Значит, об этой голове шла речь в легенде?

– Мы договорились об одном вопросе, остальные в наш устный контракт не входят, – начал разворачиваться он.

– Я не согласна! – возмутилась Екатерина Великая.

– Наши мнения в этом вопросе расходятся, – не без иронии констатировал ее собеседник, всем своим видом показывая, что их разговор окончен и он торопится.

– И похоже, не только в этом! – тон в тон ответила она.

– Вы мне напоминаете Женевьеву, – как-то сразу погрустнел он и стал каким-то более человеческим. Даже оттопыренное ухо больше прилегло к голове.

– Женевьеву Бренон? – подчиняясь какому-то внезапному наитию, уточнила она.

– Вы ее знаете? – удивился Генрих и остановился.

– Нет, я никогда не была с ней знакома, мне про нее рассказала Ангелина.

– А, понятно, – усмехнулся мужчина, – после ее выступления на презентации. Женевьева любит экзотические выходки!

– Вернее – любила, – поправила его Екатерина Дмитриевна.

Генрих как-то странно посмотрел на свою собеседницу и медленно, словно взвешивая каждое слово, спросил:

– Почему вы говорите о ней в прошедшем времени?

– Она погибла! – удивленно приподняла брови Екатерина Дмитриевна.

– Погибла! Где, когда?!

– Вы не в курсе? – удивилась Екатерина Дмитриевна.

– Нет, – внезапно посерел Генрих.

– Ее убили за день до нашего приезда сюда.

Генрих пошатнулся.

– Я не знал, – медленно произнес он, и впервые его голос зазвучал с какой-то неожиданной, хватающей за душу откровенностью. Тут же, словно желая прийти в себя, он затряс головой и торопливо закончил: – Извините, я должен вас оставить.

На этом их разговор, к огромному облегчению Екатерины Великой, завершился. Странный человек раскланялся и удалился в одному ему известном направлении. Женщина раздосадованно выскочила в парк. Свежий воздух ей был в данный момент жизненно необходим. Она завернула за угол замка и наткнулась на странную сцену. Прямо по курсу выясняли отношения муж и жена Бланше. Красный от гнева и взъерошенный консьерж размахивал руками, словно ветряная мельница крыльями. Кристина со скрещенными руками спокойно наблюдала за мужем. По презрительному выражению, проскользнувшему по ее лицу, было видно, что обвинения мужа ее не трогали. И хотя небольшого росточка, худенькая женщина и впечатляющих размеров мужчина находились в разных весовых категориях, ярость супруга ее нисколько не пугала. Екатерину ссорящиеся супруги, похоже, не заметили. Как можно тише она подошла поближе. До ее ушей донеслись обрывки разговора:

– И ради него, ради этого подлого выродка ты готова на все? – буйствовал консьерж.

Ответ Кристины был маловразумительным.

– Грязная сука! Потаскуха! – доносились до Екатерины вопли месье Бланше.

Она придвинулась поближе, но Кристина обернулась и, заметив невольную свидетельницу, что-то быстро сказала мужу. Тот как-то враз затих и, торопливо схватив Кристину за локоть, поспешил как ни в чем не бывало к служебному входу.

– Не боитесь разгуливать одна, мадам? – послышалось за спиной в этот момент.

Она вздрогнула и обернулась. Прямо перед ней блистал лихо закрученными усами и приятной улыбкой Карл Шоне.

– Вы думаете, что моей голове что-то угрожает? – раздраженно поинтересовалась Екатерина. Она сама не знала почему, но австриец ей не нравился. И даже если Марго настаивала, что Шоне – человек в общем и целом симпатичный, Екатерина Дмитриевна его на дух не переносила. Самое неприятное, что Карл явно это почувствовал и словно специально не давал ей проходу. А может быть, она это выдумывала, поправила она сама себя, надо было оставаться объективной.

– Всем нам что-то угрожает, – философски уклонился от ответа австриец.

– И вас это не смущает?

– Что – опасность? Нет, я не из пугливых. А вас?

– Мне, откровенно говоря, не по себе, тем более никакой логики в этих действиях я не вижу, – откровенно призналась она, внутренне надеясь, что и австриец настроится на чистосердечный лад.

– Почему?

– Судя по всему, Лоуренс перед смертью во всеуслышание заявлял, что остановит все эти исследования. Значит, закономерно думать, что убийца был заинтересован в продолжении исследований. Тогда как разгром лаборатории и похищение рукописей наносят всему этому делу непоправимый урон.

– Согласен с вашей логикой, но есть и другая возможность.

– Какая?

– Убийца вполне мог перенести все это в новое, безопасное место, где ему никто не помешает продолжать свои поиски.

– Тогда все указывает на работников центра, – вздохнула Екатерина Дмитриевна, втайне надеявшаяся, что разгром лаборатории – доказательство невиновности Филиппа.

– Или на их конкурентов, – снова непонятно усмехнулся Шоне.

– И вы видели эту загадочную голову?

– Нет.

– На ваш взгляд, это был терафим?

– Вы имеете в виду оракула? – И снова это насмешливое выражение.

– Да.

– Возможно, – опять уклонился от прямого ответа мужчина.

– Что возможно: что это была засушенная голова младенца, позволявшая аккумулировать универсальную магическую энергию, и прочая чепуха в этом роде?

– То есть для вас это чепуха? – вопросом на вопрос ответил Карл.

– Нет, я неточно выразилась, процесс изготовления чудовищен и преступен! – не выдержала она.

– С этим я согласен, но, как всегда, стоит вопрос благородных целей и средств их достижения.

– И какие же благородные цели за этим стоят? – на этот раз саркастическим был ее тон.

– Дать возможность «духу», или какой-то невидимой и разумной силе, проявить свое присутствие. И найти ответы на очень важные вопросы или предотвратить катастрофы, предсказать землетрясение, цунами и так далее. Наша земля становится все более ненадежным убежищем. И очень многие это понимают…

– Подождите, – остановила она его, – вы это серьезно?

– Вполне, – твердо ответил он, – мы не можем пренебрегать ни одной возможностью, положение слишком сложное. За последние десять лет зафиксировано около четырех тысяч очень серьезных стихийных бедствий, около семисот восьмидесяти тысяч человек погибло, ущерб на миллиарды. И это только начало. Статистика фиксирует значительный рост числа природных катастроф, связанных с погодой, таких как наводнения.

– Но это может быть объяснено улучшением статистических методов! – заметила Екатерина Великая.

– Понимаю ваш сарказм, конечно, благодаря прессе и Интернету планета Земля стала «большой деревней», но дело не только в этом. Все ученые согласны в одном: статистика природных катастроф в двухтысячные годы значительно превышает аналогичные показатели в восьмидесятые и девяностые. Кроме того, за это же время от стихийных бедствий так или иначе пострадало больше двух с половиной миллиардов людей, то есть больше, чем каждый третий житель планеты. От таких цифр волосы встают дыбом! Неужели вы не замечаете, как человечество все чаще атакуют землетрясения, ураганы, цунами, наводнения, засуха и как следствие – голод, эпидемии? Как тут не вспомнить «трубы и чаши ангелов» из Апокалипсиса, от которых произошли молнии, и голоса, и громы, и землетрясение, и великий град…

Дальше – больше, на нее сплошным потоком понеслись цифры, факты, один другого страшнее. Согласно логике Карла, процессы, происходящие на планете, постепенно ускорялись, стихийные бедствия становились все более и более опасными, ставя под вопрос выживание человечества как такового. Повествование его было убедительным, а приближающийся конец света – само собой разумеющимся. Но что-то мешало его собеседнице проникнуться и поверить. Слишком часто она слышала про великие цели, требующие великих жертв. Правда, потом как-то оказывалось, что жертвы этих целей не стоили. Поэтому, окончательно потеряв самообладание, она одной резкой фразой остановила льющийся на нее речевой поток:

– И вы надеетесь решить все эти мировые проблемы с помощью пары отправленных на тот свет новорожденных?!

– Я об этом не говорил, – словно запнулся он и бросил на нее полный враждебности взгляд.

– Тогда о чем вы говорили?

Он покачал головой и, не говоря ни слова, вышел из комнаты. Еще немного, и у нее возникнет впечатление, что она попала в сумасшедший дом, пронеслось в голове Екатерины Дмитриевны. Во всяком случае, слова Ангелины про «собрание чудиков» подтвердились на все сто. Единственное, в чем их подруга ошиблась, – это в отсутствии буйных. Судя по последним происшествиям, буйные наблюдались, и количество их неумолимо увеличивалось. Если все будет развиваться по тому же сценарию, совсем скоро они окажутся исключительно в обществе опасных психопатов. Она покачала головой и направилась к парадной лестнице. Увидела наверху Ангелину и замедлила шаг. Та разговаривала с интендантом. Но, похоже, разговор не клеился. Екатерина Великая остановилась, чтобы не попасть в поле зрения вездесущего де Сурдеваля и не помешать подруге. Впрочем, ждать ей пришлось недолго. Интендант вежливо покачал головой в знак отказа и откланялся.

– Скрытная зараза! – раздраженно воскликнула Ангелина, когда Екатерина Великая присоединилась к ней.

– Тише ты! – шикнула на нее подруга.

– Вот сволочь, – уже вполголоса продолжила Ангелина, – из него слова путного не вытянешь. А ведь знает гораздо больше, чем рассказывает.

– Тебе что-то удалось узнать?

– Крохи, – махнула рукой та, – а тебе?

– Лорис в истерике или притворяется, поэтому ничего особенного узнать не удалось, кроме того, что он расстроен, в ужасе и как ему неудобно… – она закатила глаза, изображая Лориса, – в общем, хоть психолога-специалиста по посттравматическому шоку вызывай.

– Похоже, что ты не очень-то веришь в искренность этой истерики, – поджала губы Ангелина.

– Не верю.

– Думаю, что ты не ошибаешься. Только почему он устраивает всю эту клоунаду?

– Что-то из серии «Вся жизнь – театр!».

– Знать бы название постановки! А то начиналось как водевиль, а кончилось трагедией.

– У меня такое ощущение, что еще не кончилось, – медленно произнесла Екатерина Великая.

– У меня тоже. Ну а с Генрихом разговор получился?

– И да, и нет.

Екатерина кратко пересказала разговор с Генрихом.

– Ты уверена, что Генриху было ничего не известно о гибели Женевьевы Бренон?

– Похоже на то, хотя быть уверенной в чем-либо в этом бедламе невозможно!

– Твоя правда, – согласилась с ней Ангелина, – ладно, поживем – увидим.

– Дальше – больше, только закончился разговор с Генрихом, я нарвалась на австрияка, вернее, это он на меня нарвался!

– На Шоне, – понимающе усмехнулась Ангелина.

– На него, да и разговор получился престранным. Его послушать, так этот терафим – будущее человечества, мол, без него в предсказании катастроф не обойдешься.

– Это, кстати, я уже от кого-то слышала.

– Про катастрофы? – переспросила Екатерина Великая.

– Да подожди, дай вспомнить. – И после небольшой паузы Ангелина продолжила: – Перед конференцией Херманс говорил, что адаптация человечества к новым климатическим условиям – вызов XXI века.

– Вот и Шоне вещал, что выжить в новом климате Земли со старыми технологиями просто не получится. Так что, подруга, похоже, еще не все младенцы положили головы на плаху науки, – мрачно протянула Екатерина Великая.

Дальше они продолжали путь молча. Навстречу попались двое полицейских. Охрана была ненавязчивая, но присутствовала. Хотя кого от кого охранять – было неясно. Ангелина в который раз пожалела, что согласилась на этот эксперимент. Черт бы побрал эту Марго с ее возлюбленным! Да и Филипп хорош, не мог найти какой-нибудь более безобидный предмет для собственных исследований! Чем дольше Ангелина думала, тем больше раздражалась. Из головы не выходила последняя встреча с внучкой. Ангелина, обычно совершенно не придававшая особенной ценности собственному существованию, на этот раз совершенно не хотела оказаться жертвой этого маньяка. Никакого не маньяка, поправила она сама себя. Убийца действовал согласно четкому и вполне разумному плану. Только что или кто являлись его целью? Какие чувства, какие расчеты им руководили? Жажда наживы? Жажда власти? Страх? Чувство мести? Любовь? Ненависть? Список был достаточно долгим. И не было никакого смысла перебирать его до бесконечности. Она повернула голову в сторону Екатерины. Ту, похоже, занимали схожие размышления. Ну и ввязались они в историю! Какого дьявола продолжать? Уехать – и дело с концом. Но какое-то странное чувство не давало покоя. Она даже не знала, что это. Ответственность? Любопытство? Желание довести до конца начатое, чтобы справедливость восторжествовала? Азарт? Наверное, все, вместе взятое. Подруги вернулись в замок. Участники несостоявшейся презентации стояли небольшими группами и о чем-то беседовали. Лица у всех были пасмурными, и в воздухе явно пахло коллективной истерикой. В этот момент к группе, в которой что-то убедительно вещал Лорис, широкими шагами подошел Кристиан Херманс. Его лицо было бледным и взволнованным. Он, ни на кого не обращая внимания, как редиску, выдернул Флориана из его окружения и стал что-то яростно шептать на ухо. По мере его рассказа кровь отливала и от лица Лориса. Вскоре оба, словно по команде, развернулись и поспешили в замок. Ангелина с Екатериной Великой удивленно проводили взглядом спешащих мужчин.

– Не говори мне, что еще что-то случилось, – только и произнесла Ангелина.

Отец Иероним никак не мог успокоиться. Кошмарные образы крутились в его голове и не давали уснуть. Только что под покровом ночи были разрыты четыре свежие могилы на кладбище рядом с церковью Святой Берты. Все это происходило по приказу архиепископа и под руководством Рагнара Хеда. Макариус дожидался результатов во дворце. Но настоятель церкви Святой Берты был обязан присутствовать при этих отвратительных действиях. Правда, ни четырех могильщиков, ни Рагнара Хеда со стражниками происходящее нисколько не трогало. У одних работа была такая, другие же, привычные и бывалые воины, и не такое видели. Поле сражения после битвы всегда напоминало мясорубку, и война не щадила никого: ни женщин, ни детей, ни старых, ни малых. Но для маленького священника тревожить покой умерших было настоящим святотатством. Однако приказа архиепископа ослушаться он не мог. Единственным участником, разделявшим чувства отца Иеронима, был позеленевший от ужаса клерк Хильдерик. Тому тоже не удалось отвертеться. Мстительный Рагнар решил показать книжному червю, где раки зимуют. И сейчас не без удовольствия наблюдал за скукожившимся от страха заморышем-клерком.

– Эй, Хильдерик, подойди-ка поближе! – с издевкой произнес он, когда первый труп был выкопан. – Тебе же отчет его преосвященству писать.

На подгибающихся ногах клерк медленно приблизился к нестерпимо воняющему дешевому гробу. Могильщик откинул крышку. От увиденного у Хильдерика все перевернулось в животе, и только недавно с радостью поглощенные в таверне «У весельчака-обжоры» вкуснейший пирог с гусятиной и пинта свежего пива зеленой вонючей массой вырвались наружу. Стражники и Хед радостно загоготали. Картина, от которой кровь стыла в жилах, была для них всего лишь одной из реалий столь привычной для них войны.

– Ладно, здесь ничего интересного нет. Закапывайте его и разрывайте следующую.

Хильдерик со слезами на глазах отошел как можно подальше, дав себе слово больше к раскопанным могилам не приближаться. Рагнар, поиздевавшись вдоволь, оставил своего помощника в покое. Впрочем, совсем скоро всем стало не до Хильдерика. На этот раз даже привычные ко всему воины и могильщики перекрестились. Перед глазами отца Иеронима медленно проплывали кошмарные образы. Вот один из четырех могильщиков вытаскивает нечто, завернутое в грязный холст. И на глазах застывших от ужаса свидетелей из холста вываливаются один за другим обезглавленные тельца младенцев.

– Так вот за что так хорошо платили вашему бродяге Густавиусу! – с видом обвинителя обратился Рагнар к застывшему священнику.

Тот молчал. Слова не шли, они путались, прятались. Словно заколдованный, он смотрел на маленькие тельца. Потом подошел и осенил крошечных страдальцев крестным знамением, шепча слова упокойной молитвы.

– Итак, теперь мы знаем, чем занимается Бертольд Вюртембергский! – хищно улыбнулся Рагнар, вполголоса обращаясь к Хильдерику.

– Вы его арестуете? – пробормотал клерк.

– Не мне решать, – довольно улыбнулся Хед, – поживем – увидим. Да и потом, какие у нас доказательства против Бертольда? Подождем, а пока заройте, – обратился он на этот раз в полный голос к могильщикам и стражникам.

Отец Иероним, прекрасно услышавший слова Хеда, промолчал. Он хорошо понимал причину бездействия главы караула. Всем было известно, что Бертольд Вюртембергский находился под защитой Святого Престола. Но было еще другое. Действующий по приказу архиепископа Рагнар метил в более крупную дичь. Это было бесспорно. Тщательно зарыв могилы и как можно лучше скрыв следы своей ночной деятельности, группа покинула кладбище, оставив настоятеля один на один со страшным секретом. Отец Иероним вернулся в свой прилепившийся к церковной стене домишко и попытался было заснуть. Только сон никак не шел.

Священник отчаянно заворочался в постели. Соломенный тюфяк натужно зашуршал, и крысы, спокойно было приготовившиеся похозяйничать в домике, разбежались по углам. Со вздохом настоятель встал. В голове промелькнуло, что только молитва поможет, а спать ему все равно не удастся. Он торопливо накинул сутану, закутался потеплее в шерстяную накидку и спустился вниз. После недолгого колебания открыл входную дверь. Рассвет только начинался, из-за горизонта неторопливо выкатывалось багровое солнце. Застывший настоятель до боли в глазах всматривался в знакомое зрелище. Но сейчас в нем он видел нечто новое, неизведанное и страшное. Словно старый мир исчез, растворился, остался на дне той безымянной могилы, упокоившей никому не известные крошечные тела.

Марго возвращалась с прогулки с Филиппом в задумчивости. Ее новый возлюбленный был очаровательным, романтичным, но явно что-то скрывал. И это Марго не нравилось. В ней проснулось нечто вроде профессионального психологического инстинкта выведения клиента на чистую воду. Чем дальше, тем больше росла в ней уверенность, что всей правды он так и не раскрыл. Она наморщила лоб – ее милый водил ее за нос. И еще какая-то деталь никак не давала ей покоя, незначительная, но странная. Ну что ж, сколько веревочке ни виться, а конец будет. Вернее, она его найдет, и обаятельный и талантливый Берже совсем скоро расскажет ей всю историю до самого заключительного аккорда. Впрочем, игра Филиппа в прятки нисколько не обескураживала Марго. Избытком иллюзий относительно мира, людей и себя самой она никогда не страдала. Вернее, еще маленькой девочкой она прекрасно поняла, как устроена жизнь, и чем меньше неосуществимых надежд будешь питать, тем лучше. В общем, еще ребенком она предпочитала реальные подарки дарам иллюзорного Деда Мороза.

Детство Марго пришлось на время завоевания ее собственной матерью самостоятельности и независимости от мужа. То есть мать сначала следовала всем правилам хорошего тона и приличного поведения молодой девушки из хорошей семьи. Для начала Аполина, так ее звали, получила хорошее образование в престижной частной школе. Потом, как и полагалось, удачно вышла замуж за молодого человека из аристократической семьи с отличной родословной. Правда, Беатриса де Бар брак сына одобрила постольку-поскольку, так и не простив Аполине буржуазного происхождения. Но молодых мнение Беатрисы волновало мало, хотя и от наследства отказываться они не собирались. В положенный срок Аполина родила Марго, а потом что-то разладилось. То есть это окружающие и в первую очередь – дедушка и бабушка Марго решили, что дочь потеряла голову. Родительница же Марго, наоборот, посчитала, что как раз сейчас она впервые эту самую голову обрела. А именно: перестала жить согласно чужим принципам, а стала заниматься тем, что было важно именно для нее. Первым делом Аполина закончила институт права. Потом, к ужасу собственной семьи, устроилась на работу в адвокатскую контору. Дальше – больше, стала преуспевающим адвокатом. И специализировалась она – о ужас! – на бракоразводных процессах. Поэтому неудивительно, что собственный бракоразводный процесс она разыграла как по нотам. Понятно, что в данной ситуации ей было не до Марго. Не то чтобы мать не любила собственное дитя. Просто, повторюсь, ей было не до этого.

Марго росла замкнутой, недоверчивой и лет этак с шести привыкла жить собственной жизнью. Родители для нее обитали в каком-то ином мире. Они жили, работали, ссорились, расходились и сходились и потом окончательно расстались. И все это было параллельно существованию Марго, в котором события были совершенно иными. Она прекрасно ладила с няней – та была женщиной доброй и здравомыслящей. Потом училась, не блестяще, но и не лентяйничала. Учителя, правда, всегда ее обвиняли, что она делает исключительно необходимый минимум и способна к гораздо большему. Но Марго гораздо большее было абсолютно не нужно. Она с детства выбрала как бы энергосберегающий режим. Была она девочкой наблюдательной, сообразительной, спокойной, друзей особенно вокруг не водилось, да и ее до поры до времени лишнее общение только утомляло. Так незаметно Марго подросла и постепенно превратилась хоть и не в красавицу, но в очень интересную девушку. Мальчишки неожиданно для себя открыли ее существование, словно не учились в одном колледже, а потом лицее в течение последних семи лет. Появились поклонники. Но Марго было все равно. Внимание ей не льстило, даже, наоборот, раздражало. Но представители сильной половины человечества не унимались. Рассудительная Марго в конце концов решила, что из подобного внимания вполне можно извлечь пользу. Тем более мальчики были традиционно сильнее по математике и, что было особенно важно, по физике. Эта проклятая физика изрядно отравляла существование Марго. Она даже попыталась было уговорить родителей позволить ей перевестись на экономико-социальное отделение лицея. Но не тут-то было. В семье были свои традиции, и их следовало уважать. И физика продолжала отравлять ей жизнь. Вот тут-то она и поняла, что ей достаточно ободряющей улыбки в адрес любого из лучших учеников класса, и домашнее задание было решено. Потом и на контрольных ей давали списывать. Даже не то что давали, а боролись за это право не на жизнь, а на смерть. В общем, физика перестала быть проблемой для Марго. Тем временем пришла последняя лицейская весна. И Марго влюбилась. Ее избранником стал Антони: спортсмен, отличник и просто красавец.

Буйно цвела черемуха, и чувства в груди Марго переливались всеми цветами радуги. Она уже ни на что не обращала внимания. Антони стал центром ее мира. Он был замечательным, самым умным, сильным, заботливым, внимательным. Он лучше всех бегал, плавал, играл в теннис, перечислять дальше не имеет смысла. Именно такой должна быть первая любовь, и именно такой она была. Когда все самое прекрасное воплощается в другом, когда весь мир, вся радость и красота, абсолютно все – в нем единственном. Когда он, лучезарный и сияющий, стоит перед тобой подобно античному божеству, и хочется одного: умиляться до бесконечности и бить земные поклоны. Вот именно такое чувство и посетило юную Марго. Она никогда не считала себя способной на такой порыв. С точностью до наоборот: она видела себя особой рациональной, прагматичной и к романтизму никоим образом не склонной. Но явился Антони, и все встало с ног на голову. Хотя нет, может, именно тогда все встало как раз с головы на ноги, изменив Марго раз и навсегда. Однако все в один не очень прекрасный момент кончилось. Такая любовь в нормальных, земных условиях между нормальными, земными людьми долго продержаться не может. Она даже думала, что мешает земное притяжение. Все рано или поздно падает на землю, так и любовь не выдерживает этих самых занудных законов, изложение которых ей изрядно надоело на уроках физики. Итак, повинуясь неизбежному, любовь Марго яблоком Ньютона упала на землю. Что случилось – неизвестно, просто в определенный момент они остались просто друзьями, а чувство развеялось где-то белесой дымкой. Однако радость пережитого осталась. И она дала Марго такое ощущение собственной полноценности, значимости, которое раньше ей знакомо не было.

Теперь появился Филипп. И, положа руку на сердце, Марго не могла сказать, сколько продлится это увлечение. Он ее искренне заинтересовал, его сила, уверенность в свой правоте, увлеченность. Да и просто-напросто он был красивым, элегантным мужчиной, с которым было интересно. Конечно, на недостаток внимания представителей сильного пола даже в последнее время, успешно перевалив за пятый десяток, пожаловаться она не могла. Но Филипп был особенным. Она это чувствовала. Хотя сейчас еще одно определение все больше и больше подходило к нему. Только оно ей не нравилось, и она категорически отказывалась произносить его вслух. А может быть, она просто была разочарована? Только в чем? Даже будучи психологом, трудно разобраться в самой себе. Впрочем, Марго привыкла полагаться на время, только оно одно могло по-настоящему проверить на прочность и снять маскарадные маски. Не слишком ли быстро она бросилась к нему на помощь? Да еще втянула своих подруг? Но угрызения совести за то, что заставила своих подруг помогать новоявленному возлюбленному, ее не терзали. Ни Кати, ни Анжи, несмотря на ворчание, особенного неудовольствия, в конце концов, не проявляли. Авантюра, как бы они ни отказывались в этом признаться, захватила их всерьез. Хотя какие из них детективы? Марго усмехнулась. Единственной техникой расследования, которой они владели, было сочетание упорства, настойчивости и наблюдательности. Правду сказать, именно эта техника чаще всего давала самые неожиданные и блестящие результаты. Иногда было достаточно заметить колебание в глазах, неловкий жест, еле заметное движение, второпях оброненное слово, и виновный рано или поздно выдавал себя. Конечно, доказать вину было гораздо сложнее. Но на данной стадии развития событий это вовсе не интересовало Марго. В конце концов, доказательство вины было делом Эврара, на то он и полицейский. Кстати, Эврар, он обещал поставить ее в известность, если появится что-то более определенное, и ни слуху ни духу. Недолго думая, Марго набрала его номер.

– Привет, дорогая кузина, – раздалось в трубке насмешливое.

– Привет, дорогой кузен. Какие новости?

– Ты заинтересовалась моей личной жизнью? Рассказать тебе про мою новую подружку?

Марго усмехнулась. Эврар был неисправим. Как и она, ее кузен так и не обзавелся семьей, минимум раз в два года находя новую пассию. Родители Марго махнули на нее рукой, у каждого была своя жизнь, и отсутствие внуков никого не смущало. Но Эврара теребили постоянно. Отец панически боялся, что пропадет такая знаменитая фамилия. Но, похоже, кузен и кузина приложили все усилия к тому, чтобы знаменитая фамилия все-таки исчезла.

– Не ерничай, – укорила Марго, – сам прекрасно знаешь, что меня интересует.

– Пока ничего экстраординарного, дорогая. Ты что хочешь, чтобы я тебе из рукава вытащил убийцу?

– Было бы неплохо!

– Даже если бы этим убийцей был твой подзащитный? – не без ехидства заметил он.

– Надеюсь, что нет.

– Надеешься или уверена? – не менял тона Эврар.

– Чего ты добиваешься?

– Ничего, моя дорогая, ничего особенного. Просто нравится тебя поддевать. И вообще интересно – моя дорогая Марго в роли детектива. Мисс Марпл!

– Если ты думаешь, что сделал мне комплимент, сравнивая с престарелой старой девой, то жестоко ошибаешься!

– Дело не в возрасте, а в уме.

– Тогда прощаю, а что касается новостей, то у нас их немного.

Она коротко рассказала о последних событиях в замке, поделилась своими ощущениями, и на этом их обмен мнениями закончился.

Сидящих в комнате было четверо: кардинал Бенно, архиепископ Макариус, глава караула Рагнар Хед и хозяин дома, барон Ульрих Эберхардт. Дверь была надежно заперта, и верный оруженосец Ватто нес караул под дверью. На него можно было рассчитывать: и сам не будет подслушивать, и других не подпустит.

– Итак, вы уверены, ваше преосвященство, что именно Сильвестр виновен в этом кощунстве? – четко произнес барон.

– Все говорит против него. Бертольд Вюртембергский, этот расстрига, был изгнан из своего ордена за колдовство. Братья давно подозревали его в увлечении сатанинским занятием и черной магией. Даже в один момент шел разговор о костре. Но Бертольда освободили из монастырской темницы по приказу его святейшества папы Сильвестра. Однако это еще не все… – Кардинал выдержал многозначительную паузу. Собеседники слушали затаив дыхание. – Самое главное, что моими братьями по ордену доподлинно установлено, что Бертольд Вюртембергский продал свою душу дьяволу!

– Пресвятая Дева, спаси, и помилуй, и избавь от лукавого! – прошептал архиепископ Макариус и осенил себя крестным знамением. Бенно последовал его примеру. Но ни барон, ни начальник городской стражи ни закатывать глаз, ни креститься не стали. Для обоих все эти страхи были уделом молодых девиц и не знавших жизни монастырских служек. Старые воины были суеверными, но в глубине души не сомневались, что будут унесены после смерти воительницами-валькириями в Вальхаллу, а настоящий ад был здесь – на земле. И по их глубокому убеждению, враг рода человеческого был гораздо менее изобретательным в причинении вреда, нежели сам человек. Творение Божье было в сто раз опаснее и непредсказуемее всех падших ангелов, вместе взятых.

– То есть его святейшество покрывает слугу сатаны?

– И не только покрывает, но еще и активно помогает! – гробовым голосом произнес кардинал. Кругленький архиепископ всплеснул пухленькими ручками и согласно кивнул головой. Рагнар переглянулся с бароном и тут же отвел глаза, чтобы святые отцы не прочитали затаившуюся в уголках глаз издевку.

– Это отвратительное святотатство не должно остаться безнаказанным! – воскликнул Макариус.

– Оно не останется, не беспокойтесь, брат мой! Но каковы имеющиеся в нашем распоряжении доказательства? – задал Бенно вопрос, выжидающе следя за реакцией Рагнара и барона Ульриха Эберхардта.

– Пока никаких, бродяга Густавиус мертв, а свидетельство его дружка Упыря в счет не идет. При погребении младенцев он не присутствовал, – осторожно начал Рагнар.

У хитрого начальника караула сложилось странное впечатление. С одной стороны, их преосвященства Бенно и Макариус явно желали немедленного обвинения Бертольда, но барон почему-то тормозил. Недолго думая, Рагнар принял сторону барона. В конце концов, именно от Ульриха Эберхардта он ожидал милости, а вовсе не от главы города. Макариус был известен своим скаредным нравом, и золото, попадавшее в его карман, там и оставалось. Почувствовав одобрение барона, он продолжил уже более уверенно:

– Со всем этим необходимо более внимательно разобраться. Все, что мы знаем, что Густавиус закопал тела обезглавленных младенцев. После этого бродягу кто-то сжег заживо в его же сторожке. Упырь утверждает, что все это делалось по приказу Бертольда и чужестранца, которым мог быть посланник папы Флавио Виттори. Кроме того, тот же Упырь настаивал на том, что Густавиус регулярно осквернял могилы недавно умерших на северной, предназначенной для бедняков, окраине кладбища. Выкопанные трупы под покровом ночи он относил Бертольду и перед рассветом закапывал обратно, а то и вовсе оставлял у Бертольда на день-два. Но все это опять же со слов пьяницы и мошенника, которым ни один судья не поверит.

Почувствовав смену ситуации, хитрый Бенно напролом не пошел:

– Что ж, вы правы, разбрасываться ложными обвинениями мы не можем. У Бертольда слишком сильные защитники. И когда на одной чаше весов будет помещаться жизнь этого христопродавца, а на другой – слова никому не известного презренного бродяги, исход дела предсказуем. Мы не имеем права рисковать.

– Вот именно, святой отец. Тогда на другой чаше весов вполне могут оказаться наши собственные головы! – жестко сказал, словно постановил, барон. – Мы здесь, на месте, установим наблюдение за Бертольдом и постараемся разузнать побольше, а вы со своей стороны найдите союзников в Риме.

– Вы правы, сын мой, – понимающе улыбнулся Бенно, – запасемся терпением и с Божьей помощью остановим и Бертольда, и его…

Кардинал осекся, поняв, что сказал слишком многое. Но барон усмехнулся и, всем своим видом давая понять, что они зашли слишком далеко и секретов между ними быть не может, заявил:

– Вы правы, ваше преосвященство, терпение нам понадобится. Срок придет, и Бертольду и его покровителям придется отвечать за содеянное…

После разговора с Эвраром Марго поднялась в номер в прекрасном настроении. Похоже, ее нисколько не смущало похоронное настроение окружающих. Танцующей походкой женщина прошла по салону, вышла на балкон, с удовольствием вдохнула свежий воздух. Потом вернулась внутрь и растянулась на диване.

– Что, скучаете?

– Не скучаем, а работаем, – поправила ее Екатерина Дмитриевна, внимательно просматривая выбранные поисковиком интернетные страницы.

– Конечно, задала нам задачу, а сама наслаждаешься жизнью, – ворчливо откликнулась Ангелина.

– Не только, я тоже занимаюсь сбором информации, – радостно улыбнулась Марго, – проверяю список подозреваемых.

– И тебя нисколько не смущает, что твой Филипп – первый в этом самом списке? – ехидно заметила Анжи, твердо решившая испортить безоблачное настроение подруги.

– Загадочный монстр, таинственный убийца! – с оттенком то ли восхищения, то ли иронии в голосе пробормотала Марго.

– То есть роман с заключенным тебя не пугает?

– Ну и что, буду ему апельсины в тюрьму носить, – мечтательным тоном продолжала Марго, – даже романтично!

И снова было непонятно, серьезна она или нет.

– Не думаю, что он твое мнение разделяет, – вставила свое слово Ангелина.

Марго пожала плечами с видом, что и до этого ей совершенно никакого дела нет.

– Ты совсем спятила, старушка! – тем временем не выдержала Екатерина Дмитриевна. – Тебя даже отрезанная голова профессора Лоуренса не смущает!

– Не я же ее резала, – резонно возразила Марго, – и не забывай, что на нравственные проповеди у меня с детства аллергия. Я же не заставляла его убивать! Да и потом, с точки зрения морали я смотрюсь даже благородно – не бросаю любимого в беде!

– Уже любимого, ты совершенно невыносима! – вздохнула Ангелина.

Но Марго была неисправима. Екатерина Великая с Ангелиной только переглянулись и пожали плечами.

– Вы даже представить себе не можете, насколько он романтичен. Просто чудо! Никто никогда за мной так не ухаживал! Может быть, только тот мальчик в лицее, который читал мне стихи, – мечтательно произнесла Марго.

– То есть Филипп тебе читает стихи? – сказала Ангелина таким тоном, что следующим действием вполне мог быть звонок психиатру.

– Вот именно, читает! Тебя это удивляет? Тебе что, никто никогда не читал стихов?

Ангелина задумалась.

– Перебираешь всех своих поклонников?

– Если честно, то думаю, когда ты устанешь!

– Почему это я должна устать, только послушайте, я тайком на мобильник записала.

Она увеличила до максимума звук, и раздался приятный баритон Филиппа:

– Еще и готикой увлечен в придачу! – осуждающе заявила Ангелина.

– Это не готика, а какой-то поэт, русский, кстати! – не без торжества заявила Марго.

– «Темные восторги расставанья» – это, конечно, здорово, – признала Екатерина Великая.

– Вот и насладитесь, когда твоего поэта за решетку упрячут! – не без мстительности заявила Ангелина. – Пока все говорит против него.

– Злая ты какая-то, Анжи! Какая собака тебя укусила? – рассмеялась Марго.

– Ангелина, ну что ты вправду на Филиппа взъелась?! – не выдержала Екатерина Дмитриевна. – А ты, Марго, перестань нас подначивать. Думаешь, я не вижу, как в твоих глазах чертики прыгают от удовольствия? Будем ссориться – ни до чего приличного не докопаемся.

– Извините, девочки, просто у вас такие кислые физиономии, захотелось вас расшевелить! – с ложным раскаянием произнесла Марго. – А если серьезно, мой милый мне явно всей правды не говорит.

– У тебя возникли подозрения? – успокоившись, осведомилась Ангелина.

– Относительно убийства Лоуренса – пока нет. В смысле надежда жива, но руку в огонь класть не буду.

– Приятно слышать, – не без сарказма заметила Ангелина.

– Не радуйся, – охладила свою подругу Марго, – я по-прежнему уверена, что Филипп к ней непричастен. Но в остальном… Он явно что-то знает, но скрывает. А потом, помните утром, когда мы узнали о пропаже голов и рукописи, его вид? – и она странно усмехнулась.

Ангелина с Екатериной Дмитриевной напрягли память.

– Он был растрепанным, но, в конце концов, он поднялся по тревоге из постели, как и мы, – медленно произнесла Екатерина Великая. – Ты хочешь, чтобы он, как голливудский герой-любовник, с сеточкой на голове спал и в парадном костюме?

– Из постели – не думаю, если, конечно, не предполагать, что спит он на чердаке, – загадочно заявила Марго и вновь замолчала.

– Почему? – потребовала Ангелина.

– Об этом потом. Сначала проверю.

– Тогда проверяй, нам всем есть что проверить, – махнула рукой Екатерина Дмитриевна.

– Может, поделитесь? – предложила Ангелина. – А то полное ощущение блуждания в потемках.

– Я бы так не сказала, – не согласилась Марго и с оптимизмом добавила: – Просто возникновение непредвиденных трудностей. А эта ситуация, как и всякая другая, преходяща.

Решившая подышать свежим воздухом и отвлечься Ангелина спускалась вниз. Ей было неприятно признаться, но пока ее усилия ни к каким результатам не привели. Ее подруги с поставленными задачами справлялись гораздо успешнее и, судя по их загадочным лицам, что-то явно недоговаривали. Только ей похвастаться было нечем. По словам Марго, расследование смерти Женевьевы Бренон в Париже зашло в тупик. Только один факт вызывал интерес. Женевьева до недавнего времени была хорошей знакомой Генриха и даже пару раз гостила в замке. То есть в ее распоряжении вполне могли оказаться определенные сведения. Только какие? Генрих молчал как рыба. Все попытки вызвать его на откровенный разговор окончились неудачей. Он явно переживал, и известие о смерти Женевьевы стало для него шоком. Он даже как-то осунулся, разноцветные глаза потускнели, и даже вся его разнокалиберная фигура стала казаться более нормальной. Но делиться подозрениями, если они у него, конечно, были, не спешил. Завтрак уже кончился, и все разошлись. В холле было пустынно. Только где-то на горизонте маячила фигура интенданта. Жалко, что ей так и не удалось разговорить Сурдеваля. Но, в конце концов, этим вполне могла заняться полиция. В малом салоне Ангелина наткнулась на Карла Шоне. При виде дамы он улыбнулся и поднялся с кресла. Она подошла. Общаться с Шоне было приятно. Выражался он мастерски и довольно изящно, что среди научной публики было достаточной редкостью. Милые манеры вкупе с вниманием к чужим проблемам делали из него человека симпатичного и приятного в общении. Поэтому неудивительно, что его общество Ангелине нравилось, и неприязнь, которую испытывала к Шоне Екатерина Великая, ставила ее в тупик. Особенно притягивала улыбка, мастерская и, что еще реже встречается, разнообразная. То есть он мог улыбаться широкой американской улыбкой, заливисто смеяться или сдержанно скромно растягивать губы под роскошными усами в понимающей усмешке.

Хорошо, что Марго с головой погрузилась в расследование и роман с Филиппом, а то бы точно заявила, что ее подруга с одной «постной рожи» переключилась на другую. Ее отношения с Флорианом действительно стали напряженными, зато с Шоне было интересно. Они болтали о погоде, о венских ресторанах, о знакомых местах в Ницце, об эльзасских винах, любителями которых оба оказались. Австриец был эрудирован и обладал отличным чувством юмора. Потом они подошли к последним событиям в замке. Лицо Шоне помрачнело.

– Я всегда удивлялся близорукости коллег из центра: поставить такого пройдоху, как Флориан, руководителем могли только наивные слепцы! – неожиданно вырвалось у него. – Впрочем, извините, насколько я помню, именно он пригласил вас сюда.

– Вы не ошиблись, именно он, – подтвердила Ангелина.

– Тогда будем считать, что я ничего вам не говорил.

– Почему же, наоборот, продолжайте, все-таки я, вернее, мои деньги тоже имеют отношение к центру.

– Лорис никогда не думал ни о чем другом, кроме личной выгоды. Но я не это ставлю ему в вину.

– Тогда что же?

– В конце концов, думать о собственной выгоде вполне здоровое и нормальное явление, – медленно произнес Карл, – но только в том случае, если это не вредит общему делу.

Он замолчал.

– И Лорис этому делу вредит? – подбодрила австрийца Ангелина.

– Вы – деловая женщина, Анжи, и можете понять, насколько важно принимать правильные решения. Так вот, Лорис в погоне за личными интересами поставил все на грань краха.

– Вы имеете в виду убийство Лоуренса?

– Не только, проблемы начались гораздо раньше…

С этими словами Карл развернулся и направился к выходу. Ангелина взяла на заметку нелестное мнение Шоне о Лорисе. И вдруг в памяти всплыло неожиданное: внезапно побледневшее лицо ее парикмахера Жака, когда она упомянуло о своем знакомстве с Лорисом. Надо было бы его расспросить поподробнее. Она посмотрела на часы. До обеденного перерыва Жака оставалось полтора часа. Ну что ж, она подождет. Тем временем в другом конце зала показался Лорис. Увидев Ангелину, он с широкой улыбкой направился к ней.

– А вот и я, пришел, увидел… – не без торжественности начал Лорис, обнажив в улыбке большую часть своих белоснежных имплантов.

– И ушел! – раздался откуда-то сбоку голос Кристиана Херманса.

– Не ожидал тебя увидеть, – раздраженно произнес Лорис. Сердечности в его голосе на этот раз не было никакой.

– Самые приятные встречи – неожиданные, не правда ли? – с явной иронией произнес немец. Враждебность Лориса его, похоже, нисколько не смутила.

– Не всегда, иногда они бывают совершенно не к месту. Мне кажется, мы уже все обсудили!

– Неужели? А мне кажется, наш разговор закончен не был! – покраснев от напряжения, заявил Херманс.

Ангелина перевела глаза с Лориса на Кристиана. Взгляд последнего не сулил ничего хорошего почетному председателю. Повисшее молчание становилось почти угрожающим, и ни один не желал прервать его. В этот момент из-за поворота показался вездесущий интендант. Заметив наступавших друг на друга, как боевые петухи, мужчин, он мигом оценил обстановку и с места в карьер обратился к Флориану:

– Я срочно нуждаюсь в вашей помощи, Флориан. Мне необходимо разрешить одну проблему.

– Она не может подождать? – прошипел сквозь зубы Лорис.

– Нет, – твердо ответил интендант, словно он, а не ученый был здесь главным.

Лорис нехотя кивнул головой и обратился к Ангелине:

– Вы меня простите, но у меня нет другого выхода, как оставить вас одну, дело срочное.

При этом Кристиана он игнорировал.

– Нет проблем, – заверила его Ангелина. Она, наоборот, предпочитала остаться с Хермансом. Ей не терпелось узнать причину такой откровенной ссоры. Все, похоже, зашло достаточно далеко, чтобы они начали выяснять отношения в ее присутствии. – Ваши отношения, похоже, перестали отличаться особой сердечностью? – как можно легче заметила она.

От такой прямоты немец слегка опешил, но быстро взял себя в руки и ответил:

– Почему они должны быть сердечными? Мы друг другу в вечной любви не клялись. Тем более Лорис несет прямую ответственность за все происходящее! А теперь, извините, вынужден вас оставить.

Лицо Херманса исказилось презрительной гримасой, и руки дрожали от с трудом сдерживаемого гнева. Он слегка кивнул и отправился вслед за Лорисом. «Если так дальше пойдет, то одним трупом дело явно не ограничится!» – промелькнула в голове Ангелины мысль. Ее передернуло. Ее первое пророчество подтвердилось, только никакого удовлетворения она не испытывала. «Если бы не Марго, бросила бы все и вернулась в Париж!» – в сердцах произнесла она про себя. Но не оставишь же их здесь! Анжи совершенно не хотела признаться себе в том, что и ее авантюра захватила целиком и полностью. Единственное, что раздражало, – отсутствие результатов. А совсем рядом тем временем совершенно безнаказанно разгуливал убийца двоих людей, и это, по ее твердому убеждению, было бесспорной несправедливостью. А Ангелина Слепцова любила торжество правосудия.

Оставшись абсолютно одна, она решила выйти в парк, прокручивая в голове только что увиденное. Вроде бы раньше она совершенно не замечала враждебности в отношениях Лориса и Херманса. Немец всегда был сдержанным и вежливым. Что случилось? Выводов могло быть два: или они до поры до времени скрывали свои истинные чувства. Только зачем? Или второй: какое-то событие полностью перевернуло устоявшееся положение вещей. Что же за кошка пробежала между Флорианом Лорисом и Кристианом Хермансом? Это следовало выяснить. Любая, даже самая незначительная деталь могла быть очень и очень важной.

Продолжая раздумывать, Ангелина завернула за угол и наткнулась на Генриха. Решила было увильнуть от нежданной и, честно признаться, нежеланной встречи, но не тут-то было. Генрих уже развернулся и уставил на нее взгляд своих разнокалиберных глаз.

– Не ожидал вас увидеть здесь, – грустным голосом признался он.

– Я тоже, – поддержала разговор она.

– Странная у нас получилась презентация, – тем же откровенным голосом продолжил мужчина.

– Согласна с вами, – односложно ответила она, лихорадочно придумывая способ закончить толком не начавшийся разговор. Ей не терпелось поговорить обо всем увиденном с Екатериной и Марго.

– Если я не ошибаюсь, именно с вами хотела поговорить Женевьева Бренон перед смертью? – тем временем задал он совсем уж неожиданный вопрос.

– Нет, не ошибаетесь, – теперь она уже никуда не торопилась.

– Тогда, извините за нескромность, почему она хотела увидеться с вами?

– Честно признаться – понятия не имею.

– Не может такого быть! – начал раздражаться он. – Или вы врете, или вы, извините, совершенно недалекая женщина!

Ангелина оторопела.

– Мне всегда казалось, что, разговаривая с таким ученым, как вы, я вправе рассчитывать на минимальную вежливость, – как можно холоднее произнесла она.

Но на ее собеседника сарказм не подействовал.

– Вы должны, вы обязаны мне сказать: почему она хотела поговорить именно с вами? – продолжал настаивать он.

Если в начале разговора она только подозревала, что ничего приятного эта встреча не сулит, то теперь была абсолютно в этом уверена.

– После таких комплиментов, даже если бы знала, я промолчала бы как рыба, – не без сарказма заметила она.

– Вы хоть понимаете, какая идет игра? – воскликнул он.

– Мне все равно – какая, – презрительно ответила женщина.

– Вы это всерьез? – все еще не верил Генрих.

– Абсолютно!

– У меня ощущение, что я общаюсь со столбом!

– Это взаимно!

– Извините, я, наверное, задел вас! – пошел он на мировую. – Просто нервы на пределе!

Это было произнесено с такой хватающей за душу искренностью, что она смягчилась. В конце концов, в этом он был прав – игра шла серьезная, а к детским обидам она никогда склонна не была.

– Вы были к ней привязаны?

– Я хорошо знал ее отца, – печально произнес Генрих, – и сначала отец, а теперь дочь…

Он осекся, словно произнес нечто лишнее, и словно ракушка захлопнулась. Ангелина, почувствовав смену настроения собеседника, мысленно выругалась. Но выражение лица сохранила сочувственное.

– Я понимаю, вам трудно о ней говорить, да и от всего происшедшего нервы у всех на пределе.

– Вы правы, последнее время меня напрягают самые незначительные детали и глупые вещи, – перевел он разговор, – даже такая нелепость, как эти два лишних окна на северном фасаде здания, мне не дает покоя.

– Какие еще лишние окна? – спросила она, в ее голосе явно послышались нотки безнадежности. В конце концов, Марго была права: Генрих свихнулся окончательно и бесповоротно. Но тот по своей привычке на ее вопрос не ответил и, даже не потрудившись раскланяться, развернулся и ушел.

«Вот скотина неблагодарная! – выругалась про себя Ангелина, она тут старалась, проявляла чудеса выдержки и хорошего воспитания, чтобы не послать его на все четыре стороны, а он даже попрощаться не соизволил. Что за лишние окна? Она стала добросовестно рассматривать фасад. Ничего особенного. Покрутила головой, но место, на котором стояла, запомнила. Мало ли что, она не привыкла пренебрегать информацией, пусть даже самой экстравагантной и на первый взгляд глупой. В этот момент мобильник напомнил, что пора было давать ответ на очередное предложение о вложении капитала. Как по команде, мозг переключился и занялся любимым делом. На биржевом рынке она чувствовала себя как рыба в воде. Если для других все эти цифры и диаграммы были всего лишь цифрами и диаграммами, то для нее это был фантастически захватывающий мир. Для нее это было не просто способом вкладывания и увеличения капитала, это было самой интересной и стоящей игрой. Это было настоящей страстью. И как знать, может, именно из-за этого она никоим образом не собиралась отказываться от справедливого раздела имущества со Слепцовым? Если для того нажитые миллиарды были символом власти, богатства, успеха, превосходства и, наконец, сексуального обольщения, то для его опостылевшей половины они еще были возможностью играть в ее самую любимую игру.

Ангелина поднялась к себе и решила изучить проблемы поподробнее. Брокер предлагал ей вложить деньги в компанию «БрукКом», набирающего силу голландского оператора мобильной связи. Корпорация искала свободные средства, и не для того, чтобы пережить трудные времена, а для поглощения собственного конкурента. Зубы у «БрукКом» были длинные, и акции обещали в самое ближайшее время вырасти если и не в два раза, то на пятьдесят процентов точно. Конечно, она привыкла полагаться на мнение Питера, но еще больше привыкла придерживаться собственного девиза: «Доверяй, но проверяй». Поэтому не торопясь, с удовольствием, одну за другой стала раскрывать вкладки с документами. На первый взгляд все было очень даже аппетитно. Однако финансисты, подготовившие предложение, были одними из самых опытных и талантливых на рынке. Именно это ее и напрягло. Почему? Вопрос был вполне логичным. «БрукКом» была процветающей компанией, не будет же она обращаться к затрапезному бюро перебивающихся с хлеба на квас неудачников! Поэтому ее подозрения смахивали на паранойю.

Однако Ангелина привыкла верить собственной интуиции, и если внутренний голос заявлял, что дело нечисто, то подобные утверждения требовали самой тщательной проверки. Она, не жалея времени, сравнивала диаграммы, вчитывалась в финансовые отчеты и наконец присвистнула от удовлетворения. Предчувствия ее не обманули. Финансовые средства «БрукКом» были чертовски нужны, да только не для поглощения собственного конкурента. Конечно, база клиентов росла не по дням, а по часам. Проблема была в другом: процент клиентов, расторгающих контракты, был ненормально высок. То есть люди быстренько появлялись, привлеченные скидками и заманчивыми предложениями. Но только срок коммерческого предложения кончался и компания пыталась ввести нормальные цены, след клиентов простывал с той же скоростью. И коэффициент прибыльности предприятия был катастрофически близок к нулю.

Ангелина усмехнулась, быстро набрала ответ Питеру, добродушно посоветовав ему в следующий раз быть повнимательнее. И в этот момент ее посетила удивительно простая идея. Она даже чертыхнулась, поражаясь, почему не подумала об этом раньше. В качестве инвестора она имела доступ к любым финансовым документам. Фонд Лориса был такой же организацией, как и другие. У него был устав, он платил налоги и предоставлял ежегодные отчеты в налоговые органы и коммерческие трибуналы. А Ангелина обладала всем необходимым: образованием, навыками и опытом, чтобы разобраться со всей этой сложной механикой. И самое главное: она прекрасно знала, каким образом за глянцевыми буклетами и красноречивыми заявлениями разглядеть истинное положение дел, каким бы оно ни было.

Ангелина не стала откладывать дело в долгий ящик и тут же запросила всю имеющуюся информацию – внимательно просмотрела и покачала головой. Фонд оказался весьма многослойной структурой, чем-то вроде ее любимого в советском прошлом торта «Наполеон», только в менее аппетитном виде. Во-первых, большая часть финансирования проистекала от одного-единственного инвестора, американо-норвежского концерна. И во-вторых, одним из ответвлений организации был некий проект «Стан». И именно в этот проект вкладывались самые серьезные средства. Да только, как она ни искала, никакой информации так и не нашла. Получалось, что большая часть денег уходила в карманы двоюродного дедушки троюродной тети. Хотя все было отлично организовано, комар носа не подточит. Но Ангелина в отличие от насекомого обладала достаточным запасом «маленьких серых клеточек», к тому же хорошо натренированных. Недолго думая, она запросила дополнительную информацию у аналитической и консалтинговой компании, к специалистам которой обращалась уже не раз. В ожидании ответа она еще раз просмотрела собственный анализ и довольно усмехнулась. Итак, сказка оказалась ложью, и «принц» Флориан Лорис стал все больше и больше смахивать на лягушонка, не спасали даже искусственный загар и вставные зубы.

Хильдерик вышел от отца Иеронима, оставив изрядно смущенного настоятеля раздумывать над только что полученными новостями. Итак, Бертольда Вюртембергского обвиняли в ереси и сговоре с дьяволом. Только, к удивлению Хильдерика, с арестом не спешили, словно желая поймать более крупную дичь. Кто был этой дичью, Иероним догадывался. Всем было известно, что Бертольд находится под прямой защитой папы Сильвестра. Неужели архиепископ с бароном замахнулись на папу? Настоятель покачал головой. Вряд ли, кишка тонка, даже если кардинал Бенно на их стороне. Но какая-то каша явно заваривалась. Иероним вспомнил последний разговор с Бертольдом. Он произошел за два дня до гибели Густавиуса. Иероним пришел тогда к Бертольду по собственной инициативе. Странный монах притягивал его как магнитом. Но самому себе в этом признаваться отец Иероним не желал. А наоборот, наивно пытался обмануть себя, что идет к Бертольду с единственной целью – вернуть заплутавшую душу в лоно истинной церкви.

Конечно, по твердому убеждению отца Иеронима, люди слишком часто уклонялись в грех ложного знания. Он с тревогой замечал вокруг, что все больше и больше людей ищут истину и спасение не в Евангелиях, а в странных сочинениях подозрительных людей. Не покорно ждут предназначенного, а ищут познания грядущего. Но будущее, в этом настоятель церкви Святой Берты не сомневался, было уделом Господа, и не простым смертным быть посвященным в замыслы Его. Но все чаще и чаще колдуны и маги со своим проклятым искусством соблазняли доверчивые души, шарлатаны обманывали простаков, выдавая желаемое за действительное, ложь за правду и прошедшее за грядущее. В этом отец Иероним был уверен. Однако сидевший напротив него собеседник убежденность настоятеля разделять не спешил. Время шло, но каждый из разговаривающих продолжал настаивать на своем. Особенно различались их точки зрения на дозволенное и запрещенное в познании. Для отца Иеронима все было ясно и понятно: не всякое знание добродетельно, даже больше того – чаще всего познание греховно. Для Бертольда все было с точностью наоборот. Только познание способно было вывести человечество из темницы ада на земле. Он с воодушевлением говорил о неведомом, способном изменить все окружающее.

– Это неведомое знание – дьявольский соблазн! Под влиянием этого искушения люди могут только ослабеть в вере и отпасть от надежды, – твердо произнес отец Иероним, – и ничто не заставит меня отказаться от этих мыслей!

– Значит, ты осуждаешь стремление к истине?

– Это не истина, – возразил отец Иероним, – единственная истина в этом неверном и меняющемся мире – это наш Господь.

– Мне бы твою веру, Иероним, – с грустью произнес Бертольд.

– Ничто не мешает тебе вернуться, – тон отца Иеронима был серьезен.

– Вернуться – куда? Ты думаешь, у каждого есть дорога назад и каждый хочет возвращаться? – на этот раз глаза Бертольда горели вдохновением.

– О чем ты? – непонимающе уставился настоятель на своего собеседника.

– О том, что, преступив порог темного и смрадного жилища и выйдя на простор, никому не захочется вернуться!

– Это нашу веру ты называешь темным и смрадным жилищем?! – задохнулся от гнева Иероним.

– Нет, Иероним, я говорю о невежестве!

– Бертольд, тебе известно, как и всем нашим братьям, – осторожно начал Иероним, не зная, как свернуть собеседника с ложного пути, – что все происходящее в этом мире, будет ли оно радостным или печальным, происходит хотя и не от Бога, но, однако, и не без Бога.

– Это ты о том, что Бог не запрещает и не мешает никому вершить зло или творить добро? Ты прав, человек волен выбирать, – одними губами усмехнулся Бертольд. Сейчас его маленькая, словно скукожившаяся от многих лет сидения взаперти фигура расправилась и стала почти величественной, а глаза засверкали.

– И ты выбрал, Бертольд, – с укором произнес отец Иероним.

– Да, я выбрал, – подтвердил его собеседник, – я выбрал знание.

– Даже если оно ложное?

– Кто может судить об этом?

– Господь, – мягко произнес Иероним.

– Господь, говоришь, – вскинулся он, – ты считаешь, что тайна, в которую я решил проникнуть, противна Творцу, тогда зачем он развязал мне руки?

– О чем ты? – беспомощно переспросил Иероним.

– Тогда объясню. Ты сам говоришь, что без Бога ничего не бывает. Тогда моя встреча с Гербертом д’Орийяком, папой Сильвестром – это тоже дело Божье. Именно Он свел нас, именно Он дал в мои руки знание, значит, это Его желание! Ты же сам только что утверждал, что все случающееся с нами – дело Божье!

– Так учит Святое Писание, – как можно тверже произнес Иероним.

– А что ты сам думаешь?

На этот вопрос бедный священник так и не нашел ответа. Он вспоминал эту беседу, и его разрывало непонятное чувство: нечто среднее между восхищением и ненавистью. Маленького священника подобное расхождение смущало и приводило в тупик. Как он мог забыть о несчастных младенцах, осквернении последнего покоя умерших? Священник встал и в возбуждении заходил по своему тесному жилищу. Он как бы мысленно продолжал спор с Бертольдом.

«Значит, это Господь заставил тебя совершать самые страшные кощунства, и это Господь замарал твои руки кровью!» – бросал он обвинения невидимому противнику.

Но как ни старался, ничего с собой поделать не мог. Бертольд Вюртембергский, осквернитель, святотатец, слуга лукавого, был для него еще вдохновенным искателем, загадочным магом, проникшим в такие глубины познания, которые скромный настоятель даже представить себе не мог. И поэтому что-то мешало ему поверить в сговор Бертольда с сатаной. Он нахмурился. Нет, не только симпатия мешала ему поверить в виновность Бертольда. Они явно что-то упустили.

Пообещавшая подругам вывести собственного возлюбленного на чистую воду, Марго разработала безошибочный план. Этот вечер они с Филиппом решили провести вместе. Главное было – найти место, где никто их не мог потревожить. Ни апартаменты Марго, ни номер Филиппа не подходили. Тогда она решила, что они вполне могут уехать из замка, и никому их отлучка не повредит. Внимательно изучив карту и найдя в окрестностях очень симпатичный ресторан, она предложила своему возлюбленному небольшую прогулку. Вечер превзошел все ее ожидания. Кухня была великолепной. Их посадили на террасе, сентябрьский вечер был удивительно теплым, в зарослях кустарника щебетали невидимые птицы, совсем рядом журчал переливающийся всеми цветами радуги фонтанчик с подсветкой. В общем, весь этот антураж романтического вечера, переизбыток хорошего вина, ласковые взгляды, легкие прикосновения и прочий имеющийся в распоряжении Марго арсенал средств сделали свое дело. Филипп полностью и окончательно потерял бдительность, и его понесло. А Марго оставалось только внимательно слушать своего возлюбленного.

А он, радуясь возможности все рассказать, говорил, говорил, говорил, не прерываясь и не замедляя хода повествования. Она уже знала все про его родителей, про то, как он учился, блестяще, к слову сказать, окончил факультет медицины, устроился в престижный госпиталь, работал… Повествование было динамичным и обыкновенным. Но таковыми были события внешние. Внутренне же все протекало иначе. Иногда так бывает, что жизнь человека была похожа на долгий и занудный сон. Родился, прилежно учился, устроился на работу, добросовестно исполнял свои обязанности. Но в какой-то момент в отлаженный механизм жизни вклинивается какая-то досадная помеха, песчинка, и все разлаживается. Вернее, для других разлаживается, а человек наконец вздыхает свободно, словно просыпается, пелена спадает с глаз, и он начинает жить. Для одних это событие не наступает никогда, для других – слишком поздно, но в его жизни такой казус, к счастью, произошел, Филипп встретился со странным человеком. Одни называли его небуйнопомешанным, другие опасным субъектом с экстравагантными идеями. Но Филиппу они показались удивительными и увлекли по-настоящему. Стефан, так звали странного человека, отличался такой широтой и глубиной познаний, которые нормальному человеку кажутся невозможными. Правда, он никогда не пытался извлечь из этого какую-либо выгоду. Наоборот, такого материально незаинтересованного человека редко встретишь. Себе на пропитание он зарабатывал частными уроками и чтением небольших курсов лекций в нескольких университетах. Конечно, кто-либо ушлый и изворотливый давно бы обзавелся несколькими дипломами, парой почетных званий и пожизненной зарплатой в каком-либо фонде по изучению чего угодно. Но Стефана, повторюсь, все это абсолютно не интересовало. Семьи у него не было, и всю свою жизнь он посвятил изучению самых причудливых тем. Да и внешне он был полной противоположностью Филиппу: небольшого росточка, сухонький, с костлявыми пальцами и светящимися от удовольствия глазами вечного ребенка за толстыми линзами старых очков. Правда, Филиппу все-таки удалось уговорить учителя заказать новые очки со специальными утонченными стеклами. Это была единственная уступка прогрессу, на которую согласился Стефан.

И именно Стефан рассказал Филиппу о существовании «магических голов», способных предсказывать будущее. Он действительно был странным, этот Стефан. Филипп хотел просто поговорить о перспективах футурологии. Ему была интересна возможность предсказания будущих техногенных катастроф. А Стефан перевел весь этот сугубо научный разговор в совершенно фантастическую область. Сначала он рассказал ему про своего самого любимого папу римского, самого удивительного и оригинального, которого знало католичество. Этим папой был уже знакомый Марго по рассказам Кати Сильвестр II. Он был избран папой в 999 году, то есть за год до первого тысячелетия нашей эры. Приближался тысячный юбилей Рождества и совпадающий с ним другой юбилей – разрушения Иерусалимского храма. Папа был одним из ярых сторонников идей, согласно которым новое тысячелетие будет невиданным. Но люди должны были сыграть свою роль. Они могли приблизить или отдалить пришествие Христа, учитывая, что сатана так просто не отдаст власть над земным миром. Тем более пока князь тьмы был силен. И вот этот удивительный, если не сказать, слегка безумный папа составил план, каким же образом человек может помочь Князю Небесному победить Князя Тьмы.

Отсюда и такое внимание к Апокалипсису, говорил Стефан, и предсказанному в нем концу света. Почему Апокалипсис? Именно в этом библейском тексте было провозглашено явление царя земного, который должен был стать воплощением Христа на земле. И с царствованием которого и начнется это тысячелетие благоденствия, мира и изобилия. Именно этот царь земной должен был участвовать в возрождении Нового Иерусалима. Был ответ и на вопрос, кто же этот царь земной. Сильвестр II с помощью своих монахов-архивистов проследил генеалогию Оттона III. И без особенных сюрпризов юный император был представлен как законный и богопомазанный наследник трона Христа. Критически настроенный ум мог, конечно, заметить, что на родство с Христом претендовала добрая дюжина самых различных земных властителей. Как тут не вспомнить закономерность, согласно которой стоит тебе стать знаменитым и разбогатеть, родственники и друзья сыплются на тебя, как из рога изобилия. И все происходит с точностью до наоборот, если ситуация меняется к худшему.

В общем, долго ли, коротко ли, но был составлен план: совершенно фантастический и в такой же степени сумасшедший. Чтобы ослабить власть вечного врага человеческого, нужно было изменить земную жизнь. И единственным местом на земле, с которого должно было начаться это изменение, был Иерусалим. Но он находился под властью неверных мусульман. Сильвестр отправляет к калифу Аль-Хакиму делегацию, состоящую из самых образованных и грамотных монахов из собственного окружения. Калиф встретил посланных Сильвестром монахов как дорогих гостей. Они провели несколько недель в Иерусалиме. Без всяких табу калиф сравнивал достоинства и недостатки христианства и ислама. Пораженный эрудицией монахов, Аль-Хаким позволил им использовать некий православный византийский храм, располагавшийся близ Иерусалима, для их исследований. Только что за исследования, что искали монахи, Аль-Маккари, арабский историк XIII века, рассказавший эту историю, толком не объясняет. Зато Стефан знал ответ и на этот вопрос. Но пока, на его взгляд, Филипп был не готов к этому последнему секрету.

Что бывает с человеком, когда ему предлагают проникнуть в тайну? Для других закрыто семью печатями, а тебе на, пожалуйста, на тарелочке с голубой каемочкой. Кто устоит? Да почти никто. Вообще, Марго была в этом уверена, человека разумного точнее было назвать человеком любопытным. Вот это самое любопытство и было двигателем прогресса, а вовсе не жизненная необходимость. Потому что по необходимости всего не сделаешь, да и кто и когда видел, чтобы погруженные в повседневность и зарывшиеся в песок существования люди изобрели что-то новое и оригинальное? А вот любопытные – это другое дело. Поэтому испокон веков практики и фантазеры, рационалисты и мечтатели потчуют человека то чудными, то вполне разумными рецептами, программами устройства его собственной и общей жизни, вырывая друг у друга поводья и в конце концов совершенно теряя управление взбесившимися колесами истории.

Все как-то утряслось и нашло свое место в жизни Филиппа. То есть утром были брифинги, днем – операции или лекции, а вечером у него наконец появлялось время заниматься самым интересным. И он спешил в заветное полуподвальное помещение за Домом инвалидов. Именно там они устроили свою первую подпольную лабораторию. Подвал принадлежал тете Стефана. Старушке было все равно, кто и как использует помещение. К сожалению родителей Филиппа, женщинам в этом до отказа заполненном рабочем графике места не было. А раз не было женщин, то надежды на внуков таяли с каждым днем. Мать, бухгалтер на пенсии, уже не скрываясь, ворчала на отца. По ее мнению, именно он был виноват в такой преданности сына собственной профессии. Хотя на самом деле женщин не было еще по одной причине: Филипп был робок и, как мог, скрывал это отнюдь не украшающее мужчину качество. Конечно, это было удивительным – согласно любому стереотипу, такой красивый и интересный мужчина, как Филипп, просто обязан был быть заядлым сердцеедом. Но не тут-то было. С представительницами женского пола он обращался холодно и вежливо, сразу пресекая любые попытки продолжения знакомства в более неформальной обстановке. Постепенно многочисленные поклонницы в госпитале и на факультете оставили свои попытки. Правда, в его жизни было несколько увлечений, но с появлением новой страсти они как-то все испарились. В общем, опасения матери Филиппа подтверждались на все сто.

Но в жизни Филиппа было другое: Стефан и его тайное знание. Тем более во владении магическими рецептами Стефан превзошел многих предшественников и современников. Во всяком случае, именно так он утверждал. И не Филиппу было судить о правдивости подобных притязаний. В конце концов, были бы соревнования между магами вроде олимпийских магических игр, например, метание заклинаний или превращения на скорость с препятствиями, было бы проще. А так – как сравнить? Филипп верил, как дети верят в сказку, тем более и на самом деле Стефан многое знал и умел. Однажды Стефан открыл ему главное: целью всей его жизни было найти способ разговора с Богом. И именно этой цели были посвящены поиски его предшественника, папы Сильвестра. В этом Стефан был уверен.

Марго слегка ошалела. «Разговор с Богом!» Ей это в самых идиотских мечтах не приснилось бы. Но Филипп, похоже, был абсолютно уверен в подобной возможности. Итак, получалось, что именно Стефану принадлежала идея воссоздания оракула.

– Подожди, – остановила Марго, – а эта пропавшая рукопись? Это тоже Стефан?

– Да, – кивнул головой Филипп, – знаешь, он никогда не рассказывал, каким образом она попала в его руки.

– То есть ни в какой могиле тамплиера Коля на Майорке ее не находили? – уточнила она.

– Нет, – улыбнулся Филипп.

– Та-ак, – протянула она, – и все остальное – это тоже сказки?

– Ты имеешь в виду Бафомета?

– А это еще что за зверь? – вскинулась Марго. Это было ошибкой, ее возлюбленный как-то неожиданно пришел в себя и замотал головой.

– Извини, но этого я тебе сказать не могу, – твердо заявил он.

– Как это – не можешь?! – возмутилась опешившая от такой смены регистра женщина.

Но Филипп упрямо покачал головой:

– Моя дорогая, я и так разболтался. Эта тайна принадлежит не мне, и я не имею никакого права говорить о ней. Пожалуйста, пойми меня!

Он умоляюще заглядывал ей в глаза, напоминая нашкодившего пса, гладил по руке и попытался поцеловать. Марго, благоразумно рассудив, что больше сегодня вытрясти из Филиппа не удастся, сменила гнев на милость. Остаток вечера они провели, болтая о всяческих пустяках.

После расставания с Филиппом Марго первым делом нашла укромное место и позвонила Эврару, попросив его навести справки о Стефане Каспа или Гаспа, живущем где-то в квартале недалеко от Сорбонны. Эврар пошутил, что с тем же успехом он может поискать иголку в стогу сена. Марго резонно возразила, что достаточно проверить все телефонные звонки Филиппа и их адресатов. Стефан просто должен был быть среди них. Эврар сначала ехидно предложил своей кузине поменяться местами, а потом, признав, что эта нить вполне может привести к чему-нибудь интересному, пообещал заняться этим в ближайшее же время.

Поднявшийся затемно после бессонной ночи отец Иероним вышел из дома. Именно этой ночью его посетила необычная мысль. Настолько странная, что он подумал, что ему снится какая-то ерунда. Даже ущипнул себя, чтобы проверить, не спит ли. Нет, не спал. Но идея не отпускала, как снежный ком обрастала новыми подробностями, прилеплявшимися то там то сям деталями. Все складывалось, как черепки разбившегося горшка. Еще немного – и сосуд мог предстать перед ним полностью. И сосуд этот был особенным. Отец Иероним уже назвал его вместилищем греха. И первым, с кем он решил поговорить сегодня, был Кривой Ганс. Город медленно просыпался. Кузница, еще не успевшая разогреться, была ледяной, хотя огонь уже полыхал в двух огромных очагах. Два чумазых помощника раздували горны под присмотром подмастерья Кривого Ганса. Сам хозяин находился в примыкавшем к кузнице небольшом магазинчике.

– С чем пожаловали, отец настоятель? – мрачно осведомился глава оружейников. Было видно, что он был не в духе.

– Этот разговор может остаться между нами, Ганс?

– Разумеется, – уже более заинтересованно произнес хозяин кузницы.

– В смерти Густавиуса обвиняют Бертольда Вюртембергского.

– Бертольда? – поразился Ганс.

– Ты удивлен?

– Да, отец мой, – кивнул головой оружейник и со странной усмешкой добавил: – Само собой, так будет удобнее, тем более этого монаха мало кто в городе любит. Но не думаю, что Густавиуса убил Бертольд.

– Почему?

– Вы видели Бертольда и видели Густавиуса. Бродяга был крепким малым. А монах – плюнешь – пополам переломится, – презрительно пожал плечами Ганс, – так что Бертольда обвиняйте в чем угодно, как кумушки по углам шепчутся, что он колдун, сатанинский служка, но смерть Густавиуса – не его рук дело.

– Но он мог его напоить, потом связать… – начал было Иероним.

– Напоить Густавиуса?! Даже дьяволу это было не под силу. В чем, в чем, а в этом бедняга был силен, спросите Гунара, хозяина «Весельчака». Так что повторяю: обвиняйте Бертольда в чем угодно, но только не в этом.

– Ты уверен?

– Даю руку на отсечение, – очень серьезно произнес Ганс, – и еще одно: я не первую ночь в карауле, и мы давно уже заметили, что монах частенько работает до глубокого вечера, а то и до утра. И когда проходишь мимо его дома, в маленьком отверстии, что служит отдушиной погреба, видны отблески свечей. Так вот, в ночь гибели вашего подопечного свечи горели всю ночь.

– Ты готов повторить все это на суде?

Реакция была неожиданной, Ганс как-то враз посерел и жестко ответил:

– Нет, отец мой, и не просите. Если архиепископу с бароном понадобилось обвинить Бертольда, я на их пути вставать не буду! – и отвернулся.

– Откуда ты знаешь, что это архиепископ и барон? – не сдавался настоятель.

– Кто же еще? – мрачно покачал головой одноглазый оружейник.

– И именно поэтому ты отказываешься рассказать правду?

– Отец настоятель, – вздохнул Кривой Ганс, – в этом городе не все чисто, и вы прекрасно это знаете. Я человек семейный, у меня кузница. Я, как и все честные горожане, работаю и плачу все пошлины в городскую казну. А теперь пройдите на северную окраину, около правой стены, как грибы после дождя, выросли лавки, в которых вам предложат непонятно откуда взявшиеся кольчуги не здешней, восточной работы. На их завоз был объявлен запрет. И если бы только мы, оружейники, жаловались, нет, это касается всех: торговцев тканями, кожей, гончаров, скобяных дел мастеров, никого не обошли. И если бы только это… – Кривой Ганс устало махнул рукой, – пойдите спросите Матильду, вдову Эврара-мельника, что живет за восточным валом, как погиб ее муж?

Отец Иероним слышал эту историю про неизвестно откуда взявшихся бродяг, которые жестоко расправились с Эвраром, привязав его к мельничному колесу. От бедняги ровным счетом ничего не осталось, если не считать раздробленных на мелкие части костей. Так и положили в гроб все, что смогли.

– Ты знаешь, чьих рук это дело?

– Откуда мне знать, – отвел глаза Кривой Ганс, а потом и вообще, криво усмехнувшись, попрощался и, резко развернувшись, вышел из магазинчика, словно убегая.

Настоятель нахмурился. В городе с недавних пор стало явно происходить что-то неладное. Только что? Он задумался, стал вспоминать последние события. Действительно, лет семь назад появилась в городе и в округе неизвестная шайка. Рагнар утверждал, что бандиты залетные. И действительно, после нескольких ограблений и смертей город успокоился. Однако надолго ли и почему? Он уже не раз замечал, как бледнели вокруг прихожане, как испуганно замолкали, когда он пытался расспросить их, как темнели лица, когда он заводил разговор о делах. Итак, дело было непонятным, а все непонятное вызывало у отца настоятеля одно желание: разобраться. И эти слова Кривого Ганса…

Так, в раздумьях, прошло время до вечерней мессы. На этот раз не пропускающие ни одну мессу самые богобоязненные прихожане заметили, что отец настоятель был погружен в какие-то свои думы. Пару раз даже перепутал и сказал «славься» вместо «возрадуемся», и наоборот, чего совсем уже с добросовестным отцом Иеронимом не случалось. А проповедь вообще у него вышла необычная. Он смотрел на всех с вопросом, а то и с молчаливым обвинением. А под конец отозвал в сторону церковного старосту Дагмара Шпица и стал расспрашивать. Только ни на один из вопросов внятного ответа не получил. Одно было ясно: Дагмар, известный в городе сапожник, явно боялся кого-то. В глубокой задумчивости Иероним вышел и отправился на поиски Кривого Ганса. На этот раз он вытрясет из упрямого оружейника правду. Только, не дойдя до Гансовой мастерской, развернулся и направился к таверне «У весельчака-обжоры». Но в таверну не зашел, прошел мимо. Одна мысль не давала покоя. Он развернулся и вновь оказался у таверны. Впрочем, никто особенного внимания на него не обращал. Вокруг царила обычная для ярмарочного субботнего дня суматоха. Туда-сюда сновали груженные самой разнообразной кладью носильщики, с озабоченным видом проходили ремесленники, отовсюду доносились зычные голоса торговцев.

Хозяин его встретил широкой улыбкой. Гунар вообще был человеком радостным, выгодно выделявшимся среди всеобщего уныния. Раньше отцу Иерониму это нравилось, сейчас почему-то насторожило. Почему Гунар никогда не жаловался на трудности, высокие пошлины, разбойников, пройдох-продавцов и нечестных покупателей, то есть традиционный набор всех торговцев? Странная идея промелькнула вновь. Отец Иероним внутренне сжался, но виду не подал. Он расспросил Гунара о последних новостях, выпил кружку пива и вышел прочь.

– Голова кругом идет, – призналась Ангелина, – он что это, совершенно всерьез?

Они с Екатериной Великой приходили в себя после всего услышанного.

– Абсолютно всерьез, – подтвердила Марго.

– Новая попытка подчинить мир божественному плану, – вступила в разговор Екатерина Дмитриевна.

– Представь себе, да.

Ангелина замотала головой. Человек придумал сначала телеграф, радио, телефон, научился связываться с другим человеком в другом городе, на другом континенте, скоро – на другой планете. Но никогда человек не мог связаться с Богом. Сама идея казалась кощунственной, хотя чем еще с начала времени занимались всяческие шаманы, жрецы, прорицатели, колдуны и маги всех мастей? Только появилась смутная идея о возможности присутствия иной, разумной силы, нежели слепая необходимость, и тут же появились субъекты, утверждающие, что могут растолковать послания этой самой силы.

– Что еще тебе удалось узнать?

– Больше ничего, он только упомянул какого-то Бафомета и тут же замолчал. Мне это имя показалось знакомым, только не помню, почему?

– Бафомет – легендарный идол тамплиеров.

– Вот мы и допрыгались до тамплиеров, – подвела итог сказанному Ангелина, – но что в этом особенного? Кать, просвети нас.

Та напрягла память. Странная бородатая голова, которой на тайных церемониях поклонялись рыцари ордена. Насколько эти сведения, вырванные под пытками у тамплиеров, соответствовали действительности? Через семьсот лет так просто на этот вопрос не ответишь. Если это была правда, то чего такого особенного было в этой голове? Логика церкви была простой и незамысловатой: тамплиеры – нечестивцы, а поклоняться могут только дьяволу. Вывод: Бафомет – изображение дьявола. Поэтому и изобразили его гораздо позже в виде козлиной морды. А еще позднее, в XX веке, новоявленная Церковь Сатаны сделала Бафомета своей торговой маркой и даже запатентовала использование вписанной в правильную пентаграмму козлиной головы с парой изрядно искаженных букв еврейского алфавита. Рисунок назвали печатью Бафомета.

– Бедное животное, – покачала головой Марго.

– Это ты о ком? – не поняла Екатерина Великая, никоим образом не ожидавшая подобной реплики в ответ на собственное повествование.

– О козле, – пояснила Марго, – просто никогда не могла понять, почему в христианстве глупые овцы – символ чистоты и невинности, а козы, вернее, козлы, которые, поверьте мне, гораздо умнее и предприимчивее, воплощение лукавого.

– Тебя с уроков закона Божьего за такие размышления, случайно, не выгоняли? – чуть не хором поинтересовались подруги.

– Бывало, – рассмеялась Марго, – ну ладно, это к слову. То есть получается, тамплиеры поклонялись этой козлиной голове?

– Подожди, не переиначивай, – поправила ее Екатерина Великая, – во-первых, никем не доказано, что она была козлиной. Согласно мнению большинства исследователей, это была скорее голова бородатого мужчины, чем-то напоминающая голову древнегреческого и заодно древнеегипетского бога Сераписа.

– Хорошо, пусть это будет человеческая голова.

– Опять переиначиваешь, я говорю о скульптурном бюсте. Потом еще есть другая гипотеза, почему именно эта голова. Согласно ей, имя Бафомет – закодировано. И если применить старинную систему зашифровки Атбак к слову Бафомет, написанному буквами еврейского алфавита, мы получим София – мудрость. Получается, что тамплиеры возводили Мудрость в ранг божества. А вместе с мудростью рыцари поклонялись Гнозису – высшему мистическому знанию, откровению, данному свыше.

– Сложно, – вздохнула Марго.

– Это еще только цветочки, а ягодки – что вообще никто толком не знает, что это была за голова: для одних из дерева, для других из металла, для третьих – просто-напросто изображение на полотне, что-то вроде Туринской плащаницы. Дальше больше, одни говорят о голове мужчины, другие – женщины, третьи о странном лике. А один из самых влиятельных членов ордена Гуго де Пейн вообще заявил, что она настолько ужасна, что ни словами описать, ни жестами.

– Настоящие специалисты по напусканию тумана, – заметила Марго.

– Средневековый маркетинговый прием, – вставила Ангелина, – ничего лучше мистики тогда не продавалось.

– В этом ты не ошибаешься, тамплиеры всегда действовали как крайне рациональные и эффективные управленцы. И на волю Господа монахи-воины особенно не рассчитывали.

– На бога надейся, а сам не плошай, – добавила Ангелина, – только им эта голова особого дохода не принесла, одни неприятности.

– Я бы так не сказала. Во всяком случае, в течение двух столетий они очень даже неплохо существовали, – подтвердила Екатерина Дмитриевна.

– Но почему тамплиеры отказываются описать эту голову?

– Чтобы никто ее не нашел, – уверенно заявила практичная Ангелина.

– И почему-то до сих пор исследователи об этом не подумали?

– Просто они никогда не рассматривали эту проблему в таком ракурсе, – настаивала на своем Ангелина.

– Хорошо, предположим, что ты права.

– Конечно, я права! Это же самое простое решение, а значит – самое логическое! – не желала отказываться от своей идеи Анжи.

– Подождите, девочки, а что, если это настоящая человеческая голова, а вовсе не скульптура? – встрепенулась Марго. – Тогда все сходится.

– Что – сходится?

– Головой, которую должны были нам показать и которая исчезла, и был Бафомет. Отсюда и все их увлечения тамплиерами, моим дальним предком и прочее.

– Логично.

– Конечно, у меня нелогичных рассуждений не бывает, – со всей присущей ей скромностью заметила Марго.

– Судя по тому, что рассказал Эврар, – это мумифицированная голова, – задумчиво произнесла Екатерина Дмитриевна, – и поклоняться ей? Странно…

– Поклоняются же мощам святых? – пожала плечами неисправимая Марго.

– Как ты можешь сравнивать! – возмутилась такому богохульству Ангелина.

– Очень просто, никакого отличия не вижу: и там и здесь человеческие останки! Что-то вроде языческого увлечения выпивать из черепов своих врагов, – продолжала в своем духе Марго – похоже, детство, проведенное в бабушкином замке, обязательные воскресные мессы и не менее обязательные уроки катехизиса сделали из нее ярого атеиста.

– И насколько я поняла, нас опять принесло к одушевленным головам – предсказательницам будущего, – вздохнула Ангелина, – которые чрезвычайно интересуют твоего возлюбленного. Кстати, а где этот самый Стефан?

– Понятия не имею, – призналась Марго.

– А что говорит Филипп?

– Вот именно что ничего. Но не волнуйтесь, Эврар уже наводит справки.

Все дружно замолчали, переваривая новую информацию.

– Вот что мне кажется, мои дорогие, – медленно, выговаривая каждый слог, произнесла Ангелина, – если Бафомет здесь, то одной слетевшей с плеч головой профессора Лоуренса дело не ограничится…

– Дорогая Анжи, надеюсь у тебя все в порядке? – ворковал в телефонную трубку Жак.

– Конечно, дорогой Жак, иначе и быть не может, – отвечала Ангелина, в пазле, который она складывала, оставалось несколько деталей, и ее парикмахер вполне мог обладать недостающей информацией.

– Ты позвонила, чтобы назначить очередное рандеву?

– Не совсем, скорее – задать тебе один вопрос.

– Я весь внимание.

– Откуда ты знаешь Флориана Лориса?

Напряженное молчание в трубке говорило само за себя.

– Для меня это очень важно, пожалуйста, Жак.

– Извини, но мне очень неприятно вспоминать про этого человека!

– Пожалуйста, дорогой. От этого очень многое зависит, – продолжала гнуть свое Ангелина.

– Надеюсь, что он не сделал тебе предложение? – не без испуга поинтересовался Жак.

– Нет.

– Ну, раз ты настаиваешь, – обреченно вздохнул Жак, – тогда скажу. В жизни никогда не встречал и, надеюсь, не встречу такого отъявленного пройдоху и мошенника, как Лорис!!!

Ангелина внутренне присвистнула и попросила:

– Продолжай!

– Ты мне сказала, что он теперь знаменитый ученый! – с сарказмом заявил парикмахер. – Проверь получше его рекомендации и дипломы, потому что в реальности единственный диплом, который у него есть, – сертификат о незаконченном среднем образовании!

Ангелина даже присела от удивления. И чем дольше слушала, тем больше не верила собственным ушам. Лорис оказался еще тем авантюристом и артистом оригинального, мошеннического жанра.

Тем временем Екатерина Дмитриевна связалась с собственной дочерью. Той было поручено разыскать любую, даже самую экстравагантную информацию о загадочном идоле тамплиеров.

– Ну, что тебе удалось найти?

– Много и ничего, – ответила Кася.

– Тогда начнем с «много».

– Куча-мала рассуждений и гипотез на тему, что же нашли тамплиеры в Иерусалимском храме и что такое Бафомет. Перескажу вкратце две основные версии. Первая попроще: тамплиеры нашли множество святых объектов и магических рецептов. Одним из них и было создание оракулов.

– То есть именно они создали Бафомета?

– Вот именно, причем из головы их основателя Гуго де Пейна.

– Он был добровольцем?

– Ну, об этом история умалчивает, – хмыкнула Кася.

– Тогда папа Сильвестр и его говорящая голова тут ни при чем, – констатировала Екатерина Дмитриевна.

– Не совсем. Помнишь, ты сама только что говорила об этой делегации, отправленной папой Сильвестром к калифу Аль-Хакиму. Папу особенно интересовало мистическое знание древних.

– Помню, Марго рассказал о ней Филипп, а тому – этот затворник-чудотворец Стефан.

– Так вот, эта делегация положила начало Крестовым походам. Идея созрела, Сильвестр был ее родоначальником, среди монашеской братии было создано что-то вроде тайного общества, целью которого было освобождение земного Иерусалима от власти неверных. И все это было связано с Апокалипсисом. Логика была еще та: Христос может вернуться на землю только в Иерусалим, и именно на этом святом месте может быть построен Иерусалим Небесный. Но, как ты сама понимаешь, не может же он появиться среди не верующих в него людей! Почва должна быть подготовлена.

– То есть после сорвавшегося пришествия в год тысячный эти умники стали думать, почему пришествие не состоялось…

– И додумались, – подвела итог сказанному Кася, – в сентябре 1002 года первая делегация папы появляется в Иерусалиме, гостеприимный калиф отдает в их распоряжение православный храм. А в ноябре 1095 года папа Урбан II призывает к освобождению Святой земли, и в 1096 году начинается Первый крестовый поход. И согласно арабским источникам, все это время в Иерусалиме активно действует монашеский орден, основанный делегацией папы Сильвестра.

– Понятно, Сильвестр как родоначальник подпольной подрывной деятельности.

– Скорее, как успешный продолжатель. Такая деятельность никогда не останавливалась.

– Хорошо, тогда вторая версия происхождения Бафомета?

– Эта будет покруче. От философских рассуждений на тему головы как символа, черепа и прочего я тебя избавлю.

– Спасибо.

– Интересно другое: на этот раз тамплиеры выступают в малосимпатичной роли святотатцев.

– И кощунство, которое они сотворили?

– Под Иерусалимским храмом и вокруг него находились могилы святых отцов, первосвященников. Монахам за десятилетия до начала крестовых походов удалось установить их месторасположение. И тамплиеры осквернили могилы, то есть они выкопали святые мумифицированные останки и с помощью рецептов древних некромантов оживили одну или несколько голов первосвященников, создав из них оракулов. И Бафомет был именно такой оживленной головой святого. И понятно, что сила этой головы была божественной.

– Если следовать этой логике, то земная власть тамплиеров покоилась исключительно на черной магии и некромантии?

Информация была, только никакой особой ясности не было. Екатерина Дмитриевна вздохнула. Если подвести итог всему сказанному, картина получалась следующая. Девятисотые годы после Рождества Христова. Приближается тысячный год для людей того времени, назначенный на это время Апокалипсис должен вот-вот произойти. Каким он будет? Для одних все просто: капут. Другие хотят надеяться. Текст Апокалипсиса и на самом деле двоякий: с одной стороны – катастрофы, и с другой – новое пришествие и правление Христа на земле. Оттон III еще в юности полностью и бесповоротно уверился в своем великом предназначении. Каким он был? Богобоязненным, идеалистичным, уверенным в собственном чудесном рождении. Он потерял отца, императора Оттона II, в трехлетнем возрасте. Его воспитали две преданные ему женщины. Во-первых, была мать – византийская принцесса Феофано. Во-вторых – бабушка, знаменитая Адельгейда Бургундская, жизнь которой напоминала приключенческий роман, вдова короля Италии Лотаря, жена императора Священной Римской империи Оттона I и мать императора Оттона II. Эти две неординарные женщины были врагами, но ради ребенка помирились и готовы были на все, чтобы правление юного принца увенчалось невиданным по сей день успехом. Энергии женщинам было не занимать, они могли выбрать самых лучших учителей, чтобы юный принц имел доступ к самым глубоким знаниям, был в курсе последних достижений эпохи. Он должен был быть совершенным и обязан был стать воплощением самых фантастических надежд. И главным наставником принца стал один из самых выдающихся людей эпохи, тот, имя которого они слышали десятки раз за последние три дня: Герберт д’Орийяк, папа Сильвестр II. Екатерина вспомнила настроения ожидания конца света, царившие на пороге двухтысячного года. Наверняка на пороге тысячного года все это было в десятки раз интенсивнее. И тогда всем казалось, что самые сумасшедшие мечты станут явью, самые невиданные свершения реализуются и мир уже никогда не будет прежним. Хотя она тут же себя поправила: все ли разделяли такие замечательные идеи? Какое дело до всего этого бурления простым крестьянам, бедным горожанам, единственной заботой которых было не подохнуть от голода или болезней, не говоря уже о безземельных крепостных и бродягах?

Екатерина Дмитриевна задумалась. С одной стороны, была интеллектуальная верхушка, духовная средневековая аристократия, ближайшее окружение императора, для которых «Чудо мира» Оттон был будущим спасителем, его вполне серьезно сравнивали с новым мессией, новым земным воплощением Христа. Но с другой стороны, как правителя его не любили ни в Германии, ни в Италии. В Риме даже вспыхнул мятеж, который подавили с невиданной жестокостью. История повторялась: верхушка, замкнутая на своих мечтаниях о пришествии нового невиданного мира, и жестокая реальность жизни основного большинства простого люда, для которого главным было элементарное выживание. То есть Оттон III был слишком далек от образа доброго правителя, для которого главным было благоденствие подданных. А его истязания плоти, покаянные паломничества во все ближние и дальние аббатства, огромные пожертвования монастырям простому люду облегчения не приносили. Екатерине почему-то вспомнилось правление египетского фараона Ахенатона. Его восторженно называли царем-провидцем и революционером, впервые попытавшимся установить культ единого бога, ставший преддверием пришествия монотеизма. Но культ солнечного диска Атона долго не продержался. Фараон-провидец настолько сосредоточился на поклонении Атону, что полностью забыл об управлении государством. На Египет обрушились голод и его вечные спутники – болезни с разрухой. Всесильный Атон ничем погибающему Египту не помог, и власть Ахенатона смело, да так, что само упоминание о нем было запрещено. Как-то так сложилось, что царям-провидцам всех эпох хронически не хватало самого простого здравого смысла.

Так и Сильвестру не суждено было осуществить свои далекоидущие планы. Оттон неожиданно умер в возрасте 21 года в 1002 году. И его блистательный советник вскоре последовал за ним. Папа скончался 12 мая 1003 года. Обе смерти были неожиданными и весьма, весьма подозрительными. Только какое отношение ко всему этому могла иметь загадочная рукопись, авторство которой Генрих без всяких на то оснований приписывал Сильвестру? И еще: насколько они правы в своих выводах? Именно ли загадочного Бафомета собирались показать им Флориан со товарищи?

Бертольд Вюртембергский смотрел прямо перед собой и облегченно вздыхал. Всего несколько недель отделяли его от пропасти, в которую он чуть не провалился. Что заставило отца Иеронима предупредить его, человека, которого священник считал святотатцем и осквернителем? Если бы не вмешательство маленького священника, не сносить бы Бертольду головы. Он вспомнил тот день. Тогда он вернулся к себе после весьма неприятного разговора с архиепископом Констанцским его святейшеством Макариусом. Перед глазами встали елейные черты владыки. Стелил Макариус мягко, нежно, да только все это грозило Бертольду не просто жесткой постелью, а веригами и костром. В который раз жаркое дыхание пламени дохнуло сатанинским предупреждением. «Муки адовы! Вечность страдания! – звучали в ушах предупреждения Макариуса. – Покайся, пока не поздно, сними грех с души!» Но какой грех? Грех знать, видеть будущее? Тогда почему и папа, и сам божественный император умоляли его, Бертольда, не останавливаться? И теперь, когда свершилось немыслимое, у него почти получилось, он создал первого после тысячелетнего молчания оракула, он должен отказаться от всего! До конечной цели было рукой подать. Голова жила, и даже если пока ни одного предсказания вырвать у нее не удавалось, самое главное было сделано. Бертольд безоговорочно верил папирусу – следовало ждать новой луны. До нее оставалось каких-то четыре дня. Только четыре дня отделяли Бертольда Вюртембергского от цели его жизни. Только что им известно? На этот вопрос ответа у Бертольда не было. И вот именно в этот момент появился маленький священник, и у монаха не осталось другого выхода. Из Констанца он выбрался затемно, обходя стороной все караулы. Хорошо, что ему была известна тайная щель в городской стене, через которую возможно было выбраться наружу. Стражникам у четырех городских ворот наверняка было уже приказано задержать его, если он попытается выбраться из города. Он уходил налегке. Только небольшой сундучок с драгоценным спутником и самые важные записи. До Базеля добрался с купеческим караваном. Там смешался с паломниками и так и добрался сначала до Милана, а потом до Рима. Останавливался в монастырях, как простой паломник. К папской печати, могущей открыть любые двери, не прибегал – внимание к себе привлекать было незачем. Сильвестр принял его с распростертыми объятьями, и новости из Констанца его нисколько не обеспокоили.

– Про Бенно мне все хорошо известно, и что ездит повсюду, стараясь объединить врагов моих, да только руки у него коротки, – только и сказал папа, полностью сосредоточившись на замечательной голове.

Бертольд отошел от высокого бюро, помещенного в центре ярко освещенной комнаты в левом крыле папского дворца. Он был размещен со всем комфортом и почестями близкого друга Сильвестра. Но самое главное, прямо под его покоями находился огромный подвал, в который вела крутая винтовая лестница. Вход в подвал был запрещен любому не посвященному в тайну. Только самым близким папа показывал главное достижение Бертольда: созданного им оракула.

Но что-то тревожило монаха. Он присел около окна, наблюдая за медленно текущими водами Тибра. Конечно, впервые за столь долгое время он вздохнул спокойно. Безопасность многого стоила. Но почему тревога не отпускала? Иногда мелькали странные мысли и всплывали в памяти все его споры с настоятелем церкви Святой Берты. И в который раз он задавал себе вопрос: а имел ли он право? Возможно, он должен был бы уничтожить записи обо всех своих опытах, мыслях, и тогда никакого риска, что это когда-нибудь выплывет наружу. Но он был слаб, и как бы ни скрывал от самого себя, больше всего в жизни он жаждал признания. Мудрые говорят: «Propria laus sordet» (Самовосхваление достойно презрения). Он хотел оставить след на земле, своего оракула. Да и потом, продолжал он мысленно спор с маленьким священником, если Господь дал ему божественный дар, имеет ли он право скрыть его ото всех? «Имеем ли мы право знать будущее, знать предначертанное?» – крутилось в его голове. Бертольд не уставал задавать себе этот вопрос. Если бы Господь не желал этого, разве дал бы он в его руки этот секрет? Он перекрестился, поцеловал нательный крест и прошептал: «Полагаюсь на волю Твою, Господи, и отдаю душу мою на суд Твой!»

В памяти Бертольда всплыла вчерашняя беседа с папой Сильвестром. Он поделился своими сомнениями и страхами. Но Сильвестр только улыбнулся:

– Чего ты боишься, сын мой? Греха, но какой это грех – следовать дорогой Господа?! Ведь именно Он ведет нас. Хотя понимаю тебя – всякий, кто решит следовать за Творцом, должен знать, насколько непрост этот путь, насколько страшен, и только вера поможет держаться.

– Но имел ли я право забирать жизнь невинных? На моих руках кровь! – восклицал Бертольд.

– Чья? – только поднял брови его благодетель. – Подумай, какой бы была их жизнь: мучения и скорая смерть от голода и холода. Ты не думаешь, что Господь просто-напросто сделал тебя орудием избавления? Ты спас невинные души от этого тлетворного мира! И подумай, что на весах: будущее всех нас и скорый приход избавителя!

И после небольшой паузы добавил:

– Как мы узнаем, что должны делать? Кто поведет нас? Само провидение послало тебе этот дар: создавать оракулов! Древние были посвящены в это искусство, но оно было утеряно, и что за этим последовало – золотой век сменился тысячей лет страдания! Вспомни слова об Искупителе и книге, запечатанной семью печатями! Чего стоит жизнь нескольких младенцев по сравнению с несметным количеством жизней человеческих?! Чего стоит их жизнь по сравнению с воцарением Князя Небесного на земле?!

Сильвестр замолчал и после небольшой паузы удивительно чистым, кристальным голосом добавил:

– Вспомни откровения Святителя нашего Иоанна Богослова о будущем мира сего и церкви!

Глаза Сильвестра горели тем странным блеском, который так часто то пугал, то вызывал восхищение у знающих его людей. Священные слова пронеслись в голове Бертольда: «И я взглянул, и вот, посреди престола и четырех животных, и посреди старцев стоял Агнец как бы закланный, имеющий семь рогов и семь очей, которые суть семь духов Божиих… И Он пришел и взял книгу из десницы Сидящего на престоле. И когда Он взял книгу, тогда четыре животных и двадцать четыре старца пали перед Агнцем, имея каждый гусли и золотые чаши… И поют новую песнь, говоря: достоин Ты взять книгу и снять с нее печати, ибо Ты был заклан, и Кровию Своей искупил нас Богу из всякого колена и языка, и народа, и племени, и соделал нас царями и священниками Богу нашему; и мы будем царствовать на земле».

И после небольшой паузы папа добавил:

– Puris omnia pura, мой сын, для чистых все чисто!..

На этот раз троица решила провести вечер в своих апартаментах. Разожгли камин. Грета с Кристиной принесли ужин. У Кристины глаза были слегка припухшими, что не укрылось от внимательного взгляда Марго.

– Что это с женой консьержа? – поинтересовалась она, когда за женщинами закрылась дверь.

– С мужем, наверное, в очередной раз поссорилась. У Кристины роман с Фердинандом, приглашенным шеф-поваром, – пояснила Ангелина.

– А, с этим красавцем мужчиной, который явно злоупотребляет анаболиками! – удивилась Марго. – Откуда у тебя такие сведения?

– Догадалась, – односложно пояснила та и добавила: – Видела ее ссору с мужем. А потом понаблюдала за ней. Ведь вы меня отправили выяснять, что известно прислуге. Когда у людей роман – за версту заметно.

– Это не из-за этого, случайно, Кристина намекнула, что на тебя сковородка может свалиться? – рассмеялась Екатерина Дмитриевна, вспомнив последнюю попытку Ангелины разговорить обслуживающий персонал.

– Вполне может быть.

Они расположились вокруг стола.

– Интересная у нас получилась поездка, – заметила Марго.

– И себя показали, и на людей посмотрели, – с непонятным подтекстом произнесла Ангелина.

– Ладно вам, зато когда нам еще представится возможность расследовать самое настоящее преступление? – убедительно заявила Марго с видом полководца, готовящего свою армию к очередному сражению, – да и задача не такая уж сложная – узнать, что в жизни каждого из окружающих нас людей произошло такого, что в определенный момент какая-то песчинка, камушек или булыжник нарушили нормальное течение их существования. Узнаем это – сможем вычислить, кому была выгодна смерть Лоуренса!

– Их может оказаться немало, – заметила Екатерина Дмитриевна.

– Дай закончить, кто от слова перешел к делу?

– Херманс? – предложила Ангелина.

– Самая простая версия: неприятный, резкий, фанатичный, в общем – идеальная модель.

– Мне кажется, что у него есть принципы, – медленно произнесла Екатерина Дмитриевна.

– И ты думаешь, что «не убий» входит в их число?

– Не могу сказать точно, просто поделилась ощущениями. Хотя у меня он сразу вызвал отрицательную реакцию, – призналась Екатерина Великая.

– У меня тоже, – согласилась Марго, – но это же не значит, что он виновен! И что касается отрицательной реакции: Херманс потерял жену и двоих детей – мальчика и девочку – во время цунами. Они отдыхали в Таиланде на Пхукете, от отеля остались одни воспоминания. Тело жены нашли, дети пропали без вести. Они в этот день были на пляже.

Установилась тишина. Женщины представляли себе трагедию, пережитую этим сухим и неприятным мужчиной.

– Тогда можно понять, почему ему так важна была возможность предсказания катастроф, – медленно произнесла Ангелина.

– Он знает, что своих самых дорогих людей ему не вернуть, но он может спасти других, – спокойно добавила Марго.

Теперь фанатизм Кристиана представлялся им в несколько другом ракурсе.

– Ну а Генрих? – спросила Екатерина Дмитриевна.

– Понятия не имею. Он очень странный, а в последнее время стал еще страннее.

– После смерти Лоуренса?

– Не сказала бы, вспомни его ироничное выражение тогда, в зале.

– Что тогда случилось?

– Смерть Женевьевы Бренон, – коротко объяснила Ангелина, – кстати, я думаю, теперь Катин черед рассказать о ее последних открытиях. Слишком загадочный у тебя вид, дорогая!

– Нисколько не загадочный, просто ждала последнего подтверждения.

– И получила?

– Получила, – подтвердила Екатерина Дмитриевна, – короче говоря, нам все это время рассказывали сказку про белого бычка.

– Ты не ошибаешься?

– Абсолютно убеждена: вся эта мистика с таинственными оракулами, головами младенцев, загадочной книгой и ее автором – просто флер, скрывающий нечто, совершенно не предназначенное для наших глаз.

– Но замок – бывшее командорство тамплиеров!

– Проблема в том, что начало строительства замка относится к середине четырнадцатого века. Плюс ко всему раньше это был вовсе не замок, а охотничий домик. К этому времени орден тамплиеров уже был разгромлен, большая часть рыцарей погибла или отправилась в изгнание, небольшая часть доживала свою жизнь в монастырях, командорства были переданы в распоряжение короля или монастырей. И могилы тамплиеров были безымянными, и никоим образом не возможно было догадаться, кто в них захоронен.

– А таинственный манускрипт?

– Что касается этой уникальной в кавычках рукописи, я отправила Касе снимки. Она, в свою очередь, переправила их знакомому, специалисту по манускриптам Высокого Средневековья.

– И что?

– Манускрипт – подделка. Не буду утомлять вас техническими терминами и, честно сказать, сама всего не поняла, но что-то вроде: употребленная в нем латынь и характер шрифта абсолютно не соответствуют заявленной эпохе.

– Или Стефан такой же обманщик, как и Лорис, или его кто-то надул! – хмыкнула Ангелина.

– Далее: от первоначального строения ничего не осталось, потому что в начале девятнадцатого века его владелец перестроил Литцель в стиле новой готики. Так что на данный момент все, что мы слышали до сих пор, сплошное вранье! – забила последний гвоздь Екатерина Дмитриевна.

– В итоге получается, что пока все окружающие или выдавали желаемое за действительное, или просто-напросто вполне сознательно лгали, – сделала вывод Ангелина.

– Я за второе, – тут же проголосовала Марго, – с самого начала не могу отделаться от впечатления маскарада.

– Вот именно – маскарада, – согласилась с ней Ангелина, – даже здание пытается казаться не тем, чем является на самом деле. Хотя мы все-таки видели весь этот ужас в лаборатории.

– Что мы видели? Вращающие глазами головы шимпанзе с платиновыми пластинками. Мы не видели электродов, но они вполне могли быть замаскированы. А главное открытие нам так и не показали – почему?

– Но был Стефан! – заметила Марго. – И была загадочная голова!

– Вот именно – был Стефан, и с него следовало бы начинать!

Марго молчала. В ее голове стала вырисовываться какая-то смутная идея, но как ни старалась, она не могла придать ей более-менее четкие очертания.

– И еще была Женевьева Бренон, – добавила Ангелина и уже немного другим тоном с загоревшимися глазами произнесла: – Ну а теперь, девочки, мой черед. Начну с центра.

– Анжи в своей стихии! – прокомментировала Марго, ей было прекрасно известно, что за милой и безобидной внешностью ее подруги скрывалась этакая многозубая акула, чувствовавшая себя как рыба в воде в глубоком и непонятном для большинства океане финансов.

– Вдаваться в подробности не буду… – начала Ангелина.

– С нами лучше не стоит рисковать подробностями, – усмехнулась Марго.

– Но деньги в структуре крутятся огромные, и главным источником финансирования является американо-норвежский концерн СТК (Стоун-Торвальдсен-Крон), область интересов которого простирается от нано– и биотехнологий до создания искусственного разума. Погибший Лоуренс помимо всего прочего являлся научным экспертом концерна.

– Теперь понятно, почему он был в бешенстве! Концерн выделил деньги на создание самообучающегося компьютера, а Флориан с Филиппом занялись магией, – рассмеялась Марго.

– Вот именно, задача была конкретной: создать самообучающийся компьютер, подсоединив его напрямую к человеческому мозгу. Естественно, заявленная цель была немного другой: борьба с нейродегенеративными заболеваниями. Но это всего лишь ширма, позволяющая получить самый благоприятный налоговый режим и заткнуть глотку противникам опытов на животных. Реальная задача – создание чего-то вроде Робокопа. И вот Лоуренс появляется здесь, и что он видит: магические опыты по созданию говорящей головы-терафима! То есть выделенные на вполне определенные цели финансовые средства, можно сказать, расхищены. Лоуренс, представляющий интересы серьезных инвесторов, в бешенстве. Как он объяснит все СТК, вложившему деньги в этот проект? Его репутация признанного и уважаемого эксперта под угрозой. Тем более открывается, что финансовая ситуация центра катастрофическая. Деньги текли рекой и… вот тут-то начинается самое интересное: значительная часть средств перетекала на счета некоего проекта «Стан», суперзасекреченного, которым Лорис руководил лично.

– И что это за проект?

– Очень правильный вопрос, – произнесла Ангелина, – и мы его можем коротко назвать проектом личного обогащения нашего дорогого Флориана Лориса.

– Не может быть! Ты уверена в этом?

– Ты подвергаешь сомнению мои способности? – с ложной обидой воскликнула Ангелина.

– Да ладно тебе кокетничать, никто в твоих способностях не сомневается! – покачала головой Екатерина Великая. – Просто согласись: это весьма опасно.

– Конечно, зато, если бы ты видела суммы, оседающие на счетах Лориса на Каймановых островах, ты бы поняла, что это стоило риска. И тем более все было прекрасно замаскировано.

– Но тут появился Лоуренс, Флориан понял, что над его головушкой собрались черные тучи, и избавился от угрозы! – довольно воскликнула Марго.

– Не думаю, что Лорис – наш убийца. Зато он – настоящий артист оригинального мошеннического жанра. И центр – не его первое детище.

– Что, были и другие? – заинтересованным тоном переспросила Марго.

– Да еще какие! Мне мой парикмахер Жак о них рассказал, и, я думаю, они тебя обрадуют, – не без ехидства обратилась она к Марго.

– Почему это они меня обрадуют?

– Тебе Лорис всегда не нравился, – улыбнулась Ангелина, – начну с того, что наш выдающийся ученый на самом деле имеет незаконченное среднее образование!

Она замолчала, наслаждаясь эффектом, который произвело ее заявление.

– Далее: несколько раз его пытались привлечь к суду за мошенничество, но каждый раз он выходил сухим из воды.

– Давай-ка поподробнее, – чуть не хором произнесли ее подруги.

– Всех подробностей я не знаю, но одна проделка Лориса ему доподлинно известна.

– То есть он сам стал ее жертвой, – сделала вывод Марго.

– И не он один, а, так скажем, небольшой город на Атлантике. Жак тогда открыл свой первый салон. И вот появился Флориан, представленный как знаменитый режиссер культового фильма с идиотским названием «Электрический банан». Но, мол, кажущаяся простота названия на самом деле скрывает глубокий философский смысл и удивительную прозорливость автора, касающуюся неприглядного будущего нашей цивилизации. Директор отеля, в котором остановилась знаменитость, уставшая от показного блеска Парижа, Канн, Ниццы и Довиля, был вне себя от радости. Дальше – больше: Флориан скормил всем идею, что, мол, их дыра обладает большим потенциалом, и предложил провести здесь фестиваль интеллектуального кино. Мол, европейское кино жизненно нуждается в подобном сборище, знаменитые режиссеры, актеры только этого и ждут. Не говоря о том, скромно так замечал, что он с Годаром на дружеской ноге, Бунюэль ему в рот смотрит, а Феллини вообще чуть ли не друг, товарищ и брат. Сами знаете: чем беспардоннее и наглее, тем лучше.

– И дальше…

– Что – дальше? Как обычно, народ тут же купился. Коммерсанты стали потирать руки, подсчитывая прибыль. Мол, туристы валом повалят. Всеобщий энтузиазм, тут же был избран комитет по организации фестиваля. Мэрия выделила солидные суммы, коммерсанты скинулись. Жак в их числе, он даже под это дело кредит взял, так как свободных средств не было. Остальные подробности опущу, потому что в их число в основном входили охи и вздохи Жака, какой он идиот, и как он мог купиться на такое, и как его за горло потом взяли кредиторы, и как в конце концов он был вынужден закрыть салон. Правда, в случае Жака, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. С пустыми карманами мой артист парикмахерского жанра отправился в Париж, дальнейшее вам известно. Не было бы Флориана, так бы и сидел в своей дыре.

– Ну а месье Лорис?

– В общем и целом никакие туристы никуда не повалили, и наш талантливый создатель «Электрического банана» упорхнул с собранными денежками. Его, конечно, нашли, но в тюрьму посадить не удалось. Он отделался возмещением морального и материального ущерба. Его он и возмещает из социального пособия по безработице, на которое, судя по налоговым декларациям, живет в расчете 100 евро в месяц. То есть коммерсанты и мэрия закончат получать украденную сумму где-то лет через 130, если, конечно, наш дорогой Флориан доживет до этого времени.

– А все, что он получил в этом центре по изучению возможностей мозга?

– А вот с этим, я думаю, и надо будет разобраться Эврару и налоговой полиции.

– Я звоню Эврару! – заявила Марго.

– Звони, хотя мне кажется, он уже должен быть в курсе, последний раз он рассматривал Флориана с большим интересом.

– Тем более позвоню! Мог бы поделиться!

– Тайна следствия, сама понимаешь!

Пока Марго пересказывала все услышанное своему кузену и возмущалась нарушением договоренностей с его стороны, дамы молчали. За окном шел противный мелкий дождик, вкупе с серостью окружающих стен, промозглостью комнаты, которую никак не мог согреть ярко пылающий камин, сыростью, пробирающей до костей, все было просто создано для глубокой и продолжительной депрессии. Они уже забыли, что находили это место очаровательным, а вид из окна – потрясающим. Вида из окна просто не было – унылые тени. Замок казался отрезанным от всего окружающего мира плотной полосой грязно-белого тумана.

– Чувствуешь себя как на необитаемом острове, – поежилась Ангелина.

– Хуже, – хмыкнула Екатерина Великая.

– Что – хуже?

– Остров как раз обитаем, – мрачно усмехнулась ее подруга.

Тем временемМарго закончила разговор с Эвраром.

– Ну что, твой кузен подтвердил мои сведения? – спросила Ангелина.

– Отчасти, зато могу тебе сказать, что про счета на Каймановых островах им известно не было. Он тебя попросил скинуть на его мейл известную тебе информацию, – говоря это, она смотрела на подругу с явным уважением.

Остаток вечера подруги провели, не выходя из номера. Разговаривали не торопясь. Маскарад оказался еще тот: замок не замок, тамплиеры не тамплиеры, фальшивая рукопись, известный ученый с незаконченным средним образованием и создатель несуществующего культового фильма «Электрический банан» в придачу. Только смерти были вполне настоящими, и кошмарное видение головы профессора Лоуренса никоим образом не относилось к области античной мифологии. А потом была эта совершенно фантастическая идея: выйти на связь с Богом. Хотя что тут странного? Сначала и с другим городом не могли связаться, а сейчас и с другим континентом и даже с космосом – обыденное явление. Почему бы не создать прямой линии с Создателем? Мол, какое у вас настроение сегодня, что кушали, как спали, когда запрограммировали наводнение или, может быть, землетрясение, а то мы вроде как переживаем, вот Ноя вы предупредили, и нас бы не мешало в известность поставить…

Потом замолчали, словно по команде, переваривали полученные сведения. Дальше каждая решила отвлечься и привести в порядок свои дела. Екатерина Дмитриевна на компьютере просматривала отправленные ей Касей сметы на реставрацию левого крыла замка. Ангелина, устроившись с мобильником в кресле, внимательно изучала биржевые котировки. Даже если она напрямую не управляла своим состоянием, предпочитала быть в курсе всего. Марго заинтересовалась наконец собственной родословной, перелистывая взятую в музее книгу о Великих магистрах ордена тамплиеров.

– Знаете, что мне показалось интересным? – нарушила наконец она молчание.

Никакого ответа.

– Да отвлекитесь вы, наконец, от ваших денежных квитанций! Как будто ничего другого, более интересного нет!

Екатерина Дмитриевна и Ангелина оторвались от экранов и недовольно уставились на Марго.

– Ну что ты опять откопала?

– В голову пришло: почему это вдруг мой предок был единственным, кто добровольно отказался от звания Великого магистра? Вот послушайте, его единогласно выбрали третьим Великим магистром ордена тамплиеров. Он сопровождал Людовика VII Святого. Он же был первым магистром ордена, одолжившим королю значительную сумму денег. То есть первым, ставшим банкиром короля. И, самое странное, в 1152 году в возрасте сорока лет после трех лет управления орденом он добровольно сложил с себя обязанности Великого магистра. Это было из ряда вон выходящим. Все остальные Великие магистры до него и после слагали с себя обязанности исключительно ногами вперед. А Эврар де Бар единственный сделал, несмотря на мольбы рыцарей остаться. Без ложной скромности замечу, что он был одним из самых лучших Великих магистров. После он постригся в монахи знаменитой Клервосской обители. И в Клерво провел последние двадцать два года жизни до 1174 года. Эврар был человеком религиозным, прекрасным воином, талантливым управленцем. Почему он сложил с себя тунику Великого магистра? Он не был ни старым, ни больным, иначе не прожил бы до шестидесяти двух лет.

– И у тебя есть ответ на этот вопрос? – сделала вывод Ангелина.

– Просто подумала, что наверняка было что отмаливать!

– Ты уже об этом говорила, – напомнила ей Ангелина.

– Ну а сейчас продолжу мою мысль. Предположим, что, став Великим магистром, он был посвящен в какую-то тайну, наверняка связанную с магией.

– И их дорогим Бафометом, – продолжила ее мысль Екатерина.

– Вполне возможно! Эврар был человеком честным и искренне верующим, и такое святотатство было выше его сил, вот он и отправился отмаливать свои грехи.

– То есть ты встаешь на сторону инквизиции: тамплиеры были отступниками и нажили свои богатства, продав душу дьяволу.

– Я этого не говорила, – поправила подругу Марго, – но дыма без огня, как известно, не бывает. И еще мне не дает покоя одна мысль.

– Какая?

– Анжи, ты помнишь, как рассказывала о последнем разговоре с Генрихом, ну, когда он пытался побольше узнать о вашем разговоре с Женевьевой Бренон и еще тебя недалекой особой назвал?

– Еще бы, он меня тогда по-настоящему вывел из себя!

– Так вот, если я не ошибаюсь, он сказал что-то об отце Женевьевы?

– Дай подумать. – Ангелина замолчала, вспоминая сцену. – Могу повторить дословно. Он сказал: «Я хорошо знал ее отца», потом после паузы совсем уж странное: «Сначала отец, а теперь дочь…»

– Ты уверена?

– Абсолютно.

– Вам не кажется странной эта фраза: сначала отец, потом дочь?

– Подожди, – встрепенулась Екатерина Великая, – ты хочешь сказать, что нам не известно еще об одной смерти?

– Ты права, Генрих знает больше, чем говорит. Тем более вспомните его разговор с Лоуренсом, когда на меня упал рыцарь. Они тогда говорили, что кто-то зашел слишком далеко, и Генрих произнес: «Надеюсь, что она не в курсе!» А что, если речь шла об этом самом отце Женевьевы, вернее – о его убийстве, и «она», которая не в курсе, и есть мадам или мадемуазель Бренон!

– Все это может быть совпадением! – заметила Ангелина. – В конце концов, имен никто не называл, а гадать по местоимениям можно с тем же успехом, что и на кофейной гуще.

– Я согласна с Анжи, – поддержала подругу Екатерина Великая.

– Конечно, это может быть совпадением, но проверить стоит.

– И каким же образом? Запросить всю имеющуюся информацию на Женевьеву Бренон у лейтенанта Сина или у твоего кузена?

– Ну это само собой разумеется, но пока суд да дело, лучше всего, если Анжи вызовет Генриха на откровенный разговор.

– Я могу попробовать, но он меня за пять верст последнее время обходить стал.

– А ты сама пригласи его на свидание.

– И по какому поводу?

– Скажи, что не все рассказала о встрече с Женевьевой Бренон.

– Ну а дальше что? Он придет на свидание, и что я ему расскажу?

– Придумай что-нибудь. Подожди, у меня есть идея! Заявишь, что Женевьева говорила о своем отце и что она ищет его убийц!

– Ну, это слишком откровенное вранье! – сморщилась ее собеседница.

– Он-то этого не знает, – резонно возразила Марго.

– Ладно, попытка не пытка, – махнула рукой Ангелина.

Одинокий путник пробирался по застывшему от зимнего холода лесу. Свист ветра оглушал его, ледяное дыхание пробирало до костей, но он продолжал свой путь. Он не мог остановиться, иначе его ждала смерть. Человек дрожал, но не только и не столько от пробирающей до костей стужи. Нет, мороз напоминал его плоти, что он еще жив и не последовал за своими товарищами, умершими от пыток в темнице папского дворца. Вопли умиравших до сих пор раздавались в его ушах. В носу стояли тошнотворные сладкие запахи крови и горелой плоти. Теперь он был уверен, что вырвался из ада. Только надолго ли? Дадут ли ему уйти?

Бертольд знал, что грешен. И эти пытки? Были ли они всего лишь предвестниками ожидавших его в будущем вечных мук? Мужчина заплакал. Почему он согласился тогда? Сотни раз задавал он себе этот вопрос и столько же раз не мог найти ответа. Неужели его подвела та самая любознательность? В ушах прозвучали слова первого духовного наставника, отца Валериана: «Запомни, сын мой: поиск знания не греховен сам по себе, но он опасен, ибо может завести тебя в дебри, из которых твоей душе будет не выбраться. Желание познать – такой же соблазн, как и все другие желания. Человеческий разум не способен понять высшую истину. Только молитва и вера способны спасти!» Его наставник был прав. Если бы не эта поглощающая все жажда познания, то он бы до сих пор наслаждался жизнью в замке, постепенно приучился бы к отцовскому ремеслу, а может быть, даже стал управляющим. Нет, эта неуемная жажда знания повела его вслед за Гербертом. В молодости он предпочел неизведанное знакомому и привычному. Теперь же он начинал сожалеть о принятом когда-то решении. Ведь его могла бы ожидать совсем другая жизнь! Но все кончено, теперь он всего-навсего дичь, за которой ведется охота. За его голову назначена плата, как за голову вульгарного вора и убийцы. Только в отличие от последних, которым грозила всего-навсего виселица, его смерть будет очень и очень медленной.

Бертольд чуть было не завыл от охватившего все его существо отчаяния. А ведь совсем недавно он считал себя баловнем судьбы. Только что он был почетным приглашенным властелина всего христианского мира, папы Сильвестра. Перед ним заискивали, старались угодить. И все это было правдой всего лишь двадцать дней назад. Еще 11 мая 1003 года Бертольд Вюртембергский был уверен в собственной счастливой звезде. Он был близок к раскрытию тайны, поиску которого посвятил всю свою жизнь. Их эксперименты были более чем успешными, но все окончилось 12 мая. В этот день неожиданно для всех папа Сильвестр II отошел в мир иной. Смерть его была ужасной и молниеносной. Папский дворец содрогался от воплей несчастного. «Сатана забирает своего служку!» – крестясь, шептали постные рожи. Как он их всех ненавидел сейчас! «Господи, помоги! – шептал он снова и снова, упрямо продолжая свой путь. – Яви миру правду, волю свою! Папа Сильвестр и я были всего лишь служителями твоей высшей истины, высшего познания! Ибо не мог ты нам дать сознание без высшей цели! Мы должны были если не стать равными тебе, то возвыситься до ангелов твоих, установить мир и покой на земле!»

Но не успело еще тело умершего Сильвестра остыть, как кардинал Бенно со своими приспешниками взял власть в свои руки. И вся эта нечисть радовалась смерти Герберта д’Орийяка. Оскалившимися звериными мордами они торжествовали победу. Сильвестр всегда оставался чужим для них. Даже Флавио Виттори тут же принял сторону партии противников Сильвестра. Оставшихся верными умершему папе учеников и сподвижников тут же было приказано бросить в темницу. Бертольд стал одним из немногих, кому вовремя удалось скрыться. С купцами он добрался до Базеля. Дальше пришлось продолжать путь одному. На покупку лошади денег у него не было. До Боденского озера было как минимум два дня пешего пути. Сможет ли он пробраться через все кордоны, расставленные на дорогах, подвластных новому папскому прелату? Если бы была жива Адельгейда Бургундская, она смогла бы защитить его. Но он остался совсем один. Люди, называвшие себя его друзьями, предавали его один за другим. Единственной надеждой было добраться до аббатства Райхенау. Настоятель был настоящим другом Сильвестра, он должен, обязан был помочь несчастному беглецу!

Насконец перед ним открылась бескрайняя водная гладь – Боденское озеро. Монастырь находился на острове посередине огромного, величиной с маленькое море, водоема. Кровавый солнечный диск закатывался за горизонт, и вскоре только багряные полоски напоминали о его завтрашнем возвращении. Бертольд всхлипнул. Господи, как он устал! Попросить помощи в Констанце? Только у кого? Он вспомнил свое уютное жилище, и слезы беспомощности покатились по грязным щекам. Нет, возвращаться в Констанц опасно. Там слишком хорошо знали монаха, за поимку которого было назначено солидное вознаграждение. На его счастье, последний перевозчик только кончил вытаскивать свое утлое суденышко на берег. Бертольд кинулся к нему:

– Перевези меня в монастырь!

– Поздно, господин, да и ветер поднимается, – угрюмо произнес мужчина.

– Серебряный гульден, – в отчаянии воскликнул Бертольд.

– Пять гульденов, – обнажил остатки гнилых зубов пройдоха. Его обветренное лицо с маленькими медвежьими глазками и нечесаной бородой расплылось в хитрой ухмылке. Малый прекрасно понял, что Бертольду деваться некуда, и не собирался упускать представившуюся возможность разбогатеть.

– Два, – попытался было поторговаться Бертольд, пять гульденов – это все, что у него осталось.

– Пять, или перебирайся вплавь, – заявил перевозчик и презрительно сплюнул.

– Твоя взяла, – махнул рукой Бертольд. В конце концов, если настоятель его примет, то заботиться ему больше будет не о чем, а если нет… Ему вновь стало дурно, и отчаяние захлестнуло черной, вязкой волной. Если нет… то четыре оставшихся гульдена его не спасут.

Перевозчик устроил путника в своем утлом суденышке и стал проворно работать веслом, с опаской поглядывая на горизонт.

– Затемно бы успеть, а то ветер поднимается! – перекрестившись, произнес он и стал грести еще быстрее.

Но ветер усиливался, лодчонку все сильнее качало из стороны в сторону. Волны захлестывали, грозя перевернуть. И совсем скоро лодка стала опасно крениться.

– Выгребай воду! – коротко приказал перевозчик.

Бертольд беспомощно огляделся вокруг.

– Выгребай! Пропадем! Вот сатана, согласился на свою погибель! – завопил перевозчик, стараясь перекричать завывание ветра.

Бертольд нашел небольшую плошку и с удвоенными отчаянием силами начал выгребать воду. Тело болело, руки обжигала ледяная вода, но ему было все равно. Он видел перед собой только дно суденышка и прибывающую на глазах темную маслянистую жидкость. Ветер успокоился так же внезапно, как и начался. Круглая луна выплыла из облаков и осветила все вокруг. Перед ними показались стены островного монастыря. Перевозчик закричал от радости:

– Спаслись, вот зараза, спаслись!

Бертольд с трудом оторвал взгляд от дна лодки. Перевозчик обернулся и откинул капюшон. На монаха в бледном лунном свете смотрели хорошо знакомые безбровые прозрачные глаза маленького калеки. Бертольд отчаянно, захлебываясь от ужаса, закричал и стал отбиваться.

– Тихо ты, остолоп! Лодку перевернешь! – попытался было успокоить путника перевозчик, но не тут-то было. В того словно черти вселились, он с воем раскачивал лодку и орал как оглашенный.

Прибежавшие на крики монастырские обитатели помогли перевозчику вытащить лодку на берег. Бертольда же, как ни старались, успокоить не могли. Поэтому, недолго думая, оглушили и, связав по рукам и ногам, отнесли в монастырь. А на следующее утро, так и не придя в себя, несчастный скончался. Милосердные монахи во главе с настоятелем омыли его тело и похоронили на монастырском кладбище в безымянной могиле. На небольшом деревянном кресте рукой настоятеля было выведено простое: «Прими, Господь, грешного, отошедшего в вечный дом Твой…»

Ангелина бесцельно слонялась вокруг трехсотлетнего дуба в ожидании Генриха Фроста. Как и предсказывала Марго, тот купился сразу, только в замке встречаться отказался. Сам назначил время и место – около известного всем дерева-великана в глубине парка. Только прошло уже двадцать минут, а Генриха не было и в помине. Ангелина перебирала в голове все возможные сценарии, почему он не появлялся. Не поверил в последний момент? Решил ее разыграть? Что-то ему помешало, а может, кто-то? Пока Ангелина терялась в догадках, прошло еще минут пятнадцать. Она покрутила головой и собралась было уходить. Вдалеке зашуршала листва под торопливыми шагами. Она облегченно вздохнула и вышла из-за дерева. Прямо в этот момент раздался хлопок, и совсем рядышком с ее ухом просвистела пуля. Все произошло настолько быстро, что у Ангелины даже испугаться времени не было. Только инстинкт сработал – спрятаться. Хоть дуб и был защитой ненадежной, но другого убежища рядом не было. Правда, листва зашуршала вновь. Кто-то быстро удалялся. Это ее разъярило, она еле удержалась, так хотелось броситься за стрелявшим и раз и навсегда все выяснить, но она осталась на месте, благоразумно рассудив, что сейчас охотник из нее никакой. Прошло минут десять. Тишина. Она кинулась к замку, петляя и прячась за деревьями. Правда, на этом ее испытания не кончились. Когда Ангелина бросилась к входной двери, ее чуть не сбила с ног растрепанная горничная Грета. Тут же с ошалевшим видом пронесся консьерж. В вестибюле толпились люди. Все что-то яростно обсуждали. Ангелина заметила Екатерину Великую, Марго и подошедшего к ним Филиппа и поспешила к ним:

– Что случилось?

– А вот и ты! – с облегчением воскликнула подруга. – Куда запропастилась?

– Была на встрече с Генрихом, только он не появился! – Ангелина все еще дрожала от пережитого шока, правда, приходить в себя уже начала.

– Естественно, не появился, – с непонятным подтекстом произнесла Марго.

– Почему ты так говоришь? – напряглась Ангелина.

– Генрих выбросился из окна, – просто пояснила та.

Ангелина вздрогнула, она уже абсолютно ничего не понимала:

– Самоубийство?

– Скорее всего.

– Доказательств обратного пока нет, – развел руками бледный, как лист бумаги, Филипп. Он был в шоке, но не только. Дрожь в голосе, побледневшее лицо, потускневшие глаза – все в нем выдавало крайнее нервное напряжение, словно произошло что-то непоправимое. И смерть Генриха на этот раз поставила точку.

Похожее ощущение охватило всех в зале. Сейчас не было такого истерического волнения, как в первый раз. Тяжелое молчание стопудовой гирей зависло над всеми. Потухшие глаза, поникшие плечи, отчужденность и даже враждебность каждого по отношению к каждому. Шоне побелел больше обычного, но спокойствие сохранял. Лорис на этот раз явно был взволнован, желваки ходили ходуном, руки заметно подрагивали, даже загар поблек. Только интендант удивлял. Он был спокоен, и, самое странное, у него было довольное выражение лица. То есть большинству было не до этого, и никто особенно не обращал внимания, да и интендант не улыбался и не плясал от счастья. Просто явная радость блестела в скромно потупленных глазах. Как будто у ребенка, получившего свою любимую игрушку. Марго, уверенно вошедшая в роль детектива-самоучки, поискала глазами Херманса, но убедились, что последний отсутствовал.

Полиция действовала расторопно. В коридор рядом с номером Генриха проходить было запрещено. Внизу все тоже было оцеплено. Они попытались было покрутиться вокруг да около, но, нарвавшись на грозного охранника, решили, что в любом случае рано или поздно все узнают. Не сговариваясь, одна за другой они вышли в парк, Филипп к этому времени отошел. В такой момент внутри оставаться не хотелось. В парке подруги провели около двух часов. Мимо прошли эксперты в голубых балахонах. Потом подъехала «Скорая», и тело Генриха увезли.

Тем временем Ангелина окончательно пришла в себя и наконец рассказала подругам о случившемся.

– С ума сойти! Ты чуть не погибла! – восклицала Марго, сжимая руку подруги.

Та молчала, какая-то странная идея мелькнула в ее мозгу.

– Не уверена, что мне что-то действительно угрожало, – наконец медленно произнесла она.

– Как это – не угрожало?! – хором воскликнули ее подруги.

– Сейчас, когда я успокоилась, не могу отделаться от ощущения, что меня кто-то просто пытался напугать.

– Ты хочешь сказать, что этот кто-то промахнулся специально? – переспросила Екатерина Дмитриевна.

– Думаю, что да, – кивнула Ангелина, – попасть в меня было проще простого, да и потом: почему он не закончил начатое, а сразу убежал?

– В любом случае теперь нам надо быть вдвойне осторожными и никуда друг от друга не удаляться, – заявила Марго.

– Зато с Генрихом не промахнулись, – продолжила Ангелина, которую больше всего сейчас занимала гибель ее несостоявшегося собеседника. Правда, в глубине души она поражалась собственной хладнокровности. Раньше точно забилась бы под кровать и дрожала бы от страха, а сейчас и море по колено.

– В версию самоубийства ты не веришь?

– Конечно, не верю! Сама посуди: у него было свидание со мной, и информация, которую я собиралась ему рассказать, была чрезвычайно важна для него. И тут он ни с того ни с сего прыгает из окна.

– Это точно, – согласилась Марго, – Генрих никоим образом не собирался покончить счеты с жизнью. Подождите меня, я попытаюсь разузнать побольше, – заявила Марго и, решительным жестом отодвинув перекрывавшего ей дорогу полицейского, отправилась искать Эврара. Ее подруги только кивнули в знак согласия.

Марго вернулась минут через тридцать. По выражению ее лица было видно, что новости не самые лучшие.

– Генрих вовсе не покончил жизнь самоубийством, мы были правы!

– И доказательства?

– Слушайте, весь разговор с Эвраром я воспроизвести не могу, но в пользу убийства говорит то, как Генрих лежал, на каком расстоянии от окна оказался, и самое главное: одна из ран на голове была нанесена каминными щипцами.

– То есть его сначала убили, а потом выбросили из окна?

– Убили или просто оглушили, точно не знаю, но в любом случае Генрих вовсе не собирался избавить мир от собственного присутствия, – заявила Марго.

– А может быть, ему хотели помешать встретиться с Анжи? – предположила Екатерина Дмитриевна.

– Точно, – согласилась Марго, – пошли поговорим с Эвраром. Мы просто обязаны рассказать ему обо всем, что узнали!

– Допрыгался, – мрачно прокомментировала Ангелина.

– Объясни, почему допрыгался? – потребовала Екатерина.

– Помните, когда разгромили лабораторию и пропали головы, у него было до странности довольное выражение лица, – она замолчала.

– И? – поторопила подругу Марго.

– Потому что он знал, кто стоит за разгромом лаборатории!

– Вполне возможно, – согласилась Екатерина Дмитриевна.

– В этом случае он вполне мог догадываться, кто стоит за смертью Лоуренса. Но этот человек или эти люди вовсе не обязательно стоят за разгромом лаборатории.

– Что ты хочешь этим сказать?

– У меня просто возникла странная идея. Мы можем поговорить с Эвраром?

– Почему бы и нет, он в любом случае сказал, что сразу не уедет. Пошли.

Эврар устроился в низком кресле, с удовольствием вытянул ноги и обратил внимательный взгляд черных, удивительно напоминающих Марго глаз на напряженную троицу. Этим совершенно кошачьим свойством располагаться с особенным удобством он сразу напомнил подругам свою кузину. «Семейная черта, – пронеслось в голове Ангелины, и она улыбнулась. Она иногда завидовала этой счастливой черте характера Марго, в общем и целом всегда ухитряться из всех бед выбирать обед. Эврар с интересом выслушал рассказ о последних открытиях подруг Марго, и в его глазах засветилось искреннее уважение. Он уже поблагодарил Ангелину за информацию о счетах Флориана Лориса, дополнив, что нашли еще один, на этот раз в Люксембурге. Он также был согласен с тем, что Лорис был мошенником, но прямого участия в убийствах не принимал. Кишка у волшебника-недоучки была тонка, да и терять ему было чего. И даже если бы центр закрыли, он вполне мог безбедно просуществовать на награбленное до конца своих дней. Информацию о покушении на Ангелину Эврар выслушал внимательно и предложил сейчас же отправиться на место происшествия. По дороге он подробно расспрашивал и, похоже, взволновался больше обычного. Правда, после досконального осмотра он согласился с точкой зрения Ангелины:

– Похоже, вы правы: если бы кто-то хотел вас убить, он не промахнулся бы. Но все равно, как только эксперты закончат с местом падения Фроста, отправлю их прямой наводкой сюда.

– Но это не все, – не без гордости заявила Марго.

– Хочешь сказать, что этим ваши открытия не ограничиваются?

– Нет, но начну с другого. Итак, самоубийство Генриха – не самоубийство?

– Я сам тебе только что об этом сказал, – спокойно произнес Эврар.

– Тогда тот, кто стоит за его смертью, скорее всего, виновен в смерти Лоуренса, но вовсе не обязательно виновен в разгроме лаборатории и исчезновении голов.

– Поподробнее, – заинтересованно подбодрил кузину Эврар.

– Ладно, изложу факты, – как опытная актриса, выдержала паузу Марго и не без удовольствия продолжила: – У меня есть все основания полагать, что за разгромом лаборатории стоят Лорис, Херманс и Берже. И это было известно Генриху. То есть они использовали смерть Лоуренса и решили таким образом сохранить самое важное, а инвесторам показать другую «потемкинскую» лабораторию, в которой ведутся вполне нормальные в кавычках опыты.

– А доказательства?

– Их, к сожалению, нет. Просто вспомните момент, когда мы узнали о разграблении лаборатории. Лорис и другие были не так уж и взволнованы. Скорее, притворялись.

– У меня тоже возникло сходное впечатление, – призналась Екатерина Дмитриевна.

– Точно, играли, как плохие актеры, – подвела итог сказанному Марго, – а у моего возлюбленного рукав был в паутине.

– То есть ты поэтому сказала, что он спал на чердаке, – вспомнила странную фразу Марго Ангелина.

– Именно это мне показалось странным: спортивный костюм, всклокоченный, улыбка бегающая и паутина на рукаве.

– Подожди, подожди, – прервала ее Ангелина, – только потом произошла нестыковка. Похоже, что кто-то обманул обманщиков!

– И перепрятал головы, рукопись и, возможно, еще какие-то документы и реликвии, которые публике не показывали! – дополнила идею Ангелины Екатерина Дмитриевна.

– Вы все правильно поняли, мои дорогие! – с видом учителя, радующегося успеху учеников, заявила Марго и обратилась к Эврару: – Ты видишь, какая из нас прекрасная команда получилась! Этим и объясняется ссора между Хермансом и Лорисом! Кристиан явно обвинял Флориана в легкомыслии. Но в полицию пожаловаться, сами понимаете, они не могли.

– И сегодня, когда все узнали о самоубийстве Генриха?

– Теперь они уже не играли.

– Все это вполне похоже на правду, – согласился Эврар, – не узнаю тебя, дорогая. Фактически ты обвиняешь своего возлюбленного в уголовном преступлении?

– Сократ мне друг, но истина дороже! – Похоже, Марго окончательно вошла в роль героини античной трагедии.

Эврар усмехнулся. Свою кузину он знал лучше, чем кто-либо.

– No comment! – заявил он и уже более серьезным тоном продолжил: – Только если все сказанное отвечает на вопрос, кто стоит за ограблением, появляется другая проблема: кто обворовал воров? И самое главное, все это никоим образом не разрешает главную задачу: кто убил Женевьеву Бренон, профессора Лоуренса и Генриха Фроста…

– И еще ты забыл о четвертом убийстве, – четко, выделяя каждое слово, произнесла Марго.

– Каком? – напрягся Эврар.

– Отца Женевьевы Бренон.

– Это всего лишь предположения, основанные на одной-единственной фразе Генриха Фроста.

– Помнишь, как ты давным-давно сам мне говорил, что разгадка очень многих преступлений основана на одной-единственной детали или на одной неосторожной фразе?

– Ты меня сейчас на словах молодого и самоуверенного следователя будешь ловить, – нахмурился Эврар, а потом махнул рукой, – ладно твоя взяла, я сам лично займусь отцом Женевьевы Бренон…

Это был один из тех сентябрьских дней, когда днем было тепло, даже жарко. Но с уходящим солнцем жара пропадала бесследно, и промозглый сумрак заставлял закутываться потеплее в настоящее осеннее пальто. Темнело рано, и в воздухе уже пахло осенью. Подруги сидели перед камином. По обоюдному согласию они решили вечерами по замку не шляться. Судьбу провоцировать было незачем. Тем более все, что могли, они уже узнали, теперь оставалось только ждать. Марго даже Филиппа видеть не хотелось. Ангелина даже удивилась:

– Вы что, поссорились?

– Нет, просто нам необходим перерыв.

– Вы что, решили расстаться? – спросила Екатерина Дмитриевна.

– Не знаю, – ушла от ответа Марго, наблюдая за языками пламени.

– Ты решила оставить Филиппа? – не веря собственным ушам, переспросила Ангелина. – Катя, ущипни меня! Совсем наша старушка спятила! Тебя какая муха укусила?

– Не знаю, сложно сказать, – потянула Марго.

– Уж как-нибудь скажи! – с оттенком угрозы произнесла Ангелина. – После всего, что мы тут пережили, отчасти из-за того, чтобы помочь твоей любви!

– Ну, дело не в моей любви, а просто нам было интересно, признайтесь сами!

Ангелина и Екатерина Великая молчали, соглашаться с Марго им как-то не хотелось.

– Ничего не понимаю, – только пробормотала Ангелина, – мужик красив, как Аполлон, на десять лет моложе, умен, с юмором, на эту идиотку молиться готов, и… ей необходима пауза!

– Анжи, не кипятись, я не восемнадцатилетсяя девица, которой позарез нужно замуж, детей мне не рожать – уже не получится. Партнер мне нужен постольку-поскольку. Почему тебя это так возмущает? Возьми его себе, если ты считаешь его таким идеальным!

– При чем тут я? Мне и так хорошо, – сразу же остыла Ангелина.

– Как это – при чем? – сразу же использовала преимущество Марго. – Тебе и так хорошо, а мне необходимо обязательно хомут на шею вешать.

– Почему ты сравниваешь ваши отношения с хомутом?

– А с чем я должна их сравнивать? Ты только представь, что мне придется видеть его минимум десять часов в сутки!

– Большую часть из которых ты будешь спать, – не сдавалась Ангелина.

– А в выходные – все двадцать четыре часа! – трагическим тоном заявила Марго.

Екатерина Дмитриевна расхохоталась.

– Посмотрите на себя со стороны: нахохлились, словно наседки на жердочке! Да никто вас ни с кем жить не заставляет. Возмущение Анжи я прекрасно понимаю, но, с другой стороны, Филиппу мы просто обязаны были помочь и помогли, так что все хорошо…

– Что хорошо кончается, – сменила гнев на милость Ангелина и совершенно другим тоном добавила: – Тем более это еще бабушка надвое сказала, помогли мы ему или нет.

– Вот именно, – как ни странно, подтвердила Марго, – и кстати, в самый первый день я заначила одну бутылочку их великолепного шампанского, вот мы сейчас ее и разопьем!

– Это когда ты разговор двух покойников подслушала?

– Точно, – наморщила лоб Марго и немного грустно улыбнулась, – а я, представьте, себе в этом отчет не отдавала. Действительно, разговор двух покойников!

– Ты же шампанское приготовила ко встрече с Филиппом? – удивилась Екатерина Дмитриевна. – Почему тогда зажала?

– А кто меня знает? – развела руками Марго. Она прошла к бару, вытащила бутылку и протянула Ангелине: – Открывай, у тебя всегда лучше получается.

– Не лучше, а просто опыта побольше, это ты привыкла, что тебя все обслуживают.

– Не ворчи, через пару десятков лет стану старушкой, никто мной, бедненькой, интересоваться не будет, вот и научусь!

Ангелина рассмеялась, ловко открыла шампанское и стала разливать пенящийся напиток, но вдруг замерла.

– Осторожно, прольешь! – забеспокоилась Марго.

Ангелина опомнилась и поставила бутылку.

– Что случилось?

– Так, в голову пришло, – отмахнулась она с тем же сосредоточенным видом.

– Да говори же! – потребовала Марго.

– Вспомнился последний разговор с Генрихом, и я подумала: почему он об этом заговорил?

– О чем?

– О двух лишних окнах на фасаде. Даже показал мне их, у меня это абсолютно из головы вылетело.

– Каких еще окнах? – удивилась Марго.

– Откуда я знаю, так и сказал, что ему не дают покоя два лишних окна на фасаде.

– Ерунда какая-то, – махнула рукой Марго, – хотя в нашем деле любая деталь важна. А теперь давайте выпьем, а то шампанское выдохнется. За нас, дорогие!

Напиток горячей волной пробежал по телу, и они расслабились, но разговор все равно вернулся к Генриху.

– Я думаю, что Генрих знал убийцу Лоуренса, но его это не волновало, – задумчиво говорила Марго, – игра для него стоила свеч и цель оправдывала средства. Но Женевьева – это другое дело. Он дал понять убийце, что он в курсе и так это не оставит.

– Тогда почему он не обратился в полицию? – задала резонный вопрос Ангелина.

– Пойди пойми, – медленно произнесла Марго и в том же темпе добавила: – Хорошо бы было, если бы Эврар нашел наконец, кем был отец Женевьевы Бренон. У меня странное ощущение, что именно она является связующим звеном во всей этой истории.

Кто-нибудь верующий заявил бы, что ее просьба была услышана. Скептик бы возразил про случайное совпадение, но именно в этот момент мобильник Марго отчаянно завибрировал, и на экране высветилась улыбающаяся физиономия Эврара.

– Привет, мы только что говорили о тебе, – призналась она.

– И что именно, если не секрет? – раздался в трубке слегка хрипловатый голос.

– Не секрет: хорошо бы было, если бы ты нашел отца Женевьевы Бренон.

– Раньше ты хотела, чтобы я нашел Стефана.

– Ну, и его, конечно, – согласилась Марго.

– И я нашел обоих, – громом прозвучало спокойное.

– Где? – подскочила Марго.

– Ты была права, на кладбище…

Марго закончила разговор и слегка побледневшая обернулась к своим подругам.

– Эврар в дороге, через пятнадцать минут будет здесь, – только и произнесла она и бухнулась в кресло.

– Что случилось?

– Я не могу говорить, но он приказал из апартаментов никуда не высовываться, пока не подаст сигнал.

Ее подруги не согласились и враз заговорили возмущенно.

– Что ты скрываешь? – вскипела Ангелина.

– До этого всем делились, а сейчас в молчанку играешь! – укоряюще заявила Екатерина Великая.

– Почему никуда не выходить? – продолжила Ангелина.

Марго окинула своих подружек командирским взглядом и гаркнула:

– Да помолчите вы, наконец!

Те, словно по команде, заткнулись.

– Я же сказала, что не имею права говорить! Потерпите немного, это были только мои подозрения.

– То есть ты нам все не рассказала?! – побелела от гнева Ангелина.

– Анжи, нам приказано никуда не высовываться, – ушла от ответа на вопрос Марго, – будем умненькими и послушными, как в гимназии. Приказано, так приказано, мы послушные девочки, сейчас я закрою дверь и спокойно будем допивать шампанское, тем более оно великолепное, согласитесь?

Минут через двадцать мобильник Марго вновь завибрировал. Она выслушала короткое сообщение и заявила:

– Эврар здесь, через пятнадцать минут появится!

Действительно, скоро в дверь постучали. Эврар появился на пороге, как всегда, элегантный и в прекрасном настроении. Казалось, ничто в мире не было способно омрачить ровное и лучезарное состояние духа кузена Марго.

– Рад вас видеть, дорогие дамы! – провозгласил он с порога и заметил бутылку шампанского. – А, мое самое любимое, может быть, я тоже имею право на бокальчик?

– Сначала расскажи, в чем дело? – потребовала его жестокая кузина.

– Умру от жажды, – горестно потупил глаза он.

– Пройдоха!

Эврар устроился с завоеванным бокалом напротив дам и с удовольствием сделал первый глоток.

– Теперь смерть от жажды тебе не грозит, рассказывай!

– Не знаю, с чего начать. Ты была права, кузина. И вообще, дамы, должен признаться, что вы все нам очень помогли! Хотя, конечно, мы бы все равно докопались, – добавил он поспешно, чтобы его кузина и ее подружки совсем уж не зазнались.

– Не бойся, на твои лавры и повышение мы претендовать не будем, – криво усмехнулась Марго.

– Благодарю, тем более они мне нужнее, чем вам, – логично заметил он и отпил еще глоток.

– Давай, не тяни, – потребовала Марго.

– Только с чего начать? – протянул Эврар, нетерпение дам его явно забавляло.

– Со Стефана. Ты его нашел?

– Нашел, правда, поговорить по душам не удалось, – с черным юмором заявил Эврар и с видимым удовольствием сделал новый глоток.

– Насколько я поняла, он умер не своей смертью? – начала осторожно Ангелина.

– Не своей, – кивнул головой Эврар.

– И если я не ошибаюсь, – продолжила Ангелина, – в его отправке к праотцам виновны вовсе не какие-то загадочные силы?

– Правильно понимаете, этот экспресс на тот свет ему организовали вполне реальные люди, вернее, реальный человек.

Эврар замолчал, качая головой. Пауза затянулась.

– Ну и что дальше? Ты так и собираешься играть в китайского болванчика? – не без раздражения поинтересовалась Марго.

– Не хочу тебя расстраивать, но твои подозрения подтвердились…

– Филипп? – только и произнесла Марго.

– Он самый, – кивнул головой Эврар, – и сейчас мои люди его арестовывают. Ты хочешь присутствовать?

– Нет, – жестко произнесла Марго, – не хочу.

– Понимаю, – только и ответил Эврар.

– Но почему он убил Стефана? Он же мне сам говорил, что для него это самый дорогой человек!

– Стефан был против опытов над головой, он оживил ее, и она для него была священна. Да и потом, скорее всего, в определенный момент он испугался, что ли.

– Понял свою ответственность? – вступила в разговор Екатерина Дмитриевна.

– Что-то вроде этого, но у Филиппа были совершенно другие планы. Он был одержимым человеком и понял, какие возможности представляет этот оракул. Останавливаться на достигнутом и задавать себе этические вопросы? Это было совершенно не в его духе. Я, кстати, прочитал пару его статей. Иногда удивляюсь этим ученым! Судьба нацистов их ничему не научила! – с горечью произнес он. – Ну да ладно, не до философии, так вот, еще в университете Берже участвовал в проекте изучения возможностей человеческого мозга. Уже тогда говорилось об экзокортексе и подсоединении мозга к машине. А тут сам мозг становился машиной, сохраняя способности человеческого мозга к самообучению. Связи у Филиппа остались, именно он подключил к их делу Херманса. Ну а Флориан появился на том этапе, когда они начали искать спонсоров.

– Но Стефан был против? – уточнила Марго.

– Он был против и, честно говоря, стал препятствием.

– Но каким образом Филипп?.. – начала было Марго и запнулась.

– Что? Каким образом он его убил? Очень простым – отравление атропином.

– А судебно-медицинская экспертиза?

– Ее никто не делал. Заявление о смерти в качестве друга покойного сделал Филипп. Свидетельство о смерти было подписано врачом, коллегой Филиппа. То есть никто никаких вопросов не задавал.

– У него не было семьи?

– А вот это самое интересное. Все началось с Женевьевы Бренон, если бы не она, то дело бы так и заглохло. Ты оказалась права, кузина, Стефан и отец Женевьевы Бренон – один и тот же человек.

– Ты это знала и скрывала от нас? – возмутилась Ангелина.

– На первый взгляд это была совершенно идиотская идея, согласись, – с непривычной для нее мягкостью произнесла Марго, – поэтому я ее высказала только Эврару, да и он у виска пальцем покрутил!

– То есть Женевьева Бренон – дочь Стефана? – переспросила Ангелина.

– Вот именно, именно она была связующим звеном, которого нам не хватало. Женевьева Бренон давным-давно разругалась с отцом и еще в девичестве взяла материнскую фамилию. Но до восемнадцати лет ее звали Женевьева Гаспа. Тем более Стефан никогда ее воспитанием не занимался, да и материально помогал мало. Но чадо по-своему любил.

– Так, значит, Женевьева Бренон гостила в замке вовсе не потому, что была знакомой Генриха Фроста? – сделала законный вывод Екатерина Дмитриевна.

– Нет, она здесь была по приглашению Стефана. Он давным-давно старался помириться с дочерью и, по всей видимости, хотел впечатлить женщину своими достижениями. Мол, даже если он и бросил семью, дело того стоило. И вот он – на вершине успеха, ему наконец поверили, и он близок к своей цели. И тут он исчезает. Женевьеву, конечно, о смерти отца известили. Но она, по всей видимости, начала что-то подозревать и не очень поверила заключению о естественной смерти. Поэтому и связалась с Лоуренсом и Генрихом, говоря о своих подозрениях. И именно поэтому она появилась с плакатом на собрании центра. Опыты на животных были поводом, она просто хотела их спровоцировать.

– Нужно сказать, что попытка ей удалась, – печально усмехнулась Ангелина.

– И именно Филипп ее убил?

– В павильоне в предместье Парижа, который он снимал под именем собственного отца, мы нашли пистолет. Баллистическая экспертиза подтвердила – из этого оружия убили Женевьеву! Скорее всего, он запаниковал, ну а потом вполне логично последовали Лоуренс и сначала оглушенный, а потом выкинутый из окна Генрих Фрост. Коллега Филиппа, подписавший медицинское свидетельство о смерти Стефана, во всем признался. Мы провели эксгумацию тела Стефана. Новая экспертиза подтвердила отравление. По Лоуренсу и Фросту прямых доказательств у нас пока нет, но будем рассчитывать, что твой экс-возлюбленный облегчит наконец совесть.

– А Херманс?

– Его роль следует выяснить, но пока прямых доказательств против него нет.

– А Флориан?

– Ну, у него кишка тонка, – усмехнулась Марго, – мошенничество по его части, а вот убийство – вряд ли.

– Но почему ты стала подозревать Филиппа? – непонимающе воскликнула Ангелина. – А говорят, что влюбленные – слепы.

– Двадцатилетние – может быть, но, когда разменяешь шестой десяток, как-то сложно не замечать… Давай больше не будем об этом!

Марго осеклась, больше говорить ей не хотелось. Да и как объяснить, что Филипп был куртуазным, милым, обходительным, но еще он был фанатиком, безумно преданным одной идее. Весь пыл, всю страсть, которой обладал, он посвятил одной-единственной цели. В какой-то степени Стефан, заразивший ученика своей одержимостью, сам подписал себе смертный приговор. Для Филиппа Берже его учитель предал его и предал самого себя. Это странное ощущение посетило ее тогда, в их романтический вечер, потом долго не оставляло, пока наконец не стало четкой и ясной идеей. Она помотала головой, отгоняя от себя неприятные мысли, и задала вполне законный вопрос:

– Ну а голова?

– До этого мы пока не дошли.

– И, скорее всего, не дойдете, – не без сожаления добавила Марго, – что-то мне говорит, что Генрих знал, но эту тайну он унес с собой.

Они еще поговорили минут десять, и в конце, не без торжества, Эврар добавил:

– Ну что, дорогая кузина, как видишь, я был прав? Филипп Берже виновен, как бы ты вначале ни пыталась доказать обратное! Жизнь тебе не детективные романы, и, как я тебе говорил, в отличие от литературных изысков первый подозреваемый чаще всего оказывается последним!

Марго поморщилась.

– Хотя справедливости ради следует признать, что без вашей помощи мы бы со всем этим вряд ли разобрались, – заметив состояние своей кузины, добавил Эврар уже другим тоном, помягче, – так что огромная благодарность за помощь следствию от меня и от моей бригады!

– И хотя мне и не нравится роль Троянского коня, которую я сыграла в этой истории, но ничего не поделаешь, – вздохнула Марго, – в любом случае я уже сказала Филиппу, что наша история закончена.

– То есть апельсинов в тюрьме бедняга не дождется, – сделала вывод Ангелина.

– После всего – нет, – твердо, но с оттенком грусти в голосе ответила Марго, а потом, вскинув голову, уже совершенно другим тоном добавила: – Ну что ж, а завтра – Париж. Нужно сказать, что я безумно соскучилась!

– А почему завтра? Полчаса на сборы – и в дорогу! – вскинулась Ангелина. – Вы же знаете, девочки, я обожаю водить ночью…

Ехали молча, каждая думала о своем. Марго слегка взгрустнула – что ни говори, но Филипп ей по-настоящему понравился. Екатерина Великая, для себя уже поставившая точку в истории недавних убийств, всеми мыслями была в своем замке, намечая план дальнейших действий. Только Ангелина за рулем внедорожника продолжала размышлять обо всем увиденном и услышанном сегодня. Что-то во всей этой истории не клеилось, только что? Внезапно она вспомнила.

– Послушайте, – отвлекла она своих подруг, – но мы так и не нашли ответы на два вопроса.

– Какие? – вскинулась Марго.

– Во-первых, кто на меня покушался?

– Филипп, – заявила как о чем-то само собой разумеющемся Марго.

– Тогда почему именно я?

– А на кого ты хочешь, чтобы он покушался, – на меня? – продолжала отстаивать собственную точку зрения Марго.

– Хотя бы, ведь именно ты вытянула у него историю про Стефана. Без этого связующего звена все бы блуждали в потемках.

– Рука не поднялась, – не очень уверенно ответила Марго.

– Анжи права, – вступила в разговор Екатерина Великая, – дело не в руке, а в мотиве покушения.

– Есть еще и другая причина, – продолжила Ангелина, – по словам Эврара, в съемном павильоне Филиппа нашли пистолет, служивший орудием убийства Женевьевы. То есть с собой у него его не было.

– У него вполне мог оказаться другой, – гнула свое Марго.

– Он что, Рэмбо, твой бывший возлюбленный? – начала возмущаться Ангелина. – С целым арсеналом стрелкового оружия?!

– Хорошо, если это не Филипп, то кто же – Генрих?

– Его номер перерыли сверху донизу, никакого оружия не было. Да и потом, ему важнее было узнать, что же такое важное мне сказала Женевьева.

– Генрих вряд ли, по времени не сходится, – медленно произнесла Екатерина Великая, – тогда кто же?

– Вот именно – кто?

– И второй вопрос?

– Куда все-таки исчезла та самая таинственная голова, с которой все и закрутилось? – усмехнулась Ангелина, наконец вырулившая на автомагистраль и набирающая скорость.

– У Эврара есть версия? – поинтересовалась Екатерина Дмитриевна.

– Пока нет, Флориан настаивает, что они абсолютно не представляют себе, кто ее перепрятал.

– Вполне может быть, правда, у меня есть одна идея.

– Какая?

– Очень простая, которая отвечает одновременно на три вопроса: где находится голова, кто на меня покушался и почему.

В покоях барона Ульриха Эберхардта находился неожиданный гость. Несмотря на ранний час, верный Ватто провел небольшого священника к своему хозяину.

– Чем обязан вашему визиту, отец Иероним?

– Я не мог не прийти, – просто ответил явно чем-то потрясенный священник.

– А-а, вот как, – протянул барон, – так что случилось?

– Этой ночью умер один человек.

Барон закипал медленно, но верно. Тем более, что терпением он никогда не отличался. Несомненно, этот священник внушал ему больше уважения, нежели вся эта черносутанная братия. Однако это было слишком! За кого он себя принимает, этот пустослов?! Барон мрачно уставился на маленького человека, стоящего перед ним.

– И именно это вы решили мне поведать! – не скрывая сарказма, заявил он.

– Да, – нисколько не смущаясь, ответил священник.

Если бы барон не был настолько самонадеянным, он бы заметил изменения, произошедшие с маленьким священником. Лицо его было красным, глаза пылали столь не присущим кроткому Иерониму гневом, и он никак не мог справиться с дрожью в руках.

– Кто этот человек? – пролаял барон.

– Его зовут, вернее, звали, Харальд Упырь, и именно он, по вашему приказанию, убил своего дружка Густавиуса.

– Что ты несешь, слабоумный! Ты забываешься!

– Нет, не забываюсь! – как можно тверже ответил робкий священник.

– Ты прекрасно знаешь, что убийство Густавиуса – дело рук этого расстриги, проклятого монаха Бертольда! К сожалению, ему удалось ускользнуть, да только после смерти его покровителя ему осталось недолго.

– Бертольд Вюртембергский виновен во многих грехах, но вы прекрасно знаете, сеньор, что крови Густавиуса на его руках нет.

– Почему это я прекрасно знаю? – вскипел Ульрих.

– Потому что именно вы отдали приказ убить Густавиуса!

Барон неожиданно рассмеялся коротким, лающим смехом:

– Ты сошел с ума! Как иначе объяснить этот вздор?!

– Я долго подозревал вас, барон, – как ни в чем не бывало продолжал настоятель церкви Святой Берты, – но у меня не было доказательств. Теперь они у меня есть!

– Какие доказательства? – поднял брови барон. – Бред умирающего пьяницы? Хорошо, тогда объясни мне, зачем мне понадобилось убивать этого бродягу?

– Он становился опасен.

– Опасен? Для меня? Никому не известный нищий?!

– Да, опасен для вас, господина и владетеля земель вокруг Констанца, потому что Густавиус знал правду о вас и частенько помогал вашим людям. Да только бедняга был болтлив, и вы решили избавиться от него! – подтвердил священник и совершенно спокойным голосом продолжил: – Вы думаете, никто не замечает, как стал беднеть наш город, а вы, наоборот, господин, стали баснословно богатеть. Откуда все это? – обвел священник рукой роскошное убранство залы. – Даже императору не зазорно было бы иметь такие покои! А ведь еще десять лет назад вы были бедны, господин, очень бедны, да и в долгах как в шелках к тому же. Что изменилось?

– Не твоего ума дело! – угрожающе надвинулся на священника Эберхардт.

– Не моего ума, говорите, – невозмутимо произнес священник, – возможно, да только не я один стал замечать, что на рынке стали появляться товары, пошлины на которые никто не взимал, да и цены у них были другие, гораздо дешевле. При этом стоило кому-либо из честных торговцев и ремесленников начать протестовать, как бедняга быстро отправлялся к праотцам. Но если бы только это! За само право торговли в этом городе богатые и не очень богатые горожане вынуждены были платить мзду. Если отказывались, то на следующую же ночь неизвестные грабители очищали лавку до дна, и никакая городская стража не спасала. Поэтому дешевле было все-таки платить. Не говоря уже о приезжающих на ярмарку купцах – тех так вообще попросту обирали. А разбойники в округе, кому они подчиняются? Почему никак управу на них найти не могут? Да потому что прячутся они в вашем замке, мессир! И руководит этим всем ваш ближайший помощник – Гунар, хозяин «Весельчака».

– Тебя послушать, так я исчадие ада!

– Это слишком большая честь для вас! – вскинул голову священник.

Барон замахнулся было на наглеца, но тут же опустил руку.

– Можешь продолжать молоть чепуху, в любом случае тайну исповеди ты раскрыть не можешь, иначе исчадием ада будешь ты! – торжествующе усмехнулся барон. – А теперь прочь с моих глаз, иначе к моим грехам я прибавлю еще один!

Отец Иероним покачал головой:

– Я уйду, барон. Вы правы, тайну исповеди открыть я не могу, да и не мне вас судить. Но пока я жив, каждый день буду взывать к Высшему суду и просить справедливого возмездия, барон Ульрих Эберхардт! Да свершится воля Его и кара за ваши злодеяния не заставит себя ждать!

После ухода священника до вечера барон находился в пресквернейшем состоянии духа, но ближе к ночи успокоился. В конце концов, у Иеронима не было никаких доказательств. Если не считать предсмертного признания этого глупого Харальда, дружка Густавиуса. Да и кто поверит бродяге, если бы даже он был жив? Слово Харальда ничего не стоило против слова барона Ульриха Эберхардта. Что касается предсказания отца Иеронима, Эберхардт усмехнулся и покачал головой. Высший суд! Глупый, глупый отец Иероним! Даже нет, скорее, наивный, хочется ему верить в сказки, придуманные слабыми для слабых, пусть верит. Но он, барон Ульрих Эберхардт, был уверен в одном: боги покровительствовали сильным. В этом он не сомневался. Иначе и быть не могло. Настоящие боги были воителями, они были подобны людям: мстительные, завистливые, сребролюбивые, они любили власть и поклонение, и еще – они презирали немощных и бессильных. Поэтому этот никчемный батюшка мог продолжать осыпать его проклятиями и угрозами. Его Бог ничего не мог поделать с ним, Ульрихом Эберхардтом, потомком славной линии воинов. Ульрих осушил до дна поставленный перед ним кубок и раскинулся в своем удобном, обложенном парчовыми подушками кресле. Внезапно от темного полога в углу отделилась какая-то тень. Она бесшумно проскользила до середины комнаты и растаяла. На минуту эта черная тень напомнила ему фигуру сожженного заживо бродяги! Барон вскочил и заозирался, словно ища неведомого врага. Но врага не было, только легкий свист и бесшумное колыхание полога. В этот момент случилось необъяснимое: ужас, непонятный и ни разу не испытанный, опутал барона липкой паутиной. Ульрих зашатался, но, собрав всю свою волю в кулак, потянулся к мечу. Ощущение рукоятки верного боевого друга прибавило уверенности. Дыхание выровнялось, и сердце замедлило свой сумасшедший бег. Но тут в один миг погасли масляные светильники. Что случилось? Барон потянулся к ближайшему из них. Горящее пламя обожгло его руку. Почему он не видит его? Только слабый отблеск с трудом пробивался сквозь заволокшую темным пологом глаза пелену. Неловким движением барон смахнул светильник с треножника. Масло разлилось, и пламя радостно заплясало по полу, подбираясь к голубому льняному балдахину. И в этот момент непонятная боль пронзила мозг Ульриха Эберхардта, словно расколов его надвое. Барон выронил меч и попытался было закричать, позвать на помощь, но из груди вырывалось только беспомощное бульканье. Ульрих потянулся к мечу, но руки не слушались. Запах горящего масла смешался с вонью тлеющей материи и его плоти. Убежать, погасить огонь! «Спасите!» – рвался из его души крик, но никто не слышал. Да и кто мог услышать? Его боги пировали в небесном Асгарде, и мольбы старого воина до них не доносились. Тело Ульриха Эберхардта превратилось в беспомощный ватный комок, пожираемый беспощадным пламенем.

На следующий день в городе только и говорили о страшной смерти сеньора прилегающих к Констанцу земель. За что ему была такая кара? В городе все перешептывались, но вслух никто ничего не говорил. Со временем затихла и слава таверны «У весельчака-обжоры». Не обошлось без отца Иеронима. Тот, конечно, тайну исповеди выдавать не стал. Только намекнул Рагнару на возможность выслужиться. Да и у того руки оказались развязанными. И постепенно подпольной процветающей коммерции настал конец. Зато торговцы и ремесленники вздохнули посвободнее и поспокойнее. Ночные визитеры беспокоили их все меньше и меньше. А когда на виселицу вздернули трех самых рьяных сборщиков ночных налогов на процветание во главе с Гунаром, хозяином таверны «У весельчака», оставшиеся отправились пытать счастья под другими, более милостивыми небесами. Преданная Батильда, отстояв на коленях все поминальные мессы, босиком отправилась в паломничество по святым местам, отмаливать мужнины грехи. А отец Иероним самолично наложил на себя епитимью за гордость, в мстительности своей раскаялся и больше поклялся никогда в суд Божий не вмешиваться.

Замок этим утром как-то враз странно затих. Последние гости разъехались. Горничные подали заявление на увольнение и поклялись больше к замку на дюжину километров не приближаться. Остался только консьерж, помирившийся с женой. Кристина положила конец своему роману с шеф-поваром Фердинандом. Хотя молодец был и соблазнительным, но вертопрахом и юбочником. Рассудительная женщина предпочла тихую гавань непредсказуемому путешествию в бурном море страстей. Когда автомобиль с последними полицейскими скрылся за поворотом, интендант с облегчением вздохнул. Настоящие владельцы фонда вскоре должны были лично появиться и решить, стоит ли продолжать исследования или превратить здание в фешенебельный пятизвездочный отель. Так что интендант ни о своем будущем, ни о будущем своих работников не беспокоился. Все получилось не так уж плохо, подумал он, мотая головой. Единственным, кто догадывался о его истинной роли, был Генрих. Но его больше нет. Исчез с его дороги и этот шарлатан Лорис со своими служками.

Роланд де Сурдеваль вернулся в замок. На лице его медленно расплывалась широкая улыбка. Любой, хорошо знавший Сурдеваля человек, удивился бы при виде интенданта. От него просто исходило такое ощущение удовольствия и радости, что даже глаза светились непривычным светом. Теперь он остался единственным хранителем сокровища. Он медленно поднялся по боковой винтовой лестнице, ведущей в его скромное жилище. Все удивлялись, что он довольствовался им. Как главный интендант, он мог претендовать на гораздо более комфортабельные апартаменты. И никто не догадывался, что Роланд ни за что на свете не отказался бы от своего обиталища. Во-первых, размеры помещения были более чем приличными, для такого старого холостяка, как он. В нем было достаточно места для его книг, занимавших всю стену, раскладывающийся диван заменял собой постель, вместо кухни был маленький угол с микроволновкой и посудомоечной машиной, а в нише располагалась небольшая душевая кабина с туалетом. Кому-то бы эти условия могли показаться спартанскими, но не ему. А потом, никому не было известно главное преимущество его жилища. Роланд закрыл дверь на ключ и подошел к противоположной стене. Потянул небольшую ручку, и без единого скрипа часть стены отодвинулась. За ней обнаружился просторный зал с высоким сводчатым потолком. В отличие от полутемного жилища интенданта он был залит солнечным светом, проникавшим через два стрельчатых окна. Хорошо, что среди временных обитателей не было ни одного хорошего архитектора, а иначе вопросов было бы не избежать. Эти окна прекрасно были видны из парка. Только никто не задавал себе вопроса, к какому помещению они относятся.

Единственным, кто начал о чем-то догадываться, был этот старый пройдоха Генрих Фрост. Он не раз видел, как этот старый лис поднимал голову и с любопытством рассматривал окна. Со временем он явно мог догадаться. Но на счастье Роланда, этого времени ему никто выделять не собирался. Правда, была эта русская дама-благотворительница. Роланд усмехнулся. Она была уже далеко. Хватило одного-единственного выстрела из охотничьего ружья, чтобы отбить у мадам всякую охоту рассматривать чужие окна. В памяти всплыли последние события. Он покачал головой. Надо же, как все сложилось! Филипп Берже! Кто бы мог подумать! Хотя нет, все было очень даже логично. Фанатик! Нет, все произошло так, как должно было произойти, и устроилось само собой. Провидение позаботилось о том, чтобы секрет не попал в руки этого изувера. Иногда интенданту казалось, что какие-то невидимые силы были на его стороне. Хотя не только невидимые силы. Он вспомнил свой последний разговор с Фростом. Генрих намекал на то, что понял, куда исчезли сокровища, но не имел ничего против.

– Это знание всегда относилось к разряду запрещенных, – спокойно говорил Фрост, – древние знали, что делали. И если так было предназначено, так тому и быть. Человеку незачем знать собственное будущее. Слишком просто и слишком сложно…

Сурдеваль усмехнулся. С самого начала он невзлюбил новых обитателей замка. Лориса он раскусил сразу. Еще выдает себя за великого ученого, а пишет с ошибками, неуч! Единственным, кого он по-настоящему уважал, был Стефан. Но он появился и почти сразу же исчез. Роланду это не понравилось, но не станешь же обращаться в полицию? Его хозяевам бы это не понравилось. Он предпочел ожидание. Кто убил Лоуренса, он не знал. Заявление этого полицейского было для него таким же сюрпризом, как и для остальных. Зато при разгроме лаборатории он присутствовал. Видел, как под покровом ночи Лорис с дружками под видом ограбления решили спрятать содержимое лаборатории. Замок он знал как свои пять пальцев, поэтому ему ничего не стоило перепрятать спрятанное. Правда, рукопись Коля, предварительно сняв все копии, он подложил в очаг Генриха. Камин был зажжен, и в суматохе никто не заметил появившихся ниоткуда нескольких листов старого пергамента. Это было гениальной идеей. А Фрост оттуда, где он находился, оправдаться уже не мог.

Сурдеваль, все еще довольно улыбаясь, подошел к стоящему в углу старинному шкафу из почерневшего от времени дерева. Створки отворились с тихим скрипом. Но вместо обычных полок внутри располагался футляр весьма приличных размеров. Снаружи он был покрыт листовым железом, слегка проржавевшим на углах. В этот момент, к его полной неожиданности, дверь зала стала медленно открываться. Кто-то привел в действие механизм снаружи. Он бросился к рычагу, но было уже поздно. Кто-то предусмотрительно засунул в образовавшееся отверстие ножку стула. А следом появилась пара женских ног в удобных мокасинах. Вскоре перед ним появилась и их владелица. На пороге, напряженно улыбаясь, показалась та самая дама-благотворительница. А он думал, что избавился от нее навсегда! Вслед за ней прошла Марго, шествие замыкала Екатерина Великая.

– Продолжайте, что начали, – вежливо порекомендовала Марго, в руках которой был небольшой пистолет, взятый под необыкновенно честное слово на время у Эврара.

– И на этот раз, я думаю, обойдемся без ненужных выстрелов, – добавила Ангелина.

– Он настоящий? – с легким презрением к вооруженной троице поинтересовался Сурдеваль. «Нашли чем испугать, идиотки, – фальшивым оружием!»

– Хотите проверить? – с издевкой произнесла Марго и направила пистолетик на интенданта.

Тому внезапно стало не по себе. Женщина явно не шутила. Его подозрения подтвердились, потому что Марго, так же широко улыбаясь, подняла дуло вверх. Звук выстрела и, главное, отлетевший кусок штукатурки показали, что игрушечный пистолетик был вполне настоящим.

– Я думаю, предупреждение вы поняли, – мягким голосом продолжила Марго, – видите ли, я выросла в семье заядлых охотников и попадаю в мушку за сто шагов. А между нами и четырех-то шагов нет.

Роланд только кивнул головой. В горле внезапно пересохло. Нет, он боялся не за себя. Просто в этот момент он понял, с какой целью троица появилась в его заветном тайнике. Но все-таки спросил:

– Чего вы от меня хотите?

– А то вы не догадываетесь? – с издевкой произнесла Ангелина.

Интендант посерел:

– Вы не посмеете!

– Еще как посмеем! – сказала Марго так, что Сурдеваль сразу поверил. – Давайте, не тяните, показывайте нам вашего Бафомета.

Интендант покорно подошел к шкафу и осторожно открыл его. Отблески света заиграли на обитой золотистой парчой внутренней поверхности футляра. В центре находился какой-то овальный предмет, закрытый черным шелком. Роланд приоткрыл его. Безбровый лоб сморщился, и глаза без ресниц с непониманием уставились на потревоживших сон их обладателя людей. Искорка понимания промелькнула в этих ставших полностью прозрачными и относившихся к совсем другому миру глазах. Женщинам стало не по себе. Теперь они лучше понимали противоречивые описания тамплиеров. Загадочный Бафомет рыцарей Храма смотрел на них. И он был отвратительным и притягательным одновременно, а может быть, просто в бездонной глубине его глаз скрывалась истина. И она, эта правда, нравилась не всем. Кем он был на самом деле? Головой основателя ордена Гуго де Пейна? Вряд ли. Казалось, что голова была древнее, гораздо древнее, зато ее обладатель – гораздо моложе дожившего до преклонных лет основателя ордена.

Женщины замерли.

– Он говорит? – с трудом отвела глаза Ангелина.

Сурдеваль только покачал головой. Он ждал.

– Почему?

– Никто не знает.

– Что будем делать? – обратилась растерянная Ангелина к своим подругам. Действительно, когда уже в машине в ее голове окончательно сложились кусочки пазла, они ринулись разоблачать Сурдеваля. Но с пылу с жару им в голову ни разу не пришел вопрос: что делать с головой? Передать полиции? Чтобы те заключили находку в сейф, а потом передали в музей? Ангелина представила толпы людей, глазеющих на новоявленное чудо, детей, тыкающих пальцами, взрослых, с важным видом несущих околесицу, хохочущих или морщащихся от отвращения зевак. Она еще раз заглянула в глаза. У нее внезапно сжалось сердце, закружилась голова и слезы выступили на глазах. Даже обычно язвительная и не терявшаяся в любых ситуациях Марго молчала.

– Оставим ее здесь, – внезапно предложила Екатерина Дмитриевна.

– Как так – оставим? – встрепенулась Марго.

– Я согласна, оставим, – решительно заявила Ангелина, – в конце концов, ей здесь лучше, чем где бы то ни было. Только ответьте мне на один вопрос, Сурдеваль.

– Спрашивайте что хотите, – встрепенулся интендант, к смертельно бледному лицу которого медленно стала возвращаться жизнь.

– Генрих знал, что это вы перепрятали голову?

– Да.

– Тогда почему он вас не выдал?

– Он сказал, что человеку незачем знать собственное будущее. Слишком просто и слишком сложно…

Женщины, не сговариваясь, развернулись. За ними медленно закрылась дверь. Потом, через некоторое время внизу послышался шум отъезжающей машины. Роланд стоял, словно парализованный, словно боялся поверить в чудесное избавление. Его сокровище осталось с ним. Он повернулся и вновь взглянул на голову. На этот раз, или ему только показалось, но безбровые глаза смотрели мягко и понимающе. «Ты заглянешь в волшебное окно и услышишь голос Бога!» – пронеслось в голове. Но прозрачность молчала. Говорящая голова, которая так никогда и не произнесла ни единого слова. Роланд погрустнел и осторожно вернул складки на место. Он не хотел тревожить ее сон.

Крупный универмаг.

Известное парижское кабаре.

Подробнее читайте об этом в романе Анны Князевой «Подвеска Кончиты».

Контрольно-пропускной пункт.